«Второй список»

Глазков Юрий ВТОРОЙ СПИСОК

Выспавшись в прохладном купе, Сименс сошел с поезда и, отослав багаж в гостиницу, слывшую самой дешевой в этом небольшом, но респектабельном городе, медленно побрел по улице. Городок прилепился ярко-зеленым пятном к голубому морю. Между голубизной и зеленью пролегала довольно широкая желтая полоса — песчаный берег. Сименс брел и радовался, что вырвался, хоть и ненадолго, из гигантского серого мегалополиса, где судьба заставила его жить и работать, где колонок заправки машин было не меньше, чем колонок заправки кислородных баллонов людей. В этом задымленном человеческом муравейнике трудно было ориентироваться даже полиции. Попробуй узнать преступника с усами, длинным, хищным носом и шрамом на правой щеке, если на нем кислородная маска, и все прохожие — будто разноцветные жабы с огромными стеклянными глазами-очками, чтобы не попали в лицо капли ядовитого дождя!.. Сименс с радостью вырвался из этого ада в райский уголок, хотя и здесь особенного счастья не испытывал. Он шел медленно, а хотелось просто присесть и надышаться чудесным воздухом на месяц вперед. «Увы, — подумал Сименс, — наесться на год вперед тоже невозможно, так уж мы устроены». Вот улица «самых денежных папаш», так ее назвали в полиции; на самом деле она именовалась улицей Свободы. «Трепачи несчастные, какая тут свобода, — вздохнул Сименс, вспоминая красную, злую физиономию шефа, распекавшего его на всякий случай. Оскорбления и бессонные ночи, проведенные в грязи и холоде, — послать бы их вместе с их свободой… — Благо для вас, что те, кто знает, как вы делали деньги, кто осмеливался только пикнуть об этом — или в потустороннем мире, или за решеткой, а это немногим лучше. Свобода! Безнаказанность — вот ваша свобода… Ладно, мне тоже надо сделать свои деньги и положить их в свой, пока еще совсем маленький мешочек, но он будет, будет большим, уж я постараюсь». Улица была действительно богатой, как и те, кто на ней жил. Именно здесь «свили гнезда» самые могущественные, распустив щупальца по всей стране и далеко за ее пределы. Старческие, с распухшими от подагры суставами, руки сгребали миллионы. Горожане называли и улицу и район по-своему — «клубок тихих скандалов». Тут затевались смертные схватки между семьями за рынки и сырье, а на званых обедах, ужинах и приемах нередко мелкие обиды превращались в злую и утонченную месть, от которой появлялись банкроты, закрывались предприятия, зарастали сорняком поля, исчезали города, умирали тысячи людей. А виллы стояли прочно, и густела зелень садов, скрывая от палящего солнца согбенных стариков и старух, почтенных джентльменов и молодых наследников. А полиция их надежно защищала. Правда, простые люди и так редко забирались сюда, им не давали возмущать тишину улицы и спокойствие города, а тем более его отцов. Вот и сейчас. Вроде бы ничего страшного — умер старикан Хенк. Старейший, богатейший из богатых. Ему было 83 года, молодость он провел совсем не тихо, в свое удовольствие, оставив на свете много молодых людей, похожих на него черными бровями и широким носом. А вот теперь взял и умер. Нашли его утром, в рабочем кабинете. Старик сидел в кресле, голова его была откинута назад, глаза выпучены, руки лежали на столе, пальцы сжимали листы бумаги, листы были чистыми, И все. Вчера Сименса вызвал Лейк, шеф их конторы. — Сим, посети это осиное гнездо, понюхай, что там. Старикан Хенк умер, а почему — это всех очень интересует, но никто не знает. Газеты пишут всякую чушь. Хенк разоряет Хука, Хук погибает, сын Хука женится на приемной дочери Хенка, Хенк умирает. Покопайся. Все может быть — убили или сам умер от старости, попробуй разберись. Только, Сим, поаккуратнее, прошу тебя, ты их знаешь не хуже меня, перекусят и глазом не моргнут. Кстати, старик был крепкий, у него и подруга имелась не одна. Сходи прямо с поезда к Куку, может, он чего-нибудь скажет, не зря же мы ему платим. Информации в общем-то много, все газеты забиты вымыслами и догадками, а правды нет. Моралисты против того, чтобы бросать тень на порядочных людей, а там, по-моему, не тень, а просто сплошной черный мрак. — Сколько у меня времени, сэр? Печень давит, расшалилась совсем, а с этой публикой придется понервничать… Не лучше ли к этому делу приставить кого помоложе, — понизив для убедительности голос, сказал на всякий случай Сименс. Но в его просьбе не было надежды. И правда, чуда не произошло. — Нет, Сим, ты ведь сам знаешь, что нет. Не спеши, но и не тяни. Сейчас многое там уже успокоилось, просей что можно, надо поставить, наконец, точку и заткнуть глотку газетчикам. Влейся в среду города. Кун поможет понять, что к чему. Побудь там, покрутись в их обществе, посмотри, как блестят их бриллианты. Может, светанется кто-то или что-то нам нужное. И перестань ныть, это твоя работа и печень тоже твоя, а деньги, которые ты любишь не меньше других, мои, понятно? Плевал я на твою печень! На лекарства тебе, надеюсь, денег хватит. Вот и купи себе в дорогу хоть целый мешок. Поменьше на юбки смотри, чтобы печень была спокойней! — Лейк вспыхнул и, как это часто бывает, тут же успокоился, продолжая наставления спокойным голосом: — Одним словом. Сим, ты уж постарайся. И еще одно, почему я именно тебя выбрал. Вокруг Хенка-старшего всегда было много красивых женщин, а ты мастак в обхождении с ними. И как всегда: влезешь не в свое дело — помощи не жди. Твоя забота — узнать, как и почему он умер. Будь здоров. Лейк уткнулся в бумаги. Сименс помялся еще, потом махнул рукой и вышел из кабинета. Полли, секретарь шефа, призывно впилась в него взглядом, отодвигая на второй план и Хенка, и Лейка, пытаясь заставить забыть о всем на свете и вспомнить горы, заснеженные вершины и номер гостиницы с огромным окном… Сименс улыбнулся Полли, быстро поцеловал ее в макушку и, задохнувшись от удушливо-приятного запаха рыжих волос и хлынувшей на него волны воспоминаний, выскочил из приемной. Сименс знал: Полли нравится не одному ему. Шеф очень любил, когда она с блокнотом и ручкой склонялась к нему, касаясь плеч приятной округлостью. К тому же шеф, как и многие начинающие стареть, но еще сильные мужчины, был яростно ревнив. «И еще этот намек на обхождение с красотками. Нет, нет, Полли, без тебя мне не обойтись, ты мне еще поможешь, но сейчас, прости, не до тебя. И поссориться с тобой нельзя, да и невозможно, несмотря на тигриный характер, — Сименс заулыбался, вспомнил утреннюю ярость Полли, вызванную предложением совершить лыжную прогулку вместо сражения в номере. — Да, Полли — это Полли, а в контору к этому кисло-сладкому китайцу Куку идти совсем не хочется, но придется».

