«Голубой болид»

Голубой болид (fb2) - Голубой болид 440K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Илья Быстров

Илья Быстров Голубой болид[1]

Случай в поезде

Майским утром из ворот иностранного посольства выехал приземистый автомобиль. Покружив по московским улицам, он остановился в Теплом переулке. Из автомашины выскользнул человек в плаще и кепи с чемоданом в руке. Оглянувшись по сторонам и никого не заметив, он быстро пересек тротуар и скрылся во дворе большого дома. Автомашина, высадившая незнакомца, набрав скорость, скрылась за поворотом квартала.

Через несколько минут из подъезда дома на улице Льва Толстого, параллельной Теплому переулку, вышел тот же мужчина, но теперь уже в темном костюме и зеленой велюровой шляпе. В руках у него был объемистый портфель. Внешний вид незнакомца не выделял его среди прохожих — обычный служащий, каких часто можно встретить на улицах любого города. Пройдя до Крымской площади, он спустился в метро и доехал до станции «Комсомольская». Взяв билет в пригородной кассе Ленинградского вокзала, человек с портфелем вышел на перрон и занял место в тамбуре вагона отходившего электропоезда.

На станции Останкино в этот же вагон вошел высокий сухощавый мужчина в летнем коверкотовом пальто и серой шляпе. Нос его седлали темные очки в белой оправе. Вошедший остановился в тамбуре и осмотрел находившихся там пассажиров. Затем он снял очки и стал их тщательно протирать платком, вынутым из кармана пальто. Очки скрывали густые черные брови, сросшиеся на переносице, мало гармонировавшие с рыжими усами, торчащими щеткой под мясистым носом, и карие глаза, окруженные воспаленными веками.

Человек с портфелем, внимательно наблюдавший за вошедшим, подошел к нему и обратился с вопросом:

— Простите, гражданин, вы не скажете, когда поезд прибывает в Клин?

— Право не в курсе… Я схожу в Поварово. С этими словами он опять надел очки и вошел в вагон.

* * *

Вася Пятеркин, двадцатилетний комсомолец, работавший на механическом заводе в Москве, по случаю вербовки на стройки страны, получил двухнедельный отпуск. Отдохнуть он решил у матери в Солнечногорске. В этом городке Вася родился и вырос. Ему нравится солнечногорский лес и Сенежское озеро, а, кроме того, и это главное, там живет подруга его детства — Аня Снегирева. Она, как и Вася, окончив в Солнечногорске среднюю школу, пошла работать на завод и поступила на заочное отделение машиностроительного института. У Пятеркина с Аней старая дружба и общие взгляды на жизнь. Аня решила так же, как и он, завербоваться в комсомольскую бригаду строителей и выехать на Дальний Восток. Там у них начнется новая интересная жизнь.

Устроившись в вагоне электрички у окна, Пятеркин смотрит на пробегающие мимо знакомые места.

Вася заметил, как в вагон вошел и сел неподалеку против него мужчина с темными очками. Развернув номер «Советской России», он скрылся от взора Васи. Затем в вагоне появился человек с портфелем и сел рядом с читавшим газету. Поставив портфель на скамейку между собой и соседом, пассажир занял удобное положение, склонил голову на грудь и задремал.

Когда поезд подходил к Химкам, человек с темными очками сложил газету, сунул ее в карман, взял портфель и вышел в тамбур.

На глазах у Пятеркина произошла кража, а пострадавший продолжал мирно спать.

Поезд остановился.

«Что делать? — подумал Вася. — Вскочить, разбудить заснувшего?.. В это время вор может удрать… Закричать, привлечь на помощь пассажиров?..» Вася поднялся с места, бросился в тамбур и выскочил из вагона. Подозреваемый в краже с портфелем в руке спокойно стоял на перроне в десяти шагах от него. «Одет прилично… Солиден… На вора не похож… Пожалуй, лучше выслежу», — решил Пятеркин.

Человек в темных очках обошел здание вокзала, повернул налево и пошел по улице. Не дойдя до канала, он свернул в переулок и, пройдя несколько домов, остановился у калитки. Прежде чем войти во двор, он оглянулся. В глубине двора в кустах черемухи и сирени приютился одноэтажный домик. Вася подождал, пока незнакомец не скрылся за дверью домика, и после этого поспешил в районное отделение милиции.

* * *

Когда электропоезд тронулся и отошел от Химок, мужчина, продремавший свой портфель, встал, без видимого беспокойства постоял у окна и затем вышел в тамбур. В Подрезково он сошел, купил билет и первым встречным поездом возвратился в Москву.

Почему незнакомец так безразлично отнесся к утрате портфеля и сошел в Подрезково, хотя интересовался, когда поезд прибывает на станцию Клин?

Это произошло потому, что он и не собирался быть сегодня в Клину. Надо было передать большую сумму денег резиденту,[2] что и сделал Миюз — сотрудник иностранного посольства, где официально он числился хозяйственником, но нередко выполнял и другие поручения. Надо было финансировать крупную операцию, разработанную разведывательным бюро, а передача денег обычным способом — посылкой через кордон агентов — дважды не имела успеха. Это задерживало проведение операции и требовало решительных мер, хотя бы и нарушающих дипломатические правила.

* * *

Вася Пятеркин, сообщив в районное отделение милиции обстоятельства похищения портфеля и адрес, по которому следует разыскивать вора, уехал в Солнечногорск.

В милиции, не доверяясь непроверенным фактам, воздержались от срочных мер по задержанию предполагаемого преступника. Личность подозреваемого была установлена — это был бухгалтер промартели Жалбинский. За ним стали вести наблюдение.

Машина требует ремонта

Закончив рабочий день, инженер котлотурбинного завода Петров возвращался домой. Автомашина «ЗИМ», на которой он ехал, уже четыре раза останавливалась в пути. Шофер Сенин каждый раз выходил из кабинки, поднимал капот и возился с мотором. Он ворчал себе что-то под нос — этим выражая недовольство.

— Мотор барахлит, карбюратор не годится, — обратился он к инженеру Петрову. — Завтра может и вовсе не дотянуть до завода.

— А разве нельзя заменить карбюратор?

— Запасного нет… Новый покупать — в Москву надо ехать, а сейчас поздно.

— Так, что будем делать?

— Дружок у меня есть, в милиции шофером работает. У него тоже «ЗИМ» и запчасти есть… К нему бы съездить — может поможет?..

— Так в чем же дело?

— Вот и я так думаю… Машину в гараж ставить не буду, а отвезу вас домой и поеду к дружку… К восьми утра буду как штык на месте…

— Что ж, Сенин, действуй, — одобрительно ответил Петров. — Только учти — никаких фокусов… Понял? — тоном начальника добавил инженер.

— Что вы, Борис Петрович… не беспокойтесь, — все будет в порядке, — ответил шофер.

Остановив автомашину у дома инженера и попрощавшись с ним, Сенин еще раз осмотрел мотор, проверил заправку, постучал ключом по покрышкам скатов и, удовлетворенный этим беглым осмотром, сел в кабину.

«ЗИМ» Сенина уже побывал в заводском ремонте, но еще имел большой запас хода. Мотор работал, как часы, и остановки по пути от завода до дома инженера были вызваны не порчей карбюратора, а желанием шофера получить машину в свое распоряжение на ночь. Необходимо было обтяпать одно дело, которое обещало хорошее денежное вознаграждение и, кроме того, могло избавить его от неприятностей.

Дело задумал милиционер, задержавший его на Ленинградском шоссе месяц тому назад, когда Сенин, после выпивки с приятелями, поздно ночью отвозил случайную подругу куда-то за город. Милиционер заявил ему, что он, нарушая правила движения, задавил гражданина. Потом, высадив из машины спутницу Сенина, милиционер сел за руль, не доверяя управления пьяному шоферу, и отвел машину к какому-то дому у шоссе. Где этот дом — Сенин не помнит. Там милиционер составил протокол и заставил его расписаться… Сенин был не трезв, но помнит, что милиционер давал ему нашатырный спирт… Когда он протрезвел, милиционер еще раз прочитал ему протокол и сказал, что если документ попадет в прокуратуру, то дадут не менее двадцати пяти лет, а может быть и расстреляют. Сенин упрашивал «замять дело», и добился согласия при условии, что будет выручать автомашиной… Он тогда поздно возвратился домой, но о его ночном приключении никому не было известно.

Сенину казалось, что он где-то уже видел этого милиционера до встречи с ним на Ленинградском шоссе. Как в тумане ему представлялась выпивка у товарища. Вспоминалось, что к приятелю тогда заходили мужчина с той женщиной, которую он потом отвозил на машине. Мужчина посидел немного за столом и ушел. Он был рыжий и лицом похож на милиционера: узкий подбородок, широкий лоб, оттопыренная нижняя губа и несимметрично длинный нос. Но нет — это был не милиционер… Тот был в бархатной блузе с галстуком… На голове у него была кепка…

Сегодня днем, перед тем как Сенин выехал на завод за инженером, к нему в гараж зашел милиционер. Он предложил, вернее, приказал обеспечить его на ночь машиной. Милиционер указал, что машина должна быть подана к дому 14 улицы Металлистов поселка завода «Тормоз». Он обещал хорошо оплатить поездку и отдать протокол, подписанный Сениным, если он будет аккуратен в выполнении его требований сегодня ночью.

Хотя до сознания Сенина начало доходить, что затевается какое-то темное дело, отказываться было поздно — надо было во что бы то ни стало получить злополучный протокол.

Было около восьми часов вечера, когда он выехал по указанному адресу. Чтобы попасть в поселок завода «Тормоз», пришлось проехать по Москве. Солнце еще стояло высоко. Было жарко. Парило. Горизонт на западе заволокли черные тучи — предвестницы надвигавшихся дождя и грозы.

Когда машина остановилась в заводском поселке на улице Металлистов, из-за угла дома номер 14 вышли двое и без приглашения заняли в ней места. Рядом с Сениным сел милиционер, а на заднем сиденье расположился высокий худощавый человек с рыжими усиками и темными бровями.

— Сейчас вези к заводу «Прожектор»! К одиннадцати часам надо быть там! — приказал милиционер.

Пока Сенин вел машину, его пассажиры изредка перебрасывались короткими фразами.

— Каминов, вы так и не сказали мне, из каких источников вам стало известно о том, что Антонов сегодня вечером выедет в Москву и ночью возвратится домой.

— Но ведь я уже давно слежу за Антоновым… А сегодня мне помогла жена шофера профессора… Я позвонил к ней на квартиру по телефону и, представившись знакомым её мужа, спросил, будет ли он свободен сегодня вечером. Она ответила, что вечером ее муж повезет Антонова в Москву. Вызывают в Академию наук к девяти часам. Пробудет долго и вернется поздно ночью. Она мне рассказала, что профессор собирается выехать в Синеводск для изучения упавшего там метеорита… По-моему, здесь ошибки быть не может, — ответил милиционер.

Когда «ЗИМ» Сенина выехал из Москвы, начался дождь.

Автомашину остановили на пустынном участке шоссе не далеко от завода «Прожектор», в двадцати километрах от городской черты. По этому пути профессор Антонов, которым заинтересовались пассажиры Сенина, должен был возвращаться домой.

Дождь усилился, началась гроза. По шоссе изредка спешили одинокие автомашины.

Ночное происшествие

Это уже не первая весенняя гроза — май на исходе. В Москве стоит типичная «Воробьиная ночь». Порывистый ветер, уплотняя струи проливного дождя, превращает их в водяные завесы, которые двигаются одна за другой, как волны во время шторма. Вдоль тротуаров мчатся бурливые мутные потоки. Молнии освещают эту мрачную картину непрерывными голубоватыми вспышками. Удары грома сливаются в общий гул, напоминая артиллерийскую канонаду. Два часа ночи. Столица спит. Только запоздавшие прохожие, закутавшись в плащи, прижимаются к стенам зданий и, опустив голову, спешат укрыться от разбушевавшейся стихии.

По шоссе из Москвы торопливо, но как бы на ощупь, пробирается автомашина «Волга». Профессор Антонов спешит домой. Через два дня он должен вылететь с Внуковского аэродрома в Синеводск — новый курортный городок, расположенный на берегу Черного моря. Там предстоит возглавить ответственную экспедицию Академии наук. Позднее возвращение Антонова и объясняется затянувшимся совещанием по вопросам, связанным с предстоящими работами экспедиции.

Антонов живет под Москвой, на территории научно-исследовательского института имени Д. И. Менделеева, где он возглавляет отдел изыскания новых месторождений радиоактивных веществ. Антонов из своих пятидесяти восьми лет более тридцати посвятил научной работе в этой области и достиг больших результатов. Месяц тому назад он возвратился из Забайкалья, где ему с помощью изобретенного им прибора — рентгенопеленгатора[3] удалось обнаружить залежи нового радиоактивного вещества «байкалия». «Байкалий» по своим свойствам близок к урану, но для него не существует критической массы. Это даст возможность осуществить регулируемую цепную ядерную реакцию. «Байкалий» открывает новые возможности для развития атомной техники, предназначенной для мирных целей. Сложные двигатели с громоздкими атомными реакторами,[4] имеющие чисто экспериментальное значение, с применением «байкалия» смогут быть заменены легкими, более мощными двигателями, которые найдут широкое практическое применение во всех видах транспорта и силовых установках и дадут возможность осуществить мечту человечества — совершать межпланетные перелеты.

Вчера утром Антонов был вызван в Москву. В Академии наук ему сообщили, что два дня назад в Черное море, в 18–20 километрах от Синеводска, упал громадный метеорит. Вторжение космического тела в атмосферу Земли первоначально было отмечено Черноморской обсерваторией. Затем моряки и пассажиры парохода «Россия», совершавшего рейс из Батуми в Одессу, были свидетелями падения метеорита в море. Он упал в трех-четырех километрах от парохода, когда «Россия» находилась на траверсе Синеводска. Картина падения была необычайна. Болид, подобно ракете, оставлял за собой голубой, ярко светящийся, но быстро затухающий след. Скорость его движения была незначительной и у поверхности моря, по свидетельству бывших на пароходе летчиков, достигала не более 100–150 метров в секунду. Штурман «России» сообщил координаты падения метеорита в море.

Вчера из Синеводска передали, что у рыбаков, ловивших рыбу в районе падения метеорита, отмечены признаки заболевания лучевой болезнью.[5] Радиационная разведка[6] установила в этом районе сравнительно высокий уровень радиации.

Хотя в найденных до настоящего времени на поверхности земли метеоритах радиоактивных веществ и не обнаруживали, но возможность этого не исключена. Загадочны явления, рассказанные очевидцами о Тунгусском метеорите, упавшем у нас в Сибири в 1908 году. Этот метеорит взорвался над поверхностью земли, причем взрыв Тунгусского метеорита напоминал взрыв атомной или водородной бомбы. Тайга в районе его падения была подожжена и повалена в радиусе до десяти километров. Колебания земной поверхности, вызванные взрывом, были зафиксированы за тысячи километров. Местные жители говорили о странных болезнях, посетивших их край после этого события. Некоторые ученые предполагали, что Тунгусский метеорит содержал радиоактивные вещества и взорвался вследствие произошедшей цепной ядерной реакции взрывного характера, возникшей по неизвестным причинам.

В Академии наук возникло предположение, что Синеводский метеорит содержит большое количество радиоактивного вещества, и было принято решение в кратчайший срок снарядить экспедицию для его изучения. Лучшей кандидатурой на пост руководителя экспедиции был признан профессор Антонов — опытный разведчик радиоактивных руд.

Сейчас профессор Антонов торопится домой. Каждый час дорог ему — необходимо всесторонне подготовиться к предстоящей экспедиции. В состав экспедиционной группы он заочно включил своих лучших ассистентов — Остапенко и Кравцова, которых надо предупредить о непредвиденной командировке. Профессор решил взять с собой и дочь Галю — инженера-радиотехника, помощницу в конструировании рентгенопеленгатора. Галя работает на заводе в Ленинграде. Ей обещали отпуск в мае.

— Соловьев, нельзя ли прибавить скорость… Что-то наша «Волга» сегодня ползет, как черепаха, — сказал он шоферу, беспокойно поглядывая на часы.

— Нельзя, Михаил Алексеевич… Видите, как заливает переднее стекло — идем как в тумане… Ничего — осталось двенадцать километров, — успокаивающе ответил шофер.

В это время свет фар автомашины выхватил из дождевой завесы стоявшую на пути автомашину. Соловьев дал влево руля, чтобы объехать препятствие, но тут же затормозил… Впереди с поднятым вверх полосатым жезлом стоял милиционер. Блюститель порядка посмотрел на номер автомашины и подошел к кабине шофера.

— Ваши права! — скомандовал он голосом заправского автоинспектора.

Проверив документ, милиционер положил его в карман и сказал:

— Вы со мной поедете в районное отделение милиции… Мне приказано вас задержать… А вам гражданин, — обратился он к Антонову, — придется поехать туда же для дачи свидетельских показаний… Переходите в мою машину!

— Но в чем дело? Почему вы задерживаете нас? — возразил Антонов.

— Ваш шофер при выезде из Москвы сбил прохожего и скрылся от постового милиционера.

— Это выдумка! Мы ехали по пустынным улицам под проливным дождем и никого не встречали…

— Это вы расскажете в отделении милиции… Не задерживайте, гражданин! — оборвал милиционер.

— Вот мои документы! Проверьте их! — выкрикнул профессор, протягивая милиционеру руку со специальным удостоверением.

— Мне не нужны ваши документы. Вы их предъявите начальнику милиции… А если не выполните мое требование добровольно, я вынужден буду применить силу!

— Сержант! — крикнул милиционер в сторону своей автомашины.

Но угроза милиционера — пересадить профессора в свою автомашину силой — выполнена не была. Сержант не отозвался, так как сильный удар грома заглушил призыв блюстителя порядка, а в то же время, шурша по мокрому асфальту шинами заторможенных колес, у «Волги» профессора Антонова остановился шестиместный «ЗИЛ». Одновременно раскрылись дверцы подъехавшей автомашины, и двое в форме офицеров, держа пистолеты наготове, подскочили к милиционеру.

Милиционер побледнел. Его рука быстро опустилась к кобуре пистолета.

— Поздно! Руки вверх! Вы арестованы! — повелительным голосом скомандовал один из офицеров и ловким приемом самбо обезоружил оторопевшего «милиционера».

За машиной профессора Антонова раздался шум мотора.

— Зимин, останься здесь! — выкрикнул на ходу офицер, обезоруживший «милиционера», стремительно вскакивая в свою автомашину. «ЗИЛ», с хода набирая скорость, устремился по шоссе за удиравшей автомашиной.

Соловьев, получив от оставшегося офицера свои права и спросив разрешение ехать, захлопнул дверцу кабины. «Волга» тронулась, оставляя позади злополучное место.

Генерал Дэк принимает решение

Большой портовый город давно проснулся. Ожили улицы. Гортанный говор толпы, автомобильные сигналы, гул проходящих под мостовой поездов подземки и гудки пароходов в порту сливаются в своеобразную симфонию. Несмотря на то, что май в разгаре, — воздух насыщен влагой. От дыма многочисленных труб пароходов, фабрик и заводов над городом постоянно стелется большое серое облако. Лучи солнца, как бледные руки, ощупывая каркасы высотных зданий, безрезультатно пытаются проникнуть в колодцы грязных двориков и ущелья переулков рабочих кварталов.

Комфортабельный автомобиль, выскочив из города, мчится по шоссе. Обгоняя другие автомашины, он частыми гудками сирены предупреждает их о своем праве и намерении возможно скорее достигнуть намеченной цели. У одной из вилл, расположенной в старинном парке, он плавно тормозит. Шофер, выскочив из машины, открывает дверку кабины и принимает почтительную позу перед толстой фигурой в военной форме, тяжело опустившей ногу на асфальт. Двое часовых, охраняющих вход в вестибюль, приветствуют прибывшего и уступают ему дорогу. У шефа иностранной разведки — генерала Дэка начался служебный день.

Войдя к себе в кабинет, генерал опустился в обширное кожаное кресло, стоящее за громадным письменным столом, и закурил сигару. Что-то обдумывая, он стал нервно барабанить толстыми пальцами по крышке серебряного портсигара, покрытой золотыми монограммами.

