Иван Наумов Бабушка Мороз
Ноябрь, тридцатое
«Странные они, эти марсиане, — думал Боба. — Совсем на нас не похожи. Взять хотя бы верзилу Стейтона — больше на каторжника смахивает, чем на дипломата. Нос набок, взгляд цепкий, ему бы еще повязку на один глаз! Угрожающе, словно надсмотрщик, расхаживает за спиной у своих трусливых сотрудников московского и подмосковного происхождения. Так ведет себя овчарка, присматривающая за стадом».
Пока родители суетливо перекладывали бумажки перед лысоватым круглолицым служащим, Боба, скучая, глазел по сторонам. И пришел к выводу, что марсиане — это как раньше американцы и австралийцы — непонятно кто. Те тоже когда-то нацепили джинсы, клетчатые рубахи и широкополые шляпы и удивляли англичан да голландцев отсутствием манер. Эти такие же.
Весь последний год, когда стало ясно, что придется лететь, Боба смотрел и читал только вестерны, предвкушая приключения в недружелюбном новом мире. И пусть папа рассказывает кому другому про социальную политику и комфортные условия — ему даже мама не очень-то верит. Стены Бобиной спальни давно исчезли под голограммами прерий, диких быков, скачущих индейцев. Бо́льшую часть коллекции он нарисовал и оцифровал сам.
В помещении консульского отдела было душно и нервозно. До отлета «Фридома» оставалось меньше двух суток. Те, по чьим запросам еще не вышла виза, маялись в тесном зальчике ожидания, беспрестанно вскидываясь на звонок, приглашающий к окошку получения документов, хотя у каждого был на руках порядковый номер в очереди.
Бабушка замерла в неудобном казенном кресле, опираясь на трость, — слово «клюка» ей категорически не нравилось, — и Боба развлекался тем, что мысленно вплетал ей в волосы красивые орлиные перья, украшал щеки боевым узором, и постепенно бабушка превращалась в Сидящего Быка со старинной литографии.
Неожиданно отец начал спорить с человеком в окошке. Что-то неразборчиво объяснял, горбился, стараясь говорить прямо в узкую щель для документов, а мама только безуспешно дергала его за рукав. Несколько арабов, кучкой сбившиеся в дальнем углу, взирали на эту картину с суеверным ужасом.
«Почему они не хотят нас пускать на Марс? — удивлялся Боба. — Если на рекрутских плакатах пишут, что „Рай — не на Земле“, это еще ничего не значит. Что можно выяснять про нашу семью целых два месяца?»
Наконец отец добился какого-то компромисса — сразу выпрямил плечи, поправил волосы и быстро ушел вместе с мамой в боковую дверь, куда им указал круглолицый.
— Ба, хочешь водички?
Ольга Сергеевна усмехнулась:
— Предпочла бы винца, но твой папа перед полетом не разрешает.
— Так еще же два дня, — возразил Боба. Мальчик входил в возраст, когда жизненно необходимо противопоставить свое мнение опыту взрослых.
Бабушка ушла от дискуссии, снова замерев, как идол с острова Пасхи. Боба искоса разглядывал ее мутные и ясные одновременно глаза, пытаясь без замера подобрать подходящую палитру.
Вернулись отец и мама. Снова подошли к окну, отец опять согнулся — на этот раз, чтобы поставить еще несколько подписей. А потом, обернувшись, победно вскинул руку с увесистой стопкой разноформатных документов и четырьмя паспортами.
* * *
— Уверены? — спросил Стейтон, и Сегур, как всегда, внутренне сжался под тяжелым взглядом марсианина. — Теперь, конечно, спрашивать уже поздно. Вы уверены, что осечки не будет? Не стоит ли дать Паромщику какие-то дополнительные инструкции?
Сегур промокнул лоб большим несвежим платком в синий горошек.
— Мы, конечно, раньше только с одиночками работали, по понятным причинам. Но здесь особый случай, все проверили десять раз. Абсолютно асоциальная семейка.
Стейтон говорил по-русски как прибалт, лишь с намеком на акцент. По слухам, читал в подлиннике классику. Из спортивного интереса Сегур вворачивал в свою речь неожиданные обороты и следил — очень уж хотелось подловить начальника хоть разок.
Посольство Марсианской Демократии уже час как закончило прием посетителей, ушли уборщицы, сменилась охрана, и только в кабинете вице-консула Стейтона продолжалась работа. Длинные цепочки рабочих папок занимали несколько экранов. Десяток досье в бумажном виде лежал под локтем у наемного работника визового отдела Сегура.
— Начнем с бабки. Ольга Мороз. Детдомовская, но выбилась в люди. Даже в институт поступила. В двадцать два года в аварии получила травму. Двенадцать лет в параличе. Вылечили магнитотерапией, снова смогла ходить, но с тех пор на инвалидности. Кто-то над юродивой сжалился — в тридцать шесть родила ребеночка.
Стейтон, конечно, уже не раз слышал эту историю, почти знал «назубок» — забавный русизм! — но предпочел еще раз выслушать подчиненного, обдумать информацию, убедиться, что все действительно сделано правильно. Сегур порой бывал отвратителен, но всегда — эффективен и трезв в оценках.
— Сын Андрей. Домашнее воспитание и образование. Круг общения крайне ограничен. Прирожденный пекарь. Призер несколько крупных выставок, соучредитель кондитерского объединения. Перед отлетом продал свой пай с аукциона. Собирается развивать в Нью-Франклине хлебопекарную промышленность!
Сегур не удержался от смешка.
— Не отвлекайтесь! — поморщился марсианин. — Давайте к следующему кандидату.
Сегур послушно отложил пухлую папку семьи Мороз в сторону, открыл дело иранцев.
— А вам ни разу не становилось плохо, Михай? — спросил Стейтон. — От того, что меняете людям жизнь по своему усмотрению?
Сегур медленно выпрямился и посмотрел в глаза шефу невинно и безмятежно:
— Не меня-ЕТЕ, а меня-ЕМ, господин Стейтон. Не надо слишком много возлагать на мои неспортивные плечи. Наши подопечные — счастливчики. У них всегда остается выбор: стерпеть и довольствоваться малым либо защищаться, рискуя всем. При такой свободе выбора только самоубийца выберет второе. Марс — не Земля, как вы меня сами учили.
Пригладил волосы на чуть покрасневшей лысине, уткнулся в досье и продолжил как ни в чем не бывало:
— Кто тут первый? Реза Амин. Ну, дело ясное…
Декабрь, тринадцатое
Сколько Боба потом ни вспоминал, дни до тринадцатого декабря не отличались один от другого абсолютно ничем. Состояние долгого путешествия отупляло. Никто не привык больше суток находиться в дороге, а здесь — месяц вынужденного безделья.
Родители узурпировали верхние полки просторной четырехместной каюты и, как Боба ни бился, крепко держали позиции. Бабушка с утра до вечера пропадала на прогулочной палубе, найдя себе подружек, если не по возрасту — все-таки немногие старики решались на подобные авантюры, — то по мироощущению.
Отец с мамой ушли в отрыв, курсируя между бассейнами, солярием — будто можно назагораться впрок! — и казино, где разумно играли по маленькой.
На подключение к локальной сети «Фридома» они согласились, не задумываясь, и теперь Боба выходил из каюты, только чтобы поесть.
