Джулиан Седжвик Чертоги памяти
The Palace of Memory
Text copyright © Julian Sedgwick, 2013
First published in 2013 by Hodder Children’s Books
© Виноградова М., перевод на русский язык, 2016
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2016
* * *
Посвящается Изабель
2707 13616 0712
Пролог
Тело еще не успеет остыть. Она знает наверняка.
Знает, потому что сама закрыла убитому глаза. Потому что своими руками запихнула его тело на сиденье нарядной карусели. Потому что она – Ла Лока – сама и убила его тремя выстрелами из пистолета с глушителем.
Бумс, бумс, бумс – из пуховой парки жертвы посыпалась набивка, глаза округлились – сперва от удивления, а потом от ужаса, – но тут же остекленели, застигнутые врасплох чем-то неизмеримо большим, чем его жалкий мирок карманных краж и прочих мелких грешков. Но такова жизнь: оказался не в том месте и не в то время – конец истории.
Затаившись в тени, она наперед знает, когда именно служители придут открывать кроваво-красный самолетик аттракциона и обнаружат труп, знает каждый шаг своего отступления, знает, сколько времени пройдет прежде, чем тело незадачливого юнца скует трупное окоченение. Знает – потому что видела это все много раз. Потому что она профессионал, методично планирующий часы, минуты и секунды, ведущие к смерти. И наступающие потом.
Далеко внизу раскинулась в бледном ноябрьском свете Барселона – россыпь домов, жмущихся к синей стене Средиземного моря. Взгляд Ла Локи останавливается на высоких призрачных шпилях собора Саграда Фамилия, на желтых подъемных кранах, облепивших нескончаемое неторопливое строительство. Сотни лет прошло – они все строят и строят. Подумать только, а ведь «ненормальной» прозвали ее, а не их!
Только вот этот запах все витает вокруг: липнущая к гортани вонь жженого мяса, возникшая, когда она сигаретой выжгла на спине у мертвеца сорок девять точек. Чего уж там: раз клиенты заказывают выжечь – будут им точки. Заодно это дало ей возможность провернуть еще одно дельце: подбросить улики для полиции и избавиться от потенциальной проблемы с сообщником.
Ла Лока достает из кармана спичечный коробок, смотрит на изображение свирепого тигра на этикетке и кидает коробку в темноту рядом с пачкой из-под сигарет.
Потом она уходит, покидает парк аттракционов по заброшенной тропинке. Светло-зеленый плащ мелькает меж корявых сосен и кактусов по пути назад в город. На ходу Ла Лока вытаскивает из кармана мобильник жертвы. Затянутыми в перчатки руками выдергивает у телефона сердце и мозг – батарейку и сим-карту – и роняет их на ковер сухой опавшей листвы.
Акт первый
Память – это сокровищница и опекунша всего в мире.
Цицерон1. Почему цирк никого не ждет
Тридцать шесть часов спустя.
Дэнни стремглав летит по темнеющим парижским закоулкам по направлению к Сене. Легкие, быстрые ноги едва касаются мостовой, рюкзак увесисто шлепает по спине.
На миг мальчик останавливается перевести дух. В холодном воздухе дыхание вылетает изо рта облачками пара. Он всматривается в ночь, выглядывает за угол – свободен ли путь, не таятся ли в глухих закоулках темные тени. Зрение и слух напряжены до предела, сердце глухо бьется в груди. Приходится соблюдать осторожность. А вдруг они уже знают, где он? Но откуда бы?
Он бросает взгляд на часы. Пять минут. Пять драгоценных минут до ночного поезда в Барселону.
Нельзя, никак нельзя опоздать. Что он станет делать, если пропустит поезд? Возвращаться в отель, поджав хвост? Ждать утра, когда его заберет полиция, а потом еще объясняться с тетей Лорой, просить прощения? Ну уж нет! Только не это!
В уши ему нашептывает голос прошлого – голос Розы, распорядительницы «Мистериума», понукающей труппу в каком-то давнем, давно забытом путешествии: «Поторапливайтесь, котики, поторапливайтесь! Цирк никого не ждет!» Воспоминание придает ему сил, и он снова мчится вперед. Все чувства настолько обострены, что запах черной холодной реки он ощущает еще до того, как и вправду видит ее.
Билета у него нет. Да и денег почти никаких – жалкие сорок евро, «позаимствованные» у Лоры. Усталость начисто вытеснена волной беспокойства и тревоги. Дэнни думает о тете, крепко спящей в отеле – к концу первого дня пересадки в Париже смена часовых поясов сморила ее. Что предпримет Лора, проснувшись и обнаружив правду? Уведомит власти? Или заставит майора Замору немедленно отправить беглеца обратно?
Надо надеяться, записка поможет мне выгадать время, думает он. Надо надеяться, Лоре хватит уверенности, чтобы позволить мне поступить по-своему. Надеяться, что и моя уверенность не подведет. Я справлюсь – ну то есть полагаю, что справлюсь. В конце-то концов, со мной будет Замора.
И еще одна мысль чуть успокаивает разыгравшиеся нервы мальчика, убыстряет его шаги по мостовой: пусть ненадолго – возможно, как говорится в рекламе, всего «на один безумный и прекрасный вечер»! – он снова присоединится к «Мистериуму», пройдет через волшебные врата кулис в мир, который считал утраченным навсегда. По лицу Дэнни расплывается улыбка.
Я сбежал к цирку! Точнее – сбежал, чтобы вернуться в цирк. В былые времена я бы мог даже сказать, что возвращаюсь домой – но, конечно, теперь все уже не так. Без папы и мамы – чем станет «Мистериум» теперь? Уж явно не тем домом, который я знал и любил. Совсем другим местом – изуродованным, обветшалым, померкшим…
Улыбка гаснет.
«Не отвлекайся, дурень!» – бормочет мальчик себе под нос. Отпирай по одному замку зараз. Я возвращаюсь на след «Сорока девяти», спешу предостеречь Замору – может, даже спасти ему жизнь. Вот для начала и хватит. По крайней мере, я снова окреп и готов ко всему, что может произойти. Да, я бегу. Но впервые за много недель, месяцев… даже лет… я бегу навстречу опасности, а не от нее.
Решительно прищурившись, словно прицеливаясь по далекой мишени, он мчится к ночному поезду.
2. Почему некоторые девочки никогда толком не прощаются
Тогда, в Гонконге, после драки на захваченном грузовом судне и триумфального возвращения в порт, Дэнни гадал, придет ли когда-нибудь снова в норму. После перенесенных побоев, перенапряжения и выбросов адреналина и телу, и разуму мальчика потребовалось немало времени на восстановление.
Он лежал в номере отеля «Жемчужина», то уплывая в забытье, порожденное запоздалыми последствиями перенесенных потрясений, то снова ненадолго приходя в себя. Тяжкие сны сливались с воспоминаниями о темном море и отчаянной борьбе за жизнь. В какой-то миг полусна-полуяви ему привиделся отец, притулившийся на краешке кровати рядом с ним и помогающий ему выпутаться из смирительной рубашки. Он что-то говорил – приглушенным рокочущим басом, точно хотел поделиться с Дэнни какой-то тайной. Но мальчик не мог разобрать ни единого слова. И мама тоже была здесь! Прошла прямо над головой Дэнни, устремив взгляд на невидимый point de mire[1], опорную точку, легкими ногами шагая по воздуху точно по проволоке. И ушла. Бог весть куда.
– Мама!
Мальчик рывком сел в кровати, протягивая руки во тьму, за призраками – но они скрылись, в пустой комнате царила тишина, нарушаемая лишь непрерывным мерным гудением кондиционера. Дэнни повалился обратно и закрыл глаза.
Замора, Син-Син, тетя Лора – даже инспектор Рикар – по очереди составляли ему компанию в те первые дни: Лора без устали кружила по комнате, точно дикий зверь в тесной клетке, Замора стоял у окна, широко расставив короткие кривые ноги, и глядел на гавань, Рикар задумчиво сидел в кресле, подпирая подбородок длинными пальцами.
Иногда они собирались по двое, по трое в ногах кровати, торопливо перешептывались, думая, что он спит. Сквозь забытье к Дэнни просачивались отдельные отрывки – слова, не имевшие смысла, но словно взывающие к нему, требующие внимания.
Замора, обращаясь к Син-Син:
– …Позвони мне, как будешь знать точно. Я поговорю с остальными. Pero[2] обещать ничего не могу…
Син-Син – Заморе:
– Но спросить-то можешь. Хотя бы для меня это сделай!
Замора – уже Лоре:
– …очень не хочется пока тревожить мальчонку. Придется уж тебе самой ему все рассказать.
– Вот спасибо! – яростным шепотом отзывается Лора. – Послушай, самое главное для нас сейчас, черт возьми, – охранять его как следует.
Дэнни заворочался под одеялом, точно пловец, который разворачивается в конце плавательной дорожки, ухватывая обрывки беседы, но снова уносясь в глухую толщу воды вокруг. Будет еще время все узнать. А пока главное – держаться на плаву. Не уйти под воду. Не утонуть.
Однако через три дня после бегства Замора разбудил его, крепко встряхнув за плечо. Занавески были раздернуты, над Гонконгом сгущались синие сумерки, над гаванью, на фоне удушающе-низких туч, пылали неоновые огни.
– Очнись. Мистер Дэнни! Мне пора уезжать, amigo[3].
Дэнни силился понять, о чем это он:
– Уезжать? Куда уезжать?
– Надо успеть на самолет. У меня важная встреча на родине – в Барселоне. Добрая старая Каталония![4]
– Майор, мне надо с вами поговорить…
Дэнни потер глаза и заморгал, силясь прогнать остатки сна и прийти в себя.
– Будет еще время, и скоро, – отозвался карлик, изо всех сил стараясь успокоить мальчика. – Я и так мешкал здесь сколько мог, чтобы убедиться, что с тобой все в порядке. – Он улыбнулся. – А теперь наконец приобщусь к высоким технологиям. Сможем общаться в этом, как его, скайпе.
– Я… я… – Дэнни пытался подобрать слова, но в голове расплывался туман.
– Мне правда пора, amigo. Такси ждет. Не то подведу людей, а ты же знаешь, я этого терпеть не могу.
– Но…
– Отдыхай. Выздоравливай. Поговорим потом. Adios[5], дружище.
Замора отвернулся и деловитой походкой направился к двери. Однако на полпути остановился и оглянулся. По лицу его расплылась ласковая улыбка:
– Carajo![6] Против нас у них ни единого шанса!
И с этими словами ушел.
– Майор!
Дэнни попытался встать, но не смог: ватные ноги запутались в толстом одеяле. С огромным усилием мальчик сел на краю постели, пытаясь стряхнуть дурман и найти в себе новые силы. Надо догнать майора!
Эти вялые попытки прервал резкий стук в дверь. Неужели Замора вернулся?
– Да?
Но когда дверь отворилась, за ней обнаружился инспектор Рикар.
Агент Интерпола выглядел свежим и отдохнувшим, рубашка его, как всегда, сияла безупречной белизной, но глубокие морщины на длинном лице выдавали тре-вогу.
– Даже и не пытайся пока вставать, Дэнни, – сказал он. – Тебе требуется еще хоть день отдохнуть. И нам надо поговорить.
– Мне надо поговорить с Заморой…
– Всему свое время, mon ami[7]. Тем более что Замора уехал.
Рикар методично, шаг за шагом, прошелся с мальчиком по всем подробностям насчет Квана, похищения и «Черного Дракона». Он внимательно выслушивал ответы Дэнни и исписал заметками много листов, а добравшись до конца истории, обреченно надул щеки:
– Прямо не знаю. Может, на том и делу конец. До сих пор мне не удалось найти ни единой нити к какой-либо организации, стоящей за Кваном и «Драконом».
– Но почему Кван сказал, что это его босс хочет моей смерти?
– Может, ты не так понял? Волнение и все такое…
– А сорок девять точек в школе?
– Может, «Черный Дракон» уже тебя преследовал? Или хотел напугать Лору?
– А зачем было копировать неудачный папин номер?
– Извращенное чувство юмора? Je ne sais pas[8].
– А расскажете мне еще о папе? – попросил Дэнни, изнывая от желания узнать хоть что-то новое, хоть что-то, что придало бы смысл окружающему безумию. – Про работу, которую он для вас выполнял?
Рикар лишь виновато развел руками.
– Я ведь уже говорил, Дэнни, – рад бы рассказать, да не могу.
Ну и ладно, обиделся Дэнни. Тогда я свою тайну тоже придержу при себе. Про Клоуна Хаоса, который наблюдал, как отец выбирается из разбитой «камеры пыток», про пятнышко алой краски, наводящее на мысли о саботаже. Сперва я сам выясню побольше. Удостоверюсь, что прав, а уже потом расскажу Рикару. Или выменяю мою честно добытую информацию на то, что знает он.
– Моя визитка у тебя есть, Дэнни. Звони мне в любое время, днем или ночью. – Рикар поднялся, собираясь уходить. – И прошу тебя, слушайся тетю. Я знаю, каким упрямым иногда бывал твой отец. Да и мама твоя тоже. Полагаю, это у вас семейное…
Дэнни кивнул. Уж это точно.
Если после отъезда Заморы Дэнни и расстроился, то окончательно добило его, когда через два дня оказалось, что и Син-Син неожиданно исчезла, растворилась в городе, даже не предупредив. Даже не попрощавшись толком!
За эти дни они немного болтали о кун-фу или там цирковых умениях, но в ответ на любую попытку Дэнни выведать что-нибудь о детстве своей новой подруги и о том, как она потеряла родителей, девочка либо неловко отшучивалась, либо уходила в долгое тяжелое молчание.
Он все же попытался еще один, последний раз, заглядывая в глаза Син-Син:
– Мне так жаль – про Чарли. Не могу отделаться от мысли, что это отчасти и моя вина. У тебя больше никаких родных не осталось?
– Не-а. Все померли, – ответила она притворно бодрым тоном – но Дэнни видел, как горло у нее сжалось от наплыва чувств. – Таких, как Чарли, прошлое всегда догоняет, рано или поздно.
– Тогда расскажи про свою маму.
– И. Не. Подумаю, – отозвалась Син-Син, подчеркивая ответ резким взмахом руки, отрезающим возможность дальнейших расспросов.
Полегче, полегче, осадил себя Дэнни. Не хотелось бы спугнуть первого настоящего друга, которым я обзавелся за много лет. Глядя в темные настороженные глаза девочки и на искорки решимости в них, он старался не думать, как же будет скучать по ней, вернувшись в Англию. В голове у него промелькнула шальная фантазия: как они с Син-Син живут в одном и том же городе, ходят в одну и ту же школу… До чего же тяжело будет прощаться!
Должно быть, девочка испытывала ровно то же самое, вот и решила все упростить. На следующий день он нашел подсунутый под дверь своего номера конверт, адресованный «Мистеру Дэнни Ву».
Внутри оказалась открытка: фотография гонконгского трамвая, а на обороте подпись неровным почерком:
Не люблю прощаний, так что и не прощаюсь. Мы еще встретимся. Но пока мне надо уехать – уладить кое-какие дела на континенте.
Син-СинНи номера телефона, ни адреса, ни электронной почты.
Сперва Замора, теперь Син-Син. Дэнни со все нарастающим раздражением перечитал открытку. Ну вот что ей стоило сказать чуть больше? Похоже, все самые главные люди в его жизни всегда спешат поскорее умчаться прочь. Стараются утаить от него что-нибудь – ради его же собственного блага…
А может, ей просто нет до меня никакого дела? Мальчика все сильнее одолевало уныние.
Крепко зажав в руке открытку, он дохромал до окна и остановился, глядя, как корабли выписывают по воде загадочные послания.
Сколько же всего произошло здесь – с того момента, как он очнулся под дождем близ «Золотой летучей мыши», до того, как наконец прорвал головой поверхность воды и вынырнул, отчаянно глотая воздух. Что-то переменилось, думал он. Не хочу, не могу отказываться от этого нового чувства: что я живу полной жизнью. Ни за что не позволю горю и потрясению взять надо мной верх, повергнуть в полное оцепенение – как во время прозябания в школе «Болстоун». Я хочу вернуть давние чудесные дни – когда просыпаешься на заре весенним утром, а воздух звенит от птичьих трелей или от деловитого гудения какого-нибудь нового города и ты думаешь: в этом мире нет ничего невозможного!
Я снова возьму контроль над своей жизнью в свои руки – и никто меня не остановит. И пусть мне даже придется действовать в одиночку, но я отыщу след «Сорока девяти» и не сойду с него, пока не выясню, что случилось с мамой и отцом. Со мной самим.
Когда Лора пришла пожелать ему доброго утра, он уже оделся. Глаза его горели жаждой действия.
– Замора уехал. Син-Син тоже. Тетя Лора, а мы-то когда уезжаем?
– Как раз только что получили разрешение от полиции. Думаю, можем двинуть через Париж. Небольшая передышка нам не повредит. И чтобы никто не знал, что мы там…
– А ты купишь тот айпад, о котором говорила?
– В дьюти-фри, а что?
– Да так, надо кое-что сделать.
3. Почему охотник бродит в ночи
Дэнни смотрел, как покачивается в иллюминаторе линия горизонта над Гонконгом, как съеживаются и уносятся вниз темно-зеленые холмы. Вскоре все потонуло в слепящей завесе облаков. Лора уже углубилась в работу: то задумчиво грызла карандаш, то лихорадочно строчила в журналистском блокноте.
Она бросила взгляд на племянника:
– Лучше всего записывать подробности по свежим следам. Сам знаешь, памяти доверять нельзя. За ней водится свойство переписывать воспоминания на свой лад.
Но Дэнни больше занимало иное:
– Ты не в курсе, что за дела у Син-Син на континенте?
– Подозреваю, ты знаешь ее лучше, чем я.
– Мне кажется, ей хотелось поговорить о своем прошлом. Но в то же время – и не хотелось.
– Так часто бывает. Особенно с болезненными темами, верно?
– Я слышал, как майор говорил ей что-то. Похоже, они обсуждали нечто важное.
– Бог ты мой, ну откуда мне знать? – Лора слишком быстро отвела взгляд, уклоняясь от истины.
Дэнни без труда заметил ее увертку и решил поднажать:
– А тебе он сказал: «Придется тебе самой ему все рассказать». Что «все»?
– Да пустяки всякие. Ей-ей, пустяки.
– Тетя Лора, ты говоришь неправду. Я же вижу!
Лора вздохнула:
– Ну слушай. Только не злись на Замору, Дэнни. Он просто не хотел тебя волновать…
Дэнни вскинул руки вверх:
– Но меня и в самом деле злит, когда мне не рассказывают, что происходит! Особенно если это касается меня самого.
– Знаю. Ты прав, ты уже не маленький ребенок. Но – технически – в глазах закона ты еще несовершеннолетний.
– Что происходит?
Лора посмотрела на мальчика, наблюдая, как на этой высоте заиграли новыми оттенками его разноцветные глаза – электрическая вспышка зеленого, бездонная глубина карего: вопросительная, взыскующая, неуемная энергия.
– Что ж, наверняка ты и так скоро узнаешь. «Мистериум» возродили, Дэнни. Замора, Роза и как-там-его Бланко поговорили со всеми остальными. Вот чем майор занят в Барселоне. Уехал на репетиции.
От ошеломления Дэнни даже не сразу нашел что сказать.
– Но как же они? Без меня! – забормотал он. – Ну то есть без мамы, без папы!
– Замора так и думал, что тебе будет слишком больно…
– Мне даже хуже! Я должен быть там! – Кто-кто, а Лора могла бы и понимать.
– Сперва надо разобраться со школой, с полицейской охраной…
– Мое место в «Мистериуме».
– Я знаю, Дэнни, они все тебя очень любят. Но, в конце-то концов, ты ведь не полноправный член труппы, правда? Я знаю, ты много помогал, знаю, что это для тебя значило…
– Но…
Но он всегда грезил о том дне, когда станет полноправным членом «Мистериума». Ах, если б только он успел подготовить свой собственный номер!
– Никаких споров! – отрезала Лора. – Даже не думай – пока мы не получим от Рикара зеленый свет и не удостоверимся, что «Сорок девять» лишь иллюзии, свет и зеркала, дымовая завеса триад. Я обещала твоему отцу. Твоей маме.
Дэнни открыл было рот, но сообразил, что сейчас возражать бесполезно. Да и что можно предпринять в сорока тысячах футов над Китаем?
Хуже всего было вот что: скрытность Заморы перечеркивала слова, которые произнес карлик долгим холодным вечером в Берлине после похорон.
Дэнни вспоминал бесконечный гнетущий снегопад, и как он изо всех сил старался держать себя в руках, как трудно было не думать, как выглядят мама и папа в гробу…
– Я всегда буду с тобой, Дэнни, – сказал тогда Замора. – Верь мне.
После этих слов – не мог же он повести себя так… предательски! Иного слова не подберешь. Мальчик рывком открыл шторку иллюминатора и уставился на пелену густых клубящихся туч внизу.
– И как они назовут новую программу? – спросил он через несколько минут мрачного молчания.
– «Misterium Redux», кажется, «Мистериум возрожденный». Как тот альбом группы «Velvet Underground».
– Они это уже давно планировали?
– Их и спроси. Но сперва мы насладимся Парижем. Мне позарез нужна пере-дышка.
На Дэнни внезапно накатил приступ клаустрофобии. Он задыхался в этой узкой металлической коробке самолета, нестерпимо хотелось вырваться на простор, на воздух, к возможности идти в любую сторону. Скорее бы уж приземлиться, добраться до Интернета и начать поиск новых улик по гонконгскому следу!
Париж встретил гостей ненастьем. Иссиня-черные тучи катились по небу, рассыпались тяжелым градом, барабанившим по крыше такси, которое везло Дэнни и Лору к отелю напротив кладбища Пер-Лашез. Яркие осенние краски стерлись в белесом мареве. Лоре хватило одного взгляда на царящее вокруг безобразие.
– Фуу! Давай немного отдохнем. Оставим походы по достопримечательностям назавтра. Ты, надеюсь, не очень разочарован?
– Нет-нет, – быстро отозвался обрадованный Дэнни. – Все в порядке. Можно мне взять айпад?
– Конечно. А я просто с ног валюсь.
Несколько минут поразбирав вещи, Лора, не раздеваясь, вырубилась прямо на кресле. Но Дэнни не испытывал усталости: ее прогнали нетерпение и гнев. Он торопливо разорвал упаковку айпада и всунул зарядку в розетку. Мысль о том, что «Мистериум» вновь выходит на сцену – без него! – не давала покоя, призывала к действию. Он нервно подошел к окну.
Снаружи сгущались сумерки. На кладбище таял град, меж деревьев и могил черной водой разливалась, подступала все ближе к мальчику тьма. На Дэнни нахлынули воспоминания – о, какие яркие воспоминания! – о том, как он чуть не утонул в Южно-Китайском море. Он торопливо задернул занавески.
А ведь ждать, пока айпад зарядится, вовсе не обязательно! Схватив его, Дэнни вбил пароль к отельному вайфаю. Пальцы так и плясали над экраном, набирая «Мистериум+Барселона». Больше 960 000 ссылок. За 0,36 секунды. Набрав в грудь побольше воздуха, он кликнул на самую верхнюю строчку.
Точное попадание! На странице новостей на испанском красовалась фотография Дарко Бланко и Аки – японского клоуна: они стоят на крыше старинного голубого трамвайчика, держа над головами одну из близняшек Летучих Акробаток, Беатрис или Иззи (Дэнни их никогда не отличал), а та выдыхает изо рта длинные языки ярко-рыжего пламени. Заголовок гласил: «En Barcelona El Mysterium respira de nuevo». «В Барселоне «Мистериум» обрел второе дыхание». Дэнни хватило обрывков испанского, почерпнутого у Заморы, чтобы без труда перевести подпись.
Так это правда! И никто, никто ему не рассказал! Но, конечно, во всем происходящем имелся свой смысл. «Мистериум» с самого начала зародился именно в Барселоне: именно там папа встретил Замору и Розу, именно там были даны первые представления, именно туда начали стекаться на прослушивания и все остальные члены труппы. Да, смысл в этом был – но до чего же больно осознавать, что сейчас все они там, без него!
Дэнни наскоро проглядел остальные результаты поиска.
Ага, – новый сайт цирка? Сердце Дэнни забилось чаще. Он нажал на ссылку. На темно-синем, как полночь, фоне мерцало написанное красивыми буквами одно-единственное слово: «Мистериум». Когда Дэнни кликнул на него, появилось видео: Роза в панковском костюме распорядительницы исполняет трюк «рыбоглотание»: раздутые щеки, выпученные глаза, изо рта торчит хвост здоровенной макрели. И подпись: «Нырни в мир Misterium Redux». А сверху – ссылки на другие разделы: История «Мистериума», Сувениры, Видео и Новая Программа – весьма достойно сделанный сайт, ничего не скажешь, много разных страниц, и никаких тебе «находится в разработке». Выходит, вся эта затея с возрождением цирка не минутная прихоть – видно, что открытие планировалось уже давно. Значит, пока он гнил в «Болстоуне», все остальные переписывались, разрабатывали веб-сайт, репетировали!
Дэнни кликнул по ссылке на «Места проведения спектаклей» – и с первого взгляда узнал представшее ему фантастическое зрелище: развернутые на весь экран башни и подъемные краны собора Саграда Фамилия, тянущиеся к небу гигантские шпили, созданные словно бы не руками человека, а самой природой – похожие на перекрученные кораллы или стволы гигантских деревьев. Дэнни однажды был там – много лет назад, но и сейчас помнил, как отец восхищался собором, его безумием и красотой. Сотни лет строят – и никак не достроят. Ну и подмостки для циркового представления!
Пальцы мальчика зависли над экраном. Увлеченный, захваченный столь поразительными открытиями, он почти забыл, что его предали. Теперь же его ощущение нахлынуло вновь. Стоит ли читать дальше? Быть может, лучше оставить все как есть, отвернуться и начать новую жизнь где-нибудь в другом месте? Раз он не нужен здесь – раз даже Замора не доверил ему тайну, – наверное, пора уже прекратить погоню за прошлым, позволить Лоре и Рикару определить его в новую школу, в новую и безопасную (хоть и скучную) жизнь. Пусть себе остальные возрождают «Мистериум», а с него хватит, он уйдет прочь.
Нет! Нет! Дэнни даже головой замотал.
Я тоже частица этой истории. И мне должна найтись в ней роль. И уж в любом случае, разгадку тайны случившегося с мамой и папой – со мной! – наверняка можно отыскать только в самом цирке – если, конечно, ее вообще возможно отыскать.
Пальцы Дэнни снова пришли в движение – как будто тело его приняло решение раньше головы, – инстинктивно набирая запрос: «Сорок девять + Барселона». Если сердце его и до этого билось учащенно, то теперь, когда он проглядывал результаты, летело вскачь.
На первых нескольких страницах – ничего внятного, лишь обрывки новостей: «В Барселоне задержано сорок девять нелегальных иммигрантов», «Месси забивает сорок девятый гол в сезоне».
А как там будет «сорок девять» по-испански? Cuarenta y nueve. Мальчик вбил эти слова в строку поиска и снова нажал на клавишу ввода.
От появившегося на экране изображения пальцы Дэнни снова замерли над мерцающей поверхностью планшета. Не веря своим глазам, он в ужасе смотрел на фотографию – но к ужасу примешивалось острое чувство узнавания. Мертвое тело, скорченное, всунутое в дверной проем старомодной карусели – красного самолетика, к которому вела металлическая лесенка. Отвернутая в сторону, точно от боли или от отрицания ситуации, голова. Верхняя половина туловища, выхваченная вспышкой фотоаппарата, обнажена. И выжженный на голой спине убитого знакомый узор из сорока девяти точек.
По крайней мере, что-то очень похожее.
Не может быть! Или может?!
Дэнни растянул изображение пальцами, поднес экран почти вплотную к лицу – но от увеличения узор расплылся, неясные черные пятнышки стали совсем неразличимы. Вправду ли там кольцо вокруг точки слева – ближе к центру, чем остальные, виденные им до сих пор? Дэнни сощурился, пытаясь разглядеть нечеткую картинку. Кровь стучала в ушах. И вот как тут понять точно?
Он торопливо провел пальцем по тексту. Ага, вот оно, в третьем абзаце: «cuaranta y nueve puntos quemado en la espalda». Puntos – это, наверное, точки – а остальное-то что значит? Мгновенно скопировав отрывок, Дэнни перенес его на сайт автоперевода – и через миг уже вчитывался в слова «на спине выжжено сорок девять точек».
Он проверил дату выхода статьи – всего три дня назад. Выходит, опасность и в самом деле существует. Может, все это означает, что мишенью были не только мама с папой – и я! – но весь цирк? Может, Замора! А может, это то самое недостающее доказательство, что кто-то из «Мистериума» – скорее всего, один из Клоунов Хаоса – замешан в этой истории, увяз по самую шею. Надо попасть туда! Как можно скорее…
На миг – на краткий миг, не всерьез – Дэнни подумал было, не разбудить ли Лору и не рассказать ли ей про фотографию. Но он так и слышал, как она запричитает, что нет, нельзя, надо оставить расследование Интерполу и инспектору Рикару, специалистам.
Даже и думать нечего!
Суматоха стремительных сборов – рюкзак, проверка расписания поездов, записка для тети, – и вот, не давая себе времени задуматься, мальчик выскользнул из номера, спустился по безлюдной черной лестнице, выскочил через пожарную дверь и помчался через пустой гулкий гараж.
Снаружи уже спустилась ночь. Похолодало, полурастаявший град в сточных канавах застыл снова, а уличные фонари практически не разгоняли наползающий с кладбища мрак. Дэнни натянул на голову капюшон спортивной куртки с эмблемой «Мистериума», бросил один короткий взгляд через плечо и растворился в тенях. В небе, над примолкшими деревьями и надгробиями, стояло созвездие Ориона – балансирующая на одной ноге гигантская фигура, нависшая над спящим городом.
Охотник – с оружием на изготовку, за миг до броска.
4. Почему в бездне рыщут чудовища
Быстрее, котики!
И вот Дэнни мчится со всех ног на вокзал, снова слыша в ушах голос Розы. Хорошо вот так бежать, а не томиться в бездействии. Бег унимает страх и досаду.
Главный зал вокзала Аустерлиц кишит народом – туристами и путешественниками. Объявления дробятся, теряют четкость в холодном воздухе. Поди разбери – но он знает, куда держит путь: на платформу номер четыре, к ночному поезду на Барселону. Дэнни, петляя, проносится мимо семейных групп, проскальзывает мимо полицейского, пристроившись в хвост группке монахинь. Лучше поостеречься, не попадаться на глаза полиции, а то вдруг Лора уже подняла тревогу. Телефон в кармане мальчика выключен. Способна ли полиция отслеживать выключенные телефоны? А если вытащить батарейку? Добраться бы до Барселоны! Уж там я сумею убедить Замору, что просто-таки должен быть с ними! С ним вместе нам любое дело по плечу.
С каждой стороны заграждения перед платформой номер четыре стоит по конт-ролеру. Один как раз проверяет билет у запыхавшейся женщины в деловом костюме, второй обводит взглядом зал, высматривая опаздывающих пассажиров. Пронзительный взор, хищный крючковатый нос – по такому лицу ясно: ни гипнотические воздействия, ни прочувствованные уговоры его не проймут. Значит, надо отвлекать. Дэнни лихорадочно соображает. Иной раз, когда не хочешь привлекать к себе внимание, лучше всего поднять переполох, оказаться в центре событий – а потом перевести фокус на кого-нибудь еще.
Он ускоряет бег, вытаскивает из кармана бумажник, а потом резко сворачивает в сторону, словно гонится за кем-то, уезжающим на поезде с другой платформы.
– Эй! – вопит он во всю глотку. – Месье, прошу прощения! Вы тут обронили!
Все в нем – взгляд, рука, протянутый бумажник – указывает в сторону воображаемого уезжающего пассажира. Оба контролера поднимают головы и смотрят на Дэнни, но тут же переключаются на его воображаемого визави. И Дэнни не упускает этой короткой секунды. Резко разворачивается, переменив направление, и единым махом, почти беззвучно перепрыгивает через загородку, а там пускается бегом по платформе и юркает в первый же вагон. Через миг звучит сигнал к отправлению, по всей длине поезда шипят закрывающиеся двери.
С неистово бьющимся сердцем Дэнни бросается к первому же попавшемуся на пути туалету и запирается там. Пока все отлично. Теперь лучше перестраховаться и посидеть десять-пятнадцать минут – а потом можно будет найти свободный уголок, приткнуться туда и отдохнуть.
Однако план идет наперекосяк. Первый час дороги мальчик вынужден вести смертельную игру в прятки с контролером – тем самым остроглазым, с вокзала.
Его противник методичен и внимателен – несколько раз проходится по спальному вагону, проверяя билеты, отвечая на вопросы, разбирается с пассажирами, которых пропустил в первый раз. И все обшаривает, обшаривает быстрыми глазами вагон, словно выискивает что-то – или кого-то. Неужели, гадает Дэнни, это он за мной охотится? Нельзя, никак нельзя попадаться ему до Барселоны. А то арестуют, высадят на каком-нибудь безлюдном полустанке у подножия Пиренеев. Или отправят обратно в Париж.
Так что сперва мальчик пробирается в пустое купе, оттуда снова в туалет, потом в буфет и наконец, после того как бдительный контролер последние пятнадцать минут не проявляет признаков активности, забивается в щель за здоровенным чемоданом на багажной полке.
Натянув на голову капюшон, он старается согреться, устроиться поудобней, собрать всю решимость и храбрость в единый кокон вокруг себя. Вот теперь и правда – один, сам по себе… По крайней мере, пока не доберусь до Барселоны и не найду Замору. Но почему он не сказал мне про возрождение цирка?
Поезд покачивается, набирая скорость по пути к югу. Пассажиры один за другим расходятся по купе. Здесь было бы очень уютно, в этом ночном экспрессе, если бы ставки не были так высоки. Дэнни слышит шаги, смех, обрывки разговоров на полудюжине разных языков. Паузы между репликами становятся все длиннее, и постепенно поезд погружается в сон.
Дэнни и сам мечтал бы отдохнуть, но не готов рисковать, что его застанут врасплох, а потому потягивается, по очереди разминая различные участки тела, чтобы не затекли до мурашек. Совсем как в те времена, когда для очередного представления – «Карневиль» – ему надо было десять минут прятаться в чемодане, согнувшись в три погибели, чтобы вовремя выскочить в ходе одного из папиных трюков.
Чтобы отвлечься, мальчик начинает проигрывать в голове всю программу целиком, стараясь припомнить музыкальное сопровождение, световые эффекты, порядок номеров. Он видит, как Дарко взбирается на освещенную лучом прожектора китайскую мачту[9], исполняя на ней головокружительные трюки, словно бросая вызов смерти. Гибкий шест покачивается сперва легонько, потом сильнее и наконец неистово ходит из стороны в сторону, пока гитарист Билли терзает струны раздолбанного «телекастера»[10]. Буря аплодисментов потихоньку стихает, и шест замирает, точно корабельная мачта во время штиля, а Дарко выпрямляется, позирует, разглядывая горизонт, как заправский впередсмотря-щий.
Внезапно он выхватывает красный флаг и роняет его на землю, тем самым подавая знак начать внизу гонки на выживание, выпуская на волю Клоунов Хаоса в их трюковых электромобильчиках. Лица гонщиков скрыты масками черепов, они извергают в полусферу языки адского пламени и столбы дыма.
Клоуны. Поток воспоминаний Дэнни обрывается.
Так кого же из них все-таки я подозреваю? Как Дэнни ни напрягает память, он не может добавить ничего нового к давшимся такой ценой воспоминаниям, нахлынувшим на него, когда он спасся из «Водной камеры пыток». Лишь красное пятно на штанине у одного из них – и никакой подсказки, кто именно скрывался под маской.
Аки? Японский бунтарь, все лицо в пирсинге, быстрые смешливые искорки в глазах, пристрастие к шуткам и загадкам. Но и неприятие критики, вспыльчивость, готовность, воинственно ощетинившись ирокезом, мгновенно перейти в контрнаступление. Что еще? Еще у него нет половины безымянного пальца на левой руке – выглядит жутковато, но завораживающе. А если напьется, лучше обходить его стороной, мрачно говорил папа.
Или Бьорн? Самый сильный из трех. Африканский сиротка, усыновленный шведами. Девяносто процентов времени молчит, скрытный, задумчивый. Говорят, надежнее его на трапеции ловиторов[11] не бывает. И все же даже в раннем детстве Дэнни знал, что на Бьорна подчас накатывают припадки неукротимого гнева. Мальчику накрепко запала в память виденная как-то сцена: доведенный до кипения расистскими насмешками одного не в меру нахального подсобного рабочего, Бьорн медленно сжимал здоровенный кулачище – пока наконец не прошиб одним ударом деревянную стенку фургона.
А Джои? Все в нем яркое, все живое, острое. Рыжее пламя волос, быстрый и острый ум. Лучший актер из всей троицы, с отличной координацией. В свободное время увлекается паркуром[12] – и еще как увлекается! В какой бы город их ни заносила судьба, он непременно находил время погонять по улицам, бесшабашно взлетая по отвесным стенам и крутым лестницам. Азартный, рисковый парень с сильным французским акцентом – который он для вящего эффекта еще и подчеркивает, да так, что иной раз и слов не разобрать. Тот еще бедокур, говаривала Роза. Сколько раз он вдруг начинал импровизировать посреди отработанного номера, чтобы «придать огоньку» – что иной раз плохо кончалось. Ходили слухи, будто в юности он связался с молодежной шайкой своего родного городка Монпелье и отбыл срок в колонии для несовершеннолетних. Возможно, с тех пор-то у него и остались здоровенные бесцветные пятна старых рубцов на обоих предплечьях: не то ожоги, не то следы автокатастрофы.
Дэнни встряхивает головой. Конечно, каждый из этой троицы ходил по краю, но он все равно не в силах представить, чтобы хоть кто-то из них вдруг захотел навредить папе. И маме. И все же за последние несколько лет в труппе порой возникали раздоры. В такие времена отец постоянно перешептывался с Дарко или Заморой, пытаясь притушить пламя, разгорающееся в фургонах и трейлерах, сбившихся вокруг циркового шатра.
Может, эти неприятности были куда сильней, чем мне казалось. Жаль, я в них не вникал.
Вспомнить бы! Напрячься и вспомнить!
Папа свято верил: все, что ты когда-либо видел, слышал, пробовал и чувствовал, откладывается где-то в памяти. Любое слово, любой зрительный образ, любая мимолетная мысль заперты в огромном темном лабиринте, состоящем из стеллажей, шкафов, коридоров и потайных комнат.
«Память – это сокровищница, – говаривал он, – только вот свет там горит не всегда. В глубинах ее темно, а иной раз в темноте рыщут чудовища. Не забывай о Минотавре!»
Но если тебе хватит отваги, ты можешь спуститься в эти сумрачные чертоги, осветить их – и тогда твари, что таятся в тенях, подслеповато щурясь, выйдут на свет.
И я наберусь отваги, думает Дэнни. Не перестану рыться в памяти, выискивать забытое, запихнутое в самый дальний угол.
Он старается устроиться поудобнее и по ниточкам, по обрывкам вытягивает из глубин то давнее представление. После того как Летучие Акробатки сдернули клоунов с разбитых машинок и в их объятиях гонщики превратились в белокрылых ангелов, музыка стихла. Билли занес виолончельный смычок над сверкающим лезвием музыкальной пилы и ломкими, дробящимися нотами принялся выводить мелодию «Clair de lune». «Лунный свет» Дебюсси.
И, подчиняясь этому сигналу, над ареной, над запрокинутыми лицами потрясенных зрителей вознесся огромный полумесяц, а на нем – мама в серебристом трико. Душераздирающий миг, когда она ступила с полумесяца на проволоку и та задрожала под ее весом. Абсолютно сосредоточенный взгляд. И никакой страховки. Мама почти всегда выступала без страховки. «Иначе, Дэнни, все это ничего не стоит», – шептала она.
Под это воспоминание Дэнни и засыпает, убаюканный стуком колес поезда. Засыпает, зная, что очень сильно рискует.
Рискует всем.
– Allez! Votre billet, monsieur![13]
Чья-то рука грубо встряхивает его за плечо. В отяжелевшие, саднящие после сна глаза бьет яркий солнечный свет.
– Levez vous! Maintenant![14]
Остроглазый контролер, гневный и нахмуренный, жестом велит Дэнни покинуть тайник за чемоданом:
– Vite![15]
– Простите, – начинает Дэнни, силясь подняться, но правая нога у него затекла и не слушается. Потом от прилива крови по ступне начинают бежать мурашки, и он валится прямо на контролера.
– Простите, – повторяет он. – Я думал, тут можно спать.
– Anglais?[16]
Дэнни кивает.
– Где твой билет?
– Кажется, потерялся.
– Тогда ступай за мной. Мы в Барселоне. А тебя ждут крупные неприятности!
5. Почему король подмигнул
Жизненно важный час потерян понапрасну, пока Дэнни томится в кабинете на Французском вокзале и пытается измыслить способ бегства. Похоже, контролер относится к своей задаче охранять безбилетника очень ревностно. Ни на секунду не купился на рассказ Дэнни, что тот, мол, едет к родственникам и просто потерял билет уже после посадки.
– В моем списке тебя нет. Значит, ты безбилетник. Звоню в полицию.
Вот же не повезло, что он таки меня нашел, уныло думает Дэнни. Но папа ведь говорил, что везения или невезения не бывает: «Сынок, ты сам творец своей удачи или неудачи». Выходит, это я сам сплоховал. Может, выпадет еще случай исправиться, рвануть прочь и затеряться в толпе. Сейчас же утро, час пик…
Однако за стеклянной дверью комнаты, куда открывается кабинет, маячат другие контролеры и полицейские. Окна нет, других дверей тоже – а по выражению лица человека за столом непохоже, чтобы он прямо так разрешил своему пленнику взять и уйти на все четыре стороны. С решительным видом он набирает номер на телефоне.
Раздосадованный Дэнни вытаскивает из кармана новенькую колоду игральных карт и принимается стремительно их тасовать и красиво перебрасывать из руки в руку. Контролер замирает, поднимает голову, внимательно глядя на мальчика и порхающую колоду.
Дэнни ловит на себе этот взгляд и, не упуская шанс, выхватывает верхнюю карту. Червовый король. Дэнни подставляет его под луч солнца. Неуловимое движение рукой – и карта исчезла. Быстрый, аккуратный, ловкий трюк: кажется, будто усатый король подмигнул и в следующий миг растаял в воздухе.
Контролер медленно приподнимает брови:
– Ого. Любишь les cartes?
Дэнни улыбается:
– Oui. Да.
– Умеешь показывать фокусы? Ну-ка, продемонстрируй что-нибудь.
– Идет, – говорит Дэнни, чувствуя, что ветер начинает меняться, улавливая в глазах своего противника легкий намек на улыбку. – Чего хотите?
– Ну например, можешь вернуть короля на место? Наверняка прячешь в правой руке. – Он тихонько опускает трубку на место. – Я и сам слегка балуюсь magie.
Попался!
– Но если так, кому, как не вам, знать, что он совсем даже и не там, – жизнерадостно отзывается Дэнни. – Давным-давно не там. Смотрите.
Он поднимает правую руку, тыльной стороной к охраннику. Ничего. Легкий изгиб запястья, мгновенное движение пальцев – Дэнни разворачивает руку, демонстрируя пустую ладонь. – Видите? Нету его.
– Alors![17] А где ж он тогда? – любопытствует контролер, улыбаясь уже шире. Берет приманку.
– Да вот же, у вас за ухом!
Дэнни протягивает руку и преловко выуживает короля из-за уха контролера. Тот подпрыгивает на месте от неожиданности, а потом, расплывшись в улыбке, тихо аплодирует мальчику.
– Ну ладно, mon petit[18]. У меня к тебе уникальное предложение. Ты мне за полчаса показываешь этот трюк – учишь, как его делать. А я потом отпираю дверь – и фьюить! Бежишь прочь. И никаких вопросов. Ça va?[19]
– Oui. Ça va, – улыбается Дэнни.
Контролер честно держит слово. Через сорок минут Дэнни свободен и уже едет на такси к собору Саграда Фамилия.
Барселона стряхивает сон, принимается за café con leche[20] и пончики. Шум машин, пульсация приезжих и самых ранних, неугомонных туристов. Под лучами неяркого осеннего солнца белеют платаны. На ставнях магазинов и ресторанов больше граффити, чем запомнилось Дэнни по прошлому разу, на тротуарах больше мусора. Больше бездомных пробирается по утренним улицам, волоча за собой раздутые от пожитков пластиковые мешки. Барселона осталась в памяти Дэнни яркой, разноцветной, полной жизни и сил. Сейчас она кажется старше, утомленнее и все никак не может развеять ночное оцепенение. Стала словно менее дружелюбной. Обман памяти, быть может.
А вот этого уж точно не было прежде: с балконов свисают бесчисленные каталонские флаги. Красные и желтые полосы беспокойно подергиваются на ветру.
Какой она будет – встреча с труппой? Что он скажет Заморе, Розе, клоунам? Беспокойство скручивает внутренности мальчика тугим узлом.
И кем он станет для них? Убитым горем сыном одного из отцов-основателей? Вернувшимся героем, только что чудом обманувшим смерть в Гонконге? Или незваным гостем, путающейся под ногами обузой?
А может ведь быть и хуже, соображает он. Вдруг «Сорок девять» держат труппу под наблюдением? Вдруг кто-то из циркачей уже поджидает меня? Вдруг я сам лезу в львиное логово? Что ж, по крайней мере, на моей стороне элемент внезапности. Даже если Лора и подняла тревогу, никто не догадается, что я здесь, пока я сам не объявлюсь… Просто надо держаться смелее.
Такси сворачивает за угол – и перед Дэнни во всей красе возносится к неподвижным облакам Саграда Фамилия. Подозрения, уж не преувеличили ли детские воспоминания его размер, мгновенно улетучиваются из головы. Собор куда больше – и безумнее! – чем помнилось мальчику. Настоящая гора из камня и бетона! Башни и парапеты украшены скульптурами, соседние здания по контрасту кажутся совсем крошечными. А над всем этим вечным строительством покачивается стрела подъемного крана. Свисающий со стрелы огромный каменный блок съеживается, исчезает на фоне этакой громады.
Вот это подмостки! Вот это сцена! Место, где «Мистериум» возродится заново. На лесах даже уже висит длинное рекламное полотнище. Буквы в человеческий рост гордо кричат одно-единственное волшебное слово: «Мистериум». Пульс у Дэнни несется вскачь.
Свершилось! Я здесь, я вернулся! Радостное волнение наконец вскипает волной. И уже непонятно, от волнения ли, от нервов мальчик неловко возится с мелочью, расплачиваясь с таксистом.
Дэнни вылезает из машины…
…и, обернувшись, оказывается лицом к лицу с Дарко Бланко.
Серовато-серебристые глаза метателя ножей расширяются от изумления, но не так сильно, как можно было бы ожидать. Он приподнимает брови – словно бы отдавая должное загадочным путям, которыми движется мир. По обветренному небритому лицу расползается улыбка:
– Дэнни! Какими судьбами?
Мягкий восточноевропейский акцент Дарко звучит так знакомо, так непринужденно – как будто они продолжают разговор, прервавшийся лишь на пару минут, а не на год с лишним. В одной руке циркач держит черный чемоданчик, тот самый, в котором хранит набор острых, как бритва, метательных ножей. В другой – картонный поднос со стаканчиками кофе. Над головой зеленой вспышкой проносится дикий зеленый попугайчик, пронзительный крик звенит в воздухе.
– Услышал про возрождение цирка. Вот – захотел посмотреть, – с запинкой отвечает Дэнни.
– Ну, мы еще не откатали программу как следует. Ты уж будь к нам снисходителен.
А ты не очень-то удивился при виде меня, думает Дэнни. Но опять же, старину Дарко ничем из равновесия не вышибить. Один-единственный раз он видел Дарко и в самом деле потрясенным: после пожара. Пепельно-бледный, он много дней отмалчивался, глубоко уйдя в себя.
Сейчас он разглядывает Дэнни. Свободная белая рубаха раздувается на ветру, черные сапоги крепко стоят на мостовой.
