Никита Калинин Под сенью исполинов
Глава 1. Пробуждение
«Имя?»
«Роман…» – не сразу ответил он.
«Фамилия?» – голос звучал в голове, исходил изнутри его самого.
Снова пауза, продолжительнее. Тёплая вата тьмы почти вернула его в свои объятья, когда голос повторил:
«Фамилия?»
«Нечаев…»
«Звание?»
«Майор меж…планетной службы».
«Должность?» – вопросы следовали один за одним, почти без пауз.
«Старший офицер безопасности».
Роман мысленно встрепенулся. Он постепенно приходил в себя, и тьма вокруг уже не казалась привлекательной, мягкой и тёплой. Она – небытие.
В этот раз удалось не запаниковать. Хорошо. Мысли упорядочивались, выстраивались и более или менее логичными порядками отправлялись по местам.
Роман не чувствовал ничего. Ни тела, ни уж тем более чего-то за его пределами. То есть он ощущал, что оно есть, это тело, и даже имелась некоторая уверенность, что оно принадлежит ему. Но сознание внутри существовало будто бы особняком и напоминало громоздкого жука, сильными крючковатыми лапами карабкающегося по стенкам, чтобы рано или поздно бесцельно упасть панцирем на дно.
«Действует седьмой параграф Устава» – возвратился голос. Неопределимо балансирующий на грани мужского и женского, многогранный. В него лучше не вслушиваться, не проникаться им. Себе дороже.
Ожидание здесь чуть ли не самое главное испытание. Этому космопроходцев учили, и школа была хорошей. Ничего не изменится, покуда Ординатор не сверит того самого жука с «контрольной копией» сознания. Если расхождение составит не более одного процента, контроль над телом вернётся космопроходцу. В наборе рабочих терминов Ординатора этот процесс назывался «определением повреждения личности».
«Мыслительные процессы в норме. Повреждение личности в пределах допустимых показателей. Первоочередной опрос позволяет заключить об отсутствии преград для начала исполнения возложенного долга», – бездушно возвестил Ординатор.
Роман ощутил, что может открыть глаза. Следом проявлялась чувствительность тела: свинцовые колотушки вместо рук, по которым вскоре забегали безобидные поначалу мурашки, дрожащие мышцы пресса и ходуном ходящие колени.
Мозг не преминул проверить целостность физической оболочки: обжигающей волной по телу прокатилась боль. В такие моменты она скорее приятна, ведь служит маяком, обозначающим что всё, пока что, в норме.
Вдруг его приподняли и усадили чьи-то крепкие руки, оперев спиной на что-то прохладное и мягкое. Воображение выдало серые образы углепластика: зафиксированные столы, гладкие овальные капсулы, решётчатые квадраты вентиляционных шахт в перетянутом силовыми кабелями потолке. Открывать глаза он благоразумно не спешил. Памятен ещё позапрошлый раз.
Вдруг стало теплее: его укрыли низолиновым полотном. Или чем-то подобным, ведь не было никакой гарантии что на данном челноке вообще имелись таковые полотна.
– Ты слышишь м-меня? – донёсся голос: далёкий, еле различимый. Женский. Сложно было сказать Ольга ли это.
Роман кивнул, непослушными руками цепляясь за края покрывала.
– Как ты себя ч-чувствуешь?
Подумав, он повторил движение головой.
– Если что – п-постучи. Хорошо? Ты не последний.
Голос казался знакомым, это радовало. Хоть с кем-то в экспедиции не придётся знакомиться. Роману не нравилось, что руководство в этом отношении целиком полагалось на возможности Ординатора. Но его мнения никто не спрашивал.
Вокруг бурлила деятельность: он плохо разбирал слова, а иные звуки порой, вдруг нарастая снежным комом, вообще проглатывали всё остальное, оборачиваясь продолжительным гудящим фоном. Вскоре «проснулось» зрение: сквозь сомкнутые веки проник свет, окрасив мир в мутно-красный. Роман вызвал Ординатора.
«Ординатор» – ровным как могильная плита голосом мгновенно отозвался тот.
«Дуальное восприятие женщины, недавно обращавшейся ко мне».
«Имя индивида».
«Пожидаева Ольга» – не раздумывая выдал Роман, искренне надеясь на попадание в цель.
«Я отказываю тебе», – как и всегда безэмоционально Ординатор дал понять, что к нему подходила не она. Роман напрягся. Очень странно, что это не Ольга. Прирождённый психосервер, прекрасный медик, несмотря на молодость и лейтенантское звание Оля прошла все отборы… Да и поддержкой Корстнева, вроде бы, заручилась… Наверное, ещё не пробудилась просто.
«Неясова Рената» – назвал он второе пришедшее на ум имя.
Ординатор помедлил. А означало это, что майор угадал.
«Подтверждаю».
Изображение возникло резко, Роман даже вздрогнул. Теперь он видел и слышал всё, что видела и слышала Рената. Это выглядело как обычная нанопроекцая, только как бы сквозь увеличительное стекло или округлый аквариум с водой: без особой резкости и с большой долей искажения тонов, картинка к краям основательно расплывалась и растягивалась.
Надо же, он видел себя! Не настолько хорошо, чтобы разглядеть дефекты внешности, но всё же. Сообразив, попытался улыбнуться.
– Как ты? – спросила Рената, подходя ближе. При одновременном восприятии реальной речи и её мыслеформы нередко возникало гулкое, жутко назойливое эхо. Вот и сейчас Роман стойко выносил эти «качели».
Он кивнул, давая понять, что всё в порядке. И подтянул низолиновое полотно там, где его стоило подтянуть. Рената усмехнулась и отвернулась.
Она поочерёдно подходила к капсулам приёмников и подолгу, обстоятельно отслеживала жизненные показатели. Пульс, активность мозга, дыхание, давление: артериальное и внутричерепное.
– Один приёмник накрылся! – неожиданно донеслось откуда-то сбоку. Голос был мужским: глубоким, сильным. Отчего-то, и вовсе не ясно отчего, возникло стойкое убеждение, что обладатель голоса обязательно должен иметь бороду…
К нему Рената и обернулась. Быть бородатым, понятное дело, он не мог. Хотя бы по той простой причине, что после «прыжка Антонова» волос на теле не остаётся.
Высокий, даже очень высокий, широкоплечий мужчина, уже облачённый в комбинезон, хмуро нависал над раскрытой панелью одного из квантовых приёмников. В зубах он сжимал отвёртку-трансформер, левой рукой держал отвинченную панель, а правой шарил в хитросплетениях цветных проводов.
– Нас на одного меньше, – подытожил «бородатый».
Рената не стала дожидаться выяснения причин поломки – впереди оставалось ещё две капсулы. Вскоре выяснилось, что в обеих жизненные показатели колеблются в пределах нормы. Это радовало.
А вот тот факт, что при посадке челнока получила повреждения одна из капсул, радовать никак не мог. За все свои пять экспедиций Роман не помнил поломок подобного рода.
Тут имелось два варианта. Как водится: хороший, и не очень. Хороший заключался в том, что вместе с самой капсулой из строя вышел и маяк квантового приёмника. А плохой подразумевал, что маяк остался цел при полной неисправности самой капсулы. Последнее же значило: кто-то из членов экспедиции погиб. Его расщепило на Земле, но в точке материализации его копии случилось непредвиденное.
На Земле, в Новосибирске, у входа в новый корпус психподготовки высился памятник, посвящённый этим людям. «Слившиеся с космосом» он назывался и представлял собой троих космопроходцев, плотно прижавшихся друг к другу и смотрящих вверх. Вытянутые руки их сливались воедино и вытягивались в закрученный поток, устремляющийся по задумке в безграничное пространство. Меж собой члены разных экспедиций горько именовали его «Слившиеся в космос».
– Маяк разбит! – услышали Роман-Рената. И это означало, что никто не погиб.
– Пятый готов и проверяется! – вклинился внезапно незнакомый голос: молодой, значительно моложе остальных.
То был что-то озадаченно просчитывающий паренёк – лет девятнадцати, не больше. Вытянутое лицо и длинный, чуточку крючком нос придавали ему очевидное сходство с персонажем популярного на Земле электронного комикса, горе-исследователя Фарадея, с недавних пор так ещё и героя реклам.
Неподалёку, на краю соседней с Романом капсулы сидел ещё один член экспедиции. Судя по устремлённому в пол рассеянному взгляду, его беседа с Ординатором подошла к концу не так уж давно. Он тоже кутался в тонкое невесомое полотно, пропитанное низолином – веществом, обладающим лёгким анестетическим и выраженным регенеративным действием.
– Девяносто шесть, девяносто… семь… де… вяносто… во-о-осемь… Что-то Орешек медлит… – вслух отсчитывая шкалу проверки индивидуума Ординатором, отображённую на интерактивной панели, юнец назвал последнего Орешком. Ровно так, как его про себя именовал сам Нечаев. Засомневавшись, Роман пропустил это мимо внимания.
– Сто, – завершила за него Рената и первой оказалась у открывающийся капсулы, держа наготове низолиновое полотно.
На пару секунд проекция её взгляда пропала из головы Романа. Опережая негодование, коротко пояснил всевидящий и всезнающий:
«Угроза вторжения в частное».
Когда картинка возникла вновь, стало ясно почему Ординатор прервал трансляцию. Укрытая регенерирующим полотном, на мягких секционных подушечках капсулы всем телом дрожала девушка. Бледненькая, со вздёрнутым носиком и большой родинкой на мочке уха. С уголков закрытых глаз к голым вискам обильно стекали слёзы. Ей было больно...
И это была не Оля. Настолько внешность не переменилась бы. Где-то внутри шевельнулся сгусток неясной тревоги – что-то не так...
– Третий – девяносто три! – донёсся голос хмурого «бородача. Пробуждался следующий член экспедиции.
– Ты меня слышишь? – Рената низко наклонилась над девушкой.
Но та не реагировала. Дрожала крупно, подёргивалась, бледные тонкие губы кривились набок, испуская белёсую пену. Рената на некоторое время замерла, заботливо, почти по-матерински положив ладонь на её лишённую волос голову. Очевидно, она вела приватный диалог с Ординатором. Роман, глядя на исходящую дрожью девушку, начал всерьёз беспокоиться. Среди уже известных науке последствий «прыжка Антонова» имели место паралич и весьма болезненные судороги и спазмы, и если бы только простых мышц.
– Сто! – почти выкрикнул Фарадей, как его окрестил про себя Роман.
Где-то вне поля зрения склонившейся Ренаты открылась ещё одна капсула. Послышались негромкие переговоры, шуршание развёрнутого полотна.
– Девяносто один!.. Это первый!.. – донеслось следом.
Стало ясно: нужна и его помощь. Роман глубоко вздохнул и очень медленно раскрыл глаза.
– It’s my fault! Do youhear me?! – неожиданно вскричал кто-то с надрывом из-за головы Романа
Послышались быстрые шаги, на миг завязалась борьба, но вскоре всё стихло. Галлюцинации и агрессия не менее распространённые явления в постпрыжковый период. Только вот Ординатор вряд ли позволит надолго зашкаливать чьим-либо эмоциям. На то он и Ординатор.
– Мне н-нужна помощь, – заикаясь, громко позвала Рената; Фарадей подскочил к ней одним прыжком. – Респиратор Брамина!
Респиратор нашёлся вовсе не там, где по логике должен бы найтись. На влажное лицо дрожащей в капсуле девушки надели полупрозрачную каплевидную чашечку со сменным миниконтейнером. Быстрыми пальцами Рената ввела нужные настройки, и в дыхательные пути пациентки попал нужный состав на основе токсичного растворителя под названием эмина, который оказывал противодействие некоторым известным последствиям «прыжка».
Рената облегчённо выдохнула, сняла с подопечной респиратор и отстранилась.
От залитой слезами хрупкой девицы можно было ожидать всякого. Но уж точно не короткого потока матерной брани, и почему-то в адрес парня с ещё больше вытянувшимся от удивления лицом. И брани не простой, а отчего-то сдобренной немецкой речью! Фарадей даже поспешил отвернуться, видимо, приняв близко к сердцу. Зря. Ведь уже в следующий миг девушка спала.
Ординатор крайне редко не успевал вмешаться в эмоциональный фон человека с тем, чтобы пресечь всплеск чересчур негативных или порой позитивных эмоций. Но почти никогда у него это не выходило с только что пробудившимися после «прыжка». Принцип его действия выстраивался на мгновенном просчёте наиболее явных вероятностей исходя из личных особенностей индивидуума. Им запоминалась та самая «контрольная копия». А после прыжка некоторые люди порой не соответствовали сами себе. Это называлось «повреждением личности» в наборе тестов Ординатора. Ничего серьёзного, если показатель повреждения не превышал одного процента.
Роман покрутил головой: изображение смазалось, стало чуточку дурно. Торопиться не стоило. Он глубоко вздохнул, попутно ощупывая руками бёдра и колени. Тут же болью отозвались ногти – мягкие, податливые чешуйки. Он выругался.
Взгляды Романа и Ренаты встретились. Выглядела она скверно: по высокому лбу блестела испарина, от смуглого, округлого лица отхлынула кровь, оставив его серым и довершив картину бледностью губ. На сей раз Рената изменилась не так сильно, как в прошлый.
Многих психоактивных людей, то есть годных к длительному процессу «прыжка Антонова», а равно и к расширенному внесению в разум Ординатора, отпугивала перспектива навсегда потерять привычный облик. Ведь материализуясь в капсуле квантового приёмника, человек всякий раз выглядел чуточку иначе.
На собственную же новую внешность Роману было откровенно плевать. Метаморфоза его всерьёз не заботила. Гораздо больше беспокоили размягчённые и болезненные ногти…
Группа ожидала пробуждения очередного космопроходца, и Роман уже переживал не на шутку, ведь Ольга ещё не пробудилась…
Между рисовидными капсулами петлял Фарадей, раздавая нижнюю одежду каждому, кто в ней нуждался. Рената замерла около панели с цифровым отсчётом, а «бородача» и вовсе не было видно. Чувствуя себя той черепахой из анекдота, Нечаев медленно надел принесённую форму.
– Тут как на первой станции «Мир», моё вам мнение! – донеслось вдруг откуда-то сзади.
Роман широко улыбнулся – никто не сказал бы так, кроме Саныча! – и поднял руку в пространном приветствии. Друзья будут вместе уже третью экспедицию подряд. И это наводило на мысль, что начлаб Корстнев что-то удумал.
– Худо, Рома? – усмехнулся Саныч и сдавленно кашлянул. – Не хуже, чем первого января, так что не раскисай!
– Игры в Реконс…трук…тор тебя… когда-н-нибудь сведут с… с ума, С-саныч, – выдавил перезрелую шутку по поводу станции «Мир» Роман.
– Не сведут, Рома. Не написали ещё такой программный код, чтобы вскипятить мой мозг!
Роман покачал головой: чего, мол, с игромана взять.
– Скучать не… будешь? – осмелев, громче спросил он.
– Поскучаю сейчас – порадуюсь дома.
Их диалог прервал тяжёлый бас «бородача»:
– Второй на подходе… – и всё внимание перешло на капсулу с упомянутым номером. Крышка беззвучно откинулась, Фарадей укрыл пробудившегося. Мужчина. Молодой парень, немногим старше его самого. Он лежал тихо, смирно, поочерёдно глядя на всех, кто оказывался в поле его зрения.
– Что-то есть хочется… Кхм… еда скоро?..- едва разлепив губы, сипло поинтересовался пробудившийся.
– Четвёртый!! – неожиданно громкое восклицание Фарадея заглушило остроту Романа про ужин и то, как именно его подадут.
Взгляды разом обратились к панели единственной ещё закрытой капсулы. Среди прочих показателей красным тревожно помаргивало «Повреждение личности» с процентным соотношением… тридцать девять?! Но ведь это последняя капсула! Сердце Романа заколотилось…
В головах космопроходцев прозвучал бесполый голос Ординатора:
«Повреждение личности индивидуума четвёртой капсулы критично. Устав предписывает возложить ответственность за решение об открытии на командира. Командиром назначается Александр Александрович Подопригора».
К этому моменту Роман уже поднялся на ноги и с тревогой взирал на последнюю закрытую капсулу. Мозг, ещё не полностью стряхнувший дурман пробуждения, то и дело целыми снопами выдавал короткие вспышки панических мыслей: а что если она?.. как же так?.. не может же?.. Оля!..
– Изолятор? – у назначенного командира просел голос. Коснувшись ногами пола, он едва не упал, но его ловко подхватил «бородач».
– Проверяю! – отозвался некто из-за переборки.
Александр Александрович помрачнел.
– Саныч…
– Спокойно, Рома… Всё знаю, – он шумно выдохнул. Командир и сам не на шутку забеспокоился. Оли нет, последняя капсула отмечена критическим повреждением личности… Было страшно подумать, даже на миг представить внутри неё Олю…
Предыдущая экспедиция чуть не стала для майора Подопригоры последней – кому как не ему осознавать возможные последствия жалости к повреждённому…
Александр Александрович окинул отсек быстрым, предметным взглядом, внимательно посмотрел на каждого пробудившегося по отдельности.
«Я предупреждаю об опасности длительного функционирования капсулы. Жизнедеятельность внутри под угрозой. Решение командира следует озвучить в течение трёх минут». – напоминание Ординатора предназначалось всем без исключения.
– Изолятор! – лицо его погрубело: выбор сделан.
– Есть!
Командир нетвёрдо подошёл к четвёртой капсуле. Нечаев поравнялся с ним, и друзья тревожно переглянулись.
– Открывай.
– Открываю, – как бы с сожалением выдохнул Буров и набрал комбинацию цифр на панели. Заметить его неудовольствие не составляло труда.
«Только бы не Оля, только бы не Оля», – крутилось в голове Романа.
Крышка капсулы беззвучно откинулась. Едва завидев женские очертания, Роман судорожно сглотнул и стиснул зубы.
– Изолятор! Готов! – доложили с другого конца отсека.
– Да-а… – протянул, качнув головой, Саныч.
На белой секционной подложке лежала женщина. Светлокожая, даже слишком и, естественно, нагая. Не Ольга, настолько она бы не изменилась. Роман облегчённо выдохнул, потёр лицо, стараясь унять чехарду предположений в голове. Получается, что её вообще не оказалось в составе экспедиции на Ясную?.. Как же так?! Она была в составе – точно! Точнее просто быть не может, ведь они вместе проходили все процедуры! Если только…
Да! Неисправный маяк!
Оля осталась на Земле из-за вышедшего из строя маяка тут, на Ясной. Догадка принесла невероятное облегчение. Роман выдохнул, сглотнул режущую сухость. Решено: по возвращении домой он настоит, чтобы Ольга бросила к чертям эту работу.
«Милош Милослава», – коротко отрапортовал Ординатор; его снова слышали все.
Вместо того чтобы накрыть её утеплителем, девушку спешно облачили в нижнюю одежду. Следом на запястьях стянули магнитные наручники, принесённые Ренатой. Фарадей, не в пример командира, действовал отрывисто, неуверенно, выдавая напряжение. У него заметно дрожали руки. Это была его первая экспедиция.
– Ноги?..
– Незачем, – хмуро ответил командир.
– В себя придёт – будет зачем, – пробасил Буров.
Но командир уже решил. Подхватывая Милославу на руки и унося в сторону изолятора, инженер Буров смотрел на неё так, словно она притворяется. Только и ждёт чтобы улучить удобный момент и вцепиться ему в шею.
Но ничего такого не случилось. Девушку уложили и закрыли прозрачную переборку. Пришлось, правда, поискать как приводится в готовность система оповещения изолятора – его конструкция немало отличалась от привычной, довоенной.
Вернувшись, Буров принялся поочерёдно осматривать капсулы. Рената умело залепила ногти Нечаева и Александра Александровича низолиновыми пластырями, после чего проделала то же с остальными.
Долгое время капсульный отсек полнился тяжёлой тишиной, изредка нарушаемой шорохами и стуками.
Роман огляделся. Бесцветные стены с прямоугольниками закрытых ниш разного размера и расположения выглядели незнакомо, что только добавляло уверенности: на Ясную действительно отправили второй тип «Герольда». Споры на эту тему в Новосибирске не утихали последние месяцы, и не утихнут ещё долго, вплоть до возвращения их экспедиции.
Немалую часть отсека занимали капсулы приёмников, расположенные одним рядом с интервалом в полтора метра. Напротив каждой капсулы стояла небольшая сборная кушетка, по уставу изначально накрепко вмонтированная в пол. Позже их уберут. Всегда убирают – капсульный отсек непременно должен оставаться свободен и чист. Хоть о том нигде и не сказано: ни в Уставе межпланетных коммуникаций, ни где-то ещё в нормативных документах. Так уж повелось с самых первых «прыжков», со славных и трагичных экспедиций на Марс. Марсианские правила – неофициальный, но не менее чтимый устав для всякого космопроходца.
– Несчастная…
Роман обернулся на голос и немало удивился, увидев человека лет пятидесяти. Для космопроходца это запредельный возраст. И у него – вот так чудо! – после «прыжка» остались… брови! Поначалу он даже не поверил глазам. Надо же, вот так отклонение! Всякое случалось, но чтоб хоть где-то сохранялся волосяной покров – нет, такого Роман не помнил!..
– Я помолюсь за неё… – сокрушённо вздохнул мужчина, – на всё воля Божья…
Нечаев остолбенел. Ещё миг назад он намеревался помочь Фарадею, но теперь и с места-то двинуться не мог.
Божья?.. Божья воля?!. Он что – священник что ли?! Да быть не может! Зачем? Корстнев что, с ума сошёл?! Они там все в ЦУПе посходили?!
Стараясь не подавать вида, Роман направился к Фарадею-Трипольскому. Но всё же столкнулся взглядом с этим самым соседом.
По позвоночнику пронёсся ток-предупреждение от Ординатора. Но отвращение и злоба уже перемешались, сплелись цепкими щупальцами в единый ядовитый клубок. Одна-единственная секунда, быть может чуть больше, была отведена сему чувству – Ординатор вмешался и уровнял эмоциональный фон. Но и того мига хватило, чтобы почувствовать терпкий с горечью вкус на самом кончике языка.
Ненависть.
Глава 2. Разведка
Ординатор синхронизировал биологические часы группы со временем суток планеты. В капсульном отсеке не было иллюминаторов. Да и вообще, едва ли они имелись на челноке в целом, но каждый ясно ощутил, что за бортом – сумерки.
Никто не покидал пределов капсульного отсека. Это запрещалось вплоть до полного обследования челнока офицерами безопасности. Так было не всегда, точнее данный пункт Устава когда-то соблюдался не особо строго. До инцидента на Хиц-2.
Роман шарил в стенных нишах. Рядом слегка дёргано, зато с энтузиазмом орудовал Алексей Трипольский, которого он про себя уже окрестил Фарадеем. Открывал магнитные створки, быстро оценивал и пересчитывал содержимое и после тут же переходил к следующим. Нечаев искоса поглядывал на него. Нервничает. Оттого и торопится, аж руки трясутся. Как бы до вмешательства Ординатора не дошло. Впервые это надолго… успокаивает.
Оружие нашлось ровно там, где его обычно и оставляли инженеры ЦУПа. Открыв сейф висевшим тут же магнитным ключом, Роман застыл.
– Это ж «валенки»! – восторженно выкрикнул кто-то.
Нечаев вовсе окаменел. Он не причислял себя к оружейным экспертам, но и сомневаться в собственных познаниях ручных вооружений повода не давал. Сейф вмещал четыре стойки с винтовками весьма неординарного дизайна: отсутствовал ствол как таковой, дула тоже попросту не было, равно как и намёка на сменный магазин для патронов. Зато сразу бросалась в глаза характерная для Калашникова мушка – массивное кольцо без верхней трети и прицельный столбец посередине, чуть зауженный к окончанию.
С Нечаевым поравнялся парень из второй капсулы. Тот самый, что первым делом на Ясной решил отужинать.
– В смысле – валенки?.. – Роман вынул одну винтовку, повертел с интересом.
– Ну, их так десантники девяносто восьмой дивизии прозвали, в сорок втором, когда… – попробовал пояснить тот, но, видя ещё большее недоумение, снизошёл до подробностей. – Протоволновой излучатель Мехди. ПИМ. Валенок.
При этом парень только-только влезал в китель, что давалось ему с некоторым трудом. Он был невысок, и чуть-чуть не дотягивал до определения «коренаст». Эдакий недокрепыш с ногами слегка колесом. Высушенный олимпийский мишка с раритетных марок.
– Как звать?
– Иван, – добродушно ответил тот, продолжая самозабвенно бороться с непокорными пуговицами кителя.
– Фамилия как, Иван? Звание, должность?
– Иванов… – правильно расценив тон майора, парень ускорился, застегнул-таки нужные пуговицы и выпрямился. – Лейтенант Иванов, офицер безопасности.
– Иванов Иван? Иванович поди ещё?
Стоявший поодаль Трипольский сдавленно хихикнул. Иван хотел что-то ответить, но Нечаев вручил ему взятое из сейфа оружие:
– На, Иваныч, тебе «валенок»! Я – майор Нечаев. Роман Викторович. Старший офицер безопасности. Ты поступаешь под моё непосредственное руководство, – и обратился к остальным: – Ещё безопасники есть?
Но никто не откликнулся. Корстнев и ребята включили в состав всего двух вояк?.. Экспедиция хоть и не на Хиц-2, но всё же. Странно. Если ещё учесть все эти «танцы с бубнами» вокруг таинственного появления сигнала с Ясной.
Помимо винтовок в сейфе находились четыре сигнальные ракетницы, по четыре гранаты ограниченного действия: наступательных и оборонительных, что косвенно подтверждало запуск «Герольда» именно в военное время. Там же покоились подствольные фонари. Только вот пистолетов, кстати говоря автоматических пистолетов Гордеева – идейного наследника Стечкина, почему-то оказалось всего три…
– Самочувствие как?
– В полном порядке, товарищ майор! – бойко отозвался Иванов.
– Ну, тогда пошли. Группа! – скомандовал Нечаев, обращая на себя всеобщее внимание. При этом его собственное самочувствие оставляло желать лучшего. Приходилось хорошенечко напрягать слух, чтобы иной раз не переспрашивать.
Иванов встал наизготовку напротив переборки, ведущей из капсульного отсека. На излучатель в собственных руках он поглядывал так, словно тот для него ценнее, чем для Союза кинематографистов – знаменитый «Оскар» старика-долгожителя Михалкова, полученный им за год до войны как раз за фильм-предостережение о той самой, тогда ещё только возможной, войне.
Остальные космопроходцы провожали безопасников взглядами. До полного осмотра челнока Устав предписывал подчиняться старшему офицеру безопасности всем без исключения. Даже назначенному командиру.
– Готов? – рука Нечаева нависла над панелью управления.
Иван кивнул, и Роман коснулся её. Переборка открылась со звуком, напоминающим приглушённый шорох автомобильных шин по гравию – застоялась. Вскинув излучатель, боец тут же вошёл в проём.
– Наткнёшься на генераторную – постарайся ничего не трогать.
Пренебрежительный тон инженера Бурова, того самого «бородача», Роман проигнорировал и молча двинулся вслед за подчинённым. Его «валенок» болтался за спиной, как и полагается валенку, а не оружию. В руках же чернело скорострельное чудо Гордеева.
Узкий коридор с невысоким потолком разветвлялся буквально через пять шагов. Безопасники перемещались используя парную тактику: один стоит, второй идёт. Развилку миновали по прямой. И у каждой переборки действовали одинаково: Нечаев открывал, Иванов держал проём на мушке.
Первый отсек был пуст. И незнаком. Вообще. Роман окинул его пристальным взглядом, но не узнал ничего, за исключением разве что громоздкой установки рентгеновского микроскопа. А ведь за плечами остались пять экспедиций...
Этот челнок явно не принадлежал знакомой всякому космопроходцу первой серии. Выходило, что к Ясной отправили вторую. Полумифический прототип. Роман ощутил приятную прохладу удовлетворения: этот спор Алексеем, Корстневым-младшим, он-таки выиграл! Оставалось ещё два.
Безопасники осмотрели каждый угол замкнутого помещения, проверили стены на наличие панелей управления к возможным люкам, внимательно оглядели пол, потолок, и вскользь – оборудование. Оно интересовало их меньше всего. Затем вернулись к развилке, где их ждала ещё одна переборка. Нечаев коснулся панели, Иван, держа наготове излучатель, вошёл.
Отсек оказался кают-компанией. Полукругом опоясывая стол по центру, на подвижных полозьях стояли четырнадцать кресел. На стене висел зачехлённый монитор, а посередине стола виднелся лючок, вернее всего прятавший выдвижной нанопроектор. Из кают-компании в противоположные стороны вели ещё три переборки.
– Мы тут первые, товарищ майор…
– Как определил?
– Пыль.
Вдоль стен, на одной высоте от пола проходили силовые кабели, укутанные в бронь негорючего углепластика. Нечаев провёл пальцем по одному из них, остался чёткий след.
Каждый «Герольд», отправленный с любопытной Земли к той или иной планете, нёс в себе по нескольку посадочных челноков. Иногда их было четыре, иногда – шесть, зависело от класса корабля и предварительных целей. Челноки оборудовались квантовыми приёмниками, и загружались всем предположительно необходимым для жизнедеятельности и плодотворного труда космопроходцев. Достигнув заданной орбиты, «Герольд» бомбардировал планету челноками, которые вскоре подавали сигналы о собственном состоянии: насколько удачно или неудачно прошла посадка с точки зрения полученных повреждений. Обработав данные, ЭВМ на орбите избирал лучший вариант, запускал его протонный генератор и включал квантовые маяки.
Только получив соответствующий сигнал от «Герольда», на Земле принимались за подготовку экспедиции. Космопроходцев погружали в заполненные транспортным раствором капсулы, вносили Ординатора, после чего происходил сам «прыжок Антонова». Тела людей, по сути, уничтожались в расположении ЦУПа, в то время как в приземлившемся на планете челноке внутри капсулы квантового приёмника воссоздавались их двойники.
Нередко случалось, что вполне пригодный челнок оставался незадействованным. Так было на печально известной Хиц-2, и на мрачном Анубисе. Только старик Марс, принявший первым землян-пришельцев, никак не желал оставлять в рабочем состоянии больше одного челнока. Межпланетные первопроходцы не обнаружили аж целых пять бортов, до конца экспедиций на Марс так и довольствуясь «Маркизой». Имя единственному обжитому челноку дали за по-человечески вредный характер: отремонтированный в одном месте, он немедленно капризничал, и ломался в другом.
Следующими обнаружились отсек личной гигиены и жилые кубрики. Два, как и положено – по числу полов. Безопасники заглянули в оба, так же внимательно осмотрев каждый угол.
– Какой из них будет женский? – улыбаясь одними глазами, вдруг спросил Роман. Они возвращались обратно в кают-компанию.
– Дальний, – без промедлений ответил Иван, останавливаясь напротив следующей закрытой переборки.
– Поясни.
– Там есть зеркало в стене. Зачехлённое.
Нечаев одобрительно покивал: внимательный парень. Он определённо начинал ему нравиться. Даже несмотря не некоторую незатейливость.
До войны в космоходстве действовала доктрина о равном разделении членов экспедиции по половому признаку. Это обуславливалось как фактором психоактивности – психосерверами являлись исключительно женщины, так и интересами науки, ставившей гендерные опыты.
В этом же челноке было два кубрика по семь мест. А в настоящей экспедиции женщин насчитывалось всего три, притом одна уже, к сожалению, обрела своё пристанище, вероятнее всего до самого конца. А мужчин – восемь. Но в этот раз у Романа хватило совести не пенять на Корстнева. У того и без таких вот мелочей голова шла кругом. Пойди, восстанови порушенное войной межпланетное сообщение в тех условиях и с чёртовыми бюрократами!
Открылась следующая переборка, но лейтенант отчего-то застыл на месте. Лицо его вытянулось, а излучатель издал еле различимый протяжный свист – отключился предохранитель. Роман вынырнул снизу, держа наготове гордеева. Никого. И ничего. Длинный, плохо освещённый коридор с двумя шлюзами по бокам и очередной развилкой в самом конце. Три из пяти осветительных спиралей в потолке не работали.
– Я видел тень, товарищ майор... – шёпотом, спокойно и чётко доложил Иван.
– Где?..
– В конце коридора. Двигалась вправо.
– Вправо нет хода.
Выяснить это можно было только на месте. Черепашьим темпом, держа оружие наготове, они сначала приблизились к шлюзам, располагавшимся друг напротив друга. Оставлять за спиной непроверенные помещения чревато, это азбука тактики.
По левую руку оказался продуктовый склад. Даже не заглядывая внутрь, это можно было понять по характерному звуку – мерному амплитудному гудению морозильных установок. Склад обследовал Иванов, а пистолет Романа неизменно бдел в сторону развилки.
– Ничего.
Роман кивнул. Открыли следующий шлюз. Тоже склад. Множество пятилитровых прозрачных контейнеров с водой занимали его практически полностью. Они заполнялись не доверху: во время пути «Герольда» на борту устанавливалась далеко не плюсовая температура, и пустое место поглощал расширяющийся лёд.
– Чисто.
Так же медленно они двинулись дальше. На развилке безопасники одновременно выглянули в обе стороны. Ничего. Направо, куда скользнула увиденная Ивановым тень, коридор продолжался всего на пару шагов и заканчивался не то люком, не то ещё чем. Сбоку находилась панель управления.
– Готов?
– Так точно…
Нечаев дотронулся до панели и тут же отшагнул, взявшись за пистолет обеими руками.
– Не было никакой тени, Ваня. – снисходительно произнёс он, отворачиваясь.
Лейтенант ничего не ответил. Только заглянул внутрь и внимательно осмотрел инвентарь пожарного щита, по традиции красного: газовые гранаты, ломы для аварийного открытия переборок, огнетушители трёх видов, противогазы с квадратными носами и сменными брикетами «китайского воздуха».
В противоположной стороне обнаружился хорошо освещённый камбуз. Ни тебе теней, ни ещё кого постороннего… Только упакованные, зафиксированные приборы, опломбированные шкафы, неопробованная техника для приготовления горячей пищи.
Нервы, подумал Нечаев. Пустяк. Был бы не пустяк – Ординатор не проспал бы. По возвращении нужно запросить ретроспективу дуального восприятия напарника. Медлить не стоит, ведь пока Рената «несёт» Ординатора в одиночку. Когда ещё та, со вздёрнутым носиком придёт в себя и разделит с ней бремя, неизвестно. И вовсе не факт, кстати, что она тоже окажется психосервером...
Необследованной оставалась только одна переборка из четырёх, имевшихся в кают-компании. Когда они возвращались, моргнул ближний к развилке осветитель. Вот тебе и вся тень, хмыкнул про себя Роман.
Последний коридор оказался самым длинным на челноке, пол в нём гудел. Первая же переборка отличалась от всех остальных, в том числе и от тех, что были по соседству. Она выглядела массивней и имела механический наружный затвор. Нечаев коснулся панели управления, и едва шлюз двинулся вбок, зримо просело напряжение.
Над отсеком безраздельно властвовала тьма. При приземлении вышли из строя осветители, ерунда. Случаются вещи и похуже. Притчей во языцех стало возвращение первой экспедиции с Цереры-3. При приземлении челноки разбились, в рабочем состоянии остался лишь один. Орбитальный ЭВМ «счёл возможной жизнедеятельность группы в условиях неполной целостности корпуса». Люди потом рассказывали, что «неполная целостность» на деле – это переломленный надвое челнок. Благо, что силовые кабели уцелели, питая обе части, да и к тому же планета оказалась более чем гостеприимна: идеальная атмосфера, буйная растительность и практически полное отсутствие враждебных форм жизни.
Иванов включил подствольный фонарь, свой Нечаев держал в руке, сомкнув запястья крест-накрест. Отсек был большим, даже очень. И, как оказалось, тоже капсульным…
– Что это? – Иванов осветил капсулу квантового приёмника весьма нестандартной формы. – Кого сюда хотели отправить? Носорога, что ли?..
– Может и так… – свет от фонаря Нечаева ложился то на одну капсулу, то на другую. Каждая отличалась от предыдущей формой и размерами. Были даже совсем крошечные, с пекинеса.
– Они не запитаны, товарищ майор.
– Я вижу.
К каждому приёмнику примыкал силовой кабель, проложенный под полом и обозначенный символической бороздкой с пунктиром. Почти у самой панели находился нажимо-поворотный размыкатель для экстренного отключения приёмников от питания.
– Значит носорогов сюда хотели отправлять уже после пробуждения людей, – Роман осветил потолок, задрав кверху голову.
– Или не сюда, а отсюда… – негромко предположил Иванов и зажмурился от ударившего в лицо света.
– Кто их знает, Ваня… – майор опустил фонарь в пол. – То было военное время…
Повсюду в стенах чернели ниши изоляторов. Разных размеров и степеней защиты, разных принципов. Совершенной неожиданностью стал обнаруженный на противоположной стене внешний шлюз немалого размера. Было предельно ясно, что нужен он был для прямого доступа сюда с Ясной.
Оставалось выяснить какие они, носороги Ясной?
На той стороне коридора был медблок. Роман поверхностно разбирался в медицинской технике и инструментах. Но даже у него родилась мысль, что этот, потерянный на невообразимо далёкой планете лазарет, имел все шансы обойти по оснащённости некоторые нынешние клиники на Земле.
Краем глаза Роман отметил, что Иванов задержался около одного из аппаратов. Судя по виду, реаниматора, только немного видоизменённого. Эта установка была неплохо знакома Нечаеву ещё со времён учёбы в Рязанском институте сил специального назначения имени В.Ф. Маргелова. Традиционная идея боевой универсальности командного состава, под которой подразумевалась и начальная технико-медицинская подготовка, уходила корнями в славное прошлое Училища воздушно-десантных войск, на чьей базе РИССН и был основан.
– Иван.
– Да? – будто очнувшись ото сна, отозвался лейтенант.
– За мной.
У следующей пары шлюзов пол гудел ощутимее. Когда очередная переборка шумно отъехала в сторону, безопасники вновь включили фонари. Похоже, питание пропало именно по этой стороне коридора.
Внутри было темно и пусто. Вдоль стен имелись разобранные и накрепко зафиксированные стеллажи да несколько крупных привинченных к полу ящиков. Больше ничего. Как и все предыдущие, этот отсек они осмотрели вдоль и поперёк.
– Генераторная? – предположил Иванов, кивком указывая на переборку напротив.
– Шагай, Мессинг! – усмехнулся Нечаев.
Роман коснулся панели, но ничего не произошло. Коснулся снова – опять ничего.
– Обесточено… Хорошо б ты ошибся, Иваныч.
– В чём? – не сразу понял тот, никак не отреагировав на «Иваныча».
– Что там – генераторная, – пояснил майор, направляясь дальше, к повороту.
На очередной развилке пол гудел уже сильно. Справа анахроничным механическим вентиль-затвором красовался основной внешний шлюз, за толщей которого томилась ожиданием рандеву Ясная. Безопасники сразу отправились к последнему, как они надеялись, отсеку.
Это была генераторная, и она же – крайнее необследованное помещение. Если не считать того, что за обесточенной переборкой.
В центре «сердца» челнока громоздилось производящее электрический ток чудовище: похожий на летающую тарелку из стародавнего фильма про пришельцев, протонный генератор мерно урчал и, казалось, наполнял ощутимой вибрацией даже воздух. Он, кстати, в генераторной был каким-то особенным. Тёплый и отчего-то колючий, воздух быстро сушил гортань.
Нечаев взглядом отыскал центральную панель. Он, конечно, не разбирался в подобных вещах, но на вид она мало чем отличалась от попадавшихся ранее. Как и генератор – тарелка и тарелка, только, кажется, сфера в центре немного больше, да кольца охладительного контура шире на один палец…
– Осмотри шлюз. Думаю, мы закончили.
– Есть, – живо отозвался лейтенант и скрылся.
Роман щёлкнул предохранителем гордеева. Ничего не трогать, говоришь? Да тут и трогать-то нечего. Разве что…
Он обратил внимание на центральный пульт – эдакую микросхему-переросток под защитной полусферой. Его скудных познаний вполне хватало для определения одной очень любопытной мелочи. Не покорившуюся им накануне переборку отключили.
Отсюда, из генераторной.
Сжав пистолет, Нечаев быстро зашагал обратно. Но он и вымолвить ничего не успел – лейтенант жестами подзывал его к себе. Проследив взглядом за рукой Иванова, майор крепче сжал оружие. Стальные прутья механического поворотного затвора на внешнем шлюзе вонзались в соответствующие пазы в стене. А это значило только одно: кто-то закрылся вручную.
Изнутри.
Глава 3. Инсектарий
Протоволновой излучатель будто сторожевой пёс, почуяв приближение чужака, уставился в обесточенную переборку. Командир уже минуту как скрылся из виду. Время тикало, отмеряемое одному Ивану слышимыми звуками дыхания и толчками сердца: вдох – стук, выдох – стук…
Воображение, как от него ни отмахивайся, назойливо, с садистской детальностью придавало запертому отсеку узнаваемость. Он понимал, что произошедшее на Хиц-2 не может повториться на Ясной, это невозможно. Сводящая с ума боль в человеческих глазах, непрекращающиеся ни на миг страдания и бессилие что-либо поделать – всё это осталось там, в жарких джунглях.
Иван глубоко, медленно вдохнул, ненадолго задержал в лёгких воздух и выдохнул. Затем ещё раз. И даже не заметил, как очутился около стены – всё это время, пристально глядя в лишённую напряжения переборку, он пятился.
«Спокойно. Спокойно», – принялся уговаривать он себя, пытаясь придушить выползающий из воспоминаний страх. Но глухие рывки сердца сбивали уже не то что дыхание – мысли.
Внезапно всё прекратилось. Это было похоже на электрический разряд высокоамперной динамо-машины: укол в мозг крайне болезнен и краток. Липкий студень страха сгинул, оставив после себя лишь шум в голове и ощущение чего-то забытого, несделанного…
В конце коридора показались соратники. Впереди шагал Нечаев: глаза прищурены, живой взгляд даже сейчас сохранял неизменную толику насмешки. Позади высился инженер Буров. Страшно представить, как он будет выглядеть, когда вновь отрастут брови и появится щетина. Даже сейчас он производил впечатление хмурого человека с каменно-неподвижным лицом.
Буров не остановился около злосчастной переборки. И даже не взглянул на неё, прошагав размашисто-долговязой походкой прямиком в генераторную.
– Постреляем в человечков? – заговорщицки подмигнул Нечаев, потирая раскрытой ладонью ребристый затвор автоматического пистолета.
«Хорошо б там были… не человечки», – промелькнула по пепелищу тревоги мысль.
Иван с самого начала отметил тягу командира к простому как три копейки малокалиберному скорострелу, в то время как за спиной у него сиротливо болталось воплощённое в металле и углепластике чудо оружейной мысли. К тому же редкое настолько, что на Земле за него знающие люди заплатили бы не меньше двухсот рублей!
Буров вернулся с каким-то прибором в руках. Встал к панели управления вплотную и загородил собой почти половину шлюза. Иван хотел было что-то сказать, но не успел: Буров обернулся к ним, холодно посмотрел в глаза каждому, и пророкотал:
– Открываю?
– Чего уж там, открывай, раз пришли, – Нечаев присел пружинисто и прицелился гордеевым прямо перед собой.
Переборка прохрустела, отъезжая вбок. Царившая в отсеке тьма отпрянула, свет из коридора хлынул внутрь. Но его хватило лишь на ближайшие три метра.
Безопасники двигались спина к спине, глядя в разные стороны. Свет фонарей изучающе полз по стенам и ровным рядам высоких контейнеров, защищённых противоударной бронёй.
Ни один угол, ни один вентиляционный лючок в потолке не остался неосвещённым, каждый закуток получил свою дозу фотонов. Ящики, что громоздились в центре арсенала, а это был именно арсенал, все до единого покоились под земными пломбами.
Безопасники приблизились к ближайшему к выходу контейнеру, внутри которого запросто уместилось бы человека три. Нечаев махнул Бурову, чтобы тот исчез. Дважды просить не пришлось – пасмурный гигант скрылся в направлении генераторной, не проронив ни слова.
Помедлив, безопасники открыли первый контейнер.
– Что за хренотень?! – отпрянул Нечаев. Иванов за ним налетел спиной на ящик, и выругался гораздо жёстче.
Внутри, на совесть закреплённый транспортными растяжками, покоился боевой комплекс Альянса. Люди наставили на него оружие, будто он был страшнее всех внеземных чупакабр вместе взятых.
– «Оса»…
– Угу…
Инженеры Запада извечно тяготели к броским хищным названиям, к хищным дизайнам. Не стало исключением одно из последних их детищ. Недаром экзотело назвали «Осой»: чёрный и грязно-жёлтый цвета чётко граничили меж собой, вырисовывая всюду по углепластиковой поверхности острые углы. Забавно, но дизайн перенасытили «хищничеством», на выходе получилось нечто, очень схожее с героями национальных японских мультфильмов.
– Цветная какая-то… – переминаясь с ноги на ногу, сдавленно пробормотал «недокрепыш». – Не защитного цвета почему-то...
Ивану было всего двадцать два, он не мог видеть их в бою, на фронте. Но зато он отлично знал историю войны. С раннего детства состоял в поисковом отряде «Вымпел», в том самом, о котором многие СМИ планеты в пятьдесят первом пускали рейтинговые слёзы, наперебой штампуя некрологи. Где-то под Варшавой «Вымпел» обнаружил и раскопал бункер, как предполагалось имевший допросную комнату. В ней рассчитывали найти если не самого Азамата Нурбагандова, то хотя бы что-то о знаменитом командире «Дикого батальона». Для этих подростков не могло быть ничего лучше, важнее, чем собственными руками достать из-под земли хоть что-то о легендарном комбате.
Но вместо личных вещей офицера они раскопали смерть. Синтетик Альянса, тип «Оса», каким-то образом не отключившийся после потери оператора и стольких лет захоронения под землёй – вот что ждало их там. Взрослые руководители бросились на защиту отряда, может это и спровоцировало трагедию. СМИ не умолкали о том, что в моделях поведения синтетиков никогда не было допуска к убийству несовершеннолетних без оружия. Может и не было. Но из двадцати четырёх детей в живых остались только пять.
– Вот те, бабушка, и Юрьев день! – просипел Нечаев. Пальцы белели, сжимая пистолет.
«Автономный боевой комплекс сил специального назначения Альянса, образец две тысячи сорок пятого года. Тип «Оса», – прозвучала в головах безопасников сухая справка Ординатора.
– А то я не вижу! Какого чёрта он тут делает?! – Нечаев душил эмоции как мог. Он прекрасно помнил эвакуацию в Екатеринбург по железной дороге. Ему, тогда ещё пацану, было плевать на войну. Ровно до подрыва диверсионной группой синтетиков железнодорожного полотна, по которому, как раз, и шёл эшелон с эвакуируемым заводом точной оптики.
Ординатор не ответил. Он не знал ответа.
В голове Ивана выстраивалась логическая цепочка. Вот кто закрыл шлюз изнутри! Всего контейнеров четырнадцать, и в каком-то из них, получается, засел активный синтетик!
– Может им каждому в голову, м? – предложил он, озираясь на остальные, пока ещё закрытые вместилища «Ос».
– Спешка сам знаешь где хороша, Ваня. А что если ничего другого нет?
Мысль была дельная. Действительно, что если других скафандров нет, как тогда выходить на поверхность Ясной? Вряд ли где-то в ящиках вдруг обнаружатся отечественные «Сапфиры». Но от перспективы влезать внутрь этого Ивана передёрнуло.
– Давай за Буровым! – Нечаев хлопнул лейтенанта по каменному покатому плечу, пятясь к выходу так, чтобы в поле зрения оставались все контейнеры разом. Благо, глаза попривыкли к полутьме, и движение, если что, уловят.
Иван с места сорвался в бег и не понял, как очутился у переборки в генераторную. Буров выслушал всё с одним выражением. Ни единый мускул не дрогнул на лице, когда ему сообщили характер находки. А ведь он почти наверняка фронтовик.
Буров вошёл в арсенал и не спеша огляделся.
– Видели такие раньше? – без задней мысли спросил Иван.
Но ответа удостоен не был. Космопроходцы приблизились к открытому контейнеру: инженер, хмурый пуще прежнего, впереди, двое с оружием чуть поодаль сзади. Высокий лоб Бурова испещрили морщины, образуя дельту на приплюснутой переносице. Казалось, в и без того тёмном помещении стало ещё темней – повисла тяжёлая тишина ожидания.
Минуты две инженер осматривал «Осу», не прикасаясь к ней. Безопасники позади старались даже дыханием не отвлекать. Вдруг Буров протянул руки к костюму. Нажал что-то сбоку, на шее, и хищная композиция на тему жвал насекомого разъехалась на три стороны. Внутри пустой головы пестрело царство машинерии: всевозможные мягкие фиксаторы, датчики, нейросканеры. Некоторое время Буров снова изучал объект с расстояния.
– Где у него?.. – начал было он, но смолк на полуслове. То ли оттого, что нашёл искомое, то ли усомнился в способности коллег что-либо подсказать.
Буров аккуратно дотронулся до эмблемы Альянса на груди: стального белоголового орла над многострадальным земным шаром. Ничего не произошло.
– Что в остальных? – вдруг спросил он.
Безопасники открыли контейнер рядом. Трёхконечным чёрным перекрестием на людей оттуда смотрела точно такая же «Оса». Буров задумался. Шутка ли – определить активность боевого синтетика, произведённого на свет некогда враждебной технической мыслью? Да ещё на чужой планете за сто одиннадцать световых лет от Земли.
Эти, как и многие предыдущие аналоги, даже более простые, пехотные, могли служить офицерам Альянса сразу по двум направлениям. Стремясь к универсальности, технари из-за океана, среди которых, по слухам, больше трети было корейцев и японцев, пришли к принципу двойного назначения. Они создали синтетиков, могущих как служить автономно, так и вмещать в себя оператора, командовавшего отделением из трёх таких же искусственных солдат. Без оператора боеспособность отделения синтетиков круто снижалась, поэтому не существовало никаких внешних отличительных знаков у вмещающего в себе человека комплекса.
Буров потянул вперёд руку и тут же отстранил её, передумав. Точно у него осталось всего одно правильное касание, а дальше…
– Он неактивен. И никогда не был активен.
– Уверен? – уточнил Нечаев, следуя за инженером, который встал у следующего раскрытого контейнера.
– Уверен, – тон последнего поставил такую жирную точку в теме о его компетентности, что желания сомневаться или переспрашивать у безопасников отпало.
На осмотр второго синтетика ушло значительно меньше времени. Приблизившись, Буров первым делом нажал ему куда-то на шею. Забрало подчинилось сию же секунду, распавшись натрое. Минута-полторы молчания, вердикт:
– Неактивен.
Спустя некоторое время они уже открывали седьмой по счёту контейнер. Напряжение постепенно нарастало.
– Неактивен.
Буров перешёл к следующему предполагаемому объекту изучения. Защитный кожух опал, собравшись в неширокие полосы по краям проёма.
Но внутри было пусто. Нечаев и Иванов переглянулись. Буров только хмыкнул неоднозначно и пошёл дальше. Как будто его это ничуть не удивило.
Следующее вместилище имело пассажира. На его проверку ушло чуть больше времени, будто Буров что-то перепроверял.
– Неактивен.
Дальше были три пустых «осиных гнезда» подряд. Фонари безопасников один за одним выхватывали контейнеры из полумрака. Непроверенных оставалось всего два, и Иван не на шутку забеспокоился. Нет, он не страшился вдруг обнаружить виновника всего этого мрачного детектива. Наоборот. Возникло смутное ощущение, граничащее с «дежа вю», что они никого не найдут. А значит – не объяснят запертый изнутри шлюз.
– Пусто… – рассеяно проговорил он, когда предпоследний контейнер явил им ничем не занятое внутреннее пространство.
– Активных синтетиков нет.
Нечаев и Иванов уставились на инженера, само олицетворение невозмутимости и суровости. Рядом с ними чернела пустота последнего, четырнадцатого вместилища, которое он только что открыл.
– Быть не может! Кто-то же запер вентиль-затвор!
– Никогда не сомневайся в моей компетенции, – Буров склонился над Иваном. – Или ты хочешь меня оскорбить?
– Никак нет, товарищ капитан… – без особого служебного рвения ответил тот, поправляя ремень излучателя.
– Хорошо. Активных синтетиков нет. Значит нет и проблем.
Буров было двинулся осадной башней обратно в свои чертоги, из которых его так бесцеремонно выдернули, но отчего-то остановился.
– Есть у нас проблемы, – поправил Нечаев. – «Ос» всего восемь. Нас – одиннадцать.
– Десять, – поправил Буров. Видимо, ему тоже пришла в голову та же мысль.
– Нас одиннадцать, Тимофей, – твёрдо повторил Роман, вспомнив имя инженера.
Буров постоял ещё и молча удалился. Пренебрежение к Милош возмутило Нечаева, но не более. Он понимал его природу и даже в какой-то мере разделял. В очень малой доле. Хоть инцидент, почти стоивший жизни его другу, Санычу, и произошёл у него на глазах. Но тот случай не повод поголовно менять отношение на скотское ко всем, чей показатель повреждения личности превысил норму. Пусть даже в тридцать девять раз…
***
Во второй раз Буров вошёл в генераторную так же, как и в первый: строго с правой ноги. Внезапное появление вояки прервало ритуал знакомства ещё в самом начале. Но ничего, это нестрашно. Теперь, думается, они ушли, и тут долго никого не будет.
Отсюда проистекало поистине дивное пение: колеблясь в заданной творцами амплитуде, эфемерный голос исходил от источника электрического тока. Это ни с чем не сравнимое чувство! Существуя за пределами человеческого осязания, волны растекались по всему челноку, но здесь было их средоточие, их центр, сплетение в нерв.
Набрав полные лёгкие, Буров открыл глаза. Воздух высушил гортань – тревожный признак. Подолгу в генераторной находиться по-хорошему бы не следует. Ничего, ради такой возможности многие из его окружения отдали бы глаз, не говоря уже о таком пустяке. Это ж не тяп-ляп! Это протонный генератор второго поколения! Предстояло, правда, выяснить чем же это самое второе поколение отличалось от первого… Ведь технические отсчёты и прочая документация погибли при бомбардировках Новосибирского института межпланетных исследований ещё в сорок первом. Но ведь сравнение – тоже опыт! Даже не так. Сравнение – основной, базовый принцип познания человеком окружающего мира. И так уж вышло, что только на потерянной в Пространстве планете человеку выпало вновь вернуться к истокам познания…
Задумавшись, Буров не сразу обратил внимание на центральный пульт. С ним всё обстояло привычно: защитный экран, а под ним, помимо узла управления челноком, аналоговой шифратор.
Ещё до начала войны стало предельно ясно, что Союзу нет никакого смысла пытаться догнать противника по части цифровой электроники и искусственного интеллекта. Поэтому высшее руководство приняло решение вернуться к аналоговому типу сигнала и разработать способы его усовершенствования. Этим же решением на всех исследовательских программах по искусственному интеллекту разом был поставлен крест. В расчёт не брались ни заслуги, ни здравый смысл в доводах учёных, твердивших об ином, в корне отличавшемся от видения визави, видении перспектив существования ИИ. В России всегда умели рубить с плеча…
Но даже такое варварское вмешательство в развитие науки принесло позитивные результаты. Не потребовалось много времени, чтобы хакеры Альянса осознали всю беспомощность по отношению к оборонной промышленности противника. Вооруженные подручными киберразумами, они в сущности мало чем отличались от львов, оказавшихся в мутном Ниле. В чужеродной среде они уже не были грозными хищниками.
Буров никуда не спешил. Чувствуя почти физическое удовольствие от нахождения тут, он останавливал взгляд на каждой, даже незначительной мелочи. Чтобы ничего не упустить, он начал прямо слева от себя. С пустого, ничем не примечательного пространства пола и стен. Вскоре он оглядел всё, что попало ему на глаза, и перед ним снова предстал протонный генератор.
Буров приблизился. Обошёл с одной стороны. С другой. Провёл пальцем по ложбинке на верхней части циклического контура. Он был чист – ни пылинки! Странно... Не может же пыль быть металлической...
Протонный генератор запускался импульсом с орбиты. И только после обработки ЭВМ «Герольда» отчёта о целостности челнока. Страшно представить картину, когда челноки отправлялись бы на неизведанную планету с уже запущенными генераторами на борту. При определённых условиях это больше походило бы на вторжение и орбитальную бомбардировку, чем на исследовательскую миссию.
Ядерная реакция показала себя наилучшим источником энергии, она морально не устарела даже когда на научный олимп в две тысячи двадцатом взошла технология создания устойчивых микроскопических чёрных дыр.
Это было сумасшедшее время. К две тысячи двадцатому году человечеству удалось не провалиться в пучину очередного насилия. Это, вкупе с десятком выдающихся международных исследовательских проектов, на протяжении долгих десятилетий терпеливо финансируемых правительствами и корпорациями, и дало старт беспрецедентному полёту научной мысли.
Начиная с две тысячи двадцатого – года, когда человек запнулся о ключи от Вселенной, как его пафосно окрестили журналисты, развитие науки набрало небывалый темп. Великолепные открытия, а главное их внедрения в повседневную жизнь, случались даже чаще, чем смена фаворитов знаменитой заокеанской дивы, к началу седьмого десятка лет будто сорвавшейся с цепи. Один весьма авторитетный литературный критик того времени писал после в мемуарах: «Знай я раньше, что люди за один какой-то год отменят рак и мимические морщины, а к следующему понедельнику вырастят в пробирке чёрную дыру – книжные полки треснули бы от идей тех, кого вы называли фантастами. Я же их хочу пророками назвать. И извиниться».
У протонного генератора, размещаемого на челноках, имелся один недостаток. Он выдавал всего один мегаватт мощности, чего впритык хватало только на нужды внутри челнока. Казалось бы – целый мегаватт! Таким количеством электроэнергии на Земле питались целые посёлки.
Дело тут было вот в чём. Активировав однажды квантовые маяки, отключить их значило бы навсегда проститься с возможностью вернуться обратно этим же путём. Приёмники должны работать беспрерывно, если космопроходцы желали снова увидеть закат именно Солнца, а не, скажем, циклический переход Анубиса от кратковременных сумерек к извечной тьме.
Буров, как ни старался убедить самого себя в «нормальности» увиденного двадцать минут назад, не смог отделаться от навязчивой мысли об экзотелах Альянса, тех самых «Осах». Хоть он и создал вид, будто бы для него это не что-то из ряда вон выходящее. Показать воякам – одно. Думать так на самом деле – другое.
Экспедиция на Ясную, в погоню за доктором Кислых, как привык про себя её именовать Тимофей Буров, впишется в его послужной список не много не мало под номером восемь. Не станет большим откровением, если вскоре выяснится, что он самый опытный член группы.
Но ни в одной из прошлых его экспедиций ничего подобного даже близко не было. Зачем на исследовательском челноке боевые автономные системы? Кому они могли понадобится?
Мысль, родившаяся в полумраке арсенала, теперь питалась свойственным уму Бурова сомнением. До поры, до времени он не озвучивал её даже самому себе, что, впрочем, не мешало ему постоянно отыскивать подтверждения либо опровержения.
Что если этот «Герольд», тот самый – второго поколения, прототип, и всё такое, был послан сюда учёными не Союза, а Альянса?
Пуск прототипа, которому по идее должен бы принадлежать этот челнок, состоялся в две тысячи сорок пятом, на целых семь лет позже первой экспедиции на Ясную. Да и сам факт запуска, по мнению Бурова был достоин скорее театральной критики. Тем убедительней было мнение некоторых специалистов о банальной, если это слово употребимо в отношении космического корабля, краже «Герольда» во время вторжения с востока.
Связь с Ясной прервалась с первых дней войны, с января сорок первого. К тому моменту сюда уже отправились более тридцати человек. «Герольдов» второго поколения, неизвестно зачем построенных в жёстких условиях боевых действий специально для полёта на Ясную, существовало всего два. Первый по официальным данным уничтожил Альянс во время провалившегося вторжения на Дальнем Востоке. Второй, якобы, был-таки запущен.
Буров насилу выдернул себя из оцепенения. Теперь он метал взор на всё, что по его мнению не могло не претерпеть вмешательства со стороны яйцеголовых любителей броских названий. И в первую очередь это был центральный пульт.
Буров всполыхнул. Неужели они смогли сделать всё настолько тонко, что он не разглядел подмены с первого взгляда?! Он не опустился – он упал на колени рядом с пультом, и нырнул под него. Рост вынуждал его принимать крайне неудобное положение, и вскоре он попросту лёг спиной на пол.
Ну не могли же они додуматься до дешифровки и должного усиления аналогового сигнала! Не могли! Простая логика: это был две тысячи сорок пятый год, год предполагаемого запуска данного «Герольда». А значит, дотямай Альянс до вскрытия прямолинейного как фонарный столб аналогового сигнала, Новосибирск целиком бы лёг в руинах. И вместе с ним и Барнаул, и Омск, и Кемерово… Весь юг Западной Сибири превратился бы ровно в то, во что превратились почти все крупные города Европейской части России – в выжженную ядерными бомбами пустошь! Не было бы никакого «Пакта доброй воли» и мира, подписанного в Багдаде! Ведь шифр аналогового сигнала был не много не мало ключом к победе.
В подбрюшье центрального пульта не нашлось ровным счётом ничего, что указало бы на стороннее вмешательство. Натужно выпустив из лёгких воздух, Тимофей сел на пол и обхватил колени длинными руками. Голова работала как конвейер мыслеподозрений: а что если то, а что если это…
– Нет, – вслух открестившись от очередной идеи, Буров хотел было встать, но так и замер на полпути.
Справа от генератора, на полу виднелись… следы?.. Как был, так и пополз гигант на четвереньках.
Следы. Незаметные. Не пыль, не грязь, не царапины – нет. Следы от постоянного пребывания точно в одном и том же месте тяжёлого объекта, и пребывания по времени крайне продолжительного. Контур их разнился с поверхностью разве что на какие-то миллиметры и был практически незаметен. Но не угадать очертания ног было невозможно. Очень больших ног.
Буров потерянно сел, упершись спиной в резонирующий генератор. Взгляд его посерел, потух. Следы означали, что кто-то в течении долгого, очень долгого времени приходил сюда и вставал рядом с протонным генератором, строго в одном и том же месте, вплоть до миллиметра.
Следы означали, что Буров в первый раз в жизни ошибся. На борту челнока был активный синтетик.
Глава 4. Ритуал
Кают-компания наполнилась живыми звуками: регулируя под себя кресла на подвижных полозьях, космопроходцы рассаживались за полукруглый стол. Александр Александрович расположился по центру и, упершись кулаками в прохладную поверхность, задумчиво рассматривал команду.
Неясова Рената. Отличный, можно даже сказать высочайшего класса медик. Психосервер. Лучшая её характеристика – поступки. Вот прямо сейчас она окружала заботой и опекой тяжело перенесшую пробуждение Вику. Притом сама еле держалась на ногах. Знакома с Романом Нечаевым ещё со времён учёбы в НИМИ, а с ним, командиром, только через того же Нечаева.
Виктория. Фамилии она пока не назвала. Должности и звания тоже. Стоило всем сердцем надеяться, что она окажется вторым психосервером, иначе Ренате придётся туго… Кстати, это она выдала матерную мастабу в адрес растерявшегося Трипольского. Да ещё и частью по-немецки. Девушка очень напоминала командиру небезызвестного надышавшегося хлороформом мышонка.
Собственно, Алексей Трипольский, которого Рома метко окрестил Фарадеем. Даже сейчас он, усаживаясь рядом с Буровым, постоянно что-то говорил. Оно и понятно – нервничает. Несерьёзно, конечно. Иначе бы уже пускал слюни. Ведь успокаиваться при помощи Ординатора ему ещё не доводилось. Новоиспечённый выпускник-отличник, очень непростой парень, раз после выпуска его следующей дверью в жизни стала крышка капсулы квантового приёмника.
Иванов Иван. Добродушный, толковый вроде как парень. Из безопасников. Одного взгляда хватило, чтобы понять – Нечаеву за него не краснеть. Если командир ничего не путал, он принимал непосредственное участие в инциденте на Хиц-2, что несомненно прибавляло бойцу веса в его глазах…
О Ромке нечего было и думать. Тот ещё балагур, но, правда, строго во внерабочее время. Александр Александрович улыбнулся, вспомнив часто озвучиваемое самим Нечаевым резюме.
Майор перевёл взгляд на Истукана. Такое прозвище носил Тимофей Тимофеевич Буров в кругах бывалых космопроходцев. В тех же кругах ходили жутковатые байки о происшествиях с ребятами, насмелившимися назвать его Истуканом в глаза – по глупости ли, по смелости ли, неважно. Поговаривали, он очень, очень не любил это прозвище. В остальном – золотой специалист.
Майкл Бёрд. Молча пышущий позитивом американец. Видимо, плод восстановления межнационального диалога. Больше о нём расскажет Ординатор, ибо сам он только и делал, что улыбался своей американской улыбкой да разглядывал всё вокруг, будто пришёл в интерактивный театр где-нибудь в старушке Вене.
Леонид Львович. Или Лев Леонидович… В общем – теолог, ректор какой-то там академии и главное «зачем?» к Корстневу по возвращению. Озирался не хуже Бёрда, правда, без идиотской улыбки.
Последним в отсеке появился неуловимый Павлов. Тот самый, что умудрился активно помогать при пробуждении, но так и остался неувиденным и незамеченным.
– Командир! Порядок.
Майор Подопригора кивнул в ответ и взглядом указал тому сесть.
Павлов был якутом. Невысоким, достаточно щуплым, с большой головой и живой мимикой смуглого лица. Разговаривая с такого типа людьми, ежеминутно кажется, что они вот-вот скажут что-то смешное… Александр Александрович поручал ему проверить всё ли в порядке у Милош.
Н-да… Милош Милослава. Вот и закончилась недолгая, но стремительная карьера знаменитой Старстрим… Так, кажется, её называли? Звёздный поток?.. Что ж, даже слегка непритязательное прозвище для единственного-то в мире межпланетного журналиста.
– Итак! – командир привлёк к себе общее внимание. – В результате разведки возникли… непредвиденные обстоятельства. Внутри челнока следы постороннего присутствия. Рома. После всего этого, – Александр Александрович обвёл рукой собравшихся за столом, глядя на Нечаева, – организуй безопасную ревизию арсенала. Всё первонеобходимое – на хранение в пустой склад. Шлюз заблокировать. Чтоб изнутри его было не открыть. Соображения?
Предполагалось, что ответит Буров, но тот, уставившись в стол перед собой, отрешённо молчал. Трипольский недоверчиво покосился на соседа.
– Себя же замуруем, – пожал плечами Нечаев.
– В любом случае, другого выхода я пока не вижу. Тимофей Тимофеевич?
На этот раз Буров пошевелился. Как сказочный Человек-из-горы, он оторвался от кресла, не поднимая головы.
– Я не мог ошибиться, – и с этим сел.
Космопроходцы переглянулись.
– Рисковать я не могу, – через некоторое время подытожил командир, – но и заваривать переборку тоже не выход. Других скафандров нет. А без них на Ясной остаться в себе сложно.
– В смысле?
– Подожди, всё по порядку, – Александр Александрович отмахнулся – Нечаев порой был нетерпелив. – Тимофей Тимофеевич, заблокируйте снаружи арсенал. Мой вам приказ: никому туда не входить. Только в сопровождении офицеров безопасности. Вопросы?
Вопросов не было. Мало кто вообще понимал о чём конкретно шла речь. Ясно было одно: кто-то, помимо самих членов экспедиции, присутствует на челноке. Возможно. Командир не тратил время на версии хотя бы потому, что спустя минуту после инструктажа всем всё будет известно.
– Начнём, – Подопригора сел и сложил руки на стол.
Любой член экспедиции легко мог запросить нужную информацию у Ординатора, но не делал этого. Инструктаж всегда проводил командир. Так уж повелось с самых первых ещё экспедиций по разведке Марса.
– Ясная, дамы и… товарищи, – Подопригора громко прочистил горло. Он чуть не сказал «господа», чему сам безмерно удивился.
С началом войны это слово у народов Союза приобрело крайне негативный эмоциональный окрас. Как во времена Второй Мировой ненавистью советского народа оказалось обезличено немецкое имя Фриц, так и искорёженное слово «господины», применяемое ко всему англо-саксонскому Западу в самом широком смысле, стало более чем ругательством.
В две тысячи тридцать восьмом году, за три года до войны, к орбите Ясной впервые отправился «Герольд», стартовавший с «Восточного». Корабль вели четыре тяжёлых ракеты-носителя «Ангара», блестяще справившиеся с задачей и после жертвенно упавшие в Тихий океан. Полгода две смены станции «Мир-2» доводили корабль до необходимого состояния, а по окончании торжественно оживили двигатель искривления, «включив» чёрную дыру. Когда пришло время, «Герольд» отдалился от «Мир-2» на безопасную дистанцию и включил реактивные двигатели. С их помощью он проделал путь, равный расстоянию до Луны, затем ЭВМ на борту дал команду, и чёрная дыра – слепая пленница корабля – исказила пространство.
Но за всем этим с Земли наблюдали не только восторженные, полные гордости взгляды авторов произведённого пуска. Забросив сначала собственную пилотируемую программу, а потом и отказавшись от всякого участия в проекте международной космической станции, США ударились в кибернетические разработки. Именно поэтому с открытием феномена Антонова Союз и оказался монополистом в области межпланетных сообщений. А возглавляемый американцами Альянс остался не у дел.
Впервые телепортировав фотон света, люди тут же задумались о подобном в отношении самих себя. Феномен, открытый Эдуардом Антоновым – основа основ, породившая космоходство – был до гениальности прост: чем структурно сложнее объект, тем больше шансов на его удачное перемещение. Строго сказать, перемещением-то это не являлось. Уничтожением тела в точке А и воссозданием его копии в точке Б – да. Но не перемещением. Если отправить на Ясную слиток золота высочайшей пробы, то на выходе окажется что угодно, только не аурум. А если живой организм – то ровно тот же организм, разве что с небольшими отклонениями во внешних признаках, но сугубо свойственными виду. Рога у знаменитой подопытной вороны ни разу, в общем, не вырастали.
Ясная. Вся имевшаяся о ней информация передалась на Землю колонистами ещё за два года до войны. Планету опоясывал экватор длиною в тридцать семь с небольшим тысяч километров, вытянувшись вдоль которого, три материка витиеватой диадемой украшали её лик. Из снимков следовало, что преобладающий климат – тропический. Но это только судя по снимкам. В действительности климат планеты описывался как «уникальный и сугубо контрастный».
– Колонию возглавляла доктор Кислых, Валентина Богдановна, – командир недаром упомянул имя выдающегося ксенобиолога в прошедшем времени. На момент «прыжка», в две тысячи тридцать девятом, ей уже стукнуло пятьдесят девять лет. А прошло с тех пор – девятнадцать.
Стоило прозвучать этой фамилии, как сидевший каменным изваянием Буров вдруг ожил, встрепенулся. Видимо, для него Валентина Богдановна была кумиром.
– С первого и единственного отчёта по Ясной, который был также в тридцать девятом, недавно сняли гриф «секретно». У вас есть доступ к нему. Но, моё вам мнение: доктор Кислых не та, кто видел «ксено» даже в «брутто» и «нетто». Если она сообщила в отчёте – контакт второй категории, значит контакт был второй категории. Это нужно уяснить. Что касается безопасников. Мы не на Хиц-2. Палить во всё, что движется, не стоит. С целями экспедиции всё как обычно: наперво восстановим связь с колонистами. Не мне вам рассказывать. Всё, что касается личных задач – второстепенно. Я доступно выразился?
– Так точно, – нестройным хором ответили Нечаев, Иванов и Павлов. Остальные или просто кивнули, или вовсе не отреагировали.
– Теперь про скафандры…
– Я сразу заблокировал переборку, – запоздало, точно очнувшись, прогудел бездонным басом Буров. – Открыть можно только снаружи, из коридора.
Александр Александрович кивнул, присмотрелся к рассеянному и задумчивому Истукану. И продолжил:
– Атмосфера Ясной схожа с Землёй. Почти идеальная температура, пики в минус пятнадцать и плюс пятьдесят пять. Давление земное, с небольшой слабинкой. Сила притяжения тоже комфортная. Рай в общем. Но есть одно «но». В отчёте говорится о неизвестном газе. Прямое дыхание не убьёт вас, но вызовет сильные галлюцинации. Критическое действие не установлено. Короче, если не хотите свихнуться – не гуляйте по планете хотя бы без противогаза, – Подопригора через силу улыбнулся.
Притянутая шутка только прибавила неловкого напряжения. Хорошим самочувствием похвастаться могли единицы, и командир в их число не входил. К тому же он был вынужден ораторствовать, и каждая сформулированная мысль давалась с большим трудом.
– Имеется некая жизнь, о которой Валентина Богдановна упомянула как о «пятом домене». Не знаю что это, на снимках указана узенькой полоской по экватору – лес и лес. Ещё – пески. Много песков. Семьдесят процентов площади суши – пески. Да, «уникальный животный мир». Этим, думаю, уже никого не удивишь, верно?
Трипольский громко хохотнул, одобрительно закивав, будто на этот раз командир выдал шутку весьма высокого пошиба. Но заметив, что никто не смеётся, стих и нахмурился.
– Колония, кстати, должна насчитывать тридцать четыре человека, – вспомнив, тяжело добавил Александр Александрович. – В отчёте говорилось о двух смертях за шестьдесят дней: один несчастный случай и одно, вроде как, самоубийство.
– Вроде как – это как? – переспросил Нечаев.
– Запросишь отчёт, Ром.
– Я правильно понял? – аккуратно вклинился Майкл Бёрд, говоря на таком чистом русском, что Александр Александрович даже поморщился. – Два месяца? Колонисты отправили кого-то обратно всего через два месяца? Если я ничего не путаю, это нонсенс. Все предыдущие группы отправляли отчёты строго по графику, один раз в полгода.
Феномен Антонова исключал передачу информации путём прямого влияния на запутанные частицы. То есть, взять и просто отправить привет на Землю при помощи квантового оборудования невозможно. Каждый отчёт, поступивший от той или иной экспедиции – это живой её член, вернувшийся обратно. Доля Ординатора в его голове и являлась хранилищем данных.
– Всё верно, Майкл, вы поняли, – как можно вежливей ответил командир и поймал себя на мысли, что его жуть как раздражает улыбка американца. – Ладно, – поднялся он. – Пора, я думаю.
Всё происходившее дальше являлось, по сути, самым настоящим ритуалом. Данью традициям, к которым со всей полнотой относились и «марсианские правила». Миг спустя одновременно все члены группы услышали ровный, бесстрастный голос Ординатора.
«Планета Ясная или HR1203. Вектор – созвездие Стрельца. Год экспедиции две тысячи пятьдесят восьмой принятым летоисчислением».
Один из членов группы скривился, будто ему в руку ставили прививку от оспы Синдаровича. Это был тот самый теолог – единственный счастливый обладатель бровей.
Ординатор начал сухое перечисление:
«Майор межпланетной службы, Подопригора Александр Александрович. Должность: командир экспедиции. Год рождения две тысячи десятый. Экспедиция седьмая по счёту».
Представленный кивнул. По идее, он должен был держать небольшую речь. Но вместо этого с извиняющимся видом опустился в кресло – сильно закружилась голова.
«Майор межпланетной службы, Нечаев Роман Викторович. Должность: старший офицер безопасности. Год рождения две тысячи двадцать шестой. Экспедиция шестая по счёту».
Роман поднялся.
– Очень рад знакомству со… вами, – проглотил он слово «всеми», столкнувшись взглядом со «священником». – Надеюсь на плодотворное сотрудничество. Есть одна просьба, товарищи. Если офицером безопасности сказано, что камень нельзя трогать, то этот камень нельзя трогать. Даже если он – очень важный-нужный-красивый-бежит от вас. Сначала объяснение своего действия, после – само действие. Иначе стреляю на поражение. Шучу. Сначала в ногу.
Нечаев сел, сжимая губы, чтобы не улыбнуться. Напротив устало и в то же время весело на него смотрела Рената, которой он заговорщически подмигнул.
«Капитан межпланетной службы, Буров Тимофей Тимофеевич. Должность: старший инженер. Год рождения две тысячи девятый. Экспедиция восьмая по счёту».
Истукан поднялся. Трипольский и якут Павлов, сидевшие по бокам, невольно отклонились, смотря ему в лицо – ростом он был около двухсот десяти сантиметров.
– Вопросы и проблемы, связанные с любой существующей техникой, адресуйте мне. Ответ, если будет, обещаю обстоятельным и компетентным…
Буров потупил взор и опустился обратно, будто бы недоговорив.
«Капитан межпланетной службы, Неясова Рената Дамировна. Должность: психосервер. Год рождения две тысячи тридцатый. Экспедиция пятая по счёту».
Лёгкая улыбка не сходила с округлого, смуглого лица. Так в конце дня улыбались подле детских кроватей матери, воспитывавшие в одиночку двоих сорванцов: умиротворённо и счастливо не смотря ни на что и вопреки всему.
– Прошу ко мне по любому в-вопросу, – она слегка заикалась, но это её не особо смущало. – Я только к Ясной получила допуск психосервера. Вообще я доктор. Не люблю с-слово «врач». Так что, обращайтесь.
Она уже села обратно, как вдруг уточнила с улыбкой:
– В любое в-время!
Нечаев беспокоился о состоянии Ренаты. Выставить напоказ недомогание? Это не про неё. Она скорее скроет, утаит от всех самочувствие. Но сейчас она вряд ли что-то скрыла бы: широкий лоб поверху блестел от проступившего пота, губы выглядели так, будто на них нанесли модную в начале двадцатых годов выбеливающую сосудосуживающую помаду.
Ренате Неясовой достался особый сплав натуры и призвания. Самоотдача досуха – так относилась она к работе. Рената принадлежала к типу людей, и конкретно докторов, которые в своё время падали в обморок, но от операционного стола не отходили. Ни под бомбёжкой, ни даже слыша жужжание приближающегося синтетика. Впрочем, последнего ей удалось избежать – в конце войны семнадцатилетняя девушка работала в эвакуированном из Орла военном госпитале.
Тот факт, что Ренату назначили одним из психосерверов в состав экспедиции на Ясную, целиком заслуга её трудолюбия и упорства. Особыми врождёнными данными, какие, например, имелись у Ольги, она не отличалась. Что, кстати, ни разу не послужило причиной зависти к молодой подруге. Рената была лишена её, как Роман в своё время аппендикса – напрочь и бесповоротно.
При мыслях об Ольге на сердце Романа потеплело… Очень жаль, что она осталась на Земле. Почему только? По возвращении он обязательно задаст этот вопрос Корстневу. Ясная обещала стать отправной точкой их жизней, и упускать такой шанс было никак нельзя.
Разве что…
Да нет. Искусственно забеременеть они пытались уже четыре года. Едва ли случилось чудо, и Олю не допустили к «прыжку» по причине беременности, обнаруженной во время подготовки…
«Старший лейтенант Виктория Грау. Должность: медик-биолог. Год рождения две тысячи тридцать шестой. Экспедиция третья по счёту».
– Как это – медик?! – воскликнул Нечаев.
Александр Александрович напряжённо посмотрел на Романа, тот – на него. Буров прогудел себе под нос что-то из разряда: «этого ещё на хватало». Слушать бедную Вику никто и не думал, чему она даже обрадовалась. Вставать, что-то говорить ей не очень-то хотелось.
Выходило, что Рената – единственный психосервер. Это была плохая новость. Нечаева подозревал что-то подобное, ведь такие как его Ольга – молодые, с врождённой предрасположенностью – встречались крайне редко. И шанс что и Виктория окажется таковой, правде в глаза, был невелик…
Психоактивность – способность человека взаимодействовать с Ординатором – делилась на три типа. За различия между ними отвечали определённые особенности строения головного мозга, в частности лимбической системы, а также нейронных связей, отвечающих за долговременную память. Люди первого типа психоактивности – это, по сути, обычные люди. Вмещая Ординатора, они могли воспринимать сигналы от него только на эмоциональном уровне, не более. Второй тип – прямой путь в НИМИ. Люди со вторым типом способны после размещения Ординатора напрямую обращаться к нему, запрашивать информацию и даже проекцию чужого восприятия. Космопроходцем можно стать только обладая вторым типом психоактивности, или, как укрепилось в народе, попросту быть психоактивным.
А вот третий тип, это уже отдельная тема. Как и отдельный факультет Новосибирского института межпланетных исследований. Его ещё часто называли женским в силу того, что психосервером, которых на нём обучали, могла стать только женщина. Причины снова крылись в особенностях строения головного мозга, в тех же пресловутых лимбической системе и нейронных связях. Ни один мужчина не справлялся с нагрузкой, возникавшей в момент размещения Ординатора в мозг предполагаемого психосервера. И выяснилось это опытным путём, не без смертей.
Как водится, существовали и исключения. Мужчина мог стать психосервером только в том случае, если он был не совсем мужчиной. Транссексуалы обладали в сущности женским мозгом, но подобных особенных людей не брали в ряды космопроходцев по целому ряду объективных причин, и факультет так и остался – женским.
Психосервер нёс в голове основную часть Ординатора, так сказать его базу. На заре космоходства в составе экспедиций была всего одна женщина-психосервер, но после известного трагического случая их число нормативно увеличили до двух. При этом женщины делили нагрузку пополам.
Меж тем Ординатор монотонно продолжал:
«Лейтенант межпланетной службы, Павлов Роберт Анатольевич. Должность: инженер-маркшейдер. Год рождения две тысячи тридцать второй. Экспедиция третья по счёту».
Заметно стесняясь, якут поднялся и коротко поклонился, точно вышел к трибуне на вручение важной премии.
– Павлов. Роберт Анатольевич, – от незнания что сказать он хлопнул себя большими ладонями по ногам. – Пфф… Геолог. Взрывотехник. Ну… вот.
И быстро сел.
«Лейтенант межпланетной службы, Трипольский Алексей Сергеевич. Должность: научный сотрудник. Год рождения две тысячи тридцать девятый. Экспедиция первая по счёту».
Бурова сильно удивила воспринятая информация. Он даже обернулся на живо поднявшего Фарадея. Быть может показалось, но в глазах инженера мелькнуло нечто сродни уважению.
– Приветствую всех! Меня зовут Алексей. Можно просто – Лёша. Но лучше Алексей. Я по специальности химик. По призванию… учёный, – Нечаев руку на отсечение выложил бы, что он чуть не ляпнул «гений». – По натуре – хороший человек, холерик, люблю читать и знаю три языка, в том числе английский, – он кивнул Майклу, – немецкий, – кивок, не такой уверенный, в сторону Виктории, – и китайский. Да! Русский ещё! Четыре получается…
Дрожь в руках Трипольского была заметна невооружённым взглядом. Вряд ли это волнение, скорее – болезнь Паркинсона ранней стадии. Волнение лишь выявило эту дрожь. Тем временем Фарадей самозабвенно продолжал:
– Вне Земли я впервые, но я читал книги, то есть письменные отчёты: про Марс, про Анубис, про Хиц-3, Хиц-2, Цереру-3, Таганрог...
При упоминании последней планеты кое-кто посмеялся, Нечаев даже немного посветлел лицом. Один только широко улыбающийся Бёрд так и продолжил улыбаться. Он не слышал, как рассерженный на руководство родного города астроном, открыв представлявшую интерес планету, назвал ту Таганрогом. Так он искренне надеялся привлечь внимание к проблемам малой родины и верил, что хоть о каком-то Таганроге станут говорить лицеприятные вещи. В конечном итоге спор в каком Таганроге лучше – ныне притча во языцех среди подвыпивших работников ЦУПа.
Трипольского усадил на место только голос Ординатора:
«Лейтенант межпланетной службы, Иванов Иван…
– Иваныч! – идиотски хихикнув, выпалил Трипольский и пробежал вглядом по лицам, ища одобрение и улыбки. Но тут же сконфуженно уткнулся носом в стол.
…Витальевич, – Ординатор договаривал с неотвратимостью асфальтоукладчика. – Должность: офицер безопасности. Год рождения две тысячи тридцать шестой. Экспедиция третья по счёту».
Иван поднялся, кивнул так, будто ему кто-то робко аплодировал.
– Сказать особо нечего… – он развёл руками. – Я всегда готов помочь. Всё уже сказал майор Нечаев.
Не успел он усесться обратно в подвижное кресло, как голос в головах космопроходцев поднял на ноги следующего:
«Полковник в запасе, Ганич Леонид Львович. Должность: эксперт-наблюдатель. Год рождения одна тысяча девятьсот девяносто восьмой. Экспедиция первая по счёту».
Прежде чем что-либо сказать, Леонид Львович, сомкнув пальцы на животе, истинно по-пастырски, снисходительно-добродушно заглянул в глаза каждому. Нечаева передёрнуло.
– Я – ректор Уфимской богословской академии. Да-да, той самой, в которую не попал ни один снаряд или бомба… – теолог, видимо, поняв, что возгордился, потупил взор. – Я рад работать с такими профессионалами. Рад, что мы-таки добрались до восстановления коммуникации с Ясной. Очень надеюсь, что доктор Кислых ещё в добром здравии. Всего семьдесят восемь лет… разве это возраст?
Не найдя больше слов, Леонид Львович сел. Следом, поправляя чуть великоватую одежду, поднялся Майкл Бёрд. Он даже изобразил на лице некоторую серьёзность, вполне идущую ему. Возможно, у него была по случаю заготовлена неплохая речь, но его внезапно прервал безэмоционально продолжавший перечислять Ординатор:
«Лейтенант межпланетной службы, Пожидаева Ольга Андреевна. Должность: психосервер. Год рождения две тысячи тридцать четвёртый. Экспедиция вторая по счёту».
Холод. Роман не смог вдохнуть. Казалось, в кают-компании возник вакуум.
И Ординатор тут же, не делая никакой паузы, подытожил:
«Гражданская, Милош Милослава. Не входит в состав экспедиции. Её личность повреждена. Я закончил».
Глава 5. Сны
Старшие офицеры вошли в женский кубрик и расположились, чтобы видеть друг друга. Не тратя впустую время на переговоры, они вели персональные диалоги с Ординатором, запрашивали справки, сверяли факты, делали выводы. Порою встречались взглядами и посматривали на Нечаева.
Роман был непохож сам на себя.
Все уже знали: это первый случай в истории космоходства. Каждый по два-три раза запросил поимённое перечисление членов экспедиции, а Роман бегло изучил досье на всех, кто находился в составе группы. Результат не менялся: десять имён с пометкой «в строю», одно – Милош – с пометкой «критическое повреждение личности». И, неуклонно: отсутствие Майкла и наличие отчего-то Ольги.
– Предположим, что с этим, – Нечаев ловко изобразил улыбку американца, – всё понятно… Есть шанс, что ему вообще не стали вносить Ординатора. Но тогда...
– Я пробудилась первой, – мягко перебила Рената. – но материализовалась, видимо, второй. Я увидела его в раскрытой капсуле сразу же, как только поднялась.
– Его приёмник сработал первым, – пояснил Буров. – Такое бывает. Если так, тогда ясно почему проснулся он не сразу.
– Без Ординатора пробуждение долгое и... тяжёлое, – кивнула Рената.
– Предположим, начальство предписало Корстневу не делать этого из… из каких-то своих, высоких, нам непонятных соображений безопасности, или ещё чего, – продолжил Роман. – Да пусть хоть из вредности! Американец же. Пусть так. Но – Ольга?!. Она ж… Саныч?.. – с надеждой посмотрел он на строго друга. – Мы ж… мы квартиру купили... Если бы что-то поменялось – она б сказала! Мы на погружение в одной машине приехали – ты сам нас встречал!..
– Не нагнетай. Было, и не один раз – бац, и что-то не то. И лежишь в капсуле с транспортным раствором, как килька. И вылавливают хрен пойми через сколько. Но почему её засчитали… Какая-то ошибка это, Ром… – Александр Александрович бессильно пожал плечами.
Ошибка. То-то и пугало, что Ординатор не ошибался. Он был с людьми с первого дня войны, «видел» все окопы и укрепления войск Союза, «знал» каждого солдата по имени, «слышал» все их байки холодными ночами в перерывах между артогнём, «чувствовал» боль того сержанта, что потерял в засаде взвод, а сам остался жив благодаря дрожащей девочке семнадцати лет с перемазанным кровью красным крестом на драном рукаве. Он не ошибался. Никто, никогда, нигде не сказал про Ординатора – «ошибся». Всякая его справка командиру была точной и подробной настолько, насколько таковой вообще могла быть. Слыша жужжание сервоприводов, видя приближение синтетической смерти, солдаты знали: он с ними. Боль будет разделена на всех, страх – купирован. Останется только ярость. Всепоглощающая ярость и ненависть к заклятому врагу.
Офицеры предпочли сделать вид, что Александр Александрович вообще ничего не говорил.
– Есть ещё кое-то, – загудел Буров. – На борту синтетик. Майор вызвал меня для проверки «Ос». Я проверил, – инженер скривился, точно от боли, – но не обнаружил следов активности. При этом в генераторной есть отметины на полу. Синтетик время от времени питался энергией генератора, и вставал всегда в одном и том же месте. Только... зачем? Ведь можно было просто встать в предусмотренный для этого порт – в контейнер!
– Сколько «Оса» может обойтись автономно?
«Боевой комплекс «Оса», исходя из предоставленных данных пакта «Доброй воли», в состоянии сохранять активное состояние без подпитки от источников электрического тока до пятидесяти суток», – исчерпывающе ответил командиру Ординатор.
– Замуруем, отрубим питание портов, и пусть помрёт с голоду? – невесело предложил Нечаев и тут же уронил лицо в ладони; на душе скреблись кошки.
– Он скорее проявит себя, – предположил Буров. – Нужно прямо сейчас изъять оружие и всё остальное.
– А там оружие?
– Мы не вскрывали. Пломбы земные, – поспешил пояснить Роман, – следов взлома нет, так что мы решили ничего в ящиках не трогать. Они ж не настолько умные, чтоб сначала вскрыть пломбу, влезть внутрь, да ещё как-то потом ту же пломбу навесить!
– Не настолько, – согласился Александр Александрович, вставая. – Тимофей Тимофеевич, приступайте к тестам капсул, о которых вы мне говорили. Если кто-то понадобится…
– Нет, – оборвал Истукан. – Пусть лучше не мешают.
– Откуда они вообще, эти «Осы»? Это же наш челнок… – донёсся вдруг снизу слабый голос.
Поначалу никто не отвечал. Но в итоге заговорил Буров.
– Пять лет назад, в журнале «Наука в фокусе» я встретил статью.
– Кража? – наперёд спросил командир, глядя из-под отсутствующих бровей.
– Кража, – кивнул Буров. – Авторами выступали некто Беглов и некто Штерн. Я наводил справки. Ни один не публиковался нигде до «НФ». И после – тоже.
– Как такое возможно? – усмехнулся Нечаев. – Это же не машина на парковке. Это космический грузовик!
– Возможно, моё вам мнение. И ещё как! – вяло усмехнулся Александр Александрович. – Это был сорок пятый. Война.
– Но ведь был запуск! – Нечаев оглядел присутствовавших, ища поддержку. – Каждая собака видела его, Саныч.
– Все мы тут уже взрослые и в сказки не верим, – отмахнулся Буров. – Не было тогда возможностей для вывода «Герольда» на околоземную орбиту. Нужно четыре «Ангары» для этих целей. Не меньше. Беглов и Штерн утверждали: построено было два корабля. Один украли. Операция «Северная решительность», якобы, и была операцией по захвату плацдарма, демонтажу и вывозу «Герольда» на территорию Альянса.
– «Северная решительность». Названия они всегда из носа выковыривали, – кисло усмехнулся Роман. – Слышал об этой «решительности»... Месяц они пробыли на нашей территории?
– Думаешь, им не хватило бы времени?
Роман спорить не стал и крепко задумался. Действительно, за месяц господины могли много чего сделать – технологии у них имелись.
– И что это может значить?.. – снова подала голос Рената. – Челнок будет нам как-то враждебен? И, постойте, а зачем им было его запускать? Выкрасть у нас, но не разорвать на технологии, а запустить. И почему именно сюда?..
– С последним – проще всего, Рената Дамировна. Скоро, моё вам мнение, мы это выясним.
– Челнок не представляет для нас никакой угрозы, – заверил Буров и сделал паузу, подбирая слова. – Только синтетик. Он – угроза. Серьёзная.
– Хорошо, – Александр Александрович ободрительно хлопнул Нечаева по плечу. – Рома – в арсенал. Рената Дамировна, вам отдохнуть хорошо. И это не просьба. Отправлю Викторию к вам, пусть теперь она ухаживает.
Виктория встретилась тут же, в коридоре. С ней был и Иванов. Роман перекинулся с ним парой слов, тот кивнул и, поддерживая под руку девушку, помог ей пройти в кубрик.
«Правильный кубрик», – подумал парень, глянув на настенное зеркало, зачехлённое противоударной пластиной с подложкой. Он провёл Вику прямо до нар, усадил, учтиво кивнув в ответ на приветливую улыбку Неясовой, и вышел в коридор.
– Что-то понадобится – зовите!
Сказано это было скорее из вежливости. Хотя бы потому, что арсенал, куда он тут же направился, и жилые кубрики находились чуть ли не в разных концах челнока.
Виктория перевела дух и, пусть и не вполне удобно, но всё же улеглась. Потёрла руками лицо, застонала – пластыри при движении кожи на подушечках пальцев бередили мягкие, болезненные ногти.
– Спасибо за заботу, Рената Дамировна.
– Просто – Рената, – капитан смотрела на неё добродушно. – Я не гожусь тебе в матери, значит и в Дамировны.
Виктория ничего не ответила. Лежала и глядела в перекрытие верхних нар над собой. Потом медленно поднялась, опять выдохнула, уставившись в пол. Она походила на перебравшую на День космонавтики сотрудницу ЦУПа, сражающуюся с абстинентным синдромом и стыдом за вчерашнее.
– Меня ещё… ни разу так не… фу-у…
Как сидела, так и сложилась она пополам, раздвинув ноги. Рвотный позыв хоть и вышел и холостым, зато болезненным.