Межпланетный бублик уверенно падал в сторону Солнца. Боба с интересом следил за каналом корабельных новостей, разглядывал интерактивную карту маршрута корабля, читал популярные статьи о гравах, теории свободных полетов, изучал космопорт Фабиуса, основного спутника Марса, куда направлялся «Фридом». Играл с планами городов, представлял себе, что Нью-Франклин объявил независимость от Силикон-Сити и, чтобы в новой республике не начался голод, они с отцом контрабандой везут туда полный вездеход муки… Зарегистрировался в пассажирском чате, назвавшись профессором кафедры робототехники, и две недели успешно дурил всем головы, едва успевая черпать «правильные» фразы из корабельной энциклопедии.
Тринадцатого все пошло по-другому. После завтрака чат взорвался новостями о террористах. Куда можно угнать космический корабль? Боба не понимал. Или они хотели всех держать в заложниках, превратив «Фридом» в межпланетную базу? Но среди тридцати тысяч пассажиров нашлось не слишком много трезвомыслящих, и чат пузырился пафосной бессмыслицей.
А после ужина неожиданно рано пришли и родители, причем не одни. Их было слышно еще из коридора.
— Андрюша, только не волнуйся! — Мама вилась вокруг отца как встревоженная птица. — Пожалуйста, не кричи на него. Это же офицер, он не виноват! Он просто выполняет свои обязанности!
— Просто выполняет, потрох?! — гремел отец. — Не виноват?!
Дверь каюты едва успела скользнуть в паз. Первой внутрь юркнула мама, сразу хватаясь за верньеры встроенного в стену сейфа.
— Андрюша, я код забыла!
Отец втиснулся в дверь одновременно с офицером из экипажа, и еще кто-то остался за дверью.
— Вот прекрати мне это! — рявкнул он на мать, отчего та втянула голову в плечи. — Открывай, я сказал!
Мама несколько раз неуверенно попробовала набрать разные комбинации.
— Андрюша, только не кричи! Я вроде бы ставила день рождения мамы…
Тут совсем некстати вставил свою реплику офицер:
— Знаете, уважаемые, я вас не просил устраивать мне спектакли. В том, что у вас на карточке кончились деньги, нет ничего предосудительного. И незачем было тащить меня сюда, чтобы…
Договорить он не успел. Поскольку отец, несколько секунд недоверчиво внимавший офицерским речам, взревел:
— Меня, Андрея Мороза, почетного…
И, не договорив, влепил офицеру размашистую оплеуху, отчего тот, зацепившись пяткой за комингс, выпал в коридор. Неспешно поднялся, утирая разбитую губу.
— С того момента, как вы прошли шлюз, вы находитесь на территории Марсианской Демократии и подчиняетесь законам этого государства, — совсем другим тоном заговорил офицер. — Я — карго-лейтенант Кастерс и нахожусь при исполнении. У вас есть право хранить молчание…
Ольга Сергеевна, положив под язык таблетку, внимательно слушала плачущую навзрыд Анну. Боба забился в угол своей койки, отгородившись ото всех экраном, как щитом.
* * *
— Ты говоришь, не смогли расплатиться в баре, — в третий раз переспрашивала Ольга Сергеевна.
— У Андрюши две карточки, и у меня одна. Основной он никогда не пользуется, до самого Марса не собирался ее трогать. А тут просто вытащил не ту по ошибке. Хотел поменять, а бармен уже чиркнул.
— И?
— И говорит: на этой — остаток нулевой. Андрей — как? Что? Начал кричать, я расплатилась со своей, но бармен уже вызвал дежурного, мы пришли сюда…
Бух. Бух. Бух. Не помогала таблетка, только горло морозила. Так нехорошо стало Ольге Сергеевне, впору лечь и помирать.
— Тише, Анечка, успокойся, — слабым голосом сказала она. — Что хотели офицерику-то предъявлять? Зачем сюда пришли?
— Как? Как «зачем»? — Анна всплеснула руками. — Все документы, состояние временного счета, заверенная справка о переводе — все в сейфе.
Самое наступило время принять сильнодействующее — иначе невозможно будет слушать эту историю. Ольга Сергеевна, белее мела, запила лекарство водой и сказала:
— Анечка, нужно собраться. Расскажи, голубушка, все по порядку. Про визы, про документы, про деньги, все расскажи.
Услышав из уст свекрови «голубушку», Анна снова заревела в голос, и еще какое-то время ушло на то, чтобы привести ее в чувство.
Потом общими усилиями «вспомнили» код. Открыли сейф. Ольга Сергеевна дотошно рассматривала бумажку за бумажкой и слушала невестку. Спрашивала, переспрашивала, уточняла.
Картина яснее не становилась.
— Какая-то ошибка, — убежденно сказала Ольга Сергеевна. — Сбой в системе, вирус, я не знаю! Надо извиниться перед этим офицером, попросить прощения, чтобы Андрюшу отпустили, и срочно разбираться с банком. Деньги переведены, все оригиналы документов у нас на руках. Нет абсолютно никаких поводов для волнения.
— С банком связаться нельзя, — подал голос из угла Боба.
Обе женщины повернулись к нему.
— Мы сейчас очень близко от Солнца, сигнал глушится. От земного Интернета мы отключились вчера, а к марсианскому подключимся только через четыре дня.
Анна молчала.
— Тем более, — пытаясь убедить в первую очередь себя, продолжила Ольга Сергеевна. — Через четыре дня уже на спокойную голову и разберемся. А из Андрея узника делать не позволим! Все летят как люди, а он там один непонятно где…
— Там их трое! — закричал Боба. — Папа и два араба!
— Какие арабы, голубчик? Ты о чем?
Боба сбивчиво рассказал про террористов.
— Все повторяется, — непонятно сказала бабушка.
Анна приняла успокоительное.
— Надо идти к капитану, Ольга Сергеевна, — настаивала она чуть погодя. — Незачем нам связи ждать, нужно по горячим следам разбираться! Показать бумаги, зарегистрировать заявление…
— Да след-то, чай, остыл уже, — задумчиво сказала Ольга Сергеевна. — Мы, Анечка, сначала подумаем, а потом сделаем. Капитан — лицо должностное, его задача — привести корабль на Фобос. Он в ответе за наши жизни, а не карманы. Нужен контакт с банком. И, видимо, с полицией.
— Стражей порядка Марса, Фабиуса и Демократоса, — поправил начитанный внук.
Все замерли в молчании. Потом потихоньку расползлись по разным углам. Анна неожиданно уснула, видимо, подействовало успокоительное.
— Ба, — тихо позвал Боба. — Все плохо, да?
— Пока не знаю, Борис, — строго ответила Ольга Сергеевна. — Пока не знаю.
Мальчишка еще долго ворочался, прежде чем тоже уснул.
Ольга Сергеевна включила лампочку в изголовье и снова принялась рассматривать и сверять документы.
* * *
Когда «Фридом» замер в захватах дока, началась обычная сутолока. Силу тяжести урезали до половины «же» рывком, словно намекали: полет окончен. Ольга Сергеевна поглядывала на выигранные в лотерею дешевые часы с марсианским циферблатом. Аня орала на Бобу, чтобы тот не смел высовывать нос в коридор. Вещи, за месяц расползшиеся по шкафам и полкам, теперь снова выстроились чемоданной пирамидой, напоминая хозяевам об их иммигрантском положении.
Наконец и на четвертую палубу подали гравиконтейнеры для багажа, а затем начали выпускать пассажиров. По длинным прозрачным рукавам от громады «Фридома» к устью терминала «Фабиус» ползли цепочки людей.