– С тобой точно все в порядке? А то вроде бы ты слегка нервничаешь.
Дэнни оглядывается, смотрит на стекающиеся к собору толпы. Убраться бы поскорее с улицы.
– Можно войти?
– Ну разумеется, – отвечает Дарко. – Роза, правда, в ОТВРАТИТЕЛЬНОМ настроении. Два дня до премьеры. А Замора все еще что-то отрабатывает.
– Вы все здесь? – интересуется Дэнни, кивая на громаду собора. – Летучие Акробатки? Клоуны?..
– Все наши, – подтверждает Дарко. – Кроме, конечно, твоих бедных мамы с папой. – Он вздыхает и покачивает головой. – И этой крысы, Джимми Торрини. Не думаю, что мы его еще увидим.
– Да, это вряд ли, – соглашается Дэнни, торопясь перебраться через тонкий ледок эмоций. – А все остальные?
– Да, даже Герцог, – подтверждает Дарко, словно бы подхватив нить его размышлений.
– А откуда ты понял, что я сейчас думаю про Герцога?
– Ты обшаривал глазами мостовую – словно высматривал очень низенького друга. Значит, либо Замора, либо пес. Ну и выражение лица у тебя было попроще, чем для Заморы.
Дэнни и забыл, как хорошо Дарко владеет техникой «холодного чтения»[21] – почти как папа. Видит ли он меня насквозь? Что я нервничаю – это он заметил. Может, надо бы рассказать ему, что я вспомнил…
Но метатель ножей уже разворачивается и шагает прочь мимо длинной очереди туристов, дожидающихся открытия собора.
Неподалеку от входа группка одетых в отрепья женщин держит картонки с жалобными надписями и умоляюще тянет руки к прохожим. Сморщенные, потемневшие от голода лица, к коленям льнут чумазые, не-ухоженные ребятишки. Безнадега.
– А давай им что-нибудь подадим? – просит Дэнни.
– Толку в этом никакого, – отзывается Дарко Бланко, – но очень уж я мягкосердечен. Вот – посмотри у меня в правом кармане.
Одна из нищенок дергает Дарко за рукав. Вытаскивает из сумки два больших апельсина, предлагает их взамен денег.
– Gracias[22], – благодарит Дарко. – Эй, Дэнни, подержи-ка мой чемоданчик.
Вот это уже совсем хорошо. Возможность поднести чемоданчик Дарко дает Дэнни роль. Крохотную зацепку для возвращения в труппу. Может, мне разрешат помогать Фрэнки с монтажом, думает он. Приносить пользу.
Балансируя подносом с кофе на кончиках пальцев левой руки, Дарко правой рукой берет апельсины и принимается жонглировать ими – длинными, ленивыми бросками. На лицах детишек расцветают улыбки.
– Идем, Дэнни. Мы еще можем выйти из всего этого хоть с каким-то достоинством… если я не уроню чертов поднос…
Шагах в двадцати от них в очереди неподвижно стоит фигура в зеленом. Стекла солнечных очков отражают взлетающие апельсины, Дарко, Дэнни, массивный вход в собор. Солнце плещет белыми всполохами на коротко остриженных, высветленных перекисью волосах, играющей на лице полуулыбке – но что вызвало эту улыбку, поди пойми.
6. Почему разбился прожектор
Они вступают под сверкающие, безбрежные своды собора.
Разноцветные лучи – фиолетовые, лиловые, нежно-зеленые – струятся сквозь витражи, освещая обстановку – наполовину церковную, наполовину научно-фантастическую, точно храм какой-то инопланетной религии. К стенам лепятся балкончики и спиральные лесенки, а вокруг со всех сторон над головой словно бы плывет множество колонн нежно-песочного оттенка. Воздух прохладен и тих.
Пульс Дэнни снова учащается от волнения и страха. «Знаешь, сынище, – говорил, бывало, отец, – чем бы ты ни решил заняться, когда вырастешь, обещай, что тебе хватит духу быть Даниилом. Уж коли входишь в львиное логово, держи голову выше…»
Дэнни задирает подбородок, удлиняет шаг, изо всех сил старается напустить на себя уверенный, непринужденный вид, под стать Дарко. Как будто он тут свой.
Большая часть зала в глубине отгорожена временной ширмой.
– Ну вот и пришли, – сообщает метатель ножей, продолжая беспечно жонглировать апельсинами. Кофе не пролилось ни капли. – Таких подмостков мир еще не видывал.
Но Дэнни толком не слушает его – напряженно старается расслышать иное…
И вот слышит. Звук его детства: металлический лязг и скрип крепежа – проволока, канат, щелканье карабинов[23], ударяющихся о подпорки, тихо перекликающиеся наверху голоса – серьезные, сдержанные.
Вслед за Дарко Дэнни торопливо проходит в проем ширмы – и снова попадает в мир циркового закулисья, в преддверие спектакля. Обитатели этого мира еще не успели заметить его, но он уже видит их, выхваченных из темноты лучами дуговых ламп.
Две Летучие Акробатки – близняшки Иззи и Беатрис – висят вниз головой на алых полотнищах шелка, распущенные волосы струятся над каменным полом далеко внизу. Над ними – Фрэнки Би, небрежно наклонившийся вперед на подпорках, – в мускулистой руке сжат гаечный ключ, на поясе болтается связка оттяжек и карабинов. Третья Летучая Акробатка, Мария-Австралийка, стоит внизу, задрав голову, приоткрыв от напряжения рот и придерживая крепкими татуированными руками свисающий шелк. Крепыш Бьорн маячит чуть позади, втирая в ладони мел, выдувая облачка белой пыли над головой. Аки и Джои спина к спине делают упражнения на растяжку, разминают могучие бицепсы. Рядышком притулился над своей аппаратурой Билли, озадаченно поглаживая густую бороду.
Сзади всех – Роза. Уперев руки в бока, она смотрит на Замору, точно пытается прочитать его мысли. Сам карлик врос в землю, прижимая к одному уху мобильник и заткнув второе корявым указательным пальцем.
Над всем вокруг витает запах мела, канифоли, пота и нагретых прожекторов. Такой крепкий, такой привычный аромат. Звуки из прошлого, запахи из прошлого. Никто не изменился, ничто не изменилось за минувшие восемнадцать месяцев. Только я, думает Дэнни.
Просто не верится, что из-за кулис не выйдут внезапно мама с папой – папа, хлопая в ладоши и созывая всех на репетицию, а мама почти неслышно, с легкой полу-улыбкой на лице – на свою позицию у подножия лестницы, ждать выходной реплики. Но этого ведь не случится. Точно-точно?
– Словно по волшебству, – бросает через плечо Дарко. – Возрождение «Мистериума».
Внутри у Дэнни все так и сжимается. Да, губы сами собой расползаются в улыбке, но его все равно начинает мутить. Держись, велит он себе. Вот уж не думал, что снова попаду сюда, услышу эти звуки, увижу этих людей.
Стереоустановка взрывается режущей уши какофонией. Чары разбиты. Билли виновато вскидывает руку.
– Виноват! – кричит он. – Не ту педаль нажал.
Все поднимают головы, но первым Дэнни замечает Герцог. Замечает – и с гавканьем срывается с места, несется через арену, стуча когтями, хлопая ушами и чуть не сбив с ног Марию.
– Ах ты, гадкий пес! Дарко, да уйми же его!
Она поворачивается взглянуть, куда это кинулся Герцог, и издает громкий вопль:
– Бог ты мой! Это же Дэнни!
Герцог с налету бьет мальчика лапами в грудь, тянется языком к лицу. Беатрис с Иззи хором визжат от восторга и стремительно спускаются вниз по полотнищам. Роза поворачивается, округлив рот в идеальном «о!». Замора распахивает глаза, отвлекается от телефона. Указательный палец его теперь нацелен на Дэнни.
И вот уже вся труппа столпилась вокруг, осыпая мальчика приветствиями, взъерошивая ему челку:
– Боже, ну ты и вытянулся!
– Как ты там?
– Что ты тут делаешь?
Роза проталкивается через толпу:
– Дэнни! Bello![24] До чего же я рада тебя видеть! Но ты, кажется, был плохим мальчиком…
Дэнни старается ответить всем сразу, но сам вполглаза посматривает на их реакцию, особенно на клоунов.
Похоже, все искренне рады ему. Даже Аки выдавливает из себя улыбку, а Бьорн недоверчиво трясет головой и что-то бормочет себе под нос. Джои проводит пятерней по ярко-рыжей шевелюре и кивает, словно сам с собой соглашается. Надо держаться начеку, думает Дэнни. Не упустить ни малейшей зацепки. Но столько всего требует внимания, и одновременно!
А еще здесь Замора.
В отличие от остальных циркачей, карлик не улыбается – на лице застыла гримаса гнева, точно он стоит, развернувшись навстречу сильному ветру:
– Мистер Дэнни! Да что ж ты такое учудил! Лора места себе не находит! Ну хотя бы теперь я могу ей сказать, что ты не потерялся и не попал под машину…
– Майор, я…
– Ни слова! Нехорошо было от нее убегать, Дэнни. Нехорошо!
– Но я не от нее убегал. Я бежал к вам!
– Не в том, черт побери, суть! – рявкает Замора в ответ, обводя всех остальных яростным взором. – Carajo! Да не толпитесь вы! Я его крестный, так что это мое дело. По-моему, у всех хватает работы, ну так и займитесь!
Остальные пятятся, удивленно поднимая брови. Несмотря на весь гнев Заморы, Дэнни еще в состоянии разглядеть, как быстро слетает улыбка с лица Джои – точно ее взяли и стерли начисто. И как Аки перехватывает взгляд француза и быстро, заговорщически кивает. Что там, в том взгляде? Предостережение?
– Ты меня слушаешь, мистер Дэнни?! – рычит Замора, крепко ухватив мальчика за руку. – Твои родители назначили твоим опекуном Лору, а не меня, не просто так! Понимаешь?
– А зачем им было делать это заранее? – огрызается Дэнни. Столько всего уже произошло у него за спиной, столько было всяких тайн и уверток – нет уж, хватит. – Зачем?
Замора разводит руками, подбирая нужные слова.
– Затем, Дэнни, что они… они знали, что занимаются опасным делом, потому что…
– А почему ты мне не сказал, что «Мистериум» возрождается?
Карлик отворачивается, оттопыривает щеку языком, постепенно снова обретая спокойствие. Вопрос повисает в воз-духе.
– Почему, майор?
– Прости, amigo. Мне очень жаль. Просто думал – а вдруг это все для тебя слишком болезненно, слишком рано. А нам всем, сам знаешь, тоже надо как-то жить и платить по счетам. Не вокруг тебя одного земля крутится…
Теперь отворачивается уже Дэнни. Слова майора попали в цель, задели за живое.
– Нет-нет, я не то хотел сказать, – осекается карлик. – Послушай, извини, что так на тебя напустился, но я же тоже переволновался! Лора меня разбудила в три утра! Вот с тех пор и нервничаю. Надо скорее ей позвонить.
– Нам надо поговорить, – шепчет Дэнни. – Очень срочно. Кажется, у нас проблемы с…
– Две секундочки, Дэнни. Дай мне сперва утешить твою цветущую тетушку. Дай мне немного поуспокоиться самому, no?
Остальные члены труппы посматривают на Дэнни с интересом и чуть встрево-женно. Роза стоит в нескольких шагах от мальчика, запустив руку в копну каштановых кудрей.
– Вот что я тебе скажу, Bello, – начинает она, – пойдем-ка со мной, оставим майора на пару минут, пусть все уладит. Ты очень голодный?
– Мне надо поговорить с Заморой.
– Ступай с Розой, – обрывает его карлик, но тут же мягчеет, по лицу его расплывается виноватая улыбка. – А потом погово-рим.
До сих пор, если не считать быстрого обмена взглядами между Джои и Аки, в реакции труппы на появление Дэнни не было ничего подозрительного. Мальчик понемногу начинает успокаиваться, хотя на сердце все еще скребут кошки.
Распорядительница цирка ведет его через арену, через привычный беспорядок, состоящий из свитых в кольца канатов, крепежных деталей, проволоки, нарисованных мелом на полу крестов, отмечающих ключевые места представления. Оглядывается через плечо:
– И ты добрался сюда один, сам по себе, Bello! Вот ведь сорванец…
– Берегите головы! – оклик Фрэнки сверху не дает ей закончить фразу.
А через секунду мир вокруг взрывается. Один из подвешенных под потолком прожекторов сорвался и грохнулся на каменный пол. Разумеется, вдребезги. В воздух взлетают осколки ламп и зеркал. Яркий острый обломок проносится в миллиметре от носа мальчика. Звук падения звучит в безбрежном просторе собора настоящим взрывом, отражается от стен и колонн, разносится гулким эхо. Дэнни инстинктивно подбирается, напрягается всем телом, ожидая самого худшего. В памяти его еще живы воспоминания о взрыве в школе. Но продолжения не следует. Снова наступает тишина.
Роза устремляет на Фрэнки гневный взор. Бедняга стоит шагах в десяти от них и глядит вниз, приоткрыв от ужаса рот:
– Фрэнки, какого черта?!
– Бог ты мой! Понятия не имею, как это вышло. Я же сам его прикреплял.
Он протягивает руку в знак извинения, но Роза гневно встряхивает головой и шагает прочь, не обращая внимания на хрустящие у нее под сапогами осколки стекла.
– Idiota![25] Ведь мне могло голову проломить. Или мальчику.
Острый взгляд Дэнни скользит от разбитого прожектора к Фрэнки Буму и об-ратно.
Совсем рядом! Еще несколько шагов – и попало бы прямо в меня. С такой высоты… с такой скоростью… даже подумать страшно! Может, это просто случайность… Может.
Фрэнки смотрит вниз на него. На гладкой лысине сверкает свет.
– Прости, малыш. Цирк – опасное место…
Он снова машет рукой, извиняясь, и бредет дальше вдоль мостика.
А может, я и впрямь угодил в львиное логово, думает Дэнни. И помни, говорил папа, если уж оказался в этой самой пещере, врежь этому глупому льву прямо по носу.
Первых туристов уже впустили в собор. Пара человек, привлеченных шумом падения прожектора, заглядывают в щелочку в ширме.
А один – одна – задерживается, чтобы щелкнуть фотоаппаратом.
Мальчишка все еще глядит, задрав голову, на крепления наверху. Туристка аккуратно наводит на него камеру и нажимает затвор, а потом прячет фотоаппарат в карман зеленого плаща и снова смешивается с толпой.
7. Почему у папы было мнение по любому поводу
История с упавшим прожектором отнюдь не помогает Дэнни унять и без того расшалившиеся нервы.
Пока Роза ведет его к притулившейся в тени собора горстке машин «Мистериума», он снова смотрит на головокружительно высокие башни, медленно ползущие на фоне неба стрелы желтых подъемных кранов и массивный каменный блок, все так же висящий прямо над головой.
– Надеюсь, ты не очень перепугался, Bello?
– Да нет. Все в порядке, – лжет он, желая показать себя крепким орешком, продемонстрировать Розе, что он цирковой до мозга костей. Но вот что внутри – дело иное.
– Отлично, – улыбается Роза. – Моему фургону тут места еле-еле хватило. Не люблю отели, да и вообще, директору всегда надо быть рядом. Щелкать бичом, черт возьми!
Дэнни умудряется улыбнуться. Он рад, что из всех обитателей цирка в первую очередь ему выпало общаться именно с Розой.
Похоже, она искренне рада его видеть. Несмотря на резкую манеру держаться и на то, что отдельные детали ее номера (рыба и спицы) слегка пугали мальчика, ему всегда казалось, что она считает его членом семьи. На него снова накатывает воспоминание о вечере, когда она нашла его прячущимся в будке с реквизитом и повела по тонущему в снегах лагерю. Под мышкой у него торчала папина «Тайная книга освобождения», на плитке в фургоне Розы дымилась похлебка ribollita, наполняя воздух соблазнительным и уютным ароматом. А потом заорала сирена, и они с Розой бросились назад, безнадежно опоздав к бушующему в фургоне семьи Дэнни адскому пламени, а потом…
– Я тут раскидывала карты Таро, – жизнерадостно сообщает Роза, открывая дверь фургончика. – Так они мне всю дорогу сулили нежданного гостя. И вот, гляди-ка – ты! Я, Bello, никогда не ошибаюсь!
Дэнни проскальзывает на скамейку.
– Роза, – начинает он, старательно подбирая слова, – что произошло после Берлина? В смысле как вышло, что вы все снова собрались?
– А разве Замора тебе не рассказы-вал?
– Да как-то нет. – Больно произносить это вслух – признавать, что карлик не счел нужным включить его в общие планы.
Роза пожимает плечами:
– Да тут никакой тайны и нет. Все были потрясены и расстроены – из-за твоих мамы с папой. Мы не хотели проявлять к ним неуважение и продолжать как ни в чем не бывало – так что распустили труппу и разошлись кто куда. Дарко присоединился к цирку в Берлине. У них там дела очень хорошо пошли. Девочки некоторое время были с «Циркой» в Австралии. Джои с Бьорном – в «Цирквосте», а Билли в Бруклине с Аки… Но что там за история насчет Гонконга? Про тебя, Замору и лестницу? Звучит сущей нелепицей!
– Долгая история, – отвечает Дэнни. Странно, что Роза не перешла сразу к спасению под водой. Неужели не знает?
Распорядительница цирка жестом приглашает его садиться. Чиркает спичкой и зажигает газовую плитку, ставит на огонь чайник и кидает спичечный коробок на стол перед Дэнни. Коробок подпрыгивает, переворачивается и наконец застывает этикеткой вверх, демонстрируя свирепого тигра. Дэнни скользит взглядом по ярким полосам на рисунке.
– Один из клубов Хавьера, – бодро поясняет Роза. «Тигрица на холме». Мило, правда?
– Хавьера?
– Ты ж его помнишь? Здоровяк такой. Они с Заморой были как братья.
Дэнни качает головой.
– Нет? Не помнишь? Впрочем, конечно, ты его последний раз видел совсем еще крошкой. Он наш местный антрепренер.
Дэнни качает головой. Нет, не помню. Да и какая уж теперь разница!
– Расскажи, а как вы все снова-то собрались?
– Ну, как прошло около года, Дарко с Заморой начали всем рассылать электронные письма. Вытащили меня из моего «Кучи-шоу»[26]. Сказали, мол, у нас такая труппа была расчудесная, просто жаль все терять. Я сказала, надо тебе сообщить, но Замора считал, лучше немного обождать…
– А мне бы хотелось, чтобы уж лучше рассказал!
– Ах, – пожимает плечами Роза, – если б хотелки были бы белки, мы б все в мехах щеголяли.
– Так Джимми Т. всегда говорил.
Лицо Розы мрачнеет:
– Бедняга Джимми. Впрочем, вот уж кто нам тут точно не нужен. Твой папа правильно поступил.
А как он поступил? Ведь Джимми просто сложил вещи и уехал. Дэнни чувствует, как у него сжимаются зубы – он силится удержаться и не задать этот вопрос вслух. Нельзя же гнаться за всем сразу, лучше ограничиться тем, что мне надо знать прямо сейчас, – самым жизненно важным.
– Можно еще кое-что спросить?
– Попробуй.
– В ту ночь, когда мама с папой погиб-ли, ты не видела ничего?..
– Нет! – Роза яростно трясет головой. Но это не ответ на вопрос – это нежелание отвечать. – Нет, Дэнни. Пора оставить эту тему. Хватит! Иначе скорбь тебя изъест окончательно. Я-то знаю!
– Но мама с папой всегда были такими осторожными.
– Все мы ошибаемся. И бывает еще такая штука, как невезение. Что в цирке, что в жизни. И с кем угодно.
– Папа говорил, мы сами творцы своего везения или невезения.
– У твоего папы, черт возьми, имелось свое мнение по любому поводу, Дэнни. Прости. Но иногда несчастные случаи просто случаются. Точка.
– Вот и тетя Лора так говорит, – бормочет Дэнни. Ужасно хочется отстоять папину правоту, но он знает – в словах Розы есть свой смысл.
Он видит, как резко изменилось у нее настроение. Она отрезает пару ломтей хлеба, запихивает между ними ломтики колбасок чоризо[27] и сыра, большим кухонным ножом делит сэндвич на две части. В каждом движении сквозит досада.
– Я просто хотел…
– Ешь! – велит Роза, придвигая к нему сэндвич. – И хватит уже об этом, Дэнни. Ради твоей же пользы – и ради всех нас. Я очень рада видеть тебя, но не вороши прошлое. Пусть оно покоится с миром. Так лучше для всех.
Для всех, кроме меня, мрачно думает Дэнни. Но, чтобы не показаться грубым и не рассердить Розу, откусывает кусок сэндвича. И тут вдруг осознает, до чего же проголодался.
В дверь стучат. В щель просовывает голову Замора. Лицо у него стало поспокойнее. Он улыбается, видя, как Дэнни судорожно сражается с толстенным сэндвичем.
– Я вот сейчас оказал тебе, мистер Дэнни, невероятную услугу. Скорее всего, жизнь спас. Лора хотела тебя придушить.
Дэнни перестает жевать, снова охваченный тревогой. Ну и что они там решили?
– Только не отправляй меня обрат-но… – с трудом бормочет он с набитым ртом.
Но Замора поднимает руки в умиротворяющем жесте:
– Я не только разгладил ее гневно нахмуренный лоб, amigo, я даже уговорил ее позволить тебе остаться здесь до премьеры. А там она за тобой сама приедет. И тогда уж без споров. Она считает, это вполне бе-зопасно.
Да!!! Дэнни внутренне вздыхает с облегчением. Все как он хотел – нет, даже лучше!
– Безопасно? – резко переспрашивает Роза. – Это вы о чем?
– С нами, непутевым цирковым народом, – торопливо добавляет Замора.
Дэнни кивает и снова вгрызается в сэндвич.
– А я-то думал, ты будешь вне себя от радости, – Замора разочарованно всплескивает руками.
– Я рад. – Дэнни с трудом проглатывает откушенный кусок. – Но мне надо с тобой поговорить. Прямо сейчас.
Роза сдергивает чайник с газовой плитки:
– Замора, если хочешь, возьми выходной на полдня. Все равно сейчас технический прогон. Но во второй половине дня – полновесная репетиция. Включая твою пушку.
– Balle[28], – говорит карлик Дэнни. – Пойдем тогда в мои любимые места в Готическом квартале. Там и поговорим. Хочешь, можно заглянуть в ту лавку фокусов, которая тебе так нравилась. А потом ты будешь иметь счастливую возможность полюбоваться мной – полетом человека – пушечное ядро!
Когда они идут обратно через арену, по веревочной лестнице торопливо спускается Фрэнки. Для такого крупного человека он спрыгивает и приземляется с удивительной легкостью.
– Собираюсь вот все прибрать, – поясняет он, одарив Дэнни быстрой улыбкой. – Надеюсь, ты не очень перепугался, малыш?
– Нет-нет, – лжет Дэнни, осторожно поглядывая на Фрэнки.
Монтировщик нагибается и выуживает из груды обломков сверкающий карабин. Несколько секунд озадаченно разглядывает его, потом закручивает крепежную муфту и тянет.
– Бог его знает, – бормочет он и кидает карабин Дэнни. – Совсем новенький. Но после сегодняшнего я им пользоваться не рискну. Ты всегда любил с ними играть. Когда был маленьким.
– Спасибо, – отзывается Дэнни и чуть было не добавляет, что сейчас-то он уже не маленький, но сдерживается: пусть лучше все ему симпатизируют и сочувствуют. Ведь у любого из труппы может оказаться жизненно важная улика, обрывок информации, воспоминание, которые помогут решить всю головоломку в целом. Он сует карабин в карман и вглядывается в лицо Фрэнки.
Лысый циркач тоже смотрит на него.
– Эй, хватит так меня разглядывать! – смеется он. – Твой папа точно так же делал – меня аж в дрожь бросало.
Из колонок Билли вырывается очередная шумовая волна – огромный собор оглашается пульсацией гитарных аккордов. Зловещий, загадочный, настойчивый звук. Когда-то эта смесь радовала Дэнни – но теперь вызывает лишь дурные предчувствия.
8. Почему Замора остался без кофе
Короткая поездка на метро приводит их в центр города.
Дэнни рад снова быть с другом – но мысли его по-прежнему туманит ощущение, будто тот предал его. Как карлик мог умолчать о таком важном, таком значимом событии? Возрождение «Мистериума»! Забудь, не думай – советует мальчик сам себе. Не омрачай этими мыслями дружбу!
Замора, со своей стороны, засыпает Дэнни градом вопросов о ночном бегстве из Парижа. Словно нарочно пытается помешать Дэнни начать разговор о важном – а сам время от времени посматривает через плечо на других пассажиров вокруг. Когда наконец карлик делает паузу, чтобы набрать воздуха, Дэнни не упускает этот момент:
– Мне надо тебе рассказать, что я увидел на айпаде Лоры…
Замора прижимает палец к губам, обводя выразительным взглядом переполненный вагон.
– Погоди-ка momentito[29], мистер Дэнни. Сдается мне, что тут без крепкого café solo[30] не обойтись.
– Ну ладно, – соглашается Дэнни, из последних сил сохраняя спокойствие. Как же хочется скорее сбросить с души груз – уж слишком гнетут воспоминания об увиденном в новостях мертвом теле и точках ожогов на нем.
Выйдя из метро, друзья пересекают широкую открытую площадь – площадь Каталонии. Фонтаны танцуют под ветром, морось холодных брызг достигает лица мальчика. Хотя солнце шпарит вовсю, чувствуется, что похолодание не за горами – в тенях затаилась стужа.
Карлик морщится:
– Нога ноет – старый перелом. К грозе. У меня всегда так. Или к неудачам.
– Так ты тоже думаешь, что возможны проблемы?
Майор, щурясь, глядит на солнце:
– Что-то идет не так. Не знаю что. Следи за сумкой – карманников вокруг море.
Они пробираются через забитую машинами площадь и шагают по сутолоке бурлящих жизнью бульваров Рамблы[31]. Туристы со всех сторон поднимают повыше камеры и мобильники, чтобы запечатлеть окружающее: живые статуи, выкрашенные золотой или серебряной краской, танцоров танго и фламенко, уличных музыкантов – все они втиснуты между прилавками с цветами всех мыслимых и немыслимых оттенков и громкоголосыми птицами в клетках. В кои-то веки общее внимание к себе тут приковывает вовсе не Замора.
Скульптура демона с бронзовыми крыльями внезапно оживает и, хлопая крыльями, с громким ревом хватает испуганную девочку-подростка. Та визжит… народ кругом хохочет. Дэнни с Заморой попадают в гущу шарахнувшейся от демона толпы – и на них налетает какая-то женщина в зеленом плаще.
– Ой! Lo siento![32] – виновато восклицает она и снова теряется в толпе.
Горстка нелегальных торговцев, африканских иммигрантов, разложила на подстилках браслеты и птичьи манки, рекламируя свой товар. Они одаривают спешащую мимо толпу быстрыми улыбками – но в глазах у них затаилась тревога, и они бдительно следят, не идет ли полиция.
Замора сует руки в карманы:
– Многовато туристов, да? Моя Барселона – это все больше задворки. Раваль, Готический квартал…
Дэнни приподнимает руку. В обычных условиях воспоминания Заморы о юных годах были бы бесценны… но не сейчас!
– Майор! Дело касается «Сорока девяти»! Думаю, они здесь. В Барселоне.
Карлик резко останавливается прямо посреди столпотворения Рамблы:
– Не может быть! Ты же не всерьез?
– Да точно тебе говорю! Я потому и приехал.
Но теперь, когда он произносит эти слова вслух, они звучат неправдоподобно – даже фантастически. Возможно, думает Дэнни, у меня просто разгулялось воображение.
– Я потому и решил приехать в Барселону. Убедиться, что у вас все в порядке.
Ветер доносит откуда-то издалека вой сирены, торговцы-нелегалы заметно нервничают, не зная, сворачивать ли лавочку как можно скорее или рискнуть и выждать еще пару минут. Чуть дальше по Рамбле, где-то слева, стройный хор голосов заводит какую-то ритмичную не то песнь, не то декламацию, еле различимую за шумом толпы.
Замора склоняет голову набок:
– Прямо вот «Сорок девять»? Да ладно. Рикар же сказал, нет никаких доказательств, что они вообще существуют.
– Я видел фотографию! Труп в парке аттракционов. Тиби-что-то-там. И кто-то выжег у него на спине узор из точек!
Карлик морщится, на лице его отражается сомнение – но и тревога.
– Тибидабо?[33] Ты уверен?
– Так было написано в статье.
– Тогда, может, нам стоит быть осторожнее, – ворчит Замора. – И поскорее тебя отсюда убрать.
– Я остаюсь!
– Пора бы тебе уже и послушать меня, мистер Дэнни. Самое главное – чтобы ты был в безопасности.
– Самое главное – выяснить, что происходит! – парирует Дэнни.
– Не знаю, не знаю. Лора хочет, чтобы ты как можно скорее вернулся. Но я попробую поспрашивать кое-кого. У Хавьера имеются кое-какие… гм… полезные связи. – Замора раздувает щеки. – А это не может быть просто совпадением, нет?
Дэнни качает головой, радуясь, что Замора не отмахнулся от него. Но в то же время реакция карлика добавляет всей истории реальности. Пугает еще сильнее.
Скандирование становится громче, в хоре голосов прослеживается общий мотив. Замора приподнимается на цыпочки посмотреть, что происходит:
– Похоже, демонстрация какая-то. Ты что-нибудь видишь, Дэнни? Митинг за независимость, что ли…
Его обрывает внезапный вой сирены прямо у них за спиной. В толпе слышны тревожные крики. Дэнни вихрем разворачивается. Один из уличных торговцев резко свистит – они одновременно дергают одеяла вверх за пришитые к углам бечевки и спешат прочь, пробиваясь сквозь толпу. Тяжелые тюки бьют их по спине, в глазах горит страх.
– Carajo! Отряд по борьбе с уличными беспорядками! – стонет Замора. – Только вот его нам сейчас не хватало!
Колонна полицейских в черных шлемах пробивается сквозь толпу взбудораженных туристов и торговцев. Они спешат со всех ног, угрожающе занеся дубинки, готовясь обрушить удар на любого смутьяна. Китайский турист забегает вперед и выскакивает перед ними, чтобы сфотографировать наступление на планшет – а в следующую секунду уже летит в сторону, дорогой экран разбивается вдребезги о мостовую. Дэнни дергается было вперед, чтобы помочь китайцу, но Замора оттягивает его в сторону:
– Прячься! Некоторые из этих парней совсем отмороженные.
Отряд полицейских с топотом мчится мимо. Глаза, еле видные над шарфами, закрывающими нижнюю половину лица, сосредоточены на убегающих нелегалах. Отскочив в сторону, Дэнни молча наблюдает за ними. Такое открытое проявление агрессии пугает его, он тоже смотрит вслед иммигрантам, но легкое покалывание в затылке – ноющее, чисто животное, инстинктивное ощущение, шестое чувство – предупреждает, что опасность грозит и ему тоже. Сзади!
Он оборачивается.
Трое полицейских чуть отстали от общей колонны. Они идут медленнее, поворачивают головы в разные стороны, обшаривая глазами толпу, точно вышедшие на охоту волки. Вот взгляд одного из них упирается прямиком в Дэнни. Полицейский оборачивается крикнуть что-то двум своим товарищам – и все трое устремляются прямо на мальчика. Страх и потрясение сковывают тело Дэнни, грозя пригвоздить к земле.
– Mierda![34] – Замора двумя руками отталкивает его с мостовой, понуждая к действию. – Беги, Дэнни! Ради всего святого!
Он поворачивается, чтобы преградить полицейским дорогу, но теряет равновесие и первый же из них на бегу сшибает его плечом. Карлик летит в сторону.
Инстинкт самосохранения наконец одерживает верх. Дэнни бежит прочь, пробиваясь сквозь толпу, а трое полицейских мчат вдогонку. Расстояние между беглецом и преследователями стремительно сокращается. Глаза полицейских горят пугающей целеустремленностью. Почти догнали! Но на стороне Дэнни проворство и стремительность. Ловко ныряя между туристами и торговцами, он увеличивает отрыв и несется по Рамбле к порту и раскинувшемуся за портом морю.
На бегу он оборачивается. Что там с Заморой? Карлика не видно, зато черные шлемы всего в десяти шагах за спиной, проталкиваются через толпу. Нет времени ждать!
Что полиции надо от него? Не за безбилетный же проезд оштрафовать! Наверняка охранники порядка явились за нелегалами – а может, тут намечалась какая-нибудь демонстрация или что-нибудь в таком духе, чуть дальше по улице? Может, они все-таки не за ним?
Однако одного быстрого взгляда через плечо хватает, чтобы понять: нет, именно за ним. Летят со всех ног, крепкими щитами расталкивая всех, кто оказался на пути. Вот несколько молодых людей студенческого вида попробовали было преградить им дорогу – но глухие звуки ударов оборвали их протестующие возгласы.
С вопросами «что происходит?» и «почему?» придется подождать! Знакомый прилив адреналина начисто вытесняет все рациональные соображения. Беги, Дэнни!
Толпа на Рамбле густая – яблоку упасть негде. С одной стороны, это хорошо: легче спрятаться, но с другой – и не разгонишься особо. Дэнни приплясывает, скачет с ноги на ногу, ужом вьется среди растерянных, перепуганных туристов. На бегу обогнув очередной лоток с цветами, он со всего маху впечатывается в спину какого-то толстяка, в последний миг ненароком заслонившего проход. Нет, все это ужасно глупо – пора удирать в переулки.
Перескочив через скамейку, он юркнул в уводящий налево узкий проход – прочь от яркого солнца, в глубокую тень. Шаги громко стучат по булыжной мостовой. Тут прохожих куда меньше, так что можно развить большую скорость, но зато и он остался без прикрытия, на виду. Оглядываясь через плечо, он замечает в освещенном проеме силуэты двух фигур в черном. На краткий миг они останавливаются – но потом устремляются в темный узкий про-улок. У Дэнни внутри все так и сжимается от страха.
Дэнни достаточно помнит Барселону и знает, что по эту сторону Рамблы раскинулся лабиринт старых узких улочек. Готический квартал. Заблудиться там – проще простого, но и от погони оторваться несложно. У него секунд десять форы – должно хватить, чтобы несколько раз завернуть за угол и затеряться в сплетении переулков.
Улица, по которой он бежит сейчас, кажется смутно знакомой. Он сворачивает направо, но в спешке цепляется ногой за край тротуара, спотыкается и, взмахнув руками, тщетно силится удержать равновесие – на такой-то скорости.
Мальчик уже готовится к удару о мостовую. Но удара нет.
Может, цирковые боги пришли на помощь?
Или, может, ноги сами понесли Дэнни в нужную сторону, к друзьям? Или просто удача?
Две сильные руки хватают его за предплечья, не дают упасть, дергают назад, точно пойманного «летуна» на трапеции. Над головой мальчика звучит басовитый смех, на мгновение заглушивший даже сумасшедший бой сердца. Глубокий – и удивительно гулкий.
– Bon dia![35]
Дэнни поднимает голову – и смотрит прямо в глаза дьяволу.
На миг он думает – не ушибся ли и впрямь головой, не получил ли сотрясения: на него, осклабившись, таращится огромное красное лицо с большущими глазами и ярко накрашенным ртом. И выражение на этом самом лице – застывшее, нереальное, жуткое.
– Нужна помощь? – голос грохочет откуда-то изнутри нависающей над мальчиком полой головы – огромной, высотой фута три, не меньше.
Дэнни оглядывается по сторонам – и до него вдруг доходит. Он стоит перед входом в «Эль Инхенио»[36] – магазинчик театральных и цирковых принадлежностей – витрина его забита масками, диковинными париками, раскрашенными гигантскими карнавальными головами, наборами для фокусов. Походы сюда – одно из любимейших воспоминаний. Это место, где тщательно сберегаемые карманные деньги растрачивались за пять минут. Но теперь-то обстоятельства изменились…
Сапоги полицейских, приближаясь, грохочут по мостовой. Дэнни судорожно пытается вырваться из хватки демона. Голова из папье-маше снова разражается хохотом, трясется, словно припадочная.
– No parla Catala?..[37]
– Помогите! Пожалуйста!
Дьявол наконец замечает отчаяние в голосе Дэнни и разжимает объятия, отпуская мальчика. Поворачивает огромную голову на топот бегущих ног – и видит полицию.
– Bastardos![38] – рычит дьявол сквозь прорезь ярко-красного рта, и движется навстречу полицейским, загораживая проход. – Беги, малыш. Беги!
Полицейские налетают на неожиданного заступника Дэнни. Тот умудряется оттолкнуть одного из них в сторону, к каменной стене, но второй с силой лупит его по спине дубинкой, заставив пошатнуться, а потом обрушивает удар на огромную красную голову. Голова раскалывается на две половины.
Это шокирующее, безумное зрелище на несколько жизненно важных секунд пригвождает полицейских к месту, что дает Дэнни шанс. Мальчик со всех ног огромными шагами мчит прочь сквозь темно-синие тени переулка. Вмешательство «дьявола» подбодрило его, но полицейские все еще очень близко.
Улочки здесь узенькие, проезд машин запрещен. На многих магазинчиках и кафе все еще опущены металлические ставни, отчего шаги преследователей кажутся громче. Дэнни стрелой проносится через выщербленные камни перекрестка, мчится по следующему узкому переулку – и вдруг снова оказывается на слепящем солнце.
Залитая светом площадь со всех сторон обрамлена элегантными желтыми зданиями. Меж плитами мостовой пробиваются пальмы – прямые мертвые стволы, длинные лезвия листьев чернеют на фоне неба над головой.
Куда? Куда теперь?!
Площадь почти пуста, лишь несколько человек потягивают утренний кофе. Пара бродяг роется в урне… а в дальнем конце – двое полицейских в форме.
Сзади раздаются крики преследователей. Только бы не пришлось объясняться с другими полицейскими, думает Дэнни. Направо нельзя – так вернешься на Рамблу. В нависшей над площадью тишине он вновь различает рокочущее ритмичное скандирование. Мотив все прежний, но набирает темп, словно бы вздымаясь крещендо. Слева, но теперь уже ближе.
А почему бы и нет? Может, как раз там-то и легче будет затеряться в толпе.
Патрульные полицейские тем временем явно заинтересовались Дэнни и направились к нему мимо пальм. Один из них уже подносит свисток к губам. Видя, как мальчик торопливо разворачивается, второй устремляется в погоню:
– Para! Policia![39]
Но где им успеть!
Дэнни уже мчится прочь, несется стрелой по очередному полутемному переулку. Обдумывать стратегию времени нет, вопрос стоит – бежать или драться, но вариант «драться» не кажется удачным выбором. Хорошо, хоть он успел слегка поднабраться сил и ноги и сердце не исчерпали еще всего ресурса. Долгие дни тренировок в компании Клоунов Хаоса и Летучих Акробаток, упражнения на растяжку, силу и выносливость не пропали даром. В школе «Болстоун» – во время унылых разминок на грязном футбольном поле – память о прежнем опыте спала крепким сном. Теперь же волной раскатывается по всему телу – крепкие ноги, выдержка, равновесие… До чего же приятное, правильное ощущение!
Впереди виднеется еще одна ярко освещенная площадь, куда стекаются потоки народа. Большинство одеты в одном стиле: мешковатые белые футболки, перетянутые красными кушаками. Пение становится громче, раскатывается по переулку, мерный бой барабанов при поддержке каких-то писклявых инструментов выводит основную мелодию. Иные туристы тоже спешат туда с видеокамерами и телефонами наготове. Выходит, там намечается нечто зрелищное? Вовсе не политическая демонстрация.
Дэнни выскакивает на площадь – и оказывается в тупике.
Она набита битком: люди стоят, притиснутые друг к другу сплошным месивом тел. Музыка вдруг становится громче, набирает темп и настойчивость. Толпа поет как единое существо. Дэнни понимает: пробиться через живую массу нет никакой возможности. Впервые за все это время паника грозит окончательно поглотить его.
Он оборачивается, надеясь, что преследователи все же отстали, – но нет. В тени виднеются увенчанные шлемами темные фигуры. И они приближаются.
Видя, что добыча загнана в угол, полицейские сбавляют скорость и неторопливо проталкиваются сквозь внешние ряды толпы с дубинками в руках.
9. Почему Дэнни пришлось прыгать
Снова развернувшись к площади, Дэнни обводит ее ищущим взором. Все тело его натянуто как струна, с губ срывается хриплое дыхание. Должен, должен найтись хоть какой-то путь к спасению!
В людской гуще – ни просвета, ни щелочки. Все смотрят куда-то в одну сторону, изгибаются, чтобы лучше видеть дальний конец площади, задирают головы, вглядываясь в то, что там происходит. И Дэнни, тоже, как и все, смотрит наверх – и видит, что приковало к себе всеобщее внимание.
Над массой людских тел возносится живая башня в шесть уровней вышиной. В основании ее – кольцо из двух десятков людей, стоящих на плечах толпы. Над ними – следующим этажом образующегося конуса – еще пятеро, у них на плечах – следующая четверка, потом – три миниатюрные фигурки, должно быть подростки. А к ним на плечи карабкается навстречу солнечному сиянию следующий уровень.
Пение звучит уже в полную силу, гипнотически, завораживающе. Толпа напирает на подножие башни, стараясь укрепить его. Трое подростков на вершине переплели руки и чуть покачиваются, выпрямляясь на головокружительной высоте балконов четвертого этажа.
Последний участник живой пирамиды лезет к вершине…
Дэнни оглядывается. Один из преследователей совсем близко: как раз налетел на молодого человека, посмевшего преградить полицейским путь. Мальчик смотрит, как на голову несчастного опускаются дубинки – пугающее видение того, что будет с ним самим, если его поймают.
Во рту у мальчика пересохло – но в голове уже угнездилась идея, и теперь не остается ничего иного, кроме как претворить ее в жизнь. Безумная, восхитительная идея – идеальный побег циркача. В конце-то концов, это же почти то же самое, что и под куполом цирка! А ему доводилось принимать участие в живых пирамидах – со страховкой, конечно, но он и не падал ведь ни разу, даже когда Джои нарочно его раскачивал…
Дэнни хватается за кушак стоящего впереди человека, упирается в него ногами и подтягивается ему на плечи. Под аккомпанемент несущихся из-под кроссовок стонов и недовольных возгласов торопливо пробирается через забитую битком площадь к основанию живой пирамиды. Музыка все набирает скорость, подбадривая толпу и придавая храбрости Дэнни, заставляя его поверить, что невозможное все-таки возможно. В конце концов, на представлении без музыки не обойтись!
Может, этого и достаточно? Просто пересечь море тел и спрыгнуть в переулок с другого конца площади? Дэнни глядит вперед, за пирамиду, но и там, в следующем переулке, маячит полиция. Значит, остается лишь один путь. В глубине души Дэнни даже рад. Он хочет, хочет рискнуть. Смесь страха и радостного возбуждения гонит его вперед по мостовой из плеч, рук и спин. «Попробуйте-ка остановите!» – думает он. И вот он уже у подножия башни.
Кто-то орет на него, но Дэнни карабкается наверх, ровно так же, как только что лезли последние трое акробатов: цепляясь за кушаки и упираясь ногами в бедра других участников. Когда он минует второй уровень, башня начинает покачиваться, но потом вновь замирает, и он лезет дальше по спине рослого крепыша, вполголоса подбадривающего вспотевших, напряженных участников следующего уровня. Один из них замечает Дэнни и, озадаченно уставившись на него, уже собирается что-то сказать, но – скорее всего, под влиянием отчаянного взгляда сверкающих глаз, зеленого и карего – закрывает рот и кивает, заражаясь решимостью Дэнни.
Мальчик бросает взгляд вниз. Уже отсюда кажется, что очень высоко, но крепкая пирамида тел внизу как-то успокаивает. Живая страховочная сеть. Снова все то же самое – уцепиться ногой за толстый красный кушак, рукой за плечо, подтянуться над очередной головой. По другой стороне пирамиды, зажав в зубах флаг, осторожно, но уверенно карабкается маленький мальчик в блестящем красном шлеме – вершина этой человеческой горы. Однако Дэнни проворней его. Опережая потрясенного маленького кастельеро, он испытывает легкие угрызения совести из-за того, что украл чужую победу. Но пути назад уже нет, а его нужда сейчас больше. Вот! Почти…
Однако пирамида вдруг шатается, кренится в сторону зданий. Нога Дэнни соскальзывает – и мальчик повисает над толпой, уцепившись обеими руками за пояс жилистого подростка из предпоследнего уровня живой башни. Над всем сооружением проносится стон – каждый участник изо всех сил старается помочь выправить пирамиду. Толпа дружно ахает. И вот Дэнни снова нащупывает ногой опору и подтягивается на самый верх.
Извернувшись, он нашаривает взглядом балкон четвертого этажа. Тот забит молодежью – все без устали фотографируют, смеются, подбадривают акробатов. Совсем рядом. Позволив себе бросить быстрый взгляд вниз, Дэнни жестом велит народу на балконе расступиться – и изо всех сил прыгает вбок, отчаянно надеясь, что рассчитал правильно. Он много раз слышал выражение «чуть сердце из груди не выпрыгнуло». Теперь ему известно, каково это.
Ударившись лодыжкой о перила балкона, он падает прямо на студентов запутанным клубком ног и рук. Снизу раздается взрыв ликования – но не в честь Дэнни. Поднимаясь на ноги, он видит, что юный акробат торжествующе выпрямляется на самом верху пирамиды, размахивая флагом Каталонии. Потом он соскальзывает вниз – и сооружение торопливо рассыпается, распадаясь на части. Дэнни обшаривает взглядом суматошную толпу внизу. Черных шлемов не видно. Где же они?
Уши ему наполняет гомон голосов с американским акцентом.
– Эй, приятель, здорово получилось! – восхищается какая-то девушка, похлопывая его по спине. – Только почему ты не в костюме?
– Я не то чтоб участник… – запинается Дэнни, не отводя глаз от площади. А вдруг враги предвидели его поступок? Вдруг уже бегут к дому?
– Чувак, да это ж лучший кастель[40] за все лето, – вторит еще кто-то из студентов. – Восемь уровней – и в жизни не видел, чтобы еще и с верхушки прыгали.
Дэнни кивает и начинает проталкиваться мимо восхищенных лиц, выскакивает в гостиную, торопясь добраться до вы-хода.
Быстрее, быстрее! Они знают, в каком я доме! У меня в запасе минута-другая, не больше!
Он выскакивает на нарядную лестницу. Шахта лифта тонет в тенях внизу. Если полиция уже на входе – я в западне! Но они не ждут, что я рвану наверх – в Гонконге этот прием отлично сработал. А дома тут стоят так близко друг к другу, что мне даже лестница не понадобится! Сколько раз я видел, как Джои такое проделывал…
Он мчится наверх, перескакивая через две деревянные ступеньки сразу, мучительно вслушиваясь, не долетят ли снизу звуки погони. Пока все тихо, если не считать быстрого топота его собственных кроссовок. В эти стремительные мгновения спокойствия Дэнни снова вспоминает о Заморе. Что сталось с карликом? Брошен ли он в полицейский фургон для арестованных? Или, заливаясь кровью, валяется без сознания на мостовой? Ох, только бы с ним все было в порядке! К тому же без него мне не справиться!
Лифт с тихим гулом приходит в движение. Деревянная кабина со стеклянными стенками скользит вниз – ни дать ни взять точно в каком-нибудь сложном цирковом номере с побегом. Должно быть, это полицейские вызвали! Пошевеливайся давай – сказала бы Син-Син. Ох, была бы она сейчас здесь! И не только из-за ее навыков кун-фу, но и из-за той силы, таящейся в ее глазах, из-за ее упрямой гордости и умения выживать. Когда-нибудь я расскажу ей о сегодняшних гонках, думает он, когда-нибудь я все-все ей расскажу, а она будет смеяться своим чудесным смехом. Эта мысль словно придает усталым ногам новые силы.
Роскошная лестница внезапно заканчивается широкой площадкой. За ней короткий пролет ведет к двери на крышу. Через стеклянную панель Дэнни видит беспорядочное скопление потрескавшихся цветочных горшков, телевизионных антенн, развешанной на веревках одежды и дешевой пластиковой мебели, чуть попорченной дождем.