Сименс, вспомнив горы и короткий отпуск, улыбаясь и даже приостанавливаясь от наплывающих в памяти картин, медленно приближался к конторе Куна, зажатой между японским и китайским ресторанами. Запах чего-то восточного всегда витал на этой части улицы, причем с особым, терпким вкусом, дразня и заманивая под островерхие крыши. Сименс тоже не смог победить себя и толкнул легкую бамбуковую дверь с изображением драконов. Маленький китаец с застывшей улыбкой, мгновенно согнувшись пополам, бесшумной тенью возник перед Сименсом и замер, словно фарфоровая статуэтка на камине. Несколько секунд Сименс рассматривал его иссиня-черную голову, широкие одежды, крыльями топорщившиеся сзади крохотного человечка, косу, упавшую через правое плечо и маятником раскачивающуюся взад и вперед. Сименс молчал, китаец не поднимал глаз. «И таких четверть на земле, — подумал Сименс, — случись что с ними, ни поесть, ни попить, ни купить. Кажется, что они везде и всюду и все на свете в их руках». — Перекусить. И вызови Куна из его конторы, а то он задохнется в своей клетке, скажи, Сим зовет. Китаец, ловко лавируя в тесных проходах и не отрывая взгляда от Сименса, исчез. «Глаза у него на спине, что ли, надо же, ничего не задел». Сименс плюхнулся в плетеное кресло, оно жалобно скрипнуло под его тяжелым, литым телом. Едва он успел утихомирить скрипящее кресло и собрался оглядеться, как на столике перед ним стали появляться одно блюдо за другим. Устрицы, небольшой кусочек осьминога, желтоватые яйца, зелень… Сименс смотрел и пытался вычислить, сколько же это ему будет стоить, а вернее, сколько будет стоить то, что ему расскажет Кун. Взгляд его уперся в крохотные руки, порхающие над столом. Они закончили метать маленькие и большие тарелочки, ножи, вилки, палочки и прочее обеденное оружие и были готовы взлететь над столом и исчезнуть. Сименс бросил бесполезные математические изыскания и поднял глаза на обладательницу этих рук. Перед ним стояла маленькая живая куколка с черными бусинками глаз и белой, безукоризненно ровной низкой приоткрытых в улыбке зубов. Китаянка молча улыбалась, ожидая указаний. Сименс рассматривал ее, не в силах отпустить, но что-то заставило его оторвать глаза от китаянки и посмотреть вправо. Кун стоял, опираясь одной рукой на кресло, и тоже улыбался. — Привет, старина Кун, старая лиса и хранитель всего и вся и на всех, но не для всех. Садись. Что будем пить? — Здравствуйте, мистер Сименс, — вежливо ответил Кун, и кресло не скрипнуло под его легким телом — Я пью чай, хороший китайский чай. — Кун, я пригласил тебя пообедать со мной. Давно мы не виделись, год-полтора, заодно и потолкуем. Много мне не надо, но кое-что я хотел бы от тебя услышать, именно от тебя, Кун. Мы всегда благодарны тебе, твоя картотека меня лично просто восхищает, лучшей я и не видел. Меня интересуют новости города. Я заказал обед по-китайски и сам с удовольствием вспомню Восток, я был в Японии лет пятнадцать назад. Помню, меня учили, как себя вести в восточном ресторане, в восточном шоу… Ну, чай так чай, мне тоже нужна ясная голова. Приятного аппетита. Кун. Обойдемся без виски. Ели молча. Сименс знал неторопливость Куна, помнил восточные обычаи и ждал от него первых слов. Впрочем, какой он, Кун, восточный человек, когда прожил здесь лет пятьдесят, не менее? Но лучше все же подождать. Такие любят уважение к своему прошлому. Хотя и в пятом колене. Лишь за чаем Кун продолжил деловую часть встречи. — Мистер Сименс, что бы вы хотели узнать о семье Хенков? «Вот бестия, понял, о ком будет идти речь. Впрочем, не так уж трудно было и догадаться», — подумал Сименс. — Право, не знаю. Кун, что именно. Выкладывайте все. Мне надо понять, чем и как они жили и живут сейчас. Одним словом, расскажи, что знаешь, да ты и сам понимаешь, что мне надо, не впервой ведь мы встречаемся. — Перейдем в контору? — спросил Кун, но в голосе его не было настойчивости. — Кун, если надо, можем и перейти, а если нет, то давай посидим здесь, предложил Сименс, следя за китаянкой, обслуживающей толстого клиента. — Это мистер Барке. Цемент. На мешках и вагонах часто можно прочитать его имя, — не повернув головы, произнес Кун. Сименс оторвал взгляд от китаянки. Кун, улыбнувшись тонкими губами, достал из кармана пиджака записную книжечку, открыл ее и, положив на стол, начал тихо говорить: — Основатель семейства выходец из переселенцев. Битва за место под солнцем была для него не проста. Средний брат убит какой-то бандой. Удача пришла не сразу, и деньги, исчисляемые теперь цифрой со многими нулями, тоже. Кстати, в этой сумме и доля младшего, брат его разорил. Так что Хенк-старший заграбастал все, что было у семьи. Начинал с шерсти и овец, потом провернул аферу с оружием для индейцев. Афера была двойной: он получил признание и деньги от индейцев за оружие, которое должно было безотказно стрелять, а от правительства — за то, что оно не стреляло. Правда, полиция занялась его делом — вожди индейцев настояли. Индейцы хотели его прикончить, но он вывернулся, сославшись, что они хранили патроны в сырых пещерах. Он был смел, говорят, самолично стрелял из ружей своими патронами и тут же вставлял в них патрон из пещеры индейцев. Они даже не пшикали, но ведь кто знает, может, они не пшикали сразу. Одним словом, это был блестящий обман. Полиция, висевшая у него на хвосте по этому делу, внезапно круто изменилась и изо всех сил стала его оберегать. Сейчас его деньги везде — в нефти, золоте, электронике, оружии. Как-то промелькнуло его лицо на фотографии среди генералов из Пентагона. Так что, мистер Сименс, вы должны знать, чью память собираетесь ворошить… Сами понимаете. Росли деньги, росла семья. Жена Хенка вот уже десяток лет занимает место под липами на семейном кладбище, оставив после себя сына. В семье есть еще племянница — сирота от младшего брата — Лиззи, которую Хенк удочерил. Брата, отца Лиззи, разорил, а сироту удочерил. Это и есть Хенк в нем клубок противоречий, мистер Сименс. Жена жила с Хенком более сорока лет бок о бок, но так и не заняла главного места в его жизни. Он всегда был более близок со своими, так сказать, подружками. Например, с секретаршами. Сын — недостойный кутила и бабник, делом так и не занялся, холостяк. Работает представителем одной из фирм отца за границей. Живет почти всегда в Париже, что всех устраивает. По-моему, они готовы вывешивать траурные флаги, когда он приезжает. Одним словом, Хенк откупился от него Парижем и всем, что там есть. Не любит, когда тот рядом. Мешает. Здесь вроде бы все ясно. А вот с Лиззи, мистер Сименс, сложнее. Приемная дочь Хенка вышла замуж за Хука-младшего, а этот Хук-младший — сын одного из разоренных Хенком предпринимателей. Странные у него пристрастия! Разорит, а потом кого в дочери, кого в сыновья. Совесть играет? Хенк слопал Хука-старшего в три месяца. Причем, как писали в нашей сплетнице — местной городской газетенке, причиной была вовсе не деловая конкуренция. Нет, Хук совсем не мешал Хенку. Здесь чисто личное. Газета намекала, что Хук на одном из званых обедов сказал что-то скверное о старых переселенческих делах Хенка. Он, как и многие, пришел на запад с берегов Атлантики. Вернее, о партии виски, от которой вымерло индейское население долины, где сейчас южная плантация и ранчо нашего магната. Хенк, выходит, попросту отомстил Хуку. Дальше происходит занятная история. Кстати, репортеришка, написавший все это — мистер Билл-«Откушенное Ухо». Вы его знаете по прошлому приезду, мистер Сименс, по скандалу с Бетси-бабочкой из варьете «Смазливая плясунья». Она уже прочно «сидела на игле» и откусила ему ухо, когда он пришел к ней брать интервью по случаю юбилея варьете. — Помню, Кун, помню этого пройдоху, он еще отсудил тысячу долларов за кусок своего уха. — Совершенно верно, мистер Сименс. И кроме того он намекал, но уже не в газете, а здесь, и после виски, что жена Хука была любовницей Хенка и что с долгой бездетностью семьи Хуков было покончено не без помощи Хенка. У Хука один-разъединственный сын — Хук-младший, Джон. Но все его звали и сейчас зовут именно так: Хук-младший. — А где сейчас этот Билл? — Он жив, но толку от него никакого, они с Бетси-бабочкой пропащие наркоманы, живут в своем мире, от них ясного слова не добьешься. — Жаль. — Что делать, мистер Сименс. Так вот, когда Хук разорился, сын его вроде бы пытался покончить с собой. Самолюбивый и гордый парень. Наглотался какой-то дряни и приготовился отдать богу душу, но тут якобы подоспела горничная и отволокла его на собственной машине в больницу. Так она заявила полиции. Его там быстренько отходили, организм крепкий, да и горничная не замешкалась. В это время кто-то позвонил Хуку и сообщил ему, что его сынок в морге. Хук-старший не справился со всем этим и решил застрелиться. Причем сделал это просто ужасно. Видно, ему все-таки хотелось жить и он опасался, что выстрелит неудачно и лишь ранит себя. Поэтому он все это сделал на балконе, чтобы после выстрела рухнуть вниз и так найти смерть наверняка. Как потом выяснилось при вскрытии. Хук-старший действительно не убил себя выстрелом, рука все-таки дрогнула, смерть наступила от удара о землю. Так что подстраховался он не зря. Его кабинет был на четырнадцатом этаже. Теперь о событиях в больнице. Они произошли раньше. Простите за непоследовательность, мистер Сименс. Младший Хук, очнувшись от раны, бросился из больницы прямо к Хенку-старшему, видно, был еще не в себе и хотел то ли отомстить за разорение семьи, то ли ему кто сказал о звонке отцу насчет его смерти и указал на Хенка. Я много думал, и вы поймете позже, почему, о совпадении этих событий во времени. На первый взгляд, здесь все зависело от ряда случайностей. Однако потом я решил, что все-таки это далеко не так. И вот почему. Откачали Хука-младшего в больнице, а тут ему кто-то преподносит, что отцу-де позвонил какой-то тип, или прямо сказали, что позвонил Хенк и сообщил отцу о его смерти здесь, в больнице. У того и так в голове сумбур, почти на том свете был, а тут еще такое. А может, опять же кто-то умно направил его, парень-то молодой, горячий, и состояние такое, что трезво ничего оценить не мог. Вариантов много, именно поэтому я и думаю, что они не случайны. Потому что все они толкают молодого Хука на одно решение — отомстить убийце отца, немедленно отомстить! Вот Хук-младший и бросился прямиком к Хенку, голову ему оторвать. А тогда этот неизвестный, убедившись, что Хук уже бежит по лестнице или поднимается на лифте к Хенку в кабинет, на самом деле позвонил Хуку-отцу о смерти сына в больнице. Не ранее. Звонки в больницу о самоубийстве отца — провокация, рассчитанная на молодость и вспыльчивость младшего Хука. Отец тут же схватился за револьвер, а его сынок был уже в кабинете Хенка. Именно этой ситуации «кто-то» и добивался. Может быть, так было, все возможно. Во всяком случае, озверевшего парня не задержали нарочно или не нарочно, кто знает теперь, но он попал в кабинет Хенка. Хенк был смелый человек. Он распорядился пропустить к нему Хука-младшего, как только тот придет. Поступок вроде бы легкомысленный, но именно это наводит на мысль, что он ждал парня, и, значит, можно предположить — это действительно он звонил Хуку-старшему и был уверен: младшему сообщат о его звонке. Но это уже опять мои предположения. Что было в кабинете, никто не знает. Кроме трех человек. Кроме меня. Хука, да еще кое-кого, но она не в счет. Через некоторое время Хенк выбежал из кабинета, обхватив голову руками. Хука вынесли полуживого, без сознания. — Он что же, его избил в кабинете или его избили люди Хенка? Выстрелов, как я понял, не было? — Не торопитесь, не торопитесь, мистер Сименс. Я много раз слышал от европейцев и американцев, что мы, люди Востока, очень коварны и жестоки. Может быть! Но у кого пальма первенства, это еще вопрос: вы только послушайте, что придумал этот бестия Хенк. Вы помните нашу лучшую улицу делового квартала города: море, прибой, набережная и два здания для фирм или контор по двадцать этажей каждое. Так вот, окна кабинетов Хука и Хенка были напротив друг на друга, оба на четырнадцатом этаже. Это и составило основу дьявольского плана, остальное искусство заключалось, чтобы пустить события по расписанию. Что было сделано мастерски! Как раз во время разговора или скандала Хенка, когда Хук-младший доказывал Хенку его вину, на лоджию своего кабинета выходит Хук-старший. Он становится лицом к морю и медленно, явно нехотя достает пистолет, неуверенно приставляет его к груди и замирает. Хук-младший бросился к двери на лоджию кабинета Хенка, но дверь не поддается, очевидно, и это продумал Хенк. Хук кричал, конечно, ничего отец не мог услышать, — размахивал руками, чтобы привлечь внимание отца. Но ведь сейчас везде это особенное стекло — наружу видно, внутрь нет. Если дирижером был Хенк, то он очень хорошо все продумал и изучил характер парня. Тот бросился к нему, даже не позвонив отцу, ничего не проверив. Позвони он, все было бы иначе. Но ведь нет, в нем разгорелась ненависть и надо было отомстить сейчас же, немедленно. Выстрела никто не слышал, но оба отчетливо поняли, что выстрел был. Поняли по тому, как вздрогнул Хук-старший, сложился пополам и, перевалившись через перила, полетел вниз бесформенным мешком. Как потом выяснилось. Хук даже встал на ящик, чтобы уж наверняка упасть через перила, он ведь был небольшого роста, не то что его сын. Младший Хук бросился на Хенка, пытаясь вцепиться ему в горло, но не выдержал и завалился в обморок. Хенк выскакивает из кабинета и исчезает. Секретарша вызывает врачей. Хука увозят в больницу, в ту же, откуда он убежал некоторое время тому назад. Оттуда он тоже исчезает довольно быстро, так как тем же вечером начинает охоту на Хенка. Это несколько странно — два обморока в день и такая выносливость. С ума Хук-младший, а теперь просто Хук, не сошел, но месяц как настоящий маньяк караулил Хенка у входа в виллу, наверное, хотел напасть и отомстить. Все-таки у него что-то с головой сделалось. Ведь это глупо: стоит он — и рядом полицейский. Хенк возмущался, требовал, чтобы его оградили от парня, пытался через других убедить Хука, что ни в чем не виноват, но его уговорили пока входить в собственный дом с черного хода, там тоже стоял полицейский. — Ты, Кун, рассказываешь так, словно сам был при всем этом или складно выдумал. Мне нужны факты. Кун, и я плачу за факты. Кстати, где жена Хука-старшего, надо бы с ней встретиться. — Это вряд ли, мистер Сименс, она уехала сразу же после трагедии в Южную Америку и о ней ни слуху, ни духу. Говорят, она ушла в какую-то религиозную секту. Что касается моего рассказа, то я ручаюсь за 90 процентов правды. Понимаете, я и секретарша Хенка, ее зовут Барбара, давно дружим. Ну, как это сказать… в общем, она любит китайское искусство, а я люблю ее волосы. Это увлечение мне дорого обходится, но меня это устраивает. Так вот, оказалось, что у Хенка вся эта сцена записана на видеомагнитофон, вернее, сцена в кабинете Хенка и сцена на балконе Хука. Очевидно, он следил за Хуком и везде, где мог, понатыкал скрытых камер для наблюдения и микрофонов для подслушивания. Как рассказывала мне Барбара, если Хук или какой-либо другой предприниматель, выходил с кем-нибудь на лоджию полюбоваться морем или видом города, то их снимки тут же ложились на стол Хенка. А если еще они и говорили что-то, то и лента с записью разговора тоже. Широко поставил дело Хенк. Поэтому всегда и обо всех он все знал, мог и умел стравливать многих друг с другом. Она, секретарша, все это мне выдала после той ужасной сцены, о которой я вам рассказал и которую она, кстати, тогда и сама полностью не видела. Ее всю трясло, она была вне себя, да еще думала, что и Хук-младший ушел из мира сего. Очень уж плох он был, когда его несли из кабинета. А потом я уговорил ее показать мне пленку. Хенк улетел в Европу дать очередной разгон бездельнику старшему сыну, а я посетил его кабинет, вместе с Барбарой, разумеется. Мистер Сименс, какая у него аппаратура, это просто чудо. Компьютер синхронизирует кадры, снятые в один и тот же момент, но под разными ракурсами, и выдает изображение на полиэкран и на динамики с раздельной трансляцией. Я думаю, что вся эта электроника включается автоматически, как только открываются двери кабинета и кто-либо переступает порог. Точно не могу сказать, но мне так кажется. Почему? Сцена именно с этого и началась: открывается дверь — и на пороге Хук-младший. Он с порога летит прямо к столу Хенка, тот даже немного отшатнулся, вскочил — и к нему навстречу. На одном экране разъяренный, кричащий Хук-младший, теснящий Хенка. Тот отступает, но отступает так, что в поле зрения сына Хука оставалась лоджия кабинета отца. На другом экране через минуту-другую распахивается дверь на лоджию и выходит Хук-старший. Я повторю немного свой рассказ. На полиэкране вся эта сцена воспринималась немного по-другому. И прежде всего потому, что несколько событий проходят перед тобой одновременно и достаточно крупным планом. Восприятие другое, странное и немного жуткое. Жизнь со стороны. Согласитесь, это необычно. Хук наклоняется, что-то делает, наверное, ящик пододвигал, подставляя его под стенку лоджии, взбирается на него, возвышаясь над перилами, вынимает пистолет. И все дальше идет опять-таки одновременно. Лицо Хука-младшего окаменело, старший стоит, закрыв глаза и не решаясь выстрелить. Он тихо раскачивается, словно старое, слабое дерево под ветром. Глаза Хука-младшего становятся огромными. «Нет!» — ревет он и бросается к двери на лоджию кабинета Хенка, старается открыть ее, ломает ногти, в кровь раздирает пальцы… Сзади молча стоит Хенк, а отец Хука все стоит и раскачивается с закрытыми глазами. Мистер Сименс, оба экрана смонтированы рядом, еще раз скажу — это жуткое зрелище. Каждая секунда изменяет события, и когда смотришь на них разом, то получается одна ужасная, подчиненная ритму времени сцена единой пьесы, имя которой жизнь, а актеры ведут с безукоризненной достоверностью кульминационный эпизод этой пьесы. Когда я смотрел эти кадры, у меня, мистер Сименс, промелькнула мысль: если бы люди могли вот так, как на полиэкране, увидеть одновременно все то, что творится на белом свете в эту секунду, а? Где-то убивают, где-то грабят, где-то насилуют, где-то падают в самолете, где-то тонут, где-то строят, где-то рожают детей, где-то зверски мучают друг друга, где-то любят… И все это в одно мгновение. — Кун, а ты можешь стать хорошим писателем, подумай об этом. Кун, так живо и красноречиво ты рассказываешь, что у меня мороз по коже! Ну и что дальше ты увидел? — Дальше вот что, мистер Сименс: раздался выстрел и Хук-младший ударился о дверь, в безумии, пытаясь вроде бы подхватить своего несчастного отца, спасти его. Это не удалось, и он бросился на Хенка, но сил уже не было. Он упал и забился в истерике — и затих без сознания. Да, вот еще, к слову, мистер Сименс, эта деталь характеризует Хенка более полно. Управление компьютером настолько продумано, что можно, выбрав любой сюжет или точку кадра, остановив его или нет, неважно, создать увеличение и записать на другую пленку то, что вас интересует. Я понятно говорю? Ну, например, идет толпа, а вам нужен лишь один человек, вы его выбираете и переписываете сюжет на отдельную пленку, да еще с увеличением. Гони потом две пленки синхронно — и будет просто замечательно. Он посмотрел куда-то, на общем плане этого не заметишь, а на крупном — пожалуйста. А что он там разглядывает, можно посмотреть опять же на общем плане. Да, дело стоящее! — Ясно, ясно, Кун, а дальше-то что? — У Хенка есть пленка, где запечатлены глаза старшего Хука. Они сначала закрыты, веки старого орла — дряблые и подрагивающие. Потом они вздрогнули; сильно сжались, это была боль от пули. Затем они широко распахнулись в удивлении и ожидании смерти, и наконец, глаза потухли… и вдруг исчезли. Впечатление такое, что ты сам летишь рядом с ним, уставившись в его глаза, ожидая удара о землю. Это просто кошмар какой-то, мистер Сименс. Я потом только догадался, почему Хук раскачивался, он нажал спусковой крючок пистолета в тот момент, когда качнулся вперед, навстречу бездне за перилами лоджии. Ну и силен же был старик. И еще, последнее, что связано с этой ужасной сценой. После того как сознание, ушло от Хука-млад-шего, Хенк вдруг сказал вслух, ясно и отчетливо: «Прямо как индейцы после моего виски», нагнулся, погладил Хука по щеке и выбежал из кабинета. Это демон, а не человек. Потом вошла Барбара, через некоторое время врачи, началась суматоха, ну и прочее, я уже говорил вам об этом. Я бы во многом здесь разобрался сам, но не было приказа… Кун замолчал, молчал и Сименс, пытаясь осмыслить рассказ. — Можно дальше, мистер Сименс? — Неужели еще что-то в этом роде. Кун? — вырвалось у Сименса. — Нет, мистер Сименс, дальше будет просто еще более удивительное, но светлое, по-моему, светлое. — Ну валяй, удивляй. Кун. Кун заглянул в записную книжку. — 2 октября 1983 года была самая шикарная свадьба: Хук-младший женился на Лиззи — приемной дочери Хенка. Хенк-старший был самым счастливым человеком на свадьбе, его подарки были просто потрясающие: роскошные авто, бриллианты, чековые книжки, а самое удивительное — договор на ведение дел семьи Хенков на равных началах между Хенком-старшим и Хуком-младшим. Сын Хенка, тот, что пропадает в Париже, поскандалил с отцом. Говорят, даже лез с ним драться, но у него была уже защита — Хук-младший, которого он только и делал, что обнимал и называл сыном. Законный сын психанул и удрал опять в Париж, откуда начал судебный процесс против отца. Но это дело было заведомо дохлое, и оно не выгорело. Как Хук-младший завоевал сердце Хенка и когда, никто не знает и не догадывается — это тайна нашего города и нашего времени. Как завоевал Хук сердце Лиззи и когда? Поговаривали, что, когда он подкарауливал Хенка у его виллы, то наткнулся в саду или на теннисном корте на Лиззи, она была одна. Что между ними было, никто не знает. Может, она его и утешила, как бы извиняясь за отца. Может быть. А может, отвлекала его от мысли мстить. Но около полицейского у входа в дом Хенка его видели, и не один раз. Ну а потом Хук на ней женился. Может, и вправду влюбился, она девушка и красивая и умная, учила испанский язык. Поведение Хенка-старшего все приняли как пробуждение раскаяния, сострадания и угрызений совести. Правда, лично я в это не верю. Та встреча в саду Хенка между Лиззи и Хуком-младшим была два месяца назад, свадьба месяц назад. Посмотрим, когда появится Хук-маленький, может, здесь собака зарыта. Газеты и журналы словно соревновались в словоблудии, рассказывая о благородстве Хенка, о благотворном слиянии капиталов двух семей. Как будто и не было смерти Хука-старшего. Общество гордилось своим достижением, только-де в таком обществе возможно, чтобы Хук понял и простил Хенка, ведь бизнес есть бизнес. А Хенк в свою очередь простил Хука и принял его в свою семью. И все это во имя процветания страны и укрепления общества. Благороднейшие из благороднейших, и все тут. Это был бум! Но не добились своего, кое-кто об этом имеет свое мнение и пытается называть Хенка-старшего убийцей, а Хука-младшего подлецом. Оба были просто неразлучны, все деловые встречи они проводили вместе, их чаще видели вдвоем, чем Хука с молодой женой. Про отца своего Хук словно забыл, управляя его же заводами, но уже вместе с Хенком. Одним словом, тишина и благодать в нашем королевстве. Будто не стрелялся Хук и не летел с четырнадцатого этажа. И вот на тебе, выкидывает номер Хенк-старший: взял и умер. Шума большого не было, умер и умер, но вся эта история, о которой я вам рассказал, мистер Сименс, заставляет кое-о-чем крепко задуматься. — Что ты имеешь в виду. Кун? — Э, нет, мистер Сименс, это уже запрещенный прием, я ничего не имел в виду, я дал факты. За мои гипотезы плата отдельная, я и так наговорил лишнего, увлекся. А впрочем, ладно, деньги зарабатывать, так все сразу. Не так ли, мистер Сименс? Все-таки вам скажу. Старик Хенк в последнее время стал, что называется, дурить. Забросил оружейный бизнес и стал заниматься… вы не поверите, чем… строить дешевые дома для безработных. Сталь, железо, бетон и дерево пошли на какие-то бараки. Это далеко не всем понравилось. Дешевые дома отняли большие деньги у домовладельцев, а они, эти скупые люди, привыкли к превращению жалких грошей, но в большом количестве, в одну цифру с длинным рядом нулей и поэтому с другими возможностями. Закон перехода количества в качество, сэр! Извините за маленькое отступление. Сименс ухмыльнулся и с любопытством взглянул на Куна, тот невозмутимо продолжал: — Началась свалка на бирже и в газетах, но Хенк-старший был неумолим, несмотря на приличные улыбки. Ему, видите ли, очень стало жалко свой народ, как он заявил газетчикам. Все умирали со смеху. Это Хенку-то, акуле, стало жалко свой народ! Хенк этим разорил многих своих поставщиков, резко сократив закупку сырья. На бараки стали ведь почти не надо. И конкуренты не выдержали, не хватило силенок и капитала, они просто не имели того, что имел Хенк. Другим акулам ранга Хенка, а то и выше, это тоже стало не по душе, он их подвел, им надо было срочно перестраивать свои заводы на то, что раньше делал Хенк. К Хенку приезжал сам мистер Стивенсон, но и это не помогло, старикан был упрям. Вот и доупрямился — не выдержал. Я так думаю. — Хорошо, Кун, думать и я умею. Сколько стоит твоя информация? — Две сотни, не считая обеда, мистер Сименс. — Держи, Кун, обед за мой счет. Две бумажки благополучно перекочевали в карман Куна. — С кем еще надо поговорить в этой дыре? — Это уже в счет обеда? — Кун, твои восточные шутки не все поймут Да, да, за стоимость обеда ты мне должен посоветовать, с кем мне еще надо поговорить в вашем городе. — С вами на эту тему с удовольствием поговорит любой прохожий этого города, но я рекомендую поговорить с миссис Генри и Хуком. — Кто она. Генри? — Вот вам ее визитная карточка, мистер Сименс, до свидания. Кун положил карточку на стол и исчез.

Сименс расплатился, засунул сдачу и визитную карточку в кошелек, и с сожалением поглядывая на миниатюрную китаянку, вышел из ресторана. «Куда идти? — размышлял он. — К родственнику или к этой Генри?» Сименс достал визитную карточку миссис Генри: дом, указанный в ней, оказался совсем рядом. Сименс направился к нему. В просторном холле дома предъявил свою визитную карточку консьержке. Прочитав в ней «Джон Сименс — сыскной агент частного бюро мистера Лейка», консьержка удивленно взглянула на него еще раз и нерешительно нажала кнопку вызова квартиры номер восемь. — Слушаю вас, — приятный голос лился сверху. Сименс невольно осмотрел потолок, но не нашел динамика. — Миссис Генри, к вам пожаловал мистер Сименс, он, простите, агент частного сыскного бюро. — Агент? — удивленно переспросил голос. — Да, миссис Генри, агент, — вздохнув, подтвердила консьержка. — Пригласите мистера Сименса подняться ко мне. — Хорошо, миссис Генри, — консьержка дала отбой вызову и проводила Сименса к лифту. — Пятый этаж, номер восемь, мистер… — Она сделала паузу, внимательно глядя на Сименса, будто запоминая его лицо. — Сименс, — представился он и понял, что она просто хотела услышать его голос. «Зачем он ей, мой голос? Не записывает же она голоса всех проходящих. А впрочем… Надо разобраться…» Сименс вошел в лифт, дверь закрылась, он искал кнопки с номерами этажей, но их не было. — Не беспокойтесь, мистер Сименс, я сама подам команду, — услышал он знакомый голос консьержки, и лифт начал движение. Дверь открылась тоже сама, он был на пятом этаже. «Ну и мешок, право, даже неприятно ехать в таком ящике», — подумал он и направился к двери с номером восемь. Он уже собирался нажать кнопку звонка, но другой голос его остановил: — Входите, мистер Сименс, и обождите в гостиной, через две минуты я выйду к вам. «Значит, и видит тоже, лифт остановился бесшумно, дверь лифта не грохнула, ну и гнездышко свила себе эта Генри. А голос у нее приятный. А может, Хенк свил это гнездо и сделал все для присмотра за своей птичкой? Старики очень ревнивы. Надо детектор записывающих устройств с собой брать». Он толкнул дверь, она была не заперта, прошел в прихожую, задержался на секунду у зеркала и, убедившись, что выглядит достаточно прилично, прошел в гостиную. «Хороший вкус, — любуясь мебелью, отметил Сименс, — ничего лишнего, строго, изысканно, но богато. Интересно, что за затворница эта миссис Генри?» Гостиная была обставлена мебелью начала прошлого века, гнутые ножки, разное дерево, овальные формы, мраморные столы, малахитовые тумбы, по углам стояли бюсты Гомера и Нерона. «А эти-то чего здесь?» — удивился Сименс. Он перенес внимание на стены, но легкое движение справа привлекло его внимание — вошла хозяйка. Сименс, что называется, раскрыл рот и не мог оторвать от нее глаз: красивая, стройная, в белой тунике, волосы причесаны а'lа римская матрона, золотой пояс подчеркивал тонкую талию… «Вот это да, — ахнул про себя Сименс, — но уж слишком хороша.» Он неохотно отвел глаза от этого живого великолепия и представился, глядя в пол, как провинившийся мальчишка. — Сименс. Прошу принять мои извинения за столь внезапное вторжение, причину я попытаюсь объяснить. — Генриетта Генри. Кофе, чай, виски? — предложила Генриетта, увлекая его за собой в угол гостиной, где стоял небольшой столик. — Я бы предпочел кофе, — ответил Сименс и, воспользовавшись тем, что хозяйка шла впереди, опять внимательно ее стал разглядывать. — Бразильский, кубинский, конго? — Бразильский. — Прошу вас, садитесь, мистер Сименс, — хозяйка села на краешек стула. Сименс опустился в кресле напротив, оно громко скрипнуло. — Вы, наверное, много занимаетесь спортом, мистер Сименс, фигура стройная, а кресло заскрипело на все лады. Вы, наверное, набиты тяжелыми мускулами. Очевидно, вас заставляет много тренироваться ваша работа, не так ли? «И набитое китайскими яствами брюхо», — про себя добавил Сименс. — Нет, нет, что вы, миссис Генри, я предпочитаю не вступать в сражения с гангстерами и убийцами, не хватаю их железными пальцами за горло, нет, хотя действительно занимаюсь спортом. — И чем же? — Раньше это был бокс, сейчас теннис, очень увлекательная игра, надо много думать, много работать. — У нас с вами одинаковые увлечения, простите, я имела в виду спортивные увлечения, исключая, конечно, бокс. Я тоже люблю теннис за его интеллигентность и красоту. Служанка внесла поднос с дымящимся кофе, расставила чашки на столе, поклонилась и вышла. «И сколько же тебе лет, — думал сыщик, отхлебывая кофе и поверх чашки посматривая на хозяйку, — тридцать, не более, хороша и, видно, умна». — У вас Гомер и Нерон… — прервал молчание Сименс. — Да, — рассмеялась Генриетта, — но я не увлечена ни одним, ни другим. Это причуда моего друга, вернее, бывшего друга. Ум и власть — так он их называл, стараясь соединить это и в себе. И это ему удавалось! Он был очень сильный человек. — Кто же этот человек, позвольте спросить? — Хенк, Хенк-старший, и ведь вы пришли именно из-за него и, надо сказать, вовремя. Только теперь я могу говорить о нем и делаю это с удовольствием, я многим ему обязана, собственно, всем, что имею. И я не скрываю этого, наоборот, готова об этом рассказать всему городу. Я любила его, любила и очень жалею, что не имею от него ребенка. Жаль, очень жаль, мне было бы сейчас гораздо легче. Он все время говорил, что слишком стар для ребенка, хотя был сильным мужчиной. Все лучшее связано у меня с ним, с Хенком. Его смерть меня страшит, она так неожиданна, как-то загадочна, во всяком случае, для меня. — Она сникла и опустила голову. — Ничего не предвещало беды, ничего. В последнее время он чуть-чуть отдалился… Но это я связываю с появлением в семье Хука. Он жил только им, настаивал на его управлении всеми делами. Хук оказался хорошим учеником. «Почему вдруг такая откровенность», — не мог понять Сименс. Эта доверчивость и чувство к Хенку, которое она не скрывала, тронули его. — Миссис Генри, примите мои искренние соболезнования, — Сименс умолк, пригубив кофе. — Вы, наверное, думаете, мистер Сименс, почему это она так разоткровенничалась перед агентом. Я объясню. Мне очень хочется ясности в этой смерти, я хочу понять, узнать, почему умер Хенк. Я хочу помочь его памяти, он был добр и отзывчив, он любил людей, но жизнь, жизнь, понимаете, жизнь заставляла его быть иным… Думаю, что вы хотите тоже разобраться в этом деле. Значит, мы сейчас союзники, и я вам помогу. Я не спрашиваю, на чьей вы стороне, мистер Сименс, для меня это неважно. Я хочу знать правду и вам буду говорить правду, Хенка не в чем обвинить. Генриетта умолкла. «Вот так, для одного „серый волк“, убивший целое пламя индейцев, а для другого, для нее — „любил людей, а жизнь, жизнь заставляла быть жестоким“. Не в этом дело, милая Генриетта. И в „озарение“ с бараками не верю, видно, переговоров в верхах испугался за падение спроса на пушки, вот и мотнулся, хотел других опередить, да, видно, просчитался, — размышлял он, — просто ты в чем-то просчитался, Хенк! Кстати, не один Хенк просчитался, время такое. То договорятся и запретят один вид оружия, то, нарушая принятые законы, вновь его воскрешают или делают еще страшнее. Разве угонишься за этими метаморфозами. Некоторые явно не смогли. Может, и Хенк? Но вряд ли, дела, как я понял, у него шли неплохо». Миновало несколько минут. Генриетта сидела неподвижно, уставившись влажными глазами в стол, Сименс потихоньку отхлебывал кофе и думал о том, что и как спросить эту красивую женщину о Хенке. Вопросов рождалось все больше и больше. — Миссис Генри, скажите, а Хенк не болел в последнее время? — Нет, мистер Сименс. Вернее, скажем так: ничем новым он не заболел, я уже говорила, что он был сильным человеком. Никогда не жаловался на недомогание. Любил конные прогулки, теннис, мы часто играли вместе. Лет пять назад он перестал играть, а больше смотрел, как играю я, хотя я всегда брала ему ракетку и он был счастлив этим. Он стал предпочитать прогулки в лесу, прогуливаясь нескорым шагом, любил идти, философствуя и придерживая меня под руку… Я потом поняла, в чем тут дело. Как-то у него была поездка в Бразилию, откуда он приехал чем-то встревоженный. Случайно я увидела у него рецепт, но понять, что там написано, не смогла. Я не знаю языка врачей, прячущих истину в умершем языке, в латыни. Запомнить каракули врача, они ведь, как правило, пишут ужасным почерком, тоже не смогла. А потом успокоилась, так как никаких признаков болезни я не замечала, думала, что это связано с чисто мужскими заботами, все-таки возраст… Но мне казалось, что он побаивался запаха резины. Почему? В последнее время он бывал на всех своих заводах, кроме производящих резину, их он не посещал. Хотя раньше держал за правило лично инспектировать свои предприятия все без исключения. И до поездки в Бразилию он никогда не отступал от этого правила. — А Хук, что вы можете сказать о нем? — Хук. Хук-старший? Это был тоже орешек, они были похожи с Хенком, оба задиристые, смелые. Капитал Хука был значительно меньше. В свое время они были достаточно дружны, дружны настолько, насколько позволяли их дела. Они и рабочие кабинеты оборудовали так, чтобы окна лоджии были напротив. Я была свидетелем, когда они выходили на балконы и поднимали бокалы друг за друга, за здоровье или за удачные сделки. Деловая часть их жизни очень интересовала одного и другого, здесь они никогда не были друзьями, несмотря на взаимные поздравления в случае успеха. А потом эта ужасная смерть — сначала разорение, а потом смерть… Хенк, поверьте мне, переживал эту смерть, хотя часть, притом значительная часть, заводов Хука отошла к нему, но это как раз никого не удивило — дело есть дело и упустить заводы в другие руки было бы просто смешно. — Но газеты писали, что Хенк, именно Хенк, разорил Хука. — Мистер Сименс, кто держит капитал, кто занимается этой работой: заводы, фабрики, сбыт, рынки, сырье — тот или разоряет, или разоряется. Хенк был на стороне разоряющих. Ну не Хенк, так какой-нибудь Пит разорил бы Хука, не все ли равно. — Вы назвали этого Пита случайно или в какой-нибудь связи? — Нет, случайно, я могла бы назвать любое другое имя. — Да, бизнес — дело тонкое и рискованное. А вы можете мне сказать, как разорился Хук, что его разорило или лучше, наверное, спросить, в чем он промахнулся? — Нет, мистер Сименс, не знаю, об этом лучше поговорить с Барбарой, мисс Брайон, вся деловая часть жизни Хенка связана с ней, со мной — другая, совсем другая. Я была для него радостью. Барбара — делом. Это живой компьютер, начиненный цифрами, справками, телефонами, адресами, фамилиями, фактами, ценами, расписанием его деловой жизни на каждый день. Но только до 19.00 и кроме воскресенья. После 19.00 и этот день недели были моими. Суббота была для дома, для сына, когда он приезжал из Парижа, для Лиззи. Особенно строго насчет субботы стало после того, как Лиззи призналась ему, что беременна. Это было как гром среди ясного неба. Тихая Лиззи; книжная душа — и вдруг такое. Лиззи много читала, училась, что называется, на дому, играла в теннис. Когда был здесь брат, она ходила с ним на городской корт, но как только он переехал в Париж, она играла лишь на корте виллы. Так что где и когда это могло произойти — ума не приложу. Отлучалась она из дома только на уроки испанского языка, который знала в совершенстве и подрабатывала переводами — так, для самоутверждения. И вдруг наша тихоня, крошка Лиззи, беременна. Невероятно! В доме из мужчин лишь отец и старый негр Джо — шофер, который возил только Лиззи на уроки и обратно и был предан ей как собака. Открылось всем когда Лиззи упала в обморок. Такое бывает у женщин в положении, особенно в первые месяцы. Ну, Полли, жена Джо и перепугалась. Примчался врач, Лиззи без сознания, врач осмотрел, привел ее в чувство, поговорил с ней и шепнул тихонько ей о беременности. Лиззи опять в обморок. Полли в крик — и к Хенку в кабинет, а он стоял за дверью. Хенк ворвался в спальню Лиззи и, конечно, вынудил врача обо всем сказать. Полли в тот же день ушла из дому, и ее больше никто не видел. Джо теперь работает в баре на южном шоссе, в забегаловке. Допрос, учиненный Хенком, ничего не дал. Джо признался в том, что аккуратно привозил Лиззи к дому учительницы, а там на три часа уезжал к друзьям, потом приезжал и отвозил Лиззи домой. Учительница сказала, что Лиззи не пропускала ни одного занятия. Врачи помогли Лиззи, она стала еще тише, но признаться, кто мог стать отцом ее ребенка, отказалась наотрез и впадала в такую истерику, когда ее спрашивали об этом, что Хенк оставил ее в покое. Так она и жила: читала, переводила, гуляла в парке. Я вам много рассказываю, мистер Сименс. Поверь те, я не из болтливых, но вся их семья мне очень дорога, я несколько отдалилась от них лишь после свадьбы Хука-младшего и Лиззи. Ну и после смерти Хенка решила, что в их доме меня больше не ждут. Тем более, что мне пришлось настоятельно требовать, чтобы никто ничего не трогал в его домашнем кабинете, так просил меня поступить Хенк и так написал он в завещании. «Пусть он будет моим музеем, памятью обо мне», — не раз говорил Хенк. — И там действительно ничего не тронули? — спросил Сименс. — Да, ничего, кабинет закрыт и в него никто не заходит, пока не входит, прошло мало времени после смерти Хенка, может, что-то еще и изменится. О, мистер Сименс, я сделала маленькую хитрость, и если кто-то туда войдет, то я узнаю, что дверь открывали. Уверена — никто не заметит моего знака, мне очень хочется, чтобы просьба Хенка была удовлетворена, хотя и понимаю, что для молодой семьи я в общем-то никто. Когда я бывала в их доме в последнее время, то просила разрешения постоять у кабинета Хенка, никто и не возражал и тогда я проверяла мою хитрость-знак. Пока он не был тронут. К сожалению, я бываю там все реже и реже. Я дружила лишь с Хенком, у нас было общее увлечение — его коллекция пластинок. Это была его страсть именно пластинки. Ему нравилось их вращение, он говорил, что они для него как живые и поэтому их музыка тоже как живая. А магнитофоны с кассетами где-то внутри он называл безжизненными «музыкальными ящиками». Причуда? Наверное, но он имел на это право. — Миссис Генри, а что вы скажите о свадьбе Хука младшего и Лиззи? — Я ждала этого вопроса. Хенк после самоубийства Хука-старшего и буйства Хука-младшего страдал ему было искренне жаль эту семью. И вот через два месяца после похорон отца Хук-младший просит аудиенции у Хенка. Аудиенция состоялась в ресторане Хенк нервничал, но напрасно, я и Барбара позаботились о его безопасности. Сам бы он этого никогда не сделал. Гордыня! Был длинный разговор, мы с Барбарой психовали вовсю и ждали Хенка у меня здесь. Где вы сидите, мистер Сименс, сидела Барбара. Мы сидели молча, не могли говорить. И вот прозвучал телефонный звонок. Сначала мы обе не решались взять трубку, это сделала все же я, посчитав, что вправе это сделать, так как Хенк должен был позвонить не о деловой встрече, а о деле личном. Но я ошиблась ровно наполовину. Радостный голос Хенка меня ошарашил и обрадовал. «Генриетта, — кричал он, — знаешь, кого я обнимаю сейчас? Нет? Я обнимаю моего дорогого сына». — «Разве Руди прилетел из Парижа?» — спросила я. В ответ послышался смех Хенка и рядом — звонкий молодой смех, я не знала, кому он принадлежит, но это не был смех Руди. «Нет, Руди в Париже продает мои товары, правда, не очень здорово. Я обнимаю моего второго сына». — Он опять умолк, явно провоцируя меня на следующий вопрос, И я задала его: «Ты мне никогда не говорил, что у тебя есть еще один сын. Хенк, милый, кто же он, откуда он приехал, как его зовут?» Смех усилился и превратился в хохот! Откровенно говоря, я разозлилась, Хенк так бестактно себя никогда не вел. Но, зная, как ответственна была встреча, на которую он отправился с тяжелым сердцем, я простила ему эту бестактность. Далее он весело заявил: «Нет, милая Генриетта, я обнимаю моего сына Хука. Через две недели свадьба Хука-младшего и моей Лиззи. Он, оказывается, безумно ее любит, а она любит его. Я ей звонил по телефону, и она это подтвердила, хотя он и клялся, что она его действительно любит. Надо же, какой самоуверенный наш молодец. Он теперь будет заправлять делами на заводах своего покойного отца, мы обо всем договорились, он чудесный, а главное, умный малый. Все, Генриетта, мы продолжим наш вечер». Хенк повесил трубку. Вот такой диалог произошел в тот вечер, я его запомнила слово в слово. Хенк, разумный Хенк назвал меня при постороннем человеке милой Генриеттой, он даже не подумал разобраться, когда и где успели полюбить друг друга Лиззи и Хук-младший, он уже ему наобещал огромное совместное дело. Это было очень непохоже на Хенка, но меня это даже обрадовало, очевидно, из-за слова «милая» во всеуслышание. Я еще тогда пыталась связать скоропалительное согласие на замужество Лиззи и тот случай с неловким положением, из которого ее столь удачно вызволили врачи, но не смогла. А главное — меня возненавидел бы Хенк, если бы я попыталась все это выяснить. Он не хотел ворошить старое… Вас не утомил мой длительный монолог? — Ну что вы, миссис Генри, конечно нет, все это мне просто необходимо, я благодарен вам, продолжайте. — Простите меня за подробности, которые, может быть, вас не интересуют, но я — женщина и не могу пройти мимо них. Хенк повесил трубку. Вид у меня, наверное, был настолько растерянный, что Барбара крикнула горничной, чтобы та принесла лекарство, думала, что мне дурно. Но я остановила ее и приказала подать шампанское. Я ничего не говорила Барбаре, покуда не наполнили бокалы. Когда мы их подняли, я сообщила потрясающую новость… Барбара взвизгнула от восторга, мы обнялись как сестры, мы были счастливы. И не только мы. С того вечера Хенк прямо-таки светился от счастья, Лиззи тоже. Хук-младший улыбался, но, как мне показалось, многозначительно. Лиззи объяснила Хенку свою любовь к Хуку очень просто, до того по-наивному просто, что в это можно было поверить. Она рассказала, что встретилась с Хуком случайно около дома, когда Хук бродил около него в надежде или поиске встречи с Хенком. Он обрадовался Лиззи и открыл ей свою душу. Лиззи обливалась слезами, рассказывая о том, с какой болью он говорил о смерти своего отца, о своем безумии. Как Хук-младший гневно осуждал Хенка, уверяя, что именно он позвонил отцу и сообщил о его смерти. Что именно этот звонок и убил отца, добил его, подведя к самоубийству. Лиззи, по ее словам, сумела переубедить Хука в том, что не Хенк виноват во всем, а сама жизнь. Ей нравилось успокаивать его, слушать его сомнения и лечить его горе. А вскоре Хук предложил ей стать его женой — она согласилась. Я думаю так: Хуку нужна была женская ласка, а Лиззи — мужская опора. О своем сомнении я уже говорила. Вот так. Ну, а что дальше — все знают, и вы, полагаю, тоже. Теперь Хук — хозяин почти всего, что имел Хенк, за исключением малой доли Руди и неприкосновенной доли Лиззи, так было означено в завещании Хенка. И когда только он успел его написать, вернее, переписать? Мыс Барбарой сумели бы его переубедить, знай об этом хоть чуть раньше его смерти. Вы не думайте, мистер Сименс, что я пекусь о нас, обо мне, Барбаре. Нет, нас он обеспечил на всю жизнь и нам ничего не надо, а вот Руди и Лиззи… И эта монополия Хука, она меня настораживает. Вот и все, мистер Сименс. Генриетта помолчала, а потом, решившись, все-таки спросила: — А зачем вам все это? — Я лишь исполнитель, миссис Генри. Сказать по правде, тоже не знаю, зачем и для кого, но мне надо узнать обо всем этом правду, просто правду. Вы мне советуете поговорить с Барбарой? — Ну что же, о таких людях, как Хенк, всегда и все интересно, желаю успеха. Вот телефон и адрес Барбары, я ей позвоню, предупредив о вашем визите. Всего доброго, мистер Сименс. — Всего доброго, миссис Генри.

Сименс позвонил Барбаре через час после разговора с Генриеттой. Час ему потребовался на запись прошедшей беседы. Сименс никогда не делал пометок во время встреч, это сдерживало и настораживало собеседника. Магнитофоны легко обнаруживались — современную электронику не обманешь. Сименс надеялся на свою память, и она его не подводила… Барбара согласилась с ним поужинать. Ресторан, ужин по-итальянски, берег моря, шелест волн — все было красиво и даже немного торжественно. Барбара оказалась очень милой черноволосой красавицей с умными глазами, около которых иногда разбегались лучи чуть заметных морщинок. От этого ее лицо становилось добрым, чуть снисходительным, мудрым и располагающим. Неожиданно для Сименса, их ужин не был обременен деловым разговором лишь о Хенке. Наоборот, они танцевали, слушали виртуозную игру на гитарах, покачивались в такт мелодичным итальянским песням. Ели с удовольствием, не забывая наполнить бокалы. Общение было приятным и… неофициальным. — Сим, — Барбара сразу же нашла форму простого и дружественного общения, как тебе понравилась Генриетта? — Обаятельная женщина, умна. Я вижу, Хенк сумел окружить себя красивыми и умными женщинами. Это признак силы, ума и, думаю, надежная защита. Вы, женщины, умеете быть очень преданными друзьями, не так ли, Барбара? — Спасибо за комплимент, Сим, я тронута. Да, ты прав. Хенк был именно таким: и сильным, и добрым. Было за что быть ему верным другом. Мне Генриетта рассказала, зачем ты здесь и что тебе надо, ввела в курс вашего разговора, чтобы я не повторилась. — Да нет, так не надо, рассказывай обо всем, что посчитаешь нужным, ведь Генриетта могла что-то упустить, а что-то попросту и не знать. — Конечно, конечно… Я тебе сказал, что Хенк был добр. Лишь однажды я чуть было не обвинила его в жестокости, про себя, разумеется. Это было, когда в его кабинете потерял сознание Хук-младший. Хенк пролетел мимо меня, не сказав ни слова, а мне пришлось вызвать врача, помочь отправить парня в больницу. Я думала, что он просто бросил его, не считая необходимым хотя бы предупредить меня. А он, оказалось, убежал в бассейн и долго сидел там, уставившись на воду. Смотритель бассейна говорил мне, что он чуть не плакал, кусая губы, руки его дрожали. Ладно, Сим, пошли еще потанцуем. Сименс с радостью отдался неторопливому ритму. Барбара тихо зашептала: — Понимаешь, Сим, Хенк, как и все, кто делает бизнес, был, конечно, жесток. Это необходимость и суть их жизни. Но, очевидно, возраст или еще что-то все-таки надломили его, хотя очень немного… или… Хук-младший… похож на него. Иногда, закрывая глаза и слушая Хука, я узнавала голос Хенка, ведь я больше его слышала, чем видела. Что ни говори, а я была деловая секретарша. Да ладно, Сим, наш мир не прощает слабостей, может, и он не простил и Хенка! А с тобой хорошо, Сим, спасибо тебе за вечер… Сим, прижимая к себе Барбару, брел в медленном ритме музыки, лавируя на тесной эстраде. Барбара притихла в его сильных руках, потом вздохнула и положила голову на его плечо. Сим уткнулся в черные волосы Барбары и чуть крепче привлек к себе. Она не возражала. Музыка смолкла, а они стояли на эстраде и не отпускали друг друга, закрыв глаза и не желая видеть ничего вокруг. Аплодисменты, которыми их наградила часть посетителей ресторана, вернули их в мир настоящего. Ни слова не говоря, они прошли мимо столика, Сим сунул деньги под тарелку, чтоб не сдуло ветерком, и они, взявшись по-детски за руки, вышли из ресторана…

Утром Сименс бодро потянулся, раскрыл глаза и увидел в открытую дверь спальни стол, над которым вился пар. Запах кофе плыл по всей квартире. Барбара накрывала на стол, ласково улыбаясь. Сименс прыгнул ей навстречу, поднял на руки, закружил, опустил на пол и исчез в ванной. Когда он вышел умывшись, Барбара так и стояла, прислонясь к стене и закрыв глаза. Сименс взял ее за руку, поцеловал в ладонь и посадил за стол, заняв место рядом. — Прислуги не держу, не жадная, просто не люблю лишних людей в доме, пояснила Барбара. — И время убиваешь быстрее, когда все делаешь сама. А у одинокой женщины тоскливого времени очень много, и его надо чем-то занять. Это трудно, особенно вечером. — А я как же, лишний или нет? — Сим, не задавай глупых вопросов, пей кофе и ешь, кто знает, покормят тебя сегодня еще или нет. — Это правда. Ели не торопясь, будто боялись, что конец завтрака их разлучит. — Сим, ты вчера ничего не успел выяснить, так что ты спрашивай сейчас, а то у нас мало времени. Я должна быть сегодня на службе, теперь я работаю в отделе координации. Прости, Сим, мне было с тобой так хорошо, что я не могла много говорить о делах, а тем более о Хенке. У меня нет от тебя секретов: он хорошо ко мне относился. Сим, надо было жить. И он давал мне жить. «И еще китаец Кун», — подумал Сименс, но промолчал. Барбара ему действительно очень понравилась. — Слушай, а те видеозаписи, сделанные в кабинете Хенка, где они? — Ты и об этом знаешь, нетрудно догадаться от кого. Но это теперь не имеет никакого значения. Все пленки у Хука в сейфе, и до них теперь не добраться. — Жаль!.. А с кем мне еще поговорить? — Попробуй с семьей Хуков-Хенков, с Лиззи, может, они что-нибудь скажут. Но имей в виду, Сим, то, что у них сейчас, их это очень и очень устраивает, они живут душа в душу, не говоря уже об объединении капитала, это просто находка, и все вокруг исходят слюной от умиления и страха. Да! Еще Хук-младший — большой талант, хотя и молод, хитер и умен. И вот что… Тебе, конечно, Генриетта рассказывала о домашнем кабинете Хенка. Надо бы туда попасть. Прикинься репортером, или мы с Генриетой что-нибудь придумаем. Однажды Хенк обронил интересную фразу, когда я возилась с заменой кассеты в видеомагнитофоне его кабинета: «Дома я делаю это немного быстрее, Барбара, хотя добраться труднее». Думаю, что в его домашнем кабинете, стоит такая же штука, только, по-видимому, хорошо скрытая. Во всяком случае, Генриетта мне говорила, что всех, кто бывает у Хенка дома, она знает в лицо. А ведь она далеко не всегда бывала у него дома. По-моему, всех, кто к нему приходил, и все переговоры он записывал и на работе и дома. Потом он в конторе сидел, смотрел видеозаписи и слушал собеседника, анализировал разговор, поведение, его реакцию на свои вопросы. Он сам был как вычислительная машина. Иногда на полях деловых бумаг я находила такие пометки: «В доме говорил не так, и глаза были другие», или «Эти данные и данные дома расходятся», или коротко: «Врет, сравни с домашними записями». Сим, мне все равно уже никогда не сидеть в приемной Хука-младшего, хотя он туда еще и не перебрался, я человек практичный и мне нужны деньги. Скажи, тебе все надо знать о кабинете Хенка? — Барбара, я тоже понимаю разницу в чувствах и работе. Ты честно заработала свои сто долларов. Работа должна быть оплачена, твоя информация стоит этих денег. Они еще вчера вечером лежали на твоем рабочем столе под письменным прибором. Если его поднять, то легко поместится и другая бумажка. —  Ты просто удивительно смышленый, Сим, и мне хотелось бы с тобой еще увидеться. Так вот, за два месяца до печальных событий в кабинете Хенка монтировали еще один компьютер. Он в правой стенке кабинета. Мы, секретарши, часто записываем телефонные разговоры на магнитофон, так как, если хозяина нет, а информацию надо принять, то другого выхода просто нет. Кстати, это выгодно, потому что записывать под диктовку другой секретарши — дело длительное, звонки идут со всех сторон. Часто просто включаешь на запись, когда звенит телефонный звонок и записываешь всю свою беседу, чтобы потом не упустить что-либо. Так вот, как-то после звонка из Осло, Хенк, прослушав такую пленку, вдруг улыбнулся и сказал: — Барбара, пусть это будет правилом, записывай все разговоры, а из пленок, с учетом абонентов, сделай фототеку, но чтоб ее никто не видел и о ней не знал. Я сделала, как он сказал. Так у нас появились голоса всех, кто ему когда-либо звонил, и их секретарш. Были записаны голоса и анонимных абонентов, такое тоже случалось, притом не так уж редко. Я долго думала, зачем ему это было надо, а потом все-таки поняла — он хотел иметь возможность по записи определить, кто же ему звонил, хотя абонент и не назвал себя. Но ведь голос можно изменить, можно говорить в банку, через тряпку, зажать нос и поди узнай, кто с тобой разговаривает. И это учел Хенк. Как ни хитри, а компьютер разбирается. В нем голоса всех, кто когда-то звонил, и он сам сравнивает их с голосом говорящего. Понимаешь? Он легко, в одно мгновение, определяет, кто звонил, как бы тот ни менял голос. Лишь бы его «голосовой паспорт» был в фонотеке. Что-то обязательно остается в любом случае, присущее именно этому человеку, его голосу. Ну, как отпечатки пальцев, что ли. Наладчики как-то произносили сложное слово. Спектр, что ли. Вот так, Сим! Но это были лишь идеи, при Хенке эту систему только отлаживали, отладили уже без него, но при мне. Я однажды проверила ее. Взяла пленку со своим голосом и поставила — машина тут же напечатала: «Барбара Брайон, секретарь мистера Хенка». Я положила сливу за щеку и опять наговорила на пленку. Результат тот же. Мне стало страшно, больше я не пробовала, по своей воле не пробовала. — Спасибо, Барбара, это очень интересно. — Все, Сим, пока. Дверь сам захлопнешь… Позвонишь мне, да? Ты меня просто покорил! Барбара вспорхнула и исчезла в дверях, послав ему воздушный поцелуй. Сим вынул детектор из. кармана пиджака. Красная лампочка горела — в доме Барбары был регистратор. «Хорошо еще, только голос», — подумал Сименс. Он посидел еще, налил кофе и сделал пометки в записной книжке, поставив напротив имени Барбары: «100+20» — информация, «80» — ужин, графа гостиница осталась не заполненной. «Нет, двадцатку мало за информацию о дешифраторе голоса. Пожалуй, полсотни она стоит», — решил Сименс. Исправить цифру в записной книжке он тоже не забыл. «И у Генриетты все пишется. Богатая информация была у Хенка: и на работе, и у подруг. Обо всем знал, ну и лиса.» Подумав, Сим решил все-таки пошарить вокруг, прежде чем выходить на семью Хука. Он набрал телефон бара южного шоссе. Довольно грубый голос сообщил, что сегодня они работают с одиннадцати. — А как можно поговорить с Джо? Трубка довольно долго молчала, потом послышался звук, похожий на свист вбираемого мехами воздуха на кузне, и наконец послышался рык: — Ты, черная образина, может, тебе еще и позвать его из помойной ямы, он у меня мусорщик, а не метрдотель, черт тебя побери, с его рожей… — Достаточно, — в свою очередь рявкнул Сименс и повесил трубку. Приложив к сотне пятьдесят долларов и придавив бумажку пресс-папье, Сименс вышел и, как просила Барбара, захлопнул за собой дверь. Постоял минуту, улыбнулся, нарисовал фломастером на двери профиль Барбары и след от поцелуя на ее щеке. Улица встретила Сименса ярким солнцем и плотным потоком машин. На поднятую руку к обочине ринулись сразу три машины. Сименс сёл в самую проворную. Шофер-негр, сверкнув зубами, спросил адрес. — Бар на южном шоссе, — ответил Сименс. Глаза негра выражали крайнее удивление. — Что-то не так? — нарочито строго поинтересовался Сименс. — О нет, сэр, что вы, заказ есть заказ, просто туда из города никто не ездит, это ведь проезжая забегаловка, а здесь, в центре, много приличных ресторанов… ну, заказ есть заказ! — Негр умолк, машина направилась на окраину города. Сименс решил испытать удачу. «Джо работал шофером, этот тоже негр-шофер, городок небольшой, может, что и узнаю, надо попробовать,» — решил он. — Нет, я еду туда не для того, чтобы позавтракать, отнюдь нет, мне надо повидаться со стариной Джо, он ведь там работает? — Со стариной Джо, вы сказали, сэр? Я его хорошо знаю, он возил добрейшую из богатых белых девушек — мисс Лиззи Хенк. Это был самый честный парень на земле — наш старина Джо. С ним что-то случилось, его уволили, и он теперь работает мусорщиком в том баре, куда мы едем, он все время молчит и почему-то всех боится. И много стал пить, сэр. От этого у него сделался скверный характер. Это уже не тот Джо. Такси подкатило к бару. Бар был неказист, но стоял на бойком месте. Машины то и дело останавливались около него, и двери вертелись, впуская и выпуская в основном водителей грузовиков. Сименс огляделся вокруг. Метрах в ста от бара была мусорка, а около нее стояло что-то отдаленно напоминающее лачугу, сбитую из ящиков. Сименс вошел в бар и присел на высокий стул. — Банку пива, пожалуйста, — обратился он к человеку за стойкой. — Сию минуту, сэр, вот ваше пиво. Креветки, соленые галеты? — Нет, спасибо. Слушай, приятель, у вас нет какой-нибудь работы? — Для вас, сэр? — удивленно вскинул брови бармен. Сименс понял свою оплошность. — Нет, конечно, нет, для одного парня, он помог мне с ремонтом машины на дороге, сейчас без работы, жаль мне его, парень с головой и с золотыми руками. — Сердобольный вы, сэр. Но ничем помочь не могу. Было местечко, грязная работенка мусорщика, но оно уже занято трудолюбивым негром. Странный негр, скажу я вам, все время в чем-то раскаивается. Я поначалу думал, что он натворил что-либо, кому хочется неприятностей с полицией, но потом убедился, что он добр, хорошо воспитан и даже благороден. Простите за болтливость, сэр. Но он опять напился с утра и некому перетаскать мусор. А я за все в ответе. А в общем он неплохой. — То-то ты его и поселил в собачью будку, вместе с его благородством, рассмеялся Сименс. Уловка удалась. — Не я, сэр, это хозяин, а я тут ни при чем. — Да не бойся, я не из социальной комиссии. Спасибо за пиво! — Сименс бросил на стойку монету и вышел. Он с полчаса бродил около бара, не решаясь направиться к жалкой лачуге, было людно, и это могло вызвать недоумение. И все-таки Сименсу повезло. Джо сам вылез из своего логова и побрел к бару, чтобы проверить мусорные ящики. — Джо, — окликнул его Сименс. Джо замер, будто столкнувшись со стеной. — Джо, — повторил Сименс, — это я тебя зову. Мутные глаза Джо остановились на лице Сименса. — Кто вы? — с трудом проговорил Джо. — Джо, старина, я тебя заметил случайно и думаю, ты это или не ты? Ты работал шофером мисс Хенк, и я тебя видел у учительницы испанского языка, мисс Гордон, моей тетки. Ну, вспомнил? Ты меня еще подвозил как-то, Сименс придумывал ситуацию на ходу, учитывая состояние Джо. Голова Джо качнулась, и это можно было принять за согласный кивок. — Никаких других молодых людей я не возил и к ним не возил Лиззи, это они зря меня обвиняют, а тебя, наверное, возил, но без Лиззи, — возразил Джо. Сименс пошел дальше, пытаясь направить мысли Джо в нужное русло. — Джо, как раз сегодня я увижу Лиззи, что ей сказать? Ты хоть знаешь, что она вышла замуж за Хука-младшего, а? — Хм, за Хука-младшего. Я бы сильно удивился, если бы она вышла замуж за кого-нибудь другого. Это было бы просто смешно, — прошамкал Джо. — Да ты что, Джо, сколько не менее богатых парней хотели бы быть на месте Хука! — Это место занято давно. Хук давно был на своем месте, это не чета другим. Испанский испанским, а голуби ворковали по-английски, и гнездышко было, все было… Джо умолк и стал присматриваться к Сименсу. Сименс понял, что наступил решающий момент. Он быстро извлек двадцатку и протянул Джо. — На, возьми, Джо, я думаю, Лизи тебе поможет, а сейчас возьми хоть это, не беспокойся, я ей скажу, что дал тебе двадцатку, она мне вернет, у меня их тоже не густо. Джо цепко схватил двадцатку. — Сэр, передайте миссис Хенк, то есть Лиззи, что старый Джо не проронил ни слова. Хук молодец, он все сделал заранее, она не могла не любить его, он был ее первым мужчиной, но я ничего не сказал, иначе Хенк-старший просто прибил бы меня. Если бы не Хенк с его характером и не молчание Лиззи, у них был бы уже малыш. Ох, и хитер этот Хук, Хук-младший… это все он, и малыша своего не пожалел, зверюга. — Эй, ты! — послышалось от бара. — Какого черта пристал к джентльмену? А ну хватай свои помои! Джо качнулся и побрел к бару. Сименс напрямик вышел на дорогу. Такси подкатило через несколько минут. — Отель «Бретань», — бросил Сименс шоферу. Через пятнадцать минут он уже стоял под душем и отдыхал под струями холодной воды, это помогало думать. «Так, — размышлял он — значит, тот негодяй, от которого понесла кроткая Лиззи, был не кто иной, как сам Хук-младший. Почему он заставил ее молчать? Почему заставил сделать аборт? Потому что Хенк и Хук были в ссоре? Или Хенк уже грыз горло Хуку, и такой оборот дела еще более бы усилил и ускорил расправу? Или, наоборот, остановил? Или Хук-младший занимает оба места, и постель Лиззи, притом уже законно, с благословения тогда еще живого Хенка. Вот это да, вот тебе и Хук-младший, безумец, любящий отца!» Сименс выскочил из ванны, наскоро вытерся и, схватив телефон, набрал номер Генриетты. — Миссис Генри, добрый день, это Сименс. Спасибо за совет, я виделся с Барбарой. Миссис Генри, скажите, когда случилось с Лиззи то, о чем вы мне говорили? В начале сентября. А свадьба? Через три месяца. Понятно, спасибо. Да, да, я, конечно, перед отъездом. Ваш город так хорош, что уезжать просто не хочется. Простите, не расслышал, что вы сказали? Посетить картинную галерею? Непременно, спасибо за совет. До свидания, миссис Генри. «А Хук застрелился в конце сентября», — отметил Сименс. Он повесил трубку, записал дату и позвонил Барбаре. — Привет, Барбара, не думал, что ты уже дома, но все-таки позвонил на всякий случай. Как, почему? Соскучился. Кто, я молодец? Ну спасибо. На теннис? Когда и где? На вилле Хука-Хенка, в его доме, в семь вечера? И я приглашен? А как ты меня представишь? Хорошо, друг так друг, во всяком случае, это намного лучше и приятнее, чем идти журналистом. Я за тобой заеду? Ты заедешь. Хорошо, отель «Бретань». Как ты сказала? Спартанский отель! Хорошо ты его назвала, здесь действительно нет ничего лишнего. А скажи, Барбара, на чем сгорел Хук? Хорошо, хорошо, в машине, так в машине. Сименс опустил трубку и, устроившись в кресле, стал размышлять, пытаясь найти какую-нибудь логику в информации, которой уже располагал. Его привел в себя телефонный звонок. — Сим, я тебя жду уже пять минут, спускайся же, наконец, — голос Барбары был весел. — Три минуты, Барбара. Через три минуты Сименс уже сидел рядом с Барбарой в красном «пежо». Барбара была в красном искрящемся платье, и по восхищенному взгляду Сименса она тотчас же поняла, что выбрала то платье, что нужно. Машина влилась в поток и устремилась вперед. — Сим, пока мы вдвоем… Этот сентябрь был месяцем трагедий, в конце месяца разорился Хук. Как это происходило? Был странный анонимный звонок Хенку, мужской голос, словно через вату, сообщил, что Хук вложил деньги в одно дело, притом вложил столько, что, потеряв их, уже не оправится. Это был риск, большой риск. — В какое дело? — Сим, тебе это ничего не даст, поверь, это химия, даже не химия, а какой-то химический лазер, оружие. Ты и так сейчас все поймешь. Это дело хорошо знал Хенк и знал, как его загубить или как дать ему расцвести. Хенк выбрал первое, он не мог пропустить такой случай, это было бы не по правилам их круга. И дело, и деньги Хука перекочевали к Хенку. Вот и все. Хенк не перевел заводы Хука на свои дурацкие бараки, наоборот, он сам разработал грандиозный план их реконструкции. Хук-младший был просто в восторге. Так что бизнес, и мирный, и военный, стеклись в одни руки. Хук предлагал вернуть и те заводы в старое русло, но Хенк упрямствовал… А может, в бараках для безработных он видел казармы для солдат?.. Это было время, когда Россия активно выступала против ядерного оружия и его испытаний. Может, и решил Хенк, что наступит пора обычного оружия. И, конечно, тогда понадобятся казармы. В ядерный век, вроде, казармы и не нужны. Наверное, так рассудил Хенк. Кто его знает! В общем-то, делать и то и то — право сильного, но упрямство и публикации на этот счет крепко подорвали его позиции… Особенно в высших сферах. Я тебе как-нибудь потом расскажу об этом подробнее. Это целая политическая экономия. — Голос не показался тебе знакомым? Ты не пробовала его расшифровать? — Нет, но кассета есть в фонотеке. Ты знаешь, я не прослушала ее сразу и даже до сих пор, хотя я знаю, что надо было. Не могла! Страшно! — Барбара, ты к ней можешь добраться? — Могу, Сим, завтра она будет у тебя. Подъехали к дому Генриетты, она уже ждала их. Сименс выскочил из машины, склонил голову. — Простите, миссис Генри, это я виноват! Барбара тоже вышла: — Привет, Генриетта. — Привет, Барбара. Сименс смотрел на женщин и не мог скрыть своего восхищения ими: каждая была красива по-своему. «Ну и молодец этот Хенк, окружил себя таким цветником, да еще и со светлыми головками. Это искусство, среди них и сам будешь стараться быть молодым и бодрым. Молодец ты, старина Хенк, акула Хенк, — размышлял Сименс, — деньги есть деньги, они позволяют иметь и такую роскошь, как эти красавицы». — Генриетта, сегодня Сименс будет представлен как мой друг, так что вы бросьте свои «мистер» и «миссис». Мой друг не может быть с тобой так официален, этому никто не поверит. Поможешь ему, он должен попасть в кабинет Хенка. А все остальное по ходу пьесы. Знаешь, Генриетта, у меня проснулся охотничий азарт, мне кажется, что мы наступили на чей-то хвост. — Хорошо, Барбара, пусть Сименс будет твой друг, — ответила Генриетта и опустила глаза. «Ну прямо школьница», — подумал Сименс. Барбара припарковала машину. Высокий каменный забор, литого чугуна ворота, чугунную решетку с гербами обвивали плющ и дикий виноград. Сименс вышел, открыл дверцу и подал руку Генриетте. Пока он помогал ей, Барбара уже нажала кнопку звонка у калитки. Что-то тихо зажужжало внутри каменной колонны, и калитка плавно отворилась. Барбара, Генриетта и Сименс гуськом двинулись по узкой дорожке к дому. Мелкий ракушечник скрипел под ногами. «Тихо не пройдешь, услышат», — оценивал обстановку Сименс. Подстриженный кустарник доходил ему до локтя, перепрыгнуть тяжело, не разбежишься. Массивная высокая дверь была открыта. На площадке их ждал высокий молодой человек, обнявший тоненькую девушку. Оба улыбались, рассматривая сверху своих гостей. Хук протянул к ним руки. — О, да нас сегодня много, на две команды, да еще и с запасным игроком, звонко воскликнул он. — Здравствуйте, Барбара, здравствуйте, Генриетта, здравствуйте… — Сименс, — представила Барбара, — проще Сим, мой друг. Барбара и Генриетта расцеловали Лиззи. — Здравствуй, Лиззи. — Здравствуйте, — тихо ответила та, прижимаясь к Хуку. — Хук-младший, — запоздало представился хозяин, — Моя жена — Лиззи. Добро пожаловать в дом. Я не ошибся — Сим, если позволите, вы играете в теннис? — Да, играю, но был большой перерыв. — Это иногда даже лучше, — заметил Хук. — Как планируем время: теннис, обед, шоу? Или обед, прогулка на лошадях, шоу? — Нет, нет, — Барбара была решительна. — Теннис, обед, а там посмотрим. — Лиззи сегодня не совсем в форме, так что имеем две смешанные пары и отличного судью. Прошу прощения. Сим, я напрасно спросил, играете ли вы в теннис. Раз вы друг Барбары, то должны играть, не так ли? — Да, да, но у меня с собой нет ни формы, ни ракетки. — Форму мы вам найдем, у нас есть все размеры на такие случаи, ракетка «Шлезингер», я думаю, вам пойдет. Сколько унций? — Четырнадцать, если можно. — Пожалуйста, вы все это найдете в кабинке спортивного комплекса. — Благодарю вас. — Не стоит благодарности. Лиззи, дорогая, ты согласна быть нашим судьей? Хук наклонился к ней и поцеловал ее в лоб. — Как скажешь, милый. — Ну вот и хорошо. Тогда прямо на корт, — скомандовал Хук. Корт был в глубине сада. Рядом домик с душем, сауной, крохотным бассейном. В домике по периметру располагались шесть комнат для переодевания, посередине стоял овальный, старинный стол, окруженный высокими стульями. Шесть мягких кресел были расставлены в зале, угол занимал камин. — Ваша комната, Сим, — предложил Хук, — а эта комната теперь пустует, мы думаем не занимать ее в будущем, она принадлежала Хенку, нашему отцу. Сименс вошел к себе. Кресло, столик с напитками, холодильник, душ, кожаная лежанка, шкафчик для одежды. Спортивный костюм сложен на кресле. Вскоре, блистая белизной одежды, с ракеткой в руке, Сименс вышел в общий зал. Хук ожидал их около камина. — Вы просто атлант, Сименс, с вами играть страшно. — Хук подошел к Сименсу, как бы примериваясь к нему. Хук был высок, но голова Сименса возвышалась над ним сантиметров на десять, плечи Сименса были шире, грудь мощнее, руки мускулистее. — Ну и красавцы, — Барбара сияла, глядя на них. — Сим, я играю с тобой, Генриетта сегодня настроена агрессивно, пусть они попробуют с нами потягаться. Вошла Генриетта, и все двинулись на корт, Лиззи уже сидела на месте судьи. Играли с азартом и весело. Барбара оказалась надежна в защите, играла с умом, посылая мячи в трудные для партнеров места. Сименс был силен в нападении. Они выиграли. Генриетта приняла проигрыш мужественно, хотя в игре злилась и даже швыряла ракетку. Хук бесился, но старался не подать виду. Лиззи, переживая за мужа, кусала губы. Ударами мяча в ноги или под левую руку Сименс специально травмировал самолюбие Хука, «заводил» его, чтобы ему потребовалось время для успокоения после игры, и тогда, думал Сименс, ему будет больше свободы в доме Хука. Барбара и Генриетта умчались переодеваться. Лиззи попросила Хука пройти с ней — посоветоваться насчет обеда, но Сименс понял — просто хочет его успокоить. Сименс приветливо махнул рукой и не спеша пошел к домику. Барбара и Генриетта еще плещутся под душем, решил он. Хук задержится с Лиззи, ситуация благоприятная… Сименс заглянул в комнату Хенка-старшего. В ней прибрано, светлым квадратом белел комплект спортивной одежды. «Чтят или чудят?» — подумал Сименс. На дверях комнаты Хука висела фотография — два молодых человека стояли, обнимая друг друга за плечи, в их руках были ракетки. Они смеялись друзья. Хук с теплотой смотрел на своего напарника. Мгновенно, на всякий случай, Сименс сделал снимок, затем решил заглянуть в комнату Хука. Кресло, лежак для отдыха, столик, соки, вода, хрустальные стаканы — все было такое же, как и в других комнатах. Сименс открыл шкафчик с одеждой. Внизу валялась какая-то серая картонка. Оглянувшись, Сименс схватил ее, сунул ее под рубашку и выскочил в общий зал. Никого не было. Облегченно вздохнув, Сименс прошел в свою комнату, спрятал находку в карман пиджака и с удовольствием залез под душ. В динамиках послышался голос Лиззи: — Прошу всех через пятнадцать минут собраться в столовой, обед ждет вас. К обеду никто не опоздал. Обедали, оживленно разговаривая. Барбара опять принялась рассказывать о Сименсе, их старой дружбе. От шоу отказались. Это опять была идея Барбары. Лиззи, Хук и Барбара отправились на короткую верховую прогулку, лошади были подготовлены. О том, что прогулка будет короткой, объявила опять же Барбара, подчеркнув недомогание Лиззи. Сименс чуть заметно кивнул в знак благодарности. Она выбежала вслед за хозяевами. Сименс и Генриетта остались вдвоем. Прислуга занялась столовой, Генриетта почувствовала себя хозяйкой, пригласила Сименса наверх и смело открыла кабинет Хенка. «Контрольная хитрость» ее не была нарушена, туда никто не входил. Массивный стол, кресло хозяина, кресло для гостя, бар, встроенный в стену справа от кресла, слева огромное окно с видом на теннисный корт. Поражало обилие пластинок — стена была занята стеллажами, стоявшие на них пластинки придавали им вид гигантских радиаторов. — Вон там, справа, пульт управления, — сказала Генриетта, — надо только ввести координаты пластинки, и она сама сползет в проигрыватель. Тридцать секунд — и музыка заполнит кабинет. Хотите попробовать? — Нет, нет, — поспешно отказался Сименс, — не надо здесь пока ничего нарушать, пусть будет все как было. А если пластинка еще не в каталоге, тогда как ее послушать? — А вон, видите — узкая прорезь, отправляйте туда пластинку, и автомат доведет ее до проигрывателя. Если музыка понравилась, по сигналу пульта она отправится на стеллажи и ее координаты запомнятся. Если не понравилась, то пластинка возвращается сюда же, и ее можно забрать. Сименс подошел к проигрывателю. Он был пуст. Изучение стола тоже ничего не дало. Стопка чистой бумаги, книга учета пластинок. Сименс встал сзади кресла хозяина и осмотрелся вокруг. В корзине для мусора валялась какая-то бумажка. Сименс взял ее, это был чек на двенадцать долларов. «Мусорщик», — подумал он о себе с насмешкой и сунул чек в карман. — Генриетта, а вы не знаете, где находится камера и ее атрибуты? — Знаете, Сим, я два раза смотрела с ним здесь видеозаписи его путешествия по Бразилии. Но когда он звал меня, экраны уже были вот здесь, под потолком. А сейчас их нет и в помине, как обычно. Так что я не знаю, как он управлял всеми своими тайными глазами и ушами, если они вообще здесь есть. Да, вот еще что. Я обратила внимание, что оба раза на столе, на рабочем столе Хенка, стояли две бутылки виски «Блекс хес», бутылки были нетронутые. Это было просто поразительно, Хенк не пил вообще, во всяком случае, последние пять лет, а тут две бутылки, да еще на рабочем столе более чем странно. Когда увидела во второй раз, я в шутку спросила, не хочет ли меня Хенк угостить, но он рассмеялся и ответил, что нет, не хочет, а эти бутылки всего лишь только груз. Какой груз, я не поняла, но что еще мне запомнилось — оба раза стояли одни и те же бутылки. Это я заметила, так как на одной из них была надорвана наклейка, а на другой был номер, состоящий из одних четверок. — Я посмотрю, Генриетта? — Смотрите, если это поможет чем-то памяти Хенка, а я на все согласна. Если бы вы знали, как мне его не хватает, его советов, его присутствия, его голоса. Он был так добр ко мне. Сименс слушал и делал свое дело. Он открыл бар и стал изучать его содержимое. — Генриетта, поглядывайте, пожалуете в окно, хорошо? — Конечно, конечно, Сим, я смотрю в окно, пока ничего не видно. — Это хорошо. «Так, — размышлял Сим, — вот два ряда бутылок, ни одна не тронута, действительно, не пил старикан. Видно, здоровье все-таки покачнулось, шеф говорил, что в молодости Хенк по всем делам был мастак, надо найти его врача, поговорить с ним». В зеркальной стенке бара Сименс заметил: отражение его профиля неестественно изломано и искажено в нескольких местах. «Или трещина, или люк в зеркале, — решил он. — Вот она, скрытая ниша для приема кассет; и по размерам подходит». Кнопок или рычажков рядом не было. Сим задумался, провел по зеркальной стене рукой, ничего не произошло, не сработало, ничто не пришло в движение. Сим стал вынимать одну бутылку за другой. Когда приподнял бутылку, что-то тихо зажужжало, и в зеркальной стене образовалась ниша, а из нее вылезла кассета. Сим вынул ее и отправил в карман пиджака, карман оттопырился. «Не слишком ли много находок для одного дня?» — подумал он. Тихое жужжание слышалось и откуда-то сверху. На глазах Сименса и Генриетты в потолке напротив стола Хенка образовалась узкая щель, из которой выползли два экрана и застыли, чуть качнувшись. «Теперь все ясно», — Сименс внимательно осмотрел эту третью бутылку, наклейка была надорвана. Сименс нагнулся к бару: следующая бутылка была с номером из всех четверок. «А эта давала команду на воспроизведение, система что надо, вот бы посмотреть все это, да не выйдет», — размышлял он. — Сим, Сим, — зашептала Генриетта, — они идут, быстрее, Сим. Сименс обернулся к ней, глаза ее были испуганными, она показывала пальцем в окно. Хук и Лиззи шли по аллее. Хук обнимал Лиззи за плечи. Впереди вприпрыжку бежала Барбара, смеялась, что-то выкрикивала. «Ну и умна же, еще и пытается привлечь внимание, только не рассчитала, что окна-то здесь — броня, ничего не услышишь. Все равно умница», порадовался Сименс. — Генриетта, они придут минуты через три-четыре. Это раз. Не прячьтесь за стенку, стекло прозрачное только наружу, вы же хорошо знаете. Это два. И можете говорить во весь голос, они ничего не услышат, — рассмеялся Сименс. Он быстро привел все в порядок, поставил бутылки на место — ниша закрылась, экран спрятался в потолок. Сименс и Генриетта вышли. Генриетта, воровато оглянувшись и пряча от Сименса, что-то сделала у двери. «Ставит свою „хитрость“, — догадался Сименс, — святая наивность, это же глупость. А впрочем нет, она может хранить там что-нибудь. Лучше тайника не придумать. Отношения с Хуком и Лиззи она сохраняет такими, что доступ в дом ей хоть и редко, но обеспечен, и доверие тоже. Умна ж ты, хитра, хитра, ничего не скажешь». В зал спустились вовремя — там никого еще не было. Через минуту влетела Барбара и, метнув взгляд на Сименса и Генриетту, уселась смотреть телевизор. Там, на экране, сражались боксеры, и по движению плеч, подрагиванию рук Барбары Сименс понял — она действительно увлечена событиями на ринге. Появились Хук и Лиззи. Не обращая внимания на Сименса, Генриетту и Барбару, они уселись за стол. — Не скучали? — с набитым ртом спросил Хук. — Нет, нет, — заторопилась с ответом Генриетта. Вопрос застал ее врасплох, она мучительно думала, заметил ли Сименс ее тайник в баре. Глаза Хука озорно сверкнули, и он рассмеялся, закашлялся, подавившись сэндвичем. Сименс недоуменно взглянул на Генриетту, и ему стало все понятно — она необычайно покраснела и очень напоминала пойманного за руку воришку. Генриетта заметила взгляд и Сименса и Хука и совершила вторую ошибку, отодвинувшись от него. Хук захохотал еще сильнее. «Совсем мальчишка, — подумал Сименс, — а вот от Генриетты никак не ожидал такого детства». Хук перестал кашлять и хохотать и заерзал на стуле, уставившись в телевизор. Сименс тоже посмотрел туда, но наткнулся на колючий взгляд Барбары. — Спасибо за вечер, мне надо быть дома, — сказала Барбара, глядя в упор на Сименса, — Генриетта, Сим, а вы? Сименс почувствовал гнев Барбары и объяснил его ревностью к Генриетте или замаскированным нетерпением. — Я к вашим услугам, мои милые дамы, — ответил он. Ему нужна была дружба и той и другой. Ехали молча, Барбара сначала отвезла Сименса. Он облегченно вздохнул, войдя в номер. Сбросил пиджак, запустил в карман руку и ощутил плотный прямоугольник. Это была сильно выгоревшая фотография, но все же проступили контуры высокого лба, умные глаза Хенка. Сименс попытался распрямить согнутый уголок — и почувствовал на обратной стороне фотографии что-то, нарушавшее гладкость ее поверхности. Сименс перевернул снимок и увидел отчетливые бугорки проколов. Пригляделся — были проколоты глаза и сердце Хенка. — Отвратительно, — прошептал Сименс и отбросил фотографию в сторону, но тут же схватил ее: она напомнила ему годы войны, когда они мальчишками дырявили глаза на портретах Гитлера… «Но мы это делали из ненависти, за зверства фашистов на войне, особенно в России. А что побудило сделать это Хука? Тоже ненависть? Ненависть больше ничего. Ненависть, бессилие и злоба. А ведь все восторгались их отношениями: Хук-младший и Хенк-старший — образец всепрощения, человеколюбия и делового бизнеса. Что-то тут не так, что-то тут не вяжется. Посмотреть бы пленку, но где? В рабочем кабинете Хенка, так ведь Барбара разъярилась как пантера из-за этой Генриетты, не согласится, да и сейчас уже довольно поздно. Придется потерпеть до завтра. А сможет ли Барбара вообще туда проникнуть? Ведь теперь она работает в отделе координации, а не сидит в приемной. А кабинет пуст». Сименс стал сопоставлять факты, анализировать. «Итак: незначительная ссора на обеде Хенка и Хука-старшего, властолюбие и гордыня обоих, жестокость Хенка, желание отомстить Хуку. Может быть, это и прошло бы, но тут звонок Хенку о рискованной сделке Хука. Звонок был как раз вовремя — ни раньше и ни позже. Раньше не было зла на Хука, позже — злость могла пройти. Значит, кто-то хорошо знал характер Хенка, его вспыльчивость и отходчивость. Совпадение событий, наверное, все-таки искусственное совпадение, приводит к скоропалительному решению разорить Хука, что мастерски и молниеносно делает Хенк. Его самолюбие удовлетворено. Самоубийство Хука, временное безумие его сына, сцена в кабинете — запутанный клубок. Незадолго до этих событий Хук-младший, так сказать, увлек племянницу, а по сути дела, дочь Хенка, она забеременела. Факт этот Лиззи скрыла, вернее, не факт, факт вскрылся, а имя горячего парня. Значит, любила его. Как и где все произошло? Джо возил ее на уроки испанского языка, а тихая Лиззи выкраивала время и для любовных свиданий. Лиззи впечатлительная, тихая и преданная. Хук на нее действует, как удав на кролика, хотя на глазах ласков; целует, обнимает. Трагичность событий, наверное, еще больше влюбляет Лиззи в Хука, еще бы, такой страдалец! Тут тебе и свадьба. Все говорят, что Хенк был просто счастлив на этой свадьбе. Это доказывает, что Хенк мучился тем, что разорил Хука, чувствовал себя все-таки виноватым, об этом и Генриетта говорила. Хенк встретил Хука с открытым сердцем, Хук постигает науку Хенка, становится его правой рукой, да такой, что Хенк переписывает завещание в пользу Хука. А если Хук-младший действительно сын Хенка? Тогда понятно его „раскаяние“ и жалость к Хуку, радость на свадьбе и прочее. А дальше?.. Дальше счастье до смерти, деньги, деньги и отличная практика рядом с Хенком! Смерть Хенка! Опять все вовремя, как по сценарию, написанному той же рукой. Хук стал хозяином двух домов и капиталов, не считая части сына Хенка. Логическое завершение сыновней любви и уважения, выраженное в долларах. И вдруг эта фотография… Что-то здесь не так, не вяжется. Может, нашел где-то эту фотографию Хук? Рвется цепь событий, не хватает звена или нескольких звеньев. Кто звонил Хенку? Откуда фотография у Хука? Что на кассете? Где хранил Хенк кассеты с записью или портретами домашних посетителей Генриетты и Барбары? Их бы не мешало послушать или посмотреть.» Звонок прервал размышления Сименса. — Сим, и долго тебя еще ждать на ужин? Или ты сегодня ужинаешь в другом доме? — Голос Барбары чуть дрожал. Сименс так и подпрыгнул от радости, буквально заорал в трубку: — Барбара, милая, я не ужинаю по два раза — это во-первых; во-вторых, я не ужинаю в доме Генриетты; и, в-третьих, я очень хочу тебя видеть. Если тебе скучно без меня, я брошусь к тебе сию минуту. — Спасибо, Сим, — с облегчением вздохнула Барбара, — именно это я и хотела от тебя узнать и услышать. Нет, сегодня отдыхай, а завтра — завтра мы что-нибудь придумаем, мой милый детектив. Спокойной ночи! Короткие гудки никак не увязывались со словом «милый», Сименс с удивлением уставился на трубку. Он дал отбой и набрал номер портье: — У вас есть где воспроизвести видеокассету? — Простите, сэр, нет: как нарочно, что-то случилось с видеомагнитофоном в холле, он не работает, а другого у нас нет. Завтра будет ремонтное обслуживание, и мы будем к вашим услугам, сэр. — Спасибо, — Сименс зло бросил трубку. «Что бы еще придумать?» — Он повертел кассету, махнул рукой, умылся и забрался в постель. Стал было засыпать, но вспомнил: — «Господи, а чек! Я не изучил его». Чек как чек, на двенадцать долларов, выданный в магазине «Нежная струна», и дата, больше из него ничего не выудишь. «Стой, стой, да ведь чек-то получен за два дня до смерти Хенка. Это уже интересно. Ладно! Надо спать». Утром Сименс подскочил, как пружина, обуреваемый идеей, возникшей то ли еще во сне, то ли уже наяву. Он схватил телефон, набрал номер Барбары. — Слушаю, — послышалось в трубке. — Барбара, доброе утро, я тебя видел во сне, не бойся, одетую, говорят, если видишь обнаженную, то обязательно будет неприятность. Но у тебя была обмотана полотенцем голова, так что не жди неприятностей. Как кто это? Это я, Сим. Ах вот что, да, действительно, я и не думал, что тебя может еще кто-нибудь увидеть во сне; извини, я, как и все мужчины, самонадеянный. Но эти не столь важно, все равно, неприятностей у тебя сегодня не будет. Я ужасно соскучился, хочу тебя видеть, позволь заехать за тобой и отвезти тебя на работу… Я буду целый день торчать у дверей твоего офиса, Барбара… — Ладно, хитрец, говори, что тебе надо, не морочь голову взрослой женщине, хотя это и приятно, особенно утром. Я же тебе сказала, вечером встретимся, ведь ты будешь искать возможность посмотреть кассету. Не сделай глупость, не сунь ее в любой магнитофон, может, и в ней есть какая-нибудь хитрость и все просто-напросто сотрется. Помни, Сим, всегда помни, Хенк был очень умный, осторожный, он все продумывал, исключительно все, включая наш дуэт — Генриетта и я. Я вчера хотела сказать тебе об этом, но ваши рожи с Генриеттой меня вывели из себя. — Барбара, что ты говоришь, — начал оправдываться Сименс, — да я… — Ладно, Сим, в общем, вечером надо попасть в кабинет Хенка. Что еще? — Барбара, у Хенка был врач? — Это спроси у Генриетты, это по ее линии. — Барбара, я думаю, что она не знает. Она несколько раз говорила мне, что Хенк прятал от нее свои слабости и недостатки и делал он это просто классически. — Дура, — категорично отрезала Барбара. Этого Сименс не ожидал и благоразумно промолчал. — Был, это доктор Блюм, немец, но от него ты ничего не добьешься. Если бы не нужда в еде, то он бы, наверное, не открывал рта всю жизнь. У него вид потенциального убийцы. Иногда мне кажется, что он один из тех, кого ищет Европа за «врачебные» деяния в концлагерях. Все, будь здоров, я опаздываю. — Счастливо, — благодарно пожелал ей Сименс.

