«Эстэр — соперница Марианны»

Вилли Конн ЭСТЭР — СОПЕРНИЦА МАРИАННЫ

— Сначала огонь оближет твои пятки. Потом поднимется выше и станет лизать твой детородный член, пока он не начнет тлеть, как гнилая морковь! Это будет медленный, очень медленный огонь, дон Филиппо! Все удары шпаг, которые ты изведал за свою грешную жизнь, покажутся тебе комариными укусами в сравнении с той болью, которая ждет тебя. Нет ничего ужаснее, чем казнь на медленном огне, и нет палачей опытнее, чем наши, — голос судьи, поднимавшийся из подземелья его души, отвергшей свет и соблазны мирской жизни, умолк. Но его горящие глаза аскета все так же неистово сверкали, впиваясь в бледное лицо узника.

Дон Филиппо, красивый идальго с талией танцовщицы и кулаками молотобойца, понимал, что речь судьи — не всплеск слепой ярости импотента, возомнившего себя праведником, а начало изощренной пытки.

Его слова были таким же страшным оружием, как раскаленные щипцы или тиски для размозжения костей. От них веяло жаром паленого человеческого мяса и ледяным холодом тайных захоронений. Дон Филиппо был не в силах отвести руку палача, но попытаться не слушать судью он мог.

Дон Филиппо перевел взгляд на зарешеченное окно темницы, где копошились голубки.

Почувствовав, что жертва ускользает из его когтей, судья черным вороном кинулся к окну:

— Прочь, мерзкие птицы!

Голуби взмыли в пропитанный запахом спелых персиков воздух Кастилии, унося что-то золотистое, привязанное к лапкам. И узник проводил их тоскливым взглядом.

— Дон Филиппо, — голос судьи стал неожиданно вкрадчивым, почти ласковым. Так молодая свинарка ласкает поросенка, которого ей предстоит зарезать. — Неужели тебе не хочется жить?

— Жизнь дорогая штука, судья, хватит ли у меня дукатов, чтобы выкупить ее у вас?

— Цена не велика. Дон Филиппо, отрекись от своих двух жен, — от этих двух ведьм, помутивших твой разум, — и ты спасен.

— А что ждет их?

— Костер! Пусть ведьмы сгорят в огне! — глаза судьи загорелись новым неистовством.

— Я люблю их обеих. Одну — черненькую и быструю, как крыло ласточки, и другую — пушистую и светленькую, как ее брюшко. Для того, чтобы это понять, надо хоть что-то иметь в штанах, судья.

— Мерзкий многоженец! Ты!.. — судья ошпарился собственной яростью, как повар опрокинутым кипятком. — Ты извращенец, нарушающий законы природы!

— Взгляните на эти растения, судья, — с улыбкой, пробужденной отчаяньем, дон Филиппо указал на толстые, мучнистой белизны отростки с головками цвета обсосанных губ, свесившиеся в келью. — Они тычутся в темноте, желая погрузиться в блаженную влагу. Не так ли мужчина ищет чрево, способное произвести дитя его мечты? А что сталось бы с лошадиной породой, судья, если бы лучшего скакуна вели к одной и той же кобыле? Порода выродилась бы. Не ждет ли то же самое род людской, погрязший в единобрачии? Я специально говорю о лошадях, чтобы вам было понятнее. Ведь, судя по форме ваших штанов, с вами бесполезно говорить о сексе.

— Гнусный выродок! — заскрипел зубами судья.

— Может быть, вы и правы. Новая любовь обычно затмевает старую, как восходящее солнце затмевает застоявшуюся луну. Но мне светят сразу два солнца — я полюбил вторую, не разлюбив первую. И почему, черт вас всех побери, человек, нашедший вторую жемчужину, должен вышвырнуть первую?

— А подумал ли ты, дон Филиппо, об этих бедняжках, твоих женушках. Как противно им делить тебя, похотливого пса?

— Не спорю, судья, кому-то это противно. Но мои возлюбленные неразлучны, как крылышки и грудка ласточки, и вряд ли вы найдете во всей Кастилии подруг, которые так нежно ворковали бы друг с другом, как они.

— Если бы ты, дон Филиппо, как другие почтенные люди, сделал одну из них любовницей, мы бы закрыли глаза на твои провинности.

— Нет, судья, я не отрекусь ни от одной из них. Можете меня сжечь или четвертовать, но обе они — мои законные жены. Я не куплю избавление ценой их мучений!

— Так воркуйте же на костре все трое!..

Судья не договорил. Его челюсть, выбитая рыцарской рукой дона Филиппо, отлетела в сторону. Из разверзшейся пасти посыпались металлические детальки, пружинки, какие-то диковинные штучки.

— Боже праведный! — ужаснулся узник.

— Пришел твой конец, несчастный — голос судьи проскрипел, как ржавый клинок на точиле.

— Проклятый колдун! — дон Филиппо снова рванулся на врага, но на этот раз не сумел застать его врасплох.

Во лбу судьи открылся третий глаз. Из него ударил изумрудный луч, и тотчас неведомая сила парализовала идальго. Он замер посреди комнаты, как глиняная статуя.

— Колдун! Ха-ха! — судья окончательно пришел в себя. — Пройдут сотни лет, дон Филиппо, прежде чем люди научатся выговаривать слова «НЛО», «робот», «инопланетянин». Сейчас ты примешь смерть. Но прежде, по законам моей планеты, время на которой течет не так, как у вас, я обязан объявить причину, заставившую меня вынести этот приговор.

Ты никогда не задумывался, дон Филиппо, почему многоженство есть на Ближнем Востоке, в Африке и нет, скажем, во Франции или Германии? Это моих рук дело. Я провожу гигантский эксперимент: юг я отдал многоженству, север — единобрачию. Когда мой опыт закончится, я буду владеть тайной человеческой расы. И горе тем, кто доживет до этого дня! Ты, дон Филиппо, едва не сорвал эксперимент тем, что пытался утвердить многоженство на севере. Ты опасен для нас и будешь умерщвлен!