Черт возьми! Заперто!
Лифт уже начал подниматься, а звуки тяжелых шагов на лестнице говорят Дэнни, что времени почти не осталось.
Мальчик трясущимися руками хватает висящий на шее набор отцовских отмычек, выбирает подходящую, засовывает ее в примитивный замок, вытаскивает, поворачивает ручку замка и толкает дверь. На таком простом устройстве даже натяжная планка ни к чему. Ну же! Ну! Шаги звучат уже всего парой этажей ниже. Почему глупый замок не отпирается?! Все защелки отжаты, сопротивления никакого, должно открываться!
Дэнни в последний раз налегает на дверь и отступает на шаг, собираясь со всех сил ударить ногой по ручке, и…
…дверь легонько отворяется – но не к себе, а от себя.
Скорее всего, даже и заперто-то не было, соображает он, бросаясь в щель. Вот что получается, когда думать некогда. Упускаешь из виду очевидное.
Подныривая под развешанное белье, он бежит через террасу на крыше к невысоким перилам. Соседняя площадка совсем рядом, в нескольких шагах, а за ней – неровный, то поднимающийся, то проваливающийся вниз пейзаж городских крыш: черепица, садики, трубы, балкончики, перерезанные черными расщелинами улочек Готического квартала. На сложные маневры времени нет. Нет времени даже на то, чтобы прикинуть риск, – погоня уже настигает. Беги – и импровизируй на ходу!
Дэнни отступает на четыре шага назад для разбега, сорвавшись с места, заскакивает на ржавые перила и что было сил отталкивается ногой, превращая скорость в высоту. И вот он уже парит в воздухе, а ветер поет у него в ушах. Потом – бац! – приземление на расположенную чуть ниже крышу соседнего дома. Коленки и щиколотки пронзает резкая боль. Кое-как восстановив равновесие, мальчик оглядывается.
Солнце отражается в черных шлемах устремившихся к ограждению полицейских. В хриплых голосах злость смешивается с досадой.
– Para![41]
– Bastardo![42]
Дэнни не ждет. Несется стремглав по черепичной крыше, словно намереваясь сорваться прямо в синеву небес, бесстрашно перемахивает через конек и бесформенной грудой скользит вниз по скату, переворачивается и, не останавливаясь, преодолевает следующую площадку, а потом перепрыгивает очередную улицу. На этот раз он успевает разглядеть провал и крохотные фигурки далеко внизу – уж лучше бы не успел!
Справа виднеется пожарная лестница. Дэнни хватается за гладкий поручень, подпрыгивает – и так, задрав ноги, съезжает по всей длине, с лязгом приземлившись на металлический балкончик, откуда совсем нетрудно соскочить на крышу чуть ниже. Потом, раскинув руки для равновесия, бежит через выгнутую арку, нависшую над улицей пошире прочих, на наклонный контрфорс[43], подпирающий средневековое здание из крошечных кирпичиков. Крутой скос ведет наверх, к башенке.
В этом потоке внезапно вернувшихся навыков, в чистейшем восторге и возбуждении от преодоления каждой новой преграды, Дэнни почти позабыл о преследователях! Хотя сейчас-то, наверное, он уже оторвался – они никак, ну никак не могли проследить за ним. Проскользнув в приоткрытое окно, он оказывается на винтовой лестнице и мчится вниз. Три двери – и вот наконец он в каком-то тенистом дворике. Длинная очередь туристов терпеливо ожидает, пока их впустят в музей за спиной у мальчика. Кто-то из посетителей оборачивается и с любопытством глядит на парнишку, который тяжело дыша приваливается к стене.
Сердце Дэнни бешено бьется после головокружительной поднебесной эскапады. Сколько минут заняло его бегство? Не больше десяти. Он силится отдышаться, а тем временем усталость, страх погони и опасность, пережитая на живой пирамиде, наваливаются на него все разом. Сэндвич Розы в желудке внезапно дает о себе знать. Ноги дрожат.
Кажется, его сейчас стошнит.
Указатель к туалетам. Стрелочка. Дэнни еле-еле успевает забиться в кабинку, как измученное тело решает, что если речь и впрямь идет о выживании – дерись или убегай, – то нечего тратить время на переваривание пищи, уж лучше избавиться от нее сразу.
Склонившись над унитазом, он сотрясается всем телом и ждет, пока не пройдет спазм.
И все-таки – с какой стати ко мне привязалась полиция? Если они охотились именно за мной, означает ли это, что местные органы власти куплены «Сорока девятью»? Вполне возможно. И если это так, то они уже знали, что я здесь. Должно быть, меня выдал кто-то из труппы.
Желудок скручивает очередным спазмом – и Дэнни снова припадает к унитазу, но рвота уже прошла. Правая щиколотка тоже разболелась – похоже, разодрана до крови. Сколько же народу за мной охотится, думает Дэнни. Сколько же всего я еще не понимаю! На миг он кажется себе таким маленьким, невыносимо одиноким. Ах, был бы сейчас здесь Замора! Дэнни уже не помнит обиды за предательство, за то, что ему не сказали о возрождении «Мистериума». Не надо было ссориться с карликом, тот действовал из лучших побуждений! Но зачем постоянно разводить секрет-ность?
Прошлое тянется вдогонку настоящему – говорил Дарко. То, что случилось когда-то прежде, настигает нас теперь. Но что было началом этой истории? Пожар? Испорченная «Водная камера пыток»? Или она началась еще раньше, когда папа завербовал не того человека, волка в овечьей шкуре? Или когда он только сколачивал труппу? Чем древнее история, тем сложнее увидеть ее всю целиком.
Дэнни, пошатываясь, поднимается на ноги. Лезет в карман за телефоном – но его там нет! Лишь дурацкий карабин. Небось выпал, когда я карабкался на пирамиду или когда споткнулся перед театральной лавкой.
С бессильным ругательством мальчик разочарованно пинает дверь туалета – рана на ноге отзывается новым всплеском боли.
Поставив правую ступню на край раковины, Дэнни закатывает штанину. Из длинной царапины сочится кровь. Много крови. Дэнни промывает рану водой и обертывает ногу мокрой салфеткой. Синяки и ссадины не оправдание – вечный девиз циркачей «Мистериума». По-настоящему там боялись вывихнутых ног, выбитых суставов, травм позвоночника – всего того, что загоняет тебя на костыли, угрожает твоей цирковой карьере. Все, до последнего члена труппы, больше всего страшились именно этого: что им придется подыскивать себе какую-нибудь нормальную работу! Так что к черту царапину! Забудь!
Дэнни плещет в лицо холодной водой – снова и снова, – споласкивает рот, а потом обеими руками хватается за край раковины и смотрит в глаза своему отражению. Один глаз зеленый, второй карий, и оба горят решимостью – два неугасимых огня.
Он заставляет себя улыбнуться, старается согнать с лица страх и тревогу. Какой бы древней и запутанной ни была эта история, я непременно выясню, что случилось. Выясню, кто из «Мистериума» или его ближайшего окружения предатель.
И, может, мне еще выпадет шанс врезать льву по носу!
10. Почему нельзя полагаться на дилетантов
Неподалеку оттуда по одному из самых темных переулков шагает Ла Лока. Сняв светло-зеленый плащ, она выворачивает его наизнанку и накидывает на плечи черной стороной вверх: прием для быстрой смены облика. Задумчиво проводит рукой по коротко стриженным волосам.
Две минуты назад она мимолетом видела – высоко над головой – темную фигурку Дэнни, перепрыгивающего проем, выбросившего вперед руки и ноги перед приземлением на очередную крышу. Мелькнул – и исчез.
Неплохо, думает она. Неплохо. Мальчишка удрал от этих олухов, когда уже казалось, что они загнали его в угол. Изобретательно. И отважно. Пожалуй, теперь она наконец понимает, зачем «Сорок девять» вызвали для этого задания именно ее. Честно говоря, приходится признать: иной раз, когда успеешь проникнуться к жертве уважением, труднее нанести удар. Но зато и целеустремленности у тебя прибавляется – к тому же она нечасто уважает тех, кого ей доводится убивать.
Она вытаскивает из кармана телефон, выбирает в контактах номер, нажимает и ждет. Отвечают по-испански: неразборчиво и слегка нерешительно.
– Ваши парни облажались, – сообщает она по-английски.
– Что?
– Дилетанты. Теперь этим займусь я. Отзовите всех остальных. Не хочу, чтобы кто-нибудь болтался у меня под ногами, пока я сама не позову. Ясно?
– Ясно.
– Я дергаю ниточки. Я стою у руля.
Она дает отбой и быстрым шагом направляется прочь, мимо очереди, выстроившейся в переулке рядом с музеем Пикассо[44].
В голове уже складывается план. Скорее даже игра. Сделаем вызов достойным, дадим юноше, с чем побороться. В конце игры, конечно, она оборвет его жизнь – но можно же сперва приятно провести несколько деньков, а не сразу гнать бычка на бойню. Рядом с ее телефоном в кармане лежит и тот, что она утащила у мальчишки на многолюдной Рамбле. Удачно вышло – вот так вот на них наткнуться.
Ей вспоминается черная кошка, которую она видела в детстве. Каким злобным огнем иногда загорались ее медные тусклые глаза! Каким неожиданным коварством вспыхивали! Как-то раз эта кошка притащила на кухню еще живую мышь, судорожно дергающуюся в ее когтях, а потом больше часа играла с ней: то отпускала, то преграждала ей, уже почуявшей свободу, путь хвостом, то давала немного отбежать, а потом настигала одним прыжком. Под конец, устав от забавы, кошка одним ударом лапы убила несчастного грызуна – только кровь брызнула по белым плиткам.
Ужасно – но и притягательно.
Акт второй
Вспоминать прошлое – совсем не то же самое, что вспоминать то, что было на самом деле.
Пруст[45]1. Почему папа уткнулся в книгу
Проходит час.
Прячась в тени деревьев маленького парка рядом с Саградой, Дэнни осторожно обозревает окрестности.
Он вернулся, стараясь идти той же дорогой, что уходил, – через площадь, где возносилась к небесам живая пирамида, потом по Рамбле, мимо неутомимых фонтанов площади Каталонии, надеясь по пути разыскать Замору, весь обратившись в зрение и слух, опасаясь нового столкновения с черными шлемами. Но не видел ни карлика, ни потерянного телефона, ни полиции.
Не увижу Замору еще пять минут, думает Дэнни, добегу до черного входа и найду Розу.
На ноге запеклась кровь, лодыжка пульсирует болью. Над головой с пронзительными воплями носятся зеленые попугаи. Очередь в собор становится все длиннее и длиннее, туристические автобусы дымят выхлопными газами, моторы перегреваются на холостом ходу. В поле зрения ни одного полицейского – и уж конечно никого, кто смахивал бы на члена международной преступной группировки. Но на них ведь и не написано, что они преступники, так что как знать…
В спину врезается жесткая сосновая кора. Надо бы, думает Дэнни, разработать план, а не плыть по воле течения, как сейчас. Так разбей же происходящее – примени папин «атомный метод» и раздели целое на частицы, а тогда уж работай с ними по очереди, по одной. Главный вопрос слишком расплывчат, слишком неясен: что происходит в Барселоне? Надо разбить его на составляющие. Почему за мной охотится полиция? Кому в труппе можно до-верять?
И о прошлом забывать нельзя. Все взаимосвязано. Наверняка в событиях прошлого кроются ключи к событиям настоящего – и наоборот…
По пути обратно к собору он решил попросить у Лоры копии зашифрованных отрывков из папиной «Книги освобождения». Они точно что-то да значат! Он мысленным взором видит последние несколько страниц. Он так часто рассматривал их долгими унылыми вечерами в «Болстоуне», что помнит, где именно зашифрованные отрывки вкрадывались в череду более рутинных записей и списков намеченных дел. Столбцы чисел, подчеркнутых так страстно, что карандаш местами прорывал бумагу, до и после шифровок – звездочки. Но сам шифр размывается в памяти, просто так его не воспроизведешь. Надо было мне слушать повнимательнее, когда папа распространялся о приемах мнемотехники[46] – о при-емах из тех времен, когда в начале карьеры он работал в кабаре.
Как же папа все это любил! Мнемонические схемы, игры на запоминание, всевозможные кодировки и шифры. Показывал мне основы, вроде «крестиков-ноликов», а потом демонстрировал, как их можно усложнить при помощи кодового слова. Дэнни вспоминает восторг, с которым он, совсем еще маленький, разгадывал послание, оставленное для него в трейлере. И как же досадовал, когда в расшифрованном виде оно гласило всего-навсего: «Твоя миссия, если ты возьмешься за нее, состоит в том, чтобы прибраться на своей половине трейлера!» – а вовсе не какую-нибудь экзотическую подсказку, где спрятан клад. Как он приставал к папе, выклянчивая себе «настоящее приключение» со «всамделишными подсказками». Но отец, устав от возни с цирковой бухгалтерией или особо утомительной репетиции, лишь качал головой и, усаживаясь на диван с прихваченной со стеллажа книгой, обрывал нытье неизменным: «Не сейчас, Дэнни! Ради всего святого! Я совершенно вымотался…» Он скрывался за обложкой толстого тома, а Дэнни только и оставалось, что мечтать о братике, сестренке или хотя бы каком-нибудь приятеле-ровеснике.
Я до сих пор одинок… думает Дэнни сейчас.
Он бросает взгляд на часы. Пять минут почти прошли.
И тут в вихре облегчения видит, как Замора вылезает из такси. Слава богу! Судя по внешнему виду, стычка с полицией не повредила карлику – проворно выскакивая из машины, он, как всегда, буквально брызжет энергией. Однако сейчас над ним высится какой-то незнакомец, рослый и крепко сбитый мужчина. Оба наскоро осматривают улицу вверх и вниз, и Замора вскидывает руки жестом не то разочарования, не то досады. Здоровяк успокаивающе кладет ему руку на плечо. Оба направляются к главному входу в собор. На каждый шаг здоровяка карлику приходится делать два с половиной шага.
Дэнни выскакивает из тени и припускает через дорогу, лавируя между нищими и туристами:
– Майор! Я здесь!
Карлик оборачивается. Морщины на лбу у него разглаживаются:
– Дэнни! Madre de Dios![47] Дурачок, как же я переволновался! С тобой все в порядке?
– Ага.
Дэнни кивает, но взор его уже соскользнул на спутника майора, внимательно прислушивающегося к разговору. Пожалуй, думает мальчик, лучше пока не открывать карты, придержать их при себе.
Сложением незнакомец напоминает медведя. Крепкие руки, широченные плечи. Открытое, широкое лицо, а нос точно у корабля. Одет в наглухо застегнутую дорогую кожаную куртку. Майор замечает колебания Дэнни:
– Ага! Помнишь Хавьера Луиса? Хавьер тут наш импресарио.
– Ты меня не помнишь, – встревает в разговор спутник Заморы. У него сильный испанский акцент. – А вот я тебя еще как! – Он протягивает широкую, точно лопата, ладонь и торжественно пожимает руку Дэнни. – Как ты? Оторвался от ищеек?
– Да. Gracias.
Он смотрит на Хавьера, Хавьер на него. Есть в этом здоровяке нечто успокаивающее, внушающее уверенность. Дэнни чувствует, как сковавшее плечи напряжение чуть ослабляет хватку.
– Не стоит стоять на виду, – говорит Замора, мотнув головой на парк. – Расскажешь мне обо всем, как доберемся до берлоги Хавьера. Это тут рядом, через дорогу. Нам надо кое-что разузнать… а у Хава имеются полезные контакты – еще со старых деньков.
Здоровяк улыбается. Взгляд его скользит в сторону, словно он что-то вспоминает, но видно: воспоминание это не из приятных. Печальное или тяжелое, слегка потускневшее от времени, но все еще оттягивающее книзу уголки губ.
До того тягостное, что даже у Дэнни лицо невольно напрягается и, пока они втроем идут через тенистый сквер, по телу у мальчика пробегает дрожь.
2. Почему племянники опасны для здоровья
Роскошная квартира Хавьера окнами выходит прямо на махину Саграды.
Дэнни, все еще не до конца пришедший в себя после волнений и усталости утренней погони, сидит на подоконнике. Взор его прикован к головокружительно-высоким башням и парящим над ними кранам. Интересно, какая там высота? Вот это был бы номер для канатоходца! Но у него коленки слабеют от одной мысли о прогулке по канату на такой вышине.
Где-то там, наверху, под клубящимися облаками, он различает кабинки крановщиков: далекие поднебесные коробочки с крохотными обитателями. Все равно что астронавты на космической станции – под ногами у них бездна.
Замора с Хавьером устроились за лэптопом за спиной у мальчика и с головой ушли в почту, перешептываясь на смеси каталанского и общеупотребимого испанского. Время от времени он разбирает отдельные слова: «Дэнни… Полиция… Тибидабо…»
Эта парочка – великан и карлик – смотрелась бы крайне потешно, если бы на лицах их не было тревоги. Видно, что они хорошие друзья: плечи их касаются друг друга, головы согласно кивают. Странно, размышляет Дэнни, что я не помню ни единого упоминания о Хавьере. Уж если они такие старые приятели, должен же я был видеть его близ «Мистериума», ну хоть изредка – особенно во время гастролей по Испании?
Замора кашляет и захлопывает крышку лэптопа.
– Ну? – Дэнни жаждет узнать, что они там обнаружили, – и в то же время боится ответа.
– Хавьер уверен, что эти люди – по крайней мере, те, что на нас с тобой набросились – члены полицейского отряда по охране общественного спокойствия, который славится тем, что насквозь коррумпирован…
– А это значит одно, – перебивает Дэнни. К горлу снова подкатывает тошнота, но и странное возбуждение, – что «Сорок девять» их на нас натравили!
– Ну, точно мы пока сказать не можем, правда? – возражает Замора. – Знаем только, что кто-то убил того бедного парня и выжег точки у него на спине…
– Но их же, точек этих, сорок девять! Наверняка они тут, в Барселоне!
Хавьер качает головой и покашливает:
– Я слышал… кое-какие слухи. Но я такое всегда… делил на шестнадцать. Не воспринимал совсем уж всерьез. И я ведь был всего-навсего маленькой рыбкой в большом и мутном море, да?
Дэнни поворачивается к каталонцу.
– Майор, мы ведь можем доверять Хавьеру? – спрашивает он, не отводя от того глаз.
– Ну конечно же! – вскидывается Замора с искренним возмущением. – Мы с Хавьером топтали мостовые этого города, когда ты еще не родился, мистер Дэнни. Еще до Олимпиады. Мы с ним хлебнули problemas по полной, плавали, можно сказать, среди акул – но я бы доверил ему свою жизнь.
Хавьер все так же смотрит Дэнни прямо в глаза. Лишь плечами пожимает, точно подозрения его совершенно не волнуют. Или он к ним привык.
– Сдается мне, – произносит он, – теперь нам стоит отнестись к тем слухам малость серьезней, no?
Дэнни усиленно вчитывается в мелкие знаки – исходящие от здоровяка крохотные, неподконтрольные сигналы на языке тела. Кулаки у Хавьера наполовину сжаты. Он явно напряжен. Но моргает не чаще обычного, да и взгляд в сторону не отводит. Либо и в самом деле достоин доверия, как утверждает майор, либо отлично умеет маскировать все признаки лжи и обмана.
Ладно, доверюсь ему. Положусь на мнение майора.
– Если «Сорок девять» и вправду тут, значит, их кто-то навел. Лишь немногим известно, что я в Барселоне, так что подозреваемых останется совсем мало – как только мы вычеркнем из списка большую часть труппы.
– Как это – часть?! – ахает Замора. – Мистер Дэнни, я бы сказал – всех.
Дэнни решительно качает головой. Настал миг пойти с козырей. Он хранил эту информацию с самого побега в Гонконге, но теперь необходимо как можно скорей убедить Замору – и Хавьера – в своей правоте. Нет смысла придерживать карту до конца игры.
– Выбираясь из холодильника, я кое-что вспомнил. Кое-что, случившееся за неделю до пожара. Наверное, то, что я оказался в такой же ситуации, как папа, подстегнуло мою память.
– Мы это все уже проходили…
– Но я тогда кое-чего не помнил. В ночь накануне несчастного случая я заметил на колене брюк у одного из клоунов пятно.
– Не понимаю…
– Билли с папой покрасили водную камеру накануне вечером и оставили сохнуть. Но у одного из клоунов оказалось пятно на штанине. Наверное, он наступил коленкой на крышку – чтобы испортить замок или еще для чего-нибудь в таком роде.
– Мистер Дэнни, погодите-ка, это очень серьезное обвинение…
– Знаю! – нетерпеливо восклицает Дэнни. Он привык считать, что Замора относится к нему как к равному, а не как к ребенку. А вот теперь карлик не спешит согласиться с его подозрениями… Может, и он ничем не лучше остальных! – И еще кое-что. Увидев меня сегодня утром, Аки с Джои очень странно переглянулись. Как будто и не очень обрадовались…
– Да они всегда странно переглядываются, – возражает Замора. – И вообще – зачем им вредить Гарри и Лили? Ерунда какая-то!
Хавьер внимательно прислушивается к этой перепалке.
– А может, они вовлечены в банду не напрямую? Может, один из них просто посыльный – у плохих людей, no? Ты же мне сам говорил, Замора, что у этих клоунов уйма багажа. Долги. Prob-lem-as!
Замора медленно опускается на краешек кофейного столика и чешет в затылке:
– Дэнни, ты точно уверен? Ну, ты же был в таком напряжении и…
– Точно.
– И кто ж из них?
– Они же были в масках. Под черепа. Аки или Джои. Вряд ли Бьорн – он слишком крупный.
Замора поднимается на ноги и кладет сильные руки на плечи Дэнни:
– Одно я знаю точно. Если «Сорок девять» действительно здесь и пытаются до тебя добраться, я первым же рейсом отправляю тебя домой. Или вызову Лору, чтобы сама приехала и тебя забрала.
– Нет! – Голосом Дэнни еще кое-как владеет, но вкладывает в свой возглас всю силу, которую только в состоянии собрать. – Я никуда не поеду. Не сдамся. Я должен выяснить, зачем убили маму и отца. Здесь мой единственный шанс. Здесь и сейчас!
На миг наступает молчание. Кран за окном помешивает облака ярко-желтой стрелой. Над башнями собора покачивается очередной каменный блок.
– Майор, ну пожалуйста!
К несказанному удивлению Дэнни, Хавьер вдруг приходит на помощь:
– Замора, если Дэнни прав и «Сорок девять» и вправду существуют, то в безопасности он не будет нигде. Ни здесь, ни в Inglaterra[48], ни даже на ледяном Polo Norte[49]. Но здесь мы хотя бы можем получить какую-то помощь. От службы охраны моих клубов или от старой шайки.
Карлик в нерешительности надувает щеки.
А Хавьер продолжает гнуть свою линию:
– Здесь мы сможем защитить Дэнни. Это ж наша родная земля, no?
Замора слегка наклоняет голову. Дэнни знает этот жест: «Ну ладно, уговорили».
– Ну ладно. Наверное, и впрямь нет смысла беспокоить Лору из-за того, что уже произошло. Не сомневаюсь, что она все равно скоро будет здесь.
Дэнни сжимает кулаки: маленькая победа!
– Но ты должен меня слушаться, – прибавляет карлик.
Дэнни кивает и встает с места:
– Мне надо поговорить с Лорой, попросить у нее сканы последних нескольких страниц папиной «Книги освобождения». Это очень важно.
Когда в окне скайпа на экране появляется тетино лицо, трудно сказать, какое чувство берет на нем верх – гнев или облегчение, однако она делает глубокий вдох и как ни в чем не бывало сдувает с глаз упавшую прядку:
– Ты, Дэнни, укорачиваешь мою жизнь не знаю на сколько лет! На чертову пропасть! На племянниках надо татуировать предостережения от имени правительства, что они опасны для здоровья.
Дэнни прогоняет тревогу с лица – особенно из глаз – и улыбается в ответ, стараясь успокоить ее. Успокоить себя самого.
– Прости, тетя Лора. Мне просто необходимо было…
Она вскидывает руку:
– Послушай! Сегодня я получила имейл от Рикара. Один осведомитель сообщил ему, что «Сорок девять» все-таки отнюдь не просто слухи, а нечто гораздо большее. Я приеду и заберу тебя.
– Но…
Так, значит, все правда. Сомнений больше нет. Он чувствует, как плечи ему снова сковывает напряжение, сердце вновь ускоряет бег.
– И никаких споров. Замора последит за тобой до завтрашнего вечера – на худой конец, до послезавтрашнего. А потом мы отправимся в безопасный дом в самой-распресамой глуши, какую я только найду.
– Но «Мистериум»…
– К черту чертово представление, Дэнни! Я говорю о твоей жизни. Бог весть, отчего они так на тебя взъелись, но Рикар говорит, босс «Сорока девяти» – они зовут его Центром – лично хочет убедиться, что с тобой поквитались. Понятия не имею, за что и почему, но мы должны отнестись к этому крайне серьезно.
Теперь, когда он уже поделился подозрениями насчет клоунов, когда Лора подтвердила его худшие опасения, Дэнни ощущает себя совсем беззащитным – словно на спину ему прицепили мишень. Он бросает взгляд на окно. Облака, подъемные краны. И ничего больше. Ему вдруг с новой силой вспоминаются слова, которые прошептал Кван: наверху, мол, хотят твоей смерти. Дэнни нервно сглатывает, стараясь хранить спокойствие.
Главное сейчас – выиграть время, думает он. Подыграю Лоре, хотя бы пока гроза не уляжется. Поддавшись во время борьбы, иногда удается выгадать миг промедления – драгоценный миг, пока твой противник убежден, что уже победил.
– Как хочешь, тетя Лора, – произносит он, ссутулив плечи и приняв самый расстроенный вид.
– Вот умница. И не бойся.
– Можешь сделать мне небольшое одолжение?
– Посмотрим.
– У меня на столе лежат старые папины заметки. В большом блокноте в твердой обложке. Можешь найти их, отсканировать несколько последних страниц и переслать по электронной почте Заморе? Вот прямо сегодня.
– А подождать нельзя?
– Ну пожалуйста – а я что угодно для тебя сделаю. – Для выразительности он берет небольшую паузу. – Это поможет мне отвлечься и не бояться…
Лора вздыхает:
– Постараюсь. Но обещать не могу – мне еще надо столько всего уладить. Мой адвокат говорит, что ему звонили из полиции. Странный какой-то звонок. Какой-то суд в Риме. Боже, всегда все кувыр-ком…
– Ну пожалуйста! А я как паинька сяду в самолет.
Лора вздыхает:
– Ну ладно. И смотри там правда поаккуратнее. Еще поговорим.
Она протягивает руку, чтобы прервать разговор. Экран темнеет.
Когда Дэнни закрывает лэптоп, Хавьер одобрительно кивает.
– Ты ее обхитрил, да? Чтобы добиться чего тебе надо?
Дэнни смущенно отворачивается, чтобы не смотреть Хавьеру в глаза.
– Всем нам иной раз приходится лукавить, – говорит здоровяк. – Твой папа, когда хотел, мог любого вокруг пальца об-вести.
– Вы его знали? – неуверенно спрашивает Дэнни, гадая, вдруг Хавьер сейчас расскажет ему о еще каком-нибудь папином недостатке.
– Si, si[50]. И тебя тоже, Дэнни. Но ты был совсем крошкой. Иди-ка взгляни. – Он ведет Дэнни в столовую с высоким потолком. Двое детишек, мальчик и девочка, не старше пяти-шести лет, заняты едой, болтая с набитым ртом.
– Мои, – гордо объявляет Хавьер. – Пако и Лучия.
Дети поднимают головы и радостно улыбаются отцу.
– Но я хотел показать тебе вот что.
На противоположной стене висит большая фотография в массивной, затейливо украшенной рамке.
– Может, узнаешь тут кого, – говорит Хавьер.
Верхняя половина изображения тонет в густой тени, а снизу выстроился ряд ярко освещенных фигур. Слева направо: еще совсем молодой Хавьер со старинной фотокамерой на треноге, смотрит прямо на зрителя, зажав в руке спусковое устройство. Рядом с ним Иззи и Беатрис – прекрасные в обычных своих страусиных перьях «черных ангелов» – присели по сторонам от маленького темноволосого мальчика не старше трех лет с виду. После воздушных гимнасток – бе-зошибочно узнаваемый майор Замора, спокойный и собранный. На него с восхищением смотрит стоящая рядом карлица. У ног мальчика свернулся пес – скорее всего, Герцог, только в шерсти у него пока еще черного больше, чем седины.
Дэнни подходит к фотографии, тянется пальцами к стеклу, к фигурке маленького мальчика. Цвет глаз ребенка разобрать невозможно, но зато пристальная внимательность взгляда не оставляет почвы для сомнений.
– Это же я, да? – негромко спраши-вает он.
Хавьер кивает:
– Восемь-девять лет назад.
– А я не помню.
В тени чуть позади стоят Роза и Джимми Торрини – оба кажутся чуть моложе, чем сейчас, – и, черным силуэтом на фоне ярко освещенного дверного проема, еще одна фигура: не то собирается присоединиться ко всем, не то уходит.
– Это по мотивам картины Веласкеса[51], – поясняет Хавьер. – На оригинале изображен испанский двор, наблюдающий, как художник пишет портрет короля с королевой. У меня целый день ушел на то, чтобы все подогнать и расставить как надо. Видишь короля с королевой? Настоящих героев картины? Я тебе подскажу…
Но Дэнни уже и сам их заметил. В глубине комнаты маячат смутно отраженные в зеркале призрачные лица мамы и папы. Оба вне картины, но в то же время и внутри ее.
– Как тебе? – спрашивает Хавьер, подходя к Дэнни и кладя руку ему на плечо.
Но Дэнни не в силах ответить. Он с трудом сдерживает эмоции. Есть во всем этом что-то такое загадочное, такое трогательное. Словно пророчество – что они уйдут, но все еще останутся где-то вокруг, будут наблюдать… Он набирает в легкие побольше воздуха, делает глубокий выдох:
– А кто та карлица?
– Гала, – отвечает голос позади него. Замора тихо подошел сзади и тоже разглядывает фотографию. – Мы одно время были вместе. Но у нас ничего не полу-чилось.
– Ее я тоже не помню.
– А ты был совсем крошкой, – похоже, Замора рад сменить тему. – А потрясающе у Хавьера вышло, no? Всегда хотел как-то воссоздать эту картину – разыграть, например. С Веласкесом в чем вся штука-то: он первым из художников стал писать нас, карликов, как обычных людей. Не как домашних животных или уродцев. Благослови его Господь.
Дэнни кивает, но взгляд его прикован к отраженным лицам родителей, улыбающимся ему из своего вечного полумрака.
– Пойдем, amigo, – ласково зовет его Замора. – Мне пора на репетицию.
В комнату с кофейником в руках входит темноволосая женщина. В стенках кофейника отражается предвечерний свет, подсвечивая проборожденные тревогой морщинки вокруг ее глаз. Она хоть и выдавливает из себя улыбку, но все же не в силах скрыть напряжения.
– А это Лопе, моя жена, – представляет Хавьер и целует ее в щеку. – Прости, cariño[52]. Нам пора уходить.
Женщина ставит кофейник на стол, вытаскивает из кармана сложенный листок бумаги и всовывает в руку Хавьеру.
– Una comunicación[53], – бормочет она, и – на кратчайший миг – Дэнни замечает в ее темных глазах проблеск страха. Хавьер бросает взгляд на записку, почти незаметно вздрагивает и прячет листок в карман.
– Если еще кто позвонит, говори – меня нет в городе.
– Но все хорошо? – спрашивает Лопе.
– Отлично, – заверяет он и снова целует ее. – Распрекрасно.
Однако ясно, что это не так – Дэнни точно уверен. Лопе крепко-крепко пожимает руку Хавьеру и торопливо отворачивается.
Лопе уходит, а вот ее взгляд так и остается с Дэнни. Такой измученный, тревожный – на миг он вытесняет у него из головы все остальное.
На лестнице мальчик поворачивается к Хавьеру:
– А вы тоже были в труппе «Мистериума»?
Замора фыркает:
– Уж лучше бы был. Верно говорю, amigo? Глядишь, и не угодил бы в тюрьму.
– В тюрьму?! За что?! – поражается Дэнни.
– Да так. – Хавьер накидывает куртку на плечи. – За убийство. Помимо всего остального.
3. Почему змея проглотила свой хвост
Глубоко задумавшись, Дэнни шагает вслед за майором и его другом через парк, вверх по соборной лестнице, потом через внутренние помещения Саграды. До чего же небрежно Хавьер ввернул в разговор слово «убийство» – все равно что ничем не примечательные выходные упомянул. Мальчику бы хотелось проникнуться к Хавьеру теплыми чувствами – Хавьер ему даже нравится, – но это слово, да еще тот электрический обмен взглядами между мужем и женой словно бы подняли ставки еще выше. Новый повод для беспокойства, мрачно размышляет Дэнни, пока они пробираются по лесу каменных колонн к дальнему концу собора.
Роза ждет их. Стоит перед временной ширмой в омуте зеленого света, скрестив руки на груди и постукивая ногой по каменным плитам.
– Я сказала – до ланча! – рявкает она. – Выбиваемся из графика, Замора…
Она обрывает речь на полуслове и показывает на ногу Дэнни, на темные пятна просочившейся сквозь джинсы крови.
– Что с тобой, Bello?
– Я… э-э-э… упал, на Рамбле.
Роза тяжело вздыхает:
– Мария только что обновила аптечку. Она тебя подлатает. – Директор переводит взгляд на спутника Заморы и Дэнни. – Hola[54], Хавьер. У нас тут черт-те что творится! Господи, и зачем только я бросила курить!
Она ведет их к пластиковой занавеске, за которой начинается арена. Но Дэнни чуть приотстает и дергает Замору за рукав:
– Хавьер кого-то убил?
Карлик качает головой:
– Самозащита. Из серии «кто кого». Приговор вынесли как за непреднамеренное убийство. Хавьер хороший парень. – Замора оглядывается по сторонам. – Но знаешь, давай пока держать события этого утра – и все остальное – в тайне… Пока не выясним точно, что происходит.
Дэнни кивает. Это хорошая стратегия: посмотреть, не проявит ли кто из труппы удивления, увидев, как я вхожу, целый и невредимый. Но и спешить с суждением насчет Хавьера я не стану. До поры до времени.
Он распрямляет плечи, старается вытеснить из головы треволнения минувшего утра, проскальзывает за занавес…
…и у него перехватывает дыхание.
Декорации поражают воображение. С креплений свешиваются новые шелковые полотнища, за дальними окнами натянут старый, еще времен прежнего «Мистериума» фон. Меж тросов и канатов скользят, чуть вращаясь, крохотные огоньки, высокие столбы фиолетового света пронзают безбрежное пространство под куполом, клубы дыма и сухого льда. Внезапно прошлое подступает почти вплотную. Так и чувствуешь его, думает Дэнни. Чувствуешь, но все же не видишь. Совсем рядом…
Однако сейчас у него есть дело. Загнав нахлынувшие эмоции поглубже внутрь, он обводит взглядом труппу, высматривая малейший признак удивления, потрясения или даже злости. Большего ему и не надо.
Над ареной натянута сетка безопасности. Высоко над головой мальчика Бьорн раскачивается на трапеции, зацепившись коленями, лениво помахивая руками в воздухе. При виде Дэнни он приветственно взмахивает белой от мела ладонью, на перевернутом лице расплывается широкая улыбка.
– Ладно, начинаем, – командует Роза, хлопнув в ладоши. – Сперва номер вольтижеров. Давайте, мальчики!
Билли выдает нестройные звенящие аккорды песни «Экспресс тебе в череп». Сидящая рядом с ним Мария берется за виолончель.
– Ты мне не говорил, что поранился, – кричит Замора, перекрывая музыку.
– Да все в порядке, – отмахивается Дэнни. Ему сейчас важно отследить реакцию на его возвращение.
Он прислоняется к одной из опор, переводя взгляд с одного артиста «Мистериума» на другого. Билли и Мария с головой ушли в музыку, не замечают больше ничего вокруг. Дарко сидит на контейнере и увлеченно разговаривает по телефону, даже глаза прикрыл, чтобы лучше слышать собеседника. Фрэнки держится за канат и, задрав голову, смотрит куда-то под потолок. Единственный член труппы, выказавший к мальчику хоть какой-то интерес, это Герцог: он подбегает к Дэнни, помахивая хвостом, а потом тяжело плюхается у ног. Дэнни наклоняется потрепать косматую голову пса. Это хоть как-то унимает разошедшиеся нервы.
А что там с остальными двумя клоунами?
Аки и Джои стоят наготове на своих платформах, уверенные и собранные. Снизу они похожи на парочку хохлатых попугаев, поднятые колючими гребнями волосы сверкают в свете прожекторов. Бьорн раскачивает свою трапецию все сильнее, сильнее и вот, на очередном пике, хлопает в ладоши. Джои, стоящий наготове как раз над ним, ласточкой ныряет вниз, к сети, на миг кажется, что он падает, но время выверено безупречно и руки его в полете крепко сцепляются с руками Бьорна. Описав две широкие дуги в воздухе, он одним длинным сальто преодолевает пропасть и хватается за трапецию с другой стороны. Это сигнал для Аки.
Но тут взгляд Аки случайно падает на Дэнни. Циркач замирает – на долю мгновения, однако этого достаточно, чтобы сбиться с темпа: и когда он летит вниз, паря в свете прожекторов, пальцы его лишь краешком задевают руку Бьорна, и Аки, кувыркаясь, уносится вниз, приземляясь беспорядочной грудой, точно тряпичная кукла, на сетку безопасности. Музыку прорезает крик боли.
Что это было? Та самая реакция, которой я ждал? Сердце у Дэнни бьется с не-истовой силой. Да, пустяк – но все же клоун сбился с темпа. Мальчик во все глаза смотрит на барахтающегося в сетке Аки.
Роза качает головой. Билли с Марией выдают череду разрозненных аккордов, а Мария саркастически смеется в микрофон – так они на арене всегда прикрывают чью-нибудь оплошность. Дарко морщится и засовывает телефон в карман.
– Аки еще не в форме, Роза. – Он косится в сторону Дэнни. – Что бы сказал твой старенький папочка, Дэнни? «Болваны! Я окружен сплошными болванами!»
Голос воспроизвести ему удается – рокочущий бас с вполне различимым валлийским акцентом. Но вот с выражением лица и мимикой – провал.
– Ради бога, Дарко, – протестует Замора.
– Если ему хватило храбрости вернуться сюда, то и с этим он справится, – возражает Дарко и крепко хлопает Дэнни по плечу. – Верно?
Но Дэнни так сосредоточенно выискивает взглядом клоунов, что фраза проносится у него над головой не задев. Джои стоит левой ногой на бруске для отталкивания и смотрит вниз, чуть подавшись вперед и держась только одной рукой. Он ухмыляется упавшему товарищу. Потом переводит взгляд на Дэнни.
Только не отворачивайся, велит себе Дэнни. Не показывай испуга.
– Ты его сбил с толку, Дэниел! – кричит француз и смеется из-под маски. – Впрочем, на этой неделе его все с толку сби-вает.
– Перерыв! – объявляет Роза. – Пять минут. Мария, займись, пожалуйста, ногой Дэнни, пока он кровью весь пол в соборе не залил!
Джои ухмыляется, балансируя на приступке – и падает на натянутую внизу сеть.
Мария выкатывает аптечку – маленький серебряный контейнер, на котором изображен большой красный крест и видна надпись «Больница “Мистериума”». Присев на корточки рядом с мальчиком, гимнастка закатывает его штанину и морщится. Из ранки все еще сочится кровь.
– Бог ты мой, Дэнни, как тебя угораздило? Да тут зашивать придется.
– Ну ладно, – соглашается он, но при виде сочащейся из пореза темно-красной крови на него внезапно наваливается усталость. Тело тяжелеет. Мария выпрямляется и смотрит ему прямо в глаза.
– Наверное, это все немножечко чересчур… Ну то есть вернуться сюда, а семьи твоей больше нет… – голос ее стихает от неуверенности. Но вскоре лицо светлеет: – Эй, а показать мою новую татушку?
Она задирает жилетку и поворачивается спиной. В самом-самом низу, под поясницей свернулась восьмеркой, образуя символ бесконечности, змея, кусающая собственный хвост.
– Это называется «уроборос»[55]. Клево, да? Это про то, что жизнь – она продолжается и продолжается… что бы ни случи-лось.
– Папа всегда оставлял такой знак для мамы, когда они только начали встречаться. Мастерил из веточек или рисовал на инее, – откликается Дэнни, признательный за возможность воскресить радующие воспоминания: как мама всегда говорила, до чего же приятно было видеть символ их любви, размещенный у всех на виду – например, на запотевшем окошке кафе – и все же непонятный непосвященным.
– Нам всем их очень не хватает, Дэнни, – говорит Мария. И снова замолкает, боясь, не сказала ли лишнего.
Дэнни опускает взгляд на окровавленную ногу и старается выдавить из себя улыбку. Может, Мария сумеет добавить в головоломку недостающий кусочек. Надо расспрашивать всех и каждого.
– Мария, а ты помнишь последний день? День пожара?
Мария вздыхает:
– Такой ужас творился, Дэнни. Не знаю…
Она явно обходит какую-то тему стороной. Умалчивает. Отводит глаза. Но при этом хочет и чем-то поделиться.
– Ну расскажи, пожалуйста, – начинает Дэнни, легонько касаясь ее руки, чуть постукивая – по той точке на предплечье, которая, по папиным словам, помогает разговориться… Похоже, он все делает верно – Мария вздыхает:
– Господи, помилуй! Да ведь в тот самый день я сказала твоему папе: мол, пусть пойдет и повесится. Даже не так выразилась, а еще хуже, гораздо хуже. Да пропади ты пропадом – сказала, и еще кой-чего прибавила. Знаешь, он ведь иногда таким был паршивцем. А получилось – это было последнее, что я ему сказала. Боже, мне та-а-а-а-ак из-за этого плохо!
В глазах ее стоят слезы. Слушать, как о папе опять отзываются не слишком лестно – ужасно больно. Дэнни отводит взгляд, но думает про себя – тут дело только в этом, никаких иных мрачных тайн.
– Ох ты господи, надо ведь тебя подлатать, – Мария берет себя в руки. – Сделаем пару стежков, а?
– Я выдержу.
– Пощиплет немножко.
Мария промывает царапину антисептическими салфетками, Дэнни невольно морщится. Но к тому времени, как она достает из упаковки стерильную иголку, тщательно выбирает нитку и, чуть высунув от сосредоточенности язык, нагибается над ногой мальчика, голова у него уже так занята другими мыслями, что он почти не чувствует боли.
Дэнни снова обшаривает глазами арену, проверяя, кто чем сейчас занят.
Дарко кидает ножи в деревянную мишень. Они прорезают яркими вспышками полумрак и с глухим стуком вонзаются в доски – не дальше ширины пальца от обрисованной мелом человеческой фигуры. Роза с девочками просматривают порядок номеров, лица их сосредоточенны и серьезны.
Джои и Аки чуть позади них стоят почти вплотную друг к другу и разговаривают. Вот они дружно косятся в его сторону – и так же дружно отворачиваются.
Я все выдумываю, спрашивает себя Дэнни, или во взглядах и выражении лиц клоунов читается вина? Из-за того, что я поранился?
4. Почему счастье – это теплый ствол
Примерно в полумиле оттуда, затерянная в лабиринте переулков квартала Раваль, Ла Лока склоняется над ярко освещенным верстаком.
На заднем плане тихо играет музыка – бойкая мелодия. Ла Лока невольно притоптывает правой ногой в такт и подпевает себе под нос, склоняясь над работой.
К мобильнику убитого надо прикрепить маленький таймер, который можно будет активировать дистанционно. Рядом на верстаке лежит пластиковая взрывчатка – белый целлофановый сверточек. Более чем достаточно для задачи – но почему бы не устроить все позрелищней, расходы-то ей так и так оплатят. Когда все закончено, остается лишь прикрепить бомбу сильным магнитом к лямкам наплечной сумки. А потом – бабах!
Рядом лежит мобильник мальчишки: она поменяет там сим-карту и снова подсунет ему!
У Ла Локи ловкие, умелые пальцы. Работая, она насвистывает себе под нос в такт играющей на заднем плане песне: «Счастье – это теплый ствол. Счастье…»[56]
В глубине комнаты, вне круга света настольной лампы, темнеет секретер для хранения документов. А в нем – методично описанные, заархивированные и размещенные в хронологическом порядке на вечный покой ее жертвы. Отдельная папка для каждого, кого она стерла из книги жизни за много лет. Никому еще не удавалось заглянуть в эти папки – и остаться в живых. Никому и не удастся.
Ей самой непонятно, отчего за ней закрепилось имя «Ла Лока» – Безумная. Ведь в ней нет ни капли безумия. Она расчетлива, аккуратна, рациональна. Она оказывает определенные услуги за строго определенную плату. И не оставляет никаких мелочей на волю судьбы. Она не знает, что такое неудача. Если хотите, чтобы что-то было выполнено точно и в срок – и у вас есть деньги! – обращайтесь к Ла Локе.
Металл плавится, шипит и капает на два проводка, которые надо соединить. Ла Лока вдыхает едкие пары и на миг задерживает в легких.
На столе рядом лежит распечатка имейла от клиента.
Жизненно важно воспользоваться этой возможностью. Противники предупреждены. Протечка ликвидирована, но ущерб уже нанесен. Местный босс 38 и оперативники в курсе и приостановят активность, пока вы не завершите начатое.
Вместо подписи – аккуратная сеточка из сорока девяти точек. А в самой середине центральная точка обведена жирным красным кругом. Яблочко на мишени.
Центр.
5. Почему похлебка не пошла впрок
День на исходе. Клоуны и Летучие Акробатки собирают вещи после своей части репетиции, дружески похлопывают друг друга по спине. С лиц ушло напряжение. Атмосфера почти как в старые добрые времена. Но Дэнни все еще напряжен, все еще начеку.
Он всю репетицию высматривал что-либо подозрительное в реакции или передвижениях участников труппы – но больше ничего достойного внимания не заметил.
В горле у него все еще стоит сырой тяжелый комок эмоций. Таинственная фотография Хавьера расшевелила бурю чувств – и они так и просятся наружу. Он сглатывает, силясь загнать их обратно.
С наступлением темноты преображение арены «Мистериума» завершилось – словно бы над ней вознесся огромный купол и все они снова очутились под его полусферой. Вокруг видны лишь знакомые предметы реквизита, опоры, канаты, трапеции и качели, звездный задник с пляшущими на нем огоньками, вспыхивающими и гаснущими созвездиями и галактиками. Вон высоко над головой снова зажигается Орион. Неужели всего лишь вчера Дэнни смотрел, как звездный охотник шагает над парижским кладбищем? Неужели и вправду еще не прошло двух лет с тех пор, как он последний раз наблюдал, как на этом драматическом фоне выступают мама и папа? Комок в горле сжимается еще плотнее.
Мария, вращаясь, летит по воздуху на летающем шнуре[57]. Яркий луч прожектора выхватывает из тьмы кружение татуировок и прядей волос. На спине вспыхивает золотая петля уробороса. Дэнни замирает на месте. Несмотря на разброд в мыслях, на тревогу, подобное зрелище завораживает, напоминает, как же это здорово – быть живым. Как хорошо, когда твоя работа напоминает об этом и другим людям.
Роза с Заморой подходят к мальчику.
– Знаешь что, – улыбается распорядительница, – мы провели весь техпрогон без сучка без задоринки. Правда, кое-что еще остается…
Она выразительно кивает на стоящую сбоку красную пушку Заморы.
– Но сперва ужин, – потягивается Роза. – Проголодался, Bello?
– Да, страшно, – откликается Дэнни, хотя, сказать правду, в глубине души боится, как бы его снова не стошнило. С ним явно что-то не в порядке. Неужели подцепил какую-то заразу?
– Я приготовила свое коронное блюдо. Риболлита!
Вся труппа собирается в задней комнате за длинным столом на козлах.
Аки порывается было усесться во главе, но Замора сильной рукой преграждает ему путь:
– Давай сегодня оставим почетное место для Дэнни. Продемонстрируем, как ВСЕ мы рады его видеть. Он это заслужил.