Разыскать доктора Блюма не составляло труда. Он принимал дома. Дородная медсестра долго не могла понять, что Сименсу надо, так как на вопрос о болезни Сименс заявил, что никакой болезни у него нет, но в то же время ему просто необходима консультация доктора. Врать Сименс не мог, доктор это обнаружил бы сразу, а начало разговора, настоянное на разоблаченной лжи, с таким человеком, как Блюм, обрекло бы весь замысел на провал. В конце концов Сименсу пришлось предъявить карточку, медсестра задохнулась от неожиданности и ярости, но тут же исчезла за дверью кабинета. Через минуту его пригласили в кабинет. Доктор Блюм действительно напоминал не врача, а громилу, облаченного в белый халат. — И что же вам угодно, мистер Сименс? — Блюм и не думал поздороваться. Сименс решил ответить тем же. — Мистер Блюм, всего один вопрос, который очень интересует нашу контору, Сименс огляделся — ни одного стула, лишь Блюм сидел, нависнув крупным телом над столом. — И что же это за вопрос? — язвительно переспросил Блюм. — Чем болел Хенк-старший? Реакция доктора была странной: послышался вздох облегчения. — Итак, вас интересует болезнь Хенка… Что ж, я могу сказать вам о его болезни. Люди, подобные ему, думают, что, пытаясь остаться в водовороте событий, они живут и продолжают свою жизнь, притом еще и кичатся своим мужеством цепляться за жизнь. Ничего подобного — надо иметь мужество оценить свои силы и сделать это вовремя. Хенк загнал себя. Он ничем не болел, он был здоров, но он был в вечном напряжении, и это многого ему стоило. Настоящую болезнь он привез из Бразилии, откуда его вывезли срочным порядком. Это была совершенно необычная астма. Аллерген ее был запах каучуковых плантаций, вернее, каучукового дерева — и никакого другого. Диагноз он привез оттуда, из Южной Америки, рецепт тоже. Но здесь он был в полной безопасности. Откуда здесь быть этому самому каучуковому дереву? Но на всякий случай я ему запретил, вернее, не рекомендовал, как я могу запретить, посещение заводов, связанных с производством резины. Других изъянов у него не было. — Спасибо, доктор Блюм. Еще один вопрос: кто кроме вас знал об этом? — Сказать, что никто, не могу. Знала Хельга, моя медсестра, но это все равно, что знал только я. А кто еще мог быть в курсе болезни Хенка… Рецепт он мне отдал лично, так что этот канал я исключаю, больше никого он в это дело не посвящал. Я говорю, не знаю, лишь потому, что куда-то исчезла вся рецептурная книга у медсестры, а в ней был записан рецепт и мистера Хенка. По нему можно было определить его недуг. — Вы единственный в городе специалист по этому профилю? — Да, один… впрочем, доктор Петерсон — терапевт, и может оказать в этом помощь, но, как правило, подобных больных он направляет ко мне, а я в свою очередь некоторых больных направляю к нему. Такая кооперация среди нас, врачей, не должна вас удивлять, мистер Сименс. Простите, при всем уважении к вашей профессии, через пять минут у меня прием, не в наших правилах задерживать пациентов. Сименс понял, что его выпроваживают. — Благодарю вас, доктор Блюм, до свидания. — До свидания, мистер Сименс, вот вам карточка доктора Петерсона. Хельга проводила его, и Сименсу показалось, что дверь за ним захлопнулась слишком энергично. В телефонной будке Сименс набрал телефон доктора Петерсона. — Слушаю вас, клиника доктора Петерсона, — послышался бойкий женский голос. — Могу ли я поговорить с доктором Петерсоном? — По какому вопросу? — Я бы хотел получить консультацию по поводу астмы, понимаете. Южная Америка, там специфические плантации каучука, я приобрел там эту гадость и мне посоветовали обратиться к доктору Петерсону. — Вы там были вместе с мистером Вайдо? — А что? — Он обращался к нам, правда, несколько странным образом. Показал рецепт и попросил определить по нему болезнь. Доктор Петерсон выполнил просьбу и определил болезнь, но такой способ проверки компетенции врача вызвал у него вполне естественное негодование. Доктор Петерсон выдержанный человек и выразил свое отношение к этому по-своему, как истинно воспитанный человек, он посоветовал мистеру Вайдо обратиться к доктору Блюму. Вы очень хорошо сделали, что обратились к нам. Ваш банковский счет, имя, фамилия? Я готова оформить консультацию. Простите, я много говорю, отнимаю у вас время, простите меня. Подобная болезнь — такая редкость, вот я и разговорилась. Итак? — Спасибо, не беспокойтесь, вы ничего не сказали лишнего, наоборот, вы меня даже успокоили. Мы, больные люди, всегда успокаиваемся, когда узнаем, что твоей болезнью больны и другие, значит, вроде бы и ничего страшного в твоем положении нет. Живут же люди с твоими болячками. Спасибо, я сам зайду к доктору Петерсону, кстати, смогу поблагодарить и вас. Всего хорошего, вы ничего не сказали предосудительного. Сименс повесил трубку, записал в книжку имя Вайдо и поставил большой знак вопроса. Несколько секунд он стоял в задумчивости. «Генриетта должна знать этого Вайдо; она ближе к семье, чем Барбара, а этот Вайдо мог пронюхать о болезни Хенка только в семье, больше нигде. Да, надо звонить Генриетте», — решил он.

— О, Сим, здравствуйте, — обрадованно воскликнула Генриетта, — я только сейчас о вас думала. Эта Барбара буквально выбросила вас из машины вчера. Сумасшедшая, что на нее нашло, не понимаю! Сим, вы сегодня вечером не согласились бы со мной поужинать? Сименс растерялся. — Генриетта, вполне возможно… я хотел сказать, с удовольствием, вот только не знаю, как нога, я подвернул ее вчера в гостинице и сейчас лежу, стараюсь привести ее в порядок к вечеру, нельзя же вам идти в ресторан с хромым Симом… — Сименс плел все подряд, лихорадочно думая, как выкрутиться из этого положения. — Сим, я звонила в ваш номер три минуты назад, телефон не ответил. — Я был, наверное, в ванной, делал компресс. — Сим, не лгите, ваш ключ был у портье, — беззлобно разоблачила его Генриетта. — А вы ничего больше не заметили в баре Хенка, Сим?. — Сдаюсь, — признался Сим, — простите, Генриетта, отказаться не было сил, я занят по горло все тем же делом. А в баре я больше ничего примечательного не заметил, Генриетта! Я что-нибудь упустил? — Нет, нет! Чем могу помочь? А о баре я просто так спросила… — Кто такой Вайдо? — Тренер и партнер Хука-младшего по теннису, они учились вместе. Все, освободитесь, звоните, буду рада. Да, они. Хук и Вайдо, друзья… их фотография на двери комнаты Хука в теннисном клубе виллы, да вы наверняка видели эту фотографию, ведь вы раздевались рядом с комнатой Хука. Его судьба, этого Вайдо, трагична: он погиб на охоте, его убили, перепутав с каким-то крупным зверем, не помню с каким, а того, кто перепутал, так и не нашли. Газеты об этом писали. Чего только не бывает в нашей жизни… И вот что, если будете заняты, передайте привет своей Барбаре. Гудки.

«Черт, так я и не узнала, увидел ли Сименс тайник, он очень внимательный и опыта, видно, ему не занимать. Придется переложить бумаги из-за зеркала бара, такое было удобное место и от воров, и от полиции, и от себя. Но переложить придется, все-таки 50000 долларов, рисковать нельзя. Интересно, знает ли, догадывается ли о них Барбара? Наверное, нет, иначе устроила бы мне скандал. А к этим „ангелам любви“ надо будет опять приходить, придумывать предлог… Надоело, хочу быть самой собой. Вот если бы Сименса заполучить, крепкая и надежная была бы опора в жизни, во всяком случае, мне так кажется, но ведь эта Барбара его уже спеленала по рукам и, как видно, по ногам тоже, везде успеет!» — размышляла Генриетта.