Сколько же звезд, подумала Ольга Сергеевна. Как обделена Земля этим чарующим видом! Багровый блин Марса нависал над горизонтом. Мысли об Андрее ютились где-то на заднем плане. Ольге Сергеевне в какой-то момент показалось, что она увидела его в соседнем тоннеле — сутулую фигуру в сопровождении двух охранников.
«Жалко, что мы теперь долго не увидимся, — отстраненно подумала она. — Не поужинаем вместе под бутылочку бургундского. Андрей бы рассказывал о своих несусветных идеях, Аня смотрела ему в рот, а Боба спорил с отцом, пытаясь найти в его рассуждениях дырку. А я бы сидела в своем кожаном кресле, подобрав ноги, куталась в плед, слушала их перепалку, и было бы так хорошо и спокойно…
Но нам путь туда. — Марс в ответ скабрезно оскалился долиной Маринера. — Нам туда — а Андрею на Деймос. На Ужас, ибо нет у маркетологов права переименовывать небесные тела. На достаточно обустроенном Демократосе — образцовый трудовой лагерь, и Андрей застрянет там на пару лет, это как пить дать. Что впаять, найдут. Оставшихся у нас денег не хватит и на два месяца, и нужно что-то делать, ведь Бобе всего двенадцать, а Аня — абсолютная тряпка, незлая, глупая и мнительная, она не вытянет семью, а я — я никому уже не нужна, старая развалина, во сто раз глупее, раз вообще согласилась на эту авантюру…»
На паспортном контроле их долго мурыжили из-за того, что Андрея провели по другому каналу. Пришлось заполнять дополнительные документы, ставить, толком не читая, десятки подписей. Смысл в этом угадывался один — неблагонадежная семья заслуживала повышенного внимания.
Аня находилась в глубоком ступоре. Как заводная игрушка, она реагировала только на прямые команды. Боба жался к матери, став словно на пару лет младше.
Ольга Сергеевна бросила магнитную карточку вида на жительство и уже ненужный паспорт на стойку последнего контроля. Им осталось получить багаж, пройти в соседний зал, оформиться на челнок до Нью-Франклина и навсегда опуститься в атмосферу своей новой планеты, без гарантий нормальной жизни и без перспектив достойной. Потому что так за них решили какие-то грамотные мерзавцы.
Паспортистка медлила, листая паспорт туда и сюда. Ольга Сергеевна подняла на нее взгляд. Симпатичная девчушка. Открытое лицо, нос в веснушках, ямочка на подбородке. Немного похожа…
— И что, безмозглая дура, — улыбаясь, сказала пограничница, — так и пойдешь дальше, как корова на убой?
Не «похожа», а это и была — Магда. Только молодая-молодая, как пятьдесят лет назад. Ольга Сергеевна открыла рот, чтобы возразить, но вместо этого проснулась.
А сны Анны оккупировал огромный страшный мулат по имени Авангард. Она смеялась над старинным именем, но тот не понимал шуток и бил ее по лицу. Анна плакала и пряталась от него, но Авангард все равно находил ее, тряс за плечи, и говорил, обнажая прямо перед ее носом страшные лошадиные зубы и нездоровые десны:
— Мальчишка должен уважать меня, поняла? И звать меня отцом, а не каким-то вашим словом «дядя». Ты слышишь?
Только бы он не трогал ребенка, думала Анна. Потому что понимала, что сыну погибшего космонавта никогда не назвать папой полуграмотного сутенера. Только разве Андрей погиб? — спрашивала она себя и просыпалась.
А Боба шел вверх по вырубленным в скале ступеням. Лаз казался бесконечным, но не было ничего важнее, чем добраться до открытого пространства. Там все будет по-другому, лишь бы только не поскользнуться и не упасть. Те, кто не выдержал, лежали здесь же засохшими мумиями. Боба переступал через скрючившиеся тела и продолжал путь. Наконец он вышел на поверхность. Сбросил на землю здоровенный камень — камень?! — который, оказывается, все это время нес на спине. Глаза постепенно привыкали к свету. Легкие ловили свежий воздух, какой-то пустой и безвкусный, пресный, как на корабле. Корабле… Боба пытался вспомнить, что означает это слово, но снова не получалось.
— Что встал? — из-за спины раздался голос мистера Стейтона.
Теперь уже Боба видел непрерывные цепочки людей, несущих камни к основанию огромной недостроенной пирамиды. Красно-бежевая пустыня простиралась до горизонта. Голые по пояс надсмотрщики щелкали черными бичами, и рабы сразу прибавляли шаг.
— Пшел! — Стейтон пнул Бобу по копчику и добавил плетью по спине.
Нужно было не брать этот дурацкий камень, а проснуться. Но пока не вспомнишь, что за штука этот «корабль», приходилось слушаться своего надсмотрщика.
Боба торопливо взвалил камень на спину и поспешил занять место в цепочке.
Декабрь, четырнадцатое
Утро не принесло ни отдыха, ни успокоения. То, что вчера казалось безумным происшествием, оформилось в объективную реальность. В ответ на запрос об Андрее Анне назначили время беседы с дежурным офицером и объяснили, как найти нужный отсек. Боба едва уговорил ее сходить на завтрак и сам же был потом не рад.
Бабушка еще спала, будить не стали.
Четвертая палуба «Фридома», обиталище среднего класса, жила своей обычной жизнью. Слишком много людей, чтобы заметить в массе отсутствие кого-то одного.
Боба вел маму по бесконечному коридору в сторону сектора ресторанов. Выражение ее лица было таким, что встречные оборачивались и провожали их взглядами.
— Мам, — шептал Боба, — ну, мам! Ну улыбнись немножко! Ну смотрят же!
Но Анна вела себя как робот.
А когда они вернулись в каюту, Ольга Сергеевна окинула невестку критическим взглядом и сказала:
— Со всем уважением, Анечка! Еще раз выйдешь из каюты нечесаной — я тебе все патлы повыдеру. Забудешь про макияж — просидишь до Марса в каюте.
— Ольга Сергеевна! — вспыхнула Анна. — Да как вы…
— Девочка! Мне семьдесят четыре года, и я смею все, что смею. Мы попали в очень нехорошую ситуацию. Наша семья находится на грани исчезновения.
— Не смейте так говорить! Еще и при ребенке! — Анна села на койку Бобы, посадила его рядом и инстинктивно прижала к себе.
— Мам, — сказал мальчик. — Дай бабушке сказать.
Ольга Сергеевна села напротив них и достала из папки банковские выписки.
— Рассказываю то, что вижу. Все ваши комментарии и доводы — потом. Договорились? Борис, к тебе — особая просьба. Потерпи, сейчас будет скучно!
Анна и Боба кивнули.
— Сначала нам затягивают оформление — почти до последнего дня. При запросе на визу открывается депозитный счет на маленькую сумму в рублях — залог «достоверности информации», кажется, так называется. Все наши накопления давно приготовлены к переводу на счет Госбанка Марса. Ждем только визу. Предпоследний день — и мы сидим в посольстве до вечера. Когда вам с Андрюшей говорят, что визы готовы, банковский день уже закончен. Чтобы сделать перевод, нужно связываться с банком с утра, но, поскольку все марсианские операции проверяются минимум день-два, мы элементарно не успеваем получить в посольстве подтверждение о поступлении средств. Без него, как нам говорят, лететь нельзя, потому что между Марсом и странами Земли нет соглашения об электронных переводах.
Ольга Сергеевна перевела дыхание. Боба старался изо всех сил, но понимал далеко не все из того, что говорила бабушка.
— Андрюша начинает паниковать. Клерк предлагает вам снять деньги с карты прямо в посольстве и оформить подтверждение немедленно. Вы проходите в отдельный кабинет, где, в том числе, есть касса. Андрей платит картой, вы оформляете перевод, получаете на руки бумагу. Уже почти уходите, когда клерк вспоминает, что забыл конвертировать для вас в марсианскую валюту залог, внесенный два месяца назад. Вы подписываете бумагу, и эту небольшую сумму раскидывают на несколько госбанковских карточек — тебе, мне, Андрюше, Бобе — на карманные расходы. В результате мы имеем на руках выписки, все честь по чести, одну на огромную сумму и четыре на мелочь.
Ольга Сергеевна положила рядом две посольские распечатки.
— Беда только в том, что на первой, самой важной для нас выписке — маленькая опечатка в номере счета. Смотрите: шестерка и девятка поменялись местами. А посольское подтверждение — просто липа. Поддельный штамп, поддельный бланк, наверняка не существующий номер документа. Машинка для считывания карт — на подставную фирму. И клерк всегда подтвердит, что в кабинете вы занимались исключительно переоформлением залога.
— Ольга Сергеевна! Это же сотрудник посольства! — почти возмущенно вмешалась Анна. — Я… Я не знаю, как можно подумать…
— Правильно, Анечка. И подумать нельзя. На то и расчет. И если бы Андрюша в подпитии не достал из кармана не ту карту, мы узнали бы обо всем только по прилету. Так? Так. Все деньги ушли в оплату неизвестной фирме, номер контракта сделки случайно совпал с номером вашей посольской практики. Я думаю, что со счета той фирмы вся сумма ушла куда-то дальше даже раньше, чем мы распаковывали вещи в этой каюте. И предъяви Андрей эту бумажку, — Ольга Сергеевна взмахнула посольским бланком, — он оказался бы в тюрьме не за потасовку, а за подтасовку. За мошенничество в особо крупных. Это понятно? А на любой запрос и протест с Марса на Землю можно истратить целую жизнь. Нас развели, Анечка.
Анна стиснула виски пальцами. Хотелось выть, хотелось зажмуриться и проснуться. Старуха сопоставила факты, простые как кубики, — и как же страшно! Единственное, что отметила Анна и за что почувствовала к свекрови резкую, истерическую благодарность, было это «мы» — нас развели.
Боба плакал, стараясь, чтобы мама с бабушкой этого не заметили. Слизывал соленые слезы, поправлял падающий на лоб чуб и сжимал зубы, чтобы не заскулить.
Ольга Сергеевна педантично сложила бумажки уголок к уголку, спрятала в папку и снова убрала папку в сейф.
— Первый раз в жизни скажу своему сыну «спасибо» за разгильдяйство! — сказала она сухо. — У нас есть двадцать дней. И можно попробовать что-то сделать.
— Ольга Сергеевна! Что — сделать?! — взвилась Анна. — Кто — нам — поможет?!
— Что сделать? — еще более жестко спросила бабушка. — Для начала — подобрать сопли и привести себя в надлежащий вид. Потом — выслушать меня. Здесь помочь себе сможем только мы сами. А на Земле… Сначала надо до нее дотянуться.
* * *
Михай Сегур опаздывал на встречу. На Крымском мосту машины встали намертво. Гравы, проплывающие над опорами моста, тоже еле двигались в обе стороны. Вроде и не час пик…
На заднем сиденье застывшего впереди электрокара сидела девушка. Что-то знакомое кольнуло осколком воспоминания. Сегур даже наклонился в сторону, пытаясь увидеть хотя бы край щеки. Внезапно девушка обернулась сама и жизнерадостно улыбнулась — как в посольстве девять лет назад.
Девочка — талантливая художница. Распродала картины через аукционы средней руки, купила билет. Собиралась поработать над марсианским пейзажем год-другой, а потом вернуться в родную Пермь. Родители умерли, брат не подавал вестей уже несколько лет. Хорошая девочка, самостоятельная и умненькая. Сегур вспоминал ее чаще, чем остальных. Однажды даже хотел навести справки, нет ли ее в числе жителей Демократоса, но вовремя себя одернул.
А за девять лет она совсем не изменилась. Даже похорошела. На душе стало так светло и радостно, только что-то мешало. Сегур почувствовал на себе тяжелый-тяжелый взгляд.
С заднего сиденья дорогого лимузина в соседнем ряду через слегка затемненное стекло на Михая смотрел индеец. Пристально и без выражения. В его волосах белели длинные перья. А за рулем лимузина никого не было.
Сегур закричал в голос, дернул дверцу и выскочил на мостовую. Споткнулся и больно ударился о пол. Дрожа, нащупал выключатель, плеснул в фужер коньяку, вышел на балкон и долго курил, глядя в предрассветное небо.
Декабрь, пятнадцатое
— Где мама? — спросил Боба. Корабельные часы показывали полночь.
— Скоро придет.
Бабушка, подключившая к сети свой допотопный агрегат, не отрывалась от него в течение всего вечера. Боба заглянул ей через плечо. Во весь экран было открыто черное окно странного редактора — ни панелей, ни кнопок. Бабушкины сухонькие пальцы достаточно резво молотили по клавишам, но на экране получалась полная абракадабра.
— А что это за программа, ба?
— Не программа, — ответила Ольга Сергеевна. — Командная строка.
Понятней не стало.
— Все программы на свете написаны на разных языках, — сказала бабушка. — А каждое слово любого языка заставляет компьютер выполнять множество мелких операций. Эти операции меняют значения электронных ячеек либо передвигают плюсики из одной ячейки в другую — больше ничего. Приблизительно так. Теперь это стало почти что утерянным знанием, смешно, правда?
Бобе не стало смешно, но он все равно улыбнулся. Бабушка в одночасье превратилась в строгого командира, и было гораздо спокойнее думать, что командир знает, что делать.
За прошедший день Боба успел по заданию Ольги Сергеевны скопировать план эвакуации корабля, раздобыл списки экипажа, выяснил, кто работает в какую смену. Разумеется, вся эта информация лежала в открытом доступе.
Мама, прошушукавшись с бабушкой почти весь день, исчезла после ужина.
— С помощью командной строки, — продолжала Ольга Сергеевна, — можно общаться с компьютером на самом простом языке. И самом понятном…
Боба уже устал удивляться, как мало он знает о собственной бабушке.
Утром она попросила принести массажер. Эту тяжеленную штуковину едва разрешили взять в ручную кладь, а при досмотре вещей на просветке пограничники и таможенники рассматривали ее всей вахтой. Но бабушка не могла обходиться без этого прибора, так говорила ее медицинская карта, документы на него были оформлены по всем правилам, а срывать пломбы Саратовского завода медицинской техники Ольга Сергеевна марсианам не разрешила. Покрутили так и эдак, похмыкали и пропустили.
Теперь пломбы полетели в стороны, и пластиковый корпус раскрылся лепестками, обнажая электронное нутро прибора. Схемы, схемы, схемы. Что же такое умное должен уметь массажер-диагност, чтобы собираться из сотен крошечных плат, стеклянных шариков, булавочных микрофончиков, прозрачных кристаллов и сверкающих пружин?
Ольга Сергеевна, взяв маникюрные щипчики, выломала из массажера несколько крошечных деталей, не обращая внимания на восхищенное Бобино «Ух ты!».
— Ба, откуда у тебя это?
