«Подарок инкассатору»

Подарок инкассатору (fb2) - Подарок инкассатору 973K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Евгений Михайлович Константинов

Евгений Константинов Подарок инкассатору

Серега Костиков всегда чем-то увлекался. Собрал приличную библиотеку — в основном фантастику; хранил и постоянно слушал сотни три музыкальных дисков — рок; любил клеить пластмассовые модели — военную технику времен Отечественной войны; состоял в обществе нумизматов; коллекционировал значки, открытки, марки — по теме охота и рыбалка. Любил и охотиться, и рыбачить, даже в соревнованиях по стендовой стрельбе участвовал, а по ловле рыбы несколько раз завоевывал медали…

В последнее время увлекся лепкой из пластилина. Фигурки у него получались высотой не выше мизинца, и первые композиции были посвящены опять же охоте и рыбалке.

Вот, в композиции «Зазевавшийся охотник» — седовласый старичок затаился в шалаше, выставив ружье в небо, а буквально в двух шагах от него в луже нахально плавает кряковой селезень; вот — на льдине, склонившись над лунками, сидит мужик с покрасневшим носом, а рядом с его рыболовным ящиком валяются окунек и пустая бутылка. Ну, и тому подобное.

Друзья, рассматривая миниатюрки, не просто хвалили, а прямо-таки восхищались, кричали: да ты талант, откуда такой дар? Больше других фанател от пластилиновых поделок Сереги его давний приятель Влад Мохов. «Конгениально! Шедевриально! Крандец всему, — писал он Сереге по электронной почте. — Ты — гений, а вся моя проза и стихи по сравнению с тем, что ты делаешь — кусок дерьма. Ты должен, ты обязан создать серию, участвовать в выставках, сделать сайт. Тебе надо это тиражировать. Но лучше всего воспроизвести в керамике и продавать по сто баксов за каждую композицию или дороже. Надо будет купить муфельную печь для обжига. Обо всем остальном я позабочусь…»

Серега же ничего особенного в своих поделках не видел и думал, что друзья просто его подкалывают. Но так как никто ни разу не сказал о его творчестве что-то плохое, Костиков поверил в себя и, что называется, разошелся.

Когда тема охоты и рыбалки оказалась почти исчерпана, он решил «похулиганить» и стал лепить композиции с элементами эротики. Причем, оригинальные, чтобы присутствовал сюрприз. К примеру, композиция «На диване». Если смотреть с тыла, то видна спинка дивана, а по его бокам — с одной стороны запрокинутая голова девушки, с другой — мужские ступни — пятками вверх. Развернув же поделку на 180 градусов, взору представлялась интимная близость двух молодых людей.

Другая пластилиновая композиция, все в том же стиле, называлась «Застолье». Если смотреть с одной стороны, то виден стол со съехавшей до пола скатертью, за столом, напротив друг друга сидят два мужика: один — в бейсболке, другой, усатый — в кепке и с сигаретой в зубах. На столе — в беспорядке: бутылки, тарелки с бутербродами, огурцами и помидорами, у мужиков в руках — стаканчики. Типичное такое застолье. Но если развернуть поделку, которая в длину всего-то с ладонь, то с противоположной стороны можно увидеть, что под столом расположилась обнаженная девушка.

Обычно в процессе лепки Костиков давал персонажам имена, причем, редкие: Пафнутий, Селиван, Захар… Героев «Застолья» он назвал Никодим и Федот, а девушку под столом — Зинаида.

В свои композиции Серега любил вносить детали: если на тарелке колбаса, так обязательно любительская, с жирком; если сыр — непременно с дырочками; огурец — чтоб с пупырышками, помидор — с зеленой веточкой, хлеб — исключительно бородинский. Прикольно же!

Закончив композицию «На диване», Серега не спал полночи, думая, чего бы к ней добавить, и утром слепил крысу, высунувшуюся из-под дивана и принюхивающуюся к кусочку сыра, а также готовую броситься на нее гладкошерстную таксу. Самому понравилось.

Теперь же, поворачивая так и эдак поделку «Застолье», Костиков почесывал затылок, размышляя, чем бы еще ее украсить. Слепить кошку, лакающую молоко из блюдца?

— Ап-чхи! — вырвалось у Сереги. С короткими промежутками громко чихнул еще раз шесть или семь. Такое с ним случалось постоянно.

Утерев выступившие слезы и высморкавшись в платок, собрался убрать «Застолье» в специально предназначенную для этого прозрачную коробочку и заняться другими делами, но с удивлением замер. Удивиться было чему — в слепленной им композиции произошли изменения. Нет, пластилин не расплавился, головы Никодима и Федота не поникли, руки не опустились. Просто вместо стаканчика Никодим держал бутерброд с колбасой, а Федот — бутылку пива. И что самое поразительное — на глазах у скульптора Никодим поднес бутерброд ко рту, откусил приличный кусок и принялся жевать, в то время как Федот припал к горлышку бутылки. И это было еще не все!

Серега смотрел на только что законченную композицию со стороны съехавшей со стола скатерти и уже собрался развернуть поделку, но его опередил «сюрприз». С противоположной стороны стола появилась сначала только голова девушки с распущенными волосами и изумленным выражением на лице, потом и вся Зинаида — абсолютно голая. Именно такую красавицу Серега и представлял, когда лепил!

Зинаида что-то говорила собутыльникам, но Серега улавливал лишь слабый писк. Кажется, его обнаженная пластилиновая модель ругалась. Говорила она недолго: схватила со стола бутылку водки и приложилась к горлышку, в то же время другой рукой стала шарить по столу в поисках закуски. Наткнулась на огурец, схватила и после того, как Никодим выхватил у нее из рук почти опустошенную бутылку, жадно вгрызлась в овощ, высматривая, чем бы еще закусить. Посередине стола на блюдце оставался последний бутерброд с колбасой, но Федот схватил его раньше. Зинаида не осталась в долгу и выхватила у него из-под носа бутылку пива. Федот вскочил, рванулся к ней, но было поздно — Зинаида успела сделать несколько больших глотков и с ухмылкой перевернула бутылку горлышком вниз, — пусто.

Серега аккуратно поставил поделку на стол и, стараясь собраться с мыслями, пошел на кухню. В холодильнике «грелась» початая бутылка водки, в морозилке имелось сало, в хлебнице — полбуханки бородинского. Хлеб был ароматный, сало — с чесночком, водка — холодная. Он налил полстакана, выпил, закусил. Потер лоб, протер глаза, после чего вернулся в комнату.

В композиции «Застолье» жизнь кипела вовсю. Зинаида вцепилась в кудри Федота, тот одной рукой тянул ее за ухо вниз, другой — сжимал грудь девушки; Никодим же крепко ухватил ее за талию, безуспешно пытаясь оттащить от товарища.

Но Зинаида — девка не промах, так лягнула Никодима, что тот схватился за причинное место и повалился на пол. И от рук Федота она освободилась, при этом вырвав у него клок волос. Потом ловко запрыгнула на стол, схватила пустую бутылку, и замахнулась, прикидывая, куда бы врезать Федоту, но тут Серега посчитал уместным вмешаться.

Он всего-навсего легонько ткнул деревянной зубочисткой, служащей подспорьем при лепке, в живот рассвирепевшей Зинаиде, и этого оказалось достаточно, чтобы она выронила бутылку и плюхнулась на задницу. Бутылка не разбилась, покатилась по столу и упала прямо на голову корчившемуся на полу Никодиму. Гримасы на его лице приобрели иной характер, широко открытый рот, видимо, означал, что парень кричит, матюгается, но Серега его не слышал. Зато подумал, что «ожившие» пластилиновые фигурки должны услышать его.

— А ну, заткнитесь! — рявкнул он. — И замрите все!!!

Зинаида, Никодим и Федот закрыли рты и застыли, хотя сидевшая на заднице девушка успела поджать ноги и обхватить их руками. Только бутылка продолжала медленно катиться до тех пор, пока не упала с пластилиновой платформочки на стол… и тут же исчезла.

— Значит, вы меня слышите? Если понимаете, кивните!

Персонажи «Застолья» одновременно кивнули.

— Хорошо, — тоже кивнул Серега. — До меня же от вас доносится лишь какой-то неразборчивый писк. Понятно?

Они вновь кивнули.

— Хорошо. Ваш кивок будет означать знак согласия. Если вы с чем-то не согласны, помотайте головой. Понятно? Отлично! Теперь вот что. Вот ты, девушка, швырни-ка в меня одну из бутылок.

Зинаида послушно взяла со стола пустую бутылку и не очень сильно бросила ее по направлению к Сереге. Бутылка исчезла, как только пересекла край композиции.

— Хотите ли вы подвергнуться такой же участи? Или желаете, чтобы я сейчас же скомкал вас троих в одну бесформенную массу?

Никодим и Федот яростно замотали головами. Чуть позже к ним присоединилась Зинаида, видимо до нее не сразу дошел смысл вопроса.

— В таком случае — ждите меня и не безобразничайте. Никаких драк! Увижу дерущихся — живо разомну вот этими самыми пальцами.

Пальцы Сереги Костикова — тонкие и длинные были при этом очень цепкими и сильными, он их постоянно напрягал, стараясь согнуть почти все, что попадалось под руку. А еще в последнее время он стал следить за ногтями — в плане, как за рабочим инструментом — буквально каждому ногтю старался придать определенную длину, заостренность и конфигурацию: этот режет, словно бритва; этот отвечает за белый цвет, а соседний — за красный; ноготь мизинца предназначен для отковыривания кусочков пластилина размером с маковое зернышко, а ноготь безымянного — размером с горошину. Серегины пальцы свое дело знали всегда, а вот голову, точнее — мозги ему сейчас следовало бы поправить или хотя бы проветрить.

Слегка пошатываясь, он пришел на кухню и схватился за бутылку. Чего ее, голову-то, проветривать, наоборот надо дойти до полной кондиции и вырубиться, проспаться, а утро вечера мудренее, глядишь, и исчезнут глюки.

Квартира у Сереги Костикова была однокомнатная, зато с балконом, и кухня нормальных размеров, где и раскладной диван помещался. После того, как водка закончилась, а вместе с ней опустели еще и три бутылки пива, Серега на этом диване и уснул.

* * *

Костиков жил рядом с метро «Коньково», окна его квартиры глядели на Профсоюзную улицу. Лучше бы, конечно, выходили во двор, но так уж сложилось. К шуму шоссе Серега давно привык, но сейчас, разлепляя веки, осознал, что в звуки машин, ползущих из окраин в центр Москвы и несущихся в противоположном направлении, вкрадывается еще один, незнакомый звук. Какое-то попискивание.

Раздумывать, почему вместо того, чтобы спать в комнате на кровати, выбрал диван на кухне, Серега не стал — такое случалось и прежде. Первым делом посетил санузел — совмещенный. Умывшись и взбодрившись, прошел в комнату и все вспомнил и понял. Оказывается, накануне с пластилиновыми фигурками ничего ему не привиделось. Композиция «Застолье» стояла посередине стола, а ее герои — Никодим, Федор и Зинаида двигались. Размахивали руками, стараясь привлечь к себе его внимание, и почти беззвучно открывали рты. Во всяком случае, он улавливал только один писк, издаваемый девушкой.

Благодаря жестам, догадаться, чего ждут от него ожившие пластилиновые персонажи, было несложно: мужчины подносили руки ко ртам, мол, хотим есть и пить, а сидевшая на столе Зинаида, яростно растирала плечи, — замерзла.

Серега почесал затылок. Вчера он видел, как Зинаида пьет водку и закусывает огурцом — и то, и другое он вылепил своими руками. Почему бы сейчас не сделать то же самое?

— Не орите, — сказал он фигуркам, усаживаясь за стол и придвигая к себе коробки с пластилином.

Для удобства пластилиновые брусочки у него были разложены по близким друг к другу цветам: в одной коробочке — белый, желтый, розовый; в другой — разные оттенки красного, фиолетовый, синий; в третьей — зеленый, черный, коричневый…

На то, чтобы слепить якобы пивную бутылку темно-зеленого цвета размером в одну треть обычной спички потребовалось меньше минуты. Он уже собрался перенести ее на пластилиновый стол, но передумал, вспомнив вчерашнюю склоку между Зинаидой и Федотом. Быстро слепил еще две такие же крохотные бутылки и пинцетом аккуратно переправил их к ногам мужчин и девушки. Все трое припали к «открытым» горлышкам, но тут же разочарованно оторвались от бутылок и обратили взоры на Костикова.

По их жестам он догадался, что либо жидкости в бутылках нет, либо она «не хочет выливаться». Что ж, если у них не получается пить, может быть, получится перекусить. Вскоре на тарелке размером с копейку уместились три розовых ломтика колбасы (с крошечными вкраплениями белого жирка), кусок черного хлеба, зеленый пупырчатый огурец и красный помидор. Почти такая же закуска была использована в «Застолье» изначально. И после того, как фигурки вдруг начали двигаться, они все съели и выпили. Но сейчас ни у кого из них не получилось откусить хотя бы кусочек ни от колбасы, ни от хлеба, ни от овощей.

— Ну и что мне теперь делать? — не найдя ничего лучшего, обратился Серега к троице, естественно, не ожидая внятного ответа.

Но ответ вдруг последовал, пусть и языком жестов. Усатый Федот задрал голову и указал на далекую для него люстру. После чего закрыл лицо ладонями и… кажется, чихнул. То же самое проделал Никодим. Лишь Зинаида, не обращая на мужчин внимания, продолжала принюхиваться к ломтику колбасы. И тут до Сереги дошло. Накануне фигурки «ожили» после того, как он несколько раз чихнул. В то время, пока Зинаида оставалась под столом, Никодим с Федотом видели его чихающим и теперь дают подсказку. Почему бы ею не воспользоваться?

Серега уставился на люстру. Довольно быстро в носу засвербило, он зажмурился и громко чихнул, а когда открыл глаза, увидел, что сотворенные им человечки пьют пиво и поглощают слепленную им же еду.

Они пили и ели с такой жадностью, что у Сереги слюнки потекли. Он метнулся на кухню, включил электрический чайник, достал из хлебницы кусочек бородинского, а из холодильника — полбатона копченой колбасы и бегом вернулся в комнату. В своих предположениях он не ошибся, — оживленные им человечки уже успели все съесть и выпить. Но, судя по жестам, не насытились.

— Еще хотите? — спросил Серега.

Живчики дружно закивали, при этом, Федот поднес два пальца к губам, глубоко вдохнул и с небольшой задержкой выдохнул, Никодим недвусмысленно постучал себя ногтем по шее, а Зинаида показывала то на мужиков, то на себя и разводила руками, давая понять, что ей требуется одежда.

— Так, мелкота, слушай сюда! Во-первых, запомните свои имена: Никодим, Федот и Зинаида. Во-вторых, про курение забудьте. В-третьих, алкоголь я вам сделаю — что предпочитаете? Водку?

Никодим кивнул, Федот же, наоборот, отрицательно замотал головой — либо ему больше нравились другие напитки, либо расстроился, что скульптор отказал ему в куреве.

— Значит — водка, — резюмировал Костиков. — Ну, и еще по одному пиву. И не размахивайте руками — вам до мимов далековато, я все равно вас почти не понимаю. Поэтому для начала закуску сотворю на свой вкус. Теперь с тобой, Зинаида…

Со стороны кухни послушался характерный щелчок, означавший, что вода в чайнике вскипела.

— Одну минуту!

Заварив большую кружку крепкого чая и прихватив нож, Серега вернулся в комнату. Ему вдруг стало интересно, как поведут себя живчики, увидев у него в руках и то, и другое. Ведь, если он нечаянно выплеснет на «Застолье» кипяток, пластилин частично расплавится, ну и столовый нож — раза в три длиннее каждой фигурки — должен был бы внушить им страх, — несколько легких взмахов, и композиции можно присвоить новое название, к примеру: «Возвращение маньяка».

Но живчики не запаниковали, всем своим видом выражая лишь нетерпение.

Усмехнувшись, Серега уселся за стол и сосредоточенно принялся размешивать ложечкой в кружке сахарный песок. На фигурки не смотрел, на писк Зинаиды не реагировал. Убедившись, что больше размешивать нечего, стал аккуратно отрезать от батона колбасы тонкие дольки и ровно укладывать их на хлеб. И только после того, как откусил от бутерброда приличный кусок и отхлебнул горячий напиток, перевел взгляд на композицию.

— Одежду просишь? — спросил у Зинаиды.

Девушка кивнула, спрыгнула со стола и, принялась выделывать руками замысловатые пассы вокруг своего обнаженного тела.

— Так, — прихлебывая чай, Серега жестом заставил ее прекратить это занятие. — Платье я еще ни разу не лепил, поэтому для начала будут тебе как у мужиков джинсы и рубашка…

Зинаида мгновенно показала себе на горло, обхватила его ладонями и задрала голову.

— Не… А, понял — ты хочешь свитер? Так его-то слепить еще проще — ни пуговиц, ни воротника не надо… Чего тебе еще?

Смысл последующих жестов Зинаиды распознать было несложно: ей требовались бюстгальтер, трусики, носки, обувь… Продолжая пить чай, Серега утвердительно ей кивал. Но чем дальше, тем жестикуляции становились все непонятней. И лишь после того, как усатый Федот покрутил пальцем у своего виска и указал на Зинаиду, до Сереги дошло.

— Какая расческа, какие губная помада и пудра?! — возмутился он. — Ты хоть представляешь, что значит слепить расческу длиной в три миллиметра? Ты это прекращай Зинаида, а то слеплю для тебя примитивную дерюгу, и будешь об нее свои соблазнительные части тела обдирать.

По всей видимости, Зинаида поняла его сразу и очень хорошо. Обреченно опустила руки, но, спустя несколько мгновений, закрыла ладонями лицо, поникла, плечи ее затряслись.

— Не реви! — пристукнул кулаком Костиков, невыносивший вида плачущей женщины. — Косметики тебе не будет, а все остальное сейчас сделаю. Ждите, мои мелкие друзья…

Первым делом Серега наведался в ванную комнату, хорошенько вымыл руки с мылом и насухо их вытер. Заняв рабочее место, включил музыкальный центр, поставил диск с подборкой песен «Чижа», надел наушники — чтобы ничего не отвлекало. Для начала слепил из белого пластилина крохотные трусики и бюстгальтер. Засомневался — не велики они будут Зинаиде, подумал дать ей примерить, но вовремя вспомнил, что для этого надо чихнуть, а ему в ближайшие минуты предстояло сотворить еще несколько предметов — вдруг на все чихов не хватит. Решил слепить сразу все задуманное, а потом уж чихать, одновременно «оживляя» и одежду, и питье, и закуску.

Под песни в исполнении любимого Чижа, работа у Сереги всегда спорилась. Со свитером и джинсами для Зинаиды проблем не было, пришлось повозиться с носками, а чтобы не заморачиваться с обувью, слепил простые туфли без каблука.

Дело дошло до продуктов: тут тоже все оказалось довольно просто: огурцы, помидоры, хлеб, колбаса (на этот раз — докторская), сыр (все-таки с дырочками), подумал разнообразить меню жареной рыбой, но отбросил эту мысль — маловато практического опыта. Зато умудрился слепить крохотную солонку, полную соли. Ну, какие же помидоры и огурцы без «белой смерти». На десерт сотворил ветку из шести бананов, — по два на каждого. Как говорил один его знакомый врач: «Водку лучше всего закусывать бананами, они обволакивают».

Бутылки с водкой, как и обещал, тоже слепил. Вспомнил о пиве и уже, сделав на третьей бутылке последней штрих, осознал, что у самого во рту пересохло — так захватила работа.

— Так! Ничего без моего разрешения не трогать! — велел Серега и, воспользовавшись пинцетом, одну за другой перенес крохотные поделки на стол композиции. Не преминув отметить, с какой жадностью наблюдают за его действиями мужики и особенно — Зинаида. Но торопить события он не собирался.

Мелкоте не терпелось выпить и поесть, но, а он-то сам разве не человек — почему бы и не промочить горло в выходной день, благо вот они — «собутыльники».

«Может, у меня крыша поехала? — подумал Серега, доставая из холодильника бутылку. — Может, позвонить, кому-нибудь, пригласить в гости. Если со мной что-то не так, человек сразу поймет…»

Словно в ответ на его мысли раздалась трель звонка во входную дверь. Прихватив стакан, Серега пошел открывать, недоумевая, кто мог пожаловать к нему в субботу утром.

На пороге стоял Влад Мохов. Чем-то недовольный.

— Ты чего трубу не поднимаешь, я звоню, звоню… — сказал он, заходя в квартиру.

— Да я в наушниках музыку слушал, — чтобы никакой шум не отвлекал.

— Собрался разговеться, — кивнул Влад на бутылку.

— Имею право.

— Поехали со мной на рыбалку, там и разговеешься. Сейчас, по последнему льду хороший окунь на блесну берет. Да и жерлички на щуку вдоль берега можно поставить…

— Влад, ты бы еще после обеда заявился. Поздновато в это время срываться. Да и занят я…

— Без напарника я тоже не поеду. Все-таки последний лед, если в полынью провалюсь, без посторонней помощи могу и не вылезти.

— Согласен. Я и летом-то один на рыбалку не выбираюсь.

— Чем сейчас занят? Над новой шедевриальной скульптуркой трудишься.

— Ну, как над новой… — замялся Серега.

— Покажешь? — Влад уже снимал ботинки. — И я бы от чая не отказался. От беленькой тоже бы не отказался, но, сам понимаешь, за рулем…

— Держи, — Серега сунул в руки гостю бутылку и стакан и пошел на кухню.

Он не назвал бы Влада своим другом — просто приятель, с которым иногда ездил к нему на дачу охотиться и рыбачить. Бывало, по приглашению Влада приезжал в его собственный ресторан «Фазан и сазан», чтобы попить пива и сыграть в бильярд…

Влад был уникум. Женой до сих пор не обзавелся, зато и два новеньких джипа имел: один чтобы по Москве рассекать, другой — для загородных поездок, и трехэтажную дачу отгрохал на берегу подмосковного озера, а при ней — собственный пляж и катер, и семикомнатную квартиру содержал на Сретенке…

Но, когда Серега наведывался в его хоромы, оказывалось, что в холодильнике хозяина квартиры можно было обнаружить лишь засохший плавленый сырок, открытый пакет молока, кусочек сливочного масла, да несколько сморщенных картофелин. Правда, иногда на столе можно было увидеть одну-две бутылки дорогого вина, но наполовину опустошенных. Сам-то Мохов в ресторанах питался, а вот гостю в лучшем случае мог предложить чай (без сахара) и засохшее печенье.

Войдя в комнату с чашкой чая на блюдце и банкой земляничного варенья, Серега удивился, — Влад, держа бутылку и стакан, с открытым ртом и округлившимися глазами уставился на композицию «Застолье», кажется, потеряв дар речи и способность передвигаться.

— Эй, ты как? — окликнул его Серега.

— А чего это такое? — тупо спросил тот.

— Вот над этим самым я сейчас и тружусь, — у Сереги отлегло от сердца — получается, не поехала у него крыша.

— Э-э-э… я это и в самом деле вижу или… э-э… — Влад никак не мог подобрать соответствующие ситуации слова.

— Ставь пузырь на стол, тащи стул, присаживайся. И сейчас… — Серега исполнил припев из популярного водевиля: — Ты все поймешь, ты все увидишь там. Ты все поймешь, ты все увидишь сам…

Влад занял место за столом и, не отрывая взгляда от подвижных фигурок, потянулся к чашке с чаем.

— Не спеши, — попросил его Серега. — Сейчас все вместе выпьем.

Хозяин квартиры плеснул в стакан водки, после чего часто-часто принялся щипать себя за кончик носа. Произошло то, чего он и добивался, — Серега громко чихнул. И еще раз, и еще! А когда открыл слезящиеся глаза, увидел то, чего и ожидал: Никодим, Федот и Зинаида набросились на «оживленные» им предметы; мужики, в первую очередь, схватились за выпивку и закуску, девушка — за одежду, которую поспешно начала на себя натягивать.

— Серега, что здесь происходит? — у Влада на лбу проступили капельки пота.

— Стоп! — рявкнул Костиков, и фигурки боязливо замерли. — Для начала познакомьтесь с моим другом Владом — прошу любить и жаловать. Влад, а это Зинаида, Федот и Никодим.

Живчики по очереди кивнули Владу, тот кивнул в ответ.

— А теперь предлагаю выпить за наше общее знакомство, — Серега приветственно поднял свой стакан.

Никодим быстро подобрал валявшиеся тут и там стаканчики, расставил их на столе, наполнил. Живчики чокнулись и выпили одновременно с Сергеем. Глядя на них, Влад схватил бутылку и приложился к горлышку.

— Эй, ты же за рулем!

— Какой может быть руль, когда здесь творится такое! — отмахнулся Влад.

В композиции «Застолье» помимо трех оживших персонажей имелись стол со скатертью, две табуретки, солонка с солью, две тарелки, три стаканчика и — больше ничего. Пустые бутылки и банановую кожуру хозяйственная Зинаида выбросила «за борт», — чтобы место не занимали. Съехавшую скатерть ровно расстелила на столе и теперь сидела на нем и вставляла реплики в спор Никодима и Федота, которые заняли табуретки. Время от времени живчики бросали взгляды на Сергея и Влада.

— И все же я не могу понять, как это ты слепил фигурки, чихнул, и они вдруг оживились? — вновь повторил Влад.

— Откуда я знаю, как все это произошло! Может, у этого пластилина какое-то особое свойство. А вот попробуй-ка сам чего-нибудь слепить, а потом на это чихнуть.

— Да, какой из меня скульптор, Серега! У тебя фигурки сразу выглядели, как живые: и уши, и губы, а за ними — зубы, и глаза с ресницами и бровями. К тому же у меня руки трясутся.

— Слепи что-нибудь попроще. Ты же видел, как живчики еду за обе щеки уплетали, так и слепи им или огурец, или помидор, или яблоко.

— У меня не получатся такие маленькие…

— Слепи покрупнее, все равно сожрут.

— А что проще?

— Все просто. Огурец продолговатый, помидор… да что я тебе объясняю. — Серега отщипнул от пластилина желтого цвета два маленьких кусочка, один протянул Владу. — Вот держи и делай так, как я.

Для начала слегка разминаем пластилин большим и указательным пальцами. Кладем на стол и одним пальцем раскатываем, чтобы получился шарик, не обязательно идеальный, но чтобы не было заметно складок. Хорош! Теперь слегка сплющиваем шарик ногтем. Отлично! Теперь для большей достоверности прилепляем крошечный кусочек коричневого цвета, типа веточка. Все. А ты боялся, что не получится.

— Дальше что? — заинтригованно поинтересовался Влад.

— Секундочку.

Серега аккуратно перенес пинцетом свое яблоко на миниатюрный стол, вынудив Зинаиду чуть передвинуться. Затем, то же самое проделал с яблоком приятеля.

— А теперь чихни на них.

— Разве можно чихнуть специально?

— Ну, нюхательного табака я тебе все равно предложить не могу, зато на этот случай есть множество способов: можно посмотреть на яркий свет, можно носом пошмыгать, или чем-нибудь в носу пощекотать. Вот, держи зубочистку.

Не очень веря в действенность предложенных мер, Влад и на люстру уставился, и носом зашмыгал, и зубочисткой воспользовался. Не прошло и минуты, как у него получилось — чихнул.

Зинаида завладела яблоками раньше мужчин, но тут, же разочарованно вернула их на место — откусить не получилось, ни от одного, ни от другого. Влад вопросительно посмотрел на Серегу.

— Теперь моя очередь, — сказал тот и тут же чихнул.

Зинаида схватила ближнее к себе яблоко. Другое, что покрупнее, буквально вырвал у нее Федот, мгновенно поднес ко рту, и… лицо исказила гримаса боли — зуб, что ли сломал? Глядя не него, Зинаида якобы вспомнила о Никодиме и с улыбкой протянула ему «плод раздора». Тот пожал плечами, принял подарок и аккуратно попробовал надкусить. После чего с жадностью в него вгрызся. Зинаида и Федот, поняв, что облажались, бросились к нему, но Никодим увернулся от одной, отскочил от другого и побежал от преследователей вокруг стола, продолжая кусать и жевать яблоко.

Зрелище вышло — в кино не ходи, Серега захохотал и смеялся до тех пор, пока Никодим не доел яблоко и не выбросил огрызок с платформы.

— Я все понял, — констатировал Влад. — Мое яблоко было больше твоего, но оказалось несъедобным. А твое — наоборот. Выходит, у тебя действительно появился дар, а, может, и был всегда, только до поры до времени не раскрывался. Это надо отметить.

Он вскочил и устремился на выход.

— Ты куда? — крикнул вслед Серега, но за Владом уже захлопнулась входная дверь.

Серега забеспокоился. Что мог задумать приятель? Не сообщит ли сейчас «куда следует» об этом самом «даре»? И ведь приедут же, начнут выспрашивать, выпытывать, эксперименты ставить, а зачем ему это надо! Он бросил взгляд на живчиков. Черт! Уничтожить? Рука не поднимется. Выскочил на балкон, чтобы с высоты двенадцатого этажа попытаться разглядеть, что станет делать Влад, когда откроет свою машину. Отсюда люди выглядели еще меньше, чем пластилиновые поделки.

Но лысого Влада он, конечно же, узнал. Тот подскочил к джипу, открыл багажник, сунулся в него, выхватил какой-то пакет и побежал обратно к подъезду. Не зная, что делать, Серега на всякий случай убрал «Застолье» в старый-престарый сервант, где хранились некоторые другие его пластилиновые творения. Сервант запер, а ключ, опять же на всякий случай, погрузил в банку с земляничным вареньем. Глупо, конечно…

Влад вернулся с горящими глазами, ничего не говоря, выставил из пакета на стол бутылку виски, принялся доставать закуску… И только когда пакет опустел, обратил внимание, что композиция «Застолье» отсутствует.

— А где твои эти…

— В надежном месте, — нашелся Серега. — Понимаешь, мои живчики с раннего утра — на свету и в тепле. А для сохранения так сказать, формы, пластилиновые фигурки периодически требуется погружаться в темноту и прохладу.

— А-а-а… — понимающе закивал Влад. — Ты, Серега береги их, береги. И себя береги, свои руки! Ты же талантище, да что там талантище, — творец!

— Ты чего с алкоголем-то разошелся?

— Ерунда. Я все равно договорился у девки ночевать, значит, машину пришлось бы оставлять у ее дома. Теперь оставлю у твоего, а к ней на тачке доберусь. А в плане вот этого, — он потряс пустым пакетом, — заеду, и еще отоварюсь, денег у меня, сам знаешь, как грязи…

— Влад, у меня к тебе даже не просьба, а требование, — посерьезнел Серега. — Никому о живчиках не рассказывать. Никому, понял?

— Зачем мне кому-то рассказывать, — Влад свинтил крышку с вискаря, плеснул коричневатую жидкость в стаканчики. — Об этом чуде больше двух человек знать не должно.

* * *

Проснувшись на следующее утро, Костиков долго не мог собраться с мыслями, вернее, с воспоминаниями. Серега чувствовал, что накануне случилось много всего, хотя он и не выходил из дома. Виной всему, конечно же, был алкоголь. Как правило, забывчивость возникала из-за спиртного, которое он немилосердно смешивал, но обычно впоследствии он все вспоминал, причем в деталях — главное, чтобы кто-нибудь хотя бы намекнул о том, что было.

Итак — вчера. Вернее, все началось еще позавчера. Вдруг задвигались его пластилиновые фигурки, живчики. Тогда он подумал, что померещилось — все-таки конец рабочей недели, устал, выпил. Но нет, утром в субботу Серега убедился, что ему ничего не привиделось, и свидетелем этого стал Мохов. С ним-то Серега вчера и нажрался, что называется «в хлам», и вырубился. А куда подевался Влад?

Серега прошел на кухню, заглянул в ванную комнату, убедился, что в коридоре нет ни одежды, ни обуви приятеля. Вышел на балкон и, различив на стоянке джип Влада, вспомнил, что тот собирался взять тачку и поехать к какой-то девке.

А что с живчиками?! С Зинаидой, Никодимом, Федотом?

Серега вмиг оказался у серванта, где хранились пластилиновые композиции. Подергал за ручку дверцы — заперто. Где ключ? Где, черт побери, этот проклятый ключ? Вспомнил! Сам же вчера погрузил его в банку с земляничным вареньем. И как теперь его достать? Конечно же, пинцетом. Уже через минуту Серега, слизав с ключа любимое варенье, открыл сервант. Слава богу, все пластилиновые поделки были на месте. И ни одна фигурка не шевелилась, в том числе и в композиции «Застолье».

Нет, живчики находились не в тех положениях, которые изначально были придуманы и слеплены их творцом, но так же и не в том, в каком видел их Серега, убирая в сервант. Сейчас все трое лежали на полу, завернувшись в скатерть: Зинаида — посередине, Никодим и Федот — по бокам. Они спали.

Вот и спите. Серега закрыл и запер дверцу нижнего отделения серванта. Необходимо было срочно затариться пивом, да и спиртным — на всякий случай, еще купить каких-нибудь пельменей и другой еды… Он собирался поставить эксперимент со своими живчиками — станут ли они употреблять естественную пищу, либо имеют возможность есть только ту, что он лепил из пластилина.

На обратной дороге столкнулся в подъезде с Владом.

— А я тебе названиваю, думаю — спишь! — обрадовался тот. — За опохмелкой, что ли бегал? Так я все принес. Как там твои детишки-то?

— Причем здесь детишки? — нахмурился Серега, открывая квартиру. — Просто искусственные существа, вылепленные из пластилина, временно получившие способность двигаться.

— Ха, двигаться! — вслед за приятелем Влад с двумя объемистыми пакетами переступил порог и захлопнул дверь. — Я же все своими глазами видел. Они живые, живые!

— Успел кому-нибудь проболтаться? — Серега прошел на кухню, Влад — за ним.

— Ни в коем случае! Могу зуб дать.

— На кой мне сдался твой зуб, — Серега выложил на стол продукты, открыл холодильник, прикидывая, что убрать, что оставить. — А ты чего там притащил?

— Вот, держи — и закусон, и выпивон, — после того, как завалил стол яствами, Влад вновь поинтересовался:

— Как там твои-то?

— Сейчас — не знаю. А утром спали втроем на полу, закутавшись в скатерть.

— Прикольно! — хлопнул в ладоши Влад. — Так они же, наверняка, ночью трахались?

— Твое-то какое дело? — повысил голос Серега.

— Ты не кипятись, не кипятись, — Влад взялся за бутылку с дорогим английским джином. — Лучше тоник открой и высокие стаканы достань. Я ведь знаю, джин с тоником — твой любимый напиток. После пива, конечно…

— А что это ты вдруг надумал аттракцион неслыханной щедрости устроить? — Серега вспомнил всегда пустой холодильник приятеля-миллионера. Стаканы, тем не менее, достал и тоник открыл.

— Ты мне вчера аттракцион показал, я и решил отблагодарить. Мы с тобой, конечно, знатно поддали, но все равно не та была кондиция, чтобы у меня с красивой девкой секс обломался. Вчера — впервые в жизни. И все потому, что постоянно твои человечки перед глазами стояли.

— Живчики, — поправил Серега.

— Да, живчики, — согласился Влад. — Давай, за их здоровье выпьем? За здоровье Зинаиды, Никодима и усатого, как его…

— Черт! — встрепенулся Серега. — У них же со вчерашнего обеда маковой росинки во рту не было. — И, залпом выпив любимый напиток, метнулся в комнату.

Сначала Серега подумал, что живчики сошли с ума. Без слов обращаясь к нему, Никодим, Федот и Зинаида отчаянно жестикулировали, стучали кулаками по столу и по табуреткам, по очереди завертывались в скатерть, прыгали, падали на пол, отмеряя шаги, ходили по краю прямоугольной площадки — территории, за которой их подстерегало исчезновение. Серега собрался, было, закричать, чтобы они перестали бесноваться и успокоились, но оказавшийся рядом Влад, успокаивающе положил руку ему на плечо.

— Сейчас я расшифрую этот язык жестов, — сказал он. — Очевидно, что в первую очередь они требует еду и питье. Причем не только алкоголь, но и простую воду. Этот, как его… еще и курить просит…

— Обойдется Федот, — машинально вставил Серега.

— Зинаида ко всему прочему просит свежее нижнее белье, — продолжил Влад. — А также другие обувь и одежду… Хочет немедленно принять душ. И, прикинь, — требует отдельную комнату. Причем, с кроватью, журнальным столиком и другой мебелью, среди которой обязателен трильяж. Вот молодец, девка! Что скажешь, Серега?

— А с чего ты взял, что Зинаида просит именно это?

— Ха! Понимаешь, когда у меня вчера с Машкой секс не сложился, я полночи размышлял, как бы повел себя, окажись на месте живчиков. Они полностью в твоей власти, и у тебя есть возможность делать с ними что угодно. А они могут у тебя что-то просить, причем, только жестикулируя. Ну, может быть, накарябать послание на крышке стола, чтобы ты, догадавшись, прочитал это через лупу. Так вот, они применяют почти те же самые жесты, до которых додумался я.

— Ну, а мужики чего хотят?

— По поводу одежды и обуви даже не заикаются. Алкоголь, курево, закусь. Тоже — отдельные комнаты хотят, но без излишней роскоши — кровать с постельным бельем, да тумбочка, как в армии. И главное… гы-гы-гы — карты.

— В каком плане?

— В том, что им нужна колода игральных карт.

— Карты для них сделать нереально, — отрезал Серега. — Представь, какой толщины получится пластилиновая колода из тридцати шести карт.

— Так скучно же мужикам. Ну, слепи им бильярдный стол с шарами и киями.

— Это можно, — не раздумывая, ответил Серега.

— А все остальное? Неужели сможешь слепить?

— Да легко! И даже быстро.

Прислушивающиеся к их диалогу живчики, захлопали в ладоши. Звуков Серега и Влад не слышали, но все было понятно.

— Гляди-ка, — привлек внимание Сереги Влад. — Этот, усатый… ножичек просит. Типа, не обязательно большой, можно и перочинный.

— Никаких ножей! — отрезал Серега. — Еще порежут друг друга. Про курево, Федот, даже не напоминай — пива лишу. И ты Зинаида, со свежим бельем пока перебьешься. Хотя, что для тебя важнее — запасные шмотки, или отдельная жилплощадь?

Зинаида на секунду задумалась, пожала плечами, потом изобразила руками, как будто подминает все под себя.

— Ей и то, и другое необходимо, — прокомментировал Влад.

— Выбирай, Зинаида, — повысил голос Серега. — Либо вторые трусы, либо отдельная комната с диваном и бельем.

— Естественно, комната, — сказал Влад, хотя по жестам Зинаиды и так все было понятно.

— Всё! — Обратился Серега к живчикам. — Заткнитесь и не мешайте работать, а то голодными оставлю. Влад, сваргань чего-нибудь на кухне, а я пока этим халявщикам ненасытным жратву сотворю. Итак, мелкота, чего желаете на завтрак?

Изобретательней всех в плане «заказов» оказался Федот. Благодаря его жестам, Серега догадался, что усатый просит подать яичницу-глазунью, причем, на сковороде. Сковорода у Сереги получилась великоватой, зато на ней поместилась глазунья из девяти яиц. Раз уж на то пошло, Серега добавил в яичницу кусочки колбасы и присыпал сверху зеленым луком. Для сковородки не поленился сделать специальную подставочку и установил их посередине стола.

Федот завертел пальцами, и Серега его понял:

— Повторяю: никаких ножей и вилок!

Вскоре рядом со сковородой лежали три крохотные ложки.

Влад, принесший из кухни переполненный поднос, с закуской и спиртным, удивился не меньше, чем накануне, когда впервые увидел живчиков. Всего за несколько минут Серега, помимо яичницы на сковороде, успел слепить и овощи, и хлеб, и несколько бутылок и еще одну табуретку — для Зинаиды… Но все эти яства были «стационарны» — несмотря на призывные жесты живчиков, Серега до сих пор воздерживался от чихания.

— Ты и вправду слепил все это, пока меня не было, или заранее приготовил? — ставя поднос на стол, поинтересовался Влад.

— Да я особо не старался, все равно тут же схомячат, — Серега взял с подноса кусочек сыра и порезал его на крохотные кусочки, которые пинцетом перенес на пластилиновый стол.

Живчики, как по команде зажали носы пальцами и поспешили ретироваться подальше от натурального продукта.

— Я так и думал, — сказал Серега. — То же самое, скорее всего, будет и с колбасой.

Его догадка подтвердилась — такая вкусная, аппетитная, самая дорогая, что продавалась в магазине, любительская колбаса, вызвали у живчиков лишь гримасы отвращения.

— Натуральную водку и пиво я им даже предлагать не буду. Пусть из пластилиновых бутылок пьют, — Серега очистил стол от «человеческой» еды и чихнул.

В следующее мгновение за пластилиновым столом началось пиршество. Глядя на живчиков, у Сереги и его гостя разыгрался аппетит.

Чтобы слепить четыре площадки таких же параметров, как в композиции «Застолье», Сереге пришлось использовать почти весь пластилин «темных» цветов. Не тронул только белый — самый дефицитный, оставил немного розового и желтого. Остальной пластилин постепенно прибавлял один к другому и все вместе разминал, разминал…

Работа требовала немалых усилий, но Сереге было не привыкать. Влад неотрывно следил за его пальцами, восхищался и завидовал. Периодически Серега убегал в ванную комнату, чтобы вымыть руки с мылом. Во время его отсутствия Влад разливал спиртное. Они выпивали, и Серега вновь брался за пластилин и разминал его до тех пор, пока не получился брусок темно-красного цвета — точно таким же был пол в композиции «Застолье». Серега поделил брусок на четыре почти ровные части и вновь принялся разминать, отщипывать, добавлять, чтобы в итоге получились одинаковые площадки — три для жилых комнат и одна — для бильярдной. При помощи отрезков от зубочисток, он прикрепил-прилепил их к четырем сторонам изначальной композиции, вся территория которой теперь оказалась в виде креста. После этого Серега заставил себя чихнуть.

Получилось! Зинаида, прихватив скатерть, выскочила на ближнюю к нему площадку, Никодим занял левую территорию, Федот — правую. Вот и ладненько.

— А теперь за что возьмешься? — с нетерпением поинтересовался Влад.

— На сегодня хватит. Устал я, кисти сводит. Черт, а полка в серванте теперь не узковата ли будет для композиции? Посмотри, Влад.

Влад открыл сервант, прикинул на глаз размеры, резюмировал:

— Войдет, даже еще место останется.

— Черт! Как я их все вместе понесу-то? Развалится Застолье. Подай-ка с полки какой-нибудь словарь или энциклопедию пошире.

— Ага, теперь донесу без проблем, — сказал Серега, аккуратно переместив композицию на «Большую энциклопедию рыбалки» и поставив ее в сервант на полку. — Надо будет для подставки ДСП использовать — так еще надежней.

— Чего разорались? — наконец соизволил он обратить внимание на живчиков. — Проголодаться успели. Ничего, побудете на диете. У меня пластилин кончился. Вот завтра куплю пару коробок, и тогда просите — чего хотите — хоть осетрину с черной икрой. И мебель вам слеплю, а для тебя, Зинаида, может быть и персональную ванну.

С этими словами он закрыл сервант и вернулся за стол:

— Давай-ка Влад, выпьем.

— Лучше поехали ко мне в ресторан.

— У нас, чего — выпивона и закуси мало? У меня же еще в холодильнике и водка, и пиво.

— Зато у тебя бильярда нет. А в «Фазане и сазане», сам знаешь, три стола. Ты же собрался для Никодима и усатого… Федота бильярдный стол слепить. Вот тебе и фактура. Там и выпьем, и поужинаем — угощаю.

— Поехали!

— Серега, а во сколько ты свои поделки ценишь? — поинтересовался Влад после того, как назвал таксисту адрес ресторана. — Я не про живчиков, а про стационарные композиции?

— На самом деле, я об этом думал, — не стал темнить Серега. — Но, во-первых, если и буду продавать, то только копии, причем, на заказ, а цена — минимум по сто баксов за каждую фигурку и пятьдесят — за антураж.

— Другими словами, если бы кто-то захотел приобрести стационарное «Застолье», ему пришлось бы выложить триста пятьдесят зеленых? — уточнил Влад. — Не дороговато ли?

— А за «Черный квадрат» Казимира Малевича отстегивать порядка миллион долларов — это не дороговато?

— Ты только себя с Малевичем не сравнивай.

— Да? Это почему же?

— В самом деле — почему бы не сравнить, — чуть подумав, согласился Влад. — Твои шедевры — на порядок круче. Просто Малевича весь мир знает, а о твоем даре — только два человека.

— И я очень надеюсь, что этим количество знающих ограничится!

— Я же обещал никому не говорить. Разве что ты сам пожелаешь засветиться для широкой общественности. Но я бы не рекомендовал с этим делом торопиться.

— Никто и не собирается торопиться. Вдруг Зинаида с Никодимом и Федотом завтра подохнут. Или просто вернутся в свое первоначальное состояние.

— Серега, я мечтаю у тебя что-нибудь приобрести. За цену, которую ты только что озвучил. К примеру, композицию «На диване» или «У кого подберезовичек, у того и праздничек», или одного из рыболовов. Деньги есть, могу хоть сейчас расплатиться.

— Влад! Я же сказал, оригиналы — неприкосновенны, продавать буду только копии.

— Так слепи копии. Сколько тебе для композиции, допустим, «Мороз — Ккрасный нос» времени потребуется — пару вечеров? Согласись, довольно неплохо получить полторы сотни баксов за то, что занимался любимым хобби.

— Согласен, Влад. Только сейчас у меня на копии времени нет. В первую очередь, надо о живчиках думать. А то мы с тобой веселиться едем, а они — голодные, в темноте от скуки маются.

— Не думаю, — возразил Влад. — В наличии два парня и одна девка — чего им скучать-то?

* * *

Проснулся Серега Костиков в квартире Влада. Квартира была семикомнатной, из них — три спальни, в одной из которых он и осознал себя. Он лежал на широкой кровати, а в плечо ему уткнулась довольно миловидная брюнетка. Он пошевелился, и она тут же встрепенулась, села, прикрываясь одеялом, и, улыбнувшись, сказала:

— Значит, приветик!

— Доброе утро, — отреагировал Серега и закрыл глаза. Необходимо было вспомнить вчерашний вечер.

Так. Вместе с Владом они приехали в ресторан «Фазан и сазан». Стали играть в бильярд — проигравший заказывает две банки импортного пива. Помимо пива, периодически прикладывались к вискарику. Обычно они играли примерно на равных, в этот раз Серега вошел в раж — выиграл все партии, а в одной даже не позволил сопернику закатить ни одного шара. Потом появились две девчонки, и они стали играть двое надвое, Серега — в паре как раз с брюнеточкой. Кажется, он вновь забивал больше всех… Потом — провал в памяти. Был ли у него секс — вот в чем вопрос?

К его щеке приложили что-то нестерпимо холодное. Разлепив веки, Серега схватился за запотевшую бутылку пива — открытую. Очень кстати подсуетилась брюнеточка. Он пил маленькими глотками, долго и смакуя пенистый напиток.

— Извини, я забыл, как тебя зовут? — спросил Серега, возвращая девушке опустевшую бутылку.

— А как ты думаешь?

— Катя?

— Значит, все-таки не забыл.

— Нет, просто к твоей внешности это имя больше всего подходит.

— Значит, не напрасно говорят, что скульпторы — народ наблюдательный.

— Кто тебя сказа, что я скульптор? Влад? Что он еще наплел?

— Что ты очень талантливый.

— Врет. Кстати, где он?

— В соседней комнате вместе с Машкой дрыхнет.

— Понятно. Ему-то на работу не идти, а мне уже пора, — Серега стал быстро одеваться.

— Значит, это, — Катя протянула ему открытый блокнот. — Автограф свой оставь.

— Зачем тебе?

— У всех своя работа.

Серега взял блокнот, на открытой странице которого ровным женским почерком было написано: «Я, Екатерина Жайворонок получила от Владислава Мохова 200 (двести) американских долларов за оказание услуг Сергею Костикову». Ниже стояла подпись Екатерины, еще ниже — «Подтверждаю и обязуюсь вернуть долг Владиславу Мохову в течение 2 (двух) суток. Клиент ………»

— Жайворонок, значит, — нахмурился Серега, но возражать не стал, дату и подпись поставил.

— На следующей странице тот же самый текст. Ты, значит, распишись, страничку вырви и себе забери.

Уже на выходе из комнаты, Серега спросил:

— Кать, извини, а у нас с тобой что-нибудь было?

— А ты, значит, вспоминай, вспоминай.

Нет, идти на работу сегодня было никак невозможно. Мало того, что Серега не до конца протрезвел, так еще и пивом опохмелился, но главное-то — дома его ждали проголодавшиеся живчики. Он достал мобильник и набрал номер телефона своего начальника и даже хорошего приятеля, с которым частенько выезжал рыбачить и охотиться.

— Александр Петрович, приветствую, это Сергей Костиков. Слушай, командир, я чего-то после вчерашней рыбалки неважно себя чувствую. Могу, конечно, больничный взять, но в поликлинику идти вломак. У меня там, вроде бы, отгул имеется. Ты не против, если я его сегодня использую? Спасибо, Петрович. До завтра.

Первым делом Серега заехал в «Детский мир» и купил сразу пять коробок пластилина, благо стоили они сущие копейки. После чего поспешил домой. По дороге никак не мог восстановить в памяти волновавший его промежуток времени.

Перед тем, как открыть дверцу нижнего отделения серванта, за которой хранились пластилиновые композиции, вдруг почувствовал, что волнуется, даже вспотел. Или это потому, что домой, чуть ли не бегом бежал, а, может, просто похмельный синдром?

Зинаида, Никодим и Федот, как и накануне утром, спали втроем, закутавшись в скатерть, в «комнате» девушки. Или не спали? Серега разволновался еще больше. От сердца отлегло, когда композиция была перенесена на стол, а Зинаида вдруг резко села и принялась расталкивать мужчин, что-то им крича. Через минуту все трое что-то кричали непосредственно ему.

— Да понял, я понял, — замахал руками Серега. — Извините, но я тоже человек, а не машина по изготовлению продуктов, алкоголя и жилплощади трем бездельникам. Успокойтесь, сейчас все будет. Федот, я тебя лучше других понимаю, объясни, что подать на завтрак?

Языком жестов Федот объяснил, что в первую очередь, мужчинам необходимо, естественно, по две бутылки пива, а Зинаиде — пакет молока. Когда требуемое оказалось на столе и «оживилось», Федот взял сковороду и дал понять, что неплохо бы им, как и вчера, усугубить горячую яичницу, только чтобы колбасы в ней было побольше. Вскоре заказ был исполнен.

Пока троица уплетала глазунью, Никодим и Зинаида то и дело обращались к Федоту, скорее всего, просили передать свои требования Сереге, и усатый мотал все это себе на ус.

Глядя на них, Серега уже привычно лепил овощи, фрукты, колбасу, сыр, белый хлеб, новые бутылки пива, слепил баклажку минералки. Но не это попросил Федот после того, как сковорода опустела. Некоторое время Серега никак не мог понять, чего от него хотят, а когда распознал жесты усатого живчика, от души рассмеялся. Ничтоже сумняшеся, Федот заказывал то самое, что Серега пообещал вчера, перед тем как запереть пластилиновую композицию в серванте, а именно — черную икру и осетрину.

Влад заявился ближе к вечеру и, увидев развернутое «Застолье», вновь открыл рот от изумления.

Теперь центральную платформу от четырех остальных отделяли стены высотой с рост живчиков, в каждой такой стене была дверь, ведущая в комнату. Влад обратил внимание, что с внутренней стороны на дверях имеются защелки. На центральной платформе, помимо стола, теперь имелись, прикрепленные к стене полка для посуды, рукомойник и раковина, под которой стояло ведро.

В углу каждой комнаты был диван с подушками и одеялом, на одном — развалилась спящая Зинаида. Еще в ее комнате имелся трильяж, зеркалами для которого, как догадался Влад, послужила разглаженная фольга.

Никодим и Федот играли… в бильярд. Да-да, на еще одной платформочке на прочных ножках стоял покрытый зеленым сукном бильярдный стол — с шестью лузами, а вооруженные киями мужчины гоняли белоснежные шары. Причем, пока один примерялся для удара, другой натирал мелом кончик своего кия. Больше всего Влада восхитила киёвница, с запасными киями — миниатюрная копия той, что стояла в бильярдной его ресторана. Судя по количеству валявшихся под столом бутылок и по поведению игроков, оба были в хорошем подпитии. Судя же по внешнему виду Сереги, скульптор смертельно устал.

— Представляешь, Влад, — обратился тот к гостю. — Как домой вернулся, выпил всего одну банку пива, а во рту до сих пор — ни крошки.

— На диету сел?

— Представляешь, некогда пить и есть! Сижу, леплю, руки заняты, мысли заняты, время летит с бешеной скоростью. А мелкота все требует и требует. Оборзела мелкота Им водка уже не нравится, подавай, видите ли, коньяк и шампанское, а к ним — лимон и ананасы.

— Так зачем ты у них на поводу идешь?

— Черт его знает. Завелся…

— Так нечего заводится! Ладно, сиди, отдыхай, а я пожрать сооружу, — Влад убежал на кухню.

— Представляешь, Влад, — продолжил Серега, когда тот, как и накануне, вернулся с подносом, полным еды и питья. — Вот попросил Федот ананас, а я сам себе думаю — слеплю или не слеплю. И ведь справился, слепил, а к нему и нож столовый — безопасный. Они этот ананас порезали правильными дольками и сожрали.

Заказали живчики черную икру — получите целую миску. И ведь всю сметали — ложками, такое впечатление, что вспомнили Верещагина из «Белого солнца пустыни». А лично я вот даже и не припомню, когда в последний раз черную икру ел…

— Серега! Я только сейчас задумался — откуда они все знают-то? Про икру — ложками, про бильярд… Ты же слепил их, ну, типа, безмозглыми.

— Не знаю, Влад. Может, когда они оживились, то одновременно приобрели мои знания, — Серега опрокинул стаканчик водки, запихнул себе в рот бутерброд с колбасой, машинально взял кусок пластилина коричневого цвета и принялся его разминать, затем раскатывать, придавая форму бочки, с одного торца которой ногтем мизинца сделал выемку, после чего иголкой провел по окружности ровные вертикальные линии.

— Это бочонок, — скорее констатировал, чем спросил Влад.

— Угу, — Серега смешал примерно в равной пропорции чуть-чуть желтого, белого и оранжевого пластилина, помял совсем немного, чтобы не получилось однородной массы, умял кусочек в выемку бочки и поковырял его иголкой.

— Капуста! — догадался Влад. — Квашеная.

— Угу, — Серега пристроил бочку в свободный угол центральной площадки, которую теперь вполне можно было назвать трапезной и, наконец, дожевав бутерброд, пояснил.

— Это моим бездельникам на закуску. Обнаглела мелкота: то им свежий огурец подавай, то малосольный, то помидоры соленые, причем, не красные, а зеленые. Теперь пусть капусту жрут.

— Я ото всего этого просто балдею! — в очередной раз восхитился Влад. — Как же это у тебя так получается?

— Ерунда, — Серега открыл банку пива.

— А из рукомойника действительно можно умываться?

— Естественно! Вообще-то надо им на отдельной площадке санузел слепить — с ванной, умывальником, унитазом, можно и биде для Зинаиды…

— Я обалдеваю!!! А как…

— Обрати внимание! — прервал его Серега. Кажется, Никодим нашего усатого Федота сделал…

— Раз Федот шары расставляет, понятно, что Никодим победил. А чего это они руки друг другу пожимают? Пари?

— Хотелось бы знать, на что они могут заключить пари? У них же там все общее, типа коммуны.

— Да, но женщина-то одна на двоих, — ухмыльнулся Влад.

— У них из-за нее никогда споров не возникало. Сегодня тоже втроем под одной скатертью спали.

— Это потому, что у них территория была общая и маленькая — деваться некуда. А теперь у каждого своя комната с дверью. Погоди, пройдет время, и мужики из-за Зинаиды драться начнут.

— Я вот им подерусь, подерусь…

— Как думаешь, кто кого на этот раз сделает? — Влад не отрывал глаз от бильярдистов.

— Думаю, что вновь Никодим. Он поопытнее выглядит.

— А я на этого, как его… короче, на усатого готов поставить, — с азартом сказал Влад. — Давай поспорим на два пива, как вчера?

— Спорим! — согласился Серега. — Я, кстати, по поводу вчерашнего хотел тебя кое о чем спросить.

— Сначала выпьем.

Но после того как выпили, расспросить Влада не получилось — тот засыпал Серегу «рацпредложениями».

— Вот ты говоришь, что живчики бездельники, что от скуки не знают, чем заняться, — наставительно говорил Влад, закусывая и поглядывая в сторону бильярдной. — Так слепи им корову, пусть Зинаида дояркой поработает. Свиней слепи, кроликов — мужики их зарежут, будет мясо. В конце концов, слепи кур и петуха — вот им и яйца!

На самом деле Влад предлагал все это с бухты-барахты, в большей степени шутя, никак не рассчитывая, что Серега воспримет его слова всерьез. Но он ошибался.

— Корову и свиней слепить можно, — подумав, согласился скульптор. — Они гладкие. А вот с кроликами и курами — проблематично. У этих — шерсть, у этих перья и ноги тонкие, как их слепишь-то.

— Справишься! Обозначишь как-нибудь. С капустой-то выход нашел.

— Для этого целый скотный двор понадобится. Загоны, вольеры, курятник…

— Ну и что? Боишься, пластилина не хватит, так я тебе, сколько надо, столько и притащу.

— Скотину чем-то кормить надо.

— Слепишь тюки сена, мешки с комбикормом, пакеты с крупой — чихнешь на них, вот и еда твоей скотине.

— Хорошо, допустим, надоит Зинаида молока, так оно же прокиснет. Зарежут мужики свинью, и что делать с мясом? Сырое-то есть не станут.

— А ты им слепи холодильник с морозильником. И плиту электрическую! Пусть жарят-варят.

— Думаешь, холодильник с плитой заработают?

— Так ведь люди-то у тебя ожили, а тут какой-то холодильник! — с азартом доказывал Влад. — Ты, главное провода к ним сделай, а на стене — розетки, типа электричество подведено.

— Это можно. Но плита-то, если разогреется, то пластилин расплавиться может.

— Расплавится, так сломаешь плиту, обойдутся живчики без горячего. А вдруг все получится. Ты прикинь!

— Да, если получится, прикольно будет за живчиками понаблюдать, — мечтательно улыбнулся Серега.

— А еще — слепи им пруд и удочки, чтобы рыбу ловили, — не унимался Влад. — Будут жарить, солить, сушить…

— Вот же, Влад, у тебя фантазия разыгралась!

— Куда мне до тебя, — отмахнулся тот. — Дьявол! Гляди, проиграл все-таки мой усатый партию, а я, стало быть, проспорил тебе два пива.

— Я предупреждал, что Никодим опытнее Федота.

— Все-таки интересно, на что же они пари заключали? О-о-о, кажется, я был прав.

Никодим, оставив Федота в одиночестве в бильярдной, слегка пошатываясь направился к комнате Зинаиды, дверь в которую, как оказалось, была не заперта. Канителиться Никодим не стал, тут же принялся стаскивать со спящей девушки свитер.

— Так, — резко поднялся Серега. — Все, концерт окончен. Влад, открой сервант.

— Погоди, самое интересное начинается! — возмутился тот.

— Самое интересное у тебя самого каждую ночь происходит. Давай, открывай.

Влад не стал настаивать, но когда композиция оказалась в нижнем отделении серванта, подмигнул Сереге и сказал:

— А ведь сегодня ночью Катька Жайворонок точно так же с тебя джемпер стаскивала.

— Катька? — Серега схватился за голову. — Наконец-то я все вспомнил! Влад, поехали в «Фазан и сазан» а?

— Поехали!