«Ну и язвочка!» — Сименс положил трубку, задумался. Вайдо как-то узнает о болезни Хенка… Это он заходил к Блюму. Крадет рецептурную книгу и узнает суть болезни у Петерсона, Вайдо — друг Хука. После свадьбы Вайдо мог, как тренер и партнер по теннису, быть в доме Хенка, но это ничего не значит, Хенк тщательно скрывал свою болезнь. А вот самому Хуку узнать о том, что Хенк заезжал к врачу, ничего не стоило, тем более, последнее время они были почти всегда вместе. Но почему-то выведывал о болезни Вайдо, а не Хук! Но наверняка Хук знал о шагах Вайдо. Если, конечно, Вайдо не выполнял просьбу Хука. А может, Хук не хотел, чтобы проявление подобного интереса хоть как-то омрачило их дружбу с Хенком? Или не хотел, чтобы на него упала хотя бы тень подозрения? А значит, концы в воду… Нет, это лишь предположения. Ну, узнали, чём болен, и что? Эх, как надо посмотреть кассету! Сименс пошел перекусить,6 знакомый китайский ресторанчик, плотно поел, полюбовался маленькой официанткой и попросил телефон. На звонок Сименса Барбара ответила мгновенно, как будто ждала его. Так оно и оказалось: — Сим, ты где? Сейчас как раз время, офис почти пуст — важная встреча назначена. Ключи у меня есть, охрана там плевая, да они знают меня и все уважают по инерции. Так где ты? У китайца? Нашел место, любитель Востока. Жди. Через десять минут я там. Сименс расплатился и вышел. Подлетел красный «пежо», Барбара распахнула дверцу и нетерпеливо махнула рукой, приглашая его в машину. Сименс не успел захлопнуть дверцу, как машина уже рванулась вперед. Охранник вяло пытался возражать против Сименса, но быстро сдался, когда Барбара объяснила ему, что ей надо помочь спустить вниз связку с тяжелыми книгами. Вскоре они были в кабинете Хенка. Барбара сдвинула картину с морским пейзажем, сунула продолговатый ключ в прорезь, часть стенки отошла в сторону, и перед Сименсом оказался приемник кассет. Барбара включила систему, нажала клавишу на столе. Часть стены против стола расступилась, и появились два экрана, засветившиеся бледно-голубым светом. Сименс сунул кассету в приемник — на экране появился домашний кабинет Хенка, Хенк что-то писал, дверь открылась, вошел Хук, стал рядом. Хенк окончил писать, показал лист Хуку. Включился звук. — Спасибо, отец, я постараюсь продолжить ваши дела, думаю, что они пойдут не хуже, чем сейчас, я постараюсь, — голос Хука. — Я уверен в этом, — убедительно произнес Хенк, потом встал, обнял Хука, а завещание положим в сейф, пусть будет поблизости. Хенк подошел к сейфу, открыл его, положил внутрь бумагу, закрыл сейф и передал ключ Хуку. Хук принял ключ и в свою очередь протянул Хенку пакет. Хенк радостно заулыбался и взял пакет. — Спасибо, спасибо, посмотрим, что там, — голос Хенка был возбужден и радостен. Отчетливо было видно, как Хенк вскрыл пакет, что-то вынул оттуда, прочитал и поднял руку, большой и указательный пальцы образовали кольцо, остальные были вытянуты вверх: «о' кей!» означал этот жест. Далее все происходило как в немом кино и придавало происходящему зловещую таинственность. Хенк подошел к проигрывателю и вставил тонкий диск в щель. «Пластинка», — догадался Сименс. Зазвучала музыка, протяжная, низкая, слышалось щебетание птиц, гортанные крики попугая, трубный рев какого-то животного. Хенк сел за стол и с удовольствием слушал. Потом взял карандаш и, раскрыв, книгу на столе, что-то записал, отложил карандаш и стал слушать дальше. В позе его появилось напряжение. Хук стоял за спиной Хенка. Напряжение на лице Хенка превратилось в явное беспокойство. Глаза его забегали, словно искали что-то пугающее, в них появился страх, руки потянулись вверх, он попытался вскочить, его руки рвались к горлу. Из динамиков слышались крики диких животных, вопли обезьян и рычание зверей. Муки Хенка сплелись с этим музыкальным сопровождением, дрожь пробирала, глядя на эту сцену! Хенк еще раз дернулся, руки его упали на стол и судорожно сжались в кулаки, комкая листы бумаги. Вырвался хрип, и Хенк затих, голова его свалилась на плечо, неподвижные глаза блестели, точно стекло. Хук улыбнулся, нажал что-то на столе, подошел к проигрывателю. Музыка стихла. Раздался резкий телефонный звонок. Хук выхватил пластинку из проигрывателя и бросился из кабинета. Дверь бесшумно закрылась. Экран погас. Сименс повернулся к Барбаре, та с ужасом смотрела на погасший экран, обхватив голову руками. Сименс подскочил к ней и зажал рукой ее искаженный рот, тело ее обмякло, Барбара повисла на его руке. «Не такая уж ты легкая», — отметил Сименс. Экран засветился. Дверь кабинета открылась, вошла горничная, уставилась на Хенка и с криком выскочила. Экран погас и засветился вновь. Дверь опять открылась, в кабинет вошли врачи, склонились над телом Хенка, санитары уложили его на носилки и унесли. Дверь закрылась, экран погас и вскоре ожил вновь. Генриетта осторожно вошла в кабинет, открыла бар, повозилась там, закрыла его, оглянувшись, вышла. Дверь закрылась в очередной раз. «Вот как! Так ты уже здесь не в первый раз и что-то прячешь! Жаль, не знал раньше, а только догадывался, уж я бы посмотрел, что „чистая и преданная Генриетта“ таит в кабинете Хенка! Каждый из вас, и я в этом числе, играет здесь свою игру и рассчитывает на свое „мастерство“». Экран засветился. Дверь кабинета открылась. На экране появились Сименс и Генриетта, они воровато вошли в кабинет. Осмотр стола, проигрывателя, бара, ниши в баре — все это промелькнуло вновь. Сименс с удовольствием наблюдал за своей работой со стороны, Генриеттта стояла позади него. От Сименса не ускользнуло выражение ее лица: оно было ожидающим и испуганным, когда он осматривал бар. «Значит, все-таки что-то прячет, причем что-то дорогое и, очевидно, дорогое в денежном исчислении. Наверное, чек, уж очень маленькая эта тайная вещица, раз я не заметил». Экран опять погас, Сименс понял, что это были последние кадры. Локоть Барбары перестал дрожать, глаза ее открылись. — Выключи, — приказал Сименс и извлек кассету, — мы уже двадцать семь минут здесь, пора уходить. Глубоко вдохни, медленно, выдохни. Барбара как механическая кукла исполнила его приказы. Экраны исчезли, кассету Сименс сунул в карман. — Поставь картину на место. Барбара сделала это. — Где анализатор речи? — Вон там, в том углу. — Долго его готовить к работе? — Нет, но я не знаю, смогу ли я сейчас, Сим, у меня дрожат руки, я боюсь. Затрещал телефон, Сим вздрогнул, Барбара побледнела и пошатнулась. — Это телефон охраны, — прошептала она. — Возьми трубки, говори резко, скажи, что идем. Телефон продолжал трещать, Барбара взяла трубку. — А, это вы. Гордон! Что случилось? Я как раз стояла на стуле, не могла дотянуться до книги, а тут ваш звонок. А у него руки заняты книгами! Что посмотреть? Какие сигареты? Ах, вон что, у вас кончились. А Джеку, напарнику брать? А, он спит. Понятно. Да, Гордон, вы все помните правильно, у меня в столе всегда был запас. Хорошо, захвачу, они и сейчас лежат. Барбара положила трубку и облегченно вздохнула. Телефон опять затрещал. — Все, идем, — Сименс взял за руку Барбару и потянул к выходу, — сигареты у тебя есть? — Да, есть. Сименс остановился: — И все-таки возьми кассету с тем злосчастным анонимным звонком о рискованном деле Хука, мало ли что здесь произойдет после нашего визита. Барбара подошла к своему бывшему столу, открыла книгу, посмотрела в нее, набрала код, нажала клавишу — послышался щелчок. Нужная кассета наполовину выскочила из хранилища. Сименс быстро выхватил ее. — Барбара, улыбнись, нам надо достойно пройти мимо охранника. Барбара опять застыла как манекен. Сименс обнял ее, прижался губами к ее губам и крепко стиснул свободной рукой. Барбара пыталась вскрикнуть… она, задыхаясь, замахнулась на Сименса. Тогда он выпустил ее. — Вот так, пошли… - приказал. — Теперь все выглядит правдиво. Сименс схватил наугад несколько толстых справочников со стола и с полок и двинулся к лифту. Спускались молча, Барбара приходила в себя. Одарив пачкой сигарет охранника, Барбара взяла под руку Сименса, и они пошли к выходу. — Одну минуту, — послышалось за спиной. Тут уж вздрогнул и Сименс, и его глаза встретились с удивленным взглядом охранника. — Простите, я хотел попросить спички или зажигалку, в моей кончился газ. Барбара протянула зажигалку. — Оставьте себе. Гордон, это вам подарок за вашу любезность, — сказала она. Охранник расплылся в улыбке. — Благодарю вас, мэм, прошу, — он любезно открыл дверь, и Барбара с Сименсом шагнули на улицу. Сименс сел за руль. Барбару начала бить дрожь, она закрыла лицо руками и отчаянно зарыдала. Едва они очутились в квартире, Сименсу пришлось снять с нее платье и поставить под холодный душ… Струи холодной воды затекали в рукава его пиджака и бежали вниз, под рубашку. Вскоре плечи Барбары обмякли, она схватилась за Сименса и заплакала тихо, без истеричных всхлипываний. — Сим, — шептала она, — Сим, что же это? Я ничего не могу понять. Почему Хук не спасал его? Почему не звал на помощь? Почему не звонил врачу? Почему убежал? Что его убило, Сим, что? Сим, дорогой, разберись, умоляю тебя, разберись, Сим! — Хорошо, хорошо, Барбара, я обязательно разберусь, завтра же, если ты опять мне поможешь, разберусь, — шептал Сименс. Он закутал Барбару в халат и положил в постель. Всю ночь она металась, кричала, обнимала Сименса и, дрожа, как испуганный ребенок, прижималась к нему. Затихла она лишь к утру. Сименс, поспав час, приготовил завтрак, горячий кофе, поставил все это на поднос и стал будить Барбару. Она проснулась сразу после первого его прикосновения, села в постели и уставилась на Сименса: — Сим, все это было? — Было, Барбара, было, и еще кое-что предстоит сделать сегодня — надо нанести последний удар. Барбара ничего не стала есть и лишь выпила кофе. Сименс, стоя на коленях возле постели, уплетал бутерброды. — Сим, какие у нас на сегодня дела? Я ничего не помню. — Во-первых, послушаем пленку, которую мы взяли вчера в твоей фонотеке, в приемной Хенка, это самое главное сейчас. Остальное потом. Может быть, позвоним Генриетте, так как может понадобиться сходить в домашний кабинет Хенка еще раз. Да, и вот что еще, надо съездить в магазин под названием… — Сименс вынул из кармана чек и прочитал: — …под названием «Нежная струна», я думаю, там великолепный выбор пластинок. — Это на берегу, недалеко от меня, Сим. — Ты вставай, одевайся, а я тебя подожду внизу на улице. Сименс оделся, вышел и сел в уличном кафе в ожидании Барбары. «Что это была за пластинка и почему ее забрал Хук? Что за странная музыка звучала? — рассуждал он. — Что записал Хенк в домашнем кабинете? Надо было бы посмотреть сразу, но время, время… И вчера не все доделали, не прослушали пленку, Барбара запсиховала. Но все равно молодец она, просто молодец. Ладно, сначала в магазин, потом опять в кабинет Хенка) в рабочий кабинет, а потом… трудно сказать, что будет потом». Вышла Барбара и, помахав Сименсу рукой, направилась к машине. Сименс бросил деньги на стол и догнал ее. — Давай пешком, проветримся, — предложил он. — Давай. Взявшись за руки, они зашагали к морю, потом по набережной к магазину «Нежная струна». В магазине Барбара стала рассматривать рекламы, а Сименс разглядывал пластинки, анализировал их цены. Пластинок стоимостью в двенадцать долларов было много, причем совершенно различного содержания: от церковных хоров до собачьих гонок, от фуг Баха до джаза, и все за двенадцать долларов. Слушать все подряд было безумием. Сим решил порасспросить продавца. — Я недавно слушал пластинку. Там были крики животных. Что это за пластинка? — Сэр, их множество. Животные Африки, Америки, Австралии, России… У нас есть все. Что вас интересует? — Спасибо, я почитаю картотеку и разберусь сам. Так ничего и не выяснив, они вышли из магазина. — Этот дешифратор речи только в рабочем кабинете? — спросил Сименс. — Да, Сим, только в рабочем, так что опять туда надо будет проходить мимо охраны. — Пойдешь одна, вдвоем второй раз подозрительно, скажешь, что забыла сумочку или еще что-то в этом роде. До обеда есть время, давай искупаемся, все равно ты сегодня не работаешь. — Давай. — Позвони Генриетте, мне надо с ней поговорить. — Хорошо. Генриетта забрала Барбару и Сименса из кафе. Заехали к Барбаре, в гостиницу — и помчались из города вдоль берега. Облюбовали безлюдное местечко, наскоро переоделись и шумно ворвались в воду. Обе женщины плавали великолепно, Сименс с трудом оторвался от них, причем только за счет выносливости. Женщины отстали и стали звать его назад. Сименс вернулся и поплыл рядом. — Сим, не бросай нас, акул здесь никогда не было, но все-таки страшно, нас теперь некому защитить, — прерывистым голосом произнесла Барбара и внезапно захлебнулась. Сименс поплыл к ней, поддержал. Барбара восстановила дыхание и, не удержавшись, поцеловала Сименса. Генриетта дружески улыбнулась: ясность в «треугольник» была внесена. — Теперь я понимаю, почему вы не звонили мне вчера вечером, такой ужин пропал! А его я накрывала на троих, вот так-то, друзья мои… — Генриетта, как ты думаешь, что записал Хенк в книге на столе своего кабинета? — Сим рискнул перейти на «ты». — Я не думаю, я просто знаю, Сим. Он записал в книге учета коллекции пластинок название той, что ему подарил Хук. — А что это за название? — Нет, Сим, не знаю, надо было прочитать, пока мы были там. — Это правильно, но, Генриетта, помнишь свое состояние? Черт возьми, как же прочитать то, что там написано, второй раз туда трудно забраться, да, может быть, и нет уже этой записи? Надо искать другие пути. У вас в городе есть графологи? — Не знаю, Сим. — Есть, есть, — Барбара повернулась к Сименсу, — мне приходилось ездить к нему, и не один раз, я забирала кое-какие бумаги. Он глухонемой, у него исключительный талант и беспроигрышное дело. Движения пишущей руки у него превращаются в буквы, слова, предложения. Это просто виртуоз какой-то, ты знаешь, даже страшно, но и по движению губ он определяет, что говорит человек. — Генриетта, у тебя есть видеомагнитофон? — Есть. — Едем к тебе. Генриетта занялась сэндвичами — прислуга до вечера была отпущена. Сименс и Барбара прошли в кабинет. Сименс еще и еще раз осмотрел кассету, никаких следов хитростей он не обнаружил, кассета как кассета. — Рискнем? — предложил Сименс. — Давай. Вставили кассету, экран ожил. — Все, проверил? — Барбаре явно не хотелось смотреть все сначала. — Потерпи, Барбара, мне нужны кадры, где Хенк пишет название пластинки, понимаешь? Нам надо знать ее название. — Проиграй музыку кассеты в любом магазине, и тебе скажут, что это за пластинка, — предложила Генриетта, входя с подносом. — Молодец, правильно, но мне нужно подтверждение, что Хенк получил именно эту пластинку, что он сам видел ее название, сам записал. Тогда будет полное подтверждение. Я и так слышу эту странную музыку, но мне нужно ее название, как бы подтвержденное самим Хенком, понимаешь? Мелодия одно, название пластинки можно сделать и другим, а мне нужно их совпадение. — Ну, тебе виднее. — Теперь стоп, — скомандовал Сименс. — Барбара, у тебя есть такая система? — Да ты что… — начала было Барбара, но осеклась: — Да, Сим, есть, они у нас одинаковые, у меня и Генриетты. «Мог бы и сам догадаться, — подумал Сименс, — ну, Барбара, чуть не проговорилась, что я был у нее, все-таки догадки одно, а подтверждение другое, не надо огорчать Генриетту». — Вот что, надо переписать только кадры, где Хенк пишет, а потом в кабинете Хенка хорошо бы переписать крупным планом только одни руки. Графологу не надо знать, чьи это руки, понимаешь? Если это сделаем, то придется закрыть часть экрана и переписать камерой на твоей системе, Барбара. Вот так, надо действовать, действовать. — Нет, Сим, не мудри. С установкой в кабинете Хенка я работала много, сделаю все быстро и качественно и кассету с голосом проверю. — Барбара, ты золотой человек, — Сименс расцеловал ее. — Нет, Сим, уже не золотой, это меня так раньше называли из зависти, что секретарь самого Хенка. Теперь я просто одинокая женщина, еще не старая, положим, не глупая, умеющая играть в теннис, говорить на многие темы, танцевать, веселиться и плакать. Сим, знаешь, хорошо, что ты появился, мне было очень грустно без Хенка, без его кипения, без его вечно бурлящей жизни, но, как оказалось, не вечной, далеко не вечной. — Да, Барбара, не забудь кассету с записью сцены в домашнем кабинете Хенка унести с собой. Ее нельзя оставить Хуку. — Конечно, конечно, Сим, я все заберу, и кассету с голосом тоже. — Вот тебе чистая кассета для переписывания, вдруг там не окажется, Генриеттта протянула коробку Барбаре. — Сим, ты из нас сделал заправских сыщиков. Но все-таки, зачем все это? — Вам для знания правды, мне для доклада начальству — вот и все. — Ну, я поехала, — помахала Барбара, — ждите. — Слушай, Барбара, может, нам постоять внизу, рядом с входом? — предложила Генриетта. — Нет, — решительно отверг Сименс, — не надо, вдруг кто-то следит за мной. В случае чего, звони, мы здесь, но звони только в крайнем случае, там наверняка все пишется. Барбара уехала. Сименс и Генриетта молча ходили по гостиной, ожидая ее возвращения. Прошло сорок минут, напряжение росло. Наконец Барбара влетела в гостиную и упала на диван, на лице ее было недоумение, злость и полная растерянность. — Кто? — спросил Сименс. — Хук, — ответила Барбара. — Какой Хук? — Младший, — Барбара залилась слезами. — Сейчас, Барбара, сейчас, с пленкой как, переписала? Все забрала? — Да, Сим, я все сделала как надо, даже покурила с охранником. Мне повезло, стоял опять Гордон, кто-то там заболел из их своры. Я сказала ему, что теперь я осталась без сигарет и мне надо подняться наверх и взять сигареты и сумочку, которую я забыла в приемной. Пообещала и на его долю. Этот крохобор не устоял и, конечно, пропустил… Запись получилась великолепной, руки Хенка, крупные, узловатые, водили карандашом по листу открытой книги. Можно даже было прочитать название фирмы на карандаше. К сожалению, буквы на листке книги оказались не в фокусе, но движения карандаша были отчетливыми. — Лучше б и я не сделал, Барбара. Теперь надо связаться с этим графологом. — Не надо, он уже смотрел, я заехала к нему, я часто к нему заезжала и раньше, так что все в норме. У него такая система, что движение на экране можно сделать медленным-медленным, будто ребенок старательно пишет свои закорючки… — Барбара, что там писал Хенк?! — грубовато прервал ее Сименс. — «Прогулка по джунглям», новая серия, — обиженно ответила та, — я и в магазине была, но он уже был закрыт. — Слушайте, это нечестно, — возмутилась Генриетта-Я только догадываюсь о некоторых событиях, а вы ничего не говорите при мне. Не доверяете? — Постой, Генриетта, сейчас мы все вместе и обсудим. Пока мы собрали факты — ты свои, я свои, Барбара свои, а некоторые совместно. Давайте будем рассуждать вместе. — Да, Сименс, наверное, это пора сделать, пора превратить улики в факты, а догадки в уверенность. — Хорошо, если я буду ошибаться, вы меня поправите. — Давай, — Барбара села, прижавшись к Сименсу. — Итак. Была мелкая ссора Хенка и Хука-старшего на званом обеде. Многие оказались ее свидетелями. Это и распалило обоих, хотя они уважали друг друга в известных рамках, как дельцы-предприниматели. Оба твердые орешки, с характером, — затаили обиду до поры до времени. Именно тогда Хук-старший решается на рискованную сделку, не зная, что она во многом зависит от Хенка. Анонимный телефонный звонок Хенку-старшему был вовремя, в пылу обиды Хенк немедленно разоряет Хука-старшего. Позвонил ему Хук-младший. Парадоксально? Факт есть факт. Второй звонок: о смерти Хука-младшего Хуку-старшему. Хук-старший кончает жизнь самоубийством, к этому его вроде подтолкнул Хенк. Именно так думают и многие сейчас. Хук-младший демонстрирует, как он потрясен смертью отца. Телефонные звонки сработали безукоризненно. Причем действительно вполне можно предположить, что об отравлении Хука-младшего отцу позвонил, конечно же, Хенк-старший, чтобы добить его окончательно. Итак, для окружения налицо Хенк — зверь и несчастные Хук-старший и младший. А что если все это было не так, и, как предполагал Кун, кто-то из друзей Хука позвонил отцу об отравлении Хука-младшего именно тогда, когда тот поднимался к Хенку в кабинет. Например, Вайдо? Здесь играли роль буквально секунды. Хук знал, что это добьет отца и он покончит с собой. Знал и другое — инсценировкой своего безумия после смерти отца он сильно поколеблет Хенка, заставит его почувствовать угрызение совести. А значит, появится и желание как-то помочь ему — Хуку-младшему. А как помочь — это он сделал заранее, окрутив Лиззи и запугав ее беременностью. Страшная тайна — имя отца возможного ребенка — свято хранилась бедной Лиззи, именно поэтому Хук был уверен, что его свадьба с Лиззи обеспечена, а значит, и вход в семью Хенков — тоже. Так оно и произошло. Хук умен, он быстро входит в доверие к Хенку. Тот искупает свою вину перед покойным Хуком-старшим, приблизив Хука к своим делам и относясь к нему как к сыну. А, может, он и был его сыном, кто теперь скажет наверняка? Но Хуку и этого мало, он убивает Хенка-старшего, я уверен в этом. И убивает его лишь после того, как тот исправляет завещание в его пользу. Почему Хенк исправляет завещание? Любовь Лиззи к Хуку. Эту любовь видит Хенк, но не понимает ее причины. Он рад, он поощряет эту любовь, как бы искупая вину перед Хуком. Деловые качества Хука не вызывают сомнения, он трудолюбив, настойчив, аккуратен, требователен. Не в пример родному сыну Хенка. А ведь продолжение дел для этой категории людей зачастую дороже родственных чувств и отношений. Отсюда и новый текст завещания. Почему именно убил? Во-первых, фотография с издевательской, мальчишеской выходкой. Выколоть глаза на фотографии, проколоть сердце — это ненависть, это желание уничтожить человека. Может, Хуку подсказали, что он сын Хенка, и отсюда ненависть? Во-вторых, сцена в домашнем кабинете Хенка. Как убил? Узнаем завтра, после посещения магазина «Нежная струна». А пока созванивайтесь с Хуком и договаривайтесь о вечерней встрече завтра у них дома. Я думаю, что доказать мы ничего не сумеем, но увидеть лицо убийцы сможем. Утром Сименс и Барбара опять посетили магазин «Нежная струна». Знакомый продавец подбежал со стандартной улыбкой: — Доброе утро, сэр. Нам очень приятно, что вы решили сделать покупку в утренние часы. Вы уже остановили на чем-то свой выбор? — Да, мне нужна пластинка «Прогулка по джунглям». — Двенадцать долларов, сэр. Это изумительная пластинка, новая серия, слышали о такой? Вы окажетесь в Бразилии, сэр, в джунглях, среди зверей, звуков, — трещал продавец. — И… нет, сэр, это надо почувствовать! Сименс расплатился и решил выйти. На улице он достал записную книжку и внес в статью расходов запись о двенадцати долларах за пластинку. — Барбара, иди на работу, а я отдохну, — Сименс поцеловал ее тихонько и подтолкнул в спину. — До вечера. Весь день Сименс писал отчет. Он получился на славу. Дело только за последними строчками. Для них он оставил один чистый лист. Вечером все втроем поехали к Хукам. После кофе Сименс попросил Хука подняться в кабинет Хенка-старшего. Хук замялся. Выручила Генриетта, сказав, что ей надо взять там свою книгу. Все прошли наверх в кабинет. Генриетта подошла к столу и начала перебирать книги, раскрыла каталог пластинок, запись «Прогулка по джунглям» была последней. — Мистер Хук, в коллекции мистера Хенка одной не хватает. — Ну что вы! — встревоженно проговорил молодой человек. — Сюда никто не входил после смерти мистера Хенка. — И все-таки одной пластинки нет, я ее принес, — настаивал Сименс. Не дожидаясь разрешения Хука, Сименс сунул пластинку в щель проигрывателя. Щелчок, и кабинет заполнился щебетанием птиц, резким гортанным криком попугая, трубным ревом какого-то животного. Все эти звуки смешались с тихой мелодией джаза. Да, стоило закрыть глаза и полное ощущение, что вокруг тебя сомкнулись джунгли. Наплывали волны звуков, запахов… Так вот чем замечательна эта «новая серия»! — Как резко выделяется запах каучукового дерева, не правда ли? — сказал Сименс, глядя в расширенные от ужаса глаза Хука-младшего…

Сименс ушел, оставив Хука, Лиззи, Генриетту, Барбару. Он хотел выяснить еще одну маленькую деталь, которая в общем-то и без того была ему ясна. Он хотел узнать кое-что о роли Вайдо. Найти больницу труда не составило, горничная могла привести Хука только в одну — самую блистательную больницу города. Найти и тут же очаровать медсестру, принявшую тогда Хука, — тоже. Сименсу везло, а в умении обходиться с девушками он был действительно мастер, Лейк тут не ошибался. На фотографии с дверей теннисного клуба она тотчас опознала Вайдо. — Он примчался буквально следом за больным, сидел и ждал, когда мы его откачаем. Помог мне отвести его в палату, что-то ему говорил, нервничал. Я его отправила в приемный покой, чтобы не мешал, он там и сидел. Потом не помню, был сумасшедший вечер, было много больных. Помню, что исчезли они из больницы оба, это точно, так как я не нашла пациента в палате, а посетителя — в приемной. Я зашла в палату, а мистера Хука нет. Я бросилась в приемную, где околачивался этот тип. Простите, я слишком много тогда пережила, может, он и уважаемый человек, простите. Я думала, может, он к нему ушел, сильный парень этот мистер Хук, организм справился с отравлением мгновенно, просто на удивление. Но такого и я не ожидала, чтобы через полчаса как с того света — и уже ускакать к другу в приемную. Но их там не было. За это меня чуть не выгнали с работы, выручил меня мистер Хук, заплатив за меня штраф. Я ему так благодарна, хотя работать мне стало, конечно, труднее… — Спасибо, сестра, я ему передам от вас привет. — Что вы, что вы, не надо, не напоминайте ему об этих мелочах. Он такой человек, такой человек… я молюсь за него!.. Сименс ушел, а вслед ему слышался восторженный шепот медсестры. Сименс быстро зашагал к гостинице, он решил сегодня же уехать поездом, а отчет отправить самолетом с нарочным из конторы. Время было.