Присутствующие отзываются согласным рокотом. Внезапно оказавшись в центре внимания, Дэнни пытается скрыть смущение. Он благодарен Заморе за великодушный жест, но предпочел бы просто тихонько отсидеться в сторонке. Хоть переждать, пока тошнота отступит.
Нельзя терять бдительность, думает он. Надо смотреть во все глаза, вылавливать любой намек на фальшь в словах или поведении. Вот, например, похоже, что клоуны не разделяют всеобщего энтузиазма, тогда как все остальные за столом выкрикивают приветствия и обращают к нему поднятые бокалы.
Роза ставит на стол огромный котел с похлебкой и принимается наполнять миски до краев:
– Надеюсь, Bello, ты ее еще не разлюбил. Раньше-то просто обожал, еще когда… когда был помладше.
– Как нога, Дэнни? – кричит Мария с другого конца стола.
– Отлично, спасибо, – отвечает Дэнни, силясь придать голосу жизнерадостность, но что-то тягучее, вязкое в горле душит все сильней и сильней, на глазах выступают слезы.
– Похоже, ты тоже поучаствовал в заварушке в Гонконге? – пищит Фрэнки Бум через весь стол. – Расскажешь?
– Ой, дайте парню поесть, – торопливо перебивает Замора.
Дэнни смотрит вниз, на похлебку, и водит ложкой в миске, гадая, что же сказать… и можно ли тут хоть что-нибудь сказать.
– Я пустил в ход трюк, которому меня папа научил… – с запинкой говорит он.
Риболлита еще слишком горяча, но душистый запах приправ из миски проносится по памяти Дэнни, поворачивает мысли вспять, вспять…
– Так и не понял, как ты вообще очутился там, на крыше, – настаивает Джои.
Дэнни подносит к губам ложку густой ароматной похлебки, дует на нее, прихлебывает. И тут происходит нечто очень странное.
Еду словно бы приправили сильным наркотиком. Как только вкусовые сосочки на языке ощущают знакомые оттенки вкуса, время подвисает, застывает, стол перед мальчиком теряет очертания, растворяется, а лица сливаются в единое пятно. Вязкая тяжесть, давно обосновавшаяся в желудке, резко подступает к горлу, к носу – и наконец выпускает на волю волну воспоминаний и горя…
Прошлое возвращается, обрушивается на голову – бесчисленные такие вот ужины, когда все сидят за общим столом, передают по кругу бутылки вина, кто-нибудь перебирает струны гитары, наигрывает на аккордеоне. Смех, веселая болтовня, неловкие паузы, подколки, ругательства, долгие истории – и все под Розину стряпню. Одни пришли в костюмах, не смыв побелку с лица, другие в джинсах и футболках. Сплетни, шутки, флирт, цирковые байки, но больше всего – смеха.
По вечерам труппа частенько усаживалась прямо на улице, под звездным небом. Скатерти лучились белизной, кто-нибудь из клоунов бродил вокруг, выпуская петарды, взрывающиеся над головой. Случалось, обломки падали сквозь ветви деревьев на стол, вызывая взрывы хохота. Неудержимый смех, море энергии… а потом все прервалось, свет погас, а обугленные остатки дома Дэнни были бесцеремонно сметены и выкинуты бог знает куда.
Больше того. Последний раз мальчик получил миску риболлиты вечером накануне пожара, и вот сейчас знакомый вкус – пряный, особенный – высвобождает и эти воспоминания…
Дэнни сидел у Розы в фургоне, когда они вдруг услышали вой сирен и крики Дарко «Пожар! Пожар!». Еще чувствуя во рту вкус похлебки, мальчик, спотыкаясь, помчался вслед за Розой наружу, под снег, и увидел языки пламени, над которыми поднимался густой черный дым. С тех самых пор он заглушал эти воспоминания, но сейчас ясно представляет себе всю сцену, а не разрозненные фрагменты. Он помнит, как члены труппы изо всех сил старались потушить пожар, как лаял Герцог, как Мария и Фрэнки направляли в пылающую преисподнюю струи огнетушителей – одного, второго, третьего, – сперва надеясь, потом почти безнадежно. Как Замора рвался в огонь, но его оттащили. Как подоспевшие клоуны растерянно смотрели на пылающее чудовище, поглотившее родителей Дэнни.
Я помню, помню! Снег валил все сильнее, сплошной пеленой, и… я оглядывался по сторонам в поисках помощи, еще одного огнетушителя или пожарного насоса, и все остальные тоже были рядом. А потом кто-то пронзительно закричал – Иззи или Беатрис, – и я снова взглянул на пламя и помчался к нему, чтобы спаси их, но Замора перехватил меня с криком «Нет, Дэнни, нет!». И держал меня, а пламя все бушевало и бушевало… Пожирало само себя, пока наконец не примчались завывающие пожарные машины и не добили его окончательно.
Дэнни смутно осознает голоса вокруг. Кто-то – Роза? – спрашивает, как он себя чувствует. Что-то случилось? Но Дэнни сейчас не видит ничего вокруг, лишь огонь и снег, а за ними – все прочие бесчисленные моменты прошлого, сотни тысяч воспоминаний, разворачивающаяся безумная трагедия «Мистериума»…
И горе, что он так долго таил в себе, прорывается, выплескивается наружу.
Горе сотрясает все тело мальчика, плечи его дрожат, он задыхается, пытаясь вдохнуть хоть немного воздуха, держать голову прямо. Но не может обуздать себя… больше не может.
– Carajo! Дайте мальчику воздуха! – требует Замора. – Идем, Дэнни. Пойдем выйдем…
Дэнни глубоко дышит, стараясь унять дрожь. Ощущение такое, точно руки и ноги подергиваются сами по себе, без его воли. Зубы стучат. Мальчика бьет озноб. Но в то же время ощущения и такие, словно с груди у него сняли тяжкий камень – и эмоции наконец вырвались на волю и беспрепятственно текут сквозь него.
Роза снимает пиджак и накидывает ему на плечи:
– Bello, все хорошо, все хорошо…
Нервная дрожь начинает стихать, отступает. Дэнни слышит, как люди вокруг озабоченно переговариваются вполголоса.
Ужасно стыдно – надо ж было вот так расклеиться! Однако нервный срыв принес и перемены к лучшему: словно стена внутри вдруг рухнула и наконец – наконец! – он снова обрел способность чувствовать: чувствовать, что происходит вокруг, ощущать горькую силу этого вечера. Да, боль – но боль, возвращающая к жизни. И, думает Дэнни, наверняка к этой цепочке воспоминаний еще есть что добавить, есть что еще вспомнить о пожаре. Если бы я только сумел проследить ее до конца… Замора удерживал меня, а я вырывался, но он оказался сильнее и я просто глядел вверх, на этот бесконечный снего-пад, и…
Но тут громкий голос – знакомый, энергичный, живой – разбивает чары:
– Ну вот я и приехала! А разве не предполагалось, что кто-нибудь из клоунов встретит меня на вокзале?
Не может быть!
Дэнни вскидывает голову, разевает от изумления рот:
– Син-Син!
Она стоит в дверях с чемоданчиком, глаза сверкают сквозь стекла очков. Удивление стряхивает с Дэнни остатки дрожи, он вскакивает на ноги, снова полный сил. В тот же самый миг она замечает его – и на ее лице отражаются те же чувства.
– Что, черт возьми, ты тут делаешь? – хором произносят они.
Замора переводит взгляд с Дэнни на Син-Син и, несмотря на все напряжение последних минут, тихонько хмыкает:
– Да-да, мистер Дэнни. Я как раз собирался тебе сказать…
6. Почему Замора летал в последний раз
Наступил вечер. Дэнни и Син-Син устроились на каменной скамье, затерявшись в просторах Саграды. Спиральные, отрицающие законы тяготения каменные колонны вокруг залиты ярким светом огней «Мистериума». Винтовые лестницы штопорами уходят вверх к башням. В окна виднеются прилепившиеся к зданию оранжевые леса, а за ними пронзают ночь ярко-желтые подъемные краны.
Син-Син вбирает в себя это зрелище, сидя со стаканчиком кофе в руке и поглядывая, как труппа собирается на вечерний «черновой» прогон.
Первоначальная радость и потрясение от неожиданной встречи сменились замешательством. Дэнни рад видеть девочку – он твердо уверен, что рад, – однако эта радость омрачена примесью беспокойства и раздражения из-за того, что от него снова что-то скрывают. Даже за то короткое время, что они провели вместе в Гонконге, он успел ощутить в Син-Син глубокие подводные течения и теперь гадает, как много она ему не рассказывает. Что она вообще здесь делает?
Девочка смотрит на него и снова отводит взгляд к лестнице, вьющейся к тени под куполом.
– Местечко – рехнуться можно. Но для представления мегакруто!
Она не смотрит мне в глаза, думает Дэнни. Ни разу не взглянула за целый час – вообще ни разу, если не считать того первого момента. Словно стыдится, что ее застукали на месте преступления.
– Почему ты уехала, даже не попрощавшись? – начинает он, стараясь найти нужный тон, но в голосе все равно прорывается обида.
– Ничего не могла поделать, – быстро отзывается Син-Син. – Ты был не в том состоянии. А у меня были срочные дела.
– Это, типа, какие?
– Типа, личные.
– По поводу Чарли?
– По поводу моей собственной детективной работы.
– Но что ты здесь-то делаешь?
– Могу задать тебе тот же вопрос, – вздергивает подбородок она. Почти как в нашу первую встречу, думает Дэнни. Снова в броне. Неужели то, что произошло в Гонконге потом, ничего не значит?
– Непредвиденные обстоятельства, – говорит он, гадая, многим ли можно поделиться с ней, но стремясь преодолеть возникшую между ними пропасть. Когда Син-Син узнала, что приедет сюда? Когда узнала о возрождении «Мистериума»? Ладно, постарайся забыть, велит он себе. Она мне нужна, я должен мало-помалу завоевать ее доверие. И если я буду стопроцентно честен с ней, то велики шансы, что и она со мной тоже…
Он вкратце излагает факты: сорок девять точек на спине мертвеца, гонки с полицией, подозрения насчет клоунов. Син-Син слушает тихо и внимательно, время от времени кивая, а потом задумчиво морщит лицо.
– Похоже, ты сделал верный шаг, – произносит она наконец. – Но тетя твоя, конечно, разозлилась!
– Ничего страшного. Но ты-то как? Зачем ты сюда приехала?
Син-Син вздыхает – долгий, тяжелый вздох, выражающий больше, чем простую усталость. Что-то печальное? Нет, еще тяжелей…
– Я тебе все рассказал. Только честно будет, если и ты мне расскажешь, – прибавляет Дэнни чуть тверже, чем раньше.
– Три причины, – она загибает пальцы. – Номер один: смена обстановки после чокнутого Гонконга. Слишком плохие воспоминания. Номер два: я и сама иду по следу…
– Для Рикара?
– Нет. Для себя самой. И номер три: я ищу работу и у меня тут будет собеседование. – Она усмехается.
– В Барселоне?
– Здесь. Прямо здесь. В «Мистериуме».
Син-Син смеется, видя ошалелое недо-умение на лице Дэнни:
– Я говорила тебе, что и сама умею показывать кое-какие фокусы? Ну вот, а твой друг Замора упомянул, что они ищут новые таланты. Тут-то все и встало на свои места. Я кремировала Чарли, развеяла его прах над гаванью – и на последние остатки его денег купила билет досюда. И вот я тут! Бездомная. Безработная. Завтра у меня просмотр.
И как прикажете на такое реагировать? Хорошо ей, конечно, думает мальчик, но это меня должны были позвать на просмотр. Я здесь вырос, это мой дом – а она просто заявилась со стороны!
– И что будешь показывать? – пустым голосом спрашивает он.
– Сюрприз. Подержи-ка мои очки.
Сверкая глазами, девочка вскакивает на скамью. Вдох – и она делает сальто вперед на каменном полу. Два быстрых шага – и она катится колесом. Второй поворот, третий – и еще одно сальто вперед. Приземляется Син-Син на идеальный шпагат.
Она возвращается к Дэнни. Тот тихонько аплодирует, стараясь унять ревность. Но он по-настоящему впечатлен. Она сущая находка.
– Акробатика?
– Типа того.
Подходит Замора, помахивая в воздухе тремя листками бумаги:
– Лора прислала электронной почтой эти страницы. Сказала, завтра, как перестанет злиться, пришлет еще.
Зависть мгновенно улетучивается. Все остальные переживания тоже. Дэнни жадно выхватывает листки.
До чего же приятно видеть на сканах энергичный отцовский почерк. Но если раньше все это казалось лишь собственным развлечением, то теперь папины подчеркивания – отмечающие кодировку звездочки – кажутся страшно важными и срочными. Дэнни вспоминает запись с первой страницы «Книги освобождения»: «Ты держишь ключ в своих руках». Но как же дрожат сейчас эти самые руки!
– Оставляю их тебе, мастер Дэнни. Или хочешь пойти посмотреть, как мной выстрелят?
– Что-что? – рассеянно переспрашивает Дэнни.
– Репетирую «человека – пушечное ядро», – поясняет Замора. – Помнишь? Я не слишком часто этим занимаюсь. Не уверен, что хочу, чтобы все считали, будто мы, карлики, для этого и созданы…
– Подойду через минуту.
– Можешь даже сам нажать на спуск.
– Угу…
Карлик пожимает плечами и ковыляет напоследок еще раз проверить оборудование, оставив Дэнни и Син-Син над страницами кода.
– Что это?
– Папины тайны. Сперва я думал, что это просто записи его номеров – с побегами и со всякими приспособлениями. Но теперь мне кажется, последние несколько записей как-то связаны с его работой для Интерпола.
Лора прислала сканы трех страниц. И на каждой из них шифрованные отрывки втиснуты между дневниковыми записями о погоде («Холодина такая, что у мартышек яйца отмерзнут»), о достоинствах различных представлений («Амстердам – жуть. Джои – НЕВОЗМОЖЕН») и разрозненными заметками («Только что получил ответ от Б.» или «Полный отчет на следующей неделе»). Там и сям виднеются размазанные ластиком пятна торопливо стертого текста – совсем ничего не разобрать.
Другие уцелевшие фрагменты более информативны: «Лили не в восторге. Но я это все улажу после 12-го», «АКИ знает!» (Что знает Аки? – гадает Дэнни. Ну что бы папе стоило выражаться яснее!), «Отругал Дэнни. Вечно я его огорчаю». Эта запись приносит с собой очередной взрыв незваных эмоций, но Дэнни подавляет их, сосредотачивается на шифровке.
Первая датирована третьим февраля. Подчеркнутый кусок гласит:
Вторая датирована шестым февраля:
И третья, последняя запись в дневнике, нацарапана торопливым почерком, а число на ней – день накануне пожара:
Син-Син присвистывает:
– Я даже кроссворды решать не умею. Что это за шифр?
– Похоже, тут три разных шифра. Мы обычно рисовали решетки[58] – знаешь, вроде тех, что для крестиков-ноликов?
Син-Син непонимающе таращится на него.
– Их-то раскалывать легче легкого. Особенно когда знаешь ключевое слово. Папа обычно оставлял подсказку. Вот как здесь. Мы и по-другому тоже иногда де-лали…
Дэнни так увлекся и сосредоточился, что не замечает, как вокруг него собираются клоуны. А те уже здесь, присаживаются на скамью по обе стороны от него. Бьорн все еще в маске-черепе. Аки улыбается, серьги его поблескивают в огнях «Мистериума». Джои хмурится, поглядывая на зажатые в руке Дэнни листки.
– Что это у тебя тут, Дэниел? – спрашивает Джои.
Мальчик инстинктивно прижимает страницы к груди.
– Похоже на почерк Гарри. Шифровки какие-то? – Аки впивается взглядом в бумаги в руках Дэнни.
– Он просто обожал секреты, – тихонько говорит Бьорн. Из-под маски голос его звучит глухо и неразборчиво.
– Дай-ка взглянуть, – Аки втискивается на скамейку между Дэнни и Син-Син.
– Полегче, ты, рыбья морда, – осаживает его девочка.
– Я бы помог тебе разобраться, – предлагает Аки. – И вообще, я заметил – там и мое имя упоминается.
– Я не Гудини, но он сам, – повторяет Джои, покусывая губу и пытаясь разглядеть надпись получше. – Хм-м-м.
Дэнни поднимается на ноги. Это уже чересчур! Рядом с клоунами он всегда нервничал, хотя иногда с ними и было весело. Но теперь, когда он с каждым часом все сильней подозревает их и почти уверен, что один из них помог погубить отца, они кажутся прямо-таки опасными.
– Это все не имеет к вам никакого отношения, – произносит он, пятясь. – А мне надо помочь Заморе.
Он смотрит в ту сторону, где как раз поставили на размеченную позицию маленькую пушку. Замора стоит рядом, выверяя траекторию и потуже застегивая противоударный шлем. Фрэнки тоже здесь – приглаживает воображаемый пушок на лысине и сматывает длинную рулетку.
– Да не бойся ты, – говорит Джои. – Мы просто хотим помочь.
– Отстаньте от него, – сердится Син-Син. – Он сказал, что это его дело, ну так и отвалите.
– А ты кто, черт возьми, такая? – парирует Джои. Рыжие лохмы его подергиваются.
Дэнни отворачивается и идет к Заморе и пушке, спеша убраться подальше от пытливых взглядов клоунов, но Аки догоняет его.
– Давай наперегонки! До Заморы. Спорим, я буду первым! – кричит он. – И кстати, Дэнни, я думаю, что знаю один из этих шифров.
Сзади раздается вопль боли. Обернувшись, Дэнни видит, как Джои драматично катается по полу, держась за живот, а Син-Син уходит прочь, качая головой и что-то бормоча сквозь зубы.
– Merde![59] Ты что?
– Не сейчас, черт возьми! – рявкает Замора. – Угомоните вы этих клоунов! Мне надо собраться.
Оставив Дэнни на полпути между собой и пушкой, лилипут разъяренно шагает к распростертому на полу Джои, который продолжает бить на жалость, корчась и громко стеная. Дэнни оглядывается по сторонам.
Аки нависает над спусковым механизмом. На лице японского клоуна играет слабое подобие улыбки. Что его так рассмешило? Кривляния Джои? Шифровки? Или просто-напросто Герцог, который панически вылизывает лицо Джои в попытках оживить его?
– Давай, Дэнни, – говорит майор, вернувшись к пушке. – Забудь этого глупого клоуна. – А ты, Аки, прочь с дороги! Нажать кнопку я не доверю никому, кроме Дэнни.
Он многозначительно смотрит на японского клоуна. Тот пожимает плечами и, что-то бормоча под нос, отступает в тень:
– Да чтоб ты в лепешку расшибся!
Дэнни аккуратно складывает листки с шифровками и запихивает в карман джинсов. Среди всей этой неопределенности приятно иметь при себе послание от папы.
В отведенной под цирк части собора снова воцаряется спокойствие – или хотя бы его подобие. Билли берется за гитару и заводит вступление к номеру Заморы «Капитан Союз».
– Запускай видео, – хлопнув в ладоши, командует Роза.
Обрывки черно-белого фильма, зациклованного набора черно-белых кадров о запуске русской ракеты, начинают мелькать на фоне колонн, пола, самого Заморы.
Фрэнки с Бьорном становятся по разные стороны сетки метрах в тридцати от пушки. Роза занимает позицию примерно посередине, готовясь сопровождать полет Заморы жестом драматически вытянутой руки – словно прослеживая траекторию падающей звезды.
Карлик переключается в режим представления – и, как всегда, неподражаем. Дэнни на секунду забывает об Аки с Джои, о кодах и шифрах. Замора изображает страх, приступ мужества, отчаянную решимость. Поднявшись по лесенке, он размашисто крестится и соскальзывает ногами вперед в дуло. Дэнни заносит руку над красной спусковой кнопкой. Стоит нажать ее – и механизм выстрелит, отправив майора в полет и одновременно с этим сдетонировав взрыв заряда в основании пушки. Замора, картинно вытянув руку, опишет длинную дугу и благополучно приземлится в страховочную сетку.
А приятно, думает Дэнни. Приятно снова принять участие в репетиции. Музыка звучит все драматичнее, все напряженнее. Мальчик оглядывается по сторонам. Аки с Джои сидят на каменной скамье, подавшись вперед и с жадным вниманием наблюдая за происходящим.
Дребезжащий голос по-русски ведет обратный отсчет, перекрывая гитарный перебор:
– Три… Два… Один…
Пуск!
Дэнни нажимает красную кнопку, ладонь у него сотрясается отзвуком взрыва.
В то же мгновение из тени выскакивает Хавьер. Лицо его искажено тревогой, рот открыт, рука протянута вперед. Он что-то кричит, но голос его теряется в яростном гитарном бое, в громе выстрела.
Взрыв никогда еще не звучал так громко – он разносится меж каменных стен и колонн, отражается эхом, а Замора тем временем взлетает в воздух.
Однако Дэнни сразу же видит: траектория неверна. Чудовищно неверна. Майор машет руками, безнадежно пытаясь скорректировать полет, но его проносит в сторону, слева от сетки. Он с тошнотворным хрустом впечатывается в колонну и с криком боли тяжело обрушивается на пол. Шлем раскалывается от удара о каменные плиты.
На миг в соборе слышен лишь один звук – затихающее эхо выстрела.
В следующую секунду Роза и Син-Син бросаются к майору. Остальные мчатся за ними по пятам. С лица Фрэнки слиняли краски, он в ужасе переводит взгляд с пушки на сетку и обратно.
О боже! Только не Замора!
Но даже в кромешном отчаянии Дэнни хватает присутствия духа, чтобы посмотреть вниз, на пушку, стоящую на отмеченных крестиках. Да! Она сдвинута с места!
Но лишь самую малость, недостаточно, чтобы Замора так сильно промахнулся мимо сетки. И вообще, возможно, это просто из-за отдачи. Дэнни оборачивается – и в проеме двери успевает заметить чью-то убегающую фигуру. Мгновенный проблеск зеленого.
Недолго думая, мальчик срывается в погоню.
Дверь находится в углу помещения. Выскочив за нее, Дэнни оказывается у подножия круто уходящей вверх винтовой лестницы. Перил у лестницы нет. Задрав голову, он видит, как ступени исчезают во тьме над головой. На него накатывает приступ головокружения.
Эхо доносит сверху отзвуки чьих-то торопливых шаркающих шагов.
– Стой! – кричит Дэнни. Голос его теряется в пустоте.
Никакого ответа. Он начинает подниматься, придерживаясь левой рукой за гладкую стену. Лестница вьется под ногами, подошвы кроссовок скользят по ровному камню.
– Стой! – кричит он снова. Но с лестницы наверху доносится взрыв смеха – истерического, почти неконтролируемого, пронзительные переливы без следа радости, точно кто-то пытается проглотить поток нервной энергии.
Мальчик на миг замирает. От этого леденящего хохота мужество его начинает слабеть. Да каким человеком надо быть, чтобы вот так смеяться! Но сдаваться нельзя. Чего там бояться? Темноты и смеха, пусть даже самого зловещего? Да и смех становится тише, почти замирает. Пошевеливайся же!
Дэнни снова штурмует лестницу, перескакивает сразу по две ступеньки, перебирает ногами так быстро, что мышцы горят от нехватки кислорода. Еще пять витков – и он у очередной двери. Она открыта, и, выскочив наружу, Дэнни оказывается на балконе. Под ногами россыпью многоцветных огней в море тьмы раскинулся город. А прямо перед ним сверкает в лучах прожекторов безбрежная путаница лепящихся к парящим в небесах шпилям лесов. Над всем этим возвышается подъемный кран.
Не слышно ни звука, кроме рокота моторов внизу. Ни движения на лесах или самом балконе. Дэнни осторожно проходит вдоль балкона до следующей двери. Что это там, уровнем выше? Просто тень? Не понять.
Мальчик весь обращается в слух. Порыв ветра ерошит ему волосы. А потом где-то вдали, еле слышно, снова раздается все тот же смех. Через несколько секунд он обрывается. Даже непонятно, откуда он звучит – сверху или снизу, изнутри здания или откуда-то из трехмерного лабиринта строительных лесов.
Дэнни набирает в грудь воздуха, прислушивается к шепчущему в сетях ветру, но больше ничего уловить не может. Повернувшись, он спешит обратно вниз, к разбившемуся другу.
Но даже шагая к недвижно распростертому на полу Заморе, он осматривается в поисках улик, внимательно разглядывает пол рядом с пушкой. Да, подпорки несомненно чуть-чуть сдвинуты с нужной позиции, а в паре шагов оттуда просматриваются еле видные следы липкой ленты – другого расположения разметки. Словно бы клейкую ленту прилепили сначала туда, но потом отодрали и передвинули в сторону… Нагнувшись, мальчик касается этих призрачных следов, ощущает на кончике пальца липкое вещество.
И только потом бросается к Заморе.
Среди строительных лесов Ла Лока глубоко дышит, стараясь сдержать бурный поток пульсирующей в ее теле энергии. Черный плащ хлопает на ветру, вспыхивает зеленью яркая подкладка.
В кои-то веки все прошло не совсем так, как она планировала. Не совсем идеально. И как только мальчишка умудрился ее заметить? От этого у нее испортилось настроение, начал разбирать дурацкий смех. Ничего, говорит она себе, силясь унять рвущуюся наружу ярость, завтра будет новый день – и она снова выиграет. Тут и сомневаться нечего. Если все правильно рассчитать, она одним выстрелом убьет двух зайцев! А может, еще и маленький приз получит. По крайней мере, теперь этот противный лилипут выведен из строя. От такого удара ему точно не оправиться. Так называемый сообщник Ла Локи превзошел все ожидания. Отличная работа.
Покойся с миром, мистер Карлик!
Эта мысль успокаивает ее. Медленно и тихо Ла Лока начинает спускаться на виднеющуюся далеко внизу землю.
7. Почему дьявол таится в деталях
Но Замора сделан из более крепкого вещества!
К несказанному облегчению Дэнни, через мучительно долгие пять минут карлик приходит в себя. Правая рука у него вывернута под неправильным углом, от удара головой о колонну он получил сотрясение мозга, но уже когда его укладывают в машину «Скорой помощи», он находит в себе силы улыбнуться и поманить Дэнни к себе:
– Поедешь со мной, amigo?
– Ну конечно!
Это хорошо, думает Дэнни. Он хочет быть с другом – и хочет улучить минутку, чтобы поговорить с Заморой наедине. Нужно рассказать ему о следах разметки для пушки – и не хочется, чтобы еще кто-то это слышал. Тот зловещий хохот встревожил мальчика, так что ему не терпится убраться из собора. Хотя бы нена-долго.
Карлик смотрит поверх плеча Дэнни на взволнованные лица собравшихся вокруг остальных членов труппы:
– Роза. И ты.
– Только попробуй мне помешать.
Вот так так – значит, одни мы не останемся! Но Роза тоже должна узнать правду.
– А я? – спрашивает Син-Син, ставя ногу на подножку машины.
Дэнни качает головой и торопливо шепчет девочке на ухо:
– Оставайся тут. Смотри в оба глаза, слушай в оба уха. Кто-то передвинул пушку.
Син-Син распахивает глаза, не то переваривая эту информацию, не то собираясь что-то возразить, но лишь кивает и соскакивает обратно:
– Ты там поосторожней, Дэнни.
– Ты тоже, – откликается он, в этот миг особенно остро осознавая, до чего же рад видеть ее.
Мертвенно-бледный Хавьер наблюдает, как Замору погружают в машину, а потом отворачивается со слезами на глазах:
– Я пытался его предупредить. Мне показалось, что угол какой-то неправильный. Я пытался…
«Скорая помощь» с воем несется прочь сквозь переплетение улиц к больнице Святого Павла.
Замора то и дело морщится от боли. Первое время все молчат. Роза покачивает головой, никак не в силах поверить в случившееся, а Дэнни гадает, как бы преподнести им свои новости. В конце концов, это же будет прямым обвинением в адрес члена труппы. Он всматривается в лицо распорядительницы. В общем и целом он доверяет Розе, однако до сих пор гадает, что же привело ее в будку с реквизитом в ночь пожара. Было в ее поступках в ту ночь что-то необычное. Какая-то дерганость, резкость, словно совесть у нее нечиста. И уж в любом случае ей не понравится известие, что кто-то нарочно искалечил Замору. Станет ли она слушать остальное?
Машина подпрыгивает на крышке люка. Замора вскрикивает от боли. Дэнни даже морщится от сочувствия.
Роза хмурится:
– Хавьер говорит, пушка оказалась чуть сдвинута с разметки. Он пытался тебя предупредить…
– Не настолько уж сдвинута, чтоб так сильно промахнуться, – скрипя зубами, отзывается карлик. – Наверное, с самого начала поставили неправильно. Правда, Фрэнки выверял все расстояния и мы вроде подстроили как надо. И манекеном стреляли для проверки. Прямо в яблочко!
– Спишем на невезение, – говорит Роза, перекрестившись. – Мадонна! Вот я как чуяла, что карты Таро предвещают неладное…
– Разве что, – вмешивается в разговор Дэнни, – кто-то нарочно переклеил ленту.
– Что?! – Роза вскидывает брови. – Да что ты мелешь?!
– Мне кажется, кто-то переклеил разметку. И когда пушку прикатили на место, она уже с самого начала стояла неправильно.
Роза яростно трясет головой:
– Дэнни, ты ж не всерьез? Кому бы пришло в голову вредить майору Зи? Кроме того, ты б ведь заметил, что угол не тот, да, Замора?
– Возможно. – Карлик снова морщится. – Я был слегка занят другими мыслями.
– Но это ж просто смешно…
– Нас нарочно отвлекли, – голос Дэнни набирает силу. – Клоуны устроили кавардак. Как раз перед выстрелом.
– Но я не понимаю…
Замора хмурится:
– Дэнни считает, что клоуны – кто-то один из них или даже не один – как-то замешаны в историю с водной камерой Гарри.
Он пытается сесть на носилках, но врач не дает ему приподняться и пробует зафиксировать сломанную руку.
Дэнни следит за реакцией Розы. Она поджимает губы, словно собиралась что-то сказать, но передумала. Потом смотрит Дэнни в глаза – с новой вспышкой гнева:
– Дэнни, почему ты так говоришь?
– Потому что помню, как видел у кого-то из них на колене пятно краски. Той самой, что еще не просохла на реквизите для номера. Наверное, они забрались на камеру. Повредили замки или еще что-то там. Я это заметил, когда они бросились на помощь.
– Ерунда!..
– И клоуны устроили сцену как раз перед выстрелом…
– Син-Син сказала, ты за кем-то погнался в башне. Сразу после несчастного случая.
– Мне показалось, там была какая-то женщина. Она смеялась – но очень жутко. Страшно как-то… – голос мальчика обрывается. Недавняя погоня уже кажется не-реальной. От всего пережитого за день голова кружится.
– Ненормальные места притягивают к себе ненормальных людей. Охранники мне рассказывали – сюда какие только психи не приходят. Меня больше волнует то, что ты сказал про клоунов.
Машина «Скорой помощи» тормозит, начинает подниматься по какому-то въезду. Замора отталкивает врача и садится. Он мертвенно-бледен от боли и потрясения, однако выглядит решительным:
– Роза, все еще хуже. У меня не было случая сказать тебе раньше, но, похоже, Гарри был замешан в каком-то… гм… очень опасном деле, помимо «Мистериума». Мы с Дэнни подозреваем, что кто-то приложил руку к гибели Гарри и Лили…
– Ой, ну хоть ты-то не начинай!..
Двери «Скорой помощи» распахиваются. Дэнни с Розой молча смотрят, как носилки карлика перегружают на каталку. В вышине на фоне ночного неба огромные сверкающие красным буквы над отделением Скорой помощи и несчастных случаев складываются в одно-единственное слово:
«URGENCIAS»
Дэнни смотрит наверх, по лицу его, по глазам пляшут красные отсветы. Роза должна, должна выслушать.
– Роза, пожалуйста. Я уверен, все так и есть.
Она смотрит на него, прикусывает губу и наконец приходит к решению:
– Пока остановимся на том, что нам следует быть поосторожней и что в твоих словах, возможно, есть самая-самая малая толика правды. Вы с Син-Син будете ночевать в моем фургоне. Для безопасности. Но в самое худшее я поверить не могу. Не хочу.
Замора снова морщится от боли, пока его руку приматывают к груди:
– Роза, подумай еще вот о чем. Аки совершенно точно был связан с якудзой в Токио. А Джои? Одному богу известно, во что он там вляпался в Монпелье!..
– Тогда завтра устроим диспут[60], – решительно заявляет Роза. – Чтобы прояснить обстановку. Спросим их прямо в лицо.
Уже лучше, думает Дэнни. Но будет страшновато, это точно.
Над Саградой сгущается ночь.
Члены труппы медленно, один за другим, переваривают известие, что Заморе потребуется операция – стальная скрепка на месте двойного перелома в руке – и что ближайшие шесть недель, а то и дольше, он на сцену не выйдет. На лицах актеров, расходящихся по снятым поблизости от площади квартиркам, отражается смесь облегчения и потрясения. Дэнни во все глаза следит за клоунами, но их реакция сейчас выглядит совершенно искренней, а переживания – неподдельными. Только в один миг сигнальные колокола внутри Дэнни бьют тревогу: это когда Аки наклоняется к нему, сжимает его плечо крепкой ручищей и шепчет: «Если понадобится помощь с теми шифровками, Дэнни, сперва обратись ко мне. Я за тебя».
Он отпускает плечо мальчика, а тот поглядывает на место отрубленного безымянного пальца на руке японца:
– Спасибо, у меня все схвачено.
Клоун мнется в нерешительности, потом пожимает плечами и растворяется в темном чреве собора.
К тому времени, как Дэнни и Син-Син устроились на койках по обе стороны от стола в фургоне Розы, было уже далеко за полночь. Син-Син с головой залезла в запасной спальный мешок, лишь несколько длинных черных локонов рассыпались по подушке. Дэнни завернулся в пару одеял, стараясь устроиться поудобнее и унять рой беспокойных мыслей.
Снаружи он различает силуэт Розы, кутающейся в толстый пуховик и без остановки курящей первую, вторую, третью сигарету подряд. Видать, сильно перенервничала. Она же поклялась бросить курить после того, как от рака легких умер ее отец – великий воздушный Пауло Вега, «сброшенный на землю в пятьдесят восемь лет сотнями тысяч выкуренных им дурацких сигарет», как всегда повторяла она.
Дэнни не дает покоя и еще кое-что: перед сном Роза выудила из сумки через плечо какой-то сверток. Толстую колоду карт, обернутую в синюю шелковую тряпицу.
– Надо раскинуть Таро. Посмотреть, что, черт возьми, происходит, – объяснила она, бережно разворачивая колоду.
Дэнни с опаской воззрился на аляповатые старинные карты. Они всегда завораживали – но и пугали его. Рисунки на них казались знакомыми и странными, насыщенными зловещим смыслом: рогатый дьявол, нависающий над двумя нагими узниками; луна, сурово взирающая на дерущихся пса и волка; шут, с улыбкой на лице занесший ногу над обрывом… Папа говорил, Роза пользуется картами, чтобы посоветовать тебе, подсказать, что нужно делать. Не то чтобы они предсказывали будущее, но они вроде как помогают ей думать. Можно сказать, помогают увидеть лес за деревьями.
– Раскинь для меня, – подчиняясь внезапному порыву, попросил Дэнни. – Можно?
– Уверен?
– Всегда боялся попросить. В детстве, – прибавил он.
Роза улыбнулась:
– Ну ладно, Дэнни. Ладно. Посмотрим, что они скажут. – Она разложила карты на столе узорными рубашками вверх, перетасовывая, передвигая их друг через друга в диковинно гипнотическом ритме, а потом собрала снова. – Погадаем по-быстрому, а потом спать. Готов?
Дэнни кивнул.
– Первая, – сказала Роза, поднимая верхнюю карту из стопки, – представляет твое прошлое.
Перевернув карту, она показала мальчику поразительное изображение. Высокая одинокая башня на фоне ночного неба и бьющая в нее молния. Языки пламени на фоне черных туч. Люди, падающие с высоты на землю.
– Башня. В этом положении все очевидно. Хаос, разрушение. Конец чего-то – никаких выигрышей… Берлин. Колода настроилась на нас. Давай теперь посмотрим, что скажет следующая карта – настоящее, то есть нынешняя твоя ситуация.
Дэнни подался вперед. Сгорая от любопытства. Но и настороженно.
Щелк. Вторая карта приземлилась рядом с башней, демонстрируя еще более жутковатый образ.
Роза цыкнула зубом:
– Ух ты. Повешенный.
Дэнни присмотрелся к карте: человек, подвешенный за ногу на виселице на холме. Однако виселица сделана из живого, пускающего побеги дерева и – что еще более удивительно – болтающийся вниз головой человек безмятежно улыбается, лицо его сияет довольством. Как будто он знает что-то, чего не знает больше никто.
– Что это значит? – негромко спросил Дэнни.
– Повешенный – подвешен во времени, – пояснила Роза. – Ждет времени измениться. Решительного мига. Прекрасно, да? Повешенный четко видит ситуацию, а потом в нужный момент переходит к действию…
– А третья?
– Это, Дэнни, твое будущее.
Момент насыщен дурными предчувствиями – наверняка окажется что-нибудь плохое… Но Роза уже перевернула третью карту.
Смерть. Карта смерти. В голове у Дэнни яркой вспышкой пронеслись воспоминания, как эта карта пугала его в детстве, когда он рассматривал Розину колоду. Черный скелет в доспехах на белом коне, скачущий по полю битвы, усеянному разрубленными телами, мертвыми и умирающими. По телу мальчика разлился ледяной холод.
– Ты ведь знаешь, что это вовсе не означает смерть, правда? – спросила Роза, торопливо собирая карты. – Это может означать все, что угодно.
– Так что это значит?
– Просто-напросто, что мы сейчас в том еще положеньице. И что дела могут стать гораздо хуже, прежде чем снова пойти на лад. Но в конце концов все будет хорошо…
Роза замолчала на полуслове и одарила Дэнни бодрой улыбкой, но весь остаток вечера держалась задумчиво, погруженная в какие-то размышления. Явно напуганная.
Шансов заснуть сейчас никаких. Изображение распроклятого скелета на белом коне… И зачем только я попросил мне погадать, думает Дэнни.
– Син-Син? – шепчет он.
Из спального мешка ни звука.
– Син-Син!
– Что?
– Спишь?
– Уже нет, – ворчливо отзывается девочка. Голос ее звучит сдавленно.
– Что ты тут делаешь?
– Пробуюсь в труппу.
– Помимо этого. По-настоящему?
Долгая пауза.
– Син-Син?
Он начинает гадать, не заснула ли она снова, но потом слышит вздох. Она высовывает голову из спального мешка, так что голос ее звучит неожиданно ясно:
– Если уж тебе так надо знать, ищу свою мать.
– Но ты ж говорила, она умерла.
– Жизнь иногда чертовски сложная штука.
– Не понимаю.
– Я тоже.
Она садится. Овальное личико освещено светом луны, как раз вынырнувшей из-за уступа собора.
– Я тоже, – повторяет она. – Но знаю одно: я рада тебя видеть.
Она протягивает руку через стол – и Дэнни тянется навстречу, на миг задерживает ее ладонь в своей.
– Я тоже, – отвечает он. Чувствовать ее руку так приятно, так успокаивающе. – Что бы ни случилось, давай держаться вместе?
– Всенепременно, – отвечает она. – А теперь спи давай, дурачок.
– Wan an.
– Это мандарин, – говорит Син-Син. – Я думала, твоя мама была из Гонконга. Разве она не разговаривала с тобой по-кантонски?
– А это так важно? – вздыхает он, чуточку досадуя, что Син-Син поправляет его.
– Может, и нет, – откликается она. – Но ведь дьявол в деталях.
Когда глаза Дэнни наконец слипаются, он погружается в мир, населенный скелетами и краснолицыми смеющимися демонами.
8. Почему Джимми попросили на выход
Над городом занимается облачное утро.
Дэнни с трудом просыпается, вытряхивает из головы вереницу тревожных снов. Лишь через две минуты до него доходит, где это он. Лежа на спине на койке в фургоне, он испытывает дезориентирующее ощущение, будто бы снова попал в их семейный фургон: привычное чувство, что ты спишь в одной комнате с кем-то еще, звуки дыхания совсем рядом, легкое покачивание при каждом движении. Раздвинув оранжевые занавески над головой, он видит вздымающиеся ввысь очертания Саграды, ленивое колыхание одного из гигантских подъемных кранов. Подвешенный каменный блок.
И тут он вспоминает, что его ждет. Разговор с клоунами. Открытое столкновение. Дэнни глубоко вдыхает и медленно выдыхает.
Роза уже встала и чем-то занята в другом конце фургона. Слизывает мед с ножа, который только что обмакнула в банку.
– Дэнни! Син-Син! Вставайте! День пропадает зря, а мне надо еще поговорить с клоунами и вылечить больное горло.
– У-у-у! – стонет из спального мешка Син-Син. – Рехнуться можно. Мне так сна не хватает.
– Если собираешься присоединиться к нам, барышня, привыкай к ранним подъемам, – бормочет распорядительница цирка.
Дэнни снова пронзает укол зависти. Это я, я должен пробоваться в труппу! Но вот с чем? Может, конечно, с тем холодильником мне просто повезло, что я выбрался, – но стоило бы Заморе им рассказать…
На пути к собору они встречают Дарко. Он только что с утренней пробежки, вид у него свежий и бодрый, на шее висит полотенце.
– Роза, можно на пару слов?
– А подождать нельзя? У нас будет общее собрание за завтраком. Надо решить, кем заменить Замору. Ну и еще пару вопросов.
– В самом деле? – Дарко поглядывает на Дэнни, потом на Син-Син, в быстрых, как ртуть, глазах вспыхивает огонек любопытства. – И о чем это мне не рассказали?
– У нас проблемы, – отвечает Роза. – Мы почти уверены, что перед несчастным случаем кто-то передвинул пушку За-моры.
Дэнни слегка морщится: ему-то хотелось держать эту информацию в тайне до тех пор, пока они не предъявят ее клоунам.
– С тобой все в порядке, Дэнни? – спрашивает Дарко, заметив его реакцию.
– Просто волнуюсь за майора.
– Собираюсь расспросить клоунов после завтрака, – продолжает Роза.
– Я тоже хочу при этом присутствовать, – настойчиво сообщает Дэнни. – Или хотя бы понаблюдать за ними, когда они узнают.
– На случай, если ты забыл, – осаживает его Роза, – директор этого представления я. Очень здорово, что ты тут, Дэнни, но ты гость. И не более того. Решения принимаю я.
Ее отповедь останавливает Дэнни на полуслове точно удар кулаком в живот. Он даже вдохнуть не может. Просто гость… Завтра, или послезавтра, или на следующей неделе он уедет, а они останутся продолжать без него. Эта мысль – вдруг осознает мальчик – почти столь же невыносима, как и то, что кто-то здесь замышляет против него недоброе. Вот как много это для него значит!
А Роза еще не закончила:
– И еще Дэнни с майором вбили себе в голову безумную идею, будто тот же самый человек испортил водную камеру. Но с какой бы стати кто-то из наших хотел навредить Гарри?
– Что ж, если бы я искал кого-то на эту роль, – говорит Дарко, отчетливо произнося каждый слог, – я бы предложил Джимми Т.!
– А кто, черт возьми, этот Джимми Т.? – спрашивает Син-Син.
– Опозоренный бывший член труппы, – отвечает Дарко, отворачиваясь. – Отец Дэнни был вынужден его уволить. Никакого выбора не было.
Смутные воспоминания: раздраженные голоса, хлопанье дверей.
Роза, похоже, опять вся на нервах, замечает Дэнни. Проводит рукой по волосам:
– Да ладно, Дарко, он, конечно, запутался малость, но…
– Тебе он нравился, я знаю, – говорит Дарко, – но ты сама-то подумай.
– А почему твой папа его уволил? – интересуется Син-Син, повернувшись к Дэнни.
– Он все делал неправильно, а один раз Иззи оказалась из-за него в настоящей опасности…
– Нет, – перебивает Дарко. – Все еще хуже, Дэнни…
– Не сейчас! – Роза в ужасе вскидывает руки.
– Пора бы ему узнать, – возражает Дарко, глядя на мальчика.
– Что узнать?
Ну вот оно, думает Дэнни, очередной кусок прошлого, про которое я, кажется, и слышать не хочу. Но в то же время – хочу. Должен.
– Дарко?
– Он по уши втюрился в твою маму, Дэнни. Сдвинулся просто. Прохода ей не давал. Твой папа сказал ему отстать, но тот совершенно не мог совладать с собой. Вечно перед ней отирался, лез на глаза, болтал без умолку. В конце концов Гарри велел ему выметаться. Джимми и ушел – но не сказать, чтобы добровольно. Потребовалась капелька убеждения. У твоего папы, думаю, накопилось уже, так что он потерял голову и выгнал его пинками. В прямом смысле слова.
Очередной секрет. И пренеприятный. Дэнни закрывает глаза. Ему очень не по себе.
Роза, рассвирепев, прикладывает палец к губам:
– Не видишь, что ли, парню и без того хватает?
– Лучше пусть знает. А то вдруг и впрямь кто-нибудь замышляет недоброе? Джимми ведь мог и зуб заиметь. После таких историй, бывает, страсти еще долго бушуют.
– Но это мне не поможет, – произносит Дэнни, чуточку восстановив душевное равновесие. – Может, это и правда, но Джимми Т. ведь никак не может быть замешан в той истории. Он же находился в Штатах, когда произошел тот несчастный случай… оба несчастных случая.
– Верно, – кивает Роза. – Он собирался выступать в шоу «Обливион». А уж к событиям вчерашнего вечера он и подавно никакого отношения иметь не может.
– Тогда, Дэнни, – говорит Дарко, – тебе и правда стоит поболтать немного с клоунами. Да, пожалуй, и с Фрэнки. Это же он вчера разметку ставил.
Все направляются внутрь, но Дэнни приотстает. Вокруг собора гудит и пульсирует утреннее городское движение, в душном ветре кружится пыль и обрывки бумаги. Папа, думает мальчик, всегда стоял на том, что тайны придают жизни вкус, аромат. Но, может, это был лишь блеф, прикрытие для того, во что он не желал посвящать посторонних. Папа, которого знал я, и тот, каким он предстает теперь, – словно два разных человека. У нового совершенно иная жизнь, нелады с другими членами труппы, неразрешенные распри. Вся эта история про маму и Джимми Т. – и как папа выгнал бедолагу. Но он же все равно остается все тем же папой, да?
Дэнни запихивает руки в карманы и нащупывает гладкий металл карабина, а рядом – сложенные страницы с шифровками! Я же про них напрочь забыл! Дэнни поднимает голову, и на душе у него становится чуть легче. За высящимися башнями облака редеют, в них появляются просветы. Рваные края горят в лучах пробивающегося солнца.
Однако завтрак проходит тягостно. Все какие-то пришибленные, подавленные. Дэнни украдкой поглядывает то на одного, то на другого из собравшихся за длинным столом, однако никто, кроме Син-Син, почему-то не смотрит ему в глаза. Как будто все держат его на расстоянии вытянутой руки, не желают замечать. Почему? Из чувства вины? Или какие-то новые тайны? Одна Син-Син ободряюще улыбается, и это помогает мальчику слегка унять нервы. Роза, по всей видимости, считает, что стоит лишь расспросить клоунов – и все станет ясно. Проще простого. Однако Дэнни волнуется – как прореагируют Аки, Джои и Бьорн? Замора верно подметил когда-то: от них и в лучшие времена мурашки по коже бегут. А каково будет, когда им бросят вызов?
– Роза, а как там насчет моего просмотра? – щебечет Син-Син.
– Чуть позже, bella[61], – отзывается директор. – У меня сейчас и без тебя забот по горло. Посиди пока в сторонке, от греха подальше.
Она переводит взгляд на клоунов, тесной кучкой сидящих в дальнем конце стола. Сейчас начнется, думает Дэнни, собираясь с духом.
– Сегодня утром надо устроить полный прогон. Но сперва я побеседую немного с Аки, Джои и Бьорном. На складе. Диспут по цирковому вопросу!