— От Деда Мороза, — прозвучало в ответ. Вежливый эвфемизм для «от верблюда». Боба с детства знал, что никакого Деда Мороза нет, а Санта-Клаус «оказался не таким уж и святым». Вот, собственно, и вся информация о дедушке Коле «в открытом доступе».
Бобе мгновенно разонравились ковбои. Теперь он хотел играть в шпионов.
Зашипела дверь, и в каюту вошла Анна. Не глядя ни на кого, прошмыгнула в душевой отсек и закрылась. Зажужжала зубная щетка. Ольга Сергеевна прервала свою неспешную лекцию:
— Борис, пойди погуляй.
— Ба, ночь же!
— Над нами есть селф-бар, выпей стакан сока и возвращайся. Мне нужно поговорить с твоей мамой.
Когда мальчик вышел, Анна села на краешек его койки. Ольга Петровна не пыталась ее торопить.
— Каюта девять-семь-ноль-три, — глухо сказала невестка. — Рик Матч, кельнер и помощник повара. В ночное время разносит напитки по каютам. Попробуйте подключиться. Прилепила ваш глазик чуть ли не на потолок, прямо над клавиатурой.
Ольга Сергеевна вставила в свободный порт компьютера небольшую плату — одну из тех, что достала из массажера утром.
— Пакетное сжатие, — пояснила она, хотя Анна ни о чем не спрашивала. — Датчик движения включает запись, данные копятся в буфере, а передаются импульсно по запросу. — Нажала на ввод. — Вот так.
Развернула окно просмотра. Стандартная каюта-одиночка. Постеры полуголых девиц над терминалом. Смех, звон бокалов, голос Анны.
— Можно я выйду? — спросила невестка.
— Не стоит, — сказала Ольга Сергеевна и включила ускоренную перемотку.
— Чуть дальше… — робко подсказала Анна. — Я поспорила с ним, из чего смешивают «Марсоход»…
В кадре появилась блестящая лысина, обрамленная смешными растрепанными прядками. Затем толстые волосатые руки. Мясистый палец с безвкусной печаткой потыкал в кнопки.
Ольга Сергеевна прокрутила эпизод дважды и аккуратно выписала в блокнот комбинацию клавиш.
— Подходящий экземпляр. У этого орангутанга, наверное, и мастер-ключ есть.
Анна хмыкнула. Стараясь построить фразу не оправдательно, а вызывающе, сказала:
— Схлопотал по физиономии — только распалился. Решил, что это элемент флирта. Ждет совместного ужина.
— Поужинайте, — пожала плечами Ольга Сергеевна. — И сделай так, чтобы его не было в каюте в новогоднюю ночь.
— Зачем? Почему в новогоднюю?
— Много вопросов, Анечка! В этот раз отвечу. Только из служебных кают — полный доступ во внутреннюю сеть. Тридцать первого вечером — потому что раньше нам не успеть.
Думай, сказала себе Ольга Сергеевна. Или сдайся сразу, потому что игра пойдет на поражение.
Она старалась вспомнить лица посольских крыс. Как они двигались, как хмурили брови, назидательно втолковывая свои канцелярские премудрости обычным людям. Нужно понимать, как они думают. Удача, если та схема, что она нарисовала, соответствует действительности. В ней задействовано четверо. Назовем их «клерк», «куратор», «сопровождающий» и «встречающий». Людей в отчаянии нельзя оставлять без присмотра — значит, нас ведут и передают с рук на руки.
Фигура клерка ясна. Куратор — возможно, рэйнджер в галстуке, вышагивавший на заднем плане. Хорошо, если так. Встречающий пока не интересует. А вот та тварь, что находится здесь, на «Фридоме», — очень даже.
Думай, безмозглая, думай!
Зайдем с другого бока. Куда они денут деньги? Часть заберет клерк за труды неправедные, остальное должны поделить марсиане. Вывезти такую сумму сотруднику посольства — нереально. Если не думать, что сюда замешан и посол, и марсианское правительство, и… Лучше так не думать, потому что тогда не стоит и рыпаться. Значит, исходим из того, что все происходящее — частная инициатива ограниченного круга лиц.
Деньги упали на счет фирмы Икс. Официально и легально. От человека, вылетающего на Марс. Или от нескольких, если с арабами провернули такой же трюк. Обвинение в терроризме — вообще безотказная вещь. Хорошо, что с Андрюшей не поступили так же — видимо, решили разнообразить методы.
Фирма Икс может отправить деньги на Марс только в виде товара. Скорее всего, груз — на этом же корабле. Организовать поставку за двое суток и при этом соблюсти предосторожности — нереально. Да об осторожностях никто, возможно, и не думал. Значит, груз идет скопом, по одной накладной. И Андрюшины деньги — здесь, у нас под ногами. В полной недосягаемости карго-отсеков…
Стоп! Карго-лейтенант Кастерс, «находящийся при исполнении»! Проверим-ка штатное расписание.
Ольга Сергеевна из-под пароля кельнера видела достаточно много нового даже в общекорабельной сети. Основная служебная информация по экипажу висела здесь — во внутреннюю сеть включали в основном устройства управления кораблем.
Так. День ареста Андрея. Дежурный офицер палуб с третьей по шестую — какой-то Донован. Где Кастерс? Ага, Кастерс выходной. Отсюда и два офицера, пришедших с Андреем в каюту. Донован — как дежурный и Кастерс — потому что на стрёме.
Неразборчиво бормоча под нос какую-то детскую песенку, Ольга Сергеевна погрузилась в работу. Данные о погрузке и транспортные документы от имени кельнера запрашивать было нельзя, но сейчас это и не требовалось.
Она очень любила присказки про «жил бы в Сочи» и подстеленную соломку. И была рада, что не изменила этим принципам, отправляясь с детьми на Марс. Женщина в возрасте семидесяти четырех лет уже не может хорошенько ударить или точно выстрелить. Но вполне в состоянии обмануть, подслушать, взломать.
В волшебном чемоданчике бабушки Мороз водились самые разные вещи. Сейчас ей требовался хороший резидентный вирус. Ностальгически пролистав меню боевых программ, Ольга Сергеевна выбрала «Нежность».
— Арабы, говоришь? — спросила она — и, аминь! — запустила экзешник.
Первой целью были коды доступа, видеонаблюдение и управление связью.
Декабрь, восемнадцатое
Боба продемонстрировал бабушке мультфильм собственного производства. Из ровного поля кубиков выползал один, потихоньку взлетал и уносился вверх. Бабушке понравилось. Сказала, что нужно будет немножко доработать.
* * *
Четвертые сутки Ольга Сергеевна держала в руках связь корабля с внешним миром, но это не решало главной задачи — ей нужно было обязательно выйти на Магду.
Трафик между Марсом и Землей жестко лимитировался. Пассажирам «Фридома» после выхода из «слепой» зоны рядом с Солнцем разрешалось отправить по одной открыточке своим на Землю. Красочный файл с картинкой «По ту сторону Солнца» плюс несколько строчек текста. Эта услуга включалась в цену билета.
Немудрено, что на составление письма-инструкции для старой подруги ушло больше сотни открыток. Слово там, фраза тут. Где цифра, где буква. Ольга Сергеевна собрала по кораблю все «мертвые души». Статистика почтовой активности показала резкий скачок. Сто процентов пассажиров отправили весточку на Землю.
Дошло ли послание? Не утратила ли Магда склонности к дешифровке? Нет ответа и не будет — связь односторонняя.
Декабрь, двадцать второе
Полоумная старуха на парковочной площадке едва не влезла под стабилизаторы. Стейтон чертыхнулся, сдал назад, опустил машину на площадку и выскочил из кабины.