Сименс уезжал вечерним поездом. Его провожали Барбара и Генриетта. — Сим, а как ты догадался насчет пластинки? — спросила Генриетта. — Догадался я еще в магазине, там висела реклама о новинке — пластинках, способных воспроизводить не только музыку, но и запахи. Но их было много, я не знал, которую из них купил Хук. Помогла Барбара с ее графологом. Это хоть какое-то, но доказательство. А впрочем, на мой взгляд, ничего не докажешь — это раз, а потом станет ли кто-нибудь доказывать — это два. — Ну и умен же ты, Сим, — восхищенно сказала Генриетта. — Да, он у меня такой, — подтвердила Барбара. Она знала, что у Сименса в кармане лежат два билета. — Генриетта, прости, но мы уезжаем вместе, — глаза Барбары чуть заблестели, — прости, так уж получилось! — Я вам принесла пирожных в дорогу, — Генриетта вынула из сумки пакет, — я догадалась, поздравляю. Сименс и Барбара молча смотрели вслед удаляющейся Генриетте, и жалость мучила их. «Как ты одинока, особенно теперь», — подумала Барбара. «И все-таки у нее очаровательная фигурка, — еще раз отметил про себя Сименс. — Время, время, вот чего нам вечно не хватает…» Поезд вез их в отвратительный город, грязный и удушливый. И лишь сияющая Барбара почти не давала места мрачным мыслям и плохому настроению. Она неумолчно щебетала, обсуждая, в основном сама с собой, детали их будущей жизни, их квартиру, мебель, ванну… Сименс наблюдал за ней, изредка высказывая свое мнение, кивая и удивляясь новому доброму чувству, родившемуся в нем так внезапно. «Сейчас о детях заговорит», — подумал он, так и не поняв, хорошо это или плохо. — Сим, а ты детей любишь? — услышал он. Сименс засмеялся и решил отделаться шуткой: — Да, конечно, люблю, но таких, как ты — взрослых и в меру наивных.' Барбара промолчала. Нет-нет, а в сознании Сименса возникало лицо Лейка, и что-то тревожное закрадывалось в его душу, охватывало его, унося из счастливого купе в кабинет шефа. Город неумолимо приближался-с его работой и заботами, счастье постепенно уступало ему место в мыслях и настроении. Голос кондуктора вывел его из задумчивости: — Газеты, газеты, вечерние газеты! Сименс решил воспользоваться ситуацией и увильнуть от роли слушателя счастливой женщины. Он открыл дверь купе: — Сюда, пожалуйста. Расплатившись с кондуктором, Сименс стал просматривать газеты. Брабара трещала и трещала, переодеваясь в халат. Полы халата задевали газету, его лицо, мешали читать, но Сименс терпел, с удовольствием вдыхая аромат духов Барбары. — Сколько тебе платят, Сим? — словно между делом спросила она. Но Сименс не ответил, зарывшись в газету. — Барбара, смотри, новости о Хуке-младшем. Он закрыл производство этих дешевых домов и срочно взялся за старое, но с большим размахом. Ну и хватка у него, — качая головой, возвестил Сименс, — деловой парень, ничего не скажешь. — Деловой, деловой, — откликнулась Барбара, — если бы Генриетта в свое время сумела вдолбить эту мысль Хенку, то, может, не ехали бы мы с тобой сейчас в этом купе. — Вот как, ты думаешь? — Уверена! — А что, Генриетта пыталась? — Да, пыталась, но сначала пыталась я, а так как он меня не послушал, то я попросила об этом Генриетту, она ближе к нему… у них было и духовное родство, — не удержалась от ехидства Барбара. — Сим, хватит о них, мы с тобой вместе — и это самое лучшее, что мы могли извлечь из этого, как я поняла, совершенно бесперспективного расследования! Она обняла Сименса, прижала его к себе и повалила, веселясь как девочка. Он тоже расхохотался, приняв игру, газеты смялись под их тяжестью, и лицо Хука-младшего, поданное на первой полосе крупным планом, сморщилось в обиженную виноватую гримасу.

Утром поезд прибыл в город. Заскочив на загородную холостяцкую квартиру, Сименс наскоро познакомил с ней Барбару и помчался в контору на доклад. Барбара оставалась одна. — Отправь телеграмму Генриетте, пусть на уикенд приедет к нам, — крикнула вслед Барбара. Сименс усмехнулся. «Женщина есть женщина, то старалась держать ее подальше, а тут — пусть приедет, полюбуется. Ох, собственницы…» Застоявшийся «ягуар» фыркнул и ожил ровным, тихим гудением Сименс выехал из гаража, помахал Барбаре, стоящей на балконе, послал ей воздушный поцелуй, и автомобиль влился в поток деловито спешащих машин. Дорога к конторе была недлинная, но Сименс успел еще раз кое-что обмозговать. Статья в газете распределяла события несколько по-иному, но не хватало информации, и Сименс пока не мог найти верный ход в этой новой расстановке. Рубашка намокла и противно липла к телу. Сим не понимал, от чего ему так жарко: то ли из-за нахлынувшего волнения неизвестности, то ли от удушья городского воздуха, от которого не спасал и кондиционер машины. Припарковав машину, Сименс поднялся на второй этаж. Немного отдышавшись в прохладном туалете, он умылся и медленно, собираясь с мыслями, вошел в приемную. — Полли, привет! Даже не повернувшись, Полли указала на дверь кабинета Лейка. «Такого еще не было. Может, о Барбаре уже наслышана? Ладно, дело ее, но признак в общем-то нехороший». Сименс легко стукнул в дверь и вошел. — А, Сименс! Я час назад прослушал твой отчет. Молодец, что его прислал самолетом. А что это ты решил сам поездом, ты всегда, если мне не изменяет память, предпочитал авиацию? Или твоя дама не переносит болтанки? Вот что, Сименс, ты просто отличный парень, сделал все как надо. Расходы твои я утвердил, ты, на мой взгляд, даже сэкономил, особенно на бедняге Куне, из наших так скупо никто не оплачивал, да и не кормил столь скромно. Если бы все так берегли наши деньги, то я бы спал намного крепче и значительно дольше. Тебе тоже кое-что перепало, твои деньги в банке, притом на счету, который ты забыл указать в последней анкете, счет в байке Скотта. Я знаю, что ты болел попгода назад скарлатиной, болезнь детская, но на взрослых действует плохо. Видно, она и подействовала на твою память. Не расстраивайся, Сименс, все мы немного грешны! Как там Кун? Ему тут тоже причитается, — Лей к скосил глаза на лежащий рядом листок. Он старался говорить тепло и дружески, но Сименс улавливал легкий холодок и отчуждение в его глазах и голосе. «С чего бы это? — пытался понять Сименс. — И за вранье в экономической анкете обычно гнали сразу в шею, а тут —  не расстраивайся, все мы грешны». Подозрительно отпущение грехов, пересыпанное собственным раскаянием! Как перед плахой. Но он молчал, стараясь не выдать своих лихорадочных мыслей. — Вот что, Сименс, дела младшего Хука — это его дела. Ты, надеюсь, меня понял: ни полслова информации никому. Ты свое дело сделал — и сделал, повторяю, хорошо. Но все-таки одну ошибку ты совершил: не надо было брать с собой Барбару, хотя она, конечно, хороша, судя по твоему поступку. Здесь другой воздух, Сименс. Ты это знаешь не хуже меня, а она привыкла к чистому и свежему. Зря ты это сделал. Да и как быть с Полли? Она была под большим впечатлением после горной поездки с тобой. Я видел видеозапись. Молодец. Я бы на твоем месте отправил Барбару сейчас же назад, пока она совсем к тебе не привыкла. Или ты собираешься с ней оставаться до конца дней своих? Лейк вопросительно уставился на Сименса. «Намек, приказ или человечность, а впрочем, какая к черту человечность, если приплел сюда и Полли. Какая-то сволочь успела поработать, добра не жди. А может, ревность? Или все-таки угроза?» — гадал Сименс. — Да, мистер Лейк, я нашел наконец свою женщину, — ответил он. — Поздравляю тебя, но все-таки это ошибка, Сименс, ошибка! Вот так. _ Лейк даже утвердительно прихлопнул ладонью по столу. — Я бы ее отправил к морю, там ей будет лучше, немедленно отправил! — Не в моих правилах, но все же спрошу. Почему, мистер Лейк? — Эх, Сименс, Сименс, ты всегда был очень сообразительным парнем, умным, думающим, а тут вдруг такой вопрос. Вот видишь, женщина уже повлияла на тебя! Подумай, Сименс, подумай, это проще мата в три хода, погляди вокруг себя. Сименс молчал, ему хотелось побыстрее покинуть кабинет Лейка, уйти от загадочности, неоднозначности и неопределенности. Во всяком случае, напряженность, появившуюся в их разговоре, Сименс чувствовал уже ясно. Лейк молчал, что-то обдумывая. На счастье Сименса, зазвонил телефон, Лейк живо схватил красную трубку и даже привстал в почтительном полупоклоне, не проронив ни слова, он слушал… глаза его прикрылись от внимания. «Кого это он так уважает?» — промелькнуло у Сименса, но он тут же отбросил размышления и решил воспользоваться моментом. Сименс впился глазами в лист бумаги, испещренный словами и цифрами, он умел читать перевернутые тексты, лежащие «вверх ногами». Сименс напрягся, раздвоился, одновременно читая текст и следя за глазами Лейка, готовыми открыться в любую секунду. Но Лейк слушал, кивал, казалось, не собирался взирать на Сименса. «Уж очень удачный момент, нарочно не придумаешь, как будто специально подстроили, — подозрительно подумал Сименс. Он уже понял смысл и содержание документа: это были списки и колонки цифр напротив фамилий. В одном из них, насчитывающем около десятка имен, Сименс прочитал знакомое: „Кун — 5000“. „Почему так много, такого еще не было, а я с двумя сотнями к нему, стыдно“, — размышлял Сименс и побежал глазами дальше, но они словно споткнулись, застыли: „Хук — 10000“. „Хук-младший оплачивается здесь! В одной со мной конторе! Миллионер Хук получает здесь жалкие для него и баснословные для меня 10000 долларов? Ничего не понимаю. Значит, все шло по плану, разработанному здесь, в нашей конторе, и Хук был одним из действующих лиц всей пьесы! Так, значит, я не его изобличал? А кого же? И зачем было это расследование? Кому оно нужно, если здесь давным-давно знали убийцу?“ Глаза Сименса бежали по списку дальше… вот и его имя, но напротив ничего не было, никаких цифр. Напротив его имени зияла пугающая пустота. Сименс ничего не понимал, но чувствовал, что разгадка рядом… „Вайдо — 7000“. Цифра была зачеркнута жирной чертой. „Ясно, платить ему уже не надо, на том свете деньги не нужны, а то, что он в списках, не удивительно, роль его понятна, наушник и подсказчик“. „А что там, во втором списке?“ — решил заглянуть Сименс и вздрогнул:, тот список был короткий, в нем было всего три фамилии, три имени: Сименс, Барбара, Генриетта. А цифры напротив? Да это же дата, сегодняшняя дата! Холодок пробежал по его спине, что-то стало выстраиваться в конкретную картину, сплошь нарисованную черными красками. Голос Лейка вывел его из размышления и заставил еще более насторожиться. — Окончание операции, простите, успешное окончание операции гарантируем, никаких следов, господин министр, — отчеканил в трубку Лейк и нежно, дождавшись отбоя, положил ее на рычаги. „Не похоже на блеф“, — решил Симанс. Лейк не смотрел на него, но Сименс все же заставил себя расслабиться, шеф был чуток на внутреннее состояние своих агентов. — Иди, Сименс, кути со своей очаровашкой, я тебе даю неделю. Деньги не жалей, у тебя их хватит. И не увлекайся, тебе худеть не надо, и так одни мышцы. Иди, — Лейк даже и не взглянул на него, рассматривая календарь. „А лист календаря перед ним пустой, — заметил Сименс; — какого черта там разглядывать! Далась им Барбара! Неделю можно гулять, да такого наша фирма не знала и не узнает со дня своего основания. Врет, блефует, что-то случилось, но что?“ Он вышел из кабинета и сломя голову бросился вниз, нырнул в машину и рванул, не жалея мотора. Лейк наблюдал за ним из окна и задумчиво тер правую щеку. — признак сомнения и раскаяния. Щелкнул динамик внутренней связи: — Сэр, все по расчету, он помчался как на пожар собственного дома. Список вывел его из себя, это было здорово придумано, вы просто гений. Клабс держится за ним, связь со мной прямая через каждые две минуты, он ведет его до конца. — Речь закончилась полувопросительной ноткой. — Я видел, смотрел в окно, мне искренне жаль. Конечно, до конца. Сименс был классным водителем, этого требовала его работа. Он выписывал сложнейшие фигуры по асфальту, оставлял позади одну машину за другой. Номера сотрудников их конторы полиция знала и не чинила им препятствий. „Так, — рассуждал Сименс, петляя среди машин, — Хука-старшего разорили, старикан Хенк, по их мнению, стал выживать из ума, так как вздумал отойти от военного бизнеса. Молодой Хук быстро продался и загнал его в могилу, притом просто мастерски это сделал. Старикан, как это часто бывает в старости, взбрыкнул, правды захотелось, стал артачиться, а может, действительно надоело людей „кормить“ автоматами вместо хлеба и масла. Неужели все-таки Хук — сын Хенка и знал это, отцеубийца? Впрочем, мало ли таких случаев, досье которых лежат на полках наших сейфов. „Где деньги, там нет родственников“, — как частенько говорил Лейк, а я бы добавил: „И отцов“. Так что оружие теперь опять пойдет навалом, да еще и какое, химические лазеры, не выговоришь сразу. Ладно, черт с ними, давай о себе… Если этот подонок Хук-младший их человек, ставленник мира сего, то зачем был весь этот спектакль с моей командировкой? Ведь все в общем-то было им известно! Именно в общем!.. Бог ты мой, я же выявил всех, кто знал об убийстве, — кто еще жив, Вайдо убили раньше, даже не заплатив, сволочи. Это Барбара, Генриетта и я. Кун не в счет, он лишь, как всегда, для информации и направил к нужным людям. Так-так…“ Сименс вздрогнул, перед ним всплыл второй список и дата: сегодняшний день. Машина вильнула, но, к счастью, рядом никого не было. Сименс выправил машину, и она стремительно неслась дальше, вырвавшись из города и приближаясь к дому, к Барбаре. „Значит вот зачем я работал. А теперь, если они, то есть мы, исчезнем, то и концы в воду, неплохо придумано. Неужели решили убрать? И намеки на ошибку с Барбарой. И поведение Полли! Я-то, дурак, „нашел свою женщину“, разговорился. Вот теперь и дели с ней все пополам, идиот! А списки с гонораром! Сумма не стоит только напротив моего имени! Список на столе, на моих глазах. Что это — оплошность, столь не похожая на Лейка, или… нарочно, специально подсунули, чтобы я увидел и понял, а потом психанул. Значит, список попадает мне на глаза, я его читаю, оценить ситуацию не так уж трудно, — и несусь к Барбаре, спасти ее, несусь, именно несусь… они просто заставили меня нестись сломя голову, спровоцировали, подлецы, мешки с дерьмом! Заставили нестись… Что это — ни одной машины рядом, надо полегче, так и до беды недалеко“. Впереди, на перекрестке, тормозил огромный фургон, плотно закупорив дорогу и не оставив даже малейшей надежды на спасение, обе обочины были глубокими, с каменистыми обрывами. Настоящие пропасти! Сименс давил и давил тормоза, педаль уперлась в пол, но машина летела, колеса продолжали бешено вращаться, фургон стал огромным… „Сволочи, — успел подумать Сименс, — грызутся, а я погибай…“

— Лейк, у нас несчастье, — голос из динамика был наполнен сарказмом, Сименс разбился, сразу насмерть. Клабс случайно оказался неподалеку, говорит — ужасное зрелище, Сименса просто нет, осталось красное пятно, мчался как угорелый, не заметил фургона, раззява, спешил к своей… — Спасибо за информацию, — сухо прервал голос Лейк, — и поменьше эмоций, выставьте траурный портрет, мне искренне жаль его. Надеюсь, портрет найдется? — Да, еще вчера я все подготовил и портрет тоже, у нас ошибок не бывает, воодушевленно доложил голос, — как вы приказали… — Идиот, — прорычал Лейк, — продолжайте операцию! — Слушаюсь! — Голос стал испуганно-исполнительным и чуть удивленным. — И без болтовни, ясно! — еще раз рыкнул Лейк. — Есть, шеф.

Обливаясь слезами, Барбара сидела среди разбросанных вещей, раскрытых чемоданов, вновь и вновь перечитывая телеграмму — Генриетта утонула. Хлюпая, как девчонка, носом, Барбара вспомнила их совместное купание, как Сименс нежно оберегал ее и Генриетту, держась рядом с ними, как осторожно плыла рядом Генриетта. Потом ее воображение нарисовало море, Генриетту, беспорядочно бьющую руками по воде, отчаяние в ее красивых глазах и страшную толстую акулу с широко разинутой огромной пастью. Испуганные глаза Генриетты становились все больше, все шире шли круги на воде, забурел водоворот… Море опять стало спокойным, будто и не было Генриетты вовсе. Барбара зарыдала. Стук в дверь заставил ее вскочить. Барбара оправила халат, прическу и, мельком взглянув в зеркало, все еще всхлипывая, бросилась к двери. — Сим, наконец-то! — крикнула она, — Генриетта погибла, утонула, мы ее теперь никогда… Последнее, что она увидела, — это разлетающиеся в разные стороны щепки белой двери и маленькое черное отверстие, вдруг появившееся напротив ее сердца.

„Расследование закончено“!? — размашисто написал Лейк на тощей папке с номером 52. Потом подумал и приписал: „В сейф № 1“». Это был сейф, шифр от которого знали только он и министр.