Клоуны дружно поднимают головы. Вид у всех троих удивленный.
– Диспут? Зачем? – рычит Бьорн.
– Затем, что я так сказала! – обрывает его Роза. – Надо кое-что прояснить.
Джои воздевает глаза к потолку, его рыжие волосы встрепаны:
– Мадам Вега, это приказ?
Аки корчит рожу, уставившись в чашку с кофе:
– Если тебе есть что сказать, уж сразу и выкладывай. Чего время на ерунду терять?
– У нас так принято, – возражает Роза. – Честно и откровенно. И Дэнни будет присутствовать при беседе. А потом мы все снова сможем стать друзьями.
Это хорошо. Сердце у мальчика бьется быстрее. По крайней мере, у меня будет шанс понаблюдать за их реакцией, увидеть, сильно ли ошеломит их вопрос Розы – даже если беседа пройдет не гладко. Если станет жарко.
Он выглядывает в окно на двор, по которому прокатывается тень: это длинная стрела одного из подъемных кранов на краткий миг загородила свет.
Через десять минут Дэнни и Роза уже сидят на контейнерах на складе и ждут первого из клоунов.
Задняя часть грузовика до сих пор забита реквизитом и костюмами с прошлых представлений, не пригодившимися для возрожденного «Чертога Чудес»: блестящее рейнское колесо[62], запчасти от трапеции, огненные обручи[63], пилы для клоунов, бочонок с пометкой «сценическая кровь». На стене висит старая белая смирительная рубашка – папина. До чего же я ее боялся, думает Дэнни. Ненавидел смотреть, как его в нее увязывают, точно в викторианском доме умалишенных. Наручники и цепи – ерунда, ничего страшного, но вот эта штуковина…
Он делает пару шагов, отводит глаза и поворачивается, чтобы повнимательнее приглядеться к распорядительнице. Вид у той властный, но носок правой туфли чуть постукивает по полу. Быстро-быстро и почти незаметно, но этого достаточно, чтобы понять: под маской ледяной собранности она сама не своя.
– Помни, в чем суть товарищеского диспута, – торопливо предупреждает она. – Мы тут не для того, чтобы спорить, а для того, чтобы найти общую почву. Прийти к согласию. И предоставь говорить мне.
– Спроси их насчет краски. И разметки для Замориной пушки.
– Давай не будем торопиться и швыряться грязью. Поаккуратней надо. Хорошо?
Роза набирает в грудь побольше воздуха, поднимает подбородок, точно собирается встретиться с противником на боксерском ринге, и кричит ждущему снаружи Дарко:
– Давай зови Бьорна!
Дэнни весь напрягается, стискивает руками сиденье, чувствует себя беззащитным, выставленным на всеобщее обозрение. Но я же готов, готов. Предоставлю вести разговор Розе, а сам буду наблюдать за реакцией клоунов, смотреть, как они себя выдадут.
Ловитор заходит в грузовик и останавливается – широкоплечий, бесстрастный, загораживая собой свет:
– Хей.
– Бьорн, присаживайся, – негромко приглашает Роза.
Здоровяк удостаивает Дэнни короткой улыбки. Понять, что она выражает, довольно трудно, да и времени нет – но на дружеское приветствие не похожа. Что же в ней сквозит – настороженность? Или даже скрытая угроза? Поди разбери. Дэнни снова вспоминается тот вечер, когда Бьорн проломил кулаком фанерную стенку.
– Ну и в чем дело, Роза?
– Надо кое-что прояснить…
– Действительно надо?
– Именно так. У Дэнни возникли кое-какие сомнения. Я о них тебе расскажу, а ты ответь, с чем согласен, а с чем нет. Ладно?
Бьорн разворачивается, чтобы снова взглянуть на Дэнни. На пару секунд задерживает на нем взгляд.
– Идет. Валяй.
– Говоря начистоту, он думает, не ты ли испортил водную камеру Гарри. Вечером накануне несчастного случая. Или не ты, а кто-то еще из вас.
Бьорн резко разворачивает голову обратно к Розе. А она задела его за живое, думает Дэнни, это точно – но только ли гнев мы видим? От волнения мальчик крепче стискивает сиденье. И ждет. На миг воцаряется тишина, а потом Бьорн вскакивает на ноги:
– ЧТО?! Я?!
– Спокойней. Я всех спрашиваю, просто чтобы разобраться, – говорит Роза.
Бьорн поворачивается к Дэнни, разминая руки – обычная его привычка перед тем, как ловить «летуна»… или по чему-нибудь врезать.
– Знаешь, Дэнни, такими обвинениями не разбрасываются! Наша работа основана на доверии. Если мы друг другу доверять не будем, как нам вообще работать? Как, черт возьми, оторваться от перекладины и прыгнуть?
Собравшись с духом, Дэнни решает, что и сам может высказаться начистоту:
– А как насчет Заморы? Ты ничего не видел?..
– Нет! А ты бы поостерегся ворошить осиное гнездо. И так уже начинают поговаривать, что ты приносишь неудачу. Стоит тебе появиться – все снова летит кувырком…
Дэнни отшатывается. Так вот почему, наверное, остальные старались не встречаться со мной глазами за завтраком! Замора всегда твердит – если и найдется народ суеверней моряков, так это цирковые. А вдруг это правда и я в самом деле притягиваю неприятности?
– Значит, отрицаешь? – подытоживает Роза.
– Как на духу! Да чтоб мне сдохнуть!
– И больше тебе ничего не известно? Ты не видел, чтобы кто-то возился рядом с резервуаром?
– Ничегошеньки. Nada. Zippo, – мрачно отвечает ловитор, яростно качая головой. – И у меня других забот хватает, кроме как слушать этот skräp[64].
На миг наступает молчание. Потом Бьорн резко выходит. Грузовик чуть покачивается от тяжелых шагов.
Роза трет виски:
– Слушай, Bello, предоставь-ка, пожалуй, это все мне…
– Нет! Я остаюсь, – отвечает Дэнни, стараясь, чтобы голос его звучал спокойно – по крайней мере, спокойней, чем он сейчас себя чувствует. – Это и меня касается.
– Mama Mia, ты такой же упрямец, как твой отец. – Она заглядывает ему в глаза. – Вот кто никогда не умел вовремя отступиться. В этом есть своя сила – но и слабость тоже…
Аки уже стоит в дверях. Выражение лица у него открытое, приветливое:
– Роза-сан, у всякого из нас свои слабости, верно?
Похоже, он в более приподнятом состоянии духа, чем Бьорн, отмечает Дэнни. Не столько опасается, сколько любопытствует, что вообще происходит. Вчерашняя настороженность пропала. Но как он отреагировал, когда я вернулся после погони на Рамбле…
Аки тем временем выжидательно поворачивается к нему:
– Это по поводу твоих шифровок, Дэнни-тян?
– Нет, – отвечает Роза. – У нас есть другое важное дело…
– Потому что я, кажется, знаю, что там в первой, – перебивает ее клоун. – Помнишь, как я помогал тебе с головоломками, Дэнни? По мне, похоже на «штакетник». Ну знаешь – три ряда. Числа наверху, а два недостающие?..
– Аки! – нетерпеливо перебивает его Роза. – Сосредоточься. Мне надо кое-что у тебя спросить. Я всех спрашиваю.
– Всех? – вскидывается Аки. Настроение у него разом переменилось. – По-моему, только нас, клоунов. Как проблемы, так вечно мы виноваты. Почему бы тебе и со всеми остальными не побеседовать? Полагаю, это ведь про Замору речь, так почему бы не поговорить с Фрэнки? Он ведь вычисления проводил.
Аки весь вытянулся как струна, вид у него оскорбленный донельзя. Он нервно массирует обрубок указательного пальца.
– Аки, – начинает Дэнни, – ты подходил к пушке, только и всего. Ты ничего не заметил? Ничего необычного?
– Интересуешься, не сдвинул ли я ее немного, no? Не глупи! Зачем бы мне это? Зачем кому-нибудь вообще было ее сдвигать?
– Потому что Дэнни считает, что кто-то пытается навредить членам труппы, – объясняет распорядительница. – Сперва Гарри. Теперь Заморе. Ты уверен, что ничего не знаешь про неполадки с камерой?
– Не больше твоего, Роза, – отвечает Аки, решительно качая головой. Черный ирокез у него на голове ходит ходуном. Клоун поднимается на ноги, разворачивается к двери. Не позволяй ему уйти, не ответив на прямой вопрос, велит себе Дэнни. Не трусь! Хотя бы не показывай виду!
– Кто-то заклинил замки водной камеры, – говорит мальчик вслед уходящему Аки, – и я думаю, это один из вас!
Клоун останавливается, замирает в двери – черный силуэт на фоне яркого солнца.
– Ты, Дэнни, малец сообразительный. Весь в отца. И в маму. Но тут ты ошибаешься. Я твой друг. Tomodachi da yo. Усек?
Выходя, он с силой ударяет кулаком по косяку двери. Дэнни так и подпрыгивает на сиденье.
– Не обращай внимания, Дэнни. Он просто-напросто старый ворчливый циркач.
Мальчик смотрит на Розу. Та вроде бы держится чуть напряженней, чем прежде, и – хотя оно и понятно, учитывая вспышку Аки, – все равно создается впечатление, что дело не только в этом. А как занятно Аки выразился: «Не больше твоего». Это может значить как и «я ничего не знаю», так и «мы с тобой знаем ровно одно и то же». Прибавим сюда воспоминания о том, как странно вела себя Роза в этой самой будке для реквизита снежной ночью в Берлине… возможно, есть основания заподозрить и ее саму? Но надо действовать как можно осторожнее, напоминает себе Дэнни.
– Динь-динь, – говорит Роза. Судя по виду, ей явно не по себе. – Конец второго раунда. Посмотрим, что скажет Джои. Он из всех трех самый крепкий орешек.
9. Почему клоунада дело серьезное
Француз плюхается на скатанный мат и вопросительно поворачивается к Дэнни. На нем футболка без рукавов – и взгляд мальчика, как всегда, невольно обращается к бугристым, неровным шрамам на могучих руках клоуна. Какие ужасные события могли оставить за собой такой след?
– Привет, месье Дэнни. Стряслось что? Похоже, коллеги мои очень взволнованны.
– У Дэнни есть вопросы, – говорит Роза. – Можно, он сам их тебе задаст? Видимо, я толку не добьюсь.
– Давай, Дэнни. – Глаза у Джои вспыхивают. – Спрашивай, о чем хочешь.
Такого поворота Дэнни не ждал, к такому он не готовился, так что теперь ему требуется несколько секунд, чтобы выровнять дыхание и найти нужные слова. Роза и Джои смотрят на него – и под их взглядами он чувствует себя таким маленьким, таким одиноким. Будь тут со мной Замора… или хотя бы Син-Син… Он обшаривает взглядом стену кузова, старые реквизиты отца, мотки веревок, смирительную рубашку. Память о том, как отец победоносно выпутывался из этой гнусной штуки, какими овациями встречала его освобождение восторженная публика, придает мальчику немного сил, ровно столько, сколько нужно.
– Ну ладно. – Дэнни смотрит клоуну прямо в глаза, не отводит взгляд, мысленно собирается. Хотели честности в беседе – вот и получите.
– Это ведь кто-то из вас испортил оборудование папы? В ночь перед несчастным случаем?
Никакого ответа. Лицо Джои бесстрастно и непроницаемо, точно клоунская маска.
– Ну то есть ведь вполне могло быть, что вы задумывали пошутить, а шутка не удалась, – продолжает Дэнни уже нерешительно. По-прежнему никакого ответа. И что дальше? Продолжать. Наверное, папа бы так и сделал – он ведь был такой упрямый.
– Не вы ли сдвинули разметку для пушки… или навели на меня погоню вчера на Рамбле?..
Глаза у Джои делаются чуть шире. У Розы тоже. А Дэнни продолжает выкладывать давно копившиеся подозрения. Сердце у него колотится все быстрее.
– Или, может, тебе известно, зачем меня пытались утопить?..
Джои вскидывает обе руки, желая прекратить поток слов. На лице его отражается – вполне искреннее – недоумение:
– Arrête[65], Дэнни! О чем ты?
– Тебя утопить? – Роза ошарашена. – Мы ж собирались спрашивать о водной камере. И о Заморе.
– Кто-то испортил водную камеру, я уверен, – говорит Дэнни и отворачивается, чтобы не встречаться взглядом с Джои. – Причем этот кто-то был в клоунской маске с черепом.
– Выходит, – колючим тоном отзывается Джои, – даже если это правда… наверняка тебе известно лишь то, что это был кто-то в маске с черепом. А ее надеть кто угодно может, n’est-ce pas?[66]
– Но я видел не только это.
Дэнни снова оборачивается, чтобы не пропустить реакцию клоуна.
Джои смотрит куда-то в сторону, рассеянно потирая шрам на левой руке и явно стараясь сдержать вспышку гнева. Роза уставилась в пол, затаив дыхание и плотно сжав губы. Уж не о чувстве ли вины говорит эта поза?
Джои поворачивается. Гнев исчез, сменившись чем-то вроде разочарования.
– Вот честно скажу: чего бы мне хотелось – так это хоть капельки уважения. Нас, дзанни[67], есть за что уважать. Все думают, наше ремесло – знай падай на задницу да машинки взрывай, но на самом деле это гораздо больше. Мы плуты, Дэнни, священные плуты и озорники, мы существовали во всех культурах, во все времена, – и да, если мы хорошо знаем свое дело, мы вызываем у людей смех, но кроме того мы вызываем у них смутные опасения, беспокойство. Как будто все вдруг взяло и перевернулось вверх ногами. Мы и должны казаться чуточку опасными…
Дэнни смотрит прямо ему в лицо. Взгляды их на миг пересекаются, и Дэнни изо всех сил старается выдержать, не отвести глаз.
– Джои, пожалуйста, если ты что-то знаешь…
– Alors[68], – Джои колеблется. – Ну, может, тебе тогда лучше Аки спросить. Я… я видел, как он с кем-то разговаривал за пару дней до того случая. Не хочу распускать слухи, mais[69]…
Ну же, думает Дэнни, расскажи мне что знаешь. Он откидывается назад, чтобы дать Джои больше места.
– Короче, я видел Аки на краю лагеря. Он с кем-то говорил, было темно, плохо видно, но…
– …но ты его узнал, да? – взволнованно спрашивает Дэнни.
– Oui. По-моему, это был Джимми Т.
– Да не может быть! – резко восклицает Роза. – Джои, не болтай ерунды!
Клоун смотрит на Дэнни и пожимает плечами:
– По-моему, все-таки он, – как ни в чем не бывало гнет он свое. Потом вскакивает на ноги. – Но понятия не имею, что он тут делал. Вот и все, что мне известно. Так что пойду, пожалуй.
В яблочко! Сердце у Дэнни несется вскачь. Еще один кусок головоломки – и это я, я ее у него вытряс! И хотя Дэнни понятия не имеет, куда теперь приткнуть этот кусок, рассказ Джои кажется ему вполне правдивым. Он поворачивается к Розе. Но та мрачнее тучи. Яростно роется в сумочке.
– Только время зря потеряли, – бормочет она. – Мне срочно надо снова раскинуть карты. Авось скажут что потолковее. Вдруг над нами зловезенье какое зависло…
Перед мысленным взором Дэнни проносится карта смерти. Может, пока отвага и боевой задор его еще не покинули, настало время поговорить по душам с Розой, благо они тут наедине. Нужно же мне знать, на кого я могу положиться, а кто так и остается знаком вопроса, потенциальной опасностью.
– Роза, – негромко окликает он. – Можно задать тебе вопрос о Джимми?
– Нет! Нельзя! – рявкает Роза. – Не до того!
Она закидывает сумочку на плечо, бросает на Дэнни раздраженный взгляд и выскальзывает за дверь.
Дэнни обмякает на сиденье.
Ну вот, снова. Когда я только приехал, Роза была сама доброта, носилась со мной точно с любимым племянничком – совсем как в старые времена. Пока тема не коснулась происшествия с камерой. И тут Роза сразу ощетинилась. А еще больше – едва прозвучало имя «Джимми». А ведь она совершенно точно ко мне хорошо относится – но предпочла бы, чтобы меня тут сейчас не было. Хочет, чтобы вся история с мамой и папой канула в прошлое. Но почему?
Он выдыхает и снова разворачивается к папиному реквизиту – наручникам, цепям, веревке. Сколько энергии отец тратил на то, чтобы снова и снова выпутываться из всего этого! И ради чего?
Порыв ветра бьет в стенку грузовика, раскачивая его на рессорах. Потом налетает второй. Подвеска трещит. На миг Дэнни кажется, будто его уносит по волнам бурного, неукротимого моря.
10. Почему смерть вовсе не всегда означает конец. истории
Син-Син нетерпеливо ждет на арене, болтая с Иззи и Беатрис, но, едва завидев Дэнни, бегом бросается навстречу, вопросительно вскинув брови.
– Из Джои мне таки удалось кое-что вытянуть, – шепчет Дэнни. – Он говорит, возможно, перед тем случаем поблизости вертелся Джимми Торрини.
Син-Син тихонько присвистывает.
– И это после всего, что о нем Бланко рассказал! Небось это он испортил замок, чтобы отомстить.
– Но мы же все считали, что он в Нью-Йорке… Ерунда какая-то. А теперь Роза на меня злится. А остальные двое…
Дэнни оглядывается по сторонам. Распорядительницы цирка не видать, зато Хавьер уже идет к ним. Вид у здоровяка усталый, лицо немного помятое от недосыпа или кошмарных снов.
– Hola, – вяло здоровается он. – Я только что звонил в больницу. Замора в операционной, но ко второй половине дня они с ним закончат. Хочешь со мной его навестить?
– Да, пожалуйста, – кивает Дэнни. Хорошо бы повидаться с майором – может, он сумеет хоть как-то разобраться в новой информации.
– Тогда прихвачу тебя в пять. Мне еще сперва надо уладить кое-какие проблемы с моим клубом на Монжуике, – убитым голосом произносит Хавьер. – А ты пока сиди смирно, ладно? Никуда не выходи. После вчерашнего лучше перестраховаться.
– Не волнуйтесь, – заверяет Дэнни, стараясь вложить в голос побольше убедительности. – Мы никуда не собираемся.
– Вот и славно, – с вымученной улыбкой говорит Хавьер. Взгляд у него затравленный, полный ужаса – как тогда, с Лопе, в дверях квартиры. Взгляд человека, у которого вот-вот разверзнется под ногами земля.
– Вот и славно, – повторяет он и, тяжело понурившись, поворачивается к выходу.
Дэнни и Син-Син следят, как его высокая фигура теряется в огромном, бурлящем жизнью пространстве собора.
– Ну так что? – спрашивает Син-Син. – Ты мне расскажешь, что еще у вас там было?
– Попозже. А сейчас пора заняться нормальной детективной работой.
– Роза же велела нам сидеть здесь. И Хавьер.
– И с каких пор ты делаешь что велено? – Забавно в кои-то веки оказаться храбрее, чем его новая подружка. – Сейчас мне решительно наплевать, что там Роза велела.
Он широкими шагами направляется к главному выходу. Син-Син спешит за ним.
– Но куда мы?
– То есть как это? Конечно же искать Тибидабо.
Пока Дэнни шагает через площадь к метро, мозги у него работают на всю катушку.
В кармане, рядом с карабином, шелестят листки с отсканированными шифровками. Может, Аки и в самом деле хотел помочь? Но если он ни при чем, отчего тогда не упомянул про Джимми? Может, Джои лжет?..
– Эй, Дэнни, – окликает его Син-Син, проворно обогнув ограждение. – Я тут, не забыл?
– Прости.
– Так зачем нам в этот глупый старый парк?
– Там нашли тело. То, на котором было выжжено сорок девять точек. Человека то ли убили там, то ли нарочно подкинули туда тело. Надо выяснить зачем.
– Отлично. Я с тобой до конца. Надеюсь только, Роза на меня не рассердится. Хотелось бы, чтобы она на просмотре судила по-честному.
– Я ей скажу, что это я виноват, а не ты, – обещает Дэнни, снова испытывая острый укол любопытства, что за номер готовит девочка. – Хочу, чтобы она и меня посмотрела, – быстро добавляет он.
– А про тот твой побег она не в курсе? – спрашивает Син-Син. – В жизни такого не видала! Вот жалость, что и тогда не было возможности на тебя посмот-реть!
Дэнни улыбается, радуясь похвале. По крайней мере, Син-Син знает, на что я способен!
– Я ей еще не рассказывал. А кроме того, сперва мне надо придумать номер целиком.
Солнце начинает пробиваться сквозь тучи, зеленые попугайчики с громкими криками носятся над головой, вычерчивая узоры среди листвы. Вокруг собора уже собралась толпа – мощь и величие здания притягивают ее, точно магнит железные опилки. Надо держаться настороже, думает Дэнни, озираясь по сторонам, высматривая не выбивается ли кто-то из общей массы, не смотрит ли на них вместо того, чтобы любоваться безумными шпилями Саграды.
Стайка школьников. За ними пара сражающихся с туристической картой юнцов. Кучка торговцев – как те, на Рамбле, раскладывающих товары на одеялах. Проворные пальцы, еще более проворные глаза – не мелькнет ли где полиция.
Син-Син задумчиво смотрит на них:
– Трудно быть иммигрантом, когда вынужден бороться, чтобы прижиться на новом месте.
Что-то в том, как она произносит эту фразу, выдает личный опыт, груз пережитого.
– Тебе приходилось?
– Моей маме, – отвечает Син-Син, улыбаясь торговцу, протягивающему ей браслет. – Ей пришлось быстро взрослеть. Учить новый язык, кантонский. Приспосабливаться, стараться изо всех сил…
Девочка хмурится, не заканчивает фразу.
– Вчера вечером ты сказала, что ищешь ее, – начинает Дэнни, – но я не понимаю. Раньше ты говорила, что она умерла.
– Бывают мертвые – и мертвые, – отвечает Син-Син, торопясь вперед. – Понимаешь, о чем я?
– Не очень.
– Китайская концепция ху, – тараторит девочка. – Душа предков. У всякого человека есть физическая часть, духовная и умственная – и еще частица предков. Она передается на три поколения – пока люди помнят тебя, помнят, что ты говорил и делал, пока твоя жизнь еще затрагивает жизни других людей. Ху может еще долго жить, когда все остальное уже умерло. В этом есть свой смысл, да? – жизнерадостно добавляет она. – Так что можно быть одновременно и живым, и мертвым. Может, частица моей мамы еще где-то тут. Ладно, давай в метро посмотрим твои шифровки.
С этими словами она хватается за перила лестницы метро и одним длинным прыжком перемахивает весь первый пролет.
Дэнни торопится по ступенькам вслед за ней. Он так поглощен своими мыслями, что не замечает, как два неряшливых юнца выглядывают из-за карты и, торопливо ее сложив, спешат следом.
Сидя бок о бок в вагоне метро, Дэнни и Син-Син вглядываются в листок, который держат перед собой. Вагон покачивается так, что они то и дело легонько стукаются плечами. Дэнни приятно это физическое прикосновение: такое ободряющее, чем-то очень привычное. Он украдкой смотрит на отражение профиля Син-Син в окне. А она мне нравится. Очень нравится. Даже больше, чем просто дружески…
Он вспоминает, как Замора поддразнивал его насчет Син-Син. К щекам снова приливает кровь. Подружка? Нет, как-то неловко выходит. И опять же – по ощущениям не то.
– Дэнни, с тобой все в порядке?
– Ага. Просто пытаюсь… во всем этом разобраться. – Он быстрым движением ладони разглаживает бумагу на коленке. – Надо разгадать ключевое слово, – говорит он, решительно прогнав все прочие мысли.
Син-Син снова вглядывается в листок:
– «Я не Гудини, а он сам». Звучит как-то стремно. Я, конечно, знаю, кто такой Гудини, но как можно быть им – и в то же время не быть?
– Папа был на нем прямо помешан. Не только на фокусах со спасениями, но на всей его истории, всей жизни – кем он был, как он все время сам себя изобретал. Может, это имеет какое-то отношение к его биографии?
– Какое, например?
Дэнни закрывает глаза и повторяет, как хорошо затверженный урок:
– Родился в 1874 году в Будапеште. Настоящее имя Эрих Вейс. Когда ему было четыре года, его семья эмигрировала в Америку, где он быстро выучил английский. Начал работать вместе с братом, показывал фокусы, отпирал замки, ходил по канату. Выступал под разными именами – Принц воздуха, Король карт, но потом остановился на «Гудини». Считал, что по-французски это означает «как Гуден» – но на самом деле это не так.
– А Гуден кто такой?
– Легендарный иллюзионист. Типа, как основатель всей современной школы…
Голос его обрывается. Конечно, вот же оно! Дэнни победоносно хлопает по странице тыльной стороной руки.
– Гуден не Гудини. А он сам.
– Спрятал на видном месте, – восхищается Син-Син. – Вот это ловко!
После всего, что Дэнни пришлось наслушаться про отца за последнее время, приятно слышать, как кто-то его хвалит. Конечно, и у него были свои недостатки – куда больше, чем я догадывался, – но дураком он не был. И кто знает, насколько трудно было сочетать управление «Мистериумом» с работой на Интерпол. А тут еще я приставал с играми в шифровки и с тем, чтобы он научил меня новым фокусам. Как несмышленый ребенок!
Тяжело взобравшись по длинному склону, поезд останавливается у конечной станции. Малочисленные пассажиры поднимаются на ноги.
Син-Син улыбается. Словно прочтя мысли мальчика, кладет руку ему на плечо:
– Не кори себя, Дэнни. Это до добра не доведет. Уж поверь мне на слово!
Пока они бредут к турникету, двое в серых толстовках с капюшонами подбираются ближе. Один вытаскивает телефон и на ходу набирает какой-то номер. Второй натягивает капюшон и, не отрывая взгляда от Дэнни и Син-Син, пробирается сквозь разделяющую их толпу, пока не оказывается прямо у них за спиной.
11. Почему голодранца видно издалека
Близ выхода из метро, у подножия круто забирающей вверх улицы, ждет идущий за город старомодный трамвайчик ярко-небесного синего цвета. Такой же синевой отливает и разогнавшее облака небо над головой – совсем под стать настроению повеселевшего Дэнни. Мы едем осматривать место убийства, Замора в больнице, а мне и вправду грозит опасность. Тогда почему так легко на душе? Как уже много дней не бывало!
Он украдкой посматривает на свою спутницу. Конечно, то, что они разгадали ключевое слово, – большой шаг вперед, но он все равно не может отделаться от ощущения, что присутствие Син-Син тоже внесло свой вклад, и немалый. Кажется, будто она появляется в его жизни – и исчезает – в самый нужный момент. Словно все это было предначертано. И еще почему-то с ее таинственностью и недомолвками гораздо проще смириться, чем с недомолвками Заморы.
Когда они забираются внутрь и вдвоем втискиваются на деревянное сиденье, Дэнни вспоминает поездку в Гонконге.
Он улыбается Син-Син:
– По крайней мере, теперь я тебя знаю. Или хотя бы доверяю тебе.
– Что-что?
– Прошлый раз мы ехали на чем-то вот таком с Заморой, я следил за тобой. Мы думали, ты из триад.
Син-Син фыркает:
– Да я же сразу вас заметила, двух олухов. Как будто вы способны затеряться в толпе! Но я рада, что теперь ты мне доверяешь.
Звякает колокольчик, заряд электричества возвращает трамвайчик к жизни, и он, громыхая, ползет вверх по склону мимо богатых домов, роскошной школы, больницы – все стоят на порядочном расстоянии друг от друга.
– Ладно, давай дальше, – с энтузиазмом предлагает Син-Син. – И как этот твой «штакетник» работает?
– Чертишь что-то вроде решетки, – Дэнни переворачивает листок и, достав ручку, начинает рисовать. – Сверху ставишь числа от нуля до девяти. Сбоку – еще три.
– А какие?
– Когда вставляешь буквы из ключевого слова в верхнем ряду, три числа пропускаешь. Их-то потом и ставишь сбоку.
– А как понять, какие пропустить?
– Тонкий момент. Но у нас тут есть подсказка. В самом конце он приписал «АГУ» и следом три цифры. Значит, это однозначные числа, соответствующие буквам, логично? Восемь, ноль и один. – Ручка Дэнни порхает над бумагой, вычерчивая решетку.
– Да! – Син-Син тычет пальцем в бумагу. – Так что как раз встает ключевое слово. Гуден! Подходит!
– Остальные буквы ставим в алфавитном порядке. Продолжаешь после А, только выпускаешь те, что входят в слово ГУДЕН. То есть выходит, вбок пойдут пять, шесть и семь.
Дэнни склоняется над бумагой, весь поглощенный задачей, и вписывает буквы.
Наконец он выпрямляется, победоносно сверкая глазами:
– Видишь? Теперь можно считывать числа. Если начинается с пяти, шести или семи – будет двузначное число. Например, 62 – это С, а 54 – И.
Но Син-Син уже не слушает его объяснений. Тихонько пихает Дэнни локтем в бок и еле слышно шепчет уголками губ:
– Когда вылезем, бежим со всех ног.
– Зачем?
– Нас преследует пара каких-то голодранцев.
– Уверена?
– Совершенно.
– А откуда ты знаешь, что они голодранцы?
– Поверь мне, Дэнни. Я таких навидалась более чем достаточно.
Трамвайчик, погромыхивая, трясется по загибающей вправо длинной дуге к остановке на самом верху. Колеса визжат на рельсах. Барселона раскинулась внизу под холмом – решетка современной части города сменяется хитросплетением улиц старого квартала.
– Два идиота в капюшонах. Только не оборачивайся.
– Тогда пошли! – шепчет Дэнни. – Удивим их.
Не успевает трамвай замедлить ход, как мальчик вскакивает на ноги и проталкивается сквозь остальных пассажиров. Син-Син не отстает. Когда они пробираются мимо кондуктора, он делает им знак подождать, но они дружно спрыгивают из движущегося вагона на мостовую и пускаются наутек.
Маленькая площадь почти пуста. Выше по склону начинается густой лес. Дэнни различает в этом лесу канатную дорогу, тянущуюся меж деревьев к вершине. Мальчик оборачивается. Два капюшона уже вылезли из трамвая, но никак не могут решить, то ли пускаться в погоню, то ли по-прежнему притворяться невинными туристами. Эта неуверенность дает Дэнни с Син-Син отчаянно необходимое время. От станции канатной дороги как раз отъезжает одно-единственное на всю площадь такси. Бросившись ему наперерез, Дэнни стучит в окно:
– Тибидабо, por favor[70].
Водитель кивает.
Они плюхаются на заднее сиденье. Машина трогается с места. Дэнни оглядывается на парковку сзади. Юнцы в капюшонах яростно спорят посреди опустевшей площади – один прижимает к уху телефон, второй отчаянно высматривает другое такси.
– По крайней мере, слегка оторвались. Им придется идти пешком или ждать фуникулера, – говорит Дэнни. – Удобное место.
– Неудачники, – цедит Син-Син, качая головой. – Чарли бы таких не нанял. Будем надеяться, наверху нас не подкарауливают их дружки.
Дэнни наклоняется к шоферу, роясь в памяти в поисках нужных слов:
– Пожалуйста, поскорее. Э-э-э…. rapide?
– Si. Rapidament.
Шофер улыбается, нажимает на педаль газа и несется вверх по холму, обгоняя затянутых в лайкру велосипедистов. Выхлопные пары, выпускаемые черно-желтым автомобильчиком, черными кляксами расползаются на ветру.
Наверху, в Тибидабо, стоит великолепный осенний день.
Женщина в светло-зеленом плаще показывает контролеру корешок билета и останавливается, глядя на раскинувшийся внизу город. Приятно снова посетить место преступления, думает она. Полиция, конечно, именно этого от тебя и ждет – но меня им не вычислить. Начать с того, что меня попросту никто не видел.
Она ждет, стоя в толпе возбужденных детей и суетливых мамаш, наблюдая, как двухъярусная карусель замедляет ход и останавливается. Лучи солнца блестят на ярко раскрашенных лошадках с раздутыми ноздрями. В зеркалах отражается ярмарка.
Когда до женщины в зеленом плаще доходит очередь, она проталкивается мимо двух заспоривших детей и, поднявшись на второй ярус, усаживается на черного скакуна. Какая-то кроха тянет ее за подол юбки и спрашивает, не уступит ли тетя лошадку, но женщина лишь качает головой и отворачивается, глядя поверх Тиби-дабо:
– Это моя лошадка.
Заметив, что происходит, мама девочки возмущенно шагает вверх по ступенькам и обрушивает на женщину в зеленом плаще поток гневных фраз по-испански.
Один поворот головы, одно слово, произнесенное свистящим шепотом так, что никто больше не слышит его, – и мать пятится, потрясенно разинув рот, и поспешно отводит малышку подальше, поглядывая через плечо на женщину, которая едет на своей раскрашенной лошадке.
Играет музыка. По лицу женщины в плаще расплывается улыбка. Она знает, что снова овладела ситуацией. В ее очках отражаются фигурки темноволосого мальчика и китайской девчонки, спешащих через толпу и явно пришедших сюда не просто так.
Ударить сейчас? Или подождать?..
Чуть-чуть подождать. Не здесь – где-нибудь, где не так шумно. Насладиться властью. Тех двух наемных ротозеев, разумеется, нигде не видно. Зря коптят небо.
Карусель начинает вращаться, лошадка медленно приподнимается и опускается. Сумочка женщины сегодня тяжелее, чем обычно, и она поправляет ремешок на плече. Не уронить бы! Вот и не уроню. Все в моих руках…
Но в следующий миг, словно из ниоткуда, к горлу снова подкатывает приступ этого дурацкого смеха.
Сейчас-то с чего? Она яростно пытается овладеть собой. Что сказал бы старик? Все хорошо. Ты разделаешься с ними в любой момент, как только захочешь, стоит установить устройство – и все будет зависеть лишь от тебя. Она глубоко вдыхает, сжимает побелевшими пальцами поводья вороной лошадки и ждет, пока приступ пройдет сам собой.
12. Почему автоматы делают, что им сказано
Дэнни и Син-Син пробираются через сутолоку парка развлечений – мимо колеса обозрения, мимо карусели и прилавков с едой. Впереди виднеется аттракцион «Авио». Дэнни узнает его по фотографии – красный тупоносый самолетик на длинной ручке: он вращается, пронося пассажиров над поросшим лесом склоном, а потом вновь летит к началу за новой порцией публики. В иллюминаторах виднеются счастливые лица пассажиров – по всей видимости, и понятия не имеющих о мрачной находке, сделанной здесь лишь несколько дней назад. Единственный, кто не порадовался аттракциону…
– Только быстрее, – говорит Дэнни. – Пока эти олухи сюда не добрались.
– А что мы ищем? – пыхтит Син-Син, стараясь не отставать от него.
– Мы знаем, что его либо убили прямо здесь, либо перетащили сюда. Вдруг удастся найти какую-нибудь пропущенную улику.
Син-Син оглядывается через плечо:
– Ты ищи улики, а я понаблюдаю, не появятся ли те голодранцы.
Чуть ниже по склону холма виднеется эстакада для пешеходов. Когда Дэнни с Син-Син взбегают на нее, взор мальчика сам собой обращается на высящийся вдали собор Саграда Фамилия, за которым точно расплавленный металл сияет море. Великолепное зрелище! Было ли оно последним, что видел тот убитый? Если знаешь, что тебе конец, утешает такое зрелище – или, напротив, тебе становится еще горше? Дэнни невольно переносится мыслями к отцу с матерью – что видели, что испытывали они, когда их поглощало пламя?
Хватит, велит он себе. Такие размышления до добра не доведут! Перестань, ту-пица!
Над головой с ревом проносится самолет, взбивая пропеллером синеву небес. Дэнни поднимает голову, прослеживая белую дорожку, а потом вновь опускает взгляд и принимается осматривать землю внизу. Под пешеходной эстакадой есть еще один уровень, указатели на зеркальный зал и музей механизмов.
– Наверняка полиция очень тщательно обшарила этот уровень, – говорит он. – Давай попытаем счастья ниже. Вдруг туда что-то упало. Или нарочно бросили.
Перемахивая сразу через две ступеньки, он спускается по винтовой лесенке. Там тянется очередь к зеркальному залу – первые зеркала, выгнутые или фрагментированные, растягивают отражения или дробят на части. Рядом, за открытой дверью музея механизмов, Дэнни видит, как посетители кидают монетки в прорези старинных автоматов и маленькие фигурки оживают, начинают дергано двигаться, выполняя программу. В стеклянном ящике раскачивается истерически хохочущий клоун. Гротеск. Рядом группка акробатов образует живую пирамиду. А дальше – миниатюрная модель парка в целом, крохотные аттракционы. Все работает как часы. Все до странности знакомо – и слегка пугает.
Между двумя зданиями виден узкий проход. Дэнни снова поднимает голову. Самолет проносится прямо над ними.
Стоит попытаться. Если вдруг что-то и в самом деле обронили, оно вполне могло закатиться в этот проход. Вместе с Син-Син Дэнни отправляется прямо туда.
– Стой на стреме, – велит он, протискиваясь в узкую щель.
– Ладно. Но ты поторапливайся!
Дав глазам немного привыкнуть к темноте, мальчик опускается на четвереньки и, не обращая внимания на грязь под ногами, ползет среди выкинутых картонных стаканчиков, нанесенной ветром сырой листвы, заплесневелых объедков и салфеток.
Что это там такое яркое впереди? Торопливо пробравшись туда, Дэнни обнаруживает почти нетронутую пачку сигарет. Целлофановая обертка потрескивает, отражая свет. Не хватает всего двух сигарет. Судя по состоянию пачки, она не могла пролежать тут долго – да и вообще, кто станет выкидывать почти целую упаковку? Только если пытаешься бросить курить или хочешь скрыть какие-то следы, рассуждает мальчик, взволнованно вертя пачку в руках. Может, именно эту пачку использовал убийца, выжигая на спине жертвы точки? Может, на ней даже отпечатки имеются… ой, надо было самому перчатки надеть.
И тут он видит на расстоянии вытянутой руки коробок спичек.
Коробок сверкает в полумраке точно тлеющий уголек. На этикетке красуется стилизованное изображение тигра, рыжие и черные полосы так и пылают. Да я же видел эту картинку, думает Дэнни, кончиками пальцев осторожно подбирая коробок и поднося к свету. Но где?
– Что там у тебя? – нетерпеливо окликает Син-Син, вглядываясь во тьму.
Дэнни переворачивает коробок. На другой стороне крупными черными и рыжими буквами отпечатаны слова: «Клуб «Тигрица», Монжуик». Ну конечно же! Клуб Хавьера! Точно такой же коробок я видел на столе у Розы…
Над головой снова с ревом проносится самолетик, тень его на миг застилает узкий сноп света, погружая Дэнни в глубокую тьму.
– Уходим! – кричит он из щели.
– Обратно в собор?
– Нет, на Монжуик. Задать Хавьеру пару вопросов.
Снова присоединившись к Син-Син на ярком полуденном солнце, он победоносно трясет коробок, громыхая оставшимися внутри спичками.
Карусель замедляет бег. Женщина на черной лошадке привстает в стременах, высматривая, как там мальчишка. И расцветает в улыбке.
Вон он – вылезает из тени между зеркальным залом и музеем механизмов. В руке у него что-то зажато – он взволнованно показывает это девчонке, и они вместе спешат к выходу. Небось нашел сигареты и спичечный коробок – тупицы-полицейские, скорее всего, просмотрели! В таком случае они сейчас отправятся прямиком к этому никчемному владельцу клуба. Лучше и не придумаешь! Нервный смех, отмечает она про себя, не разбирает уже ни капельки. Потому что у меня все схвачено. Мальчишка тешит себя мыслью, будто на шаг опережает меня. Настало время нанести удар.
И я знаю где!
13. Почему надо намазать зеркало медом
Пока Дэнни со своей спутницей пробирается по запруженному народом парку к выходу, коробок погромыхивает у него в руке. Конечно, может, это простое совпадение, но находка – спичечный коробок и выброшенная пачка сигарет в такой близости от места обнаружения тела – просто наводят на мысли, что Хавьер знает гораздо больше, чем рассказал. Одно ясно наверняка: надо спросить его напрямую – и как можно скорей.
Син-Син на ходу вытаскивает бумажник и заглядывает в отделение для купюр. Вид у нее демонстративно небрежный, но изгиб губ выдает, что финансы почти на нуле.
– Можно пешком дойти, – предлагает Дэнни, кивнув на бумажник.
– Смеешься! Да мы туда только к ночи доберемся! И у меня будет гораздо больше денег, когда дома все толком наладится.
– Ну и зря ты мне ни о чем не рассказываешь, Син-Син, – говорит Дэнни. – Я же только рад помочь.
– Премного благодарна, – звенящим голосом отвечает Син-Син. – Может, как-нибудь потом.
В голосе у нее, правда, отчетливо звучит «никогда».
Она запрыгивает в поджидающее такси и стучит шофера по плечу:
– Эй, знаешь клуб «Тигрица»? На Монжуике?
– Пробки сейчас, не пробиться, – отвечает тот. – Высажу вас у канатки. Идет?
Дэнни кивает:
– Отлично, спасибо. Послушай, Син-Син, я бы и в самом деле помог, если…
Она качает головой.
– Нет! – Короткое слово звучит точно выстрел, но девочка уже поворачивается к Дэнни, стараясь улыбкой смягчить отказ: – Слушай, сейчас у нас найдутся дела поважнее. Хавьер. Ну в смысле ты его хорошо знаешь?
– Да не то чтобы. Но майор считает, ему можно доверять. Даже больше. Они, похоже, старые друзья.
В голове у Дэнни теперь обитают два разных Хавьера. Один – старый друг труппы, примерный семьянин, пытавшийся предупредить Замору, что пушка сдвинулась с места, добрый и заботливый. А другой Хавьер – отбывший срок в тюрьме за убийство, бороздивший мутные воды Барселоны перед Олимпиадой, с лица которого не пропадает страх.
Помнится, папа показывал фокус с трефовым королем: одно движение руки – и вместо горделивого выражения на лице короля возникала дурашливая улыбка. Фокус так и назывался – двуличный король. Но какое лицо настоящее? А теперь еще эти улики с места преступления… Мог ли он убить того парня или выжечь точки у него на спине? Вдруг Хавьер и сам из «Сорока девяти»?
Но ведь Замора не может так ошибаться в человеке? Или может? Мысли Дэнни обращаются к старому другу. Я всегда считал майора крепким и надежным как скала. Но если вспомнить все неудачные решения в Гонконге… приходится признать, что людей без недостатков просто не существует. И Замора всего лишь человек. Так что и насчет Хавьера может ошибаться. Или опять что-то утаивать…
Машина подпрыгивает на люке, резко обрывая череду мыслей Дэнни. Син-Син выжидательно смотрит на него:
– Ну что, посмотрим пока чокнутый код твоего папы? Что нам еще остается?
– Ты права. Вдруг найдем какую-нибудь подсказку перед встречей с Хавьером.
Он вытаскивает листок из кармана, снова разглаживает его и заносит ручку над цепочкой чисел. Но вдруг замирает в нерешительности. Папа словно бы вот-вот заговорит с ним – заговорит из могилы. Первые слова, которые он скажет сыну после пожара. И, вполне вероятно, последние…
Так может, стоило бы заняться этим в одиночестве? В конце концов, в послании может говориться что угодно. Например, какой-нибудь бессмысленный пустячок, которого я буду стесняться, или, наоборот, нечто такое, что в корне изменит всю мою жизнь. Он смотрит на знакомый почерк – пожалуй, тот чуть резче обычного, да и подчеркивания такие энергичные. Наверняка тут что-то очень-очень важное…
– Или займись этим сам, – предлагает Син-Син, словно угадав причины его нерешительности. Она буквально пожирает глазами листок и нарисованную половину решетки.
– Ну ладно. Ладно, давай к делу.
Он заново просматривает уже написанное, убеждаясь, что все буквы стоят на правильных местах и ни одна не повторяется дважды.
– Можно читать. Что там у нас с первым словом?
– 259503617675.
– Ага, начинается с двойки, а двойка – это у нас Д. Где пятерка, шестерка или семерка – там, значит, двузначное число. Вот 59 – идешь в ряд с пятеркой и смотришь на пересечение двух колонок, что дает нам О. А 50 дает В.
Он работает быстро, жажда уединения смыта волной азарта и тревоги, поднявшейся, едва он начал выделять буквы. Син-Син склоняется к нему, ее волосы падают на лицо, так что разобрать его выражение нельзя, но все тело девочки напряжено от нетерпеливого ожидания. Мир за пределами такси словно бы канул в небытие – для них сейчас существует лишь это послание из прошлого, из могилы.
– Доверяю – давай уже читай мне числа.
Дэнни стремительно диктует по буквам весь текст:
– Доверяю все жизненно важное чертогам памяти. Потом идет это вот «Агу».
– А что за чертоги памяти? – перебивает Син-Син.
– Способ быстрого запоминания.
Дэнни молчит, глядя на проносящийся за окнами такси город. В ушах у него снова звучит полный энтузиазма голос отца, оседлавшего любимого конька: он неизменно был готов объяснять, учить, делиться – даже когда никто не хотел его слушать. Тогда Дэнни вовсе не всегда радовался наставлениям, но теперь… как же ему их не хватает!
– Папа все время пользовался этим приемом, чтобы хранить информацию. Любую – от карточных фокусов до списка покупок. Задумываешь какое-нибудь здание или место – настоящее или воображаемое – а в нем определенное число комнат или вещей, которые посещаешь по порядку. И если тебе надо запомнить колоду карт или список имен, ты быстренько пробегаешь по чертогам памяти и раскладываешь все по комнатам, создавая при этом яркие мысленные образы.
– Что-то не догоняю. Разве так тебе не приходится запоминать в два раза больше?
– Ты ведь пользуешься одними и теми же чертогами памяти много лет, так что знаешь их как дом родной. Ну вот, скажем, если первое, что у тебя идет в чертогах памяти, – это роскошная парадная лестница, а первое, что тебе надо запомнить, – это «рыба», ты быстренько представляешь, как рыба плюхается на ступеньки. Или рыбу, изогнутую в форме ступенек. Потом во втором месте – например, в зеркале – тебе надо запомнить «мед», так что ты представляешь, как мед растекается по зеркалу…
– А какие у него у самого были чертоги памяти?
– Не знаю, – расстроенно выдыхает Дэнни. – Но знаю, что там было тринадцать основных мест, а в каждом еще по четыре отделения, так что он очень быстро там все раскладывал.
Такси тормозит.
– Монжуик, – объявляет шофер. – Ocho euros[71].
Они на подступах к невысокому холму – Монжуику, последней складке земли перед морем. Такси подъехало к подножию станции канатной дороги: ее опоры взбираются вверх по склону, словно гигант шагает над общественными садами, усыпанными гравием дорожками, детскими площадками, а потом, забрав вправо, поднимается к замку на вершине холма. Поток округлых, точно пузырьки, кабинок стекает вниз к остановке, проезжает через здание и снова танцует в воздухе, уносясь ввысь.
Сейчас, на исходе туристического сезона, многие кабинки пусты, а к автоматам по продаже билетов почти нет очереди: только три подростка, скармливающие автомату евровые купюры, да женщина сразу за ними.
На женщине светло-зеленый плащ. Она, похоже, чуточку запыхалась. Когда Дэнни и Син-Син подходят к ней сзади, она оглядывается через плечо.
Подростки, гомоня, забираются в пустую кабинку, влачащуюся вдоль платформы. Двери за ними автоматически закрываются.
– Давай постараемся сесть так, чтобы с нами никого не было, – шепчет Син-Син.
Женщина спереди снова оборачивается, задев при этом Дэнни тяжелой сумкой на плече.
– О, простите, – извиняется она. В зеркальных солнечных очках отражаются стоящие перед ней мальчик и девочка. – Садитесь в следующую. А я пока отдышусь, – с улыбкой добавляет она.
– Спасибо, – благодарит Дэнни. – Мы как раз спешим.
Хотя странно как-то. Женщина явно очень торопилась сюда, а теперь пропускает их вперед.
– Ничего, все время мира в моем распоряжении, – заверяет она.