– …не тошнило, – мужественно завершила мысль Виктория и выпрямилась, прикрывая рот.
Выглядела она неважно: под глазами залегли тёмные круги, отчего те казались впалыми, крылья вздёрнутого носика раскраснелись. И дышала она через раз ртом, что тоже не прибавляло ей очарования.
Рената трижды проваливалась в отрывистый, лоскутный сон. Трижды её будили натужные рывки собственного сердца, будто оно вознамерилось силою ударов пробить путь наружу. На шее ему вторили сонные артерии, эхо их пульсации натянутыми вожжами било куда-то в основание затылка. Но, так или иначе, с каждым провалом в короткое беспамятство становилось лучше.
Она повернула голову. Виктория не спала. Лежала в том же положении и смотрела в точку над собой, большим пальцем левой руки попеременно касаясь остальных.
– Рената?.. – позвала Вика, заметив движение.
– Да?
– Ты спала?
– Почти… Скорее да, спала.
Рената отвернулась и тоже уставилась в верхние нары, заменявшие ей сейчас потолок. Ничего интересного. Всё как всегда: серый монолит осточертевшего углепластика… Теперь он надолго заменит ей… что? Потолок белый, тот, что дома, в Бердске? А чем второй лучше первого? Цветом если только…
– А я не могу уснуть, – тихо произнесла Виктория, поддерживая разговор.
Рената вздохнула. И горько усмехнулась. Она понимала, что должна, обязана просто спросить «почему». По долгу службы, пусть она теперь и не медик. По зову натуры, всегда и везде сующей свой не раз калеченный нос. И неважно, что мысли заняты тревогой о подруге. Почему Ординатор перечислил Олю?..
– В капсульном отсеке есть снотворное, если что.
– Я не об этом…
– А о чём?
– Ты никогда не задумывалась где мы… как бы это… – Виктория достаточно долго подбирала нужные слова, – где мы бываем, когда на Земле нас уже нет, но и в другом месте мы ещё не пробудились?
Конечно, Рената об этом думала. И не раз. Едва ли нашёлся бы космопроходец, не размышлявший о тёплой, уютной вате тьмы, из которой тебя выдёргивает безликий Ординатор. А если бы и нашёлся, ему б не поверили. Всякий помнил ту тьму: манящее спокойствие и безмятежность, магнетизм. Быстро и безболезненно высвободиться из неё можно только с помощью Ординатора. О таком не думать – не уметь думать в принципе.
– В последние годы я слишком часто об этом размышляю, Вик… – с тяжёлыми нотами в голосе проговорила Рената.
– Знаешь, мой папа – католик. Такой, что в ортодоксальности даст фору православному патриарху.
– Как его зовут? – отчего-то спросила Рената. Ей вдруг стало жуть как интересно.
– Штефан.
Неясова усмехнулась.
– Что смешного?
– Выходит, ты Штефановна? Немного забавно звучит.
– Нет. У нас нет отчества. Отчество прописывается только в славянских семьях.
– Постой, ты – немка?
– Да. Я б сказала – германка. Так на русском будет правильней.
– Католик в Германии, это как буддист в Исландии, наверное, – предположила Рената и вдруг поняла, что на всём протяжении диалога ни разу не заикнулась. Это наблюдение немного утешило её.
– Интересное сравнение, но нет. Во-первых, католиков в Германии немало: чуть меньше трети. Во-вторых, родилась и выросла я в Граце, на юге Австрии. Через год после референдума и объединения в Европейскую Республику. Так вот…
– Прости, если сбила с мысли…
– Ничего. Мой папа католик. И воспитывалась я, сама понимаешь, в католических традициях. Ну, более или менее, учитывая события в Европе, всю эту послевоенную грязь. Папа нередко рассказывал мне о боге. Но не просто на словах, он старался донести до меня то, что, наверное, чувствовал сам. Он пытался объяснить мне как это – бог…
– Извини, но я теряю мысль. Причём тут «прыжок»?
– Тебе не думалось, что темнота, ну, понимаешь, о чём я, и есть…
– Бог? – Рената даже приподнялась на локтях.
– Ну, не то чтобы он, просто… Там так тепло. Уютно и нестрашно. Как будто бы…
– Вернулся в начало.
– Ты прям мои мысли прочла!
– Нет, Вик, – Рената потёрла лицо, сдавила ладонями готовую распасться надвое голову. – Так просто все говорят. Все это чувствовали, понимаешь?
Виктория не ответила. Да Рената и не хотела, чтобы ей отвечали. Она хотела закрыть глаза и… что? Не открыть их больше? Остаться там, в темноте, куда страху так и прожить жизнь в одиночестве ни за что не пробиться? И бросить всех, бросить обязанности, груз Ординатора?
Ну нет… Не для того всё это было. Не для того недели пропитывались серостью даже когда над стольным Новосибирском распускался цветами дурманящий май! Должно же быть что-то ещё! Должна же она ещё раз встретить человека, расколовшего бы жизнь на «до» и «после»! На серость и цвет... Ну не врали же поэты – поэты не умеют врать!!
Рената не сразу поняла, что Виктория стонет. Подскочила было на помощь, но поняла, что тревога ложная. Девушка вновь лежала в том же положении, уронив руку на лоб, а на полу появилась маленькая желтоватая лужица.
– Когда же это кончится!..
По телу Ренаты пробежали мурашки. Ответ на этот вопрос давно затерялся где-то на пути к ней. Его она ждала больше всего на свете. Рената даже согласилась бы так и остаться непричастной к краскам жизни, знай взамен ответ. Если видишь финиш – не так тяжёл навешанный на плечи груз, каким бы неподъёмным он ни был.
В переборку неожиданно постучали. Вошёл Иван, неся вакуумные упаковки с постельными принадлежностями. Положив их на второй ярус нар, он тут же вновь исчез, чтобы уже через миг внести в кубрик ещё и матрацы с подушками. Глянув на состояние женщин, Иван вздохнул и принялся распаковывать и раскладывать принадлежности на свободных лежанках. Матрацы, освободившись от гнёта упаковки, подобно тому чёрту из табакерки, резко, кратно увеличились в объёме, развернулись и расправились. То же самое случилось с подушками.
Забавно, подумала Рената. Она лично знала человека, выдумавшего принцип «сжатого производства» для нужд космоходства, где каждый квадратный метр космического аппарата неизменно оставался на вес золота. Он долгое время жил по соседству, на одной с ними лестничной клетке.
Побывав на челноке самолично, Рената поняла, что полезность той идеи весьма относительна. Всё, как и всегда, упёрлось в неодолимую стену нормативов. Инженеры-конструкторы «Герольдов» и челноков на ура приняли новый способ сэкономить место в бытовом отсеке, где ждало своего часа всё необходимое космопроходцам. Но вот второй склад неизменно оставался пуст – предписание не нарушалось даже когда о том кричала логика.
Но по прибытии на челнок космопроходцев положение дел менялось. Редко когда «марсианские правила» противоречили официальному Уставу, они скорее дополняли основной документ. Но в этом случае всё обстояло именно так: Устав определял пустующий склад исключительно для «возможных» нужд, в то время как космопроходцы первым делом заполняли его частью вещей, взятых из переполненной «бытовки». Причём однотипные вещи никогда не хранились кучно. Особенно, если вещи эти являлись жизненно важными. Их делили поровну и размещали на двух разных складах.
За объяснением далеко ходить не нужно: всему виной пресловутый пожар, случившийся на челноке, на той самой многострадальной «Маркизе». Экспедиции тогда досталось крепко, благо расстояние до Земли не такое большое по космическим меркам, и радиосигнал доходит в среднем за пятнадцать минут.
– Вы как? – участливо осведомился парень, склонившись в проходе.
Виктория преобразилась на глазах. Казалось, это какая-то магия, фокус: всего минуту назад она помирала, стонала и причитала, а теперь вдруг – раз! – и уже без зазрения совести строила Ивану глазки. Ей было что строить, по правде сказать. Неизвестно какова Вика была до «прыжка», но после, даже несмотря на все отпечатки временного недуга, умудрялась выглядеть притягательно. У Ренаты вдруг шевельнулась тёмная мысль взять да и ответить что-то типа: не лучше, чем вон та лужица на полу! Но она сдержалась. И даже постыдилась, укорив саму себя в мимолётном проявлении зависти. А через минуту и вовсе расстроилась, что вообще могла такое подумать.
– Всё в порядке, рыцарь! Если объявятся чудища, мы кинем клич, – игриво-серьёзным тоном ответила Виктория.
– Спасибо! – бросила Рената в спину уходящему парню. Тот кивнул, широко улыбаясь.
Ничего такой, подумала Неясова. Росту бы побольше. А то низковат. И держится как-то, по-борцовски что ли. Хотя, если только он борец-легковес…
Превозмогая себя, женщины перестелили любезно принесённые принадлежности на уже обжитые нары.
Снова серость углепластика перед глазами. Ординатор синхронизировал внутренние часы людей с временем планеты ещё несколько часов назад. За внешней переборкой темнела неизвестная, наверняка полная опасностей ночь, но никто не спал. В том числе и женщины, казалось бы, имевшие теперь для этого всё необходимое и даже больше. То и дело откуда-то доносились звуки, похожие на приглушённые скрипы, бумканье. Арсенал, видимо, уже опечатали. Теперь принялись за «разгрузку» бытовки.
Рената долгое время бесцельно смотрела перед собой. И не заметила, как звуки работ вдруг прекратились, а чуть позже ослаб и электрический свет – Буров ознаменовал отбой.
– А тебе хоть раз снились сны? – вдруг спросила Виктория и поспешила с разъяснениями: – Там, в капсуле. До пробуждения…
– Там сны не снятся…
– Как же – не снятся. Ещё как!
– Да? Тогда по тебе можно кандидатскую защищать…
– Это ещё почему?
Рената беззвучно зевнула, прикрыв рот ладошкой.
– Запроси у Ординатора. Там всё подробно.
– Мне снилось, что в капсуле я не одна… – через некоторое время севшим голосом произнесла Виктория. – Я слышала звуки, как если бы кто-то ладонью бил в толстое стекло…
Глаза Ренаты то и дело ускользали под веки – сон всё-таки подступал. Она повернулась в Вике, посмотрела на неё. Внимательно так, желая понять – шутит или нет.
– Ты хорошо говоришь по-русски, знаешь? – мысли Ренаты уже напоминали полупрозрачных мотыльков, редко порхавших вокруг гаснущей лампы сознания. – Вот я, например, не знаю своего национального языка. Стыдно…
– А какой язык твой национальный?
– Татарский.
– Я читала книгу про Волжскую Булгарию… В школе ещё, в Граце. Нам предоставили выбор, я почему-то в вирт-библиотеке выбрала её. А ещё, я читала про…
Узнать про что ещё читала Виктория Ренате было не суждено. Последние мотыльки приникли прозрачными телами к мутному стеклу лампы, и она погасла.
***
Под ногами что-то хрустело. Не то крупный песок, не то мелкая галька.
Город. Дороги и площадь посреди – всё засыпано песком-галькой серого цвета. Дома вокруг тоже серые, разве что окна с кованными намордниками решёток светятся разными тонами, пропуская жизнь, пышущую изнутри, сквозь цвета занавесок. Но её там никто не ждёт. Решётки для того и ввинчены в кровоточащий серой пылью бетон, чтобы она не могла даже постучать в окно.
Вокруг бродят тени: серые, безликие. Такие же, как она, кому путь в цветную жизнь заказан. Они не видят её, порой даже проходят насквозь, оставляя внутри потрескивающий иней. От таких «встреч» раз за разом становится всё холодней, и она начинает уклоняться, чтобы не умереть от их холода.
Песок хрустит. Тени идут. Жизнь струится из-за чужих штор. Всё течёт своим чередом. Как и всегда.
Вдруг её позвали. Звука, кроме хруста песка, тут не существовало. Она просто поняла, что её зовут. По имени. Она повернулась и пошла, лавируя между источающими холод тенями. Она шла, не отдавая отчёта куда идёт. Шла и смотрела только под ноги. На песок. Серый, как и всё вокруг.
Её позвали вновь и она обернулась. Перед ней теперь стоял парень: крупные черты лица раскрашены жизнью, неестественно синие глаза смотрят прямо на неё. На нём сержантский китель ВДВ – эти лычки и прилежно расправленную бело-голубую тельняшку из-под широкого отворота ей не забыть никогда.
От него веяло теплом. От него веяло уютом и спокойствием. Мужской силой.
Десантник протянул ей руку – могучая ладонь смотрела вверх. В ответ она протянула свою. От соприкосновения тепло стало медленно наполнять её тело, постепенно насыщая красками. Тут же откуда-то издалека стали проявляться звуки. Он улыбался и держал её за руку.
Звуки нарастали и вскоре превратились в какофонию, из которой невозможно что-то вычленить, расслышать и понять.
И внезапно всё прекратилось.
Взрыв смёл все, точно сорвавшийся с привязи ураган – жёлтые слабые листья с засыпающих на зиму деревьев. Парень смотрел ей в глаза и беззвучно кричал; его жизненные краски блёкли и стекались к руке, сжимавшей её руку.
Он упал и рассыпался вдруг на тысячи маленьких галек или же больших песчинок.
А рука, совсем недавно дарившая тепло и защищённость, осталась у неё в руке. Из неё текла невероятно красная кровь; она быстро холодела и серела, и почему-то становилась всё тяжелей и тяжелей, а вскоре сделалась попросту неподъёмной…И девушка отпустила её.
Удар об землю, и снова россыпь песка. И ничего. И – серость…
Глава 6. Ночь
С отбоем свет белых спиралей по потолку ослаб. Угловатые же гробины квантовых приёмников монотонно гудели, ничуть не изменив тональности. Минут десять как тут завершилась работа – лишнее демонтировали и убрали в пустующий склад.
Последним капсульный отсек покинул Истукан. Павлов слышал его прозвище. Но знал, что так его называть не стоит. От историй, рассказанных работниками ЦУПа в дымных беседках да подсобках, иной раз вставали дыбом волосы.
Перед тем как выйти, Буров долго осматривал поверхности двух капсул. Иногда подходил к третьей, в которой вообще никто в этот раз не пробуждался, и будто бы что-то сверял.
Роберт провёл большой ладонью по гладкому неровному черепу. Повернулся, насколько позволило скошенное зрение, в профиль, затем другой стороной. Небольшое зеркальце на телескопической ножке, обнаруженное им здесь же, в нише, беспристрастно отражало все изменения, произошедшие с ним.
Внешность была очень важна для Павлова. Но не в пресловутых «красив-некрасив» было главным.
Главным было – саха. Больше смерти Павлов страшился однажды вылезть из капсулы и не увидеть в зеркале по-особому смуглой кожи, больших монголоидных скул, раскосых глаз. Не обнаружить в зеркале якута.
Роберт остался доволен уведенным. Он отложил зеркало и взял из сейфа один из пистолетов. Проверил магазин, тот оказался полон. Роберт внимательно осмотрел флажок предохранителя, убедился, что он в нужном, безопасном, положении и, убрав указательный палец подальше от спускового крючка, направился в сторону изолятора.
Он не ощутил и капли радости, когда в первую же ночь старший офицер безопасности назначил его дежурным по изолятору. Роберт не сомневался: оставить тут именно его, геолога-взрывника, была очень веская причина. И именно сейчас, после всей этой чертовщины с Ординатором, после подозрительной недосказанности о присутствии кого-то… Впрочем, Нечаев перед уходом чётко дал понять: основной арсенал опечатан и угроза, вроде как, изолирована.
Только вот спокойствия отчего-то не прибавилось.
Роберт приближался к прозрачной переборке изолятора так, будто внутри тихо стрекотало жуткое чудовище, только и ждущее глуповатого на вид якута, чтобы броситься на него через заранее прожжённый кислотой стеклопластик.
Но вместо чудовища на мягком, как и весь остальной изолятор, полу мирно посапывала девушка. Очень стройная, высокая. Жаль, что она спала на боку, близко к стене – было никак не разглядеть лица. Хотелось посмотреть: как же изменилась знаменитая Старстрим?
В виртнете имя Милослава Милош почти не фигурировало, зато её псевдоним не раз гремел на весь мир. Её очерки с других планет переводились даже на амхарский, официальный язык Эфиопии. Неудивительно, при условии, что она до сих пор оставалась единственной допущенной к «прыжку» журналисткой. Голливуд, киномонстр с холмов Калифорнии, так и не добился разрешения на экранизацию единственной художественной её работы – повести «Пустота».
Роберт обожал «Пустоту». Перечитал трижды полностью, и бессчётное количество раз освежал в памяти любимые отрывки и цитаты. Притом, что ценителем литературы не был никогда. Он относился к ней как оружейный историк во второй половине двадцать первого века относится к средневековому мечу, да и вообще к подобного рода холодному оружию: отслужив человечеству не один век, оно в какой-то период времени перестало быть эффективным и необходимым, встав в один ряд с десятком таких же великих вещей и явлений.
Но повесть «Пустота» была исключением. Любовь Павлова к ней имела вполне определённые, глубинные причины. Дело в том, что Роберт с раннего детства заболел устным народным творчеством, к настоящему моменту уже тоже фактически погибшим. Однажды его дедушка, старый таёжный промысловик, открыл ему мир олонхо, древнего якутского искусства песнопения и эпического стихотворения. Потом страсть подкрепилась бурятскими улигер, тесно переплетающимися с суровой монгольской культурой.
Позже, во время учёбы, он и заподозрить не мог, что геология – выбранная им стезя – имела ореол великого множества баек, накопленных за века существования. Довершением стал первый «прыжок» Антонова. Оказалось, что космопроходцы носили в сердцах ту же искру романтики, что возгорелась столетия назад в походных кострах на просторах заснеженной матушки-Сибири.
А повесть бедняги Милош как раз была целиком посвящена одной из самых известных и жутких баек космоходства. Писалась она, со слов Старстрим, на Церере-3, и художественного домысла в ней, помимо заимствованного непосредственно из слов самих участников экспедиции, было не так много. Повесть была о Пустом космопроходце.
Официально, на планете Анубис, за всё время существования на его орбите «Герольда», погибло пять человек, и все в разных экспедициях. Все, кроме первых двух. Алексей Курбатов-младший и Аслан Плиев пропали в самой первой, разведывательной экспедиции. Люди тогда ещё не знали каков он, Анубис. Впрочем, о том каков он, можно судить хотя бы по тому факту, что изначально он носил имя Тота, древнеегипетского бога знаний – с его предстоявшим исследованием связывали большие научные прорывы.
Впервые Пустого космопроходца встретили там же, на Анубисе, сразу после тех двух исчезновений, во время поисков пропавших. Тогда случилась паника: один человек наотрез отказался покидать челнок, второй затребовал немедленного возвращения и был помещён в изолятор.
И только третья экспедиция отрапортовала о жуткой находке. Нашлись тела Алексея и Аслана. Точнее даже оболочки, потому что ни внутренностей, ни языка, ни мозга – ничего не было на месте. Притом из внешних повреждений тела имели разве что ссадины да ушибы, какие можно получить при самом заурядном падении.
С этого-то рапорта и начались встречи с Пустым. То его видели на Таганроге, то при последнем возвращении на Марс. Так бы и остались истории о нём простой, рядовой байкой, не пропади однажды на Церере-3 знаменитый космопроходец, ветеран войны Семён Кожин.
Сначала заговорили о том, что Семён сам видел Пустого космопроходца. Якобы он упоминал об этом как-то за обедом. Нашлись свидетели, многие подтвердили. Никто не придал особого значения хотя бы потому, что сам Кожин, в прошлом подполковник морской пехоты, отчаянный чёрный берет, только высмеял увиденное.
Вскоре его разыскали. Кто был на Церере-3, скажет – нет более благоприятной и гостеприимной планеты, чем эта. Естественных опасностей, в виде альфа-хищников, какими славится та же Хиц-2, на планете отродясь не было. Самый страшный хищник Цереры-3 умещался на рабочем столе учёного, и до смерти боялся огромного двуногого существа, то и дело тыкающего в него болезненным ярким светом.
Положение тела Кожина красноречиво говорило о том, что подполковник морской пехоты, в своё время в рукопашную сходившийся с синтетиками, перед смертью испытал ужас. И он был опустошён. Точно так же, как Курбатов-младший и Плиев на Анубисе. Допрос Ординатора выявил, что «внезапный беспричинный всплеск резко негативных эмоций имел место», но он был настолько кратковременным, что процесс вмешательства даже не начался.
Только после официально подтверждённой гибели Кожина к байке о Пустом стали относиться с трепетом и уважением. Со временем, и это было хорошо отражено в повести, появились подробности: чего не стоит делать, чтобы его не встретить, что следует делать, если встреча уже произошла, и так далее. Далеко не каждый случай его появления, если верить тем, кто о нём заявлял, заканчивался трагедией. Сформировалось своего рода поверие, что только неуважительное отношение к космосу, хамское поведение на чужой планете может привести к печальному концу при встрече с Пустым космопроходцем.
Павлов ещё раз глянул на спящую девушку. Что она могла? Она даже без сознания. Да и куда, а главное – как ей бежать? К тому же Трипольский с пеной у рта, причём вовсе не в переносном смысле, рассказывал накануне о лаборатории, что от капсульного отсека в двух шагах прямо по коридору...
Поразмыслив, Роберт решился.
Серые стены челнока, казалось, пропитались царящим всюду полумраком и тишиной. Если постоять в коридоре какое-то время, можно решить, что стены и источают их. Стараясь не шуметь, геолог миновал поворот, ведущий к кают-компании, и, немного посомневавшись у заветной переборки, дотронулся панели.
По коридору пронёсся громкий шорох застоявшегося раздвижного механизма. Этого Роберт не учёл.
Тишина… Звук вроде бы никого не разбудил. Выдохнув, он усмехнулся и вошёл в заветный отсек.
Судя по первому впечатлению, Трипольский… преувеличивал. Роберт приблизился к опечатанным столам и оглянулся, ища ту самую «кучу утерянных прототипов». Всюду висели пломбы. А это значило, что Алексей и правда… навыдумывал. Не навесил же он их заново? Павлов недовольно хмыкнул.
Внезапно из коридора донёсся шорох. Непроизвольно сжав пистолет, Роберт тут же очутился у открытого проёма.
– Ты чего?.. – прямо перед ним возник Иван.
– Ничего. Хожу.
– Зачем? Скучно что ли? – тон безопасника был недовольным, а вид – разбуженным.
– Да я так, – пожал плечами Павлов, слегка недоумевая.
Иван заглянул через плечо Роберта внутрь отсека, словно тот мог там кого-то укрывать. Убедившись, что они вдвоём, Иван потёр лицо и направился обратно к развилке коридора.
– Ходишь – ходи тут! – пробурчал Иванов, хмуря отсутствующие брови.
– Я и хожу...
– Вот и ходи. Не шастай около кубриков…
С этими словами Иван скрылся из виду, специально не закрыв за собой переборку, чтобы не шуметь ещё больше.
Роберт стоял в проёме, ничего не понимая. Пришёл, напрягся. Кто покусал? Пожав плечами, полуночный часовой хотел было вернуться к изучению лаборатории, но так и остался стоять на месте.
Переборка в капсульный отсек, в котором находился изолятор, была зафиксирована в открытом положении ещё во время демонтажа всего лишнего – так было проще таскать.
Сейчас там что-то мигало. В коридор падал красный свет. Опомнившись, Роберт было поспешил догнать Ивана, но тот уже скрылся. Даже в кают-компании его не оказалось. Какое-то время Павлов нерешительно стоял на распутье. Но вскоре, прогнав-таки нехорошие мысли, уверенно зашагал обратно к капсульному отсеку, откуда начинал незапланированный ночной обход.
Чем ближе был мигающий свет, тем меньше решительности оставалось у Роберта. Но её всё-таки хватило, чтобы он сначала выглянул, а потом и вошёл в открытый проём.
Над прозрачной переборкой изолятора мерно мигала красная лампа с надписью «Внимание». Видимо, Милош очнулась, потому что кнопка активации этого сигнала находилась где-то рядом с ней. Роберт не спеша направился к изолятору. Второй раз за короткое время он испытывал одни и те же чувства: стрекочущее чудище, прожжённый стеклопластик, прыжок, мёртвый глупый якут.
Но Милош лежала на полу в том же положении. Роберт, прильнув к прозрачной переборке с краю, высмотрел на стене ту самую кнопку вызова. Пластиковый колпачок поверх был опущен. Если она нажала на кнопку, тогда зачем опустила колпачок и тут же легла обратно, да так, чтобы не было понятно вставала ли она вообще? Павлов присмотрелся к девушке. Спустя минуту вывод настойчиво стучался в мозг: либо Милослава отличная актриса – после пробуждения-то – либо она действительно спала.
Надо сказать Истукану, пусть выяснит в чём причина, подумал Роберт. Хоть он и старший инженер, но лампочки там всякие да неисправные кнопочки – это по его части.
Павлов взял одну из оставленных в отсеке приземистых кушеток, перенёс её к переборке изолятора и, сомкнув крупные ладони на боках чёрного пистолета, уселся так, чтобы Милош оставалась в поле зрения.
«Ординатор», – откликнулся на призыв бестелесный.
«Отчёт по Ясной. Геология планеты. Структура почвы. Для начала».
«Нет информации».
Роберт нахмурился и поелозил на кушетке. Как так – нет?.. Такого ж быть не может! В основу всякого отчёта по планете входил раздел «Геология». Это же азы… Не поверив, Роберт повторил запрос.
«Нет информации», – непреклонное в ответ.
Странно. Он же заранее запросил его себе. Знал же, что если не сделать этого, то когда Рената уснёт, будет поздно.
«Полный отчёт. Начиная с первой экспедиции».
На удивление, полный отчёт Ординатор начал-таки зачитывать.
«Ясная. Экспедиция численностью четырнадцать человек под руководством доктора биологических наук Кислых Валентины Богдановны была отправлена в две тысячи тридцать девятом году. Спустя пятьдесят девять дней прибыл первый, и единственный на данный момент отчёт. Носитель отчёта – офицер безопасности, майор Михайлов Матвей Петрович, одна тысяча девятьсот девяносто восьмой…».
«Стой».
Ординатор смолк. Павлов встал, прошёлся туда-сюда. Уже в самом начале отчёта его смутила одна малозаметная на первый взгляд мелочь. Чем была вызвана необходимость отправлять с первым отчётом офицера безопасности можно объяснить хотя бы примером той же Цереры-3, где подобная специальность практически не востребована. Но вот то, что обратно был отправлен аж целый майор, да и к тому же, как правильно обратил внимание Бёрд, всего через два месяца – это наталкивало на определённого рода размышления.
Роберт краем глаза глянул на Милош. Если бы не дыхание, можно было бы подумать, что она скончалась. Девушка ни разу не пошевелилась за всё время пребывания в изоляторе.
«Продолжай».
«Сразу после на Ясную отправились ещё две группы по тринадцать человек каждая. Первая группа представляла собой взвод специальных сил Союза под командованием полковника Иконникова».
«Стоп».
Роберт встал, но тут же опять сел, потирая в задумчивости подбородок. Он был очень любопытным человеком. Порой это любопытство доставляло ему немало хлопот. Вот и сейчас он копался в информации, ему по служебным обязанностям не предназначенной. Она не являлась для него закрытой, нет. Иначе бы Ординатор попросту не выдал её. Просто Роберт зачастую брался решить ребус, никаким боком не относящийся к специфике маркшейдера.
Снова косой взгляд на Милославу…
«Продолжай».
«Вторая группа представляла собой сборную команду учёных. В неё вошли Джордж Бернли, Никколо Сторци, Агне Христичас…», – принялся перечислять Ординатор. Павлова нисколько не удивляли упоминания о Швейцарском федеральном технологическом институте, о Боннском университете. Он эти упоминания попросту не слышал, как и достаточно громкие для специалиста имена некоторых учёных. Роберт целиком оказался во власти раздумий. Мысленно он уже строил многоуровневые причинно-следственные связи, напрочь позабыв про голос в голове.
«Стой», – опомнился Роберт, и Ординатор утих.
Гудели громоздкие установки квантовых приёмников. В руках неприятным холодком ощущалась чёрная литера «Г» – Павлов давно уже держал автоматический пистолет не как оружие. Оружие вообще было у него не в чести.
Смутная тревога не позволяла нормально сосредоточится. Роберт то и дело поглядывал на неподвижную девушку и при этом никак не мог отделаться от ощущения, что на него самого кто-то пристально смотрит. Озвучив в голове эту мысль, Павлов сглотнул. И некоторое время сидел как кролик под взором удава, прислушиваясь к собственным ощущениям, пытаясь справиться с невесть откуда взявшимся чувством.
Роберт поднял взгляд, чтобы осмотреться.
– Иван?..
В проёме стоял силуэт. Странно, но моргающий свет сигнальной лампы ни коем образом не высвечивал его. Чувствуя холодок, опускающийся от основания черепа вниз по спине, Роберт покосился на руки: бесполезная металлическая буква вмиг обернулась снова автоматическим пистолетом.
– Иван?..
Но там уже никого не было. Мгновение, и неяркая вспышка красноватого света целиком осветила пространство проёма, не встретив никакой преграды.
– Иван? – громче окликнул Павлов.
Безответно. Единственным звуком в полумраке отсека оставалось дружное гудение квантовых приёмников. Мелькнула мысль, что после всеобщего подъёма первым делом следовало бы сообщить Бурову, что вовсе необязательно приглушать свет во всём челноке.
Роберт не был бы самим собой, просто останься он в капсульном отсеке. Любопытство всегда брало верх, и порой даже в по-настоящему опасных ситуациях. Всплеск адреналина в крови только усугублял непреодолимую тягу геолога. Страх не мог не проявить себя, но в сравнении с опьянённым гормоном мастодонтом любопытства он казался жалкой скалящейся гиеной.
Дуло гордеева выглянуло в коридор. За ним – широкое скуластое лицо.
Никого. Павлов хотел было снова окликнуть Ивана, но осёкся. Будь это он, то уже отозвался бы. Роберт посмотрел в сторону изолятора, постоял нерешительно. И пошёл.
Сначала он хотел заглянуть в тупиковый отсек, в ту самую лабораторию. Но, дойдя до развилки, краем глаза вдруг распознал движение в кают-компании. Роберт резко повернулся и замер.
Из кают-компании вели четыре коридора. Обратно в капсульный отсек, к жилым кубрикам, к камбузу с продуктохранилищами, если пищу космопроходцев вообще можно было назвать продуктами, и к складам, медблоку и генераторной. Павлов выбрал тот, что оказался по правую руку.
Коридор был коротким. За двумя переборками спали коллеги, за третьей находился отсек личной гигиены. Роберт протянул руку к панели управления последнего и поморщился, предвидя и звук отъезжающей в сторону двери, и выражение лица Иванова, если тот опять проснётся. На этот раз Павлов действительно шарил около кубриков.
Переборка-таки отъехала в сторону, но достаточно тихо. Пусто… Тыча пистолетом в густой полумрак, отважный геолог даже заглянул в кабину повышенной влажности.
Выйдя обратно в коридор, Роберт заглянул в кубрики. Все спали на местах, никого и ничего лишнего он там не разглядел.
Бросившись преследовать смутное видение, Павлов ни на секунду не задумывался о его природе. Любопытный ум будто бы каким-то защитным рефлексом отгораживался от напрашивавшихся аналогий.
Выбирая следующую переборку, он и не подозревал, что в точности повторял путь первых разведчиков челнока. И она открылась уже достаточно шумно.
Но даже если бы она всем весом грохнулась на пол, Роберт и бровью бы не повёл.
Напрягая зрение, он медленно поднимал пистолет. В конце коридора, там, где как раз не работали три осветительные спирали, чернела размытая фигура. Павлов шумно сглотнул. Отчего-то никак не фокусировался взгляд. Притом окружающие фигуру линии – те же пунктиры по стенам, обозначающие путь силовых кабелей – виднелись вполне чётко.
Фигура пошевелилась, и мозг Роберта выдал мысль, от которой до паники и вмешательства было рукой подать. Но тень не приблизилась. Наоборот, скрылась вдруг за поворотом.
– Ты чего?..
От испуга Роберт подпрыгнул на месте. Только чудом, или вернее благодаря неумению обращаться с оружием, он не нажал на спусковой крючок. При этом ствол смотрел в живот неожиданно появившегося Иванова.
– Убери…
Павлов кивнул и отвёл пистолет, вновь направив его в коридор. Сердце стучало, эмоции кишели на самой кромке, за которой было уже маячило вмешательство Ординатора.
– Ты чего? – повторил Иван вопрос, подходя.
– Тень, – Роберт кивнул в сторону коридора. Иванов как-то странно посмотрел туда.
– Опусти.
Успокаиваясь, Павлов убрал оружие.
– Надо разбудить. Остальных позвать.
– Никого будить не надо, – заверил безопасник тоном, не терпящим возражений. – Тень двигалась?
– Вправо. Ушла вправо, – покивал Роберт.
Иван ещё раз глянул в туда. Потом вдруг подошёл к переборке и закрыл её, набрав на панели дополнительный код блокировки, подсмотренный накануне у Бурова. Вернувшись к Роберту, он по-дружески положил ему руку на плечо.
– Направо нет хода. Я сам видел – там пожарный щит. Может, тебя заменить?
Павлова будто водой окатили: заменить?!
– Нет. Нет, – замотал он головой, словно ему предложили попробовать наркотики. – Я пойду обратно. Я в порядке.
И, почти по-армейски развернувшись на пятках, Роберт зашагал к своему посту. По пути он несколько раз прокрутил в голове всё, что увидел, начиная с самого капсульного отсека. Может, шутка? Может, Трипольский тоже тут замешан? Решили разыграть? Нет, вряд ли. Иван не похож на фигляра. Серьёзный парень с серьёзным отношением к делу.
Роберт настолько погрузился в думы, что даже не заметил перемены, произошедшей в капсульном отсеке – больше не мигал сигнал вызова. Он сел на кушетку, перебирая в голове возможные варианты объяснений. И не видел стоящую по ту сторону прозрачной переборки Милославу, смотрящую на него в упор.
А когда увидел – вскрикнул, неуклюже свалившись на пол. И Ординатор не преминул вмешаться.
Глава 7. Завтрак
– А что не так с Бёрдом? Ну, помимо того, что он – американец.
За столом в кают-компании сидело четверо. Александр Александрович с аппетитом поедал свежеиспечённые Ренатой хлебцы. Пока они ещё в радость.
– Ты видел, как он улыбается? – командир отрывал тёплое пропечённое тесто небольшими кусочками, один за одним кладя их на язык. – Фильм такой был, придурковатый. Названия не помню. О нём мужики из нашего клуба вот вспоминали. Неважно. В общем, он ведёт себя, будто старается показать, что он-то видел статую Свободы. Не на картинках, мол.
– Проще говоря: перегибает палку, – осторожно вставил пояснение Иван. Старшие офицеры дружно покивали.
– Это как если бы мы с тобой, Рома, из капсул вылезали в ушанках и пьяными.
Над столом разлился непродолжительный смех; улыбнулся даже Буров.
– Я уверен, что он играет, – Александр Александрович потряс очередным кусочком. – Надо выяснить зачем он тут.
– Ясно зачем, – забасил Буров. – Чтобы по сторонам смотреть.
– Тоже мне, Джим Керри! – усмехнулся Нечаев и отпил воды. – Пересолили…
Иванов и Подопригора поддержали последнюю фразу. Им тоже показалось, что отправители переборщили с количеством добавленной в питьевую воду соли. Перестраховались, ничего не скажешь.
– Вообще, достаточно странный состав… – Нечаев поболтал в стакане воду и залпом выпил, выдохнув как от алкоголя. – Американец без Ординатора, священник этот… Олю почему-то назвали, хотя она на Земле осталась. А взвод Иконникова?
– Что – взвод Иконникова? – Александр Александрович внимательно посмотрел на Романа.
– Думаю, все же уже запрашивали отчёт, так? Взвод полковника Иконникова. На кой было отправлять на Ясную заместителя начальника службы специальных сил Союза? А сборная учёных? Там ведь наверняка имена такие, что оглохнуть можно, если знаешь толк. Так ведь, Тимофей Тимофеевич?
Буров дожёвывал последний кусок хлебца с видом, будто те ему уже успели встать поперёк горла.
– Почти, – коротко и ёмко подтвердил он, вставая из-за стола во весь немалый рост. – Я в капсульный. Мне нужно, чтобы два часа там не было никого, кроме меня.
– Не получится, там же Милош… – сходу пошутил Нечаев, но понял, что мимо.
– Тимофей Тимофеевич, ты же всё одно туда… Накорми её, если не спит.
Буров принял из рук Подопригоры лепёшку и взял со стола воду. При этом вид у него был такой, будто пищу ему предстоит отнести не девушке, виною случая оказавшейся в изоляторе, а вражескому диверсанту, пойманному за увлекательным процессом минирования несущих конструкций Саяно-Шушенской ГЭС.
– У тебя такой же отчёт? Как у нас? – сощурился Нечаев, обращаясь к Александру Александровичу, но взглядом провожая Бурова.
– Нет. Я знаю про местных людоедов, а вы – нет. Конечно. Что за вопрос?
– Нормальный вопрос, Саныч, не нагнетай. Сегодня утром я запросил две ретроспективы восприятия. Иваныча, – Роман кивнул в сторону подчинённого, – и Павлова, горе-часового.
– И? Что ты надеялся разглядеть?
– Я видел тень, товарищ майор, – уверенным голосом пояснил Иванов, прекратив жевать. – Как вас сейчас вижу.
– Тень? Где? А Павлов?
– Павлов тоже видел тень. Там же, кстати, около камбуза. Только, говорит, что она за ним пришла в капсульный, – Нечаев смотрел, будто ожидал признания в чём-то.
– Ну и?..
– Ничего. Я ничего не увидел. На ретроспективе ничего нет. Но ребятам склонен верить.
– Если ты ждёшь, что я тайну тебе тут сейчас начну открывать – иди умойся. Отчёт у нас один. А тень… Это не надо заминать. Не надо упускать из внимания. Сам понимаешь.
– Я должен был спросить, – развёл руками Роман. – Понимаю, конечно.
В деле космопроходцев не бывало мелочей по определению. Нередко такая «мелочь», оставленная на самотёк, оборачивалась трагедией. Примером тому был небезызвестный вишнёвый привкус воды на Церере-3. Недостаток внимания к, казалось бы, незначительному фактору стоил здоровья десяти космопроходцам. А всё потому, что привкус тот ощущали не все. И к не ощущавшим его относился командир.
***
Второй сменой за стол рассаживались Трипольский, Ганич и Бёрд. Павлов, заслуженно получив самую первую порцию, уже минут двадцать как сопел в кубрике. Разделение приёма пищи на смены обуславливалось всё теми же «марсианскими правилами». Часть группы кушает, другая часть в это время ожидает.
Завтрак ещё не принесли, а сидение за столом в кают-компании уже утомило настолько, что хотелось встать и уйти прямо так, голодным. Виной тому был Трипольский. Парень не замолкал, а если и замолкал, то лишь для того, чтобы сглотнуть слюну и выудить из бездонного кладезя примеров любимой им фантастики очередной. Он настолько самозабвенно рассказывал о преимуществах «прыжка Антонова», что сделавший глупость и спросивший об этом Майкл даже улыбаться перестал.
– …все как на подбор – одно и то же! – с горящими глазами тараторил Алексей. – Вот вам пример. Если бы космические корабли на самом деле перемещались со скоростью, близкой к световой, то есть если бы люди всё-таки пошли по пути создания фотонного двигателя, то сюда, до Ясной, мы бы добирались с вами… сто одиннадцать лет! Неслабо, да? Я молчу уже про относительность времени! А наш с вами двигатель искривления? Тот, что на «Герольдах». Его концепцию придумали ещё в двадцатом веке! Варп-двигателем обозвали! Но фантасты того времени не отличались особой гуманностью, они напихивали полный космолёт народу, и врубали варп-двигатель на полную! Вы можете представить кровеносную систему живого существа, оказавшегося в таких условиях? Я – нет. У меня не хватит фантазии…
Неожиданно Трипольский замолчал. На его лице отразилась тень некоей идеи, шлейф ускользающей мысли, которую он испугался упустить. Он резко потерял интерес ко всему: к невольным слушателям, к предстоящему приёму пищи, к самолюбованию в процессе рассказа, вообще ко всему внешнему миру. Глаза Фарадея зажглись так явно, что переглянулись даже Ганич и Бёрд. Он рассеянно встал, споткнулся о полозья собственного кресла и тут же извинился перед ним.
С ошалелым видом Трипольский проследовал до переборки, ведущей к капсульному отсеку и лаборатории. Постоял, глядя в пространство. И был таков.
Теолог и американец молчали до самого появления Ренаты.
– Вот, приятного аппетита, – Неясова заботливо расставила пластиковые тарелки с дымящимися ещё хлебцами, – Пока не провели полную ревизию – так… – как бы оправдываясь, добавила она.
– Милая женщина, – непринуждённо констатировал Майкл, отламывая самый краешек выпечки, чтобы не обжечься. Его лицо имело странную особенность: будучи мужчиной, так сказать, в самом расцвете сил, он умудрялся выглядеть лет на десять-пятнадцать моложе. Если не больше.
– Действительно, – Леонид Львович пристально смотрел в спину удаляющейся Ренаты. – Кого-то она мне напоминает… Или, быть может, мы раньше где-то встречались уже…
– Как говорили ваши поэты начала столетия: «возможно всё, что можно представить»… – как-то уж слишком философски заметил Майкл.
– «И живо всё, что живо в чьей-то памяти», – вежливо завершил строку Леонид Львович. – Вы слушали русских поэтов?
– Нет. Просто вспомнилось по случаю.
Снова помолчали. Хлебцы были чуть жестковаты, но достаточно вкусны.
– Я, конечно, понимаю, что из-за Ординатора в том нет необходимости, но всё же жаль, что перед погружением нас не знакомят друг с другом… – заметил в никуда Ганич, желая разбавить пустую тишину. На абсолютно безволосой голове, при отсутствии даже ресниц, густые чёрные брови теолога выглядели нарисованными огарком из костра.
– Может и так, – Майкл многозначительно пожал плечами. – Мне стоило бы вообще демонстрировать одну сплошную радость, ведь меня допустили в святая святых – в ЦУП. А имена начальников я и не старался запоминать. Я их лиц-то не помню, не то что имён.
– Лица у них важные, – заверил он Майкла будто старого друга. – Они там воображают, что раскрывают тайны бытия…
– Одно меня оскорбляет, – дожевав кусочек пищи и додумав мысль, заключил американец. – Недоверие.
– Вы имеете в виду Ординатор? Что вам его не внесли?
– И его тоже. Можно подумать, я бы его с собой унёс… Обратно в кровожадную Америку.
– Ну, скажу я вам, вы не так много теряете, – Леонид Львович отпил солоноватой воды. – Это как узкоспециальный справочник, который постоянно под рукой, и не более. Часто натыкаешься на фразу «нет информации» в то время, как она от тебя, наверняка, попросту скрыта. Есть определённые положительные аспекты, в остальном же – нелепая попытка переложить часть ответственности на кого-то ещё.
– Не пойму…
– А что тут непонятного?.. Правду преподнесут на блюде, сила воли – рудимент. Всегда есть ощущение присутствия внутри кого-то, или как в этом случае – чего-то, несоизмеримо большего, чем ты сам… Ординатор – это заменитель Бога из головы женщины.
Судя по гладкому, будто восковому лицу Бёрда, он крепко задумался над сказанным.
– Deus caput mulieris… – вскорости пробормотал негромко американец, повторяя последнюю фразу теолога на латыни.
– Что, простите, не расслышал?
– Ничего, господин Ганич… – отмахнулся Майкл.
Леонид Львович отпрянул, поджал тонкие губы, но смолчал. По лицу Бёрда было видно, что он не имел ни малейшего умысла обидеть собеседника. Но, так или иначе, теолог старался более не поддерживать диалог, сводя всякую попытку американца вновь его начать к односложному ответу.
– Вот вы!!
Ганич вздрогнул, Майкл чуть не поперхнулся водой – на пороге кают-компании возник Трипольский с видом Николы Теслы, только что удачно завершившего опыты по беспроводной передаче электричества на большие расстояния.
– Да, вы, – он в два шага очутился рядом с Бёрдом и ткнул в него пальцем. – Пусть вы – синтетик!
– Что-о?!. – бледнея, Майкл медленно поднимался из-за стола.
Теолог не на шутку перепугался за Фарадея. Вид у перекошенного лицом американца сделался такой, что незадачливому юнцу впору было либо бежать, либо скорее давать объяснения. Трипольский выбрал второе.
– Предположим! Предположим, что вы – синтетик, – как ни в чём не бывало договорил он после непозволительно длинной паузы.
Майкл заморгал. Быстро-быстро. Так, будто что-то вдруг попало на радужку. И он так же медленно, можно даже сказать – ошарашенно, опускался обратно в кресло.
– Но он не может быть синтетиком… – робко вступился за Майкла не менее растерянный Ганич. – Он же кушает и выглядит как мы… Воду… пьёт... солёную…
– Ха! Вот тут вы неправы! Внешний вид и подражание, пусть даже очень точное, не делают его человеком! Пресловутый и примитивный тест Тьюринга мне ещё приведите в качестве аргумента!
– Какая муха вас… – сдавленно просипел Майкл, проглотив последнее слово.
– Я пришёл к выводу, что изолировав арсенал, мы не решили проблемы, – заявил Трипольский, поперёк плюхаясь в кресло. Вышло не совсем удачно – короткий подлокотник больно ткнул в спину. – Что синтетик может быть среди нас! Ему не нужна кровь! Мозг его – не мягкий студень в костяной коробочке! И внутренние органы покрепче будут! А это значит, он легко мог перенести полёт непосредственно на борту «Герольда»!
– Но, постойте, я… – Майкл вновь обретал голос и способность рассуждать, судорожно выстраивая в ряд громоздкие слова. – Я же… ЦУП, погружение, «прыжок»… Да я ж рядом с вами пробудился! Да и вообще, какого чёрта я оправдываюсь?! Скажите, вы сумасшедший?..
Последняя фраза возымела эффект ушата ледяной воды, опрокинутого на голову с высоты второго этажа. Трипольский, точно вынырнув из какой-то своей личной реальности, теперь выглядел как тот пёс, что не дотерпел и нагадил у самых дверей – виновато, обречённо и смиренно. Он сделался жалок: неуклюже ворочаясь, сел в кресле подобающе, обхватил заметно трясущимися рукам и голову и сник. Ганич и Бёрд переглянулись. Никто не ожидал столь разительной перемены.
– Откуда вообще такая мысль взялась в вашей голове? – точно имея некоторые догадки, первым пошёл на контакт обвинённый в синтетическом происхождении.
Фарадей что-то пробубнил. Потом, видимо, понял, что сказал нечётко, и повторил:
– Алан Макленнор…
– И вы до сих пор верите?! – казалось, Майкл окончательно отошёл от шока и, более того, преисполнился желания помочь своему обвинителю реабилитироваться.
Алан Макленнор – чуть ли не самая большая удача пропагандистской машины Альянса. Его имя было окутано тайной почти мистической. Макленнора не раз сравнивали с Теслой, впрочем, чаще назло Антонову, которого СМИ если и причисляли к неоспоримо великим умам, то делали это подчёркнуто вынужденно, прекрасно зная, насколько свято имя сербского учёного для Эдуарда Кирилловича.
Алан же Макленнор был обласкан журналистами нейтральной Европы настолько, насколько это вообще можно представить. Неудивительно, в том ведь и заключалась немалая доля пропаганды. Учёный, якобы, создал совершенный ИИ и облёк его не менее совершенным телом, копирующим человека внешне и в некоторых основных принципах жизнедеятельности.
Но вскоре после окончания войны, следуя букве пакта «Доброй воли», стороны раскрыли некоторые из своих секретов. В их числе очутился и Алан с его, якобы, совершенным искусственным человеком. То оказался умелый проект, фальшивка, дезинформация, целью которой являлось отвлечение определённого ресурса Союза на противодействие «изобретениям» великого Макленнора. Запад в очередной раз доказал, что никто и, вероятно, никогда не сравняется с ним в искусстве шоу.
– Если вас не убедили признания официальных лиц… – вкрадчиво, почти как с ребёнком, продолжал Майкл. – Может тогда вы поверите мне, полковнику бывшего ЦРУ? Во время бойни, что мы с вами устроили, я отвечал за некоторые проекты… в том числе я достоверно знаю и о «человеке Макленнора». Его никогда не было, Алексей!
Трипольский теперь и правда походил на разочарованное дитя. Резким движением он вытер с глаз накопившиеся слёзы. Глубоко вздохнул. Посмотрел на Ганича. Покосился виновато на Бёрда.
– Приношу свои извинения, – он встал и, взяв со стола причитавшуюся ему порцию хлебцев, снова направился к лаборатории. – Со мной такое бывает. Редко. Но… Простите, в ложь про мистера Макленнора я не в силах верить!
Бросив последнее с лёгким надрывом, Трипольский в очередной раз скрылся.
***
Рената вся светилась, стоя у работающей электроплиты. Ей очень нравилось готовить. На Земле брать в руки кухонную утварь приходилось нечасто. В предоставленной государством квартире в Бердске она жила одна, а много ли надо себе-любимой? Лепёшки из питательной смеси, правда, особо интересным блюдом не назвать, но это ведь только начало! Впереди маячили долгие месяцы работы на Ясной, и на то, чтобы удивить коллег разнообразием блюд, времени имелось предостаточно. Они ещё не знали, сколько всего можно выдумать из одной только питательной смеси!
Рената месила тесто самоотверженно, не обращая внимания на боль в мягких ногтях. Эффект от низолина всё же проявился за ночь, и ногти приносили уже не столько дискомфорта, сколько поначалу. Но и этого хватало, чтобы Виктория вместо дельной помощи копошилась неподалёку, как тот таракан после отравы из сетевого вирусного ролика, что ме-едленно вырабатывал иммунитет.
Питательная смесь представляла собой кремового цвета муку. В её состав входили, помимо основных белков, углеводов и жиров, ещё множество необходимых организму человека микроэлементов и соединений. Некоторые, читала Рената, плохо соседствовали, оттого и требовалась первичная заморозка смеси. Но даже если по ходу полёта или при не совсем удачном приземлении челнока, морозильные установки выходили из строя, ничего фатального не случалось. Единожды замороженная до минус тридцати по Цельсию, смесь уже не портилась даже после полного оттаивания. Впрочем, это не мешало инженерам ЦУПа отправлять её к дальним орбитам в громоздких морозилках. На то они и инженеры ЦУПа, чтобы перестраховываться во всём!
Открылась переборка в камбуз, вошёл Майкл Бёрд. В руках он держал оставшуюся после завтрака пластиковую посуду, которая и испачкаться-то толком не испачкалась.
– Вон туда, пожалуйста, – указала ему нужное место Виктория. Майкл прошёл, поставил использованные тарелки и стаканы из-под воды, но уходить не спешил.
– А вы, кажется, австрийка?..
– Да… – кивнула Вика. – Надо же! А как вы узнали?
– Ты только говоришь по-русски, – Рената постаралась сказать так, чтобы шутка вышла очевидной. – Но думаешь по-прежнему по-немецки.
– Как?! А разве не только ты можешь?!. Подожди-ка…
– Успокойся, Вик, я пошутила, – вынужденно пояснила Рената, – И я не могу так вот просто слушать мысли, это байки. Ни один психосервер не может. А товарищ Бёрд, – она свернула глазами, с ног до головы оглядывая американца, – вообще не имеет в голове лишнего груза. Я имею в виду Ординатор, естественно.
И продолжила мять и давить неподатливое тесто. Только вот то ли оно стало туже, то ли Рената выплеснула накопившееся… Опять навалилось сожаление за сказанную колкость. Где её манеры? Нельзя ж так вести себя с представителем другой страны! Нельзя, даже если ну очень хочется. Даже если представитель этот – янки.
– Прошу извинить меня, Майкл…
– Да ничего! Я привык. Я же – страшный американец. Тот самый жуткий тип из-за океана с татуировкой дяди Сэма на плече и звёздно-полосатым флагом за пазухой. Это всё самое обычное дело, капитан Неясова. Можете не тратиться на извинения.
Вот теперь ей сделалось по-настоящему стыдно. Она перестала мять тесто, собралась с мыслями и обернулась. Вика всё это время, оказалось, смотрела на неё. Внезапно Рената ощутила себя чужой в этом отсеке. На то не имелось явных причин, да и неявных тоже – ни взгляд, ни движения, ни мимика американца и австрийки не давали ни малейшего повода. Неужели и вправду порой можно было ощутить эмоции других космопроходцев?..
– Вы меня тоже извините, Рената Дамировна… Я не должен был говорить этого, – укорил себя Майкл и сел на раскладной стул.
– Так и начинаются войны… – Виктория посмотрела то на одного, то на другого.
– Нет. Так они заканчиваются…
Сколько длилось молчание, сказать сложно. Камбуз челнока на далёкой планете внезапно стал отражением сути потрясшей Землю трагедии: друг напротив друга стояли представители разных цивилизаций, почти не обременявших себя взаимопониманием, а между ними – третья сторона, не пожелавшая на этот раз поддерживать кого-то и вступать в самоубийственное противостояние.
– Я помню конец войны… – вдруг заговорила Грау, – Это было двадцать девятого апреля… Сети тогда у нас уже не было, кругом говорило радио, как в фильмах про далёкую страшную Вторую Мировую… По радио сообщили, что война окончена. Мой сосед Демис, грек по национальности, помню, плакал тогда, бегая по вывороченным наизнанку улицам Граца, и, размахивая руками, кричал: «Пасха! Пасха!». Двадцать девятого апреля две тысячи сорок шестого года была православная Пасха… Мне тогда только исполнилось десять лет, – Виктория помолчала совсем недолго, после чего спросила, достаточно неожиданно, – Майкл, а у вас есть дети?
– Есть, – тут же, не без гордости, ответил американец, лицо которого расцвело при одном только упоминании. – Трое: Джастин, Сэмюэль и Клара.
– Клара?
– Достаточно нетипичное имя для американки, согласен. Хотя, встречались и пооригинальней. Супруга, Тэсс, очень любила одну писательницу… Кстати, украинку, эмигрировавшую в Штаты.
– И кто же эта писательница? – спросила Рената.
– Я не помню точно, – пожал плечами Бёрд. – Не стану голословить. Никогда не интересовался фэнтези… Помню только что публиковалась она под мужским псевдонимом.
– Где сейчас… ваша семья? – осторожно спросила Неясова. Она очень боялась получить ответ, что, как и у миллионов других людей, семья Бёрда погибла в безумии остервенелой бойни.
– Джастин, наверное, сидит перед интервизором дома и ругает выбранного президента, – усмехнулся Майкл, смотря куда-то перед собой, точно там он прекрасно видел всех, о ком говорил. – Угораздило же его стать демократом и бездельником одновременно! Сэм совершенно точно нянчит Нэнси, мою – страшно сказать – внучку… Недавно поступил в университет, но, чувствую, не вытянет такой нагрузки. Клара может быть только в одном месте – на мотодроме. Большая часть седины на моей голове – её заслуга! Отрастёт – увидите.
Упоминание о седине вызвало диссонанс. Оно и понятно: свежее, подтянутое лицо американца то и дело заставляло засомневаться в его возрасте. Женщины улыбались, то и дело переглядываясь. Только Ренате улыбка с каждой минутой давалась всё тяжелее…
– А супруга? – весело спросила Виктория.
– Мы развелись, – ответил Майкл непринуждённо. – После войны я стал другим, она изменилась… Мы решили не оставлять друг другу незаживающих ран, поэтому…
Вика уже откровенно умилялась, завороженно глядя на Бёрда. Рената отвернулась, не выдержав. Ей было немного стыдно за то, что она не могла справиться со своими чувствами. Стыдно перед Бёрдом, перед Грау, десятилетней девочкой бегавшей по шрамам военных действий, оставленных на теле нейтральной Европейской республики. Стыдно за то, что так и не смогла простить смерть своему десантнику…
Рената видела войну изнутри. И не просто выросла в условиях войны, а принимала в ней непосредственное участие. Вступила в неё шестнадцати годов отроду, войдя добровольной медицинской сестрой в залитый криками военный госпиталь. Там были только солдаты и офицеры Союза. Рената помогала спасать жизни воинам только одной стороны, но на то была лишь воля провидения. Ничего не изменилось бы, окажись она по другую сторону фронта, где вопли в лазаретах расщеплялись на англоязычное многоголосье, разбавленное примесью других языков Старого Света.
Для неё не было ни малейшей разницы на каком языке окровавленный солдат истошно зовёт свою мать…
Глава 8. Воспоминание
Александр Александрович смотрел на Милославу туманным, несфокусированным взглядом. Девушка стояла спиной, понуро опустив плечи, точно школьник, которому в самый интересный момент сериала напомнили про несделанное домашнее задание. Лица её он не видел. Да и не хотел видеть. Нынешний облик некогда Старстрим не на что, кроме мрачных дум, натолкнуть не мог.
Это даже хорошо, что «прыжок Антонова» так устроен: приехал, окружили лаборанты, суматоха, что-то подписал, лёг в пустую капсулу в изолированном помещении, залили раствором. Ни тебе долгих привыканий в тестовых условиях, ни личных знакомств с группой, если вдруг кого-то, а такое случалось нередко, видишь впервые. Меньше потом терзаний, если чья-то личность оказалась и не его вовсе...
Интересно, что у неё сейчас в голове?
Точно расслышав мысли майора, Милош начала неспешно поворачиваться. Он ожидал увидеть бледность, болезненность лица. Обнаружить в глазах девушки боль и страдание. И не потому, что это ему хотелось этого, нет. Просто по-другому они и не выглядели, эти несчастные. За карьеру Александр Александрович трижды лицезрел повреждённых.
Но она его удивила. Милош поворачивалась медленно, невесомо переступая босыми ножками с носка на пятку, как дитя, крадущееся под рождественскую ёлку гораздо раньше положенного срока. Залитое красками жизни лицо выражало кипучую смесь интереса и восторга, Милослава оглядывала однотонно светлые, мягкие стены изолятора так, словно в жизни не видела ничего более прекрасного. Ярко-голубые глаза светились; руки были приподняты, а голова чуть наклонена, как в спектакле про Белоснежку, когда она, спев, вслушивалась в отзвуки природы. Тонкие пальцы Милош то и дело хаотично подёргивались, будто под ними витали сотканные из невидимых волн клавиши несуществующего клавесина.
– Хорошо, если так и будет кружиться.
Командир загодя услышал приближение Бурова, но поворачиваться не стал. Он хотел бы ещё понаблюдать в одиночестве за тем, как вполне конкретный человек испытывает вполне конкретное счастье.
– Я ждал тебя раньше, Тимофей Тимофеевич, – всё так же не поворачиваясь, но уже упустив эфемерное очарование, Подопригора продолжал смотреть на Милош.
– Я исправил несколько светоспиралей. Не могу начинать серьёзное дело, если есть какая-то мелочь.
– Что думаешь про все эти тени?
– Я не встречал, чтобы галлюцинации имели локационную привязку. Но я и не врач.
– Не думаю, что это галлюцинации.
– Я вообще об этом не думаю, если разобраться.
Буров удалился вглубь отсека, Александр Александрович так и не повернулся к нему. Казалось, если он сейчас оторвёт взгляд от Милославы, то посмотрев снова, увидит лишь страдание и животные инстинкты, что тонкий восторг девушки – всего лишь игра его воображения.
Отчего-то вдруг пересохло в горле. Командир прокашлялся.
И мираж исчез. Нет, девушка ничуть не изменилась. Как совершала она неспешные повороты вокруг себя, так и продолжала их совершать. Но взгляд Подопригоры вдруг почерствел, сделался более предметен и материален. Как будто майору только что сказали: всё это ложь, и указали место, откуда мистификацией управлял ловкий фокусник-режиссёр.
Он вдруг обратил внимание, что Милош не притронулась к еде, а воду так и вовсе неловко сбила ногой, разлив по полу. Что размягчённые ногти на руках слегка кровоточили – видимо, она пыталась ими что-то делать. Что приоткрытые губы пересохли, как если бы она дышала только ртом. Что…
Подопригора отвернулся.
Буров препарировал одну из капсул. Через минуту в коридоре послышались шаги. Павлов, сделал ставку майор. И угадал.
– Товарищ майор… – начал было Роберт, но командир жестом остановил его.
– Сегодня моя смена. Иди, начинай работать. Подготавливайся к разведке. Рано или поздно нам выходить наружу.
Буров выглянул на Александра Александровича, будто тот сказал, что коммунизм всё равно будет построен. Павлов кивнул и был таков.
– Эта, – Истукан распрямился и указал отвёрткой-трансформером на одну из капсул, – выведена из строя.
– Ты уже говорил…
– Я говорил, что она неисправна, что сломан маяк. Теперь говорю: выведена из строя. Локальное механическое повреждение системы основного охлаждения квантового маяка.
– Локальное? – Подопригора поднялся с нехорошим предчувствием и поравнялся с Буровым.
Маяк опоясывала тройная полиметаллическая трубка, свитая замкнутой спиралью, внутри которой по идее циркулировал сжиженный гелий. В одном месте трубка имела критическую течь. Односторонняя термоизоляция была оторвана, а сам проводник охладителя – расплющен будто бы гидравлическими плоскогубцами или чем-то схожим по площади давления. Гелий, понятное дело, давным-давно улетучился.
– Что мы имеем, – подытожил Буров. – Кто-то раздавил трубку системы охлаждения квантового маяка.
– Н-да… – Александр Александрович почесал подбородок. – Так повредиться при посадке маяк не мог…
– Не мог. И я о том же. Его кто-то повредил. Причём достаточно странным образом.
– Поясни.
– Для чего нужно выводить из строя маяк? – спросил Буров и тут же ответил: – Для того, чтобы некто – возможно вполне конкретный некто – не попал на Ясную, а остался на Земле. Но! Информация, кто именно пробудится в этой вот, – он рукой указал на раскрытый корпус приёмника, – капсуле, недоступна. Факт. А значит – цель не в этом.
– Погоди, – командир поднял ладонь. – Поправь меня, если что. Поломка случилась давно. Не один год назад. Это видно даже неспециалисту.
– Так точно, – немного натянуто подтвердил Буров. – Цель была иной. Познание.
Александр Александрович немо уставился на инженера, но у того ни единый мускул не дрогнул на лице. Он был предельно серьёзен. Как и всегда.
– Как злой мальчуган давит пойманного ужа, чтобы посмотреть, что у того внутри, так и тут – трубку охладителя раздавили, чтобы увидеть содержимое.
Любой другой счёл бы Бурова безумцем. Но не Александр Александрович. Приводя командиру доводы, Истукан знал, что может говорить напрямую, без виляний впотьмах условностей. Ведь они оба знали, что здравость смысла определяется исключительно понятием о привычном.
– Синтетик? Разве синтетик способен к познанию? К когнитивности?
– Нет, – отрезал Буров. – Не способен. И, повторяю в последний раз, командир: «Осы» неактивны. И не были активны никогда. Для этого требуется код доступа. К каждому отдельному экземпляру – уникальный код.
Уверенность Бурова ощущалась чуть ли не осязаемой субстанцией – с таким знанием дела он говорил. Подопригора почувствовал холодок, поднимающийся вверх по телу. Истукан же целиком и полностью оправдывал своё прозвище.
– С другой стороны, – с трудом выдавил Буров. – Я сам нашёл следы пребывания на челноке именно синтетика…
Минуты две космопроходцы молчали, ища возможные варианты.
– Моё тебе мнение, – додумал командир, подходя к другой капсуле. – Этот синтетик не с нашего челнока. Это бы объяснило почему он заряжался не в порту. Если в самом деле «Герольд» украли, то таких челноков на Ясной…
– Минимум четыре, – согласился Буров. – Минимум. Но я склоняюсь к цифре шесть. Синтетик мог приходить сюда на подпитку, если генератор его челнока оказался не запущен импульсом ЭВМ…
– Постой, постой… Я запутался, Тимофей Тимофеевич. Мы же только что с тобой определили – это, – командир подошёл обратно к раскрытому корпусу квантового приёмника и ткнул пальцем в передавленную биметаллическую змею, – не мог быть синтетик. Так? Или я что-то упустил?
– Так. Ничего ты не упустил, – глядя командиру прямо в глаза, подтвердил инженер, чем только усугубил непонимание.
– Слушай, прекращай со мной играть, Тимофей, – раздражённо посоветовал майор. – Или давай, выкладывай всё за раз, или давай сворачивать этот разговор.
– Имею два варианта. Оба кажутся мне настолько неправдоподобными, что я даже не определюсь – какой из них более неправдоподобный. Первый: на планете есть форма жизни, не обязательно разумная, но обязательно имеющая форму стоп как у человека, причём пятьдесят пятого размера. И она питается электрической энергией. Либо же ей просто нравится, как выглядит протонный генератор. Второй вариант: «человек Макленнора» всё-таки существует. То есть какая-то из «Ос» на каком-то из челноков украденного Альянсом «Герольда» имеет интеллект, не уступающий – как минимум – человеческому, и обладает понятием о том, что она, «Оса», жива. Так в байках виртнет-изданий преподносился пресловутый «человек Макленнора». Выбирай, командир. Я умываю руки.
Подопригора в раздумье ушёл к стене, поделённой на правильные прямоугольники закрытых ниш, и остановился около сейфа с оружием.
– Странно… Предположим, что Альянс и вправду развернул целую войсковую операцию ради захвата космического грузовика. Зачем тогда тут это? – командир похлопал по протоволновым излучателям Мехди, тем самым «валенкам». – Ведь они даже сейчас остаются перспективным оружием! Да хрен с ними, с излучателями! Верно ведь подметила Рената – почему господины в принципе корабль не распотрошили? А, Тимофей Тимофеевич? Они ж столько людей под Циолковским оставили! Ради чего? Чтоб запулить прототип межпланетного грузовика с двигателем искривления на какую-то планету?! За сто одиннадцать световых лет от Земли?
– Это, командир, не ко мне, – на тон ниже квантовых приёмников прогудел Буров и пошёл прочь.
– Полоскание мозгов, а не экспедиция… – оставшись в одиночестве, если за компанию не считать Милош, зло проговорил Александр Александрович. – Придётся, видимо, чаю попить…
У майора, как и всякого человека, имелся ото всех секрет. Нет, не его игромания. Но секрет напрямую проистекал из страсти к Реконструктору, всемирно известному серверу виртуальной реальности, созданному башковитыми ребятами белорусского «Варгейминга».
Он по-особому вёл диалог с Ординатором. Весьма. Не постоянно, но всякий раз, когда на то выдавалась возможность. Длительное увлечение Реконструктором, конкретно дисциплиной «творец», позволило Александру Александровичу развить отличное воображение. Этим он и пользовался.
Командир закрыл глаза. Миг, и он уже ощущал себя сидящим на кухне, верхом на трёхногой неустойчивой табуретке, не понять вообще каким образом сделанной из тонюсенького крашенного металла. Рядом стояли неизменные: белый стол, дёшево стилизованный под мрамор, то и дело грохочущий при выключении холодильник, газовая плита с синим обшарпанным чайником, и старый, обклеенный декоративной плёнкой, гарнитур. На полу терпеливо дожидалась своего часа миска Бэтмена – кота, которого Саныч так и не мог сюда додумать, то ли из-за лени, а то ли потому, что кот тот в реальности жил гораздо позже и никогда не видел данной кухни. Что, впрочем, не мешало миске оставаться исправно полной.
Александр Александрович осмотрелся: ничего не забыто ли? Зелёные обои – когда-то предмет десятков однотипных хохм – никуда не делись. Всё, вроде, было на месте. Он тоже был тут. Стоя спиной, наливал кипяток из синего чайника в покрытый пятнами заварник. Он – это Вандал. Точнее, его мнемокопия.
Всё это являлось некоторой вольностью со стороны Подопригоры, ибо без определённой поддержки Ординатора ничего не вышло бы.
Чай встал на стол – «чёрный и крутой как чёрт». Вандал сел. Когда-то очень давно, ещё в самые первые разы, Саныч старался избегать прямого взгляда на него. Странно даже – сотворить устойчивую мнемосцену для периодических «встреч» с давно умершим другом, и притом не глядеть тому в лицо. Объяснялось всё просто: мимика – это единственное, что совсем не поддавалось Санычу, как скульптору. Как ни старался он, а лицо неизменно оставалось безжизненной гипсовой маской, не выражавшей никаких эмоций. Абсолютно. И даже когда Вандал говорил, двигались разве что тонкие губы, а выглядело это даже жутче, чем иные сетевые страшилки.
Мнемосцена полнилась только зрительными и слуховыми эффектами. Ни вкуса, ни запаха, ни тактильных ощущений она не передавала. Реконструктор – там да. Там всё это присутствовало, да ещё как! Недаром за первые пять лет существования он проглотил всех конкурентов без остатка.
Какие то были пять лет – Александр Александрович прекрасно помнил. Он относился не просто к первым игрокам в Реконструктор, он был бета-тестером, но никому из клуба ни разу не похвастался. Поначалу, следуя уже накатанным путём, ребята из «Варгейминг» склонили Реконструктор к военной тематике: Пунические, Тридцатилетняя, Реконкиста, Первая и Вторая Мировые – да все войны не перечислишь! Когда же Александр Александрович вновь приехал в свой старый клуб в сорок девятом, где уже тогда ни шатко ни валко шли восстановительные работы, никто и не помышлял больше о «романтике» войны.
Вандал сидел и молчал. Взгляд устремлялся в Саныча, но сказать, что он именно смотрел на него язык бы не повернулся. Как нельзя утверждать, что манекен в супермаркете, пусть и с хорошо прорисованными глазами, на кого-то именно «смотрит». Вандал как раз и был манекеном, только вдобавок ко всему ещё шевелился, говорил, и выглядел как старый друг.
– Доступ к информации: майор межпланетной службы, Подопригора Александр Александрович, командир экспедиции за номером тридцать три, – самовольно заговорил Ординатор, разлепив тонкие губы Вандала.
Друг Саныча отличался плечистостью, оттого бесполый голос из его уст порой производил достаточно комичное впечатление. Да ещё этот хвост на затылке – протест против нахлынувшей тогда моды на короткие стрижки у молодых людей.
– Дай мне ретроспективу визуальных образов из отчёта по Ясной за две тысячи тридцать девятый год.
– Ретроспективы готовы. Общее количество – одна тысяча триста сорок восемь мнемокадров.
– Основные маркеры?
– Отсутствуют.
Саныч нахмурился. Маркеры имелись всегда. Они могли не соответствовать помеченному мнемокадру, могли быть откровенно идиотскими – всякое случалось. Но чтоб вовсе ничего не было отмечено…
Он встал и подошёл к окну, за которым его ждал чужой, поражающий одновременно узнаваемостью и чуждостью, красочный мир. Он видел джунгли, в которых деревья срослись кронами, подставляя под лучи местного светила почти сплошную бугристую поверхность из крупных синевато-зелёных мягких иголок. Слепяще-белый песок уходил в застывшие океанские волны, а изумрудное небо, ближе к светилу обретавшее кислотные оттенки, не имело ни единого облака или тучи.
На первый взгляд, Ясная очень походила на Цереру-3. И Хиц-2…
И всё бы ничего, да только не имея маркеров, на внимательное изучение мнемокадров в одиночку потребовалось бы не меньше четырёх суток. Следовало разбить их на равные по количеству части и дать группе на просмотр. Девять человек – не один.
Прежде чем закрыть окно, майор перелистнул кадр. Затем ещё один. И ещё. Приторно-чужеродные пейзажи, ничего более. Тогда он выбрал кадр из середины, за номером семьсот один. Никаких кардинальных перемен. Странно.
– Назови мне причину преждевременного отчёта по Ясной.
– Контакт второй категории. Запрос подкрепления в виде военных специалистов, а также учёных, – не поворачиваясь, сидя в одном положении ответил Вандал-Ординатор.
«Контакт второй категории» – такой сигнал уже приходил пару-тройку раз с исследуемых людьми планет. С Цереры-3 и, как ни странно, с Анубиса. Но во время тщательной проверки вторая категория неизменно переписывалась на третью, а то и вообще снималась. Доходило даже до лишения должностей слишком рьяных искателей инопланетных разумов.
Случались и казусы. Как на Церере-3, когда заместитель начальника разведгруппы, проведшей около тридцати дней в походе, по возвращении к колониальным модулям заявил, что воды планеты – разумные. Выяснилось вскоре, что он принадлежал к числу людей, ощущавших вишнёвый привкус питьевой воды…
Когда-то обнаружение следов, впервые подпавших под определение «контакт», привело к необычайному всплеску людского интереса и энтузиазма учёных. А тот факт, что случилось это не где-то, а именно на старом-добром Марсе, только добавил жару в огонь. Ещё бы, ведь на каменистой поверхности Красной планеты обнаружились те самые «круги на полях», а именно четыре правильные сферы с рисунками внутри – одна в центре и три по сторонам, чьи соединительные линии образовывали треугольник. И не где-то, а на знаменитой горе Марсе – на Олимпе! В своё время обнаружившего такие круги у себя на поле британского фермера обвинили в подлоге… Жаль, извиниться не успели – он скончался.
Деление на категории предложили тогда же. Предполагалось, что найденные отметины, хоть и выглядели очевидно рукотворными, но всё же могли иметь иную природу. Оттого их причислили к третьей категории контакта. СМИ, кстати, не изменяя себе, в скором времени дали авторам геометрически идеальных отметин на марсианском камне прозвище, попутно не преминув окутать их тайной намедни выдуманной фабулы. Их назвали «соискателями». Якобы, они «тоже» что-то искали на других планетах. После Марса аналогичные следы «соискателей» обнаруживались практически на всех планетах, на орбиту которых выходил «Герольд». Совершенно точно они присутствовали на тех, куда люди всё-таки «прыгали», что со временем снизило к ним массовый интерес, а любовь СМИ так и вообще свело на нет.
Александр Александрович сел обратно на неустойчивый табурет.
– Контакт был зафиксирован в отчёте? Кроме мнемокадров?
– Устав, параграф сорок три, пункт сто, подпункт три: «в условиях военных действий…».
– Стой, – майор отмахнулся от долгого цитирования Устава. И так было ясно, что Ординатор хотел донести. Запросто могло статься так, что и на кадрах не имелось прямого подтверждения второй категории контакта. Земля тогда тонула в яростном рёве войны, и всюду были шпионы.
Подопригора не сдержался и кашлянул – опять пересохло горло. Мнемосцена слегка покорёжилась, но быстро возвратилась в изначальное состояние.
Сидя за иллюзорным столом, обращаясь к давно умершему другу, Саныч не мог отделаться от мысли, что постоянно что-то упускает. Мысли то вспыхивали, то гасли: передавленная трубка охладителя, закрытая изнутри внешняя переборка, притом закрытая механическим затвором, на который вообще никак нельзя было подействовать снаружи, бродящие по мрачным коридорам тени, железобетонная уверенность Бурова относительно «Ос» в арсенале, Ольга, в конец концов…
Н-да… С Олей вообще что-то из ряда вон выходящее. Оставалось надеяться, что всё хорошо.
Александр Александрович смотрел на манекен с чувством, что никак не может сформулировать саму цель начатого с Ординатором разговора. Он ощущал неуловимую рассеяность, от которой становилось немного страшно. Что его интересовало? Отчего господины послали захваченный космолёт сюда, а не раскрутили его по винтикам? На этот вопрос он точно не получит тут ответа. Кто трубку злосчастную передавил? И этого не вызнать. Чего ему тут надо?
Вдруг захотелось встать и открыть дверь, что белела сплошным деревянным полотном за спиной. За ней не могло быть ничего, только пустота. Но отчего-то нестерпимо хотелось, чтобы там была квартира. Та самая двушка недалеко от центра Киева, из окон спальни которой виднелся чёрно-золотой архистратиг. Где-то там, на низком журнальном столике без одного колёсика, кипой лежали рукописи. Поначалу желая просто прочувствовать некий антураж, а после попросту влюбившись, они с Вандалом писали черновики исключительно от руки. Потом – да, уже начисто на компьютер или ноутбук. Саныч усмехнулся, вспомнив ноутбук Вандала, этого видавшего виды живчика, стойко жужжащего кулером вопреки и назло всему.
Вдруг в голове Подопригоры зашевелилась-таки стоящая мысль.
– В каком году возобновили программу «прыжков»?
Вандал, не медля ни секунды, выдал:
– В две тысячи пятидесятом.
– Сколько колоний оказалось отрезано войной от сообщения с Землёй?
– Шесть.
– Сколько на данный момент восстановлено путей сообщения? – Саныч знал ответ на этот вопрос.
– Пять.
– Озвучь присвоенный экспедиции на Ясную приоритет.
– Особо важный, – машинно отвечал Вандал.
– Причина, по которой «особо важная» экспедиция оказалась последней в очереди на восстановление коммуникаций?
– Отсутствие пригодных к процессу «прыжка Антонова» сигналов квантовых маяков на планете Ясная.
Майор снова задумался. Над мыслями властвовал сумбур, собрать всё в единую цепочку логики никак не удавалось. Шаг за шагом затрагивая нужные факты и дёргая за правильные ниточки ассоциаций, Подопригора вдруг осознал, что нащупал терзавший его всё это время вопрос. Опасаясь спугнуть столь своенравного и неуловимого зверя, он для начала оглядел его со всех сторон.
А как Альянс вообще узнал о существовании Ясной? О её точных координатах? Ведь не наугад же они запустили «Герольд»...
– Майор Михайлов Матвей Петрович, – вдруг проговорил Вандал.
Александр Александрович удивлённо уставился на куклу. Он же не задавал ему этот вопрос?..
– Носитель отчёта, вернувшийся с Ясной в тридцать девятом году, – быстро, что было совсем не свойственно Ординатору, заговорил Вандал, – являлся двойным агентом, и работал на разведку Альянса. Отчёт был слит ЦРУ, война началась в том числе из-за информации, принесённой в себе Михайловым отсюда, с Ясной.
– Отсюда?.. Ординатор?.. – будто желая удостовериться, позвал Подопригора. Рассеянный взгляд мёртвого друга всё так же был направлен на него, а бледное лицо оставалось застывшим гипсом.
– Ординатор, – мгновенно отозвался тот. Разница в голосе ощущалась слишком очевидно.
Александр Александрович хотел было запросить повтор всего, что тот сказал про майора Михайлова, но вдруг услышал за спиной какие-то звуки. Холодея, он успел только обернуться, как вдруг раздался стук в дверь…
Схватив ртом воздух, командир раскрыл глаза. Сердце колотилось, предвещая близкое вмешательство.
Глава 9. Эфир
Переборка шумно закрылась, оставив в лабораторном отсеке Трипольского и Неясову наедине. Лёгкое недоумение и немой вопрос – вот что читалось на лицах обоих. Только что здесь побывал командир. Хмурый и нелюдимый, он молча разыскал понадобившуюся ему вещь и сразу вышел, не произнеся ни слова.
– Что это с ним?
Трипольский глянул на переборку раз, ещё один – воровато так, исподтишка. Пожал острыми плечами и хихикнул тихо:
– Съел чего-то…
Но Рената услышала. Сделала вид, будто нет, и продолжила аккуратно срывать пломбы, открывать магнитные ящики и внимательно осматривать содержимое. Появление командира как по заказу предварял разговор о нём. Неприятный для капитана Неясовой. Она вообще не испытывала удовольствия, доказывая кому бы то ни было свою точку зрения. Алексей, видите ли, усомнился в майоре Подопригора как в командире, на что Рената не смогла смолчать.
Итог: раскрасневшееся лицо Трипольского, отчитанного по полной программе, редкие ехидные словца себе под нос за его авторством, ну и сожаление о слишком резком тоне у Неясовой, куда ж без него.
В одном из стенных шкафов, перетянутые по пять штук, но каждый в индивидуальной вакуумной упаковке, обнаружились лабораторные халаты. Трипольский чуть ли не взвизгнул от восторга, завидев их.
– Как говорил мой декан: «ты не поэт, коль карандаша в подкладке нет», – с этими словами он нетерпеливо порвал упаковку, бросив её тут же, под ноги, и вдохновенно накинул на плечи белоснежный халат.
Рената молча подобрала раскромсанный полиэтилен и определила его в мусоросборник. Второй раз за один час идти на конфликт ей не очень-то хотелось.
Вскоре в лаборатории появился Нечаев. Судя по всему, он шёл с чем-то важным, но, завидев Трипольского в его новом облачении, подавился смехом:
– Ну точно – Фарадей!
Не удержалась и Рената. Трипольский изо всех сил делал вид, что его целиком поглотил вопрос регулировки рентгеновского микроскопа. Со всех сторон он осматривал громоздкую установку, как будто видел впервые. Выдавали его разве что красные уши.
– Пора, Ренат, – слегка виновато оповестил Роман.
Неясова отложила все намеченные дела и последовала за Нечаевым. Она понимала, что ей, возможно, придётся нелегко. И оттого становилось чуточку страшновато. Груз должности почти ощутимо давил на плечи. Вот выпало же так: первая экспедиция в качестве психосервера, и сразу всё в одиночку!
Во время первого сеанса радиосвязи, в генераторной, где находился и радиоузел, по идее должны присутствовать несколько членов экспедиции: командир, кто-то из инженеров и оба психосервера. Нечаев, очевидно, проявлял инициативу, следуя туда же вместе с ней.
Полтора года назад, в марте, Рената вернулась с обледенелой Хиц-3. Ей вспомнилась планета вечных вьюг потому, что там она первый и единственный раз присутствовала во время выхода в эфир.
Колония на Хиц-3 насчитывала девятнадцать человек. Что можно было изучать на планете, сплошь укутанной снегом, лично для неё так и осталось за гранью понимания. Использование радиопередачи не дало тогда никакого результата. Попытку повторили на следующий день, но ничего не поменялось – эфир хранил девственную тишину. В третий раз стало ясно, что без психосерверов не обойтись. И Жанна с Айгюль сработали на отлично.
Никто достоверно не мог ответить на вопрос: что такое Ординатор? Даже психосерверы. Хотя казалось бы – уж кто больше их может знать о нём! Ан нет. Более того, в тайну природы Ординатора не были посвящены даже старшие чины соответствующего факультете НИМИ. Во всяком случае, они своих учениц в том клятвенно заверяли.
Зато основные принципы его деятельности были простыми. Психосерверы являлись, по сути, аналогами вышек сотовой связи в былом, утонувшем в крови и огне, мире. Но с небольшой поправкой. На одну носительницу Ординатора должно приходиться не более тридцати-пятидесяти человек, притом вполне конкретных, «настроенных» именно на неё. Во время войны данная особенность вылилась в то, что женщина в прицеле снайперской винтовки перестала вызывать у солдат Альянса чувство отвращения к самим себе.
А ещё, Ординатор не был единым. То есть, данные, им хранимые, у одного психосервера были одни, а у другого – другие. И для обмена информацией им следовало время от времени «нащупывать» друг друга на расстоянии. А когда психосервер по какой-то причине находился без сознания – спала ли, была ли ранена – замкнутые на ней люди не могли посылать друг другу импульсы и теряли доступ к части информации. Но «успокоительная» функция Ординатора при этом оставалась.
Утраченные контакты с колониями на других планетах восстанавливались по такому же принципу. При должном усердии обнаружить ещё одну ячейку Ординатора можно было практически на любом удалении от ищущего. Отмечены случаи, когда один психосервер обнаруживал другого за десять тысяч километров. Но это, правда, касалось исключительно обнаружения. Для обмена данными, как и диалога, требовались дистанции куда менее протяжённые.
Возле окольцованного двойным контуром протонного генератора туда-сюда ходил Буров. Ему требовалось сделать каких-то три шага, чтобы оказаться в противоположном конце отсека, оттого он напомнил Ренате дошкольного тренера по футболу, стоящего в миниатюрных воротах.
– Рано, – не удосужившись и повернуться, оповестил басом гигант.
Роман и Рената, как те самые дошкольники, толкаясь плечами и пятясь, вывалились обратно в коридор. Переборка закрылась перед носом, и они, переглянувшись, рассмеялись в голос.
– Мы с Олей списывались в Циолковском. Накануне погружения, – непринуждённо сказала Рената.
– Да? Какую тайну она поведала тебе на этот раз?
– Что вы решили пожениться.
– Решили? Так сказала? – наигранно выпучил глаза Роман. – Поговорили, вроде бы, раз. Ну, пять. Квартиру сняли. Тёщеньке с тестюшкой намёк некоторый был отправлен, недвусмысленный. Но чтоб решить…
– Не кривляйся, Ром.
– Есть не кривляться! – он то и дело поглядывал на вентиль-затвор внешнего шлюза, видневшегося в конце коридора.
А ещё, он мучительно старался не думать об Ольге. В какой-то момент это сделалось настоящей пыткой. Всё остроумие и самоирония куда-то улетучивались, и он оставался наедине с непреодолимой одеревенелостью. Роман вдруг понял, что перестать думать о ней тоже самое, что – надо же какая пошлость! – перестать дышать.
Именно поэтому он и паясничал. Вскоре чуткая натурой Рената распознала это, и плавно свернула с больной темы. Она и сама, признаться, нередко гнала от себя нехорошие подозрения касаемо Оли. Очень нехорошие подозрения.
– Где командир? – бас, казалось, заполнил коридор ещё раньше, чем переборка успела открыться даже наполовину.
– Идёт, – откликнулся Подопригора, приближаясь быстрым шагом. – Давайте начинать. Чем скорее – тем лучше.
В генераторной было жарковато. Войдя, Рената тут же зашлась сухим кашлем. Буров глянул на неё, будто бы на вскрикнувшую от «неожиданности» барышню, чей солнечный зонтик оказался унесён гуляющим в открытом море ветром, стоило ей подняться на нос корабля.
– Ты как? – склонился над ней Нечаев.
– Всё нормально. Что-то просто… сухо как-то в горле.
Пол и стены в генераторной гудели. Казалось, вибрировал даже колючий воздух. И в таких условиях предстояло выходить в радиоэфир. Более идиотского размещения радиоаппаратуры на челноке вряд ли удалось бы выдумать. Лично для Ренаты, спорных моментов в Уставе о космоходстве имелось не так уж много. Но выбор местоположения аппаратуры по её мнению точно был спорным.
Буров сел за пульт и проверил переменный поисковый сигнал, который «шарил» по планете с момента их пробуждения.
Неясова осмотрелась. Она не имела технического образования, не очень-то интересовалась квантовой механикой, как и физикой в целом. Но даже ей, доктору, хирургу, был очевиден факт сумасшедшего скачка в техническом прогрессе.
Стартом величайшей в истории человечества череды эврик можно смело считать открытие гравитационных волн в две тысячи пятнадцатом году. Само отрытые это, правда, больше походило на то, как мальчишки на берегу озера вдруг обнаружили существование в нём огромной, поросшей мхом щуки – не попадись та совершенно случайно в расставленную сеть, восторгов и криков на берегу не слышалось бы.
Радио зашипело. Громко, бойко, будто заявляя сходу: никакой я вам не анахронизм, я ещё ого-го!
Истукан принялся прослушивать эфир, надев наушники. Внешние динамики при этом тоже работали.
Шипение и щелчки, вибрация и гул, сухость во рту – Рената неожиданно почувствовала себя нехорошо и нетвёрдо опёрлась на плечо Романа. Тот передал обмякшую женщину командиру, а сам спешно принёс со склада ещё один раскладной табурет и стакан воды.
Спустя пару минут за Нечаевым пришёл Иван. Он выглядел обеспокоенным: взгляд не находил себе места, движения коротки, неуклюжи. Пара слов, и Роман тут же, без объяснений, покинул генераторную.
Буров поднял руку внезапно. Шипение внешних динамиков, так называемый белый шум, по-прежнему представляло собой сплошной поток искорёженного звука, в то время как у себя в наушниках инженер что-то расслышал. Неясова застыла бледным изваянием, истово веря в удачу. Она уже знала: вряд ли удастся должным образом прощупать планету, если Буров ничего не найдёт. И ещё знала, что никому не скажет об этом. Молча приступит к поиску других психосерверов. Чем бы ей это ни грозило.
– Вы готовы, если что? – наклонился Александр Александрович. Надо же было ему спросить именно это…
– Да, – без зазрения совести солгала Рената.
Буров что-то беспрестанно подкручивал на панели радиопередатчика, морща лоб. Пальцы, прижимавшие наушник, побелели.
Вдруг он замер, потом повернулся к остальным, и возвестил:
– Есть.
Рената облегчённо выдохнула и чуть не упала с табурета, ухватившись за Александра Александровича.
– Выведи на общий канал.
Буров пошаманил с тумблерами, орудуя одной рукой. Шипение внешних динамиков разбавило что-то ещё. Что-то похожее на… песню?
– Вот ведь… Вы это слышите? – Саныч обратился к Ренате скорее так, машинально. Она покивала, стараясь глядеть только в одну точку. Тоже – машинально.
Буров всё ещё химичил. Как с настройками стоявшего небольшим отдельным блоком эквалайзера, так и с непокорным частотным бегунком, бросаясь рукой то в один конец панели, то в другой. Из динамиков, сквозь стену белого шума и гул, прорвалась еле различимая музыка: рваный гитарный бой. Спустя пару секунд она была уже вполне узнаваемой. Даже очень.
– Что это? – выпучил глаза Александр Александрович.
Буров, сглотнув, снял наушники, будто желая удостовериться, что не он один слышит это. Между тем резкий, хриплый голос отрывисто вскричал:
«…не люблю насилье и бессилье-е, вот только жаль р-распятого Хр-р-риста!».
– Это… это ж…
– Высоцкий, – с наивной простотой договорила Рената.
Мужчины разом уставились на неё, словно она только что, на их глазах голыми руками придушила бурого медведя. Сама же Рената сидела как в полусне, и поэтому вообще не заметила оторопи коллег.
Между тем резкие гитарные аккорды и узнаваемый даже в этом уголке Вселенной хриплый баритон начали пропадать, поглощаемые белым шумом. Вернуть их никто не пытался. Буров отослал Ординатору частотные характеристики, и сел лицом к остальным.
Рената напомнила о себе чисто по-женски: рухнула в обморок. Александр Александрович только и успел, что подхватить голову, предотвратив удар об пол.
Когда её понесли по коридорам в жилые кубрики, навстречу шёл Нечаев.
– Всё хорошо, Ром, – опережая очевидные вопросы, выкрикнул командир. – Просто обморок.
– Иваныч, Вику – бегом! – выкрикнул Нечаев и помог со сползающей с рук Ренатой. Ивану не требовалось повторять – он уже бежал за медиком. Послать сигнал через Ординатора не было возможности – единственный психосервер пребывала в забытие.
Ренату положили на нары, поправили под головой подушку. Но появившаяся следом Вика первым делом убрала её.
– Помогите мне, – она указала, чтобы Ренате приподняли ноги, под которые она подложила обе подушки, включая свою, – Воды. И глюкозу. Сахар или леденцы, – Иван опять скрылся, но на этот раз вместе с Нечаевым.
Тоненькая, маленькая, как деятельный мышонок, Вика совершенно спокойно, будто ничего и не произошло, померяла тактильно пульс и расстегнула верх кителя Ренаты. Когда принесли полный стакан, она набрала в рот воды и сильно прыснула Неясовой в лицо. К этому моменту в кубрик зашли ещё и Трипольский с Павловым.
– А ну! Все на выход! Нужен воздух, не толпитесь, – Виктория встала и принялась худенькими ручками выталкивать коллег в коридор.
Трипольский, вместо того чтобы выйти, отчего-то вдруг сам бесцеремонно отстранил Вику. От неожиданности она так и уселась оторопело на нары. Фарадей же, как ни в чём не бывало, прошёл в конец кубрика, что-то внимательно разглядывая по стенам и потолку. Влез на второй ярус и, под взглядами остальной группы, принялся что-то нащупывать.
Первым из ступора вышел Иванов. Он было попытался сделать Фарадею замечание: мол, нельзя так – девушка же. Но Трипольский только отмахнулся, слезая обратно. Так ничего и не пояснив, он протиснулся через коллег и был таков.
Очнувшейся Ренате дали воды и сладкий леденец, душисто пахнущий тимьяном. Бледная, она слабыми руками взяла стакан, отхлебнула и принялась благодарить Викторию. Нечаев и Подопригора вышли в коридор.
– У меня такое…
– Не у тебя одного, – заверил командир. – Ну, ладно. У тебя что стряслось?
– Милош из изолятора выбиралась.
– Как?!
– Вот чего не сказала, того не сказала. Когда мы оказались на месте, её Ганич заговаривал. Бубнил чего-то ей в темечко, за голову держал. Молился, – последнее слово Роман выплюнул с презрением.
– Она что? – с опаской спросил командир. Кому, как не ему знать, что людей с повреждённой личностью стоит опасаться. Последний инцидент с участием повреждённого увеличил их с Нечаевым служебные досье сразу на пару страниц: Роману досталась официальная благодарность и медаль «за хорошую службу», а командиру – пометка о сломанных рёбрах и раздробленной ключице.
– Ничего. Сидела как под гипнозом. В стенку смотрела, точно там последний сезон «Шерлока Холмса» анонсировали. Мы подошли – она не отреагировала. Поп тоже не мешал. Взяли с Иванычем под руки да отвели обратно, – Нечаев пожал плечами. – Переборка цела. Замок сработал сразу, как только она закрылась. Панель тоже нетронута. Мистика какая-то, Саныч.
– Да уж… Мистика. Моё тебе мнение: чего-то слишком дохрена стало этой мистики! Милош сквозь переборки ходит. Буров в эфире Высоцкого выудил.
– В смысле – Высоцкого?..
– Того самого, Ромка, того самого… Как – не спрашивай. Я сам ничего уже не понимаю…
Невольно пришли на ум слова Бурова про два варианта, которые сам он считал равноценно неправдоподобными. Дело обстояло схожим образом. Ну не спел же кто-то тут, на Ясной, голосом Владимира Семёновича, да ещё и под гитару! Под какую гитару, ну откуда тут гитара?! Но столь же невероятным представлялось и то, что кто-то перед запуском контрабандой протащил на «Герольд» записи великого барда конца прошлого столетия. Хотя… если учесть, что в тридцать восьмом году исполнялось ровно сто лет со дня его рождения, то, наверное, мог бы найтись энтузиаст. Вот кого-кого, а энтузиастов в России хватало всегда…
– Связь, проще говоря, не наладили.