Генерал Дэк еще не стар — ему около пятидесяти лет. Но чревоугодие и любовь к крепким спиртным напиткам рано испортили его внешность. Лицо генерала Дэка хорошо гармонирует с его тучным телом, давно утратившим былую военную выправку. Одутловатые, обвисающие как у бульдога щеки, налитые кровью глаза, расположенные под опухшими веками, и рот с опущенными вниз уголками, придают лицу сходство с представителем собачьей породы.

Если не обращать внимания на письменный стол и военно-стратегическую карту Европы, скрывающую одну из стен кабинета, трудно было бы установить назначение этой комнаты. Мягкая стильная мебель, пестрые восточные ковры, лишь местами не покрывающие паркетный пол, картины в массивных позолоченных рамах и большое количество фарфоровых и бронзовых безделушек, придают комнате скорее вид салона в особняке буржуа, но не служебного помещения.

Однако деятельность генерала Дэка далеко не гармонирует с обстановкой комнаты. Нити многих загадочных преступлений, совершенных в самых различных уголках земного шара, приводят в эту комнату и скрываются за толстой броней сейфов, сейчас скрытых изящными портьерами в глубоких стенных нишах.

Росчерком жирной руки, барабанящей по крышке портсигара, утверждались планы шантажа, провокаций, подлогов, вероломных убийств и диверсий. Из этого кабинета, как командарм с командного пункта, генерал Дэк управляет своей «армией». Многие тысячи шпионов и диверсантов составляют эту армию, оплетая густой сетью резидентур почти весь мир. Генерал Дэк пользуется большим авторитетом у своего правительства, так как является крупнейшим поставщиком тех сведений, на которых проверяется и меняет курс внешняя политика государства.

Плохое настроение шефа разведки имеет основательные причины. Вчера, при очередном докладе, министр упрекнул его, что он недостаточно энергичен и настойчив в насаждении агентуры в России, что в СССР имеется слишком много «белых пятен», не контролируемых им. Министр указал на то, что до девяноста процентов всех провалов агентов падает на Россию, которая поглощает более половины бюджетных средств, отпускаемых государством на разведку.

В заключение министр выразил удивление, что по делу профессора Антонова до сих пор не достигнуто никакого успеха и поставил задачу собрать подробные сведения о «байкалие», подчеркнув особую важность этого нового вида стратегического сырья.

Дэк поставил задачу начальнику русского отдела — похитить профессора Антонова. Резидент из Москвы донес, что похищение будет проведено на днях… Дэк не уверен в успехе операции. Кроме того, ему стало известно о синеводском метеорите и подготовке экспедиции, возглавляемой профессором Антоновым. Предупредить похищение Антонова в Москве уже поздно, а Синеводск более удобен для проведения намеченной операции. Сознание этого еще более омрачило генерала. Мясистое лицо, обычно спокойное и уверенное, приняло болезненный, растерянный вид. Рука оторвалась от портсигара и опустилась на кнопку сигнала. Дверь в кабинет открылась.

— Полковника Рой с делом 24-Р, — лаконично произнес генерал.

Услужливая фигура секретаря бесшумно исчезла за портьерой.

Грузно поднявшись из-за стола, генерал подошел к карте. Взгляд его остановился на Москве. Не одну тысячу раз, за время работы в разведке, Дэку приходилось останавливать свой взор на этом маленьком кружке. От него как артерии от сердца, расходятся железнодорожные магистрали во все концы страны, ненавистной повелителям генерала, мечтающим о мировом господстве. Сколько хитроумных планов операций намечалось провести в недоступной русской столице и сколько неприятностей пришлось пережить из-за их провалов… И вот теперь, когда успех операции, казалось бы, гарантирован, Дэк ему не рад. Возможность успеха тревожит Дэка. От профессора можно ничего не добиться, а тут такой случай с синеводской экспедицией, где можно овладеть и секретным рентгенопеленгатором Антонова, да и его изобретателем.

Робкое «разрешите?» прервало размышления генерала. В кабинет вошел высокий, сухощавый полковник Рой — начальник русского отдела.

— Что с вами, полковник? Я не узнаю вас! — воскликнул Дэк, впиваясь взглядом в его бледное, растерянное лицо.

— Опять неудача, господин генерал… — дрожащим голосом ответил Рой и, не ожидая вторичного вопроса шефа, добавил:

— Номер 24-Р провалился… Мосли донес, что Каминов схвачен чекистами при попытке похитить профессора Антонова. Шофер такси задержан, а Мосли удалось скрыться от преследователей…

Лицо шефа оживилось.

— Ха! ха! ха! Вы уверены, полковник, что операция провалилась и что Мосли ее не повторит?

Отыскивая в смехе шефа нотки иронии, полковник Рой растерянно изучал его лицо. Ожидая за смехом Дэка взрыв гнева, Рой старался вернуть утраченное самообладание.

— Что вы смотрите на меня как на сумасшедшего?.. Вы, Рой, принесли мне радостную весть! — продолжая смеяться, сказал Дэк.

— Я не понимаю вас, господин генерал… Номер 24-Р «Каминов»-Рубер наш соотечественник, потомок старинного дворянского рода.

— Будь он моим братом — это неважно! Вы поймите, что обстановка благодаря синеводскому метеориту изменилась и нам не выгодно иметь дело с Антоновым в Москве… Теперь Антонов выедет в Синеводск, и мы получим возможность захватить не только профессора, но и его пеленгатор, а заодно и узнать о работе экспедиции… Не забывайте, Рой, что перед Синеводском Черное море, а позади Кавказские горы. В случае необходимости, мы можем выслать туда подводную лодку, геликоптер,[7] наконец, черт возьми, секретный стратоплан!..[8] Я уверен, что нам разрешат использовать и эту новинку.

— Понимаю вас, господин генерал, — окрепшим голосом сказал Рой, — разрешите приступить к разработке синеводской операции?

— Не перебивайте меня. К решению этой задачи надо отнестись серьезно… Необходимо все детально продумать и причем в кратчайший срок. Медлить нельзя. Еще один провал с Антоновым и… это может стать нашим личным провалом. Нас, как бездарных тупиц, выгонят из разведки!.. А может быть и обвинят в предательстве… — снижая голос до шепота, сказал Дэк. — Вы понимаете, о чем я говорю, полковник Рой?!

— Понимаю…

— Тогда ближе к делу. Операцией руковожу лично я!.. Что у нас есть в Синеводске?

— Осведомительная точка.

— Какая с ней связь?

— Радио.

— Кто осведомитель?

— Номер 52-Р. Законспирирован хорошо. В Синеводске с момента возникновения города — более пяти лет.

— Хорошо… Значит база есть… Теперь кого вы рекомендуете для проведения операции?

В комнате стали слышны только мерные удары маятника больших каминных часов, приглушенные хрустальным сводом. Полковник Рой погрузился в раздумье.

— А резидент Мосли, вы думаете, не подойдет? — нерешительно спросил Рой. — Ведь ему удалось скрыться и он нас информировал о провале операции и о синеводском метеорите…

Тяжелая серебряная крышка портсигара с металлическим лязгом опустилась под пухлой рукой генерала.

— Вы дубина, Рой, — хмуря брови ответил Дэк. — Я вижу, что из вас никогда не выйдет хороший разведчик… Вам надо подавать в отставку… Подумаешь, Мосли скрылся от преследователей… А на сколько дней?.. Если русским ищейкам не удалось его схватить тогда на шоссе, то они наверное уже напали на его след… Они, может быть, и не знают Мосли, но им известно, что он был с Каминовым и этого достаточно, чтобы его нашли… Нет и еще раз нет!..

Закурив сигару, Дэк, внешне успокоившись, спросил:

— А где сейчас Колли?

— Капитан Колли?.. Который был резидентом в Ростове-на-Дону?.. Он после неудачи в России был снят с нашего учета и направлен в войска.

— Но ведь Колли давно бежал из России и его там забыли… Я думаю, что старый провал не помешает ему выполнить это задание, а «за битого двух небитых дают», так кажется говорят русские, полковник Рой?

— Пожалуй, да…

— Колли был смелым и находчивым агентом… Просто ему не повезло… Для того, чтобы он лучше выполнил задание, я сегодня же буду ходатайствовать о награждении Колли боевым орденом за прежнюю работу в разведке и о повышении его в чине… Но ведь Колли нужны помощники?

— Я думаю, что помощников мы можем подобрать из русских, — ответил Рой.

— Здесь надо быть осторожнее… Смотрите, чтобы они нас не подвели. Они неплохо работают в других государствах, но какое влияние на них окажет воздух России — трудно сказать.

— У нас есть бандеровцы, власовцы, изменники родины; мы внушили им, что в России их ожидает расстрел… Эти не подведут.

— Хорошо, мы еще займемся ими… Сегодня вечеров вы с Колли должны быть здесь… Операция проводится под шифром «Голубой болид»… Можете заниматься своими делами, полковник Рой, — сказал Дэк, поднимаясь с кресла.

Допрос

В тот же день утром, после происшествия с профессором Антоновым на шоссе, в одном из московских домов, в комнате на втором этаже, у окна, открывающего вид на небольшой дворик, стоял человек в форме майора. Опустив руки в карманы, он внимательно наблюдал за тем, как большой серый кот, скрываясь в высокой траве, медленно подкрадывался к воробьям, сидевшим на ящике с песком. Расчет охотника был точен — заросли травы подходили почти к самой стенке ящика. Еще немного вперед… Прижаться к земле… Прыжок!.. И добыча не уйдет из цепких когтей.

— Сорвалось! — невольно воскликнул с улыбкой майор, когда птицы, напуганные треском предательской ветки, взвились в воздух, оставив хищника без завтрака.

«Вот так и с Жалбинским — птичка улетела, — подумал майор. — Надо было сразу задержать машину, арестовать Жалбинского, а потом Каминова… Но ничего, дойдет очередь и до Жалбинского».

Отойдя от окна, майор сел за письменный стол и стал просматривать объемистое дело.

Комната, в которой происходили эти события, была служебным кабинетом майора государственной безопасности Кравченко. Она хорошо известна многим шпионам и диверсантам, бесславно закончившим свой жизненный путь. Здесь, раздавленные тяжестью улик, «раскалывались» самые хитрые и упрямые враги. Сознаваясь в преступлениях, они раскрывали свои чудовищные планы и методы. Судорожно цепляясь за возможность сохранить жизнь, они выдавали своих соучастников и предлагали услуги. Хорошо знаком им и майор Максим Григорьевич Кравченко, более двенадцати лет посвятивший оперативной работе в органах государственной безопасности.

Кравченко около сорока лет. Он среднего роста, строен, широкоплеч. Темно-русые волосы с проседью на висках, зачесанные на пробор, правильные черты лица, серые лукавые глаза и энергичный подбородок с ямочкой, характерной для украинцев, придают его лицу выражение смелости и проницательности. Небольшой белый шрам на правом виске — след, оставленный войной с германскими фашистами. Начал ее он в пехоте, а потом стал разведчиком. Этот шрам — результат ранения, полученного при захвате «языка». Три ряда орденских ленточек, среди которых выделяются два ордена «Славы» и два ордена Красного Знамени, свидетельствуют о незаурядных заслугах Кравченко перед Родиной.

Занятие Кравченко было прервано вошедшим в кабинет старшим лейтенантом Зиминым.

Зимин, по-военному взяв руку под козырек фуражки, спросил разрешения доложить о результате обыска на квартире Каминова.

— Садись, — протягивая руку к креслу, стоящему перед письменным столом, предложил Кравченко. — Докладывай.

— Как вам известно, товарищ майор, Каминов жил в Ховрино и работал в комиссионном магазине. На квартире у Каминова ничего подозрительного не обнаружено… А в магазине обнаружен тайник, в котором было спрятано девяносто восемь тысяч рублей, четыре высоковольтных сухих батареи, два незаполненных бланка паспортов… И протокол допроса шофера Сенина… Вот он, — протягивая сложенный лист бумаги, сказал Зимин.

Кравченко бегло прочитал протокол и положил в лежавшее перед ним дело.

— Про эту фальшивку мне уже говорил Сенин… А что ты узнал о знакомых Каминова?

— Нового — ничего… Подтверждается его связь с Марией Синюхиной, работающей паспортисткой в домоуправлении № 12.

Кравченко предложил товарищу папиросу и закурил сам.

— А у меня, Зимин, получилось так, — сказал он, выпуская изо рта клуб дыма, — Жалбинскому удалось удрать тогда, когда мы подъехали к автомашине профессора… Машину с шофером Сениным я догнал на сорок втором километре. Там ремонтировали шоссе, а объезд размыло дождем. Его машина застряла на этом объезде и забуксовала. Сенин не сопротивлялся. Он рассказал мне на допросе, как он попал в ловушку, расставленную Каминовым… В этом, пожалуй, участвовала и Мария Синюхина… По-моему, Сенин не агент, а жертва шантажа… Он думал, что Каминов и его партнер собирались ограбить Антонова, так как они говорили о нем между собой… Сенина я отпустил, но предупредил, чтобы с ним таких случаев больше не было… А теперь поговорим с матерым шпионом, о котором мне кое-что известно, — сказал Кравченко, беря в руку телефонную трубку и набирая номер.

— Приведите арестованного, — распорядился он.

Через несколько минут в комнату в сопровождении конвоира вошел рыжий мужчина с синими водянистыми глазами. Лицо и фигура вошедшего выражали спокойствие и непринужденность. Конвоир по сигналу Кравченко вышел, а Зимин приготовился записывать протокол допроса.

После записи Зиминым общих данных об арестованном, Кравченко спросил:

— С какой целью вы остановили автомашину профессора Антонова, Каминов?

— Я хотел получить взятку… У меня раньше это удавалось….

— А от шофера Сенина вы тоже хотели получить взятку?

— Нет… Мне нужна была машина.

— А где вы достали деньги, которые прятали в магазине?

— Я их накопил… Правда, не совсем честно… Удавалось занижать цены на вещи, принимаемые на комиссию по подложным квитанциям, а потом продавать их на толкучке по настоящей цене…

— Однако вы опытный жулик, — глядя пристально в глаза Каминову, сказал Кравченко. — А для чего вам нужны были батареи?

— Я собирался купить приемник с автономным питанием…

— Зачем вам это? Ведь в Ховрино есть электричество.

— Я думал бросить грязные дела и уехать подальше… В сельскую местность… Бланки паспортов подготовил для того, чтобы переменить фамилию, — предупредил возможный вопрос Каминов.

— А что вы можете сказать о Жалбинском?

— Я первый раз слышу эту фамилию.

— А фамилия Мосли вам не знакома?

— Я не понимаю вас… Вы, что хотите запутать меня? — заметно нервничая, спросил Каминов,

— Не валяйте дурака, я с вами говорю серьезно! — повышая голос, сказал Кравченко. — Вам хорошо известно, что Жалбинский и Мосли — это одно лицо… А Мосли ваш резидент, Рубер. Не так ли?.. Я его задержал, когда он пытался скрыться на машине Сенина. Мосли во всем сознался, так как надеется побывать на своей родине… Вы, Рубер, хотите увидеть Мосли?

— Нет… Не надо… Я тоже рассчитываю сохранить себе жизнь и расскажу вам все, — с видимым волнением произнес допрашиваемый.

— Этого я и добивался от вас, — смягчая тон, сказал Кравченко. — Скажите, что вы хотели сделать с профессором Антоновым?

— Я действовал по плану Мосли, в который он меня полностью не посвящал… А вы сказали, что Мосли во всем сознался… Значит вам известно, что Мосли хотел сделать с Антоновым.

— Вы не ответили на мой вопрос. Отвечайте, что вы должны были делать по плану Мосли?

— Я должен был задержать машину профессора и пересадить его в нашу машину… Только и всего.

— А что дальше вы должны были сделать с Антоновым?

— Мосли мне об этом не говорил.

— Довольно! Товарищ Зимин, дайте арестованному подписать протокол, — спокойным голосом сказал Кравченко.

— Вы, Рубер, продолжаете упорно запираться, — обратился он к допрашиваемому после того, как протокол был подписан, — это хуже для вас. Для меня и так все ясно, а вам советую подумать о своем будущем, — заключил Кравченко, нажав на кнопку звонка. На сигнал в комнату вошел конвоир.

— Уведите арестованного, — приказал Кравченко.

Когда дверь за Каминовым закрылась, Кравченко обратился к своему помощнику:

— Товарищ Зимин, что ты теперь скажешь?

— Ясно, товарищ майор, за профессором Антоновым охотится иностранная разведка.

— Ты прав и, хотя эта операция у них провалилась, следует ожидать, что она будет повторена в другом плане… И, возможно, в Синеводске.

— Вот что, Зимин, — после минутной паузы добавил Кравченко, — вызови сюда капитана Окунева, лейтенанта Грачева и ждите меня, а я поеду к полковнику Соколову — надо доложить ему о положении с профессором Антоновым.

* * *

Когда майор Кравченко возвратился от полковника Соколова, вызванные им офицеры были в сборе.

— Садитесь, товарищи, — сказал Кравченко вставшим при его появлении офицерам, — я сейчас ознакомлю вас с задачей, поставленной перед нами полковником Соколовым… Нам поручена охрана секретности работ экспедиции профессора Антонова и самого ученого. В последнее время отмечается повышенный интерес иностранной разведки к «байкалию», рентгенопеленгатору, изобретенному Антоновым, и к Синеводскому метеориту. Надо полагать, что в Синеводск будут заброшены иностранные агенты. Местные органы госбезопасности Синеводска получат задачу от полковника Соколова. Вы все, товарищи, прикомандировываетесь к экспедиционной группе в качестве сотрудников научно-исследовательских заведений. Сегодня же представьтесь профессору Антонову, ознакомьтесь у него с планом экспедиции и приступайте к работе… Старшим назначаю капитана Окунева… Вам ясна задача?

— Да, ясна… А вы товарищ майор? — спросил Окунев.

— Для меня тоже хватит работы… Действуйте!.. — сказал Кравченко, поднимаясь из-за стола и собираясь уходить.

В Синеводске

На берегу Черного моря, далеко выделяясь светлыми постройками, утопающими в зелени садов и стройных кипарисов, раскинулся курортный город Синеводск. По красоте и уюту он превосходит старые курортные города. Его особенностью является то, что он не имеет ярко выраженного центра, характерного кварталами с прижавшимися друг к другу постройками и шумными базарными площадями, как, например, Ялта. Зрелищные предприятия, магазины и рестораны здесь равномерно разбросаны по всему городу и не выделяются в его общей планировке.

Перед Синеводском небольшая спокойная бухта, на берегу ее размещены приморский парк и пляж. От материка город отгорожен высокой горной складкой, покрытой диким лесом. Отрог этой складки каменистой грядой охватывает город и бухту с запада и известен у курортников под названием «Синих скал». От этой гряды получила название и дача Академии наук «Синие скалы», приютившаяся у подножья ее восточного склона на обрывистом берегу моря. Главный особняк дачи окружен большим тенистым садом, в глубине которого возвышается застекленная крыша оранжереи. С веранды особняка открывается вид на море. Перед ней разбиты цветники, пестрой лужайкой подходящие к решетчатому забору, расположенному у обрыва. От калитки в заборе, с десятиметровой высоты, к пляжу спускается вырубленная в камне лестница. Пляж покрыт галькой и местами загроможден камнями — результатом долголетней работы волн, размывавшими скалистый берег. В одном месте цепочка из крупных камней метров на пятьдесят выдается в море и образует своеобразный мост, соединяющий сушу с большим плоским обломком скалы. Поверхность обломка имеет площадь до десяти квадратных метров. Края площадки менее чем на метр возвышаются над поверхностью воды, что создает удобство для причала лодок и катеров с глубокой осадкой. Этот плоский камень — излюбленное место для любителей-рыболовов, отдыхающих на даче «Синие скалы».

Управляющий дачи «Синие скалы» Александр Лукич Сергеев, или просто Лукич, как его привыкли называть, утомленный хлопотами, связанными с подготовкой дачи для приема экспедиции профессора Антонова, вышел на веранду и опустился в кресло. На вид это был физически крепкий и энергичный мужчина, лет сорока.