Следующая кабинка как раз ползет вдоль платформы. Дэнни и Син-Син запрыгивают внутрь. Кабинка покачивается, когда Дэнни разваливается на сиденье и расстилает на коленях страничку с кодом. Мальчику не терпится перейти ко второй части послания отца.
– Adéu! – выкрикивает женщина, когда дверь с лязгом захлопывается, и даже похлопывает по кабинке на прощание.
– Пфа! – вздыхает Син-Син. – Хорошо, что за нами не увязалась. Приятно оказаться в кабинке одним.
Дэнни кивает и, бросив взгляд назад, с удивлением обнаруживает, что женщина развернулась и направляется прочь.
Кажется – или в ней и правда что-то изменилось?
– Передумала, наверное.
– Шифровка, Дэнни, – напоминает Син-Син, постукивая по листу.
Кабинка погромыхивает, цепляясь за рельс, по которому движется, и вот, отцепившись, свободно парит в почти полной тишине – пузырь, подвешенный на электрическом проводе, – и, быстро набрав высоту, движется к высокой колонне с номером «1».
Но Дэнни сейчас не до вида вокруг, он уже впился взглядом в следующую цепочку цифр. Давай же, папа, открой нам что-нибудь полезное! Какую-нибудь мудрость – или что-нибудь, что поможет мне. Или хотя бы подбодрит… или внесет ясность в происходящее!.. У тебя есть еще целых три фразы, чтобы моя жизнь вновь обрела смысл.
– Ладно, давай посмотрим, что там дальше.
Син-Син диктует числа, а Дэнни расшифровывает их по решетке и, лишь время от времени запинаясь, проворно складывает букву за буквой, пока не доходит до конца строки.
Спроси З. про последнее место. Проверь его вживую.
– И все? – спрашивает Син-Син, уже не пытаясь скрыть разочарование в голосе.
– Тут все. З. – это, конечно же, Замора. Он должен что-то знать о папином чертоге памяти.
– Но как можно проверить чертог вживую? В смысле – он ведь воображаемый!
– Некоторые люди выбирают настоящие места, понимаешь? Может, Замора знает, что это за место и где оно…
Говоря по правде, Дэнни тоже разочарован. Никаких тебе надежных улик. Никакого дымящегося пистолета. Никаких откровений. Типичный папа! Ничего у него не бывает прямо и без выкрутасов.
Плечи Син-Син устало поникли, энергия ее убывает:
– А что там со второй шифровкой?
– Ее папа на отдельные слова не разделил, так что будет сложнее. И сперва еще надо отгадать ключевое слово. «Всегда вокруг нас. Везде. Латынь».
– Есть идеи?
– Пока нет.
Кабинка уже на середине склона, то чуть подрагивает над опорами, то невесомо плывет в длинных промежутках между ними. Снизу, на дорожках и тропинках меж кустов и деревьев, можно разглядеть пару-другую человек, но в целом довольно пустынно. В маленьком окошке под крышей кабинки шепчет ветерок с моря. Друзья совершенно одни.
– Так что всегда и всюду вокруг нас? Воздух? – гадает Син-Син. – Неприятности? – мрачно шутит она. – Как будет «воздух» по-латыни?
– Латынь у нас должна была начаться только в следующем году.
Они приближаются к промежуточной станции. Гигантские желтые колеса по очереди ловят каждую кабинку, разворачивают под нужным углом и снова отправляют в полет к вершине Монжуика. Кабинка Дэнни и Син-Син, погромыхивая, проходит через механизм, пока наконец тот не выплевывает ее на свободу, и она снова взмывает на высоту сорока метров над землей, купаясь в солнечном свете.
– Я соображу, обязательно соображу, – говорит Дэнни. – Надо только настроиться на ход папиных мыслей…
Но так ли это легко? Папа – «торговец тайнами», как называл его Дарко – все больше и больше кажется ему незнакомцем. Если у него и было ху – или как там Син-Син называла эту штуковину, – узнать ее было бы затруднительно.
Кабину наполняет пронзительный скрежет. Дэнни подпрыгивает от неожиданности. Кабинка рывком останавливается. Дэнни и Син-Син, не удержавшись, соскальзывают с сиденья.
– Это еще что?! – вскрикивает Син-Син.
Из громкоговорителя на стенке у них над головой раздается автоматическое аварийное сообщение по-испански.
Сперва кабинка покачивается на креплениях, но потом зависает в зловещей неподвижности ровно на полдороге между двумя опорами – до каждой около тридцати метров. На детской площадке снизу группа ребятишек возбужденно галдит, показывая на остановившиеся кабинки. Ветер разносит их гомон и смех.
Дэнни встает и нажимает на красную аварийную кнопку:
– Эй? Hola! Мы застряли. Hola?
И тут кабинку наполняет другой звук. Знакомая мелодия звонка – знакомая, но до того неожиданная, что Дэнни добрых десять секунд не может сообразить, что это. Это же первые такты «Экспресса в ваш череп» в аранжировке Билли: Дэнни записал ее во время последнего турне и поставил на телефон.
Но это же невозможно! Я его потерял.
Син-Син растерянно смотрит на карман своей куртки. Звонок раздается именно оттуда. Сунув руку в карман, она вытаскивает мобильник и с ошарашенным видом держит его на ладони:
– У меня с собой телефона не было. Это твой?
– Нет! Я его потерял!
Но выглядит телефон точь-в-точь как его.
14. Почему о безопасности не всегда заботятся… в первую очередь
Дэнни робко берет телефон, словно тот вот-вот укусит его. Звенящий гитарный рефрен не умолкает.
– Я же его потерял. Откуда он вдруг у тебя в кармане?
– Чокнуться можно! Понятия не имею. Ответь же, балбес.
Дэнни снимает телефон с замка и нажимает кнопку ответа:
– Алло?
– Hola, Дэнни, – звучит в трубке женский голос: странно знакомый, Дэнни уже слышал этот голос совсем недавно – только вот где? – Приятно прокатиться с подружкой?
– Кто это?
– У меня для вас сообщение, – продолжает голос ровным, бесстрастным тоном, словно его обладательница нарочно старается не подпускать в него никаких эмо-ций.
– Какое еще сообщение? Вы кто?
Дэнни отнимает телефон от уха и включает громкоговоритель, чтобы Син-Син тоже слышала.
– Дэнни, знаешь, кто такие немезиды? Те, кто держат в руках твою судьбу. Я твоя немезида, я та, кто убивает тебя. Та, что прикрепила бомбу к стенке вашей кабинки. Килограмм семтекса может устроить самый натуральный большой взрыв…
В один миг Дэнни все становится ясно.
Женщина с нижней станции – та самая, в зеленом плаще. Точно такой же оттенок зелени он видел в соборе вчера вечером! И она как бы случайно налетела на них – небось тогда-то и сунула телефон в карман Син-Син, а глухой хлопок по стенке – это когда она прилепляла взрывное устройство. Он крепко зажмуривается, силясь припомнить, что же привлекло его внимание, когда она уходила. Ага, вот что – у нее больше не было на плече сумочки.
– Вы просто хотите нас запугать! – восклицает Син-Син.
– Часики тикают, – произносит все тот же бесстрастный голос, но на этот раз чуть резче. – Тикают. Считайте, у вас есть пара минут. Проститесь друг с другом! А потом конец.
В кабинке воцаряется молчание.
– Алло? Вы еще тут? – кричит Дэнни.
– Мне пора, – отвечает женщина. – Но, надеюсь, вы заметили, что я остановила вас между двенадцатой и тринадцатой опорами? Самое высокое место дороги. Adéu.
Разговор обрывается.
– Это ведь шутка, правда? – спрашивает Син-Син.
Дэнни вертит в руках телефон, пытается проверить историю входящих звонков. Звонок в списке всего один, да и тот «абонент неизвестен». Адресная книга пуста. Денег на счету нет. И что теперь? Номера Заморы он наизусть не помнит. А в службы спасения звонить без толку: времени нет. Дэнни ничуть не сомневается: та женщина говорит правду – однако им вдруг овладевает непонятное спокойствие. Если это конец – что ж, они меня достали, все по-честному. Но я не готов умирать без боя. И я не дам Син-Син умереть здесь, в этой глупой консервной банке. Он смотрит на крышу кабинки и расстояние до следующей опоры в мучительных поисках решения.
– Не шутка, – отвечает он. – Надо убираться отсюда.
В фильмах в таких ситуациях на крыше кабинки непременно оказался бы люк, но крыша этой кабинки кажется твердой и ровной, без единой трещинки. Встав на сиденье, отчего пузырь снова начинает ходить ходуном, мальчик старается открыть форточку наверху застекленного окна.
– По-моему, мы протиснемся, – сквозь зубы цедит он, – если только мне удастся открыть эту чертову штуку.
Син-Син запрыгивает на сиденье рядом с ним. Делает два глубоких вдоха, второй глубже первого, расслабляет плечи, сжимает кулаки так, что белеют костяшки пальцев, – и резко, с шипением выпустив меж зубов воздух, бьет правой рукой по крышке. Та слетает с петель и, крутясь, падает на землю далеко внизу.
– У меня… есть идея, – говорит девочка, обращая овальное личико к канату над головой, зачарованно разглядываяуклон.
Но Дэнни не слушает. У него ведь тоже есть идея! Он вытягивает из кармана джинсов карабин и внимательно рассматривает его – открывает, проверяет, не растрескался ли. Ведь его здорово приложило о каменные плиты собора. Фрэнки его не просто так выкинул. «Безопасность – в первую, вторую, третью и последнюю очередь», – всегда говаривал он с тягучим бруклинским акцентом. Но что делать, если выбора нет?
– Если выбраться на крышу, можно прицепить к канату вот эту штуку, – торопливо говорит он. – Пропустить в него мой ремень, сделать петлю, ухватиться – и прыгнуть. Как на аттракционе. Я видел, как Бидоновы[72] ребята такое много раз делали… на фестивале… – он умолкает, стараясь убедить хотя бы себя самого, что план сработает. – А потом слезть по лестнице.
– Не уверена, выдержит ли это нас обоих, – отвечает Син-Син, подтягиваясь к отверстию для вентиляции. – По-моему, мне пора устроить пробы прямо тут.
Она не сводит глаз с каната. Дэнни еще не видел ее настолько сосредоточенной и напряженной.
– Что-что?
– Слыхал такие слова – орибат, неуробат?[73] Фунамбулист?[74]
– Так ведь канатоходцев называют?
– Именно, Дэнни. В этом мой номер и состоит. Ну вроде того. Мой трюк. Сюрприз.
– Ты канатоходка?
– Акробатика на провисшем канате. Но, думаю, и на таком сумею.
Проворно подтянувшись на руках, она до середины туловища просовывается в узкое окошко и, изогнувшись, шарит ногами в поисках опоры. Дэнни перехватывает неистово машущую кроссовку и придерживает ее, давая девочке возможность оттолкнуться. Миг – и она уже скрылась в окошке.
У Дэнни все так и переворачивается внутри – но он снова ощущает знакомую приятную щекотку – поступление адреналина. Сознание, что собираешься сделать что-то, чего тебе лучше было бы не делать, и понимаешь при этом, что обратного пути нет.
Но сколько у нас еще времени?
Син-Син протягивает руку со своего шаткого насеста на крыше:
– Давай же, пошевеливайся!
Настает черед Дэнни барахтаться и извиваться, выбираясь из кабинки. Правой рукой он держится за крышу, левой сжимает руку Син-Син надежной цирковой хваткой, подтягивается ей навстречу, помогая вытаскивать себя. Ноги болтаются в воздухе, но потом он цепляется подошвами кроссовок за узкий выступ под окном – и, пыхтя от усилия, уже наверху!
Мир сжался до маленькой металлической крыши, залитой солнцем, окруженной весьма специфической пустотой головокружительной пропасти. Из середины крыши торчит толстый стержень с зажимом, цепляющийся чуть выше головы к стальному тросу, идущему под крутым углом вниз, к опоре номер двенадцать, и вверх, к тринадцатой.
– Давай все-таки воспользуемся карабином, – говорит Дэнни, стараясь найти верный тон, убедить Син-Син действовать по его плану. – По такому канату тебе не пройти! У тебя ведь даже шеста нет! И смотри, какой угол наклона!
– Пройду, – негромко произносит Син-Син. – Всего-то «смертельный подъем»[75]. И откуда тебе знать, что твоя чокнутая цеплялка вообще выдержит. Или ремень. И тем более нас двоих. Так что давай двигай – а мне предоставь разбираться самой.
Дэнни порывается спорить, но видит: бесполезно. Она увлечена своей идеей так же сильно, как он своей.
– Тогда удачи! – Он неловко похлопывает девочку по плечу. Она отвечает ему улыбкой:
– Пошевеливайся уже, дурачина.
Син-Син забирается по крюку наверх, сбрасывает кроссовки и кидает их вниз на землю под кабинкой. Вид у нее уверенный – словно она знает, что делает. Или со всех сил старается убедить Дэнни и себя саму, что не упадет после первого же шага…
Ребятня внизу – да и родители тоже – поняли, что происходит нечто необычное, и стоят задрав головы, прикрывая глаза от солнца руками. Все взоры устремлены на Дэнни и Син-Син.
Не теряя времени, Дэнни выдергивает из джинсов ремень, тянется к толстому тросу – с той стороны, что идет вниз. Не без труда продевает его в пасть карабина. Хвала звездам: трос пролезает – еле-еле, но все же пролезает. Мальчик проворными пальцами закручивает замок. Син-Син у него за спиной уже стоит на зажиме, раскинув руки в стороны, стараясь собраться всем телом, найти одну точку, в которой сойдутся в идеальном равновесии ее собственный центр тяжести, сила притяжения земли и степень натянутости каната. И несмотря на гонки со временем, Дэнни не может не поглядывать в ее сторону.
– Ну, я пошла, – тихо говорит она и – о боже, это ужасно, прекрасно, завораживающе! – отдается на волю троса. Поднимает ногу, вытягивает носок, аккуратно опускает перед собой, чуть проскальзывает вперед, молниеносно поднимает вторую, вытягивает, ставит, скользит – скользит над пропастью.
Дэнни добрых пять секунд наблюдает за ней, сердце его пылает страхом и восторгом. Он знает, что без шеста ей несравненно труднее удерживать центр тяжести в «волшебном ящике» над проволокой. Стоит потерять равновесие… нет, даже думать немыслимо! А трос небось еще и весь в масле. Мама всегда оттирала смазку с новой проволоки. Чертовски скользкий, наверное, этот чертов трос!
И все-таки Син-Син продвигается вперед, помогая себе быстрыми, выверенными взмахами рук: ни дать ни взять – сигналящий светофор. А потом вдоль троса разносится ее голос:
– Да двигайся же, балбес!
И Дэнни рывком возвращается к собственному своему бегству: продевает ремень через металлическое кольцо, делает петлю, оборачивает вокруг запястий. Придется уж довериться карабину и уповать, что он не сорвется.
Для проверки он осторожно, еще не всем весом, повисает на своем импровизированном устройстве. Выдержит ли?
Вроде бы все в порядке. Тогда – пора.
Распрямив колени, он подтягивает карабин к краю крыши, готовится оттолкнуться и прыгнуть. Последний взгляд на Син-Син. Она уже преодолела почти половину дороги, движется быстрее, чем в начале. Взор ее все так же прикован к вершине следующей опоры выше по склону.
Дэнни отталкивается – и сила тяжести немедленно делает свое дело, да еще как! Сопротивления почти никакого. Карабин с резким скрежетом едет вниз по тросу – Дэнни и не ждал, что он так быстро разгонится. А сам Дэнни болтается на закручивающемся, больно врезающемся в запястья ремне. Руки едва не выдергиваются из суставов. Надо как-то исправлять ситуацию! Изо всех сил напрягая тело, он умудряется остановить вращение и теперь летит лицом вперед – к нижней опоре.
Только сейчас до него доходит, какая опасность ему грозит. Через пару секунд его со всей скоростью ударит об эту опору, размажет по ней. Дэнни изгибается, отклоняя карабин в сторону. Скрежет металла о металл, снопы искр.
Все равно слишком быстро.
Подтягиваясь на руках и изо всех сил брыкаясь ногами в воздухе точно на трапеции, он умудряется задрать их достаточно высоко, чтобы упереться подошвами в трос – и из последних сил жмет на него, чувствуя, как молочная кислота огнем жжет все мышцы.
Слишком поздно?
Нет!
Этого последнего усилия оказывается достаточно. От подошв идет вонь паленой резины, и он с глухим стуком шмякается об опору, где и висит несколько секунд, пытаясь нашарить ступнями опоясывающие ее перекладины.
Нащупал! Что теперь?
И как там Син-Син?
Кабинка у него за спиной все так же безмятежно висит на недвижном тросе. Может, это все было просто блефом? Может, незнакомка пыталась их просто-напросто запугать? Ну, хотя бы история с Повешенным сбылась, можно выбросить из головы, думает он, снова видя мысленным взором умиротворенную улыбку на перевернутом лице.
За кабинкой он различает фигурку Син-Син – все еще в нескольких шагах от безопасности. Только бы не потеряла равновесия, не замедляла шаг! Когда – если! – прогремит взрыв, ее наверняка скинет на землю. Дэнни невольно вспоминается видеозапись рокового падения Карла Валленды[76], короля канатоходцев, – зернистые изображения последней секунды перед трагедией, срывом в бездну, в небытие.
Син-Син шатается. Дергается всем телом. Отводит правую ногу в сторону, пытаясь восстановить равновесие. Пальцы у нее скрючены точно когти у хищной птицы.
Господи, только не это! Не падай!
Дэнни хочет отвернуться – но не в силах. Точно так же, как не мог оторваться от видео гибели Валленды на ютубе.
Борясь с подкатившей тошнотой, он высвобождает руки и вцепляется в металлические перекладины идущей вдоль опоры лестницы. На долю секунды опускает глаза, проверяя, надежно ли стоит… – Тут-то все и случается.
Взрыв. Волна жара, света и звука одновременно. Дэнни распластывает по лестнице. Жарко так, что ему кажется – загорелись волосы. Осколки выбитых стекол градом осыпают все его тело, стучат по металлу опоры. В ушах звенит.
Он оборачивается.
Кабинка словно бы охвачена огненным шаром. Пламя поглощает зажим и трос, загораживая Син-Син. Снизу доносятся крики – это дети и родители врассыпную мчатся прочь из-под места взрыва.
Кабинка извергает уже не пламя, а клубы черного дыма. Удивительно, как она еще держится на канате, пусть даже и криво. Взрыв вышиб стенки, и искореженный металл загнулся в стороны. Провод гудит – стальная опора усиливает надрывный глухой звук. Так и кажется – это стонет раненый кит в морской пучине.
Где же Син-Син? Ни следа! Дэнни лихорадочно шарит глазами по пустому тросу, вниз по опоре номер тринадцать, выискивая изуродованное, исковерканное тело на земле.
Это она? Нет, просто какой-то прохожий сжался в комок, прикрывая голову, чтобы защититься от падающих обломков.
Кабинка подрагивает и подергивается. Дэнни чувствует, как эта последняя дрожь передается через канат и самой опоре, за которую он цепляется.
Оглушительный скрежет рвущегося металла – и кабинка, отделившись от зажима, в шлейфе огня и пламени летит вниз, перевернувшись в падении, и бьется о землю крышей, сплющивается.
Син-Син не могла, никак не могла успеть! Наверняка упала, в отчаянии думает он.
Никогда еще он не чувствовал себя таким одиноким!
15. Почему всегда стоит посмотреть второй раз
В первое мгновение Дэнни не в силах даже пошевелиться. Ноги у него приросли к ступенькам лестницы, руки сжимают перекладины мертвым замком. Не думая больше о бездне под ногами, он с трудом сглатывает, борясь с всепоглощающим горем. Конечно, она должна была упасть в заросли деревьев – но нельзя ж надеяться, что даже так ей все равно удалось выжить.
А если это правда – если Син-Син действительно упала, то где найти силы, чтобы продолжать начатое? Сложно выразить словами, но с тех пор как Дэнни встретил ее, жизнь стала для него чуть более… осмысленной. Словно заполнилась какая-то пустота…
Клубы дыма от упавшей кабинки накатывают на мальчика, щиплют глаза. Он зажмуривается, часто моргает… сейчас он ничего не видит вокруг, лишь слышит крики детей из парка внизу, а вдалеке, у подножия Монжуика, вой сирен.
Нет, он не может, не может лишиться ее… только не теперь…
…и тут слышит ее голос:
– Рехнуться, Дэнни! У меня получилось! ПОЛУЧИЛОСЬ!
Вон она – цепляется снаружи за дверцы неповрежденной кабинки с подростками, а потом перебирается оттуда на опору и слезает по лесенке вниз.
От неимоверного облегчения к усталым рукам и ногам Дэнни снова приливает энергия, по лицу расплывается безумная улыбка. Найдя наконец силы ослабить хватку, он торопливо перебирает ногами ступеньку за ступенькой, спеша вниз по лестнице. Сила тяжести сейчас объединилась с желанием как можно скорее добраться вниз. Она жива! Жива-жива-жива, твердит он себе на ходу. Рехнуться можно, она жива!
Нижние пятнадцать ступенек забраны специальной решеткой от посторонних, но Дэнни попросту спрыгивает и, тяжело приземлившись, падает, не удержав равновесия, и два раза перекатывается. Как ни удивительно, но Син-Син уже ждет у подножия опоры. Смотрит сейчас на него сверху вниз и тоже улыбается как ненормальная.
– Как это ты так быстро?
– Моя опора была гораздо ниже твоей.
– Я боялся, ты не успеешь!
– Впритык успела, – говорит Син-Син, покачивая головой и уже не улыбаясь. Дэнни внезапно осознает, что ее всю трясет. – Последние несколько шагов бежала бегом. Ужас!
– У нас получилось!
– Да! Получилось!
Син-Син нервно сжимает и разжимает кулаки. Страх и восторг еще не выветрились из нее.
– Давай сматываться. На случай, если та тетка еще где-то здесь. И с полицией разбираться совсем не хочется.
– А кто она вообще? – кричит Син-Син, пока они бегут напролом через кусты к дороге.
– Наверное, из «Сорока девяти». Наверное, это ее я тогда видел в соборе.
– Куда мы сейчас?
– Перебежим дорогу и спрячемся в парке с той стороны, – Дэнни стучит кроссовками по земле, торопясь убраться подальше от места взрыва, выгадать хоть немного времени.
Добежав до пустой дороги, он возбужденно оглядывается через плечо на Син-Син, мысленно поторапливая ее.
– Может, она у них даже босс, «центр» – мы-то все думали, он мужчина… – продолжает он, не замечая тупоносого красного спортивного автомобиля, на полной скорости несущегося вниз по холму.
– ДЭННИ!
Исполненный муки вопль Син-Син возвращает его к реальности, но он сразу понимает: поздно. Автомобиль мчится слишком быстро, а сам он движется слишком медленно. На миг растерявшись, не зная, броситься вперед или назад, мальчик замирает на месте, глядя на приближающуюся машину. Визжат тормоза, руки водителя на руле лихорадочно пытаются обуздать стремительный полет. Автомобиль заносит в сторону, так что теперь он надвигается на Дэнни боком… Мальчик уже готовится к удару, проклиная себя за неосмотрительность…
…но автомобиль продолжает поворачиваться и пролетает мимо, разминувшись с Дэнни буквально чудом, на волосок. Вихрь воздуха тянет мальчика за одежду. Автомобиль завершает полный разворот, водитель со всей силы жмет на тормоза. Машина ударяется о бордюр и с оглушительным лязгом останавливается.
– Ненормальный! – Син-Син с гневным воплем несется к водителю. – Какого черта!..
Крик обрывается, когда дверца «Альфа-Ромео» открывается и в образовавшейся щели появляется массивная фигура Хавьера:
– Дэнни! Цел?
– Ты его чуть не убил! – кричит Син-Син, бросаясь к каталонцу. На миг Дэнни кажется – она набросится на него с кулаками. Мальчик торопливо кидается вслед, оттаскивает ее:
– Син-Син, это ж я сам виноват!
– Что вы здесь делаете? – спрашивает Хавьер, наскоро осмотрев дорогу и заросли по обе стороны от нее. – Что это за взрыв?
– Кто-то пытался нас убить, – произносит Дэнни и с удивительным для него же самого спокойствием смотрит Хавьеру в глаза. Возможно, элемент неожиданности даст мне хоть какое-то преимущество? Если Хавьер и вправду замешан во всей этой истории, может, он как-то себя выдаст? Может, удастся его расколоть? Например, пустить в ход гипноз, как тогда, с Тони в Гонконге.
Однако Хавьер не выдерживает его взгляда. Отворачивается, крепко-крепко жмурится.
Внизу, под холмом, все громче воют сирены, сверху доносится мерный гул вертолета – летит, должно быть, расследовать, что там взорвалось.
– Надо уносить ноги, – негромко говорит Хавьер. – Убираться ко всем чертям, и побыстрее. Запрыгивайте в машину. Скорее!
– Никуда я не запрыгну, пока ты не ответишь на один вопрос.
– Дэнни, мы и вправду спешим.
– Женщина в зеленом плаще – кто она?
Хавьер беспомощно оглядывается по сторонам и снова поворачивается к Дэнни:
– Садись в машину – и я расскажу тебе все, что знаю.
– Дэнни, не доверяй ему, – резко вклинивается в разговор Син-Син.
– Я отвезу вас прямым путем к «Мистериуму», клянусь, – говорит Хавьер, уже шагая к «Альфа-Ромео». – Клянусь жизнью моих детей.
– Тогда пошли.
Дэнни бегом бросается к машине.
Хавьер разворачивает автомобиль. Руки его на рычаге передач заметно дрожат – и не вибрация мотора тому причиной. Он гонит «Альфа-Ромео» вниз по холму. Колеса так и вгрызаются в асфальт.
– От кого мы бежим? От полиции или от «Сорока девяти»? – спрашивает Дэнни, когда они на всей скорости описывают дугу и, проскочив перекресток, несутся по крутой узкой улочке в сторону проспекта Параллель и квартала Раваль.
– И от тех и от других.
Впереди виднеется затор: автомобили выстроились вдоль боковой улицы, выжидая своей очереди прорваться на запруженную транспортом автотрассу. Хавьер поглядывает в зеркало заднего вида. Он вроде бы чувствует себя самую малость поспокойнее.
– Я нашел спичечный коробок из «Тигрицы», – сообщает Дэнни. – Там, в Тибидабо. Под аттракционом с самолетиками. И там еще валялись сигареты – думаю, именно ими и выжгли точки на спине убитого.
– В мой клуб уйма народу ходит, – начинает Хавьер, но умолкает на полуслове.
– И все же вам явно очень не по себе, – замечает Дэнни, похлопав рукой по рулю, чтобы завладеть вниманием Хавьера. – Я же знаю. Вы ведь до смерти хотите мне что-то рассказать, но никак не решитесь. Почему?
Хавьер вздыхает, а потом останавливает автомобиль, чуть задев при этом край тротуара неподалеку от очереди машин впереди. Переводит рычаг на нейтралку, поднимает ручной тормоз.
И снова крепко зажмуривается. Вот это показатель, думает Дэнни. Явный признак вины! Не может смотреть на то, что натворил, – даже мысленно не может. Пытается избежать всеми силами – но осознание сделанного грызет его изнутри.
– Что такое? – тихо спрашивает Дэнни.
– Это все моя вина. Несчастный случай с Заморой. Моя! – стонет Хавьер.
– Почему? – резко спрашивает Син-Син с заднего сиденья.
– Потому что… потому что это я передвинул разметку на полу. После того, как Замора с Фрэнки все выверили.
Дэнни кивает:
– А в последний миг вы попытались его предупредить?..
Хавьер стонет:
– Да, да! Слава богу, он поправится – но ведь мог и убиться насмерть…
– Но почему, Хавьер? – Дэнни пытливо вглядывается ему в лицо. – Зачем вам вредить Заморе?
Здоровяк открывает глаза – они полны такой скорби и раскаяния, что даже со стороны смотреть больно.
– Потому что они угрожали моей семье. Де-тям. Лопе. «Сорок девять» держат меня крепко-накрепко. Вот так. – Он сжимает кулак.
– А кто та женщина в зеленом плаще? У которой еще смех такой зловещий?
– Та женщина? – Хавьер качает головой. – А это, Дэнни, Ла Лока.
– Лока?
– «Безумная». Наемная убийца. Профессионалка. Входит в число самых грозных убийц этой части Средиземноморья. И сейчас ее цель – ты. И, прости меня господи, отчасти в том виноват я.
Из пробки впереди выбирается полицейская машина. Подскакивая на ухабах, несется по переулку, оглашая его воем сирен. За ней вторая.
– Может, полиция ее арестует, – с на-деждой предполагает Дэнни, хотя сам понимает, что цепляется за соломинку.
Хавьер лишь трясет головой:
– Она из семьи потомственных наемных убийц. Ее никогда и никто не арестовывал. Ни единого промаха. Но говорят, что раз-другой с ней случалось: когда жертвам почти удавалось спастись – она словно с цепи срывается, вот тогда-то и смеется этим своим жутким смехом… И это последнее, что ты слышишь.
Дэнни с трудом сглатывает. Он слышал этот смех – и его до сих пор бросает в дрожь от воспоминаний.
– Что там случилось, на канатной дороге? – спрашивает Хавьер совсем тихо, еле слышно.
– Не важно. Сейчас уже не имеет значения. Мне надо узнать все, что вы только можете рассказать о «Сорока девяти». Все-все-все.
– Даже не знаю с чего начать.
– А вы попытайтесь.
Хавьер вздыхает:
– Помнишь тот снимок, на котором мы все в старые добрые времена, под картиной Веласкеса?
Дэнни кивает, еле сдерживая нетерпение.
– Пикассо написал сорок с лишним версий этой картины. Буквально был ею одержим. Одни совсем наброски, на других изменены персонажи или их расположение, но все совершенно четко опозна-ваемы…
– Да отвечай же на вопрос, тупица! Рехнуться можно! На кой нам тут лекции!.. – вопит Син-Син, стуча по сиденью.
Но Хавьер и ухом не ведет:
– Одна версия – моя любимая, к слову – вообще черно-белая. Темная фигура в залитом светом проеме – просто… дух захватывает. – Он широко раскрывает глаза. – Такая мощь. Такая атмосфера тайны. Вот и у нас сейчас точно такая же ситуация. Таинственный персонаж, no?
В тишине машины Дэнни слышит стук своего сердца.
– И?
– У каждой большой страны или области есть свой местный представитель – глава отдела «Сорока девяти». Каждому соответствует свой номер и точка на общей схеме. И чем ближе точка к центру – Центру, – тем больше этот номер. У главы местного отделения, например, номер тридцать восемь.
– И это кто-то из труппы «Мистериума»?
– Нет. Но в «Мистериуме» и правда кое-кто с ними крепко связан – с «Сорока девятью».
– Кто? КТО?!
Хавьер вроде бы готов ответить, но вдруг застывает, устремив взгляд на что-то чуть дальше по улице, так и не вымолвив примерзшего к губам первого слога. И начинает этот слог, думает Дэнни, явно не с гласной, а с согласной – вон как чуть выпячены приоткрытые губы. Не то Д, не то Т.
– Хавьер, кто?!
Но Хавьер отшатывается, словно от удара по лицу. Он видит что-то настолько ужасное, что машину буквально захлестывает волна животного страха. Дэнни оборачивается посмотреть, что ж там такое.
Сквозь многолюдье проспекта пробивается яркая вспышка зеленого, быстрый взмах коротких высветленных волос. Миг – и нету.
Не думая об опасности, Дэнни выскакивает из пассажирской дверцы и мчится по переулку.
– Дэнни! Вернись! – кричит Хавьер.
Но Дэнни недосуг слушать. Хотят войны – будет им война, думает он на бегу. Все, я перехожу в наступление!
– Дэнни! Меня-то хоть подожди! – Он слышит, как Син-Син выбирается из «Альфа-Ромео» и припускает за ним вдогонку.
– Останься! – кричит он. – Останься с Хавьером!
На всех парах проскочив боковую улицу, он вылетает из тени прямо в хаос проспекта Параллель, где все так же рычат и гудят застрявшие в пробке автомобили. Похоже, вся эта часть города встала намертво.
Вспрыгнув на мусорный бак, он всмат-ривается вперед – точь-в-точь дозорный на мачте.
– Погоди!
Петляя в толпе, Син-Син наконец догоняет его.
– Я же сказал, останься с Хавьером.
– Что ты задумал?
– Я видел Ла Локу.
Он обшаривает взглядом запруженную народом мостовую, толпы у входа в метро чуть впереди.
Она? Вон там, спускается по лестнице прямо под большой буквой «М»? Дэнни соскакивает с бака и ныряет в толпу, вьется ужом, расталкивает плечами прохожих, лавирует меж дорожных чемоданчиков. Син-Син следует за ним по пятам.
Опершись о поручень, он перепрыгивает низкую стенку, преодолев одним махом первый пролет, уже впившись глазами в тоннель впереди. Зеленого плаща не видно…
– Упустили, – выдыхает мальчик, когда Син-Син снова догоняет его.
– Давай проверим платформы.
Но и там ни следа. Друзья битых десять минут бесплодно обшаривают лабиринт станции «Параллель» и наконец снова выбираются на поверхность и направляются к Хавьеру. Движение по улице наконец восстанавливается, вой гудков стихает.
Однако когда они сворачивают в темный переулок, один гудок там все звучит и звучит. Протяжный непрерывный вой – и исходит он из машины Хавьера.
– Он хочет нас о чем-то предупредить! – восклицает Син-Син.
– Не думаю. Сигнал тревоги обычно подают прерывистыми гудками…
Дэнни снова пускается бегом, со всех ног – через улицу к маленькому красному автомобилю, возле которого уже собрался народ. Кто-то стучит по стеклу, кто-то уже даже начал беспокоиться. Какая-то женщина отшатывается, прижимая руку ко рту, широко распахнув глаза от потрясения.
О боже!
В глубине сердца Дэнни уже знает, что обнаружит, открыв дверцу…
…и потому не так ошеломлен, когда, рванув ее на себя, видит неподвижно обмякшего Хавьера, уронившего тяжелую голову прямо на руль.
Однако лишь несколько секунд спустя замечает длинный нож, почти по самую рукоять вогнанный в спину несчастного, и ручейки густой темной крови, стекающей по кожаной куртке. Что бы там ни трепетало на кончике языка у Хавьера, но мир уже не услышит этого. Во всяком случае от него.
«Альфа-Ромео» надрывно воет под меркнущим солнцем.
Акт третий
Мертвец в Испании более живой, чем в любой другой стране.
Лорка[77]1. Почему хорошие люди плохо поступают
Дэнни в изнеможении обмякает на заднем сиденье такси. В голове пусто и онемело.
Самый безумный, самый худший наперекосяченный день во всей моей жизни, думает он. Во время любых гастролей «Мистериума» случался такой вот день – настолько сумбурный, ненормальный и полный неприятностей, что оставалось лишь одно: забыть его, вычеркнуть, вынести, по возможности, из него хоть какой-то опыт и терпеливо ждать следующего дня. Например, разразится такой ветрище, что о номерах на высоте и думать нечего (Фрэнки: а помнишь, как «Архаос» сдуло в Дублине! Тут им и конец!), а не то кто-нибудь упадет и расшибется, или придется выступать перед полупустым залом – и тогда вечером папа ввалится в трейлер поздно-поздно и поникнет на скамье, проводя рукой по лицу, словно желая стереть слова и эмоции. Вздохнет и, опустив руку, улыбнется: почти как в номере с трефовым королем. А потом возвестит: «Ну вот, дождались. В этом турне наперекосяченный день уже миновал».
Однако последнее время каждый новый день кажется Дэнни наперекосяченнее предыдущего. А перед мысленным взором все стоит, никак не уходит образ мертвого Хавьера.
В руке у Дэнни все еще зажат кусочек бумаги, который он вытащил из кармана куртки Хавьера. Потребовалось огромное напряжение воли, чтобы расстегнуть карман мертвеца, а потом спрятать записку в кулаке – на случай, если вдруг кто смотрит. Но Дэнни – пусть даже ценой угрызений совести – просто необходимо узнать, что говорилось в записке Лопе, отчего Хавьер так вздрогнул, прочитав ее. Бросив последний взгляд на несчастного, поникшего за рулем, мальчик вместе с Син-Син заторопился прочь.
И вот теперь Дэнни снова разворачивает бумажку и протягивает Син-Син, тоже изрядно пришибленной произошедшим. А быть может, она не отошла еще и от прогулки по канату без страховки.
– «Замора. Тридцать восемь», – вслух зачитывает она, приподняв брови. – Что это значит? Ты же не думаешь, что майор…
– Нет! – быстро говорит Дэнни, словно даже и слышать такого не хочет. – Нет! Наверняка это приказ Хавьеру обезвредить Замору. Вот почему он так перепугался, когда прочел.
Откинувшись на спинку, мальчик прикрывает глаза. Негромко стонет.
– Непременно расскажу все Заморе, – говорит он.
– А по-моему, надо всем все рассказать!
– Для начала только майору. Помнишь, Хавьер же сказал: в этом замешан кто-то из труппы…
– Кто-то, связанный с труппой, – поправляет Син-Син. – Лично я все еще думаю о том Джимми Т. Может он и вправду за всем этим стоять? Судя по рассказам, тот еще неудачник. Жаль, Хавьер не протянул еще немножко, прежде чем помирать у нас на руках.
Ее голос сделался жестче – почти как в первый день их знакомства в «Золотой летучей мыши». Похоже, она снова облачается во внутреннюю броню… Значит, мне, думает Дэнни, лучше вести себя максимально открыто, дать ей понять, что мы можем доверять друг другу, что вместе мы сильнее, чем когда каждый наглухо затворяется в защитном панцире.
– Хавьер уже начал называть имя, но, увидев ту женщину, замолчал. Только и успел, что губы приоткрыть. Мне показалось, это какой-то взрывной согласный звук. Может, Д – но я точно не уверен.
– Джои? – предполагает Син-Син. – Или Джимми?
Не знаю, убито думает Дэнни. Я ведь могу и ошибаться. Столько народу ошибается, принимает неверные решения. Он снова думает о Хавьере, о ждущих его дома жене и детях. Они ведь даже младше, чем был я…
К тому времени как друзья добираются до Саграды, свет над городом начинает тускнеть, на бледном небе висят клочья рваных облаков, а наружное освещение собора уже зажглось, подсвечивая башни, леса и подъемные краны.
Замора ждет в тени на ступенях у главного входа. Поднимающийся ветер колышет привязанное к перилам справа от карлика полотнище с рекламой «Мисте-риума».
Завидев детей, майор вскакивает на ноги и, заметно прихрамывая, спешит к ним навстречу. Правая рука у него висит на груди в перевязи.
– Мистер Дэнни! Син-Син! НАКОНЕЦ! Пора бы уж вам научиться сидеть смирно. Сколько можно гонять по городу! Я ждал Хавьера, но не дождался, вот и решил тогда сам пойти и убедиться, что с вами все в порядке…
– Майор, у меня плохие новости, – Дэнни кладет руку на плечо Заморы.
– Что? – карлик резко обрывает свою обвинительную речь. Одного взгляда на лицо Дэнни ему хватает, чтобы понять: дело серьезное. – Боюсь, не у тебя одного…
Через полчаса Замора сидит за столиком кафе, безучастно глядя на сгущающуюся тьму за окном. Дэнни пытается проследить его взгляд и упирается глазами в освещенный собор. Высоко на башне сверкает одно-единственное слово: «HOSANNA»[78].
Дэнни переживает, не слишком ли грубо обрушил на майора печальное известие. Возможно, стоило попытаться сделать это не так прямо, хоть немного смягчить удар. Но на всякие околичности просто не было времени. А майор уже и сам пару раз накосячил!
Рассеянно поглаживая загипсованную руку, Замора все еще пытается уложить в голове жуткую весть. Из уголка левого глаза медленно и тихо выкатывается слеза. Кажется, карлик за один день постарел лет на десять – постарел и будто бы вдруг отдалился. Между нами словно образовалась пропасть, сокрушенно думает Дэнни. Да и знаю ли я майора вообще, несмотря на столь давнее знакомство? Он вовсе не тот надежный утес, каким я его всегда считал…
– Бедный Хавьер, – тихо повторяет карлик. – Бедный, бедный Хавьер. Как жаль…
– Да ты разве не слышал, что Дэнни сказал? – спрашивает Син-Син, наклоняясь над столиком и притрагиваясь к здоровой руке Заморы. – Хавьер пытался тебя убить! Это он передвинул пушку! Он был заодно с «Сорока девятью»!
Задетый ее словами, карлик резко вскидывает голову, на щеке блестит слеза.
– Слышал, мисс Син-Син. Прекрасно слышал. Но что ему, черт возьми, оставалось?
– Предостеречь тебя!
– Родитель на что угодно пойдет, лишь бы защитить детей…
Син-Син качает головой и отворачивается, бормоча под нос какие-то сочные фразы на кантонском наречии.
– А Хавьер и пытался его предостеречь, – напоминает Дэнни.
– Чертовски верно! – подхватывает Замора – не столько даже для них, сколько для себя самого. – А мы ведь с Хавьером когда-то были неразлейвода, вот так. – Он скрещивает указательный и безымянный пальцы. Руки у него трясутся. – Он спас мне жизнь в драке в Барселонете.
Он вытирает слезу и выпрямляется, расправляя плечи. Смотрит в сторону дома Хавьера:
– Надо пойти и рассказать Лопе. О гос-поди…
Дэнни протягивает ему руку через стол:
– Я с тобой.
– Нет. Предоставь это мне.
– А какие у тебя дурные вести? – спрашивает Дэнни, готовясь к очередному удару.
– Carajo! Вот ведь, из головы вылетело! – Замора одним большим глотком допивает пиво. – Помнишь, Лора говорила, у нее какие-то неприятности?..
– По поводу какого-то старого дела?
– Si. – Замора надувает щеки. – Ну так вот, оно вдруг подняло голову да как укусит прямо за culo[79]. На Лору выписали европейский ордер на арест. Италия хочет допросить ее по поводу одного нераскрытого убийства.
Дэнни стонет:
– Но она же ни в чем таком не замешана!
– Конечно, нет. Но кого это волнует? Ее адвокат сказал, что такие вот ордера приводят в исполнение очень быстро. Сейчас она в каком-то лондонском полицейском отделении, но могут перевезти в Италию за считаные дни. Считаные часы!
– Мне надо с ней поговорить, – настойчиво произносит Дэнни. – Наверняка тут замешаны «Сорок девять». А они ведь связаны с мафией, правда? Хотят вывести ее из игры.
– Навряд ли нам удастся связаться с ней, Дэнни. Так что теперь старший тут я. Исполняющий обязанности опекуна. – Замора неуклюже поднимается на ноги. – А теперь вы оба ступайте в собор и сидите там тише воды ниже травы, пока я не вернусь от Лопе.
– Я вовсе не уверен, что мы можем там всем безоговорочно доверять, – твердо отвечает Дэнни.
– Да ладно тебе, – ворчит Замора. – Роза? Дарко? Мария? Беатрис? Фрэнки?
– Фрэнки чуть не убил меня прожектором, – Дэнни начинает загибать пальцы, пересчитывая подозреваемых. – Роза что-то скрывала в ночь пожара. Джои и Аки, возможно, имеют какое-то отношение к истории с цистерной. Да и имя «Джимми Т.» всплывает чуть не на каждом шагу.
Он поднимает руку и для вящей убедительности растопыривает пятерню.
– Дэнни, да я жизнью ручаться готов за порядочность нашей труппы! Вот и папа твой то же самое говорил – а он, как я уже не раз поминал, чертовски хорошо разбирался в людях. Роза, конечно, иногда горазда все шипы выставить, но она была в труппе с самого начала – или почти с самого начала. Гарри ей доверял. Мне этого достаточно! Фрэнки с тем прожектором просто случайно ошибся. Тем более что теперь мы знаем, кто передвинул пушку и… и ты сам видел ту ненормальную тетку, будь она неладна. Никто из труппы не…
– Хавьер сказал, замешан то ли член труппы, то ли кто-то из очень близкого круга, – настаивает Дэнни, постукивая по столу.
– А с этой Локой нам как быть? – вмешивается Син-Син.
– Дэнни, держись в соборе поближе ко всем остальным – за час ничего с тобой не слу-чится. Даже если в этой корзинке и найдется яйцо с гнильцой – кто станет действовать на виду у всех? А потом мы уедем из города. Один мой знакомый из Сиджеса нас приютит…
– Но завтра же премьера…
– К черту премьеру! – рявкает Замора. – Ты важней!
Он швыряет на стол несколько монет в уплату за выпивку и хромает к двери.
– Майор, погоди! – Дэнни вскакивает на ноги, оттолкнув стул. – Ты ничего не знаешь про папины чертоги памяти?
– Слушай, нам сейчас недосуг…
– Я расколол первую папину шифровку! Там упоминаются чертоги памяти. И ты!
Замора останавливается в дверях и чешет в затылке:
– Понятия не имею, о чем это все…
– Но где папины чертоги? Что это за место?
– Собственно-то говоря, отсюда рукой подать. Парк Гуэля. Гауди[80] проектировал его одновременно с работой над этим вот монстром. – Карлик показывает на собор. – Перед главным входом там еще фонтан в виде гигантской ящерицы – ты любил на ней сидеть…
– А не знаешь, какое у папы было последнее место для воспоминаний в парке? – гнет свое Дэнни, окрыленный известием, что чертоги памяти так близко.
– Si, si. Когда мы еще только задумывали «Мистериум», то каждый вечер гуляли одним и тем же маршрутом. И всегда заканчивали на том месте. Такая горка со спиральной лестницей на вершине холма. Вид оттуда изумительный. А что?
– Не важно, – поспешно отвечает Дэнни и тянет Син-Син за рукав. – Мы тогда будем ждать тебя в соборе.
Когда они торопливо перебегают дорогу, Син-Син нетерпеливо поворачивается к Дэнни:
– А как же парк Гуэля? Чертоги памяти? Надо же нам на них взглянуть! – В глазах ее сверкает решимость, она размахивает руками точно ветряная мельница. – Не сдаваться же теперь!
– А я и не сдаюсь! Прихватим из реквизитной фонарик – и прямиком туда. Успеем вернуться прежде, чем майор нас хватится.
– Вот это уже разговор!
Син-Син расплывается в улыбке и вихрем взбегает по ступеням собора, опережая Дэнни на несколько шагов. Энергия вновь вернулась к ней. Ее решимость вызвана чем-то большим, думает мальчик. Слишком уж близко к сердцу она все это воспринимает. Ну то есть, конечно, ее тоже пытались убить – но сюда, через полмира, девочку явно привела какая-то очень могучая сила: уж всяко больше, чем обещание посмотреть ее номер.
Он спешит вслед за подругой в гулкую тишину полутемного собора.
2. Почему москиту приходится быть москитом
У труппы как раз перерыв. Все сидят по одному, по двое под высокими сводами в дальнем конце, по опустевшему зданию эхом разносятся голоса.
Иззи балансирует в рейнском колесе – раскинув руки и ноги в форме звезды, медленно катится по нефу. На блестящей стали пляшут искорки света. Дэнни провожает их взглядом, скользит глазами по винтовой лестнице, уводящей в темноту башни высоко над головой. Мальчик вдруг с необычайной остротой ощущает всю высоту, тяжесть и хаос высящегося над ним здания. Вчера это величие восхищало и ободряло его, теперь же лишь придавливает к земле.
– Надо рассказать Розе насчет Хавьера, – предлагает Син-Син.
Дэнни качает головой:
– Нет, слишком много времени займет, а она и без нас узнает. Кроме того – а вдруг она нас задержит. Пойдем-ка лучше скорее в парк Гуэля.
А уж если совсем начистоту, думает он, я сыт ими всеми по горло. Все до единого темнят и что-то скрывают, хоть бы кто-нибудь высказался напрямую. В нем все сильнее разгорается гнев, перекрывая страх и ощущение уязвимости.
Син-Син стоит рядом, не спуская глаз с его лица:
– С тобой все в порядке?
– А ты по-прежнему хочешь присоединиться к труппе?
– Ну конечно, дурдом тут тот еще, – отвечает она, – но…
– Дурдом? – переспрашивает чей-то голос из темноты.