— Ви что? — закричал он с акцентом от волнения. — Куда же вы, уважаемая! Можете встать?
Женщина согнулась, одной рукой держась за ребра. Стейтон дал ей руку, помог выпрямиться.
— Вы уверены, что не ранены? Нужно в госпиталь?
Та лишь отрицательно помахала ладонью.
— Нет-нет, спасибо! Уже нормально.
— Я могу что-нибудь для вас сделать? — добавил Стейтон из вежливости, уже успокоившись.
Седая как снег старушка обезоруживающе улыбнулась:
— Можете угостить чашечкой чая и составить мне компанию.
Чаепитие стало расплатой за оплошность. Через двадцать минут у Стейтона уже пухли уши от историй про подруг, родственников, политических деятелей, артистов и журналистов. Видимо, одинокой старушке не часто удавалось выговориться, и Стейтон стал ее случайной жертвой.
— …а что же ей, бедняжке, делать?! — восклицала мучительница. — От такой жизни — хоть на Марс улетай! Ведь нельзя же стерпеть такой несправедливости…
— Справедливости вообще не существует, — машинально отметил Стейтон.
Старушка, внезапно замолчав, посмотрела на него с прищуром. Холодно, как энтомолог на жука. И сказала:
— Вы считаете? А мне кажется, что нет только всеобщей справедливости, потому что это такая же химера, как коммунизм или демократия. А маленькой, локальной справедливости — отчего же не быть?
Стейтон почувствовал себя не в своей тарелке. Подозвал официантку, чтобы рассчитаться, поднялся и начал надевать пальто, давая понять, что рандеву закончено.
— Вы не ответили, мистер Стейтон, — настаивала старушка. — Или вы против того, чтобы хотя бы в малом иногда брала верх справедливость?
— Да ничего я не против… Простите, не расслышал ваше имя?
— Радецкая, — сказала она, — Магда Радецкая.
— Было очень приятно познакомиться, госпожа Радецкая!
— А раз вы в принципе не против, — продолжала неугомонная старуха, — то отнесетесь с пониманием к тому повороту судьбы, который вас ожидает.
Стейтон замер в дверях. Нужно было просто выйти из кофейни, но что-то держало. Обернулся.
— Вы колдунья? — шутливо спросил он.
Магда протянула ему визитную карточку.
— Нет. Но могу сказать и без колдовства, что ваше имущество на «Фридоме» тает на глазах. Захотите исправить ситуацию — обращайтесь.
И первой вышла на улицу мимо ошарашенного Стейтона.
Декабрь, двадцать девятое
Ольга Сергеевна изучала чертежи «Фридома». Как ни крути, получалось, что придется идти через шахту гравиколодца. Перед глазами то и дело расплывались темные пятна — она не спала уже четвертые сутки.
Для корабля свободного падения оптимальная форма — тор. Проще — бублик. Когда корабль минует разгоняющее его своим притяжением небесное тело, то гравы перекручивают поле, создавая в пустом центральном колодце аномалию до пятидесяти «же». Сам корабль остается в «разреженной» зоне — с нулевым весом — и, как выпущенный из рогатки камень, устремляется по заданному маршруту.
Для создания на пассажирских палубах вертикального «поля комфорта» в один «же» используют внутренние гравиколодцы. Гравитационное поле закольцовывают, в колодцах сила тяжести больше десяти «же» направлена строго вверх.
Ольгу Сергеевну расчеты и выкладки интересовали лишь постольку поскольку. Сейчас она ощущала себя практиком. Состарилось тело, одрябли мышцы, стали хрупкими кости. Осталась только воля — по-прежнему железная, несгибаемая воля. И то хлеб.
Боба третий день дорисовывал заказанный бабушкой набор объемных картинок. К счастью, не задавал лишних вопросов — Ольга Сергеевна была на взводе, потому что до той даты, что она указала Магде, оставалось лишь два дня, а дать повторное сообщение уже было нельзя.
«Нежность» пока держала занятые позиции. Сквозь прорубленную вирусом брешь Ольга Сергеевна накачала сеть «Фридома» программами-перехватчиками, позволяющими внести коррективы в любой информационный поток. И только внутренняя сеть корабля, не соединенная с основной и отвечающая за системы навигации, жизнеобеспечения и распределения энергоресурсов, оставалась пока недоступной.
Такой корабль, как «Фридом», — слишком большой и сложный объект, чтобы команда могла не доверять поступающим из сети данным. Любая ложь, подтвержденная уполномоченной программой, воспринималась как безусловная истина.
Системы защиты корабельной сети проявляли обычную активность — но лишь на экранах мониторов, а на самом деле спали мирным сном, убаюканные «Нежностью». Полет проходил тихо и спокойно, в штатном режиме… с точки зрения дежурных инженеров «Фридома».
А на Марс и оттуда на Землю летели панические сообщения о выходе из строя пневматики карго-отсеков. Тысячи грузовых контейнеров крепились снаружи к самой нижней палубе «Фридома» — такое размещение многократно облегчало погрузку и разгрузку в невесомости. После прохождения ближайшей к Солнцу точки по нескольку раз в сутки курс корабля корректировался поворотными дюзами. Будь какой-нибудь контейнер не закреплен, он при очередном рывке выскользнул бы из захватов и постепенно отстал от «Фридома» навсегда.
Диспетчерская на Фабиусе отправляла одно послание за другим, пытаясь вместе с инженерами «Фридома» разобраться в происходящем. И Ольге Сергеевне приходилось круглосуточно поддерживать от имени экипажа переписку.
Когда Боба выполнил бабушкино задание, специалисты на Фабиусе убедились воочию, что в панцире корабля, составленном из контейнеров, зияют невосполнимые бреши — с «Фридома» поступили данные телеметрии. Еще один кубик выскользнул из общего ряда и медленно уплыл прочь. Сообщение отправил дежурный карго-лейтенант Кастерс.
* * *
— И что же это за фонд? — Стейтон недовольно отодвинул кофе и крутил в руках злополучную визитку. — Никогда о таком не слышал!
— Фонд защиты демократического выбора, — терпеливо повторил помощник. — Какая-то формация при нынешнем правительстве. У них же никогда не поймешь, кто у руля, а кто — пшик. Раз с таким названием — легче принять, если хотят встретиться.
Я остался совсем один, подумал Стейтон. И никто со мной встречаться не собирается. С «Фридомом» творится непонятное. Неделю от Кастерса нет ни одного персонального письма, зато официальные сообщения поступают одно за другим. Утерян контейнер. Утерян контейнер. Утерян контейнер. Ересь, но факт.
Стейтон решился и вызвал указанный в карточке номер.
— Здравствуйте, мистер Стейтон! Хотите подъехать?
Проклятая старуха.
В том же самом кафе, за тем же самым столиком, Магда участливо смотрела на дипломата, решающего неприятную для него задачу.
— На мой взгляд, это очень выгодное предложение, — сказала старушка. — У вас не отбирают все подчистую. Продав остатки товара на Марсе, вы останетесь весьма зажиточным человеком. А во всех документах Фонда будете числиться почетным спонсором. Разумеется, без разглашения подробностей.
Стейтон разглядывал свои руки. О чем говорить? Весь заработок с пятнадцати последних операций вложен в товар. Десятки контейнеров. И сейчас там, в невообразимой дали, на подлете к Марсу, они один за другим улетают в никуда. Деньги в вакуум. Только хитрый Сегур забрал свою долю сразу.