Джип Владислава Мохова по-прежнему стоял под окнами Сереги Костикова. За руль Влад садиться даже не подумал, поймал такси. Когда машина тронулась, Серега сунул под нос приятелю страничку, на которой стояли подписи его и Кати:

— Объясни, что это такое?

— Обычная расписка, — как ни в чем не бывало, пожал плечами Влад. — Одно дело — я вчера пригласил тебя в ресторан и бильярдную, другое — ты на девку запал, а ей за оказанные услуги деньги полагаются, работа у нее такая.

— Здесь написано, что я должен расплатиться в течение двух суток…

— Как-нибудь договоримся.

— Как именно договоримся? — не унимался Серега.

— Ну, не будет у тебя денег, расплатишься одной из своих композиций. К примеру, «На диване». Правда, она, судя по твоим расценкам на пятьдесят баксов дороже, чем должок, так я тебе эту разницу возмещу, не беспокойся.

— Вла-ад, — Серега тяжело вздохнул. — Я же сто раз говорил, что продавать, а может, даже и дарить буду только копии.

— Так сотвори копию, что тебе мешает?

— Что ты наивняк-то включаешь! Сам ведь знаешь, что у меня сейчас в плане лепки все мозги исключительно на живчиков работают. Не хочешь войти в мое положение?

— Да, готов я войти в твое положение, готов! — вспылил Влад. — Это тебе на мои просьбы начхать. Ха! Надо же, какое в нашем случае удачное слово — начхать. Ладно, Серега, ты знаешь, я — человек азартный. Предлагаю пари.

— О, господи, опять?

— Ты смотри и слушай, — Влад откуда-то извлек первый экземпляр расписки, приложил к ней Серегину и обе убрал себе в карман. — Сейчас приезжаем в ресторан, усугубляем по пятьдесят и по пиву, которое я тебе проспорил, и играем партию в бильярд. Выигрываешь ты — расписки мгновенно уничтожаются и никакого долга. Выигрываю я — либо долг удваивается, либо ты передаешь в мое пользование две композиции: «На диване» и «Мороз — Красный нос» — по твоим расценкам это как раз четыреста баксов. Ну, согласен?

— А вот согласен! — вдруг разгорячился Серега. — Единственное условие.

— Давай.

— Если я проиграю, то рассчитаться имею право в течение недели!

— Согласен. По рукам?

— По рукам.

Серега был абсолютно уверен в своих силах. С Владом он играл на равных, хотя тот был более опытным, зато Сереге чаще везло, особенно когда у него появлялся кураж. Ну, а если не повезет, то отдать долг сможет, — зарплата будет на днях, в крайнем случае, друзья выручат…

Первую партию Серега проиграл, причем, Влад вырвал победу, когда счет был равным, буквально на последнем шаре. Тем не менее, Серегин долг увеличился ровно в два раза.

— Может быть, желаете отыграться? — с усмешкой поинтересовался Влад.

— Естественно! — повелся Серега. — Только сначала по пятьдесят и по пиву.

— Ставки? — подхватил Влад.

— Естественно, на квит, — Серега вспомнил эпизод из кинофильма «Бег», в котором Парамоша играл в «девятку» с генералом Чернота, пришедшим к нему домой в кальсонах с просьбой занять пустяковую сумму.

— Пошло! — Влад тоже вспомнил фильм и разбил шары.

По ходу фильма Парамоша проиграл генералу Черноте большие деньги. Мухлевал, конечно, Чернота, но за руку пойман не был. Влад не мухлевал, выиграл партию по-честному, с приличным разрывом, и теперь долг Сереги составил восемьсот долларов.

Либо усталость сказалась, либо опьянение, либо отвернулась-таки от Сереги удача. И что теперь делать? Вновь пойти на квит, с надеждой отыграться, или остановиться с формулировкой: «Сегодня не день Бекхэма»?

— Значит, сегодня без нас шары гоняете?

Серега, обернулся и узнал в подошедшей девушке Катю, которая, по словам Влада, ночью снимала с него, пьяного джемпер, и с которой проснулся в одной постели.

— Привет, — выдавил он из себя улыбку.

— Ну, ты вспомнил? — тоже улыбнулась она.

— Конечно! Все отлично вчера было! Если бы еще не алкоголизм…

Раздался громкий хлопок. Это Влад открыл, откуда ни возьмись появившуюся, бутылку шампанского и теперь разливал пенящийся напиток по четырем бокалам, стоявшим на подносе, который держала светловолосая Маша — подружка Кати.

— Предлагаю выпить за этот прекрасный вечер, — поднял свой бокал Влад.

Шампанского после водки с пивом Сереге не хотелось, но куда деваться, если из четырех бокалов разобраны три, а последний предложен именно ему. Чокнулись, выпили.

— Какие и у кого для начала есть предложения? — обратился ко всем радостный Влад.

— Я бы, значит, сыграла партию, — сказала Катя. — Как вчера — двое надвое.

— Вчера вы нас Машей опустили ниже плинтуса, — почесал затылок Влад. — Хочешь закрепить успех?

— Он боится, — Катя подмигнула Сереге. — Давай, мы с Машей поменяемся. Или пусть девушки будут против мужчин.

— Никто никого не боится, — возразил Влад. — Можно повторить вчерашний вариант. Серега, ты — как?

— Вчерашний вариант был прекрасен!

— Да. Но! Вчера мы что-то слишком долго играли, и поехали ко мне поздновато, да и пьяные в хламугу. Сегодня ведь тоже ко мне поедем?

— Если пригласите, значит, поедем, — согласилась Катя.

— Я только — за, — сказал Серега.

— И я, — подала голос Маша.

— Отлично! Но у меня есть один маленький вопрос, — поднял указательный палец Влад и поманил им Серегу. — Девушек это не касается, только мужчин.

— Больше двух — говорить вслух, — заявила Катя.

— Да можно и вслух, — не стал возражать Влад. — Мы тут с Серегой уже пару раз устроили пари. Вот и сейчас предлагаю оплатить, так сказать, услуги наших прекрасных дам тому, кто проиграет эту партию. И предлагаю сыграть всего одну партию, после чего сразу ко мне. Серега?

— Принимается.

— Катя, Маша?

— Как скажете, мальчики…

* * *

Пробудился Серега на удивление с ясной головой. Стал вспоминать вчерашний вечер, и осознал, что помнит буквально все. Как проиграл Владу сначала одну партию, затем другую, дважды увеличив свой долг; как они с девчонками играли двое надвое, и на этот раз фортуна отвернулась от него и Кати. Помнил, как вчетвером завалились в необъятную квартиру Мохова, помнил жаркие, страстные объятия Кати. Получилось у брюнеточки его завести, ох как получилось!

А еще Серега хорошо помнил, что с учетом последней проигранной партии его долг возрос до одной тысячи двухсот американских долларов.

Катя мирно посапывала, и он, стараясь ее не разбудить, прихватив свою одежду, быстренько оделся в ванной комнате. Катя, в накинутой простыне, настигла его на пороге квартиры.

— Значит, не попрощавшись, убегаешь? — прошептала она.

— Будить не хотел.

— Серега, я хочу сказать, что ты классный парень, мне с тобой понравилось и вчера, и сегодня, — она приподнялась на цыпочках и коснулась губами его губ. — И еще… вот еще что, — девушка замялась.

— Катя, у меня к тебе всего один вопрос. Вчера, когда играли, в самый ответственный момент, ты по подставке в центральной лузе случайно не попала или специально киксанула?

Катя, собралась, было, ответить, но все же промолчала.

— Хорошо. Давай так: если случайно, подтверди, если нарочно, промолчи и все. Ну, так как — случайно?

Прикусив нижнюю губу, Катя так ничего и не сказала…

— Александр Петрович, — Серега, как и накануне, позвонил своему начальнику. — Нифига моя хвороба не прошла. Но так не хочется в поликлинику переться! Единственный отгул я использовал, а ты дай мне еще один — в долг, с последующей отработкой. По старой дружбе прошу. Спасибо, Петрович.

Зинаида, Никодим и Федот сидели в трапезной за столом со смурным выражением на лицах.

— Привет, мелкота! — обратился к ним скульптор. — Чего грустим.

Зинаида, как всегда что-то неразборчиво пропищала, Федот же встал из-за стола, подошел к бочонку с квашеной капустой, потыкал в нее пальцем и разочарованно развел руками.

— Понял я, понял. Ну, забыл я на вашу капусту чихнуть. Устал вчера. Сейчас все исправлю. Чего еще на завтрак желаете?

Удовлетворив требования живчиков, переданные через Федота, Серега призадумался. Слепить новую композицию с потенциальными живчиками — руки не поднимались. Возможно, потому, что все мысли крутились вокруг повисшего над ним долга. Хочешь или не хочешь, а отдавать должок придется, причем, в ближайшее время.

О том, чтобы начать вывертываться, доказывать Владу, что спорили они по пьянке, свидетелей этому нет, а значит, и проигрыш не считается, Серега даже не думал. Никто его играть не заставлял, сам виноват. Но где взять деньги? По-очереди обзванивать всех друзей с просьбой одолжить пару сотен баксов, обратиться к родственникам, взять в банке кредит. Или все-таки отойти от принципов и расплатиться пластилиновыми композициями. Все равно же подумывал рано или поздно начать продавать копии, а Влад, похоже, только этого и хотел, денег-то у него было, как грязи.

Серега открыл нижний отсек серванта и оглядел свои творения: чтобы погасить долг — хватит и еще останется. Но, как же жалко расставаться с оригиналами!

Он выставил на стол свою самую первую и любимую композицию «Мороз — Красный нос». Рыболов, которому скульптор дал имя Тимофей, в шапке-ушанке, тулупе, толстых рукавицах, ватных штанах и валенках с галошами сидел на рыболовном ящике на льдине, наблюдая за тремя зимними удочками, пристроенными у лунок.

За последние три дня Серега приноровился чихать специально — после чего каким-то необъяснимым образом все, что он слепил, и находилось от него в пределах полуметра «теряло свою искусственность». Сейчас он чихнул спонтанно, и, как следствие, рыболов на льдине встрепенулся, поправил съехавшую шапку и схватился за одну из удочек. В следующее мгновение Тимофей сделал резкую подсечку, принялся перебирать леску, и вот уже на льду под его ногами запрыгал полосатый красавец-окунь.

Не мешкая, рыболов насадил на крючок свежего мотыля и опустил снасть в лунку. Только после этого поднял голову, огляделся и теперь таким же красным, как нос, стало все его лицо.

— Привет, Тимофей, — сказал Серега. — Не волнуйся, все в порядке. Это я тебя создал и, так сказать, «оживил». Ты меня слышишь, я тебя — нет. Аккуратней! — предостерег рыболова Серега, когда тот собрался, было, ступить с края льдины на стол.

— Льдина — твое жизненное пространство. Но это только до поры до времени. Ты, пожалуйста, не суетись, присядь. Вот-вот, можешь лицо водичкой из лунки ополоснуть… А теперь, Тимофей, слушай. Я тебе пока больше ничего объяснять не буду, объяснят другие, такие же, как ты. Рыбаки — народ терпеливый, так что потерпи немного, скоро ты все поймешь, ты все увидишь сам.

С этими словами Серега стал медленно двигать льдину по поверхности стола к композиции «Застолье». Хотя, какое же теперь это было «Застолье»? Надо срочно придумать другое название.

Сереге было очень интересно, как живчики воспримут Тимофея, и какой окажется реакция рыболова. Он «причалил» льдину к комнате Зинаиды, как раз в тот момент, когда девушка покинула трапезную и вошла на свою личную территорию. Серега ожидал, что она растеряется, закричит, позовет мужчин. Вместо этого Зинаида строго погрозила скульптору пальчиком, потом прижала его к губам, мол, молчи, и, подскочив к краю комнаты, призывно протянула изумленному рыболову руку.

Тимофей поднялся, вопросительно оглянулся на Серегу и когда тот утвердительно кивнул, сбросил рукавицы, ухватился за пальцы Зинаиды и, прихватив пешню, покинул льдину.

Серега расплылся в улыбке. Ну, надо же — и Зинаида молодец, и Красный нос не растерялся. Что-то будет дальше?

А дальше — кто-то позвонил в дверь его квартиры. Влад, будь он неладен…

— Ого! — удивился незваный гость. — Ты рыболова оживил! Серега, это же шедевриально! Я так надеялся, что это возможно! Я чувствовал, я знал, знал, что у тебя получится. У меня куча замыслов, которые мы вместе с тобой осуществим. Теперь — всё. ВСЁ!!!

— Чего — всё? — вздохнул Серега. — Да ты садись, позже расскажешь. Давай, лучше посмотрим, как Никодим с Федотом примут гостя незваного, — на последнем слове хозяин квартиры сделал акцент, но Влад не придал этому значения и уселся рядом с хозяином квартиры.

Меж тем, Зинаида, что-то щебеча, помогла Тимофею снять шапку и тулуп. Судя по всему, рыболов задавал ей вопросы, и она отвечала. И, судя по всему, их разговор услышал Никодим, возникший на пороге комнаты. Тимофей схватился, было за пешню, но Никодим дружелюбно показал открытые ладони, затем недвусмысленно щелкнул себя пальцем по шее и устремил взгляд вверх, на Серегу.

— Алкоголики, самые натуральные алкоголики, — усмехнулся скульптор, начиная разминать пластилин. — Хотя, за знакомство грех не выпить…

Через несколько минут за кухонным столом на табуретках сидели уже четверо живчиков. Пили, закусывали, о чем-то оживленно беседовали. Тимофей влился в компанию без каких-либо проблем — рыболовы, как правило, люди компанейские…

Глядя на них, Серега и Влад тоже устроили перекус, в процессе которого гость принялся излагать свои замыслы.

— Серега, ты — монстр, монстр!!! Ты, главное, береги себя, свои руки, пальцы, и мы такое сделаем, такое!

— О чем речь-то? — наблюдать за живчиками Сереге было гораздо интересней, чем слушать пылкого Влада.

— О чем? Да пока ты сегодня ночью с Катькой кувыркался, я Машку опять неудовлетворенной оставил и все из-за роящегося сонмища мыслей, в связи с твоим даром.

— Ты вчера специально Жайворонок подговорил, чтобы она по подставке промазала? — без особых эмоций поинтересовался Серега.

— Да ты, что, Серега, окстись!

— Ну-ну…

— Выслушай меня, только внимательно, — Влад демонстративно отставил наполненный водкой стаканчик. Серега — наоборот — выпил:

— Ну?

— Предлагаю бизнес. Небывалый пластилиновый бизнес. Прибыль — пятьдесят на пятьдесят — чтобы без дураков, заключим договор.

— И заверим у нотариуса, — подколол Серега.

— Не только договор заверим, — со всей серьезностью отреагировал Влад. — Но еще патент на авторские права официально зафиксируем. Ты не бойся, я в этих делах дока.

— Ближе к делу…

— Дело — конгениальное, масштабное, перспективное, стопроцентно прибыльное! Самое главное, чтобы твой дар не пропал. А все остальное я беру на себя — организационные, финансовые, другие, вопросы. От тебя потребуется только одно — заниматься своим любимым хобби и «оживлять» фигурки.

— Можно поконкретнее?

— Можно, можно, Серега! Ты вот послушай, только не перебивай.

— Хорошо.

— Ресторан! — воздел руки к потолку Влад. — Ты лепишь мой ресторан «Фазан и сазан». Но не только ресторан со столиками и сценой, на которой установлен рояль, но также и бар со стойкой и соответствующими аксессуарами, а еще — бильярдную, номера, помещение, где играют в рулетку. Жаль, что слепить игральные карты проблематично. Действительно проблематично?

— Дальше-то чего?

— Дальше дело доходит до людей! Ты лепишь бармена, официанток, посетителей, музыкантов, игроков, девочек легкого поведения и тому подобное. И после того, как они будут рассажены и расставлены по своим местам, ты их оживишь. А специальные люди будут все это снимать на видео?

И все это мы, хорошенько подготовившись, для начала, будем показывать в «Фазане и сазане», в общем зале на плазме. Прикинь! Посетители придут и увидят на большом экране знакомый антураж и передвигающиеся копии людей! Увидят, как одни обслуживают, а другие пьют, едят, играют на бильярде. Играют, допустим, копии Кати и Маши, копии меня и тебя. Пусть не тебя, а кого-нибудь другого, к примеру, известного артиста, популярной певицы.

И ведь обязательно найдется какой-нибудь толстосум, который захочет, чтобы «ожила» пластилиновая копия его самого вместе с, допустим, Мерлин Монро — за одним столиком. А ты ведь его слепишь, обязательно слепишь. Пусть копия будет не очень похожа лицом, но у живчика будет соответствующая комплекция, узнаваемые одежда и обувь. Многим же нравятся шаржи на самих себя, а это будет оживший шарж.

И поверь, подражая этому толстосуму, его дружки тоже захотят увидеть свои копии — у барной стойки со стаканом в руке или с кием в бильярдной, а, может быть, и в номере с какой-нибудь красоткой. Вот тут-то денежки и польются рекой, а в ресторане от посетителей прохода не будет.

Когда видеозаписей наберется прилично, выложим их на собственном интернет-сайте. Мы всех затмим, всех! Любое шоу будет выглядеть отстоем, когда мы начнем круглосуточно показывать в режиме онлайн, происходящее в пластилиновом «Фазане и сазане», в бильярдной, в номерах, причем, без каких-либо ремарок и постановочных сцен.

Со временем ты слепишь и боулинг, и подиум с шестом для стриптиза, и сауну с бассейном… В перспективе должна получиться масштабнейшая композиция… — Влад утер рукавом вспотевший лоб, выдохнул и залпом осушил свой стаканчик.

— Ну, что скажешь?

Серега с ответом не спешил. Тоже опрокинул стаканчик, открыл пиво, в задумчивости сделал несколько глотков.

— Тут ведь, в чем еще-то, так сказать, прикол, — продолжил Влад. — Живчики будут играть в блильяр-рулетку-боулинг, а зрители получат возможность делать на них ставки. Вот тебе и тотализатор, хозяева которого мы с тобой.

— Да, Влад, у тебя действительно богатое воображение, — наконец, сказал Серега. — Даже побогаче, чем у меня.

— Тут главное — все продумать, законспирировать, не торопясь, поэкспериментировать, и только потом запустить этот золотой пластилиновый бизнес. Начнем с малого, с той же бильярдной и четырьмя игроками, тем более, в этом деле ты уже опыт имеешь. А дальше — больше! Ну? Ну же, скульптор!

— Эх, — вздохнул Серега. — Так и стоит сейчас перед глазами «Фазан и сазан» в пластилине. С бильярдной, игровым залом, сауной, в которые помещены уменьшенные копии тебя, Кати, моего начальника Петровича, который обожает посещать подпольное казино…

Но, видишь ли, Влад, в чем проблема. Одно дело, когда это, так сказать, фиксированное искусство, и совсем другое, когда я наблюдаю за, вроде бы, живыми существами. За моими, как ты выразился, «детишками». Понимаешь, о чем я?

— И что тебя смущает? — поднял брови и развел руками Влад.

— То самое.

— Переживаешь за судьбу пластилиновых кукол, которые не сегодня, так завтра, но в любом случае расплавятся?

— Переживаю.

— Другими словами…

— Не нравится мне, Влад, задуманный тобой бизнес. Вот и весь сказ.

— Мне, может быть, тоже моя работа не очень нравится, но деньги-то из воздуха не возникают. А тут — реально большие деньги появятся из копеечного пластилина.

— Не нужны мне ТАКИЕ деньги! — отрезал Серега.

— Зато мне нужны МОИ деньги, — посерьезнел Влад. — Причем, в полном размере и в оговоренный нами срок.

— Знаешь ведь, что я на нуле, — грустно ухмыльнулся Серега. — За горло хочешь взять?

— Хочу, чтобы ты голову включил! — Влад поднялся со стула. — Короче, завтра в первой половине дня ты должен выложить мне двести баксов — за ночь любви, проведенную с Катькой. Еще через шесть дней — остальную тысячу зеленых. Но все-таки будет лучше, если ты включишь голову и начнешь работать своими золотыми руками.

— И, кстати, чтобы развеять сомнения, — уже на пороге обернулся Влад. — Напоследок признаюсь, я действительно подговорил Катьку Жайворонок, чтобы она киксанула. И она это сделала — за деньги, естественно…

Серега слишком поздно заметил, что Зинаида покинула свою комнату. Но не вышла в трапезную, а перешагнула на льдину Тимофея. Впрочем, ничего страшного не произошло, льдина не перевернулась, расстояние между ней и сушей не увеличилось. Зинаида же по-хозяйски уселась на рыболовный ящик, одну за другой поправила удочки и уставилась на поплавки. Тоже, что ли рыбачка? И не холодно ли ей на льдине?

Глядя на нее, Серега еще больше склонился над композицией и тоже стал следить за поплавками, в надежде увидеть поклевку. И ведь увидел! Один поплавочек вдруг задрожал, чуть сдвинулся и резко нырнул. Рыбачка не прозевала поклевку: подсечка, несколько умелых движений, и серебристая плотвичка оказалась у нее в руках.

— Ай, молодца! — похвалил Серега. И успел заметить, что Зинаида поморщилась, зашмыгала носом, закрыла глаза и… чихнула.

Серега опрокинулся со стула на пол. И тут же почувствовал, что с ним вот-вот произойдет что-то непоправимое, еще немного, и он изменится. Зажмурившись и задержав дыхание, он откатился от стола, вскочил, ринулся в ванную комнату, на ощупь включил воду, все еще не дыша, но фыркая и плюясь, подставил голову под мощную струю, яростно намылил лицо мылом. Каким-то внутренним чутьем, он понимал, что если не избавится от последствий Зинаидиного «чиха», то тут же «опластилинивеет».

Но нет, обошлось. Серега посмотрел в зеркало, — все в норме. На всякий случай, вновь принялся сморкаться, плеваться, умываться. Затем на кухне залпом выпил полтораста водки, и почти мгновенно вырубился на диване.

* * *

Продрых Серега до позднего вечера. Войдя в комнату, увидел всех четырех живчиков на кухне за столом. Причем, на Зинаиде был тулуп Тимофея и его же шапка, — видать, простыла, пока на льдине рыбачила. Посередине стола стояла тарелка с капустой, но никто к ней не притрагивался.

Федот тут же поднялся, начал что-то показывать, но Серега его прервал:

— Секундочку. Сейчас все получите, но сначала выслушайте. Уверен, вы понимаете, что существуете в таком состоянии только благодаря мне?

Живчики дружно закивали.

— Понимаете, что если со мной что-нибудь случится, то из еды у вас останется только бочка капусты, да, возможно, сырая рыба, которую будет ловить Тимофей, пока у него наживка не кончится… Ну, если вам все ясно, то впредь ни в коем случае не чихайте в мою сторону, как сегодня днем сделала Зинаида. Я, конечно, буду начеку, но мало ли…

Живчики вновь закивали, хотя Серега сомневался, правильно и до конца ли они его поняли.

— Так, Зинаида, я решил слепить для тебя ванну.

Девушка радостно захлопала в ладоши.

— Пройди-ка к себе, покажешь, где ее лучше поставить. Тимофей, проводи девушку.

А теперь слушайте меня внимательно, — сказал он рыболову и рыбачке, когда Зинаида закрыла за собой дверь…

Проработав почти всю ночь, Серега уснул с рассветом, когда под его окнами усилился шум машин. Разбудил его, что было и неудивительно, звонок в дверь Влада Мохова.

— Вот, держи, — сказал тот, всучивая хозяину квартиры увесистую сумку. — Здесь сорок коробок пластилина. Для начала хватит.

Серега молча взял сумку и потащил в комнату.

— Как наши дела? — наступая ему на пятки, настороженно поинтересовался Влад.

— Нормально.

От следующих вопросов Влад воздержался, его внимание целиком захватила вновь изменившаяся композиция «Застолье». Теперь одна из дверей трапезной открывалась не в комнату Никодима, а в коридор, и уже из него четыре двери вели в другие комнаты. В одной обитал Никодим, в другой поселился Тимофей, две других, видимо, служили подсобкой и складом. Во всяком случае, бочка с квашеной капустой была перемещена на склад, и к ней добавились два мешка — один, судя по корявой надписи, с сахарным песком, другой — с солью. В трапезной стояли холодильник, электроплита, кухонный стол, заставленный посудой, а комната Зинаиды обогатилась ванной, наполненной водой.

В плане ванны скульптор постарался особенно: на стене, к которой она примыкала, висели разноцветные полотенца, на специальных подвесных полочках — мыло, мочалка, бутылочки и тюбики с шампунями и гелем, кажется, даже пемза имелась. А на полу рядом с ножкой ванны притулился вантуз. Влад настолько погрузился в созерцание, что даже вздрогнул, когда, склонившийся над композицией Серега громко чихнул.

Живчики тут же повскакивали со своих диванов, словно и не спали, прибежали в трапезную и набросились на еду и питье.

— Серега, ты монстр! — глаза у Влада горели. — У нас все получится. Как хорошо, что ты принял мое предложение!

Вместо ответа Серега трижды щелкнул пальцами, протер глаза и уставился на композицию. Посмотреть было на что: Зинаида, спешно покинув трапезную, вошла в свою комнату и начала раздеваться.

— Купаться хочет, — прокомментировал Серега.

— Конгениально! — восхитился Влад. — Надеюсь, сейчас ты не запретишь мне полюбоваться?

— Да, ради бога. Можешь даже лупой воспользоваться.

Влад последовал совету и, вооружившись лупой, приблизил лицо к композиции. А Зинаида уже с видимым наслаждением плескалась в ванне. И тут к ней в комнату заглянул Тимофей, который быстренько скинул с себя одежду и тоже запрыгнул в ванну. Зинаида не возражала, даже наоборот, засмеялась, начала брызгаться. Тимофей тоже какое-то время веселился, но вскоре недвусмысленно дал понять девушке, что составил ей компанию совсем не для того, чтобы мыться.

Зинаида покорно развернулась к нему спиной, а Влад склонился еще ниже, желая рассмотреть предстоящее действо во всех подробностях. Зинаида томно прикрыла глаза, при этом нащупала на ближней полке маленькую баночку, сыпанула ее содержимое себе на ладонь, глубоко вдохнула и… чихнула! И еще раз, и Тимофей тоже чихнул.

В отличие от Влада, Серега, опередив эти чихания, отпрыгнул в сторону и выскочил из комнаты. А когда вернулся обратно, то не сразу обнаружил своего приятеля.

Разросшаяся композиция «Застолье» была на месте; Никодим с Федотом в бильярдной гоняли шары; Зинаида в ванне наслаждалась ласками Тимофея… А на кухне, хватаясь за стол, безуспешно пытался подняться на ноги еще один живчик — размером с мизинец, абсолютно голый. Судя по комплекции и лысине, в нем нетрудно было узнать Влада Мохова.

Глядя на него, Серега включил мобильник.

— Александр Петрович? Это Костиков. Ты уж извини, но мне все-таки придется взять больничный. Да ни в каком я не запое! Да понимаю я, что пить надо больше и на рыбалку ездить чаще. Но вот не отпускает хвороба, и ничего с ней не поделаешь. Ага… ага… Спасибо, Петрович!

* * *

Слепить корову высотой с мизинец оказалось не так-то просто. Долго не получалась голова Буренки, чтобы и губы, и ноздри, и глаза были именно коровьи. Халтурить Серега Костиков не хотел, поэтому раз за разом сминал неудачную заготовку и начинал лепить заново.

Причем, кошка соответствующего масштаба, то есть длиной в две трети спички, у него получилась замечательная. Особенно удались усы, наверное, потому, что, полностью слепив фигурку, Серега выдернул два усика у себя из-под носа, разрезал их лезвием бритвы и надежно прикрепил к кошачьем мордочке.

Кошка, названная Федорой, ожила, как прежде оживали фигурки людей, после того, как скульптор на нее пару раз чихнул. Серега ожидал, что она сразу запаникует, попробует спрятаться под столом, но Федора, поводив носом и пошевелив усами, первым делом подошла к оставленному Тимофеем на кухне рыболовному ящику, царапнула его когтями и принялась требовательно мяукать. Живчики внимательно за ней наблюдали до тех пор, пока Тимофей не догадался достать их ящика окунька и угостить новую жительницу Застолья.

Серега уже имел опыт в создании пластилиновых собак, крысы и плавающего крякового селезня. Селезня оживлять не стоило — улетит; крыса в Застолье тоже ни к чему, а вот пару собачек слепить можно. Но сначала необходимо было закончить с коровой. Он лепил ее, стараясь скопировать с обложки диска «Atom Heart Mother» группы Пинк Флойд, с которой корова глядела на него вполоборота. Возможно, проблема была в том, что на обложке у коровы не было рогов? Серега отложил диск и полез в Интернет, где картинок с изображением коровы оказалось несколько тысяч. Выбрав Буренку с аккуратными рожками, он вновь принялся разминать пластилин…

Накануне, после того, как чудесным образом «опластилинившийся» и уменьшившийся в размерах Владислав Мохов пополнил ряды жителей композиции «Застолье», Серега, как и пообещал своему начальнику Александру Петровичу, отправился в районную поликлинику и взял больничный. Вернее, купил у знакомого отоларинголога Абрама Никоноровича Засоко. Отоларинголог однажды поставил ему диагноз «хронический танзилит», а когда Костиков выздоровел, Абрам Никонорович предложил продлить больничный — за небольшую денежку. Серега не отказался — он сидел на окладе, больничный оплачивался полностью, так почему бы и не погулять лишнюю недельку за государственный счет.

Вчера он сам обратился к Засоко, и тот, конечно же, пошел навстречу «больному». Правда, после покупки больничного, Серега остался почти на нуле. Но зарплату обещали дать на этой неделе, а в холодильнике имелись запасы съестного и спиртного, привезенные Владом, посему в отношении денег он не беспокоился.

Задуматься можно было о Владе, вернее, о его исчезновении из обычного мира. Тот хоть и жил отшельником, вроде бы даже и родственников не имел, но как-никак, в определенном кругу был человеком заметным — и рестораном владел, и на бирже играл, и вообще знакомых у него хватало.

Представить, что будет с Моховым дальше, Серега не мог. Как не мог и прогнозировать судьбу живчиков. Могло произойти что угодно, бывшие пластилиновые фигурки — вдруг вернутся в свое изначально стационарное состояние, а Влад — вновь станет полноценным человеком.

Интересно, как он в таком случае себя поведет? Набросится на Серегу с обвинениями? Но на каком основании? Чихал на нового русского миллионера не хозяин квартиры, а Зинаида с Тимофеем. Другое дело, что Костиков интуитивно эту ситуацию специально подстроил, но Влад-то об этом не знал. Хотя, находясь в Застолье, Мохов мог выпытать эту информации у той же Зинаиды. Ладно, все равно ничего исправить пока нельзя.

Да и надо ли исправлять? Вернувшись в свое естественное состояние, Влад и поведет себя соответственно — в любом случае потребует у Сереги вернуть должок, который, кстати, тоже, можно сказать, сам специально подстроил. В общем — будь, что будет…

Так размышлял Серега Костиков, долепливая пластилиновую корову. И ведь получилась у него Буренка — и с рогами, и с ушами, глазами, ноздрями, выменем, которое скульптор специально сделал покрупнее, чтобы молока больше давала. Серега даже залюбовался своим творением, но оживлять Буренку не торопился. Прежде надо было создать ей условия для, так сказать, нормальной коровьей жизни.

Для этого в первую очередь придется слепить лужайку с зеленой травой и маленьким озерцом — должна же скотина пить. Лужайку необходимо обнести прочной оградой, чтобы Буренка не вздумала переступить жизненное пространство Застолья — ей же, как живчикам, не объяснишь, что за краем композиции — небытие.

Надо слепить ведро, а лучше — два, в которые Зинаида станет надаивать молоко. Кстати, Серега сам умел доить коров — научился в армии и знал, что это довольно трудоемкое занятие. Необходимо сделать коровник — на всякий случай с запасным стойлом — где одна корова, там и другая, чтобы первой скучно не было. Коровник же необходимо вылепить современный.

Прошлой осенью Серега вместе с друзьями побывал в Норвегии — на рыбалке. На одном из многочисленных островов, сопровождавший группу егерь предложил посетить местный скотный двор. Рыбаки согласились и не пожалели. В отличие от типичного коровника в российской деревушке, там была чистота и порядок, не докучали неприятные запахи. Но больше всего Серегу поразило то, что ухоженные коровы в своих стойлах лежали не на полу, а на специальных матах, причем, задом к проходу — чтобы не пачкаться в собственном навозе, а дояркам было проще за ними убирать. Вот такой коровник он и вылепит.

Что еще? Да, хватит пока этого. Серега принялся разминать пластилин зеленого цвета, добавляя в него и белый, и немного желтого, чтобы лужайка получилась как можно более естественной. Особого внимания при смешивании не требовалось — главное пальцами пошустрее шевелить. Работая, он наблюдал за жизнью в Застолье.

Живчики недавно закончили трапезничать, и Никодим с Федотом сразу прошли в бильярдную, где вновь на что-то поспорив, принялись катать шары. Зинаида прибрала за столом: посуду помыла под рукомойником, пустые бутылки выбросила «за борт», после чего прошла в свою комнату. Тимофей — за ней, а за ним — и кошка.

Несмотря на то, что у рыболова имелась собственная комната, он не спешил в нее заселяться. Вчера, после купания в ванне с Зинаидой, он так и остался ночевать у девушки. Она ничего не имела против, даже сама, причем демонстративно, перед носом Никодима, заперла свою дверь на щеколду.

Навряд ли Никодиму, да и Федоту понравилось такое ее поведение. И, возможно, теперь, когда Тимофей принялся ее обнимать и лезть с поцелуями, Зинаида думала о своих старых знакомых. Во всяком случае, вместо того, чтобы благосклонно отозваться на приставания Тимофея, она отпихивала его одной рукой, а второй гладила втиснувшуюся между ними Федору.

А ведь и в самом деле было над чем задуматься. Ее, Никодима и Федота по праву можно было назвать хозяевами Застолья, а Тимофей пока что был всего лишь гостем. К тому же вчера появился еще один «гость». В итоге — Зинаида приходилась одна на четверых мужиков, да еще и на ограниченном пространстве. И неважно, что у каждого имеется своя комната, зато обеденный стол общий, за которым на почве ревности все что угодно может произойти. Подумаешь, нет у живчиков ножей, зато бутылки появляются, да и те же табуретки — чем не орудие для драки. Впрочем, они вполне могли обойтись и без бутылок-табуреток, — чтобы избавиться от неугодного соседа, достаточно было просто столкнуть его с края платформы!

В очередной раз, отпихнув Тимофея, Зинаида задрала голову и, можно сказать, встретилась с Серегой взглядом. В сложившейся обстановке пластилинового мирка не допустить возможных неприятностей, а то и трагедий мог только он.

— Так, мелкота! — привлек внимание маленьких человечков Серега. — Объявляю общий сбор. За кухонным столом, буквально через полминуты. Поторопитесь, а то накажу.

Кому никуда не нужно было торопиться, так это Владу. К кухонному столу он словно прилип. Прошло уже больше суток, как он появился на территории Застолья, и за все это время всего два раза покидал стол, чтобы, дойдя до конца коридора, справить за борт малую нужду, после чего возвращался обратно, где его ждала недопитая бутылка.

Скульптор подсунул ему наспех слепленную одежду и бутылку водки сразу после превращения в живчика. Посчитал, что алкоголь для Влада станет спасением, и, наверное, оказался прав. Во всяком случае, вчера, напившись вдрабадан, Влад так за кухонным столом и вырубился. Утром усугубил алкоголь вновь и еще некоторое время поспал, и вот теперь, пообедав, кажется, начал трезветь.

— Итак, друзья мои! — начал Серега, когда на кухне оказались все, включая Федору, жавшуюся к ногам Тимофея. — Теперь на территории Застолья вас оказалось пятеро, не считая, кошки. Ветеранам я хочу напомнить, а новичкам — Тимофею и Владу кое-что разъяснить.

Для начала — о жизненно важном. Если не хотите исчезнуть раз и навсегда — не покидайте платформы, по которой ходите. Платформа уже увеличилась в размерах, и будет увеличиваться еще и еще, но за ее краем, в любом случае вас ждет смерть.

Еще один жизненно важный нюанс. Среди вас не должно возникать никаких драк, как бы плохо вы друг к другу ни относились. Случится что-нибудь подобное, я сам отправлю драчунов за борт. А для начала просто-напросто сплющу голову вот этими самыми пальцами. Понимаю, что жизнь, тем более, на ограниченной территории не может быть без конфликтов. Поэтому, возможно, я разрешу дуэли. Но это — в перспективе.

Также в перспективе вас ждет пополнение и в плане животных, и в плане людей, а значит, увеличение территории. В плане, так сказать, социума, определяйтесь сами, но все просьбы передавайте мне исключительно через Федота. Только не наглейте, а то рассержусь, — Серега немного помолчал, разглядывая внимающих ему живчиков, потом продолжил, слегка повысив голос:

— Я не знаю, почему получилось так, что вы из слепленных мною фигурок вдруг ожили. Не знаю, благодаря какому чуду среди вас оказался Влад. Не знаю, сколько это все продлится — может, годы, а может, все закончится сегодня ночью, и вы вновь станете всего лишь пластилином. Но вы все мои детишки, и относиться к вам я буду соответственно. В том числе и к тебе, Влад. Если вы все меня поняли — кивните.

Все кивнули, в том числе и Влад, и Федора, кажется, тоже кивнула.

В отличие от коровы, слепить для нее лужайку не составило проблем. Чтобы зеленая поверхность лужайки не выглядела прилизанной, Серега несколько раз прижал ее к своему небритому подбородку, тем самым отпечатав множество точечных углублений, что при воображении вполне можно было принять за травушку-муравушку. И озерцо с голубой водой обозначил в дальнем углу лужайки, а в другом углу — стожок сена, и ограду сделал, чтобы коровушка не вздумал прогуляться за борт. Ну, просто настоящий выгон получился. На который тут же и выпустил пастись оживленную Буренку. После чего сразу принялся за создание коровника.

Лепил и в то же время прикидывал, за что взяться после того, как коровник будет готов. В первую очередь, конечно же, сделать в одной из комнат санузел, пусть даже совмещенный, главное, чтобы живчики вели себя цивилизованно, по-человечески.

Оборудовать санузел можно на месте склада, примыкающего к кухне, тем более что в нем пока все равно ничего не хранилось, помимо дивана, слепленного для Влада, на который тот еще даже не присел. Влада нужно заселить в новую комнату — такую же, как у мужчин, с тем же набором мебели — пока что минимальным.

Помимо комнаты для русского миллионера, необходимо сделать еще две про запас — пригодятся. Расположить эти комнаты надо в правом крыле, где пока что обитал только Федот. Таким образом, композиция окажется более менее симметричной. Правда, с правой стороны теперь имелась лужайка, где паслась Буренка, но и с левой стороны можно придумать что-то подобное, к примеру, спортивную площадку. А потом, а потом можно замахнуться и на…

Что-то заставило Серегу отвлечься от лепки. Не что-то, а Федот, оказавшийся на лужайке рядом с коровой и призывно размахивающий руками. Поглядев на задирающую голову Буренку, Серега догадался, что она, почти не переставая, мычит. Все стало ясно и без жестикуляций усатого: доить пора корову, а ведер-то нет.

Пока Федот бегал на кухню за табуреткой, первое ведро было готово. Не теряя времени, усатый подставил его под раздутое вымя и принялся за дело. Надоить полное ведро не позволили Никодим с Зинаидой, видимо, соскучились по парному молоку. Пока они по очереди жадно пили молоко прямо из ведра, Федот воспользовался новым, только что слепленным скульптором, и продолжил доить Буренку.

Серега вспомнил, как через полгода службы в армии его вместе с двумя десятками курсантов сержантской пограничной школы отправили в соседнее село на картошку. В благодарность за помощь, сельчане угостили служивых белым хлебом — только что из пекарни и парным молоком — пей, хоть упейся. Вот курсантики и упились до такой степени, что потом долгое время из кустов не вылезали — животами маялись.

Так, срочно надо оборудовать санузел!

* * *

На следующий день Серега проснулся поздно. И немудрено, лепил до тех пор, пока за окном не забрезжил рассвет, и его пальцы не начало сводить судорогой. Лепил азартно, можно сказать, с упоением. Предметы быта не требовали большого усердия — подумаешь, ванна, унитаз или то же беде — нет ничего проще. Санузел был сделан очень вовремя — большое количество выпитого парного молока подействовало на живчиков соответствующе. Срочно санузел не понадобился только Владу, который молоку предпочитал водку.

Как и планировал Серега, правое крыло композиции Застолье было переоборудовано и теперь представляло собой коридор, четыре жилые комнаты, примыкающую к торцу коридора лужайку, а к лужайке — коровник. С противоположной стороны лужайки Серега прикрепил еще одну площадку: для курятника и для свинарника. Кур и свиней лепить не спешил, пусть живчики для начала с коровой разберутся.

Да и некогда было с ними возиться, слишком много пришлось лепить мелочевки, начиная с тех же продуктов и спиртного и заканчивая, дополнительной мебелью, кастрюлями, чайниками, полотенцами, туалетной бумагой и тому подобным.

По просьбе Федота, скульптор переселил Никодима в правое крыло, чтобы старые друзья были соседями, а усатый — поближе к выгону. Комнату Никодима должен был занять Влад, но тот, напившись, вновь уснул за кухонным столом. Возможно, таким поведением, Влад выражал протест, возможно, думал, что, проснувшись в очередной раз, обнаружит себя в нормальном человеческом состоянии.

Серега не счел нужным как-либо на это реагировать. Не хочет приятель спать на мягком диване, — его личные проблемы. Или же проблемы Зинаиды, которая как-то само собой взяла на себя ответственность за порядок на кухне. Серега решил, что в этом вопросе живчики в состоянии разобраться сами, кстати, интересно будет посмотреть, как это у них получится.

Ночью он не стал убирать разросшуюся композицию в сервант, так и оставил на столе, накрыв большой коробкой из-под телевизора, которую в свое время не выбросил и зачем-то хранил в кладовке — вот и пригодилась…

Подняться с кровати Серегу заставил телефонный звонок.

— Ты знаешь, какой сегодня день? — узнал он в трубке голос своего начальника Александра Петровича Матвейчикова.

— Четверг, кажется. Или пятница? Точно — пятница!

— А говоришь, что не в загуле, — хмыкнул начальник.

— Да я ни в одном глазу, Петрович.

— Ни в одном глазу он. А что сегодня день граненого стакана — забыл.

— Зарплату что ли дают? Так я сейчас примчусь.

— Примчится он! Теперь уже не успеешь примчаться, кассирша домой намылилась, сейчас бабло в сейфе запрет.

— Петрович, будь другом, получи за меня.

— Ха! Получи за него…

— Да ладно, в первый раз что ли. Я вообще на нуле, Петрович, в выходные жрать нечего будет.

— На нуле он. Ладно, давай, мчись.

— Спасибо, Петрович, выручил.

— Спасибо в карман не положишь…

«Это что же, получается? — думал Серега, торопясь в родное отделение банка, в котором вот уже несколько лет работал инкассатором. — Если сегодня пятница, значит с момента оживления Зинаиды, Никодима и Федота прошла целая неделя! И ведь нормально себя чувствуют живчики: в бильярд играют, ванну принимают, трахаются, и с аппетитом у них все в порядке.

Правда, в плане свободы живчики ограничены, но тут уж ничего не поделаешь. Некоторые люди добровольно на небольших островках поселяются, только чтобы им никто не докучал. А для живчиков со временем территорию можно увеличить, причем значительно — пластилина для этого в избытке».

У входа в здание банка Костиков столкнулся с заместителем начальника Вячеславом Лисавиным.

— О, Костиков, — нахмурился тот. — Говорят, тебя хвороба одолела, на больничном сидишь…

— Правду говорят, Вячеслав Васильевич. Вот, из последних сил за денежкой приехал, чтобы лекарства купить, антибиотики.

— А знаешь ли ты, Костиков, что во время курса лечения антибиотиками, принятие алкоголя строго противопоказано? Пить вообще нельзя, даже пиво! — угрожающе изрек Лисавин.

— Вот я и не пью, Вячеслав Васильевич. Лечусь.

— Ну, лечись, лечись. Главное — не пей!

«Уж чья бы корова мычала, а твоя бы молчала!» — по дороге к кабинету начальника думал Серега о Вячеславе Лисавине, которого все называли за глаза Паном Зюзей. Прозвище приклеилось именно за то, что Вячеслава Васильевича через два дня на третий увозили на служебной машине домой пьяным, как говорится, «в зюзю»…

— За сколько баблосов больничный-то купил? — спросил Матвейчиков, не успел Костиков переступить порог кабинета.

— Здравствуйте, Александр Петрович, — пропустив мимо ушей провокационный вопрос, Серега выставил на стол перед носом начальника бутылку виски, купленную Владом Моховым.

— Здравствуйте-здравствуйте, — посмотрев на бутылку, начальник удовлетворенно хмыкнул и, чуть привстав, обменялся с Серегой рукопожатием. — А говоришь — на нуле, говоришь, в выходные кушать нечего будет.

— Этот пузырь друган позавчера притащил, — развел руками Серега и зачем-то добавил. — Да ты его, Петрович, знаешь — Влад Мохов, хозяин ресторана «Фазан и сазан». Он еще много чего притащил, а вот эту мы так и не осилили.

— Не осилили они…

— Представляешь, закуску всю умяли, а алкоголь остался. Вот приехал за денежкой — на еду да на лекарства.

— Приехал он, — Александр Петрович достал ключ и подошел к огромному, наверное, еще дореволюционному сейфу. — Как здоровье-то? — обронил вскользь, приоткрывая мощную дверь.

— На ногах стою.

— Стоит он… — вопреки ожиданиям Сереги, начальник достал из сейфа не деньги, а тарелку с бутербродами, а вслед за ней открытую банку с маринованными огурцами и два граненых стакана. — Садись лучше, в ногах правды нет. Надеюсь, твой Мохов в вискаре разбирается…

Александр Петрович открыл бутылку и наполнил стаканы примерно до половины. Поднял ближний и жестом предложил Сереге сделать то же самое.

— Петрович, я же на больничном, — промямлил тот. — Антибиотики доктор прописал. Даже Вячеслав Васильевич мне сказал, что они с алкоголем несовместимы.

— Вячеслав Васильевич ему сказал… Правильно сказал. Так ты уже принимаешь антибиотики-то?

— Не купил пока. Денег нет, а антибиотики дорогие…

— Вот с завтрашнего дня и начнешь принимать. Все равно ведь больничный продлевать будешь, раз уж купил…

Зарплату Костиков получил только после того, как они выпили по третьей. Причем, конверт с деньгами Александр Петрович достал не из сейфа, а из верхнего ящика стола. Краем глаза Серега заметил в ящике еще несколько таких же конвертов и подумал, что каждый, приходивший в кабинет начальника, непременно приносил с собой бутылку. По слухам, у начальника в сейфе этих бутылок — настоящий склад, поэтому для денег места не остается.

— Зачем ты мне про «Сазан и фазан» напомнил? — спросил вдруг Александр Петрович.

— «Фазан и сазан», — поправил Серега. — Так ресторан называется.

— Не суть. Зачем напомнил?

— Ну, речь зашла о бутылке, ее притащил Мохов, он владелец…

— Сейчас же едем к нему, — перебил начальник.

Опустошенную на две трети бутылку Александр Петрович прихватил с собой в служебную суточную машину, за рулем которой был Джон Большой. На работе почти за каждым инкассатором или водителем закрепилось прозвище. Помимо Джона Большого, был еще и Джон Маленький, и просто Джон, были среди инкассаторов и водителей Боярин, Бугор, Свинья, Слива… кстати, был и Живчик — возможно, Серега назвал свои пластилиновые фигурки, проведя ассоциацию именно с ним. За начальником, благодаря фамилии Матвейчиков, закрепилось прозвище Матвей; ну а Костикова на работе все называли Шубой, — он не обижался.

Никакого желания ехать в ресторан, тем более в «Фазан и сазан» у Сереги не было, но спорить с полупьяным Матвейчиковым не имело смысла. Проще было довести его в плане алкоголя до кондиции и сбагрить на попечение водителя, которому было не привыкать привозить начальника ночью домой в невменяемом состоянии.

— Шуба, приветище? — обернулся с водительского сиденья «Волги» Джон Большой, не успел Серега устроиться у него за спиной. — Как себя чувствуешь?

— Завтра антибиотики начну глотать, — поморщился Серега.

— Фигово.

— В «Сазане и сазане» фигово не бывает, — плюхнулся на сиденье рядом с водителем Александр Петрович.

— В «Фазане и сазане»…

— Не суть!

— Надолго ресторан? — вздохнув, поинтересовался Джон Большой.

— Какой там надолго! По коктейлю выпьем, пару партеек в бильярд раскатаем и по домам…

— Ну да, — вновь вздохнул водитель и тронулся с места, — дорогу он знал хорошо.

Пока ехали, за два приема выпили остатки виски, хорошо хоть не из горлышка, а из пластмассовых стаканчиков, хранившихся в бардачке. Да еще и яблоком закусили. Причем, Серега, которому начальник доверил разливать виски, плескал себе буквально на донышко. У него, в отличие от Александра Петровича, напиваться не было никакого желания.

Глядя, как Матвейчиков, не отходя от барной стойки, опрокидывает в себя первую порцию коктейля, Серега мысленно порадовался, что в ресторане Мохова не играют в рулетку, покер и тому подобное. Александр Петрович, особенно в подвыпившем состоянии был не в меру азартен и обязательно заставил бы своего подчиненного составить ему компанию за игорным столом. Серега очень сильно сомневался, что они бы выиграли. Бильярд — совсем другое дело, тем более что Серега не собирался, как три дня назад, играть с начальником на деньги — так, на пиво, или на тот же коктейль.

В ожидании, когда один из бильярдных столов освободится, Матвейчиков заказал графин водки, пиво и бутерброды с красной рыбой, — ох, не напрасно вздыхал Джон Большой.

И все же, когда Александр Петрович взял в руки кий, нельзя было сказать, что он сильно пьяный — сказывалась многолетняя закалка. Серега, выпивший гораздо меньше начальника, тоже держался нормально. Они арендовали бильярдный стол ровно на час, договорившись, что платить будет проигравший.

Серега был уверен в своих силах и не собирался подыгрывать начальнику, что в подобной ситуации не преминул бы сделать кое-кто из его коллег инкассаторов. Он довольно быстро выиграл первую партию и вновь начал забивать шар за шаром до тех пор, пока не услышал за спиной знакомый голос:

— Значит, опять без нас играем…

— Катя? — обернулся он. — Привет, Жайворонок.

— А Влада куда подевал?

— Вот, познакомься, — пропустив вопрос девушки мимо ушей, сказал Серега. — Это мой друг Александр.

— Здравствуйте-здравствуйте, — отреагировал Александр Петрович, и по его интонации Серега понял, — чтобы дойти до кондиции начальнику осталось совсем немного — сто водки и бутылка пива.

— Так мы, вроде бы, знакомы, — посмотрев на Матвейчикова, Катя лукаво улыбнулась и тут же перевела взгляд на Серегу. — Говорю, куда Влада нашего подевал?

— Я подевал? — Изумился Серега.

— А кто же?

— Ты мне тоже кажешься знакомой, — встрял Александр Петрович.

— Подожди, Жайворонок. Давай вместе вспоминать. Я убрался из его квартиры во вторник утром — при известных тебе обстоятельствах. С тех пор Влада не видел. Болею я, даже больничный лист имеется.

— Ты своему начальству ври, что болеешь…

— Этот человек, — Серега показал кием на Александра Петровича, — и есть мое начальство.

— Ой, — показушно смутилась Катя. — Александр, на самом деле я имела в виду, что в постели Серега совсем не кажется больным.

— А я, а я? — встрепенулся Матвейчиков.

— У вас в постели со здоровьем тоже все в порядке, — улыбнулась ему девушка.

— Вот! — Александр Петрович назидательно поднял указательный палец, после чего стал примериваться для удара кием по ближнему шару.

— Петрович, — окликнул его Серега. — Сейчас моя очередь.

— Его, видите ли, очередь, — хмыкнул тот и со всей дури врезал по шару, который, неудачно врезавшись в другой шар, перелетел через борт. — Лучше ответь ей, куда Влада подевал.

— Все, Александр Петрович, пора по домам, — Серега бережно положил свой кий на стол.

— Пора ему, видите ли, домой! Отставить! Играем, играем, пока время не выйдет…

Прежде чем покинуть ресторан, Александр Петрович, как проигравший, добросовестно расплатился за аренду бильярдного стола и не менее добросовестно опрокинул в себя полстакана водки, заставив Серегу сделать то же самое. И две бутылки пива, самого дорогого, тоже купил Матвейчиков. И еще, по дороге на улицу принялся пить из горлышка. Костикову ничего не оставалось делать, как последовать его примеру.

На самом выходе из ресторана, кто-то тронул Серегу за рукав. В первый момент ему показалось, что это Влад Мохов. Примерно такого же возраста и роста, такой же лысый, как Влад парень попросил жестом его чуть задержаться. Впрочем, Влад был не столько лысым, сколько коротко стриженым, — так он сам себя называл. Серега знал, что приятель, чтобы поддерживать подобную «прическу» посещает парикмахерскую не реже, чем раз в три дня, всегда оставляя мастеру приличные чаевые. Голова незнакомого парня блестела, как бильярдный шар, похоже, волосы на ней не росли давненько.

— Меня зовут Артур, — представился лысый. — Большая просьба. Если господин Мохов выйдет с вами на связь. Передайте ему, что Артур очень беспокоится. Если вы узнаете о его местонахождении, пожалуйста, позвоните мне. Буду благодарен.

Серега пожал плечами, молча взял протянутую визитку и, поддерживая еле переставляющего ноги начальника, повел его к машине, в которой скучал Джон Большой.

* * *

— Сейчас, Федот, сейчас, не бухти, — приговаривал Серега, привычно вылепливая батон колбасы, ломоть сыра, овощи и фрукты, хлеб и бутылки с пивом и водкой.

Предыдущий день живчики провели на столе, накрытые большой коробкой из-под телевизора. Заниматься ими Сереги было некогда — накануне, проснувшись довольно поздно, поехал на работу за зарплатой, а оттуда, вместе с начальником — в ресторан. И, несмотря на то, что зарекался ограничить себя в принятии алкоголя, все равно вернулся домой в изрядном подпитии. Не до живчиков ему было.

В конце концов, в их распоряжении имелась корова, дающая молоко. А на будущее, так сказать, про запас надо бы слепить для них мешок сухарей, и картошки, и репчатого лука, а к бочке квашеной капусты добавить бочку соленых огурцов. Что там еще Влад предлагал? Куры и свиньи? Принято. В ближайшее время будут созданы. Неплохо бы сделать что-то наподобие приусадебного участка — с грядками и фруктовыми деревьями. Серега поглядел на композицию, прикидывая, где этот участок разместить лучше всего.

Обратил внимание, что его уменьшенный приятель перебрался с кухни в отведенную для него комнату, где теперь лежал на диване лицом вниз, возможно, опять спал. Серега вспомнил, что вчера в ресторане Владом очень интересовался некий Артур. Просил позвонить, если станет известно местонахождение господина Мохова. Вот оно — местонахождение — композиция «Застолье». Интересно, какова была бы реакция Артура, окажись он здесь и узнай среди прочих живчиков владельца ресторана?

Возможно, почувствовав, что на него смотрят, Влад зашевелился, затем сел и демонстративно задрал голову, мол, полюбуйся мной, скульптор. Серега поглядел на него внимательнее, и увидел под правым глазом Влада приличных размеров синяк. Вот вам и запрет на драки! Серега нахмурился.

— Федот, я не понял, — он перевел взгляд на беспрерывно размахивающего руками усатого живчика. — Вам вчера разве неясно было сказано, чтобы никаких драк? Кто это его так?

Жестикуляция Федота усилилась. Вскоре все стало понятно: напившийся Влад начал домогаться до Зинаиды, а она, хоть и сопротивлялась, но не очень активно, и тогда у Тимофея взыграла ревность. Уговоры на Влада не подействовали, пришлось применить силу…

По большому счету, назвать это дракой было сложно. Можно сказать, Тимофей защищал четь небезразличной ему девушки, да и ударил-то всего один раз. Но закрывать глаза на происшедшее нельзя.

Скульптор догадался, что от его предстоящего решения зависит многое. За исключением Влада, все живчики, частично отождествляли сущность его самого. Серега постарался представить себя на месте Федота и Никодима. Вряд ли они хотели, чтобы скульптор выполнил свое обещание, уничтожить драчунов, в данном случае — Тимофея. Да, рыбачок как-то сразу оттеснил и того, и другого от Зинаиды, ну так они не жадные, пусть попользуется, а когда у самих возникнет влечение к девушке, она никуда не денется.

Зинаида же, — такая, какую представлял себе Серега, когда начинал ее лепить, была девушкой отзывчивой и доброй, тем более не желающей зла никому из своих любовников, а как раз наоборот. Что же касается Тимофея… правильно он сделал, что дал Владу в глаз — нечего по-пьянке выделываться.

Между прочим, в отличие от изначальных хозяев территории, рыболов не сидел сейчас за кухонным столом, а на своей льдине расширял пешней одну из лунок. Серега понял, зачем он это делает, после того как Тимофей опустил, теперь уже в майну ведро, наполнил водой, принес на кухню и перелил воду в умывальник. Интересно, попросила его об этом Зинаида, или сам догадался?

А ведь Тимофей-то, хозяйственный мужик и полезный для общества хотя бы потому, что может всех свежей рыбой обеспечить. Федот — тоже к месту пришелся. Никто его не заставлял, не просил, сам начал за Буренкой ухаживать. Может, и за свиньями с курами тоже добровольно следить станет?

И Зинаида молодец, без всяких принуждений взяла на себя ответственность за чистоту и порядок на кухне. Ну а Никодим, без особых стараний, но как-то сразу проявивший себя лидером, пусть так и будет старшим, тем более, судя по внушительной комплекции, силушкой он обладал немалой — с любым справится.

— Так, мелкота, всем слушать сюда, — принял решение Серега. — В связи с недавним инцидентом, объявляю следующее. Влад, ты на два дня лишаешься алкоголя, в том числе и пива. Можешь не возмущаться, мне твои возмущения абсолютно по-барабану. Не будешь в следующий раз безобразничать.

Реакция Влада оказалась довольно бурной. Покинув свою комнату, он прибежал на кухню, и принялся что-то орать Федоту, то и дело, указывая на скульптора, хватать себя за горло, видимо, пытаясь донести до Сереги, что без алкоголя ему никак.

— Кстати, Влад, — как бы, между прочим, сказал он, — тебе Артур привет передал. Лысый такой мужик, вчера в твоем ресторане ко мне подошел. Попросил сообщить, куда ты запропал.

На Влада, словно ушат холодной воды опрокинули. Казалось, тут же потеряв ко всему интерес, он покинул кухню и вернулся в свою комнату.

— Продолжим, — обратился Серега к живчикам. — Ты, Тимофей, в качестве наказания за вчерашний поступок, назначаешься водовозом, то есть, водоносом. В этом плане будешь подчиняться Зинаиде и Федоту. Сколько они воды попросят, столько и принесешь.

— Федот, ты назначаешься гужбаном, то есть, отвечающим за скотину. Готовься, скоро к Буренке добавятся свиньи и куры. Справишься? Очень хорошо, молодец. Ну а ты, Никодим, назначаешься комендантом вашего жизненного пространства. Будь строг, но справедлив. И если понадобится, от работы не отлынивай.

— Так. Вот еще что. Думаю, пора к вам пополнение подогнать. Девчонок свеженьких. А то у нас одна девушка на всех. Что скажешь, Зинаида? А ты, Никодим?

Казалось, все живчики слегка растерялись, во всяком случае, и Зинаида, и Никодим всего лишь пожали плечами. Тимофей тоже сделал какой-то неопределенный жест. Лишь Федот, немного подумав, радостно закивал.