Дарко сидит на большом акробатическом шаре[81] сразу за импровизированной ареной. Позади него в тени виднеется мишень для его номера «Колесо жизни»: концентрические красные и белые круги испещрены бесчисленными следами от попаданий метательных ножей. У ног Дарко лежит его открытый чемоданчик: все десять ножей аккуратно заткнуты в задрапированные красным бархатом прорези.
Дарко качает головой:
– Мой старик говаривал: мол, цирк – это островок здравомыслия в море безумия.
Дэнни кивает. Ему не терпится поскорее улизнуть в парк Гуэля, но метатель ножей протягивает руку и легонько касается его руки:
– Тебе многое пришлось пережить, Дэнни. Но ты не сдавайся.
– А я и не сдаюсь. Вот если бы мне еще и говорили всю правду!
Накопившаяся досада придает словам Дэнни больше ожесточенности, чем ему бы хотелось.
– Никогда не знаешь, что рыщет в тени вокруг, верно? – говорит Дарко, всматриваясь в лицо мальчика. – Рыщет – никем не замеченное. Позабытое.
– Ты это о чем?
– Роза говорит, что ты считаешь пожар подстроенным специально. Но нужны доказательства. Может, у тебя и в самом деле остались какие-то подспудные воспоминания, которые удастся вытащить на поверхность, – что-нибудь этакое, что сразу сложится с чем-то другим как родное. Как чай с вареньем. Да-да, – повторяет Дарко, глядя в сторону темного сердца Саграды. – Чай с вареньем…
Он постукивает по мишени костяшками пальцев.
– А они хорошо сочетаются? – озадаченно переспрашивает Син-Син.
– Еще как! В Восточной Европе. Черный чай с ложечкой варенья.
Дарко вдруг хмурится. Быстро-быстро водит глазами туда-сюда, отслеживая полет какого-то невидимого насекомого. Быстрый, почти неуловимый жест рукой – и вот он уже держит пойманного москита, зажав крылышки между большим и указательным пальцами.
– Ой, раздави его! Терпеть не могу москитов, – морщится Син-Син.
– Кто ж их любит-то, – отвечает Дарко. – Но, с другой-то стороны, они лишь выполняют то, для чего созданы, правда? Москиту приходится быть москитом – точно так же, как метателю ножей – метателем ножей, акробату – акробатом, а клоуну – клоуном. И все мы стараемся по мере сил…
Он разжимает пальцы – и насекомое с тоненьким писком несется прочь и теряется в безбрежном просторе.
– Совсем чокнутый, – фыркает Син-Син. – Да кто ж это москитов отпус-кает!
Но Дэнни не слушает ее. В словах Дарко сквозит что-то на диво знакомое. Какая-то мысль… нет, не улавливается. Что-то про тени, про то, что рыщет в тенях. Ворочается в глубине лабиринта…
Роза стремительно шагает в их сторону, прикрывая глаза от яркого света софитов. Дарко оглядывается на Дэнни и произносит, быстро и тихо, на одном выдохе:
– Если пожар был не случаен, готов ручаться – поджигал тот же, кто испортил водную камеру. Кому б еще.
– Нет, Дарко, не выйдет, она не согласна, – заявляет Роза, присоединяясь к ним. – Мария не разрешает тебе во время броска еще и колесо вертеть. Иззи тоже не горит желанием – особенно после того, как ты задел ее в Милане.
Дарко отмахивается словно от сущих пустяков:
– Да это был рикошет. И надо еще прогнать все еще раз для Берли…
Но Дэнни уже разворачивается. Улизнуть бы в парк поскорее.
– А вас двоих где черти носили? – спрашивает Роза, ухватив его за руку. – Я переволновалась вся…
– Хавьер погиб, – отрывисто сообщает Син-Син. – Кто-то воткнул в него кухонный нож. Он мертв!
Черт! Не так мне это представлялось, думает Дэнни. Зато удобный случай понаблюдать за реакцией Розы и Дарко. Когда люди огорошены плохими вестями, им труднее притворяться, изображать эмоции, которых на деле не испытываешь. Он смотрит на Розу, потом на Дарко, потом снова на Розу. Они реагируют быстро – но не слишком быстро. И непохоже, чтобы они заранее отрепетировали реакцию – внезапное потрясение отображается у них на лицах ровно в тот момент, когда ты того и ждешь. Очень естественно.
– Что-о-о?! – восклицает Роза, широко распахнув глаза. – Merda!
– Ты уверен? – спрашивает Дарко, соскакивая с шара, точно тот вдруг взбрыкнул под ним.
– За мной охотится профессиональная убийца, – сообщает Дэнни со всем доступным ему спокойствием. – Мы полагаем, она и убила Хавьера.
– Силы небесные!.. – голос Дарко обрывается.
– Не знаю, что, черт возьми, тут происходит, – говорит Роза, – но вы двое держитесь поближе ко мне. А где Замора?
– Сообщает жене Хавьера дурные вести, – отвечает Дэнни с екнувшим сердцем. Поди попробуй теперь сбежать в парк Гуэля и приступить к поискам. Он смотрит наверх. Все это немыслимое сооружение словно покачивается над головой. Главное – сохранять спокойствие, думает он. Может, ускользающее воспоминание все-таки всплывет. Он вспоминает, как увидел в Ченг-Чау статую Будды: сверхъестественно спокойное лицо, тянущиеся к земле пальцы.
– Mio Dio[82], что еще твоя подружка на этот раз удумала? – стонет Роза.
Проследив ее взгляд, Дэнни с тревогой видит, что Син-Син с решительным и грозным видом шагает к остальным членам труппы.
– Син-Син!
Дэнни бросается за ней, стремясь снова овладеть ситуацией и улизнуть в парк – подальше от этого сумасшедшего дома. Если она сейчас пойдет напролом в атаку, то мы никогда отсюда не выберемся… И вообще, в конце концов, это моя история!
– Син-Син!
Но поздно.
Она уже стоит перед Аки. Тот поднимается на ноги, вызывающе вздернув подбородок. Черный ирокез воинственно топорщится в свете прожектора.
– На два слова, – Син-Син толкает его в грудь. Потом второй раз, третий. Секунда – и растерянный японец притиснут к стене.
– Nani? – он, в свою очередь, толкает ее. – Чего надо?
– У меня к тебе, парень, пара вопросов. Нету ли у тебя диковинной татуировочки, о которой мы не знаем? Например, каких-нибудь глупых точек?
– Ты вообще о чем?
Джои, на глазах наливаясь краской, поднимается на защиту друга. Что за наказание, думает Дэнни. Грядет большой скандал. Что бы сказал папа?
– Нарываешься, Дзинь-Дзинь? – рявкает Джои.
Бьорн стонет и с видимой неохотой поднимается с пола, угрожающе разминая кулаки. Син-Син поворачивается от одного к другому, по очереди бросая им вызов:
– Ну, шантрапа, подходите!
Дэнни бросается к ней вне себя от досады. Да, конечно, в драке она может за себя постоять, он знает, – но стоит ли злить всех кругом? Или бить?
– Дэнни-тян, можешь обуздать свою зазнобу? – спрашивает Аки, дергая Син-Син за руку.
– Я, черт возьми, ему не зазноба! – верещит Син-Син и вдруг с быстротой молнии заламывает Аки руку за спину.
– А-а-а, baka![83] – вскрикивает тот. – Отпусти!
– Выкладывай, что тебе известно, а не то сломаю хуже, чем у Заморы, – шипит Син-Син, заламывая руку еще выше. Джои налетает на нее, силясь оторвать от Аки, а Бьорн с потемневшим взором надвигается на них, из последних сил сдерживая гнев.
– Уберите отсюда эту dum flicka![84] – рычит он.
Ну все. Хватит!
– Бога ради, прекратите! – орет Дэнни во все горло.
Голос его, неожиданно громкий и властный, эхом разносится по собору, отражается от каменных колонн, вздымается над сценой. Все как один замирают на месте.
– Просто прекратите! В «Мистериуме» не место всему этому! Мы одна труппа! Мы должны работать вместе! Да папа бы с ума от злости сошел, увидев, что тут творится. Син-Син, отпусти Аки! Живо!
Девочка неохотно повинуется, но при этом толкает Аки, да так, что он с трудом удерживается на ногах.
– Какая муха вас всех укусила?! – кричит Дэнни. Ему кажется, что он снова стоит в свете прожекторов – сейчас, когда все взоры обращены на него. Давай же, подбадривает он себя. Не тушуйся! Рискни быть Даниилом.
– Мне совершенно все равно, рады вы меня видеть или нет, хотели бы, чтобы я убрался подобру-поздорову или чтобы я погиб в том же пожаре, что и мама с папой…
В громадном соборе царит молчание. Лишь его голос – нарастающий, набирающий силу.
– И уж тем более мне все равно, что вы думаете о моем присутствии здесь. Но не все равно, что труппа должна быть достойна всего того потрясающего и чудесного, чего мы уже достигли. Достойна самого лучшего! Что мы должны сохранить душу и сердце прежнего «Мистериума». И если кто-то тут хочет мне что-то сказать – сделайте одолжение, скажите прямо сейчас!
Мария и близнецы словно приросли к полу. Дарко и Роза шагают к мальчику, кивая в знак одобрения. Вверху на колосниках бесшумно аплодирует Фрэнки. Билли сидит на колонках, поглаживая бороду и поглядывая на Дэнни, а Герцог рысцой подбегает к мальчику и усаживается рядом точно в знак одобрения. Радуясь хоть такой поддержке, Дэнни треплет мохнатую голову пса, однако все еще смотрит на членов труппы пылающим взором. Ну вот, он высказался – и все в кои-то веки слушали, что он говорит. Грудь Дэнни раздувается от восторга.
– Браво! – говорит Роза. – Именно это я и пыталась сказать всю дорогу. А вам всем стоит прислушаться к мальчику! Может, Дэнни, ты и не участвуешь в представлениях, зато унаследовал дар отца вдохновлять людей.
Раздается нестройный рокот согласия. Лишь Аки и Джои молчат. Все так же стоят подле Син-Син, набычившись, воинственно напрягая руки и плечи. Да и Син-Син по-прежнему вызывающе задирает подбородок – она не намерена сдаваться:
– Все равно клоунам надо очень многое объяснить, Дэнни. Вот, скажем, этому попугаю. О чем это он шушукался в Берлине с Джимми Т.?
– А ты бы, милая моя, не лезла не в свое дело, – Роза, побледнев, трясет головой.
Однако Аки глядит на Син-Син во все глаза:
– Кто это тебе рассказал?
– Не важно, – отвечает за нее Дэнни, все еще ломким от напряжения голосом. – Тебя видели с Джимми.
Аки переводит взгляд на Розу, точно просит ее о поддержке:
– Да тебе хоть Роза подтвердит – я тут ни при чем! – Он с досадой поворачивается к Дэнни. – Я ж тебе, baka, помочь пытаюсь! Со всеми этими шифровками. И вот что могу сказать – семейной честью клянусь! – Джимми к пожару никакого отношения не имеет. Как и я…
Не имеет отношения к пожару, отмечает про себя Дэнни. Про порчу камеры Аки ничего не говорит. И все же мы продвигаемся – вот-вот грядет момент истины…
Из-за занавеса по другую сторону арены раздается громкий треск радиопомех, а потом искаженный голос разражается трескучей фразой на испанском.
Дэнни вихрем оборачивается в ту сторону и видит, что у входа на сцену стоят двое полицейских. Третий, в штатском, выглядывает у них из-за плеча.
Взгляды всех троих обращены на Дэнни.
3. Почему в фургоне воняло
Мальчик мгновенно догадывается, в чем дело. Наверняка их с Син-Син видели на месте убийства Хавьера. Возможно, связали и с взрывом на канатной дороге. Может, стоило выкинуть потихоньку тот спичечный коробок… да и записку из кармана Хавьера. И свой мобильник. На объяснения уйдет не один час, а нам же надо в парк Гуэля…
– Mama Mia, теперь-то что? – вздыхает Роза, надвигаясь на них, но старший из полицейских вытягивает перед собой руку, останавливая ее.
– Сеньора, нам надо поговорить с этими вот мальчиком и девочкой, – он показывает на Дэнни и Син-Син. – Пару минут, не дольше.
– Тут я главная, – заявляет Роза. – Со мной и разговаривайте.
– Ведется криминальное расследование. По поводу смерти сеньора Хавьера Луиса Тоскано. Возможно, дети были с ним в то время, когда…
– Они не имеют к этому ни малейшего отношения, – протестует Дарко.
– Они не сообщили о совершенном преступлении, – возражает полицейский. – И подозреваются в сокрытии улик. Нам надо допросить их в полицейском участке.
– Тогда с ними пойду и я, – заявляет Дарко, подходя ближе. – И покажите-ка мне ваши удостоверения.
Офицер отстегивает значок и протягивает Дарко.
– Можете подождать около полицейского участка на улице Розелло. С нами пришел специальный координатор, – он показывает на человека в штатском, – он будет следить, чтобы все происходило по правилам.
Роза подзывает к себе Дэнни и Син-Син:
– Все хорошо. Просто расскажите им, что видели.
Дэнни поглядывает на полицейских. Оба – крепкие парни с суровыми от дежурств на неблагополучных улицах лицами. На пристегнутых у бедра револьверах бликует свет. Координатор похлипче и посутулей, в толстом пальто. Он ободряюще улыбается Дэнни:
– Нам нужна ваша помощь. Ради жертвы. Ради его семьи.
– Никуда мы не пойдем! – заявляет Син-Син.
– Ах так! – рявкает полицейский. – Тогда вы арестованы.
Второй полицейский делает шаг вперед и стремительной скороговоркой зачитывает им их права по-испански, вытаскивая из-за пояса наручники.
– Не станете же вы на детей наручники надевать! – возмущается Роза.
– Таковы правила, – отвечает полицейский постарше. – При любом аресте.
– Да ладно, – вмешивается Дэнни. – Если это поможет поймать убийц Хавьера…
Он вспоминает жену несчастного и маленьких ребятишек. Как радостно они улыбались отцу – не далее как вчера. А сейчас, верно, никак не могут понять, что про-изошло…
Он протягивает руки вперед, подставляя запястья.
Молодой полицейский качает головой и, развернув мальчика, заводит ему руки за спину и застегивает наручники. Координатор подходит проверить, не слишком ли туго.
– Будет неудобно – скажи мне, – снова улыбается он.
– На меня вы эти штуки не наденете! – огрызается Син-Син. – Я требую адво-ката!
– Что толку спорить, – урезонивает ее Дэнни, уже внутренне смирившийся с потерей времени. – Давай поскорее разделаемся с этим.
У ступеней собора ждет белый автофургон. Дэнни и Син-Син усаживают на скамейку с одной стороны, а младший полицейский садится напротив. Дверь захлопывается. Полицейский достает пистолет и кладет к себе на колени.
– Мы поедем за вами! – кричит Роза в окно. – Не волнуйтесь!
За ней Дэнни различает Аки и Дарко – они идут через площадь, оглядываясь в поисках такси. Фургон срывается с места, задев бордюр. От тряски Дэнни и Син-Син валятся друг на друга. Очень трудно сохранять равновесие, когда руки у тебя крепко скованы за спиной.
– Не может быть, чтобы это все законно, – бормочет Син-Син. – Мы ж еще дети!
Полицейский напротив смотрит на нее и пожимает плечами.
– Эй вы! По-английски говорите?
– Un poccito[85]. – Он торопливо хватается за свисающую с потолка петлю, чтобы легче было удержаться.
Словно по этому сигналу, фургон круто заворачивает за угол и, набирая скорость, несется по переулку. Колеса глухо грохочут по булыжникам пешеходной зоны, подскакивают на лежачем полицейском. С чего бы вдруг такая спешка?
– Что происходит? – спрашивает Дэнни, перекрикивая шум мотора.
Молодой полицейский не отвечает – лишь оборачивается, выглядывая в заднее окошко на дорогу.
Дэнни вдруг сковывает тяжкий страх. На фургоне нет никаких опознавательных знаков и в нем воняет. Салон отнюдь не блещет чистотой, на полу валяются бумажные стаканчики и картонные упаковки от еды из дешевых забегаловок. Дэнни снова впивается взглядом в полицейского и замечает, что под форменной курткой на нем самые обычные джинсы.
– Кто вы?
Тот игнорирует вопрос.
– Куда вы нас везете?
Никакого ответа. Лжеполицейский чуть ерзает на сиденье, стараясь удержаться при очередном залихватском повороте.
– Мы влипли? – спрашивает Син-Син. Голос у нее ломкий, встревоженный.
– Ага.
– Это не настоящие полицейские.
– Угу.
Мужчина напротив медленно поднимает пистолет и небрежно помахивает им, направив в сторону пленников. Встречается глазами с Дэнни.
– Silenci[86].
Дэнни оценивает ситуацию.
Не ожидая подвоха от обычной полиции, он не предпринял никаких мер предосторожности, когда на него надевали наручники. И вот теперь они плотно обхватывают запястья, даже чуть-чуть впиваются в кожу – не стащишь. Набор отмычек, как всегда, висит на шее, и универсальной отмычкой вполне можно бы отпереть наручники – но как высвободить руки незаметно для «полицейского»? Как выбить пистолет и остановить фургон? Подготовил реквизиты для побега – и ты на коне, говаривал папа. Не подготовил – ты на дне.
И вот, сокрушенно думает Дэнни, я совершенно не готов. Непростительно. Камнем иду ко дну. Идиот! Можно не задаваться вопросом, куда это мы направляемся. Прямой доставкой к самой Ла Локе – или еще к кому-нибудь из «Сорока девяти». И что потом?
Ему невольно вспоминается, как Роза перевернула карту «Смерть», вспоминается черный скелет, скачущий на коне по полю битвы. Может, на этот раз значение карты все же совпадет с ее названием. Но что перед этим? Допрос? Пытки?
Может, думает мальчик, у нас еще есть надежда. И если представится хотя бы малейший шанс, мы должны быть к нему готовы.
Син-Син затихла рядом, касаясь плечом его плеча. По крайней мере, проносится в голове у Дэнни: на этот раз я не один. Со мной друг. Но как жаль, что я втянул ее во все это!
Сквозь окошко в перегородке он заглядывает в кабину фургона. Старший лжеполицейский склонился над рулем, растопырив локти, гонит фургон куда-то в пригород. Так называемый «координатор» устроился на пассажирском месте, прижимает к уху мобильник и что-то оживленно говорит – но за грохотом колес и ревом мотора слов не разобрать.
Дэнни обводит взглядом фургон. На полу валяется фонарик – очень сильный, Фрэнки тоже такие любит. Рядом пара лопат, несколько ветхих грязных одеял, мотыга. Сердце мальчика сбивается с ритма, пропускает удар. Уж точно эти парни ничего откапывать не собираются. Скорее уж что-то закапывать. Кого-то.
Нас обоих. О господи!
4. Почему длинная линия жизни – это хорошо
Сердце у него падает, Дэнни почти готов сдаться. Столько всего вынести, столько трудов положить… Может, я просто истратил все силы, сколько было. Может, просто-напросто пора смириться, пусть будет как будет. В голове звенит обрывок песни, которую клоуны пели под бас-гитару: «Жди, сынок… скоро рок… нанесет уда-а-а-а-ар…»
Син-Син слегка подталкивает его локтем, поворачивает к нему голову. В девочке еще осталась сила, еще пылает живое, не-угасимое пламя.
– Отвлеки его на себя, Дэнни, – еле слышно шипит она. – Привлеки его внимание.
И соскальзывает чуть вниз по скамье, изображая страх и растерянность – даже слезы на глазах появляются. Однако Дэнни чувствует, что тело у нее – точно натянутая струна, заряженная скрытой внутри энергией.
– Сеньор, ну пожалуйста, – начинает Дэнни, выпрямившись и распахнув глаза в попытке максимально усилить действие своих разноцветных зрачков. В полумраке фургона они сейчас кажутся огромными и глубокими.
Лжеполицейский смотрит на него со слабым интересом. И Дэнни не упускает случая: распахивает глаза самую капельку шире – и «забрасывает крючок»: для этого надо сперва сосредоточить взгляд на поверхности глаз намеченной жертвы, а потом резко заглянуть глубже, точно целясь вдоль глазного нерва внутрь, в мозг, в ра-зум. Если сделать все правильно – здорово выбивает из колеи.
И, похоже, на этот раз Дэнни все сделал правильно – лжеполицейский резко отдергивается назад, точно ему вогнали иголку в глаз. Моргает, трясет головой – рыба, пытающаяся сорваться с крючка.
Син-Син только того и надо. Без малейшего предупреждения правая нога девочки взлетает в воздух и с силой впечатывается прямо в челюсть противнику. Он ударяется головой о стенку фургона и обмякает на сиденье.
Дэнни заглядывает в кабину. Двое там ничего не услышали! Фургон резко срезает углы, поднимаясь по круто взбегающему вверх переулку. Окружающие Барселону холмы вырисовываются черными силуэтами.
– Отмычка! – шепчет Дэнни. – Если мы сядем спина к спине – сумеешь дотянуться?
– Я еще и не то могу, – улыбается Син-Син. Усевшись на тряский пол фургона, она поджимает колени к груди, тянет скованные руки к ногам, под подошвами…
– А всё эти жуткие тренировки на растяжечку… – бормочет она, а когда выпрямляется, стараясь вновь обрести равновесие, руки в наручниках уже у нее не за спиной, а впереди.
– С твоего позволения… – Запустив руку под футболку Дэнни, она стягивает у него с шеи отмычку.
– С задней стороны корпуса, – говорит Дэнни. – Стандартный ключ для наручников.
Фургон так подпрыгивает на неровной мостовой узких улиц, что очень трудно удержаться ровно, но наконец – с третьей попытки – Син-Син попадает в скважину коротким толстым ключом. Щелчок – и наручники Дэнни открыты.
Девочка передает ему отмычку, но в эту самую секунду грузовик налетает колесом на край тротуара – и мальчик роняет ее.
– Осталось совсем недолго, – шипит Син-Син. – Скорее! Освободи меня!
Дэнни ползает по полу на четвереньках, стараясь среди мусора отыскать отмычку. Наконец она находится – рядом с фонариком. Дэнни торопливо освобождает Син-Син. В голове у него уже сформировалась идея:
– Готовься!
– К чему?
– Ко всему.
Схватив толстый фонарик, он включает его и направляет луч себе на ладонь. Все, как он и надеялся, – яркий луч освещает длинную линию жизни. Роза показала ему ее, еще когда он был совсем маленьким… «Длинная чудесная жизнь, Bello».
Надо надеяться, она не ошиблась!
Глубоко вдохнув, мальчик выпрямляется, дожидается, пока фургон обогнет очередной угол – и со всех сил бьет по окну в перегородке.
Ошеломленные водитель с пассажиром разом оборачиваются. Дэнни того и ждет, направив фонарик туда, где, по его расчетам, будут находиться глаза водителя. Не успел тот повернуться – Дэнни уже включает ослепляющий луч. Прямое попадание!
Ослепленный ярким светом, водитель вскидывает руку, отворачивается, второй рукой безуспешно нащупывая руль, ра-зинув рот от ужаса. На такой скорости, в этом лабиринте маленьких улочек…
– Держись! – кричит Дэнни и бросается ничком на пол. Фургон налетает на край тротуара, подпрыгивает, колеса несколько секунд вращаются вхолостую, мотор ревет. Громкий стук – это передний бампер встретил какое-то препятствие, а потом фургон начинает разворачиваться боком, сотрясается от скользящего удара и заваливается на левую сторону. Дэнни катится вниз, отчаянно цепляясь обеими руками за скамейку, чтобы его не выбросило из кузова. Протяжный скрежет металла по асфальту, еще удар – и наконец фургон останавливается.
Стекло между кузовом и кабиной растрескалось от удара, но еще держится. Дэнни уже на ногах – светит фонариком, проверяя, как там Син-Син. Девочку придавило так и не очнувшимся лжеполицейским, однако она уже почти высвободилась. На щеке у нее царапина, а в остальном с виду все в порядке.
– Что дальше?
Оба прислушиваются. Из кабины слышны мужские голоса, хриплые от злости и потрясения. Похоже, враги пытаются открыть пассажирскую дверцу, обращенную сейчас прямо в ночное небо.
– Опередим их! – предлагает Син-Син, сверкая глазами. – Нападем первыми!
Не успевает Дэнни возразить, она мчится мимо скамьи и ударом ноги высаживает стеклянную перегородку.
Схватка выходит недолгой и отчаянной. И в жуткой тесноте.
Протиснувшись в окошко, Дэнни обнаруживает, что Син-Син сцепилась с так называемым координатором: зажала ему руку и плечо, а он дергается, не отпуская пистолета, пытаясь прицелиться и выстрелить. Водителя зажало в щели под рулем, между педалями. Он силится выбраться, хотя ноги у него согнуты под каким-то очень странным углом.
Дэнни направляет на него луч фонарика. Лицо у водителя залито кровью, вместо сломанного носа – безобразное месиво. Рукав рубашки разорвался, и Дэнни различает на предплечье татуировку: аккуратный квадрат из точек, семь на семь. Обведенная кружком точка близка к центру – во втором ряду. А снизу красный номер: тридцать восемь.
Син-Син все еще борется со вторым бандитом. В тесной кабине гремит оглушительный выстрел. Дэнни с Син-Син отшатываются, однако воет от боли не кто иной, как сам «координатор», умудрившийся прострелить себе бедро. С гримасой боли он вырывается-таки из хватки Син-Син и пытается выпрямиться, чтобы прицелиться получше.
Но Дэнни все еще держит в руке фонарик. Мальчик с размаху лупит им по руке противника, чувствует силу отдачи, когда металл ударяет по кости. Бандит разжимает руку. Син-Син с коротким выдохом бьет его ребром ладони по плечу около шеи – и он падает прямо на водителя, который никак не может выкарабкаться из щели.
Схватив с приборной доски упавший туда пистолет, Дэнни выбрасывает его через открытую пассажирскую дверцу.
– Все равно не сбежите, – стонет водитель. – Убьем как собак, как этого пса Хавьера!
Но Дэнни и Син-Син уже вылезают из опрокинутой набок разбитой машины и спрыгивают на асфальт. В ночном воздухе остро пахнет бензином, по мостовой раскиданы обломки мотора. Из лежащего неподалеку расколотого аккумулятора валит едкий дым, отчетливо видный в свете уличных фонарей.
Син-Син тяжело дышит, оглядывая улицу на склоне крутого холма. Какие-то люди с криками бегут к месту происшествия.
– Сваливаем! – коротко бросает она. – Ты хоть представляешь, где мы?
Но Дэнни уже показывает на указатель на стене:
– Похоже, удача снова повернулась к нам лицом. Наконец-то!
Он направляет в ту сторону луч фонарика, но как ни старается держать руку ровно, луч пляшет и дрожит.
«Парк Гуэля. 500 метров».
– Ну и поездочка в чертоги памяти!
Над головами у них меж рваных облаков медленно начинают проступать звезды, а вдали, над холмами за Тибидабо, встает полная луна.
5. Почему на свете нет постоянства
К тому времени как друзья добираются в парк Гуэля, над городом разливается серебристое сияние.
Приземистый, похожий на луковицу домик при входе в парк приобретает в этом сиянии вид совершенно театральный. За тяжелыми литыми воротами виднеется лестница, уводящая вверх мимо здоровенной каменной ящерицы, затаившейся в лунном свете. Дэнни глядит на нее – и в душе его оживают воспоминания. Он помнит эту скульптуру – разноцветную, красочную, извергающую из пасти струи воды. Сейчас же ящерица кажется какой-то призрачной, пасть у нее пересохла, а яркие плитки выцвели в бледном лунном свечении.
– Так мы идем внутрь или нет? – спрашивает Син-Син.
Она улыбается, но улыбка эта быстро гаснет. На щеке запеклась кровь. Даже неутомимая Син-Син сейчас кажется усталой и хрупкой – он еще не видел ее такой. Кроме того, ее явно что-то тревожит: точно она знает, что надвигается беда, и набирается мужества взглянуть ей в лицо, но сама не уверена, хватит ли сил.
Вот же досада, что она мне никак не расскажет, в чем дело, думает Дэнни. Но я все равно непременно ей помогу. Она же мне помогает.
Он кладет руку ей на плечо:
– Что бы ни случилось, мы с тобой вместе. Отныне и навсегда.
Она быстро кивает:
– Не сомневайся.
Торопливо оглянувшись по сторонам, она упирается ногой в стену, нащупывает зацепку для руки и в два счета перемахивает на другую сторону – Дэнни и опомниться не успевает. Он, в свою очередь, цепляется за неровность в стене, озираясь, не видит ли кто. На камеру безопасности, конечно, попадем, но тут уж ничего не поделаешь. Еще одно обстоятельство, которое когда-нибудь потом придется объяснять. Если оно вообще настанет – это «когда-нибудь потом».
А сейчас самое главное – не останавливаться. Он прыгает со стены к Син-Син.
– По-моему, нам наверх и чуть-чуть влево, – говорит он, уже начиная подниматься. – Горка где-то там – самая высокая точка парка.
Проходя мимо ящерицы, он вспоминает себя – только гораздо младше – ярким солнечным днем. Вот он сидит на ящерице верхом – ни забот, ни тревог. Сейчас все это так странно, так грустно. То же место, та же точка пространства – но с прошлым пересечься уже нельзя. Время назад не отмотаешь.
В лунном свете глаза Син-Син кажутся очень большими.
– Как ты думаешь, когда твой папа был тут в последний раз?
– По-моему, много лет назад. Хотя вообще-то в последние несколько месяцев он очень часто бывал в отъезде. Тогда я думал, что это он в других труппах выступает, но теперь догадываюсь – на Интерпол работал.
– И ты правда не знал, где он и чем занимается?
– Понятия не имел.
До чего же горько признавать: у человека настолько близкого тебе, настолько для тебя важного, оказавшего на тебя такое влияние, была совершенно неизвестная, скрытая от тебя жизнь!
– Сдается мне, – начинает Син-Син, тщательно выбирая слова, – что он всегда ждал, что люди будут с ним честны и открыты. Только вот сам не всегда таким был.
Дэнни вздыхает:
– Постоянны только Бог, дьявол и мертвецы.
– Что-что?
– Это он так говорил.
– Классно сказано!
Когда они добираются до конца лестницы, темнота сгущается. Лес каменных колонн впереди поддерживает широкую плоскую крышу – точно в каком-нибудь древнеегипетском храме. Лунный свет выхватывает лишь первые несколько колонн, а остальные теряются во мраке. Это здесь я играл в прятки с мамой и Заморой? Очень может быть.
– Надо зайти сбоку.
Еще один пролет ступенек справа от многоколонного зала приводит детей на крышу.
Син-Син тихонько присвистывает.
Перед ними раскинулась огромная площадь, усыпанная блестящим при свете полной луны гравием. Слева площадь тянется до волнистого балкона, вдоль которого стоят мозаичные скамейки, а за ними, за воротами парка – ошеломляющая панорама города, только сейчас выполненная в монохроме, черно-белая версия знакомого пейзажа. Единственные цветные пятна – красные точки на крыше Саграда Фамилия да неоновые вывески где-то вдали, близ площади Каталонии. И за всем этим – темнота моря.
– Зуб даю, одно из его памятных мест находилось именно тут, – говорит Дэнни.
Но что бы ни запечатлелось когда-то в нейронах и синапсах отца, это все равно что никогда не существовало. Огонь стер все: плоть и кости, воспоминания, страхи и надежды… все, что он видел, все, что пытался понять и запомнить. Целую жизнь ты копишь воспоминания, думает Дэнни, а потом умираешь – и все снова разваливается. Исчезает.
Так, да не совсем. Мальчику снова вспоминается фотография Хавьера. Мама и папа – еле видные, призрачные лица в темном зеркале, застывшие во времени. Тайна во всем… во всем вокруг…
По лицу мальчика расползается улыбка озарения. Ну разумеется!
Холмы позади окутаны тьмой, освещены лишь покачивающиеся под ветром верхушки пальм и сосен.
– Тайна! – громко произносит Дэнни.
– Что? – переспрашивает Син-Син с недоумением в голосе.
– Мистериум. Ответ на вторую подсказку. По-латыни «тайна» – «мистериум». Вот что все время нас окружает… Ключевое слово ко второй шифровке.
– Тогда давай скорее расшифровывать, – пылко предлагает Син-Син.
– Нет. Нельзя сидеть на одном месте. Вдруг «Сорок девять» знают, где мы сейчас. Похоже, тот полицейский был главой сектора, но ведь есть еще и остальные. И кто знает, где сейчас Ла Лока.
Покинув обзорную площадку, они торопливо пробираются мимо составленных стопками столов и стульев, сложенных зонтиков. В царящей вокруг тишине малейший посторонний звук кажется неестественно громким: шорохи попугаев в листве, стук шагов по гравию. Это место предназначено для того, чтобы тут гуляли толпы народа, предназначено радовать и развлекать. В темноте и тишине оно становится зловещим и угрожающим – так и чудится, что в любой тени таится засада.
Тропинка вьется среди кустов, огибая потрепанные и изрисованные кактусы-опунции, деревья, укутанные на зиму. Напрягая глаза и уши, Дэнни и Син-Син проходят через более цивилизованную часть парка и углубляются в лес. Под ногами мягко пружинит усыпанная сосновыми иголками земля. Они поднимаются все выше по склону…
Внезапно Дэнни останавливается, вскинув руку и напряженно вслушиваясь. Поворачивается и всматривается в ту сторону, откуда они пришли, в заросли корявых сосен, меж которых расплесканы озерца лунного света.
– За нами кто-то идет.
– Уверен?
Он снова прислушивается. Ничего – лишь стук его собственного сердца.
– Мне показалось, я слышу шаги, а когда мы остановились, они тоже затихли – но на секунду позже, чем наши.
Оба снова напряженно вслушиваются в паузы между звуками их собственного дыхания и тихими вздохами ветра.
– Может, просто эхо? – предполагает Син-Син, прикрыв глаза для вящей сосредоточенности.
– Может. На такой мягкой земле все равно ничего толком не расслышать.
Они двигаются дальше, взрывая ногами полуистлевшие листья, соломенно-ржавые сосновые иголки и песок. Наконец деревья расступаются и впереди показывается залитая лунным светом детская площадка. Одинокая баскетбольная корзина стоит часовым рядом с качелями и каруселькой.
Дэнни оглядывается по сторонам:
– Давай быстро перебежим на другую сторону и подождем там.
Они вместе припускают через площадку – напряженные, настороженные. Хруст гравия под ногами в тишине парка кажется особенно громким.
Благополучно юркнув в кусты на другой стороне, Дэнни оборачивается. Показалось – или та тень и вправду шелохнулась? Да, вон там! За темным силуэтом качелей. Какая-то фигура шевельнулась и снова замерла.
– Видишь? – шепчет он.
– Кажется.
Дэнни ждет, затаив дыхание.
Да! Вон он, этот силуэт – нерешительно двигается вперед, выступает на свет, чуть ссутулившись от настороженности.
И тут Дэнни различает короткий встопорщенный ирокез, а когда преследователь поворачивает голову – лунные лучи блестят на сережке в ухе.
Аки.
6. Почему и от кактусов бывает прок
Японский клоун делает еще пару шагов по площадке, бросает короткий взгляд в ту сторону, где затаились дети, но потом снова отворачивается.
– Что он тут делает? – шепчет Син-Син.
Дэнни прижимает палец к губам, не сводя глаз с клоуна. Похоже, Аки не может решить, как быть дальше: он поворачивается то в одну сторону, то в другую, а потом достает из кармана сложенный листок бумаги и, развернув, подставляет под лунный свет то одной, то другой стороной. После короткого колебания, он быстро движется куда-то вправо, прочь от Дэнни с Син-Син.
– Выходит, правильно мы его подозревали, – угрожающе шепчет Син-Син. – Гнус какой!
– Мы пока точно не знаем, – возражает Дэнни. Нерешительность в движениях Аки не наводила на мысли об агрессии – скорее о растерянности, словно и он тоже что-то разведывал. – Давай-ка выясним, зачем он здесь, и поскорей.
– Он еще пожалеет, что попался мне на пути, – обещает Син-Син, разминая костяшки пальцев на правой руке.
Но Дэнни уже движется дальше. Память направляет его ноги сквозь танец лесных теней. В груди нарастает возбуж-дение.
Да-да, сюда, я помню! Что-то вроде горки, закрученной точно улитка. Обращаешь весь разум, все силы памяти на какое-то место – и события прошлого начинают разворачиваться, возвращаться из небытия. Не зря папа говорил: все затаилось здесь, в темных закоулках памяти, и только и ждет своего часа снова выйти на свет. Если тебе хватит отваги.
В нем смутно шевелится еще какое-то воспоминание. Что-то в словах Дарко. То, что таится в тени…
«Что-нибудь этакое, что сразу сложится с чем-то другим как родное»…
…и вдруг во вспышке внезапного озарения он видит то, что так мучительно пытался припомнить. Словно видеозапись, которая много лет хранилась в буфере, а теперь вдруг компьютеру хватило мощности и он начал проигрывать ее прямо перед глазами мальчика.
Ночь пожара. Пламя бушует вовсю, снегопад все усиливается – а я озираюсь по сторонам, обвожу взглядом всех остальных, отчаянно надеясь, что хоть кто-нибудь что-нибудь сделает…
Но все и так уже сделали всё, что могли, на земле вокруг валяются израсходованные огнетушители. Все сдались, пятятся от испепеляющего жара, кашляют, надышавшись дымом. Дарко снова дозванивается до спасателей, Фрэнки и Иззи неуклюже пытаются подсоединить шланг к замерзшему насосу…
Я бросаюсь к огню, но Замора меня перехватывает…
…я оглядываюсь – неужели ничем нельзя помочь? И там, во тьме, вижу черную фигуру.
Человек в шапке-ушанке застыл, наблюдая за происходящим. Отсветы пожарища не достигают места, где он стоит. А потом поворачивается и медленно, неторопливо идет прочь от места трагедии. Не бросается на помощь, не спешит навстречу пожарным – просто-напросто уходит в темноту и снегопад. Растворяется в них. И в небытии.
До этого самого мига.
Неужели это и был поджигатель? Решивший посмотреть на дело рук своих, а потом растаявший в ночи? Все остальные были там, рядом с огнем, застыли, словно завороженные жутким зрелищем, игрой пламени и снега, – все клоуны, воздушные гимнастки, Дарко, Роза, Замора, Фрэнки, Билли, Герцог…
Все, кроме того темного силуэта.
– Что с тобой? Что стряслось? – Син-Син с тревогой вглядывается в его лицо. – Снова увидал старого мошенника Аки?
Во власти нахлынувших воспоминаний – озарения о той таинственной фигуре – Дэнни почти позабыл даже о девочке, не говоря уж о рыщущем вокруг клоуне.
– Нет, – качает он головой. – Нет.
Закрыв глаза, он силится удержать образ, разглядеть лицо под запорошенной снегом шапкой, пока оно не отступило обратно во тьму.
Джимми Т.! Точно! Образ всплывает перед его мысленным взором четко и ясно. Морщины, которые в минуты гнева или веселья становились еще глубже. Глаза под тяжелыми веками – Джимми еще усиливал этот эффект, подкрашивая их перед номером «Доктор Забвение».
– Дэнни, черт возьми, давай отыщем тот холм, пока нас самих никто не отыскал!
Дэнни открывает глаза. Сердце неистово бьется в груди, по телу разливаются адреналин и эйфория.
– Да что с тобой?!
– Потом скажу. Идем!
Он с новой решимостью и уверенностью мчится вперед через парк, петляя среди деревьев. Сюда… теперь через эту рощицу…
Все равно что идти по лабиринту отца, по оставленному специально для него следу. Память Дэнни проснулась, заработала на всю мощность, ноги сами отыскивают нужную тропу, несут мальчика к цели.
И вот она, цель!
На плоской вершине холма высится коническая горка, обложенная камнями. Извилистая тропинка ведет по склону наверх. Вся сцена в лучших театральных традициях озарена висящей прямо над головой луной.
Дэнни мчится к началу подъема, взбирается, перепрыгивая по две ступеньки зараз. Это самая высокая точка Гуэля, с юга под ногами Дэнни раскинулся весь город, с других сторон – шесть или семь холмов пониже. По темному морю протянулась серебристая лунная дорожка.
– Вот оно, место памяти. Последнее место! – восклицает он, на миг забыв о необходимости соблюдать тишину и осторожность.
Син-Син, запыхавшись, догоняет его на вершине:
– И что теперь?
От этого простого вопроса все воодушевление Дэнни вдруг улетучивается:
– Не знаю. Надо что-то найти.
А что я, собственно, рассчитывал найти здесь? Указатель с пылающими буквами? Кого-то, кто скажет мне, что делать? Если папа что-то и спрятал тут, то спрятал на славу – но тогда он оставил бы хоть какой-то знак, какой-то намек.
Но какой?
– Давай поищем, – с отчаянием предлагает Дэнни. – Должно же найтись что-нибудь очевидное. – Он включает фонарик. – Я начну с той стороны, в тени.
Однако пять минут интенсивных поисков не приносят ничего, кроме беспорядочного набора всяких рисунков, инициалов, дат и имен, которые для них ровным счетом ничего не значат – ни единого символа или слова, пробуждающего хоть какой-то отклик. Ни Г.В., что могло бы обозначать «Гарри Вайт». Ни Д.В., что можно было бы понять как «Дэнни Ву». Ни «Мистериума», ни даже простого пиратского креста.
Горка расположена близ задней стены парка. Время от времени по дороге за служебными воротами с шумом проносится машина – тогда дети замирают и, прислушиваясь, ждут, пока она не скроется вдали. Просто так, на всякий случай. Радостное волнение Дэнни сменилось тревожным беспокойством. А вдруг мы неправильно поняли все подсказки, томительно гадает он.
– Ничего не вижу, – восклицает Син-Син. В голосе у нее тоже слышно уныние. – Но тут должно что-то быть! Просто обязано. Может, стоит еще раз приглядеться ко второй шифровке.
Отойдя от горки, она устало плюхается на скамью. За спиной у нее торчат несколько кактусов – широкие плоские побеги в лунном сиянии похожи на большие ладони.
– А что на тебя вдруг нашло в лесу? Ты словно призрака увидел.
– Сейчас расскажу.
Он слезает со своего насеста на склоне кургана и вытаскивает из кармана вконец измявшиеся листки.
– Сто лет потребуется, чтобы разгадать. Мы ведь даже не знаем, как тут в верхнем ряду ключевое слово ставить.
И тут раздается какой-то звук.
В зарослях за спиной у Син-Син что-то шевелится. Дэнни включает фонарик, направляет его в тень, за кактусы. Ничего. Лишь корявые стволы деревьев, сбрасывающих листву на зиму, да сами кактусы, испещренные рисунками, инициалами, датами, сердечками…
И тут мальчик различает среди всего ос-тального свое имя. Четко вырезанное на широком плоском побеге слово «Дэнни». Не такое белое, как самые свежие надписи вокруг, но и не такое потемневшее и расплывшееся, как самые старые. А под именем – знак бесконечности, тот самый, что отец всегда оставлял для мамы! И снизу – число «15».
Промчавшись мимо Син-Син, Дэнни склоняется над надписью, проводит пальцем по букве «Д». Даже на кактусе знакомый, решительный почерк. Папа! Он был здесь, он вырезал эту надпись. Сомнений и быть не может. А что значит «15»? Может, пятнадцать шагов отсюда? Напрашивающаяся догадка…
Он встает спиной к кактусу и отсчитывает большие, чтобы смоделировать папины, шаги: один, два, три – мимо скамейки и застывшей в ожидании Син-Син, через усыпанную гравием площадку – семь, восемь, девять, вверх по основанию горки – двенадцать, тринадцать, четырнадцать. Нога его касается наклонной каменной стенки. Еще один шаг был бы примерно на середине подъема, так что Дэнни лезет туда, зажав фонарик в зубах и осторожно проверяя каждый камень.
Наверняка, наверняка где-то тут! Снова перехватив фонарик в руку, он отчаянно водит лучом по камням – и видит выцарапанный на одном из них восклицательный знак. Вот это да!
– Син-Син! Сюда, скорей! – выдыхает он.
Ухватив камень, он старается вытащить его, но тот не поддается, крепко замурованный камешками помельче и землей. Лишь самую малость покачивается.
– Дай мне палку или что-нибудь такое! Скорей!
В ожидании он скребет землю вокруг камня ногтями, раскидывая гравий и песок. Наконец Син-Син подлезает к нему:
– Вот, попробуй этим.
Она сует ему обломок сосновой ветки, довольно крепкий и чуть изогнутый на конце. Дэнни проворно расширяет трещину вдоль камня, стараясь расшатать его посильнее. Вдруг палка проваливается глубже.
– Под камнем – какая-то пустота. Подержи мне фонарик!
Яркий луч высвечивает в глубине ярко-желтый сложенный пластиковый пакет!
Еще две минуты лихорадочных усилий – и Дэнни удается отковырять большую часть земли и гравия, удерживающих камень на месте. Он снова тянет камень руками – и тот внезапно поддается, летит вниз, едва не угодив Син-Син по голове.
Запустив руку в холодную пустоту, Дэнни дрожащими пальцами вытягивает оттуда пакет. Его настолько переполняют нетерпение, надежда и страх, что руки трясутся и он пытается скрыть от Син-Син свою неловкость:
– Держи фонарик.
Развернув упаковку, он видит то, что и ожидал увидеть, – отчетливо различимый логотип и цвет фирменного пакета «Эль Инхенио». Ну конечно, папа бы выбрал именно это! Внутри что-то шелестит. Весит пакет примерно полкилограмма.
– Открывай, Дэнни! Открывай!
Чтобы успокоиться, мальчик коротко дует – как на горячую еду – и сует руку в пакет.
Прошлое и настоящее схлопываются, сливаются воедино…
Книга. И конверт.
Он вытаскивает их под свет фонарика. В первый миг название книги ни о чем не говорит ему: это потрепанный томик в бумажном переплете, на обложке большими красными буквами написан автор – Марсель Пруст – и название: «В поисках утраченного времени. Том первый». Дэнни разочарован, обескуражен. Все равно что развернуть рождественский подарок, предназначенный кому-то другому, а тот, что для тебя – ни уму ни сердцу. Однако из-под обложки торчит уголок листка, и, вытащив его, Дэнни узнает почерк отца. Вот это уже лучше!
Записка обращена к нему. Отец словно стоит у него за плечом, говорит с ним громким – это даже по почерку чувствуется – голосом.
Сынище, это очень важно!!!
– Что это за книга? – спрашивает Син-Син. В голосе у нее тоже явное разочарование.
Но Дэнни не слушает ее. На коричневом крупноформатном конверте еще одна надпись, и тоже торопливым отцовским почерком:
Дэнни. Если ты читаешь это письмо, значит, случилось худшее и меня уже нет с тобой. Сейчас ситуация кажется довольно сомнительной, но, может, если я не смогу тебе все объяснить, мама сможет. Знаю, ты справишься. Ни на миг не сомневаюсь в твоих способностях! Хотелось бы мне знать, когда ты открываешь это письмо, сколько тебе сейчас лет, каким ты вырос. Что привело тебя сюда – какой вопрос ты хочешь мне задать, что хочешь узнать. По крайней мере, о том, что находится в конверте, ты узнать точно захочешь. Ты должен об этом знать. И, надеюсь, ты знаешь, что мы любим тебя.
Папа. ХДэнни с трудом сглатывает. Глаза у него снова наполняются слезами.
– Рехнуться можно! Что в конверте-то? – стрекочет Син-Син. – Дай взгля-нуть!
Отбросив эмоции и закусив губу, Дэнни вытаскивает из жесткого конверта содержимое.
Лунный свет блестит на одном-единственном плотном листе бумаги со штампом в виде креста и крупным оттиском: «Гонконгский муниципальный совет, Свидетельство о рождении».
Документ заполнен черными чернилами на смеси китайских и английских букв.
Не успевает мальчик остановить Син-Син, как она выхватывает у него листок и направляет на него луч фонарика. Глаза ее стремительно пробегают написан-ное.
В графе «Мать» по-английски проставлено «Ву Лили». В графе «Отец» – одно-единственное слово: «Неизвестен».
В графе «Имя ребенка» – «Син-Син».
Дэнни разевает рот от потрясения.