Дипломат поднял голову.
— Вы говорили, спонсорство — это мудрый политический шаг?
Декабрь, тридцать первое
— Мам, а мы разве не вместе будем отмечать?
Анна — в парадном макияже, на высоких каблуках, одетая в переливающееся и струящееся — замерла у двери, думая, как ответить.
— Борис, у тебя на Новый год совсем другие планы, — вмешалась бабушка, украдкой махнув Анне рукой: иди, мол. — Вы готовы, молодой человек?
— Что, сегодня? — Боба почувствовал, как в желудке скручивается тугой комок.
— Сейчас проверим, все ли ты запомнил, — сказала Ольга Сергеевна.
* * *
Под вспышками журналистов Стейтон впервые чувствовал себя неудобно. Передача щедрого дара от марсианской коммерческой структуры земной общественной организации стала новостью дня.
Наряженная в нелепые кружева Радецкая улыбалась в камеры, жала Стейтону руку «от имени и по поручению», несколько раз трогательно выступала.
И только когда пресс-конференция закончилась, отвела дипломата чуть в сторону и сообщила заговорщицким шепотом:
— Неприятно говорить об этом сейчас. Но у вашего Касперса?.. Кастерса?.. В общем, у вашего подельника, кажется, развязался язык. Надеюсь, вы продумаете, какие шаги стоит предпринять в этой ситуации?
* * *
Сначала в девять тысяч семьсот третью прошла бабушка. Боба аккуратно блокировал все камеры наблюдения на ее пути, потом так же она провела его. На служебной палубе никого не было — все, кроме несчастливчиков из дежурной смены, уже собрались в ресторане.
Около получаса ушло на вход во внутреннюю сеть и поиск нужных систем. «Нежность» перетекала с сервера на сервер, оглушая, но не раня системы безопасности, выстраивая заборчик между работающими службами жизнеобеспечения и пультами дежурных офицеров. По сути, корабль оказался в руках двенадцатилетнего мальчика.
Ольга Сергеевна вставила в ухо горошину передатчика, приклеила к губе мушку микрофона и чмокнула внука в затылок.
— Надеюсь на тебя! — сказала она. — Как только я скажу — запускай кино. Если вдруг пропадет связь — то ровно через восемнадцать минут.
Бобе еще никогда не было так одиноко.
Пришлось избегать лифта.
Круглый колодец метров трех шириной. Гнутые чугунные скобы. Нужно к ним прижиматься всем телом. В сантиметрах за спиной — обратная тяга. Стоит чуть отстраниться от лестницы, и десятикратное по отношению к земному ускорение рванет за шкирку как котенка.
На середине пути Ольга Сергеевна окончательно выбилась из сил. Не слушаются пальцы. Ладоням жарко в перчатках. Не гнутся колени.
— Здравствуй, Дедушка Мороз, злостный алиментщик, — процедила она, перехватывая ступеньку, опуская ногу, стягивая вниз тело. — Ту фигню, что ты принес, не берет оценщик.
В запасе было много стишков и частушек. Но очень мало времени.
На уровне последней пассажирской палубы вектор притяжения изменился, и Ольге Сергеевне стало казаться, что абсолютно прямая лестница из отвесной превращается в крутую — вестибулярный аппарат поворачивал мир согласно собственным представлениям о верхе и низе.
Техническая палуба не предназначалась для людей. Ольга Сергеевна миновала межпалубную переборку, скрывающую в себе гигантское панно гравитационных линз, и, как в холодную воду, погрузилась в невесомость.
Днище корабля было покрыто ровными рядами грузовых захватов. Поле одинаковых пирамидок разбегалось во все стороны, скрывая края в темноте. В тусклом свете аварийного освещения это напоминало военное кладбище. Глянцево-черные трехметровые выпуклые круги гравитационных линз нависали с другой стороны, в невесомости не кажущейся верхом. Столбы света из колодцев мерцали безжизненным белым светом.
Между пирамидками чуть искрили гравитационные призмы, поворачивающие невидимые потоки притяжения от каждой из линз в сторону ближайшего колодца.
Ольга Сергеевна, осторожно оттолкнувшись, поплыла над грузовыми захватами, от одного к другому, сверяясь с маркировкой. Когда нужная пирамидка оказалась перед ней, Ольга Сергеевна почувствовала, будто вошла домой после долгого дня.
— Я на месте, Борис, — негромко сказала она.
— Отлично, ба! — воскликнул Боба. — Гашу свет в колодце.
За спиной стало еще темнее.
— А теперь… — сквозь шорох помех Ольга Сергеевна не могла услышать, как дрожит голос внука, — кинокомпания «Боба-фильм»… при содействии «Мороз-Продакшн»… представляет…
* * *
Дежурный офицер Кастерс, не веря собственным глазам, смотрел на монитор. Из сплошной мозаики подцепленных к днищу «Фридома» контейнеров один тридцатитонник сначала показал белые бока, потом выплыл целиком и, чуть заваливаясь на один бок, начал удаляться от корабля.
Почему в Новый год? Почему в его смену?
Десятки «почему» роились в голове Кастерса, пока он брал инструмент, шел к лифту, ехал вниз, пережидал на нижней площадке, пока пройдет тошнота от перепада притяжения, плыл над холмиками грузовых креплений, фиксирующих контейнеры по ту сторону корпуса.
Почему бесчувственная жена этого Мороза до сих пор не добилась, чтобы взяли в рассмотрение подтверждение денежного перевода, а вместо этого упивается виски и гудит с экипажем? Почему, когда Мороз ударил его по лицу, рядом оказался Донован? Ведь из-за этого пришлось отстаивать «честь мундира». Почему капитан в этот раз так уперся и не захотел выпустить арестованного до прибытия на Фабиус, хотя Кастерс уже подал объяснительную?
Последним в этом длинном ряду оказался вопрос, почему на пульте крепления оторвавшегося контейнера лежит большой и блестящий разводной ключ. Кастерс спикировал к нему и, взяв в руки, почувствовал, что рядом кто-то есть.
Ольга Сергеевна не отличалась особой сентиментальностью и поэтому без предварительного уведомления обрушила на голову Кастерса тяжелый газовый баллон.
Несколькими палубами выше хлопало шампанское, сыпалось конфетти, и по всему кораблю гасли часы с упертыми вверх стрелками. На их месте появлялись такие же, но с другим временем другого мира.
Безнедельник, десятое
— Кто ты? — спросил Кастерс, когда очнулся. Мир плыл вокруг, черные камни гравилинз на потолке ходили волнами, а демоническая старуха, вдруг возникшая совсем рядом, сначала что-то отлепила от губы, а потом шепнула ему в ухо страшное.
Кастерс дернулся, и вернулось ощущение рук и ног. Связанных рук и ног.
— Нам предстоит длинный разговор, — сказала старуха. — Стейтон рассказал только половину, вторая нам нужна от тебя.
Кастерс сопротивлялся недолго. Рассказывать оказалось даже интереснее, чем молчать. Ведь уникальная схема заслуживала того, чтобы о ней знали люди. Двадцать рейсов! Двадцать рейсов, почти семьдесят мини-операций, чисто, всегда чисто! Имена? Конечно, он знает имена. Конечно, не все, но можно попробовать вспомнить. С кого бы начать? Наверное, с русской художницы. Пикантно, но он даже танцевал с ней на смене времени… А на Фобосе… Мадам, это же некорректно! На Фабиусе встречают. Конечно. А как же. Да, запишите имя по буквам.