— Теперь, кажется, все готово, — сказал он вслух, разворачивая газету.

Но читать ему не пришлось. Занятие его было прервано поднявшейся на веранду молодой женщиной — бухгалтером Снеговой, державшей в руках листок бумаги.

— Лукич, вам телеграмма, — обратилась она к управляющему, подавая листок.

— «Прибываем самолетом восемнадцатого два часа дня. Вышлите автобус. Антонов.» — прочитал он вслух.

— А сейчас половина первого, — посмотрев на ручные часы, сказала Снегова.

— До аэродрома на автобусе сорок минут… Пожалуй, пора собираться… Надежда Николаевна, я попрошу вас распорядиться, чтобы обед был готов к трем часам… Поеду встречать, — сказал Лукич, поднимаясь с кресла.

* * *

Слух о прибытии профессора Антонова в Синеводск вызвал сенсацию. Опять заговорили об упавшем в море метеорите. Высказывались самые различные предположения о природе метеорита, о предстоящих работах экспедиции и среди некоторых, особенно горячих любителей споров, даже возникали пари.

Профессор Антонов прибыл в Синеводск вместе с дочерью Галей, прикомандированными к экспедиции научными сотрудниками Окуневым, Зиминым и Грачевым. Его ассистенты — Остапенко и Кравцов с необходимыми для работы экспедиции материалами должны были прилететь из Москвы через несколько дней, и Антонов решил до их прибытия отдохнуть и ознакомиться с Синеводском, в котором он никогда еще не был. Управляющий дачи «Синие скалы» Лукич оказался не только деловым хозяйственником, но и общительным человеком, и профессор с удовольствием проводил время в его обществе. Не было темы для беседы, в которой они не нашли бы общего языка. Правда, профессор, из корректности, свойственной его характеру, в беседах с Лукичом не поднимался до высоких материй, стараясь не быть скучным собеседником.

Дочь профессора Галя, стройная двадцатитрехлетняя блондинка среднего роста, по приезде на дачу не искала общения с посторонними и предпочитала разделять общество отца. Причинами этому были, прежде всего, то, что она выросла без матери и встретила отца, которого горячо любила, после длительной разлуки; кроме того, она с нетерпением ожидала Остапенко — своего старого друга и возлюбленного. Назвать Галю необщительной, замкнутой натурой нельзя. Открытое лицо со слегка вздернутым носиком, ясный взгляд голубых глаз, опушенных длинными ресницами, и всегда улыбающийся небольшой рот с пухлыми девичьими губами показывали ее чистоту и высокие духовные качества. В Ленинграде на заводе, где Галя работала инженером, все, кто был близок с ней по работе, считали ее лучшим другом, а в комсомольской организации она прослыла активисткой.

Через два дня, после прибытия экспедиции в Синеводск, Антонов и Лукич, утомленные загородной прогулкой, сидели за столиком ресторана-поплавка на пляже и, беседуя, пили ледяной крюшон.

Галя решила освежиться в море и пошла на пляж, пообещав скоро вернуться.

Стоял жаркий день, и пляж был переполнен публикой. У синеводцев было два излюбленных места времяпровождения: днем пляж, а вечером приморский парк.

Среди курортников нередко встречались оригинальные личности, которые благодаря острым шуткам местных зубоскалов, становились популярными у публики. В этом сезоне объектом для шуток стал старожил Синеводска — врач Лучинский, который довольно часто стал появляться на пляже с удочкой. Комичный толстяк увлекался ловлей бычков. Расположив на корме лодки в тени большого пестрого зонтика свое тучное неповоротливое тело, он внимательно следил за поплавком. Большие круглые очки с темными стеклами, по-видимому, мешали рыбной ловле, так как, вытащив бычка из воды, Лучинский неуклюже размахивал рукой в воздухе, пытаясь поймать добычу. Но обычно рыбка срывалась с крючка и уходила в воду, показав хвост незадачливому рыбаку. Это вызывало смех у публики, наблюдавшей за ним.

В отпускаемых по его адресу шутках не забывали и про последние события, и один зубоскал как-то крикнул ему:

— Эй, доктор! Смотрите, не поймайте на свою удочку метеорит, а то профессору Антонову будет нечего делать!

Шутники плавали около лодки и распугивали рыбу, поэтому Лучинский, с утра рыбачивший у берега, постепенно удалялся в море. К середине дня лодка с зонтиком и чудаком-рыболовом была видна далеко в море у отмели, преграждавшей вход в бухту.

Сегодня Антонову совершенно случайно пришлось познакомиться с доктором Лучинским.

— Лукич! — прерывая беседу и глядя на часы, сказал он, поднимаясь из-за стола. — Прошло уже около двух часов, а Гали до сих пор нет… Пойдемте на пляж… Узнаем, не случилось ли с ней чего-нибудь? — с волнением в голосе добавил он.

Пересекая пестрый поток курортников, Антонов и Лукич подошли к берегу. Беглый осмотр купающихся не дал никакого результата: Гали среди них не было.

— Может быть, Галина Михайловна купается где-нибудь дальше?! — сказал Лукич, показывая рукой вдоль берега.

— Пойдемте посмотрим, — согласился Антонов. Когда они немного прошли, их внимание привлекла быстро увеличивающаяся толпа, собравшаяся у берега. Антонов и Лукич быстро направились туда, чтобы узнать, в чем дело.

— Утонула? — спрашивал чей-то голос.

— Наверно утонула, — отвечал другой.

Внимание всех было обращено на лодку, медленно приближавшуюся к берегу. Антонов, поддерживаемый Лукичом, побледнел и схватился рукой за грудь…

В лодке за веслами, повернувшись спиной к берегу, сидел низенький толстый человек в соломенной шляпе. На корме, в тени большого пестрого зонтика, расположилась смуглая девушка в купальном костюме. У нее на коленях покоилась голова Гали, беспомощно лежавшей на дне лодки. Лицо Гали было бледным, мокрые белокурые волосы, спутываясь в пряди, обвивали плечи.

Когда лодка причалила к берегу, мужчина, сидевший за веслами, несмотря на свою внешнюю неуклюжесть, быстро соскочил в воду и, взяв на руки потерявшую сознание девушку, вынес ее на берег.

— Галя! Галочка! — воскликнул профессор, придя в себя после охватившего его нервного шока,[9] и бросился к дочери.

— Это ваша дочь? — спросил спаситель у Антонова, опустившегося на колени около Гали. — Не беспокойтесь. Ей теперь не угрожает опасность… Врач Лучинский известен всему Синеводску и если он говорит, ему можно поверить! — добавил он с апломбом.

Смуглая девушка, скрывшаяся в толпе, возвратилась с пледом и, разостлав его на берегу, предложила положить на него Галю.

Лучинский принес из лодки кожаную сумку и стал извлекать из нее медикаменты и различные медицинские инструменты.

— Врач всегда должен быть готов оказать помощь пострадавшему. Никогда не расстаюсь с медицинской сумкой… — говорил он, ни к кому не обращаясь.

— Легкие девушки освобождены от воды… Обморочное состояние у нее вызвано длительным пребыванием в воде и общим ослаблением организма… Разрешите сделать укол? — обратился Лучинский к Антонову, беря руку Гали.

После укола лицо Гали стало постепенно розовым. Затем она глубоко вздохнула и открыла глаза.

— Вот и прекрасно, барышня… Теперь долго жить будете, — пошутил Лучинский.

— Папочка, что со мной?.. Я, кажется, тонула… Кто же меня спас? — неокрепшим голосом, приподнимаясь на локоть, спросила Галя, обращаясь к отцу.

— Врач Лучинский преградил вам путь в рай, мой ангел, — не ожидая ответа Антонова, представился спаситель.

Антонов и Галя, познакомившись с Лучинским, поблагодарили его за помощь и пригласили к себе на дачу «Синие скалы».

* * *

Вечером злополучного дня на веранде дачи «Синие скалы», удобно устроившись в кресле, знакомый нам врач Лучинский рассказывал окружившим его обитателям дачи о том, как ему посчастливилось стать спасителем Гали.

— Я, Михаил Алексеевич, — говорил он, глядя на Антонова, — очень люблю ловить рыбу и не столько ради рыбы, сколько ради потехи. Сегодня я решил весь день посвятить своему любимому занятию и с этой целью с утра вышел на пляж… Сначала я удил у берега, но мне стали мешать, и я удалился от берега к выходу из бухты. Когда я сижу с удочкой, то ничего, кроме поплавка, не замечаю… Так и тогда — все мое внимание было приковано к поплавку… Но крик Галины Михайловны вырвал меня из состояния самозабвения… Я подсмотрел и понял, что она зовет на помощь подругу… Но подруга была далеко и не могла ей помочь… Нажимая изо всех сил на весла, я помчался на помощь… Я думал, что опоздал, так как вода уже скрыла голову вашей дочери… Перегнувшись через борт лодки, я увидел волосы и, схватившись за них, извлек ее из воды… Освободив легкие девушки от воды, я убедился, что пульс бьется и что у Галины Михайловны обморочное состояние… Пока я принимал меры по оказанию первой помощи, к лодке подплыла ее подруга, и я стал грести к берегу.

— Мне кажется, что в этом виновата Тоня, моя случайная знакомая, — сказала Галя. — Мы познакомились с ней уже в воде, и она предложила мне поплыть к отмели, сказав, что до нее недалеко…

— До отмели около километра! — вставил Лучинский.

— Я согласилась, — продолжала Галя. — Плыли быстро и я устала… На обратном пути Тоня предложила догнать ее и стала быстро удаляться к берегу… Это увлекло меня, но я скоро выбилась из сил, у меня потемнело в глазах и я почувствовала, что теряю сознание…

— Вы извините, Михаил Алексеевич, но мне надо спешить… Сегодня у меня ночное дежурство, — виновато улыбаясь, сказал Лучинский.

— Заходите завтра… Вы играете в шахматы? — спросил Антонов, пожимая ему руку.

— О, шахматы это моя страсть, пожалуй, не меньшая, чем рыбная ловля.

Курьезы доктора Лучинского

Врач Лучинский оказался интересным партнером. Профессор Антонов был сильным игроком, но должен был признать, что играет слабее. Правда, Лучинскому и в шахматы не везло так же, как и с рыбной ловлей. Взяв инициативу в свои руки в начале игры и, создав для противника тяжелые условия, он делал зевок, начинал волноваться и, в лучшем случае, верную партию сводил вничью.

Лучинский-шахматист был очень похож на Лучинского-рыболова.

— Шах!.. Еще раз шах! И… вашему королю остался один выход — поднять руки вверх и рассчитывать на милость победителя… Мат! Михаил Алексеевич, — громко опустив на доску ферзя, ликовал он.

— Да, если бы я не имел этого белого офицера, партия была бы проиграна… Но на сей раз вы ошиблись… Ничья! — сказал Антонов, снимая слоном подставленного ферзя.

На веранде, ярко освещенной электрическим светом, за шахматным столиком сидели Антонов и Лучинский. Из глубины дома в открытые двери доносились мелодичные звуки рояля. Лозы дикого винограда, обвивавшие веранду, делали ее уютной.

— Кого можно поздравить с победой? — спросил весело Лукич, вошедший со двора.

— Опять Корней Карпович сделал ошибку и выгодную для него партию свел вничью, — ответил, улыбаясь Антонов. — Присаживайтесь, Лукич. Сейчас вы будете свидетелем кровопролитного сражения. Думаю, что Корней Карпович постарается взять реванш и перейдет к яростным атакам.

Шахматы расставлены. Началась следующая партия. Лучинский умело разыграв северный гамбит, быстро захватил инициативу.

— Теперь-то, ваше величество, вам не уйти от меня, — с твердой уверенностью в голосе сказал он, атакуя левый фланг Антонова.

— Цыплят по осени считают, уважаемый партнер, — упорно защищаясь, возразил Антонов. — От добровольных пожертвований не отказываюсь, особенно в трудные минуты жизни… Закусим лошадкой! — сказал он, объявляя шах и снимая ферзем коня.

Потеря коня сразу ослабила атаки Лучинского и после нескольких разменов, проведенных Антоновым, привела партию к невыгодному для врача эндшпилю…

— А теперь попробуйте, догоните! — продвигая проходную пешку в ферзи, сказал Антонов.

Перевес на ферзя привел Лучинского к поражению.

— Я, пожалуй, пойду? — сказал он, поднимаясь с места. — Рассчитывать на успех сегодня нельзя, да и уже поздно… пора на отдых.

— А мне, пожалуй, отдыхать не придется — уже двенадцать часов, а через час меня поднимет моя подруга, — сказал Антонов.

— Разве ваша жена тоже здесь? — удивился врач.

— Нет… Я вдовец… Я имею в виду другое… Меня уже с давних пор не покидает бессонница.

— Это дело не опасное. Расскажите, как она протекает… Мы подберем средства и метод лечения, — предложил Лучинский.

— Уже несколько лет подряд я имею обыкновение просыпаться в час-два ночи и не спать до рассвета… Я не могу назвать это явление в полном смысле бессонницей — спутницей больного.

Несмотря на мои пятьдесят восемь лет, я чувствую себя прекрасно… С вечера я быстро засыпаю и ночью просыпаюсь бодрым. В это время мой мозг, отдохнув от непродолжительного сна, требует дополнительной нагрузки… Я испытываю какую-то особую потребность думать, или, как принято говорить, у меня наступает момент творческого вдохновения. В обычных для меня условиях, в Москве, я в эти часы удалялся в свою лабораторию и использовал подъем творческой энергии для решения наиболее сложных вопросов, возникавших у меня в течение дня… Здесь я лишен этого удовольствия.

— И вы это время, наверное, проводите в постели?

— Нет, я выхожу к морю и наслаждаюсь свежестью его дыхания и шумом волн.

— А перемена климата и обстановки не изменили вашу привычку?

— Частично да… За четыре дня пребывания здесь бессонница посещала меня всего лишь два раза… Вот и сегодня я ожидаю ее.

— Интересно! Очень интересно!.. Правда, это невропатологическое[10] явление, которым я обычно не занимаюсь… Но у меня есть хорошее проверенное средство, — сказал Лучинский.

— Которое вы хотите мне предложить? — спросил Антонов.

— Да. Я сегодня же пришлю его вам. Принимайте по четыре раза в день… Надеюсь, что ваша бессонница не повторится, — сказал самодовольно Лучинский, надевая шляпу и направляясь к выходу.

* * *

На другой день после завтрака научные сотрудники, прикомандированные к экспедиции Антонова, собрались в своей комнате.

— Ничего не понимаю! Для чего ему потребовало возбуждать нервную систему у профессора?.. Таблетки Лучинского от бессонницы оказались наоборот сильным возбуждающим средством! — размахивая результатом химического анализа, возбужденно говорил Окунев.

— А может быть он ошибся?.. Как он привык это делать на шахматной доске и в море при ловле бычков? — высказал свое мнение Зимин.

— Но тогда ему надо запретить врачебную практику… Ведь он своим клиентам может по ошибке дать яд, — сказал Окунев.

— А вы оставили Антонову лекарство Лучинского? — спросил Грачев.

— Конечно, нет… Я на всякий случай заменил его таблетками от кашля… Профессор кашляет, и они ему вреда не принесут… Придется установить наблюдение за «чудаком» Лучинским. Боюсь, как бы он чего-нибудь не натворил… Эта история со спасением дочери профессора у меня вызывает сомнения — не слишком ли это наивный прием для того, чтобы познакомиться с Антоновым и завоевать его расположение?.. Вот что! — после небольшой паузы, что-то обдумывая, сказал Окунев. — Ты, товарищ Зимин, займись Тоней, а Лучинского поручаю тебе, товарищ Грачев. С выполнением этих задач надо торопиться, но так, чтобы не вспугнуть дичь.

Зимин и Грачев выполняют задание

Галя Антонова тихо вошла в гостиную. То, что она там увидела, невольно заставило ее остановиться, сделать шаг назад и притаиться за портьерой. В комнате перед большим трюмо, под ритмичные звуки танца заведенной радиолы, какая-то фигура в светлом костюме выделывала самые уморительные па. По пышной светло-русой шевелюре и по-детски почти круглому лицу, густо покрытому веснушками, она узнала научного сотрудника Зимина.

Он, заметив в зеркало Галю, легкими быстрыми движениями очутился у двери.

— А! Галина Михайловна. Разрешите вас пригласить…

— Что-то вы рано растанцевались, Василии Петрович, — ответила Галя, не дав Зимину закончить приглашение.

— Тренируюсь, — ничуть не смутившись, ответил Зимин. — Хочу сегодня вечером сходить в парк на танцы. Давно не приходилось заниматься этим спортом. Решил проверить — не разучился ли?

— Нет, пожалуй, не разучились… Только вы танцуете «стилем», а это сейчас не в моде.

— Это и хорошо, что не в моде… Значит, я скорее привлеку внимание.

— Чье?

— Тони… Вашей знакомой по плаванию… Говорят, что она очаровательна, — ответил Зимин.

— Да… Она не дурна. Но вы со своим «стилем» можете наломать дров… Современные девушки не любят «стиляг»… Разве этого вы не знаете?

— А вы мне не поможете, Галина Михайловна?

— В чем?.. Танцевать с вами «стилем»?

— Нет. Познакомиться с Тоней.

— Вот так-то лучше… Если хорошенько попросите — попробую.

— Очень, очень прошу, дорогая Галина Михайловна, — прижимая руки к груди, вкрадчивым голосом сказал Зимин.

* * *

Вечером приморский парк, как всегда, был полон народа. По центральной аллее непрерывно двигались два встречных потока людей, наслаждающихся прохладой после знойного дня. Прогуливавшиеся о чем-то говорили, оживленно шутили… Иногда раздавался веселый смех. Свободные места на скамейках быстро занимались. Издалека доносились веселые звуки джаза.

Галя Антонова и Зимин, придя в парк, дважды обошли центральную аллею и побывали на танцевальной площадке, но Тоню не встретили.

— Посидим? — предложил Зимин, показывая Гале свободные места на скамейке. Оставив живой поток, они сели.

— А может быть она не ходит в парк? — спросил Зимин, посматривая на проходящую публику.

— Нет. Она говорила, что бывает здесь каждый вечер.

— А это не она? — спросил он, показывая глазами в сторону приближавшейся смуглой девушки, державшей под руку стройного молодого мужчину.

Когда парочка поравнялась с их скамейкой, Галя взяла девушку за руку и вывела ее вместе с партнером из людского потока.

— Что ж. Давайте знакомиться! — задорно сказала она;

— Леонид Андреевич Лагунин — брат Антонины Андреевны, — представился спутник Тони.

— Василий Петрович Зимин, — пожимая руку Тоне ее брату, отрекомендовался Зимин. Пока происходила церемония знакомства, места на скамейке оказались занятыми.

— Разрешите быть вашим партнером? Вы, наверное, наскучили своему брату? — беря Тоню под руку, шутливо сказал Зимин.

Лагунин предложил руку Гале и они опять слились с потоком гуляющих.

Зимин, оторвавшись от Лагунина с Галей, повел Тоню на танцевальную площадку. Протанцевав два танца, они пошли в тихую аллею и присели на скамейку.

— Разрешите узнать, Антонина Андреевна, где вы отдыхаете?

— Мы с братом остановились в гостинице «Кавказ»… Как говорят, отдыхаем «неорганизованно».

— И долго думаете пробыть в Синеводске?

— Один месяц… Пока у нас не кончится отпуск.

— А скоро он кончится?

— А это вас очень интересует? — лукаво щуря черные глаза, с улыбкой спросила девушка.

— А как же? Очень… Я хочу, чтобы наше знакомство продолжалось.

— Я здесь всего еще с неделю… Мы, кажется, приехали семнадцатого мая.

Зимин узнал у Тони, что она с братом приехала из Куйбышева. Лагунины работали в куйбышевском горторге — брат в управлении, а она калькулятором в столовой.

Наговорившись вдоволь, Зимин и Тоня вышли на центральную аллею. Немного походив, они встретили в Галю и Лагунина. Было поздно. Публика выходила из парка. Попрощавшись с Лагуниными, Зимин и Галя пошли домой.