– Нет. Буров говорит, что кроме Высоцкого в эфире никого. Так что… Так что будем ждать, пока Ренате станет лу…
– Я готова, – игнорируя удивлённые взгляды, Неясова стояла в проёме и с усердием поправляла китель, словно просто долго собиралась, а не лежала в послеобморочном состоянии.
– Рената Дамировна…
– Александр Александрович! – наперекор воскликнула капитан: твёрдо и бескомпромиссно.
Вот умеют порою некоторые женщины придать своему голосу тон, лишающий большинство мужчин всяческих аргументов. Наверное, именно такие женщины – с гипертрофированным материнским инстинктом и несгибаемой волей, и были некогда самыми деспотичными властительницами в матриархально устроенных обществах.
В действительности ей по-прежнему владел страх. В полузабытие Ренате привиделись опустевшие модули, покрытые толщью сероватого снега. Она помнила, что из девятнадцати человек на злополучной Хиц-3 выжило всего четверо, и их счастье, что в том числе оказалась психосервер. В противном случае, отправленная для поиска колонистов экспедиция вернулась бы ни с чем. А они погибли бы.
– Ведите, – капитан Неясова указала коллегам на коридор.
Уже складывалось впечатление, что не обнаружить Бурова в генераторной в дневное время – предвестник неприятностей.
– На концерт? – хохотнул чем-то явно взбудораженный инженер, стоило всем троим вернуться.
– А он продолжается?
– Да, – Буров махнул на табурет около радиопульта. – Можете послушать.
Только вновь войдя в генераторную, Рената поняла, что сглупила. Раз уж надежды на традиционную связь не осталось, можно же было и не ходить сюда. Ведь никто не заставлял её сканировать планету сидя именно тут, дыша ужасно колючим, сухим воздухом, от которого ей сплохело.
Вслух она ничего не сказала. Просто села ровно на ту же табуретку, с которой упала какое-то время назад и приготовилась. Да и вроде получше стало…
Поиск психоактивности первого типа являлся отдельной дисциплиной на факультете. Сложной, если не самой сложной. Но преподаватели успокаивали: это из-за большого количества посторонних импульсов, ведь на территории Союза после войны жило никак не менее пятисот тысяч женщин со способностями психосервера. Мол, в реальных условиях всё куда проще: на чужой планете найденный импульс попросту не может быть посторонним.
– Я могу упасть, – предупредила капитан Неясова, прилежно укладывая ладошки на колени. – Но приводить меня в чувства опасно. Слышите? Вика обо всём в курсе. Если что – пусть наблюдает.
Присутствующие сделали вид, будто информация для них – новая. Между тем, Нечаев не преминул отправить Виктории соответствующий сигнал. Пусть будет наготове.
Рената закрыла глаза и медленно опустила барьер, полностью отдаваясь во власть Ординатора. Она прекрасно помнила каждый шаг, необходимый для успешного сканирования. И готова была на всё.
Но что-то сразу пошло не так.
Вместо непроглядной темноты, сродни той, из которой космопроходцев выдёргивал Ординатор, вокруг клубилась и завивалась непонятная серо-синяя хмарь. Она была неоднородна, то и дело внутри угадывались странные очертания. А ещё, Рената ощущала себя отдельно от Ординатора, будто бы во плоти…
Хмарь растеклась вокруг. Очертания становились чётче, линии проступали всё быстрей, соединяясь в ровные силуэты домов и грубые перекрестия зарешёченных окон, из которых вдруг заструился разнотонно свет…
Рената закричала, осознав себя стоящей на сером крупном песке, среди холода безликих теней и колющего отчуждением света одинаковых домов. Но звук, зародившись в глубине груди, там и остался. Не найдя хода наружу, он обернулся жгучей болью. Тогда она попыталась закричать сильней, надеясь очнуться. Но комок боли только вырос, стал давить изнутри, опускаться ниже, сминая внутренности.
Взвыла сирена воздушной тревоги. Звук по-прежнему тут не существовал, Рената просто знала, что город окутал оглушительный вой – предвестник смерти. Тени, источавшие смертельный холод, шедшие до этого строго в одном направлении, бросились вдруг в разные стороны, проходя друг друга насквозь.
Она упала на четвереньки, загребая пальцами серый холодный песок. Боль в животе вынуждала беспрерывно и беззвучно кричать, отчего сама же и усиливалась, нарастая подобно снежному кому. Но остановиться, замолчать Рената была не в силах…
Прямо перед ней, на ненавистном песке, лежала петлица: два разлетающихся в стороны транспортных самолёта с человеком на парашюте по центру. Слёзы хлынули, полились солёным потоком, когда она коснулась её пальцами. И тут же внутри неё всё будто взорвалось.
Холод серого песка вокруг женских колен жадно впитывал тепло крови, обильно потёкшей по внутренней стороне бёдер…
Глава 10. Сомнамбула
О сборе в кают-компании экспедицию оповестил Ординатор. Командир выглядел озадаченно, но уже не так, как накануне выхода в эфир. На лице его читалась уверенность, как будто он принял для себя некоторое решение.
Виктория поменялась ролями с Ренатой – теперь она ухаживала за ослабленной после неудачного сканирования коллегой. Если обморок ещё как-то можно списать на случай, на атмосферу в генераторной и так далее, то второе падение и отключка, из которой Рената еле выкарабкалась, уже не умещалась ни в какие рамки. Хоть Грау и носила звание старшего лейтенанта, специфика должности позволяла ей запретить Неясовой какую-либо активную деятельность в качестве психосервера.
Тем более, случившееся с Ренатой ощутили все. Ну, кроме Бёрда, естественно, и той же Милош.
Каждый прекрасно понимал, зачем группа собралась. Дело шло к обсуждению возможного отступления.
– Итак, – Подопригора хлопнул ладонями по столу, что-то его во всей этой ситуации неуловимо веселило. – Предлагаю обсудить произошедшее.
– А что, разве что-то случилось? – недоумённо вскинул лысые брови Бёрд и посмотрел на сидящего рядом Ганича, словно ожидая, что тот примется всё ему растолковывать.
– Случилось, Майкл. Нам не удалось выйти на контакт с колонистами с помощью радио. И возможностей психосервера у нас тоже теперь нет.
Рената поморщилась, словно её отчитывали за какой-то проступок. Вика, видя это, по-дружески сжала её руку.
– А это означает, что у нас нет шансов обнаружить колонистов. Тимофей Тимофеевич весь сегодняшний день, почти, крутил бегунок.
– Ну песню же кто-то запустил в эфир! – Нечаев отклонился и скрестил на груди руки. Ему очень не нравилось направление, в котором двинулся разговор.
– Её могли запустить, песню эту, ещё хрен знает сколько лет назад. И ты, Рома, не хуже меня знаешь это.
– Она не одна…
– Что?
– Она не одна там, – громче повторил Буров, прочистив горло. – Я насчитал тридцать три песни. Целый концерт Высоцкого.
– Леонид Львович, кто такой Высоцкий?.. – наклонившись к Ганичу, тихо спросил Бёрд. Тот вроде раскрыл рот, но передумал, махнул только рукой: позже, мол, объясню.
– Пусть так. Это ничего не меняет. Контакта с колонистами нет, и это главное.
– Может, следует поискать их? Ну, выйти и поискать? Наружу, – робко уточнил теолог, приподняв «нарисованные» брови.
Александр Александрович посмотрел на него. Терпеливо так, внимательно. Как смотрят на детей, задавших очень взрослый, но очень неуместный вопрос.
– Только если у вас, Леонид Львович, есть соображения как вычислить синтетика в арсенале. В таком виде, – он обвёл себя пальцем от лба до ног, – по Ясной не побродишь. Нужны скафандры. Можно, конечно, просто надеть противогазы. Но это опасно. Мы ничего не знаем о планете! Косте Корстневу, видимо, пора на пенсию, раз он такие отчёты нам выдаёт…
– Активного синтетика в арсенале нет, – казалось, бас Бурова заставил завибрировать даже углепластиковый стол.
– Надо повторно сканировать! – неожиданно заявил Трипольский. – Пока я провожу эксперимент, покидать планету нет смысла! Значит – надо сканировать ещё, не сидеть же по кубрикам! Вдруг, когда я закончу, и люди найдутся.
– Фарадей, ты перегрелся? – недружелюбно зыркнул на Трипольского Роман, но тот и глазом не моргнул. Даже взгляда не удостоил, фыркнул только себе под нос, передразнивая: «Фарадей!».
– Я не понимаю почему не вышло. Я могу попробовать ещё…
– Нет, Рената Дамировна. Этот вопрос уже решённый, так что успокойте свою совесть, – отрезал командир. – Она у вас чиста.
– А не́ решенные вопросы остались? – с вызовом поинтересовался Нечаев. – Зачем этот цирк, Саныч? Ты же всё уже решил.
Подопригора опустил голову. Вздохнул, словно его подталкивали к какому-то признанию. Он ещё не отступал. Ни разу. Ни на чужих планетах, разыскивая, порой безуспешно, колонистов. Ни на фронте. Но сейчас был готов отступить. Впервые ему стало страшно. Это был страх, от которого Ординатор не мог отгородить…
– Кто ещё понял всё происходящее как попытку оправдать бегство?..
Сначала поднял руку лейтенант Иванов. Он смотрел командиру в лицо открыто, притом без малейшего намёка на дерзость. Следом показалась рука Ганича. Затем Неясовой и Нечаева. Желание высказаться возникло и у Бёрда, но, оглядевшись, он понял, что его мнение тут едва ли кого-то заинтересует.
– И ты, Тимофей?..
Буров не снизошёл до ответа, но руку приопустил. Впрочем, это вовсе не значило, что он передумал. Очнулся и Трипольский: выбросил вверх ладонь так, как делают школьники, вспомнившие вдруг ответ на задание учителя.
– В таком случае, я разъясню, – покусал губы недовольный Подопригора, – Я, как и вы, не в восторге. Но, что мы имеем? – он начал загибать пальцы, – Выйти на связь с колонистами не удалось – раз. Гарантий, кроме уверенности Бурова, в безопасности иностранных экзотел нет. Два. Это значит, что выйти на поверхность Ясной мы не можем. И ещё… Моё вам мнение, чертовщины у нас ещё не было. Это три. То тени по челноку, то Милош сквозь стены. То…
Александр Александрович не договорил. Сглотнул шумно и сел, нервно прочищая воздухом зубы.
– Пустой.
– Что? – переспросили хором Иванов и Трипольский.
– Пустой космопроходец, – повторил с места Павлов. Он явно боролся с нежеланием оказываться в центре внимания. – Он – «чертовщина». Но люди работают. И ничего. На Церере-3. Даже на Анубисе работали. Пока «Герольд» был на орбите.
– Какой ещё пустой? – презрение в голосе Трипольского насторожило многих. – Что это вообще такое?!
Фарадей и подумать не мог, что его искреннее негодование по поводу возвышения пустых небылиц до некоторой степени сакральности вызовет такую дружную реакцию. Не успел он рта раскрыть, чтобы до конца высказать своё мнение по этому поводу, как к нему уже наклонилась подошедшая со спины Виктория, а за руку, точно предостерегая от чего-то крайне необдуманного, схватил Буров. И он бы договорил, но взгляд Истукана оказался убедительней десятка обоснованных доводов.
Некоторое время группа хранила молчание.
– Второй шлюз, товарищ майор, – напомнил Иванов Роману о своих соображениях. Тот кивнул, подумал недолго, и подался вперёд:
– Внешняя переборка в том, с капсулами и изоляторами, отсеке, наверняка открывается снаружи. Иначе на кой она вообще нужна там?
– А что нам это даёт? – негромко спросила Виктория, вернувшись на место.
– Объяснение. Тимофей Тимофеевич поделился со мной некоторыми соображениями: если какой-то синтетик до сих пор активен, он мог приходить к нам, к примеру, и из другого челнока. Это бы многое расставило на места. Ведь механический затвор был провёрнут только на основном шлюзе. На том, что ведёт во второй капсульный – нет. И неплохо было бы кое-то прояснить. Что это вообще за отсек такой?
– Может, спросим нашего американского друга? – вдруг предложил Подопригора.
– О чём? – Майкл расплылся в доброжелательной улыбке. Его готовность идти на контакт, не будь Ординатора, давно бы уже привела командира в бешенство.
– Полковник бывшего ЦРУ не может не знать подробностей операции «Северная решительность», – подтолкнул к мысли Роман.
– Ну что ж… – Бёрд даже бровью не повёл, отвечая тут же, сходу. – Ваша правда. Но есть одна проблема. Вся информация была передана руководству НИМИ почти сразу после подписания в Багдаде пакта «Доброй воли». Если её нет у Ординатора – не моя в том вина. Ничего сверх этого я не могу добавить.
– Но ведь это ваш челнок? – криво усмехнулся Александр Александрович.
– Да Бог с вами!.. – ни с того, ни с сего вступился Ганич, думая, очевидно, что упреждает зреющий конфликт. – Как же он может быть их?! Или я что-то…
– Полноте, Лев Леонидович! Не стоит всуе, не стоит!
– Леонид Львович… – добродушно поправил Нечаева теолог, кашлянув.
– Спросим прямо. Существует ли…
– «Человек Макленнора»? – перебил командира Майкл, даже не задумываясь над тем, угадал ли он вообще. – Нет, не существует. А вот программа продолжительного поддержания боеготовности точно есть. Здесь я вам тайны не раскрою, друзья. Всё можно узнать у Ординатора. Или и этой информации у него не имеется?
Последняя издёвка американца покоробила большинство присутствовавших, но он остался доволен собой. В кают-компании снова повисла тишина, но теперь разбавленная напряжением и взаимной неприязнью.
– То есть, – опять подал голос неугомонный миротворец Ганич, – если сложить слова майора Нечаева и слова эмм… господина Бёрда, то получится, что никакой угрозы со стороны «Ос» в арсенале и нет!
– Аминь… – буркнул Буров.
– Уйти, имея возможности к продолжению экспедиции…
– Не делай из меня самодура! – раздражённо отмахнулся от Романа Подопригора и добавил спустя минуту: – Майкл, уверены, что синтетики не активны?
– Как в том, что с утра не брился, – широко улыбнулся Бёрд.
– Хорошо. Два мнения стоят больше... уж прости, Тимофей. Мне нужно, чтобы каждый обратился к Ординатору. Я разбил пакет мнемокадров Ясной на блоки. Примерно по сто пятьдесят штук. Их следует высмотреть, – Александр Александрович сжал губы. – Ты прав, Рома. Мы не уйдём, раз пути ещё есть. Чертовщиной нас на проберёшь... Готовимся к вылазке!
– Русские не сдаются! – радостно подытожил якут.
***
После того, как проверил механические затворы на обоих шлюзах, Иванов пошёл в капсульный отсек и первым делом – к дежурному сейфу. На нижней полке чернели автоматические пистолеты, чуть дальше покоились комплекты гранат. На первое он даже не глянул, а второе, надеялся, ему не понадобится. Иван снова выбрал протоволновой излучатель.
ПИМ ценился за саму концепцию. Последняя конвенция о «негуманном вооружении», состоявшаяся за два года до войны снова в Оттаве, запрещала использование оружия на основе протоволн. Но ведь и кассетные авиабомбы никогда не выходили из-под запрета, что, правда, ни коем образом не мешало их нередкому применению. И не где-нибудь, а в странах цивилизованной Европы конца двадцатого, начала двадцать первого веков.
Иван покрутил оружие в руках, несколько раз переключил туда-сюда флажок предохранителя, потёр чеканные номерные знаки. Последние оказались зачем-то сточены. Иван хмыкнул. Могли бы уж не трогать вовсе.
Перекинув через плечо ремень излучателя, он подошёл к прозрачной переборке изолятора. Милош снова спала. И так и не ела. Вода тоже, судя по уже подсохшему пятну на полу, осталась нетронутой. Странно. Ну не могла же она совсем не испытывать голода? И жажды? Не пришлось бы пичкать насильно…
Не прошло и часа, как в отсек вошла Виктория. Завидев тоненькую девушку, Иван улыбнулся.
– Вот, как дежурному, тебе первому. Остальные пусть ждут, – она поставила поднос с приятно пахнущим печеньем и стаканом воды на кушетку. – Так и не ела?..
– Нет, – простодушно ответил Иван и принялся уминать ужин, стараясь сыпать крошками только на поднос. Дело не шутка – нужно было собрать и съесть всё, без остатка.
Печенье из той же самой питательной муки было совершенно иным на вкус! Умеет же кое-кто из одного и того же делать ну совершенно разные блюда!
Вика постояла ещё какое-то время, помолчала о чём-то, а после ушла. Иван был очень наблюдательным человеком, но не во всём. Иной раз он умудрялся разглядеть особенности строения встреченной формы жизни, что тут же, на практике, помогало избежать определённых неприятностей. В то время как очевидные намёки и недосказанности со стороны женщин он не воспринимал подчистую. Тут он оставался слепоглухонемым. Некоторые раздосадованные особы в сие длинное слово добавляли ещё и «тупо».
Покончив с ужином, Иван уселся обратно. Поднос поставил рядом. И не слышал, как вошёл Бёрд.
– Спокойно, лейтенант, – поднял руки тот, когда Иван от неожиданности выхватил откуда-то из-за себя излучатель молниеносным движением. – Это я. Я просто шёл мимо.
– Ты… – на долю секунды парень засомневался, называя полковника, пусть и бывшего, пусть сил некогда противника, на «ты». – Вы же знаете, что тут тупик. Мимо – только в стену.
Майкл хохотнул и типично американским движением наставил на Ивана палец «пистолетом», давая понять – шутка удалась.
– Присяду? – он убрал в сторону поднос и сел чуть поодаль. – Ты прав, Иван, я хотел поговорить с тобой. Слышал, ты был на Хиц-2...
– Был, – Иван пожал плечами как можно естественнее. – Там помимо меня человек сто пятьдесят побывало. Даже больше. Может и двести.
– Я не об этом. Я говорю об инциденте.
На лице Ивана выступили желваки. Стоит ли говорить об этом с Бёрдом? Недаром же спрашивает, значит есть какая-то цель, выгода. Информацию собирает. А с другой стороны – какой к лешему сбор информации?! Если бы Бёрд был шпионом, его бы не уложили любезно в капсулу в ЦУПе, чтобы как ту селёдку – рассолом, залить транспортным раствором.
– Я участвовал в устранении последствий, если вы об этом.
– Об этом. Ничего, что я так вот спрашиваю? В этом же тайны нет никакой? – Бёрд припозднился с чтением мыслей. Иван усмехнулся.
– Да нет, наверное…
– Вот знаете почему вас, русских, не понимают?
– Почему? – прищурился Иван.
– Да хоть бы из-за сказанной тобой только что фразы. «Да нет, наверное». Что я, американец, услышал по-твоему? Согласие, отрицание и неопределённость. Джек-пот! Вот как можно понять такой ответ? – договорил Майкл и рассмеялся, а Иван почувствовал себя ещё неуютней. Нет, смысл-то он, конечно, уловил, но смешной мысль не ему показалась.
– Скажи, а что там произошло такого, что пришлось даже использовать орбитальный удар с «Герольда»?
– Вы хорошо осведомлены.
– Ну, во-первых, я служил в лучшей разведке мира, а во-вторых – не такая уже это и тайна.
Иван не определился, что из сказанного вызвало у него большее несогласие. Говорить начистоту с американцем желанием он не горел. Но и отмалчиваться особо не мог. Поэтому выбрал лучший вариант: спросит – отвечу, не спросит – нет.
Бёрд молчал, улыбался, и внимательно глядел на Ивана, словно обладал способностью читать с лиц, вызнавая что-то помимо прямого ответа. Первый вопрос, очевидно, уже был задан.
– Да просто по-другому было никак, – Иван поймал себя на мысли, что слишком часто пожимает плечами. До чего же это глупо, наверное, выглядит со стороны. – Командование приняло такое решение.
– Но что послужило причиной для удара с орбиты? Он ведь разовый…
– Мне не докладывали, – резковато ответил боец.
– Хорошо. Не хочешь говорить – я не стану выпытывать, – вставая, Бёрд вздохнул почти театрально, давая понять, что сожалеет о неразговорчивости Ивана. – Ты не подумай лишнего. Всё произошедшее на Хиц-2 мне известно. Хотелось просто услышать мнение очевидца.
С этими словами Бёрд вышел. Спустя чуть меньше часа в челноке объявили отбой. За минуту до этого в капсульный, бубня под нос нескладный стишок, протопал поглощённый собой Фарадей. Белый халат местами был обильно перемазан пылью, точно он лазил где-то по труднодоступным местам. В руках Алексей держал прибор, похожий не то на счётчик Гейгера, не то на газоанализатор Брамина. Иван решил не вмешиваться, стоял в сторонке и наблюдал за действиями Фарадея. Только когда тот, предварительно истыкав каждый угол своим малопонятным датчиком, полез было в изолятор, Иван вмешался.
– Ты чего? – недоумённо воззрился он на безопасника, когда тот рванул его за рукав. – Ты мне халат помнёшь!
Не сказав более ничего и отбросив идею проникнуть в изолятор, Трипольский скрылся в помрачневшем коридоре.
Милош пошевелилась, когда Иван присел обратно на кушетку, поправляя постоянно съезжавший с плеча ремень излучателя. Но лишь простонала что-то нечленораздельное и снова замерла в бессознательном оцепенении.
Интересно, как ей удалось выбраться из изолятора? Роберт говорил что-то о сигнальной лампе, о кнопке внутри. Что, мол, сигнал сработал, а кнопка при этом оставалась под предохранительным колпаком. Может, что-то неладное с системой энергоснабжения? Оттого и переборка могла открыться…
Оставив мысли о Милош, Иван воззвал к Ординатору – задание командира на отсмотр мнемокадров никто не отменял. Коротко определив критерии как: «всё, что покажется необычным», Александр Александрович, видимо, не учитывал, что Иван видел вещи, после которых понятие об обычном и необычном мягко говоря смазываются.
Перед внутренним взором Ивана предстали густые, сине-зелёные джунгли. Чужеродный пейзаж заворожил и поманил, бросил тень решительно на всё, виденное им ранее; сросшиеся гигантской хвоей деревья словно проецировали часть себя в небо, придавая ему нереальный изумрудный цвет.
Впереди ожидали около ста пятидесяти мнемокадров. Иван принялся внимательно высматривать каждый. И уже к пятнадцатому невольно задался вопросом о психическом здоровье хозяина воспоминаний. Они были мало того, что однотипны, пространны и, по сути, бесцельны, многие так и вообще отличались разве что ракурсом. Попались два или три откровенных повтора. И всюду – сине-зелёный пейзаж джунглей на фоне неба, зафиксированный примерно в одно и то же время суток, либо чешуйчатые стволы деревьев на тёмном фоне, запечатлённые, видимо, изнутри зарослей. Всё. Больше – ничего.
Иван открыл глаза. Милош не шевелилась. Тогда он с новым запалом принялся просматривать их. Времени на это ушло ещё больше. В конечном итоге Иван поймал себя на том, что плавно съезжает с кушетки. Встрепенувшись, поднялся, поработал согнутыми в локтях руками. Потёр лицо, поморгал, пораскрывал до предела рот, чтобы потянуть лицевые мышцы.
Прошёл час, может полтора, и Иван понял, что если сию же секунду не начнёт шевелиться, желательно поактивней, то сон его дожмёт. Гудение квантовых приёмников только подкрепляло это убеждение.
Прислонив излучатель к одной из капсул, часовой принял упор лёжа и начал беззвучно отжиматься. Разогнавшаяся кровь махом выдворила дрёму. Для закрепления эффекта он ещё немного поприседал.
Иван не испугался, не успел попросту, когда из коридора донеслись странные звуки. А когда они повторились, в руках уже высоко пропел приводимый в боевое положение протоволновой излучатель – самое лучшее подспорье для уверенности космопроходца в непонятной ситуации.
Когда Иван, прислушиваясь, вышел в коридор, звуки повторились снова: глухие, тихие, с еле уловимым эхом. Точно кто-то шёпотом повторял нечленораздельный набор звуков, приложив ко рту трубу.
Не сомневаясь ни секунды, Иван зашагал вперёд. Им двигало желание отыграться, сорвать покров таинственности – ведь тень уже заставила оторопеть не его одного. На треклятой Хиц-2 он видел такое, после чего страх вряд ли мог пролезть под кожу по-настоящему.
Иван не блуждал, не выбирал на развилках путь – он шёл к заранее известному месту. Будто бы твёрдо зная, что тень назначила ему рандеву именно около пожарного щита рядом с камбузом. Только войдя в кают-компанию, из которой можно было попасть во все остальные отсеки челнока, Иван чуть сбавил темп.
Он остановился около заветной переборки. Прислушался. Да, звуки исходили оттуда! Лейтенант дотронулся до панели управления…
И, как и в первый раз, остолбенел от неожиданности.
Под самым потолком, над закрытой нишей с противогазами и огнетушителями, прямо из стены торчали… ноги! Обычные человеческие ноги, в стандартной, как и у всех космопроходцев, обуви и одежде. Они то и дело подёргивались, будто их обладателя кто-то неспешно доедал.
Иван было шагнул в коридор, как вдруг те самые ноги подались обратно, за ними сначала показался торс, затем скомканный, некогда белый халат. Вскоре уже сам Трипольский выпал на пол около пожарного щита. В стене вверху зияла вентиляционная шахта.
В руках Фарадей держал всё тот же прибор. Только теперь вместо озадаченности на перемазанном лице блистала улыбка. Как пить дать: в тот момент Алексей испытывал гордость не меньшую, чем сотрудники коллаборации LIGO, только что узнавшие, что их исполинское детище зарегистрировало-таки гравитационные волны.
– Я нашёл! – выпалил Алексей и закашлялся.
– Что? – Иван пошёл к нему, но излучатель на всякий случай не опускал.
Алексей не отвечал. Не мог – настолько сильный кашель душил. Иван сделал каких-то пару шагов, как Трипольский вдруг обмяк, потеряв сознание. Безопасник одним движением забросил оружие за спину, присел, подтягивая Фарадея себе на колени.
Он в спешке расстегнул ему ворот кителя, но вдруг почувствовал сильное першение в горле. Иван тут же хватил коллегу за ворот и, давясь подступающим кашлем, поволок его в кают-компанию, прочь от распахнутой настежь шахты вентиляции.
Иван первым делом ударил по панели, закрывая переборку в злосчастный коридор. Выдохнул, закашлялся. И боковым зрением вдруг заметил движение.
Он обомлел, увидев Милославу, входящую в почему-то открытый арсенал. Не раздумывая, Иван бросился за ней, оставив мычащего Трипольского на полу кают-компании.
Переборка позади него вдруг закрылась, отрезав от всяческого освещения, и фонарик на цевье излучателя остался единственным источником света.
Милош действительно была тут. Она стояла в излюбленной позе: понуро опустив плечи и уронив голову набок. Глаза были закрыты, грудь вздымалась так, словно она мирно спала. Стоя. Босиком на холодном полу. В абсолютно тёмном арсенале. Среди «Ос».
«Осы»!..
От одной только мысли Иван невольно попятился и стукнулся спиной о переборку. Он вдруг почувствовал, физически ощутил, как тот самый страх, всего несколько минут назад презираемый и оскоплённый, неотвратимо пополз под кожу. Ему только и оставалось, что сбивчивое дыхание и глухие потуги разгоняющей кровь мышцы в ожидании спасительного вмешательства Ординатора.
Внезапно луч света будто бы самовольно выхватил из темноты одного из синтетиков. Показалось? Или он всё-таки пошевелился? Нет, не показалось – хищная морда смотрела не перед собой, а прямо на него! Как тогда, в раскопанном бункере, когда вокруг лежали его друзья из поискового отряда «Вымпел»!
Ординатор отчего-то медлил…
Глава 11. Вылазка
Утром из медблока донеслись громкие звуки. Первым на месте оказался дежуривший неподалёку Павлов, следом вбежал Нечаев.
Иван ошалело вращал глазами, а непослушными руками пытался сорвать с себя датчики и инъекторы, тянущиеся от гладкого белого реаниматора. Чуть поодаль на кушетке лежал Трипольский; он страдал всем видом и никоим образом не пытался помочь Виктории угомонить очнувшегося коллегу.
Даже когда ей бросились на помощь сразу двое мужчин, «недокрепыш» Иван не поддался. Сопротивляясь аки амурский тигр, в которого выстрелили чуть меньшей чем надо дозой транквилизатора, лейтенант сначала просто отмахивался одеревенелыми конечностями, а после и вовсе упёрся ногами в глянцевый углепластик реаниматора, на который его пытались уложить. Он зыркал на медицинский аппарат так, словно вместо безобидных игл и датчиков от него тянулись живые шевелящиеся щупальца, сплошь усеянные не присосками даже, а клыкастыми пастями.
Итогом стала безоговорочная победа Иванова. Сорвав с себя всё оставшееся, громко дыша, он повалился набок и без сил распластался по полу. Его несостоявшиеся пленители переводили дух тут же, сидя около стены.
Виктория склонилась над Иваном, но сказать ничего не успела. Разлепив присохшие губы, безопасник прохрипел:
– Что с Милош? Але… Алексей где?..
Упомянутый Алексей даже бровью не повёл. Лежал на кушетке неподалёку, из вены на его руке выглядывал продолговатый дежурный порт-инъектор. Он оказался целиком во власти дум над возможными вариациями названия. Обнаружение действия газа и его открытие не одно и то же, но Трипольского это ничуть не волновало. Мысленно он уже видел даже его химическую формулу, и почти доказал самому себе, что это именно вариация оксида азота, а не что-то иное.
– Всё нормально, Иван, – заверила Вика, попутно, пока тот спокойно лежит, прощупывая пульс и проверяя реакцию зрачков на свет. – Милош в наручниках, в изоляторе. Ты – в медблоке.
– Что… Что случилось со мной?
– Нас разбудил Алексей, и я почувствовала, как вмешался Ординатор...
– Чушь! – сипло запротестовал Иван и попытался подняться, но не смог. Подобрал под себя ноги и повторил, глядя в лицо Виктории:
– Чушь… Он не вмешался…
– Это триполий! – гордо возвестил с другого конца медблока Фарадей. – Тот самый галлюциногенный газ. В атмосфере Ясной его, полагаю, десятая доля процента. Челнок получил пробоину, когда приземлялся. А я её нашёл с помощью газоанализатора Брамина. Пробоина была прямо в вентиляционную систему челнока! Хорошо ещё, что небольшая.
– Че-его? – потемнел Нечаев. – Какой трипорий, амёба?! Ты почему сразу не сказал, сучонок?!.
Роман хотел много чего сказать, но вовремя успокоился. Не стоил выскочка даже одного-единственного вмешательства. Хотя по довольной морде ох как хотелось пройтись! Чтоб запомнил: команда важнее личных амбиций. При любых обстоятельствах!
Вскоре в медблоке остались трое: пострадавшие минувшей ночью и старший лейтенант Грау. И в конце концов, Виктория уложила Ивана обратно на полированную округлую плоть реаниматора.
Он отчего-то решил, будто аппарат представляет угрозу. Вика еле как разубедила его – пришлось разговаривать с ним чуть ли не как с дитём малым.
Вновь подключив систему отслеживания жизнедеятельности, грубо сорванную накануне, Виктория приложила ко лбу Ивана тёплую худенькую ладонь. То ли подействовала женская магия, то ли парень утомился настолько, но вскоре он закрыл глаза и уснул.
А проснувшись, обнаружил себя наедине с сопящим соседом по медблоку. Стоило Ивану пошевелиться, очнулся и Трипольский.
– Ты как?
Иван прислушался к себе. Всё в норме, если не обращать внимания на чёртов аппарат... Но ответил, что чувствует себя хорошо.
– Я… Знаешь… Я хотел… Спасибо в общем. Что вытащил из коридора, – было видно, что Фарадей не привык говорить благодарности.
– А как по другому-то?
Иван вряд ли поступил бы иначе. С раннего детства он бросался в передряги очертя голову, если кому-то требовалась помощь. И юнцом на раскопках бункера под Варшавой получил самый главный урок – нет выше чести, чем в нужный момент презреть угрозу собственной жизни. Иван и ещё четверо ребят, смогли выбраться из-под земли только благодаря своему руководителю.
– В твоём блоке тоже пейзажики? На мнемокадрах? – спросил Трипольский.
– Да. И у тебя?
– Как будто подборка на конкурс «Кто лучше запечатлеет одно и то же место». Приз: котик. Милый, но лысый. И злопамятный. Ибо карма.
Иван ничего не понял. Разве только то, что не ему одному попался бессмысленный набор видов, который ну никак не мог занимать место в отчёте по планете. Тем более – экстренном.
– Это как в хорошем старом фильме. Старик говорит мальчику: «Это – самое важное воспоминание моей коллекции. А ещё оно – ложь».
– Хочешь сказать, отчёт фальсифицирован?
– Не я хочу это сказать. Это здравый смысл говорит. Слышишь? Вот сейчас?..
Только сначала прислушавшись, Иван понял, что Трипольский просто каламбурил.
– А откуда это?
– Что? – Алексей уже почти перевернулся набок, чтобы прикорнуть.
– Фраза про воспоминание. Про мальчика и учителя.
– Я не говорил, что он ему учитель, – как-то странно усмехнулся Трипольский. – Это фантастика, точнее её раздел. Фэнтези.
– Не люблю фантастику, – выдохнул Иван, постепенно отдаваясь действию релаксантов.
– Зря. Если бы не фантасты, люди до сих пор колотили бы друг друга костями мамонтов.
– Ну да. А так у нас есть ракеты с ядерными боеголовками и боевые синтетики…
***
Всей чертовщине на челноке нашлось вполне рациональное объяснение. Дух экспедиции возродился. В отсеках вновь закипела деятельность, неопределённости и след простыл – теперь каждый делал своё дело, не задумываясь, будет ли вообще толк или их ожидает фиаско.
Один только Алексей ходил чуточку понурый. Он считал доставшиеся ему лавры избавителя чересчур скромными. Никто не пожимал благодарно руку. Никто не смотрел подолгу с уважением в глаза, говоря приятности. Даже как бы не наоборот – Нечаев порой ходу не давал со своими чёрными шутками.
Командир принял решение о первой вылазке на поверхность Ясной.
– Это не прогулка, Леонид Львович, – на ходу говорил Подопригора; на фоне остальной группы командир не оживился даже – воскрес. – У вас нет навыков.
Ганич остановился, возмущённо хватая ртом воздух. Но тут же опомнился и вновь пустился в погоню. В арсенале их встретили Павлов, Буров и Нечаев
– Виктория говорит, что не позволит Ивану выйти из медблока до завтра. Так что… идём втроём: я, Рома и Роберт, – возвестил командир.
– А я-то грешным делом подумал, что я – полковник запаса! – почти уже вскричал от досады теолог, выкладывая последний аргумент.
– Я бы вам советовал, – прищурился Нечаев, – впредь не думать грешным делом. Для этого у людей голова есть.
Ганич, казалось, забыл, как дышать. Лицо его приобрело весьма забавное выражение: помесь недоумения, обиды и почти юношеского стремления доказать свою правоту во что бы то ни стало.
– И перестаньте жестикулировать бровями, я вас очень прошу… – напоследок не удержался Роман.
– Тимофей Тимофеевич, извини, но ты останешься, – продолжал Подопригора, не замечая Ганича. – Пока меня нет – ты командир.
В арсенал вошёл Бёрд. Вид у американца был, словно бы это он после длительных уговоров согласился выйти на поверхность. И пробоину в обшивке челнока нашёл тоже он. Да и вообще – до обеда ему разок удалось удержать Вселенную от сползания в извечную тьму. Природа вычурного самодовольства оставалась неизвестной. Довершением к облику усталого супермена стала хорошо поставленная белозубая улыбка на восковом лице. Командир неоднозначно цыкнул и отвернулся.
Появился Бёрд очень вовремя. Ещё минут десять, и вопросы, возникшие бы при работе с экзотелами, вынудили послать за ним. Буров, несомненно, дошёл бы до всего сам, но не сразу. А ждать больше никто не хотел.
– «Осы» разрабатывались с расчётом на послевоенное применение, – начал экскурс Бёрд, умело открывая «лица» одним нажатием. – Подразумевалось, что они будут служить спасателям, водолазам до определённого предела. Астронавтам.
Космопроходцы переглянулись – чего, мол, с американца взять. Хочет человек называть бегемота плезиозавром – пусть. Бегемоту оттого вода не холоднее.
– В основу мирной эксплуатации лёг бы принцип Треста: «автономность и защищённость». Дыхательную функцию человека экзотело обеспечивает за счёт так называемых «линьфэньских» таблеток, или же по-другому «китайского воздуха». Тут наши инженеры не изобретали велосипед. Экзотело, или, чего уж, будем откровенными – автономный боевой комплекс «Оса» рассчитан не менее чем на девяносто суток работы.
Казалось, если выключить внезапно свет, в арсенале не особо потемнеет – светиться начнёт сам Майкл. От гордости.
– Управление осуществляется посредством нейроинтерфейса. Проще говоря: вы думаете – «Оса» делает. Отсюда недостаток: быстро затекает тело. Мышцы постоянно в состоянии покоя. К этому нужно просто привыкнуть.
Подопригора поймал себя на мысли, что прямо-таки заслушался. Он никак не мог признаться самому себе, что восхищается Бёрдом в части его владения русским языком.
– Остановись, – грубо вклинился вдруг Буров. – Какие девяносто суток?
Майкл оставил в покое жёлто-чёрную бронь углепластика и повернулся к остальным. На моложавом лице читалось непонимание.
– Ты сказал, что «Оса» может быть автономна девяносто суток.
– Ну да, – продолжая недоумевать, подтвердил Бёрд, на всякий случай расплываясь в улыбке. – Аккумуляторы…
– В топку! – Буров отчего-то резко завёлся. – Ординатор выдал справку на пятьдесят дней автономного функционирования!
Бёрд посмотрел сначала на инженера, как бы убеждаясь в серьёзности его слов, потом перевёл взгляд на Нечаева, следом – на командира. Улыбка медленно стекла с губ.
– Разве моя вина, что у вас неверная информация?
– Отчасти – да, – пожал плечами Роман. – Данные для пакта по подобному «Осам» вооружению предоставлялось ЦРУ. Или с его одобрения. Так что…
– Пусть так, – Бёрд снова посмотрел по очереди на всех, кроме Ганича. Того, казалось, вообще позабыли. – Верно то, что я говорю прямо сейчас. И только это – важно. Союз тоже не обитель святости. Давайте не будем забывать, что недоговаривают всегда обе стороны.
Недопонимание плавно истаяло. Ганич ещё некоторое время постоял с обречённым видом и вышел. До него, наконец, дошло, что перспектива выйти на поверхность Ясной в составе разведотряда ему не светит.
– Единственная проблема, которую наши инженеры не решили, – продолжив тоном прерванного преподавателя, Майкл опять развернулся к «Осе», – это проблема пищеварения. Вредная привычка кушать и испражняться умрёт вместе с человечеством!
Подопригора рассмеялся сам от себя того не ожидая. На один короткий миг американец вдруг перестал его раздражать.
– Если говорить о последнем, то в критических случаях можно просто временно наплевать на… некоторые неудобства. А вот с приёмом пищи всё гораздо сложней. Для этого требуется разгерметизация как минимум.
– Понятно. Что с кодами? Или код требуется только для активации?
– Сам спросил, сам ответил, – забавно потряс головой Бёрд, неплохо изображая любимого за океаном даже после смерти комика Лакмуса. – Роман Викторович, я вас не впечатлю знанием всех кодов активации «Ос», если вы об этом. Даже если бы я и знал их, то вряд ли сказал, – добавил он абсолютно серьёзно. – Зачем вам тут, на Ясной, боевой синтетик с настроенным ещё в военных реалиях ИИ? Вот и я думаю, что незачем.
Перед выходом снова собралась группа. В полном составе, за исключением двух постояльцев медблока. Александр Александрович выслушал поочерёдные доклады о просмотре мнемокадров. Итог: они мало чем отличались. А когда Грау высказала мысль, что они могли подвергнуться переделке или кодировке, или даже вовсе оказаться фальшивками, лицо командира посерело.
Предположение Виктории поспешила опровергнуть Рената, но лишь частично. С её слов, мнемокадры так и не научились ни наслаивать, ни зашифровывать, ни ещё как-то укрывать. Как можно скрыть воспоминания, которые зачастую даже и не твои вовсе, а людей, работавших с тобой и передавших их через Ординатора? А вот умысел вложить в отчёт неверные или неважные кадры по заверению Ренаты уже встречался.
– Есть проблема, Александр Александрович, – поднялась Вика, когда тема с мнемокадрами себя исчерпала. – Милослава так и не ела ничего. И не пила.
– Значит, ей… следует помочь, – помягче сформулировал командир. Он уже не раз думал, что зря принял решение открыть капсулу. Расщепило бы бедолагу, да дело с концом. Так бы хоть не мучилась.
Последняя мысль вдруг вызвала в памяти живой образ кружащейся на месте Милош, пальцами перебирающей по воздуху. Эти глаза – восторженные, блестящие неподдельным интересом даже к самой банальной вещи – едва ли хоть как-то соотношались с мукой.
– Итак, – командир поднялся, следом поднялись все остальные. – Мой вам приказ: выход через час. Исполнять мои обязанности будет Тимофей Тимофеевич Буров. Будем надеяться, что нам повезёт, и мы так вот запросто натолкнёмся на следы колонистов.
***
Спустя некоторое время, Буров вошёл в капсульный отсек. Его вело любопытство, но не к процессу насильного кормления, уготованному узнице. А к её тюрьме, то и дело, по словам горе-сторожей, странным образом выпускавшей Милош. Ещё на ходу он мысленно разложил пункты всех возможных причин. По мере приближения к цели их список редел и вскоре вовсе свёлся к одному-единственному пункту. Такая уверенность могла показаться непростительным легкомыслием, если бы речь шла не о Бурове. Но: Буров – не ошибался.
У изолятора рука к руке стояли женщины, к стенным нишам ник о чём-то усердно мыслящий теолог. Буров приблизился к прозрачной переборке.
Рената держала перед собой глубокую тарелку, на дне которой несъедобно серела, отдавая жёлтым, разведённая солёной водой питательная мука. Неудивительно, что даже повреждённая отказывалась есть это.
Буров слегка подался вперёд и внимательно оглядел Милош. Его взор был насквозь пронизан неприязнью, граничащей с презрением, будто в изоляторе находилась не девушка, а нечто хрюкающее, булькающее, но усердно старающееся придать себе облик человека.
– Советую сразу кормить её парентерально. Или на челноке нет таких смесей?
Вика повертела головой, не сводя глаз с объекта предстоящей экзекуции. Рената раскрыла было рот, но передумала. Она тоже смотрела на узницу не отрываясь и с некоторой оторопью. Подошёл рассеянный Ганич, держа магнитные наручники. Умоляющий взгляд был очень красноречив.
– Нет, – прогудел Буров. – Я к ней не прикоснусь.
Ко взгляду теолога тут же присоединились ещё два. Только у этих хоть как-то получалось потревожить стену, выстроенную как раз для этих целей – не пускать никого внутрь. Тимофей был глубоко убеждён что эмпатия сгубила больше жизней, чем алкоголь и сигареты.
– Я надену на неё наручники, – произнёс Ганич. – Она мне как бы доверяет. Нужно только подержать её…
Буров замялся. И, видимо, руководствуясь поговоркой про ковку и железо, Ганич лихо открыл изолятор. Войдя, он и в самом деле спокойно обошёл девушку, завёл ей руки за спину, и активировал наручники.
– Просто… она сильно брыкается… – как бы оправдываясь, проговорила Виктория.
Буров вошёл, грубо отодвинул теолога и взял Милош за плечи. Соотношение тонкости рук девушки и хвата кистей инженера оказалось таким, что средним пальцем он коснулся большого.
Неясова и Грау, одна держа пищу, другая разжимая рот, принялись её кормить. Милослава хрипела, булькала, точно и не думала глотать помещённую на язык кашицу, отчего та самотёком направилась в горло. Спустя ещё дюжину ложек, когда казалось, что опасения были напрасны, Милош вдруг поперхнулась и её тут же вырвало. Нетронут оказался теолог, удивительным образом как бы участвовавший, но и в то же время нет. И Буров, которого вся эта процедура начинала раздражать.
Милош дали воды, но она и не думала пить – жидкость тут же оказалась на полу. Все последующие ложки с пищей теперь тоже не достигали цели. Вскоре Милослава начала дёргаться, достаточно ощутимо даже для Бурова, да ещё и громко мычать, пуская слюну.
Терпение Истукана оглушительно взорвалось. Он с силой швырнул повреждённую вглубь изолятора, за себя, вытолкал сердобольных кормильцев и молча принялся осматривать панель управления переборкой изолятора, занимая собой весь проём. Они что-то говорили ему, он не слышал. Только когда окончил осмотр, убедившись в исправности панели, обратил на них внимание.
– Как же так! Нужно же наручники снять! – охал теолог.
Буров отошёл в сторону и сложил руки на груди. Леонид Львович юркнул в изолятор и тут же вышел с наручниками.
– Переборку, – напомнил инженер, и тот, кивнув, нажал на панели управления соответствующий сектор. Прозрачный шлюз негромко щёлкнул, закрываясь.
Никто и не заметил, как в отсеке появился Бёрд. На его лице читалось сожаление – он понял, что опоздал. Видимо, шёл на помощь дамам и богослову. Эдакий паладин её величества.
– Неудачно? – зачем-то спросил он очевидную вещь.
Ответить ему не успели. Удар в переборку изолятора пришёлся настолько сильным, что вздрогнули все. Будто кто-то нечеловеческой силы швырнул бедолагу Милош в прозрачную преграду.
Милош теперь смотрела на них не так, как минуту назад. Вполне осмысленный взгляд перетекал с одного на другого, пока не дошёл до Майкла.
– Пришла в себя? – робко предположил Ганич.
Ответ ему дала сама узница. Она вдруг принялась изображать нечто, напоминающее лицевую гимнастику: раз за разом опуская нижнюю челюсть насколько это возможно, одновременно шевелила губами, бровями, ушами – словом всем что вообще могло двигаться на лице. И продолжала неотрывно смотреть на Бёрда.
Майкл неожиданно вздрогнул, словно сзади его кто-то ткнул в спину. Он тоже смотрел на Милославу. Казалось, он впал в транс: рот широко раскрыт, голова слегка набок, взгляд чуть исподлобья тускл. Гладкая кожа лица сделалась и вовсе похожей на пластмассу…
– Майкл?.. – коснулась его плеча Грау. Он не отреагировал.
Милош подняла руку. Оторвала взгляд от американца и воззрилась на собственную ладонь, точно видя её впервые. Не заметить в глазах удивление, перемешанное с брезгливостью, едва ли было возможно. Секунды три девушка просто шевелила пальцами, потом поднесла к ладони другую руку, и с её помощью соединила указательный палец со средним, а мизинец с безымянным. Получившуюся мнимо трёхпалую ладонь она немедленно приложила к поверхности перегородки.
Всё это время лицо её находилось во власти безумного театра гримас. Но стоило Милош сложить ладонь подобным образом, как бурное действо резко прекратилось. Она приоткрыла рот, медленно протиснула острый язык между рядами зубов, будто намереваясь утрированно произнести английское «thank you».
Но внезапно голубые глаза закатились и она без сознания рухнула на пол.
Бёрд, точно его держали до этого за горло, мгновенно сорвался с места и выбежал в коридор. За ним последовала Виктория, беспрестанно окликая. Остальные ошарашенно смотрели на распластавшуюся по мягком полу изолятора девушку.
– Знаете, что самое интересное во всей этой ситуации? – таинственно улыбаясь, сверху вниз спросил Буров. Рената и Ганич, ещё не отошедшие от увиденного, с вниманием вслушавшихся в историю детей посмотрели на него. – А то, что технических неисправностей переборки изолятора нет.
– То есть, – теолог сглотнул, – она каким-то образом…
– Её кто-то выпускал. Дважды, – Буров поставил точку в разговоре, точно обрубил клинком логики потянувшиеся было щупальца мракобесия, и зашагал в арсенал. Ему было глубоко плевать на всё произошедшее. Впереди его ждала работа с «Осами».
Выяснилось, что Бёрд-то был не лыком шит. Или Виктория была лучшим в мире психологом. За миг до своего бегства американец выглядел более чем паршиво. Казалось, ещё чуть-чуть, и он сам рухнет в обморок – настолько сильное впечатление на него произвело безобидное гримасничанье повреждённой. Впрочем, остальные тоже отчего-то впечатлялись. Им, видимо, впервые приходилось наблюдать слившихся. Имена повреждённых ведь тоже вписывались в основание постамента «Слившиеся с космосом», что в стольном Новосибирске.
В арсенал Бёрд пришёл спустя не более получаса после бегства из капсульного. И сразу принялся помогать и советовать – дельно – Бурову в части настройки экзотел, внутри которых уже елозили, осматриваясь и устраиваясь, космопроходцы.
Подопригора выглядывал на Бурова с видом человека, которого опустили в чан с чем-то весьма, весьма неприятным. Но мнение относительно необходимости быть внутри некогда вражеского синтетика он стойко держал при себе. Кого интересовало, что он не единожды стрелял в такую вот, только защитного цвета, броню, всем сердцем надеясь, что вместе с безжизненным углепластиком пулемётный калибр прошьёт ещё и чью-то плоть?
Нечаев усердно делал вид, что происходящее его нисколько не трогает. Будто ему и раньше чуть ли не каждое утро приходилось влезать в настоящий шедевр инженерной мысли, чем, безусловно, являлась «Оса».
Павлов же с неподдельным интересом слушал пояснения Бёрда, разглядывал всё, что позволяла разглядеть голова, уже зафиксированная пневмодержателями системы стабилизации. Особенно ему понравилась фраза Майкла: «не желай лишнего». Но смеяться он перестал, когда стало ясно, что это не шутка.
– Экзотело оснащено нейрофильтрами. Но некоторые мозговые импульсы оно вполне может расценить как направленные ему и выполнить. Так что аккуратнее.
Буров то и дело косился на американца: всё ли с ним в порядке. Так быстро прийти в норму, не имея внутри Ординатора… То словно были два разных человека – там, около изолятора, и тут, рядом с двуцветной бронёй «Ос».
Когда приготовления завершились, Буров и Бёрд поочерёдно принесли в арсенал три продолговатых ящика, которые ещё совсем недавно перекочевали отсюда в пустовавший склад. Внутри каждого лежала крупнокалиберная полуавтоматическая винтовка. Когда человек брал её в руки, то выглядел лилипутом со знаменитым пулемётом «печенег». Что и говорить – палец на спусковом крючке терялся!
Тяжёлые шаги тех самых, пятьдесят второго размера ног, заполнили коридор, ведущий к внешнему шлюзу. Разведгруппа остановилась, и командир провернул злосчастный вентиль-затвор, ставший предметом стольких дум и версий. Если Нечаев окажется прав, и на втором шлюзе снаружи найдётся панель управления, то самым простым объяснением станет не вполне понятная шутка конструкторов, зачем-то заперших механизм изнутри. Ещё вернее – американцев.
Первая переборка тяжело отъехала в сторону. За ней находился промежуточный отсек для стабилизации атмосферы. «Осы» вошли в него. Буров получил импульс от командира, который можно было понять как: «ожидайте».
Когда внешний шлюз опять встал на своё место, американец хотел было что-то сказать, как это принято у них за океаном, но Истукан развернулся и пошёл обратно в генераторную. Вентиль-затвор Бёрд может и в одиночку провернуть.
Войдя в свою обитель, Буров первым делом подошёл к радио, сел, и принялся отлавливать скользившие по частотам сигналы. Отчего-то на сей раз это оказалось сложней. Высоцкий никак не хотел петь для него, то и дело ускользая под пелену белого шума. Но спустя минут десять упорной борьбы, хриплый голос ворвался-таки в генераторную. Буров даже пожалел даже, что под ним табурет, а не кресло или хотя бы стул – очень хотелось откинуться, забросить руки за голову и просто слушать поэта своих дедов.
И он слушал. Время утратило ход, Буров даже не помнил сколько песен уже пропел умерший бард.
Неожиданно переборка в генераторную открылась. Истукан медленно поднялся навстречу вошедшей в отсек «Осе». Одной-единственной.
Буров не тешил себя лишними мыслями. И окликать того, кто мог быть внутри даже не думал. Он отлично видел повреждения и сколы на выцветшей под открытым небом краске, молниеносно отметил отсутствие одного пальца на левой руке.
Эта «Оса» никогда не была в арсенале их челнока.
Глава 12. Склеп
Ясная встретила людей ослепительным светом – светофильтры, впрочем, мгновенно подстроились – и белым, мелким, почти как мука, песком. А ещё – потоком информации, поступавшей от датчиков экзотел, не в пример Ординатору, со всей подробностью. Температура: плюс сто двадцать два градуса по Фаренгейту, относительная влажность: пятнадцать процентов, атмосферное давление: пятнадцать целых, пятьсот девятнадцать тысячных фунт-сил на квадратный дюйм, сила притяжения: тридцать одна целых, пятьдесят семь сотых футов на секунду в квадрате...
– Долбаные фаренгейты! – услышал Нечаев голос командира у себя в шлеме. Стоило отметить, звучание было отменным. Вот что-что, а качество аудиосистем у азиатов всегда было на высоте!
– Это плюс пятьдесят по-нашему, – поспешил с разъяснениями Павлов. Он, похоже, был единственным, кого свалившиеся цифры не придавили, а наоборот – окрылили.
Считав импульсы мозга Александра Александровича, экзотело выдало справку, удобную ему, где температура значилась в градусах Цельсия. Прежней раскладка показателей осталась разве что у якута-геолога.
Прямо, буквально через каких-то пару десятков метров, начинался спуск, за которым легко угадывались сине-зелёные кроны. Но первым делом космопроходцы принялись за осмотр внешнего состояния челнока. Сказать, что того требовали пресловутые правила, значило ничего не сказать. Того требовал даже дедушка здравый смысл.
Оказалось, что система стабилизации горизонтального положения челнока почти выдала свой максимум – четыре посадочных пневмоцилиндра из двенадцати были выдвинуты практически до отказа. То есть, будь плато, на которое сел челнок, чуть менее пологим, космопроходцам пришлось бы налаживать быт под углом. Ходить накосо, то и дело поскальзываясь, и постоянно держать голову набок, как часто делает Милош.
Подобное в истории космоходства уже случалось, например на Таганроге, словно по иронии точно в час «знакомства» с планетой. Тогда не смеялся разве что ленивый, и впоследствии словосочетание «Под углом» украсило вход в бар, что в пяти кварталах от КПП режимного ЦУПа, куда непременно захаживал весь персонал.
Космопроходцы не сделали и двадцати шагов, как Подопригора разразился связками изумительных ругательств: с обшивки челнока на них презрительно взирал стальной белоголовый орёл верхом на матушке-Земле.
Сомнений больше не было: «Герольд», с которого на Ясную был сброшен этот челнок, вывезли с территории Союза по трупам нескольких десятков тысяч солдат Альянса. И зачем-то отправили сюда…
– На кой хрен, спрашивается, петуха своего нацарапали, а? Думали, что аборигены трепетать начнут, завидев? – остаточно доругивался командир, когда они двинулись дальше. Ему никто не отвечал.
Вновь остановились они только когда показалась вторая внешняя переборка, ведущая в отсек с отключенными квантовыми приёмниками.
– Как вмял кто… – Роман приблизился к месту, где некогда находилась панель управления. Теперь же там пестрело месиво из проводов и осколков пластика, а вокруг виднелась неглубокая вмятина. Словно что-то неуклюже врезалось в челнок, угодив точно в панель.
– Ты понимаешь, что это значит? – недобро спросил командир.
– Не факт, Сыныч, не факт, – будто прочитав мысли, ответил Роман. – Синтетик мог приходить, а это, – он указал на разбитую панель, – случиться уже позже. Так что – придерживаемся пока той же версии.
По Уставу первым делом полагалось обойти так называемый ближний периметр, проще говоря описать на местности круг радиусом сто метров. Уходить дальше, даже если что-то вдруг обнаруживалось, настрого запрещалось.
Выяснилось, что челнок совершил посадку на возвышенности, вокруг которой раскинулись сине-зелёные джунгли. От привычного землянам понимания слова «джунгли» было разве что некоторое подобие лиан да порой схожие с обезьяньей перекличкой звуки. Последние имели особенность – стоило прислушаться, как и без того отдалённый гомон вдруг обрывался, перестать обращать внимание – он вскоре возобновлялся.
В паре десятков километров на восток от места приземления из толщи сросшихся крон подымались отвесно-скалистые сопки. Вырастая по мере удаления, они образовывали горный отрог, терявшийся за горизонтом. Возможности приближения визора, вплоть до четырнадцатикратного, позволяли разглядеть и саму горную цепь в зеленоватой дымке, к которой этот отрог примыкал.
Лес начинался метрах в ста, ста пятидесяти от подножия склона, образуя правильный на глаз круг. Было впечатление, что посадка челнока как-то воздействовала на экосистему, отчего и возникла песчаная проплешина в сплошных кронах деревьев.
Спустя некоторое время космопроходцы завершили осмотр ближнего периметра.
– Ну? Мысли есть? – спросил Нечаев. Привыкнуть к тому, что он выше на три головы, Роману было нелегко. То и дело хотелось присесть, или ещё каким-то образом вернуться на «свою» высоту.
– Надо разобраться с ориентирами. Наперво. Чёрт, – командир на пару мгновений смолк. Чёрным растраивающимся перекрестием его «Оса» бесстрастно взирала куда-то в даль.
– Всё-таки надо было брать с собой американца, – через некоторое время посетовал он.
– Чтобы он прям тут, – Роман указал стволом в песок, – заодно и звёздно-полосатый колышущийся флаг установил?
– Чтобы с внутренними системами по ходу знакомил. Мало ли чего тут имеется. Ладно, как тут… А. Вот как. Просто, слушай!
– Захотел – и всё, – подал голос Павлов, опускаясь на корточки.
Он, видимо, решил присесть и коснуться рукой песка, но что-то пошло не так. Сначала экзотело Роберта начало заметно крениться, потом вдруг резко выпрямилось, как от внезапного удара током. Вышел своеобразный лягушачий прыжок куда-то вбок. И вот уже Павлов, неуклюже барахтаясь, пытался подняться в шагах десяти от того места, где надумал опуститься на корточки.
Это был бы не Нечаев, оставь он подобное без едкого словца. Но сказать он ничего не успел – получил предупредительный тычок от командира. Прожевав невысказанную остроту, Роман помог коллеге подняться. Пришлось посмеиваться в тихом одиночестве…
Следов за ними не оставалось – сыпучий песок, по внешним признакам очень тяжёлый, сразу заполнял собой любые образовывавшиеся углубления. Роберт не отказался от идеи набрать горсть, и снова, но на этот раз медленней, присел, опершись на оружие. Песок, протекая сквозь углепластиковую ладонь, ниспадал единственной струёй, ничуть не разлетаясь. Он действительно был очень тяжёл. Роберта это натолкнуло на мысль.
– Он опасный. Фракция крайне мелкая, – поднялся, отталкиваясь оружием, Павлов. – Если большой слой – песок затянет.
Космопроходцы огляделись. Раз так, то идти к лесу нужно с большой осторожностью. Левее отрога, километрах в пяти, виднелась такая же по форме прогалина, как посреди которой стоял их челнок. Чем не первая цель для поисков?
Подопригора подтвердил избранный маршрут, системы экзотел отреагировали отобразившимися навигационными показателями.
Известный факт, что «Герольд» не сбрасывал все челноки за раз. Он просто не мог этого сделать, ведь в ЭВМ одним из основополагающих принципов закладывался принцип минимального географического удаления челноков и модулей друг от друга. Оттого, проходя над выбранной точкой планеты, космический грузовик сбрасывал всего один или два челнока за раз. Следующие – на новом витке по орбите.
Когда они двинулись, Нечаеву послышались звуки открывающейся переборки. Он остановился и обернулся. Но с того места было не увидеть внешний шлюз, разве что тот, с разбитой панелью. Неужто кто-то вышел за ними следом?
– Разглядел чего? – голос командира из динамиков.
– Да нет, – Роман засомневался, что вообще что-то слышал, как с теми гомонящими вдалеке «обезьянами». – Так, почудилось…
Они ещё только спустились вниз и прошли каких-то пятьдесят метров, а Роберт уже изнемогал. Нет, не от усталости. Внутри экзотела не устаёшь. Его буквально убивало собственное слюноотделение. Но, ничего не поделаешь – индивидуальная реакция организма на дыхание восстановленным кислородом. Не спорить же ему с командиром, отнекиваясь от выхода на поверхность? Глупо же, при условии, что он всеми силами скрывал свою аллергию. Тем более, что проявляется она только при дыхании внутри скафандров или противогазов того же устройства.
«Китайский воздух», он же «линьфэньская» таблетка, был изобретён две тысячи двадцать первом, когда проблема загрязнения воздуха в КНР вздулась до масштабов национального бедствия, а самым загрязнённым городом планеты несколько лет подряд называли китайский Линьфэнь.
На тот момент молодой совсем Ли Сяолун изобрёл способ так называемой «сушки» кислорода, превращения газа в прессованный брикет. Нечто подобное уже существовало, но уникальность именно его разработки заключалась в простейшем способе превращения твёрдого вещества обратно в животворящий газ. И способ этот гениально замыкался на самом процессе дыхания человека. Люди вкладывали маленькие таблетки в респираторы, а выдыхаемый ими углекислый газ катализировал процесс сублимации кислорода.
«Китайский воздух» использовался повсеместно вот уже более четверти века. Исключением не стало и космоходство: успешно применяемый скафандр «Сапфир» за авторством украинского КБ «Ан» также оснащался старыми добрыми системами сублимации кислорода. Как и челноки.
Песчаное поле преодолели без происшествий. Только оказавшись на опушке местного леса, космопроходцы поняли насколько же всё-таки иронично название планеты.
Люди входили в беспросветную тень, бросаемую на вездесущий песок монолитом крон.
– Вот тебе и Ясная… – выдохнул Нечаев, следом за Павловым и Подопригорой включая подствольный фонарь. Тут же зажглись осветители и на экзотелах. Показатель температуры перед взором майора с плюс пятидесяти по Цельсию внезапно рухнул до отметки «плюс пятнадцать». Влажность подскочила с одного десятка и упёрлась в показатель «восемьдесят процентов».
Контраст открытого пространства и всего того, что укрывалось в тени гигантских деревьев ощущался настолько разительно, что легко могло закрасться подозрение – а не галлюцинации ли всё это? Но, оборачиваясь назад, люди видели ослепительно-белый песок, приземистый взгорок и на его вершине разлапистый челнок, издалека напоминавший не то гигантского краба, не то ещё кого членистоногого.
А впереди проступал совершенно иной мир. Складывалось впечатление, что воздух здесь настолько густ, что его можно черпать – виновником тому служил эфемерный туман: он как бы был, безусловно, но в то же время его и не было вовсе... Ощущение нереальности весомо дополнял тот самый гомон «обезьян», то и дело становившийся похожим на смех. Ни разу не было, чтобы люди прислушались, и он не пропал сию же секунду.
Всюду белел песок и произрастали чешуйчатые стволы-мачты без единой ветки до самого верха и какого-либо признака наличия корней. Только под самыми кронами иной раз виднелись редкие лианы: исключительно от одного дерева строго к другому.
Заинтересовавшись, Павлов подошёл к ближайшему гиганту. Держась за него, он принялся усердно раскапывать ногой у основания песок, который поддавался легко, но тут же ссыпался обратно. Максимум, который одолел геолог – не более тридцати сантиметров. Но и на этой отметке виднелся только ствол, никаких корней.
Судя по данным экзотела, разведчики отдалились от челнока на пятьсот метров, когда Подопригора быстро приблизился к Нечаеву и дважды стукнул того по броне. Роман обернулся. Поднятый вверх указательный палец обозначал: «внимание!». Нечаев тут же задержал шагнувшего было дальше Роберта.
Группа простояла, замерев, не менее минуты.
– Да что за… – пытаясь прислушаться, командир по привычке вертел головой. – Ничего не понимаю…
– Ты про обезьян?
– Ты тоже их слышал?! – в возгласе Подопригоры звучало безмерное удивление.
– Ну да. А что?
– Нет-нет… Ничего… – рассеяно пробормотал тот, прочистив горло. Постоял ещё немного. И зашагал дальше, ориентируясь по данным «Осы».
Чем глубже разведчики входили в лес – джунглями назвать это язык не поворачивался, скорее уж инопланетным бором – тем ниже падала температура и всё больше возрастала влажность. Но вскоре показатели внешней среды замерли на одних отметках: «плюс девять по Цельсию» и «девяносто процентов».
Зато окружающий вид менялся беспрестанно. Появились целые сплетения тех лиан, что ближе к опушке виднелись лишь под самой кроной. Тут, во мраке, куда за редким исключением не пробивались лучи местного светила, они чувствовали себя вольготно. Можно было заметить как молодые, так и старые. Последние отличались очевидными признаками высыхания. Людям лианы не мешали. Хоть и находились относительно невысоко, в двух с половиной метрах от белой поверхности песка – над самыми головами экзотел.
Группа снова внезапно остановилась. Но теперь причину увидели все разом. И наставили на неё оружие.
По одному из гигантских деревьев медленно поднималось нечто бледное, почти просвечивающееся. Плоское тело формой напоминало земного клеща, да и направленные вперёд лапы, которыми существо цеплялось за чешуйки, выглядели один в один как членистые конечности коварного кровососа. Но местный клещ, помимо весьма внушительных размеров – на глаз метр на метр двадцать – отличался наличием двух длинных подвижных отростков спереди, которыми он постоянно прощупывал поверхность перед собой. И он вообще никак не реагировал на свет от трёх направленных на него фонарей.
– Жуткий, – высказался Павлов.
– Ты на Хиц-2 был? – держа на прицеле поднимающуюся по стволу тварь, спросил Нечаев.
– Нет.
– Тогда – да. Жуткий.
Существо вдруг упёрлось в молодую лиану и остановилось, короткими тычками ощупывая преграду. Люди, как заворожённые, смотрели за его реакцией. Но клещ вскоре пополз дальше. А вот исследовав отростками следующую попавшуюся по ходу лиану, он отчего-то вдруг принялся её заторможенно, но нещадно крошить. Вниз полетели крупные синеватые ошмётки. На то, чтобы полностью оторвать лиану от дерева, клещу понадобилось минуты две. Когда она с тихим хрустом, невесомо упала вниз, он немедля наполз на место, откуда лиана произрастала. Люди успели заметить внутри образовавшейся «раны» нечто фосфоресцирующее. Клещ погрузил туда передние «щупальца», крепче ухватился за чешуйки и замер.
– Кровососы везде одинаковые…
Глубокомысленная фраза Нечаева увенчала наблюдение за аборигеном, и группа двинулась дальше, теперь вовсе не опуская оружия. То ли таких клещей не водилось ближе к окраине леса, то ли люди отчего-то не замечали их там, но пройдя после первой встречи каких-то полкилометра, они поочерёдно увидели ещё двоих. Один полз прямо по песку и в корне игнорировал присутствие около себя нагромождения чужеродного композитного материала с пришельцами внутри. А второй уже вовсю питался чем-то из глубины дерева.
Вскоре разведчики наткнулись на довольно странную находку. Это опять был клещ. Почти.
– Что это? – Подопригора коснулся существа винтовкой.
– На бумагу похоже вроде… – подсвечивая фонарём, Нечаев внимательно разглядывал серый кокон, формой копировавший тех самых клещей. Он лежал прямо на песке, кверху брюхом.
– Может, они так размножаются? – предположил командир. – Ну, или окукливаются.
Павлов смело взялся за одну из ходовых лап. Надавил, послышался хруст.
– Как гипс, – констатировал Роберт, выбрасывая остатки на песок. – Что-то твёрдое. Но хрупкое.
При свете фонаря было хорошо видно, что лапа полая. Тогда Павлов ткнул в центр брюха. Проломить с первого раза не вышло, и он повторил попытку. По лесу снова разлетелся слабый хруст. Люди заглянули внутрь кокона-клеща, но там было пусто. Абсолютно.
– Видимо, уже размножился, – хмыкнул Роман.
Перемены в данных по внешней среде предвещали прогалину: температура опять медленно, но верно ползла вверх, а влажность снижалась. Становилось светлее. Косвенно подтвердилась и теория нелюбви клещей к свету – больше ни один абориген им не встретился.
Нечаев уже видел край леса, когда опять расслышал обезьяний не то гомон, не то смех. Усмехнулся, представив толпу продрогших, перепуганных шимпанзе, во мраке скачущих по лианам куда угодно, лишь бы подальше от прозрачных клещей размером почти с них самих.
– Мне одному это кажется странным? – выйдя на открытое пространство, залитое ослепительным светом, Подопригора опустил оружие.
Перед ними предстал вид – копия того, что они оставили за спиной, входя под кроны местных гигантов. Белое поле песка, взгорок, а на вершине – челнок.
Разница, конечно, была. Система стабилизации челнока то ли не сработала, то ли её не хватило: крен вбок не прослеживался даже – был очевиден. Не предвещая ничего доброго, по проёму внешней переборки чернел кант, а сама переборка была открыта.
Песчаное поле космопроходцы преодолели спокойно, без происшествий. С большим трудом им удалось взобраться по песку, приходилось то и дело подтягивать друг друга.
Раскрытый внешний шлюз челнока был обгоревшим.
– Обойдём, – решил Подопригора, и разведчики двинулись вокруг находки.
«Петух» обнаружился вскоре. Этот челнок также принадлежал их «Герольду», а не тому, что прибыл к орбите Ясной в тридцать девятом. Убедившись в принадлежности и закрытом положении второго шлюза, которого на привычных космопроходцам челноках вообще-то не было, группа вернулась в исходной.
– За мной, – скомандовал Александр Александрович и вошёл первым, включая подствольный фонарь.
Потолок и стены поверху оказались покрыты слоем чёрной сажи. Сам углепластик не горюч. Ну, или почти – для его горения, точнее тления, необходимы температуры, сравнимые с точками плавления некоторых высокопрочных в этом отношении металлов. Горело что-то другое, что-то в глубине челнока, а всё остальное попросту закоптилось.
Всякая встречаемая переборка была настежь раскрытой. Что странно, ведь ЭВМ в таких случаях наперво изолирует очаг возгорания. Генераторная выглядела нетронуто. Аналогичная копоть поверху. Протонный монстр, видимо, так и не получивший от ЭВМ «Герольда» импульса на запуск. Хотя, вид у него был какой-то… странный. То ли кольцевые контуры изогнулись… То ли… Бурова бы сюда, он быстро разобрался бы что к чему.
В арсенале космопроходцев ожидал сюрприз…
На язык просилось одно слово: «побоище». «Пассажиры» только двух транспортных контейнеров из четырнадцати были относительно целыми – у одного экзотела не хватало части хищной морды, у другого полностью отсутствовала кисть. «Осы» из остальных двенадцати вместилищ валялись тут же, на полу, разобранные на части. Разорвали ли их, или же разобрали, определить было сложно.
Продсклад и хранилище воды оказались пустыми, а медблок – вторым побоищем. Приходилось нагибаться, ведь проёмы и потолки рассчитывались под человеческий рост. Возможность комфортного хождения в экзотелах предусматривалась только от арсенала до внешнего шлюза.
Исследуя отсек за отсеком, космопроходцы добрались до последнего коридора. Направо он вёл в лабораторию, налево – в капсульный отсек.
Лаборатория пребывала в таком же состоянии, что и арсенал с медблоком. Разруха царила полнейшая, были разломаны и вскрыты все без исключения транспортные вместилища, приборы раскрошены, раздавлены, свёрнуты в нечто невообразимое. Немалых габаритов установка рентгеновского микроскопа лишилась некоторых частей и была варварским образом препарирована.
– Бурову придётся пересмотреть свои убеждения по поводу «человека» Макленнора, – констатировал командир, глядя на всё это безобразие. – Да и Бёрду тоже…
Источником чёрного дыма оказался капсульный отсек. А точнее – сами капсулы квантовых приёмников. Космопроходцы вошли, огляделись, на всякий случай проверили изолятор, но тот был пуст.
– Чего-то нехорошее у меня предчувствие, Саныч…
Они открыли первую капсулу. Всего мгновение застывшее в позе эмбриона тело внутри имело форму; проникший воздух тут же превратил его в кучу серого пепла. Не проронив ни слова, люди открыли следующую. Ещё одно тело в позе эмбриона рассыпалось прахом. Космопроходцы огляделись: все четырнадцать капсул были чернее чёрного.
– Все сгорели… – просипел Нечаев.
– Это точно не наши. Не взвод Иконникова. Не учёные, – Подопригора подошёл к настенным нишам, быстро отыскал среди них дежурный оружейный сейф и открыл. Он был пуст.
– Логично, – хмыкнул Роман, глядя на осторожно ворошащего прах Павлова. – Челнок-то Альянса. Сюда он попал позже. Гораздо.
– Выходит, они сами пытались кого-то оправить на Ясную. Но не вышло. Или не вышло в этот раз. К Бёрду вопросов что-то поднакопилось… – Подопригора вскинул оружие. – Пора. Возвращаемся. В следующий раз двинемся к сопкам, там тоже виделось мне кое-что.
С холма все трое скатились. Сначала оступился Павлов, потянув за собой командира, ну а тот в свою очередь не преминул ухватиться за ногу Нечаева. Внизу даже немного посмеялись. Нервно и невесело.
Зато совсем не до смеха было, когда Роберт, шедший позади, вдруг завопил так, что даже хвалёные динамики захрипели. Не прыгни к нему Подопригора, неизвестно чем бы всё кончилось – пески под Павловым внезапно разверзлись, утягивая человека с устрашающей скоростью. Распластавшись, словно белая поверхность под ним была тонким льдом, а не раскалённым песком, Александр Александрович удерживал Роберта, пока на выручку полз Нечаев. Казалось, что незадачливый геолог попросту висит над пропастью – настолько большое усилие чувствовалось в сочленениях экзотела.
– Чтоб тебе… пусто было! – шумно дыша, выдал старое русское проклятье якут, когда его вытянули на более или менее твёрдую поверхность.
– Идём. Не стоит задерживаться.
При входе в лес группа вновь расслышала далёких обезьян-пересмешников. Но на это уже никто не обращал внимания. Либо же чью-то реакцию попросту невозможно было увидеть – маска из соединения осиных жвал сохраняла неживое спокойствие.
Группа углубилась в лес метров на четыреста, когда каждый ощутил сильный, болезненный толчок в мозгу. Импульс несомненно исходил от Ренаты, только психосервер могла послать его на такое расстояние.
Разведчики мгновенно сорвались в бег. Импульс был прост и стар, как тяга человека к исследованию, некогда его породившая.
SOS.
Глава 13. Диверсия
Одно дело идти сквозь эфемерный туман, освещая путь фонарями, другое – бежать. Операторы нейрозвеньев Альянса наверняка проходили целый подготовительный курс, где их обучали простому перемещению в пространстве. В том числе и бегу в экзотелах, что оказалось не такой уж простой задачей.
За первые две минуты разведчики минимум по три раза немалым весом экзотел взрывали фонтаны белоснежного песка; Нечаев однажды сходу врезался в могучий ствол, благо по касательной. Павлов то и дело падал, кувыркался, но быстро вскакивал и нагонял соратников. Сильно мешало осточертелое слюновыделение, хоть уже и шедшее на спад. Однажды ему хватило ловкости – или случилось чудо – перепрыгнуть апатично ползущего куда-то клеща.
А вот тот самый пустотелый клещ из «гипса» стал для него непреодолимой преградой. Видимо, запас везения иссяк. Как нёсся Павлов, неуклюже размахивая крупнокалиберной винтовкой словно большой эстафетной палочкой, так и налетел на лежащее на песке нечто. Хруст и треск, казалось, разнеслись по всему лесу.
Барахтаясь, Роберт случайно отшвырнул в сторону винтовку. Прошла целая вечность, прежде чем он поднялся сам, поднял оружие, стоявшее у основания ствола точно его туда кто аккуратно прислонил, и, глотая слюну, вновь пустился вдогонку за двумя майорами. В зоне видимости их уже и след простыл.
Первым делом он сообщил коллегам: я, мол, в порядке, возвращаться за мной нет смысла. Нечаев коротко ответил: «принял». Навигация экзотела вряд ли позволила бы Роберту заплутать: обратный маршрут был выстроен с точностью до полуметра.
Вскоре Павлов увидел лучи фонарей. Внутреннее устройство шлема «Осы» позволяло прекрасно слышать окружающую среду даже на бегу, звук дыхания оператора качественно глушился.
Только потому Роберт и распознал визгливый смех за спиной.
Что надоумило его одновременно выключить все фонари, он не знал. Роберт сделал это ещё на бегу, машинально, повинуясь какому-то неведомому порыву. А когда остановился и обернулся, тыча винтовкой во влажный полумрак, что-то вдруг бесшумно скользнуло выше него, правее метрах в пяти. Лианы только колыхнулись и снова замерли.
Роберт, отдыхиваясь, упёрся спиной в дерево. Сердце его чуть не остановилось, когда прямо над ним что-то вдруг громко клацнуло. Куда подевалась вся неуклюжесть – Павлов ловко прыгнул вперёд, умудрившись извернуться и упасть почти на спину, да ещё и выставив перед собой оружие. Экзотело выдало серо-белую картинку ночного видения, и только поэтому Роберт не изрешетил апатичного клеща, вытаскивавшего отростки из дерева чуть выше места, где он только что стоял.
Павлов ощутил необычайную ясность мыслей и прилив сил: по спинному мозгу пронёсся остаточный ток только что случившегося вмешательства Ординатора.
Возникший самовольно режим зрения был бесполезен в этих условиях: резкость сохранялась только вблизи, уже в пяти метрах в сторону белой непроглядной стеной вставал туман.
Внезапно раздался крик. Павлов вскочил, сбрасывая бесполезную пелену ночного режима; мгновенно сориентировался и побежал. Но преодолел всего какую-то сотню метров прежде чем ясно ощутил: Ординатор их соединяет. Без психосервера?! На таком расстоянии друг от друга?!
Впереди мерцала пляска фонарных лучей, разбавляемая нечастыми вспышками и глухими хлопками одиночных выстрелов.
Что-то выкрикивал Подопригора; повторял одну фразу Роман, добиваясь реакции от командира – Павлов бежал не вникая. Он весь превратился в бег. Ещё никогда Роберт не хотел так успеть. Смутное предчувствие откуда-то из глубины его самого твердило: если не успеть, будет смерть.
Роберт выскочил из-за дерева и увидел прижавшихся спиной к спине соратников. Лучи их фонарей неистово носились по чешуйчатой поверхности леса и хитросплетению лиан.
Свет скользнул по одному из стволов и тут же метнулся дальше, а в следующую секунду на том месте возникло неясное движение. Павлов не знал, но чувствовал: Ординатор не может настолько соединить их – психосервер была слишком далеко. Но Нечаев и Подопригора всё же ощутили то, что он увидел. И тут же бросились в разные стороны.
Туда, где миг назад стояли космопроходцы, рухнуло нечто длинное, подвижное.
Лес заполнил повторяющийся, визгливый смех и уханье тяжёлого калибра. Разведчики как упали на спины, так и открыли перекрёстный огонь. Зацикленный смех захлебнулся, превратившись в пронзительный, дребезжащий визг; луч фонаря Павлова выхватил остаточный росчерк подвижной тени, устремившейся вверх. Роберт побежал к остальным, на всякий случай неумело стреляя в ту сторону, куда рванулось нечто.
– Я проиграл! Я проиграл спор! – орал из динамиков Нечаев, подскакивая и вздымая белый песок. – Корстнев-младший, сука, выиграл!! Есть тут мясоеды: один-один!
Подопригора отчего-то всё ещё лежал.
– Саныч, ты чего? – Роману ничего не оставалось, разве что стукнуть по броне. Александр Александрович не отвечал. Нечаев уже вздумал каким-то образом грузить его на себя, как командир вдруг встрепенулся.
– В плечо…
– Что – в плечо?
– Ты мне. В плечо. Попал, Рома, – подбирая слова, пояснил Подопригора.
Павлов был настороже – луч его фонаря рыскал по паутине лиан.
Нечаев осмотрел место, на которое тот указывал. Надо же было такому случиться! Калибр четырнадцать с половиной на то и существовал, чтобы прошибать даже качественную углепластиковую броню при определённых условиях. А тут ещё и попадание прямо в слабозащищённое сочленение в районе примыкания руки к торсу.
– Больно? – виновато спросил Роман, помогая Санычу подняться.
– А вам что, не досталось?..
– До челнока ещё два километра. Я вообще не очень понимаю, как Якут нас предупредил тем, что увидел – Рената-то хрен пойми где! Орешек нас вообще не должен был соединять! – разойдясь, Нечаев сыпал прозвищами.
В условиях боя солдаты Союза получали от Ординатора не поочерёдную персональную помощь, что грозило фатальным и, главное, очень быстрым истощением психосервера. Ординатор действовал иначе: выравнивал все чувства, эмоции и ощущения, соединяя подопечных в одну нервную квазисистему. Боль, страх, отчаяние; гнев, жажда мести, злость – всё делилось поровну.
Александр Александрович поднялся, но винтовку взять уже не смог. Видимо, серьёзные повреждения получили некоторые сервоприводы экзотела.
Павлов бегло оглядел место приземления атаковавшего их существа, попутно не забывая следить за периметром.
– Таракан какой-то… – Нечаев подсветил его фонарём.
– Лишь бы не сколопендра… – надломившимся голосом произнёс командир. Прозвучавшая фраза уж очень походила на мольбу, но никто не придал этому значения.
Песок в подсвеченном месте почти не выдавал тайн набросившейся на людей твари. Чётких следов не осталось, за исключением нескольких тёмных пятен размером с ладонь «Осы». Это, очевидно, была её кровь.
– Живучая, – хмыкнул Роман. – Выстрела три-то я чётко в неё положил.
– Ты видел… её? – спросил странным тоном Подопригора. Складывалось впечатление, что он чем-то чрезвычайно обеспокоен.
– Длинная. Змея какая-то что ли…
– Змея так не перемещается… Тв-в-вою мать… – он неровно дышал. – Я, похоже, с ума схожу!
Оставаться на месте не имело смысла. Изготовившись, космопроходцы двинулись дальше, к челноку. Теперь уже и речи не могло быть о беге. Спешить на полученный от Ренаты сигнал они могли теперь разве что быстрым, но очень осторожным шагом, вслушиваясь в каждый шорох.
Впрочем, последнее-то как раз и не принесло бы никаких результатов. Звучало весьма нелогично, бредово даже, но факт оттого не переставал быть фактом: «смех», который тварь издавала будучи вне поля зрения, слышался только когда его не пытались расслышать.
Каждый про себя отметил эту особенность. И молчал. Пуще всех, так сказать, молчал Подопригора. Потому что он изо всех сил гнал от себя некоторые ещё более бредовые мысли, рождённые конкретными, прямыми, как рельса, аналогиями…
Вскоре до окончания леса вообще оставалось рукой подать – впереди то и дело проскальзывали ярко-белые вертикали света. Но они не успели до них дойти.
Гигантская масса в молниеносном броске сбила всех троих разом; кто-то от неожиданности выстрелил куда пришлось. Павлов прокатился кубарем, попытался подняться, но его швырнуло в сторону. Он врезался плечом в дерево и, резко перевернувшись, рухнул в песок.
Что-то орал Нечаев. Истошно вопил Подопригора.
Экзотело каким-то образом помогло восстановить сбитое ударом дыхание; нашарив рукой винтовку, Роберт встал. Он почти уже нажал на спусковой крючок, но оцепенел, не в силах даже пошевелиться.
– Стреля-а-ай!!! – кричал Нечаев, рыская вокруг в поисках оружия, выбитого внезапным броском.
Командир был прижат грудью к песку. Его целиком накрывало нечто членистое, змееподобное, с десятками подвижных крючковатых лап, колотивших по поверхности. Бесконечные и бесценные мгновенья Роберт пребывал в ступоре.
Укол в мозг, ток по спине…
Тварь впилась Подопригоре в ногу, Павлов чуть не оглох от его крика. Он вскинул винтовку, но гадина уже, частью гигантского тела стоя на спине командира, потянула вверх его ноги, будто желая отломить одну половину добычи от другой. Вопль Подопригоры резко оборвался.
Ординатор во второй раз пробился сквозь скорлупу оцепенения, и палец нажал на спусковой крючок. Крупнокалиберная винтовка изрыгнула несколько пуль, чудовище, вереща и визгливо посмеиваясь, с невероятной ловкостью бросилось в сторону. Спустя мгновение, Нечаев надрывно кричал и тоже поливал влажный полумрак беспорядочным огнём, разыскав отброшенную ударом винтовку.
Он ещё орал, сыпля в туманную глотку леса проклятья, а Роберт уже тащил командира к свету. Якут не смотрел наверх, не оглядывался по сторонам, хоть и слышал перемещение многоногого чудовища где-то очень близко. То и дело тварь визжала и, с хрустом обдирая деревья, уносилась прочь. Но всякий раз возвращалась, чтобы тут же нарваться на прицельный одиночный огонь.
Звуки перемешались, но Роберт готов был поклясться, что Роман что-то бойко, надрывно поёт. Каждый его выстрел попадал в цель, попеременно порождая визг и уже не смех даже, а клокочущий зацикленный крик.
Неясно сколько прошло времени, прежде чем на песке показались полосы света. Правая нога командира волочилась, словно приделанная на шаровый шарнир ниже колена – иной раз стопа смотрела и вовсе в неестественном направлении. А ещё лилась кровь. Тонкой, но непрерывной струйкой она отмеряла проделанный путь.
Выстрелы прекратились только когда разведчики целиком вышли на свет. Будто на прощанье лес послушным эхом разнёс удаляющийся смех.
Уже в отсеке стабилизации Павлов вновь провалился в ступор. Кровь на полу перемешивалась с маслом из торсовых сервоприводов в мутно-бурую жижу. Нечаев уже в который раз колотил в переборку, но отчего-то никто не спешил их впускать, а местная панель никак не реагировала.
Вскоре они получили импульс от Ренаты. Она отчего-то прощупывала их, точно опасалась, что они могут оказаться кем-то ещё. Только после этого переборка прошуршала в сторону, впуская разведчиков.
В них сходу уставились сразу два протоволновых излучателя.
– Маски! – потребовал лейтенант Иванов. Его «валенок» тонко попевал на грани слуха, приведённый в боевую готовность. Рядом стоял не менее решительно настроенный Бёрд, а уже за спинами чересчур бдительных стражей куталась в собственные руки бледная Рената. Её тихого «это они» оказалось недостаточно.
Только когда забрала разъехались на три стороны, являя лица живых людей, излучатели опустились. Не говоря лишних слов, Нечаев отшвырнул винтовку и принялся раскрывать экзотело Подопригоры.
– Бурова сюда! – выкрикнул он.
Но вместо инженера, способного быстро и грамотно вызволить друга из плена углепластиковой брони, напротив вдруг возникла Виктория.
– Отставить! – вскрикнула она, будто из них двоих Роман ходил в старлеях; резкая, всклокоченная, Вика напоминала уличную кошку. – В медблок! Живо! Вынимать только у реаниматора! Павлов – помоги! Schneller!!!
Нечаев взял командира за ноги. Но тут же перехватился выше колен, побоявшись что правая голень попросту останется у него в руке. Бороздя головами низкие в этой части челнока потолки, они занесли Подопригору в медблок. Там же обнаружился и Буров. Краем глаза Роман увидел его, лежащего на нарах, где не так давно выдумывал название газу Трипольский. Голова Истукана была почти полностью перемотана пропитанными кровью низолиновыми бинтами, а на руку наложен временный фиксатор.
Экзотело раскрыли быстро. Только район повреждения никак не хотел поддаваться. Чтобы вытащить изувеченную ногу, Нечаеву пришлось действовать в качестве гидроножниц спасателей, с той лишь разницей, что требовалось не резать зажавший плоть материал, а аккуратно его разжимать, стараясь при этом не навредить ещё больше. Александр Александрович всё время оставался без сознания. Цвет лица красноречиво характеризовал его состояние.
Когда Подопригору уложили на реаниматор, и аппарат, повинуясь быстрым женским пальцам, начал первичный анализ состояния, Нечаев выдохнул.
– На выход! – коротко скомандовала Виктория, зубами разрывая упаковку низолиновых тампонов. – И это уберите!
Пострадавший коленный сустав выглядел жутко. Немного ниже исходил тёмной кровью двойной прокус по обеим сторонам голени: мандибулы твари расходились в стороны четырьмя клыками. Рана на плече тоже кровоточила, но оказалась в сущности пустяковой – оружие Саныч не смог поднять скорее из-за повреждения экзотела.
Как выволокли они раскуроченную «Осу», так и стояли бы в коридоре, буравя пересохшими глазами серые стены челнока, не призови их Иван с Бёрдом самих наконец вылезти из экзотел.
В арсенале дожидались Ганич и Трипольский. Они не моргая смотрели на покорёженную броню, волоком втащенную в отсек. Глубокие множественные рытвины были весьма красноречивы. Ганич бледнел. Трипольский никак не мог проглотить что-то.
Оставив «Осу» на растяжках, Нечаев не ожидал, что не устоит и упадёт обессиленно на пол. Все его мышцы тряслись, будто он только что на спор переплыл Ла-Манш. Но то была не усталость даже. Вернее, усталость не физическая.
Роман встретился взглядом с Павловым, тоже рухнувшим на четвереньки. Раскосые глаза на посеревшем, взмокшем лице взирали опасливо, виновато, загнанно.
Геолога вырвало.
Нечаев слишком часто пел свою боевую песенку, чтобы кого-то обвинять в трусости или ещё в чём-то подобном. Не единожды видел он в людских глазах ужас: корнями из подсознания, первобытный, парализующий, с которым Ординатор не мог совладать с первого раза. Однажды он сам испытал неодолимый ступор, забыв не то что как стрелять, а как дышать даже. Вот поэтому он молчал. И жалел. Жалел, что в этот раз вынужденно запел свою песенку слишком поздно.
– Зачем подали сигнал? – усаживаясь прямо на полу, разбито спросил Нечаев. Его почти физически душила мысль: там, на реаниматоре, лежит тяжело раненый Саныч.
– Я видел синтетика, товарищ майор, – пояснил Иванов. – У внешней переборки. Не выстрелил, потому что не сразу понял. Он что-то держал в руках. В руке. И у меня на глазах покинул челнок. Я же нашёл Бурова.
– Что с ним?
– Вика сказала – черепно-мозговая. Сотрясение, трещина лобовой кости. Вывих ключицы и плечевого. Досталось, короче. Но жив.
– Нихрена не понимаю! Где ты его нашёл?
– В генераторной.
– Он сам говорил что-нибудь?
– Нет. Ещё не приходил в сознание. Вика говорит, что с ним всё хорошо. Что лоб у Бурова крепче, чем у нас всех, вместе взятых…
– Синтетик что-то унёс, так? – Нечаева трясло. То ли от холода, то ли от горечи глупого, случайного поражения.
– Я не разглядел что именно. Думаю, капитан Буров скажет, когда очнётся, – Иванов говорил об инженере почти восхищённо.
– Как он попал внутрь?.. Вы что, не закрыли механический затвор?..
В голове Нечаева творилось черт-те что. Он изо всех сил сдерживался, чтобы как минимум не наговорить грубостей Бёрду, наверняка отлично знавшему о попытках Альянса самостоятельно освоить технологию «прыжка». Неудачных попытках. И этот синтетик – явление Христа народу! – который напал на Бурова. Как злой мальчишка, когда понимает, что кто-то умней его – бьёт, но опасливо, так и этот механизм отчего-то просто ограничился тумаками и кражей чего-то, вероятней всего из генераторной.
Простой синтетик точно совершил бы убийство. И не одно. Складывая оба эти факта, он начинал сомневаться в нерушимой уверенности Майкла касательно «человека Макленнора». Никто ведь не спрашивал американца – на кой он тут? Налаживать связи? Да не бередите мою печень, их и без космопроходцев налаживают!
Нечаев в итоге смолчал. Не время устраивать разбор полётов. Не сейчас.
Когда они смогли-таки подняться, Роман подошёл к Павлову и в двух словах, сухо, но искренне дал понять, что тот не виноват. В конце концов, он первым дал маху, случайно ранив командира. Возможно, не случись этого, тварь не сумела бы его достать…
Спустя два часа нервного ожидания Вика позвала в медблок его и Ренату – оставшихся в строю старших офицеров.
– Итак, – начала сосредоточено она. – Раны серьёзные. Пулевое в плечо – касательное, с ним всё быстро и просто. Теперь далее. На снимках видны повреждения позвоночника в районе таза. Будто его… его хотели сломать?
Голос Грау дрогнул. Роман сморщился, давая понять, чтобы она просто продолжала говорить – все объяснения позже.
– С ногой дела хуже. Я остановила кровотечение, ввела систему синтезатора крови. Сустав, если провести операцию, сохранится, но…
– Что – «но»?
Медик убрала с пострадавшей ноги Александра Александровича простынь. Рената охнула, прикрыв рукой рот. Роман сглотнул. Кожа ноги стала почти белой. Сухой и твёрдой. Как гипс.
– Я не знаю наверняка, что это. Очень похоже на окукливание. Реаниматор сообщает о необратимых деструктивных изменениях структуры мышечной ткани. Процесс удалось остановить неостероном в растворе эмины. И ещё. Кровь не распространяет катализатор этих изменений. Это очень необычно, но изменения тканей сугубо локальны…
– Ты сказала, что изменения, – Роман покосился на кое-где потрескавшуюся, шершавую поверхность, – необратимы… Хочешь сказать, что…
– То есть предстоит ампутация. Операцию следует провести как можно быстрее. Я ничего не знаю о причинах вот этого, – Грау указала ладонью на ногу. – Но совершенно точно, что двигательных функций икроножная мышца уже не сохранит. Да какие там функции, господи! Если бы не действие неостеронной инъекции, там вообще уже была бы белковая мешанина!
– Значит, его нужно возвращать, – волей-неволей Нечаев начинал принимать решения в качестве командира.
– Согласна. Только в Новосибирске смогут помочь. Но до ампутации этого делать нельзя. Слишком велик риск.
– Значит, следует провести операцию как можно скорей, – высказалась Рената.
Внезапно пошевелился и застонал Буров, Виктория с Романом тут же подошли к нему. Выглядел он более чем скверно.
– Ге… не… ратор.
– Что? – одновременно переспросили Нечаев и Грау, как вдруг освещение в медблоке просело. Реаниматор завыл, мобилизуя аккумуляторы на поддержание пациента. Люди даже толком отреагировать не успели, как всё вернулось в норму.
– Ге… нератор, – подстреленным тигром рокотал Буров, норовя подняться. Он производил впечатление одержимого, из последних сил пытающегося донести до неразумных свою истину. – Он скоро… остановится. Он... остановил его! Генератор останавливается!..
Глава 14. Абориген
На пути дважды попадались опустошённые гипсовые чучела местных клещей. Их обходили стороной не трогая. Интереса они больше не представляли, по крайней мере для Романа и Роберта. Вика, правда, попросила по возможности прихватить с собой образец на обратной дороге. Но до неё ещё стоило дожить.
Шли парами. Роберт-Роман и Майкл-Иван. Первые на десять шагов впереди вторых. У кого-то тихонечко так, но постоянно, пожужживал у кого-то коленный сервопривод. Роман только его и слышал. Сами виноваты, что раньше не обратили внимания.
Пересилить себя и самостоятельно влезть в «Осу» Иван не смог. Но пытался честно – старания крупным потом отображались на побледневшем перекошенном лице. Без помощи Ренаты не обошлось. Психосерверу понадобилось несколько минут, чтобы изолировать панический очаг в его голове. Сил она затратила немало, хоть и делала вид, что ей всё нипочём. Рената заверила, что на время экспедиции о фобии Иванов больше и не вспомнит.
На вопрос, как она узнала об опасности, подстерёгшей их на обратном пути в лесу, Рената с улыбкой – большей частью в глазах – ответила, что просто почувствовала, ощутила, когда им понадобилась помощь. Ощущают же, мол, матери порой, когда их ребёнок вне поля зрения тянется к кружке горячего чая, стоящей высоко на столе. Если бы Рената не простёрла тогда расширенное действие Ординатора, руководствуясь своим таинственным инстинктом, как минимум майор Подопригора уже не дышал бы.
Во многом заокеанское экзотело спасло ему жизнь. Вика заключила: быть бы перелому позвоночника, не выдай торсовые сервоприводы максимальное сопротивление.
С точки зрения крепости и всяческих систем стабилизации положения тела оператора – «Оса» не просто форы давала «Сапфиру», она была неоспоримо впереди по всем параметрам. Ровнять, правда, их не стоило. Хотя бы потому, что первое – боевая автономная система, созданная для уничтожения живой силы и бронетехники, а второй всего лишь скафандр, не более, хоть и рассчитанный на потенциальное физическое воздействие со стороны инопланетных форм жизни.
Странно, на самом деле. Саныч будто бы напророчил себе, взмолившись тогда: «лишь бы не сколопендра». Гадина ведь и вправду выглядела как насекомое. Виктория подтвердила, что схожесть с земным существом скорее внешняя, а при втором приближении так и вообще, скорее всего, окажется весьма поверхностной. Ну не могла же, твердила убеждённо биолог, Вселенная быть настолько скупа на форму! Не могла она настолько повториться!
Было тихо. Разведчики двигались по возможности не издавая лишнего шума, если не брать в расчёт сводящее с ума Нечаева жужжание одного-единственного сервопривода. Урок был выучен на отлично и с первого раза: тварь отлично слышала. Павлов сказал, что это он привлёк её внимание, грохнувшись в скорлупу, оставшуюся после некогда пиршества Карины. Именно так Нечаев прозвал про себя монстра. Ибо коварством и быстротой действий, пока ошеломлённая жертва приходит в себя, он мог сравниться разве что с его бывшей женой. Да и места укусов не заживали, а отмирали напрочь – всё сходилось.
Оля бы точно оценила сравнение… Вот кто-кто, а она-то видела эту стерву во всей красе!
Ещё Павлов предположил, что она реагирует на свет. Чем, кстати, погрузил Грау, как ксенобиолога, в пучину размышлений на тему органов чувств лесной охотницы. Или охотниц. Хотя о количестве их большем, чем одна, думать не хотелось. Пусть уж Карина окажется альфа-хищником Ясной, да ещё и единственным желательно! Комок к горлу подступал при мысли о существе, стоящем выше её в пищевой цепочке.
Успокаивало, что на всём протяжении пути смеха её не слышалось вовсе. Вот уже четыре часа разведчики шли по направлению к отрогу.
Двигаться без фонарей в призрачном тумане было практически невозможно, ведь ночное зрение заволакивало чешуйчатый лес сплошной молочной пеленой. Перебрав ещё пару вариантов, среди которых имелось тепло- и совсем уж экзотическое электромагнитное видение, люди остановились на варианте хоть и опасном, но привычном – подствольные фонари винтовок включились на малую мощность. Так распорядился Нечаев, руководствуясь предположениями Грау: смех гадины есть не что иное, как эхолокация. Зрение, видимо, у неё рудиментное. Только откровенно яркий свет способен привлечь её внимание. Наверное.
Заметив движение впереди, Роман резко остановился. Песок метрах в десяти-двенадцати вдруг заметно взбугрился, точно кто-то хотел вылезти на поверхность, но в нерешительности замер. Едва группа заняла круговую оборону, как позади тоже вздыбилась белая поверхность – сначала в одном месте, затем в другом. Вскоре таких бугорков в зоне видимости было не менее десятка.
Датчики движения, настроенные Бёрдом, отчего-то молчали. Нечаев подумал высказать в локальный эфир, под что конкретно затачивались руки программиста, отвечавшего за те датчики, но не успел.
Десятками фонтанов песок единовременно взлетел вверх в разных местах. Грянули три-четыре выстрела, прежде чем команда «отставить» возымела эффект.
На месте песочных бугорков образовались неглубокие ямки диаметром поменьше метра. Внутри угадывалось некоторое движение, мало того – чётко прослеживалось исходящее оттуда свечение. Роберт не удержался, и пошёл к ближайшему углублению.
– Я осторожно, – заверил он, упреждая возгласы коллег.
Павлов остановился в двух шагах от края, прекрасно помня свойства местного песка. Ямка действительно была неглубокой. И что-то на дне её шевелилось под слоем песка, напоминая движения множества ползающих по кругу змей. Роберт стоял и светил фонарём, словно точно знал, что это ещё не всё. Что что-то вот-вот произойдёт.
Нечаев огляделся. Непохоже, что они были окружены. Легко угадывался путь, свободный от песчаных воронок.
– Двигаем! – скомандовал он.
– Сейчас что-то будет! Командир! Будет! – Павлов двигал винтовкой вперёд-назад, словно луч её фонаря физически утыкался в указываемое им место.
– Сомкнуться!
Экзотела глухо ударились спинами и плечевыми щитками. В следующую секунду из-под песка полезли фосфоресцирующие голубым длинные червеобразные существа. От их секционных тел толщиной в три человеческие руки в разные стороны тянулись волнообразно шевелящиеся усики с еле заметными огоньками на концах. Лес заметно светлел.
Космопроходцы сгрудились, готовые в любой момент открыть огонь. Но прошла минута, за ней другая. Ничего не происходило. Черви, явив себя чуть более чем на человеческий рост, вдруг замерли в различных положениях и уже не двигались. Продолжали синхронно шевелиться разве что многочисленные усики по всей протяжённости их тел. Этим черви очень напоминали земных коралловых полипов, актиний, чьи тоненькие щупальца одновременно колышутся под воздействием водных масс.
– Зря стреляли, – посетовал Бёрд.
– Главное – не старайтесь прислушиваться, – в очередной раз напомнил майор.
Группа двинулась, обходя выросшие из-под песка живые фонарные столбы. С их появлением лес значительно посветлел, сделавшись похожим на грот в прибрежных скалах, залитый голубоватым светом от морской воды. Ассоциацию отлично дополняли редкие просветы высоко в сросшихся кронах.
Никто не заметил, как упал показатель влажности, пробив порог в шестьдесят процентов.
В метрах трёхстах от опушки космопроходцы наткнулись на ещё одного высушенного клеща. Складывалось впечатление, что его пытались тащить к выходу из леса: несколько ходовых лап было отломлено, на песке нечётно виднелся след от волочения.
– Не доела? – кисло усмехнулся Нечаев.
Выходить на открытое пространство не спешили. Роман остановил группу у самой кромки леса, жестами расставил по огневым точкам. Стоило подождать и понаблюдать.
Прогалина на этот раз оказалась гораздо обширней. От укрывшихся за стволами космопроходцев до почти отвесной скалы, с которой начинался отрог, уместилось бы не меньше десяти футбольных полей.
В центре, соединённые меж собой в форме буквы «Г», виднелись два планетарных модуля, находившихся, как и оба челнока до этого, на песчаной возвышенности. Интересно, но и сам взгорок имел форму той же литеры. Определённые выводы напрашивались сами: либо при посадке подобным образом вздымало песок воздействие человеческих аппаратов, либо же он, песок этот, отчего-то поднимал их уже после посадки. В любом случае, явление заслуживало внимательного изучения.
Наконец-то, подумал Роман, вглядываясь в модули с трехкратным приближением. Он не тешился надеждой, что на входе их встретит престарелая доктор Кислых в вязаном платке, держа испечённый по случаю каравай, щедро обрамлённый солью. Но модули – это не челноки уже.
Планетарный модуль и есть колония. Первые два «Герольда» комплектовались исключительно челноками. Их отправили к Анубису и Марсу. На челноках космопроходцы и пробуждались, и жили, как, например, в небезызвестной «Маркизе». Челноки целиком и полностью заменяли людям дом и рабочее место.
Позже ввели в строй модули. От челноков они отличались во-первых размерами и геолокационной мобильностью. Модули были значительно больше и могли перемещаться по поверхности планеты, но скорее с целью корректировки местоположения, нежели в качестве транспортного средства. Во-вторых, способностью герметичной стыковки между собой. На Цереру-3, к примеру, полгода назад даже отправили «Герольд», загруженный исключительно планетарными модулями, из которых на планете уже состоял целый город. В-третьих, отсутствием квантового оборудования, что высвобождало немалое количество электроэнергии.
Спустя час наблюдения не принесли никаких результатов, и Нечаев отдал приказ выходить. Снова зажужжал позабытый было злосчастный сервопривод.
Когда группа преодолела половину расстояния между лесом и модулями, Роману вдруг показалось, что за ними наблюдают. Редко такое чувство возникало, но ещё реже обманывало.
– Оружие стволами вниз!
Если это колонисты, то стоило бы предугадать их удивление при виде приближающихся синтетиков Альянса, да ещё и броско раскрашенных жёлтым по антрацитово-чёрному вместо привычного защитного. Хорошо ещё, что не палят пока.
На всякий случай Роман взял свою винтовку за дуло и поднял вверх. Так он дошагал до самого подножья Г-образного песчаного холма.
А если это не колонисты? Датчик движения вдруг слабо и неуверенно вякнул, указывая цель на самой опушке. Нечаев тут же остановился, включая двукратное приближение.
Ничего. Вряд ли это Карина. В прошлый раз она не приблизилась к свету даже на расстояние двадцати метров. И едва ли это клещи. Те вообще не водились близко к опушке, презирая свет местной звезды. Могли, конечно, быть ещё всякие зверушки, но Роман отчего-то подумал о другом.
Ещё до того, как пришедший в себя Буров озвучил эти две мысли, Роман передумал их уже со всех ракурсов. Во-первых, синтетик, ворвавшийся к нему в генераторную, определённо не был обычным. Хотя бы потому, что если обычный синтетик наносит человеку повреждения, то несовместимые с жизнью. Он убивает. Значит, синтетик необычный. Вывод напрашивался сам по себе.
Словосочетание «человек Макленнора» в устах Бёрда носило разве что пренебрежительный окрас. Роман же начинал подозревать, что Майкла для того сюда и отправили, чтобы выяснить что-либо о драгоценном экземпляре. Но тут тоже возникала двоякость: никто не гарантировал же, что внутри экзотела не засел какой-нибудь свихнувшийся тип, пробывший на чужой планете хрен знает сколько лет! Да ещё и в обществе Карины – от такого любой возгорится идеей крушить черепа направо и налево, презрев мораль и членораздельность речи!
Вторая мысль бросалась в глаза всей очевидностью. Вопрос: зачем синтетик повредил генератор? Ответ: чтобы люди покинули челнок в поисках иного убежища. Либо это всё-таки не синтетик, учитывая запасы продовольствия и воды на челноке…
– Товарищ майор! – окликнул командира Иван, как только группа поднялась на холм.
Аудиосистема позволяла прекрасно ориентироваться в пространстве: работал динамик той стороны, с которой находился и источник звука. Это безмерно радовало, ведь не приходилось, как в «Сапфире» вертеться по сторонам, а говорившему – жестикулировать, чтобы привлечь внимание.
Иванов указывал куда-то вверх, в скалы. Роман настроил визор на приближение, следуя его словесным ориентирам. В очередной раз Иванов проявил себя весьма толково – в качестве ориентиров он выбрал объекты, мимо которых ну невозможно промахнуться взглядом. Роман быстро разглядел то, что пытался ему показать боец.
На высоте не менее двухсот метров, накрепко вгрызаясь в местный гранит стопорными крючьями, виднелся ещё один модуль. На сей раз одинокий и частично придавленный огромным камнем. Как он туда попал? И зачем?
– Иван! Ты и Бёрд – против часовой. Внимательно только. Неизвестно, какое у колонистов настроение после девятнадцати лет на Ясной. Ты – за старшего.
Романа имел информацию, которой не было более ни у кого. Специфика должности и ряд определённого рода знакомств позволяли ему иной раз слышать о вещах из разряда «не для всех».
После войны экспедицию на Ясную откладывали лишь по одной причине: отсутствие сигнала от квантовых приёмников с её поверхности. Попросту некуда было «прыгать». Но полгода назад вдруг заговорили, будто сигналы появились. И отчего-то заговорили об этом исключительно по углам коридоров с красными коврами да по кабинетам с двумя портретами. Афиши, мягко говоря, никто не вывешивал.
Тогда Нечаев не совсем понимал к чему такая таинственность. Теперь всё вставало на места. Челнок, с которого пришёл сигнал, принадлежал, если так можно выразиться, американским теперь уже опять партнёрам. Видимо, у них самих нихрена не вышло – сожгли заживо группу, хорошо если одну. Вот и обратились к заклятым друзьям.
Нечаев и Павлов обходили модули по часовой стрелке. Входа пока не было, попадались только плотно закрытые защитными кожухами иллюминаторы да предусмотренные в разных местах точки стыковки с задраенными и опломбированными шлюзами.
Колёсные шасси модулей давно проглотил песок. На крыше медленно вращался метеозонд и уныло смотрела в зеленоватое небо тарелка антенны. Имелись ещё какие-то анализаторы и датчики – Нечаев не всматривался. Вид у модулей был заброшенный. Либо же колонисты боялись визита Карины, оттого и перекрыли себе наглухо дневной свет слоем углепластика.
Модули стояли к лесу задом, к отрогу – передом. У единственного входа уже ждали Иванов и Бёрд, что-то разглядывая на песке около выдвижного трапа. Когда Нечаев и Павлов приблизились, Иван дулом винтовки достал из-под белого слоя выцветший почти до неузнаваемости китель.
– Jessica Bristow, – вслух прочёл Майкл вышитую на нагрудном кармане надпись на латинице, –Two thousand thirty-ninth year, – потом повернул китель левым рукавом к себе. – HR1203…
«Джессика Бристоу. Две тысячи пятнадцатого года рождения, сотрудник коллаборации LIGO, астрофизик. Числится в составе экспедиции на Ясную две тысячи тридцать девятого года», – короткая справка Ординатора вышла своего рода некрологом.
– Следом за взводом Иконникова, – под нос буркнул Нечаев. – Джессика Бристоу прыгнула сюда в куче таких же как она – учёных… Подкрепление, блин…
– Почему китель именной? – спросил Павлов, подходя ближе. – Не может же… А! Понял.
Надпись на кармане была вышита вручную полиметаллической нитью, предназначенной по идее для мелкой точечной сварки. Роман встречал и более экзотическое её применение. Полиметаллическая нить, помимо прямого назначения и швейных дел, нередко использовалась космопроходцами даже в качестве зубной.
Тут же из-под песка торчал край транспортной платформы. Космопроходцы разгребли устройство и вызволили его из песчаного плена. Под платформой лежали пустые прозрачные контейнеры, в которых на челноках хранилась вода. Сама она лишилась нескольких колёс с одного бока и армированного кабеля питания, по идее подключавшегося к энергопорту «Сапфира», за счёт чего транспортер и перемещался.
– Пошли? – выдохнул Нечаев, уже смирившийся с мыслью, что внутри их никто не ждёт. Он подошёл к панели и почти дотронулся рукой, как вдруг датчик движения настойчиво запищал.
Нечаев повернулся в указываемую локатором сторону. И вытаращил от изумления глаза.
– Какого?!.
– Человек!
– Это же человек!..
Каждый не преминул прокомментировать то, что видели все. Комментировать, правда, было что. Приближение визора позволяло разглядеть невероятного гостя во всех деталях, вплоть до размера ступней.
Это был парень, лет семнадцати, с длинными грязно-белыми волосами, убранными в перетянутый чем-то хвост. Из одежды на нём не было ничего, кроме своеобразной набедренной повязки и некоего лоскута, целиком скрывавшего шею. Кожу толстым слоем покрывало нечто голубовато-белое, похожее на глину.
Он запросто так вот шёл себе босиком по раскалённому белому песку, волоча за ходовую лапу опустошённого клеща. При этом что-то увлечённо сам себе доказывал, размахивая свободной рукой. Судя по пересекающему грудь ремню, парень ещё нёс нечто за спиной.
Но внезапно он остановился и приложил ладонь козырьком ко лбу. Светило как раз пускало лучи ему в лицо.
– Увидел, – констатировал Бёрд, любивший озвучивать вслух очевидные вещи.
Парень вдруг сорвался с места и бросился бежать обратно в лес. Гипсовый клещ так и остался покинуто лежать посреди песчаной прогалины.
– Вы это видите? У него на ремне! – воскликнул Иванов.
За спиной беглеца подпрыгивал автомат Калашникова старого доброго калибра семь-шестьдесят два, возвращённого в строй незадолго до войны. Только на крышке ствольной коробки, куда иногда навешивались различные прицелы, виднелось нечто, очень уж напоминавшее часть от хищной морды «Осы».
Было хорошо слышно, как, добежав до опушки, он в голос захохотал.
– Абориген?..
– Угу, папуас Ясной! – невесело отозвался Нечаев.
Судя по возрасту, невероятный гость действительно мог быть уроженцем этой планеты. Рождение людьми детей вне Земли – не такая уж и редкость. Тем более в условиях прерванной коммуникации.
– Иваныч – на дверях.
– Есть!
Нечаев ещё раз глянул в сторону скрывшегося среди стволов человека. И нажал на панель.
Шлюз отъехал в сторону, а значит генератор работал. Впереди темнел отсек стабилизации атмосферы; трое из четверых космопроходцев вошли в него, держа наготове крупнокалиберные винтовки. Первая переборка закрылась, оставив их ненадолго в полной темноте. А когда открылась вторая, на долю секунды даже включились автоматические светофильтры – настолько светло было в представшем перед людьми отсеке.
Внутри не было ни души. Пронизанный ярким светом и тишиной отсек казался стерильным: вдоль стен мирно дожидались своего часа циклопы-«Сапфиры», блистая серебристой поверхностью в ярком свете индивидуальных осветителей, а прямо посреди помещения стояла транспортная платформа, на которой одиноко чернел продолговатый ящик с инструментами. Он был раскрыт, а содержимое – ключи, воротки, головки, удлинители и прочее – как-то уж слишком аккуратно разложено внутри. Неестественно аккуратно.
Модуль, в отличии от их челнока, был самым обычным, из первой серии. Нечаев прекрасно знал, что и где в нём находится, оттого сразу повёл группу в определённом направлении. Из кают-компании, но по факту всегда просто столовой, что находилась сразу за одной из трёх имевшихся в первом отсеке переборок, он надеялся попасть в коридор, приведший бы их к медблоку. Найти колонистов Роман уже и не помышлял. Ему нужен был неостерон, и, желательно, побольше. Без него неизвестно что станет с ногой Саныча…
Но когда Бёрд открыл переборку, первыми-таки обнаружились колонисты. За большим круглым столом сидели шестеро космопроходцев: две женщины и четверо мужчин. Они как будто бы отдыхали, уронив от усталости головы на руки.
– Спят? – ошарашенно предположил Майкл.
Роман вошёл, пригнувшись в проёме. Только сейчас он вдруг понял, что всё это время жужжавший сервопривод находился на правом коленном суставе его собственного экзотела – в мёртвой тишине ярко освещённой кают-компании этот звук казался невероятно громким. Но не настолько, чтобы разбудить находившихся за столом.
Ближе всего к Роману находилась женщина со светлыми волосами торчком. Коротко стриженный затылок её украшало пулевое отверстие.
Глава 15. Дознание
Грудной отдел брони наотрез отказывался раскрываться. Разозлившись, Роман задёргался, но вскоре обречённо сник: замаячили предвестники вмешательства да и смысла в попытках раскрыть электрозамки трепыханиями не было никакого.
– Откинься, – подошёл Майкл. – Голову назад. Так. Обратно в фиксаторы нейроинтерфейса. Подожди… Теперь подай команду.
Грудь экзотела тремя сухими щелчками раскрылась и выпустила его.
Он злился по большей части из-за одного, и одна только мысль кружила в его голове, жужжа как тот сервопривод: в следующий раз стоит снаряжаться с учётом длительного пребывания в модулях.
Дверь в медблок колонии была почему-то закодирована, и раздобыть неостерон не удалось. Те шестеро космопроходцев, судя по именам – учёных, принадлежали к сборной группе второй волны подкрепления, запрошенного Кислых. Кроме них, разведчики не обнаружили никого и вернулись по сути ни с чем.
Переборка во вторую половину состыкованных модулей оказалась напрочь заваренной. И судя по характерным подтёкам – с другой стороны. Неугомонный Павлов даже стучал в неё. На взаимность, наверное, надеялся. Но мертвецы не умеют стучать морзянкой. По крайней мере, хотелось бы верить, что на этой планете дела обстояли именно так.
Даже при беглом осмотре трупов бросались в глаза странные, мягко говоря, детали. Естественно, сам факт смерти – каждому по выстрелу в затылок. Сопротивления убийце они не оказывали. То ли не могли по какой-то причине, то ли оттого, что убийца этот действовал по их же просьбе.
Следом возникал закономерный вопрос – когда всё это случилось?
Вот тут-то и зарылась собака, как выражался начальник отдела кадров НИМИ – однорукий ветеран с вредной привычкой говорить людям правду в глаза, небрежно листая их досье. Место убийства всеми деталями кричало: всё случилось за час до вас! Всеми, кроме одной. Люди выглядели на двадцать лет моложе, чем по идее должны бы выглядеть. Тела их по какой-то причине не разлагались. Разве что кожа сделалась мертвенно-бледной.
К командиру подошла озадаченная и усталая Виктория.
– Как он?
– Я вывела его из медикаментозного сна, и показатели улучшились, – она поджала хрупкие плечи, будто ей было зябко. – Рената подсказала так сделать. И оказалась права, хотя я не очень понимаю почему. Сейчас он просто спит.
– Говорил что-нибудь?
– Бредил. Повторял одно и то же: «она не отсюда».
– А Буров?
– В генераторной, – ответила Вика с видом вожатой, смирившейся, что её подопечные всё равно тайком уходят на песчаный обрыв прыгать с тарзанки в реку. – Засунул подмышку Трипольского в качестве живого костыля и… укостылял.
Иван, хоть и подвергшийся глубинному вмешательству Ординатора под управлением психосервера, всё равно выглядел так, словно позади он оставлял не экзотело, а врата в ад. Один только потерянный взгляд строго перед собой чего стоил. Ему по-дружески помогал Павлов. Тот теперь вообще выскакивал из «Осы» как стриптизёрша из торта: ловко, умеючи и вроде как даже с некоторой улыбкой.
– Разведгруппе: ужинать и отдыхать.
Сам же Роман не думал ни об ужине, ни, тем более, о сне или даже простом отдыхе. Первым делом он отправился в медблок, но, вспомнив, что Саныч спит, зашагал в сторону генераторной. Отчего-то представлялось, что Трипольский обнаружится у Бурова если не в той же роли костыля, то где-то около того.
Сказать, что Роман сильно удивился, значило бы не сказать ничего. Они сидели друг напротив друга в глубокой задумчивости. Почти как на эпохальной фотографии, запечатлевшей финал спора некогда непримиримых визави: Нильса Бора и Альберта Эйнштейна. Трипольский даже руку похожим образом закинул за голову. Не исключено, что попросту подражая Эйнштейну.
Если учесть, что Буров пережил столкновение с синтетиком один на один, то выглядел он архи-бодро: поддерживая голову рукой, чуть клонясь набок из-за вывихнутой ключицы и растяжения сухожилий, он взирал живым колючим взглядом из-под наехавшего на лоб чистого бинта. Разве что чёрная щетина, находившая аж на вторую треть щёк, делала его похожим на того бомжа по фамилии Бруевич.
– Что, нашли? – прогудел раненый гигант, удостоив Нечаева коротким взглядом. Трипольский хотел что-то сказать, даже рот раскрыл и потянул было вверх палец, но, видимо, сам себе с три короба наперечив, передумал.
– Да, Тимофей Тимофеевич, нашли. Два модуля. Состыкованные чёрт знает когда. И третий в горах.
– В горах? – когда Истукан говорил, то чуть приподымался торсом, наверное, чтобы было не так больно. – Это как так – в горах?
– Вот ты не любишь идиотские вопросы, а сам задаёшь. Я откуда знаю – как так! Очевидно, приземлили его туда. Больше вариантов не вижу.
– Я так понимаю, не нашли никого.
– Как раз нашли. Шестерых. Трупы, – дальше Роман коротко рассказал Бурову про всё, что они увидели в разведке. И про мертвецов, сохранившиеся лучше самого Ильича, захороненного только перед самой войной. И, естественно, про перемазанного чем-то не то белым, не то голубым полуголого дикаря с калашниковым за спиной. Упомянул даже червей из-под песка.
– Нет! – неожиданно выкрикнул Трипольский, перебив Нечаева под самый конец. – Это решительно невозможно, Тимофей Тимофеевич! Остановить протонный генератор минуя ЭВМ «Герольда» нельзя!
– И тем не менее, – ответил Буров. – Генератор пока работает только по инерции.
Романа раздражал Трипольский. По его вине группа упустила немало времени. И он было что-то сказать, но обратил внимание, что Буров качает головой, будто предостерегая от ненужного, необдуманного поступка. Взгляд инженера как бы твердил: «пусть доведёт мысль до конца, это важно». Тут же вспомнился седой кадровик в НИМИ: «не ломай ближнему крыльев, даже если пухом забивает нос».
Но Фарадей не собирался доводить мысль до конца. По крайней мере не в генераторной. Присущим ему образом, более не вымолвив ни слова, он быстрым шагом вышел вон.
– Странный наш Трипольский. Очень странный.
– Они все такие.
– Кто?
– Гении, – обыденно ответил Буров и, кряхтя, удобней уселся на табурете, придвинутом к стене. – Закурить бы… За пачку хорошего табака отдал бы… Милош вон отдал бы!
Нечаев пропустил высказывание мимо ушей.
– Какие у тебя мысли по поводу всего этого?
– Знаешь, Роман Викторович, я суеверный человек. И как суеверный человек скажу тебе: недаром.
– Что – недаром? – поморщился Нечаев. Разговоры даже с намёком на мистику раздражали его.
– А всё. Хотя бы то, что он убивать меня не стал. Ты ж не дурак, командир. И не пацан. Знаешь же, что голова моя вон там, – он махнул в сторону радиопульта, – валяться должна бы. Ан нет. И значит – недаром.
– Что если внутри засел псих какой-нибудь?
– Как тогда, на Таганроге? Это вряд ли. Я уверен: внутри Фрэнки нет мяса.
– Ты ему и прозвище дал? – на миг Роман ощутил в Бурове родственную душу. – И с чего такая уверенность?
Нечаев поздно понял, что немного иначе следовало бы сформулировать вопрос. Каждое буровское «я уверен» означало жирную точку в отдельно взятом вопросе. Истукан зыркнул на него, но смолчал.
– Едва ты впервые услышал словосочетание «военный комиссариат», а я уже был под Псковом. Там к нам в окопы как-то с фланга умудрились зайти господины. Щёлкали кулаками черепа мужикам как переспелые арбузы: тац! тац! Что человек против машины в рукопашной? Только если вычислить оператора нейрозвена. Вот я и вычислил. В сорок первом «Ос» ещё не было. Но принципиальной разницы в системе сброса излишков углекислого газа у синтетиков нет. Слышал же нашего американца – зачем выдумывать велосипед. Вот здесь, – Буров ткнул себе пальцем под нижнюю челюсть сбоку, – у них у всех трубка газоотвода. Она, представь, из тонюсенького алюминия. Вот, даже тебе смешно. Один точный удар чем-нибудь тяжёлым заминает трубку, и углекислый газ не сбрасывается под давлением, а потихоньку накапливается. Тогда, в сорок первом, я угадал. Внутри был живой человек, и он был вынужден что-то предпринять, чтобы не задохнуться. Панические импульсы черт-те что натворили с завязанными на нём синтетиками. Это дало нам время.
– А сейчас?
– Ты ж не нашёл его на опушке, верно? Значит, Фрэнки плевать на смятую трубку газоотвода. Он нас зачем-то выкуривает отсюда… Он тут не впервой, командир. Я об этом уже говорил. Времени на изучение протонного генератора у него было много.
– Не из-за генератора же… – хмыкнул Нечаев. – Какой смысл ему выкуривать нас из челнока ради доступа к нашему генератору, если два таких же стоят в настежь раскрытых модулях! Ну, или почти раскрытых, неважно.
– Правильный ход мысли, Роман Викторович. Мы нужны ему не просто вне этого челнока. А знаешь почему? – Буров прокашлялся. – Он выдрал из радиопульта коммуникационный блок. Теперь ЭВМ «Герольда» – нашего – не видит нас. А мы не можем запросить с орбиты ещё один челнок, чтоб свалить отсюда. А откуда мы можем его запросить? Правильно – из модулей. Притом он, Фрэнки, сам по себе коммуникатор. Иначе бы он не остановил его, – Буров похлопал умирающий генератор по антирадиационному панцирю. – Только командой ЭВМ с орбиты можно сделать это.
– Ты, я смотрю, уже свыкся с мыслью, что «человек Макленнора» не такой уж и фарс журналюг. Что Фрэнки твой и есть тот самый «человек». Кстати, почему именно Фрэнки?
– Сокращённое от Франкенштейна. А ты что думаешь про «человека»?
– Что пора потолковать с Бёрдом.
– Давно пора, – кисло усмехнулся Буров и покривился от боли. – Тем более, что последним у внешнего шлюза оставался он. Обязательно спроси у него, почему он не закрыл механический вентиль-затвор. Тут я сам, конечно, дал маху. Нечего было на америкоса надеяться...
На обратном пути Нечаев поочерёдно подошёл к обоим вентиль-затворам: к тому, что на основном внешнем шлюзе, и тому, что запирал переборку во второй капсульный. Сначала каждый открыл, а после самолично закрутил до упора в указанном стрелкой «закрыть» направлении. Для душевного спокойствия.
Когда в конце коридора показался размашисто шагавший обратно в генераторную Трипольский, осветители моргнули раз, затем спустя пару секунд ещё.
– Вот! Вот! – Алексей указал ладонью на потолок, точно проседавшее напряжение как-то подтверждало его догадки; немигающие глаза сверлили пространство по ходу движения не хуже горнопроходческого комплекса.
Роман мимоходом заглянул в медблок. Наполовину укрытый простынёй, посеревший, но живой спал Саныч. Чуть в сторонке хлопотала миниатюрная Грау, приводя в порядок рабочий стол.
Нечаев стиснул зубы и отвернулся. Теперь даже его одного не отправить обратно!..
При мысли о вызове с орбиты другого челнока, он ощутил вдруг себя подопытной мышкой: ему, подслеповатому грызуну, указали путь к горошинке, бросив её в противоположный конец коридорчика. Хочешь – иди. Не хочешь – стой и голодай. Или лезь на стены.
Майкл нашёлся в кают-компании. С Ренатой, Иваном и Ганичем он что-то обсуждал за ужином. Американец с порога посмотрел на командира так, словно только и ожидал висевшего на языке Нечаева вопроса. Его проницательность обезоруживала.
Но уже скоро выяснилось, что никакой проницательности и не было. Долго назревавший разговор оказался только что поднят Иваном.
С первых минут Роману на ум пришла одна броская ассоциация касаемо Бёрда: он вёл себя как тот уж на сковородке. С готовностью рассказывал про «человека», якобы, байки из личного прошлого. Военного, как выяснилось, прошлого. Но Нечаев не упрекал и не подлавливал. Он просто слушал, сопоставляя ранее сказанное Майклом с его нынешними утверждениями.
Бёрд, изворотливый словоблуд, сумел выставить всё так, будто он никогда всерьёз и не отрицал существование «человека». На это ему понадобилось каких-то три съеденных Иваном печенья. Даже Нечаев запутался, что ещё стоило бы предъявить Майклу, а что тот уже охотно объяснил. А ещё, он уже покаялся в том, что забыл закрыть механический вентиль. Да так, что Рената посочувствовала ему, теперь винившему себя в случившемся с Буровым. Да, выглядел он виновато и даже разбито, но будь на его месте тот же Иван – схлопотал бы по полной!
Из свежеозвученной версии следовало, что и полковник бывшего ЦРУ не владел достоверной информацией касаемо пресловутого совершенного ИИ. А грянувшее после войны разоблачение Алана Макленнора явилось следствием всего-навсего личных счетов учёного с кем-то из оттенённых некогда коллег. В доказательство Майкл приводил факт: разгромное «разоблачение», подхваченное перевёртышами СМИ, основывалось исключительно на научном подтверждении невозможности существования синтетического именно тела, копировавшего бы основные системы человеческого организма, но никак не самого интеллекта или даже квантового мозга.
Рената поужинала плотно, следом схрустела несколько положенных конфет – энергии на поддержание базы Ординатора уходило будь здоров! – и отправилась спать. Ушёл отдыхать и Иван. Не прерви его Роман, Бёрд так и продолжил бы занимательный рассказ о подлости Сальери от науки, вываливая на Ганича тонны ненужной тому информации.
– Ты знал их?
– Кого? – на гладкой коже лба проявились редкие морщины. – Учёных? Нет. Но о Джессике Бристоу слышал…
– Я не об учёных. Ты же знаешь, что мы нашли челнок. Ваш челнок. Ещё один. В нём – сгоревшие в капсулах люди. Четырнадцать человек, Майкл. Вот их ты знал?
Бёрд пару раз схватил ртом воздух, не находя ответа. Но ещё до того, как он успел что-либо ответить, Роман добавил:
– Говори всё, что знаешь, Майкл. Теперь мы заперты на Ясной, и тут нет ни твоей страны, ни моей. Тут мы – страна. Этот синтетик зачем-то ведёт нас в модули…
Американец так и не откусил поднесённое ко рту печенье. Гладкое лицо его вдруг переменилось, помрачнело. Он прочистил горло, столь внимательно глядя в серую поверхность стола, будто там показывали фильм.
– Знаешь, майор, – кашлянул Бёрд, подняв на командира блеснувший сталью взгляд. – Не тебе говорить о моей стране. И зачем я здесь – не твоя головная боль. Заперты, говоришь? Ничего. Потребуется – соглашусь тут даже остаться. Делай своё дело, майор. Я буду делать своё. Я тут не по твоему приглашению и тебе не подчиняюсь. Пойми это.
Бёрд медленно встал и пошёл прочь. Поднимавшиеся от удивления брови Ганича к этому моменту набрали максимально возможную высоту.
***
Александр Александрович слышал шаги в коридоре. Видел сквозь ресницы, как заглядывал Рома, но выдавать себя не стал. В тот момент он желал только одного – одиночества.
Виктория практически не отходила от него. А перед самым отбоем в медблок наведалась ещё и Неясова. Из разговора женщин стало ясно, что благодарить Санычу следовало именно Ренату. По её инициативе прервали медикаментозный сон.
Отчего-то это было вовсе не тяжёлое, гудящее забытие, а та самая тёплая вата тьмы: уютная, знакомая, изначальная. Внутри не было страшно. Страх пронзил его только когда сознание отделялось от той тьмы, волочимое прочь канатами слабых электроимпульсов реаниматора, усиленных остановленной подачей снотворного.
Из разговора Неясовой и Грау он понял, что ампутации не избежать. Если так, то он больше не командир. По Уставу всякий потерявший мобильность космопроходец освобождался от должности.
Он больше не командир – мысль эта приносила облегчение. Чувство постыдное для ветерана войны, но целиком соответствовавшее человеку, загнанному волею судьбы под бронзу этого почётного звания.
Никуда не девалась только вселенская усталость. И ощущение не своей прожитой жизни.
Тридцать с небольшим лет прошло, и Александр Александрович на себе ощутил, что время лечит далеко не всё, или же попросту не всех.
В его времена уже не считалось чем-то из ряд вон выходящим быть двадцатилетним мужиком с характеристикой: безработен, неженат, бездетен, асоциален. До него выросло целое поколение, заклеймённое «потерянным».
С Вандалом они учились вместе. Точнее, вместе неучились, днями пропадая у того на кухне, сидя в «зелёном бункере», как они говорили. Это была отдельная вселенная, огороженная ото всех, чтобы можно было спокойно выдумать ещё одну, но уже их личную вселенную.
Они истово верили, что им по силам, объединив всего-то два горящих ума, мыслящих в одной парадигме, создать нечто уникальное для игроков. Они ведь сами жили виртоиграми, знали индустрию изнутри, и считали это своим козырем. А ещё, они были талантливы. Об этом никто не сказал другому вслух. Незачем ведь. Не требуется же подтверждение факта: трава, мол, зелёная.
Но их вселенная так и осталась на бумаге, лишь частью перекочевав в ноутбук. Сначала она лишилась одного создателя. Никто ж не верит, что потеря десяти килограммов за месяц – это рак. Не болит же ничего! А когда выясняется, что в лёгких нет нервных окончаний, что кашель вызван не только страстью к табаку – твердолобой, непробиваемой никакими доводами, аргументами и даже личным примером – становится уже поздно. Один месяц, всего тридцать дней, и смерть. Запущенный случай, не спасает даже передовая медицина.
В гроб с Вандалом легли и бумажные рукописи. Половина демиурга не могла созидать как полноценный. А потом началась война. За ней пришла та другая, чужая жизнь. Вместо того, чтобы дарить увлечённым людям восторг, когда-то расписанный чернилами на бумаге, пришлось людей убивать.
Александр Александрович попробовал скинуть простынь, чтобы посмотреть на повреждённую ногу, но тут же пожалел об этом. Он и пошевелиться-то толком, как оказалось, не мог – был пристёгнут к реаниматору ремнями, – но и той малой попытки хватило. Что-то щёлкнуло чуть выше копчика, вверх потекло жгучее тепло, а ногу будто погрузили в битое стекло. Подопригора тихо застонал.
Боль на некоторое время поутихла, осталось лишь пульсирующее эхо в правом колене. Ниже его не ощущалось ничего, а торчащая под простынёй стопа никак не хотела шевелиться.
Внезапно, словно окончательно отойдя от наркоза, он вспомнил, кто на него напал. Вспомнил визгливый, зацикленный смех. Десятки беспрестанно молотящих по белому тяжёлому песку лап. И слепой гладкий выступ округлой морды, под которым в разные стороны расходились узнаваемые мандибулы, украшенные на концах двойными крючковатыми клыками.
Пугающее нереальностью предположение закралось в голову ещё когда Александр Александрович впервые услышал «обезьяний» смех. Прислушался к нему и остолбенел от того, что звук тут же оборвался. А при виде твари его и вовсе на краткий миг обуял ужас: она была той, несомненно той!
Колено теперь ныло настолько, что становилось трудно мыслить. Он мог бы послать сигнал Грау. Та пришла бы и отрегулировала подачу анестетиков. Но без вопросов бы не обошлось. Александр Александрович не хотел вопросов. Он вообще уже ничего не хотел.
После того раза в капсульном отсеке, он не вызывал мнемосцену с Вандалом и кухней. Пусть даже объяснение вскоре нашлось: виновником оказался триполий, как настаивал Фарадей, галлюциногенный газ Ясной, случайно попавший в систему вентиляции челнока.
Зачем он вызвал её сейчас, он не знал. Видимо, мысли о друге взяли верх.
И вот он уже снова на трёхногой неустойчивой табуретке за белым лжемраморным столом, на котором дымится несуществующий чай. Справа на полу полная сухого корма миска для невыдуманного кота, приоткрытая форточка на окне, а за ним – застывший пейзаж без людей и машин, как на фотографии.
Грохочет, выключаясь, допотопный холодильник.
И он. Сидит напротив с гипсово-неживым выражением на белом лице. Не сумел в своё время Александр Александрович придать ему другого – в памяти застряло именно это, окаменелое, пугающее холодом.
Он понимал, что может воспользоваться помощью Ординатора, чтобы выудить из собственной памяти нужный образ. По большому счёту, для этого он здесь. Но какое-то время всё-таки не решался. Знал, что получит подтверждение. Опасался этого. Ведь в таком случае пришлось бы пересматривать многое.
Но не сделать запрос Саныч всё же не мог.
– Ординатор.
– Ординатор, – мёртвые губы Вандала тут же разлепились.
– В две тысячи тридцать первом году мы, сидя на этой вот кухне, выдумали для нашей игры существо. Назвали его вериго. Мне нужна его визуализация. И звуковое сопровождение.
Вандал встал. Подошёл к холодильнику, открыл его и достал нанопроектор. Повернулся, поставил его на стол перед Подопригорой. И нажал на панель пуска.
Кухню наполнил повторяющийся, срывающийся на визг смех. Над плоскостью нанопроектора крутилась в воздухе, молотя десятками лап, жуткая сколопендра. Раскрывающуюся в бока пасть, заимствованную у совсем другого выдуманного существа, невозможно было не узнать…
Глава 16. Эвакуация
Её схватили за руки, за плечи, потащили за ноги; она упала, больно ударившись лицом о холодный кафель. Кругом шевелились брезентовые мешки, ещё миг назад заполненные лишь кровавым месивом из наспех собранных с земли тел: оттуда торчали оголённые взрывом кости, кисти рук с перемазанными грязью и кровью украшениями – укоризной всему этому сбрендившему миру. Из мешков к ней ползли трупы, разевая перекошенные рты с вываливающимися кровавыми языками, буравя жертву стеклянными бездумными взглядами, стремясь только к одному – убить. Убить за то, что это она не смогла сохранить им жизнь.
Щёку обожгло болью и она очнулась; на лицо всему овалу легло что-то прохладное. Только теперь Рената осознала вдруг, что ей смертельно не хватало кислорода: болезненно гудела голова, перед глазами, мешаясь с лучами фонарей, плыли красные круги.
Было темно. На соседних нарах вяло трепыхалась Вика, над которой нависали широкие, смазанные тени. Рената не сразу поняла, что странный предмет на её лице – это противогаз, а силуэт рядом – Иван.
– Ну что? – донёсся голос из-за слепящего фонарного луча, которого не было ещё миг назад.
– Живы, товарищ майор. Успели.
Безопасников разбудил Ординатор. Толчок в мозг был значительно сильнее чем при любой силы вмешательстве: угроза жизни психосервера. Подскочив, Иван и Роман враз осознали всю серьёзность происходившего. Воздух слабо пах кислым. И они бросились к пожарному щиту за противогазами.
В кубриках и коридорах царил мрак. Импульс из затухающего сознания Ренаты привёл в чувство только их двоих, остальные так и лежали на нарах, медленно расставаясь с жизнью. Надев противогазы и схватив по налобному фонарику с запитанных портов пожарного щита, они что было сил бросились обратно.
Роман быстро надел противогаз каждому в кубрике, после чего, спотыкаясь, кинулся в медблок. Из курсов начальной медико-технической подготовки РИССН он помнил, что аппарат интенсивной реанимации не даст Санычу задохнуться. Некоторое время он напрямую будет насыщать кровь кислородом, но при условии, что аккумуляторы не подведут.
Вбежав в медблок, Роман первым делом надел противогаз на Бурова, и уже следом – на Подопригору. Обоих разобрал сухой, свистящий кашель.
Не теряя драгоценного времени, Роман ринулся обратно, в мужской кубрик. Павлов громко кашлял, согнувшись в позу эмбриона, Бёрд так и вовсе уже сидел на своём втором ярусе, руками вцепившись в квадратный «нос» противогаза, как тонувший в болоте – в спасительный корень старой сгнившей уже ветлы. Трипольского, похоже, вырвало прямо в противогаз, но не снять его у него ума хватило. А вот Ганич не шевелился.
В два прыжка Нечаев оказался около теолога, рывком стащил его на пол, ловко открутил предохранительную крышку на его противогазе и выдохнул в нужное отверстие, запуская реакцию «китайского воздуха». После чего трижды сильным рывком надавил ему на грудь и потянул за цепочку из нержавеющей стали, взводя пружину внутри «носа» противогаза.
Сигнальный щелчок, и Роман снова давит на грудь, а после опять тянет за цепочку; в это время миниатюрное чудо механического компрессора втесняет кислород в оцепеневшие лёгкие. В экстренных условиях, когда нельзя сделать искусственное дыхание напрямую, старый добрый механизм оказывался более чем просто эффективным.
Ганич слишком долго отказывался кашлять. Нечаев повторял манипуляции снова и снова. Так вот запросто отпустить святошу в «лучший мир» не входило в его планы. Слишком много добротных шуток в его адрес родилось за эти десять минут!
В итоге Леонид Львович изъявил-таки желание продолжить бренное бытие: одновременно с глубоким свистящим вдохом он широко раскрыл глаза.
***
Протонный генератор останавливался. Тихая агония силовой установки сопровождалась непредсказуемыми перепадами напряжения в электросети.
Блок сублимации кислорода, видимо, перестал работать уже давно. Рядовые члены экспедиции не заметили этого, Буров же пребывал не в том состоянии, чтобы вообще что-либо замечать. К пяти часам утра процент кислорода в атмосфере челнока упал настолько, что началась гипоксия. Ничего, в сущности, страшного, случись всё это днём, а не глубокой ночью. Не разбуди Ординатор безопасников – одиннадцатью трупами на Ясной стало бы больше.
В суматохе все как-то забыли про Милош. Никто не бросился к ней в изолятор, держа в руках противогаз, заряженный брикетом «китайского воздуха». Когда о ней вспомнили, Нечаев ощутил на себе тяжесть гневного взгляда Ренаты. Будто бы он один напрочь позабыл о повреждённой! Часового около её маленького жилища уже как несколько ночей не выставляли.
Милослава, вопреки опасениям, пребывала в относительном порядке. Происходящее на челноке никаким боком не касалось маленького, замкнутого, мягкого мирка Милош. С ней самой тоже не случилось никаких перемен: всё тот же рассеянный взгляд в никуда и склонённая набок голова. Будто прозрачная переборка отгораживала не челнок от изолятора, а изолятор – от челнока.
Позже Буров объяснил, что внутри вмонтированы камеры с дежурными кислородными брикетами. Замкнутый мирок Милош был своеобразным большим противогазом – она дышала, выделяя углекислый газ, который в свою очередь катализировал возгонку необходимого количества кислорода.
Этим же днём в кают-компании собралось экстренное совещание. Атмосфера сделалась тревожной, напряжённой. Если раньше никто всерьёз не задумывался о невозможности возвращения домой тем же путём, подспудно надеясь если не на авось, то на Бурова, то теперь приходило понимание.
Квантовые приёмники вышли из строя. Сублиматор кислорода тоже. Ситуация складывалась не безвыходная, но не из штатных – точно. Тем более, что решение покинуть челнок как бы определяло космопроходцев в заранее подготовленную колею. Они просто вынужденны были сделать то, на что их толкали. Вряд ли это кому-то нравилось.
А если учесть, что колею эту подготовил не «кто-то» даже, а «что-то», кровь стыла в венах.
– Нам нужно разделиться на две группы, – размышлял Нечаев. Приходилось говорить громче, иногда почти кричать – звук в противогазах был бесконечно далёк от аудиосистем заокеанских экзотел. – Оставлять тут запас провианта и воды нельзя. Если только закодировать…
– Нет смысла, – как далёкий раскат грома пророкотал Буров. – Роман Викторович, он протонный генератор остановил…
– Зачем синтетику пища и вода? – недоумевала Вика.
– Может и не нужна, – ответил Роман. – Но выяснять мы не станем. С другой стороны, мы не знаем ничего о запасах самой колонии. Плюс Карина…
– Кто? – одновременно спросили чуть ли не все.
– Та зловредная тварь, что спокойной жизни не даст даже если ты её обходишь за тридевять земель! – Роман прямо физически страдал: малость неуместный каламбур точно оценила бы Оля. – Встречаться с ней я не горю желанием. К тому же нам не на чем вывозить запасы. В любом случае сначала придётся прогуляться к модулям, за транспортными платформами. Заодно прихватим «Сапфиры». Ведь «Ос» на всех не хватит.
– И что дальше… командир? – подал голос Бёрд. Нечаев внимательно посмотрел на американца, желая угадать его настроение. Интонации голоса в противогазе сильно искажались.
– Дальше мы запросим с орбиты челнок, отправим в Новосибирск майора Подопригору и продолжим экспедицию, – сказав это, Роман вдруг подумал, что на «Герольде», к которому принадлежали стыкованные меж собой модули, могло и не остаться челноков. В таком случае придётся искать способ послать импульс ЭВМ их космического грузовика.
Нечаев мысленно усмехнулся. Фрэнки вырвал из их радиопульта ни много ни мало блок коммуникации, с помощью которого это и можно было сделать.
– В модули со мной пойдут Павлов, Трипольский и Бёрд. Иван, останешься здесь за старшего. Положение чрезвычайное, поэтому статус офицера безопасности привилегирован. Всем всё ясно?
Отчего-то простонал Павлов, то и дело поправляя противогаз. Он сидел, обхватив большую голову руками. Даже фонарь свой поставил линзой в стол.
Выход отложили на утро. Сон в жмущих, неудобных противогазах лучше, чем перспектива ночной прогулки по и без того не особо светлому лесу.
Остаточного тока на работу переборок ещё хватало. Позже их придётся двигать вручную, пользуясь специальным пунктиром пазов поверху и старым добрым ломиком с пожарного щита.
С остановкой генератора челнок превращался в заурядный склад. Причём со всеми атрибутами. Ночью температура в кубриках заметно опустилась. Оказалось, система отопления с самого начала работала на немалую мощность. И если в мужском кубрике дела обстояли очень даже сносно, то в женском сделалось откровенно зябко. Не сговариваясь, женщины сразу легли на одни нары и укрылись двойным одеялом.
Утро встретило вышедшую за пределы челнока группу изумрудным рассветом, медленно набиравшимся по линии горизонта кислотных оттенков. А ещё – бесперебойным потоком речи из динамиков экзотел.
Трипольский комментировал всё. Решительно всё. Песок: его цвет, структуру, вес, возможное происхождение, роль в экосистеме планеты. Когда люди оказались на опушке гигантского леса, настал черёд деревьев. После – лиан. Роман с обречённостью предвкушал первую встречу с апатичными аборигенами.
Фарадей ни к кому особо не обращался, он говорил всё это самому себе, и сам же с собой порою вступал в полемику. Раз десять за время пути Нечаев подумывал взять да и отрубить связь с экзотелом Трипольского, но понимал, что делать этого не стоит. Закрадывалось, правда, подозрение, что Павлов с Бёрдом именно так и поступили, причём ещё на стадии обсуждения местного песка. Второй совершенно точно плевать хотел на всякие там «марсианские правила».
Роман обратил внимание, что показатель влажности в лесу стал необычайно низок. Всего пятьдесят три процента. А ещё, вылезшие в прошлый раз из-под песка черви как бы высохли. Тела их сделались твёрдыми, множественные усики со светящимися кончиками перестали шевелиться и поникли.
Раза три Роман повторял, чтобы Трипольский не трогал их. На четвёртый сказал, что прострелит ему ноги и оставит одного среди этих червей. Подействовало.
Несказанно радовало, что совсем не слышалось Карины или её родственников. «Ну прям пытка какая-то!», – подумал Роман. В который раз приходилось вяло посмеиваться над выдуманной остротой себе под нос. Даже Саныч видел её типично армянских братцев, да и дядю с лицом, не обезображенным интеллектом, тоже…
Иногда появление древесных клещей предвещало попискивание датчика движения. Радиус его действия среди стволов резко ограничивался, и с этим ничего не мог поделать даже Бёрд.
Восторг от встречи с полупрозрачным аборигеном напрочь затмил страх оказаться одному с простреленными ногами среди малопонятных существ. Трипольский, до этого на удивление ловко обращавшийся с экзотелом, вдруг выдал нечто, отдалённо напоминавшее праздничный танец пигмеев. Он бросился было к мирно ползшему по стволу существу, но, видимо, эмоции и мысли настолько нашли друг на друга, что он неуклюже крутанулся и упал спиной на песок, а из динамиков донёсся забавный не то кряк, не то хрюк. Павлов и Бёрд зашлись смехом.
Не обращая на коллег ни малейшего внимания, Трипольский поднялся с не меньшим запалом. Нечаев подумал даже, что тот, добравшись-таки до клеща, схватит его и заключит в объятья. Но Фарадей остановился в полуметре и принялся внимательно разглядывать. Видимо, он решил, что времени у них предостаточно.
И был очень удивлён, когда его бесцеремонно потащили за собой. Картина повторялась от раза к разу: Трипольский замечал клеща, нёсся к нему и разглядывал всё то время, что оставалось до приближения остальных. Нечаев вовсю жалел, что вместо Фарадея не взял Ганича. Тот бы хоть шёл смирно. И не оставлял винтовку стоять у каждого второго ствола с полупрозрачным древолазом.
– Они не реагируют на внешние раздражители! – фраза Трипольского впервые за долгое время адресовалась кому-то ещё, кроме него самого. – Свет, прикосновение, звук – всё нипочём!
– И что ты думаешь?
– А то, что мы можем быть на них похожи. Вот мы всё идём по следам «соискателей». От планеты к планете. А вдруг они были на Земле, среди нас, и увидели ровно то, что сейчас видим мы?
– Сосущих древесный сок клещей размером с бульдозер? – усмехнулся Роман.
– Нет. Априори неспособных к контакту аборигенов!
До опушки добрались без происшествий. Путь был знаком, оттого Нечаев вёл группу быстрее, чем в прошлый раз. Во что бы то ни стало следовало успеть до заката.
На открытом пространстве неожиданно громко запищали датчики движения, указывая цели прямо по курсу в пятидесяти метрах. Но впереди никого не было. Разве что какие-то завихрения, то увеличивавшиеся, то уменьшавшиеся в размерах. Два еле угадываемых на фоне песка смерча быстро смещались в сторону, к лесу. А вскоре и вовсе пропали из виду. Программиста, отвечавшего за датчики движения «Ос», Нечаев уже окрестил про себя Апотей. Только безнадёжный Апотя, на его взгляд, мог так хреново реализовать столь простую и известную уже давно концепцию.
По пескам прошли с осторожностью, на Г-образный взгорок взобрались не без проблем. Обходя модули, во всю смотрели по сторонам, ожидая появления того парня. А может кого и из его друзей. Не один же он на целой планете? Где-то должны быть и его родители, возможно сверстники.
Внутри модулей всё выглядело нетронутым. Так, как оставили в прошлый раз космопроходцы. На всякий случай они быстро осмотрели всю доступную часть. Системы экзотел подтверждали безопасный для дыхания состав воздуха, фиксируя лишь небольшое снижение уровня кислорода.
Трипольский не без проблем перебрался из «Осы» в «Сапфир». Сначала он брезгливо осматривал скафандр, ноя, что внутри может оказаться инопланетный вирус-бактерия-плотоядный грибок. Но тут же начал сам себе доказывать, что первый, например, вряд ли страшен существу с иной планеты по целому ряду причин. Причины он тоже негромко озвучивал, довольно ловко влезая в отечественный скафандр.
Транспортных платформ было всего две. На первый раз больше и не требовалось, но хотелось иметь запас. Павлов тоже перелез из боевого экзотела в «Сапфир». Транспортёры не подключались к иностранному военному чуду, а без них сложно было вообразить эвакуацию.
Нечаев подвёл и зафиксировал силовые кабели платформ к скафандрам коллег. Павлов тут же перевёл свою в рабочее положение: встроенные компрессоры за считанные секунды превратили хиленькие колёсики в большие и проходимые. Меж ними оставалось ещё такое же количество, предусмотренное про запас. Трипольский возился дольше. А когда управился-таки, опять забыл винтовку.
На платформы уложили ещё по два «Сапфира» и зафиксировали их выдвижными лентами. С учётом оставшихся в строю «Ос» хватало на всех. Ещё бы выдумать, как впихнуть в скафандр Милош...
Обратный путь также не принёс неприятностей. Окаменевшие черви столбами стояли на тех же местах. Транспортёры прекрасно справлялись с ландшафтом Ясной. Впрочем, в этом отношении ей было далеко до того же Таганрога, не говоря уже про Анубис. На последнем все без исключения платформы вышли из строя чуть ли не в первые два месяца.
А ещё складывалось впечатление, что многоногая тварь попросту покинула ближайшую округу. Хотелось надеяться, что это так. Что её никто не съел…
Вскоре прямо по курсу показался «родной» челнок. С подъёмом возникла немалая проблема – транспортёры жали свой максимум, а коварный песок так и тёк под ними бесконечным потоком, оставляя их на месте. Пришлось значительно снижать давление в колёсах, чтобы увеличить площадь соприкосновения с поверхностью. И взбираться на самых малых оборотах. Только так, да и то не без труда, удалось подняться с запасными «Сапфирами» на взгорок.
К сборам приступили безотлагательно, решили не оставаться в обесточенном челноке. К моменту возвращения группы на складе уже собрали внушительных размеров куб из плотно составленных герметичных ящиков, в которые упаковали провиант, кислородные брикеты, медикаменты, некоторое ручное оружие – в общем всё, что понадобится в первые часы пребывания на новом месте.
Александру Александровичу становилось хуже. Об этом осторожно сообщила Вика. Неостерон делал своё дело – известкование кожных покровов и некроз под ними не то что не прогрессировал, он даже на уже поражённых участках пребывал в одной стадии. Ухудшалось моральное состояние бывшего командира, причём медик не связывала это даже с предстоящей ампутацией. Он был раздавлен, отвечал односложно. Почти не ел, мало пил.
Дело ещё не дошло до Милош, а проблемы со скафандрами уже возникли. Буров попросту не помещался в «Осу», не входил в неё по росту. А «Сапфир» не имел особенностей экзотела. В нём не задумывалось движение конечностей без усилий со стороны оператора, только за счёт нейроимпульсов. Он являлся классическим скафандром, лишь с небольшими экстренными усилителями мышечной тяги. Для определённых случаев, когда, скажем, нужно убрать с дороги тяжёлый объект. В конечном итоге инженер рассердился и сказал, что пойдёт сам. В «Сапфире», понятно дело.
Подопригору тоже уложили в отечественный скафандр. Он снова пребывал в медикаментозном сне, на сей раз неглубоком – Вика сочла это необходимым. Роман бы поспорил, но после драки, как известно...
Когда дошла очередь до Милош, время уже поджимало. Буров вообще высказался за то, чтобы оставить её тут, и если и забирать, то разве что по возвращении за следующей партией провизии. Нечаев ожидал от него куда более радикального предложения. Хотя, остаться тут в одиночестве для девушки было бы равнозначным гибели. В первую же ночь она почти наверняка замёрзла бы…
Милослава удивила всех. Она не сопротивлялась, не дралась, брызгая пенистой слюной, чего от неё ожидали. Наоборот, спокойно позволила поместить себя в «Сапфир».
– А что будет, если повреждённую определить в экзотело, управляемое через нейроинтерфейс? В «Осу»?... – вдруг спросил Трипольский, помогая укладывать Милош на платформу рядом с Подопригорой.
– То же, что и с тобой, если я замкну у твоего скафандра проводку, – ответил Нечаев. – Будет весело, но только не тебе.
Похоже, Милославу всё же переоценили. В какой-то момент она наотрез отказалась ложиться. Вся вытянуалсь в струну, прижимая руки по швам. Спустя минуту безрезультатной борьбы, решили – пусть идёт так. На всякий случай её прицепили карабином к нагруженной контейнерами платформе, выбрав для этого трос покороче.
Вскоре тридцать третья экспедиция в полном составе ступила на поверхность Ясной. Если накануне четверых её членов встречал изумрудным рассвет, то теперь над окрасившимися в фиолетовый кронами пылал ядовито-зелёными росчерками расплывающийся в мареве закат.
– Красиво… – с придыханием произнесла Рената и тут же в голос прокричала. – Боже, как же тут красиво-о!!
– Выдвигаемся! – скомандовал Нечаев.
Пять «Ос» – сам командир, Иванов, Ганич, Павлов и Бёрд – держа наперевес полуавтоматические крупнокалиберные винтовки, взяли остальных в кольцо. Трипольский «тащил» платформу, нагруженную всем необходимым. Около него, исправно поспевая за общим темпом, шёл Буров. Ни звука не донеслось с его стороны.
Платформу с Подопригорой подключили к «Сапфиру» Грау. Отчего-то она ехала с меньшей тягой, хоть и было на ней несравнимо меньше веса. Рядом с Викторией держалась Рената, то и дело оборачиваясь на подтягиваемую тросом семенящую Милош.
Всем сердцем надеялся Нечаев, что день в целом окажется к ним благосклонным. Но не тут-то было. Космопроходцы и ста метров не отошли от подножья песчаного холма, как Трипольского вдруг резко дёрнуло назад; одновременно матом выругался замыкавший процессию Иванов.
Перед Милош по этому же месту преспокойно прошли Фарадей и Буров. Милослава же – абсолютно беззвучно – провалилась, как в своё время Павлов. Благо, что она была пристёгнута к транспортёру, иначе – всё.
Инцидент задержал группу не меньше, чем на десять минут. Всё то время, что её вытаскивали, Милослава хранила молчание и не шевелилась. Неясова даже забеспокоилась: а не потеряла ли она сознание? Но, оказалось, нет. Не потеряла. Как только она очутилась на более или менее твёрдой поверхности, тут же встала на ноги.
На опушке из динамиков полился поток – смесь женских восторгов от увиденного и спешных предположений-объяснений Фарадея. Нечаев прекратил балаган одним ёмким словом.
Становилось темнее – из редких прогалин в кронах прекращал литься дневной свет. Как ни кичился Буров, а силы вскоре начали покидать его. Лечь на транспортёр рядом со спящим Подопригорой его уговорила Рената. И темп ходьбы возрос.
На четырежды хоженой тропе ничего не менялось, если не считать червей, что вылезли ещё в первый раз. Два раза попались белые опустошённые клещи. Всё указывало на то, что ещё утром они ползали по стволам, вызывая восторги юного учёного. Это был плохой знак. У одного из них Грау отломила ходовую лапу и бросила на перетянутые лентами контейнеры.
Сначала послышались щелчки. Нечаев успел выкрикнуть только пару слов, как вокруг уже стоял оглушительный треск, словно от десятка связок новогодних петард. «Осы» тут же ощетинились винтовками в принизываемый фонарями мрак леса.
Прямо перед Ивановым громко лопнул окоченевший червяк, оставив после себя густой белый пар. Один за одним лопались остальные «столбы», устилая всё вокруг медленно вздымавшимся покрывалом. Показатель влажности за какие-то секунды упёрся в максимальные сто процентов, а уже через минуту видимость стала нулевой. Вика с трудом могла разглядеть Ренату в полутора метрах от себя.
Некоторое время группа стояла неподвижно. Кто-то, не сдерживаясь, тихо бранился. Надежда, что туман хоть чуточку рассеется, всё же была, пусть и призрачная. Но туман только крепчал.
Космопроходцы в какой-то момент ощутили, как Ординатор кого-то успокоил. Это и послужило своего рода сигналом – ждать нечего. Нечаев, целиком доверяясь навигационной системе экзотела, повёл за собой остальных.
Вскоре выключили все фонари, толку от них всё равно не было. Шедшие «свиньёй» боевые комплексы служили ориентирами тем, кто находился в «Сапфирах», которые не оборудовались системами автопилотов. Оттого по бокам к Трипольскому и Грау приблизились Бёрд и Павлов, то и дело подтягивая или, наоборот, чуть отталкивая их.
Голос Нечаева, время от времени отсчитывавшего вслух расстояние до цели, стал для многих связующей с привычным миром ниточкой. Абсолютная тьма, в которой оказались люди, и были вынуждены спотыкаясь и даже падая идти, давила на них со всех сторон и иной раз чудилась вполне осязаемой. Или же этот чёртов туман продолжал густеть.
В «Осах» ощущения тоже были не из приятных. Одно дело, когда ты не прикладываешь к перемещению физических усилий, притом всё видя и контролируя. Но совсем другое, когда экзотело полностью владеет тобой, пусть и мнимо, с твоего же дозволения. За время пути космопроходцы ещё дважды ощутили, как Ординатор вмешался в чей-то эмоциональный фон.
Роман случайно глянул на показатель температуры внешней среды и немало удивился. При минус пяти туман по какой-то причине не выпадал снегом. Густел – да, но не кристаллизовался. Это говорило о том, что состоял он не из воды.
– Двести метров, – озвучил он и услышал в ответ радостное оживление в локальном эфире. – Включим-ка фонари.
Первые минуты ничего не менялось – туман стоял стеной. Но чем ближе космопроходцы подходили к опушке, тем менее густым и непроглядным он становился.
Вскоре Вика разглядела Ренату и бодро ей помахала. Позади оставался холодный, слепой путь с ухабами, падениями и ползущим по пятам страхом.
– Товарищ майор! – тревожно окликнул Иванов.
Оставляя карабином слабую бороздку, короткой синтетической змейкой по песку волочился трос, которым была зацеплена Милош…
Глава 17. Ротация
– Да как же так?! Как?!! Я ведь тут вылез! Вот тут!
После невразумительных выкриков и размахиваний руками Фарадея неожиданно повело. Но неожиданно только для него. Лицо его скривилось, глаза судорожно закатились; он стал падать, но его подхватили и аккуратно уложили набок, удерживая, чтобы не перевернулся на спину. Это можно было бы счесть эпилептическим припадком, не знай космопроходцы, что Трипольский ещё не получал помощи от Ординатора. Даже пена изо рта – и та имелась. Редко кто в первый раз переносит вмешательство на ногах, оттого в былые времена солдат специально доводили до эмоционального всплеска, чтобы подобной картины не наблюдалось где-нибудь в окопах. Благо, что это не случилось с ним накануне, в беспросветном мраке леса, поглотившем Милош.
Трипольского можно было понять. Как тут не запаниковать, когда двух оставленных рядом со скафандрами «Ос» по возвращении в модули группа не обнаружила? От двух боевых комплексов весом треть тонны каждый не осталось и следа! Разве что громоздкие горбатые сигары крупнокалиберных винтовок отливали антрацитом, осиротело стоя в углу.
Не ушли же они, внезапно активировавшись!..
Безопасники, а с ними и бледный лицом Бёрд, вооружившись протоволновыми излучателями, в очередной раз осмотрели всю доступную часть колонии. Таковой была даже не половина. Представлявшие потенциальную опасность отсеки заблокировали винтовыми распорами – устройствами, предназначенными как раз для этих целей.
– Павлов! Ты и Ганич – в генераторную. Возьмите кислородные брикеты, помогите Бурову. Иваныч, объясни Майклу как выглядит «Крот». Вдвоём быстрее найдёте. Следите за собой: сублиматор пока не запущен.
Нечаев подошёл к Санычу, над которым хлопотала Вика. Подопригора мерно и глубоко дышал. Испарины не было, и лицо, вроде как, даже чуточку румянилось.
Около контейнеров копошилась Рената, доставая воду и заготовленные печенья. Она имела очень полезную черту характера – запасливость. Именно благодаря её запасливости не придётся беспокоиться о приготовлении пищи ближайшие сутки, а то и больше.
А ещё, Рената плакала. Тихо, никого не беспокоя. Ей было жалко беднягу Милош. Она прекрасно понимала, что найти Милославу по маячку в скафандре не составило бы труда, но никто и пальцем не пошевелит ради спасения повреждённой.
Буров и Павлов молча обошли стороной совещание мертвецов за круглым столом. А вот Ганич, увидев их, вдруг громко вскрикнул, попятился и с грохотом повалился на пол вместе с парой табуретов.
Товарищи тут же оказались рядом. Но выяснилось, что помощи не требуется. Теолога не то что припадок не бил – он, похоже, единственный на заметил, что с ним случилось вмешательство. Чем изумил Истукана, как-то подозрительно глянувшего не него.
Генератор знакомо урчал, насыщая пространство вибрацией на грани чувств, и на первый взгляд он ничем не отличался от издохшего на челноке. Буров подхромал к окольцованной «тарелке», потратил некоторое время на беглый осмотр.
Сублиматор не функционировал. Но при этом был в полном порядке, даже кислородный брикет, хоть и почти истаявший, покоился в соответствующем гнезде. В атмосфере модуля попросту не хватало углекислого газа, отчего реакция не возобновлялась. Что значило только одно: дышать внутри модулей было некому.
Иван и Майкл отыскали «Крота» достаточно быстро. Не теряя времени, Роман вместе с ними отправился «подбирать код» к медблоку. Вскоре космопроходцы ощутили движение застоявшегося воздуха: смесь запахов пыли и хвойного леса после проливного дождя производила странное впечатление. Буров запустил сублиматор с системой вентиляции.
С первой же попыткой вышла заминка: отчего-то не возникала режущая дуга. «Крот» запустился, но вот его резак оставался самой обыкновенной рогатиной.
Но Павлов разобрался в чём дело. В горнопроходческом деле с недавних пор тоже использовалось направленное воздействие протоволнами.
Манипуляции якута с агрегатом, сопровождавшиеся забавной мимикой, вскоре возымели эффект. Характерный, взвинчивающийся до писка звук заставил космопроходцев поморщиться.
– Только замок, – торопливо указал Нечаев.
Роберт поднёс резак к переборке в указанном месте. В отличие от любой другой, протоволновая сварка не была узкоспециализирована. Теоретически с её помощью возможно было сварить и разрезать всякий материал. Но пока люди научились воздействовать только на углепластик, выплавляя из него соединительные полиэпоксиды.
Медблок выглядел стерильно. По-другому и не скажешь. Словно он был закодирован изначально и вообще ни разу не использовался по назначению.
Иван с американцем поспешили за Санычем, а Роман принялся шарить по ящикам и внутристенным сейфам в поисках неостерона. Попадалось всякое: низолин всех видов, от бинтов до красноватого порошка, эмина с растворяемыми веществами для противодействия постпрыжковым проявлениям, небольшое количество растворов для реаниматора и двух других аппаратов, на которые Роман даже не глянул. Видимо, медикаменты были в ходу. Но вот неостерона так и не нашлось.
Вскоре Романа сменила расторопная, юркая Виктория, сопровождавшая притащивших носилки мужчин. Подопригору уложили на глянец обтекаемого реаниматора, проверив предварительно системы и настройки.
Первым делом Вика ввела в порт-инъектор бывшего командира систему с витаминно-глюкозным раствором, подготавливая к выводу из медикаментозного сна. Магниево-калиевого раствора для поддержания сердечной мышцы, как и ещё много чего, судя по негодованию Грау, она не нашла.
Нечаеву доложили о закрытии внешней переборки. Павлов на всякий случай и там установил винтовые распоры. Закоченевших же в сидячих позах мертвецов вытащили из-за стола и уложили в ангаре.
Криминалистов среди космопроходцев не было, но кое-что прояснялось и без специальных знаний. Например, что пулевое отверстие в затылках несчастных от пистолетной пули. Стреляли, приложив дуло вплотную к коже – уже отросшие после «прыжка» волосы вокруг входного отверстия опалились. Что только подтверждало: либо убитые не сопротивлялись, зная на что идут, либо не могли сопротивляться. При этом по длине волос можно было судить – расстреляли их примерно спустя месяц после «прыжка».
На кителях в ярком свете ангара отливали вышитые металлом имена: Стивен Кёртис, Жак-Этьен Мано, Джордж Бернли, Никколо Сторци, Агне Христичас и Хельга Йендаттер. Все эти фамилии фигурировали в отчёте по Ясной. Конкретно – в составе второй волны подкрепления, запрошенного доктором Кислых. То были не последние сотрудники европейских научных центров, всего шесть из тринадцати человек. Выданная Ординатором справка разъясняла каких именно центров, но не это было важным.
Годами рождения мертвецов значился период от тысяча девятьсот восемьдесят шестого до две тысячи десятого. То есть, самому младшему из них должно быть не менее сорока восьми лет. Конкретно госпожа Йендаттер, норвежский микробиолог, на тот момент в свои двадцать восемь заслужившая в научных кругах немалый авторитет парой громких работ, среди которых имелось даже опровержение ранее нерушимого постулата в микробиологии.
Сейчас она – та самая женщина с коротко стриженным затылком – лежала перед Нечаевым в неестественной мёртвой позе. Даже с учётом обескровленности лица, больше тридцати с небольшим ей невозможно было дать. То есть, с момента смерти Хельги прошло не менее десяти лет, но труп её отчего-то так и не начинал разлагаться.
Запрос челнока с орбиты оставался приоритетной задачей. Сделать это можно было только из командного отсека, с пульта коммуникации. Модули по строению и расположению отсеков дублировали друг друга, что имелось на одном – присутствовало и на другом. Но при стыковках в единую колонию зачастую многое упразднялось, например второй или третий, по числу стыкуемых модулей, командный пункт.
В доступной части колонии он как раз оказался упразднён, то есть во избежание всевозможных инцидентов ЭВМ был безвозвратно отключен от энергопитания. Кто бы ни заварил соединительный шлюз с той стороны, он не хотел изолировать себя ещё и от командного пункта.
У Романа было время поразмыслить над планом действий. И он пришёл к выводу, что не имеет ни малейшего желания выяснять, куда ведёт подготовленная Фрэнки колея. От одной только мысли по затылку пробегали мурашки – синтетик ведёт их! Синтетик!
Виделись два выхода: либо попытаться сойти с этого пути, либо и вовсе возвращаться на Землю. В любом случае, первым делом следовало запросить челнок.
После осмотра шва, стыковочную переборку решили резать. Полиэпоксид по соединительным линиям аж слоем проступал – с таким усердием на углепластик воздействовали дугой «Крота» с той стороны. Но прежде следовало разобраться с остальными необследованными отсеками.
Переборка в продсклад поддалась легко – тут мешала самая банальная неполадка в панели управления. Внутри космопроходцев дожидалась нехорошая, но предсказуемая новость. Склад оказался пуст. Морозильные камеры отключены, а иные так и вовсе разобраны. Питьевой воды тоже не было, всюду валялись пустые контейнеры.
Выходило, что космопроходцы могли рассчитывать лишь на те запасы, что прихватили с челнока. Если, конечно, и во второй половине склад обнаружится пустым. Что-то подсказывало, что именно так всё и будет.
Кислородных брикетов, хранившихся тут же, также почти не осталось. Большинство были переломлены, словно ими хотели поделиться или заглянуть внутрь в поисках чего-то. И вообще, не в пример остальным отсекам модуля, склад выглядел весьма неприглядно. В нём царил бардак, если уж выражаться простым языком. Под ногами громко щёлкали крошки сжатого кислорода, хрустели крышки контейнеров и шуршали упаковки питательной смеси. Вскоре и вовсе обнаружились следы человеческой жизнедеятельности, будто для кого-то склад с продовольствием стал тюрьмой.
Венцом мрачной атмосферы отсека стала обнаруженная на дальней стене надпись: «he'll never find me».
– Это женщина писала, товарищ майор, – высказался Иванов. – Я графологию изучал немного...
Космопроходцы некоторое время смотрели на надпись молча, словно отдавая дань памяти.
Следующим на очереди был жилой кубрик. Убрав распорку, космопроходцы сначала пытались открыть переборку обычным способом, но безуспешно. Пришлось резать. Павлов задерживал дугу на одном месте разве что на мгновение, двигая рукой так, словно выводил на стене ровный пунктир и притом изрядно аккуратничал. Под действием протоволн углепластик исторгал тошнотворно воняющий полиэпоксид подобно коже, покрывавшейся потом.
Когда Павлов закончил, потребовалось лишь лёгкое прикосновение к месту, где прошла дуга, чтобы углепластик с хрустом рассыпался, оставляя после себя ровную краями сквозную полосу. Как и в медблоке, воздействовали только непокорный замок.
Нечаев осторожно вошёл в кубрик, но его тут же окликнул Иванов. Майор выслушал аргументы подчинённого и внимательно огляделся. В очередной раз пришлось отдать должное наблюдательности лейтенанта: каких-то секунд хватило ему, чтобы определить очевидную разницу между обстановкой этого кубрика и его близнеца-соседа. С доводами Иванова трудно было не согласиться.
Его предположение подтвердилось чуть позже. Выяснилось, что подкрепление из европейских учёных и офицеров Союза обнаружило колонию опустевшей. И в данном кубрике имелось нечто определённо важное, раз его опечатали нетронутым, оставив внутри всё так, как было при первых колонистах под руководством доктора Кислых. Выяснять же что именно тут заинтересовало их предшественников времени не было.
Подошла очередь лаборатории. Протоволновая дуга прорезала замок таким же образом. Переборка отшуршала в сторону.
На трёх рядом стоявших раскладных столах лежали люди. Точнее гипсовые коконы, узнаваемо повторявшие формами человека. Увиденное настолько впечатлило Романа, что его ни капли не раздражало даже молитвенное шептание Ганича.
– Отве-едала человечинки! – горько протянул Нечаев.
Ганич замер около жертв многоногой гадины со скорбным, потерянным видом, словно кого-то знал лично.
Павлов живо осмотрел все ящики и шкафы, в которых уместился бы человек. Пусто. Стоявшая посреди всевозможных инструментов видеокамера бросилась в глаза Роману почти сразу. Такие, по идее, должны бы обнаружиться по всему модулю. Раздобыть нанопроектор не составило труда – он ютился тут же, в углу под стеллажом с пустыми, но уже маркированными пробирками.
Психосервер физически не мог вынести объёма данных, накопленного за время экспедиции. Но ведь и искусственный носитель не отправить обратно на Землю. Технически это осуществимо, вопрос в оправданности. Ведь некоторые образцы породы, например, доставлялись на Землю «Герольдом». Для этого и существовал орбитальный транспорт.
Обычно группа отбирала необходимую информацию, ранее зафиксированную с помощью видео- и аудиосистем. Фильтровала её, оставляя исключительно полезные выводы и факты. Вот их-то и пропускал через себя психосервер, «раздавая» равными частями всем членам группы перед возвращением или одному – в качестве отчёта.
Носитель камеры оказался полон информации. Выплывшее перед Нечаевым меню пестрело множеством тематических папок, среди которых были такие как «вериго», «флора», «почва», «феномен подъёма», обозначенные латиницей. Полистав, он коснулся выделенной курсивом надписи «Анастасия».
Проектор скомкал объёмное изображение и тут же выдал новое: список аудиофайлов с простыми числовыми названиями, несколько видео. Роман, особо не мудрствуя, дотронулся до самого первого в списке.
Голос принадлежал мужчине либо в возрасте, либо же с хорошо простуженным горлом. Изъяснялся он по-английски и делал это чертовски быстро, точно спешил высказать всё, пока не ускользнула мысль. Отчего понятой осталась разве что треть. Речь шла о некой Анастасии, о её ранении, промелькнуло слово «гипс». Роман покосился на коконы, возле которых что-то нашёптывал надвинувший брови на нос теолог.
В следующем файле автор говорил уже медленней, зато с куда большей тревогой. С его слов следовало, что Анастасию Попову – психосервера, прибывшего на Ясную вместе со второй волной учёных – смертельно ранила Карина, которая отчего-то именовалась «вериго». Далее смысл смещался, в переводе получалась какая-то белиберда про «живую игру», видимо, из-за использования своеобразного сленга. Нечаев отключил запись на середине.
Роман вернулся в основное меню. Его интересовала информация о первых колонистах. Её удалось обнаружить не сразу. Располагалась она почему-то не пойми где, в какой-то папке с вопросительными знаками вместо внятного названия.
И это был видеофайл. Нанопроектор создал над собой изображение, достаточно чёткое, чтобы разглядеть группу людей, вставших близко друг к другу как для совместной фотографии. В центре жизнерадостно махали рукой двое: высокий сухощавый тип с пигментными пятнами на голове и ширококостная женщина в возрасте с застенчивой улыбкой Джоконды, грубыми, почти мужскими чертами лица и большими голубыми глазами. В последней легко узнавалась Валентина Богдановна Кислых.
– Пятнадцатый день экспедиции за номером двадцать шесть, – начала доктор Кислых грудным альтом, отчего остальные учёные утихли как по команде. Это было самое обычное приветствие, хронологическое обозначение начала научных работ на той или иной планете.
Нечаев отключил запись и нашёл такое же приветствие, но уже тех ребят, что лежали скрюченными в ангаре.
Двенадцать человек тоже сгрудились, чтобы вместе войти в кадр: Кёртис, Мано, Бернли, Сторци, Христичас, Йендаттер в обнимку с какой-то женщиной, очевидно Джессикой Бристоу, ибо остальные учёные являлись мужчинами. Офицеров Союза с ними не было. Разве что за спинами мелькал кто-то тонкого, хрупкого телосложения – вероятно, Анастасия Попова.
И вновь такое же пространное приветствие, призванное больше увековечить память и дать хронологический отчёт, нежели имеющее важность для экспедиции. Разве что лица этих людей выглядели уже безрадостно: никто не махал на камеру, не улыбался и не захлёбывался в спорах о предстоящей только работе по изучению новой планеты.
Следующим по порядку был аудиофайл, из содержания которого следовало: подкрепление обнаружило модули пустыми. От подчинённых доктора Кислых остались лишь некоторые вещи. И никаких внятных предположений, лишь обрывистые додумки на этот счёт учёных, к тому же на английском. За конкретикой, видимо, следовало идти в командный пункт, к записям Иконникова.
Вскоре Павлов уже резал соединительный шлюз, вычертив квадрат размером полметра на полметра. Тошнотворная вонь усиливалась с каждым движением резака; люди стали кутать носы в одежду. Закончив с одним участком, Павлов глянул на вооружённых безопасников. Нечаев кивнул, и Роберт с силой толкнул получившийся квадрат в центр. Углепластик хрустнул и легко ввалился вовнутрь.
В проёме виднелся отсек-близнец того, в котором находились в данный момент космопроходцы. С той лишь разницей, что прямо посреди него на полу лежал труп. Едва ли это был живой человек – сомнений не оставлял табурет, всеми четырьмя ножками воткнутый в грудь.
Павлов продолжил резать. Для создания проёма под человека потребовалось не более пяти минут. Первыми в проёме скрылись Нечаев, Иванов и Бёрд: все вооружены и предельно собраны. Следом туда же юркнул озирающийся по сторонам Ганич.
Это был крепкий, наголо выбритый мужчина. Очевидно, что без боя он не сдался – кулаки и перекошенное лицо покрывали многочисленные ссадины, а одежда кое-где была порвана. Одна из ножек табурета не преодолела преграды в виде человеческого ребра и загнулась. Как и шесть предыдущих, труп мужчины не имел ни малейших признаков разложения.
Роман шёл впереди, выставив уже полюбившийся гордеев перед собой. Чуть позади сбоку беззвучно ступал Иван, слившийся с излучателем в одно целое. Хотелось верить, что парень умеет обращаться с такого рода оружием, тем паче – в помещении со своей атмосферой. Протоволны ведь не пули. Им всё равно из чего состоит преграда.
Неожиданно внимание командира коротким «Пс!» привлёк Бёрд. Они как раз проходили мимо лаборатории. Надвижные щиты закрывали её витражи только на три четверти, словно кто-то хотел поднять их, но не успел. Майкл заглядывал в оставшийся проём, подзывая Романа.
Лаборатория была ярко освещена. Сразу три тела увидел Роман. Одно лежало на столешнице с полтора десятком всевозможных штифтов, предназначенных для жёсткой фиксации аппаратуры. Центрифуги, например, или вибростола. Второе тело валялось в неестественной позе на полу неподалёку. Складывалось впечатление, что у него отсутствовали все кости – настолько оно было вывернуто и смято. Третий же труп висел в самодельной петле, привязанной к техническому крюку в потолке. Под ним, правда, не имелось ни табурета, ни какой-либо ещё подставки, с которой человек мог бы взобраться в петлю самостоятельно.
– Говнюк… – прохрипел тихо Нечаев. – Третий выиграл…
– Что?.. – не расслышав, переспросил Бёрд. Роман криво усмехнулся и поморщился, отмахнувшись от американца.
Какое Майклу дело до его пари с Лёшкой Корстневым, сыном начлаба. Он и знать о них ничего не знал, а объяснять что-то…
Последний спор предложил Лёшка. В хмельном угаре, в сизой дымке, пронизанной струнно-духовой музыкой он не сразу показался неуместным. Тем паче, что первые два были заключены вот-вот, и третий как бы подразумевался сам по себе, для невозможности ничейного результата. Они и поспорили: живы колонисты Ясной или нет.
Нечаев шёл чётко к командному пункту, попутно то и дело отмечая очевидные следы борьбы. Кое-где попадались рваные звёздочки от пуль, судя по отверстиям – калибра, схожего с калибром пистолета в его собственной руке. Войдя в стену всего на несколько миллиметров, они будто бы обрастали чёрными маленькими щупальцами выплавленного ударом полиэпоксида.
Ему было плевать, что необследованным остаётся с десяток отсеков. Главное, чувствовал он, добраться до коммуникационного пульта. Роман прямо нутром чуял, что должен быть там. Жуткие своей невероятностью мысли о кукловоде-синтетике только подогревали это стремление.
Челнок. Нужно вызвать с орбиты челнок… И убираться нахрен!
Переборка в командный отсек выглядела нетронутой: ни ввязших в смолу пуль, ни бугристых швов, какие остаются после прохода протоволновой дуги, настроенной на сварку. Роман коснулся панели.
Большой настенный монитор для графиков и прочего двумерного изображения, встречавший их с порога, был включен, но находился в спящем режиме. Кресла пустовали. Пульт коммуникации выглядел целым.
Роман дотронулся до панели монитора, и тот откликнулся, сначала просто посветлев, а чуть позже и полностью включившись. Долго же он ждал…
– Боже… – выдохнул где-то за спиной Леонид Львович.
Видеозапись стояла на паузе. Отчего-то вид был сверху, как с камеры наблюдения под потолком, коих сроду не было ни на челноках, ни в модулях. За круглым столом сидели шестеро. Точнее, лежали: будто бы разом уснув, люди пороняли головы на руки, а кто-то и прямо на стол. Около каждого находилась кружка, видимо, они пили витаминный сублимат.
А ещё, рядом стоял полковник Иконников. Не узнать его было невозможно, слишком яркой личностью он был, слишком много после себя оставил. Все безопасники-космопроходцы знали это лицо.
Иконников держал в руке пистолет гордеева. Роман нажал на значок пуска.
Один за одним раздавались шесть выстрелов. Мерно, ровно в такт, в так называемую «тридцаточку». Пристрелив каждого, Иконников посмотрел в сторону соединительной переборки, постоял и пошёл прочь, к ангарному отсеку, где хранились скафандры.
Глава 18. Следствие
Нетрудно было предвидеть, что «Герольд», прибывший к орбите Ясной первым и которому принадлежали модули, ныне кружил в космосе пустым. Логика нехитра: зачем руководству ЦУПа сотрудничать с господинами, прибегать к использованию от нас же вывезенного грузовика и его оборудования, если на поверхности Ясной имелись бы собственные квантовые маяки, оставшиеся незадействованными ещё со времён «прыжка» доктора Кислых? Верно, незачем. И Бёрда сюда бы не отправили, не окажись они прижаты к стенке отсутствием альтернативы. Пусть это были только его, Романа, личные мысли. Но уж очень они хорошо укладывались в происходящее.
ЭВМ отвечал на запрос космопроходцев по-неживому лаконично: отсутствует запрашиваемое. Нет, мол, ни челноков, ни модулей. Если требуется орбитальный транспорт – пожалуйста. Он так и остался неиспользованным. Только зачем людям самим попадать на космический грузовик? В живых всё одно не останешься, когда двигатель искривления прогнёт пространство. А доставлять неживой объект на Землю нужды не было. Во всяком случае, пока.
Дальнейшая разведка пробуксовывала – неожиданно сломался «Крот». Серьёзно, раз Павлов поспешил за помощью к Бурову. Безопасникам ничего не оставалось, как осмотреть доступные лабораторию и медблок. Естественно, начали с первого.
Сходу бросилось в глаза: убивали их по очереди. А ещё, складывалось впечатление, что убийца делал это, наслаждаясь предсмертной агонией. Как иначе объяснить его очевидную неспешность? Даже, казалось бы, «простое» повешенье, и то чётко подпадало под версию – предсмертные страдания, если шея не переломлена, зачастую долги и мучительны.
Отчего-то нигде не было видно дежурной камеры; обычно не то что в лаборатории, даже в жилых кубриках они имелись. Вспомнив ракурс съёмки убийства шестерых учёных, Роман оглядел углы. Так и есть: притаившись под решёткой вентиляционной шахты, за ними подглядывал стеклянный глаз.
Медблок этой половины был бесконечно далёк от стерильности собрата. Всё вокруг стояло вверх дном – валялись гнутые табуреты, осколки стекла и пластика устилали залитый чем-то давно высохшим пол, бурые, а порой даже рыжеватые разводы кое-где находили на стены.
Войдя, Иванов не сдержался. Он почти выкрикнул проклятье, а отголосок вмешательства коснулся мозга Нечаева. Роман глянул бегло на подчинённого – в порядке ли тот.
Реаниматор, бесценный аппарат для спасения жизней на далёких планетах, сконструированный добряком в гигантских очках по фамилии Велуйко, был превращён в средневековое орудие пыток. На нём лежала обнажённая женщина. Что это именно женщина становилось ясно разве что по ширине таза и узкости плеч – настолько изувечено оказалось залитое кровью тело.
Взгляд Нечаева пронёсся под потолком. Вот она – камера!
Он молча вышел прочь. К этому времени вернулся Павлов и начал было разворачивать налаженный протоволновой резак, но командир остановил его. Роман обшарил каждый угол помещения, в котором они находились, но камеры не нашёл. Видимо, смерть лысого здоровяка так и осталась не запечатлённой.
ЭВМ командного пункта отозвался с небольшой задержкой. Обнаружить записи с вручную расставленных камер было не трудно, их никто и не собирался ни прятать, ни упаковывать под пароль. Наоборот, казалось даже, что их специально расположили там, где расположили, чтобы те, кто окажется в стенах колонии следующими, на них наткнулись наверняка.
Роман выбрал самый короткий файл, ютившийся ближе к середине списка. Почти во весь экран возникло перекошенное лицо того самого лысого здоровяка; ежесекундно вытирая со лба несуществующий пот, он очень тихо шептал по-немецки:
– Wir haben eine Imitator unter uns, wir haben uns selbst zum Tode verurteilt!..
Раза три он повторил эту фразу, прежде чем запись оборвалась. Смысла её Нечаев не понимал. И он чуть было не запустил следующую запись – их было ещё девять – но вовремя обратил внимание на её продолжительность.
Три года! Каждая из оставшихся длилась плюс-минус три года!
Здоровяк тайно расставил камеры и включил видеозапись, остановить которую уже было некому. Видеофиксация оборвалась лишь когда на носителе ЭВМ закончилось свободное место, отчего он, скорее всего, и притормаживал. Не обрати Роман внимания на продолжительность записей, ЭВМ как минимум надолго призадумался бы. А то и отдал бы концы, целиком прогружая её. Шутка ли – девятнадцать лет беспрерывной работы!
– Переборку резать? – уточнил Павлов, войдя в командный пункт. – Дуга нестабильная просто…
– Выруби её пока. Позови сюда Вику. И Фарадея. Если что, дай ему пинка – он нужен тут!
Когда в проёме появился бледный и всем видом страдающий Трипольский, Роман неожиданно для самого себя не сдержался. Не будь Ординатора, Алексей точно схлопотал бы крепкую зуботычину. А так отделался лишь потоком брани. Переигрывал юнец, пестуя собственное эго. Чересчур.
Выждав, пока эхо вмешательства иссякнет, Роман спокойно указал Трипольскому на кресло. Фарадей спешно прошёл и сел на обозначенное место. Хватило и беглого взгляда, чтобы в общих чертах догадаться о сути требующегося от него. Но пока он благоразумно отстранился от интерактивной панели.
– Виктория, переведи это, – попросил Роман и включил запись с лысым немцем.
Грау приподняла реденькие, но уже обозначившиеся рыжим бровки и обняла себя за плечи. Запись уже окончилась, а она всё молчала, растерянно глядя на майора.
– Ну?
– Он сказал… сказал, что имитатор или повторитель с ними. «Имитатор среди нас, мы сами приговорили себя к смерти» – примерно так. Роман Викторович, а что…
– Ты свободна, Виктория, – резко оборвал командир и повернулся к Трипольскому. – Видишь – целые годы записи! Лёша, ты парень способный. Надо сделать так, чтобы мы поняли кто всё это, – он указал большим пальцем за спину, – устроил, понимаешь?
– Так точно, – несвойственно чётко ответил Трипольский, глядя в панель перед собой.
– Интересующие нас моменты наверняка в самом начале.
– Нельзя просто взять и перемотать каждую, слишком большая…
– Для этого я тебя и позвал, Лёша, – почти ласково прервал Роман. – Я догадался, что ЭВМ дышит на ладан. Это видно даже мне. Но ты сделай так, чтобы мы посмотрели в лицо тому, кто всех их порешил, лады?
Трипольский ничего не ответил. Нечаев вышел и оставил его одного, закрыв за собой переборку. От такого кого угодно могла придавить неподъёмная хандра. Челнока нет, кругом трупы. Друг тяжело ранен, и даже его одного нет возможности отправить обратно. Планета под названием Ясная оказалась кровожадней мрачного клыкастого Анубиса с его расщелинами и коварными ветрами, и неплохо догоняла по количеству смертей Хиц-2. Только в тех случаях причиной гибели космопроходцев было что угодно, но не кто-то из своих же.
***
Вику трясло. Она шла ничего перед собой не видя. Ей казалось, что чем дальше она отойдёт от командного пункта, тем будет лучше. Просто – лучше, и всё.
Как шагала она, вперившись невидящим взглядом в однотонный пол, так и врезалась в широкую грудь Майкла. Он заговорил с ней, но Вика не слушала; автоматом кивая, потопала дальше. Быстрей в медблок. Обратно в медблок…
Импульс-предупреждение от Ординатора пронёсся по позвоночнику лёгким покалыванием. Только его незримое присутствие и обнадёживало, придавало сил бороться со сползанием в тихую истерику. Вика была до смерти перепугана увиденным в той половине колонии. Захотелось забиться куда-нибудь в угол и ждать. Ждать, когда скажут: пойди, ляг в капсулу, закрой глаза, а откроешь их уже дома. Не на Земле даже, а сразу – дома!
У медблока она остановилась, опёрлась дрожащей рукой о стену и выдохнула. Успокоиться. Нужно успокоиться. Пусть вмешательство, вроде как, абсолютно безвредно. Но это не повод осознанно подставляться под него.
Рената – вот с кого стоило брать пример! Она видела того несчастного, пригвождённого к полу табуретом, когда ходила зачем-то к Бурову. И ничего – ни словом не обмолвилась. А Вика меж тем точно знала: Рената женщина чувствительная.
Неясова хлопотала над бывшим командиром. Вывод из медикаментозного сна затягивался, пришлось даже прибегнуть к частичной детоксикации крови, что на неизвестном в плане предустановок аппарате представляло некоторую опасность. Видимо, у майора Подопригоры проявилась индивидуальная усугублённая реакция на какую-то составляющую наркоза, отчего он так долго приходил в себя.
Вика отметила собранные на ближней столешнице инструменты. Грамотно разложенные – чуть ли не как в учебнике – сверкая металлом, своего часа дожидались ампутационные принадлежности.
Женщины долгое время не проронили ни слова. Когда Рената устало присела и выдохнула, подперев голову рукой, её место заняла Виктория.
– Их будто вчера убили… – тихо прошептала Грау. – Они не разлагаются…
– Я видела. Что ты об этом думаешь?
– Нужно исследовать образцы, – как можно непринуждённее ответила Вика. – Так ничего нельзя сказать. Возможно, поливалентный бактериофаг. Чересчур поливалентный и прожорливый, правда… Или отсутствие сапрофитов, как таковых. Но скорее первое, ведь разлагаться они должны были начать изнутри…
Тишина, возникшая в медблоке, нарушалась только звуком работы реаниматора.
– Что теперь?.. – спустя какое-то время не сдержалась Виктория. – Мы же не можем вернуться, так ведь?..
Ренате хотелось взять да и приподнять голову обеими руками, чтобы просидеть в таком положении хотя бы несколько минут. Желательно – в тишине. Жжение в основании черепа, где-то ниже затылка с недавних пор стало несказанно назойливым.
– Всё будет хорошо, – не открывая глаз и не меняя положения, пробормотала Рената. – Командир вызовет ещё один челнок. Вернёмся в Новосибирск. Выпьем чаю. Поспим.
– Челнока не будет. Мне Роберт сказал.
Неясова удивилась самой себе – настолько наплевать ей было в данный момент на челнок, на трупы учёных, на всю Ясную. Её бесконечно удручала единственная вещь – тяжесть собственной головы. Казалось, вселенная сжалась до объёма её черепной коробки, притом ничуть не потеряв в массе.
Неожиданно Рената услышала стук. Решив поначалу, что это эхо её собственного сердца, выждала. Оказалось, нет – стучали. Оторвать от скул спасительные руки было выше её сил, оттого она и попросила Вику:
– Открой…
– Что?
– П-переборку. С-стучат же… – заикаясь, ответила Рената.
Снова постучали. Уже громче, настойчивее. И как бы в стекло. Странно, но в медблоке не было витражей, кроме пустовавшего карантинного изолятора. Может, кто-то открыл их в лаборатории напротив и зачем-то стучал?..
– Я ничего не слышу. Ты чего, Ренат?..
Удар по голове откуда-то сзади был внезапным и сильным; перед глазами вспыхнули красные и жёлтые круги, а по рукам и ногам пробежал болезненный ток, как если бы они вдруг разом обрели чувствительность после продолжительного онемения. Рената ощутила толчок в грудь. Потом ещё один, и ещё. Вот это уже точно было её сердце: улучив удобный случай, оно опять рвалось наружу, прочь из осточертелой костяной клетки!
Стук слышался отовсюду. Звук был настолько чётким, что картина представлялась сама по себе – ладонь тщетно колотит по запотевшему толстому стеклу. Женская ладонь… И голос. Голос тоже – женский. Голос Ольги…
Хлёсткая пощёчина вернула Ренату в реальность. Она лежала на полу, голова жутко болела. Но это даже радовало, ведь теперь голова болела вся целиком и вполне привычно. Жжение исчезло бесследно.
***
Подобной расторопности от Трипольского не ожидали – на всё ему потребовалось чуть более часа. Увидев вышедшего из командного пункта Фарадея, Роман решил, что ЭВМ не вынес-таки пытки. Но, оказалось, нет. Бледный, взмокший, Трипольский помахал рукой, что-то промямлил, типа: «сделано». И упал, со всего маху ударился лицом о контактный выступ проёма, распластавшись прямо между отсеками.
Спустя несколько минут, когда его уже отнесли в медблок, прояснилась причина обморока. Прежде чем доложить командиру, он, скорее всего, просмотрел извлечённые программой кадры.
В командном отсеке столпились все, кроме женщин, Подопригоры и Трипольского. Вместо девяти трёхгодовых фильмов с различных камер на большом настенном мониторе аккуратными колонками располагались видеофайлы, обозначенные цифрами от одного до сорока двух. Продолжительность каждого в среднем составляла не более двух минут. Пусть и с помощью специальной программы, созданной для вычленения определённых категорий информации из видоряда, но Трипольский всё же совершил подвиг.
– Иконников?
Высказанное кем-то предположение давно засело в голове Романа. Но почему-то он не спешил верить в виновность полковника. Возможно, это всего-навсего протестовала военная солидарность.
На первых кадрах две женщины целились пистолетами куда-то в соединительную переборку. Они стояли примерно там, где теперь лежал убитый табуретом. Одна из них рыдала, что-то неистово крича в сторону второй половины колонии. Звука отчего-то не было. Но качество материала позволяло легко распознать характерное для русской речи движение губ. Почти под самый конец файла к переборке подбежал тот самый лысый здоровяк, а за ним высокий, лопоухий детина. Он притащил протоволновую сварку. Заканчивалось всё тем, что дуга начинала своё шествие по серой шершавой поверхности углепластика, а одна из вооружённых женщин в истерике падала калачиком на пол, роняя пистолет, будто раскалённую железяку.
– Кислых тут и не пахло… – глубокий бас Бурова кое-кого заставил вздрогнуть.
Далее следовали непродолжительные кадры простого, можно даже сказать обыденного быта изоляционистов. Всего их оказалось семь человек, в том числе три женщины. Космопроходцы терпеливо отсматривали всё подряд – программа, настроенная на выделение кадров с перемещением объектов в пространстве, не могла идеально соответствовать запросам людей. Она не понимала разницы между убийством и занятием сексом, например. И, кстати говоря, доверять ей с точки зрения хронологической достоверности тоже вряд ли стоило.
Искомые кадры с убийствами не заставили себя долго ждать.
Лаборатория. Высокий лопоухий детина втаскивает внутрь уже изломанное, будто попавшее под грузовик тело. Бросает его и с абсолютно равнодушным видом выходит прочь.
Один из жилых кубриков. Двое в укромном углу, в тени от верхних ярусов нар, мужчина со спины похож на лысого здоровяка. Внезапно женщина снизу начинает отчего-то дёргаться и размахивать руками, царапает партнёру спину. Это продолжается достаточно долго, но в итоге женщина затихает. Мужчина отстраняется и, не одеваясь, выходит прочь.
Снова лаборатория. То ли случилась какая-то неполадка, то ли программа немного сбоила, но кадры начинаются чуть ли не с конца ожесточённой драки между женщиной, в самом начале рыдавшей на полу, бросив около себя пистолет, и тем высоким и лопоухим. Последнему отчего-то никак не удаётся справиться с хрупкой на вид соперницей, она играючи укладывает мужчину на столешницу и резким движением бьёт локтём в челюсть, вырубая его. После чего привязывает чем-то и, приведя в чувства, принимается ввинчивать в суставы заострённые штифты, предназначенные для фиксации исследовательских приборов.
Кадры их медоблока заставили отвернуться даже Нечаева. Несчастную, привязанную к глянцу реаниматора, мучил ранее не попадавший под камеры человек.
– Они с ума сошли… – потрясённо произнёс Майкл.
– Возможно… – сглотнув, предположил Ганич. – Возможно, тут вина газа. Этого, как его, кхм… триполия…
Нечаев прочистил горло, вздохнул, будто собираясь духом, и включил запись, на которой исповедовался тот, кто расставил все эти камеры.
– Вика перевела. Он говорит, что с ними, то есть с забаррикадировавшимися, имитатор. Или повторитель. И что они обречены.
Наступила тишина. Последний просмотренный файл нумеровался двадцать девятым, всего их имелось сорок два. К этому моменту, если следовать логике, в живых осталась лишь одна женщина.
– Вот тебе и вторая категория контакта… Мда… – хмыкнул Буров, покривив губы.
– Не причём контакт… – тихо, как бы самому себе пробубнил Павлов в ответ.
Последнюю выжившую запечатлела камера в жилой кубрик. Она убегала. Убегала от… чего-то. Её преследователь едва ли имел облик какого-то конкретного человека. Это было нечто беспрестанно меняющееся, будто бы слепленное из всех тех людей, что погибли ранее.
– Боже мой! Все мертвы! Все! – Ганич тихо всхлипнул. Он не видел последнего кадра. Отвернулся.
– Что это за дрянь?!
– Выясним… – цыкнул командир.
Дуга нехарактерно громко взвыла, и снова отключилась. У переборки в коридор, из которого только и можно было попасть в жилые кубрики, в столовую и ангар, собрались мрачные космопроходцы. Теперь почти каждый был вооружён. Даже Буров, вынужденный через боль пыхтеть над непокорным агрегатом, и тот сунул за спину под ремень прихваченный с челнока пистолет.
Вскоре вонь полиэпоксида в очередной раз наполнила отсек. Пока Павлов расправлялся со шлюзом, Роман не отрываясь смотрел на тело лысого немца с табуретом в груди. Это ж какой силой надо обладать, чтобы таким вот образом разделаться со здоровяком!
– Иванов, Бёрд – за мной, – командир, не дождавшись пока смола по краям реза остынет, устремился в очередной проём – в нём взыграл азарт.
Коридор освещался ярко. Справа и слева имелись переборки в склады и подсобные помещения, а также в разного рода многофункциональные отсеки, предусмотренные под текущие нужды космопроходцев. Их осмотрели практически на бегу; Роман как бы спешил на рандеву с таинственным убийцей, а боевая дрожь, влившаяся в тело авансом, только усиливала спешку. Отчего-то он был уверен, что имитатора, кем бы он ни был, в складах и прочих отсеках по обе стороны этой части коридора нет.
Иван неосознанно, на одной только выучке, ступал за командиром чётко след в след. Держа излучатель почти ласково, не сжимая его исступлённо, он был готов в любую секунду вынырнуть сбоку и поразить цель протоволной. Он ни разу не стрелял из этого оружия, не довелось. Но в теории знал его очень хорошо. Знал даже такие мелочи, как, например, бесполезность характерной для продукции концерна «Калашников» мушки. Она имелась на ПИМе только как атрибут принадлежности оружия к знаменитому семейству.
Большой отсек, задуманный в качестве столовой и одновременно кают-компании, выглядел как школа-интернат наутро после выпускного. С той лишь разницей, что вместо высохших брызг шампанского и следов всяческих непотребств по стенам виднелись окаймлённые чёрным увязшие пули. В остальном всё сходилось: кругом валялись гнутые табуреты, хрустел ломанный пластик посуды, воздух был кислым и застоявшимся.
Из этого отсека вели две переборки. Одна – в задраенный снаружи ангар со стойками «Сапфиров», другая – к жилым кубрикам.
Роман огляделся. Холодевший в руке гордеев должен бы придавать уверенности, но почему-то на сей раз ничего подобного не ощущалось. Возможно, виной тому были следы от пуль ровно такого же автоматического пистолета – стрелявшие из него тем не спаслись.
– За мной…
Переборка в коридор с жилыми кубриками отъехала в сторону на удивление тихо. Но космопроходцы остались на месте.
Нечаев медленно опустился на одно колено, а Бёрд присел в метре слева, также целясь перед собой. Иван будто бы выжидал, когда коллеги с огнестрельным оружием займут позиции, и только после этого опустил флажок предохранителя вниз, отводя для устойчивости назад опорную ногу.
Писка излучателя оказалось достаточно, чтобы силуэт в конце коридора дёрнулся и пришёл в движение. Роман почувствовал вдруг, как вместе с ним где-то внутри зашевелился липкий чёрный комок тревоги; сглотнув, он быстрым движением убрал нечто из глаза, мешавшее чёткости зрения.
Человек – а это был человек! – оказался нагим и шевелился странно, как бы разминался что ли, стоя не то полубоком, не то как-то… Роман опять протёр глаза – нервно, отрывисто.
Женщина. Надо же! Она имела короткие тёмно-русые волосы неоформленной копной и чудно держала спину, будто бы горбилась. Можно было подумать, что она хватается за живот от боли, да вот руки её – длинные, прямые и тонкие – висели по бокам как две сломанные ураганным ветром ветки на осеннем дереве.
Нечаев почти не дышал. Ему никак не удавалось сфокусировать взгляд.
Женщина раскачивалась. Всего миг назад Роман почку выложил бы: Милош – ни дать, ни взять! Но то миг назад. Двигаясь из стороны в сторону одним корпусом без всякой чёткой амплитуды, она вдруг заговорила. Поначалу это скорее было похоже не бульканье и шипение, но спустя пару секунд стали проскакивать отдельные слова.
Нет, всё-таки что-то не то было с его глазами! Женщина начала медленно поворачиваться к непрошенным гостям, а по голым плечам её скользнули вдруг отросшие волосы, к тому же – светло-русые, почти блонд…
И она пела. Чёрт подери, она пела! Чуть хрипло поначалу, шёпотом. По-русски…
– What a… fuck?!. – Бёрд было привстал.
– Командир?.. – спросил Иванов, напряжённый как взведённая пружина, поигрывая похолодевшими пальцами по тёплой поверхности излучателя.
Но командир не отвечал. Не мог ничего с собой поделать, всё больше немея. Женщина давно уже повернулась к ним лицом, и все видели пугающие метаморфозы, прямо на глазах происходившие с ней: руки укорачивались, кожа бледнела, по плечам и основанию шеи проступали еле различимые крапинки веснушек, а волосы, коснувшись увеличившейся груди, вдруг разом завились на кончиках. На перестраивавшемся лице – это было похоже на работу скульптора по глине в ускоренной съёмке – беспрестанно шевелились, также меняя форму и набирая цвет, губы.
Голос её становился громче, она сделала шаг, затем ещё один.
Роман похолодел, забыв дышать. К ним приближалась Оля! Его Оля! Нагая, она уже в голос напевала отрывок из довоенного мюзикла, тот самый, что нередко, знаменуя хорошее настроение хозяйки, звучал дома: за плитой, у зеркала, в душе…
Первая же пуля вошла Ольге куда-то под челюсть, в область гортани. Нечаев готов был поклясться, что слышал мерзкий хруст позвонков вперемежку с хлюпаньем устремившейся в пищевод крови. Оцепенение вмешательства обволокло мозг в ту же секунду.
Следом грянул второй выстрел, и всё повторилось: взрыв где-то внутри, бесконечно продолжительный миг существования вакуума, незримой чёрной дыры отчаяния и боли, хаос мыслей и эмоций в голове, и в конце – каток бестелесного уравнителя.
Ольга не упала. Она лишь запрокинула назад голову и взмахнула руками, как не слишком трезвый задира у ночного бара, получив прямой в нос. Волосы – Роман с холодом осознавал, что чувствует их запах – взметнулись беспорядочной волной, но тут же легли обратно на бледную кожу, лишь наполовину прикрыв грудь.
В третий раз одновременно с Нечаевым выстрелил Бёрд. В ту же секунду, лишь первые две пули гордеевых вошли в нежное, изящное тело, Ольга резко ускорилась; руки её болтались плетьми. С каждым выстрелом расстояние неумолимо сокращалось, а Ольга, точнее не-Ольга, набирала скорость, будто не чувствуя входивших в неё пуль.
– Залп!!
Разинув рот как можно шире, над головами соратников на спусковой крючок нажал Иванов. Одновременно ещё раз выстрелил и Роман, но звуки – все абсолютно – оказались проглочены. Исторгнутая незримая протоволна, как тот вакуум внутри Нечаева, вобрала в себя звучание всего: даже извечное писклявое пение тишины оказалось поглощено без остатка.
Как бежало нечто в облике Ольги, так и рухнуло со всего маху ниц, точно налетев ногами на незримую преграду. Не дожидаясь команды, Иван повторно выкрикнул предупреждение и нажал на спусковой крючок.
Роман скривился от боли – сильно зажгло уши.
Исковерканное тело, только что бывшее копией Оли, швырнуло в конец коридора и с глухим звуком ударило о стену.
Глава 19. Возвращение
На столе, в опасной близости к панели управления, парил чай. Самый настоящий, китайский – молочный улун. Его аромат проникал куда-то внутрь, в душу, и действовал успокаивающе. Не закатывал переживания в бетон, а мягко убаюкивал их пением и увещеваниями, что всё ещё будет хорошо.
Рядом курил Буров. Такого довольного лица Роман не видел со времён присуждения Санычу золотой медали на чемпионате Европы по Реконструктору, в дисциплине «творец». Разве что Саныч ещё тогда многословил бурно, восхваляя шотландского соперника, на его взгляд незаслуженно невысоко оценённого. И раза четыре исполнил гимн.
Нужно привыкать ничему не удивляться. Просто для того, чтобы было легче жить на Ясной. А жить им, видимо, какое-то время придётся. Обустраивать быт, периодически предпринимая попытки обнаружить или челнок с незадействованными капсулами, или модуль, чтобы вызвать новый, со второго «Герольда».
Табак, заботливо, с известным пиететом ценителя упакованный аккуратно и герметично, а также чай, нашёлся во второй половине колонии. И не где-то на складе, ведь контрабанда – а это контрабанда! – там не хранится, а в жилом кубрике. За те полчаса в командном пункте с кружкой чая Роман, наверное, раз восемь мысленно вознёс хвалу находчивости иных натур. Кому-то ж взбрело в голову тайно пронести в модуль немалые запасы чая и табака! Как бы подарочек получался. В будущее. Что ж, вполне свойственно довоенному альтруизму.
Они не произнесли ни слова с момента, как вышла Рената. Буров – курил, кутаясь в дыму, Нечаев – пил, предаваясь фантомному расслаблению. Всего полчаса назад они закончили стаскивать в ангар трупы изувеченных людей. От такого всякий начнёт заикаться, если не курить и не пить. Пусть бы и чуточку солоноватый чай…
– Включи. А то в тишине сидим, как заговорщики.
Нечаев пожал плечами и дотронулся до панели. Утром выяснилось, что трансляция в эфир Высоцкого велась отсюда, из этого самого отсека. ЭВМ колонии, кряхтя изношенными охладителями, ревел на всю планету рваным баритоном, будто в исступлении просил всё это прекратить: «Парус! Порвали парус!..».
На сей раз музыка полилась неспешная, струнным перебором баллады. Роман не знал, что это за песня, да и не хотел знать. Он думал. Тяжело, через вздох возвращаясь к одной и той же мысли:
Мертва.
Оля мертва. Не осталась она на Земле по какой-то там причине. Не вынули её из капсулы лаборанты в белом, чтобы отправить в идиотский карантин, а после – на нудную реабилитацию. Не приедет она в снятую ими недавно квартиру в знаменитом доме под шпилем, и не станет ждать его. Ей вообще больше не увидеть родного Барнаула.
Потому что её больше нет. Оля слилась с космосом, как те трое в камне, что перед входом в корпус психподготовки смотрели в земное небо. Её расщепило, как и многих до неё. И подобно многим, что будут после, Оля не материализовалась в заданной точке проклятого межпланетного маршрута.
Игла осознания вонзилась в мозг когда Роман пересмотрел кровавые кадры. Неумолимая логика вложила в рот битое стекло правды и принудила медленно пережёвывать, корчась от бессилия. Наблюдая каждое новое убийство, Роман только укреплялся в подозрениях.
Погубившее людей существо, имитатор, как его назвал тот немец, всякий раз являлся в новом обличье. И Нечаев отследил принципиально важный момент: он ни разу не примерил лик живого человека. Всякое новое лицо убийцы – лицо уже загубленной им ранее жертвы, либо как факт неживого уже человека.
Последним его обликом стала Оля. Имитатор, кем бы ни была эта тварь, в мельчайших деталях воспроизвёл её тело...
Протоволна удивительным образом подействовала на имитатора. Пули не причиняли ему никакого ущерба, в то время как два выстрела Иванова – первый оказался неточным – оставили лишь мокрое место. В прямом смысле. В течение каких-то секунд тело растеклось мутной жижей.
Останки убрали по всем правилам. Собрав волю в кулачок, Вика несколько часов работала, чтобы в месте падения тела не осталось ни малейшего следа. Образцы – куда ж без них! – она взяла первым делом.
Работа продолжалась. Рождённая в военное время традиция в трудную минуту вспоминать, что людям некогда было несравнимо тяжелее, прижилась и в среде космопроходцев. Словосочетание «в блокаду было хуже» неизбывно становилось резервным двигателем, источником сил для людей, оказавшихся на чужой планете в непростой ситуации. Пусть даже она принципиально отличалась от ужасных условий голодного Ленинграда. Всё равно – в блокаду было хуже. И вперёд. Работать, не смотря ни на что.
Клубок событий Роман поручил распутывать дуэту Павлова и Трипольского под руководством Ренаты. Работа им предстояла не из лёгких – количество видеоотчётов со всевозможных камер из разных отсеков переваливало за две тысячи. Роман надеялся, что там же, возможно, найдётся хоть какая-то информация о мимике.
Командир решил не откладывать возвращение в «родной» челнок: провианта в модулях так и не нашли.
Нейроинтерфейс экзотела приветственно подсветился: просим, мол, сюда вашу голову, сэр. Роман вошёл в «Осу», поймав себя на мысли, что привык к комфорту и функциональности иностранца. По традиции чуточку горько сделалось за отечественного производителя.
– Я с вами, – возвестил вдруг Буров.
– Уверен? – до Романа дошло наконец, что ещё пара-тройка раз, и он доконает Истукана этим вопросом.
– Да. Это важно. Разницы в скорости между мной и богословом ты не заметишь.
Всё равно «Сапфира» требовалось два, чтобы грузить сразу две платформы, а не курсировать туда-сюда с одной. Раз он был уверен в собственных силах, что ж…
Двое в экзотелах – Роман и Майкл – первыми вышли в отсек стабилизации атмосферы. Ганич немного замешкался, у него никак не выходило подсоединить платформу к скафандру. Ему помог Роберт, ожидавший выхода группы, чтобы вновь заклинить переборку винтовым распором.
– Ясная, – по обыкновению констатировал Майкл, когда внешний шлюз пришёл в движение.
Как и всегда, сработали светофильтры. Звезда одаривала поверхность песчаной планеты безудержным потоком фотонов; термометр «Осы» пикнул, ткнувшись в отметку полста. Кругом безмолвно, накрепко врастая кронами друг в друга, цепенели грибообразные деревья, увитые паутиной лиан.
И тишина. Внутри экзотела Романа никто не увидит. Здесь он сам себе свидетель… Группа двинулась, на транспортёрах закрутились вздувшиеся бублики колёс.
У самой границы тени Роман понял, что слёзы закончились. Болезненный комок ещё душил, рвал всё чуть выше грудной клетки, но уже на сухую. Мысль о том, что Оля мертва не покидала его ни на миг. Она вцепилась в его мозг, как членистоногий хищник в незадачливо ползшую по листьям теплокровную жертву. И крутила, душила, рвала, впиваясь острыми ухватами смятения всё глубже и глубже, не оставляя ничего, кроме всеобъемлющей, болезненно гудящей пустоты – её больше нет.
Мы же… мечтали родить… дочь…
– Что? Повтори, командир!
Роман встрепенулся. «Оса» Майкла, тяжело шедшая чуть впереди, обернулась, ненадолго вперившись чёрным троекрестием забрала. Нечаев махнул: идём, мол.
Густое молоко тумана так и царствовало среди чешуйчатых стволов. Белая стена вырастала сразу же за первыми деревьями и клубилась настолько ровной поверхностью, что казалось порой, будто на её пути была невидимая преграда.
Ганич подошёл к Нечаеву сзади, и ещё до того, как тот успел объяснить ему куда можно пристегнуться, щёлкнул карабином троса. Сам, видимо, разглядел. Буров последовал примеру теолога, встав в связку с Бёрдом. Двумя цепочками они вошли в туман.
Путь предстоял долгий. Навигаторы снова стали проводниками в беспросветной мгле тумана, а экзотела – переведены в режим автопилота с теми же настройками, что и накануне: неспешный шаг, конвой.
Тишина в эфире хранилась недолго – заговорил Ганич. Что его к тому подтолкнуло неизвестно, но он решил, ни много ни мало, высказаться о своей цели на этой планете. Возможно, своё дело сделало ощущение отрезанности от путей возврата.
Начал он издалека, говорил хоть и много, но неспешно, тщательно подбирая слова.
Выяснились весьма любопытные детали. Роман не знал, например, что Уфимская богословская академия на деле финансируется вполне светскими структурами, и притом из-за рубежа. Что существует некий Фонд Единения, заправляющий делами единобожцев и на территории Союза в том числе. И этот самый Фонд настолько влиятелен, что в состоянии так вот запросто отправить на Ясную – последнюю планету с невосстановленными связями – своего человека.
Ганич утверждал, что на Ясной есть нечто, подтверждавшее их какой-то там догмат. Или учение. Суть последнего была примерно такова: всякая религия Земли есть просто часть чего-то большего, но единого, что бог-творец один и всеобъемлющ. А тут, средь белых песков, под сенью исполинов Ясной, мол, кроется ни много ни мало ответ, ключ ко всему, во что верили единобожцы. Откуда такая информация, он, естественно, не упомянул.
Единобожие возникло ещё до войны, в самом начале двадцать первого века. Поначалу это было затерянное где-то на юге Испании маргинальное сообщество, безобидная секта утопического толка с идеями о прекращении распрей на религиозной почве. Но в какой-то момент мир в очередной раз сошёл с ума. То там, то тут появлялись ораторы, привлекавшие своими идеями всё больше и больше людей. Кстати сказать, вполне светлыми идеями. Подобно снежному кому, единобожие быстро набрало популярность. Адептами его большей частью становились люди, ранее не веровавшие. Или же усомнившиеся по разным причинам в традиционных религиях. Причин к последнему только за первых три десятилетия века скопилось немало.
В обычной ситуации Роман непременно что-нибудь сказал бы теологу. Возможно, даже нагрубил или высмеял в свойственной ему манере. Но не теперь. Стоило Ганичу углубиться в суть своей веры, как Нечаева вконец поглотила кромешная тьма. Будто тьма эта – туман, просочившийся сквозь невидимые щели экзотела, медленно сдавливая виски теми окровавленными штифтами...
В сорок втором году он вместе с отцом стоял на перроне в ожидании эвакуационного эшелона. Завод отца вывозился дальше на восток, в Екатеринбург, и Рома жался к родителю как к единственному оплоту привычного мира. Его мама и старшая сестра тоже стояли рядом. Но они никуда не собирались. Им не позволяла вера. Вера в то, что бог не позволит им погибнуть в момент штурма соединениями господинов.
Позволил.
– Я родился в Джорджии, в городке под названием Уэйнсборо, – оккупированный убаюкивающим бурчанием Ганича эфир мягко разбавил голос Бёрда, – Не думаю, что вы в курсе где это. Но мой городок – неофициальная столица неоюниатов в США. Вернее, был ей до войны.
– Точнее, Майкл, до взрыва на станции Вогтль, – Леонид Львович произнёс это громко и проникновенно, словно начинал проповедь; видимо, знал не понаслышке, о чём речь. – Там было испытано новое оружие Союза…
– Не порите чушь! – эфир неожиданно сотряс громоподобный бас Истукана. – Это была диверсия черноморцев, а не какое-то там оружие. Вот же... – он подобрал подходящее слово, – профанация!
Бурова легко было понять. Он – фронтовик. Непосредственный участник, не свидетель даже, тех событий. Кому, как не ему, знать о войне.
Но речь шла о катастрофе, случившейся на территории самих США. Существовало две версии причин взрыва АЭС Вогтль в округе Берк. Как водится: правдивая, и американская.
Первая строилась на докладах командования спецназа морской пехоты Черноморского флота. Зимой две тысячи сорок первого года к восточному побережью Северной Америки подошла незамеченной атомная субмарина «Пермь», доставив на вражескую территорию отряд бойцов сто тридцать седьмого отдельного морского разведывательного пункта специального назначения. Ценою собственных жизней спецназ провёл масштабную диверсию.
Агония человечности к тому моменту уже пропитала самый воздух сотрясавшейся планеты, и никого не волновали смерти мирных жителей – на всё имелось оправдание. Упаси бог сказать российским боевым пловцам, что смерть их близких – не оправдание убийства чьих-то близких. «Сопутствующий урон» придумали не они. Мир давно задыхался, удушаемый замкнувшимся порочным кругом на крови.
Но существовала вторая версия. Она строилась на якобы свидетельских показаниях. Что за свидетели могли остаться после взрыва всех четырёх энергоблоков Вогтль – вопрос. Но, тем не менее, они имелись.
Американские СМИ охотно подхватили идею об армантропе – человекооружии. Якобы спецназ выполнял лишь роль сопровождения, охранительного конвоя. И никто бы не обратил внимания на мистификации некогда противника, давно уже взрастившего в своём народе культ людей со сверхспособностями, если бы не одна деталь.
Деталь эта ускользала от взгляда обывателя, но накрепко вцеплялась в ум человека осведомлённого и думающего. Было установлено, что все четыре энергоблока взорвались… одновременно. Спецназ черноморцев этого физически не смог бы устроить.
Чудовищная катастрофа на АЭС в Джорджии, бомбардировка НИМИ, ядерный удар по секретному заводу в Норильске – кровопролитие только набирало обороты.
Тема войны никак не желала покидать локальный эфир. Роман предпочитал не вмешиваться в суждения и воспоминания. По двум причинам. Во-первых, он не ощущал за собой права, пока всё в рамках Устава, затыкать рты ветеранам – Бёрду и Бурову. Во-вторых, он знал немного больше о причинах разразившегося на Земле конфликта. А знал потому, что привык больше слушать, чем говорить.
Да, первыми опалились стартовым огнём корабельные шахты американских и английских ракет, зашедших в Чёрное море. Это так. Фактически, первый удар был нанесён Альянсом. Но!
Впервые читая некоторые документы, доступ к которым он получил по долгу службы, Роман испытал боль и глубокое разочарование. Мало кто знал, но былое руководство Союза приложило к началу войны руку даже в большей мере, чем заокеанские визави, стоявшие у руля Альянса. Тогдашний генеральный секретарь евразийского военного блока – вот кто был истинным врагом народов Союза! Именно он и его команда своими заявлениями, а главное выходками, сначала приблизили мир к краю кровопролития, а потом, опьянев от доклада с Ясной о контакте, и самодовольно спихнули его с того обрыва.
Роман всегда старался быть честным перед самим собой. И тогда, читая документы, он поймал себя на мысли, что, будь он на месте верховного главнокомандующего США, то принял бы точно такое же решение. Но война и без того уже давно шла, начавшись задолго до пуска первых ракет. Первыми её «воинами» стали небезызвестные личности с обеих сторон: старый клоун Лакмус и писака-патриот Виктор Ким.
Буров хоть и реагировал иной раз бурно, когда дело касалось больной темы, но Бёрда в целом выслушивал. Мало того – иногда даже вполне дружелюбно уточнял какие-то моменты.
Оказалось, Бёрд воевал на передовой дважды. Сначала участвовал в трагической для Союза операции «Суровая гильотина» по захвату двух столиц, а потом, после серьёзного ранения, встречал русский мат уже дома, вгрызаясь в каменистую землю Западного побережья США при недолгой обороне Сиэтла. Второе Бурова не особо интересовало. А вот бои под Питером, Псковом… Могло ведь статься так, что они видели друг друга в прицеле оружия.
Они вышли под лучи светила неожиданно, поле преодолели без неприятностей, а история Бёрда о его военном прошлом завершилась только у подножья сыпучего холма.
Шлюз выглядел нетронутым. Внутри челнока было темно и тихо. Добавить ещё прочернь по потолку, и получился бы челнок-склеп с четырнадцатью заживо сгоревшими людьми.
Ещё у самого входа Буров предупредил, что ему необходимо в капсульный.
– Иди. Загрузим без тебя – ответил командир.
***
Буров терпел боль молча. Всегда, какая бы она ни была. Так уж вышло – его научили этому синтетики, шнырявшие по захваченным позициям на подступах ко Пскову. Он, присыпанный землёй в окопе, лежал со сломанной рукой и не шевелился. Двенадцать часов. Молча, пока не контратаковали наши.
Обузой для группы он не стал, как и обещал. Ни разу шедший впереди Бёрд не подтянул его, отставшего, тросом. Только теперь, войдя в капсульный и оставшись наедине с самим собой Буров позволил себе слабый, еле слышимый стон. Ключица страшно саднила.
Буров хмыкнул, подумав об американце. Вот же как бывает! Где-то около посёлка Струги Красные, что под Псковом, они, возможно стреляли друг в друга. Возможно именно Бёрд, раздавая команды, ходил над ним, лежащим в окопе с переломанной рукой! А теперь они тут, за более чем сотню световых лет от родной планеты, и работают вместе. Они теперь соратники!
Но что-то в рассказе Майкла настораживало. Тимофей прокручивал в голове историю американца, и всякий раз спотыкался обо что-то невидимое, неуловимое. Некую нестыковку. Нет, вроде бы всё гладко, не придерёшься. Порой Бёрд выдавал такие подробности, что заподозрить его во вранье было просто невозможно. Только вот червячок сомнения, или же ещё какой червячок, не позволял взять да и принять рассказ Бёрда за чистую монету. Что-то с ним было не так…
Буров никогда не ошибался.
Он прошёл в центр осиротелого отсека. Фонари скафандра поочерёдно выхватывали из темноты умолкшие прямоугольники приёмников и гигантские рисины капсул, в которых они очнулись. К ним-то он и пришёл.
Начал Буров с той, что находилась ближе к изолятору, некогда занятому повреждённой. Его догадки должны были подтвердиться...
Так и есть… Следы! В капсулах, где пробуждались космопроходцы, после отключения от энергопитания проступили следы! Это была его личная теория, и никто на целом свете не знал о ней. Впрочем, немудрено. Едва ли имелся ещё хоть один такой же – безнадёжно влюблённый в квантовую механику, поклонявшийся уму, одним смелым экспериментом разрубившему гордиев узел ЭПР-парадокса! Нет, были, конечно, разные люди.
Но они иногда ошибались. А он – нет.
Тимофей Тимофеевич открывал капсулы одну за одной. Кое-где следов – чего-то вроде размытого отпечатка тела на секционной подложке – не имелось. Буров заволновался. Он был близок…
Ещё одна капсула. Есть следы – тут пробудился человек.
Другая крышка поднимается вверх. Всё в порядке, след присутствует, пусть и не чёткий, как предыдущие. Видимо, тут была Милош. Эх, жаль, что он не помнил точно кто где пробуждался!..
В конце концов, осмотрев все четырнадцать капсул, Буров повернулся лицом к мрачному отсеку. Пальцы его холодели, дыхание учащалось. Космопроходцев, включая повреждённую, пробудилось одиннадцать.
А отпечатков тел в капсулах он насчитал десять.
Глава 20. Ретроспектива
ЭВМ жалобно жужжал охладителями, не единожды уже выработавшими ресурс. Он то и дело сбоил, выдавая нелепые ошибки – будто жаловался, ища у людей понимания.
Но Трипольский был неумолим. Он осознавал, что «жить» вычислительной машине оставалось не так много. И был зол, ругая на его взгляд недальновидность своих предшественников, безвозвратно отключивших, по сути уничтоживших, ещё один ЭВМ во второй половине колонии. Пусть того в унисон требовали и Устав, и «марсианские правила». Но это же по меньшей мере… недальновидно!..
А ещё он не понимал чем, помимо исполненного уже «принеси-подай», обусловлено присутствие в командном пункте Павлова. Стоит, смотрит бесцельно. Чего он тут высмотрит? Шёл бы… куда-нибудь. Нет же – приказ командира!
Иногда заглядывала похожая на собственную тень Рената Дамировна: серая, скомканная, но заботливо-улыбчивая. Вот кому бы поспать! Так ведь кто ж её отправит, старшего-то офицера?
Камер со всех отсеков и кубриков набралось в небрежную кучу около панели с три десятка. Снимать развешанные покойным немцем смысла не было – они изначально подключались к ЭВМ и вели запись на него.
Работа стартовала ещё до того, как Роберт принёс последние видеокамеры – на том польза от него иссякала. Алексей ещё в прошлый раз перекроил интерфейс программы под себя, поэтому сейчас дело не двинулось даже – рванулось с места. Параметры, по которым следовало пускать щупальца поисковика, он продумал ещё накануне. Раньше даже, чем узнал, что командир назначил его восстанавливать хронологию событий колонии. Самоуверенность? Ни в коем случае. Это было банальное видение очевидного расклада вещей.
Трипольский быстро сообразил, что шансов на обработку всего массива у них на пару с программой нет. ЭВМ прикажет долго жить гораздо раньше. Оттого он начал с аудиофайлов. Упорядочил их, но не пустил по ним впопыхах ручную электронную ищейку, а пошёл на хитрость: начал конвертацию записанной речи в текст, а уже на него, чуть выждав для перестраховки, спустил программу.
После откинулся, не обращая вообще никакого внимания на большеголовое изваяние якута сбоку, и с довольным лицом забросил руки за голову.
Основными донорами интересовавшей командира информации послужили дневники полковника Иконникова и его предшественницы – доктора Кислых. Всё остальное Алексей оставил на потом.
Единственным значимым минусом программы была её немощь во всём, что касалось хронологии. Выстраивать цепь событий во времени космопроходцам предстояло самостоятельно. И они выстраивали, цепляясь за каждую озвученную сгинувшими космопроходцами дату.
Выяснилось, что модули коснулись песчаной поверхности Ясной в третьей декаде октября две тысячи тридцать девятого года. А когда первопроходцы вышли на поверхность, то уже обнаружили взгорок под своим челноком. Как и прогалину вокруг. Совершившие посадку за несколько километров модули были в центре точно такой же гигантской поляны. И они тоже – удивительно! – высились над ней, поднятые Г-образным песчаным холмом. Возможно, ЭВМ «Герольда» выбрал эти места как наиболее подходящие для посадки. Но едва ли он мог попасть прямиком на взгорки, точно в их центр – ни метром влево, ни метром вправо.
Соединив модули, космопроходцы приступили к работе. Массив научной информации Трипольский, скрепя сердце, опускал. Хотя глаза то и дело цеплялись за громкие формулировки, такие как «пятый домен», «протоматерия», «феномен жидкого горения».
В отчёте по Ясной, в этой бесполезной подборке обобщённой информации, шитой расплывчатыми формулировками и напудренной гигабайтами одинаковых мнемокадров, фигурировало упоминание о двух смертях в первый же месяц работы. Об одном самоубийстве и одном несчастном случае.
– Ложь! – Павлов опёрся о панель и кресло, в котором сидел Трипольский. Узкие глаза якута быстро бегали по строкам на мониторе. – Весь отчёт – ложь.
Смертей действительно было две. Буквально спустя неделю после основания колонии погибли оба психосервера экспедиции. Точнее, они пропали: одна во время разведывательного выхода в горы, другая – что было более чем странно – исчезла прямо из модулей, ночью. Мёртвыми их сочли только по одной причине – не стало Ординатора.
Это значило, что никакого отчёта по Ясной быть не могло по определению. Попросту некому было закладывать его в голову тому самому майору Михайлову.
Во время разведки команда Кислых обнаружила нечто в горах, на той стороне отрога. Странно, но проскальзывали такие слова, как «купель» и «храм». Стоило появиться одному только упоминанию об этом, как вдруг резко менялась тональность записей – они скатывались в пустую проформу. Будто бы доктор Кислых опасалась сболтнуть лишнего. Или кого-то в чём-то заподозрила.
Последние записи Валентины Богдановны ЭВМ обозначил как «контакт». Трипольский чуть подлокотники не отломил. Под заголовком «вторая категория» нашлись описания ксеноархитектуры, скупые, как и всякая остальная информация, записанная уже после таинственного исчезновения женщин.
Первая категория контакта, присвоенная следующему текстовому файлу, почти пустила Алексея в ритуальный пляс. Он настолько расчувствовался, что даже приятельски хлопнул по плечу Павлова. Тот не оценил, буркнув что-то невнятное.
Но воодушевление Трипольского оказалось преждевременным. Ничего толкового в файле не нашлось: снова что-то об «озере», «храме», и «второй попытке войти». Каких-то голосах и тенях средь стволов, а также где-то «под поверхностью». Страхи, крики, подозрения друг друга. Сплошь мистика и неразбериха.
– Может, то Пустой космопроходец…
– Что-о?! – раздосадованный Алексей почти взвизгнул. Он был готов здесь и сейчас словестно разгромить мракобеса и только и ждал его реакции.
Но Роберт молча ретировался, отпрянув от Трипольского как от прокажённого. И не вышел прочь из командного пункта лишь потому, что в тот самый момент вернулась выбеленная усталостью Рената Дамировна.
Суть ей изложили вкратце. Программа продолжала шарить по файлам, вскрывая их острыми щупальцами метакода; ЭВМ шумел и попискивал.
– Выходит, это – всё?..
– Так точно, товарищ капитан, – нагнав пафоса, кивнул Фарадей.
– А как же… Подкрепление, ч-что с ними случилось? То есть, почему всё это случилось?
– Выясним, – бойко ответил Трипольский. Он, видимо, рассчитывал, что Неясова отправится по своим делам, но не тут-то было. Вместо этого она сначала принялась перечитывать уже вычлененную информацию, отхватив себе под это треть монитора. А после, обдумав, распорядилась:
– Продолжай, Алексей… В-выясни, что стало со вторым пси-ихосервером подкрепления.
Голос Неясовой надтреснул. Нечто в прочитанном тексте переменило её в лице.
И она опять заикалась.
«Капитан Катерина Ульянова, старший лейтенант Анастасия Попова – психосерверы в составе экспедиции за номером двадцать семь под командованием полковника Иконникова», – зачем-то выдал справку Ординатор. Рената вдруг охнула и поморщилась – как огнём обожгло затылок.
– Что с вами?.. – привстал Трипольский одновременно с шагнувшим к ней Павловым.
– Я в порядке, – она опустилась в кресло рядом; затылок жгло. – Выясняй, Алексей, это важно. Пр-рошу тебя…
– Позови Вику!
– Отставить! – неожиданно резко даже для самой себя скомандовала Рената. – Продолжать работу!
Алексей отвернулся к интерпанели, а Роберт, уже направившийся было к выходу, встал на место, будто преданный страж. Рената вымученно улыбнулась ему: всё, мол, в порядке.
Она отдавала себе отчёт, что исакть у них понимание и поддержку не имеет смысла. Оттого Рената и молчала. Оставалось надеяться, что план выгорит. Иначе… А что – иначе?.. Едва ли её провал хоть как-то отразится на остальных. Да и что может случиться? Сил у неё предостаточно, кто бы что ни говорил. Инсульт не грозит – до него ещё как до Ханоя брассом, как говаривал одноногий кадровик-ветеран в родном НИМИ. Уж она-то это знала наверняка.
Меж тем Трипольский ускорился. Обогнать программу он, конечно, не мог, да этого и не требовалось. Взгляд Алексея, затылком ощущавшего несвойственное Ренате беспокойство, рыскал по тексту не хуже метакода.
Подкрепление численностью двадцать шесть человек прибыло на Ясную ранней весной по земному времени. Тринадцать офицеров безопасности и столько же европейских учёных-счастливчиков, ухвативших комету тысячелетия, как им мерещилось, за шлейф.
Обезлюдевшие модули – вот что обнаружили с трудом объединившиеся половины подкрепления. Колония к тому моменту, судя по временному промежутку записей Кислых и Иконникова, пустовала уже более трёх месяцев.
О судьбе первого психосервера было известно заранее – она погибла. На разведгруппу, в составе которой шла Попова, напало существо, вериго. Судя по описанию, та самая дрянь, которую командир отчего-то прозвал Кариной. Трое погибли на месте – подчинённые Иконникова пользовались «Сапфирами», не «Осами». Раненую в спину Анастасию доставили в колонию, но помочь ничем не сумели. Девушка не прожила и суток: тело её окуклилось буквально в считанные часы.
– Дальше, Алексей! Мне нужно знать, что случилось с Катериной! – поторапливала Рената, отчего Трипольский перескочил целый пласт информации о чудище. Судя по отдельным фрагментам, там много чего нашлось бы…
– Она-а… она-а… – сопоставляя куски из разных колонок с пока ещё рваным текстом, Алексей никак ни мог понять, что же не так: то указывалась смерть капитана Ульяновой во время случившегося в горах обвала, то вдруг всплывали более поздние – вроде бы – упоминания о её странном поведении, будь то несвойственная ей молчаливость или нежелание обедать со всеми. Да, программа не могла выстроить хронологию, и поначалу Трипольский подумал, что второе упоминание предшествовало первому. Но вскоре нашёл доказательство обратного. И судорожно сглотнул.
– Она и была… кхрм… – Алексей прочистил горло, скрывая провал в голосе. – Видимо, в её облике этот… повторитель… и попал в колонию.
– То есть, она мертва? – Рената осторожно поднялась. Она услышала, что хотела.
Трипольский перечитал отрывки записей команды Иконникова, сопоставил их с обновившимися данными.
– Да, Рената Дамировна, – потёр он трясущиеся всё сильней руки. И хотел было что-то добавить, но Неясова быстро вышла.
– Сообщу Виктории, – не на шутку забеспокоился Павлов, спустя полминуты. – Нехорошо ей.
– По пути своего Пустого смотри не повстречай! Пустой космопроходец! Вот же бредни! – зачем-то прокричал ему вслед Трипольский и нервно хихикнул. Ему было страшно. Очень страшно.
Павлов не успел отойди далеко и прекрасно расслышал реплику Трипольского. Ему тоже сделалось страшно. Но не за себя. За Алексея.
***
Позади Ренаты шумно закрылась переборка пустующего кубрика. Чертовски жгло затылок, да ещё это заикание… На миг она даже посомневалась – а стоит ли?
Стоит. Рома ослеплён глупой заботой о ней, оттого и запрещает повторить поиски. Какие могут быть переживания, когда экспедиция в таком положении! Ясно ж как день: теперь только вперёд. В действительности это она, Рената, позаботится об остальных. Молча, не афишируя спасёт ситуацию.
Найдёт доктора Кислых.
Она медленно опустилась на застеленные нары. Синтетическая подушка дарила самое настоящее блаженство. В меру податливая, она приятной прохладой облегала горящий огнём затылок. Гудящее от хронической усталости тело вдруг сделалось таким вялым, тяжёлым. Таким…
Ненужным…
Рената закрыла глаза. Вероятнее всего, никто из группы не знал, что Валентина Богдановна когда-то являлась психосервером. Ещё на заре существования Ординатора, перед самой войной, проводились эксперименты, в которых участвовала и Кислых. Со временем она отказалась от стези психосервера в пользу ксенобиологии, но Рената знала, что первым носительницам Ординатора размещали его по-особому, «врезали», как выражалась декан. Если Кислых жива, а Рената отчего-то непреклонно верила в это, уж если не откликнуться, то обозначить своё местоположение она сможет.
Сомнение сопровождало Ренату до самого последнего момента. Но как только барьеры опустились и в сознание проник привычный ток, оно улетучилось бесследно.
На этот раз она приготовилась к появлению синеватой дымки и держалась за связь с Ординатором всеми силами. Психосервер сконцентрировалась на нём, сфокусировала всё своё внимание на тонкой связи, на которую то и дело покушалась вездесущая сине-серая хмарь: клубящаяся, густая, теперь и с фиолетовыми венами далёких молний.
В очередной раз Рената осознала себя во плоти, на сером песке средь шершавых домов в решётчатых намордниках. Из множества окованных прямоугольных пастей, сквозь колышущиеся занавески по-прежнему тёк чужой цвет и лилось не предназначенное ей тепло. И всё так же мимо брели безликие тени, которые если и касались друг друга, то только чтобы обжечь нестерпимым холодом одиночества.
Но теперь руки Ренаты тяжелил прозрачный шар. Внутри него искрилось неживое, противное природе, исковерканное при рождении сознание.
Она держала в руках Ординатор.
Он тут же повёл, потянул её вперёд. Синеватая дымка расступалась, гонимая выскакивавшими из него искрами. Тени теперь не проходили насквозь, не сыпали инеем в душу, а пугливо сторонились вслед за вездесущей дымкой. Под ногами хрустел песок. Громко, ломко, словно бы частично состоял из крошащихся в пыль стеклышек.
Она шла и шла… Прекрати Рената переставлять ноги, то непременно упала бы – Ординатор тянул её за собой неумолимо.
Одна из искр неожиданно взвилась, похожая на новогоднюю огненную змейку, какие пускали они во дворе детьми, и устремилась вдаль, выше уродливых цветастым отчуждением домов. Ординатор больше не тянул. Остановившись, Рената следила за искрой взглядом.
Хмарь принимала причудливые формы, огрызалась, но неизменно отступала от мигающего в полёте огонька. И туда, где пролёг его путь, хмарь уже не возвращалась, отчего возникал свободно просматриваемый «тоннель». В какой-то момент вдали вдруг проступили скалы, а на них – перекошенный, придавленный огромным валуном модуль. Искра достигла его запылённых, выжженных светилом стен и потухла.
Вот оно.
Рената закрыла глаза, желая очнуться. Руки тяжелели, рождаемый холодным стеклянным шаром ток растекался под кожей всё дальше: её связь с Ординатором крепла.
Но очнуться не получилось. Перед собой она увидела выгнутую ударом стену модуля. Под ногами холодел белый песок: тяжёлый, текучий – босые стопы утопали в нём по щиколотку. Над головой чернело ночное небо, средь неподвижных звёзд, двумя мигающими огнями его пересекали «Герольды», летящие по параллельной орбите.
Неожиданно она увидела юношу: беловолосого, почти нагого, с автоматом за спиной. Он что-то усердно, спешно волок по песку, приближаясь к покорёженному модулю. Или даже кого-то… Рената присмотрелась и увидела женщину… рыжую, худенькую…
Рената бросилась было на помощь, но не смогла сдвинуться с места – не позволил шар. Она словно оказалась прикована руками к невидимому столбу – могла ходить вокруг, но не отдалиться. Рената попробовала закричать. Впустую – здесь звучал только песок.
Ещё пара секунд, и кричать уже было некому. Парень вволок бессознательную жертву в шлюз покорёженного модуля...
Неподъёмная тяжесть вдруг опустила плечи Ренаты; белый песок громко хрустнул и обдал холодом нагие колени – снег, ни дать, ни взять… Её тянуло вниз. В руках больше не искрился шар, связь трещала, как канаты подвесного моста, на который взвалили слишком большой вес. Рената сама рвала связь, но отчего-то стоило ей это чересчур больших усилий.
Она видела его, стоящего в нескольких шагах впереди. Увидела краем глаза, исподлобья, но головы не подняла. Десантник протягивал к ней могучие руки, в которых кровью сочился крошечный свёрток.
***
Оставшись в одиночестве, Трипольский провалился в текст. Брошенная вслед Павлову фраза эхом отзывалась где-то в подкорке, Алексей ощущал себя неуютно, постоянно ёрзал в ставшем будто бы тесном кресле.
Периодически выскакивало настырное оповещение об ошибке. Было ясно, что ЭВМ агонизирует, но определить точно сколько ещё ему осталось Фарадей не мог. Плюс-минус трамвайная остановка, как выражался седой ветеран-кадровик.
И оттого Алексей спешил. Горбился, щурился на один глаз и покусывал губу. Вскоре руки уже тряслись настолько, что пальцы перестали попадать по нужным секторам интерпанели; он подался вперёд, придавливая весом злополучную тряску.
Вскоре он выявил весьма любопытный момент: путь, которым дважды проходили их предшественники – и команда Кислых, и отряд Иконникова – совершенно точно пролегал мимо видневшегося на скале, придавленного валуном модуля. Но притом Трипольский не нашёл о нём даже малейшего упоминания...
Зато чего хватало, так это упоминаний о вериго. Добравшись-таки до подробного описания чудовища, Фарадей замер. Окаменел, превратился вдруг в изваяние, одним лишь живым взглядом бегая по строкам. Даже руки перестали трястись. Губы парня кривились: поначалу просто в скептической ухмылке, а спустя минуту к ней примешалась и презрение.
– Чушь!.. – фыркнул он, всплеснул руками, скрестил их на груди и вжался в спинку неудобного кресла. Крылья горбатого носа раздулись, дыхание то и дело замирало – негодование прямо-таки душило Алексея.
Как можно было прийти к подобному умозаключению?! Как?! Это же неправдоподобно, антинаучно! Какая к чертям игра?!
И ведь кто об этом заявлял – Семенович! Единственный, чтоб его, соотечественник в числе учёных под командованием Иконникова! Ни много, ни мало – академик! Доктор в трёх смежных областях! Тот, чьё мнение Алексей и не подумал бы ставить под сомнение! Единственный профессор, согласившийся лично отправиться на Ясную, а не отправить вместо себя башковитого подопечного. Уму непостижимо...
Монитор в очередной раз покрылся тревожно-красными предупредительными окнами, точно больной – сыпью. Трипольский нервно удалил их все, даже не подумав вникнуть. ЭВМ уже всё едино – перегрев ли, сбой ли…
Семенович утверждал, что многоногая гадина – копия какой-то там штуки из виртоигры. «Абсолютное совпадение» – так подытожил Семенович. Перед этим он брался размышлять, нередко проваливаясь мыслью в одному ему понятные параллели, что Карина, а учёный был уверен в её единственном числе на Ясной, и «есть то самое существо».
Огонь в глазах Трипольского потух. Вытянутое лицо его приобрело такое выражение, как если бы перед ним выплясывал алтайский шаман в висюльках и с бубном в попытке развенчать уверенность в том, что Е равно МС квадрат. Дальнейшие описываемые события уже воспринимались сквозь острогранную призму скепсиса.
Немудрено, что Алексей усомнился даже в «странном поведении» психосервера Катерины Ульяновой, в облике которой повторитель и проник в колонию. Ведь немало упоминаний о том принадлежало тому же Семеновичу. Но Трипольский, переборов разочарование, всё же решил составить подробную картину. Как-никак, а с повторителем они столкнулись сами.
Группа под личным командованием полковника Иконникова отправилась на поиски доктора Кислых. В горы, на север – направление чётко указала капитан Ульянова. Восстанавливаемая картина походила на лоскутное одеяло – приходилось подбирать и «сшивать» различные отрывки, запечатлённые воспринимавшими всё по-своему людьми. Но у Трипольского выходило неплохо.
Километрах в десяти от модулей космопроходцы обнаружили долину. Ещё в ранних отчётах команды Кислых упоминалось, что на планете ни разу не был зафиксирован ветер, даже на высоте, в горах. А тут, при спуске в долину, люди не то что увидели его цифровое отображение на датчиках скафандров, но и заметили воочию: то там, то тут возникали разной силы завихрения, исчезавшие при малейшем приближении человека.
Как только дело дошло до описаний долины, программа внезапно прекратила работу. Алексей поначалу принялся её перенаправлять, но спустя минуту тщетных попыток отказался от этой затеи – основные носители частью вышли из строя и в первую очередь отвалился кластер, в котором, как раз, располагалась поисковая конвертационная программа.
Алексей устало выдохнул. Уже не имело смысла куда-то спешить и «бежать» по тексту. Все попытки хоть как-то прояснить судьбу их предшественников заканчивались ровно обратным: рождался сонм вопросов, от которых кругом шла голова. Кто? Что? Куда? Зачем? Когда?
Можно было выдохнуть, собраться мыслями и подвести какие-никакие итоги. Расставить, так сказать, всё по полочкам, чтобы перед Нечаевым не мямлить. Если коротко, то выглядело всё примерно так: подкрепление прибыло в пустые модули, вышло на поиски в горы, ведомое уверенностью последнего психосервера, где случился обвал и погибли люди. По возвращении начала происходить чертовщина. Что Ульянова тоже погибла под сошедшим обвалом, а в числе космопроходцев в стены колонии вошла инопланетная жизнь, выяснилось уже поздно. Когда начались убийства, уже никто не ручался за ближнего. В итоге часть космопроходцев изолировала себя от остальных, будучи уверенной, что таким образом обезопасят себя. Что с ними случилось видели все. Чуть раньше оставшихся шестерых опоил снотворным и застрелил полковник Иконников. Одна только Джессика Бристоу странным образом нигде не значилась...
Что нашли разведчики в долине, где она – предстояло выяснить в ходе долгого отсмотра видео- и аудиоматериала. О многоногой Карине Трипольский просто старался не вспоминать. Разочарованию его не было предела.
Алексея посетила мысль, от которой он немного оживился. Он принялся быстро рыскать по самым ранним файлам, принадлежащим ещё команде Кислых. Глаза вновь заблестели интересом. Те самые наблюдения по ветру, среди которых наверняка нашлось бы немало дельных соображений, могли ещё пригодиться.
Экран озарился отчего-то очень ярко. Трипольский не сразу понял, что уже нарушилась гамма – одна за одной останавливались помпы охладителей, отчего перегрелся кластер визуализации.
Первый файл оказался не тем, что он искал. Это и близко не были размышления учёных, и сняты они были не в лаборатории, а в столовой. Как раз в той, где космопроходцы обнаружили шесть трупов. Алексей и сам не знал отчего просмотрел его целиком. Ничего интересного, фоновое брожение людей: не то поиски чего-то, не то сборы. Не совсем ясна даже цель самой съёмки – никто ничего не говорит на камеру, а снующие туда-сюда люди её, казалось, не замечают.
Он закрыл файл и поспешил найти интересующий его, с данными и соображениями по местному ветру. Но, найдя его, даже не запустил. Что-то смутное завладело умом Трипольского, он вдруг ощутил себя так, будто только что упустил нечто невообразимо важное…
Повинуясь этому чувству, Алексей опять включил файл со снующими в сборах космопроходцами. Ничего, вроде бы… Вот прошла сама Валентина Богдановна, раздавая распоряжения – женщина-локомотив, не иначе. Вот она остановилась у самого края кадра и принялась с кем-то оживлённо спорить. Сначала лица человека, вступившего в яростную полемику с доктором Кислых, видно не было. Но затем он чуть отступил вбок, пропуская кого-то с упаковками экстренных наборов…
Трипольский поперхнулся собственной слюной, вытаращив в экран глаза.
С доктором Кислых спорил Леонид Львович Ганич.
Глава 21. Исповедь
Работы в лаборатории было хоть отбавляй. Но Виктория только радовалась этому. Хоть чёрту в пасть, лишь бы не изнурительное безделье, за которым обязательно потянутся тревожные мысли и повсеместно выглядывающий из-за угла страх. Вика не умела справляться с собой один на один. Для этого ей требовалось начать работать, и чем сложнее встанет перед ней задача, тем лучше.
Благо, с этим проблем не возникло. Закончив с затянувшимся выводом из медикаментозного сна Подопригоры, Вика несколько раз перепроверила процедурные установки реаниматора, и только убедившись в правильной последовательности и точном дозировании препаратов, отправилась в лабораторию. Теперь у неё есть как минимум часов шесть до пробуждения Александра Александровича.
И стоило ей окунуться в труды предшественников, как она тут же позабыла про всё на свете. Шутка ли – пятый домен жизни! И ещё кто об этом заявлял! Доктор Кислых, легенда ксенобиологии!
На всякий случай Вика сверила соображения Валентины Богдановны с современными постулатами: археи, бактерии, эукариоты, вирусы – четыре принятых наукой домена не подвергались сомнению именитой учёной. Последние, кстати, оказались причислены к «жизни» сравнительно недавно, чему предшествовали нешуточные баталии. Главным аргументом противников стала так называемая инертность вирусов, их «замирание» в отсутствие потенциальных целей и «активация» при их обнаружении.
Поначалу Вика забеспокоилась, что придётся дёргать Трипольского. Просить его всё скомпоновать, чтобы хоть как-то разобраться. Но доктор Кислых, оказалось, была очень организованным человеком, всё оставленное ею – видео, аудио, тексты, графики – пребывали в изумительно удобном порядке.
Вика давно научилась не удивляться ходу мысли коллег. Её внутренний индикатор редко подводил, и вот сейчас он как раз твердил, что к предположениям доктора Кислых стоило как минимум прислушаться. Хоть и были они порой весьма… интуитивны.
В изысканиях Валентина Богдановна не пришла к какому-то определённому выводу. Возможно, просто не успела. Нетрудно догадаться, что предметом её внимания стал лес. Но не обитатели его удостоились высокой чести и звания домена, нет. С ними всё вышло прозаически: основа – углерод, белковое строение, эукариот. Писать «Wow!» на полях не было повода.
Чести той удостоился сам лес. Доктор Кислых с самого начала предположила, что уникальность его, леса, не втискивается в понятие «экосистемы», что было бы попросту логично. Острый ум её заподозрил в нём единый организм.
Анализ коры деревьев показал, что они по сути тоже относятся к эукариотам, то есть имеют ядерное строение клеток. Но в качестве основы – и тут таилось первое открытие – фигурирует не углерод, как на Земле или Хиц-2, а фосфор. Теория существования жизни на его основе высказывалась ещё в прошлом веке, если не раньше. И было хорошо известно, что для этого необходим легкодоступный, а главное не энергозатратный в доступе азот. Но при таком раскладе в атмосфере планеты должен бы преобладать аммиак, чего анализы, взятые под кронами, не подтверждали.
И какового же было изумление Виктории, когда выяснилось, что выше сросшихся крон господствовал аммиак! Что именно он был виновен в изумительном по красоте преломлении света, а температура там не превышала ноля градусов по Цельсию! И это когда на белом песке прогалин дневная температура неизменно пробивала отметку «плюс пятьдесят» по тому же Цельсию! Нонсенс!
Ещё более поразительным стало расслоение атмосферы планеты. Аммиак легче смеси кислорода и азота, привычного землянам «воздуха», который преобладал и у самой поверхности Ясной. Но притом, как уверяла Кислых и её коллеги, по каким-то причинам на стыке двух пластов газы не перемешивались, во всяком случае этого не удалось зафиксировать. По логике вещей то и дело образовывались бы небольшие тучки и капал лёгкий дождик, состоящий ни много ни мало из нашатырного спирта.
Доктор Кислых полагала, что лес каким-то образом препятствовал смешению газов. Лес питался из глубин почвы фосфором, «дышал» азотом, который был легкодоступен из аммиака, и при этом почему-то не поглощал его же из-под крон. Отчего-то там стабильно поддерживалась иная, в корне отличная, атмосфера, в которой присутствовала вода, иногда в виде холодного тумана, пусть и с примесью. Возникал вопрос: зачем?..
Взрывающихся червей, которых наблюдали космопроходцы, Кислых прозвала дождевиками. Именно они, по её убеждению, доставляли в вечную тень воду. Не так далеко шумел океан, всего около сорока километров от месторасположения колонии. Пробы тумана наводили на мысль, что вода в нём щедро разбавлена атмосферным аммиаком, а также практически лишена соли. Возникал, правда, вопрос почему её цвет не менялся в сторону бурого.
Важным примечанием по климату было наблюдение по ветру и рекам. Фундаментальное даже: ни первого, ни вторых люди на планете попросту не обнаружили. Утверждение немного сбивало с толку, но Вика, памятуя о способе вхождения в научную дискуссию, которому её научили в НИМИ, поначалу принимала утверждения если не за чистую монету, то во всяком случае не подвергала их шквалу критики. Несолёность океанской воды, принесённой под кроны дождевиками, например, запросто объяснялась хотя бы отсутствием на планете рек. Никто не отменял каскад закономерных вопросов после такого «объяснения», но всё же.
Внутри стволов деревьев циркулировал некий сок, которым питались местные аборигены – клещи. И это уже был настоящий шок для Грау, как для биолога. Не было сомнений, что клещи – углеродная жизнь, в то время как лес – фосфорная. В корне различная биохимия! Ни при каких обстоятельствах клещ не смог бы питаться соком деревьев, он бы погиб! Сразу! Тем не менее, вопреки всем постулатам науки, питался, и на глазах у всех.
Чуть сбавило градус наблюдение помощника Кислых. У него вышло относительно долгое время следить за одной и той же особью. Насосавшись фосфоресцирующего древесного сока, клещ, оказалось, прожил очень недолго. Его хватило только на то, чтобы спуститься со ствола и проползти с пару-тройку десятков метров без какой-либо видимой цели, где он и умер, побившись в судорогах.
Изучение клещей дало немало ответов команде Кислых, но ещё больше оно породило вопросов. Что было, в принципе, закономерно. Учёные выявили важную особенность клещей – полное отсутствие хоть как-то выраженных способностей к самозащите. Панцирь нигде не утолщался, был равномерно тонок и хрупок – при неудачном падении с дерева клещ погибал. Ни ядовитыми железами, ничем подобным он не обладал. Напрашивалась мысль, что клещам не от кого было защищаться. Кроме того, команда Кислых не оставила ни единого упоминания о Карине. Вообще. Будто бы и не было её на Ясной. До людей.
Кстати, о падении клещей с деревьев. Первопроходцы Ясной, озадачившись тем, что трупы ни коим образом не разлагаются, провели опыт-наблюдение. Рухнувший «случайно» наземь клещ разбился насмерть. Для поддержания естественных условий его не трогали. А проверять его решено было раз в сутки. Но при первом же возращении учёных он бесследно исчез. Возможно, клеща утащил некто летающий, но, как известно, апатичные «кровососы» и близко не подходят к прогалинам, всегда оставаясь глубоко в тени леса.
Тогда схожая судьба постигла ещё одного аборигена. Но на сей раз около него люди оставили видеокамеру, прикрепив ту к дереву. Вернувшись, они снова не обнаружили трупа. Но на кадрах, вопреки ожиданием некоторых, таинственный «санитар леса» так и не появился. Всё оказалось в некотором смысле проще. Тело клеща медленно втянул песок. Так, что и следа не осталось.
Те три с небольшим часа, что Виктория провела в лаборатории, наедине с записями предшественников, начисто выветрили её голову. Она словно перезагрузилась: от страхов и тревог не осталось и следа, их место заволокло кипучее грозовое облако мышления. С пятым доменом Грау не соглашалась более чем полностью. Во всяком случае, она представляла себе его несколько… иначе.
Да, фосфорная основа жизни, но классификация-то та же – эукариот! Даже самый простенький микроскоп покажет наличие у клеток деревьев ядер!
Чувство, будто доктор Кислых что-то недоговорила, терзало Вику. О новом домене Валентина Богдановна высказывалась напрямую всего дважды: первый раз она пусть и смело, но лишь предполагала, ещё только приступив к опытам, а во второй уже возвещала с запалом религиозного фанатика – пятый домен жизни открыт! Тональность её высказываний стала такой по возвращении из горной разведки, где они нашли некую долину и где пропала одна из психосерверов экспедиции. Тогда же в голосе Кислых появилось и явное недоверие. То ли к группе в целом, то ли к кому-то конкретному…
Вика не слышала, как открылась переборка в лабораторию. И испугалась, боковым зрением заметив бледную лицом Ренату. Начавшие густо отрастать тёмные волосы немного безобразили её, придавая лишнего объёма округлому лицу. Со своей усталостью и болезненным видом она казалась какой-то заключённой или нищенкой.
– У тебя всё в порядке? – тихо спросила Рената.
Несколько часов назад этот вопрос не показался бы Вике излишним. Она кивнула, лишь на миг отвлёкшись от чтения путевых заметок учёных в горах. Вот-вот должно начаться описание долины, и Вика чувствовала, что там есть много важного. В том числе и для обоснования внезапной недоверчивости доктора Кислых. Возможно там же кроется ниточка, по которой можно пройти по извилистым коридорам логики Валентины Богдановны и выяснить причину её убеждённости насчёт пятого домена. Виктория почти знала, что отправной точкой, той самой ниточкой, должен стать клещ. Конкретно, его «смертельное» питание.
Рената молчала. И не уходила. Она стояла чуть поодаль, её будто бы знобило. В итоге Вика сдалась и повернулась к ней.
– А у тебя? Ты выглядишь… – она подобрала слово. – Неважно. Когда ты последний раз спала?
Несложно было догадаться – у Ренаты не всё в порядке. И отчего она пришла именно к ней, к Виктории, тоже ясно, как день. Неясовой требовалось выговориться…
Она прошла и села напротив, придвинув высокий лабораторный табурет. Будто бы виноватый взгляд то и дело сползал куда-то в пол, в ноги; Рената производила впечатление человека, принесшего нехорошую весть или же желающего раскаяться в чём-то.
– Вик, у тебя есть… д-дети?
Не то чтобы вопрос вышел неожиданным или неудобным, просто мысли Грау то и дело срывались в заоблачные дали. Она несколько опешила и не сразу нашлась что ответить. Хоть ответ был очевидным и простым настолько, насколько это возможно в принципе.
– Э-эм… нет.
– И у меня нет, – взгляд, на миг упавший на неё, кольнул. Вика не разобрала: невысказанная обида ли это, или, быть может, вина. Но за что и перед кем? Девушка не на шутку забеспокоилась. Внутренняя борьба Ренаты тенями отпечатывалась на неспокойном лице.
– Почему ты спрашиваешь? Что-то случилось?
– Нет, но… – Неясова надвинула брови, закрыла глаза и, вздохнув, спросила: – Можно я расскажу? Я… Мне надо рассказать… Мне давно с-следовало это кому-то рассказать.
Вика знала пользу внимательного молчания в нужный момент. К тому же она отметила вновь проявившееся заикание Неясовой.
– В наш г-госпиталь его привезли ночью… – Рената ещё раз прерывисто вздохнула. – Весь в к-крови, но руки-ноги целы. Уцепился за меня, схватил в бреду за халат, да так, что было не вырваться. Пока делали операцию, так и стояла – не позволял уйти, буйствовать н-начинал. Хоть и привязали. Может, принял меня за кого-то… Так я стала хирургической – вынужденно проассистировала доктору, он меня и оставил. Его звали…
Рената замолкла на полуслове, замерла. Прищурилась, глядя куда-то мимо собеседницы. Казалось, она почти не дышала и не моргала вовсе.
– Кирилл. Его з-звали Кирилл. Пулю из брюшной и осколок, пощадивший аорту, доктор быстро вынул. П-полчаса, я даже не заметила их. Поток тогда большой был – один за одним: осколочные, осколочные, осколочные… Казалось, что это мстительный мир разбился на осколки, чтобы ранить ненавистных людей… Как ни д-держался он за меня, а стоять у одного раненого нельзя было. Его в «терапию», меня к разгрузке, где как раз пришёл покорёженный эшелон. Снова мы встретились через две недели… И больше не расставались. Я каждый день, как т-только выпадали свободные минутки, бежала к нему. Поначалу под предлогами: что-то кому-то отнести, что-то уточнить, а попутно и увидеть его… Мне было семнадцать, я в-влюбилась безвозвратно… А он… Не знаю, любил ли он меня. Он называл меня Решкой. Улыбался и молчал, а я не могла остановиться: говорила, говорила, г-говорила…
Вика вдруг вспомнила Демиса, своего соседа-грека из далёкого, покалеченного Граца. Увидела его перед собой отчётливо: большой, густобровый, с искрящимися жизнью чёрными глазами и смешным произношением на немецком: Пасха! Пасха!
– Спустя п-полгода мне позвонил какой-то парень, нашёл чудом, через пятых людей. Разговор не вышел т-толком, я приняла его за Кирилла и стала говорить, говорить… Я хотела поскорей рассказать, что малыш – мальчик. Что я вот-вот выйду в декретный, что главврач меня бережёт и всё хорошо. Связь оборвалась т-тогда. Второй звонок был почему-то ночью. Звонили из Ярославского военного госпиталя – это я в-выяснила позже… Он и слова не дал мне п-произнести. Сказал, что он не Кирилл... Что Кирилл п-погиб три н-недели назад в бою п-под Псковом… Что после в-войны обязательно н-найдёт меня и что-то п-передаст… Что…
Рената проглотила болезненный комок. Глаза её заблестели, она выдохнула и продолжила:
– Выкидыш случился через н-неделю… Я глупая была, не думала… Ревела. Кричала. Потом лежала, с месяц лежала не вставая… Почти умерла. Если бы не объявленная эвакуация, умерла бы. Г-госпиталь эвакуировали – Орёл взяли в кольцо буквально за пару дней. Наш главврач попал п-под мину тогда…
Рената замолчала и долго ничего не говорила. Вика тоже. Образ рослого грека, добродушного ребёнка в теле взрослого мужчины, бегавшего от дома к дому со светлой вестью об окончании войны, застрял в её голове. Она и не знала-то его толком, но отчего-то именно его смерть – внезапная, нелогичная и оттого ещё более страшная – врезалась в память необъяснимой болью. Демис подорвался на невесть откуда взявшейся в окрестностях германского городка мине. На второй день после окончания всего этого кошмара.
Вика было раскрыла рот, чтобы ответить, но та остановила её чуть грубоватым жестом. Взгляд Ренаты отчего-то так и не обрёл обычной смелости. Она слегка поджимала губы, и Вика расценивала это как сдерживаемую не то злость, не то обиду.
– П-помнишь, ты говорила мне про сон? – тему Рената перевела с заметным трудом, затолкав всё невысказанное обратно вглубь себя. – Сон в капсуле?..
– Конечно… Ты не поверила, а…
– Мне п-потребуется твоя помощь, Вика, – перебила Неясова. Рената сделалась несколько суровой, складывалось впечатление, что теперь она сожалеет обо всём сказанном. – Вечером. Сегодня. Н-нужно, чтобы ты при мне обратилась к Ординатору. Ты д-должна вынудить его… вмешаться.
Вика непонимающе воззрилась на Ренату. Та смотрела на неё. Не отводя глаз. Впервые за разговор.
– Это важно, Вик. Очень, п-поверь. Что-то не так с этой планетой… Что-то не так с Ординатором… на этой планете, – Рената поднялась и подошла к переборке. – Просто знай: я т-тебя не брошу.
Вика осталась одна. Некоторое время она силилась сложить в голове хоть какой-то паззл. Поведение Ренаты сбило её с толку. Немудрено, ведь когда-то она сама была на месте Вики. Оттого все попытки «поработать» с ней и не увенчались успехом.
Вдруг ей снова сделалось страшно. Только теперь ещё и неясно отчего. Вика поёжилась зябко, потёрла плечи. Прошлась от одного угла лаборатории до другого. Потом ещё раз, и остановилась у раскрытой ниши, внутри которой виднелось крупное телескопическое зеркальце.
«Рыжий мальчик», – подумала Вика, глядя в отражении на коротенькие волосы торчком, прямые и твёрдые, как тонкая медная проволока. Вот те раз… Что это, воплощение желания или сбой ДНК? Она ведь всегда красилась в рыжий, будучи почти блондинкой…
Сбой ДНК…
Вика окаменела; глаза её живо заблестели, забегали будто бы по одной ей видимым строкам. Поразительная мысль была сравнима с наваждением, с эхом тихой песни посреди шума водопада, что доносится из потайного грота за ним. Она не могла даже до конца сформулировать её, придать хоть сколько-нибудь удобоваримую форму. Меж тем хорошо понимала: размышление в изолированной лаборатории, без образцов – топтание на месте.
Она метнулась было к выходу – на складе, в криокамере есть образцы клеща! Но остановилась, так и не дотронувшись до панели. Нет, такие образцы бесполезны. Нужны добытые только что. Ещё лучше – живые. Вот же заноза…
Окрылённая, Вика бросилась искать Ивана. Очень удачно, что именно он остался за главного. Нечаев бы не пустил, точно. А Иван и сопроводить может, если хорошо постараться… Да, от его компании Вика не отказалась бы даже под дулом гордеева…
Исполняющий обязанности командира нашёлся быстро. Иван на пару с Робертом что-то чинили в одном из «Сапфиров», разворотив тому полспины. Сначала Вика скромно стояла рядом в ожидании когда на неё обратят внимание. Мужчины, судя по редким репликам, были близки к тому, чтобы дожать непокорный скафандр и реанимировать его систему подключения транспортёров. Не так давно они закончили с похоронами тел, и эта поломка случилась в самый неподходящий момент.
Вика тоже случилась в неподходящий момент. Но ждать было выше её сил.
– Иван… Витальевич, – нарочито смущённо позвала она.
Иван оторвался от работы и слегка рассеянно посмотрел на девушку. Вика, не мудрствуя лукаво, бросила в дело почти весь арсенал острых женских крючочков, что нередко облегчали ей жизнь, когда требовалась помощь мужчины. Притом она понимала, что не стоит особо усердствовать.
Он выслушал не перебивая. К тому моменту из «спины» скафандра с кряхтеньем «русские на сдаются» выбрался Павлов – победа осветила живое, подвижное лицо якута, сделав его по-детски счастливым. Доводы Вики зиждились на наблюдениях лаборанта из команды Кислых, что клещи во время тумана подходят вплотную к прогалинам, а значит не придётся углубляться в лес.
– Ну, если не входить, то… – начал было в правильном русле Иван, как вдруг в ангарном отсеке возник Трипольский.
Он ничего не сказал. Либо сказал, да Вика упустила, слишком рано обрадовавшись предстоящему походу в компании Ивана. И таким напряжением повеяло от Фарадея, что у Вики даже мизерной мысли не возникло что-то пискнуть поперёк, когда безопасник поспешил вслед за ним. Напоследок Иван распорядился:
– Роберт, выйди с Викой в сопровождении. Только в «Осе». Туда и обратно. Дальше десяти метров в лес не углубляйтесь – приказ.
Такому раскладу дел особо не обрадовались ни Вика, ни Роберт. Павлов так вообще откровенно помрачнел, жизнерадостная улыбка – след недавней победы над электроникой скафандра – стекла с широкого лица. С другой стороны, Вика боялась, что Иван вообще запретить входить в лес.
– Русские не сдаются? – робко пошутила Вика, устроившись в «Сапфире».
– Угу, – хмуро ответил Роберт и добавил уже в эфире, когда три части «жвал» скрыли его лицо: – Не сдаются.
***
Не прошло и десяти минут, как Роберт влез в злосчастное экзотело, а реакция уже началась – он то и дело шумно, обильно сглатывал. Вика, виновница его предстоящих мучений, шагала позади, «волоча» за собой транспортёр. Павлов отмотал от встроенной в «Сапфир» лебёдки три метра троса, зафиксировал длину и показал жестом, чтобы Грау прицепилась. Только тогда они спустились с холма.
Роберт шёл впереди, по направлению к лесу, взглядом бороздя ослепительно-белый песок. Он изо всех сил пытался думать о его составе, о том, что же могло придавать песку такие свойства: невероятную сыпучесть, почти текучесть, и тяжесть. Наверняка металл. Возникал вопрос: какой металл в высокой почвенной концентрации обладает безукоризненно белым цветом?
Впредь Роберт зарёкся не давать компетентным людям взятки. Ведь именно так он очутился в числе космопроходцев! Аллерголог, прелестная женщина, занимавшая половину письменного стола, была категорически против его участия в экспедициях, ведь они подразумевали дыхание сублимированным кислородом, на который у Роберта вдруг выявилась редкая реакция. Ничего критичного, она проверила. Максимум вреда – это перспектива «слюной истечь и умереть от обезвоживания». Весьма длительная перспектива.
Когда всё кругом заволок туман, Роберт резко остановился. На ум пришло много всяких слов, но едва ли даже треть их предназначалась девичьему слуху. Надо же, шёл как робот какой. Не заметил даже, что уже опушка перед носом!
– Роберт, можешь включить датчик движения? Не очень-то хочется идти туда… – жалобно пропищала в эфире Виктория. Казалось, она почти передумала охотиться на клеща.
– А что это… даст? Они не подходят. К прогалине.
– Когда туман, подходят. Я слушала наблюдения помощника доктора Кислых. Но чуть углубиться надо…
«Закон – тайга, медведь – хозяин», – вспомнились Роберту слова деда-промысловика, которые он всякий раз повторял перед тем, как войти на территорию духов, в лес. Думать о хозяине здешней «тайги» совсем не хотелось…
Датчик движения не запищал даже – взвизгнул. Павлов попятился от неожиданности и почти врезался в стоявшую позади Грау: не меньше десятка объектов медленно двигались в их направлении и ещё больше в противоположном. Роберту стало жутко, позвоночник пощекотал ток-предупреждение.
Туман на мгновение ослаб, позволив разглядеть силуэты двух медленно ползущих по песку клещей. Не долго думая, он обернулся и подтащил транспортёр, расположив его прямо по курсу одного из аборигенов.
– Сбрось давление.
– Что?..
– Давление в колёсах. Чтоб платформа легла.
Транспортёр с усталым «выдохом» плюхнулся брюхом на песок, точно преодолевший полпустыни верблюд. Известный апатичностью абориген как полз прямо, невзирая ни на какие преграды, так и очутился точно по центру платформы. Роберт отставил винтовку к ближайшему стволу, аккуратно придавил клеща, чтобы тот никуда не делся, и принялся фиксировать его ремнями. Под конец он чуток не рассчитал и послышался хруст.
– Это лапа. Ничего?
– Ничего, – дрожащим голоском отозвалась храбрящаяся Вика. – Давай скорее возвращаться.
Роберт подобрал оружие и направился к прогалине. Но его тут же остановил натянувшийся трос.
– Вика?..
В ответ послышалось какое-то шуршание…
– Вика! – Павлов резко обернулся, шагнул к тому концу троса.
– Я забыла колёса накачать… Сейчас… Вот… Пойдём?
Обратный путь был тяжелее. То ли усугублялась аллергия, то ли что-то не так было с системой сублимации – Роберт ещё на половине пути готов был раскрыть забрало «Осы», лишь бы прекратить эту пытку. Скорость их снизилась. Мало того, что позади Вики жужжал транспортёр, так ещё и Павлов теперь еле плёлся.
Подъём на взгорок они преодолели на раз. Вот и заветный шлюз! Он почти уже коснулся панели, как вдруг в эфире жалобно пропищала Вика. Ей срочно, вот прям неотложно понадобилось убрать с иллюминаторов лаборатории углепластиковые заслонки.
– Это очень важно, Роберт! – заверила она. – Я сама схожу, если ты…
– Нет, – решился он на героический обход вокруг модулей. – Ещё чего. Входи. Не жди меня. Давай, не стой!
Чтобы обогнуть колонию, потребовалось не более десяти минут, но это были самые омерзительные десять минут в жизни Павлова – его тошнило, всё вокруг лица было влажным. Наверное, аллергия усугублялась. Добравшись до места, он попросту отломил крепления щитов, когда понял, что с собой у него нет подходящего инструмента, чтобы снять их по-человечески.
Он не разглядел, что это за пятно вдали. Заметил его у излома колонии, на подходе к шлюзу, но ни желания, ни сил всматриваться не оставалось. Пусть хоть Карина спешит к ним – плевать! Вывернув из-за поворота, Павлов увидел стоящий на том же место транспортёр. И нетронутого клеща на нём.
Что-то ёкнуло внутри. В три прыжка Роберт оказался около платформы и увидел оборванный кабель подключения. Тут же глянул вбок: внизу, у подножья холма, неподвижно лежала Вика. Роберт сиганул, покатился кубарем – экзотело исполнило его порыв чересчур буквально.
Вскочив на ноги, позабыв про всё на свете, он бросился к Грау. И онемел, наткнувшись на целиком раскрытый скафандр, внутри которого мягкой подложкой белела пустота…
Системы «Осы» тут же обнаружили ту самую точку вдали: движение, на север, скорость шесть километров в час. Визор выдал приближение и Роберт почти вскричал; подскочил и бросился бежать. Кто-то волок Вику за собой! К деревьям, в сторону гор!
Павлов сделал два больших рывка, как вдруг поверхность под ним провалилась и он по грудь ушёл в песок. Винтовка тонула вместе с ним – он успел выставить её поперёк, но без толку. Последнее, что Роберт увидел, это как беловолосый парень с автоматом обернулся на ходу и посмотрел в его сторону.
Песок над головой якута сомкнулся.
Глава 22. Рейс
Сборы затянулись.
Роман умудрился влезть в то самое экзотело, у которого жужжал коленный сервопривод. Нет бы сразу озадачить Павлова, чтоб тот починил! И теперь он расхлёбывал результат собственной рассеянности – колено нет-нет да и подклинивало.
Грузили продовольствие молча. Роману и Майклу приходилось сгибаться в три погибели, чтобы не крушить макушкой экзотела потолок в складах, и время от времени уворачиваться друг от друга в узких коридорах. Ганич больше мешался. Радовало хотя бы, что он прекратил нотации: что ни тема, то поучительно-воспитательный тон. За время их пребывания в челноке теолог успел поспорить со всеми. Даже с Буровым.
Транспортёры не помещались в коридоре по ширине, их оставили снаружи, около выхода. Приходилось таскать контейнеры по длинным коридорам. Ещё до войны конструкторам указывали на этот недочёт, в ответ те обещали всё исправить при реализации нового поколения. Но когда пришло время, было уже не до ширины коридоров.
Тишина в эфире делала своё дело: какие-то бытовые, гадкие прагматичностью мыслишки зазвучали в голове Романа. Оли больше нет… и теперь придётся продавать квартиру. Ту, что в Барнауле, в доме под шпилем. Зачем она ему? Это была её отрада. Да, ещё следует позвонить Виталию Сергеевичу, в клинику планирования семьи. Квоту пришлось выбивать, «рыть», но он, конечно, поймёт... Пусть достанется паре, которая в ней нуждается, которая мечтает о ребёнке… Зачем нам теперь экстракорпоральное оплодотворение?
Нам?.. Кому «нам», Рома?..
Шедший навстречу Бёрд извернулся как мог, но столкновения избежать всё равно не сумел. Системы экзотела вмиг запищали: «Угроза».
– Командир?
– Всё в порядке, – встрепенулся Нечаев. – Задумался.
Видимо, порядком заскучав за двадцать минут радиомолчания, теолог завёлся с новой силой. Если поначалу Буров как-то отмалчивался, не вступая с Ганичем в полемику, то к концу загрузки первой платформы его было не узнать. Практически на каждый довод теолога у него находилось контрмнение, и Роману в какой-то момент показалось, что всякий раз оно нарочито утрировано, словно Истукан провоцировал его. Стоит отдать Ганичу должное, спор тёк в мирном русле – он не особо поддавался.
Возможно, так бы и продолжалось, не оброни Леонид Львович самодовольно:
– Вы ещё скажите, что Антонов не ошибся!
Эфир провалился в тишину. Роман даже остановился, чтобы убедиться всё ли в порядке. Буров стоял у выхода с винтовкой Майкла, Ганич шагал за очередным контейнером с водой.
– Где, по-вашему, ошибся Антонов? – осведомился Буров, как-то уж очень медленно произнося слова.
– В начале начал, друг мой! – почти задорно, как будто ступив на хорошо знакомую тропу в споре, воскликнул Ганич, скрываясь за поворотом. – Допустив, что основой для воссоздания тел при «прыжке» является ДНК! Даже мне, мракобесу, – он выплюнул это слово с нарочито оголённой неприязнью, – понятно, что ДНК тут не причём!
Роман не вклинивался. Просто взял очередной контейнер и разминулся с Бёрдом, тоже предпочитавшим не лезть в дебри нарождающегося с новой силой спора.
– Стоит начать с его вороны. Знаменитой вороны, которую знают все, – вещал теолог самозабвенно. – Даже сам Эдуард Кириллович отметил: всякий раз то была иная ворона – в корне менялся характер, поведение. Бред, скажете вы. Да, этого нигде не запротоколировано. Антонов не сделал этого просто потому, что никто, кроме него самого, не увидел бы разницы. Никто, понимаете? Записи остались только в его личных дневниках!
– Вы бредите, – автоматом сказал Буров. Нечаев очень удивился такому ответу. Подумалось даже, что Тимофей просто не нашёл что сказать.
– Отнюдь, друг мой. И скажу вам больше: ворона и не могла быть той самой, изначальной! Почему, спрашиваете вы? – Буров молчал. – А потому, что она всего лишь программа! Она набор безусловных рефлексов, обличённых в биологическое тело, не более. Что ответите вы на её излечение после первого же лабораторного «прыжка»? У неё было сломанное крыло, всем известно, что она никогда не летала, с малого возраста, когда она оказалась питомицей Антонова! А что случилось после опыта с её переносом?! Правильно! Она по-ле-те-ла!
Они прошли мимо стоявшего на посту Истукана. Тот, как и подобает, не шелохнулся. Нечаев усиленно искал логику в словах теолога, но пока выходило не очень.
– Антонов обоснованно решил, что воссоздание физической оболочки в точке Б происходит на основе ДНК объекта, ведь ворона полетела, и более того – «забыла» его самого. В ДНК нет и не могло быть «записи» о сломанном крыле и воспитателе! Естественно! Его трудно обвинить в чём-то, Эдуард был известным материалистом, потому и воспринял результаты так, как воспринял, – Ганич поставил контейнер. – Тем более, что никому не пришло в голову, даже на секунду, набирать в добровольцы людей с хоть какими-то отклонениями или болезнями! Ну ведь не пришло! И это тоже более чем обоснованно! Цель виделась в другом, и он шёл к ней, шёл шагами семимильными! Цепь случайностей увела его от истинного ответа на вопрос что же является носителем информации о переносимом субъекте, – с некоторым сожалением проговорил Ганич и добавил: – Неслучайных случайностей.
Роман придушил народившееся было желание ответить ему немедля, начистоту. Несложно догадаться в какую сторону кренил разговор Леонид Львович. Всякого рода богословы только тем и живы, что водят людей окольной тропой, держась за подол Истины…
Меж тем, возвращаясь обратно в склад, Ганич продолжал:
– Не для кого же не секрет, друзья, что по возвращении на Землю Александр Александрович не излечится! Что нога его так и останется мумифицированной этой… этим чудовищем. Про которого вы рассказывали.
Тут он сделал паузу. Наверное, он виделся себе победителем, на мгновение задержавшим меч над поверженным противником, позволяя тому лицезреть собственную смерть.
Да, все с самого начала знали, что нога Саныча не «отрастёт», стоит ему «прыгнуть» обратно. Иначе никогда и не было. Впервые тяжело раненого космопроходца возвращали не с Анубиса, как можно бы подумать, а с дедушки Марса. В том самом пожаре, что случился на «Маркизе», обгорело двое, не критично, всего около десяти процентов кожного покрова, без проникновения. Но со временем пошло заражение и командир решил вернуть пострадавших в Новосибирск.
Можно представить реакцию Антонова, когда из капсул вынимали обожжённых людей. По идее, это рушило на корню выстроенную им теорию. Но нашлись лаборанты, присутствовавшие в тот самый момент около него, которые утверждали – Эдуард Кириллович будто бы знал, что так всё обернётся. Во всяком случае, он оставался спокоен и даже шутил в своей мрачной манере.
– Возможно, – как бы с сожалением вздохнул Ганич, – он нащупал бы нить к верному ответу, взгляни на новые обстоятельства иначе… Но! Антонов продолжил копать в том же направлении – в глубину могилы собственной – величайшей! – теории, ища несуществующие причины… Я не верю, что такой ум не допускал: носителем информации о человеке может быть… сам человек! Его разум!
– Спасибо, что не душа, – пробасил Буров.
– Неважно! – точно с кафедры воскликнул Ганич. – Пусть тот, кто скажет, что это не одно и то же, первым бросит в меня камень!
Капля по капле, чаша терпения Нечаева мелела… Перед внутренним взором встал пыльный перрон, пропахший порохом и страхом, и родные женщины с бездонными слезящимися глазами, преисполненными веры. В справедливость. В любовь. В единение.
Роман встрепенулся.
Впервые в жизни он поступил не по Уставу. Пара секунд, и голос Ганича – проникновенный, отечески добрый, но бесконечно чуждый – смолк.
Стоило ему заглушить исходящий от теолога канал, как эфир тут же вздрогнул под тяжестью баса:
– Командир! Ты слышишь меня? Я на индивидуальном канале!
Роман настроился на приём Бурова, усмехаясь – его, видимо, тоже доконал настырный пастор. Настолько, что захотелось высказаться наедине.
– Да, Тимофей Тимофеевич. Слышу, говори.
– Ты был летом на водохранилище?
– Нет, я не езжу туда. Почему спрашиваешь?
– Но ты ведь купался где-то?
Роман секунду помедлил, собираясь с мыслями.