Завезенные Владом сорок коробок пластилина пришлись очень кстати. Хотя бы потому, что не надо было ехать затариваться в какой-нибудь «Досуг», где необходимого качества и расцветок пластилина могло и не оказаться. В распоряжении Сереги имелось целых пять дней — с субботы до среды, когда заканчивалось действие больничного листа. Конечно, можно было совсем обнаглеть и продлить больничный еще, но тот же Александр Петрович посчитал бы подобный «ход» со стороны подчиненного, наглостью.

Наглеть Серега не любил и не собирался, поэтому твердо решил в четверг выйти на работу. Зато все пять дней полностью посвятить своему новому хобби, отвлекаясь лишь на походы в магазин. Он даже телефон отключил, и лепил, лепил, думая лишь о Застолье.

Приусадебный участок вышел очень симпатичным: посыпанные желтым песком ровные дорожки; отягощенные плодами яблони и груши; аккуратные грядки со спелыми помидорами, огурцами, кабачками, редиской, зеленью; отдельно — несколько грядок с картошкой — только копай; вдоль забора — густые кусты малины. Как и положено, к участку прилагался небольшой сарайчик с садовым инвентарем — лопаты, грабли, тяпки, ведра…

Сад-огород Сергей разместил с левого торца композиции, строго напротив лужайки для выгула скотины. Саму лужайку расширил, удлинил и разбил на три части — для Буренки с прилегающим коровником, для двух слепленных свиней — с прилегающим свинарником и для шести кур и петуха, соответственно, с курятником.

Для бильярдной отвел новую комнату, а за счет освободившейся территории кухня дополнилась трапезной, в которой появился еще один длинный стол и пять табуреток. Из трапезной, помимо входа в бильярдную, сделал еще две двери, ведущие в коридоры, к которым примыкали по три жилых комнаты.

Он отказался от мысли каким-либо образом прикреплять все новые площадки, в том числе с лужайкой и приусадебным участком, к жилым помещениям, созданным в самом начале. Слишком большой стала общая композиция, которую теперь за один прием перенести и убрать в сервант не представлялось возможным: во-первых, развалилась бы при переносе, во-вторых, в «собранном» состоянии, все равно бы в серванте не поместилась. Ну, а на своем столе он просто присоединял площадки одну к другой, добиваясь, чтобы получилось единое целое. И действительно все выходило нормально.

Погрузившись в работу, что называется, с головой, Сергей до поры до времени почти забыл про внешний мир, да и с живчиками общался совсем мало. Хотя каждое утро машинально лепил для них еду и питье. Но все же для себя отметил, что Влад, продержавшийся два дня без алкоголя, стал почти все время проводить на приусадебном участке, который располагался сразу за стеной его комнаты.

Оказалось, что русский миллионер очень даже небезразличен к малине и фруктам. Во всяком случае, поглощал он их со страшной силой, благо, добра этого хватало с избытком. Полностью бездельничать Владу не позволил комендант Никодим, который заставил мажора вместе с ним копать картошку и собирать овощи и те же фрукты. Возражать ему Влад не стал, видимо, прекрасно понимая, что строптивость ни к чему хорошему не приведет. Но как только видел, что внимание скульптора обращено на него, тут же начинал подпрыгивать и жестикулировать. Серега, думая, что жестами он хочет его оскорбить, никак на это не реагировал, — пусть побесится.

И только, когда все постройки были доделаны, сад-огород начал вовсю радовать овощами и фруктами, оживленные свиньи освоились в своем загоне, куры начали нести яйца, а жилые комнаты пополнились мебелью, Серега приготовился добавить в Застолье других живчиков.

Новых композиций с людьми он не лепил, хватало старых, — три с лишним десятка. Конечно же, для Застолья подходили далеко не все композиции. Среди работ скульптора имелись герои мультфильмов и музыкальных клипов, которые в создавшейся ситуации были абсолютно не к месту. Была спортивная композиция с названием «Вес взят!», в которой штангист, поднявший над головой штангу, с ужасом видит у своих ног обнаженную красотку, намеревающуюся стянуть с него трусы. Ну, кому этот штангист нужен в Застолье?

Так же как не пришелся бы к месту капитан российской сборной по футболу Андрей Аршавин, прижавший к губам указательный палец и пинающий мяч, — в Застолье для футбольного поля, пусть и уменьшенного, площади не хватало. Имелась композиция «К заветному месту», где в лодке на веслах сидела юная рыбачка — ну, не лепить же специально для нее реку! Нет, «оживлять» надо было чего-нибудь попроще.

Одну за другой скульптор принялся выставлять на полу комнаты композиции, более-менее подходящие для его задумки. Подавляющее их большинство было посвящено рыбалке, но пока что в Застолье хватало Тимофея. Охотников Серега тоже предпочел не оживлять — вооруженные ружьями, они чего доброго могли и стрельбу открыть.

Композиции по другим тематикам: «Активный отдых», «Бытовуха-развлекуха», «Ученье — свет», «Музыкальное образование» и «Наша служба и опасна, и трудна» казались более подходящими.

Композиция «Застолье» относилась к теме «Бытовуха-развлекуха». К теме «Активный отдых» относились «Лыжная прогулочка», «У кого подберезовичек, у того и праздничек», «За стеной камыша»… все — хулиганские, то есть, с элементами эротики.

Впрочем, эротика в композициях присутствовала довольно часто: и «В ванне», и «На диване» все по той же теме «Бытовух-развлекуха»; впрочем, как и «Диплом защищен с отличием», «Увлекательная лекция» и «Прилежная студентка» по теме «Ученье — свет»; а также «Солдатские мечты сбываются» и «Только не промахнись!» по теме «Наша служба и опасна, и трудна».

Даже единственна пока что композиция, посвященная «музыкальной» теме, носила элемент эротики. В ней скульптор отобразил сценку из старого советского кинофильма «Карусель», снятого по рассказам Антона Павловича Чехова. В фильме, в одной из новелл воры украли одежду у девушки, полезшей в воду отцеплять удочку, после чего она, вся такая невинная, по совету так же обокраденного ворами музыканта, прячется в футляре его контрабаса.

Этот самый момент Серега и воплотил в пластилине, но добавлять в Застолье «музыкальное образование» тоже пока было рановато.

Так кого же тогда «оживлять»? Пожалуй, все-таки, женщин. Серега аккуратно перенес в ставшую просторной кухню-трапезную композицию «Прилежная ученица». Сюрприз этой «хулиганщины» состоял в том, что строго в анфас зритель наблюдал учительский стол, за которым симпатичная женщина читала лекцию. Если же смотреть на композицию с других ракурсов, оказывалось, что за ее спиной расположилась молодая студентка с недвусмысленным намерением всячески свою преподавательницу ублажать в плане секса.

Подумав еще немного, решил не тянуть кота за хвост и заодно оживить еще одну композицию — «Солдатские мечты сбываются». По объему она была еще меньше «учебной» и представляла собой солдатскую тумбочку, рядом с которой нес службу дневальный.

В армии, во время учебы в сержантской школе, Сереге доводилось вот так же «стоять на тумбочке». Этот вид наряда был довольно утомительный, особенно в ночное время. Стоишь, как дурак, в течение четырех часов у двери в спальное помещение и, якобы, охраняешь сон сотни сослуживцев. А в дверь в любой момент может войти сержант или офицер и поднять тревогу. Стоишь, борясь с сонливостью, и мечтаешь о том, чтобы наесться разных вкусностей и, чтобы рядом с тобой оказалась симпатичная и безотказная девчонка.

В Серегиной пластилиновой композиции дневальным был ефрейтор. В одной руке тот держал эклер, облитый белой глазурью — уже надкушенный, в другой — открытую бутылку пива; на тумбочке стояло блюдце с еще одним эклером и двумя пончиками в сахарной пудре, и рядом — открытая банка сгущенного молока; а на дощатом полу перед служивым сидела девушка-прапорщик, на которой были фуражка, расстегнутый китель, сапоги и больше — ничего. Такие вот мечты порой посещали Серегу во время службы в армии. И посещали, конечно же, не только его одного…

Долго ждать свидетелей нового «оживления» ему не пришлось, на кухню прибежали все обитатели Застолья и замерли в ожидании. Серега даже немного занервничал, вдруг не сработает в этот раз его «чих». Но ведь сработал, сработал на все сто процентов!

Серега тут же пожалел, что задействовал сразу две композиции — лучше было бы растянуть удовольствие, а не распылять внимание сразу на четырех оживших живчиков. Наблюдать за их поведением было ну очень прикольно.

Преподавательница, которую Серега окрестил Маргаритой Николаевной или просто Марго, оживившись, и осознав, что она не читает лекцию в аудитории, заполненной студентами и студентками, одна из которых уткнулась лицом в ее откляченный зад, мгновенно выпустила из рук журнал и авторучку, подхватила с пола трусики, ловко их натянула и оправила платье. Тем самым, кажется, расстроив ту самую пристроившуюся сзади студентку Ниночку.

В армейской композиции оживший ефрейтор по имени Степан все-таки успел отправить себе в рот вторую половину эклера, зато уронил пивную бутылка прямо на колени прапорщицы Тамары. Она, конечно же, вскочила на ноги, что-то негодующе закричала, ее подчиненный, дожевывая эклер, вытянулся по стойке смирно и отдал командирше честь. Вот если бы еще при этом ширинка на его брюках не была расстегнута…

Серега и вместе с ним живчики-ветераны разразились хохотом. Увидев эту нелепую сцену, засмеялась и Маргарита Николаевна, прыснула со смеху и появившаяся за спиной своей преподавательницы Ниночка, и даже накрашенные губы прапорщицы Тамары тронула улыбка. Лишь ефрейтор Степан, видимо, поперхнувшийся своим эклером, вдруг закашлялся, схватился за горло, оперся рукой на покачнувшуюся тумбочку, с которой полетели на пол лакомства. И неизвестно, чем бы все закончилось, если бы Тамара не врезала бы ему со всей силы кулаком по хребту…

* * *

— Завтра выходишь на утренний маршрут. На твои любимые сбербанки, — услышал Серега в телефонный трубке голос Вячеслава Васильевича Лисавина. — Гаврилыч — за старшего.

— А почему не на свой вечерний? — успел поинтересоваться он, прежде чем заместитель начальника инкассации добавил:

— Вечером — на свой — вместе с Бояриным. А утром — должок за отгул погасишь.

— У меня больничный еще не закрыт, — без всякой надежды на понимание сообщил Серега.

— Так закрывай, — невозмутимо ответил Лисавин. — Спорить бессмысленно. Личное распоряжение Матвейчикова.

— Ладно, — Серега в сердцах бросил трубку.

Вообще-то он и без распоряжений собирался выйти на работу завтра, то есть, в четверг, причем, именно в вечернюю смену. Начальству же до его планов не было никакого дела, пусть даже ему и в самом деле серьезно нездоровилось.

Другое дело, что Александр Петрович мог бы и сам ему позвонить. Как-никак они в свое время целый год были напарниками на одном маршруте, несмотря на приличную разницу в возрасте, подружились, частенько вместе ездили на рыбалку и охоту, ходили на футбол. Потом Петрович закончил финансовый техникум, выбился в начальство, а Костиков так и остался простым инкассатором.

Прежде чем бежать в поликлинику к Абраму Никоноровичу Засоко и ставить на больничный лист печать, скульптор дал указания Никодиму, — в каких комнатах разместить новеньких живчиков, и попросил познакомить их с особенностями жизни в Застолье. Кстати, штык-нож, висевший на ремне ефрейтора Степана, Никодим отобрал. Скульптор сначала хотел вообще лишить живчиков этого оружия, но, поразмыслив, решил, что Никодиму, как коменданту штык-нож не помешает, тем более и одну из свиней надо было чем-то зарезать.

Вернувшись домой «абсолютно выздоровевшим», Серега убедился, что не напрасно доверил власть Никодиму. Комендант заселили ефрейтора в комнату напротив Федота и назначил Семена помощником на скотном дворе. Прапорщице Тамаре отвел комнату рядом с Зинаидой, подразумевая, что она будет помогать той на кухне. И Маргарите Николаевне с Ниночкой отвел по отдельной комнате, а чем им придется заниматься, решил определить позже.

По расчетам скульптора, со временем, живчики могли бы наладить почти автономное существование. Конечно же, правильнее сказать не «почти» а «во многом». Постоянное вмешательство Сереги в любом случае будет необходимо. К примеру, взять тот же алкоголь. Хотя Федот уже вторую неделю обходится без курева, вот и с алкоголем можно перебиться. Либо, если уж очень захочется, живчики могут заняться настаиванием браги, — в саду полно фруктов. А те же дрожжи скульптор слепит…

Попивая пивко и наблюдая за вечерней жизнью в Застолье, он, привычно и почти не глядя, создавал необходимые для живчиков вещи и продукты. Не мелочился — слепил по мешку муки, сухарей, репчатого лука, большую желтоватую бутыль, подразумевая, что в ней хранится подсолнечное масло, коробку сухих дрожжей, две бочки — с солеными огурцами и помидорами…

Со спиртным тоже решил не заморачиваться — надоело каждый раз лепить бутылки, достаточно пятилитровой канистры со спиртом — пусть разбавляют. И под пиво вылепил бочонок литров на двадцать — с краником. Интересно, — как быстро живчики все выпьют? Комендант, если не дурак, должен сам ввести некие ограничения в потреблении спиртного.

Ну а сейчас, на ночь глядя, Серега ничего говорить Никодиму не собирался, тем более что тому было не до разговоров. Посетив санузел, Никодим уже через полминуты без стука открыл дверь в комнату, занимаемую Ниночкой. Скульптор не знал, до какой степени ветеран Застолья со штык-ножом на поясе поставил себя выше остальных живчиков. Во всяком случае, не успел Никодим перешагнуть порог комнаты студентки, как та уже начала расстегивать пуговицы на своем платье.

Вмешиваться в их отношения Серега, конечно же, не стал. Если уж на то пошло, во время лепки именно этих фигурок, скульптор представлял их довольно любвеобильными. И если и он, и она не против доставить друг другу удовольствие — пожалуйста.

Не ожидал Серега увидеть, что еще две недавно оживленные фигурки будут в то же самое время дрыхнуть без задних ног. Но, немного поразмыслив, понял, в чем дело: в композиции «Солдатские мечты сбываются» действие происходило глубокой ночью, и, значит, ефрейтор Степан и прапорщица Тамара, несмотря на необычность создавшейся ситуации, не смогли побороть в себе желание хорошенько выспаться.

Зато Маргарите Николаевне, читавшей лекцию в композиции «Прилежная ученица», после оживления было не до сна. Вместе с Зинаидой, Федотом и Тимофеем она сидела за столом на кухне и о чем-то настойчиво их расспрашивала. Узнать бы, кто наиболее четко сможет просветить преподавательницу, и до какой степени она поверит и смирится с доводами живчиков?

Наверное, заметив, что внимание Сереги сосредоточено на собравшихся на кухне, Федот уже привычно стал что-то ему объяснять жестами. Судя по повторяющимся хватаниям себя за горло, приглаживаниям по своим же волосам, и затем — указанием в сторону приусадебного участка, Федот пытался дать понять скульптору, чтобы тот обратил более пристальное внимание на уединившегося там Влада.

— Хорошо, хорошо, — вздохнул Серега и уставился на московского миллионера, который, тут же принялся неистово размаивать руками, в одной из которых держал грабли, подпрыгивать и бегать вдоль садовой дорожки, посыпанной желтым песочком. Причем, бегать довольно неаккуратно, спотыкаясь и иногда наступая на грядки.

— Ну, чего тебе надо, Влад? — обращаясь непосредственно к нему, нахмурился Серега. — Можешь, все так же грамотно, как Федот объяснить?

В ответ Влад энергично закивал, показал руками на дорожку и побежал вдоль нее — слева направо. И только теперь, приглядевшись, Серега различил начерченные на песке знаки, вернее — буквы. Чтобы понапрасну не напрягать зрение, он воспользовался лупой, в которую обычно разглядывал любимые марки, и прочитал послание, состоящее из двух слов:

АРТУР — БАНДИТ

— Можно подумать, Влад, ты не бандит, — усмехнулся Серега.

Услышав его, Мохов тут же встрепенулся, отчаянно замотал головой, бросился выравнивать граблями песок на дорожке, после чего черенком вывел новые слова:

Я — БИЗНЕСМЕН

— Разве существует разница? — вновь усмехнулся скульптор.

ДА! ДА!!!

— Очень интересно это услы… то есть, узнать от человека, который совсем недавно сделал все, чтобы развести меня на бабло…

ШУБА, ПРОШУ! — появилось на песке новое послание.

Серега, уже собравшийся перевести внимание на других живчиков, к примеру, на Никодима с Ниночкой, но последние, написанные на песке два слова, которые Влад никогда не применял в отношение него, Сереги Костикова, заставили смягчиться.

— Ну, чего тебе еще надо, придурок лысый?

СПРЯЧЬ МЕНЯ! — написал тот в ответ.

— От кого спрятать? — не понял Серега. — От других живчиков? Так не тронут они тебя. А ты же в одиночестве от скуки с ума сой…

Он не договорил, следя за новой надписью на песке, торопливо выводимой Владом черенком от граблей.

ОТ АРТУРА

И тут же — новая надпись:

ОН НАЙДЕТ И УБЪЕТ

— Тебя?

И ТЕБЯ…

ВСЕХ

— При этом спрятать ты просишь только себя? — в голосе Сереги брезгливость сочеталась с иронией.

СПРЯЧЬ ВСЕХ

Я ДОЛЖЕН ЕМУ… — выводил на песке, стирал и снова писал Влад.

МНОГО ДЕНЕГ…

2 МЛН. S

— Два миллиона долларов? — надеясь, что не понял, уточнил Серега.

+ ПРОЦЕНТЫ

Я ГОТОВ ОТДАТЬ!

НО — КАК?

— Понятия не имею. Думай. Ты же бизнесмен, не то, что я. Я только своими пальцами работать умею…

Сереге не спалось. И это несмотря на то, что проснулся сегодня рано, что очень устала спина, и что завтра на работу вставать еще раньше. Перед глазами, сменяя одна другую, возникали сценки из Застолья: как Тимофей набирает в ведро воду из майны на льдине, которая до сих пор не растаяла; как, оторвавшись от дел на кухне, виснет на шее рыбака Зинаида; как доит корову Федот; как Никодим заходит в комнату к Ниночке, и та начинает раздеваться… Но чаще всего скульптор вспоминал слова, написанные Владом на песчаной дорожке.

До какой степени опасения бывшего приятеля оправданы? Не наводит ли он, что называется, тень на плетень? Но какой ему в этом смысл? Если поверить, что за Владом действительно такой большой долг, то лысый Артур, конечно же, станет его искать. Собственно, уже ищет, даже визиткой Серегу снабдил, с просьбой выйти на связь, если появятся новости. Эх, ну зачем было ехать с Петровичем в «Фазан и сазан»?! Мало что ли в Москве других подобных заведений?!

Лысый мог связать исчезновение Влада с тем, что последние две ночи Серега ночевал у него дома. Об этом Артуру, наверняка, сказали Катя с Машей. Но девчонки не должны были знать, где Серега живет, и как его найти. Черт, если Влад проболтался, что Серега — талантливый скульптор, то мог сказать, и кем он работает. Черт, черт, а тот же бандит Артур вполне мог проследить, куда поехал Серега, покинув ресторан. А значит, мог заявиться к нему домой в любой момент, хоть сейчас.

Но ведь до сих пор-то не заявился. Либо до сих пор не нашел его Артур, либо он и не бандит вовсе, а Влад зачем-то сгущает краски. Так что не стоит паниковать, а надо спать перед завтрашним рабочим днем. Но сон не шел.

Серега встал с кровати, бросил взгляд на коробку, прикрывающую композицию, и пошел на кухню. Там без всякого удовольствия выпил водки, чем-то закусил, налил еще стопку.

Знать бы полторы недели тому назад, что не пусти он Влада к себе домой в субботу утром, даже просто, не открой ему дверь, то не переживал бы сейчас, не мучился. Спокойно наблюдал бы за жизнью в Застолье, лепил бы новые фигурки и оживлял их по своему желанию. Другое дело, сколько бы продлилось такое наблюдение в одиночестве?

Вспомнился эпизод из фильма «Клуб самоубийц», снятый по роману Роберта Льюиса Стивенсона, в котором преподобный Саймон Роллз, присвоивший алмаз «Око света», делится с принцем Флоризелем своими мучительными желаниями показать драгоценность хоть кому-нибудь, хоть служанке или дворнику, только бы похвалиться…

И ведь, если быть честным, Сереге очень льстило восхищение Влада, глядевшего на живчиков. Вновь и вновь вылепливая различные микроскопические предметы, ему была очень интересна и важна реакция приятеля. И рано или поздно, если не Владу, так кому-нибудь из друзей он непременно показал бы Застолье. А, возможно, и самостоятельно пришел к мысли выставить сотворенное им чудо на всеобщее обозрение. Как там предлагал Мохов — для начала законсперироваться, хорошенько подготовиться, затем официально запантентовать «изобретение»…

Все это могло произойти, не появись Влад в тот день в его квартире и не случись в дальнейшем инцидент с его превращением. По большому счету Сереге было жаль приятеля. Он вообще всегда был приверженцем прощения своих недругов. Если в детстве с кем-то дрался и побеждал противника, то никогда не наносил лишний удар и первый предлагал мир. Но в то же время он никогда не забывал предательства. Не мстил, нет, просто помнил.

О том, что существует очень простой способ раз и навсегда избавиться от связанной с Моховым проблемой, то есть уничтожить его, столкнув с территории композиции, Серега даже думать не хотел. Влад хоть и не был создан его руками, как живчики-детишки, хоть и пытался его развести на деньги, но зла, как такового, ему не желал. В задумываемой «пластилиновой операции» у Влада был свой денежный интерес, а Серега виделся ему, можно сказать, «курицей, несущей золотые яйца»…

Интересно, наступит ли рано или поздно момент, когда приятель-миллионер вернется в нормальное состояние? Если уж за целую неделю пребывания в Застолье этого не произошло, то навряд ли. Хотя… Ладно, поживем — увидим, возможно, все как-нибудь само собой утрясется, и живчики в одно мгновение вновь превратятся в пластилиновые фигурки, а Влад — «подрастет».

А пока и в самом деле его надо спрятать, естественно, вместе со всем Застольем. Куда прятать-то? Конечно же, в сервант. Очень своевременно скульптор пришел к выводу, что каждая площадка композиции должна отделяться друг от друга.

В застекленной секции придется сдвинуть посуду и перенести туда из секции нижней несколько неподвижных композиций, а на освободившееся место поместить Застолье. Сервант это не гардероб, в котором можно спрятаться. Искать человека в нижней секции серванта никому не придет в голову. А если даже кто-то на всякий случай ее откроет, то увидит всего лишь еще одну порцию пластилиновых поделок.

Для осуществления задуманного потребовалось совсем мало времени, после чего Серега уснул со спокойной совестью.

* * *

Если во время вечерних маршрутов инкассаторы собирали ценности в различных магазинах, билетных кассах и тому подобное, то на утренних, наоборот, развозили, в основном — по сберегательным банкам.

Напарником Сереги Костикова на утреннем маршруте был Гаврилыч, убеленный сединами, но довольно крепкий мужик, лучший среди всех инкассаторов игрок в настольные игры: шашки, шахматы, нарды, домино. А вот карты он не любил, считая, что те созданы исключительно для шарлатанов.

Гаврилыч вообще позиционировал себя, как кристально-честный работник: никогда не заставлял молодых вместо себя ходить сборщиком; будучи старшим, расположившись в машине за спиной водителя, даже газет не читал, — постоянно бдил, как бы бандиты не напали, не ограбили; о том, чтобы позволить себе во время маршрута кружечку пива, даже речи не шло. Наверное, поэтому быть напарником такого правильного инкассатора никто не стремился.

Но Серега Гаврилыча уважал хотя бы за то, что тот, ко всему прочему был человеком начитанным и, к тому же, собирал марки. Причем, был филателистом с большим стажем, состоял в обществе себе подобных, выставлял свои коллекции на выставках, постоянно посещал клуб, где арендовал место, чтобы вполне законно покупать и продавать марки. Увлечение было интересным и доходным, Серега сам несколько раз делал Гаврилычу заказы на недостающие в коллекции серии. Да и вообще с этим человеком было интересно поговорить, в отличие от молчаливого водителя по прозвищу Бугор, который как раз был за рулем.

— Слушай, Николай Гаврилыч, — обратился Серега к старшему маршрута после того, как отнес сумку с ценностями в очередной сбербанк и вернулся в машину. — А ты себя когда-нибудь ставил на место грабителя инкассаторской машины.

— Конечно, ставил, — не раздумывая, ответил тот, чем, кажется, очень удивил крутившего баранку водителя. — Я даже могу перечислить места, на которых преступникам проще всего совершить ограбление, и где нам надо быть предельно бдительными.

— Нет, Николай Гаврилыч, я не сам процесс ограбления имею в виду. А дальнейшие действия грабителей в плане того, как и когда начинать бабло тратить, чтобы чувакам не спалиться.

Теперь Бугор бросил подозрительный взгляд на Костикова.

— Чего ты на меня так смотришь, Бугор, — усмехнулся Серега. — Можно подумать, у самого всяких-разных мыслей в голове не возникало.

— Будь я на месте начальника, в один миг за такие разговоры уволил бы, — процедил сквозь зубы водитель.

— Так иди и стукани на меня Матвею, а еще лучше — Пану Зюзе.

— Другое воспитание! — огрызнулся Бугор.

— Если грабил абсолютно непричастный к инкассации человек, и даже если при этом завладел внушительной суммой, — принялся неторопливо рассуждать Гаврилыч, — если деньги не в свежей банковской упаковке, а сам грабитель — новичок, то есть, не состоит на учете и не находится под наблюдением органов, то он спокойно может начинать их тратить хоть в тот же день. Конечно же, тратить в разумных пределах.

Если же грабитель — сам инкассатор, или водитель, или работает в ограбленном банке, магазине и тому подобное, то сразу же начинать транжирить бабло ему ни в коем случае непозволительно. По-любому, как ты Шуба, говоришь, — спалится чувак.

— Да почему спалится-то? — в сердцах стукнул ладонями по рулю Бугор. — Мало ли работников, имеющих отношение к…

— Инкассаторы… — перебил его Гаврилыч, — и водители, которые возят инкассаторов, люди не только опасной, но еще и редкой профессии. Они все без исключения состоят на учете у ментов — и те, кто сейчас работает, и кто когда-то уволился… А стукачей в нашем обществе гораздо больше, чем ты думаешь.

И если, не дай бог, произошло ограбление инкассаторской машины, тем более, не приведи господи, — Гаврилыч перекрестился, — ограбление с жертвами, то участковый срочно выйдет на связь со своими стукачками, у которых в соседях ты, Шуба, или ты, Бугор, или я… и даст установку быть начеку и если что — сразу тук-тук…

— Что — если что?! — не скрывая злости, спросил водитель.

— Ну, вот представь, — спокойно и все так же неторопливо продолжал Гаврилыч. — Живет наш Шуба, год за годом в одном и том же доме, в своей хрущебе, которую сносить давно пора. Скромненько так живет, не бедствуя, но и не шикуя. И вдруг он покупает дорогую иномарку, да еще и гараж впридачу.

«Откуда у него такие деньги? — задаются вопросом соседи. — Ладно бы работал заместителем директора трикотажной фабрики, или выращивал кулубнику своими собственными руками, или какой-нибудь бизнес имел… А тут простой инкассатор, да еще и всякими неприбыльными хобби увлекается. Значит, либо наследство от богатенького родственника получил, либо украл где-то денежки, либо грабанул своего же брата инкассатора. Вот, кстати, не так давно по ящику говорили о дерзком ограблении инкассаторской машины, — вспоминают соседи. — И ведь до сих пор не нашли злоумышленников…»

— Ерунда! — не выдержал водитель. — Мало ли чего там соседи думают! Пусть сначала докажут, а потом думают.

— Доказывать — не их дело. Им достаточно стукануть, куда следует. А то у него, видите ли, куры денег не клюют, а им, видите ли, на водку не хватает…

— Бугор, а ты чего взбеленился-то? — после небольшой паузы спросил Серега. — Неужто и впрямь криминальное дельце замышлял?

— Оставьте меня в покое! — водитель саданул по рулю теперь уже кулаками. — Сам же первый про ограбление заговорил.

— Да, ладно, шеф, не психуй, — примирительно улыбнулся Костиков. — Мне вообще-то хотелось у Николая Гавриловича про филателию спросить.

— Я в ваших фантиках вообще ничего не понимаю, — Бугор резко остановил машину напротив входа в очередной сбербанк, куда Серега чуть ли ни бегом понес инкассаторскую сумку.

Вернувшись, вновь обратился к старшему маршрута:

— Вот ты, Николай Гаврилович, очень классно и домино играешь, и в шахматы… типа, ходы наперед продумываешь.

— А тебе кто мешает, — пожал плечами тот.

— Возможно, моя молодость, неопытность мешает, — не без доли наивности ответил Серега. — Или характер нетерпеливый, или склонность к риску… не знаю.

— О чем спросить-то хотел?

— Да, спросить! Но для начала — небольшая прелюдия… Да не дергайся ты, шеф! — прикрикнул Серега на водителя, и тот, хоть и скривившись, все-таки промолчал. — Возникнет зуд, так можешь хоть слово в слово весь наш разговор Пану Зюзе или Матвею пересказать. И у них тут же появится лишний повод посмотреть на тебя, как на последнего… добросовестного водителя.

— Достал ты уже, Шуба!

— Всё, всё, Бугор. Оставлю сегодня тебе дозочку после вечернего, если не умчишься раньше времени.

— С чего это такая доброта? — недоверчиво поинтересовался Бугор.

— Так я же на больничным полторы недели просидел. Теперь выздоровел, должен это дело отметить с друзьями…

— Правильное решение, — с серьезным видом кивнул водитель.

— Так чего там за прелюдия-то, — подал Гаврилыч голос с заднего сидения.

— Не волнуйтесь, мужики, с сексом это не связано. Хотя, как не связано… Ладно, речь идет вот о чем. Помню, примерно за год до армии, я увлекся коллекционированием марок. Не серьезно, конечно, правильнее сказать — страстно. Влюбился я в это хобби и почти каждый вечер стал посещать магазины «Филателия», «Союзпечать», главпочтамт, тот же «Дом Книги», что на Арбате, в котором филателистический отдел имелся. И каждый раз хоть одну серию, или даже одну марочку, но покупал. Собирал много разных тем, в первую очередь — космос, но, конечно, и живопись, и флору-фауну, и спорт, и великих людей… Дофига в филателии разных интересных тем, подтверди Николай Гаврилыч.

— И не сосчитаешь, — понимающе кивнул тот.

— Вот именно! И естественно, если собирать все эти темы, никаких денег не хватит, поэтому вскоре передо мной встал вопрос, — чем лучше всего ограничиться? Понятное дело, что марки своей страны необходимо собирать все. Но, учитывая, что некоторые марочки, особенно довоенные, мягко говоря, «неподъемные», типа, серия каких-нибудь там дирижаблей стоит не меньше моей зарплаты…

— Вот именно, — поддакнул с заднего сидения Гаврилыч.

— А о каких-нибудь редких номерных блоках, можно вообще не мечтать, то я, естественно, пришел к выводу, что для начала, стоит заострить внимание на, так называемой, хронологии, начиная с года моего рождения. Типа, похвастаться перед кем-нибудь, что, мол, у меня есть буквально все марки от и до.

— Разумно. Многие дилетанты так и поступают.

— На «дилетанта» я ничуть не обижаюсь, Николай Гаврилович. Хотя бы потому, что так оно и есть. Ну, и помимо хронологии, так сказать, обязаловки, стал я потихонечку приобретать марки с изображением кошек — это уже для души. Я вообще кошек люблю, а на марках они ну просто замечательные.

— Да, замечательные, — согласился Гаврилыч, — только, как правило, все эти кошачьи серии — ширпотреб, поэтому и стоят копейки.

— Все правильно, — не стал возражать Костиков. — И речь, собственно, не о кошках. А о том, что у спекулянтов, собиравшихся, к примеру, у магазина «Филателия» на набережной Шевченко, с собой всегда имелись пухлые такие портфели, в которых помещалось сразу несколько толстенных альбомов с марками. И все эти альбомы буквально набиты красивейшими и довольно дорогими иностранными сериями. Меня особенно поражало искусство! Сколько же этого искусства было у спекулянтов!

— Где искусство, там и бабы голые, — усмехнулся Бугор.

— В том числе и бабы. Но необязательно. Шедевры мировой живописи они и есть шедевры. Я вот, к примеру, чтобы иметь у себя дома подлинник, допустим, Айвазовского, все что угодно отдал бы. Хотя, что я могу отдать? Квартиру? Так подлинник Айвазовского однозначно дороже моей квартиры. Да, Николай Гаврилыч?

— Намного дороже.

— Вот именно. Это сейчас я могу себе позволить много чего из марок прикупить. А тогда, до армии, чтобы серьезно переключиться с собирательства кошек на искусство я даже не мечтал. Слишком много денег бы потребовалось, а где их взять школьнику. И вот как-то зимой, вечером, прикупив очередную серию кошек и довольный возвращаясь домой с набережной Шевченко, я вдруг наткнулся на одного пожилого филателиста-спекулянта. Там неподалеку продуктовый магазин был, и, видимо, спекулянт отоварился в нем четвертинкой. Я, главное, к нему подхожу, а он, ни на кого не обращая внимания, запрокинул голову и водку из горлышка хлещет. И, главное, портфель свой пухлый, набитый альбомами с дорогущими марками, поставил себе между ног и все по-барабану. И вот приближаюсь я к нему, а у самого мысли о том, что ничего нет проще, как схватить этот портфель и убежать. Догнать он меня не догонит, а я забегу в ближайший двор, за угол заверну и дальше пойду спокойно, как ни в чем ни бывало. И пусть спекулянт кричит, что ограбили, все равно на улице почти никого нет, да и кто заострит внимание на орущем пьянице…

— Хорошо тебя зная, Шуба, — нарушил Гаврилыч возникшую паузу, — могу с уверенностью сказать, что не стал ты того филателиста грабить.

— Конечно, не стал. Вовремя остановил меня боженька. А, может, чувство самосохранения сработало.

— Нет, — не согласился Гаврилыч. — Чувство самосохранения здесь не причем. Сам же говоришь — филателист пожилой, подвыпивший, догнать бы тебя не догнал, а кроме него никто бы за тобой не побежал. Я «Филателию» на Шевченко и тот самый продуктовый очень хорошо себе представляю, — действительно по тем временам малолюдно там было и на набережной, и поблизости, а во дворах да еще и зимним вечером — вообще никого. И до метро «Киевская» рукой подать, а если уж в метро нырнуть, так все — с концами.

Нет, Шуба, не из-за боязни быть пойманным ты грабить не стал, а из-за своей врожденной честности.

— Не уверен, Николай Гаврилыч. Мысль-то у меня все равно возникла…

Я после того случая, так сказать, «несовершенного ограбления» все думал, прикидывал, что бы с этим ворованными альбомами и марками стал делать? Понятно, что продавать бы не побежал — либо наткнулся бы на того самого спекулянта, либо такие же, как он меня заподозрили.

Понятно, что рассортировал бы марки по темам, любовался ими. Но кому-то показать коллекцию было бы стрёмно — сразу возникнут вопросы, где взял, да сколько стоит. А куда девать чужие альбомы дома? Прятать под кроватью, в кладовке и втихоря от матери их доставать. Так рано или поздно застукала бы она меня или при уборке нашла бы спрятанное. Я же ей каждую новую серию марок обязательно показывал, а альбомы она мне на день рождения дарила, поэтому хорошо знала, что почем. А тут вдруг, откуда ни возьмись, такое…

— Знакомое чувство, — сказал Гаврилыч. — Помнится я, вскоре после женитьбы решил дома заначку сделать. Ну и спрятал некую толику денег, не помню уж где, или в письменном столе, или где-то в своем мужском белье. Мало ли для чего молодому мужику вдруг деньги понадобятся. Так вот жена обнаружила заначку буквально на следующий день. И ведь не искала специально, просто стала порядок наводить, а тут вдруг денежка. До сих пор помню, как мне стыдно было. С тех пор ни разу в жизни деньги не заныкивал.

— Этого не понимаю! — оглянулся Бугор на старшего маршрута. — У мужика должны быть свои собственные деньги! Чтобы жена до них не дотрагивалась, чтобы вообще о них не знала!

— Так моя и не дотрагивается. У меня наличность в одном из сейфов хранится. Если жене деньги нужны, даю, сколько потребует — ни копейки меньше, но и ни копейки больше.

— Погодь, Гаврилыч, ты сказал — в сейфах? Получается, у тебя их несколько?

— У него для особо ценных коллекций марок специальные сейфы, — ответил за старшего Серега, однажды побывавший у ветерана дома. Тогда, чтобы удивить гостя Николай Гаврилыч достал из сейфа, ничем внешне не отличающегося от обычного стенного шкафа, всего два альбома — один с довоенными отечественными марками, другой с филателистической продукцией фашистской Германией.

Костиков был не просто удивлен. Увидев, как бережно хранятся марки, осознав, насколько они уникальны и, представив, какова их цена, Серега был по-настоящему шокирован и после того визита иначе как по имени-отчеству к нему не обращался. Серега четко уяснил, что по сравнению с Гаврилычем он со своими коллекциями не просто дилетант, а дилетант дилетантов. Правда, по словам опытного филателиста, марок с изображением кошек у него было совсем мало, зато у Сереги — два полных альбома. Хоть это утешало…

— А знаете, что меня в марках очень возмущает? — обратился Серега и к старшему маршрута, и к водителю. — То есть, не в марках, а в живописи, как таковой?

— Что картины стоят бешеные бабки? — попробовал угадать Бугор.

— Нет, не о бабле речь.

— Что в моде бывают какие-нибудь абстракционизм, кубизм или экспрессионизм? — предположил Гаврилыч.

— Нет, это вообще полный отстой. Меня удивляет, зачем нормальные художники рисуют всякие там натюрморты, кувшины со стаканами на столе, яблоки, сливы в вазочках, дичь дохлую… А кто-то в тысячу первый раз рисует букет сирени. Зачем? Сколько можно? Неужели не существует увлекательных сюжетов, чтобы ту же самую технику письма продемонстрировать?

Вот есть у меня серия марок великого Рембрандта. Понятно, что «Даная» или «Ночной дозор» — классика, есть на чем взгляд задержать. И тут же какой-нибудь «Портрет старушки» или «Старик-воин». Кто такие эта старушка со стариком? Зачем их Рембрандт рисовал?

— Ты, Шуба, ничего в искусстве не понимаешь! — пафосно изрек Бугор.

— Ха. Можно подумать, ты понимаешь. Но пусть даже и не понимаю, хотя хорошие картины, те же пейзажи очень люблю. Но ответьте мне на один вопрос. Почему среди великого множества картин, так мало изображений рыболова с удочкой? Вот я уже несколько лет собираю почтовые открытки, посвященные рыбалке, и за все это время нашел немногим более ста штук. И большая часть из них — копии фоток или рисунки юмористические, но только не иллюстрации мировых шедевров живописи.

Из зарубежных классиков достойны внимания лишь одна открытка Клода Моне и две Винсента ван Гога. А из известных отечественных художников — знаменитый «Рыболов» Василия Перова, да еще один «Рыболов» Маковского. Хотя у Маковского в лодке сидят два рыболова: дед с седой бородой, сигарой во рту и с тремя бамбуковыми удочками и его внучка в красной шляпе червя на крючок насаживает.

— На самом деле у Владимира Маковского еще одна рыбацкая картина есть, — подал голос Гаврилыч. — Не помню названия, но сюжетец там очень даже приятный: на берегу реки — культурный такой мужчина с удочкой и высоким бидоном для рыбы, с пригорка за ним супруга наблюдает, а вниз спускается девочка в розовом платьице. Просто эта картина не так известна.

— Вот! А была бы она на почтовой открытке или на марке… Или, к примеру, есть у меня открытка «Заросший пруд», художник — Поленов. Прекрасный пейзаж: на воде кувшинки с лилиями, берег, не очень-то заросший и аккуратный деревянный мосток. Но вот почему, спрашивается, господин Поленов на этом мостке рыболова не нарисовал?

— Между прочим, у Василия Поленова тоже есть две картины, где присутствую рыболовы: «Старая мельница» и «Русская деревня».

— Гаврилыч, да ты знаток искусства, — вновь обернулся к старшему маршрута водитель.

— А ты думал, я только забивать домино способен, — усмехнулся довольный Гаврилыч.

— Николай Гаврилович у нас вообще монстр! — ничуть не кривя душой, — сказал Серега и продолжил излияния:

— Лично мне вот что обидно. У нас же целая плеяда замечательных российских художников была. Всякие там Суриковы, Васнецовы, Серовы, Шишкины, Левитаны… И у всех есть не менее замечательные пейзажи, где и речки, и озера, и прудики заросшие. Взять ту же «Золотую осень» Левитана — чем ни шедевр! Ну, неужели Исааку Ильичу было так трудно нарисовать на берегу той осенней речки двух-трех рыболовов с удочками? Ну, чем бы пейзаж хуже стал? Ничем, как раз наоборот. Так нет же, по большей части фигню всякую малевали. А рыбалка, которой и сто лет назад очень много людей, тех же аристократов увлекалось, для художников, была, видите ли, малоинтересна!

— Да ладно тебе, Шуба, не разоряйся, — благодушно сказал Гаврилыч.

— Я не разоряюсь. Просто обидно. Всякую там сирень малюют и портреты старушек дряхлых, да бурлаков на Волге, а на увлечение миллионов им наплевать.

— Бурлаков, говоришь? Эх-хе-хе-е-е, — протянул старший маршрута и после короткой паузы, словно поборов в себе некую нерешительность, сказал:

— Ладно! Расскажу я вам один случай. Никогда никому не рассказывал, боялся, не поверят, засмеют. Но ты, Шуба сам меня к этому вынудил. А уж поверишь или нет — твое личное дело.

— Ты о чем, Николай Гаврилыч?

— Мне тогда примерно столько же лет, сколько тебе, Шуба было. В те времена филателистов в Москве, да и вообще по стране, насчитывалось гораздо больше, чем сейчас. Всесоюзное общество филателистов, городские товарищества коллекционеров, клубы, кружки. Складывалось такое впечатление, что марки каждый второй собирает.

— Я значки собирал, — вставил Бугор.

— Тоже дело, — не стал спорить старший маршрута и продолжил:

— Мне от бати очень неплохая коллекция марок досталась — и сам в детстве собирал, и с войны привез. Ты, Шуба, кое-что видел.

— Ага.

— В общем, в свободное время я не водку в подворотнях пил, а, как это сейчас называется, тусовался среди филателистического бомонда. И однажды познакомился в клубе с одним старичком-филателистом. Ему где-то за семьдесят было, щупленький такой, дряхловатый, весь седой… Тезка мой, Николай Ильич по фамилии, между прочим, Репин.

Уж не знаю, почему он именно меня выбрал, скорее всего, не со мной одним он и раньше находил общий язык. Ты, Шуба, только не ухмыляйся, никакой пошлости, как раз наоборот. Беседовали мы исключительно о живописи. И что самое занимательное — о живописи, касаемой именно рыбалки.

Только этот Николай Ильич, в отличие от тебя, Шуба, рыбалку ненавидел. Зато охоту очень любил и марки именно по этой теме собирал. Между прочим, охотников на марках, да и в живописи, тоже немного, но все-таки на порядок больше, чем рыболовов.

Короче. Побеседовали мы с ним пару раз в клубе филателистов, а потом и на улице, винцо употребляя. А на третий, тоже после бутылочки винца, пригласил меня Николай Ильич Репин, как он сам выразился, на миниэкскурсию, и я, естественно, будучи в подпитии, согласился. Приехали к нему домой, вернее, на квартиру, в которой, по всему, ни он, ни еще кто-то постоянно не жил. И так вышло, как мы туда ехали, и хотя бы приблизительный адрес я не запомнил. А когда обратно один в еще большем подпитии до метро добирался, вообще чуть-чуть не заблудился, хоть и коренной москвич. Где-то в центре дом находился, в каком-то переулке в районе Мясницкой или Чистых прудов — точно я не сориентировался.

Зашли в квартиру эту нежилую. Сколько в ней комнат — не знаю, был только в одной, в которой на каждой стене висело по картине. Четыре картины на четырех стенах. И что бы вы думали, на них было изображено?

— Сцены охоты? — логично предположил Серега.

— В том-то и дело, что не охоты, а рыбалки! Но самое поразительное, что все четыре картины, по словам старичка Николая Ильича, принадлежали перу известных российских художников! Помните известное полотно «Купание красного коня»?

— Петров-Водкин написал.

— Правильно, Шуба. Кузьма Сергеевич Петров-Водкин. И на одной из картин в той потаенной квартире был такой же красный конь, и на нем сидит верхом голый парнишка в похожей позе, только в руке у него простенькая ореховая удочка. На второй картине та самая сказочная васнецовская Алёнушка сидит на камне, на берегу мрачного пруда, но не грустит-печалится, что братца Иванушку никак отыскать не может, а напряженно всматривается в поплавок, от которого по воде круги расходятся, и вот-вот готова сделать подсечку.

— Здорово!

— Был еще такой художник Борис Кустодиев, он любил русских купчих на своих картинах отображать.

— Знаю! — воскликнул Серега. — У меня марка есть — «Купчиха за чаем» называется. На той марке еще и кошка имеется.

— Опять ты прав, Шуба. В квартире Николая Ильича на третьей картине купчиха не просто за самоваром сидит и чаи распивает, а, не будь дура, ловит в озере на удочку рыбу, а кошка нетерпеливо ждет, когда ее очередным карасиком угостят.

— Вот это да!

Но больше всего меня поразила четвертая картина, на которой берег великой русской реки Волга, неповоротливая баржа и артель бурлаков. Но только не тянут бурлаки эту баржу под испепеляющим летним зноем, а все до одного стоят кто по колено, а кто почти по пояс в воде с удочками в руках.

— Нифига себе!

— Ну, это ты, Гаврилыч совсем уж загнул, — недоверчиво покачал головой долго молчавший Бугор.

— Можешь думать, что загнул, — спокойно отозвался рассказчик.

— Да хорош тебе, Фома неверующий! — рассердился Костиков на водителя. — Николай Гаврилович, а кто картины-то написал? Не оригиналы же там висели?

— Хороший вопрос, Шуба. Мы пока картины разглядывали и еще одну бутылку вина усугубляли, Николай Ильич мне все душу изливал. Говорил, хочет на склоне своих дней поделиться хоть с кем-нибудь, какими сокровищами всю жизнь владел. По словам старика, он всех этих художников еще при жизни застал в добром здравии. У одного он картину с рыболовным сюжетом купил, у другого на какое-то серебро обменял, у третьего и вовсе из мастерской украл.

Ну а бурлаков-рыболовов ему якобы автор лично подарил. Старик мне даже обратную сторону картины показал с надписью в углу: «Репину от Репина» и автографом самого Ильи Ефимовича.

Николай Ильич ненавидел рыбалку, потому что его самого в детстве кто-то крючком за губу вместо рыбы поймал. В двадцатые годы, когда в стране черте что творилось, умудрился завладеть картинами. Уничтожить произведения искусства рука не поднималась, зато получилось спрятать в потайной квартирке, чтобы никто их увидеть не смог. И ведь очень удачно прятал, всю свою жизнь…

Я, между прочим, после того случая много времени потратил, изучая историю русской живописи. И, между прочим, вполне неплохо изучил…

— А что же тот старик? — Серега был в высшей степени заинтригован.

— Не знаю. Больше ни разу его не видел.

— Нет, Гаврилыч. Завираешь ты все!

— Да, завираю, завираю. Не переживай так сильно, Бугор.

За разговорами инкассаторы не заметили, как развезли по сбербанкам все ценности. Будь на месте Гаврилыча любой другой инкассатор, Серега с Бугром во время маршрута заехали бы в какое-нибудь кафе и пообедали. Но принципиальный ветеран инкассации подобных нарушений не допускал и сразу после того, как Костиков избавился от последней сумки, они вернулись в родной участок инкассации, отчитались о проделанной работе и сдали оружие.

На этом для Гаврилыча рабочий день закончился, но Серегу и Бугра ожидали еще и вечерние маршруты, до выезда на которые оставалось часа три. В другой раз Серега пообедал бы в столовой, а в оставшееся время резался бы с коллегами в домино. Но сейчас решил подкрепиться дома, заодно и живчиков проведать.

— Щуба, а тобой недавно девица-красавица интересовалась, — уже на улице сообщил ему водитель суточной машины по прозвищу Фуфел. Прозвище, вроде бы, обидное, но тому было без разницы, возможно, потому что свою жену иначе как Фуфелка не называл.

— Какая еще красавица? — удивился Серега.

— Чернявенькая такая, вертлявенькая. Спросила, когда ты работу заканчиваешь.

— А ты чего?

— Я — ничего, откуда мне знать, когда ты заканчиваешь. Так ей и ответил, ну, она и отвалила.

— Ладно, Фуфел, побегу, а то голодным на вечер придется выходить…

* * *

Сереге вдруг жутко захотелось яичницы. Минимум из трех яиц — с колбасой и обязательно с зеленым луком — такую же, какую лепил и оживлял по заказу Федота. Задумано — сделано. Перед тем как начать есть, достал из серванта и расположил на столе всю композицию с живчиками, — для скорости, не закрепляя площадки. Теперь вместе с Владом живчиков было девять, и все без исключения, тут же оторвались от своих дел или от безделья и расположились в трапезной вокруг стола, во главе которого оказались Никодим и Федот — комендант и глашатай. Интересно, какие теперь будут предъявлены требования?

Уплетая за обе щеки яичницу, Серега сразу догадался и, кстати, ничуть не удивился, что в первую очередь Федот просит сделать телевизор, причем, по одному на каждого жителя, то есть, девять телевизоров. Скромненькая такая просьба, ненавязчивая.

— Понятно, — хмыкнул Серега. — Чего еще пожелают ваши величества?

Но поделиться еще одним желанием Федот не успел — кто-то позвонил в дверь. Серега не любил смотреть в глазок, зато частенько использовал накидную цепочку, благодаря которой дверь открывалась лишь ненамного. Сейчас он тоже подстраховался, и, наверное, правильно сделал.

— Катя? — узнал он стоявшую на пороге девушку, с которой провел две ночи подряд на квартире у Влада.

— Значит, приветик, — улыбнулась она.

— Привет, Жайворонок, — Серега вытер рукой рот. — А ты как здесь…

— В квартиру-то пустишь? — вновь улыбнулась она.

— Зачем?

— В гости.

— У меня не прибрано. И вообще времени совсем впритык. Только перекусить и сразу опять на работу бежать.

— Значит, не пустишь?

— Погоди-ка, — осенило Серегу. — Это не ты ли вся такая чернявенькая-вертлявенькая сегодня у здания банка мной интересовалась?

— Вертлявенькая, значит, — скривилась Катя.

— Погоди-погоди. А как ты мой адрес узнала?

— Ой, делов-то! Узнала по справочнику адрес участка инкассации, в котором начальником служит Александр Петрович. Приехала, дождалась, когда Серега Костиков по прозвищу Шуба с утреннего маршрута вернется. Потом — ты, значит, в метро, и я в метро, ты в подъезд, и я в подъезд. Смотрю, лифт на двенадцатом остановился. Поднялась, значит, на другом лифте, стала ждать, когда кто-нибудь из соседей на площадку выйдет, чтобы спросить, где именно ты живешь. Потом, чтобы времени не терять, решила звонить по очереди во все двери. В первой не открыли, во второй, значит, ты нарисовался…

— И… что дальше?

— Влада Мохова ищу.

— А я тут причем?

— Ну, мало ли. Вы общались, ты один из тех, кто последний его видел, деньги ему задолжал… А вдруг ты кредитора у себя в квартире в неволе связанным держишь?

Серега непроизвольно вздрогнул, — так близки к истине оказались слова Кати. Но, тем не менее, ответил:

— Совсем что ли сбрендила, Жайворонок?

— Может быть, — не стала возражать Катя. — А ты, значит, пусти меня к себе, я удостоверюсь, что Влада в квартире нет, и со спокойной совестью расскажу об этом Артуру.

— Артуру?

— Ему. Пустишь?

— Не пущу.

— Почему?

— Ну, как тебе попроще объяснить. Вот если бы ко мне пришел Артур, то — милости просим. Бабушки-старушки, которые сейчас в дверные глазки пялятся, никак бы на это не отреагировали. Но зато, какие сплетни поползут по всему дому, если они увидят, что квартиру закоренелого холостяка вдруг посетила некая супер-пупер вертлявенькая.

— Хам! — после короткой паузы выкрикнула Катя.

— Свободна! — рявкнул он в ответ и захлопнул перед носом девушки дверь.

Думал, что она тут же начнет названивать, но нет. Прильнул к глазку — никого. Выбежал на балкон и вскоре узнал в вышедшей из подъезда девушке Катю. Она, словно почувствовав его взгляд, задрала голову и помахала ему. Серега непроизвольно махнул в ответ, но тут же отдернул руку, словно обжегся.

Сел за стол и, бросив взгляд на недоеденную яичницу, понял, что аппетит пропал напрочь. На грани восприятия слухом уловил попискивания живчиков-женщин. И Федот настойчиво старался что-то ему показать-объяснить.

— Да подождите вы! — Рявкнул он теперь и на своих «детишек», которые мгновенно присмирели.

«Вот же непруха! — Серега в сердцах стукнул по столу. — Ну, выследила его Катя, не так уж и сложно это оказалось сделать. Так чего время-то тянула, словно специально дожидалась, пока я живчиков из серванта на свет божий вытащу. Позвонила бы в дверь чуть раньше, впустил бы вообще без проблем. Ищи своего Мохова, сколько угодно — хоть под кроватью, хоть в кладовке, хоть в морозилке — расчлененного. И ушла бы с докладом к своему Бильярдному шарику, что не наблюдается Влад Мохов в квартире Сереги Костикова, расположенной на двенадцатом этаже в здании, напротив метро Коньково… И с нее — взятки гладки, и я — в шоколаде. Так нет же, прожевала сопли, дура вертлявая! А еще Жайворонок. Хотя, причем тут ее фамилия?»

— Так, мелкота! — Серега вновь стукнул кулаком по столу, да с такой силой, что платформочки подпрыгнули, а кое-то из живчиков не удержался на ногах. — Хочу поговорить с вами откровенно. Не все гладко в нашем с вами королевстве Застолье. Проще говоря, есть опасения, что другие люди, некая организация, может нас, то есть, вас обнаружить. И тогда вы сами должны догадаться, что может произойти?!

Живчики, особенно ветераны, усердно закивали.

— Если кто-то все же недопонимает, поясню. Крандец вам всем настанет и, если повезет, то крандец мгновенный. Чтобы этого не случилось, слушайте внимательно.

Если кто-то, помимо меня вдруг достанет на свет божий вас вместе с кухней, комнатами и всем остальным, то в этом случае вы должны замереть и не дышать, притвориться пластилиновыми. И даже если вдруг кто-то вздумает вас разглядеть поближе, переставить — не дергайтесь ради своей же пользы. Потерпите, и очень быстро они оставят вас в покое. Надеюсь, что нависшая над вами угроза продлится недолго, максимум — дня два-три. Но лучше перестраховаться.

Так. Пока что все оставайтесь на кухне, а ты, Влад пройди в комнату Тимофея, а затем — на льдину. Не бойся, замерзнуть не успеешь.

За то недолгое время пока Влад шел до льдины, Серега вспомнил, что некоторое время они вместе рыбачили со льда даже чаще, чем по открытой воде. Роскошная дача Влада стояла на берегу богатого рыбой озера, и они ставили жерлицы на щуку и налима, сверлили десятки лунок в поисках судака и крупного окуня, которого ловили на зимние блесны и балансиры. Бывало, рыбача по последнему льду, проваливались в полыньи, но всякий раз самостоятельно выбирались на твердь…

После того, как Влад переступил на льдину, которая оставалась все такой же крепкой, ничуть не подтаявшей, Серега аккуратно взял ее двумя руками и поднес к своему лицу и, усмехнувшись, спросил:

— Что, Влад, половить рыбку желание не возникло?

Вместо ответа, который скульптор все равно бы не услышал, Влад сел на рыболовный ящик и скрестил на груди руки.

— Шучу я, Влад, шучу. А теперь серьезно. Только что ко мне в квартиру очень настойчиво просилась небезызвестная тебе Катя Жайворонок. Сказала, что, возможно, я тебя, типа, прячу. А ведь так оно на самом деле и есть. Что скажешь?

На ящике Влад уже не сидел — вскочил, принялся размахивать руками.

— Прекрасно понимаю твое беспокойство, — продолжал Серега. — Тем более что ищет она тебя по указанию Артура, сама сказала. В связи с этим, если кто-то без моего ведома вдруг и в самом деле обратит внимание на Застолье, то тебе лучше всего не просто притвориться пластилиновым, а для начала накрыться с головой одеялом. Может, пронесет. Понял?

Следующими посетителями льдины стали Тимофей и Зинаида, от которых Серега потребовал вспомнить, как они чихали на Влада и, если возникнут соответствующие обстоятельства, повторить то же самое сразу после того, как он трижды щелкнет пальцами.

— Пока что все, мелкота, — сказал Серега живчикам, перед тем, как вновь переместить их в сумрак серванта. — Мне на службу пора. А телевизор — один на всех попробую вечером слепить. Только я очень сильно сомневаюсь, что он заработает.

* * *

Торопясь на вечерний маршрут Серега непроизвольно вертел головой по сторонам, высматривая в толпе Катю, или лысого Артура. Глупо, конечно. Теперь следить за ним не имело смысла, — где Костиков работает и где живет, им было хорошо известно. И навряд ли Артуру придет в голову мысль, что инкассатор вздумает куда-то убегать, где-то прятаться. С такими мыслями можно и психом стать. Хотя, можно ли хотя бы одного миллионера назвать нормальным человеком? Наверное, можно, но только не Влада…

Уже при подходе к зданию банка, когда затянувшееся тучами небо разразилось дождем, и Серега пожалел, что не прихватил из дома зонт, он тут же и сообразил, что забыл еще о кое-чем важном.

Довольно доходчиво объяснив живчикам, в том числе и Владу, как себя вести, если вдруг в его отсутствие кто-то станет их рассматривать, он совсем забыл о животных: Федоре, Буренке, свиньях, курах с петухом. У них-то притвориться не получится. А ведь достаточно было сделать над коровником, свинарником и курятником крыши, и никто бы их не увидел. Кошку тоже на время его отсутствия нужно было куда-нибудь спрятать — в тот же рыболовный ящик Тимофея.

Теперь сожалеть об этом было поздно — не возвращаться же домой и в спешке хвататься за пластилин. К тому же до выезда на маршрут оставались какие-то минуты. И очень хотелось верить, что все его опасения — напрасны…

Все вечерние маршруты, обозначенные двух- или трехзначными номерами, имели еще и обиходные названия: «Динамовский». «Тушинский», «Пресненский»… Серега Костиков вот уже больше года был закреплен за «Хорошевским» маршрутом, который обслуживал точки, сдающие дневную выручку, в таких московских районах как Хорошево-Мневники, Шелепиха, Отктябрьское поле, Щукино, даже в Строгино заезжали.

Постоянным его напарником был Петр Терентьев — рослый симпатичный парень, устроившийся в инкассацию сразу после возвращения из армии проработавший в родном отделении лет пятнадцать. Коллег по работе Петр Терентьев любил уважительно называть боярами и, как следствие, за ним и закрепилось прозвище Боярин.

Водителем на Хорошевский маршрут ждали Сергея Скворцова, но у того по дороге из гаража в банк сломалась машина, и его заменил все тот же Бугор, с которым Костиков уже имел утром удовольствие кататься по сбербанкам. Костиков в связи с этим не расстраивался, чего нельзя было сказать о Боярине. С Бугром опытный инкассатор всегда был, что называется, на ножах. Ну не любил Бугор разговоры о пьяных похождениях, о бабах, да и вообще по своему характеру был не очень словоохотлив, а этого балагур Боярин терпеть не мог.