* * *

Получив задание от Окунева, Грачев, захватив книгу, полотенце, бинокль и очки с темными стеклами, отправился на городской пляж. Его предположение, что он найдет незадачливого рыболова, оправдалось. Лодка с Лучинским, выделяясь среди других лодок своим пестрым зонтиком, маячила посредине бухты. Был полдень.

На пляже, как и в любой солнечный день купального сезона, было людно. Каждый по-своему проводил здесь время. Большинство загорало и купалось. Некоторые отдыхающие, составлявшие меньшинство, предпочитали принимать воздушные ванны. Они сидели в плетеных из ивовых прутьев креслах в тени больших парусиновых зонтов, установленных вдоль пляжа в два ряда в шахматном порядке.

Купив в киоске Союзпечати номер «Комсомольской правды», Грачев разыскал свободное кресло под зонтом и, раздевшись, расположился в нем.

Уже около двух часов Грачев вел наблюдение за Лучинским. Успел два раза выкупаться и обсохнуть, но заядлый рыболов был невозмутим. Его лодка достигла последней позиции — отмели у выхода из бухты в открытое море… Грачев видел как Лучинский, достав корзину с провизией, не спеша позавтракал и опять принялся за свое дело.

Газета была прочитана. Грачев стал читать книгу. Книга была интересная — «За власть Советов» Валентина Катаева, но содержание книги не доходило до сознания Грачева — все его внимание было поглощено Лучинским. Он раздумывал о том, как бы получше выполнить задание. Молодость — Грачеву было двадцать четыре года — требовала активных действий, а здесь были необходимы выдержка и терпенье.

«Вот слежу. А наверное без результата», — думал Грачев.

Размышляя таким образом, он заметил, что одна из лодок, плававших в бухте, стала приближаться к лодке Лучинского… Наконец лодки сблизились. Грачев взял бинокль. Хотя бинокль был шестикратный, лица сидевших в лодках рассмотреть не удалось. Видно было, что незнакомец о чем-то разговаривал с Лучинским. Через шесть минут лодка, подплывшая к Лучинскому, стала удаляться от него… Теперь Грачев не выпускал ее из виду… С полчаса поплавав по бухте, незнакомец направил лодку к лодочной станции. На носу лодки в бинокль удалось прочитать — «Чайка». Грачев, одевшись, быстро направился к лодочной станции, которая находилась у границы пляжа. На лодочную станцию он поспел вовремя. В будке лодочника Грачев застал мужчину, только что поставившего к причалу «Чайку». Незнакомец получил свой паспорт, служивший залогом, и рассчитывался за два часа пользования лодкой… Мужчине на вид было лет тридцать пять. Он был среднего роста и имел военную выправку. Продолговатое худощавое лицо его было чисто выбрито. Холодный взгляд серых глаз, тонкий нос с горбинкой и прямая линия губ придавали лицу незнакомца энергичное и вместе с тем хищное выражение… «Лагунин» — прочитал Грачев, глядя как он расписывался в платежном листе лодочника. Когда Лагунин вышел из будки лодочника, Грачев посмотрел на ручные часы и произнес вслух:

— Вот жаль… Скоро двенадцать… Можно опоздать на процедуры.

Этим он предупредил возможный вопрос со стороны лодочника и последовал за Лагуниным.

Грачев следил за Лагуниным до тех пор, пока за ним не закрылась дверь гостиницы «Кавказ». В гостиницу он не зашел, а направился в городскую амбулаторию, где Лучинский работал врачом-терапевтом.

Грачев зашел в регистратуру и попросил записать его на прием к врачу Лучинскому.

— Врач Лучинский в отпуску, — ответила регистраторша.

— Вот жаль… Не знал… А когда же он пошел в отпуск? — с чувством досады спросил Грачев.

— С восемнадцатого мая… А вы запишитесь, к Ломакину — это тоже опытный врач… Правда, он принимает завтра.

— Хорошо, тогда я завтра запишусь к Ломакину, — согласился Грачев и, попрощавшись, вышел из амбулатории.

Экспедиция приступает к работе

На даче «Синие скалы» чувствовалось оживление. С аэродрома приехали прилетевшие из Москвы ассистенты профессора Антонова — Остапенко и Кравцов. Вслед за ними прибыла грузовая автомашина, груженная ящиками различных размеров.

Не отдохнув с дороги, ревностные служители науки Потапенко и Кравцов вместе с профессором Антоновым и другими сотрудниками экспедиции принялись распаковывать и приводить в порядок привезенное имущество.

— Здесь, Михаил Алексеевич, и радиолокатор[11] есть с фотокамерой для подводных съемок, — сказал Остапенко. — Из-за него и задержаться пришлось на два дня.

— А мне удалось достать эхолот… Мы до прибытия эпроновцев сможем определить глубину залегания метеорита, — вставил Кравцов.

— Надо сегодня же после обеда проверить аппаратуру и привести ее в готовность, а завтра с утра отправиться в море на поиски метеорита… А то мы и так целую неделю бездельничаем… — сказал Антонов. — Андрей Максимович, в Академии наук, наверное, уже ожидают результатов нашей работы? — обратился он к Остапенко.

— Вообще-то не ожидают… Рано еще… Но работам нашей экспедиции придают большое значение… Если бы не помощь академии, мы с Кравцовым и сегодня не смогли бы вылететь из Москвы.

Остапенко и Галя, занимаясь делом, обменивались взглядами. После годовой разлуки, они еще не успели как следует рассмотреть друг друга. Гале казалось, что Остапенко возмужал, но она ошибалась. Остапенко только двадцать шесть лет, и он выглядит так же, как и год назад: те же черные курчавые волосы, тот же высокий без морщин лоб, брови, как разметанные в полете крылья чайки, черные умные глаза, прямой тонкий нос, небольшой рот с правильно очерченными губами.

Остапенко, наоборот, казалось, что Галя не изменилась, а только немного пополнела.

Закончив разборку ящиков и приведя в порядок инвентарь, члены экспедиции направились к дому, где на веранде был накрыт большой обеденный стол.

Галя шла рядом с Остапенко.

— Андрей! Встань рядом со мной, — сказала она останавливая за руку своего друга. — Смотри-ка да ведь ты вырос чуть ли не на десять сантиметров, — добавила она, глядя ему в глаза.

— А мне кажется, что ты стала ниже и, причем ровно на десять сантиметров.

— Откуда у тебя такая уверенность?

— Посмотри вниз.

— Ничего не понимаю.

— Да ведь у тебя сейчас тапочки, а когда ты уезжала в Ленинград, у тебя были туфли вот с такими каблуками, — показал Остапенко правой рукой, до отказа раздвинув большой и указательный пальцы.

Молодые люди рассмеялись.

* * *

Рослый сторож, выйдя из сторожки, преградил путь Лучинскому, пытавшемуся войти в калитку дачи «Синие скалы».

— Гражданин! Вход воспрещен! — сказал он.

— Позвольте, но я каждый день прихожу сюда… Я лечу профессора Антонова… Я врач, — возразил Лучинский.

— Не могу знать… Приказано никого из посторонних не впускать, — по-военному отчеканил бдительный страж.

— Тогда позовите кого-нибудь… — настаивал Лучинский.

— Это можно, — ответил сторож и нажал на кнопку.

На сигнал из глубины сада появился Окунев.

— Здесь доктор! Профессора спрашивает! — выкрикнул сторож.

— Сейчас позову! — ответил Окунев и скрылся в саду.

Через некоторое время к сторожке подошел профессор Антонов.

— А, Корней Карпович! Рад вас видеть, очень рад! — сказал он, протягивая руку. — Но вы извините меня. Я сейчас занят и не имею права кого-нибудь посвящать в содержание своей работы… Я вас попрошу, приходите вечером… Я буду свободен и с удовольствием проведу время в вашем обществе.

— Раз нельзя, ничего не поделаешь, — смутился Лучинский. — Я понимаю вас, Михаил Алексеевич… Собственно говоря, я не думал у вас долго задерживаться… Я хотел только справиться о вашем здоровье и узнать, помогает ли вам мое лекарство?

— Очень благодарен вам за внимание, но должен признаться, что я пока не чувствую его целебного свойства… Вероятно, оно действует не сразу?

— Да, да… Я не предупредил вас, что необходим определенный курс лечения… Вы принимали через каждые шесть часов?

— Да.

— Теперь надо сократить время до четырех часов… Я уверен что дня через три-четыре вы избавитесь от своей бессонницы… Вот еще, если не хватит, — пошарив в кармане и найдя что-то, протянул руку Лучинский.

— Очень благодарен. Буду следовать вашему совету, — сказал Антонов, беря из его руки коробочку с таблетками.

— Извините за беспокойство. Не имею права отрывать вас от работы, — сказал Лучинский, протягивая на прощанье руку.

Проводив Лучинского, Антонов возвратился в сад. В цветнике, возле веранды, стоял аппарат внешним видом напоминающий переносную радиостанцию. Это и был секретный рентгенопеленгатор. Возле него сидели Галя и Зимин.

— Кто приходил, папа? — спросила Галя.

— Корней Карпович… Опять принес свое патентованное средство, — ответил Антонов, показывая коробочку, принесенную Лучинским, и отбрасывая ее далеко в сторону. — Вот еще чудак… Думает, что я буду принимать лекарства, предлагаемые каждым случайным эскулапом.

Одев наушники, Антонов включил портативный двигатель.

— Внимание! Продолжаем работу! — скомандовал он кому-то, приблизив ко рту микрофон. — Сто пятьдесят на север!

Рентгенопеленгатор еще не был усовершенствован и для определения местоположения источника радиации требовал трех точек наблюдения. Поэтому Остапенко и Кравцов с такими же пеленгаторными установками расположились в отдаленных уголках сада. По центральной аллее с наушниками на голове, закрепленным на спине ранцем с радиоприемником и с чемоданом в руке ходил Грачев. Иногда он делал остановки и по чьей-то команде опять продолжал движение.

Профессор, склонившись над планшетом, наносил на него пеленги,[12] передаваемые Остапенко и Кравцовым.

— Михаил Алексеевич, вы отмечаете движение Грачева? — спросил Зимин, внимательно следивший за работой профессора.

— Нет, Василий Петрович, не Грачева, а чемодан с «байкалием», который он переносит с места на место… Пожалуй, можно кончать. Пеленгаторы работают превосходно!.. Кончай работу! Завтра утром в море! — скомандовал Антонов.

* * *

Солнце невысоко поднялось над морем, когда все приготовления были закончены. На поиск метеорита отправлялось три катера с газотурбинными двигателями, недавно поступившими в серийное производство. Все катера имели рентгенопеленгаторные установки, коротковолновые радиостанции для связи и приборы для точного определения своего местонахождения. На катере профессора Антонова, самом большом, кроме того, были установлены радиолокатор с фотокамерой и эхолот.

Катер, на котором находились профессор Антонов и Галя, вел Лукич. Пеня за кормой воду, он стал быстро удаляться от берега. Вслед за ним устремились катера, на которых старшими были Остапенко и Кравцов.

На планшете перед Антоновым лежала карта. Красной пунктирной линией на ней был проложен маршрут до места падения метеорита, сообщенного штурманом парохода «Россия».

Выйдя из синеводской бухты, катера разошлись веером и, когда потеряли друг друга из вида, легли на параллельные курсы.

— Кажется, пеленгатор реагирует на работу турбины?.. Лукич, выключите двигатель… Так! Превосходно!.. Придется через каждые два-три километра выключать турбину и двигаться по инерции… Иначе пеленгатор нам ничего не покажет, — сказал Антонов

Колебавшаяся из стороны в сторону стрелка прибора при остановке работы двигателя застыла в нулевом положении.

Пропеленговав основные направления поворотом рамочной антенны и убедившись, что прибор не возбуждается, Антонов сказал Лукичу, чтобы он продолжал движение.

— Остапенко!.. Кравцов!.. Как успехи?.. Что? Мешает вибрация стрелки?.. Выключайте газовые турбины, они мешают работе пеленгаторов… Двигайтесь скачками, — сказал Антонов своим помощникам по радио.

Через каждые пять — шесть минут Лукич, сидевший за штурвалом катера, выключал турбину. Катер скользил вперед по инерции, постепенно замедляя движение. Профессор, нагнувшись над приборным щитком пеленгатора, настраивал его. Эфир был спокоен. Остапенко и Кравцов передавали по радиотелефону, что поиски не дают никаких результатов.

— Да, пожалуй, надо возвращаться… Метеорит молчит. Значит предположение о наличии на нем радиоактивных веществ было ошибочно, и он, как и его предшественники, состоит из мертвого сплава никелевого железа или из камня… Лукич! Еще раз попытаем счастье, да и прекратим поиски, — безнадежным голосом сказал Антонов.

— А далеко мы ушли от берега? — спросила Галя.

— Да уже на двадцать километров… И на восемь километров в сторону от предполагаемого места падения метеорита, — ответил Антонов. — Кравцов?.. Заработал пеленгатор? — прерывая разговор с Галей, оживился Антонов. — Где находитесь?.. Так… — делая пометки на карте, говорил он взволнованным голосом.

— Пеленг 224?.. Хорошо… Ждите меня и Остапенко… Это Остапенко?.. Вы нас подслушали?.. Меняйте курс, соберемся у Кравцова!

— Лукич! Курс 296! Полный ход!.. Метеорит, кажется, обнаружен, — торжествовал Антонов.

Как бы перенимая настроение ликовавшего профессора, заревела турбина. Катер, накренившись на борт, резко изменил курс и, оставляя за собой длинный пенистый след, быстро помчался вперед… Через несколько минут на горизонте показалась черная точка, которая, быстро увеличиваясь, превратилась в катер, покачивающийся на волнах. В нем были Кравцов и Грачев. Профессор Антонов стал настраивать свой пеленгатор. Движения его были бойкими, как у юноши. Лицо светилось веселой молодой улыбкой.

— Правильно, Кравцов! Центр излучения отсюда не более как в трех километрах, и мы с небольшой погрешностью можем нанести его на карту… Но мне все-таки не ясно, как метеорит мог попасть сюда? Может быть, штурман «России» ошибся?.. Слишком грубо в таком случае — почти на шестнадцать километров

Во время этих рассуждений подошел катер с Остапенко и Зиминым.

— Вот и все в сборе… Теперь нам надо произвести точную засечку… Метеорит, примерно, здесь! — и казал на карте острием карандаша Антонов перешедшим в его катер Остапенко и Кравцову. — Вы обойдете и запеленгуете его, а я буду двигаться строго по пеленгу… В точке пересечения встретимся.

Через некоторое время Антонов наносил на карту принятые от Остапенко и Кравцова пеленги.

— Вот это здорово!.. На этот раз результат превзошел мои ожидания… Судя по силе возбуждения пеленгатора, метеорит должен быть в трех километрах, а по засечке до него более пяти… Значит, он состоит из радиоактивных веществ, подверженных более активному распаду, чем уран, байкалий и плутоний… И, следовательно, новых для нас, — громким голосом говорил он.

У места засечки метеорита все три катера встретились.

— Таких сильных радиоактивных веществ мы еще не встречали, Михаил Алексеевич! — кричал возбужденно Остапенко, наблюдая за поведением своего пеленгатора. — Посмотрите, что делается с прибором!

Профессор, следивший за пеленгатором, так же был немало удивлен. Индикаторная лампочка рентгенометра[13] светилась ярким ровным светом и грозила перегореть. Стрелка прибора, указывающего уровень радиации в рентгенах, отклонилась до предела и неподвижно застыла. Даже легкие щелчки по стеклу прибора не могли вывести ее из этого положения.

— Папа!.. Посмотри-ка, там из глубины моря мелкими пузырьками поднимается воздух, — прерывая наблюдения профессора, воскликнула Галя, показывая рукой в сторону.

— Это, наверное, еще не улеглась пена от наших катеров, — ответил Антонов, посмотрев беглым рассеянным взглядом в сторону, показанную дочерью. — А впрочем, это не так! — воскликнул он, заметив на прозрачной зеленовато-голубой поверхности воды большое, напоминающее отражение белого облака, пятно. — Лукич! Подведите катер к этому пятну!.. — показал он рукой.

Когда катер остановился посреди пятна, профессор перегнулся через борт и опустил руку в воду. Рука, вынутая из воды, покрылась мелкими пузырьками воздуха. Видно было как из глубины поднималось множество таких же пузырьков. Вода своим видом напоминала выдыхающийся газированный напиток.

— Товарищи, наши измерения произведены точно! Я нахожусь как раз над метеоритом, который, погрузившись в морскую воду, по-видимому, вступил с ней в химическую реакцию… Теперь надо с помощью радиолокатора произвести фотосъемку, определить размеры метеорита и на какой глубине он залегает… Сейчас для большей точности я еще раз уточню его местоположение по береговым ориентирам и на этом закончим.

— Надо торопиться, так как мы находимся в зоне повышенной радиации и можем заболеть лучевой болезнью, — предостерег Кравцов.

— Ради науки и умереть почетно, — ответил Антонов.

Хищники покинули берлоги

В то время, когда профессор Антонов со своими сотрудниками подводил итоги удачно закончившихся поисков метеорита, дежурный синеводского отдела госбезопасности старшина Захарченко, просматривая иллюстрации в журнале «Огонек», слушал радио. Только что закончился эстрадный концерт, и диктор объявил:

«Московское время 23 часа 58 минут. Передаем Красную площадь и бой кремлевских часов». Захарченко посмотрел на стенные часы и, сказав «отстают на четыре минуты», взял стул и приготовился передвинуть минутную стрелку при первом ударе часов на Спасской башне.

За этим занятием его застал вошедший в комнату майор.

— Товарищ майор, дежурный по городскому отделу госбезопасности, старшина Захарченко! — соскочив со стула, доложил старшина по-военному. — Разрешите узнать, кто вы?

Майор предъявил удостоверение и спросил:

— Где капитан Агафонов?

— У себя дома.

— Вызовите. Я буду ждать.

Старшина снял телефонную трубку и набрал номер.

— Товарищ капитан, докладывает дежурный — старшина Захарченко. Вас в отделе ожидает майор Кравченко… Капитан сейчас будет здесь, — сказал он майору, положив трубку на место.

* * *

Оперуполномоченный капитан Агафонов, войдя в свой кабинет, опустил на окнах шторы и включил настольную лампу. Достав из сейфа папку с документами, он сел за письменный стол. Майор Кравченко расположился в кожаном кресле против него.

— Что нового о Лагуниных? — спросил Кравченко.

— Есть ответ на запрос, сделанный по заявке капитана Окунева… Сегодня из Куйбышева сообщили, что Лагунины там не проживают и не работают… Вот шифровка, — сказал Агафонов, подавая бланк шифр-телеграммы.

Прочитав ответ на запрос, Кравченко положил его на стол и задумался.

— Подведем итоги тому, что у нас есть, товарищ Агафонов, — после пятиминутной паузы сказал он. — Лагунины прибыли в Синеводск на день раньше профессора Антонова?

— Да. И на другой день Лагунин был в амбулатории на приеме у врача Лучинского… Это мы узнали в регистратуре. Справка наведена по заявке капитана Окунева.

— Это новость! Теперь о существовании связи между Лучинским и Лагуниным не возникает сомнений… Поведение Лучинского подозрительно. Он берет отпуск в день приезда профессора Антонова… Становится спасителем его дочери и завоевывает этим поступком расположение ученого… Узнав о бессоннице профессора, он предлагает ему средства возбуждающие нервную систему для того, чтобы Антонов чаще в ночное время выходил к морю… Он солгал о ночном дежурстве в амбулатории, а на самом деле в это время был уже в отпуску. По-видимому, он тогда должен был с кем-то встретиться. Наконец, последняя встреча Лагунина с Лучинским в бухте на лодках… Вот ответ на запрос у меня вызывает некоторые сомнения… Как вы думаете, товарищ Агафонов, не могла ли Тоня Лагунина, не желая близких отношений с Зиминым, обмануть его, сказав что они приехали из Куйбышева и работают там в системе горторга? Это вполне возможно и для девушки такая ложь простительна.