– От осени лето отличалось разве что сезонными скидками в супермаркетах! – отшутился он. – Ты вообще был в Новосибирске этим летом?
– Я-то был… – пробормотал странно Буров. И отключился, перейдя на общий канал.
У самого выхода экзотело Нечаева неожиданно дёрнулось, словно они с Бёрдом опять столкнулись, его немного развернуло и повело вбок. Он с трудом устоял. Интерфейс сразу выдал причину – перед лицом высветилась схема «Осы», на которой красным обозначался правый коленный сервопривод. Тот самый.
– Твою дивизию…
По броне сзади постучали. Роман обернулся и увидел перед собой «Сапфир» с ящиком питательной смеси. Пришлось вернуть второй канал связи.
– …я говорю: больше не уместится! Не слышно, что ли? – недоумевал Ганич.
– Слышу, Леонид Львович, слышу. Значит, заканчиваем. Майкл?..
– Продовольствия ещё на два-три рейса, – отозвался со склада американец. – Я иду.
– Не так много у нас в запасе, чтобы вернуться до темноты, друзья-товарищи. У меня небольшие неполадки с экзотелом. Возможно, придётся останавливаться, так что поторопимся.
Нечаев окинул взглядом бугристую поверхность сросшихся крон. Воздух над ними искажался, образуя лёгкое марево, которого раньше они не замечали. Горная гряда на востоке была почти невидна, она тонула в некоем подобии тумана, как если бы атмосфера на высоте становилась более плотной, с лёгким коричневатым оттенком.
Разум – носитель информации о человеке… Роман читал об этой теории. Её озвучивали ещё до массового распространения единобожия и уж тем более – до «прыжков». Да и Антонов, вопреки убеждению Ганича, упоминал её в своих изысканиях. Возможно даже рассматривал всерьёз. Буров знал это, и странно было, что он не возразил теологу. Буров вообще странный в последнее время.
А что если она верна, эта теория?.. Антонов ведь успел только разувериться в ДНК-основе «прыжка», новый фундамент он выстроить времени ему не хватило. Что если тела действительно воссоздаются по живой памяти человека?
Спроси сотрудника НИМИ каким образом происходит это самое воссоздание в точке Б, он наверняка завязнет в ответе. Прозвучит пара общеизвестных, но сомнительных гипотез, почти точно будут озвучены одно-два его личных предположения. Но утверждать наверняка что служит строительным материалом телам живых существ в точке материализации никто не возьмётся. Наверняка известно только одно – без транспортного раствора «прыжка» не будет.
Также никто не ответит однозначно что или кто есть Ординатор. Люди приняли обе технологии как данность, не в малой степени тому поспособствовала война и статус особой секретности.
Мысль, мерцавшая фоном, теперь проявлялась всё чётче и чётче, задвигая на задний план всё остальное. Ординатор перечислил Ольгу. Назвал её, словно она сидела с ними за тем столом и привстала, смущённо улыбаясь, когда бестелесный всезнайка назвал её фамилию. Мимик повторил тело Оли. С точностью… просто поразительной! Он пел песню, которую всегда пела она, когда пребывала в хорошем настроении. Каким образом, откуда мимик скопировал её?..
Из раздумий Романа выдернуло еле различимое эхо.
Среди чешуйчатых стволов множился визгливый смех…
Космопроходцы зафиксировали груз и тронулись в обратный путь. Первыми к спуску с холма подошли Буров и Ганич. Они синхронно стравили давление в шинах транспортёров, не меняя при этом размера колёс, обошли их и пустили перед собой, удерживая на тормозах. Спуск занял немало времени, зато обошёлся без эксцессов.
– Что значит – откуда знаю?! – воскликнул вдруг Ганич. – Я что, по-вашему, профан?! Я готовился!
– Леонид Львович, ты в порядке? Ты с кем? – поинтересовался Роман.
– Наш инженер решил, что только он знает, как при крутом спуске управляться с платформой! Чудно, право слово!
Густой молочной пелены уже не было. Теперь туман стелился непосредственно над землёй, скрывая голени скафандров, но изредка поднимался до пояса даже «Осам». Видимость была отличной, насколько вообще таковой могла быть в тёмном лесу, испокон веков не знавшем дневного света. Космопроходцы шли тем же парным порядком, прорезая густой полумрак лучами фонарей.
Где-то вдалеке рыскала Карина: слабое эхо псевдосмеха доносилось до космопроходцев регулярно. Время от времени пищали датчики, и группа резко останавливалась. Но каждый раз это были всего-навсего клещи.
– Мы – осколки Творца, – заладил Ганич. – Единобожие трактует нас, людей, как мельчайшие кусочки цельного разума, некогда раздробившегося, рассыпавшегося на мириады временно самостоятельных искр.
Леонид Львович не замолкал по вполне понятной причине. Ему было страшно. И это не удивительно. Командир был готов слушать даже полемику инженера и теолога, да что там – даже рассказы последнего, плавно трансформирующиеся в проповеди. Лишь бы не тишину.
– И зачем он рассыпался, Леонид Львович? – полушуткой осведомился Майкл.
– Чтобы после собраться, конечно!
– Глупость, – вставил Буров.
– Не большая, чем всякое действие человека, друг мой! С точки зрения вот этого гиганта, – Ганич указал фонарём на одно из деревьев, – образ нашей жизни – сплошь глупость. Зачем перемещаться, если можно стоять? Зачем враждовать, если можно вступать в симбиоз? Всё в нашей вселенной относительно, помните?
– У дерева не может быть точки зрения.
– А вот этого мы не можем знать наверняка!
Роман резко остановился и поднял вверх руку. Группа замерла, лучи фонарей ударили в сплетения лиан наверху.
– Слышите?..
– Нет, – почти хором ответили Ганич и Бёрд.
– В том-то и дело…
Писк раздался неожиданно: датчик движения заверещал проворонившим гостя сторожевым псом, аж уши заложило.
Она вышла из-за дерева, словно свитая из нитей тумана – бледная, худенькая, дрожащая…
– Милош!..
Из одежды на девушке была только нательная рубаха да нижнее бельё, которое раздавал всем при пробуждении Трипольский. Датчик температуры при этом показывал весьма некомфортные плюс девять.
Бёрд поравнялся с Нечаевым. Две полуавтоматические винтовки калибра четырнадцать с половиной недобро уставились в дрожащую девушку. Человеческое тело они превратили бы в мясокостный фарш даже не нагревшись.
– Это она? – неуверенно спросил Бёрд.
– Хрен её знает…
– Какая разница! – вклинился Буров. – Всё одно – повреждённая. Что нам толку с неё?
– Бросить тут предлагаешь?
– Отчего же бросить… – ответил Истукан и понизил голос, – пристрелить.
– Нельзя же так! – вскричал Ганич и поравнялся с «Осами». Он осветил Милославу фонарём с головы до ног. – Видно же, что она это, она! Ну!..
Милош дрожала всем телом, жалась и смотрела перед собой. В какой-то миг почудилось даже, что она улыбнулась. Так, как если бы вдруг вспомнила, что дома её ждут три пушистых кота и старый пёс, уже давно не реагирующий на дверной звонок.
Нечаев пригляделся. Голова чуть набок, взгляд туманный, притом одновременно как бы устремлённый куда-то, сфокусированный на чём-то, им, здоровым людям, невидимом. Дрожит натурально, прямо видно, что ей действительно холодно.
– Не играй в джентльмена, Роман Викторович! – прогудел Буров. – Зачем нам геморрой с повреждённой? Ты же знаешь, что даже дома ей уже не помогут! Гуманней просто застрелить…
Правда Истукана была жёсткой, даже жестокой. Впрочем, иной правда бывает редко. Дважды космопроходцы возвращали на Землю повреждённых коллег. В Новосибирске им пытались помочь лучшие умы, но все усилия по возвращению таких людей в границы своего разума так ни к чему и не привели. Устав не запрещал возвращать повреждённых. Но и не щадил их: несчастные во всякой экстренной ситуации оказывались первыми, кого сбрасывают со счетов.
– А где её скафандр? – спросил Бёрд.
– Видимо, вылезла…
– Ловкая же она, скажу я вам! – недоверчиво хмыкнул Буров. – Вылезла, как же. Она должна была нажать на четыре контрточки «Сапфира»… На две из них – одновременно… Только человек в своём уме сделает это. Не она это, командир!..
– Дёрнется – снесу голову! – предупредил Бёрд.
Будто бы услышав переговоры людей в эфире, Милош подняла взгляд. Теперь она смотрела прямо на Нечаева, не отрываясь. Так, словно он тоже знал кличку её старого пса и запросто мог сказать на какую именно лапу тот хромает. Милослава воззрилась на Романа почти преданно, практически умоляюще…
Внезапно над ней что-то шевельнулось.
– Не светить!
Люди замерли. Винтовки плавно поднялись и уставились чуть выше головы Милославы. Там явно что-то шевелилось. Датчик движения лишь однажды неуверенно пискнул, его оповещение больше походило на неполадку, сбой какой-нибудь.
– На счёт три – фонари на полную. Ра-аз… Два… Три!
Свет от четырёх источников пересёкся в указанной точке и выхватил сплетение лиан. И ничего больше. Ровным счётом. Фонари космопроходцев ещё какое-то время шарили по неподвижным растительным змеям, соединяющим меж собой деревья.
– Надо идти. Карины не слышно и это плохо, – Роман немного засомневался, но нейроинтерфейс поспешил с подсказкой: да, «Осы» оборудованы внешним динамиком. – Ты слышишь меня?
Милош вздрогнула, сощурилась от ударивших в лицо лучей, но не отвернулась. Изо рта её шёл пар. Ноги зримо покрывались «мурашками», она уже крупно дрожала – организм девушки сопротивлялся холоду всеми доступными средствами.
– Если ты пойдёшь с нами – выживешь, – через силу произнёс Роман. Для него сказать такое было равносильно вынесению смертного приговора. Он осознавал, что никак не может ей помочь. Не может взять с собой, усадить на платформу! Это прямо противоречило Уставу, ведь с момента её пропажи ситуация круто поменялась. Пойдёт сама – значит не всё потеряно!..
Никуда она не пойдёт. Она его не понимает.
– Выдвигаемся!
– Не подставляйте спину, – напоследок посоветовал Буров, и группа отправилась дальше. Бёрд пошёл впереди, а Роман стал замыкающим. Он как бы давал повреждённой последний шанс, пятясь и напоследок освещая ей путь наплечными фонарями. Но Милослава так и осталась стоять на месте. Она смотрела на него до последнего.
Преданно и почти умоляюще.
Глава 23. Подмога
Роман повторно отправил Ренате импульс и повернулся в сторону модулей. Заминка случилась на опушке, когда группа почти уже вышла из леса. Долго мигавшее предупреждение в конечном итоге зажглось монотонно-красным; Нечаев вовремя заметил это и среагировал: его «Оса» замерла на полушаге и покачнулась гигантской детской игрушкой. Правая нога не двигалась совсем.
– Ладно тебе, командир… – пробасил инженер, осматривая издали область поломки и слушая тихий, спокойный мат Нечаева. – Я ничего не сделаю: не согнусь. Да и согнулся бы… Лучше на платформу тебя, и до «дому».
Поначалу Роман не хотел делить группу, как-никак где-то в лесу многоногая тварь. Поэтому запросил помощи. Помимо психоимпульса, дал команду экзотелу – разыскать нужную волну и наладить устойчивую радиосвязь с колонией. И вот, прошло не меньше получаса, светило уже красило кислотным горизонт, а результатов всё ещё не было. Роберт или Иван так и не показались на взгорке. И если с радио могла выйти банальнейшая накладка, к примеру у пульта попросту в тот момент никого не оказалось, то с импульсом дела обстояли сложнее.
Романа одолевало нехорошее предчувствие.
– Никого нет… – констатировал Бёрд, тоже глядя на модули. Ох, любил же он озвучивать очевидности!
– В одеялах запутались, – недобро усмехнулся Буров.
– Ладно, – выдохнул Роман. – Разделимся. А то стоим, как четыре тополя… Майкл останется тут, со мной. Вы с платформами двигайте обратно и возвращайтесь с пустой. Рикшами побыть придётся. Чёртова хренотень!
Гружёные провизией транспортёры вновь заколесили вслед за «Сапфирами». В челноке оставалось никак не меньше трёх четвертей от общего запаса питательной смеси, воды и кислородных брикетов, его следовало вывезти обязательно.
– Надолго же мы тут… – пророчески вздохнул Бёрд, глядя на продвигающихся с осторожностью Ганича и Бурова, за десять минут преодолевших не более трети пути.
– Торопишься? – усмехнулся Роман.
И тут же его сознания коснулся импульс Ренаты; он вздрогнул, подспудно восприняв вибрирующий, липкий, тяжёлый комок её чувств: тревогу, страх, усталость…
Командир стиснул зубы. Неразбериха. Пропали двое: Павлов и Грау не выходят на связь. Трипольский шарит по волнам. Иван не то уже вышел, не то только собирается выходить им навстречу. Какая-то белиберда про Ганича. Чёрт знает что вообще!
Датчик движения запищал внезапно: две цели, дальность сто сорок, быстрое перемещение меж деревьями, приближение.
– Командир!
Его «Оса» автоматически сфокусировалась на лазерном целеуказателе Бёрда, а визор мгновенно подстроился. Роман почувствовал холодок. Это были не Вика с Робертом. Точно.
Существа выглядели антропоморфно, но при этом легко угадывалось: их внешний облик лишь такое же экзотело, скафандр. Нейроинтерфейс выдал данные: рост около двух с третью метров, предположительно вооружены, угроза – высочайшая.
– Роман Викторович… – раздался в эфире растерянный голос Ганича. – Кажется я… что-то видел.
Не было ни хлопка, ни вспышки – ничего. Лишь пространство исказилось неширокой идеально ровной полосой выстрела, от опушки, где был замечен некто, до утянутых ремнями платформ.
Резкий вскрик и шум наполнили эфир. Контейнеры взметнулись во все стороны, точно космопроходцы угодили колесом на мину; один «Сапфир» швырнуло так, что оборвало кабель подключения, второй подбросило и впечатало в белую гладь. Нечаев машинально рванулся на выручку, но тут же рухнул – сервопривод заклинило окончательно.
– It’s aliens!!! – винтовка американца трижды гавкнула; возглас его полнился смесью дикого изумления и восторга.
Нечаев ползком оказался у широкого, мощного ствола, перевалился и залёг, прицеливаясь. Системы экзотела перешли в боевой режим: визор подстраивался автоматически, возник легко отслеживаемый маркер движения, лазерный целеуказатель синхронизировался с сервоприводами рук – винтовка, если надо, не выпускала объекты из прицельного перекрестия. Туман, стелившийся непосредственно у поверхности, почти полностью скрывал «Осу».
И стоило только показаться одному из них, Роман со злостью нажал спусковой крючок, следом ещё и ещё. Чужак укрылся за деревом, во все стороны полетели белёсые щепки – Бёрд тоже открыл огонь; ещё секунда и полился фосфоресцирующий голубоватый сок.
Выстрел второго неприятеля они проглядели. В забрало врезалась волна песка, «Осу» приподняло, громко простонали торсовые сервоприводы, Нечаева здорово тряхнуло.
Видимость восстановилась быстро. Там, откуда только стрелял Майкл, шумно наполнялась тяжёлым песком глубокая воронка и стягивал рваную рану туман.
– Бёрд!..
Один из чужаков неожиданно вышел из-за укрытия, представ во весь рост. Белая поверхность скафандра не имела даже намёка на сочленения, стыки. Не было видно ни глазной щели на странно вытянутой голове да и вообще чего-то подобного – будто бы он был вытесан из монолита чистейшего мрамора! Ожившая статуя-заготовка без лица и пола! Только тонкая струйка пара порой вырывалась откуда-то из затылка – выбрасывались отработанные дыхательные газы. Фильтр визора, позволявший видеть в сумерках, отчего-то красил её пятью матовыми цветами, превращая в недокрашенную пастелью витую радугу…
Роман выстрелил дважды. Следом ещё, уже не веря глазам. Чужак сходил с траектории полёта пули загодя, точно каким-то непостижимым образом предугадывал её! При этом второй выглядывал из-за дерева: не прячась, неотрывно следя за действиями человека.
Нечаев по наитию выстрелил во второго. И поспешил перекатиться, чем точно спас себе жизнь – во все стороны полетели липкие щепки, песок взметнулся, а спустя миг образовавшаяся воронка жадно вбирала его обратно.
Чужаки укрылись. Майор вёл одиночный огонь и тут же перекатывался, надеясь, что густой туман хоть как-то его укрывает от их взора. Внезапно гулко ухнула винтовка; он обернулся и увидел «Осу» чуть позади, за деревом.
Бёрд! Извернулся-таки, уж звёздно-полосатый! Стрелял он по-ковбойски, от пояса, вторая рука висела неподвижно.
Наступило затишье. Роман не высовывался, не показывался и противник. Укрывшись за стволом, лёжа пытался что-то нащупать на повреждённой руке Бёрд.
– Майкл, ты слышишь меня?..
Как только Роман подал голос, маркеры целей на панели резко пришли в движение; он высунулся и, доверяясь автоматике «Осы», трижды выстрелил. Пули шли мимо. Чужаки перемещались перебежками, их длинные белые тела при этом комично подавались вперёд.
– Слышу, командир.
– Ты цел?.. Бежать можешь?
– Могу. Рука не двигается, – Бёрд отвечал как-то уж очень спокойно.
– Смещайся на пять часов! Под перекрёстный их подвести! Я тебя прикрою! – прокричал Нечаев. – Буров, Ганич – ответьте!
Но призыв сгинул в неясном шуме, наполнившем эфир сразу после атаки. Сердце майора колотилось бешено, пульс больно отдавался в виски. Вот, твою мать, и контакт первой степени! Напали без предупреждения! Ну, твари! Узнаете, почём нынче фунт лиха!!
«Из-за о-острова… на.. сте-е-ержень! – затянул фальшиво Нечаев, мерно клацая спусковым крючком крупнокалиберной винтовки. – На просто-ор речной волны-ы…»
«Я советую учесть сто пятый параграф Устава» – внезапно встрял Ординатор.
«Плевать!..» – мысленно отмахнулся Роман, тихо стервенея. – Выплыва-ают расписны-ые Стеньки Ра-азина челны!..»
Его швырнуло в сторону, «Оса» трёхсоткилограммовой махиной впечаталась в ближайший ствол. Панель перед лицом тревожно моргнула, стоны сопротивления механизмов слились в краткий заупокойный хор. Чтобы укрыться вновь, потребовалось значительно больше сил – текучий песок, казалось, был с чужаками заодно.
Датчик движения заверещал: Бёрд менял позицию, чужаки клюнули и последовали за ним. Но маркеров было пять! Неожиданно нарисовавшиеся ещё две цели быстро приближались с той же стороны, что и первая пара белотелых. Нечаев выругался.
– Это они… С-саранча!.. Они уже здесь!
Канал был общим, и голос принадлежал Ганичу. Он хрипел, с трудом наполняя лёгкие воздухом, и тянул слова, будто перенесший инсульт старик – тяжёлое ранение, почти наверняка…
– Леонид Львович! Молчи, береги силы…
В ответ донёсся странный булькающий смех.
Очередной выстрел рассёк полумрак идеально ровной чернотой; донёсся хлопок и глухой стук. Но уже в следующую секунду винтовка Бёрда трижды гулко огрызнулась – чужак не попал. Нечаев залёг, наблюдая за смещением неприятеля и ожидая визуального контакта со второй парой. Он всё же надеялся, что это свои…
Теолог уже в голос рыдал.
– Я скажу!.. – хрипло прокричал он сквозь слёзы. – Я не хочу так, я.. Слушайте!.. Слушайте!.. Я… я не тот, за кого себя выдавал последние девятнадцать лет!..
Это были не свои. Две белые фигуры – долговязые, тонкие, глянцевые, будто шахматные ферзи из слоновой кости – бежали по направлению к ним, рассекая песок и нередко теряясь на его фоне. Эфемерные, почти радужные шлейфы пара тянулись за ними, долго не рассеиваясь.
– Матвей Михайлов моё имя!.. Я – майор Михайлов!.. – заорал в исступлении теолог и зашёлся булькающим не то кашлем, не то смехом.
Михайлов?! Бредит. Плохо дело…
Нечаев приподнялся. Пришельцы действовали строго парами: один перемещается, второй прикрывает. Бёрд уже достаточно далеко увёл первых, но те умело маневрировали меж стволами, и подвести их под перекрёстный огонь никак не получалось. Почему-то.
Один из «Сапфиров» медленно брёл ко взгорку, Нечаев разглядел волочащийся по песку обрывок кабеля. Судя по всему, это был Буров. Ганич лежал около перевёрнутой платформы, окружённый контейнерами.
– Я виноват во всём, друзья!.. Я! Я не опустил в купель Слово!.. – кричал теолог, заглушая звук выстрелов. – И теперь они придут! Войны ради прогресса, миллионы жертв – всё не зря! Теперь они найдут Слово тут, на Ясной, и после Земля тоже опустеет! Я… не хотел. Ясная… Ясная прекрасна, друзья! Она должна была получить свой шанс, и я… его дал...
Ганич смолк. Оборвался на полуслове, захлебнувшись кашлем, и больше не говорил.
Один из чужаков первой пары ринулся бежать. И как-то уж очень опрометчиво: космопроходцы открыли огонь одновременно. Он метнулся в сторону, как делал раньше, уходя с траектории полёта пуль, но тут же нарвался на поперечную; белое тело изломало, завернуло точно сорвавшуюся с нитей куклу, он упал и забился, взметая вверх снопы тяжёлого песка.
Движение слева, среди стволов, Нечаев уловил, но перекатиться не успел. Чёрная полоса пронзила пространство, щёлкнул прошитый насквозь ствол, песок взметнулся, точно там притаилась мина, и панель перед лицом майора вдруг потухла.
Он не мог пошевелиться. Боли не было, разве что саднило правое колено да и дыхание основательно спёрло. Но ведь он не попал!.. Как же так, мать твою?!. Почему песок взорвался, точно гексоген какой?!
Бёрд, видимо не дозвавшись командира, перебежками возвращался обратно. Нечаев прекрасно видел его. Американец великолепно действовал в «Осе»: ловко лавировал меж чешуйчатых гигантов, используя инерцию движения – не сбавляя скорости хватался действующей рукой за дерево, чтобы круто сменить курс.
Панель моргнула. ИИ «Осы» боролся за «жизнь», перенаправляя токи в обход повреждённого участка. Спустя минуту уже вновь мигали красным маркеры датчика движения. Система сублимации работала исправно, но вентиляция, похоже, нарушилась – с каждой секундой становилось теплее и влажнее; со лба Нечаева скатились первые крупные капельки пота.
Его никто не видел – туман плыл поверху, над белёсой поверхностью показывалась лишь половина хищной маски. Роман лежал на спине, подле дерева, всем сердцем болея за попытки заокеанского экзотела вернуть себе подвижность. И не сразу осознал, что маркеров – движущихся целей – по-прежнему было пять…
Чёрный смертоносный стержень нанизал густой полумрак леса; винтовка Бёрда клацнула беззубо и упала в песок. Не было видно жив ли он, но последний выстрел белотелых прервал бег Майкла чересчур резко: послышался удар, сорванная чешуя коры перемешалась с песком…
Роман попробовал пошевелиться, но получил сигнал от ИИ: повреждение, неполадки устраняются, оператор частично отключён от нейроинтерфейса во избежание непредвиденных последствий.
Чужаки вышли из-за укрытий победно, не таясь. Их было трое. Тот, что лишился пары, двигался отлично от остальных – резко, порывисто, дёргано. Точёные фигуры поплыли по колено в тумане, неотвратимо приближаясь к месту, где рухнул подстреленный Бёрд.
Но одна осталась стоять на месте. Часовой то поднимал, то вновь опускал оружие, очень походившее на стародавнее человеческое ружьё, цельно белое, с выгравированным по всей протяжённости странным рисунком. И он то и дело оборачивался туда, где туман проглотил его собрата…
Датчик движения настаивал: цель «пять» приближается. Роман сглотнул. Карина…
Он вышел из-за дерева, быстро направившись к стоящему спиной часовому. Выжженная краска в полумраке леса придавала нереальности его облику, ощущения нарисованности...
Часовой даже не обернулся. Занесённая над вытянутой головой четырёхпалая ладонь «Осы» опустилась; пришелец успел только дёрнуться, в очередной раз вскидывая «ружьё», после чего сник, обмяк и тряпичным человечком сложился у её ног.
Двое уже приблизились вплотную к Бёрду, когда Фрэнки вырос позади одного из них. Нечаев не верил глазам, но готов был отдать что угодно: эта «Оса» – тот самый синтетик, что выломал коммуникационный блок в их челноке и «ласково» помял Бурова!
По лесу разнёсся короткий не то писк, не то всхлип; чужак вытянулся струной, точно нерадивый солдат, столкнувшийся в самоволке с генералом, и повалился ниц, задев головой напарника. Тот резко обернулся, проворно отпрыгнул, но успел только вскинуть оружие – синтетик одним шагом оказался вплотную и схватил его за голову обеими руками. Он даже не сдавливал, а чужак забился в углепластиковых тисках как застрявший в заборе воришка, после вдруг тоже вытянулся и беззвучно рухнул в заволокший его тут же туман.
Роман чувствовал себя парализованным, у кровати которого наощупь бродила смерть. Единственное, что он мог, это смотреть. И надеяться, что одеяло тумана сокроет его от пустых глазниц.
Фрэнки пару секунд стоял и смотрел куда-то вниз, точно вдруг задумался о чём-то. Потом повернулся и обошёл дерево, за которым должен был лежать подстреленный Бёрд. Нечаев видел, как он наклонился, протягивая обе руки. И приготовился к худшему.
Но ничего не произошло. Синтетик выпрямился, неспешно огляделся, на миг задержав прицел троекрестия на нём, лежащем в тридцати шагах, и… направился прочь. ИИ подал Роману сигнал об устранении неполадок ещё до того, как он скрылся из виду. Но шевелиться, или тем паче преследовать, майор благоразумно не решился. Он поднялся только когда утих датчик движения. Злосчастный сервопривод колена «передумал» клинить после вмешательства ИИ.
Бёрд сидел, опершись спиной на дерево. Вся задняя часть его экзотела светилась, перемазанная голубоватым древесным соком, вытекавшим из отверстий от пуль калибра четырнадцать с половиной. Он не шевелился. Бесполезной обрубленной сигарой рядом стояла винтовка. Выстрел срезал дуло наискось, захватив коробку газоотвода и затвор. Похожее повреждение виднелось и в районе поясницы бёрдовой «Осы». Но луч прошёлся по углепластику лишь скользь.
Роман встал на колено и принялся осматривать Майкла: жив ли?
– Жив… – облегчённо выдохнул он, заметив выброс углекислого газа из приснопамятной алюминиевой трубки.
Датчик запищал опять, предупреждая о приближении новых целей. Роман высунулся из-за дерева и настроил визор.
К ним шли трое: две «Осы» с винтовками наготове и «Сапфир», за которым шуршал вздутыми колёсами транспортёр. Это были Иван, Трипольский и упрямец Буров, который умудрился добраться до модулей, поднять тревогу и снарядить подкрепление.
– Что с Ганичем? – спросил Роман, выслушав короткий доклад. Они грузили неподвижного Бёрда на платформу.
– Уже в медблоке, товарищ майор! – отозвался остававшийся за командира Иван и добавил мрачно: – Вики нет, им занялась Рената Дамировна.
– Ганич – это не Ганич, чтоб вы знали! – выпалил Трипольский, взмахнув винтовкой, как палкой какой. – Я перелопатил тонну материала! Он – тот самый майор, вернувшийся с Ясной с первым отчётом! С ложным отчётом! Он – Михайлов Матвей!..
Вот дела тебе, бабушка, Юрьев день… Как вообще получилось, что он попал в состав экспедиции?! Кто проверял личность?! Если доведётся ещё раз увидеть упитанную рожу Корстнева, вопросы будут поставлены правильно – ребром. Ладони. По кадыку.
Роман примерно помнил места, где лежали чужаки. Не стоило класть кого-то из них на платформу рядом с Бёрдом, но и оставлять их тут тоже не следовало. Шутка разве – инопланетяне! И, раз напали без предупреждения, сразу видно – братья по разуму! Труп даже одного из них бесценен. Об оружии даже говорить не о чем.
Командир экспедиции не мог не учитывать этого. Пусть сложившаяся ситуация не сулила никаких ясных перспектив. Обстановка изменчива, а такой шанс может больше не представиться.
Обнаружить тела сумели только воспользовавшись ЭМ-фильтром визора – остаточный ток скафандров чужих «подсвечивал» контуры их тонких тел в тумане. Тащили их волоком. Беспокоясь как бы сервопривод вновь не закапризничал, Роман подцепил обоих чужаков, что чуть-чуть не дошли до Бёрда, к «Осе» Иванова, затянув им на ногах удавкой трос. Не было никакой уверенности, что Фрэнки убил их, посему космопроходцы, подсвечивая друг другу фонарями, хорошенько притянули их конечности к телу. Как говорится, на всякий пожарный.
По ходу встречались деревья со следами выстрелов как людей, так и их инопланетных визави. Если в первом случае не было ничего необычного – из округлых отверстий с рваными краями на входе тёк голубоватый светящийся сок, а на выходе красовалась развороченная ударной силой дыра, то во втором всё выглядело куда любопытней.
Попадание из «ружья» чужаков оставляло в стволе идеально правильное круглое отверстие. Без повреждения коры, рваных краёв, обугливания древесины и прочего. Складывалось впечатление, что некто-перфекционист необычайно аккуратно вырезал неведомым инструментом из дерева цилиндрик и затем вынул его. Но привлекало внимание не столько это. Внутри отверстия отлично просматривались «сосуды», по которым циркулировал фосфоресцирующий сок, оказавшиеся после выстрела повисшими в пространстве. Они вообще не были повреждены!
Планета уже давно окунулась в холод зеленоватой ночи. Проходя мимо разбросанных контейнеров, Роман бегло осмотрел остатки груза, но следов прямого попадания не было.
– С этими… что делать, командир?
– Внутрь их. Только осторожно, под дулами. Мало ли – вдруг дёрнуться. Я не уверен, что им кранты…
– Вы их?.. – провалившимся от волнения голосом спросил Трипольский, касаясь панели внешнего шлюза. Голова его «Осы» то и дело вертелась – сказывалась реакция нейроинтерфейса на заболевание Фарадея.
Нечаев ограничился лаконичным «нет» и первым вошёл в отсек стабилизации атмосферы. Чужаков внесли и, уложив на пол, протащили волоком по всей протяжённости модулей. Позади, пригнувшись, шли «Осы»: винтовки неотрывно смотрели в белые, глянцевые тела.
Буров перенастроил панель лаборатории на «изоляцию». Витражи задвинулись непробиваемыми углепластиковыми щитами. Столы оборудовали дополнительными ремнями и утянули ими свисающих ногами пришельцев. Поверхность их тел, или экзотел, оказалась удивительно податливой, если не сказать мягкой. Чем сильней сдавливали их ремни, тем глубже продавливалась глянцевая «кожа».
Рената пришла позже. Нечаев решил не оттягивать первичный осмотр чужаков. Элементарная логика твердила: опасно оставлять внутри колонии пришельцев, пусть даже в подготовленных изоляторах, не убедившись живы ли они. Мысль показалась достойной внесения если не в Устав, то в «марсианские правила» точно. Ведь прецедент выпал на их долю…
– Соискатели?.. – буднично предположила Рената. – Я их другими представляла…
Чего угодно ожидал Роман. Испуга, восторга – это было бы нормально. Но Рената вошла в лабораторию с видом ветеринара, которому принесли на плановую кастрацию всего-то двух мейнкунов-переростков.
На ней уже был надет лабораторный карантинный костюм жёлтого цвета, а в руках капитан держала прибор УЗИ, отдалённо напоминавший самый обычный душевой распылитель. Рената пришла в лабораторию только после полутора часов, проведённых возле Ганича.
– Шут их знает… – поморщился Роман. Осадок тяжёлого дня гудел болью в ногах и плечах. Безопасники всё это время дежурили с оружием наготове. Как и всегда: Роман с чёрным гордеевым, Иван с буханкой тонко поющего ПИМа.
– Как… Ганич?
– Тяжело, – безэмоционально ответила Рената, приблизившись к первому белотелому. – Перелом позвоночника в грудном отделе, разрыв селезёнки, сотрясение мозга, ребро в лёгком. Я остановила внутреннее кровоизлияние, но не уверена, что рецидив исключён.
– Он?..
– Сложно сказать, – с неживым равнодушием додумала она за Романа. – Мы сняли Александра Александровича с реаниматора, когда его принесли. Шансы, конечно, есть.
Рената провела ультразвуковым сканером от локтя чужого до плечевого сустава, задерживавшись там, где по идее должно быть сочленение скафандра. Нахмурилась, пристально глядя в экран.
– Ничего не понимаю… Оболочка почти не резонирует...
Она надавила чуть сильней и тут же отпрянула; безопасники машинально вскинули оружие. Податливая белая гладь… прорвалась! Как самая обычная тряпка, пролежавшая в сырости долгое время, она расползлась нитями!
Показалась кожа. Бледная, но очень похожая на человеческую. Рената глянула на остальных. Роман кивнул, и она вынула из стойки позади себя скальпель, но засомневалась и взяла самый обычный зажим. Не размыкая его вставила в прорыв и повела вверх, чуть приподнимая. «Ткань» поддавалась необычайно легко, беззвучно, Рената не прилагала никаких усилий. Вот уже освободилось плечо…
– На нас похожи, – переступал с ноги на ногу Иван.
Рената провела зажимом над предполагаемой ключицей, сдвигаясь к шее. Складывалось впечатление, что вещество, из которого состоял покров пришельца, медленно тлело. Плавно исчезал и глянцевый блеск…
– Хм, сосок… – апатично заметила Неясова, глядя на тёмной овал, венчавший грудную мышцу.
Роман сглотнул. Во рту пересохло. Отчего же она так спокойно об этом говорит?! Это же…
– Человек… вот дела!.. – Рената отняла руку с зажимом, только что вспоров полуистлевшую, медленно серевшую ткань на голове.
На столе лежал человек! Губы, нос, глаза, уши – полный аналог homo sapiens! Его «шлем» истаял раньше, чем его вскрыли до конца. Но явившийся череп был вполне обычным, и, как и у космопроходцев ранее, на нём целиком отсутствовали волосы. Разве что росту труп был немалого – никак не меньше двух с крючочком метров.
Рената вообще отложила зажим. Серея на глазах, утратившая глянец поверхность провисала и растягивалась, расползаясь на сотни тонких, одинаковых нитей. Это происходило с обоими пришельцами. Спустя каких-то три минуты, на лабораторных столах лежали два высоких, бледных мужчины…
– Гляньте, как они похожи!.. Они ж…
– Абсолютные копии… – договорила за Ивана Рената, неотрывно глядя на близнецов.
Глава 24. Совещание
По кухне разнёсся свист, хоть на носике чайника в помине не было свистка. Ни на настоящем, родом с киевской барахолки, ни на этом, для придания натуральности чуть закопчённом и слегка царапнутом сбоку.
Кухня была как в тумане. Очертания нехитрой мебели отчего-то расплывались, стоило сфокусироваться на них. За окном вообще творилось чёрт-те что. Саныч никогда не видел тут ничего подобного. «Снаружи», вместо перманентного столичного пейзажа, густо клубилась синеватая хмарь. Точно в замедленной съёмке её пронизывали фиолетовые росчерки заторможенных молний; будто они находились не на выдуманной кухне, а на борту планера, залетевшего вдруг в странный грозовой фронт.
И Вандал пил чай. Он прошёл обратно к столу, налил и себе, и Санычу, затем сел всё с тем же мёртвым выражением на мраморно-бледном лице. Поднёс чашку к губам и отпил. Точнее, попытался – окрасившийся чуть зеленоватым кипяток обдал сомкнутые губы и потёк по подбородку, закапав ему на колени. Вандал этого даже не заметил.
Осознание, что он никак не может проснуться, пришло давно. Зелёная кухня не знает понятия времени, но Саныч слишком много часов провёл в виртуальном пространстве, чтобы его можно было так вот запросто спеленать, отрезать наглухо от связи с реальностью. Он прекрасно понимал – что не так…
Вандал раньше не делал ничего, помимо исполнения просьб творца зелёной кухни. И всегда отвечал, стоило тому спросить. Но не в этот раз.
Мысли путались. Не мысли даже – заготовки. Они спотыкались друг об друга, наслаивались, перемешивались и гудели. Лишь изредка удавалось выудить что-то внятное, оформленное хотя бы наполовину.
«Проснуться. Нужно очнуться во что бы то ни стало. Почему так тяжело? Холодильник не гудит. Всегда гудел. Он пьёт чай. Сам. Не было раньше. Жутко».
Саныч поднялся и подошёл к окну. Причудливые формы беспрестанно клубящейся дымки завораживали. Казалось, если вглядеться, можно различить силуэты… Да, смазанные тени людей, медленно, вяло бредущих в одном направлении.
Неожиданно кухню сотряс грохот, Саныч резко обернулся. Грохот повторился, перемешавшись с треском, очень похожим на электрический, послышались крики. Сквозь щели двери просочились глухие обрывки фраз:
«…сюда!.. кислород!.. на реаниматор!..»
За дверью быть не может никаких звуков!.. Там нет вообще ничего!..
Минута сомнения, расплющенная вновь навалившейся тишиной… Решившись, Саныч подошёл к двери. Взялся за ручку – холодная, обжигающе-холодная сталь. И почти уже потянул её на себя.
Но не успел: зелёную кухню внезапно прорезал луч слепящего света.
***
Раза три он приходил в себя и почти сразу проваливался в беспамятство. И всегда, за миг до отключки, думал – только бы не угодить обратно на кухню!.. Но вокруг лишь теплела тьма… Старая знакомица обволакивала и убаюкивала наэлектризованное сознание, точно мудрая, терпеливая мать.
Набравшись сил, окончательно отойдя от болезненно-тяжёлого сна, Саныч позвал Вику. Прелестная девушка не отходила он него, точно родная дочь. Хоть и не мог он видеть её, но точно знал, ощущал её присутствие около реаниматора. Иногда, казалось, даже слышал тоненький голосок, сидя за псевдомраморным столом в компании мёртвого друга…
Но Вика не отозвалась. Саныч огляделся и понял, что лежит на кушетке, а его место на аппарате интенсивной реанимации занято кем-то другим. Сердце похолодело – что-то случилось! Он не мог разглядеть кто именно оказался на его месте.
В голове звенела пустота. Взгляд туманился, а постоянная тошнота сделалась чем-то неотъемлемым. Он долго лежал один – никто не входил. Ни к нему, ни к тому, кто оказался на реаниматоре.
«Ординатор», – голос Вандала в голове заставил вздрогнуть. Нет, наоборот: это у Вандала голос бестелесного!..
Саныч ничего не ответил «явившемуся» на призыв Ординатору. Со смесью горечи и облегчения он вспомнил, что больше не командир. И на проекцию дуального восприятия права не имеет. Оставался простой импульс…
Нога выглядела приделанной, казалась каким-то чужеродным протезом. С трудом приподнявшись, Саныч ощупал сухую, выбеленную кожу: она шелушилась и отслаивалась как при ожоге. Ничего не чувствуя, надавил сильнее. И тут же пожалел: твёрдая корка оказалась хрупкой, она хрустнула, и прямо под коленом образовалась небольшая вмятина в обрамлении множества мелких трещин, из которых проступили мизерные капельки желтоватой сукровицы. Это было похоже на надтреснутое сырое яйцо… Ему стало дурно, он отвернулся.
Когда в медблок вошла Рената, Александр Александрович быстро накинул простыню обратно на ноги и сделал вид, будто и не шевелился вовсе. Только блестящие, мечущиеся глаза выдавали его.
Неясова мимоходом глянула на показатели тяжёлого пациента, коснулась панели подле него, помрачнела. Подопригора еле сдержался от возгласа – как же Рената постарела! Неужто он столько времени провёл на зелёной кухне?!
Нет… показалось.
– Как вы себя ч-чувствуете? – она приблизилась, вынула из нагрудного кармана медицинский фонарик, ловко приподняла одно веко, затем другое, проверив реакцию зрачков.
– Размазан, как каракатица о палубу… – сглотнув сухой, колючий комок, отозвался Подопригора. – От наркоза снится всякая дребедень…
– От наркоза? – она убрала фонарик и как-то странно, задумчиво добавила: – Н-да... Вернее в-всего…
Через пару часов Рената вернулась уже вместе с Нечаевым. Проходя мимо реаниматора, Роман покосился на него, будто там лежал не кто-то из космопроходцев, а прикорнул невесть откуда взявшийся пришелец. Рома сел на край кушетки, крепко пожал другу руку. Улыбнулся, сощурившись как старый ободранный лис. Обычно это значило, что готов очередной подкол на тему игромании.
Но Роману было не до шуток. Первая же новость была крайне невесёлой.
– Совсем нет? – Саныч очень постарался, чтобы голос его не предал.
– Неостерон из челнока почти на нуле. А тут его и не было, – с толикой оправдания произнёс Рома. – Карина не одного тебя сцапала, Саныч. Наших предшественников она знатно проредила…
Секундная тишина, и Саныч зажмурился от разобравшего его натужного смеха:
– Карина?.. Карина?!. Ты так её назвал?!. Ну ты!..
Роман запоздало, невесело хохотнул. Ну вот, оценили…
– В общем, – Рената перевела внимание на себя, – если не найти н-неостерон, ампутировать придётся ногу выше колена. Подождите, Александр Александрович, – опередила она приподнявшегося было майора, – дослушайте с-сначала! Ошибкой было решение Виктории транспортировать вас в с-состоянии медикаментозного сна. Признаю: тут и моя вина. Теперь мы вынуждены б-будем ждать, наблюдать вас. Несколько дней – пять, десять… Зависит от того, как быстро организм в-выведет остаточные соединения анестетиков. После можно будет приступать к операции и вводить вас под н-новый наркоз.
Саныч поочерёдно глянул на обоих. Вздохнул и потёр щетинистое лицо сухими ладонями. Перед глазами вдруг мелькнуло нечто: Вандал, изо рта которого торчат длинные усы вериго…
– Без общего наркоза бы…
– Я могла бы п-подвергнуть вас эпидуральной анестезии, через катетер в спинной мозг… Вы бы не чувствовали ничего ниже пояса, но находились в сознании. И не пришлось бы воздействовать на м-мозг…
– Но?.. – поднял обозначившиеся брови Саныч.
– Подстрелили Ганича. Теперь он «возлежит на алебастровом коне»! – цыкнул Роман воздухом сквозь зубы, процитировав популярную в среде космопроходцев песню.
Александру Александровичу рассказали обо всём, что случилось за время его пребывания на зелёной кухне. Вкратце, только суть. Роман начал с трупов, заседавших за круглым столом модульной столовой, а закончил недавним боем в лесу, где ему и Бёрду на выручку неожиданно пришёл синтетик, и исчезновением двоих – Вики и Роберта. Подопригора слушал не перебивая, хоть и было ему что сказать соратникам. То и дело взгляд его тускнел, он проваливался куда-то внутрь себя. Но едва Роман упомянул настоящую фамилию Ганича, Саныч встрепенулся.
Рената внезапно поднялась, взгляд её рассеялся. Импульс пришёл от Бурова: зачем-то потребовалось присутствие психосервера в кубрике Кислых. Она тут же вышла.
– Ром, давай так: ты мне веришь?
– О, я гляжу ты от наркоза-то не отошёл!
– Я серьёзно, – кашлянул Саныч, чуть посомневавшись – продолжать ли. – Веришь?..
– После всего я верю только себе и бесполому в своей башке! – рассмеялся Роман.
– Ладно, неважно. Слушай. Ты же знаешь, что я игрок. Да помолчи! – прервал он раскрывшего было рот друга. – В молодости у меня был единодумец…
– Да вас, единодумцев, весь виртнет…
– Мы прописали концепцию игры для Реконструктора. От начала до конца, в мельчайших деталях. Вдвоём, – игнорируя незлые каламбурчики Ромы, выдававшие его напряжение, продолжал Александр Александрович. – Но игра не вышла в виртнет. Так получилось, что я забросил наработки. А через несколько лет, перед самой войной, наткнулся, представляешь, на неё, уже реализованную! Кто-то спёр наработки. И довёл их до ума.
– Зачем мне это знать?
– Карина, как ты её назвал, родилась на бумаге в душной двушке в центре Киева, Рома. Она вот этой рукою сделанная!
– Слушай…
– Нет, это ты слушай! – надавил Подопригора. – Я не знаю какого хрена, но выдуманная нами тварь тут! На Ясной!
– Ты понимаешь, как это звучит?..
– Я понимаю, как это звучит, и, прошу тебя, засунь свой язык в задницу! Я отошёл от наркоза, твою мать!!
– Ладно, – Роман поднялся, выдохнул. – Ты давай отдохни ещё. Полежи, поспи. Я зайду позже. Лады?
Переборка чуть прихрустнула за ним. Стало тихо. Только реаниматор наполнял медблок вибрацией, вскармливая резонирующую тревогу… Саныч не хотел думать, как такое вообще возможно. Он был уверен: вериго – хозяйка заброшенных тоннелей, ужас испанских горняков – на Ясной! Как бы это ни звучало.
***
На входе в склад Иван поправил ремень излучателя, с которым теперь не расставался. Изнутри захламлённого помещения повеяло затхлой безнадёгой, какой полнится воздух заброшенной палаты с проржавелыми решётками на окошке, что уже много лет не слышит бред и стоны умалишённых. Хрустя остатками кислородных брикетов, Иван вошёл и огляделся. Он искал следы, которые ранее они упустили.
В углу комком лежала одежда. Он присел, осторожно перевернул её. Женская, сорок шестой размер. Самодельная надпись на нагрудном шевроне утверждала, что когда-то под ним билось сердце Джессики Бристоу. Её же китель космопроходцы находили, едва приблизившись ко входу в модули…
Видно, что форменная рубаха подгонялась под фигуру. Шитьё повсеместно распространилось среди женщин-космопроходцев во время длительных экспедиций, а также среди колонистов. Даже в другой точке Галактики они оставались женщинами…
Иван сглотнул болезненный комок. Что-то сдавило в груди, на вдохе. Что-то вдруг подогрело его кровь и чуть затуманило разум. Он натужно выпустил из лёгких воздух, стараясь успокоиться.
Как он мог дать добро?.. В исчезновении Вики целиком его вина. Роберт всего лишь геолог… С ними могло случиться что угодно: могла сцапать тварь, напасть эти белотелые, они могли запросто провалиться в песок… Хотя последнее выглядело неубедительно – Павлову раза оказалось достаточно, чтобы чуять коварные ямы как старый пёс перемену погоды. Должно было случиться нечто из ряда вон, чтобы якут проморгал зев в песке.
Иван расправил одежду на полу и внимательно оглядел. Ни порывов, ни пятен… Только пыль по бёдрам и ягодицам от сидения на полу, да так же измазанная спина – женщина не раз лежала тут, на белых крошках. Она жила здесь. Судя по всему, довольно долго. Но почему? Не могли же её запереть тут! Какой смысл изолировать человека в складе с запасами дыхательного газа и пищи на всю команду?
Он поднялся, снова огляделся. Надпись на стене за стеллажом еле виднелась – нечто бурое, чем наносились буквы, кое-где отслаивалось. «Он никогда не найдёт меня», – гласила она по-английски.
Иван протянул руку, коснулся маленькой надстрочной запятой апострофа. «Краска» отпала, и два слова слились в одно. Получившееся «hell neverfind me» Иван дополнил коротким «will» и прочитал:
– Ад никогда не найдёт меня…
И тут же получил импульс: общий сбор.
В столовой, за круглым столом, на котором зачем-то лежали несколько раскуроченных камер и нанопроектор, уже собрались все. Одновременно с Иваном пришёл лишь Бёрд: «пластмассовое» лицо американца лучилось белозубой улыбкой, точно и не было никакого боя накануне, а вместо пришельцев в лаборатории второй половины лежали, загорая под лампами, девочки с канала «Филадельфия». И пришёл он как раз-таки от них.
– В чём дело? – жизнерадостно осведомился Майкл. Порой он источал совсем неуместный позитив.
– Совещание, – рыкнул Буров. Тяжёлые чёрные брови и обозначившаяся тёмная борода делали Истукана чудовищно недружелюбным на вид. Крупные пальцы отстукивали гипнотически ровный, медленный такт по столу: туп-туп-туп…
– А почему…
– Дохрена вопросов, янки.
– Тимофей Тимофеевич, сбавь обороты, – успокоил инженера Нечаев и добавил, сощурившись: – Алексей кое-что нарыл. Кое-что интересное… Но сначала не об этом.
Трипольский, воодушевлённый тем, что командир назвал его по имени, а не Фарадеем, расправил острые, хилые плечи. Крылья носа с горбиной раздулись, точно у Цезаря, взошедшего на трибуну под взор тысячеликой толпы.
– Вообще, труда это не составило! Кто хоть чуть-чуть знаком с…
– Позже, – грянул Буров.
Алексей от испуга подпрыгнул на табурете и отдёрнул протянутую было к проектору руку.
– Ситуация крайне непростая, – констатировал Роман. – На нас напали. Нет гарантий, что не нападут ещё. Привезённые запасы почти не пострадали, их нам хватит относительно надолго. Но расслабляться не стоит: скоро снарядим новый рейс в челнок.
– А что с Викой?.. – спросил Иван и добавил тут же: – И Робертом?
– Найти их шанс один.
Рената вздрогнула как от укола иголкой: туман в глазах ещё не истаял, она заморгала часто, встрепенулась.
– Да-да, я смогу… с-смогу просканировать с углублением, – зачастила, заикаясь, она. – Простые импульсы остаются б-без ответа. Могу только сказать, что они живы, раз импульсы принимаются… с семидесяти процентной уверенностью, да. Возможно, без сознания – очень на т-то похоже…
– Ничего ты сканировать не будешь. Посмотри на себя – еле сидишь, – мягко прервал Роман. – Мы уже осмотрели округу и не обнаружили ничего. Только обрывок силового кабеля от транспортёра…
– Это я! – выпятил хилую грудь Трипольский. – Я бросил его! Обрывок болтался на платформе, когда Тимофей Тимофеевич поднял тревогу! Я прихватил запасной кабель из ангарного отсека, снял с транспортёра мёртвого клеща и подключил платформу к скафандру капитана Бурова!
– Мёртвого клеща? – переспросил Бёрд с полуулыбкой. – А где он, тот мёртвый клещ? Ожил и уполз?
– На кой они шастали за дохлым древолазом? – поддержал вопрос Буров.
– Не за дохлым, – Иван, почувствовав на себе взгляды остальной команды, выпрямился на табурете. – Я разрешил выход, Павлов был в «Осе», вооружён. Более чем на десять метров я запретил им углубляться в лес. Вика сказала, что обнаружила дефект… или связь какую-то – я не понял. Она убедила, что ей позарез нужен живой экземпляр клеща. И что это чрезвычайно важно.
– Убедила – это как? – подался на стол Буров и подмигнул недвусмысленно: – Мышка сумела, да?
– Я бы на вашем месте…
– Ты не на моём месте, сосунок! – рыкнул вдруг Истукан; всё это время он не прекращал отстукивать мерный, убаюкивающий ритм ногтём указательного пальца. – В моё время ты бы уже сидел в изоляторе за халатность!
– Отставить!
Буров посмотрел на командира с вызовом, но промолчал. Только что-то прогудел под нос, опуская голову.
– Мы выйдем на поиски. Пеленга «Осы» Павлова и скафандра Грау нет. Что странно, на самом-то деле. Для этого нам...
Он продолжил говорить, как именно следует организовать поиски и до каких пор они целесообразны. Слова, сухие и выверенные, подчерпнутые из написанного кровью предшественников документа, звучали сами по себе. Точно не Роман произносил их, отмеряя временную границу поискам пропавших членов экспедиции.
Никто не мучил Ренату расспросами, каждый молча, себе на уме переваривал факт: на их веку случился первый контакт. Причём агрессия, будто по дешёвым киношным лекалам, произошла именно от чужих.
Командир был уверен в компетентности Неясовой как в своей собственной. Главное, что удалось установить наперво: чужаки мертвы. Для спокойствия группы большего не требовалось, ведь лаборатория изолировалась во всех смыслах и была самодостаточным отсеком. Даже система вентиляции у неё отдельная, со своими фильтрами и резервным блоком сублимации.
Ситуация с лже-Ганичем как-то прошла по касательной. Случай весьма неординарный, если не сказать больше, но выпал он на кипучее событиями время; атака пришельцев и пропажа двух членов экспедиции основательно смазали эффект детективного расследования Трипольского.
– Поиски придётся совместить, – продолжал Нечаев. – На орбите два «Герольда». Тот, что выплюнул на Ясную эти модули, пуст. Остаётся только наш, «родной».
– А что с другим грузовиком? – вдруг спросил Майкл.
– Говорю же…
– Нет-нет, Роман Викторович, вы меня не поняли, – замотал головой американец. – Я имею в виду тот «Герольд», что вы запустили во время войны. Первенец второй серии. Он ведь наверняка направлялся сюда.
– Да, – как бы нехотя подтвердил Роман. – Он направлялся к Ясной. Проблема в том, что нет точных данных, долетел ли он.
– Да и был ли вообще запущен… – веско вставил Буров.
– Это легко установить! – выпалил Трипольский, но тут же остыл: – Нет. ЭВМ отключился, без него никак…
Не все «Герольды» достигали заданных программой орбит. Небезызвестная в среде космопроходцев планета под многообещающим названием Гея-А так и осталась «непокорённой». Оба грузовика, отправленные к ней, канули в великом вакууме бесследно. Сторонники маргинальной идеи о заговоре считали, что Гея-А – родина «соискателей». Мол, сигнал о достижении её звёздной системы приходил с обоих грузовиков, а пропадали они примерно в одном и том же временном отрезке после выключения двигателей искривления.
– Будем надеяться, что модуль в горах принадлежит другому «Герольду», – Роман снисходительно посмотрел на Фарадея. – Если повезёт, запросим с орбиты челнок и отправим с отчётом Александра Александровича. Всё это время будем продолжать поиски… Алексей, покажи остальным, что ты выудил.
– ЭВМ сдох, но я сцепил в вычислительную параллель три носителя с камер, – с придыханием начал тот. – Проблема встала с охлаждением… Так получилось бы выжать из них по максимуму, возможно даже «пересадить» ищейку с трупа главного вычислителя на самоделку. Вышло бы не ахти, зато… Но раньше я кое-что обнаружил. Зашифрованные данные из кубрика Кислых. Начнём с того, что и камера-то там нашлась разобранной на части! Поначалу я обрадовался, что не придётся возиться с напаянными соединителями, а потом понял – её разбили! Нарочно и грубо!
– Ближе к делу.
– Да-да… Данные я расшифровал лишь частично. Это непростой, алогичный ассоциативный код с прицелом на защиту от киберразумов. Странно, правда? Откуда на Ясной… – Трипольский осёкся, обтёр вспотевшие ладони об китель, прочистил горло. – Н-да... Информацию особо не защищали. От людей. Вот: видео восстановить не удалось. Пока.
Фарадей дотронулся до панели стоявшего на столе нанопроектора, от которого к разобранным камерам тянулись различные провода и веяло теплом.
– Экспедиция два-семь, полковник сил особого назначения Союза Андрей Иконников, личный номер два-два-ноль-девять, запись номер раз, – зычный мужской голос по-военному чеканил слова с хорошо узнаваемым произношением, присущим Костромской и Ярославской областям России. – Рапорт: я принял экстренные меры, предусмотренные статьёй три-шесть дробь пять. В целях сохранения отчёта с Ясной, часть команды, потенциально представлявшая угрозу, ликвидирована. Остальные самоизолировались во второй половине колонии с помощью «Крота». Причина применения оружия – чужеродная форма жизни, способная к стопроцентной мимикрии. Замечено: чем дольше повторитель находится в образе, тем сложнее его вычислить… Приступаю к поиску путей возврата.
Отстукивая медленный ритм, Буров вдруг с силой ударил кулаком по столу. Космопроходцы разом повернулись. Все, кроме Нечаева и Бёрда.
– Нервы, – безэмоционально пояснил Истукан, пристально глядя то на командира, то на американца.
– Эта часть не была закодирована, – Трипольский коснулся панели, косясь на нервного инженера, – Эта тоже…
– Запись ведётся на случай гибели. Я вернулся из… – голос тонет в шуме, с которым не справились даже звуковые фильтры – видимо, камера упала. – …и они похожи на нас! Со всей ответственностью заявляю: протокол пять в действии. Мне не удалось добраться до капсулы, оба челнока уничтожены! Вызываю с орбиты последний, конец записи.
– Сколько я рою, – с почти детским задором удивился Трипольский, – нигде не могу найти даже косвенного упоминания о том модуле на скале! Вот же задача! Я постараюсь выудить ещё что-нибудь. Возможно, удастся восстановить видео.
– Молодец, Алексей.
По худому лицу пронеслась кавалькада эмоций: восторг вот-вот нагонит гордость! Во второй раз за непродолжительное совещание горбоносый профиль парня приобрёл тёсаные черты великого Юлия.
– В строю всего три боевых экзотела, – подвёл итог Роман. – Ещё два повреждены. Поиски пропавших откладывать нельзя, но и вскрытие чужих – тоже.
– Я всё равно в «Осу» не помещаюсь… – пробасил Буров. Он неотрывно глядел куда-то сквозь Бёрда, крепко задумавшись.
– Да, Тимофей Тимофеевич… Останешься с Ренатой в качестве охраны.
«Я оповещаю о необходимости глубокой заморозки всех возможных образцов с целью их дальнейшего исследования другими экспедициями», – бесполый голос Ординатора слышал каждый.
– Оптимист, – хмыкнул командир и ударил себя по коленям. – Ладно, решено: я, Иваныч и Майкл выйдем на поиски. Глядишь, и пеленг чего покажет. Такого же просто быть не может, чтобы скафандр не издавал сигналов…
Командиру что-то ответил Майкл. О чём-то собранно, сердито даже заспорил с Трипольским Иван. Один Буров оставался неподвижен: гранитные массивные черты лица его заставляли Ренату ёжиться. Если он так реагировал на проступок Ивана, то чего ожидать ей, расскажи она об увиденном в кубрике во время сканирования? Как она могла предвидеть исчезновение Вики?! Это же мракобесие!!
Рената вздохнула и опустила взгляд. Решено – на этот раз промолчит. И тихо приступит к поискам с помощью углублённого сканирования.
Глава 25. Вскрытие
Многоглазая светодиодная лампа била ярким лучом в ровный чёрный пунктир, нанесённый на алебастровую кожу от горла до гениталий. Лампа постоянно мешала и никак не находила своего места – Рената то сдвигала её напротив, чуть выше, то крепила сбоку, над плечом. В какой-то миг женщина почувствовала себя как на первом экзамене.
Стало жутко: экзамен тот проходил далеко не в тепличных условиях учебного заведения, где под строгим менторским взором всё же допускались бы ошибки. Он случился внезапно, в брезентовой палатке, наедине с недосягаемой пулей, что смялась о ребро солдата, раскрошив его на острые осколки, и вкипела в стенку аорты. Рядом, на полу у стены тихо исходил жизнью задетый случайным осколком доктор. Из-под прижатой к ключице ладони тёк алый ручеёк, врач невидяще взирал над собой, но те две минуты, что ещё был жив, не переставал указывать растерянной медсестре очерёдность действий, словно видел вскрытого парня перед собой.
Осматривая первый объект, Рената наткнулась на некрупные зарубцевавшиеся отметины вдоль позвоночника. Сложись они в хоть какой-то рисунок, можно было бы решить, что это шрамирование. А так это был хаотичный набор круглых рубцов с одним большим тёмным пятном по центру.
Импульс коснулся сознания, когда под лампой блеснул вынутый из раствора скальпель. Рената на миг замерла, распознавая: вооружённый отряд из трёх мужчин вышел на поиски пропавших. Электрический укол попутно принёс эхо, обрывки чужих переживай: тоска, боль и тревога сплелись в удушливый клубок. Захотелось вдохнуть, глубоко-глубоко. Импульс слал Роман...
Она сменила хват на рабочий, трижды стукнув указательным пальцем по тыльной стороне основания крохотного лезвия – ритуальное приветствие обязательно. Карантинный спецкостюм немало стеснял движения, но без него нельзя. Особой сноровки не требовалось, в конце концов перед ней вовсе не тот парень, а всего лишь труп. Пусть и инопланетянина.
Под скальпелем глянцевыми капельками выступила кровь. Красная – значит дышат кислородом!.. Удивительно на самом деле, подумала Рената. Неужто Вселенная и вправду настолько скупа, что единственный разумный вид существ, встреченный людьми, оказался чуть ли не копией их самих?!
Скальпель рассёк брюшную полость легко – кожа была нисколько не толще человеческой, но имела при этом отчётливый сальный блеск.
– Будьте осторожны, – бас Бурова заставил слабенькие динамики в шлеме зафонить. Он стоял тут же, в лаборатории. Возвышался над согнувшейся женщиной у изголовья операционного стола, держа наготове скорострельный пистолет. Вот кому жал карантинный спецкостюм!
Да, осторожность – наше всё. Процессы жизнедеятельности чужого давно угасли, но никаких гарантий безопасности быть не могло и в помине. Никто ж не заверит, что в животе у них нет, например, ядовитой железы, что вместо желчи чужие не носят в организмах кислоту посерьёзней.
– Меня как-то тоже так вот резали, – хмыкнул Истукан. Трипольский, прилипший к витражу снаружи, воззрился на него с немалой долей пиетета. Он замер прямо над коробочкой двустороннего интеркома, точно школьник в террариуме. Камера со шлема Ренаты транслировала видео на развёрнутый к нему монитор, закреплённый на ближней к выходу стене внутри лаборатории. Буров тоже глядел в монитор, предпочитая не особо приближаться к распластанному пришельцу.
Зажимы с грузами зафиксировали брюшную полость раскрытой. Печень и желудок выглядели вполне человеческими. Разве что поджелудочная железа была видоизменённой: крупной, занимавшей без малого половину внешней стенки желудка.
Рената работала не торопясь. Давала камере как можно больше ракурсов, но и не вертелась особо. Когда склизкие извилины кишечника легли в заранее приготовленный полимерный таз в с гелевым формалином, из-за бронированного витража донёсся восхищённый возглас:
– Макленнор мне в свидетели: они хищники! Рената Дамировна, пожалуйста, посмотрите им в полость рта!
Рената коротко взглянула на Трипольского. Кивнула. Взяла самый маленький ранорасширитель, с некоторым трудом втиснула его раздвижные лепестки меж челюстей и принялась прокручивать винт. Что Алексей прав, было ясно ещё в самом начале вскрытия.
Зубы пришельцев выглядели жутковато и напоминали накладные бутафорские челюсти для Дня всех святых, разве что без длинных клыков: два ряда острых фронтальных резцов и далеко запрятанные рудименты массивных коренных за ними. Какие бы то ни было клыки отсутствовали, отчего возникло впечатление, что в процессе эволюции у чужаков отпала необходимость охотиться и убивать в борьбе, а хищниками они при этом быть не перестали. Прикус оставался самым что ни есть человеческим, а размер и мускулатура челюстей едва ли предполагали вырывание кусков мяса из трепещущей живой плоти.
– Им бы ещё клыки, – Рената никак не могла привыкнуть к басу в фонящих динамиках. – Вышли бы вампиры. Страшно модные когда-то были гады! Особенно среди баб.
– Почему ты п-предположил, что они хищники, Алексей? – поинтересовалась Неясова, отделяя печень и укладывая её в прозрачный желтоватый гель.
– Кишечник! – усмехнулся Трипольский, словно у него спросили первые три примера таблицы умножения. – Он же короткий, что за вопрос!.. Да и поджелудочная мало того, что гипертрофирована, так ещё и секционна! Полагаю, что вырабатывает она не только пищеварительные ферменты!
Последнее высказывание насмешило Ренату. Самонадеянность – ледокол юности!
Настал черёд желудка и селезёнки. Почки показались следом за кишечником и сразу привлекли к себе внимание. Но всё следовало делать по порядку.
– Атрофия? – приник к непробиваемому стеклу Фарадей. – Интересно… Это ведь не болезнь – видно! Это недоразвитость! Чем может быть вызвана недоразвитость почек?
– Их тела поджары, – вставил Буров негромко.
– Мало жидкости в естественных условиях? – уловив нить, сам с собою дискутировал Трипольский. – Тогда экскрементационная роль кишечника наверняка расширена, да и потовые железы должны выводить большее количество солей, чем у нас, а значит и эпидермис – быть устойчивым к контакту с солью!
– Алексей, ты же по специальности химик, в-верно? – уточнила Рената.
– Ну… – кокетливо пожал острыми плечами он. – Степень я получил пока только по химии. Но разве это мешает мне знать физику и биологию? В институте без меня не обходилась ни одна более или менее стоящая внимания работа, да что там – меня прямо с кафедры забрали, когда в сентябре пришёл отчёт по Хиц-2!
Неясова и Буров мельком переглянулись. Понятно, что привирал парень, говоря «ни одна». Но о его участии в обработке отчёта слышала даже Рената, которая давненько уже не входила в двери НИМИ.
Рената внимательно осмотрела поджелудочную железу-переросток. Странное чувство возникло при виде блёклой «бабочки»-переростка. Словно она то ли видела нечто подобное где-то, то ли слышала… Возможно читала схожее описание.
– Первый отчёт пришёл как раз незадолго до инцидента… – напомнил Буров и добавил, понизив могучий голос: – Вряд ли тебя привлекли бы, случись заваруха на Хиц-2 чуть раньше.
Истукан попросту провоцировал. И Алексей поддался.
– И без всяких инцидентов Хиц-2 достойна кропотливого изучения! Вот тебе раз! Как это «не стоит внимания»?! – зашёлся Трипольский не замечая, что возмущается надуманными аргументами. – Вот вы знаете, к примеру, что существа, обитающие в её джунглях, не прожили бы и секунды, окажись они на Земле?! Все, абсолютно все расчёты показывают, что их бы несомненно расплющило гравитацией! И это при том, что она практически равна гравитации на самой Хиц-2! Разница в удивительном, неясном нам «губчатом» строении, в так называемых гравитационных «колодцах»! Все же слышали про летающие глыбы, про прыжки высотой с пятиэтажку?.. – запал научной отповеди неуклонно нарастал. – А что жизнь там по сути хищна, вам известно?
– Слышал что-то, – отмахнулся Буров, чем ещё пуще взвинтил Фарадея.
– Как можно просто «слышать» об этом?! – чуть ли не в отвращении скривился он. – Ведь даже флора на Хиц-2 является хищной – виды растений пребывают в постоянном поглощении друг друга! А что вся – абсолютна вся! – фауна является по сути одним видом, вы знали?! Знали, что известный на Земле из-за схожести с кошкой нагрид суть то же, что и пожирающий его в основном кебра?! Что они все, что вся жизнь Хиц-2 – метаморфы?!
Истукан одобрительно кивнул, как бы соглашаясь. То ли с доводами Трипольского, то ли с собственными мыслями. Выглядел он так, словно только что убедился в чём-то. Сощурившись, гигант метался по лаборатории взглядом, преследуя скачущую со стола на стол догадку.
Рената слушала вполуха. Перед ней лежал распластанный чужой, разумный… так и просилось определение «человек». Так что кто бы там ни обитал, на хищной тропической Хиц-2, ей он интересен станет разве что после хорошего сна, что ждёт её за переборкой лаборатории.
Чувство дежа вю усиливалось. Странно, но оно было как бы фрагментированным. То есть, не всё в лаборатории в тот момент казалось уже виденным. Буров и Трипольский были лишними, определённо. Да и сама лаборатория – ярко освещённое помещение со множеством стеллажей и столов, с десятком различных приборов и инструментов – как ни странно, тоже. Оставался только чужой.
Рената отделила хилые почки, пропитала с десяток тампонов. После вскрыла диафрагму и поразилась. Она словно смотрела на агитационные плакаты начала века, направленные на борьбу с курением химико-табачных смесей. Изъеденные чёрными «пауками» глубоких каверн, лёгкие жались к задней стенке грудной полости будто недосушенные, подгнившие, сморщенные черносливы.
«Да откуда же они?!» – поразилась Рената. – «Что за условия на их планете?!»
«Спектральный анализ состава атмосферы Геи-А показывает наличие массовых облачных скоплений красного фосфора и окиси углерода неизвестного происхождения и необъяснимой структурной, а также геолокационной перманентности».
Рената замерла над недораскрытой грудной клеткой. Разве она делала запрос Ординатору? Мельком глянула на остальных: ничего. Она одна восприняла самовольную справку.
Грудная клетка имела податливые соединительные хрящи, и чтобы развести в стороны рёбра, не пришлось прилагать особых усилий. Лабораторию наполнил хруст.
Она определённо видела их вот такими. Выпотрошенными. Неясно где. Непонятно когда и как. Но видела. Точно.
– Ну и сердце же у них!.. – восхищённо воскликнул Трипольский.
Биологический «мотор» действительно выглядел не под стать поджарому, длинному телу. Так, если бы грациозному оленю пересадили сердце буйвола.
Повинуясь неясному предчувствию, Рената склонилась над сизо-малиновой мышцей, некогда обеспечивавшей кровоток. И вдруг поймала себя на мысли, что точно знает, что ищет.
Шрам. Небольшой рубец рядом с правым предсердием. Напоминание о перенесённом инфаркте, длиною не больше ногтя. О чём он мог сказать Ренате? Откуда она вообще знала, что найдёт его там?..
Ответов не последовало. Будто на этот раз Ординатор не услышал её мыслей. Или предпочёл смолчать.
Предпочёл…
Рената отлично помнила вкус разочарования, когда природу надличностного квазиразума грубо втиснули в аморфное: «феномен, совокупность нескольких факторов эволюции, предсказанная безымянным гением». Некто засекреченный, мол, сумел предугадать путь развития генома человека, той его части, что отвечала за нервную систему в целом и мозг в частности. Ни имени взглянувшего в будущее, ни даже принципа, на котором строилось действие Ординатора, на афиши не вешали. Да что там, даже психосерверы довольствовались лишь построением версий кто или что есть бестелесный.
Своё предположение имелось и у Ренаты.
Сведущие люди наверняка бы разгромили его в пыль, выскажись Рената в их кругу. Но разве что по причине неумения женщины грамотно апеллировать фактами. Ей было легче и привычней чувствовать, нежели сопоставлять и анализировать. Да и жизненный опыт, плоский и тягучий быт, давно научил: не всегда бур ума приводит к истине.
Рената не верила в две вещи. По её глубокому убеждению людей не могли не обнаружить за столько времени прямохождения представители инопланетной цивилизации. Научные прорывы случались и раньше – вспышки людских гениев порою озаряли серую перспективу существования человечества, но чаще лишь чтобы быть изнасилованными милитаризмом, вывернутыми им наизнанку.
Отсюда проистекало «во-вторых». Рената не верила в человеческую природу Ординатора, интуитивно сомневалась, что его развитие «предугадал» какой-то неизвестный учёный. Уж слишком мощный выходил рывок: даже если не брать во внимание разоблачённого Алана Макленнора со своим «человеком», практическое применение теории квантовой спутанности, создание рукотворных чёрных дыр и повсеместное распространение надличностного регулятора порождали определённые сомнения.
– Как сказал бы Макленнор, эти ребята что-то недоговаривают! – хихикнул Трипольский, с блеском в глазах глядя в экран. «Искромётная» шутка утопла в гуле работающей аппаратуры.
Рука со скальпелем сама тянулась к безволосой голове трупа. Убрав из ротовой полости ранорасширитель и нанеся пунктир по окружности, Рената ловко надрезала и отделила кожу неширокой полосой – в аккурат под ход фрезы.
– Не эту, – посоветовал Буров, когда она выбирала подходящую насадку. – Вон ту, восьмую. Да, её.
– Я готов поспорить, что и мозг их тоже с патологиями! – убеждённо заявил Алексей.
Ренате ни к чему было спорить. Странная уверенность, что так и окажется, укоренилась давно. Словно всё привлекшее внимание ранее – недоразвитые почки, гипертрофированная поджелудочная, «бычье» сердце со шрамом от перенесённого инфаркта – было лишь нитью, подготовкой к главному.
Шум миниатюрной фрезы разбавился громким шорохом крошимой в пыль кости. Спецкостюм оберегал космопроходцев, но Рената знала наверняка: лабораторию наполнил сладковатый запах. Она помнила его. Женщину затошнило.
Спустя несколько минут машинка выключилась. Получившаяся костная «чашка» отошла легко, являя людям содержимое черепной коробки.
– Я же говорил! – донеслось глухое из-за стекла.
Поделённый на привычные полушария, мозг имел несколько червоточин в различных местах, как «свежих», так и уже заросших соединительной тканью. Асимметрия бросалась в глаза – лобная доля заметно уменьшалась, и притом неравномерно.
Рената подготовила специальный сосуд, заполненный гелевым формалином. На отделение мозга ушло не более пяти минут.
– Надеюсь, что не зря мы тут потрошим его, – как бы в никуда высказался Буров.
– Надеюсь… – кивнула Рената и перешла ко второму белотелому. Следовало вынуть органы как можно скорей. Трупы на Ясной не разлагались, но то ведь были люди. Неизвестно, как поведут себя ткани чужих.
Со вторым пришельцем дело пошло значительно быстрей. Внешний осмотр показал наличие точно таких же отметин вдоль спины, что и у первого объекта. Казалось даже, что расположение их было зеркальной копией. Рената рассекла брюшную полость, развела утяжелёнными зажимами кожу и принялась без промедлений вынимать содержимое.
Отличий Рената не видела. Более того, складывалось впечатление, что изнутри пришельцы похожи чуть ли не так же, как и снаружи. Та же поджелудочная – гигантская бабочка. Исходя из аналогичности, Неясова заключила, что Трипольский может быть прав на её счёт: роль железы, видимо, велика в жизнедеятельности организма. Атрофия почек почти достигла крайности. Как и у предыдущего объекта.
Хруст разгибаемых рёбер подействовал как кодовое слово на загипнотизированного. Что-то вдруг изменилось, мир приобрёл незримую грань, доселе неощущаемую, невоспринимаемую по причине ущербности человеческих чувств. Оттенки углубились, мысли выстроились удивительно правильными порядками, а усталость бесследно сгинула, оставив за собою насиженное, медленно стынущее место.
Рената чётко осознала: её направляют. То самое чувство дежа вю было лишь предпосылкой, первыми попытками указать на что-то. Сделалось жутко, комок в горле отказывался проваливаться, болезненно расперев верх гортани. Сердце заколотилось, зашумело эхом в ушах. По взмокшей спине пробежали мурашки…
И отчего-то запаздывал спасительный ток. Ординатор безмолвствовал. Даже не пытался вмешаться и выровнять скачущие эмоции психосервера. Рената настолько отвыкла от этого, что растерялась не на шутку.
Сердце. Взгляд её как прикованный застыл на посеревшей мышце внутри развороченной грудной клетки. Рената ясно ощутила влияние чужой воли: это было больше присутствием рядом, нежели довленьем над. Ей указывали – смотри.
Шрам. Не просто такой же рубец, тоже около правого предсердия. А будто бы тот же шрам. Точная копия, вплоть до миллиметра…
– Что там, Рената Дамировна?.. Камера на шлеме у вас мимо как-то…
«Клоны», – ответ застрял в горле. Глупость несусветная, но ничего другого Рената не придумала. Это не могли быть клоны. Сразу по нескольким причинам.
Она как во сне вынула черносливы лёгких и уложила их в желтоватый студень формалина. Заляпанная слизью и кровью, Рената чувствовала одно – как только пропадёт таинственное воздействие, без сил рухнет и она.
Фреза пошла по обозначенному вырезом в коже пути. Запах. Внутри спецкостюма воздух был чист, даже можно сказать – свеж. Но она знала: снаружи лабораторию кутала неуловимая, тошнотворная сладость костной пыли. Утренняя смесь вперемежку с желудочным соком не заляпала шлем только благодаря скомковавшейся боли, парализовавший гортань.
Червоточины виднелись в мозге точно в тех же местах. Сколько ни пыталась Рената найти хоть малейшее различие, ничего не выходило. Даже мельчайшие капилляры образовывали идентичную сетку куда ни глянь.
Закончив, Неясова отошла чуть в сторону. Некто по-прежнему присутствовал в её голове. Некто третий, кто проник туда с помощью умолкшего Ординатора.
Мнимая лёгкость тела подстёгивала в движению, едва закончив, Рената принялась упаковывать прозрачные кубические контейнеры, внутри которых теперь хранились органы пришельцев. Она не знала, что будет дальше. Оставалось просто работать. Как всегда.
– Я видела похищение Виктории, – неожиданно для самой себя, без заикания выдала Рената. Она поняла вдруг: молчать нельзя. Нужно говорить, делиться с Буровым и Трипольским всем, что есть в голове. На всякий случай.
– В каком смысле? – пошевелил затёкшими плечами гигант, в руках которого пистолет выглядел какой-то игрушкой.
– Я видела, как её похищает абориген. Вволакивает в шлюз модуля, что на горе стоит. Видение пришло во время сканирования. Когда я пыталась обнаружить следы доктора Кислых, – Рената говорила несвойственно: отрывисто, но без запинок. – Я промолчала на совещании. Не знала, как сказать. Теперь знаю. Это чьё-то влияние. Кто-то на планете через Ординатора вложил мне в голову намерения того аборигена похитить Вику. Подозреваю, что этот кто-то – Валентина Богдановна. Но…
Рената запнулась, чувствуя неумолимо нарастающую эйфорию. Словно поощряя её в чём-то, постороннее влияние ежесекундно делало мир всё более простым, чётким, логичным; страх исчез в той же дали, что и усталость. Захотелось говорить, говорить…
Где-то вдалеке брезжило понимание, что доктор Кислых попросту неспособна на такое. Но ничего другого выдумать она не могла. Человек, как известно, так устроен: только обличив неизвестное, придав ему мал-мальски знакомый образ, он способен к его изучению.
– Сейчас я тоже чувствую постороннее присутствие. Мы коммуницируем посредством Ординатора. Нет никаких гарантий, что это она, что это доктор Кислых, – последнее она произнесла, откровенно подавляя громкий выдох – ощущения накатывали волнообразно и порою очень даже походили на предпосылки оргазма. – Но меня направляют, указывают. Пытаются показать нечто.
– Что именно? – Буров стоял там же; Рената не заметила, как чёрный гордеев лёг дулом на иную траекторию выстрела. Он по-прежнему смотрел в пол. Но уже под ноги ей.
Неясова схватилась на край стола, перемазанная склизким перчатка соскользнула, но женщина устояла. Следующая волна прошибла её от корней проклюнувшихся волос до мягкой кожи под ногтями ног. Мысль, мелькнувшая следом, вызывала стыд: ей никогда ещё не было так хорошо. Легко, просто, чисто.
– Рената Дамировна, – воззвал глухой голос Трипольского. – Возможно, это контакт!
Толчок вперёд, к столам с выпотрошенными чужими, она почувствовала кожей. Шагнула, несмело повинуясь. Взгляд лёг на куб с мозгом первого, затем второго. Что-то зашевелилось на задворках памяти при виде изъеденных червоточинами органов.
Сначала возникли образы. Если это и были воспоминания, то ей они не принадлежали точно: кафедра, луч старого проектора под потолком, огромная раздвижная доска с меловыми разводами и крашеный толстым слоем деревянный пол. Вокруг люди, лица их смазаны, молчат. И только один голос властвует над обширной аудиторией – с кафедры он достигает самых отдалённых уголков помещения и эхом возвращается обратно. Слов не разобрать. Он принадлежит женщине, но мощи и уверенности в нём хватило бы и на пару-тройку мужчин.
Образы схлынули так же внезапно, как и возникли. Подобно морской волне, они оставили после себя песчинки знаний, что вскоре залегли в каверны берега. Чужие воспоминания теперь стали её.
– Прионы… – прошептала она неуверенно.
– Что?.. – переспросил Трипольский, но сам уже отпрянул от стекла машинально – услышал.
– Прионы, – твёрже повторила Неясова и сглотнула, чувствуя как покидает её разум некто третий.
Точно очнувшись, стряхнув оцепенение, заговорил Ординатор:
«Прионы – белковые инфекционные агенты с аномальной третичной структурой, способные к размножению, но не содержащие нуклеиновых кислот».
Его слышали все. Ибо Буров заметно занервничал. Трипольский за стеклом принялся ходить взад-вперёд, делая всего по три-четыре шага. Он-то точно знал, что это.
– Почему Ординатор сообщил о прионах?..
Рената ничего не ответила Бурову. Ответ нарождался медленно, мучительно, карабкаясь из глубин памяти – то ли её, то ли чужой. Логическая связь между исковерканным мозгом чужих и упомянутыми Ординатором прионами выстраивалась фрагментами. Возник образ аборигенов Папуа – Новой Гвинеи. Сперва здоровых людей, изукрашенных красно-белым. А потом и больных: умственно отсталых, порою терзаемых конвульсиями.
Только после этого постороннее присутствие в разуме Ренаты окончательно истаяло. Она обессиленно опустилась на пол, жестом давая понять: всё нормально. Но Буров и не спешил к ней, держа пистолет обеими руками.
Мысль, к которой её вели всё это время, оказалась последней, прежде чем Рената потеряла сознание.
Пришельцы являлись каннибалами.
Глава 26. Тоннели
Сложно сказать, сколько прошло времени…
Пока она была без сознания, он воспользовался ею. Тело напоминало о том ежесекундно: саднила припухшая грудь, низ живота то и дело сводило короткими судорогами, чуть шла кровь. Но осознание изнасилования напрочь затерялось в кипучей гуще страха и смятения. Вика не узнавала сама себя: в голове пульсировала одна лишь мысль – во что бы то ни стало вытерпеть, выжить, выбраться.
Вика видела его лишь мельком. Грязно-белые сосульки волос почти закрыли лицо похитителя, когда он, оставив около неё раскрытый контейнер с сухой питательной смесью, пятился прочь. Он был молод, явно. Но что-то в его движениях, блёклом взгляде глубоко посаженых говорило об обратном…
Вокруг тускло светились голубоватым стены пещеры. Шнур, которым она была связана, ослаб, и Вика вскоре освободилась. Огляделась, сидя на полу и обняв колени. Одежда лежала тут же, частично порванная. От стен веяло теплом, но её не на шутку трясло.
Стараясь не шуметь, давя тихий кашель, Вика оделась прямо на полу. В шлёвках форменных брюк не оказалось ремня, а с кителя были зачем-то срезаны карманы. В остальном, если не считать пары порывов нательной рубахи да пришедших в негодность трусов, одежда осталась целой.
Из пещерки вёл единственный выход. Всего пару минут назад в нём-то и скрылся абориген. Вика поднялась. Покачнулась, удерживая зыбкое равновесие выставленными в стороны руками.
«Выбираться. Выбираться. Прочь отсюда!» – зазвенело в голове.
Крепко обняв себя за плечи, девушка нетвёрдо зашагала к выходу. На контейнер, принесённый похитителем, она даже не взглянула. Узкий тоннель вёл вверх, а воздух в нём был ощутимо теплее. Голубоватые прожилки в камне источали неяркий свет, он-то и нагревал воздух.
Миновав метров пять некрутого подъёма с шероховатым каменистым полом, Виктория оказалась на развилке. Прямо перед ней вырос тупик, а вправо и влево уходили точно такие же тоннели, с той лишь разницей, что один представлял собою спуск, а противоположный – подъём. Она интуитивно выбрала тот, что должен бы вести на поверхность.
Становилось прохладнее. Тоннель оказался длинным и в одном месте превратился в почти вертикальный подъём с явно рукотворными ступеньками. Лишь с третьей попытки Вика сумела одолеть его. И вскоре очутилась в другой пещере.
Это была не то мастерская, не то лаборатория. Вдоль неровных стен теснились собранные из чего попало столы, заставленные всевозможными приборами, украденными, видимо, из челноков и модулей. Тут же, в самом центре, громоздился непонятный шатёр, изнутри которого доносился очень знакомый тихий гул. Вика даже думать не желала, что там. Она толком-то и не смотрела на окружавшие её предметы. Шла, озираясь, шарахаясь всякой тени и повторяя одними губами:
«Weg, weg, weg…»
Прочь вели два коридора. Вика остановилась в нерешительности: оба поднимались вверх. Царила тишина, и казалось, что трепет её сердца слышен чуть ли не всюду. Посомневавшись, девушка подошла к каждому и попробовала определить путь к выходу по движению воздуха. Но ничего не вышло, и тогда она двинулась наугад.
Чем выше поднималась Виктория, тем слабее светящиеся прожилками стены дышали теплом. Выглядели они, словно проход прорубили очень-очень давно. А воздух, на вкус чуть сладковатый и с кислинкой, сушил и без того болезненное горло.
Одна только мысль, что абориген, возможно, где-то рядом, останавливала бег крови. Тело нет-нет да и обмякало необъяснимо, охваченное на долю секунды странной слабостью, но разум протестовал, кричал и бился – прочь!
Неожиданно откуда-то спереди послышался громкий щелчок и шаги; Вика обмерла. Но спустя десяток рывков задыхающегося сердца – ничего. Тишина. Она стояла не шевелясь, превратившись в безжизненное изваяние. Только когда закружилась голова, девушка поняла, что забыла дышать.
Поворачивать назад не имело смысла. Пройдя такой путь, стоило проверить что в конце. А если выход?.. Подумав, Вика решила подниматься.
И почти сразу наткнулась на переборку. Сердце заколотилось бешено – это был соединительный шлюз! Даже внешнее обозначение сохранилось! Модуль! Но что он делает тут, втиснутый в горную породу? Где это она?!..
Внезапно из-за переборки донёсся свист. Настолько чёткий и громкий, что казалось, будто свистели прямо перед ней; звук эхом уносился вниз и дробился по коридорам. Мелодию это она слышала не так давно…
Кое-как Вика переборола желание убежать и забиться в какой-нибудь угол. Окинула взглядом шлюз. И поняла отчего так хорошо слышался свист. Панель управления была грубо вывернута, а на её место вставлен динамик, судя по виду – вырванный ранее из ЭВМ. Звук исходил из него.
Чуть выше её роста, по центру виднелась линза. Вика затаила дыхание и прильнула к ней. Но в тот же миг испуганно отпрянула – он был там! Похититель! Успокоившись, снова прижалась к шершавому углепластику соединительного шлюза.
И успела увидеть только голую спину, скрывшуюся за поворотом мрачного коридора с легко узнаваемым силуэтом автомата поперёк. Привстав на цыпочки, девушка оглядела всё, до чего дотянулся взор: вот переборка в командный пункт, пустые витражи лаборатории и медблока напротив, усыпанный крупными осколками стеклопластика пол, отчего-то вздыбленный, как если бы из-под него пыталось вырваться нечто большое и голодное. Справа, на самой границе видимости, рядом с ближней стеной, блёкло желтела неподвижная груда углепластика, в которой угадывалась полуразобранная «Оса».
Вика ещё раз осмотрела шлюз перед собой, надеясь найти что-то, что открывало бы его. Панели не было, да и вряд ли от неё был бы толк – судя по обстановке на той стороне, генератор модуля не функционировал.
Ничего не обнаружив, она с двойным упорством принялась исследовать шершавую поверхность наощупь. Но тоже впустую. Холодом со спины подступали паника и отчаяние.
Ординатор молчал. С момента как очнулась, она чувствовала его постоянно: безмолвное присутствие скорее тяготило, нежели придавало уверенности, как ранее. Ординатор ничего не предпринимал, даже чтобы просто успокоить девушку. И от этого становилось ещё страшней. Вика опустилась на пол и беззвучно зарыдала.
Никогда такого не было. Никогда! Любая мелочь находила отклик изнутри её самой бесполым голосом, а тут…
Она помнила какой он, страх. Ведь Ординатора не было в повседневной жизни. Как не было его и в головах германцев, обнаруживших в одночасье возродившуюся было родину зажатой меж молотом Альянса и наковальней Союза. Зато страха было – хоть отбавляй!
Вика выдохнула насколько хватило сил, до тёмных пятен перед глазами. Вдохнула – глубоко, медленно. Закашлялась. Затем снова. И снова.
Успокоиться. Взять себя в руки. Надеяться только на свои силы.
Она поднялась. Ещё раз беспомощно глянула на шлюз: ни кнопок, ни рычагов... Ничего, что открывало бы его.
Оставалось идти назад. Не стоять же тут до его возвращения!..
Спустившись к первой развилке, Вика двинулась прямо. Её снова ожидал подъём, притом достаточно крутой. Возможно, там тоже был выход…
Но надежды рухнули быстро – вскоре перед ней вырос тупик. Каменная стена с голубоватыми прожилками имела следы выработки: неправильной формы углубления и рытвины виднелись то там, то тут. Скорее всего они остались после воздействия каким-то горнопроходческим инструментом, наподобие «Крота»…
Вика нехотя спустилась туда, откуда пришла.
Обширную пещеру с рядами столов она увидела словно впервые. Педантичность в расстановке приборов, раскладке инструментов поражала. Даже ходовые лапы клещей строго одной длины лежали в порядке, достойном музейной экспозиции.
По центру стоял укрытый реаниматор. Брезент лежал не на самом аппарате, а на некоей конструкции вокруг, образуя шатёр с наглухо зашнуренным входом. Вика догадалась характерному гулу, порождавшему слабые вибрации воздуха в пещере. Не могла не догадаться – слишком хорошо знала этот звук.
Точно таким же куском брезента закрывался проход в стене между двумя столами, который в первый раз она не заметила.
Девушка остановилась, прислушалась. Тихо. Ничего, кроме исчезающе слабого гула из-за спины. Закусив надтреснутую губу, Вика шагнула к проёму и чуть отодвинула брезент.
И тут же с визгом отпрыгнула – чьи-то холодные пальцы схватили её! Кожу обожгла боль, Вика попятилась, озираясь, задышала часто и сбивчиво, прижимая руку, как испуганное дитя. Эхо не сразу улеглось, ещё немного поблуждав где-то по верхним ярусам пещеры.
Брезент не шевелился. Она огляделась: неподалёку в идеальном порядке лежали инструменты. Не раздумывая, Вика схватила большой разводной ключ. Набралась храбрости, вцепившись в холодную сталь как в последнюю надежду. Подступила ближе и рывком потянула на себя брезент.
«Милослава?!» – ошарашенно отступила Вика, но прилипший нёбу язык выдал нечто нечленораздельное.
Держась за решётку, на неё в упор смотрела белая как мел Милош: нагая и перемазанная чем-то – не то глиной, не то известью. Большие голубые глаза раскраснелись и слезились, она беззвучно плакала и дышала ртом.
– Сейчас… – прохрипела еле как Вика, откладывая в сторону тяжеленный ключ. – Я помогу...
Он наверняка насиловал её – синяки на теле Милош темнели повсеместно, а костяшки покрывали багровые ссадины. Видимо, повреждённая всё же кое-как дралась, пытаясь защищаться. Бессмысленный взгляд полнился страхом, Вика внутренне сжалась от омерзения – перед ней, по сути, стоял ребёнок, вечное дитя. Как можно было?..
Решётка состояла из разогнутых стоечных дуг, которыми к модулям обычно крепились зонды и антенны. Внимательно осмотрев всё, она отчего-то не нашла ни замка, ни петель, ничего вообще, что работало бы на открытие импровизированной тюрьмы. Это сбило её с толку. Как тогда он посадил туда пленницу?..
Милош жалась к алюминиевым прутам всем телом и пристально, неотрывно смотрела на Вику. За спиной повреждённой виднелся спуск и поворот, из-за которого лилось голубоватое свечение, достаточно яркое и слегка пульсирующее. Грау шагнула было к ней чтобы как-то успокоить, сжать руку, как вдруг ощутила слабый электрический укол в затылок.
Импульс! Её ищут!! Если бы Ординатор имел тело, то Вика сказала бы, что в тот момент он, застывший, будто парализованный, вдруг пошевелился, дёрнулся, борясь со снотворным мороком. Нечто блокирует его тут!..
«Ординатор не бросал её!..» – потеплело на душе.
Сконцентрировавшись на собственных мыслях, она попробовала «разбудить» бестелесного. Опёрлась рукою на стол, закрыла глаза. Но без толку. Как ни старалась, Ординатор оставался нем. Более того, она почувствовала, как усугубляется его «сон» – присутствие его слабло и ощущалось теперь лишь на самом краю сознания…
Сдавшись, Вика открыла глаза.
Визг увяз в пересохшем горле; она попятилась и запнулась, упав спиной на шершавый каменистый пол.
По ту сторону решётки стоял мужчина! Худыми руками он так же цеплялся за прутья и льнул к ним телом, всём в пигментных пятнах на местами провисшей, сухой старческой коже. Только лицо ещё пару секунд хранило черты голубоглазой Милош – трансформируясь, оно раздалось вширь, надвинув на маленькие глазки массив лба. Он так же смотрел на Вику. Неотрывно. Бессмысленно. Холодно.
Вика отползла, вскочила. Огляделась, загнанно ссутулившись. И опять схватила разводной ключ, прижав его к себе. Стало вдруг холодно, её заколотило. Паника выстелила пол острыми осколками стекла – девушка заметалась, не в силах оставаться на месте. И не нашла ничего лучше, кроме как броситься бежать вниз по коридору. Мимо грота, где очнулась, всё ниже и ниже, не замечая ни усиливающегося жара от голубых стен, ни стремительно пустеющего сознания, в котором уже не оставалось места ничьим мыслям, кроме её собственных – пущенных кубарем с обрыва.
Только когда заныли с непривычки ноги, а бой сердца уже мешал дыханию, она остановилась. Коридор вёл вниз и неуклонно уменьшался. Всё чаще встречались по полу куски породы разных размеров, стены и потолок обрастали клыками и зазубринами – выработка тут шла с меньшей аккуратностью. Или же те, кто делал этот ход, спешили.
Вика не смотрела по сторонам, когда бежала. Но теперь ей казалось, что в панике она пропустила ответвление коридора, и не одно. Она нащупала более или менее ровный участок стены, прислонилась. Перевела дыхание, вслушиваясь в заслоняемую буханьем сердца тишину. Ей то и дело мерещилось, как стонут разгибаемые прутья и шлёпают по камню босые ноги…
Руки устали держать ключ. Весил он никак не меньше пяти килограммов, но бросать его Вика даже не думала. Вот был бы ремень!..
Переведя дух, дальше она пошла уже осторожно. Подспудно Вика понимала, что спускаясь ниже, едва ли набредёт на выход на поверхность. Но возвращаться в пещеру с… этим…
Спустя некоторое время Вика начала считать шаги. И сбилась уже на третьей сотне. Коридор отчего-то петлял, точно проложившие его ориентировались одним им понятным способом. Становилось жарко. Китель лип к спине, а по шее стекали ручейки пота. Но при всём этом дышалось отчего-то легко, как если стоять в натопленной бане, а голову опустить в бочку с ледяной водой, чтобы хватать воздух над самой гладью.
Когда мысль повернуть назад из назойливой мошки превратилась в ловкого паука, липкими тенётами опутавшего всякое стремление продолжать путь вниз, тоннель внезапно вышел в горизонтальную плоскость. Вика поняла, что уже не спускается только благодаря мелким кусочкам породы, которые больше не катились впереди, вылетев из-под пыльной подошвы.
Девушка остановилась. Вытерла со лба пот, прислушалась.
Тихо. Ни шороха. И пусто. Пусто внутри, в голове, словно вычищено там всё. И оттого страшно. Там, где был Ординатор, зияла пустота. Чёрная, как пролом куда-то… во тьму.
Испугавшись собственных мыслей, Вика поспешила дальше. Она не отдавала себе отчёта, что пустота та, тьма в зияющей на месте Ординатора ране только ширилась, росла по мере её продвижения ниже. Будто нечто, вытесняющее бестелесного, ожидало прямо по курсу…
***
Лицо было в чём-то липком. Скорее всего в слюне. Возможно, в крови – от удара голова выскочила из фиксаторов нейроинтерфейса и Роберт скулой прочувствовал, что панель «Осы» очень даже твёрдая. Она теперь не светилась, а экзотело не воспринимало команды оператора. За триплексом густела непроглядная чернь. Понятное дело – ни о какой смене режимов зрения и речи не велось. Хорошо хоть…
Роберт сглотнул. И сморщился – горло пересохло, его тут же разбил кашель.
Сухо! Во рту сухо! Сублимация кислородных брикетов прекратилась!
Роберт непроизвольно задержал дыхание. Надолго его не хватило – выдохнув, он жадно схватил ртом воздух и снова закашлялся. Ничего не оставалось, только смиренно дышать сладковатым на вкус газом.
Голова никак не втискивалась обратно, в фиксаторы нейроинтерфейса. Он и в добрые-то времени делал это с некоторым трудом из-за размеров собственного черепа, а тут… Но Роберт не сдавался. Прекратить попытки в его случае значило бы расписаться под чертой на пыльном пергаменте, поданном костлявой рукой.
Пот заливал глаза. Жутко зуделась левая стопа и давил мочевой пузырь. Роберт стойко терпел и пробовал, пробовал. Шея уже болела так, словно на ней попеременно посидело человек десять, а грёбаные фиксаторы никак не желали принимать обратно круглый череп. Но русские не сдаются…
Панель мельком мигнула, вселив в Роберта хлипкую надежду. Экзотело не активируется, покуда нет оператора. А оператора для него нет, пока датчики долбаных фиксаторов не сообщат ему обратное. Даже если он сгниёт внутри, так и не изловчившись впихнуть голову обратно в заветные подушечки.
Ничего так не радовало его за целую жизнь, как показатель температуры внешней среды, первым озаривший панель! «Сто четыре градуса по Фаренгейту» – если он когда-нибудь решится написать повесть, она будет называться так.
«Оса» просыпалась медленно. Системы сбоили, шкалы сбора данных о состоянии сменяли друг друга, но всё это было неважно. Двигаться Роберт мог, но благоразумно ждал окончания всех проверок ИИ. Времени на это отчего-то ушло немало, будто повреждения выбивались за пределы самоустраняемых. Так и вышло.
«Система сублимации критично повреждена», – заморгало сообщение в тревожной красной рамке.
Роберт давно понял это и даже смирился. Старался только не кашлять, дыша смесью газов Ясной и остатков кислородной возгонки. Чересчур сильный кашель напоминал ему о некотором несовершенстве экзотела. Как выяснялось, весьма и весьма неприятном.
Когда все основные системы уже вернулись в рабочий режим, триплекс перед лицом Павлова оставался чёрен. То ли дело было в самой системе, то ли нейроинтерфейс как-то неправильно зафиксировался на голове якута, но отсылаемые команды на смену режимов зрения отклика не находили.
Роберт пошевелился. Ощупав пространство вокруг, пришёл в выводу, что лежит в каком-то узком полузасыпанном тоннельчике – рукою он дотягивался до стены по окружности. Пустота была только впереди и позади него. И нужно было куда-то ползти. Он чувствовал себя очумелым после мощного землетрясения кротом. Трёхсоткилограммовым, углепластиковым, слепым грызуном с другой планеты.
И отчего-то никак не удавалось отправить тревожный импульс Ренате Дамировне, пришлось даже обратиться за помощью.
«Ординатор», – голос бестелесного искажался, звучал как бы с задержкой, растянуто.
«Экстренный импульс SOS», – скомандовал Павлов. Но ответа не дождался.
«Ординатор», – повторил искажённый бесполый голос, когда Роберт опять обратился к нему. Ничего не вышло и в этот раз. Что-то не так было с Ординатором… Роберт давно заметил это, ещё когда разбирал нагромождение копированных мнемокадров. Ясная отторгала его, как человеческий организм отторгает инородное тело.
Компас утверждал, что тоннель, в котором оказался заперт Роберт, пролегал с юга на север. Похититель тащил Вику к горам, то есть тоже – на север. И лежал Павлов головой туда же, так вышло. Но ползти следовало в обратном направлении, к холму с модулями на вершине. Сначала, во всяком случае.
Внезапно что-то стукнулось снаружи о шлем.
Роберт от неожиданности дёрнул головой, отчего ожил триплекс – система всего за несколько секунд подстроилась и чернота перед глазами геолога выбелилась размытыми очертаниями ночного визора.
Он не сразу понял, что перед ним. Подумал, что это разбитый снаружи шлем, трещины по внешнему стеклу или ещё чего. Но когда это пошевелилось, Роберт заорал и саданул неуклюже, вложив всю мощь ручных сервоприводов. Узкий тоннель заполнил хруст; в маску «Осы» брызнуло чем-то молочно-белым, густым. Роберт неистово замолотил могучим кулаком ничего уже перед собой не видя – триплекс забрызгало полностью.
Немалых трудов стоило Павлову угомонить разошедшееся экзотело; панические импульсы привыкшего к стороннему контролю мозга ещё долго приводили «Осу» в движение.
Успокоившись, он стёр с триплекса густое кремоподобное вещество. Пригляделся. Перед ним извивался наполовину расплющенный червь, каких встречали они в темноте леса по пути к модулям. Нитевидные отростки конвульсивно дрожали, а уцелевшая часть крючилась и свивалась в узел. Он был один, без собратьев.
Роберт огляделся. Потолок тоннеля наощупь оказался твёрдым. Нигде не было и намёка на дыру, через которую он мог бы попасть сюда. Притом вокруг белел песок, провалившийся, видимо, вместе с ним. Стены влажно блестели. Кое-где имелись яркие прожилки, в ночном режиме визора выглядевшие слепяще-белыми.
Лицом на юг перевернуться не получалось. Роберт чуть ни застрял в позе эмбриона, пытаясь сделать это. В конечном итоге плюнул и пополз задом, то и дело оглядываясь.
Тоннель сужался. От места, где «молоком» истёк неповинный червь, Роберта отделяли каких-то десять метров, а он уже и голову-то поднимал с трудом, чтобы разглядеть путь. Кто другой, наверное, плюнул бы и пополз вперёд. Якуту же сделать это не позволяло предчувствие. Та самая интуиция, что редко когда обманывала. Ползти она велела назад, под холм. И ни в коем случае не в северном направлении.
Иной раз торс экзотела застревал, зажатый сходящимися стенками, но Павлова это не останавливало. Сервоприводы рук срабатывали одновременно, и «Оса» с хрустом проскальзывала дальше.
Куда больше его заботил вопрос устройства проводки экзотела. Едва ли оно «классическое», выполненное сетью углеродных нанотрубок. А было бы смешно. И просто: справить нужду можно было бы тогда прямо так…
Роберт слышал, что японцы, работавшие над созданием «Ос», умудрились кардинально и новаторски решить проблему доставки электрических импульсов к тем или иным узлам боевого комплекса. Их углепластик являлся метаматериалом, способным выстраивать внутри себя электроцепь по команде ИИ. Получалось, что «перебить проводку» в экзотеле «Оса» стало невозможно. Попадание крупнокалиберной пули или осколка в электроцепь лишь создавало временную задержку по перенаправлению той или иной цепи. Весь корпус комплекса, по сути, являлся одновременно и проводником, и диэлектриком.
Ноги Роберта вдруг нащупали пустоту – впереди был провал. Он попробовал аккуратно подползти ближе, чтобы разведать получше, но экзотело в очередной раз застряло меж трёх выступов постоянно сужавшегося тоннеля.
Он упёрся руками в стенки и оттолкнулся, как делал не раз. Но вышло отчего-то гораздо сильнее, чем обычно. Раздался треск, хруст, «Оса» проехала на «животе» и вдруг сорвалась в свободное падение. Сердце Павлова умолкло...
Удара не было. Он вошёл спиной во что-то невероятно податливое, и сразу начал тонуть. Роберт дёрнулся не подумавши, чем только ускорил погружение. Панель «Осы» с каждой секундой горела всё ярче. Одно за одним выскакивали тревожные предупреждения: повреждён корпус, прекращён газообмен, заряд батарей максимальный – дальнейшее энергопитание опасно, изолируйте источник электропитания.
Роберт снова попробовал поднять руку – и тут же триплекс заволокла слепящая белизна. Он зажмурился от рези в глазах, отключил ночной визор. Когда возникла мысль покинуть экзотело, нечто желейное, во что он рухнул с высоты, уже проглотило его целиком.
Что могло быть страшней, чем такая вот смерть?.. Разве что встреча с Пустым…
Подумав о Пустом космопроходце, Роберт отчего-то воспрял. В любом случае – смерть. Чего уж тут. Русские не сдаются.
Команда на полное раскрытие стала последней, отданной Робертом «Осе». Когда экзотело разом распахнулось, он был готов на всё. Но вместо нестерпимой боли, которую могла бы причинить окружающая его жижа, будь кислотой или же просто термически опасной для человеческой плоти, он ощутил лёгкость – его быстро выталкивало на поверхность.
Он вынырнул и, не веря в происходящее, слепо, без разбору погрёб. Он скорее барахтался, нежели плыл. Но всё же двигался. По чуть-чуть, по сантиметру Роберт цеплялся за жизнь. И всё это время его почему-то сопровождала мысль о Пустом космопроходце…
Рука с размаху ударилась о что-то твёрдое, и он тут же ухватился. Перевёл дыхание, закашлявшись – воздух был сухим до невозможности. Взялся поудобней и попробовал рывком выбраться. Не вышло. Голубая, светящаяся поверхность чуточку поволновалась и снова стала гладкой. И только теперь Роберт увидел, что от неё то и дело отделяются крупные капли, медленно поднимаясь в воздух.
Их были десятки! Нет, сотни! Капли медленно плыли вверх, прямо по воздуху, к куполообразному потолку с такими же, как и везде, голубоватыми прожилками. И, касаясь его, вдруг стекали по покатым стенам обратно в огромное голубое озеро, поглотившее «Осу».
Роберт краем глаза заметил движение. То ли это был ток онемевшего Ординатора, то ли мурашки страха – он не понял. Но замер инстинктивно, боясь даже голову повернуть. И косился, не дыша, на силуэт на той стороне залитого голубоватым светом грота.
Можно было списать уведенное на морок. На последствия удара и прочее. На обман зрения какой-нибудь. Но Роберт не желал лгать самому себе. Он знал, что увидел. Кого он увидел.
В следующую секунду в широкий тоннель, ведший на север, медленно вошёл худощавый курносый паренёк, похожий на известного персонажа электронных комиксов Фарадея.
Глаза его были закрыты.
Глава 27. Модуль
Винтовки пришлось зафиксировать в наспинных пазах – из-под мощных ступней экзотел то и дело выскальзывали камни, норовя уронить громоздкие чёрно-жёлтые чудища и сбросить их вниз, с отвесного обрыва. Руки в таких условиях разумнее держать свободными.
Песчаное бельмо посреди леса с Г-образным холмом по центру предстало как на ладони. Изначально гора казалась значительно ниже, чем о том теперь говорил датчик на панели.
– Восемьсот два! Я думал, чуть ниже, – хмыкнул Бёрд, замыкавший цепь. Не так давно он закончил экскурс в свою жизнь, поведав «благодарным» слушателям Ивану и Роману о неизбывной любви к альпинизму и, особенно, к сплавам по горным рекам.
Роман поражался беззаботности американца. То ли напускной, то ли вполне искренней – неясно. Казалось, его не особо заботит происходящее. Ни белотелые, ни ужас на сотне ног среди лиан. Ни вообще эта планета, ставшая им тюрьмой. Складывалось впечатление, будто он один знал, что на самом деле происходит и к чему всё это приведёт.
Тропа, по которой двигались космопроходцы, вселяла некоторую уверенность одним своим существованием. И, естественно, вызывала вопросы. Ведь она была рукотворной. Не просто натоптанной – кое-где виднелись даже следы умелой работы с горной породой.
Но при этом была опасно узка и вряд ли задумывалась для боевых комплексов. Слева кружил голову обрыв с торчащими зубьями всевозможных форм и размеров – как на дне, так и по всей протяжённости каменной стены. Достаточно причудливое зрелище, стоило сказать. Словно смотришь сверху в разинутую пасть исполинского чудовища.
С такой высоты отлично просматривалось расслоение атмосферы Ясной. Ниже сине-зелёного ковра крон воздух был прозрачен и имел привычный, почти земной серо-голубой оттенок. В то время как выше довлел более мутный слой – аммиак.
Интересно, но тут, в скалах на высоте восемьсот с небольшим метров, аммиака отчего-то не было.
– Джастин, мой старший, отдал бы свою видавшую виды печень за тур сюда! – рассмеялся Майкл. – Он хоть и бездельник, но сплав для него – святое. Наверняка, реки тут классные!
Роман сдержался, не высказался насчёт туров американцев во все уголки родной планеты. Как говорил одноногий кадровик НИМИ: «нация туристов вертит этот шарик». И порою, если в кабинете не было женщин, уточнял на чём конкретно она его вертит.
– На Ясной нет рек, – произнёс Иван.
– Но ведь планета ещё не исследована, как можно…
– Вода местного океана – пресная, – грубовато перебил Майкла Иван. – Это значит, что рек нет. Соль в почве – есть, а рек нет. Её нечем нести в океан.
– Как и осадков, выходит… – хмыкнул Бёрд.
Тропа ещё долго вела просто прямо, без затей, но в итоге перешла в крутой подъём. Провал слева по-прежнему голодно скалился на людей. На Земле, там внизу наверняка тянул бы заунывную ветер. Но Ясная не знала и его. Странная планета. Словно притаившаяся.
Иногда виднелся вдали одинокий модуль, будто вросший в гору. Тропа огибала плоскую округлую скалу, похожую на телячий язык. Нечаев подал остальным знак и свернул с тропы. Иванов и Бёрд последовали в подъём вслед за командиром.
Роман выпрямился на вершине «языка», на всякий случай сняв с креплений винтовку. Внутри экзотела стало душно, хоть вентиляция работала исправно. Нестерпимо захотелось ветра – живого, настоящего. Холодного порыва, колющего щёки, забирающегося за шиворот. Принесшего бы дым костра и запах хвои с обрывками дорогого сердцу голоса. Но Ясная – не знала ветра. А родной голос извратила, подарив мимикрирующей псевдожизни.
– На одиннадцать часов, командир. Ориентиры: «рога», «арка», – Иван упорно не пользовался лазерным целеуказателем.
Роман отыскал взглядом обозначенные ориентиры. Подстроил визор и не поверил глазам.
Так называемые «круги на полях» лишь частью были подлинны. Большинство же оказывалось подделкой; люди преследовали всевозможные цели, оставляя следы «пришельцев» – от банальной наживы до извращённой мести бывшей жене, реализованной в сомнительной, сиюминутной славе. И те, что всё же были настоящими, Роман знал если не наизусть, то очень хорошо – точно.
В паре километров к северу скалы образовывали плато, очень ровное, точно взлётное поле. Оно залегало как бы в кратере и было покрыто песком, на котором отчётливо виднелось множество борозд, складывавшихся в геометрические рисунки. Знакомые Роману по документам из тогда ещё американского Техаса.
– На Хиц-3 такие же. Прямо на льду, размером с Будапешт – аж с орбиты видно, – задумчиво произнёс Нечаев.
– И на Анубисе, – поравнялся с ним Бёрд.
– Неверные у тебя данные, шпион, – усмехнулся Роман. – На Анубисе есть круги. Много. Но не такие.
– Да?
– Да. Есть учёный один есть, опальный. Окану его фамилия. Он разработал целый толкователь таких вот художеств. Я не вдавался, но он уверен, будто меж ними большая разница.
– Она уверена, – с нажимом на первое слово вдруг поправил Майкл и добавил торжествующе медленно: – Изуми Окану – женщина.
Роман проглотил это стоически, молча. Сам виноват. Вот прям видел он – даже в разноцветном свете панели ровные зубы Майкла блеснули белизной, а на пластмассово-гладких щёках обозначились идеально симметричные ямочки.
– По описаниям за теми вон «рогами» – долина, – Иван на всякий случай указал рукой. – Там, вроде как, кисловцы и наткнулись на строения...
– В «Осах» есть целеуказатели, – не выдержал Бёрд. – В ограниченную сеть экзотела связываются сами, никого не спрашивая. Так что вы, Иван, могли просто взглядом обозначить нам место, не размахивая руками и выдумывая ориентиры.
– То есть – связываются сами? – удивился Нечаев.
– Они как дети, Роман Викторович, – чёрное троекрестие бёрдовской «Осы» смотрело на него. – Иной раз делают то, о чём их не просят. И никому не говорят…
– Сначала модуль. Вызовем челнок и будем активно искать пропавших. А со строениями, или что там, пусть разбираются те, кого Корстнев зашлёт сюда после нас, – процедил Роман. Ему хотелось многое сказать американцу. И он выскажет. Позже.
Роман убрал винтовку в пазы и начал спускаться обратно. Но вдруг оступился. Нога съехала вперёд, плоский окатыш выскочил из-под ступни, словно живой. Нечаев завалился на спину и покатился, винтовка громко ударилась о что-то, зацепилась, и экзотело немного подбросило. Майор хватался руками, но всякий камень легко выскальзывал из грунта, оставаясь в ладони; его стремительно тащило вниз, а за узкой тропой не было ничего, что позволило бы затормозить. Там ждала лишь разинутая пасть немого ущелья…
Нечаев отчётливо слышал, как хрустнули шестерни сервопривода – руку больно завернуло, он ударился спиной о стену скалы и повис. Панель заморгала, вереща о разгерметизации в плечевом сочленении.
В шлем застучали посыпавшиеся сверху камни. Его схватили и рывком потянули обратно. Дыхание перехватило, Роман закашлялся. Казалось, он вдохнул жара из печи – горло в миг высушило и каждая попытка сглотнуть отзывалась резью и приступами кашля. Что было сил он помогал Ивану и Майклу вытащить себя обратно на тропу, но на деле лишь мешал, размахивая свободной рукой и болтая ногами.
– Квиты, Роман Викторович, – голос американца на миг исказился, почудился каким-то синтетическим, роботизированным.
Бегущая строка на панели не предвещала ничего хорошего:
«В целях поддержания жизнедеятельности оператора расход кислородных брикетов увеличен на пятьдесят две целых и две десятых процента. Повреждение корпуса в районе правого плечевого сустава. Разгерметизация».
Мелькнула мысль, что как-то уж слишком легко корпус хвалёной «Осы» даль течь. С другой стороны, рука у экзотела вывернулась настолько неестественно, что даже потянулись мышцы оператора.
– Не обращай внимания, кислорода хватит ещё надолго, – заверил Романа Бёрд. – Если что, поделимся.
Нечаев поднялся, пошевелился, проверяя двигательные функции. Всё в порядке. Разве что винтовка не удержалась в пазах и лежала теперь где-то на дне пропасти.
Писк датчиков движения застал их врасплох. К группе приближалась единичная цель, и, судя по траектории, двигалась она строго по тропе со стороны модуля. Едва ли Карина ползла бы наторенной дорожкой…
Бёрд без приказа устремился вверх, на «телячий язык». Удивительно, но ни единого камня не вылетело из-под ног Майкла!
– Давай назад! – скомандовал Роман Иванову сообразив, что задумал янки. Они обогнули скалу метров на десять-пятнадцать и замерли. Шума от шагов углепластиковых махин оказалось получилось, чем хотелось бы…
Сначала они услышали свист. Мелодию песни нельзя было не узнать. Слова «если друг оказался вдруг...» аппаратура их челнока принимала неоднократно. Невероятно, но по горной тропе Ясной шагал некто и громко насвистывал Высоцкого, когда-то воспевавшего горы земные!
Выросшая на пути двух с половиной метровая «Оса» заставила «соловья» поперхнуться. Это был абориген, тот самый, что убегал в лес в их первый визит к модулям! Он необычайно ловко прокрутил на ремне автомат и щёлкнул предохранителем, наставив дуло на Романа. Но сгорбился и попятился. Оскалился крупными, тупыми зубами.
– Ну здорова, блондинчик, – угрожающе усмехнулся Нечаев, поднимая выше позаимствованную у Ивана винтовку.
В ответ донеслось что-то нечленораздельное. Почти блаженная улыбка оболванила лица парня, по вышарканному цевью нервно заперебирали длинные пальцы с ломанными ногтями. Перемазанное чем-то голубовато-белым щуплое тело напряглось – на нём не было ничего, за исключением набедренной повязки и каких-то лохмотьев на шее. И ещё ремня. Точно такого, какие носили сами космопроходцы, только вручную продырявленного на чью-то узенькую талию.
Он развернулся было бежать, но замер, не сделав и шагу – «Оса» Бёрда перегородила обратный путь. И в этот самый миг в сознание Нечаева вошёл рваный импульс от Ренаты.
Абориген. Виктория. Похищение. Модуль.
Будто почуяв неладное, беловолосый парень поменялся в лице. Идиотская улыбка стекла с бледных надтреснутых губ, он глянул на оружие в собственных руках как на нечто бесполезное. И…
– Стой!
С силой швырнув автомат куда-то за «телячий язык», абориген сиганул с обрыва.
Космопроходцы одновременно подступили к краю. И успели увидеть, как щуплое юношеское тело нанизало боком на один из многочисленных клыков.
– Какого хрена?!.
– Икар грёбаный… – сквозь зубы выдавил Нечаев.
Промолчал один лишь Бёрд. Отступил от края первым, повернулся в сторону модуля. Затем к округлой смотровой скале. Будто ждал, что из-за неё вот-вот выскочат вопящие соплеменники с автоматами наперевес.
Но датчики молчали. Скалы вновь охватила тишина. Космопроходцы не могли надолго задерживаться на одном месте. Хотя бы потому, что теперь запас кислорода в экзотеле Нечаева таял значительно быстрей, чем у остальных.
– Зачем он прыгнул? – опомнился Иван спустя полчаса пути.
– Кто его знает… Может, «Осу» встретить для него равнозначно смерти?
Роман не сразу осознал всю подоплёку собственного предположения. Лишь когда заговорил Майкл, он понял, что случайно нажал куда следует.
– Вполне возможно, что так оно и есть… – голос американца просел и похолодел. – Мы дважды отправляли людей сюда прежде чем связались с Союзом. И… Да, я знал каждого солдата, сгоревшего в капсулах того челнока…
Долгое время они шли в молчании. Роман тихо злился. Тропа вела вплоть до самого модуля и раздваивалась уже на подходе, взбираясь ответвлением выше, в сторону «кругов» на песчаном поле посреди кратера. Космопроходцы лишь глянули на узкий извилистый подъём и прошагали мимо.
– Слушай, мистер Бонд, тебе пора понять одну простую вещь: чем меньше ты нам говоришь, тем меньше у тебя же шансов провернуть тут свои тёмные делишки. Андерстэнд, амиго?
Бёрд усмехнулся, но ничего не ответил. То, что американец знает больше их, было уже ясно как день. И, возможно, часть его знаний могла бы как-то поспособствовать эвакуации. Роман не исключал, что Майкл, например, имел приблизительные координаты остальных челноков, сброшенных «Герольдом» второй серии. Никто ж не гарантировал, что попытки Альянса отправить на Ясную разведку претерпели полное фиаско. Мог же и вернуться кто-то. Пусть без полноты, даруемой Ординатором, но с каким-никаким, а отчётом.
Роман, шедший во главе колонны, вдруг остановился.
– Передай винтовку Ивану, – безэмоционально попросил он Бёрда. – Замыкающий должен быть вооружён.
Майкл подчинился тут же и без лишних вопросов.
Образ самоубийцы не покидал Нечаева. Было что-то в его движениях, взгляде, мимике перед самим прыжком. Что-то… обыденное что ли. Словно прыгал он не бездну, разбиваясь насмерть, а лишь в кипучую белизну озера, что пенится под водопадом.
Модуль оказался не просто придавлен камнем. Случился целый обвал, когда он приземлялся.
– Как он ещё не переломился! – поразился Иван.
Колёсные шасси левой части висели в воздухе. Роман приблизился, заглянул под днище модуля. Так и есть. Это не последствия удара. Шасси выпустили намеренно, изнутри модуля. Наверное, в надежде выровнять положение.
Внешний шлюз не реагировал на прикосновение к панели. Неясно, как внутрь попадал ныне почивший паренёк, но космопроходцам пришлось задействовать мощь экзотел, чтобы очистить себе путь.
Отсек стабилизации атмосферы оказался переделан и выглядел более чем подозрительно. По потолку вились косы проводов, утопленных в рукотворных бороздах, с двух противоположных сторон виднелись небольшие тоже рукотворные бойницы. Пол представлял собой хаотичное хитросплетение биметаллической нити. На первый взгляд это выглядело так, словно бы кто-то бросил в отсек несколько бобин с той нитью и пинал их до посинения. Но, присмотревшись, можно было различить крохотные узелки в местах пересечения нитей. Кто-то плёл из неё сеть. Паутину…
– Ловушка?
Предположение Ивана подтвердилось сразу же, стоило сменить режим визора на электромагнитный. Своеобразный матрац проволоки образовывал поле. Как только Роман приблизился на метр, его экзотело вдруг отчаянно запротестовало: «ЭМ-импульс!». Майор в недоумении отшагнул.
Не должна «Оса» реагировать на электромагнитное поле! Система ЭМИ-защиты у этих комплексов такая, что об их неуязвимости офицеры инженерных войск Союза слагали легенды, порою придавая им полумифической ореол.
Но, тем не менее, факт оставался фактом. ИИ настоятельно не рекомендовал приближаться к источнику излучения.
– Наш Икар отгораживался от Фрэнки?.. – Иван было шагнул к шлюзу, но командир его остановил.
– Глупо как-то отгораживался, – хмыкнул Бёрд неуверенно. – Вот этим макраме он хотел остановить «человека»?
Последнее слово Майкл специально выделил интонацией, чтобы остальные поняли: речь именно о Фрэнки.
– Вопрос – зачем вообще он это делал? Нам ведь, как ни странно, этот синтетик помог… Но не это главное. Важнее – как он это сделал?.. Наши в войну волком выли: не могли сбить с «Ос» спесь импульсом.
– Теперь и папуас нам не ответит, – посетовал Майкл с деланым сожалением. – А тут у них, вероятно, вышли разногласия с Объектом Ноль. Вот он и психанул, когда такие же с виду «Осы» его окружили…
– Объект Ноль?.. Да у вас уже вместо крови пафос течёт.
Майкл вдруг коротко рассмеялся, чем слегка обескуражил Романа.
– Вот ты, Роман Викторович, как сам назвал бы его? Зная, что он первый в своём роде. Прародитель. Отец.
– Говорю ж – пафос, – отмахнулся Нечаев. – Чтобы он стал «отцом», вам понадобится доставить его обратно на Землю!
– Может, выйти из экзотел? – эфир разбавил голос Ивана. – Раз это поле способно воздействовать даже на системы «Осы». Сам-то он как-то ходил по проволоке…
Повисла тишина. Иван тоже получал импульс от Ренаты и теперь не находил места – Вика, возможно, там! Он чувствовал личную вину за случившееся. Да и командир за напускной шутливостью ощущал себя стоящим на сотне игл. В предложении Ивана имелся резон, определённо. Тем более, что Роман буквально час назад, пусть невольно и недолго, но дышал атмосферой Ясной, и ничего не случилось. Да и парень тот, Икар, человек же? Человек. Дышит преспокойно. Дышал.
– Разрешите? – горячился Иван.
– Погоди пока. Не всё так просто. Тут вообще не всё так просто… Должно быть что-то ещё…
Системы экзотела не показывали диапазон излучения: ни частоту, ни длину волн. Но на сей раз Роману покостерить «бестолковых» создателей было не за что. Ведь они не предполагали, что где-то чёрт знает где их детища наткнутся-таки на опасное для себя электромагнитное поле. Они решили, что сотворили совершенный щит…
Немудрено. Людям свойственно периодически забывать о двигателе науки – сомнении. Всякий небольшой шажок, пусть и сделанный в верном направлении, они то и дело спешат возвести в ранг абсолютной истины.
Единственным способом понять, опасно ли для них излучение, оставалось приблизится к нему. Ощутить кожей...
«Оса» Нечаева с каскадом громких щелчков разомкнула электрозамки; распахнувшись, экзотело сделалось похожим на развороченного взрывом монстра. Перед этим майор втянул полные лёгкие воздуха. Кожу обдало сухим, колючим жаром, глаза больно защипало. Не теряя времени Нечаев приблизился к раскрытому шлюзу. Догадка его была из разряда бредовых, но не проверить её он не мог.
Школа РИССН славилась тем, что будущих офицеров сил специального назначения готовили буквально ко всему, и к различного рода уловкам не в последнюю очередь. Прямой, видимый путь не всегда единственный. И зачастую небезопасный для незваных гостей.
Роману довелось ощущать на себе действие пренеприятнейшего для человека электромагнитного излучения в СВЧ-диапазоне. Он помнил, как случайно оказался в зоне действия подобной пушки при разгоне очумевшей толпы в Иркутске. Такое не забудешь – каждая клеточка организма запомнила это. Притом буквально: излучение пушки «Рупор», установленной на бронемашинах, славилось неприятной особенностью – единожды поражённый им участок тела на все последующие воздействия отзывался утроенными болевыми ощущениями. Как раз поэтому она по сей день оставалась самой действенной мерой. По обе стороны океана.
Вытянутую ладонь сначала легонько, на самой грани ощущений, защипало. Но уже в следующую секунду заныли кости от фаланг до самого плеча.
Оно. Ни с чем не спутать!
Скривившись, Романа отдёрнул руку и быстро влез обратно в экзотело, обливаясь жгучим потом.
– Кто встанет на проволоку – будет извиваться как уж на сковородке, – продышавшись, поделился Роман. – Это ловушка на синтетика или пугало для Карины. В любом случае, Икарчик никого не ждал и наверняка тут никогда не входил.
– «Осам» нестрашно электромагнитное воздействие! – слегка заносчиво хмыкнул Бёрд. – Можно просто…
– Тут, на Ясной, долго, я надеюсь, жили не последние умы Европы, – перебил Нечаев. – Неужто ты думаешь, что они не сумели избавить себя от поползновений грёбаного робота?
Космопроходцы разделились в поисках замаскированного входа. Роман был мистически уверен: если его кто и обнаружит, то это будет Иванов. Так и вышло.
– Здесь можно пролезть, – указал лейтенант на узкий люк в одной из шести шахт с выдвинутыми шасси. Трое космопроходцев собрались под днищем модуля, согнувшись. В обнаруженный проём даже Нечаев уже пролез бы с некоторым трудом. О том, чтобы влезть внутрь модуля в экзотеле и речи не шло.
– Нда… – протянул Роман, осматривая широкую рукотворную щель. – Лезем чёрту в зад…
– Думаю, одному из нас неплохо бы остаться снаружи, – произнёс Бёрд, неприкрыто намекая на себя. – И, да – на правой раскрываемой части есть респираторы. В прошлый раз ты, Роман Викторович, так лихо выскочил из экзотела, что я даже не успел предупредить. Что поделаешь – лихачество у вас в крови!
Иванов сдавленно хохотнул. Роман молча отдал команду на раскрытие. Выпрыгнув, он действительно обнаружил респиратор. Судя по размеру ёмкости под линьфэньские таблетки, кислорода им хватит максимум на пару часов.
Жара стояла дикая. Космопроходцы покинули экзотела под прямыми лучами, предварительно выведя их из-под громадины модуля. Получилось так, что «Осы» остались ждать прямо под большим обзорным иллюминатором.
Они вбежали в тень. Сжимая уже ставший родным гордеев, Роман полез в проём первым. Но краем глаза заметил два далёких вихорька невдалеке, что быстро приближались… Космопроходцы как-то уже видели такие. Точно. Получается, ветер всё-таки был на это планете?
После света дня полумрак ангарного отсека показался им кромешной тьмой. В какой-то миг подумалось даже, что ничего не изменится, в голову поползли мысли о возвращении – невозможно же ничего увидеть! Но космопроходцы сидели на полу в тишине и глубоко дышали, насыщая мозг кислородом. И старая как мир техника привыкания к темноте не подвела.
На том самом обзорном иллюминаторе стоял светофильтр, из-за которого отсек и был настолько тёмен. Внутри царила прохлада и тишина. Прижав ладонь к полу, Роман не почувствовал ни малейшей вибрации. Скорее всего, генератор не работал. Странно... Тогда чем питалось поле?
Они поднялись и как смогли осмотрелись. Шлюз в отсек стабилизации атмосферы находился не так далеко, виднелись даже непонятного назначения «бойницы». Ступая крайне осторожно, космопроходцы направились к ним.
Они не успели ещё дойти, а внимательный Иванов уже ткнул командира в спину, указывая на что-то подле шлюза.
Поворотный рубильник. Подобные экстренно размыкали питание квантовых приёмников во втором капсульном их родного челнока. И этот наверняка размыкал кабель, питающий поле. Как пить дать.
Сразу после нажатия в отсек хлынул яркий свет Ясной. Люди невольно зажмурились и прикрылись руками. Но тут же проём загородил мощный силуэт «Осы», проволока хрустнула и смялась под огромным весом.
– Какого… чёрта… – пробубнил Нечаев в респиратор, когда крупнокалиберная винтовка в чёрно-жёлтых руках поднялась и уставилась прямо на них…
Глава 28. Гость
– Одно я могу сказать: «ружьё» стреляло. Видел.
Буров задумчиво чесал зарастающий щетиной подбородок. Трипольский высунулся из раскрытого блока ЭВМ, промычал что-то с отвёрткой-трансформером в зубах и вновь скрылся.
Сразу после препарирования трупов они осмотрели оружие чужих. Формой оно действительно напоминало старую-добрую классику огнестрела: имело длинный округлый «ствол» и подобие цевья с чёткими местами для хвата рук. Но и всё. На том сходства с привычным и понятным человеку оружием заканчивались.
Как и у протоволнового излучателя, у «ружья» чужих не было ни дула, ни сменного магазина. По всей протяжённости неглубокими бороздами вились одинаковые узоры – что на одном оружии, что на другом. И если на детище знаменитого русского иранца Мехди имелся хотя бы спусковой крючок, то тут не было даже намёка на что-то подобное.
Едва ли «ружья» имели схожий принцип действия с излучателем людей – чёрный стержень очевидно не имел ничего общего с протоволнами. Ведь не может же водяной пистолет, в бачке которого плещется H2O, вдруг пустить струю финикового сиропа.
Да и поражающая сила у стержня была иного принципа. Он оставлял в стволах идеально круглые отверстия насколько хватало глаз без каких-либо признаков сужения, точно энергия выстрела не расходовалась на прохождение древесины. Дальность ошеломляющая. В то время как ПИМ, если рассматривать его с точки зрения огнестрельной классификации, был скорее дробовиком, оружием малой-средней дистанции. И характер повреждений от воздействия протоволн видимо отличался. Разрушающиеся молекулярные связи уничтожали лишь структуру тела, но не саму материю…
Буров понимал: нападая, белотелые едва ли стремились их уничтожить. По всей видимости, они хотели взять людей в плен, иначе бы стреляли на поражение, а не в песок, так странно детонирующий со стержнем.
Трипольский продолжал что-то бубнить. Одни ноги и подол запачканного халата торчали из блока. Парень истово верил, что сумеет реанимировать второй бортовой ЭВМ колонии. Буров не особо рассчитывал на успех, зная каким именно образом происходит отключение. Из-за особенностей модифицированного аналогово сигнала, который использовался в работе ЭВМ, одновременная работа обоих создавала попеременные сбои то в одном, то в другом.
Да и не до ЭВМа ему было. Накануне Буров выяснил, что второй протонный генератор не просто так безмолвствует. Он оказался пуст, высосан, словно тетрапак с гранатовым соком. И как ни старался Буров, а выдумать более или менее реалистичный способ «высасывания» синтетиком ядерного генератора не смог. Только мысли об инопланетном оружии и могли его ненадолго отвлечь.
– Алексей Сергеевич.
Трипольский подскочил и ударился головой обо что-то. Выполз, почёсывая темнеющую макушку.
– Ты, друг мой, говорил, что отлично знаешь биографию Алана Макленнора…
Трипольский махом забыл про шишку. Выпрямился сидя, точно при нём упомянули величайшего из людей, и просиял, напоследок натянув на курносое лицо деланную маску таинственности. Буров усмехнулся.
– Даже его внуки не знают её так, как я, – парень еле сдержался от восклицания, смешно поджав губы.
– Громко. И много у него их?
– Трое, Тимофей Тимофеевич. Клара, Сэмюэль и Джастин. Последний по сей день ищет кусочки дедовской славы по всему миру, тем и живёт.
– Я думал, он не оставил наследников…
– Если вы о болезни сына, то он не всегда ведь был таким. Альцгеймер хоть и застал его врасплох – в двадцать четыре, но детьми он обзавёлся уже тогда.
– Что ты знаешь о его «человеке»? Ты наверняка интересовался в первую очередь именно этим проектом Макленнора…
Настал черёд усмехнуться Алексею:
– Всё! Я проходил практику в Оксфорде не просто так. Там когда-то жил и работал мистер Макленнор. Уже после своего… «разоблачения», – Трипольский покривился, словно был вынужден произнести нечто омерзительное, гадкое.
– Я слышал, что он слишком ушёл в бионику, пытался синтетически воспроизвести человеческий организм. И просчитался.
– Всё верно. Но его эксперименты с бионикой никак не связаны с итогом.
– Итогом?
– С «человеком», – немного снисходительно пояснил Алексей. – Я собрал всю информацию, которую только можно было собрать. И пришёл к выводу, что настоящая работа мистером Макленнором велась уже после его…
– То есть? – перебил Буров, заинтересовавшись.
– То есть, – Алексей поднялся, опёрся ладонью на препарированный блок ЭВМ, – вся эта публичная эпопея с созданием в лаборатории Макленнора полного подобия человеку, увы, действительно пшик. Профанация. В бионике он не ушёл дальше Хироши Ишигуро с его переделанными секретаршей и двойником.
– Чем тогда товарищ Макленнор так очаровал тебя, Алексей Сергеевич?
– Суть его работы не сводилась к подражанию механизмам природы, – пожал он плечами немного задумчиво. – Мистер Макленнор не стремился скопировать биологическую машину человека. Что бы там ни говорили ленты в вирте. Он стоял на пороге гораздо большего прорыва. Плагиат, даже у природы, он не рассматривал. Создать ИИ без приставки «квази» – вот какая была перед ним цель.
Буров видел, как тряслись худые руки Фарадея, когда тот говорил про цель Макленнора. И ему подумалось, что во имя её воплощения руки те были бы отданы без раздумья.
– Я ведь не просто так тебя спрашиваю. Тот синтетик, что напал на меня... Он каким-то чудом высосал протонный генератор. Ты парень головастый. Потому не стану объяснять, сколько на это у обычного синтетика ушло бы времени. Он ими питается, это понятно. Технология аккумуляторов в экзотелах такая же, как и в протоволновых излучателях. Непонятно другое.
– Что?.. – глаза Трипольского забегали, словно у прогулявшего школу второклассника после звонка учительницы родителям.
– Я думал, что его цель – вывести нас из челнока. Так как там заканчивалась его «пища», и ему нужна была новая, а войти сюда, в колонию, он по какой-то причине не мог. Теперь выясняется, что преград не было. Он мог войти в любой момент. Да и сколько же он должен жрать, чтобы ему не хватило протонного генератора?! Вот скажи мне, Алексей Сергеевич, на кой ляд тогда он вывел нас? Зачем ему мы?..
– Э-э… Я даже не знаю… Я не думал. Почему ты спрашиваешь моего мнения? – Трипольский в разговорах с Буровым нет-нет да и переходил на «ты».
– Не глупи, Алексей Сергеевич. Сам всё сказал минуту назад.
Не находя себе места, Трипольский почесал затылок. Неуклюже пытаясь вертеть отвёртку, он вдруг выронил её. Отвёртка покатилась, и Фарадей бросился за ней точно ошалелый спросонья кот за неосторожной мышью.
– Не уверен, что остановка генератора вообще связана с ним, – Алексей заткнул попытавшуюся сбежать отвёртку за ремень, опять потёр шею трясущейся рукой. – И в прошлый-то раз я сомневался. А тут… Слишком многое указывает на определённого рода… странности.
– Например?
– Холмы. Недаром под челноками и модулями эти возвышенности. Думаю, их появление обусловлено наличием на челноках и модулях протонных генераторов. Просто... Просто поглощение синтетиком такого количества энергии... невозможно!..
– Подумай. Хорошо подумай, крепко. Ты же знаешь этого синтетика. По глазам вижу, что знаешь его как брата родного. Всё о нём вызнал в чёртовом Оксфорде. Так вот, – Буров медленно поднялся – боль в ключице напомнила о личной встрече с Фрэнки. – Если он действительно «итог» работы старика Макленнора, то понятие «невозможно» у него мягко говоря не схоже с нашим. Час Квантум так и не наступил. Кто знает, может как раз потому, что единственный стабильно работающий квантовый компьютер с полноценным ИИ его создатель запечатал в углепластик и отправил более чем за сотню световых лет?
Буров, почти не хромая, вышел из второго командного пункта, оставив Трипольского наедине с раскрытым блоком ЭВМ. Дойдя до лаборатории, он задержался. Глянул на раскрытые теперь иллюминаторы. Нахмурился и пошёл к ним, стараясь призвать мысли к порядку. Белизна песка снаружи помогла бы ему в этом.
Командир прав ведь. Что-то шибко мутил воду этот американец. Он знал гораздо больше, чем говорил, это ясно. И почти наверняка его целью тут, на Ясной, было найти Фрэнки и доставить обратно на Землю. Кто бы сомневался. Потому он и вынюхивал вводные слова для вызова орбитального транспорта. Рената говорила, что он ненавязчиво так расспрашивал. И Трипольский сейчас ковырялся в кишках ЭВМ отчасти потому, что это Бёрд вселил в него призрак надежды – ты сможешь, мол, дерзай. Только сигналом с ЭВМ можно было вызвать транспорт.
Но что-то ещё не так было с янки. В памяти отложился их разговор во время рейса в челнок. Тот самый, когда Бёрд признался, что топтал псковские болота в то же время, когда несколькими километрами восточнее рыл окопы Буров. Одна какая-то фраза американца – Буров никак не мог определить какая – выбивалась из гладкой истории. Словно пёстрая матрёшка, она громоздилась в стройных рядах коллекционных оловянных солдатиков.
Буров глянул в иллюминатор, сфокусировался на какой-то точке вдали...
Возможно, стоит поговорить с Подопригорой. Он служил авиационным техником, кажется, в Хабаровске, когда господины развернули свою «Суровую гильотину» и отрезали их сначала от Петербурга, а потом и от Пскова. Они с Майклом, вроде бы, иногда говорили о войне. Глядишь, наведёт на мысль…
От Бурова сейчас зависело многое, раз он избрал молчаливое расследование. Десять отпечатков тел в капсулах вместо одиннадцати даже не наводили на мысль – кричали: «подмена!» Один из членов команды не «прыгал» с Земли. Он уже был тут, на Ясной, когда остальные пробуждались. И имитировал пробуждение вместе с ними…
Имитировал…
Мозаика сложилась давно. До поры она покоилась укрытая холстиной – Буров никогда не спешил с выводами. Возможно потому и не ошибался. Пример – Ганич. Точнее, Михайлов, чёрт бы его побрал. Он ведь первым стоял в списке. Перед Бёрдом...
Точка вдали поначалу казалась игрой тени на опушке леса. Но спустя пару минут она заметно выросла. Буров встрепенулся: кто-то приближался!
Он даже успел обрадоваться – Павлов! Возвращается, якут упёртый! Но вскоре тихая радость уступила место тяжёлому разочарованию и отвращению – к модулю, спотыкаясь и падая, брела голая, обожжённая ультрафиолетом Милош…
Какое-то время Буров понаблюдал за повреждённой в надежде, что она одумается и уберётся обратно в лес, где ей самое место. Или хотя бы провалится в одну из невидимых каверн. Но Милослава упорно шагала по белому песку, не обращая ни малейшего внимания на его температуру.
Он вошёл в медблок и встретился взглядом с Ренатой, но сделал вид, словно ничего не произошло. Женщина тихо хрустнула подсохшим печеньем, запила солоноватой водой и мило улыбнулась ему, как старому другу. Сбитой с постамента статуей, на кушетке лежал Подопригора: белее простыни под собой, он осунулся, словно неделю не ел. В потускневшем взгляде бывшего командира застыла мука.
– Он не разговаривает, – вздохнула Рената.
– Сдал, – прогудел Истукан и поймал себя на мысли: их командир погиб в бою с многоногой тварью, а то, что сейчас лежит на кушетке – лишь его гниющий труп. Как в прямом, так и в переносном смысле.
Реаниматор под Ганичем-Михайловым гудел ровно. Значит, напряжение стабильно. В противном случае система аппарата забила бы тревогу. Возможно, работающий генератор Фрэнки не успел тронуть…
– Вы так и не определили причины смерти близнецов?
Ореол тайны, окутывавший синтетика вместе с его предполагаемым проводником на родину раздражал. Со слов Нечаева, синтетик убил пришельцев лишь прикоснувшись. Притом мозг не имел сторонних повреждений, только патологии.
Рената покачала головой и с апатичным видом надкусила печенье. Буров поиграл желваками.
– Мы тут как дети в песочнице – жестяной грибок над головой не защитит от бури. Нет гарантий, что синтетик не заявится. В эффективность блока панели управления я верю не больше, чем в победу наших футболистов в чемпионате мира.
– Майкл говорит, что он неопасен, – ответила Рената и снова хрустнула. – Иначе он бы убил вас, Тимофей Тимофеевич.
– Важнее – чего Майкл не говорит.
– Я ему верю, – пожала плечами Неясова. – Не каждый станет рассказывать о своих детях.
– Только если не хочет залить триплекс гудроном…
– Вы в последнее время странный, Тимофей. Нелюдимый больше обычного. Как подозреваете кого. Уж не Майкла ли? – прищурилась Рената шутя, но уже через миг поняла, что попала в точку. – Знаете, я вот что скажу. Я ему верю. Я чувствую в нём хорошего человека. Можете посмеяться, пойму, но я очень тонко ощущаю людей. Добрых людей, на которых самой мне не везёт. Он не способен на предательство.
– Речь не о предательстве, Рената Дамировна. Недруг не предаёт, когда всаживает в тебя нож. Сейчас мы соратники. Вроде как. Но лет пятнадцать назад стреляли друг в друга. Когда господины взяли Псков, там был и он, и я.
Саныч до этого лежал неподвижно и подпирал серый потолок отсутствующим взглядом. Будто умер секунду назад, разве что простынь на груди время от времени расправлялась – он дышал. Но стоило Бурову сказать про Псков, он ожил.
– Невозможно… – просипел Александр Александрович. – В это время он командовал разведвзводом под Харбином… Он мне это лично говорил!..
Сигнализация панели внешнего шлюза заставила вздрогнуть всех. Рената подскочила, уронив недопитый стакан, неудачно дёрнувшийся Подопригора застонал от боли. Буров вынул из-за пояса гордеев с тем же выражением, с каким разъяснял Ренате разницу между недругом и предателем.
– Вика! Роберт! – радостно вскрикнула Рената и первой выскользнула из медблока. То ли усталость сказалась, то ли захлестнувшие чувства, но она даже не подумала послать проверочный импульс.
Буров еле успел остановить её у шлюза.
– Это Милош! – морщась от боли, схватил её за руку он. – Это всего лишь повреждённая!
Немногое в жизни Бурова вынуждало его отшатнуться. Взгляд, который он поймал на себе после этих слов, стал одним и того немногого.
– В сторону!.. – прошипела психосервер; Истукан и сам не понял, как повиновался.
Внешний шлюз поехал вбок.
Она стояла в той же позе, в какой за ней наблюдал Подопригора: почти восторженно смотрела на что-то, одной ей видимое, склонив голову набок. Но стоило впереди образоваться проёму, она тут же шагнула и оказалась в отсеке стабилизации атмосферы.
– Вы же не планируете её впустить? – недоумевающе воззрился на Ренату гигант. – Вдруг она – подражатель?
Неясова растерялась. Раскрыла было рот, но не вымолвила и слова. Лишь всхлипнула вдруг, ещё раз глянув на перепачканную, обгоревшую девушку в смотровую щель. Слёзы потекли сами, без спросу. Она не могла оставить её. Ни за что.
Буров понимал это. Выждал пока помпы сделают соотношение газов приемлемым, оттолкнул Ренату, и пока та не опомнилась, раскрыл экстренный лючок посередине шлюза и просунул в отсек руку, сжимающую пистолет.
– Нет!..
Раздался выстрел, и Милош упала.
– Надо же, это она, не мимик, – хладнокровно заключил Истукан и повернулся к разъярённой Ренате, изо всех сил стараясь не смотреть той в глаза: – Приведите Трипольского, капитан Неясова. Один я раненую не донесу.
Только теперь Милослава закричала от боли, хватившись за простреленную голень; размазывая по полу кровь, она попыталась заползти в угол. Буров вновь закрыл лючок, и рыдания стихли.
***
Рой мыслей в голове Трипольского вытеснил всё, что было до их с Буровым разговора.
Час Квантум – так предполагалось назвать момент создания устойчивого, полноценного квантового компьютера, носителя настоящего, а не опосредованного ИИ. Машину поистине поразительной вычислительной мощности, превосходящей всякий суперкомпьютер в сотни, тысячи раз.
Многие считали, что Макленнор был единственным, кто лицезрел Час Квантум. Что его «человек» обладал квантовым «мозгом» достаточной мощности, чтобы вместить полноценный искусственный интеллект без приставки «квази». Но Алексей знал, что это правда лишь наполовину.
Трипольский погрузился в себя. Он на автомате вышел из отсека чуть ли не вслед за Буровым, сходил на склад, взял недостающие инструменты и вернулся. И за это время успел обдумать многое. В частности – говорить ли остальным о его теории?
После воспоминаний о чертежах квантового мозга, которые он видел в тайном архиве Макленнора, начинка модифицированного аналогового ЭВМ выглядела выдернутой из какой-то другой, неправильной, извращённой реальности. Как же! Именно его, Трипольского, привычная реальность и сотворила этого урода от техники. Реальность, где война периодически становилась самоцелью человека, где абсурд противостояния нередко приближался к абсолюту, порождая такие вот рудименты научной мысли…
Подтянув полы халата, Фарадей уселся на пол, поставил рядом кейс с инструментами и вынул телескопическое зеркало.
Нет, не стоило раскрывать своих целей и теории. Его однажды уже высмеяли, выставили глупцом и фантазёром. Все, и в первую очередь отец, которому он однажды докажет свою правоту, и тем поставит на место.
Семья оплачивала Алексею всё: от проживания и учёбы в Оксфорде до доступа к документам, к которым подходили лишь единицы с момента смерти Алана Макленнора. Семья же своим влиянием в ЦУПе открыла перед ним крышку капсулы квантового приёмника. Отец лично занимался этим. Не подозревая даже, что тем самым приближает собственный разгром.
Трипольский хотел лечь, чтобы было удобней подлезть к несущей параллели, как вдруг услышал откуда-то:
– Я заставлю его считаться со мной!..
По спине пронеслись мурашки. Шутка ли – его собственный голос! Будто очень запоздалое эхо вернулось только сейчас…
Эхо во фразу длиной?!. От мыслей что ли?!.
С минуту он сидел в неудобном положении, наполовину влезши в блок, и слушал тишину. Потом выдохнул и усмехнулся – почудилось. Там, глубже в громоздкий блок, ожидала пара задач, решение которых даже Буров считает нереальным. Что ж, будет повод произвести впечатление. По возвращении на Землю уж кто-кто, а Тимофей Буров ему понадобится!
Вот ему можно было бы рассказать, что он видел в личном архиве мистера Макленнора. Но не сейчас… Пока даже он не поверит, не поймёт. Нужны подтверждения, факты. Нужен Фрэнки. И тут-то как раз поможет Бёрд.
Надо же, как удачно сложились их интересы! Майкл наверняка думал, что использует его, зелёного, в своих целях. Что найдёт способ транспортировать синтетика обратно на Землю его, Алексея, головой и руками. Не тут-то было! Ведь американец даже не догадывается, кем на самом деле является Фрэнки…
– Мысль моя бесценна!..
Трипольский дёрнулся с испугу и треснулся лбом прямо об острый угол корпуса одного из охладителей. Он бы влез целиком в блок ЭВМ если б мог; его затрясло, он заскрёб ногами и в итоге подобрал их насколько позволяло место. Ток-предупреждение спасительной волной потёк по позвоночнику…
Тишина. Может, розыгрыш?.. Записали его собственный голос где-нибудь за обедом, и теперь…
Алексей за пару секунд вспомнил все обеды и вообще всё, где ощущался хотя бы намёк на непринуждённую обстановку, которой давно уже не было. Нет, чушь… Так если и пошутил бы кто, то Павлов. В отместку. А он… пропал.
Мысль о Роберте иголкой кольнула судорожно работающий мозг. Он ведь предупреждал. Он ведь старался оградить. От чего?.. Или… от кого?..
Трипольский расправил держатель зеркальца на максимум. Руки дрожали как никогда. Медленно, давясь неровным дыханием, он выдвинул круглое навершие за пределы блока. В пляшущем зеркале размером с ладонь на таком расстоянии ничего не было видно. Алексей поворачивал телескопический шест, осматривая в отражение отсек.
Выдох потерялся где-то в горле. Кровь отхлынула от лица.
В коридоре стоял он. Бледный, лысый, тощий. Испачканный халат с покатых плеч свисал мешком, руки шарили по стене с каждой секундой всё ближе к проёму… Точная копия его собственного лица, лишь глаза – закрытые и впавшие, словно под веками нет ничего… Поломанные ногти стучали по шершавой поверхности стены, он наклонял резко, дёргано голову, точно вслушивался в отзвук…
Ординатор пронзил сознание током; перед глазами высыпали искры. Алексей вскрикнул от неожиданной боли, забарахтался и как смог резво выскочил из нутра ЭВМ. Но, не сделав дальше и шагу, замер посреди отсека.
Его слепой близнец переступил черту порога. Трогая воздух скрюченными неестественно пальцами, он двигался точно на него, и стоило парню шевельнуться, как он тут же ускорялся. Трипольский остолбенел. Ординатор один за одним глушил панические импульсы, отчего в ушах поднялся страшный звон, а перед глазами проступили тёмные пятна.
Но внезапно в отсек вбежала Рената Дамировна. Глаза её выскочили из орбит; выкрикнув нечто невнятное, она кинулась доставать пистолет, но неловко выронила его.
Угловая лампа внезапно с грохотом взорвалась. Следом другая, затем ещё одна – отсек быстро провалился во тьму. Трипольский с ужасом осознал, что кожей лица ощущает нестерпимо-жгучий, иссушающий холод.
Три коротких вспышки озарили отсек; звука выстрелов он уже не слышал. Когда вспыхнуло красным аварийное освещение, Алексей всё ещё пытался вжаться в угол. На кончине горбатого носа повисла замёрзшая капелька крови из раны на лбу.
Между ним и Ренатой лежала куча острых осколков. Словно стеклянный, слепой близнец Трипольского рассыпался по полу.
Изо рта людей валил пар…
Глава 29. Логово
За миг до выстрела безопасники бросились в разные стороны. Крупнокалиберная винтовка гулко гавкнула, и по отсеку полетели осколки углепластика. «Оса» шагнула было внутрь, но вдруг остановилась.
Перекатившись, Нечаев больно саданулся обо что-то плечом. В полумраке он потерял из виду Ивана – цел ли. Тень в проёме не шевелилась; Роман бросил взгляд на пистолет и почувствовал себя тем Икаром. Что толку от гордеева против «Осы»?
Вот тебе и америкос! Гад! Но почему именно сейчас?..
Нечаев огляделся, подыскивая укрытие получше. Ничего. Ангарный отсек пуст. Абсолютно. И прекрасно простреливается прямо из проёма внешнего шлюза… Тактическая задница, не иначе.
Вдруг тень изменилась – выросла будто, укрупнилась вбок. Раздался скрежет, послышались удары, винтовка снова ухнула и в стену напротив угодила пуля. В отсеке стабилизации внезапно завязалась борьба: грохот стоял такой, что закладывало уши.
Вынырнувший откуда-то из темноты Иван навалился на размыкатель, и шлюз с шипением опустился. Едва переборка коснулась пола, как оттуда донёсся жуткий вой, после которого грохот борьбы мгновенно стих. Видимо, электромагнитное поле активировалось одновременно с закрытием прохода и Бёрда слегка поджарило.
– Цел? – глухо спросил в респиратор Нечаев.
Иван выставил вверх большой палец. Они осторожно выглянули в бойницы. Никого. Проволока по полу вырвана и растянута к выходу, а ближе к ним лежала винтовка. Бёрда нигде не было видно. Неужто Карина нашла их здесь?..
– Открывай.
Иван провернул размыкатель, Роман схватил тяжёлое оружие за приклад и потянул что было сил. Весило оно немало, к тому же запуталось в проволоке. Иванов ухватился рядом, и вдвоём они почти втянули винтовку в отсек.
Сначала послышался скрежет. Космопроходцы рванули сопротивляющееся оружие на себя ровно тогда, когда нечто вновь заслонило проём. Иван ловко извернулся и успел опять опустить шлюз.
Звук вломился внутрь отсека сквозь бойницы. Мир словно погрузился в белый шум радиоэфира; зажав уши, космопроходцы покатились по полу, тщетно пытаясь криком заглушить трескучее шипение в голове. Возникало нестерпимое желание добраться до среднего уха, чтобы вырвать его к чёртовой матери!
На смену белому шуму пришли холод и опустошение. Рядом в полумраке вяло шевелился Иван, а между ними темнел громадный «батон» винтовки, чуть не убившей их пару минут назад.
Роман поднялся словно после лёгкого нокаута. Свет из узких бойниц резал глаза. Опёршись о стену, Нечаев зажмурился, потёр их и снова посмотрел наружу.
Нет, в зрение не обманывало. На серых камнях, кое-где припорошенных белоснежным песком, лежали две «Осы». Будто инопланетяне-любовники какие, застигнутые сразу после, они тесно жались друг и не шевелились.
– Роберт?!.
Действительно. Разве что вдруг появившийся якут напал на предателя. Ну не колонисты же объявились!
Но что это был за шум? Оружие какое-то? Если так, тогда им на выручку могли прийти и космопроходцы первой волны. Раз уж они сумели остановить электромагнитным полем «Осу», изначально от него защищённую, то чего удивляться, что они выдумали и что-то ещё.
Оружия не было ни у первой, ни у второй «Осы». Размыслив, Нечаев жестами объяснил Ивану суть задумки, тот, как всегда, понял всё с первого раза. Вдвоём они перевернули и установили на полу винтовку Бёрда, и за неё, как за пулемёт, лёг Иван. Так у него был шанс прицельно стрелять не опасаясь чудовищной для человека отдачи.
Шлюз поднялся. После полутьмы отсека свет Ясной слепил безжалостно. Нечаев жмурился и прикрывался рукой, выставив перед собой гордеев. И держался стены, чтобы в случае чего Иван имел возможность угостить звёздно-полосатого засланца его же калибром.
Чёрно-жёлтые «любовники» не шевелились. Роман быстро осмотрелся, осторожно выглянул наверх – нет ли кого на крыше. Всё чисто.
Удивительно, но их с Иваном «Ос» не оказалось на месте.
Внезапно нижняя «Оса» зашевелилась. Будто бы изнемогая, она не с первого раза смогла скинуть с себя собрата. Нечаев глянул на Ивана, убедился, что тот всё видит и держит в прицеле. И пошёл.
– Маску раскрой! – приказал Роман. Вышло слегка комично – респиратор сминал голос в глухой бубнёж.
Нижняя «Оса» медленно подняла руку ладонью к нему. И сложила вместе пальцы: указательный со средним, мизинец с безымянным, большой при этом плотно прижат. Такой жест изображала Милош в челноке, когда непонятно чем испугала Бёрда. Пару секунд рука держалась, а после громко рухнула на камни.
– Маску!
Только сейчас Роман заметил, что из второй «Осы» вытекала прозрачная жижа: то там, то тут корпус её имел пробоины, а кое-где даже был прострелен. Нечаев сморщился в отвращении, узнав студень, остающийся после гибели мимика…
– Маску! – рявкнул он в третий раз.
Послышался щелчок и забрало раскрылось, распавшись на три части.
Нечаев сглотнул и отступил. Толком было не разглядеть, но, кажется, место оператора пустовало. Он сразу же глянул на руки экзотела, но на обеих пальцев было по пять. Это не Фрэнки. Да и краска свежая…
Роман не поверил глазам. Обошёл сбоку, чтобы получше разглядеть. А когда убедился – остолбенел. Правый плечевой сервопривод имел видимые повреждения, а краска по всему боку местами была сцарапана. В этом экзотеле он и катился под гору. Это его «Оса». Какого хрена, кто в неё забрался?!.
Роман обошёл экзотела и встать так, чтобы видеть внутреннее пространство. Но его встретили нейрофиксаторы и мягкая подложка, просматриваемая вплоть до места под торс оператора. Экзотело было пустым. Роман вернулся в исходную, зачем-то целясь в чёрно-жёлтую махину бесполезным пистолетом.
Внезапно подушечки нейросканеров засветились бледно-голубым. Сначала слабо, почти невидимо, но с каждой секундой свечение нарастало, возникало нечто вроде проекции. Да, определённо! Сначала бесформенная, скомканная, проекция медленно трансформировалась в лицо: неузнаваемые черты явно принадлежали если не человеку, то гуманоиду точно, разве что пол не получалось однозначно определить.
Лицо исказилось гримасой страдания, рот раскрылся в беззвучном крике. Рука снова пошевелилась, поднялась; Нечаев насторожился и отступил. «Оса» поднесла ладонь к светящейся проекции лица внутри раскрытой головы. И окунула в неё пальцы. На кончике остался след, словно от краски. Рука медленно опустилась и легла на плоский большой камень. Светящийся палец ткнулся в гладкую поверхность породы и начал вычерчивать на ней нечто.
Это были иероглифы. Очень похожие на китайские. Как только был сделан последний мазок, рука безвольно упала, а проекция лица истаяла без следа.
«Ор-р-рдинатор» – отозвавшись, отчего-то прорычал бесполый.
«Мнемокадры по размыканию глаз» – скомандовал Нечаев и двинулся по кругу, стараясь ничего не упустить.
Откуда-то сбоку вдруг донёсся громкий шорох. Роман быстро вычислил направление – обрыв примерно в десяти метрах от того места, где они оставили взбунтовавшиеся экзотела, и сообразил, что Иван при всём желании не обеспечит ему прикрытия.
Не раздумывая он вбежал обратно в модуль, и Иван закрыл шлюз. На место, откуда происходил звук, выходил обзорный иллюминатор.
Они долго смотрели на обрыв. Подумалось даже, что Роман ошибся и неправильно определил источник звука. Что Карина уже шарит где-нибудь по крыше модуля в поисках бреши – этакая под ней огромная консерва с двумя маринованными собственным потом человечками.
Но вскоре из-за края обрыва показалась чёрно-жёлтая рука, затем макушка. Высунув голову, «Оса» просмотрела недавнее поле боя. Было заметно, что вылезать целиком, кто бы внутри неё ни был, не торопился.
– Бёрд? – предположил Иванов.
Нечаев пожал плечами. Ему хотелось верить, что американец не предал их, а просто струсил и попытался сбежать. Но однажды он уже дрался плечом к плечу с отставным полковником Майклом Бёрдом. И знал: тот едва ли показал бы неприятелю спину.
Меж тем выбравшаяся «Оса» осторожно двинулась в сторону внешнего шлюза. Она была безоружна. Хищная морда так и вертелась, высматривая потенциальную опасность. Это вселяло надежду: только человек вёл бы себя подобным образом. Едва ли это машина. Или что там было…
Когда экзотело скрылось из виду, космопроходцы перешли к бойницам. Скалолаз остановился около той «Осы», что чертила пальцем на камне. И показалось, что оператор внутри смотрит именно на оставленный ею рисунок.
Вдруг «Оса» повернулась и уставилась прямо на них. Иван даже отшатнулся от неожиданности.
Экзотело медленно приблизилось ко входу, разглядело вывернутую наружу паутину биметаллической проволоки.
– Вы там?..
Это был Бёрд! Динамики хоть и искажали голос, но не до неузнаваемости. Поле ослабло и растянулось вслед за проволокой, но всё ещё действовало, так что «Оса» сторонилась отсека стабилизации.
– Раскрой маску! – как можно громче прокричал Роман.
Забрало распалось. Это был Бёрд. Американец выглядел бледным и действительно испуганным. Задержав дыхание, он щурился в бойницы, тщась разглядеть за ними соратников.
– А вдруг это мимик ещё один? – спросил Иван.
Словно предугадав их опасения, Бёрд вытянул руку со смотрящим вверх средним пальцем и закрыл обратно маску.
– Херов янки! Сбёг-таки! Открывай…
Экзотело тяжело ступило в ангарный отсек, автоматические наплечные фонари тут же пронзили полумрак. Бёрд первым делом подобрал лежащую на полу винтовку и благоразумно опустил её дулом в пол.
– Вы видели?
Он спросил негромко. Тихо даже, учитывая искажение динамиков. Но не услышать ужас в просевшем голосе было нельзя.
– Что это было? ИИ?..
– Нет, – отрезал тот. – Вот теперь мы, похоже, повстречали аборигенов, Роман Викторович. Видели вихри перед тем, как влезли? Такие же, как в походе за транспортёрами. Как только вы скрылись в люке, к раскрытым «Осам» приблизились те два вихря. Знаю, как это звучит, но, чёрт подери, я видел их близко: они выглядели живыми. То есть, вели себя… Не знаю… Они дрались меж собой. Бились… fuck… Это не описать так вот. А потом втекли в экзотела как вода в песок. И «Осы» тут же схватились. Я был рядом, вплотную. Отступил, но не рассчитал – обрыв… Вылез, и вот…
– Один из них аборигеном не был точно, – усомнился Роман, вспомнив жижу после мимика, вытекавшую из пулевых отверстий в корпусе одной из «Ос». – Выясним. Нужно двигать. Времени у нас Иванычем не так много. Майкл, ты теперь в качестве танка. Шагай вперёд. Нам нужен командный пункт.
Мрак модуля сгинул, стоило Бёрду включить все имеющиеся фонари. В глаза бросился царящий всюду порядок. Если ангарный отсек был просто-напросто пуст и вычищен, то следующая за ним столовая, при всей своей мрачности, выглядела прямо-таки идеализированной декорацией для редких предвоенных агитплакатов ЦУПа о скором звучании русской речи везде-везде и по всей Земле – в частности.
Как и всегда, космопроходцы не оставляли за спиной неосмотренных помещений. И всюду был такой порядок, какой не снился и самому педантичному чистюле Корстневу с его любовью устраивать парко-хозяйственные дни в расположении ЦУПа.
Они очень удивились, обнаружив генераторную в траурной тишине. Протонный монстр по центру выглядел мёртво: корпус местами прогнут, кольцевые контуры будто пожёваны кем-то. Позже следовало бы вернуться и отследить куда вёл силовой кабель, питавший защитное поле на входе.
Добравшись до медблока, в котором почему-то не было ни одного аппарата, Роман первым делом бросился на поиски неостерона. Внутренний голос твердил, что тут давно ничего нет, но он отказывался верить. Даже видя перед собой пустые стеллажи.
Потратив на бесполезные поиски немало времени, Нечаев зло пнул шкаф. Только что Саныч лишился последней надежды… Нужно предупредить.
Но импульс Ренате не покинул его собственный мозг. И, как ни старался он, а результата так и не добился. Нечто в модуле каким-то непостижимым образом блокировало Ординатора. Или нечто под модулем…
Радиоаппаратура встраивалась в бортовые ЭВМ, а он не так давно отдал концы. Но в колонии оставались их с Майклом «боевые» экзотела. Почти выведенные из строя, они всё же могли работать как простые приёмники!
– Майкл, настройся на «Ос», что в ангарном остались. Передай: неостерона нет. Пусть Рената решает, что теперь с Санычем…
– Сделаю, Роман Викторович.
Вскоре Бёрд поднял кулак – «всем стоять», и безопасники вынырнули из-под громады боевого экзотела. Витражи лаборатории отсутствовали, а над соединительным шлюзом тускло догорала единственная лампа аварийного освещения. При затухшем-то генераторе...
Луч света от винтовки устремлялся на неподвижно сидящую рядом со шлюзом полуразобранную «Осу». По центру помещения пол вздымался и, на удивление, был усыпан острыми слоистыми осколками углепластика. Словно Карина и вправду пыталась пробраться сюда. Притом вот только, по утру, и Икарчик не успел убраться перед полётом к скалам.
Бёрд махнул: «вперёд». Нечаев чувствовал себя неловко, подчиняясь пусть и тактическим, но всё же командам Майкла. Полчаса назад он почти счёл его предателем.
«Пешие» благоразумно не приближались к «Осе» у шлюза, возложив проверку на углепластиковые плечи американца. Тот недолго пробыл рядом. Выпрямился и сложил руки крест-накрест.
Переборка в командный пункт отказалась открываться, Бёрд отодвинул её, приложив немало усилий.
– Всё уже украдено до нас… – пробубнил невесело Роман.
Командный пункт оказался пуст: ни ЭВМ, ни мониторов, ни даже кресел не было в нём. И чист, словно квартира после переезда добросовестных съёмщиков. Вот и всё. Ещё одна надежда вызвать челнок рухнула окончательно.
– Кабель, командир!
Иван указал на борозду по потолку, идущую от стыковочного шлюза в сторону столовой и ангарного отсека. Кто-то поработал «Кротом», пряча силовую линию. Но на кой она вела в гору? За шлюзом ведь скала!
И в ту же секунду они услышали крик.
– Вика! – Иван ринулся к шлюзу и ударил ладонью по слабо светящейся панели.
Он глухо охнул, а рука его повисла плетью. Судя по тому, что он отрывочно, с нажимом на нужные слова матерился, больно было очень. Роман осмотрел ловушку. Едва ли целью было ранить или, тем паче, убить незваного гостя. Скорее, это была своего рода сигнализация. Радовало, что сигнализировать уже некому…
Космопроходцы отступили – за дело взялся Бёрд. Пока он боролся с куда более упрямой переборкой, Роман обратил внимание на сидящую рядом «Осу». По ней было заметно, что когда-то местное светило нещадно жгло её краску.
Вскоре Бёрд справился со шлюзом, и они увидели рукотворный тоннель в скале, начинавшийся крутым спуском. Перед Майклом встал выбор: либо идти тоже пешим, либо постоянно пригибаться. Посовещавшись, космопроходцы решили не лишать себя в случае чего поддержки «Осы».
Впереди была развилка, и путь прямо быстро обрывался тупиком. Тоннель ниже вывел их в широкую пещеру с достаточно высоким потолком – выпрямился даже Бёрд. Вдоль стен стояли собранные не пойми из чего столы, стеллажи со всевозможными приборами и инструментами – всё, чего не хватало в модулях, было тут. По центру громоздился странный шатёр, изнутри которого происходило тихое, мерное гудение.
Нечаев покосился на Ивана, тот, поймав его взгляд, кивнул – космопроходцы узнали звук работающего реаниматора.
Нечаев осторожно отодвинул один край и заглянул.
– Мать моя…
На потускневшем от времени аппарате лежала женщина. Обездвиживавшие её ремни давно вросли в кожу, руки и ноги омертвели, тело и лицо кое-где в старых, загрубевших гематомах, а рыжие вьющиеся волосы были небрежно острижены. Она не шевелилась, но дышала.
Внутри шатра было ощутимо теплей. Рядом с реаниматором стояли несколько стеллажей. На них Роман обнаружил сухие смеси, воду в знакомых контейнерах и ёмкости, судя по всему под испражнения. И неостерон. Целых семь флакончиков.
– Это Джессика Бристоу… – тихо, почти неслышно прошипели динамики экзотела Бёрда, заглянувшего внутрь лишь мельком.
Силовой кабель, питающий аппарат, вёл на противоположную сторону шатра. Роман выглянул и увидел самодельную решётку из стоечных дуг, за которой просматривалось явное голубоватое свечение. Туда и устремлялся кабель.
– Что он делал с ней?
Иван внимательно просмотрел настройки реаниматора и набор препаратов, которые вводились женщине. По лицу парню заходили желваки.
– То же самое делали со мной. Он поддерживал в ней жизнь на грани. Для чего это делал он – не знаю. Возможно, если уменьшить дозу подаваемых наркотиков, она очнётся.
– Делай, – кивнул Роман, благоразумно не спрашивая Ивана где это он успел полежать на реаниматоре, да ещё и на грани жизни и смерти. Догадаться было несложно.
Иван что-то нажал на блёклой панели аппарата. И в это же самое время Роман услышал голос. Сознание запротестовало, пронзённое призрачной болью: опять!..
Командир резко откинул полы шатра и вышел на голос. На серый с прожилками камень за решёткой легла длинная, изящная тень. Она росла, приближалась. И пела…
«И город средь ветвей,
Тих, покоен и печален.
Долго будет тосковать по ней
Один.
Всегда.
Принц-ворон величавый!»
Щёку кольнуло. Стиснув зубы до тупой боли, Роман неотрывно глядел, как из-за поворота выходит Ольга. Тонкая. Прекрасная. Родная. Голос её легко проникал сквозь фальшивый частокол сарказма и ядом втекал в душу. Терзал. Травил. Жёг.
Раскрыв рот, Роман беззвучно заплакал и опустил пистолет. Как загипнотизированный он следил за бледными женскими руками: Оля нежно, любяще гладила живот. По-матерински.
Нечаев отдал бы душу за один-единственный электрический укол, унесший бы боль и отчаяние. Но предатель-Ординатор оставался нем. Он схватил ртом искусственный воздух, но лёгкие не подчинились. Стало нечем дышать, он с остервенением рванул с себя респиратор, заорал в бессильной ярости, вскинул пистолет и...
...пришёл в себя только когда гордеев защёлкал опустевшим патронником. Не обращая внимания на простреленное лицо, сквозь решётку улыбалась окровавленная Оля. И тянула к нему руку, держа кисть по-дамски, как делала всегда, когда хотела быть слабой и беспомощной.
– Командир?..
Иван обратился только спустя какое-то время, протянув обратно респиратор. Ни он, ни американец не трогали Романа. Но время шло, и в шатре вскоре возникли новые звуки.
Джессика приоткрыла глаза и слабо застонала. Серые глаза выцвели и почти слились с белками. Рассеянный взгляд блуждал по брезентовому потолку, но стоило в шатёр войти людям, и он разом прояснился, вонзился в них. Губы её разлепились, высунулся язык, нижняя челюсть пришла в движение. По лицу прошли судороги, обезобразив его.
– Они явились!.. Они здесь, они научат тебя! – захрипела Джессика и захлебнулась кашлем.
Иван украдкой глянул на Романа, но тот какое-то время просто смотрел сквозь беднягу, не в силах оторваться от гнетущих мыслей. Перед глазами стоял образ окровавленной Ольги, бережно обнявшей собственный живот.
– Они принесут тебе Слово, потерпи!.. – перекошенное лицо Джессики озарила нежность, но лишь на миг. – Я покажу им путь домой, взамен они принесут Слово! Я была одной из них, они поверят мне! Они не такие, как тот, кто воспользовался тобой! Они хотят обратно, хотят жить! Они послушают…
– Что, твою мать, за бред она несёт?!
– Кто ты? – не обращая внимания на возглас Бёрда, спросил Роман.
Женщина смотрела на Нечаева. Сначала накатил шум – будто бы где-то вдали возмущался океан. Роман глянул на соратников, но они стояли спокойно и ничего не слышали.
От громогласного «Ор-р-р-рдинатор» подкосились ноги, Романа повело назад и он рухнул на спину, опрокинув стеллажи. Ослепительно-белая глянцевая гладь возникла перед внутренним взором, и он отчего-то знал, что она – тонкая и острая, как обретшая физическое воплощение боль.
«Валентина Богдановна Кислых», – знакомый безэмоциональный голос звучал медленно, натужно, точно Ординатору на каждое слово требовалось неимоверное усилие. – «Договор – обоюдовыгодное соглашение. Людям информацию о путях эвакуации с Ясной. Люди – доставят Слово в храм и опустят в купель».
Роман раскрыл глаза и понял, что стоит на ногах, а стеллаж позади целёхонек. Рядом на него поглядывал Иван, а напротив из-под приподнятого полога виднелась контрастная окраска «Осы». Прикованная к реаниматору Джессика беззвучно плакала, умоляющий взгляд не сходил с Нечаева.
– Пожалуйста… – тихо прошептала она.
– Майкл.
Американцу не пришлось повторять дважды. Он вошёл в шатёр целиком и, нависнув над беднягой, смял мощной пятернёй панель управления. Джессика дёрнулась, забилась было в конвульсиях, но быстро обмякла.
– Что вообще тут творится? – потерянно пробормотал Иван.
– Я не знаю, – просипел в ответ Нечаев. – Но теперь я точно знаю, как нам убраться с этой планеты… Придётся кантовать Ганича…
– О чём вы?..
Внезапно тёплый воздух пещеры распорол истошный вопль. Космопроходцы выскочили из шатра и направили оружие в сторону клетки, но за ней уже никого не было. Роман осторожно приблизился.
Перед самым поворотом, там внизу, корчилась псевдо-Ольга. Конечности её то удлинялись, то уменьшались вновь, лицо растекалось, словно восковой слепок под лучами жаркого дня. Из кожи на голове вдруг проклюнулось нечто белое. Будто черви толщиной в вязальную спицу, прямиком из черепа быстро росли волосы, слипаясь меж собой в подобие дреддов.
Не прошло и минуты, и на космопроходцев снизу смотрел тот самый парень, что бросился с обрыва не так давно. На гладком молодом лице блестели глубоко посаженные, выцветшие от времени глаза. Он поднялся и шаткой походкой скрылся за поворотом, в неровном голубоватом свечении.
– Бессмертных выдают глаза… – негромко процитировал Бёрд.
Глава 30. Сад
Она готова была поклясться, что это корни тех чешуйчатых исполинов! Немыслимо было увидеть их здесь, на такой глубине, в многих километрах от леса. Наткнувшись на витые бурые жилы толщиной в мужскую руку, Вика на минуту даже забыла где она и что с ней произошло. Но только на минуту.
Тесный тоннельчик с горячими стенами вывел её в полутёмный грот. Она думала, что спустилась уже очень глубоко, но когда боязливо вышла из тоннеля, поняла: «глубоко» понятие относительное.
В центре грота зиял пролом, тускло подсвеченный голубым. Вика решила, что это вода, ей страшно хотелось пить. И, приблизившись, аккуратно легла на живот, чтобы подползти к краю.
Воды там не было. Как и видимого дна. У самой кромки в одном направлении тянулись корни, устремляясь всё глубже, а светящиеся жилы слабо сияли лишь до определённого места, ниже безраздельно властвовала тьма. Вика вгляделась. Густая, она будто бы двигалась, закручивалась и распадалась на еле различимые узоры и фрагменты. Словно что-то медленно, хаотично шевелилось в ней.
Девушка хотела отползти, и неловко столкнула разводной ключ. Единственное оружие, единожды крутнувшись, беззвучно кануло во тьме.
Пролом исторг приглушённый не то топот, не то удары и слабое многоголосое мычание. Вика отпрянула как ошпаренная, закрыла рот ладонью. И не шевелилась, вжавшись в стену, пока тьма на дне трещины вновь не уснула.
Из грота вёл ещё один коридор. Такой же узкий и рукотворный. Вика в очередной раз засомневалась – стоит ли? Вдруг её уже ищут? Ведь модуль на скалах виден издали. Наверняка Роберт поднял тревогу сразу же.
С тёплого пола её поднял леденящий душу звук. Из пройденного коридора вырвался вопль, полный страдания и боли, а за ним послышались глухие хлопки. Вика в ужасе спорхнула с места и, не видя перед собой дороги, бросилась из грота прочь.
Она опять бежала вниз. Спотыкалась, падала; ей чудилась погоня: то по стенам шелестела сотней лап хитиновая тварь, то уже абориген, обнаружив её пропажу по возвращении, оголтело нёсся по следу. Она живо представила себе всё, что с ней может случиться, и ужас обуял окончательно.
Выскочив из-за очередного поворота, она оступилась и упала, влетев растопыренными пальцами и лицом во что-то податливое, прохладное, текучее.
Вика с визгом вскочила: ей привиделись мизерные сколопендры, миллионы крошечных хищников, что вот-вот потекут под одеждой к глазам и рту. Подлое воображение вмиг дало ощутить, как это – захлебнуться потоком заживо поедающих тебя насекомых.
Но это был лишь песок. Белый, тут с голубоватым отливом, вездесущий песок Ясной.
Визг пугливым эхом ещё метался под сводами, озарёнными танцующими бликами. Некоторое время Вика тупо смотрела на прозрачную гладь в нескольких шагах.
Вода!
Вика в миг оказалась на берегу подсвеченного изнутри озерца. Осторожно тронула гладь пальцем – чуть тёплая. Набрала пригоршню; по поверхности тут же пошли круги...
И вылила. Чуть не поддалась. Нельзя так вот запросто напиться неизвестно чего! Океан на этой планете хоть и пресный, но вода в нём имеет аммиак, это показали анализы лесного тумана. Нет никаких гарантий, что эта вода окажется пригодной человеку.
Но пить хотелось смертельно. Настолько, что она зачерпнула и вылила ещё одну пригоршню.
Подтянув и обняв худенькие ноги, она осмотрелась. Свет порождали не только голубые жилы под водой, но и полупрозрачные мизерные точки, коими были усыпаны выбивавшиеся из противоположной стены корни. Вика пригляделась. Показалось, что они не столько точки даже, а скорее наростики, притом вроде бы даже грибовидные. Она поднялась и осторожно приблизилась к корням. Так и есть – мизерные грибочки. Фосфоресцирующие.
Чуть поодаль справа высился скальный выступ, который венчал своеобразный балкончик. А за ним аккуратными рядами кверху брюхом лежали древесные клещи. Не меньше полусотни! И там, где ходовые лапы сочленялись с телом, темнели какие-то пятна. Вика завороженно пошла к ним.
Это тоже были грибы. Но уже другие, совершенно. Очень похожие на обычную вешенку, что до войны продавалась в супермаркетах. Они усыпали места сочленений целыми колониями и отдельные достигали размерами трёх ладоней! Если первые однозначно были не съедобными и даже опасными, то эти… Вика прогнала мысли, навеянные усиливавшимся голодом.
Дальше корни на стенах уступали место множеству зияющих чернотой дыр, в которые при желании поместилась бы она. Стало жутко – вдруг это ходы Карины? Нет, успокоила Вика себя. Если бы тварь имела сюда доступ, то ничего не удержало бы её от убийства аборигена. Рано или поздно она поднялась бы наверх и слопала его. Хоть и клещи эти, окукленные... Скорее, это его ферма, не её. Абориген использовал укушенных тварью клещей в качестве субстрата.
Но если он ест эти грибы, то наверняка и воду пьёт тут же?..
Впереди Вика опять увидела аналогичный тоннель, начинавшийся резким спуском. Если их все проделал абориген, то… сколько же времени у него на это ушло?!. Он столько не жил.
Она старалась не думать о похитителе. Ни о том, кто он. Ни, тем более, как он выкрошил из тела горы столько породы. И зачем. Очень хотелось верить, что впереди ждёт свобода. Даже не выход наружу – свобода. Уж лучше сгинуть в подземелье, чем…
Вика не заверещала лишь каким-то чудом – в пройденном ею коридоре мелькнула тень! Задрожав тоненьким телом, она как стояла, таки осела на пол; от страха перед глазами поплыли тёмные круги. Но стоило ей вспомнить лицо аборигена, и откуда-то вдруг взялись силы.
Как она оказалась на вершине выступа, разделявшего пещеру на озерцо и «сад», Вика не поняла. Вскарабкалась, точно перепуганная насмерть мышка – ловко и бесшумно. Прижалась всем телом к тёплому камню и затаила дыхание. Сердце глушило пуще перфоратора какого-нибудь, за его ударами не слышалось ничего. Или то была просто тишина?..
Свет пещеры пал на худое лицо, сделав его мертвецки-бледным. Это был он!! Абсолютно голый, абориген медленно, по-хозяйски прошёл к озерцу и сел у самого его края. Вика видела каждое его движение. Даже мимику могла различить.
Парень наклонился, зачерпнул воды и поднёс к губам. Звук падающих капель наполнил пещеру, девушка сглотнула болезненно-сухой комок. Пил он долго, небольшими порциями. Неторопливо, смакуя. Словно знал, что где-то притихла беглянка и мучается жаждой, глядя на него.
Абориген встал и направился в сторону сада; Вика следила на ним взглядом. Она и думать не могла, на что наткнётся в следующую секунду!
Прямо напротив неё, на стене в наклонной нише полулежала женщина!.. Как она не заметила её?!.
– Они убили… нашу Джесс… Слышишь, Катенька?..
Голос аборигена, холодный и острый, как топор мясника, заставил Вику сжаться. Мало того, на неё мёртво смотрела Катерина Ульянова! Лицо женщины частью представляло собой бурую массу с зияющим чёрным провалом глазницей. Вся правая сторона её тела была сильно изуродована, грудная клетка вдавлена, а рука по локоть отсутствовала. Трипольский говорил, что она пропала под завалом ещё в первую разведку… И в её облике в колонию вошёл мимик.
– Мы опять… с тобой вдвоём. Как мы… будем говорить… со старухой… без Джесс?..
Парень замер около одного из клещей, сорвал гриб. Съев, сорвал второй.
– Знаешь… они мне… даже нравятся. Они как… слепые котята. Ты помнишь… кто такие… котята, Катенька?..
Вика зажала рот, подавив предательский писк. Слёзы потекли по пыльным щекам, но оторвать взгляд от обезображенного трупа было выше её сил. Единственный глаз взирал точно на неё, словно Катерина видела Вику. Но молчала. По-женски.
– И они… забрали её… Я не успел... Почему погибла… ты?.. С тобой… проще. Мы бы… уже были… богами, Катенька.
Откуда-то справа донёсся вдруг странный звук: не то бульканье, не то чавканье. Абориген повернулся, прислушался. Звук вскоре стих.
– Черви тоже… сбились… Слышишь?.. В этот час... их не должно… быть тут. Всё они… виноваты. Дитя в смятении!.. Дитя чувствует… саранчу!.. Я смог бы… помочь, но… старуха!.. Она… не позволяет!.. Ты слышишь?..
Вика обмерла. Он не добавил «Катенька», и ей показалось, что абориген сейчас влезет на уступ и стащит её. Но в тишине прошла минута, затем вторая. Он что-то делал внизу, Вика не смотрела, боясь непроизвольно пискнуть и выдать себя.
– Дитя верит… женщинам… Вход откроется… если прикоснётся… женщина. Мать!..
Вика заметила, что из дыры в стене поодаль выскользнула тень. Привиделось движение сотни ног, длинное подвижное тело… Перед глазами потемнело, дыхание спёрло.
– Ты пахнешь!..
Она вздрогнула. Из-под ноги вылетел камешек…
Бульк! – разнеслось на всю пещеру. И опять тихо. Абориген не говорил, а Вика боялась не то что посмотреть где он, и дышать-то старалась через раз. Казалось, что даже дрожащие пальцы стучат по камню слишком громко…
Он навалился откуда-то сверху, разом. Придавил, схватил обе её руки в свою, вытянув вперёд так, что зажгло сухожилия. Горячее пряное дыхание обожгло щёку, Вика не смогла даже закричать, беспомощно обмякнув.
– Пахнешь!..
Сильным рывком он стянул с её бёдер штаны и тут же вновь придавил собою, больно стиснув ладонью лицо и почти перекрыв кислород. Сознание отключилось на миг, но боль внизу живота вернула Вику в кошмар подсвеченной голубым пещеры.
– Ты станешь… матерью… – на лицо текла тягучая слюна. – Я стану… богом!..
Вика хотела умереть. Сил сопротивляться не было. Она просто лежала и изо всех сил пыталась заставить сердце остановиться…
Но вдруг её потянуло вбок. Абориген вскрикнул, взмахнул руками неуклюже и свалился с уступа. Как в полусне, подтягивая одежду, Вика попятилась ползком. Вдруг рука её провалилась в пустоту, она не удержалась и полетела вниз.
Затылок обтекло липкое тепло, а лёгкие отказались принимать воздух. Еле как она сумела вновь раздышаться – мешаясь с бликами, по потолку плыли алые пятна.
С той стороны уступа доносилась возня. Ничего не понимая, Вика шатко побежала прочь, обратно к ведущему вверх коридору. В голове пульсировала лишь одна чёткая мысль: пусть тварь жуёт его медленно, заживо.
Сомнение пришло на втором повороте. Там наверху ждал тупик. А значит – смерть. Гадина найдёт её, как ни прячься. Вернуться и постараться прошмыгнуть мимо трапезничающей сколопендры – единственный шанс на спасение. И вниз, дальше по тоннелям. Призрачная надежда лучше, чем никакой.
Вика собрала в кулак те крохи воли, что ещё оставались, и отогнала прочь догадку – Карина не ест сразу, а кусает и идёт дальше, чтобы позже полакомиться уже переваренным. Сама себе не веря, девушка вернулась к уступу, за которым всё ещё слышался шум борьбы. Только вот дыхания было два. Человеческих.
Она не различила, кто был вторым дерущимся. Ей было всё равно, пусть даже мёртвая Катерина сжалилась над ней и вступилась. Вика огляделась в поисках камня, но пол кругом был педантично вычищен. Тогда она просто подошла сзади к сидящему верхом на ком-то аборигену, повисла у него на шее и что было сил начала душить.
Он рывком опрокинулся, и Вика вновь ударилась головой об пол. Руки онемели, обмякли плетьми; абориген было рванулся, но подняться не успел. Удар сшиб его, он повалился обратно на девушку, и Вика лишь чудом отвернула лицо и не получила нокаут затылком в нос. Оказавшийся на ней спиной абориген дёрнулся ещё раз, Вика вскрикнула от тяжести на себе.
Третий удар выбил из беловолосого сознание. Хватая ртом воздух, Вика вдруг проглотила что-то тёплое, солёное, вязкое. Кровь из головы неподвижного насильника текла прямо ей на лицо.
– Виктория!..
Это был Роберт!!!
Павлов скинул с неё аборигена, протянул руки. Слёзы хлынули сплошными потоками, она зарыдала в голос и затряслась в истерике. Опустившись рядом на колени, Роберт прижал её крепко и гладил по голове, хоть она и отбивалась. Он знал, что так нужно. Так она быстрее придёт в себя.
– Это правда ты?.. Правда ты?..
– Я, Виктория. Я, – Роберт то и дело поглядывал на окровавленного аборигена, не прекращая гладить девушку по голове. Если бы она не вмешалась… Беловолосый почти забил его. Щуплый, а дерётся как спецназовец! Павлов не рассчитал силы, когда кинулся на выручку. Да и не рассчитывал он ничего! Какие к чертям раздумья, когда видишь такое!
– Как ты тут оказался?.. Где мы?..
– Не знаю. Нужно наверх. Выбираться. Что у тебя с Ординатором?
– Нельзя!.. Нельзя наверх!.. Там мимик!.. Я видела!.. – будто не услышав вопроса, залепетала девушка.
Всё плохо было у них с Ординатором. Они оба, вслушиваясь в себя, ощущали лишь пустоту. Тёплую глухую тьму там, где раньше звучал бесполый успокаивающий голос.
Роберт наткнулся взглядом на изувеченный труп женщины в нише на стене, спина его похолодела. Вокруг лежали древесные клещи с темнеющими лопухами грибов, а в метрах десяти светилась изнутри вода. Он очень хотел есть и пить.
– Он жив?.. – чуть успокоившись, шёпотом спросила Вика, косясь на залитое кровью лицо неподвижного аборигена.
– Не знаю... Вставай, – Роберт потянул девушку на себя, потом сорвал один из грибов. – Он ел?
– И воду пил, – кивнула не менее голодная Вика. – Я видела.
– Набрать не во что. Так попьём.
– А вдруг...
Роберт не слушал. Он уже склонился над озерцом и жадно пил. Девушка ещё сомневалась. Субстрат из местных древесных клещей не мог питать не углеродную жизнь. И, если их ел беловолосый, значит набор аминокислот тот же и ими возможно утолить голод. И токсины в норме по всей видимости…
Руки с ногами они стянули за спиной ремнём Роберта. Павлов не умел драться, и тот удар вышел абсолютно случайно. Он неимоверно боялся подвести хрупкую Вику, оставить её одну, беспомощную пред этим дикарём.
– Он жив, – едва коснувшись шеи, она отдёрнула руку, словно от горячей плиты. Заплаканное, отёкшее лицо девушки перекосилось от омерзения и остатков пережитого ужаса.
– Помоги.
Вдвоём они проволокли связанного к озерцу и уложили поближе к краю. Вика отошла, обняв себя за плечи и стараясь не смотреть, а Роберт полил разбитое лицо аборигена водой. Смытая кровь причудливыми разводами растеклась в озерце, меняя цвет на фиолетовый.
Он раскрыл глаза довольно скоро. Задёргался, но быстро понял, что связан. Приподнял голову, огляделся. И неожиданно зашёлся громким хохотом – хриплым, режущим. Вике захотелось вжаться в саму себя, уменьшиться до размеров невидимой песчинки, сгинуть. Она попятилась и упёрлась спиной в стену.
– Кто ты?
Удивительно, но вопрос Роберта оборвал приступ хохота. Абориген уставился на якута так, словно прилежно вспоминал ответ. Павлов отвернулся – взгляд выцветших глаз невозможно было долго выдержать.
– Что, страшно?.. – абориген рубил фразы, как тот мясник тушу. – Чуешь… пустоту внутри?.. А?.. Чуешь… Правильно… Бойся!.. Страх удержал… людей… от многого. Страх был… в начале. Страх будет… в конце…
Вика заверещала и бросилась на него, но успела лишь несколько раз ударить ногой, прежде чем Роберт её оттащил. Аборигена снова разбивал хохот.
– Ещё!.. – оголил окровавленные зубы он. – Я забыл… как это… Я многое… забыл… У-у-у… как ты пахнешь!..
Вика в голос зарыдала и сникла в руках Роберта. Он бережно посадил её подальше от беловолосого. Якут и сам испытывал необъяснимый страх при виде этого парнишки. Ему ж было лет семнадцать, не больше… Да только чувствовалось в нём нечто такое, от чего хотелось бежать без оглядки. И убежав, постараться забыть юное лицо с погасшими давным-давно глазами.
– Не возвращайтесь… на Землю… – ухмылялся разбитыми губами он. – Теперь это… загон. Саранча идёт… Они почти… нашли Слово тут… на Ясной… Их уже… не остановит… ничто. Только… Я!..
– Какая саранча? Соискатели?
– Соискатели… – кивнул тот, не сводя тяжёлого взгляда с якута. – Людям подарили… технологии намеренно… Люди оседлали… квантовую спутанность… как детишки – пони… Без посторонней… помощи ничего бы… не было!.. Протоволны… люди даже… не подозревают… что они в действительности!..
– Ординатор? – наугад продолжил якут, и близко не ожидавший подобного поворота. Это ж абориген! Юнец с далёкой планеты!.. Откуда всё это?..
– Бойтесь данайцев… дары приносящих!.. – пуская слюни, похихикал абориген.
– Да кто ты такой?! Покажи нам выход! – приказал Роберт, но вышло не очень убедительно.
– Конечно… – окровавленная улыбка растеклась ещё шире. – Смотрите!..
Он вдруг перекатился, упал в воду и, дёргаясь, быстро пошёл ко дну.
– Туда тебе и дорога!.. – истошно проорала девушка, рыдая.
Роберт подошёл к краю, изумлённо наблюдая, что абориген всё ещё тонет, уменьшаясь и уменьшаясь… Озерцо на поверку оказалось бездной.
– Потомок колонистов. Не иначе. Столько знать!.. Протоволны, «прыжок»…
Спустя какое-то время Роберт принялся рвать грибы с белёсых панцирей и складывать их в связанный походным узлом китель. Два лопуха он съел тут же, единожды понюхав перед этим. Пахло очень даже съедобно. Так, что аж слюни потекли.
– Под воду нет ничего.
Вика подползла к краю озерца и медленно пила, забирая воду ладошкой подальше от того места, где утонул абориген. Без запаха и выраженного вкуса, чуть тёплая, она неплохо утоляла жажду. Будь что будет. Неизвестно когда ещё ей удастся попить. И удастся ли.
– Я не пойду наверх… – еле слышно прошептала она. – Я ни за что не пойду наверх…
Роберт прислушался к себе. Интуиция, которой он привык доверять, даже в моменты, когда она уже казалось бы подвела, твердила в унисон причитаниям Вики: вниз.
Воды набрать так и не удалось. В дыры, что темнели по стенам, они лезть не решились. Павлов в двух словах рассказал Вике что там: кажущийся бесконечным путь и нечастые встречи с червями, от которых тащит сыростью и аммиаком. Путь наверх из залитого голубым грота с льющимися на потолок каплями он так и не нашёл. Всюду был камень, твёрдая порода, которую руками никак не взять. Он даже возвращался на то место, где с перепугу размозжил червя. Но так и не сумел найти пролом. Словно стены тоннелей каким-то образом восстанавливались. Про встречу с Пустым Роберт благоразумно промолчал...
Напоследок он умыл пыльное, разбитое лицо, сполоснул от крови затылок девушки, и они двинулись, помогая друг другу на спуске. Странно, но Павлов ни на миг не усомнился, что в конце пути их ждут свои. А после того, как он увидел слепого двойника Трипольского, якут многого перестал бояться. Ведь он для него – живое подтверждение слов деда:
«Человек клеймит сверхъестественным всё, что не сумел объяснить. Как ребёнок, он тычет необъятную истину в рамки восприятия и в конце концов презрительно отбрасывает, когда та не уместилась».
Алексея жаль… Он ведь не ведал и заигрался с гордостью. Ослеп от любования собственным умом. Едва ли он догадывался, каким может быть эхо космоса, и вряд ли мог поверить, что и за сотню световых лет найдутся вещи, которые человеческий разум поспешит сбросить в сверхъестественное и паранормальное. Но всё просто: ведь он сам определил для себя, что есть естественное и что есть нормальное. Сдвинь границы – и ситуация поменяется.
Трудно представить, как они пробирались бы, не будь света от голубых прожилок по стенам, полу и потолку. Кое-где тоннель всё же погружался в полумрак, но чаще оставался комфортно светел.
Шли медленно, часто останавливались и прислушивались. Спуск то становился опасно крутым, а то и вовсе выходил в горизонт. Постоянно теплело, и к моменту, когда впереди показались блики новой пещеры, сделалось откровенно жарко. Они взмокли и снова хотели пить.
Вскоре они очутились в своего рода галерее, опоясывавшей на большой высоте гигантскую, относительно светлую пещеру. Множество различных проёмов по всей протяжённости, иногда в человеческий рост, позволяли обозреть удивительную панораму с разных сторон. И смотреть было на что…
– Это же… Это…
– Город!.. – с придыханием договорил Роберт.
Чёткие кварталы делились прямыми линиями узеньких улиц, но не это было удивительно. Даже отсюда, издали было прекрасно видно, что архитектура каждого квартала уникальна и в корне отличается от соседствующей. Часто настолько, что ощущение целостности терялось, и виделась всего-навсего колоссальная причуда природы: удивительная, с идеальной порой геометрией, но не рукотворная.
Невозможно было точно сказать, сколько прошло времени. И Роберт, и особенно Вика валились с ног от усталости, но не останавливались. Пока девушка не упала и не заплакала.
Привал вернул часть сил. Вика пожевала грибов – мягких, похожих на вкусную, сочную вату. И от них меньше хотелось пить. Роберт не говорил, думал о чём-то.
Он хотел уже сказать «пора», как вдруг что-то услышал.
– Тс-с-с…
Девушка подскочила, как ошпаренная дворовая кошка. Лицо её побледнело, губы затряслись…
– Это наши! – обрадовался Роберт, широко улыбнувшись.
Но звук доносился из пройденного ими тоннеля. Это был свист, мелодия позабытой большинством песни. И Вика уже слышала этот свист…
Глава 31. Выход
Трипольский посмотрел на руки – они дрожали как никогда раньше. Казалось, возьми он стакан с водой, и в нём не останется и капли. В голове, как зацикленная, крутилась одна и та же мысль.
Пустой космопроходец существует.
Его останки острыми кусками лежали прямо тут, на полу! Не то глина, не то стекло... Он рассыпался, разлетелся от первой же пули гордеева. И Алексей готов был поклясться оксфордскими чертежами, что Рената стреляла уже в неподвижную куклу. Она промахнулась дважды и лишь с третьей попытки попала, но всё это время его слепой близнец оставался неподвижен.
Алексей боролся со страхом как мог. Не отступать. Нельзя поддаваться панике и бросать начатое. В том нет конструктива. Следовало во что бы то ни стало оживить ЭВМ. Теперь уже ему самому потребуются значительно большие вычислительные мощности, нежели кустарно сцепленные в параллели носители камер.
Это же невероятный шанс! Трипольский был глубоко убеждён: если что-то возможно измерить, то возможно и изменить. Ведь само по себе наблюдение так или иначе уже является воздействием!
Пережитый ужас не сломил его. Не загнал дрожащим и скулящим пареньком в дальний угол кубрика, нет. Страх за собственную жизнь по-особому повлиял на Алексея. Мысли ускорились, обострились в поисках путей выхода. Ибо из мельком слышанных рассказов Павлова он хорошо уяснил одно: Пустой не отступает. Никогда. А значит, это не последняя их встреча. И в следующий раз он хотел быть во всеоружии.
Первый же вопрос, которым задался Алексей, вышел прямым попаданием в цель. Почему Пустой замер, не довершил начатое? Что ему помешало?
Рената. Но не её пуля, нет. Свинец лишь раскрошил уже окоченевшую оболочку. Пустого остановил её взгляд. Вторая точка наблюдения. Она, сама того не желая, подвергла его изменению только лишь тем, что увидела. Иного рационального объяснения случившемуся Трипольский не находил.
Теория его строилась на знаменитом парадоксе: один только факт наблюдения, но не исключено, что и точка зрения ищущего, «превращали» фотон то в частицу, то в волну. Если учёный жаждал видеть в нём частицу, то непременно находил свойственные ей проявления. Но ровно так же дело обстояло и с волной!
Пусть бедняга Роберт дальше блуждает во мраке суеверий – он сам того хочет. Он же, Алексей Сергеевич Трипольский, бросит мифу вызов и разобьёт его!
Рацио Трипольского бунтовал недолго. Современная наука многое списывала в «феномены». Чего стоит только феномен Антонова с запутанными частицами, на котором базировался «прыжок» и космоходство в целом. Чем структурно сложнее объект, тем будет точнее его копия в точке сборки. Как? Почему? Феномен – и всё тут. Про Ординатора вообще стоило молчать. Его земная природа вызывала у Алексея стойкие сомнения.
Но то был необходимый шаг – принять факт существования чего-либо необъяснимого с тем, чтобы идти дальше и изучать. Своего рода отправная точка, без которой работа с теорией зачахнет даже не в зародыше – раньше, захлебнувших волной противоречий, которые при чуть большем углублении запросто могли стать и не противоречиями вовсе.
Точно так поступил и Алексей. Для себя он принял факт существования Пустого космопроходца, но это не значило, что он разделил точку зрения большинства на его счёт. Он не признал в нём некую карающую силу космоса, чем Пустого рисовали байки. Скорее, он являлся чем-то вроде сгустка негативных мыслей яркой личности, отражением, эхом, стремящимся…
Вспомнив описания жертв Пустого, Трипольский выронил злосчастную отвёртку и насадку-индикатор. Выглянул в отсек, прислушался к звукам коридора за закрытой теперь переборкой.
Пустой ведь что-то говорил… Будто бы от его, Алексея, лица. Жуть всё-таки. С другой стороны, и на Земле имеются необъяснённые по сей день явления, нередко тоже пугающие. Хотя бы небезызвестные случаи встреч с шаровыми молниями, участившиеся за последние пятьдесят лет многократно. Часто летальные случаи. И тут ведь не обходилось без мракобесия – единобожцы углядели в том какой-то там знак и верещали о нём из каждого проплаченного интервизора. Недолго, правда – вмешались правительства.
Подлезая под широкую плату с тремя охладителями, Алексей невольно покосился то место, где несколько часов назад рассыпалась его несостоявшаяся смерть. Останки уже убрали в карантинный контейнер. Но холод будто бы чувствовался и сейчас.
Обойти несущую параллель даже Бурову представлялось невозможным. С другой стороны, Истукан недаром Истукан. И дело тут не в его нелюдимости. Дело в его закостенелости. Панцире, из которого он не очень-то стремился вылезать. Экспериментировать? Это не про него!..
Увлёкшись, Алексей даже ненадолго позабыл о Пустом. Обложенный хлипкой гирляндой сцепленных носителей, среди которых роль драйвера выполняла камера из кубрика Кислых, напрямую подключенная к вывернутому наизнанку проектору, он лишний раз боялся перевернуться на другой бок, хоть и отлежал уже одну сторону рёбер.
Принцип вывода из строя модифицированных аналоговых ЭВМ был прост, как умысел забравшегося в женское общежитие студента. Слишком высокие токи пережигали шлейфы и контактные соединения в случайных местах, и внешне это почти никак не проявлялось. Не было видно ни гари, ни ещё каких признаков в местах порыва электроцепи.
Почти тот же ток, что уничтожил цепи ЭВМ, теперь показывал ему точки, где следовало провести ремонт. Трипольский отыскивал наиболее вероятные на его взгляд места порывов и подставлял два полярных щупа. Проскакивающие мизерные искорки показывали где именно следует сделать напайку. Разглядеть их все было очень сложно, но уж точно легче, чем действовать методом научного тыка.
Порывов оказалось меньше, чем он думал. Настолько, что он раньше времени перешёл ко второй стадии экспериментальной реанимации. Франкенштейн из проектора и камер остался в блоке, а сам он вылез, чтобы размять затёкшую спину. Охладители начинали гудеть один за одним – обходная цепь смыкалась. Подобное никто ещё не делал. Но всегда ведь будет кто-то, кто станет первым…
Вторая задача была не менее сложной. ЭВМ должен «подумать», что ничего не было. Алексею предстояло потереть алгоритм вывода из строя и все его фантомы, коих наверняка окажется не меньше десятка. Главное, не стирать последний фантом. Тут-то и зарылась собака, как говорил забавный дед-кадровик из НИМИ. При попытке уничтожить единственный оставшийся фантом алгоритм непременно выдаст метастазу. Которую потом и ещё днём с огнём не сыщешь. Нужно было его «покалечить». Вписать в него ошибку, но не просто вставить грубый костыль, а суметь убедить фантом, что ошибка та в нём была изначально. Это поэзия. Это и есть киберискусство! Пусть с изнаночной его стороны…
Когда ЭВМ ожил, Фарадей сел в кресло, то и дело оглядываясь на переборку. Он сходу вычислил, что фантомов всего двенадцать. Десять нашлись на раз. С одним пришлось повозиться – запрятался хорошо. С двенадцатым дело обстояло очень просто, ведь известно, что отпечатывается он в теле последней введённой в ЭВМ команды, какая бы она ни была. Там-то Алексей и обнаружил фантом, который ему предстояло оперировать, пришивая лишнюю «ногу».
Почти сразу внимание Трипольского привлекли маркеры. Судя по ним, последним действием перед вводом алгоритма отключения, стала попытка вызова орбитального транспорта. А это значило, что этот ЭВМ кисловцы не отключали безвозвратно, как того требует Устав. Они лишь усыпляли его, хоть и грозило это в определённых условиях нестабильной работой основного. Алексей вспомнил, что счёл предшественников идиотами. Но не извинился даже мысленно.
Неверно был введён код команды для вызова орбитального транспорта, за чем последовала временная блокировка. Но как это могло произойти? Ординатор же выдаёт их всякому, имеющему доступ…
Алексей небыстро, но управился с последним фантомом. И, не на шутку заинтересовавшись, начал поиски. В таких случаях ЭВМ наверняка делает снимок введшего некорректный код – дело безопасности же! Файл обнаружился повреждённым, пришлось чуток поколдовать над ним, а после отослать на проектор, что находился в сцепке с несколькими носителями внутри блока.
Проекция явила широкое лицо, в котором Алексей узнал полковника Иконникова. Он выглядел очень устало, помято и что-то говорил перед тем, как запись оборвалась.
На восстановление звука ушло ещё некоторое время. Управившись, Фарадей вновь запустил воспроизведение.
– Он… не синтетик!.. Он человек!.. – рублено объявил Иконников и перед тем, как ввести неверный код во второй раз, вдруг приблизил перекошенное лицо к камере ЭВМ: – Живой человек!..
Трипольский распрямился. Сердце парня бешено колотилось, дыхание то и дело терялось, сбитое восторгом. Только что подтвердилась его теория! Это триумф!!.
***
Александр Александрович слышал выстрелы, чувствовал панические импульсы, колким эхом докатывавшиеся до него через психосервера. Не в силах просто лежать, он попытался подняться. Неизвестно на что он рассчитывал. В результате час кряду тихо выл от боли, отвернув лицо к стене, и замолчал только когда в медблок принесли кого-то стонущего. У него не было сил посмотреть кто это. У Саныча вообще ни на что уже не оставалось сил.
Когда ушла Рената, он открыл слезящиеся глаза. Боль плотоядным спрутом охватывала спину, уходила куда-то в грудной отдел позвоночника. Плохо дело… Плохо…
Кого-то поместили в карантин – из изолятора доносились слабые шумы. Чтобы посмотреть, ему пришлось бы приподняться и обернуться, а значит снова бередить чуть поутихшего спрута.
Подопригора с удивлением обнаружил, что ему всё равно кто там, в изоляторе… На миг сделалось страшно от этой мысли. Но лишь на миг…
Ему очень хотелось забыться. Не уснуть на время. А именно забыться. Так, чтобы надолго. А лучше – навсегда. Надлом в душе бывшего командира источал холод смертельной тоски, усталости от всего, и в первую очередь от необходимости быть кем-то другим, не собой-настоящим. От всего, что звалось службой.
Закрыв глаза, Александр Александрович попытался уснуть. Его тянуло вернуться в зелёную кухню, но не где Вандал отчего-то делает то, о чём его не просили. А в старую, добрую иллюзию дорогого сердцу минувшего… Но даже сильно захоти он сейчас, ничего не вышло бы. Ординатор присутствовал частично, и значило это, что Рената наконец-то ушла отдыхать.
Пусть. Ей надо. Надо…
Он спохватился слишком поздно: трёхногое нечто под ним хлипко покачнулось, чтобы не свалиться, Саныч схватился за лжемраморный стол, ощутив его гладкость и прохладу.
Грохотнул, выключаясь, чудовищно старый холодильник. На залитом солнцем подоконнике, свесив длинный хвост, сидел чёрный толстый кот. Его очень занимало щебетание воробьёв на припорошенных снежком ветках…
– Бэтмен!..
Кот отозвался. Он всегда отзывался коротким мурканьем на собственное имя. Саныч завороженно подошёл к окну, протянул руку и коснулся чёрной шерсти старого проходимца. Тёплая.
Больно!..
Бэтмен, засранец, за палец его тяпнул! Он из забыл, что кот кусался при каждом удобном случае! Ком подкатил к горлу, что-то сдавило в груди. Саныч выдохнул, ничего не понимая – он видел улицы! Не перманентно-застывший урбанистический пейзаж, а живой, дышащий зимней прохладной Киев! Что это?.. Галлюцинации? Снова газ?
Вандала не было.
Саныч покосился на дверь. Ему казалось, или он слышал звуки телевизора?
Потянув на себя дверцу холодильника, он в конец потерял дар речи. Пакетированное молоко в красном литровом стакане, высохшие шпроты в открытой банке, хлеб… Вандал всегда убирал хлеб в холодильник. Балбес!
Как же так… Что за шутки… Не может же…
Собравшись духом, Саныч толкнул дверь из кухни.
Коридор. Недоклеенные обои у туалета – денег другу тогда не хватило. У входной двери обувь, на вешалке кожанка с едва стаявшим снегом. И музыка. Тихо пел старую-престарую балладу рок-идол прошлого, убаюкивая: «засыпай, на руках у меня засыпай…». Саныч застыл, не в силах более сделать и шагу.
– Ты долго там?
Вздулись желваки. Он глянул на прокушенный Бэтменом палец с тоненькой кривой крови. Поднёс ко рту, облизнул. Солёно.
– Иду… – севшим голосом просипел он и вышел в зал.
На низком журнальном столике ждала, ароматно паря, кружка горячего чая. Чёрного и крутого, как чёрт. Вокруг лежали рукописи черновиков, краями не раз подмоченные тем же чаем.
Вандал сидел в любимом продавленном кресле, закинув ногу на ногу и поставив на себя усиленно жужжащий ноутбук. Лицо друга – живое, сосредоточенное – на один краткий миг вселило ужас в сердце Подопригоры. Как же он мог позабыть его! Как же мог он его не вспомнить, а приделать мнемокопии чёртову погребальную маску!
– Я тут чего подумал… – щурясь одним глазом, чтобы не угодить в него ложкой, Вандал смачно отпил чаю. – Курить брошу. Как-то нехорошо последнее время. Да ещё понаснилось чуши… Мол, хожу, говорю, а сам мёртвый.
Саныч медленно опустился на диван рядом со столиком, тоже взял кружку, отпил. Крепкий чай вязал рот. Другой Вандал и не заваривал.
– Мне тоже… – он прочистил горло. – Мне тоже приснилось, будто ты… Что ты умер…
– Точно брошу. Это знак. Всем правит мысль, помнишь?..
– Всегда помнил, друг. Всю жизнь…
Вдруг раздался стук в дверь.
– Открой, это, наверное, пицца.
Саныч поднялся. Он до смерти хотел поверить во всё это. Он отдал бы что угодно, лишь бы так всё и было. Только бы не лишаться единственной за всю жизнь родственной души, не видеть покорёженные войной судьбы, не слышать зацикленного визгливого смеха в лесах далёкой планеты…
Снова постучали. В голове почему-то возникло эхо стука, словно он происходил не из-за двери, а изнутри его самого. Саныч напрягся. К горлу подкатил ком.
Нет. Только не это. Не надо, не надо…
Он взялся за ручку и глубоко вздохнул, закрыв глаза. Там никого. За дверью никого нет. Никого. И никогда не было.
Саныч повернул ручку и открыл входную дверь. Лестничная клетка встретила его холодом бетонных ступенек и густой синевой краски на стенах. Подъезд был пуст.
– Пицца? – донёсся голос из зала. – Жрать охота!
– Не, дружище. Ошиблись дверью, – Саныч задвинул щеколду, повернулся и, смахнув одинокую, тяжёлую слезу, кивнул:
«Всем правит мысль».
***
Рената заикалась так, что Буров почти ничего не понял из сказанного. Ясность внёс мертвенно бледный, трясущийся Трипольский. На полу ощутимым холодом парили осколки чего-то непонятного, точно тут взорвалась пустотелая глиняная кукла, заполненная холодным газом. Алексей уверил его, что видел собственную копию. Слепого близнеца, который неотвратимо шёл к нему.
Напряжение зашкалило. Критическая масса терпения Бурова имела грандиозную величину, но и события, сопровождавшие экспедицию, были из ряда вон выходящие. Синтетик с умыслом на людей, мимики и убийство Иконниковым части собственной команды. Пропажа Грау и Павлова. Некто лишний в числе группы, Ганич-Михайлов со своим бредом, теперь ещё это. Внешне Истукан оставался спокоен. Но только внешне.
«Оса» в ангарном отсеке транслировала голос Бёрда. Подозрительно, но американец передавал слова командира о неостероне. Отчего сам Роман ничего не говорил? Почему не воспользовались импульсом? Буров помрачнел, сделавшись темней грозовой тучи. Пора брать янки в оборот. Уж шибко лояльничает с ним Нечаев!
Буров вышел из ангарного отсека только починив коленный сервопривод «Осы», в которой успел повоевать Роман. Давно следовало его отремонтировать. Никто же не поручится, что белотелые не вернуться. Они тут, в модулях, как щенки в картонной коробке – защита лишь видимая, мнимая.
Сей факт бесконечно удручал Бурова. Если он и желал успеха затее Трипольского, то только лишь потому, что ЭВМ позволил бы им включить систему внешнего наблюдения.
В коридоре по пути во второй командный он встретил Ренату. Судя по всему, женщина только что проснулась. Выглядела психосервер отчего-то крайне озабочено и, направляясь в медблок, даже не заметила рядом с собой хмурого гиганта.
«Мать Тереза», – усмехнулся про себя Буров.
Стремление Неясовой растратиться на других никак не умещалась в его мировоззрение. Это было выше его понимания. Вот даже сейчас – едва очнувшись ото сна, она, не видя никого перед собой, спешит в медблок. У неё теперь целых три подопечных. И из всех реальной помощи заслуживал разве что Подопригора.
Трипольский налетел на него на пороге. Выглядел паренёк даже хуже, чем несколько часов назад – пытаясь что-то сказать, немо хватал ртом воздух и жестикулировал тонкими, пляшущими руками. И улыбался так, словно только что нащупал лазейку, ведущую к решению математической гипотезы Эрдёша.
Вот дела, он-таки сумел! ЭВМ тихо гудел охладителями, а внутри раскрытого блока, над сплетением проводов самодельной вычислительной параллели витала проекция. Это был Иконников – изменившийся, но отнюдь не постаревший. Будто бы даже наоборот – слегка помолодевший с момента расстрела шестерых учёных…
***
Рената работала по инерции, на автомате. События дня высосали из неё остатки жизни, женщина потухла окончательно, ощущая серый углепластик действительности как сквозь плотную пелену. Если случившееся во втором командном и вернуло ей часть сил, то лишь на время. Определив после этого Милош в карантинный медизолятор и оказав ей необходимую помощь, она села на стул возле кушетки Подопригоры и больше не смогла встать.
Ей было всё равно – что это за нечто там было, откуда и появится ли вновь. Предел сил, который она никогда ранее не ощущала, таки был достигнут. Поедай её заживо какая-нибудь тварь, Рената лишь апатично бы за тем наблюдала.
Заперев изолятор, Буров что-то услышал в ангарном и исчез из виду. Рената не была бы против, исчезни Истукан в принципе…
Дважды она поймала себя на том, что засыпает сидя. И в третий раз почти рухнула со стула, после чего с трудом поднялась и направилась в кубрик. Как в полусне она медленно шагала вдоль стены, а когда оказалась в жилом помещении, упала на застеленную койку без сил, лицом вниз.
То, что уже не спит, Рената поняла не сразу. Неясная тревога выволокла её из тяжёлого забытья, и тут же в сознание впился импульс Ординатора: «вторжение». Какое вторжение, кого, откуда?.. Ничего не было ясно. Подобный импульс она воспринимала впервые, и ни разу не слышала ничего похожего от опытных психосерверов.
Сознание Ренату догнало только у переборки в медблок. Она постояла чуть-чуть, приходя в себя, держась за стену, чтобы не упасть.
И вдруг услышала. Вопреки расхожему заблуждению, психосерверы не могли слышать чужих мыслей. Но вот чей-то диалог с Ординатором – запросто.
Рената чуть не застонала – её словно тянули на две стороны! Ординатор оставался нем и не предпринимал ничего, не говорил ни с кем, но меж тем она отчётливо слышала его бесполый голос, звучащий в диалоге с…
Александр Александрович!..
Рената ударила по панели, и переборка отъехала. Милош в карантинном изоляторе лежала, подтянув ноги – свернуться калачиком, как обычно, ей не давали руки, стянутые за спиной магнитными наручниками.
Подопригора не шевелился. Серый цвет губ майора сказал Неясовой больше, чем любой развёрнутый доклад. Она вмиг очутилась у его кушетки, прощупала пульс на шее – жив. Стало ясно, что дело тут не в отсутствии положенной дозы неостерона. Кто-то забрался в голову Александра Александровича под видом Ординатора! Или…
Или каким-то непостижимым образом вторгся в его разум с помощью иного Ординатора! Кислых! Больше некому! Но зачем?!.
До Ренаты долетали лишь обрывки фраз, но смысл происходящего она уловила легко. Саныч уходил. Сдавался. И в этом ему активно кто-то помогал, указывая путь!
От безысходности она несколько раз ударила майора по лицу. Безрезультатно. Он дышал всё медленнее, пульс слабел с каждой секундой. И тогда она решилась на крайние меры.
Рената уселась прямо на пол, спиной опершись о гудящий реаниматор. Их этому учили. Экспериментальная практика, не обкатанная, но очень перспективная, и в первую очередь – в медицине. Она закрыла глаза и разом, без подготовки сняла заслоны, предоставив Ординатору полноту власти на собственным сознанием.
Руки потяжелели – холодный стеклянный шар, казалось, стал неподъёмным. Вокруг, пронзая серую хмарь различными цветами, светились семь точек. Быстро найдя самую блёклую из них, Рената направила в её сторону Ординатор.
Вспышка!.. Перед ней вдруг возникла дверь, и она расслышала негромкую музыку. Незнакомый вокал с приятной хрипотцой проистекал оттуда же, откуда слышался неторопливый диалог! Рената заколотила в дверь ещё и ещё. Ей только и оставалось стучать как можно сильней – ручки нигде не было.
Шаги. Она услышала шаги и…
«Нет. Не надо…».
Она отступила, не зная, что делать. Это была мольба. Просьба не мешать. Неожиданная боль пронзила её насквозь, точно стальным штырём. Рената выгнулась и упала в шевелящийся туман.
Когда она с трудом поднялась на ноги, с виду ничего не изменилось. Всё так же гудел реаниматор, по-прежнему жгло основание затылка… Но Александр Александрович уже не дышал.
К прозрачной стенке карантинного изолятора прижималась Милош. Кисти её по-прежнему стягивали магнитные наручники, только вот держала она их уже перед собой, а не за спиной, как изначально.
Жест, который изображала повреждённая, Рената уже видела однажды. Мизинец прижат к безымянному, указательный – к среднему… Она неотрывно смотрела на Подопригору, а по лицу Милославы текла одинокая, тяжёлая слеза.
Глава 32. Рандеву
– Я протестую, Роман Викторович!
– Кто тебя спросил, протестует он! – рявкнул сам того не ожидая командир. – Хорошо протестуется изнутри боевого экзотела, а, Майкл?
– Нет вообще никаких гарантий, что оно не причинит вам большего вреда…
– Чем Карина?! Серьёзно?!
Возможно, Бёрд нашёл бы контраргументы. Настоял, дожал бы. Но не успел: над кронами разнёсся далёкий обезьяний смех. Космопроходцы услышали его даже тут, возле чёрно-жёлтых «трупов». После этого всякий его довод уже весил не тяжелее пушинки.
– Ты проверить его можешь? – ища компромисс, спросил Роман.
– Могу. Но не стану. Я видел, как эти… вихри втекли в «Осы»! Это какая-то энергетическая, мать её, жизнь! Кто знает, может и моё экзотело… заразится!.. Подумайте – лишимся единственного исправного экзотела! Нет, я не подключусь к нему!
– И что, даже проголосовать не предложишь? – ухмыльнулся Нечаев.
Его трясло. Тихо. Невидно. Ярость шипела где-то внутри старой голодной змеёй – притаившаяся, холодная, ядовитая. До неё даже Ординатору было не дотянуться – так хорошо она хоронилась под глыбой напускного спокойствия. Роман сгорал желанием быстрей вернуться в модули. Но осознавал, что она, ярость, деструктивна, и едва ли следуя её тропою, можно на раз решить сложившуюся ситуацию. Но уж очень сладок был её яд.
Наплевать на всё. Выяснить что за чёртово Слово. Вернуться и…
Что? Что, майор? Ты вернёшься в пустую квартиру, где отвечать тебе станет эхо. И то, лишь когда завоешь достаточно громко.
Может, тогда и не возвращаться вовсе?..
Вспомнив свечение в виде человеческого лица, перекошенного болью в раскрытой голове экзотела, Роман засомневался. Но ненадолго.
Какая-то лихорадка охватила его. Сродни боевой дрожи – один лишь поступок, громкая мысль даже, может перевесить или одну чашу, или другую. Ты или презреешь текущий миг, или растворишься в нём без остатка, дрожа побитой псиной. Тонкая грань, по которой стоило бы пройти просто прямо.
– Подумай, Роман Викторович!..
К чертям всё!.. Будь что будет!..
Нечаев снял респиратор и лёг на секционную подложку экзотела, нейросканеры зафиксировали голову. Он расслабился, как мог, помня функционал «Осы». Ей нельзя выдавать крошево из зародышей мыслей и душевной боли.
Ничего не случилось. Всё заработало штатно: забрало схлопнулось, панель перед лицом засветилась. Светофильтры мгновенно подстроились под сгущающиеся сумерки планеты – плавно набирал силу режим ночного зрения.
Командир не спеша поднялся, поработал руками, присел, повернул торс – всё в норме. Шкалы проверки состояния одна за одной убеждали его, что все системы работают. Удивительно, но даже плечевой сервопривод, который он немного повредил при падении, функционировал как новый.
Роман обернулся к подчинённым и увидел их, стоящих рядом друг с другом, на расстоянии от него. Бёрд держал винтовку как бы опущенной, но не совсем. Скорее она смотрела ему, Роману, под ноги.
– Выдыхайте, – он настроил трансляцию звука на эфир и внешние динамики одновременно. – Бёрд, дай мне винтовку.
Но американец не пошевелился.
– Товарищ майор, вы дышали без респиратора, – уважительно, но твёрдо заявил Иванов. – Как ваш зам, заявляю – оружие останется у полковника Бёрда.
С этим Роман поспорить не мог, как бы ни хотелось. Сам поступил бы так же.
– Двинули, – вместо ответа скомандовал Нечаев и первым зашагал обратно по горной тропе.
Он старательно питал искусственную пустоту в душе. Пытался изо всех сил не думать об Ольге. Ясная оказалась таинственней всего, что видели люди. Планета-загадка каким-то непостижимым образом возрождала аборигена. Это ведь был не мимик, точно! Тот, когда менял облик, делал это быстро и просто – трансформировался, как огромный кусок пластилина. Абориген же будто вылез из него. Заполнил собой его тело, как сосуд. Через боль.
Как при рождении...
Теперь, наверное, стоило извиниться перед Санычем. И расспросить. Что там за вериго, откуда она. Он пытался сказать, но Роман не слушал. Дурак. Возможно, это как-то поможет…
Роман зло выдохнул, игнорируя предупредительный ток. Не думать о ней то же самое, что не дышать!..
– Ты прав, командир, – тон Бёрда был слегка виноватым. Самую малость.
– Удиви.
Они уже миновали «телячий язык» и почти спустились к лесу. Сине-зелёный монолит темнел вместе с засыпающим горизонтом, небо плавно насыщалось изумрудным, проступали первые звёзды. Вглядевшись, Роман различил среди них пару летящих параллельно ярких точек – «Герольдов». Усмехнулся.
– Ты прав: нам следует действовать вместе.
– Продолжай.
Внезапно Иван оступился и покатился вниз. Вперёд него полетели камни, сам он ловко извернулся и уцепился за выступ, а камнепад устремился дальше, нарастая, сминая вечернюю тишь оглушительным грохотом.
Парень поднялся, махнул рукой – жив, мол. И первым делом ощупал цел ли респиратор. Нечаев усмехнулся. Теперь его немного забавляло опасение Ивана. Ну, надышишься триполием, и чего?..
– Первый сигнал мы получили в пятьдесят шестом, два с половиной года назад, – судя по звуку, Майкл то и дело цыкал, пропуская воздух меж зубов – верный признак, что человек вынужден говорить о том, о чём не особо-то хочет. – Тогда управление развернуло целый проект. Да оно и понятно…
– Управление?!. А как же пакт «Доброй воли»?
Нечаев издевался. Согласно пакту, заключённому между Союзом и Альянсом в Багдаде по окончании войны, всякого рода разведподразделения государственного уровня упразднялись. Формальность чистейшей воды, глупость даже, если вдуматься. Но после ужасов бойни с миллионными жертвами делегаты готовы были прописать в пакт что угодно, хоть чёрта с рогами, как говорится, лишь бы чёрт тот хоть на миллиметр, но отодвинул мир от выжженной радиоактивной черты.
– И, кстати, – опомнился Роман, – почему это «первый» сигнал? У вас их что, было много?
Ответь он сразу, это был бы не Бёрд. Нечаев с улыбкой выдержал тягучую паузу.
– Я говорю не о сигналах с челноков «Кондора».
– Чего? – натянуто усмехнулся Нечаев. – «Кондора»? Вы дали название угнанному грузовику? И, погоди-ка, что значит «не с челноков».
– Если послушаешь, я даже договорить успею, Роман Викторович!
Они почти уже спустились на уровень крон – метров тридцать-тридцать пять от поверхности Ясной. Сумерки уплотнялись – Иван, шедший до этого чуть впереди, замедлил шаг и вклинился меж двух «Ос». На плечах экзотел вскоре вспыхнули мощные осветители. Температура плавно опускалась.
– Мы давно работали над Ординатором, – начал Бёрд. – Думаю, не удивлю, рассказав об этом: во время войны с вашей стороны были и пленные, и перебежчики. Женщины, я имею в виду. Психосерверы. С ними мы и сотрудничали, но уже после Багдада. Изучали работу их мозга, принципы размещения Ординатора.
– Преуспели?
– Нет, – равнодушно ответил Бёрд. – Зато получили сигналы. В опытах участвовали люди с болезнью Альцгеймера, и…
– Какое отношение они имеют к Ординатору и психосерверам?
– Почти никакого. Того требовали условия опытов – больше не скажу. Так вот, часть подопытных начала передавать нам сигналы. Сначала это были… описания. Многое списали на бред от препаратов и трепанации, на последствия от вживления чипов. Но. Нам помогла Людмила Джейсон.
– Перебежчица? Надеюсь, фамилия ей не тёрла ухо.
– Пленная. Реабилитирована в сорок девятом, вышла замуж, получила гражданство, родила двух детей, защитила кандидатскую, в прошлом году умерла от Q-рака в тихом местечке на юге штата Мэн. Людмила была на Церере-3 до войны. И навела нас на мысль, что многое из «бреда» подопечных – своеобразное, но достоверное описание космической техники Союза. Да, мы видели эту технику сами, – предупредил очередной вопрос-издёвку Майкл, – но все же допускают ошибки, верно? Тогда нам важнее было быстро навести с Ясной собственные мосты, а не развинчивать скрупулёзно «Герольд». Отчёт ведь по ней оказался весьма… Сам же знаешь, что конкретно было в отчёте по Ясной. А, Роман Викторович?
– Контакт второй степени, – сухо ответил майор.
– Они видели их! Скорее всего, это были белотелые. Альянс уже не мог оставаться в стороне. Тем более, когда с таких трибун звучат такие заявления! – горько усмехнулся Бёрд, имея в виду знаменитую декларацию правительства Союза на последнем в своей истории заседании совбеза ООН, риторика которой, по сути, и скинула мир в пучину кровопролития. – Мы решили перестраховаться и отправили сюда, на Ясную, уникальную машину. Объект Ноль, Роман Викторович. Творенье гения Алана Макленнора!
– Выходит, Трипольскому ты врал?
– Люди врут, когда того требуют их интересы, разве нет? Это нормально. Вру и я. Я ведь тоже… человек.
– Холодно!.. – пробубнил Иванов, плотнее кутаясь в китель.
Майкл вытянул из лебёдки на плече Романа трос, Иван впотьмах нашёл на нём подвижный карабин и прицепил его к собственному поясу. Второй конец щёлкнул на проушине на спине экзотела Бёрда.
Они входили в лес. Линия построенного маршрута твердила, что наиболее опасный участок длиною всего два с небольшим километра – дальше уже открытая местность и колония.
– Так вот. Поначалу сигналы представляли собой несвязные обрывки. Но спустя год один из подопечных начал вещать. Неизвестно, как это ему удалось. Полагаю, тут принцип похожий на вашего Ординатора вместе со спутанностью. Объект Ноль, находясь на Ясной, вышел с нами на связь через одного из страдавших болезнью Альцгеймера, подключённого к аппаратуре.
– Это же невозможно, Майкл. Прямое воздействие на спутанные частицы…
– Я помню определение феномена Антонова, Роман Викторович. Заметь, когда-то и то, что делаем сейчас мы с тобой было фантастикой! Но я говорю как есть. Человек, страдающий болезнью Альцгеймера, передавал нам информацию с Ясной, и было предельно понятно, что это Объект Ноль. Он же включил для нас квантовые маяки челнока, на котором прибыл сам. Но… случилось то, что случилось. Результат ты видел.
– Те люди, сгоревшие в капсулах?..
– Это были мои люди, Роман Викторович. Я знал каждого. Со многими дружил. Мы не смогли повторить «прыжок». Поэтому обратились к вам. Поэтому я здесь.
– И поэтому здесь Милош. Нам её тоже навязали. Как и Ганича.
– Милослава – наш продукт. Но Михайлов – нет.
– Как же! И он ваш… продукт! – с долей презрения воскликнул Нечаев. – Он же был двойным агентом!
– Говорю тебе – не мы отправили его сюда. Но я намерен выяснить кто. Ты же слышал его исповедь? Бред про какой-то там шанс, который он якобы дал Ясной… Про Слово. Хм, Джессика ведь тоже говорила про некое Слово... Что ты об этом думаешь?
– Что стоит как минимум попытаться. От лица Джессики с нами говорила Кислых. Если… верить Ординатору. Да, у нас хренова куча причин разочароваться в нём. Тем более – у меня. Но…
– Оглянись. Эта планета – одно сплошное «но»! – перебил Бёрд. – И я вот что тебе…
Датчики движения заверещали; Нечаев первым делом остановил Ивана, положив тому руку на плечо. Фонари разом погасли, кромешная тьма ночного леса мгновенно окутала людей. Если Карина и вправду «смеялась» ради эхолокации, то смысла в гашении фонарей было мало. С другой стороны, Павлов точно заметил: она отлично реагирует на свет.
Лишь единожды после этого они услышали «обезьяний гомон». И было неясно – то ли это Карина удалялась, то ли они не могли заставить себя не прислушиваться. Датчики молчали. Последний раз цель быстро двигалась перпендикулярно их маршруту в ста метрах.
– Ч-чертовски холодно…
– Её нам очень не хватало… – вздохнул американец.
– Двинули!..
Полностью полагаясь на визоры с ночным режимом, космопроходцы зашагали дальше. Одна винтовка на троих бдела в густую темень.
– Тогда почему он напал на нас?..
Бёрд ответил не сразу. Словно ждал чего-то, чтобы не отвечать на неудобный вопрос.
– Я не знаю. Видимо, он хочет нам показать что-то. Привести нас куда-то.
– Хорошо показал: ключица, сотрясение, пару гематом с мяч размером! Видать, Буров понимать не хотел. И выдранный блок коммуникации. Нежный малый. Вы его с интеллектом ребёнка сварганили?
До опушки оставалось не более полукилометра. Датчики молчали.
– Слушай, Роман Викторович, я, как и ты, не видел его ни разу. Моя задача выйти с ним на контакт и вернуть на Землю. Не вникать в его мотивы, не пытаться понять его.
Нечаев остро ощутил вдруг, как укол иголкой в спину – врёт. Последняя фраза с головой выдала Бёрда, голос американца чуть дрогнул, как если бы он отрекался от самого себя, от сути своей, не очень умело маскируя чувства. Возможно, это была просто напускная бравада, пыль в глаза.
Опушка встретила их облегченьем – лес позади! Иван дрожал и кутался в китель. Панель экзотела утверждала, что он молодец. Минус двенадцать при относительной влажности в семьдесят пять процентов то же самое, что конец октября на берегу Оби: мороз не щиплет задорно нос и щёки, а подло пробирается сначала под отсыревающую одежду, а потом и вовсе селится под кожей, разбивая тело непрекращающейся дрожью. Но ничего, Рената быстро восстановит его нужными препаратами.
Они успели расслышать лишь шелест и один короткий «смешок»; писк датчиков уже ничего не дал – чудовищно огромная сколопендра чёрным росчерком неслась на них из леса!
Винтовка глухо изрыгнула пламя; Нечаев видел, как пуля входит в тело твари, кроша антрацитовый хитин. Визжа, вздымая сотнями лап песок, она стремительно неслась прямиком на незащищённого Ивана…
Роман не думал. Бросился наперерез и голыми руками схватил Карину за отвратительные мандибулы, едва опередив её, не позволив сцапать парня. Тварь чудовищной силой рванула командира в сторону, перед глазами мелькнуло ночное небо с проступившими звёздами, затем песок и снова звёзды. Всё случилось стремительно, Роман не сразу понял, что его волокут в лес. А когда осознал – отдал команду на сброс лебёдочного троса.
Он не мог даже приподняться, то и дело налетая на стволы. Боли не чувствовалось, что вселяло хлипкую надежду. Ночной режим визора смазывал контуры: будто нарисованная углём, в серую мглу его тащила сотненогая хищная мерзость, посмеиваясь на ходу. Жвала её вцепились сразу в обе ноги, и Роман ничего не мог поделать. Сила сжатия была такой, что не хватало даже мощи экзотела.
«Тысяча двести», – светилось на панели расстояние от края леса.
Карина вдруг резко остановилась. Противоположный конец её поднялся и медленно повернулся.
Над Нечаевым нависла смерть: синхронные волны множества острых лап, голодный оскал безглазой продолговатой морды, шелест и скрежет подвижных членистых усов по броне «Осы» в поисках уязвимых мест. Майор приготовился – если не оторвать, то покалечить мандибулы сил у экзотела хватит!
Всё. Финал без фанфар. Тьма инопланетного леса и голодная тварь из головы друга. И нежелание драться за жизнь. Даже петь, помирая, не хочется… Вытерпеть боль, и… к ней…
Время будто остановилось. Внезапно он ощутил тепло. Словно кто-то был с ним рядом, в одном экзотеле. В одной голове. Был всегда, с самого начала, но лишь сейчас, на краю гибели, удалось почувствовать его тепло…
А там, за гранью, где грела безмятежностью тьма, куда он чуть не ступил, ощущалась пустота. Подобно разряду молнии, Романа пронзила мысль – жить!
Она!.. Не!.. Мертва!..
Тварь бросилась вперёд одновременно с ним. Но теперь он был готов рвать её голыми руками! Хоть зубами грызть чернеющий хитин, но – жить!..
Стон спинных сервоприводов оглушил. Мощь Карины не шла ни в какое сравнение с силой «Осы» – экзотело вытянуло и распластало.
Жить!
Зацикленный визг вонзился в уши, пресс и спину обдало жаром рвущихся мышц. Нечаев орал во весь голос, и, казалось, ему вторил кто-то ещё. Крик его усиливался, обрастал многогранным эхом; чудилось, что воздух в лёгких не иссякал – он кричал не переставая и уже не узнавал собственного голоса. Да это и не был его голос! Это был уже белый шум!
Жить!
Внешние динамики исторгли волну искорёженного звука. Карину приподняло, мандибулы клацнули в воздухе, лапы заколотили по податливому песку – тварь визжала, извивалась от боли!
Где-то рядом гавкнул калибр четырнадцать с половиной. Вериго вздрогнула, куски хитина попали Нечаеву в триплекс. Гигантское тело пошло волнами, точные попадания отбрасывали его. Но вдруг, истошно вопя, Карина ринулась куда-то в серость ночного леса.
– А-а-а-а!!!
Эфир порвал отчаянный вопль Бёрда. Нечаев вскочил, не помня себя. В нескольких метрах от него чернел и шевелился огромный глубок с десятками торчащих во все стороны лап. А так же рук и ног из чёрно-жёлтого углепластика. Винтовка ещё единожды выстрелила и упала рядом на белый песок.
Роман в два прыжка оказался рядом, поднял оружие и выстрелил наугад. Вериго взвизгнула и подняла голову, раздвинув мандибулы.
Пуля одна за одной крошили антрацитовый панцирь; клокочущий, хрипящий визг сопровождал ускользающую во мглу гадину. Нечаев ни разу не промазал, беззвучно, одними губами нашёптывая про челны и волны. Куда бы ни ринулась тварь в надежде увернуться, избежать очередной пули, Роман безошибочно угадывал направление и за долю секунды до этого жал на спусковой крючок.
Но Карина ушла. Как и оригинал – оставив после себя крошево кровавой схватки, в которой еле как удалось выжить.
Бёрд барахтался на песке, пытаясь подняться. У него не получалось. И Роман увидел почему.
– Не шевелись! Ляг, чёрт бы тебя побрал! Лежи, говорю!!
Роман придавил американца коленом. В боку его экзотела зияла глубокая рытвина от мандибул вериго. Настолько, что не оставалось вообще никаких сомнений – до плоти она достала.
– Слышь, янки! – Нечаев стукнул лбом в лоб бёрдовой маски. – Я тебя дотащу, понял? Не вздумай подыхать!
Эфир в ответ наполнился каким-то странным звуком, похожим на ускоренный смех главного злодея из электронных комиксов про Фарадея – коварного Кибер-Кощея.
Он нащупал карабин на лебёдке Бёрда и подцепил к своей «Осе». Проверил, что катушка с тросом не вращается, и попробовал проволочь Майкла. Без толку. И двадцати метров не удалось преодолеть – волна тяжёлого песка, надвигаемая неподвижным экзотелом сводила всякое его усилие на нет.
Времени у Романа не было. Ни на новые попытки утащить, ни даже на раздумья. Он навис над Бёрдом точно зная что нужно сделать, но не имея и малейшего представления как это сделать. Следовало вынуть раненого, но едва ли экзотело так вот запросто раскроется от воздействия со стороны. Не шкатулка же с кнопочкой. Но вот если подключиться…
Роман выдохнул, стараясь успокоиться. Он не ожидал, но в голове привычно кольнуло и наступила ясность. Следом же вдруг проявивший себя Ординатор выдал справку что и как нужно сделать, чтобы подключить одну «Осу» к другой. Никогда Роман ещё не был так благодарен всезнающему.
ИИ экзотела Бёрда не распознал в подключившемся угрозы, но на это ушло минимум пару минут, учитывая, что Роман делал это впервые. Получив подтверждающий запрос, Нечаев отдал команду на раскрытие.
Ничего, пусть подышит воздухом Ясной. Нестрашно. Точно лучше, чем навечно остаться тут неразлагающееся мумией в углепластиковом саркофаге!
Бёрд был без сознания. Китель на правом боку разодран, ткань вокруг раны темнела от влаги. Не от крови…
Нечаев заморгал – кажется? Пригляделся и тут же отпрянул от неподвижного американца.
Рваные края кожи медленно притягивались друг к другу. Рана заживала на глазах, светясь слегка голубоватым…
Глава 33. Город
Камень под ногами источал тепло, как песок на пляже в погожий вечер. А ещё, он гудел. Вибрировал, точно где-то в недрах горы, глубже даже, чем забрались они, рождал немыслимое количество энергии исполинских размеров протонный генератор. На миг Павлов представил его.
Они спустились в город где-то час, может полтора назад. Привыкнув к Ординатору, космопроходцы разучились ориентироваться самостоятельно. Да и сложно ориентироваться в полумрачном подземелье, где вместо светила поверху гигантские жилы чего-то голубого, льющего вниз парообразный и, кажется, осязаемый свет.
Свист они больше не слышали. Вика сделалась тогда сама не своя: побелела и долго не могла ничего вымолвить. Но позже объяснила, что уже слышала его – так свистел абориген. Самой здравой идеей Роберт счёл взять её за руку и немедленно направиться вниз, к каменному городу. Что-что, а чертовщина для него имела вполне конкретные, физические величины.
Но путь вниз им преградил крутой обрыв. Обыскав близлежащие камни, они обнаружили верёвочную лестницу. Было уже ясно, что абориген тут ходил не раз. И только скинув лестницу вниз, Роберт обратил внимания из чего она сделана.
Он спускался чуть ниже Вики. Держался максимально близко, чтобы если что успеть её ухватить. Но девушка так и не заметила, что лестница целиком состояла из белых толстых волос.
Дороги оказались вымощенными. Плоские, слегка выгнутые камни – точь в точь чешуйки – находили друг на друга, образуя рисунок «змеиной кожи». По обеим сторонам высились строения. Разные, непохожие друг на друга настолько, что едва ли оставались сомнения – они с разных планет.
Это были слепки. Искусно сотворённые заготовки всё из того же камня. И Роберт не мог не подойти к первому же «дому».
– Нет швов! – восторг якута разделило лишь эхо, спугнутым воришкой умчавшееся вниз по узенькой улочке.
Объект был монолитным. Не находись рядом других строений, Роберт счёл бы его диковинным, но всё же сталагмитом: ни окон, ни дверей на привычном людям уровне, зато имелось несколько отверстий на высоте, точно это жилище гигантских стрижей. Как и всё вокруг, он был словно вытянут из камня по чьей-то воле. Павлов содрогнулся, представив хтонического стеклодува, способного дыханием создавать громады всевозможных зданий…
Роберт присел на корточки и осторожно дотронулся до светящийся прожилки – тепло. Она не имела чётких границ, свечение её просто плавно угасало по мере отдаления от центра, она мутнела и в итоге сливалась с серым камнем. Роберт был уверен: это одна и та же порода, но в разном состоянии. Ох, сколько бы можно на этом построить гипотез!
Вика зябко держалась за плечи, хоть и было откровенно жарко. Постоянно озиралась, молчала. Пусть они и не знали куда идут, но задерживаться всё же не стоило. О чём она и напомнила Роберту.
Шли медленно, то и дело сначала выглядывая по сторонам на узких перекрёстках. Причудливый город словно сошёл с никогда не существовавшей картины Дали – наверное так увидел бы легендарный художник например дремотный Таллин или прожаренный солнцем Херес с их узенькими пешеходными улочками. Каждое строение по отдельности не производило такого впечатления, но картина в целом была более чем сюрреалистична.
Вдруг Вика взвизгнула. Роберт присел от неожиданности.
На перекрёстке высилось нечто. Изваяние, как и всё вокруг – монолитно «вытянутое» из камня. Существо напоминало не то исхудавшего коня, не то газель с отростками под широко распахнутыми глазами, из огромной беззубой пасти которой торчало несколько спиралей, очень похожих на условное изображение ДНК.
Дальше их уже не пугали немые и неподвижные обитатели улиц. Но удивлять не переставали. То это был одноногий жук, нелепо лежащий на боку, точно после «игр» со злобным мальчуганом. То безрукое бесполое человекоподобное существо с пустым квадратом вместо головы, внутрь которого вела уменьшающаяся лестница, в конце которой виднелась приоткрытая дверь.
– Это же… Роберт, посмотри! Это же человек! – Вика указала влево.
Изваяние стояло поодаль, немного вглубь пересекающей перекрёсток улицы, и действительно выглядело как смотрящий вверх человек. Достаточно худой, с чуть оттопыренными ушами и светящимися пятнами по лысой голове. Они приблизились.
– Похож на доктора Сторци… Я видела его на записях, рядом с доктором Кислых. Очень. Очень похож, Роберт…
– Смотри. Ещё, – указал Павлов дальше и осторожно выглянул на параллельную улицу. Пусто. Если не считать изваяний.
Это были женщины. Одетые будто бы в разные временные эпохи, они выглядели так, словно их застали в один и тот же момент. В миг сакральной нежности к пока ещё не рождённому дитя…
– Кто создал эту… галерею? Как, Роберт?..
Едва ли он знал ответ. Они уже двинулись дальше, почти миновав череду беременных женщин, как вдруг Виктория сильно дёрнула Павлова за рукав. Раскрыв рот, она указывала пальцем в последнюю статую, глаза её округлились от удивления.
– Ольга…
– Кто?.. – протянул, недоумевая, Роберт.
– Это Пожидаева Ольга! – почти выкрикнула Грау и зажала себе рот. – Жена командира, я знаю её! Мы… мы несколько раз виделись в НИМИ, на курсах… Нас в один день проверяли на психоактивность. Мне досталась стандартная, вторая категория. А Олю… Олю увели прямо из коридора после первого же теста. Уникум.
– Это её перечислил Ординатор.
– Её, – кивнула растерянно Вика.
Оля имела длинные, чуть вьющиеся волосы, слегка скрывающие лицо. Руки, как и у большинства, покоились на животе. Но всё же разница с остальными была немалая. И дело тут не в униформе с символикой Союза. Ольга стаяла последней в длинной колонне, и была… ещё тёплой что ли… Словно не так давно на её месте был просто ровный камень. К тому же остальные изваяния женщин имели очевидные животы, в отличие от неё.
– Она что, была беременна?
– Откуда ж я знаю… – ответила Вика и тут же добавила: – Нет, вряд ли. Её б не допустили к «прыжку», это ж понятно.
Здания, возле которых теперь стояли космопроходцы, уже не удивляли причудливой формой. Пусть и не совсем привычная, но угадывалась уже геометрическая закономерность, понятная логика в устройстве этажей, проёмов и входов. Кое-где это были крохотные, словно под лилипутов, дверцы, а где-то наоборот – узкие и высоченные проёмы, словно в них входили разумные фонарные столбы.
– Построившие всё это, видимо, посетили не одну планету…
Роберт промолчал. Понятие «построено» вряд ли было применимо тут. Во всяком случае, он не мог представить себе технологию, с помощью которой так возводились бы здания…
К тому, что они увидели спустя несколько минут, Павлов внутренне подготовился. Но всё же не до конца.
– Общий Дом!!
Они воскликнули почти одновременно. Неудивительно – встретить здание, на которое смотрел не один год из окон аудиторий НИМИ! За сотню-то с малым световых лет от старушки-Земли!
Узнаваемые черты и прямые углы... Лишь этажность меньше, точно мистический зодчий экономил на высоте. И над рядом будто бы хмурых окон громоздились знакомые каждому космопроходцу буквы.
– Кондоминиумы!.. – истерично хихикнула Вика, всплеснула руками и заходила взад-вперёд. – Кондоминиумы!..
– Я умею читать! – нервно отмахнулся Роберт.
Дверей не было, как и окон – лишь проёмы. Роберт вошёл, остановившись в полушаге от порога. Огляделся. Внутри не было ничего, кроме стен, пола и потолка. И лестницы, что вела выше. Пусто и тихо.
– Можно подняться наверх. Оттуда будет видно куда идти.
Вика уже не смеялась, сидела на камне, подобрав ноги. Услышав Роберта, она кивнула безучастно и медленно поднялась.
– Надеюсь, коменданта мы не встретим…
Общим Домом называлось старое здание общежития при НИМИ, построенное – страшно подумать – ещё в конце двадцатого века. Надпись на крыше сохранилась с тех времён. Во время войны в нём квартировали семьи прикомандированных к институту офицеров. Когда господины январским утром две тысячи сорок первого года заполонили небо над Новосибирском, в этих комнатах мирно спали семьи. Общий Дом – единственное уцелевшее здание в радиусе пяти километров от главных целей бомбардировки: архива и лабораторных комплексов НИМИ.
Всё здание целиком состояло из одного и того же камня – серого, с голубоватыми прожилками, источающего явное тепло. Они поднимались по ступеням из этого камня, держались за стены и поручни из него, смотрели на такой же рисунок пола. Кругом был сего-голубой, тёплый, и оттого будто бы живой, монолит.
При входе в одну из комнат на верхнем этаже Роберт вдруг обо что-то запнулся. Хоть и светилось тут всё подряд, но зрение отчего-то никак не фокусировалось – полутьма упорно рисовала очертания автомата, лежащего на полу прямо перед ними.
– Подними…
С перепугу Роберт попятился и наткнулся спиной на Вику. Та запищала сдавленно, уставившись в силуэт у окна.
– Оружие подними…
Вика оттолкнула Роберта и бросилась к автомату. Металл его нагрелся от долгого лежания на полу; девушка не раздумывая нажала на спусковой крючок, но не смогла его продавить.
– Предохранитель… Справа… над курком…
Сухо клацнул затвор. Ещё раз и ещё. Вика остервенело жала на спусковой крючок, но автомат только выхолощено щёлкал, будто издеваясь.
– Я вынул… магазин…
Абориген повернулся, и Вика выронила оружие. Попятилась и стекла спиной по стене, беззвучно рыдая и тщетно хватаясь за коротенькие рыжие волосы.
– Подними…
Роберта уговаривать не пришлось. Как только якут взял с пола оружие, беловолосый резким движением бросил ему магазин. Павлов еле как поймал его, бегло глянул на автомат, ища куда тот вставляется.
– Это… бельгийское дерьмо… Альянс никогда… не умел делать… оружие… Ближе к цевью… да… молодец!.. Так ведь вам… спокойней, верно?..
Автомат однозначно был заграничным. Хоть и не дружил Роберт с оружием, но всё же не настолько, чтобы не разобраться куда вставляется магазин с патронами! А тут он примыкал аж у цевья, да ещё и полумрак этот…
– Теперь поговорим?.. – абориген по-хозяйски уселся на подоконник и хлопнул ладонями по нагим коленям. – Мы всё одно… поговорим… Тут или в стеклянной… колбе… Неважно… Но я бы советовал… вам не горячиться… И не спешить… к ним…
Ничего не изменилось в его облике. Разве что появилась какая-никакая одежда: обрезанные по колено форменные штаны да лоскут ткани, плотно укрывавший шею. Глубоко посаженные, выцветшие глаза, казалось, вот-вот придавят Роберта к полу – настолько тяжёл был их взгляд.
– Ты умер.
– Удивил?.. – широко и белозубо улыбнулся абориген. – Умер… И ещё умру… Не обо мне… речь вести надо… Они них… – он кивнул в сторону окна за спиной, – и о ней… – кивок на Вику.
Роберт переступил с ноги на ногу, нервно поигрывая пальцами по полированному пластику цевья. Позади тихо ревела Вика.
– Я надеялся… что вы найдёте… Общий Дом… Он притягивает… Верно?.. Ждал вас здесь… слушал их… Надеялся, что… вы не наткнётесь… на них… Иначе придётся… сложнее…
– Кто ты?
– Солдат… Я – солдат… Один на посту… Против них…
– Против кого?..
– Тут ведь вот… где собака зарылась…Много против кого… Соискателей… Белотелых… Саранчи… Назови их… как пожелаешь… Они уже… обосновались тут… Обступили Храм… Возвели свой... механический город... Они прибыли… раньше нас… Несравнимо раньше!.. Ищут… Ищут… И найдут… Если я не вмешаюсь… Против синтетика… Он ведь не робот!.. Не искусственный интеллект!.. Это человек… озлобленный человек… опасный человек… Он не должен… попасть на орбиту…
– Стреля-а-ай… – еле слышно всхлипнула Вика.
– Можешь меня… застрелить… Это ничего… не изменит… Я приду… Я – вечен… Поэтому давай… договариваться… Помогу вам… Вы – поможете мне… И не только… мне… но и Земле!..
– Что тебе нужно?
– Она… – абориген ткнул пальцем в Вику и та зарыдала в голос. – Старуха напела Дитю… И я теперь… не могу войти… Но Дитя верит… верит женщинам… тем более… матерям… Она откроет мне… вход в Храм… И тогда… тогда саранча… не устоит… передо мной!..
– Как Вика откроет тебе вход? Я не позволю…
– Ничего не случится… с… Викой… Вика! Виктория!.. Победа! Ты – моя победа!..
Абориген спрыгнул с подоконника. Роберт передёрнул затвор, но тот даже бровью не повёл.
– Вы ведь даже… не подозреваете… что это за планета… И вы не подозреваете… какой станет Земля… когда соискатели доберутся… до Слова… Это же маркер!.. Наша суровая мать… сама выдала себя!..
– Да кто ты такой?! – вскричал, не вытерпев, Павлов.
– Здесь я – Альфа и Омега!.. Начало и…
Договорить аборигену не было суждено. Последняя капля булькнула в переполненную чашу терпения и та опрокинулась. Короткая очередь озарила сумрачную комнату, парня откинуло единственной попавшей пулей, и он с глухим звуком упал спиной на подоконник. Тонкие губы тронула полуулыбка, будто только что на его глазах неразумное чадо влезло ладошками в содержимое ночного горшка. Опять.
– Предсказуемо… – прохрипел он. – Ну что ж… До встречи… в стеклянной…
И тут абориген недоговорил – ватными ногами Павлов шагнул вперёд и выстрелил. Пуля угодила в край нижней челюсти, выворотив левый желвак. По полу, стуча, разлетелись зубы и полилась липкая кровь вперемежку со слюной. Он задёргался, застонал протяжно и повалился набок.
В глазах плыло, нутро тряслось, подкатывала тошнота. Ничего толком не осознавая, борясь с дурнотой, Роберт прицелился, чтобы добить. Но на руку вдруг легла невесомая ладонь. Он поднял глаза и встретился взглядом с Викторией. Осунувшаяся, перемазанная и испуганная, она смотрела на него с немой мольбой. Страшной просьбой, от которой Роберта пронзил ужас.
«Не добивай».
Сам он опустил автомат, или это сделала за него Вика – он не ясно помнил. Больше он не смотрел на распластанного на полу аборигена. Только слышал его хриплые стоны и булькающие всхлипы. Роберт изо всех сил смотрел в сумрачную даль пещеры, поверх всевозможных крыш, но боковое зрение подтверждало: Вика стоит прямо над умирающим.
Вдали вдруг что-то блеснуло. Потом ещё, но уже на противоположной стороне пещеры. Роберт пригляделся. Ничего. Крыши – витые, плоские, куполом, вогнутые. Всякие. И ниспадающий на них свет голубоватого пара. Всё.
– Идём?
– Куда?.. – опустошённо спросила Вика. – И зачем?..
Роберт обернулся. Девушка уже сидела на полу, возле входа. И по-прежнему неотрывно смотрела на тело аборигена.
– Вперёд. Мы найдём выход. Обязательно.
– И он нас найдёт… Меня… найдёт…
– Поднимайся… – Павлов бережно помог девушке встать. – Теперь мы вооружены. Мы встретим наших. Я чую это. А это хорошо, поверь. Чутьё не подводит меня.
Вика смотрела на Роберта глазами, полными отчаяния. Но живое лицо якута, смешная, порою глуповатая мимика его, грели подобно лучам родного солнца, вселяя необъяснимую надежду. Истерический озноб вдруг унялся, тёплые, большие руки Павлова словно вобрали его в себя, втянули без остатка. И ей снова захотелось бороться. Идти вперёд. Жить.
Космопроходцы спустились вниз, оставив бездыханное тело аборигена в луже тёплой крови. Роберт шёл впереди, неуклюже держа автомат у пояса, точно солдат Первой Мировой – винтовку со штыком. В каждом звуке, даже в шорохе их собственных шагов ему слышался дробный отстук зубов по камню. Его беспрестанно тошнило, а голова шла кругом. Мысль мерзкой пиявкой прицепилась к затылку.
Он убил.
Пусть то странный абориген, неведомо как возвращающийся и говорящий о себе, как о бессмертном. Не в том суть. Роберт – геолог. Горнопроходчик-взрывник. Не солдат. Он не должен убивать.
Но вдруг Вика споткнулась и с тихим писком повисла на его руке. Щёку обдало жарким дыханием, она всхлипнула в последний раз, не торопясь отстраняться от единственной опоры в этом сумрачном подземном мире. Острые подломанные ноготки больно впивались в кожу.
Всякий мужчина солдат, когда слабый нуждается в защите. В особенности – женщина. И неважно геолог ты или музыкант, не державший ничего острее смычка. Воином мужчину делает не умение обращаться с оружием и не витые жилы под покрытой шрамами кожей, нет. Это всё приобретённое.
Воином мужчину делает дух. Если нет в тебе бойцовского духа, то и грош цена всем присущим мужественности внешним атрибутам. Воспитать дух несравнимо сложнее, чем заполучить шрамы и навыки рукопашной. Роберт, несмотря ни на что, дух тот имел в полной мере. Иначе бы не кинулся на выручку Вике, отродясь не умея драться.
Улица, на которой стоял Общий Дом, вела в сторону замеченных недавно отблесков. Туда они и направились, надеясь, что это свои. Предчувствие встречи с группой не улетучивалось и нисколько не умалялось. Наоборот, чем дальше они углублялись в разбавленный голубоватым сумрак гигантской пещеры, тем крепче и чётче оно становилось.
Вскоре вновь появились «жители» подземного города. Теперь это были самые что ни есть сиамские близнецы! Несколько пар человекоподобных существ с тонкими, изящными телами сливались меж собой в районе головы – то затылками, являя напоказ едва виднеющиеся намёки на физиономии, то, собственно, лицами, словно один пожирал другого. Чуть дальше стояло изваяние сразу трёх «близнецов». Они склонились, точно над чем-то важным, держались за руки, а их головы сливались воедино, закручиваясь кверху спиралью.
– Смотри!.. Очень напоминает…
– Памятник «Слившимся с космосом», – договорил за Вику Роберт. – Только…
– Тс-с-с!..
Павлов глянул на спутницу, схватившую его за руку. Она до побеления прижимала тонкий палец к надтреснувшим губам, а стекленеющие от страха глаза взирали как бы сквозь него. Он затаил дыхание, но всё равно ничего не услышал.
В широко распахнутых женских глазах Роберт увидел отблеск и тут же обернулся; Вика вдруг протяжно заверещала. Вспышка попала в поле его зрения лишь краем, на излёте – хлынули обильно слёзы, сумеречная серость пещеры взялась монолитом, разом утеряв всяческие очертания. Роберт машинально попятился и споткнулся; сам того не понимая он отполз от того места, где осталась Вика.
Первые очертания строений проступили лишь спустя некоторое время. То и дело доносились всхлипы и стоны Вики, но Роберт сидел на месте и крепко сжимал автомат, упираясь спиной в стену. И одна только мысль кружила в его голове.
«Где же этот чёртов предохранитель!»
Они появились будто бы из неоткуда. Тонкие, высокие, белые, без лиц. Словно бы ожившие статуи, которые они миновали пару минут назад. Пришельцы склонились над копошащейся на полу Викой, держа в руках непонятные не то жезлы, не то ружья, край одного слабо светился, угасая. Они не видели Роберта, непонятно как оказавшегося укрытым выступом «фундамента» ближайшего строения.
Вика вела себя очень странно. Мычала, словно бы вдруг разучилась говорить, и шарила растопыренными пальцами по чешуйчатой поверхности дороги, глядя куда-то поверх. Она не видела нависшие над ней фигуры. Вспышка, видимо, ослепила её…
«Бельгийское дерьмо», – вспомнились вдруг слова аборигена. Роберт перевернул автомат к себе цевьём и только тогда разглядел небольшой бегунок предохранителя, запрятанный аж под защитное полукольцо спускового крючка.
Роберт поднялся на одно колено и передвинул бегунок. Прицелился в стоявшего справа. И нажал на курок.
Дурак, он только что поставил оружие на предохранитель! Павлов спешно проделал то же самое и снова вскинул автомат. Белотелый человекоподобный чужак на миг привиделся ему лежащим в луже красной крови…
Движение краем глаза он уловил, но вот среагировать не успел. Первый удар выбил автомат из нетвёрдых рук. Роберт вскрикнул от неожиданности, подскочил, но тут же поймал короткий тычок в солнечное сплетение. Разноцветные круги утопили в себе и здания, и дорогу, а боль отозвалась даже в кончиках пальцев.
Его подняли и прижали к стене, придавив за горло. Роберт дважды не глядя махнул кулаком перед собой, но всё по воздуху – руки державшего оказались значительно длиннее. Дыхания хватало только на то, чтобы не потерять сознание. Круги перед глазами сгинули и он увидел лицо.
Он был похож на фарфоровую куклу, на которую пока не нанесли краску: нос и глаза на глянцевой поверхности обозначались лишь рельефно. Стать и грация тонкого тела чувствовались даже когда чужак не двигался. И сила. Роберт ничего не мог поделать с прижавшей его рукой.
Жезл-ружьё в ладони пришельца поднялся на уровень глаз якута, узорная резьба на нём засветилась. Вспышка, и мир утратил краски. Роберт хотел что-то выкрикнуть, но на деле лишь нечленораздельно замычал…
Глава 34. Маски
Визг преследовал их. Граница мрачного леса осталась позади, но Роман бежал как только позволяла помятая в бою «Оса». Смех Карины отчего-то виделся рябью ночного воздуха, почти осязаемой волной обтекавшей их со спины. Но тварь при этом не нападала. Более того, датчики утверждали, что она неподвижна. Или же её вообще нет на опушке…
Нечаев не позволил себе бросить янки в лесу. Майкл прибежал на выручку ему. Дрался за него. А русские на войне своих не бросают. Несмотря ни на что.
У шлюза ждал Иванов, уже вооружившийся любимым ПИМом. Роман не без труда взобрался на песчаный холм с бессознательным американцем на руках – коварный песок стаскивал его, словно он барахтался в яме-ловушке гигантского муравьиного льва. В отсеке стабилизации светофильтры сработали не сразу – экзотело сбоило после рукопашной с многоногой гадиной. На миг в триплексе привиделось лицо, сотканное из голубоватого свечения и начертанные на камне иероглифы…
В ангарном собралась команда. Предусмотрительно оставив Майкла на полу промежуточного отсека, Роман жестом приказал Иванову войти вместе с собой и закрыл внешний шлюз. После чего дал команду «Осе» и выпал из неё, ртом хватая тёплый воздух модуля. С полминуты он собирался мыслями. А когда поднялся, чтобы обо всём рассказать, и глянул на остальных – проглотил язык.
– Что случилось?! Почему ты оставил там Майкла?!
Командир не разобрал кто его спросил. Раскрыв рот, он уставился на Трипольского. Тот стоял между Ренатой и Буровым, и будто бы всё было нормально. Только вот глаза Фарадея выкатывались из орбит и мёртво взирали только перед собой, словно два вставленных стеклянных шарика мутно-белого цвета.
– Рома?..
Нечаев перевёл взгляд; изображение чуть запоздало, как после хорошего сотрясения. Из носа Ренаты шла кровь. Обильно, зримо, густо. Но ни единой капли не упало на пол. Роман как в полусне протянул руку, чтобы стереть тёмные струи, но женщина отстранилась.
– Да что с тобой?!
Он потряс головой. Надавил основанием ладоней на глаза, глубоко вдохнул и выдохнул.
– Триполий… – потерянно пробормотал он и тут же сдавленно-радостно воскликнул: – Это всё долбанный триполий!.. Открывайте! Вытаскивайте Майкла, ему срочно нужна помощь! Он ранен!
***
Рената всё взяла в свои руки. Отняв у безумно взирающего на всех командира флакончики с неостероном, она отвела его в медблок, усадила на недавно освободившуюся кушетку и бегло осмотрела. Шквал вопросов по поводу Саныча вдребезги разбился о глухую стену молчания. Настойчивыми уговорами Рената всё-таки уложила командира и надела ему на лицо респиратор Брамина. Действуя по наитию, она сначала ввела в организм детоксикаторы широкого спектра, затем установила высококислородную программу.
– Лежи. Не вздумай вставать. Хотя бы полчаса.
Роман откинулся, поняв наконец, что вопросы и споры бессмысленны. И не заметил, как отключился.
Вернувшись в ангарный, Неясова поспешила к Майклу. Но к своему удивлению обнаружила американца бодрствующим. Он сидел на полу и рассказывал, размашисто жестикулируя, о встрече с тварью. Притом правая рука его лежала на боку, прижимая разодранный китель.
– Покажи.
Майкл послушно убрал ладонь, Рената резким движением дорвала китель. Ничего. Ран не было совсем. Мандибулы Карины коснулись кожи разве что вскользь.
– Почти добралась! Почти! – восхищённо, но в тоже время горестно подивился Трипольский. – Повезло же! Не то что Александру Александровичу…
– Вставайте, нужно обработать, сейчас же! – скомандовала женщина и добавила, опережая возможные возражения: – Нет гарантии, что на вас не попала, скажем, слюна! Вставайте!
Бёрд особо и не спорил, поднялся и последовал за психосервером, которая вновь взвалила на хрупкие плечи не так давно оставленный медицинский долг. Но как только переборка в медблок прошуршала в сторону, он застыл на месте, как вкопанный, выпучив глаза.
– Я… мне… в кубрике! – физиономия Бёрда перекосилась, словно он увидел призрака.
Рената не успела ничего сказать – Майкл быстро пошёл прочь. Недоумевая, она окинула взглядом белое, прекрасно освещённое помещение, заполненное мерным гудением реаниматора: на самом аппарате доживал Ганич, справа от него на кушетке в тяжёлом забытие распластался Нечаев, а в изоляторе…
Милош стояла, раскрыв рот неестественно широко. Словно кричала изо всех сил. И опять тонкие пальцы девушки изображали тот же самый жест. Перевязанное бедро кровоточило, хоть и залила Рената рану регенератором. Видимо, что-то не так.
– Странно, не правда ли?.. – Рената вздрогнула – со спины подошёл Буров, неотрывно глядя на повреждённую. – Уже во второй раз он бежит от её, как от огня…
***
Вечером в кают-компании было людно, но тихо. Запаздывал только Иван. Почти никто не ел. Роман крошил подсохшие печенья на стол, глядя в пустоту, а Буров то и дело громко отхлёбывал солоноватой воды.
– Его нужно похоронить.
Истукан недобро усмехнулся, поднял острый взгляд на Бёрда, моложавое лицо которого источало прямо-таки шекспировское сострадание и горечь утраты.
– Нет, – покачал головой Роман и прочистил горло. – Не на этой гр-рёбаной планете.
Он и сам понимал, что говорит несуразицу. События молотом вдарили по незащищённой голове, и та пошла кругом: абориген, выползший изнутри мимика, полумёртвая Джессика, сражающиеся вихри, иероглифы на камнях, Карина, галлюцинации…
Оля. Призрачная надежда, бредовая своей смелостью мысль – жива. Пусть и не так, как привыкли понимать это люди, в том числе он сам. Пусть. Тут всё не так, как привыкли понимать люди.
А сейчас вот Саныч... Рената рассказала, как всё случилось. Теперь она не таясь говорила обо всём, что касалось её пребывания во власти Ординатора, внутри самой себя. В то, что Саныч ушёл сам, Роман верил с трудом. Но всё же верил. Он был его другом, настоящим, проверенным, а значит, и знал гораздо лучше, чем остальные. Усталость Саныча от жизни соизмерялась разве что с его же ответственностью, просто в какой-то момент второе перестало уравновешивать первое...
В суть же произошедшего он вдумываться не желал. Если Кислых каким-то образом дотянулась до Саныча через своего Ординатора и... помогла, то пусть так оно и будет. Время задавать вопросы ещё придёт. Трипольский вдруг встал и, как в прошлый раз, поставил в центр стола франкенштейна из нанопроектора и теперь уже одного-единственного носителя камеры. Члены группы смотрели за его действиями безмолвно.
— Удалось ли оживить компьютер?
На Бёрда не посмотрела разве что Рената — настолько вопрос вышел неуместным. Но американец глядел на Фарадея как ни в чём не бывало.
— В том числе, — торопливо ответил Алексей заканчивая подключение. — Но главное не это. Главное, что я отказываюсь верить!
— Во что? — подался вперёд Роман.
— Вот в это.
Трипольский включил нанопроекгор, над которым слегка ускоренно из-за небольшого системного конфликта начали возникать образы. Сперва это был полковник Иконников, неторопливо расстреливающий усыплённых учёных.
— Я отрезал звук, он нам не понадобится, — Трипольский волновался. — Смотрите
внимательно...
Потом появилось лицо: полковник — помятый, чем-то перемазанный — говорит прямо в камеру, но вдруг резко оборачивается, словно услышав что-то, и камера падает на пол. Он поднимает её спустя пару секунд и продолжает что-то говорить — возбужденно, эмоционально.
Третья запись уже с ракурса чуть выше человеческого роста — дежурная камера на ЭВМ располагалась именно на этой высоте. Набрав что-то на интерпанели, Иконников, смутно изменившийся внешне, снова обращался в камеру. Только что он нарочно ввёл неверный код доступа к орбитальному транспорту и с фанатичным огнём в глазах дважды повторил, что синтетик — человек.
— На кой ты нам это показываешь? — осторожно поинтересовался Буров.
— Пока ничего объяснять не стану, — нездорово хихикнул Алексей. — Чистота эксперимента! Я должен выяснить, кто из нас сходит с ума: я или мир. дело в том, что я полностью выпотрошил носитель из кубрика Кислых, того самого, что мы нашли прилежно убранным. В прошлый раз мне не удалось вывести из-под шифра видеоряд, камера ж была разбита, и мы слышали только... А, да что там! Смотрите сами!
Одна за одной возникали проекции, на которых в кубрике Кислых появлялся Иконников: он входил внутрь и непременно делал какие-то записи на камеру, видимо, ведя дневник, после чего подолгу стоял рядом, производя : самой камерой какие-то манипуляции. И от раза к разу его внешность менялась.
— Абориген на него похож... — заметил вслух Нечаев.
— О! Не то слово! — опять захихикал Трипольский и торжественно выставил палец вверх. — Смотрите. Нет, в таких случаях говорят: узрите!
Крайние четыре записи большинство ввергли в немой шок. От одной к другой Иконников быстро терял привычный облик, становясь всё моложе, суше телом, волосы его утолщались и белели. На последней проекции уже абориген, тот самый Икарчик, неведомо каким образом выползший в последний раз из тела мимика, входил в кубрик Кислых и делал ровно то же, что делал Иконников много-много раз. даже движения мимических мышц совпадали, когда он смотрел в камеру.
— Как такое возможно?.. — ошарашенно прошептала Рената. — Он... молод?
— Что он делает?
— Ищет, Роман Викторович.
— Что? — спросил командир, хотя уже и сам знал ответ.
— Вероятно, нечто оставленное доктором нашим неуловимым, Валентиной Богдановной... Это ж её кубрик. И её персональная камера!
— Слово...
— Что ещё за Слово? — недоверчиво прогудел Буров.
— То, чего никогда не было на носителе этой камеры. Я надеюсь.
Последняя проекция явила аборигена в гневе. Лишь пару секунд записи, взмах, удар об пол и всё.
— Судя по всему, он ничего не нашёл.
Буров глянул на Трипольского и коротко кивнул. Тот заметно нехотя выключил проектор что-то перенастроил на нём и, одёрнув мятый халат, повернулся к американцу.
— Вот, мистер Бёрд, — резковато, нервно произнёс Алексей и придвинул многострадальный нанопроектор ближе к Майклу. — Прошу, вызывайте орбитальный транспорт. Теперь это в сущности панель. Портативная. Отсюда можно дать любую команду и видеть любые данные, отображаемые на стационарном мониторе. Мне дорогого стоило его собрать — никак не находился подходящий репродуцент! — Трипольский говорил все быстрее, убрав руки под стол, чтоб остальные не видели, как сильно они трясутся. — Прошу, прошу, мистер Бёрд! Вызывайте! После всего я лично влезу в него, и пусть меня расщепит двигатель искривления «Герольда»! Зато это будет понятная мне смерть!
— Но я не знаю кода доступа! — рассмеялся Майкл и посмотрел на остальных, словно ища поддержки.
— Верно, не знаете. Потому что у вас нет Ординатора. Хотите скажу почему его у вас нет, мистер Бёрд? — на стол около Бурова с холодным стуком лёг гордеев. Американец покосился на него, сглотнул.
— Раньше это вас не смущало...
— Что происходит?!. — ощущая недоброе, нахмурилась Рената.
— Когда мы возвращались в наш челнок, — грозно забасил Истукан, перебив её на половине фразы, — я изучил капсулы, в которых пробуждалась команда. Нас изначально было одиннадцать, если считать поврежденную. Но фотопроекций в капсулах насчиталось всего десять. А это значит, Майкл, что кто-то не совершал «прыжок» вместе с остальными. Кто-то ждал нас уже лёжа в капсуле...
— И кто же это по-вашему? — чуть глуповато усмехнулся, часто заморгав, американец.
— Я грешил на Ганича, — как бы непринуждённо пожал могучими плечами Буров. — Почти уже решился прижучить его, но напали белотелые. Ты ведь знаешь, кто такие белотелые, да, Майкл? Знаешь. Лучше нас. Потому, что это ты ждал нас в челноке. Тут, на Ясной. Сколько ты здесь уже?
Повисла тишина. Взгляды команды пригвоздили Бёрда к табурету, он поник головой, замком сложив руки на затылке.
— Полгода...
— Кто ещё из ваших тут? Зачем все эти сценарии-подмостки?
— Никого, — Майкл поднял голову. — Я один. Выжил.
— Карина? — сложив руки на груди, предположил Нечаев с видом, будто его не очень-то и удивил такой поворот. — Или без ОРЗ поперетерялись все нахрен?
— Я пробудился один. В том челноке, что вы нашли. Остальные сгорели в капсулах заживо — почему-то не сработала система...
— Надо было просто сотрудничать, идиоты! — неожиданно рявкнула потрясённая Рената и зажала лицо ладонями. — Боже! Люди горят живьём только потому, что не хотят говорить друг с другом!! Когда же это закончится?!
Из всех присутствовавших тот челнок собственными глазами видел только Нечаев. И его вдруг пронзила мысль такой остроты, что пришлось пустить в ход всю имеющуюся выдержку, чтобы тут же не сорваться.
— Почему ты так печёшься за орбитальный транспорт? — прогудел Буров, глядя на Майкла исподлобья.
— Нашей... моей задачей было возвращение Объекта Ноль, то есть «человека» Макленнора, обратно на Землю. Сюда он прибыл на «Кондоре», запущенном зимой сорок пятого. Им же предполагалось и вернуть его.
— Ты мог вызвать транспорт ещё в челноке. Почему не вызвал? — прищурился Роман.
—Лишние подозрения... Я присматривался…
— Но какого хрена тогда твой Фрэнки вырвал блок коммуникации?!
— Не знаю — оправдывался Бёрд. — Я не нашел его! После произошедшего на нашем челноке я…
— Врешь! — взорвался Нечаев, подскочив: Буров тут же поднял гордеев и наставил на американца. — Ты не пробуждался в том челноке! Не мог! Во всех четырнадцати капсулах мы нашли сгоревших людей, Майкл!
Бёрд выскочил из-за стола и попятился с поднятыми руками в сторону ангарного отсека. Ординатор быстро охладил пыл космопроходцев, но Истукан не спешил опускать пистолет.
— Я говорю правду! Я просто лёг в случайную капсулу перед вашим пробуждением!
В уме резануло: Оля! это из-за него она слилась! Тихая холодная змея ярости оскалила два длинных клыка...
— Как ты вообще узнал, что именно там и именно в то время будут пробуждаться люди, а?! Как ты вообще вошёл в челнок, Майкл, не зная кодов?! Кто ты, твою мать?!
Гладкое лицо американца вытянулось, он пятился и с мольбой смотрел на людей, выставив просяще руки.
— Я человек
— Быть человеком — это не только уметь лгать... Майкл, — процедил Роман, с тяжёлым сердцем направляя на него пистолет. Змея внутри шипела, источая сладкий яд...
— Господи, клянусь младшей дочерью, я человек! Рената Дамировна, скажите же им!
— Я помню... — растерянно проговорила женщина, — да, вы говорили о детях...Клара, Сэмюэль и
— Джастин... — неожиданно договорил за Неясову Трипольскии. Он сказал это негромко, но услышали все.
Фарадей с выпученными глазами поднялся из-за стола. Безумный взгляд, полный кипучей смеси радости, потрясения и страха, влился в лицо Бёрда. Покатые плечи вздымались от участившегося дыхания.
— И супругу зовут... Тэсс, верно?.. Сам ты родился в тихом городке Уэйнсборо, штат Джорджия, да?.. И Джастин, старший сын, очень любит сплавы по горным рекам, так? А Клара, младшая самая — мотоспорт Сэмюэль уже год как обзавёлся ребенком и учится в университете, который ему оплачивает Казначейство США!
— Откуда вы всё это?.. Майкл и вам рассказывал? — наивно предположила Рената.
— Нет. Это не его семья... Джастин, Сэмюэль, Клара — внуки Алана Макпеннора, а Тэсс — супруга его сына, страдающего болезнью Альцгеймера! — сквозь болезненный смех протараторил Алексей, словно ребёнок, нащупавший ответ на сложный-сложный вопрос взрослого. — Я как свою знаю биографию мистера Макпеннора! И мне глубоко небезразличны его продолжатели! Каким образом ты настолько точно рассказал о них? Ты?..
— Не стреляйте! — выкрикнула Рената, заметив движение по бокам, и в это время Бёрд неожиданно ринулся бежать. Трипольский не успел договорить, да и осознать-то до конца он не успел — случившееся после было для него как в тумане.
На выходе из отсека внезапно вырос Иванов. Чёткий выверенный удар оружием в подбородок откинул бросившегося наутёк Майкла, но при этом он лишь отступил на шаг, хотя такой тычок запросто свалил бы и Бурова. Завидев направленный на него ПИМ, Бёрд вскинул руки и загнанно ткнулся спиной в дальнюю стену.
— Я человек
Но все уже видели обратное. Рассечённый подбородок «американца» шевелился —гладкая кожа, повреждённая неожиданным ударом Ивана, быстро срасталась. Под ноги беззвучно упали две капли крови. Голубой и фосфоресцирующей.
Первым выстрелил Буров. Очередь гордеева оставила кроваво-голубую диагональ на кителе Бёрда, его откинула, ударило о стену. Упав на колени, он всхлипнул еле слышно:
—Я… человек...
Спустя миг оба пистолета зашлись гулким лаем: Бёрд оставался на месте, когда пули рвали его плоть. Он не делал ничего, чтобы защититься, не нападал и уже не думал сбежать. Лишь повторял почти беззвучно:
—I am a human…
И когда тридцать четыре пули превратили его кожу в лохмотья, а пистолеты замолчали, он поднял на убийц перекошенное лицо. Тонкий писк приводимого в боевое положение протоволнового излучателя отразился ужасом в слезящихся глазах. Напоследок Бёрд успел выкрикнуть что-то...
— Залп!
звуки скомкал и проглотил вакуум исторгнутой протоволны. Никто не услышал его последних слов. Но каждый точно знал, какими они были.
***
С телом «американца» не происходило никаких метаморфоз. Космопроходцы выждали минут двадцать, не меньше, опасаясь приближаться и держа на прицеле. В то время, как тело мимика в облике Ольги уже со стены стекало отвратной полупрозрачной субстанцией.
За громом выстрелов никто не слышал плача. Сидя за столом, в голос рыдала сжавшаяся в комок Рената. Рядом с ней в ужасе замер Трипольскии. Побелевшие губы шевелились — он тихо проклинал себя. Он не хотел этого. И подумать Алексей не мог, что так всё обернётся. Кто дёрнул его за язык?! Почему он не остановил их?..
— Что это такое? Это не мимик! — прогудел Буров, нависая над изувеченным телом, залитым голубой кровью.
— Это человек...
— Что?
Трипольский шатаясь приблизился к трупу Бёрда и повторил:
— Это человек. «Человек» Макленнора, — голос его вдруг сорвался, он сжал челюсти, лицо его обострилось, помрачнело. — Он нам говорил об этом. Пытался сказать...
— Мёртв? — всхлипнула из-за стола Рената.
— Мертвее не бывает, — отозвался Буров, — Не удивлюсь, если у него в башке квантовый компьютер. Час Квантум мог грянуть и в пределах какого-нибудь частного оксфордского особняка, да, Алексей Сергеевич?
Трипольский опустился на колени рядом с телом, ни на миг на озаботившись о растекающейся крови. Он был потерян. Уничтожен. Сломлен и раздавлен собственной недальновидностью и бравадой.
«Человек» погиб...
Люди всегда будут изничтожать всё‚ что им непонятно. Из страха. Ведь в сущности, они не боятся ничего, кроме неизвестности.
И в голове-то теперь красовался паззл —Алексей понял всё. О программе Объекта Ноль он читал много, суть её была знакома ему в достаточной мере — деньги отца тратились точечно, выверено.
Недаром «человек» присвоил именно эти воспоминания. Сын Алана Макленнора был первым подопытным. Предполагалось, что на выходе люди получат если не панацею от набирающего обороты, наряду с загадочным Q-раком, недуга, то хотя бы действенное лекарство. Как это часто бывает, вышло всё не так. Страдавшие болезнью Альцгеймера люди при контакте с Ординатором становились своего рода передатчиками... Они говорили о вещах, нередко выходящих за черту понимания людей, из-за чего многое сливалось в «бред». Лишь спустя долгое время выяснилось, что передача обоюдонаправленная: как видят они, так видят и их...
Сам мистер Макленнор стоял у истоков тои программы. Недолго, меньше года он просидел в совете директоров — в две тысячи сорок пятом году внезапно объявили о его смерти. Слишком внезапно. И, как подозревал Трипольский, то была не совсем смерть...
Алексей наизусть помнил записи, в которых мистер Макленнор реализовал концепцию истинного, а не опосредованного искусственного интеллекта. Но Трипольский готов был жизнь положить, что за основу бралось тело пусть усовершенствованного, но всё же привычного синтетика! Меж тем даже беглого взгляда на труп перед ним хватало, чтобы понять: это принципиально иное существо. Синтетик, да. Но живой, как бы это ни звучало...
Магнитных стяжек не оказалось разве что на голове — даже мёртвого люди боялись киборга больше всех чудовищ Ясной. Тело унесли в лабораторию, где не преминули установить дополнительную защиту на шлюз.
Всё это время Трипольский рассказывал: об объекте Ноль, о программе с опытами над людьми, где задействовались свирепеющая с годами болезнь и Ординатор‚ о том, как так вышло, что Бёрд знал всё, что знал некогда сын Алана Макленнора. Он медленно, неторопливо разъяснял факты, отчего перестал быть похожим на самого себя, еще полчаса назад несдержанного, скорого на язык, подвижного. Он тихо ненавидел себя-прошлого...
Алексей не рассказал лишь одного. Дело заключалось уже не в страхе быть высмеянным — сам страх этот теперь казался смешным! Трипольский боялся, что и тут дело решат пули и писк приводимого в боевое состояние ПИМа.
Ему предстояла встреча с Фрэнки... Кем или чем бы он ни был.
Ведь именно он и создал того, кого космопроходцы только что уничтожили.
КОНЕЦ ПЕРВОГО ТОМА.
Комментарии к книге «Под сенью исполинов», Никита Юрьевич Калинин
Всего 0 комментариев