Но лучше уж молчать, чем пререкаться по всяким пустякам. Как-никак, работа у них была опасной, шутки шутками, а государственные ценности инкассаторы изо дня в день развозили немалые. Что ж, иногда поработать можно было и в тишине, тем более, во время утреннего маршрута наговорились предостаточно.

Обслуживая точки, Серега Костиков постоянно возвращался мыслями к Кате Жайворонок. Больше думал не о том, зачем она приезжала к нему домой, а как о девушке, с которой провел две ночи в одной постели. Он никогда прежде не пользовался услугами проституток, считал, что это неправильно. Серега не был жадным, но ему претила сама мысль, что за доставление удовольствия друг другу в постели надо платить деньги. Да, проституция — древнейшая из профессий, да, распространена во всем мире, да, некоторые его знакомых пользуются проститутками или не против попользоваться…

С большой натяжкой, но все-таки Костиков мог понять женщин, занимающихся проституцией, вот только уважать их за это — ни в коем случае. Еще в большей степени Серега не уважал мужиков, сознательно прибегающих к услугам проституток. Что — без бабла слабо себе бабу найти?

Понятно, что с набитыми деньгами карманами ты почти любую телку в постель затащить способен. Ну, и чего в этом хорошего-то!!! Да вообще ничего! Не должно быть такого. И мужики, которые проституток снимают — последние чмошники и уроды жизни, а девки, живущие это самой «профессией» — полнейший отстой.

Но сам-то он, не далее как на днях, переспал с проституткой, — укорял себя Костиков. И тут же находил оправдание — был вдребедень пьяным, ничего не соображал, о том, что надо платить деньги за «ночь любви», узнал только утром.

Но и на следующий день произошло то же самое, — звучала укоризна. Но тогда было совсем другое дело — были пари и проигрыш, за который пришлось расплачиваться, а уж если заплатил из собственного кармана, то грех не воспользоваться услугами такой обаятельной и отзывчивой девушки, как Катенька Жайворонок…

Если бы не была Катька проституткой, — думал Серега, инкассируя магазины, столовые, кассы и другие торговые точки, — то вполне можно было с девчонкой роман закрутить. Нравился ему подобный типаж — чернявенькая-вертлявенькая, отзывчивая, веселая… Но знание, что девушка хотя бы недолгое время позиционировала себя как проститутка, напрочь отбивало все нежные, лирические чувства. И нечего в отношении Катьки Жайворонок мозги себе забивать. И без нее вокруг хватает, на кого глаз положить.

В его жизни женщины время от времени появлялись, но не были чем-то уж очень важным. Жизнь и без особ прекрасного пола была насыщена множеством увлечений: коллекционирование, лепка, охота, рыбалка… Серега много общался с друзьями, да и на работе скучать не приходилось. Собственно, на работе он обычно и заводил знакомства с девушками, но без серьезных намерений, да и случалось это не часто…

Поглощенный своими мыслями, Серега не сразу заострил внимание в очередном универсаме на симпатичной кассирше восточного типа, стриженой «под мальчика». Этот магазин они обслуживали не с центрального входа, а со стороны хоздвора: инкассатор звонил в закрытую служебную дверь, кто-нибудь из работников магазина ему открывал и затем провожал обратно до двери. Как правило, Серега не стеснялся знакомиться, но тут как-то замялся и лишь сухо поздоровался с кокетливо улыбнувшейся ему девушкой и проследовал в кабинет старшего кассира принимать сумку с деньгами. Зато азиаточка, уже на выходе, со вздохом и толикой грустинки сказала ему на прощание:

— До свидания, строгий господин инкассатор. Заглядывайте завтра…

О своих опасениях в отношении живчиков Сергей вспомнил, когда вошел в лифт, чтобы подняться на двенадцатый этаж. По словам Кати, когда она его выслеживала, то просто отметила, где остановился его лифт, ну и так далее… Проникнуть же в его квартиру умельцам, кому это надо, будет не менее просто.

До недавнего времени, Серега почти не беспокоился, что его могут ограбить. Золота-бриллиантов он не хранил, из общепринятых ценностей, не считая хорошего ружья и видео-фотоаппаратуры — разве что несколько кляссеров с марками да альбомов с монетами, которые хоть и стоили денег, но не таких, чтобы уголовники рисковали только ради них. Но теперь для него в квартире кое-что считалось гораздо ценнее тех же монет и марок.

Застолье и живчики, живчики и Застолье — вот о чем думал Серега, открывая дверь своей квартиры.

И он ни капли не удивился, когда, захлопнув входную дверь, почувствовал почти неуловимый, чужой запах. Даже смесь запахов, несвойственных его холостятскому обиталищу.

Артур поджидал его в комнате, сидя в кресле за столом, служившим Сереге плацдармом для лепки. На столе, помимо бутылки коньяка и блюдца с нарезанными дольками лимона ничего не было. Наполовину наполненную рюмку «гость» держал в руке.

— Ты не пустил домой Катю, искавшую Влада, — не поздоровавшись, сказал Артур. — Поэтому я рассудил, что он как раз здесь-то и скрывается. Выходит, ошибся я, да, скульптор?

«Конечно же, он не нашел Влада, — отлегло у Сереги от сердца. — Да и как мог найти?! Ну, посмотрел под кроватью и в гардеробе, заглянул в кладовку и на балкон. И все — негде больше искать человека в однокомнатной московской квартирке».

Подавив желание посмотреть на сервант и ничего не сказав, он прошел на кухню, вернулся со стаканом, плеснул в него коньяку, сел, выпил. Все так же молча закусил долькой лимона.

— Мне нравится твое спокойствие, — Артур взял бутылку и налил еще себе и хозяину квартиры. — Другой бы начал возмущаться, грозить милицией, да?

— Надеюсь, фамильные драгоценности моей прабабушки хранятся на прежнем месте? — деланно нахмурился Костиков. — В противном случае без милиции не обойтись.

— Да нет у тебя никаких драгоценностей, — Артур выпил и стукнул пустой рюмкой по столу. — А если даже и есть, то стоят они намного меньше, чем должен мне Владислав Мохов.

— А при чем тут я? — развел руками Серега. — Где Влад живет, вы знаете, могу адрес его дачи назвать.

— За дачу он, кстати, тоже до конца не рассчитался. И, кстати, охрана давненько его в своих владениях не видела.

— Как это ни странно, я — тоже.

— Но, в любом случае, ты видел его позже Машки, с которой он сорок коробок пластилина покупал, — Артур кивнул в угол, где стояла сумка Влада. Количество коробок в ней уменьшилось, но материала для лепки оставалось еще предостаточно.

— Фигурки твои я заценил. Оригинальные. Но зачем было покупать сразу так много пластилина? Разве с этим товаром в стране дефицит?

— Влад тоже фигурки заценил, — Серега приложился к коньяку. — Предложил налепить их побольше и устроить выставку-продажу. А потом самые удачные воспроизвести в керамике. Купить муфельную печь для обжига и тому подобное. В общем — бизнес.

— Придурок! — теперь уже Артур стукнул по столу. — А почему он джип у твоего дома оставил?

— С хорошего бодуна был. Машка может подтвердить.

— Да подтвердила уже, подтвердила, — Артур поднялся, взял в руки бутылку, повертел, рассматривая, словно раздумывая, выпить ли еще, потом поставил обратно. — Ладно. Хватит пить, на ночь глядя. Если этот придурок объявится, сразу сообщи.

Первым делом после ухода Артура, Серега закрыл входную дверь еще и на щеколду и подстраховался дверной цепочкой. Мелькнула мысль в ближайшее время поставить квартиру на сигнализацию, хотя теперь беспокоиться об этом поздно. Звонить в милицию не имело смысла. Вряд ли лысый и в самом деле что-нибудь у него украл. А доказательств, что Артур проник к нему незаконно, нет; тому будет достаточно сказать, что в поисках одного своего знакомого заглянул к другому, да еще и коньяк притащил.

Впустив в дом шум машин, Серега открыл окно, чтобы выветрился запах незваного гостя. Стакан с недопитым алкоголем опустошил, не побрезговал. Прикинул, что надо бы допить бутылку до конца, чтобы спалось крепче.

Не терпелось посмотреть, как себя чувствуют живчики, все-таки почти весь день в темноте просидели. А заодно и вылепить крыши для построек на скотном дворе.

— Мелкота, все в порядке, хозяин пришел, — сказал он, открывая сервант.

Ему бы оказаться бдительней и отреагировать на послышавшийся шорох то ли за стеной, то ли на улице, но с уходом лысого, Серега уверился, что на сегодня все сюрпризы закончились. Он ошибся, но понял это слишком поздно. Когда все до одной платформочки были в правильном порядке расположены на столе, когда он сообщил Владу, что только что имел беседу с его приятелем Артуром, когда выпил еще и, пообещав глашатаю Федоту слепить для них бутылку коньяка, и когда скульптор принялся разминать соответствующую порцию пластилина, непривычный шорох повторился.

Насторожившись, Серега выглянул на балкон и повертел головой. Никого, на соседних балконах тоже пусто. Обозвав себя мнительным психопатом, подошел к гардеробу, в котором, помимо одежды был еще и металлический сейф, где хранились ружье, патроны, охотничий нож… Подумал, что если сейчас откроет дверцу, то и впрямь стал психопатом. Все-таки открыл, но тут же захлопнул. Да еще и ключик, торчавший в замочной скважине, провернул.

— Открой, Серега, открой! — закричали из недр гардероба и забарабанили в стены.

— Подожди! Для начала… — договорить он не успел. Хлипкая замочная скважина поддалась натиску, дверца распахнулась, и из гардероба выскочила растрепанная девица.

Удар кулаком по скуле отбросил ее обратно в гардероб. Судя по донесшемуся звуку, девица еще и затылком о сейф приложилась. Не позволив очухаться, Серега выволок ее наружу, сорвал с вешалки одну из своих рубашек и ловко, как в армии учили, завязал ей за спиной руки. Оставив девицу на полу, сел за стол, приложился к бутылке. И только после того, как выпил все до капли и присмотрелся к плененной, понял, что знает ее имя.

— Машка?

Соперница его и Кати и напарница Влада Мохова по бильярдным партиями шмыгнула носом.

— Зачем бить-то? — спросила обиженно.

— Здрасте, в поле не ходи! А какой реакции ты ожидала от человека, обнаружившего в своем гардеробе злоумышленника? Злоумышленницу!

Возмущению Сереги не было предела. Тем не менее, он помог ей подняться на ноги, после чего собрался было освободить от пут, но увидев, с каким неприкрытым интересом Маша пялится на Застолье, передумал.

— Что это? — спросила она.

— Игра такая. Современная. Разработана на очень высоких технологиях, — нашелся он. — Лучше скажи, какого черта ты в моей квартире делаешь?!

— Это все Артур. Это он велел мне спрятаться, — Маша не отрывала взгляда от композиции.

Буренка трясла головой и, судя по всему, мычала, свиньи, тесня друг друга у водопоя, — хрюкали, куры — кудахтали. Вновь собравшиеся в трапезной живчики, задрав головы, смотрели на хозяина. Притворились куклами.

— Зачем он велел спрятаться? Не молчи, если не хочешь еще тумака получить.

— Артур был уверен, что после его ухода ты сразу станешь звонить Владу или еще кому-нибудь…

— А какой-нибудь «жучок» шпионский он поставить не догадался?

— Не знаю, — вновь шмыгнула носом Машка. — Наверное, нет у него никаких «жучков». Серега, а вон там, за столом… это же копия Влада сидит, с открытым ртом? — безошибочно угадала она среди остальных живчиков своего бывшего работодателя.

— Ну, вот и узнала — на свою беду.

— В каком смысле — на свою беду? — испугалась Маша.

— Успокойся. Расслабься и садись-ка на стул.

— А как же руки? — и, не подумав успокаиваться, спросила пленница.

— Не дергайся, говорю, — Серега придвинул ее к стулу и, надавив на плечи, вынудил сесть, после чего обратился к живчикам. — Мелкота, тоже расслабьтесь и занимайтесь своими делами. Зинаида, Тимофей… — как договаривались.

Живчики тут же пришли в движение, казалось, потеряв всякий интерес к происходящему вне Застолья. Чего в прямо противоположном смысле нельзя было сказать о Маше, наблюдавшей за ними во все глаза. Она даже не сочла нужным поинтересоваться, что именно налито в стакан, который минуты через две, вернувшись из кухни, поднес ей ко рту Серега. Понятно, что это был алкоголь, который Маша и выпила вместе с хозяином квартиры. После чего, отказавшись от предложенного бутерброда с колбасой, продолжая во все глаза наблюдать за живчиками, спросила:

— Разве игра может быть настолько… реальной?

— Как видишь…

— Но-о-о… Влад, он же, как живой. И усатый, который корову доит… Из нее, кажется, и в самом деле молоко льется.

— Прикольно, согласись?

— А, может, мне все это кажется? Забралась к тебе в гардероб, нанюхалась какого-нибудь нафталина, и вот они — зрительные галлюцинации. Ведь, правда, галлюцинации это?

— Хочешь проверить?

— В каком смысле?

— В смысле — принять в этой игре живое участие.

— Как это?

— Чуть позже узнаешь, — пообещал Серега. — Как и когда вы с Артуром договорилась связаться?

— По мобильнику. Он сказал, что ты уснешь крепко, и тогда я смогу ему позвонить.

— Усну?

— Да. Снотворное…

— Какое снотворное? Где? В коньяке, что ли?

— Да…

— Черт! Но мы же вместе его пили. Хотя потом он… — Серега вспомнил, как Артур вертел в руках бутылку.

— Черт! Подсыпал, конечно же, лысая сволочь. Черт!!! И впрямь глаза слипаются… Пойду, холодной водичкой ополоснусь.

— Руки-то мне развяжи, — взмолилась Маша.

— Вернусь и развяжу. А пока меня не будет, проследи, пожалуйста, вот за этими двумя, — Серега показал пальцем на Зинаиду и Тимофея, которые, обнявшись, зашли в самую близкую для наблюдателей комнату. — Только ничем до них не дотрагивайся, даже не дуй на живчиков. Просто рассмотри в подробностях, чего они делать будут, и потом мне скажи. Договорились?

Как же вовремя Машка проболталась о снотворном! Не прошло после ее откровения и трех минут, как Серега буквально свалился с ног. Но прежде успел сделать кое-что очень важное, то есть, спровоцировал девицу уделить повышенное внимание тому, чем станет заниматься «завербованная» им парочка живчиков, в то время как сам улизнул в коридор. И вскоре, вернувшись в комнату, убедился, что задуманное осуществилось в той же мере, в какой и несколько дней тому назад с Владом.

Машки в нормальном обличии за столом не было, зато количество обитателей Застолья увеличилось на одну единицу. В это время его окончательно одолело подсыпанное Артуром снотворное. Хорошо хоть повалился не на пол, а на кровать, пусть даже в одежде.

Все это Серега осознал утром, как обычно разбуженный усилившимся шумом машин на улице. Осознал, что и окно он на ночь не закрыл, и платформы с живчиками в сервант не убрал — наверное, замерзли, бедолаги… Болезненно поморщился, вспомнив про Машку, но немного успокоился, что входная дверь заперта еще и на стальную накидную цепочку.

Однако выйти из квартиры ему придется уже через несколько часов. Выйти, с целью привычно добраться до места работы, или чтобы, допустим, в подъезде собственного дома встретиться с Артуром и его подельниками, которые поинтересуются, куда на этот раз он подевал еще и Машу.

Да никуда, черт побери, он ее не девал! Дома она у него, дома. Правда, в значительно уменьшившейся комплекции и на заметно ограниченной территорией для передвижения. Впрочем, нужно ли ей было со своей древнейшей профессией большая территория?

Территория для передвижения! Серега, как ужаленный, спрыгнул с кровати и подскочил к столу. Не знает же Машка, что покидать пластилиновые площадки — равносильно смерти! Не предупредил он ее!

Серега быстро пересчитал обитателей Застолья. Слава богу, — десять! Причем, Машка — в комнате у Влада, в его постели, с ним же в обнимку. Молодцы, живчики, приняли в свою компанию новенькую. Вообще-то, даже разумно поступили. Теперь на каждого мужчину приходилось по одной женщине — ровно пять пар.

Серега поймал себя на мысли, что успокоился, увидев Машку целой и невредимой. Прямо от сердца отлегло. И означало это, что судьба мало знакомой девицы легкого поведения, незаконно проникшей к нему в дом, чтобы шпионить и доносить, стала ему небезразличной. Что же тогда говорить о других живчиках-детишках! А вдруг кто-нибудь из них примитивно заболеет, или «поскользнется — упадет — закрытый перелом»? Зинаида-то умудрилась на льдине насморк подхватить.

Не было печали, оживил толпу дармоедов. И мало того — заботься теперь о них, так еще и сам, считай, у мафии под колпаком. Кажется, он смотрел фильм с таким названием, или название было «В сетях у мафии». Какая, к чертям собачьим, может быть мафия? Да вот такая! Долг Влада Артуру в два лимона зеленых, это не в рублях. Хотя и в рублях — тоже деньги серьезные. Если провести параллель с ежемесячной зарплатой инкассатора… — лучше даже не считать, сколько лет за такую сумму горбатиться надо.

В фильмах и книгах про мафию и вообще про бандюков отрицательные персонажи при шантаже положительного героя неизменно предупреждали того ни в коем случае не связываться с полицией, иначе — убьют заложника и тому подобное. Как правило, герои бестселлеров справлялись с врагами самостоятельно, но бывало, что вообще в безвыходных положениях, обращались-таки в полицию и, опять же, как правило, стражи порядка своевременно и профессионально оказывали помощь. Так то в бестселлерах…

Но Артур ни о чем его не предупреждал, не запугивал. Если уж быть честным, стражам порядка надо было прижимать к ногтю именно Серегу. И в связи с этим, то есть с пропажей Влада, а теперь еще и Маши в милицию следовало обратиться как раз Артуру. Мол, пропали его партнер по бизнесу и работница, мол, последним их видел гражданин Костиков, мол, помогите найти людей…

Получается, до сих пор не обратился Артур к людям в погонах. Рыльце-то все-таки в пушку. Хотя и Сереге официально обращаться в правоохранительные органы тоже нельзя. А если неофициально?

Его взгляд упал на книгу, на которой недавно переносил в сервант еще не столь сильно увеличившееся Застолье. Название книги было «Смерть на рыбалке», и подарил ее Сереге автор — Игорь Иванович Акимов, с которым они частенько вместе рыбачили. Акимов написал крутой детектив с большим количеством криминала, и одним из главных героев фигурировал некий капитан милиции Юрий Борисович Клюев.

Акимов списывал характер капитана с реального человека, своего друга, которого знал и Серега — опять-таки, вместе на рыбалку ездили. Более того, в одной из своих пластилиновых композиций под названием «Лыжная прогулочка» Серега-скульптор слепил именно его, капитана Клюева.

Композиция относилась к разряду «хулиганских». Посередине заснеженной поляны бежала на лыжах девушка: в лыжных ботинках, ярко-красных рукавицах и шапочке и в солнцезащитных очках. Больше на девушке ничего не было, и, наверное, поэтому к ней сзади, встав на лыжи, пристроился атлетически сложенный мужчина: в сапогах, милицейском костюме с погонами капитана и в форменной фуражке — вылитый Юрий Борисович Клюев.

Во время одной из общих пьянок, совмещенных с проводимым Серегой минивернисажем своих композиций, Борисыч смеялся до слез, безошибочно узнав себя в пристроившемся к лыжнице капитане. Просил Серегу продать композицию, но скульптор, как прежде и всем другим, принципиально отказал милиционеру в просьбе. Сейчас, кажется, пришло время немного отойти от принципов.

— Юрий Борисович, приветствую! — сказал он, когда капитан ответил на телефонный звонок. — Это Серега Костиков…

— О! Шуба, — приветливо откликнулся Клюев. — Я тебя и без представления, по голосу узнал.

— Черта профессионала?

— А как же, — хохотнул милиционер.

— Слушай, Борисыч, — ты сейчас на службе или в свободном полете?

— Не тяни, Шуба. Какие-то проблемы?

— Да, понимаешь… Не проблемы, а, так сказать, два дела — сюрприз и просьба.

— Начинай с просьбы. Только серьезно и по существу. А то знаю я вас — рыболовов, начнете вокруг, да около ходить, пока просто-напросто на рыбалку не позовете.

— Так ты на службе или где?

— А вот не скажу, — уперся капитан. — Не скажу до тех пор, пока от хорошего друга просьбы не услышу.

— Я понял Борисыч, спасибо. Скажи, не смог бы ты сейчас, в ближайшие час-два подтянуться ко мне домой в Коньково? Но только обязательно в своей ментовской форме.

— У тебя и в самом деле проблемы? — посерьезнел Клюев.

— Как тебе сказать… Либо слишком мнительным я стал, либо не напрасно беспокоюсь… В общем, посоветоваться надо.

— Добре. Адрес я твой помню, подъеду где-то часика через полтора. А сюрприз-то в чем?

— Композицию «Лыжная прогулочка» помнишь?

— Как сейчас перед глазами.

— С этой минуты «прогулочка» — твоя.

— Отлично! Срочно выдвигаюсь в Коньково, а то еще передумаешь.

— Только в форму свою капитанскую не забудь облачиться.

Пока Клюев ехал, Серега быстренько, не отвлекаясь на живчиков, слепил три крыши — для коровника, свинарника и курятника. Прилеплять их к постройкам не стал, просто накрыл, чтобы легко снимались. После чего переместил все Застолье в сумерки серванта. Посвящать того же Клюева в «пластилиновую» тайну было рановато.

Вообще-то Серега позвал капитана домой вовсе не для того, чтобы о чем-то посоветоваться. Ему было важно, чтобы Артур или его люди поняли, что он общался с милиционером. И не важно, о чем мог быть разговор — не обязательно о поисках Артуром Влада, может, беседа была по поводу шумливых алкоголиков-соседей, или просто пришел участковый с плановой проверкой правильности хранения охотничьего ружья. Пусть бандюки голову поломают, но при этом, имея в виду, что Костикова лучше оставить в покое.

Наивно, конечно же, рассуждал Серега, но с другой стороны, почему бы вот так простенько и не подстраховаться.

Если бы в скором времени Сереги не предстояло выдвигаться на работу, он к приходу Клюева выставил бы на стол бутылку, закуску, сварил бы пельменей… Но сейчас сварганил несколько бутербродов и притащил свое любимое земляничное варенье — к чаю. Однако Борисыч — мужик опытный, сам принес и водку, и пиво, отказаться от которого Серега просто не имел права.

— Вот таким образом и спаивает один человек опасной профессии другого, — вздохнул Серега, подставляя пивную кружку под пенящуюся струю из двухлитровой баклажки «Очаковского», открытую Клюевым.

— Разве вас, инкассаторов можно споить, — ухмыльнулся тот. — А ты, к тому же еще и заядлый рыбак, и охотник, и кто там еще?

— Да всего понемногу, — с наполненной пивом кружкой Серега подошел к серванту, в верхней, застеклено-зеркальной части которого теснились пластилиновые композиции, в том числе и «Лыжная прогулочка».

Клюев остановился рядом — с рюмкой, наполненной водкой и, как любой, рассматривающий творения Сереги, не смог сдержать улыбки.

— Так, о чем посоветоваться хотел? — спросил Борисыч, выпив.

Серега едва не поперхнулся пивом — о чем собирался «советоваться» с милиционером, он как-то не подумал. На выручку пришел телефонный звонок.

— Доставай пока себя, — показал он Клюеву на «Лыжную прогулочку» и поднял трубку. И узнал голос Артура:

— Где Машка? Что с ней?

— Какая Машка?

— Не прикидывайся!

— Ты про ту, что вместе с Владом пластилин покупала?

— Про ту, которая… которую…

— Артур, я понимаю, если бы ты про Катьку спросил. А к Машке я вообще никакого отношения не имею…

— Кто это? — громко спросил Клюев, приблизившийся к Сереге, с «Лыжной прогулочкой» в руках.

— Ты зачем мента вызвал? — видимо, услышав голос Клюева, прошипел в трубку Артур.

— Тебе-то какое дело? — насмешливо сказал Серега. — Думаешь, у меня только бизнесмены-миллионеры в друзьях? Есть еще и рыболовы-милиционеры.

— Ах, ты… — в трубки послышались короткие гудки.

— Кто звонил-то? — вновь поинтересовался Клюев.

— А-а-а… — словно прогоняя назойливую муху, отмахнулся Серега. — Один знакомый шизофреник из новых русских. Артуром зовут. Ищет куда-то запропастившегося подельника — Влада Мохова. Кстати, ты этого Мохова в нашей рыбацкой компании мог видеть — лысый такой.

— Да-да, припоминаю… Но ты, вроде, про какую-то Машку говорил?

— Теперь Артур еще и Машку потерял. А она как раз с Владом спит. Может, умотала сладкая парочка на какой-нибудь Кипр, и Влад сейчас бегает со спиннингом по тамошним фрагмам, большеротого окуня ловит, а Машка мандаринами обжирается, которые на острове размером с апельсин…

— Чего этот Артур от тебя-то хотел?

— Говорю же — шизофреник. Втемяшил себе в голову, что я могу что-то про них знать, вот и не отстает.

— Ты, как раз, в отношении Артура о чем-то посоветоваться хотел?

— Да нет же, Борисыч, — Серегу, наконец-то осенило. — Давай ее сюда.

Серега аккуратно принял из рук капитана «Лыжную прогулочку» и не менее аккуратно опустил ее в заранее приготовленную пластмассовую коробку, — как раз под размер композиции.

— У меня, как видишь, в лепке есть несколько разных направлений, конкретных тем: рыболовная, армейская, бытовая… Композиция, что я сейчас тебе подарил, относится к теме «Активный отдых». Так вот, помимо прочих я задумал тему ментовскую. В плане сатиры-юмора, соображаешь. Вот как раз эта самая «прогулочка» к ментовской теме очень даже подходит.

Еще мне хотелось бы слепить, к примеру, берущего взятку гаишника, или разжиревшего майора, у которого ремень на поясе не застегивается, или ментов-пьяниц, которые, как обычные алкаши за углом на троих распивают, а им укоризненно грозит пальцем грязный бомж. Или, как менты в закусочной втихоря разливают под столом водку по пластмассовым стаканчикам…

— Ментов-пьяниц, говоришь, — нахмурился капитан и наполнил свою стопку водкой. — Говоришь, втихоря разливают…

— Скажешь, не прикольно?

— Прикольно. Просто… — договорить Клюеву помешал звонок в дверь.

Серега посмотрел в глазок и, уже открывая замок, крикнул:

— Слышь, Борисыч, тот самый Артур пожаловал!!

— Чего орешь-то? — в отличие от него, понизив голос, сказал Артур, переступая порог.

— Моя квартира. Хочу — ору, — Сергей жестом предложил ему пройти в комнату, где Клюев, жуя бутерброд, вновь наполнял рюмку.

— Юрий Борисыч, познакомься — Артур, один из владельцев ресторана «Фазан и сазан».

— Пить будете? — обменявшись с лысым рукопожатием, поинтересовался капитан.

— Водку по утрам… — Артур отрицательно помотал головой.

— Извини, Артур, твой коньяк я вчера до донышка допил, — понял намек Серега. — А как допил, так сразу и вырубился.

— А Машка, Машка-то где? — Артур как бы случайно подошел к гардеробу, в который накануне велел спрятаться девушке и, кажется, даже принюхался. — Она разве… Ты ее разве вчера не видел?

— Странные вещи говоришь, Артур. Приревновал, что ли? Так это не ко мне…

— Она! Машка! — вдруг взорвался Артур. — Все уши нам прожужжала, доказывая, что Влад у тебя. Сначала Катьку Жайворонок попросила проверить. Когда ты Катьку домой не пустил, Машка ко мне обратилась. Мы сюда вместе приехали…

— Так-так-так, — Серега не мог поверить, что Артур признается при милиционере, как все вчера было, но тот оказался хитрее.

— Что — так-так! Я ее в своей тачке оставил, сам к тебе пришел. А когда вернулся и сказал, что Влада у тебя нет, она не поверила, к тебе побежала. Я ждал, ждал, потом меня сморило. Проснулся, стал ей звонить, не отвечает. Приехал на работу — не появлялась…

— Может, она вне стен ресторана клиента сняла, — невозмутимо предположил Серега?

— Машка пошла к тебе домой! — стукнул Артур по стенке гардероба.

— А по пути, допустим, взяла да и заглянула к соседу…

— Она искала Влада! — еще один удар по гардеробу.

— Хватит мебель ломать, — Серега плеснул в кружку пива. — Может, думаешь, я, ни с того ни с чего пришиб девчонку, труп расчленил и по кусочкам в разные места распихал. Так обыщи квартиру, только успокойся. Можешь хоть отсюда начать, — Серега открыл дверцы серванта, за которыми хранилось Застолье. — Можешь гардероб проверить, кладовку…

Вот тут скульптор в своих предположениях не ошибся. Артур и в самом деле распахнул гардероб, сунулся в него с головой, со злостью захлопнул дверцу, резко опустился на колени и заглянул под кровать…

— Обыск? — недоуменно поднял брови Клюев. — А я тут за понятого что ли? Обычно бывает наоборот.

— На балконе, на балконе посмотри, — сказал Серега, отхлебнув пивка. — А еще — обязательно под ванной…

И ведь не поленился Артур — и в кладовку заглянул, и под ванну, и даже холодильник на кухне открыл. Потом со злостью подскочил к Сереге, хотел было схватить за грудки, но сдержался.

— Она же к тебе пошла, к тебе. Но обратно не вышла!

— Говорю же, вырубился я после твоего коньяка. Да ты и сам признался, что в машине сморило.

— Сморило… — потер вспотевшую лысину Артур. — Ладно, приношу извинения, за беспокойство. Перенервничал. Капитан, налейте водки.

Клюев, невозмутимо выполнил просьбу, наполнив стопку. Артур выпил и вместо слов благодарности, махнув рукой, выскочил из квартиры.

— Говорю же, — Серега вновь отхлебнул пивка, — самый настоящий новый русский шизофреник.

— Признайся-ка мне, Шуба, — задумчиво сказал Клюев, выйдя вместе с ним на балкон и следя за покинувшим подъезд Артуром. — Ведь ты неспроста позвонил мне именно сегодня, причем незадолго до того, как к тебе пожаловал этот лысый.

— Конечно, неспроста, Борисыч, — не стал отнекиваться Серега, хотя открывать истинную причину ни в коем случае не собирался.

Оказалось, что Артур припарковал свой джип рядом с точно таким же джипом Влада. Но сел он не за руль, а на заднее сидение.

— Теперь, после вашего знакомства, думаю, поостережется лысый со своими наездами.

— Есть за что наезжать? — проводив взглядом уезжающий джип совладельца ресторана, они вернулись в комнату.

— Да с какого перепугу-то! — возмутился Серега. — Просто мы с Владом пару раз в «Фазан и сазан» заглядывали, в бильярд играли, потом с девками уматывали ночевать к нему домой на Сретенку. Потом Влад вдруг исчез, а у них там с Артуром какие-то свои разборки. Ну, до кучи и ко мне прицепились, мол, где нашего должника прячешь?

— И много он задолжал?

— Не знаю. Вроде, про миллионы зеленых речь шла.

— У-у-у.… Тогда, наверное, ты правильно сделал, что меня подставил.

— Я — подставил? Борисыч…

— Добре, не подставил. Скажем так — чтобы подстраховаться, сделал ход… ментом.

— Борисыч…

— А с Машкой-то, что на самом деле случилось?

— Без понятия, — вновь, не моргнув глазом, соврал скульптор. — Я вчера после визита Артура допил коньяк и в прямом смысле вырубился. Может, она и звонила в дверь, только я ничего не слышал.

— Бутылка из-под коньяка где?

— Зачем тебе?

— Хочу на экспертизу передать. Мало ли…

— Забудь про бутылку. Зачем Артуру в нее, допустим, снотворное сыпать. Какой смысл?

— Вообще-то никакого. Если, конечно, ты от меня ничего не утаиваешь?

— Что я могу утаить, Борисыч?

— Ну, добре, добре. В таком случае вопрос у мня к тебе, Шуба, серьезный, — Юрий Борисович, словно не желая пить из одной посуды, то есть из рюмки, в которую наливал Артуру, приложился к бутылке, которая опустела уже больше чем на две трети.

— Смотри, — Клюев вновь взял в руки коробочку с «лыжной прогулочкой». — Меня ты очень похоже отобразил: и телосложение, и форма, и морда… А смог бы нашего начальника так же слепить? Подполковника Заводнова. Нет, без всякого хулиганства, но с некой доли шутки. Типа, сидит он с удочкой на берегу и с огромными глазами и открытым ртом в восхищении разводит руки — мол, глядите, какую я огроменную рыбу поймал. А на самом-то деле у него на крючке всего лишь пескарик висит. Смог бы ты такую композицию слепить, с названием… Название придумаем.

— Конечно, смог бы. Ты, главное, его фотку мне подкинь. Я, собственно, в этом плане и посоветоваться с тобой хотел. Типа — подбрось мне сюжетиков, в которых менты фигурируют.

— Шуба, ты не боись. Все будет по-честному: ты — работаешь, я — башляю бабло, по нормальной цене. Наш Завод — нормальный мужик. На днях у него день рождения, юбилей. Хочется помимо всего остального что-то особенное ему преподнести.

Борисыч вытащил из кармана портмоне, а из него фотографию, с которой строго взирал седовласый, седобровый и седоусый подполковник милиции.

— Придумал заказать большой пивной бокал с его фоткой. Вот если бы ты еще пластилинового подполковника слепил…

— Договорились, Борисыч! — твердо сказал скульптор. — Но при условии, что никакого бабла. Мы же с тобой друзья. Помнишь, как Юрий Деточкин сказал гаишнику: «Вместе мы делаем общее дело: ты по-своему, а я по-своему». Так что забудь про…

— Нет! — возмутился Клюев. — Твоя работа, твой талант в любом случае должен быть оплачен. Хорошо оплачен. Как того заслуживает…

— В таком случае не стану я твоего Завода лепить, — уперся Серега.

— Добре, — Клюев задумчиво почесал затылок. — А в обмен кое на что слепишь?

— Ну, и на что же?

— Да вот на это! — Клюев сунул Сереге под нос коробочку с «прогулочкой».

— Это подарок, Борисыч.

— Нифига это не подарок, — возразил тот. — Фактически это плата за то, что я ментовской формой Артура напряг. «Лыжную прогулочку» я как-нибудь в следующий раз у тебя выцыганю, а сейчас прошу обменять ее на будущую композицию «Подполковник Заводнов на рыбалке»…

— Хорошо, хорошо, Борисыч, — прервал Серега тираду. — Уговорил, слеплю. — Когда у него юбилей-то?

— Послезавтра, в воскресенье. А в понедельник Завод поляну накроет в нашем отделении.

— Все! Будь, по-твоему. Сделаю я майору-Заводу подарок, причем не от тебя-меня, а от всего нашего отделения инкассации. Менты с инкассаторами еще с тех времен самых советских всегда друг с другом тет-а-тет сосуществовали…

— Добре!

* * *

— Боярин, ты не против, если я в «Детский сад» сбегаю, — предложил Серега сборщику, когда тот, обслужив очередной магазин, вернулся в машину с наполненной деньгами инкассаторской сумкой.

— Без проблем, Шуба. Но только при одном условии. Да, Краснов? — Боярин весело подмигнул водителю, которого иначе как по фамилии никто не называл.

— В чем интрига? — Краснов заинтересованно обернулся к Сереге.

— Не знаю, чего там опять Боярин выдумал, — отозвался старший маршрута.

— Ха, как сказал бы наш уважаемый Петрович, — не знает он! — всплеснул руками Боярин. — Да что тут знать-то! Краснов, я готов на бутылку поспорить, что запал наш Шуба на новенькую в «Детском саду».

— Что за новенькая? — не менее заинтересованно посмотрел водитель на сборщика.

— Зовут Викторией, а откуда и что из себя представляет, пока неизвестно, совсем недавно работает. Но фигурка — самое то, и на мордашку симпотная, чем-то на японочку похожа или на кореечку.

— На кореяночку, — поправил Серега.

— На кореяночку, — согласился Боярин. — Я бы сам на нее запал, но… увы, рожденный пить — трах-тарарах не может.

— Не скромничай, Боярин, все ты можешь, — не согласился Краснов. — А сколько лет новенькой?

— Успокойся, она не в твоем вкусе. Все прекрасно знают, что тебе — чем старшее и страшнее, тем лучшее. А здесь — как раз все наоборот.

— Я спокоен. За красотой и молодостью не гонюсь. Зато у меня после каждой…

— Знаем-знаем, — перебил Боярин. — После каждой смены — новая бабушка-ягушка. Тебя, Краснов, уже не исправишь. Впрочем, как и меня — не отучить от алкоголизма. Зато Шуба еще не до конца испорченный член общества. Да, Шуба?

— Откуда я знаю, — буркнул Серега и, дождавшись, пока машина остановится напротив следующего магазина, спросил:

— Так я пойду, Боярин?

— Иди, конечно. Но при условии, что расскажешь, как там у вас все сложится.

— Добре, — уже выходя из машины обронил Серега любимое словечко капитана Клюева.

На самом деле «Детским садом» инкассаторы прозвали тот самый универсальный магазин, в котором накануне Серега увидел новенькую кассиршу. Несмотря на то, что магазины и особенно сбербанки имели свои номера, к каждому, по той или иной причине, приклеилось свое прозвище. К примеру, имелись такие названия, как «Толстая женщина» и «Голодный мужик»: первое — потому что старшим кассиром в том сбербанке работа уж слишком крупная женщина, чтобы не потерять равновесие на двух стульях приходилось сидеть; второе — потому что, всякий раз, когда инкассаторская машина останавливалась у сбербанка, из окна соседствующего с ним квартиры высовывался дедок с неизменным бутербродом в руках.

«Детским садом» инкассаторы окрестили универсам не потому, что поблизости находился детский садик, все было сложнее. Сложнее — в плане персонала магазина, состоящего из молодых работниц. Но дело было не в их возрасте, а в том, что все без исключения работники универсама в отношении инкассаторов вели себя очень наивно, по-детски. Словно сговорившись, не флиртовали, на попытки ухаживания не откликались, а о том, чтобы согласиться на свидание даже речи не шло. Короче, детский сад. Хотя, в связи с этим инкассаторы особо не переживали — на маршрутах хватало других точек с более отзывчивым персоналом.

Боярин был частично прав — новенькая и в самом деле понравилась Сереге. Правда, вчера голова у него была забита совсем другим, но ее прощальные слова: «Заглядывайте завтра», он запомнил. Вот и заглянул.

Серега не был уверен, но ему показалось, что кореяночка ждала именно его прихода. Во всяком случае, открыв инкассатору служебную дверь, расплылась в улыбке.

— Меня Серега зовут, — сказал он.

— Я знаю. А меня — Вика.

— Очень приятно.

— И мне.

Опломбированную сумку он принимал не у нее, а у директора универсама в изолированном от посторонних глаз кабинете. Директорша внешне тоже была ничего себе так, хотя и не в Серегином вкусе, — слишком широка кость, да и подбородок тяжеловат. Ходили слухи, что это именно она держит остальных сотрудниц «в черном теле» по отношению к мужчинам, что наводило на определенные мысли. Вот только не этими мыслями Серега собирался забивать себе голову…

Как и накануне, до выхода их магазина его провожала Вика. Как и накануне, она мило улыбалась, но когда на прощанье собралась что-то сказать, Серега ее опередил.

— Давай завтра встретимся, — предложил он простецки.

— Давай, — ни секунды не раздумывая, согласилась она.

— Мне до обеда кое-какие дела надо сделать…

— Мне тоже…

— Сможешь во второй половине дня, часиков в пять в Коньково подъехать?

— Смогу.

— Вот и замечательно! Встречаемся ровно в пять вечера в метро в центре зала. Там и придумаем, что делать. Добре?

— Д-добре, — Вика, кажется, слегка растерялась.

Серега и сам не ожидал от себя подобного напора. И ладно бы такое случилось в каком-нибудь сбербанке, или в другом магазине, но чтобы в «Детском саду»…

— Все! Договорились!!! — выпалил он, и — чего уж совсем не предвидел, прежде чем выскочить на вечернюю апрельскую улицу, наклонился и чмокнул Викторию в щечку.

— Ну, старший, колись! — потребовал Боярин, не успел Серега плюхнуться на заднее сидение. — Закадрил корейку?

— Кореянку! Корейку тебе в кабаке подают — жареную, а кореянка…

— Да, понял, понял. Закадрил или нет?

— Договорились завтра встретиться…

— Вот! Что я говорил! — воодушивился Боярин. — Краснов, с тебя алкоголическая бутылка!

— Не торопись, Боярин, — водитель привычно тронул машину по направлению к очередной торговой точке, где закончившие работу кассиры ждали приезда инкассаторов. — Я же не знаю — может, вы с Шубой сговорились?

— А в чем фишка-то? — поинтересовался Серега.

— Поспорили мы, — без обиняков, принялся объяснять Боярин. — Я, на примере тебя и корейк… то есть, кореянки, утверждал, что, образно говоря, «молодым везде у нас дорога», а Краснов — мол, «старикам всегда у нас почет».

— Не передергивай, Боярин! — возмутился водитель. Я не в том смысле с тобой пари заключал.

— Как же меня достали все эти ваши пари! — застонал Серега.

— Тебе-то, Шуба, что? По-любому стакан на халяву достанется. Лично мне не жалко купить лишний пузырь и на троих раздавить. Да и Краснов — наш человек, если проспорил, скупердяйничать не станет. Тут дело принципа.

— Какого принципа?

— Все такого же! — Боярин завелся и не торопился выходить из машины, чтобы проинкассировать очередной магазин, напротив входа которого затормозил водитель.

— Краснов глубоко убежден, и вот уже долгое время является ярым приверженцем своей теории, что все женщины, за редким исключением, делятся строго на две категории. Да, что я-то объясняю, Краснов, сам ему скажи.

— Я говорил не про всех баб, а про незамужних, — уточнил водитель. — Если в двух словах, то среди них есть бабы — дуры, и бабы — не дуры.

— И в чем отличие?

— Взглядом на жизнь и соответственно — поведением. Незамужняя ДУРА, чего-то там измышляет, строит из себя принцессу, считает, что все мужики должны с нее пылинки сдувать, и что, отдаваясь, она делает партнеру великое одолжение. Незамужняя НЕ ДУРА ведет себя просто и естественно: обратил на нее внимание мужик, захотелось с ним в койку, так чего пионеркой-то себя позиционировать. Ну и в подавляющем большинстве случаев если баба мнит себя красавицей со всеми вытекающими, то, считай, дура. Если же прекрасно понимает, что мордашкой не вышла, а значит и кочевряжиться нечего, то уже, как минимум не дура.

По словам Боярина, твоя кореянка и молоденькая, и фигуристая, и симпатичная. По твоим словам, Шуба, ты с первой попытки успешно назначил ей свидание. Что ж, если на первом же свидании вы успешно разделите койку, причем, не по пьянке, а по взаимному влечению, то, считай, повезло познакомиться не с дурой. Можно сказать, счастливая случайность. В таком случае, я готов поставить бутылку.

— Конечно, поставишь, — радостно потер руки Боярин. — Вот ты, Краснов, изначально все сводишь к койке. Но, допустим, для нее секс в жизни не главное?

— Это для тебя, дважды разведенного алкоголика койка не главное. Беги уже на точку, а то из графика выбиваемся…

Остаток маршрута инкассатор-сборщик разглагольствовал с водителем по поводу его теории в отношении замужних и незамужних, красавиц и дурнушек. Серега в их спор старался не вмешиваться, прекрасно сознавая, что переубедить Краснова, которому шел пятый десяток невозможно. Вот нравились ему одноразовый секс с опытными в этом деле, как выразился Боярин, «бабушками-ягушками» и все тут. И ведь не один такой был Краснов.

К примеру, тоже инкассатор, ровесник Сереги по прозвищу Радио женился на женщине, которая была старше его ровно на десять лет. И ладно бы она была богатой-знаменитой-красивой, как раз все наоборот, зато человек хороший, хозяйственный, готовила прекрасно и для молодого мужа была готова все сделать.

Другой инкассатор, низенький и пухленький, которого все так и называли — Пух, с упоением расхваливал свою жену в плане ее красоты, и утверждал, что в транспорте все мужики на нее оглядываются. Но однажды, увидев ее, Серега еле сдержался, чтобы не посоветовать Пуху, снять розовые очки. С точки зрения скульптора ее лицо в лучшем для нее же случае можно было сравнить с мордой муфлона.

Вообще выходило, что его друзья и знакомые если и встречались с красавицами, то либо с еще не выскочившими замуж, либо уже успевших развестись, женились же, как правило, на «ягушках».

По пятницам и субботам, после окончания работы, согласно заведенной традиции, инкассатор-сборщик, получавший от клиентов повышенные чаевые, угощал своих товарищей — конечно же, спиртным. Обычно от подобных угощений Серега старался под каким-нибудь предлогом отказаться. Но в эту пятницу, после полуторанедельного отсутствия отвязаться от Боярина не получилось, в противном случае мог и обидеть напарника. Опять же по традиции, он и сам должен был проставиться — так сказать, за благополучное выздоровление, посему на Серегины деньги тоже были куплены и водка, и пиво.

Как правило, процесс «остаканивая» проходил быстро: после сдачи ценностей и оружия экипаж за считанные мгновения «накрывал стол» в своей же служебной машине; чтобы не затягивать, разливали сразу по дозе, то есть, делили спиртное ровно на троих, оставляя одну часть в бутылке — водителю; залпом выпивали, закусывали, после чего водитель добрасывал инкассаторов до метро и уезжал на автобазу, в надежде по дороге подхалтурить.

— Признайся, Краснов, сколько у тебя, хотя бы приблизительно было баб? — спросил Боярин, после того, как они вместе с Серегой выпили по первой дозе и принялись закусывать бутербродами с докторской колбасой.

— До тех пор, пока не развелся, мог сказать абсолютно точно. У меня была тетрадь, в которую я записывал каждую свою пассию…

— Что именно записывал? — заинтересовался Серега.

— Не паспортные данные, конечно. Но — дату встречи, имя, а лучше — прозвище, если узнавал — фамилию, возраст, обязательно — национальность. Кстати, ни одной кореяночки я в койку так и не затащил, хотя и японочка была, и монголочка — вообще узкоглазая, и…

— Ладно, не перечисляй, — перебил водителя Боярин. — Ты на мой вопрос не ответил. Количество?

— Я до сотни трех штук не дотянул, прежде чем в красивую влюбился и женился. Отцом стал… — Краснов вздохнул. — А потом аккурат на своей сотой и спалился.

— То есть, после женитьбы ты продолжил, так сказать, пополнять «обойму»?

— А куда б я делся? — даже удивился Краснов. — Меня ведь, как горбатого — только могила исправит. А свою благоверную я и взаправду любил, мало того, что красивая, так еще и хорошая была женщина. Но на беду излишне бдительная, а меня беспечность подвела. Отыскала благоверная мою тетрадочку аккурат после моей сотой записи, в которой и число, и имя с фамилией, и национальность… ее лучшей подруги.

— Гы-гы-гы, — громко заржал Боярин. — Ты, Краснов, на меня не обижайся. Я на самом деле завидываю тебе сильнейшей белой завистью.

— Все нормально, — отмахнулся тот.

— А, кстати, вы слышали, как наш суточник Фуфел однажды перед своей женой едва не спалился? Он ведь тоже по бабам ходок еще тот, минимум две постоянных любовницы имел, к которым в свои смены на огонек заглядывал. А перед Фуфелкой отмазывался, что не заезжает домой ночевать, как другие суточники, потому что начальник вредничает, не отпускает. И вот однажды вернулся Фуфел домой утром после смены и чтобы Фуфелку не разбудить, решил быстренько в кровать запрыгнуть. Рубашку с себя скинул, штаны стянул, а трусов-то под ними нет — забыл у очередной любовницы. А Фуфелка-то не спит и все это видит. С кулаками на него — где трусы? Чуть не прибила. А Фуфел, вроде бы, простачок, но придумал-таки отмазку. Я, говорит, пукнул очень неудачно, вот и испачкал трусы, а чтобы еще больше не испачкаться, пришлось их выбросить…

— И что, поверила ему жена? — сквозь смех, спросил Серега.

— Фуфел завирает, что поверила. Во всяком случае, на развод не подала. Но первое время все переживала. Может, из-за трусов, мол, зачем выбросил, принес бы домой, отстирала бы. Гы-гы-гы…

— Я первое время после разрыва тоже переживал, — отсмеявшись, сказал Краснов. — Потом все как-то сгладилось. Хорошо, что развелись; благоверная с дитем быстро «правильного» мужика захомутала — не пьющего и не гулящего. А я словно с цепи сорвался, был период, когда я действительно после каждой смены новую пассию своим вниманием облагораживал.

— И какой счет на сегодняшний день? — не унимался Боярин.

— Перестал я считать-записывать. Тетрадочку-то с сотней имен благоверная моя сожгла в ванне, только пепел остался, а новую тетрадь я заводить не стал. Но достаточное количество удалось поиметь.

— Сколько же времени на них на всех ушло? — спросил Серега. — И ведь какие-то затраты нести надо было, и место иметь… с койкой.

— Какое время, какие затраты! — хохотнул Краснов. — Опыт нужен, и немного наглости вдобавок с юмором. А койка — вот самая лучшая койка, — он похлопал по своему сидению.

— Водителям в этом плане все карты в руки, — согласился Боярин, в то время как Серега поморщился.

— Верно. Вот сейчас от вас избавлюсь и по дороге на базу примечу какую-нибудь толстенькую, предложу подвезти, слово за слово… Если с первой не получится, так со второй или с третьей — наверняка.

— Завидываю сильнейшей белой завистью. Но, рожденный пить… Серега, быстрей доставай пузырь, чтобы Краснова не задерживать!

При подходе к дому Серега вдруг поймал себя на мысли, что перестал думать о живчиках с каким-то трепетом. Подумаешь, еще один день просуществовали в сумерках серванта. И, собственно, почему это просуществовали? Прожили. Вон, чукчи, эвенки или, кто там еще из северных народов… Живут же во время полярной ночи в своих чумах по полгода и ничего. А у его живчиков мало того, что и холодильник, и плита электрическая, и санузел в рабочем состоянии, и пропитания достаточно, так еще и развлечения имеются.

Взять хотя бы подледную рыбалку, — на прикормку хлебными крошками может и лещ подойти, а Тимофей, человек не жадный, позволит на своей льдине с удочкой посидеть, если, конечно, желающие найдутся. Не нравится рыбалка — пусть играют в бильярд — ничего, при желании и в сумерках по шару не промахнутся. Чтобы избавиться от скуки, можно и подвижные игры затеять, к примеру, жмурки. Да что там игры — на ограниченном пространстве имеются пять взрослых мужиков и пять не менее взрослых женщин — найдут, чем заняться.

И поднимаясь на лифте, и открывая в квартиру дверь, раздеваясь и умываясь, Серега был убежден, что сегодня даже мельком не взглянет на Застолье. Но все получилось как-то само собой: привычно включив в комнате свет, так же привычно открыл сервант и принялся одну за другой выставлять на стол пластилиновые платформочки.

Все достать не успел, когда в руках оказался «скотный двор», Серегу сильно качнуло, площадка вместо горизонтального положения на пару секунд приняла диагональное, из распахнувшейся двери коровника выкатилась Буренка, и от падения за «борт» ее удержал лишь крепкий забор; но сия участь не миновала слетевшую с курятника крышу и одну сорвавшуюся с насеста курицу — и крыша, и нерасторопная несушка, оказавшись за пределами Застолья, мгновенно исчезли.

А если бы на скотном дворе оказались еще и Федот со Степаном, а если бы в это время у скульптора в руках была кухня или бильярдная? Постаравшись сконцентрироваться, Серега убрал свои творения обратно в сервант…

* * *

Крышу для курятника он восстановил утром, сразу после кружки чая с бутербродом. За это время все живчики собрались в трапезной. Судя по их непрерывным обращениям к Федоту и его жестикуляциям, вопросов, просьб и требований у обитателей Застолья хватало, глашатай, кажется, даже растерялся от такого обилия. До некоторого времени скульптор, молча, ему внимал, одновременно привычно и быстро вылепливая кое-что из продуктов и переправляя их пинцетом на кухонный стол, пока что, не оживляя.

— Так! Все успокойтесь и замолчите, — велел, наконец, Серега. — Для начала послушайте меня, потом Федот передаст, что именно требуется каждому из вас лично. Вы прежде все хорошенько обдумайте, чтобы сто раз по пустякам его не дергать, потом скажите, что желаете… посетить льдину для конфиденциальных переговоров. Понятно? Хорошо.

Так вот. Угроза Застолью и всем вам, о которой я предупреждал, кажется, миновала. Возможно, только временно. Поэтому бдительность не теряйте — если вас вдруг вздумает достать из серванта на свет божий кто-то помимо меня, моментально замрите и не шевелитесь. Кстати, господа, все ли познакомились с новым вашим товарищем? Прошу любить и жаловать — Мария. Влад, ты ввел ее в курс дела? Что плечами пожимаешь?

Маша… не надо кричать, я все равно ничего не понимаю. Все вопросы — через Федота. А для начала после нашего, так сказать, собрания подойдешь к Никодиму — тот, который со штык-ножом. Никодим в Застолье за старшего, он все тебе подробно объяснит и, возможно, для начала поручит какую-нибудь работу. Рекомендую его слушаться… Пока все. Сейчас — общий завтрак.

Серега пошмыгал носом, чихнул, и живчики тут же похватали со стола бутылки и закуску.

— Чего тебе, Федот? Хочешь посетить льдину. Ну, давай.

По жестикуляции глашатая, он быстро понял, что тот сожалеет об исчезнувшей курице, просит сделать новую, также просит, расширить скотный двор, добавить живности — кроликов и уток, и в связи с этим просит, помимо Степана, дополнительного помощника, вернее, помощницу — Тамару.

— Вообще-то Тамара на кухне Зинаиде помогает… С другой стороны, нужна же на скотном дворе птичница. Вот пусть Тамара птицей и занимается, а я помимо уток еще и гусей слеплю. Только после, после. А по поводу Тамары — предупреди Никодима.

Серега отыскал глазами коменданта. К нему как раз подошла Машка. На кухне Никодим с ней разговаривать не стал, прихватив бутылку пива, взял девушку за локоток и повел в свою комнату. Вообще-то объяснить, как нужно вести себя в Застолье можно было и за столом в присутствии Влада, с которым Машка провела минувшую ночь. Но вскоре стало понятно, почему Никодим решил уединиться с новенькой. Закрыв за собой дверь на щеколду, комендант что-то сказал девушке, и та, помедлив совсем немного, принялась снимать с себя одежду. Будь сейчас на ее месте кто-то другой, Серега, скорее всего, вмешался бы. Но в этом случае… Возможно, Никодим ей даже не угрожал, а просто предложил, как сказал бы водитель Краснов, по-быстрому разделить с ним койку. Серега же рекомендовал Машке слушаться коменданта. Вот она и послушалась…

Может быть, вообще нет необходимости активно вмешиваться в жизнь Застолья? В смысле, кому-то что-то разрешать, запрещать, рекомендовать. Пусть сами разбираются. В конце концов, все живчики практически в равных условиях. Подумаешь, комендант владеет штык-ножом, это ни в коем разе не спасет его, если вдруг, выбрав удобный момент, даже хиленькая Ниночка сможет столкнуть его за борт.

Костикову повезло служить в пограничных войсках, где практически не было так называемой, дедовщины. Другими словами: старослужащие не издевались над молодыми и, отношения между ними складывались строго «по уставу». Во многом потому, что каждый день пограничники получали в руки автомат с боевыми патронами — чтобы всей заставой по тревоге убежать на, так называемый, «рубеж прикрытия» и не допустить нарушения границы, или отправиться втроем в пятнадцатикилометровый «дозор» и тому подобное. Ну, и кто станет унижать человека, зная, что на следующий день он может «случайно» выстрелить тебе в спину?

Если же учесть, что старослужащие и новобранцы вместе делили, так сказать, все тяготы воинской службы, зачастую ели из одного котелка, и, да чего уж там — сообща не всегда точно выполняли приказы офицеров, то пограничная застава для ее обитателей превращалась в родной дом, а сами они становились одной дружной семьей. И Застолье, с точки зрения Костикова, в чем-то можно было сравнить с пограничной заставой. Правда, на заставе, за исключением офицерских жен, не было женщин…

«Ладно, на некоторое время стану просто наблюдателем, а когда возникнет необходимость, можно будет и вмешаться», — решил Серега.

Вспомнив про обещание Клюеву слепить к понедельнику фигурку его начальника, подполковника Заводнова, он отодвинул композицию Застолье и на ее месте разложил коробочки с пластилином. Достал фото юбиляра, включил музыку и принялся за работу.

Ему очень нравились именно такие типажи, то есть не стандартные лицо-фигура-одежда, а чтобы присутствовало что-то свое, особенное. И в этом плане подполковник Заводнов был очень даже хорош: во-первых, густые седые брови и усы — уже узнаваем; во-вторых, этакий толстячок с «пивным» пузом; в-третьих — милицейская форма. Нет, в данном случае лепить милиционера на рыбалке он не собирался, но брюки с лампасами и отброшенная в сторону фуражка в совокупности придали бы композиции своеобразный шарм.

Нравилось Сереге и то, что не надо напрягать воображение при создании сюжета. Клюев попросил слепить подполковника, сидящего с удочкой на берегу водоема, с огромными глазами, открытым ртом и показывающим руками, какую он большую поймал рыбу, хотя на самом деле на крючке — мелюзга. Для Сереги сотворить такое было делом техники.

Он даже не стал задумываться, исправлять или нет частично вылепленную голову, которая по масштабу — в плане толщины щек и подбородка казалась для подполковника слегка мелковатой. Серега просто напросто отложил заготовку в сторонку и для новой головы отщипнул пластилина побольше — отсечь лишнее никогда не было поздно.

И ведь получилась, очень даже узнаваемой получилась голова подполковника Заводнова: седые брови, усы, округленные глаза, длинные руки, разведенные в жесте рыболова-хвастунишки… Сидел он на берегу, на зеленеющей травке — в закатанных болотных сапогах, брюках с лампасами и в бушлате. Милицейскую фуражку Серега лепить все-таки не стал, вместо нее на голове подполковника была типичная широкополая рыбацкая шляпа.

Имелись в композиции, названной «Рыбацкой счастье», и воткнутые в воду рогатульки, и удочка с окуньком на крючке, и коробочка для червей, и ведерко под рыбу, к которому незаметно для рыболова подкрадывалась кошка. Размещалась композиция на круглой платформе диаметром сантиметров восемь — как раз под соответствующую пластмассовую коробочку.

Немного подумав, Серега слепил еще и компактный рюкзачок, из бокового кармана которого торчало горлышко бутылки, но добавлять его к рыболову-хвастуну пока не стал — насчет этого следовало посоветоваться с Борисычем.

Пальцы скульптора жаждали продолжения действия, тем более, заготовка для головы уже имелась, а у него давно зрела идея создать очередную рыболовную композицию под названием «Необычный улов». Оригинальность сюжета была в том, спиннингист при забросе зацепил блесну не за подводную корягу и не за ветку дерева, а за бюстгальтер загорающей на берегу девушки и, к своему огромному смущению, сорвал его с растерявшейся красавицы.

Тут было важным, чтобы все происходило в динамике: экипированный по всем правилам рыболов — сосредоточившийся на забросе, согнутый в дугу спиннинг, натянутая леска, сорванный бюстгальтер, за лямку которого успела схватиться девушка, у которой еще и шляпка с головы слетела. Ну и антураж необходим соответствующий и детализированный: желтый песочек, шезлонг, зонтик от солнца…

Серега вылепил все это, за исключением головы девушки. Не потому что голову лепить сложно, просто спиннингист и комплекцией, и лицом очень походил на него самого, значит и девушка должна быть на кого-нибудь похожа, лучше всего — на известную артистку, но Серега никак не мог выбрать на кого именно.