— Нет. Я сам так думал и решил проверить в паспортном столе. В их паспортах сделана отметка о прописке согласно которой они проживают в Куйбышеве на улице Льва Толстого, дом 28.

— Значит их паспорта липа?

— Выходит так.

— Что же будем делать, товарищ Агафонов? Ваше мнение?

— Я думаю надо подождать распоряжений полковника Соколова… И продолжать наблюдение за Лагуниными и Лучинским…

— Нет! Так не выйдет! — прервал Кравченко, поднимаясь с кресла. — Ждать нечего. Все ясно. Надо ликвидировать вражескую резидентуру… Слушайте мое решение, товарищ капитан!

— Слушаю и жду ваших указаний, товарищ майор, — ответил Агафонов.

— Сейчас мы с вами арестуем Лучинского. В гостиницу «Кавказ» отправьте двух-трех надежных оперативных работников с задачей не дать улизнуть Лагуниным, пока мы будем заняты с Лучинским. После Лучинского мы арестуем Лагуниных… Отдавайте распоряжения, я вас буду ждать здесь, — сказал Кравченко, усаживаясь в кресло и доставая портсигар.

* * *

Лучинский жил в небольшом особняке на северо-восточном побережье синеводской бухты. От улицы дом был отделен небольшим палисадником с цветочными клумбами. Вдоль забора густо разрослись кусты лавра, из-за которых с улицы была видна только часть крыши с высокой мачтой радиоантенны.

Кравченко, Агафонов и помощник оперуполномоченного лейтенант Зубов, остановив автомашину за квартал от дома Лучинского, пошли пешком. У калитки дома врача они остановились.

— Товарищ Зубов, вы останетесь здесь и будете вести наблюдение за домом, — тихо сказал Агафонов.

Пройдя палисадник, Кравченко и Агафонов поднялись по ступенькам крыльца. Кравченко нажал на кнопку звонка. Некоторое время спустя в щелях двери показался свет, раздалось шлепанье туфель, и в приоткрывшуюся дверь наполовину высунулась толстая неповоротливая женская фигура.

— Доктора нет дома, — сказала она, не ожидая вопроса.

— А где он? — спросил Кравченко.

— Он ушел с вечера и мне ничего не сказал.

— Тогда пройдемте в комнаты, гражданка, нам надо с вами поговорить.

— Скажите, с ним что-нибудь случилось? — осматривая форму офицеров, с беспокойством в голосе спросила женщина, пропуская в дом Кравченко и Агафонова.

— Вы кем приходитесь врачу Лучинскому? — спросил Кравченко, не ответив на заданный ему вопрос.

— Считаюсь домработницей, а он меня называет экономкой.

— Как вас зовут?

— Сошальская Елена Владиславовна.

— Так вот, уважаемая Елена Владиславовна, вам придется быть понятой. Мы сделаем обыск у Лучинского.

— Да что же это такое? — воскликнула Сошальская всплеснув руками. — Он у нас такой тихий, воспитанный… Никого никогда не обижал… Трудолюбивый… Честный, — запричитала она.

— Ничего. Не беспокойтесь. Нам донесли, что врач хранит дома ядовитые вещества… А это преследуется законом… Может быть это клевета и все обойдется благополучно, — успокоил Кравченко.

— Да, да, батюшка, конечно, клевета… — согласилась экономка.

Тщательно проведенный обыск в комнатах не дал никаких результатов.

— А приемник вы осмотрели, товарищ Агафонов? — спросил Кравченко, подходя к столику, приютившемуся в углу кабинета Лучинского, на котором стоял «Мир». Получив отрицательный ответ, он приступил к его осмотру. Антенна и заземление были подключены. Отключив их, Кравченко заглянул внутрь приемника и не нашел там никаких конструктивных изменений.

Между тем он заметил за столиком футляр с патефонными пластинками. Кравченко и Агафонов осмотрели их. Когда Кравченко собирался поставить футляр на место, его зоркий взгляд остановился на чем-то.

— Вот здорово! — не удержался он от восклицания. — Смотрите Агафонов! — С этими словами он взял отвод от антенны и штепсель, которым он заканчивался, воткнул в еле заметное круглое отверстие в полу. — Как видите, антенна обслуживает не только один приемник… Елена Владиславовна, а у вас есть под домом погреб или подполье?

— Как же есть, батюшка, есть — в кухне… Да только там ничего нет, кроме всякого хлама.

* * *

Стены подполья представляли собой кирпичную кладку. Здесь хранились разные ненужные для домашнего обихода вещи: сломанная мебель, пустые ящики и бочки, стеклянные банки из-под консервов и бутылки. Ориентировавшись в подполье, Кравченко и Агафонов стали освобождать от хлама стену, преграждающую направление на кабинет врача. Когда это было сделано, они с помощью электрических фонарей тщательно осмотрели ее, но ничего не обнаружили. Цемент плотно заполнял пространство между кирпичами — нигде не было ни одной щелки. Простукивание тоже не дало никаких результатов — звуки были однотонными на всех участках стены. Внимание Кравченко было привлечено четырехгранным железным костылем, вбитым в стену на уровне его глаз. С этого костыля был снят старый брезентовый плащ, который закрывал его от наблюдения при первом осмотре стены. Кравченко подергал за костыль, но он не подался, так как крепко был забит в стену. Тогда он попробовал его расшатать… Но и это не удалось — костыль не поддавался его усилиям. Обхватив костыль кистью руки, Кравченко попытался повернуть его. Каково было его удивление, когда костыль легко повернулся на девяносто градусов.

— Вот оно что! — воскликнул Кравченко и с силой навалился плечом на стену.

Часть кирпичной кладки повернулась вокруг оси, и образовался проход. Согнувшись, они прошли дальше и очутились в помещении площадью не более четырех квадратных метров. Здесь стоял низенький стол с небольшой радиостанцией.

— Оказывается, Лучинский увлекается не только рыбалкой и шахматами… Он, кроме того, радиолюбитель, — пошутил Кравченко.

— И шпион, — добавил Агафонов, доставая из ящика стола шифр.

— Теперь, товарищ Агафонов, уважаемую Елену Владиславовну оставим на попечение лейтенанта Зубова, а сами отправимся к Лагуниным… Может быть, Лучинского мы встретим там?

* * *

Хотя уже было около двух часов ночи, в номере у Лагуниных не был выключен свет. На звонок вышла Тоня. Увидев в коридоре у своей двери двух незнакомых офицеров, смутилась и сделала шаг назад. Тоня была в темном костюме и, судя по ее лицу, еще не ложилась спать.

— Вам кого? — нерешительно спросила она.

— Мы к Лагуниным, — ответил Кравченко.

— Лагунины живут здесь… Пройдите.

Кравченко и Агафонов вошли в номер. Номер состоял из двух смежных комнат. Первую комнату, по-видимому, занимал Лагунин. На столе стояли пепельница с окурками, стакан с остатками кофе и начатая бутылка ликера. На спинке стула висел светлый мужской костюм.

— Где Лагунин? — спросил Кравченко, остановившись у стола и рассматривая лицо девушки.

— Он с вечера ушел в парк и еще не возвращался.

— У вашего брата есть знакомые в Синеводске?

— Пока я не замечала, но, может быть, и есть. Не может же он один гулять до такого времени, — ответила Тоня, глядя на ручные часы.

— А с Лучинским вы не знакомы?

— Кто это?

— Хороший знакомый вашего брата.

— Ах! Я слышала такую фамилию. Это, наверное, тот доктор-рыбак, который спас дочь профессора Антонова? Нет, я с ним не знакома, но знаю… Его знает весь Синеводск, — рассмеялась Тоня.

— А скажите, Антонина Андреевна, вас так, кажется, зовут сейчас? Откуда вы с братом приехали сюда?

— Я вас не понимаю… Во-первых, меня так звали с дня рождения. А, во-вторых, объясните, что это за допрос? — вспыхнула Тоня.

— Самый обыкновенный, какому подвергаются арендованные. Вы арестованы и брат ваш также арестован! — с ударением на слове «брат» ответил Кравченко. — Теперь как следователь я повторяю свой вопрос — откуда вы приехали?

— Из Куйбышева… — побледнела Тоня.

— Из областного?

— Да.

— Вы там никогда не жили и не работали. Ваши паспорта фальшивые. Вы не Лагунина и у вас здесь нет брата. Вы заброшены сюда иностранной разведкой… Скажите, зачем вы хотели утопить дочь профессора Антонова?

— Я не хотела этого. Лагунин приказал мне познакомиться с Галей Антоновой… Он показал ее мне в день их приезда… А это — на пляже — вышло случайно… Я была уверена, что все это так закончится, — опустившись на стул, сказала Тоня и зарыдала, закрыв лицо руками.

Дав девушке успокоиться, Кравченко продолжал.

— Вы пока не сделали преступления, но были на пути к этому. Наши советские законы строго карают шпионов и изменников Родины, но наше правосудие считается с такими обстоятельствами, как, например, чистосердечное раскаяние. Конечно, это учитывается только тем, кто раскаялся до того как совершил преступление, для тех, кто еще не успел нанести ущерб советскому государству.

— Значит я могу рассчитывать на смягчение приговора?.. Меня не расстреляют? — все еще плачущим голосом спросила Тоня, отведя руки от лица.

— Уверен, что нет, если вы нам будете говорить правду.

— Я расскажу вам все, только сохраните мне жизнь.

— Хорошо. Отвечайте, но учтите, что многое, о чем я буду вас спрашивать, мне известно. Мои вопросы будут отчасти испытанием вашей искренности… Прежде всего, как вас в действительности зовут?

— Моя настоящая фамилия Загорина, а зовут Антонина Васильевна. Мне оставили мое имя для того, чтобы я не путалась. Мой возраст правильно указан в паспорте — мне двадцать лет.

— Откуда вы прибыли?

— Из Западной Германии. Правда, мы оттуда вылетели на самолете, а потом, не знаю где, пересели на геликоптер, который высадил нас в горах. Мы прошли около десяти километров пешком и вышли на приморское шоссе. Сюда мы приехали на автобусе междугороднего сообщения.

— А где вы первый раз встретились с Лагуниным?

— В Западной Германии за три дня до вылета. Мой начальник — капитан Лайнер — сказал мне, что я должна выполнять все требования Лагунина. Настоящая фамилия Лагунина мне не известна, но мне кажется, что он не русский.

— Вы раньше слышали что-нибудь об Антонове?

— Нет. Эту фамилию я услыхала впервые здесь в Синеводске от Лагунина, когда он сказал мне, что я должна познакомиться с его дочерью.

— Теперь скажите, какая задача была у Лагунина?

— Он не говорил мне, зачем мы приехали в Синеводск… Сегодня я спросила его: «Когда мы вернемся обратно?» Он ответил, что скоро наша миссия закончится.

— Куда он собирался пойти сегодня вечером?

— Я сказала правду — в парк. Он предупредил, что придет поздно. Я не могла лечь спать до его возвращения — меня волновали предчувствия. Я была уверена, что сегодня ночью решается наша судьба. Это настроение мне передалось от Лагунина. Он был сильно озабочен и нервничал. Ему казалось, что за нами следят ваши… Мои предчувствия подтвердились… — опять прослезившись, закончила Загорина.

Обыск, произведенный в номере Лагуниных, ничего не дал.

Кравченко взял с собой стакан, стоявший на столе в комнате Лагунина — на его стенках он обнаружил четкие отпечатки мужских пальцев. Загорину взяли под следствие. За гостиницей «Кавказ» было установлено наблюдение с целью задержать диверсанта в случае его появления.

* * *

— Вот, товарищ Агафонов, какие дела, — сказал Кравченко, сидя в кабинете у оперуполномоченного. — Оказывается, хищники покинули свои берлоги. Значит, кто-нибудь из нас действовал неосторожно.

— Но они, наверно, не откажутся от выполнения поставленной им задачи и будут продолжать преследование профессора Антонова? — предположил Агафонов.

— Нет сомненья… Но план действий им придется изменить. Сейчас наша задача усложняется. Раньше враги были у нас на виду, а теперь будут действовать из засады.

— Товарищ майор, а что вы думаете о показаниях Загориной?

— Думаю, что ей доверять нельзя… Обычно, опытные шпионы на допросах пытаются ложь подменить ложью и выдать ее за «чистосердечное раскаяние». Надо ее еще раз уличить во лжи и под тяжестью улик она может сказать правду.

Стенные часы гулко пробили три раза. Кравченко встал и протянул руку Агафонову.

— Прежде чем уйти, хочу предупредить вас, товарищ Агафонов, что я должен выехать из Синеводска. Учитывайте новую обстановку, действуйте осторожно, но решительно. Обо всем новом своевременно информируйте капитана Окунева и не теряйте с ним связь.

На вторичном допросе Загорина созналась, что была посвящена в планы Лагунина, задачей которого являлось похищение профессора Антонова. Она знала, что накануне ее ареста Лагунин и Лучинский собирались ночью отправиться на лодке к даче «Синие скалы». Лучинский узнал, что любимым местом профессора на берегу моря был плоский камень. Там они рассчитывали захватить Антонова и под наркозом доставить в особняк Лучинского. Для переброски профессора за кордон намечался вызов подготовленной для этого подводной лодки. Однако в последнем Загорина была не уверена, так как Лагунин говорил ей, что его хозяева не поскупятся и на высылку засекреченного стратоплана типа ракеты.

Непонятное поведение метеорита

Предостережение Кравцова об опасности заболевания лучевой болезнью было поддержано Остапенко, Галей и другими участниками экспедиции. Профессору Антонову, привыкшему неуклонно проводить в жизнь принимаемые решения, на этот раз пришлось подчиниться мнению коллектива. Фотосъемка метеорита и другие работы в районе его нахождения, которые хотел провести Антонов, не состоялись. Было решено без радиационной разведки к дальнейшим исследованиям метеорита не приступать.

На другой день экспедиция вторично вышла в море. На этот раз были взяты дозиметрические приборы,[14] необходимые для определения уровня радиации в районе предстоящих работ.

Хотя на рентгенопеленгаторных установках Антонова и имелись индикаторно-измерительные устройства, показывающие уровень радиации в районе нахождения пеленгатора при пеленговании источников радиоактивного излучения, но для радиационной разведки они не годились. Это были точные высокочувствительные приборы, показывающие дозы радиации от миллирентгена до пяти рентгенов — такие дозы безвредны для человеческого организма. Даже дозы радиации в 100–200 рентгенов могут вызвать у человека только легкое заболевание лучевой болезнью.

Когда катера подошли к месту нахождения метеорита, отмеченному на карте, профессор посмотрел на приборный щиток пеленгатора и нахмурился.

— Не работает… Может быть, мы не туда вышли?.. Надо проверить еще раз по береговым ориентирам…

— Михаил Алексеевич! — окликнул его Остапенко, катер которого находился в десяти метрах от катера Антонова. — Если верить прибору, метеорита здесь нет! Мой прибор, и то очень слабо, реагирует только на пеленге 262!

— Это ерунда, Андрей Максимович! Он должен быть здесь! — не отрывая внимания от теодолита,[15] отвечал Антонов. — Вы поймите, — продолжал он, закончив измерения, — что мы вчера свою засечку пеленгаторами проконтролировали обратным визированием ориентиров на берегу, и обе точки сошлись без малейшей погрешности… Сейчас я теодолитом произвел обратную засечку тех же ориентиров и определил, что мы находимся там же, где и вчера. Метеорит должен быть здесь!.. Наверное, вы торопились при установке пеленгаторов и повредили их?..

— Но почему мой пеленгатор реагирует на пеленге 262?

— Что же по-вашему метеорит как краб ползает по морскому дну и меняет места?

— Никаких результатов! — прервало спор восклицание Кравцова, сидевшего за радиолокатором в катере Антонова.

— Что у вас? — спросил у него профессор.

— Дно свободно от посторонних предметов и находится от нас на удалении 1200 метров… Радиолокатор работает превосходно — исключительно ясно передает контурные очертания не только неровностей дна, но и крупных рыб…

— Но глубина 1200 метров?.. В двадцати двух километрах от берега… Для Черного моря не многовато ли?

— По лоциям здесь отмечается впадина глубиной до 2000 метров, — заметил Лукич, подошедший к Антонову.

— Но это не меняет положения, — сказал Кравцов, — метеорита здесь нет.

— Да, здесь не может быть метеорита, — высказала свое предположение Галя. — Вчера на месте его нахождения мы видели светло-молочное пятно. Ты, папа еще говорил о химической реакции… Где это пятно?

— Михаил Алексеевич, я предлагаю не терять времени и пройти по пеленгу 262! — выкрикнул Остапенко. — Он должен нас привести к источнику радиации влияющему на наши пеленгаторы!

— Ладно. Я согласен!.. Пусть это убедит вас в том что сегодня мы вышли в море с неисправными приборами, — ответил Антонов, безнадежно махнув рукой и усаживаясь на носу катера у пеленгатора.

* * *

— Михаил Алексеевич! Я был прав! Мы находимся над метеоритом! — кричал Остапенко, повернувшись в сторону подходящего катера профессора Антонова. — А вот и то пятно, которое мы наблюдали вчера и которому вы дали свое объяснение… Пеленгатор работает безукоризненно, и в его показаниях я не сомневаюсь.

— Пожалуй, вы правы, Андрей Максимович, — оживился Антонов и с интересом стал рассматривать на поверхности моря знакомое уже светло-молочное пятно, образуемое мелкими пузырьками газа. — Сергей Васильевич, настройте радиолокатор. Я хочу посмотреть, что собою представляет метеорит, а я пока определю точку нашего стояния, — сказал он Кравцову, сидевшему у радиолокатора.

Свизировав теодолитом на каменистый мыс, далеко выдающийся в море, и на маяк, профессор проложил линии на карте и чуть не выронил карандаш из рук — так поразил его результат обратной засечки.

— Или я выжил из ума и мне надо подавать в отставку, или этот проклятый метеорит действительно ползает по дну как краб!.. За одни только сутки он переместился на целых шесть километров!.. Первый раз в жизни наблюдаю такую чертовщину! — невольно выругался Антонов, придя в возбуждение.

— Но может быть вы вчера ошиблись с засечкой? — пытаясь успокоить профессора, сказал Лукич.

— Ошибиться на шесть километров — это не на шесть метров!.. Этого быть не может! — ответил Антонов.

— У меня есть мнение по поводу этого явления! — заявил Остапенко. — Я допускаю то, что метеорит перемещается с места на место. Метеорит состоит из радиоактивного вещества, более других, известных нам, подверженного ядерному распаду. Можно предположить, что на метеорите и, причем на одной его стороне, есть очаги более активного распада. Эти очаги подобно атомным реакторам выделяют большое количество тепла, которое при высокой температуре воду превращает в пар. Сила, противоположная силе расширения пара, заставляет метеорит двигаться… Пузырьки, образовавшие светло-молочное пятно, возникают в результате поднимающегося вверх с большой глубины переохлажденного пара.

— Гипотеза не плохая, — согласился Антонов. — Надо это учесть при организации подводных работ, а то это может привести к жертвам… — После раздумья добавил: — За метеоритом надо вести наблюдение, а то он опять скроется от нас.

— Михаил Алексеевич! Посмотрите какой грандиозный вид имеет метеорит! — кричал Кравцов из камеры радиолокатора. — Он лежит свободно на поверхности дна на глубине 1500 метров и имеет сигарообразный контур.

— Так вот он какой гость из космоса! — через некоторое время донесся глухой восторженный голос Антонова из затемненной камеры радиолокатора, в которой помещался экран. — Вы определили размеры метеорита? — спросил он у Кравцова, высовывая голову из камеры.

— Да. Общая длина восемьдесят два метра, ширина утолщенной части — двенадцать метров… Значит объем, — прикинул он на логарифмической линейке, — около семи тысяч кубических метров.

— Это грандиозно!.. Андрей Максимович! Рекомендую посмотреть на метеорит. Таких экспонатов вы не видели в коллекции Академии наук… Замечательное зрелище?.. Сергей Васильевич, а вам сейчас же надо будет произвести несколько фотоснимков, — сказал Антонов Кравцову. — Я думаю завтра же отправить их в Москву вместе с описанием метеорита и перспективным планом предстоящих работ… У нас есть заряженные кассеты для фотокамеры локатора?