Судья поднял руку. На его пальце дон Филиппо заметил свой перстень в форме овечьего копытца, отнятый накануне тюремщиками.

Это было последнее, что увидел идальго. В следующую секунду его тело встряхнуло! Подобно извивающимся красным червям, лезущим сквозь прутья корзинки рыболова, из всех щелей организма узника потек кровоточащий фарш его внутренних органов.

Инопланетянин, брезгливо переступив через тело, вышел из камеры. На крепостной стене он остановился, напряженно всматриваясь вдаль. Однако так и не рассмотрел того, что искал.

* * *

Накренившись на свежем норд-осте, галеон «Святой Павел» взял курс к берегам благословенной Америки, которая в те времена, подобно толстухе, лечащейся муравьиным ядом, охотно позволяла заползать на себя всяким насекомым, не очень-то интересуясь их прошлым. Тяжелый и опасный путь через океан, кишащий пиратами, служил им искуплением прежних грехов.

На корме галеона, крепко обнявшись, стояли двое юношей. Даже грубая мужская одежда не могла скрыть грацию их тел и красоту лиц. Это были юные жены дона Филиппо: одна — темненькая и быстрая, как ласточкино крыло, и другая — светленькая и нежная, как ее брюшко.

— Смотри! — брюнетка указала на золотую искорку, мчащуюся над водой.

— Это же голуби дона Филиппо! — радостно воскликнула блондинка.

Однако радостный возглас тут же сменился стоном — в руки юных путешественниц легли две половинки разломленного золотого сердечка — любимого медальона дона Филиппо.

— Его нет в живых! — испуганно прошептала брюнетка.

— Но во мне шевельнулась зачатая им жизнь, — печально улыбнулась блондинка.

— И во мне тоже, сестра. Помолимся за наших будущих детей. Богатые никогда не плачут. Пусть они будут богатыми на нашей новой родине!

* * *

Дон Педро Гонзалес — режиссер и автор знаменитого сериала о богатых и сам был далеко не беден. Его кинобизнес шел настолько успешно, что он мог позволить себе снять очередную серию в Штатах, расплатившись со всеми звонкими американскими долларами, заняв при этом номер из пяти комнат в лучшем отеле Нью-Йорка. Дон Педро остановился у зеркала, нетерпеливо поигрывая двумя некрашеными яйцами. С минуты на минуту в его номере должна была появиться американская кинозвезда Лиз Коннели, которой он пообещал роль в обмен на кое-какие интимные услуги.

— Карамба!

Скулы режиссера свело, как у голодного бродяги, увидевшего жареную индейку, — ее мальчишеские бедра и огромная грудь сводили дона Педро с ума. А соски! Они были, пожалуй, не меньше, чем яйца у мексиканских ковбоев. Такими она могла бы успешно обработать кого угодно, в том числе и самого дона Педро.

— О, мама миа! — услышав скрип двери, режиссер помчался на него, как кот на мышиное поскребывание.

«Каков», — Лиз Коннели, лениво пожевывая банановую жвачку, молча разглядывала режиссера. «Похож на козла, только без бороды», — усмехнулась про себя Лиз.

«Хороша, стерва!» — дон Педро отодвинул полу халата, обнажив свои кривые ноги со свалявшимися, как у старого койота, волосами, ибо мужчина, берущий красотой, демонстрирует совершенства, а берущий деньгами — свои уродства, получая паучье удовлетворенье от сознания того, что козявка, попавшая в его сеть, должна будет вылизать их все.

«Козел вонючий», — прошептала про себя Лиз, с обворожительной улыбкой протягивая режиссеру подарок — флакон дорогого французского одеколона. «Может быть, с этой приправой я сумею заглотить кусок дерьма под названием мистер Гонзалес», — подумала Лиз, кокетливо потупив глазки.

— Дон Педро, — сказала она вслух, — надеюсь, я тоже получу от вас подарок — ту роль, на которую рассчитываю?

«Ха-ха! Сейчас ты у меня получишь такой подарочек! Я обработаю тебя с проворством электрической зубной щетки. Ха-ха», — ухмыльнулся про себя дон Педро, увлекая актрису в постель.

— Пожалуйста, дон Педро, сначала освежитесь одеколоном, — поморщилась Лиз.

— О, да! Сейчас я погружусь в этот водопад благоуханий, — дон Педро открыл флакон и опрокинул его содержимое на свою голову.

Однако, вместо благовонного французского одеколона, на плешь несчастного дона Педро хлынула неприлично пахнущая жидкость.

— Что?!! Что такое?!! Карамба!!! Это же моча!!! Ах ты, шлюха! Кто тебя подослал?! Мои конкуренты? Да? Эти бездарности с Голливуда? Отвечай, мерзавка!

— О, милый, прости! Какой ужас! — не на шутку испуганная Лиз Коннели принялась вытирать своими кружевными панталонами бешено вытаращенные глаза режиссера.

— Поклянись, что ты ничего не знала! — дон Педро приставил полированный ноготь, как стилет, к горлу актрисы.

— Клянусь, милый, очаровательный, любимый, — выпалила она со всей искренностью, на которую была способна ее фальшивая артистическая душа. — Я купила одеколон в соседнем супермаркете.

— Ладно, пошли на кушетку. Но имей в виду, мои подозрения еще не рассеялись, — дон Педро строго посмотрел на актрису. «Все ее мозги ушли в сиськи. Поэтому сама она до такого, пожалуй, не додумалась бы», — решил режиссер.

На кушетке, под сенью двух огромных дынь, дон Педро так сильно заинтересовался волосиками на затылке Лиз, беленькими и шелковистыми, как под хвостом у болонки, что чуть не позабыл о своей быстродействующей зубной щетке. Когда же она пришла в движение, страшный вопль дона Педро потряс отель.

— А…!!! Ты так, стерва! Наждак подсыпала, да? Ну все!

Дон Педро бросился за визжащей от ужаса кинозвездой. С ловкостью акробата он вскочил на диван и занес над головой Лиз вазу с цветами.

— Отвечай, мерзавка, чья это работа?

— Моя! — произнес за спиной режиссера незнакомый женский голос.

Дон Педро обернулся и увидел наведенный на него ствол револьвера. Грянул выстрел! Осколки вазы обрушились на его голову.

— И моя тоже!

Боковым зрением режиссер заметил вторую женскую фигуру, поднимающую револьвер.

— Мама миа! — в мгновение ока дон Педро оказался под диваном, что спасло его от неминуемой гибели.

…Полиция немедленно оцепила отель. Но самые тщательные поиски не дали результатов. Террористки бесследно исчезли.

* * *

Каждый шаг идущего следом человека был, как укол в мягкое место шприцем с тупой иглой, которых Лиз Коннели так боялась в детстве. Шаги приблизились. Их надвигающаяся неотвратимость была ужаснее внезапной хлесткости выстрелов в отеле. Лиз судорожно сжала газовый баллончик в кармане. И когда рука преследователя вцепилась сзади в ее волосы, она быстро повернулась и направила струю в хамскую морду, похожую на выжатую мочалку, в ее торчащий нос и кривящиеся губы.

Но это не помогло. Могучая рука свирепого негра по имени Джек Горилла подняла Лиз за волосы, как нагадившего щенка, и швырнула в багажник подкатившего «Бентли — турбо».

Машина понеслась прочь, как лиса, укравшая курицу. На поворотах актрису перекатывало из угла в угол багажника вместе с пустыми бутылками и каким-то хламом. В кромешной тьме она ткнулась головой в сумку с инструментами. Это был ее шанс! Дрожащей рукой кинозвезда нащупала отвертку и принялась, без особой надежды на успех, тыкать ею в замок багажника.

Внезапно замок щелкнул. Ослепительный луч света ударил в глаза актрисы. Крышка багажника пошла вверх. Поймав ее, Лиз выглянула наружу — в двух метрах от себя она увидела радиатор идущего сзади «Форда». При виде выглянувшей из багажника кинозвезды лицо водителя вытянулось от изумления, словно он увидел вынырнувшую из унитаза голову морского змея.

Машины остановились у перекрестка. С завидным проворством актриса выскочила из багажника. Левой рукой она распахнула дверцу «Форда», а правой рванула шофера за ворот. Вспотевший зад водителя чмокнулся об асфальт. Его курносый нос и острый кадык затряслись в порыве истеричного смеха.

— Лиз Коннели! Меня ограбила Лиз Коннели! — орал он на всю улицу.

Впрыгнув в «Форд», Лиз направила его вперед и влево, объезжая «Бентли». Но его водительская дверь распахнулась. Джек Горилла с воплем африканского воина кинулся пузом на «Форд», пытаясь его остановить, словно это был бейсбольный мяч. Сквозь лобовое стекло актриса увидела разъяренное лицо с расплюснутым носом. Вцепившись в крышу. Горилла поднял свою лобастую голову и ударил ею в стекло. Паутина трещин закрыла актрисе обзор. Не дожидаясь второго удара, она сделала то, что на ее глазах не раз проделывали голливудские каскадеры. Разогнав машину, она дернула руль влево.

— Прощай, Америка! — толстопузая «торпеда» с болтающимися ногами сорвалась с крыши и со всего хода врезалась в киоск со жвачкой и всякой уличной дребеденью.

— Эх, жаль, нет кинокамеры! — Лиз прибавила газу.

Но вместо того, чтобы набрать скорость, «Форд» вдруг клюнул носом и медленно покатился, теряя скорость. Прямо над собой Лиз увидела большую штуку, похожую на дирижабль. В следующую секунду «Форд», как мыльный пузырь, поднялся в воздух, направляясь к шлюзам НЛО, зависшего над Нью-Йорком.

* * *

— Вы только послушайте, Норман, что эти негодяи пишут обо мне, — начальник полиции Морли развернул страницы «Нью-Йорк пресс» так, словно это были крылья укусившей его осы. — Пока оберполицейский пил пиво, кинозвезду похитили в центре Нью-Йорка, — прочитал он. — А фотография? Ума не приложу, как они сумели меня «щелкнуть»?

— Не стоит расстраиваться, сэр, на фото вы выглядите очень мужественно, — знаменитый сыщик Майк Норман с трудом скрыл улыбку, бесцеремонно раздвигавшую его губы, словно пальцы дантиста.

— Ну да, я действительно пил пиво в то самое время, когда произошло похищение. А разве его не пьет тот мерзавец из «Нью-Йорк пресс», как его там — Джимми Смит, который сфотографировал меня, а, Стивен? — Морли повернулся к своему помощнику. — Ну, ладно, Стив, выкладывайте все, что у вас есть о похищении мисс Коннели.

— Сэр, к сожалению, это не единичное похищение, а целая серия. Все похищенные — артисты, приглашенные на съемки в телесериале мистера Гонзалеса. Они исчезли совершенно бесследно. Исключение составляет лишь мисс Коннели. Ей удалось вырваться из рук преступников и бежать на угнанном «Форде». Но дальше ее следы теряются. Мы не могли найти ни ее, ни угнанный автомобиль. Похоже, кто-то сводит счеты с кинокомпанией мистера Гонзалеса.

— У этих киношников нравы упали до уровня их персонажей, — Морли брезгливо поморщился. — Я не стал бы отвлекать вас, Норман, на расследование этих плевых интриг, но задета честь начальника полиции, и мы должны утереть нос проклятым газетчикам. Возьмитесь за это дело, Норман, и извините, что я вам поручаю подобную ерунду.

Морли дружески похлопал по плечу Майка, однако этот жест не мог обмануть Нормана. Детектив отлично понимал, что он неприятен, но одновременно и необходим шефу, как баллончик для уничтожения тараканов неряшливой кухарке. К тому же интуиция подсказывала Норману, что в деле мисс Коннели и мистера Гонзалеса «тараканы» будут не менее устрашающими, чем свирепые гиперы, с которыми ему пришлось недавно столкнуться в мрачных подземельях Нью-Йорка.

* * *

Дон Педро Гонзалес ненавидел полицию своей страны за то, что она берет слишком большие взятки. Но еще больше он ненавидел и боялся американскую полицию за то, что она взятки берет не у каждого. Смешно было бы предлагать деньги, например, знаменитому детективу Норману. С любопытством, выглядывающим, подобно устрице, из ракушки его страхов, режиссер переступил порог кабинета сыщика, о котором не раз писала мировая пресса, особенно после потрясшего всех захвата террористам атомной ракеты в России.

— Сеньор Норман, — голос режиссера прозвучал так глухо, как будто доносился из-за захлопнувшихся створок раковины, — обещайте, что не отправите меня в сумасшедший дом, что бы вы от меня ни услышали.

— Мистер Гонзалес, — детектив поднял могучую десницу, с блестящим, как нож гильотины, платиновым браслетом, — этой рукой я уничтожил несколько космических негодяев, а также отправил в тюрьму множество обыкновенных мерзавцев. Но поверьте, никого из них я не упрятал в сумасшедший дом. Я сыщик, мистер Гонзалес, а не психиатр. Здесь вы можете говорить все без малейших опасений быть превратно понятым.

— Хорошо, сеньор, я верю вам. В прошлом месяце, — начал режиссер, — я отдыхал на Гавайях. Был полный штиль, и вода была ясная-ясная. Я плыл на надувном матрасе вдоль берега и тут… — режиссер замер, словно ныряльщик, стушевавшийся на краю вышки, — …и тут я увидел в воде лицо Эстер — героини моего фильма! Оно было похоже на лицо утопленницы. Она схватила меня за ноги и стала топить!

Сеньор Норман, я не разговаривал бы сейчас с вами, если бы с проходившей яхты ко мне на помощь не бросился огромный лендзир. Знаете, такой пес, размером с волкодава. Он поймал меня на глубине и вытащил на поверхность. Смотрите, сеньор Норман, это следы его зубов, — режиссер закатал рукав, и Норман увидел свежие следы собачьих клыков.

— Вы кому-нибудь рассказывали об этом, мистер Гонзалес?

— Что вы, конечно, нет. Я был уверен, что у меня галлюцинации, что я схожу с ума. Я бы никогда не решился заговорить об этом. Но ужасное происшествие в отеле заставило меня прийти в полицию.

— В вас стреляла Эстер? — Майк пристально посмотрел в глаза режиссера.

— Да, сеньор, она и вторая героиня фильма — Марианна. Пожалуйста, поверьте мне, сеньор, Лиз Коннели может подтвердить мои слова.

— Лиз Коннели похищена, — сухо, как автомобильный компьютер, произнес Майк.

— Как, и ее похитили?! Это ужасно, сеньор Норман. Они преследуют меня, они похищают моих артистов. Моя кинокомпания на грани краха. Умоляю вас, сделайте что-нибудь, сеньор Норман. Я знаю, они следят за каждым моим шагом. Я не могу больше жить в отеле. Я перееду в какую-нибудь нору. Мне хочется зарыться как можно глубже, чтобы они не достали меня.

— Успокойтесь, мистер Гонзалес, — Норман протянул режиссеру рюмку японской рисовой водки, — я найду способ помочь вам. Но при одном условии — вы должны будете строго выполнять мои инструкции.

— О, разумеется, сеньор, — в глазах режиссера засветилась радостная готовность лендзира выполнять любые команды проводника.

* * *

— И тогда, Стив, он увидел под водой лицо утопленницы…

— Чушь какая-то, однако от нее мороз идет по коже. Ты, случайно, не разыгрываешь меня, Майк? — помощник начальника полиции поднял бокал и, прищурившись, посмотрел сквозь него на Нормана, как это делают часовщики.

— Стив, все очень серьезно. Я чувствую приближение ужасных событий. В мои виски стучатся крики людей, взывающих о помощи, — Майк Норман скользнул рассеянным взглядом по столикам открытого кафе, пустынной улице с одиноким фургончиком фирмы «Кока-кола».

— Может быть, в режиссера стреляли актрисы, играющие Эстер и Марианну?

— Исключается, Стив, у них прочное алиби. В момент обоих покушений они были за тысячи миль от режиссера.

— Тогда что же?

Почувствовав странное беспокойство, Майк склонился к самому уху Стивена:

— Оба покушения, — зашептал он, — произошли во время демонстрации телефильма с участием Эстер и Марианны. Сегодня по телевидению пойдет следующая серия, и я подозреваю, что покушение повторится. Жизни мистера Гонзалеса угрожает опасность. Проверь оружие, Стив, вечером предстоит серьезная работа.

* * *

— Проклятье! — Джек Горилла сорвал с головы наушники и швырнул их на пол фургона фирмы «Кока-кола». — Ни черта не слышно! Этот легавый осторожен, как старая лисица!

— Не расстраивайтесь, маста Джек, — Проныра Гарри отключил подслушивающую аппаратуру, — и так ясно, маста Джек, фараоны сегодня что-то затевают.

— Поднимай наших людей, Проныра, и пусть берут побольше патронов — сегодня вечером будет жарко и нам, и нанявшему нас мистеру Гонзалесу, — приказал гангстер.

* * *

Добравшись до окраины Нью-Йорка, Майк Норман вылез из кабины «Форда» и, уперев руки в бока, выгнул спину, сгоняя усталость как леопард, точащий когти о ствол дерева. Обвешанный оружием, он был и в самом деле похож на леопарда, хорошо отточившего когти.

Шел дождь. Мокрый асфальт в неверном свете фонарей мельтешил в глазах, как экран «видика» перед началом кино. Майк усмехнулся, подумав, что сюжет «фильма», в котором ему сейчас предстояло сыграть главную роль, и не снился киношникам Голливуда.

— Бог ты мой! — Стив замер на краю лужи, утирая холодный пот, выступивший на лбу. — Майк, я только что видел в воде женское лицо.

— Как не позавидовать человеку, которому на каждом шагу мерещатся девушки, — пошутил Норман.

— Клянусь тебе, Майк! У нее было лицо утопленницы.

— Вздор! — тяжелый башмак детектива разбил зеркальную поверхность лужи на тысячи мелких брызг. — Смотри в оба, Стив, сейчас нам будет не до девушек. Прикрывай меня сзади.

Норман взглянул на часы. До начала телесериала мистера Гонзалеса оставалось две минуты.

Подняв воротники, детективы направились к одиноко стоявшему дому режиссера. А вслед за ними, туда же, как крысы к мусорному бачку, направились крадущиеся тени гангстеров.

Войдя в сумрачную гостиную, Майк увидел режиссера, сидящего под старинным светильником. Лицо его было бледно. Это было все, что успел рассмотреть детектив, потому что в следующую секунду он почувствовал легкий холодок от приоткрывшейся двери. Майк резко повернулся. На пороге стояли две смертельно красивые девчонки: одна — темненькая, как крыло ласточки, вторая — светленькая, как ее брюшко. Майк обомлел — это были Эстер и Марианна. Их револьверы были нацелены в грудь детектива.

Два выстрела грянули почти одновременно. Страшная сила отбросила Майка к стене. Он ударился об нее, благодаря Господа за то, что предусмотрительно надел бронежилет.

— Пардон, бэби, это все-таки не скалки! — обезоружив девчонок, Стив подтолкнул их к столу.

— Сеньориты, как я рад вас видеть, — дон Педро осклабился словно волкодав, прижавший лапой волчонка.

— Мерзкий палач! — гневно вскинув подбородок, Марианна отвернулась от режиссера.

— Этот человек — межпланетный монстр, убийца нашего мужа и похититель американских граждан. За сотрудничество с ним всю вашу шайку посадят на электрический стул, — Эстер обожгла Майка презрительным взглядом, в котором электричества было ничуть не меньше, чем в самом электрическом стуле.

— Полиция Нью-Йорка, — Норман отогнул лацкан плаща, на нем, как луч надежды, блеснул полицейский значок.

— Этому можно верить? — прекрасные голубые глаза Эстер увлажнились слезами.

Не отвечая ей, детектив повернулся к режиссеру:

— Против вас выдвинуто серьезное обвинение, мистер Гонзалес.

Тяжелый, как меч правосудия, взгляд Майка уперся в дона Педро.

— Девчонка сказала правду.

Режиссер поднял руки к лицу, и на его пальце Майк увидел старинный перстень в форме овечьего копытца… Оттянув губы, как заднюю стенку телевизора, режиссер оголил потускневшую от времени биоэлектрическую начинку своей головы.

— Киборг, — прошептал побледневшими губами Стив.

— …Да, — продолжил монстр, — это я убил их мужа, едва не сорвавшего мой эксперимент по внедрению единобрачия в северных странах. Однако в последние годы эксперимент снова оказался под угрозой — в Европе и Америке появился коллективный секс, моногамия начала отступать. И тогда я задумал свой телесериал. Его формула: один мужчина плюс одна женщина. Все крутится вокруг этого. Он должен был укрепить моногамные традиции. Я решил сам написать сценарий.

«Теперь понятно, откуда его банальные сюжеты и слабая литературная основа», — подумал Майк.

— Я читаю ваши мысли, Норман, — усмехнулся режиссер. — Существует искусство кино и искусство заполнять зрительные залы. Это совершенно разные вещи. Мой телесериал снабжен спецэффектами, которые заставляют людей, словно мух, облеплять экран телевизоров. Это меня и подвело. Когда миллионы людей одновременно стали смотреть мой телефильм, возник эффект массового психоза, высвободилось колосальное количество биоэнергии, что привело к материализации экранных персонажей, прообразом которых мне послужили женушки идальго дона Филиппо. Кстати, и актрис я подобрал похожих на них. Теперь при каждой демонстрации телефильма материализованные персонажи, эти ожившие картинки с кинопленки, сходят с экрана и отправляются меня убивать! Я ничего не могу с ними поделать — ведь они не люди. Вот для чего понадобились вы, Норман. Вы должны были отдать их в мои руки.

— Сеньор Гонзалес, — вмешался в разговор Стив, — не скажете ли вы, что я видел в таком случае в луже? — он кивнул в сторону улицы.

— Это побочное явление материализации, возникающее при недостатке биоэнергии, — небрежно ответил режиссер.

— Вы забыли рассказать о целях эксперимента, мистер Гонзалес, или это тайна? — тихо спросил Майк, будничностью тона пытаясь скрыть свое жгучее любопытство.

— По законам моей планеты, я даже обязан сообщить вам, за что вы будете уничтожены. Моя цивилизация приступила к захвату чертовски богатой планеты, населенной змеями, которые для нас то же, что для вас коровы. Нам нужны колонисты, которые добывали бы нам змеиное мясо и одновременно сами служили бы кормом для змей. Люди идеально подходят для этой роли. Однако, мы должны были знать, какую форму половых контактов установить в колониях, что жизнеспособнее — многоженство или единобрачие.

— Теперь понятно, для чего понадобился ваш эксперимент, — Майк мельком взглянул на часы. До затребованного им прекращения показа телефильма оставалось всего пять минут. Это означало, что через пять минут выключаться телевизоры, и Эстер с Марианной бесследно исчезнут, выскользнув из лап монстра.

— А похищенные американские граждане, включая Лиз Коннели, — первые кандидаты в колонисты, не так ли, мистер Гонзалес?

— Вы правы, сеньор Норман, под видом набора актеров мы комплектовали первую группу колонистов.

Майк задумчиво погладил левую щеку, что служило для Стива сигналом «К бою». До остановки телефильма теперь оставалось всего шесть секунд.

— Эй, эй, вы куда? Стойте! — монстр подскочил, разинув свой резиновый рот, — на его глазах Эстер и Марианна растаяли в воздухе, подобно двум стайкам сигаретного дыма.

— Убейте легавых! — в бешенстве закричал режиссер нанятым бандитам.

И тотчас в окна просунулись гангстерские стволы.

Однако первым прозвучал выстрел Нормана, разнесший вдребезги светильник. В темноте Майк кинулся к режиссеру, стремительно напялил на него белый плащ и тут же кубарем отскочил в сторону.

— Огонь, братва! Вон он в белом! — заорал Джек Горилла, тыча пальцем в режиссера.

Рой пуль гулко ударил в металло-керамическую задницу инопланетянина, словно град в пустой тазик.

Преследуемый этим роем дон Педро носился по гостиной, изрыгая проклятья. Наконец, зацепился за край столешницы и рухнул на пол.

— За мной, братва! Бей легавого!

Джек Горилла одним махом перепрыгнул через окно и кинулся на белое пятно, лежащее на полу. Но, получив межпланетную зуботычину, отлетел на спрыгнувшего с подоконника Проныру и рухнул, придавив его своей тушей, словно конь непутевого жокея.

— Маста Джек, это не человек, я сам всадил в него две обоймы! Это дрессированный полицейский дьявол! Надо рвать когти. Пустите меня, маета Джек! — хрипел Проныра в ухо бездыханному гангстеру, выдергивая из-под него свою ногу.

— Тише, ты, дурак, — услышал он вдруг ответный шепот. — Давай ползком, ползком.

Затаив дыхание, гангстеры поползли к двери, и тут сопящий нос Джека Горрилы уткнулся во что-то, ползущее туда же. Глаза гангстера вылезли из орбит! Прямо перед собой он увидел ненавистное лицо Нормана!

— А!!! — ужасный крик Гориллы заставил содрогнуться целый квартал.

Выпрыгивая на ходу из модных штиблет, гангстеры, сверкая пятками, неслись к машинам.

— Кретины проклятые! Идиоты! — тихо хныкал в углу дон Педро, хватаясь за свою изрядно потрепанную задницу.

* * *

Оказавшись в безопасном месте, Майк извлек из револьвера стреляную гильзу и протянул ее другу:

— Возьми, Стив, на память.

Положив холодный цилиндрик на ладонь, помощник начальника полиции, в задумчивости, долго разглядывал его.

— Спасибо, Майк. Я восхищен. Одного твоего выстрела было достаточно, чтобы остановить всех этих негодяев…

— Чтобы устроить фейерверк, за который нам еще влетит от шефа, ведь его не интересует ничто, кроме Лиз Коннели и заметки в «Нью-Йорк пресс», — буркнул весьма недовольный собой детектив.

* * *

Лиз Коннели сидела на корточках, тупо уставившись на висевший в центре пещеры светильник, источавший тошнотворный зеленый свет. От этого базальтовые своды делались похожими на покрытые зеленой слизью остовы затонувших кораблей, а обнаженные тела людей принимали черты странных морских существ.

Время от времени они на четвереньках испуганно разбегались по углам пещеры, суетливо, как крабы, перебирая конечностями. Это означало, что Большой Гаденыш подобрался к ним, и, громко чмокая, щиплет за животы и груди своим беззубым младенческим ртом. Иногда он хватал за ноги женщин, пытаясь их изнасиловать. И тогда они отбивались от него из последних сил, не имея возможности убить проклятую бестию.

Лиз Коннели с ужасом думала, как быстро растет Гаденыш. Его ноздреватые десны становились все тверже, а, местами, сквозь них уже пробивались хищные акульи резцы. Когда они окончательно проклюнутся, Большой Гаденыш превратится в Большого Змея, и тогда он начнет одного за другим пожирать узников пещеры.

Актриса надеялась умереть в числе последних, потому что, каким-то непостижимым образом, она была перенесена сюда вместе с угнанным ею «Фордом», что давало ей возможность вовремя скрываться от рептилии и спать не на полу пещеры, куда в любую минуту мог заползти гаденыш, а в кабине, вместе с дюжиной других людей, прижатых друг к дружке теснее, чем патроны в пистолетной обойме. Даже в багажнике автомобиля ухитрялись спать трое бывших артистов.

По ночам Большой Гаденыш подползал к машине и, присосавшись к стеклу, пристально разглядывал несчастных, подобно тому, как деревенское дитя, прильнув к парнику, разглядывает зеленые помидоры, с нетерпением ожидая, когда они поспеют. При этом по чешуйчатому телу рептилии текли обильные светло-зеленые слюни. Насмотревшись на притихших людей, он залезал под машину и принимался раскачивать ее, словно привязанную к шесту лодку.

«О, Господи! Кому все это нужно? Чья злая воля создала этот кошмар — этот огромный террариум, куда вместо лягушек выпущены люди? Что ждет нас всех?» — эти вопросы Лиз Коннели задавала себе тысячу раз и ни на один из них не находила ответа.

* * *

Режиссер дон Педро Гонзалес — инопланетянин, несмотря на недавние неприятности, чувствовал себя вполне сносно. Разгуливая взад-вперед по внутренней палубе НЛО, висевшего над Кордильерами, он старался не думать о паршивых легавых, безмозглых гангстерах и улизнувших девчонках. Главное — эксперимент, а он успешно завершился. Впрочем, его результат подсказали сами люди.

Инопланетянин усмехнулся, вспомнив, как с трагическим пафосом дон Филиппе говорил о «лучшем скакуне» — единственном полноправном продолжателе породы. Если бы идальго знал, какую важную информацию он передал «режиссеру», то наверняка проглотил бы свой язык. Да, на змеиных планетах будет только один мужчина-производитель, словно трутень, окруженный работающими пчелками — женщинами. Все родившиеся мальчики, подобно бычкам на земных фермах, пойдут на корм змеям. Расчеты показывали, что баланс убыли и прироста колонистов будет при этом соблюден.

Теперь дело было за малым — приучить первую группу колонистов к мысли о том, что они являются такой же естественной пищей для змей, как коровы для них самих. После этого можно было отправлять колонистов на змеиные планеты. Пусть чувствуют то же самое, что чувствуют несчастные цыплята с их птицефабрик, прежде чем стать «грилем».

На этом миссия режиссера заканчивалась. Впрочем, оставалось еще одно незаконченное дело — нужно было заполучить Нормана, которому предстояло стать производителем. Но это был уже совсем пустяк, о котором не стоило даже думать.

* * *

Майк Норман медленно шел по улице, глубоко засунув руки в карманы и низко опустив голову, словно человек, потерявший золотые часы. В действительности, он потерял нечто большее: во-первых, девушек-террористок, во-вторых, Гонзалеса, который теперь наверняка зарылся глубже, чем крот, которого хорошенько цапнула за задницу лисица.

Одно было отрадно — то, что теперь в деле Лиз Коннели не было белых пятен.

Майк брел по тускло освещенной улице Нью-Йорка к тому месту напротив дома режиссера, где Стив увидел утопленницу.

Здесь! Норман остановился на краю лужи, и его тень, подобно туловищу аллигатора, легла на ее дно. Почувствовав легкую вибрацию воздуха, Майк напряг зрение, и тут сквозь мутную пленку воды он явственно различил печальное лицо Марианны.

— Жди нас дома, Майк, — тихо сказала девушка.

Снова легко завибрировал воздух и видение исчезло.

«Даже если вам назначает свидание утопленница, вы должны выглядеть элегантно», — таков был принцип Майка, поэтому он по пути домой посетил модный салон.

Когда запыхавшийся, украшенный парикмахером, словно новогодняя елка, Норман влетел в свою квартиру, то не поверил глазам — в его постели лежали две смертельно красивые девчонки: одна — темненькая, как крыло ласточки, вторая — светленькая, как ее брюшко.

Теряя голову, он опустился на кровать навстречу лилиям и орхидеям, которые и сами тянулись к нему. Юные прекрасные змейки обвили и стиснули своего удава, самозабвенно отдаваясь ему, проваливаясь вместе с ним в темную, пьянящую бездну сладострастия, и тут же поднимались к сияющим вершинам искреннего чувства!

— О, как я счастлив! — восторженно шептал Майк. — Но кто вы, люди или существа, сотканные из телевизионного эфира?

— А ты кто, Майк? — поцелуй Эстер белой розой лег на его губы.

— Меня родила женщина.

— Ты видел это, Майк? — поверх белой розы легла красная — это был поцелуй Марианны.

— Нет, моя прелесть. Не видел.

— Мы тоже не знаем, откуда мы. И нам страшно, Майк, — Эстер пушистым белым котенком прижалась к Норману.

— Бедняжки, — он обнял их обеих. — Я спасу вас или умру, — так же тихо прошептал Майк, с ужасом осознавая свое бессилие.

— Спасешь для того, чтобы сделать нас своими любовницами? — Марианна нежно и грустно коснулась его плеча.

— Я женюсь на вас обеих, — неуверенно сказал Норман, представляя завистливое и, в то же время, осуждающее лицо Морли. — Женюсь, даже если вы не люди.

— Мы люди! Мне было больно, — Эстер подняла руку — на ее пальчике чистейшим рубином горела капелька крови.

— Конечно, люди, — Майк обнял девушку.

«Они воссозданы из эфира чистыми и невинными, значит, они принадлежат только мне», — сердце Нормана тревожно и счастливо замерло.

— Вы пришли, чтобы отомстить Гонзалесу, Эстер?

— Не только. Мы с Марианной любим друг друга, а он в каждой серии стравливает нас. Это причиняет нам невыносимые муки. Да, мы надеялись рассчитаться с ним, но предпочли любовь мести. Ты так похож на дона Филиппе, Майк, — Эстер умолкла.

— В эти минуты, — Марианна с робкой надеждой посмотрела на Нормана, — по телевидению идет последняя серия. Мы исчезнем навсегда, неотмщенные, униженные.

— Я боюсь, Марианна, боюсь темноты и небытия. Ведь от нас не останется ничего, даже цветка на могильном холмике, — зарыдала Эстер.

Майк прижал к себе мокрое от слез лицо девушки, чувствуя, как у него у самого на глаза наворачиваются слезы:

— Любимые, я сумею спасти вас!..

Но лицо Эстер, словно солнечный зайчик, выскользнуло из его рук, поплыло, растворяясь и исчезая.

— Нет!!! — закричал Майк.

* * *

«Месть! Клянусь вам, девочки, я сделаю то, что не смогли сделать вы своими нежными руками…»

— Нежными руками… — повторил он и вдруг разрыдался. Майк рыдал так же безутешно и жутко, как тогда, когда потерял свою Эолу. Он чувствовал себя усопшим, низвергнутым из рая в ад.

Прокусив насквозь губу, он слезами боли остановил слезы отчаянья. Не разжимая челюсти, Майк быстро собрал походный саквояж. Оставалось заехать в полицейский арсенал за оружием.

Сев в «Форд», Норман потянулся к рулю и вдруг отпрянул — на лобовое стекло ляпнулась огромная зеленая капля. Вот это птичка! Детектив включил стеклоочиститель. Но в тот же миг вся машина была облеплена противной зеленой слизью. В ней стало темно. Машина поднялась в воздух и полетела куда-то, набирая скорость.

Когда она, наконец, остановилась, мягко осев на пружинах, Майк ударом плеча распахнул склеившуюся дверь.

«Форд» стоял посреди огромной зеленой пещеры! Норман увидел застывшие в ужасе фигурки людей и гигантскую змею, которая тащила за ногу женщину, вцепившуюся в бампер заплывшей зеленой слизью машины. Это была Лиз Коннели!

Не раздумывая, Майк кинулся к гадине. Заметив его, чудовище оставило актрису. Его шершавый хвост обвился вокруг бедра Нормана, пытаясь вывихнуть сустав, а беззубая пластичная пасть вцепилась в шею.

Пригнувшись, Майк запустил руку по самый локоть в пасть бестии и, ухватив ее горячий, мокрый язык, рванул его на себя! Жуткий звук, похожий на визг тормозов, потряс своды пещеры. Из пасти змеи ударил фонтан отвратительной зеленой жижи.

Майк отшвырнул вырванный язык чудовища, и он запрыгал по полу пещеры, как пойманный угорь по дну лодки.

И тут стены пещеры раздвинулись. Вспыхнул забытый и радостный, словно воспоминание детства, дневной свет… Люди обернулись в его сторону и увидели фигуру режиссера, которая медленно и зловеще, точно палач к эшафоту, приближалась к Норману.

— Как ты посмел, мразь! — инопланетянин остановился у бездыханного змеиного тела. — Ты убил змея, доставленного сюда за миллионы Световых лет! За это ты будешь умерщвлен! Инопланетянин нацелил револьвер в лоб Нормана, с садистским интересом наблюдая за выражением его лица. Но оно было презрительным и непроницаемым, что не понравилось монстру.

— Подойди, — приказал он Лиз Коннели, — его убьешь ты!

Актриса взяла оружие из рук инопланетянина и, зная, что исполняет самую важную в своей жизни роль, направилась к Норману.

— Держи! — неожиданно крикнула она и кинула револьвер детективу.

Норман поймал его на лету. В то же мгновение во лбу инопланетянина открылся третий глаз, готовый извергнуть смертоносный луч. Но еще раньше, с каскадерской ловкостью, Майк нажал спуск. Пуля вдребезги разнесла третий глаз Гонзалеса.

Склонившись над упавшим киборгом, Майк снял с его пальца золотой перстень в форме овечьего копытца.

— Я отомстил за вас, девчонки, — прошептал Норман.

* * *

Войдя в кабинет главного редактора «Нью-Йорк пресс», фотокор Джимми Смит развязно закинул в свой лягушачий рот ананасовую жвачку — он знал себе цену.

— Какие проблемы, босс? — спросил он главного редактора тоном начальника, одалживающего десятку шоферу.

Это был имидж крутого журналиста, необходимого газете больше, чем она ему.

Для начала, выплюнь резинку, Джимми, чтобы тебе не пришлось ее проглотить, — шеф посмотрел на фотокора, не предвещающим ничего хорошего взглядом.

— Вы хотите сказать, сэр, что я уволен? — спросил Джимми дрогнувшим голосом, при этом его имидж съежился до размеров использованного презерватива.

— Ты угадал, Джимми, — утвердительно кивнул главный.

— Все из-за той фотографии, где начальник полиции лакает пиво?

— Да. Мы выставили его дураком, а он провел блестящую операцию, освободив Лиз Коннели и всех других. Его даже представили к награде. Мне жаль, Джимми. Пойми, это вынужденное решение…

Выйдя на улицу, безработный Джимми Смит увидел полицейскую машину и сидящего в ней Морли.

— Иди сюда, парень, — поманил газетчика начальник полиции.

— Почему бы тебе не стать полицейским фотографом? Садись в машину и расскажи, сукин сын, как тебе удалось сделать этот снимок?

— Слушаюсь, сэр, — просиял Джимми.

* * *

Шел дождь. Глухая ночь обезлюдела улицы Нью-Йорка, словно средневековая чума. Нахлобучив шляпу на самые глаза, Майк шел к дому Гонзалеса, навстречу воспоминаниям, сладким и мучительным, как слезы любви.

«О, мотыльки, трогательные полночные танцовщицы в плащах из серебристой лунной пыли, даже вам дается для любви целая ночь. Почему же моей любви были отпущены лишь считанные мгновенья?»

Остановившись на краю лужи, он долго всматривался в нее, надеясь различить любимые черты. Но тщетно. Толпа ушла за другими кумирами, забыв Эстер и Марианну. И не нашлось даже десятка тех, кто помнил бы о них в этот час.

Тогда Майк опустился на колени и бросил в воду золотой перстень дона Филиппе в форме овечьего копытца:

— Прощайте, девочки, я люблю вас обеих, вопреки ханжеству этого не лучшего из миров.

— Помни нас, любимый, — прошептала вода.