А может быть, дело в той дряни, которую старуха ему вколола? Мысль походила на холодный душ. Кастерс почувствовал, что ремни подослабли, и осторожно высвободил руки. Старуха устроилась метрах в пяти, у соседнего захвата, и записывала в блокнот его истории. Даже не глядя на него! Бубнила себе под нос, что у настоящего офицера в такой ситуации есть два выхода — вернуться на пост и дождаться суда либо честно умереть…
Любой карго-офицер чувствует себя в невесомости как рыба в воде. Старой кляче пора было свернуть шею. Даже не пытаясь развязать ноги, Кастерс резко развернулся и оттолкнулся от пирамидки захвата в сторону старухи.
За мгновение до того, как разделявший их гравитационный поток вздернул его к верхним палубам, Кастерс увидел в глазах старухи спокойное удовлетворение. А путь до небес занял менее двух секунд.
Безнедельник, одиннадцатое
В пассажирской администрации Анне подтвердили, что Андрея освободят из-под стражи по прибытии на Фабиус.
В беспроигрышной лотерее, проводившейся на празднике смены времени, Ольга Сергеевна выиграла механические марсианские часы с дополнительным тридцатисемиминутным циферблатом, датой, месяцем и фазами спутников. Одиннадцатое — прочерк.
Портрет погибшего при проведении ремонтных работ карго-лейтенанта Кастерса выставили в черной рамке на входе в ресторанную зону и вывесили на титульной странице корабельных новостей.
На имя Андрея Николаевича Мороза, нового управляющего делами Фонда защиты демократического выбора, из Нью-Франклина поступила приветственная телеграмма.
Кельнер из девять тысяч семисот третьей каюты до последнего дня полета присылал Анне букетики цветов из корабельной оранжереи.
Служебное расследование по факту намеренной дезинформации руководства, подделки технической документации и нелегитимного использования средств связи было прекращено в связи с гибелью единственного фигуранта.
Месяцем позже, во время профилактики, марсианские программисты обнаружат во всех системах корабля обломки незнакомого кода, впрочем, видимо, безвредного, поскольку никакого влияния на работу корабельной техники выявлено не было.
* * *
Чип к чипу, схемку к схемке. Ольга Сергеевна собрала и аккуратно закрыла массажер-контейнер. Выудила откуда-то голограммку Саратовского завода и заклеила замок. Внук следил за ее действиями, не моргая. Аня перед зеркалом медитировала с тушью в руках.
— Бабушка, а кем ты работала? — спросил Боба.
— Ох, мой хороший, кем я только не работала! — задумчиво усмехнулась Ольга Сергеевна. Особенно за те двенадцать «потерявшихся» лет, начавшихся разведшколой, а закончившихся пулей в спину на мексиканской границе.
И добавила, видя, что внука краткий ответ явно не удовлетворил:
— С моим-то позвоночником — только надомно. Базы данных, телефонные обзвоны, диспетчером… Разная случайная работа, только чтобы на жизнь хватало.
— М-м, — задумчиво протянул внук. Не верит, обрадовалась Ольга Сергеевна. Приятно, раз уж правду сказать все равно нельзя.
Аня захлопотала вокруг, пытаясь начать собирать вещи. Боба долго составлял фразу и наконец выдал:
— Наверное, у тебя хорошо получалось.
Собрались сходить на обзорную палубу. Как нормальные, обычные пассажиры.
Анна придерживала Ольгу Сергеевну под локоть, а Боба скакал впереди, то исчезая в плотном потоке людей, то возвращаясь назад и поторапливая взрослых.
— Ольга Сергеевна, — спросила Анна. — Вы кто?
На трехэтажном экране во всей красе светился оранжевым их новый дом. До прибытия на Фобос оставались считаные часы. Жалко, Андрюша такой красоты не видит! Ольга Сергеевна устало оперлась на трость и ответила, выискивая взглядом Бобу в толпе:
— Я? Я — бабушка Мороз. Когда-то вырастила тебе мужа. Не самого плохого, кстати. А теперь — храню счастливое детство вон того молодого человека. От всяких там.
* * *
Нельзя самолетом. А через границу — лучше не поездом. Сегур электричками выбрался из Москвы, серенький, неприметный служащий в старом пальтишке, вязаной шапке, с ободранной сумкой искусственной кожи.
Деньги уже ждали его там, в далеком далеке, координаты которого он не выдал бы и собственной тени. Все десять лет службы в консульстве Сегур знал, что она закончится так. Что придется мышью выскальзывать из комнаты, где хозяева включили свет. Он сам придумал схему, сам рискнул предложить ее марсианину — на что же сетовать, когда выстроенный песчаный замок начал рушиться?
Сегур был готов провести несколько суток, трясясь на жестких лавках, засыпая урывками на особенно длинных перегонах, чувствуя исходящий от себя самого запах липкого, стыдного страха. Питер, Выборг, автобусом через границу до Хельсинки и оттуда «Финн-Эйром» в… Туда, где новый паспорт, новое лицо, новая жизнь. Сытая, спокойная, независимая от скотских инопланетников — жизнь.
Над псковским вокзалом полыхал знакомый рекламный слоган. «Рай — не на Земле». Заглотив купленный в ночном ларьке мятый волглый пирожок, Сегур запрыгнул на подножку плацкартного вагона, сунул открывшей было рот проводнице несуразно крупную купюру и прошел в полупустой вагон. Спать не хотелось, хотя и стоило бы, чтобы к утру не чувствовать себя сонной мухой. Рядом ворочались, храпели, тихо разговаривали. Присутствие людей в последние дни давало Сегуру зыбкое ощущение надежности. Он воображал себя песчинкой в пустыне, клочком бумаги в мусорной корзине… Прижавшись виском к холодному даже через шерстяную шапку стеклу, Сегур все-таки задремал.
А когда открыл глаза, то Стейтон, безукоризненно расхлябанный, смотрящийся в плацкарте не хуже, чем на посольском приеме, щурящийся на светлеющее небо, мирно сидел напротив. Сегур, не удержавшись, выглянул в коридор. Поезд, покачиваясь, плыл по окраинам Питера. У туалета, спиной к проходу, стоял один из младших сотрудников консульства. С другой стороны, видимо, тоже кто-то ждал.
— Как спалось? — Стейтон подождал ответа с полминуты, чему-то кивнул, будто убедился в ожидаемом результате, и достал из кармана почти пустую упаковку жевательной карамели. — Сто лет в поездах не ездил! Сейчас попьем чайку, еще же вода есть?
По коридору мимо них с хохотом пробежал мальчишка лет пяти, за ним с криками: «Боба! Стой же, Боба!» — торопливо семенила бабушка.
— А пока съешьте конфетку! — сказал Стейтон, ногтем продвигая на противоположную сторону столика надорванный пакетик с двумя одинаковыми леденцами.
Сегур, еще не сломленный, еще пытающийся найти точку опоры, дрожащим пальцем дотронулся до веселой разноцветной упаковки.
— И чем же они рознятся?
— Простите?
О сладкий миг! Жаль, что в таких обстоятельствах.
— Я говорю, чем они отличаются одна от другой?
В глазах марсианина мелькнуло… нет, не сочувствие — скорее, соболезнование.
— Ничем. — Стейтон вежливо улыбнулся и посмотрел Сегуру прямо в глаза. — Но ведь важно, чтобы всегда был выбор, правда?
Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg
Комментарии к книге «Бабушка Мороз», Иван Сергеевич Наумов
Всего 0 комментариев