Лицо Син-Син освещено отблесками луча от глянцевой бумаги. Глаза широко распахнуты, рот открыт. Она потрясенно смотрит на документ:
– Я знала! Знала! Рехнуться можно! Я знала!
Тяжело осев на пыльную землю, она разражается слезами.
7. Почему клоун вскрикнул
Луна плывет все выше, высвечивает рваные края облаков, замершие в ожидании кактусы и две маленькие фигурки, жмущиеся друг к другу на земле.
– Почему она меня бросила? – рыдает Син-Син, вся сотрясаясь от плача. Она сидит на скамье, задыхаясь, сжимая в руках бумагу.
Дэнни осторожно забирает у нее листок, боясь, как бы не помяла – случайно или от злости. Ему хочется еще раз самому перечитать, что там сказано.
Мир словно бы вдруг сделался гораздо больше, гораздо сумбурнее – словно бы его вдруг переключили на большую громкость и давно скрываемые тайны прямым потоком полились в уши мальчика. В голове у Дэнни все еще звенят слова отца – и бурлят порожденные ими эмоции, – но это новое открытие ошарашивает куда сильнее. Официальный текст на свидетельстве о рождении.
Мать: Лили Ву.
Имя ребенка: Син-Син.
Вес: 3,9 кг.
Отец: неизвестен.
Род занятий матери: циркачка.
Дата рождения: двадцать третье февраля.
Сестра, думает он, сам не веря себе, и встряхивает головой. У меня есть сестра – по крайней мере, сводная. И, как ни странно, во всем этом есть свой смысл. Она же сказала, что отправилась на поиски матери. И она так похожа на меня…
– Ты Рыба, – бормочет он.
– Что-что?
– Двадцать третье февраля – это созвездие Рыб. Роза всегда говорит: из Рыб получаются самые лучшие канатоходцы. Блонден[87] и еще куча прочих…
Сев на скамейку рядом с девочкой, он обвивает рукой ее поникшие плечи. Почему-то успокаивать Син-Син куда проще, чем справляться со своим собственным потрясением.
– Но ты же говорила – твоя мама умерла, когда ты была совсем маленькой.
– Мне так сказали. Я много лет в это верила. И ничего о ней не знала: лишь то, что она умерла, когда я была еще младенцем, а мой папа был очень плохим человеком и умер до моего рождения.
– А что потом?
– Я выросла с Чарли. Немного научилась кун-фу. Потом мне это надоело и я занялась акробатикой, выучилась ходить по провисшему канату. Потом заинтересовалась цирком и стала рыться в Интернете. И вот как-то наткнулась на «Мистериум», и стоило мне только взглянуть на Лили, как я поняла – вот просто как знала откуда-то! – что она моя мать. Понятия не имею почему. Тогда я стала перерывать Интернет с новой силой – и мне повезло. Через Чоу я познакомилась с Рикаром – остальное уже история.
– А насчет твоего отца?
– Его звали Энтони Люнг. Насколько я смогла выяснить, он и правда умер. По самые уши увяз во всяких разборках с триадами. – Она глубоко вздыхает и энергично вытирает слезы с глаз. – И вот я тут. Твоя брошенная и осиротевшая сводная сестра. И не знаю, почему это мне не стало легче.
Дэнни кивает. Восторг его заметно притушен сознанием, что мама бессердечно бросила родное дитя.
– Наверное, у нее были какие-то причины, – произносит он, стараясь убедить даже не Син-Син, а себя самого.
– Она когда-нибудь упоминала обо мне?
– Нет. Прости. Но я пару раз слышал обрывки каких-то споров…
Он умолкает, не договорив. «У всех у нас есть прошлое, Лили. Уж кому и знать, как не тебе!» – сердито произносит отец. А у мамы вид делается такой, словно он больно-больно ранил ее, задел самую душу.
– Мы же теперь вместе, да? – Дэнни заглядывает в глаза сестре.
Она отвечает ему таким же открытым взглядом, собираясь с силами, глубоко дышит, сражаясь со слезами:
– Еще как, Дэнни Ву. До последнего шага…
Скрип гравия под чьей-то ногой заставляет обоих подпрыгнуть. Подняв головы, они видят, что на них сверху вниз смотрит Аки. Ирокез его темным гребнем вырисовывается на фоне луны, лицо тонет в тени.
– Романтическая прогулочка? – насмешливо тянет он. – Не стану мешать.
Из горла Син-Син вырывается яростное рычание. Со всей силой давно копившейся досады и разочарования она тигрицей срывается со скамьи, выставив перед собой руки с растопыренными пальцами. Одним молниеносным броском сбив с ног ошарашенного японца, она прижимает его к земле, приближает лицо почти вплотную к его лицу.
– Я из тебя котлету сделаю, клоун! – шипит она. – Какого черта ты за нами следишь?
– Я… я просто хочу помочь, – оправдывается он, оглушенный падением, стараясь высвободить руки.
– Черта с два!
– Меня Роза послала. Я ехал за полицейским фургоном на мотоцикле, а потом услышал звуки аварии. Кто-то сказал, что вы убежали в сторону парка Гуэля, а потом я мельком видел вас на той большой площадке… а потом я вас потерял…
– Врешь!
– Да правда же!
Дэнни присаживается на корточки рядом с ними:
– Ответишь на один вопрос, Син-Син тебя отпустит.
Аки морщится: Син-Син сильнее вдавливает колено ему в живот.
– Хорошо, хорошо.
– Что ты делал с Джимми Т. тем вечером в Берлине?
– Ничего!
– Не лги, клоун, – рычит Син-Син. – Лучше не зли меня!
И сдвигает колено чуть ниже.
– Ну ладно! Ой! Я скажу. Я с ним и правда виделся. С Джимми. Но я был просто гонцом, посыльным.
– Кто тебя послал? – рявкает Дэнни.
– Не скажу.
– У тебя есть три секунды. Я знаю, как сделать очень больно.
– Ладно, ладно! – Аки зажмуривается. – Роза. Она видела, что он ошивается вокруг, и хотела, чтобы я его предостерег. Чтобы он не натворил глупостей. Только он и слушать не хотел. Это Джимми испортил водную камеру. Я уверен!
Дэнни похлопывает Син-Син по спине. Его заливают волны триумфа и облегчения. Рассказ Аки сходится с только что вернувшимися воспоминаниями о Джимми под снегом. Наконец-то мы доберемся до дна этой истории!
– Син-Син, он не врет, – говорит он. – Роза что-то прятала в реквизитной. Может, как раз что-то, имевшее отношение к испорченной камере.
– Я на такие россказни не куплюсь! – горячится Син-Син. – Он врет!
Дэнни качает головой:
– У меня есть свидетель, что Джимми Т. был там, на пожаре…
– Но это же невозможно, – возражает Аки. Син-Син отпускает его, и он садится. – К тому времени Джимми уже вернулся в Америку. Роза уверена, что он не имеет никакого отношения к пожару. Стопроцентно уверена.
– Мне надо поговорить с Розой, – произносит Дэнни, забирая со скамьи томик Пруста и конверт. – Она столько всего от меня скрывала – и от папы тоже. Может…
Он не в силах высказать эту мысль вслух: что заговори Роза – мама с папой, возможно, были бы живы и сейчас.
– Держи, положи сюда, – Син-Син открывает желтый пакет. – Давай вернемся в «Мистериум».
Они шагают обратно через парк.
С моря снова надвигаются тучи, то и дело загораживая луну. В лесистой части парка гораздо темнее, но идти вниз легче, чем вверх. Я все-таки уношу с холма сокровища, думает Дэнни. Письмо от отца, обретенная сестра, новые факты… Может, худшее уже позади?
Между Син-Син и Аки наступает шаткое перемирие. Все трое молчат, глубоко погрузившись каждый в свои мысли.
Дэнни украдкой бросает взгляд на Син-Син, в голове у него теснятся новые вопросы. Почему, скажите на милость, это все держали в такой тайне? Почему мама бросила новорожденного ребенка столько лет назад? А если папа знал, что ему грозит опасность, зачем было прятать пакет в чертогах памяти – почему просто-напросто не рассказать мне о Син-Син и о том, что происходит? Ответишь на один вопрос – глядь, а за ним уже три новых. Все равно что рубить головы гидре.
Свидетельство о рождении словно бы придает происходящему некий смысл. Давно пора! Да еще записка – она и превосходит ожидания Дэнни, и не оправдывает их в одно и то же время. Папа тянется ко мне, но не говорит всю правду. Как всегда. И я, как всегда, хочу большего. А книжка Пруста тут при чем? Папа написал, что это важно – значит, так оно и есть. Дэнни лихорадочно роется в памяти.
Последний год папа просто бредил этой книгой. Вечер за вечером просиживал на скамье в трейлере, нахмурившись, прищурив глаза, иногда зачитывая отрывки вслух, иногда впадая в недоумение. А один раз сердито запустил томиком через всю комнату. Борьба папы и книги стала предметом расхожих шуток. Но зачем прятать ее здесь?
– Ты и твой чертов Пруст, – как-то посетовала мама, заметив, что последние дни ей выпадает львиная часть дел по хозяйству, а папа только и знает, что сидеть с книгой в обнимку.
– Гм-м-м. Чертов Пруст, – рассеянно промычал папа.
Дэнни присмотрелся к плотно заполненным мелким шрифтом страницам:
– А о чем тут?
– Да просто один человек вспоминает свою жизнь. Макает печенье – практически маленькое пирожное – в чай и начинает есть, и в этот миг вспоминает все свое детство, всю жизнь. Семью, как он рос, и все такое. Фактически ни о чем. И обо всем на свете.
– Да ты просто хочешь прослыть интеллектуалом, Гарри, – фыркнула мама. – Надеешься переплюнуть Лору!
Последовала едкая перепалка, окончившаяся тем, что папа пулей вылетел из трейлера, громко хлопнув дверью.
Так зачем было оставлять книгу здесь? Уж верно, тысяча страниц описания, как человек ест печенье и вспоминает детство, мне ничем не помогут, думает Дэнни с досадой.
Аки быстро шагает рядом с Дэнни и Син-Син, переводя взгляд с одного задумчивого лица на другое.
– Вы как, в порядке? – спрашивает он.
– Теперь уже и не знаю, – отвечает Дэнни. – А как ты… сестренка?
Син-Син выжимает из себя полуулыбку:
– Да вот и я не знаю. Рехнуться можно. Брат!
– Я могу вам помочь, – начинает Аки. – Правда, Дэнни, могу помочь с шифровками. Я не шучу…
Но договорить он уже не успевает.
Бейсбольная бита с глухим стуком опускается ему на голову, по парку раскатывается эхо. Сокрушительный удар валит клоуна на спину. На лице у него алеет кровь.
В то же мгновение пара сильных рук обхватывает шею Дэнни, зажимает ему рот. Очень сильных.
– Пора в кроватку, – выпевает голос у него над ухом. Что-то мягкое прижимается к губам, душит, лезет в горло и нос, затуманивает разум, уносит прочь мысли и чувства…
…последнее, что он видит, – как Син-Син отчаянно борется с напавшими на нее двумя мужчинами, лица которых скрыты капюшонами. Девочка парирует, закрывается от ударов, но они валят ее на землю.
– Сладких снов, – шепчет ему на ухо женский голос. – Спи крепко – для Ла Ло-о-о-о-оки.
И он падает.
Падает в бездну, в вихрь света и звука. Уносится по спирали все ниже, не осознавая ничего, кроме падения.
8. Почему Роза была права
Это не сон: нечто более глубокое, долгое, тревожное. Беспокойное, полное тряски и колыханий, от которых из глубины желудка поднимается тошнота, и он борется за каждый вздох, силится сбросить груз с груди, унять тупую боль в голове.
Его накрепко сжимают тиски чего-то неизведанного, больше всего похожего на мертвенные объятия ночного кошмара, когда ты завис между сном и явью, непослушные мускулы словно парализованы, а жуткий страх тяжким грузом давит на грудь и плечи.
Смерть, близится смерть. Скелет всадника на коне.
Дыши! – велит себе Дэнни. Дыши и жди, пока кошмар утихнет, как оно всегда и бывает, пока нависшая над кроватью зловещая фигура не окажется просто-напросто твоей собственной курткой, повешенной на дверце гардероба, пока черная ведьма или сероглазый инопланетянин не исчезнут, содрогаясь и уменьшаясь в размере.
Каждый вздох дается с трудом – сдавленность, оцепенение не проходят. Невозможно даже пошевелиться.
Интересно, глаза у меня открыты или нет? Вроде бы я их открываю, но все равно ничего не вижу. Или там маячит проблеск света? До чего же хочется пить! В горле пересохло, как будто у меня уже много дней капли во рту не было.
Кровь тяжко приливает к голове, звенит в ушах.
Ноги не слушаются.
Он снова пробует пошевелиться.
Что, во имя дьявола, вообще происходит?!
И тут он начинает слышать. Безошибочно узнаваемые звуки. Звуки, которые он слышал с самого первого дня, как появился на свет, – а вероятно, и в утробе матери.
Звуки бесчисленных дней его детства – столь же знакомые, как возня Фрэнки среди креплений, голос Розы, распевающей по утрам похабные песенки, лай Герцога и смех мамы…
…он слышит гомон возбужденной от радостного ожидания публики в «Мистериуме» – шум битком набитого зала, которому не терпится увидеть, что же будет дальше, который уже заинтригован декорациями в стиле стимпанка, висящими канатами, видом воздушных гимнасток, возносящихся на самую верхотуру. Представление вот-вот начнется, думает Дэнни, еще не придя в себя, еще только пытаясь осмыслить происходящее. Представление вот-вот начнется, а я его пропущу…
Правда, что-то сегодня выбивается из привычного ряда: шум публики раздается словно бы над головой…
Мне бы проснуться толком! Голова такая тяжелая, точно вот-вот взорвется.
Новый звук. Монотонное гудение гитары Билли, начинающей вступление ко второй части «Камеры чудес». Звон струн заполняет уши, толпа кричит и аплодирует, но все как-то не так. Все это происходит в воздухе над головой.
И наконец, когда последние остатки дурманящей отравы улетучиваются, наступает озарение.
Силы небесные! Я же вишу вниз головой, подвешенный за щиколотки!
Дэнни бьется в путах и чувствует, как раскачивается канат или трос, на котором он висит.
Но почему я ничего не вижу? Не могу высвободить руки?
Однако он уже знает ответ. Музыка внизу сбивается с ритма, потом умолкает – толпа зрителей далеко внизу разом ахает.
Даже до того, как до Дэнни доносится едкий, удушающий запах горелого парафина, он понимает, что происходит.
О господи! Я Повешенный!
9. Почему представление в цирке всегда должно идти… своим чередом
Замора лишь вполглаза следит за началом второго действия. Сказываются усталость, тревога и сильные болеутоляющие.
Он уговаривал Розу отложить премьеру – бросить все силы на поиски Дэнни и помощь полиции, – но итальянка сказала: нет, это невозможно, они не избегут финансового краха, их ждет разорение и конец, надо действовать по плану и надеяться на лучшее.
– Viva il circo![88] – прорычала она. – Что бы ни произошло.
И несмотря на безумный страх, Замора знал, что она права. Ожидается полный зал, остается лишь состроить храброе лицо и делать то, для чего они рождены. Выступать.
Полуприкрыв отяжелевшие веки, Замора мысленно проигрывает события последних двадцати с небольшим часов.
Он, Син-Син, Аки и Фрэнки еще долго не оставляли поисков, даже когда все остальные вернулись, притихшие и вымотанные, после того, как много часов подряд прочесывали парк Гуэля. Они искали всю ночь и все утро, не только в парке, но на улицах Раваля и Готического квар-тала.
Полиция тоже бросила все силы на поиски пропавшего мальчика. Описание подозреваемой выданы каждому городскому патрулю. Предупреждены морские порты и аэропорты. Но – ни следа.
Сейчас Син-Син тихо стоит рядом с карликом, наблюдая, как Билли поднимается на подмостки с гитарой. Лицо у нее бледное, измученное, все в синяках и ссадинах после схватки с неизвестными. Лишь столкнув второго нападающего за парапет, она смогла развернуться на помощь Дэнни: но к тому времени и он, и Ла Лока уже бесследно исчезли.
Аки лежал на земле без сознания, и потребовалось десять минут на то, чтобы привести его в чувство.
Хотя в глазах у него двоилось, клоун отказался идти в больницу и присоединился к поискам с неменьшей решимостью, чем Син-Син и Замора. Сейчас он сидит на скамейке за сценой, потягиваясь и поправляя повязку на голове.
– Надо было мне скорее возвращаться от Лопе, – бормочет Замора себе под нос.
Син-Син качает головой:
– Это мне надо было хорошенько смотреть по сторонам…
– Если б хотелки были белки… – начинает Замора…
…и осознает, что глаза всех зрителей обращены наверх – куда-то выше всех декораций, выше повисших на страховочных тросах Иззи, Беатрис и Марии, приготовившихся к номеру «Черные ангелы». Куда-то вверх, во мрачную тьму над головой – туда, где внезапно зажегся мерцающий огонек.
Но там же не должно ничего быть. Что происходит? Замора делает несколько шагов вперед, заслоняя глаза от слепящего света прожекторов, и всматривается во тьму.
– Что, черт возьми, творится?!
Роза стоит рядом во всем великолепии наряда распорядительницы цирка, в прическу ее вплетены розы. Она показывает на высокий сводчатый потолок:
– Фрэнки! Посвети-ка туда!
Под сводами собора полыхает пламя – ползет по длинной веревке, отбрасывая зловещие тени на колонны вокруг…
…прожектор Фрэнки выхватывает из темноты черный мешок – он отчаянно дергается, бьется, лягается, выделывая отчаянный безумный танец, пока голодные языки пламени проедают себе дорогу по веревке.
По толпе проносится новый вздох – что-то темное падает, планирует с высоты тридцати метров: это слетела с горящей веревки мешковина, показав, что под ней скрывается крохотная фигурка, прочно упрятанная в смирительную рубашку, со скованными ногами. Пламя ползет все ближе, фигурка бьется в попытках освободиться.
Над ареной воцаряется такая тишина, что слышно потрескивание огня под сводами собора. И тут эту тишину прорезает крик Син-Син – хрупкий и звонкий:
– Дэнни!
Замора уже сорвался с места – мчится к ближайшей винтовой лестнице. Дарко бежит за ним по пятам.
Может, если успею подняться, то смогу хоть что-то предпринять, думает карлик. Но сердцем чувствует: веревка уже почти догорела.
10. Почему Дэнни пустился в смертельный пляс
Едва почуяв запах парафина – едкий знакомый запах, пропитавший многие вечера его детства, – Дэнни мгновенно понимает, что происходит.
Смертельный номер: спасение с перегорающей веревки.
«Вот веревка – просто убийство, – говорил папа. – Я сам видел, как на ней люди гибли. Но если знаешь, что делаешь, все будет хорошо», – добавлял он, видя волнение на личике сына.
Все будет хорошо, если знаешь, что делаешь.
Дэнни понятия не имеет, как попал сюда, – помнит лишь смертоносную хватку Ла Локи и вонь какой-то дряни на носовом платке, которым похитительница заткнула ему нос и рот. Зато он точно знает, с чем имеет дело.
Извиваясь, чтобы стряхнуть мешок, он чувствует, как туго затянута смирительная рубашка. Руки у него скрещены на груди, а длинные рукава завязаны сзади, причем максимально туго. Ножные браслеты пристегнуты к скобе в форме восьмерки. Интересно, цепь там тоже есть? Вряд ли.
Долго ли он здесь провисел? Скоро ли пламя пережжет веревку? Синтетические канаты горят дольше, чем натуральные, но это еще смотря сколько зажигательной смеси плеснуть – и давно ли уже горит. Слишком много неизвестных факторов.
И вот мальчик начинает бороться. По очереди напрягает все мышцы тела, то сжимает, то расслабляет их, подергивается, пытаясь хоть немного ослабить узы.
Мешок падает – и Дэнни моргает в ослепительном свете прожекторов. Пол кажется далеким-предалеким, до ужаса далеким. Такого падения не пережить.
К нему обращены тысяча лиц: маленькие кружочки, в потрясенном внимании следящие за его попытками вырваться. Осознают ли они, что это все всерьез, или считают лишь частью представления? Он видит Летучих Акробаток на полпути между ним и ареной, слышит, как люди внизу выкрикивают его имя, видит перевернутые колонны и лестницы собора, мерцание огней, складывающихся в одно слово: «Мистериум».
Забудь это все. Гляди наверх и думай, что предпринять.
Дэнни вытягивает шею, пытаясь разглядеть хоть что-то выше своих ног, выше завязок смирительной рубашки, крепящихся к кожаным браслетам на щиколотках. Да это же папин реквизит!
Пламя полыхает вовсю, яркое и жаркое. На расстоянии двух вытянутых рук, не дальше. К потолку поднимается столб черного дыма, сквозь который нельзя разглядеть ничего, так что не видно, к чему и как крепится канат. Ну хотя бы пламя оранжевое, а не ярко-желтое или белое, а значит, это холодный огонь. Такое топливо Фрэнки использует для спецэффектов.
Есть еще время освободиться. Но что потом?
Дэнни чувствует, как отмычки у него на шее, подчиняясь силе тяжести, ползут под свитером ниже, к налившейся кровью голове. Но что толку в отмычках, пока я не освободил руки?
Ну так освобождай поскорее! Всему свой черед.
Он начинает исполнять знаменитый папин «смертельный пляс»: последовательность подергиваний и рывков, в результате которых он словно запляшет на веревке, вращаясь и извиваясь во все стороны. Этот танец позволит ему чуть ослабить узлы – но заодно увеличит нагрузку на и без того уже ослабленную веревку. Сердце бешено стучит в груди, руки напряжены, в глазах темнеет.
Огонь, ожидающая внизу бездна, смирительная рубашка. И все. Делай все, что в твоих силах, и старайся не думать, какому испытанию ты подвергаешь истончающуюся нить, держащую тебя в живых.
Наконец он ощущает, что смирительная рубашка чуть-чуть поддалась. Самую малость, но этого достаточно, чтобы потихоньку подтягивать руки по груди к голове. Не переставая при этом подергиваться и изгибаться – сухожилия на плечах жалобно стонут, мышцы жжет словно огнем. Кажется, плечевые суставы вот-вот выйдут из пазов. Инстинкты самосохранения взывают к нему, умоляя остановиться, пока он сам себя не искалечил.
Не слушай. Не прекращай усилий.
Ох! Оба плеча пронзает острая боль – но Дэнни добивается своего! Руки подтянуты к подбородку, рукава смирительной рубашки сползают со спины, болтаются за головой. Слава тебе господи, никаких цепей, лишь ремни на застежках. Дэнни торопливо начинает расстегивать их, протягивать кожаные ремни сквозь пряжки. Очень уж это трудно – когда висишь вниз головой и крутишься как ненормальный.
Снизу раздается взрыв криков ужаса. Но и аплодисменты… Толпа не знает, что и думать.
И тут происходит катастрофа.
Шнурок, на котором висят отмычки, скользит по лицу, задевает мимоходом ухо – и летит вниз. Дэнни смотрит, как уносится в бездну надежда на спасение. Сердце у него леденеет.
Он снова проверяет, как там пламя – подобралось совсем близко. Веревка слегка подрагивает: волокно за волокном лопается в огне. Но Дэнни видит и еще кое-что. На кожаных браслетах на ногах нет настоящего замка! Только застежки!
Похоже, неизвестный, что подвесил тут Дэнни, не очень-то разбирался в том, что делает. Или… или ему дали шанс? Как бы там ни было, а это хорошие новости.
Напрягая мышцы живота, Дэнни подтягивается наверх, тянется руками к щиколоткам. Кровь отливает от головы – и перед глазами начинают плясать звезды. Встряхнув головой, чтобы зрение прояснилось, мальчик расстегивает пряжки на браслетах.
Поддаются, поддаются! Что дальше?
Дальше вот что – тянешься вверх, переносишь вес на скрепу, а когда повисаешь на руках, тебя спускают на землю.
Но сейчас-то никто его не спустит.
Дэнни лихорадочно оглядывается по сторонам. Над головой слышен треск лопающихся волокон. Примерно в пяти метрах от себя он замечает балкон – один из многочисленных балкончиков, втиснутых под своды собора. Это его единственный шанс!
Дэнни молниеносно проделывает трюк, который множество раз наблюдал в исполнении отца: последний победоносный рывок, ноги свободны, а сам он повисает, держась руками за крепление, привязанное к веревке. Кожаные путы летят на землю. Новый взрыв ликования в толпе!
Однако времени наслаждаться похвалой зрителей нет. Брыкнув ногами, Дэнни начинает раскачиваться на веревке. Сперва совсем слабо, но постепенно амплитуда движения увеличивается – все больше, и больше, и больше, каждый раз все ближе и ближе поднося Дэнни к каменному балкончику.
Одна попытка. Без страховки. Без натянутой внизу сетки.
Без права на ошибку.
Тут-то мне и конец.
По крайней мере, если я и погибну, то как Валленда.
Еще два раза…
…один… давай!
Дэнни отпускает металлическую скобу на конце раскачивающейся веревки. Краткий миг полета, свист воздуха в ушах… Руки раскинуты для равновесия, колени чуть поджаты, чтобы скомпенсировать удар… И вот он уже тяжело приземляется на балкон, делает один длинный шаг вперед, спотыкается и падает на колени. Сила приземления, долгие минуты, проведенные вниз головой, пережитый страх – все дает знать о себе. Он выглядывает через прутья перил.
Веревка еще горит ярким пламенем. Теперь, оставшись без груза, она извивается и пляшет как ненормальная. А потом вдруг обрывается и пылающей яркой кометой летит вниз, на арену, оставляя за собой шлейф дыма и искр.
Вот тут-то зал и взрывается аплодисментами.
11. Почему в ночи орали попугайчики
Дэнни не ждет ни секунды. Нырнув в маленькую дверцу, он оказывается на одной из спиральных лестниц. Снизу слышатся поднимающиеся шаги. Подмога близко? Дэнни бежит навстречу, преодолевает первый виток спирали.
Откуда-то – снизу или сбоку? – доносится голос Заморы, громко выкликающего его имя.
– Майор! – кричит Дэнни в ответ и ускоряет шаги, следя лишь за тем, чтобы не споткнуться и не упасть.
Заворачивает за угол – и лицом к лицу сталкивается с Ла Локой.
Она сейчас в черном плаще, но он узнает ее с первого же взгляда. И с дрожью узнает безумный надтреснутый смех, рвущийсяся с ее губ. Мгновение – и смех стихает. На лице Ла Локи отражается удивление, она вскидывает пистолет и стреляет почти в упор.
Выстрел звучит громко – очень громко, а реакция у Ла Локи быстрая. И все же Дэнни быстрее. Он успевает пригнуться, и пуля ударяет в каменную стену, отскакивает рикошетом и, никому не причинив вреда, падает на пол. А он уже развернулся и мчит обратно по лестнице.
– Не уйдешь, Ву! – задыхается, давясь смехом, Ла Лока и бросается вдогонку. – Догоню и у-убью!
Дэнни со всех ног бежит по ступеням, спотыкаясь и хватаясь за стенки, чтобы не упасть. Она не настигает его, но и не отстает. То и дело оглядываясь через плечо, он видит, как затянутая в перчатку рука поднимает пистолет и стреляет.
Бум! Очередной промах.
И снова промах. Но на этот раз уже ближе. Скорее – не то она догонит тебя!
Ноги у него начинают слабеть, подкашиваться. Бог весть, сколько часов без еды и питья, да плюс еще наркотики, которыми она его накачала…
Еще одна дверь. Устав подниматься, он выскакивает в нее – и оказывается перед лабиринтом лесов, окружающих собор с этой стороны.
Может, удастся тут спрятаться, сбить убийцу со следа.
Со всей быстротой, на которую он способен, Дэнни карабкается по оранжевым прутьям. Под ногами открывается новая бездна. Вокруг ветер да тьма. Все такое огромное, а он так беззащитен и уязвим.
Новый выстрел.
Ла Лока вырисовывается на фоне дверного проема. Пистолет в ее руке поднят. Дэнни отшатывается, но пуля уже ударила в ограждение и с металлическим лязгом отскочила.
Смеясь как безумная, Ла Лока пускается вдогонку за мальчиком, проворно перебирает руками, раскачиваясь на перекладинах, сокращая разрыв.
Внезапно за спиной у нее в том же самом проеме появляются еще две фигуры. Это Дарко и Син-Син. Через миг к ним присоединяется Аки.
– Стой! – кричит Дарко. – Не трогай его!
– Не останавливайся, Дэнни! – кричит сестра. – Ты быстрее!
Но Дэнни уже совсем не уверен в этом. Кажется, пора сменить тактику. Если преследовательница подберется ближе, уже ничто не защитит его от пуль.
Чуть впереди виднеется могучий корпус подъемного крана. Внутри тянется лестница, обнесенная сетчатым ограждением. Может, по ней и спуститься? Все быстрее, чем скакать обезьяной по этим лесам…
Однако, протиснувшись внутрь узкой шахты, он видит, что дверца под ногами заперта на замок, а по бокам крана торчат специальные охранные шипы. Там не пролезешь. Отмычки нет, вскрыть замок нечем.
Остается только лезть вверх. Самый примитивный инстинкт говорит: лезть вверх означает лезть к безопасности. Перекладина за перекладиной, схватиться, подтянуться, отпустить. А пропасть внизу все глубже и глубже.
Ла Лока прямо под ним, тоже на лестнице, метрах в десяти снизу, старается унять смех и прицелиться как следует, прилаживает пистолет на сгиб руки. Панически карабкаясь по ступенькам в ожидании выстрела, Дэнни пролезает через следующий люк и торопливо захлопывает его за собой. В ту же секунду гремит выстрел. Люк содрогается от попадания.
Слишком близко – нельзя останавливаться.
Он мысленно рисует себе кабинку крановщика – ту, которую видел из квартиры Хавьера, – плывущий над городом крохотный пузырек спокойствия и безмятежности. Может, хоть там я окажусь в безопасности, думает мальчик, смутно осознавая, что думается ему как-то плохо. Наверное, наркотик еще до конца не выветрился…
Выше, выше!
Город остается далеко снизу – даже могучий собор уже исчезает внизу. Дэнни уже миновал огромную мерцающую надпись «HOSANNA».
Ступенька за ступенькой, ступенька за ступенькой…
Дэнни чувствует изнеможение.
Посмотрев вниз, он видит, что Ла Лока уже всего в каких-то пяти метрах от него. Почти не в силах бояться, он замирает на месте, ожидая выстрела.
Ну давай, стреляй. Карта с Повешенным на этот раз говорила правду. Грядет Смерть. Может, оно и к лучшему…
Ла Локе наконец удается сдержать рвущийся наружу смех достаточно долго, чтобы прицелиться. В воцарившейся тишине раздается громкий щелчок курка. Еще щелчок – это боек бьет по пустому патроннику. И Ла Локу снова разбирает смех.
Патроны кончились.
Дарко, Син-Син и Аки лезут вдогонку, быстро сокращая разрыв.
Ла Лока кричит – жуткий утробный вопль эхом разносится меж шпилей собора. Швырнув бесполезный пистолет в преследователей, она вытаскивает из сапога длинный острый нож и, зажав его в зубах, стремительно карабкается вверх по лестнице.
Вверху – ничего, лишь кабина крановщика. До земли более трехсот метров, ветер такой, что только держись.
Дэнни добирается до дверцы темной кабинки.
Юркнуть туда, закрыть за собой дверь – и наконец дать себе передышку. Закрыть глаза. Заснуть.
Заперто!
Ла Лока уже так близко, что Дэнни слышит свистящее дыхание, перемежаемое приступами полоумного хохота.
Куда теперь?
Он в отчаянии смотрит на вытянутую над площадью стрелу крана. Может, туда Ла Лока за ним лезть побоится?
Выбора нет, и Дэнни ползет вперед над пустотой, цепляясь руками за холодный металл, отталкиваясь ногами от поперечных ребер. Оборачивается. Проклятие, Ла Лока не прекратила погоню! Неустрашимая – или окончательно свихнувшаяся. Силы покидают Дэнни, а убийца все ближе…
Все без толку…
…и вот она уже наклоняется и хватает его за плечо железной хваткой, заносит над головой нож, готовая нанести удар. По лицу ее разливается неожиданное безмятежное спокойствие, точно владевшая ей буря миновала.
– Adéu, – говорит она, примериваясь.
А в следующий миг выражение ее лица вновь меняется, словно она вдруг передумала, резко и неожиданно. Смех стихает. Ла Лока медленно опускает руки, на вдруг утратившем внутреннюю силу лице отражается сперва удивление, а потом пустота, голова клонится набок. Закрыв глаза, она без единого звука кренится, поворачивается, заваливается вправо. Из основания шеи в спине у нее торчит нож с такой знакомой рукояткой…
Спотыкаясь, Ла Лока делает пару шагов по стальным перекладинам, вытягивает руку, хватаясь за пустоту – и безжизненной грудой падает в пропасть. Плащ ее раздувается словно гигантские крылья. Мелькает ярко-зеленая подкладка, и Ла Лока летит вниз, в парк.
Дэнни отворачивается, слыша, как тело Ла Локи с треском проламывается через кроны деревьев. Попугаи с пронзительными криками разлетаются с насиженных мест на ветвях.
Дэнни поникает, прижавшись к железной стреле, намертво вцепившись в нее. Внезапно на него накатывает ощущение беззащитности, уязвимости.
Сзади раздается голос Син-Син – звонкий, бодрый, бурлящий энергией:
– Вот это бросок, Дарко! Ты остановил ее!
Обернувшись, Дэнни видит метателя ножей, застывшего в своей неизменной позе после броска. Он тяжело дышит, силясь сохранить знаменитое самообладание, но глядит на метнувшую нож руку с таким видом, точно сам никак не поверит, что это все взаправду. Потом он смотрит вниз, в темную бездну, качает головой и прикрывает глаза.
– Что посеешь, то и пожнешь… – рычит он.
Но Син-Син уже идет ровной походкой по стреле. Лицо ее разрумянилось от погони, облегчения, от всех треволнений последних нескольких минут.
– Ты цел! – выдыхает она. – Цел! Я думала, что потеряла тебя!
Дэнни кивает, хотя все еще не может охватить разумом произошедшее. Не в силах осознать, что это все значит. Кран вибрирует в порывах налетевшего ветра.
Ла Локи больше нет. Возможно, вместе с ней исчезла и часть угрозы. Но и частица общей тайны.
А вдруг она открыла бы мне что-то еще. Рассказала бы про Джимми или почему мама с отцом обречены были погибнуть в пожаре. Почему «Сорок девять» хотят, чтобы я тоже умер.
Он поднимается на колени, держится за поручень, чтобы не упасть. Ветер ерошит его челку.
И все же я знаю, что делать дальше: надо расспросить Розу обо всем, что ей известно, потребовать от нее откровенности, полной откровенности. А потом самому отправиться к Джимми Т. И, возможно, две следующие шифровки подскажут, что еще я должен узнать. Приоткроют завесу тайны.
Он смотрит на огни, сияющие на бе-зумных шпилях собора, на другие краны, сверкающие желтым фосфоресцирующим светом на фоне огромного темного города внизу. На мерцающее вдали море.
Над всем этим висит луна.
Дэнни встает на ноги и поворачивается к Син-Син, в глазах его пляшут острые лучики. Пропасти под ногами он больше не замечает.
– Вы видели? – тихонько спрашивает он у нее, у себя самого, у всех остальных, кто сейчас не может слышать его. – Видели? – кричит он. – У меня получилось! Я жив, я здесь!
И шагает обратно, в безопасность, к обретенной сестре.
Благодарности
Спасибо моему неизменно поддерживающему агенту Кирсти Маклачлану и моему восхитительно чуткому редактору Джону Апплтону, а также всей остальной команде Hodder Children’s Books. Я крайне благодарен им за помощь и поддержку.
Еще раз огромное спасибо Изабель (разгадай-ка тот код!), Маркусу и Томасу Тэйлору, который всю дорогу меня подбадривал.
Отдельные благодарности двум моим мальчишкам: Уиллу – за ключевую идею для развития сюжета на предыдущих страницах – и Джо, который (в буквальном смысле слова) соскреб меня с пола, когда в один дождливый ноябрьский денек поломка жесткого диска разом уничтожила тридцать тысяч слов текста «Чертогов памяти». Без вашей помощи мне бы ни за что не справиться.
Примечания
1
Центр внимания (фр.). (Здесь и далее примечания переводчика.)
(обратно)2
Но только (исп.).
(обратно)3
Друг (исп.).
(обратно)4
Каталония – автономная область на северо-востоке Испании, считающая, что в культурном и политическом отношении отличается от остальных частей страны. (Древнее государство Каталония включало в себя и кусочек Франции.) Жители Каталонии в основном говорят на каталане – смеси французского с испанским.
(обратно)5
До свидания (исп.).
(обратно)6
Черт возьми! (исп.)
(обратно)7
Дружок (фр.).
(обратно)8
Не знаю (фр.).
(обратно)9
Китайская мачта – вертикальный шест до десяти метров длиной. Акробат поднимается по нему, выполняя различные трюки. При этом шест еще гибкий и качается!
(обратно)10
Модель электрогитары.
(обратно)11
Цирковое название акробата, который ловит партнера во время совместного исполнения трюков.
(обратно)12
Паркур – полоса препятствий в городских условиях, преодолеваемая изобретательно, вольным стилем, когда стены, лестницы, фонарные столбы и прочее используются для прыжков, сальто и кувырков, способствующих быстрому и красивому перемещению. Изобретен и развит Дэвидом Беллем, Реймоном Беллем и Себастьяном Фуканом в восьмидесятых годах двадцатого века.
(обратно)13
Ну-ка! Ваш билет, месье! (фр.)
(обратно)14
Вставайте немедленно! (фр.)
(обратно)15
Живо! (фр.)
(обратно)16
Англичанин? (фр.)
(обратно)17
Вот это да! (фр.)
(обратно)18
Малыш (фр.).
(обратно)19
Идет? (фр.)
(обратно)20
Кофе с молоком (исп.).
(обратно)21
«Холодное чтение» – техника, используемая менталистами, гадалками и лжеэкстрасенсами, чтобы собрать информацию о клиенте при помощи мелких подсказок вроде языка тела, движений глаз, особенностей одежды. Или, например, какое-нибудь утверждение общего характера, которое скорее всего окажется правдой: «Есть ли в первых трех рядах человек, страдающий от проблем с зубами?»
(обратно)22
Спасибо (исп.).
(обратно)23
Карабин – соединительное металлическое звено для любых восхождений или воздушных трюков. Чтобы он не открылся самопроизвольно, надо закрутить специальную муфту.
(обратно)24
Красавчик! (исп.)
(обратно)25
Болван! (исп.)
(обратно)26
Кучи-шоу – восхитительные танцы живота, приобретшие широкую популярность после Чикагской Всемирной выставки 1983 года.
(обратно)27
Испанская сырокопченая колбаса.
(обратно)28
Снаряд (фр.). Замора говорит о том, что исполняет номер «человек – пушечное ядро».
(обратно)29
Секундочку (исп.).
(обратно)30
Черный кофе (исп.).
(обратно)31
Знаменитая пешеходная улица в Барселоне, очень популярна среди туристов. Состоит из пяти переходящих друг в друга бульваров.
(обратно)32
Извините! (исп.)
(обратно)33
Тибидабо – великолепная старинная ярмарка (нынче парк развлечений) на холме над Барселоной. Из аттракциона с самолетиком открывается один из самых зрелищных видов на город.
(обратно)34
Дерьмо! (исп.)
(обратно)35
Доброе утро! (каталанский)
(обратно)36
«Эль Инхенио» – великолепный сувенирный магазинчик в Готическом квартале в Барселоне, волшебная пещера Аладдина. Славится своими gegants (великанами) и capgrossos (большеголовыми). Гиганты – огромные фигуры, представляющие на фестивалях персонажей из сказок или испанской истории. Большеголовые – здоровенные карикатурные головы из папье-маше, часто ярко раскрашенные и изображающие демонов или других жутких персонажей. Вот где можно здорово порастрясти карманные деньги!
(обратно)37
Вы не говорите по-ката?.. (каталанский)
(обратно)38
Ублюдки! (исп.)
(обратно)39
Стой! Полиция! (исп.)
(обратно)40
Кастель – башня из людей, «человеческий замок». Вы не знаете, что такое настоящие живые пирамиды, если не видели каталонских кастелей, достигающих в высоту девяти уровней! Верхнее положение всегда занимает маленький ребенок. Девиз кастельеров: «Força, equilibri, valor i seny» (Сила, равновесие, отвага и здравый смысл).
(обратно)41
Стой! (исп.)
(обратно)42
Ублюдок! (исп.)
(обратно)43
Контрфорс – вертикальное ребро здания, выступающая часть стены, подпирающее и усиливающее несущую стену.
(обратно)44
Пикассо, или Пабло Диего Хосе Франсиско де Паула Хуан Непомусено Мария де лос Ремедиос Сиприано де ля Сантисима Тринидад Руии и Пикассо (вот это имечко!) (1881–1973) – блестящий новаторский испанский художник. К пятнадцати годам Пикассо сравнялся мастерством со старыми мастерами, а потом взялся изобретать искусство живописи заново, чем и занимался всю свою долгую жизнь. В студенческие годы жил в Барселоне.
(обратно)45
Пруст, Марсель (1871–1922) – французский писатель. Его роман в семи томах «В поисках утраченного времени» содержит более трех с половиной тысяч страниц, а задействовано в нем две тысячи разных персонажей – и все начинается с того, как рассказчик ест пирожное мадленку, макая его в чай. Пруст отличался очень плохим здоровьем, поэтому жил и работал в комнате, обитой пробкой, а на улицу выходил крайне редко. Брат же его, напротив, обладал железным здоровьем и выжил, даже когда попал под паровой каток.
(обратно)46
Мнемоника — искусство запоминания, практикуемое сперва древними греками и превозносимое Платоном, Аристотелем и Цицероном. Существует множество различных мнемонических методик, и Чертоги памяти – лишь один из них.
(обратно)47
Матерь Божья! (исп.)
(обратно)48
Англия (исп.).
(обратно)49
Северный полюс (исп.).
(обратно)50
Да, да (исп.).
(обратно)51
Веласкес, Диего Родригес де Силва и Веласкес (1599–1660) – придворный художник короля Филиппа IV. Но несмотря на высокую должность, Веласкес был одним из первых художников, которые начали видеть в простых людях – в том числе и карликах – достоинство и высокие человеческие качества.
(обратно)52
Любимая (исп.).
(обратно)53
Сообщение (исп.).
(обратно)54
Привет (исп.).
(обратно)55
Уроборос — древний символ, обнаруженный во многих культурах. Представляет собой дракона или змею, поедающую свой хвост. Закольцованность символизирует непрерывное обновление мира: один цикл заканчивается, другой начинается.
(обратно)56
«Happiness Is a Warm Gun» – песня знаменитой группы «The Beatles».
(обратно)57
Летающий шнур (кор-де-волан) – снаряд для воздушной гимнастики. Представляет собой канат, закрепленный за оба конца, так что образуется дуга вроде гигантской скакалки.
(обратно)58
Код «решетка», он же «штакетник», он же «крестики-нолики» – отличный шифр, с помощью которого можно здорово развлечься. Можно усложнить его при помощи кодового слова.
(обратно)59
Дерьмо! (фр.)
(обратно)60
Диспут – средневековый метод формального обсуждения для выявления правды по поводу какого-либо религиозного или научного вопроса. Приветствовалось максимально полное понимание стороны, занимающей в споре противоположную позицию.
(обратно)61
Красавица (исп.).
(обратно)62
Рейнское колесо – цирковой акробатический снаряд. Скрепите два колеса Сира перекладинами – и получите передвижной рай для акробата.
(обратно)63
Огненный обруч – просто-напросто самый обычный хулахуп среднего веса, к которому снаружи крепится множество горящих фитилей. Попробуйте-ка уговорить мою жену покрутить такой!
(обратно)64
Бред (швед.).
(обратно)65
Погоди (фр.).
(обратно)66
Не так ли? (фр.)
(обратно)67
Комические персонажи итальянской комедии дель арто. Обычно слуги, простаки, шуты.
(обратно)68
В таком случае (фр.).
(обратно)69
Но… (фр.)
(обратно)70
Пожалуйста (исп.).
(обратно)71
Восемь евро (исп.).
(обратно)72
Бидон, Пьер (1954–2010). Одна из самых важных фигур «нового цирка». В середине семидесятых годов двадцатого века состоял в труппе передвижного цирка «Бидон», в состав входило около двадцати юношей и девушек, взявших себе фамилию Бидон и живших одной коммуной. Они не продавали билеты на спектакли, а просто пускали шляпу по кругу. В 1986 году Бидон создал уникальный панк-цирк «Архаос», а после открыл еще несколько цирков в Южной Америке и Африке.
(обратно)73
Орибат, неуробат – термины, берущие начало из древнегреческого и обозначающие людей, выполняющих разные упражнения на канате. Орибат танцует на канате, а неуробат исполняет трюки на очень большой высоте.
(обратно)74
Фунамбулист – акробат, который ходит по канату или по проволоке. Слово образовано от латинских корней: funis – веревка и ambulare – ходить.
(обратно)75
«Смертельный подъем» – так называют проход по туго натянутому канату, идущему под крутым углом вверх либо к какой-нибудь цели, либо к главному канату. Этот трюк можно использовать для побега от злых убийц.
(обратно)76
Валленда, Карл (1905–1978) – цирковой артист, самый знаменитый из всей семьи Валленда, прославился особенно сложными трюками на проволоке. Основал группу «Летающие Валленды», которая состояла из членов его семьи. Большинство трюков выполнялось без страховочной сетки и вообще без любой страховки. Погиб в 1978 году в Пуэрто-Рико во время выполнения одного из трюков.
(обратно)77
Лорка, Федерико дель Саградо Коразон де Джезус Гарсия (1898–1936) – блестящий испанский драматург и поэт, убитый нацистами во время Гражданской войны в Испании. Споры о том, как он погиб и где похоронен, не прекращаются и по сей день. «В Испании мертвец более живой…»
(обратно)78
Осанна (исп.) – «спаси, мы молим!» (ивр.) – краткая молитва о спасении и в то же время восклицание, которым благодарят Бога за спасение.
(обратно)79
Задница (исп.).
(обратно)80
Гауди, Антонио (1852–1926). Вдохновенный архитектор, Гауди страстно любил Каталонию, природу и религию и посвятил всю свою жизнь творчеству. Помимо феноменального собора Саграда Фамилия и парка Гуэля вы можете полюбоваться множеством других зданий его работы в Барселоне. Он вел очень скромный образ жизни, нередко его по ошибке принимали за нищего. Умер, попав под трамвай.
(обратно)81
Акробатический шар – большой твердый шар, на котором удерживают равновесие. Согласно изданной в 1890 году книге «Фигляры и акробаты», «нижняя ступень эквилибристики – это выступление на шаре…» На самом-то деле это довольно трудно – особенно идти вверх по склону. Собственно говоря, большинство трюков, описанных на этих страницах, требуют тысячи часов обучения и могут оказаться очень болезненными, если вы исполняете их неверно. (Это я готов подтвердить лично.) Помните: сила, равновесие, отвага – и обязательно здравый смысл!
(обратно)82
Боже мой (исп.).
(обратно)83
Дура! (яп.)
(обратно)84
Глупая девчонка! (швед.)
(обратно)85
Самую малость (исп.).
(обратно)86
Тихо (исп.).
(обратно)87
Блонден, Шарль (1824–1897), также известный как Жан-Франсуа Гравеле, – величайший канатоходец всех времен и народов. Блонден мог совершить сальто на ходулях прямо на канате! Снискал себе славу, перейдя по канату через Ниагарский водопад – расстояние в триста пятьдесят метров. Не останавливаясь на достигнутом, он повторял этот трюк с множеством вариаций: в мешке, с завязанными глазами, посадив себе на спину своего импресарио, а один раз даже устроил передышку на полдороге, чтобы приготовить и съесть омлет. Умер от естественных причин в возрасте семидесяти трех лет.
(обратно)88
Да здравствует цирк! (ит.)
(обратно)
Комментарии к книге «Чертоги памяти», Джулиан Седжвик
Всего 0 комментариев