К тому же его все больше отвлекали мысли о предстоящем свидании с Викой, к которому надо было еще подготовиться. Он рассчитывал не мудрить, и действовать по давно отработанному сценарию: встретив и подарив девушке цветы, привести ее домой, угостить шампанским или по обоюдному желанию — чем-нибудь покрепче, послушать музыку, ну а там — как сложится…

Серега не был завзятым ловеласом, и подобные свидания случались не часто, он вообще не мог похвастаться, что у него было много женщин, скорее — наоборот. Возможно, потому что в отличие от Краснова, предпочитал общаться только с симпатичными и молодыми.

В центре зала станции метро «Коньково» он появился без пятнадцати пять. Дома все было готово для встречи гостьи: бутылка сухого красного вина, бутылка коньяка, торт «Птичье молоко», лимон… Кроме того, он нажарил целую сковороду картошки с тушенкой и луком, сделал салат из свежих овощей — только маслом или майонезом осталось заправить, в холодильнике имелись консервированные шпроты, сайра, маслины, апельсиновый и томатный сок и, на всякий случай, бутылка водки. И порядок он дома навел, и букет из трех роз купил. В общем — подготовился по-взрослому.

Только не учел Серега, что сразу пойти к нему домой Вика не проявит никакого желания. И увидеть ее такой, какой она вышла из вагона метро, опоздав всего на две минуты, никак не ожидал. Дело было даже не в ее симпатичном азиатском личике и не в одежде — не вычурной, а скорее, «правильной» для первой декады апреля…

Серега был простым парнем, зато очень наблюдательным, поэтому, прикинув, сколько может стоить дамская сумочка на ее плече, и цепочка на шее — не золотая, а серебряная, но именно такую он как-то видел в одном из элитных каталогов моды, скульптор моментально осознал, что букетик роз, вручаемый им Вике, более чем скромен.

Какая жареная с тушенкой картошка, какой салат и шпроты! Эту девушку можно было вести только в ресторан. И она, словно уловив его мысль, с улыбкой приняв букет, тут же поинтересовалась:

— В какой кабак пойдем?

— А ко мне в гости не хочешь? — с угасающей надеждой спросил Серега. — Тут совсем рядом. Я наготовил всего…

— К тебе потом, ближе к вечеру заглянем, — пообещала Вика и, заметив его легкое замешательство, добавила:

— Не переживай, у меня и на крутой ресторан денежек хватит.

— О чем ты! — гордо вскинул голову Серега, в кармане которого денег было в лучшем случае на две кружки пива и пакетик фисташек. — Предлагаю посетить один прикольный ресторанчик под названием «Фазан и сазан», в котором подают фирменные блюда из дичи и рыбы.

— Супер!

— Ресторанчик — неподалеку от метро Сухаревская, как раз по этой оранжевой ветке. Так что на метро, минуя пробки, туда в три раза быстрее доберемся.

— Значит, вперед?

— Скорее — назад. В плане того, что ты сейчас в обратную сторону поедешь. Надо было заранее о ресторане договориться, чтобы туда-сюда не кататься. Хотя у меня дома…

— У тебя дома появимся ближе к ночи, — закончила за него Вика и обещающе подмигнула.

Насколько в последнее время не хотел бы Серега вновь оказаться в стенах «Фазана и сазана», настолько же понимал, что только там при удачном стечении обстоятельств у него есть шанс не опозориться перед девушкой, приглашенной на первое свидание.

Такой любознательной девчонки он раньше не встречал. По дороге в ресторан Виктория засыпала его вопросами. Ее интересовало все: его возраст, где родился, какие книги любит читать, а фильмы — смотреть, чем увлекается в свободное время и тому подобное… Долго смеялась над его прозвищем, и Сереге пришлось рассказать, что некоторое время носил зимой шубу с огромным воротником, в которой и на работу ходил, и на рыбалку ездил, вот все друзья и стали называть его Шубой. Интересовали Вику и другие инкассаторы, приезжавшие к ней в универсам — Боярин, Пух и даже Гаврилыч. Серега едва успевал отвечать, не переставая думать, как же быть в ресторане.

Не успел они переступить порог «Фазана и сазана», как Костиков встретился взглядом с Катей Жайворонок, курившей за барной стойкой. При последней встрече на пороге его квартиры, они расстались совсем не любезно — Серега не позволил Кате войти, она назвала его хамом. Теперь же ее помощь была ему необходима, поэтому, усадив Вику за свободный столик — изучать меню, Серега извинился и прямиком направился к «вертлявенькой».

Он боялся, что Катя даже разговаривать с ним не станет, но при его приближении она довольно мило улыбнулась и в своей манере сказала:

— Значит, приветик.

— Привет. Кать, ты меня извини, что тогда…

— Ладно. Забыли, — прервала вертлявенькая. — Посидеть с кралей пришел, или появились новости про Влада с Машкой?

— Да нет у меня о них никаких новостей, — отмахнулся он. — А вот проблема есть. Артур на месте?

— И для чего же он тебе понадобился?

— Понимаешь, хочу денег взаймы попросить.

— Значит, кралю в кабак притащил, а в кармане пусто.

— Угадала. Артура можешь позвать?

— Прошу заметить, я тебе в твоих просьбах еще ни разу не отказала, — вновь улыбнулась Катя и призывно помахала кому-то рукой.

Костиков обернулся и увидел приближающегося к ним лысого совладельца ресторана. Бильярдный шар тоже улыбался, и Серега подумал, что эта улыбка ничего хорошего ему не сулит. Но ошибся. Артур, что называется, «вошел в положение», поверив, что долг будет возвращен в течение двух ближайших дней. Более того, когда Серега познакомил его со своей спутницей, Артур порекомендовал ей, какой лучше всего сделать в меню выбор и велел официанту действовать порасторопней.

Уплетая за обе щеки, поданные в скором времени деликатесы, Вика вновь засыпала Серегу вопросами, теперь уже про Артура, о котором он сам толком ничего не знал. Выдумывать что-либо не хотелось и, не кривя душой, Серега сказал, что знаком с Артуром постольку-поскольку, через другого своего приятеля Влада Мохова, который в настоящее время пропал из поля зрения.

Расспрашивать Вика расспрашивала, о себе же почти не распространялась. Сказала только, что отец у нее и в самом деле чистокровный кореец, а мать — русская, и что в Москву вместе с родителями переехала совсем недавно, причем, где жила раньше не уточнила. На остальные вопросы ухажера все больше отшучивалась.

Артур пару раз возникал рядом с их столиком и вежливо интересовался, не желают ли гости еще что-нибудь эдакое, а когда они наелись и напились, совладелец ресторана удивил Серегу, лично преподнеся его симпатичной спутнице бутылку красного вина — на дорожку, за счет заведения…

Открыть вино Вика попросила Серегу сразу, как только они завалились к нему домой. Он прошел на кухню за штопором, она же заскочила в ванную комнату. Когда два бокала были наполнены вином, а из музыкального центра полилась спокойная мелодия, она предстала перед Серегой босиком, с мокрыми всклокоченными волосами, обернутая в махровое полотенце.

Вообще-то он собирался для начала, немного выпив, показать гостье свои пластилиновые композиции, потом, возможно, потанцевать, нашептывая ей на ушко что-нибудь ласковое, потом…. Но Вика, не церемонясь, залпом осушила свой бокал, после чего сбросила с себя полотенце. Ну и о каких пластилиновых композициях, о каких танцах в подобной ситуации можно было думать!

Такую страстную в кровати женщину Серега до сих пор еще не встречал. Каждое соитие с Викой было бурным, хотя и быстротечным. Она заводилась, стоило ему дотронуться до ее маленького сосочка, до мочки уха, до шеи… Вика тут же со стоном впивалась губами в его губы, тут же вынуждала войти в себя, чтобы очень быстро затрястись в оргазме, после чего оттолкнуть его, откинуться на спину и лежать с закрытыми глазами, сначала тяжело дыша, затем постепенно успокаиваясь и, кажется, даже засыпая.

Но Серега, оставаясь неудовлетворенным, вновь клал руку на ее бедро или живот, нежно гладил, и Вика почти сразу заводилась. Они постоянно меняли позы, и всякий раз инициатором новенького была кореяночка. Наконец, он тоже испытал наивысшее блаженство и расслабился, подумав, что на этом оргия закончилась. Не тут-то было! Немного передохнув, Вика сама начала его заводить, и это у нее очень даже получилось…

Проснувшись утром и сразу вспомнив обо всем и в подробностях, Серега, глядя на посапывающую рядышком Вику, вдруг почувствовал, что вновь возбуждается. Но когда прикоснулся губами к ее обнаженной груди, кореяночка что-то недовольно пробурчала, пренебрежительно от него отмахнулась, отвернулась к стенке и с головой накрылась одеялом.

Он не обиделся, разве можно обижаться на такую красивую, чудесную, неповторимую Вику! Прежде чем идти умываться, Серега опустошил недопитую вчера бутылку, благо в холодильнике и выпивки и продуктов хватало — можно было безвылазно просидеть дома все воскресенье. И ему очень этого хотелось — провести целый день вдвоем с Викой…

От радужных мечтаний его отвлек стук в дверь — Вике тоже потребовалась ванная комната. Выглядела она не столько сонной, сколько хмурой. Обнять себя Сереге не позволила, хорошо хоть ему удалось чмокнуть ее в щечку — вскользь.

Он включил электрический чайник, торопливо сварганил несколько бутербродов, достал из холодильника торт и шампанское. Позавтракать можно было на кухне, а в комнате он освободил стол от пустой посуды и выставил на него несколько пластилиновых композиций — хулиганских. Сереге было очень интересно, как отреагирует гостья именно на эти творения.

К немалому его разочарованию, вышедшая из ванной Вика от завтрака наотрез отказалась, сказав, что в такую рань вообще ничего не ест и не пьет даже кофе. А вот хулиганские композиции вызвали у кореяночки неподдельное удивление и улыбку. Сперва она даже засомневалась, что Серега вылепил все это своими руками. В доказательство, что не врет, Серега показал ей недоделанную композицию «Необычный улов», в которой фигурка девушки на пляже оставалась пока что без головы.

— Эта композиция близится к завершению, — объяснил скульптор. — Прикол в том, что при забросе спиннингист зацепит блесной за бюстгальтер девушки и сорвет его.

— А спиннингист-то — вылитый ты, — приглядевшись, сказала Вика. — Девушку тоже какую-то конкретную сделаешь?

— Постараюсь. Пока никак не могу определиться, кого выбрать, — он взял кусочек белого пластилина и буквально за три минуты вылепил кошку — с торчащим трубой хвостом с темным пятнышком на кончике, острыми ушками, голубыми глазами и розовым носиком, чуть ниже которого топорщились усы.

— Да у тебя настоящий талант! — восхитилась Вика, разглядывая кошку. — Можно сфоткать?

— Пожалуйста.

Вика достала мобильный телефон и принялась фотографировать с разных ракурсов и расстояния, выставленные на стол композиции. Запечатлела и Серегу с кошкой на ладони.

— Здорово! — сказал она, сделав последний кадр. И, как бы, между прочим, добавила:

— Ну, мне пора. Спасибо тебе, Сережа и пока, — Вика протянула руку, которую Костиков машинально пожал.

До него не сразу дошел смысл ее слов. Кореяночка же, невинно улыбаясь, сделала назад шаг, другой, потом развернулась, выпорхнула из комнаты, и через секунду, так и не сдвинувшийся с места, растерявшийся Серега, услышал хлопок за хлопнувшейся входной двери.

Он не бросился догонять Вику в надежде остановить, упросить остаться. И не поспешил на балкон, чтобы посмотреть на ее крошечную фигурку. Серега был в шоке. Он даже не пытался найти объяснение такому поспешному бегству девушки, с которой чудесно провел вчерашний вечер и сегодняшнюю ночь.

Прошел на кухню. Вместо шампанского, открыл бутылку водки. Выпил полстакана и уставился на бутерброды, закусить которыми почему-то рука не поднималась. Не потому ли, что половина из них предназначалась для Вики?

Он выпил еще, вновь не притронувшись к бутербродам. Прихватив бутылку, вернулся в комнату и взялся за пластилин. Он лепил, а перед глазами стояла кореяночка. Но представлял Серега ее не с мобильником в руках во время недавней короткой фотосессии, не в те сладкие минуты, когда они занимались любовью, и не за столиком в ресторане, а в тот самый момент, когда в универсаме «Детский сад» пригласил Вику на свидание, и она сразу согласилась.

Когда композиция «Необычный улов» оказалась законченной, скульптор вновь приложился к бутылке. После чего критически осмотрел творение своих рук, вернее пальцев: пляж с построенным из песка замком; белая кошка, с известной ей целью усевшаяся у ног рыболова, забрасывающего спиннинг, и растерявшаяся полуобнаженная девушка, чей бюстгальтер оказался сорван блесной… Все как всегда выглядело очень достоверно, и все-таки Серега вновь поразился, настолько точно ему удалось отобразить в рыболове себя, а в загорающей на берегу девушке — красавицу Викторию.

А ведь если сейчас чихнуть на копии себя самого и кореяночки, то они, как и другие его пластилиновые творения, тоже должны ожить! У Сереги засвербило в носу, и он, поспешно убрав «Необычный улов» в сервант, извлек на свет божий композицию Застолье.

Скульптор просидел над Застольем до позднего вечера, все больше и больше увеличивая территорию, в результате чего в длину композиция стала занимать большую часть стола.

Он решил пока не добавлять жилых комнат — и без того три из них пустовали. Зато почти в два раза расширил территорию сада-огорода, добавив к яблоням и грушам, вишню и сливу, а к кустам малины — черную и красную смородину, а также несколько грядок, засаженных редиской, луком, укропом, петрушкой.

Разросся и скотный двор, превратившийся в настоящий луг. К живности скульптор добавил по две коровы и свиньи, а также кроликов и гусей, слепив для них соответствующие вольеры. К бильярдной теперь примыкало небольшое ровное поле, на котором вполне можно было играть в футбол, во всяком случае, ворота и несколько мячей Серега тоже слепил. Кстати, сделать футбольное поле его попросил Степан. Другие живчики тоже то и дело отвлекали его в процессе работы, прося через глашатая-Федота всякие мелочи для личного пользования.

От женских прихотей в плане разнообразить одежду и тому подобное он сразу отмахивался, но по просьбе Зинаиды слепил кое-что из посуды, а также разделил санузел на две части. Никодим попросил для себя собаку и буквально через три минуты обзавелся гладкошерстной таксой. Глядя на приятеля, Федот попросил сотворить ему овчарку, чтобы присматривала за скотом. Вторая собака у Сереги вышла, хоть и довольно крупная, но неизвестной породы, впрочем, судя по реакции, Федот остался доволен.

Чтобы не нарушать равновесия, вылепил еще одну кошку, рыжую, которой тут же завладела Маргарита Николаевна. Кстати, в отличие от остальных, учительница не донимала скульптора никакими просьбами, лишь передала через Федота свою тетрадь, в которой Серега, воспользовавшись лупой, прочел три слова: «Что мне делать?»

Ответа на этот простой вопрос Серега не знал. За живностью присматривали Федот, Степан и Тамара. Зинаида хозяйствовала на кухне, Тимофей был у нее на подхвате, а теперь еще и Ниночка набилась в помощницы, чтобы заниматься хоть чем-нибудь. В саду-огороде хозяйничал Влад, который с появлением Машки почти перестал своими руками собирать фрукты и овощи, переложив все работу на ее плечи. Никодим на месте, как бы всем этим руководил, и только Маргарита Николаевна фактически оставалась не удел.

Перед тем, как ложиться спать, все еще размышляя, чем бы полезным занять учительницу, Серега вдруг задался вопросом, а почему, собственно, в Застолье до сих пор пустуют целых три комнаты? Что же он — напрасно их создавал, напрасно, что ли, пластилин расходовал? Почему бы и не заселить жилплощадь новенькими живчиками! Тем более, уже готовых кандидатов у него хватает. Взять, ту же композицию «Лыжная прогулочка», в которой маленький двойник капитана Клюева пристроился к такой же маленькой любительнице покатиться в неглиже.

Долго раздумывать скульптор не стал, аккуратно отделил «лыжников» от заснеженной поляны и перенес их на недавно слепленное, зеленеющее травкой, футбольное поле. После чего несколько раз от души чихнул на все Застолье.

* * *

«Шуба, дружище! Когда же ты найдешь способ вернуть меня в нормальное состояние? — читал через лупу Костиков послание Влада Мохова, написанное карандашом в тетради Маргариты Николаевны. — Я не привык к такой жизни! Я здесь с ума сойду!!!»

Тетрадь Серега получил через Федота в понедельник утром сразу после того, как разложил на столе заметно разросшуюся композицию Застолье. Прежде чем приступить к чтению, скульптор убедился, что со всеми живчиками, в том числе и с копией капитана Клюева и лыжницей, которую он окрестил Любкой, все в порядке. Правда, Любка была единственной, остававшейся сейчас в отведенной для нее комнате — наверное, потому, что не решалась покинуть ее всего лишь в ботинках, ярко-красных рукавицах и лыжной шапочке. Ничего страшного, пусть пока поваляется в постели.

Клюев же без тени смущения сидел за кухонным столом и завтракал в компании Никодима и Тимофея. Остальные живчики занимались кто чем, лишь Влад уселся в саду в самом центре песчаной дорожки и выжидающе смотрел на скульптора снизу вверх.

«У меня к тебе есть серьезное и заманчивое предложение, — продолжил читать послание Серега. — Потом будут другие предложения еще заманчивей, если мы договоримся по поводу первого. Ты, конечно, нуждаешься в деньгах, а я могу их дать. Назову адрес и имя человека, к которому ты придешь и, сказав пароль, заберешь у него одну из моих резервных банковских карточек. По этой карточке в одном из банковских автоматов, набрав номер счета, который я тебе тоже скажу, сможешь получить денежку. Сколько тебе понадобится бабла, столько и снимешь, хоть все до копейки. Но взамен этого, ты должен обеспечить мне здесь, в Застолье жизнь на льготных условиях.

Во-первых, запретишь всем, без исключения, живчикам каким-нибудь образом меня прищемлять, оскорблять и тому подобное. Я должен стать для них персоной нон-грата.

Во-вторых, Машка должна стать моей законной прислугой. Она и без того выполняет все, что я велю, но пусть это будет еще и по твоему указанию. Прошу соединить наши комнаты; та, в которой я сейчас живу, станет проходной, а дальняя — моей спальней. Мы с Машкой по-прежнему будем ухаживать за садом, собирать урожай и тому подобное, если нам потребуются помощники, пусть Никодим об этом позаботится.

В-третьих, если у меня появятся дополнительные просьбы — в плане еды, выпивки и другого, прошу их выполнять. В обмен на твое обещание все это сделать, я готов немедленно назвать номер счета.

Понимаю, ты можешь использовать карточку, после чего взять да послать меня куда подальше, можешь даже вообще уничтожить. Но, во-первых, я надеюсь на твое честное слово, а во-вторых, у меня еще есть карточки и даже кое-что покруче карточек, и этим ты впоследствии сможешь воспользоваться. Что скажешь, Шуба?»

— Шуба, тебе сны часто снятся? — с некоторой долей озабоченности поинтересовался Юрий Борисович Клюев, пожимая Сереге руку на пороге своего служебного кабинета.

Немного раньше, сразу после успешного похода с кредитной карточкой в банк, Костиков позвонил ему и договорился о встрече. В банке, по указанному Моховым счету он получил кругленькую сумму денег. Их хватало не только на то, чтобы расплатиться с Артуром, что Серега собирался сделать сегодня же вечером, но и на посещение вместе с Викой еще хоть десяти столичных ресторанов. Не мудрено, что в отделение милиции, в котором служил капитан Клюев, Серега ехал в приподнятом настроении.

— Постоянно снятся, — бодро ответил Костиков, подходя к заваленному бумагами столу и присаживаясь на стул напротив капитана. — Причем, сны цветные и очень достоверные.

— Достоверные, говоришь? — поскреб подбородок Клюев.

— Я, Борисыч, в своих снах словно бы еще одну жизнь проживаю. Вернее, несколько жизней…

— А почему ты говоришь об этом с такой неприкрытой радостью?

— Да потому что интересно эти сны смотреть. Пусть даже меня в них убивают. Вернее, пытаются убить, ведь всякий раз, в самый последний момент, когда моя гибель кажется неминуемой, я заставляю себя проснуться.

— Хм, интересно… Получается, во сне ты сознаешь, что спишь?

— Осознание приходит в самый критический момент. Ну, типа, падаю я в пропасть, и сам себе говорю, мол, не должен я разбиться, мол, все это всего лишь во сне происходит.

— А если во сне что-то непонятное происходит?

— Тем более прикольно — узнать, что дальше будет. Только…

— Только?

— Обычно на самом-самом интересном месте сон как раз обрывается. Особенно обидно, если что-нибудь эротическое снится.

— Вот-вот, — ухмыльнулся Клюев. — Мне тоже сегодня приснилось это самое, эротическое…

— О, Борисыч! Ты сколько лет женат? Неужели наяву женских ласк не хватает?

— Хватает, конечно! А по поводу снов… Так это ты, Шуба во всем виноват. Ты — со своими пластилиновыми фантазиями.

— Здрасте, в поле не ходи! Можно подумать, я…

— Знаешь, что мне сегодня полночи снилось? — перебил Клюев, и сам же ответил. — Твоя «Лыжная прогулочка», вот что.

— Прикольно! И кто же, так сказать, был в главных ролях?

— Я лично и был в главной роли. А девчонку не узнал. Ты кого себе представлял во время ее лепки?

— Никого конкретно. Просто абстрактная лыжница. Так вы с ней…

— Да! Да, мы с ней, — Серега подумал, что сейчас Борисыч начнет кричать, но тот наоборот понизил голос. — В моем сне мы с ней точно такие же, как в пластилиновой композиции: я в милицейской форме, она — в очках, ярко-красной шапочке, рукавицах и на лыжах… Только мы не по снежку на зимней поляне катимся, а торчим посередине ровненького такого газона с коротко подстриженной зеленой травкой.

Клюев замолчал, кажется, собираясь с мыслями. Серега тоже не находил слов, хотя, конечно же, догадался, что газон, про который говорил капитан, вернее, маленькое футбольное поле, был вылеплен им менее суток тому назад.

— И главное в этом самом сне… — наконец, продолжил Клюев, — я очень переживаю и беспокоюсь совсем не о том, что изменяю любимой жене, которой, кстати, в реальной жизни ни разу не изменял. Больше всего меня волнует, куда же вдруг подевалась зимняя поляна, и хорошо ли смазаны лыжи, чтобы на них еще и по траве бегать?

— Оригинально, — сглотнул Серега.

— Хочешь выпить? — отреагировал капитан. — У меня есть. Или тебе нельзя?

— Я сегодня на вечернем маршруте сборщиком бегаю, — развел руками. — Чем сон-то закончился?

— В том-то и дело, что он только начинался и почти сразу обрывался. Как констатация факта, что вот такая со мной приключилась ситуёвина, а чем все закончится — сам думай. И так — раз за разом, раз за разом.

— Чувства какие-нибудь при этом испытывал, Борисыч?

— Чувство стыда, — немного подумав, ответил тот. — И еще… чувство беспомощности. Они — чувства на меня словно волной накатывали. И сразу очень жарко становилось.

— А к девушке, какие чувства испытывал?

— Абсолютно никаких!

— Но вы вроде как… совокуплялись? — продолжал допытываться Серега.

— Совокуплялись, — не стал отрицать Борисыч. — Только при этом она была для меня будто бы и не человеком вовсе, а… куклой.

— Куклой? Резиновой?

— Скорее… пластилиновой. Да что ты меня допрашиваешь?! — встрепенулся капитан.

— Ничего я не допрашиваю. Сам про сны заговорил и сам же теперь недоволен.

— Я лучше выпью, — то ли вопросительно, то ли утвердительно сказал капитан. Извлек из нижнего ящика своего стола фляжку коньяка, вмиг свинтил крышку и приложился к горлышку.

— Твой вечерний маршрут — твое личное дело. А у нашего командира сегодня юбилей, скоро отмечать начнем.

— Собственно, ради этого я к тебе и приперся, — в руках у Сереги появилась небольшая прозрачная коробочка. — Но после твоего рассказа засомневался, стоит ли показывать пластилинового подполковника Заводнова, — вдруг он тоже начнет в сновидениях являться…

— Слепил?! Ух, ты! Великолепно! — глаза Клюева заблестели, возможно, потому что выпил, не закусывая, или и в самом деле так понравилась новая поделка скульптора, которую тот выставил на стол.

— Как живой Завод наш! Ребята просто обалдеют!

— Я тут еще кое-что слепил, — Серега протянул Борисычу ладонь, на которой лежал миниатюрный рюкзачок с торчащим из бокового кармана горлышком бутылки. — Можно добавить к композиции. Если только твой начальник не обидится, что это как бы намек на алкоголизм.

— Какой там обидится! Наш Завод выезд на рыбалку и вообще на природу без бутылки, даже без двух или трех, считает никчемнейшим препровождением времени! Завод может закрыть глаза на пьянство во время службы, но если на природе в его компании пусть даже язвенник-трезвенник не позволит себе опрокинуть хотя бы стопочку, — все, считай он в списке неполноценных работников, со всеми вытекающими.

— Хороший у вас начальник, — сказал Серега, прикрепляя пластилиновый рюкзачок рядом с пластилиновым подполковником-рыболовом…

* * *

Прежде чем отправиться на очередной маршрут инкассатор-сборщик занимался подбором порожних сумок. Все сумки — из плотного брезента, со специальным металлическим замком-застежкой, были пронумерованы и хранились в сумочной комнате, в которой хозяйствовал самый пожилой из всех работников банка дядя Миша Хлепатурин. В обязанность дяди Миши входило, проверять сумки на их целостность (если в брезенте обнаруживалась даже маленькая дырочка, сумка считалось бракованной) и складывать по стопкам — отдельным для каждого маршрута. Сборщику же предстояло, сверяясь с явочными карточками каждой инкассируемой организации, распределить сумки по очередности, согласно которой планировалась работа маршрута.

Для всех без исключения маршрутов понедельник в плане объема работы считался самым напряженным днем, только на подборку сумок даже опытный инкассатор тратил не менее четверти часа. Серегу Костикова отвлек от этого занятия Боярин.

— Ну, Шуба, проспорил нам Краснов пузырь?

— Ты о чем, напарник? — не понял Серега.

— Спрашиваю, с кого пузырь, с меня или с Краснова?

— Боярин, собьюсь из-за тебя. Отвали…

— Другими словами, — даже и не подумал «отваливать» помрачневший напарник, — пузырь я проспорил. Проще говоря, — не произошло у тебя с корейкой кувыркнадзе?

— Тебя так важно это знать?

— А тебе так сложно ответить? Погоди-ка! Чего это у тебя на шее? Засос? Точно, засос. Выходит, произошло? Произошло с кореечкой?

— Сколько раз повторять?! Не с кореечкой, а с кореяночкой!

— Не важно! — Боярин заулыбался. — Главное, что я в тебе не ошибся. Молодец, Шуба! А с Краснова — пузырь, гы-гы-гы. Жаль, что он не сегодня работает. Ну, рассказывай, как там все…

— Обойдешься без подробностей, — Серега положил поверх внушительной стопки последнюю сумку. — Кто сегодня водила?

— Скворец, как всегда. Он уже вооружился.

— Тогда грузимся и поехали…

Скворцом все звали молодого, щуплого мужичка, страстного любителя самой разной автомобильной техники. Об автомобилях и завязался разговор между Скворцом и Бояриным, не успели они отъехать от участка инкассации.

Когда речь заходила о машинах, Костиков предпочитал молчать. Водить машину он не умел, не хотел и в обозримом будущем ни покупать транспортное средство, ни получать водительские права не собирался. Причем, причин тому было несколько.

Это и отсутствие лишних денег — если они и появлялись, Серега тут же тратился на свои хобби. Это и нежелание быть от машины хоть сколько-нибудь зависимым в плане ремонта, техосмотров, страховок и тому подобного, не говоря уже о необходимости еще и гараж иметь. Это и абсолютно четкое понимание, что сидя за рулем, он обязательно будет нарушать правила дорожного движения: какой смысл стоять под красным сигналом светофора ночью на абсолютно пустынном перекрестке; какой смысл плестись с ограниченной скоростью, если дорога позволяет гнать в два раза быстрее; почему бы не пересечь сплошную, обгоняя тихохода, если есть стопроцентная уверенность в безопасности такого маневра???

По большому счету Костиков был вообще против частного транспорта, как такового, придерживаясь девиза «великого комбинатора», что автомобиль не роскошь, а средство передвижения.

«Долой частный транспорт! Да здравствует транспорт общественный! — бывало, провозглашал Серега в пьяных спорах с друзьями. — Зачем вокруг нас столько машин? До работы или до дома доехать — пожалуйста: метро, автобус, троллейбус, маршрутка — дешево и сердито, и баранку крутить не надо, и выпить можно, и книжечку в дороге почитать. За город — на дачу, рыбалку, охоту — вот вам электрички и те же автобусы. Что-то срочное — бери такси. И никаких проблем. Даже если лет пять — семь каждые летние выходные на дачу куда-нибудь под Звенигород на такси ездить, все равно дешевле обойдется, чем за то же время собственную тачку эксплуатировать, которую и заправлять, и масло менять, и колеса пробитые, да что там говорить — подсчитайте и сами убедитесь, что выгоднее. А если, не дай Бог, в аварию попадешь? Не ты, так тебя! А если твою драгоценную тачку угонят? А гаишники? А пробки? Да на кой черт вам сдался этот частный транспорт!!!»

Однако сколько Серега на эту тему ни спорил, за все время ни один из друзей и знакомых его точку зрения в глобальном смысле не поддержал. Ни один не поддержал!!! В итоге Костиков зарекся вникать в автомобильные темы и считал, что правильно сделал. Уж лучше вместе с друзьями ругать футболистов московского «Спартака», хотя и болел Серега за этот клуб с самого детства…

Ну а пока водитель со старшим спорят, можно было спокойно думать о Вике, с которой он вскоре должен был встретиться в универсаме.

Вчера утром у него дома они расстались как-то очень неправильно. Серега не удосужился узнать номер ее телефона, но даже если бы и знал, то, скорее всего, не позвонил бы. Не хотелось выяснять отношения по телефону.

Они неплохо повели время вечером и восхитительно ночью, но утром… Утром он словно бы вдруг стал ей абсолютно безынтересен. Серега невольно сравнил Вику с пассажиркой такси, которая села в салон, назвала адрес, мило общаясь с водителем, комфортно прокатилась до нужного ей места и упорхнула, скупо попрощавшись, сразу же забыв о том, кто ее вез.

Но ведь нельзя же так! Не вымучивала же Вика из себя улыбки, когда он шутил, и стоны — в то время, пока он ее ласкал. Нет, она не притворялась и искренне им наслаждалась; в постели Вика выжала его, словно лимон, но и ему с полной отдачей доставляла наслаждение. И засос, который Боярин заметил у него на шее, на самом деле был не единственный…

И совершенно напрасно он сравнивал Вику с пассажиркой такси. Пассажирка не стала бы фотографировать водителя на свой мобильный телефон. Получается, он для нее кое-что значил. Разве могло быть иначе, ведь она была для него… Она для него…

— Скворец, — обратился Серега к водителю, когда у того в объяснении старшему маршрута чего-то касающегося актанового числа бензина возникла пауза. — Я у Боярина не спрашиваю, он у нас холостой…

— Не холостой, а разведенный, — уточнил Боярин.

— Без разницы…

— Как раз имеется разница, — не согласился Скворцов. — Вот я анкету для поездки в Швецию заполнял. Так в ней требуется точно указать — женат ты, разведен или холост.

— Если ты разведен, то разве не холост? — удивился Серега.

— Дело в том, — принялся объяснять водитель, — что для принимающей страны, так сказать, желательней видеть человека разведенного, чем холостого, который, по сути, вольная птица и запросто может эмигрировать. А у разведенного на родине могут быть дети, следовательно, имеются некоторые сдерживающие обязательства.

— А если я дважды разведенный? — поинтересовался Боярин.

— Тогда в Швецию без консульского сбора пустят, — пошутил Серега. — Но речь не об этом…

— А какой у них консульский сбор?

— Это, смотря, в каком качестве ты собрался ехать… — вновь охотно начал объяснять Скворцов, но Костиков его прервал:

— Да уймитесь вы со своей Швецией! Речь вообще о другом. Вот твоя жена, Скворец, помимо всего прочего, кем для тебя является?

— Вопрос понятен. Хороший вопросец, я бы даже сказал — важный. Э-э-э… правильный вопросец…

— Мы ответ-то услышим?

— Не торопи. Сбегай сначала на точку.

Обслужив очередной «полезный» магазин, где инкассатору перепадали чаевые, Серега быстро вернулся в машину и с интересом стал слушать Скворцова, у которого по любой теме была своя точка зрения.

— Я ведь, как вы себе думаете, женился? — для начала задал вопрос Скворцов.

— По-глупости, — тут же подал голос Боярин. — Или по расчету.

— Мне бы хотелось надеяться, что по любви, — добавил Серега.

— Нет, нет и нет, — довольно улыбнулся Скворцов. — Я закабалил себя узами брака с расчетом.

— А я что сказал? По расчету женился. И правильно сделал. А то принято считать, что только бабы по расчету могут замуж выскакивать.

— Нет, Боярин, не по-, а с рас-че-том.

— И в чем отличие?

— Отличие огромное, — лыбился водитель. — Собираясь жениться, я не искал какой-то материальной выгоды в плане, что моя будущая вторая половина окажется богатой, обеспеченной и тому подобное. Но я прекрасно сознавал, даже знал, что именно она практически во всем меня у-стра-и-ва-ет. Пусть она не была эталоном красоты, но и далеко не крокодил, и в плане секса у нас все хорошо складывалось и до сих пор складывается.

Очень важно, что она мне никогда слова лишнего не говорила, и я уверен, что и впредь не скажет, а это, поверьте, в семейной жизни очень важно. Сына воспитывает правильно, готовит, как в ресторане. Правда, убираться дома не любит, так и я тоже не чистоплюй. И самое главное — супружница моя такая же фанатичка автомобилей, как и я, если не еще круче!

— Короче говоря, твоя жена сейчас является для тебя… кем?

— Ну, если так можно сказать, моим продолжением, вторым Я…

— Вторым Скворцом, — вставил с заднего сидения Боярин.

— В точку, — согласился водитель.

— Это все замечательно. Поддерживаю такие отношения целиком и полностью, — сказал Серега. — Но когда ты женился, разве можно было рассчитывать на столь удачный расклад?

— Так я же не сразу ей предложение сделал. Присматривался, проверял, испытывал, как она может повести себя в разных ситуациях…

— Ты меня, Скворец, конечно, извини, — закряхтел Боярин, — но складывается такое впечатление, будто ты жену, словно охотник породистого щенка выбирал.

— Между прочим, — тут же откликнулся Скворцов, — удачное сравненьице. Я бы даже сказал — довольно удачное сравненьице. Здоровьем своей будущей супружницы я тоже интересовался, и когда она забеременела, первым делом повел к хорошему платному женскому консультанту, чтобы гарантированно узнать, все ли протекает нормально.

— А вдруг, не дали бы тебе такой гарантии? — спросил Серега. — Допустим, обнаружили бы у твоей будущей какую-нибудь врожденную болезнь. Что бы тогда делал?

— В таком случае, — Скворцов хмыкнул и перестал улыбаться. — Я бы вновь себе напомнил, что жениться собираюсь с рас-че-том.

— И?

— Что — и? Как думаешь, станет ли охотник брать породистого щенка с дефектом?

— Вот и мне, прежде чем жениться, так же надо было выбирать, — убежденно сказал Боярин. — Да и вообще всем без исключения мужикам так поступать надо. Руководствуясь, железной логикой.

— Железным расчетом, — уточнил Скворцов.

— М-да… — желание продолжать разговор на эту тему у Сереги пропало…

Инкассация, как таковая, процесс хоть и короткий, доведенный до автоматизма, но при этом несущий большую ответственность. Как правило, в сдаваемой кассиром сумке находится приличная сумма денег, и если при их пересчете кассиром в отделении банка вдруг обнаружится недостаток, а сданная сумка окажется пусть даже с незначительным дефектом, с поврежденной пломбой, или в квитанции будет незначительная ошибка, то вся ответственность ляжет на плечи инкассатора, который эту сумку с соответствующими пломбой и квитанцией принял.

Проще говоря, и не вдаваясь в подробности, недостачу денежных средств будут обязаны восполнить инкассаторы из своих собственных карманов. Такое, к сожалению, хоть и редко, но случалось. Поэтому Серега Костиков во время приема инкассаторских сумок всегда был предельно внимателен.

Но о какой внимательности могла идти речь теперь, когда все его мысли были заняты Викой. Как жаль, что не она, а другая девушка-кассир открыла ему дверь в уже закрытый для посетителей универсам! Вика была занята, — сидела за кассовым аппаратом и что-то сосредоточенно подсчитывала. Она все-таки подняла голову, ее и его взгляды встретились, она мило улыбнулась и вновь погрузилась в работу.

Другая девушка, пухленькая милашка, которую, кажется, звали Марина, проводила его до изолированного от посторонних глаз кабинета злыдни-директорши. Он машинально принял у той опломбированную, туго набитую деньгами сумку, поставил в накладной дату, подпись, печать. И все это время думал только о том, что же скажет Вике через несколько мгновений, кода заговорит с ней? Поинтересуется, как дела, пригласит на новое свидание или просто шепнет, что очень любит ее. Вместо этого сказать не получилось вообще ничего.

Покинув кабинет заведующей, Серега увидел, что Вика все так же сидит на своем рабочем месте, уткнувшись в кассовый аппарат. Она даже не посмотрела в его сторону, а пухленькая Марина сунула ему в руку сложенную бумажку и негромко сказала:

— У Вики крупная недостача. Она попросила передать, чтобы вы позвонили завтра по этому телефону…

— Шуба, ты чего такой, словно пыльным мешком по голове схлопотал? — видимо, угадав настроение напарника, поинтересовался Боярин, принимая у Сереги сумку с деньгами. — Со своей кореяночкой не поладил?

— У Вики крупная недостача, — повторил Серега слова пухленькой кассирши. — Я с ней даже словом не обмолвился…

— Если недостача, почему же они инкассацию не отложили на более поздний срок? — удивился опытный старший маршрута.

— Понятия не имею.

— По кассовому чеку все перепроверять надо, — со знанием дела принялся рассуждать Боярин. — Глядишь, и вспомнила бы твоя кореяночка, кому именно лишнюю сумму передала. Если покупатель не козел и не разиня, то вернет денежки. В противном случае придется ей из своей зарплаты недостачу восполнять. Да еще, в лучшем случае, — влепят выговор с занесением в трудовую книжку.

— Она работает-то всего ничего…

— Теперь, чтобы быстрей опыта набралась, будет все шесть дней в неделю работать, а в воскресение отсыпаться. Так что, Шуба, про свидания на некоторое время забудь. Хорошо хоть все у вас уже произошло…

— Что произошло? — заинтересовался Скворец.

— Да отвалите вы оба! — Серега развернул записку. Помимо семизначного номера телефона — ничего. Номер был городской и показался знакомым. Он открыл колодку и нашел явочную карточку только что проинкассированного универсама, — номера телефонов совпали.

Ждать до завтра Серега не мог и набрал этот номер со своего мобильника, когда отправился инкассировать следующий магазин, — не хотел, чтобы разговор слышал кто-либо еще. Вика ответила после первого же звонка, словно рука на трубке лежала. И тут же оборвала его на полуслове:

— Знала, что позвонишь, Сережа. Ты не беспокойся, я…

— Викочка, — прервал и он ее, — это ты не беспокойся! Ты зря мне в магазине про недостачу не сказала. У меня как раз с собой полно денег. Можно было сразу внести, а потом уже разбираться с этой недостачей. Там, какая сумма-то? Я, в крайнем случае, еще могу денег найти. Ты главное…

— Да не тараторь ты! — крикнула Вика и продолжила гораздо тише. — Послушай меня, Сережа, только не перебивай, хорошо?

— Хорошо, — слегка опешил он.

— Не надо никаких денег. Потому что никакой недостачи у меня нет и не было. Выдумала я недостачу, понятно?

— Выдумала? — еще больше растерялся он. — Зачем?

— Затем, чтобы в магазине при посторонних отношения не выяснять.

— Не выяснять отношения?

— Да. Отношения, которых у нас с тобой больше не будет. И не надо никаких вопросов, Сережа. Мы с тобой встретились, приятно повели время, и на этом — все. Свидание было первым и последним. Впредь обо мне не думай, а лучше — вообще забудь. И уж во всяком случае — не звони. Ты мне больше не нужен. Все, Сережа, прощай навсегда…

Серега остановился, не дойдя двух шагов до двери магазина. На поясном ремне в кобуре у него был пистолет Макарова, в одной руке колодка с явочными карточками и порожняя инкассаторская сумка, в другой — издававший короткие гудки мобильник, на который он уставился, пытаясь осознать смысл только что услышанного. Он понимал, что Вика с ним не шутила — так не шутят; понимал, что свиданий у них больше не будет — о каких свиданиях теперь может идти речь! Не понимал только, почему вдруг так резко Вика решила с ним порвать? И еще не понимал ее фразу: «Ты мне больше не нужен». БОЛЬШЕ? Получается, раньше он был ей НУЖЕН? Получается, он для нее все равно, что вещь, которая раньше нужна, а потом — выбросить!

— Касатик, ты чего ж встал-то на пороге? — окликнули Серегу из приоткрывшейся двери магазина. — Забыл чего?

— Иду…

Предложение Боярина задержаться после работы, традиционно тяпнуть по дозочке и поболтать за жизнь, Серега проигнорировал. Не то было настроение, да и во время маршрута наговорились предостаточно. Вместо этого он попросил Скворцова добросить его до ресторана «Фазан и сазан» — необходимо было рассчитаться с Артуром.

Так уж сложилось по жизни, что у Сереги Костикова никогда не получалось накопить сколь-либо значительной суммы денег. По правде говоря, он никогда и не копил. Для покупки чего-нибудь серьезного ему было проще занять у друзей и вернуть долг с получки. При этом сам он никогда деньги не одалживал по той простой причине, что если в кармане и появлялась лишняя копейка, то Серега тут же ее тратил на одно из своих многочисленных увлечений: покупал книги, марки, монеты, что-нибудь необходимое из рыбацких или охотничьих причиндалов… В общем, не залеживались у него деньги. Вот и свалившийся на Костикова капиталец Влада Мохова ждала подобная участь.

По пути в «Фазан и сазан» он даже подумывал, а не поужинать ли ему в ресторане, как позавчера. Только теперь не с Викой, а, к примеру, с Катей Жайворонок, если она не будет занята. И пару партеек в бильярд с ней можно будет сыграть, на глазах у Артура, — пусть думает, что он абсолютно спокоен и ничего ни от кого не скрывает.

Катя действительно была не занята — как и позавчера покуривала за барной стойкой. И вновь увидев Костикова, улыбнулась, но тут же нахмурилась и с долей неуверенности перевела взгляд в глубину наполовину заполненного зала. Серега посмотрел туда же. За тем же самым столиком, за которым ужинал с кореяночкой, теперь блестел лысиной Артур, а напротив него сидела и чему-то непринужденно смеялась Вика.

Артур в приветственном жесте помахал ему рукой, и Вика, обернувшись на Костикова, как ни в чем не бывало, повторила жест совладельца ресторана. Тот продолжал махать, явно приглашая присоединиться, но Серега словно прилип к месту. Артур разочарованно развел руками, что-то сказал Вике и сам направился к нему.

Еще по дороге в ресторан в машине у Скворцова, Серега приготовил необходимую для возврата долга сумму, и когда Артур, выражение лица которого с каждым шагом становилось все более серьезным, приблизился, вместо рукопожатия протянул ему купюры, сказав деловито:

— Как и обещал, возвращаю должок в срок и полностью.

— Это хорошо, — Артур принял деньги и, не пересчитывая, передал возникшему за спиной официанту. — Теперь бы еще Мохов со мной рассчитался, и тогда вообще все в порядке.

— В порядке, значит? — ухмыльнулся Серега и посмотрел в сторону Вики, поднимавшуюся из-за столика. Кажется, она тоже намеревалась подойти к нему, возможно, заговорить. Но задерживаться в ресторане хотя бы еще на лишнюю секунду у Сереги пропало всякое желание.

— Сережа, подожди, не убегай! — окликнула она его уже на улице. — Я должна тебе сказать…

— Разве по телефону было сказано еще не все?

— Лучше, чтобы ты понял до конца…

Она была такой милой, такой привлекательной, что Костикову захотелось, очень захотелось немедленно, прямо здесь, на пороге ресторана заключить ее в объятия и, не позволяя ничего говорить, осыпать и осыпать поцелуями.

— Чтобы понял и не мучился понапрасну, — с грустной улыбкой, глядя ему в глаза, продолжала Вика. — Ты очень хороший парень, Шуба. Вы все становитесь хорошими, когда в меня влюбляетесь…

— Все… в тебя… влюбляемся? — Сереге показалось, что ослышался.

— Да. Вы все дарите мне свою любовь, а я отвечаю вам взаимностью. Но отвечаю только один единственный раз. И этого вполне достаточно.

— Я не понимаю… Почему одного раза достаточно? А что будет…

— Не что, а кто, — уточнила кореяночка. — В следующий раз на месте моего предыдущего любовника окажется другой. Надеюсь, теперь понял?

Серега бросил взгляд на наблюдавшего за ними с порога ресторана Артура.

— Получается, что в этот вечер другим для тебя станет этот бильярдный шар?

— Угадал, — Вика полезла в свою сумочку, достала блокнотик в кожаном переплете и открыла его на заложенном месте. — И Артур в моем списке окажется по счету… Хотя, тебе этого знать необязательно.

— В твоем… списке? — Серега вмиг вспомнил рассказ водителя Краснова, о том, как молодая жена обнаружила тетрадь со списком его любовниц. Большинство из них тоже были для водителя «одноразовыми». А Костиков стал одноразовым для Вики…

— Тебе это по приколу, да? — спросил он. — Записывать всех, с кем переспала? Имена, фамилии, возраст, национальность…

— Если есть прозвища, то и их записываю, — кивнула она. — Встречаются очень смешные. Твое, например.

— Своего рода коллекционирование любовников, да?

— Опять угадал.

— И как твое хобби называется?

— Не знаю, придумать надо, — Вика деланно закатила глаза. — Вот ты — нумизмат, филателист, филокартист… Ну, а я пусть буду… любвионистка — другими словами, собирательница мужчин.

Сереге мучительно захотелось отвесить стоявшей напротив девушке крепкую пощечину. Наверное, это желание отразилось в его взгляде, потому что Вика, вздрогнув, отступила на полшага. И тут же Артур махнул кому-то рукой и двинулся в сторону Сереги и Вики. Дожидаться, пока тот приблизится, Костиков не стал, как не стал и трогать девушку. Он не то чтобы испугался Артура, просто после всех сказанных Викой слов не видел смысла попадать из-за нее в переплет. Он ничего больше не сказал, развернулся и быстро пошел прочь.

По дороге домой, глядя на свое отражение в темном стекле вагона метро, Серега Костиков вперемешку хмурился и улыбался. Улыбался то горько, то разочарованно, то с некой долей иронии… Нельзя было сказать, что настроение у него пакостное. Он и сам не знал, какое у него настроение. Не грустное и не апатичное, но, конечно же, и не радостное, не приподнятое, скорее — будоражащее.

Он поучил урок, который, по большому счету, совсем не заслуживал. На его месте должен был оказаться, к примеру, водитель Краснов — вот тогда бы некая высшая справедливость восторжествовала. Серега же по-честному влюбился, по-честному хотел дальнейшего развития отношений, в которых «койка», естественно, имела бы значение, но главенствующее.

Если поразмыслить, разложить все по полочкам, то Краснов казался честнее Вики. В отношении с «одноразовыми» женщинами им двигал, если можно так выразиться, «спортивный интерес», чего водитель ничуть не скрывал от потенциальных партнерш по сексу. И партнерши прекрасно это понимали и принимали. По сравнению с прямолинейным Красновым, в которого женщины не собирались влюбляться, «коллекционирование» красавицей кореянкой любовников выглядело подленьким.

И если уж на то пошло, Вика, прежде чем улечься с Серегой в постель, раскрутила его на дорогой ресторан. Судя по всему, это был для нее привычный, отработанный прием, который она собиралась сегодня воспроизвести на Артуре, а завтра, возможно, на ком-нибудь еще.

Она и впредь будет парней «косой косить», записывая свои победы в дневник в кожаном переплете, до тех пор, пока не наткнется на какого-нибудь кремня. Которым, кстати, вполне может стать тот же Артур, а ему навряд ли понравится такое ее поведение, такое ее оригинальное хобби. Даже Серега едва в сердцах не врезал ей хорошенько, а уж совладелец ресторана точно в долгу не останется.

Серега не держал на Вику зла, даже в определенной степени был удовлетворен случившимся. И очень хорошо, что отношения с кореяночкой не затянулись, что она так быстро, так вовремя порвала с ним. Пусть она задела его самолюбие, но не строить же теперь планы мести. Конечно, хоть как-нибудь проучить Вику не мешает, вот только как? Не подставлять же под чихания Зинаиды с Тимофеем, как прежде чихали живчики на Влада и Машку. Не хотел Серега, чтобы, как и они, его скоротечная любовь переселилась на территорию Застолья.

Да и не придет больше Вика к нему в гости — сама сказала, что одного раза для нее вполне достаточно. Ко всему прочему кореяночка — не Влад с Машкой, о пропаже которых до недавнего времени, похоже, интересовались только Артур и Катя. Вика — совсем другое дело…

Так рассуждал Серега Костиков у себя дома, безотрывно глядя на пластилиновую композицию «Необычный улов», в которой очень похожий на него спиннингист нечаянно срывает блесной бюстгальтер с загорающей на песчаном пляже девушки, очень похожей на Вику. И чем дольше глядел, тем сильнее у него крепло желание узнать, что эти двое станут делать, если вдруг оживут среди этого самого песка.

По своему размеру пляжная композиция была такой же, как любая жилая комната Застолья. Она вполне могла сойти за присоседившийся островок — по подобию льдины Тимофея, «плавающей» рядом с его комнатой и до сих пор не растаявшей. Поразмыслив еще немного, Серега поместил остров напротив футбольного газона — неподалеку, но с таким расчетом, чтобы преодолеть расстояние в прыжке у живчиков не получилось. После чего от души чихнул.

За исключением лыжницы Любки, закрывшейся с головой под одеялом в своей комнате, жители Застолья собрались на футбольном газоне и с явным интересом наблюдали за появившимся неподалеку от материка островом. Причем, за островом обитаемым…

На «включившейся» композиции забывший своевременно оглянуться рыболов завершил широкий мах удилищем, и зацепившаяся за лямку бюстгальтера блесна, окончательно сорвала его с загоравшей девушки. Она, то есть, Вика, оставшаяся лишь в розовых трусиках и такого же цвета панаме, вскочила, что-то закричала и замахала кулаками, а рыболов, то есть, Шуба осознал, какую допустил оплошность.

Бюстгальтер далеко не отлетел, шлепнулся на песок между ним и девушкой, и Шуба машинально принялся вращать ручки катушки, тем самым подтягивая к себе скомкавшуюся тряпицу. Спиннингист делал это, не желая еще больше разозлить девушку, продолжавшую кричать и ринувшуюся вперед за своей вещью. Шуба хорошо понимал, что впопыхах схватив ее, Вика наверняка поранится об острые жала тройника, он же быстро и аккуратно сможет отцепить блесну и вернуть бюстгальтер владелице.

Он подтащил бюстгальтер к своим ногам и приподнял на натянувшейся леске и согнувшимся спиннинге. Подбежавшая девушка уже протянула руку, чтобы его схватить, но не тут-то было. Бюстгальтером завладел не рыболов, а подпрыгнувшая и вцепившаяся в тряпицу кошка. Под тяжестью третьей обитательницы острова спиннинг согнулся гораздо сильнее — вот-вот сломается, либо лопнет леска…

Наблюдавшие за происходящим живчики вели себя по-разному: одни смеялись, другие хлопали в ладоши, третьи что-то советовали. Находись сейчас на месте своей уменьшенной копии, Серега, не мешкая, с силой дернул бы спиннингом, чтобы кошка не успела еще и зубами вцепиться в бюстгальтер, а значит, и в блесну с тройником.

Словно читая мысли скульптора, Шуба так и сделал. Спиннинг не сломался, и леска выдержала тяжесть подброшенной кошки, зато порвался бюстгальтер. Вернее, тройником из него оказался вырван маленький клочок, основная же добыча так и осталась в когтях плюхнувшейся на песок кошки. Та, очумевшая от вынужденного полета и падения, все-таки увернулась от Вики, подскочила к самому берегу и затрясла лапой, пытаясь избавиться от ставшей ненужной игрушки.

Наверное, кошка, дико завизжала, когда подбежавшая сзади девушка двумя руками схватила ее за хвост и подняла на уровень своей обнаженной груди. Скульптор визга не слышал, зато вместе с жителями Застолья видел, как наконец-то отцепившийся от кошачьих когтей многострадальный бюстгальтер взмыл высоко в воздух, упал за пределы острова на стол и мгновенно исчез. А еще через мгновение там же, за пределами острова исчезла и кошка, выскользнувшая из пальцев растерявшейся Вики.

* * *

— Костиков, ты? Привет, привет, привет… — зачастили в телефонную трубку. — Костиков, это ты, Костиков?

— Да я, я, — пробурчал Серега, не торопясь ни открывать глаза, ни отрывать голову от подушки.

— Как живешь, Костиков? У тебя все в порядке? А я, — дуреха, развелась, представляешь?

В памяти Сереги начал всплывать этот голос, вернее, манера его владелицы общаться с собеседником…

— Развелась с кобелюхой своим. Теперь, представляешь, одна — двух шибздиков воспитываю!

…У этой девчонки, его одноклассницы, вроде бы, и фамилия соответствовала ее говорливости… Точно — Скоросчётова! Чего это она вдруг позвонила? И откуда номер мобильника узнала?

— Это я у кобелюхи своего бывшего твой телефон спросила. У Костяна Сергеева. Помнишь его? Вы еще в десятом классе за одной партой сидели. Серега Костиков и Костян Сергеев?

— Конечно, — вспомнил Серега дружка-одноклассника по прозвищу Костыль. Еще бы вспомнить имя говорливой Скоросчётовой. В школе ее все только по фамилии и называли. — Развелась, говоришь, с Костылем?

— Да ну его! Он и раньше занудным был, а в последнее время вообще достал. Нудит и нудит одно и то же, нудит и нудит.

Серега школьного дружка занудным не считал. Настойчивости у того было не отнять, Костыль всегда и непременно старался добиться поставленной перед собой цели. Помнится, он признался по секрету, что влюблен в Скоросчётову и очень хочет завоевать ее внимание…

— Ты чего позвонила-то в такую рань?

— Почему — в такую рань, Костиков? Разве одиннадцать утра — рань? Ты знаешь, во сколько мне каждый день вставать приходится? Представляешь, сколько надо дел переделать?

Серега заставил себя подняться. Посмотрел на часы, — не обманула Скоросчётова. Пора было умываться, приводить себя в порядок, завтракать, готовиться на работу.

Он совсем не выспался, хотя в постель завалился не слишком поздно. Но постоянно просыпался, ворочался, одолеваемый навязчивыми видениями, неизменно связанными с живчиками.

В этих видениях Серега то наблюдал за ними сверху, как скульптор, то словно бы находился в шкуре своей копии, очутившейся на острове. В шкуре рыболова Шубы, который пытался перехитрить кошку, успокаивал после исчезновения бюстгальтера впавшую в истерику Вику, переговаривался с дававшими ему какие-то советы с материковой частью Застолья живчиками. В обычных снах он тоже часто видел себя со стороны, но теперь все происходило как-то сумбурно, непривычно и в то же время очень, очень…

— С утра до вечера кручусь, кручусь и все равно ничего не успеваю, — продолжала частить бывшая одноклассница. — Сплю без задних ног, и, представляешь, Костиков, даже снов не вижу. То есть, до недавнего времени снов не видела. Зато последние две ночи…

— Что? — встрепенулся Серега. — Видела какие-то необычные сны?

— Так я чего тебе позвонила-то, Костиков! Представляешь, этой ночью ты мне приснился — прям как живой. Ты, Костиков в моем сне был на маленьком-маленьком острове. Вместе с какой-то девкой полуголой был. И ты на удочку вместо рыбы кошку поймал, а девка полуголая ее за хвост схватила. И кошка визжит, визжит, как резаная…

— Кошка — типа сиамская была? — уточнил Серега. — Сероватая такая, с темным пятнышком на хвосте?

— Не знаю. Не обратила внимания. Я не на кошку, а на тебя, Костиков, смотрела.

— И куда та кошка делась?

— Понятия не имею. Я с другого берега на тебя смотрела. И со мной еще какие-то люди были. Они тебе все кричали, кричали, чтобы ты на этот берег не переплывал. А ты все больше не на нас внимание обращал, а на девку ту полуголую. Все ее успокаивал, в одеяло укутывал…

— Погоди, Скоросчётова, — Серега вдруг вспомнил ее имя. Вспомнил, что работая над композицией «Лыжная прогулочка», лепя лыжницу, держал перед мысленным взором именно ее, Любку Скоросчётову.

Так же, как и говорила, Любка очень быстро бегала на лыжах. Быстрее всех в классе. И его дружок Костыль задался целью сделать все, чтобы во время соревнований догнать Скоросчётову и перегнать. И ведь из кожи вылез, тренировался, вместо того, чтобы с друзьями пить да гулять или, на крайний случай, учить уроки, бегал, как дурак на этих лыжах в лесах подмосковных Немчиновки и Трехгорки. И ведь добился своего — обогнал-таки чемпионку класса. Наверное, тем самым и привлек к себе ее внимание, и в итоге женился.

— Погоди, Люба. Скажи, не в сегодняшнем, а во вчерашнем сне ты случайно на лыжах не каталась?

В трубке повисла тишина. Серега молча ждал ответа одноклассницы, но дождался лишь коротких гудков.

Не пошло и двух минут, как телефон задребезжал вновь. Серега даже не удивился, услышав голос второго персонажа «Лыжной прогулочки». Но Юрий Борисович Клюев звонил не для того, чтобы пересказать ему тот же сон, который видела Скоросчётова.

— Шуба, можешь сейчас, как вчера, ко мне в отделение заехать? — без обиняков спросил капитан.

— Зачем?

— Надо. С тобой один человек поговорить хочет.

— О чем это, Борисыч со мной какой-то человек хочет поговорить в отделении милиции?

— Ну, какой смысл об этом по телефону трепаться! Не бойся, Шуба, ничего плохого с тобой не случится.

— Со мной и дома ничего не должно случиться…

— Ты просто выполни мою просьбу, загляни на пару минут перед своим вечерним маршрутом. Даже не так сделаем. Я к тебе сам сейчас приеду и отвезу в отделение, а потом — на работу. Добре?

— Добре. Подтягивайся.

И действительно, обсуждать «пластилиновые» сны, связанные с делом Серегиных рук, вернее — с делом его пальцев, сотворившими живчиков, лучше было с глазу на глаз.

Теперь в Застолье и прилегающему к нему острову-пляжу стало четырнадцать живчиков, и «рассортировать» их можно было на три типажа. «Абстрактные», то есть, выдуманные им самим — изначальные Никодим, Федот и Зинаида и последующие — Тимофей, Марго, Ниночка, Степан и Тамара. «Опластилинившие», то есть, превращенные в живчиков реальные люди Влад и Машка. И «копии», то есть, скопированные с живущих в естественном мире Любки, Борисыча, Вики и самого Сереги Костикова.