— Да, есть.

— Но вы забыли про радиационную разведку, — заметила Галя.

— Нет, не забыл. Вот дозиметрический прибор, — показал Лукич. — Уровень радиации достигает 60 рентгенов. Эта доза для нас не опасна. Но с вашей фотосъемкой, товарищ Кравцов, ничего не получится. Ваши кассеты уже вышли из строя. Известно, что даже дозы радиации в 3–5 рентгенов способны засвечивать фотоматериалы.

— Но почему здесь такой большой уровень радиации? — удивилась Галя. — Ведь между метеоритом и нами защитный слой из воды толщиною в 1500 метров!

— Ничего удивительного нет, — пояснил Остапенко. — Это пятно, на котором мы находился, как все вы согласились, является следствием реакции, происходящей на метеорите, а при этом на поверхность моря могут подниматься с пузырьками паров частицы радиоактивного вещества.

* * *

Солнце стояло еще высоко, когда профессор Антонов со своими сотрудниками возвращался домой.

— Михаил Алексеевич, давно уже мы не играли в преферанс, — медленно поднимаясь по тропинке, ведущей от моря к особняку, сказал Остапенко рядом идущему профессору. — Сегодня вечер у нас свободный, да и завтра целый день нечего будет делать. Как вы смотрите на мое предложение разыграть пульку?

— В отношении свободного времени вы ошибаетесь, Андрей Максимович… Я должен сейчас же подготовить доклад о наших наблюдениях, а Сергей Васильевич будет занят составлением эскизов метеорита… Но против пульки, вы знаете меня, я не откажусь… Правда, четвертого игрока у нас нет. А Галя?

— Это не игрок… Она быстро устает, а потом без нее доигрывать приходится… А втроем не так интересно… Лукич! — после небольшой паузы крикнул Антонов идущему впереди управляющему дачей. — Вы играете в преферанс?

— Да, немного играю, — ответил он, останавливаясь.

— Вот и хорошо. Значит, сегодняшний вечер мы можем посвятить пульке?

— Михаил Алексеевич, но я должен вылететь в Новороссийск?

— Да, я и забыл… С эпроновцами медлить нельзя… Значит, пулька не состоится?

— Разрешите мне сыграть с вами? — сказал Грачев, догоняя беседующих.

— А вы играете в преферанс, молодой человек? — спросил Антонов.

— Увлекаюсь! — воскликнул Грачев.

— Увлекаться мало, надо знать игру… Я не возражаю. Давайте сыграем.

Опять у генерала Дэк

Короткая пауза между телефонными сигналами была прервана низким звуком, напоминавшим рев взбесившегося бегемота. Этот звук смешивался со звоном разбиваемого стекла и топотом.

Личный секретарь генерала Дэка, подойдя на цыпочках к двери кабинета своего начальника и слегка приоткрыв ее, был ошеломлен представившейся ему картиной.

Пестрый персидский ковер, застилавший почти весь пол знакомого нам кабинета, был покрыт осколками битого фарфора. Около стены, на которой долгое время висела большая карта Европы, в какой-то фанатической пляске исступленно топтался шеф иностранной разведки — генерал Дэк. Под его ногами шуршала измятая и изорванная карта. Из искривленного рта хлопьями вылетала пена.

— Вон отсюда! — прорычал он, заметив секретаря. Появление в кабинете нового лица вывело его из припадка. Поборов вспышку охватившего бешенства, Дэк беспомощно опустился в кресло. Просидев минуты три молча с опущенной головой и безжизненно повисшими руками, он достал носовой платок и обеими руками стал вытирать выступивший на лбу холодный пот и забрызганный слюной подбородок.

— Опять подкачали нервы… После каждого провала я чувствую себя чертовски плохо… Эта депрессия[16] лишний раз подтверждает, что у меня, как и у других, есть еще душа и сердце… Хотя бы их не было. Нам, полковник, они не нужны, — сказал он тихим, обмякшим голосом, обращаясь к вошедшему Рою, застывшему как статуя посреди комнаты.

Неподвижно и молча наблюдая за пылким выражением чувств своего начальника, полковник Рой, приняв соответствующую этому моменту позу, не хотел напоминать разъяренному генералу о своем присутствии, чтобы не дать ему повода для переноса гнева с неодушевленных предметов на свою персону. Тактика оказалась верной, и теперь потерявший способность к возбуждению генерал Дэк был не опасен.

— Я отлично понимаю ваше состояние, господин генерал, — вкрадчивым голосом начал Рой. — При провале Рубера я сам был еще в худшем состоянии и даже хотел покончить с собой. Я, пожалуй, сделал бы это, но вы вовремя спасли меня, решив лично руководить операцией «Голубой болид»…

— В этом и беда, полковник, что я мало доверяю другим, и все стараюсь делать сам… Вы знаете, как меня расстроило ваше сообщение о потере связи с Колли… Я и сейчас еще не могу успокоиться…

Зная привычки своего начальника, Рой подобострастно спросил:

— Разрешите приказать принести…

— Да, да! Содовой воды и виски, — не дал он закончить полковнику. — Надо привести в порядок нервную систему и детальнее ознакомиться с делом…

Через минуту в дверях кабинета появилась гибкая фигура секретаря с подносом, уставленным бутылками и стаканами.

— Садитесь, полковник, — пригласил Дэк, усаживаясь за письменный стол и приготовляя себе напиток. — Пока я узнал от вас немногое — вы сказали мне, что с Лучинским и Лагуниными потеряна связь? Расскажите, как это произошло?.. Пейте, полковник, не ждите моего приглашения… Обсуждение такого важного вопроса требует максимального душевного равновесия, — добавил он, кивая на поднос.

— Я докладывал вам, господин генерал, что Лучинскому при помощи Тони Лагуниной удалось сблизиться с семьей Антонова? — спросил Рой, выпив стакан шипучей смеси.

— Да, да… Это получилось замечательно… Вас выручил случай.

— Лучинский узнал о бессоннице профессора и как врач предложил ему свои услуги. Он дал ему возбуждающего средства, которое должно было обострить нервную систему Антонова и усилить болезнь… А профессор во время бессонницы ночью выходил помечтать на берег моря… Вчера Лучинский и Колли должны были взять его и донести нам… Но связь с ними почему-то прекратилась…

— Случай с Рубером и подобные им ничему не научили вас, полковник Рой… Наверное и бессонница профессора Антонова оказалась трюком русской разведки? — тяжело вздохнул Дэк и стал пить виски большими глотками.

— Но почему вы уверены в провале Лучинского и Лагуниных? Может быть, они захватили Антонова, доставили его к намеченному нами месту и ждут когда за ними будет выслана подводная лодка? Потеря связи в такой обстановке естественна. После похищения Антонова Лучинский не рискует появляться в Синеводске. Там наверняка подняты на ноги все ищейки… А радиостанция у него дома…

— Вы всегда, Рой, настроены оптимистически… Но, пожалуй, с вами можно согласиться, — успокоившись под действием алкоголя, сказал Дэк.

— В таком случае мы должны поторопиться с высылкой подводной лодки, господин генерал… Вы сами поставили Колли условие — уничтожить Антонова, если через пять дней за ним не прибудут.

— Он должен быть доставлен живым — это условие министра… А подводная лодка отменена — у Советов на морских границах слишком сильная пограничная охрана. Особенно ей помогает новый радиолокатор, от которого не уйдет ни одна подводная лодка… К сожалению, и этот радиолокатор на нашей совести — мы его еще не достали.

— Какое же средство заменит подводную лодку?

— Секретный стратоплан типа ракеты… Вы его видели, полковник?

— К сожалению, нет.

— Это нехорошо. Вы отстаете от жизни… Это грандиозный аппарат-амфибия. И что очень ценно — его можно прятать под воду. Наличие специальных двигателей обеспечивает ему вертикальный подъем и спуск. Он не нуждается в аэродроме.

— Придется на стратоплане отправить в Синеводск капитана Лайнера — он знаток черноморского побережья.

— Посылайте кого угодно, но только скорее. Антонов должен быть здесь!

— А если связь с Лучинским потеряна из-за провала? — вкрадчивым голосом спросил Рой, находя удобный момент для обсуждения второго, неприятного для генерала Дэка варианта. — Если, допустим, капитан Лайнер не найдет Колли и Лучинского?

— Тогда надо использовать Мосли… У вас есть связь с Жалбинским? — нахмурился Дэк.

— Связь с ним работает без перебоев.

— Передайте ему, чтобы он немедленно вылетел в Синеводск и дело с Антоновым довел до конца!

— Но Жалбинский один не справится с задачей? А убрать профессора было бы легче… Перед министром это можно изобразить как неудачный случай при похищении… Он останется недоволен, но для нас это будет лучше, чем новый провал.

— Да… Разведка построена на обмане… Не смог обмануть противника, обманывай начальство, если тебе дорог авторитет, созданный долголетней кропотливой работой, а может быть и… свобода… Не так ли, полковник? — разоткровенничался охмелевший Дэк, высказав свой принцип, который привел его на пост шефа разведки.

— Согласен, господин генерал, другого выхода нет!

— Да, нет!.. Должен предупредить вас, полковник Рой, что я сейчас буду занят неотложными делами… Вам одному придется довести операцию «Голубой болид» до конца.

* * *

Жалбинскому не удалось вылететь в Синеводск. После его бегства из автомашины, при аресте на шоссе Каминова, его след был быстро найден. За ним было установлено наблюдение в Химках после случая с портфелем. Перед посадкой на самолет он был арестован.

Исчезновение профессора

Веранда дачи «Синие скалы» была освещена ярким электрическим светом. За столом перед большим листом бумаги, расчерченным конвертом, сидели участники экспедиции с картами в руках. Лукича среди них не было. Он улетел на самолете в Новороссийск за эпроновцами. Галя, проведя весь день на катере, утомилась от морского воздуха, солнечных лучей и впечатлений, полученный во время исследования метеорита, и рано легла спать.

Пулька затянулась до поздней ночи. Кравцов неудачно сыграл восемь в темную — не добрал двух взяток и потом, стараясь отыграться, начал рисковать и еще больше увеличил ремиз. Грачев, обычно не игравший мизер, рискнул, неправильно снес и взял взятку, а затем стал играть очень осторожно, пасуя даже при верной игре. Почти всю пульку ведущими игроками были профессор Антонов и Остапенко, которые играли расчетливо и без азарта.

— А вам, молодой человек, надо многому поучиться, — сказал улыбаясь Антонов, сложив выигрыш в бумажник и поднимаясь из-за стола. — Пойду отдыхать… — добавил он, выходя с веранды.

Когда дверь за ушедшим профессором закрылась, Остапенко взял колоду карт и стал раскладывать ее на столе.

— Товарищ Грачев, почему вы так снесли? Ведь у вас был верный мизер, — сказал он, привлекая внимание Грачева, еще не вышедшего из-за стола. — Вот ваши карты… Самой опасной для вас была треф и ее надо было, не задумываясь, снести… А вы почему-то испугались туза червей? Вот в этом и была ваша ошибка. Смотрите, что получилось, если бы вы снесли трефи… — сказал он, разыгрывая неудачный мизер Грачева.

После этого Остапенко стал показывать различные варианты мизера. Время шло быстро и незаметно. Когда Грачев вышел из-за стола, стекла окон, освещенные электрическим светом, приняли темно-синюю окраску. Наступал рассвет.

Грачев вышел в сад. Воздух был свежий и сырой. Сохраняя на западе темные оттенки, небо постепенно светлело. Было тихо. Природа еще спала крепким предрассветным сном. Грачев обошел вокруг дома. Окна в спальной профессора были закрыты ставнями. По-видимому, профессор, после бессонной ночи, проведенной за пулькой, решил как следует отдохнуть. Выйдя на дорожку и потоптавшись на месте, Грачев стряхнул росу, крупными каплями покрывшую его ботинки, и стал медленно прохаживаться. Стало уже светло, когда Грачев, потянувшись и громко зевнув, решил, что пора отдохнуть. Он прошел в свою комнату, быстро разделся и лег спать.

Узнав от капитана Агафонова, что Лучинский и Лагунин скрылись, капитан Окунев решил в ночное время установить наблюдение за Антоновым. Грачев отнюдь не был любителем игры в преферанс, но принял в ней участие для того, чтобы ночь провести в обществе профессора и сделать свое дежурство менее скучным.

Сон Грачева был прерван скрипом открывшейся двери. Высунув голову из-под одеяла, он увидел подходившего к его кровати Окунева.

— Как дежурилось? — спросил Окунев, заметив, что Грачев не спит.

— Все в порядке, — ответил Грачев.

— Как прошла пулька?

— Мы ее закончили в два часа.

— Профессор, надеюсь, не выходил сегодня к морю?

— Нет. Он сразу же пошел отдыхать.

* * *

Вышедшего из своей комнаты Окунева в коридоре чуть не сбил с ног спешивший куда-то Остапенко.

— Товарищ Окунев, вы не видели сегодня профессора?! — спросил он возбужденно. — Я обыскал всю дачу… Его нигде нет!

— Что вы говорите, Андрей Максимович?.. Я не понимаю вас…

— Постель Михаила Алексеевича не тронута — он не ночевал дома… И управляющий куда-то скрылся…

— Но ведь Лукич вчера вылетел на самолете в Новороссийск…

— Черт его знает?! Вылетел ли?.. — горячился Остапенко. — Я не особенно доверяю этому пройдохе!..

Тревога ассистента передалась Окуневу. Оставив Остапенко в коридоре, он вскочил в комнату своих помощников и, бросившись к постели, на которой спал Грачев, начал трясти его за плечо.

— Грачев! Вставайте! — закричал он.

Грачев после проведенной без сна ночи спал как убитый.

Наконец отдельные слова дошли до его сознания и, еще находясь, на грани между сном и действительностью, он повернул голову и посмотрел ничего непонимающими глазами на Окунева. Смуглое лицо начальника было пепельно-серым. Его карие глаза, выражавшие гнев, привели Грачева в сознание, и он быстро соскочил с кровати.

— Что случилось? — спросил он.

— Где профессор, товарищ Грачев?! Я вчера приказал охранять его, а вы обманули меня!.. — кричал Окунев.

— Разве профессор…

— Антонов исчез, и в этом виноваты вы!.. Сейчас же одевайтесь и, пока не ушло время, приведите собаку-ищейку!.. А я пойду к морю, — бросил он и выбежал из комнаты.

Тщательный осмотр дачи показал, что похитители профессора не оставили следов. Собака-ищейка, вызванная Грачевым, привела к морю, к тому плоскому камню, на котором любил посидеть Антонов в часы своей бессонницы.

Об исчезновении профессора было донесено в Москву. Местные органы МВД были подняты на ноги. Город ничего не знал, но в каждом доме, на каждой даче разыскивался дорогой для страны человек.

Загадочный труп

После разыгравшегося ночью шторма море еще не успокоилось. Пенившиеся на горизонте мелкими барашками волны, приближаясь к берегу, вырастали в свинцово-серые громады и с гулом обрушивались на берег. Низко над водой мчались грязные клочья облаков.

У калитки, выводящей из дачи к морю, стоял Окунев и, казалось, любовался разбушевавшейся стихией. После бессонной ночи он решил освежиться. Но ни порывы свежего ветра, ни шум волн не могли отвлечь его возбужденный мозг от мысли о случившемся. Перебирая в памяти все детали, связанные с исчезновением профессора, он терял уверенность в успехе продолжавшегося розыска. Уже прошли сутки после исчезновения Антонова, и Окунев был убежден, что это дело рук Лучинского и Лагунина.

«…Перед Синеводском море, рядом Кавказские горы, покрытые диким лесом и пустынными глухими оврагами… — думал Окунев. — Сколько удобств для того, чтобы похищенного профессора перебросить за границу… Лагунин и Загорина переброшены на вертолете — значит можно предположить, что за Антоновым вылетит вертолет… А может быть подводная лодка? Ведь об этом говорила Загорина… Да и Лучинский и Лагунин собирались похитить профессора на берегу моря… Но может быть?..» — Осенившая Окунева новая версия была прервана. Почувствовав прикосновенье к своему плечу чьей-то тяжелой руки, он обернулся и встретил холодный стальной взгляд управляющего дачей.

— Любуетесь морем, товарищ Окунев? У него ищите разгадки? — сухо сказал Лукич. — Пойдемте. Может быть, оно ответит нам на ваши вопросы?.. Вас в автомашине ждет капитан Агафонов.

— Что случилось?! Я не понимаю вас! — с тревогой воскликнул Окунев.

— Случилось очень важное. Сегодня утром на берегу моря обнаружен труп неизвестного мужчины!..

Капитан Агафонов, сидя в «ЗИМ»-е за рулем, с нетерпением поджидал Окунева у центрального входа на дачу «Синие скалы».

— Мне кажется, что мы сейчас нападем на след похитителей профессора, товарищ Окунев, — сказал он, протягивая руку усевшемуся на заднем сиденье Окуневу.

— Но может быть это не след, а хуже?.. Сам Антонов? — с тревогой в голосе предположил Окунев.

— Сейчас узнаем… Пока мне известно только то, что сегодня в шесть часов утра, в восьми километрах отсюда, на Зеленой косе, рыбаком Матвеевым найден труп мужчины, выброшенный морем. Матвеев сообщил об этом в милицию, и я отдал распоряжение охранять место происшествия до нашего прибытия…

Свернув к морю и прошуршав пневматиками по зыбкой наносной гальке, машина остановилась.

— Товарищ капитан, младший сержант Кузин, выполняя ваше приказание, охраняет место происшествия! Под охраной труп неизвестного! — доложил милиционер вышедшему из автомашины капитану Агафонову.

— Товарищ Кузин, благодарю за службу. Посидите в моей машине, пока мы будем осматривать труп, — сказал Агафонов.

Глазам приехавших представилась ужасная картина. Обнаженный обезглавленный труп лежал на спине. Сведенные судорогой конечности свидетельствовали о невероятных мучениях несчастной жертвы. Грудь трупа и брюшина были рассечены прямым надрезом, идущим от горла до лобка. Внутренности отсутствовали, и осевшие, раздавшиеся на животе кожа и мышцы оголяли позвонки, стянутые сетью серебристых сухожилий.

Произведя беглый осмотр трупа, Окунев глухо произнес:

— Утверждать трудно, но мне кажется, что это Антонов… Наверное, Лучинский и Лагунин подвергали его пытке, чтобы выведать у него государственные тайны?..

— Жаль, что наши органы собирают дактилоскопические отпечатки[17] только преступников, — заметил Агафонов, глядя на руку трупа.

— Да… Но позвольте, — сказал Окунев, — мы можем сделать отпечатки пальцев трупа, а потом тщательно осмотреть вещи, принадлежавшие профессору, может быть, на них мы найдем еще сохранившиеся следы его пальцев.

Достав пузырек со специальным составом, Окунев стал покрывать им пальцы неизвестной жертвы. Поглощенные этой работой Окунев и Агафонов не обращали внимания на действия находящегося рядом Лукича. Кисть левой руки трупа была занесена песком. Лукич освободил ее и увидел на безымянном пальце перстень с крупным аметистом. Он с большим трудом сдернул его с окоченевшей руки. Отвернувшись от офицеров, увлекшихся дактилоскопией, Лукич осмотрел кольцо и на внутренней стороне его прочел: «Голубой болид». Он положил перстень в карман.

— С дактилоскопией покончено. Теперь, товарищ Агафонов, необходимо подвергнуть труп судебно-медицинской экспертизе, — сказал Окунев.

— Это мы сделаем… Кстати, у нас в Синеводске сейчас отдыхает крупный специалист из Москвы.

* * *

Вечером в своей комнате на даче «Синие скалы» за письменным столом сидел Окунев. Напротив него — Зимин и Грачев. Окунев только что возвратился от капитана Агафонова с протоколом судебно-медицинской экспертизы трупа.

— Вот это орешек, о который можно сломать зубы! — закончив чтение протокола, сказал Окунев, окидывая взглядом своих помощников. — Тот, кого мы считали виновным в исчезновении профессора Антонова, сам зверски убит. Сравнение дактилоскопических отпечатков трупа с отпечатками пальцев Лагунина на стакане от кофе — тождественны… Сначала, до судебно-медицинской экспертизы, я думал, что Лагунин погиб после похищения Антонова. Я считал, что это ему была плата от неблагодарных хозяев, с которыми он в чем-нибудь не поладил. Думал, что это маневр с целью замести следы и поиски профессора привести в тупик, так как обезглавленный труп нами мог быть принят за труп Антонова… Но протокол судебно-медицинской экспертизы опровергает все эти предположения… Оказывается, что Лагунин погиб двое суток назад от удушья и препарирован мертвым, а с момента исчезновения профессора Антонова прошли только одни сутки.

— Но кто же мог похитить профессора и убить Лагунина? — с оживлением спросил Зимин.

— Вот это и остается для нас загадкой… Не исключено, что у Лучинского и Лагунина были конкуренты из разведки другого государства… Ведь работами профессора интересуются не только хозяева Лагунина.

Таинственные гости

Несмотря на подавленное настроение всех участников экспедиции, в связи с исчезновением профессора, Остапенко и Кравцов не прекращали начатое Антоновым исследование метеорита. На другой день должен был прибыть пароход «Водолаз» с эпроновцами, вызванный Лукичом из Новороссийска. Остапенко решил перед началом подводных работ еще раз уточнить местонахождение метеорита, зная его способность перемещаться.

Галя, тяжело пережив утрату отца, заявила Остапенко о своем желании продолжать участвовать в работах экспедиции.

После обеда катера, оборудованные, для поисков метеорита, вышли в море.

Гале была поручена работа с пеленгатором, и, несмотря на возражение Остапенко, она настояла, чтобы ее катер вел Лукич. Зная сердечное отношение профессора к Лукичу, Галя питала уважение к этому человеку.

Долго катера бороздили море. Запас горючего подходил к концу.

— Галя!.. Кравцов!.. Как результаты? — спросил Остапенко в микрофон… — Возвращайтесь домой. Сегодня поиски продолжать бесполезно, — заключил он, получив отрицательный ответ с обоих катеров.

— И мы домой? — спросил Окунев, сидевший за штурвалом катера.

— Да, и мы… Шесть часов ушло и без толку… — ответил Остапенко, посмотрев на часы.

— Вы совсем решили прекратить поиски, Андрей Максимович?

— Нет, метеорит должен быть найден! Я уверен в этом. Вы ведь знаете, что он перемещается, и, если в его движении есть закономерность, он мог отойти от прежнего места на 18–20 километров… Завтра с утра мы возобновим поиски.

* * *

Солнце уже скрылось за горизонтом, и над золотым заревом заката серебряной точкой засверкала Венера.

Все уже вернулись с моря, а Лукича и Гали не было. Остапенко, ожидавший Галю у берега, был сильно взволнован.

— Сергей Васильевич, вы знаете, я давно не доверяю этому Лукичу, — сказал он Кравцову, сидевшему на корме катера. — Он себя ведет подозрительно… Слишком интересуется тем, чем ему не следует интересоваться… Вспомните его замечания, когда мы в первый раз обнаружили метеорит. Тогда он оказался знатоком лоции в районе падения метеорита… Осведомлен в вопросах радиоактивного излучения… Спрашивается, это ли должно интересовать администратора?.. Из разговора со Снеговой я узнал, что Лукич стал управляющим дачи буквально перед приездом сюда экспедиции… Ночью его почти никогда нельзя застать дома — то он бродит по берегу, то вообще исчезает неизвестно куда… Я удивляюсь, почему на него не обратят внимания. Ведь, наверное, иностранные разведки интересуются нашими работами? А почему не предположить, что Лукич как раз и является агентом одной из них?.. Удивляюсь, какая беспечность!

— А зачем же вы Галину Михайловну отпустили с ним!

— Да, я виноват… Но она сама настояла на этом.

— Но, может быть, у них вышло горючее, и они идут под парусом?

— Гадать нельзя! Надо сейчас же организовать розыск!

Поиски Гали и Лукича в море, в районе работы экспедиции, не дали никаких результатов. Остапенко и Кравцов решили осмотреть берег и в девяти километрах западнее дачи «Синие скалы» нашли их катер. В нем никого не было. Пеленгатор был снят, а радиостанция оставлена на месте.

— Сергей Васильевич, у вас есть оружие? — спросил Остапенко.

— Есть охотничий нож, — ответил Кравцов.

— У меня револьвер… Вам придется охранять катера, а я осмотрю берег.

Проверив, заряжен ли револьвер и захватив электрофонарь, Остапенко скрылся в темноте.

* * *

— Неужели, Лукич, нам ни с чем возвращаться домой? — спросила Галя, перенося взгляд с приборного щитка пеленгатора на широкоплечую фигуру, сидевшую за штурвалом катера.

— Да, конечно… Раз команда подана, значит надо выполнять!

— Я уверена, что, если бы папа был с нами, он принял бы другое решение… Почему Андрей думает, что метеорит обязательно должен переместиться в море? Разве он не мог настолько приблизиться к берегу, что вышел из зоны действия наших пеленгаторов? О его свойствах нам пока еще очень мало известно… Что если мы на обратном пути проверим прибрежную зону?.. Ведь это займет немного времени, и мы поспеем к ужину.

— Давайте попытаем счастье, — сказал Лукич. — Правда, у нас может не хватить горючего, но это не опасно — дотянем на парусе, кстати, и ветерок попутный… А в крайнем случае оставим катер, возьмем пеленгатор и дойдем пешком.

Круто развернув катер, Лукич повел его к смутно различимому на горизонте берегу. Несколько остановок двигателя для работы с пеленгатором не дали результата… Наконец, катер приблизился к берегу.

— Вот и Зеленая коса, — сказал Лукич. — До нашей дачи, напрямую, не более десяти километров, а горючее уже на исходе…

Как бы в подтверждение его слов турбина, сделав несколько выхлопов, заглохла.

— Ну, вот и все… Теперь придется делать выбор: или на парусе обогнуть косу и проплыть двенадцать километров, или девять километров пройти пешком?

Последние слова не дошли до сознания Гали. Ее взгляд был прикован к приборному щитку. Стрелка чувствительного рентгенометра показывала, что пеленгатор попал в зону радиации. Запеленговав источник радиации и нанеся его на карту, Галя воскликнула от удивления.

— Лукич, я обнаружила метеорит… И знаете где?.. На суше!

— Быть этого не может… Наверное, это чемодан с «байкалием», который стоит у нас на даче?

— Но ведь вы сказали, что до дачи десять километров, а на «байкалий» пеленгатор реагирует только в радиусе до трех километров.

— Так что же это тогда?

— Возможно, новые залежи радиоактивных веществ?.. В самом деле, не мог же метеорит, оставить морское дно, переползти через такую высокую горную складку? — сказала Галя, показывая рукой на горы, покрытые лесом.

— Давайте проверим, чтобы не гадать? — предложил Лукич.

Галя согласилась. Лукич снял пеленгатор с катера и вынес его на берег.

— Придется взять с собой…

Через полчаса Лукич и Галя пробирались по глухому, заросшему колючим кустарником, лесу. Поднявшись на гребень горной складки, они вышли на покрытую травой лужайку. Лукич предложил остановиться. С тяжелым пеленгатором, стеснявшим движения, даже сильному Лукичу было трудно подниматься в гору. Пот градом катился с его лица, волосы мокрыми прядями сползали на лоб.

— Основное препятствие преодолели, — выдохнул он, глядя на холмистую даль, лишь изредка пересеченную оврагами и лощинами с кустарником и лесом. — А все же не мешало бы проверить, правильно ли мы шли по азимуту?

— За точность я не ручаюсь, — ответила Галя. — Мне еще никогда не приходилось пользоваться компасом в лесу. Но лучше компаса мне поможет пеленгатор — если мы сбились с пути, должен измениться пеленг.

Галя, присев у пеленгатора, занялась его настройкой.

— Да, немного уклонились… Но нам осталось уже недалеко.

— А не можете ли вы сказать, Галина Михайловна, сколько мы прошли?

— Приблизительно, могу — около двух километров.

— Это неплохо, — сказал Лукич. — Ведь мы шли всего сорок минут да, притом, по такой трудной местности.

— Вот плохо, что я не предупредила по радио Андрея о том, что мы пошли в горы… Ведь мы вернемся ночью, и он будет беспокоиться, — с тревогой в голосе сказала Галя.

— Теперь ничего не сделаешь… Не возвращаться же с полпути, — ответил Лукич.

Солнце уже село за горизонт, наступили сумерки, когда Галя и Лукич спускались по крутому склону оврага, пересекавшего их маршрут.

Лукич, шедший впереди, вышел на небольшую площадку и, вдруг остановившись, присел за куст, приглашая Галю последовать его примеру.

— Тише, — прошептал он. — Здесь что-то есть…

То, что поразило Лукича и заставило его присесть, было большим продолговатым телом цилиндрической формы, наполовину скрытым низкорослыми деревьями и кустарником, покрывавшими дно оврага.

Форма и окраска предмета напоминали громадную цементную авиабомбу, какие применяют для учебно-тренировочного бомбометания. Длина его была около ста метров.

— Оказывается, открытые вами залежи радиоактивных веществ уже разрабатываются кем-то… Вы видите, даже видны следы земляных работ на противоположном склоне оврага?! — тихо сказал Лукич.

— Но ведь это летательный аппарат… Лукич, вы не знаете, у нас есть такие?

— Признаться, не видел. — «Может быть, это иностранные гости?» — подумал он и сказал: — Однако здесь не безопасно находиться… Галина Михайловна, вы поднимитесь наверх, замаскируйтесь в кустах, и ждите меня… Я должен поближе познакомиться с этой машиной.

Проверив, заряжен ли пистолет, Лукич тихо соскользнул с каменистого выступа и скрылся в кустах.

Галя с трудом выбралась из оврага с оставленным ей тяжелым пеленгатором. Она спряталась в густом колючем кустарнике и стала ждать.

Уже исчезли розовые блики заходящего солнца на верхушках деревьев на противоположной стороне оврага. Утихло щебетание успокоившихся в гнездах птиц, и заросли дикого леса наполнились необъяснимыми ночными звуками… Наконец, небо совершенно потемнело и покрылось яркими звездами. Из оврага, как из погреба, повеяло сыростью.

Время тянулось медленно. В этом глухом лесу, по соседству с загадочным летательным аппаратом, Галя чувствовала себя маленькой и беззащитной. Ей было страшно, и к груди подступала какая-то непонятная тоска…

Вдруг где-то вдали тихо хрустнула ветка… Ближе сорвался небольшой камушек… Рядом зашуршал раздвигаемый кустарник, и она услышала тихий шепот Лукича, звавшего ее.

— Я здесь, Лукич, — ответила она так же тихо, радуясь его возвращению. Мужество и сила Лукича, его открытый, приветливый характер, внушали Гале невольное доверие к этому человеку.

— Тихо! — сказал Лукич. — Дайте пеленгатор и держитесь за меня… Нам скорее надо вернуться домой.

Немного отойдя от оврага, он спрятал в кустах аккумуляторы, составлявшие более половины веса груза. Немного спустя за ними последовал и пеленгатор. Двигаться стало легче.

Когда вдали, показалась черная гладь моря, Галя с облегчением вздохнула. Ее платье, при движении по колючему кустарнику, в некоторых местах было порвано. Ноги и руки горели от царапин.

При выходе из лощины, спускающейся к берегу, она немного отстала. Не успел Лукич подойти к шоссе, идущему вдоль берега, как вдруг его ослепил яркий луч электрического фонаря, и перед глазами мелькнула рука с револьвером.

— Стой, негодяй! Руки вверх! — услыхал он знакомый голос.

— Успокойтесь, Остапенко! Это я, Лукич! — от неожиданности громко произнес он, пытаясь отвести рукой в сторону смотревшее на него дуло.

— Мне тебя и надо, подлец!.. Ты убил профессора!.. Украл его изобретение!.. Говори, где Галина Михайловна, или я пристрелю тебя как бандита! — кричал не унимаясь Остапенко, размахивая револьвером перед глазами Лукича.

— Андрюша, перестань! Я здесь!.. Ты с ума сошел? — зарыдав, бросилась на шею к Остапенко Галя.

— Спрячьте оружие, Андрей Максимович. Не расстраивайте девушку! — строгим голосом сказал Лукич.

Остапенко спрятал револьвер и привлек к себе плачущую Галю.

Взрыв в глухом овраге

Было два часа ночи, когда Остапенко, Галя, Лукич и Кравцов возвратились на дачу «Синие скалы».

Утомленная последними событиями, Галя отправилась спать, а Лукич сразу же прошел в комнату Окунева, где застал его вместе с помощниками.

— Ну, как успехи, товарищ капитан? Скоро ли вы найдете профессора Антонова? — спросил он, обращаясь к Окуневу и приветствуя присутствующих.

— Никакого результата… — ответил Окунев голосом утомленного человека.

— А я, кажется, нашел!

Лицо Лукича стало серьезным. Он рассказал о том, как они с Галей обнаружили в глухом овраге неведомый летательный аппарат, напоминающий ракету.

— Но где же профессор? — нетерпеливо спросил Окунев.

— Минутку терпения. Слушайте и не перебивайте. Сейчас расскажу все по порядку, — вынув портсигар и закурив папиросу, продолжал Лукич. — Спустившись в овраг и маскируясь в кустах, я произвел тщательный осмотр ракеты. Хвостовая часть ее заканчивается цилиндром, на основании которого имеется семь звездообразно расположенных круглых отверстий. Заглянув в одно из них, я увидел гладкую зеркальную полость трубы. Она проходила параллельно оси цилиндра и напоминала собой ствол крупнокалиберного миномета. В хвостовой части, как я понял, находится двигатель. С обеих сторон корпуса ракеты расположен ряд больших иллюминаторов с темными стеклами.

Пользуясь тем, что один из них наполовину скрыт деревом, я решил использовать его для своих наблюдений. Осторожно забравшись на ветку и слегка раздвинув листву, я заглянул внутрь аппарата. То, что я увидел, поразило меня, и я чуть не вскрикнул от радости… В отдельном отсеке ракеты на небольшом возвышении лежал профессор. По еле заметным движениям его груди я определил, что он жив. Темно-синее стекло иллюминатора и яркий свет, освещавший Антонова сверху, не дали мне возможности изучить внутреннюю обстановку ракеты и ее обитателей. Стало ясно, что профессор попал к нашим врагам и содержится у них как пленник…

— Значит Лучинский, — перебил Окунев, — уже успел донести о похищении профессора, и за ним вылетела ракета… А Лагунина замучили за измену Загориной — ведь они в Синеводск прибыли вместе…

— Вполне возможно, — согласился Лукич, — но не это главное… С этим разберутся органы государственной безопасности. Надо скорее решить, как спасти профессора Антонова? Ведь они каждую минуту могут улететь с ним.

— Надо немедленно вызвать эскадрилью скоростных истребителей, чтобы не дать нарушителю удрать за границу… Зимин! Вы поняли? Быстро на телеграф! — приказал Окунев.

— Это хорошо. Но надо сделать так, чтобы ракета вообще не могла подняться в воздух! — сказал Лукич.

— А как же это сделать?

— Я вспоминаю годы войны с немецкими фашистами и как мы боролись с их танками… Я тогда служил в пехоте — был сержантом. Нас командир роты учил так: «Танки опасны в движении. Применяйте любые средства — бутылки, гранаты, противотанковые ружья, но старайтесь остановить их! Бейте по мотору, по гусеницам — этим вы достигнете цели!.. Экипаж неподвижного танка не опасен, он расстреляет боеприпасы и его тогда нетрудно взять в плен». Мудрость этих уроков я не забуду — она не раз выручала нас в боях… По-моему необходимо вывести из строя двигатель ракеты. Надо подорвать его взрывчаткой!.. Лучше всего заряд заложить в трубы двигателя — они вместительны и послужат шпурами… Вы поняли меня, товарищ Окунев?

— Да понял… Товарищ Грачев, эту задачу выполните вы, — сказал Окунев. — Для этого сейчас же надо выехать на «Водолаз» и взять там трех-четырех хороших подрывников с взрывчаткой… Указания, как действовать, получите у меня здесь… Ясно?

— Слушаюсь! — ответил Грачев.

— А после того, как двигатель ракеты будет испорчен, сразу же надо перейти к штурму! — продолжал Лукич твердым голосом. — Я договорюсь с капитаном Агафоновым. Привлечем милицию, мобилизуем бывших фронтовиков, призовем комсомольцев.

* * *

Эхо сильного взрыва прокатилось по горам. Со дна оврага поднялось огромное белое облако. Над головами Лукича и Окунева, укрывшихся за большим камнем, пронесся вихрь. Мелкая, водяная пыль плотной пеленой окутала окрестности, и в двух шагах нельзя было ничего различить.

— Откуда это? Ведь дно оврага было совершенно сухим? — удивился Лукич.

— Да и взрыв какой-то необычный! — воскликнул Окунев.

Между тем небо посветлело, и туман стал рассеиваться.

Когда ветер разогнал его клочья, удивление Лукича сменила тревога. Дно оврага оказалось покрытым поваленными и вывороченными с корнем деревьями, но летательного аппарата нигде не было.

Лукич прыжками стал спускаться вниз. Окунев еле поспевал за ним. На пути под ногами встречались осколки серой пластинчатой массы, напоминающие битую черепицу, обломки каких-то механизмов, металлических трубок, скользкие пятна студенистой массы…

На дне оврага стоял громадный предмет цилиндрической формы около пяти метров в диаметре. Он был сплошь обрызган грязью, из-за которой не была видна его поверхность.

Лукич подскочил к цилиндру и, сняв фуражку, стал ею энергично стирать грязь. На солнце блеснула полированная поверхность стенки цилиндра прозрачной как стекло. Сверху внутрь цилиндра проходил свет, и в участок очищенной от грязи стенки можно было, как в окно посмотреть, что там находится.

— Окунев, сюда! Профессор, кажется, здесь! — всматриваясь внутрь цилиндра и видя на его дне лежащего кверху спиной человека, позвал Лукич.

В верхней части цилиндра имелось большое круглое отверстие. Высота цилиндра была около трех метров.

Используя валявшиеся на дне оврага обломки, Лукич и Окунев соорудили подобие лестницы, с помощью которой взобрались на крышу цилиндра. Спрыгнув внутрь, они бросились к распростертому ниц человеку и осторожно перевернули его на спину. Перед ними лежал профессор Антонов. Лицо его было бледным, безжизненным.

— Жив ли? — спросил Окунев Лукича, прощупывавшего пульс профессора.

— Пульс, правда, слабо, но, кажется, бьется.

— Попробуем искусственное дыхание? — посоветовал Окунев.

После ритмичных движений грудная клетка профессора стала сама медленно расширяться и сжиматься. Кожа на лице слегка порозовела.

— Коньячку бы! — сказал Лукич. — Дело скорее бы пошло!

— У меня есть! — сказал Окунев, отстегивая флягу.

Пары алкоголя, попав в легкие профессора, вызвали раздражение. Лицо Антонова слегка покраснело, и он кашлянул, Потом, тяжело вздохнув, — открыл глаза и, посмотрев на Лукича, сказал:

— Кажется, я терял сознание?

— Да, Михаил Алексеевич, но сейчас все это пройдет… Выпейте немного коньяку — вам будет лучше.

Тайна голубого болида

Пять дней профессор Антонов провел в постели. Галя, Остапенко и Лукич все время по очереди находились возле больного. Остальные не решались беспокоить его. Даже полковник Соколов, прибывший из Москвы по делу Антонова, еще не встречался с ним и проводил время в обществе Лукича и Окунева, с которыми часто выходил на катере в открытое море или сидел на плоском камне — месте похищения профессора.

Все эти дни участники экспедиции собирались по вечерам на веранде дачи «Синие скалы». Обсуждая события минувших дней, они высказывали друг другу самые различные версии похищения ученого и с нетерпением ждали, когда кто-нибудь придет из комнаты Антонова и расскажет о его здоровье.

И вот, наконец, долгожданный момент наступил. Сегодня профессор Антонов, опираясь на плечо Лукича, вышел на веранду. Тепло поздоровавшись с вставшими ему навстречу и пожав каждому из присутствующих руку, он опустился в кресло. Многое изменилось в облике этого ранее еще крепкого и жизнерадостного человека. Трехдневное заключение в ракете не прошло для него бесследно. В его шевелюре, спускавшейся до плеч, появилась новая прядь седых волос. В темно-русых усах и бородке стали заметны серебристые нити. Лицо осунулось. Нос заострился, а в светло-серых глазах появилась болезненная напряженность.

— Все вы, конечно, ждете, когда я расскажу вам о своих похождениях? — сказал Антонов, окидывая взглядом присутствующих. — Извините, что я не сделал этого раньше. Мои нервы да и весь организм за этот короткий промежуток времени подверглись большим испытаниям. Кроме того, мои похождения незаурядны, и для того, чтобы рассказать вам о них, потребовался тщательный анализ тех явлений, с которыми я встретился, и тех событий, которые мне пришлось пережить.

Сделав несколько глотков крепкого кофе и закурив, Антонов начал свой рассказ:

— После игры в преферанс я решил выйти к морю, чтобы освежиться перед сном. Спустившись к берегу, я сел на известный вам плоский камень. Было очень темно. С моря дул легкий свежий ветерок. Минут десять я любовался яркими созвездиями и под монотонный, убаюкивающий шум волн погрузился в думы… Мысли мои были заняты метеоритом, поглотившим все мое внимание в последнее время. Это меня так увлекло, что я не замечал уже ни освежающего дыхания ветерка, ни шума волн, ни звездного неба.

Каждому из вас, вероятно, знакомо такое состояние, когда, увлекшись чтением интересной книги, становишься нечувствительным к окружающей обстановке. Привычный шум будто бы не доходит до вашего слуха. Не замечаешь доносящихся с улицы автомобильных сигналов, шума моторов и даже ударов маятника стенных часов, висящих здесь же в комнате у вас над головой. Но стоит только оторваться от чтения, как все эти звуки внезапно наполняют слух, и вы испытываете то же, что и при пробуждении. Как более сильная боль способна заглушить слабую, так напряженная работа нашей центральной нервной системы парализует периферийные окончания органов чувств…

Из этого состояния полного самозабвения меня вывел посторонний шум. Что-то громоздкое поднималось из воды, окутанной ночным мраком. Меня обдало солеными брызгами. Не успел я понять, что происходит, как мокрая упругая масса охватила мое тело, стараясь гибкими щупальцами лишить меня движений. Я попытался освободиться, но сильный электрический ток, прошедший по моему телу, парализовал меня. Я почувствовал, что теряю сознание.

— А вы не знали, что все это было сделано Лучинским? — спросил Окунев.

— Нет, Лучинский здесь ни при чем, — сказал Антонов. — Очнулся я в слишком необычайной обстановке. Я лежал посредине большого прозрачного цилиндра, В котором нашли меня Лукич и Окунев, в центре громадного аквариума. Слабое ровное освещение жидкости, окружавшей помещение, в котором я находился, позволяло мне видеть, что в ней происходит. Через стенку на меня смотрели четыре неведомых существа. По их движениям и действиям я понял, что они рассматривают меня и обмениваются между собой мнениями. Мои пленители имели фантастический, ни с кем не сравнимый вид. Ростом они были не более высокого человека. Голова их имела сплюснутую с боков форму и почти сливалась с туловищем. Глаза-щупальцы выдавались вперед на 20–30 сантиметров и все время беспокойно шевелились. В их зрачках светился синеватый фосфорический блеск, который временами часто пульсировал, напоминая мигание индикаторной лампочки радиопередатчика. Небольшую выпуклость в центре своеобразного лица бороздили две вертикальные щели. Ниже их помещался выступающий вперед присос с небольшим отверстием в середине. Вместо ушей эти существа имели глубокие впадины. От них вниз шли жаберные щели. По бокам длинного тела, оканчивающегося плавником, напоминающим рыбий хвост, были расположены три пары сильно развитых щупальцев. Верхняя пара, начинающаяся у головы, заменяла руки, длина которых достигала метра. Средняя пара щупальцев — короче и тоньше почти в два раза — использовалась как вторые руки. Нижние щупальцы — толстые, короткие и менее подвижные — служили для передвижения в вертикальном положении и остановок на месте. Правда, передвигаться на них, по-видимому, было неудобно, так как они чаще принимали горизонтальное положение и с большой скоростью плавали как рыбы.

— А какого цвета была у них кожа? — спросила Галя.

— Гладкая блестящая темно-серая… И замечательно то, что растительность на коже, напоминающая бахрому, фосфоресцировала. Она окружала глаза, уши, скончания щупальцев и проходила сплошной полосой по спине от головы до хвоста с плавником.

До моего слуха доносился тихий шум работающих механизмов. В моем обиталище был свежий воздух, обогащенный кислородом, поступавшим через подведенный сверху шланг. Мигающий взгляд моих пленителей утомлял меня, и я отворачивался от них. Изучая окружающую обстановку, я обратил внимание на стоявший на возвышении, примерно в 10 метрах от меня, прозрачный сосуд, своей формой напоминающий египетский саркофаг.[18] То, что я увидел в нем, заставило застыть кровь в жилах и вызвало холодную нервную испарину. На дне этого сосуда, покрытом кровью, лежал обнаженный человек. Его брюшная полость была вскрыта продольным разрезом. Неведомые существа с помощью сложных операционных телеприборов, установленных внутри саркофага, рылись во внутренностях человека. Еще больше я был взволнован, когда в несчастном узнал всем нам хорошо известного Корнея Карповича.

— Вы не ошибаетесь, профессор? — не удержался от вопроса Лукич.

— Нет, не ошибаюсь.

— Значит, Лучинский и Лагунин стали жертвами этих существ, — заметил полковник Соколов.

— Часа два я наблюдал за действиями необычных хирургов, анатомировавших беднягу Лучинского, и подумал, что меня постигнет такая же участь… Что поразило меня? Когда хирурги из грудной клетки своей жертвы вынули и через соединительную камеру извлекли наружу легкие, они превратились в едва заметный комочек. Это свидетельствовало о том, что в окружающей жидкости поддерживалось колоссальное давление. Обобщив свои наблюдения, я пришел к выводу, что мои пленители — жители морских глубин.

— Но, позвольте, — попытался возразить Остапенко, — летательный аппарат гигантских размеров, наполненный жидкостью под большим давлением, сложная хирургическая операция с помощью телемеханических устройств, наконец, создание вам нормальных условий для жизни в такой неподходящей среде — ведь это высокая культура, Михаил Алексеевич! С ее проявлениями мы могли бы встретиться и значительно раньше. Ведь ученые в батисфере опускались в океан на большие глубины и, кроме глубоководных растений да моллюсков, там ничего не находили!

— Но я и не думаю, уважаемый Андрей Максимович, что это жители наших океанов. Я имею в виду гостей с другой планеты.

— Что-то невероятное, — пробурчал Остапенко. — Я допускаю возможность существования на других планетах живых существ, одаренных, как и мы, способностью мышления, но не в таком варианте…

— Хорошо! Если вы не допускаете мысли о таком варианте, придется вам напомнить положения из теорий Чарльза Дарвина, Фридриха Энгельса и других ученых-материалистов, которые занимались изучением возникновения жизни и развития природы, — сказал Антонов. — Начнем с возникновения жизни на Земле. Энгельс, полемизируя с идеалистами, доказывал, что жизнь на земле возникла самопроизвольно из неорганической природы. Как нам известно из истории развития нашей планеты, жизнь появилась и до определенного времени развивалась в морях. В процессе охлаждения земной коры вода в океанах остыла до температуры, при которой стало возможным существование в ней живых организмов. В этот период, путем сложных химических соединений неорганических веществ, в воде стал образовываться живой белок. В процессе развития он и дал простейшие живые организмы, которые, в свою очередь, развиваясь десятки и сотни миллионов лет, дали ряд видов морских животных и растений. Вследствие постепенного снижения уровня воды в океанах и горообразования эти организмы попадали в изолированные водные бассейны. Вода в них высыхала, Казалось, что все живое в них было обречено на гибель. Но природа устроена так, что живые организмы развиваются в постоянной борьбе за свое существование, которая имеет различные формы. Одной из них является способность живых организмов приспосабливаться к окружающей среде. Наиболее слабые погибли, сильные — выжили, оставив после себя жизнеспособное потомство. Так из морских животных и растений появились новые виды, которые стали заселять сушу. В постоянной борьбе за существование эти новые обитатели суши, все более и более приспосабливаясь к ней, постепенно меняли свой облик. Именно такой путь развития видов научно доказал Дарвин.

Однако надо учесть, что многие планеты имеют атмосферу, отравленную ядовитыми газами или не содержащую кислорода. Там жизнь на суше не возможна, но при наличии океанов она могла развиваться в них. При благоприятных условиях это могло привести к появлению в океанах мыслящих существ. Подтверждением возможности такой эволюции и являются мои пленители.

— А куда они дели Лучинского? — спросил Лукич.

— Не знаю… От сильного нервного потрясения, которое было вызвано у меня этой операцией, и от обогащенного кислородом воздуха в моей камере я почувствовал утомление и впал в забытье… Пожалуй, гибель этого несчастного сохранила мне жизнь. Я понял, что, достаточно ознакомившись с человеческим организмом на опытах с Лучинским, мои пленители решили отвезти меня на свою планету в качестве живого экспоната. Для этого в моем помещении и были заранее созданы нормальные для жизни человека условия. Мое помещение даже стали освещать, по-видимому, для того, чтобы сохранить мне зрение. Но все это не радовало, а еще больше тяготило меня. Я чувствовал себя хуже узника, у которого есть хоть маленькая надежда на освобождение. Будущее на другой планете не сулило мне ничего, кроме этой прозрачной клетки, установленной на дне океана.

Казалось, каждый ученый должен бы был мечтать о том, чтобы оказаться на моем месте. Ведь это большое счастье — побывать среди существ, которым, может быть, известны еще неведомые нам тайны природы. Но сознание того, что я никогда не смогу использовать эти открытия для еще большего процветания нашей Родины — для строительства коммунизма, которому я лично посвятил немало труда, лишало меня способности осмыслить окружающее. Все эти образы проходили мимо меня, как кошмарный сон. И только после освобождения, вернувшись в свою среду, я смог подвергнуть их анализу.

— Михаил Алексеевич, сосуд с Лучинским продолжал оставаться рядом с вами? — заинтересовался полковник Соколов.

— Да, сосуд, в котором анатомировали Лучинского, оставался на старом месте, но он уже был наполнен водой, и в нем препарировали дельфина. Потом его сменили различные породы рыб, крабы, медузы…

Однажды летательный аппарат вздрогнул, и я почувствовал, что меня прижимает к полу моей камеры. Это ощущение через некоторое время сменилось другим, будто я стал невесомым. Правда, длилось это недолго. Я уловил снова легкий толчок и понял, что аппарат переменил место… После приема пищи я уснул…

— Как же вас кормили там? — заинтересовался Остапенко.

— Через отверстие вверху, где, по-видимому, находилась промежуточная камера, соединяющая зоны высокого и низкого давления, мне опускали на своеобразном лифте питательные брикеты, которые обладали повышенной калорийностью: они быстро утоляли голод и восстанавливали силы.

Когда я проснулся, то заметил, что внутри аквариума посветлело. Жидкость, наполнявшая его, стала светло-голубой. Посмотрев на синий иллюминатор, я увидел пробивающиеся солнечные лучи. Это очень обрадовало меня. Но еще больше я был взволнован еле заметной веточкой, которая была видна за стеклом иллюминатора. Постоянно наблюдая за своими пленителями, я увидел, что сосуд Лучинского опять был наполнен воздухом. В нем бился крупный фазан.

— А как же они могли выходить на сушу, будучи приспособленными для жизни в морских глубинах? — спросил Лукич.

— Обитатели летающего аквариума пользовались скафандрами, напоминающими наши глубоководные. В них, по-видимому, также поддерживалось высокое давление. В этих «воздухолазных» костюмах, иначе их назвать нельзя, я нередко видел своих пленителей проходящими мимо меня. Когда мы поднялись на сушу, они стали приносить куски горной породы. Это еще раз подтверждало, что гости из космоса тщательно исследовали не только животный и растительный мир нашей планеты, но и ее недра…

Когда я увидел существа в скафандрах, я задумался над тем, какие средства применили они для того, чтобы доставить меня невредимым на дно моря и заключить в свою ракету, внутри которой поддерживалось высокое давление? Я пришел к мнению, что, лишив меня сознания на берегу моря, мои пленители должны были поместить меня в герметически закрываемый сосуд, подобный тому, в котором находился Лучинский. В этом сосуде должно было поддерживаться нормальное атмосферное давление и питание кислородом… Мое предположение подтвердилось. Однажды я увидел, как исследователи нашей планеты пронесли по ракете подобие носилок, на которых в прозрачном сосуде сидела лиса.

— А не пытались вы объяснить им что-нибудь? — спросил Остапенко.

— Это было бесполезно… Я чувствовал, что они сами старались передать мне свои мысли, потому что мигание их глаз-щупальцев вызывало в моем мозгу какие-то болезненные ощущения. Но оказалось, что ученый с Земли был для них тем же, чем для нас мог бы быть диковинный морской зверь, посаженный в аквариум. Разве мы смогли бы передать ему свои мысли?!

— Товарищ Антонов, а вы не видели на ракете какое-нибудь вооружение? — спросил полковник Соколов.

— Вооружения я не видел и, судя по действиям гостей из космоса, можно думать, что они не имели агрессивных планов. Если бы они имели оружие, соответствующее уровню их научных и технических достижений, то это оружие, безусловно, обладало бы колоссальной разрушительной силой, и они не стали бы прятаться в глухом овраге, произвели бы посадку прямо в Синеводске и приступили к осуществлению своих агрессивных планов. Захватывая Лучинского и меня, они и то действовали осторожно, как охотники… Я склонен думать, что, захватив Лучинского, они допустили какую-то ошибку и доставили его на ракету мертвым. Он или захлебнулся или задохся без достаточного количества воздуха… Его препарировали, как я после догадался, мертвым.

— Так же, наверное, получилось и с Лагуниным?.. Данные судебно-медицинской экспертизы подтверждают, что он умер от удушья, — заметил Лукич.

— В своих пленителях я не видел не только агрессоров, но даже допускал мысль, что они находятся на высоком уровне социальной культуры, — продолжал Антонов. — Из наблюдений было ясно, что они представляют дружный трудолюбивый коллектив исследователей, объединенный принципом равенства. Среди них не замечал начальников… Я считаю это естественным. Высокому уровню науки должен соответствовать высокий уровень социальной структуры, высшей ступенью развития которой является коммунизм.

— Но куда же исчезли эти существа после взрыва? — спросил Окунев.

— С ними произошло то же, что и с ракетой. Корпус ракеты, обладавший высокой прочностью, мог, благодаря большому внутреннему давлению, выдерживать большие внешние нагрузки. Но относительно незначительное повышение давления внутри этого гигантского аквариума угрожало разрушением его корпуса. Конструкторы ракеты не учли этого. Взрывная волна заложенного в двигатель ракеты заряда как раз создала ту перегрузку, которая оказалась губительной для ракеты. Достаточно было небольшой трещины в корпусе, чтобы давление в сотни атмосфер, подобно громадной пружине, выбросило наружу жидкость, наполнявшую ракету. Эта сила и разрушила летательный аппарат, уничтожила его обитателей и разломала механизмы. Я уцелел лишь только потому, что находился почти в центре ракеты. Разрушительные силы действовали во все стороны от цилиндра, в котором я находился, а он обладал высокой прочностью… Что же могло получиться с моими пленителями, если бы даже они очутились в таких же условиях, как и я? Они все равно бы погибли. Их так же, как и ракету, разорвало бы высокое внутреннее давление… Вы, наверное, знаете о существовании у нас в Байкале глубоководных рыб, которые при вытаскивании на воздух превращаются в бесформенную массу студня и жира? Это происходит потому, что заключенные в них под большим давлением жидкости и газы при уменьшении давления стремятся, увеличиться в объеме и разрушают весь организм, делая его бесформенной массой… То же произошло и с нашими удивительными гостями из космоса.

Поднимаясь с кресла, Антонов сказал:

— Завтра мы вылетаем в Москву! — и стал со всеми прощаться. Задержав руку Лукича, он горячо его поблагодарил:

— Вам, Лукич, я обязан своим спасением и никогда этого не забуду. Если придется побывать в Москве, обязательно заходите ко мне.

— А как же метеорит? — с удивлением воскликнул Грачев.

— Тайна голубого болида разгадана! — ответил Антонов. — Разве не ясно, что эту громадную ракету могли приводить в движение только термоядерные двигатели. Значит на ней был большой запас сильного, может быть, еще неизвестного нам радиоактивного вещества. Я уверен, товарищи, что скоро подобная ракета с термоядерными двигателями, сконструированная советскими учеными, отправится в дальний путь для исследования вселенной.

* * *

— Могу сообщить вам, что вы не зря вызвали эскадрилью наших скоростных истребителей, — сказал полковник Соколов Окуневу, задержав его на веранде. — Они в воздухе встретили другую интересную ракету и заставили ее приземлиться. Капитан Лайнер, находившийся на ней, сознался, что на ракете он должен был увезти за кордон профессора Антонова.

* * *

Прошло три дня. Столовая квартиры Антонова под Москвой была освещена. Профессор, сидя у окна, просматривал свежий номер «Вечерней Москвы». Галя и Остапенко в ожидании гостей проверяли сервировку стола к ужину. Вдруг дверь легко отворилась, и в комнату вошел стройный офицер в форме майора.

— Лукич? Что за маскарад?! — воскликнули в один голос присутствующие.

— Теперь не Лукич, а Максим Григорьевич Кравченко, — отрекомендовался вошедший, улыбаясь. — Моя секретная миссия закончена.

Примечания

1

Болид — крупный метеорит, оставляющий светящийся след.

(обратно)

2

Резидент — тайный уполномоченный разведки иностранного государства.

(обратно)

3

Рентгенопеленгатор — прибор для определения местонахождения источника радиоактивного излучения.

(обратно)

4

Атомный реактор — служит в атомных двигателях для преобразования атомной энергии в тепловую.

(обратно)

5

Лучевая болезнь — возникает от облучения радиоактивными веществами.

(обратно)

6

Радиационная разведка — проводится с целью определения участков, зараженных радиоактивными веществами.

(обратно)

7

Геликоптер — вертолет.

(обратно)

8

Стратоплан — летательный аппарат для полетов в стратосфере. Стратосфера — слой атмосферы выше 10 км над уровнем моря.

(обратно)

9

Нервный шок — состояние резкой слабости, вызванное сильным нервным расстройством.

(обратно)

10

Невропатология — наука о нервных болезнях,

(обратно)

11

Радиолокатор — устройство, определяющее с помощью радиоволн месторасположение различных объектов.

(обратно)

12

Пеленг — угол между направлением компасной стрелки и направлением на какой-нибудь предмет, радиостанцию, источник звука и т. д.

(обратно)

13

Рентгенометр — прибор, указывающий дозу радиоактивного излучения в рентгенах.

(обратно)

14

Дозиметрический прибор — служит для определения уровня радиации на зараженных радиоактивными веществами предметах, участках местности и т. д.

(обратно)

15

Теодолит — геодезический инструмент для измерения горизонтальных углов.

(обратно)

16

Депрессия — подавленное психическое состояние, душевное угнетение.

(обратно)

17

Дактилоскопия — наука, применяемая для опознания преступников по отпечаткам пальцев.

(обратно)

18

Саркофаг — гробница.

(обратно)

Оглавление

Случай в поезде

Машина требует ремонта

Ночное происшествие

Генерал Дэк принимает решение

Допрос

В Синеводске

Курьезы доктора Лучинского

Зимин и Грачев выполняют задание

Экспедиция приступает к работе

Хищники покинули берлоги

Непонятное поведение метеорита

Опять у генерала Дэк

Исчезновение профессора

Загадочный труп

Таинственные гости

Взрыв в глухом овраге

Тайна голубого болида Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg