«Аутист»

Любовь Романова Аутист

Глава 1

Фил

…Человеческая фигура на перилах балкона. Яркая птичка на фоне черного квадрата окна. Сейчас оттолкнется и полетит. Красная кофта. Красные цветы в палисаднике. Красная кровь на асфальте…

Худой парень угрюмо разглядывал девушку, балансировавшую на краю шестнадцатиэтажной пропасти. Его мысли вспыхивали яркими картинками и, так и не превратившись в слова, собирались в группы по цветам и звукам. Справа — все красное. Слева — все громкое.

Случайному прохожему могло бы показаться, что он равнодушно ждет, когда длинноволосая девица наверху наконец-то совершит задуманное — шагнет с балкона панельной многоэтажки. Но на деле полное отсутствие мимики было типичной особенностью для людей с синдромом Аспегера. Какая бы буря не бушевала внутри пятнадцатилетнего Филиппа, его узкое бледное лицо под шапкой вьющихся волос оставалось неподвижным.

Он вошел в подъезд чуть дерганой походкой и остановился возле лифта. Двери разъехались. Шагнувшая ему навстречу женщина в ярко-розовом домашнем халате испуганно отшатнулась.

— Наркоманы! — Прошипела она. — Весь подъезд из-за вас в шприцах…

Ее можно было понять. Глаза странного парня казались черными, точно всю радужку без остатка заполняли расширенные зрачки. Они не отражали свет и оттого напоминали две нефтяные капли или кусочки эбонита, безучастно глядевшие из-под высокого лба.

Не обратив внимания на обидные слова розового халата, Филипп нажал кнопку шестнадцатого этажа и замер, слушая низкое гудение лифта. Наверное, будь на его месте другой человек, он сходил бы сейчас сума от ужаса, представляя, что может не успеть, метался бы по грязной кабинке, барабанил в испещренные надписями двери. Но время для Филиппа шло иначе, чем для всех прочих людей.

Его странный мир напоминал срез дерева, где годовые кольца были сразу прошлым, настоящим и будущим. Он шел за взволнованной девушкой по тротуару и, одновременно, разглядывал ее застывшую на перилах фигуру; видел, как она летит вниз, и, как лежит на асфальте, раскинув руки, так и не ставшие крыльями.

Впрочем, искаженное ощущение времени ничуть не мешало ему на школьных уроках. Филипп неизменно раньше всех в классе отправлял законченную контрольную работу на электронную почту учителя и потом безучастно смотрел на свою фамилию в таблице с оценками. Его балл всегда оказывался самым высоким. И не важно, о каком предмете шла речь — высшей математике, ядерной физике, программировании или мировой истории.

Наверное, учись Филипп в обычной школе, был бы изгоем — мишенью для жестоких шуток. Но ему повезло. После третьего класса спецшколы для детей с психоневрологическими отклонениями его приняли в гимназию подмосковного городка Одинцово. Новостные порталы называли этот проект знаменитого миллиардера Андрея Гумилева «резервацией юных гениев». Учебное заведение финансировал Фонд «Новые рубежи».

В гимназии оказалось слишком много учеников со странностями, чтобы считать аутизм чем-то из ряда вон. Ну и пусть кудрявый парень с правильными чертами лица никогда не отвечает на вопросы учителей. Пусть часами напролет складывает на парте мозаику из клочков бумаги. Даже сочинение по литературе, напечатанное в бинарном коде, не считается преступлением. В конце концов, кого здесь волнуют чужие причуды?

Одноклассники относились к Филиппу с пониманием. Серега Жданов, плечистый белобрысый парень по прозвищу Архимед, даже взял его под свою опеку — называл Филом и отгонял от молчуна навязчивых девчонок. Те любовались издалека тонким профилем замкнутого одноклассника и вздыхали: «Какой экземпляр пропадает!»

Всем известно, что аутисты не способны любить. Люди для таких как Фил не более чем призрачные тени на их персональном чердаке с привидениями. В лучшем случае погруженный в себя человек может терпеть рядом кого-то не слишком назойливого. Но чтобы любить — увольте!

Оказалось, все это ерунда. Фил внезапно влюбился. Она была старше его на год и училась в десятом классе той же гимназии. Признаться в своих чувствах или пригласить девушку на свидания было для него так же нереально, как безногому инвалиду стать чемпионом по фигурному катанию. Поэтому Фил просто каждый день, после уроков, провожал ее из школы домой. Шел следом, на расстоянии метров пятидесяти, не пытаясь подойти и заговорить.

Настя, крепкая, полногрудая, похожая на скандинавскую принцессу, поначалу страшно сердилась. Даже как-то потребовала оставить ее в покое. А потом махнула рукой. Ходит и ходит. Кому он мешает?

В тот день с ней творилось неладное. Она брела, опустив голову, то внезапно останавливаясь, то ускоряя шаг. Филипп едва успел заметить, как Настя нырнула в подъезд незнакомой бледно-желтой высотки, не дойдя до своего дома какой-то квартал.

В неуютном дворе гулял весенний ветер и накрапывал дождь. Разрытая посреди детской площадки траншея с водопроводными трубами все больше напоминала торфяные топи вокруг Баскервиль-Холла. Рядом не было ни души. Фил стоял, не замечая непогоды, и задумчиво смотрел на приоткрытую дверь подъезда.

Пока не увидел Настю.

Она, словно неумелый канатоходец, покачивалась на перилах балкона, служившим переходом между лестничной клеткой и площадкой с лифтами.

К тому моменту, как Фил добрался до шестнадцатого этажа, Настя успела спуститься с перил. Теперь она стояла на узенькой кромке, прижавшись спиной к ржавой ограде, и держалась за нее побелевшими пальцами.

Возможно, окажись на месте Фила нормальный человек, он бы попытался заговорить с девушкой. Окликнул, начал успокаивать, просить перестать валять дурака и пожалеть родителей.

Но Фил не был нормальным.

Поэтому он, молча, подошел к Насте и в тот момент, когда пальцы с остатками перламутрового лака на ногтях разжались, ухватил за капюшон ее красной кофты. Она на секунду прекратила движение к ленте темно-серого, почти черного от дождя асфальта, а потом соскользнула вниз с узкой бетонной полоски.

Аутизм — большая загадка человеческой психики. Бесконечное количество вопросов и ни одного ответа. Правда ли, что в устричной раковине, словно в тесной темнице, заключен обычный человек, который мечтает вырваться наружу? Или у аутистов нет ничего общего с нормальными людьми, а значит, нет и потребности меняться? И вообще, что это? Болезнь? Патология души? Или повышенная ранимость, делающая любое соприкосновение с реальностью невыносимо болезненным?

Науке это не известно. Но как бы там ни было, в момент, когда Настя уже почти летела вниз, Фил с невероятной для аутиста ловкостью подхватил ее подмышки и одним рывком втянул на балкон.

— Отстань, гад! — Закричала она и попыталась вырваться из объятий парня.

— Нет.

— Отпусти!

— Нет.

Его голос звучал глухо. Даже равнодушно. Словно он не отказывал любимой девушке в желании покончить с собой, а просил не класть ему в чай третью ложку сахара.

Наконец, Настя сдалась и перестала вырваться. Она внезапно обмякла, съежилась и позволила втолкнуть себя в лифт. Фил крепко держал ее за локоть, глядя ей куда-то через плечо. Он вообще не умел смотреть людям в лицо. Особенно — в глаза.

Всю дорогу до своего дома Настя брела за ним, точно засыпающий на ходу ребенок. Филипп не пытался ее тормошить. Просто, не меняя скорости, вел за руку привычным маршрутом: мини-маркет, детский сад, SPA-салон. Потом свернул в знакомый двор и пересек тенистый пятачок, где, не смотря на изморось, гуляла пара молодых женщин с колясками.

В подъезде Фил почувствовал смутное беспокойство. Перед его мысленным взором возникла открывающаяся дверь, а на пороге размытая фигура. То ли мужчина, то ли женщина. Кто-то из Настиных родителей. Человек смотрит на него и ждет. Чего ждет? Слов. Нужно объяснить, что произошло с его дочерью, а Фил не может. Он без проблем бы выложил все случившееся мозаикой или нарисовал песком. Песком лучше всего — у него здорово получалось рассказывать целые истории с помощью мелких кварцевых крупинок. Только разве его поймут? Существам, населяющим окружающий мир, нужны слова. Слова. Звуковые цепочки, не имеющие ничего общего с теми предметами, которые они обозначает…

У Фила не было слов. Особенно, таких, чтобы рассказать родителям Насти, как их дочь пыталась спрыгнуть с шестнадцатого этажа чужого дома.

Щеку обожгло болью резкого прикосновения. Скандинавская принцесса провела по ней кончиками пальцев, отчего Фил ощутил сосущий холодок в животе. Другой рукой она вдавила красную кнопку с надписью STOP.

Лифт сердито дернулся и замер.

— Тихо, Филипп. Тебя же Филипп зовут? Я должна была давно это сделать.

Настя слегка наклонила голову, почти коснувшись облаком светлых волос лица своего спасителя, сняла с шеи маленькую серебристую фигурку на кожаном шнурке и вложила ее в руку Филиппа. Теплый металл отозвался легким покалыванием кожи.

— Держи, не отпускай. Это мой подарок. За все…

Звуки потеряли резкость. Цвета поблекли. Запахи и прикосновения перестали причинять привычную с детства боль. Мир подернулся сероватой дымкой, и одновременно пришли слова. Сотни, тысячи слов. Они затопили сознание Фила, сплетаясь с изображениями предметов, людей и животных. А потом он почувствовал стоящую рядом Настю. Нет, не увидел, не уловил ее запах, а начал чувствовать то же, что и она. Боль, страх, пустоту, отчаянье, безысходность. И каждое из пришедших к Филу ощущений обрело свое название…

— Ну? Ты как? — Участливо спросила она.

— Я… Не знаю. Все так странно…

Они вышли из лифта и немного постояли на лестничной клетке рядом с Настиной квартирой. Фил разжал кулак. В нем лежала металлическая фигурка. Гладкая, обтекаемая, словно отлитая из затвердевшей ртути, она изображала не то лисицу, не то собаку.

— Это Серебристый Пес. Я его так называю. Теперь твой.

Когда, наконец, Фил коснулся кнопки звонка, он уже не боялся встречи с родителями девушки. Увидев в дверном проеме невысокую женщину с аккуратной шапочкой гладких темных волос, ауист широко улыбнулся:

— Здравствуйте! Вы Настина мама? Мне нужно с Вами поговорить…

Тарас

— Укуси меня за пятку! — пробормотал Тарас, озадаченно потирая поросший светлой щетиной подбородок.

Хомяк брезгливо понюхал хозяйскую ногу в не свежем носке и решил не реагировать на провокации. Пусть сам кусает. Потом, подумав немного, взлетел на стоявшее рядом кресло и заглянул в монитор.

На экране ухмылялась в еврейскую бороду упитанная физиономия школьного приятеля Тараса — Левы Гирина. Под аватаром мигала надпись: «Сейчас на сайте». На первый взгляд, в его появлении на «какаявстреча. ру» не было ничего удивительного. Еще месяц назад Лева сидел во всех социальных сетях, от Фейсбука до Колобков. Он выставлял оценки фотографиям своих подружек и рассылал пяти тысячам друзей сентенции, вроде «Как ни крутись, а попа сзади». Но вчера Тарас сам присутствовал на его похоронах, поэтому получить сегодня письмо от покойного одноклассника было верхом абсурда.

Наверное, случись это года три назад, Тарас выругался бы от души и пожелал любителям вскрывать чужие аккаунты заработать геморрой в комплекте с диареей. Однако после появления виртуальных кладбищ вероятность взлома страницы умершего человека сократилась до нуля.

К концу 2011 года владельцы почти трети аккаунтов рунета успели отойти в мир иной. На каждом шагу попадались электронные странички, принадлежавшие тем, кто уже никогда не выйдет во всемирную паутину. Они, словно летучие голландцы, бороздили просторы глобальной сети, высвечиваясь в списках родных и друзей, которым не хватало духу уничтожить последнюю связь со своим близким. Интернет-пространство все больше напоминало города Западной Европы времен Средневековья. Там за много столетий в подземных кладбищах скопилось столько покойников, что за стеной каждого винного погреба разлагались тела почивших жителей.

Естественно, взламывали мертвые аккаунты ничуть не реже, чем живые. Тарас мог навскидку вспомнить пару случаев, когда он терял дар речи, получив от усопшего приглашение в виртуальный бордель.

Лавочку прикрыли, после того как озорники пощипали аккаунт одного из губернаторов, погибшего накануне в автокатастрофе. В день своих похорон бывший руководитель области пригласил всех пользователей самой популярной в стране социальной сетки проголосовать за него на конкурсе «Мисс бикини».

Реакции на сомнительную шутку долго ждать не пришлось. Организаторы рассылки были найдены и после суда, больше напоминавшего телешоу, препровождены в места не столь отдаленные.

Побочным ребенком этой истории стали виртуальные кладбища. В считанные недели интернет заполнила реклама ритуальных ресурсов, предлагавших место на сервере, куда можно перенести осиротевшие аккаунты. За разумную плату родственникам и друзьям гарантировали защиту от взломщиков.

Сразу появилось немало любителей побродить среди «мертвых» блогов, оставляя комментарии без шанса на ответ. Тарас подобных увлечений не понимал. Это все равно, что назначить свидания у могильной плиты или поставить в прихожей для красоты человеческий скелет. Хотя, если вспомнить историю, в середине восемнадцатого века каждая знатная парижанка считала хорошим тоном держать на туалетном столике инкрустированный череп. Дамы украшали его лентами, вставляли в темечко свечу и погружались в философское созерцание получившегося натюрморта. Вычитав этот факт на одном из научно-популярных сайтов, Тарас прикинул, что не отказался бы поместить на книжную полку череп любимой тещи. Для оздоровления семейных отношений.

Может, тогда эти отношения протянули бы чуть дольше.

Задумчиво почесав живот под майкой, Тарас еще раз внимательно посмотрел на фотографию покойного Левы. Нижний правый угол был перехвачен черной лентой с названием виртуального кладбища. «Последний приют». Кажется, у них самая высокая плата за место. Ленка, жена Гирина, не поскупилась на последний приют для аккаунта своего мужа.

Неожиданно в голову пришло вполне безобидное объяснение появлению покойника в сети. Может, это Лена с Левкиного адреса рассылает приглашения на поминки? Почему бы нет? Быстрее, чем по телефону. Но уже первая строчка сообщения растерла эту версию в порошок.

«Ну, здравствуй, свет очей моих, — начиналось письмо. — Прости, что калечу твою нервную систему посланиями отсюда. То есть, для тебя — оттуда. Но вариантов-то больше нет…»

Тарас громко икнул. Хомяк поднял заинтересованную морду и сверкнул прозрачными рубинами глаз.

— Все запущено?

— Ни то слово!

«…Но вариантов-то больше нет. Помнишь, полгода назад мы в твоей хатке водку пьянствовали? Я тогда у тебя сумку оставил с кое-какими вещичками, о которых Ленке знать не полагалось. Там заначка лежит — пять тысяч евро. В бумажном пакете. Отдай их жене, будь другом. Ей сейчас не сладко приходится, а с деньгами все полегче будет.

До встречи, Ленивый Кабан. Надеюсь, не скорой».

— Шутники, мать твою! — неуверенно сказал Тарас, обращаясь к монитору, — Клоуны-инвалиды!

Потянулся за кружкой с остывшим кофе, подернутым перламутровой пленкой. Передумал. Ущипнул себя за колючую щеку. Встал и направился в коридор, где пылилась на антресоли Левина сумка.

Она нашлась за ящиком с инструментами и трехлитровой банкой с лечо, которое Тарас терпеть не мог, даже как закуску, поэтому благополучно забыл о неудачном теткином гостинце. Черная спортивная сумка успела обрасти слоем паутины. Ее извлечение на свет лишило крова трех пауков. Тарас поспешил перед ними извиниться. Пауки — они тоже звери.

Бумажный сверток лежал под старым мужским свитером и парой не свежих джинсов. Из разорванного пакета в руку упали аккуратные пачки европейской валюты. Одна, две, три, четыре, пять. Пять тысяч евро. Кто бы ни был шутником, он хорошо знал размеры Левиной заначки.

Вот только кто? Ну, допустим, бородатый любитель женщин мог по-пьяни сболтнуть кому-то о деньгах. Даже, наверное, мог рассказать, где их оставил и, черт возьми, уточнить, что они завернуты в бумажный пакет! Только на кой леший этому кому-то писать от Левиного имени? Да еще так старательно копировать его интонации?

Скрепя сердце, Тарас признался: читая короткое послание, он, словно слышал, голос покойного одноклассника. И главное, это дурацкаое обращение — Ленивый кабан. Сложно было представить, что кто-то кроме него с Левой знал придуманные во втором классе прозвища: Ленивый Кабан и Хмурый Бобер. Бобром был, разумеется, Гирин.

Странная у них с Левой вышла дружба. Они стабильно находились в противофазах. Лева шел в гору, строчил сценарии для комедийных сериалов, продюсировал команду КВН — безработный Тарас после журфака перебивался с хлеба на газировку; Лева уходил в запой, разругавшись со всеми клиентами — Тарас брал солидный заказ на мемуары депутата Госдумы. Даже жениться Гирин умудрился в тот день, когда Тарас получил свидетельство о разводе. Его бывшая жена с сыном остались в купленной когда-то на двоих квартире, а он перебрался в «однушку» матери. К тому времени тетка позвала ее к себе жить на Волгу.

А теперь Лева умер. От рака. Сгорел за два месяца. Посему Тарасу должно быть отмерено столько здоровья, что хватит еще лет на семьдесят.

Стоя на табуретке под антресолью, он достал из заднего кармана джинсов Айком и отчетливо произнес: «Ленка». Тесную прихожую двухкомнатной квартиры наполнили хрустальные переливы невидимых колокольчиков. На время траура Левина вдова сменила привычный французский шансон на звуки космоса. Тарас поморщился. Наверное, он единственный человек в этой стране, кто упрямо держался за старые добрые гудки.

— Тарас… Тарас… Хорошо, что ты позвонил! — В Ленкином голосе дрожала истерика, — Лева, он… Я с ума сейчас сойду!

Догадаться, что выбило Ленку из колеи, было не сложно.

— Тихо, родная! — Заворковал он. — Давай все по-порядку.

— Он мне написал. На «какаявстреча». Тарас, я не могу! Никто, понимаешь, никто кроме него об этом не знал…

— Ты в «Последний приют» звонила? — Ему не хотелось вникать в чужие семейные тайны.

— Звонила! Они говорят: все в порядке. Его аккаунт никто не взламывал. Но…

— Так, душа моя, вдохни поглубже. Теперь выдохни. Вдохни — выдохни. Давай, давай, не артачься. Лучше? Тогда слушай. Я к тебе сейчас заеду — подарок привезу, а потом навещу офис этого самого «Приюта». Угу?

Скомандовав «отбой», Тарас задумался, покачивая в руке Левино наследство. В коридоре появился Хомяк. Он уверенно встал на задние лапы и заглянул хозяину в лицо.

— Хочешь, я тебя укушу?

— Поздно. Нужно было кусать, когда предлагали.

Глава 2

Фил

— Филя, ты у себя? — Темноволосая женщина со скорбным заломом между бровей осторожно открыла дверь комнаты Филиппа.

Ее сын лежал на узкой кровати, подтянув колени к животу, и неподвижно изучал обои. Она села рядом. Тонкая рука легко, чтобы не вызвать раздражения, коснулась плеча парня.

— Мне звонила мама девочки из твоей гимназии. Насти, — Начала она, делая паузу перед каждым словом, точно сама не верила в то, что собирается сказать. — Благодарила. За тебя. Говорит, если бы не ты…

Фил почувствовал, как его сознание, где еще минуту назад метались обрывки фраз и ощущений, оставшихся от разговора с Настиной мамой, вновь наполняется словами. Он неожиданно узнал, что цвет обоев называется терракотовым, а дымчатые конусы под потолком — плафонами. Следом пришли чувства: сомнение, удивление, страх и надежда. Все то, что испытала его мать, услышав о подвигах сына.

Она в тайне надеялась, а вдруг ее Филя внезапно станет нормальным? Невзирая на здравый смысл и заверения врачей. Софья Валентиновна понимала: аутизм не ОРЗ — просто так не проходит, но все равно не могла запретить себе мечтать. Филу неожиданно захотелось повернуться и обнять мать. Кажется, впервые в жизни. Но он прикусил губу и начал сосредоточенно водить пальцем по узору на обоях. Заметив это, Софья Валентиновна тяжело вздохнула.

— Наталья Алексеевна, мама Насти, просила тебя не волноваться. Они с мужем по очереди дежурят возле ее постели. Пока девочка спит. — Неожиданно мать с силой сжала плечо Филиппа. — Это правда, что ты говорил с Натальей Алексеевной? Что дочку ее спас? Правда? Филя, ну скажи мне!

Филипп молчал. Он и сам толком не понимал, что с ним произошло. Наверное, так должен чувствовать себя моллюск, которого вытащить из родной раковины и заставили танцевать кан-кан перед залом, полным зрителей. Мир вокруг Фила стал большим, неуютным и одновременно — понятным. Правда, едва он покинул Настину квартиру, как образное мышление аутиста вновь взяло вверх над словами, но стоило ему в автобусе или подъезде оказаться рядом с каким-нибудь человеком, все повторялось — раковина открывала створки, и моллюск выходил к полыхающей рампе.

Надолго ли эти перемены? Не исчезнут ли они, стоит потерять или кому-нибудь отдать фигурку серебристого Пса? Фил не знал. Поэтому решил матери пока ничего не говорить. Сначала самому нужно разобраться.

— Может, она тебя с кем-нибудь перепутала? — Продолжала Софья Валентиновна. — Или кто-то твоим именем представился?

Постепенно надежда в душе женщины уступила место чувству вины. Она считала себя причиной болезни сына. Ведь до трех лет Филипп развивался без особых проблем. В девять месяцев начал ходить, в два года — говорить. А в три замолчал. Сидел часами на ковре и водил ладошкой по ворсу, создавая странные узоры. Детский врач из психоневрологического диспансера предположила, что все дело в психотравме. С мальчиками такое случается, когда отец уходит из семьи, как у Филиппа. Папа пропал из его жизни сразу после третьего дня рождения и больше не появился. Но Софья Валентиновна мужа ни в чем не винила. Это все она и только она — не удержала.

Умей Филипп говорить, он объяснил бы матери, что отец тут не причем. Угрюмый, вечно недовольный человек не слишком общался с сыном, чтобы его уход мог оставить такую рану. Причина была совсем другой. Как ни старайся, Софья Валентиновна вряд ли бы о ней догадалась.

Мать повздыхала еще немного и ушла. Едва на кухне зашумела вода, Фил вскочил с кровати. Он схватил со стола Айком, снял с шеи подаренную фигурку и сделал пару ее фотографий крупным планом. Теперь нужно войти в интернет, чтобы запустить графический поиск. Если этот Пес такой необыкновенный, он обязательно должен засветиться в глобальной сети.

Привычным жестом Фил поднес Айком к лицу. Уже несколько лет как буквенно-числовые пароли отошли в прошлое. Теперь в любой мало-мальски приличный Айком был встроен сканер сетчатки глаза. Слабая вспышка, и ты в своем базовом аккаунте.

Зеленый лучик скользнул по лицу Фила, но вместо знакомой трели, оповещавшей о входе в сеть, он услышал строгий женский голос: «В доступе отказано. У вас осталось две попытки, после чего аккаунт будет заблокирован».

Что за ерунда? Фил автоматически еще раз нажал на кнопку сканирования, и снова услышал сообщение об отказе в доступе. Теперь в запасе была одна единственная попытка. Он отложил коммуникатор в сторону и начал думать.

Думал Фил совсем иначе, чем большинство его сверстников. Перед мысленным взором аутиста каждый раз возникала таблица, нарисованная в последней версии Excel. Ее ячейки начинали стремительно заполняться яркими картинками.

В левом углу появился Акойм с окошком отказа в доступе. Справа от него по очереди вспыхнули живые иконки, обозначавшие возможные причины такой неприятности. Неисправность сканера — Фил увидел в квадратике таблицы, словно на голографической панели, как коммуникатор падает на асфальт. Сбой программы — в следующей ячейке появились цепочки цифр с закравшейся в них ошибкой. Умышленная блокировка аккаунта — чьи-то руки бегают по призрачной клавиатуре, лишая Фила возможности войти в сеть. Изменение сетчатки глаза — по темной радужке побежала рябь, точно над поверхностью смоляной воды задул сильный ветер.

Наконец, все ячейки оказались заполнены. После этого слева, под самой первой иконкой с отказом в доступе, по вертикали начали появляться картинки, отражавшие события в жизни Фила с момент последнего входа в сеть. Он тут же сверял их со списков возможных причин, решая, есть ли между ними связь. Спасение Насти и повреждение Айкома — нет связи. Разговор с ее матерью и умышленная блокировка аккаунта — нет связи. Сбой программы и появление в его жизни фигурки Пса — связь возможна. Если фигурка влияет на человека, почему бы ей так же не влиять на электронику? Фигурка и изменение сетчатки глаза…

Фил резко выпрямился. Похоже, он нашел ответ. Как ни фантастично это звучало, но Пес перестроил на молекулярном уровне весь его организм. Вместе с сетчаткой и роговицей. Это вполне может объяснить частичное исчезновение аутизма. Фил сделал шаг к платяному шкафу, одна из створок которого была большим зеркалом, и взглянул на свое отражение.

Он ожидал чего угодно. Точнее, не ожидал ничего — подобные изменения, скорее всего, неразличимы без специальной аппаратуры. Но то, что увидел Филипп, заставило дыхание участиться. Его глаза больше не были непроницаемо-черными. Правый стал зеленым, точно бутылочное стекло, подсвеченное солнцем, левый — ярко-синим, как у героев сериала «Дюна», полувековой давности.

Только каким-то чудом никто из взрослых не заметил столь радикальных перемен во внешности Фила. Настиной маме было не до того, а Софье Валентиновне просто не удалось заглянуть сыну в лицо.

Проблема маскировки решалась просто — он будет ходить в темных очках. Как большинство аутистов, Фил болезненно реагировал на громкие звуки и яркий свет. Луч прожектора или внезапный вой сирены мог вогнать его в панический шок. Учителя и одноклассники были в курсе проблем Фила, поэтому темные очки вряд ли могли вызвать вопросы.

Оставалось только придумать, как попасть в сеть. Теоретически Фил мог взломать защитную систему, но возиться весь вечер ему не хотелось. Поэтому он нашел другой выход. Стоило удалиться от Серебристого Пса на десять-пятнадцать метров, как глаза снова превращались в смоляные колодцы, а мир становился мучительно ярким. Это означало, что между фигуркой и ее новым хозяином исчезала связь — подарок Насти переставал действовать. Фил понял это, экспериментируя с Серебристым Псом — он прятал его в чулане рядом с кухней, а сам, глядя в зеркальце, пытался отойти как можно дальше. Насколько позволяли размеры их с мамой двухкомнатной квартиры, выделенной Фондом «Новые рубежи». Когда Фил вышел на маленький балкон, где цвели в ящиках белые тюльпаны, его глаза, наконец-то, поменяли цвет, и Айком, нехотя, разрешил доступ.

К разочарованию Фила, графический поиск ничего не дал. Ни фотографии, ни видеоизображение Серебристого Пса ни разу не попадали в интернет. Факт по нынешним временам невероятный. Он сжал фигурку в кулаке, чувствуя, как перетекает в нее тепло его тела. Завтра нужно зайти к Насте и попытаться выяснить все, что ей известно.

При мысли о девушке, Фил ощутил жжение в груди. С того момента, как фигурка коснулась его руки, чувство к скандинавской принцессе получило название — емкое название из шести букв. Настя больше не была для него размытым пятном света, затмевавшим все образы в голове. Она превратилась в живую девушку с большими карими глазами и потоком золотистых волос, вздернутым носом и совсем чуть-чуть выступающими вперед верхними зубами. Ей нужна помощь. Фил чувствовал это. Он должен защитить ее!

Как просто разобраться в себе, когда можешь думать словами.

На следующее утро гимназия встретила его волной горя и тревоги. Филипп едва не скатился кубарем с лестницы. Чужие ощущения, нахлынув неуправляемым потоком, вызвали головную боль и приступ тошноты. На подгибающихся ногах он шагнул к стеклянным дверям, и те разъехались перед ним, впуская в просторный холл.

Для утра в нем было непривычно тихо и сумрачно. Бордовые занавески на окнах впервые, насколько помнил Фил, оказались опущены. Учителя и гимназисты приглушенно переговаривались, стараясь не повышать голос. Из толпы слышались всхлипы. Старшеклассницы шмыгали носами и размазывали тушь по мокрым от слез лицам.

С противоположной от входа стены, между голубым глобусом в человеческий рост и рядом металлических шаров, подвешенных на тонких тросах, чтобы наглядно демонстрировать гимназистам принцип передачи энергии, смотрели две фотографии. Смутно знакомого парня, кажется, из Настиной параллели, и Светы Анохиной — одноклассницы Филиппа. Траурные рамки, свечи, гора роз и гвоздик — все это говорило о том, что ребят нет в живых.

— Господи, как же это…

— Такие юные…

— Бедные родители…

— Саха нормальным парнем был, без заскоков…

Слушая обрывки разговоров, Фил незаметно для себя оказался рядом с Аллой Алексеевной, миниатюрной, круглолицей женщиной. Она работала в гимназии завучем по творческому развитию. Возле нее стояла жилистая девушка со слегка раздвоенным кончиком носа. Квадратные очки и стянутые в пучок волосы наводили на мысль о муже, детях и солидном трудовом стаже. На первый взгляд, школьному психологу Анне Николаевне Гулько можно было дать тридцать с хвостиком. Но на деле ей едва-едва исполнилось двадцать четыре года. Чтобы выглядеть старше, она то и дело приправляла речь словами, вроде, «сензитивность» и «конгруэнтность».

— И как это могло случиться? — Испуганно спросила Алла Алексеевна.

— Не понимаю. Саша казался совершенно нормальным. Никаких признаков фрустрации. — Гулько нервничала. Фил чувствовал, как колотиться ее сердце и потеют ладони. Со школьного психолога за смерть учеников будут спрашивать в первую очередь. — Света, конечно, входила в группу риска, но я думала, что все давно позади. Господи, кто бы мог предположить, что они покончат с собой. Выбросятся из окна…

Психолог подозрительно покосилась в сторону Фила, но узнав аутиста, перестал его стесняться.

— Их же нужно постоянно наблюдать! Сами знаете, какие у нас дети учатся! Гении. У них не может не быть проблем с психикой.

— Алла Алексеевна, это вы мне рассказываете? Со Светой я только вчера разговаривала. Поверьте, она и не думала о суициде.

— Не думала, а с собой покончила! Знаете, что меня смущает? — Завуч по внеклассной работе понизила голос, и Филу пришлось напрячь весь свой слух, чтобы ее расслышать. — Все эти странные совпадения. Оба выбросились с шестнадцатого этажа. Практически, в одно и то же время — около половины второго дня. При этом они даже не общались друг с другом! Очень странно…

Фил не стал ее дослушивать. Способность мгновенно сопоставлять факты, заставила его выскочить из гимназии и броситься к ближайшей автобусной остановке.

Шестнадцатый этаж. Половина второго. Настя! Не ходи он за девушкой, словно привязанный, на стене гимназии висело бы сейчас не две, а три фотографии. Надо срочно с ней поговорить. Уроки подождут.

Тарас

Если у тебя есть собранный вручную байк с объемом двигателя в тысячу кубов и динамиками на пять киловатт, то любая дорога, даже Ленинградское шоссе, превращается в Хайвэй. Садясь на своего зверя, Тарас чувствовал себя легендарным Ангелом ада, который плевал на бога и черта, дождь и ветер, гаишников и округлившийся живот. Последний самым наглым образом нависал тугой волной над ремнем кожаных брюк, купленных в комплекте с байком по случаю окончания очередных выборов.

Выборы в жизни Тараса случались не реже, чем раз в полгода. Тогда он на месяц, а то и два, перебирался в штаб кандидата в мэры или депутаты и садился за написание торжественных речей, программ по улучшению жизни населения, слезливых писем пенсионерам, детских сказок в главной роли с будущим слугой народа и поздравительных открыток.

Была у Тараса одна особенность — он без труда понимал, что нужно клиенту. Потом отключал голову, и писал строки, от которых домохозяйки рыдали, а мужики звали кандидата пить с ними водку. Сам спичрайтер считал, что обещая с три короба, главное — не стесняться. Не спрашивать себя: сможет ли клиент выполнить хотя бы половину? Например, вернуть Севастополь с Аляской в состав России? Как говориться, тактика — не нашего ума дела. Мы — стратеги. Наверное, поэтому, его регулярно звали на новые проекты и платили столько, что он смог купить себе немного потрепанный, зато укомплектованный по высшему разряду байк.

Правда Бывшая утверждала, что его зверь похож на стиральную машину, к которой приделали руль и колеса. Но на то она и Бывшая. Зато двенадцатилетний Васька при виде сверкающего чудовища округлял глаза, открывал рот и переставал подавать признаки разумной жизни. Как бандерлоги, загипнотизированные танцем Каа.

Тарас, в джинсовой жилетке поверх черной косухи и бандане защитного цвета катил по Ленинградскому шоссе. Оно, конечно, не Хайвэй, но это даже ничего. Что нам чужие Хайвэи? Если верить навигатору, до Левиного дома оставалось два с половиной километра.

Лена открыла не сразу. Тарасу пришлось долго ждать, пока за хромированной дверью зашаркают домашние тапочки. Глазок на секунду погас, пока хозяйка квартиры разглядывала гостя, и, наконец, звякнул замок.

Смерть Левы не сильно отразилась на внешности его вдовы. Лена принадлежала к тем женщинам, которых не меняло ни горе, ни возраст. Она была не высокой, по плечо Тарасу, который, слава богу, доставал макушкой до отметки в сто восемьдесят сантиметров. Ее кокетлива светлая стрижка и ярко-голубые глаза заставили Леву при жизни понервничать из-за слишком навязчивых кавалеров. Чуть удлиненное лицо по крупному счету не было красивым, но наивная улыбка скрадывала его недостатки.

— Спасибо, что приехал! — Выпалила она, бросаясь Тарасу на шею.

Тот осторожно похлопал ее по стройной спине и отстранился. Вдовы покойных друзей не входили в сферу его интересов.

— Где пацаны?

Лева за время своего не продолжительного, но на удивление благополучного брака, успел настругать двух мальчишек. Одному исполнилось четыре, другому — два года.

— Мать забрала. Пусть у нее пока побудут.

— Ну? Что там наш покойничек пишет?

— Не остри хотя бы сейчас! — Мягко попросила она и пригласила его в комнату.

Там, в полумраке, на низком дубовом комоде стояла фотография Гирина. Тарас опасливо потянул носом, боясь уловить запах смерти, но в комнате, служившей гостиной и, одновременно, кабинетом Лены, пахло свежестью, кофе и горьковатыми духами. За окнами плотной стеной стояла сирень, поэтому солнечный свет бывал здесь не частым гостем. Как, впрочем, и Тарас. А вот Лева захаживал в его неухоженную «однушку» чуть ли ни каждый месяц. Наверное, тосковал по холостяцкой вольнице.

На столе возле окна светился экран компьютера. Хотя это Тарас по привычке называл компьютерами все, что напоминало старую добрую пару: монитор плюс системный блок. На деле же над поверхностью стола плавало цветное облако объемной голограммы — аналог устаревшего экрана. Роль системного блока выполнял Айком. Он был одновременно компьютером с выходом в сеть, телефоном, фотоаппаратом, видеокамерой и далее по списку. Все зависело от модели.

Рядом висела такая же призрачная, как экран, клавиатура. В нее полагалось тыкать пальцами, ощущая при этом едва заметное покалывание. Тарас в таких случаях начинал чувствовать себя клоуном и вытаскивал из сумки свою собственную, свернутую аккуратной трубочкой, клавиатуру. Она была нарисована на прямоугольнике серебристой клеенке. Не важно, что старье — зато удобно.

— Вот, смотри, это письмо пару часов назад появилось. Я ничего не понимаю, — Лена успела прийти в себя и теперь была подозрительно спокойной. Тарас предположил, что тут не обошлось без транквилизаторов. Она поводила в воздухе пальцем, и на призрачном экране возникла довольная физиономия Гирина, а под ней небольшое текстовое сообщение.

— «Киска моя нежная, не горюй… — Начал скороговоркой читать Тарас. — Здесь не так тоскливо, как я всегда думал. Только тебя не хватает. Вспоминаю, как мы…»

— Прекрати! Прошу тебя!

— Прости, Ленусь. Больше не буду, — Дальше он читал про себя, удивляясь тому, какую насыщенную жизнь вел его приятель.

— Этого никто не знал кроме него и меня.

— Поверь, мужики в банях и не такие подробности друг другу выкладывают.

— Хочешь сказать, Лева с тобой делился?

— Нет, — нехотя признал Тарас. — Он об этих вещах молчал, как рыба об лед. Но, родная, сей факт не отменяет главного — Левушка наш отбыл в лучшие миры без права переписки.

— А вдруг…

— Что вдруг? Любит курицу индюк? Лева ожил и решил напомнить тебе о том, как хорошо вам было вместе?

Тарас наклонился к голографической клавиатуре и неуклюже ткнул пальцем в пару клавиш. На экране появилась лента последних сообщений от Левы. Предыдущее пришло три месяца назад. Еще до того, как у Гирина обнаружили рак.

В правом нижнем углу немедленно выскочил оранжевый прямоугольник оповещения: «Появились четыре мужских аккаунта. Соответствуют вашему запросу не менее чем на восемьдесят процентов. Отправить им предложение о знакомстве?»

Ленка дернулась и быстрым движением свернула окно.

— Кажется, я не разрешала тебе хозяйничать в моему Айкоме! — Прошипела она, заливаясь краской.

Понять ее смущение было не сложно. Вдовушку поймали на френд-поиске. Это развлечение появилось не так давно. Может, года два назад, когда интернет-сервисы усовершенствовались настолько, что их стлало можно просто попросить: «Поищи мне друзей». И они подбирали из бесконечного множества чужих аккаунтов те, что подходили тебе по внешности, возрасту, роду занятий, вкусам, чувству юмора и сексуальной ориентации. А потом выдавали каждому кандидату в друзья сертификат соответствия: «Этот жгучий брюнет подходит: по социально-демографическим характеристиками — на восемьдесят шесть процентов; по физическим параментам — на шестьдесят процентов; по эмоциональному профилю — на семьдесят три процента. Открыт к предложениям. Знакомимся?»

Искать можно было кого угодно. От партнера по игре в нарты — до принца на белом Феррари. Ну, или — отца для двух осиротевших пацанов. Ленку не сложно было понять — она принадлежала к тем женщинам, которые не переносят одиночества.

— Ладно, Лен, давай адреса, пароли, явки этого «Последнего приюта». Поеду — проведу виртуальную эксгумацию. Да, кстати, чуть не забыл. — Он достал из внутреннего кармана жилетки коричневый сверок и вручил его Лене, — Это тебе от Левы.

Увидев деньги, она испуганно уставилась на Тараса.

— Твои?

— Сказал же — от Левы. Он у меня полгода назад их припрятал.

— А почему раньше не принес? — Левина вдова подозрительно сузила глаза. — Потому, что ты про них не знал? Так?

— Ну… как это я мог про них не знать… — Тарас стушевался. Все-таки тетки бывают чертовски догадливыми.

— Ты тоже получил письмо от Левы. Правильно? И в этом письме он тебе рассказал, где лежат деньги.

Она не спрашивала. Она знала. Тарас видел, что переубеждать ее так же бесполезно, как тушить лесной пожар стаканом воды. Женщина все больше верила в то, что ее муж каким-то чудом нашел способ перебросить мостик с того на этот свет. Потоптавшись на месте, Тарас двинулся к выходу из квартиры.

— Подожди, у меня тут для твоего Хомяка фарш лежал. Егорка с Колькой у бабушки — готовить не для кого. Сама я мяса не ем. Чего добру пропадать?

И Тарас не успел открыть рот, как уже держал в руке прохладный полиэтиленовый мешочек с красно-коричневой массой.

— Лен, он же у меня на сухом пайке. В смысле, корме. Ему это нельзя! — Попытался отбиться Тарас.

— Тогда сделай себе котлеты.

— И куда, щедрая моя, прикажешь мне это засунуть?

— В жилетку. У тебя же там полно карманов.

Тарас крякнул и осторожно утрамбовал халявный фарш в самое большое отделение. Теперь он болтался тяжелым грузом, заметно оттягивая одну полу джинсовой жилетки.

— Ты поправился или мне кажется? — С едва заметной игрой в голосе спросила Лена, когда он уже собирался повернуть ключ в замке.

Тарас тут же подозрительно уставился в большое овальное зеркало, висевшее напротив входной двери. Тема живота последнее время становилась все актуальнее.

— С чего ты взяла?

— На викинга стал похож. Большой, как Терминатор, заросший. Еще шлем с рогами и можно идти войной на Рим.

— Нет уж, спасибо. Как-нибудь, без рогов обойдусь.

Тарас почувствовал, что не может больше находиться в Левиной квартире. Ленкино спокойствие давило сильнее, чем вчерашние рыдания на кладбище. Все-таки странная она женщина — два в одном. Хотя Вика была точно такой же. Хорошо, что он с ней расстался.

Через час Тарас уже подруливал к офису «Последнего приюта». Администрация виртуального кладбища занимала двухэтажный особнячок в Подкопаевском переулке, неподалеку от станции метро «Китай город». Узкое здание, недавно выкрашенное в бледно-желтый цвет, выходило на тихий перекресток узким торцом — остальное тело айсберга пряталось в глубине двора.

Над входом тускло поблескивала позолоченная табличка: ООО «Последний приют». Без пояснений: кому нужно — сами разберутся. Похоже, реальные посетители в офисе виртуального кладбища были такой же редкостью, как поклонники Николая Баскова на слете байкеров.

Войдя в задние и поднявшись на второй этаж, где находился кабинет генерального директора кладбища Вертушки И.И., Тарас тут же убедился в справедливости этого умозаключения.

В приемной за столом сидела девица с массивным кольцом в нижней губе и сбегающей по плечу татуировкой чешуйчатого гада. Погрузив пальцы в мерцающую клавиатуру, она неотрывно смотрела на голографическую панель. На панели, насколько мог видеть Тарас, ничего интересного не происходило. Там шло обычное слайд-шоу. Раз в пять секунд появлялась новая фотография: вечернее море, небо в кучевых облаках, фиолетовый цветок с желтой серединкой и так до бесконечности.

— Красавица, але! — Тарас не привык к отсутствию вниманий. Обычно его массивная фигура, кожаные штаны и бандана вызывали ажиотаж в рядах офисной братии. — Мне бы директора вашего повидать!

Ноль эмоций. Слайд-шоу интересовало секретаршу Вертушки И.И. гораздо больше, чем посетители шефа.

— Эй, милая! Ты меня слышишь?

По всему выходило, что не слышала. Тарас приподнял бандану и озадаченно поскреб обросший за полгода затылок. Его взгляд невольно скользнул по распечатанному на принтере листу пластика. Он висел на стене, возле массивной черной двери, ведущей в кабинет директора «Последнего приюта». «Прайс ритуальных услуг» — гласил заголовок, а дальше шел список того, что предлагалось друзьям и родственникам покойных. «Автоматическое возложение цветов. Раз в четыре недели — 3 евро, раз в две недели — 5 евро, каждый день — 11 евро (оплата производится ежемесячно). Установка надгробия. Металл — 2 евро. Дерево — 3 евро. Мрамор — 6 евро. Индивидуальный дизайн памятника — от 100 евро в зависимости от уровня сложности. Организация видеоконференции на могиле усопшего — 30 евро. В Пасхальную неделю и день рождения покойного — скидка 40 %…»

Тарас испытал легкую зависть к Вертушке И.И. Похоже, роя могилы, он откопал золотое дно. Что поделаешь, умирать в наше время — дорогое удовольствие. Не обращая больше внимания на неподвижную секретаршу, Тарас толкнул черную дверь.

Вертушка И.И. оказался тщедушным человечком с белесыми бровями и ресницами. Не привыкший к посетителям из плоти и крови, он носил серый, без претензий, свитер и голубые джинсы. Заметив Тараса, директор кладбища тряхнул светлым каре жиденьких волос и широко улыбнулся.

— Простите за секретаршу, — Сказал он вместо приветствия. Это все ай-дозеры. Чем дальше — тем хуже. А выгнать не могу — племянница жены.

Тарас обменялся с Вертушкой рукопожатиями и узнал, что И.И. означает Илья Иванович.

— Прямо-таки сидит на ай-дозерах? — Усомнился Тарас. — Разве «цифровые наркотики» не разводка для маленьких деток? Помниться, высокие лбы еще лет пять назад доказали, что эйфория от прослушивания звуковых файлов и просмотра картинок — бред обкурившихся программеров.

— Почти! — Вертушка указал гостю на узкое кожаное кресло. Тарас пришлось попотеть, чтобы втиснуть свое тело между двух пластмассовых ручек. — Большинство людей ничего не чувствуют, слушая эту гадость. А уж зависимость возникает вообще у одного из тысячи. Вот в эту тысячу и угодила наша Марьяша.

— Отлучать от компьютера не пробовали?

— Пробовали, но тогда она садиться на реальные наркотики. А это еще хуже. Вы по делу?

— Вообще-то, иес.

Откинувшись на спинку тесного кресла, Тарас обвел взглядом кабинет Ильи Ивановича. Кабинет ему понравился. Кремовые обои, огромные окна и застекленный шкаф во всю стену, до отказа набитый книгами. «Психология смерти», «Похоронные обряды у австралийских аборигенов», «Путешествие Орфея: сознательное и бессознательное». Тема, волновавшая директора виртуального кладбища, была очевидна. Ее как нельзя точно отражала цитата на стене, заключенная в тонкую металлическую рамку:

«Я научился смотреть на смерть просто как на старый долг, который рано или поздно придется заплатить. Альберт Эйнштейн»

— У вас кто-то умер? — деловито поинтересовался Вертушка.

— Умер и похоронен на вашем кладбище. Но вот ерунда, что-то ему не лежится спокойно. Все письма шлет друзьям и близким.

— Понятно. — Ничуть не удивившись, закивал головой Илья Иванович. — Лев Гирин? Мне звонила его жена, и я ей все рассказал — взлома не было. Пусть не волнуется.

— А письма?

— Понимаете, войти в аккаунт покойного могут только двое. Система надежна, как китайский банк — сканирование сетчатки глаза, плюс цифровой код. Его знает лишь клиент, в случае с Львом Гириным — его жена. Елена Александровна, если не ошибаюсь?

— А кто второй?

— Что второй?

— Ну, Вы сказали, что войти могут два человека.

— Второй — усопший, разумеется, — Усмехнулся Илья Иванович. — Это что-то вроде дани уважения. Рисунок его сетчатки тоже может быть пропуском в аккаунт. Понимаете?

— Понимаю. И даже, доверяю. Но, как говориться, проверяю. Давайте-ка, прямо сейчас позовем специалиста, и пусть он посмотрит, все ли нормально с аккаунтом моего покойного друга. А то совесть у меня — такая неспокойная дама.

Тарас вложил в улыбку все обаяние не бритого байкера-любителя.

— Хорошо. Не вопрос. Прямо сейчас и посмотрим. Только имейте в виду, это не первый случай. Родственники приходят, жалуются, угрожают, а потом выясняется, что сам клиент, жена там, любовник, все и подстроил. Люди не хотят мириться с потерей, вот и увлекаются театральными эффектами.

Вертушка наклонился к монитору — большому, квадратному, какие перестали производить лет пять назад. Тарас неожиданно понял, чем ему так симпатичен кабинет и его владелец. Он тоже предпочитал материальную технику. Сухие пальцы, судя по звуку, забегали по старомодной кнопочной клавиатуре.

— Не люблю голограммы, — Словно извиняясь, ответил на взгляд Тараса директор, — Что поделаешь, ретроград. Вы не волнуйтесь, мы прямо сейчас все проверим. Я программист. Сам разрабатывал ядро «Последнего приюта», и, скажу без ложной скромности, пока наши конкуренты не смогли сделать ничего подобного. Итак, Лев Гирин…

Тарас извлек себя из кресла, обошел массивный стол черного дерева и встал позади Вертушки.

— Вы знаете, — Поморщился тот, — Я не люблю, когда у меня кто-то находится за спиной.

— Я тоже, — С сочувствием ответил Тарас и остался стоять на месте.

— Вы разбираетесь в программировании?

— Немного.

На самом деле, конечно, не разбирался, но Вертушке знать это было не обязательно.

Смирившись с присутствием рядом визитера, директор кладбища повернулся к экрану. Там, над поросшим ядовито-зеленой травой лугом, порхали длиннохвостые птицы и плыли, похожие на диковинных животных, облака. Главная страница кладбища напоминала одновременно кадр из мультфильма для младших школьников и лубочную открытку.

Несколько щелчков серебристой мышкой — в магазинах таких уже не продавалось года три как — и на мониторе появилась знакомая фотография Гирина. Затем она сменилась бирюзовым фоном с рядами ничего не значащих для Тараса цифр и знаков.

— Так-так, как я и говорил, никаких признаков взлома, — забормотал Илья Иванович, — Сейчас мы узнаем, кто входил в аккаунт. Хотя все и так ясно… Что за черт!

Вертушка на полминуты припал к экрану, а потом резко развернулся в кресле и оказался лицом к лицу со своим гостем. Директор кладбища сейчас выглядел гораздо старше, чем подумалось в первый момент Тарасу. Он вдруг понял, что Вертушке, скорее всего, давно перевалило за сорок. Если не за пятьдесят.

— Сегодня Лев Гирин, действительно, отправил несколько писем на разные адреса, — Растерянно произнес Илья Иванович. — Причем, сделал это сам — на входе его параметры.

— Такое возможно?

— Да. Если мертвец встанет из могилы и проведет сканирование сетчатки глаза. Других способов я не знаю.

Глава 3

Фил

Увидев Фила на пороге своей квартиры, Наталья Алексеевна порывисто обняла парня и впустила его в просторную прихожую. Там, на стенах, цвета ванильного мороженного, висело не меньше трех десятков картин размером с ладонь. На них жмурились, точили когти, спали вверх животами и чесали за ухом смешные коты, написанные акварелью. В углу, возле входа, стояла синяя ваза. Филу по пояс. Из нее, гигантским букетом, торчало штук двадцать рыболовных удочек. С леской, поплавками и крючками. Просто так, для красоты. На сосновом паркете лежал коричневый коврик, вырезанный в форме медвежьей шкуры. Два глаза-пуговицы смотрели на гостей с жалобным укором: «Топчите меня! Чего уж!».

По одной этой прихожей можно было понять: здесь живет счастливая семья. По крайней мере, еще до вчерашнего дня она такой была.

— Милый мой, как хорошо, что ты пришел! — Зашептала Настина мама, нервно заправляя за ухо каштановую прядь. — Она в комнате. С утра не выходит. Сидит и молчит.

Фил отчетливо ощутил ее страх. Он походил на тяжелый гладкий камень — казалось, можно протянуть руку и коснуться его холодного бока.

— Не бойтесь. Настя этого не сделает. Слишком сильно вас любит. Просто будьте рядом. Вы ей нужны. Очень.

Откуда к нему пришли эти слова? Простые и правильные — он сразу увидел, как у женщины разгладились морщинки на лбу и дрогнули уголки губ. Фил коснулся ее плеча, и Наталья Алексеевна благодарно накрыла сухой ладонью его руку.

— Спасибо. И почему я раньше не знала, что у Таси есть такой друг? Иди к ней. Поговори.

Комната казалась пустой. Фил едва удержался, чтобы не броситься к окну и не раздвинуть шторы. А вдруг пока он болтал с Натальей Алексеевной, ее дочь шагнула вниз с подоконника? Вчера Филипп еще до конца не верил, но сегодня знал совершенно точно: Настя обязательно попытается довести начатое до конца.

Он аккуратно прикрыл за собой дверь и огляделся. Нет, она была тут. Неподвижно сидела на кровати, подобрав под себя ноги, и смотрела в пустоту. Фил неожиданно понял, что не улавливает ее эмоций. Словно рядом не живая девушка, а лишь пустая оболочка.

— Привет, — Короткое слово далось ему с огромным трудом. Неужели фигурка перестала работать? Или все дело в Насте? Если раньше он черпал слова из находящегося поблизости человека, то сейчас это было бесполезно. Девушку как будто окутывала темная мгла, растворявшая ее всю без остатка.

— Тебе лучше? — Эта фраза стала для него настоящим подвигом, но и она пропала впустую.

Настя продолжала молчать. На ней все еще была вчерашняя красная кофта с капюшоном и голубые джинсы. Похоже, она спала одетой. Ее лицо в тусклом свете, пробивавшемся сквозь плотные шторы, казалось отлитым из полупрозрачного пластика. Веки были приопущены, глазные яблоки не двигались.

Филу стало по-настоящему страшно.

Тогда он достал из-за пазухи теплую фигурку Пса на шнурке и, словно гипнотизер, покачал перед неподвижным лицом Насти.

— Откуда… она… у тебя?

Едва уловимое движение. Чуть заметный намек на радость. Легкий наклон головы.

— Это ее, — Девушка, сфокусировав взгляд на госте, кивнула в сторону постера над кроватью.

Только сейчас Фил обратил внимание, что на стенах небольшой комнаты поблескивали глянцевой поверхностью многочисленные изображения женщины в старорусской одежде. Тяжелое платье со сложным орнаментом, перехваченное широким золотым поясом, богатая накидка с меховым воротником, белая шаль, скрывавшая шею и волосы, поверх круглая шапка, расшитая драгоценными камнями. Там были репродукции картин и икон, кадры из исторических фильмов и фотографии театральных постановок. Строго говоря, со всех изображений смотрели разные женщины: молодые, в возрасте, блондинки, шатенки, красавицы, дурнушки. Но каждая из них была той, главной, которую имела в виду Настя.

Он придвинулся к ближайшей репродукции и прочитал: «В. М. Васнецов. Княгиня Ольга».

Что бы ни значила для хозяйки комнаты эта женщина, она была мостиком, по которому Настя могла вернуться в нормальный мир и, возможно, стать прежней.

— Кто это?

— Первая русская святая. Она жила больше тысячи лет назад. Когда убили ее мужа, князя Игоря, Ольга стала царицей.

Фил с облегчением почувствовал, как оживает сидящая на кровати девушка. Ее словарный запас стремительно заполнял его голову, избавляя от проблем с речью. Черный туман отступил, но не пропал. Он висел уродливым сгустком где-то поблизости. Фил знал: одно неосторожное слово, и мгла вновь окутает Настю.

— Нам про нее на истории рассказывали. Еще в седьмом классе, — Поначалу речь девушки звучала монотонно, точно молитва, но постепенно интонации становились выразительнее, а голос громче. — Ольга была совсем девчонкой, когда ее выдали замуж за князя Игоря. Она ему сына родила — Святослава. И тут ее мужа убили древляне. Это народ такой. Почти дикий. На самом деле, они за дело его убили. Разве можно с людей по два раза дань собирать? Потом древляне подумали-подумали и пошли к Ольге свататься. У них так принято было: если ты мужчину победил — можешь его женщину забрать. Ольга их приняла. Красивая, умная, из знатного рода, правнучка правителя Гостомысла согласилась выслушать убийц мужа. Те сказали, что она должна стать женой их князя Мала.

— А Ольга?

— Согласилась. И предложила их с великими почестями в ее дворец в ладье внести. Словно они полубоги. А сама приказала дружине бросить древлян вместе с ладьей в яму и закопать живьем, — Настины глаза расширились от возбуждения.

— Ничего себе святая! Жестоко. — Фил неприязненно покосился на стену с портретами Ольги.

— Да, жестоко. Но я думаю, по-другому было нельзя. Добрый правитель — плохой правитель. Это я когда про Ольгу читала, поняла. Ведь, то, что хорошо для отдельных людей — плохо для страны. Тем более, империи. Пожалей она древлян, остальные славянские племена тоже бы стали князей убивать. И не было бы сейчас России.

На щеках Насти вспыхнули лихорадочные пятна. Глаза заблестели. Фил, кажется, начинал понимать, почему она училась в гимназии «Новых Рубежей» — ее коньком была история.

— А Ольга, как только с делегацией и войском древлян расправилась, пошла военным походом на их столицу — Искоростеня. Все лето держала ее в кольце — не могла взять. Тогда она предложила жителям заключить мир. Попросила только откуп — по три воробья и одному голубю с каждого двора…

Внезапно Настин голос поблек, лицо подернулось белой дымкой, и Фил увидел, или, скорее, почувствовал, совсем другую девушку…

…Жара. Даже по ночам. Так хочется снять пропахший потом летник и в одной холщевой рубахе войти в воду. По колени, по пояс, а потом оттолкнуться от илистого дна и окунуться целиком в темную прохладу…

Но нельзя. Не сейчас.

— Мы закончили, княже. Прикажи пускать, — В душный шатер вваливается старший дружинник. Большой, точно медведь. Бородатый. Пахнущий дымом и жаренным мясом. Великий воевода Свенельд. Ольга помнит, как боялся его Игорь, как умолкал, когда дружинник брал слово, точно воевода не слуга князю, а строгий отец …

— Тебе нужен мой приказ, Свен?

Его глаза — желтые, в коричневую крапинку — следят за плывущим в полумраке шатра силуэтом. Белый платок падает на медвежью шкуру. Тонкая рука ложиться на плечо, затянутое тяжелой чешуей кольчуги.

— Мне нужна ты, княгиня. Чтобы псом верным тебе служить. У ног твоих греться, — Горячая ладонь пытается удержать ускользающую руку, но теряет ее в темноте.

— Ночь коротка — скоро светает. Выпускай птиц, Свен. Хочу видеть до первых петухов, как запылает этот город.

Опустился полог. Растаяла в его складках тень воеводы. Княгиня сжала в кулаке фигурку маленькой собаки. Как тяжела эта бесконечная игра. Как невыносима жара…

— … Ольга приказала своим дружинникам привязать трут к птичьим хвостам. Ну, знаешь, раньше его вместо спичек использовали, — голос Насти доносился, словно через толщу воды. — Это такие тлеющие тряпочки. Воробьев с голубями выпустили, и они полетели домой — в свои дворы. Тогда засуха стояла, дождя много дней не было, и все соломенные крыши разом вспыхнули. Древлянам пришлось сдаться.

Фил вздрогнул. Что за фокусы? Он только что видел Ольгу. И ее воеводу. Вроде не спал. Как стоял посреди комнаты, так и стоит. Филипп на всякий случай, подцепил носком ноги легкое кресло, дремавшее возле письменного стола, подтащил к себе и сел верхом.

— Значит, у Ольги была фигурка? Она чувствовала, что воевода влюблен в нее и использовала его?

— Не только его. Мне кажется, она с помощью Серебристого Пса вышла замуж за Игоря. Ей же кроме знаменитого прадеда похвастаться нечем было. Ольгин отец паромщиком работал на реке Великой, под Псковом. Мать молнией убило. Говорили, она с волхвами зналась. Когда будущей царице исполнилось тринадцать, она начала переодеваться в мальчика. Чтобы отцу помогать. Однажды ей пришлось переправлять Игоря с его свитой. Он охотился под Псковом…

… Веревка привычно ложиться в руку. Вода набегает на сосновые бревна. Лошади фыркают за спиной и испуганно жмутся к людям. Ничего, милые. Потерпите. До берега совсем близко. Вот она — травяная волна над рекой.

— Что это у нас тут под рубахой? Никак прячешь чего?

Она чувствует, как рука охватывает ее грудь. Резко, до боли, прижимает спиной к богатой ферязи. Вторая ложиться на живот. Князь Игорь. Рыхлый, тонкогубый, с ниточкой темных усов. Будущий правитель. Всю дорогу его желание росло, как пчелиный рой над пасекой. Она знала, что он подойдет, но думала: дотерпит до берега. Не дотерпел.

— Смотрите-ка, девица! — Усмехается Игорь, разворачивая ее к себе. — Что же ты, милая, под мужской одеждой красоту прячешь?

— Чтобы, князь, твою душу не смущать.

Главное не отворачиваться. Смотреть в глаза. Что ты хочешь, князь? Разложить меня прямо здесь, посреди реки? На виду у твоих людей? Рыжеусого дядьки-кормильца Асмуда да пары дружинников, с которыми ты приехал кабана в Псковских лесах погонять? Или утянешь в ближайшие кусты на берегу? Не отводи взгляда, князь. Кто-то ведь смотрит на тебя так, как я сейчас. Может, Олег? Он всю твою подноготную знает. Смеется над тобой. Презирает, заставляя страдать…

— Так ты меня не смущаешь. Лишь бы я тебя не смущал.

Краснеет Игорь. В сторону глядит.

— Нет, князь, нечего мне тебя стесняться. Но проще утопиться прямо здесь, чем пойти с тобой. Выбирай: краткая утеха и позор навек, что изнасиловал правнучку великого Гостомысла, или сватовство честь по чести.

— Вот, значит, как. Правнучка…

Стихли смешки за спиной. Князь разжал руки. Отступил назад. Седлает коней. Уходит.

Вернешься ты, князь. Чувствую, совсем скоро вернешься…

…Фил потряс кудрявой шевелюрой. Да что с ним такое? Он же видит Ольгу, а Настя, вроде, не замечает ничего. Говорит и говорит.

— Настя, — прервал ее Фил. — А как ты узнала про фигурку? Ну, что она у Ольги была?

— Сама не понимаю. Почувствовала, наверное. Ну не могла же обычная девушка дружину, которая князей в упор не видела, заставить враз подчиниться? Я потом я в паре летописей нашла странные фразы. Сначала в Степенной книге. Слушай: «Идеши за Ольгой попятам Пес Серый. Хранил он ее от злого умысла…» Потом у Нестора в «Повести временных лет»: «Собак малая стерегла ее. Глаголела, как с мужами себя весть…». А в Радзивилловской лицевой летописи я даже изображение этого пса нашла. Вот, смотри!

Повернувшись к стене, Настя коснулась пальцами цветной распечатки, приклеенной к обоям кусочками скотча. На ней угадывался корявый рисунок, созданный, казалось, рукой пятилетнего ребенка. Фил с трудом различил женщину в богатой одежде. Рядом два уродца, сгорбившись, смотрят на нее. А Ольга — судя по всему, неумелый художник пытался изобразить именно ее — что-то показывает им, держа на вытянутой руке. Фил пригляделся. Не может быть! В сплетении неловких линий совершенно отчетливо проступал силуэт собаки. Ушастого пса, застывшего с поднятой мордой, словно в ожидании приказа.

— Тогда бумаги не было. Летописцы использовали телячью шкуру. На одну книгу от десяти до тридцати животных уходило — целое стадо. А вместо ручки — гусиное перо и, разведенную с вишневым соком, квасом и медом, ржавчину. В общем, не очень удобно, — Поспешила объяснить Настя. — Поэтому рисунки выходили не так себе.

— Но как ты нашла фигурку?

— Случайно. Я прошлым летом собиралась в Крым на раскопки с юношеским клубом археологов. Мы должны были на Мангупе искать следы Дори — исчезнувшего племени. А потом что-то сорвалось, и вместо Черного моря решили ставить лагерь под Звенигородом. Вроде как там Владислав Польский четыреста лет назад клад зарыл. Неподалеку от Городища. Я в раскопках почти не участвовала. Все больше обеды пацанам готовила. Только один раз решила им помочь. И как нарочно в тот день мы нашли керамический кувшин с серебряными монетами. Такого в Звенигороде уже лет двадцать не случалось. Николай Павлович, руководитель клуба, настоящее представление по этому поводу устроил. Журналистов позвал, археологам из Москвы позвонил — в общем, несколько дней никто вокруг того места ничего не искал. Кроме меня. Даже не знаю, почему я решила рядом копать. Словно кто-то нашептал. Отколупнула лопатой ком земли, смотрю, в нем что-то блестит…

— Выходит, фигурка несколько веков там лежала.

— Наверное. Судя по слою почвы, Серебристый Пес попал туда около 1640-го года. Через семьсот лет после смерти Ольги.

— Ты уверена, что он ей принадлежал?

— Абсолютно! Зуб даю!

Фил улыбнулся. Если девушка готова отдать зуб, значит, он идет на поправку.

— Почему же, ты решила подарить его мне?

— Она попросила. Голосом. В голове. Так бы, дорогой поклонник, не в жизнь не отдала.

— Попросила? Но зачем?

— Затем, что…

Ее глаза внезапно потухли, лицо застыло, губы задрожали. Через пару секунд черная мгла вновь спеленала Настю тугим коконом.

— Настя! Что с тобой? Это как-то связано со вчерашним?

Девушка подтянула к себе подушку и прижала ее к груди, словно щит от причиняющих боль вопросов. Фил, поддавшись порыву, пересел к ней на кровать. Что-то жесткое уперлось ему в ногу. Он, не задумываясь, сунул руку под плюшевое покрывало в желто-коричневую клетку и, преодолев слой ткани, почувствовал холод металла. Очень медленно, не отрывая взгляда от Настиного лица, Фил вытащил на свет увесистый сверток. Осторожно развернул махровое полотенце.

Он никогда не держал в руках огнестрельного оружия, но ему хватило доли секунды, чтобы узнать найденный в кровати девушки предмет.

Пистолет. Тяжелый. Черный. Масляный на ощупь.

Внезапная волна ярости, исходившая от Насти, предупредила Фила об опасности. Он вскочил с кровати и отвел в сторону руку с оружием. Точно обезумевшая кошка, девушка прыгнула на него и вцепилась в рукав пиджака. Повисла, пытаясь добраться до пистолета. Ее дыхание коснулось шеи Фила. Заточенные ногти рассекли кожу на запястье. И в следующую секунду мир аутиста прошил насквозь невыносимо громкий выстрел.

Тарас

Тарас крякнул и почувствовал тяжесть в животе, словно проглотил крупную жабу. Холодную и скользкую. История с Левиным воскресением перестала ему нравиться. В смысле, она и раньше не вызывала приятных чувств, но теперь антипатия достигла критической отметки.

Пора завязывать.

Свой моральный долг он отдал вдове покойного вместе с пятью тысячами евро. Самое время ехать домой. К Хомяку. А то этот кобелина гуляет по часам. Чуть задержался — получай фашист гранату, то есть — полный разгром в квартире. В шестнадцать, ноль, ноль, и ни минутой позже, Тарасу нужно прицепить пса к поводку и идти во двор распугивать местных бультерьеров. Даром, что в чихуахуа по кличке Хомяк весу два кэ-гэ, боевого задора в диванной подушке хватает на свору бездомных собак.

— Спасибо, дорогой товарищ! — Сказал он, протягивая Илье Ивановичу руку, — Я все понял. Поймаю покойника — обязательно объясню, что не хорошо шляться по сети и беспорядок нарушать. Коли помер — лежи спокойно.

Вертушка ответил ему взглядом человека, картине мира которого только что нанесли не совместимое с жизнью увечье. Он встал из-за стола и пожал предложенную руку. Ненадолго задержал ее в своей ладони.

— Вы не верите?

— Во что, любезный?

— В то, что можно воскреснуть в сети?

— Ээээ… Я должен смеяться?

— Знаете, я ведь раньше много думал об этом. Надеялся, что такое может произойти. Наверное, поэтому и занимаюсь сейчас тем, чем занимаюсь.

Он рассеянно попрощался с Тарасом и вернулся к монитору. Видимо, отправился искать новые подтверждения цифровому бессмертию.

Сворачивая на Моховую, Тарас то и дело поглядывал на Навигатор. В уголке его бледно-зеленого экрана мерцал циферблат, отмерявший время до часа X. Осталось пятнадцать минут. Уже четырнадцать. Тарас представлял, как наглая морда бродит кругами по коридору и продумывает план мести, если хозяин не прибудет во время. Оставалось надеяться, что дело обойдется разорванным в клочья рулоном туалетной бумаге или выпотрошенной корзиной грязного белья.

Чих появился в жизни Тараса четыре года назад. Как раз перед разводом. Вика притащила писклявый комок размером с хомячка от кого-то из своих друзей, и с этого момента ее, теперь уже бывший, муж оказался втянутым в жестокую войну за право считаться в доме хозяином. Причем, с самого начала преимущество было не на его стороне. Белая пушистая бестия умело притворялась ангелом, чем вызывала в окружающих маниакальное желание пускать слюни и целовать ее в коричневый нос.

На перекрестке Васильевского спуска и Московской набережной черная коробка старого Шевроле Тахоэ рванула на едва загоревшийся красный свет. Люди как люди, только дорожные пробки их сильно испортили, философски усмехнулся Тарас, заметив отчаянный маневр в зеркало заднего вида. Маму родную переедут, лишь бы пяти минут не ждать. Он снова посмотрел на часы.

Без одиннадцати четыре.

Тарас протяжно вздохнул, и обогнал неторопливый «миник» с юным созданием за рулем. Неугомонная Шевроле, воспользовавшись случаем, последовала за ним. Кто знает, может, у владельца Тахоэ тоже есть дома пес, который, стоит его не выгулять, превращает квартиру в Мамаев курган? Хотя, никакие подвиги террориста не шли в сравнение с привычкой метить спинку широкого ярко-оранжевого дивана — спального места Тараса. Если такое случалось, а случалось оно не реже, чем раз в две недели, то приходилось доставать спальник и устраиваться на полу. Пока из велюровой обивки не выветрится запах мочи.

Спасти диван могла только закрытая на замок дверь комнаты. Но замка-то у двери как раз и не было. Все четыре года Тарас убеждал себя совершить подвиг на благо собственного имущества — врезать нормальную ручку с защелкой, да что-то пока безрезультатно. Подвиг каждый раз откладывался до очередной субботы, а на защиту многострадального велюра вставал потасканный клетчатый шарф. Если привязать один его конец к расхлябанной дверной ручке, а другой — к спинке тяжелого деревянного стула, то появлялся шанс, что хвостатый пакостник сделает свое зловонное дело где-нибудь в другом месте.

Во дворе дома на улице Костикова Тарас был без двух четыре. Он загнал своего зверя в подземный гараж, заглушил мотор и повернулся, чтобы идти к лифту.

— Эй, мужик!

Не дожидаясь вопроса, Тарас потянулся за зажигалкой. Фраза «Эй, мужик!» в подземном гараже обычно имеет продолжение «Закурить не найдется?» Но на этот раз он ошибся.

Кулак, встретивший челюсть Тараса, принадлежал грузному парню, чья мама, очевидно, согрешила с большой обезьяной. Тяжелый лоб, плоский нос и маленькие глазки могли бы подсказать антропологам, где искать исчезнувшее звено в цепочки эволюции.

Тараса отбросило на байк. Оказавшись на широком кожаном сиденье, он попытался наладить контакт с отпрыском гамадрила.

— Я забыл вернуть тебе бабки или увел жену?

— Остряк, мля, — Прокомментировал кто-то из-за спины его реплику.

Нападавших было двое. Оба квадратные, коротко стриженные, одетые в темные пиджаки, из-под которых выглядывали черные рубахи с мелким рисунком. Как ни странно, громилы смотрелись даже стильно, и одновременно походили друг на друга, точно Тра-ля-ля на Тру-ля-ля. Тарас решил, что будет называть первого Тра-ля-ля.

Похоже, разговаривать близнецы-братья не собирались. Тра-ля-ла потянулся к Тарасу, чтобы снять его с сиденья, но тот уже успел подготовиться к продолжению банкета. Он нырнул под руку бандита и оказался у него за спиной. Короткий обмен ударами сравнял счет. Сын большой обезьяны ненадолго выбыл из игры, харкая кровью в углу. Зато ему на смену подоспел Тру-ля-ля.

Тарас с тоской покрутил головой. Бежать он не мог. Нападавшие преграждали ему путь к выходу. Обычно в это время в гараж на своем мерседесе заруливал калмык с третьего этажа. Он держал пару ресторанов на Мясницкой и после четырех заезжал домой отдохнуть. Но на этот раз его автомобиль уже стоял на месте. То есть на помощь надеяться не приходилось.

Короткий удар Тру-ля-ля пришелся в бок. Низкие своды подвала отразили чавкающий звук. Громила удивленно уставился на свою руку. Его квадратный кулак покрывал ровный слой фарша из лопнувшего пакета.

— Это че? — оторопело спросил он.

— Мясо, — Грустно ответил Тарас.

Он глянул на карман и понял, что остался без котлет. Пока Тру-ля-ля размышлял, чье мясо испачкало ему кулак, его или наглого байкера, Тарас зачерпнул горсть фарша и, словно комком снега, запустил в физиономию громилы.

Расчет был прост: пока тот отплевывается, он успеет прорваться к лифту. Однако надежды не оправдались. Красно-коричневый блин, ударив в лоб противника, не смог отвлечь Тру-ля-ля, зато привел его в состояние быка, укушенного в глаз подлым слепнем.

Громила взревел, ринулся к Тарасу, и меньше чем через минуту тот лежал на пыльном полу, пытаясь закрыть голову руками. А Тру-ля-ля с Тра-ля-ля азартно отрабатывали на нем форвардский удар.

— Кончай, Сыч, мы не мочить его пришли. Поучили и ладно. — Услышал Тарас сквозь ровный шум Ниагарского водопада.

— Ладно, мля, пусть живет.

Проходя мимо байка, Сыч пнул мерцающее крыло, а затем коротко ткнул локтем в зеркало. Послышался хруст. Это было хромированное зеркало от Харлея девяносто второго года выпуска. Особый повод для гордости предыдущего владельца мотоцикла.

Тарас застонал. Но на этом показательное выступление близнецов не закончилось. Тру-ля-ля деловито расстегнул ширинку и, довольно кряхтя, помочился на байк.

Перед тем как окончательно уйти в астрал Тарас успел подумать, что сегодня он, как назло, забыл зафиксировать шарфом дверь.

Глава 4

Пистолет системы «Макаров» лежал на кухонном столе, поблескивая растительным орнаментом. Листики и завитушки охватывали металлический корпус, сбегаясь к лаконичной надписи на левой стороне: «Подполковнику Аршинову С.Е. от министра обороны РФ Грачева П.С.» Фил косился на оружие, точно на задремавшего ядовитого гада. Стоит зазеваться, и он цапнет тебя за руку.

— Господи, ну почему? — Слова подполковника Аршинова, сказанные в сложенные лодочкой ладони, прозвучали глухо. Он сидел боком к Филу, уперев локти в колени и спрятав в руки раскрасневшиеся лицо.

Пистолет, найденный у Насти, оказался наградным оружием ее отца. Подарок министра обороны хранился в маленьком сейфе в родительской спальне. Для надежности, Наталья Алексеевна положила огнестрельное подношение в жестяную банку из-под датского печенья Bicka. Только это не помогло. Настя стянула ключ из отцовской тумбочки и заменила «макаров» тяжелым пресс-папье в виде прозрачной полусферы с миниатюрным Карловым мостом внутри.

К счастью, от выпущенной пистолетом пули пострадали лишь настенные часы. Глуповатая царевна лягушка с электронным циферблатом на брюхе рухнула со стены, потеряв корону и батарейки. На том месте, где висело зеленое земноводное, теперь чернела аккуратная дырочка.

— Почему? А? Почему она так? — В сотый раз спрашивал Фила потерянный отец. Он примчался домой через пятнадцать минут после звонка Натальи Алексеевны. Высокий мужчина за пятьдесят с пышными посеребренными усами, почти не тронутыми морщинами лбом, гордым разворотом плеч и, точно вырезанным из гранита, подбородком, смотрел на парня глазами побитого спаниеля. Жена отставного военного вместе с приехавшими по вызову врачами сейчас суетилась возле дочери. Из Москвы к Аршиновым уже неслись мать и родная сестра отца семейства — теперь Настя ни на минуту не останется одна. Даже в туалет найдется, кому ее отвести.

— Я пойду? — Вместо ответа сказал Фил, вставая из-за стола.

— Да-да, конечно, — Подполковник проводил гостя до двери и смотрел, пока тот садился в лифт. «Спасибо» никто из родителей Насти Филу так и не сказал, но это было и не нужно — он чувствовал их почти мистическое к себе отношение. Ангел хранитель нашей дочери.

Тротуар прыгал перед глазами, норовя столкнуть на проезжую часть. Грудную клетку стянуло стальным тросом. Каждый вдох отдавал острой болью. Фила качнуло в какой-то палисадник, и он сполз по стволу ветвистой яблони. Следующие минут десять его рвало на бурые, не убранные с прошлого года, листья.

После очередного приступа во рту появилась горечь. Он ничего не ел с утра, поэтому организму не приходилось выбирать, с чем расставаться. В ход пошла желчь.

— Эй, парень, тебе помочь? — Услышал Фил за спиной мужской голос, полный сочувствия. — Выпил что ли лишку? Кто ж с так утра…

Два коренастых мужичка, оба в темно-синих рабочих комбинезонах и бейсболках, вытащили его из кустов и помогли добраться до ярко-желтой лавочки. Дали глотнуть солоноватой минералки и ушли, оставив недопитую бутылку.

Немного придя в себя, Фил достал из-за пазухи металлическую фигурку. Он почти ненавидел эту матовую, испещренную крошечными углублениями, поверхность. Подарок Насти сделал его беззащитным перед чувствами окружающих. Тяжелый ужас Аршиновых, глухая тоска их дочери, желающей во что бы ни стало покончить с собой — все это, многократно усиленное, стало ощущениями самого Фила. Скрючившись на скамейке, он тихо завыл, пытаясь заглушить чужую боль.

С младенчества каждый человек учиться защищаться от шипов окружающего мира. Получая удар, он привыкает уворачиваться. Или бьет в ответ. Или подставляет другую щеку. Аутисты не умеют ни первого, не второго, ни третьего. Они выращивают панцирь и создают внутри него свою собственную вселенную.

До появления Насти мир строгих матриц и обжигающе ярких цветов вполне утраивал Фила. Он был маленьким разбойником в своем собственном лесу, приведением в сказочном замке, крошечной рыбкой в бирюзовой глубине океана и владельцем не большой, но очень симпатичной планеты. Абсолютное счастье без намека на событие, которое заставило его сбежать в Мир-без-слов. И вот теперь позабытый кошмар стал таким же реальным, как вода в пластиковой бутылке.

…Деревня в Пензенской области. Душное лето. Он с родителями гостит у двоюродной бабки. По дворам вдоль заборов ходят пятнистые свиньи. Смачно похрюкивают, трясут ушами и поглядывают на маленького Фила сердитыми глазками.

Как он попал в тот сарай? Кажется, увязался за пестрой несушкой. Если сунуть куриную голову под крыло и немного покачать птицу, она уснет. Ее нужно тихо положить на соседское крыльцо и ждать, когда горластая тетя Нюся распахнет дверь. Курица в истерике летит в сторону. Соседка в испуге роняет миску с пахучим варевом на деревянные ступени, и оно растекается по пыльным доскам, обрастая ежиком прилипших песчинок.

Наученная горьким опытом пеструха подозрительно косит круглым глазом и не подпускает к себе нахального мальчишку. В азарте охоты он оказывается за дощатой перегородкой овечьего стойла. Сладкий запах сена с навозом. Засохшие черные катышки на полу. Возня кроликов за стеной.

Голоса снаружи.

Муж тети Нюси и ее родной брат, плотные, бровастые мужики, в тот день резали в сарае свинью. Резали, комментируя происходящее веселым матерком. А в паре метров от них корчился от бесконечного визга животного и шума бензопилы трехлетний мальчик. Наверное, заплачь он или закричи, соседи отволокли бы его к матери, и та сумела б его успокоить.

Но Фил молчал.

Когда в нос ударил запах крови и паленого мяса, он провалился в красно-коричневый колодец. В отличие от норы, ведущей в Страну чудес, этот туннель не имел выхода. Раковина моллюска захлопнулась. Люди с их чувствами и словами остались снаружи.

Его нашли только ближе к вечеру, за пасекой, в зарослях камыша. Черные глаза ребенка внимательно следили за роящимися пчелами. Ничего другое Фила больше не интересовало.

Софья Валентиновна объяснила для себя эту перемену отъездом мужа. После скандала на заднем дворе бабкиного дома он собрал вещи, договорился с соседом и ухал на вокзал в его «Ниве». Напоследок отвесил жене увесистую пощечину. Сын мог прятаться где-то рядом, в зарослях бурьяна, и все видеть. Мальчики в таком возрасте очень тяжело переживают уход отца. Так сказала детский психолог…

Сидя на скамейке возле цветущего сквера, Фил снова почувствовал тошнотворный запах крови и паленой щетины. Нет, моллюска не просто заставили кривляться на сцене — желтый кусочек плоти положили на шипящую сковороду и с интересом наблюдают за его судорогами, так похожими на брейк-данс.

Неподалеку от скамейки, на тротуаре чернело пятно открытого люка. Фил размахнулся и швырнул в него Серебристого пса. Затихающие удары металла о металл сообщили, что фигурка попала в цель.

Постояв с полминуты, Фил снял темные очки, сунул их в рюкзак и зашагал в сторону школы. У него еще был шанс успеть на третий урок.

Тарас

Из тумана, затянувшего подземный гараж, волшебным видением возникла щиколотка. Щиколотка была женской и превращалась в изящную туфельку из лиловой замши. Но это, если смотреть сверху вниз. Взгляд Тараса, естественно, предпочел другое направление. Он пополз по стройной, затянутой в почти невидимый бежевый чулок ноге и задержался на круглом колене.

Колено стоило щиколотки.

— Я могу попросить о последнем желании? — Прохрипел Тарас, почувствовав, как протестуют мышцы лица против попытки заставить их работать.

— Можете, но лучше помолчите!

Трубы архангела Гавриила были криком ошалелой козы рядом с этим голосом. Густой, как запах скошенной травы в жаркий полдень, глубокий, точно Тихий океан… Тарас осторожно потряс головой, отгоняя поэтическое настроение.

Незнакомка тем временем аккуратно присела на корточки, и ему открылся вид на изгиб бедра, подчеркнутого целомудренным разрезом узкой юбки. Еще одно героическое усилие глазных яблок заставило Тараса почувствовать себя Аланом Квартермейном, которому после долгих дней пути в пустыне открылись белоснежные полушарья гор с волнующим названием Груди царицы Савской. Над его головой покачивался полный бюст, заключенный в трикотажную кофточку цвета лесного снега. Там, где снег подтаял, обнажалась смуглая ложбинка со слезой хрустального кулона. Ландшафт так умилил Тараса, что он лег щекой на холодный пол гаража и отправился в исследование своего бессознательного.

Следующее пробуждение ознаменовалось смачным чавканьем. Тарас вздрогнул, решив, что знакомство с волшебным созданием, незаметно перешло на более плотную стадию отношений. Очень медленно, чтобы не пролить горячий кисель, плещущийся в черепной коробке, он поднял голову. Его взгляд встретился с выпуклыми рубинами Хомяка. Чихуа лениво вильнул хвостом и вернулся к прерванному занятию. Утробно урча, он слизывал фарш с хозяйской жилетки.

Тарас принюхался.

Мочой не пахло.

— Пшшел прочь! — Попросил он пса.

Тот, видимо, был сыт, поэтому просьбе внял. Гордо вскинул лобастую голову и удалился в дальний конец диван.

Кряхтя и поскуливая, Тарас придал телу сидячее положение. По всему выходило, что он каким-то загадочным образом транспортировал себя из гаража в квартиру. Причем, не просто транспортировал, а еще и припарковал на диван, предварительно сняв ботинки. Тупоносые гриндера чинно стояли на полу, точно почетный караул перед мавзолеем.

Связка ключей обнаружилась у зеркала в прихожей, входная дверь была закрыта на замок. Скорее всего, просто захлопнута. Это можно сделать и без ключа. Тарас, конечно, подозревал, что его организм живет своей жизнью — например, порой из холодильника исчезали припасенные бутылки с пивом — но путешествие на пятый этаж без лифта после встречи с Тру-ля-ля и Тра-ля-ля он не смог бы забыть даже после лоботомии.

Вывод?

Грудастая красотка притащила его на своих хрупких плечах. А потом в порыве христианского милосердия вывела Хомяка на улицу. На слово «гулять» он реагировал со сдержанным пофигизмом.

Открыв холодильник, Тарас печально уставился на прозрачное тело непочатой полушки. Обезболивающее ему бы сейчас не помешало. Но, прозондировав свои ощущения, решил остановиться на менее радикальном методе лечения — заварил крепкого чая и проглотил горсть таблеток.

Когда гидродинамическая турбина в голове Тараса немного сбавила обороты, он приступил к поиску ответов. Вопросов накопилось порядком.

Первый — кем были братья-близнецы, отделавшие его в гараже? То, что дети большой обезьяны вели Тараса от «Последнего приюта», сомнений не вызывало. Маневры черной Тахои мог не заметить только клинический идиот. Оставалось понять, сели они ему на хвост возле офиса кладбища или прицепились и того раньше? Например, возле Ленкиного дома?

Второй вопрос вытекал из первого: какое послание вселенной было зашифровано в их ритмичных ударах по ребрам? Вероятнее всего, гамадрилы вернули ему должок с последних выборов в Государственную думу. Тарас мысленно перебрал всех возможных кандидатов в неуловимые мстители и остановился на директоре подмосковного винно-водочного завода. Помниться, он страшно расстроился, обнаружив за пару дней до голосования в почтовых ящиках своих избирателей обращение от Союза сексуальных меньшинств. С легкой руки Тараса выдуманная организация слезно просила граждан поддержать хорошего человека. Естественно, голосов директору завода это не прибавило — наш народ не жалует политиков, за которыми стоит розово-голубое сообщество.

Да что там обращение! Каждую неделю копирайтер выпускал газету «Гнев народа», клеймившую водочного короля с азартом футбольного болельщика. Директор завода был главным соперником нанимателя Тараса. Причем, фаворитом предвыборной гонки. Но к финалу пришел вторым. «Гнев народа» сделал свое черное дело.

Сороки на хвостах потом не раз доносили Тарасу, что проигравший кандидат обещался соорудить из него чучело и поставить у себя в приемной. Не единожды пуганный копирайтер только посмеивался над громкими угрозами.

Выходит, зря.

Маленькая кухня наполнилась демоническими стонами. Тарас поднес к уху Айком.

— То-то я думаю, пора масло в байке менять, а денег кот наплакал. Где же мой спаситель, мой финансовый ангел-хранитель — Кеша Швебельман? — пропел он дурашливым голосом.

— А я тут как тут! — ответил в тон ему коммуникатор. — Принес тебе в клювике предложеньице поработать на выборах. Как ты на это смотришь?

— Все зависит от условий, дорогой. Озвучивай.

— Областная дума. Выборы через восемь месяцев. Клиент — действующий депутат. Краснознаменский округ. С тебя спитчи на все встречи, плюс газета раз в неделю. С меня — сотня. Последний месяц по двойному тарифу.

— Могу посоветовать тебе за эти деньги пару хороших студентов журфака.

— Кумарин! Где ты потерял свою совесть? Сто десять.

— Очень хорошие ребята. Мальчик и девочка…

— Сто двадцать. Больше не проси.

— Девочка надежнее, зато мальчик — пишет лучше…

— Ладно. Сколько?

— Двести, последний месяц по двойному тарифу, и моя совесть шлет тебе воздушный поцелуй.

Тарас прошел с Кешей бок о бок не менее пятнадцати предвыборных кампаний и знал его как облупленного. Поэтому накручивать себе цену не боялся. Во-первых, хитрая еврейская морда все равно покажет в бюджете клиенту в полтора раза больше, во-вторых, за эти деньги хорошего редактора предвыборной газеты и автора кандидатских выступлений в одном лице ему не найти.

— Кровопийца! — изобразил Кеша глубокую обиду. — Я же к тебе как к родному, а ты… Бог с тобой, давай завтра встречаться. Разговор есть. Не телефонный.

За полгода мирной жизни Тарас успел отвыкнуть от атмосферы многозначительных намеков и «нетелефонных» разговоров. Пришла пора вливаться. Привычная стезя затягивала, как автомобильный поток на Лениградке. Не дернуться, не вырваться. История с Левиным воскрешением уже казалась нелепым недоразумением. Чтобы разобраться в ней, придется откладывать встречи и забивать голову лишними размышлениями. А Тарасу голова для дела нужна. Он ею работает.

Но Ленки все-таки позвонить пришлось. Его молчание вызвало бы у вдовы как минимум недоумение, как максимум — обиду. А обиженных женщин Тарас боялся.

— Здравствуй, милая. Принес ли результаты фрэнд-поиск? — Спросил он, когда кристаллические переливы, наконец, сменились знакомым голосом.

— Что? А-а-а. Да нет, не принес, — Подачи Ленка не приняла. Это озадачивало. В эфире повисла рассеянная пауза.

— Спросить меня ни о чем не хочешь? — Да что с ней такое? Снотворного наглоталась?

— Хочу. Ты был в «Приюте»?

— Вообще-то я прямо от тебя туда поехал. И даже, кажется, об этом сказал!

— И как поездка?

Тарас мог поспорить на оскверненный врагом байк, что его ответ волнует вдову Левы не больше, чем гаишник превышающего скорость депутата.

— Нормалек. Аккаунт никто не ломал. Лева сам в него вошел, под своими параметрами. Директор кладбища так и сказал: встал из гроба, отсканировал сетчатку и начал писать жене письма эротического содержания.

— Это все? — Откровенная провокация не произвела на Лену впечатления.

— Эй, родная, с тобой там все в порядке? Как себя чувствуешь?

— Тарас, спасибо тебе! — Ее голос внезапно потеплел. — Мне нужно было сразу во все поверить. Он здесь, со мной. Понимаешь?

— Ты чего, Лен, траву курила?

— Да нет же! Лева пишет мне постоянно. Мы столько друг другу уже рассказали, чего не успели раньше, пока он был жив. Знаю, дико звучит, но это правда!

Закончив разговор, Тара осторожно, точно стеклянную игрушку, положил Айком на стол. Если все это балаган, то какой-то уж очень убедительный. Допустим, обмануть школьного приятеля можно. Намекнуть на пару совместных воспоминаний, назвать детским прозвищем, но как обманешь жену? Да она раскусит после первого же промаха! Что? Как ты меня назвал? Кисулей? А раньше говорил — Зайка!

Впрочем, его ли это дело? Хочется Ленке верить в цифровую жизнь после смерти — пусть верит. В конце концов, чем мертвый Лева хуже живого? Носки по дому не раскидывает, кушать не требует, телевизор вечерами не смотрит. Не муж, а подарок!

Тарас достал из холодильника ледяную бутылку и плеснул ее содержимое в чайную кружку. Лезть за стопкой не хотелось — любое движение напоминало о встрече с двумя обезьянами. Подумав немного, он поставил на стол банку, где в мутном рассоле плавали пупырчатыми субмаринами три соленых огурца.

Услышав звон посуды, на кухню заглянул Хомяк.

— Огурец будешь? — Поинтересовался у него Тарас.

— Сдурел? Еще рассолу предложи! — Оскорбленный чих удалился.

Перед сном Тарас выгулял Хомяка, проведал несчастный байк и пообещал с утра пораньше отогнать его на мойку. Потом изучил свое отражение в покрытом известковыми пятнами зеркале ванной. Результатом осмотра, как ни странно, остался доволен — единственным свидетельством сражения оказалась разбитая губа. Ничего, клиента такими мелочами не отпугнешь. Даже наоборот. Бьют — значит, уважают.

Уснуть удалось не сразу. Долгие поиски положения, при котором тело соприкасалось бы с диваном лишь здоровыми участками, дали результат только глубоко за полночь. Постепенно крики пьяной компании во дворе, урчание холодильника и поскрипывание старенькой колонки превратились в монотонную колыбельную.

Из объятий сна Тараса выдернул храп.

В раскатистый рык вплеталось тихое повизгивание и причмокивание. Таким диапазоном мог похвастаться только очень солидный человек. Не меньше ста двадцати килограмм живого веса. Похолодев от мысли, что в его постели прячется жирный мужик, Тарас осторожно повернул голову.

И разглядел в полутьме человеческий профиль.

Длинный, с огромным носом и выкаченными губами. Он лежал рядом с подушкой, подергивая подбородком во сне. Тарас нашарил потной рукой выключатель, и над кроватью вспыхнуло треснувшее бра.

Едва красноватый свет залил комнату, как неизвестное лицо превратилось в Хомяка. Чихуа спал кверху животом и отчаянно храпел. То, что в темноте было принято за нос и губы оказалось нижними лапами.

Тараса разобрал нервный хохот.

— Идиот! — Чих перестал храпеть и обиженно свернулся клубком.

— Извини!

Сон, раздосадованный таким к себе отношением, отбыл в неизвестном направлении. Помучившись немного, Тарас перетащил свое тело за стол и включил компьютер.

Сделал кофе, заглянул в ЖЖ, проверил почту, написал пару писем. С полчаса бродил по новостным лентам, а потом невзначай заглянул на «Какаявстреча». Лева Гирин снова торчал на сайте. Его вдова тоже.

Наверстывали упущенное.

Меню домашней страницы покойного не сулило сюрпризов: «личные фото», «друзья», «группы»… Все как у людей. Живых людей. Даже список групп вполне предсказуем: «КВН», «Русское кино», «Горячие приколы»…

Стоп.

Среди галереи картинок мелькнула невзрачная икона с зябким названием: «Воскресшие в сети». Тарас, не задумываясь, отправил заявку и почти сразу получил доступ в закрытое сообщество.

Участников было не много — всего 41 человек, но первые же записи в форуме заставили его забыть о ломоте в теле и головной боли.

«Я так и не успела попрощаться с дочерью, — писала сорокалетняя женщина. — И вот Сашенька появилась на этом сайте, чтобы утешить меня…»

«Я долго не верил, что это возможно, — рассказывал седовласый мужчина в громоздких очках, напомнивший Тарасу его первого редактора. — Но уже месяц каждую ночь со мной говорит моя покойная жена…»

«Он вернулся, чтобы освободить меня от страшного груза вины. Если бы не этот сайт, я бы перерезала себе вены или спрыгнула с крыши нашего дома…»

«Ее душа живет здесь, в сети. Я верю! Я знаю! Бог услышал мои просьбы!»

Тарас вышел на кухню.

Набрал из-под крана стакан ледяной воды.

Выпил залпом.

Нет, это не шутка. И не хулиганство. Это гораздо серьезнее.

Глава 5

Фил

Большинство людей до совершенства отточили искусство прятаться.

«Пожалуй, я не буду встречаться с этим парнем. Да, с ним здорово, но он смахивает на бабника. Тот, с усиками, куда надежнее». «И зачем мне такой баламут в друзьях? Не заметишь, как втянет в какую-нибудь историю». «Нет, никуда с ними не поеду. Экзамены на носу. К чему лишни проблемы?»

И, правда, к чему? Куда проще отрезать от своей жизни все, что может вызвать неудобство или боль. Слишком сильную любовь, чересчур преданных друзей, не в меру навязчивых знакомых. Поменять ветреную половину на надежную и постараться избегать нелепых ситуаций.

Незаметно для себя человек обрастает панцирем. Не таким тесным, как у аутиста, зато не менее прочным. Снаружи кипит чья-то полная приключений жизнь, и бурлят чужие страсти, а внутри — тихо и уютно. Владелец панциря абсолютно счастлив.

Как может быть счастлива сытая улитка.

Но однажды особенно пронзительная весна просачивается запахом сирени под плотно закрытую дверь, и снова начинает хотеться настоящей любви и настоящей боли.

Не тут-то было.

Панцирь стал частью тебя. Все вокруг забыли, как выглядит твое лицо, и видят только спиральку окостенелой поверхности. Ты начинаешь метаться в тесной клетушке, пытаясь вырваться, но всего лишь бьешься своей скорлупой о раковины точно таких же улиток.

Трусливых улиток, когда-то отказавшихся от сильных чувств. Если вдуматься, то все истории настоящих героев начинаются со взрыва своего панциря…

Будь Фил способен думать словами, возможно, ему пришли бы в голову похожие мысли. Однако он этого не умел. Впрочем, и окончательно захлопнуть створки раковины у него тоже не поучалось. Серебристому Псу все же удалось пробить в ней брешь, через которую в сознание Фила просачивались болезненные образы.

Наградной «Макаров», увитый растительным орнаментом. Листья и стебли шевелятся, словно змеи, норовя переползти на сжимающую его руку. Настины глаза, затянутые тусклой пленкой. Сухая кожа лица покрывается мелкими трещинами и начинает осыпаться, обнажая белый череп…

Фил замер. Постоял немного, глядя на гуляющие по тополиной аллее пожилые парочки. Набрал в легкие воздуха, полного запаха юной травы. Развернулся и пошел назад.

Серебристый пес ждал его на краю канализационного люка. Фигурка из неизвестного сплава поблескивала на асфальте ртутной лужицей. Странно, Фил мог поклясться, что безделушка провалилась под землю. Он поднял ее и надел на шею. Теплый металл привычно коснулся груди сотней иголочек. О третьем уроке можно было забыть, но в расписании стояли еще четыре.

На них Фил успел. Вошел на перемене в класс и, молча, сел на свое место. К счастью, никому из учителей не пришло в голову отчитать его за прогул. Какой с аутиста спрос? Поэтому он вставил свой Айком в стационарное гнездо, вмонтированное в светлое дерево стола. Когда перед глазами возникла голограмма экрана, аутист погрузился в изучение темы ближайшего урока.

— Может, они встречались? Тогда это парное самоубийство, — Услышал Фил рядом с собой голос Ники Полыниной. Девушка сидела на парте в компании своих друзей, Сереги Архимеда и Васьки Баскакова. Она говорила, поигрывая крошечным пистолетиком на языке. Сделав полгода назад пирсинг, Ника гордо демонстрировала экстравагантное украшение всем желающим. И не желающим тоже.

— Нет, я бы знал! — Покачал головой Архимед. — У Сахи другая девушка была. Из его параллели. Высокая такая. Ее сегодня с уроков «Скорая» увезла — в обморок упала.

Фил прикрыл глаза, оценивая ощущения одноклассников. Щемящая печаль, смутная тревога, любопытство и едва заметный азарт. Похоже, ребятам приспичило поиграть в детективов.

— А если у него со Светкой была тайная любовь? — Не унималась Ника.

— Я их почтовые ящики проверил, — Вступил в разговор Васька Баскаков. Бася. — Друг с другом они не переписывались.

Весь класс знал, что Бася модемер — человек, способный входить в интернет без компьютера. Такие, как он, последние годы появлялись по всему миру. Сообщения о людях, способных усилием воли подключаться к сети, всплывали на новостных порталах и тут же исчезали — силовые структуры и крупные корпорации быстро прибирали к рукам юные дарования. Поэтому о таланте худенького патлатого паря с вечными кругами под глазами учителя говорили только шепотом.

— И все-таки у Сахи со Светкой должно быть что-то общее. Найдем — узнаем, почему они покончили с собой, — Уверенно сказал Архимед. — Народ, давайте сегодня после истории останемся. Поболтаем.

Тройка заговорщиков подозрительно покосилась на парня в темных очках, но не сочла его способным разболтать их планы. Все-таки аутизм — идеальная маскировка. По крайней мере, среди тех, кто о нем знает. Пока они, не таясь, договаривались о первом заседании сыскной группы, Фил понял, что нужно делать.

После истории народ расходился нехотя. Возбуждение, вызванное необычным событием, пусть даже трагичным, не давало одноклассникам расстаться друг с другом. Девчонки шептались у окна, незаметно пощипывая желтые фиалки в пластиковом ящике на подоконнике. Анатолий Афанасьевич, молодой историк с благородными залысинами на лбу, набирал последние экзаменационные билеты. Группа парней настраивала одну из трех голографических панелей, висевших на бежевой стене класса.

Все окна были распахнуты, и по просторному светлому кабинету гулял запах цветущей черемухи. Она росла на школьном дворе. Ленивый сквозняк шевелил лепестки фиалок и ветви, усыпанные оранжевыми шариками мандаринов. Карликовые деревья в горшках успешно заменяли в гимназии «Новых рубежей» комнатные растения. Круглый год они плодоносили мелкими мячиками, такими скверными на вкус, что никому не приходило в голову на них покуситься. Если только, как на метательные снаряды. Нарвать втихаря и устроить перестрелку.

Наконец, историк выключил электронную доску и, сказав всем «до встречи», вышел из класса. За ним потянулись гимназисты. Через пять минут в кабинете остался только Фил и Архимед. Ника с Басей выскочили в школьный буфет, чтобы скрасить предстоящее заседание горячими булочками с соком.

— Ты домой не идешь? — Спросил Серега. Он верил, что Фил его понимает, только сказать ничего не может. Поэтому Архимед не редко задавал молчуну вопросы, не рассчитывая на ответ. Просто так.

Аутист, не спеша поднял голову, и уставился через темные стекла очков на своего одноклассника.

— Нет. Я хочу остаться. Не против?

Выражение лица Архимеда едва не заставило Фила сделать то, чего он не делал никогда в жизни — расхохотаться. Его одноклассник открыл рот. Закрыл. Сел на стул. Встал. Расстегнул верхнюю пуговицу голубой рубашки с коротким рукавом. И, наконец, выдавил:

— Ты чего, говорить научился?

— Так я и не разучивался.

— В смысле?

— Ну, повода просто не было. Говорить-то. Вот и молчал.

— Шутишь? — Архимел оседлал ближайший стул и оказался лицом к лицу с Филом.

— Почему шучу? Анекдот про Эйнштейна знаешь? Он до трех лет не разговаривал. Однажды на званом ужине официант по ошибке положил ему нож слева, а вилку справа. Гений потребовал поменять их местами.

— А когда его спросили, почему он так долго молчал, Эйнштейн ответил: «Раньше все было правильно!» И причем здесь этот бородатый анекдот?

— Раньше все было правильно.

Серега хмуро посмотрел на Фила. Из-под слишком темных для его светлой шевелюры бровей.

— То есть, ты молчал потому, что так было удобнее? А мы, значит, как идиоты…

— Нет. Молчал потому, что не мог говорить. Серег, давай я сейчас не буду ничего объяснять? Потом. Чуть позже. Когда остальные вернутся. Понимаешь, самоубийц должно было быть не двое, а трое. Настя Аршинова тоже вчера пыталась покончить с собой. Спрыгнуть с шестнадцатого этажа. Полвторого дня. Догоняешь?

— И ты…

— Я был там. С ней все в порядке. Родители присматривают. Но она… Короче, нужно скорее во всем этом разобраться.

Архимед не успел ответить. В класс ввалились Ника с Басей, неся на пластиковой тарелке горку круглых булочек, издалека похожих на спелые персики, и литровый пакет апельсинового сока.

— Ты с нами, Фил? — Словно в шутку, бросила Ника.

— Да, с нами.

На слова Сереги девушка пожала острыми плечами. С нами, так с нами. Ей-то какое дело? Раз Серега сказал, значит, так надо.

Учителя считали главным талантом Архимеда — его способность к физике. Он запросто решал задачи, над которыми ломали голову студенты четвертого курса МИФИ, и не занимал на всероссийских олимпиадах ниже второго места. Сверстники же уважали его за умение быть главным. Он командовал не навязчиво, без надрыва. Просто говорил, как надо — и все соглашались. Ни одно решение в классе не считалось окончательным, пока Серега не соберет лоб в гармошку и не кажет: «Принято!». А еще он был зачинщиком всех школьных КВНов, чемпионатов по компьютерным стратегиям, поездок за город и отчаянных авантюр. Например, приведение Михаила Ломоносова, гулявшее с месяц назад по ночным коридорам гимназии, принадлежало авторству Архимеда. К счастью для него, учителя об этом не догадывались.

— Тоже бери! — Сказала Ника Филу, ставя тарелку на стол.

— Спасибо, — Ответил тот.

Пакет с соком выпал из Басиных рук и шлепнулся на пол. Ника, моргая густо подведенными глазами, медленно села на колени Сереги. Правда, тут же вскочила, как ужаленная, и залилась свекольным румянцем.

«Влюблена, — машинально отметил Фил. — Но скрывает».

Он выбрал булочку попузатее и откусил от нее едва не половину. Организм после пытки под яблоней требовал пополнения запаса горючего.

— А сок можно? — Нахально спросил аутист.

— На, — Пискнул Бася, заворожено наблюдая за его трапезой.

— Премного благодарен!

— Все, хватит! — Архимед решительно хлопнул ладонью по столешнице. — Выкладывай. Мы слушаем. Что с тобой случилось, и как это связано с Аршиновой?

— Дай дофую! — Возмутился Фил.

— Потом! — По части отбирания булочек у Архимеда было куда больше опыта, чем у его нелюдимого одноклассника. Поэтому недоеденный сдобный персик мгновенно телепортровал на тарелку. Фил обреченно вздохнул и принялся рассказывать.

Подаренные Серебристым Псом способности давали одно серьезное преимущество — они безошибочно подсказывали, кому можно доверять, а кому нет. Сереге, Басе и Нике было можно. Даже нужно. С ними Фил куда быстрее во всем разберется и спасет Настю. Это казалось ясным, как закон Архимеда. Не Архимеда, сидевшего напротив, а того, который сумел определить, из чистого ли золота сделана корона тирана Сиракуз.

Рассказ Фила сопровождался Басиными возгласами «Фигасе!» и Никиными «Ой, мама!». Когда речь зашла о Серебристым Псе, Серега не выдержал.

— Врешь!

Тогда Фил снял очки и уставился на него разноцветными глазами. Правым — зеленым, левым — синим.

— Не вру!

— Это не линзы! — Заявила опытная Ника.

Сама она перебрала весь ассортимент московских оптик. В каких только линзах Ника не являлась на уроки. В желтых, с вертикальными зрачками; в красных, как у альбиноса; в белых, делавших ее похожей то ли на зомби, то ли на пришельца с враждебной планеты.

Эксперименты Ники чуть не стали причиной инфаркта пожилой математички. Увидев свою ученицу с глазами, лишенными радужек, она схватилась за валидол и полетела к директору гимназии. Алевтина Павловна, засуженный педагог России, профессор математики и член Российской Академии наук, потребовала, чтобы тот, не медля, подписал приказ, запрещающий ученикам являться на занятия в цветных линзах. Иначе, она уходит на пенсию. Эдуард Венедиктович, будучи большим либералом, долго сопротивлялся. Говорил о свободе выбора подрастающего поколения и современной модели воспитания. Но стоило ему один раз взглянуть на белоглазую Нику с неровно подстриженной копной черных волос, как приказ оказался тут же подписанным и вывешенным на главной странице школьного сайта.

Фил подробно пересказал события последних двух дней. Умолчал только о настоящих свойствах Серебристого пса. Версия звучала так: «Фигурка снимает аутизм». Ничего больше. Пока подарок Насти болтается у него на шее — он нормальный человек. Фил прекрасно понимал: вряд ли кому-то из них будет приятно чувствовать себя открытым файлом. Сомнение, страх, радость, любовь, ненависть — все в свободном доступе.

— Значит, их трое, — Подвела итог Ника, дослушав до конца. Он задумчиво касалось подушечками пальцев микродерм — металлических имплантатов, украшавших ее скулы. Цепочка из трех темных сверкающих капелек на каждой щеке. Фила пробирал озноб, когда он представлял процесс их вживления. — Двое покончили с собой, одному, вернее, одной, этого сделать не дали.

— Но она от своих планов не отказывается, — Добавил Бася, разливая сок по пластиковым стаканчикам. — Кстати, а с чего ты взяла, что их трое, а не больше?

— Точно! — Включился Архимед. — Надо проверить милицейские сводки. Может, были еще случаи.

— Почему милицейские? Это же не убийства, — Покачал жесткой, словно лошадиная грива, шевелюрой модемер.

Чтобы не дать одноклассником свернуть с верного пути, Фил тоже присоединился к мозговой атаке.

— Мы должны выяснить, что объединяет Настю и остальных. Возможно, Света и Саха связаны через нее.

— Слушайте, а вдруг, это чувство вины? — Глаза Ники вспыхнули нехорошим огнем. В сочетании с готическим макияжем, азартные искры вызывал желание отодвинуться от девушки подальше. — Они втроем совершили что-то гадкое и решили себя наказать. Причем, одновременно.

— Хорошая версия, — осторожно согласился Архимед, — Только я даже представить не могу, что могло Саху заставить расстаться с жизнью. Голова у него, вроде, на месте была. Если натворил чего, в милицию пошел бы сдаваться. Ладно, Бась, как ни крути, а на тебя одна надежда. Лезь к Аршиновой. Ее логин есть в школьной сети.

«Лезь к Аршиновой» означало: «Вскрывай аккаунт, смотри входящие и исходящие, а заодно все социальные сетки, в которых она состоит». Задача ни на один час.

— Чего искать-то?

— Ну, ты же сканировал аккаунты Сахи и Светы. Теперь попробуй найти пересечения. Может, Настя с кем-нибудь из них в одном сообществе состояла. Или в одни секции ходила, — Архимед задумчиво почесал кончик носа и засунул за щеку кусок булки. — Короче, работай. Мы покараулим.

Допив свой сок одним глотком, Бася устроился за столом поудобнее. Положил голову на согнутые в локтях руки и отправился в путешествие. Со стороны казалось, парень задремал на скучном уроке. Только приглядевшись внимательнее, можно было заметить, что его плечи вздрагивают, а пальцы шевелятся. Словно стучат по невидимой клавиатуре.

Ощущения модемера вызвали у Фила недоумение. Вместе с Басей он почувствовал холодок внизу живота и странный, не объяснимый восторг. Точно серфер, взлетая над очередной волной. Или автогонщик, выжимая до упора педаль газа. Филу не приходилось бывать в шкуре ни того, ни другого. Похоже, эти сравнения он позаимствовал у Баси.

Пока модемер исследовал чужие аккаунты, Ника с Архимедом допрашивали Фила, словно журналисты игрока «Челси». Как это быть аутистом? Знает ли о фигурке его мать? Когда он собирается открыться? И не чешутся ли глаза, меняя цвет? Фил по большей части отнекивался, но едва разговор зашел об обнародовании его внезапного исцеления, проявил непреклонность.

— Не надо об этом болтать! Это не исцеление. Чтобы исцелиться, нужно заболеть, а я был здоров. Вам не понять! — Почувствовав растерянность одноклассников, он сообразил, что перегнул палку. Поэтому продолжил мягче. — Даже не знаю, как объяснить. Просто, я не хочу становиться нормальным. Наверное, это странно звучит, но мне нравилось быть аутистом. Все, что я делаю сейчас — только ради Насти. Если она… Когда она поправиться, я верну ей фигурку. Поэтому не стоит никому рассказывать. Особенно, моей маме.

— Та-а-ак, молодой человек, и чего же не надо рассказывать Вашей маме?

В дверях класса появился плотный мужчина в милицейской форме. Его гордый профиль и пышные брови в разлет подошли бы отважному герою космической оперы. Дело портило круглое брюшко, обтянутое синей рубашкой. Оно превращало борца за независимость марсиан в добродушного майора, охранявшего гимназию города Одинцово. За округлые формы и привычку поглаживать себя по животу языкастые ученики окрестили стража порядка Беляшом.

Под началом Беляша работала пара молодых лейтенантов и один капитан. Да и тот — девушка. Но майор не жаловался. Все его служебное рвение было вложено в то, чтобы на вверенном ему участке никогда не случалось ЧП. Поэтому он не гнушался самостоятельно вечерами делать обходы гимназии, заглядывая в каждый класс. Как говориться, лучше перебдеть, чем недобдеть.

— Ну, чего молчим? О чем не рассказывать-то?

Первой опомнилась Ника. Спрыгнула с парты и изобразила на лице улыбку.

— О любви, Павел Александрович! Фил у нас влюбился, а на носу экзамены.

Беляш ощупал пытливым взглядом Филиппа. Тот ему не понравился.

— А чего это мы тут трапезничаем? Домой не пора? Там, небось, с обедом ждут.

— Пора. — Согласился Серега, ёрзая на стуле. Он прикрывал собой неподвижного Басю. — Вы не волнуйтесь. Мы все уберем и окна закроем. Еще пять минут.

Но майор уже разглядел модемера. Взмахнув бровями, точно коршун крыльями, Беляш шагнул к погруженному в транс парню. Потряс его за плечо.

— Эй, приятель, что с тобой? Никак курнул чего? — Майорский нос шевельнулся, принюхиваясь.

Бася поднял голову и уставился на милиционера прозрачными, как после сна, глазами.

— Спал я, — Хрипло ответил он. — Всю ночь к контрольной готовился, а теперь вот задрых.

— Ну-ка по домам! Быстро! Спасть они в школе будут! — Майор выпрямился, сердито поправляя ремень. — Нет, стойте. Ко мне!

Прежде чем отпустить друзей, он решил заглянуть каждому из них в глаза. А вдруг наркотики? Расширенные зрачки выдадут. Первым под сканер попал Бася. Как наиболее подозрительный. Но в его светло-серых глазах с булавочными головками зрачков даже самый дотошный поверяльщик не разглядел бы признаков наркозависимости. Ника с Серегой тоже не вызвали вопросов.

Остался Фил.

Он несколько секунд неподвижно стоял, глядя милиционеру в лицо, а потом, нехотя, снял очки.

Увидев его глаза, Беляш отшатнулся. Сине-зеленые радужки смотрелись жутковато. Фил ощутил недоумение милиционера, сомнение и, наконец, беспокойство охотничьей собаки, унюхавшей присыпанный снегом след. Идти по нему — дело малоперспективное, но и бросить жалко. Беляш явно раздумывал, не позвонить ли матери парня. Кто знает, с чем связано странное отклонение? Вдруг разноцветные глаза — признак какой-нибудь новой «химии»?

— Это у тебя что? — Строго спросил майор.

— Гетерохромия, — Фил тонко улыбнулся. — Наследственное заболевание. Врожденная нехватка меланоцитов. Не слышали о таком?

— Нет. И как ты с этим? — Уверенный тон парня успокоил милиционера. Теперь он испытывал легкое любопытство, готовое перерасти в сочувствие.

— Привык. — Аутист пожал плечами и надел очки. — Одна проблема.

— Какая?

— Пить нельзя. Капля алкоголя и слепота на всю жизнь.

— Не повезло! — Зацокал языком майор, от всей души пожалев несчастного. — Что и пиво тоже?

— И пиво. А про наркотики и говорить нечего. Можно сразу похороны заказывать. Так мы посидим еще немного? Посекретничать нужно.

Беляш разрешил. Новость о том, что существуют врожденные болезни, при которых нельзя пить даже пиво, поразила майора в самое сердце. Он попросил оставить ключ на вахте и ушел, задумчиво почесывая начинающую лысеть макушку.

Тарас

Точно получив невидимую отмашку, за окном заорали птицы. Комнату залило предрассветной синью. Пять утра. Скоро тащиться на улицу с Хомяком.

Ночь проскочила, как жевательная резинка по пищеводу. Тарас ее почти не заметил. Он несколько раз перечитал все открытые сообщения «Воскресших в сети» и теперь пытался навести порядок в тяжелой от недосыпа голове.

Ему удалось насчитать девятнадцать фотографий с черными лентами. Девятнадцать покойничков, вышедших на связь со своими близкими. Судя по датам сообщений на форуме, первый контакт состоялся два месяца назад. Последний, Левы с Леной — вчера.

Все высказывания были похожи друг на друга, как Тру-ля-ля на Тра-ля-ля. «Я столько всего не успел(а) сказать ей (ему), и вот теперь…». Сидя на сайте, люди лихорадочно договаривали то, о чем и не думали заикаться при жизни своих родных. Признавались в любви, просили о прощении, обещали не забывать. По крайней мере, ближайшую вечность.

Некий отец Влас — волосатый детина, заросший до бровей смоляными кудрями, проповедовал на главной странице сообщества:

«Возможность поговорить с близким человеком после его смерти — это Божий дар. Миллионы людей на нашей Земле лишены его. Они вынуждены через всю свою жизнь нести крест невысказанных слов и невыполненных обещаний. Мы должны благодарить Бога за дарованное нам чудо».

Крест невысказанных слов… Тарас сцепил руки на затылке и шумно вздохнул. Его отец умер три года назад. Точнее, погиб под колесами лихача во время поездки на очередной слет российских литераторов в Самаре. Тарасу казалось, что язвительный старик, член союза писателей и лауреат туевой хучи премий, проживет еще лет тридцать. Это как минимум. А если будет так же энергично пить кровь из своей второй, после матери, жены — и все сорок. Ан, нет. У судьбы были другие планы.

Теперь не молодая, но все еще привлекательная вдова потихоньку распродает права на его бессмертные творения и поправляет здоровье, подорванное десятилетним браком. Папаня был тем еще занудой. Хотя сына его тяжелый нрав почти не коснулся. Венедикт Захарович поменял одну семью на другую, когда Тарасу не исполнилось и семи.

От участия в воспитании великий русский писатель — автор одиннадцати исторических романов — отлынивал. Оно, видите ли, вредило творческому процессу. Впрочем, его юного, как и позже зрелого, сына, это ничуть не огорчало. Алименты капали исправно, учителя делали стойку, заслышав фамилию Кумарин, а в доме регулярно появлялась экзотическая снедь и новенькие собрания сочинений. В основном русских классиков. «Повинные подношения», — Посмеиваясь, называла мать отцовские подарки.

Ни идейных споров, ни баталий на тему смысла жизни у Тараса с Венедиктом Захаровичем не возникало. Один не лез в дела другого, и другой отвечал взаимностью. Только однажды, Тарас получил невольную оценку своей работы. Он ненадолго заскочил в заставленную тяжелой мебелью квартиру отца, когда тот, попивая липовый чай, листал агитационный листок. Надвигались очередные выборы, и по квартирам разносили газеты с перечнем добрых дел и проникновенными обращениями к электорату. Ту, что держал в руках писатель, от первой буквы до последней точки готовил его сын.

— Хороший слог! — Похвалил Венедикт Захарович, глядя на копирайтера поверх стильных очков в стальной оправе. Газета была открыта на главном интервью, которым Тарас в тайне гордился. Подписи нигде не стояло, но отец безошибочно вычислил его по стилю. — Да, хороший. Но на какое же дерьмо ты его тратишь!

И швырнул газету на пол.

Сколько прошло лет? Пять? Семь? Не важно. Тарас, наверное, и сейчас бы не отказался от попытки поспорить с отцом. Попробовать ему объяснить, что не имеет значение, чем заниматься, главное — быть мастером. Слесарь, ловко ремонтирующий водопроводные трубы, ничуть не хуже музыканта, виртуозно играющего на трубе. Возможно теперь, через три года после смерти, Венедикт Захарович с ним бы согласился.

Да, Тарас прекрасно понимал всех этих людей, цепляющихся за цифровые тени своих близких. Так просто поверить в чудо, которое желаешь больше всего на свете.

Стена комнаты, где висел прошлогодний календарь с черно-белой фотографией Бриджит Бордо, стала розовой. Над грязно-зеленой крышей соседнего дома всплыло пунцовое солнце. Пять часов, пятнадцать минут. Самое время для деловых звонков.

Айком ответил почти сразу. В эфире зазвучал густой, как сливочное масло, мужской голос.

— Ну?

— Здравствуй, мил друг, Леша! Есть у меня для тебя работенка.

— После обеда я весь во внимании. А сейчас спать ложусь — всю ночь пахал, что твой папа Карло!

— Кидаю адрес ресурса. Нужно вскрыть с десяток его пользователей. Через час я у тебя.

— Ирод!

— Сам такой.

Специалиста по вскрытию невскрываемого звали Вирусом. Точнее, это он сам себя так звал. Хмурый дядька с лицом невыспавшегося Терминатора не был гениальным хакером. По крайней мере, Тарас ни разу не слышал о его подвигах, вроде взлома сайта Пентагона. Но пароли к чужим почтовым ящикам он подбирал за пять минут. К страницам в социальных ресурсах — за десять. Благодаря талантам Вируса предвыборный штаб Тараса всегда узнавал о планах конкурентов заранее. Людям отчего-то не приходило в голову, что проще натаскать ванну воды решетом, чем сохранить в тайне информацию, попавшую в сеть.

— А заказ-то не политический! — Присвистнул Вирус, открыв ссылку, брошенную ему Тарасом. — «Воскресшие в сети», блин! Восставшие из зада, твою мать! Ну, Венедиктыч, не меньше двадцати штукарей с тебя возьму.

Такая работа стоила пятнадцать. Тарас предложил десять. После короткого препирательства сошлись на все тех же пятнадцати.

— За час справишься?

— Куда денусь. Бабло, как говорится, побеждает зло.

Глава 6

Фил

— Не, ну ты гений! — Выпалила Ника, едва за Беляшом закрылась дверь. — Не думала, что это слово здесь кроме меня кто-то знает! Гетерохромия. Надо же!

«А я и не знал. У тебя одолжил», — Хотел было ответить Фил, но во время сдержался. Он совсем недавно читал про генетическое заболевание, вызывающее изменение цвета радужек. Однако воспроизвести название симптома без помощи Серебристого пса, конечно, не смог бы.

Ника же не только знала название, но и хорошо понимала, чем вызвано подобное отклонение. Синдром Ваарденбурга. Определяется аутосомно-доминантным геном с неполной пенетрантностью и варьирующейся экспрессивностью. Кроме гетерохромии нередко вызывает глухоту, деформацию лицевой части черепа и появление в раннем детстве седой пряди волос возле лба. Встречается у одного из четырех тысяч младенцев.

Увлечением Ники была генетика.

— Ладно, мы тебе после дифирамбы споем, — От Фила не ускользнуло, как уязвила Архимеда Никина похвала, предназначенная другому. Ревность? — Вась, давай, делись, что нарыл?

— Да ничего! — Махнул Бася, доедая последнюю булочку. — Все совпадения и дохлой крысы не стоят. У каждого из троицы есть страничка в Фейсбуке и на «Какаявстреча».

— Ясень пень. У меня тоже есть! — Скорчила разочарованную рожицу Ника.

— На «Какаявстреча» обе девчонки состоят, точнее, Светка теперь уже состояла, в группе «Одинцовские блондинки».

— У Анохиной же были темные волосы! — Поднял брови Архимед.

— Чтоб ты понимал! Блондинка — это состояние души! — усмехнулась Ника.

— И на Фейсбуке, и на «Какаявстреча» Настя и Саха — друзья. Но никакой переписки между ними не было. Кажись, все.

— Хорошо, а если отбросить совпадения. — Задумчиво предложил Фил, накручивая на палец темную прядь. — Тебе не попадалось чего-нибудь странного? Подозрительного? Может, один из них в религиозную секту наведывался? Или общался с эмо, готами, даурами, дзенами?

— Ну, Сахе с месяц назад приходило письмо из Общества сознания Кришны. Только он его даже не открывал. По-моему, это спам. Настя на «Какаявстреча» состоит в группе «Магия истории». Правда, мне кажется, его так просто для красоты назвали. Никакими духами и колдунами там не пахнет. А Светка переписывалась с теткой из тренингового центра «Вселенная успеха». Анохина психологией увлекалась, так что ничего странного. Короче, тухляк. Если между ними и была связь, то ее кто-то аккуратненько подчистил.

Архимед подался вперед.

— Ты серьезно? Их аккаунты ломали?

— Да откуда мне знать? Я ж не программер!

— Скорее всего, они просто не общались в сети, — Заметил Фил. — Наверное, не хотели, чтобы то, что их объединяет, выплыло наружу.

— Ну не шпионы же они! — Ника расширила и без того большие глаза.

На это Бася покачал головой.

— Я бы не зарекался.

В классе друзей больше ничего не держало. Отдав ключ упитанной девушке с погонами капитана на круглых, словно мячики, плечах, они покинули гимназию.

Им было по пути. Ближе всех жил Фил. Две остановки на маршрутке или пятнадцать минут по выложенному серой плиткой тротуару, в это время года, усыпанному клейкими тополиными почками. Никин дом стоял кварталом дальше, а Басе с Архимедом предстояло ехать на другой конец города. Правда, городок этот — всего ничего. Переплюнуть можно, но какой никакой, а административный центр.

Решено было идти пешком. Кокетка-весна ближе к вечеру добавила в свой наряд оранжево-розовых тонов. Небо приобрело фиолетовый оттенок, а в солнце, словно плеснули мандаринового сока. Дома, тротуары, нежная листва — все вспыхнуло золотыми бликами. Заискрилось, засверкало и наполнилось щемящей грустью. Вечером весна казалась еще привлекательнее, чем днем.

Пройдет всего несколько часов, и она сменит свой наряд на темно-синий шелк майской ночи и ожерелья уличных огней. Запахи станут слаще, люди ближе, а слова понятнее. Фил вздохнул. Впереди шли Ника с Серегой.

Высокий, широкоплечий Архимед в голубой рубашке и серых классических брюках. Наверное, воплощение мечты всех матерей об идеальном сыне. Светлые волосы вихрастой копной, темные брови и ресницы.

И Ника.

Тонкая, длинноногая, со стриженной ежиком макушкой и потоком густых темных волос ниже лопаток, огромными карими глазами, увеличенными нарочито небрежным макияжем — типичная обитательница романов о вампирах. Широкие серые штаны, черная футболка. На спине надпись «Злая, как @». Она ничем, ни взглядами, ни интонациями, не выдавала своих чувств к Архимеду.

Ника любила Серегу давно. Класса с третьего, когда их всех приняли в Одинцовскую гимназию. А он ее? Фил настроился на ощущения Архимеда. Нет. Уважает. Испытывает что-то похожее на братскую нежность. Но не любит. И Ника это знает.

Надо же, сколько всего Фил не видел, пока был аутистом.

Был? Разве в нем что-то изменилось? Стоит вернуть фигурку, и…

— Фил, у тебя есть деньги на карточке? — Имплантаты на Никиных щеках в лучах вечернего солнца казались каплями расплавленного золота.

— Есть немного. Тысячи полторы, может быть.

— Отлично. Идем!

— Эй, куда ты его? — Возмутился Бася.

— В оптику. Не может же он все время ходить в темных очках. Вам одного Беляша недостаточно? Да стоит залезть в Википедию, и сразу станет ясно, что гетерохромия в пятнадцать лет ни с того, ни сего не появляется. Короче, Фил, тебе нужны линзы!

Спорить с Никой было так же бесполезно, как пытаться уговорить математичку станцевать ламбаду. Себе дороже. Поэтому мужская часть компании покорно побрела в сторону ярко-желтой вывески «Контактные линзы».

Ника легко объяснила круглолицей консультантке в нежно-зеленом халатике, что им нужно. Декоративные линзы. Без диоптрий. Самые темные.

Девушка с именем «Лиза» на беджике долго удивлялась: «Темные? Это же так скучно! Может, «глаз дракона»? Или с футбольным мячиком на радужке?»

Однако выбор пал на кружочки из полимера, которые превращали глаза Фила в черные пулевые отверстия.

— У нас их шутники всякие берут, чтобы родителей пугать: «Смотрите, какие у меня зрачки! Я наркоман!» — Понизив голос, сообщила Лиза.

Но на друзей ее откровение не произвело впечатления.

— Как так и было! — Кивнул Бася, глянув на Фила в линзах, — Теперь сам на себя похож.

— Принято! — Подвел итог Архимед.

Денег не хватило. Линзы оказались самым дорогим из всех возможных вариантов. Но Серега поймал Фила за руку, как только тот попытался вернуть коробочку продавцу.

— Я добавлю, — Уверенно сказал Архимед.

— И я! — Присоединилась Ника.

— И я! — Не остался в стороне Бася.

Всем ученикам Одинцовской гимназии каждый месяц на карточку капала небольшая стипендия. Руководство учебного заведения считало, что карманные деньги — одно из условий правильного развития личности. А когда каждая такая личность в будущем может принести миллионы своей стране в целом и «Новым рубежам» в частности, то не грех немного потратиться на ее воспитание. Поэтому у друзей были собственные деньги.

— Вы чего? — Искренне удивился Фил. — Это же для меня!

— Ты теперь с нами! — На лице Архимеда появилась покровительственная улыбка. — И тебе нужна маскировка.

Незнакомое ощущение наполнило грудную клетку. Одноклассники и впрямь начали считать его своим. И эти несколько сотен рублей, вложенные в чужие линзы, для них что-то вроде протянутой руки. Или скрепления союза. Фил неожиданно понял: на его пустынной планете поселились люди.

И эти люди ему нравятся.

— Спасибо! — Улыбнулся аутист.

Пока друзья были в оптике, городом завладели сумерки. Притаились серыми мышами под оградами и скамейками, чтобы хлынуть темнотой, едва край солнца окончательно скроется за башнями многоэтажек. На улицах царило радостное возбуждение. Оно нередко охватывает людей весной с приближением теплой ночи. Идти домой не хотелось. Друзья топтались на автобусной остановке, понимая, что сейчас придется расстаться.

— Вот что, Фил, ты же новую жизнь начал. А давай это отметим! — Внезапно предложил Архимед.

— Ему пить нельзя! — Подмигнул Бася.

— Причем здесь это? Нужно сделать что-то такое, чего раньше не делал! Ты когда-нибудь катался на карусели?

На карусели? Железном чудовище, лязгающим суставами и грохочущим шарнирами? Это развлечение было придумано явно не для аутистов. Фила бросало в озноб от одной мысли о нем.

Он испуганно покачал головой.

— Вот и прекрасно. Едем в парк. Там в конце прошлого лета парочку новых штуковин поставили. Ух, пробирает!

Одна из этой парочки оказалась гигантскими качелями, швыряющими туда-сюда расписанную под хохлому ладью. Друзья прибыли в парк, когда уже стемнело. На вершине аттракциона успела загореться румяная пластиковая физиономия с глазами навыкате. Она громко покрякивала и бормотала что-то неразборчивое. Народ под ней радостно визжал, взлетая на высоту метров пятидесяти, а затем обрушиваясь вниз.

— Давай, на эту! — Предложила Ника. Для новичка — самое то.

Фила впихнули в ладью и усадили между Басей и Никой. В последний момент, почувствовав нарастающую тревогу окружающих, он попытался вырваться на волю, но модемер ловко пристегнул его к жесткому креслу ремнем безопасности.

Первые полминуты стали настоящей пыткой. Испанский сапог и инквизиторская дыба рядом с ней казались легким массажем. Ладья описывала дугу, вызывая у сидевших рядом сладкий ужас с примесью восторга. Но для Фила их чувства казались лезвием гигантского ножа. Оно не спеша ковырялось в его внутренностях, причиняя невыносимые мучения.

И вдруг все закончилось.

Люди привыкли к движению огромного маятника и перестали бояться. Теперь они расслабленно улюлюкали, махали руками и сдабривали свой полет крепкими словечками. Фил поднял голову. Ночной воздух ударил в лицо, когда ладья пошла вверх, а потом взбил волосы — едва она полетела в обратном направлении. Детский парк, мерцающий в темноте разноцветными огоньками, качнулся и уплыл из поля зрения. Вместо него появилось фиолетовое небо. Рядом, жмурясь от счастья, блаженно улыбался Бася.

— Нравится? — Закричал он.

— Да! — Честно кинул Фил. Он и не знал, что счастье бывает таким концентрированным. Наверное, все дело в оплате. Хочешь ощущать сумасшедшую радость — плати острым горем. Не готов — так и проживешь всю жизнь в глухом панцире, не испытывая ни наслаждения, ни боли.

Тогда, может, не отдавать фигурку? Ведь Настя ее подарила. Значит, ничего не мешает оставить Серебристого пса себе. И больше не возвращаться в раковину. Да, придется привыкнуть, что жизнь — это точно такие же качели: радость — грусть, смех — плач. Но разве оно того не стоит?

Как только Фил оказался на твердой почве, он почувствовал возню в заднем кармане джинс. Это Айком сообщил о пропущенном звонке. На бирюзовом экране появился номер Натальи Алексеевны. Между лопаток пробежала змейка мурашек. Что-то случилось.

— Филечка? Ты просил позвонить, если… — Жена отставного подполковника еле сдержала рыдания. — Мы ее на полминутки всего оставили…

— Настя? Она жива?

— Жива! Только крови много потеряла. «Скорая» увезла. В Склиф. Муж с ними поехал. Я такси жду.

Закончив разговор, Фил поднял голову и попал в ловушку взгляда огромных карих глаз Ники.

— Что с ней?

— Вскрыла вены. Канцелярским ножом, — Он сделал шаг в сторону от потока гуляющих в парке людей и сел на скамейку. Подпер голову руками. Уставился на грязный асфальт, заплеванный шкурками от семечек.

— Филипп, скажи, ты так сильно ее любишь? — Ника села рядом.

— Да, — Никаких других ответов у него не было.

Тарас

— Проходи, деспот! — Пробасил Вирус и исчез в темноте прихожей. Переступив порог, Тарас привычно задержал дыхание. Пахло в доме великого хакера так, что можно портить воздух в свое удовольствие — все равно хуже не станет.

— Эй, тапки есть?

— Не разувайся! Серафима испражнилась на пол. Не убирал пока!

Серафима была кошкой. Одной из пяти, живших в квартире Вируса. Нахальные бестии самого что ни на есть помоечного окраса — серые с коричневатыми полосками — ходили по столам, пили из хозяйских кружек и регулярно путали свой лоток с обувью гостей. После последнего визита в этот гостеприимный дом Тарасу пришлось выкинуть ботинки. Просто поразительно — за последние сто лет человечество изобрело реактивный двигатель, беспроводную связь и голографическую мебель, но так и не придумало эффективного средства от прыщей и кошачьей вони!

— Ну, хвастайся! — Разрешил Тарас, входя в комнату Вируса, служившую офисом и спальней.

— А нечем хвастаться. Я не закончил еще. Тут у них защита не хилая. Видать, кто-то администрации ресурса за нее отдельно башлял.

Программист сидел, уставившись в полупрозрачный экран, и его лицо в голубом свете казалось выпиленным из куска льда. Если не обращать внимания на серый свитер, купленный на вещевом рынке, очевидно, еще в начале девяностых, и стрижку «бобрик», то внешность Вируса вполне могла бы послужить эталоном брутальной мужской красоты. Прямой нос, высокий лоб, жесткий подбородок и трехдневная щетина.

— Подожди, ты же отдельных пользователей вскрываешь.

— А я о чем? Все, кто состоят в этом сообществе, охраняются по высшему разряду. Ну, ничего, и не таких об колено ломали!

Пока Вирус сердито бормотал себе под нос шаманские заклинания, сидя за заваленным мусором столом, Тарас пристроился на продавленном диванчике. К нему на колени немедленно забралась худая кошка. Наверное, Серафима. А может, и нет. Они все были для него на одно лицо. Точнее, наглую полосатую морду.

Двухкомнатная квартира компьютерного взломщика напоминала гнездо сороки, свившей его на двенадцатом этаже панельной «свечки» в Отрадном. Из всех щелей торчал пыльный хлам, на полках облезлого стеллажа обрастали грязью обломки механических будильников, поверх выцветшего ковра на стене висело банджо без струн. Одному богу известно, почему оно тут оказалось. Вирус в игре на экзотических инструментах ни разу замечен не был.

Самая большая тайна заключалась в том, как хакеру удавалось заманивать в эту нору женщин? Подруги у него менялись примерно раз в полгода, и все, как на кастинге, были спортивные, длинноногие с блестящими волосами и свежим маникюром. Во время последнего визита Тараса по дому бродила рыжеволосая красотка в ярко-зеленых шортах. Она задумчиво перешагивала через кошек и допивала за Вирусом остывший чай.

— Эй, Венедиктыч, уснул что ли?

Тарас и впрямь не заметил, как задремал.

— Доделал. Иди, смотри. А я пока сосну, — Хакер показал, куда и что нужно вводить, входя на страницу очередного пользователя, а сам завалился на освобожденный диван. Не раздевшись и даже не сняв засаленных тапок.

До этого Тарас читал только открытый форум «Воскресших в сети» с благодарностями родственников высшей силе, разрешившей им общаться с покойниками. Теперь же он получил доступ к личным сообщениям.

Первым объектом для изучения была выбран пожилой мужчина, напомнивший Тарасу Сан Борисыча — редактора отдела новостей в Московском Комсомольце. Его брат-близнец в старомодных очках убивался по умершей от инсульта жене — пухлой женщине с недовольным ярко-красным ртом. Тарас открыл их переписку.

«Я же говорила тебе, Кролик, тогда в Серебряном Бору я была с девчонками — Светкой Синегарковой и Аллой Поповой. Володин там и рядом не появлялся. Теперь ты мне веришь?»

Тарас хмыкнул и пропустил несколько сообщений. Про ревность не молодых супругов читать не хотелось.

«Как это ты не пьешь лекарства? С ума сошел? У тебя уже изжога даже от манной каши! Слышишь, не дури! Продолжай лечиться!»

И дальше все в том же духе. Разговоры о прошлых ссорах, интрижках, здоровье и даче. Словно жена отбыла не в мир иной, а в Анапу, отдохнуть на Черное море. Тарас наугад зашел на страницу эффектной блондинки, тосковавшей по отцу.

«Доча, ты должна что-то с ним решить. Это не дело быть содержанкой. Распишитесь хотя бы — станешь женой. Жене на шее мужа сидеть не зазорно…»

Доча на отцовские проповеди отвечала беспомощным нытьем. Мол, она не знает, как начать разговор о свадьбе. Бой-френд давно сделал предложение, но о том, чтобы подать заявления в ЗАГС, пока не заикался. А ей неудобно торопить события. Нормальный такой разговор отца и дочери. Если не задумываться, что первого почти месяц нет в живых.

Переписка матери с погибшим от рук шпаны двадцатилетним сыном тоже не принесла ничего нового.

«Мам, нафига тебе увольняться? Сегодня один начальник, завтра другой. Идиотов на свете много. Ты же там пятнадцать лет проработала. Сколько мимо тебя таких зануд прошло? Семь или восемь? Забей. Глядишь, через полгода его куда-нибудь переведут…»

Тарасу захотелось на свежий воздух. Он встал, подошел к оклеенному фольгой окну и с треском распахнул раму. В душную комнатушку ворвался город. Зашелестел старыми газетами, сваленными возле стола, уронил поцарапанный компакт-диск с полки и добавил к кошачьей вони запах свежей листвы. Стало немного легче.

Вернувшись за стол, Тарас продолжил скитания по «Воскресшим в сети». Обыденный тон писем с того света пугал сильнее, чем замогильные стоны. Говори покойнички о душе и покаянии, а не о бой-френдах и начальниках, было бы проще считать все это дурацким розыгрышем. Но умершие вели себя, как нормальные люди: ревновали, оправдывались, подтрунивали, поучали. И от этого становилось страшно.

На стол взлетела уже знакомая голенастая кошка. Села, подобрав хвост, и настороженно посмотрела на монитор. Говорят, кошки умеют ходить между мирами живых и мертвых. Что же эта серая плутовка видит сейчас за страницами социальной сетки? Неужели, чувствует, как где-то истончается перемычка, разделяющая два измерения, и через экраны компьютера к нам заглядывают те, кому положено лежать в могилах?

Футболка на спине Тарас стала мокрой. Волосы под банданой прилипли к затылку. Попытки убедить себя, что это всего лишь фарс, результата не дали. Фарс? Тогда кому и зачем он понадобился? Где выгода? Или на самом деле случилось то, о чем писали десятки фантастов? Человеческая душа после смерти тела нашла новую оболочку — цифровую. Бред!

На странице симпатичной женщины средних лет, потерявшей мужа, обнаружился уже знакомый персонаж — бородатый отец Влас.

«Нам не дано разгадать промысел божий, дочь моя, — Писал он. — Мы не знаем, как Он творит чудеса свои, но видим свидетельство Его вмешательство в ход вещей ежечасно и еженощно. Отринь сомнения и открой душу. Говори со своим мужем, пока есть слова и желание что-то сказать. Но для этого обязательно позвони мне на телефон 8-934-132-54-45 begin_of_the_skype_highlighting 8-934-132-54-45 end_of_the_skype_highlighting begin_of_the_skype_highlighting 8-934-132-54-45 end_of_the_skype_highlighting begin_of_the_skype_highlighting 8-934-132-54-45 end_of_the_skype_highlighting begin_of_the_skype_highlighting 8-934-132-54-45 end_of_the_skype_highlighting begin_of_the_skype_highlighting 8-934-132-54-45 end_of_the_skype_highlighting begin_of_the_skype_highlighting 8-934-132-54-45 end_of_the_skype_highlighting. Прямо сейчас».

Та-а-ак! А вот и кандидат в кукловоды. Тарас вытащил из кармана жилетки Айком и набрал указанный номер. Вместо священника ему ответила равнодушная тетка. Абонент отключен или находится вне зоны действия сети.

Что бы это значило? Попробовать позже? Или его аппарат работает только тогда, когда он ждет конкретного звонка, а все остальное время вне доступа? После десятиминутного изучения страницы отца Власа стало ясно: батюшка вел переписку со всеми участниками сообщества. Живыми, разумеется. И всем оставлял свой телефон. Для чего? Вряд ли, чтобы пригласить на плановую службу в каком-нибудь храме.

Тарас внимательнее пригляделся к отцу Власу. Черные волосы ниже плеч, борода и впалые щеки делали его похожим на Григория Распутина. В комплект входили еще светлые глаза навыкате и глубокий вертикальный залом на узком лбу. Зловещий тип. Даже как-то чересчур.

Для порядка Тарас поискал отца Власа на сайте Православной церкви, но ни один из ее священников с этим именем не походил на сетевого проповедника. Графический поиск тоже ничего не дал — привел все на ту же страницу «Какаявстреча». Складывалось ощущение, что бородач в сутане существовал только в пределах этого сайта.

— Леха, кончай храпеть! Помощь нужна! — Гаркнул Тарас и потряс хакера за плечо. Две кошки, лежавшие на диване, подняли остроухие головы.

— Что тебе, эксплуататор? — На порозовевшей щеке Вируса отпечаталась пуговица от наволочки.

— Пробей этот телефон. Ну как ты раньше делал. Доступ к базе номеров есть?

— А как же. За дополнительные деньги любой каприз.

Сумма, названная Вирусом, оказалась более чем скромной. К тому же скоро проблем с финансами вообще не будет — Кеша платит вовремя. Поэтому Тарас согласился без лишних препирательств.

Хакер залез на корпоративный сайт сотового оператора и запустил поиск. Через три минуты на экране высветился владелец номера — ООО «Аргус».

— Это что за зверь? — Спросил Тарас.

— Фирма «Рога и копыта». Спорим на твою бандану, что у нее ни сотрудников, ни офиса? — Его длинные пальцы уже вводили в строку поисковика «ООО аргус». — Ну, что я говорил? В сети ее нет, а значит и в природе тоже.

— Получается, какие-то деятели зарегистрировали общество с ограниченной ответственностью ради паршивого телефонного номера?

— Почему только номера? Через ООО можно баблишко отмывать, печать на нужные документы ставить, справки о доходах выписывать. Да мало ли? Просто на попа ты по этой ниточке не выйдешь! Факт! Да и оно тебе надо? — Вирус повернулся к Тарасу и уставился ему в переносицу. — Ну, общаются люди с мертвяками, что с того? Может, им так легче?

— Ты уверен, что с мертвяками?

— Не уверен, но считаю это вполне возможным. Ребята давно о таких случаях рассказывают. Про Дезу слышал?

— Нет.

— Деза хакером был. Нормальный такой спец. Подкованный. Но без башки. Блог президентский ломал, на главной странице Росснефти безобразничал. Как не поймали — не знаю. Думаю, не окочурься сам — давно бы в оборот взяли. А помер он с полгода назад. Вроде, на форуме сидел, а потом бац, и пропал. Его в реале один из наших знал, вот и пошел дней через пять проверить. Лежит. Зелененький. С душком. Рядом бутылка какой-то дряни. Водкой паленой оказалась. Короче, и без вскрытия все ясно.

— Это ты к чему?

— А к тому, что через пару недель после его смерти ребятам начали письма приходить. От Дезы. Говорит, попал как кур в ощип — застрял в сети. С портала на портал скачет, а вырваться не может. Он бы и рад помереть, как все нормальные люди, да не выходит каменный цветок. У программера и ад с раем программерские. Вот так-то.

Сказав это, Вирус отхлебнул пива из стоявшей под столом баклажки и погрузился в созерцание мрачной физиономии отца Власа.

— Ты сам-то эти письма видел? От Дезы? — Насмешливо спросил Тарас.

— Сам не видел, но парни рассказывали.

— Ясно. Ты еще со своими парнями секту организуй. Религиозную. Название уже есть — «Воскресшие в сети».

Тарас перевел взгляд с профиля хакера на фотографию священника. Задумался. Такой залом на лбу он видел у одного знакомого байкера. Тот утверждал, что это след от встречи его головы с пивной бутылкой. Причем, последняя разбилась в дребезги.

— Ну-ка вырежи лобешник и запусти графический поиск, — Попросил Тарас. — Сдается мне, что борода не настоящая.

Через десять минут на экране появилась мозаика из фотографий, на которых встречались похожие шрамы. Их оказалось не так много, как боялся Тарас. На половине он опознал приятеля-байкера, с остальных смотрели неизвестные мужики с помятым челом. И только один снимок был тем, что нужно. На нем ухмылялся худой гражданин. Без бороды и шевелюры он совсем не напоминал Распутина — скорее, глазастую креветку. Причем, вареную. Гражданин имел склонность к красноте.

— Перепутько Федор Сергеевич. — Прочитал Вирус под фотографией. Она висела на странице все той же социальной сети. — И ведь не боится, гад.

— А чего бояться? Кто его станет искать по лбу-то?

— Мозг ты, Венидиктыч! — Искренне восхитился хакер. — Сейчас я тебе его адресок пробью. Подожди немного.

Пока Вирус колдовал над монитором, Тарас отправился на кухню. Освободил от грязной посуды пятачок на столе, нашел в меру чистую кружку, дождался, когда вскипит вода, и заварил себе пакетик черного чая с чабрецом. Вопрос, заданный хакером, не давал покоя. И впрямь, зачем он копается в этой груде несвежего белья? Чего хочет доказать? Кого на чистую воду вывести? У него же выборы! Сегодня с Кешей встретиться и привет — восемь месяцев непрерывной пахоты. Не умыться, не напиться. А тут эти «Воскресшие в сети».

Тарас отхлебнул ароматного чая и честно себе ответил: «Все дело в тайне». Часто ли ему приходилось сталкиваться с непознанным? Если не считать уфолога, который по ночам бродил по аномальной зоне под Новохоперском, и был принят местными жителями за вторженца из другой галактики, то ни разу.

— Венедиктыч, тут твой Айком надрывается! — Услышал Тарас голос Вируса. — Подошел бы!

Звонил Кеша.

— Куда подъехать? Домой? Дрыхнешь еще, небось, голь безработная?

Хакер что-то быстро нацарапал карандашом на бумажном обрывке и сунул Тарасу под нос.

— Это домашний адрес Перепутько! — Сказал Вирус шепотом. — Он свой ноут через интернет-магазин заказывал. В их базе его координаты остались. Повезло. Это на Савеловской. Рядом совсем.

— Свет очей моих, ты уснул что ли? Где встречаемся? — Напомнил о себе Кеша.

— Подъезжай на Савеловскую. Пиши адрес.

Глава 7

— Ну как ты, дружище? — Беляш приметил Фила в утреннем потоке гимназистов, идущих на уроки, и шагнул навстречу. Протянул руку для пожатия. Дружески хлопнул по плечу.

— Нормально, Павел Александрович! Пива не пил.

— И не смей.

Филу майор нравился. Его чувства совпадали со словами. Спрашивает, как дела — испытывает симпатию, беспокоится о здоровье — жалеет. Хороший дядька. Без двойного дна.

— Ты это осторожнее сегодня. Не балуй! — Неожиданно посоветовал Беляш. — Комиссия из министерства образования приехала. Разбираются, почему у нас дети с собой покончили.

Под портреты Светки и Сахи продолжали нести цветы. Администрация гимназии выделила пять зеленых пластмассовых ведер, и бесформенная груда превратилась в пышные букеты. Под ними рядком стояли стеклянные лампадки со свечками. В школьном вестибюле весел сладкий аромат — смесь запаха роз, гвоздик и лилий.

— Закрыть не могут? — Угадал Фил причину витавшей в воздухе тревоги.

— Да кто его знает. У «Новых рубежей» врагов хватает. Воспользуются случаем — и хана, — Беляш задумчиво потер ладонью гладко выбритую щеку. — Тут вчера еще одна девчушка пыталась с жизнью расстаться. Вены вскрыла. Из десятого «Б». Не слышал?

Конечно, слышал. Даже попробовал рвануть в Москву, в Склифосовского, но Архимед уговорил его идти домой: «Там ты ничем не поможешь. Тебя даже к ней не пустят!» Уже после полуночи Фил, закрывшись в ванной и включив воду, снова говорил по телефону с Натальей Алексеевной. Настя пришла в себя, но добиться от нее объяснений так и не удалось. На вопрос, зачем она это сделала — отвечала молчанием. Через пару дней ее переведут в антикризисное отделение двадцатой больницы. Там работают опытные психологи — может, они сумеют пробить ее оборону.

— Так, что-то краем уха! — Осторожно ответил Фил. — Я же в другой параллели…

Закончить не удалось. Точно струей ледяной воды, его окатило волной удивления. Очень сильного.

— Филипп? Ты говоришь? — Рядом стояла Анна Николаевна Гулько — школьный психолог. Ее глаза над прямоугольниками очков удивленно хлопали редкими ресницами. Раздвоенный кончик носа подергивался. Сейчас она казалась не старше самого Фила. — Но это не возможно! Ты, правда, говоришь?

Ну как он умудрился свалять такого дурака? Надо же было болтать с Беляшом на виду у всей школы! Просто Фил привык, что люди — серые тени на краю его вселенной. Они не видят и не слышат. Почти не существуют. Только это до тех пор, пока он не существует для них. Теперь же все изменилось.

— Что-то не так, Анна Николаевна? — Немедленно вмешался Беляш.

— Да нет, Павел Александрович, все так! — Глаза психолога недовольно сузились, и Фил понял: конец свободе. О независимости аутиста можно забыть. Сначала его будут тестировать, долго выясняя причины излечения, а потом поставят в один ряд с остальными гимназистами. Оно, конечно, справедливо, но неприятно.

От немедленного допроса Фила спас звонок. По коридорам гимназии разнеслись звуки флейты. Она наигрывала мотив песни «Слышу голос из прекрасного далеко». После второго урока зазвучат «Веселые качели», а на третий позовет «Милая моя, солнышко лесное». Репертуар не менялся с младших классов.

— Филипп, на большой перемене у меня. Жду. Или звоню матери.

Он покорно кивнул и поплелся на занятия. Разоблачение оказалось неожиданно быстрым.

Архимед, Ника и Бася после второго урока вызвались его проводить до кабинета психолога.

— Хоть бы пообедать дала! — Бурчал модемер, семеня рядом с Филом.

— На, возьми! — Протянула Ника зеленое яблоко. Глянцевое, словно отлитое из воска. — Не так в животе будет урчать.

— Да что вы суетитесь? — Усмехнулся Архимед, останавливаясь перед дверью с вырезанной из картона рожицей коричневого медвежонка. Наверно, психологу подарил его кто-то из малышей. — Он справится. Слышали, как вчера Беляша сделал? И Гулько сделает. Или дурачком прикинется. Типа, как был аутистом, так и остался, а у Вас, уважаемая психологиня, глюки — меньше надо на ночь Фрейда читать.

Но в небольшой комнате за дверью Фила ждал сюрприз. У Гулько сидела посетительница. Едва он вошел, как женщина повернула заплаканное лицо, и аутист узнал Наталью Алексеевну — маму Насти.

— Филечка, ангел ты мой! — Воскликнула она, вскакивая и обнимая его за печи. — Два раза Настеньку спасал. Мы с мужем, не знаем, как его благодарить.

— Значит, это и вправду он! — Чувства школьного психолога не поддавались расшифровке. Радость? Возбуждение? Азарт? Что бы все это значило? — Садись Филипп. Подожди, пока я с Натальей Алексеевной закончу.

Сколько же раз он бывал в этом кабинете? Не сосчитать. Сначала ходил каждую неделю. Тогда психологом работала полная добродушная Алевтина Евгеньевна. Он рисовал по ее просьбе неизвестных науке зверей и свою семью, а еще лепил человечков из цветной пластики. Это Алевтина Евгеньевна пристрастила Фила к созданию картин-историй из песка. Странно, что с появлением фигурки, его ни разу не тянуло вернуться к своему увлечению.

Полтора года назад она вышла на пенсию. На ее место взяли Гулько. Нет, по крупному счету Анна Николаевна оказалась неплохой теткой. Только… Фил поискал подходящее определение, заглянув в словарный запас кого-то из беседующих рядом женщин. Холодная. Да, точно. Холодная. И себе на уме.

Зато с ее приходом в скромно обставленном кабинете появился пушистый ковер глубокого синего цвета. Два серо-голубых кресла и солидный стол из темного полированного дерева. Наверное, новая обстановка должна была помогать психологической разгрузке учеников. Или самого психолога. За хорошим столом и работается лучше. Филу эти перемены не нравились. Он даже не мог сказать, почему. Звуки стали тише, свет мягче, и одновременно появилось что-то неприятное. Возможно, этим неприятным была хозяйка кабинета. К счастью, она приглашала его к себе не чаще раза в месяц.

— Я не понимаю, почему Вы пришли ко мне только сейчас! — Чеканила Гулько, сидя за своим столом в небесно-голубом кресле на колесиках. Несчастная Наталья Алексеевна, понурив голову, ерзала на жестком стуле посреди маленькой комнаты. Точно подозреваемый на допросе. — Вы разве не знаете, что внутренний мир ребенка в адолесцентный период подвержен фрустрациям? В это время происходит обострение базового нарцисического дефекта личности, и задача родителей — калибровать микропризнаки эмоционального состояния дочери!

— Но… — Попыталась возразить Наталья Алексеевна.

— Девочка дважды пыталась покончить с собой, и в место того, чтобы обратиться ко мне, Вы дождались третьей попытки! Ваше не желание отслеживать сломы возрастной идентичности ребенка может привести к его гибели!

Гулько нависла над столом, сверля взглядом растерянную женщину. Фил мысленно отругал себя за то, что собрался сделать, и не громко кашлянул.

— Анна Николаевна, Вас никто не обвиняет в их смерти.

— Что? — Она удивленно уставилась на аутиста.

— Ни в смерти Саши и Светы, ни в Настиных попытках покончить с собой. — Он встал, небрежно сунул руки в карманы брюк, прислонился спиной к стене. — Вы зря защищаетесь. Я понимаю, лучшая защита — нападение. Чего проще, обрушить на голову человека кучу терминов, вызвать в нем чувство вины… Только зачем это все? На Вас ведь никто не нападает. Наталье Алексеевне нужна помощь. Она за ней пришла. Так помогите! Спасите Настю! Хотя бы попытайтесь.

Стало тихо. Гулько откинулась на спинку кресла и принялась внимательно разглядывать свои ногти. Фил чувствовал, как она колеблется: поставить на место зарвавшегося сопляка или признать его правоту. На горе лежал большой каменный шар и покачивался, раздумывая, с какой стороны скатиться. Ощущения психолога напоминали клубок разноцветной проволоки. В них мелькало и раздражение в адрес аутиста, и беспокойство за свою карьеру, и страх оказаться в ответе за гибель девушки, а еще — стыд. Гулько было стыдно из-за выступления перед раздавленной горем женщиной. Это-то чувство и победило.

— Простите, Наталья Алексеевна. Я погорячилась. — Тихо сказала Анна Николаевна. — Филипп прав, главное сейчас помочь Насте. Вы говорите, ее послезавтра переведут в двадцатую больницу? Там работает мой научный руководитель. Сергей Витальевич Старосельский. Я ему позвоню и объясню ситуацию. Как только вашей дочери станет чуть-чуть лучше, он попробует разговорить девочку.

Женщины еще минут пять уже вполне мирно беседовали о Насте. Гулько давала советы, как уменьшить риск новой попытки самоубийства, Наталья Алексеевна записывала их на сложенном пополам листке, придвинувшись к столу.

— Вы уверены, что Настя не попала в секту? — В третий или четвертый раз уточнила психолог.

— Мне кажется, мы доверяли друг другу. Она бы рассказала, — Вздохнула мать. — Да и девочки из «Вселенной успеха» ничего не знают…

— Откуда? — Сердце Фила гулко заколотилось, словно попав внутрь барабана. С женщиной из «Вселенной успеха» переписывалась Света Анохина. Неужели, то самое совпадение, которое не сумел обнаружить Бася?

— Это психологический центр такой. — Пояснила Наталья Алексеевна. — Настя год назад прошла в нем несколько тренингов, а потом продолжила общаться с его сотрудниками. Ей там очень нравилось. Я звонила им, но они ничего не знают. Страшно переживают за мою девочку. Просили в курсе держать.

— «Вселенная успеха» — известная в Москве компания. Принадлежит Эдгару Новосадову, сильному тренеру, — Задумчиво пояснила Анна Николаевна. При упоминании владельца она испытала странную смесь чувств: вспышку радости, беспокойство и легкую грусть. — Вряд ли он может быть связан с Настиным состоянием.

Разубеждать ее Фил не стал. Сначала нужно самому разобраться. Поэтому согласно кивнул и больше ни о чем не спрашивал. Наталья Алексеевна посидела еще пару минут и ушла. На прощание поцеловала Филиппа в щеку, оставив на ней мокрый след. Женщина беспрерывно плакала.

— Ну, молодой человек, теперь давайте разбираться с Вами! — Сказала Гулько, едва за Настиной матерью закрылась дверь.

Однако разбираться не пришлось. Невидимая флейта сообщила, что пора бежать на физику. Стручок, Иван Михайлович Струков, ждать не будет. И даже аутизм может не спасти.

— Извините. В другой раз, — Обезоруживающе улыбнулся Филипп. — Только Вы пока не разберетесь, никому ничего не говорите. Хорошо? Вам ведь хочется написать кандидатскую про уникальный случай излечения от аутизма? — Он многозначительно покосился на стопку листов на столе Анны Николаевны. Заголовок самого верхнего — «Возможные темы диссертации» — ясно давал понять, что волнует сейчас школьного психолога.

Фил встал, и Гулько испуганно уставилась на него снизу вверх. Кажется, он перегнул с проницательностью. Но, с другой стороны, выиграл немного времени. Ей слишком хочется заполучить аутиста в качестве подопытного кролика, чтобы она стала рисковать его отношением к себе. Шагнув к столу, Фил положил перед Гулько зеленое яблоко, подаренное Никой.

— Что это? — Спросила психолог.

— Взятка, — Ответил Фил, открывая дверь. — За Ваше молчание.

Тарас

Чтобы найти гнездо отца Власа, пришлось попотеть. Без мотоцикла, тосковавшего в подземном гараже в ожидании мойки, Тарас чувствовал себя, как татаро-монгольский кочевник без лошади. Один плюс — есть надежда, что живот от такой жизни опадет, а то совсем распоясался.

Наконец, номер на стене очередной многоэтажки совпал с написанным Вирусом на клочке бумаги. Кажется, прибыли. Если отец Влас — существо из плоти и крови, то существует он здесь.

Нижняя половина двадцатиэтажной «свечки» от фундамента до восьмого этажа, была выкрашена в оранжевый цвет, все остальное — в тона выцветшей фуксии. Балконы этой «мечты футуролога» представляли собой бетонные трубы с круглыми дырками. Они придавали высотке сходство с гигантским термитником. Тарас потянул дверь нужного подъезда. Открыто. Весной люди становятся доверчивее и забывают про домофоны и кодовые замки.

— Кто? — осторожно спросили за металлической дверью, обитой дерматином под коричневого крокодила.

— Пес в манто! — рявкнул Тарас и состроил в глазок злобную рожу. — Совсем охренели? У меня в ванной потоп! Давно потолок не красили?

Замок торопливо лязгнул. Через пару секунд из-за двери выглянула возмущенная физиономия хозяина квартиры.

Тарасу хватило одного взгляда, чтобы узнать его. Глубокая, словно каньон в штате Аризона, вертикальная борозда на лбу, не оставляла шанса на ошибку. Бледно-розовая футболка, обтягивающая тщедушный торс отца Власа, усиливала сходство с креветкой.

— Перепутько?

— Ну.

— Поговорить надо! — не дожидаясь реакции, Тарас навалился на дверь и оказался в грязной прихожей.

— Ты кто такой? Сейчас милицию позову! — боязливо возмутился мужичок, разглядывая небритую физиономию гостя.

— Позовешь-позовешь, Федор Сергеевич. Только сначала расскажешь мне про твои художества в сети. Отец Влас, блин…

Услышав свой виртуальный псевдоним, хозяин квартиры сразу просветлел, выпрямился и даже придал невзрачному лицу значительное выражение.

— А что вы, собственно, хотите узнать?

— Да самую малость. Что значит весь этот цирк?

За спиной сетевого проповедника маячил дверной проем. Он открывал вид на не слишком прибранную, но уютную комнату. На полу вишневый паркет, стены цвета топленого молока, большое окно без занавесок смотрит в утопающий в светло-зеленой листве двор.

— Почему вы называете цирком то, что другие считают чудом? Божественным даром? — пропел он козлиным тенорком.

— Э-э-э, братец, ты меня с кем-то путаешь. Я проповеди не люблю. Меня ими еще теща достала. Давай-ка выкладывай, кому понадобилась эта грандиозная мистификация?

— Вы заблуждаетесь. Это не мистификация, а божественная благодать!

Перепутько, вздернув острый подбородок, часто хлопал красноватыми веками. Взгляда не отводил. Может, и впрямь верил в то, что говорит? Тарас не спеша приподнял его за ворот футболки и прижал к виниловым обоям под кирпичную кладку.

— Слушай, дорогой, у тебя есть ровно минута, чтобы все мне рассказать. Иначе я засуну твою преподобную голову в толчок и нажму на смыв. Время пошло.

Наверное, что-то в лице невыспавшегося Тараса заставило отца Власа поверить: засунет. И нажмет. За таким здоровяком не заржавеет.

— Они обратились месяц назад. У меня раскрученный блог, через него и нашли, — быстро заговорил проповедник, вжимаясь в стену. — Объяснили задачу, скинули тезисы, а дальше я сам.

— Что за задача?

— Поддерживать огонь веры…

— А серьезно?

— Я создаю новое учение о переселении души в интернет. Люди приходят ко мне за объяснениями и получают их. Мы ведь как устроены — нам одного чуда мало. Персты, вложенные в раны, не рождают Бога в душе. Нужны слова… Много слов… И еще нужны уверовавшие. Вера, она, точно грипп — чем больше рядом людей чихает, тем быстрее ты ею заражаешься…

— Кто заказчик? — прервал Тарас поток откровений.

— Не знаю. Он выходит под разными никами.

— А деньжата ты от кого получаешь?

— На карточку капают.

— Как ты находишь новых членов сообщества?

— Некоторые сами приходят, но вообще-то мне периодически список скидывают тех, у кого родственники воскресли. И я отправляю им приглашения.

— А на кой ляд телефон даешь?

— Не знаю, — Вздохнул Перепутько и опустил глаза.

— Дубль два: зачем ты просишь людей тебе звонить? — Тарас легко встряхнул Перепутько.

— Правда, не знаю, — жалобно заскулил он. — Мне говорят — я прошу. С кем они там общаются, понятия не имею.

Прежде чем поверить проповеднику, Тарас потребовал показать ему блог, в котором лже-священник толкал идеи цифрового бессмертия. Правда, ничего сверх того, что уже было рассказано, найти не удалось. Все та же болтовня о «чуде, дарованном Богом» и «возможности сделать то, что не успел». Только количество читателей заставило почесать затылок — восемь тысяч человек. Однако!

— Да, после того, как начал о переселении души в интернет рассказывать, посетителей в два раз больше стало! — похвастался Перепутько, заглядывая в монитор через плечо Тарас. — Боится народ смерти, вот и цепляется за надежду.

— А ты не боишься?

— Чего мне бояться? Я теперь знаю, что воскресну в сети. Какая разница? И так, считайте, живу в интернет, а потом совсем вылезать не буду.

Тарас поморщился. Перепутько, похоже, не врал — искренне верил в продолжение жизни в виде импульсов и мегабайтов. Что в таком разе мы имеем? Блогера с хорошо подвешенным языком и огнем веры в глазах. Плюс неизвестного или группу неизвестных, оплачивающих его треп в сети. Вопрос кому и зачем нужна эта клоунада, по-прежнему, оставался открытым. Да и клоунада ли это? Тарас начинал сомневаться.

На лестничной клетке его застал звонок Лены.

— У меня к тебе просьба. Больше не к кому обратиться. Остальные решат, что я свихнулась. Есть свободные деньги? Через пару месяцев от дам! — Деловито оттарабанила она.

— Много? — Внутри у Тараса звякнул сторожевой колокольчик.

— Три тысячи евро.

— Ты решила Леве памятник из золота отлить?

— Нет, Тарас! Тебе врать не буду. Понимаешь, поддержание контакта с миром мертвых требует много энергии. А она не бесплатная…

— Счет за интернет получила?

— На меня вышли люди, которые помогают родственникам умерших общаться со своими близкими. Они сказали, что если я и дальше хочу переписываться с Левой, должна передать им десять тысяч евро.

— Что за люди? Как они с тобой связывались? — Тарас сдвинул бандану на затылок и встал возле окна, выходившего по двор дома Перепутько.

— Это разработчики программы для контакта с ушедшими. Я позвонила на номер, который отец Влас…, ну, один хороший человек оставил, и мне ответила женщина. Она не представилась. Попросила деньги в почтовый ящик положить. У меня есть неделя на то, чтобы их найти. Так как, дашь?

— Подумаю. Может, лучше кого-нибудь живого себе найдешь? Всяк дешевле выйдет.

— Тарас! — Повысила голос Лена.

— Шучу. Ладно, родная, поскребу по сусекам и тебя наберу вечерком. Идет?

Ленкин ответ Тарас дослушивать не стал. Его внимание привлек глянцевый бок черной Тахоэ, выглядывавшей из-под облака светло-зеленой листвы под окном. Рядом лениво покуривал один из близнецов-братьев. Явно кого-то ждал. Не нужно быть экстрасенсом, чтобы догадаться, кого именно.

© Copyright: Любовь Романова, 2010 Свидетельство о публикации № 21008020593

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Реклама на сайте