Как оказалось, Скоросчётова, Клюев и он сам способны видеть во сне глазами прототипов происходящее в Застолье. Интересно, появилась ли такая же способность у Вики? И если способность появилась, то, как на это отреагирует кореяночка?

Думая обо все этом, скульптор одну за другой убирал платформочки Застолья в сервант. С прибавлением острова-пляжа свободного места в нижнем отсеке совсем не осталось. Если он собирается и впредь расширять территорию композиции, придется думать о дополнительном хранилище. Эх, была бы у него еще одна комната — лучше всего потаенная, про которую никто кроме самого Костикова не знал, такая, в которой давний знакомый Гаврилыча старичок Репин прятал от посторонних глаз картины великих художников…

Возможно, даже, скорее всего, Гаврилыч все это выдумал, тем не менее, потаенная комната очень бы пришлась кстати. Уж там бы скульптор дал волю своей фантазии. Закрыв сервант, Серега вышел на балкон — подышать свежим апрельским воздухом.

Джип Влада Мохова стоял на прежнем месте. А ведь прошло уже две недели, с тех пор, как его хозяин вынужденно сменил образ жизни и место обитания. Вот кому в Застолье должно было быть хуже всего. После того, как Влад сообщил ему код банковской карточки, Серега, как договаривались, объяснил всем остальным живчикам, чтобы те никоим образом не ущемляли «опластилинившего» соседа — в связи с его моральной травмой и неустойчивой психикой. Что, по сути, было недалеко от истины.

Как и договаривались, скульптор соединил комнату Влада с комнатой Машки, которая стала ему во всем «помощницей». Впрочем, саму Машку такое положение, кажется, вполне устраивало. Другие пожелания Влада скульптор так же не против был исполнить, но пока бывший приятель ничего особенного не требовал. Возможно, как и сам Серега, думал, что рано или поздно, каким-нибудь образом все вернется на круги своя.

А если не вернется? Костиков, хоть и «прикрылся» на время от Артура капитаном милиции, но тот навряд ли забудет о долге Мохова и, скорее всего, еще напомнит о себе.

Не успел Костиков вспомнить об Артуре, как, обозревая с высоты двенадцатого этажа двор, узнал его джип, припарковавшийся рядом со своим близнецом — брошенным джипом Влада. Вышедшего из передней двери совладельца ресторана «Фазан и сазан» Серега тоже узнал, а когда открылась дверь и со стороны водителя, и еще одна — задняя, у него похолодело внутри, — с одним Артуром он бы еще справился, но еще с двумя его помощниками…

Но Артур почему-то быстро забрался обратно в машину, и все двери резко захлопнулись. Все объяснилось просто — к подъезду дома подъехала «Волга» с мигалками, и из нее вышел человек в милицейской форме — капитан Клюев.

— Борисыч, как ты вовремя! — с радостной улыбкой открыл ему дверь Серега.

— Ты почему еще не собрался? — спросил тот с порога. — Давай быстрей, человек ждет.

— Какой человек?

— А, что значит — вовремя? Я же говорил, что быстро приеду. Дороги свободны, ну и…

— Понятно. Так, что за человек?

— Наш человек. Поехали, Шуба, сам все узнаешь…

— Борисыч, ты лучше сперва о своих сегодняшних снах расскажи, — Серега нажал в лифте на кнопку первого этажа.

— Какие там сны! Я после вчерашнего торжества дрых, как убитый, едва на службу не опоздал.

— Точно ничего не видел, ничего не помнишь? — подозрительно спросил Серега.

— Да какая тебе разница? Говорю же, напился вчера, а пьяный я никогда снов не вижу. Серега, я тебя попрошу сейчас в машине вообще ни о чем не говорить. Помолчим, добре?

Дороги действительно оказались на удивление свободны, но, сидевший за рулем сержант, все равно включил мигалку и сирену и несся, как на пожар. Серега, вопреки поговорке про «какого русского», быструю езду не любил и, молча, гадал, зачем понадобился Клюеву.

— Чего так гнали-то? — спросил капитана, выйдя вслед за ним из машины напротив входа в знакомое РУВД.

— Человек ждет. Пройдем-ка со мной быстренько в один кабинет!

— В какой такой кабинет? — нахмурился Серега. — На допрос ведешь, начальник? Борисыч, мы так не договаривались.

— На какой допрос? Почему на допрос? — удивился Клюев и, покрепче ухватив Серегу за локоть, повел по коридору.

— А куда ведешь?

— К шефу моему. У него к тебе дельце…

— По поводу инкассации? — Серега предпринял безуспешную попытку остановить дальнейшее продвижение. — Я стукачом быть не…

— Да причем здесь твоя инкассация! Все, пришли.

Капитан коротко постучал в дверь, украшенную золотистой табличкой, и впихнул Серегу в просторный кабинет с длинным столом, в дальнем конце которого восседал грузный седовласый мужчина в кителе с погонами подполковника. Заводнов — сразу узнал его Серега.

— Товарищ подполковник, вот и наш скульптор Шуба, — доложил Клюев и тут же поправился, — Сергей Михайлович Костиков.

— Отлично, капитан! — одобрительно кивнул Заводнов. — Ну, здравствуй, скульптор Шуба.

— Здравия желаю, товарищ подполковник, — вспомнил армию Костиков. Ему показалось, что в воздухе витает легкий запах алкоголя. Во всяком случае, хозяин кабинета выглядел не совсем трезвым. Оно и понятно — после вчерашнего-то юбилея.

— Проходи, присаживайся. Ты человек гражданский, так что зови меня просто Владимир Иванович, — подполковник чуть привстал и обменялся с Серегой рукопожатием. Только сейчас скульптор заметил на столе прямо перед Заводновым композицию «Рыбацкое счастье».

— Вот, любуюсь, — подполковник взял композицию двумя руками и поднес поближе к лицу. — Я, такое вот дело, очень люблю всякие такие миниатюрные штучки. Только чтобы все действие обязательно происходило на природе, где, отдыхают люди. Собирают грибочки, ловят рыбку, охотятся… Такое вот дело…

— Я тоже, Владимир Иванович, все это люблю, — решился вставить два слова Серега. — Собираю рыболовные и охотничьи марки, значки, открытки, фигурки по этой тематике леплю…

— Да-а-а… Я, собственно, в связи с этим и приказал капитану тебя вызвать. Да ты не шугайся, скульптор Шуба. Конечно же, не вызвать, а пригласить тебя сюда приказал я капитану нашему, Юрию Борисовичу. Порадовал он меня вчера подарочком пластилиновым. Все ведь стараются угодить начальству дорогой пафосной фигней, а тут вдруг приятный такой пустячок. Ты ведь прежде никогда меня, кроме как на фотографии, не видел, так? А слепил будто живого. Да-а-а… Такое впечатление, что я вот-вот окунька поймал и готов за удачу горло промочить, ха-ха…

— Ха-ха-ха, — засмеялся сидевший по правую руку от подполковника Клюев. Серега тоже вынужденно рассмеялся.

— А потом, — продолжил разговорившийся начальник РУВД, — капитан наш, Юрий Борисович про тебя мне рассказал, что лепить такие фигурки у тебя настоящий талант. Что у тебя таких фигурок несколько десятков. Верно?

— Верно, — кивнул Серега, пытаясь сообразить, к чему клонит подполковник. Неужели в связи с исчезновением Влада и Машки? Неужели Борисыч вышел на Артура, и лысый совладелец «Фазана и сазана» убедил капитана в его причастности к этим исчезновениям?

— А еще капитан наш, Юрий Борисович сказал, что ты свои фигурки никому и ни за что не продаешь, и только эту, как исключение, слепил по его большой просьбе.

— Ну, да…

— Да-а-а… — подполковник очень аккуратно поставил «Рыбацкое счастье» обратно на стол. — И тут возникает такое дело…

Серега напрягся, приготовившись услышать что-то очень для себя неприятное.

— Не мог бы ты, скульптор Шуба, по большой просьбе некого Заводнова Владимира Ивановича слепить еще одну композицию?

— То есть… слепить для вас? — Серега бросил взгляд на Клюева.

— Ну, конечно, — посчитал нужным вмешаться капитан. — Пойми, Шуба, тебя не начальник районного УВД просит, а глубокоуважаемый мною и всеми, кто его знает человек…

— О чем разговор! Обязательно слеплю, Владимир Иванович, — у Сереги отлегло от сердца, но только на миг. Он вдруг подумал, что полковник попросит слепить что-нибудь «хулиганское», о чем ему рассказал Борисыч. И как он тогда объяснит, куда делись те же «Застолье» и «Лыжная прогулочка»?

— Вы скажите — что именно слепить и к какому сроку?

— В том-то и дело, что времени совсем впритык! — в сердцах хлопнул ладонью по столу Заводнов и, спохватившись, испуганно посмотрел на задрожавшее «Рыбацкое счастье».

— Знать бы раньше о твоем таланте. У моего друга и начальника, товарища генерала… фамилию тебе знать необязательно… как раз в это воскресенье день рождения. Отмечать на охоте будем в Тверской области, куда планировали накануне, в субботу всей компанией выехать. А сегодня уже вторник. Успеешь ты до субботы свой талант проявить, а, скульптор Шуба?

— Смотря, какая композиция, сколько фигурок, какой антураж… — Серега вопросительно посмотрел на Борисыча. — Вообще-то леплю я быстро.

— Что верно, то верно, — подтвердил тот. — Он вас, Владимир Иванович буквально за два дня слепил.

— Так я-то один, а здесь три человека должны быть, да желательно еще и со всякими прибамбасами, как выразился наш скульптор, — с соответствующим ситуации антуражем…

— Детали антуража иногда труднее всего даются, — со всей серьезностью сказал Серега. — Помню, мне была необходима лиса, которая у уснувшего рыболова рыбу тырила. Так я эту рыжую дольше, чем всю остальную композицию лепил. Голая баба гораздо быстрей получается.

— Как раз в этом-то все и дело… — подполковник едва вновь не стукнул по столу, но вовремя удержался.

— Так что именно слепить-то надо?

— Ты картину великого русского художника Василия Григорьевича Перова «Охотники на привале» помнишь? Которую он в одна тысяча восемьсот семьдесят первом году написал, в период своего позднего творчества! — неожиданно даже для Клюева блеснул эрудицией подполковник.

— Конечно, помню. У него еще и картина «Рыболов» есть. Кстати, написанная в том же самом году, — не остался в долгу Серега. — И я, между прочим, одну свою композицию именно с этой картины слепил. Охотников на привале тоже собирался слепить, но пока руки, то есть, пальцы не дошли.

— Хорошо бы сейчас дошли, а, скульптор Шуба! — глаза Заводнова загорелись. — Как раз три охотника на привале и нужны. Только с другими мордами, ну и в одежде посовременней. Главное — непременно до субботы успеть.

— Если рогом упрусь, успею.

— Упрись, Шуба, упрись. А я тебе по гроб жизни обязан буду. Материал, пластилин, то есть, у тебя есть? Хватит?

— У меня все есть. Кроме физиономий действующих лиц.

— Одна из этих физиономий — моя. Вторая — моего друга, товарища генерала, третья — еще одного друга, он… ну, это не важно. Мы вместе сто лет на охоту выезжаем. Их фотки тебе завтра домой капитан наш, Юрий Борисович привезет. А ты до этого можешь с антуража начать, ведь так?

— Хорошая мысль…

* * *

— Ну, Шуба, ты даешь! — встретил Сергея Костикова у входа в здание банка водитель суточной машины Фуфел. — Ну, ты и ловкач, Шуба, кто бы мог подумать! И главное — все по чернявеньким, по чернявеньким, и главное — одна краше другой…

— Ты о чем? — нахмурился Серега.

— Голову на девяносто градусов влево поверни…

Предугадав, кого увидит, Серега посмотрел в указанном направлении. И, убедившись, что не ошибся, собрался войти в здание банка, но наткнулся на укоризненный взгляд водителя:

— Она почти час тебя дожидается…

— Тебе-то что? — Серега уже собрался обойти Фуфела — как-никак, скоро на маршрут выезжать, но остановился, услышав едва ли не молящее:

— Сережа, подожди!

Вика — и куда только подевалась ее вчерашняя надменность — бежала к нему, не глядя под ноги, вот-вот споткнется и упадет в лужицу. У нее и в самом деле подвернулась нога, хотя, возможно, она умело притворилась, тем не менее, чтобы не позволить девушке упасть, Серега был вынужден поддержать ее и даже обнять.

— Ну, и ловкач ты, Шуба! — одобрительно прокомментировал где-то сбоку Фуфел. На что Серега сначала показал ему кулак, потом отмахнулся — мол, проваливай. Сам же, поддерживая Вику за локоть, отвел в сторонку, где на асфальте не было луж и, отпустив, довольно грубо спросил:

— Чего тебе, любвионистка?

— Запомнил слово, да?

— Чего тебе?!

— Сережа… — Вика вдруг всхлипнула и просяще посмотрела ему в глаза. — Мне поговорить с тобой надо…

Она была все в тех же полусапожках и короткой шубке, с той же сумочкой через плечо, что на их первом и единственном свидании. Он же выглядел как… как типичный инкассатор, которому через несколько минут выезжать на вечерний маршрут. Они стояли неподалеку от здания банка, на виду у Фуфела и выходивших на улицу инкассаторов и водителей. Серега краем уха улавливал, высказывания коллег, но ему было плевать на подколы и прочее…

— Ты как здесь очутилась?

— Мы… то есть, я приехала к твоему дому в Коньково и увидела, как тебя в милицию забрали. Мы… то есть я поехала…

— Ты была с Артуром, — уточнил Серега.

— Да… — Вика вновь всхлипнула.

— Костиков, на маршрут собираешься? — закричал кто-то, кажется, Боярин. Серега, не оборачиваясь, махнул рукой — мол, сейчас, дайте шесть секунд.

— Мы за тобой поехали до отделения… Мне обязательно поговорить с тобой надо было… Мы ждали…

— Ты — с Артуром?

— Да… А ты из отделения милиции выскочил — и в машину, а потом — в метро, а я не успела тебя догнать…

— Вместе с Артуром…

— Костиков! Вооружаться!!! — трудно было не узнать писклявый голос заместителя начальника Вячеслава Лисавина.

— Бегу! — обернувшись, крикнул Серега. — Извини, любвионистка, мне на маршрут пора.

— Сережа! — крепко ухватила его за рукав Вика. — Скажи мне, пожалуйста, Сережа… Ты меня заколдовал?

— Чего?

— Признайся, Сережа. Заколдовал, да?

— На маршрут. Пора. Мне.

К немалой досаде Боярина, один из двух постоянных водителей Хорошевского маршрута Краснов на работу не вышел — заболел. Кататься с Красновым было весело, кроме того тот еще и бутылку проспорил, которую теперь поставит в лучшем случае в четверг. Еще больше загрустил Боярин, узнав, что с ними опять поедет Бугор. Вечно чем-то недовольного водителя не любил не только Боярин, наверное, поэтому, какого-то конкретного вечернего маршрута за Бугром закреплено не было, его оставляли в резерве, чтобы при необходимости «заткнуть дырку».

Серега Костиков из-за Бугра ничуть не переживал. Сидя на заднем сидении, строго по инструкции, закрывал на кнопку дверь за ушедшим инкассировать очередную точку сборщиком, когда тот возвращался, кнопку открывал, принимал у него сумку с деньгами, проверял ее целостность, наличие пломбы и сверял номер с номером в накладной. Боярин объявлял название следующей точки, Костиков передавал ему соответствующую порожнюю сумку, а Бугор вел машину по указанному адресу. Ни водитель, ни сборщик поднимать какую-либо тему для беседы не собирались, а старший — тем более.

Серега приблизительно догадывался, о чем хотела с ним поговорить Вика. Конечно же, о сне, который она могла… нет, должна была видеть минувшей ночью. Да что там должна — наверняка видела абсолютно необычный сон, если так настойчиво домогалась от него ответа — не заколдовал ли? То же самое мог спросить у него и Клюев, и Любка, и он — сам у себя.

Нет, никого он не заколдовывал. Просто-напросто своими собственными пальцами сотворил из пластилина уменьшенные копии реально существующих людей, а потом посредством чиха эти копии оживил. Да так оживил, что прототипы в своих снах начали жить жизнью копий, пластилиновых живчиков.

Интересно, а живчики видят ли, чувствуют ли, что происходит в жизни их прототипов? Надо будет поинтересоваться — в первую очередь у пластилинового Шубы, у своей собственной копии. Сам-то себя он обманывать не станет. Да и другие вряд ли будут лукавить перед своим создателем. Ладно, с живчиками можно объясниться в любое время, а вот с их прототипами…

Борисыч, в разговоре о сне, в котором наблюдал «Лыжную прогулочку» и словно бы сам в ней участвовал, не был этим недоволен, скорее, слегка озадачен. Озадачен его необычностью. Жаль, что на следующую ночь он снов не видел, либо не помнит потому, что был вдрызг пьяным.

Любка Скоросчётова говорила о двух снах. Причем, в деталях рассказала только о втором, в котором появились остров-пляж и его обитатели. О «лыжах» говорунья предпочла умолчать. Скорее всего, просто постеснялась обсуждать это с бывшим одноклассником.

Лично ему сон про самого себя на острове не доставил никаких отрицательных эмоций. Все было интересно, хотелось участвовать в дальнейших событиях, возможно, как-то на них влиять.

Предстоящей ночью он еще раз с интересом и удовольствием посмотрел бы сон с участием самого себя. И, кстати, для этого желательно улечься спать трезвым. Как же прикольно знать, быть уверенным, что через несколько часов ты увидишь «кино», очередную серию с никому не известным концом!

А как же Вика? Судя по ее сегодняшнему поведению, по всхлипам, мольбой в глазах и жутким желанием узнать, не заколдовал ли он ее, сон минувшей ночью не доставил ей особого удовольствия. Ну, еще бы! По идее, она должна была увидеть себя полуголой в истерическом состоянии, на крошечном острове, в компании бывшего любовника и под взглядами дюжины человек…

Интересно, если сейчас заснуть, приснится ли ему остров-пляж на котором ютятся Шуба и Вика? Но специально не уснешь, да и нельзя спать на маршруте — мало ли, что может случиться, работа, как-никак опасная. Вот ночью, то есть, утром будет очень интересно вспоминать сны, в которых они с Викой вдвоем на острове… Черт! А ведь он для себя, то есть, для Шубы и Вики даже ничего поесть-попить не оставил! Забыл!!!

У других-то живчиков в Застолье и того, и другого хватит на несколько дней. А островитяне-то как же? У Вики — только трусики, шляпка и плед, У Шубы — рюкзачок да спиннинг, на который он все равно ничего не сможет поймать, — воды-то вокруг нет. Вот если бы он оказался на льдине Тимофея, в которой имелась лунка, а в ней вода, а где-то в виртуальной глубине плавала рыба — тогда другое дело. За пределами же острова, как и за пределами основного Застолья все исчезало, значит, исчезнет и заброшенная блесна.

Стоп! По идее в рюкзачке у Шубы должно быть то же самое, что Серега Костиков брал с собой на рыбалку. Помимо рыбацких причиндалов и дождевика — обязательно парочка бутербродов, небольшая фляжка со спиртным, две-три банки пива.

До этого момента скульптор как-то не заострял внимания на содержимом карманов живчиков, но в них наверняка что-то хранилось, и живчики этим самым пользовались. Ведь лепя фигурку человека или животного, он только подразумевал, что там есть всяческие необходимые для жизнедеятельности органы, а лепя холодильник и электроплиту, подразумевал, что они должны холодить и греть, и в итоге все это работало!

Значит, и в рюкзачке у спиннингиста Шубы должен находиться типичный рыбацкий набор, который берет с собой на рыбалку Серега Костиков. И, как следствие, обитатели острова-плажа в ближайшее время не должны помереть ни от голода, ни от жажды!

Но вернуться домой, к живчикам было все-таки желательно, чем раньше, тем лучше.

С этой навязчивой мыслью Серега Костиков еле дождался окончания маршрута. По дороге в банк с трудом нашел в себе силы не подгонять водителя, прекрасно понимая, что вредный Бугор, вместо того, чтобы прибавить газку, наоборот поедет медленнее.

Как всегда Хорошевский маршрут вернулся в банк одним из последних. С одной стороны это было даже хорошо — не грозило стояние в очереди на сдачу сумок с ценностями. Но все равно время для Костикова тянулось нестерпимо медленно. Пока он, как старший маршрута, одну за другой передавал сумки кассирше, а та дотошно проверяла каждую, пока расписывался в накладной о сдаче-приеме ценностей, пока сдавал оружие дежурному, прошла, казалось, целая вечность. Во всяком случае, Боярин за это время успел принять традиционную дозочку и выглядел довольным, даже слишком довольным, и вскоре Серега узнал — почему.

— Ни за что не догадаешься, в обществе кого я только что усугублял в машине у Фуфела, — задержал Боярин напарника на выходе из здания.

— А чего тут гадать, — пожал плечами Серега. — С Паном Зюзей, конечно.

— Ха, понятно, что у Фуфела — с Зюзей. А еще с кем пил? Могу намекнуть…

— Да какая разница! Отвали, мне домой пора.

— Огромная разница. Не торопись, Шуба, все равно задержаться придется. Намек такой — этот человек не русский!

— Можно подумать, ты — чисто русский. Постой, уж не хочешь ли ты сказать…

Серега оттеснил ухмыляющегося Боярина, вышел на улицу и нос к носу столкнулся с Викой.

— Сережа! — глаза девушки блестели.

Откуда ни возьмись, вынырнул заместитель начальника инкассации Лисавин и приобнял ее за талию.

— Костиков, тебя тут вообще-то заждались, — язык у Пана Зюзи заплетался. — А мы тут твоей даме околеть не дали…

— Сережа, ты чего так долго? — Вика слегка пошатнулась. — Нам же поговорить нужно.

— Мы ее подобрали… согрели…

Точно так же, как и днем, Костиков взял кореяночку под локоть и повел в сторонку.

— Я тебя ждала, замерзла вся…

— Так ведь согрелась в машине?

— Если бы не этот Фуфел…

— Еще одно смешное прозвище в список любовников. Да?

— Сережа…

— А мужик, который только что тебя лапал, начальник наш, так вообще — Пан Зюзя. Скажи, прикольное прозвище?

— Я не об этом, хотела спросить…

— Викуся, — вновь возник из темноты Лисавин. — Моя машина к твоим услугам. Когда наговоритесь, милости прошу!

— Уже наговорились! — Серега резко развернулся и зашагал прочь. Почему-то он был уверен, что Вика постарается сразу его догнать, остановить. Он ошибся, но ненамного. Запыхавшаяся Вика догнала его минуты через три и, семеня рядом, защебетала:

— Сережа, не торопись, пожалуйста… Этот ваш начальник, Пан Зюзя — самое настоящее хамло… Хамло и пьянь. Пытался меня силой в машину затащить… Так я вашему Пану — кулаком в рыло… Только тогда отстал. Зюзя, блин…

Костиков про себя усмехнулся. Заместитель начальника инкассации, будучи хорошенько подвыпивши, начинал клеиться к любой, попавшей в его поле зрения особе противоположного пола, и далеко не всегда получал столь решительный отпор, какой дала ему Вика. Но, по словам того же Фуфела, у «рожденного пить» Лисавина сил хватало лишь на обнимания, да слюнявые лобызания щечек и женских ручек, в остальном, как мужчина он «отдыхал». За что периодически получал от тех самых особ прекрасного пола по морде…

— Сережа, — продолжала меж тем щебетать Вика. — Со мной что-то странное всю ночь творилось. Никогда раньше такого не было. А ночью, когда я, ну… с Артуром, ну… ты понимаешь, Сережа… В общем, когда я отключилась, ты мне сразу приснился. Одет точно так же, как и спиннингист, которого ты слепил. И кошка твоя пластилиновая белая с голубыми глазами приснилась, только живая. Будто ты с этой кошкой на каком-то песчаном берегу, и я там же вместе с вами. Я что-то крикнула и проснулась, ну… Артур меня разбудил. И после этого я Артура стала постоянно твоим именем называть. Представляешь, Сережа?

Никак не реагируя на Вику, Костиков, не сбавляя темпа, шел молча, глядя только себе под ноги.

— Понимаешь, другой бы на месте Артура обиделся, а он — нет, только постоянно напоминал мне свое имя. И я исправлялась… Но потом, когда опять отключалась, ты мне опять снился, будто мы вдвоем на том песчаном берегу, и я рыдаю, а ты меня успокаиваешь… И когда Артур меня будил, я опять ошибалась, называя его Сережей… А он все повторял и повторял мне свое имя… И так — полночи, наверное… Это не секс был, а пытка настоящая. Мы оба измучились до невозможности…

Кажется, сейчас, прилагая все силы, чтобы не отстать, Вика тоже измучилась. Серегу это не трогало. Наоборот, чем ближе они подходили к метро, тем сильнее он злился. Вика сообщила все, что скульптор хотел узнать: так же как и он сам, как и Борисыч с Любкой, ночью в своих снах кореяночка видела происходившее вокруг глазами своей уменьшенной пластилиновой копии. Знать же о том, как Вика провела ночь с совладельцем ресторана «Фазан и сазан», он совсем не хотел.

Ему было неприятно, даже больно было слышать, как в постели с Артуром кореяночка «отключалась, ошибалась, исправлялась…» Серега очень хорошо представлял, как это происходило в действительности. И, несмотря на это, он буквально впитывал каждое слово, произнесенное своей, так недолго любимой девушки.

— Со мной никогда раньше… такого не было, — едва за ним поспевая, повторяла Вика. — Я нормально уснула… то есть, полностью отрубилась… только после того… как мы с Артуром за разговорами об этих моих снах… почти полную бутылку вискарика… на двоих осушили…

— И — что? — Серега резко остановился и спросил чуть ли не с зубовным скрежетом. — Что значит — нормально уснула?

— Без всяких снов… навязчивых… спала, — Вика постаралась отдышаться. — А днем, когда проснулась… на машине Артура поехала к тебе, чтобы узнать…

— Узнать — заколдовал я тебя или нет?

— Да! — выдохнула Вика.

— Так вот, — Серега и в самом деле скрипнул зубами. — Я тебя действительно заколдовал. И передай своему Артуру, если не исчезнет из моего поля зрения, то и его заколдую. Только сниться ему будет не песчаный пляж и впавшая в истерику голая девка, а совсем другие кошмары…

* * *

Вернувшись домой, Серега первым делом вытащил из серванта композицию «Необычный улов». И был приятно удивлен. За время его отсутствия Шуба не терял времени. Мало того, что, разобрав спиннинг, он укрепил верхнее и нижнее колена в песке и натянул между ними плед, таким образом, отгородившись от материкового Застолья, так, судя по всему, еще и наладил неплохие отношения с Викой.

После того как скульптор поставил островную часть Застолья на стол, укрывшиеся за пледом островитяне, одновременно вскочили на ноги и призывно замахали руками. Сереге не надо было объяснять, чего от него хотят и ждут. Вода, еда, алкоголь; для Вики — как минимум, новый бюстгальтер.

— Понятно, — сказал он. — Сейчас все будет. А к остальным жителям Застолья присоединиться не желаете?

Серега думал, что Шуба с радостью примет это предложение, но тот отрицательно помотал головой. Показалось, что у Вики на этот счет другое мнение, но Шуба схватил ее за руку, рванул, прижал к себе и впился губами в губы. Так властно сам Серега с Викой себя не вел и, кажется, совершенно напрасно!

Кажется, ей такое поведение Шубы очень даже понравилось, во всяком случае, Вика обняла его свободной рукой, и освобождаться, похоже, не торопилась. И, похоже, только поцелуями они решили не ограничиться, — оба начали медленно опускаться на песок. От глаз скульптора их частично закрывал натянутый плед, но в создавшейся интимной ситуации наблюдать за своей собственной копией Сереге совсем не хотелось.

А еще ему вдруг расхотелось лепить для Шубы с Викой еду. Приревновал, что ли? Да хоть бы и так. Хозяин — барин!

Он быстро выставил на стол все Застолье, быстро осмотрел — все ли в порядке и обратился к Федоту:

— Там наши островитяне голодные. Я попозже сделаю что-то типа мостика, чтобы они могли сюда перейти и заселиться в свободной комнате. Сейчас мне некогда, а вы быстренько соберите для них на поднос чего-нибудь поесть-попить — я им перенесу. Да, и пусть Зинаида какой-нибудь своей тряпкой пожертвует, чтобы девчонка прикрылась…

Раньше в процессе лепки Серега первым делом приступал к изготовлению головы персонажа задуманной композиции, затем лепил туловище, руки, ноги и уже потом, когда фигурка или несколько фигурок были полностью готовы, брался за все остальное. В последнее время скульптор поменял сей принцип и вначале лепил платформочки: пол, льдину, участок земли и тому подобное. Во-первых, глядя на такую платформу, проще было планировать размещение на ней действующих лиц. Во-вторых, перед самим собой появлялась некая ответственность эту платформу задействовать — не напрасно же лепил, тратил пластилин и время.

Однажды Серега решил вместо платформочки использовать приличных размеров шунгит — довольно редкую каменную породу черного цвета с серебристыми прожилками. Серега привез камень из путешествия по Карелии, где охотился и рыбачил в окрестностях Онежского озера. Шунгит, помимо того, что сам по себе был красив, так еще и обладал многими целебными свойствами. Скульптору он идеально подходил для одной из задуманных композиций. Камень представлял бы поросшую мхом скалу, на которой должны были занять оборону четыре до зубов вооруженных, правда, полуобнаженных женщины из фашисткой дивизии СС.

Все складывалось удачно, фашистки в соответствующей форме, хотя и без некоторых ее элементов, получались превлекательно-эротичными, автоматы-пулеметы-гранаты, хоть и потребовали немалого усердия, но вышли довольно похожими, шунгитовая скала была покрыта ровным слоем моха… Но в один прекрасный момент, Серега попытался представить, как этот самый, весивший больше двух килограммов, шунгит да еще и с готовой композицией, попытается куда-нибудь перевезти, допустим, на собственный вернисаж, и четко осознал, какие сложности при этом возникнут. В итоге работу над «фашисткой» композицией скульптор временно отложил, чтобы решить — сделать под нее классическую легкую пластилиновую платформочку, или все-таки позволить себе повыделоваться с шунгитом. К какому-либо решению не пришел до сих пор.

Создание фигурок требовало определенного настроя, сосредоточенности, ясности трезвого взора и ловкости не дрожащих пальцев. Трудиться над платформочками можно было в любом состоянии и в любое время, хотя бы, глядя в телевизор. Как следствие, платформ разного размера и назначения, готовых к применению у Костикова накопилось около десятка.

Имелась среди них и «лесная опушка», на одном краю которой был аккуратный бугорок, а на другом притулились два пня с разлапистыми корнями, — идеальная заготовка для композиции, которую Серега обещал подполковнику Заводнову создать в течение трех ближайших дней.

В ящике письменного стола, где отдельно хранились значки и отдельно — филокартическая продукция, он нашел открытку со знаменитой иллюстрацией Василия Перова «Охотники на привале». Отличная иллюстрация! Скопировать сюжет ему вполне по силам.

В предвкушении любимого занятия у Сереги даже пальцы зашевелились. К сожалению, фотографии друзей главного милиционера района он увидит только завтра. А сейчас, чтобы не терять времени, можно было последовать совету подполковника и взяться за антураж.

Что там окружает охотников? На переднем плане — добытая дичь, ружья, охотничий рожок, ягдташ… между охотниками, на чистой тряпице — нож, металлический стаканчик, фляжка, что-то из закуски, на заднем плане — собака… Слепить под силу всё! Вплоть до видневшихся из патронташей гильз с капсюлями, вплоть до тлеющих цигарок в руках и зубах охотников, вплоть до обручальных колец на пальцах, благо таковые окажутся у друзей Заводнова на фотках, которые привезет завтра Борисыч.

Так то будет завтра, но лепить хотелось сегодня. И не предметы антуража, а именно фигурки людей. Скульптор вдруг улыбнулся посетившей мысли и решительно взялся за пластилин…

Проснулся Серега еще позже, чем накануне, зато — в прекрасном настроении. Возможно потому, что в своих снах он тоже просыпался, но не в одиночестве на своей кровати, а на песчаном пляже в объятиях прекрасной девушки. Девушки настолько прекрасной, насколько страстной, насколько еще и податливой, исполняющей любые его желания. У него же, то есть у Шубы, не было других желаний, кроме как заниматься любовью, и девушка, то есть, Вика этим желаниям отвечала. Им не было дело до сомнища криков, раздающихся за пределами острова. Они наслаждались друг другом.

Эх, такие бы сны, да каждый день видеть!

Настроение было приподнятым еще и потому, что ночью, пребывая в творческом порыве, Серега буквально за три часа почти полностью слепил новую композицию. Не аналог классических «Охотников на привале», но тоже композицию, состоящую из трех мужиков, собирающихся принять очередную дозу алкоголя.

Называлась композиция «Всем поровну!» В отличие от классической ситуации, когда один собутыльник разливает водку по трем стаканам, стараясь никого не обделить, в рожденной за ночь композиции бутылка и стаканы были в руках у каждого. Мужики, скучковавшись, дружно сдвинули стаканы и одновременно начали наливать водку, но не себе, а соседу.

Скульптора больше радовала не оригинальность идеи, а сами персонажи, которых он слепил с конкретных людей: своего напарника Боярина, водителя суточной машины Фуфела и заместителя начальника инкассации Вячеслава Лисавина, другими словами — Пана Зюзи. Бесконечно радовала схожесть копий с прототипами. Тем более что лепил их Серега даже не по фотографиям, а по памяти!

Лепил, стараясь хоть чем-то отобразить особенность каждого: у держащего стакан Боярина, привычно оттопырен мизинец, на костяшках пальцев Фуфела — размытая татуировка, а у Пана Зюзи помимо обручального кольца на пальце безымянном, еще и мощный золотой перстень на среднем.

Радовало Серегу, что слепленным ночью за очень короткое время фигуркам, не требовалось доработки и добавления каких-либо деталей. Оставалось всего лишь установить их на одну из ранее заготовленных платформочек и, конечно же, оживить! Очень интересно будет понаблюдать за поведением этой троицы в шкуре живчиков, да еще и на ограниченном пространстве…

Наиболее подходящей платформочкой для алкашей Серега посчитал плот, изначально предназначенный для композиции «Сплав». По масштабу плот был таким же, как пляж-остров, но при создании потребовал немало времени, потому что для пущей достоверности каждое бревно скульптор лепил отдельно, после чего, соединяя все бревна, «прошил» их насквозь жесткой проволокой, а сверху «прибил» несколько досок.

Симпатичный такой получился плотик, на котором в перспективе планировалось разместить и брезентовую палатку, и ровно уложенные гладкие булыжники — для костра, другие соответствующие причиндалы и, конечно же, парочку рыболовов. Можно было превратить композицию и в «хулиганскую», к примеру, чтобы пока один рыболов, всецело увлеченный рыбалкой, ни на что больше не обращает внимания, его приятель с подружкой занимаются в палатке безудержным сексом.

До сих пор скульптор никак не мог решиться, ограничиться только рыбалкой или же добавить «хулиганства», наверное, поэтому плот все еще пустовал.

Ночью, к тому времени, когда фигурки оказались полностью слеплены, Серега заметно устал, поэтому не стал укреплять на плоту троицу алкашей. И вот теперь настало время. Вскоре пластилиновые копии Боярина, Фуфела и Пана Зюзи заняли место в самом центре плота. Серега задумался, стоит ли добавить какие-нибудь детали, но тут в дверь позвонили.

На пороге стоял капитан Клюев — в милицейской форме. Интересно, что же подумают соседи, подглядывая в дверные зрачки, как милиция в квартиру Костикова едва ли не каждый день заявляется!

— Притащил! — с порога объявил Клюев и вручил Сереге большой конверт. — Вот. Только такие.

В конверте оказалось десятка два разноформатных фотокарточек — цветных и черно-белых, а также пяток слайдов — в рамках. Слайды Серега сразу отложил в сторону — прошлый век. Почти на каждой фотокарточке охотники, и среди них подполковник Заводнов, позировали с добытым трофеем. Лишь на одной охотники трапезничали, но не на природе, а за покрытым скатертью столом, заставленным фарфором с закусками и хрусталем со спиртным.

— Н-да, — удрученно вздохнул Серега. — Если бы не иллюстрация великого русского художника Василия Григорьевича Перова…

— Вот этот, самый толстый — товарищ генерал, — Клюев ткнул пальцем в центральную фигуру на групповом фото. — Слева от товарища генерала — представитель организации… названия которой лучше не произносить.

— И если бы не мой личный охотничий опыт…

— Да понимаю, я, Шуба, все прекрасно понимаю, — развел руками капитан. — Ну, нет у нашего Завода других фотографий!

— И если бы не мое до крайности развитое воображение…

— То ничего бы у тебя с созданием композиции «Охотники на привале» не получилось, — закончил за него Клюев. — Но у тебя же и иллюстрация соответствующая есть, и опыт охотничий, а уж с воображением…

— Ладно, Борисыч, — улыбнулся Серега. — Не переживай, слеплю я твоих начальников в лучшем виде, в самых что ни на есть естественных позах охотников, расположившихся на привале.

— А успеешь? До субботы всего ничего осталось.

— Ты лучше сюда глянь, — Серега пропустил милиционера в комнату, где на столе красовалась композиция «Всем поровну!»

— Этих трех пьянотов я создал сегодня ночью, — сообщил скульптор не без гордости. — Вылепил буквально с головы до пят.

— Класс! — расплылся в улыбке капитан.

— Но самое главное в том, что это копии живых людей, с которыми я в инкассации работаю. Я их морды по памяти лепил и, кажется, вышло ничуть не хуже, чем с твоим Заводновым. В плане — похожими вышли морды. Во всяком случае, с моей точки зрения.

— Вообще класс, Шуба!!! Как тебе это удается?

— Терпение и труд, сам понимаешь, — многозначительно изрек Серега. — Зато устал, можно сказать, вусмерть. Особенно спина, ну и пальцы, конечно же.

— Не переживай, Шуба, я твою усталость компенсирую. По-взрослому компенсирую. Говоришь, сделаешь охотников к субботе?

— Если ничего глобального не произойдет… И если кое-кто не будет отнимать у скульптора драгоценное время…

— Понял. Ретируюсь. Ты вообще сам-то как? Господин Новиков жить не мешает?

— Новиков? Это еще кто?

— Артур Арутюнянович Новиков, совладелец ресторана «Фазан и сазан».

— А-а… бильярдный шар. Почему Арутянович?

— Арутюнянович. Отчество такое. Отца Арутюняном звали.

— Почему — звали? Умер?

— Не знаю.

— Отстал от меня Арутюнянович. Видать, нашел своего исчезнувшего совладельца, — как можно равнодушней пожал плечами Серега. И поинтересовался, словно бы невзначай:

— Ну, а ты как? Сны, где секс на лыжах больше не мучают?

— Нет, лыжи не снятся, — отмахнулся Клюев. — Правда, сама лыжница сегодня приснилась. Будто мы с ней в каком-то незнакомо месте… Ай, ладно, черт с ним, с этим сном. Кстати, Шуба, покажи-ка мне еще разок ту самую композицию. Очень интересно…

— Увы, — не дал договорить приятелю Серега. — Нет больше «Лыжной прогулочки».

— Как нет?

— Да, понимаешь, — вздохнул Серега. — Уронил я ее на пол в алкогольном опьянении. И как назло, головами фигурок вниз уронил. Головы, конечно, сплющились — сам понимаешь, пластилин. А я, дурак, вместо того, чтобы отложить композицию в сторонку и потом, по-трезвому головы восстановить, с расстройства смял всю прогулочку в один большой комок.

— Жаль! Беречь свои творения надо…

— Издержки производства, Борисыч, — вновь вздохнул Серега.

— Как жаль, — кажется, Клюев по-настоящему расстроился…

Пластилиновые Боярин, Фуфел и Пан Зюзя ожили. Но в первые минуты оживления не обратили никакого внимания на своего создателя. Каждому важнее было аккуратно наполнить из своей бутылки граненый стакан соседа ровно до каемки, чтобы тот, с такой же точностью тоже наполнил стакан своего соседа, а его сосед, соответственно, не обделил бы тебя.

Новоиспеченные живчики добросовестно с задачей справились, а затем, как по команде, опорожнили стаканы залпом. После чего так же дружно принялись хлопать себя по карманам, видимо, в поисках закуски. И лишь когда выяснилось, что ни у кого нет хотя бы одной конфетки на троих, соизволили посмотреть по сторонам и обратить взоры вверх, на скульптора.

— Привет, бояре! Желаете запить, закусить? Спокойно, спокойно, можете не разоряться, я все равно вас не слышу. Заткнись, Зюзя! Да понял я, чего хотите, понял. Минуточку…

Серега привычно и очень быстро слепил три пивные бутылки, но, вспомнив, что Лисавин никогда водку пивом не запивал, предпочитая какую-нибудь «цветную» жидкость, слепил «полуторалитровую» баклажку, доверху наполненную ядовито-желтым, подразумевая, что это фанта. Перенеся пинцетом свои творения на край плота, чихнул.

— Еще минуточку внимания! Смотрите, — Серега ткнул пинцетом одну из трех бутылок, она упала с плота на стол и тут же исчезла. — Понятно, да? Боярин, Фуфел, Пан Зюзя, если кто-нибудь из вас вдруг окажется за бортом, то моментально исчезнет. Кивните, если поняли. Хорошо, разбирайте бутылки, а я, пока вы еще не окосели, кое-что постараюсь объяснить.

Как он и предполагал, Пан Зюзя раньше собутыльников схватил баклажку с фантой и жадно присосался к горлышку. Глядя на него, Боярин и Фуфел принялись за пиво, но пили с опаской, не торопясь.

— Не нервничайте, — добродушно сказал Серега. — Вы появились сейчас и в этом месте, исключительно благодаря моим способностям. Я слепил вас из пластилина, скопировал со знакомых людей — коллег по инкассации, после чего оживил. Ваши прототипы, чью подноготную вы прекрасно знаете, продолжают жить своей жизнью, и не имеют о вашем существовании ни малейшего представления. Вы будете лишь являться им во снах и то только, если они уснут в трезвом виде, что случается не часто. Правда?

Новоиспеченные живчики прекратили пить и, задрав головы, внимали своему создателю. А Серега говорил и машинально лепил для них еду, — какую попроще: хлеб, колбасу, соленые огурцы…

— Обо мне вы тоже кое-что знаете и через некоторое время сможете даже общаться с такой же моей ожившей пластилиновой копией. Да-да, вскоре этот плот, который, упаси вас господи сейчас покинуть, будет причален к большой земле, под названием «Застолье», где прекрасно существует целое общество таких же живчиков. И вы в это общество вольетесь.

Кстати, сразу уясните себе. Как бы я в жизни ни относился к заместителю начальника инкассации Вячеславу Васильевичу Лисавину, то есть, к тебе, Пан Зюзя, а так же, к тебе, Фуфел, и к тебе, Боярин, здесь, в Застолье вы все для меня, так сказать «детишки». Поэтому для начала держите такую вот простенькую закуску.

С этими словами Серега аккуратно перенес пинцетом на плот только что слепленное и чихнул…

* * *

Увидев своего постоянного напарника Боярина, курившего у входа в здание банка, Серега запоздало пожалел, что не оживил его пластилиновую копию ночью, когда композиция «Всем поровну!» была почти готова. Наверняка, каждый из троицы алкашей, не обращая внимания на время суток, повел бы себя, как обычно. Другими словами, ничто бы их не остановило, чтобы наполнить стаканы из открытых бутылок и выпить. Интересно, какова была бы реакция Боярина, увидевшего во сне себя с бутылкой в руках. Впрочем, напарник вчера вечером пил и, возможно, вообще не видел никаких снов. Впрочем, пил он каждый день…

— Сразу, пока не вооружился, айда к начальству, — поздоровавшись и выбросив бычок, сказал Боярин. — Матвей по какому-то срочному делу вызывает.

— Пойдем. Я сегодня ни в одном глазу.

— Я тоже ни в одном. Пока. Ты, главное, очень громко не смейся, когда Зюзин глаз увидишь.

— А что?

— У-у-у! — Боярин открыл перед напарником дверь, но заходить в здание не спешил. — Ты вчера убежал, а кореяночка твоя отличилась.

— В каком смысле отличилась? — нахмурился Серега.

— Рыло Пану Зюзе начистила, вот в каком, — Боярин расцвел в улыбке. — Чтобы руки не распускал. Как говаривал один мой коллега — самый настоящий конфлигдт вышел! Молодец девчонка! Я тебе, Шуба, прям-таки завидываю сильнейшей белой завистью.

— Чему завидуешь, Боярин?

— Тому самому. Только, слышь, Шуба, Пан Зюзя с меня и Фуфела вчера слово взял, чтобы другим боярам — ни слова. Говорят, Зюзя с утра в канцелярии засел, чтобы своим фингалом народ не веселить. Так что не гогочи там, а то он сразу все поймет.

— Чего там понимать, Вика сама мне вчера обо всем рассказала. Сразу же после того.

— Все равно — не гогочи. Гы-гы-гы…

— А вот и наш Хорошевский маршрут! — провозгласил начальник инкассации Матвейчиков, как только за вошедшими в кабинет Петром Терентьевым и Сергеем Костиковым закрылась дверь. Провозгласил, словно кабинет был набит народом, хотя за соседним столом сидел лишь его насупившийся заместитель. — Да вы присаживайтесь, присаживайтесь.

Инкассаторы уселись за стол напротив мрачно посмотревшего на них Лисавина, под левым глазом которого красовался приличных размеров синяк. Чтобы и в самом деле не рассмеяться, Костикову пришлось закашляться. Лисавин, недовольно поморщился.

— Тут, собственно, вот какое дело, — сказал Матвейчиков. — Управление инкассации закупило партию броневиков, точно таких же, как в Бескудниковском участке. Нашему участку выделили три машины. Одну думаем прикрепить к вашему, Хорошевскому маршруту. Водителей планируем оставить прежних — Краснова и Скворцова. Что скажите?

— За что такая милость, Александр Петрович? — усмехнулся Боярин. — За красивые глазки или за хорошее поведение?

— А чего ты, Терентьев, ухмыляешься? — взвился Лисавин. — Тебя же самого однажды ограбили, хорошо не убили. Ты радоваться должен, а не ухмыляться.

— В перспективе — все на броневики пересядут, — продолжил начальник. — Но в первую очередь надо обеспечить маршруты наиболее денежноемкие и, так сказать, наиболее опасные в криминальной обстановке.

— Катался я в таком броневике. Медленный, неповоротливый, и это сейчас в нем будет почти комфортно, а летом — духотища, с ума сойти…

— Катался он! Где катался-то, Терентьев, в Бескудниковском участке?

— У них, где ж еще. Да мы от броневика не отказываемся. Но и особой радости не испытываем, да, Шуба?

— На самом деле пара-тройка стрёмных точек на нашем маршруте имеется, — серьезно сказал Костиков. — С другой стороны, Александр Петрович, когда в последний раз в Москве инкассаторов грабили? Да и вообще — сколько в истории ограблений инкассаторов было? По пальцам пересчитать…

— С тебя и одного ограбления будет достаточно, — хмуро глядя Сереге в глаза, сказал Лисавин. — Спроси у своего напарника, как ему железным прутом руку сломали…

— Да боятся нас потенциальные грабители, боятся пулю в лобешник получить.

— Короче! С завтрашнего дня катаете Хорошевский маршрут на броневике, — подытожил Матвейчиков.

— Мы люди подневольные, — развел руками Боярин.

— Подневольные они. Идите уже, вооружайтесь!

— Это я специально перед начальством дурака валял, — толкнул Боярин напарника в бок, когда они вышли из кабинета. — Чтобы Матвей с Зюзей не думали, будто делают нам великое одолжение. А на самом деле броневик — даже отлично! В нем и просторно, и стекла затемненные…

— И по большому счету — в плане безопасности неплохо, — закончил за него Костиков. — А Зюзя-то с фингалом — каков, красавец!

— Гы-гы-гы. Говорю же — молодец твоя кореяночка!

С самого начала маршрута Боярин пустился в рассуждения о плюсах и минусах работе на броневике. Водителем у хорошевцев, как обычно был Сергей Скворцов, и ему крутить баранку броневика не улыбалось категорически. Причина недовольства была проста — потенциальная потеря халтуры. По мнению Скворцова, далеко не каждый пешеход, голосующий на обочине, решится вместо привычной «Волги» сесть в бронированную диковину. Опять же, у броневика меньшая по сравнению с легковушкой скорость. Да и вообще не любил Скворцов перемен…

Между тем, работа шла гладко, кассиры со сдачей денег не опаздывали, один из двух большой брезентовых мешков на заднем сидении уже почти под завязку наполнился инкассаторскими сумками, а на улице сгущались апрельские сумерки… Водитель и старший Хорошевского маршрута не прекращали спор, какая машина больше всего подходит для инкассации. Серега Костиков, то и дело, покидая машину, чтобы обслужить очередную точку, краем уха улавливал доводы и контрдоводы то в пользу бронеавтомобиля, то в пользу легковушки. Кажется, чем дальше, тем сильнее Боярин ратовал за броневик.

Оно и неудивительно, особенно если вспомнить про ограбление, о котором упомянул сегодня заместитель начальника инкассации.

Это случилось несколько лет тому назад, летним вечером — на Тушинском маршруте. В то время, пока сборщик инкассировал продовольственный магазин, двое в масках подскочили с двух сторон к «Волге», разбили окна железными прутам, нанесли несколько ударов водителю и старшему маршрута, после чего вытащили их на улицу, бросили на землю и скрылись в инкассаторской машине в неизвестном направлении.

Машину обнаружили в тот же вечер, буквально в квартале от места происшествия — пустую, два мешка, набитых инкассаторскими сумками с ценностями, исчезли. Грабителей взяли на следующий день в подмосковной Истре, — какой-то местный житель заприметил на окраине города, как «на ночь глядя, двое жутко нервных перетаскивали из старенького москвича в гараж какие-то подозрительные мешки», о чем и заявил в милицию. Вскоре арестовали и наводчика, которым оказался родным братом директора того самого тушинского продовольственного магазина.

В итоге: все ценности до копейки были возвращены государству; Боярин отделался переломом предплечья; водителю досталось больше — перелом переносицы и черепно-мозговая травма. Водитель, поправившись, нашел себе менее опасную работу. Вместе с ним уволился и Михалыч — сборщик Тушинского маршрута, который хоть и не пострадал физически, но во время случившегося «конфлигдта» едва инфаркт не схлопотал. Боярин же благополучно работал в родном отделении банка по сей день, только Тушинский маршрут сменил на Хорошевский…

Серега поймал себя на мысли, что напрасно сегодня хорохорился перед начальством. Некоторые точки на маршруте в плане безопасности и в самом деле оставляли желать лучшего. Взять хотя бы тот же универсам «Детский мир». Ну, просто идеальное место для ограбления! Инкассаторы заезжали и останавливали машину в прилегающем к магазину хозяйственном дворе, загроможденном пустыми ящиками и коробками. В темное время суток хоздвор освещался лишь одной тусклой лампочкой, и когда сборщик шел к служебному входу и затем возвращался с ценностями обратно, водитель и старший маршрута теряли его из вида. В это время незаметно напасть на инкассатора не требовало большого ума и сноровки — было бы желание…

В этом самом «Детском мире» работала Вика…

Она и открыла Костикову дверь со служебного входа в магазин, в который устроилась работать всего несколько дней назад.

— Здрасте, — обронил Серега, попытавшись проскользнуть в узком походе между Викой и стеной. Но кореяночка загородила собой проход.

— Сережа, расколдуй меня, — глядя в глаза инкассатору, потребовала она. — Я вторую ночь нормально спать не могу, Сережа.

Он собрался, было, молча ее оттеснив, продвинуться дальше, но не удержался:

— И с кем же ты не смогла уснуть на этот раз? Может быть, с Фуфелом?

— Сережа!

— Или с Паном Зюзей? Такого прозвища в твоей коллекции любовников уж точно не было.

— Сережа!!!

— Да отвали ты, — задев кореяночку плечом, не обратив внимания на ее негромкое «ой!», Костиков решительно проследовал в коридор и дальше — к кабинету старшего кассира универсама, в котором традиционно присутствовала директорша «Детского сада».

Инкассаторский маршрут приехал на точку минута в минуту, и как всегда, набитая деньгами, опломбированная сумка так же вовремя была подготовлена для сдачи. Обычно процедура сдачи-приема проходила быстро, автоматически.

В «Детском саду» эта процедура длилась немного дольше: четко по инструкции инкассатор предъявлял старшему кассиру свое удостоверение — в развернутом виде, внимательно сверял пломбу на сумке с пломбой на контрольном оттиске и номер на сумке — с номером на накладной, саму сумку дотошно вертел в руках, отыскивая потертости и, не бай бог, дырочки, после чего, удостоверившись, что все в порядке, расписывался в накладной, и ставил на ней штамп, удостоверяющий, что сумка принята. Все, согласно инструкции, так ее перетак!

Попрощавшись со старшим кассиром и директором «Детского сада», Костиков поспешил на выход из универсама. Вика поджидала его у двери и, без сомнения, собиралась о чем-то спросить. И Сереге, на самом деле, очень хотелось услышать ее голос, какую-то ее просьбу, хотелось задержаться у этой самой двери, поговорить с Викой, хотелось… Чего именно хотелось от нее услышать, он не знал.

И, наверное, все-таки надо было по-другому отреагировать на порыв Вики, преградившей ему дверь на выход из универсама. Но, сделав выражение лица непроницаемым, Костиков, идя напролом, вновь задел Вику плечом, и, толкнув дверь ногой, вышел на улицу.

Буквально через десять шагов голова инкассатора-сборщика Хорошевского маршрута Сергея Костикова вдруг раскололась…

* * *

Ощущение, что голова раскололась надвое, было первым после того, как Костиков пришел в сознание и принял из лежачего положения сидячее. В ушах стоял звон, усиливающийся каким-то резкими звуками. Чтобы не слышать эти звуки, Серега попытался закрыть уши ладонями, но что-то помешало. Оказывается, мешал пистолет системы Макарова, который инкассатор держал в правой руке. Серега уставился на него, ничего не понимая.

— Скорую! Быстрее вызовите скорую помощь! — закричал кто-то совсем рядом.

— Скорая, это значит — ноль три, — сказа Серега заплетающимся языком и встретился взглядом с какой-то девушкой. — А что произошло?

— Ноль три наберите и скажите наш адрес! — крикнула девушка, тоже сидевшая на асфальте. — Скажите, инкассаторов перестреляли. Быстрее!!! Потом в милицию звоните!

— Милиция, это значит — ноль два. А что…

Серега вспомнил имя девушки — Марина. Это она передала ему записку от Вики, с которой вместе работала в универсаме «Детский сад»… Который он, Серега Костиков, будучи сборщиком, только что проинкассировал…

— Где сумка с деньгами? — уставился он на Марину.

— Да иди ты со своими деньгами! — зло крикнула она, отчего Сереге вновь захотелось заткнуть уши. — Сюда посмотри!!!

Серега послушно опустил взгляд и увидел Вику. Голова кореяночки лежала на коленях подруги, глаза были закрыты, губы сжаты, откинутая правая рука что-то карябала на асфальте.

У Сереги потемнело в глазах…

— В общем, если бы не Марина Савельева, главным подозреваемым был бы ты, — закончил короткий рассказ капитан Клюев, приехавший в больницу имени Боткина, чтобы навестить поступившего туда накануне Сергея Костикова.

— Хотя, Шуба, чего уж там скрывать, с тебя все равно подозрения пока не сняты.

— Это понятно, Борисыч, — Серега в очередной раз слегка погладил внушительную шишку на голове. — Все правильно ты говоришь. Я бы тоже первым делом подозревал оставшегося в живых. Хотя наводчиком мог быть любой, даже убитый…

Марина Савельева, работавшая в универсаме кассиром, оказалась единственным, но очень важным свидетелем убийства и ограбления. Преступники разработали простой до примитивности план, который в итоге и осуществили, но только с непредвиденными дополнениями.

Один из них, заранее спрятавшись в примыкающем к универсаму хозяйственном дворе за нагромождением пустых коробок и ящиков, дождался, когда сборщик выйдет из магазина с сумкой с ценностями, оглушил его ударом палкой по голове, вытащил у него из кобуры пистолет системы Макарова, подошел к инкассаторской «Волге» и четырьмя выстрелами через стекла убил водителя и тяжело ранил в голову старшего маршрута.

Сразу после этого в хоздвор въехала еще одна легковушка, водитель которой открыл левую заднюю дверь инкассаторской машины, вытащил под завязку набитый сумками с ценностями брезентовый мешок и забросил его в свой багажник. Тем временем убийца подбежал к потерявшему сознание сборщику, собираясь вложить ему в руку пистолет.

Он это сделал, но не сразу — перед этим из магазина на улицу выскочила девушка-кассир, Виктория Ким, в которую убийца с близкого расстояния, почти в упор выпустил одну за другой еще три пули. После чего стрелявший, как и планировал, вложил пистолет в руку Костикова, прихватил валявшуюся рядом сумку с ценностями и побежал к машине, за рулем которой его ждал подельник.

Побежал, никак не реагируя на крики еще одной кассирши — Марины Савельевой, видевшей, как убивали ее подругу. Пистолет убийца подбросил Костикову, и убрать второго свидетеля не было возможности. Не оставив своих отпечатков пальцев, действовавшие в перчатках грабители-убийцы, поспешили скрыться с места преступления.

Водитель инкассаторской машины Сергей Скворцов и кассир универсама Виктория Ким, не приходя в сознание, скончались на месте. Старший маршрута Петр Терентьев в крайне тяжелом состоянии находится в реанимации в той же больнице, куда скорая привезла Костикова…

— Как Боярин? — спросил Серега у Клюева.

— В коме. Одна пуля попала в плечо, вторая по касательной задела голову. Врачи разводят руками — не знают, выживет или нет.

Тут, видишь, какое дело. Дверь старшего, которую Боярин должен был разблокировать при твоем подходе к машине, так и осталась заблокированной. Не открыл Боярин кнопку тому, кто подошел.

— Или наоборот — закрыл перед самым его носом, — сказал Костиков.

— Не понял? — удивился Клюев.

— Что тут непонятного? Думаешь, все инкассаторы инструкцию от и до выполняют. Да забываем мы закрывать двери на эти самые кнопки. Элементарно забываем. Редко, конечно, но бывает.

— Значит, Боярин…

— Если кнопка была не закрыта, — продолжил вместо капитана Серега, — и он увидел, что к машине подхожу не я, а кто-то другой, то автоматически ее закрыл и, по идее, насторожился.

— А если бы кнопку не закрыл…

— То преступник спокойно бы распахнул дверь и стрелял бы не через стекла, а практически в упор. И, кстати, тогда лично я оказался бы в еще большем подозрении.

— Ну да, — согласился Клюев. — Получилось бы, что старший открыл тебе дверь, и тут ты его с водителем того…

— Абсолютно идиотская версия.

— Которая, тем не менее, оставалась бы версией. Да, повезло тебе, Шуба, со свидетельницей.

— А как мне, Борисыч, вообще повезло, — горько усмехнулся Серега и вновь дотронулся до шишки на голове, — ты просто не представляешь. Век бы свою голову под удары дубиной подставлял.

— Ладно, Шуба, заживет твоя голова. Какие-нибудь мысли, кто мог ограбить, имеются?

— Те же самые мысли, что и у любого инкассатора, — горько ухмыльнулся Серега. — К делу подошли продуманно, все рассчитали правильно. Могли бы, конечно, еще позже грабануть, чтобы не один мешок с деньгами унести, а два, но дальше по маршруту таких удобных точек для ограбления нет. Да им и одного мешка с универсамовской сумкой на двоих вполне достаточно будет.

— На двоих. А возможно, и на троих, — задумчиво изрек капитан.

— Ты на что намекаешь, Борисыч? — нахмурился Серега.

— Не на тебя, Шуба, успокойся, — по-доброму улыбнулся Клюев. — Выходит, грабили люди кое-что знающие. В теории — те же инкассаторы, водители, которые могли раньше на этом маршруте работать. Или вообще в плане инкассации осведомленные.

— В теории — ты абсолютно прав, Борисыч. А знаешь, что самое обидное? Меня с Бояриным сегодня, именно сегодня собирались на броневик пересадить. Представляешь, как удивились бы преступники, увидев вместо «Волги» совсем другую машину — с бронированными стеклами, которые никакая пуля не возьмет? Все! Об ограблении Хорошевского маршрута можно забыть.

— А кто еще был в курсе про броневик?

— Кому надо, тот и был в курсе. У Матвея можешь уточнить. То есть, у нашего начальника — Александра Петровича Матвейчикова…

— Уточню, а как же без этого.

— Уточнит он, как сказал бы сейчас тот же Матвей. Слушай, Борисыч, можешь похлопотать, чтобы меня домой сегодня же отпустили?

— Тебе бы лучше в стационаре полежать, — замялся Клюев, — под наблюдением врачей.

— И под наблюдением милиции, да?

— Брось, Шуба. Тут такая ситуация, что не только ты и другие инкассаторы под подозрением, но даже я, — как твой знакомый, который с тобой за несколько часов до происшествия общался.

— Так я еще и с подполковником Заводновым общался, — усмехнулся и тут же поморщился Серега. — И с начальником инкассации, и с его заместителем… Давай, вообще всех подозревай.

— Приходится подозревать, Шуба, приходится. Кстати, по поводу Завода, в смысле твоего ему обещания… В смысле пластилиновой композиции…

— Ну, так пластилин-то у меня дома…

— Я могу…

— Вот только не надо говорить, что сюда пластилин привезешь. Ничего у меня в больнице не получится. Не та обстановка, не тот настрой. Домой мне надо. Если сегодня за композицию возьмусь, до субботы успею слепить охотников на привале… А вообще-то, Борисыч, я могу и без твоего содействия отсюда свалить. Я же не под арестом. Подумаешь, голова слегка кружится, так это не значит, что я не могу дома лечение проходить. Вот сейчас встану и…

— Добре, Шуба, добре, — Клюев похлопал по руке, собравшегося встать с кровати Костикова. — Успокойся и подожди чуток. Я сейчас все улажу и доставлю тебя домой в лучшем виде.

* * *

Оказаться у себя дома, причем, чем раньше, тем лучше Серега был просто обязан. Там у него, в сумраке серванта семнадцать живчиков почти сутки томились в ожидании, когда их вытащат на свет божий.

О дюжине «старожилов», а также о Клюеве с Любкой, появившихся в Застолье четыре дня назад, по большому счету, можно было не переживать. Все необходимое для жизни, в том числе и личная комната на каждого, у них имелось, они могли свободно перемещаться по сравнительно большой территории и общаться друг с другом.

Другое дело — находившиеся на островке-пляже Шуба и Вика и на таком же небольшом плоту — Пан Зюзя, Фуфел и Боярин. Но если островитяне могли мучиться от голода и жажды, то три алкаша должны были страдать еще и от похмелья. Ох, и не завидовал Серега Костиков своим «коллегам» по работе! Не завидовал и отдавал себе отчет, что сам виноват в их страданиях-переживаниях, и сам же должен, как можно быстрее, привести все в норму.

Борисыч не подвел, с докторами о выписке пострадавшего договорился, привез Костикова домой на служебной машине и даже до квартиры проводил. Приглашать его в гости Серега не стал, сослался на головную боль и уверил, что как только отдохнет, сразу приступит к лепке охотников на привале. В свою очередь, Клюев пообещал держать его в курсе, если возникнут какие-нибудь новости в связи с ограблением, и наведаться завтра в первой половине дня.

Голова у Сереги действительно побаливала, но не кружилась, и тошноты он не испытывал, разве что некоторую слабость. Но слабость можно было объяснить просто, — у Сереги почти сутки маковой росинки во рту не было. В больнице приглашали на завтрак, но он отказался. Костиков вообще впервые в жизни провел в больнице целую ночь. Болел он редко, никогда ничего себе не ломал, правда, иногда зарабатывал вывихи или растяжения конечностей, но случалось это либо на охоте, либо на рыбалке и всегда — по пьяной лавочке. Если когда и получал по голове, так только в детских драках. Как оказалось — крепкая у него голова.

В холодильнике продуктов хватало: пельмени, колбаса, сало, консервы, кое-что из овощей. Но есть совсем не хотелось, только пить. К огромной радости, Серега обнаружил на нижней полке холодильника баночку пива. И, хотя врачи, строго-настрого предупреждали о недопустимости употребления любого алкоголя при травме головы, махнул на все рукой, открыл баночку и с наслаждением сделал несколько глотков. Водка в холодильнике тоже была, но пить сейчас… — нет, может быть, попозже. Помянуть убитых, расслабиться. А сейчас не до водки — срочно к живчикам!

Остров-пляж и плот находились в дальнем углу нижнего отсека серванта, поэтому в первую очередь скульптор доставал и формировал из платформочек материковую часть Застолья. К живчикам-старожилам не приглядывался — успеется. Быстрее бы взглянуть на собственную копию, которую Серега про себя иначе, как Шуба не называл. Быстрее бы взглянуть на крошечную Вику, на троицу беспробудных пьяниц!

Когда все до единой платформочки заняли свои места на столе, он быстро пересчитал живчиков. Все семнадцать были на месте. Коровы со свиньями мирно паслись на выгоне, куры с петухом сидели на насестах, две кошки и две собаки тоже никуда не делись… Значит, никто не переступил границу жизненного пространства. Значит, все в порядке?

Уже в следующее мгновение скульптор почувствовал, что в созданным им Застолье далеко не все в порядке. Живчики не суетились, как обычно, не размахивали руками, пытаясь донести до него какие-то свои просьбы и требования… Задрав головы, они молча смотрели на своего создателя.

Но смотрели на него не все. На желтом песочке острова-пляжа, на спине лежала Вика, укрытая по шею пледом, глаза ее были закрыты. А на плоту, тоже на спине и тоже с закрытыми глазами лежал Боярин…

Накануне вечером и ее, и его прототипы во время нападения на инкассаторов Хорошевского маршрута были расстреляны неизвестным из пистолета, принадлежавшего Сергею Костикову.

Скульптор перевел взгляд на собственную копию — Шуба, сидевший на песке рядом с неподвижной Викой, приложил руку к своему затылку и поморщился. Трясущимися пальцами Серега взял пинцет и при помощи него откинул с тела девушки плед. Одно крохотное отверстие зияло чуть выше пупка, второе — под левой грудью, желтый песочек под телом Вики потемнел от крови.

Все было ясно — пластилиновые копии пострадали точно так же, как их прототипы: Вика — убита, Боярин — в коме, у Шубы — скорее всего, легкое сотрясение мозга.

Серега внимательней присмотрелся к живчикам, находившимся на плоту: Боярин с вытянутыми по швам руками лежал в самом центре, вдоль бревен; Фуфел с Паном Зюзей уже не просто смотрели на скульптора, задрав головы, но открывали в беззвучных криках рты, вовсю размахивали руками, давая понять наблюдателю, что им очень худо, что требуется его срочная помощь — в плане опохмелки, конечно же! А что им еще делать на плоту — только пить и остается.

— Заткнитесь, — устало сказал им Серега. — Потерпите две минуты, будет вам и белка, будет и свисток…

Но ничего лепить скульптор не стал — слишком сильно тряслись пальцы. Только сейчас, глядя на сидевшего рядом с мертвой Викой и поглаживающего голову пластилинового Шубу, до Костикова дошло, что преступник, ударивший его по голове, мог оказаться чуть сильнее, либо удар пришелся бы немного левее или правее, и тогда…

Только сейчас до него в полной мере дошло, что водитель Хорошевского маршрута балагур Сергей Скворцов, который все делал с рас-че-том, ничего уже впредь ни с расчетом, ни по расчету, ни просто так сделать не сможет. Нету больше на этом свете Сергея Скворцова! Только сейчас до Костикова в полной мере дошло, что и кореяночки Виктории Ким, его так недолго любимой Вики тоже нет в живых, убили ее двумя выстрелами практически в упор. И виноват в ее смерти, в первую очередь, он, Костиков…

Виноват ли? Откуда же он мог знать, что в хоздворе при универсаме прячется убийца, не мог Серега знать, что, услышав выстрелы, Вика выскочит на улицу… Винить себя можно было лишь в том, что создал и оживил пластилиновую копию кореяночки, которая теперь тоже мертва.

— Так, внимание! — громко сказал скульптор, обращаясь ко всем живчикам сразу. — Сейчас в Застолье прибудет пополнение. Четыре человека, среди которых копия меня самого и копии трех моих знакомых, также существующих в естественном мире. Вчера в этом добрейшем мире произошло ограбление инкассаторского маршрута, на котором работал я. Меня оглушили ударом палкой по голове, и она у меня до сих пор шумит, так что понапрасну прошу не беспокоить…

Девушку Вику, которую вы видели живой на острове, вчера во время этого ограбления убили. Вернее, застрелили насмерть прототип Вики в естественном мире, ну и ее пластилиновая копия тоже погибла. Она на некоторое время так на острове и останется.

Один из четверых мужчин, по имени Боярин, вчера же получил серьезное ранение. Теперь он и там, и здесь находится в коматозном состоянии. Его надо поместить в пустующую комнату. Маргарита Николаевна — под твое постоянное наблюдение и ответственность.

Остальным троим, — господам Фуфелу, Пану Зюзе и Шубе, то есть, мне, для начала дайте опохмелиться и поесть. Никодим, Шубе ничего объяснять не надо, а двум другим растолкуй, что и как. Вскоре сделаю для них дополнительные комнаты, а пока что потеснитесь как-нибудь. Что-то хочешь сказать, Федот? Понял, понял. Быстро же вы все выпили…

Воспользовавшись пинцетом, скульптор аккуратно перенес Шубу на газон. После чего вплотную к газону придвинул плот; Фуфел с Паном Зюзей перенесли на материковую часть Застолья бесчувственного Боярина и с рук на руки передали другим живчикам. Как и велел скульптор, Боярина перенесли в пустующую комнату и уложили на кровать поверх одеяла…

Без пятидесяти граммов водки Серега все-таки не обошелся. Может, и не стал бы пить, но слепив и оживив алкоголь для живчиков, глядя, как вместе с другими Шуба, Фуфел и Пан Зюзя расселись за столом и, видимо, выпив за знакомство, закусывают и о чем-то оживленно беседуют, скульптор «составил им компанию».

И ведь помогла водка — в плане пальцев, которые перестали трястись. Однажды, во время утиной охоты на вечерней зорьке он вместе с другом Максимом попал под проливной дождь. Дело было на одном из островов Рыбинского водохранилища под Весьегонском. Пока переправлялись на лодке на материк, пока добирались до охотничьего домика, промокли до нитки, продрогли, а Максим умудрился еще и руку себе до крови поранить…

Зато в домике у них был спирт. Друзья этот спирт, как положено, разбавили, рану обработали, печку быстренько растопили, выпили по первой, по второй, закусили, расслабились, и принялись рассуждать о водке. В том плане, что как она в некоторых случаях бывает необходима: и как дезинфекция, и как анестезия, и чтобы согреться… Если грустно человеку — развеселит, весело — еще веселей станет, хочется заснуть — поможет, хочется взбодриться — тем более… Ни тот, ни другой в быту особо-то алкоголь не употребляли, но вот, поди ж ты, сидя в тепле охотничьего домика, уставшие и довольные жизнью, едва не сочинили поэму, посвященную водке.

Вот и сейчас помогла Костикову сорокоградусная жидкость, и он, взбодрившись, вплотную приступил к созданию композиции «Охотники на привале». Переставшие трястись пальцы, сноровисто разминали послушный пластилин, воображение работало, и уже готовой для применения площадке «Лесная опушка» пустовать осталось недолго.

Серега лепил и нет-нет да поглядывал на Застолье. Как и предполагалось, дорвавшиеся до опохмелки Фуфел и Пан Зюзя не торопились покидать обеденный стол, на который Зинаида выставила местную закуску: яйца — из курятника, свежие огурцы, помидоры, редиску и зелень — с грядок, яблоки, груши и сливы — с деревьев. Шуба, слегка утолив голод, разговорился с Борисычем. Скульптор был уверен, что в Застолье они, как и в естественной жизни станут приятелями.

Своим появлением новички нарушили в Застолье равновесие полов, и теперь было очень интересно узнать, как сложатся дальнейшие отношения между живчиками. Справится ли Никодим с обязанностями коменданта, которые скульптор не собирался передавать кому-либо другому? Он вообще не собирался вмешиваться в социум живчиков, пусть сами разбираются.

В сложившейся ситуации, в первую очередь интересно было бы понаблюдать за женщинами. Кто из них положит глаз на видного парня, весельчака Фуфела, у которого влечение к женскому полу все-таки превосходило интерес к зеленому змею? Приглянется ли хоть кому-нибудь Пан Зюзя? А Шуба — не стыдно ли скульптору будет наблюдать за своей копией со стороны? Во всяком случае, на острове, наедине с Викой лицом в грязь Шуба себя не уронил. А как поведет себя на материковой части композиции? Впрочем, Серега всегда легко вливался в компании, найдет общий язык и с живчиками.

Про Боярина, который в любой момент мог выйти из комы, тоже нельзя забывать. Вообще-то в Застолье стоило бы вновь восстановить равновесие полов. Серега вспомнил про незаконченную «военно-фашистскую» композицию, для которой были почти полностью созданы как раз четыре женщины. А что — отобрать у фашисток оружие, добавить недостающие детали одежды, и чем они будут отличаться от той же прапорщицы Тамары? По большому счету — ничем.

Но прежде необходимо позаботиться о жилье для каждого отдельно взятого живчика. Об этом стоило посоветоваться с комендантом Никодимом. Еще хотелось «поговорить» с глазу на глаз с Шубой, который для лучшего понимания мог бы воспользоваться тетрадью и карандашом Маргариты Николаевны…

Не успела эта мысль прийти в голову, как скульптор увидел, что с его опередили — тетрадь вновь задействовал Владислав Мохов.

«Привет, дружище! — Серега принялся читать через лупу его новое послание. — Деньги по карточке получил? Я свое обещание выполнил, ты — пока не полностью. Понимаю, у тебя проблемы. Могу помочь их решить…»

— Влад, я выполню все обещанное, дай срок, — посмотрел Серега сверху вниз на коротко стриженого живчика, в одиночестве стоявшего посередине фруктового сада. — Вновь хочешь предложить денег? Что попросишь взамен?

Понимая, что без тетрадки не обойтись, скульптор перенес ее пинцетом к ногам Мохова. Тот торопливо начеркал в ней еще что-то.

«Если ограбили инкассаторов, менты могут нагрянуть сюда с обыском?»

— Вряд ли, — ответил Костиков, но, словно спохватившись, добавил. — Хотя все может быть.

Здесь он лукавил. С места ограбления его доставили в больницу, затем домой, сюда. Предположить, что он в сговоре с грабителями, еще было можно, но чтобы они в его отсутствие притащили в его квартиру на двенадцатом этаже огромный мешок денег…

«Тогда перенеси всех в нас в другое место», — написал живчик.

— Куда? — Серега вспомнил недавний не слишком правдоподобный рассказ пожилого инкассатора Николая Гавриловича. — Была бы у меня потаенная квартира — другое дело.

«У меня есть такая квартира. Двухкомнатная. Пустая».

— Шутишь, Влад?

«В том же доме, на Сретенке, в котором я живу. В соседнем подъезде, на том же этаже. Эти две квартиры имеют одну общую стену и замаскированную дверь».

— И? — только и смог выговорить Серега, в очередной раз перенеся тетрадь пинцетом к ногам Влада.

«Квартира давно мной приватизирована и надежно заперта на металлическую дверь. Коммунальные услуги и все остальное оплачивается со специального счета из-за границы».

— И… что ты предлагаешь?

Мохов, конечно, миллионер, Серега хорошо это знал, но чтобы иметь вторую квартиру в самом центре Москвы и не сдавать ее каким-нибудь иностранцам за очень приличную сумму, — как-то в голове не укладывалось.

«Ключи от квартиры у мужика, который отдал тебе банковскую карточку. Назвав ему кодовое слово, без проблем получишь ключи».

— А что взамен, Влад?

«Пообещай, что исполнишь!»

— Как я могу обещать, не зная твоих требований? Вдруг ты захочешь, чтобы я кого-нибудь убил? К примеру, Артура Новикова. Или всех остальных живчиков, в том числе и мою собственную копию!

«Не всех, — через минуту почел Костиков новую запись в тетради. — Только двоих…»

— Что!?

«Зинаиду и Тимофея. Они на меня чихнули, и я оказался здесь. Если они умрут, я вернусь в нормальный мир…»

— С чего ты взял, что вернешься?

«Надо попробовать!»

— Нет, Влад. Не могу.

«Не хочешь, чтобы я вернулся?»

— Причем здесь это?

«Признайся. Будь честным…»

— Влад, ты же сам называл живчиков моими детишками! А теперь предлагаешь их уничтожить? Да и не получится из этого ничего. Я просто уверен, что со временем все само собой вернется в естественное состояние.

«Пусть не получится. Я должен использовать шанс».

— Невозможно, Влад.

«КВАТРИРА! БУДЕТ! В ТВОЕМ РАСПОРЯЖЕНИИ!!!»

— Моя собственная квартира тоже в моем распоряжении. Все, Влад, мне жратву для вас лепить надо… Да и за тетрадью очередь уже образовалась.

Сереге и в самом деле не терпелось напрямую пообщаться с Шубой. Но Мохов не спешил закончить общение и вновь принялся писать в тетради:

«Ладно. Я и не рассчитывал. Другую мою просьбу за ключи от квартиры выполнишь?»

— Какую? — вздохнул Серега.

«Мне нужно привилегированное положение. Льготы».

— А сейчас ты, в каком положении?

«Сейчас — льгот совсем чуть-чуть. Обещай, что после переезда в мою квартиру, выделишь мне отдельный остров. Но не пляж, а скалу, на которой будет мой личный дом со всеми возможными удобствами и фруктовый сад. Остров должен соединяться с материком надежным мостом, ведущим от моей комнаты. Машка должна остаться при мне служанкой. Наверное, ей не помешала бы постоянная помощница… Остальное, по мелочам потом обговорим».

— Тебе не кажется, Влад, что другим живчикам, у которых на сегодняшний момент все поровну, такой вот королек-падишах, владеющий собственным островом и двумя служанками, придется не очень-то по душе?

«Я прошу не слишком много — взамен собственной квартиры, в которой все будут в полной безопасности!»

— Не слишком много… — хмыкнул Серега. — Подожди, мне надо подумать, прежде чем обещать.

Костиков прошел на кухню, где выпил еще пятьдесят граммов водки и сварганил бутерброд с докторской колбасой. С Владом Моховым они были ровесники, и насколько знал Серега, родители приятеля богатого наследства ему не оставили, и клад он не находил. Просто в то время, пока Костиков служил в пограничных войсках, а потом работал инкассатором, Мохов, откосивший от армии, благодаря липовой медицинской справке, ударился в бизнес. Как бы тривиально это не звучало, но своей стране Мохов не приносил абсолютно никакой пользы, зато собственные карманы набивал постоянно и очень туго.

Задержавшись на кухне, чтобы дожевать бутерброд и сполоснуть руки, Серега кое в чем мысленно согласился с новым русским миллионером — ведь и в самом деле не хотелось ему, чтобы Владислав Мохов вернулся в свое естественное состояние. А зачем? Чтобы тот и впредь поворачивал не очень чистый бизнес, сорил деньгами, проживал век бобылем и глядел сверху вниз на простых людей, которые и своей стране, и своим родным и близким хоть какую-то пользу, но приносили…

В памяти всплыл один из эпизодов, связанных с Владом. В середине зимы Костиков с друзьями рыболовами-спортсменами приехал на озеро, расположенное рядом с дачей Мохова. Вскоре предстояли соревнования по подледной ловле рыбы на блесну, и необходимо было проверить, придутся ли по вкусу окуням, щукам и судакам новые приманки, изготовленные своими руками. Тренировка проходила успешно, погода радовала, рыбка поклевывала. На время прекратив ловлю, друзья скучковались, чтобы немного перекусить и согреться — кто чайком, а кто и чем-нибудь покрепче. И тут блеснильщики заметили в сторонке знакомую фигуру.

Владислав Мохов в ярком спортивном костюме и вязаной шапке, ни на кого не обращая внимания, вальяжно шествовал на лыжах по белоснежной целине. За ним, проваливаясь в снег, едва поспевали два зачуханных мужичка: один — в запахнутом халате и цветастом тюрбане нес на плече разобранный ледобур, другой — в сальной телогрейке и шапке-ушанке тащил за господином его рыболовный ящик. На ногах у обоих были простые резиновые сапоги.

Не реагируя на оклики Сереги и остроты других рыболовов, Мохов отошел от них подальше, остановился на приглянувшемся месте и начал командовать рабами: первый сверлил ледобуром лунки в толстом сыром льду, второй расчищал их шумовкой от шуги. Господин же утруждал себя исключительно процессом ловли. Так продолжалось часа два, после чего новый русский миллионер покинул водоем. Пообщаться со знакомыми рыболовами не посчитал необходимым, и поступил мудро, ведь мог бы без затей и в грызло получить — чтобы много из себя не ставил…

Серега открыл холодильник и уставился на початую бутылку водки. Голова болеть вроде бы совсем перестала. Так стоит ли еще выпить еще или не стоит? Нет, лучше все-таки воздержаться. Хотел уже закрыть холодильник, но взгляд остановился на консервной банке сайры атлантической в масле. Когда в охоточку — это же мировой закусон!

Если уж рассуждать, положа руку на сердце, то лично ему, Сереге Костикову, вообще не было никакого резона в возвращении коротко стриженого живчика. Миллионер и про должок, равный одной тысяче двумстам американских долларов тут же вспомнит, и, ничтоже сумняшеся, потребует вернуть сумму, снятую Серегой с его банковской карты. Да еще и с процентами. К тому же приплетет какую-нибудь компенсацию за не приобретенную по вине скульптора выгоду, — как-никак, уже больше двух недель не занимался Мохов бизнесом.

Но гораздо хуже всех денежных разборок оказались бы виды Влада на само Застолье, на связанную с живчиками перспективу дальнейшего своего обогащения. Костиков четко осознавал, что совладелец ресторана «Фазан и сазан», одержимый этой идеей фикс, живьем с него не слезет, да еще и второго совладельца подключит — Артура Новикова… О подобном раскладе Сереге даже думать не хотелось.

Он не знал секрета обратного превращения Влада и Машки. И получалось, что не хотел знать, а если бы и знал, то тысячу раз подумал, прежде чем этим секретом воспользоваться. В конце концов, и тот, и другая сами были во всем виноваты, и пусть еще спасибо скажут, что все сложилось так, а не гораздо хуже.

Ну а потаенную квартиру Мохова на Сретенке надо иметь в виду. Наверняка, пригодится. Сервант для Застолья стал тесноват, да и надоело Сереге каждый раз доставать, а потом убирать платформочки в его внутренности. Рано или поздно что-нибудь сломает или, не дай бог, кого-нибудь уронит. Живчикам тоже вряд ли нравилось большую часть времени проводить в сумерках.

Тем более, скульптор собирался добавлять действующих лиц и расширять территорию. Места для этого в однокомнатной квартирке Костикова категорически не хватало. К серьезным переговорам о потаенной квартире можно вернуться позже. Ну, а создать для Влада собственный остров с домом… Да пусть подавится. У Сереги и заготовка подходящая имелась — та самая шунгитовая «скала», изначально предназначавшаяся для военно-фашистской композиции. Но без собственного фруктового сада и второй служанки миллионеру все-таки придется обойтись.

Вернувшись в комнату с бутылкой, стаканом, сайрой и куском черного хлеба, Серега поведал заждавшемуся Мохову свое решение, чем, кажется, сильно его расстроил. Тем не менее, Влад вновь принялся что-то писать в тетради.

«Ладно. А свои прежние обещания ты сейчас выполнишь?»

— Какие именно обещания? — нахмурился Серега, возвращая тетрадь. Влад застрочил в ней, время от времени покусывая кончик карандаша. Серега с нетерпением ждал, когда он закончит. Не дождавшись, поинтересовался:

— Не слишком ли много я там наобещал?

Влад с явным сожалением положил тетрадь на песок. Последняя запись оказалась неровной, со множеством сокращений:

«Питье — шампанск., мартини полуслад., вискарь, мин. вода (ессентуки № 17 — 2 бут.), кефир, кумыс (2 бут.), сок манговый…

Еда — кусман буженины — не очень жирной, котл. по-Киевски (2 шт.), палку колб. брауншвейгской, лаваш, помид. солен. (4 шт.), огур. малосольный (3 шт.), арбуз больш., дыня переспе…»

— Значит, сок именно манговый, а колбаса — брауншвейгская? — усмехнулся скульптор. На что Влад, скрестив на груди руки, важно кивнул.

— Что ж, — Серега вспомнил слова Данилы Багрова — главного героя из своего любимого фильма:

— Я свое слово держу…

Костиков действительно практически всегда выполнял свои обещания. Если влезал в долги, непременно записывал, сколько и у кого занял и когда обещал вернуть. При необходимости перезанимал у кого-нибудь, но должок кредиторам обязательно отдавал вовремя. Он частенько спорил с друзьями по поводу разной ерунды — на парочку пива или, в крайнем случае, на пузырь водки, и если оказывался не прав, никогда не забывал расплатиться даже такой мелочью. Дело было в принципе — либо отвечай за свои слова, либо молчи в тряпочку.

Кстати, тот же Влад Мохов нарушал свои обещания сплошь и рядом — взять того же Артура. Ну да черт с ним, с Моховым. В настоящее время перед Серегой стояла задача успеть меньше чем за два дня создать композицию с тремя действующими лицами, а это подразумевало несколько часов трудоемкой, сосредоточенной работы не только пальцев, но и воображения.

Обычно Серега начинал работать над композицией с самого сложного в плане исполнения персонажа. Из трех охотников таковым ему представлялся «представитель организации, название которой лучше не произносить». И все потому, что выглядел он слишком уж худым на лицо. Толстомордого генерала и того же подполковника Заводнова, лепить было гораздо проще; все равно слишком толстыми они у Костикова не получились бы. Зато над «представителем» с его впалыми глазницами, серыми глазами, узким аристократическим носом, тонкой полоской усов над такими же тонкими, растянутыми в ухмылке губами, и донельзя острым подбородком придется покорпеть.

Следующим персонажем для пластилинового воплощения Костиков наметил генерала. С ним особо придется постараться в отношении одежды: чтобы на бушлате хорошо виднелись погоны с соответствующими званию звездочками, чтобы папаха — с кокардой, а штаны — с лампасами, и чтобы на блестящих кожей сапогах не было ни капельки грязи. Важно, чтобы и добытый зайчишка, лучше всего — крупный заяц-русак лежал ближе к ногам к генерала, чем к его товарищам, что ясно давало бы понять, кто именно был автором меткого выстрела.

Повторно слепить копию подполковника Заводнова скульптору казалось наименее сложным. Он и в первый-то раз управился довольно быстро, теперь же надо было вместо рыбацкой одежды слепить охотничью, которые между собой не очень-то и разнились. Другое дело, что по сравнению с рыбаками у охотников имелось больше причиндалов, соответствующих охотничьей страсти: ружья, набитые патронами патронташи, ягдташи, ножи в чехлах… И чтобы все это выглядело стильно и богато.

И обязательно надо постараться слепить собаку. Хотя, прежде неплохо бы уточнить через Клюева, какая порода больше всего по душе подполковнику или самому генералу. Сереге больше всего нравился русский охотничий спаниель, но можно потрудиться и над сеттером, и над гончаком….

Для пущей красоты очень важно, чтобы среди добытой пернатой дичи можно было различить и крякового селезня с отливающими зеленью крыльями, и упитанных куропаток, и бекаса с длинным клювом, и рябчика с ярко-красной полоской на прикрытом веке… да чего уж там мелочиться, можно и тетерева с хвостом-лирой слепить.

И закуска у притомившихся охотников должна быть доброй. А еще неплохо бы вылепить закопченый котелок, подвешенный над тлеющими угольками. И стаканчики в руках у охотников, а у подполковника Заводнова — еще и флажка, из которой он только что эти стаканчики наполнил…

Вот только успеть бы все это сделать в срок!

Да, и самое главное! Как бы невзначай не чихнуть на охотников на привале, когда работа над композицией завершится. Не хватало в Застолье подполковников с генералами, да еще и вооруженных…

* * *

— Алло, алло, Костиков? Алло, это ты, Костиков?

— Я, Скоросчётова, я…

— Привет, Костиков! Привет, привет, с тобой все в порядке? Костиков, с тобой все…

— Нет, Скоросчётова! Со мной не все в порядке. Меня вчера из больницы выписали с сотрясением мозга. И сейчас я спал, а ты меня разбудила!!!

— Вот-вот-вот, Костиков! В том-то все и дело, что сотрясение мозга. Ты мне и ночью такой же приснился, все ходил вокруг да около, все морщился и за голову держался…

…Работу над композицией «Охотники на привале» вчера он так и не закончил. И это было правильно. Заканчивать надо на трезвую голову, а накануне Серега, наплевав на запреты докторов, неслабо злоупотребил алкоголем. Хорошо, хоть закусывал. Весь вечер лепил, пил, закусывал и, время от времени, поглядывал на живчиков.

В Застолье тоже пили — кто больше, кто меньше, но усугубляли все без исключения. Благодаря стараниям скульптора, настоящее гуляние устроили живчики.

Влад и Машка, уединившись вдвоем в его комнате, хлестали шампанское с мартини, закусывая вперемешку переспелой дыней, брауншвейгской колбасой и малосольными огурцами. Остальные — либо безвылазно сидели за обеденном столом, либо периодически оказывались рядом, чтобы махнуть стопку, чем-нибудь закусить и вернуться к своим делам: Маргарита Николаевна проведывала Боярина; Федот, Тамара и Степан, который всем другим напиткам предпочитал пиво, то и дело заглядывали на скотный двор; Зинаида с Ниночкой не забывали появляться на кухне и, возвращаясь за стол, вместе с другими хохотали над анекдотами и остротами, отпускаемыми весельчаком Фуфелом.

Наименее усидчивым был Шуба, видимо собравшийся исследовать каждый уголок Застолья, причем, в компании Борисыча, с которым без умолку о чем-то беседовал. Их сопровождали две кошки — Федора и Рыжая, которую именно так называла Маргарита Николаевна. На скотном дворе Шуба помог Федоту доить Буренку, после чего выпил полкружки парного молока, а вторую половину налил в блюдечко — кошкам. В саду Шуба попробовал яблоко и грушу, понюхал, как пахнут на грядках спелые помидоры, съел горсть малины. Потом уговорил Тимофея пустить его на льдину, где уселся на рыболовный ящик, окунул удочку в майну и вместе с кошками минуты три внимательно следил за поплавком, который так и не пошевелился.

Надолго задержались Шуба с Борисычем за бильярдным столом, благо стол обеденный был рядом. Они играли партию за партией, постоянно прикладывались к спиртному, и Шуба время от времени поглядывал в сторону острова-пляжа, на котором, укрытая пледом, лежала мертвая Виктория Ким…

— Мне вообще в последние три или четыре ночи такая галиматья снится, — продолжала тараторить в трубку Любка Скоросчётова. — Костиков, ты даже представить себе не можешь, что мне снится! И главное — все время одно и то же место снится и одни и те же люди. Сегодня ночью приснилось, будто ты с острова к этим людям, то есть, к нам перебрался. А на острове осталась та самая голая девочка, которую кто-то из пистолета застрелил. Кто застрелил? Ничего не понятно, Костиков. Галиматья, самая настоящая галиматья!

А вместе с тобой, Костиков, среди нас еще три мужика появились. Один какой-то то ли полуживой, то ли полумертвый, самостоятельно передвигаться был не в состоянии. Другой — такой весь из себя видный, веселый, все шутки шутил… А третий, с фингалом под глазом, нажрался как свинья и начал ко мне приставать, представляешь, Костиков. Щипаться начал. Ну, я ему и…

…Вчера, незадолго перед тем, как окончательно дойти до кондиции скульптор заострил на этом эпизоде внимание. Для начала назюзюкавшийся Пан Зюзя едва не схлопотал от своего собутыльника Фуфела. Это в естественном мире один был начальник, а другой его подчиненный, водитель суточной машины, крутивший баранку, куда велят. В Застолье они оказались в абсолютно равном положении, но, в отличие от бывшего водителя, бывший начальник, кажется, еще не до конца это осознал. Ну и в один прекрасный момент Фуфел просто-напросто отмахнулся от Пана Зюзи, как от назойливой мухи, и тот кувыркнулся с табуретки на пол. Возможно, обидевшись, Пан Зюзя переместился подальше от Фуфела, зато поближе к Любке и в итоге получил по физиономии от любительницы покататься на лыжах…

— Будет знать, как щипаться. Теперь у него и под другим глазом фингал. Я тебе свой ночной сон рассказываю, Костиков. И главное, Костиков, все пьют и пьют, пьют и пьют, куда только влазит! И ты, Костиков в моем сне тоже напился хорошенько и прямо на бильярдном столе уснул. Я, чего уж греха таить, тоже пьяной напилася, но этот видный такой — молодец, до моей каморки меня проводил, все под ручки поддерживал, чтобы я не упала…

— Люба, — Серега попытался перебить свою бывшую одноклассницу. — Люба, Люба, Люба… Скоросчётова!

— Что, Костиков?

— А затем ты мне все это рассказываешь?

— Как зачем, Костиков?! Я же про тебя рассказываю, какой ты в моем сне был, как…

— Скоросчётова!!! Я и без тебя все это знаю. Нам с тобой одни и те же сны снятся, Люба.

Как и в прошлый телефонный разговор с Любой, в трубке вдруг повисла тишина, а потом и короткие гудки послышались. И так же, как и ровно три дня назад, не успел Серега отложить мобильник, как ему позвонил Клюев.

— Привет, Борисыч. Пока еще не до конца охотничков долепил. Но сделаю в срок, как и обещал…

— Это хорошо, Шуба. Очень хорошо. Слушай, нам с тобой срочно побеседовать надо. По поводу ограбления…

— Не нашли еще ублюдков?

— Найдешь их, как же… — вздохнул Клюев. — Слушай, Шуба не мог бы ты сейчас…

— Неужели хочешь в отделение вызвать? — возмутился Костиков. — Нет уж, Борисыч. Ихт бин кранк. Я есть больной, у меня и справка имеется. Тебе надо, ты и приезжай. Тем более, сам же вчера проведать грозился.

— Добре, — чуть подумав, ответил капитан. — Скоро буду.

Клюев и в самом деле мог приехать довольно быстро, поэтому Серега поспешно стал разбирать Застолье и по одной, в определенном порядке, убирать платформочки в нижний отсек серванта. От этого занятия его оторвал новый телефонный звонок. Не узнать писклявый голос заместителя начальника инкассации Вячеслава Лисавина, было сложно.

— Костиков, как здоровье? — поинтересовался Пан Зюзя с деланным сочувствием.

— Голова очень сильно болит Вячеслав Васильевич, — соврал Серега начальнику. Если голова и побаливала, то совсем немного — благодаря вчерашнему усугублению алкоголя.

— Ничего, пройдет, она у тебя крепкая, ха-ха, — якобы пошутил Лисавин.

— Должна пройти…

— Сергей, — посерьезнел Лисавин. — У меня к тебе существенная просьба. Прошу исполнить, и я долгу не останусь, ты меня знаешь…

— Какая просьба, Вячеслав Васильевич?

— Ты фингал у меня под глазом видел?

— Фингал? Какой такой фингал?

— Сергей, не придуривайся. Боярин не мог не рассказать, что фингал мне та самая кореянка поставила, которую на следующий день при тебе убили. Я к ней спьяну обниматься полез, вот она и… Это только Боярин с Фуфелом видели. Фуфел поклялся, что никому не скажет, Боярин — сам знаешь… К тебе просьба тоже никому об этом не говорить. Вообще никому. Особенно ментам. Договорились?

— А при чем тут менты? — искренне удивился Костиков.

— Ну, мало ли, какие подозрения у них могут возникнуть. Начнут на ровном месте копать, сопоставлять одну нелепость с другой. Типа, девка ударила мужика, а на следующий день вдруг три пули схлопотала.

— Не вижу связи…

— Потому что нет никакой связи. Но менты за любую фигню уцепиться готовы, сам знаешь.

— Да, менты они такие.

— Вот и я о чем. Так, что, Сергей, обещаешь никому про тот случай не рассказывать?

— Добре, Вячеслав Васильевич, обещаю.

— Договорились! Выздоравливай, Костиков, тебя твой маршрут заждался. Или теперь на какой другой попросишься? Так я это устрою, только скажи.

— Договорились…

Поразмыслить о том, что вскоре опять предстоит с пистолетом на поясе возить по московским улицам мешки денег, у Сереги как-то не было времени. Голова была занята другим. Теперь же он четко представил, как приезжает инкассировать универсам «Детский мир», как вместо кореяночки его встречает пухленькая девушка-кассир Марина, как он возвращается с сумкой через хоздвор, где его ударили по голове, где увидел мертвую Вику, где стояла «Волга» с разбитыми стеклами, с убитым водителем и истекающим кровью старшим маршрута…

Наверное, прав заместитель начальника инкассации, маршрут лучше поменять, иначе до крайности развитое воображение Сереги Костикова могло сыграть с ним злую шутку.

Но надо было учитывать и другое. Инкассаторов грабили редко, что правда, то правда. В большинстве случаев, похищенные ценности так и оставались не найденными. И, как правило, инкассаторы, подвергшиеся нападению и ограблению и оставшиеся в живых, потом с работы увольнялись. Возможно, понимая, что потеряли доверие у начальства и сослуживцев: проспал, проворонил, струсил, не нашел в себе мужества уберечь доверенные ценности. Возможно, у выживших происходил какой-то внутренний надлом… Конкретная причина увольнения не афишировалась.

Боярин после ограбления не уволился, хоть ему и сломали руку. Но в том случае и злоумышленников арестовали, и все до последней копейки деньги уже на следующий день были возвращены государству. Несколько лет тому назад боженька Боярина предупредил, и вот — на тебе…

Очередной телефонный звонок едва не взбесил Костикова. Уж кого не хотел он сейчас слышать, так это Артура.

— Не до тебя мне, Артур! — резко сказал Серега, не успел тот представиться.

— Я по поводу…

— Неужели по поводу Лысого с Машкой? Объявились? Поздравляю!

— Я хотел поговорить о Вике.

— Поговорить о Виктории Ким, с которой ты провел почти сутки, и которую на следующий день убили — я правильно тебя понял? — Серега говорил жестко, не без издевки, представляя, как Артур скрепит зубами от злости.

— Не думаешь же, ты, что это я ее убил?

— Меня-то менты считают причастным к ограблению. В соучастии в убийстве вот-вот объявят. А чем ты лучше? В создавшейся ситуации мне даже выгодно тебя подставить.

— При чем тут я? Мы с Викой всего лишь…

— Но ты же ко мне со своим лысым совладельцем пристаешь.

— Это совсем другое…

— Большой разницы не замечаю. Короче, предлагаю договориться. По-взрослому договориться. Ты забываешь обо мне в плане Лысого и Машки, даже вообще обо мне забываешь, а я не говорю ментам, что у тебя с убитой Викой незадолго до ее смерти была интимная связь.

— Ах ты, гнида! Да я тебя сейчас…

— Что ты этим хочешь сказать, господин Артур Арутюнянович, — Серега вышел на балкон и посмотрел вниз. У стоявшего рядом с джипом Мохова такого же джипа открылась задняя дверь, но тут же захлопнулась.

— Что все-таки выйдешь из своего внедорожника и поднимешься ко мне на двенадцатый этаж. Тогда почему дверь закрыл? Рекомендую поторопиться, чтобы менты не опередили.

— Откуда тебе известно мое отчество? — умерил пыл Артур.

— Помнишь, застал мента у меня дома? Моего хорошего друга капитана Клюева? Это он по собственной инициативе кое-что о тебе разузнал.

— Врешь!

— Можешь сам у него спросить. Капитан Клюев должен подъехать с минуты на минуту.

В трубке послышалось недовольное сопение. Серега молча ждал. И только когда внизу из-за угла дома и в самом деле вывернул милицейский УАЗик, Артур подал голос:

— Договорились, Сережа. Я забываю про Лысого, ты молчишь про меня и Вику.

— Правильное решение, Артур Арутюнянович. Мы с тобой договорились по-взрослому. С этой минуты я глубоко убежден, что нашу общую знакомую Викторию Ким, какой-то ублюдок застрелил случайно, как невольную свидетельницу ограбления инкассаторов. Ты к этому делу абсолютно непричастен. Все!

Разглядев с балкона выпрыгнувшего из УАЗика капитана Клюева, до Сереги вдруг дошло, что за телефонными разговорами он так и не убрал в сервант полностью композицию Застолье…

* * *

— И вновь я посетил, — продекламировал капитан Клюев с порога, и Костиков тут же развил тему:

— Тот уголок земли… в Коньково, где пили водку мы не раз!

— Тебе алкоголизм врачи не рекомендовали, — строго сказал милиционер, меняя ботинки на домашние тапочки хозяина квартиры.

— А пиво?! — насторожился Серега. — Надеюсь, ты пиво притащил? Если нет, то я сейчас сам в киоск побегу…

— Успокойся, принес парочку, — Клюев многозначительно похлопал по висевшей на лямке через плечо кожаной планшетке — заметно выпуклой. — Только бы здоровью не навредить.

— Здоровье повредится, если вовремя не опохмелиться, — Костиков выжидательно уставился на планшетку, которую Клюев был вынужден открыть и извлечь на свет божий две банки экспортной «Балтики».

— Ты, Борисыч, человек, — Серега немедленно вскрыл одну баночку, издавшую при этом характерный пшик, и сделал несколько жадных глотков. — Проходи, чего встал.

Зайдя вслед за гостем в комнату, он тут же пожалел, что не пригласил его на кухню. Застолье-то скульптор спрятать успел, но в спешке оставил наверху серванта опустевший плот и остров-пляж. Теперь передислоцироваться было поздно, но он нашел выход, — суетливо передвинул стулья так, чтобы Клюев сидел за столом спиной к серванту, сам же уселся напротив. Коробки с пластилином, вспомогательными инструментами и недоделанная композиция «Охотники на привале» оказались между ними.

— Ух, ты! — уставился Клюев на три колоритные фигурки, лежащие в отдельной от других поделок коробочке.

— Завод-то наш, каков красавец — с фляжечкой и стаканчиком, ну, прям, как живой! И эти двое похожи, — сравнил он пластилиновые персонажи с охотниками, позирующими на фотографиях.

— И патронташи у всех, как настоящие! И ружья, и рожок охотничий! А у этого — манок, что ли на шее висит? И заяц знатный, и кряковой селезень, да-а-а… Шуба, а это — неужели бекас!

— Мелкая птаха, но знаешь, сколько повозиться пришлось! — скульптор чувствовал себя польщенным. — А рядом с ним, как ты, наверное, уже догадался, рябчик.

— Класс!

— Еще и тетерева собираюсь слепить.

— Ну, даешь, скульптор Шуба! Завод наш просто обалдеет! А как ты их разместить собираешься?

— Генерал будет на ближнем плане слева, вот здесь, — Серега дотронулся пальцем до еле заметного бугорка на «лесной опушке». — Этот хитрый человек — на переднем плане справа, а товарища подполковника с фляжечкой размещу чуть дальше, чтобы между ними поместилась скатёрка с нехитрой охотничьей закусочкой…

— У меня аж слюнки потекли…

— А чуть в стороне собираюсь сделать костровище и над ним — котелок закопченный. Хотя, котелок больше для рыбаков подходит, чтобы они в нем уху варили. Нет, без котелка обойдутся.

— А костер?

— Костровище будет. С тлеющими угольками, типа, охотники картошку в мундире пекут. Надо будет к закуске пучок зеленого лука добавить…

— Издеваешься, Шуба! Я сегодня не завтракал. Проспал.

— Чай с бутерами будешь?

— Буду.

— Тогда пойдем на кухню, — Серега поднялся из-за стола, надеясь, что гость сразу последует за ним, так и не заметив забытые им на серванте плот островом-пляжем.

Но милиционер, тоже поднявшись, как назло, кинул взгляд вправо-влево и увидел то, чего не надо.

— А еще, Борисыч, я хочу к охотничкам собаку добавить, — почти крикнул Серега, вынудив милиционера переключить внимание на себя.

— Но не знаю, какую. У подполковника Заводнова собака есть? — Серега шагнул к двери из комнаты и вопросительно посмотрел на Клюева — мол, ты идешь или здесь остаешься?

— Слушай, Шуба, — милиционер оглянулся на сервант. — На этом плоту, кажется…

— Если хочешь, забирай плот с собой и пойдем на кухню, — нетерпеливо сказал Серега. — Ты, вроде, мечтал позавтракать.

— Да, — Клюев аккуратно переложил плот к себе на ладонь и вслед за Серегой покинул комнату. — А помимо бутербродов, что-нибудь посерьезнее пожрать есть?

— Могу яичницу сварганить…

— Класс. А лимон найдется?

— Лимоном обычно коньяк закусывают.

— Так у меня с собой есть, — переместив на кухонный стол пластилиновый плот, Клюев открыл, как оказалось, довольно-таки вместительную планшетку и теперь извлек из нее фляжку четырехзвездочного коньяка «Московский». — Только бы твоему здоровью, Шуба, не навредить.

— Не навредим. Открывай, наливай, вот тебе лимон — режь!

— Слушай, Шуба, — Клюев положил лимон на расписанную под хохлому разделочную доску и нацелился на него ножом. — Кажется, еще позавчера ты мне показывал на этом плоту…

— Борисыч, давай, сначала про «охотников на привале» договорим, а? — не обернулся к нему Костиков, хлопоча у газовой плиты. — В плане охотничьей собаки — ты мне так и не ответил. У твоего Заводнова собака есть?

— Была когда-то у Завода собачка. Спаниелька. Померла от старости. Завод переживал сильно, поэтому и новую заводить никак не решается — вдруг и эта раньше него помрет…

— Понимаю. А генерал случайно не кинолог?

— У него — лайка восточносибирская. Хорошая псина. Зимой по белке работает — загляденье. А хитрый, как ты его назвал, человек, держит ягдтерьера по кличке Бакс. Такая этот Бакс тварь злющая, — меня однажды ни с того ни с чего за нос укусил.

— Ягды, как правило, абсолютно без мозгов. Я вообще не понимаю людей, которые их заводят. Наверное, в плане мозгов своим питомцам соответствуют.

— В плане хитрого человека — не согласен.

— Спорить не стану.

Пока яичница шипела на сковороде, Серега порезал хлеб и колбасу, достал из холодильника банку с маринованными огурцами…

— В любом случае ягд для композиции не подходит, — норная порода, а мужики не на лису с барсуками охотились, а на нормальную дичь. Лайка, кстати, тоже в данном случае не котируется. Спаниелька — самое оно. Кстати, моя любимая порода.

— Так слепи спаниеля, скульптор Шуба. Завод от счастья вообще на седьмом небе будет.

— Уговорил, слеплю. А ты чего коньяк-то не разлил? Яичница готова к употреблению!

Закусывал Серега даже с большим аппетитом, чем не успевший позавтракать гость. Клюев и пил без особого энтузиазма: Серега — три рюмки, он — полторы, при этом не отрывал взгляда от пластилинового плотика и все больше хмурился.

— Хочешь спросить, — опередил его Костиков с вопросом, — куда троица алкашей подевалась?

— Да, Шуба. Дело в том…

— Я решил усложнить композицию. Переместить территориально и добавить еще одного человечка.

— Если бы я этот плот не увидел, то, наверное, и не вспомнил бы сегодняшний сон бредовый, — Клюев, не глядя, безуспешно потыкал вилкой в сковородку. Потом сосредоточился, подцепил колышущийся желток и успешно направил его себе в рот.

— У меня тоже такое бывает, — сказал Серега.

— Самое интересное, что во сне я вместе с теми алкашами за одним столом сидел и… как думаешь, что делал?

— Водку пьянствовал, что же еще можно за столом с алкашами делать. Мы вот с тобой тоже за столом сидим и пьянствуем. Только не водку, а коньячок.

— Точно! — встрепенулся Клюев. — И с тобой я во сне тоже пьянствовал. И мы с тобой все бродил по каким-то коридорам, заглядывали в комнаты… Потом ты рыбу на льдине ловил…

— Поймал?

— Вроде, нет.

— Значит, фиговый сон, Борисыч. Мог бы и не вспоминать.

— И еще мы с тобой в бильярд играли…

— Кто выиграл?

— Кажется, ты…

— Хороший сон. А мы с тобой в жизни хоть раз в бильярд играли? На какой-нибудь базе рыболовной?

— Чего?

— Наливай, давай, — Серега подставил свою пустую рюмку к его наполовину полной. — Смотрю, половинишь, Борисыч.

— Так на службе я. Форму разве не видишь! — возмутился Клюев, однако рюмки наполнил. — И к тебе, собственно, по службе приехал. Так сказать, провести беседу.

— Надеюсь, без всяких там протоколов и скрытых диктофонов.

— Обижаешь, Шуба, для протокола я бы повестку прислал.

— Добре, Борисыч. О чем беседовать будем? Или сначала выпьем? — взялся за рюмку Серега.

— Естественно, выпьем, — последовал его примеру милиционер.

— Чтобы язык развязался, — подмигнул ему скульптор, чокаясь и опрокидывая рюмочку.

— И чтобы вокруг да около не ходить… — на этот раз половинить Клюев не стал, — скажу все сразу и без обиняков. Кассир универсама, где произошло ограбление и убийство, гражданка Марина Савельева, во время ее опроса, как свидетельницы, показала, что погибшая Виктория Ким выбежала на улицу не просто так, услышав выстрелы… Оказывается, ты с гражданкой Ким был знаком, у вас была любовная интрига. Затем вы поссорились. Она сильно переживала, хотела с тобой поговорить в магазине, кода ты приехал инкассировать… Но ты ее грубо проигнорировал, хлопнул дверь перед самым носом Виктории и тем самым… возможно…

— Договаривай, Борисыч, чего уж там. Возможно… — как и капитан милиции, Сергей Костиков тоже замолчал.

— Обойдемся без сослагательно наклонения, — вздохнул Клюев. — Расскажи, по-честному, что у тебя с ней было.

— Все правильно показала гражданка Марина Савельева. Где-то неделю назад… да, ровно неделю тому назад мы с Викой познакомились в «Детском саду» — так инкассаторы универсам называют, я пригласил ее на свидание, она согласилась и пришла, мы посидели в ресторане, потом провели великолепную ночь у меня дома… Я в нее влюбился, Борисыч. Но на следующее утро после той ночи Вика прямым текстом заявила, что впредь встречаться со мной не собирается…

— Почему? — удивился капитан. — Сделал что-то не так. Или во сне слишком громко храпел?

— Я тебе, Борисыч, объясню — почему. Вот, допустим, я коллекционирую марки, монеты, значки… Такие у меня хобби, Борисыч.

— Да, я знаю, — кивнул тот. — Еще ты пластилиновые фигурки лепишь…

— Вот-вот. У Виктории Ким, как оказалось, тоже есть хобби. Она коллекционировала своих любовников. Однодневных любовников, имена которых заносила в свой дневник. И я в том дневнике был далеко не первый…

— М-да… — Клюев взялся за бутылку, разлил коньяк по рюмкам. — Сильно переживал?

— Ну, мне все-таки не шестнадцать лет…

— Но, судя по всему, она переживала больше, — выпив вместе с опрашиваемым, уточнил капитан. — По показаниям гражданки Савельевой, Виктория Ким даже накануне… трагедии к тебе на работу приезжала…

— Хм. Говоришь, без обиняков беседуем?

— Да ладно тебе, Шуба. Если скрывать нечего…

— Что мне скрывать, Борисыч? Приезжала Вика перед вечерней сменой к нашему банку, ее многие видели. Извинялась передо мной. Но какие тут могут быть извинения. Вот если бы ты узнал, что числишься в ее блокнотике под сотым номером, как бы поступил? Только честно.

— Вообще-то, — немного подумал милиционер, — сгоряча мог и по морде врезать…

— А у меня рука на ее морду не поднялась. Хотя, наверное, лучше бы поднялась… Может, тогда бы на следующий день не выскочила она за мной на улицу…

— И не попала бы под пули, — продолжил Клюев. — И тогда убийца инкассаторов без всяких свидетелей вложил бы ствол тебе в руку, и кто в этом случае стал бы подозреваемым номер один?

— Получается, Вика своей смертью…

— А если бы она вышла сразу за тобой, то, глядишь, и спугнула бы убийцу, — предложил новый вариант развития событий Клюев. — Давай все-таки без сослагательных наклонений. — Расскажи, что именно она тебе накануне ограбления говорила, и что ты ей отвечал.

— Дословно не помню. Она же осталась меня дожидаться у банка и ведь дождалась…

— Я знаю, знаю, — покивал капитан.

— Тоже гражданка Савельева показала?

— Нет не Савельева. Водитель, работавший в ту смену вместо Краснова…

— Бугор, что ли? Ты его тоже допрашивал?

— Естественно. Только не допрашивал, а проводил дознание. Кстати, Бугор этот даже в большем подозрении, чем ты.

— Понятно. Бугор вместе с нами работал накануне на том самом Хорошевском маршруте, все посмотрел, все прикинул, рассчитал, опять же время заезда запомнил…

— Все правильно говоришь, все правильно, — не переставая, кивал Клюев.

— И много у вас подозреваемых, господин капитан?

— Хватает, Шуба, хватает. Начиная от уборщицы универсама и заканчивая начальником вашей инкассации.

— Дай-ка, я руку поменяю, — Костиков со вздохом взял бутылку и разлил коньяк.

— Я вчера от тебя сразу в банк поехал, порасспросил кое-кого. Говоришь, она тебя с маршрута дождалась…

— Да. Фуфел — наш водила суточный ее к себе в машину погреться пустил.

— В нарушение инструкции?

— О какой инструкции ты говоришь, когда Вика в той самой машине вместе с Паном Зюзей, то есть, с нашим замом Лисавиным Вячеславом Васильевичем водку пила.

— Они вдвоем пили?

— Сначала вдвоем, а когда мы с маршрута вернулись и ценности сдали, им еще и Боярин компанию составил.

— Петр Терентьев, — уточнил Клюев, — твой напарник, который сейчас в Боткинской, в реанимации. А ты с ними пил?

— Нет! Пошел пешком до метро. По дороге Вика меня догнала, что-то говорила, но я все мимо ушей пропустил. В итоге она отстала.

— А ты?

— Приехал домой и взялся за пластилин. Были бы фотки генерала с хитрым человеком, еще бы тогда их слепил. Пришлось вместо охотников лепить алкашей — на этом самом плотике.

— Говоришь, куда-то переместил алкашей?

— Да. За круглый столик, чтобы не на весу стаканы держали. Такие столики обычно в рюмочных стоят или в пивных. А под их столик я помещу девушку, причем, в милицейской форме с погонами лейтенанта.

— Зачем? — нахмурился капитан.

— Ну, уж не протокол составлять…

— Опять какую-нибудь хулиганскую пошлятину задумал?

— Чего ты хмуришься? За честь мундира обидно? А если бы в композиции вместо простых алкашей за тем же столиком стояли три мента, а под столиком вместо лейтенантши обычная проститутка им ширинки расстегнула, тогда бы обрадовался, да? Сказал бы, мол, класс. И назвал бы композицию, к примеру… «Ничто человеческое им не чуждо», да?

— Пошляк ты, Шуба, — Клюев не смог сдержать улыбку и, чуть помедлив, спросил уже серьезно:

— В магазине ты с Викторией…

— Про магазин ничего кроме показаний гражданки Савельевой мне добавить нечего. Вика меня встретила, что-то стала говорить, я, не слушая, на нее рявкнул, кажется, даже плечом толкнул, чтобы проход не загораживала. Ей бы на этом успокоиться, но она… Я, когда очнулся и Вику при последнем издыхании увидел…

Серега вдруг почувствовал, что на глаза наворачиваются слезы. Такого с ним не случалось давненько. Он вновь взялся за бутылку, в которой осталось совсем немного, как раз на две рюмочки.

— Погоди-ка, Борисыч, — сказал он, до последней капли разлив коньяк и, прихватив пластилиновый плот, ушел в комнату, чтобы через полминуты вернуться с непочатой банкой экспортной «Балтики» в одной руке и с платформочкой «остров-пляж» в другой.

— Вот, — поставил он под нос Клюева платформочку, с которой вчера перенес на материковое Застолье спиннингиста Шубу, но оставил укрытую пледом бездыханную девушку. — Хотел вчера помянуть, но как-то не получилось. Предлагаю это сделать сейчас.

— Ты хочешь сказать… — Клюев замер с протянутой к рюмке рукой. — Хочешь сказать, что это…

— Узнал?

— Виктория?

— Давай, не чокаясь — за упокой души, — Серега опрокинул рюмку, с характерным пшиком откупорил «экспортное» и стал пить пиво маленькими глоточками.

Клюев вместо рюмки взялся за плед, прикрывающий до шеи пластилиновую фигурку, откину его в сторону и уставился на прикрытое лишь трусиками тельце девушки, с двумя крохотными ранками — чуть выше пупка и под левой грудью.

— Откуда тебе известно, что пули попали именно сюда? — немного погодя, спросил милиционер.

— Ты сам сказал, — пожал плечами Костиков.

— Я сказал только то, что в Викторию Ким было произведено три выстрела…

— С близкого расстояния и почти в упор, — добавил Серега.

— Да. Но! Я не говорил ни тебе, ни кому-либо постороннему, что гражданку Ким… — Клюев, прищурившись, посмотрел на скульптора, — поразили только две пули…

— А я, к примеру, не рассказывал соседям по лестничной площадке, что пью с тобой водку. Хотя они вправе это предположить, — не моргнув глазом, парировал Серега.

— У тебя лупа далеко? — неожиданно поинтересовался Клюв. И тут же, спохватившись, сунулся в свою планшетку: — Не надо, у меня самого имеется!

Милиционер и в самом деле достал из вместительной планшетки увеличительное стекло в пластмассовой оправе и на длинной ручке и через него уставился на пластилиновую фигурку.

— Ты меня, конечно, извини, — нарушил затянувшееся молчание Серега, — но с этим делом надо бы в морг, к патологоанатому…

— Не шути, Шуба, — Клюев поманил его пальцем и передал лупу. — Лучше сюда посмотри, только с другой стороны.

Он развернул платформочку на сто восемьдесят градусов и подсказал:

— Не на тело смотри, а на песок — рядом с правой кистью.

Не совсем понимая, зачем разглядывать песок, скульптор увидел рядом с кистью Вики каракули. Если допустить, что это буквы, то их было три: З Ю З.

— Что означает это «ЗЮЗ»? — спросил капитан. — Это ведь ты написал?

— Больше некому, — растерянно сказал Серега. — Наверное, как-то случайно вышло…

— А как, говоришь, у вашего зама прозвище?

— Пан Зюзя…

— Случайно, говоришь, вышло? — Клюев поднял до сих пор не выпитую рюмку и вновь посмотрел Костикову в глаза. — Помянем девушку.

— Я давно уже помянул…

* * *

Юрий Борисович Клюев уехал, оставив Сергея Костикова с пустой бутылкой из-под коньяка, двумя пустыми банками из-под пива и тяжелой, забитой сонмищем мыслей головой.

