«Наваждение»

Дэвид Линдсей Наваждение

И вдруг!

Это словечко «и вдруг» подобно апельсиновой корке на дороге бегущих ног.

И вдруг!

Мы всегда планируем будущее на час, день, месяц, год.

И вдруг!

Это в нашей крови — думать о будущих поступках. Собираемся продвинуться по службе, взять сердце женщины правильной осадой и жениться… через годик, другой.

И вдруг!

Чужая, интересная, потаенно жестокая вселенная вторгается в нашу психику и в наши планы. Называть ее можно как угодно: четвертое измерение, параллельная вселенная — это дела не меняет.

И сомнение, как свежий северный ветер, врывается в наше сознание: правда ли, что жить хорошо, а умереть — плохо?

ГЛАВА I Маршел возвращается из Америки

Во второй половине августа Маршел Стоукс отправился в Нью-Йорк по делам о наследстве недавно умершего брата своей будущей супруги. Занятый, деловой человек, представитель страховой компании Ллойда, он с большим трудом нашел для этого время — а на поездку потребовалось более двух недель, — но другого выхода не было. Его невеста, мисс Ломент, не имела в Америке никаких связей: круг ее родственников ограничивался овдовевшей тетушкой, вместе с которой она и жила. Естественно, леди не могли сами отправиться за океан, где пришлось бы изучать конторские книги, беседовать с адвокатами, рассматривать иски и т. п., — ни одна из них не обладала соответствующим опытом. Заняться этим, следовательно, предстояло Маршелу. Разумеется, в такой краткий срок он был не в состоянии полностью закончить дело, тем не менее довел его до завершающей стадии и поручил фирме с хорошей репутацией действовать от лица мисс Ломент. Наследство оценивалось в сорок тысяч долларов.

Когда в середине сентября он вернулся в Лондон, выяснилось, что дамы уехали в Брайтон: миссис Mvp, тетушка, по-видимому, неважно себя чувствовала. Маленькая надушенная записка от Изабеллы призывала его присоединиться к ним. Маршел не мог сразу же уехать из города, но через два дня, в пятницу, после полудня, бросил работу, сел за руль и направился в Брайтон на уик-энд. Погода была чудесная, настроение — отличное, и, проезжая пригородные районы Сассекса, усеянные мерцающими в сентябрьской дымке сине-лиловыми цветами, он думал, что никогда еще не видел ничего столь прекрасного. Сияло солнце, и дул свежий, бодрящий ветерок.

Тем же вечером он ужинал с Изабеллой и миссис Мур в ресторане отеля «Гонди». Пожалуй, ни та, ни другая леди не привлекала к себе столько внимания, сколько сам Маршел. Представительный и мощный, он был великолепен в своем вечернем костюме. Его румяное лицо, с которого еще не сошел океанский загар, располагало добродушной, жизнерадостной флегмой. Даже руки, красные и крупные, однако хорошей формы, выделяли его среди других мужчин. Изабелла время от времени с удовольствием посматривала на него и украдкой улыбалась. Говорил в основном Маршел. Оставив дела на потом, за ужином он развлекал дам своими впечатлениями о Соединенных Штатах, и благодаря свободному употреблению новейшего сленга его рассказы приобретали особую пикантность. Племянница с тетушкой прекрасно знали Америку, однако тактично умалчивали об этом.

По случаю смерти брата Изабелла была в черном. Покрой платья, в согласии с последней модой, отличался глубоким вырезом на ее полной груди и еще более глубоким на спине. Внешности весьма обыкновенной, на первый взгляд довольно привлекательная двадцатипятилетняя девушка, не более того. Широкие скулы и низковатый лоб придавали лицу несколько чувственное выражение, а тусклая кожа под слоем пудры казалась неестественно бледной. Вообще, ее лицо оставляло впечатление спокойствия, даже неподвижности, но внезапно мелькнувшая улыбка или чувство мгновенно прогоняли эту маску. Глубокие серо-черные глаза — обычно скучающие и отсутствующие — иногда сужались, и тогда острый, проницательный взгляд поражал неожиданностью. Волосы, длинные и нежные, были пепельными. Невысокая и, по современным представлениям о красоте, со слишком, пожалуй, широкими бедрами, она тем не менее производила элегантное впечатление. У нее была изящная походка, руки и ноги маленькие, что называется, аристократические. Украшения предпочитала она неброские.

Она командовала всеми своими друзьями, а двое или трое самых близких просто обожали ее. Более того, в каком бы обществе она ни оказалась, не прилагая никаких усилий, к концу вечера неизменно добивалась успеха и становилась центром внимания не только мужчин, но и женщин. Не склонная к стеснительности и застенчивости, всегда спокойная и немного скучающая, она очаровывала самой силой своего молчания, под которым — абсолютно ясно — отнюдь не таилась глупость. Прежде чем на ее горизонте появился Маршел, она уже отклонила три брачных предложения. Стоит отметить, что все предлагавшие руку и сердце были намного старше ее.

У Изабеллы была странная привычка: она постоянно — несомненно, бессознательно — занималась собой: то и дело перебирала волосы, разглаживала юбку, поправляла пояс, вертела ожерелье или браслет. Причина, однако, крылась не в кокетстве, а в некоторой нервной раздражительности. Миссис Мур частенько выговаривала ей — ведь при потворстве дурная привычка может укорениться. Изабелла тотчас же прекращала свои манипуляции, но вскорости начинала опять. Странно, тем не менее очень многим мужчинам нравилось наблюдать за ее игрой со своим туалетом. Изабелле это было хорошо известно и всегда возмущало ее.

Миссис Мур, ее тетушке, недавно пошел шестидесятый год. Она, как мы сказали, осталась вдовой. Муж, мелкий биржевой маклер, во время каучукового бума скопил приличное состояние, после его смерти в 1911 году в целости и сохранности перешедшее к ней. Благодаря удачным биржевым операциям она с тех пор существенно приумножила капитал и теперь считалась богатой женщиной. Младший брат миссис Мур, отец Изабеллы, умер примерно в то же время, когда и ее муж. Вдовец, он кроме Изабеллы имел еще одного сына, того самого, который недавно скончался в Нью-Йорке. После смерти отца Изабелла, в ту пору шестнадцати лет, попала под опеку миссис Энн Мур. Ее сразу же — отчасти против воли — забрали из школы, и две женщины начали совместное кочевое существование с бесконечными переездами из отеля в отель во всех странах света. Со временем Изабелла полюбила эту свободную жизнь. Да и выбора не было: собственных средств не хватало и она зависела от причуд своей тетушки. Остается лишь добавить, что Изабелла постоянно тиранила пожилую женщину и последняя не только не противилась ей, но даже считала такие отношения вполне естественными.

Миссис Мур — особа невысокого роста, с хорошей, хотя и довольно жесткой осанкой — отличалась весьма развитым чувством собственного достоинства. Словно высеченное из желтого мрамора, лицо миссис Мур — решительное и строгое — лишь изредка освещалось улыбкой. Годы не сказались на ее физических и умственных кондициях и вполне удовлетворительном здоровье. Одеваться она не умела, поэтому ее гардеробом ведала Изабелла, а что и когда надевать, советовала служанка. Она была, в сущности, из тех эксцентричных женщин, которым следовало бы родиться мужчинами. И вкусы, и сфера интересов у нее преобладали мужские. Миссис Мур понимала, например, куда вложить деньги, дабы получить наибольшую прибыль, как покупать и продавать землю и как наилучшим образом обставить дом. Но она совершенно не умела польстить мужчинам, изящно вести пустую беседу, вовремя поинтересоваться мелкими домашними заботами другой женщины или произвести впечатление на представителей высшего общества. Не признавая авторитетов, она была достаточно горда, чтобы в любом обществе говорить что думает. Вполне естественно, знакомые и друзья, относясь к ней с большим уважением, несколько побаивались ее и так, по существу, и не приняли в свой круг. Роковое одиночество порой тяготило, и тогда она находила утешение в музыке. Любила классику, особенно Бетховена, но история музыки для нее заканчивалась Брамсом. Случалось, неделями не открывала рояля, а потом, охваченная внезапной страстной тоской, садилась и играла часами. Ее исполнение — самоуверенное и не очень деликатное — отличалось, однако, известной экспрессией.

Обе женщины обожали друг друга, хотя и не имели особой охоты демонстрировать свои чувства. Тем не менее разность темпераментов провоцировала частые ссоры. Когда это случалось, тетушка обычно наступала весьма решительно и энергично, а Изабелла, напротив, становилась угрюмой, мстительной, подолгу молчала и с трудом успокаивалась.

После ужина все трое отправились на второй этаж, в апартаменты миссис Мур. Официант принес кофе и шартрез. Комната была выбрана удачно и отличалась от прочих множеством ваз с бледными хризантемами, искусно расставленных Изабеллой. Она, надо заметить, очень любила это занятие. Было прохладно, и в камине слабо горел огонь. Они сдвинули кресла к очагу и образовали полукруг, Изабелла — посередине. Протянув руку к каминной полке, она взяла из коробки две сигареты: для Маршела и для себя. Миссис Мур курила редко.

Поговорили о делах. Маршел подробно рассказал о хлопотах по наследству: что уже сделано и что еще осталось сделать за океаном.

— Во всяком случае, — подвела итог миссис Мур, — основные проблемы, кажется, решены. Теперь Изабелла наверняка получит свои деньги?

— О, наверняка. Разве что придется несколько месяцев подождать.

Изабелла отпила глоток кофе и задумчиво посмотрела на огонь.

— Не сомневаюсь, Изабелла, когда все уладится, ты найдешь куда потратить эти деньги.

— О, оставим сантименты, тетя: не пойду же я к Маршелу с пустыми руками.

Маршел и миссис Мур одновременно запротестовали.

— Не стоит возмущаться, — спокойно возразила Изабелла. — Сплошь и рядом, разумеется, именно так и поступают, а почему, собственно, я должна следовать подобному обычаю? Разве женщине обязательно садиться мужу на шею? Такая ситуация просто превращает ее в своего рода собственность. И это еще не самое худшее…

— Очень хорошо, дитя мое, ты поступишь как сочтешь нужным, только попусту не волнуйся.

— Изабелла права, — сказал Маршел. — В ее доводах есть изрядная доля здравого смысла. Она хочет чувствовать себя независимой. Естественно. Я не одарен богатым воображением, но вполне могу представить, как, должно быть, неприятно поддерживать с мужчиной хорошие отношения — особенно когда не чувствуешь к нему никакого расположения — исключительно из-за его кошелька.

— Я имела в виду не столько мое отношение к вам, сколько ваше ко мне, — заметила Изабелла.

— Помилуйте, это безусловно лишено всяких оснований! Располагаете вы собственными средствами или нет, вряд ли мои чувства к вам изменятся. Почему вы так говорите?

— О, я совсем о другом, — ответила Изабелла. — Я, право же, подразумеваю не тиранию или жестокость. Просто, полагаю, ваше отношение ко мне может бессознательно измениться — и чаще всего потом уже ничего не вернешь. Сама мысль, что я всецело завишу от вас, может вынудить вас быть добрее и обращаться со мною по-рыцарски. И такое унижение может длиться всю жизнь! Я никогда не буду уверена, берет в вас верх доброта или просто жалость.

— Вздор! — воскликнул Маршел. — Вы излишне щепетильны, между мужем и женой такого не бывает.

— Жаждать любви, а довольствоваться симпатией? Это невыносимо, — сказала она спокойно, даже холодно.

— Вы, девушки, все одинаковы, — рассердилась миссис Мур. — У вас в мозгах крепко сидит одно словечко — «любовь». Уверяю тебя, большинство замужних женщин очень благодарны, когда их порой одаряют симпатией. Всем известно, какова любовь без симпатии.

— Ну и какова же?

— Чистый, жестокий эгоизм, моя дорогая. Если именно этого жаждет твое сердце, тем хуже для тебя.

— Возможно, именно это меня и прельщает, не важно. Говорят, в каждой женщине есть что-то первобытное. Не исключено, я всегда буду готова продаться тому, кто заплатит большей любовью… Так что будьте осмотрительны, Маршел.

— К счастью, мы оба хорошо знаем тебя… — сухо констатировала миссис Мур.

— Ну, насчет того, знаете ли вы меня… — Изабелла принялась теребить кружево корсажа.

— А что, собственно, тут знать? Девушки порой чрезвычайно загадочны для молодых людей, но не для пожилых женщин, моя дорогая. В последнее время ты слишком увлекалась русской литературой.

Племянница натянуто рассмеялась.

— Если все девушки столь безнадежно похожи, в чем же тогда наследственные черты?

— Надеюсь, ты не утверждаешь, что у тебя больше предков, чем у других людей? С чего это вдруг ты решила казаться непостижимой, дитя мое?

Маршел счел, что самое время прервать пикировку, грозившую неприятностями.

— Поговорим о чем-нибудь другом. Миссис Мур, вы еще не подыскали дом?

— Пока нет. А почему вы спросили?

— Не устроит ли вас Сассекс?

Прежде чем тетушка успела ответить, Изабелла, стремясь сгладить впечатление, произведенное ее запальчивыми словами, с дружеской улыбкой повернулась к Маршелу.

— Вы слышали о чем-то стоящем? Где именно в Сассексе?

— Недалеко от Стайнинга.

— Туда можно добраться из Уэртинга, не так ли?

— На автомобиле туда можно добраться откуда угодно. Это недалеко от Брайтона.

— Расскажите, пожалуйста, подробнее. Что за дом?

— Позволь, Изабелла! — нетерпеливо вмешалась миссис Мур. — Там большое имение, Маршел? Как вы узнали о нем?

— Поместье эпохи Елизаветы. Две сотни акров земли, в основном занятой строевым лесом. Старая часть здания еще тринадцатого века. Я случайно встретил владельца.

— А цена?

— Он отказался назвать цену экспромтом. Вообще-то, он не горит желанием во что бы то ни стало продать дом. В Сан-Франциско недавно умерла его жена. Воспользовавшись случайной встречей, я поинтересовался, не собирается ли он продать поместье. Он еще ничего не решил, но мне кажется, за хорошую цену… Само собой разумеется, если поместье вообще вам понравится.

— Бедняга! По крайней мере, надеюсь, он… Кстати, а сколько ему лет?

— Он сказал, пятьдесят восемь. Занимался торговлей цветными металлами в Бирмингеме. Мистер Джадж — вы случайно его не знаете?

— Знаем мы его, Изабелла?

— Нет.

— Вполне приличный господин. В Ранхилл Корт они с женой прожили восемь лет, так что все вроде бы в порядке.

— Поместье называется Ранхилл?

— Да. По его словам, исторически название восходит к древнесаксонскому «рун-хилл».[1] Руны — это письмена, предназначенные для защиты от троллей и всяких наваждений. Впрочем, по-моему, это вас не особенно интересует. Главное же, из его рассказов я понял: дом вполне современный. Он не жалел сил и средств на всевозможные удобства — электрический свет и прочее… Ну как, есть желание заняться этим?

Миссис Мур села поглубже в кресло, что было признаком нерешительности. Изабелла изящно затянулась сигаретой.

— Поместье елизаветинской эпохи, — произнесла она задумчиво. — Неплохо звучит. Нет ли там фамильного привидения?

— А вы непременно этого хотите?

— В любом случае, дитя мое, тебе не придется долго там жить, — авторитетно заявила миссис Мур. — Если, конечно, вы с Маршелом за моей спиной не изменили своих планов.

— Мы, тетя, не конспираторы. Ведь договорились: все состоится в апреле.

— Тогда прошу тебя, позволь мне устроить собственные дела. Маршел, когда можно осмотреть дом?

— В любое время, полагаю. Дать вам городской адрес Джаджа?

— Да, пожалуйста.

Он написал адрес на листе из блокнота и передал миссис Мур. Изабелла внимательно посмотрела на него.

— А вы разве не поедете с нами?

— Говоря откровенно, не собирался. Но, естественно, если вы хотите…

— Мы хотим, — отчеканила миссис Мур. — Какой день вас устроит?

— Дайте сообразить, — он заколебался. — …Хорошо, раз мы все в сборе, почему бы не отправиться завтра утром? Отвезу вас на автомобиле. В такую чудесную погоду поездка за город, несомненно, доставит вам удовольствие.

Миссис Мур посмотрела на бумажку, которую ей передал Маршел.

— Ведь вы сказали, мистер Джадж в городе? Сумеем ли мы до завтрашнего утра получить разрешение на осмотр?

— Да, конечно… Дело в том, что разрешение у меня есть.

— Однако, дорогой Маршел, зачем же в таком случае вы вознамерились отправить меня на всякие утомительные розыски и переговоры с мистером Джаджем?

— Да, действительно, зачем? — нахмурилась Изабелла.

— Видите ли, это личное разрешение, я же не знал, что поеду вместе с вами.

Изабелла в недоумении взглянула на него.

— Вы… собирались поехать один, без нас?

— В общем-то, да. Я намеренно не упомянул об этом — речь идет о довольно конфиденциальном деле. Джадж просил моего мнения об одной из комнат…

— Мнение о комнате? Он что, собирается ее переустраивать?

— Не то чтобы переустраивать, насколько мне известно… Извините, Изабелла, я уже сказал, дело это конфиденциальное. Я дал слово и потому не могу рассказать вам подробнее… Тем не менее буду счастлив сопровождать вас.

Изабелла медленно погладила юбку — вперед и назад, — как бы оценивая ткань.

— Странно, однако. Итак, вы собираетесь скрыть от нас с тетей некую таинственную сделку?

— Я собираюсь сдержать слово.

— Проще говоря, интересы совершенно незнакомого человека для вас важнее наших? Я не дам и ломаного гроша за эту комнату, и меня абсолютно не волнует, что там собираются с ней делать, но меня, естественно, волнует…

— Полно, дитя мое…

— Что вы такое затеяли? Теперь я буду беспокоиться, не зная, что у вас на уме.

Миссис Мур сурово посмотрела на племянницу.

— Изабелла, попытайся рассудить здраво. Маршел дал слово, нельзя же его нарушить. И он совершенно прав, а тебе только бы устроить сцену. Скажите откровенно, Маршел, вы и в самом деле не против, чтобы мы поехали с вами?

— Ну разумеется, я очень рад… Вам удобно утром, в половине одиннадцатого?

— Вполне. Ну что ж, решено. Теперь идите вниз, а я почитаю. Маршел, мы не увидимся до утра, спокойной ночи!.. И вызовите, пожалуйста, служителя. Пусть уберут все эти вещи.

До прихода служителя она продолжала прямо и неподвижно сидеть в кресле, потом, однако, не стала читать, хотя именно таково было ее намерение, а, передумав в последний момент, села за фортепьяно. Разногласия и споры по пустякам всегда вызывали у нее неприятный осадок, освобождение от которого достигалось лишь в мире гармонии и высоких идеалов.

Молодые люди — Изабелла немного впереди — медленно спустились по лестнице.

— Не сыграть ли партию в бильярд? — неуверенно предложил Маршел.

— Как вам угодно.

Проходя мимо гостиной, они заметили, что дверь широко открыта; в комнате никого не было.

— Давайте зайдем, — сказала Изабелла.

Они вошли, и она закрыла дверь. Оба продолжали стоять.

— Могу я осведомиться, — начала Изабелла, и щеки ее порозовели, — намерены ли вы и дальше скрывать ваши конфиденциальные дела? Мне необходимо это знать.

— Дорогая Изабелла…

— Да или нет? — в голосе прозвучали зловещие нотки.

Маршел почувствовал, что все его будущее, похоже, всецело зависит от нескольких слов, которые он сейчас скажет этой опасной, рассудительной девушке в черном.

Он поразмыслил с минуту.

— Конечно, Изабелла, раз уж вы так воспринимаете это, я не собираюсь ничего скрывать. Да, я пообещал Джаджу хранить секрет, хотя, возможно, не имел права давать такого обещания. Я вполне понимаю, личные тайны не способствуют взаимодоверию между супругами.

— Вот и прекрасно. Не будем больше об этом говорить. Я рада. Значит, вы тоже полагаете, что разные мнения на этот счет ничего хорошего в будущем нам не сулят… Но что за соглашение все-таки у вас с тем человеком? Чего он хочет? Вы ведь его совсем не знаете, верно?

— О, совершенно верно.

— Тогда расскажите, я не проговорюсь.

— Хорошо. В конце концов, речь идет не о государственной тайне. Вот какое дело: в одной из комнат Ранхилла — в мансарде, именуемой, кстати, «Восточной комнатой», — с мистером Джаджем случались — или ему кажется, что случались, — удивительные вещи. Это было восемь лет назад, сразу после переезда в поместье, и, по-видимому, весьма беспокоит его до сих пор. По непонятной причине он вообразил, что я обладаю здравым смыслом, почему и попросил помочь ему разобраться. Я зачем-то согласился, только и всего.

— Но почему вы? Почему он выбрал именно вас?

— Я и в самом деле не знаю. Так закончилась наша дружеская беседа на корабле по пути из Америки. Мы обсуждали четвертое измерение и тому подобное.

— Что же, однако, за удивительные вещи случались с мистером Джаджем?

— Галлюцинации, на мой взгляд. По утрам в конце каждой недели в этой комнате на месте глухой стены вдруг появлялся ведущий наверх лестничный пролет. Он утверждает, что не только видел лестницу, но и поднимался по ней. И совершенно не помнит, что происходило наверху.

— Какая странная фантазия!

— В конце концов его жена заметила, что он ушел по этой лестнице. То есть она, конечно, не видела никакой лестницы, и все-таки он сильно перепугался. Запер комнату, и с того дня туда никто не входил. Поскольку жена умерла, он, видно, считает, что больше нет необходимости хранить тайну.

— Может, он немного не в себе?

— Вовсе нет… Ни в какой степени.

— И вы обещали помочь ему разобраться?

— А что, дорогая Изабелла, мне было делать? Не мог же я заявить ему прямо в лицо, что он лунатик. У меня не было выбора… Так или иначе, завтрашняя прогулка на автомобиле послужит искуплением поспешно данного мной слова.

— Итак, вы согласились просто из жалости?

— Нечто в этом роде.

— Это делает честь вашей деликатности… Я рада, что вы рассказали… Я должна знать все о ваших делах. Понимаете?

— Конечно.

Довольная, она ловко обняла его и подставила губы для поцелуя. Оба рассмеялись… Маршел, однако, по-прежнему испытывал некоторую неловкость. Когда наконец Изабелла выскользнула из его объятий — здесь явно было не место давать волю чувствам, — он внимательно посмотрел в ее напудренное лицо, в неподвижные загадочные глаза.

— Теперь, Изабелла, когда мы вдвоем, объясните же мне ваши слова насчет готовности продаться тому, кто заплатит большей любовью. Вы это серьезно или просто дразнили меня?

— Да, я не представляю себе жизнь без любви, — спокойно ответила Изабелла.

— Не спорю. Но, похоже, для вас любовь — нечто вроде варенья, которое можно зачерпнуть ложкой. А ведь любовь не существует сама по себе, отдельно от человека, которого любят. Вам же, кажется, безразлично, кого любить, лишь бы человек был более или менее сладок и приятен.

— Перестаньте. Во-первых, я все это говорила не ради того, чтобы вам досадить, и, во-вторых, симпатичен человек или нет — не имеет значения: я хочу совсем иного.

— Чего же тогда?

Изабелла ответила не сразу. Она слегка отвернулась и дотронулась тонкими белыми пальцами до кончиков волос.

— Не знаю… Любовь должна быть сильнее этого… Видите ли, одна девушка может удовольствоваться тихой привязанностью, а другой достаточно мутного сентиментального сиропчика. Все зависит от характера. У меня, я думаю, характер трагический.

— Надеюсь, что нет, — он озадаченно смотрел на нее. — …Изабелла, ответьте на один вопрос — вы случайно не находите нашу помолвку… ну, монотонной, что ли?

— О, нет.

— Вы уверены?

— Совершенно уверена. Хотя вопрос весьма странный.

Наблюдая за ее спокойной насмешливой улыбкой, Маршел внезапно занервничал.

— Мне кажется, вы прекрасно понимаете в святая святых вашего сердца, что можете делать со мной что угодно, и отсюда ваше высокомерие. Верно, мои слова неубедительны, а все-таки я готов всю жизнь бороться за ваше, Изабелла, хорошее мнение, чем, не прилагая усилий, довольствоваться преклонением любой другой женщины.

— Если это все, чего вы хотите, я всегда буду хорошего мнения о вас.

Кровь бросилась ему в лицо, и он сделал к ней шаг. Она ждала его с той же спокойной насмешливой улыбкой; в этот момент кто-то с шумом повернул дверную ручку. Оба в смущении отпрянули друг от друга.

— Не сыграть ли партию в бильярд? — как бы продолжая беседу, спросила Изабелла, одновременно оборачиваясь, чтобы взглянуть на двух входящих дам.

Маршел согласился, и они покинули гостиную.

ГЛАВА II Поездка в Ранхилл Корт

В субботу утром, после завтрака, Маршел подогнал автомобиль. Он курил и прогуливался около машины, пока наконец в портике отеля не появились леди. Изабелла была в свободном длинном пальто в модную клетку и черной атласной шляпке с вуалью; как всегда, напудрена и довольно сильно надушена. Невысокая, всем своим видом выражающая решительность и строгость миссис Мур оделась просто и с достоинством. Выглядела она, разумеется, более представительно.

Критически оценивая автомобиль, Изабелла обошла его кругом. Маршел купил этот автомобиль два месяца назад, но доставку отложили до его возвращения из Америки.

— Кажется слишком изящным и хрупким, — заступился Маршел, — а на дороге — прямо-таки зверь.

Племянница и тетушка были в прекрасном настроении. Их радовала поездка на автомобиле и весьма интересовало предстоящее посещение поместья. Стояла теплая, безветренная погода — чудесный сентябрьский день. На безоблачном небе сияло солнце, и окутанное легкой дымкой море отражалось молочной белизной. Всюду толпились гуляющие, где-то в переулке на переносном органе играли популярную мелодию, люди выглядели бодро и беззаботно.

— Успеем ли мы вернуться к обеду? — строго осведомилась миссис Мур.

— Постараемся. Около пятнадцати миль туда и столько же обратно.

— Тогда поедем, не будем терять времени.

Усаживаясь вслед за миссис Мур на заднее сиденье, Изабелла слегка коснулась руки Маршела и одарила его благосклонной улыбкой. Щекотливая беседа вчерашнего вечера была забыта, и оба чувствовали, что помолвка — это прекрасно. И когда представитель Ллойда уселся за руль, его лицо порозовело от удовольствия.

Поехали. Изабелле нравилась легкость движения, мощность, плавность и бесшумность автомобиля. Чувственная по природе, она обожала любую форму комфорта и теперь наслаждалась роскошной ездой. Миссис Мур сидела очень прямо — настолько, насколько позволяли мягкие сиденья — и строго смотрела на толпы людей, редеющие по мере приближения к Хову.

Дорога шла через Портслейд и Шорхем и далее вверх по долине Эдара. Солнце уверенно набирало силу, и утренний туман незаметно рассеивался. Обдуваемые встречным ветром, они ехали то по солнцу, то в тени и снова по солнцу, и снова в тени. Первое радостное возбуждение Изабеллы прошло: она помрачнела, задумалась, встревоженная и печальная. Природа всегда действовала на нее так. Улицы, магазины, толпы людей — любые виды человеческой деятельности — позволяли ей забыться, а природа возвращала к собственным мыслям, к мучительной констатации пустоты и бесцельности ее жизни… Миссис Мур наблюдала за изменчивым ландшафтом с достоинством и серьезностью. Эти деревья, поля и луга, но более всего безлесные травянистые гряды меловых холмов вдалеке были для нее священны. Изабелла относилась к ее настроению с уважением и не пыталась завязать разговор.

Вскоре они приехали в Брембер и затем в Стайнинг, где Маршел остановился уточнить дорогу. Выяснилось, что на развилке, примерно с милю впереди, надо взять влево. Оттуда до поместья Ранхилл около трех миль на северо-запад, правда дорога запутанная и можно сбиться с пути.

Меловые холмы оставались слева. Молчаливо возвышалось гигантское Чанктонберийское Кольцо с гребнем темных деревьев. Когда началась сложная сеть разветвляющихся дорог, пришлось сбавить скорость. Солнце уже прогрело воздух, и вокруг автомобиля роились тучи мух. Сбиться с пути было действительно очень легко, а люди почти не встречались, поэтому лишь около двенадцати Маршел наконец затормозил перед домиком привратника у ворот поместья.

За воротами к невидимому отсюда дому вела извилистая, довольно широкая аллея, обсаженная кустарниками рододендрона, падуба и других растений. Слева на пригорок поднимался парк — виднелись редкие виды бука, — а справа начинался настоящий лес. Границы леса не просматривались, поэтому трудно было определить, сколь он велик. Поместье окружала старинная, поросшая мхом, красная кирпичная стена. По другую сторону проходящей у домика привратника узкой тропинки тянулись луга, окаймленные вязами, скрывающими поместье от посторонних глаз. Свежий и чистый воздух был напоен цветочными ароматами. Уединенное, красивое и спокойное место…

Когда Маршел выбирался из автомобиля, из привратницкой вышла женщина средних лет. Она поправляла одежду и волосы: наверное, только что сняла передник.

Маршел предъявил записку Джаджа. Женщина начала читать, двигая пальцем по каждой строке и беззвучно проговаривая слова. Высокая, еще не старая, крепко сложенная — типичная домоправительница, с желтыми густыми волосами. Ее симпатичный, немного саркастический взгляд задержался на подписи.

— Когда вы хотите осмотреть дом, сэр?

— Сейчас, если возможно.

— Это не совсем удобно, сэр, — проговорила она, переводя глаза на пуговицу его пиджака. — Незадолго до вас я отдала ключ от дома американскому джентльмену, и он еще не вышел. Не подождете ли?

— Я полагал, вы не пускаете в дом посторонних.

— Мы не пускаем, сэр. Но у него было разрешение. Такое же, как у вас.

— А-а, тогда это, наверное, какой-нибудь заокеанский знакомый мистера Джаджа. Итак, миссис…?

— Миссис Прайди, сэр.

— Итак, миссис Прайди, не вижу никакой проблемы. Мы не помешаем друг другу. Дверь открыта, и мы, наверное, можем войти?

— О да… Не хотите ли, чтобы я провела вас по дому?

— Если будете так любезны.

— Только вот привратницкую нельзя оставить — надо прежде найти мужа. Он работает где-то неподалеку, он здесь главный садовник. Сэр, может быть, леди пройдут в домик и подождут?

— К сожалению, миссис Прайди, у нас не так много времени, поэтому, если вы откроете ворота, мы просто подъедем к дому и сами начнем осмотр. А вы подойдете, когда освободитесь.

— Как вам угодно, сэр, — ответила домоправительница, еле заметно пожав плечами.

Пока Маршел возвращался к автомобилю, она, не выказывая особого рвения, отодвигала засовы и открывала ворота. Через минуту автомобиль медленно въехал на аллею.

Двигаясь на малой скорости, примерно через три сотни ярдов, за первым поворотом, они увидели дом. Он стоял на возвышенности, с которой со всех четырех сторон спускались аккуратные темно-зеленые газоны. Фасад был обращен на юго-восток. Большое старинное здание в елизаветинском стиле было настолько отделано и обновлено — возможно, Джаджем, — что казалось построенным совсем недавно. Хитроумная двускатная крыша с множеством фронтонов сияла новой красной черепицей, нижний этаж был облицован красным кирпичом, а два верхних сияли ослепительно белой известью. Двойной ряд зарешеченных окон на вытянутом фасаде выходил на посыпанную гравием площадку. Слева квадратное крыло приблизительно тридцати футов высотой, несомненно, принадлежало другому архитектурному стилю. Это и было знаменитое строение тринадцатого века, возведенное во время царствования первого Эдуарда. Его крутая крыша была покрыта серым сланцем, а широкая двустворчатая дверь блестела темно-зеленой краской и отполированной медью.

Обозревая дом, миссис Мур размышляла о том, что обладание таким необычным и колоритным жилищем вряд ли уронит ее в глазах общества.

— Здесь можно жить вполне комфортабельно, не правда ли, Изабелла?

Племянница раздраженно улыбнулась.

— Что ж, если вы окончательно решили замуровать себя в таком захолустье, в сердце первозданной природы…

— Давай, ради Бога, рассуждать здраво, — сказала миссис Мур. — Пригородов я не терплю, городская квартира — это попросту тюрьма, а жить в отелях без тебя я тоже не смогу. Здесь же у меня будет свой дом и независимость.

Изабелла молча отвернулась.

Подъехав к старинному крылу, автомобиль остановился у зеленой двери. Ровно полдень. Солнце припекало, хотя и дул легкий освежающий ветерок. С возвышенности открывалась хорошая перспектива: долина Эдара с грядами меловых холмов и внизу, у самого устья, море в районе Шорхема.

— Это, по всей видимости, и есть Ран-Хилл, — Маршел топнул по земле ногой, — настоящий рунический холм.

— Наверное, с ним связана какая-нибудь история? — спросила Изабелла.

— Со всяким местом связана какая-нибудь история. Меня, например, впечатляет сам факт, что древние саксы называли этот холм так же, как он называется и сегодня.

— Все оттого, что в вас течет саксонская кровь. Во мне — кельтская.

— А разве это столь важно?

— Сакс, однако, — слишком общее слово. Среди саксов были крестьяне, были и пираты. Если вы имели в виду последних, моя симпатия на вашей стороне. Наверное, ужасно приятно уничтожать людей, которые вам не нравятся.

Маршел рассмеялся.

— А в вашем характере есть-таки загадочная глубина.

— Возможно, возможно…

— Зачем мы приехали сюда, Изабелла? — потеряла терпение миссис Мур. — Рассуждать о твоем характере или осмотреть дом?

Изабелла отвернулась, наморщила нос и опустила вуаль.

Поставив автомобиль на ручной тормоз, Маршел подошел к зеленой двери и взялся за ручку. Дверь открылась мягко и бесшумно. Дамы освободились от пелерин и направились вслед за ним.

Миновав маленький вестибюль, они оказались в просторном холле. Древность, величественность и приглушенный свет наводили на мысль о старинной часовне. Зал в два этажа высотой был весь из дерева. Потолок темного дуба пересекали массивные балки, стены обшиты панелями, а полированный дубовый пол оживляли несколько персидских ковров чарующих расцветок. По всей ширине противоположной стены на половине высоты зала шел балкон или галерея, куда поднималась устланная коврами широкая и плавная лестница. Две двери под галереей вели внутрь дома. В одной из боковых стен располагался большой старинный камин, а у другой стоял современный паровой отопительный аппарат. Три окна над дверью вестибюля, застекленные малиновыми, темно-синими и прозрачными ромбами, придавали предметам особый мерцающий колорит, странную, зловещую красоту… Панели, перила, двери, мебель — все прекрасно отреставрировано и, по-видимому, заново отполировано. Джадж, очевидно, восстановил и привел в полный порядок весь зал. И однако общее впечатление оставалось сомнительным. Присутствовал какой-то диссонанс…

Маршел неуверенно осматривался.

— Чересчур модернизировано, вы не находите? На мой взгляд, похоже на музей.

— Вовсе нет, — возразила миссис Мур. — Это помещение для отдыха.

— Разумеется, но разве кому-нибудь придет в голову здесь отдыхать? Трудно представить, что здесь можно спокойно выкурить трубку или почитать газету. Я хочу сказать, почему бы по-честному не устроить тут выставку?

— С какой стати? Не совсем понимаю, чем вы, собственно, недовольны?

— Боже мой, тетя! Не будьте такой бестолковой, — вспылила Изабелла. — Он просто-напросто имеет в виду бросающуюся в глаза новизну. Когда речь идет о прошлых столетиях, ожидаешь каких-то примет времени — хотя бы пыли. Я полностью согласна с Маршелом. Ну, а обстановка просто ужасна.

— Чем же тебе не нравится обстановка?

— Да это просто антикварный магазин. Все стили и эпохи… Либо у мистера Джаджа более чем странный вкус, либо у его жены. Вероятно, последнюю можно только пожалеть. Он представляется мне человеком, который доверяет только продавцу антиквариата, а разве можно обвинять продавца в излишней эксцентричности?

— Ты рисуешься перед Маршелом, — сухо сказала миссис Мур. — В одном я уверена: мистер Джадж, несомненно, человек высокой морали. Такую чистоту и порядок поддерживают только люди, глубоко уважающие этические нормы.

— Если мораль — это вода и мыло, — фыркнула Изабелла.

Драгоценное время летело незаметно, следовало спешить. Они прошли через левую дверь под галереей и оказались в столовой — узкой, длинной и темной комнате с низким потолком. Сейчас ее оживляло полуденное солнце, тем не менее впечатление оставалось мрачноватое, и, когда Изабелла подумала, что, возможно, в этой комнате придется каждый день есть — пусть только несколько месяцев, — сердце у нее упало. Она притихла и сникла.

— Похоже, дом не производит на вас приятного впечатления? — прошептал Маршел.

— Не знаю. Здесь чувствуется что-то зловещее.

— Пожалуй. Думаете, дом будет вас угнетать?

— О, мне трудно это выразить. Здесь веет потусторонним — да, но я имею в виду другое… Атмосфера кажется мне трагической. Меня уже преследует ощущение, что кто-то или что-то все время следит за мной и выжидает момент, чтобы опутать, сбить с толку. Уверена, это несчастливый дом.

— Тогда лучше сразу скажите все тетушке. Полагаю, ваше слово решающее.

— Нет, подождем немного, — сказала Изабелла.

Они перешли в кухню, сверкающую чистотой и современностью, оборудованную всевозможными новейшими приспособлениями. Миссис Мур нравилось все увиденное.

— Владельцы, во всяком случае, не жалели средств, — заявила она воодушевленно. — Пока дом во всех отношениях представляется мне в высшей степени удовлетворительным, и я очень рада, Маршел, что вы привезли меня сюда. Если и все остальное так же приемлемо…

— Насчет кухни, дорогая тетя, наши мнения совпадают, — сказала Изабелла. — Если уж придется жить в Ранхилле, большую часть времени стану проводить именно здесь.

Миссис Мур с подозрением посмотрела на нее.

— Хочешь сказать, ты не в восторге от дома?

— Я не в восторге.

— Что же тебе не нравится?

— Трудно, например, долго оставаться в том зале, не прикидывая, сколько гробов из него вынесли с момента постройки.

— Чепуха, дитя мое! Люди умирают везде!

Изабелла помолчала и вдруг неожиданно спросила:

— Интересно, она была молодая?

— Кто?

— Последняя жена мистера Джаджа.

— С чего ты взяла, что она была молодая?

— Просто пришло в голову. Хотя мне пока и не удается представить ее в этом доме… Маршел, думаете, он женится еще раз?

— Судя по тому, как он на корабле сторонился женщин, вряд ли.

Миссис Мур взглянула на часы.

— Уже почти половина первого, а нам предстоит осмотреть еще два этажа. Не стоит бесцельно стоять.

Они возвратились в зал и начали подниматься по главной лестнице. Американец пока никак не проявлялся: в доме было тихо, как в могиле. Миссис Прайди тоже не торопилась подойти… Галерея освещалась через застекленные ромбами окна, и золотистые солнечные лучи, черные тени балюстрады и темно-синие и малиновые пятна создавали впечатление торжественной и зловещей фантасмагории. Воздух словно пропитался запахом старины. Поднявшись наверх, они остановились у перил галереи и некоторое время смотрели вниз, на зал.

Чуждая мечтательности миссис Мур первая перешла к делу и прежде всего быстро оценила расположение. Слева галерея кончалась у боковой стены зала. Перед ними были две двери: первая — прямо напротив лестницы, по которой они поднялись, и вторая, слегка приоткрытая, — немного левее. Справа, за ведущим наверх вторым пролетом лестницы, галерея переходила в длинный и темный коридор с комнатами по обе стороны. Из-за тусклого освещения и крутого поворота конца коридора не было видно.

Изабелла указала на стоящую в нише гипсовую нимфу.

— Должно быть, ее поставил сюда мистер Джадж, — проговорила она, потирая лоб. — И, я уверена, нимфа значила для него несколько больше, чем просто скульптура.

Миссис Мур искоса посмотрела на Изабеллу.

— Откуда ты знаешь?

— У меня такое чувство. Спросим у миссис Прайди, когда она придет. Мне кажется, мистер Джадж — весьма впечатлительный пожилой господин, увлекающийся молодыми женщинами. Попомните мои слова.

— По крайней мере, имей приличие не забывать, что ты находишься в его доме.

Миссис Мур едва успела договорить, как все трое вздрогнули от странного звука, донесшегося из открытой двери слева, в точности похожего на мощно взятый на рояле одиночный аккорд. Они в недоумении обменялись взглядами.

— Наш заокеанский друг, — предположил Маршел.

Миссис Мур нахмурилась.

— Странно, разве он не слышал, как мы вошли?

Прозвучал другой аккорд, и за ним быстро последовали еще два или три.

— Он собирается играть, — сказала Изабелла.

— Пойти выяснить? — спросил Маршел, но миссис Мур в знак внимания подняла руку.

Через секунду грянула музыка.

Весьма искушенные в оркестровых концертах, дамы немедленно узнали интродукцию к бетховенской симфонии ля мажор. Но в тот же момент стало понятно, что американец — если это был он — не столько старается воспроизвести фрагмент великого произведения, сколько экспериментирует с ним. Он играл уверенно и бурно, но настолько замедленно, так менял темп и делал такие паузы, что создавалось впечатление, будто он глубоко размышляет над каждой музыкальной фразой.

Миссис Мур выглядела озадаченной, а Изабелла, когда прошло удивление, прислушивалась все более внимательно. У нее возникло странное ощущение: казалось, невидимого исполнителя побуждало играть не наслаждение музыкой, а какая-то другая причина. Какая же?.. Вполне вероятно, он, профессиональный музыкант, увидев рояль, решил возвратиться к каким-то не совсем ясным ему моментам произведения. Или, быть может, такая игра внушена атмосферой дома?

Изабелла прекрасно знала эту композицию, но никогда не слышала ее в подобном исполнении. Беспокойное возбуждение подготовительных звуков — будто вот-вот поднимется занавес и откроется новый, чудесный мир… Потрясающе… действительно великолепно… Через несколько минут зазвучала знаменитая восходящая гамма, и в ту же секунду ей представились огромные, поднимающиеся вверх ступени… И внезапно — мертвая тишина. Музыка вдруг прекратилась.

Изабелла посмотрела на своих спутников. Маршел, почти отвернувшись и лениво облокотясь на перила галереи, с трудом сдерживал зевоту, а тетушка хмуро и отсутствующе смотрела на полуоткрытую дверь. Пианист не выказывал никакого желания возобновить игру: прошло минуты, две и все еще длилась мертвая тишина. Маршел выпрямился и забеспокоился, однако миссис Мур снова настороженно подняла руку. Изабелла молча перебирала волосы.

Они еще продолжали ждать, когда дверь комнаты, где звучала музыка, широко распахнулась и на пороге появился музыкант, спокойно затягивающийся только что закуренной сигаретой.

ГЛАВА III В верхнем коридоре

Незнакомец был в летнем фланелевом костюме серого цвета и держал в руке широкополую панаму. Судя по всему, он еще не заметил их маленькую группу.

Миссис Мур слегка, но довольно звучно постучала каблуком по полу. Незнакомец мгновенно оглянулся, сохраняя, однако, полное спокойствие. Небольшого роста и крепкого сложения, лет пятидесяти, с полной, цветущей физиономией, высоким лбом, короткой, толстой и красной шеей, он производил впечатление энергичного, интеллигентного человека, вероятно, способного долго и интенсивно размышлять. Волосы на лысеющей голове, равно как и остроконечная бородка, отливали красно-рыжим. Довольно большие, несколько выцветшие серо-голубые глаза смотрели с той специфической пристальностью, которая появляется, когда смотрят на что-то одно, а думают совершенно о другом.

— Так вы, значит, и есть американский джентльмен? — поинтересовалась миссис Мур.

Прежде чем ответить, он спокойно подошел к ним.

— Да, я американец, — он говорил с приятной хрипотцой и почти без акцента.

— Нас известили о вашем пребывании в доме, но мы не ожидали, что будем иметь удовольствие насладиться музыкой.

Он вежливо улыбнулся.

— Полагаю, меня несколько оправдывает тот факт, что я забыл о своей публике, мадам. Я слышал, когда вы вошли, а после вы так быстро исчезли где-то в доме, что я успел позабыть о вашем присутствии.

Миссис Мур посмотрела на втиснутый в его боковой карман объемистый блокнот и рискнула высказать проницательную догадку:

— Художники, как известно, не от мира сего.

— Что вы, мадам! Да, я рисую, но это не извиняет моей забывчивости.

— В таком случае вы, по всей видимости, погрузились в английское прошлое. Насколько мне известно, в вашей стране довольно мало таких интересных памятников?

— Немного, хотя все-таки есть — мы ставим на будущее. Однако мой интерес к этому дому вызван особой причиной. Дело в том, что дед моей супруги когда-то владел им… не помню точно, как это у вас называется… ах да — он был сквайром.

Изабелла посмотрела ему в лицо своими пристальными серо-черными глазами.

— А почему вы в пустом доме играли Бетховена?

Необычный нежно-металлический тембр голоса привлек его внимание, и он вопросительно взглянул на нее. Потом нехотя ответил:

— Обдумывал кое-что.

— Нельзя ли узнать, что именно?

— Вас это интересует? — еще больше удивился американец. — Ну хорошо… в этом доме мне в голову пришло несколько идей, которые, мне показалось, было бы неплохо проиллюстрировать музыкой — бетховенской музыкой, я имею в виду.

— Знакомы ли вы с мистером Джаджем лично?

— Нет.

Изабелла продолжала внимательно смотреть на него и, очевидно, собиралась еще о чем-то спросить, но в этот момент в зале послышался шум. Внизу из вестибюля вышла миссис Прайди.

— Ну, мне пора, — сказал американец.

Никто не пытался его задержать: леди вежливо улыбнулись, а Маршел приподнял шляпу. Художник степенно поклонился, надел свою панаму и пошел вниз.

Спустившись в зал и минуя домоправительницу, он остановился, чтобы дать ей монету. Затем вышел и закрыл за собой дверь.

— Как зовут джентльмена? — спросила миссис Мур у поднявшейся к ним женщины.

— Мистер Шеррап, мадам.

— О!.. Итак, миссис Прайди, мы уже осмотрели весь первый этаж, будьте так любезны, покажите нам все остальное. И прежде всего, куда ведут эти две двери?

— В гостиную, мадам, и в бывшую библиотеку, которую мистер Джадж переделал в бильярдную. Новая библиотека в конце коридора. Других общих комнат на этом этаже нет.

— Прекрасно, тогда, я думаю, начнем с гостиной.

Миссис Прайди не мешкая провела их в комнату, где мистер Шеррап играл на рояле. Комната находилась прямо над столовой и была точно такой же; окна выходили на боковую и заднюю стороны дома. Святая святых последней хозяйки поместья — совершенно очевидно. Комната явно не для мужчины: слишком много от маленьких женских слабостей — безделушки и украшения… Будуар эксцентричный, легкомысленный и безвкусный, пожалуй, и такой милый… Однако, несмотря на страстные усилия создать собственную атмосферу, все дышало прошлым… Сердце у Изабеллы защемило, и вместе с тем хотелось смеяться.

— Ее вкус! — воскликнула она. — Разве она не видела, ведь все здесь не так? Сколько ей было лет, миссис Прайди?

— Кому, мисс?

— Покойной миссис Джадж.

— Тридцать семь, мисс.

— На двадцать лет моложе своего мужа. Я не так уж и ошибалась, тетя… Они были счастливы?

— А почему бы им не быть счастливыми, мисс? Молодые мужья не всегда самые обходительные.

— Как она выглядела?

— Маленького роста, хрупкая и красивая, мисс, с приятным и мягким голосом, не болтливая, но с самым острым язычком, какой можно вообразить.

Миссис Мур начала терять терпение, а Изабелла настойчиво продолжала задавать вопросы.

— Часто ли они ходили куда-нибудь вместе?

— Да как вам сказать, мисс. Она была создана для общества, а мистер Джадж предпочитал одиночество. Он мог закрыться и часами сидеть за книгой. Любил долгие и утомительные прогулки по окрестностям. К тому же он состоял в обществе любителей древностей, а там экскурсии, лекции и тому подобное.

— А она присоединялась к ним?

Домоправительница улыбнулась.

— Она ненавидела этих людей, как тараканов, мисс, и называла самыми ужасными словами.

— Бедная миссис Джадж!

— Давно вы работаете здесь? — строго спросила миссис Мур.

— Восемнадцать лет, мадам. Восемнадцать лет назад я вышла замуж за Прайди. А он всю жизнь проработал здесь, как его дед и отец. На их глазах сменилось много хозяев поместья.

— Крайне интересно! Заезжал сюда мистер Джадж после своего возвращения?

— Еще нет, мадам. Мы получаем письма, только и всего.

Когда они проходили через бильярдную, Изабелла ухитрилась слегка приотстать вместе с Маршелом.

— Где комната, которую надо осмотреть?

— Наверху. Мне кажется, я уже говорил, она называется «Восточная комната».

— Я совершенно заинтригована. Дом, безусловно, имеет свою атмосферу. Приятную или неприятную, пока не могу понять.

Он слегка сжал ее руку.

— Хорошо бы дом вам понравился: боюсь, нам сложно будет жить вместе, пока не пристроим тетушку.

Она с нежностью взглянула на него и ничего не сказала. Между тем миссис Мур уже вышла за домоправительницей в коридор, где с нетерпением их дожидалась. Не теряя времени, вся компания отправилась осматривать расположенные на этаже спальни. Некоторые — вполне просторные, иные — совсем тесные, однако все были обставлены на современный лад и отличались комфортом — кто бы ни пожелал провести ночь в поместье Ранхилл, мог быть спокоен за свои удобства. Из окон повсюду открывался великолепный вид. И все-таки от всего веяло угнетающе глубокой древностью, и у Изабеллы снова возникли мрачные сомнения.

— Совершенно ясно, — прошептала она Маршелу, — если жить здесь достаточно долго, трудно сохранить присутствие духа. Боюсь, меня в первую же ночь начали бы преследовать видения… Он все же, наверное, не совсем в здравом уме, как вы считаете?

— Вероятно. А вам не хотелось бы познакомиться с ним?

— Да, Маршел!

— Постараюсь устроить вашу встречу.

— Буду очень признательна. Уверена, это совершенно необычный человек, страдает он галлюцинациями или нет.

Изабелла и Маршел догнали наконец домоправительницу и миссис Мур, находившихся в библиотеке. Миссис Мур сразу же отозвала Изабеллу в сторонку.

— Мы осмотрели практически все. Как поступим?

— Мне кажется, тетя, я не смогу здесь жить, но, по-моему, ни к чему торопиться с окончательным решением. Вы не представляете, какие странные мысли приходят мне в голову. То я испытываю ненависть к этому дому, то… даже не могу выразить… Нечто зловещее… но дело не в призраках — совсем в другом… Скорее, незримое присутствие чего-то живого… Жаль, мы так быстро расстались с мистером Шеррапом. Я уверена, он мог бы кое-что объяснить.

— У тебя плохо с нервами, дитя мое, и я сильно сомневаюсь, следует ли тебе переезжать сюда. В одном ты права: не стоит принимать поспешных решений… Давай осмотрим верхний этаж и поедем домой.

Время близилось к часу.

Поднявшись, они оказались на лестничной площадке с низким, покатым потолком: скудный свет сочился из юго-западного слухового окна. Прямо напротив лестницы находились две комнаты для слуг, а справа в другой конец дома ответвлялся длинный и темный коридор, освещенный только косыми окнами в крыше. Наугад открывая расположенные по обе стороны коридора двери, справа они обнаруживали темные кладовки, а слева — спальни для слуг, каждая с выходящим на задний двор окном. Коридор заканчивался лестницей вниз, очевидно, черным ходом. Перед лестницей они повернули обратно и снова вышли на освещенную слуховым окном площадку.

— Теперь, видимо, все? — строго спросила миссис Мур.

— Да, мадам.

Маршел задумчиво потер подбородок.

— А где «Восточная комната»?

— Она заперта, сэр.

— Заперта? А я понял, что мистер Джадж велел ее открыть.

— Мне ничего не известно об этом, сэр. Комната заперта.

— Жаль. Тем не менее покажите, где она находится.

Миссис Мур неодобрительно посмотрела на Маршела, но промолчала.

— Надо пройти по довольно темному коридору, сэр. Если вы не против, пойдемте — комната там.

Параллельно лестнице к фасаду дома вел другой маленький коридор, освещенный мансардным окном в самом его конце. Миссис Прайди направилась туда. Они уже касались головой покатого потолка, когда коридор круто повернул налево и сузился почти до тоннеля. Маршел начал зажигать спички.

— Черт побери, а здесь темно!

— Сейчас посветлеет, сэр.

Примерно через двадцать шагов они снова повернули. Несколько плавных ступенек наверх — и коридор расширился, превратившись почти в комнату. Судя по стропилам, они оказались под фронтоном. Сверху из окна падал луч солнечного света. Помещение было чисто убрано и без всякой мебели.

— Да-а, архитектору в странности не откажешь, — улыбнулась Изабелла. — Неужели коридор ведет только к одной комнате?

— Да, мисс.

Прежде чем войти в следующую темную секцию коридора, они на минуту остановились, чтобы немного побыть на свету. Внезапно лицо Изабеллы напряглось.

— Что это? — прошептала она.

— Что именно? — спросила миссис Мур.

— Разве вы не слышите звук?

Все прислушались.

— Какой звук, Изабелла? — спросил Маршел.

— Неужели не слышите?.. Низкий вибрирующий гул… немного похоже на гудение в телефонной трубке, когда ждешь соединения.

Но больше никто ничего не слышал.

— Джадж упоминал о звуке в коридоре, — проговорил Маршел. — По его словам, не каждому дано услышать. Напоминает далекий отголосок грома?

— Да… возможно… то нарастает, то затихает… Низкий гул…

— Похоже, тот самый. Если, конечно, это не звон в ушах.

Изабелла даже рассердилась.

— Что за шутки! Я прекрасно слышу звук. Представьте прижатую к уху телефонную трубку. Вот-вот послышится голос.

— Глупости! — возмутилась миссис Мур. — Если какой-то звук и доносится, то, верно, где-то снаружи просто гудят провода… Пойдемте!

— Не понимаю, почему больше никто не слышит? Звук такой отчетливый!

— Никто не слышит — и точка, дитя мое. Ты идешь или нет?

— Удивительное, странное впечатление. Словно оркестр за глухой стеной.

— Так и будем здесь стоять в ожидании, пока у тебя не пройдет приступ восторга?

— Интересно, слышал ли его мистер Шеррап? Скорее всего, слышал. Несомненно, именно этот звук дал ему идею подготовки чего-то. Потрясающе… О, не смотри на меня как на сумасшедшую, тетя. Уверяю тебя, я в полном порядке.

— Возможно. Только если ты шутишь, почему бы не выбрать другое время? Не обязательно лишать нас обеда. Можно поинтересоваться, долго ли ты собираешься нас здесь держать?

Изабелла наконец согласилась идти, но все время, пока они были наверху, в ее глазах оставался странный блеск.

Вторая секция темного коридора привела к другому помещению под фронтоном, из которого выходил третий, правда, более короткий, тоннель, в дальней части освещенный тусклым светом, проникавшим через застекленную крышу. Коридор упирался в дубовую дверь.

— Это и есть «Восточная комната»? — спросил Маршел.

— Да, сэр.

Он взялся за ручку и попытался открыть дверь — напрасно.

— Итак, мы не можем войти!

— Почему она заперта? — поинтересовалась миссис Мур.

— Так приказал мистер Джадж, мадам.

По выражению лица миссис Прайди трудно было определить, прикидывается она или и в самом деле простовата. Тем не менее Изабелла рискнула задать вопрос.

— В комнате есть призраки?

— Как вы сказали, мисс?

— Я спрашиваю, появлялись ли в комнате призраки?

— Если вы имеете в виду привидения, мисс, — засовывая руки под передник, улыбнулась домоправительница, — то я никогда о них не слыхала.

— Мне просто интересно, ходят ли подобные слухи.

— Этой комнате сотни и сотни лет, мисс. Прайди говорит, она намного древнее других помещений — как, впрочем, и все это крыло. Было бы странно, если бы о такой старинной комнате не рассказывали никаких историй.

— Каких, например, историй?

— Лучше спросите моего мужа, мисс. Если он согласится побеседовать с вами на эту тему, то много чего может поведать. Правда, должна я сказать, мало кому удавалось добиться его согласия. Мистеру Джаджу, например, так и не удалось. Прайди работают здесь уже более ста лет, и поэтому вполне естественно, мой муж знает о доме много всякой всячины. Но он не желает потерять место и старается держать язык за зубами. Поговорите с ним, мисс, и, коли он расположится к вам, услышите массу забавных историй. Сама же я мало что знаю.

— Вы упоминали, что эта часть дома древнее, чем зал? — спросил Маршел.

— Мой муж говорит, крылу почти полторы тысячи лет, сэр. Его много раз ремонтировали, поэтому оно похоже на весь дом.

— Хм, довольно занятно. Интересно, знает ли об этом Джадж?

Никто не ответил. Миссис Мур снова посмотрела на часы.

— Нам пора ехать, иначе не успеем пообедать. Если уж вам так необходимо, осмотрите комнату когда-нибудь в другой раз, Маршел.

Стоять у двери не имело никакого смысла, поэтому они пошли обратно. Миновав коридор и спустившись по лестнице, снова оказались в зале. Дамы поблагодарили миссис Прайди и направились к выходу, а Маршел чуть-чуть задержался и сунул ей в руку банкноту.

У домика привратника Прайди сам открыл ворота для автомобиля. Приземистый и крепкий, морщинистый, на вид не старше пятидесяти пяти. Его щеки напоминали кентские яблоки, а маленькие иссиня-черные глазки смотрели настороженно и живо. Изабелла рассматривала его с пристрастием, но не произнесла ни слова.

Вечером в отеле Маршел спросил у Изабеллы:

— Вы не против в следующий уик-энд снова поехать в Ранхилл? Если, конечно, мне удастся достать ключ от «Восточной комнаты».

Она внимательно посмотрела на него.

— Охотно. Только, пожалуйста, когда будете писать мистеру Джаджу, намекните, что тетя хотела бы купить дом. Вы наверняка знаете, как написать достаточно деликатно.

— А это уже решено?

— Решено. Она, может, еще и не разобралась в собственных мыслях, зато я уже разобралась. Напишете?

— И вы согласны прожить там несколько месяцев?

— Согласна. Что может случиться за несколько месяцев?!

Изабелла поправила волосы. Столь безразличным жестом, что Маршелу показалось, будто ей действительно порядком все надоело.

ГЛАВА IV Легенда «Башни Улфа»

Погода не испортилась и в воскресенье. Утром миссис Мур отправилась в церковь, а Изабелла потащила Маршела на Западный пирс, где давали музыкальный концерт. В честь его возвращения из Америки она впервые со дня смерти брата сменила траур на легкое летнее платье и вишневую шляпку. Лицо, как обычно, было напудрено. Пока они пробирались между рядами слушающей публики, Изабелла нервничала и сердилась: прошлой ночью она спала отвратительно.

Оркестр играл в павильоне, и через открытые окна они прекрасно слышали музыку. Отыскав два свободных места, Маршел с Изабеллой уселись. Заканчивался бесцветный вальс.

Почти тотчас же Изабелла слегка тронула своего кавалера и многозначительно показала взглядом на его соседа с другой стороны. Шеррап.

— Заговорить с ним? — шепнул Маршел.

— Разумеется.

Сохраняя полную невозмутимость, Маршел продолжал сосредоточенно курить, пока музыка окончательно не затихла. Затем с добродушной улыбкой повернулся к соседу.

— Слишком жарко сегодня, не правда ли, мистер Шеррап?

Плотный, рыжебородый американец как раз вытирал расшитым платком вспотевший лоб. Убрав платок, он неспешно протянул представителю Ллойда руку. Его взгляд на мгновение задержался на лице Изабеллы, тем не менее он не рискнул напомнить о вчерашней встрече.

— Вам известно мое имя?

— Нам сообщила домоправительница. Позвольте представиться: Стоукс, а это — мисс Ломент.

Шеррап привстал и поклонился.

— Надолго ли в Брайтон? — поинтересовался Маршел.

— Нет. Завтра утром возвращаюсь в Лондон и затем сразу в Италию.

— Вы, значит, не собираетесь встретиться с Джаджем? Если не ошибаюсь, вы не знакомы с ним лично?

— Совершенно верно. Мы никогда не встречались. Моя супруга пожелала, чтобы я по пути посетил дом ее деда, поэтому я написал мистеру Джаджу, а он любезно прислал мне разрешение на осмотр. Вот, собственно говоря, и вся наша связь.

— Вам известно, что он только что вернулся из Америки?

— Миссис Прайди уведомила меня об этом.

Изабелла тихонько попросила Маршела поменяться местами. Пересев, она дружески обратилась к американцу:

— Вас по-прежнему тянет к музыке, мистер Шеррап?

Он улыбнулся.

— О, музыка изобретена для одиноких мужчин.

— Следовательно, ваша супруга не с вами?

— Не вините меня, мисс Ломент, я здесь ни при чем. Она просто не смогла поехать. Боится моря.

— Вы приехали по делу или на отдых?

— О, просто хочу побродить по картинным галереям.

— В каком жанре вы пишете?

— Я портретист.

— Ужасно интересно. Вам, надеюсь, не приходится принимать заказы от различных неприятных и малоинтересных людей?

— Не существует неприятных и малоинтересных людей, мисс Ломент. Для художника всякий человек — проблема: индивидуальные особенности неповторимы.

— Никогда не смотрела на портрет с подобной точки зрения. Наверное, вы правы. Должно быть, искусство захватывает вас целиком!

Маршел встал.

— Пойду куплю сигарет. Изабелла, подождите, пожалуйста, я скоро вернусь.

— Пожалуйста, только недолго. — Изабелла снова повернулась к Шеррапу.

— А кто чаще заказывает вам портреты — мужчины или женщины?

— Оба пола одинаково тщеславны, мисс Ломент, но дамы, пожалуй, проявляют в этом смысле больше энтузиазма. Однако я затрудняюсь ответить так сразу.

Изабелла улыбнулась. Небольшой музыкальный антракт кончился, и беседу пришлось отложить. Пока играл оркестр, Изабелла отстраненно и нервно постукивала кончиком зонтика по настилу пирса. Как только отзвучали последние ноты, она поспешно взглянула направо, чтобы проверить, не возвращается ли Маршел, и затем наклонилась — почти дружески — к своему собеседнику.

— Расскажите, что вы действительно думаете об этом доме?

— Довольно внушительный старинный домище, мисс Ломент.

— И больше ничего?

Он внимательно взглянул на нее.

— Полагаю, трудно сказать о доме что-нибудь еще.

— А почему вы сели за рояль? Помните?

— Ах, это! — он снял шляпу и медленно провел рукой по широкому выпуклому лбу. — Моя маленькая импровизация, похоже, затронула ваше воображение. Мне казалось, вчера мы уже обсудили это.

— Право, вы играли очень странно.

— Возможно, я просто странный человек, мисс Ломент.

— Давайте не будем играть словами. Сейчас вернется мистер Стоукс. Я хочу знать, какое отношение к вашей музыке имеет дом?

Шеррап заколебался и нерешительно произнес:

— У меня возникли определенные ощущения.

— Думаю, да. Но где именно они возникли? Не в комнате ли под фронтоном на самом верху?

Короткая пауза.

— Кажется, мы сидим в одной лодке, мисс Ломент.

— Следовательно, это произошло там?

— Не там, хотя поблизости. У двери в «Восточную комнату», как теперь говорят. Прежде она называлась «Башней Улфа». Вы дошли до нее?

— Да. И что же вы слышали?

— Слышал?.. О, вы, кажется, имеете в виду тот звук в коридоре? Нет, я говорю о другом, мисс Ломент.

— О чем же тогда? Расскажите, что случилось?

— Ничего не случилось. Мы говорили об ощущениях, не так ли?.. Я художник, мисс Ломент, а художник — комок живых нервов. Я впадаю в беспричинное беспокойство, быть может, по десять или двадцать раз на дню и даже не знаю почему. Тогда я испытал, так сказать, «сейсмическое потрясение», только и всего.

— Если вы думаете, я задаю праздные вопросы, — Изабелла говорила очень быстро, — то ошибаетесь. Моя тетя собирается приобрести поместье Ранхилл, и, если сделка состоится, мне придется там жить. Мой интерес, таким образом, вполне оправдан.

Шеррап посмотрел на нее профессиональным взглядом. Тонкие ноздри, нервный рот и странное выражение серо-черных глаз, конечно, очаровательны, и все-таки они не передают одной очень важной черты ее характера, которая проявляется только в спокойном и приятном, но вместе с тем металлически-отчужденном голосе.

— К сожалению, я почти ничего не знаю, — наконец сказал Шеррап.

Снова возникла пауза.

Прежде чем произнести следующую фразу Изабелла смутилась и на мгновение отвела глаза.

— И все-таки вы что-то знаете. Я чувствую. Не могли бы мы где-нибудь встретиться и поговорить? Здесь явно не место для такого разговора, — она улыбнулась уже более уверенно. — Я знаю, мое предложение ужасно мелодраматично, но вы же меня понимаете?

— Почту за честь, — с некоторой неохотой отозвался Шеррап.

— Простите, если вы находите мою просьбу бестактной или у вас нет времени…

— Почту за честь и буду очень рад. Только вы наверняка разочаруетесь, узнав, сколь мало я могу рассказать, мисс Ломент… Кроме того, завтра утром я уезжаю.

— С каким поездом?

— В одиннадцать утра.

Изабелла задумалась. Маршел уезжал на три часа раньше.

— Давайте договоримся. Не могли бы вы подойти к этому пирсу завтра ровно в десять? Вы вполне успеете на поезд.

— Хорошо. Ровно в десять. Приду.

— Рассчитываю на вас.

— О, я всегда держу слово, мисс Ломент.

Изабелла собиралась еще что-то сказать, но заметила спешащего Маршела. Пока он ходил за сигаретами, в его кресло уселась полная дама, неопределенного возраста, с отвислым подбородком и, судя по всему, довольно сварливая. Изабелла и Шеррап обнаружили ее только сейчас.

Шеррап встал.

— Я вас покидаю. Садитесь в мое кресло, мистер Стоукс, — хочется перед ленчем пройтись по берегу моря.

На следующий день рано утром, позавтракав вместе с Маршелом, Изабелла проводила его на станцию. Автомобиль и кое-какие вещи он оставил в Брайтоне, так как собирался вернуться в ближайший уик-энд.

В десять Изабелла подошла к Западному пирсу. Заметив ее, Шеррап приподнял шляпу, вынул изо рта сигару и направился к ней.

— Давайте пройдемся в сторону Хова, — предложила Изабелла. — Там менее людно.

Шеррап сухо кивнул.

— Очень любезно с вашей стороны согласиться на встречу, — начала Изабелла. — Мы же совершенно незнакомы.

— Не говорите так. Мне кажется, я знаю вас уже давно… Не мешает ли вам сигара?

— Нет, пожалуйста, курите…

— Благодарю. Перейдем к делу — времени мало, мисс Ломент. Вы назначили свидание для того, полагаю, чтобы я описал свои ощущения в Ранхилле. Больше вы ничего не хотите, не правда ли?

— Вы разочарованы?

— О, меня не так-то просто разочаровать… Итак, я уже говорил вам, где все случилось — у двери в «Восточную комнату». Признаться, ради этой двери я, собственно, и приехал и страшно досадовал, когда обнаружил, что она заперта.

— Прежде всего я хочу знать, слышали ли вы звук в коридоре? Никто из моих друзей не слышал, поэтому я спрашиваю.

— Да, слышал. Как будто где-то вдали медленно провели смычком по струне контрабаса… Потом опять и опять.

— Да, да — именно так. Я никак не могла найти сравнение — именно такой звук.

— Трудно объяснить происхождение звука. Возможно, его создают устойчивые воздушные потоки между «Восточной комнатой» и остальной частью дома.

— А откуда берутся потоки?

— Не знаю. Так ли это важно для вас?

— Звук ужасающе нездешний. Мне кажется, я все еще слышу его.

— Пока оставим звук и перейдем к моему переживанию. Рассказать можно в двух словах. Стоя у двери — после безуспешных попыток открыть ее перочинным ножом, — я внезапно почувствовал запах… Не улыбайтесь, мисс Ломент. В запахе нет ничего смешного. Мне, да, впрочем, и вам, хорошо известно, что по сравнению с другими органами чувств обоняние может вызывать наиболее сильные и сложные ощущения. Нельзя убить человека зрительным образом или звуком, чего никак не скажешь о некоторых запахах, необязательно даже неприятных. Такова уникальная роль обоняния. Мне бы хотелось, чтобы когда-нибудь создали искусство запахов… Ну хорошо, тот удивительно сложный запах ассоциировался в моем воображении с миниатюрой весеннего леса. Все оттенки благоухания сосен, фиалок, тучной, напитанной влагой земли — все, что может донести до вас легкий весенний ветерок, только тщательно дистиллированное — как будто открыли флакончик новейших духов…

— А потом?

— Вспомните, где я находился, мисс Ломент. В темном и пыльном коридоре старинного дома, куда свежий воздух не проникал, должно быть, сотни лет… Я чуть не вскрикнул от изумления. Но так же внезапно запах исчез. Я вдыхал аромат, думаю, не более десяти секунд. И тотчас почувствовал себя в каком-то смысле другим, просветленным — как человек, переживший видение. Только чуть позже я осознал всю важность случившегося. Это было как дуновение из другого мира… Дом живой, мисс Ломент.

— Это все?

— Все.

— Очень, очень странно. И все-таки я до сих пор не понимаю, каким образом запах заставил вас так играть?

— А разве запах заставил меня играть? Хотя да, наверное. Каким образом, не могу объяснить. Вызванная запахом мысль давно рассеялась, и теперь ее не восстановить… Оркестр настраивает инструменты — последние секунды перед началом. Вот-вот произойдет что-то важное… Нечто в этом роде… Однако не связывайте мои ощущения лишь с той музыкой. Вообще-то, годилась любая классическая симфония. Просто я выбрал Бетховена. В тот момент его музыка, верно, показалась мне наиболее подходящей.

— Я хочу задать вам вопрос, мистер Шеррап, весьма странный вопрос, — Изабелла постаралась, правда довольно безуспешно, говорить непринужденно. — Не потому ли вы выбрали эту симфонию, что знаменитый восходящий пассаж ассоциировался в вашем воображении с гигантскими, поднимающимися вверх ступенями?

Шеррап затянулся сигарой и, выдыхая дым, краем глаза глянул на Изабеллу.

— А почему он должен был ассоциироваться со ступенями?

— Я не знаю, должен был или не должен, я просто хочу знать, ассоциировался или нет?

— Нет. Вам, кажется, известно что-то такое, о чем я не имею ни малейшего понятия, мисс Ломент. С какими ступенями?

— Да так… пустяки. Просто глупый вопрос… Не пора ли нам вернуться?

Они пошли обратно.

Скорей, скорей заговорить о другом — Изабелла судорожно искала, о чем бы спросить.

— Вы упомянули, будто комната раньше называлась иначе. Как, я забыла?

— Да, комнату называли «Башней Улфа». Улф, по преданию, и построил этот дом. Он родился лет через сто после первой высадки южных саксов. С тех пор дом четыре или пять раз полностью перестраивался, однако название впервые изменили только пару веков назад. История дома подробно изложена Майклом Баурдоном, предком моей супруги. Он пишет, что Ранхилл Корт основан в шестом веке нашей эры.

— А почему именно с той комнатой связано имя Улфа?

— Да потому что, по легенде, прямо над ней и находились исчезнувшие комнаты.

— Я не слышала никакой легенды. Что за исчезнувшие комнаты?

— Вы меня определенно удивляете. Я думал, каждый ребенок в старой Англии знает о пропавших комнатах Ранхилла. Улф, мисс Ломент, построил свой дом в нечистом месте. В те времена пустынную возвышенность рунического холма населяли тролли — одна из разновидностей злокозненных эльфов, насколько мне известно. Хотя Улф и был язычником, он не посчитался с троллями и все-таки построил дом. Видно, Улф, упрямый и самоуверенный малый, презирал местные суеверия. Ну а потом в один прекрасный день он исчез, а вместе с ним и часть дома. Несколько верхних комнат башни унесли тролли — словно их и не было. Исчезла восточная часть дома, которая соседствовала со счастливыми охотничьими угодьями троллей. С тех пор никто больше не слышал об Улфе, хотя в течение веков время от времени возникали слухи, будто кто-то видел пропавшие комнаты… Вот и вся легенда.

Некоторое время они шли молча.

— А как вы думаете, стоит мне переезжать в этот дом? — неуверенно улыбаясь, внезапно спросила Изабелла.

Прежде чем ответить, Шеррап долго курил.

— Раз вы спрашиваете моего совета, мисс Ломент, значит, вас что-то тревожит. Расскажите, в чем дело.

— Исповедоваться всегда как-то неловко, мистер Шеррап, и я не уверена, не посмеетесь ли вы надо мной.

— Наш разговор совсем не смешной.

— Так и быть… Тот странный звук в коридоре, кажется, задел в моем сердце какую-то очень глубокую струну, неизвестную мне самой. Какую-то потаенную страсть… Да, именно страсть. Меня охватила радость, и вместе с тем на сердце сделалось мучительно тяжело — подступило ужасное, безысходное отчаяние… Правда, радость, пожалуй, преобладала… Все это секундные ощущения, но вряд ли когда-нибудь я смогу их забыть…

— Понимаю…

— Тогда объясните, что со мной и как мне быть.

Шеррап бросил сигару.

— Ничего не предпринимайте, мисс Ломент, и не задавайте вопросов. Советую вам как человек, у которого есть собственная дочь.

— То есть вы советуете не переезжать?

— Безусловно, — он выразительно махнул рукой. — Забудьте обо всем. Такой дом не принесет вам добра. Сказать, кто вы, в сущности, такая, мисс Ломент? Вы — художник без профессии. Вы словно громоотвод без заземления — вам следует избегать грозы. О, ведь я портретист. Ваша нервная натура очевидна… Вы просили совета, я его дал. На вашем месте я не стал бы там жить. Если вы испытываете такие чувства в самом начале, что будет потом? Это слишком рискованно.

— Спасибо, — спокойно сказала Изабелла. — Наверное, я воспользуюсь вашим советом. Боюсь, по природе я будто натянутая струна, впрочем, никто из моих друзей даже не подозревает об этом. Меня почему-то считают флегматичной. Вы, пожалуй, единственный, кто разгадал, что я способна на сильные чувства.

Когда они вернулись к пирсу, Шеррап распрощался и пошел к станции. Изабелла весьма и весьма поразила его. Сидя в вагоне перед отправлением поезда, он достал свой объемистый блокнот и принялся набрасывать портрет. Закончив, неудовлетворенно покачал головой. Сходство великолепное, но так и не удалось передать ее голос.

ГЛАВА V Изабелла видит себя

Маршел приехал в следующую пятницу с вечерним поездом. На неделе он написал Джаджу и получил от него ответ. Джадж сообщал, что все еще колеблется насчет продажи дома, но надеется вскорости прийти к определенному решению. Кроме того, он писал, что пока не считает необходимым встречаться с леди, пожелавшей приобрести Ранхилл Корт, но в случае положительного решения гарантирует ей право первого выбора. К письму прилагался ключ от «Восточной комнаты». Маршел пересказал миссис Мур содержание письма, правда только деловую часть.

По-прежнему стояла хорошая погода. В субботу они совершили длительную поездку на автомобиле по Сассексу и Кенту, а вечером были в театре.

В воскресенье утром, за завтраком, Изабелла сообщила миссис Мур о своем намерении вместе с Маршелом до обеда съездить в Ранхилл. Тетушка отнеслась к поездке равнодушно, ибо по воскресеньям неизменно отправлялась в церковь.

— Надеюсь, на этот раз вы вернетесь к обеду?

— Обязательно. Маршелу просто хочется закончить осмотр.

— Я знаю, дом тебе не понравился, и нет надобности предостерегать тебя от преждевременных восторгов. Да и Джадж наверняка не захочет расстаться с поместьем.

— Почему? — заинтересовался Маршел.

— О, я кое-что понимаю в разбитых сердцах старых вдовцов. Он скорее снова женится, чем откажется от своего обжитого, знакомого дома. В таком возрасте он уже не столько человек, сколько сплошное переплетение привычек.

— Пятьдесят восемь — не такой уж и возраст.

— Слишком стар, чтобы менять образ жизни, но не слишком — для новой жены, — повторила миссис Мур нарочито и пренебрежительно.

— Не сомневаюсь, всегда найдутся женщины, которые будут не прочь выйти за него замуж, — придвигая розетку с джемом, сказала Изабелла. — У него, должно быть, приличное состояние.

— Конечно, Изабелла. Даже молоденькие девушки. Стоит ему только захотеть, и подыскать молодую красивую жену окажется много проще, чем хорошего повара. Попомните мои слова, в течение года в Ранхилл Корт появится новая миссис Джадж.

— А мне представлялось, вы относитесь к нему с почтением, — бесстрастно заметила Изабелла.

— Я отдаю должное его умению вести практические дела, но это не ослепляет меня настолько, чтобы не понимать, как, вероятнее всего, он поступит.

— По-моему, вы просто считаете, что с его стороны не очень-то прилично заставлять вас мучиться неизвестностью. Признайтесь, тетя!

— Ты совершенно не права, дитя мое. Я вовсе не тороплю его. Всего-навсего стараюсь понять, отчего он никак не может ни на что решиться. Дом — его собственность, и он, естественно, вправе поступать как найдет нужным… — несмотря на спокойный тон, миссис Мур, несомненно, рассердилась.

Маршел с Изабеллой выехали чуть позже десяти и по знакомой дороге к одиннадцати уже добрались до Ранхилла. На этот раз за воротами присматривал сам Прайди. Одетый в черный костюм — надо полагать, по случаю воскресенья, — он курил пожелтевшую от никотина трубку с чашечкой, вырезанной в форме человеческой головы. Маршел приоткрыл письмо Джаджа, показал его подпись и протянул главному садовнику несколько монет, которые тот безразлично сунул в карман.

— Можно сейчас же попасть в дом?

— Да, сэр.

— А вы свободны?

— Свободен, сэр.

— В сущности, мы хотели бы осмотреть лишь одно помещение. Все остальное уже видели. Я имею в виду «Восточную комнату». В прошлый раз она была заперта, теперь у меня есть ключ.

Садовник прищурил хитрые глазки и осторожно, вроде бы безразлично спросил:

— С чего это вдруг хозяин решил открыть эту комнату, сэр?

— А разве есть какие-то особые причины не открывать?

— Она заперта уже восемь лет, сэр, по-моему, одно это — довольно веская причина.

— А почему вообще комнату закрыли? — поинтересовалась Изабелла.

— За ненадобностью, мисс. Там нет ничего любопытного.

— Зачем же тогда столь прочный замок?

Убедившись, что Прайди не собирается отвечать, она задала другой вопрос:

— Насколько мне известно, комнату называют не «Восточной», а «Башней Улфа»?

— Как?

— «Башней Улфа».

— В первый раз слышу, мисс. Мой дед говаривал, мол, еще во времена его молодости старики называли ее «Башней Эльфов».

— Как странно! Любопытно, какая версия правильнее?

— Мы можем обсудить это и в доме, — Маршел повернулся к садовнику. — Если, конечно, вы возьмете ключ и впустите нас.

Едва Прайди отправился в домик привратника, Изабелла закрыла глаза и потрогала лоб.

— Боюсь, у меня начинает болеть голова.

— Возможно, от солнца? Чем быстрее мы окажемся в доме, тем лучше.

— Похоже, вы правы — солнце печет очень сильно.

Садовник пробыл в привратницкой лишь несколько секунд и, появившись с ключом в руке, пошел открывать ворота. Маршел сел в автомобиль (Изабелла не выходила), они въехали и пригласили сесть закрывавшего ворота Прайди. Автомобиль мягко прошуршал по аллее и остановился у дома.

Пока ожидали возившегося с замком Прайди, у Изабеллы так разболелась голова, что она едва стояла на ногах.

— Хуже? — обеспокоенно спросил Маршел.

— Ох да. Хорошо бы, он поспешил.

Дверь наконец открылась. Поддерживая Изабеллу, Маршел провел ее в прохладный зал и усадил в кресло. Мужчины продолжали стоять.

— Здесь лучше, только боюсь, я не в состоянии идти дальше… — тихо проговорила Изабелла, помолчала и более оживленным тоном спросила: — Итак, мистер Прайди, вы ничего не знаете о «Восточной комнате»?

— Почему, собственно, «итак»? — переспросил тот небрежно, но не агрессивно. — Я не говорил, что не знаю.

— Вы же сказали: там нет ничего интересного.

— Там нет ничего интересного для вас, мисс.

— А что, по-вашему, для меня интересно?

— Вы приехали сюда вроде как на пикник, мисс… А с этим домом шутки плохи. Он может и укусить, и притом укусить очень сильно.

В любой другой ситуации Изабелла поморщилась бы, слушая простецкие выражения, но в торжественной безмолвной обстановке глубокой древности сказанное прозвучало почти угрожающе. Она замолчала, и расспросы продолжил Маршел, на которого окружающее, судя по всему, ничуть не влияло.

— Что, собственно, Прайди, вы имеете в виду?

— Джентльмены вроде вас, сэр, могут разгуливать по дому сколько угодно. Вы ничего не увидите и не услышите, и дом не причинит вам вреда. А вот у молоденьких барышень совсем другие нервы, и, ради забавы отправившись в путешествие, они могут и не вернуться; даже если и захотят… У леди болит голова. Вот и хорошо. Пусть, сэр, она отдохнет, а мы с вами сходим наверх и все осмотрим.

— О, вздор!.. Вы же хотите пойти — да, Изабелла?

— Очень. Хотя я действительно неважно себя чувствую. Головная боль не проходит, наоборот, только усиливается.

— В таком случае, быть может, мне лучше остаться? Или все-таки осмотреть комнату? Это займет минут десять. Как скажете, так и сделаем.

— Пожалуйста, идите с мистером Прайди. Надеюсь, мне станет легче, если я немного побуду в тишине и одиночестве. От разговоров только хуже.

— Но я не могу вас так оставить!.. Вы уверены, что вам не в тягость чуть-чуть побыть одной?

Изабелла утвердительно кивнула и слабо улыбнулась.

— Боже мой, я же не ребенок!

Маршел неохотно попрощался и начал быстро подниматься по лестнице. Прайди, чьи одеревеневшие от ежедневного копания в саду ноги не сравнить с молодыми ногами представителя Ллойда, постепенно начал отставать.

Изабелла то закрывала, то открывала глаза. Покой, тишина и приглушенный свет успокаивающе действовали на нервы, и минуты через две ей и в самом деле полегчало. Со времени их первого визита в зале ничего не изменилось. Падающие на темное благородное дерево малиновые, синие и золотистые лучи создавали атмосферу торжественной и зловещей красоты. Как и раньше, все пребывало в абсолютном безмолвии.

Внезапно Изабелла словно очнулась: не сознавая того, она давно уже смотрела на нечто новое, о чем до сих пор даже не подозревала. Если она и видела это раньше, то, верно, не обратила внимания. Неподалеку от старинного камина находился еще один лестничный пролет, не покрытый коврами, ведущий куда-то наверх.

Изабелла не заметила ничего особенного — самая обыкновенная, абсолютно реальная лестница. Единственная странность — лестница каким-то непонятным образом до сих пор не попадалась ей на глаза.

Лестничный пролет до конца не просматривался — ступени начинались в зале и через проем в стене вели, видимо, на какой-то верхний этаж. Мелькнула мысль: если подняться, наверняка попадешь в еще не обследованную часть дома. Воодушевленная своим открытием, Изабелла забыла о головной боли. Стоит ли звать Маршела? Вряд ли на таком расстоянии он услышит ее голос, а рассказать об открытии она успеет и после. Пока же у нее есть шанс предпринять собственное небольшое расследование. Разумеется, это не странная лестница, о которой говорил Джадж. Ведь Джадж видел ее в другой части дома, к тому же ступени столь явственно материальны, что о чем-то сверхъестественном не может быть и речи. Изабелла совершенно не испытывала тревоги — лишь удивление и любопытство.

Однако сердцебиение участилось. Она медленно поднималась по ступеням, то и дело оглядываясь на зал. Преобладало ощущение таинственности, хотя и непонятно почему. Лестница из темного блестящего дерева, похоже, из тика. До верха Изабелла насчитала семнадцать ступеней. Перила отсутствовали — к лестнице с обеих сторон вплотную прилегали стены.

Наверху Изабелла оказалась в маленькой комнате, примерно пятнадцать на пятнадцать футов, не больше. Свет проникал откуда-то сверху, хотя окна нигде не было. Пол, стены и потолок комнаты — того же, что и лестница, темного, приятного дерева, никакой мебели. По-видимому, комната служила своеобразной передней. Кроме трех гладких, самых обыкновенных дверей — древних, примитивно простых, — Изабелла не обнаружила здесь ровно ничего примечательного. Двери располагались посередине трех стен и были закрыты, с четвертой стороны вела лестница, откуда она пришла.

Изабелла в нерешительности остановилась — закрытые незнакомые двери как-то пугали. Да, миссис Прайди в прошлый раз не показывала этих помещений, возможно, решив, что все уже осмотрели до ее прихода. А вдруг эти комнаты, как и «Восточная», заперты — вдруг за дверьми что-то скрывается?.. В этом, конечно, легко убедиться… если вообще стоит в чем-то убеждаться…

Однако то самое чувство, которое побуждает женщину сначала тщательно исследовать надписанный незнакомым почерком конверт и только потом распечатать его, заставило Изабеллу помедлить у дверей. Глупо воображать всякие страхи, убеждала она себя, тем не менее не могла решиться приоткрыть хотя бы одну… Да, двери не совсем обычные: чем-то они решительно отличаются от всех остальных виденных когда-либо дверей. И не только от всех остальных, все три — тоже разные. В этом, похоже, и крылась их загадочная странность. Средняя дверь, напротив лестницы, — величественная и, пожалуй, очень личная, правая — тут Изабелла, как ни старалась, не могла уточнить свое впечатление — казалась угрожающей: будто за ней кто-то притаился и в любой момент она может внезапно распахнуться. Левая дверь, скорее всего, вела в проходную комнату; такая мысль возникала, по-видимому, от конфигурации стен.

Довольно долго Изабелла колебалась, не решаясь ни пойти вперед, ни вернуться в зал. В полной растерянности она, не снимая перчаток, нервно пощипывала кончики пальцев, улыбаясь собственной слабости. Возможно, следовало спуститься вниз и подождать Маршела. Наверное, он уже вернулся, ищет ее… В высшей степени странно, что он тоже не заметил этой лестницы!..

Изабелла направилась было за Маршелом. Но… каприз оказался сильнее. Спустившись на ступеньку, она резко повернулась, энергично прошла через переднюю к левой двери и, вызывающе распахнув, остановилась на пороге, с торжеством и страхом вглядываясь внутрь.

Совсем маленькая комната, меньше передней, отделанная тем же темным деревом, была совершенно пуста, если не считать большого овального зеркала на боковой стене и длинной ярко-красной портьеры на противоположной; портьера, по-видимому, скрывала еще одну дверь. Продолжая размышлять над тем, зачем нужны эти комнаты, к какой части дома они относятся и почему в них нет мебели, Изабелла осторожно шагнула за порог.

Рассеянно подошла к зеркалу поправить шляпку… И застыла в полном удивлении: либо зеркало каким-то образом льстило ей, либо с ней что-то произошло: она выглядела совсем иначе. Изабеллу потрясло ее отражение — не важно, что она похорошела, нет, — в ней появилось новое, не свойственное ей прежде выражение лица. Строгие и сдержанные черты смягчились и расцвели пленительной, притягательной женственностью. Но главное — в лице преобладала глубокая, еще спящая страсть… Выражение собственного лица так восхитило и заворожило Изабеллу, что ей даже стало немного страшно, когда она вспомнила, что смотрит на себя самое. И тем не менее она знала: все это — правда. У нее действительно именно такой — глубокий и трагический — характер. О, она не похожа на всех других девушек — на всех английских девушек. Ее душа не плавала по поверхности, но вслепую нащупывала свой путь в глубине… Каким образом простое стекло могло отразить ее тайну? И что это за дивная, почти мучительная женственность?..

Замерев, все с тем же выражением лица, Изабелла долго стояла у зеркала. Она смотрела на свое отражение без всякого женского тщеславия, без любования, ей просто хотелось понять себя самое. Ни одной женщине, казалось Изабелле, с таким сильным и страстным характером не избежать необычной, вероятно, трагической судьбы. Странное, неведомое чувство захватило ее…

Внезапно она услышала: где-то ее зовут. Хотя голос едва слышался — словно бы просачивался сквозь стены, — она без труда узнала Маршела. Должно быть, он звал ее сверху и, не получив ответа, поспешил в зал. Изабелла решила спуститься. Однако, разумеется, глупо было бы уйти, не заглянув за портьеру.

Она быстро пересекла комнату и отодвинула тяжелую красную драпировку. В проеме стены вниз уходила еще одна лестница. Изабелла сочла, что для небольшой разведки время еще есть.

На полпути вниз она увидела зал… Это уже совсем непонятно…

Спустившись ниже, она оказалась рядом с камином, следовательно, эта лестница тождественна той, по которой она поднялась… Продумать, насколько такое возможно, она не успела: в тот самый момент, когда ее нога ступила на пол зала, все приключение начисто вылетело из головы — как будто задули свечу.

Она помнила, как поднималась, сознавала, что только-только спустилась вниз, но у нее не осталось ни малейшего воспоминания о том, что случилось между подъемом и спуском.

Изабелла обернулась взглянуть на ступени. Они исчезли!.. И только тогда она впервые вспомнила рассказ Джаджа.

Инстинкт подсказал, что не стоит говорить о происшедшем Маршелу. Сначала лучше спокойно, без спешки все обдумать и взвесить и только потом, при случае, поделиться с ним. Вряд ли он сможет ее понять — почти наверняка возникнет недоверие, начнутся разногласия… а потому, наверное, самое лучшее — вообще никогда не упоминать о приключении. В ожидании Маршела Изабелла села в кресло. У нее снова заболела голова.

Наконец пришел Маршел и вслед за ним Прайди. И пришли они не сверху, а с улицы. Маршел был явно подавлен, при виде Изабеллы лицо его вспыхнуло.

— Где, в конце концов, вы пропадали так долго?

— О чем вы? Который, собственно, теперь час?

— Уже половина двенадцатого. Я ищу вас никак не меньше двадцати минут.

— О!..

— Так где же вы были?

Изабелла улыбнулась, соображая, что бы такое сказать.

— Раз вы меня не видели, значит, меня здесь не было… Ах да, я выходила чуть-чуть прогуляться.

Прайди подозрительно смотрел на нее.

— Почему же вы не откликнулись, когда я вас звал? — спросил Маршел.

— Дорогой Маршел, странный вы человек. Неужели полагаете, я бы не ответила, если бы слышала? Возможно, заснула, не знаю… У меня сильно болела голова, и я с закрытыми глазами сидела под каким-то деревом. По-моему, не стоит попусту волноваться… Осмотрели комнату?

— Конечно. Самая обычная комната.

— Ничего сверхъестественного?

— О, все это — чушь!.. Вам лучше или стоит еще немного посидеть?

— Нет, пожалуй, пойдем, — Изабелла медленно встала.

Маршел странно взглянул на нее, но промолчал.

Выходя из дома, Изабелла не пошла вместе с Маршелом к автомобилю, а задержалась около запирающего дверь Прайди.

— Итак, мистер Прайди, я весьма рисковала бы в той комнате, не так ли?

Прежде чем ответить или хотя бы взглянуть на нее, Прайди закончил свою работу.

— Возможно, мисс. Только я не беру свои слова обратно. К тому же я, между прочим, совсем не уверен, что вы не увидели сегодня слишком много.

— С чего вы только это взяли?! — со смехом воскликнула Изабелла. — И что же, по-вашему, я увидела?

— Вам лучше знать, мисс. Замечу лишь — за сорок минут вы изменились.

— Надеюсь, в лучшую сторону, мистер Прайди?

— Изволите думать, я дурака валяю, мисс? Дело ваше. Да я не из тех, кто болтает о том, чего не знает. Еще раз предупреждаю, дом не для таких молоденьких барышень, как вы. В Англии полно старинных домов, и, если они вас так интересуют, найдите что-нибудь другое.

— Изабелла, идите сюда! — нетерпеливо позвал Маршел. — Не стойте там с больной головой.

Изабелла послушалась. Усевшись в автомобиль, она перестала улыбаться и впала в такое тревожное и беспокойное состояние, что Маршел непроизвольно воскликнул:

— Боже, Изабелла, на вас лица нет!

Она не ответила; когда выехали за ворота, тихонько достала из сумочки маленькое зеркальце в серебряной оправе и принялась внимательно изучать свое лицо. Да, выглядела она не очень-то привлекательно, однако никаких особенных перемен вроде бы…

ГЛАВА VI На сцене появляется Джадж

Во вторник погода резко ухудшилась. Начавшийся ранним утром дождь не перестал лить и днем. Маршел уехал в город, миссис Мур отдыхала у себя. Изабелла, хоть и с большой неохотой, решила воспользоваться случаем и написать письма. Занятие это, надо сказать, она никогда не любила. На столе уже лежала небольшая стопка запечатанных и подписанных ее крупным, размашистым почерком лаконичных посланий, и теперь она отвечала на письмо Бланш, которая собиралась вместе с Роджером провести ближайший уик-энд в «Гонди». Изабелла выражала ей свою радость по этому поводу. Именно Бланш — ее лучшая подруга еще со школьных времен — представила ей Маршела, младшего брата своего мужа Роджера. Разумеется, она считала их помолвку делом своих рук. Изабелла, конечно, придерживалась на этот счет другой точки зрения, однако не считала нужным доводить ее до сведения окружающих. Изабелла была Изабеллой для всех, кроме Бланш и ее мужа, которые звали ее просто Беллой. Жили они в Хемпстеде и были довольно богаты.

В дверь позвонили — служитель отеля принес визитную карточку для миссис Мур. Изабелла с большим удивлением прочла имя и, попросив служителя подождать, отправилась к тетушке.

— Пришел мистер Джадж, — оставаясь в дверях, сухо сообщила она.

Миссис Мур привстала и снова легла.

— Где он?

— Вероятно, внизу. Вы его примете?

— Это уж слишком! Он, похоже, воображает, будто может поступать, как ему вздумается. Являться с визитом в такой час!.. Нет, я его не приму.

— Вы бы лучше поинтересовались, чего он хочет. Может быть, я спущусь и спрошу?

— Ты? Ну нет, дитя мое. Просто попроси передать — меня нет дома, а если у него ко мне дело, пусть оставит записку.

— Пожалуй, я все же спущусь, — улыбаясь, возразила Изабелла.

— Жаль, что ты не всегда столь же внимательна к окружающим.

— Всего-навсего правила приличия, тетя. Бедный мистер Джадж, возможно, специально приехал из Брайтона.

— Поступай как знаешь, только ничего от меня не скрывай.

— Что за вздор, тетя! С какой стати мне что-то скрывать?

Изабелла ушла. Миссис Мур задумчиво посмотрела на закрывшуюся дверь, протерла глаза и снова взялась за книгу.

— Где этот джентльмен? — спросила у служителя Изабелла.

— В холле, мадам.

Она спустилась за ним вниз. Ужин еще нескоро, и холл был почти пуст. Джадж с довольно-таки официальным видом сидел на стуле у самой двери. Одетый по погоде, он выглядел аккуратно и подтянуто, что, несмотря на некоторое предубеждение, приятно удивило Изабеллу. На вид значительно моложе своего возраста, невысокий, крепкий и хорошо сложенный: классический тип состоятельного провинциального англичанина. Властное и решительное выражение чисто выбритого, немного болезненного лица свидетельствовало о богатом опыте общения с людьми. Серые глаза, проницательные и твердые, по всей видимости, не нуждались в очках… Служитель быстро представил его и исчез.

В некотором замешательстве Джадж встал и церемонно поклонился, ожидая объяснений.

— К несчастью, миссис Мур занята. Я ее племянница.

Он снова поклонился.

— Могу я узнать ваше имя?

— Мисс Ломент.

Джадж посмотрел на нее внимательней. Под свободной шелковой блузкой угадывалась полная грудь. Открытую шею украшала длинная нить аметистовых бус, которые она перебирала в течение всей беседы. Джадж смягчил свой официальный тон.

— Я приехал в Брайтон по делу и решил убить сразу двух зайцев. Жаль, мне не повезло. Не будете ли так любезны передать вашей тетушке небольшое сообщение?

— Конечно, с удовольствием передам.

— Вам, быть может, известно: мы с миссис Мур через мистера Стоукса ведем переговоры о продаже принадлежащего мне поместья Ранхилл?

— Естественно, я в курсе. Мы с тетей живем вместе.

— Ах так… Я не знал… мисс Ломент. Очень сожалею, я заставил вашу тетушку так долго ждать, но наконец мне удалось принять решение. Тщательно все обдумав и взвесив, я пришел к выводу, что продавать поместье неразумно, во всяком случае сейчас… По возвращении домой непременно напишу миссис Мур лично, а пока, надеюсь, вас не затруднит сообщить ей о моем решении?

На щеках Изабеллы неожиданно выступили два красных пятна… Возникла долгая пауза.

— Ваше решение кажется мне очень странным, — наконец едва слышно сказала она.

— В каком смысле?

— Насколько я знаю от мистера Стоукса, — не отдавая отчета в своих словах, проговорила Изабелла, — вы были весьма заинтересованы в продаже дома.

— Я не уполномочивал мистера Стоукса делать подобные заключения, — раздраженно возразил Джадж. — Сам я никогда не был особо заинтересован в продаже. Мистер Стоукс предложил подумать о такой возможности, и я сразу же довел до его сведения, насколько это проблематично. Поэтому никоим образом я не обманываю чьих-то надежд.

— Я имею в виду совсем другое, — Изабелла примирительно улыбнулась. — Не присесть ли нам где-нибудь, чтобы поговорить?

Изабелла направилась к стоящему в дальнем углу холла дивану, и Джадж покорно последовал за ней. Когда они уселись, она разгладила юбку и некоторое время нервно посматривала по сторонам, не решаясь возобновить разговор.

— Небестактно ли спросить почему... я имею в виду… — в смущении она замолчала.

— Почему я не хочу продать дом? Просто не знаю еще, как сложатся дела в будущем, мисс Ломент. По разным причинам я не могу переехать туда сейчас, но позже, вероятно, все-таки перееду.

— Понимаю.

Наступило неуютное молчание. Изабелла с горечью улыбнулась.

— Вы, наверное, привыкли общаться в основном с деловыми людьми, мистер Джадж?

— Почему?

— Извините, конечно, просто ваше решение настолько неожиданно… я бы даже сказала, грубо. Почти как вызов на дуэль.

— Вызов?

— Я чувствую себя так, словно получила пощечину.

Джадж беспокойно сменил позу.

— Возможно, я сообщил о своем решении довольно резко, однако и не представлял, сколь это важно для вас. Если я нечаянно нарушил ваши планы, искренне сожалею об этом.

— И вы по-прежнему не желаете продавать дом?

— Милая леди, вряд ли вы понимаете, в чем дело. Я прожил в доме восемь лет, и притом самых счастливых. Вы даже не видели поместья и все-таки разочарованы, когда я не соглашаюсь его продать. Кроме того, не забывайте, ведь я совершенно не знаю ни вашей тетушки, ни вас.

— Речь идет не о милостыне, мистер Джадж. Мы не станем торговаться и купим дом за вашу цену, даже если вы запросите очень дорого. Вы вроде бы не собираетесь снова там жить — похоже, вы склоняетесь именно к этому, — так почему же не предоставить дом другим людям? Если не в ваших планах продавать поместье, может быть, согласитесь хотя бы сдать дом, допустим, на несколько лет?

Джадж улыбнулся растерянно и недоуменно.

— Мне очень не хотелось бы снова отказывать вам. Признаться, я не совсем понимаю, почему вы так настаиваете? Почему, даже не побывав в Ранхилл Корт, вы убеждены, что дом вам понравится?

— Мы видели поместье. Мистер Стоукс возил нас туда. Дом вполне нам подходит.

— О!.. Я и не подозревал. Мистер Стоукс не упоминал об этом в письме. Впрочем, ничего страшного.

— Мы с тетей совершенно безобидные люди.

— О, вы оказали честь моему дому. А все ли вам удалось осмотреть?

Изабелла незаметно придвинулась ближе, и он ощутил аромат ее духов.

— Кроме запретного места.

— Жаль, меня не предупредили, мисс Ломент. Я бы сам вам показал дом.

Их глаза случайно встретились. Изабелла улыбнулась и опустила взгляд, а Джадж слегка покраснел.

— Мы были бы вам очень признательны.

— Во всяком случае, стоит осмотреть и так называемое запретное. Вот хороший повод пригласить вас в поместье еще раз, боюсь только, ради такой чепухи вы не захотите снова туда поехать.

Изабелла помолчала, перебирая бусы, затем сказала:

— Вероятно, имеет смысл подумать. Я бы с удовольствием еще раз побывала в Ранхилле. На следующий уик-энд сюда приезжает моя подруга, и я могу пригласить ее с собой. Если, конечно, для вас не слишком обременительно целых полдня находиться в обществе двух легкомысленных дам. Но можете не беспокоиться, мистер Джадж. Бланш замужем, скоро состоится и моя свадьба.

— А миссис Мур поедет?

— Если вам удастся ее уговорить.

— Тогда необходимо познакомиться с ней.

— Поужинайте как-нибудь с нами. Дайте подумать… Устроит вас пятница? — Изабелла одарила его дружеским взглядом. — Мы обсудим нашу поездку в ресторане. Бланш замужем за братом мистера Стоукса, и тот и другой в пятницу тоже приедут…

Секунду поколебавшись и слегка покраснев, она добавила:

— Их компанией мы, конечно, не станем обременять вас в Ранхилле.

Джадж тоже заколебался.

— Очень любезно с вашей стороны. Однако едва ли миссис Мур согласится ужинать с незнакомым человеком, к тому же не пожелавшим сделать ей одолжение.

— Я вас приглашаю, мистер Джадж.

— В таком случае, отказаться невозможно. Если приглашает столь очаровательная дама, остается лишь повиноваться. Буду рад прийти.

— В семь… А не заставляю ли я вас специально ехать из города?

— Нет. У меня в Ранхилле кое-какие дела, поэтому я пока остановился в Уэртинге, это не слишком далеко.

— Ну вот и договорились… Кстати, вы все еще непреклонны в своем решении?

Собственный вопрос, по-видимому, взволновал Изабеллу, и ее дыхание участилось. Джаджу она показалась избалованной богатой девицей, не привыкшей терпеть отказ даже в самых сумасбродных прихотях.

— Сожалею, мисс Ломент, пока да. Возможно, обстоятельства когда-нибудь вынудят меня вернуться к этой теме.

— Будет уже слишком поздно. Собственно говоря, тетя ждет лишь вашего ответа, и мы тотчас же уедем из Брайтона. Думаю, вам лучше самому ей все объяснить, причем как-нибудь в другой раз, иначе наша небольшая экскурсия может и не состояться.

— А разве вы не постоянно живете в Брайтоне?

— О нет.

Джадж нахмурился.

— Странно, вечно я слишком поздно знакомлюсь с приятными людьми.

— Хорошие знакомства, наверное, большая редкость. Просто люди часто расстаются раньше, чем успевают разочароваться, и потому принимают многие знакомства за хорошие… Оставь вы вопрос о продаже дома открытым, мы могли бы продолжить наше знакомство и иногда встречаться. Тем более вы живете поблизости. Но, по всей видимости, вы не сделаете этого?

— Миссис Мур едва ли согласится бесконечно ждать.

— Тогда ничего не получится… По крайней мере, не пишите ей, мистер Джадж. Во всяком случае, до пятницы она вполне подождет.

Джадж встал, собираясь уходить. Изабелла тоже поднялась и протянула ему белую изящную руку, слегка запятнанную чернилами по причине эпистолярных упражнений. Джадж придержал ее, продолжая разговор:

— С моей стороны бестактно задавать такой вопрос, мисс Ломент, но я не из праздного любопытства, и вы, быть может, ответите… Вы сказали, что выходите замуж. Случайно не за мистера Стоукса?

— Да, — она занервничала и убрала руку.

— Спасибо! Могу я присоединиться к поздравлениям, которые вы, несомненно, получаете от ваших друзей? Мистер Стоукс — очень приятный, благоразумный и чуткий молодой человек; насколько я его знаю, он наверняка будет прекрасным мужем.

— Благодарю вас, мистер Джадж! Вряд ли только из меня получится столь же прекрасная жена.

Джадж вежливо улыбнулся.

— Знаете, мистер Стоукс — очень счастливый человек… по-настоящему счастливый!

Изабелла так смутилась, что даже не нашлась с ответом. Они направились к выходной двери. Джадж не спеша и с достоинством натянул перчатки и застегнул плащ. Она молча наблюдала за ним. Наконец, он учтиво попрощался, открыл дверь и вышел под дождь. Некоторое время Изабелла со странной улыбкой смотрела ему вслед.

Когда она поднялась наверх, тетушка окинула ее проницательным взглядом.

— Отчего ты так раскраснелась, дитя мое?

— Бежала по лестнице.

— Сколько же ты проговорила с этим господином… Зачем он, собственно, приходил?

— О, безумно разговорчивый человек. Короче говоря, я пригласила его поужинать с нами в пятницу. По-моему, он предпочитает обсудить вопрос о продаже с вами лично.

— Боже мой, почему мы должны ужинать с ним?!.. Так и знала, ты сделаешь какую-нибудь глупость.

— Да что вы, он вполне солидный господин. Кроме того, он рад снова повидаться с Маршелом. Я сама позабочусь отдать все распоряжения насчет ужина.

Миссис Мур что-то проворчала и спросила:

— А главное, Изабелла?! Продает он дом или нет?

— Кажется, еще не решил, — ответила она рассеянно.

Явно недовольная, тетушка опять что-то невнятно пробормотала и собралась вставать.

ГЛАВА VII Ужин

В пятницу в семь вечера все шестеро сидели за столом в ресторане отеля. Джадж оказался между двумя девушками, а миссис Мур — между братьями. Изабелла сидела напротив Маршела, а Бланш — напротив своего мужа.

В вечернем платье цвета морской волны с серебром Бланш — высокая, стройная, модно одетая блондинка — выглядела просто великолепно. Неудивительно, что она привлекала всеобщее внимание. Джадж и Маршел тоже начали долгое куртуазное состязание за ее благосклонность, которое лишь позабавило Изабеллу — насчет «личной собственности» между подругами существовало полное взаимопонимание, а еще днем Изабелла поделилась с Бланш своими планами в отношении Джаджа.

Предоставив Бланш разбираться с кавалерами, Изабелла болтала с Роджером обо всяких пустяках, хотя и не находила в этом особого удовольствия; Роджер ей нравился, но она прекрасно знала: для него во всем мире существует только одна женщина — его жена. Историк по профессии (которой он, к счастью, имел возможность заниматься бескорыстно), он обожал немного актерствовать в обществе и особенно любил изображать Мефистофеля. Четырьмя годами старше Маршела, ниже его ростом, он несколько походил на младшего брата задиристым и добродушным лицом. Правда, Роджер обладал хорошим чувством юмора, да глаза у него смотрели веселей.

Новое, цвета красного вина платье Изабеллы оттеняло ее лицо странной, светящейся бледностью, которая почти заменяла красоту. Джадж время от времени задумчиво посматривал на нее, и все-таки чары Бланш были сильнее.

В разгаре ужина, когда несколько бутылок уже опустело, пошли громкие беседы на общие темы. У миссис Мур не выходило из головы поместье Ранхилл, и она уже опасалась, что так и не удастся затронуть этот вопрос. Вряд ли возможно начать переговоры прямо сейчас, за столом, поэтому она решила по крайней мере хоть что-нибудь разузнать. При первой же паузе миссис Мур обратилась по имени к Джаджу и, когда тот удивленно взглянул на нее, заговорила о Шеррапе. Джадж сосредоточенно нахмурился.

— Припоминаю, о ком речь, правда мы никогда не встречались. Мы переписывались. Он собирался в Англию и просил разрешения посетить поместье. Когда-то этот дом принадлежал предкам его супруги.

— Именно так он нам и сказал. Мы познакомились в Ранхилле.

— Он музицировал на вашем рояле, кстати сказать, — добавил Маршел.

Джадж вопросительно посмотрел на него.

— Барабанил Мендельсона, — пояснил представитель Ллойда.

— Точнее, седьмую симфонию Бетховена, — улыбаясь, поправила Изабелла. — Вы разбираетесь в музыке, мистер Джадж?

— Боюсь, не очень. Вы, конечно же, — да?

— Почему «конечно же»? Я настолько предсказуема?

Роджер налил полный бокал сотерна и произнес:

— Одни женщины имеют достоинства, а другие — сплошь состоят из достоинств. Белла относится к последним.

— Роза с шипами, не так ли, Роджер? Тех из нас, которые не отличаются умом, ты милосердно наделяешь обаянием. Ну а я, возможно, не обладаю ни тем, ни другим.

— Или, возможно, и тем и другим, — галантно предположил Джадж. — Я, кстати, не понимаю, почему обязательно либо то, либо другое. История учит: многие умнейшие женщины были в то же время поистине обаятельны.

— Но история написана мужчинами, а они не беспристрастные и компетентные ценители женщин. Когда-нибудь все просто необходимо заново переписать квалифицированным женщинам-экспертам.

Джадж засмеялся.

— И все-таки мужчины лучше подходят на роль ценителей женщин. Следуя природному инстинкту, женщина ищет в своих сестрах недостатки, тогда как мужчина стремится прежде всего отыскать достоинства.

— Возможно, это и по-рыцарски, зато абсолютно не объективно! — возразила Изабелла. — Отыскивая одни только достоинства, вы никогда не поймете женского характера.

— Если характер состоит из одних недостатков, вы правы. Я по-прежнему настаиваю: именно излишнее внимание к недостаткам скрывает истинную женскую природу. Поэтому мужчины лучше разбираются в женщинах.

— Позвольте перевести на более простой язык, — вмешался Роджер. — По-моему, очень разумно наделять женщину добродетелями: если она и не обладает ими, то постарается приобрести, как только поймет, что окружающие приписывают ей оные. Как вам такая мысль?

— Похвалите платье женщины, и она впредь будет носить его с удовольствием, — ответила его жена. — Почему же с добродетелями должно обстоять иначе? Пусть вы долго не носили какую-то вещь, она все равно остается вашей собственностью и вы можете смело ее надеть.

— Следовательно, нельзя подделать свойства характера? — серьезно спросила Изабелла.

— Любая подобная подделка всегда очевидна, — ответил Джадж. — Развивая образ миссис Стоукс, следует добавить: краденую или взятую напрокат одежду легко распознать, так как обычно она не к лицу. В жизни очень просто отличить правду от лжи.

— Применимо ли это к любому свойству характера?

— Несомненно, по моему мнению.

— И к отношениям между мужчиной и женщиной?

— Разумеется. Подлинную любовь — а я думаю, вы имеете в виду именно это, — подделать труднее всего на свете.

— Вы уверены?

— Да, практически невозможно, если, конечно, мужчина и женщина сами не хотят себя обманывать.

— Однако всегда существовали и существуют кокетки.

Джадж поднял бокал и задумчиво поглядел на мерцание световых бликов в вине.

— Поймите меня правильно, мисс Ломент. Я вовсе не утверждаю, что умная женщина не сможет, коли захочет, провести влюбленного мужчину. Я лишь уверен, что искренность ее чувства поддается проверке — существуют своего рода тесты.

— Какие тесты?

— Кокетка, например, всегда сумеет польстить мужчине и сумеет в нужный момент страстно заглянуть ему в глаза, но вряд ли она согласится ради него покинуть общество. Это — один тест… Кроме того — жертва. Любящая женщина всегда не просто готова, она горячо желает пожертвовать своим счастьем ради любимого человека: и не где-то когда-то однажды, а в любой ситуации и в любой момент жизни…

— Великолепный тест! — подмигивая, воскликнул Роджер. — В случае удовлетворительного результата возлюбленная может быть с полной уверенностью признана раненной в самое сердце, и наш приятель может на полных парах мчаться дальше и без всяких опасений вести ее к алтарю.

Бланш облокотилась своей изящной ручкой на стол и коснулась пальцами лица.

— Вы настаиваете, мистер Джадж, что роман несовершенен, если в нем отсутствуют указанные вами экстремальные симптомы? Проявляемые с обеих сторон, разумеется?

— Между прочим, я не имел в виду роман в обычном смысле слова, миссис Стоукс. Я подразумевал глубокое и, возможно, полное страданий взаимное влечение сердец, к чему слово «роман» едва ли применимо.

Подошел официант, и, пока убиралась посуда, все молчали. Затронутая тема перестала интересовать общество, однако ее продолжили Изабелла и Джадж, тихо беседуя между собой.

— Вы исходите из собственного опыта, мистер Джадж?

— В моем возрасте человек обладает богатым опытом, мисс Ломент, но дело не только в этом.

— Если вы говорите не о себе, то позвольте вас поздравить. Вряд ли можно позавидовать человеку, охваченному изображенной вами глубокой страстью.

— Отнюдь не все люди способны на подобную страсть. — Джадж принялся вертеть ножку пустого бокала. — А способные, наверное, устроены так, что мучительно стремятся к ней по своей природе. Хорошо это или плохо — вопрос весьма непростой.

— Я думаю, женщинам это более свойственно, чем мужчинам.

Он, улыбаясь, взглянул на нее и спросил:

— Вы имеете в виду женскую склонность к самопожертвованию?

— Нет, я о другом: для женщин важнее всего голос сердца, важнее даже самой высокой морали.

— Так оно и есть.

— А самое худшее, — столь же тихо продолжила Изабелла, — что ни одна женщина не может чувствовать себя в безопасности, пока сама не испытает страсти.

Она добавила с беспокойной улыбкой:

— В любой момент может появиться человек, который докажет, что до сих пор она жила в заблуждении… Впрочем, я плохо представляю подобные чувства. Девушкам свойственно увлекаться разного рода фантазиями и забывать о реальности.

— Самое разумное — вообще не думать об этом. По мудрому предначертанию природы сильная страсть — удел относительно немногих, поэтому нет особого смысла убеждать себя в принадлежности к столь трагическому сообществу. Шансы ничтожно малы.

— Да, конечно, разумнее всего не думать… Я понимаю, с моей стороны довольно легкомысленно затрагивать подобную тему. Надеюсь, вы меня не осуждаете?

— За что же вас осуждать?

— Тогда оставим это. На нас смотрит тетя… Вы, кстати, не поговорили с ней о Ранхилле?

— Пока еще не представилось возможности.

— А зачем вообще сообщать о вашем решении именно сегодня?

— В общем-то, разумеется, необязательно, но как избежать объяснений.

— Я сама позабочусь, чтобы объяснения не состоялось.

— Пожалуйста. Однако, если миссис Мур спросит, мне придется ответить без обиняков.

— Естественно, только не опережайте события. Мне пока не хочется возвращаться в город.

— Вам нравится Брайтон?

— Да, кое-чем.

Джадж так и не притронулся к мороженому.

— Вам нравятся здешние места или новые знакомства и связи?

— Место здесь, по-моему, ужасное.

Тем временем Бланш разыгрывала свою партию с Маршелом.

— Мне, да и Роджеру, хочется осмотреть дом мистера Джаджа. Как, по-вашему, это сделать?

Бланш не сказала, что предложение исходит от Изабеллы, а она всего-навсего осуществляет его.

— Да просто попросить, и все, — ответил Маршел. — Он любезный и услужливый, как водилось в доброе старое время.

— А вы уезжаете в понедельник?

— Да, а в чем дело?

— Тогда попробую договориться на понедельник. Вы же не горите желанием снова попасть в Ранхилл?

— Особенно не рвусь.

— А не взять ли мне с собой Беллу. Надеюсь, не будете возражать, если она поедет со мной?

— Боже, конечно нет! Напротив, буду только рад, если вы приятно проведете день. Я бы советовал прихватить с собой что-нибудь поесть и устроить пикник.

— Отличная мысль!.. Дело лишь за владельцем поместья!..

Поговорив с Изабеллой, Джадж машинально повернулся к другой своей соседке. Бланш обворожительно улыбнулась ему.

— Ну вот, наконец вы и вспомнили обо мне, мистер Джадж. А у меня, между прочим, возникли проблемы…

— Что же вас беспокоит?

— Мы с мужем безумно ревнивы. Среди всех присутствующих только мы не видели вашего знаменитого дома. Из страха получить отказ боюсь попросить вас об одолжении…

— Это плохой комплимент, миссис Стоукс. Неужели я столь суров и неприступен?

— Следовательно, можно как-нибудь к вам приехать?

— Почту за особую честь. Пожалуйста, назначайте любой удобный день.

— Мы уезжаем во вторник. Нельзя ли в понедельник?..

— Прекрасно, в понедельник. Я приеду за вами на автомобиле. В котором часу?

— Право, не хотелось бы беспокоить вас…

— Напротив, вы доставите мне большое удовольствие. К несчастью, автомобиль четырехместный, боюсь, нам придется разделиться.

— Мистер Стоукс — мистер Маршел Стоукс, — она засмеялась, — не сможет поехать. По той простой причине, что в понедельник ему на службу. А как вы, миссис Мур?

— Я уже видела дом, моя дорогая. А вот Изабелла, несомненно, поедет. Поедешь, Изабелла?

— Спасибо за приглашение, даже не знаю… — Она сделала вид, что колеблется. — Я ведь тоже, как вам известно, там была.

— О, соглашайтесь, Изабелла, — начал уговаривать Маршел. — Лето кончается; не упускайте же последней возможности совершить приятную прогулку на автомобиле. Мне тоже хотелось бы, но, увы, пора возвращаться в город.

— Присутствие двух дам вряд ли доставит удовольствие мистеру Джаджу.

— Неужели столь важно мое формальное приглашение, мисс Ломент? Меня крайне огорчит, если вы откажетесь.

— Спасибо, я поеду, — слегка порозовев и опустив голову, согласилась Изабелла.

Джадж подивился мастерству, с которым она замаскировала собственный план, но тем не менее остался доволен. Ему было забавно разыграть вместе с ней этот маленький спектакль.

— Прекрасно, договорились, — резюмировала Бланш. — В котором часу вы приедете за нами, мистер Джадж?

— Решайте сами. Я готов в любое время.

Слегка наклонившись, Изабелла заговорила с подругой, сидевшей около Джаджа по другую сторону:

— Видишь ли, мистер Джадж остановился в Уэртинге, добрых десять миль отсюда. Мы очень неосмотрительно поступили, напросившись в гости.

— По пяти миль на каждую прекрасную даму не слишком разорительная трата на бензин, — засмеялся подвыпивший Роджер. — Как вы считаете, Джадж?

— Совершенно верно, сэр. Тем более что я буду иметь удовольствие путешествовать также и в вашем обществе.

Бланш подняла брови, словно ее внезапно осенила блестящая идея.

— Мистер Джадж, не устроить ли нам пикник на природе… или в доме, в зависимости от погоды. Как было бы прелестно! А все необходимое — еду и вино — мы закажем здесь, в отеле.

— Прекрасная мысль, — ответил Джадж. — Позвольте, я сам обо всем позабочусь. Великолепное предложение — в нашем распоряжении будет целый день.

— Нет уж, все заботы — в компетенции дам, и мы вам это не доверим.

— И все-таки настаиваю, миссис Стоукс. Я большой упрямец, и потому не спорьте со мной. Все необходимое захвачу с собой и приеду за вами в… десять, одиннадцать?..

— В одиннадцать, — уточнил Роджер. — Я поздно встаю. Мы сначала устроим пикник, а потом осмотрим дом. И не забудьте про выпивку.

Подруги попытались устыдить Роджера, он отделался очередной шуткой и снова выпил бокал вина. Подали кофе. Молодые люди закурили, а Джадж решил повременить со своей вечерней сигарой.

Миссис Мур, промолчавшая весь ужин, начала нервничать: время шло, а переговоры с Джаджем все откладывались. Уже поздно, вскоре он встанет, попрощается и уйдет, снова оставив ее в неведении относительно своих планов. Возможно, он и не умышленно старался избежать разговора насчет дома, однако беспокойство миссис Мур все больше возрастало. Изабелла посматривала на тетушку с опаской, хорошо понимая, что у той на уме.

— Вы неразговорчивы сегодня, тетя.

— Да вы, я вижу, прекрасно справляетесь и без меня.

— Мистер Джадж просил меня извиниться перед вами.

— Что? — миссис Мур насторожилась.

— Да, мистер Джадж намерен еще раз все обдумать, прежде чем сообщить свое окончательное решение.

— Что же случилось, мистер Джадж?..

— Ничего не поделаешь, тетя, мы должны подождать. Сколько еще вам потребуется времени, мистер Джадж?

— Если возможно, недели две-три, — он почему-то явно смутился. — Вполне вероятно, и меньше, разумеется, я сразу же вас извещу.

Миссис Мур сурово посмотрела на него.

— Хорошо — две недели. Но вы понимаете, я стану подыскивать и другой вариант?

— Безусловно, вы вправе поступать по своему усмотрению.

— По-видимому, дело не ускорит и выгодное предложение с моей стороны?

— К сожалению, да. На сегодня финансовый вопрос для меня не столь важен.

Сбитая с толку его официальным тоном и незаинтересованностью, миссис Мур замкнулась в недовольном молчании. Изабелла повернулась к Джаджу и, чуть-чуть усмехнувшись, тихонько сказала:

— Боюсь, вы потеряли тетушкину благосклонность. А виновата во всем я.

— К несчастью, я был обречен потерять чью-нибудь благосклонность — или вашу, или ее. Вашу я предпочитаю сберечь.

— Я поняла, — совсем тихо сказала Изабелла, но он расслышал и слегка покраснел.

— И что же вы поняли?

— Мы уже стали друзьями.

В замешательстве оба отвернулись друг от друга. Однако минуту спустя Изабелла вновь прошептала:

— На всякий случай скажите ваш адрес в Уэртинге.

— «Метрополь».

Она поблагодарила и теперь уже решительно повернулась к Роджеру.

— Изабелле, оказывается, есть о чем поболтать с Джаджем, — заметил Маршел своей невестке.

— Не беспокойтесь, дорогой. Ей нужен только его дом.

— Думаете, оттого она и старается произвести на него впечатление?

— Разве в своих делах вы никогда не пользуетесь дипломатией? Каждый выбирает оружие, которым владеет. И вы тоже сторона заинтересованная, Маршел. Ведь в недалеком будущем вы захотите забрать Беллу к себе. А посему следует побыстрее подыскать для миссис Мур дом.

Скоро все встали из-за стола. Джадж сразу простился и ушел.

ГЛАВА VIII Пикник

В понедельник в полдень «даймлер» Джаджа остановился у парадной двери Ранхилл Корта. Роджер выпрыгнул из машины, помог выбраться дамам, после чего вышел и Джадж. Хотя уже наступил октябрь, на безоблачном небе сияло солнце и было настолько тепло, что Изабелла и Бланш оделись по-летнему, набросив только легкие плащи для поездки в автомобиле. Все поздравили друг друга с удачно выбранным днем.

— Куда мы отправимся? — поинтересовалась Бланш.

Джадж доставал из машины припасы. Поставив обе корзины на землю, он повернулся к Бланш.

— Мы устроим пикник в прелестном месте, поверьте, миссис Стоукс. Мистер Стоукс, вы помоложе, вам и нести корзину побольше.

— Премного благодарен! Это далеко?

— Не беспокойся, — сказала его жена, — мы поможем. Большую корзину мы понесем с тобой вдвоем, мистер Джадж возьмет маленькую, а Изабелла захватит коврик.

— Не желаете ли снять плащи? — предложил Джадж. — Позвольте полюбоваться вашими нарядами, совершенно очаровательными, насколько я мог подглядеть. Трава вполне сухая.

— Джадж, вы не забыли вино? — забеспокоился Роджер. — Я не привык работать бесплатно. Дамские платьица мне безразличны, тем более что жена на сей раз не особенно заботилась о своем туалете. Не сделаю ни шага, пока не узнаю, что в корзинах.

— У нас пикник, а не оргия, — упрекнула Бланш.

— Я сам видел, как укладывали вино… — Джадж приподнял маленькую корзину, — очень хорошее.

— Ты несносный сибарит, Роджер, — вмешалась Изабелла. — Почему сильные и здоровые мужчины всегда так потворствуют своим слабостям?

Сняв плащ, она небрежно бросила его в автомобиль. Бланш последовала ее примеру.

— Ничего себе, декларация. Вы, женщины, всю жизнь тешите себя платьицами, туфельками и шляпками да еще упрекаете нас в потакании нашим маленьким слабостям.

— По-моему, хорошо одетые женщины доставляют удовольствие окружающим, — возразил Джадж, — и потому забота о платьях, туфельках и шляпках не только вполне оправдана, но и является их прямой общественной обязанностью. Едва ли то же самое можно сказать о мужских слабостях.

— Продолжайте в том же духе, и дамы вознесут вас на невиданную высоту, — усмехнулся Роджер. — Посмотрите, они прямо-таки упиваются вашими аргументами.

— Мистер Джадж — рыцарь, — отчеканила Изабелла, — а ты, Роджер, всего-навсего шут.

— Рыцарь, по-твоему, лучше, красавица моя?

— Да уж так мне, глупенькой, кажется.

— Это очень опасное призвание. Ваш рыцарь — льстец. А льстеца рано или поздно начинают считать своей собственностью. Предпочту остаться шутом.

Джадж указал направление, и они пошли вдоль дома по засыпанной гравием площадке. Бланш и Роджер с большой корзиной держались впереди, Изабелла и Джадж, который нес маленькую корзину, шли за ними, понемногу отставая.

Задумчиво помолчав, Изабелла сказала:

— Утверждение Роджера, во-первых, обидно, а во-вторых, совершенно неверно. Как будто мы, женщины, не в состоянии отличать явную корыстную лесть от беспристрастного суждения о женских достоинствах вообще. Для нас важны не слова, а сам человек, его характер.

— Согласен, и тем не менее приятные слова способствуют дружбе.

— Иногда. Однако настоящая дружба требует кое-чего большего, не только пустых комплиментов.

— А как вы понимаете настоящую дружбу… между людьми противоположного пола?

Изабелла слегка покраснела.

— Это легче понять, чем объяснить.

— Да, дружба требует такта, причем такта не рассудочного. Скорее, очень тонкого, деликатного инстинкта.

— Да. Вот поэтому я очень рада, что вы стали моим другом, мистер Джадж… ибо совершенно уверена: вы обладаете подобным… тактом… Грустно — ведь мы скоро навсегда расстанемся…

— Разве ничего нельзя изменить?

— Ничего не поделаешь. Мы уезжаем в самое ближайшее время, а общих знакомых у нас нет. А поэтому вряд ли увидимся снова.

— Другими словами, мисс Ломент, — извините, я должен поставить все точки над «i» — плата за продолжение нашей дружбы — Ранхилл? Я правильно вас понял?

— Это вы, а не я пришли к такому выводу. Весьма лестно — до сих пор не допускала и мысли, что знакомство со мной для вас, возможно, дороже поместья. Да, я, по-видимому, настоящая эгоистка.

— Не говорите так, мисс Ломент. Сфера чувств сложна — все далеко не однозначно. Прошу вас, давайте пока не вторгаться туда… В одном поверьте мне: я безусловно не хочу терять вашей дружбы, и если возможно хоть что-либо изменить…

— О, оставим это… — сказала Изабелла. — Позвольте, помогу нести корзину.

Они подошли к углу дома, где, не зная, куда идти дальше, поджидали Роджер и Бланш; их корзина стояла на земле.

— Куда же теперь? — спросила Бланш.

— Давайте поменяемся, — предложила Изабелла. — Мужчины возьмут большую корзину, а мы — все остальное. Я понесу маленькую, а ты, Бланш, — коврик.

Нагибаясь за корзиной, Роджер простонал:

— Ох, только не говорите, что еще далеко!

— Около двух сотен ярдов, — успокоил его Джадж. — Идем вниз, вон за то поле.

Рассматривая дом, Изабелла показала на фронтон и спросила:

— Не там ли окно «Восточной комнаты», мистер Джадж?

— Там. А почему оно вас интересует?

Изабелла уже собиралась ответить, когда вмешалась Бланш:

— А дом-то, оказывается, четырехэтажный. Ты говорила о трех этажах, Белла.

— Дом трехэтажный.

— Но здесь четыре, дорогая!

— Три, — подтвердили мужчины. — Пересчитайте снова.

Бланш пересчитала: получилось три. Она со смехом признала свою ошибку и тут же позабыла этот маленький инцидент. Изабелла взглянула на Джаджа: задумчиво потирая подбородок, он смотрел на дом.

Спускаясь по крутому скату газона, который ниже выравнивался и переходил в поле, все молчали. Джадж и Роджер шли впереди.

— Тебе действительно показалось, что дом четырехэтажный? — как бы невзначай спросила Изабелла.

— Да, а что?

— Ничего — просто так спросила.

— Почему ты так интересуешься этим домом? Наверняка уж не только из-за тети?

Изабелла засмеялась.

— С годами ты становишься все более подозрительной. А из-за чего еще? Не за себя же я беспокоюсь: если мне и придется тут пожить, то очень недолго. Хотя, признаться, мне здесь нравится: старина, дом, сад и все остальное…

— Ты уже уговорила Джаджа?

— Еще нет.

— Только не заставляй бедного Маршела слишком ревновать, остальное — ерунда.

— Не говори глупостей. Ты прекрасно знаешь, зачем я стараюсь. Неужели думаешь, я потеряла всякое самоуважение?

— Да нет, все в порядке. Только помни, мужчины — очень странные существа: иные воспламеняются весьма быстро.

Спустившись, они перебрались через низенькую изгородь и оказались в поле, которое также спускалось под уклон, но плавно, едва заметно. Поле, остававшееся под паром, с трех сторон окаймляли шеренги вязов, а с четвертой — куда они шли — начинался покатый лесной склон. Припекало солнце, и немного надоедали мухи. Роджер на секунду обернулся и указал дамам на запоздалых ласточек.

— Почему ты считаешь его именно таким человеком? — поинтересовалась Изабелла.

— О, дорогая, пару раз я заметила, он смотрит на тебя очень странно. Мужчины есть мужчины — их не переделать. Он, разумеется, в курсе, что ты помолвлена?

— Дорогая Бланш!..

— Хорошо, умолкаю. Тебе лучше знать. Только веди себя очень и очень осмотрительно.

До самого конца поля Изабелла возмущенно молчала. Мужчины шли быстрее и время от времени оглядывались, как бы протестуя против слишком неспешного и ленивого шага их спутниц.

— По-моему, Бланш, я не прошу особого одолжения. Раз он не собирается здесь жить, почему бы не уступить дом? Тетя заплатит, сколько он запросит.

— Джадж, несомненно, прекрасно разбирается в купле-продаже, — загадочно изрекла Бланш.

Они наконец подошли к выбравшим место и ожидавшим мужчинам.

На траве расстелили коврик и распаковали корзины. Пока Роджер разделывал фазанов и откупоривал рейнвейн, дамы изящно раскладывали пирожные и фрукты, чему по мере сил способствовал Джадж. Они расположились прямо в поле, на солнце, у романтического ручейка, за которым темнел лес. Совсем узенький, всего в дюйм глубиной, ручей был настолько красив, а струящаяся по гальке кристально чистая вода так мелодично журчала, что Изабелла постепенно успокоилась. Склон, которым они спустились, загораживал дом.

— В духе Омара Хайяма — кто-кто, а он умел это оценить, — энергично расправляясь со своим куском фазана, произнес Роджер. — Только вместо прокисшего сиропа у нас три бутылки отменного вина, вместо ломтя хлеба — дичь, и вместо одной «подружки» — две. Не могли бы вы написать на эту тему стихи, Джадж?

— Я категорически против такого отношения к дамам, — холодно возразила Изабелла. — Те времена навсегда миновали: давно уже мужчины существуют для нас, а не мы для них.

— Превосходно! Совершенно согласен. Рад буду способствовать процветанию прелестного женского рая. Кого выбираешь — меня или Джаджа?

— Роджер — зануда-историк, мистер Джадж, он проводит свою жизнь в пыльных читальнях Британского музея.

— Тем больше для меня оправданий, дорогая, — возразил Роджер. — Когда слишком долго роешься в книгах и забиваешь голову всеми этими королями, политиками и героями, собственная природа начинает бунтовать и требует чего-нибудь простого и человечного. Идеалом становятся простушка Джейн и красотка Мюриель.

— Кто же из нас простушка Джейн? — сухо спросила Изабелла.

— Простушка Джейн — «наивное дитя», а красотка Мюриель — «кокетливая чертовка». Сами решите, кто есть кто… А теперь оставьте меня в покое — я возвращаюсь к вину и фазану.

— Мистер Джадж, неужели вы не ответите на столь неслыханную грубость?

— Ничего не поделаешь, милая леди, — развел руками Джадж. — Мистер Стоукс так ловко вывернулся, что совершенно невозможно придраться. По-моему, единственная цель его хитрой тирады — заставить вас обеих лишний раз улыбнуться.

Вилка Бланш застыла в воздухе; в полном изумлении глядя на Джаджа, она спросила:

— Вы намекаете, что мы хмуры и скучны?

— Нет, конечно же нет. Лишь слегка задумчивы — чуть больше, чем требует случай… Я даже забеспокоился, не совершил ли, сам того не желая, какую-нибудь бестактность, не обидел ли чем-нибудь вас?

— Вздор! — воскликнула Изабелла. — Вы сама галантность.

— Муки совести, Белла, — прожевывая фазана, с трудом выдавил Роджер. — Он что-то натворил и не уверен, заметили вы или нет. Выкладывайте, Джадж!

— Нет, нет. Раз мисс Ломент не находит в моем поведении ничего бестактного, лучше оставим эту тему.

— Хитрец!.. Неужели виноват я? На меня Белла обижается в среднем раз в две недели. Прелестное создание, но довольно-таки раздражительное.

— Никогда в жизни не обижалась на тебя, дорогой друг. Когда ты переходишь определенные границы, становишься всего лишь комичен… И вообще дело не в том — мы говорили о мистере Джадже, не о тебе. Обидеться — значит разочароваться, а я не могу разочароваться в поступках или словах мистера Джаджа, ибо, в общем-то, совершенно не знаю его характера.

Бланш пристально взглянула на нее, а Джадж покраснел и после некоторой паузы произнес:

— Всегда считал, что я таков, каким кажусь окружающим.

— Значит, вы никогда не совершаете непредсказуемых поступков? Неужели ваш образ жизни полностью соответствует вашему внешнему виду? В таком случае вы, надо полагать, очень счастливый человек, мистер Джадж.

— А какого дьявола он должен совершать непредсказуемые поступки? — спросил Роджер. — Порой непредсказуемость очаровательна, а в основном сплошной идиотизм. Впоследствии никто не может вразумительно объяснить своих действий.

— Да, рассудочность, возможно, мужской идеал, только отнюдь не женский. Нам нравятся мужчины, которые хоть изредка прислушиваются к голосу сердца и живут не одним разумом. Глупо, конечно, и весьма нерасчетливо, и тем не менее именно таких мужчин мы предпочли бы видеть своими друзьями.

— Почему?

— Потому что для женщин благородство — добродетель, Роджер.

Роджер выпил, вытер губы и спросил:

— Что же, безрассудный человек неизбежно добродетелен?

— Нет. Я лишь убеждена, что женщины уважают людей, для которых дружба — на первом месте, а собственные интересы — на втором.

— Похоже, несравненная Белла знакома с парочкой этаких личностей!

Изабелла раздраженно пожала плечами.

— Мне не нужны подарки от друзей, мне нужны друзья, любящие и умеющие дарить. Разница очевидна?

— Совершенно очевидна. У тебя острая форма романтизма. Не исключено, что такие интересные люди когда-то и были, но в нашем жестоком, холодном мире им места нет. Лучший друг человека — его банковский счет. Прими как аксиому.

— Согласна. — Изабелла подняла бокал. — Тогда — да здравствуют деньги, собственность и эгоизм!

— И к тому же да здравствуют женщины, улыбки, вино, благословенное солнце — короче, все, ради чего стоит жить! И долой всякие философские дискуссии между мужчинами и женщинами! Для блага общества надо нанять специальную профессуру, которая займется этой ерундой.

Одним глотком осушив бокал, Роджер вытащил сигару и, аккуратно обрезав кончик, с явным удовольствием закурил. Наблюдая за ним, Джадж улыбался.

— Вы никогда не бываете серьезны, мистер Стоукс?

— Только на работе.

— Вы, несомненно, заслуживаете право на отдых. Заслуживает, миссис Стоукс?

— По-моему, он пашет как вол, — беспечно ответила Бланш. — Это у них семейное. Его брат Маршел успешно сколачивает состояние, а Роджер не менее успешно завоевывает репутацию. Иногда я склоняюсь к мысли — лучше бы наоборот.

— Следовательно, мистер Маршел Стоукс действительно умный и талантливый человек?

— Говорят, в своем деле он прямо Наполеон. Белле повезло, не важно, понимает она это или нет.

— Мистеру Стоуксу тоже повезло.

— Увидим, — заметила Изабелла. — Когда все уже улажено и обговорено, девушки подчас выкидывают странные номера.

— Нет, нет — никаких авантюр. Мужчина не мужчина, пока не женится, и, если он впоследствии несчастен, в этом исключительно его вина. Посмотрите на мистера Роджера Стоукса. Он в полной гармонии с жизнью… хотя и немного избалован… Мистер Стоукс, ваше здоровье!.. Приглашаю вас на все будущие пикники, возможно, мне посчастливится и впредь устраивать веселые прогулки. Своим прекрасным настроением вы заражаете окружающих.

— Следовательно, в целом я достоин большей похвалы, нежели наши дамы?

— Я этого не говорил. Кое-что — вне всяких похвал, как известно. Восхитительное солнце, например. Вы придаете пикнику оживление, вы как вино, дамы же — солнечное сияние.

Вскоре у Изабеллы разболелась голова. Она замолчала и стала посматривать на часы: время шло к двум.

— Ты побледнела, Белла. Что с тобой? — спросила Бланш.

— Немного болит голова.

Все посочувствовали и решили пойти осматривать дом. Изабеллу пока усадили в тени. Быстро убрали остатки пиршества и наконец отправились. Изабелла оказалась рядом с Джаджем.

— Мне надо бы вам кое-что сказать, или лучше вас не беспокоить? — чуть погодя спросил Джадж.

— Нет, пожалуйста, говорите.

— Насчет дома. Почему вы во что бы то ни стало хотите его приобрести, мисс Ломент?

Она довольно долго молчала.

— Возможно, я просто хочу вашей дружбы, а не дом.

— Да?!.. Но когда же…

— Не знаю. Чувства ведь постепенно обретают силу, не так ли?

— Да… но почему?.. Чем я заслужил?..

— Возможно, главное — все-таки дом… Мистер Джадж, я и в самом деле чего-то не понимаю, — сказала Изабелла и добавила вполголоса: — Вам, вероятно, известно… вы человек весьма необычный. Поэтому дружба с вами, наверное, очень лестна.

Он помрачнел и, пока добирались до окраины поля, где их поджидали Роджер и Бланш, не произнес ни слова. Вдруг неожиданно заявил:

— Можете сообщить миссис Мур, что я согласен продать дом за взаимоприемлемую цену. Больше я не в силах противиться.

— И это… без всяких условий?

— Без всяких.

— Вы, наверное, понимаете… о, мне трудно объяснить…

— И не надо. Я все понимаю… и предлагаю купить дом без всяких условий.

— Я принимаю ваше предложение, — едва слышно прошептала Изабелла.

ГЛАВА IX Что случилось во второй комнате

Войдя в старинный, величественный зал, они инстинктивно заговорили тише и перестали шутить. Бланш увлекла подругу в сторонку.

— Приятный дом, Белла!.. Ты говорила с ним еще раз?

— Да. Все в порядке — он готов уступить.

— Как тебе удалось?

— Понятия не имею — он сам предложил.

— Неужели?

— Да. А почему бы и нет? Надеюсь, мы скоро переедем.

— Поздравляю, дорогая!.. Теперь, полагаю, ты частенько будешь видеться с ним. Ты, конечно, и это тоже имела в виду?

— Почему тебе так не нравится мистер Джадж?

— Он? Да мне он совершенно безразличен. Вот тебе, боюсь, придется дорого заплатить за этот дом. Однако поступай как знаешь — тебе же хуже…

Бланш резко отвернулась и подошла к Джаджу, дабы выразить свое восхищение залом. Солнечные лучи падали искоса, и половина зала пребывала в тени, отчего он казался таинственнее обычного. Джадж учтиво и несколько растерянно ее поблагодарил. Тем временем Изабелла уселась в плетеное кресло, спиной к камину.

— Как голова? — сочувственно спросил Роджер.

— Болит, Роджер, — ответила Изабелла и, когда подошли остальные, добавила: — Не осмотрите ли дом без меня? Не хочу быть обузой.

— А как же ты? — спросила Бланш.

— Останусь здесь. Головная боль просто невыносима. А дом я уже видела.

— Кроме одной комнаты, — напомнил Джадж. — Правда, там нет ничего интересного.

— Кроме какой комнаты? — заинтересовалась Бланш.

— Речь идет о комнате на третьем этаже, — объяснила Изабелла. — Говорят, иногда там появляется привидение, не правда ли, мистер Джадж?

— Не знаю, откуда эти слухи. Не только о «Восточной», и об остальных комнатах болтают много глупостей.

— Настоящее привидение, мистер Джадж? — улыбнулась Бланш.

— Надеюсь, классический экземпляр: жаль, не довелось самому увидеть.

— Как интересно! А нам вы покажете комнату?

— Разумеется.

Сначала, однако, решили закончить осмотр первого этажа. Пока они бродили по залу, Изабелла сидела в кресле. Джадж непрерывно и очень подробно что-то объяснял, и под его монотонные интонации Изабелле все труднее становилось бороться со сном…

Она, по-видимому, все-таки задремала, ибо, раскрыв глаза, вздрогнула. В зале никого не было, хотя друзья находились еще на первом этаже: она слышала голоса, доносившиеся из какой-то дальней комнаты. Слов нельзя было разобрать, зато легко узнавались спокойные интонации Джаджа и отдельные восклицания Бланш. «Как странно, — подумала Изабелла, — через стены женский голос в сравнении с мужским всегда столь абсурдно пронзителен».

Она выпрямилась и поправила юбку, машинально постукивая каблучком по полу. Прежде чем подняться наверх, они снова вернутся в зал, это может произойти в любой момент — пока вся компания не исчезнет где-нибудь наверху, не стоит рисковать и любопытствовать… появились ли уже те ступени?!.

Через несколько секунд дверь в зал распахнулась, и на пороге показались оживленно беседующие друзья. Изабелла улыбнулась, но решила не вставать.

— Ага, она проснулась! — воскликнул Роджер.

— А вы думали, я сплю?

— Когда мы уходили, ты очень сладко дремала. Мы даже шли на цыпочках, как три конспиратора. Джадж подтвердит.

— Бланш, ну как тебе дом? По крайней мере первый этаж?

— Дом совершенно удивительный. Колоритный и спокойный, полный воспоминаний о былых временах. Ты не пойдешь с нами наверх?

— Пожалуй, нет. Лучше еще посижу.

Джадж вынул карманные золотые часы, взглянул и сказал:

— Мы будем отсутствовать не особенно долго. Не больше часа, я думаю. Сейчас четверть третьего. Вы подождете?

— Да, конечно, только не тяните время — идите!

Перед уходом Роджер закурил.

— Хочешь сигарету, Белла, — развеять скуку, пока нас не будет?

— Да, пожалуй.

Первая спичка погасла, она чиркнула второй.

— Не очень-то уверенная у тебя рука, — заметил Роджер.

Изабелла молча вернула спичечную коробку и, зажав сигарету губами, положила руки на колени. Бланш и Джадж уже подходили к лестнице, и Роджер поспешил за ними. Изабелла вздохнула и нервно затянулась.

Она слышала, как на первой лестничной площадке решают, куда идти: Джадж предлагал сначала осмотреть второй этаж, а Бланш настаивала на комнате с привидением. По-видимому, она добилась своего — немного погодя их шаги послышались на лестнице, ведущей на третий этаж. Голоса постепенно удалялись, пока наконец не воцарилась полная тишина.

Минуты через три Изабелла быстро встала — так резко, что опрокинула кресло, — повернулась и, взглянув на стену рядом с камином, удовлетворенно улыбнулась; она волновалась совершенно напрасно — ступени, разумеется, находились прямо перед ней. Да и разве могло быть иначе? Обычная, вполне материальная лестница, вполне созвучная общей композиции зала… Весьма странно, конечно, что она не заметила лестницу накануне и что остальные тоже не обратили на нее никакого внимания, но сейчас-то не обманывают же органы чувств… Деревянная, без сомнения построенная человеческими руками, лестница, очевидно, вела в какую-то другую часть дома. Ничего мистического или неестественного: обыкновенная лестница, по которой, должно быть, когда-то ходили каждый день. Да она и сама однажды поднималась по ней. И прекрасно помнила об этом — в противном случае вряд ли пошла бы на такие ухищрения, чтобы снова сюда попасть.

Только через несколько минут к Изабелле вернулась обычная энергичность. Прикрыв глаза рукой, она отчаянно старалась вспомнить, что же произошло в прошлый раз. Казалось странным, раздражающе странным, но забылось абсолютно все. Она помнила, как на мгновение остановилась, едва ступив на лестницу, помнила, как спускалась в зал; а между тем и другим — пустота. Откуда столь поразительный провал в памяти?.. Возможно, наверху какая-то особая, гипнотическая атмосфера? Это, однако, объяснение одной тайны с помощью другой: невероятно, чтобы интерьер и архитектурные особенности какого-либо здания могли так сильно влиять на психику, вызвать полное забвение. Тогда, быть может, ей все приснилось? Быть может, она и сейчас еще спит? Или все это — галлюцинация, как у Джаджа?.. Нет, никогда в жизни она не чувствовала такой ясности и точности мысли. Такие объяснения не подходят…

А драгоценные минуты бегут. Изабелла оторвалась наконец от созерцания лестницы, взглянула на галерею и, затаив дыхание, прислушалась. Ни звука. Вся компания по-прежнему осматривала верхний этаж. Она тихонько подошла к лестнице и начала подниматься. Как и накануне, охватил сладостный и волнующий дух приключения: она отправляется в неведомое, где ее ждут удивительные открытия…

Тотчас же начала проясняться память. Все припоминалось понемногу — мимолетные впечатления складывались в целое постепенно, — как случается, когда вспоминают о каком-то давно забытом событии собственной жизни. Лестница, должно быть, ведет… в переднюю с тремя дверьми. В одну дверь она в прошлый раз вошла… и увидела… да, зеркало на стене… и красную портьеру. Она отодвинула тяжелую портьеру… и что потом? Потом вроде бы снова спустилась по лестнице и оказалась опять в зале… Все словно в тумане, какие-то обрывочные впечатления…

Стараясь восстановить в памяти и детали, Изабелла часто останавливалась. В глубокой задумчивости, не замечая ничего вокруг, она оказалась в той самой передней, которую только что довольно обстоятельно припомнила. Конкретность ощущения заставила вздрогнуть и оглядеться: три двери были на месте — как и раньше, закрытые и враждебные. В отличие от освещенного цветными лучами зала сочились странные серые сумерки…

Все представлялось совершенно обыкновенным, и вместе с тем нарастало беспокойное чувство эфемерности окружающего: казалось, она вступила в призрачное и зловещее пространство, где может случиться самое непредсказуемое. Воодушевление таяло, страх усиливался. Она не собиралась отступать, но двери нравились ей все меньше и меньше. И как только у нее хватило мужества открыть тогда дверь… Левую. Проделать то же самое — нет, не имеет смысла — на этот раз надо попытаться открыть среднюю, если, конечно, достанет смелости. О правой нечего и думать: ее вид вызывает холодную дрожь. Правая дверь определенно внушает страх. Она не могла объяснить почему, просто жутко даже стоять возле нее. Вот-вот скрипнет, откроется, распахнется…

Голова перестала болеть, зато нервы явно сдавали: чем дольше она разглядывала двери, тем сильнее колотилось сердце; щеки буквально пылали. Внезапно ее охватила паника: жуткая дверь сейчас откроется, за ней притаилось нечто, готовое вырваться и отрезать отступление к лестнице. Изабелла почти бессознательно шагнула к средней двери и повернула ручку… Не заперто! Затаив дыхание, быстро скользнула внутрь и тут же захлопнула дверь.

Небольшая комната, обшитая деревянными панелями. Резная деревянная скамья со спинкой у противоположной стены. Ни одного окна, и падающий откуда-то сверху сумеречный свет.

Почти пустая, маленькая комната казалась богатой и благородной — по-видимому, благодаря изысканному темному дереву. Изабеллу охватил прилив чувства собственного достоинства — будто ее пригласили в кабинет аристократа… Одинокая скамья? Зачем? Комната, верно, предназначалась для тайных встреч… как все странно!..

Настороженно и опасливо она присела на скамью, в случае необходимости готовая сразу же встать. Ощущение безопасности не приходило: таинственная комната, закрытая дверь, которая в любой момент может открыться, — положение малоутешительное… Чего же она ждет? Почему не уходит, если давно уже все осмотрела? Убедительного ответа не было, словно завороженная, Изабелла продолжала сидеть, тревожно глядя на дверь и нервно теребя накинутый на шею длинный изящный шарф.

Не осмеливаясь себе признаться, она ждала, когда наконец откроется дверь…

Тихо вскрикнув, Изабелла привстала со скамьи — дверь открывалась!.. Ее полный ужаса взгляд встретился со взглядом… Джаджа!

Она выпрямилась и шагнула ему навстречу. Быстро и спокойно закрыв дверь, Джадж подошел к Изабелле, поддерживая ее, снова усадил на скамью и сел рядом. Изабелла не отрываясь смотрела на него — он казался моложе и выглядел иначе. Возможно, эффект тусклого света, однако явственная непонятная перемена — вне сомнений.

— Как вы попали сюда? — собравшись с духом, спросила Изабелла.

Продолжая серьезно и доброжелательно смотреть на нее, он ответил не сразу. Его лицо определенно было другим. Не таким официальным, более здоровым, более энергичным… и, конечно, он выглядел моложе — не старше сорока пяти.

— Я пришел прямо из «Восточной комнаты», — наконец ответил Джадж. — Мне нельзя здесь задерживаться — они ждут в гостиной. Я ненадолго покинул их: забыл замкнуть «Восточную комнату». Вернувшись туда минуту назад, я увидел ступени, и вот — я здесь.

— А где мы?

— Боюсь, в очень странном месте. Не понимаю, как вы попали сюда.

— Поднялась по лестнице из зала… А что за третьей дверью?

— До сих пор не решился заглянуть. Возможно, мы когда-нибудь сделаем это вместе, не сейчас, — у нас мало времени.

Изабелла побледнела и слегка отвернулась от него.

— Странное предложение, оно неосуществимо, вы же понимаете.

— А что вы думаете о нашей встрече? — Джадж серьезно смотрел на нее.

— Случайность… Скажите, мы в реальном доме или мне снится сон?

— Вероятно, ни то и ни другое. Я много раз бывал здесь, но так ничего и не понял. Вам известно, через десять минут мы оба забудем о нашей встрече?

— Да, знаю. Я тоже была здесь, только в другой комнате.

— Следовательно, вы обманывали меня?

— Не могла же я признаться…

— Да, конечно… Поступить иначе вы и не могли. Эти ступени влекут неодолимо. Противиться невозможно, все остальное просто теряет смысл.

— И вы догадывались о моей хитрости? — Изабелла продолжала теребить шарф.

— Не пришло в голову, хотя никак не мог понять ваше стремление во что бы то ни стало приобрести дом.

— Теперь я безнадежно потеряла ваше уважение?

— Нет, хотя я и очень расстроен. Мечтал о дружбе, а оказалось, речь идет совсем о другом.

Изабелла взглянула на него со странной улыбкой.

— О чем вы подумали, когда увидели меня?

— Я не догадывался, что вы пришли сюда нарочно, я думал, вы здесь впервые, и потому вообразил, что нас свела судьба. Простите за откровенность.

— Почему же вы так считаете, разве ваша дружба мне безразлична?

— Потому что вы воспользовались ею в корыстных целях.

— Ваша дружба мне небезразлична, — сказала она очень тихо. — Мы скоро все забудем, и я не вижу причин скрывать свои истинные чувства. Речь идет о достоинстве, о чести. Я выхожу замуж за другого, и моя любовь отдана ему. Но хотя и не имею права, да и не могу вас любить, признаюсь, знакомство с вами сильно повлияло на мою жизнь, и, мне кажется, в дальнейшем ваше влияние лишь усилится. Я совсем не хочу терять вашей дружбы — наоборот, хочу, чтобы она окрепла и углубилась. Я обманула вас — да, только не в этом.

— Пусть я и оказал на вас некоторое влияние, — с необычайной робостью заговорил Джадж, — вы же пробудили меня к новой жизни. До нашей встречи я был конченый человек — без будущего, без жены, без друзей… Ваша дружба мне необходима как воздух, и ради нее я готов пожертвовать всем.

Они молча посмотрели друг на друга.

— После сегодняшнего разговора мы легче поймем друг друга, — мягко улыбнулась Изабелла. — Даже если все и забудем, в глубине души будет жить память о нашей встрече…

— Прошу вас, подарите мне что-нибудь.

Подумав, Изабелла медленно сняла с шеи шелковый шарф.

— Возьмите!

Прежде чем принять подарок, Джадж снова взглянул на нее.

— А никто не заметит пропажи?

— Шарф мой, и я распоряжаюсь им по собственному усмотрению. Дарю его в знак уважения и симпатии.

Джадж взял шарф, аккуратно, чуть ли не с благоговением сложил и спрятал в нагрудный карман пиджака.

— Ваш подарок — самая сокровенная и драгоценная моя тайна… Предчувствую, нам суждено встретиться здесь снова.

В сомнении Изабелла покачала головой.

— Это — страшное место. Не уверена, осмотрительно ли мы поступили, рискнув прийти сюда.

— Но вы не жалеете нескольких минут, проведенных наедине со мной? Ваше самолюбие… Не ранено ли?

— О, нет-нет!.. Напротив! Совсем иное чувство… трудно описать…

— Пожалуйста, постарайтесь, это очень важно!..

— Странно… я словно получила некий духовный урок… Глупо, конечно…

— Разрешите, возможно, мне удастся добраться до сути. Не кажется ли вам, что короткие проведенные наедине мгновения помогли нам отбросить всякие условности и говорить друг с другом открыто, с доверием, по-человечески? Не в этом ли суть вашего чувства?

— Да, наверное… Здесь совершенно другая атмосфера. Благородная и как бы пронизанная музыкой… Не случись такая странная встреча, никогда не пришлось бы нам узнать друг друга столь глубоко… Если бы вообще пришлось.

— Значит, правильно, что мы поднялись сюда.

Изабелла встала и принялась беспокойно ходить взад и вперед. Джадж задумчиво сидел на скамье. Внезапно она остановилась перед ним и тихо, настойчиво спросила:

— Что же в третьей комнате?

— Узнаем. Только не сейчас — мне пора возвращаться.

— У вас никаких догадок?

— Нет. Лишь смутное предчувствие: эта и левая комнаты как бы преддверие третьей. Чтобы разгадать тайну, надо туда войти. У меня смутные ощущения…

— Мне тоже кажется, там — тайна, — сказала Изабелла. — Одна я никогда не решусь туда войти.

— Мы войдем вместе. Судьба, которая сегодня свела нас, наверняка даст нам и такую возможность.

Джадж встал.

— Мы расстаемся, а через несколько минут встретимся снова? — спросила Изабелла.

— К несчастью, уже как чужие люди.

— Нет, — возразила она спокойно и серьезно. — Сердца, однажды встретившись, не могут остаться чужими. Я уверена, мы узнаем друг друга.

Они направились к двери, и вдруг остановились, пораженные одной и той же странной мыслью.

— Ведь мы пришли сюда по разным лестницам… — растерянно констатировала Изабелла.

— Мне известен единственный путь, которым я и пришел.

— Ну а я поднялась на второй этаж прямо из зала.

— Боюсь, придется признать, здесь действуют совершенно иные физические законы. Когда-то я долго ломал голову над здешними загадками, но потом оставил это бесполезное занятие и теперь довольствуюсь тем, что есть… Мы начнем спускаться вместе, но, очевидно, где-то на лестнице потеряем друг друга.

Они вышли в переднюю.

— Предлагаю для эксперимента взяться за руки, — сказала Изабелла.

— По-моему, с неизвестными силами лучше не экспериментировать.

Он поклонился и пропустил ее вперед. На полпути вниз Изабелла обернулась — Джадж уже исчез.

ГЛАВА X Бланш высказывается

В зале все оставалось по-прежнему; друзья еще не вернулись. В голове царила полная сумятица, и сначала Изабелла совершенно не понимала, что с ней случилось. Она помнила лишь, как, сидя в зале, увидела ступени, поднялась и спустилась обратно. Но лестница исчезла, а в памяти — абсолютный провал, ни одной, даже мельчайшей детали приключения. Прижав руку к горячему лбу, она упорно смотрела на стену, пытаясь сосредоточиться и во что бы то ни стало… вспомнить! Все напрасно: случившееся наверху рассеялось, как сон… И так уже во второй раз, а раньше — много лет назад — то же происходило и с мистером Джаджем…

Изабелла решила все-таки поговорить с этим человеком, единственным, с кем она могла поделиться. Хранить про себя странную тайну просто невыносимо… Лучше всего — поговорить. Он, естественно, рассердится, ведь Маршел нарушил слово, хотя, разумеется, можно придумать какое-нибудь оправдание. Пожалуй, спешить не стоит — лучше все тщательно обдумать на досуге…

Изабелла взглянула на часы: почти половина третьего. Очевидно, довольно долгое время она где-то была… Вдруг она приметила, что на шее нет шарфика. Озадаченно осмотрелась по сторонам — шарфа нигде не видно, а из зала она не выходила. Вероятнее всего, забыла на поляне. Шарф не такой и ценный, однако жаль просто так потерять вещь. Пока все соберутся, вполне можно успеть туда и обратно.

Выйдя из дома, Изабелла отправилась к месту пикника, внимательно присматриваясь, не увидит ли где броскую шелковую ткань. Она дошла до самого ручья и только там остановилась. Шарфа нигде не было. Наверное, его подобрала Бланш, решила Изабелла, успокоилась и направилась к дому.

Небольшая прогулка, несомненно, пошла на пользу: Изабелла отвлеклась от пережитого и нервы ее обрели относительное равновесие. Теперь можно более или менее спокойно встретить друзей. Войдя в зал, она сразу увидела их; похоже, они только что спустились.

Еще никто не произнес ни слова, но Изабелла поняла: что-то изменилось. Возникла какая-то натянутость, и у нее мелькнула странная мысль: неким образом ситуация связана с ней, отчего она на мгновение даже почувствовала себя виноватой. Никто и не поинтересовался ее самочувствием.

— Кажется, мы сегодня играем в прятки, — холодно улыбнувшись, обратилась к ней Бланш. — Сперва пропал мистер Джадж, теперь — ты.

— Мне очень жаль, я потеряла шарф и вышла его поискать. Не ты ли его подобрала?

— Нет.

— Чепуха, конечно, но он куда-то подевался.

— А ты, случайно, не позабыла шарф наверху?

— Я?! Разумеется, нет, ведь я не поднималась туда.

— Не удивляйся — когда мы уходили, шарф был у тебя на шее. Я как раз обратила на него внимание.

— Не может быть! — озадаченно воскликнула Изабелла.

— А ты не выходила отсюда до того, пока не обнаружила пропажу?

— Нет.

Бланш пожала плечами и отвернулась.

— Миссис Стоукс, по всей видимости, ошибается — вы наверняка обронили его где-нибудь в поле или у ручья, — предположил Джадж. — Я попрошу Прайди как следует поискать и, когда шарф найдется, сразу пошлю вам.

— Большое спасибо!

Изабелла украдкой и с некоторой растерянностью поглядывала на Джаджа, всякий раз замечая, что и он поспешно отводит глаза. Вот еще казус: почему они смотрят друг на друга с таким опасливым интересом, вроде бы с последнего их разговора ничего не изменилось… И вдруг Изабелла явственно ощутила: за это время что-то случилось, и об этом необходимо срочно переговорить. Совершенно растерявшись, она даже не решилась обратиться к нему.

— Как мистер Джадж умудрился потеряться? — спросила она у Роджера, самого покладистого из всех троих.

— Понятия не имею. Могу только сказать: мы с Бланш чуть не полчаса бродили по дому, как изгнанные из рая Адам и Ева.

— Еще раз приношу свои извинения, — сдержанно проговорил Джадж. — С моей стороны допущено непростительное нарушение этикета.

Изабелла смотрела то на одного, то на другого.

— Что же все-таки произошло?

— Случай весьма тривиальный, мисс Ломент, и, право, не найду, как достойно объяснить случившееся. После посещения «Восточной комнаты» мы спустились на второй этаж и находились уже около гостиной, когда я неожиданно вспомнил, что забыл замкнуть ту злополучную дверь. Не в моих правилах нарушать установленный порядок, поэтому я попросил, а миссис Стоукс любезно согласилась, подождать пару минут, пока я схожу наверх…

— Пара минут растянулась на полчаса, — все еще стоя спиной к остальным, сказала Бланш.

— Почему? Что случилось?

— Нечто абсурдное, мисс Ломент. Ума не приложу — не то от солнца, не то от вина, наверху я постыдно задремал.

— Да, забавно! — попыталась рассмеяться Изабелла.

— А самое забавное, — Бланш резко повернулась, — когда мы поднялись наверх, найти мистера Джаджа не удалось.

— Простите за напоминание, миссис Стоукс, вы не там искали. Я находился в одной из комнат для прислуги. Зашел закрыть распахнутое окно и… увы!

— Целая вереница случайностей, — сказала Изабелла. — К счастью, после столь разнообразных приключений мы снова собрались вместе, целые и невредимые. Видели что-нибудь интересное, Роджер?

— Многое. Дом — настоящее попурри стилей и столетий. Насчитал три различных эпохи, и, возможно, это не все.

— Зал принадлежит одной эпохе, — поспешил поддержать тему Джадж, — остальная часть дома — другой, а что же — третьей?

— «Восточная комната», разумеется. Очень и очень старинная, насколько могу судить. На одной балке вырезаны руны — естественно, не в елизаветинскую эпоху.

— Почему же вы не сообщили о ваших наблюдениях раньше?

— Не было аудитории, дорогой Джадж. Моя жена всюду высматривала привидение, а вы в глубокой задумчивости, не отрываясь, смотрели на стену и витали весьма далеко от грешной земли.

— А что за письмена? — без особого интереса, скорее, машинально спросила Изабелла.

— Несомненно, магическая формула, с ее помощью наши погрязшие в язычестве саксонские предки отгоняли старавшихся оседлать крышу гоблинсов — любимое их развлечение в те времена. На вашем месте, Джадж, я бы извлек этот брус и отправил его профессорам на расшифровку.

— Возможно, так и сделаю, — сказал Джадж.

Изабелла не очень внимательно слушала Роджера, так как обдумывала происшествие с Джаджем. Она не верила, что он сказал правду. Ей пришло в голову совершенно другое объяснение; интуитивная догадка, неясная мысль моментально превратились в полное понимание: возвратившись в «Восточную комнату», он снова увидел ступени, которые часто видел и раньше. Он поднялся, и — сердце у нее заколотилось — наверху они встретились!.. Вот почему они так странно смотрят друг на друга… Изабелла была совершенно убеждена, что не ошиблась, — будто он сам ей все рассказал.

Взволнованная, она отвернулась.

— Поедемте лучше домой, — сухо предложила Бланш. — Уже почти четыре, и я бы не отказалась от чая.

— Может быть, остановимся где-нибудь по пути? — озабоченно взглянув на нее, спросил Джадж.

— Нет, лучше домой.

Ждать было решительно нечего, и компания сразу покинула зал. Дамы шли впереди, но по выходе из дому Бланш вместе с мужем отправились к автомобилю, оставив Изабеллу наедине с Джаджем, который собирался запереть дверь.

— Я завтра приеду в Уэртинг, надо поговорить, — пробормотала Изабелла.

Не меняя выражения лица и даже не взглянув на нее, он наклонился и вставил в замочную скважину ключ.

— Разумеется, мисс Ломент.

— Приеду на поезде, утром. Сможете встретить? Как бы случайно? Знаете расписание?

— Да. Есть поезд из Хова в десять сорок.

— Прекрасно, никому ни слова.

Не дожидаясь ответа, она поспешила к машине. Дамы набросили плащи и устроились на заднем сиденье. Джадж сел за руль, рядом с ним занял место и Роджер. Сдав немного назад, автомобиль остановился, тронулся и плавно зашуршал по аллее.

У домика привратника они ненадолго остановились, чтобы подождать мистера Прайди, за которым по просьбе Джаджа отправилась жена. Главный садовник пил чай и вышел, спешно что-то дожевывая, дабы возможно скорее привести себя в надлежащий порядок.

— Прайди, — не выходя из машины сказал Джадж, — где-то в поместье леди потеряла шарф. Возможно, около ручья у «Мшистого леса». Поищите сегодня. Шарф необходимо найти.

— Какого цвета, сэр?

Джадж взглянул на Изабеллу.

— Vieux rose.[2] Длинный шелковый шарф.

— Розовый, Прайди. Поищите прямо сейчас. До свидания!

Ближе к вечеру Бланш зашла к Изабелле. Переодетая к ужину, Изабелла сидела на софе и листала журнал. Бланш не сменила туалета. Она отказалась присесть и вообще вела себя довольно странно. Пребывая в весьма сенситивном состоянии. Изабелла сразу почувствовала исходящую от нее специфическую женскую наэлектризованность. Она отложила журнал в мрачном предчувствии.

— В чем дело, Бланш?

— Ни в чем — зашла просто так.

— Мне показалось, не просто так… Довольна сегодняшним днем?

— О, вполне. А ты?

— Тоже, только расстроилась из-за шарфа.

Бланш свела вместе мыски своих туфелек и опустила взгляд на ковер.

— Стоит ли расстраиваться из-за пустяка?

— Не люблю терять вещи.

Пауза.

— Я знаю, где шарф… если это тебе интересно, — спокойно сказала Бланш.

— Знаешь?.. Ну и где же?

Подруга медленно подняла взгляд на ее лицо.

— У Джаджа. В нагрудном кармане пиджака.

Изабелла вскочила и снова села.

— Что?!

— По крайней мере, он там был, я видела… краешек.

— Это абсурд! Зачем, черт побери, ему мой шарф!?

— Ты бы лучше спросила, как он оказался у него. Весьма надеюсь, не с твоего ведома?

— Разумеется, нет. У меня нет привычки дарить мужчинам предметы своего туалета.

Бланш поджала губы и, помолчав, сказала:

— Когда мы пошли наверх, шарф, несомненно, был у тебя на плечах. Ты не поднималась, а Джадж не спускался вниз. Однако, когда мы разыскали его после исчезновения, шарф таинственным образом уже перекочевал к нему в карман. Он даже не удосужился как следует припрятать вещицу… Загадка какая-то, ты не находишь?

Изабелла смутилась и покраснела, предчувствуя опасность.

— Ты подозреваешь…

— Нет, дорогая. Коль скоро все обстоит так, как ты говоришь, — не сомневаюсь в твоей правдивости — значит, лжет этот человек. Да, разумеется, он лжет. Женский шарф сам собой не взлетает на три этажа и не попадает прямо в мужской карман.

— А может, у него был вовсе не мой шарф?

— Дорогая моя, что-что, а содержимое твоего гардероба я знаю наперечет. Ты могла бы убедить Роджера, но не меня. У Джаджа был твой шарф.

Изабелла закусила губу и, в свою очередь, уставилась на ковер.

— В таком случае ничего не остается — он зашел слишком далеко. И не имел никакого права так поступать. Ума не приложу, зачем ему мой шарф. Не маньяк ли он?

— Вероятно, только ты все время упускаешь главное — как, в конце концов, этому человеку удалось заполучить твой шарф?

— Вариант возможен один: он оставляет вас в гостиной, черным ходом крадется в зал и снимает с меня, спящей, шарф. Другого объяснения, похоже, нет.

— Естественно, Джадж может быть кем угодно, даже лунатиком, — предельно сухо сказала Бланш.

— Премного благодарна! Прекрасно понимаю, куда ты клонишь.

Бланш замолчала. Так и не дождавшись ответа, Изабелла рассмеялась, но в ее смехе прозвенели жесткие, металлические интонации.

— О, сдаюсь — улики катастрофическим образом изобличают нас обоих. Поэтому можешь говорить откровенно.

— Бога ради, оставь этот тон! Ты, разумеется, понимаешь, насколько компрометирует тебя подобная ситуация. Не выходи из себя, подумай лучше, что предпринять. Если я видела шарф, его мог заметить и кто-нибудь другой.

— Следовательно, ты не собираешься разглашать подробности сего пикантного случая?

— Разве я способна на такую подлость? Думала, ты обо мне лучшего мнения.

Изабелла в волнении начала грызть ногти.

— Я пришла тебе помочь, — продолжала Бланш. — Полагаешь, приятно вмешиваться в чужие дела?

— О, я, безусловно, тебе благодарна. Не всякий решится взять на себя столь неприятную обязанность — это ясно… Возможно, моя благодарность была бы безграничной, отнесись ты ко мне с пониманием и поддержкой, только твои убеждения иного рода. Разумеется, я не имею никакого права ожидать от других такого же донкихотства, какое в подобной ситуации проявила бы сама. Каждая женщина обязана действовать в согласии со своей природой.

— Еще будет время проявить симпатию — когда почувствую безотлагательную необходимость.

— Прошу тебя, никогда не относись ко мне с сочувствием, коли не считаешь, что я того заслуживаю. Мне вовсе не нужна жалость.

Бланш осторожно села на софу и с безотчетной импульсивностью схватила подругу за руку.

— Белла, поклянись, что между вами ничего нет, и я поверю. Ты не можешь солгать, ведь мы всегда верили друг другу.

— Клянусь, не имею ни малейшего представления, каким образом у Джаджа оказался мой шарф. И недоумеваю по этому поводу не меньше, чем ты.

— Правда?

— Сущая правда… — Изабелла улыбнулась и покраснела.

— Прекрасно. Это я и хотела услышать. Пока ты в порядке, его поведение нас может особенно не тревожить. У меня просто камень с сердца свалился… Но тебе просто необходимо вернуть шарф.

— Вечером, в постели, я все обдумаю.

Бланш пристально смотрела на Изабеллу, не отпуская ее руки.

— На твоем месте я прекратила бы с ним всякое общение. От такого человека добра не жди.

— Советуешь отказаться от дома?

— Полно и других домов. Ты уже сказала тете, что он согласен его уступить?

— Пока нет.

— Вот и хорошо, и не говори… Черкни Джаджу пару строк, мы, мол, по разным причинам отказываемся от дома. Упомяни и про шарф — дескать, все знаешь — и попроси немедленно вернуть… Перед ужином все можно успеть сделать.

— Нет, сейчас уже нет времени, — ответила Изабелла.

Времени не нашлось и позже. Ночью, в постели, она долгие часы мучительно размышляла о событиях минувшего дня. Когда ей удавалось убедить себя, что ни при каких обстоятельствах она не могла подарить злополучный шарф Джаджу, становилось легче, но в следующую секунду, как плохо перевязанная рана, снова начинали мучить сомнения, и снова она тщетно пыталась найти выход, избежать признания ужасной, немыслимой догадки.

Неясные подозрения терзали с новой силой, пока, вконец обессиленная, она не погрузилась в сон.

ГЛАВА XI Изабелла отправляется в Уэртинг

Утром, сразу же после отъезда Роджера и Бланш, надев старый, но все еще вполне приличный твидовый костюм и прочные, на низких каблуках туфли, Изабелла заявила тетушке, что собирается побродить среди меловых холмов, вернется к обеду, впрочем, может и запоздать. Изабелла точно рассчитала: тетушка не выразит желания принять участие в подобной экспедиции. Миссис Мур поначалу, разумеется, принялась возражать, хоть и не особенно настойчиво, скорее соблюдая установленный ритуал, чем стараясь действительно отговорить племянницу. В конце концов к десяти утра Изабелла вышла из отеля. Естественно, не собираясь бродить по холмам. На Престон-стрит она села в автобус до вокзала в Хове, где купила билет до Уэртинга.

Отправление несколько задерживалось. Пассажиров было немного, и ей удалось занять пустое купе первого класса. Она поспешила открыть окна — духота: утро выдалось на редкость серое и мрачное, сплошь затянутое небо предвещало дождь. Когда поезд подъезжал к Уэртингу, на стеклах появились первые капли.

Джадж ждал ее в начале Сауз-стрит. Элегантно одетый, заложив руки за спину, он беспечно разглядывал витрину книжного магазина. По его виду трудно было предположить, что у него здесь свидание. Изабелла слегка коснулась его руки — он обернулся и посмотрел с таким удивлением, что она опешила: вдруг встреча и в самом деле совершенно случайна? Но тут же вспомнила о своей просьбе соблюдать осторожность.

— Не меня ли вы ждете, — улыбаясь, спросила Изабелла.

Джадж приподнял шляпу.

— Мне следовало бы ждать вас на станции, да я боялся вызвать подозрения.

— Тогда пойдемте. Кажется, начинается дождь.

— Похоже. А вы даже зонт не захватили.

— Зато оделась вполне по-осеннему.

Они перешли через дорогу и направились в сторону Барлингтона. Прохожие попадались редко, ее наверняка никто не знал, но Изабелла нервничала: одна, в чужом городе разгуливает с посторонним мужчиной… Каждый встречный, казалось, недоуменно посматривал на нее.

— Я не обременила вас просьбой о встрече, мистер Джадж?

— Напротив, мисс Ломент. Для меня это большая честь…

— У меня, в общем-то, нет никакого срочного дела — просто хотелось кое о чем поговорить.

— Разумеется, — Джадж согласно и несколько озадаченно кивнул.

Подождав, пока какая-то женщина пройдет мимо, Изабелла спросила:

— Прежде всего, мистер Джадж, — нашелся мой шарф?

— Да. Я положил его в маленький пакет и захватил с собой. При расставании не забудьте взять.

— Где же его нашли?

Джадж заколебался.

— Боюсь, в очень странном месте. Вчера вечером, дома, я обнаружил его в нагрудном кармане своего пиджака.

— Да, действительно странно.

— Несомненно — шутка кого-то из наших друзей. Шутка, пожалуй, не самая удачная.

— Вы имеете в виду Роджера? Не думаю… А не могли вы сами как-нибудь случайно сунуть его в карман?

— Нет, совершенно исключено. Уж лучше считать это шуткой.

Изабелла помолчала и, повернувшись к нему, спросила:

— Мистер Джадж?..

— Да, мисс Ломент?

— Где вы все-таки были, когда исчезли вчера?

— Разве я уже не объяснил?

— Я вовсе не собираюсь обвинять вас — понимаю, вы вынуждены были дать какие-то объяснения. Но теперь вы признаетесь, да, мистер Джадж?

— Мисс Ломент, все-таки…

— Вы поднялись по тем ступеням, не так ли?

Джадж искоса взглянул на нее.

— По каким ступеням?

— По странным ступеням, ведущим из «Восточной комнаты» наверх.

— Следовательно, мистер Маршел Стоукс вам все рассказал?

— Пожалуйста, не будем говорить о мистере Стоуксе. Я знаю о лестнице по собственному опыту.

Дождь усилился, они укрылись под ближайшим навесом, где, к счастью, никого не оказалось, и сели лицом к морю. Джадж положил руки на золотой набалдашник трости и задумчиво смотрел прямо перед собой.

— Мисс Ломент, насколько я знаю, вы никогда не были в «Восточной комнате»?

— Не была. В вашем доме больше тайн, чем вы думаете, мистер Джадж. В зале тоже есть лестница.

— Какая лестница? — он нахмурился. — Как прикажете вас понимать?

— Я видела ее собственными глазами и дважды поднималась наверх — второй раз вчера днем. Поверьте, я не фантазирую, все обстоит чересчур серьезно…

— Вчера днем?

— Через пять минут после того, как вы с моими друзьями ушли наверх.

— А как выглядели… ну, те ступени?

— Обычные деревянные ступени, довольно узкие. Без перил. Через проем в стене лестница вела куда-то наверх, куда именно, рассмотреть не удалось.

— Поразительно! Не могли бы вы рассказать подробнее?

— Нет, ничего не помню: поднялась по ступеням, потом спустилась обратно — вот и все.

Возникла долгая пауза, Джадж то и дело задумчиво покашливал.

— Да, мисс Ломент, вынужден поверить, хотя… Вчера это было уже во второй раз? То есть, вы пользовались лестницей и раньше?

— Пользовалась.

— Я вам верю. Ведь и со мной не раз происходило то же. Удивительно, мисс Ломент, ваш рассказ принес мне облегчение. Поверите ли, дошло до того, что я порой сомневался в собственном рассудке. Законы природы вроде бы непреложны, и, когда сталкиваешься с парадоксом, прежде всего беспокоит, в здравом ли ты уме.

— Следовательно, вы вчера поднимались наверх?

— Да, поднимался.

— И ничего не помните?

— Совершенно ничего.

— И вам не приходит в голову ничего особенного?

— Что вы имеете в виду?

— Не встретились ли мы наверху?

Джадж быстро взглянул на нее.

— Почему вы так думаете?

— Вполне объяснимой становится история с шарфом, — очень тихо сказала Изабелла.

— С шарфом?

— Не спешите. Подумайте, мистер Джадж. Это важно.

— Не понимаю, наша встреча — там или где-нибудь еще, — история с шарфом…

— Если не понимаете, ничем не могу помочь.

— Не украл же я шарф, а если получил его в подарок, непонятно, чем заслужил такую честь…

— Возможно, это подарок.

— Не представляю, вы имеете в виду… — побледнел Джадж.

Изабелла тревожно оглянулась, подвинулась поближе и, нервно расправляя юбку, заговорила:

— Да, мистер Джадж. Не понимаю, кто мы друг другу?.. Разумеется, друзья. Но со вчерашнего дня наши отношения сделались какие-то неопределенные. Я нервничаю, беспокоюсь…

— Могу себе представить…

— У нас с вами одинаковые переживания? Или дело в чем-то другом? Пожалуйста, постарайтесь помочь: мне так трудно говорить…

— А нужно ли, мисс Ломент? Вы сами сказали, мы друзья, а это немало. Может быть, не стоит слишком любопытствовать?

— О, как вас убедить? Если мы не выясним отношений, не быть нам друзьями! Разве могу я дружить с мужчиной, чувства которого для меня загадка?.. Нет-нет, я вправе вас расспросить… Вы никоим образом не компрометируете себя — что бы вы ни сказали, никогда не воспользуюсь этим, — но я должна знать ваши чувства ко мне.

Джадж взволнованно стискивал пальцы.

— Наша беседа зашла слишком далеко, мисс Ломент. Что же делать — мы с вами не имеем права говорить о своих чувствах.

— Вы не понимаете или попросту не хотите понять. Ваши чувства ко мне — мне и принадлежат. Это — моя собственность, и я вправе, слышите, вправе знать о них все! — помолчав, Изабелла сбавила тон: — Вынуждена спросить… относитесь ли вы ко мне… как-нибудь особо? Или… Разве не видите, в какой я ужасной ситуации, поскольку не знаю, как… мы относимся друг к другу… — закончила она, окончательно смутившись.

— Мы добрые друзья, мисс Ломент, и ничего более.

— Итак, вы не хотите говорить откровенно. Как же нам встречаться, когда нас увлекают странные фантазии, а подозрения отравляют дружбу?.. В общем, мистер Джадж, коли не хотите быть настоящим другом, то… вообще ничего не надо… Больше я не стану с вами встречаться.

— Мне очень жаль, и если угрожает разрыв, то уж, во всяком случае, не желаю, чтобы это случилось из-за какой-нибудь вопиющей глупости с моей стороны. Я не обладаю преимуществами молодых людей, а посему не намерен подражать им в безрассудстве.

— Тогда чего же вы боитесь? Едва ли я осужу вас за исполнение моей просьбы. Что бы вы ни сказали, обещаю: нашей дружбе это не повредит. Все останется по-прежнему, а если и изменится, то лишь к лучшему. Расскажите.

— Я не могу.

Изабелла побледнела и начала постукивать ногой по асфальту.

— Вряд ли вы не ответите на прямой вопрос. Что я значу для вас, мистер Джадж?

— Возможно, чересчур многое, а главное… я, верно, не значу для вас ничего.

— Это правда?

— Да. Я очень хорошо к вам отношусь, лучше, чем к любой другой из ныне живущих женщин, мисс Ломент.

— А что такое, по-вашему, очень хорошее отношение? — взволнованно прошептала Изабелла.

— Подобное чувство называют особым словом, но я не вправе его произнести.

— О, так ли я поняла? — спросила она едва слышно.

Джадж не ответил.

После долгого молчания Изабелла тяжело вздохнула.

— Верните, пожалуйста, шарф, пока мы одни.

Джадж достал из кармана маленький бумажный пакет и передал ей. Изабелла безразлично повертела его в руках.

— Что же все-таки делать? Просто необходимо выяснить, как у вас оказался шарф. Мне неприлично снова приехать в ваш дом и подняться по лестнице, зато вы можете.

— Если хотите, поднимусь. Какой толк, если я все равно все забуду?

— Возьмите карандаш и бумагу.

— И верно. Удивляюсь, как я раньше не догадался. Так и сделаю.

— Сегодня?

— Возможно, сегодня. Как сообщить вам результат?

— Если вы напишете или зайдете, возникнут подозрения, мистер Джадж. Не смогли бы вы завтра днем приехать в Брайтон и где-нибудь встретиться со мной?

— Разумеется, приеду. Где и когда вас ждать?

— Тетя днем отдыхает. Давайте в три в Хове — там менее людно. Знаете купальни на берегу?

— Да.

— Встретимся около купален. Вы отдаете себе отчет, насколько это важно для нас обоих?

— Единственное, чего я хочу, — успокоить вас. От самого же эксперимента ничего особенного не жду.

Изабелла внимательно взглянула на него.

— И все-таки, после того что вы мне сказали, неужели вам все безразлично?

— Честное слово, мисс Ломент, безразлично. Для меня важно только одно — сохранить нашу дружбу любой ценой… Лишь бы вернуть наши прежние отношения, на большее не претендую. Уверен, вы убедитесь позже, что мы напрасно позволили себе переступить некую грань…

Оба встали, однако перешедший в ливень дождь заставил их снова сесть. Изабелла отвернулась, принялась поправлять волосы и неожиданно сообщила:

— Я, между прочим, еще не сказала тете о вашем согласии продать дом, и вы тоже лучше пока молчите.

— Хорошо. После всех странных перипетий едва ли вам стоит переезжать в Ранхилл.

— И все-таки, надеюсь, вы сдержите слово. Хотя и нет смысла спешить… Вон та женщина испортит свои меха, если не укроется от дождя.

Последнее замечание относилось к элегантно одетой даме, приближавшейся к их укрытию с западной стороны. Застигнутая дождем, она, видно, переживала свойственную любой женщине панику, и все-таки вопреки обстоятельствам двигалась изящно и грациозно. Меха и бархат выглядели на ней столь естественно, что казались будничным нарядом. Высокая и стройная, но, о чем было нетрудно догадаться даже на расстоянии, далеко не первой молодости. Лица Изабелла пока не могла различить. Джадж сидел по другую сторону, поэтому она не заметила его явного смущения.

— Моя знакомая, — быстро проговорил он. — То есть мы живем в одном отеле. Миссис Ричборо, вдова.

— Очаровательна! — рассеянно заметила Изабелла. — Правда, лица не видно. Симпатичная?

— Скорее своеобразная, нежели симпатичная. С ней весьма интересно беседовать, насколько можно судить по нашему недолгому знакомству. Увлекается спиритуализмом.

— Да, теперь вижу. У нее бледное, изможденное лицо. Богата?

— Не знаю. Одевается хорошо, носит драгоценности. Я с ней мало знаком.

— Кажется, идет сюда. Я лучше пойду.

— Нет, мисс Ломент, пожалуйста, останьтесь! Ваш неожиданный уход бросится в глаза. Я вас представлю, и вы сразу уйдете.

Изабелла пренебрежительно усмехнулась.

— Как пожелаете. По крайней мере женское любопытство будет удовлетворено, и она не станет расспрашивать обо мне… Посмотрите, когда отправляется поезд, — расписание у вас с собой?

Он достал расписание и начал поспешно листать страницы. Тем временем спешащая к ним миссис Ричборо уже узнала Джаджа и удивленно улыбалась, но у Изабеллы почему-то зародилось подозрение, что встреча не совсем случайна. Все движения и позы миссис Ричборо, нарочито грациозные, словно были заранее отрепетированы, у Изабеллы даже мелькнула мысль, не манекенщица ли она, приехавшая сюда в отпуск. Миссис Ричборо, в туфлях на непомерно высоких каблуках, подошла наконец ближе. Лет тридцати шести — тридцати семи, малосимпатичная. Длинное, худощавое, бледное лицо с высокими скулами, дерзкая, не выражающая ничего, кроме претензии, застывшая улыбка. Макияж сделан в высшей степени искусно, пожалуй, только опытный женский глаз мог уловить косметические ухищрения. Весь ее туалет — от одежды до духов, — казалось, был призван подчеркивать все сугубо женское, соблазнительное для мужчин. Учитывая грубую, животную природу последних, Изабелла сочла вполне вероятным, что в ее сети время от времени попадается очередная жертва… Взглянув на свой дорожный твидовый костюм, она иронично усмехнулась.

— Можно у вас укрыться? Какая приятная, неожиданная встреча! — не дожидаясь приглашения, миссис Ричборо шагнула под навес и стряхнула муфту.

Джадж, все еще с открытым расписанием в руке, встал и, вежливо улыбнувшись, приподнял шляпу.

— Какой приятный сюрприз! Вы же насквозь промокли?!

— Немножко… Я не помешала?

Она говорила очень медленно, спокойным, слащавым голосом, отчетливо, почти театрально произнося каждое слово. А в конце своей реплики зачем-то перешла на шепот.

— Нисколько, — ответил Джадж. — Нас загнал сюда дождь, и мы очень рады еще одному товарищу по несчастью. Познакомьтесь… мисс Ломент — миссис Ричборо… Я подыскиваю удобный поезд для мисс Ломент и, если позволите, закончу — пару минут.

Миссис Ричборо присела рядом с Изабеллой.

— Выходит, вы не из Уэртинга?

— О нет. Разве я похожа на местную?

— К сожалению, не умею отличать уроженцев Уэртинга по внешнему виду. Тогда вы из…

— Из Брайтона. А что?

— И в самом деле не знаю, почему спросила, — вдова засмеялась. — Почему вообще люди спрашивают о таких вещах? Итак, мистеру Джаджу сегодня везет. Вы тоже не по случаю?

— Что значит «не по случаю»?.. Боюсь, ваши прекрасные меха совсем промокли.

— Да, одно расстройство. Понадеялась на хорошую погоду. Однако вы очень любезны.

— Вы имеете в виду, не по случаю одета? О, я оделась специально для поездки.

Миссис Ричборо взглянула на маленький пакет, лежавший у Изабеллы на коленях.

— Вы что, захватили с собой перекусить?

— О нет. Я здесь ненадолго — только по делу.

Джадж наконец нашел поезд. Она успевала в Брайтон к обеду: поезд вскоре отправлялся, и нужно было, не теряя ни минуты, идти.

Миссис Ричборо протянула руку на прощание:

— Надеюсь, мы продолжим знакомство в более благоприятной обстановке.

Изабелла слегка поклонилась, в высшей степени холодно, как бы не заметив протянутой руки.

— Нет, не беспокойтесь, мистер Джадж, — коснувшись его пальцев, сказала она с улыбкой, — я пойду одна. Кто спешит на поезд — плохой попутчик, а дорогу я знаю прекрасно.

Она вышла под дождь и направилась к железнодорожной станции.

ГЛАВА XII Миссис Ричборо выполняет поручение

В среду сильно похолодало. Дождь кончился, проглядывало бледное солнце. Изабелла пришла на свидание на несколько минут раньше назначенного времени. Джаджа еще не было.

Отчасти желая исправить неблагоприятное впечатление, произведенное, возможно, столь неудачно выбранной вчера одеждой, она явилась в модном, неброском саржевом костюме, отделанном скунсовым мехом. С нарочитой беспечностью прогуливаясь по бульвару, Изабелла вскоре заподозрила, что ее предусмотрительность, пожалуй, была напрасной: в поле зрения не было никого, хотя бы отдаленно напоминавшего Джаджа.

Разочарование сменялось нетерпением, раздражением, как обычно случается в подобной ситуации. В четверть четвертого она решила больше не ждать, пока он наконец соблаговолит явиться, — такая необязательность несовместима с ее женским достоинством… однако и пять минут спустя все еще гуляла по бульвару…

Уже собираясь уходить, она внезапно заметила приближающуюся к ней фигуру. Изабелла замерла и побледнела — миссис Ричборо. Без особой спешки, та жеманно семенила по бульвару со стороны Брайтона, по-прежнему в мехах, только в других — более тяжелых и дорогих; другая шляпка — черный бархатный ток с пером райской птицы и новые белые перчатки. Изабелла со страхом подумала: ее появление непременно связано с отсутствием Джаджа — возникла зловещая уверенность: с ним что-то случилось. Забыв о достоинстве, она поспешила навстречу вдове.

Они слегка пожали друг другу руки: миссис Ричборо с корректной улыбкой, а Изабелла порывисто, не думая об этикете.

— Полагаю, вас послал мистер Джадж? — нетерпеливо начала Изабелла.

— Да. Уж извините за опоздание… знаю, каково девушке, когда ее заставляют столько ждать… Но я спешила вовсю — до сих пор не могу перевести дух… Простите… Поезд, как всегда, задержался… Я ужасно расстроена опозданием…

— Не беспокойтесь, все в порядке. Почему мистер Джадж не пришел?

— Заболел… Нет, не беспокойтесь, ничего серьезного. Простуда или что-то в этом роде. Ведь он не так молод… Он хотел прийти, да я запретила. Лучше не рисковать — мало ли какие осложнения могут приключиться, — вот я и предложила съездить вместо него и все передать… Присядем?

— Вы уверены, ничего серьезного?

— О дорогая!.. Обычная простуда. Завтра мистер Джадж снова будет на ногах.

Они сели на скамейку. Миссис Ричборо аффектированно дышала — якобы от быстрой ходьбы, впрочем, Изабелла не обращала на нее никакого внимания.

— У вас записка или он просил передать что-нибудь устно?

— Письмо, дорогая. Сейчас найду.

Открыв сумочку, она принялась рыться, нарочито медленно.

— Поверьте, чувствую себя прямо-таки интриганкой. Как будто в любовном романе… Нет, я все понимаю, это, разумеется, не так… но по дороге меня весьма тешила фантазия, что ваша история именно из таких… У меня, знаете ли, очень романтическая натура.

— Речь идет всего-навсего о доме… моя тетя собирается купить дом у мистера Джаджа.

— Какая проза!.. А вы, значит, выступаете в роли ее маклера?

— Помогаю иногда. Вот это письмо?

— Немного помято, однако не вскрыто — в целости и сохранности.

Изабелла повертела в руках большой квадратный конверт: без адреса, запечатан желтым воском; от сумочки миссис Ричборо насквозь пропитался запахом интенсивных женских духов. Она осмотрела печать внимательнее, чем позволяли приличия.

— Мистер Джадж просил прочитать сразу и дать ответ?

— Полагаю, он надеется на ответ. Не надо так на меня смотреть, дорогая, — я отвернусь.

Изабелла все еще вертела конверт.

— С вами, я думаю, он не обсуждал это дело?

— Странный вопрос! — голос вдовы оставался мягким, а глаза сделались жесткими и дерзкими. — Боюсь, пока еще мы не в столь доверительных отношениях.

— Ну, я не знаю…

Решившись, Изабелла распечатала конверт. Вдова учтиво опустила взгляд, слегка приподняла кромку юбки и с минуту смотрела на нее; затем отпустила, достала из сумочки маленькое зеркальце в серебряной оправе и начала дотошно исследовать свое лицо.

Кроме письма, в конверте находился маленький бумажный пакетик. Изабелла сначала открыла его. Шпилька. В полном изумлении Изабелла уставилась на нее, потом — пока не заметила вдова — быстро сунула в конверт. Само письмо, написанное четким почерком, было следующего содержания:

Дорогая мисс Ломент!

Сегодня я неважно себя чувствую, поэтому извините, не смог прийти. Миссис Р. любезно согласилась поехать в Брайтон и передать вам письмо. В конверте — маленькое приложение. Вы догадываетесь, где я это нашел. Оттуда же принес кое-какие записи, но вынужден сообщить: поскольку они касались исключительно моих личных чувств, я взял на себя смелость их уничтожить. Боюсь, ваша гипотеза верна. Если вы опознаете прилагаемый к письму предмет, это послужит убедительным тому доказательством.

Сдается, нам необходимо завтра (в четверг) отправиться туда вместе. Миссис Р. готова сделать одолжение и сопровождать нас, поэтому, если вы не против моего предложения, можете обговорить с ней все детали. О нашем деле она ничего не знает. Разумеется, у меня нет никакого права просить вас приехать: если бы дело касалось только меня, никогда не решился бы просить вас пойти на такой риск. Коль скоро мне известно, до какой степени вы обеспокоены ситуацией, почитаю благоразумным предоставить вам возможность выбора, оставив на ваше усмотрение, воспользоваться ею или нет. Если завтра вы заняты, быть может, назовете миссис Р. другой день?

Надо полагать, вы прекрасно понимаете: письмо необходимо уничтожить, и чем раньше, тем лучше.

Ваш Г. Д.

Изабелла дважды прочитала послание, затем задумчиво убрала в конверт и сунула в сумочку.

— Благодарю вас, миссис Ричборо!

Вдова, поправлявшая вуаль, быстро обернулась и, театрально улыбаясь, спросила:

— Все в порядке, дорогая?

— Что касается продажи дома — да. Мистер Джадж предлагает завтра нам вместе поехать в Ранхилл…

— Соглашайтесь, дорогая! Страшно хочу увидеть поместье.

— Почему?

— Обожаю старинные фамильные дома. Сама не знаю почему. У меня недурные медиумические способности, — возможно, поэтому.

— Если вы так рветесь туда, могли бы обойтись и без меня.

Миссис Ричборо перестала улыбаться.

— Могла бы, будь я знакома с другой дамой. К несчастью, здесь у меня никаких знакомых — я с севера.

— Ну а в отеле?

— Представьте, я так трудно схожусь с людьми… Почему же вы не хотите поехать? Вас что-то пугает?

— Вы, разумеется, не в курсе, но я была там уже три раза. Мой энтузиазм исчерпался… Пожалуй, не поеду, благодарю вас!

— Вот уж не ожидала. Девушки обычно рады как-то развеяться.

— Единственное удовольствие в поездке — возможность насладиться вашим обществом, миссис Ричборо. Это, конечно, весьма притягательный стимул.

— Не иронизируйте, дорогая. Давайте взглянем иначе: допустим, вы в самом деле не хотите поехать, а почему бы не доставить удовольствие мистеру Джаджу? Он так горд своим домом и так радуется — совсем по-детски, — когда может показать его своим друзьям. Не представляю почему, но он очень доверяет моему художественному вкусу, поэтому я обещала честно, без утайки высказать свое мнение о поместье… А теперь наши планы рушатся, и все из-за того, что вы боитесь обременить себя такой малостью.

Изабелла засмеялась.

— Короче говоря, меня приглашают исключительно в качестве сопровождающей вас особы.

Вдова тоже засмеялась — настолько энергично, что выражение ее длинного, бледного лица стало весьма странным.

— Ну не абсурд ли — молодая незамужняя леди и в роли сопровождающей особы для опытной и знающей жизнь вдовы? Один лишь, дорогая, небольшой нюанс: две женщины могут совершенно спокойно отправиться туда, куда одной не совсем прилично. Впрочем, репутацией рискую я… будучи самой юной и невинной из нас двоих… Ну как, решились?

— Пока в сомнениях, миссис Ричборо. О ком вы все-таки больше хлопочете — о себе или о мистере Джадже?

— О нем — мне его очень жаль, он так одинок. Потерял жену, нет друзей, с кем он мог бы поговорить, живет в гостинице на побережье, где постояльцы сменяются каждый день. Мы, женщины, просто обязаны помочь ему, развлечь… Понятно, для девушки вашего возраста он не очень-то подходящий компаньон, но согласись вы, добрая самаритянка, поехать, я торжественно обещаю всенепременно избавить вас от его занудных бесед.

— О, вот в этом я ничуть не сомневаюсь.

— Значит, согласны?

— Нет, не поеду, — сухо отрезала Изабелла.

— Н-да, ничего не поделаешь, доброта отнюдь не в числе ваших достоинств!.. Не поделитесь ли, чем вызвано ваше нежелание ехать? Ведь придется же как-то объяснить ваш отказ.

— Передайте мистеру Джаджу — мне просто неинтересно. Он поймет. И вообще, я не намерена разъезжать по Англии с незнакомыми людьми. Мне это не нравится, не понравится и моим друзьям… Спасибо, что потрудились приехать сюда, миссис Ричборо! У вас все? — Изабелла собралась было подняться и уйти…

— Одну минуту, дорогая… Если вы не желаете ехать, не захочет ли ваша тетя? Ведь она ведет переговоры насчет дома. Мистер Джадж, естественно, приедет за ней на автомобиле.

— Опасаюсь, даже прискачи он верхом, не произведет должного впечатления. Тетя очень тяжела на подъем.

— А почему бы не попытаться? Зайду, пожалуй, с вами в отель… надо полагать, сейчас она там?

— По-видимому, там, только пожелает ли она встретиться с вами — не уверена. Тетя в последнее время почти уже не интересуется поместьем Ранхилл, а упоминать в ее присутствии даже имя мистера Джаджа все равно, что размахивать красной тряпкой перед быком… Она убеждена, что мистер Джадж повел себя в этой истории неучтиво — вот почему вместо нее переговоры приходится вести мне.

— Попытаться, однако, не помешает. Все-таки загляну к ней по пути на станцию. Отель «Гонди», говорите? По-моему, я когда-то останавливалась там.

— В упрямстве вам не откажешь, — раздраженно улыбаясь, сказала Изабелла. — Попытайтесь, коль скоро на что-то рассчитываете. Прошу лишь не упоминать моего имени — настоятельно требую этого.

В глазах вдовы на мгновение вспыхнули зловещие огоньки.

— О, если удастся этого избежать, само собой, дорогая. Во всяком случае, о письме ничего не скажу — обещаю.

— А, начинаю понимать!

— У меня нет другого выхода. Мы не стали друзьями, зачем же мне выгораживать вас? Будьте благоразумны!

— Нет, я не поеду… Не понимаю, почему вы так настаиваете?.. Согласитесь, столь страстное желание осмотреть достопримечательности весьма и весьма подозрительно! Вы, безусловно, что-то недоговариваете?..

— Уверена, теперь мы поймем друг друга. Знаете, дорогая, вы гораздо умнее, чем мне представлялось, — она одарила Изабеллу обворожительной улыбкой, несомненно, из тех, что предназначены для мужчин. — Вы откровенно высказали свое неудовольствие, буду откровенна и я. Ранхилл Корт знаменит своими привидениями, а я —…спиритуалистка… Все прояснилось, не так ли?

Изабелла пристально посмотрела на нее.

— В самом ли деле дом знаменит привидениями?

— Возможно, «привидение» — не совсем удачное слово. Скажем лучше, знаменит странностями. К примеру, в доме есть известный по всей Англии коридор, известный всем спиритуалистам, я имею в виду. Вам, верно, довелось в нем побывать, ведь вы посещали поместье?

— О да. Но если это все, не так уж и много там любопытного, смею вас уверить.

— Не много для вас, дорогая, — вы же не интересуетесь такими вещами. А для всякого, кто ищет контакт с потусторонним, огромное значение имеет даже самый маленький ключ. Возможно, вы никогда еще не теряли очень близкого человека. А я теряла.

— Ах вот, оказывается, почему вы хотите заставить меня отправиться туда вопреки моему желанию. Извините за скептицизм, миссис Ричборо, но в последние десять минут вы в слишком навязчивом темпе и весьма энергично предлагаете все новые и новые объяснения. Надо полагать, найдутся и другие.

— Какие, например? — вдова взглянула на нее, не скрывая враждебности.

— Не знаю, не знаю…

— Предполагаете, я преследую личные цели?

— Ничего я не предполагаю, ваши объяснения просто смешны… Вы давно знакомы с мистером Джаджем?

— Завтра минет две недели, дорогая. Как видите, близкие отношения просто еще не успели возникнуть.

— A у него приличное состояние? Я, к сожалению, не в курсе.

Миссис Ричборо широко улыбнулась, обнажив крупные, на удивление белые зубы.

— А разве у него есть состояние? Да, поместье, разумеется… Признаться, понятия не имею, богат он или беден, и, откровенно говоря, меня это абсолютно не интересует… Впрочем, я совершенно непрактична — привыкла, знаете ли, выбирать друзей по характеру, а не по кошельку. Деньги меня никогда не волновали, и я презираю даже разговоры о них.

— А на что вы живете? — резко спросила Изабелла.

— О, у каждого есть свой доход… однако заниматься делами можно вполне поручить и банку. Секрет счастливой жизни, дорогая, — выбирать покрой платья, исходя из имеющейся материи… Однако уже поздно. И что же вы решили?

— Видимо, соглашусь, ибо вы очень настойчивы.

— Я и не сомневалась в вашем согласии…

— При условии, что об этом никто не узнает.

Миссис Ричборо принялась ее всячески заверять.

— Утром, — пренебрежительно перебила ее Изабелла.

— Благодарю. Я так рада вашему согласию. Прекрасно понимаю, насколько связаны и зависимы девушки. Вот вам и «свободная страна»: девушки — настоящие рабыни своего узкого круга… Приедете в Уэртинг тем же поездом, что и в прошлый раз? В «Метрополе» спросите меня. Автомобиль будет ждать, и мы сразу отправимся, втроем.

— Откуда вы знаете, что мистер Джадж выздоровеет и сможет поехать?

— О, уверена. С ним ничего серьезного, дорогая. Пораньше уложу его в постель, настою, пусть хорошенько выспится.

— Он, вижу, попал в хорошие руки, — Изабелла встала.

— Так поступила бы любая женщина. Как можно оставить человека на произвол гостиничного персонала, — миссис Ричборо тоже встала, прошуршав волной изысканных мехов… — Передать ему что-нибудь?

— Передайте мои сожаления касательно его болезни.

Изабелла протянула руку, которую вдова приняла слишком, пожалуй, порывисто; она к тому же подняла вуаль и наклонилась ближе в ожидании. Однако Изабелла не проявила особой сердечности. Уразумев, что прощального поцелуя не последует, миссис Ричборо спешно закрыла лицо.

— Слышала, вы, дорогая, выходите замуж?

— Да… А кто вам сказал?

— Мистер Джадж намекнул… Я так рада!

— Благодарю! Все же я предпочла бы, чтобы моих личных дел не обсуждали.

— Он так одинок, у него так мало знакомых, о которых можно поговорить…

— Повторяю, у него нет никакого права обсуждать мои дела. Я этого не люблю.

— Дорогая, он лишь намекнул, возможно даже и вовсе не намекал, — всему виной моя интуиция… Я согласна, согласна, до свидания — до завтра. Между прочим, если потрудитесь черкнуть ему пару строк, авторучка и бумага у меня есть.

Сочтя предложение по меньшей мере странным, Изабелла отказалась. Они расстались, и каждая пошла своей дорогой.

Пятью минутами позже Изабелла остановилась на уже опустевшем бульваре, вытащила из волос шпильку и тщательно сличила с переданной Джаджем: совершенно одинаковые… И той, и другой снова закрепила прическу.

ГЛАВА XIII Обед в «Метрополе»

На следующий день с утра лил дождь, но в первом часу, когда Изабелла поднималась по ступеням «Метрополя», на небе уже то и дело пробивались голубые просветы. Приехать раньше помешала тетушка, зато теперь Изабелла могла распоряжаться своим временем до самого вечера: к счастью, у миссис Мур оказались срочные дела и ей пришлось отправиться в город.

Джадж ждал в холле. Тепло пожав Изабелле руку, он упредил ее оправдания:

— Счастлив, что вы все-таки пришли, мисс Ломент. Чуть раньше, чуть позже — совершенно не важно: мы совсем не спешим. Миссис Ричборо сейчас подойдет.

В ту же секунду действительно появилась вдова. Как всегда, в бархате и мехах. Высокая и стройная, с тонкой, как у молоденькой девушки, талией, она приближалась весьма грациозно, однако стоило Изабелле увидеть угловатое, почти ведьмовское лицо, как сразу воскресли старые чувства — недоверие и неприязнь.

Уже миновал полдень, и перед отъездом решили пообедать в отеле. В ресторане Изабелла, к полному ужасу, обнаружила знакомую, в свою очередь узнавшую и ее, — Луис Лесильс, приятельницу Маршела и Бланш.

Луис обедала с двумя молодыми офицерами и, судя по обстановке, пребывала в прекрасном настроении — на столе уже стояло шампанское. Приветствовав Изабеллу поднятым бокалом, она встала и, лавируя между столиками, направилась к ней. Дерзкая, красивая и смуглая — вылитая цыганка, — она раскраснелась и была шумно весела.

— Так вот ты где! — воскликнула она, покосившись на миссис Ричборо и Джаджа.

— Похоже, не только я, — парировала Изабелла и, отложив вилку и нож, спокойно добавила: — Ты, вижу, недурно здесь развлекаешься.

— Еще бы! Мы празднуем! Жаль, не могу представить тебя: мы здесь инкогнито. В эту самую минуту я как бы на Регент-стрит.

— Браво! А я — в Брайтоне. Посему дело закрыто.

Луис громко рассмеялась.

— Надо бы отметить, — она окинула взглядом стол. — Что вы пьете? Только бургундское?.. Понимаю… — Луис перешла на шепот, — со временем у тебя туговато, да? Где ты их откопала?

К несчастью, миссис Ричборо расслышала.

— По-моему, я вас где-то видела, — снисходительно заметила она все еще стоявшей у стола Луис. — Ваше имя буквально вертится у меня на языке.

Даже не взглянув на нее, та безразлично усмехнулась:

— Да, на глаза попадается множество людей. Ха-ха, Изабелла! Какой очаровательный у нас денек!.. Звать тебя к нам, разумеется, бессмысленно?

— Ты же видишь, я не могу.

Пока Луис возвращалась к своим нетерпеливым кавалерам, Изабелла иронически наблюдала за миссис Ричборо, которая с большим трудом сдерживала негодование.

— Приятная девушка, — отметил Джадж.

— Ваша близкая подруга? — работая вилкой и ножом, спросила вдова.

— Да, мы хорошо знакомы.

— Какое неудачное совпадение. Надо же, чтобы она оказалась здесь именно сегодня.

— Почему неудачное? — спросил Джадж.

— По-моему, мисс Ломент предпочла бы не афишировать свой визит. Боюсь, она считает поездку своего рода шальной выходкой.

— В самом деле, мисс Ломент?

— Разумеется, я вынуждена соблюдать приличия. Впрочем, волноваться не стоит: если кто и проболтается, то не Луис.

— Да? — со змеиной улыбкой спросила вдова.

— Я, во всяком случае, вполне могу положиться на порядочность своих друзей.

— Надеюсь, вы приехали сюда добровольно? — растерянно спросил Джадж.

— С какой стати я бы поехала, если бы мне не хотелось? Я свободный человек.

— Разве не понимаете, мистер Джадж? La tante terrible![3] Мисс Ломент испытывает радость школьницы, сбежавшей с уроков.

— Остроумно, однако совершенно неверно, миссис Ричборо. Меня больше беспокоит мнение общества.

— Не опрометчиво ли вы поступили? — нахмурился Джадж.

— О, никаких сомнений: если мой визит сделается достоянием гласности, всяких разговоров не миновать. Обедать в чужом городе с незнакомыми людьми! Как, почему, зачем? А на всякий иронический или издевательский вопрос существует ведь и точно такой же ответ. Знай все наверное, что я приехала исключительно по гуманным соображениям, боюсь, и это не послужило бы оправданием.

— Следовательно, ваш приезд — одолжение?

— Придется констатировать — да. Сдается, взять на себя обязанности сопровождать кого-либо обычно соглашаются из довольно бескорыстных побуждений.

— Сопровождать кого-либо, мисс Ломент?

— А разве вам неизвестно? Я сопровождаю миссис Ричборо. Она так просила, что мне пришлось согласиться. Иначе бы я не приехала.

Джадж застыл в полном изумлении.

— Здесь какое-то недоразумение. Уважая ваше желание еще раз осмотреть дом, миссис Ричборо любезно согласилась вас сопровождать…

Несмотря на косметику и пудру, было заметно, как миссис Ричборо покраснела.

— Увы, правда так или иначе торжествует! Мисс Ломент действительно не выказала желания присоединиться к нам, и я вынуждена была обратиться к ее человеческим чувствам… Каюсь, я несомненная преступница…

— О, как смешно получилось, миссис Ричборо! — прервала ее Изабелла. — Только не оправдывайтесь, иначе испортите шутку.

— Мисс Ломент, — заторопился Джадж, — как вы могли допустить столь абсурдную мысль! Я вызываю вас из Брайтона, чтобы сопровождать другую леди?! Ведь в письме я все объяснил!

— О, просто обычная путаница. Миссис Ричборо сделала мне одолжение, я, разумеется, хотела ответить тем же. А когда женщины пускаются во все тяжкие, оказывая друг другу услуги, всеобщая неразбериха обеспечена. Нас не удержишь: полная бескорыстность должна воссиять вопреки всему и вся!

— Выходит, вы обе совсем запутались, — улыбнулся наконец Джадж. — Правдами или неправдами, мисс Ломент, вы здесь с нами, с людьми вполне уважаемыми, а посему сплетни вам не грозят. Позволю себе предложить компромисс: раз уж я столь опасен в глазах окружающих, оставьте ваше состязание в услугах и одолжениях и согласитесь сопровождать друг друга.

— В таком случае немедля в путь! — бодро предложила Изабелла. — Обед как будто уже закончен.

Однако они еще задержались, чтобы выпить кофе, после чего Джадж отправился подготовить автомобиль, а миссис Ричборо потащила Изабеллу наверх, в свою комнату, дабы привести себя в порядок. Целых пять, а то и более неприятных минут Изабелле пришлось провести в атмосфере тошнотворного запаха духов и косметики, созерцая, как миссис Ричборо смягчает кремом кожу, подкрашивается, пудрится и предпринимает другие решительные действия. В конце концов Изабелла не выдержала и, отклонив любезное предложение воспользоваться косметикой миссис Ричборо, одна сошла вниз.

Джадж прогуливался перед отелем. Чувствуя некоторую стесненность, они сначала заговорили о погоде.

— Спасибо за письмо! — прервала вдруг Изабелла.

— Ах да…

— Это была моя шпилька.

— Так и думал — больше ей некому принадлежать…

— Расскажите, что удалось записать? И почему вы уничтожили записи?

— О, не могу, не могу. Не будем об этом.

— А кому все-таки пришло в голову вызвать меня — вам или ей?

— Мне, мисс Ломент. Миссис Ричборо не имеет никакого отношения к нашим изысканиям. Я пригласил ее лишь потому, что вы не можете поехать со мной одна.

— Лучше бы вместо нее пригласить кого-нибудь другого. Кто она? Вы хоть что-нибудь о ней знаете?

— Боюсь, ничего… во всяком случае, женщина она порядочная… Вам она не понравилась?

— Не очень. Впрочем, слишком много чести интересоваться ею… Какие у нас планы на сегодня?

— Думаю, мы должны сделать все от нас зависящее, чтобы раз и навсегда покончить с нашей тайной… По-моему, и вы, и я понимаем: дальше так продолжаться не может.

Изабелла взглянула на него едва ли не испуганно.

— Но почему не покончить прямо сейчас? Зачем погружаться все глубже и глубже, если я правильно вас поняла… или ошибаюсь? Вы надеетесь все выяснить? Мне как-то не по себе…

— Мне, признаться, тоже, мисс Ломент… Я не вправе просить вас рискнуть сделать еще один шаг. Ни за что не написал бы вам, когда б не знал: неопределенность тревожит вас, гнетет…

— Более того — убивает меня… Едем… А как быть с этой женщиной… там, на месте?

— Да, я не учел… Щекотливое положение, в самом деле…

— Если сейчас ничего не придумать, она постоянно будет за нами следить.

— Возможно, все обернется хорошо и у нас появится шанс.

— Вот уж не уверена — обычно, когда чего-то хочешь, обстоятельства отнюдь не благоприятствуют. Немедля следует обдумать ход… Ну например: где-нибудь в доме я незаметно отстану и спрячусь, вы отправитесь меня искать и на время оставите ее одну. А мы с вами прекрасно знаем, куда идти.

— А вдруг она увяжется за мной?..

— Вряд ли. В туфлях на высоченных каблуках она быстро устанет одолевать бесконечные лестницы и длиннющие коридоры… в поисках особы, абсолютно ей безразличной. К тому же у нее слабое сердце…

— Она сама сказала?

— Нет, просто у нее все симптомы… Разумеется, вам следует сначала пойти наверх.

— Похоже, лучшего мы не придумаем, — неохотно согласился Джадж. — Душа у меня к таким приемам не лежит: обмануть беззащитную, ничего не подозревающую женщину и к тому же бросить ее одну, может статься, на целых полчаса, в огромном мрачном доме. А у нее, по вашим словам, слабое сердце.

— Надеюсь, она с честью выдержит столь суровое испытание. Для вашего утешения замечу: ее собственные цели, похоже, не очень-то благородны.

— Какие цели?

— Не вникала в нюансы, мистер Джадж, но совершенно уверена: что-то она, несомненно, замышляет. В противном случае с какой стати ей было шантажировать меня, чтобы вынудить приехать сюда? Представьте, она угрожала донести тете о нашей встрече в Уэртинге.

— Не может быть!.. Боже мой!.. Только чтобы заставить вас приехать?

— Да. Я ведь сначала наотрез отказалась. При ней не хотелось говорить правду, и я все свела к шутке.

— Чего же она добивается?

— Мне кое-что приходит на ум.

— Прошу вас…

— Возможно, я ошибаюсь, сдается, однако, миссис Ричборо вознамерилась скомпрометировать меня.

— Зачем?!

Изабелла цинично усмехнулась.

— Полагаю, чтобы мы с вами расстались.

— Невероятно, мисс Ломент… Зачем ей ссорить нас?

— Ну, на это ответить проще всего. Надо думать, чтобы избавиться от возможной соперницы… Разве не догадываетесь — у нее определенные виды на вас?..

— Быть не может, — в полном изумлении Джадж воззрился на Изабеллу.

— Вы не догадываетесь, зато постояльцы вашего отеля, уверена, давно догадались.

Последняя фраза прозвучала с такой бесстрастной убежденностью, что Джаджу показалось, будто Изабелла и в самом деле знает все наверняка. Несколько секунд он подавленно молчал.

— Прямо-таки откровение, мисс Ломент!.. Даже не знаю что и сказать… Признаюсь, в последнее время у меня как-то мелькали подобные подозрения, но всякий раз я с негодованием их отвергал… Невозможно поверить в этакий дьявольский план компрометации девушки. Мелодрама какая-то…

— Не могу поклясться с уверенностью, и все же что-то она определенно замышляет, советую быть начеку, учитывая и такой вариант. Мне тоже следует держаться настороже.

— После этого видеть ее не хочу, да и вряд ли способен встретиться с ней.

— Такова жестокая необходимость, мистер Джадж. Более того, вы по-прежнему должны быть с ней обходительны. Учтите, другого шанса нам вместе попасть в дом не представится.

Миссис Ричборо появилась в дверях.

— Забыла сказать вам, — проговорила Изабелла, — на следующей неделе мы уезжаем в Лондон.

— Что!? Уезжаете из Брайтона? Никак не ожидал. В чем дело? Миссис Мур изменила планы?

— Я сама узнала только вчера вечером. По ее мнению, я плохо выгляжу.

— А как вы чувствуете себя? Плохо?

— Нервы, пожалуй, расстроены, не стоит и отрицать, — небрежно ответила Изабелла.

— Надо понимать, она отказалась от идеи приобрести Ранхилл?

— Не знаю, мистер Джадж. Постараюсь выяснить. А там посмотрим. Теперь же оставим этот разговор — миссис Ричборо.

Вдова подошла с наигранной улыбкой:

— Тысяча извинений, я заставила вас ждать. Наверняка говорили обо мне, и к тому же не очень лестное?

— Вы весьма высокого мнения о себе, миссис Ричборо, — ответила Изабелла. — Когда я ухожу из компании, всегда совершенно уверена, что обо мне тут же забудут.

— Какая скромность! Но люди склонны судачить о ближних. Только жалеют они нас или изничтожают — вот в чем вопрос! Уверена, в отношении меня, скорее, было второе.

— Однако вы все еще живы, — последовал сухой ответ.

Джадж молча и мрачно открыл дверцу, и дамы сели в автомобиль. Пока он заводил мотор, вдова заговорила с Изабеллой:

— Мне показалось, вам есть о чем поговорить, дорогая. Поэтому я и задержалась.

— Весьма признательна.

— О, надеюсь, мы станем друзьями. Я к вам уже привязалась, поверьте.

— Неужели? И чем только я заслужила такую честь?

— Причем здесь заслуги! Человека любят таким, каков он есть. У вас совершенно изумительный характер, а ведь вы так молоды…

— Дорогая миссис Ричборо, — Изабелла даже не улыбнулась, — будь вы мужчиной, я восприняла бы ваши слова как признание в любви. Но вы женщина, и я совершенно не понимаю, о чем речь.

— А разве женщины не могут восхищаться друг другом? Вы такая красивая, такая тактичная, моя дорогая. Нисколько не сомневаюсь, при ближайшем знакомстве мы обязательно найдем общий язык.

— А что вы можете мне предложить, миссис Ричборо, со своей стороны?

— О, дорогая! Только одно — свое сердце.

— Таким образом, вы будете наслаждаться чувствами, а я — симпатизировать вашим чувствам, не так ли?

Вдова сдержанно и довольно меланхолично улыбнулась.

— Спору нет, вы очень умная девушка, и, конечно, вы мне импонируете.

Автомобиль тронулся, и дамы замолчали. Изабелла взглянула на часы: половина второго.

ГЛАВА XIV Снова во второй комнате

В десять минут третьего они находились на втором этаже, в библиотеке. Пока миссис Ричборо и Джадж просматривали корешки книг на одном из стеллажей и, беседуя, отвернулись от Изабеллы, она воспользовалась случаем и незаметно выскользнула из комнаты. Спустилась на цыпочках по черной лестнице, миновала кухню и вошла в зал. Приближаясь к парадной лестнице, она услышала, как где-то наверху кричит Джадж: «Мисс Ломент! Мисс Ломент!» Ее исчезновение, таким образом, уже замечено — начались мнимые поиски.

Полчаса назад, когда они вместе вошли с улицы в зал, лестницы около камина не было. Это ничуть не обескуражило Изабеллу: то ли от волнения трудно было здраво рассуждать, то ли уже привыкла ко всяким чудесам, но она нисколько не сомневалась — сейчас ее увидит. Отдаленные зовы подгоняли, она не остановилась, не замедлила шага — с волнением и страхом сразу же бросила взгляд на стену у камина… Ступени!..

Медленно, завороженно она подошла и, уже ступив на лестницу, остановилась, стараясь рассмотреть, куда ведут ступени — тщетно!.. Изабелла начала восхождение — отстраненно, спокойно…

На полпути, когда зал уже не был виден, вернулась память — различные эпизоды последнего визита в эту странную часть дома постепенно связывались воедино. Все случившееся просто необходимо как следует вспомнить: Изабелла присела на ступеньку и, склонив голову, устремила невидящий взгляд вниз…

Чем ярче в ее воображении рисовались подробности встречи с Джаджем, тем в большее беспокойство она впадала, и, когда, разнервничавшись, встала, к щекам прихлынула кровь. Тогда удалось удержаться в границах дружеских отношений, очевидно, лишь благодаря жесткому самоконтролю; но, учитывая последнее признание Джаджа, кто может сказать, что произойдет сегодня? Взаимная нежная симпатия, неодолимо страстное желание устранить в отношениях всякую ложь, полное одобрение поступков друг друга — мнение общества, разумеется, прямо противоположно, — и, наконец, подарок — шарф, еще теплый от прикосновения к ее коже, — все как-то странно противоречило ее характеру: казалось отвратительным и постыдным… Будто постепенное осознание преступления, совершенного в невменяемом состоянии… Только невменяемое состояние здесь не при чем. И случайный порыв, порожденный странными обстоятельствами встречи, тоже… Все намного хуже: похоже, в их сердцах вспыхнуло подлинное глубокое чувство…

По какой непостижимой случайности в один день, в один час они оба оказались в этой ирреальной комнате, в доме, о существовании которого еще месяц назад она и не подозревала? Джадж не входил в странную комнату восемь лет, она вообще никогда раньше в ней не была, и вот каким-то фантастическим образом они встречаются именно там, и она в знак особого расположения чуть не сразу дарит ему шарф…

Это более чем случайность — это судьба. Странные, неуловимые силы свели их вместе… но зачем — она не решалась спросить. И что толку рассуждать: с каждым шагом — в доме или вне дома — они все больше и больше запутываются в своих взаимоотношениях, и рано или поздно наступит развязка — двусмысленная развязка. С одной стороны, благородный, духовный союз с личностью уникальной, с другой — несомненное и беспощадное общественное порицание…

Она помолвлена, и тут ничего не поделаешь. Надо, не теряя ни минуты, вернуться в зал. Все ложь: она не любит Джаджа — она любит Маршела. В тот раз они встретились с Джаджем случайно, и, следовательно, здесь нет ее вины, а сейчас, все сознавая, все-таки подняться и встретиться с ним — значит пойти против совести. Да и сможет ли она когда-нибудь снова взглянуть в глаза своим друзьям, если сейчас поведет себя так отвратительно подло по отношению к чистосердечно преданному человеку, подходящему ей по возрасту, и все ради того, чтобы услышать скоропалительные торжественные заверения внезапно увлекшегося ею пожилого вдовца?.. Она закрыла лицо руками…

Но струсить и, так ничего и не выяснив, вернуться назад, конечно, немыслимо. Возвратится мучительная неуверенность и неопределенность: снова провал в памяти, бесплодные попытки дознаться, что же все-таки случилось наверху, снова недомолвки и игра с Джаджем, тайные визиты, ответные визиты, унизительные интриги и хитрости и в итоге снова духовная и физическая неуравновешенность, нервозность… И как следствие — взрыв! Неужели она столь непростительно слаба и малодушна, столь не уверена в собственной нравственной выдержке, что не может провести с этим странным человеком в уединенном месте каких-нибудь десять минут, причем с единственной целью — раз и навсегда покончить с ним всякие отношения?.. Дело грозит зайти в серьезный тупик, и, струсив, она, похоже, лишит себя единственной возможности выбраться из сложного и запутанного положения.

Да, судя по всему, выход один: еще раз встретиться с Джаджем… не для собственного постыдно скрываемого удовольствия, а явиться и положить конец недопустимым, слишком далеко зашедшим отношениям. Как это сделать? Неясно, но ведь он джентльмен и, разумеется, в столь двусмысленной ситуации сам должен обо всем позаботиться и придумать какой-нибудь план… В конце концов, он владелец этого ужасного дома и потому отвечает за происходящее. Если в доме полно тайн, которые нуждаются в разгадке, у него все равно нет никакого права впутывать ее во все осложнения…

Изабелла встала и бессознательным жестом поправила платье. Медленно поднявшись наверх, снова оказалась в знакомой передней с тремя дверьми. Решительно подошла к средней, резко повернула ручку и вошла в комнату, где в понедельник встретилась с Джаджем.

В комнате ничего не изменилось: те же голые, обшитые панелью стены, полированный пол и одинокая резная скамья со спинкой напротив. Беспокойно оглядевшись, она присела в напряженном ожидании…

Минут через пять дверь открылась и вошел Джадж. Остановился, тревожно взглянул на Изабеллу и закрыл дверь, которая, однако, снова слегка приоткрылась. Изабелла серьезно смотрела на него.

— Как видите, я сбежал. Можно присесть?

— Пожалуйста! — Изабелла подвинулась.

Наступило неловкое молчание. Так и сидели они, в смущении, на некотором расстоянии друг от друга. Тишину нарушила Изабелла:

— Я твердо, окончательно решила больше сюда не приходить, прошу вас подумать, как покончить с подобным неприятным положением.

— Понимаю.

— Странность и неопределенность наших отношений сделала мою жизнь невыносимой.

— Напрасно я принял ваш подарок. Отсюда все беды. Мне следовало помнить, что, спустившись вниз, мы все забудем и могут возникнуть непредвиденные осложнения.

— Мы оба виноваты, но сейчас важно другое. Я больше не намерена посещать ваш дом, поэтому прошу вас каким-нибудь образом предотвратить необходимость подобных визитов.

— Обещаю. Перед уходом я напишу записку и положу в карман — потом обязательно ее найду… А как с третьей комнатой — ведь мы собирались…

Взглянув на него, Изабелла непроизвольно слегка вскрикнула.

— Что случилось? — спросил Джадж.

— Ничего… как молодо вы выглядите!

— Вы тоже странно другая… Не моложе, не красивее… а, пожалуй… удивительнее… Несомненно, сказывается влияние этой колдовской, мистической комнаты.

— Вы так и не представляете, где мы находимся?

— Нет.

— А ведь комната сделана людьми, — Изабелла показала на стены.

— Да, надо надеяться. Тем не менее здесь все как во сне… и вместе с тем не припомню, чтобы когда-нибудь я переживал столь острое чувство реальности.

— Я долго размышляла, случайность или судьба в прошлый раз свела нас вместе. Похоже, наша встреча устроена какими-то силами, самим домом, наверное; причем наши собственные намерения и желания совершенно не при чем… Как вы думаете, такое возможно?

— Трудно себе представить. Какой смысл некой невидимой силе обращать меня в преследователя, а вас — в жертву?

— А разве не оба мы жертвы? Мне кажется, мы как мотыльки вьемся у лампы. У мотылька нет памяти — лишь инстинкт, способность страдать и погибнуть… Я не вижу этому конца — мы снова и снова будем стремиться сюда, пока не сгорят наши крылья! — задыхаясь, прерывая мысль, проговорила Изабелла.

Джадж подвинулся к ней и взял за руку — бережно и деликатно.

— Мы не мотыльки, мы существа, наделенные разумом, и разобьем лампу, не дожидаясь трагедии. Если понадобится, я запру дом и надолго уеду за границу. Пройдет время, и вы все позабудете.

Изабелла улыбнулась странной грустной улыбкой.

— И вы решитесь?

— Да, коль скоро под угрозой ваше счастье. Ради вас я готов сжечь дом дотла.

— Я знаю.

— Знаю, что знаете, и в этом — моя награда.

Они помолчали. Она сидела спокойно, рука в его руке.

— Именно потому, — немного погодя начала Изабелла, — что вы не домогаетесь, как другие мужчины, я позволяю вам больше. Понимаете?

— Да будет так! — сказал Джадж.

— Вы согласны?

— Я открыл вам свои чувства, и вы не разорвали нашей дружбы — вот наши отношения, и я не нарушу заповедную границу.

— Вы благородный человек, — ответила Изабелла. — Все остальные, кого я встречала, — плебеи, вы иной природы, потому и ведете себя иначе… Когда я сойду вниз, я в полном смысле слова сойду вниз!..

Увлекшись, они не заметили, как дверь приоткрылась и на пороге появилась женская фигура.

Миссис Ричборо!

Неизвестно, сколько бы она там простояла, не посмотри Изабелла случайно на дверь. Вскрикнув, она вскочила. Джадж проследил ее взгляд, шепотом чертыхнулся, затем тоже встал.

— Простите, кажется, я вас напугала, — спокойно, не улыбаясь сказала миссис Ричборо. — Сейчас уйду. Где мы находимся и что все это значит?

Последовала напряженная пауза.

— Мисс Ломент случайно забрела сюда и немного взволновалась, — довольно твердо ответил Джадж. — Я пытаюсь ее успокоить. Мы встретились совершенно случайно.

— В какой же части дома мы находимся? Я была уверена, «Восточная комната» на самом верху, прямо под крышей.

— Совершенно верно.

— Тогда где мы?

— Похоже, где-то выше. Я сам теряюсь в догадках, миссис Ричборо… Выходит, вы за мной следили?

— Да. Вы странно вели себя, я заподозрила неладное и проследила за вами до «Восточной комнаты»; вы закрыли дверь, а я не решилась сразу же войти. Вы так уверенно направились сюда, что совершенно очевидно действовали по запланированному сценарию. Довольно долго я прислушивалась у двери — ни звука, ни шороха, — и я отважилась заглянуть. Вас там не оказалось, а наверх вела еще одна лестница, по которой я, естественно, поднялась. И вот я здесь.

Джадж внимательно слушал, потом, отвернувшись, начал тихонько насвистывать. Изабелла снова села, явно подавленная.

— Вы бывали здесь раньше? — миссис Ричборо посмотрела на Изабеллу, потом на Джаджа.

— Я бывал, и не раз. В те годы, когда жил здесь, — ответил Джадж.

— Тогда вы хоть что-нибудь да предполагаете насчет того, где мы находимся?

— Понятия не имею, — холодно отчеканил Джадж.

Миссис Ричборо подозрительно взглянула на него и принялась внимательно осматриваться.

— А что в другой комнате?

— В какой?

— Справа, когда идете с лестницы. Левая вряд ли интересна.

— Почему вы так считаете? — удивленно спросила Изабелла.

— Интуиция… Ну и что же в правой комнате?

— Никогда там не был, — ответил Джадж.

— Почему? Возможно, именно там ключ к тайне. Кому-то необходимо туда войти. Разрешите мне?

— Не советую, миссис Ричборо. Комната странная, загадочная — мало ли что может случиться…

— У меня своя особая точка зрения. Сверхъестественное меня вовсе не пугает… Так вы не против, если я туда загляну?

— Пожалуйста, и все же лучше пойти всем вместе!

— О, нет ни малейшей необходимости. Кроме того, вам нужно закончить разговор, который я прервала.

— А почему вы не говорите о том… — вцепившись руками в скамью и пристально глядя на нее, произнесла Изабелла, — о том… как удивились, увидев нас вместе в комнате?..

Миссис Ричборо улыбнулась: неопределенно и… вполне доброжелательно.

— Мне нечего сказать.

— Да, конечно, но вы, верно… предположили худшее?

— Представьте, нет… — миссис Ричборо на секунду прикрыла глаза рукой. — Во мне что-то изменилось… Полагаю, под воздействием странного, нереального дома. Ваша встреча — совсем не то, что я ожидала. Каждый из вас, по-моему, превозмогает свое сердце, и вы оба… Нет, мне нечего сказать.

— Тем не менее вы поднялись сюда, чтобы выследить нас?

— Да, но все изменилось. Сознаюсь, поднимаясь по лестнице, я ненавидела вас обоих и жаждала мести. А сейчас даже не помню, отчего у меня возникли подобные чувства… Здесь прежние впечатления кажутся какими-то нелепыми, не имеющими никакого значения.

Она направилась к двери.

— Миссис Ричборо!.. — внезапно окликнула ее Изабелла.

— Да?

— Почему вы так добивались моего приезда сюда?

— Вы, должно быть, знаете и сами. Здесь, в доме, все становится понятным и ясным.

— Собирались рассказать обо мне Маршелу, не так ли?

Миссис Ричборо невозмутимо посмотрела на нее.

— Да, собиралась заставить вас выполнять свой долг. А теперь я уже не уверена, в чем, собственно, ваш долг. Позвольте мне уйти, дорогая. Это уже старая история, все изменилось.

Изабелла промолчала. Дама вышла из комнаты и закрыла за собой дверь.

Джадж сел.

— Нам нечего бояться, — медленно проговорил он. — Она все забудет.

— Тем хуже, поскольку снова займется интригами. Об этом вы не подумали?

— Вы так полагаете? — встревоженно спросил Джадж.

— А как же иначе? О, если бы такое настроение у нее сохранилось, я никогда не сказала бы о ней дурного слова. Но мы, к сожалению, знаем: она все забудет. Что же предпринять?

— В конце концов, не стоит волноваться, — немного помолчав, ответил Джадж. — Она назовет цену, мы заплатим.

— Нет-нет, она не удовольствуется платой, поверьте. Не добившись цели, она постарается причинить как можно больше вреда. Я совершенно уверена.

— Какой, собственно, «цели»?

— Выйти за вас замуж.

— И в случае неудачи?..

— В случае неудачи постарается опорочить мое доброе имя; вообще-то, как бы ни развивались события, эта женщина все равно постарается мне навредить. Вы же сами слышали.

— А если я соглашусь жениться, то, разумеется, взамен могу потребовать молчания, — очень тихо, глядя в пол, проговорил Джадж.

— Что вы имеете в виду? — воскликнула Изабелла. — То есть, как — жениться? Вы же ее не любите?

— Не люблю.

— Какая безнравственность с вашей стороны!.. Не понимаю, что за мысли вам приходят?!

— Такой шаг разрешил бы все проблемы.

— Какие проблемы? Какие проблемы может разрешить подобный брак? Что за гнусность…

— Пора кончать с неопределенностью — пора принять решение и сделать решительный шаг. Наши отношения не останутся незамеченными…

— И вы намереваетесь их порвать?

— Ради вас.

— Ради меня вы собираетесь заживо себя похоронить?.. Быть может, вы все-таки ее любите?

— Нет.

— Тогда обещайте, — Изабелла коснулась его руки, — обещайте никогда больше не думать об этом. Безумие какое… Мы найдем другой выход.

— В одном я клянусь вам, — Джадж твердо посмотрел на нее, — никогда не отрекусь от морального права пожертвовать ради вас своей жизнью — последним, что у меня есть.

Внезапно Изабелла встрепенулась, насторожилась и прислушалась.

— Вы слышали?

— Похоже, кто-то резко открыл старый оконный ставень; вероятно, миссис Ричборо в соседней комнате.

Едва Джадж договорил, послышались явственные и куда более странные звуки.

— Музыка! — Изабелла задрожала и безуспешно попыталась встать.

— Да… виола или виолончель… где-то вдалеке. Что же это такое? Подождите, пожалуйста, пойду выясню, в чем дело.

— Нет, нет, не уходите — я не хочу! Не хочу оставаться одна…

Джадж снова сел. Издалека доносились низкие, глубокие, вибрирующие звуки, несомненно напоминающие какой-то струнный инструмент. Изабелле казалось, она узнает музыку, какую слышала в темном верхнем коридоре во время первого визита в Ранхилл. Только сейчас музыка звучала отчетливее, полнее, словно ближе, чем в прошлый раз; волнующая нарастающая и затихающая вибрация перешла в хорошо различимые ноты… Послышалась мелодия, и всякие сомнения касательно звука исчезли. Старинная английская мелодия, незамысловатая, нежная, страстная и завораживающая. Исполнение на старинном инструменте придавало особое, изысканное обаяние, чуждое нашим дням, — казалось, она донеслась из далекого прошлого, когда чувства были живее и тоньше — не такие вызывающие, беспорядочные и безвкусные… Мелодия прозвучала дважды — с начала и до конца, — затем все смолкло и наступила полная тишина.

Изабелла и Джадж посмотрели друг на друга.

— Как прекрасно!.. И в то же время как жутко! — сказала Изабелла.

— Быть может, не станем задерживаться, сразу сойдем вниз?

Изабелла помолчала.

— Нет, я останусь. Разве можно уйти, так ничего и не выяснив?.. Только заглянем в третью комнату и сразу уйдем. Но не сейчас, когда там она. Закончим наш разговор… Вы просто не вправе совершить столь дикий, безрассудный поступок.

— Для меня гораздо важнее ваше доброе имя.

— Самое важное в другом… Вы не принадлежите ей, — глубоко вздохнув, она договорила: —…Вы принадлежите мне.

— Вам?

— Да — и вы знаете это.

— Не спешите, пожалуйста. Сейчас вы взволнованы, не отдаете отчета в своих словах. Позже вы непременно пожалеете о сказанном.

Изабелла проигнорировала его реплику.

— Я слишком долго лгала своему сердцу, пришла пора честно во всем признаться. Превозносят верность, а как можно оставаться кому-то верным, если не хранишь верность своей собственной природе? Нет большего греха, чем имитация чувств.

— Здесь не место для подобных размышлений. Убедительно прошу оставить эту тему. Если захотите, вернемся к ней позже.

— Нет, придется сейчас. Похоже, у меня больше не будет шанса… Моя помолвка — ужасная ошибка… я подозревала это в глубине души, а сейчас убедилась вполне… — она низко опустила голову и закрыла лицо руками.

В сильном волнении Джадж встал.

— Больше не имею права слушать, немыслимо обсуждать сокровенные отношения между вами и вашим сердцем.

— Чудовищная ошибка вообразить, что общие вкусы и общие друзья означают любовь. Напрасно я принимала подобные вещи на веру… В его природе нет глубины… Он никогда не страдал, ибо страдание ему не свойственно.

— Позже вы спокойно все обдумаете. А сейчас — ни слова больше.

Изабелла внезапно выпрямилась и пристально посмотрела на Джаджа.

— Вы бросаете, бросаете меня… отдаете ему?.. А еще признавались в такой возвышенной любви!

Джадж не ответил.

— Вы не любите меня?

— Когда-нибудь вы убедитесь, сколь глубоко и преданно я люблю вас.

— Тогда, — Изабелла медленно встала, — что посоветуете мне делать?

— Ничего, только ждать.

— И ни о чем не хотите меня спросить?

— О чем вы?..

— Я люблю вас — вас одного, — она схватила, сжала его руки, затем резко отвернулась…

Джадж совершенно растерялся.

Неожиданно вошла миссис Ричборо: ее лицо так побледнело и исказилось, словно она пережила сильнейшее потрясение.

— Боже, что случилось? — шагнув к ней, воскликнула Изабелла.

Миссис Ричборо пошатнулась, близкая к обмороку. Джадж ринулся ее поддержать.

— Только что я видела… видела… это — предупреждение… За окном… там человек… он стоял спиной, потом обернулся… и я увидела его лицо… Нет, не могу… Пожалуй, сойду вниз.

Изабелла и Джадж переглянулись.

— Вас проводить? — спросил Джадж.

— Очень прошу — до лестницы, дальше сама.

Без лишних слов Джадж вывел ее из комнаты. Изабелла последовала за ними. У лестницы Джадж подал миссис Ричборо руку и спустился с ней на несколько ступеней, затем остановился, наблюдая за беспредельно чем-то напуганной женщиной, пока она не исчезла внизу. Потом вернулся к Изабелле.

Их взгляды снова встретились.

— Вы все слышали? — спокойно спросил Джадж. — Учитывая явную опасность, прошу вас не сопровождать меня в ту комнату.

— А вы идете?

— Да.

— Тогда я тоже иду.

ГЛАВА XV Музыка весны

Они подошли к правой двери, Джадж повернул ручку и резко распахнул дверь ногой… В ту же секунду, ослепленные потоком яркого солнечного света, врывавшегося в комнату из открытого напротив окна, они непроизвольно отшатнулись назад.

Джадж первый пришел в себя.

— Все в порядке, можно войти. В комнате никого нет.

Изабелла поспешила к высокому, на уровне груди окну. Стекол не было — только открывающийся наружу прочный деревянный ставень, сейчас настежь распахнутый. Возле узкого оконного проема двое едва помещались, и нежная щечка Изабеллы слегка касалась жесткой щеки Джаджа.

С улицы врывался не только солнечный свет, но и шелест листвы, щебет птиц, невероятно свежее и чистое благоухание луговой травы, тучной земли и увлажненных росой цветов. Разгар весны, а не осень!

— Где мы? — в полном недоумении спросила Изабелла. — Почему так высоко?

— Ничего не узнаю, вижу все это впервые.

От самой стены дома, футах в сорока ниже, вдаль простирался дикий, нетронутый край. Тщетно выискивал Джадж знакомые приметы — чем внимательнее он вглядывался в пейзаж, тем более озадаченным становилось выражение его лица. Все исчезло: сад, аллеи, домик привратника — насколько хватало глаз, никаких следов человеческого присутствия: куда подевались возделанные поля, ограды, просеки, дороги, постройки?..

Дом стоял на меловом холме, футов двести высотой, поросшем травой, у подножия по миниатюрной долине вился сверкающий на солнце ручей. На той стороне поднимался еще один холм, не такой высокий и не такой крутой; там начинался лес, раскинувшийся по холмистой местности до самого горизонта, на много и много миль. Яркое голубое небо украшали перистые облака, а в вышине сияло солнце. Странность ландшафта усугублялась еще и тем, что он не вызывал ни малейших ассоциаций с октябрьским, уже клонившимся к вечеру днем: девственная зелень лесов, деревья в долине, кое-где усеянные белыми цветами, сладостные ароматы пробуждающейся природы наперебой твердили о весеннем утре.

— Взгляните! Взгляните! — внезапно воскликнула Изабелла.

На склоне холма прямо напротив окна сидел человек — совсем близко, на расстоянии брошенного камня. За обочиной небольшой ложбины, где он расположился, его не сразу можно было рассмотреть. Человек сидел неподвижно, лицом к долине, спиной к дому; что он делал, оставалось совершенно непонятным. Но восклицание Изабеллы относилось не столько к самому человеку, сколько к его одежде. Из-за обочины виднелись только голова, плечи, часть спины и одна нога в какой-то серовато-зеленой ткани, перехваченной желтой тесьмой. На нем было что-то вроде пурпурной блузы; волосы густой светло-желтой гривой падали с непокрытой головы на плечи.

Несмотря на изумление, Изабелла засмеялась.

— Неудивительно, почему миссис Ричборо так перепугалась! Что это — человек или тюльпан?

— Похож на ожившего древнего сакса, — более сдержанно засмеявшись, ответил Джадж.

— Улф, наверное.

— Очень может быть, — не поняв, в чем дело, машинально согласился Джадж.

— Крикните ему, спросите, Улф он или нет?

— А кто такой Улф?

— Разве не знаете? Человек, построивший ваш дом. Беднягу похитили тролли, верно, он так и сидит с тех пор, тоскует по дому и жаждет вернуться… Крикните…

— Как-то неудобно… Стоит ли его беспокоить? Вы и вправду хотите, чтобы я…

— Тогда я сама позову, хоть и неприлично.

Джадж довольно громко крикнул. Человек не ответил, даже не повернулся.

— Еще! — смеясь, приказала Изабелла. — Громче, гораздо громче! Будто вор убегает с вашим кошельком…

Теперь Джадж кричал во все горло, Изабелла, смеясь, тоже несколько раз позвала человека своим звонким металлическим голосом — все напрасно.

Звать больше не имело смысла. Изабелла радостно обернулась к Джаджу.

— Что же происходит?! Ведь сейчас октябрь. Боярышник цветет… а посмотрите туда, видите буки?.. какие нежные зеленые листья… Тихо, слушайте!..

Они прислушались… Кукушка. Смолкла, опять закуковала. В сильном сомнении, бодрствует он или все-таки спит, Джадж протер глаза.

— Весна, совершенно очевидно… но как это возможно?

— О, если бы спуститься туда!

Они согласно посмотрели вниз — до земли высоко, а спуск по стене весьма рискованный.

Высунувшись из окна, Изабелла снова и снова глубоко вдыхала сладостный, благоуханный воздух…

— Прекрасно!.. Прекрасно!..

Ее внимание опять привлек человек.

— Какая иллюзия! Таких людей не бывает, во всяком случае в наши дни. Оптическая иллюзия. Ведь живой человек обязательно бы откликнулся.

Джадж снова крикнул, и снова безрезультатно. Вдруг человек наклонился, что-то взял, и, когда выпрямился, у него в руках оказался музыкальный инструмент, формой напоминающий скрипку, а по размеру чуть больше современного альта. Человек коснулся струн смычком и заиграл мелодию, только что слышанную ими в соседней комнате.

Наслаждаясь музыкой, Изабелла устроилась поудобнее — отступила чуть-чуть назад, поставила локоть на подоконник и уткнулась в ладонь подбородком. Джадж немного посторонился, освобождая ей место. Небольшой инструмент глубоким звучанием напоминал нечто среднее между виолончелью и контрабасом; низкие вибрирующие тона вызывали у Изабеллы странное, непонятное волнение. Архаичная, звучавшая как бы из далекого прошлого мелодия была естественна, будто навеянная самим ландшафтом. Каждая долгая звучная нота завораживающей, полной неожиданностей музыкальной фразы заключала в себе целый мир. Но более всего Изабеллу волновала какая-то могущественная, глубокая, вместе с тем деликатная и страстная мысль, медленно развивающаяся по ходу игры.

К Изабелле словно вернулись чувства, испытанные последний раз лет десять назад, и неожиданно поняла, сколь много прожила на свете. Внезапно ее подхватила и увлекла волна юности: необузданность, меланхолия, дерзость, вдохновение и надежда, — но лишь как далекое воспоминание, уж не для того ли, чтобы посмеяться над ней… Когда музыка смолкла, в глазах у нее стояли слезы, на сердце щемило, и все-таки она не чувствовала себя несчастной…

Голос Джаджа вывел ее из задумчивости:

— Изабелла!..

— Это музыка самой весны, — сказала она, не оборачиваясь. — Томишься, страдаешь и не знаешь почему.

— Когда-то музыка, верно, звучала именно так.

— О, вы тоже это чувствуете?

— Музыка, очевидно, очень-очень старинная…

Разговаривая, едва ли они сознавали смысл своих собственных слов.

Музыкант снова наклонился, и теперь виднелась только его голова. Наконец Изабелла повернулась и, мельком заметив напряженное, страдальческое выражение лица Джаджа, перевела взгляд на конверт, который он держал в руке.

— Что это?

— Нашел на полу, — протягивая конверт, ответил Джадж.

Письмо из адресованного миссис Ричборо в «Метрополь» конверта, видимо, потерялось. На обратной стороне конверта чернилами были набросаны несколько первых тактов только что прозвучавшей мелодии.

— Похоже, его сдуло на пол, — предположил Джадж. — Она, должно быть, куда-нибудь его положила, чтобы просохли чернила, и, чего-то испугавшись, в спешке забыла.

Несколько секунд Изабелла изучала конверт, потом сунула в сумочку.

— Эта женщина не преминет вести записи даже в Судный день. А почему бы и нет? Да и что для нее эта музыка!

— А для нас?

Они стояли у окна, но не смотрели туда; Изабелла странно улыбалась.

— Думаю, очень многое.

— Что же именно?

— А вы не чувствуете?

— Чувствую огромное, неописуемое счастье.

Она обняла его за шею и крепко прижалась к нему, приникнув лицом к его плечу: ее волосы слегка касались его щеки… Вдруг резко отпрянула — разгоряченная, вся в слезах…

Джадж прерывисто дышал, глаза у него потемнели. И все же он не решался ее обнять.

— Что случилось, Изабелла?

— Вы жестоки!..

— Я жесток?!.

— О, оставьте меня!..

Отвернувшись, она опустила голову.

— Изабелла, послушайте… Я не имею права…

— Знаю. Слышала тысячу раз… Для вас закон важнее любви.

— Изабелла, ответьте… Пожалуйста, ответьте… Разве вы свободны?

— Не хочу отвечать. Вы должны дать мне все или ничего, — она резко повернулась. — Если я не стою того, то вообще ничего не стою…

Еще не смолк завораживающий странностью обертонов мягкий металлический голос Изабеллы, как через открытое окно с порывом ветра в комнату ворвался запах фиалок и примул. Она стояла прямо перед ним, нежная и страстная девушка в изящной одежде, будто его второе «я», будто его собственная душа, отраженная в магическом зеркале. Единственные из людей, они двое обрели счастье познать сокровенные глубины друг друга… Эти тонкие губы, секунду назад произнесшие резкие слова, пожелай он только, раскроются в нежнейшей, полной любви улыбке…

Они молча смотрели друг на друга. Неожиданно вновь зазвучала музыка. Та же мелодия. Изабелла вздрогнула и отвернулась от Джаджа… Мелодия та же, исполнение совсем иное — взволнованная разговором, Изабелла тем не менее вся ушла в музыку. Играли быстрее и зажигательнее, на более высоких тонах, к тому же staccato. Неторопливая, завораживающая мелодия вдруг обернулась веселым, ликующим танцем — даже заливавший комнату солнечный свет сделался еще радостнее и ярче… Не понимая, да и не желая понимать, перемен в настроениях музыканта, Изабелла перестала хмуриться, и на сердце у нее посветлело…

Едва прозвучала последняя нота, Джадж очень тихо сказал:

— Нет, я не обладаю такой стойкостью, как думал… я ваш, Изабелла, и отныне повинуюсь во всем. Прикажете выпрыгнуть из окна, и я не стану раздумывать. Вы единственная в мире.

ГЛАВА XVI Музыкант уходит

Слегка дрожащими пальцами Изабелла сняла левую перчатку.

— Не вы, а кое-что другое отправится за окно, — сняв со среднего пальца бриллиантовое кольцо, она задумчиво посмотрела на него, потом отдала Джаджу. — Бросайте! Пусть одна странность встретится с другой странностью. Я больше не в силах его носить.

— Лучше верните тому, кто его подарил.

— Пока я ношу это кольцо, с прошлым не покончено. Выполните же мое желание. Под этим эпизодом моей жизни подведена черта.

Джадж больше не возражал, подошел к окну и бросил кольцо.

— Свершилось! — с глубоким вздохом сказала Изабелла. — По этому поводу можно больше не волноваться.

Джадж взял ее руку, склонился и почтительно поцеловал обнаженные пальцы. Она не воспротивилась — наоборот, мечтательно сомкнула ресницы и открыла глаза, лишь когда он отошел.

— Интересно, как бы вы поступили, будь жива ваша жена? Решились бы на то же самое?

— Несомненно. Ради вас я готов на все. Но оставим бедную женщину в покое, мир праху ее. К счастью, моя верность не подвергалась испытанию при ее жизни.

— Да, «верность» — магическое слово! Как можно быть верным тому, кому не принадлежишь? Вы говорите «к счастью», то есть вы могли всю жизнь лгать друг другу, даже не задумываясь об этом… А вы ведь знаете, что никогда не любили ее.

— Что было, то прошло. Как бы мы ни относились друг к другу, она была хорошей спутницей. Напрасно вы питаете к ней недобрые чувства.

— Вовсе нет, — Изабелла слегка улыбнулась. — Даже если бы вы назвали чувство к ней любовью, я бы поверила… Только вы избежали этого слова. Любовь ведь случается лишь раз в жизни… Дабы не возникло соперничества, по-моему, мне следует претендовать на большее, нежели на роль «хорошей спутницы».

— Мы с вами никогда не станем «хорошими спутниками», — тихо сказал Джадж.

— Почему?

— Потому что я — мужчина, а вы — очаровательная девушка и наши поступки и помыслы в корне различны. Я не должен беседовать с вами на разные заумные темы, лишь склониться к вашим ногам и целовать оборки вашего платья… — внезапно он замолчал.

— Зачем же, — искренне и радостно удивилась Изабелла, — тратить драгоценные поцелуи на бездушное платье?

— Вы смеетесь. И правильно — я высказываюсь нелепо и высокопарно. Смешно, разумеется… Простите — я так взволнован!

— А я? Я, по-вашему, холодна?.. Однако довольно… а теперь, быстро, поцелуйте меня!..

Джадж пристально посмотрел на нее.

— Я не смел и подумать, а вы уже преподносите мне такой подарок? Правда? И вы не против…

— Вам нужно письменное подтверждение?.. О, зачем же мы здесь? Для чего же еще нас свели здесь? Последние полчаса я только и делаю, что непрерывно считаю зря потраченные минуты: одна, вторая, третья…

— Изабелла!

Он шагнул к ней, изумленный, недоверчивый.

— Думаете, природа не наделила меня женскими чувствами? — она засмеялась и прижала ладони к щекам, словно пытаясь унять румянец.

Их губы почти соприкоснулись, как вдруг за окном снова послышалась музыка. На этот раз в ней ощущалась такая повелительность, что Изабелла и Джадж замерли в ожидании завершения. Однако скоро Изабелла медленно пошла к окну и, поставив локоть на подоконник, застыла в той же позе, что и раньше.

Звучала прежняя мелодия, и снова по-другому. Безудержная веселость сменилась динамичной и плавной мощью, странным образом напоминающей морской прилив. Эта версия была намного красивее и возвышеннее предыдущих: как будто подводила трагический и неопровержимый итог происшедшего. Пейзаж абсолютно не изменился: сияло солнце, ветер шевелил листву деревьев, у подножия мелового холма блестел ручей, наполовину видимый музыкант раскачивался в такт мелодии. Легкий ветерок доносил благоухания пробуждающейся жизни. Музыку словно дополняли, сопровождали многообразные голоса природы. Постепенно Изабелле стало казаться, будто после долгого счастливого сна мир наконец пришел в движение — будто все увлекает какой-то поток и все-все изменится, просто не может не измениться…

Сердцу открылась новая глубина: она, Изабелла, до сих пор лишь играла с жизнью, и в конце концов беспощадная реальность все-таки настигла ее и настало время показать, кто она на самом деле. Такова переправа через мощную реку: сначала заходишь все глубже и глубже, нащупывая ногами дно, потом, когда вода уже по грудь, надо либо вопреки всему плыть, либо сдаться влекущему к смерти потоку… Беззаботная жизнь безвозвратно миновала. За ней право решить, повернуть ли назад, отчаянно пытаясь возродить эту не существующую более прежнюю жизнь, или дерзко ринуться вперед, в неведомое, полагаясь лишь на собственные силы и мужество… Наступил момент, которого Изабелла ждала всю жизнь…

Музыка смолкла. Не отходя от окна, она обернулась к Джаджу.

— Эти музыкальные интермедии вызывают странное волнение, — со спокойной улыбкой проговорил он. — Похоже, музыкант не желает ни замечать нас, ни оставить в покое. Вы, впрочем, глубоко взволнованы.

— А вы нет?

— Когда рядом вы, любая музыка для меня только… аккомпанемент. Вы — моя жизнь. Если он снова заиграет, полагаю, можно уйти в другую комнату. Здесь нам, по-моему, больше нечего делать.

— Вернуться в прежний мир? Невозможно… Генри, разве ты не понимаешь, что все здесь имеет значение? Разве не чувствуешь, ведь нас увлекают все выше и выше? Если ты забыл свои собственные слова, то я не забыла.

— Какие слова?

— Речь шла о тестах. Ты утверждал, что любовь проверяется стремлением пожертвовать собой. Тогда я не очень поняла, а ты оказался прав. Если женщина любит, ее единственное желание — отдать возлюбленному все. «Жертва» здесь не подходящее слово. Такой дар не предполагает отречения от…

Джадж держался спокойно, но внутренне весь дрожал.

— К чему ты ведешь? Я не хочу от тебя ни жертв, ни даров, и ты это знаешь.

— А если я предлагаю?

Возникло напряженное молчание.

— Наверное, я не понимаю, — сказал Джадж. — Возможно, мы говорим о разных вещах. Что все-таки ты предлагаешь?

— Себя.

Потрясенная собственной смелостью, не дожидаясь ответа, Изабелла отвернулась к окну.

Она почему-то встревожилась, заметив, что музыкант наконец встал в полный рост. Теперь его высокая и мощная фигура в пестрой одежде была вся видна, но по-прежнему он стоял спиной к дому. Держа инструмент за гриф, он, похоже, собирался спуститься с холма. Изабелла тут же обернулась к Джаджу.

— Генри, он встал.

Джадж подошел к окну.

— Мне казалось, он так и будет всегда там сидеть, — сказала Изабелла, — настолько органично он вписывается в ландшафт. Думаешь, он теперь обернется?

— Все очень и очень странно, — пробормотал Джадж. — На вид вполне реальный человек, но кто сегодня станет разгуливать в подобном костюме?

— Или играть подобную музыку?.. Он собирается уходить, и, я чувствую, нам лучше поспешить. Когда он уйдет, все изменится. Теперь даже не знаю, стоит ли пытаться привлечь его внимание.

Джадж молча рассматривал неведомого человека. Хотя по-прежнему сияло солнце, а на голубом небе белели лишь редкие облака, верхушки деревьев гнулись сильнее, возбужденнее шумела листва; легкие порывы ветра освежали комнату и раскачивали ставень, напевно поскрипывающий у наружной стены.

— Неужели никак нельзя спуститься? — воскликнула Изабелла. — Ужасно сидеть в этой комнате, когда внизу так дивно прекрасно… Если уйти далеко-далеко, за те леса, интересно, куда попадешь?

— Ты права, — вздохнул Джадж. — Наше место там, среди чистой, божественной природы… Почему он все-таки не оглянется? Быть может, он в такой экзальтации, что даже не знает о существовании дома позади него?

— Нет, он все прекрасно знает… Хотелось бы все-таки увидеть его лицо; пусть не сейчас, когда-нибудь после… Смотри! Он уходит…

Музыкант начал медленно спускаться с крутого холма: осторожно, шаг за шагом, вытаптывая каблуками ступеньки. Они, затаив дыхание, наблюдали, как он спустился в долину и затем, вместо того чтобы перейти на другую сторону и подняться на следующий холм, внезапно повернул налево и направился вдоль ручья. Он шел неторопливо, не останавливаясь и не оборачиваясь: похоже, хорошо знал, куда держит путь. Вот-вот он исчезнет за поворотом долины…

— Почему же ты еще раз не окликнул его? А теперь уже поздно, — с легкой досадой сказала Изабелла. — Нарочно не напомнила об этом, интересно было, как ты поступишь.

— Разве очень важно заставить его обернуться?

— Это же он устроил нашу встречу. Именно его музыку я слышала, когда впервые приехала в Ранхилл; и все случившееся каким-то таинственным образом связано с ним. Вполне естественно, хочется увидеть этого странного инициатора…

Джадж отвел Изабеллу от окна, и снова они смотрели друг на друга. Изабелла опустила глаза, руки безвольно повисли.

— Я боялся за тебя, Изабелла.

— Но я не хочу, чтобы ты беспокоился за меня!

— Чего же ты хочешь?

— Чтобы ты чувствовал так же, как чувствую я: пока мы вместе, нам нечего бояться! Страху подвластна только холодная кровь. Впрочем, сомневаюсь, любишь ли ты меня… иначе не стал бы насмехаться над моим даром.

— Разве я насмехался?

— Разумеется, иначе бы принял его.

— Но я принял. Странно, что ты не поняла.

Ее глаза блеснули, и она взглянула ему в лицо.

— Ты принимаешь всю мою любовь?

— Да, всю твою любовь, — уверенно сказал Джадж. — Дороже нет ничего на свете. Да будет так! И принимаю я в глубоком смирении, ибо ничем не заслужил столь бесценного дара… Оставшиеся свои дни посвящу служению тебе.

Изабелла нетвердо шагнула к нему.

— Пойми же: никакое служение не искупает подобного дара. Воздаянием за страсть может быть только страсть. Если не любишь, не надо вообще ничего.

— Я страстно люблю тебя! — Джадж протянул руки, чтобы ее обнять.

Но в этот самый момент солнце внезапно погасло, ветер стих и смолкли все звуки: как будто пал занавес. Яркий солнечный свет сменился сумерками, воздух ощутимо похолодел, все ароматы растаяли. Джадж медленно опустил руки. Оба недоуменно обернулись к окну. Изабелла неохотно подошла и выглянула на улицу.

— Генри, быстро, иди сюда!..

Он уже и так стоял рядом. Пейзаж за окном изменился: появилось знакомое поместье Ранхилл: меловой холм сделался значительно ниже, склон с аккуратным газоном незаметно переходил в поле, за которым они устраивали пикник; дальше виднелись возделанные поля, бесчисленные дороги, тропинки, коттеджи. Девственный лес преобразился в полосы лесных угодий, а нежная зеленая листва побурела и сквозила красновато-коричневыми осенними пятнами. Солнце скрылось; все окрест подернулось мглистыми сумерками. Музыкант бесследно исчез.

Они в оцепенении смотрели друг на друга; бурные чувства улеглись.

— Мы грезим сейчас или грезили минуту назад? — взяв Джаджа за руку, серьезно спросила Изабелла.

— То, что мы видим, несомненно, реально.

— Значит, минуту назад мы грезили? Нас обманули собственные чувства?

— Боюсь, очень похоже на то.

— Что если все было ложью?

Джадж мрачно кивнул и помолчал, прежде чем ответить.

— Во всяком случае, мы вовремя прозрели. Не случилось ничего плохого, все можно забыть. Возблагодарим же провидение хотя бы за такое милосердие.

Изабелла густо покраснела.

— Неужели все и в самом деле так?

— Поскольку вы тоже поддались наваждению и знаете, в чем дело, не сомневаюсь, вы освободите меня от необходимости совершить необдуманный поступок. По-моему, бесполезно пытаться вернуть наше состояние или стараться понять, что произошло. Мы оказались во власти темных сил.

Они отвернулись от окна и отошли в глубь комнаты.

— Итак, вы меня не любите? — спокойно спросила Изабелла.

— Нет, я вас люблю.

— Да, здравый смысл вернулся; однако не вернулось мое кольцо. Вы понимаете?

— К несчастью, очень хорошо понимаю.

— И тем не менее любите меня?

— Тем не менее люблю, — угрюмо подтвердил Джадж.

— Вы, вижу, пришли в себя. Узнаю ваше обычное великодушие.

Довольно долго они стояли не глядя друг на друга, потом со смертельным холодом в сердце Изабелла начала натягивать перчатку.

— Пойдемте лучше вниз.

Он поклонился — серьезно, даже сурово, — пошел к двери и, открыв ее, пропустил Изабеллу. Ни разу не оглянувшись, она прошла прямо к лестнице.

В сумрачном зале она взглянула на часы: скоро пять. Начисто забыв последние полтора часа, Изабелла мрачно осматривалась, смутно удивляясь, почему Джадж не спустился по лестнице вместе с ней; впрочем, она даже не помнила, был ли он наверху.

ГЛАВА XVII В сумерках

Ступени исчезли, дом пребывал в абсолютном безмолвии, день клонился к вечеру, и в довершение бед нигде не было ее спутников. Изабелла чувствовала слабость, усталость. Сердце сильно билось. Тем не менее следовало подняться наверх поискать остальных. Джадж, разумеется, без нее не уедет. Подумав, она решила отправиться прямо в «Восточную комнату».

Перспектива в столь поздний час посетить дальнюю часть дома энтузиазма не вызывала, однако лучше, чем ожидание в мрачном зале. В высшей степени странно, почему они так задержались. Медленно поднимаясь по лестнице, она останавливалась на каждой шестой ступеньке и прислушивалась; в доме было тихо, как в могиле. Верхним, совершенно темным коридором пришлось пробираться на ощупь, и вдруг она вспомнила, что до сих пор так и не видела «Восточной комнаты». Изабелла равнодушно усмехнулась: вот и прекрасно, увижу последний неизведанный уголок!

Наконец — широко распахнутая дверь. Мрачноватая комната не производила впечатления: маленькая, квадратная, с единственным окном в противоположной стене, скудно обставленная. Еще с порога взгляд приковала сцена, моментально развеявшая всякий интерес к комнате: на полу лежала миссис Ричборо, над ней, стоя на коленях, склонился Джадж!

Изабелла ринулась к ним.

— Что случилось, мистер Джадж? Ей плохо?

Смачивая губы и лоб миссис Ричборо из карманной фляжки, Джадж взглянул на Изабеллу.

— Обморок, и довольно серьезный. Не мог оставить ее, поэтому задержался. Простите.

— Как это произошло?

— Не знаю. Спустился сюда и обнаружил ее на полу.

Изабелла отвела взгляд от лежащей без чувств женщины и уставилась на Джаджа.

— Следовательно, вы были наверху?

— Да. А вы?

— Была, но ничего не помню — вы, разумеется, тоже?

— Совершенно ничего, — Джадж снова стал смачивать лоб миссис Ричборо.

— Думаете, это поможет? Не лучше ли попытаться отнести ее вниз?

— Пульс усиливается; полагаю, она приходит в себя. Искать доктора поблизости абсолютно безнадежно. Если сможем довести ее до автомобиля, быстро доберемся до Уэртинга. Похоже, она сильно испугалась.

— А как она нашла эту комнату?

— Наверное, всюду искала меня… Видите блестящую вещицу на полу? Я так и не успел рассмотреть, что такое. То ли кольцо, то ли брошь. Вероятно, миссис Ричборо обронила, когда упала в обморок.

Проследив взгляд Джаджа, Изабелла подобрала вещицу. Дамское бриллиантовое кольцо.

— Кольцо, и довольно красивое. Очень похоже на мое.

Она инстинктивно нащупывала под перчаткой свое кольцо — свидетельство помолвки… Где же оно?!. Не на шутку встревоженная, Изабелла сдернула перчатку: кольца на среднем пальце не было.

Найденное кольцо подходило идеально.

— Это мое! — вскрикнула Изабелла, хотя отчаянно пыталась говорить спокойно.

— Что?! Вы, разумеется, ошибаетесь.

— Я не снимала кольца со дня помолвки; оно безусловно было у меня на пальце.

Они пристально посмотрели друг на друга.

— Вы уверены?

— Совершенно уверена.

— Как же оно оказалось здесь, мисс Ломент? Ничего не понимаю. Вы ведь раньше сюда не заходили?

— Никогда в жизни. Кроме того, сегодня во время обеда кольцо было на пальце, я помню.

Изабелла надела кольцо, затем перчатку. В это время по шее и лицу миссис Ричборо прошла легкая судорога, веки затрепетали. Джадж по-прежнему стоял подле нее на коленях.

— Как, по-вашему, расценить сию историю? — спросила Изабелла после долгого молчания в сгущавшихся сумерках.

— Не хочу строить предположения, отринув все мысли на этот счет, мисс Ломент, и не могу, — учитывая их.

— О, понимаю, о чем вы… это ужасно! Не может быть… — внезапно она покраснела от невыносимого внутреннего жара. — Впрочем, скорее, не понимаю. Что, собственно, вы имеете в виду?

— Я ни о чем не хочу говорить. Лишь один маленький совет: вы пришли сюда покончить с тайной, а вместо нее появилась другая, еще худшая тайна. Здесь заколдованный круг, поэтому настоятельно советую больше не приезжать в этот дом. Уже во второй раз случилось нечто такое, на что вы не давали согласия и о чем, кроме того, не имеете ни малейшего представления.

— Страшнее всего неизвестность… О, разве ничего нельзя сделать? Придумайте что-нибудь, мистер Джадж, вы же мужчина!

— Пришло время отступить и вернуться назад. Мы зашли слишком далеко. Право, лучше всего — вообще заколотить этот дом. Наверное, так и поступлю.

Он снова начал смачивать бренди губы миссис Ричборо. Она пошевелилась — вот-вот придет в себя. Чуть погодя Джадж опять взглянул на Изабеллу.

— Искренне раскаиваюсь, мисс Ломент, напрасно я пригласил вас сегодня в Ранхилл. Я очень и очень обо всем сожалею. Единственное оправдание — и мне было известно не больше, чем вам.

Она не ответила.

Миссис Ричборо наконец открыла глаза. Склонившись ниже, Джадж заставил ее глотнуть бренди, что подействовало немедленно: опираясь на его руку, ей удалось сесть; она слабо улыбнулась.

— Где я? Что случилось?

— Это я, Генри Джадж, а это — мисс Ломент. Вы упали в обморок.

— Что за идиотство!

Джадж дал ей еще один хороший глоток спиртного, и ее щеки начали принимать естественный цвет.

— Через пару минут все пройдет. Мы поможем вам дойти до автомобиля, усадим поудобнее и быстро доберемся до дома. Сейчас вам лучше?

— Лучше, только какая-то абсурдная слабость!.. А, вспомнила: я внезапно испугалась. Ужасно, к тому же я осталась одна.

— Не думайте об этом сейчас — поговорим позже.

С помощью Изабеллы Джадж помог ей подняться и усадил в кресло. Пока Изабелла поправляла миссис Ричборо платье, она беспокойно высматривала что-то на полу.

— Здесь где-то лежало кольцо. Не видели?

— Мы подобрали его, — коротко ответила Изабелла.

— О!

— Это мое кольцо. Не скажете ли, как оно оказалось в этой комнате, миссис Ричборо?

— Упало со стены. Я и не предполагала, что кольцо ваше.

Изабелла и Джадж обменялись взглядами.

— То есть как «упало со стены»?

— Глупо, конечно, но именно так. Потому я и испугалась. Кольцо упало на пол посередине комнаты — совершенно ниоткуда.

— Вы же сказали, со стены. С какой стены?

Сделав усилие, миссис Ричборо обернулась и показала назад.

— С этой. В ней были ступени. Кольцо скатилось по ступеням на пол, я собралась его подобрать и, по-видимому, в тот момент потеряла сознание.

— Какие еще ступени? — спросил Джадж.

Она улыбнулась, закрыла глаза и помолчала.

— Не представляю, как и объяснить. Вот здесь, в стене была лестница, ведущая куда-то наверх. Разумеется, я поднялась по ней… или, быть может, мне все пригрезилось? Боюсь, я слишком переволновалась сегодня.

Изабелла сухо кашлянула и взглянула на часы. Джадж снова протянул фляжку несчастной миссис Ричборо.

— Нет, спасибо. Спиртного не люблю: сердце, знаете ли. Пожалуй, с вашей помощью попытаюсь спуститься вниз, лучше всего так и сделать.

Джадж подал ей руку. Когда все вышли в коридор, он прикрыл и замкнул дверь, ключ положил в карман.

— Мисс Ломент, вам придется идти впереди и освещать путь в этих потемках. Возьмите мой фонарик.

Медленно, часто останавливаясь, они наконец миновали коридор и спустились по лестнице в зал. Джадж намеревался сразу идти дальше, но миссис Ричборо попросила позволения присесть, чтобы перевести дух и собраться с силами.

— Скажите, — спросила она минуту спустя, — а куда все-таки вы подевались? Не могу понять, что произошло?

— Возможно, мы были там же, где и вы, миссис Ричборо, — холодно ответила Изабелла.

— О!.. В самом деле? Хотите сказать, тоже видели странные ступени?

— Если они вам не пригрезились, почему бы и нет? Не знаю, правда, как мистер Джадж, а я видела лестницу и поднималась по ней.

— Я тоже, — присоединился Джадж.

— Тогда либо мы все немного не в себе, либо действительно произошло что-то очень странное. Вам, вероятно, известно, куда ведет лестница?

— Нет. Совершенно не представляю. Помню только, что поднялась и спустилась обратно.

— А вы, мистер Джадж?

— Тоже ничего не помню.

Миссис Ричборо внезапно побледнела, дыхание сбилось, отчаянным усилием воли она взяла себя в руки.

— Вы, наверное, поднялись раньше, а спустились позже меня. Нет, все равно непонятно… И почему ваше кольцо скатилось со стены? Кольца сами собой не падают с пальцев.

— Для меня это тоже загадка, — с каменным лицом ответила Изабелла.

— Будь я невестой, мне бы не понравилась подобная история… Есть хоть какие-нибудь догадки?

— Нет.

— Очень и очень странно, — миссис Ричборо попыталась улыбнуться. — Если бы не полная абсурдность такого предположения, можно бы допустить, что вы для развлечения кидали кольцо в цель.

Изабелла побледнела, но промолчала.

— Вы реагируете как-то уж очень спокойно, — продолжала вдова. — Будем надеяться, мистер Стоукс, когда он узнает…

— Будьте любезны, миссис Ричборо, держите свои предположения при себе! Вас это совершенно не касается. Откуда вам известно, что кольцо — подарок Маршела? Не слишком ли много догадок?

— За обедом у вас было только одно кольцо, дорогая, — на среднем пальце левой руки.

— Ну хорошо — да, кольцо я ношу в знак помолвки. И что дальше? Мне необходимо испросить вашего разрешения, прежде чем случайно его обронить?

— Уверяю, у меня нет ни малейшего желания вмешиваться в ваши личные дела, а совет опытной женщины иногда…

— О, совет!.. И каков же совет?

— Весьма уместно постараться разузнать как возможно больше. Вероятно, здесь замешано сверхъестественное… — вдова ядовито улыбнулась, — или у вас другое объяснение?

— Я уже говорила, у меня нет никакого объяснения. Если хотите что-нибудь предложить, предлагайте, только побыстрее.

— Предлагаю завтра утром снова приехать сюда и попытаться все выяснить. Другого варианта, похоже, нет.

— Так беспокоиться из-за моего кольца, странным образом потерянного и снова найденного? Зачем это вам? Почему вы так рветесь сюда?

— Потому что я так хочу, — сухо ответила миссис Ричборо.

— А если я откажусь?..

— Буду считать, что мое общество вам неприятно…

— И?..

— И действовать соответственно.

Изабелла открыла сумочку в поисках носового платка и, роясь в ней, неожиданно наткнулась на странный конверт. Хотя уже сильно стемнело, буквы еще можно было разобрать, поэтому, заинтересовавшись, она извлекла письмо.

Адресовано миссис Ричборо.

Изабелла недоуменно повертела его в руках.

— Похоже, это ваше. Не представляю, как оно оказалось в моей сумочке…

Вдова выхватила конверт почти грубо.

— Разумеется, мое. Но внутри нет письма — может, и оно в вашей сумочке? — спросила миссис Ричборо, спешно заглядывая в свою собственную. — А, вот оно, у меня. Извините. И зачем, не пойму, вам понадобился конверт?

— На нем случайно ничего не написано? — озадаченно спросил Джадж.

Миссис Ричборо перевернула конверт.

— Да, написано. Как вы догадались?

— Если не слишком личное, позвольте взглянуть.

— Без начала и без конца. Какая-то музыка. — Она передала конверт Джаджу, который некоторое время обеспокоенно его рассматривал. Изабелла заглядывала ему через плечо.

— Я получила письмо только сегодня, с утренней почтой; следовательно, ноты появились позже. Кто их записал?

— Нет смысла относиться друг к другу с таким подозрением, — с ледяной улыбкой сказала Изабелла. — Все абсолютно ясно. Вы сами записали музыку, миссис Ричборо, — наверху. А я подобрала потерянный конверт и принесла сюда.

— Вы уверены?

— Совершенно уверена.

— Остается признать, что мы попали в страну грез…

Глядя на спешно набросанные ноты, она принялась потихоньку насвистывать; Изабелла и Джадж прислушались. Незнакомая, странная, завораживающая мелодия. Внезапно миссис Ричборо замолчала: кончилась запись. Все вопросительно поглядывали друг на друга.

В зале уже совсем стемнело… И вдруг мелодию, которую только что насвистывала миссис Ричборо, повторил какой-то отдаленный струнный инструмент, по глубине и тембру звучания схожий с контрабасом. Мелодия продолжилась дальше, до самого конца. Играли где-то очень и очень далеко — звук был совсем слабый, хотя и отчетливый. Создавалось впечатление, будто он вообще доносится откуда-то сверху; но не с улицы, а, как ни странно, из дома… Мелодия звучала чуть больше минуты, потом все снова смолкло.

Джадж застыл в полном недоумении, не в силах осознать случившееся, Изабелла, побледнев, странно улыбалась, а миссис Ричборо глубоко и часто дышала, чтобы снова не упасть в обморок. Она сидела выпрямившись, вцепившись руками в подлокотники кресла.

— Что это такое? — придя в себя, спросил Джадж.

— Все наконец проясняется, — ответила Изабелла.

— То есть?

— Похоже, нас не собираются оставить в покое. Уйти и сделать вид, будто ничего не случилось, нам не позволят, поэтому мы должны идти только вперед. Да будет так! Я согласна.

— Не понимаю.

— По-моему, понимаете, но это не важно.

— Прошу вас пояснить вашу мысль, мисс Ломент.

— Все бесполезно: наши слова, наши действия; важно лишь то, что за нас решено. Миссис Ричборо совершенно права — завтра утром нам придется приехать сюда.

— Пожалуйста, проводите меня на воздух… — слабым голосом пробормотала вдова.

Джадж направился было к ней, но Изабелла преградила дорогу.

— Минуту! — Она взглянула ему в лицо. — Думаете, удастся избежать ответа? Есть у вас мужество или нет? Что, по-вашему, с нами происходит?

— К сожалению, не могу взять на себя ответственность и снова пригласить вас сюда, мисс Ломент, — он старался говорить твердо, но голос все равно дрожал. — Если мы пойдем вперед, как вы выразились, нас ждут сплошные неприятности, во всяком случае, это несомненно. Однако надо поскорее выбраться отсюда — миссис Ричборо действительно плохо.

Миссис Ричборо и в самом деле выглядела ужасно. Джадж быстро извлек свою фляжку. На этот раз она не отказалась и, глотнув спиртного, почувствовала себя лучше.

— К утру все пройдет, мистер Джадж, — заговорила она минуту спустя. — Сдается, ехать сюда для всех нас не такое уж и удовольствие, придется, однако, исполнить свой долг. Иначе может оказаться под угрозой будущее счастье мисс Ломент.

Он сурово взглянул на нее.

— Как вас понимать?

— Я не так умна и не так образованна, как вы, мистер Джадж, поэтому не чувствую ни малейшей надобности что-либо объяснять. Настаиваю на приезде сюда завтра утром.

— Настаиваете?

— Именно. Ни за что не соглашусь на такую неопределенность. В известной степени меня это тоже касается. Если откажетесь, мне придется подумать о дальнейших действиях.

— По-моему, сказано весьма откровенно, мистер Джадж, — сухо отметила Изабелла. — Лучше соглашайтесь. Выберем меньшее из двух зол.

Джадж взглянул на нее… и промолчал. Опираясь на его руку, миссис Ричборо наконец поднялась с кресла.

Они покинули зал и скоро сели в автомобиль. Заперев дверь, Джадж подошел к Изабелле справиться, где ее высадить. По ее просьбе он достал расписание и принялся искать подходящий поезд из Шорхема. Поезд, которого не придется долго ждать, разгуливая по станции у всех на виду, нашелся, и решили, что она там сойдет.

Он уже собирался сесть за руль, когда Изабелла придержала его за рукав и тихонько спросила:

— Ваши чувства… они не изменились?

— Вам, надо полагать, все известно.

— Скажите только одно: вы относитесь ко мне по-прежнему?

— Да, по-прежнему.

— Я почувствовала ваше отчуждение. Может быть, вы все-таки не разорвете нашу… дружбу?

Джадж стиснул зубы, помрачнел и отвернулся.

— Я не хочу, но, возможно, придется.

— Какой вы непреклонный. А завтра мы едем сюда?

— Хорошо; только если все будет в порядке: сильно сомневаюсь, что миссис Ричборо так быстро поправится.

— А если не поправится?..

— В таком случае ответ очевиден.

— Слушайте, я завтра в любом случае тем же поездом приеду в Уэртинг. Ждите меня… Вы правда меня не презираете?

— Тсс!.. — Он многозначительно кивнул в сторону миссис Ричборо. — Как я могу?

— О, она не слышит. Глаза закрыты, наверное, спит. Итак, до завтра?

— Да.

— С ней или без нее, все равно мы должны поехать… Больше ничего не хотите мне сказать?

— Ничего.

— Вы уверены?

— Да, уверен.

Изабелла тяжело вздохнула и откинулась на мягкую спинку. Автомобиль тронулся.

ГЛАВА XVIII Катастрофа

Ночью, кошмарной и беспокойной, Изабелла непрестанно ворочалась и металась и только под утро наконец заснула. Проснувшись около восьми, сразу же встала. Чувствовала она себя отвратительно: вялая и отупевшая, глаза давило, каждое движение вызывало внутренний протест. Кровь текла так лениво, что любой предмет на долгое время приковывал ее взгляд; и разумеется, она не сознавала, на что именно смотрит. В довершение всего разболелся зуб.

О Джадже она особенно не думала, однако размышляла исключительно о поездке в Уэртинг, намереваясь отправиться сразу же после завтрака. Чем закончится этот визит?.. Возможно, ничем; возможно, начнется новая жизнь.

Уже собравшись сойти вниз, она задержалась у окна: тихое, серое, гнетущее утро — вот-вот сгустится туман и начнет моросить дождь; не холодно и не тепло. Странно улыбаясь, Изабелла рассматривала и крутила на пальце кольцо: занятная игрушка, все очень рады, что она его носит, а вдруг… предположим, ей не придется больше его носить? Кто скажет, счастье или несчастье принесет сегодняшний день? Вот будет шокирован маленький круг ее знакомых, если со всей очевидностью выяснится, что в ее жилах течет не розовая водичка, а горячая, красная кровь!

О, что же все-таки с ней?! Конечно, не страсть. Ни трепета, ни волнения, напротив — холодность, мрачность, подавленность. И не наигранный драматизм — все по-настоящему. Что-то зовет ее, и этот безмолвный зов непреодолим. Что-то в том доме… Как тяга к наркотику; она наркоманка… Но почему Джадж? И почему кольцо? А если все-таки страсть?.. Страсть, которая то возгорается, то затихает?..

С каждым днем все труднее держаться от него подальше. И дело не в личности, не в характере и не в уме; дело даже не в избирательном сродстве… А в чем? Что за неуловимая притягательность, сила которой становится неодолимой? Может быть, кроме личности, характера и ума есть что-то еще — более глубокое, никогда не проявляющееся внешне и доступное лишь такому же чему-то еще, скрытому в ней самой? Всегда ли любовь такова или ее чувство — уникальный, исключительный случай?..

У кого спросить? Разве в наш век существует любовь? Помолвки и свадьбы всюду совершаются из-за денег или по сексуальному влечению — иного ей видеть не приходилось. Разве странное, необъяснимое влечение к нему не более достойно называться любовью, чем тривиальные связи обычных мужчин и женщин?..

В десять Изабелла вышла из отеля, взяла такси и через четверть часа уже находилась у билетных касс в здании вокзала в Хове.

Не было и половины двенадцатого, когда она поднималась по ступеням «Метрополя». Проскользнув в дверь, она подошла к окошку администратора, стараясь походить скорее на охотника, чем на жертву, однако ее выдавали руки: слишком уж дрожали, когда она искала в сумочке свою визитную карточку. Карточка наконец нашлась, и она протянула ее женщине за окошком.

— Будьте любезны, передайте миссис Ричборо.

Та взглянула на карточку, потом на нее. Ничего не сказав, отошла и начала шушукаться с кем-то невидимым — слышался только шепот. Наконец вернулась и попросила пройти вместе с ней в соседнюю комнату. Изабелла подчинилась. Ей предложили сесть и снова оставили одну — какая-то таинственная, многозначительная атмосфера.

Минуту спустя в комнату вошел хорошо одетый мужчина средних лет. Румяное немецкое лицо, залысины. Брюки с галунами, безупречный сюртук. Изабелла приняла его за управляющего.

— Вы мисс Ломент, мадам? — спросил он учтиво и серьезно, глядя на визитную карточку, которую держал в руке.

Она подтвердила.

— Вы спрашиваете миссис Ричборо?

Изабелла встала.

— Да. Я хочу ее видеть.

— Вы ей не родственница, мадам?

— О нет. А в чем дело?

— Сожалею, но вынужден вам сообщить: миссис Ричборо вчера вечером внезапно почувствовала себя плохо и вскоре умерла. К счастью, при ней был врач.

— О Боже!.. — Изабелла пошатнулась и схватилась за спинку стула.

— В девять пятнадцать, совершенно неожиданно. Очень и очень печальная история… Мы, разумеется, в беспокойстве — не стало бы известно другим гостям. Уверен, на вас я могу положиться, мадам.

— О, какая трагедия!.. Мистер Джадж, разумеется, извещен?

— Да, мистер Джадж извещен.

— Могу я переговорить с ним? Будьте любезны, пошлите ему мою визитную карточку.

— Сожалею, это невозможно, мадам. Мистер Джадж сегодня утром уехал.

Изабелла побледнела, даже побелела.

— Уехал?.. Вы имеете в виду, совсем уехал из отеля?

— Да, мадам; он отправился в Лондон.

— А… забрал ли он вещи? Не собирается ли вернуться сюда?

— Нет, он уехал совсем… Впрочем, одну минуту, мадам… — управляющий снова взглянул на визитную карточку. — Кажется, он оставил для вас письмо. Позвольте, пойду справлюсь.

Не в силах выговорить и двух слов, Изабелла машинально присела — ее словно придавило к земле. Катастрофа, но… как… что… почему?

Письмо принес клерк. Вежливо улыбаясь, передал его Изабелле и немедленно удалился.

Не раздумывая, она поспешно сломала печать и вскрыла конверт. Джадж писал:

Дорогая мисс Ломент!

Должен вам сообщить печальное известие: вчера вечером миссис Ричборо скоропостижно скончалась от сердечного приступа. Незадолго до того у нее был врач, который настоятельно рекомендовал постельный режим; она легла, тем не менее чуть позже, по свидетельству служанки, снова встала, чтобы написать срочное письмо, которое к тому же решила опустить в почтовый ящик собственными руками. Дополнительная нагрузка на ее и без того ослабленный организм, очевидно, оказалась роковой, поскольку через полчаса ее нашли умирающей в своей комнате. Дело ясное, поэтому расследования, разумеется, не будет.

При таких обстоятельствах считаю нашу встречу неуместной — вы, несомненно, согласитесь со мной. Я решил немедленно возвратиться в Лондон; когда вы получите это письмо — если, конечно, как обещали, приедете в Уэртинг, — я буду уже в пути.

По-моему, разумно какое-то время нам не встречаться. Боюсь, мы оба слишком поддались порыву чувств и действовали неосмотрительно, в любом случае нам обоим, разумеется, не повредит спокойно поразмыслить надо всем случившимся. Вы, должно быть, понимаете, что в несчастьях последних дней я виню себя самого много больше, чем вас.

Оставляю в отеле мой городской адрес — на случай, если захотите черкнуть пару строк в ответ. Однако не настаиваю на этом.

Не прощаюсь, ибо искренне надеюсь: придет время, когда мы сможем снова встречаться.

Верьте, дорогая мисс Ломент, всегда останусь вашим преданным другом, желающим вам добра.

Генри Джадж

Быстро пробежав письмо, лишь бы уловить смысл, Изабелла выронила его из рук и, откинувшись, закрыла глаза. Затем подняла письмо с пола и дважды очень внимательно перечитала. Ее дыхание участилось, к лицу прихлынула кровь, пару раз губы искривила неопределенная улыбка.

Небрежно скомкав письмо, Изабелла сунула его в сумочку и раздраженно щелкнула замком.

Итак, все кончено!..

Управляющий проводил ее до выходной двери. Спустившись по ступеням, она остановилась, не имея ни малейшего представления, что делать или, по крайней мере, куда идти. В глаза бросилась элегантно одетая дама в дорогих мехах, которая как раз садилась в крытый автомобиль — не далее пяти ярдов от Изабеллы. Уже собираясь сесть за руль, шофер дослушивал последние указания. Изабелла не видела ее лица, однако фигура казалась очень и очень знакомой.

— …Сначала в Ранхилл Корт, — усевшись, произнесла незнакомка.

Потрясенная, Изабелла застыла на месте. Хотя цель поездки и представлялась в высшей степени странной, но не это, а интонация парализовала Изабеллу и поколебала реальность окружающего. Мягкий приглушенный полушепот мог принадлежать только одному человеку. Разве мог кто-нибудь еще в целом мире говорить на такой манер? Нет, только миссис Ричборо!..

Когда автомобиль отъезжал, Изабелла мельком заметила лицо. Миссис Ричборо мертва, следовательно, в машине не она. В таком случае, возможно, ее сестра-близнец. Сходство катастрофическое…

Нетрудно понять, почему в скорбный час здесь оказалась ее сестра, только какого дьявола ей надо в Ранхилле? Как она связана с поместьем? Видно, и здесь какая-то тайна… Быть может, ее пригласил Джадж, чтобы поговорить о делах покойной сестры? Но о каких таких делах им надо поговорить? И почему обязательно в Ранхилле — черт знает где? Что все это значит?..

Она обернулась к молодому симпатичному швейцару, провожавшему взглядом автомобиль:

— Кто эта леди?

— Леди Брук, мисс.

— Она случайно не родственница покойной миссис Ричборо?

— Вряд ли, мисс. Никогда не видел их вместе. Леди Брук — особа из высшего света.

— Она велела шоферу ехать в Ранхилл, не так ли?

— Нет, мисс, — в Эрандл, — последовал странный ответ.

Изабелла окончательно растерялась, однако сочла неразумным расспрашивать дальше. Поинтересовалась лишь, где можно нанять автомобиль, и направилась к ближайшему гаражу.

Ей безусловно следует ехать в Ранхилл, правда, зачем непонятно… Швейцару, наверное, приказали, или же он не разобрал, о ком его спрашивают. Дама, разумеется, миссис Ричборо или, возможно, ее сестра. И, разумеется, она сказала: «В Ранхилл Корт». Крайне важно, да просто необходимо последовать за ней и выяснить, что, в конце концов, происходит… Мистер Джадж, само собой, ждет миссис Ричборо там… и, само собой, все кругом ложь, ложь и ложь!..

Ей сразу удалось нанять «лэндолетт». Деньги больше не имели цены, она сразу согласилась на запрошенную сумму и через пять минут уже была в пути.

Автомобиль сильно трясло; он постоянно дергался, двигался рывками, то и дело нелепо подпрыгивал. Сиденья пахли бензином. Снова разболелся зуб. Дождя не было, но день выдался на редкость безотрадный и мрачный, словно насквозь пропитался сыростью: с деревьев капало, дороги развезло, колеса часто пробуксовывали. Унылый серый небосвод не предвещал улучшения погоды. Изабелла забилась в угол и попыталась задремать.

После Стайнинга пришлось открыть глаза и вернуться к реальности: шофер оказался непроходимым болваном — он работал в этих местах, тем не менее постоянно останавливался и спрашивал у нее дорогу. Она, разумеется, давала какие-то советы… Кончится ли когда-нибудь это кошмарное путешествие или нет?..

Наконец они подъехали к дороге, проходившей мимо домика привратника Ранхилл Корта. Здесь шоссе разветвлялось. Одна дорога вела к привратницкой, другая, неизвестная Изабелле, видимо, огибала поместье с запада и где-то дальше уходила на север. У развилки шофер снова остановился. Изабелла уже собралась приказать ехать прямо, как вдруг заметила женщину в модной меховой пелерине, которая быстрой и грациозной походкой удалялась по другой дороге. На расстоянии каких-нибудь двадцати ярдов… Да, несомненно, — она… Значит, он все-таки лгал, этот швейцар!.. Бог мой, как же она похожа на миссис Ричборо! Второй такой походки просто не может быть… Следовательно, она не умерла. Против нее, Изабеллы, заговор. Джадж попался-таки в сети этой женщины, и они попросту отмахнулись от нее, как от досадной помехи. Управляющий отеля подкуплен. Все совершенно ясно…

— Дальше не поедем, я выйду здесь, — бросила Изабелла шоферу.

— Вас подождать? — с явным неудовольствием осведомился тот.

— Нет, можете ехать. Заплатить вам или рассчитаться в гараже?

— Вы случайный клиент, поэтому — мне.

Изабелла сунула шоферу несколько банкнот, не ожидая сдачи, отвернулась и, тут же забыв о его существовании, пошла по дороге, где за поворотом только что исчезла незнакомка.

Когда Изабелла дошла до поворота, шум удаляющегося автомобиля уже затихал. Все вокруг буквально источало влагу. Серый, угрюмый пейзаж… Миссис Ричборо — наверняка она! — значительно опередила Изабеллу и шла очень быстро. Нагнать ее, по-видимому, не удалось бы. Изабелла задумалась: куда же она направляется… вероятно, где-то здесь тоже есть вход, и можно пройти незаметно, минуя привратника… Откуда же эта женщина знает о нем? И между прочим, куда подевался ее автомобиль?..

Ответить на все недоумения невозможно было при всем желании.

С правой стороны дороги тянулась старинная стена из красного кирпича. За ней виднелся парк, в сумрачный день казавшийся унылым и печальным: буйная мокрая трава, шквалы холодных капель, сдуваемых с бурой листвы даже легкими порывами ветра. Сначала парк за стеной уходил вниз, но теперь выровнялся. Вдалеке темнела серая призрачная масса — дом, вероятно; однако, скорее всего, он находился гораздо ближе, чем казалось, — во мгле трудно разобрать… Идущая впереди женщина внезапно исчезла, хотя до следующего поворота было еще далеко.

Изабелла не отрываясь смотрела туда, где женщина мелькнула в последний раз: безусловно, там должен быть вход.

Вскоре она обнаружила маленькую железную калитку. Прикрытую, но не запертую. Узкая, едва разойтись двоим, посыпанная гравием дорожка, рассекая траву и петляя среди деревьев, вела прямо к дому: теперь было ясно, что впереди темнел именно дом. Дорожка медленно поднималась наверх. Без колебаний Изабелла шагнула в парк.

Минут через пять быстрой ходьбы она снова увидела женщину. На таком же расстоянии впереди. Достигнув сбегающего вниз газона, женщина свернула налево, очевидно собираясь подойти к зданию с северо-востока. Непонятно одно, почему она идет так уверенно, откуда так хорошо знает калитку, дорожку, если сегодня впервые сюда попала? Дом был уже совсем близко. Возвышающийся в сером тумане силуэт казался вполне ирреальным. Изабелла, очевидно, подходила к дому с противоположной стороны — вон окна столовой, спален на третьем этаже… Когда она достигла газона, женщина снова исчезла. Изабелла тоже повернула налево.

Тропинка огибала склон, и вскоре открылась вся северо-восточная сторона здания. В сумеречном свете газон устремлялся вверх, к огромному дому, в такой перспективе казавшемуся особенно угрюмым и призрачным. Изабелла узнала конек крыши и под ним — окно «Восточной комнаты».

Разглядывая дом наверху, она на мгновение остановилась и вдруг почувствовала присутствие неведомой женщины. Опустила взгляд, и последние сомнения улетучились: миссис Ричборо!.. Только странная, удивительно странная… Возможно, такое впечатление создавалось из-за необычной позы: руки опущены и скрещены, локти прямые и вся фигура неестественно прямая, оцепенелая. Под легкой вуалью — бледное улыбающееся лицо, — но, верно, это только казалось: в сумерках невозможно было ничего рассмотреть. Изабелле стало не по себе.

— В отеле мне сказали, с вами что-то случилось.

— О да — я умерла, — послышался шепот. — Умерла вчера вечером.

Изабелла вдруг поняла, что глаза у миссис Ричборо закрыты и стоящее перед ней существо, напоминающее модно одетую женщину, не видит окружающего мира или видит совершенно иначе, чем все люди!..

По телу прошла ледяная дрожь.

Видение исчезло.

ГЛАВА XIX Проблеск дня

Туман сгустился. Сыро, одежда промокла, по лицу стекали струйки воды… Но сил и желания думать об укрытии не было. В серой мгле темнело пространство газона. Дом вообще скрылся.

Изабелла попыталась как-то сосредоточиться… И тут послышался звук — не совсем даже звук: она не услышала, а, скорее, ощутила глухой, нарастающий и затихающий гул, странным образом резонирующий в голове. Не сходит ли она с ума?.. Неожиданно все прекратилось.

Минут через пять в тумане проявилась мужская фигура. Джадж! Изабелла плотнее стянула на шее меховой воротник и отвернулась.

— Итак, вы пришли!

— Да, я пришла.

Он старался говорить спокойно, но в голосе все равно звенела, прорывалась неудержимая, необычная радость, и это сразу привлекло внимание Изабеллы.

— Следовательно, вы мне солгали? Вы не вернулись в Лондон.

— Заехал сюда по пути.

— Мне передали ваше письмо. Вам не кажется странным: я здесь, хотя меня и отвергли? Мне ничего не надо — понять не могу, и зачем я приехала… Да, ведь я последовала за миссис Ричборо. Теперь мне точно известно: она действительно умерла, тем не менее я видела ее и даже говорила с ней.

Джадж, похоже, не обратил на ее слова никакого внимания, спросил он совершенно о другом:

— Слышали музыку? Слышали, как я играл?

— Играли?..

— Да… — Он недоуменно окинул ее взглядом. — Вы ведете себя как-то странно. Вы знаете, где находитесь? Быть может, вы просто спите?

— Не беспокойтесь, я не сплю, мистер Джадж, и прекрасно понимаю, где нахожусь. Простите — вторглась в ваше частное владение… потерпите немного — скоро уйду.

— Были вы в доме?

— В вашем доме? Думаю, вряд ли.

Он подошел ближе, и только теперь она обратила внимание, что он без шляпы.

— Все-таки скажите, где, по-вашему, вы находитесь?

— Я же только что вам ответила. Это вы ведете себя очень и очень странно, мистер Джадж. С вами все в порядке?

— Послушайте, я вот стою здесь и разговариваю с вами, а в действительности нахожусь там, где мы хотели оказаться вчера! Не замечаете?

— Ничего не понимаю. Где это мы хотели оказаться вчера?

Он пристально посмотрел на нее.

— Вы и в самом деле видите все иначе. Так, значит, вы сегодня не поднимались по ступеням?

— Я же сказала: даже не заходила в дом. В своем ли вы уме, в конце-то концов?

— Со мной все в порядке; но сегодня я поднялся по лестнице… и еще не спустился обратно.

— О Господи! — тихо вскрикнула Изабелла.

— Я был в отчаянии, не удержался и по пути в Лондон все-таки заехал в поместье: ведь здесь — все дорогие сердцу воспоминания. Потом увидел ступени и поднялся наверх. Прошел сразу в ту комнату, вылез в окно и благополучно спустился на землю, хоть это было и нелегко…

Изабелла недвижно смотрела на него. В ее глазах отражался страх.

— И где вы сейчас?

— Я стою рядом с вами на склоне, вокруг дикая, залитая солнцем природа; весна… а вовсе не осень.

— Невозможно поверить. Убедитесь сами: подойдите, потрогайте мою одежду — я вся промокла от моросящего дождя.

Джадж не двинулся с места.

— Тот человек спит. Когда рядом я заметил его инструмент, мне в голову пришла одна идея. Вас я не видел, но чувствовал, вы где-то поблизости, поэтому решил сыграть для вас…

— Какой человек?

— Которого мы вчера видели из окна.

Последовало неловкое молчание, потом Изабелла сказала:

— Ужасно, мистер Джадж. Впрочем, вы, должно быть, нарочно мистифицируете меня. А если и нет…

— Поверь, Изабелла, я говорю сущую правду; и я в здравом уме.

Кровь бросилась ей в лицо.

— Вы еще не приобрели права обращаться ко мне на «ты»!

— Вы меня не понимаете… но все можно исправить, подождите.

— Куда вы?

Он было пошел, но задержался и ответил.

— Снова сыграю для вас.

— Боже мой, самое настоящее безумие…

— Когда вчера в зале мы услышали эту музыку, вы были другого мнения.

Она промолчала.

— Позвольте мне попытаться, — продолжил Джадж спокойно. — Все, чего я прошу, — подождать минут пять и пока не делать никаких выводов. Если за это время я не сумею вас пробудить, можете думать обо мне что угодно. Пожалуйста, подождите.

Утопая в высокой мокрой траве, он начал подниматься по склону. Изабелла смотрела ему вслед озадаченно и хмуро. Он сделал не более десяти шагов, и серая мгла поглотила его. Все стихло — только падали капли с мокрой листвы.

С сильно бьющимся сердцем Изабелла ожидала результата странного эксперимента, как вдруг вновь услышала, вернее, ощутила тот же нарастающий и затихающий гул. Как будто совсем бесшумный, он, однако, ощущался вполне явственно, но столь отчужденно, что Изабелла даже не могла понять, рождается ли он в ее мозгу или приходит извне. Гул прекратился внезапно — так же, как начался. Почти тотчас же она с удивлением обнаружила, что вокруг быстро светлеет. Небо прояснялось, туман рассеивался; с каждым мгновением воздух становился прозрачнее. После ухода Джаджа не прошло и пяти минут, а уже проглянуло солнце. Засветилась голубизна, туман от земли поднялся, и открылась вся местность. Перемена произошла столь быстро, что Изабелла пребывала в полнейшем недоумении: сумрачный, мглистый осенний день в мгновение ока превратился в теплое, сияющее весеннее утро. Подул ветерок, и не успела она освоиться с переменой, на небе уже не осталось ни единого облачка. Изабелла распахнула меховой воротник.

Она все еще стояла в той же позе, глядя в сторону дома. И вдруг еще один шок: внезапно она осознала, что дом отсутствует. Бесследно исчез. И не только дом: исчезли дорожки, аллеи, угодья — все искусственное, обработанное, включая газон, где она стояла… Находилась она на склоне крутого травянистого холма; кое-где проступали меловые породы. Хотя до вершины было еще далеко, не оставалось ни малейшего сомнения — никакого здания там нет: контур холма всюду четко прорисовывался на фоне неба… Да, настоящее чудо!..

Обернувшись, Изабелла снова поразилась: ландшафт, который они вместе с Джаджем видели вчера из окна. По очертаниям и расположению холма она моментально поняла, что оказалась на том самом склоне, где вчера сидел странно одетый человек. Холм спускался к знакомой долине, там вился ручей; на противоположной стороне — другой холм, поросший диким лесом, простирающимся до горизонта…

Некоторое время Изабелла вглядывалась вдаль, потом прикрыла глаза рукой и вскрикнула. Вдруг это безумие? Не сошла ли она с ума? Отвела руку — тот же пейзаж вплоть до мельчайших деталей. Все было залито солнцем и казалось осязаемым, реальным… нет… просто все это есть, действительно существует!.. И какая красота! Нежная зелень лесных просторов, усеянные белыми цветами деревья в долине, щебет и трели певчих птиц, тихое воркование лесных голубей, перекликающиеся где-то вдали кукушки, песнь жаворонка в вышине. Пролетел ласковый ветерок, и пахнуло свежими, влажными ароматами тучной земли… Да-да, конечно, весна!..

Теперь Изабелла с удивительной ясностью вспомнила все подробности трех визитов в верхние комнаты — поразительно, как она могла забыть?! Как могла забыть свои отношения с Генри в обществе и наедине. Его светское благоразумие, ее ущемленное самолюбие чуть не разрушили их счастья… Понятно, отчего все недоразумения: тут не ущербность характеров, не сомнения в любви, а исключительно неведение: они же не знали, что принадлежат друг другу!..

На склоне, совсем близко, спускался к ней Генри, и сердце у нее заколотилось. Чуть подальше виднелся музыкант в своем пестром одеянии. Он лежал на боку, к ней спиной, головой к вершине холма и, похоже, спал; рядом — инструмент, похожий на скрипку. Изабелла про себя радостно приветствовала музыканта и уже больше не отрывала взгляда от Генри: он — необыкновенный, удивительный, все остальное блекло в сравнении с ним.

Они поспешили, рванулись навстречу друг другу.

— Теперь ты меня слышала? — радостно, вдохновенно, влюбленно спросил Генри и обнял ее.

— В какой-то момент я опять ощутила странный гул — так это ты?.. О Генри, как ничтожно малы были наши шансы! Почему мы вели себя так глупо? Почему не хотели понять, что кольцо было выброшено не просто так?..

— Нас, верно, хранит судьба. А вот заслуживаем ли мы, глупые, этого, еще вопрос… Теперь-то ты видишь, что я в здравом уме?

— Здесь как в раю. Только реально ли все это, не снится ли?.. И куда подевался дом?

— Мы в доме.

Пока они разговаривали, надвинулась темнота: будто при солнечном затмении. Голубое небо бледнело на глазах, диск солнца заволокло дымкой, у земли вновь собирался туман. Ветерок стих, воцарилась странная тишина. Только порывисто вскрикивали птицы.

— Темнеет, — вздрогнув, прошептала Изабелла и плотнее запахнула меховой воротник.

— Нет-нет, даже не думай так. Теперь уже ничего не изменится, — он улыбнулся с гордым и уверенным видом защитника.

— Будем надеяться… Но что значит — «мы в доме»?

— Я вошел в дом и еще не вышел, следовательно, я в доме; а ты со мной. Не пытаюсь объяснить, но это так. Более того — иначе и быть не может.

Туман ощутимо сгустился. Изабелла уже с трудом различала деревья на той стороне долины. Солнце скрылось, небо стало бледно-серым, а воздух — холодным и влажным.

— Генри, все меняется! — воскликнула она, отстраняясь от него. — Возвращается старое…

Он встревожился.

— Что случилось? Что с тобой?..

— Мы возвращаемся туда, откуда пришли. Солнце исчезло, надвигаются холод и мгла… О, разве ты не видишь?

— Нет. Никаких перемен — вокруг по-прежнему сияющий день… Стряхни этот морок, всмотрись внимательнее…

— Мысли тоже смешались. Я, кажется, перестаю понимать, что происходит… Знаешь, даже не помню вчерашний день…

— Бедная моя девочка! Постарайся, ну постарайся! Заставь себя увидеть, какой светлый, лучезарный день!

— Невозможно противиться фактам. О, я погружаюсь, меня неудержимо затягивает туда… Это была лишь мимолетная прекрасная мечта… но теперь она блекнет, пропадает…

Джадж от волнения кусал ногти.

— Что делать? Срочно действовать! Необходимо что-то предпринять…

— По-моему, ты беспокоишься больше меня, — улыбаясь ответила Изабелла. — Тогда разбуди того человека. Он все еще там лежит? Я больше не вижу.

— Разбудить?

— Разве он такой страшный, что лучше оставить его в покое?

— Не знаю — я так и не видел его лица: оно спрятано в ладонях.

— Я верю, он нам поможет. Раньше же помогал. Только поспеши! Иначе будет слишком поздно.

— Иду! Да свершится во благо! Однако в нем есть что-то очень и очень странное.

Гребень холма и долину внизу уже поглотила мгла. Лишь на расстоянии нескольких футов Изабелла еще кое-что различала. Моросил дождь, настолько мелкий, что и дождем-то его трудно назвать, однако одежда и все вокруг дышало влагой.

Жестом задержав Джаджа, она пристально посмотрела на него, затем, нахмурившись, спросила:

— Боюсь, я утеряла нить мыслей. О ком это мы говорили?

— О том человеке. О музыканте.

— О каком человеке? О каком музыканте?

— Изабелла! Неужели ты…

— Мистер Джадж, — ответила она сдержанно, — простите, у меня в голове все как-то смешалось, и я действительно забыла, о ком или о чем мы беседовали; однако прекрасно помню: несколько минут тому назад я просила вас обращаться ко мне с учтивостью, приличной джентльмену.

Джадж побледнел и поклонился.

— Недавно вы покинули меня, — продолжала Изабелла, — и теперь, похоже, вернулись. Стоит ли возвращаться к тому разговору?

— Сейчас, к сожалению, ничего не могу объяснить. Я снова ненадолго уйду. Умоляю вас, подождите еще немного. Уверен, вы непременно все поймете.

Джадж весь был смирение и серьезность, что лишь усилило ее раздражение.

— Нет, я ухожу. Ваше поведение со вчерашнего дня представляется мне по меньшей мере странным, мистер Джадж, однако я останавливаюсь на наиболее приемлемом объяснении и советую вам, не откладывая, отправиться в Лондон и немедленно посоветоваться с врачом.

Джадж снова поклонился.

— Думаю, мы больше не увидимся, — добавила Изабелла, — поэтому разрешите воспользоваться случаем и попрощаться. Наша дружба оказалась очень… непрочной.

Не ожидая ответа, она отвернулась и начала медленно подниматься по газону. Как добраться до Брайтона, она и понятия не имела, к тому же вовсе не была уверена, что сможет отыскать калитку, через которую вошла, поэтому сочла за лучшее подойти к дому и выбираться из поместья знакомым путем. Клубящийся туман окружил ее плотной пеленой… Стоя на залитом солнцем холме, в ясном и чистом воздухе Джадж прекрасно видел ее… однако недолго: через несколько секунд она исчезла у него на глазах. Он беспомощно развел руками и принялся быстро наискосок подниматься по склону к спящему музыканту.

Изабелла услышала протяжную низкую вибрацию: будто кто-то медленно вел смычком по басовой струне виолы. Затем — тишина.

Она уже приближалась к дому и видела его, но никак не могла припомнить, куда, собственно, идет. Впереди высилось какое-то незнакомое здание. Насколько удалось различить во мгле — бревенчатый некрашеный дом; плоская крыша без всяких коньков, четыре этажа. В следующее мгновение здание снова окутал туман.

Внезапно по телу разошлось, разлилось странное тепло: всем своим существом она ощущала теперь лишь одно: она женщина… В воздухе нарастало неясное волнение, в крови — томительный жар…

Снова послышался струнный тон, на этот раз неистовый и страстный — отчаянный крик муки любви…

Все случилось в одну секунду. Мгла и туман вдруг рассеялись и блеснул яркий солнечный свет: так внезапно и на такой краткий миг, что Изабелла не успела понять, где она находится и что, собственно, происходит… как свет снова пропал, оставив ее в потрясении и ужасе. Но в этот озаренный миг ей открылось следующее: она снова стояла на залитом солнцем травянистом холме и смотрела на уходящий к горизонту лес на той стороне долины. Ни единого облачка в синеве. Вершина холма была совсем близко, дом исчез… Она помнила все, но не могла ни на что решиться. Невыразимое волнение, прилив безрассудной отваги, ей казалось, она плачет и смеется…

Немного ниже на склоне холма друг против друга стояли Генри и тот человек — высокая и стройная фигура его в яркой, разноцветной, архаичной одежде поистине была удивительна. Он держал инструмент у груди и медленно вел смычком: еще продолжала звучать та же нота. Музыкант стоял к Изабелле спиной, а Генри, выпрямившись, застыл с другой стороны и смотрел прямо на него… и его лицо исказил нездешний ужас, словно перед ним находился кошмарный, немыслимый призрак!.. Она закричала и бросилась к Генри, но не сделала и трех шагов, как музыкант с дикой силой рванул смычок… Изабелла, потрясенная, остановилась: невозможно представить, что столь мощную, бешеную страсть может выразить звук… Солнце потемнело, жар усилился, ландшафт быстро надвигался и сжимался вокруг нее — вот-вот разразится неведомая катастрофа; кровь кипела и леденела…

И ей показалось, что весь этот ландшафт вращается вокруг странного музыканта, а она сама — лишь одно из его видений, лишь его сон!..

Лицо Генри превратилось в жуткую страдальческую маску; он невероятно побледнел, вскрикнул и рухнул на землю, оставшись лежать совершенно недвижно… Ужас парализовал Изабеллу…

Тотчас погасло солнце. Все снова стало холодным и серым, нависло свинцовое небо, вернулась сплошная мгла с моросящим дождем… Изабелла протерла глаза: как она оказалась здесь? Почему стоит будто во сне, откуда такая тревога и слабость?..

Потом она пошатнулась и упала без чувств.

ГЛАВА XX Путешествие Маршела

Прибыв в тот же день к десяти утра в компанию Ллойда, Маршел обнаружил у себя на столе среди прочей корреспонденции конверт с напечатанным на машинке адресом, по размеру и форме не похожий на деловое письмо. Из любопытства он раскрыл его первым. Послание отпечатано на маленьком листке, вероятно, вырванном из дамской записной книжки. Анонимное письмо без обращения и подписи. Прежде чем прочесть, Маршел снова взял конверт и исследовал штемпель на марке. Отправлено из Уэртинга. Насколько он мог припомнить, в Уэртинге находился лишь один из его знакомых — Джадж.

Затем он прочел следующее:

Если мистеру Стоуксу небезынтересно узнать, как в его отсутствие проводит время мисс Л., лучше всего справиться об этом в поместье Ранхилл. Есть все основания полагать, что она прибудет туда завтра (в пятницу) до обеда — уже в третий раз на этой неделе. Для мистера Стоукса такие сведения могут послужить достаточным оправданием его приезда в упомянутое поместье. Если вдруг мисс Л. не прибудет до обеда, то прибудет после. По слухам, в доме есть комнаты, которые не так-то легко отыскать.

Маршел аккуратно сложил письмо и убрал в бумажник. Затем откинулся на стуле и принялся медленно поглаживать пальцами лоб и глаза.

Сначала он решил проигнорировать сие послание: разорвать записку, ничего не говорить Изабелле — вообще никому ничего не говорить. Разбираться в сплетнях и наговорах — ни единому слову их он, разумеется, не поверил — означает признать в них и долю истины, а это страшно огорчит Изабеллу…

Но остается вопрос об авторе письма. Некая недоброжелательно настроенная особа, вероятно женщина, намерена причинить вред, и неизвестно, как далеко зайдут ее действия, если не принять соответствующих мер. Следовательно, прежде всего необходимо выяснить, кто написал письмо. О полиции, разумеется, не может быть и речи, да и частные детективы не лучше: нельзя допустить, чтобы имя Изабеллы стало предметом сплетен. Единственный, кто, наверное, поможет разобраться, — сама Изабелла. Сегодня же вечером, как только приедет в Брайтон, он покажет ей письмо, и они вместе все обсудят. Особа, способная на такую гнусность, не явилась из небытия — Изабелла наверняка догадается, кто она такая… или кто он такой…

Безусловно, кто-то пытается им досадить. С другой стороны, как понять пунктуальность указаний? Какой смысл называть точное время и место, если клеветнику прекрасно известно, что стоит ему — Маршелу — поехать туда, как все наглые домыслы рассыплются в прах? Скорее, здесь кроется весьма примитивная хитрость. Возможно, клеветник рассчитывал, что он никуда не поедет, а подброшенный яд будет и дальше терзать его мозг… Да, пожалуй, именно так… Но тогда не будет ли правильнее поступить как раз наоборот? Естественно, прежде чем отправиться в Ранхилл, чтобы выяснить, в чем там, собственно, дело, надо заехать в Брайтон и повидаться с Изабеллой… и, вполне вероятно, поехать вместе с ней.

Он отдал своему заместителю необходимые распоряжения и отправился на вокзал.

В начале первого он был уже в отеле «Гонди». К великому удивлению миссис Мур.

— Боже, Маршел! Какими судьбами?

Пробормотав что-то насчет деловой встречи, он нетерпеливо спросил:

— А где Изабелла?

Оказалось, два часа назад она ушла из отеля, но миссис Мур и понятия не имела куда.

Маршел занервничал, буркнул, вернется, мол, позже, и распрощался — весьма скоропалительно. Миссис Мур была озадачена его поведением. Впрочем, возможно, деловые заботы…

Между тем Маршел, лицо коего мрачнело с каждой минутой, разыскивал в гараже свой автомобиль. Пока его подгоняли, закурил сигару, стараясь успокоиться и убедить себя, что предстоящий визит в Ранхилл — самое обычное, будничное дело, не преследующее никаких особых целей, к которому лучше отнестись как к скучной, необходимой повседневной работе… Он либо действительно не понимал, либо упорно не желал понимать, что сомневаться и выискивать доказательства женской невиновности никак не может быть обычным делом…

Сев за руль, он поднял воротник непромокаемого плаща, надвинул шляпу, включил зажигание и отправился в путь. Было четверть первого. До Шорхема он еще сдерживал скорость, но, проехав последние дома, дал полный газ… Через полчаса с небольшим он уже затормозил у домика привратника Ранхилла.

Появился Прайди.

Маршел вышел из автомобиля…

— Добрый день! В доме кто-нибудь есть? — Он порывисто запихнул в рот недокуренную сигару.

— Хозяин, сэр.

— Мистер Джадж?

— Ага.

— Кроме него, никого?

Маршел искоса взглянул на Прайди; блеск его глаз противоречил деланному безразличию вопроса.

— Нет, сэр, никого. Он приехал с полчаса назад.

Минуту Маршел помолчал.

— Пожалуй, пройду к нему.

— Открыть вам ворота?

— Нет, я же сказал пройду. Автомобиль пусть останется здесь. Благодарю, Прайди.

Отбросив окурок, он прошел через калитку и, опустив голову, начал медленно подниматься по аллее. Прайди посмотрел ему вслед, затем вернулся в привратницкую: в такой сумрачный, мглистый день лучше сидеть по домам.

У парадной двери стоял маленький автомобиль. Разумеется, Джаджа. Подойдя ближе, Маршел наклонился и с некоторым смущением придирчиво осмотрел сиденья и пол. Он даже не решался признаться себе, что, собственно, так боится увидеть. Никаких компрометирующих улик не оказалось, и от сердца отлегло. Направился к дому. Попробовал дверь — не заперто. Открыв ее, немедленно вошел.

В сумрачном зале царило безмолвие. В какой части дома вероятнее всего найти Джаджа?.. Девять из десяти, он наверху — прячется в своей любимой «Восточной комнате». Самое разумное — прежде всего отправиться туда… Что, собственно, имел в виду автор этой проклятой записки, упоминая о комнатах, которые не так-то легко отыскать?.. О, черт! Изабеллы же здесь нет. Прайди сказал, здесь только Джадж… Какого дьявола он, Маршел, болтается в зале, когда давно пора подняться наверх?..

Он бросился к лестнице, перепрыгивая через три ступеньки и, не задерживаясь на лестничной площадке, взлетел на третий этаж; не прошло и минуты, как он уже пробирался по темному верхнему коридору.

Дверь в «Восточную комнату» была распахнута. А на полу у самой стены в неестественной позе неподвижно лежал человек. Разумеется, Джадж. Что с ним случилось? Спит, потерял сознание или просто пьян?.. Склонившись, Маршел повернул его голову… и, отдернув руки, в ужасе отпрянул. Мертв!..

Джадж мертв, никакого сомнения; и причина смерти понятна: специфическая бледность лица однозначно свидетельствовала об апоплексии!.. Для полной уверенности Маршел попытался прощупать пульс. Затем, прижимая ладонь к обнаженной груди, не менее пяти минут старался уловить хоть легкое сердцебиение — напрасно.

Сделав все, что, по его представлению, необходимо было сделать в подобной ситуации, Маршел поспешил вниз за помощью.

Неожиданная трагедия начисто выбила из головы его собственные проблемы. Он не только вдруг полностью забыл о странной связи Изабеллы с этим домом, но даже и о самом ее существовании. Сосредоточенно обдумывая, что предпринять, Маршел не видел ничего вокруг — иначе он еще с лестницы заметил бы впереди, у противоположной стены зала, сидящую в кресле… Изабеллу… Только оказавшись близко, он наконец различил ее и, пораженный, отшатнулся… Измученное, бледное лицо, закрытые глаза, мокрая, грязная одежда — какая невероятная усталость и апатия!

— Изабелла! Что это значит?.. — Он подошел к ней и стоял совсем рядом.

Она медленно открыла глаза и взглянула на него с полнейшим безразличием, не только не выразив ровно никакого удивления, но и вообще без всякой эмоции. Лишь равнодушно спросила:

— Как вы оказались здесь?

— Не обо мне речь. Что, скажите пожалуйста, вы делаете в этом доме?

— Я потеряла сознание где-то неподалеку и, прежде чем отправиться домой, зашла сюда прийти в себя.

— Неподалеку? А что, в конце концов, вы делали неподалеку? Зачем вы вообще оказались в этих местах?

Изабелла ответила после некоторой паузы:

— Не будьте жестоки, Маршел. Сейчас я не в силах объяснить… Должна кое в чем вам признаться… но не сейчас… потом…

Он вытащил из бумажника анонимное письмо и подал ей.

— Будьте любезны, прочтите.

Пока Изабелла читала, он внимательно за ней наблюдал и, не обнаружив ни удивления, ни возмущения, несколько сник. Она прочитала дважды, совершенно равнодушно, затем молча вернула письмо.

— Ну?.. — нетерпеливо спросил Маршел.

— Мне известно, кто его написал. Вы это хотите знать?

— Не важно, кто его написал. Это правда?

— Пожалуй, ложь, хотя автор был уверен в своей правоте. Я действительно собиралась побывать здесь сегодня с мистером Джаджем, но он не сдержал слова и уехал.

— Понимаю… Могу я спросить, почему… — Маршел так и не договорил.

— Почему я хотела поехать с ним вместе сюда? — она горько улыбнулась. — Пожалуйста, не заставляйте меня давать объяснения, вы их все равно не примете.

Наступила мертвая тишина.

— Следовательно, вы не встречались с ним сегодня? — спросил Маршел.

— Не могу сказать, не знаю… не знаю, с кем встречалась и с кем не встречалась… я упала в обморок… и теперь вообще ничего не знаю.

— И вы, значит, не знаете, где он находится в настоящий момент?

— Могу поклясться, Маршел. Я действительно вошла в дом только минуту назад.

— Тогда я вам скажу. Он наверху, в «Восточной комнате».

Он испытующе поглядел на нее, дабы убедиться, на самом ли деле ей ничего не известно о трагедии. Да. Она не проявила к его сообщению ровно никакого интереса. И тогда Маршел отчеканил внезапно и жестоко:

— Мертв.

Изабелла привстала с кресла. Ее бледность сменилась какой-то болезненной синевой. Маршелу показалось, что она вот-вот снова упадет в обморок. Однако он не поспешил на помощь. Она все-таки справилась и пришла в себя.

— Это вы убили его? — спросила она спокойно.

— Нет. Уверен: убийства по личным мотивам ничего не решают. Похоже, у него был приступ. Сейчас я сообщу Прайди и вызову врача… А к нашему разговору мы лучше вернемся потом. Кстати, примите во внимание: здесь, по всей видимости, состоится дознание, и, если вы не стремитесь в свидетели, советую побыстрее покинуть усадьбу. Кроме Джаджа, знает кто-нибудь о вашем присутствии?

— Нет.

— А как вы сюда попали?

— Через другую калитку.

— Хорошо. Тогда послушайтесь совета и отправляйтесь тем же путем. Сможете найти дорогу до шоссе на Стайнинг?

— Думаю, да.

— В таком случае идите. Дальше я отвезу вас на автомобиле. Мне нужно еще вызвать врача, поэтому я подъеду туда не раньше, чем вы дойдете… А теперь уходите, не теряйте времени.

Изабелла продолжала сидеть.

— Маршел!..

— Что?

— Когда он умер?

— Прайди говорит, он всего с полчаса как приехал. Поэтому — минут пятнадцать назад, наверное. Он, безусловно, умер совсем недавно. А что?

— Просто, когда я потеряла сознание, во мне что-то надломилось. Это, должно быть, произошло одновременно… Вам не кажется странным, что я не выражаю желания подняться и взглянуть на него?

— Очень и очень сожалею, Изабелла, но не ведаю ваших чувств и желаний. Разумеется, нет ни малейшей необходимости подниматься наверх. Более того, лучше этого не делать.

Она страдальчески улыбнулась.

— Понимаю, наши отношения изменились, и прошлое вернуть невозможно. Только, пожалуйста, не думайте, будто я этого добиваюсь. Я всего-навсего хочу сказать: мои чувства к нему были совершенно иными, чем вы думаете. Я…

— Но вы приехали, чтобы встретиться с ним?

Изабелла импульсивно открыла сумочку.

— Маршел, вы показали мне письмо, в свою очередь я тоже кое-что вам покажу… Прочтите.

Он довольно неохотно взял письмо и быстро его пробежал.

— Кто такая миссис Ричборо?

— Особа, которая вам написала.

— Да, дело, похоже, во всех отношениях фатальное. Это действительно его последнее письмо? Больше между вами ничего не было?

— Поверьте, мистер Джадж был благородным человеком… Ну, хватит. Я пошла… Не очень-то тактично с моей стороны было бы выражать сожаление, что я втянула вас в такую историю. Вы всегда относились ко мне прекрасно, а я, боюсь, отплатила вам наихудшим образом… До свидания, всего хорошего!

Изабелла встала и побрела к двери.

— Вы в состоянии дойти до шоссе? — странным тоном спросил Маршел.

Она остановилась и оглянулась на него.

— Похоже, у меня нет другого выхода.

— Да, это верно. К сожалению, не могу вас проводить, поскольку должен безотлагательно заняться этим ужасным делом. Сколько времени вам потребуется, чтобы той же дорогой выйти за пределы поместья?

— Не знаю… минут десять…

— Я засеку время и посижу здесь десять минут, потом пойду к Прайди. Идите в направлении Стайнинга и, если доберетесь туда раньше, чем я успею вас захватить, подождите у станции. Все ясно?

— Да, Маршел.

— Между прочим, как вы добрались сюда?

— Наняла автомобиль в Уэртинге. Но я вышла и отпустила водителя, не доезжая до поместья.

— Хорошо, а теперь лучше идите.

Усевшись в освободившееся кресло, Маршел вытащил часы. Изабелла заколебалась, будто собираясь еще что-то сказать, но потом, видимо, рассердилась на собственную слабость, выпрямилась и уверенно пошла прямо к двери.

Ровно через десять минут Маршел встал, покинул дом и пошел по аллее к привратницкой.

Только около четырех они с Изабеллой возвратились в «Гонди». Изабелла сразу ушла в свою комнату. Маршел отыскал миссис Мур и без обиняков сообщил ей, что по взаимному согласию помолвка расторгнута. За разъяснениями он отослал ее к Изабелле. Миссис Мур сильно расстроилась и все-таки проявила достаточно здравого смысла, чтобы, не выяснив мотивов, пытаться его переубедить. Она пожелала ему всяческих успехов и со слезами на глазах попросила, по крайней мере, не исключать возможности переговоров в будущем. Однако он отказался дать какое-либо обещание и вообще отказался говорить на эту тему… На ночь остался в отеле, поужинав, сразу удалился к себе. Утром он собрался, оплатил счет и, не попрощавшись с миссис Мур, на своем автомобиле уехал в Лондон.

Дознание состоялось во вторник. Маршела, как единственного очевидца, вызвали для дачи показаний, хотя и чисто формально: в медицинском освидетельствовании значилось, что смерть наступила вследствие кровоизлияния в мозг, на основании чего присяжные вынесли соответствующее решение. Изабелла в качестве свидетеля не привлекалась.

В середине недели миссис Мур и ее племянница, как и собирались, возвратились в Кенсингтон. Изабелла отказалась обсуждать с тетей случившееся и перестала встречаться со своими друзьями. Бланш вела себя очень тактично: она не писала ей и не навещала — только регулярно присылала миссис Мур цветы и трогательные записки; Изабелла была благодарна ей… Через несколько недель Изабелла и миссис Мур уехали на Ривьеру.

Вскоре Бланш решила, что настало время возобновить переписку с подругой. Изабелла согласилась, хотя и без особого энтузиазма. Первые письма были деликатными и нейтральными, позже Бланш все чаще и чаще начала упоминать Маршела. Сначала Изабелла сочла упоминания случайными, непреднамеренными нарушениями хорошего тона, но вскорости она поняла: Бланш слишком настойчиво и упорно развивает свой замысел, чтобы можно было сбросить его со счетов. Сама Изабелла подобные упоминания оставляла без ответа.

Наконец пришло время возвращаться домой. Был март. «Мне надо бы прояснить для себя ситуацию, Белла, — писала подруга. — В последние дни мы часто видим Маршела. Если вдруг ты случайно встретишь его в нашем доме, могу я быть уверена, что у тебя достанет корректности?..»

Изабелла написала в ответ: «…Если Маршел сможет вынести мое общество, то и я, несомненно, примирюсь с его присутствием…»

Получив письмо, в тот же вечер Бланш показала эти строки Маршелу. Он густо покраснел.

— Итак, что мне ответить? — спросила Бланш.

— Напиши, что я же, в общем-то, не дикарь.

— И все?

— По-моему, нам лучше не торопиться и продвигаться потихоньку, шаг за шагом.

Бланш улыбнулась и дружески сжала его руку.

Евгений Головин Дэвид Линдсей — таинственный музыкант

Первая четверть двадцатого века. Девушка, еще не отринувшая викторианских традиций, но уже смело глядящая в пустое безвременье грядущих десятилетий, жаждет романтической страсти. Ее патронессы — в данном сюжете подруга и тетушка — говорят: выбирай мистера Маршела Стоукса, любезная «красная шапочка», и он проведет тебя по жизненной тропе в дом, где ты когда-нибудь станешь бабушкой. Серый волк Джадж, который чуть было не погубил любопытствующую девицу в макабрической стране троллей и смертельной весны, терпит суровое и заслуженное наказание. Изабелла спасена, и последняя страница вселяет надежду на счастливое, то есть брачное, окончание драмы.

Персонажи романа — люди скучные и ничем особенно не примечательные. Это принципиальная психологическая пуанта всех сочинений Дэвида Линдсея, что весьма справедливо отметил знаменитый писатель Колин Уилсон в статье «Дэвид Линдсей — романист и мистик»: «Удивительна все-таки способность Линдсея столь терпеливо описывать скучных людей. Ведь хороший романист испытывает острую необходимость насыщать свои произведения сложными и напряженными характерами». (J. В. Pick, Colin Wilson, Е. Н. Visiak. The Strange Genius of David Lindsay, 1970, p. 76.) Ho ведь люди позитивистской эпохи принципиально скучны: значительные и знаменитые среди них транзитны, как песочные холмики, что создает на пляже капризная детская рука. Подобно тому, как возникают эстуарии, дюны, лавины, оползни, человеческие массы вздымаются, рассыпаются, нагромождаются, выявляя преходящие вершины и преходящие пропасти. Лунное притяжение, ураганы, катаклизмы, звезды превращают людей в события — тогда сгущается атмосфера интереса. Человек интересен именно в момент, когда он пересекает сферу события — до и после он совершенно неинтересен. Человеческие частицы, спрессованные в довольно однородный материал, распыляются, рассекаются, уничтожаются в беспощадном и принципиально необъяснимом энергетизме событий. Это впечатление остается после чтения любого выдающегося романа нового времени: герой «Преступления и наказания» просто взрывается от собственной тривиальности, о герое «Процесса» вообще ничего нельзя сказать. Поэтому замечание Колина Уилсона, справедливое на первый взгляд, не отличается глубиной. Отношение Дэвида Линдсея к человеческому материалу вполне холодно, вполне современно.

Но прежде всего надо немного рассказать об этом писателе, совершенно неизвестном в России.

Его судьба стерильна и страшна. Дэвид Линдсей (1876–1945) родился в Шотландии и довольно долгое время работал в страховой компании Ллойда (возможная реминисценция присутствует в данном романе). Писать начал поздно: первая книга — «Путешествие на Арктур» — вышла в 1920 году. Несмотря на недурные деловые способности, он отличался мрачностью, тенденцией к одиночеству и всякими странностями. Похоже, «черное солнце меланхолии» рано взошло над его жизненным пейзажем да так и не закатилось, ибо словом «карьера» менее всего можно характеризовать его писательство. За двадцать лет творческих усилий он создал семь романов, из которых ни один не принес даже мизерной популярности, даже намека на успех. И поскольку «человеческое», очевидно, не чуждо даже элитарному писателю, Дэвид Линдсей — судя по отзывам его немногих друзей — очень тяжело переживал свою катастрофическую неудачу. Одинокий, отчужденный, надменный, нервический, ранимый, он и умер-то весьма оригинально. При одной из последних бомбежек в 1945 году единственная бомба, сброшенная на город Брайтон, угодила в его ванную комнату, когда он принимал душ. Хотя бомба и не взорвалась, Линдсей не смог оправиться от шока и вскорости скончался. Неукоснительно злая судьба поставила точку, вернее, восклицательный знак в конце его земного бытия. И что дальше? Полностью неожиданно этот автор стал «классиком научной фантастики» — потому, вероятно, что действие «Путешествия на Арктур» происходит на другой планете. Странный финал для визионера, которого Колин Уилсон, несколько поморщившись, все-таки нашел необходимым сравнить с Мильтоном и Блейком.

Авторская манера Линдсея необычайно сложна и многообразна. Сюрреалистические, сумасшедшие колориты и очертания его видений («Путешествие на Арктур»), с трудом удерживаемые меридианом мистического скепсиса, ничего не имеют общего с достаточно сдержанным, холодным и простым повествованием «Наваждения». Современные критики, изощряясь в суперлативах по поводу труднейшей метафизической концепции первой книги, ограничиваются кратким изложением проблем и сюжетов остальных сочинений, останавливаясь более внимательно лишь на замысловатой конструкции большого неоконченного романа «Утес дьявола». Для каждого последующего сочинения Линдсей находил другое, иногда кардинально другое стилистическое решение. И тем не менее его сигнатура заметна в каждой книге — весьма приблизительно это можно сформулировать как чувство скептического трагизма и панического холода. И в данном плане его справедливо можно сравнить с более удачливыми и знаменитыми соотечественниками и современниками — Элиотом, Джойсом, Лоуренсом, — ибо он исключительно хорошо понимал, что живет в конце культурной эпохи и что ему остается лишь прокомментировать европейский цивилизованный порыв, основанный на античной триаде «субъект, объект, предикат» и принципе иерархии. С распадом данной триады и данного принципа энергия метафизической мысли иссякла и свернулась кровь побудительного мифа. Хайдеггер определил философию Ницше как «перевернутый платонизм»: в этом смысле транспозицию античного мифа в «Улиссе» Джеймса Джойса можно назвать «перевернутым гомеризмом». Цикл завершен и многократно прокомментирован. Примечания, пролегомены, энциклопедии, осмысление — интеллектуальная археология, стремление заполнить высыхающие вены призрачной кровью фолиантов и могил, пристальное изучение выражения лица фараона Тутанхамона. А за окном человеческое месиво митингов, демографический взрыв, женская эмансипация, крушение гуманизма, инфернальная симметрия конвейерных линий… Как мог на все это реагировать гордый, одинокий, непризнанный Дэвид Линдсей? Да понятно как: «И над Англией, и над Европой, и везде, и над всем миром… дома, мостовые, фактории, шахты, каменоломни, мосты, рельсы, автомобили, механизмы, сажа бесчисленных труб, трущобы, страшные углы, заляпанные грязью и бесстыдством… И повсюду царственная вульгарность этих борцов за легкое насыщение — человеческих двуногих, чей желудок, естественно, центр этой таинственной вселенной… Замученная, убитая жизнь имеет право спросить, куда подевалось все живое? И современные мужчины и женщины, не расслышав вопроса, продолжают свою болтовню о деньгах, спорте, комфорте, развлечениях и сексе. Брамины, стоики, христианские святые и мученики, пуритане, создатели героической музыки, возвышенные философы — все они были оправданием для такого уничтожения, но они исчезли и никто не пришел вслед за ними» («Утес дьявола»).

В чем причина столь трагического положения? Откуда наплыл «закат Европы» и когда началась катастрофа? Демократия, материалистическая наука… но это, скорее, следствия. Разнообразные объяснения проходят в двух главных аспектах: остановка перводвигателя (смерть Бога, провозглашенная Ницше); агрессия инферно и еще более страшных сил беспредельного хаоса. В первом случае ситуация безнадежна, во втором — шанс остается, если согласиться с Вальтером Ратенау, что Бог отнюдь не всемогущ, что Бог страдает и борется. Линдсей, похоже, не придерживается ни той, ни другой концепции. Его мировоззрение последовательно трагично, насколько вообще можно говорить о последовательности в художественном тексте, где мысль часто растворяется в непредвиденных и парадоксальных образных ассоциациях. Но трагизм этот необычайно прихотлив, что не позволяет направить мысль Линдсея в русло определенной метафизической или религиозной доктрины. При чтении «Путешествия на Арктур» понятно: всякая манифестация тайного креативного света, всякая реализация божественной воли сама по себе ущербна: когда какой-либо обитатель планеты Торманс — пусть сколь угодно прекрасный и гармоничный — умирает, по его лицу расползается безобразная усмешка. Красота, нежность, сочувствие — только оттенки чудовищной иронии Кристалмена, местного бога, творца, отнюдь не являющегося последней инстанцией. Кристалмен создает роскошные пейзажи и, что особенно неприятно меломану Линдсею, дивные музыкальные гармонии. Однако в системе двойной звезды Арктур (два солнца планеты Торманс) присутствуют иные теоморфные сущности, которые в противоречивости своей представляют немалую загадку. К примеру, Крэг-Суртур — бог положительной и деятельной воли — почитается дьяволом на планете Торманс, да и в глазах земного человека выглядит грубо и несимпатично. Когда в конце романа один из персонажей пытается выяснить истинную его сущность, Крэг отвечает, что его имя и бытие означают на земле «боль, страдание, отчаяние». Итак, познание, ведущее к познанию божества, приводит к безумию и смерти: в лучшем случае любопытствующий субъект приближается к таким безднам, возможность наличия коих вызывает жестокую ностальгию по жалкой, более или менее понятной, ограниченной во времени и пространстве родине.

Подобного рода пассажи позволяют интерпретировать творчество Дэвида Линдсея в схемах этико-онтологического пессимизма и даже буддизма (Д. Пайк, К. Уилсон, Дитрих Вахлер). Некоторые философские заметки автора дают тому основания: «Должно расценивать мир не просто как древо иллюзий, но как древо, чья сердцевина прогнила от иллюзий. Самые священные понятия нельзя считать истинными и абсолютными: при внимательном рассмотрении их находят такими же пустыми и никчемными, как и любые другие». (The Strange Genius of David Lindsay, p. 46.) Возможно, здесь присутствует буддистская тенденция или, вернее, впечатление от европейского изложения буддизма, но не лучше ли увидеть здесь общее для крупных современных писателей выражение недоверия к языку? Если для Сервантеса или даже Бальзака такие слова, как «святость», «истинность», «абсолют», «иллюзия», имели живой смысл, то при теперешнем «внимательном рассмотрении» этот смысл либо вообще улетучился, либо рассеялся во множестве вероятностных значений. Причем это касается не только отвлеченных понятий: читая в книге современного беллетриста простую фразу «автомобиль врезался в ближайшую фабрику», мы не можем быть уверены, радоваться надо или грустить, поскольку вообще непонятно, что автор имеет в виду.

Немногочисленные читатели «Путешествия на Арктур» были, вероятно, удивлены появлением второй книги Дэвида Линдсея «The haunted woman», которую в русском издании, при отсутствии сколько-нибудь адекватного эпитета, пришлось перевести как «Наваждение». Куда подевались головокружительные образы, сложные, болезненные гиперболы, метастазы мучительных сравнений? Куда подевались сумасшедшие краски, заставляющие иногда реально прищуривать глаза? Текст данного романа поражает сухостью, лапидарностью, деловитостью, словно бы его отстучал на машинке Маршел Стоукс — представитель Ллойда. Да и о чем, собственно, роман?

Трудно сказать. О любви? О музыке? О заколдованном доме? Да. Об экзистенциальной катастрофе? Возможно. Холодность и сжатость книги напоминает аналогичные качества сдавленной пружины, чье могущество высвобождается фантасмагорическими ассоциациями. И тем не менее книга обладает исторической обусловленностью. Это документ начала матриархата, в расцвете коего мы имеем счастье пребывать. Образно говоря, роман о том, как оперенная стрела обернулась иголкой в умелых женских руках. Подобные документы оставили крупнейшие писатели эпохи 1890–1930 годов: Стриндберг, Чехов, Д. X. Лоуренс, Д. К. Поуис. Во многих произведениях данных авторов комментируется активность женской субстанции, засасывающей, уничтожающей мужскую эссенциальность либо использующей мужской интеллект для тривиальной организации своей первобытной стихии. Архетип такого воззрения — «Черная вдова», возможная целенаправленность матриархального порыва — построение человеческого общества по модели улья или термитника, где индивидуальность подчинена коллективу, мужское начало — женскому, духовное — материальному. И это правильно, ибо духовность нерациональна, сублимация ядовита и разрушительна. Готфрид Бенн справедливо сказал: «…представители умирающего пола, пригодные лишь в качестве сооткрывателей дверей рождения… Они пытаются завоевать автономию своими системами, негативными или противоречивыми иллюзиями — все эти ламы, будды, божественные короли, святые и спасители, которые в реальности не спасли никого и ничего, — все эти трагические одиночки, чуждые вещественности, глухие к зову матери-земли, угрюмые путники… В государствах высокоорганизованных, в государствах жестококрылых, где все нормально заканчивается спариванием, их ненавидят и терпят только до поры до времени» (Паллада).

Но, в отличие от вышеупомянутых писателей, которые так или иначе пытаются защитить патриархальную духовность, Дэвид Линдсей отнюдь не убежден в ее явном или скрытом приоритете. Он просто констатирует ее агонию, особо не радуясь и не печалясь. При этом, отнюдь не убежденный, что феминистическая доминация приведет к «государствам жестококрылых», он желает проникнуть в сокровенный смысл культа «великой матери» — чему, кстати говоря, посвящен роман «Утес дьявола». Женщина, по его мнению, креатура более организованная и гармоничная, нежели мужчина. В его тетрадях попадается следующая запись: «Женское лицо напоминает формацию кристаллическую. Оно возникает словно бы спонтанно, как эффект единой внутренней идеи. Каждая линия гармонично принадлежит целому. Мужское лицо кажется составленным. Черты неправильны и словно бы враждуют между собой». (The Strange Genius of David Lindsay, p. 117.) Линдсей любит рассуждать о «золотом веке матриархата», когда господство женщины — покровительницы и защитницы — обеспечивало справедливую и счастливую жизнь, когда деликатная женская повелительность сдерживала необузданную мужскую активность.

Весьма спорные положения такого рода не очень-то подтверждаются в его романах вообще и в «Наваждении» в частности. Хваленая женская «гармоничность» вовсе не результат воздействия «единой внутренней идеи», но просто состояние сытого, ухоженного, уверенного в своей власти существа. Медлительная, весомо-женственная Изабелла знает, что Маршел Стоукс уже у нее под каблуком, следовательно, можно не заботиться касательно «жизненного устройства». В отличие от подруги Бланш, вполне довольной своей участью, Изабеллу кружит легкая лихорадка, ностальгия по иллюзии любви: если нет мужественных мужчин, есть, по крайней мере, мужчины странные и талантливые, ибо окружающее нестерпимо скучно и предсказуемо. Изабеллу беспокоит ее принадлежность к определенной группе, вынужденное подчинение железным законам группы. Такова плата за благосостояние и телесный комфорт, за сохранение благоприятной гештальт-сферы. Но только ли подобная озабоченность препятствует человеку покинуть тропинку своей группы, где каждый шаг зависит от шага коллективного, как в индейской цепочке? Нет, это было бы слишком просто. Человека гонит в группу интуитивный ужас перед… возможностью внутреннего мира, где, как зверь в клетке, томится его скрытое «Я», опасное и зловещее скорее всего. Там пустая комната и висит на стене зеркало, даже не зеркало, а прозрачная граница, близ которой сходятся на безрадостное свидание потаенное «Я» и социальный двойник, космическая индивидуальная парадигма и материальный субстрат. И человек, случайно попавший в «комнату свиданий», начинает с ужасом предчувствовать, как, в сущности, хрупка и неустойчива основа его «посюстороннего» бытия, насколько эфемерны самоочевидные связи и механизмы: имя, внешность, память, сознание, поступательность времени и перспективность пространства, и насколько все это обусловлено законом группы, непонятным в метафизическом плане, но столь усвоенным и привычным. Группа обеспечивает надежность сиюминутного или ежегодного бытия, устраняя как безответный или иррелевантный вопрос о ситуации после… смерти, вопрос, который сразу возникает при встрече в зеркале с чуждым существом, обреченным на неведомые скитания. И здесь радикальный конфликт между Изабеллой и Генри Джаджем, поскольку этот последний сразу угадывает в ней возлюбленную своего сердца, тогда как Изабелле необходимы для аналогичного переживания условия иного пространства.

Видел ли Джадж до встречи с Изабеллой странную весну и музыканта за окном? Несомненно. Более того, страстная и зовущая мелодия, кроме всего прочего, зажгла в нем томительную жажду любви. Все прочее — это смятение, страх, неумолимое предвестие смерти. Смычок ирреального музыканта ввел в его душу… диалектику Эроса, о коей нам поведал Дени де Ружмон в своей блистательной книге «Любовь и Запад»: «Диалектика Эроса вводит в жизнь нечто чуждое ритмам сексуального притяжения и отталкивания, а именно — желание, которое никто и ничто не в силах удовлетворить, ибо оно направлено в беспредельность. Это порыв человека к своему божеству, бесконечное преодоление. И это движение не знает возврата». (Denis de Rougemont. L'Amour et L'Occident, 1965, p. 106.) И хотя странно рассуждать о «диалектике Эроса» в применении к пожилому коммерсанту, которому приглянулась симпатичная девица, но это именно так. Генри Джадж отлично знает, что его «социальное эго», равно как и его группа, немногого стоят. Но ему страшно одному ринуться в неведомое, ему нужен партнер, сочувствующая душа, прекрасная дама, способная разбудить спящего в нем рыцаря. И сия «прекрасная дама» просто-напросто советует ему «обратиться к хорошему врачу». Бедный Джадж! Он так и не понял, что прекрасных дам следует искать за горизонтом дикого саксонского леса, но не в брайтонском отеле.

Все это, в сущности, не главное.

Скучные люди, отели, поездки в автомобилях — обычная дежурная жизнь, призрачная современная экзистенция. Персонажи романа обретают какую-то реальность и какой-то смысл в контакте с домом Генри Джаджа — Ранхилл Кортом, ибо этот дом являет собой не только сюжетный центр: он скрывает тайный путь в иной план бытия. И здесь обнажается трагическая схема современного сознания: услышать, увидеть, познать, завоевать, двинуться дальше. Трудно представить себе человека нашего времени, который, услышав неведомую мелодию и неведомые запахи весенней природы, прошел бы мимо, сохранив в своем сердце признательность неведомому. Так поступили только американский живописец — человек искусства да садовник — «человек из народа», по-видимому, еще способный испытывать почтительный страх перед неизвестным. Остальные, кому дано проникнуть в запретное пространство, — Изабелла, Джадж, миссис Ричборо — тут же отравляются «жаждой познания». Естественно: в расчисленном трехмерном мире вдруг обнаруживается «четвертое измерение» — посредник для притупившейся впечатлительности.

Здесь необходимо отметить существенную разницу между «современным познающим субъектом» и «примитивом фольклора», а кстати, поразмыслить над идеей фольклора. Трудно сказать, чем Дэвид Линдсей увлекался более — мифологией и фольклором или «книжной философией». Критики, как правило, занимаются метафизическим толкованием его романов, пренебрегая фольклорной основой многих принципиальных замыслов. Скандинавская мифология полностью вышла из поля зрения комментаторов «Путешествия на Арктур», кельтский сказительный эпос никак не присутствует в размышлениях о таких произведениях, как «Наваждение» или «Утес дьявола». С точки зрения «книжной философии» Линдсей, безусловно, пессимистический автор: например, в «Наваждении» Ранхилл Корт — дом, символизирующий осевое, централизованное, разумное основание суетливой кинетики псевдобытия, оказывается средоточием страшной онтологической дихотомии. Чудовищным галлюцинозом, ведущим к смерти владельца дома, оборачивается пленительный весенний пейзаж. Музыка, пришедшая «оттуда», есть реквием, так как «познающий субъект» знает главное: «он» — тот, кто призван изучить и завоевать, «оно» призвано быть изученным и завоеванным. Успех или неуспех подобных взаимоотношений вызывает оптимизм или пессимизм. Все это — дихотомия онтологическая и эмоциональная, дистрибутивная функциональность, креативная гордыня — совершенно чуждо «примитивному человеку фольклора». Он, скорее, бессознательный гностик: уповая на Христа, признавая божественность Христа, он не может стать решительным монотеистом: слишком много в нем и вокруг него таинственных и могущественных энергий, сущностей, единств, формаций. Человек фольклора не понимает дихотомии жизни и смерти и не понимает принципа познания: вся его «информация» почерпнута из устных или письменных преданий о людях, которые так или иначе вступали в контакт с обитателями потусторонних пространств, то есть все его знание приходит из аутсайда. Рациональному субъекту сугубо необходима сама собой разумеющаяся первичность осязаемой действительности перед сновидением и незыблемость законов природы. Человек фольклора ничего этого не поймет, сколько бы ему ни объяснять. Он сочтет подобные убеждения верхом наивности. Как возможно в сложнейших пересечениях качественно разных времен и пространств, каждое из которых является атрибутом, либо колоритом, либо жизненной сферой бесчисленных и чуждых сущностей, как возможно в такой ситуации тешить себя мыслью о каком-то приоритете и постоянном законе? Легко представить реакцию на дом Ранхилл индивида, ориентированного на фольклор. Даже не зная легенды о владениях троллей, он ни за что не станет подниматься по лестнице, неизвестно откуда возникшей, если не вооружен достаточно эффективным заговором или могущественным амулетом. Люди допозитивистской эпохи, равно как и наши непросвещенные современники, отличались и отличаются «гиперчувствительностью» по отношению ко всему окружающему. Когда немецкий экспрессионист Иван Голл написал, что «падение одного листа наполняет ужасом темное сердце леса», он проявил свойственную нашим предкам паническую чуткость. Тролли, эльфы, брауни, морлаки, тайбы, чьи владения расположены где угодно, чьи тропинки просечены где угодно… эти существа коварны, капризны, порой до крайности жестоки. Безрассудно предпринимать что-либо, не испросив предварительно их совета и разрешения. Вот, к примеру, любопытный отрывок из саксонского «моления о доме» (десятый век): «Вы, что направляли топор, вы, построившие дом моими руками, — властительные тайбы и морлаки темного леса. Не губите бедную душу, не кружите разума хмелем ваших веселий. Я принесу вам меда, молока и сладкого кленового сока. И кровью первенца своего орошу священный камень Гвенды». (Цит. в Sebillot, Р. Traditions et superstitions de la Bretagne, 1890, p. 310.)

Увлеченность Дэвида Линдсея саксонскими и шотландскими преданиями не вызывает сомнений. Некоторые из них прямо использованы в романах «Ведьма» и «Утес дьявола». И по мнению Бернара Селлена, французского исследователя творчества Линдсея, «Наваждение» написано под влиянием строк шотландского поэта тринадцатого века Томаса из Эрселдуна. Кстати говоря, согласно легенде, поэта похитила королева фей. Вот эти строки в современном переложении Роя Кемпбелла:

У подножия холма эльфов я построил свой дом. И теперь над моей головой простирается лес вечной весны. Корни оплетают меня и жадно пьют мою кровь. Я молчу, ибо не знаю, как деревья называют друг друга. Я сплю, ибо не знаю, что такое пробуждение. Жалок человеческий жребий, но разве я человек? Безымянный слепой, я блуждаю без отдыха, И вытянутые руки натыкаются на стены моего сна.

(Brooks С. Modern poetry and the tradition. 1965, p. 392.)

Борьба полов, социальные сдвиги, технические революции, философские системы — все это актуально в континууме определенной цивилизации, и только. Дэвид Линдсей ясно понимал, что достохвальная твердыня позитивизма — искусственно насыпанный островок, все более уступающий напору неведомых, иносторонних, потусторонних приливов.

Евгений Головин

Примечания

1

Rune-hill — холм рун (англ.).

(обратно)

2

Интенсивно розовый (франц.).

(обратно)

3

Ужасная тетушка! (франц.).

(обратно)

Оглавление

ГЛАВА I Маршел возвращается из Америки

ГЛАВА II Поездка в Ранхилл Корт

ГЛАВА III В верхнем коридоре

ГЛАВА IV Легенда «Башни Улфа»

ГЛАВА V Изабелла видит себя

ГЛАВА VI На сцене появляется Джадж

ГЛАВА VII Ужин

ГЛАВА VIII Пикник

ГЛАВА IX Что случилось во второй комнате

ГЛАВА X Бланш высказывается

ГЛАВА XI Изабелла отправляется в Уэртинг

ГЛАВА XII Миссис Ричборо выполняет поручение

ГЛАВА XIII Обед в «Метрополе»

ГЛАВА XIV Снова во второй комнате

ГЛАВА XV Музыка весны

ГЛАВА XVI Музыкант уходит

ГЛАВА XVII В сумерках

ГЛАВА XVIII Катастрофа

ГЛАВА XIX Проблеск дня

ГЛАВА XX Путешествие Маршела

Евгений Головин Дэвид Линдсей — таинственный музыкант X Имя пользователя * Пароль * Запомнить меня

Регистрация

Забыли пароль?