Голову необходимо было проветрить на свежем воздухе. Вообще-то неплохо было бы прямо сейчас узнать расписание электричек c платформы «Беговая» в сторону Кубинки и Звенигорода, сбегать в магазин, потом быстренько уложить в рюкзак ружье, набитый патронами патронташ, флажку с закуской, болотные сапоги, запасной свитер и махнуть на охоту. С сегодняшнего дня в Подмосковье как раз открывалась весенняя охота: на утренней зорьке — с подсадной уткой, на вечерней зорьке — на вальдшнепа.

По Белорусскому направлению в пределах шестидесяти километрах от столицы Серега знал несколько прекрасных полянок, где во второй половине апреля каждый вечер обязательно тянул длинноносый лесной кулик. И главное — добраться до тех полянок можно было довольно быстро и без проблем: на метро, потом примерно час на электричке и с полчаса пешочком. Каких-то два часа, и из шумной Москвы ты переносился в неповторимую свежесть весеннего леса!

Открытие охоты всегда было для Костикова, как и для десятков тысяч его коллег по увлечению, настоящим праздником. Но сегодня вечером вместо стрельбы по летящему вальдшнепу он будет лепить пластилинового тетерева и другой охотничий антураж, чтобы выполнить обещание, данное подполковнику Заводнову и в срок закончить композицию «Охотники на привале».

Да и не тот был момент, чтобы, спустя два дня после случившейся трагедии, выезжать за пределы Москвы с объемистым рюкзаком за плечами. Серега не думал, что за ним установлена слежка, но мало ли. Тот же Клюев мог ему позвонить или даже вновь наведаться в гости…

И по большому счету, не хотел скульптор куда-то ехать, а хотел понаблюдать за живчиками и кое о чем поразмыслить. Голову же можно было проветрить хотя бы, прогулявшись до магазина. Что Серега и сделал, купив пачку пельменей и пачку крупных креветок, вяленую щуку, шесть банок все той же экспортной «Балтики» и, на всякий случай, бутылку водки. Уже возвращаясь домой, обратил внимание, что джип Артура Арутюняновича Новикова из двора исчез.

После сегодняшнего визита милиционера у Сереги и к Артуру, и к Вячеславу Лисавину появился один и тот же вопрос — почему они оба так сильно беспокоились, чтобы никто не узнал об их связях с Викой. Убийца убрал ее, как свидетеля, но если быть таким уж «профессионалом», то следовало убрать и второго свидетеля — Марину Савельеву, ради такого важного дела, вернувшись за пистолетом к лежавшему без сознания сборщику.

Можно было прийти к выводу, что убийца не боялся Савельеву, потому что она не знала его в лицо. В отличие от Вики, в которую он для надежности выстрелил трижды.

Клюев абсолютно правильно насторожился, увидев на теле пластилиновой Вики две раны. Серега эти раны не оставлял, они появились на миниатюрке сами, скорее всего, в тот момент, когда две пули поразили Вику-кассиршу. А третья пуля пролетела мимо, и Серега об этом не знал. Как не знал и Лисавин, произнесший по телефону фразу: «…девка ударила мужика, а на следующий день вдруг три пули схлопотала».

Все знали, что стреляли семь раз, так как у Костикова в пистолете остался всего один патрон. Но кто помимо милиции знает, сколько раз стреляли в инкассаторов, а сколько в Вику? Разве что Марина Савельева и то не обязательно. А вот Вячеслав Васильевич Лисавин откуда-то это знал.

Серега вспомнил, как Вика в последние секунды жизни что-то карябала на асфальте. На сыром асфальте следов не осталось, а на желтом песочке острова-пляжа ее уменьшенной копии удалось написать три буквы, и если бы хватило сил, возможно, появилась бы четвертая… Сейчас Серега мог поспорить, что этой четвертой буквой оказалась бы «Я»…

«Оказалась бы…» Опять сослагательное наклонение. Исходя из этого, Вика на последнем издыхании могла бы написать, к примеру, «Зюзя + Вика…», или «Зюзя — прости!», или «Зюзя — убийца.».

Факт, что Вика успела увидеть своего убийцу, но вопрос — был ли он ей знаком?

Ни пельмени, ни креветки готовить Серега не стал — до поры до времени убрал в морозилку. Водку пить тоже не хотелось, пивко же под вяленую щуку пошло нормально. Щука оказалась пересоленной, дубоватой и специфически пахучей, но именно такую Серега, в отличие от своих друзей, и любил; главное — зубы не сломать.

Пока чистил и глодал щуку, заглушая пивом «живую» соль, прикасаться к пластилину не имело смысла, но время не проходило даром, — скульптор прикидывал, какой предмет для охотничьей композиции слепит в первую очередь и за что возьмется потом…

Он распределял предметы по степени сложности изготовления, и на данный момент таковым являлся подстреленный охотниками тетерев: с блестяще-черными перьями, имеющими фиолетовый отлив на голове и шее, с такими же, как у рябчика, ярко-красными бровями и с хвостом-лирой. Затем, если посетит вдохновение, скульптор хотел заняться русским спаниелем, слепить которого, по его прикидкам, будет не сложнее таксы. Легче, вернее, привычнее всего лепить было грибы: рыжие лисички, красноголовые подосиновики, мухоморы с белыми точечками на шляпках, — ими скульптор собирался завершить работу. Но окончательную расстановку всех персонажей и причиндалов по своим местам, в любом случае, планировал осуществить завтра утром — исключительно на свежую голову.

Щука закончилась, из шести банок пива осталось три, пора было приступать к лепке. Но прежде Серега решил сделать кое-что другое. Тщательно вымыв с мылом и вытерев руки насухо свежим полотенцем, Серега положил на ладонь фигурку Вики и, задержав дыхание, принялся длинным ногтем правого мизинца нежно сглаживать две крохотные ранки на ее теле. Он всегда работал с пластилином очень быстро, и в этот раз одной задержки дыхания как раз хватило на то, чтобы от ранок не осталось ни следа.

Вика выглядела, как новенькая, только глаза ее оставались закрытыми. И тогда Серега переложил ее на песочек острова-пляжа точно на прежнее место, сосредоточился и трижды громко, от души чихнул…

И ничего не произошло. Как Вика лежала на песочке без признаков жизни, так и осталась лежать. Скульптор смотрел и смотрел на нее, тщетно ожидая чуда. Потом сунулся в сумерки серванта, пинцетом извлек на свет божий копию себя самого и перенес на остров. Шуба отреагировал на это абсолютно спокойно, словно знал наперед, каким действиям подвергнется. Оказавшись на сыпком песочке, подсел к Вике, погладил ее по голове и с немым вопросом посмотрел вверх, на своего прототипа.

На этот немой вопрос ответить Сереге было нечего. Он показал Шубе свои растопыренные пальцы — ни капли не дрожавшие, пожал плечами и ушел на кухню. Чтобы выпить водки и вернуться в комнату с открытой баночкой пива.

Шуба больше не сидел на песочке. Подпрыгивал, размахивал руками, тряся головой, хватая себя за нос, и показывал на Вику, все так же лежащую с закрытыми глазами. Скульптор приблизил к ней лицо, и Шуба согласно закивал, присел рядом с девушкой и показал пальцем на песок рядом с ее правой кистью. Серега взялся за лупу: на песке появилась еще одна буква — предсказуемая, и четыре буквы сложились в слово «ЗЮЗЯ».

— Кто это написал? — обратился Серега к Шубе, и тот недвусмысленно показал на Вику. Потом вновь схватил себя за нос и затряс головой.

— Подожди минутку…

Серега взялся за пластилин — зачем напрасно тратить время на непонятные объяснения, если все уже придумано. Не прошло и трех минут, как тетрадь величиной с ноготь большого пальца на руке и соответствующего размера карандаш оказались у ног Шубы. Скульптор чихнул, живчик тут же схватился за карандаш и чиркнул в тетради несколько слов.

«Чихни еще раз на Вику», — прочитал Серега.

Казалось, что может быть проще вызвать этот естественный защитный рефлекс, ведь только что специально чихал на тетрадь, но, как назло, чихнуть еще раз у Сереги никак не получалось. Он и носом шмыгал, и на лампочку смотрел, и зубочисткой в ноздре щекотал. Чтобы процесс все-таки пошел, пришлось выйти на балкон, да еще и футболку снять — Серега всегда боялся сквозняков. Помогло — в носу засвербило, и он метнулся в комнату к столу, чтобы прицельно чихнуть, куда требовалось.

В следующее мгновение Вика открыла глаза. Села, повертела головой, увидев Шубу, стыдливо прикрыла ладонями грудь. Шуба участливо подал ей плед, Вика взяла его, благодарно улыбнувшись, но тут ее личико сморщилось, она зашмыгала носиком, и скульптор едва успел отскочить на безопасное от чиха оживленного живчика расстояние. Очень уж не хотелось уподобиться Владу и Машке и вдруг опластилиниветь. В Застолье его в полной мере заменял Шуба.

А Вика, кажется, тоже подверженная сквознякам, чихнула еще раз и еще, и Серега поспешил закрыть балкон. Потом принялся доставать из серванта платформочки Застолья, то и дело поглядывая на остров-пляж. Там, на маленьком участке суши Шуба что-то объяснял укутавшейся в плед девушке, Сереге же не терпелось задать ожившей Вике несколько важных вопросов.

Но, по всей видимости, Шуба читал его мысли и за время, пока скульптор в должном порядке устанавливал Застолье на своем рабочем столе, он расспросил Вику и… все важные вопросы остались без ответа. О чем и написал в тетрадке:

«Вика не узнает ни меня, ни тебя. Про ограбление или не знает, или не помнит. И про себя ничего не помнит. Она словно заново родилась. Хотя все понимает и говорит грамотно. Может, обманывает? Просит одежду, еды и воды. Я хочу пива!»

— Может, свести ее с Зюзей? — спросил Серега у своей копии. — Нос к носу?

Писать в ответ Шуба ничего не стал, просто утвердительно кивнул.

Чтобы островитяне самостоятельно перешли на материк, Серега вплотную придвинул остров к футбольному газону. Вика очень обрадовалась зеленой травке. Всем пришедшим поглазеть на нее вблизи живчикам, она приветливо улыбалась. Точно так же улыбнулась она и Пану Зюзе, он же, посмотрев на Вику, никак не отреагировал — слишком сильно был назюзюканый.

Прибежавшим собакам Вика тоже обрадовалась, с удовольствием погладила и таксу, и дворняжку, но увидев Федору и Рыжую, нахмурилась — не по душе ей пришлись кошки. Говорила Вика пока только с Шубой, который не выпускал ее руки из своей. Шуба провел девушку на кухню и усадил рядом с собой за стол, на который Зинаида тут же выставила нехитрую снедь. Учить Вику, как есть и пить, не понадобилось.

Что ж, пускай только в Застолье, в маленькой пластилиновой копии, но кореяночка все-таки ожила, отчего у Сереги заметно полегчало на сердце. Можно было и стопочку усугубить по такому случаю. А потом вплотную взяться за «охотничью» композицию. Но прежде все-таки надо было решить вопрос с расселением живчиков. Скульптор заикнулся, было, об этом Никодиму, но оказалось, что все уже обдумано и придумано.

На время, пока для новичков не будет сделана собственная жилплощадь, Тамара должна будет переселиться к Федоту, а в ее комнату поместятся собутыльники Фуфел и Пан Зюзя — поближе к кухне. К самому Никодиму перейдет жить Ниночка, ее комната — во временном распоряжении Шубы и Вики, если, конечно, они не против поселиться вдвоем. Уж кто-кто, а Шуба такому раскладу был только рад, кореяночка тоже не возражала. Как всегда квартирный вопрос в Застолье уладился просто и быстро.

Последний гриб — красавец-мухомор Серега слепил, когда у него начали слипаться глаза. Живчики, кстати, тоже почти все разбрелись по комнатам, в основном по парам, и собирались вскоре предаться сну — кто раньше, кто позже. Только Фуфел с Паном Зюзей пока оставались за кухонным столом — не все выпили, да бывший солдат Степан, не расставаясь с пивной бутылкой, слонялся от фруктового сада до скотного двора и обратно. Федот разделил койку с Тамарой, Никодим — с Ниночкой, Тимофей — с Зинаидой, Влад — с Машкой, Борисыч — с Любкой, а Шуба, конечно же, с Викой.

Серега не заострял внимания на уединившихся парах, стеснялся, что ли. В свою очередь, и живчики, за исключением Зинаиды и Тимофея, занимались любовью, укрывшись одеялами. Их дело.

На ногах оставалась Маргарита Николаевна, в чью обязанность входило присматривать за Боярином, помещенным в соседнюю комнату, которую скульптор окрестил «лазаретом». Вообще-то присматривать за остававшимся в коматозном состоянии бывшим инкассатором не имело смысла. Если Боярин придет в себя в естественном мире, то очнется и в Застолье. Если же так и умрет, не выходя из комы…

Стоп! Серега совсем не хотел, чтобы Боярин умирал ни в естественном мире, ни здесь. Костиков не был доктором, чтобы чем-то помочь напарнику, но, будучи скульптором, он мог «исцелить» пластилиновую фигурку с тем же успехом, как оживил фигурку Вики. Почему нет?!

У Боярина тоже было две раны: в плечо и в голову — по касательной. Не оставив следов, Серега аккуратно заделал ранки ногтем мизинца и заставил себя чихнуть — в подряд четыре или пять раз.

Настороженно наблюдавшая за его действиями Маргарита Николаевна, вдруг что-то закричала и захлопала в ладоши. И было отчего — очнувшийся Боярин, как ни в чем не бывало, уселся на кровати, бросил мимолетный взгляд наверх, на скульптора, после чего принялся что-то втолковывать своей сиделке. Маргарита Николаевна, прижав к груди руки и с умилением на него глядя, несколько раз кивнула, потом выскочила из лазарета и помчалась на кухню.

Серега не ошибся в своих предположениях — обратно в лазарет она бежала с бутылкой в одной руке и миской, наполненной квашеной капустой, — в другой. За долгие месяцы совместной работы Серега хорошо изучил своего напарника, поэтому ничуть не удивился, когда бывшая учительница вновь метнулась на кухню — за пивом и стаканом… нет, за двумя стаканами.

Наблюдая, как Боярин усаживает Маргариту Николаевну рядом с собой на кровать, как разливает по стаканам водку, как они вместе выпивают, Серега Костиков просто нарадоваться не мог. Еще больше отлегло у него от сердца. Вот если бы еще «выздоровление» Боярина-живчика положительно отразилось на самочувствии Петра Терентьева, тогда бы Костиков сам бы свои пальцы расцеловал.

Меж тем, Боярин разлил по второй, и Маргарита Николаевна, кажется, совсем раскрепостилась. Во всяком случае, когда подопечный, приобнял свою сиделку за талию, она ничуть этому не воспротивилась, даже наоборот, приблизилась к нему вплотную. Ну и Боярин — а еще говорил, мол, рожденный пить, ничего больше не может… — не упуская момента, полез лобызаться, ненавязчиво дал рукам волю…

Может быть, сама обстановка Застолья способствовала легкому поведению своих обитателей?

* * *

Пробуждение было резким. Так, отбывая срочную службу на государственной границе, Сергей Костиков вместе с другими пограничниками просыпался ночью по команде «Застава, в ружьё!» или «Застава, пожар!» И этим апрельским утром точно так же, как на заставе, Костиков спрыгнул с кровати в своей однокомнатной квартире в Коньково. Только не стал в спешке одеваться-обуваться, а включил в комнате свет и подскочил к столу, на котором, почти во всю его длину раскинулось Застолье.

Снившийся Сереге в последние секунды сон, воспроизвелся наяву в самом центре композиции — в трапезной. На месте опрокинутого стола махались кулаками два живчика — Боярин и Фуфел. Третий, судя по всему, Пан Зюзя, схватившись одной рукой за голову, другой за живот, корчился у стены. Несколько растрепанных спросонья живчиков вмешиваться в драку не спешили. В отличие от Шубы, который с разбегу вклинился между дерущимися и тут же, получив от Фуфела по уху, отлетел в сторону. В свою очередь, отвлекшийся на помеху Фуфел, получил от Боярина кулаком в зубы — аж голова дернулась. Но на ногах бывший водитель суточной машины устоял и обхватил бывшего инкассатора поперек туловища медвежьей хваткой, не исключено, что у Боярина кости захрустели.

Скульптор хруста не слышал, но, посчитав необходимым вмешаться, схватил сцепившуюся парочку и оторвал одного от другого уже в воздухе. Все без исключения живчики, даже Влад с Машкой столпились на кухне. Пан Зюзя из лежачего положения принял сидячие, Вика — в свитере и джинсах, которыми поделилась с ней Зинаида, заботливо поднимала на ноги Шубу, Маргарита Николаевна, прижав к груди руки, с нескрываемой тревогой смотрела вверх, на своего подопечного. Все живчики помнили о предупреждении скульптора беспощадно наказывать каждого, затеявшего драку.

Для начала наказанием послужило перемещение Фуфела на плот, а Боярина на остров-пляж. Догадываясь, что, а точнее, кто послужил причиной разборок, скульптор решил временно изолировать от остальных живчиков Пана Зюзю. Достал из серванта платформу, отображавшую заснеженную поляну с проложенной посередине, обрывающейся лыжней. Несколько дней назад, прежде чем оживить Любку и Борисыча, скульптор перенес их на газон в Застолье и, отложенная в сторону заснеженная поляна, не подверглась его «чиху». Теперь настала и ее очередь.

Перенося Пана Зюзю на полянку, Серегу ничуть не переживал, что, в отличие от Фуфела на бревенчатом плоту и Боярина на песчаном острове, тот может замерзнуть среди сугробов. Ничего, Любка — так вообще голая на лыжах каталась, вот пусть Зюзя и побегает кругами, глядишь, и хмель выветрится перед серьезным разговором.

Но для начала необходимо было пообщаться с Боярином. Для ускорения процесса скульптор перенес к нему на остров-пляж Шубу, который без подсказки вооружился тетрадью и карандашом.

Серега даже слегка опешил, наблюдая за встречей двух живчиков, напарников, одному из которых в естественном мире два дня назад едва не проломили дубиной голову, а другому пролили кровь две пули, выпущенные грабителем-убийцей почти в упор. Боярин и Шуба некоторое время, словно изучая, смотрели друг на друга, потом крепко обнялись, и Серега мог дать голову на отсечение, что и у того, и другого на глазах выступили слезы. У него самого — точно выступили.

Задавать вопросы Боярину скульптору не пришлось, за него постарался Шуба, сделавший в тетрадке соответствующие записи:

«Боярин клянется, что в него и Скворца стрелял Лисавин. Боярин не видел, как он оглушил тебя и как забрал пистолет. Но узнал Зюзю, когда тот подходил к машине, поэтому успел закрыть кнопку. После чего Зюзя начал стрелять…»

— Все ясно, — сказал Серега, глядя на Шубу и Боярина. — Дело за малым. Добиться признания от самого Пана Зюзи и узнать, где деньги. Но для начала надо сделать вот что…

Не прошло и двух минут, как компанию Фуфелу на его плоту составили перенесенные пинцетом Борисыч с Любкой, а компанию Шубе и Боярину — Вика. К плоту и острову скульптор пододвинул заснеженную лесную полянку с Паном Зюзей, образовав платформочками треугольник. Расстояние между ними позволяло разговаривать, не повышая голоса, но было недостаточно близким, чтобы перепрыгнуть с одной на другую.

— Итак, семеро мелких, выслушайте меня внимательно, — обратился он к двум женщинам и пятерым мужчинам. — Вы отличаетесь от восьми аборигенов Застолья и от опластилинивших Влада и Машки тем, что являетесь копиями живущих в естественном мире людей. При этом вам необходимо раз и навсегда уяснить, что вы это не ваши прототипы. Здесь вы абсолютно самостоятельные личности. Это всем ясно?

Личности согласно закивали, и скульптор продолжил:

— За исключением меня никто из ваших прототипов не знает, что у них есть копии. При этом вы снитесь своим прототипам во снах, Шуба снится мне, капитану милиции Клюеву снишься ты, Борисыч, Любе Скоросчётовой снишься ты, Любка. Во сне глазами своих копий мы видим все происходящее в Застолье…

Наверное, и ты, Фуфел снишься своему прототипу Владимиру Селиванову, а ты, Пан Зюзя, снишься Вячеславу Лисавину, — это мне пока неизвестно. Боярин, не знаю, снишься ли ты Петру Терентьеву, который находится в коматозном состоянии. Конечно, лучше бы снился, он бы за тебя порадовался.

Виктории Ким, ничего не может сниться, потому что в естественном мире она умерла. Вернее, ее убил один человек. Тот самый, что убил и водителя Сергея Скворцова, и тяжело ранил Боярин, а лично меня огрел дубиной по черепушке, и тем самым вполне мог дураком на всю жизнь оставить. Пан Зюзя, я говорю правду?

— Успокойся, Фуфел и не размахивай руками! — повысил голос скульптор. — Несколько минут тому назад ты заступился за своего собутыльника чисто рефлекторно, не зная настоящей причины ярости Боярина. А причина у него была, только жаль, что Боярин, прежде чем чистить рыло Пану Зюзе, не разъяснил всем присутствующим, что к чему. Сейчас такая возможность у Боярина появилась.

Или, быть может, Пан Зюзя сам во всем признается? Ведь, насколько я понимаю, все вы, за исключением Вики, знаете, что происходит с вашими прототипами, чувствуете их мысли. Ведь так, Шуба? Ты же знаешь, что у меня на уме?

Шуба согласно закивал. Вместе с ним закивали и Борисыч с Любкой, а чуть погодя, и Фуфел.

— Вот видишь, Зюзя, они о своих прототипах все знают, и тебе известно, что делал раньше и что делает в данную минуту Вячеслав Лисавин. Почему же не хочешь отвечать? Ведь ты — это не он, лично на тебя его преступления не распространяются. И если он задумал убить, к примеру, своего подельника, то ты в этом не виноват, Зюзя!

— Чего распрыгался, Борисыч? — вынужден был отвлечься Серега на яростные жестикуляции копии милиционера. — Тетрадь просишь. Шуба, добросишь до него тетрадь с карандашом? Нет, лучше я сам перенесу.

Скульптор перенес тетрадь с острова на плот, и Борисыч принялся что-то поспешно в ней писать. Через несколько секунд при помощи лупы Серега прочитал следующее:

«Я собираюсь в Коньково. Сейчас позвоню».

— Борисыч, ты это о чем? — не сразу понял Серега, но тут до него дошло:

— Хочешь сказать, что чувствуешь, то есть, знаешь, что Клюев собирается приехать ко мне домой?

Борисыч на плоту усиленно закивал.

— Он сейчас мне позво… — договорить Сереге не позволил телефонный звонок.

— Привет, Борисыч! — выпалил он, схватив трубку. — А вот узнал. У меня интуиция сработала. Приезжай, только особо не торопись, я еще не все доделал. С подполковником Заводновым? Через сколько? Лучше сначала в магазин заверните, а то потом некогда будет… Потому что я назову тебе имя убийцы Виктории Ким и Сергея Скворцова… Оттуда знаю. Говорю же, у меня интуиция сработала. Вместе проверим. Не торопитесь, говорю!

— Так, мелкота! — обратился он к копиям, повесив трубку. — Времени у меня очень мало, поэтому беспокоить можно только в крайнем случае. Что, Шуба? Сделаю я вам поесть-попить, сделаю! Борисыч, ты можешь подать знак, когда Клюев будет подъезжать к дому? В таком случае начинайте прыгать вместе с Любкой и Фуфелом. Отлично!

— Теперь ты, Пан Зюзя, — Серега перенес тетрадь с карандашом на заснеженную поляну. — Еще раз повторяю: лично ты — копия, поэтому за преступления своего прототипа Вячеслава Лисавина не отвечаешь. Никто тебя в Застолье пальцем не тронет, будешь жить, как все. Но для этого ты должен написать в тетрадке признание в убийстве и ограблении инкассаторов. А также — имя и адрес своего подельника-водителя, если есть еще соучастники, тот и их имена. И главное — где спрятаны деньги, и как их вернуть.

Если ты этого не сделаешь… то для начала посидишь на этой заснеженной поляночке, причем, без какой-либо опохмелки. Думаю, это для тебя похуже холода и голода будет. Все, Пан Зюзя, думай и пиши. Только не лги, а то так на этой поляне и останешься…

В первую очередь скульптор разобрал Застолье по платформочкам и убрал их в сервант. Эти торопливые разборки-сборки ему действительно порядком надоели, и Серега решил для себя всерьез задуматься о потаенной квартире Влада Мохова. Но это после, когда все наладится. А сейчас необходимо срочно привести композицию «Охотники на привале» в завершенный вид.

Работал Серега споро, пальцы так и мелькали над лесной опушкой, укрепляя на своих местах уставших, но довольных охотников, суетливого русского спаниеля, знатную добытую дичь, элитные ружья и симпатичные грибочки, последним из которых оказался красавец-мухомор.

Утерев с лица пот, скульптор отставил композицию в сторону, сбегал в ванную комнату помыть с мылом и вытереть насухо руки. Затем причалил плот к острову, и принялся лепить еду-питье для живчиков-копий. Он все успел сделать вовремя и пару раз чихнул, «оживляя» сотворенные продукты сразу после того, как Борисыч с Любкой и всеми остальными запрыгали, давая знать, что капитан Клюев вот-вот заявится к нему домой.

— Так, мелкота, когда придут гости, постарайтесь первое время не шевелиться. Типа, вы обычные пластилиновые фигурки. Чуть позже, когда я им все объясню — делайте, что хотите. В смысле — ведите себя естественно. Борисыч, с минуты на минуту тебя увидит твой прототип, постарайся произвести на него приятное впечатление. Хотя, что я говорю…

Прежде чем идти открывать дверь, Серега Костиков позволил себе достать из холодильника запотевшую баночку пива, открыть ее с характерным пшиком, и сделать несколько жадных глотков.

* * *

Он слегка опешил, увидев на пороге Клюева не в привычной глазу милицейской форме, а с ног до головы облаченным в охотничье обмундирование, да еще и с зачехленным ружьем, висевшим на плече, — как полагается, стволами вниз. Вслед за капитанов в квартиру ввалился Заводнов, собственной персоной, при полном охотничьем параде и тоже с зачехленным ружьем. Глядя не него, Сереге в первый момент даже показалось, что это пластилиновый подполковник вдруг увеличился в размерах и ожил — настолько походила копия на прототип.

— Ну, здравствуй, скульптор Шуба! — протянул для пожатия руку живой подполковник.

— Здравия желаю, Владимир Иванович! Милости просим, проходите, сапоги можно не снимать…

— Капитан-то наш, Юрий Борисович, доложил, что исполнил ты свое обещание, скульптор Шуба. Сделал, что я просил, да?

— Я свое слово держу, Владимир Иванович, — Серега пропустил гостей в комнату, подхватил со стола композицию «Охотники на привале» и протянул на ладони подполковнику под нос. — Вот. Уж не знаю, понравится ли вам…

— А-а-ха-ха-ха! — зашелся в радостном смехе Заводнов и впился в композицию заблестевшими глазами.

— А-а-а-а! Товарищ генера-а-ал — прям, как с картины!!! А Гидаспов-то, Гидаспов каков, интеллигент, блин! — Заводнов смахнул со своей головы украшенную пером шляпу, снял с плеча ружье и, не глядя, протянул назад — Клюеву.

— А я-то, я! Надо же, — разливаю! Все, как положено, как на самом деле происходит! И собачка!!! Ты откуда про мою спаниельку узнал?

— Это все он рассказал, — кивнул скульптор на Клюева и поставил композицию на стол — для надежности. — Вы присаживайтесь, Владимир Иванович.

— Ну, прям, как живая, красавица моя! — Не отрывая взгляда от композиции, присел подполковник на подставленный стул. Залез во внутренний карман куртки, выудил из ее недр плоскую металлическую флажку, отвинтил крышку, громко выдохнул и надолго присосался к горлышку.

— Да-а-а, скульптор Шуба, порадовал, порадовал! Держи-ка, вздрогни, — протянул он скульптору флажку.

Скромничать Костиков не стал, коньяк во фляжке оказался хороший.

— Я сейчас, — вспомнив, что в холодильнике оставался лимон, Серега пошел на кухню. Клюев — за ним:

— Что ты там про убийцу и свою интуицию плел?

— Борисыч, — обернулся к нему Костиков, — дело очень серьезное. Я сейчас покажу вам кое-что необычное. Очень прошу — сразу не возбухай, выслушай, попробуй понять, проникнуться.

— Ты о чем, Шуба?

— Сейчас все узнаешь. Главное, чтобы Завод сразу не взбрыкнул. При необходимости убеди его тоже проникнуться.

— Да я вообще не понимаю…

— Тогда просто молчи и не перебивай! Добре, Борисыч?

— Добре, блин…

— Вот, Владимир Иванович, — вернувшись в комнату, Костиков поставил перед Заводновым тарелки с нарезанными дольками лимоном, колбасой и три стопочки, которые тот взял на себя труд наполнить.

— Да-а-а, скульптор Шуба, у меня просто слов нет. Ну, давай — за твой талант, — поднял он стопочку. — Капитан, присоединяйся. Ты же не за рулем. Ну, вздрогнем!

Они выпили. Закусывая долькой лимона, Заводнов наконец, оторвался от созерцания трех охотников и переключил внимание на треугольник платформочек на противоположном крае стола: пустой бревенчатый плот, заснеженную поляну со стоявшим посередине Паном Зюзей с тетрадкой в руках и песчаный остров-пляж, на котором две женщины и четверо мужчин сидели кружком и завтракали.

— Это у меня экспериментальные заготовки, — предупредил его вопрос Костиков и незаметно подмигнул Клюеву.

— Понимаете, Владимир Иванович, я в некотором роде увлекаюсь… спиритизмом… ну, как бы пытаюсь заставить того или иного духа проявить себя, так сказать, физически… совмещая все это с новейшими электронными технологиями…

Подполковник непонимающе посмотрел на Клюева, на что тот удовлетворенно кивнул и с повышенным интересом уставился на фигурки. Кажется, кое-кого из них он уже узнал…

— Эксперимент необычный, Владимир Иванович, немного рискованный. Для этого эксперимента я специально слепил из пластилина копии известных мне людей, напичкал их всякими супер-пупер микродетальками, задействовал некую ауру… В общем, мне трудно объяснить словами…

— Так вон же, — вдруг указал пальцем на остров-пляж Заводнов, — вон же капитан наш, Юрий Борисович — с бутылкой в руках. Или меня зрение подводит?

— Не подводит зрение, Владимир Иванович, — Костиков пододвинул платформочку поближе к удивленному подполковнику. — А рядом с ним — моя собственная копия.

— Похож, — авторитетно сказал Клюев.

— Кто? — перевел на него взгляд подполковник.

— Он, — кивнул Клюев на Серегу. — И я. Мы оба на самих себя похожи.

— Согласен! — констатировал Заводнов. — А остальные?

— Понимаете, Владимир Иванович, я в связи с ограблением моего маршрута очень много размышлял…

— Так ты же вне подозрений!

— Да. Но погибли люди. Мои друзья и моя любимая девушка, Виктория Ким. Вот она, — Серега показал на пластилиновую Вику. — А вот мой напарник Боярин, то есть, Петр Терентьев, которого тяжело ранили, и сейчас он в находится в коматозном состоянии.

— Мне докладывали.

— Понимаете, они оба видели и узнали убийцу, но назвать его имя, по понятным причинам не могут. Поэтому я и решил, благодаря своей интуиции и с помощью эксперимента этого убийцу вычислить.

— Не понимаю — как вычислить? Капитан, а ты хоть что-нибудь понимаешь?

— Ну-у-у… — начал Клюев с умным видом, — благодаря высоким электронным технологиям, плюс необычный эксперимент, плюс внутренняя интуиция нашего талантливого скульптора… думаю, можно вообще все что угодно вычислить, — изрек капитан как раз то, чего от него ждал Костиков.

— Да! — благодарно улыбнулся тот и придвинул к подполковнику платформочку с заснеженной поляной. — А вот это копия Пана Зюзи, то есть, нашего заместителя начальника инкассации Вячеслава Васильевича Лисавина. Который, исходя из моей интуиции и поставленного эксперимента, и является убийцей Виктории Ким и Сергея Скворцова.

— Скульптор Шуба, — усмехнулся подполковник, — ты, вроде бы, выпил совсем немного…

— Минуточку, Владимир Иванович, — прервал его Костиков и обратился к копии Лисавина. — Пан Зюзя, ты написал?

Тот согласно кивнул.

— Дай-ка сюда тетрадь. Но не дай бог…

На глазах у изумленных Заводнова и Клюева пластилиновая фигурка шагнула вперед и на вытянутых руках протянула тетрадь, которую Костиков взял пинцетом, положил на стол, склонился над ней с лупой и стал читать вслух:

«Я, Лисавин В.В. признаюсь в убийстве и ограблении инкассаторов Хорошевского маршрута. Помогал — Лаврик. Дмитрий Лаврушин. Больше сообщников нет. Мешок с инкассаторскими сумками спрятан на даче у Лисавина в деревне Лисавино, в предбаннике. В содеянном раскаиваюсь, хоть это сделал не я, а мой прототип. Лисавин В.В.»

— У тебя такие шутки в моде, да, скульптор Шуба? — строго поинтересовался Заводнов.

— Это не шутки. Да и зачем мне шутить?

— И в самом деле — зачем, Серега? — спросил Клюев.

— Подожди, Борисыч, — скульптор перенес тетрадь на заснеженную поляну и обратился к Пану Зюзе:

— Где именно находится это Лисавино? Точный адрес?

«М.О., Истринский район, д. Лисавино, д. 6», — буквально через минуту прочитал Серега через лупу новую запись. И тут же вновь обратился к Пану Зюзе:

— Это, случайно, не то Лисавино, неподалеку от которого есть деревня Холмы, а ближе к Истре деревни Адуево, Духанино?

Пан Зюзя на заснеженной поляне согласно закивал.

— Я знаю, где это! — торжествующе сообщил Костиков. — До него от Истры автобус ходит. В самом Лисавино я не был, зато в Холмах на озере рыбу ловил и в Адуево…

— Скульптор Шуба! — прервал его Заводнов, поднимаясь из-за стола. — Мы, вообще-то на охоту едем. И нам без разницы, что ты ловил рыбу в каких-то там Холмах.

— Да черт с ними, с Холмами, Владимир Иванович! — вспылил Костиков. — Зюзя только что в убийстве признался! И черным по белому написал, где деньги спрятаны.

— Шуба, ты успокойся, — мягко сказал Клюев. — Тебе после травмы головы нервничать никак нельзя.

— Я спокоен, Борисыч. Владимир Иванович, понимаю, что вы торопитесь на охоту, но можно уделить мне хотя бы еще три минуты? Я гораздо больше времени потратил, пока для вас охотников лепил. Кстати, я как раз за это время уберу вашу композицию в специальную коробочку.

— Хорошо, скульптор Шуба. Добре, как скажет капитан наш, Юрий Борисович. Только понапрасну мозги нам не пудри.

— Добре, — улыбнулся Костиков и обратился к шестерым островитянам: — Мелкота, отомрите!

Пластилиновые фигурки зашевелились: Шуба приобнял за печи Вику, Любка вгрызлась в огурец, Боярин с Фуфелом чокнулись бутылками и приложились к горлышкам, Клюев, здрав голову, приветственно помахал рукой, наверное, своему прототипу.

Подполковник и капитан смотрели на них, не веря своим глазам. Серега мог их понять, — в первые минуты после оживления персонажей композиции «Застолье», он тоже подумал, что сошел с ума.

— Борисыч, ты рассказывал про странные сны, которые видишь в последнее время. Тебе снились вот эти экспериментальные фигурки. Узнаешь Любку лыжницу? А помнишь, ты вчера прочитал на песке рядом с кистью девушки три буквы — «ЗЮЗ»? Это не я их написал, а она, Вика. После того, когда я заделал на ее теле ранки, Вика написала четвертую букву — «Я». Виктория Ким узнала Пана Зюзю во время ограбления инкассаторов, поэтому он ее и убил. Я правильно говорю, Пан Зюзя? — обратился он к обитателю заснеженной поляны, тот, глубоко вздохнув, вновь согласно закивал.

— Борисыч, когда ты мне сегодня звонил, еще удивился, откуда я знаю, что это ты. Я сказал, мол, интуиция…

— Просто ты ждал моего звонка.

— Разве ты только один у меня в друзьях, чтобы позвонить? Посмотри-ка сюда, — он протянул Клюеву лупу и крохотную тетрадь и ногтем перевернул назад одну страницу.

— За полминуты до твоего звонка, эти слова написала твоя копия. Узнаешь почерк?

— Узнаю, — Клюев с удивлением посмотрел на маленького себя. Пластилиновый Борисыч развел руками, мол, ничего не поделаешь. — И что все это означает?

— А то, что, благодаря моему уникальному эксперименту, эти копии знают, что делается с их прототипами! Мы не слышим, что они говорят, но можем читать записи.

На острове-пляже рядом с Борисычем встал Фуфел, призывно замахал руками и даже пару раз подпрыгнул.

— Наверное, тоже что-то хочет написать, — догадался скульптор и перенес к его ногам тетрадь и почти не видимый невооруженным глазом карандаш, отобранный пинцетом у Пана Зюзи. — Давай, Фуфел, что важного ты хочешь нам сообщить?

Тот сразу же написал что-то в тетради, и скульптор прочел вслух:

«Утром я, т. е., Владимир Селиванов отвез Василича в деревню Лисавино».

— Вот! — вскрикнул Костиков. — Молодец, Фуфел! Он Лисавина в Лисавино отвез. Туда, где деньги спрятаны! Пан Зюзя, Фуфел все верно написал? Лисавин сейчас у себя на даче? Вот, Владимир Иванович, и этот подтверждает!

— Лисавина — в Лисавино, — с сумрачным выражением на лице Заводнов уселся обратно на стул. — У твоего Лисавина там родовое поместье что ли?

— Понятия не имею…

— Да-а-а… — Заводнов вспомнил о фляжке и, наполняя стопки, продолжил: — Я, конечно, на своем веку многое повидал… И шулеров, и фокусников-покусников всяких… Вздрогнем!

— Да-а-а… Эксперимент этот твой уникальный… Я же прекрасно понимаю, что нет тебе никакого смысла с нами шутковать, а, скульптор Шуба?

— Что я, дурак, что ли?!

— Никто этого и не говорит. Однако дубиной ты по голове схлопотал, ну и, мало ли, что у тебя там, в мозгах сдвинулось, а?

— Да, черт с ними, с моими мозгами! Вы своим глазам доверяете? Вы же видели, как только что Фуфел писал на пустой страничке! Думаете, я все это подстроил? Хорошо, давайте так, — Костиков недолго подумал.

— Борисыч сказал по телефону, что вы по пути ко мне, собираетесь в магазин заехать. Я не знаю, что вы там покупали, но, наверняка, спиртное, ведь так? Давайте спросим у копии Борисыча, что вы там купили и сколько?

— А вот давай, скульптор Шуба, спроси! — загорелся Заводнов. — И подай-ка мне лупу, я сам прочту, что там напишет копия капитана нашего, Юрия Борисовича. Давай, спрашивай!

— Они итак все слышали, Владимир Иванович.

Вместо Борисыча тетрадью сначала завладел Боярин, ненадолго. Борисыч тоже не заставил себя ждать.

— Что ж, посмотрим, — вооружился лупой подполковник. — Вот что написал первый:

«Лаврик тоже был инкассатором. Посадили на два года за кражу».

— Точно, — вспомнил Костиков. — Я Лаврушина в инкассации не застал, но говорили, он во время маршрута деньги украл, и в тот же вечер его менты вычислили и взяли.

— Рецидивист, значит, — удовлетворено хмыкнул Заводнов и процитировал запись, сделанную Борисычем:

«Взяли два литровых „Парламента“ (на молоке); для товарища генерала — кукурузный виски „Jack Daniels“, для Вильгельмыча — три бутылки „Ессентуков“ № 17».

— Да-а-а… — распахнув седые брови, воззрился подполковник на Костикова.

— Никакого Вильгельмыча я не знаю, — сказал тот.

— Откуда же тебе, скульптор Шуба, товарища Гидаспова знать! Разве что капитан наш, Юрий Борисович поведал… Капитан, а ведь Вильгельмыч по поводу ессентуков позвонил, когда мы в магазине были. Ты все время при мне был, звонков больше не делал, выходит, никак не мог своему дружку информацию про ессентуки слить, да?

— А если бы и смог, — насупился Клюев, — то попробуйте объяснить, зачем и мне, и Шубе это надо? В чем смысл?

— Да-а-а… интересный у тебя эксперимент, скульптор Шуба.

— Я его затеял, чтобы убийцу поймать, — сказал Костиков нетерпеливо. — Только что мы узнали, где он, и где деньги. Надо срочно ехать в деревню Лисавино и брать с поличным Вячеслава Лисавина. Пока не поздно, Владимир Иванович!

— Давай, скульптор Шуба, покомандуй тут еще подполковником милиции, — проворчал Заводнов, вертя в руках прозрачную пластмассовую коробочку, в которую скульптор убрал композицию «Охотники на привале». — Люди на открытие охоты собрались, ко всему прочему, на юбилей к большому человеку… Истринский район, говоришь?

— Это совсем близко от Москвы! Можно по Пятницкому шоссе поехать, или по Новорижскому…

— Вообще-то, Владимир Иванович, нам почти по пути, — сказал Клюев. — Те места мне знакомы. Потеряем час, максимум — полтора.

— Не в этом дело, капитан! Засмеет же потом народ, когда узнает, что Заводнов на старости лет в эксперименты с пластилиновыми человечками поверил. Ха-ха-ха! Пойми, капитан, и ты скульптор Шуба тоже пойми. Мне по должности не положено верить во всю эту мистификацию…

— Можно назвать это по-другому, — сказал Клюев. — При опросе свидетель высказал некоторые свои предположения, догадки. И ваша профессиональная интуиция подсказала…

— Что необходимо как можно скорее… — подхватил Костиков.

— Куда торопиться, скульптор Шуба? — оборвал его подполковник. — Ведь твои экспериментальные копии знают, что и где делают их прототипы. Значит, они в любой момент могут сообщить…

— Кстати, — теперь фразу оборвал Клюев, — кажется, копия господина Лисавина как раз рвется что-то нам сообщить.

— Передайте ему тетрадь! — скомандовал Заводнов, глядя на подпрыгивающего на снегу Пана Зюзю. — Читать буду я.

«Спасите! — начал цитировать он буквально через минуту. — Лаврик запер меня в бане, в парилке! Я не могу выйти!»

— Черт! — закричал Костиков. — Говорил же, торопиться надо!

— Ты думаешь…

— Владимир Иванович, тут никакой интуиции не надо! Сожжет этот Лаврик баню вместе с Лисавиным и пустыми инкассаторскими сумками, а сам — тю-тю с денежками. И потом вообще ничего не докажешь!

— Спроси у него, где можно найти Дмитрия Лаврушина, — подсказал Клюев и добавил: — Прописку мы сами узнаем.

— Пан Зюзя, пиши быстрей, что знаешь про Лаврика!

«Квартира — на Алтуфьевском шоссе. Дача — в Огниково, прямо напротив колодца. Спасите нас!» — прочитал подполковник.

— Кого — нас?

— И прототип, и его копию, — опередил Серегу с ответом Клюев. — Шуба, спроси у него — что за Огниково?

— В том районе деревня такая есть, — вспомнил Костиков. — Да, Пан Зюзя?

«Он поджигает баню!!!»

— Товарищ подполковник! — на полном серьезе обратился к начальнику Клюев. — Теперь и моя интуиция вовсю вопит, что нам в Лисавино мчаться надо.

— Так, а я о чем талдычу, капитан! — как ужаленный, вскочил Заводнов. — Давно уже мчаться надо!!!

* * *

В апрельское субботнее утро машин в столице было сравнительно немного, и служебная черная «Волга» подполковника с включенной сиреной довольно быстро выскочила на МКАД, еще быстрее доехала до поворота на Новорижское шоссе, а там и вовсе разогналась так, что Костиков потерял всякое желание смотреть на стрелку спидометра. Он вообще не любил слишком быструю езду, и в другой ситуации давно бы предложил сбавить скорость.

Серега молчал в полной уверенности, что в Лисавино они опоздали, что если опасения Пана Зюзи были не напрасны, то он давно уже сгорел в своей бане. Кажется, это понимал и Заводнов, расположившийся рядом с ним, позади водителя-сержанта, и сидевший впереди Клюев, который не выпускал из рук мобильник.

Связавшись с дежурным по Истринскому отделению милиции, капитан сообщил, что получил сигнал о готовящемся в деревне Лисавино преступлении, попросил при возможности направить для проверки наряд и держать его в курсе событий. Ответного звонка пока что не было.

— Несколько лет тому назад, — нарушил молчание Серега, — в нашем отделении инкассации уже было ограбление…

— Да, я просматривал дело, — обернулся через плечо Клюев. — Интересное совпадение, товарищ подполковник. Тогда преступниками оказались истринские жители, и похищенные в Москве ценности они привезли на окраину Истры, спрятали в гараже, где их на следующий день и повязали.

— Припоминаю, — кивнул Заводнов. — Сейчас с момента ограбления идут третьи сутки. Скульптор Шуба, почему ты свой уникальный эксперимент раньше не поставил?

— Не мог, Владимир Иванович, голова сильно болела.

Клюев на переднем сидении хмыкнул, но ничего не сказал. На самом деле голова у Костикова болела не так уж сильно, в противном случае не стал бы он коньяк пивом запивать. Другой разговор, что не стразу он созрел для «эксперимента». Все шло своим чередом, одна мысль порождала следующую, одно действие — другое.

— Он вместо эксперимента охотников лепил, — в подтверждение этого сказал Клюев.

— Погодь-ка, скульптор Шуба, — уставился на него Заводнов. — А если бы ты мою копию эксперименту подверг? Или, не дай бог, копию товарища генерала?

Ответить Серега не успел, — у Клюева зазвонил мобильник. Машина как раз повернула с Новорижского на окружную, так называемую «бетонку», откуда до Лисавино оставалось всего-то километров двадцать. После нескольких коротких фраз, капитан вновь обернулся к сидевшим сзади:

— Докладываю. В деревне Лисавино Истринского района по известному нам адресу догорает баня. Пожарные на подъезде, но польза от них будет нулевой.

— Блин! — выдохнул, задержавший дыхание Серега. — Что и требовалось доказать!!!

— Свидетели есть? — вяло поинтересовался подполковник.

— Какой там! Дачный сезон еще не начался, да и деревенька крохотная…

— И от баньки один пепел, да печная труба останется. И что нам теперь со всем этим делать, а, скульптор Шуба?

— Огниково! — тут же откликнулся Серега. — Пан Зюзя написал, что там, у Лаврика дача. Надо туда рвать, пока не поздно!

— Дорогу знаешь? — спросил капитан.

— Вспомню. Должен вспомнить!

— А если…

— Борисыч, на машине я туда не мотался. Но в детстве, вдвоем с отцом мы ездили за грибами на автобусе из Истры как раз до Лисавино. Но в само Лисавино не заходили, а шли в противоположную сторону, через деревню Холмы, через поле до леса и там, сразу же на опушке, начинали собирать грибы. Белые, подосиновики, подберезовики… — Серегу вдруг понесло:

— Мы с отцом все время соревновались, кто больше белых найдет. Мы их с отцом называли «киргуду» — помните, Никулин говорит Шурику: «Бамбарбия. Киргуду». А Мкртчян типа переводит…

— Если вы откажетесь, они вас зарежут, — подал голос, молчавший до этого водитель-сержант. — Гы-гы-гы-гы…

— Шутка! — в один голос поддержали его капитан и подполковник.

— Шутка, гы-гы-гы-гы!

«По всему видать, фильм „Кавказская пленница“ пользовался среди коллег Клюева неиссякаемой любовью», — пришел к выводу Костиков и продолжил:

— Но самое интересное в тех походах за грибами было другое! Однажды там, на самом выходе из леса, когда у нас с отцом грибы уже в корзинки не помещались, мы вдруг услышали типичный громкий всплеск рыбы. Там ручеек тоненький протекал, мы по нему пошли и через несколько шагов наткнулись на длинный и глубокий омут с прозрачной водой — возможно, образовавшийся после взрыва бомбы. Под Истрой ведь в сорок первом бои неслабые шли, вот «эхо войны» и осталось…

Но дело не в этом, а в том, что в омуте, среди кувшинок мы увидели стоявшую у самой поверхности щуку, весом так под килишко, а чуть глубже — целую стаю плотвиц, граммов по двести каждая! Мы просто офигели! И уже на следующий день специально поехали в Лисавино, но не только за грибами и на рыбалку. Взяли с собой оснастку — на мотовильцах: леска, поплавок, крючок, грузило; по пути к омуту, собирая, естественно, «киргуду» и прочие грибочки, срезали два ореховых удилища; в том самом ручейке запаслись личинками ручейника и, что бы вы думали? Наловили в омуте плотвиц — штук по пятнадцать каждый! И помимо грибов притащили домой еще и рыбу, представляете!

— Сергей, — впервые за все время общения обратился к нему по имени Заводнов, — я понимаю, что ты талантливейший пластилиновый скульптор, что ты крутой экспериментатор и как выяснилось, не менее крутой грибник, рыболов и кто там еще… — подполковника, кажется, тоже одолело словоблудие. — Но, пожалуйста, блин! Объясни мне и капитану нашему, Юрию Борисовичу, блин! Какого черта ты сейчас рассказываешь нам про этих долбанных плотвиц? Блин!!!

— Так я о чем говорю-то! — встрепенулся Серега. — Ручеек тот не только в омут впадал, но и вытекал из него и очень скоро вливался в озерцо, которое было как раз на окраине деревни Огниково. В которой, по словам Пана Зюзи, у его подельника Лаврика дача находится…

— Значит, вспомнишь дорогу? — уточнил Клюев.

— Не заблудимся. Скоро поворот на Адуево будет, потом — деревня Духанино, а там и до Огниково рукой подать.

— Товарищ подполковник, свяжусь-ка я с местными коллегами, чтобы в случае чего…

— Свяжись, капитан, свяжись…

— Да-а-а… — дождавшись, когда Клюев закончит говорить по мобильнику, глубокомысленно произнес подполковник, не отрывая от Костикова изучающего взгляда, и в то же время, извлекая из недр охотничьего обмундирования металлическую фляжечку.

— Я, конечно, многое, очень многое повидал необычного за время службы в органах… — он потряс флажечку, прислушиваясь к бульканью, и, одобрительно кивнув, протянул ее Сереге:

— Но вот этот твой эксперимент… Если допустить недопустимое и полностью поверить во всю его, так сказать, действенность, то получается… Капитан, в этом случае получается…

— Исходя из логики, — подхватил мысль начальника Клюев, — так как предсказание по поводу возможного возгорания бани в деревне Лисавино сбылось, а так же подтвердилось и кое-что другое… А если еще и допустить, что в деревне Огниково мы и в самом деле обнаружим и задержим некого Дмитрия Лаврушина, грабителя и убийцу, да еще и с похищенными у государства ценностями, то-о-о… То эксперимент Сергея Костикова будет достоин присуждения Нобелевской премии мира.

— Че-го? — Серега чуть не поперхнулся последними каплями коньяка, остававшимися во фляжке.

— А как ты думал! — подскочил на месте Клюев и развернулся к скульптору. — Если твой эксперимент не фальсификация, то, благодаря ему, ты при определенном усердии сможешь любого преступника на чистую воду вывести! Ведь так, Шуба?!

— Борисыч! Ты обалдел, что ли со своими выводами!? — взвился Серега и даже замахнулся на него опустевшей фляжкой. — Эксперимент, блин! Да я этот экскремент — на голову ушибленный и по пьяной лавочке ставил! А ты мне — Шнобелевскую премию. Да пошел ты, знаешь куда! Вернусь домой — все пластилиновые копии в один комок слеплю — вот тебе и весь экскремент!

— Шуба, Шуба, ты чего раскипятился-то! — примирительно сказал Клюев. — Товарищ подполковник, это ваш коньяк так возбуждающе на его творческую натуру действует!

— Вот только не надо переводить все с больной головы на здоровую! — возмутился подполковник. — И коньяк, между прочим, у нас закончился!

— И, между прочим, я слабо представляю себе, как мы будем брать Лаврика! — Повысил голос Костиков, после чего в салоне служебной «Волги» на несколько секунд воцарилась тишина.

— То есть, вопрос, что гражданин Дмитрий Лаврушин причастен к известным нам преступлениям, не подвергается сомнению? — уточнил Клюев.

— А давай подвергнем этот вопрос сомнению!!! Давай, Борисыч, вот сейчас, после поворота на Адуево, остановим тачку, я выйду и, дождавшись автобуса до станции Истра, вернусь потихонечку к себе домой. А вы, блин, спокойненько себе развернетесь и помчитесь, блин, на открытие вашей, блин гребаной охоты и на ваш гребаный, блин, генеральский, блин, юбилей!.. Шеф, здесь — налево, блин!!!

Последнюю фразу Костиков выдал, как самой собой разумеющееся, — точно так инкассатор-сборщик руководил действиями новичка-водителя инкассаторской машины, и это было нормой. Водитель-сержант оказался абсолютно правильным и с визгом тормозов свернул с бетонки под углом девяносто градусов.

— До деревни Лисавино, где сейчас догорает банька, мы не доехали километра три, — тоном экскурсовода принялся вещать Костиков. — Посмотрите направо — деревня Адуево, очень маленькое количество жителей. Но! Достопримечательность этого местечка представляет ни с чем ни сравнимый водоем. Вот и он!

Машина как раз понеслась по дамбочке, разделявшей водоем на две части.

— Слева от дороги — поглубже, но и травы побольше, зато справа — сплошные коряги. Ох, и сколько же я там блесен пообрывал! Но зато и сколько щук выловил — до трех кило экземпляры попадались…

— Опять ты про рыбалку, Шуба, — посетовал Клюев.

— Рыбалка — это жизнь, — парировал Костиков.

— Согласен, но сейчас нам, вроде бы, не до нее.

— Тоже согласен. Но вот уже и Духанино справа, а никто так и не сказал, как будем Лаврика брать? Шеф, на развилке — направо!

— А чего тут знать, — положив себе на колени, Заводнов расчехлил ружье, оказавшееся точно таким же, как и у Сереги, полуавтоматической пятизарядной одностволкой МЦ 21 двенадцатого калибра, в мгновение ока его собрал, снарядил пятью патронами и поставил на предохранитель.

— Чего, скульптор Шуба, рот открыл, — подмигнул ему подполковник и обратился к водителю:

— Витек, особо не гони. В деревне остановишься у колодца и выйдешь воды набрать. Чтобы в радиатор залить или еще для чего-нибудь, короче, начнешь в машине копаться. Капитан, ты — с ним, Сергей, ты из машины даже носа не высовывай. Я, включаю наивняк и тупо иду к дому, якобы разыскиваю Дмитрия Лаврушина, который обещал нас встретить, но, якобы куда-то запропал. Ну а дальше — как фишка ляжет.

— Товарищ подполковник, этот ваш наивняк надо бы продумать…

— Отставить! — не дал договорить подполковник. — Некогда нам думать и всякие планы разрабатывать. Действуем исключительно по интуиции, да, скульптор Шуба?

— Да. Кстати, вон и Огниково…

В жизни Сереги Костикова происходили такие эпизоды, когда все складывалось как-то само собой. К примеру, однажды, случайно узнав у знакомого, что через два дня на Пестовском водохранилище должны состояться соревнования по спиннингу, на которые приглашаются все желающие, ему очень захотелось в них поучаствовать. На том водоеме он прежде не бывал, и место желательно было разведать, поэтому в тот же день, отработав утреннюю смену, Серега примчался домой, быстро собрался, метнулся до электрички, на ней — до платформы «Правда», оттуда на автобусе — до местечка Тишково, оттуда бегом — до рыболовной базы на берегу водохранилища, где взял напрокат лодку и, налегая на весла, устремился по направлению к обозначенному на карте острову. Он очень торопился, ведь времени на ловлю было в обрез — предстояло еще успеть на последний автобус обратно до электричке. И вот, когда, вконец вымотавшийся, он догреб-таки до того острова, когда снарядил спиннинг, то при первом же забросе блесны, поймал здоровенную щуку! И — все, больше в тот вечер он не увидел ни одной поклевки. Зато через два дня на соревнованиях занял первое место. Так сложилось…

В Огниково тоже все как-то удачно сложилось само собой. Они въехали в деревню, и сержант Витек затормозил у первого же колодца. Вместе с Клюевым они вышли из машины и завозились вокруг нее. Подполковник Заводнов, прихватив с собой ружье, тоже вышел на улицу и прямиком направился к калитке ближайшего дома. По-хозяйски ее открыл и вошел во двор, в котором стоял старенький «Жигуленок», судя по всему недавно в него загнанный. Возможно, на стук калитки на крыльцо дома вышел парень лет тридцати. Увидев направляющегося к нему человека с ружьем на плече, вдруг всполошился, сиганул с крыльца и рванул по тропинке, в противоположную сторону. На что подполковник Заводнов, ничуть не усомнившись в правильности своих действий, сдернул с плеча полуавтоматическую одностволку и принялся палить в воздух.

Уже после первого выстрела беглец нырнул лицом в не до конца растаявший сугроб на грядке, но Заводнов не отказал себе в удовольствии нажать на спусковой крючок еще четыре раза — пока патронник не оказался пустым. После каждого выстрела парень дергался всем телом, словно над его головой и в самом деле свистели пули.

Капитан Клюев действовал не менее решительно, чем начальник, — уже через минуту руки горе-беглеца были связаны за спиной его же брючным ремнем, и он, до смерти перепуганный, назвал свое имя — Дмитрий Лаврушин. На следующий вопрос, заданный подполковником Заводновым, — где деньги, Лаврик молча уставился на свой старенький «Жигуленок».

Багажник машины открыли, как только в Огниково приехал наряд местной милиции, с которым Клюев договаривался о подстраховке. Подзадержались, конечно, коллеги капитана, но, может, оно и к лучшему. Глядишь, при них и не сработал бы включенный подполковником Заводновым «наивняк».

В багажнике оказался брезентовый мешок — тот самый, что три дня тому назад взял с собой Костиков на Хорошевский маршрут, и в который его напарник Боярин складывал набитые деньгами, опломбированные инкассаторские сумки. Самих сумок в мешке не оказалось, по словам Лаврушина, они остались в бане — вместе с Вячеславом Лисавиным. Зато все деньги из тех сумок были в этом самом брезентовом мешке…

Домой в Москву Серега Костиков вернулся под вечер. В этот день и в это самое время в самый раз было бы занять место на краю какой-нибудь лесной поляночки, окруженной невысокими березками. Встать там с охотничьим ружьем наизготовку и, наслаждаясь запахами весеннего леса, ждать, когда на тебя налетит длинноклювый лесной кулик вальдшнеп…

Так, возможно, и сделали капитан Клюев и полковник Заводнов. Но, скорее всего, и они в этот раз пропустили праздник открытия охоты, которое затмило другое яркое событие — оперативное раскрытие серьезнейшего преступления.

Бутылку пшеничного виски, купленную специально для товарища генерала, открыли в деревне Огниково, а допили у железнодорожной станции Манихино, куда Заводнов распорядился добросить своего другана, талантливейшего человечищу, скульптора Шубу. Там Костикова посадили на электричку, а водитель-сержант повез начальников в Гагаринское охотхозяйство. В электричке Серега благополучно отключился, и добрые люди разбудили его только на платформе Рижская, откуда он, не менее благополучно добрался на метро по прямой до Коньково.

Дома он первым делом тщательно вымыл и насухо вытер руки, потом прошел в комнату и уселся за стол, на котором стояли три неубранные платформочки: пустой бревенчатый плот, остров-пляж — с шестью живчиками и заснеженная поляна — с кучкой пепла посередине.

— Привет, мелкота! — улыбнулся скульптор взиравшим на него снизу вверх Любке, Фуфелу, Боярину, Борисычу, Вике и Шубе. — Соскучились? А как там остальные обитатели Застолья?

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg