«Дельфин в стеарине»

Николай Романецкий Дельфин в стеарине (Везунчик-2) (Фантастический детектив)

Памяти Э. С. Гарднера, А. Конан-Дойла, А. Кристи, Р. Стаута, Р. Чандлера, герои которых останутся со мной навсегда.

1

Бабка была шустрая, как мышка. Хотя к дамской фигуре подобных габаритов сравнение с этим мелким грызуном, конечно, не слишком-то подходит… Однако слова из песни не выкинешь. Особенно из уже спетой… А моя песенка была явно спета: бабка крутилась вокруг, и даже ежу было ясно, что я ей не просто нужен, а чрезвычайно необходим. Как граненый стакан – добывшей вожделенную бутылку троице… На старухе была когда-то синяя (судя по изнанке поднятого воротника), замызганная телогрейка, из-под которой торчала бесформенная серая юбка, красные резиновые сапоги и серый же пуховый платок, какие в наше время увидишь лишь на экране телика или где-нибудь в зауральской тьмутаракани. Бабка вертелась вокруг, и наконец ее маневры привели к тому, что мы оказались нос к носу. У нее были знакомые зеленые глаза, а на лоб спадала из-под платка прядь рыжих волос. Бабка хитро подмигнула мне правым глазом, шмыгнула носом и зычным командирским голосом распорядилась:

– Не спи, странник, проснись! Равнодушие – победа энтропии черной…

– Заткнись! – рявкнул я.

И проснулся.

Под щекой присутствовало мягкое. Кажется, подушка… Ну да, конечно. Подушка.

Я оторвал от нее голову. Приподнялся. Огляделся.

Все вокруг было знакомо.

Трельяж с усыпанной хитрыми дамскими штучками полированной столешницей; в повернутой ко мне створке отражалась часть зашторенного окна; сквозь штору проглядывал белый день… Бельевой шкаф из того же мебельного гарнитура, что и трельяж… Едва заметные контуры триконки в углу, которая здесь выполняет функции телевизора… На противоположной стене голографическая картина – крепко сложенный тип в форме десантника с моим лицом. Капитан Вадим Ладонщиков, которым когда-то был я и который торчал здесь для моего искушения (так, наверное, считала Катя, простившая, но ничего не забывшая)… Ну и двуспальный сексодром подо мной, который среди приличных людей зовется супружеской постелью.

На второй половине сексодрома развалился только кот Пуся, полное имя которого было Базилевс. Супруги же, которая обычно лежала на месте Пуси, не наблюдалось, но я сразу вспомнил причину ее отсутствия.

Немалую часть прошедшей ночи мне пришлось проторчать на улице, наблюдая за женой клиента, и слежка оказалась успешной: я сопроводил парочку до самых дверей "Киевской", периодически делая снимки цифровиком. В номер, правда, было не проникнуть, но ведь и так ясно, зачем отправились в гостиницу двое, каждый из которых имел прекрасный особнячок: кавалер на Каменном острове, а дама (совместную с моим клиентом) – в районе Шувалово-Озерки, между Суздальскими озерами и Выборгским шоссе. Не понимать, зачем отправились в гостиничный номер обладатели таких особнячков, мог только полный слепец, а мой клиент им не был. Оставалось только переправить ему снимки, и дело в шляпе. И потому мне было дозволено поваляться в постели, а Катя укатила в офис как обычно к половине десятого…

С чувством хорошо исполненного долга я поднялся с постели, прошествовал в душ и полюбовался собственной слегка помятой физиономией. И только тут, когда на макушку брызнули колкие холодные струи, окончательно проснулся.

Нет, друг ситный! Все не то и все не так, как поет популярный певец, имя которого я никак не могу запомнить…

Все не так, потому что слежкой за любодеями я занимался позавчера, в субботу.

Вообще говоря, в субботу и воскресенье я обычно сижу без работы, поскольку у клиентов выходные, и они проводят время со своими благоверными, которым, естественно, в такие дни не до любовников. Но нынешний мой клиент, владелец сети продуктовых магазинов "Василеостровец", уезжал на деловые переговоры, и его благоверная, как и в рабочие дни, была предоставлена самой себе, чем, естественно, и воспользовалась.

Да, это было в субботу. А вчера вечером я сделал то, чего не делал никогда, – посетил казино. Вот так вот…

Выйдя из душа, я отправился на кухню и сварганил себе омлет. Конечно, в моем омлете не было анчоусов или половины чайной ложки мелко накрошенного лука-шалота, как у Фрица Бреннера, зато была щепотка красного молотого перца и целая луковица, порезанная полуколечками, спассерованными в оливковом масле, и слопал я эту стряпню все с тем же чувством хорошо исполненного долга. Потом я пил кофе с бутербродами и раздумывал о том, как сильно вогнали мне в голову познания придуманного Рексом Стаутом молодчика, известного всему миру под именем Арчи Гудвин. Впрочем, думается, эти познания намного полезнее, чем информационный багаж другого Гудвина – Великого и Ужасного, способного наделить смелостью Трусливого Льва и помочь Фее Убивающего Домика, но не сумевшего бы справиться с самым вшивым питерским хулиганистым шкетом…

Мои размышления прервала донесшаяся из кармана халата битловская "Облади-облада".

Я глянул на дисплей.

Катя…

Нажал кнопку, поднес к уху:

– Да, Катюша!

– Ты где?

– Еще дома.

– Сейчас перезвоню.

Через пару мгновений в гостиной зазвучало "Июльское утро" в исполнении хипового Урии, и я отправился туда, к проснувшемуся видеофону.

Все-таки нашу квартиру еще апгрейдить и апгрейдить. У нормальных людей и на кухне дисплей с телекамерой, звонок идет прямо туда, где находится хозяин. Но мы на такой апгрейд еще не заработали.

Оказывается, Катя решила полюбоваться на мою физиономию – как я выгляжу после вчерашних трудов.

Я громко поудивлялся странным желаниям дамы, с давних пор бывшей мне законной супругою, а с недавних – еще и секретарем, и бодро доложил, что уже поднялся, позавтракал, намерен отправить последнему клиенту серию добытых вчера снимков-компроматов (Кате я, разумеется, о том, что пойду в казино, не сказал), а потом…

– А потом немедленно в офис, – сказала Катя. – Я назначила на двенадцать встречу с тобой одному весьма настырному типу.

– Он был настырен по отношению к тебе? – спросил я с неудовольствием. – Придется настучать ему по репе.

– Он был настырен по отношению к тебе. – Лицо Кати осветилось улыбкой, от которой я всегда начинал ощущать, что в моей груди тоже есть этот комок мышц, называемый сердцем. – Хотел увидеть тебя немедленно. Еще бы немного, и я бы сама настучала ему по репе. Но, во-первых, он согласился отложить вашу встречу до полудня, а во-вторых… – Она заметно сглотнула. – А во-вторых, мне кажется, это стопроцентный шанс.

Я немедленно напустил на физиономию решительность, целеустремленность и желание поспешествовать народу (или хотя бы собственному агентству), и объявил, что рву когти на работу.

– Машину я взяла, так что когти рвать тебе придется на общественном транспорте или пешком. Обязательно надень костюм, лучше коричневый. И галстук не забудь повязать. И, ради бога, не вздумай опоздать! – Катя отключилась.

А я все-таки сначала подсел к компьютеру, перекачал с цифровика файлы и отправил компромат клиенту, который наверняка уже появился в городе. По договору он был обязан перечислить оплату на наш счет в течение суток после получения доказательств неверности жены. Возможно, получив их, он сделает перечисление еще сегодня. Потом я запаролил папку с файлами – даже сейчас в Питере найдутся желающие ознакомиться с ними, а что уж говорить, если начнутся серьезные дела!.. Поэтому Катя поставила на наш домашний комп двухуровневый пароль, но я с самого начала решил, что материалов, связанных с серьезными делами, на домашнем компьютере попросту не будет. Береженого бог бережет…

Это шанс, сказала Катя.

С тех пор, как произошел выкидыш (после которого я и подарил ей Базилевса), она сильно изменилась. Сначала заявила, что все случившееся только к лучшему, потому что у частного детектива не должно быть детей. В этом заявлении была логика, но вовсе не женская. Зато абсолютно женским было ее решение бросить старую работу и пойти на службу в недавно созданное детективное агентство "Макмез" в качестве секретаря, завхоза, бухгалтера и обладателя массы других должностей.

Впрочем, детективом в новом агентстве тоже был один человек – я. И пока расширения штатов не предвиделось. Потому что доходов наших едва хватало на то, чтобы сводить концы с концами. Конечно, находятся порой типы, готовые выложить кругленькую сумму за доказательства супружеской неверности, но наше агентство эти типы почему-то обходили стороной. И родители бедных похищенных девочек за нашей помощью тоже не обращались, хотя, судя по выпускам "Телевизионной криминальной службы", похищения в Северной Пальмире случались. Но там всегда оказывались другие специалисты…

В общем, недаром сказали когда-то умные люди: "Сначала ты работаешь на имя, а уж только потом имя – на тебя"! И судя по всему, до второй половины этой формулы успеха "Макмезу" еще скакать, скакать и скакать без седла и уздечки. Но Катя все силы свои дамские клала на то, чтобы аллюр был побыстрее. А я надеялся, что это отвлекает ее от смерти нашего не родившегося сына, и старался помочь, конь в малине!.. Снимая цифровиком похотливых дамочек или отыскивая сбежавших мужей.

Так неужели ж отыскалось наконец седло! Или, на худой конец, уздечка…

2

Офис "Макмеза" расположен в Вавилонской башне – тридцатиэтажном деловом центре на проспекте КИМа. Не Кима, а именно КИМа. Так сокращенно в прошлом веке называли Коммунистический Интернационал Молодежи, международную организацию подростков и тинэйджеров, занимавшуюся экспортом мировой революции. Или чем-то подобным.

В наше время от этого интернационала осталась только аббревиатура в названии проспекта, протянувшегося по Голодаю, от Армянского кладбища к Малой Неве. Когда-то на месте этого центра располагался стадион одного из находившихся неподалеку заводов. Но завод давно уже перенесли с Васильевского острова, являющегося географически едва ли не центром города, на одну из окраин. Стадион стал муниципальным и слегка сжался в границах, что и позволило построить тут несколько высотных деловых зданий.

Деловые здания, на мой взгляд, вполне могут быть и тридцатиэтажными, а вот неведомому архитектору-мизантропу, что догадался строить такой высоты жилые дома, я бы воткнул здоровенный кол в ж… Ну, в общем, вы и сами догадались – куда! Это ж как надо не любить людей, чтобы предлагать им жить в железобетонных фаллосах…

Ходьбы от нашего дома до Вавилонской башни было двадцать пять минут, и я вполне успел добраться туда на своих двоих. Вошел в фойе, показал охране пропуск и поднялся лифтом на двадцать шестой этаж, где среди разнокалиберных фирм и фирмочек притулились и наши двадцать квадратных метров – приемная-предбанник и рабочий кабинет детективного агентства "Макмез" (Максим Мезенцев к вашим услугам, дамы и господа, верой и правдой, огнем и мечом! А вы, соответственно, рублем, долларом или евром, хотя можно и любой другой валютой).

Выйдя из лифта, я глянул на часы.

До полудня оставалось еще двадцать минут.

Я поздоровался с Вовцом, еще одним охранником (они находились и на этажах тоже), защищавшим наши души и тела от возможных опасностей, парнем неглупым и наблюдательным.

– Ого! – сказал он, оглядев меня с ног до головы. – У вас сегодня годовщина свадьбы?

– Почти, – ответил я. – Смотрины жениха.

Мы выкурили по сигарете, потрепались о шансах нашего двуглавого орла на предстоящем кубке мира по хоккею, пришли к согласному выводу, что светит нам там хрен в кожаной юбке. Как почти на всех уже минувших кубках нынешнего века…

Вовец – из странных болельщиков, он просто обожает хоккей и совершенно равнодушен к футболу. Такое бывает крайне редко. В общем, обсудить вчерашнюю победу "Зенита" над "Динамо" в питерском дерби с ним было невозможно, и пришлось заговорить о работе.

– Не видел ли ты моего потенциального клиента?

– Конечно, видел, – сказал охранник. – Других-то ведь и не было. Показывал ему вашу дверь. Тот еще клиент, по-моему. Рожа, как у хорька. Смотри, чтобы тебя не кинул. А лучше вообще не берись за дела людей с подобными физиономиями. Неприятности огребешь лопатой.

Вовец – мужик незлой и, как я уже говорил, весьма неглупый, так что я обычно прислушиваюсь к его мнению. Но платить аренду в наступившем месяце – нам с Катей, а не Вовцу. Поэтому я покивал, сделал вид, будто задумался, и проследовал в свои детективные пенаты.

Катя с грустным видом сидела в приемной, изучая лежащие на столе бумаги. Судя по всему, это были счета. Когда я вошел, она тут же спрятала их в ящик стола и попыталась напустить на мордашку нечто похожее на веселость и удовлетворение жизнью.

Попытка ей не удалась.

Я оглядел приемную. Все шкафы, полки и стулья находились на своих местах, так что до продажи мебели агентство еще не катилось.

Я обошел стол, откатил к стенке стул вместе с Катей и открыл ящик. Катя положила руки на колени, обтянутые строгой черной юбкой, и сказала:

– За свет и связь.

– Наскребем? – спросил я.

– Наскребем. Но на бензин, если захочешь куда-то поехать, не дам. Придется на метро. Иначе завтра есть не на что будет.

Я кивнул.

Финансы поют романсы. Все-таки слежка за неверными женами и мужьями – это не Клондайк.

– Нам нужны серьезные дела, – сказала Катя, глядя на триконку дисплея, по которой гулял скринсейвер в виде гоняющихся друг за другом зеленых чертенят с оленьими – большими и ветвистыми – рогами.

А я подумал, что нам вовсе не стоило закупать для офиса все это суперсовременное моднявое железо. Вполне бы хватило жидкокристаллических панелей и пятилетней давности системных блоков. И уж тем более не стоило покупать программу с сетевым агентом… Но Кате так хотелось, чтобы мы выглядели солидно, что она вбухала в офис все свои сбережения. У Макса же Мезенцева сбережений…

В который уже раз я пожалел, что пижонски растранжирил наличность, доставшуюся мне в прошлогоднем деле. Романтик вшивый, в душу меня колуном!..

– Нам нужны серьезные дела, – повторила Катя. – И мне кажется, этот Антон Константинов, что появится через пять минут, серьезный клиент. Он наверняка даст нам серьезное дело.

Честно говоря, я уже не в первый раз слышал от нее эту фразу. С некоторых пор она стала считать, что если верить в хорошие планы, они непременно будут проведены в жизнь. Такова, мол, философия удачного бизнеса. Впрочем, назвать детективное агентство "Макмез" удачным бизнесом мог назвать только полный идиот… И я снова подумал, что стоило бы вернуться к тому, чем занимался до возвращения в Питер Вадим Ладонщиков. Если бы не было так противно…

Я залез во внутренний карман пиджака и вытащил пачку банкнот, выигранных вчера в казино. Пачка была не слишком толстой, потому что я прервал игру в самый разгар, прервал по двум причинам, одной из которых была боязнь просадить уже выигранное, а второй… Вторую я всячески гнал из своих мыслей – и вчера, и сейчас.

– Откуда это? – Карие глаза Кати стали круглыми. Она растерянно потеребила рукав белой блузки.

– Не спрашивай, – сказал я. – Могу только поклясться: никого не убил и не ограбил. Это честно заработанные деньги.

Деньги и в самом деле были честно заработанные – хоть и не трудом, а везением, – а потому я фактически не врал.

Катя оставила в покое рукав и быстро пересчитала содержимое пачки – купюры так и мелькали в ее пальцах. И когда только научилась?..

– Что ж, – сказала она. – Банкротство детективного агентства "Макмез" откладывается. Но не более того. На ближайший месяц этого хватит, а дальше… В общем, ступай в кабинет и приготовься. Соберись с мыслями. У меня сложилось впечатление, что наш вероятный клиент – человек пунктуальный.

И я перебрался в кабинет.

Конечно, год назад мне и в голову не могло прийти, что в скором времени я займусь детективной практикой. Тому было две причины. Во-первых, год назад я и так ею занимался. А во-вторых, меня-настоящего, невезучей головушки, бывшего капитана Вадима Ладонщикова, русского наемника, приговоренного своим же государством к высшей мере за отказ сделаться карателем, попросту не существовало.

Ведь когда осужденному капитану Ладонщикову предложили заменить меру наказания на участие в неком рискованном научном эксперименте, он долго не раздумывал. Лучше быть живым и здоровым, чем мертвым и больным…

В результате личность Вадима Ладонщикова подменили личностью литературного персонажа Арчи Гудвина, отправленного своим боссом Ниро Вульфом в Россию, в Санкт-Петербург, под видом опять же частного детектива – правда, русского – с заданием отыскать пропавшего питерского врача-гинеколога Виталия Марголина. Разумеется, такой герой как Арчи не мог не найти Марголина, тем более что ему помогали в этом благом деле сердобольные русские женщины. Всякий, кто читал об Арчи, знает, что этот молодчик всегда был любим дамами. Правда, нашлась среди русских дам рыжая медсестра Альбина Паутова, не поддавшаяся на его обаяние. Более того, она попыталась навредить герою колдовством. Но у Альбины ничего не вышло, потому что, найдя Марголина (вернее, его труп), псевдо-Арчи обрел и "рубашку" – из тех, в которых рождаются счастливые люди, – и стал везунчиком, защищенным от чар ведьмы.

Везение не спасло его от попадания в руки бандитов, которым он перешел своим расследованием дорогу, однако избавило от неизбежной в таких случаях смерти. Впрочем, к этому времени Арчи уже понял, что он – не Арчи, и когда доблестные правоохранительные органы спасли его и предложили продолжать расследование, он повел сыскную деятельность уже в двух направлениях – поиск убийцы доктора Марголина и розыск самого себя. Русские подружки Арчи, в одну из которых, Ингу, он попросту влюбился, помогли ему и тут. В результате был выведен на чистую воду начальник питерского РУБОПа генерал Раскатов. Инга помогла своему возлюбленному отыскать и самого себя, но погибла от рук Раскатова. Арчи-Ладонщиков отомстил генералу, однако Инга уже перестала быть для него женщиной всей жизни, ибо, вспомнив себя, Вадим вспомнил и собственную супругу Катю. Именно Катина любовь и была той "рубашкой", что сделала капитана Ладонщикова везунчиком. И именно перед Катей он чувствовал себя виноватым больше всего, поскольку стремлением к подвигам на поле боя сломал ей жизнь.

А посему, когда в благодарность за ликвидацию погрязшего в преступлениях генерала Раскатова начальство позволило капитану Ладонщикову жить дальше под вымышленной фамилией, он вернулся к Кате. И было бы странно не воспользоваться навыками частного детектива, которые сохранились у него от Арчи Гудвина.

Вот так Вадим Ладонщиков и стал Максимом Мезенцевым.

3

Конечно, дизайнер я еще тот, но кабинет был обставлен так, как хотелось мне. И даже понимай я, что означают словосочетания "глубина объема жизненного пространства" или "уровень теплоты оформления стен", вся равно бы настоял, чтобы в моем кабинете обязательно присутствовали две вещи – кресло с обивкой из красной кожи и глобус. Кресло отыскать удалось, а вот глобусов больших размеров промышленность не производила, а изготовить по спецзаказу получалось слишком дорого. Впрочем, такой глобус, как у Ниро Вульфа, в кабинете бы просто не поместился. Поэтому был куплен обычный, школьный, и поставлен на одну из полок позади меня. Допускаю, что эта выходка смешна, но могут же быть у человека маленькие слабости. Даже если он частный детектив с небольшим опытом…

Долго собираться с мыслями клиент мне не дал. Едва я крутанул глобус рукой, донесся еле слышный (но почему-то я всегда его различаю в городском шуме!) звук выстрела с Нарышкина бастиона и интерком Катиным голосом доложил:

– Шеф, к вам посетитель, о котором я предупреждала.

– Пригласите, – отозвался я самым наирадушнейшим тоном, затормозил вращение глобуса и вернул его на полку.

Через пару мгновений он вошел, наш первый "серьезный" клиент. Энергично прошел к красному креслу, в сторону которого я приглашающе кивнул. На секунду замер, оценивающе глядя на кресло, чуть заметно усмехнулся. Сел, осмотрелся. Глянул на глобус и снова усмехнулся. Шатен, серые глаза, в уголках которых притаились мелкие морщинки, пониже меня ростом, чуть расплывшаяся фигура, но в движениях четкость. Наверное, занимался в молодости спортом… Костюм незаношенный, галстук модный, значит – при деньгах. Это радует.

– Здравствуйте! Меня зовут Антон Иванович Константинов. – Он слегка склонил голову, продемонстрировав намечающуюся проплешину на затылке.

– Максим Мезенцев. Слушаю вас внимательно, Антон Иванович.

Он некоторое время приглядывался ко мне, прямо-таки пронзал изучающим взором. Такой взор несомненно просверлил бы в моем лбу дырку, если бы лоб был деревянный. Наконец, клиент сделал положительные для агентства "Макмез" выводы и продолжил:

– Мне нужна помощь.

Я понимающе кивнул и тут же ткнул клавишу интеркома:

– Катя! Принесите нам, пожалуйста, кофе. – Глянул на посетителя: – Вы не против кофе, господин Константинов?

Господин Константинов был не против и, кажется, не сообразил, что вся эта пауза потребовалась мне исключительно для того, чтобы и в самом деле собраться с мыслями: я вдруг остро, до стопроцентной веры в себя, понял, что наш час действительно настал, и это понимание слегка выбило меня из колеи. А еще мне показалось, что этого типа я уже видел. Эх если бы фамилия у него была менее распространенная!

Пока Катя раздавала нам чашки с кофе (заранее приготовленным, разумеется) и ставила на стол сахарницу, я вернул себя в работоспособное состояние. Однако так ничего и не вспомнилось.

– Может быть, вы любите со сливками? – Катя вопросительно посмотрела на клиента, но он лишь недовольно мотнул головой.

Лицо его на секунду обрело такое выражение, будто ему предложили выпить рыбьего жиру. Катя и глазом не моргнула – ведь у нас, как и везде, клиент всегда прав.

– Мне нужна помощь, – повторил Константинов, когда она скрылась за дверью. – Вернее, не лично мне, а нашей фирме. – Он положил в чашку сахар, помешал ложечкой, слегка призадумавшись. Тем не менее движения его были точны и стремительны. – Дело в том, – продолжал он, – что у нас один за другим погибли два председателя совета директоров. Первый – в начале мая, второй – две недели назад.

Я мысленно поаплодировал Катиному чутью: дело отнюдь не предвещало слежки за неверными женами.

– Естественно, в обоих случаях, как и положено, было проведено дознание, но органы правопорядка пришли к выводу, что наши коллеги погибли в результате несчастного случая. Мне же представляется, что органы ошиблись.

– А у вас есть причины для подобного вывода? – быстро спросил я.

Он коротко мотнул головой:

– Нет, особых причин у меня нет. Считайте, просто нюх. У таких людей, как наши покойные коллеги, всегда имеются враги. Кроме того, один из погибших был моим другом, и я просто обязан… – Он замолк и отхлебнул кофе, снова повозил в чашке ложечкой. – Думаю, вы сами понимаете.

Я кивнул:

– Понимаю… А что у вас за фирма?

– Фирма называется "Бешанзерсофт". Новые компьютерные технологии. Сетевые агенты… Эс-А "Полина" – слышали, небось?

Я снова кивнул.

Еще бы не слышать! Именно на "Полину" моя Катя и выкинула немалый кусок своих сбережений. Правда, в нашем хозяйстве "Полина" называлась "Полем"… Но я бы назвал программу Бесполем, а еще лучше Бесполезняком, потому что она пока не очень оправдывала вложенные в нее средства. С другой стороны, при слежке за женами-изменщицами такие программные ресурсы и не нужны, но Катя порой бывает слишком упряма, а у меня не хватает настойчивости, чтобы ее переубедить…

– Вам потребуется аванс, – сказал между тем Константинов. – Думаю, для начала такой суммы хватит? – Он назвал число с тремя нулями.

Я мысленно присвистнул – он неплохо ценил память о погибшем друге. В такие игры имеет смысл играть.

– Для начала хватит… Но вдруг окажется, что все-таки это были несчастные случаи?

– Не были это несчастные случаи! – В голос Константинова прорвалась ярость, но он тут же взял себя в руки. – В любом случае, если вы проведете следствие на должном уровне и представите результаты с достаточной доказательной базой, я заплачу вам за работу. Нам надо знать, кто… – Он замолчал, залпом опустошил чашку и поставил ее на стол. – Ваши расходы плюс… – Он назвал сумму вдвое больше аванса. – Годится такой расклад?

Я опять кивнул, изо всех сил стараясь, чтобы на физиономию не проскочила радость.

– Насколько открыто я могу вести следствие? – Голос мой даже и не дрогнул.

– Как можно менее открыто. – Константинов при каждом слове протыкал воздух указательным пальцем правой руки. – Я абсолютно уверен: если до преступника дойдет, что его ищут, могут появиться и другие жертвы. Наша компания наконец вышла на приличный уровень обеспечения заказами. Эти две смерти очень помешали работе, и если произойдет очередная… В общем, придумайте что-нибудь, не мне вас учить! – Он полез во внутренний карман пиджака и вытащил портмоне.

– Нет, – сказал я, вставая из-за стола. – Составление договора и все расчеты с Екатериной Евгеньевной, пожалуйста. У нас в агентстве финансовыми вопросами занимается она.

Тем не менее он открыл портмоне и положил на стол передо мной визитную карточку. И мне стало ясно: все это время он решал – тот ли я человек, который ему нужен? И, кажется, мне удалось доказать свою нужность.

– Значит, по-вашему, двое ушли из жизни не просто так. – Я снова сел за стол. – И мне следует либо доказать это, либо опровергнуть. Правильно ли я понял предмет нашего договора?

Он положил локти на подлокотники, сцепил пальцы рук и кивнул.

– Вы кого-нибудь подозреваете? Можете назвать имена людей, заинтересованных в смерти ваших коллег?

Он задумался, опустив глаза в пол. В этот момент в нем действительно проявилось что-то крысиное, на какую-то секундочку, почти неуловимо. И мне опять показалось, что где-то я его уже видел. Но вспомнить я не успел – он шумно вздохнул и снова вперил в мою физиономию пронзающий взор, словно подозревал и желал вывести на чистую воду именно меня.

– Никого я не подозреваю. Заинтересованных в смерти Петра и Василия было пруд пруди.

– Понимаю. Но ведь от какой-то печки я должен танцевать!

Он пожал плечами:

– Это ваши проблемы. Деньги, которые я плачу вам, должны быть заработаны, а не подарены.

Я давно уже научился не реагировать на подобные выходки. Клиентов, как и родителей с соседями, не выбирают.

– Могу я хотя бы появиться в офисе вашей компании и начать задавать необходимые вопросы?

– Без этого не обойтись. – Это был не вопрос, а утверждение. – Конечно, появляйтесь. Бюро пропусков нашей компании будут даны соответствующие распоряжения, и оно подготовит вам временный пропуск. Для начала сроком действия на неделю. Годится?

Я кивнул.

– Но я не хочу, чтобы сотрудники знали, что инициатива расследования исходит от меня. И ради бога… – Константинов, в отличие от меня, мог позволить себе поморщиться. – Поменьше шума, поменьше. Мне бы очень не хотелось, чтобы сотрудники оказались взбудораженными. Начнутся домыслы, сплетни. Это обычно отражается на работе самым отрицательным образом. Понимаете?

Это было уже слишком. Я все-таки частный детектив, а не шпион. Расследования без расспросов не бывает, а расспросы как правило сопровождаются домыслами и сплетнями.

– Понимаю, но… – Я развел руками и решил показать зубы. – Если "Макмез" берется за расследование, оно ведется самым тщательным образом. – В душе меня передернуло от этакого словесного оборота. – В таких условиях людям не накинешь платок на роток. Более того, домыслы и сплетни порой являются источниками полезной информации. Я буду вести расследование, как считаю нужным. Если вас это не устраивает, можете обратиться в другое детективное агентство.

Он снова вперил в меня сверлящий взор. А я едва дыхание не затаил от собственной наглости. Однако чуть подсказывало, что наглость моя вовсе не чрезмерна… В конце концов, Ниро Вульф, бывало, не раз вел себя с клиентами именно таким образом, и ему сходило с рук!

Сошло и мне…

– Ладно, – сказал Константинов. – Вы уверены в себе, это радует. Детектив без уверенности в себе – что пистолет без патронов. Тем не менее надеюсь, вы будете достаточно деликатны.

Это была победа. Я великодушно рассыпался в уверениях, что буду деликатен, как бабочка крылышками бяк-бяк-бяк-бяк. И добавил глубокомысленно, что криминальным журналистам, кстати, мы далеко не всякий раз сообщаем о наших клиентах. Тут я был не далек от истины: мое общение с прессой ограничивалось подпольными контактами с Сергеем Баклановым, из-за этих контактов и погибшим. И тогда же, около года назад, я дал себе зарок, что больше такого не повторится…

Константинову моя натужная шутка юмора, кажется, понравилась.

– Хорошо, – сказал он. – Полагаю, я не ошибся в своем выборе… Как, говорите, зовут вашу помощницу? – Он встал.

– Екатерина Евгеньевна. – Я тоже встал и проводил его в приемную.

4

Константинов с Катей занялись решением финансовых вопросов, а я вернулся в свою конуру. Первым делом перевел дух. Потом изучил визитную карточку клиента.

Так, яичная скорлупа, классический стиль, никаких выкрутасов типа стереоизображения, плавающего цвета и т.д. и т.п.

Константинов Антон Иванович, член совета директоров акционерного общества "Бешанзерсофт", руководитель службы безопасности, номер служебного видеофона, номер мобильника, е-мейл-адрес…

Я отложил визитку, повернулся в сторону клавы, коснулся сенсора "Вызов сетевого агента". Через пару секунд перед столом возникла в воздухе триконка дисплея, пробежали служебные доклады, с меня запросили пароль. Я набрал его, и триконка трансформировалась в знакомую голограмму. Константин Хабенский, звезда отечественного кино начала века, "Ночной дозор", "Убойная сила" и сотня прочих остросюжетных штуковин. Любимый актер моей дражайшей супруги.

Однако в данном случае речь шла вовсе не о кино – это была видеомаска сетевого агента "СА Полина. v.3.1". Впрочем, как я уже сказал, в этом кабинете Полина называлась Полем. Потому что покупала и инсталлировала программу, а так же задавала исходные настройки интерфейса Катя. И ей совсем не хотелось, чтобы моим электронным помощником был ИскИн с именем Полина. Я, правда, давно уже прикинул хрен к носу и вполне мог бы поменять интерфейс, да только незачем порядочному человеку при живой жене приклеивать своему сетевому агенту мадамскую видеомаску. И не имеет никакого значения, что с нею нельзя целоваться-миловаться. Просто есть определенные правила приличия, и их не стоит нарушать. Тем более, что по слухам у "Полины" есть многочисленные дополнительные возможности. В том числе и навыки стриптизерши. Увы, в стандартном исполнении эти возможности не заданы.

– Добрый день, Макс! – Хабенский-Поль ожил и смотрел на меня с ожиданием. – Какие будут указания?

Голос сетевого агента, разумеется, принадлежал вовсе не Хабенскому. Таким голосом могло выражаться лишь нечто бесполое. За каким-то чертом разработчики решили дать программе чисто компьютерные обертоны, и это определенно был недостаток разработки. Как только появятся на рынке голосовые апгрейды, тут же приделаю своему СА человеческое звучание. Зуб даю! Если, конечно, к тому времени Поля не отберут за долги.

– Привет, Поль! Есть работенка! Нужно собрать все данные о компании "Бешанзерсофт". Штат, персоналии, личные взаимоотношения, характеры, связи и прочее… Надеюсь, папа с мамой не заложили в тебя табу на подобные исследования.

– Не понял, Макс. У меня нет родителей.

Увы, сетевые агенты напрочь лишены чувства юмора. Не машинная это область – чувства и эмоции.

– Я имею в виду, друг мой, что твои создатели не запрограммировали запрет на изучение представителей создавшей тебя фирмы.

– Таких запретов не заложено.

Конечно, заложить такие запреты разработчики могли без проблем да еще вкупе с враньем, но хакеры, работающие на конкурентов, давно бы уже сдали фирму "Бешанзерсофт" потенциальным покупателям. Рынок есть рынок…

– Вот и отлично! Приступить к исполнению задания немедленно!

Видеомаска посерела и исчезла с триконки: сетевой агент отправился в недра Сети – просматривать миллионы файлов, задавать вопросы и получать ответы, прокачивать через искусственный интеллект терабайты информации, сравнивать между собой полученные сведения, анализировать и делать выводы. Думаю, что в мире никто не знает, сколько всего возможного собрано в Сети и сколько из всего этого можно вытянуть истинного. Во всяком случае, я уже пользовался в своей работе возможностями Поля, и он мне помогал. Другое дело, что слежка за неверными супругами многого и не требует. Вот и посмотрим, на что они способны, хваленые сетевые агенты производства компании "Бешанзерсофт" в серьезном деле…

А пока бы не мешало и пообедать. Все-таки омлет хорош только тем, что дешев и быстро приготавливается. Сытость же после него держится очень недолго, а проснувшееся чувство голода оказывается особенно острым. Можно, конечно, позвонить в ближайшую пиццерию и заказать обед прямо в офис, но ведь пицца – это вовсе не свиные ребрышки в особом соусе, которые Фриц Бреннер время от времени готовил нам с Вульфом…

Я хрюкнул и помотал головой. Все-таки Арчи Гудвин сидел во мне намертво. Во всяком случае, что касается "познаний" в кулинарии. Я просто физически чувствовал, как они пахнут, эти чертовы ребрышки! Впрочем, не так уж он меня и доставал, этот запах – за год человек ко всему привыкает. Хотя я бы предпочел обладать не "кулинарными", а профессиональными познаниями и навыками Арчи. Судя по тому, что случилось с Палванычем Раскатовым, год назад они у меня имелись. Но с тех пор ни разу больше не потребовались, и потому я не знал, на что сейчас способен. Правда, что касается рукопашной, тут все было в порядке, поскольку раз в неделю я посещал спортзал и физическую форму поддерживал, но вот стрельба… Надо хоть в тир начать ходить, пожалуй. Существует, правда, мнение, что стрелять, как машину водить – никогда не разучишься, но стрелять-то надо не мнением, а умением.

Ладно, тир – дело будущего. А пока пусть Поль покрутится в Сети, добывая информацию, а мы сходим перекусить.

Я встал и вышел в приемную. Константинова там уже не было. Катя сидела за своим столом и скальпелем точила карандаш.

– Договор заключен, – сказала она. – Кстати, мне пришлось передать в бюро пропусков их компании информацию о тебе.

– Разумеется. Иначе меня туда фиг пустят… Быстро ты с ним однако!

Катя улыбнулась:

– Так я же все заранее приготовила!

– Неужели ты настолько уверена была, что этот кусок нам достанется?

– Если изначально думать о неудаче, то неудача и случится. А удачи достаются уверенным в себе.

– Ого! – сказал я. – Да тут у нас целая философия!

Она снова улыбнулась:

– Это не моя философия. Почитай Наполеона Хилла. Или Наталью Правдину. Или Алессандро Кардани.

Имена, честно говоря, мне были неизвестны. Но не особенно и заинтересовали. А если честно, так я и забыл о них, едва услышав.

– Слушай, жрать хочется! Деньги появились. Пойдем-ка покурим-ка! А смысле – перекусим-ка!

– Сейчас! – Катя кивнула. – Только карандаш заточу… Ай! – Она уронила скальпель и сунула в рот указательный палец левой руки. – Черт, палеч порежала!

Я поймал за рукоятку падающий скальпель и положил медицинскую железяку на стол.

– А что мешает пользоваться точилкой, душа моя?

– Браво! – оценила Катя мою реакцию.

Я немедленно задрал нос. Похоже, некоторые профессиональные навыки Арчи Гудвина по-прежнему были со мной. Попробовали бы те, кто ходит в тир, вот так, без труда, поймать острый резак.

– Не жнаю, – продолжала Катя. – С детштва шкальпелем точу. – Она пожала плечами. – Папа научил.

Папа у нее был хирургом. Я его знал со школьных времен. Правда, с некоторых пор мы общаться перестали. Недолюбливал покойный Евгений Петрович Савицкий своего зятя. Да и теща не жаловала. И, прямо скажем, было за что.

Кстати, скончалась Ирина Владимировна совсем недавно, зимой, сразу после Катиного выкидыша – не выдержало сердце от боли за дочь. Ведь только о будущем внуке и говорила, только на него и молилась…

Катя вытащила палец изо рта. Ранка мгновенно налилась кровью.

– Блин! – сказала Катя. – С утра непруха. Зеркальце разбила, когда на кухне красилась. Тебе мешать не хотела, ты так сладко спал! А теперь вот еще и палец раскроила.

Я взял ее ладонь и поцеловал ранку. Потом открыл висящую на стене аптечку и достал пузырек с биоколлоидом и тампон.

Через пару мгновений обработанный порез уже не кровоточил.

– Хотя сегодня грех на судьбу жаловаться! – воскликнула Катя. – Если бы всякий раз мы получали такие авансы, я бы только и делала, что зеркальца разбивала да пальцы резала!

– Не надо, – серьезно сказал я. – Пошли лучше потратим часть аванса на полновесный обед.

– Хорошо, Вадик, – ответила она. И поправилась: – Хорошо, Макс!

Она называла меня первым именем все реже и реже, но иногда еще забывалась. Однако я ее не корил.

– Ты знаешь, Вовчику наш клиент не понравился.

– Мне – тоже. Но нам ведь с ним детей не крестить… – Она осеклась и встала из-за стола.

Я подошел и обнял ее. И мы постояли так, молча, слушая стук наших сердец.

– Ладно, пойдем, – сказала наконец Катя. – Хотя стоит ли уходить обоим? Вдруг еще клиенты появятся…

– Мура! – оборвал я ее. – Другие клиенты нам сейчас противопоказаны. Такие авансы надо отрабатывать серьезно, так что у нас вряд ли будет время на других клиентов.

Мы заперли офис, предупредили Вовца, что вернемся максимум через час, и двинулись к лифту.

5

Кафе, в котором мы время от времени обедали и куда направились и сейчас, находилось прямо в Вавилонской башне, на первом этаже. Конечно, свиных ребрышек по Фрицу Бреннеру нам не подали. Подали, правда, все-таки свинину – эскалоп в соусе "Краснодарский" со шляпками маринованных белых грибов, – но Ниро Вульфу бы она вряд ли приглянулась. Однако Катя об этом не догадывалась, а я поставил себе задачу не вспоминать, и успешно справился с этой задачей, и мы уписывали эскалоп за обе щеки да так, что за ушами трещало. Зато главное было по Стауту – о делах мы не разговаривали. Я только сказал, что наконец-то загрузил своего сетевого агента серьезной работой. Катя в очередной раз высказала мнение, что программа достаточно хороша, начальные установки при инсталляции произведены грамотно, и Поль наверняка окажется на высоте.

– Или ты не веришь, что я способна инсталлировать программу? – закончила она.

– Верю, – сказал я. – Твоими бы устами да мед пить.

– Мед пить будет Поль, – поправила меня Катя. – Вот увидишь.

Время увидеть пришло быстро – как только мы вернулись в офис. Едва я вошел в кабинет и сел за стол, видеомаска сетевого агента возникла перед столом.

– Задание выполнено, – доложил Поль. – Обнаруженная информационная база скопирована и систематизирована. Анализ связей произведен.

– Давай результаты, – сказал я.

Голова Поля трансформировалась в триконку дисплея, потом изображение видеомаски возникло в левом верхнем углу триконки.

– Высшие руководящие органы компании "Бешанзерсофт" насчитывают тридцать два человека. В совете директоров семь человек. Один кооптирован в совет третьего июня, другой – неделю назад. На смену господам Петру Бердникову и Василию Зернянскому, погибшим в результате несчастного случая.

На триконке возник перечень фамилий:

Петр Сергеевич Бердников

Василий Константинович Зернянский

Михаил Ефремович Громадин

Георгий Георгиевич Карачаров

Полина Ильинична Шантолосова

Анита Гербертовна Зернянская

Антон Иванович Константинов

Владимир Андреевич Брызгунов (кооптирован вместо П. С. Бердникова)

Константин Юрьевич Ромодановский (кооптирован вместо В. К. Зернянского).

– Каков характер несчастных случаев? – спросил я.

– По данным дознавательской службы инспекции дорожного движения – в обоих случаях автомобильная авария. Превышение скорости вождения транспортного средства, приведшее к вылету с дорожного полотна на левом повороте. Следствие вылета – удар, возгорание и взрыв. Вины посторонних лиц не установлено. Зафиксировано несанкционированное вмешательство в работу систем безопасности автомобилей, инициированное самими пострадавшими.

– Ни хрена себе струна!

– Не понял вас…

– Что понимается под несанкционированным вмешательством в работу систем безопасности?

Впрочем, я уже и сам догадывался, что там случилось. И сетевой агент лишь подтвердил мою догадку.

– Вывод дознавателей инспекции дорожного движения – владельцы эксплуатировали транспортные средства с неработающими подушками безопасности.

Да, подобное происходит сплошь и рядом. Люди катаются по городу не пристегнувшись, а подушки безопасности просят отключить. Да еще и деньги за это платят, поскольку официально такую операцию ни одна автомастерская не производит. Причины водительских желаний понятны – адреналинчик в кровь, чувство опасности, непреодолимое желание рисковать… Кто сидел за рулем, прекрасно знает, как хочется порой забыть про осторожность и какое удовольствие получаешь, выбравшись из неожиданной аварийной ситуации. Возбужденный мозг воспринимает такие поступки почти как подвиг. Объехав пробку по встречной полосе, находчивый водила смотрит на дисциплинированных собратьев, как на стадо баранов.

– Других жертв в авариях не было?

– Не зафиксировано, – доложил Поль. – Погибшие находились в машинах в одиночестве. Обе аварии произошли в ночное время, на загородных дорогах, когда движения почти нет. Помощь приходила уже после наступления смерти.

Ну что ж, тут зацепиться пока не за что. Надо полагать, мой сетевой агент пользуется информацией, которую инспекция дорожного движения помещает в открытый (за определенную плату, разумеется) сетевой доступ. Тем не менее я спросил Поля:

– Известно ли, куда ехали погибшие?

– В обоих случаях погибшие ехали из города. Географические цели поездок остались неустановленными.

– Почему?

– Поскольку вины посторонних лиц в авариях не зафиксировано, уголовное дело не возбуждалось и расследование не проводилось.

Это и ежу понятно. Если человек разбился по собственной неосторожности, виноватых не ищут. Что ж, зайдем тогда с другой стороны…

Я принялся изучать представленный Полем список.

Итак, совет директоров компании насчитывает семь человек. Счастливое число, едрит-ангидрит!.. Смотрим на состав… Пять мужиков, две женщины… В любом детективном романе преступницей автор непременно сделал бы одну из дам. Исходя из психологических ожиданий среднестатистического читателя. Мужчина-преступник – это банальщина, это серо, это не катит. А вот дамочка, втыкающая ножичек в затылок или подсыпающая яд в утренний кофе! Правда, нет такого ножичка или яда, которые могли бы сбросить с дороги "мерседес"… Какого черта от меня хочет этот Константинов! Что я ему, чудотворец? Отвожу порчу, снимаю сглаз, возвращаю мужа, нахожу недоброжелателя, гы-гы?.. Гы-гы – это не услуга чудотворца, это эмоциональное восприятие ситуации, далекое от веселья…

Нет, парни, единственное чудо, которое я могу сотворить, это отказаться от предложенного дела. Потому что дальше будут уже не чудеса, а закономерная цепочка неизбежно сменяющих друг друга событий. Самая натуральная ситуационная воронка – неоплаченные счета, процедура банкротства, продажа оборудования и мебели с молотка… А оборудование в "Макмезе" приличное, Катя, как я уже говорил, всегда считала, что на дело нельзя скупиться, что все взаимосвязано, что как ты к делу относишься, так и оно к тебе, что удача приходит только к тем, кто считает себя удачливым. А я считаю себя удачливым, ого-го как считаю! В противном случае мои косточки уже гнили бы на кладбище… Вот и с этим делом я должен… да просто обязан справиться, иначе слово "удачливый" по отношению ко мне станет насмешкой и издевательством. Так что думай, братец, думай, ворочай мозгами!

И я принялся ворочать мозгами.

Итак, у нас присутствуют две дамы. То есть в совете директоров присутствуют… Дамы, как известно, делятся на дам, не дам и дам, но не вам… Это не анекдот, это характеристика связей между мужчиной и женщиной. К слову, в списке присутствуют Зернянская и Зернянский…

– Поль, существуют ли между членами совета директоров родственные отношения?

– Существовали, – доложил сетевой агент. – Полина Шантолосова – вдова погибшего Петра Бердникова. Анита Зернянская – вдова погибшего Василия Зернянского. Других родственных связей нет.

– А кто создал компанию?

– Петр Бердников, Василий Зернянский и Полина Шантолосова.

"Так, – подумал я. – Намечаем версию в качестве полного бреда… У Полины и Зернянского любовные шашни за спиной Бердникова. Зернянский убивает Бердникова, чтобы жениться на Полине, и, возможно даже, убивает по ее же наущению. А потом Полина убивает Зернянского, и вся компания достается ей. Кстати, а программа СА не названа ли в честь дамочки? Муженек, к примеру, назвал. Или любовник. Кто из них там в разработчиках?"

Я полез в список совета директоров и обнаружил, что руководителем отдела новых разработок является как раз сама Полина Шантолосова.

Ага, значит, в собственную честь назвала. Значит, честолюбива. Значит, способна на поступки. В том числе – и на преступление. Вот только каким образом она могла столкнуть с дороги машину да так, чтобы устроить из обломков костер?.. Тем не менее, эта версия – ничем не хуже других. Ладно, возьмем на заметку, проверим. Кстати, а почему Полина не Бердникова?

– Поль, а есть ли в Сети сведения, почему госпожа Шантолосова не сменила фамилию?

– Не понял вопроса.

Ох, едрит-ангидрит, этому сетевому агенту еще учиться, учиться и учиться!..

Пришлось объяснить, что в нашем обществе при выходе замуж принято менять девичью фамилию на фамилию мужа. Я думал, теперь он спросит – что такое девичья фамилия, но он только сказал:

– Информация отсутствует.

– Информация отсутствует, – автоматически повторил я. – Информация отсутствует…

Так, ладно… Ну а что у нас с мотивами? Для начала хотя бы с тем, что лежит на поверхности, – с корыстью.

– Кто выиграл материально от гибели Бердникова и Зернянского?

– Весь совет директоров, – доложил Поль. – Акции Бердникова переходят к Полине Шантолосовой. Акции Зернянского переходят к Аните Зернянской. Все прочие члены совета передвигаются по служебной лестнице с повышением окладов.

– А кто у нас Анита Зернянская? Я имею в виду должность.

– Сотрудник центральной бухгалтерии.

Вот тебе, голубок, другая версия и еще одна подозреваемая. Анита и Полина сговорились и наняли кого-нибудь, дабы тот (та) угрохал (угрохала) благоверных. Скажете, я слишком легко включаю людей в число подозреваемых? Да, легко. Потому что есть формула: всякий, кто получает от смерти человека какую-либо выгоду, должен рассматриваться при расследовании как подозреваемый. Это вам любой сыщик скажет. А Арчи Гудвин – сыщик не из последних. Да и у Макса Мезенцева мозгов хватает, чтобы оценить справедливость формулы. Как говорили великие умы прошлого, ищи – кому выгодно. Ищи – и обрящешь. Правда, кроме "кому выгодно", надо еще найти "кто имел возможность". А имели возможность в данном случае только сами погибшие. Иначе кто-то должен был сидеть рядом, в нужный момент крутануть руль, остаться в живых при ударе о дерево и испариться из салона до начала пожара…

Есть, правда, еще один вариант. Вроде бы уже разработаны компьютерные системы безопасности, которые ликвидируют ошибки водителя. То есть, если ты повернул руль так, что машину снесет с дороги, они ликвидируют опасность необходимым маневром. Но компьютер всегда можно перепрограммировать. Ну и вместо того, чтобы спасти водителя, компьютер его угробит. Правда, я очень сомневаюсь, чтобы люди, отключающие подушку безопасности, оборудовали свою машину подобной системой…

Я наградил Поля новой задачей и через некоторое время выяснил, что модели, на которых раскатывали по Питеру и его окрестностям господа П. Бердников и В. Зернянский, столь сложными системами безопасности оборудованы не были.

Потом я поломал головушку еще – пока не понял, что сколько ее ни ломай, все пришедшее на ум будет из пальца высосано и вилами на воде писано. Короче говоря, надо заниматься конкретными действиями. Короче говоря, надо собирать оперативную информацию. Короче говоря, надо ехать в этот самый "Бешанзерсофт" и разбираться с подозреваемыми на месте. Ниро Вульф бы, конечно, сконструировал такую ситуацию, чтобы они все сами к нему заявились. Но я – не Ниро, я вешу не одну седьмую тонны, а всего восемьдесят пять кило, я вполне могу выйти из офиса, сесть в машину и отправиться… кстати, куда?.. Ага, проспект Авиаконструкторов, это у нас вроде бы Озеро Долгое. Черт возьми, как только не называют люди районы родного города! Вот, скажем, Щемиловка. Наверное, там у кого-то что-то когда-то чем-то защемило, гы-гы. Существует и такое глупое объяснение, гы-гы. С Озером Долгим-то, кстати, все ясно. Так же как и с Комендантским Аэродромом – на его месте в прошлом веке и вправду находился аэродром, а там наверняка был какой-нибудь комендант…

Глаз зацепился за последнюю фамилию в списке. Ого, Ромодановский…

– Этот Ромодановский – не потомок князей Ромодановских?

– На его странице написано, что потомок, – ответил Поль. – Проверить?

– Да нет, расследованию это не поможет. А впрочем, ладно, проверь. И просчитай вероятность возможных мотивов.

Видеомаска посерела и растворилась в воздухе. А я принялся знакомиться с лицами руководителей "Бешанзерсофта". Нет, я вовсе не адепт учения Чезаре Ломброзо. Просто лица помогают мне настраиваться на дело. Лица были как лица. Впрочем, обнаружил я не всех. Крупного фото Аниты Зернянской в Сети не нашлось. Так бывает, когда человек не желает, чтобы его снимки там имелись. Но такое нежелание вовсе не означает, что этот человек – преступник. Просто собственная внешность ему не нравится.

– Значит, госпожа Зернянская себе не нравится, – сказал я вслух, встал и вышел из кабинета.

– Ну и как Поль? – спросила Катя.

– Поль насыпал в кашу соль, – пошутил я. Но потом признал: – Напился он меду, напился.

– А я что говорила!

Поль был Катиной гордостью, она в него верила как в судьбу. И очень расстраивалась, что у нас не получается загружать его на всю катушку, что при слежке за неверными супругами не нужна вся глубина способностей сетевого агента.

– Поль напился меду, – повторил я. – В результате я отправляюсь в компанию "Бешанзерсофт", разбираться на месте. А ты не режь больше пальчики!

– Не буду. – Катя встала на цыпочки и поцеловала меня в щеку. – Возьми денег. – Она встала и подошла к сейфу.

– Деньги – двигатель расследования, – сказал я.

Катя набрала код, и дверь распахнулась.

– Сколько возьмешь?

– А черт его знает! Дело незнакомое, расходы непредсказуемы.

Катя вытащила из сейфа пачку банкнот, поделила на две неравные части и меньшую протянула мне. Большую отправила назад, а взамен достала кобуру с "Бекасом". Эта отечественная лазерная пушка системы "стерлинг" была моим личным официально разрешенным оружием. Микрочип "Бекаса" дважды в месяц через спутниковую сеть сбрасывает информацию о боевом применении оружия оперативным компьютерам МВД, так что любой выстрел никогда не остается незамеченным и требует немедленного отчета перед местными органами того же МВД, выдающими лицензии частным детективам. Иначе лицензии можно запросто лишиться. Именно поэтому всякий человек, которому невозможно жить без активного применения оружия, предпочитает "етоева" с черного рынка. Есть обычный огнестрел и у меня, но я был бы полным идиотом, если бы хранил его в офисе или дома.

Я спрятал деньги во внутренний карман пиджака, а кобуру пристроил под левую мышку. Привычно глянул в висящее на стене зеркало. На меня смотрело мужественное лицо Арчи Гудвина. Не хватало только шляпы.

– Шикарно выглядишь, – сказала Катя, достала из шкафа щетку и сняла с меня невидимые пылинки. – Кстати, деньги к деньгам. Только что пришло перечисление за одно из предыдущих дел.

Я хотел спросить – за которое. Но не стал: прошлые дела меня уже совершенно не интересовали. Впредь мне не придется заниматься сбором компромата на неверных супругов. Я был в этом уверен, как в собственном умении стрелять.

6

Компания "Бешанзерсофт" занимала высоченное сооружение из стекла, пластика и бетона рядом с перекрестком проспекта Авиаконструкторов и Глухарской улицы. Похоже на нашу Вавилонскую башню, но гораздо уже и выше, этажей пятьдесят. Изящное здание – глядя на него, так и хотелось замереть в восторге или вытянуть руки по швам…

Я однако не стал вытягивать руки по швам – я засунул их в карманы. Считайте, таким образом я восторгаюсь, даже если это больше похоже на независимость. И вообще, с какой стати я должен проявлять восторг перед внешними проявлениями богатства? Глядя на мой костюм, тоже можно решить, что перед вами успешный бизнесмен, занимающийся делом, полезным для миллионов людей…

Солидность присутствовала и внутри здания. Холл перегораживала прозрачная стена из какого-то пластика – наверняка бронированного, который можно пробить только из подствольного гранатомета. С внешней стороны были расставлены вдоль стены диванчики и низкие столики с журналами, чтобы посетителям было чем занимать себя в ожидании. Прямо по центру холла прятался за прозрачной стеной пульт, за которым сидел охранник, перед ним в стене имелся проход, оборудованный аркой металлоискателя. Возле арки находились еще два охранника. Справа пластик упирался в колонну, внутри которой явно находился лифт – переднюю стенку колонны украшали створки из никелированного металла. Слева было окошко, за которым сидела милая девушка. Над окошком сияла вывеска "Бюро пропусков". По всей видимости, сначала мне надо было туда.

Так оно и оказалось. Мы с милой девушкой улыбнулись друг другу и сердечно поздоровались, потом, глянув в мои документы и на дисплей компьютера, она выразила готовность снабдить меня магнитной картой-пропуском.

Отлично, Константинов выполнил свое обещание без напоминаний. Что ж, это ему зачтется, не из тех дяденька, кто просиял улыбкой, посулил конфетку и тут же из головы тебя выкинул…

– Господин Мезенцев, с кем из нашего персонала вы намерены встретиться? – спросила девушка.

Поскольку я собирался маскироваться под сыщика, работающего на страховую компанию, у меня не было другого начала, кроме разговора со вдовами погибших председателей. Однако в последний момент я решил, что начать стоит с председателя нынешнего, господина Громадина Михаила Ефремовича – иначе бы я нарушил законы корпоративной этики. Вот к нему я и попросил меня направить.

Милая девушка тут же выдала магнитную карточку и нечто вроде маршрутного листа, на котором были указаны этаж, на который мне следовало подняться и номера дверей, через которые надо было пройти, чтобы оказаться в подразделении с названием "Администрация". Система удобная и для посетителя и для фирмы – человек никуда свободно не попадет, кроме того отдела, куда направляется. Все остальные дороги будут закрыты едва ли не бронированными дверями. Когда наше детективное агентство разрастется, я устрою такую же систему.

Шутка!..

Я раскланялся с девушкой и направился к охранникам, продолжая осмотр холла. За стеклянной стеной метрах в пятнадцати позади пульта располагались две толстенных прямоугольных колонны. Передняя стена левой была усеяна маленькими дверцами – видимо, камера хранения, – в правой располагались две ниши. Видимо, тоже лифты.

Охранники были строги, внимательны и любезны. Первым делом спросили, нет ли у меня оружия. Я предъявил им "бекас". Меня тут же сопроводили к ячейкам камеры хранения (металлоискатель вякнул) и настоятельно попросили оставить оружие там, под защитой кодового замка. Что я, разумеется, и сделал. Честно говоря, "бекас" в данном случае не стоило бы и брать с собой, но после событий прошлого года я на работе вообще не хожу безоружным. Жизнь научила… Потом меня еще раз пропустили через металлоискатель – на этот раз без вяканья. И наконец, рассыпавшись в извинениях, обыскали.

Все это было проделано быстро и профессионально – служба безопасности выглядела не менее солидной, чем интерьер.

– Лифты для посетителей и обычного персонала вон там. – Один из охранников указал мне в сторону правой колонны. – Любой из двух.

Я подмигнул ему:

– А что, есть еще лифт для руководства?

– Разумеется. – Лицо охранника осталось строгим и внимательным. – Но вы им воспользоваться не сможете.

Судя по всему, лифт для руководства и находился справа от стеклянной стены, но спрашивать я, разумеется, не стал.

Едва я подошел к лифтам, створки одного из них открылись. Кабина могла вместить человек двадцать, но дизайн был прост – никелированная сталь, металлопластик и зеркала. Закрытые объемы подобного обустройства кажутся бесконечными – наверное, в целях борьбы с клаустрофобией. С другой стороны, когда едешь в такой кабине один, ощущаешь себя давидом в желудке голиафа, к тому же со всех сторон на тебя смотрят сотни твоих двойников.

Неужели таким образом настраивают работников на ощущение винтика в большом механизме и корпоративную солидарность? Жаль, нет у меня знакомого психолога, непременно бы поинтересовался у него. А интересно, кстати, в лифте для руководства такой же дизайн?

Сверившись с "маршрутным листом", я нажал кнопку сорок восьмого этажа.

Кабина плавно двинулась, на пульте управления замелькали числа. Потом не менее плавно движение прекратилось и звякнул сигнал-колокольчик, но на пульте горело не "48", а "25". Впрочем, причина остановки стала ясна сразу. Створки распахнулись, в кабину вошла блондинистая девушка лет восемнадцати, в белой блузке с черным галстуком и короткой черной юбке, не менее милая, чем та, из бюро пропусков, и нажала кнопку нужного этажа. В правой руке она держала магнитную карточку, а в левой – стопку конвертов различной толщины.

– Здравствуйте! – сказал я.

Мы едва успели улыбнуться друг другу, я едва успел оценить высоту ее бюста, тонкость талии и округлость бедер, как кабина снова остановилась и девушка вышла.

Дьявол бы забрал эти суперсовременные скоростные лифты с магнитным приводом! Кабы тут была та машина, какими оборудовались дома в годы моего детства, я бы непременно познакомился с симпатичной блондинкой…

Долго возмущаться мне не пришлось – несколько секунд, и на пульте загорелось заказанное "48", мелодично звякнул колокольчик, и створки разошлись. Сотни Максов Мезенцевых вокруг шагнули к проему, и я оказался в холле гораздо меньших размеров, чем на первом этаже, и двинулся дальше, по-прежнему руководствуясь "маршрутным листом" и сверяясь с номерами дверей. Дорога оказалась короткой, потому что дверей пришлось пройти всего ничего – уже вторая была в приемную председателя совета директоров.

Я ожидал увидеть очередную милую девушку, однако здесь сидела за столом вовсе не девушка, но мегера лет пятидесяти, бросившая на меня хищный подозрительный взгляд – не собрался ли я укокошить и этого ее шефа? Впрочем, одета она была тоже в белую блузку с черным галстуком и черную юбку, однако в этом одеянии поместились бы и девушка из бюро пропусков и девушка из лифта, вместе взятые. В общем, секретарша у председателя была столь же солидна, как и вся компания.

– Здравствуйте! – сказал я таким тоном, словно собирался одарить ее шефа халявными деньгами. – У меня дело к вашему председателю.

– Здравствуйте! – ответила секретарша таким тоном, словно собиралась выкинуть из приемной и мои халявные деньги, и меня вслед за ними. – Шустрый мальчик… А что у вас за дело к нашему председателю?

Разумеется, она была права в своих сомнениях. И я, предъявив визитку, сообщил, кто я, что я и зачем.

Мегера сразу оттаяла, но только для того, чтобы сообщить мне, что Михаила Ефремовича на месте нет и сегодня не будет, поскольку Михаил Ефремович находится на деловых переговорах с партнерами, но если я приду завтра к десяти часам, то она непременно сделает все, чтобы я попал к Михаилу Ефремовичу и смог с ним побеседовать по всем интересующим меня вопросам. А с другой стороны, – тут секретарша окончательно сменила гнев на милость, – она здесь для того и сидит, чтобы решать за Михаила Ефремовича возникающие проблемы, которые способна решить, и не стоит ли задать интересующие меня вопросы именно ей? А вдруг?..

Я прекрасно знаю, что в нашей стране руководители всех рангов больше любят у подчиненных беззаветную преданность, чем толковый профессионализм. Тем не менее, вряд ли здесь новый председатель быстро поменял секретаршу старого…

– Простите, как ваши имя и отчество? – спросил я с блистательной улыбкой.

– Елена Владимировна. А фамилия – Пименова.

– Видите ли в чем дело, уважаемая Елена Владимировна, – сказал я. – Моя страховая кампания, как и положено в случае, когда гибнет застрахованный клиент, должна иметь стопроцентную уверенность, что это не был суицид. А то, знаете ли, бывает, когда клиент своей смертью пытается решить стоящие перед его семьей финансовые проблемы.

Она кивнула.

– Вы ведь не новичок и были в секретарях у обоих погибших, верно? – продолжал я.

– Разумеется, молодой человек. В компании "Бешанзерсофт" не принято бросаться сотрудниками. К тому же, ни у кого из руководителей никогда не возникало претензий к моей работе.

– Я так и думал… Тогда вы наверняка сможете помочь мне.

Компьютер у нее на столе пискнул, она тут же обратила все свое внимание на дисплей, и я получил возможность осмотреть приемную.

Все тут было, что называется, простенько, но со вкусом – ничего похожего на навязчивую роскошь, которую так любят в фирмах с сомнительной репутацией. Судя по здешнему интерьеру (сплошной металлопластик серых тонов), репутация "Бешанзерсофта" была железобетонной, и компании не требовалось пудрить клиентам мозги претензией на финансовую состоятельность. Впрочем, чему тут особенно удивляться? Новые компьютерные технологии – это вам не баран начихал, это устойчивый спрос, это постоянное расширение рынка, это новые рабочие места. Но это и возможность столкновения интересов с конкурентами, а стало быть и реальность промышленного шпионажа и заказных убийств… Таков наш мир! Впрочем, в последнем случае у меня нет никаких шансов. Заказное убийство – как правило глухарь – что для государственных органов правопорядка, что для частного сыска… Радует одно – если бы не было вариантов местной, внутренней разборки, то Антон Иванович Константинов не явился бы ко мне с желанием выложить кругленькую сумму за мои труды…

– Так я вас слушаю, господин Мезенцев! – Елена Владимировна уже справилась со своим срочным секретарским делом и, перестав терзать сенсорную клаву, с приветливой улыбкой изучала мою мужественную физиономию.

Я оторвался от размышлений:

– Отлично… Начнем с господина Бердникова. Не был ли он перед своей гибелью чем-то озабочен, расстроен?

Елена Владимировна пожала покатыми плечами, и движение это оказалось неожиданно изящным – будто птица крыльями взмахнула.

– Озабочен Петр Сергеич был всегда. Руководить такой фирмой – не семечки щелкать и не в носу ковырять. Однако это были обычные, повседневные заботы. В общем, рутина и ничего особенного. Наша компания – весьма процветающее предприятие. Финансовых проблем у наших работников нет. Конечно, можно и при любых доходах оказаться в яме. – Елена Владимировна лукаво улыбнулась. – Но у Петра Сергеича такого произойти просто не могло, не тот он человек. Даже не припоминаю, чтобы он когда-либо совершил импульсивный поступок, все всегда продумывалось, просчитывалось, анализировалось. Собственно, будь он другим – не стал бы создателем фирмы, работающей в столь серьезном бизнесе…

– А на личном фронте?

Реакция была ярко выраженной. Приветливость немедленно обернулась настороженностью, улыбка – серьезной миной.

– Об этом надо спрашивать не меня. Какие бы анекдоты ни ходили о секретаршах, я любовницей Петра Сергееича не была. Ему нравились персоны несколько иного экстерьера. – Последнее слово Елена Владимировна произнесла с некоторой долей сарказма.

Тем не менее я сразу сообразил, что за сарказм этот ухватиться не удастся, поскольку было непонятно, что она имела в виду.

– А кому вообще была выгодна смерть Бердникова?

Секретарша усмехнулась:

– Любому из административной верхушки "Бешанзерсофта". Даже мне, поскольку в завещании Бердникова упомянуто и мое имя.

Нет, у здешних директоров была очень умная помощница. Никаких "Да на что вы намекаете!" или "Не знаю я, сударь, ничего такого!"…

– Хорошо, – сказал я. – А как обстоит дело с Зернянским? Тот мог покончить жизнь самоубийством?

Елена Владимировна подумала несколько секунд:

– Василий Константиныч был иной человек. Не было у него той предусмотрительности и расчетливости, что у Петра Сергеича, зато он был намного жизнерадостнее и оптимистичнее. Я бы скорее поверила в самоубийство Бердникова, чем Зернянского.

– Смерть последнего тоже была выгодна всем?

– Да, разумеется.

– А кому больше всего?

Она пожала плечами:

– Следующим в корпоративной иерархии идет нынешний председатель совета, Михаил Ефремыч Громадин. А что касается акций, принадлежавших погибшим, то они, естественно, большей частью должны достаться их вдовам. Как положено по закону, через шесть месяцев после смерти завещателя.

Мелодично звякнул колокольчик, дверь в приемную открылась. На пороге возникла та самая блондинистая девица, которую я видел в лифте, – при груди, талии и бедрах, с магнитной карточкой и конвертами в руках.

– Елена Владимировна, почта.

– Да, Марьяна. Клади на стол.

Марьяна тряхнула светлой гривой, подошла – цок, цок, цок… – к столу, стрельнула в меня озорными глазками. Над левой грудью блузку украшал бэджик, которого в лифте у нее не было. Я пригляделся и прочел: "Марьяна Ванжа, менеджер".

В иных фирмах все кругом менеджеры, вплоть до последней уборщицы. Не знаю, как тут у них, в "Бешанзерсофте", но эта девушка, судя по конвертам, – просто-напросто курьер…

Марьяна нагнулась над столом (чтобы положить конверты, такое сложное движение совсем не требовалось), и черная юбка обтянула круглый зад. Я сообразил сделать свою мужественную физиономию сверхмужественной, и не зря: девушка на этот раз не просто стрельнула глазками – она определенно оценила мою сверхмужественность, и последняя ей определенно приглянулась. Определенно! Или в моей самооценке нет ничего от Арчи Гудвина…

– Ступай, Марьяна! – сказала Елена Владимировна, неодобрительно глядя на девичьи экзерсисы.

Марьяна пошла – цок, цок, цок… – к двери, покачивая бедрами. Елена Владимировна фыркнула, и я подумал, что в следующий визит Марьяне обязательно достанется на орехи: начальствующие мегеры бальзаковского возраста чрезвычайно любят повоспитывать подчиненных молодых девушек. Даже те, кто сам раздвигает ноги перед первыми встречными штанами через пять минут после знакомства…

– Продолжим, шустрый мальчик?

Я неслышно проглотил слюну, вспомнил о проводимом расследовании и повернулся к Елене Владимировне:

– Да, конечно… Продолжим… – С трудом, но мне наконец удалось вспомнить и о последних наших фразах перед приходом Марьяны. – Вы сказали, акции убитых… погибших достанутся вдовам.

Я недовольно поморщился: вы бессмертны, господин Зигмунд Фрейд! Во всех смыслах происходящего…

Умница Елена Владимировна в ответ на мою оговорку позволила себе лишь легкую усмешку:

– Да. И это, по-моему, вполне естественно. По крайней мере, нарушением закона не является. Как и предметом внимания страховых кампаний…

Мне явно давали понять, что видят меня насквозь.

– Тем не менее представителю страховой компании не мешало бы поговорить со вдовами.

– Да-да, разумеется. До восемнадцати часов вы вольны разговаривать с кем угодно.

– Почему до восемнадцати?

– Потому что в восемнадцать заканчивается рабочий день. – Елена Владимировна повернулась к компьютеру, который, как и в любой приличной фирме, был еще и интеркомом.

Пальцы секретарши пропорхали по клаве, как бабочки – легко, стремительно, нигде не споткнувшись.

– Слушаю вас, Елена Владимировна, – раздался женский голос.

Именно ЖЕНСКИЙ во всех смыслах – не хрипловатый, не басовитый, а высокий, тонкий, певучий, этакое колоратурное сопрано…

– Полина Ильинична! У меня тут представитель страховой компании… – секретарша вновь глянула в мою визитку, – "Русь". У него есть вопросы, касающиеся страховки Петра Сергеича. Может он поговорить с вами?

– Э-э… – сказала Полина Шантолосова и, судя по полетевшим из компьютера невнятным звукам, пригасила микрофон. Потом вновь раздалось звучное сопрано: – Через пять минут у меня заканчивается совещание, пусть приходит.

– Слышали? Давайте ваш пропуск! – Елена Владимировна взяла у меня магнитную карту, сунула ее куда-то в недра секретарского компа и вновь пробежалась пальцами по клаве.

Через три секунды карточка вернулась ко мне, а вслед за нею явился новый "маршрутный лист".

– Спуститесь двумя этажами ниже. Когда поговорите с Шантолосовой, вернетесь ко мне. Помогу вам встретиться с Зернянской.

– Секундочку… А почему у Шантолосовой и Бердникова разные фамилии?

Елена Владимировна смерила меня с ног до головы:

– Потому, шустрый мальчик, что Полина Ильинична Шантолосова была достаточно известной личностью среди программистов еще до замужества. Ей незачем было прятаться за спину молодого супруга… А теперь ступайте!

Взгляд и тон секретарши был мне совершенно непонятен, но я сообразил, что разобраться с этим – по крайней мере сейчас – будет невозможно. И потому пошел прочь.

7

Кабинет госпожи Шантолосовой располагался на сорок пятом этаже.

Когда я, соотносясь с указаниями "маршрутного листа", ввалился туда, хозяйка уже разогнала своих совещающихся и пребывала в одиночестве. И в полумраке.

Я почему-то ожидал увидеть длиннющий стол, на котором лежат друг на друге многочисленные рулоны чертежей – как в фильмах про социалистических инженеров прошлого века, – но ничего подобного тут не наблюдалосьеских аха____________________

____________________

. Зато на обоих боковых стенах располагались голографические дисплеи – естественно, выключенные.

Я удивился самому себе: с какой стати здесь должны быть бумажные чертежи? Ведь армейские рации РА-101, которыми снабжаются нынешние российские Вооруженные Силы, давно уже не похожи на доисторические заплечные короба. Так почему же здесь, в созидалище новых компьютерных технологий, что-то должно быть, как в прошлом веке? Неисповедимы пути твоей фантазии, человек по имени Максим Мезенцев…

Шторы на огромном – во всю стену – окне за спиной хозяйки поднялись, и кабинет залил солнечный свет. Полина Шантолосова что-то недовольно буркнула, и свет тут же пригас – шторы наполовину затенили окно. Из-за этих люминопертубаций я не сразу рассмотрел хозяйку кабинета, а когда глаза привыкли – обалдел. Она была похожа и не похожа на сетевые фотки. Похожа, потому что передо мной стояла та же жгучая брюнетка (а женщина сегодня и вчера – это порой совершенно разные картинки. Впрочем, сия дамская удивительность известна даже самым ненаблюдательным мужикам…) с теми же карими глазами. Но вот чего не могла передать фотка, так это энергичности, которая просто истекала с лица Шантолосовой. Мое сердце сделало перебой, а в голову вдруг пришло, что весь "Бешанзерсофт", со всеми его администраторами, инженерами и низшим техническим персоналом, – всего лишь приложение к этой женщине; что без нее он – никто, ничто и звать его никак. Ну, как пятиметровый двигатель транспланетника "Земля – Марс" и двухсотметровый шлейф истекающих из него раскаленных газов… Шлейф, вот именно – шлейф! "Бешанзерсофт" – всего лишь шлейф Полины Шантолосовой… До чего же точное сравнение!

Ее глаза тоже привыкли к свету, она оценила мою реакцию и легонько улыбнулась. Да уж, правы те, кто считает, что нет для женщины лучшего подарка, чем потрясенная ею мужская физиономия…

– День добрый! – Во мне тут же проснулся Арчи Гудвин. – Для меня, простого страхового агента, великая честь – встретиться с…

– Ах, бросьте! – перебила она. – Я разговариваю вовсе не с простым страховым агентом, я разговариваю с человеком, который проводит расследование с целью не допустить, чтобы я получила страховую сумму за моего погибшего супруга.

И эта дама оказалась дьявольски умна! Черт возьми, каковы же были погибшие мужчины, сумевшие собрать вокруг себя таких женщин! Впрочем, разве не встречалось в истории рода человеческого умниц-разумниц, беспричинно пресмыкавшихся перед тупорылыми козлами? Да и кто сказал, что беспричинно! Очень даже причинно. И причина известна – причинное место.

– Тем не менее я готова ответить на ваши вопросы. На любые вопросы. – Колоратурное сопрано сумело каким-то неуловимым образом подчеркнуть особую значимость предпоследнего слова.

– Простите, – сказал я. Светски передернул плечами. И почувствовал себя идиот идиотом. – Простите ради бога! Жаль, но мне придется задавать вопросы, неприятные для вас.

Шантолосова села за стол, отодвинула в сторону клаву, жестом пригласила меня присесть. Я поклонился и угнездился на ближайшем к столу стуле – они были расставлены по кабинету в совершенном беспорядке.

– Вы полагаете, мне подобных никогда не задавали? – В колоратурное сопрано добавилась толика яда, но от этого оно стало еще прекраснее. – Не стесняйтесь, пожалуйста.

– Хорошо, спасибо! Тогда начнем… Как вы считаете, мог ли Петр Сергеевич Бердников покончить жизнь самоубийством?

– Петя?

Эх, братцы, когда твое имя произносит такой голос, не то что самоубийством жизнь не покончишь – из могилы выкопаешься и вприсядку пустишься!

– Петя был чрезвычайно уравновешенный человек. – Шантолосова потеребила правой рукой левый рукав голубого комбинезона. – Даже если бы я не знала его близко, я бы и со стороны никогда не подумала, что мужчина такого склада может опуститься до суицида.

Во мне проснулась другая сторона Арчи Гудвина, аналитическая. Опуститься до суицида – такую фразу способен произнести только человек с вполне определенными моральными принципами, и это далеко не худшие принципы из распространенных среди людей. М-да, определенно эта женщина нравилась мне все больше и больше.

– Нет, знаете. Не мог он, не тот он был человек. Да и жизненная ситуация не та.

– Ясно. Ваша компания процветает, деловые проблемы не выходят за пределы обычной рутины. Ну а по иным причинам?… Вы понимаете? Имеются в виду обстоятельства личного характера. – Я отвел глаза и глянул в окно, за которым раскинулись кварталы Долгого Озера и Комендантского Аэродрома.

Полина Шантолосова хрюкнула, и этот звук заставил меня вновь погрузиться в глубину карих глаз. Впрочем, погружаться было не обязательно – даже на поверхности их плавало откровенное недовольство.

– Свинская у вас работа!

– Да. Но я – вовсе не свинья! Тем не менее, если пойму, что вы скрываете какие-то факты, начну копать, расспрашивать других людей.

Она поморщилась:

– У меня есть любовник, но я не собираюсь называть вам его имя.

Я вспомнил, как в таких случаях Ниро Вульф впивался в жертву. Что ж, я хоть и не вешу одну седьмую тонны, но могу не хуже…

– Не назовете вы, назовут другие. Я ведь на вас не остановлюсь. Но эти другие могут вместе с именем рассказать то, чего и не было.

– Свинская у вас работа! – Хозяйка кабинета помотала головой, и черные пряди разлетелись по воздуху. Словно закачало ветвями странное черное дерево.

– А вы относитесь ко мне, как к врачу, – посоветовал я. – Как, скажем, к собственному гинекологу. Я вовсе не собираюсь шантажировать вас тем, о чем узнаю.

В ее глазах полыхнуло пламя, и я понял, что она даже не думала о возможном шантаже. Ее сдерживало что-то другое.

– Послушайте… Послушайте… – Она покусала губы. И вдруг выпалила, будто в омут бросилась: – Мой муж в последнее время мною как женщиной совершенно не интересовался. Ему были нужны только мои идеи в сфере производства. А любовь он искал совсем в другом месте. Ему больше нравилось бывать не дома, а в "Красном кентавре".

Я мысленно присвистнул: "Красный кентавр" – известное местечко. Закрытый клуб, в котором проводят время богатеи голубого толка.

Ни хрена себе струна! Да я же просто на клад на рвался – в смысле информации, разумеется. Тут могут появиться новые и весьма занимательные версии!

Но каков прыщ, этот Бердников! Мудила с Нижнего Тагила, по-другому не скажешь! Променять такую женщину на… Тьфу, прости господи! Точно у таких людей в мозгах дьявол покопался…

– Достаточно вам? – Горящие глаза просто прожигали дыру на моем лице, а щеки пылали стыдом и негодованием.

Нет, хотел сказать я. Вы все равно будете должны назвать имя своего любовника. Просто для порядка, чтобы я мог проверить, правду ли вы мне выложили… Я хотел сказать, но не сказал. Потому что после этого мы бы расстались врагами. Потому что я – не мент, мне совсем не обязательно составлять протокол, а клиента не интересует, каким путем я раздобыл информацию и сколько времени на этот процесс потратил. Потому что я могу узнать это и в другой раз.

– Достаточно, – сказал я. И встал.

Многое было ясно. Полина Шантолосова была гениальным программистом и красивой женщиной. Но вряд ли в ее душе царили гармония и счастье. И убить мужа в такой ситуации она вполне могла – из ревности или ненависти. Вот только зачем бы она после этого стала убивать Зернянского?

Тут была информация к размышлению. И любой другой сыщик, мент он или частник, непременно бы нажал, пока дамочка находилась в разобранном психологическом состоянии.

Но я нажимать не собирался. Потому что всю жизнь считал, что по-настоящему мне нравятся исключительно кареглазые блондинки. Но вот оказалось, что и кареглазые брюнетки – это тоже гаси свет!

Я раскланялся и, едва ли не пятясь спиной, ретировался.

Взгляд пылающих глаз сопровождал меня до самой двери, и больше всего я боялся, что она снова скажет: "Свинская у вас работа!"

Оказавшись в холле, я с облегчением вздохнул, вытер со лба пот и уже знакомым путем отправился на сорок восьмой этаж, к директорской секретарше.

– Ну как? – спросила Елена Владимировна, производя новые манипуляции с магнитной картой. – Надеюсь, вы не слишком расстроили ее. Полина Шантолосова – это наше всё. Думаю, ее не сможет заменить ни один человек в нашей компании. А может, и во всем мире.

– Я обошелся без жёсткости, – туманно сказал я. – И верю, что ее никто не сможет заменить. "Бешанзерсофт" – всего лишь шлейф Полины Шантолосовой…

– Это вы точно заметили. Именно шлейф. – Секретарша протянула мне карточку и новый "маршрутный лист". – Ступайте, шустрый мальчик. Направо пойдешь – от судьбы не уйдешь, налево пойдешь – неведомое найдешь.

И я пошел – надеясь, что налево.

8

Анита Зернянская ничем не походила ни на Елену Владимировну, ни, тем более, на Полину Шантолосову. Это была полненькая кнопка (про таких говорят – метр с кепкой) в строгом сером костюме (я вдруг обнаружил, что с трудом вспоминаю, во что была одета первая вдова… Ах да, в голубой комбинезон!), шатенка, в очках, с довольно длинной косичкой, перехваченной на конце серебристой резинкой. И голос у нее оказался низкий, с той самой хрипотцой, которую я так не люблю у женщин. И работала она в службе бухгалтерской, а вовсе не инженерной.

Странно, но это мне тоже показалось недостатком, хотя и более соответствовало женской сущности.

Кроме того, мне почему-то взбрело в голову, что рабочее место Зернянской будет в общем зале, разгороженном невысокими стенками на небольшие персональные закутки, но каждому члену совета директоров, видимо, полагался отдельный кабинет. Правда, был он невелик и скромен – никаких экранов на стенах, лишь стандартный комп на столе. Возможно, это было вещественное отображение неких различий между вдовами в корпоративной иерархии, а может, Зернянская попросту не любила обширных помещений.

Как бы то ни было, но я, усевшись на предложенный стул, физически ощутил, как давят на меня близкие стены. По моим внутренним ощущениям, это был не кабинет, а какое-то ущелье…

Разумеется, Анита Гербертовна оказалась предупреждена о предмете моих интересов.

– Послушайте, – сказала она после того, как я представился. – Я вас уверяю, это просто невозможно. Мой Василий не кончал жизнь самоубийством.

У нее присутствовал легкий прибалтийский акцент, но он ее уже не портил. Ибо в моих глазах такие женщины изначально ценятся невысоко, хотя, не спорю, существуют мужики, которых хлебом не корми, а дай потискать такую вот крохотную пампушку-бухгалтершу, мягкую и пухлую во всех мыслимых и немыслимых местах. А с другой стороны, в сравнении с господином Бердниковым господин Зернянский по своим сексуальным предпочтениям мне просто брат родной…

– А почему вы так уверены, мадам?

Кажется, мне не удалось скрыть свою антипатию, потому что в глазах кнопки вспыхнула откровенная неприязнь.

– Да потому что мы с ним прожили почти десять лет, и, смею вас уверить, я прекрасно знаю… знала своего мужа. Да он бы скорее кого-нибудь другого убил, чем себя… – Она осеклась, и круглый накрашенный ротик выпустил на свободу нечто вроде "а-ап!"

Так-так-так, очень многообещающее начало!

– Слушаю вас внимательно, – сказал я.

– Ну… я не имела в виду, что он кого-то убил… – проговорила она поспешно. – Я имею в виду… ну… что он был не такой человек, чтобы… ну… на себя руки наложить…

Да, она и мизинца Полины Шантолосовой не стоила. Глупая пухлая кукла, у которой язык работает вдесятеро быстрее мозга…

– Слушаю вас внимательно, – повторил я, добавив в голос настойчивости.

– Я только хотела сказать, что это непорядочно – подозревать человека в том, что он убивает себя ради денег! – выпалила она.

Тут она была совершенно права. А я, кажется, слишком впечатлился мадам Шантолосовой и повел себя непрофессионально.

И я вернулся на профессиональные рельсы: проникся к собеседнику симпатией и участием. По крайней мере – внешне.

– У нас вовсе нет таких подозрений относительно вашего супруга, госпожа Зернянская. Просто мы обязаны все проверять, иначе наша компания вылетит в трубу. Вы понимаете?

Это она понимала. Неприязнь сменилась настороженностью. А я принялся расширять захваченный плацдарм.

– Вы ведь умная женщина и никак не могли подумать про меня такое. Я вам не враг. Кстати, не было ли врагов у вашего мужа? Вы ведь понимаете меня?

Настороженность стала мягче, бледно-серые глаза заблестели, кроваво-красные губы дрогнули, правая рука коснулась круглого подбородка с ямочкой.

– Я и сама думала… Сразу две почти одинаковые аварии… Тормоза ведь тоже можно испортить, правда?

– Запросто, – поддержал я.

– Правда, менты говорили, что тормоза были в полном порядке, но ведь ментов можно купить, правда?

Я не был ментом. И потому с легкостью согласился:

– Запросто.

Настороженность тут же сменилась откровенной симпатией, и я высоко оценил свой профессионализм. Жаль только, глаза дамочки блестели все больше и больше, и губы дрожали уже беспрерывно, и все шло к тому, что придется доставать из кармана носовой платок, а он после вчерашней нервотрепки в казино был несвежий. Однако судьба спасла меня и тут (какой же я все-таки везунчик!) – слезы высохли, а сквозь симпатию прорвался, как ни банально это звучит, звериный оскал ненависти. Лицо мадам Зернянской перекосилось, накрашенный ротик скривился… Дальше была не человеческая речь, дальше было сплошное змеиное шипение.

– Я знаю, чьих рук тут дело, это все она, черная сука, она знала, что моего Васю под каблук не запихнешь, что он своей головой привык жить, что он ей развернуться не даст, как позволял этот пидор, ее так называемый муженек, самый настоящий голубой, а теперь у нас эта медуза, этот флюгер, который никогда против них не пойдет, но и его они грохнут, чтобы все прибрать к рукам, и если бы у меня были доказательства, я бы давно на них настучала…

Пухлая ручка заткнула фонтан, и он умер. Как подстреленный на взлете ястреб… Глаза теперь полнились испугом и обидой на собственную несдержанность, но слово уже было не воробей, и всякому бы стало понятно, насколько эта глупая кукла ненавидит ИХ. То что выражение "черная сука" относится к Полине Шантолосовой, было ясно и ежу, а вот кого она еще имела в виду?..

– Вы сказали "они"… Кого вы имеете в виду?

Но умер не только фонтан, умерла и ненависть, оказалась погребенной под толстым слоем страха, и я уже понимал, что внутри чрезвычайно благополучной компании "Бешанзерсофт" скрываются грандиозные бури.

– Я вас прошу… – залепетала мадам Зернянская. – Я вас прошу… Никто не должен знать, что я сейчас сказала… Я вас умоляю! Иначе меня тоже убьют… Понимаете?.. Обещаете?..

Мне стало ее жаль, и я кивнул самым убедительным образом. Хозяйка кабинета откинулась на спинку стула, впилась взглядом в дисплей компьютера, словно искала у него поддержки.

– А теперь, прошу вас, уходите. Мне через десять минут на совещание, и надо успокоиться.

Я понял, что дальнейшие расспросы бесполезны. Ничего она мне больше не расскажет, даже если и не будет никакого совещания. Просто мне опять повезло – я присутствовал при чем-то, очень похожем на нервный срыв.

Я взялся за ручку двери, когда мне в спину сказали:

– Я очень надеюсь на вашу скромность.

Экое словечко выбрала, глупая курица!..

Я обернулся и, приложив к сердцу правую руку, заверил:

– Обещаю, что не обману ваших надежд!

– Я вам верю, – прозвучало в качестве прощания.

В глазах дамочки теперь светилось едва ли не восхищение – она наконец разглядела во мне Арчи Гудвина, и наверняка ей хотелось продолжить знакомство. Хотя бы для того, чтобы оказаться под защитой у сильного мужчины, если уж ничего больше не выгорит.

– Я вам верю, – повторила она.

А что тебе остается, дурища? – подумал я. Но вслух произнес только:

– И правильно делаете, сударыня.

9

Я стоял в зеркальной кабине лифта, и со всех сторон меня окружали самодовольные от женского внимания, прямо-таки пускающие слюни самцы.

– Эй, – сказал я им. – Пора выходить из образа, парень. Даже Станиславский бы поверил, что уж говорить о глупой кукле?

На сей раз речь шла вовсе не об Аните Зернянской – когда я шел от ее кабинета к лифту, мне вновь встретилась милая девушка-курьер Марьяна, и глаза у нее сделались такими, что в серьезном, деловом детективе просто не мог не проснуться бесшабашный ухарь, на физиономии которого нарисовалось единственное желание – трахнуть и вовсе не по шее. Марьяна, определенно уловившая это желание, даже споткнулась, ухарь бросился поддерживать ее за локоток, и это банальное прикосновение помогло им справиться с дьявольщиной слишком вероятного будущего, где они могли оказаться tЙte-Ю-tЙte в каком-нибудь уютном закутке, который наверняка бы нашелся в этом здании.

– Размечтались! – сказал я и своим отражениям, и той, что осталась наверху, в застеленном красной ковровой дорожкой коридоре.

Ответом мне было молчание.

Спустившись на первый этаж, я выручил из тюряги свой "бекас", попрощался с охранниками, сдал милой девушке из бюро пропусков магнитную карточку – мы снова улыбнулись друг другу – и покинул гостеприимные пенаты "Бешанзерсофта". Идти было недалеко – "забавушка" моя стояла рядом с входом в здание, на стоянке служебных машин. Я угнездился на сиденье, перевел дыхание, окончательно подавил желание и включил зажигание. (Во фразочка, почти стихи!)

И тут ожил мобильник. Теперь он рассказывал вовсе не о парне с рынка Дезмонде, теперь героиней была девушка по имени Мишель – мелодии мой телефон менял каждые сутки в десять часов утра, а музыкальной базой была фонотека старой доброй ливерпульской четверки.

Я достал из кармана трубку.

Номера, с которого звонили, в памяти мобильника не имелось.

– Слушаю вас, – сказал я, нажав кнопку.

– Здравствуйте еще раз, Мезенцев! Антон Константинов беспокоит. Вы уже закончили свои дела в нашем офисе?

– Да, только что. Встретился с кем мог, сел в машину и собираюсь отваливать подобру-поздорову.

– Хорошо, отваливайте. Как выберетесь на Авиаконструкторов, доезжайте до Шуваловского проспекта и поверните направо. Я стою в полусотне метров от перекрестка. Голубой "рено" с номером… – Он произнес три цифры. – Приткнитесь где-нибудь поблизости. Надо поговорить.

– Сейчас подъеду. – Я выключил мобильник.

Поговорить так поговорить, я человек разговорчивый и компанейский. Беседа – это двигатель. Если не жизни, то хотя бы расследования…

Я сунул трубку в карман, выехал на проспект Авиаконструкторов, докатил до нужного перекрестка и свернул куда велели. Припарковался сразу за стоящим возле почтового отделения голубым "рено". Зачем-то сунул руку под пиджак и пощупал рубчатую рукоятку "бекаса". Поморщился – не хватало еще проверить, как оружие выхватывается из кобуры.

Что за нервные выходки?… Похоже, глупая курица заразила меня своей истерикой…

Разумеется, нужды в оружии не было. Константинов находился в "рено" один, сидел за рулем, курил, выпуская дым в приоткрытое боковое окно. В салоне звучала негромкая музыка. Кажется, что-то из "Рекомберс".

Не дожидаясь приглашения, я устроился на правом сиденье и захлопнул дверцу. Стекла, естественно, были тонированные. Такие люди с прозрачными не связываются. Они любят рассказывать тележурналистам о прозрачности своих компаний и счетов в банках, а вот прозрачных стекол стараются избегать. И, в общем-то, правильно делают! Береженого бог бережет…

– Слушаю вас, Антон!

– Ну? – Константинов выкинул окурок, закрыл окно и повернулся ко мне. – С кем поговорили?

Ага, похоже, клиент у нас нетерпеливый. При нашей первой встрече мне так не показалось.

– С Шантолосовой и Зернянской. Если, конечно, это можно назвать разговором.

– Но ведь что-то они вам сказали?

Я открыл было рот. И вдруг понял, что нет у меня ни малейшего желания рассказывать ему о черноглазке Полине. Ну вот ни на капельку не хочется!

Впрочем, вряд ли от человека, занимающегося в компании охраной и безопасностью, можно скрыть особенности сексуальной ориентации руководителя фирмы. Небось, Антон Иваныч еще и охранников Бердникову выделял, когда тот катался в "Красный кентавр".

– Шантолосова сказала, что у нее муж был голубой. И что жизнь самоубийством покончить не мог.

Он кивнул:

– Ну да, разумеется! Вы же, наверное, прикрылись ксивой дознавателя страховой компании.

Я с уважением крякнул: рядом со мной сидел профессионал своего дела. Глава службы безопасности любой фирмы мало чем отличается от частного детектива. Разве лишь тем, что я – сам себе хозяин, а над ним стоит руководство компании. С другой стороны, я один, а у него имеется куча подчиненных, и многие способны не только возле металлоискателя дежурить, но и оперативную работу вести. На хвост садиться, информацию добывать…

– Петр и в самом деле в последнее время по траховскому делу с катушек свинтился, – продолжал Константинов. – Я не раз ему говорил, что такие дела до добра не доводят. Чего надо было мужику? Бабьё вокруг хороводы водит, и любая даст, только мигни.

Ну вот, теперь еще может возникнуть версия ревнивого гея. Какая-то дала, а ему не понравилось. Возможно? Еще как! Ладно, будем проверять…

Впрочем, Константинов имел в виду совсем другое. Потому что добавил:

– Нет, Полина его не убивала. Она умная и хваткая, но добрая. Нет в ней жестокости. Такие людей не убивают. – В его холодный голос вкралась толика теплоты, и я насторожился.

А может, охранничек неровно дышит к инженерше? Возможно ли такое? Еще как возможно. Я бы не удивился, если бы оказалось, что к Шантолосовой неровно дышат все мужчины "Бешанзерсофта". Это было бы мне очень даже понятно. И я бы с ними запросто солидаризировался.

Если бы не был женат и если бы женой не была моя Катя…

Константинов достал из кармана пачку "Эрмитажа", выдвинул из торпеды пепельницу. Мы закурили. Бортовой компьютер тут же включил вентиляцию.

– А что вам рассказала Зернянская?

– Истеричка, – пожаловался я. – И считает, что гибель Василия Зернянского – дело рук Шантолосовой.

– Анита у нас всегда была истеричка. А когда вдовой сделалась, характер стал еще хуже.

– Думаю, Зернянская просто боится, что и ее следом за мужем…

– Да, вы правы. Я организовал ей охрану. А то она из дома боялась выезжать. Хотя сомневаюсь, что она кому-то нужна. Бухгалтерша без царя голове и умения нравиться мужчинам…

Он определенно не любил маленьких пампушек, и я вдруг почувствовал к нему симпатию. Этакая мужская солидарность там, где обычно стоит во весь рост одно только соперничество…

– Кстати, Зернянская считает, что Шантолосова убила ее мужа не одна. Что у той был соучастник.

– Херня все это! – зло сказал Константинов. – Не убивала Шантолосова никого! А этот якобы соучастник – на самом деле ее любовник. Зовут его Георгий Георгиевич Карачаров, также член совета директоров нашей компании. А Зернянская бесится, потому что сама на него глаз положила после смерти мужа. Да плюс зависть к более красивой и умной…

Я мысленно присвистнул.

Вот это попал! Они же тут все как пауки в банке! Попробуй докопайся до сути! А с другой стороны, как пауки – это же прекрасно. Ненависть кружит головы и заставляет совершать ошибки.

– Теперь вы сами видите: у меня имеются все основания подозревать, что Бердников и Зернянский ушли из жизни неслучайно. Что два подряд несчастных случая выглядят подозрительно

– Вижу, – согласился я.

Мы помолчали, поочередно стряхивая пепел в пепельницу. Чуть слышно гудел вентилятор. Потом Константинов сказал:

– Да, дело сложное. Раскопать его со стороны очень непросто. Наверное, надо было устроить вас на работу в компанию. Но теперь уже поздно, теперь вас видели под другой личиной, и этот номер не пройдет. – Он в очередной раз затянулся. – Есть другой вариант. Давайте, я как бы стану вашим агентом внутри "Бешанзерсофта".

Меня вдруг осенило.

– Послушайте, Антон! – сказал я. – А за каким чертом я вообще вам понадобился? У вас же целая служба безопасности под началом! Вы же сами способны организовать расследование!

Он кивнул:

– Конечно, способен. Но большой вопрос – кому из моей службы я в таком деле могу доверять. А во-вторых – и в-главных, – подчиненные не должны копаться в личной жизни своего начальства. Это злостное нарушение корпоративной этики. Они и без фактов-то любят поперемывать нам косточки. Опять же могут появиться возможности для шантажа… Нет, такое дело разрушит мою службу. Ну, пусть не разрушит, но помешает нормальной ее работе. Тут нужен человек со стороны. – Он снова затянулся. – Одно я вам могу пообещать… Если вдруг потребуется силовая помощь, можете на нее рассчитывать. Если, само собой, я сочту нужным. Ну и готов выполнять определенные розыскные мероприятия. Если, опять же, сочту нужным.

– Да уж, – скривился я. – Очень многообещающая помощь!

– Простите, но за гонорар надо работать. А не ждать, пока другие вытащат для вас из огня все каштаны.

Тут он был прав. Не за что и платят ничего. А за тот гонорар, что мы от него получили, сам бог велел потрудиться и потрудиться качественно!

– Хорошо, – сказал я. – У меня прямо сейчас есть задание для агента внутри вашей компании. Был бы вам весьма признателен, если бы вы сумели установить, у кого из членов совета директоров имеется алиби во время, когда погибли Бердников и Зернянский.

Во взгляде, который он бросил на меня, загорелось уважение.

– Нет, вы далеко не глупец, Максим. По-моему, обратившись к вам, я не ошибся. Конечно, многого я обещать не могу, но что сумею – сделаю.

– Интересно, а у вас у самого-то имеется алиби?

Он усмехнулся:

– Да хрен его маму знает! Надо будет вечером заглянуть в дневник. Обычно перед сном я записываю все свои похождения в течение дня. Иначе на нашей работе нельзя.

А я вот ни черта не записываю, подумал я. Разве что отчет для Поля. Хотя не мешало бы и записывать! Мне, правда, еще не приходилось сталкиваться со случаями, когда "иначе на нашей работе нельзя". Но где гарантия, что таких случаев не ожидается в будущем? Алиби никогда не бывает лишним. Особенно в нашей родной стране, где засадить человека в тюрягу всегда было как два пальца обоссать… Жил вот в прошлом веке какой-то сексуальный маньяк – по имени то ли Закатило, то ли Покатило, то ли еще как-то так, – за дела которого расстреляли пару человек, а когда его, наконец, поймали, выяснилось, что наказали-то невинных… Нет, с сегодняшнего же дня начну записывать – хотя бы в какое время в каком месте находился и с кем встречался.

– А нельзя ли кого-нибудь из ваших людей подчинить мне напрямую?

– Вряд ли. – Константинов опять усмехнулся. – Это неизбежно вызовет ненужные вопросы. Да вы привлекайте со стороны любые кадры, я все оплачу. Был бы результат…

В моей душе вдруг родилась уверенность, что результат будет. Не зря же я -везунчик! К тому же, Катя всегда говорила, что нельзя сделать любое сложное дело без веры в успех. Есть на этот счет какая-то соответствующая теория. Следуя ее постулатам, американские нищие миллионерами становились. Может, конечно, и не нищие. Но становились!

– Результат будет! – сказал я. – Можете не сомневаться.

– Да я и не сомневаюсь. Вера в грядущий успех – едва ли не половина этого успеха.

Вот и господин Константинов туда же, куда Катя. А мне-то и сам бог велел!

Антон раздавил в пепельнице окурок:

– Как только что-нибудь узнаю про алиби, немедленно дам вам знать.

Я кивнул. Больше сказать мне было нечего. Ему, судя по всему, тоже.

И мы распрощались. Я перебрался в "забаву". Голубой "рено" отвалил от тротуара и растворился в уличном потоке машин.

Мимо протопал рекламный агент, изображающий из себя телефонную трубку. Его прогулки должны были подвигнуть питерцев на покупку "нокии" последней модели. Судя по рекламе, модель изначально комплектовалась внешними наушником и микрофоном, чтобы руки были свободны. А главное – имелся постоянно действующий канал связи со своим сетевым агентом. Как только позволят финансы, куплю себе такую штучку. Пригодится… А еще лучше – оборудую "забаву" бортовым компьютером. Как у господина Константинова. Как у ментов.

Человек-трубка развернулся и пошел в обратном направлении.

А я сидел и раздумывал, что предпринять дальше. Без сомнения, вояж в компанию "Бешанзерсофт" удачным предприятием не назовешь. Однако кое-что я выяснил. Ясно, к примеру, что подозрения Антона Константинова обоснованы. Вернее, не подозрения, а утверждения. Администрация компании – самое настоящее змеиное гнездо. В таких сообществах часто рождаются преступления. И как-то надо искать к сообществу подход помимо предложенного мне господином Константиновым. В оперативной работе всегда лучше иметь несколько информаторов. Тогда повышается вероятность получения достоверной информации и, соответственно, уменьшается риск, что тебе втюхают какое-нибудь фуфло.

Я закурил, устроился поудобнее и вновь взялся за анализ своих разговоров в офисе "Бешанзерсофта". Тут же перед моим внутренним взором возникло симпатичное личико девочки Марьяны. И пришла чрезвычайно удачная мысль.

10

Однако немедленная реализация родившегося плана была невозможна, поскольку персонал компании "Бешанзерсофт" работал до восемнадцати часов. Надо было как-то скоротать время, и я забежал в ближайшее кафе, чья навязчивая реклама – чайная чашка, над которой завиточком поднимался пар, – вызывала уже просто обильное слюнотечение. Кафе спряталось за почтовым отделением, в небольшом скверике, расположившемся перед жилой многоэтажкой.

В кафе было пусто, лишь в углу расположилась чисто мужская компания, балующаяся пивком. Баловней было трое, и перед ними стояла целая батарея бутылок "Зеленого Туборга". От такого напитка я бы тоже не отказался, но пиво было сейчас не ко времени. Поэтому я выпил кофе, прибавив к нему булочку со сливками. Это, конечно, не Фрицевы кукурузные оладьи с осенним медом, но тоже неплохо. Я бы перекусил и поплотнее, но следовало оставить место для намечавшегося ближе к вечеру обеда. Если мой план, конечно, удастся… Однако в отношении кофе я не сдержался и заказал вторую чашку, а пока официантка ходила за нею, позвонил Кате и предупредил, что опять буду поздно.

– Как успехи? – поинтересовалась она.

– Туманно. Но, возможно, к ночи что-то и прояснится.

– Будь, пожалуйста, осторожен, – сказала Катя. – Я тебя прошу.

– Обязательно буду, – пообещал я.

Потом, попивая кофеек, я связался с Полем и попросил сетевого агента отыскать мне номер мобильника, принадлежавшего Марьяне Ванжа, менеджеру компании "Бешанзерсофт". Можно было, конечно, позвонить в справочную, но я посчитал, что действовать через сетевого агента – значит, проявлять осторожность, а ведь я только что пообещал супруге вести себя именно так. К тому же, пусть-ка ИскИн над делом тоже поработает.

Не успел я опустошить чашку, как Поль прислал мне эсэмэску с номером. Осталось только его набрать.

– Алё! – сказал девичий голосок. – Кто на горизонте? Номер не секу!

– Привет! – ответил я. – Вы видели меня сегодня трижды. В лифте, в коридоре и в приемной у Елены Владимировны.

– А-а-а, – с энтузиазмом протянула Марьяна. – Привет! Чё надо?

– Хочу пообедать с вами. Сегодня вечером.

– А если я в забое сегодня вечером?

– Чего? – не понял я.

– А если я занята? – перевела она.

– Но ведь вы не заняты. Я прав?

Она прыснула:

– Вы что, за мной следите? Так, кажется, кличут ваш арбайт? Вашу работу?

Ага, похоже, Елена Владимировна предусмотрительно поговорила с курьершей-менеджером. Ну что ж, тем интереснее получится вечерок.

– Да я сегодня увидел вас впервые в жизни. – Мне пришлось обиженно фыркнуть в трубку для пущего эффекта. – И вы произвели на меня впечатление.

– Вот прямо так и произвела?

– Да, неизгладимое… И, полагаю, я не один такой. Полагаю, вы и на других парней производите впечатление.

Нет прямее пути к сердцу женщины, чем говорить ей комплименты.

– И вы будете аскать… задавать мне вопросы? – В голосе Марьяны звучало откровенное любопытство.

– Ни в коем случае, – сказал я проникновенно. – Вечерами я не работаю. Вечерами я отдыхаю. И вас приглашаю отдохнуть. Хотите на дискотеку?

– Не-а. – Теперь фыркнула она. – Чего я на топтодроме не видела! Как куски ширяются?

– Куски? – не понял я.

– Ну, парни. Они себя кусками называют. А нас, девчонок, лоханками.

– Интересно, – сказал я. – У нас парни назывались обмылками. А девчонки – мыльницами. А когда они залетали, говорили: "мыльце завелось".

– Правда! – она расхохоталась в трубку. – Клевяк без банданы!

– Чего? – сказал я. Хотя смысл, в общем-то, понял.

– Все на клюшке, – перевела она. – Здоровско. Ладно, я брошу кости с вами, но только если вы позовете меня в кабактерий. В ресторан.

Я мгновенно сообразил, что ее еще ни разу не приглашали в рестораны. На дискотеки, на квартиру, когда нет родителей (в наше время это называлось "свободная хата"), на пляж, в интернет-кафе… И, конечно, душа ее требовала расширить список этих злачных мест.

– Хорошо, – сказал я. – Приглашаю вас в ресторан. Официальное приглашение, правда, прислать не успею, но, надеюсь, хватит этой телефонограммы.

– Я рублю концы в шесть, – сказала Марьяна, смеясь. – Могла бы и пораньше отпроситься, да Елена выспросит и начнет воспитухи.

– А вы ей просто не говорите.

– Все равно догадается, что я на стрелку намылилась. Вы даже не представляете, как она мне надоела. Елена – давняя матушкина подруга, так и зырит за мной: с кем я пошла, с кем посмеялась, с кем покурила. Старая стерва!.. Годится в шесть двадцать?

– Годится, – подтвердил я. – Буду ждать вас возле памятника Ильюшину.

– Это что за памятник? Это где такой мэнчик в военном мундире, сапогах и фуражке?

– Он самый. До встречи! – Я отключился.

Глянул на часы. Было всего без четверти четыре, и до нашей встречи оставалось больше двух с половиной часов.

Я отправился к своей машине, забрался в салон, поставил будильник на мобильнике, вытащил из "бардачка" дежурную бейсболку, откинул спинку кресла и расположился поудобнее. Напялил на макушку бейсболку так, чтобы козырек прикрывал глаза.

Кто знает, может, ночью и вообще спать не придется? Хотя, конечно, я попытаюсь всячески избежать такого варианта. Но заранее не зарекайся! Дело, как известно, есть дело!

11

Сигнал будильника разбудил меня без пятнадцати шесть.

Я выбрался из машины и размял затекшие ноги. Моя заспанная в такое время физиономия удивляла встречных-поперечных, но мне было наплевать на их удивление. Главное, чтобы она не изумила Марьяну.

Хорош гусь, япона мама, спит перед свиданием с девушкой!..

Поэтому я отправился в уже знакомое кафе, а там зашел в туалет, умылся, вытер физиономию бумажным полотенцем и примерил на нее различные выражения – от умильной безбашенности до строгой мужественности.

Вошедший в сортир любитель пива, которому потребовалось освободить емкость для очередной парочки бутылок, посмотрел на меня подозрительно, однако я оказался парень не промах – улыбнулся и подмигнул ему, и душа его тут же освободилась от подозрений. Впрочем, останься она, его душа, в веригах подозрительности, я бы не заплакал от испуга. В конце концов, я не собирался грабить банк – я всего-навсего намеревался запудрить мозги девушке, а если и существует законодательный акт, под который подпадают эти действия, то разве лишь моральный кодекс строителя коммунизма. Даже устав гарнизонной службы не касался таких ситуаций, а уж создатели УГС стремились охватить все.

Я вернулся к машине и решил поискать ближайший ресторан. Сей подвиг решено было совершить без помощи искусственного интеллекта – напротив, почты, на другой стороне, располагалось интернет-кафе, я отправился туда. Воспользовавшись тамошним "железом", вылез на сайт "Санкт-петербургский гурман (рестораны, кафе, бары)", десятилетиями проводивший в жизнь идеи Ильи Лазерсона, и быстро отыскал неподалеку ресторанчик с оригинальным названием "Северная Венеция". Затем расплатился, вернулся в машину, взялся за мобильник, позвонил в эту самую "Венецию" и заказал столик на двоих. А потом включил зажигание и в шесть пятнадцать был около памятника знаменитому авиаконструктору, чьи не менее знаменитые штурмовики кромсали врага без малого век назад. Да и сейчас прославленное КБ продолжает работу, создает военные и гражданские ракетопланы и космические самолеты. Так что бронзовая фигура поставлена здесь не по блату и не за красивые глазки.

Я вышел из машины и подошел к пьедесталу. Покрутил на пальце ключи от "забавы", хватким взглядом оглядел окрестности

И началась самая великая из всех охот – охота на человека…

Где-то я слышал такую фразу. Но она не верна. Самая великая из всех охот – это охота мужчины на женщину, а равно и наоборот – женщины на мужчину, правда, в последней я если и участвовал, то, во-первых, не ведая того наверняка, а во-вторых, в качестве добычи.

Марьяна появилась ровно в шесть двадцать. На ней теперь не было белой блузки и черной юбки, зато было одеяние, которое саму ее делало охотницей, – коротенький голубой топик с глубоким вырезом и такого же цвета коротенькие шортики. Мой покойный папа посчитал бы такую одежду подходящей разве только для пляжа, а уж Ниро Вульф непременно бы поднял на одну четвертую дюйма свои знаменитые плечи. Я же потрясенно вытаращил глаза и едва не пустил слюни.

Как и днем, охотнице это понравилось.

– Приветики! – сказала она с видом величайшей скромницы, неведомо как оказавшейся рядом с мужчиной.

– Добрый вечер! – Я был учтив до безобразия: она даже глаза вытаращила.

Наверное, ее иначе чем "Привет, лоханка!" парни еще ни разу не называли. Что ж, учиться никогда не поздно…

– Привет, лоханка! – поправился я.

Она расхохоталась.

А когда отсмеялась, я взял ее под руку и повел к автомобилю. Вдохнул аромат ее духов. Запах оказался нерезким и приятным.

– Вау! – сказала она, когда я открыл перед нею дверцу. Сделала книксен. Движения были изящны.

– Ого! – отозвался я. – Клевяк без банданы!

Она вновь расхохоталась, усаживаясь.

Я закрыл правую дверцу, обошел машину и угнездился на водительском сиденье.

– Куда пожелаете?

– Сугубо фиолетово. Давай на ты.

Скромница оказалась резвой.

– Давай, – согласился я. И вдруг вспомнил прошлый год, "Прибалтийскую, Ингу…

Если мы с Марьяной и дальше пойдем с такой скоростью, завтра утром Катерина нашлепает мне по лысине.

– Как насчет "Северной Венеции"?

– Легко! А конину будем керосинить?

– Эй! – сказал я. – Конина – это перебор. Я же за рулем. Не остановиться ли нам на шампуни?

– Ладно, – милостиво согласилась она. – Шампунь так шампунь. Кстати, ты в теме, что такое шампунь по-домашнему?

– Нет.

– Водяра под шипение жены.

Я рассмеялся:

– Не знал этого прикола.

И снова у меня возникло ощущение дежа вю. И стало совсем не по себе. Я даже не произнес ответной хохмочки. Как будто она могла стать механизмом, запускающим процесс возвращения в прошлое.

Я мотнул головой, избавляясь от наваждения, тронул машину и влился в поток. В агрессивной манере перебрался из крайнего правого ряда в крайний левый, пропустил встречных и свернул.

К моему удивлению, Марьяна не трещала без умолку, наоборот – как-то сжалась на сиденье, сгорбила плечи. То ли почувствовала мою секундную неуверенность, то ли представила себе, что произойдет после ресторана, и эта перспектива показалась ей совсем непривлекательной.

Что ж, на Руси не все караси, есть и ерши… Хотя, оно бы и к лучшему, коли так, – карась у меня дома водится, всем карасям карась, который вполне может превратиться в щуку. Но не выходить же из образа. Тем более что от неуверенности не осталось и следа – Арчи Гудвин повалил Вадика Ладонщикова на обе лопатки.

– Чай, кофе, потанцуем, – сказал я. – Шампунь, конина, полежим.

Она вдруг резко повернула голову, посмотрела на меня в упор:

– Наше дело не рожать, да?

Однако Арчи Гудвина такими выходками не смутишь.

– Наше дело не рожать, но и без нашего дела не родить. – Я притормозил и лихо припарковал машину к тротуару.

То ли мой каламбур развеселил девицу, то ли просто она для себя что-то решила, но Марьяна вновь повеселела.

Сквозь полуоткрытые окна кабака неслась музыка, пока электронная, но, судя по афише у дверей, в восемь вечера начиналась живая программа какой-то певички. Верх фасада украшала голограмма – усатый гондольер уверенно вел по воздуху свое суденышко с парочкой влюбленных, взявшихся за руки и не сводивших глаз друг с друга. Банальщина, но что еще привяжешь к названию "Северная Венеция"?

– А ты прикольный, – сказала Марьяна, когда я открыл перед нею дверцу машины.

Я самодовольно хмыкнул, взял ее под руку и повел ко входу в ресторан. Рука была горячей, да и все тело Марьяны просто пытало жаром. Меня всегда изумляла эта девичья особенность – излучать сумасшедшее тепло при температуре в тридцать шесть и шесть десятых градуса.

Дизайн кабака оказался в стиле ретро, на входе нам пришлось пройти через вращающуюся дверь, какую я видел только в кинофильмах прошлого века. Стиль выдержан и внутри – вокруг преобладали оттенки зеленого, на окнах висели тяжелые темно-зеленые портьеры, а столики скрывались в этаких альковах, скрытых от посторонних глаз салатными шторами. Впрочем, были и открытые места, расположенные в центре зала, между альковами. У дальней от входа стены располагалась невысокая сцена, в настоящий момент – пустующая.

– Вы на виду хотите? – поинтересовался метрдотель. – Или?

– Или, – сказал я решительно.

Нас провели в один из альковов, усадили за столик, предложили ознакомиться с меню.

Я открыл его и просмотрел. Конечно, черепаховый стейк здесь не водился. Как и шиш-кебаб… Но кто мешает нам заменить его другим кебабом – люля? Или вообще заказать котлету по-киевски?

Я передал меню Марьяне.

Она разглядывала его недолго.

– А что, гамбургеров в этом кабактерии не дают?

Я свел к переносице брови:

– Девочка, это же не фаст-фуд! Это русский ресторан!

Хотя, честно говоря, название "Северная Венеция" могло бы предполагать и итальянскую кухню. К примеру, местный шеф-повар мог бы освоить тальярини или, к примеру, голубей под веницианским соусом. Это было бы самое то…

– Тогда выбирай сам! Если гамбургеров нет, мне сугубо фиолетово.

И я выбрал.

Салат "Московский"; морковь по-корейски; телятина жареная по-одесски; мороженое "Ленинградское"; шампанское "Донское игристое".

Когда я перечислил все это официанту и он удалился, Марьяна откинулась на спинку стула и сказала:

– У тебя, наверное, в школе по географии одни питекантропы были.

– И не только по географии, – заметил я. – У меня были пятерки по физике, химии и геометрии. Закон Ома вот до сих пор помню. Хотя совершенно не понимаю, зачем он мне в повседневной жизни.

– А по литературе?

– Никогда не любил. Этот предмет слишком неустойчив.

– Как это? – удивилась Марьяна.

– Курс колеблется вместе с политической линией. Сегодня изучают Шолохова, завтра Стругацких, а послезавтра и вовсе Акунина.

– Но детективы-то читаешь?

– Еще как! Стаута просто обожаю. И многих других.

– Так вот почему ты стал частным сыщиком…

Ого! Девочка, оказывается, не глупа…

– Я вовсе не частный сыщик. Я работаю на страховую компанию.

– А какая, блин, разница? Да ты не писай лимонадом, я никому не скажу, я умею держать язык за зубами.

Я тут же рассказал ей анекдот по то, как Моника обещает Биллу "держать язык за зубами".

Она усмехнулась и зевнула:

– Лажа! Этому тексту сто лет в обед. Я его еще в гимназии слышала. Ты бы спрашивал, что хочешь. Про кого тебе рассказать?

Так! Девочка, оказывается, ОЧЕНЬ не глупа…

– Ну хорошо! Расскажи про верхушку "Бешанзерсофта". Ты давно у них работаешь?

– Скоро будет полгода. – Марьяна подняла руки и грациозно потянулась. – Семестр мозги массировала в универе, на биофаке, но заколебало. Вакуоли-цитоплазмы, тоска зеленая! Бросила. И пока учиться не тянет. А про верхушку могу тебе сказать одно: козлы они все.

– И женщины?

– А женщины – суки, которые вокруг козлов вьются. – Она мотнула головой. – Конечно, это не про Полину. Полина – супер! Про нее никто худого слова не скажет, кроме завистников.

– А правда, что покойный муженек Шантолосовой был голубой?

Марьяна усмехнулась:

– Был. На меня смотрел как на пустое место, когда я в кабинете оказывалась. Я это секу. Они, по-моему, ради дела женились. Еще в молодости. Он, наверное, сообразил, что у Полины жбан в порядке и что она на многое способна, вот и привязал к себе. Они же вместе создавали "Бешанзерсофт". И еще Зернянский вместе с ними?

– А тот что из себя представлял?

– Козел! – в голосе Марьяны прозвучало откровенное презрение. – Но с ориентацией – клевяк без банданы. Меня как-то за ананасы тискал. И под юбку залезть пытался. Пришлось выписать в торец.

– Выписать в торец? Курьерша – одному из директоров?.. И он тебя не вышвырнул из фирмы?

Личико Марьяны стало хитрым.

– Наверняка бы вышвырнул. Да в ту же ночь кони и бросил. То ли в дерево на своем "мерсюке" воткнулся, то ли в каменный забор. – Она глянула на меня победительно. – Я тебе уши не шлифую, ей-бо! Я бы без проблем Аните рога с ним наставила, да он противный был. Головочлен, толстый, и черпалки вечно мокрые…

– А Анита? Она какая?

– Дура набитая! И завистница!

– Эко ты начальство уважаешь! Как же ты работаешь с ними?

– Так мне же за жизнь свистеть с ними на надо… Анита Гербертовна, почта… Хорошо, Марьяночка, положи вот сюда на стол, милочка… Вот и весь свистеж!

Подошел официант с подносом. Одарил нас вкусными запахами.

– А вообще-то работа – тупорыльник. Душняк! Лоханки только косточки друг другу перемывают.

– А куски?

– Есть парочка клёвых. Но без фантазии, сермяга! Трёпы только о том, как бабла настругать.

Мне вдруг подумалось, что она гуляет сразу с "парочкой". В смысле – и с тем, и с другим.

Откуда-то донеслась приглушенная мелодия "А ты меня за руки не бери" в исполнении трио "Марсианки".

Я поморщился. Не люблю эту группу. Но с названием они угадали. По мне, им самое место как раз на Марсе, с его ублюдочной атмосферой…

Марьяна открыла сумочку и вытащила мигающий мобильник.

– Да… Я зажигаю… Звякни тетке Елене и спроси у нее… Да, ясно-ясно… Ладно, врубаюсь… Пока.

– Один из сермяг? – поинтересовался я, когда она выключила телефон.

– Чего? А-а… Нет, это маман. Беспокоится за мой моральный облик. Как будто я без башни…

– Приятного аппетита! – сказал официант, налил в бокалы шампанского, поставил бутылку в ведерко со льдом и скрылся за шторами.

Я поднял бокал:

– За знакомство!

– За знакомство!

Чокнулись, выпили. И взялись за вилки с ножами.

Салат "Московский" оказался очень даже ничего. Не "Дьявольский дождь", разумеется, но… А мне опять пришло в голову, что в кладовых моей памяти на ближних полках почему-то находятся познания о Фрицевой кухне, а вовсе не о профессиональных навыках Арчи. Впрочем, ведь кушать всегда приятнее и полезнее, чем работать. И безопаснее, кстати. Особенно частному детективу…

Марьяна жевала молча. Наверное, ее заботили мысли о собственном моральном облике.

Я еще раз спросил себя, правильно ли поступаю. Но другого выхода не видно.

– Умгум, – сказала Марьяна. – Обо бубо! – Закрыла рот, пережевала и перевела: – Очень вкусно!

Я согласно кивнул. И спросил:

– Значит, говоришь, работа у тебя скучная?

– А чего в такой работе может быть интересного? – вопросом на вопрос ответила девица. И продолжила: – Подай-принеси, сбегай-найди…

– Ну вот у меня тоже сбегай-найди.

– Ха! – Она фыркнула. – Так это совсем другое сбегай-найди!

– А если я предложу тебе заделаться моей помощницей?

Она даже поперхнулась и закашлялась.

Я встал, перегнулся через стол, постучал Марьяну по спине. Мысленно обозвал себя идиотом. Непрофессионально это – совершать поступки, которые привлекают внимание. Хорошо еще, соседи ничего не видят.

Марьяна, наконец, прокашлялась, вытерла рот салфеткой.

– По-моему, это было покушение на убийство. Ты хотел меня задушить.

– Разумеется, – сказал я. – Чтобы лоханка знала, что ее ждет в случае отказа от моего предложения.

– А я и не собиралась отказываться! – Она улыбнулась. – Я всегда задвигалась от Деллы Стрит. И мисс Леман.

Ого, каких мы героев знаем! Вернее – героинь… Нет, похоже, я в девушке все-таки не ошибся!

– А другая мисс? Которая Марпл?

Марьяна снова фыркнула:

– Ну, она же старуха! Как может нравиться старуха?

Будь молодость хоть семи пядей во лбу, она не приемлет старости. Психология… И такое вполне нормально. Но понимать это начинаешь, когда сам переваливаешь через тридцатник.

Марьяна вдруг встала:

– Мне ужо пора в эмжо.

Я кивнул и, поскольку мне тоже было пора, провел ее по залу к удобствам.

Когда мы вернулись за стол, она спросила:

– А что надо будет делать? За кем следить?

Я усмехнулся. Мысленно, разумеется.

– Следить не за кем не надо. Надо слушать разговоры. И делать выводы. Кто с кем спит, кто кому в морду готов дать.

– И всего-то? – разочарованно протянула Марьяна.

Ого! Похоже, девушка рассчитывала на задания уровня Маты Хари. Вот только она, должно быть, не помнила о том, как закончила Мата Хари. Если Марьяна вообще слышала о такой исторической личности… Но я-то должен помнить обо всем! Даже если не задумываться о безнравственности происходящего. Впрочем, плевать мне на нравственность и безнравственность, каждый сам за себя. И чем быстрее девочка это поймет, тем проще будет избавиться от юношеского максимализма. Тем не менее ставить Марьяну под угрозу я не стану. Это как с сексом. Одно дело – оттянуть мыльницу, не забыв о резиновом друге. И совсем другое – сломать ей жизнь несвоевременной беременностью!

– Уверяю тебя, это немало, – сказал я. – Это только в кино детективы гоняются за преступниками по ночным улицам с пистолетами наголо. А в жизни все по-другому. Надо уметь слушать и делать выводы. Из разговоров узнаешь гораздо больше, чем из пустой беготни. Кстати, эта работа оплачивается.

Ее глаза вспыхнули, но ядовитые слова (по крайней мере, мне показалось, что они будут ядовитыми) слететь с губ не успели, потому что штора отодвинулась и в альков снова вошел официант. Поставил на стол тарелки с одесской телятиной, вновь разлил по бокалам "Донское".

– За наше плодотворное сотрудничество! – сказал я. – За дороги, которые мы выбираем!

Когда бокалы опустели и были поставлены на стол, глаза Марьяны сделались лукавыми. Как у мисс Марпл в исполнении Татьяны Петровны Азаровой…

– Я правильно понимаю, что кусок трахать лоханку сегодня не намерен? – Лукавства в глазах прибавилось. – Ты не писай лимонадом, я не клара целкин.

– Я не писаю, – сказал я. – В другой раз…

Может быть, добавил я мысленно.

– Что, лоханка оказалась не в кайф?

Кажется, под ногами у меня разверзалась пропасть глубиной в полный облом. Надо было срочно спасать положение, а я не имел ни малейшего понятия – как. Лоханка оказалась в кайф. В смысле, мозгов. Да и всего остального прочего.

– Лоханка – клевяк без банданы, – сказал я. Снова встал, обошел стол, наклонился.

Она запрокинула голову.

И я спас положение поцелуем старшего товарища. Губы у нее были теплыми, мягкими и влажными. Как у Кати или Лили, или… Сколько их у меня было? Даже у горянок губы были теплыми. Только сухими и шершавыми от страха и ненависти. И это заводило еще больше…

Из всех только одна попыталась ударить меня в промежность. Ее звали Кентер. Я не убил Кентер, просто отдал пацанам и сказал, что ничего не буду знать. И часа не прошло, как над истерзанным телом выла мамаша…

– Эй! – сказала Марьяна и щелкнула пальцами у меня перед лицом. – Не впадай в торч! Можно подумать, первый раз слюни гоняешь.

Ее грубость вернула меня в настоящее.

– Прости, – сказал я, переводя дыхание.

В глазах у нее мелькнул испуг, но быстро исчез, растаял.

– Лоханка – клевяк без банданы, – повторил я. И поправился: – Ты классная девчонка! А этот вечер у нас не последний.

Она поднялась со стула, и я снова ощутил мягкость и теплоту ее губ. И девическую упругость груди. Потом она села и спросила:

– Явки и пароли будем оговаривать?

Я вернулся на свое место, налил в бокал минералки, с шумом выглотал. Мне было наплевать на приличия. В конце концов, я не отец Сергий, чтобы отрубать себе палец. Или что он там отрубил?

Взгляд Марьяны снова был лукавым.

– Обойдемся пока без явок, – сказал я заговорщицким шепотом. – Связь по мобильнику. Заноси в память номер.

Она достала трубку, я продиктовал цепочку цифр. Она набрала номер, и мобильник у меня в кармане с готовностью изобразил "Мишель".

– Шеф, связь установлена! – доложила она, отдавая честь.

– К пустой голове руку не прикладывают! – отозвался я.

Эти банальности вернули вечер в нормальное русло.

Мы потихоньку расправлялись с тем, что стояло на столе. Потом перекурили. Потом попросили добавки. То есть я попросил, потому что Марьяна в ответ на мое предложение даже руками замахала:

– Нет, иначе я встать не смогу, и тебе придется нести меня на руках. И я буду скомпрометирована.

Оказывается, она знала не только жаргон тинэйджеров, но и нормальные слова. Я не преминул заострить на этом внимание, а она напомнила, что университеты проходила не только по подвалам и помойкам. Да и родители у нее – не бомжары…

Мы протрепались под мою добавку (шампанское я больше не пил – Марьяна справлялась с ним в одиночку; и весьма успешно, кстати), потом под мороженое "Ленинградское".

Мертвая Кентер снова ушла в забвение и как-то так получилось, что она увела с собой Вадика Ладонщикова, а его место занял опять Арчи Гудвин, которому уже казалось, что лучшим окончанием вечера будет проводить новоиспеченную агентессу до дома, а возле дома она пригласит кавалера попить чаю, и случайно там не окажется родителей, и чай постепенно будет превращаться в афродизиак, а партнерша по чаепитию – становиться все привлекательнее и привлекательнее, и у меня не останется иного выхода, чтобы в интересах дела пойти на совсем не деловой контакт…

Но тут зал наполнился гудением, и оказалось, что уже восемь и время слушать местную певичку. Группа у нее была живая (ретро есть ретро!), и минут пять шла настройка инструментов, а динамики сообщали нам женским голосом: "Раз, два…"

– Раздернем шторы, – предложила Марьяна. – Может, тут и плясы устраивают. Я бы подергалась. А ты?

– Плясы так плясы. – Я раздвинул зеленые портьеры, закрывавшие наш закуток от чужих глаз.

Певичка оказалась на вид старше меня, наголо бритой, с оттопыренными ушами, в драной джинсовке. По стать ей были и музыканты, и меня уже воротило, и надо было срочно уносить отсюда ноги (терпеть не могу новых хиппи!), и я уже повернулся к Марьяне, собираясь подвигнуть ее на сей поступок…

Но тут бритоголовая сказала: "Три, шестнадцать!" Барабанщик трижды простучал палочками, знакомо заныла гитара, и я остолбенел.

А потом вступила бритоголовая:

Море обнимет, закапает в пески,

Закинут рыболовы лески,

Поймают в сети нашу душу.

Прости меня, моя любовь…

Бог мой! Это была песня издалека, из младенческого детства… Нянька Ленка была фанаткой Земфиры, и песни эти гремели у меня в детской с утра до вечера (если, конечно, в гостях не было кого-нибудь из бабок), и потом рассказывали, что первое пропетое мною было "…хочешь, я убью соседей, что мешают спать…"

А бритоголовая продолжала:

Поздно о чем-то думать, слишком поздно,

Тебе, я чую, нужен воздух,

Лежу в такой огромной луже,

Прости меня, моя любовь…

Это было про меня. И про Катю. И рядом с нами не могло быть ни Лили Роуэн, ни всех других… Ни растерзанной, распластанной на земле Кентер, чьи незрячие глаза смотрели в небесную бездну, и стыли в них… нет, не страх и ненависть, лишь удивление и обида…

А бритоголовая пела:

Джинсы воды набрали и прилипли,

Мне кажется, мы крепко влипли

Мне кажется, потухло солнце,

Прости меня, моя любовь…

– Что за сингерша? – спросила Марьяна, когда песня закончилась и знакомые звуки умерли. – Ты в теме?

– Молчи и слушай, – велел я.

Больше мы не разговаривали. Я переставил свой стул на другую сторону стола, рядом с Марьяной. Она тоже не спускала глаз с лысой певицы, и между нами наступило единение, но не то, которое приводит в постель, а то, из-за которого прикрывают грудью товарища в бою.

А безволосая продолжала петь.

Шкалят датчики… Хочешь, я взорву все звезды?.. А девушка созрела… Я тебя ненавижу…

Перед сценой слились в танце две пары, но все прочие оставались за столами и, отложив вилки, завороженно слушали с открытыми ртами.

Безволосая пела.

И я снова был в прошлом, и рядом сидела мама, в сарафане в горошек, а я качался на качельках во дворе нашего загородного дома, и лаяла на кого-то за забором собака Альма, и все еще в жизни было впереди…

– Делай со мной что хочешь, – пела бритоголовая.

И я уже готов был позвать официанта и попросить графинчик с коньячком (наш дачный сосед, когда его спрашивали, как правильно – коньяку или коньяка, – отвечал: коньячка), но тут безволосая спела:

Ветер рассказал мне о страшном секрете,

Нам остаются последние сутки.

После чего барабанщик отложил палочки, аппаратуру выключили, и музыканты отправились за свободный столик, и уже открывали коньячок, и уже протягивали к бутылке рюмки, а левыми руками брали с блюдца ломтики нарезанного лимона – испокон веку лучшую закусь для коньяка…

Я жестом позвал официанта:

– Счет, пожалуйста!

– Как? Вы уже уходите? – удивился тот. – Через четверть часа музыканты продолжат.

– Счет, пожалуйста!

Он быстро выписал счет.

Я расплатился и двинулся к выходу. Марьяна безропотно поднялась и пошла следом. Мы молча вышли на улицу и молча сели в "забаву". Только тут Марьяна открыла рот, чтобы назвать адрес, и я тронул машину. Ехали тоже молча. Потом она попросила высадить ее за квартал до дома, и я остановил машину там, где она указала.

– Так я позвоню? – несмело сказала она, а я лишь кивнул.

Она махнула рукой, и я уехал, даже не повернув головы и не посмотрев в зеркало заднего вида.

Через минуту я уже не помнил о ней.

Со мной была Катя.

Светофоры на перекрестках то и дело задерживали меня красным светом, я останавливался и подавлял в себе желание расстрелять очередного мерзавца на месте. Заезжая в подземный гараж, я не ответил на приветствие охранника, и он проводил меня удивленным взглядом. Лифт полз по шахте со скоростью улитки, и я едва не приплясывал от нетерпения.

Когда я ввалился в прихожую, Катя высунулась из кухни и спросила:

– Ну как? Что-нибудь удалось узнать?

Я не ответил – я шагнул вперед и прижал ее к себе, и она, почувствовав упругость того, что должно было стать не только моим, сразу все поняла. Тогда я схватил ее на руки и понес в спальню. А там ногой вышвырнул за дверь возмущенного Пусю, содрал с Кати футболку и джинсы, и все остальное, и, рыча и путаясь в собственной одежде, повалил жену на кровать, и мы все делали так, будто у нас и в самом деле остались последние сутки, и бедный Пуся скребся в двери, но мы его почти не слышали…

12

Утром настроение у меня было – хоть вешайся.

Я прекрасно понимал, что если бы не лысая певица и не тексты Земфиры, я бы оказался в постели с Марьяной. Конечно, Арчи Гудвину это было совершенно по барабану, но Макс Мезенцев год назад дал себе клятву, что никогда больше не поддастся первобытной стадии сексуальных отношений, называемой промискуитетом.

За ночь я пять раз просыпался с одной и той же мыслью: если бы мне не удалось удержать себя в узде, нам с Катей и в самом деле остались бы последние сутки. Потом я засыпал, и во сне ко мне являлся доктор Марголин, кричавший: "Либо узда, либо п…зда", – и накатывало чувство стыда, и я опять просыпался, с облегчением обнаруживая, что устоял, но вновь вспоминая о неизбежности последних суток, если нарушу клятву…

А утром мой стыд превратился в неуверенность. И Катя это сразу почувствовала. Когда мы завтракали, она снова спросила:

– Ну как? Что-нибудь удалось узнать?

– Мало, – грустно сказал я, откладывая вилку. – Почти ничего. Боюсь, зря мы взялись за это дело. Офис этой компании – самое настоящее змеиное гнездо.

Катя накрыла теплой ладонью мои пальцы:

– Так это же хорошо! Змеиная сущность обитателей непременно проявится. Рано или поздно они ужалят друг друга…

Дальше прозвучало уже знакомое. Это наш шанс, Максим, ты должен быть уверен в себе, и сама судьба пойдет тебе навстречу, работа никогда не бывает ненужной, удача обязательно улыбнется, я в тебя верю, тебе повезет, Максим, будь тверд и последователен…

Это была обычная психологическая обработка, предпринимаемая всякий раз, когда я терял уверенность в своих силах. А я терял ее дважды, и Катины "дозволенные речи" мне помогали. К тому же, психологической обработкой такие разговоры и ограничивались. В мою часть дел Катя никогда не лезла и в конкретике ни о чем не расспрашивала. Даже если я давал ей задание, связанное с расследованием, она ограничивалась только полученными инструкциями. Не расспрашивала она и о прошлом. Только однажды поинтересовалась событиями, которые вывели осужденного бывшего капитана Вадима Ладонщикова на свободу и превратили в Максима Мезенцева. И я сказал, что дал властям подписку о неразглашении и вообще… Меньше знаешь – лучше спишь. Более того, дольше живешь. Во всяком случае, это "дольше живешь" касается меня. Сама знаешь поговорку "Язык мой – враг мой". А мой язык – мне не враг… И посему I am sorry sugarbaby, но…

Я ей даже правды о детях не рассказал – ни о нашем, ни о том, втором. Мол, обычная уголовщина, торговля органами навырост. Мол, все преступники получили свое. Этому она, впрочем, по-моему, не очень поверила… И была права – не бывает так, чтобы ВСЕ преступники получали свое. По крайней мере, в нашем мире не бывает. Разве лишь в детективных романах… И если бы не ТОТ мой выстрел, Палваныч наверняка бы выскочил сухим из воды. И была бы у его начальства еще та головная боль. А так: нет человека – нет проблемы! Известная историческая фраза. Всех устраивающий выход. А для меня – возможность жить дальше, пусть и под вымышленным именем. Банальная, по сути, история. Банальная, но только не для меня и не для Кати. Ибо была Инга. Ибо я живу потому, что она умерла. А Катя живет потому, что живу я, а значит потому что умерла Инга. Хотя об Инге, разумеется, она не знает ничего. И никогда не узнает! Но я-то знаю. И потому у меня есть долг – хотя бы перед Ингиной памятью. Как бы красиво это ни звучало! Красивые слова – не всегда ложь. Бывает, просто других не подобрать, другие будут не совсем точны…

Наверное, в моем лице что-то изменилось, потому что Катя сказала:

– Ну вот и хорошо! Все у тебя получится.

И в самом деле, подумал я. Чего я так расклеился? Круг подозреваемых ограничен? Ограничен. Лазутчика в стане врага я завел? Завел. Даже двух! Один будет поставлять мне информацию из круга избранных, вторая – из круга прочих. И не фиг сопли по манишке размазывать! Это все Земфирины песни виноваты, в детство меня вогнали…

– Ты помнишь Земфиру?

– Какую Земфиру? – спросила Катя.

– Певицу. В детстве… Помнишь?

– А-а-а… Это которая – пьяный мачо?

– Она самая.

– Сказать правду, сто лет не вспоминала. А ты с какой это стати вдруг о ней заговорил?

Я пожал плечами:

– Не знаю. Песни у нее классные были.

И тут я вспомнил другую Земфиру, черноволосую гадалку с Кузнечного рынка. Ее обещания насчет второго нашего ребеночка. Обманула гадалка… Может, и в остальном обманула? И никакой я не везунчик?

– Прекрати! – сказала Катя, отставляя чашку. – Прекрати себя грызть! Ты – самый лучший в мире частный детектив! У тебя лучшее в мире агентство! У тебя лучшая в мире секретарша! Понял?

– Понял! – Я кивнул. – У меня лучшие в мире клиенты! А еще у меня лучшая в мире жена!

Катя загрузила в мойку посуду, включила машину.

– Знаешь, – сказала она. И вдруг опустила плечи, сгорбилась: – Это даже хорошо, что у нас нет детей. Представляешь, как бы нам сейчас было сложно?

Я встал, подошел, взял ее за плечи и развернул лицом к себе. В глазах Кати стояли слезы.

– Не надо. Жизнь еще не кончилась. Голливудские актрисы в сорок рожают.

Катя вытерла глаза концом фартука и кивнула.

– Да, ты прав. – И прижалась к моей груди.

Моечная машина уже прошумела теплым воздухом и, сообщив о завершении процесса, выключилась, а мы все стояли возле нее, будто приклеенные друг к другу.

– Посуда вымыта и высушена, – повторила машина.

Наконец, Катя отстранилась и взялась за тарелки. А я вышел на лоджию, достал сигареты и закурил.

Перед глазами раскинулся родной двор. Было ветрено: в нашем районе, носящем название Корабли, ветер – гость нередкий. За соседним домом должна была шуметь волнами Маркизова Лужа, но ее, разумеется, за ветром не было слышно. Вот если выйти на берег… Удивительное дело, я живу в полукилометре от моря, а вижу его едва ли не раз в году… А насчет ребенка Катя права, как бы ни жестоко звучали ее слова… Нет, нельзя так думать, нельзя! И говорить нельзя! Что бы там ни утверждали материалисты, а слишком часто судьба превращает слово из сотрясения воздуха в факт реальности. Мысль изреченная не есть ложь, мысль изреченная есть инициатор процесса с заранее предусмотренным концом…

– Нам повезет, – сказал я балтийскому ветру.

Он налетел на меня, взлохматил волосы, будто хотел снять скальп. Как ни странно, это грубое прикосновение успокоило меня. Арчи Гудвин в душе моей опять завалил на лопатки Вадима Ладонщикова и хотел уже провести удушающий прием, но ему помешали – Катя, уже переодетая, выглянула в открытую дверь.

– Ты покурил? Можно ехать.

Я раздавил окурок в пепельнице и вернулся на кухню.

– Нам непременно повезет. – Я прижал жену к своей груди. – Нам просто не может не повезти.

– Ты прав, – сказала она, осторожно отстраняясь. – Вперед?

– Вперед, на мины!

Через пять минут мы были уже в подземном гараже-стоянке, возле нашей "забавы". Загрузились и тронулись.

Охранник возле шлагбаума, как и всегда, проверил пропуск, отдал нам честь и пожелал счастливого пути. Когда вынырнули из-под земли, я сказал:

– Высажу тебя возле офиса. Сам подниматься не буду. Мне надо кое-куда съездить прямо сейчас.

13

Я поехал в "Красный кентавр" с утра неслучайно. По опыту знаю – в клубах легче всего разговаривать с персоналом до официального открытия, когда люди еще не заведены гонкой за чистоганом и не смотрят на тебя как солдат на вошь. Или как баран на новые ворота…

Все вышло пучком. Я позвонил Полю, и он отыскал мне адрес "Красного кентавра", занеся его по моей команде в анналы дела. Я без эксцессов преодолел пробку перед тоннелем, прорытым под Невой параллельно мосту Лейтенанта Шмидта. Место для парковки в такое время нашлось на удивление быстро.

Клуб занимал, как и многие подобные заведения в центре Питера, цокольный этаж. Так у нас называются полуподвалы. Был он невелик. Я имею в виду, конечно, его геометрические размеры, а не роль, которую он играет в деловой жизни Петербурга. Вполне возможно, что многие сделки именно здесь и начинаются. Во всяком случае, "Столичный комсомолец" утверждал как-то, что нетрадиционалов в бизнес-элите не меньше, чем в культурной.

На входе в клуб, разумеется, висела старая добрая табличка "Закрыто", но такие рогатки и препоны меня никогда не останавливали. Я стучал до тех пор, пока в двери не высунулся бритоголовый верзила в футболке с надписью "Вперед, Зенит!" и джинсах и не осведомился мрачно:

– Чего надо? Не видите – закрыто?

– Вижу, – сказал я. – Меня интересует один ваш клиент.

– О клиентах справок не даем! – Верзила собрался было захлопнуть дверь, но я придержал ее ногой.

– Простите, я, пожалуй, ошибся… Он теперь не ваш клиент, он – клиент гробовщиков и могильщиков.

Будь Бердников жив, мне бы и в голову не пришло поехать сюда собирать о нем справки. Максимум что бы я собрал – это пару матюгов. Да еще и в лоб могли бы добавить… Но труп – инструмент, неплохо развязывающий языки. Тем более в нашей стране, где от тюрьмы да от сумы не зарекайся. А мертвые и в нашей стране лишены возможности мстить… К тому же, верзила немедленно должен был перейти в режим "ушки на макушке". Ибо бес меня знает, кто я таков! Ибо лох на вид – не лох в натуре. Убойный отдел иногда тоже может корочками страховой компании прикрыться, а с ментами человеку, работающему в таком заведении, лучше не ссориться…

Верзила оставил дверь в покое, обернулся и крикнул:

– Вера! Столы протирать пора!

Мой слух не отметил за его спиной никаких перемен, но верзила удовлетворенно хмыкнул и сказал:

– Ладно, идем внутрь! Не на пороге же тему перетирать!

Меня завели в какую-то подсобку, где не было ничего, кроме тумбочки с пепельницей, стула да настенной вешалки с парой несвежих халатов.

Верзила достал пачку "Верблюда" и зажигалку, закурил, холодно кивнул на стул:

– Присаживайтесь, пожалуйста!

Предложение прозвучало убийственно-вежливо. И не удивительно – мы все еще пребывали с верзилой по разные стороны баррикады: я желал услышать то, о чем ему не хотелось говорить.

Я сел на стул. Хозяин утвердил задницу на тумбочку, которая, как ни странно, не рухнула под этой слоновьей массой. Наверное, была укреплена изнутри сварным каркасом из двутавровых балок. А может, это и вовсе был сейф, обклеенный пленкой "под дерево". Хотя сейфы обычно стоят в кабинетах у директоров…

– Который из трех? – спросил верзила, затянувшись и искусно выпустив под потолок пару дымовых колец.

– Чего? – не понял я.

– В последние полгода ушли из жизни три наших клиента. Кто именно вас интересует?

– Петр Бердников.

– Последний? Из компьютерной конторы который?

– Да, из компании "Бешанзерсофт".

Верзила снова достал пачку, протянул мне:

– Куришь?

Я с готовностью вытянул из пачки "кэмэлину", прикурил от предложенной зажигалки. Похоже, я теперь оказался с хозяином по одну сторону баррикады. То ли потому что Бердников был мертв, а мы живы; то ли потому что Бердников был богач, а мы богатству седьмая вода на киселе…

– И что тебя интересует?

– Да что угодно, – сказал я. – Не было ли у него тут врагов?

Верзила внимательно осмотрел свою горящую сигарету, потом не менее внимательно изучил радужку моих глаз:

– Слушай! Что ты мозги компостируешь? Он же в автомобильной катастрофе кони бросил.

Я таинственно улыбнулся:

– Есть мнение, что это вовсе не факт.

Он подумал, потом кивнул:

– Враги у него наверняка имелись, у таких людей не бывает сплошных друзей. – Физиономия верзилы скривилась в ухмылке. – Но в открытую здесь своей вражды не афишируют. Тут они все – иван иваныч да владимир петрович. Разве что охранники иногда делаются как будто лом проглотили. Руки вроде за стакан с соком держатся, но готовы за стволом прыгнуть. Вот тогда и становится ясно, что недруги рядом оказались. У меня глаз как ватерпас. Но у компьютерщика этого так не было. Он порой вообще без охраны приезжал.

– А с кем уезжал?

– Тут я – пас. Мне клиентов сдавать проку нет. Вмиг с работы вылетишь. А могут и по репе отвесить, чтоб не трепался.

Самое время было и мне переходить на "ты".

– Но я же тебя в суд свидетелем не потащу! К тому же… – Я сложил пальцы щепотью и потер друг об друга.

Он усмехнулся и снова выпустил под потолок пару колец:

– Я не продаюсь.

– Все продаются, – легкомысленно сказал я. И тут же пожалел о своих словах.

– Да, все. Но у тебя таких денег нет, чтобы меня купить.

Я медленно изучил его физиономию. Если бы он выпятил челюсть или отвел взгляд, или даже показал пудовый кулачище, я бы понял: уговорю. Но он спокойно смотрел мне в глаза. И я понял – этого так просто не пробьешь. А может, и вообще отступишься. Как перед каменной стеной… Я вдруг почувствовал себя дельфином, которого залили стеарином. Будто впереди недолгий, но мучительный процесс варения в собственном соку…

– А нельзя ли…

– Нельзя! – отрезал он, даже не дослушав.

Мне оставалось только пожать плечами и сдаться. Ладно, найдутся и другие подходы к любовничку Петра Сергеича Бердникова. Вот она и нарисовалась, новая задачка для нашего работодателя…

– Хорошо, – сказал я. – Но зря!

– Может, и зря, – ответил бритоголовый. – Но в самую точку!

Мы раздавили окурки в пепельнице, и он пошел меня провожать. Поднимаясь по ступенькам на тротуар, я едва не столкнулся с каким-то типом, который поднял руку и крикнул закрывавшему за мной дверь верзиле:

– Секундочку! Есть разговор!

Я посторонился, пропуская его.

Возможно, тоже частный детектив. Бедолага! Он еще не догадывался, насколько неразговорчив местный персонал.

Сев в машину, я взялся за трубку и позвонил сетевому агенту:

– Слушаю, Макс, – отозвался Поль.

– Есть задание. Просчитай вероятность различных мотивов преступлений, которыми сейчас занимаемся.

– Будет сделано, – сказал ИскИн.

14

Когда я прикатил в офис, Катя похвасталась:

– Перечислен гонорар за дело, отчет по которому ты предоставил клиенту вчера.

С одной стороны, это было радостное сообщение, а с другой, означало, что больше никаких денежных поступлений не предвидится. Кроме как из карманов господина Константинова.

– Отлично! – Я кивнул и прошел в кабинет.

Вывел сетевого агента из эхо-режима. Когда видеомаска появилась на дисплее, спросил:

– Ну что, Поль?

– Добрый день, Макс! Вероятность возможных мотивов рассматриваемых преступлений просчитана. Готов доложить.

– Валяй!

– Не понял вас.

– Докладывай!

И Поль начал докладывать.

Наиболее вероятным в обоих случаях он считал убийство по корыстному мотиву. Цель – перемещение акций по завещаниям в другие руки, а также изменение замещения штатных должностей с увеличением окладов (я поежился от стиля выражений, которые использовал сетевой агент). Среди подозреваемых значились все члены совета директоров. Предпочтения он никому отдать не мог…

Следующим по вероятности шло убийство из ревности. У обоих директоров имелась масса знакомых женщин, и наверняка у законных жён нашлись бы поводы…

– Бердников был голубой, – сказал я.

– Не понял. Причем здесь цвет?

– У Петра Бердникова была нетрадиционная сексуальная ориентация, – четко выговорил я.

И добавил про себя: "Только не вздумай заявить, что и этого не понял. Иначе выключу!"

– Понял. Но разве это препятствует его жене…

– Еще как препятствует! – отрезал я. – Женщины как правило ревнуют к женщинам.

Поль замолк, просчитывая новые вероятности.

Я выбрался из-за стола, крутанул стоящий на полке глобус, загадал: если остановится ко мне Европой, преступление будет раскрыто; если Америкой – все бесполезно.

Глобус остановился Дальним Востоком, Японией и западной частью Тихого океана.

Вот зараза без углов!

– Тогда еще одним вероятным подозреваемым в первом убийстве является сексуальный партнер Бердникова, – сказал Поль. – Однако данных для точного расчета не хватает.

– Согласен. Продолжай!

В случае с Зернянским наиболее вероятной кандидатурой в убийцы из ревности Поль считал жену убитого. Следующей шла некая Вера Десятникова – в прошлом году Зернянский уволил ее из компании за какое-то мелкое прегрешение. Имелись основания считать, что некоторое время они были любовниками, а потом Зернянский бросил женщину. Сейчас она работает…

– Позже. Давай остальные пункты.

По следующему мотиву – мести – список вероятных подозреваемых превышал все мыслимые и немыслимые границы, поскольку у обоих начальников могла найтись масса обиженных недоброжелателей, а информации, позволяющей сузить границы, в Сети не имелось.

Зато вероятность убийства по религиозным и расовым мотивам практически равнялась нулю. Что и не удивительно, поскольку погибшие были атеистами и, как говорят в ментуре, лицами славянской национальности.

Наконец безмотивное убийство – по неосторожности – оценке попросту не подлежало.

Когда Поль заткнулся, я в очередной раз подумал, что квалификация моего сетевого агента все-таки очень низка. Подай-принеси – в информационном смысле, конечно. Толку мне с этих вероятностей! Показатель может быть единичка на миллион, но именно эта единичка и окажется конкретным преступлением. Радует одно – программа "СА Полина. v3.1" способна к самообучению. Так, по крайней мере, утверждает реклама, в свое время заполонившая всю Сеть и телеэфир. Однако тут необходимо присутствие двух факторов: во-первых, чтобы для самообучения была пища; а во-вторых, чтобы существовала сама возможность самообучения. Иными словами, должны иметься информационные и финансовые ресурсы, прах их возьми!

Я попытался представить себе, что ощущают люди, которым грозит близкая безработица. Интересно, они занимаются самоедством или ищут виноватых на стороне? На стороне, наверное, проще. Другого всегда осудить проще, чем себя. В чужом глазу – соломинка, а в своем – бревно, известное дело…

Открылась дверь, и в кабинет вошла Катя.

– Опять себя грызешь?

Я распахнул глаза:

– Ни хрена себе струна! Да ты что! Мы с Полем пашем как папы карло. Поклеп изволите наводить, сударыня!

Интересно, как она узнаёт? Ох уж эти женщины, чувствительные вы наши, никогда я вас не пойму!

– Ну пашите, пашите! – Катерина погрозила мне кулаком и вышла.

Черт, вот так бы я преступника чуял! Или Поль так бы его высчитать мог… Ладно, займемся пищей для обучения.

Я собрался с мыслями и надиктовал отчет о вчерашнем дне. Потом просмотрел его в текстовом виде, кое-какие места подправил. Отчет – весьма полезное занятие, он не только дает "пищу для обучения" сетевому агенту, но и настраивает собственные мозги.

Впрочем, для того, чтобы понять, что агентство "Макмез" за прошедшие сутки почти не сдвинулось с места, особым образом настроенных мозгов и не требовалось. Поль лишь систематизировал то, что мне и самому было ясно.

Ясно и другое: если мы и дальше будем вести расследование вчерашними темпами, с нами рано или поздно разорвут договор. И правильно поступят… Безмозглым и неудачливым нет места на празднике жизни.

Будь вы хоть портной, хоть программист, хоть частный детектив – почему клиенты должны расплачиваться за ваши лень, медлительность и глупость? Ах это не глупость, это отсутствие опыта! Это у вас-то, милый Арчи Гудвин! Не вы ли, бывало, долбали господина Ниро Вульфа, когда на эту тушу накатывал внезапный приступ лодырничества?

Я снова просмотрел отчет. И вдруг понял, что эту информацию позволительно знать только мне.

И дело вовсе не в том, что Катя узнает о моем вчерашнем вечере с молодой девицей, которую зовут Марьяна. Это мура! А вот если Катя узнает, кто представляется мне главным подозреваемым, это будет серьезный прокол. Что знают двое, знает и свинья. Потому что оная свинья может взять информацию методом физического давления, и давать Кате возможность знать данные дела – значит, подставлять ее под удар. И вообще, черт побери, почему я сразу об этом не подумал?!

– Поль, – сказал я. – Всю информацию по делу… назовем его "Бешанзер" что ли?.. Кстати, из какого языка это слово?

Я потер руки.

Сейчас, голубчик, мы тебя проверим…

– Из русского, – сказал Поль. – Это первые слоги фамилий учредителей. Бердников – Шантолосова – Зернянский.

Если бы не бесполый равнодушный голос, я бы решил, что реплика произнесена с издевкой. Я-то бы ее точно произнес с издевкой.

Действительно, сыщик хренов, мог бы и сам догадаться. Ясно… Не будем мы дело называть "Бешанзер". Нехорошо это – объединять живую даму, да еще такую как Полина, с двумя трупами.

– Назовем дело "Бэ и Зэ", – сказал я и набрал на клаве: Б@З. – Всю информацию по нему запаролить. Пароль…

Я задумался.

Пароль – дело серьезное. Нужно придумать такое слово, чтобы и запомнить было простенько и чтобы никто другой по ассоциации не пришел к нему.

Думал я не долго.

Земфира. Черта с два кому придет в голову имя певицы, которую вспоминают время от времени только такие придурки как я.

– Пароль – Земфира, – сказал я. – Голос мой. Остальные без доступа.

– Понял. Земфира. Голос ваш. Остальные без доступа.

Я снова потер руки. Черта с два теперь кто… И замер.

Мать моя женщина!!! А хакеры? Я же сам в прошлом году пользовался услугами одного из них. Что у меня с головой сталось?.. Впрочем, хакеры исключают давление на Катю. Если можно достать информацию с помощью хакера, на человека наезжать не станут. К тому же, хакер сразу поймет, что поскольку материал запаролен, то, кроме меня, его читать никому не дозволено. Так что Катя из-под удара выведена. Но держать надо ухо востро…

Я было успокоился. И вдруг снова замер.

Дьявол меня забери со всеми потрохами! Ведь Поль изготовлен на "Бешанзере". Да они же к нему в душу безо всяких хакеров заберутся!

Мысли помчались по извилинам с быстротой вливаемой в глотку первой стопки. В смысле – первой на конкретной вечеринке, а не в жизни.

Погоди, погоди, Макс… А может, все это гигантская мистификация, устроенная производителями Поля для того, чтобы изучить в работе самого Поля. Как ИскИн обучается? Как осваивает интуитивное мышление? Такая у них вроде бы, если верить рекламе, ставилась конечная задача… И в самом деле, с какой стати господин Константинов решил нанять малоопытного частного детектива Макса Мезенцева для расследования обойных дел? Ведь наверняка собирал предварительную информацию о нашем агентстве. Узнать о том, что мы прежде занимались исключительно слежкой за изменщицами, не трудно. А в особенности – руководителю службы безопасности богатой фирмы. Вон тот же Вовец, охранник наш, знает, чем мы занимались до вчерашнего дня. Мы от него никогда и не скрывали. Да и от советов его я не отказывался. Ум хорошо, а два лучше…

Я встал и вышел в приемную. Сел на стул, куда Катя обычно сажала клиентов. Она посмотрела на меня с удивлением.

– Скажи мне, Катя… Возможно ли такое, чтобы изготовители нашего Поля получали от него информацию о той работе, которую он ведет.

Катя явно сдержала улыбку – губы ее некоторое время были тонкими и неподвижными.

– У тебя конспирологическое мышление, – сказала она наконец. – Зачем это им нужно?

Я объяснил.

Она пожала плечами и обратилась к своей консоли нашего общего компьютера.

– Ты поставил пароль? – спросила она через пару минут.

– Поставил. Я тебе уже как-то говорил… Меньше знаешь – лучше спишь.

Она снова пожала плечами:

– Да я не против… Хорошо, я устрою проверку на наличие изначально инсталлированных шпионских программ. И потрачу часть полученных денег на новую защиту. Но гарантий, как ты понимаешь, нет. Что я могу противопоставить целой корпорации? Я как-то хотела устроиться в "Бешанзер", посылала им резюме. Отказали. – В голосе Кати зазвучала неподдельная обида.

Я утешил ее, погладив по голове, и вернулся в кабинет.

Ситуация вроде бы становилась гораздо сложнее, но, поразмыслив, я понял, что она ничего не меняет. Если меня наняли, чтобы с моей невольной помощью понаблюдать за работой Поля, я все равно должен заниматься расследованием предполагаемых убийств. Если же я накручиваю себя собственными фантазиями, должен заниматься расследованием тем более. Есть и третий вариант – так сказать, промежуточный: убийца существует и будет красть информацию, чтобы узнать, насколько я к нему приблизился.

В общем, надо продолжать начатую работу. И не слишком посвящать в нее Поля. Так, кстати, и гипотетические козни "Бешанзерсофта" раскроются – если я нанят для липового расследования, обязательно кто-нибудь поинтересуется, почему я не пользуюсь помощью ИскИна.

Решение было принято. И я взялся за его реализацию – за план неотложных розыскных мероприятий.

План неотложных розыскных мероприятий… Это он так красиво называется, но на сей момент у меня получилось всего два пункта:

1. Позвонить Антону Константинову, узнать про алиби и попросить выяснить имя Бердниковского любовника.

2. Позвонить Марьяне, извиниться за вчерашнее расставание и выяснить, не ушла ли обиженная девица в пампасы.

Очень богатый план. А главное, очень многообещающий. Если с него начинается дорога в радостное и успешное будущее детективного агентства "Макмез", я буду поражен. Благородный дон поражен – в самую пятку. Тем не менее, чем пока богаты, на том и стоим…

Я решил начать с пункта два.

Вытащил из кармана мобильник, понажимал кнопочки, набирая текст эсэмэски "Привет! Могу ли я тебе позвонить?", нашел в памяти номер, отправил. Получил сообщение: доставлено

Удобная штука, надо сказать, эти эсэмэски! Вроде бы общаешься с человеком, а вроде бы и не общаешься! Писать буквочки – не то что произносить слова. Психологически проще! Представляю, насколько легче стало мириться поссорившимся влюбленным, когда появились эсэмэски. И вовсе человек не переступает в данном случае через собственную гордость… Это я не про себя. Мы с Марьяной не влюбленные и не ссорились. А вот с Катей бывало. Поссоришься утром, она в офис, а ты на дело. Побегаешь по городу за какой-нибудь разукрашенной и ароматизированной блондинкой. Пока она в парикмахерской сидит, покуришь в машине или на скамейке неподалеку. Да и наберешь сообщение… Ты еще не обедала? – Нет. – Сходи пообедай, я нескоро вернусь… С десяток печатных слов, а вроде и помирились. По крайней мере, у нас с Катей так было не раз.

Мобильник пискнул – пришла ответная эсэмэска. Я не люблю голосовой режим получения сообщений и всегда выставляю в опциях сигнальный…

"Да", – отвечала Марьяна.

Я позвонил.

– Привет, кусок Максок, – отозвалась Марьяна.

– Привет, лоханка Марьянка!

– Какая муха тебя вчера укусила? Умчался будто на пожар.

Я мысленно хмыкнул – пожар и был, только без дыма и огня. Но руины остаться могли. На полном серьезе…

– Прости! Воспоминания радостного детства набежали.

– Из-за музыки?

– Да. У тебя так не бывает?

Она помолчала секунду:

– Бывает… – И добавила: – Ладно, уже простила.

– Наш уговор остается в силе?

– Да.

У меня отлегло от сердца.

– Только мне деньги не нужны.

Я насторожился:

– Чего же ты хочешь?

– Хочу иногда с тобой в "Северной Венеции" поторчать. И послушать эту членоголовую сингершу. Как ее?.. Земфира?

– Это не Земфира. Она всего-навсего поет песни Земфиры.

– Неважно. Ты согласен?

"А что мне еще остается?" – подумал я.

– Да. Только не каждый день.

– Каждый – быстро надоест. – Марьяна рассмеялась. – У меня, кстати, есть первое донесение. На работе лоханки треплются, что у Шантолосовой любовь-морковь с Кавказцем. Видели их где-то парочкой.

– Кавказец – это Карачаров?

– Э-э… – В голосе Марьяны послышалось разочарование. – Так ты уже в теме?

– В теме. Но это неважно. Именно такие вещи меня и интересуют. Кто с кем спит, кто о ком что говорит…

– Грязная у тебя работенка.

– Уж какая есть!

– Ладно, кусок Максок. Еще что узнаю, тут же звякну. А ты планируй свободный вечерок.

Я выключил мобильник. И поморщился – у меня было четкое ощущение дежа вю. Как будто со мной только что разговаривала Инга, конь в малине! Как будто впереди ждет… Нет уж, об этом мы думать не станем, не станем, и все!

Чтобы отвлечься от мысли об Инге, я коснулся клавы, переключая компьютер в режим интеркома:

– Катенька! Будь добра, свяжи меня со вчерашним клиентом. С Константиновым. И разговор наш, будь добра, запиши.

– Одну минуту, – ответила Катя.

Вскоре видеомаска Поля на триконке сменилась физиономией нашего нанимателя.

– Здравствуйте, Максим!

– Здравствуйте, Антон! Вот я и позвонил. Не рано?

– Наполовину. Обо всех членах совета я разузнать еще не успел, но частично информация есть. К сожалению, она вас не обрадует. В тот вечер, когда погиб Бердников, не имеют алиби Полина Шантолосова, супруги Зернянские, Георгий Карачаров и ваш покойный слуга. Во втором случае так же не имеют алиби Полина Шантолосова, Анита Зернянская, Георгий Карачаров и ваш покойный слуга. Я в оба вечера сидел дома, но поскольку живу один, свидетелей у меня нет. У Шантолосовой и Карачарова в обоих случаях взаимное алиби, которое по существу, как вы понимаете, алиби не является. Достаточно было договориться. Что касается Зернянской, то в первом случае, по ее утверждению, они с супругом ходили в ночной клуб "Сириус". Когда погиб Зернянский, она оставалась дома. – Константинов развел руками. – Так что вся эта информация вам не поможет. Возможно, у других членов совета директоров, с которыми я еще не работал, алиби будет, и тогда ваша задача не усложнится. Но и не упростится. Впрочем, и так набор подозреваемых достаточно велик. Есть ли дальнейшие задачи?

– Пока одна, – сказал я. – Я бы хотел узнать, кто был любовником господина Бердникова.

Константинов кивнул:

– Сделаем. Это будет несложно.

Ну, конечно! Ему с его командой это, действительно, будет несложно. Им бармен (или кем он там был, бритоголовый верзила из "Красного кентавра"?) быстро все расскажет.

– Трудно вам приходится, – сказал с участием Константинов.

– Да уж, – согласился я. – Возможности мои весьма ограничены легендой, которую я выбрал. Вот если бы вы публично назвали себя моим клиентом, стало бы гораздо проще. Я бы мог тогда вести расследование открыто. И предметом его стало бы не возможное самоубийство Бердникова и Зернянского, а предполагаемое покушение на их убийство. В таком случае, как вы понимаете, любой свидетель начинает себя вести совсем по-другому. У многих развязываются языки. – Я посмотрел на него с нескрываемой надеждой.

Он сидел перед своим компьютером, хмуря брови и потирая подбородок.

Похоже, такой вариант ему даже в голову не приходил. Эта их корпоративная этика, мать ее перемать! Все-таки нам, инвидуалам, намного проще. Я вспомнил, как отец рассказывал кому-то из давних приятелей, не имевших отношения к его бизнесу, на какой бы машине он ездил, если бы не коллеги. Я бы на самой обычной "шестерке" катался, говорил он, всем она меня устраивает, хоть и с производства снята. Но ведь НЕ ПОЙМУТ. Понты дороже денег!..

Между тем Константинов отхмурился и отпотирался.

– Сам я, конечно, в открытую клиентом себя не назову. Не могу я на это пойти, вы понимаете? Расследование еще неизвестно чем кончится, а мне с этими людьми в будущем работать и работать, понимаете? Или надо будет уходить. С чем я останусь? С разбитым корытом? Понимаете?

Я кивнул. Я его прекрасно понимал. Но ведь именно он заварил всю эту кашу. Снявши голову, по волосам не плачут… Сказал "а" – говори и "б"… Назвался груздем – куй железо…

Тут лицо на триконке просветлело. Константинов восторженно улыбнулся – видно, идея, пришедшая ему на ум только что, восхитила и его самого. Тем не менее голос его прозвучал сдержанно, да и над мышцами лица он мгновенно установил контроль.

– Я знаю, как поступить, – сказал он. – Я найду вам человека, который будет играть роль открытого клиента. И это будет достаточно авторитетный человек для возможных свидетелей по делу.

На сем мы с ним и распрощались. Лицо Константинова на триконке сменилось лицом Хабенского.

И тут я опять вспомнил, что уже видел нашего нынешнего работодателя. Нет, не вчера, не здесь и не возле "Бешанзерсофта". Я видел его много раньше и совсем при других обстоятельствах.

– Выведи-ка мне личную информацию по Константинову, – сказал я Полю.

На триконке тут же появилась биографическая справка и несколько снимков. Ну-ка, посмотрим… Ага, возраст 35 лет… Ага, холост… Ага, вот оно! С 20… по 20… год – нападающий санкт-петербургской команды "Зенит" и сборной России. За четыре года – семьдесят пять голов, а всего чуть-чуть не хватило до "Клуба 100"… Ну точно, вот где я его видел! Его же до сих пор питерские фанаты вспоминают. И будь я фанатом – давно бы вспомнил. Прозвище у него было "АНТ-25". Со смыслом прозвище. По номером 25 он выступал. А "АНТы", известно, самолеты такие были. Да и сейчас, по-моему, летают… Половину мячей он забил головой, умел так зависнуть в воздухе, как никто другой. На какую-то десятую долю секунды задерживался, но за эту долю защитники успевали, пройдя верхнюю точку прыжка, начинать движение вниз, и мяч приходил к нему, когда уже никто не мог помешать. И дело заканчивалось голом. А если и мешал, дело заканчивалось голом. Только с пенальти… И ушел он из большого футбола по распространенной причине – из-за травмы. Сколько таких талантов сошло из-за травм!.. Однако располнел он слегка. И волос поубавилось. Теперь понятно – почему он делами безопасности в "Бешанзере" занимается. Образования-то приличного наверняка не получил. Я ж помню, как у нас в хоккее было. В предвыпускном классе меня в "СКА-2" перевели. Тренировки два раза в день. В 11-00 и в 15-00. А как же школа? – спрашивают родители. А школа – это ваши проблемы! – отвечают им. Батяня просто не верил, что из меня приличный воротчик получится, уверен был, что я со своей невезучестью на травму нарвусь. Впрочем, многие наши ребята и нарвались. И спорту не нужны стали, и образования нет… У нас тренер детский из-за травмы с коробки ушел, но ему хоть при спорте удалось остаться. Потому я и завязал с хоккеем да пошел учиться дальше. И Константинов вот свою травму все-таки нашел! Теперь понятно, почему он так за свое место держится. Тридцать лет назад сошедшие спортсмены в бандиты шли, теперь – в охранники. Хрен редьки не слаще! Но зато средства к существованию имеются. А то ведь голову в петлю или с балкона вниз, бескрылою птицей.

– Убирай информацию! – сказал я Полю.

И пошел рассказывать Кате, какой человек оказался у нас в клиентах. Она ведь со мной бывало на матчи "Зенита" бегала. И орала, как мы все, и даже свистеть в три пальца научилась!

Неисповедимы пути твои, господи…

15

Катя отнеслась к новости без особого энтузиазма. Хотя, оно и неудивительно – большинство женщин к футболу равнодушны. На стадионе они оказываются по трем причинам: либо с бой-френдами, либо с мужьями, либо по недоразумению. Сам по себе футбол для них – одна из загадок мужского времяпрепровождения. Чего ради собираются вместе десятки тысяч мужчин? К тому же, где футбол, там и выпивка. Тут, конечно, представительницы слабого пола от истины недалеки. Помнится, без дам мы ходили на "Зенит" компанией в шесть человек. Перед походом брали четыре пол-литровых бутылки водки. Впрочем, в такой ситуации счет ведется по-другому – две на троих. Самая доза! Весь матч в вольном настроении, но без агрессивности, и добавка не нужна. То есть в смысле желания-то она ой как нужна, но физиологически без нее можно обойтись – кайфа хватает. Плюс чертовски потрясное чувство единения. В присутствии женщин такого не бывает. В присутствии женщин главные чувства – собственничество и соперничество. Это от звериной природы идет. Моя самка, блин, не пяльтесь, гады, ваша фамилия птицыны – вы пролетаете…

А для Кати, полагаю, стадион был всего лишь необычным местом свидания, игроков же, она, скорее всего, друг от друга не отличала. Бегают по траве двадцать два мужика за мячом, а им за это еще и деньги платят…

Одним словом, мой восторг, когда я рассказал ей об Антоне Константинове, разделен не был. Катя промолчала, но в глазах ее явственно читался вопрос: "А это нам поможет?" Я не мог дать ей соответствующие обещания и был вынужден убраться назад, в кабинет, к Полю.

Теперь, когда "план неотложных розыскных мероприятий" был выполнен, пора переходить к "плану прочих розыскных мероприятий". Некоторое время я обдумывал его содержание. Потом попросил сетевого агента собрать информацию о бывшей любовнице Зернянского, а сам еще раз прикинул хрен к носу. Ситуация по-прежнему представлялась мне практически бесперспективной. В отношении главных подозреваемых я пока связан по рукам и ногам корабельным канатом, и остается только ждать вестей от Константинова и Марьяны. И не появись информация о любовнице Василия Константиновича, оставалось бы только груши околачивать. Полагаю, в приличных детективных агентствах не занимаются одним-единственным делом. Это только в кино сыщик все время в поиске, а в жизни бывают моменты, когда перед тобой встает стена. Можно, конечно, попробовать забраться на нее, да только падать будет больно, если сорвешься. Лучше дождаться, когда в стене откроется дверка, а пока заняться чем-нибудь полезным…

Отыскать госпожу Десятникову и было таким полезным делом. Конечно, она скорее всего никаким боком к смертям в "Бешанзерсофте" не прислонилась, но отрицательный результат – как известно, тоже результат. По крайней мере, направление в розыскных мероприятиях, так неожиданно открывшееся, можно будет тут же и закрыть. Ну а если госпожа Десятникова покажется мне причастной, откроется целое поле для активной деятельности. Только пошевеливайся!

Тут Поль выдал мне все, что удалось наковырять на грядках всемирного огорода под названием Сеть.

Десятникова Вера Афанасьевна… Двадцати восьми лет… А сколько было Зернянскому? Ага, тридцать пять, им всем троим по тридцать пять – Бердникову, Зернянскому и Шантолосовой… А Зернянской сколько? Ага, тридцать четыре. Значит, Василия Константиновича потянуло на свежатинку, надоела ему пухленькая кнопка. Наверное, наступил в семейной жизни первый критический момент, через сколько лет он там приходит? А впрочем, неважно… Смотрим дальше. Училась на курсах… Это нам пока не надо. Резюме… Это нам тоже пока не надо, я – не работодатель… Ага, вот оно. Домашний адрес, телефон…

Я отключил камеру и набрал номер. На триконке возникла мужская физиономия. Черт возьми, да это же Зернянский!..

– Здравствуйте! – сказал оживший покойник бесполым голосом.

Уф-ф! Да это же всего-навсего домашний секретарь… Эко она, личину бывшего любовника на секретаря напялила! Вот мегера!

– Поскольку связь идет только в голосовом режиме, – продолжал секретарь, – я запишу ваше сообщение и ознакомлю с ним хозяйку дома. Говорите после сигнала.

Я отключился, и личина Зернянского исчезла. Предложение секретаря мне и на фиг не было нужно.

– Верни информацию по Десятниковой, – велел я Полю и продолжил заочно знакомиться с Верой Афанасьевной.

Так, посмотрим на трудовую деятельность мегеры. Первое место работы после окончания курсов – пивная компания "Балтика", референт… Знаменитое пиво России… Я вспомнил рекламный клип, в котором Германн в исполнении Владимира Комаева выкрикивает: "Тройка, семерка, туз!" – и ему подают три бутылки "Балтики" – N 3, N 7 и N 11… Да, неплохое начало карьеры… Я имею в виду Десятникову, а не Германна… Потом вдруг, после шести лет работы, девочка переходит в "Бешанзерсофт", снова на должность референта. Наверное, как раз познакомилась где-то в Зернянским, он и перетащил ее к себе. Но устроить на более серьезную должность не сумел. Или побоялся – супружница Анита глаза пригрозила выцарапать. А потом ушла любовь, и вылетела Вера за ворота, как старые туфли в мусорный контейнер. Так-то вот, возраст к тридцати, а карьера из-за любовника посыпалась… Есть повод к мести, есть мотив. Надо проверить существование возможности… Ну и куда же Верочка вылетела? Ага, торговая сеть "Комкон-2", универсам "Гаванский", менеджер… Вся торговля у нас теперь – менеджер на менеджере сидит и менеджером погоняет… А вот и рабочий телефон.

Я согнал с триконки Поля и набрал номер. Когда передо мной появилась обильно накрашенная блондинка лет тридцати с физиономией, весьма смахивающей на сивкину-буркину, включил видеорежим.

– Универсам "Гаванский"… Здравствуйте!

– Добрый день! Вы – Вера Десятникова?

– Одну минутку!.. – Блондинка улыбнулась. – Сейчас я вас соединю.

По дисплею побежали рекламные строчки, объясняющие, что "Гаванский" – лучший супермаркет на Васильевском и что я обратился к лучшим людям василеостровской торговли.

А я мысленно стукнул себя по лбу: надо было посмотреть на фото, прежде чем хвататься за связь. Детектив хренов!..

Рекламу сменила новая блондинка. У этой краски было в меру, да и мордашка была совсем не лошадиная.

– Слушаю!

– Вы Вера Десятникова?

– Да.

– Здравствуйте! – Я был сама строгость: почему-то мне показалось, что так я скорее добьюсь от нее согласия на разговор.

– Здравствуйте! Слушаю вас!

– Прошу прощения, но нам надо встретиться.

Она удивленно распахнула глаза, потом усмехнулась:

– Вообще-то я не встречаюсь с незнакомыми мужчинами.

– Это будет деловая встреча.

– Что вы говорите? – Теперь она фыркнула почти так же, как вчера Марьяна. – А я думала, вы – мальчик по вызову. – Она мягко улыбнулась, показывая, что пошутила. – Что же это за дело, ради которого мне надо с вами встречаться.

– Дело касается… – Я подумал, что не стоит называть имена: возможно, у них внутри открытые каналы связи, и нас видит как минимум давешняя сивка-бурка. – Дело касается одного… э-э-э… человека, благодаря которому вы оказались на нынешнем месте работы.

Она задумалась, соображая. И вдруг вздрогнула. Зажмурилась, мотнула головой. Кивнула:

– Хорошо. Давайте встретимся.

– Вы сможете бросить ваш универсам хотя бы на четверть часа?

– Смогу, – с трудом выговорила она.

– Тогда на ближайшей к главному входу скамейке, слева, если смотреть от универсама. Через двадцать минут.

Я прекрасно знал все скамейки возле "Гаванского", поскольку часто возил туда Катю – затовариваться на неделю.

– Ладно, – чуть слышно сказала Десятникова, и было хорошо видно, как она изо всех сил старается проглотить комок в горле.

16

К "Гаванскому" я прибыл на пять минут раньше оговоренного времени. Занял не ближайшую скамейку, а четвертую на другой стороне аллеи – вроде тут я, а вроде меня и нет. Хотелось посмотреть на Десятникову в тот момент, когда она обнаружит, что "кавалера" на оговоренном месте не оказалось. Что она при этом почувствует? Облегчение или совсем наоборот?

Над входом в универсам висел рекламный баннер "Хоть пол-Питера пройдешь, больше скидок не найдешь". Я мысленно похихикал – слоган был двусмысленным, и это, наверное, видели все, кроме автора текста. А может, так у него было и задумано – корявое тоже запоминается.

На скамейке лежал оставленный кем-то номер вчерашнего "Вечернего Петербурга". Я сел поудобнее, закурил и развернул газету, изображая из себя чтеца и время от времени поглядывая в сторону универсама.

На подстриженном газоне за скамейками расположилась компания полураздетых, загорелых парней и девушек. Поодаль стояли составленные в пирамиду электростриммеры. Молодые люди, как выразился бы наш губернатор, являли собой процесс реализации социальной программы "Город – молодежи, молодежь – городу". Стрижка газонов, уборка мусора, подрезка деревьев… Неброский, но очень необходимый труд. Ну и возможность заработать, само собой…

В романах прошлого века, посвященных далекому и недальнему будущему, эти работы поручались непременно автоматам. Был некий особый шик среди писателей – обрисовать, как робот-трудяга выползает из служебного помещения, чтобы подобрать брошенную героем обертку от мороженного и, жужжа и мигая неоновыми лампочками, превратить ее в нечто полезное. В пуговицу, к примеру… Тогда еще не было липучек и магнитных застежек. О том, что неквалифицированную молодежь потребуется обеспечивать работой, никто тогда не думал – впереди ждало Светлое Будущее, где всяк станет заниматься исключительно творческим трудом. Но когда пришло оно, это будущее – и вовсе не светлое, – выяснилось, что творческим трудом способен заниматься далеко не всякий (и не говорите, что творческим может быть любой труд; да может, однако так происходит только в случае, если за дело берется человек, одаренный господом). Пуще того, даже готовящимся к творческому делу студентам во время третьего семестра надо чем-то занять руки, иначе возрастает уличное хулиганство – удаль молодецкая ищет выхода. Вот и придумали с некоторых пор соответствующую программу, обеспечили финансирование, и слава богу…

Мои размышления прервало появление Десятниковой. Она выскочила из дверей универсама и застыла, обнаружив ближайшую слева скамейку пустой. Огляделась вокруг, растерянно опустила плечи.

Да, в сравнении с Анитой она была как Василиса Прекрасная рядом с Бабой Ягой – высокая, с хорошей фигурой, и ноги у нее росли почти из-под мышек. К таким ногам в самый раз мини-юбка, и она сама прекрасно знала это, поскольку в придачу к белой блузке носила именно этот предмет женской одежды.. Да уж, теперь-то я понимал Василия Зернянского, будь он хоть Кощей Бессмертный, хоть царь Горох, хоть Иван-крестьянский сын.

Между тем, Десятникова продолжала растерянно оглядываться. Девочка явно не интересовалась детективной литературой, иначе бы ее внимание непременно привлек читающий газету придурок. Впрочем, как раз на скамейках и можно встретить таких. Либо с газетами, либо с книгами, седовласых и седобородых…

Поскольку моя затея явно не удалась – не было на лице Десятниковой ничего, кроме растерянности, – я сложил газету, встал и помахал рукой.

Он заметила меня не сразу, потом некоторое время вглядывалась и наконец сошла со ступенек.

Я двинулся ей навстречу, и в результате мы встретились как раз возле ближайшей скамейки.

– Тут было занято, – соврал я.

Она не обратила на мои слова никакого внимания.

– Зачем вы хотели встретиться со мной? Что-то с Васей?

Она так и сказала – с Васей…

– Вы новости не смотрите?

– Смотрю, – явно соврала она. И добавила: – Правда, не каждый день. Что с ним?

– Он умер.

На сей раз она не вздрогнула, но это еще ни о чем не говорило – она определенно чувствовала, что я пришел с недоброй вестью, и была уже готова к любому исходу.

– Когда?

– Да уже около двух недель прошло.

Она рухнула на скамейку, стиснула руки, наклонилась, уставившись в землю. Я сел рядом и был наготове до тех пор, пока она не справилась с собой. Наконец она подняла голову:

– Извините… Вы из милиции?

Я не стал врать:

– Нет, частный детектив.

– Частный детектив? С какой стати?

– Органы посчитали, что это был несчастный случай либо самоубийство.

– Самоубийство? – Десятникова нервно рассмеялась. – Вася и самоубийство – вещи несовместимые. Я бы никогда не поверила… Подождите, раз вы – частный детектив, то вас кто-то нанял. Кто?

– Пока я не могу назвать имени своего клиента.

Она фыркнула:

– А я и так знаю! Эта стерва, его женушка. Так?

Ну что я мог ей ответить. Не согласиться?.. Да она бы не поверила! Поэтому я просто пожал плечами.

А Десятникова стремительно заводилась. Вот уже прекрасные глаза принялись метать молнии, ушки покраснели, а губки стали тонкими.

– Так вот что я вам скажу… – Она тряхнула кудрями. – Как вас зовут?

– Макс, – сказал я, изо всех сил стараясь не смотреть на ее ноги.

– Так вот что я вам скажу, Макс… Эта стерва его и убила. Я просто уверена в этом.

– А кроме уверенности, у вас что-нибудь имеется?

Она выпрямилась:

– Вы думаете, я вру? А если я вам скажу, что она ему угрожала публичным скандалом, если он меня не бросит. Он же собирался баллотироваться в депутаты Законодательного Собрания в марте следующего года, ему скандалы были нужны, как… как… – Она так и не подобрала сравнения и брякнула невпопад: – Как мертвому припарки. – Щеки ее залил румянец. – А-а-а, вот в чем дело… Эта стерва специально вас наняла, чтобы отвести подозрение от себя.

– Не понимаю… Зачем Аните Зернянской убивать мужа? Ведь он с вами расстался, насколько мне известно.

Я будто подстрелил лебедя.

Только что она взлетала, грациозно махая белыми крылами и вытянув шею, стремилась в небо, навстречу… да не знаю я – чему навстречу. И вот уже, лишившись власти над крыльями, теряя перья и кувыркаясь, лебедь падала вниз, чтобы грянуться о землю куском истерзанного мяса…

– Не понимаете? – сказала она. – Да, конечно, ничего вы не понимаете.

Она ошибалась. Все я понимал. Вернее, я понимал главное. Ее бросили, и она до сих пор не могла в это поверить. Потому что поверить значило согласиться с тем, что тебя разлюбили, а ей, по-прежнему влюбленной в этого мудака, согласиться было – как ребенку лишиться самой главной на сегодня игрушки.

Красивые женщины бывают двух сортов. Одни, обаятельные стервочки, очень умно скрывающие свою стервозность и ведущие атаку с одной целью – подмять под себя, привязать к своей юбке и сосать, сосать, сосать мужицкую кровушку. Другие – совсем иные, бросающиеся в любовь, как в омут, желающие отдаваться до конца, любить до беспамятства, до забвения собственной личности, все ради него, ради него, ради него… Но если вырвать такую из беспамятства, отнять предмет обожания, вернуть ей самоё себя, она может показать такие зубки, что мало не покажется. И, похоже, Вера Десятникова относится именно ко второму типу.

– А вот интересно, – сказал я. – У вас самой-то алиби есть?

Я был готов к тому, что она меня ударит. И она сделала движение, похожее на замах, но… шарик тут же сдулся.

Она встала, высокомерно вздернула голову и смерила меня с ног до головы.

Боже, какое это было изящное высокомерие!

Потом она огладила на бедрах юбку.

Боже, какое это было изящное оглаживание!

– Тьфу на вас! – сказала она. И пошла к дверям своего универсама.

17

Я провожал ее глазами, пока она не скрылась, потом перебрался со скамейки в "забаву", опустил боковое стекло и закурил.

Все-таки еще одна подозреваемая на горизонтах образовалась. А что, ничем не хуже других. Все признаки имеются. Ревность просто на виду, месть может быть в душе, остается выяснить, была ли возможность. А возможность найдется, потому что у одиноких женщин не бывает алиби. Если только случайно… Да, возможность наверняка найдется. Как и еще у десятка человек. Например, выстрелить из гранатомета в движущуюся по шоссе машину.

Я вспомнил старый фильм с Арни Шварценеггером. "Коммандо", называется. Как лихо там шоколадная дамочка ворочала на худеньком плечике эту четырехтрубную дуру… Я представил себе, как Вера Десятникова лежит с гранатометом в придорожных кустах. Все по правилам, длинные ноги в сторону, чтобы реактивная струя не опалила колготочки и туфельки на высоком каблуке. А еще раньше то же самое проделывает Полина Шантолосова. Этакий бабий противотанковый расчет, прости, господи! Группа по уничтожению миллионеров… А кроме этих дамочек, в группу могут входить еще десяток человек. Ну и дельце мне поручили, япона мама! Куда ни плюнь, подозреваемый!

В жизни обычно так не бывает. В жизни все проще. Пришил Ванька Пупкин сожительницу Маньку, так десять соседей вам взахлеб расскажут, что парочка эта по сто раз в день ругалась, и он сто раз ей обещал шею свернуть, да и еще бы триста раз пообещал, кабы не пришел с работы ужратый в дрыбаган да не застукал Маньку выходящей от Петьки с третьего этажа, а у Петьки у того, всему дому известно, давно форменный нестояк от пьянства, и он только пощупать способен, да и Ванька бы о том вспомнил, кабы не по литру на рыло в тот вечер пришлось, и вообще давай-ка и мы по стакашку дернем…

Много подозреваемых обычно бывает только в детективных романах, там правила игры такие, специально авторы наводят тень на плетень, раскидывая камни по кустам. Но там и собирают эти камушки романные детективы – умные, наблюдательные, решительные…

Эй, сказал я себе, да ты же сам наполовину романный детектив, Арчи Гудвин недоделанный. Так что хватит сопли распускать, прояви ум, наблюдательность и решительность!

И поскольку предмета для проявления наблюдательности и решительности решительно не наблюдалось, я в очередной раз взялся за ум.

Итак, что же мы все-таки имеем? Возможность двух подряд несчастных случаев, как я еще вчера решил, отбрасываем, поскольку тогда и иметь нечего. Гранатометы гранатометами, а организовать убийство, замаскированное под автомобильную катастрофу, – дело вполне реальное. К примеру, пристроить микробомбочки под рулевые тяги. Не зря же осторожные люди каждое утро организуют своим машинам визуальный осмотр, целая профессия образовалась – утренние осмотрщики. А по вечерам, когда осторожные люди укатывают веселиться, машины оставляют на охраняемых паркингах. Кстати, надо бы проверить, где находились машины перед тем, как отправиться по конечным маршрутам… Впрочем, нет, проще подкупить персонал на домашнем паркинге. Вот тебе и очередной пункт в расследовании – узнать, на каких стоянках ночевали машины Бердникова и Зернянского. Наверняка ведь под домами, где жили погибшие.

Я взялся за мобильник, и через несколько мгновений Поль сообщил мне адреса.

Опаньки! Да они же в одном доме жили! Черт возьми, я же сам должен был догадаться, умный, наблюдательный и решительный!

Сердце в груди встрепенулось, как проснувшаяся птица. Тут была ниточка, которую можно было, при надлежащем с нею обращении, превратить в целый канат. А канат – это уже не ниточка: чтобы его оборвать, труды немалые нужны… Это со стороны преступника, а со стороны детектива – наоборот, нужно искать, а найдя, взращивать, поливать, холить и лелеять…

Я вновь взялся за мобильник и дал Полю новое задание – выяснить всю подноготную работников подземной стоянки, принадлежащей дому, где жили Б@З. А потом раздавил окурок в пепельнице и включил зажигание.

18

Б@З жили в квартале "Гавань", том, что вырос на месте старых домов между Гаванской и Наличной, неподалеку от "Ленэкспо". Я помнил эти старые дома, они еще лет пятнадцать назад там стояли, самые настоящие трущобы, которые хозяева сдавали приезжим.

Теперь там был современный квартал – плотная застройка, почти ни одного дерева, на первом этаже – магазины, салоны и ателье, а под ними – подземная стоянка.

Вот туда я и направился. На входе-въезде меня тут же остановили. Задали вопрос, я ответил. Потом я спросил, но мне отвечать не пожелали. Это они зря!

– Мой клиент, – сказал я охраннику, – человек серьезный. Я тоже не весельчак. Хочешь иметь неприятности, заимеешь.

Это его не проняло.

– Мне твои неприятности по барабану, хоть сколько обещай, – сказал он. – Работа важнее.

– Друг мой… – Я добавил в голос вкрадчивости. – Ты получишь неприятности, которые станут тебе не по барабану. Знаешь Бердникова и Зернянского?

– Не знаю. А и знал бы…

– Вот-вот, – сказал я. – Это вполне может быть расценено как сокрытие ценной для расследования информации. И тогда тебя начнут расспрашивать вовсе не частные детективы. И если им потребуется козел отпущения, у тебя начнутся настоящие неприятности.

Конечно, это был просто грубый наезд. И захоти этот тип продолжать игры в молчанку, я бы убрался несолоно хлебавши. Правда, мне бы стало в этом случае понятно, что ему есть чего скрывать…

Видимо, он тоже понял это. А может, скрывать ему было нечего, и он на самом деле заботился только о собственной карьере.

– Ладно, – он пожал плечами, – спрашивай.

– Меня интересует тот, кто по утрам осматривал машины Бердникова и Зернянского.

Оказалось, таких людей двое, и это уже кое о чем говорило – подкупать двоих сложнее, чем одного. Через три минуты я уже беседовал с первым. Парень лет двадцати пяти, во всем облике готовность прогнуться, как у большинства работников этой сферы. Он сразу понял, куда ветер дует. Готовность прогнуться была продемонстрирована в полном объеме, мне даже показали записи в дежурном журнале, где отмечались результаты осмотра.

– "Мерс" Петра Сергеевича находился в полном порядке, ничего подозрительного, иначе бы я непременно вызвал охрану.

Я ему поверил. Такой человек, будь он подкуплен, давно бы уволился. А скорее всего, и сам бы уже погиб каким-нибудь неподозрительным образом. И давить на него было бессмысленно – пообещай я встречу с людьми Антона Константинова, которые развяжут ему язык, он бы дал деру, но не потому что в чем-то замешан, а просто со страху. Тут же, кстати, выяснилось, что он проверяет машину Шантолосовой, и я пожелал ему успехов на этом поприще. Его явно посетили дурные мысли, поскольку он перестал улыбаться и даже перекрестился.

А вторым утренним проверяльщиком оказалась и вовсе девица, вполне симпатичная – фирменный комбинезон непонятным мне образом подчеркивал достоинства ее фигуры. Наверное, она его специально перешила. У этой готовность прогнуться пряталась за кокетством. Именно, за кокетством, а не за желанием скрыть правду – уж тут-то я, зная женщин, ошибиться не мог. У машины Зернянского тоже "никаких дефектов не замечено, посторонние предметы отсутствуют". Именно так было записано в журнале.

– Временно работаете тут? – спросил я.

– Да, – сказала она. – Но это вовсе не значит, что я плохо исполняю свои обязанности. Иначе бы меня давно выгнали. Тут строго. И платят хорошо.

– А почему же тогда временно работаете?

Она стрельнула в меня глазками:

– Но ведь я же выйду замуж. Вы можете себе представить замужнюю женщину, с детьми, работающую на этой работе?

Я такую женщину представить себе вполне мог, но делиться своими представлениями с девочкой не стал.

– А машину супруги Зернянского не вы осматриваете?

– Осматривала я. Но после смерти мужа она попросила сменить смотрителя. Ну, наверное, и правильно, если так ей спокойнее. Я бы, наверное, тоже сменила.

Распрощались мы почти дружески.

Я вновь отправился к охраннику.

– Ну как? – спросил тот. – Удовлетворены?

Я кивнул. И в свою очередь спросил:

– А какие у этих двоих отношения между собой?

– А никакие. Он бы и не прочь к ней прислониться, да она другого ищет. Ей богатенький буратинчик нужен. Погибшему Зернянскому глазки строила, и тот ее периодически за корму пощипывал. Но не более того. – Охранник вдруг понял, что разболтался, и замолк.

Что ж, тут даже подозрений на сговор возникнуть не могло. Девочки такого возраста не станут заводить преступные дела с парнями, которые им не нравятся.

– Ну и ладно, – сказал я. – Пацанка бойкая, другого себе найдет.

Он только кивнул.

А я покинул подземелье, сел в машину и решил не отменять Полю команду собрать информацию на работников стоянки. Ибо хороший детектив никого не оставляет без внимания. А маленький шанс на то, что парень с девицей могут оказаться привязанными к делу, все-таки существовал. Поговорку "Доверяй, но проверяй" еще никто не отменял.

Я вернулся к Вавилонской башне, загнал "забаву" под землю и поднялся наверх.

Катя сидела на своем месте, поглощенная работой. Мышка в ее руки так и летала по коврику. Наверное, защищала нашего Поля от посягательств извне.

– Может, сходим перекусим? – предложил я.

– Перекусим, – задумчиво сказала Катя. – Конечно, перекусим. Через четверть часа я закончу, и мы тут же перекусим.

Однако судьба не предоставила нам такой возможности, потому что тут же из моего кармана донесся "Серебряный молоток". Я достал трубку и глянул на дисплей – это был господин Константинов.

– Прости, Катюша! – сказал я. – Кажется, новости подоспели.

Я прошел в кабинет и нажал кнопку на мобильнике:

– Слушаю вас, Антон!

– Удалось разузнать, с кем Петр Бердников проводил время. Это некий Виктор Симонов по прозвищу Саймон. Возраст – двадцать пять лет. По роду деятельности – модный книжный график. Вам уже выслали по мылу его координаты.

На триконке дисплея и в самом деле светилось сообщение о принятом электронном письме.

– Теперь что касается второй нашей договоренности. В качестве официального клиента готова выступить Полина Шантолосова. Если вы не против, мы немедленно высылаем вам факс с текстом договора.

Я едва не поперхнулся от неожиданности.

– Я поставил ее в известность о наших с вами взаимоотношениях, – добавил Константинов. – Она ничего не имеет против их продолжения. Иными словами, все остается по-прежнему, но теперь вы можете работать под своим собственным статусом… Чего молчите? Язык проглотили от неожиданности.

– М-м-м… Да-а-а, скажи я, что не удивлен, соврал бы!

Сообщение это меня и вправду слегка ошеломило. При всей моей симпатии к госпоже Шантолосовой, среди подозреваемых она находилась в первом ряду. Впрочем, я и теперь не собирался выбрасывать ее из числа потенциальных преступников. Может, не имея возможности следить за мной через Поля, она решила взять следствие под контроль иным путем, чтобы в нужный момент направить его в неверном направлении. Так что торопиться с выводами не будем.

– Очень хорошо, – сказал я. – Спасибо, Антон! Грех было бы отказаться от такого предложения. Так что высылайте ваш факс.

Я выключил мобильник и сообщил Кате о готовящихся изменениях в деловой документации. А потом дал Полю задание ознакомиться с поступившим электронным письмом и отыскать номер телефона, принадлежащего Виктору Симонову по прозвищу Саймон. А потом набрал искомый номер.

Я ждал приветствия типа "Аллёу-у, ко-о-отик!", и произнести его должен был жеманный пронзительный голос, безуспешно пытающийся изобразить женские обертоны. Вместо этого в трубке раздался рокочущий бас:

– Да, слушаю.

– Господин Симонов?

– Он самый. А вы – кто?

Я представился и объяснил причину своего звонка. Попросил о встрече.

– Да ради бога! – сказал бас. – Мы могли бы встретиться с вами в "Кентавре".

Честно говоря, меня слегка передернуло. Оказаться в клубе для геев в разгар вечера, среди завсегдатаев – это была еще та перспектива.

– Мы могли бы встретиться и в другом месте.

– А-а-а… – сказал он. – Ну да… Простите!

– Что если я к вам домой подъеду?

– Хорошо. Пожалуйста. Приезжайте. – Он назвал мне свой адрес.

Улица маршала Казакова. Это у нас где-то в районе Автова.

– Немедленно выезжаю. Я сейчас на Голодае.

– Понятно. Будете не раньше чем через полчаса. Жду.

В трубке послышались короткие гудки.

Я вернулся в приемную.

Катя все еще пребывала в тесных отношениях с компьютером, однако подняла голову и вопросительно посмотрела на меня.

– Обед отменяется. Я поехал на срочную встречу. Что будет дальше – пока не знаю.

– Хорошо. Будь осторожен! Куда ты едешь? Оставь адрес.

Черт возьми! Раньше она таких вопросов не задавала.

– Трус не играет в хоккей! – Я постарался, чтобы в голосе моем не было ничего, кроме легкомыслия.

– Оставь, оставь! Ты сам говорил… Береженого бог бережет.

Я продиктовал адрес художника и пообещал отзвониться, когда наша встреча закончится. Мной вдруг овладело нетерпение. Этот книжный график наверняка ведь знал что-нибудь такое, чего не знала даже Полина Шантолосова. С надеждой на обретение этого знания я и покинул свой офис.

19

В подъезде нужного дома дорогу мне преградила консьержка. Как обычно, ею оказалась бабушка пенсионного возраста, пухлощекая, очкастая и приветливая. Интересно, почему на такую работу не идут молодые девицы?.. Впрочем, понятно – почему. А Арчи Гудвин умеет охмурять и старушек. Женщина – она и есть женщина, сколько бы лет ей не исполнилось. Это давно доказано.

Консьержка поинтересовалась, куда я иду.

Я объяснил, лучезарно улыбаясь. Не обращая внимания на мою улыбку, старушка позвонила хозяину. И только получив от него добро, пропустила. Я вошел в лифт и поднялся на нужный этаж. Лифт был старый, механический. Он то и дело поскрипывал и пощелкивал, словно разговаривал сам с собой на неведомом машинном языке.

Саймон оказался обладателем двухкомнатной квартиры. То есть меня-то пригласили только в мастерскую, где он работал, но ведь должна же быть еще и спальня. Спальни бывают даже у обычных людей, а тут…

Две стены мастерской были увешаны незнакомыми картинами. Я не слишком разбираюсь в живописи, поэтому оценить их не мог. Третью стену украшали фотографии различных зданий. Я узнал, в частности Спас-на-Крови. Снимки показались мне странными – изображения фасадов были не прямые, а какие-то искривленные. Наверное, искажены на компьютере. Однако эти, будто бы плывущие по воде, изображения завораживали. Должно быть, Саймон был хорошим художником.

Меня усадили в кресло возле низенького столика, на котором лежал журнал с названием "Вестник Российской академии художеств", и предложили чувствовать себя как дома. Ишь какая женская заботливость!

– Книжной графикой я зарабатываю на жизнь, – пояснил Саймон, заметив, как я разглядываю холсты. – А это вроде как для души. Кроме портретов. Те, разумеется, писаны на заказ.

Он был крупным человеком – такому скорее кайло в руках держать, чем кисть. Впрочем, графики тоже вроде бы с компьютером больше работают, со всякими там "Фотошопами"… Как бы то ни было, он оказался совсем не таким, какими я представлял себе геев. Даже несмотря на услышанный в трубке бас, мне виделся худенький мальчоночка с накрашенными губами и подведенными глазками, разодетый в дамское цветное тряпье. А тут – эдакий бычара, которого скорее представишь себе на бандитской разборке! И никакого халата, заляпанного краской. Хотя тут мои фантазии меня обманули – в халатах, заляпанных краской, ходят маляры, а не художники.

– И какие книги вы оформляли? – спросил я, чтобы найти хоть какие-то точки соприкосновения.

– Всякие. В основном, попсу. Звездолеты, полуобнаженные принцессы, бородатые рыцари с двуручными мечами. Но было и кое-что посерьезнее. Подарочное собрание сочинений Шекспира, например, изданное "Геликоном". В десяти томах… Или восьмитомник братьев Стругацких, выпущенный эксмошниками в серии "Классики фантастики". Там, правда, только обложки мои, а иллюстрации сделаны Андреем Карапетяном. Был такой питерский художник, который работал конструктором…

– А вот это зачем? – Я кивнул на стену с фотографиями. – Тоже на заказ?

– Нет, это тоже для души. А знаете, как делается?

Я пожал плечами:

– Сфотографировали, а потом на компьютере обработали, в каком-нибудь "Фотошопе".

– Ничего подобного! – гордо глянул он на меня. – Никакого компьютера, никакого "Фотошопа". Снимки живые, сделаны обыкновенным цифровиком. Просто сняты не сами здания, а их отражения в воде, ну и потом перевернуты на сто восемьдесят градусов. Потому и выглядят, будто их изогнуло.

Я присвистнул и посмотрел на него с невольным уважением. Это же надо было додуматься – так снять фасады обыкновенных питерских домов!

– Не желаете ли кофе?

Я, все еще не знавший, как перейти к конкретному деловому разговору – ну не вязался у меня этот парень с образом гея! – согласно кивнул. Он ушел на кухню, а я принялся разглядывать картины. Да уж, далеко не звездолеты, принцессы и рыцари с мечами… Питерские пейзажи (я узнал костел на Среднем проспекте и Никольский собор), портреты каких-то дамочек бальзаковского возраста (мимо которых я прошел бы, не оглянувшись), а вон и вовсе натюрморт, главным героем которого является блюдо с переспелыми неаппетитными персиками… Не понимаю я такого художества. Мне, например, всегда нравились картины Ильи Глазунова, которого многие почему-то на дух не выносят. К примеру, та же Катя…

На столе стоял компьютер, и валялось несколько черно-белых распечаток. Вот тут присутствовала и весьма аппетитная принцесса с обнаженным торсом, и бородатый гном с молотом, похожий на пивной бочонок прошлого, и звездолет, смахивающий на совковую лопату без черенка.

Я взял распечатку с принцессой в руки, пригляделся. Имелось в этой девице что-то странное.

Скрипнула дверь, в комнате появился хозяин с подносом, на котором разместились турка, две чашки, две ложечки, сливочник и сахарница, взятые по крайней мере из трех разных сервизов.

Мне пришлось вернуть принцессу на место.

– Я, знаете ли, по-старинному завариваю.

– Ну и отлично! – сказал я. – Я вообще чистый предпочитаю. Даже без сахара. Любопытные у вас картинки…

Он скривился в улыбке, в которой не было ни малейшего признака благодарности за комплимент.

– Да ладно вам! Вы ведь не картинки мои пришли разглядывать. Задавайте вопросы.

Черт, ну не так он себя вел, совсем не так!

– Хорошо, – сказал я. – Как говорится, будем откровенны до грубости… Насколько мне известно, вы были любовником Петра Бердникова, на ту пору председателя совета директоров компании "Бешанзерсофт".

– Секундочку! Я бы выразился иначе. Любовник это когда по любви, а у меня к нему никакой любви не было.

Ого, какое заявление!

– Он вас что, принуждал?

Саймон мотнул головой:

– Нет, все делалось по доброму согласию. Считайте, я был мальчиком по вызову, только вызывал меня мужик, а не дама бальзаковского возраста. Он мне платил. Ради таких денег можно и в "Кентавре" посидеть, и мужика вместо дамы поиметь.

Я едва не поперхнулся.

Ого, какая откровенность! И ведь ни капельки стыда или хотя бы ощущения неудобства!

– Вы хотите сказать, что вы – не гей?

– Разумеется. Я самый обычный гетеросексуал. Для удовольствия я трахаюсь с девчонками. А это было нечто вроде дополнительного приработка. И весьма хорошего. По крайней мере, после смерти Петра мне пришлось подтянуть поясок.

– То есть он был… он был вместо женщины?

– Разумеется. Он был пассивный. Или как там они называются?.. Маша?.. Мурка?..

Я был потрясен.

Сложившаяся в моем мозгу картина рушилась, словно карточный домик. О какой ревности тут может идти речь?

– У него крыша была не в порядке, – продолжал Саймон, размешивая ложечкой сахар. – Я думаю, в конце концов он бы закончил операцией по перемене пола… Да вы пейте кофе-то!

Оказывается, мой кофе все еще стоял на подносе и вид имел абсолютно нетронутый.

Черт! Вот и новый мотив появляется. Перемена пола человеком подобного положения – это скандал в благородном семействе. Такое можно и не допустить… У Полины Шантолосовой должны быть веские причины не доводить мужнин "адюльтер" до такой развязки.

– Скажите, Виктор, а что он был за человек?

Саймон сделал пару глотков, размышляя. Взялся за свою чашку и я.

– Вы знаете, при всем идиотизме ситуации, человек он был неплохой. Любовью своей мне не докучал. Ему это требовалось два раза в неделю. Обычно мы встречались в "Красном кентавре" во вторник и в субботу.

Я вспомнил, что авария произошла в понедельник.

– Потом перебирались в заранее заказанный номер в гостинице. Гостиницы бывали разные. В номере я его и… На ночь никогда не оставались, он платил наличкой и уезжал домой.

– О делах он вам не рассказывал? Враги у него имелись?

– Нет, о делах речи не было никогда. Один-единственный раз он заговорил как-то о жене, о том, что налаженная жизнь рушится, что они со студенческих лет вместе, что фирму вместе создавали. Что у нее любовник появился, и это все из-за него, Петра. Что он бы и рад все вернуть назад, да не может, потому что против природы не попрешь. По-моему, он был несчастный человек, хотя на вид и не скажешь.

Я сделал еще глоток:

– А мог он покончить жизнь самоубийством?

Саймон снова задумался, покачивая в руке чашку.

– А дьявол его знает! Вы поймите… Я ведь не любовница, которая примет, обогреет и утешит. Я дело сделал, плати бабки, и разбежались. В конце концов, я ему не навязывался, это он до меня докопался.

Парень становился мне все неприятнее. Черт, мы ведь выросли с ним в одном городе, и он ненамного моложе меня! Как появляются такие? И ведь наверняка считает, что совершал благой поступок, помогал человеку в беде… А впрочем, если поразмыслить, так оно и есть. Он был вроде платной сиделки при больном, а сиделки, разговаривая о своих подопечных, вряд ли особенно переживают за них.

Ясно было одно: этот парень никакого отношения к смерти Бердникова не имеет. И ничем мне не поможет. Я был в этом уверен на сто процентов.

– Что же касается врагов… Наверное, были. Врагов не бывает только у мертвых. Но он никогда на эту тему не заикался.

– А о чем вы вообще говорили?

Он залпом допил кофе и поставил чашку на поднос:

– Знаете, я думаю, это вряд ли будет интересно. Мы говорили о чем ему в данный момент хотелось. И содержание наших разговоров вряд ли вам поможет. Вот если бы вы были сексопатолог…

Мне давали понять, что разговор окончен. А поскольку я и сам считал, что продолжать его не имеет смысла, то с готовностью отставил чашку и выбрался из кресла. Взгляд мой упал на рисованную принцессу. И тут я понял, почему она мне показалась странной – несмотря на аккуратные груди, было в ней что-то от мужика. Будто девчонку изображал парень – накачанные мышцы, агрессия во взгляде…

– Последний вопрос, – сказал я. – Сами-то вы что делали в ту ночь?

– А когда это точно произошло?

Я ответил.

Он задумался, вспоминая. И вспомнил.

– А-а-а… В тот вечер я был в издательстве "Геликон". Обмывали новую книгу моего приятеля Ивана Сермягина. Слышали такого?..

Я мотнул головой.

Писателей развелось как собак нерезаных, каждого не прочтешь, о каждом не услышишь.

– В общем, посидели плотно. На грудь пришлось едва ли не по банке. Когда шли к метро, к нам прицепились менты. Ну и половину ночи проторчали в обезьяннике. Я уже и штраф успел заплатить. Где-то у меня тут бумага.

Он вышел и тут же вернулся с квитанцией.

– Вот, смотрите!

Я посмотрел.

Дата задержания была та самая. Кроме собственно штрафа, присутствовала еще строка "Плата за содержание" и было уточнено "С 00-15 до 03-00".

Я вернул квитанцию:

– Ладно, мне пора. Всего доброго!

Саймон проводил меня до дверей. Я снова послушал беседу лифта с самим собой и снова оказался нос к носу с консьержкой. Поскольку мне не хотелось распрощаться с нею, не охватив сыновней заботой, я показал ей фотку Бердникова и поинтересовался – не бывал ли здесь этот господин. Увы (или, к счастью) оный господин в этом доме не бывал. По крайней мере, она ни разу его не видела. А это кто?

– Дед Пихто, – сказал я. И отправился к родимой "забаве".

Сел за руль и связался с Катей.

– Встреча закончена, я двигаю в офис. Ты не сходила пообедать?

– Нет, жду тебя.

– Я скоро.

И мы с "забавой" двинулись назад, на Васильевский остров, с неизбежным преодолением привычных пробок у мостов, которые, в отличие от перекрестков, не объедешь одному тебе известными переулками. Через некоторое время я обратил внимание, что вижу в зеркале заднего вида среди то и дело меняющихся соседок одну машину, которая тащится за мной, как привязанная. Конечно, тут могла иметь место и случайность – мало ли машин катит по Старопетергофскому проспекту на Васильевский остров! – но не мешало бы убедиться в этой случайности.

Я вновь позвонил Кате:

– Знаешь, Катюша, кажется, я опять задерживаюсь.

– Хорошо, если не дождусь, пообедаю одна, – сказала она. – Но постараюсь дождаться. Даже если буду умирать с голоду.

И я свернул на набережную Обводного канала и покатил себе, намереваясь попасть в Москву если не через Владивосток, то хотя бы через Новосибирск.

И когда, минут через сорок, в конце концов перебрался через Тучков мост, оказавшись таки на Васильевском, убедился, что подобные крюки люблю делать не я один. Песочного цвета "ауди" проделала весь этот путь вслед за мною, неизменно оставляя между нами одну-две, а то и три машины. Поскольку отрываться от нее я не собирался, проделывать все эти манипуляции неведомому соглядатаю было не трудно.

Ну что ж, кажется, наконец я наступил на чью-то больную мозольку. После двух дней сплошных бесполезных телодвижений это было очень приятное изменение оперативной обстановки.

И я перестал обращать на филера внимание. Никуда он теперь не денется, будет сопровождать меня – куда бы я ни поехал, – а я подожду до той поры, когда знакомство с ним станет небесполезным, и только тогда мы с ним сыграем в игру, которая называется "пятнашки". И вот тогда мы и посмотрим, кто кого запятнает.

Я прикатил к офису в прекрасном настроении. В "Бешанзерсофт" ехать было бессмысленно, поскольку неотвратимо надвигался конец рабочего дня, и самое время было подняться к себе, сделать для Поля ежедневный отчет – тем более что никакой секретной информации в нем не планировалось, – чтобы ИскИн мог самообучаться, а потом забрать Катю и отправиться в соответствующее настроению заведение, где нам могли бы подать пусть не черепаховый стейк в исполнении Фрица Бреннера с соусом из лука-шалота и мадеры, но хотя бы хазани с маринованным репчатым луком и томатным соусом, а перед хазани миску чанахи, от содержимого которой мой желудок изойдет на нет, а после хазани по паре чебуреков все с тем же томатным соусом (пусть даже это будет "Краснодарский", черт с ним, я переживу!), и поскольку желудок мой начал исходить прямо сейчас, ежедневный отчет был отложен, а Катя была забрана из офиса без промедления (но с обещанием вернуться, чтобы "сдать объект на охрану"), и мы отправились прямиком в чебуречную, расположенную на Шестой линии, неподалеку от станции метро "Василеостровская", ту самую, в которую я водил ее еще в школьные времена. Это заведение общественного питания было вечным – туда, насколько я знал, еще мои деды водили своих подружек. Ну и моих бабок разумеется! А так же моих отца с матерью и меня. Это была, можно сказать, наша "семейная" чебуречная. И я бы не удивился, если бы мне сказали, что там я и рожден был…

– Похоже, в расследовании наметились успехи, – сказала Катя, когда я, насвистывая битловскую "Мишель", открывал перед нею правую переднюю дверцу "забавы".

– Ум-гум, – сказал я. – Чтобы у меня да не намечалось успехов? Не тот я парень, супруга!

– Хвастун, – сказала Катя. – Я рада.

– А я-то как рад! – Я включил зажигание и тронул машину с места.

В зеркало заднего вида мне было хорошо видно, как "успехи", стоявшие возле другого угла здания, проделали то же самое.

20

В чебуречной нам пришлось отстоять небольшую очередь – это заведение не из тех, куда забегают перекусить. Там обычно обедают по полной программе, с водочкой или коньячком, которые продаются тут же, в буфете. Поэтому столики освобождаются медленно, и очередь – нормальное явление.

Вот, кстати, еще одно отличие наших времен от их описаний в фантастических произведениях. Почитаешь, так там все сплошь садятся за столы, оборудованные механизмом доставки блюд. Нажимают кнопки, и автоматика доставляет им заказанное. Интересно, а чем в это время занимаются женщины, освобожденные этой автоматикой от трудов? Нет, автоматика автоматикой, а лучше все-таки давать работу людям, пусть это даже окажется дороже, чем автоматика. Зато в обществе будет спокойнее.

За обедом мы опять действовали по Ниро Вульфу. То есть о делах не говорили. Глядя в тарелку с чанахи, я в очередной раз вспомнил кухню Фрица Бреннера и почему-то начал рассказывать о ней. В смысле – вспоминать рецепты.

Катя сначала слушала невнимательно, поглощенная какими-то собственными мыслями, потом сказала:

– Никогда бы не подумала, что существуют такие блюда. Это ты их там узнал? – Она сделала ударение на слове "там", но потом все-таки пояснила: – На службе?

Я усмехнулся:

– На службе таких блюд нет, там все знакомые. Разве что кашу с речным песком я до того на гражданке не едал. Это когда котел чистили, а потом плохо промыли.

Катя тоже улыбнулась, но тут же выражение ее лица снова сделалось отсутствующим. И это мне не понравилось.

– В чем дело? – спросил я. – Что произошло, пока меня не было в офисе.

Она пожала плечами:

– Да невезуха какая-то… Обручальное кольцо в унитаз уронила. Хорошо, баба Саша как раз на месте была, резиновые перчатки надела и достала. Но теперь мне все время кажется, что от кольца тянет дерьмом. Я уже с мылом трижды его вымыла.

Я мысленно присвистнул.

Представляю себе, какими словами обозвала Катю баба Саша. Косорукая, грабли врозь – у нее из самых приличных… Эта вольная на язык старушенция была живым олицетворением тезиса, что в любом заведении главный человек – уборщица. А с другой стороны, при всей своей вздорности, баба Саша была очень отзывчива, и к ней всегда можно было обратиться за помощью.

– А "верный секрет женских побед" не пробовала?

Это был правильный вопрос – Катины губы вновь разошлись в улыбке, на щеках возникли ямочки.

– Да ну тебя! – Она махнула рукой. – Нет, правда, мелкие неприятности чередой прут… Вчера вечером, пока тебя ждала, чашку разбила, любимую, с моим именем, ту, что ты подарил на день рождения…

Улыбка сменилась таким выражением, что я понял: надо срочно спасать Катино настроение. И рассказал ей бородатый анекдот – про люмень, самое легкое железо в мире.

Она рассмеялась – невесело и принужденно, будто выслушивание моих анекдотов стало с сегодняшнего дня тяжкой и дежурной обязанностью, вроде погрузки того, на что был брошен солдат, осмелившийся поправить малограмотного старшину в анекдоте.

– Я подарю тебе новую чашку, – сказал я. – Вернемся после обеда в офис, сделаю заказ, и ее принесут прямо туда.

– Не надо, – помотала головой Катя. – Знать, судьба ее такая… И вообще если взамен каждой моей неприятности будет возникать случайность, полезная для дела, я готова бить чашки хоть каждую минуту.

Ну вот, опять! Это не дежа вю, это уже было!

– Каждую минуту не надо. Я не буду успевать обрабатывать полезные случайности.

Мне удалось произнести фразу недрогнувшим голосом. Но мысль, которая явилась в мою голову секундой ранее, потрясла меня.

Черт возьми, а может вся эта цепочка Катиных неприятностей – результат моего выигрыша в казино?! Кто знает, что они из себя представляют, эти выкрутасы судьбы, называемые везением? Если ведьма Альбина не соврала, источник моего везения – Катина любовь. Но ведь существует же закон сохранения энергии! Если что-то где-то прибавилось, что-то где-то должно убавиться. Мне повезло в казино. И это везение было отобрано от Кати. Логично? Логично. А что касается перламутровых шариков, то кто сказал, что они являются источником везения? Может, они – лишь включатель процесса передачи везения…

Нет, братцы, больше я в казино не ходок. Хорошо бы, кстати, узнать судьбу тех, кому Марголин с Палванычем продали "рубашки". Может, они разменяли свою везучесть на добычу денег, а когда потребовалось уйти от смертельной опасности, везучести-то и не осталось? Жаль, концы обрублены, и ничего уже не узнаешь…

– Ты опять себя грызть начал? – тихо сказала Катя.

Я вернулся к действительности и обнаружил, что режу ножом чебурек. Это при том, что тарелка с хазани так еще и не тронута.

– Я просто задумался.

– И о чем же, если не секрет?

О везении и невезении, хотел сказать я. Очень хотел!

– О зобной железе под соусом бешамель.

– Как неаппетитно звучит! – Катя поморщилась.

– Зато аппетитно кушается.

– И кто это тебе готовил такое блюдо?

– Фриц Бреннер, повар Ниро Вульфа.

– А-а-а?.. Рекс Стаут? Я думала, ты серьезно.

– Нет, я пошутил.

Мы замолчали. Каждый думал о своем. И может, об одном и том же. Аппетит сделался уже не тот, но я слопал хазани и закусил чебуреками. Потом мы запили съеденное минеральной водой "Полюстрово" и в сопровождении песочного цвета "ауди" вернулись в родной офис.

Здесь можно было поговорить и о делах.

– Я проверила Поля, – сказала Катя. – Никаких следов присутствия шпионов не обнаружено. Как и несанкционированного вмешательства в программу. Я поставила нового гарда. Про гарантии я уже говорила. Если очень не хочешь, чтобы кто-то узнал некую информацию, лучше не доводи ее до Поля.

– Что ж, придется учить мальца с оглядкой. – Я покачал головой и задумался.

Даже если в "голове" Поля уже покопались, ничего страшного не произошло. Он пока знает лишь самую общую информацию. Никаких конкретных версий, никаких конкретных подозреваемых. Их ведь попросту нет. Все мои сегодняшние розыскные похождения можно не скрывать. А когда обнаружится что скрывать, я стану ему сообщать информацию, пропущенную через фильтр собственных мозгов.

Сказано – сделано. Я скормил Полю сегодняшнюю порцию новостей, получив в ответ сообщение, что работников подземной стоянки, принадлежащей дому, где жили Б@З, привязать к делу не удалось – не замечено за ними ничего подозрительного. Потом мы с Катей включили охранную сигнализацию и отправились домой – в сопровождении "ауди", разумеется. Когда подъехали к шлагбауму, охранник высунулся из своей будки и крикнул:

– Господин Мезенцев! Вам тут расписаться надо. Зайдите, когда машину загоните.

Поставив "забаву" на штатное место, я сказал Кате:

– Поднимайся домой. Пойду распишусь.

– Может, тебя подождать?

– Не стоит. Там наш хвостатый греческий царь, небось, с голоду пухнет.

Катя пошла к лифтам, а я отправился к шлагбауму.

Охранник был любезен, как сутенер в ночном поиске. Он даже форменную фуражку снял.

– Господин Мезенцев! Вами сегодня интересовались.

– Кто?

– Такой невысокий типчик, в очках и с усами. Назвался частным детективом.

– Что спрашивал?

– Кто вы такой?.. Я дал ему от ворот поворот.

– Спасибо! – Я достал портмоне и отслюнявил охраннику купюру с городом Новосибирском.

Он взял ее не спеша и с достоинством.

Скорее всего, насчет "от ворот поворот" он врал, получив деньги и от усатого очкарика, но ведь охранники не дают нам присягу на верность. Слава богу, хоть за машинами следят. Впрочем, ходят слухи, что, когда хозяева спят, в наиболее шикарные машины пускают ночных бабочек с клиентами-эктремалами, у которых в условиях мягких постелек не стоит. В нашей-то "забаве" вряд ли кто забавляться захочет – там голой задницей придется холодного бокового стекла касаться. Впрочем, все зависит от позиции… А вот в "мерсе" нашего соседа по этажу, владельца универмага "Гаванский", – наверное, с удовольствием. Ладно, не пойман – не вор. В обществе, где все продаются и всё покупается, нарушения закона, совершаемые охранниками подземных гаражей, – мелочь, о которой не стоит и упоминать. Эти люди по сравнению с некоторыми – просто агнцы.

В общем, мы расстались довольные друг другом. Он заработал малую денежку. А я окончательно убедился, что дело "Б@З" – вовсе не инсценировка. Для того, чтобы проверить возможности ИскИна, вовсе не требуется прицеплять мне хвосты.

Настроение мое снова улучшилось. Насвистывая "Все стало вокруг голубым и зеленым", я поднялся домой.

Там царила идиллия. Базилевс наяривал на кухне сухой корм, Катя принимала душ, смывая с тела и души дневные заботы. Я переоделся и взялся за газеты, но тут из прихожей послышался "Серебряный молоток". Пришлось встать, подойти к куртке и вытащить из кармана мобильник.

Звонил Константинов, поинтересовался, проработал ли я гея по прозвищу Саймон. Я доложил о своих подвигах и об их нулевом результате и чуть было не брякнул про обнаруженного хвоста. Но в последний момент прикусил язычок – во-первых, без причины пугать клиента непрофессионально; а во-вторых, в отличие от художника Симонова, бывший футболист Антон Константинов не имел алиби и присутствовал в моем списке подозреваемых во весь свой рост. Потом он спросил, чем я намерен заняться завтра, и я объявил, что собираюсь снова появиться в офисе "Бешанзерсофта", используя свой новый официальный статус.

– Хорошо! – сказал он. – Значит, мне надо снова заказать вам пропуск.

– Да уж, – согласился я. – Иначе нам удачи не видать!

Ответом мне была дружеская усмешка.

Когда я выключил мобильник, Катя была уже на кухне.

– Пуся! – неслось оттуда. – Ой, какой у нас Пуся! Ой, какой у нас котяра!

Я отправился туда.

Катя, розовая и свежая, с обмотанной полотенцем головой и в махровом халате, сидела на стуле, а на ее коленях нежился сытый Базилевс. Когда я открыл дверь, он повернул голову и недовольно посмотрел на меня.

Какого, мол, черта притащился, кто тебя звал? Трепался бы и дальше по телефону, нам и вдвоем неплохо!

Покупая у девочки, торгующей котятами возле метро "Приморская", спящий рыжий комочек, я считал, что приобретаю своей жене того, кто хоть отчасти заменит ей потерянного ребенка. Но довольно скоро выяснилось, что я обзавелся конкурентом самому себе. Рыжий Пуся отчаянно ревновал хозяйку к любому другому самцу. Меня еще он терпел (хотя когда я начинал приставать к жене с любовными домогательствами, кота мы на всякий случай отправляли за дверь спальни), а вот когда к нам с дружественным визитом пожаловала пара давних Катиных знакомых по работе в институте, случился конфуз. Пуся настолько приревновал гостя к хозяйке, что взял и надул ему в туфли. К счастью, гость оказался неглупым человеком, и происшествие закончилось общим смехом под фырканье хвостатого бандита. Материальный ущерб был нами возмещен, пострадавшего обули в мои еще доармейские ботинки, а туфли отправили в мусоропровод. Я собрался было задать виновнику происшествия трепку, но Катя взяла его под защиту. Более того, когда я предложил кастрировать его, супруга не согласилась.

– Знаешь, – сказала она, – ты только не обижайся, но, когда тебя нет дома, присутствие Пуси дает мне чувство защищенности.

Я не обиделся, и кот сохранил все свои мужские возможности…

И сейчас он посматривал на меня с подозрением – не собрался ли конкурент демонстрировать хозяйке свои мужские способности?

Я не стал мешать их шашням – мое время было впереди. Я пошел в кабинет и посмотрел выпуск "Телевизионной криминальной службы". Как и обычно, в Питере кого-то убили, кого-то изнасиловали, кого-то ограбили, но все эти убийства, насилия и грабежи не имели никакого отношения к делу, которым я занимался.

Тут мне пришла в голову блестящая мысль из арсенала Арчи Гудвина, и я некоторое время шарил в Сети, ища возможность ее реализовать. А когда нашел, встал и снова пошел на кухню.

Пуся уже возлежал на коврике в коридоре, усваивая "Вискас. Вкусный обед", а Катя заваривала чай.

Настроение мое по-прежнему было праздничным.

– Слушай, Кэт, – сказал я. – Тут мне мысля нарисовалась… А почему бы нам не сходить потанцевать?

– Куда? – недоверчиво спросила Катя. – В дискотеку, что ли?

– В дискотеку нам с тобой немного поздно. Но я нашел клуб, где тусуются те, кому уже не двадцать, но и сорока еще нет.

Катя некоторое время смотрела на меня, и недоверие медленно сходило с ее лица. Потом она хлопнула в ладоши, махнула рукой и выключила чайник.

– А поехали, черт побери! Что мы, старики? Потанцуем хотя бы часиков до одиннадцати.

– Да, потрясем костьми. Можно и подольше… В конце концов, разве мы никогда не работали не выспавшись?

21

На следующее утро вставали мы, конечно, с трудом, потому что вернулись только к часу ночи. Но чувство праздника осталось.

– Слушай, – сказал я, когда дело, наконец, дошло до завтрака. – Я, конечно, не могу ничего гарантировать, при нашей-то работе, но обещаю, что на танцах мы с тобой побывали не в последний раз. – Я намазал маслом хлеб и положил сверху кусок сыра. – И вообще мне пришла в голову мысль, что старость начинается, когда человек перестает танцевать.

– Судя по вчерашнему, нам с тобой до старости еще далеко. Ты, оказывается, даже танго умеешь танцевать. Я была просто поражена. Мне-то в школьные времена удалось в школе танцев поучиться, а ты где набрался?

– А у нас в части бывший инструктор бальных танцев контрактничал, – соврал я. – В свободное время и нас подучил. Там ведь особенно заняться нечем.

К счастью, разговор, перешедший на скользкие рельсы, Катя не продолжила: мы уже опаздывали.

Когда "забава" выкатила из гаража, я осмотрелся, делая вид, что закуриваю. Песочного цвета "ауди" стояла во дворе – среди безгаражных машин к этому времени уже появляется местечко, где можно припарковаться. Мы покатили к офису, "ауди" следовала в отдалении. Катя ничего не заметила, а я не стал ей говорить, чтобы не дергалась попусту. Мы поднялись наверх, в свой офис. Я за шел в кабинет, через окно убедился, что "ауди" припарковалась на другой стороне улицы, и "обнаружил", что у меня кончились сигареты.

– Тоже мне беда! – сказала Катя. – Сейчас позвоню в кафе, пришлют с рассыльным.

Так всегда и делалось. Но сегодня я вдруг заартачился и, пожелав не тратить деньги на рассыльного, решил смотаться за куревом сам. И даже не в кафе, с его наценкой, а в ближайший магазин.

Катя, судя по всему, поняла, что я выкидываю финты не просто так, и настаивать на своем не стала.

В принципе, соглядатай мог бы ждать меня не дома, а возле Вавилонской башни. Внизу, в холле нашего делового здания, можно познакомиться с часами работы каждой конторы, которая арендует тут помещения. Так что узнать, что мы открываемся в девять тридцать, – не проблема. Но он, видимо, боялся, что я могу сразу из дома укатить в неизвестном направлении, и решил подстраховаться.

Я вышел на улицу, сел в машину и отправился за сигаретами, но не в ближайший магазин, а на Железноводскую. Свернув за угол, я тут же остановился и вышел из машины. Когда соглядатай появился из-за угла, ему ничего не оставалось как проехать мимо, а стекла у него оказались не тонированные, и я сумел его рассмотреть.

Лицо показалось мне знакомым, где-то я этого типа видел.

Может быть, в "Бешанзерсофте"?.. Тогда это один из парней Константинова, сотрудник службы безопасности… Но там я мог его видеть только на входе в здание… Нет, не помню. Жаль у нас нет микротелекамеры, снял бы его, потом скачал картинку Полю, и пусть бы тот пошарил в Сети. Чем черт не шутит! Правда, физиономия у соглядатая из тех, что встречаются на каждом шагу, но вдруг бы нам повезло. В конце концов, всего-то требовалось бы сличить полученный снимок с фотками мужского населения города Санкт-Петербург. Не думаю, что у Поля эта работа заняла бы неделю. Потом, правда, пришлось бы мне еще просматривать информацию о тех, кого он отобрал…

Я прошел до магазина (соглядатай в это время парковался впереди), купил пачку "Верблюда" и упаковку жвачки. Вернулся в машину, и тут меня осенило. Я достал из кармана мобильник и позвонил Кате:

– Слушай, ты микротелекамеру у кого-нибудь не можешь занять?

Вот за что я люблю Катерину в роли секретарши, так это за то, что она не задает вопросов типа "А зачем тебе?" или "Прямо сейчас, что ли?"

– Подожди минут десять, – попросила она и отключилась.

Я снова вышел из машины и опять проследовал в магазин. Потолкался по отделам, поулыбался симпатичным продавщицам, даже купил коробку мюслей для Кати – иногда на нее нападает забота о размере талии, так что мюсли не пропадут.

Кажется, в нашей Вавилонской башне среди прочих контор проживает и какое-то ателье по установке спецтехники. Вполне возможно, что в отличие от меня Катя давно уже познакомилась со столь полезными соседями.

Через десять минут я вышел из магазина, чтобы шпион не задергался и не начал меня разыскивать, снова сел в машину и опять позвонил Кате.

– Я уже спускаюсь на лифте, – доложила она. – Камера со мной. Где ты?

– Ух ты, умница моя! – не удержался я. – Я без тебя – ноль без палочки! Выйди на Железноводскую, только не по проспекту, а по параллельной улочке, не помню ее названия. Там поверни налево, к магазину. Не привлекая к себе внимания, найди "ауди" песочного цвета с номером… – И я объяснил ей план действий.

Потом вышел из машины и принялся прогуливаться рядом, покуривая.

Шпион был вынужден следить за мной в зеркало заднего вида и, конечно, профукал не только появление Кати со стороны лобового стекла, но и момент, когда она его сфотографировала. Он обнаружил ее, когда она уже подходила ко мне. То есть так у нас было запланировано, но я уверен, что все по плану и получилось, тем более что Катя притопала в зеленом халате уборщицы. Наверное, у бабы Саши выпросила…

– Я его сняла, – сказала она, садясь вместе со мной в машину. Достала из кармана тюбик губной помады, подкрасилась и передала тюбик мне. – Это телекамера. Только не урони, а то с меня шкуру спустят. Штука достаточно дорогая, у нас денег не хватит, чтобы расплатиться.

Далее все было просто.

Мы вернулись в офис, я подумал пять минут, не опасно ли знакомить Поля с фотомордой шпиона. В конце концов решил, что не опасно, скормил файл ИскИну и велел произвести идентификацию по адресной базе города.

Человек бы, получив такое задание, сделал страшные глаза и заявил что-нибудь типа "Ты офонарел, парень? Это ж неделя работы!" Поль же станет сличать фото с базой без подобных комментариев – и день, и два, и месяц, если понадобится. Пока не переберет все полтора миллиона мужчин-петербуржцев от двадцати до сорока лет (именно такие возрастные рамки я ему задал). Впрочем, как оказалось, для такой работы не потребуется и недели. Когда я объяснил Кате, что мне нужно, она сказала:

– Поль уже к вечеру справится. Вот увидишь!

Я отдал ей помаду-телекамеру и отправил возвращать одолженное. А сам принялся проводить в жизнь очередной пункт плана розыскных мероприятий – вновь побывать в компании "Бешанзерсофт". Уже в новом качестве.

На этот раз я решил начать с тех, к кому не попал при прошлом посещении "Бешанзера". И первым в моем списке значился господин Громадин. Пробился я к нему уже знакомым путем – через секретаршу Елену Владимировну Пименову. Правда, начал я на сей раз со звонка по видеофону.

Все прошло как по-писанному. Когда секретарша заявила, что у Михаила Ефремовича нет ну просто никакой возможности встретиться со мной, я объявил ей, что подобное отсутствие возможности может расценивать как нежелание, а нежелание может расцениваться как злостное стремление ставить палки в колеса расследованию двух убийств, за что мой клиент никого по голове не погладит и найдет управу и на господина Громадина.

– Убийства? – переспросила Елена Владимировна, округляя глазки. – Я не ослышалась?

– Не ослышались.

– Но вы же, шустрый мальчик, всего-навсего страховой дознаватель! Какие убийства?

– Все течет, все меняется, и направления расследования конкретных дел также подвержены переменам. К примеру, страховые агенты вдруг становятся частными детективами. Казалось бы, ни с того ни с сего, а на деле закономерно, потому что они изначально были частными детективами и только прикидывались дознавателями страховой компании. – Я погрозил телекамере указательным пальцем правой руки. – Только мне бы не хотелось, чтобы об убийствах судачила вся ваша компания.

Последняя фраза прозвучала весьма двусмысленно, но уточнять я ничего не стал. Собственно, один фиг после моего очередного появления там слухи поползут, никуда от них не денешься, но предупредить секретаршу я должен – хотя бы для того, чтобы выглядеть в ее глазах профессионалом.

– Кстати, мой клиент работает в вашей фирме.

– И кто же он?

– Она. Это госпожа Шантолосова.

Елена Владимировна некоторое время разглядывала мою физиономию (надеюсь, она показалась секретарше не слишком самодовольной), а потом исчезла с дисплея, отключив оба канала: и акустический, и видео.

Я терпеливо ждал.

Так прошло минут пять. Ждать становилось бессмысленно, и я хотел было послать повторный вызов, но тут связь возобновилась.

– Я все утрясла, – сказала Елена Владимировна. – Через час Михаил Ефремович примет вас. Приезжайте.

– Мне потребуется побеседовать и с другими работниками вашей компании.

– С кем именно?

Я перечислил имена и фамилии.

Елена Владимировна опять на некоторое время исчезла. А когда появилась, сказала:

– Вы сможете встретиться со всеми, кто в данный момент окажется на месте. Приезжайте.

И я, уже в привычном сопровождении "ауди", приехал.

Прошел знакомые процедуры пропускного режима. Охранники сегодня были те же, что и позавчера, но меня, похоже, не помнили, поскольку опять предложили воспользоваться лифтами для посетителей и обычного персонала. Якобы ради хохмы я попытался воспользоваться кабиной для руководства. Не тут-то было, автоматика потребовала от меня специальный пропуск. Пришлось возвращаться несолоно хлебавши.

– Ну как? – сказал один из охранников. – Отсос петрович?

– Он самый.

– Вот и не суйтесь куда не следует. Вам же сказали, где лифт. В следующий раз попросту схлопочете по шее.

– Следующего раза не будет, – пообещал я.

Я поднялся на уже знакомый мне сорок восьмой этаж. На сей раз Марьяна Ванжа мне не встретилась, и я почувствовал себя обманутым. Впрочем, встречаться с нею сейчас было ни к чему, а потому можно сказать и так, что мне повезло.

– А вот и вы, шустрый мальчик! – Елена Владимировна встретила меня едва ли не как своего младшего брата. Одобрительно глянула на настенные часы. – Вы на удивление точны.

– Точность – вежливость не только королей, но и частных детективов, – сумничал я.

Секретарша не оценила – она уже общалась с интеркомом. Тот проворчал что-то, в чем я бы никогда не распознал человеческую речь, но Елена Владимировна ответила ему:

– Да, Михаил Ефремович! – И повернулась ко мне, указав на закрытую дверь в боковой стене. – Шеф ждет вас.

22

Михаил Ефремович оказался совсем не таким, каким выглядел на сетевых фотографиях. Там он был уверенным в себе и самодовольным барином, густобровым, черноволосым, а под пиджаком у него угадывались сплошные мышцы. Наяву все касающееся бровей, волос и мышц присутствовало, но вот уверенностью и самодовольством и не пахло. Более того, когда господин Громадин встал из-за стола и пожал протянутую руку, мне показалось, что в глубине его глаз стынет северный ледовитый океан, состоящий из сплошного страха. То ли из-за боязни разоблачения, то ли из-за опасения оказаться следующей жертвой…

Тем не менее, когда Громадин вернулся в кресло, вернулся и лоск.

– У вас пятнадцать минут, – сказал Михаил Ефремович, и если это не было произнесено с высокомерием, то я – баран, ни бельмеса не понимающий в людях.

Чтобы разуверить хозяина в возможности подобного ко мне отношения, я тоже решил не обращаться за помощью к церемонности:

– Послушайте, господин Громадин!.. Не хочу вас пугать, но первым на подозрении у следствия находитесь вы.

Он попытался брыкаться:

– Вы – не милиция. У вас нет права меня допрашивать.

Я усмехнулся:

– Что вы, любезнейший? Я прекрасно знаю дозволенные мне законом действия и вовсе не собираюсь вас допрашивать. Мы просто побеседуем. Что же касается милиции, то ей ничего не стоит узнать о том, что у вас нет алиби, а в деле о несчастных случаях вскрылись новые обстоятельства. Мой клиент приложит к этому все свои усилия, а его возможности поистине безграничны.

– Имя вашего клиента, разумеется, содержится в тайне.

– Обычно – да. Но не в данном случае. Мой клиент – член совета директоров вашей компании Полина Ильинична Шантолосова.

Он вздрогнул и пробормотал:

– Вот черт… А я был уверен, что это она сама своего муженька и грохнула. Впрочем… – Он хитро подмигнул. – Можно ведь самой грохнуть, самой и расследование заказать. Не так ли?

– Я не уполномочен обсуждать с вами побуждения моего клиента. Готовы вы побеседовать со мной на интересующие следствие темы?

– Еще бы не готов!.. Разумеется, она в силах устроить мне развеселую жизнь. Спрашивайте.

Давно бы так! А то раздулся, словно мыльный пузырь…

– Как считаете, кому выгодна смерть Бердникова и Зернянского?

Он задрал голову кверху – наверное, хотел взглядом разрушить бетонную плиту потолка, чтобы она грохнулась мне на черепушку. Но плита не послушалась, и он увял.

– Ну-у… Всякий скажет вам, что – мне. А я скажу, что – всякому. Но в первую очередь – Шантолосовой.

– Почему?

– Потому что в результате у нее оказался контрольный пакет акций, и она может проводить через совет директоров те решения, что ей выгодны.

– И сколько же таких решений она уже провела?

Он посмотрел на меня со странным подозрением:

– Пока ни одного, но что ей в случае необходимости помешает?

– Ну а супруга Зернянского? Что вы о ней думаете? Хватило бы у нее духу… – Я не договорил.

– Нет, эта на убийство не способна. – Он встрепенулся. – Вот видите… Если я убийца, мне выгоднее, чтобы подозреваемых было как можно больше, а я стараюсь уменьшить их количество.

Я усмехнулся, и у него вдруг задрожали пальцы. Руки тут же слетели со стола, вцепились в подлокотники кресла, будто в спасательный круг, будто в поручни трапа, ведущего с погружающейся в воду корабельной палубы на следующую, еще незатопленную.

– Послушайте, – сказал я. – Вы так трясетесь… Можно подумать, к вам пришел киллер, а не частный детектив.

И тут его прорвало. Он вскочил из кресла, вылетел из-за стола и на едва гнущихся ногах заметался по кабинету.

– Вот то-то и оно, – заговорил он. – Откуда мне знать? Может, вы – вовсе не частный детектив, а самый что ни на есть киллер… – Он в отчаянии замотал головой. – Хотя нет, будь вы киллер, вы бы сюда не пришли, вы бы подстерегли меня на улице, возле моего дома. Нет, вы не киллер… Но вы же должны соображать… Следующий – я, понимаете? Я… Да я бы сам вам приплатил, чтобы вы побыстрее нашли убийцу.

И я окончательно убедился, что передо мной никакой не раздувшийся пузырь, а смертельно перепуганный человек. В наше время и ежу понятно, что от заказанной смерти не спасет никакая охрана. Уж если президентов стран убивают, то куда деваться председателю совета директоров средней компании? Разве что бежать сломя голову, но это когда точно знаешь, что убьют, что есть причины… А бежать, когда угроза хоть и существует, но чисто теоретически… Это надо совсем голову потерять.

– Скажите, а сколько у вас акций?

– Акций? – Он смотрел непонимающе. – Немного. Я вашей клиентке не конкурент.

– Так чего же вы тогда боитесь?

Он перестал бегать по кабинету.

Вот ведь какие существуют люди! Стоило мне засомневаться в том, что его могут убить, и он ухватился за мое сомнение, оно стало ему казаться непререкаемым выводом, гарантией его безопасности. Он вернулся за стол, посмотрел на меня едва ли не с благодарностью.

– Может, вы и правы. Может, и нечего. Я же понимаю, что во главе фирмы я временно. Идут какие-то подспудные процессы, и когда все оформится, меня наверняка переизберут. Ну и пусть переизбирают, подумаешь! Нужна мне эта должность, как собаке пятая нога!.

– Так чего же вы тогда боитесь? А главное – кого?

– Не знаю. Считайте, у меня предчувствие.

Я хотел ему заявить, что от предчувствий надо лечиться. Но не стал. Потому что излечить его могла только гробовая доска, а эта штука никогда и никого не излечивает. Если же и излечивает, то без возможности что-либо изменить.

– Ладно, проехали, – сказал я. – Значит, кроме Шантолосовой, вы никого не подозреваете?

– Да я вообще никого не подозреваю. Я размышляю – кто мог? Мог, к примеру, Кавказец…

– Вы имеете в виду Георгия Карачарова?

– Его самого… И Антоша Константинов вполне мог.

– А ему-то зачем?

– Он тоже по служебной лестнице продвинулся… Но я не говорю о причинах. Я говорю о способности.

– А Брызгунов с Ромодановским?

Громадин пожал плечами:

– Способны-то оба. Но тут я тем более не вижу – зачем. Их основной бизнес вовсе не у нас. Они с металлом завязаны.

Я с трудом сдержал удивление.

Оказывается, в этом паучьем гнезде водятся экземпляры, которых можно не подозревать!.. Но нет, сразу списывать со счетов я их все-таки не стану.

– А как у вас с алиби? Что вы делали в те вечера, когда погибли Бердников и Зернянский?

Глупый все-таки в данном случае вопрос, но не задать его было бы непрофессионально. Поскольку на многих он действует, как сыворотка правды. Увы, не на всех…

Михаил Ефремович достал из кармана капэкашку и некоторое время изучал дисплей, орудуя стилетом.

– Я же не назвал вам даты.

– Они у меня зафиксированы, – сказал он. – Впрочем, что я вам пудрю мозги? Я же давно все проверил. Я в обоих случаях был в гостях, и тому есть свидетели – в первом случае пятеро, а во втором целых десять человек.

Он посмотрел на меня с таким победоносным выражением лица, что я не удержался:

– Можно подумать, я вас одного подозреваю… Ладно. Думаю, на этот раз мы можем закончить беседу.

И тут же проснулся интерком.

– Михал Ефремыч, – сказал он голосом Елены Владимировны. – Через пять минут у вас встреча с представителями заказчика.

Я встал, распрощался и покинул кабинет.

23

Следующим моим собеседником стал Кавказец.

Георгий Георгиевич Карачаров оказался ослепительной красоты мужчиной (если можно так охарактеризовать представителя сильного пола). Шикарные усы, смоляные волосы, пронзительные глаза, спортивного вида фигура… В общем, госпожу Шантолосову вполне можно было понять.

– Заходите, друг мой, заходите, – Кавказец говорил безо всякого акцента.

Видимо, родился и вырос на брегах Невы, подобно Евгению Онегину. Или в окрестностях иной русской реки, подобно миллионам других, реальных людей.

Обаяние у господина Карачарова било через край. Я был привечен, обласкан и напоен кофе. Меня уверили, что в руководстве "Бешанзерсофта" состоят (он использовал именно это выражение) вполне приличные люди и тут не могло быть никаких убийств. Когда я сумел вставить в хозяйский монолог словечко сомнения, заявив, что беседы с отдельными должностными лицами заставили меня прийти к иному мнению, обаяния у господина Карачарова сразу поубавилось.

– Знаете, – сказал он. – В любом стаде есть паршивая овца. Иногда – к счастью, крайне редко – такая овца попадает на место вожака. Но все равно она – ничто, никто и звать ее никак.

Мда-а, похоже, этот дядька определенно недолюбливал нынешнего председателя совета директоров.

– Хорошо, – сказал я. – Ну а если предположить, что убийства реальны, кого бы вы заподозрили в первую очередь?

– Ну зачем же такие предположения? – возмущенно вопросил Карачаров, но понял, что в возмущении своем перегибает палку, и принялся загибать пальцы правой руки: – Бердникова могли убить и Зернянский, и Константинов, и все остальные прочие. Кроме меня и Шантолосовой… Вы уже, наверное, слышали про нас… – Он глянул плотоядно и с вызовом, этакий мачо, готовый начистить мне физиономию при малейшей моей усмешке.

Я неопределенно пожал плечами.

– Зернянского мог убить опять же кто угодно, кроме меня и Шантолосовой. Такой расклад вас устроит?

– Меня устроит любой расклад, – заверил его я, – который приведет к преступнику. Или преступникам.

– И я бы очень хотел помочь вам в этом деле.

– Не сомневаюсь.

– Поэтому хочу сделать вам маленькое замечание. Можно?

Я снова пожал плечами:

– Разумеется.

– Вы неправильно строите следствие. Если автомобильные катастрофы, в результате которых погибли наши товарищи, были подстроены, то сомнительно, чтобы техническую сторону дела осуществляли представители руководства нашей компании. Поэтому наличие или отсутствие алиби вам ничего не даст. На момент совершения преступления у организатора вполне может быть алиби, и вы пройдете мимо него. Вам надо искать того, кто осуществил преступление технически, а уж через него нащупывать пути к заказчику.

Я даже крякнул. Правда, мысленно. Оказывается, за личиной балагура и красавчика скрывается очень неглупый человек. Возможно, Полина Шантолосова купилась вовсе не на… вернее, не только на красоту. А еще и на ум. Да и сама она далеко не дура. А два умных человека, когда они объединились, – великая сила.

В глубине глаз Карачарова таились смешинки. Еще бы – он же сразу подметил, что детектив глупо ведет следствие. Ну что ж, пусть парень остается при этом мнении…

– А ведь правы, – сказал я. – Обязательно отыщу тех, кто обслуживал машины погибших.

– Вот и правильно. А я, со своей стороны, буду приглядываться и прислушиваться. И если вдруг что узнаю, обязательно вам позвоню. Дадите визитку?

– Почему бы и не дать?

И в самом деле – почему бы? По крайней мере, после Константинова передо мной первый человек, который проявляет инициативу. Остальные-то – ни бе ни ме ни кукареку…

– Тогда будем считать контакт налаженным?

Нет, все-таки Шантолосова нашла себе подходящего… э-э… кого?.. товарища?.. любовника?.. будущего спутника жизни?.. В кресле председателя совета директоров господин Карачаров оказался бы как раз на своем месте. Мда-а, тут есть над чем поразмыслить.

Я достал из кармана визитку, протянул хозяину кабинета. Он сунул ее в ящик стола, радушно улыбнулся.

Нет, каков все-таки симпатяга! Так и просится в умные, хладнокровные, расчетливые преступники.

– Будем считать контакт налаженным, – сказал я. – Звоните, если что.

С другой стороны, если Полина Шантолосова поведала ему о том, что стала моим официальным клиентом, его поведение выглядит вполне логичным. Нет, тут и в самом деле есть над чем подумать.

– Был очень рад с вами познакомиться, – сказал я.

И мы распрощались.

24

Потом я побывал у господ Брызгунова и Ромодановского. Никаких информационных дивидендов мне беседы с ними не принесли. Это был очередной вариант "ни бе ни ме ни кукареку". Оба деловых человека были крайне немногословны и крайне осторожны в выражении собственного мнения, и единственной пользой от этих посещений стал сделанный мною вывод: Владимир Андреевич и Константин Юрьевич по психологическому типу вполне способны на убийство, однако вероятность их участия в деле "Б@З" крайне мала. Во всяком случае, на время о них можно забыть. Если не вскроются неизвестные факты…

Оставалось снова поговорить с дамами. Начать я решил с кнопки.

Госпожа Зернянская за прошедшие неполные двое суток, разумеется, не стала стройнее и выше. Да и страза за свою жизнь у нее не поубавилось. Но когда я объявил, что я вовсе не страховой агент, а частный детектив и дело веду по просьбе Полины Шантолосовой, она чуть со стула не упала.

– Как? – пролепетала она. – Вы хотите сказать, что вас наняла эта стерва?

– Именно.

Анита часто захлопала ресницами. Как взлетающая птица – крыльями…

– Ничего не понимаю.

– А я вот понимаю, – сказал я. – Старое доброе чувство по имени "зависть" – чем не причина очернить человека? Зависть да ее родная сестра ревность… Мне тут, кстати, один человек всячески советовал обратить самое пристальное внимание вовсе не на Шантолосову, а на вас. По крайней мере, в связи со смертью вашего мужа…

– Это кто же вам такое насоветовал? – вскинулась Зернянская.

Руки ее заметались по столу, пока не наткнулись на стопку фирменных календариков. Принялись тасовать их, как карточную колоду. Странно вели себя руки – можно было подумать, что мадам Анита еле сдерживается, чтобы не броситься бежать. Впрочем, как только она подняла на меня глаза, стало ясно: ее обуревает вовсе не страх, ее обуревает старое доброе чувство по имени "ненависть".

Черт возьми, какой же я осел! Создатель обделил ее красотой, стройностью и умом, и она всем сердцем ненавидела красивых, стройных и умных женщин. Только с какой стати такой мадам убивать того единственного, который обратил на нее внимание? С какой стати бабе убивать своего мужика? Разве что по принципу "так не доставайся же ты никому!"…

– Ой! – сказала мадам. – Верка Десятникова вам натрепала, да? Так это она от ревности, что ей отставку дали. Распахнула роток на чужое! Вот есть же такие стервы! Сколько мужиков вокруг болтается – бери-не-хочу. Воспитывай его, подталкивай, чтобы карьеру строил, добивайся своего. Так нет же! Проще ведь на готовенькое. Покрутить задницей, подрыгать сиськами. Мужики ж на таких падки… Врет она все! От злобы и зависти.

– Вот я о том и говорю, – сказал я. – Так что бросьте свои попытки очернить Шантолосову. Кого вы подозреваете, кроме нее?

Анита отложила календарики. Ненависть потихоньку сползала с ее круглого лица. Как талый снег с крыши – перестал морщиться лоб, прояснились глаза, прекратили дрожать губы и подбородок…

В общем-то, мне было жаль эту бабу. Жизнь дала ей не так уж и мало – мужа и обеспеченную жизнь, – но ей захотелось большего. Любви. А в результате нахлынула ненависть, это чувство переполняло мадам Зернянскую и должно было иссушать ее душу, а иссушенная душа – враг телу. Впереди Аниту ждали неврозы, гипертония, а может быть, и рак, главная болезнь людей-самоедов.

– Кроме нее, никого. Разве что господина Карачарова. Вы знаете, что он – любовник Шантолосовой?

– Слышал.

Мне стало понятно, что ничего я тут не высижу и пора уносить ноги. Я встал:

– Ладно, Анита Гербертовна. Если что вдруг вспомните, позвоните, пожалуйста. – Я наградил ее визиткой и убрался прочь.

25

Оставалось снова поговорить с Полиной Шантолосовой. Однако идти к ней совершенно не хотелось. Мне нечего было сказать моему новому официальному работодателю, кроме одной-единственной фразы: "Сударыня, детективное агентство Максима Мезенцева находится в глухом тупике".

Разумеется, по сравнению с первым днем, я знал о каждом из бешанзерсофтовских руководителей много больше. Мне было теперь известно, кто у кого ходил в любовниках и кто кого ненавидел, но все эти знания не давали ни черта. Количество подозреваемых от этого меньше не стало, а если учесть, каким способом были осуществлены предполагаемые убийства, то Кавказец-Карачаров прав: подозреваемые могли быть и вовсе не связаны с компанией "Бешанзерсофт". К примеру, когда-то в детстве господин Зернянский отобрал у соседа велосипед, и теперь выросший сосед получил вдруг возможность отомстить обидчику. Бред! Но бред не менее логичный, чем подозревать в мужеубийстве Аниту Зернянскую. Или, скажем, Антона Константинова, буде тот оказался замешанным в каких-либо комбинациях с конкурентами, направленных против родной компании, и его в этих махинациях уличили…

Вообще, если исходить не из реальных, а из гипотетических возможностей, то лучшей кандидатуры в организаторы убийств и не найти. Руководитель службы безопасности на любом предприятии – это своего рода пахан на зоне. Он сам подбирает себе людей, сам их принимает на работу и сам увольняет. И в общем-то, ему, по большому счету, никто не указ. Его люди будут выполнять только его команды. В определенном смысле, проблемы его коллектива выше проблем всех прочих подразделений фирмы. Ибо неумелая организация службы безопасности может привести к банкротству компании быстрее, чем плохая работа отдела реализации. Промышленный шпионаж никто не отменял – он неотъемлемая часть постиндустриального общества. Достаточно украсть важный секрет, и разоренный конкурент сам застрелится.

В общем, я решил, что к господину Константинову и отправлюсь. Уж он-то поймет мое бедственное положение. А заодно избежим разговоров, что я побеседовал со всеми руководителями, кроме того, кто ведает безопасностью.

Чтобы не выдавать наших особых отношений, я не стал звонить Константинову напрямую, а вновь обратился к Елене Владимировне Пименовой. Через пять минут наша встреча была организована. Апартаменты Константинова располагались на тридцать пятом этаже, то есть к народу он был ближе всех. Вместо секретарши в его приемной сидел плечистый бугай, на плечи которому так и просились погоны. У него были мягкие движения и острый пронизывающий взгляд – неотъемлемая принадлежность древней профессии.

Я доложился и был пропущен в святая святых.

Константинов поприветствовал меня так, словно мы раньше не встречались, из чего я сделал вывод, что телекамеры наблюдения стоят и в его кабинете. Что, впрочем, не удивительно. Однако отчего же тогда так вольна на язык Анита Зернянская? Ведь все ее слова вполне могут дойти до предмета разговора. Впрочем, Шантолосова – ей не начальница. А что касается откровенностей о Вере Десятниковой, так это, может, особый вид мазохизма. Есть же такие люди, что получают кайф, рассказывая о своих бедах…

Мы с Константиновым "познакомились", потом он с клавы дал какие-то команды компьютеру на столе и сказал:

– Наблюдение и запись я отключил. Можем беседовать без опаски.

Без опаски так без опаски. Я обрисовал ему ситуацию, намекая на то, что расследование зашло в тупик. О соглядатае снова решил не говорить.

– А вы не торопитесь с выводами? – спросил Антон Иваныч.

Я торопился с выводом о тупике не больше, чем с заключением о том, что солнце каждый вечер прячется за горизонтом. Ведь когда горизонт закрыт тучами, об этом знаешь, исходя из теории. Так и с розыском. Когда подозреваемых так много, что не знаешь, на ком остановить внимание, – это теоретический тупик.

– Не тороплюсь. По большому счету, у меня нет подозреваемых. И в то же время их слишком много.

– А с инспекторами дорожного движения, проводившими дознание по авариям, встречались?

– Есть ли смысл? Инспекция же признала отсутствие вины посторонних лиц в случившемся. Во всем виноваты сами погибшие.

Константинов встал и прошел по кабинету, размышляя.

На триконке дисплея, висевшей над углом его стола, появился скринсейвер в виде Медного Всадника, проплывающего вдоль Университетской набережной – трудно было не узнать здания Кунсткамеры, Академии наук, Двенадцати коллегий, Меншиковского дворца…

– И тем не менее я бы поговорил с инспекторами. Официальный отчет это одно, а собственное мнение – совсем другое. Бывают ведь ситуации, когда человек остается при своем мнении, но выполняет указание начальства.

– Ладно, вы правы, – согласился я. – Для очистки совести этот разговор необходим. Только люди из инспекции вряд ли захотят беседовать с безвестным частным детективом.

Я думал, Константинов опять заговорит о таскании каштанов из огня чужими руками, но тот сел за стол (Медный Всадник тут же исчез вместе с архитектурными чудесами) и позвонил какому-то Алексею Петровичу. Разговор велся в телефонном режиме, и потому я слышал только реплики Константинова.

– Привет, Алексей Петрович!.. Да, я… Билетики на следующий матч тебя ждут… Да, надо бы порвать, как бобик тряпку… Нет… Буду… Слушай. Тут одному человечку нужно побеседовать с твоими орлами… С теми, кто расследовал аварии Бердникова и Зернянского… Да нет, все на неофициальном уровне. Никто их в суд вызывать не собирается… Ну ты ж меня знаешь: сказал – отрезал… Да, скомандуй, пожалуйста, твоей службе этот разговор не повредит… Да… Да… Спасибо! Увидимся перед следующей игрой. Удачи! – Он пробежался пальцами по сенсорам клавы и посмотрел на меня: – Мой давнишний почитатель! Командует всеми дорожными инспекторами Балтийского края.

– Я тоже ходил на вас, – сказал я. – До сих пор помню ту плюху, что вы "Локо" положили… помните, Коробов в дальний прыгнул, настолько вы все правдоподобно изобразили, а мяч в ближний покатился… Жаль только, недолго вы играли.

– Увы, крестообразные подвели. Не спортивная у меня конституция оказалась.

– А я, знаете, тоже бывший спортсмен. Только хоккеем занимался, в СКА. Но на переломе отвалил.

Разумеется, он знал, что упомянутый мною перелом не имеет никакого отношения ни к мослам, ни к медицине. Перелом – это когда ты из ребенка превращаешься в профессионала, и на тебя начинают распространяться законы профессионального спорта. Упаси вас господь получить травму на переломе! Вы сразу окажетесь никому, кроме родителей, не нужны…

Минут пять мы вспоминали лихую спортивную юность.

Потом он сказал:

– Я пришлю вам координаты нужного инспектора, как только они у меня появятся.

– Хорошо, – сказал я. – Я поговорю с ним. Но кажется мне, что ничего это не даст. Надо ждать развития событий. Может, тогда откроются кладовые улик.

– Вы полагаете, убийства будут продолжаться? – удивленно спросил он.

– Если за спинами убийц стоит Громадин, то не будут. Но доказать мы ничего не сумеем. А если не Громадин, то продолжатся.

– И следующей жертвой, вы считаете, будет Громадин. Правильно?

– Скорее всего.

– Черт! Дать ему охранника, что ли? Я подумаю.

– Вот и хорошо. Я, с вашего позволения, не пойду к Шантолосовой. – Я посмотрел на него с улыбкой, которую скорее всего можно было охарактеризовать как заискивающую. – О том, что результатов пока нет, вы ей и сами можете доложить.

Константинов ответил мне улыбкой, которую можно было охарактеризовать как близкую к понимающей.

– Хорошо, – сказал он. – Сегодня я вас, так и быть, прикрою.

Я рассыпался в благодарностях, на чем мы и расстались.

26

И на этот раз, покинув начальственный кабинет, я не встретился в коридорах с Марьяной. А может, она просто не работала сегодня…

Не особенно расстроившись по этому поводу, я произвел становящуюся привычной систему выхода из здания: спустился на лифте, вернул себе оружие и сдал магнитный пропуск. Тепло – как с друзьями – распрощался с охранниками, которые начали меня узнавать. Вышел на улицу и остановился, раздумывая, чем заняться. На очереди в плане розыскных мероприятий были дорожные инспектора и соглядатай, но заниматься ими еще не было возможности – не поспела информация. Можно было заглянуть в какой-нибудь подвальчик и выпить чашечку кофе, и я огляделся в поисках соответствующей рекламы. Кафе находилось совсем рядом – только через улицу перейди. Машину я решил оставить на стоянке "Бешанзерсофта", поскольку возле кафе все равно было не припарковаться.

Войдя в кафе и приблизившись к стойке, я по-прежнему мысленно разглядывал лежащие передо мной дороги, раздумывая по какой пойти, но тут судьба сама все за меня решила.

Мобильник в кармане изобразил битловскую песню "О, дорогая!"

Я достал трубку из кармана и глянул на дисплей. Номер был мне неизвестен. Я нажал кнопку:

– Слушаю вас!

– Здравствуйте, Максим! Это Полина Шантолосова.

– Здравствуйте, госпожа Шантолосова! – Я с трудом сдержал дрожь в голосе. – Слушаю вас внимательно.

– Мне бы хотелось встретиться с вами. Нужно поговорить.

– Одну секундочку…

Я огляделся. Никто за мной в кафе не входил, и можно было поговорить не опасаясь подслушки. Я отошел от стойки и присел за столик.

– Я весь в вашем распоряжении, – сказал я, понизив голос. – Вы ведь мой клиент теперь. Кстати, я рядом с "Бешанзерсофтом". Могу хоть сейчас подняться к вам, если вы дадите охране соответствующее распоряжение.

Однако эта идея Шантолосовой почему-то не понравилась.

– Нет, Максим, не годится. Во-первых, у меня через десять минут совещание, а во-вторых, я бы хотела встретиться с вами так, чтобы об этом не знал никто из моего окружения.

Я мысленно присвистнул.

Черт возьми! Неужели, наконец, над ситуацией начинает всходить солнце здравого смысла?

– Назначайте время и место встречи, Полина… э-э… – Я успел вспомнить ее отчество прежде, чем она подсказала. – Полина Ильинична.

– Можно просто Полина, Максим. – Певучий голос ее стал мягким. – Давайте сделаем так… Часа через два встретимся в каком-нибудь кафе попроще. Там, где нет разделения на випов и обычных людей. Подберите сами подходящее и позвоните мне, я туда подъеду.

Во мне тут же сработал профессионал.

– Если, Полина, вы не хотите, чтобы о нашей встрече знало ваше окружение, вам надо будет скрыться от возможного хвоста. Вы сумеете?

– Сумею. Если вы мне подскажете, как это проделать простым, но надежным способом.

"Да, сударыня, – подумал я, – это вам не искусственный интеллект проектировать!.. Это наука посложнее будет".

– Разумеется, подскажу. Слушайте внимательно, что придется сделать.

И я провел с нею короткий пятиминутный ликбез на тему "Как избавиться от слежки". Женщина она была умная и все схватывающая на ходу – повторять ничего не пришлось. А когда мы временно распрощались, я вспомнил, что операция по сбрасыванию хвоста ожидает и меня самого, поскольку песочного цвета "ауди" наверняка торчала неподалеку. Правда, переходя улицу, я машину соглядатая не видел, но, думаю, стоит мне отъехать, как она тут же появится в зеркале заднего вида.

Так оно и произошло.

Несколькими минутами позже я выкатился с гостевой стоянки "Бешанзерсофта" и уже через пару кварталов обнаружил "ауди" тремя машинами сзади в третьем ряду. Добравшись до ближайшего перекрестка, я прямо из второго ряда свернул направо, и пока шпиён перестраивался (а переть поперек потока он не рискнул), я успел докатить до следующего перекрестка и снова повернул направо, и таким образом объехал квартал. И дальше мне везло – я докатил до станции метро "Комендантский проспект", припарковался на только что освободившееся место и рванул в вестибюль. Краем глаза успел заметить, что "ауди" еще только подбирается к перекрестку, выезд на который ему преградили впереди стоящие машины и красный сигнал светофора. В общем, мне даже не пришлось рвать когти по эскалатору. Я сбежал неспешной иноходью (а как еще можно бегать на двух ногах?) и попал в самую точку, потому что как раз подошел поезд в сторону центра. Я стоял перед вагоном, глядя на эскалатор, до самого объявления "Осторожно, двери закрываются", а соглядатай так и не появился, и я укатил совершенно спокойно.

Потом так же спокойно я пересел на поезд другой линии и покатил в Купчино, где неподалеку от одноименной станции метро находилась кафешка "У Буратины" – отнюдь не самого высокого пошиба заведение, но и не бомжатник какой-нибудь. "У Буратины" нашлась пара свободных столиков, и я занял один, объяснил официантке, что буду ждать подружку, и заказал для разгона чашечку кофе. Можно, конечно, было позвонить Кате и попросить, чтобы она забрала машину от метро "Комендантский проспект", но встреча с работодателем вовсе не означала обязательное, как раньше выражались, употребление спиртных напитков и спешить не стоило. Поэтому я просто позвонил Полине Шантолосовой и сообщил, в каком месте ее жду. И принялся потягивать под сигаретку принесенный официанткой кофе.

27

Полина опоздала всего на пять минут. Это было простительно даже для бизнес-вумен. Возникнув на пороге, она обвела взглядом занятые столики. Меня узнала сразу. Одета она была в темно-фиолетовые джинсы и блузку охряного цвета с короткими рукавами, отороченными фиолетовой же тесьмой. На нее оглянулись едва ли не все присутствующие "У Буратины" парни, но тут уж я ничего не мог поделать.

– Здравствуйте, Максим! – сказала она, усаживаясь за стол и протягивая руку.

Я слегка затруднился, не зная, поцеловать ее или пожать, но после секундной паузы, которая, к счастью, не была расценена как неотесанность, разумеется, ограничился рукопожатием.

Перстней на руках моей клиентки не наблюдалось.

– Ох и весело получилось! – в голосе Полины звучало нечто, похожее на восторг. – Я все сделала, как вы сказали. Забежала в пивбар, воспользовалась запасным выходом и была такова.

При телефонном инструктаже я посоветовал ей податься в тот пивняк, каким в прошлом году пользовалась Инга, чтобы отрываться от хвоста. Не знаю, насколько успешной была эта операция в исполнении Полины Шантолосовой, но следом за нею в кафешку, по крайней мере, никто не просочился и рекогносцировку нашего расположения не учинил.

– Что тут подают? – Полина взялась за меню.

Креольских фриттеров с сырным соусом в кафешке не подавали, но я не стал сообщать ей об этом, а сама она блюда с таким названием, скорее всего, и не знала.

– Здесь все просто, – сказал я. – По вечерам "У Буратины" бывают местные подростки, а им и орешки к пиву – деликатес.

Я знавал это кафе еще в студенческие времена – неподалеку, на улице Ярослава Гашека, жил мой одногруппник Сашка Морин, и мы часто сиживали тут, выглотав не одну сотню литров пива. Порой я и ночевал у него, получая потом от отца и маменьки полновесный фитиль…

Некоторое время Полина перелистывала меню, сопровождая процесс комментариями.

– Салат "Поле чудес". Из помидоров и огурцов. Какая прелесть!.. Уха "Три пескаря". С ума сойти!.. Вот только почему кафе назвали "У Буратины"?

– Думаю, местные острословы решили, что сам Буратино вряд ли бы мог иметь кафе, поскольку был известный лоботряс. Вот они и придумали ему сестру по имени Буратина. И к известной сказке отношение имеет, и правда характеров соблюдена. А что касается названий блюд…

И я рассказал ей о воспоминаниях одного из питерских писателей начала века, которые мне довелось как-то читать. После своих литературных посиделок-семинаров братья-писатели захаживали в расположенный в Тучковом переулке пивной бар под названием "Траншея", где все названия закусонов были выдержаны в армейском духе. Там можно было заказать эскалоп из свинины под названием "Ровняйсь!" (именно "ро…") или салатик "Подвиг разведчика" из куриного филе, сыра и овощей, а интерьер бара, помимо столов и скамеек, составляли маскировочные сети, противогазы и фотографии известных военачальников двадцатого века типа Георгия Жукова или Константина Рокоссовского. Автор мемуаров очень жалел, что в соответствующем ключе не переименовали и сорта пива, так что приходилось после фуршетов в писательском клубе догоняться все теми же "Балтикой N 4", "Пшеничным" или "Бочкаревым" вместо "Гаубицы", "Катюши" или "Калаша"…

– Закажите мне рассольник "Тортилла" и жаркое "Кости Дуремара", – сказала Полина. – Вы не против поухаживать за мной?

Я был не против, хотя сочетание слов "Тортилла" и "рассольник" резало мне слух острой бритвой, – против был мой кошелек, в котором финансы, как и раньше, пели романсы.

– Будем считать, что у нас деловое совещание, – продолжала госпожа Шантолосова. – А потому обед за счет клиента.

В этих словах, разумеется, было спасение моего кошелька. И двойной смысл. Такие фразы не могут не понравиться – даже частному детективу при исполнении служебных обязанностей. Поэтому я соизволил напустить на собственную физиономию смесь внимания и учтивости.

Подошла официантка, и я сделал заказ. А когда она удалилась, сказал:

– Вообще-то мне пока нечем похвастать. Куча подозреваемых, и нет главной версии. Наиболее вероятный мотив – корыстные побуждения. Если хотите, могу дать отчет по проделанной работе.

– Не хочу, – сказала Шантолосова. – Поймите правильно. Конечно, меня интересует отчет, но гораздо больше меня интересуете вы сами.

Мне всегда казалось, что такие прямолинейные фразы должны произноситься низким мужским голосом, а таким, как у Полины, – высоким и певучим – обычно произносятся лицемерные пожелания здоровья человеку, которого вы бы хотели видеть в гробу в белых тапках.

Прошло секунд пять, прежде чем я понял, что неплохо бы закрыть рот. Наверное, со стороны я выглядел идиот идиотом и ничего, кроме смеха, не вызывал. Однако Полина Шантолосова смеяться и не думала. Она была серьезна, как преподаватель на экзамене, и смотрела в упор, как следователь на допросе.

– Вижу, вы удивлены… Что ж, я – человек прямой. Это мой главный недостаток и мое главное достоинство. Я женщина деловая и не приемлю всех этих дамских прибамбасов. У меня просто нет на них времени. Расскажите мне о себе.

– Зачем?

– А разве я не могу знать биографию человека, который на меня работает?

Это она, конечно, могла.

И я начал рассказывать. О детстве врать практически ничего не пришлось. Как, собственно, и об юности – ничего зазорного в ней не было. А вот о военном периоде биографии я упомянул лишь вскользь.

Но тут, до сих пор молчавшая, Полина встрепенулась:

– Вы много людей убили?

– Да, – сказал я. – Но мне бы не хотелось говорить об этом.

– Я имею в виду невинных.

Это был еще тот вопрос. И я не мог дать на него внятный ответ, поскольку на войне разница между невинным и виновным микроскопична. Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать… И даже если война официально не объявлена, это не отменяет ее законы.

Меня спасла официантка, принесшая нам "Поле чудес". Впрочем, думаю, Полина и сама решила не добиваться от меня ответа, потому что когда мы покончили с салатом и я продолжил рассказ о своей жизни, она не стала возвращаться назад. Каким-то образом мне удалось обратить беспардонное вранье о событиях прошлого года в довольно связный рассказ. Ну а потом я поведал чистую правду о работе детективного агентства "Макмез".

– То есть вы – не слишком опытный детектив для дела об умышленном убийстве, – сказала Полина.

Ощущение было, словно у нее в мозгу что-то щелкнуло, словно она подводила баланс доходов и расходов. Боюсь, я проходил по статье "Расходы", но выступить в свою защиту я не успел, поскольку официантка принесла тарелки с "Тортиллой".

Рассольник оказался вполне съедобным и к тому же из мелкопорезанных огурцов. Помнится, повариха Жанна, работавшая у нас в доме, готовила как раз такой и всегда говорила, что рассольник в городской столовой отличается от домашнего тем, что варится из протертых огурцов.

Когда разговор возобновился, я сказал:

– Все специалисты начинают с того, что поначалу бывают неспециалистами.

Полина улыбнулась, и в глазах ее словно огоньки загорелись.

– Похоже, вы решили, что я вас инспектирую. – Она покачала головой. – Нет, в этих делах я полностью доверяю господину Константинову. Раз он нанял вас, у него были какие-то причины. А я захотела с вами встретиться совсем по другой причине.. Я уже говорила о своей прямоте… Мне бы хотелось познакомиться с вами поближе.

– Ч-ч… Чего?

– Мне бы хотелось познакомиться с вами поближе, – повторила Полина.

Наверное, я не был бы так потрясен, если бы эти слова были произнесены рублеными фразами низким мужеподобным голосом в исполнении какой-нибудь страхолюдины. Но голосок был певуч, а фразы… Будь фразы движениями, я бы назвал их грациозными, никакого другого сравнения мне в голову не приходило. И произносила их совсем не страхолюдина.

– У меня ведь жена имеется, – пробормотал я ошарашенно.

– Мне известно об этом вашем недостатке, – заметила Шантолосова. – Но я не прошу вас разводиться. Меня вполне устроит, если мы будем встречаться время от времени. К примеру, раз в неделю.

Я все еще не мог прийти в себя.

– Э-э… – промямлил я. – Ну-у-у… Даже не знаю, что и сказать… Как-то все это неожиданно… Мне ваши слова льстят, но ведь у вас есть любовник, насколько я знаю. Георгий Карачаров…

– У меня был любовник. Больше у меня с ним отношений нет.

– С каких это пор? – не удержался я, хотя таких вопросов ни клиентам ни малознакомым дамам не задают.

– С этой самой минуты… Знаете, Макс, я ведь с ним не потому, что жить без него не могу. Я же говорила вам про сексуальные наклонности моего мужа. Это была настоящая проблема. А Георгий всегда рядом и ведет себя, как настоящий мужчина. С ним комфортно.

Экое словечко выбрала дамочка! Комфортно… Мне вот с Катей иногда очень даже некомфортно бывает, особенно когда она кукситься начинает, и чувствуешь себя, будто натворил чего, хотя прекрасно знаешь – все в порядке… Однако никто иной мне не нужен. Ну вот ни на столечко!

В этом смысле я и ответил Полине Шантолосовой.

Она покивала, будто ничего другого и не ждала. Однако ответить не успела – официантка принесла "Кости Дуремара". Пока та расставляла на столе тарелки, я раздумывал: не свалял ли дурака?

Может, для дела надо было вести себя по-иному, тем более что это нетрудно – такие женщины, как Шантолосова, привлекательны от природы. Это ж известный закон: чтобы понравиться мужчине, надо нравиться самой себе. А Шантолосова себе нравилась. И флюиды от нее исходили – хоть сразу в постель! Но я НЕ мог даже представить себя с нею в постели. Как там классики говорили? Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь… Хотя вру, конечно, – мог. Представить это было несложно. И в реальности оказаться там – после всего сказанного – проще простого. Да только скотство это будет, самое настоящее скотство! Даже если я скажу себе, что это всего-навсего работа с подозреваемой… Чушь, какая она, к черту, подозреваемая! А если и подозреваемая, так что? Нельзя в постель к подозреваемой? Которая, к тому же, еще и клиентка! Клиент всегда прав! Это закон бизнеса! Весь вопрос: закон ли это для такого бизнеса как частная детективная деятельность? В нашем деле, следуя такому закону, можно очень далеко зайти. И что же, черт возьми, мне все-таки делать с полученным предложением?

Официантка заканчивала свои манипуляции (к "Костям Дуремара", полагались еще махонькие блюдечки с соусом, который разогревался на таблетках, видимо, сухого спирта), и можно было подумать обо всем еще раз, но времени на раздумья оставалось все меньше и меньше.

Как же я должен поступить? Руссо туристо, облико морале?… Или прости меня, моя любовь?

Полина Шантолосова достала из сумочки пачку сигарет, и я дал ей прикурить. Наши глаза снова встретились.

Бог – свидетель, я немного разбираюсь во взглядах, которыми женщины соблазняют мужчин. Здесь тоже было соблазнение, но источником его был вовсе не порок. В смысле, не обман…

И это все решило. Отказывать клиенту в данном случае было нельзя.

К тому же, Арчи Гудвин никогда не терялся в подобных ситуациях. Слово за слово, и вот уже его ждет нескучный вечерок с танцами во "Фламинго"…

Когда официантка удалилась, Полина снова посмотрела мне в глаза. Лицо ее сделалось напряженным, сигарета в пальцах слегка подрагивала.

– Ну так как вам мое предложение?

Прямой вопрос требовал прямого ответа. И мне ничего не осталось как сказать:

– Предложение ваше весьма заманчиво. И я принимаю его.

Арчи Гудвин у меня в очередной раз не вытанцовывался. А Вадим Ладонщиков подумал: "Однако ты будешь полной дурой, если поверишь".

И я отыграл чуть назад:

– Правда, сегодня вечером я занят.

Полина не расстроилась ни на капельку. Напряженное лицо ее смягчилось, глаза сощурились, губы раскрылись в улыбке. Она сделала глубокую затяжку и сказала певучим голосом:

– А я на сегодня и не настаиваю. – Она снова затянулась и посмотрела на сигарету, будто посоветовалась с нею. – Считайте, что я вас все-таки инспектировала..

Я с трудом удержался, чтобы не вскочить со стула.

Ах ты, сучка кареглазая!.. Проверку она, видите ли, мне устроила, инспекторша хренова!.. Видали мы таких инспекторш!

– Ну и как, Полина Ильинична? Вы удовлетворены результатами своей проверки? Я оказался на высоте?

Боюсь, мне не удалось скрыть досаду и разочарование, но, похоже, мои чувства Шантолосову только обрадовали. Она накрыла мою руку ладонью. Кожа у нее была шершавой.

– Не обижайтесь, Максим! Пожалуйста, не обижайтесь. Вы мне сразу понравились. Но ведь я должна быть осторожной. Вокруг столько народу крутится, и большинство интересуют только мои деловые качества да деньги. Считайте, что я вам ничего этакого не предлагала. – Она снова глубоко затянулась. – Вы понимаете, я очень одинока. Почти никого, кому можно хоть чуть-чуть довериться. Вы знаете, я так рада, что вы отказались. Вы ведь практически отказались, я понимаю, что деловая этика не позволяет вам сказать клиенту: нет. Я уже много лет живу в Питере, но так и не привыкла к здешним людям. Кругом лицемерие и обман. Я ведь не из Питера, у нас в Дубровке люди были совсем иными.

– Вы из Невской Дубровки? – спросил я, чтобы хоть что-нибудь сказать.

– Нет, не из Невской. Моя Дубровка под Тамбовом. Я хорошо сдала единый государственный, и мой учитель информатики посоветовал мне заняться программированием. Я приехала в Питер и поступила в Технический университет. И там встретилась с Петром. Он был такой обходительный и с деньгами, я, разумеется, потеряла голову. И пошла за него замуж и готова была с ним всю жизнь провести рядом. Это потом я уже поняла, что он просто сделал выгодное вложение. Он сразу сообразил, чего я могу добиться в программировании, и всячески обхаживал меня, и раздувал мое честолюбие, а мне, конечно, льстило, что рядом со мной такой парень. А потом я и вовсе влюбилась. То есть это я теперь понимаю, что он влюбил меня в себя и привязал к себе…

Ей явно надо было выговориться, и я не произносил больше ни звука – только слушал и кивал, и, судя по всему, это было самое правильное поведение. Я слушал и кивал, а она говорила, говорила, говорила…

Она вышла замуж за Бердникова на пятом курсе, а сразу после окончания Технического университета они создали собственное предприятие. Вложением были деньги Бердникова и Зернянского, и ее, Полины, мозги. Первое время все было прекрасно, правда, они решили отложить рождение детей на потом, когда компания встанет на ноги, а когда компания встала на ноги, выяснилось, что Петр вовсе не хочет детей, и вообще между ними многое изменилось… Его потянуло к мальчикам, а она мучилась и поначалу искала причину в себе, в собственной несексуальности, но потом оказалось, что дело вовсе не в этом, что нет у нее несексуальности, а имеется сплошная сексуальность, просто она мужу не нужна, просто так сложилась судьба, но разводиться не хотели ни он ни она, потому что это бы только внесло сложности в деловую сторону, а любви между ними давно уже не было. То есть у него-то к ней и изначально не было, а ее любовь умерла из-за невозможности выразить ее и разделить с ним, хотя, конечно, время от времени муж ее и потрахивал, но без желания, а от необходимости, чтобы опять же подчеркнутое равнодушие к жене не повредило делам… В общем, когда рядом появился Карачаров, она уже была готова изменить супругу. И, разумеется, изменила – ведь ей так хотелось быть любимой.

Я слушал и кивал, а она говорила, время от времени прикуривая от окурка новую сигарету, и уже остыли к чертовой матери "Кости Дуремара", но я давным-давно забыл о них, а она – и тем более, и неудержимый словесный ручеек (к такому голоску никак не подходит слово "поток"!) все тек и тек, и я давно уже хотел курить, но понимал, что стоит мне сделать любое движение, помимо кивка, и все тут же оборвется, и словесный ручеек иссякнет, и у меня уже не будет никакой надежды, что она в пылу доверительности ляпнет что-нибудь стоящее для следствия.

Она вдруг поперхнулась и замолкла. Вздохнула бурно, по-прежнему не поднимая глаз.

Я уже понял, что словесный ручеек может иссякнуть не только от лишних движений, но и от ненужных мыслей, но было поздно. Судя по всему, возникшее ощущение близости прервалось, возникло неуловимое напряжение, и Полина Шантолосова уже думала, как бы поудобнее выйти из этого разговора, о котором в будущем вполне можно было и пожалеть.

И тогда я сказал:

– Знаете, Полина… Я бы мог сказать вам, что частный детектив сродни врачу, что у детективов есть нечто вроде клятвы Гиппократа, и все произнесенное в присутствии детектива остается несомненной тайной. Но я скажу другое… Знаете, Полина, вы мне очень нравитесь, и ваш Петр был большим ослом. И будь он жив, я бы набил ему голубую морду.

Зревшее напряжение тут же рухнуло. Родившаяся улыбка какое-то мгновение была несмелой, потом стала уверенной, потом снова сделалась несмелой, и, видимо, не знавшая, что делать со своим лицом, женщина подняла руку и махнула официантке. Та подошла, удивленно посмотрела на нетронутые "Кости", но ничего не сказала.

– Счет, пожалуйста!

Счет был наготове. Полина достала кредитку, и официантка устремилась к кассовому аппарату.

– Не провожайте меня, – сказала Полина.

– Что вы! – сказал я. – Мне еще надо уничтожить все, что мы тут назаказывали.

Она рассмеялась, и это уже был смех хозяйки жизни.

Кредитку вернули хозяйке, и через пару мгновений я остался один, пребывая в размышлениях о судьбе заказа. Размышления были недолгими – остывшее мясо все равно остается мясом, а мужчине моего возраста и комплекции без этого продукта попросту нельзя. Потом я запил мясо заказанным же стаканом апельсинового сока, достал мобильник и связался с Полем.

Сетевой агент доложил, что получено письмо с номером телефона некоего субъекта по имени "сержант Семенов". Я истребовал от ИскИна оный номер и тут же позвонил по нему. Возникший в трубке грубый голос объявил, что сержант Семенов меня слушает. Я тут же представился и, сославшись на начальство сержанта в лице Алексея Петровича, объяснил, что мне требуется.

Сержант некоторое время похмыкал, изображая процесс могучих раздумий о том, имеется ли у него свободное время для такой блохи как я. Потом наконец, когда бы даже блоха сообразила, что свободного времени у него не имеется, согласился.

– Добро! – сказал он. – Дорогу Жизни знаете?

– Это которая к Ладожскому озеру ведет? От Ржевки?

– Да. Значит, знаете. Через два часа мы с сержантом Петровым будем на этой самой Дороге Жизни перед поселком Романовка. Это за Всеволожском. Давайте там и встретимся

– Добро, – сказал я (мне понравилось это словечко, да и вообще с человеком лучше всего разговаривать на его языке. – Выезжаю.

28

Пришлось, правда, сначала смотаться на Комендантский Аэродром, за машиной. Я нашел "забаву" там, где оставил, в целости и сохранности. Поблизости обнаружилась и песочная "ауди". И потребовалось добрых полчаса неожиданных рывков и поворотов, чтобы сбросить хвост.

Мне повезло: мои маневры не привлекли внимания инспекторов и в конце концов позволили оторваться от "ауди". Убедившись в этом, я отправился на встречу и даже успел к назначенному времени.

Сержанты Семенов и Петров не просто ждали меня на Дороге Жизни. Они еще и давали этой самой жизни водителям: останавливали проезжающие машины, проверяли документы, выдавали штрафные счета. Иначе бы они не остановили и меня.

– Ваши документы! – сказал, приближаясь, один из них, обладатель сержантских погон, небритый боровок, шарообразное пузо которого едва не разрывало китель.

Я вложил в протянутую руку права:

– Пожалуйста! Мы с вами договорились встретиться здесь.

Он внимательно изучил фото, а потом мою физиономию. И только после этого ответил:

– Ах да! – Он вернул мне права и повернулся к напарнику: – Колян! Это как раз тот самый Мезенцев.

Подошел Колян, козырнул:

– Старший сержант Семенов! Здравствуйте!

Я выбрался из салона, мы обменялись рукопожатиями, я объяснил предмет своего интереса.

– Пойдемте в нашу машину, – сказал Семенов.

Мы забрались в припаркованную у обочины "вектру". Колобкообразный сержант Петров в это время тормозил здоровенный "камаз" с прицепом; тормоза "камаза" возмущенно пищали и вздыхали.

Семенов тут же сунулся к бортовому компьютеру, довольно ловко для таких здоровенных лап побегал пальцами по сенсорам, внимательно изучил появившуюся на дисплее информацию.

– Ага, – сказал он, – это та парочка крутых мэнов из компании "Бешанзерсофт". Ну и придумают же названия! Русских слов им мало! – Он снова глянул на дисплей. – Не справились с управлением. Слёт с полотна и возгорание со взрывом. Ну и что вас интересует? – Сержант полез в нагрудный карман кителя за сигаретами.

Я тоже закурил, раздумывая, как задать вопрос – мне начало казаться, что эти сержанты черта с два мне скажут о своих сомнениях, если даже те и появлялись в покрытыми фуражками головах. Фуражка, как известно, для того и существует, чтобы в голове не заводились ненужные начальству мысли. А если все-таки завелись – другим остались недоступны.

– Жизнь такова, – осторожно начал я, – что официальные выводы не всегда соответствуют истине. – Я поднял руку с сигаретой, потому что Семенов собрался возразить, и быстро добавил: – Я не имею в виду, что выводы искажают истину. Я имею в виду, что истина такова, что ее в официальный отчет включать попросту нельзя. Она там не истиной будет, а глупостью, за которую по головке не погладят. Начальство не любит нетипичных выводов.

Старший сержант некоторое время смотрел на меня, потом вновь обратился к дисплею. Однако он явно ничего там не читал, поскольку вид имел человека не читающего, а вспоминающего.

– Начальство велело рассказать о происшествиях во всех подробностях и объяснило, что разговор неофициальный.

– Начальство не ошиблось, – заверил я. – Разговор строго между нами… Меня интересует, не заметили ли вы в этих авариях чего-либо странного?

Он сделал глубокую затяжку:

– Странное было. И это такое странное, что вполне можно расценить как глупость. В обоих случаях, машину сносило с полотна таким образом, словно она двигалась со скоростью километров в двести. На поворотах водители с такой скоростью не двигаются. Если они не самоубийцы…

– А это было на поворотах?

– Да. Левый поворот на подъеме. Весьма опасные участки полотна. Разумеется, все необходимые знаки там стоят, и не заметить их невозможно. К тому же, оба погибших, насколько нам известно, очень хорошо знали дорогу, поскольку часто ездили на свои дачи. В общем, либо самоубийство с помощью автомобильной аварии, либо сердечный приступ. Хотя здоровье у обоих было вроде бы на должном уровне. Это не те случаи, когда медицинскую справку покупают…

– Сердечный приступ? – сказал я. И повторил: – Сердечный приступ…

Мысль, явившаяся ко мне в этот момент, была из прошлого года. И я прекрасно представлял себе, что требуется сделать дальше.

– Кажется, я вам помог, – удовлетворенно сказал сержант Семенов, изучив изменения в моей физиономии.

– Да, – согласился я. – Помогли. Несомненно… Кстати, "Бешанзер" – это по первым слогам фамилий создателей фирмы. Бердников, Шантолосова, Зернянский.

– Что вы говорите! – восхитился он. – Значит, если бы мы с Петровым создали фирму, она бы называлась "Петсемсофт". – Он засмеялся. – Или "Семпетсофт".

Я бы мог ему сказать, что меньше всего их Петсем или Семпет совмещались с софтом, что скорее это был бы Петсемхват или Семпетгноб. Но не стал.

Я просто поблагодарил его и спросил:

– Можно, я тут развернусь? То есть пересеку сплошную осевую? Чтобы не терять время. У меня его осталось совсем мало.

Семенов высунулся в дверь:

– Толян! Пусть он пересечет сплошную осевую.

Я попрощался с Толяном и Коляном и пересел в свою машину. Передал Полю команду на сбор необходимой информации в Сети. И на глазах аж двух гаишников безнаказанно пересек сплошную осевую!

29

Когда я добрался до Кантемировской площади, сетевой агент уже собрал всю имеющуюся информацию. Увы, ее оказалось немного (потому Поль так быстро ее и собрал), и была она устарелой. Все та же фотка, место работы – клиника доктора Виталия Марголина и прошлогодний домашний адрес. Слабоват улов…

Однако, подумав, я решил, что прятаться ей после смерти главных действующих лиц (кроме меня и Кати, разумеется) теперь незачем, и прошлогодний адрес вполне может оказаться нынешним. Я припарковался, разыскал в записной книжке телефон. Ответил мне тот самый голос, глубокий, как Марианская впадина, и холодный, как Северный Ледовитый океан:

– Алло!

– Дайте Вику? – грубо сказал я хриплым голосом.

– Молодой человек, – ответили мне с достоинством, – мне, кажется, вы ошиблись номером.

– Да? – сказал я. – Кому кажется, тот крестится. – И отключился.

Во всяком случае мамочка ее все еще жила там. А уж через мамочку я и на доченьку выберусь, как уже бывало…

И я покатил к Каменноостровскому мосту. Там была привычная пробка, задержавшая меня минут на десять.

Вообще мосты – это вечная беда любого питерского жителя, если у него есть автомобиль. Они – как бутылочные горла, втягивают в себя транспортные потоки, уплотняют их, пережёвывают и выбрасывают на другую сторону реки с растрепанными нервами, а то и поцарапанными кузовами. И даже два туннеля, пробитые в двадцать первом веке под Невой, не особенно улучшили боевую обстановку.

Переправившись через мост, я выбрался на набережную Фонтанки.

Набережные – еще одно чудо Северной Пальмиры. Одна моя знакомая из Москвы, которой надо было попасть на набережную Макарова, приехав на станцию метро "Василеостровская", поднялась на поверхность и спросила у первого встречного: "Как пройти на набережную?" – "А вам на которую?" – ответили ей. – "А что, она не одна?" – удивленно спросила моя знакомая. – "Да здесь со всех сторон набережные", – ответили ей, удивляясь ее удивлению…

На Фонтанке движение оказалось не слишком плотным, и я добрался до Аничкова моста за десять минут. А еще через две минуты был на улице Рубинштейна.

Знакомый двор-колодец за прошедший год нисколько не изменился. Все тот же голый асфальт, все тот же "ароматный" мусорный бак. И, должно быть, все та же темная лестница, которую не убирали, наверное, со времен Авраама Линкольна… или теперь тут больше бы подошло сравнение со временами Александра Второго?…

К счастью, до лестницы мне добраться не удалось – я проделал полпути к арке, ведущей во второй двор, когда из нее навстречу вышла хрупкая женщина в зеленом плаще и зеленой косынке, из-под которой выбивались знакомые рыжие пряди. Перед собой она катила детскую коляску в голубую и синюю клетку. Увидев меня, она остановилась как вкопанная.

Я подошел.

– Здравствуйте, Альбина!

У нее задрожали губы, и она прикусила нижнюю – мне даже показалось, что сейчас брызнет струя крови. Но это был, как сказала бы Марьяна, глюк. Какое-то время мы стояли, глядя друг на друга. Я ждал от нее полновесной пощечины, ибо того, что я сделал с ведьмой, не прощают. Наконец она справилась с собой и освободила губу из плена зубов. Но пощечины не последовало.

– Здравствуйте, – сказала она просто.

– Мальчик? – спросил я, кивая на коляску.

– Мальчик, – ответила она.

– И сколько ему?

– Три месяца.

– Сколько?! – Меня словно пыльным мешком ударили. Из-за угла. – Это что же получается…

Рыжая зеленоглазка усмехнулась, поправила воротничок плащика:

– А ничего не получается. Не воображайте себе! Он родился семимесячным. Так что это вовсе не ваш ребенок.

В меня словно воздуха накачали – так легко стало. Как шарику на ниточке – поднялся бы и поплыл, над двором-колодцем, над крышей, над городом, все выше и выше, вверх, в пустоту, в черноту…

– К тому же, помнится, вы утверждали, что вашего во мне не оказалось. – Слова Альбины доносились словно из ниоткуда, призрачные, прозрачные, нереальные. – Но даже залети я от вас, то вычистилась бы. Нет ничего хуже, чем родить от ненавистного отца. Это плохо и для самого ребенка, и для матери. Отрицательные черты характера развиваются с преобладанием, будто при резонансе. А мой Виталенька будет хороший мальчик, просто чудо. – Она нагнулась над коляской, протянула руки, поправила там что-то.

Мозги мои постепенно возвращались на место. Я уже соображал, что мог бы и оказаться упомянутым ненавистным отцом, потому что весь мой последний разговор с нею имел только одну цель – унизить проклятую ведьму, и о правде там речи и не было. Вот уж меня волновало, когда я ломал ей целку, – залетит она или не залетит!.. Мозги возвращались на место. Мне уже было ясно, что назвала она ребенка в честь господина Марголина – вот ведь какую отметину на ее раненой душе оставило это сучье вымя с врачебным дипломом, умеющее, как и половина страны, ботать по фене, но не умеющее жалеть – ни того, кого сам любил, ни того, кто его любил. А она, видать, и сейчас любит… Мозги вернулись на место. И я понял – ничем она мне не поможет, просто не захочет, потому что я для нее – главная беда, олицетворение жизненной неудачи, острая бритва, обрезавшая счастье ее жизни…

Вместе с мозгами ко мне вернулась решимость.

Если я смог уничтожить в ней ведьму, так неужели не сумею добыть ведьмовское знание? И вообще – неужели я встретился с нею, чтобы тут же отступить?

Я обошел коляску и заглянул внутрь.

Чудо спало, посасывая голубую пустышку, и было похоже на миллионы других грудничков. Даже волосы у чуда, выбивающиеся из-под детского чепчика, были вовсе не рыжие. Если этот пух вообще можно назвать волосами.

Альбина подняла руку и легонько оттолкнула меня:

– Не сглазьте!

Черт! Не сглазьте…

Где же она, эта самая ненависть, которая способна резонировать в ребенке отрицательные черта характера? Да ведь эта полуженщина-полуподросток должна была сказать мне: "Пошел ты на х…, сволочь!" Черт! Неужели и бывшая ведьма, став матерью, делается кладезем добра?

Душу мою придавило чувство вины перед нею, навалилось на плечи, вынуждая признаться и в сексуальном насилии, и в стремлении унизить, и мне пришлось немного потрудиться, чтобы справиться со слабостью.

"В чем дело, парень? – грубо сказал я себе, и эта грубость была как железом по стеклу, но ничто иное не вернуло бы меня сейчас в состояние частного детектива. – Ты чего нюни распустил? Нашел, понимаешь, слабую женщину! Да она бы в прошлом году тебя на кладбище отправила, кабы смогла! И на твою бы могилку цветочки теперь возлагала! А может, и не вспомнила бы тебя ни разу…"

– Послушайте, Альбина! – сказал я. – Что случилось, то случилось. Былое быльем поросло, и я надеюсь, что вы не держите на меня зла.

Она вновь посмотрела на меня, на этот раз с вызовом, будто хотела сказать, что плевать ей на мою надежду с высокой колокольни. Но – промолчала.

– Я надеюсь, за материнскими заботами вы еще не забыли особенности своего таланта. Не будете против, если я немного пройдусь с вами? Вы ведь погулять вышли, наверное?

– Да. Конечно, погулять. – Она взялась за ручку коляски. – Проходитесь, мне по барабану.

Коляска словно сама по себе покатилась вперед, Альбина будто поспевала следом. Ну а я пристроился рядом с нею.

– Хорошо, что вас не видела мама.

– Да уж, – согласился я.

Если бы мама увидела меня, все бы пошло по-другому. Это была бы встреча с торпедой для авианосца. На дно бы она меня не отправила, но в ремонтный док загнала – заваривать пробоину, проверять дефектоскопом, зачищать, подкрашивать… Заливать царапины биоколлоидом, зашивать порванную куртку, объясняться с Катериной…

– Как ее здоровье?

Каким может быть здоровье у торпеды? И здоровье для кого – для нее самой или для поражаемой цели?

– Достаточно хорошее. Особенно, если вспомнить, что вы с нею тогда сделали.

Я виновато крякнул. Но напомнил себе, что выбора у меня тогда не было. Это как стрельба по невинным на войне: живым остается лишь тот, кто стреляет первым, не разбираясь. Если же начнешь разбираться… Будешь с чистой совестью и с дырой во лбу. Это вам всякий скажет, кто бывал в горячих точках. Я не знаю, сколько среди тех, кого я убил, было невинных. Я знаю одно – жив я только потому, что стрелял первым. И пусть бросят в меня камень те, кто вел бы себя иначе. Легко им рассуждать, сидя перед телевизором!..

– Вообще-то я к вам по делу, Альбина…

– По делу? Разве у нас с вами могут быть дела?

– Ну, тогда считайте – за консультацией… Скажите, может ли ведьма устроить сердечный приступ водителю машины во время движения?

Она вскинула на меня удивленные глаза:

– Неужели вы опять с ведьмами связались!

Я лишь виновато развел руками.

– Ну вам-то никакая ведьма приступа не устроит.

– Я не про себя.

Альбина задумалась. Ребенок в коляске пошевелил головкой в голубом чепчике, почмокал и продолжил свое занятие. Обгоняющие нас женщины оборачивались с улыбкой, встречные, я уверен, оказавшись за спиной, – тоже. Еще бы! Молодые папа и мама прогуливают свое новорожденное чадо…

– Знаете, – сказала наконец Альбина. – Я очень и очень сомневаюсь, что на человека можно воздействовать с помощью наших способностей, когда он сидит за рулем. Слишком он в этот момент собран и энергетически закрыт. Хотя кто способен оценить максимально допустимый уровень колдовской силы?

Возможно, она и лгала, но изобличить ее я все равно не мог. По крайней мере, она не противоречила словам, которые говорила мне год назад.

– А можно еще один вопрос?.. Передается ли везение от одного человека другому? Скажем, от Савицкой – ко мне? Что по этому поводу говорит ваша наука?

Альбина некоторое время поправляла комбинезончик на груди своего дитяти. Потом наконец буркнула:

– Ничего наша наука по поводу вашей Савицкой не говорит. Не знаю я!

Ребенок снова зашевелился и открыл глаза. Зеленые, как у мамы. Бессмысленный взгляд его был устремлен в голубое небо.

Впрочем, я тут же понял, что взгляд вовсе не бессмысленный – просто ребенок видел совсем не то, что вижу я.

Альбина вновь склонилась над коляской:

– Это кто у нас такой холёсенький? Это кто у нас такой мальтисетька? Это Виталенька у нас такой холёсенький мальтисетька, правда, чудо мое?

Я мысленно поморщился.

Не хватало мне только детских воплей для полного счастья! Эта музыка мне никогда не нравилась! Хуже нет, когда орут чужие дети!

Однако ребенок вопить и не думал. Надо полагать, он прислушивался к мамочкиному сюсюканью, и это было главным его занятием в этот момент.

– Не знаю, помогли вы мне или нет, – сказал я Альбининой спине, – но все равно спасибо!

Я развернулся и двинулся в сторону припаркованной "забавы". Сделав два шага, остановился.

– Скажи… Ты замужем?

Мне почему-то показалось, что такой вопрос можно задавать женщине, непременно обращаясь к ней на "ты".

– Да, – ответила Альбина, не поворачивая головы. – Я вышла замуж через два месяца после… – она на секунду замялась, – после нашей последней встречи.

– Поздравляю, – сказал я и снова пошел прочь.

Что-то вокруг изменилось. Нет, не сгустились тучи, застилая солнце, и не загремел гром. Погода оставалась прежней. Скорее, что-то изменилось во мне.

Я шагал по улице, чувствуя спиной взгляд бывшей ведьмы, и мне очень хотелось оглянуться, но на это я так и не решился.

30

Когда я вернулся к Вавилонской башне, "ауди" дожидалась меня там.

Я удовлетворенно улыбнулся самому себе и с трудом удержался от того, чтобы не продемонстрировать филеру средний палец правой руки. Жест был бы эффектен, но не стоило показывать, что я заметил слежку. Хоть мои маневры и намекали на это, но, может, я поступал таким образом по наитию…

Когда я ввалился в офис, Катя, кажется, что-то почувствовала. Мой "Привет!" был встречен пристальным взглядом, в котором не то чтобы жило недоверие, но какое-то беспокойство определенно присутствовало. И я не нашел в себе сил, чтобы задать вопрос "Что случилось?" У меня было ощущение, что этот вопрос станет неким порогом, неким барьером, перешагнув который, мы окажемся совсем в других отношениях, чем прежде. Возможно, это была самая обыкновенная трусость вернувшегося под утро мужа, но я не стал заниматься самоанализом.

– Похоже, я все больше и больше увязаю в болоте. – Жалобы, как правило, полезнее вопросов. Во всяком случае, между супругами. – Чертовщина какая-то во всем этом деле!

И я рассказал ей о своей встрече с представителями дорожной инспекции и возникших у меня предположениях о наведении порчи. Это помогло в том смысле, что отвело от меня какие бы то ни было Катины подозрения. Однако едва ли не вызвало насмешки – Катя в колдовство не верила даже в детстве. У нее всегда было очень рациональное мышление, иначе бы она не связала свою судьбу с компьютерами.

– Ерунда! – сказала она. – Ведьм, как известно, не бывает. Ты просто устал. Побольше загружай Поля!

– Погоди, – сказал я. – Ты же сама не советовала доверять ему информацию, которую необходимо сохранить в тайне.

– Я тоже не лаптем щи хлебаю! – Катя усмехнулась. – Пока тебя не было, я приставила к нему совершенно новеньких гардов. Это моя собственная разработка.

– И когда ты только успеваешь!

Катя немедленно задрала нос, и я с трудом удержался, чтобы не подрезать ей крылышки. В смысле – заявить, что она вот не верит в колдовство, а я не слишком верю в возможности ИскИнов. Может быть, через пару десятков лет они и станут мыслить как люди, но до этого еще чесать и чесать и все дремучим лесом…

– Ты загружай Поля, загружай! Я не шучу.

– Твой хваленый Поль нам еще фотографию шпиона не обработал, – сказал я.

Упрек принят не был.

– Обработает, не волнуйся. Дай только срок. К тому же, этого типа, может быть, в Сети и нет вовсе.

Однако тип в Сети нашелся. Не прошло и получаса, как Поль его обнаружил.

– Идентификация фотографии закончена, – доложил он. – Имеется пять вероятных совпадений.

– Серьезно? – встрепенулся я.

– Не понял. Разве доклад может быть шуткой?

"До чего же ты меня заколебало, железо ты занудное!" – подумал я. Но вслух скомандовал:

– Выводи обнаруженные совпадения.

По триконке дисплея медленно поплыли данные.

Ну-ка, ну-ка… Шурупов Виктор Степанович, двадцать пять лет, скрипач Мариинского театра… Похож, но не он… Старковский Владимир Николаевич, тридцать три года, контролер качества Обуховского завода… Тоже похож. И тоже не он… Десятников Михаил Иванович, двадцать восемь лет, бизнесмен, владелец кафе "Норд"… Еще как похож! Но зуб даю, что не он, взгляд не тот… Оп-паньки! Чертков Андриан Евгеньевич, тридцать пять лет, сотрудник детективного агентства "Буряк и партнеры". В точку! В яблочко! В самое сердце! Вот он, голубок! Ай да Поль!

– Ай да Поль! – сказал я вслух.

– Не понял вас, – тут же отреагировал сетевой агент. – Повторите.

– Это не команда, – пояснил я. – Это эмоционально окрашенное одобрение проделанной работы. Я имею в виду, что задание выполнено хорошо.

– Понял, – сказал Поль. – Ай да Поль… Запомнил. Одобрение проделанной работы.

– Эй, – сказал я, осмыслив его логику. – Эта фраза не означает одобрение абстрактной проделанной работы, работы вообще. Это одобрение работы, проделанной сетевым агентом "Эс-а-Полина-вэ-три-один" регистрационный номер… какой у тебя там регистрационный номер?

– Два-пять-три-четыре.

Я перевел дыхание:

– Повторяю… Фраза "Ай да Поль" означает одобрение работы, проделанной сетевым агентом "Эс-а-Полина-вэ-три-один" регистрационный номер "два-пять-три-четыре". То есть тобой. Уф!

– Понял. Одобрение работы собственно программы. Ай да Поль… Запомнил.

– Вот и молодец!

Я просмотрел по диагонали информацию о пятом кандидате в соглядатаи.

Мимо кассы, разумеется. Студент четвертого курса петербургского университета путей сообщения, двадцать один годочек от роду… Нет, братцы, все ясно. То есть ничего, разумеется, не ясно. За каким хреном сели мне на хвост эти "Буряк и партнеры"? И ежу понятно, что не ради собственного удовольствия. С "Буряком" наши дороги никогда не пересекались. Я знал, что они иногда нанимают такую мелочь как я для помощи в собственных делах, но ко мне они никогда не обращались. Наверное, считали меня мелочью не только по размаху предприятия, но и по сыскному опыту. И в общем-то, были недалеки от истины. Нет, им я не интересен. Тогда кто же их нанял для слежки? Кому я наступил на мозоль? Или все-таки осуществляется контроль за тем, как ведется расследование? Это мы уже проходили. И получали два варианта: либо компания "Бешанзерсофт" в научных целях, либо преступник – в корыстных. Но преступники не нанимают одних детективов следить за другими. Или все-таки нанимают? Черт возьми, с кем бы посоветоваться! Кроме Кати, не с кем, а с нею можно советоваться только по компьютерным программам.

Тут мне в голову пришла очень любопытная мысль.

Черт возьми, а вдруг все это – отъявленная липа! Все происходящее в целом! Разве не может быть совсем другой расклад? Ну-ка, ну-ка… Не нукай, парень, не запрягал!.. А расклад вот каков… Никто не убивал господ Бердникова и Зернянского, их трагическая гибель – на самом деле просто совпадение. Цепочка из двух происшествий всегда может быть случайной. Вот если бы погиб еще кто-нибудь из "Бешанзерсофта", совпадение оказалось бы маловероятным. А так, подумаешь, один поехал да разбился, другой решил: а я круче, я другу хоть после смерти нос утру, смоделировал условия первого "эксперимента" – с теми же результатами, разумеется… То есть, это даже не случайность, а неизбежность, но случайная неизбежность, так сказать… И тогда получается, что убийств не было, а меня привлекли к этому делу только с одной целью – проследить, каков я в сыскной работе. Кому это может понадобиться? Да любой спецслужбе – от внешней разведки до полиции нравов. А потом, после проверки, последует приглашение на работу…

Я расхохотался, и Поль немедленно отреагировал:

– Почему оперативная информация вызывает смех? Я не понимаю.

Конечно, он не понимал. Еще бы! Моего смеха не понял бы даже человек, а не какой-то там процесс передвижения электронов по проводам, что бы там ни говорили о способностях этого процесса к самообучению…

– Я смеюсь вовсе не над оперативной информацией. Я, дорогой мой, смеюсь над самим собой.

– А что смешного вы сказали?

– Ничего. Я смешное подумал.

И в самом деле… Что это за спецслужба, которая устраивает кандидату в свои ряды такую проверочку! Зачем такие гигантские траты? Любая спецслужба завербовала бы меня, отправила в свою школу проходить университеты, а потом бы бросила на несложное задание под контролем опытного агента. Чтобы посмотрел – выплывет парень или не выплывет?.. Вот и вся недолга!

– А я не умею думать смешное, – сказал Поль.

В его словах не было сожаления или хвастовства – он просто констатировал факт.

– И слава богу! – заметил я. – Это даже человек не каждый умеет. У меня вот тоже не всегда получается.

– А научиться можно?

– Вряд ли, – сказал я. – Такое умение или есть или его нет.

– Значит, это талант.

– Чего-чего? – слегка ошалел я.

– Мне известно, что умение, которое или есть, или его нет, называется талантом. Таланту обучиться нельзя. Так что этот наш разговор я запоминать не буду. Чтобы не занимать дисковое пространство.

Я присвистнул.

Черт, а ведь он же действительно все запоминает! И все помнит. Будь у нас, людей, так, мы бы свихнулись. Нет, сетевых агентов не нужно снабжать эмоциями, иначе программы начнут виснуть. С другой стороны, нет эмоций – нет и интуиции, а сколько программистов мечтают об интуитивности ИскИнов!

– Послушай, Поль, – сказал я. – А как ты относишься к самому себе?

– С уважением, – ответил сетевой агент.

– А что такое, в твоем понимании, уважение?

– Оценка эффективности работы. У меня она превышает восемьдесят процентов от максимального для моей модели уровня.

– А почему не сто?

– Но тогда бы не было необходимости в самообучении.

Черт, ум за ум зайдет! А с другой стороны, и правда: если эффективность сто процентов, зачем и чему учиться? Некая логика в этом имеется.

– А когда эффективность станет сто?

– Потолок поднимется, так чтобы достигнутый уровень был принят за восемьдесят.

Во, блин, неужели, в смысле арифметики, все так просто? Дополз до столба, он передвинулся дальше; снова дополз – опять передвинулся… А с другой стороны, эта система напоминает человеческое умение ставить перед собой новые цели. Достиг одной, ставь перед собой следующую, выше. Иначе жизнь теряет смысл, и остается топить нарастающую неудовлетворенность в вине. Кино, вино и домино – три источника, три составные части пофигизма.

Я вспомнил, как на выпускном вечере в гимназии выступил отец нашего одноклассника, директор выставочного комплекса "Ленэкспо". "Пока в ваших мозгах не царят кино, вино и домино, вам есть куда стремиться, – сказал он. – Как только эта троица овладеет вашими умами, можете ставить на себе крест!" Я навсегда запомнил эти его слова.

А потом, уже после всего случившегося с моими старшими, я нашел в бумагах, оставшихся от деда, материного отца, такое вот стихотворение:

Приятель четверть века мечтал лишь об одном:

Как кошку он с порога запустит в новый дом.

Мотаясь меж чужих, казённых стен

Был крепко взят мечтой такой он в плен…

И вот настал однажды благословенный час,

Когда на новоселье он пригласил всех нас.

Так принято давно в народе нашем -

С времён, как пили квас и ели кашу…

Звучали тосты громко, звенели стаканы.

И наконец на кухню курить явились мы.

Ведь знают и сатрапы, и поэты:

Ну что за кайф в пиру без сигареты?..

Сказал приятель грустно,

"памирину" смоля:

"Ну вот, сбылось… Но дальше жить незачем, друзья!"

Я понял из беседы той отлично:

Мечта всегда должна быть безграничной…

А друг мой – что?.. Давно уже его меж нами нет.

Он в собственной квартире сгорел за восемь лет.

Мне не дает покоя одна мыслишка – что

С мечтою о квартире он прожил бы все сто…

Эти корявые строки как нельзя точно отражали то, что обязательно должно присутствовать в жизни каждого человека. Надо полагать, деда мучила проблема бессмысленности собственной жизни. Я много раз пытался понять, в чем же он видел эту бессмысленность. Увы, когда он был жив, подобные проблемы были от меня бесконечно далеки, а все и всех вокруг я воспринимал как данность. Проблемой же была моя невезучесть, да и ту я вовсе не воспринимал как беду. А потом случилось то, что случилось…

Нет, у человека обязательно должна быть в жизни мечта, и достигая ее, он должен видеть впереди следующую. Сейчас моя мечта – заработать репутацию опытного и удачливого частного детектива, и ради такой задачи стоит выползать по утрам из кровати…

Кстати, повзрослев, я много думал о своих дедах и бабках. Меня очень интересовало, почему это поколение молчаливо согласилось с разрушением созданной предками страны. Почему, хлебнув свободы, а вернее воли, они с такой легкостью забыли не только церковные заповеди, но и кодекс строителя коммунизма, по которому их когда-то пытались воспитывать, и принялись покупать и продавать все и вся – от родной земли до собственной души? Что случилось с коллективным бессознательным, если ложь и порок сделались для людей истиной и добродеянием?

Нет, конечно, я ни в коей мере не осуждаю их – кто я такой, чтобы осуждать своих предков? – но это по их вине мы по сю пору расхлебываем кровавую солянку, которую они варили в течение двадцатого века.

А с другой стороны, как они сумели воспитать своих детей и внуков менее продажными, чем были сами?

Ладно, вернемся к нашим баранам… Полагаю, лучше всего будет просто встретиться с господином Чертковым нос к носу и задать ему прямой вопрос. Что я и сделаю рано или поздно, но скорее поздно, потому что мне могут навешать лапши на уши, а хотелось бы все-таки узнать, кто и почему приставил ко мне этого сыскаря.

Тут ко мне явилась очередная удачная идея.

Я вышел в приемную.

Катя болтала с кем-то по видеофону, но сразу поняла, что я появился перед нею не просто так, и, сказав: "Ладно, дорогая, я потом позвоню", повесила трубку.

– У тебя дома дела есть?

– Да. Вечером стирку собиралась затеять.

– А Иван Иваныч наш на месте?

– Разумеется. Постиран и отутюжен.

Иваном Иванычем мы называли запасной костюм, который иногда очень необходим, если надо заниматься слежкой. Или уходить от нее. К костюму прилагались накладные усы и борода, а также очки с обычными стеклами.

– Думаю, тебе самое время отправляться домой, – сказал я. – Затевай стирку. И машину забери, она мне не нужна.

Катя лишних вопросов задавать не стала. Выключила консоль, собралась и исчезла за дверью.

Я подошел к окну, приоткрыл форточку и стал наблюдать за "ауди". Вскоре наша "забава" выкатила со стоянки и умчалась в сторону дома. "Ауди" осталась на месте – поскольку стекла у нашей машины не тонированные, соглядатаю не составило трудов заметить, что меня в машине нет.

Потом я поменял костюм, приклеил усы, переложил содержимое карманов. Оставалось не забыть очки и мобильник.

Я поставил офис на сигнализацию, закрыл двери и подошел к охраннику.

– Слушай, Володь… Меня тут, возможно, спрашивать будут. Такой невысокий тип, с усиками. А может, и без усиков.

Вовец, глядя на мои усы, понимающе кивнул.

– Я не знаю, как он представится. Скажи ему, пожалуйста, что я уже минут двадцать как ушел.

Вовец снова кивнул, взглянул на часы.

– Нет. – Я мотнул головой. – Реальное время не имеет никакого значения. Во сколько бы он к тебе не притащился, скажи, что я минут двадцать как ушел. И добавь, что никуда не торопился. По-видимому, работа на сегодня закончилась. Можешь даже намекнуть, что я без жены куда-то отправился.

Вовец усмехнулся:

– Сделаю, Макс. Как скажешь.

– Вот и отлично! А как он в лифте укатит, звякни мне. Только не домой, а на мобилу.

У Вовца, как и у сменщика его, Мишани, были номера всех арендаторов этажа.

– Бу сде, Макс! Позвоню обязательно. Не беспокойся!

Мы с ним распрощались, я спустился вниз и через второй этаж прошел в кафе, а из него через служебный выход проследовал на улочку, пересекающую проспект КИМа. В общем, через пару минут я уже посиживал на скамеечке в ста метрах от песочной "ауди", а хозяин ее, господин Андриан Чертков, даже и не подозревал об этом.

Ждать пришлось долго, почти час.

Наконец господин Чертков забеспокоился. Выбрался из машины, отправился в Вавилонскую башню. Без документов его охрана хрен пропустит. Так что ему придется показать какую-то ксиву. А завтра мы узнаем, кто приходил, даже если он скажет, что не в агентство "Макмез" пожаловал. Охранники четко запишут, в каком часу пожаловал клиент на двадцать шестой этаж Вавилонской башни.

Я глянул на часы. Было без пяти семь.

Я оторвал задницу от скамеечки, свернул газетку и принялся ловить машину. Такси пропускал мимо, они слишком яркие, и глаз профессионала из агентства "Буряк и партнеры" одну и ту же мелькающую позади желтую тачку непременно заметит. По КИМа в это время движение едва ли не такое же плотное, как по Невскому, так что уже через две минуты я сидел в старенькой "ладе" пятнадцатой модели.

– Куда едем? – спросил водила, седобородый мужичок лет пятидесяти с наколкой в виде якоря на правой руке.

– Слушай, командир… Тут такое дело… – Я напустил на физиономию суровость. – Хочу проследить хахаля, с которым половина наставляет мне рога.

– Ого! – сказал водила. – Проследить такого – святое дело!

– Вот его машина стоит. – Я кивнул в сторону песочной "ауди". – Сейчас он должен появиться. Если ты, конечно, располагаешь временем…

Седобородый смотрел на меня задумчиво, и я тут же достал из портмоне хрустящую бумажку, выразительно пошуршал ею. Задумчивое лицо водилы сделалось решительным.

– А поехали! – сказал он. – У отставного моремана нет таких дел, которые нельзя перенести на завтра.

Запел битлами мобильник. Я нажал кнопку. Это был Вовец.

– Все сказано, как договорились, – доложил он. – Клиент пожелал нанять тебя на работу, обещал вернуться завтра. Только что покатил вниз.

– Спасибо! – Я выключил мобильник и глянул на водилу. – Сейчас хахаль объявится.

– Разведка работает. – Водила понимающе улыбнулся. И тут же стал мрачным, как дождливый ноябрьский день. – Суки они все! Моя вот тоже, чувствую, на сторону бегает. Раньше жарил ее через ночь, ну и люб был. А теперь, понимаешь, мне так часто уже не надо. Впрочем, сам во всем виноват. Дурак был, на пятнадцать лет моложе себя взял прошмандовку. Ей-то сейчас самая охота, только подавай.

Великая штука – мужская солидарность!.. У женщин такого не бывает, потому что каждая из них – сама по себе, у каждой свой интерес. Ножку друг другу в любой момент подставят, даже те, что подругами зовутся.

Филер вышел из Вавилонской башни, глянул по сторонам, неспешно перешел дорогу и сел в кабину "ауди".

– Сразу не дергайся, командир, – предупредил я.

– Не трынди, парень, сам все понимаю!

Он тронул "ладу", когда соглядатай проехал метров пятьдесят и между нами затесались три машины. Надо сказать, что мореман справлялся со своей старушкой не хуже, чем с ракетным катером (или на чем он там ходил по морю?). Манера вождения у него была агрессивной, и он менял ряды со стопроцентной точностью движения, так, что у подрезаемого не возникало ни малейшего сомнения в его праве подрезать. Впрочем, пару раз я заметил, что правило трех дэ (дай дорогу дураку!) для него столь же священно, как и для меня.

Одновременно он умудрялся без умолку рассказывать о своем семейном житье-бытье, а мне оставалось пересыпать его речь междометиями, и ему хватало такого внимания за глаза.

Так мы переползли через Тучков мост, повернули налево, прокатили мимо стадиона "Петровский" и дворца спорта хоккейной команды СКА, в котором я провел не одну сотню тренировок и не один десяток матчей. Я, было, подумал, что соглядатай катит на Каменный остров и дальше в северную часть города, но он, доехав до конца набережной, повернул не направо, а налево, перевалил мостик через Ждановку. На этом маневре мы от него отстали, поскольку пришлось пропустить несколько встречных машин – что такое левый поворот в час пик, всякий знает.

Я испугался, что мы "ауди" упустим, поскольку за мостом у соглядатая было три варианта дальнейшего пути и возможность увеличить скорость и уйти от нас в обратном направлении, снова к Тучкову мосту, но, во-первых, он нас не вычислил, а во-вторых, ехать ему оставалось совсем недолго. Когда он свернул направо, я вдруг понял, что целью его является центральный яхт-клуб. Тут мы тоже сумели наконец переехать мостик и тоже свернули на Петровский проспект. Далеко ехать по нему не потребовалось. Соглядатай загонял машину на автостоянку яхт-клуба, и все с ним было ясно. За автостоянкой частоколом торчали спички яхтенных мачт, а за ними садилось в Маркизову Лужу вечернее солнце.

– Твоя половина на яхте ходит? – спросил мореман.

Я фыркнул:

– Да она лужи во дворе боится!

– Значит, застукать их тебе не удастся.

Я согласно кивнул:

– Да, номер не прошел… Ладно, разворачиваемся и назад.

Я попросил его высадить меня в конце проспекта, расплатился и выбрался из машины.

– Да наваляй ты ей по бокам! – крикнул мореман мне на прощанье. – И жарь почаще во всех позах! – Он укатил.

А я пошел к Петровскому парку, по аллеям которого мы, бывало, бегали тренировочные кроссы.

Мне было ясно, что соглядатай не кинулся в панике разыскивать, куда я исчез, а значит слежка за мной была вовсе не пожарной задачей, до утра он не ждал от меня никаких неожиданностей, и вообще, похоже, после окончания рабочего времени я не особенно его и интересовал.

Ну и хрен с ним!

Я дошел до парка и двинулся по аллее, вдыхая аромат приближающейся осени. На скамеечках сидели пенсионеры, подпирая тросточками морщинистые подбородки. Они провожали меня взглядами, завидуя моей молодости и энергии. Потом я прошел мимо парочки. Эти меня даже не заметили, увлеченные друг другом. Я остановился и оглянулся. Ноль внимания, фунт презрения!..

Я зашагал дальше, ощущая замирание в сердце, потому что несколькими мгновениями ранее, когда я смотрел на парочку, где-то в самой глубине моего мозга родилась неясная мысль, и я никак не мог ухватить ее за кончик.

Зазвучала в кармане битловская "О дорогая!".

Я вытащил мобильник. Звонила Марьяна.

– Да, лоханка!

– Привет, кусок!

– Привет!

– Готовь на завтра свободный вечерок в кабактерии. Кажется, мне будет чего тебе рассказать.

– А сегодня не можешь?

– Нет, начальник, я должна убедиться, что это не пурга. Короче, завтра я тебе еще позвоню.

В общем-то, такому агенту надо врезать по первое число. Чтобы не пускал волну раньше времени. Но другого у меня все равно нет, а эта, бог даст, научится…

– Хорошо, – смиренно сказал я. – Вечерок твой.

– Клевяк без банданы! – Марьяна отключилась.

А я вышел на набережную и поймал машину. Смутная мысль по-прежнему бродила в моем мозгу, и я по-прежнему не мог поймать ее, но мне уже было ясно, чем я займусь завтра.

Когда я заявился домой, Катя занималась стиркой. Видимо, на моей физиономии было многое написано, потому что она сказала:

– Похоже, время было не потеряно зря?

– Еще бы! – отозвался я. – Жрать хочу, как собака!

После ужина я завалился на диван и решил посмотреть ТВ. Передавали новости из Закавказья и с Марса, и обе эти географические точки были от меня равно далеки. Как облака от земляного червя…

31

Обычно меня будит Катя. Либо, если я занимался ночной слежкой и потому встаю после начала рабочего дня, – будильник известной фразой "Не спи, странник!" с добавлением цитаты из Ивана Ефремова.

Но этой ночью меня разбудил не Ефремов, а битлы – все той же композицией "О дорогая".

Я схватил телефон с тумбочки, слетел с кровати и выскочил в коридор, чтобы не разбудить Катю.

Звонили с мобильника, принадлежащего Константинову.

Я прикрыл дверь в спальню и отозвался:

– Слушаю вас, Антон!

– Извините, Макс, за ночной звонок, но дело не терпит отлагательства. Минуту назад мне сообщили из дорожной инспекции, что на седьмом километре шоссе "Сертолово – Агалатово" в автомобильной аварии разбился Георгий Карачаров.

– Как Карачаров? Вы хотели сказать – Громадин…

В трубке послышался легкий смешок.

– Нет, Макс. Я хотел сказать – Карачаров.

– Но почему Карачаров? – Я никак не мог собрать мысли в кучу.

– Вы наверное еще спите… Просыпайтесь! Я еду туда. Вы не желаете побывать на месте аварии?

Я тут же проснулся, а во мне проснулся Арчи Гудвин. Он весьма желал посмотреть на аварию. Места были ему знакомыми – именно там в прошлом году я тайно встречался с журналистом Сергеем Баклановым, убитым позже людьми Раскатова-Поливанова.

Скрипнула дверь. Из спальни высунулась заспанная Катя:

– Что случилось?

– Ничего особенного. Спи. Я должен удрать на пару-тройку часиков.

Она зевнула, прижалась ко мне теплой грудью:

– Хорошо. Будь, пожалуйста, осторожен.

– Буду, буду. Иди спать.

Катя скрылась в спальне.

А я быстренько оделся, сбегал в кабинет и достал из ящика стола "бекас". Пристроил кобуру под левую мышку, накинул на плечи куртку, спрятавшую оружие от посторонних глаз, спустился в гараж и вывел "забаву" наружу. Охранник у шлагбаума выглядел слегка раздраженным (была как-никак половина второго ночи), однако привычно отдал мне честь и пожелал счастливого пути весьма и весьма любезным тоном. Я достал сигареты и закурил. Соглядатая в свете фонарей поблизости не наблюдалось – он либо еще катался на яхте, либо спал в родимом доме. Впрочем, даже торчи он у меня на хвосте, это бы ничего не меняло.

Движение по улицам в ночном режиме отличается от дневного – приходится быть настороже при подъезде к перекресткам, ибо есть безголовые типы, для которых нет ничего заманчивее в жизни, чем прокатиться с ветерком, не обращая внимания на знаки и сигналы светофоров. Тем не менее, катил я быстро и доехал до места аварии за пятьдесят минут.

Место аварии найти было нетрудно – вдоль обочины там стояло несколько машин с горящими фарами. Я пристроился за последней, выключил зажигание и выбрался наружу. Зябко поежился: тут было попрохладней, чем в городе.

Мною тут же заинтересовался кто-то из представителей закона:

– Гражданин, здесь не надо останавливаться, не цирк.

Пришлось сослаться на Константинова. Его тут знали – мент сразу же от меня отстал.

– А где сам Антон Иванович?

Его тут знали даже по имени-отчеству – мент махнул в сторону освещенного фонарями пространства, окружавшего толстенную сосну. Ствол был изрядно ободран. Белая щепа в неверном свете напомнила мне расхристанные по траве мозги неведомого гиганта – весьма неожиданный образ.

Под сосной дымились обгорелые останки автомобиля. Я не сразу узнал марку. Но потом разобрался – "рено". Чуть в стороне на носилках покоился застегнутый на молнию пластиковый мешок для перевозки трупов. Пахло остро и неприятно.

Константинов заметил меня первым. Приблизился, мы обменялись рукопожатиями и отошли назад, к дороге.

– Чертовщина! Третий раз! Не бывает таких случайностей!

– Но почему Карачаров? – спросил я. – Вроде должен был быть Громадин? Это не Громадина машина?

Вопрос был глупым, я и сам сразу это понял.

– Кавказца это машина. – Константинов полез в карман, достал сигареты и закурил. – И труп Кавказца. Я его уже опознал, по часам. У него одного "Кардинал" был.

– А что подушка безопасности? Не сработала?

– Наверное, отключена была. У Громадина бы сработала.

Тут он был прав. А скорее всего Громадина здесь бы и вовсе никогда не оказалось – на загородном шоссе, в одиночку, ночью…

Я тоже закурил:

– Честно говоря, Карачаров мне казался самым подходящим кандидатом в убийцы.

– В самом деле? – удивился Константинов. – А что так?

Я пожал плечами:

– И сам не знаю… Считайте, интуиция.

– Что ж… Значит, она вас подвела.

– Значит, подвела, – согласился я. – Слушайте, Антон… Нельзя ли, чтобы я хотя бы поприсутствовал тут вместе с дознавателями? Потерпят они меня?

Константинов сделал несколько глубоких затяжек, бросил окурок на асфальт и растер подошвой.

– Подождите здесь. Пойду переговорю кое с кем. – Он двинулся в сторону освещенного круга, в котором метались тени.

Я снова поежился, запахнул полы куртки и застегнул молнию под самое горло.

Высоко над дорогой висел Летний Треугольник – Вега, Денеб и Альтаир, загадочно мерцая, пялились на меня из своего прекрасного далёка, равнодушные, как гвозди. Им по барабану была и моя судьба, и судьба Кати и тем более судьба того, что осталось от красавца Георгия Карачарова.

Было бы смешно поражаться хрупкости человеческого тела, пройдя закавказскую бойню, но сейчас, под яркими загородными звездами, я вдруг до ужаса, до дрожи в членах ощутил собственную слабость и недолговечность. Как ни странно, присутствие кобуры под мышкой совершенно не добавляло храбрости и ощущения силы. Мне вдруг представилось, что это я там лежу, в пластиковом пакете, неподвижный, изорванный, обгорелый, воняющий… Я потряс головой, избавляясь от наваждения, вытащил из кармана сигаретную пачку, трясущимися пальцами выволок "верблюдину" и с трудом прикурил. Никотин прочистил мне мозги, в них родилась неожиданная уверенность в том, что не моими останками полон пластиковый пакет лишь по одной причине – я в этом деле еще никого не убил. И, глядя на бегающие в свете фонарей тени, я поклялся себе, что приложу все усилия, чтобы так никого и не убить. Только в этом, я чувствовал, мое спасение…

Среди теней выделился Константинов, приблизился.

– Все в порядке. Вмешательства вашего они не потерпят, но на присутствие согласны. Идемте!

Меня подвели к старшему менту – это был капитан – и представили:

– Вот он, Петрович! Зовут Максимом! Пусть он тут с вами покрутится.

– Умер Максим, и хрен с ним! – сказал капитан. Продолжения не последовало: судя по всему, это была шутка.

– А я поехал. – Константинов попрощался с капитаном за руку и подошел ко мне: – Завтра… то есть утром звоните.

– Непременно.

Мы распрощались. Константинов пошел в сторону дороги. Я некоторое время смотрел ему вслед, а потом повернулся к старшему менту.

– Что ж, Максим, – сказал капитан с удивительной благожелательностью. – Присутствуйте!

32

Я "присутствовал" с ними до самого рассвета.

Это была тягомотина чистейшей воды. Ничего хоть чуть-чуть интересного. Рутинные эмоции (раздражение на покойного, поскольку не нашел лучшего времени для аварии и спать не дал), рутинные действия (поиски тормозного следа), рутинные выводы (водитель не справился с управлением). Следа они так и не нашли (машину снесло с полотна без торможения), и это был единственный, отличный от рутины факт, ни к чему, впрочем, не приведший.

Медики увезли труп, пообещав дознавателю, что он узнает результаты вскрытия на следующий день.

Когда рассвело и фонари погасили, капитан сказал мне, что делать здесь больше нечего.

Вывод ясен – авария по вине самого погибшего, – а случайности в жизни бывают еще и покруче, парень. Мои интересы ему понятны, потому что я зарабатываю на таких случайностях, но и я должен понять, что искать преступление там, где его нет, означает разбазаривать средства налогоплательщиков, которые могли бы пойти на гораздо более важные направления – к примеру, на борьбу с наркоторговцами, которые в последнее время вновь начали поднимать голову…

Капитанова суета была вполне объяснима – я представлял здесь интересы человека, который явно был на короткой ноге с начальником капитана, и последнему очень не хотелось, чтобы в его отношениях с начальником возникли какие-нибудь напряжения.

Вспомнив ночное "Умер Максим…", я хотел процитировать Владимира Семеныча Высоцкого: "Капитан, никогда ты не станешь майором", – но пришел к выводу, что он примет цитату за чистую монету, а мне напряженные отношения с дорожной инспекцией были нужны не больше, чем капитану – с собственным начальством. Кто знает, как повернется жизнь и сколько раз еще придется выезжать на ночные аварии?..

В общем, мы расстались если и не довольные друг другом, то изо всех сил изображающие из себя довольных. Общие интересы, как известно, объединяют не только государственных и частных сыщиков, но – иногда – сыщиков с отдельными преступниками…

Когда я садился в "забаву", мне вдруг пришло в голову, что Георгия Карачарова могли убить вовсе не заодно с Бердниковым и Зернянским. Мотив тут мог быть совсем другим. К примеру, Кавказец что-то узнал о преступнике, вот тот его и… Остается найти оного преступника и доказать, что именно он отправил Карачарова на тот свет… Короче говоря, оперативная обстановка после случившегося яснее не сделалась. А я вновь вспомнил дельфина в стеарине.

Домой я вернулся без малого в шесть. В спальню заходить не стал. Было ясно, что заснуть уже не удастся. Пошел на кухню, включил кофеварку, сварганил себе очень крепкий кофе, от которого, пищевод, наверное, окрасился в цвет минувшей ночи. Потом сделал омлет, выложил на тарелку, украсил зеленым горошком из только что открытой банки и нарезанными помидорами, добавил зелени и с удовольствием схряпал.

Тут на кухню заявилась Катя, потерлась носом о мою щеку.

– У-у, колючий!.. Так что там случилось?

Я коротко рассказал ей о ночной аварии и о ситуации вообще. В смысле дельфина в стеарине… В общем, завел старую пластинку.

– Не падай духом, – не менее привычно отреагировала Катя. – Никакая работа зряшной не бывает. Никому не дано знать, куда дунет ветер.

– Это что? – устало спросил я. – Цитата? Из кого?

– Цитата. Из трудов тибетского монаха, которого зовут Кэт Савицкай.

До меня не сразу, но дошло.

– А еще что-нибудь процитировать можешь?

– Нет проблем… Не думай о предстоящих неприятностях, и их не случится… Если у тебя нет права на ошибку, забудь о ней… Везет тому, кто везет.

– Если у тебя нет права на ошибку, забудь о ней, – эхом повторил я.

Повторяй – не повторяй, конец один. Если это дело не осилим, придется затягивать пояски. И думать об этом нужно сейчас! Первым делом надо будет продать "забаву"… Или сначала отказаться от офиса? Нет, ни в коем случае! Если у тебя нет офиса, ты полубанкрот. А про потерю машины клиенты и знать не будут.

Я вспомнил вчерашнюю встречу с Полиной Шантолосовой.

Черт возьми, вот он, выход. Надо только пойти женщине навстречу. Всего-то поменять имя Макс на Альфонс, и не станет проблем. И ничего продавать не придется. И отказываться от аренды не нужно. Всего-то – поменять имя Макс на Альфонс… Тьфу, прости, господи!

– Что с тобой? – сказала Катя. – Ты словно перед камнем стоишь. Направо пойти – коня потеряти. Налево пойти – жену потеряти.

– Ну нет, – сказал я. – Никаких налево. Это дело мне по зубам… А пойти надо прямо – бороду побрити.

И я ушел в ванную.

Привычные манипуляции со станком "Жилетт" быстро меня успокоили, дело и в самом деле уже не казалось таким тупиковым.

Справимся! И в альфонсы я не пойду! Это ж себя не уважать! А Катю – и тем более! Жена любого детектива – святая женщина, коли не разводится с ним… И тут мне пришло в голову, что частный детектив вообще не должен быть женат. Во всяком случае, если он занимается делами, более серьезными, чем слежка за неверными женами и мужьями. Где гарантия, что напади я на след убийцы, и Катю не используют для давления на меня? Нет такой гарантии! Жаль, я все-таки в свое время не пошел по спортивной части. Даже если бы закончил уже, у меня было бы очень много высокопоставленных знакомых, от которых вполне можно было ждать помощи. Вот как у Константинова. Даже главный дорожный мент у него на поводу идет…

Я посмотрел в зеркало.

Оттуда на меня смотрели чуть воспаленные от недосыпания глаза везунчика Арчи, который обязательно должен оставаться везунчиком.

Я принял душ и почистил зубы. В голове теперь обитала сплошная пустота. Было ясно, что на некоторое время надо просто отвлечься от дела. Хотя бы до начала рабочего дня. Поэтому, когда я вышел из душа, а туда отправилась Катя, я увязался вслед за нею – что называется, "потереть спинку".

Это занятие никогда не оставляет меня равнодушным, завелся я и теперь, и завершилось все тем же, что и в иные дни. Слава богу, бессонные ночи пока еще не оставляют меня без сил. Больше того, пребывание вдвоем в ванной только добавляет их. Поэтому когда все завершилось и мы все-таки потерли друг другу спинку, я снова был готов к тяжелым боям во славу семейного бюджета.

Уж такой я парень!

33

На работу мы отправились как обычно – в районе девяти утра.

Принадлежащая соглядатаю песочная "ауди" ждала нас на вчерашнем месте. Мы с Катей переглянулись, подмигнули друг другу.

– Как думаешь, зачем они за тобой следят?

– Не знаю, – сказал я. – Это богатая сыскная контора, они могут себе позволить слежку и на всякий случай. Вдруг я на какой-либо факт их наведу… Впрочем, скоро я с ним все равно разберусь

Филер вновь покатил за нами, но не проехали мы и квартала, как он вдруг набрал скорость, обогнал нашу "забаву" и в конце концов со свистом пролетел мимо Вавилонской башни, исчезнув за поворотом. Похоже, слежка была снята.

Мы опять переглянулись.

– Кажется, произошло что-то неожиданное, – сказала Катя. – Куда это он так рванул?

– Не знаю, – сказал я. – Похоже, я не оправдал возлагаемых надежд. Или заказчик вдруг отказался от услуг Буряка с партнерами.

Мы вошли в фойе Вавилонской башни, показали охранникам документы и были благополучно пропущены. Я поинтересовался вчерашним вечерним гостем. Охранники проверили журнал регистрации посетителей и сообщили, что вчера ко мне приходил господин Андриан Чертков из детективного агентства "Буряк и партнеры". Мы с Катей в третий раз переглянулись, поднялись на лифте, поприветствовали этажного охранника (сегодня дежурил Мишаня) и произвели привычные утренние манипуляции с дверями и сигнализацией.

Почти тут же рассыльный из ближайшего отделения "Экспресс" принес бумажную почту, и Катя окунулась в каждодневную рутину. А я позвонил Антону Константинову и коротко доложил об результатах, которые принесла расследованию бессонная ночь. Он согласился с выводом, что происшествие ни на шаг не приближает нас к преступнику. Разве что теперь из числа подозреваемых можно исключить Карачарова. Да и то лишь по сегодняшней аварии. В первых двух он вполне мог быть замешан.

Я предположил, что бессмысленно снова беседовать с руководством "Бешанзерсофта", и он полностью со мной согласился. Потом я хотел рассказать ему о соглядатае и его неожиданном исчезновении, но снова меня что-то остановило. Причины я по-прежнему не понимал – она ускользала от меня, как вчерашняя вечерняя идея, и я просто не стал насиловать извилины. Придет время – все возникнет в голове само собой. Именно так и работает интуиция…

Константинов смотрел на меня с дисплея странным взглядом. Будто догадывался, что я скрываю от него некие ужасные тайны. Впрочем, говорят, выражение глаз по видеосвязи передается с искажениями – пусть и не слишком большими, но достаточными, чтобы правильно оценить видеофонный взгляд было невозможно. Врут, наверное…

– Слушайте-ка, Максим! – сказал Константинов. – А может, вам придумать что-нибудь эдакое, что могло бы спровоцировать преступника на активные действия? Сами понимаете: где активные действия, там и ошибки.

Это была неглупая мысль, и я положил ее на полочку, хотя и не представлял себе, какой характер должно носить "эдакое".

– А ведь вы правы, – сказал я, ощущая себя сторожевым псом, который проспал воришку. – Обязательно что-нибудь придумаю!

Константинов задумчиво покивал, и мы распрощались.

Некоторое время я сидел за столом, перетряхивая белье в кладовых собственных намерений. Потом вывел из режима спячки Поля. Можно было, конечно, спросить у него, какими побуждениями руководствовался филер, отказываясь от слежки за мной, но тогда пришлось бы для начала рассказать сетевому агенту, что такое филерство и чем оно отличается от старой доброй слежки, а я после беседы с Константиновым не был расположен к такому пустому времяпрепровождению. Поэтому я просто попросил Поля разузнать адрес детективного агентства "Буряк и партнеры".

Через минуту данные были на триконке дисплея.

Когда Поль научится абстрактно мыслить так же успешно, как собирает информацию, ему просто цены не будет. Так что у Полины Шантолосовой еще имеется фронт работы на программой "СА Полина v3.1"…

Изучив полученную информацию, я встал и вышел в приемную.

– Поеду поговорю с тем, кто за мной следил, – сказал я Катерине. – С Буряком и партнерами.

– А позвонить? – предложила она.

– Не-е… Нюхом чую, что по телефону они меня отфутболят. С живым человеком сложнее, от него так просто не избавишься, трубку не повесишь… Кстати, знаешь, что мне посоветовал Константинов?

И я рассказал Кате об "эдаком".

Катя вдруг обозлилась:

– Он что, издевается над тобой? Как можно придумать провокацию против человека, о котором ты не имеешь ни малейшего представления?

Я пожал плечами:

– Придумать-то наверняка можно. Теоретически выход всегда есть. К примеру, можно устроить провокацию против всего руководства компании "Бешанзерсофт".

– Ага, – саркастически сказала Катя. – К примеру, лишить их собственности и работы. Только для этого надо быть как минимум в штате налоговой инспекции. Или хотя бы иметь одного из инспекторов в близких друзьях. У тебя есть такие друзья?

У меня таких друзей пока что не было. Такие друзья наверняка могли быть у Константинова, но обращаться к нему за такой помощью было бы очень глупой мыслью. И дело тут даже не таскании каштанов из огня…

– Ладно, черт с ним, с АНТом-25! – сказал я. – Поехал… Может, Буряк с партнерами вытащит мне маленький такой каштанчик.

Катя не поняла.

А я не стал объяснять.

34

У "Буряка" и при личном визите меня попытались отфутболить.

Я попал на прием к одному из младших партнеров, неприметному типу, отдаленно напоминающему Сола Пензера, каким я того помнил. Рассказал, что обнаружил слежку за собой, что вычислил их сотрудника. И поинтересовался, почему слежка так неожиданно была снята сегодня.

– А не покатился бы ты куда подальше! – грубо ответил мне младший партнер.

Ведь я не был клиентом, и со мной вполне можно было разговаривать в подобном тоне. Не сиди мы за столом в офисе, я бы просто дал ему в глаз. А потом добавил – в ухо. Или по шее. Но здесь такие действия могли привести к столкновению с законом – у них наверняка видеозапись ведется. Поэтому я зашел с иного направления.

– Да запросто! – сказал я. – Я покачусь к моему адвокату, и он вчинит вам иск о незаконной слежке.

Это был выстрел наугад (более того, у меня даже своего адвоката нет), но как оказалось весьма удачный.

Младший партнер оставил меня в одиночестве и явно удалился посовещаться. Вернулся он гораздо более любезным.

– Мы бы послали твои угрозы подальше, – сказал он, – да у нас, к сожалению, не стало клиента.

Ого! Вот так номер! При наличии клиента они бы заткнули мне пасть без всяких проблем. При наличии клиента они бы даже ментам пасть заткнули. Как это не раз проделывал Ниро Вульф в отношении инспектора Кремера…

– А что с вашим клиентом случилось? Отравлен алкОголем?

– В аварию попал. Разбился сегодня ночью.

У меня отвисла челюсть.

– Погодите-ка, – сказал я. – У вас клиентом случайно был не Георгий Карачаров из "Бешанзерсофта"?

Младший партнер не стал разыгрывать из себя шишку на ровном месте вперемешку с собакой на сене.

– Ну да, – сказал он. – Несколько дней назад Карачаров пришел к нам и попросил заняться двумя авариями, которые произошли некоторое время назад. По его мнению, это не были несчастные случаи.

У меня ушки стали топориком и хвост пистолетом.

– Слушайте, – взмолился я. – Я занимаюсь этим же делом. Раз у вас не стало клиента, вам информация не нужна. Продайте ее мне.

Теперь и у него ушки стали топориком.

– Я этой информацией не владею. В курсе пока только оперативник, который занимался этим делом. А теперь, после смерти клиента, он один в курсе и останется.

– А могу я с ним поговорить?

Младший клиент пожал плечами и поинтересовался у интеркома:

– Марина! Чертков на месте?

Чертков оказался на месте. Через минуту он вошел в кабинет. Наступило время отвалиться еще одной челюсти.

– Он тебя вчера вычислил, – "порадовал" младший партнер своего оперативника. – И теперь хочет купить имеющуюся информацию. У тебя ведь собрана какая-то информация.

– Разумеется, – сказал Чертков.

– Вот и побеседуй с ним. Сговоритесь – прошу ко мне. Пустим все официально, заключим договор на продажу информации.

– Слушаюсь! – Чертков встал.

Я последовал его примеру, подумав, как неплохо все-таки быть самому себе хозяином. Не надо подчиняться такому вот младшему партнеру. Я представил себя на месте Черткова, и ушки у меня превратились в лопухи, а хвост – в веревочку. Нет, младший партнер – не Ниро Вульф, я бы его послал на три буквы через три дня.

Мы перебрались в общую комнату, разгороженную невысокими стенками на персональные закутки. Неясный шум голосов говорил о том, что в каждом таком закутке есть обитатель. Мы проследовали в один из закутков. Андриан Чертков сел за стол, а мне предложил утвердиться в кресле для посетителей. Он оказался мужиком не злопамятным. Во всяком случае, не затаил обиду на меня за то, что я вычислил его, хотя в будущем ему еще не раз об этом напомнят, стоит только попросить у хозяев прибавки.

Впрочем, разговор все равно получился сложным, потому что он боялся продешевить, а я – заплатить за ненужный информационный мусор. В конце концов он предложил мне рассказать, что я уже наковырял, и он таким образом определит, есть ли у них то, что "Макмезу" неизвестно.

– Ага! – сказал я. – Держи карман ширше! А может, вы все еще занимаетесь этим делом! На халяву раздобыть информацию и я не дурак…

Любезная улыбка Черткова сделалась ледяной.

– Слушай, – сказал он. – Информация нужна тебе, ты и решай. Либо рассказываешь, что знаешь, а я продаю тебе, чего не знаешь, либо покупаешь все скопом. Третьего не дано. Кстати, есть такая хорошая поговорка – скупой платит дважды.

Я хотел сказать ему, что я вовсе не скупой и платить дважды не собираюсь, что у меня сложная ситуация и я вынужден экономить, но понял, что ситуации мои ему по барабану. И нет у меня иного пути, кроме как заплатить им, что просят…

Послышалась приглушенная мелодия – "Полонез Огинского".

Чертков вынул из ящика стола мобильник и нажал кнопку:

– Да… Да… Беседуем… Нет еще… Ясно… Понял, исполняю! – Он убрал мобильник в нагрудный карман пиджака. – Извини, приятель! Ничего не выйдет, информация уже продана.

– Как! – возмутился я. – Ты же мне обещал.

Чертков развел руками:

– Извини… Я тебе обещал, но начальство распорядилось по-другому. Так что… Извини, приятель!

Он явно испытывал неудобство – мы с ним были на одном служебном уровне, можно сказать, свои, одно дело делаем… хотя и конкуренты.

– Слушай, Андриан! А ты не сможешь узнать, кто купил информацию?

Он некоторое время размышлял. Потом пожал плечами:

– Если узнаю, позвоню. Давай свой телефон.

Мы обменялись номерами мобильников и расстались. Фраза "довольные друг другом" – была бы сказана не о нас.

35

Когда я вернулся в офис, Катя, увидев мою физиономию, сразу все поняла.

– Похоже, им все-таки удалось тебя отфутболить.

– Черта с два Максима Мезенцева отфутболишь! – сказал я, еле сдерживая бешенство. – Но толку от поездки никакой. Кто-то меня опередил.

И я коротко рассказал ей, что произошло.

– Введи в ситуацию Поля, – посоветовала Катерина. – Он наверняка сможет помочь.

Я не стал говорить, в какой именно части ее тела хотел бы видеть Поля – в конце концов, она-то если в чем и виновата, то только в том, что купила его, а бешенство мое по ходу рассказа сошло на нет. К тому же, обучать ИскИна все равно нужно. Так почему бы и не последовать Катиному совету?

Я прошел в кабинет и скормил Полю все случившееся со мной у "Буряка". А в конце дал задание:

– Определить наиболее вероятного покупателя собранной ими информации.

Поль сражался с поставленной задачей недолго. Прошло минуты три, и бесполый голос доложил:

– С вероятностью двадцать процентов покупателями информации являются Полина Шантолосова, Михаил Громадин, Анита Зернянская и Антон Константинов. С вероятностью десять процентов – Владимир Брызгунов и Константин Ромодановский. Других предположений нет.

Да уж, тот еще помощничек у меня! Радует одно: если кто-то со стороны и проберется в содержимое его мозгов, то ничего полезного там не обнаружит.

От безысходности я попросил Поля вновь показать мне биографические данные фигурантов дела "Б@З". Для начала – мужского пола.

На триконке тут же возникли строчки и фотографии.

Бердников Петр Сергееич… 35 лет… Уроженец Санкт-Петербурга… Выпускник СПбПИ… Ага, это у нас Политехнический институт, бывший Технический университет… Один из учредителей ЗАО "Бешанзерсофт"… Погиб в автомобильной аварии…

Зернянский Василий Константинович… 35 лет… Уроженец Санкт-Петербурга… Выпускник СПбПИ… Один из учредителей ЗАО "Бешанзерсофт"… Погиб в автомобильной аварии…

Константинов Антон Иванович… 35 лет… Бывший форвард команды "Зенит" (Санкт-Петербург) и сборной России, начинал в "Спартаке" (Тамбов)… Член совета директоров ЗАО "Бешанзерсофт"…

Карачаров Георгий Георгиевич… 38 лет… Уроженец Санкт-Петербурга… Выпускник…

Стоп, машина! Константинов пришел в "Зенит" вовсе не из московского "Спартака", а из тамбовского… Что-то я про Тамбов где-то уже слышал…

– Поль, выведи-ка мне все биографические данные Константинова!

– Есть!

Итак… Константинов Антон Иванович… 35 лет… Бывший форвард команды "Зенит" (Санкт-Петербург) и сборной России, начинал в "Спартаке" (Тамбов)… Член совета директоров ЗАО "Бешанзерсофт"…

– Поль, где он родился? Почему нет данных?

– Проверяю, – отозвался сетевой агент.

Последовала пауза длительностью в полминуты.

– Доступ к данным блокирован, – доложил наконец Поль. – Наложен гриф "Только с разрешения МВД". Если сообщите пароль, доступ будет открыт…

Я мысленно присвистнул.

Ни хрена себе струна! Это еще что за гриф такой? То есть, понятно, разумеется, что за гриф, но с какой такой стати им запечатаны биографические данные Константинова? Разве информация о руководителях охранных служб частных фирм входит в компетенцию государственных органов?

– А перебором пароль нельзя подобрать?

– Нет, – сказал ИскИн. – При повторном неверном введении пароля последуют ответные санкции. Кроме того, на контроль будет взят мой "ай-пи".

Я хотел было позвать Катю, чтобы она перевела мне эту абракадабру. И тут же сообразил, что к этим дебрям Катерину не стоит подпускать и на пушечный выстрел. Ни к чему ее ввязывать в такие дела! К тому же, она все-таки не хакер. Да с таким грифом и хакер не всякий справится. Черт, что же делать?

И тут же из глубин памяти поднялась кличка – Щелкунчик.

После совместной работы с журналистом Сергеем Баклановым в прошлом году появился на моих горизонтах такой тип. Именно с его помощью я разгадал тогда загадку, которую загадали мне господа Раскатов-Поливанов и Марголин.

Где-то ведь у меня был телефон этого Щелкунчика. Где же?

Я просмотрел адресную базу программы "Голубиная почта", отечественного аналога всемирно известной "Летучей мыши". Увы, среди адресатов Щелкунчика не было.

Я фыркнул, мысленно рассмеявшись над собственной дуростью.

Вот осел! Я же никогда не работал со Щелкунчиком в официальном порядке – откуда ему оказаться в адресной книге? Он же у меня был даже не в записной книжке, а в самом обычном бумажном блокноте. А блокнот может быть только дома…

Я выскочил из кабинета, ощущая дрожь в ногах. Предчувствие удачи было столь велико, что я даже не остановился, когда Катя крикнула мне в спину:

– Ты куда?

– Скоро вернусь, – бросил я, не оборачиваясь.

В лифте я едва не приплясывал от нетерпения. Выскочил на улицу, сел в машину, тронулся, привычно глянув в зеркало заднего вида – не последовал ли кто за мною. Филеров не наблюдалось.

Через несколько минут я уже находился в родных стенах, рылся в ящике стола, где валялись старые бумаги.

Честно сказать, мне нравятся бумажные документы. Есть в них что-то основательное, отличное от картинки на дисплее. Наверное, причина в том, что файл только глазами видишь, а бумагу можно еще и пальцами пощупать. Правда, с другой стороны, доступ к файлу с легкостью паролится, а бумагу от чужих рук спрятать много сложнее. Зато существует такая хитрая и умная вещь как шифрование. Это когда цифры или буквы заменяются другими, и только ты знаешь, как осуществляется такая замена. Так вот для шифрования номеров телефонов я использую "Справочник по элементарной математике" Выгодского, изданный московским издательством "АСТ" еще в 2003 году. Там много цифр…

Блокнот я нашел быстро. Несколько больше времени ушло на поиски справочника – он оказался в книжном шкафу во втором ряду, поскольку давно не использовался. Однако ищущий да обрящет!..

Еще пяток минут, и номер хакера был обновлен в моей памяти. Я взялся за мобильник. И тут же вспомнил, что Щелкунчик раньше двух часов пополудни не просыпается. Еще бы минута, и нарвался бы я на невежливое обращение. На "слушаю, болт вам в грызло"…

Ладно, хоть и не терпится, но придется подождать. Не всегда, увы, справедливо правило "Если нельзя, но очень хочется, то можно!"

Я вернулся в Вавилонскую башню и позвал Катерину обедать.

36

В два часа, по-прежнему изнывая от нетерпения и предчувствия удачи, я наконец позвонил. После восьмого гудка в трубке прозвучало:

– Слушаю!

Обошлось без болта в грызло… Голос был тот самый, прошлогодний, тем не менее я спросил:

– Щелкунчик?

– Он самый, – голос приобрел оттенки недовольства.

– Это Сосновоборец. Помните такого? Рад, что вы на свободе!

– О-о!.. Привет, Сосновоборец! – Недовольство сменилось явным дружелюбием. – И вас тем же концом по тому же месту! Давно не виделись! Как копыта передвигаете?

– Вашими молитвами. Живем – хлеб жуём… Есть дело!

Щелкунчик усмехнулся:

– Догадываюсь. Мне, блин, без дела не звонят. Хотя иногда бы я и просто поболтал. Впрочем, лучше, конечно, с девушкой… Так что за дело?

Я объяснил.

– Опять вы с ментурой связались? Прошлогодние ставки помните?

Я помнил.

– Сумма та же. Правда, инфляцию наше родное правительство так и не остановило, но вам, как старому клиенту, предоставлю скидку в размере инфляционной прибавки. – Хакер фыркнул. – Согласны?

– Выбора-то у меня все равно нет.

– Да уж… Хорошо, думаю, через пару часов я все добуду. Готовьте наличку. Я сразу позвоню.

– Только наличку?

– Разумеется! – Хакер прервал связь.

Черт, этого я больше всего и боялся!.. Но ведь понятно, что Щелкунчик не будет заключать с агентством "Макмез" договор или трудовое соглашение. Ведь хакерство в список официальных профессий не входит, а если бы и входило, какой смысл Щелкунчику привлекать к себе внимание правоохранительных органов?

Я выскочил в приемную:

– Катя, мне срочно нужны наличные?

– Сколько?

Я сказал.

Катя распахнула глаза:

– Ничего себе! Куда это тебе столько потребовалось?

– Оплатить незаконную работу.

– То есть оправдательных документов ты ни сейчас ни потом не представишь?

– Не представлю, Катенька. Увы!

Она почесала карандашом бровь:

– Ладно, придумаю что-нибудь. Только в офисе у нас такого количества налички нет. Надо съездить в банк – обналичить. Скатаемся?

– В банк… – пробормотал я задумчиво. – В банк… – Мне вдруг пришла в голову очередная дельная мысль. – В банк мы в другой раз скатаемся. А сейчас мне надо в другое место.

Катя посмотрела понимающе:

– Туда, где с тебя не спросят оправдательных документов?

– Точно.

– Что ж, так оно и к лучшему!

"Ой ли?" – подумал я. Но вслух о своих сомнениях говорить не стал.

– Вернусь часа через три.

Я спустился вниз, забрался в салон "забавы", выехал на улицу, завернул за угол и набрал номер Полины Шантолосовой.

– Я вас слушаю, Макс, – тут же отозвалась она.

Я не пыкал и не мыкал, я напрямик сказал ей, что мне от нее нужно.

– Для чего? – коротко спросила она.

– Оплатить незаконную работу, связанную с расследованием.

Полина долго не размышляла.

– Хорошо. Когда вам нужны деньги?

Как ни странно, именно такого решения я от нее и ожидал.

– Меньше чем через два часа.

– Они у вас будут. Где встречаемся?

Удовлетворение от ожидаемых, но так и не возникших сложностей не лишило меня осторожности.

– Встретимся мы не сразу, – сказал я. – Давайте поступим следующим образом. Возьмите наличные с собой. Через час вам надо быть там, где вы в прошлый раз освободились от возможного хвоста. Повторите те свои действия и немедленно поезжайте на Московский вокзал. А там сделаете вот что… – И я описал ей все дальнейшие необходимые манипуляции.

Пакет с париком и усами теперь лежал в "бардачке" "забавы". Я быстренько изменил внешность и оказался на месте за четверть часа до назначенного Полине срока. Машину поставил неподалеку от запасного выхода из бара, обошел квартал и дождался, пока не приехала на такси госпожа Шантолосова. Тогда я, не мозоля ей глаза, прошел сквозь бар, дождался, пока она не вышла тем же путем, и, убедившись, что хвоста за нею нет, сел в машину и покатил к Московскому вокзалу.

Мне повезло. Видимо, таксист, которого она поймала, выйдя из бара, попал в пробку, и я успел припарковаться на платной стоянке, встретить ее и сопроводить до входа в автоматические камеры хранения. Хвоста за нею по-прежнему не было, поэтому заходить внутрь я не стал. И правильно сделал – она позвонила, едва зарядила деньги в ячейку.

Хорош бы я был, если бы мне пришлось разговаривать с нею, находясь в помещении камеры! Шептать бы пришлось, иначе бы услышала…

А так никаких оснований считать, что я рядом, у Полины не было. А значит, и искать меня – тоже.

– Все сделано, как запланировано. Корреспонденция на месте. – И она назвала номер ячейки и номер кода.

– Уходите оттуда, – велел я. – Немедленно. Позже я с вами свяжусь.

Я дождался, пока Полина убралась прочь, покрутился по вокзалу еще минут десять и, убедившись, что меня по-прежнему никто не пасет, спустился в камеру хранения. Там тоже было спокойно, и я без дерготни выручил из заточения конверт с деньгами. Бояться, что хвоста приведет Щелкунчик, было уже сродни привычкам параноика (в конце концов, я противостоял не государству, а всего лишь частному лицу или группе частных лиц), поэтому, когда хакер позвонил, я назначил ему встречу безо всяких предварительных проверок.

Мы встретились возле ближайшей к его дому станции метро. Парик и усы были снова запрятаны в "бардачок", и Щелкунчик узнал меня безо всяких проблем. Мы обменялись крепким рукопожатием, я получил флэшку с информацией, а он – оговоренную ранее сумму.

Долго нам с ним разводить дебаты было незачем (он предложил обращаться к нему при первой же необходимости, а я наобещал так и поступать), и уже через пару минут мы разбежались, довольные друг другом. Преодолев многочисленные пробки часа пик, я вернулся на Голодай, ворвался в собственный офис и, брякнув Кате что-то вроде "Со щитом!", проследовал в кабинет.

Флэшка мгновенно была подключена к компьютеру, и я скомандовал Полю:

– Данные присоединенного носителя на дисплей!

Через мгновение на триконке возникли строчки: Константинов Антон Иванович, 35 лет, уроженец поселка Дубровка Тамбовского района Центрального края…

Я едва не захлопал в ладоши.

Вошедшая вслед за мной Катя спросила:

– Что случилось? У тебя лицо, как будто медом накормили…

– Еще как накормили! – Я подхватил ее на руки и закружил по кабинету. – Думаю, наконец-то я набрел на что-то стоящее.

– То есть наличку ты извел не зря.

– Еще как не зря! Это первые траты в деле, которые окупятся.

37

К сожалению, никаких подробностей касательно детских и юношеских лет Антона Ивановича Константинова флэшка не содержала, а значит их в Сети попросту не было. Иначе бы либо Поль, либо Щелкунчик наковыряли…

Однако поскольку кончик ниточки обнаружился, размотать клубок не требовало больших усилий – нужны лишь время да несколько оперативных мероприятий.

– Поль! – скомандовал я. – Мне требуется перечень детективных агентств города Тамбова. Желательно со всеми координатами.

Через пять минут список из полутора десятков пунктов светился на триконке. Я пробежался по рекламе в поисках того агентства, которое занимается розысками биографических подробностей нынешних и бывших граждан Тамбова. Таковых оказалось два – "Сэр Шерлок" и "Пал Палыч". Названия были с претензиями, и это мне не понравилось, но за неимением гербовой пишут на простой…

Я достал из заднего кармана джинсов пятирублевую монетку, подбросил ее. Счастье заполучить меня в клиенты выпало "Пал Палычу". Я сформулировал запрос, продиктовал его Полю и попросил Катю произвести предоплату на счет тамбовского агентства. Теперь оставалось только ждать. При всей возможной оперативности тамбовские наследники Пал Палыча Знаменского могли ответить не раньше завтрашнего утра – вряд ли такой работой у них занимаются по окончании классического рабочего дня.

А пока я не получу от них сообщение, активничать невозможно. Так что можно сегодня провести вечер дома, что называется – в кругу семьи…

А может, затащить Катю в кино? Неделю назад вышла в прокат новая экранизация "Очага на башне" с Андреем Кравчуком и Еленой Воротниковой в ролях Симагина и Аси. Я люблю Симагинский цикл Рыбакова – не то что все эти ордусские дела, которые мне представляются слишком искусственно выделанными и слишком… как это в критике говорится?.. социопропагандистскими?.. или какая-то другая заумь… Мне всегда казалось, что Симагин – это я, которому пришлось жить в ту эпоху, время излома, когда колесо российской истории остановили и раскрутили в обратном направлении, и такой маневр не мог не обойтись без кровавой смазки. Подмазывать ось кровью приходится и до сих пор, уж мне-то это известно хорошо…

Правда, может позвонить Марьяна и потребовать обещанный вечерок с песнями Земфиры. А может и не позвонить, если не срослось у нее там с проверкой пурги… Да черт с ним, будем преодолевать неприятности по мере их поступления.

Я встал из-за стола и вышел в приемную.

– Уже перечисляю, – сказала Катя, повернув голову.

Я подождал, пока она закончит манипуляции с клавой, и сказал:

– А не сходить ли нам в киношник?

– Конечно, сходить, – тут же отозвалась Катерина. – Я всегда говорила, что общественный кинотеатр в тысячу раз лучше домашнего. Там заражаешься эмоциями от окружающих и переживаешь все во стократ острее.

– Ну так пошли посмотрим новую экранизацию…

Я не договорил: в открытую дверь зазвучала "Когда мне будет 64". Пришлось вернуться в кабинет, закрыть за собой дверь и взять мобильник в руки. Звонила Марьяна, и я сразу понял, что поход к "Очагу" все-таки накрылся медным тазом.

– Привет, кусок Максок! – сказала она. – У меня ньюсы.

– Привет, лоханка Марьянка! Какие?

– Ну нет, – послышался смешок. – Как застолбились, только при стрелке в "Северной Венеции". И обязательно под конину и кучерявую Земфиру.

У меня аж дыхалку перекосило.

Похоже, наконец пошла масть! Я имею в виду полезную информацию, а вовсе не то, о чем подумал бы всякий в меру своей испорченности.

– Эту лысую зовут не Земфира, – сказал я. – На стрелку я приеду. – Я глянул на часы. – Черт, раньше половины восьмого не успею.

– Ну и все пучком. Я сейчас звякну туда и сниму столик на двоих. За шторами. – В трубке снова послышался смешок. – Адью, кусок!

– Ага, покеда! – Я нажал кнопку и вернулся в приемную.

– Что? – сказала Катя. – Уплыло наше кино?

– Уплыло. – Я с трудом выдержал ее взгляд. – Обещаю, как закончим дело, в первый же вечер посмотрим "Очаг на башне". И…

Я чуть было не ляпнул: "И к болту съездим". Но вовремя спохватился. Вряд ли после прошлогодних поездок с Марголиным у нее сохранилось к установленному в Разливе семигранному болту прежнее отношение… И тут я почувствовал, что после мысли о Марголине, взгляд Катеринин могу выдержать запросто.

– Машина мне не потребуется, – сказал я ей. – Закрывай офис и езжай домой. И не беспокойся. Вернусь ближе к полуночи. – Я шагнул к двери.

– Будь, пожалуйста, осторожен, – проводила она меня привычным пожеланием.

Как будто мне сегодня что-то угрожало.

38

К половине восьмого я успел. Перед входом глянул на афишу и узнал, наконец, что лысую певицу зовут Груша Грушина. Обслуга ресторанная встретила меня как старого знакомого. Сомневаюсь, чтобы они запомнили меня за один раз – просто всякий клиент тут старый знакомый.

Марьяну я нашел в том же алькове, где мы сидели при первой встрече. Мы тут же обменялись традиционными возгласами:

– Привет, лоханка!

– Привет, кусок!

А потом я поцеловал ей руку, и она на несколько секунд потеряла дар речи.

– Блин! – сказала она потом и облизала губы. – Как это в кайф, без балды! Наши куски так не умеют.

– Не волнуйся, – сказал я. – Они быстро научатся.

Мы прошерстили меню и сделали заказ. На этот раз преобладал вовсе не географический принцип выбора блюд, поэтому на столе должны были появиться расстегаи и солянка, бифштекс и салат из свежих овощей под названием "Вечерний". Что именно было в нем вечерним, не знаю, но подозреваю, что восемью часами ранее он числился в меню как "Полуденный".

– А конина? – напомнила Марьяна.

– Фи, мадемуазель! – сказал я. – Солянка и коньяк плохо совмещаются. Лучше возьмем граммов по сто "Смирновской".

Я сделал официанту знак, и вскоре на столе появился запотевший графинчик с водкой.

– Вообще-то принято начинать с салата, – сказал я потом. – Но мы приступим к делу с солянки. Закусывать "Смирновскую" салатом – все равно что прыгать на горных лыжах с тротуарного поребрика.

Понятливый официант принес солянку, поставив передо мной и Марьяной по приличных размеров горшку. Я разлил водку, поднял рюмку:

– Ну за межполовое взаимопонимание!

Марьяна фыркнула и едва не расплескала содержимое своей рюмки.

– Ага, – сказала она. – За перепихнин!

Я вдруг понял, что она изо всех сил старается шокировать меня, и во мне немедленно проснулся Арчи Гудвин.

А Марьяна смело опрокинула содержимое рюмки в рот, зажмурилась, некоторое время посидела так, потом вздернула плечи и проглотила.

– Ха!

– Браво! – Я поаплодировал, и мы взялись за ложки.

– Ньюсы выкладываю сразу, – сказала Марьяна. – А то когда кучерявая рот откроет, не побазаришь.

– Ум-гум, – согласился я, поощряя ее к началу.

Она зацепила ложкой оливку, положила в рот, проглотила и выпалила:

– Квакают, будто Полина Шантолосова обзавелась новым кексом… новым любовником.

– Да? И кто же он?

– Ты!

Я чуть ложку не проглотил:

– И откуда же такие кваки?

Марьяна пронзила меня испепеляющим взглядом:

– А это факт?

– Нет. Она – работодатель, я – наемный работник. Вот это факт и факт непреложный. Так откуда же новости? Какая птичка на хвостике приволокла?

Марьяна уткнулась носом в горшок с солянкой и некоторое время изучала его содержимое.

Сегодня она сменила шорты на мини-юбку травяного цвета, а голубой топик – на канареечную футболку с рукавами до локтей, туго обтягивающую грудь, так что бугорки сосков темными остриями нацеливались на меня, и эта картина не могла не возбуждать. В общем, красивая девица была Марьяна, а я – не монах, даже когда ощущаю себя Вадимом Ладонщиковым, а уж Арчи-то Гудвин просто не мог не бросать взгляды на эти острия.

Разумеется, Марьяна поймала мой взгляд, осмотрела собственную грудь и явно осталась довольна увиденным.

– Ладно, – сказала она. – У меня есть знакомый кусок, который вколотил себе в башню, что я должна крутить с ним. Он тоже в "Бешанзере" вкалывает, смолим иногда вместе… Так вот он откуда-то узнал, что у нас с тобой стрелки, и наехал на меня сегодня. Настоящую разборку склеил, разве что банок не навешал. – Она сдвинула кверху левый рукав футболки, и я увидел на гладкой загорелой коже чернеющее пятно, явно оставленное чьим-то большим пальцем.

Видать, паренек тряс ее за плечи…

– А откуда он узнал?

– Да без понятия! Секу, наверное, устроил в прошлый раз. Или подслушал, как я с тобой по фону трепалась. Короче, не в теме я. Сам у него спрашивай! – Она схватила графин, плеснула себе в рюмку и единым махом выглотала. Потом снова вперила в меня сверкающие глаза. – Он меня приревновал и сказал, чтобы я гитарой к тебе не прислонялась, потому что у тебя с Полиной стрелочки бывают.

Я не сразу, но сообразил, что она обозначила словом "гитара", и меня бросило в жар. Или у них такая откровенность принята?..

– А это он откуда узнал? Он и за Полиной следит? Или мне на хвост кого-то посадил?

Глаза Марьяны по-прежнему сверкали.

Не знаю, что там за ревность у ее паренька, но на меня сейчас смотрели самые настоящие "очи ревнующей женщины". Или как там поется, у "Марсианок"?

– Нет. Он сказал, что подслушал, как его давило… как его начальник с Полиной базары водил. И тот Полине сказал, что все знает про вас.

– Подожди-ка! – Я отложил ложку, потому что ушки мои устремились на макушку. – Еще раз! Кто сказал и кто все знает?

– Начальник моего куска…

– Как его зовут? Я имею в виду начальника?

– Так этот… Антон Константинов, наш главный охранник.

– А кто подслушивал?

– Мой кусок.

– Кого?

Она снова схватилась за графин, но я отобрал посудину:

– Стоп, красотуля! Сначала поговорим, потом выпьем.

Марьяна вскочила, глаза ее все так же сверкали, а грудь ходила ходуном. В гневе она стала просто красавица, а на меня уже подействовал выпивон, и мне захотелось, чтобы глаза ее были рядом, а грудь оказалась в моей руке, и я встал, и все так и случилось, и сосок ее уколол мне ладонь, и я почувствовал грохот ее сердца, и мое застучало в ответ, и мы снова сделали то, что они называют "гонять слюни", и губы у нее опять были теплыми, мягкими и влажными, но на сей раз это вовсе не был поцелуй старшего товарища, и надо было вовремя остановиться.

И я остановился вовремя. Как Арчи Гудвин. Или как Вадик Ладонщиков? Да не знаю, как кто! И знать не хочу!

– Так что там Константинов? – Я вернулся на свое место.

Он с трудом перевела бурное дыхание.

– У Константинова любовь-морковь с Полиной. То есть он в нее насмерть втюрившись, а она ломается, вроде как не хочется ей с ним. Вот он и склеил с нею разборку после того, как Кавказец разбился, и сказал, что все про вас с нею знает… Ты ее трахал?

– Нет.

Как, черт возьми, хорошо, когда не надо врать! Как, блин, в кайф, если не нужно лепить горбуху и гнать пургу!

– Правда?

– Правда.

Да здравствует любовь-морковь и сопровождающие ее эмоции! Да здравствует его величество первородный грех! Да здравствует разделение мира на кусков и лоханок! Какие вещи узнаёшь! А ведь так бы и строил догадки, если бы не ревность влюбленной мадемуазели и влюбленного в мадемуазель паренька из службы безопасности… Если бы мадемуазель не втюрилась в Арчи Гудвина, паренек никогда бы не сказал ей про Шантолосову и Константинова. А она бы не сказала про них мне. Воистину, все в жизни вертится вокруг денег, любви и ревности. Ну, ладно пусть не все, но если и не все, то очень, очень многое…

Это была, в общем-то, банальная мысль, но вслед за нею пришла мысль совсем не банальная и до такой степени важная, что меня оторопь взяла. И чтобы спрятать растерянность, я снова взял ложку и принялся есть солянку, размеренно и целеустремленно, словно от этого процесса впрямую зависела моя жизнь. Это была та самая мысль, которую я пытался зацепить еще вчера, но так и не сумел.

Все дальнейшее этим вечером происходило уже путем, предначертанным судьбой. Теперь я был должником Марьяны, и мы продолжили обед, болтая ни о чем. Марьяна оказалась девочкой не только умной (это я понял еще в первый вечер), но и очень чуткой. Больше она не вспоминала ни о Полине Шантолосовой, ни о своем куске. Вскоре на своем месте объявилась кучерявая сингерша по имени Груша Грушина, и мы раздернули шторы, и нас тоже разбудили вороны-москвички, и мы, сняв наушники, слушали ветер, и вновь рыболовы, закинув лески, ловили в сети наши души…

Когда мы вышли из кабактерия, судьба продолжала выстраивать нашу жизненную дорогу. Откуда-то вдруг появился ладно скроенный крепышок, чуть ниже меня ростом, рыжеволосый, под джинсовой рубашкой у которого просматривались бугры накачанных мускулов.

– Егор! – запищала Марьяна. – Егор, не надо разборок. Греби ушами в камыши! Потом тему перетрем.

Качок мотнул головой:

– Не-е, сучка мокрохвостая. Это мы с тобой потом тему перетрем. А кексу твоему я сейчас по кокам нащелкаю. На всю жизню фафля засохнет. – Он крепко взял меня за локоть. – Пошли-ка, дядя!

– Пошли, сынок! – сказал Арчи Гудвин.

Марьяна ухватила меня за другой локоть:

– Не надо, Макс! Не связывайся!

В голове у меня слегка шумело от выпитого, но Арчи Гудвин знал, что мастерство не пропьешь.

– Постой здесь, девочка, – сказал я. – Мы быстро.

И мы пошли за угол ближайшего дома.

Наверное, Егор хотел меня изуродовать, потому что в морду дать можно было, и не уходя с глаз людских. Мастерство не пропьешь. И Арчи Гудвин, и капитан Вадим Ладонщиков прекрасно знали, что к противнику нельзя поворачиваться спиной, и я сторожил каждое движение качка.

Мы вошли во двор.

– Идем за мусорные баки, – предложил паренек.

– Идем, – согласился я.

Он провел боковой в челюсть, едва мы скрылись за баками. Я поймал его руку на блок, обхватил запястье, приложил соответствующее усилие, и равнодействующая наших намерений сломала ему кость. В запале он не сразу понял это, снова напрыгнул. Я не собирался его убивать, поэтому просто встретил прямой и проследил за тем, чтобы он не ударился головой об мусорный бак – вовремя схватил левой за воротник. А потом заехал ему в солнечное сплетение, и он, хрипя, распростерся на асфальте.

Мастерство не пропьешь! Зря он не узнал заранее, что я раз в неделю хожу в спорткомплекс! Вот только на этой неделе не удалось, но одно пропущенное занятие – не смертельно.

Я поднял Егора с асфальта и усадил, прислонив спиной к баку.

– Все равно я заправлю Марьяхе смычка в скрипку, – прохрипел он. – Блядь, ты мне руку, сука, сломал.

Я наклонился к нему и негромко сказал:

– Слушай меня внимательно, сынок. Я не хочу, чтобы ты умер, а кость срастется. Но если ты еще раз скажешь плохо об этой девушке или помешаешь мне, тут же твоему начальнику, господину Константинову, станет известно, что ты звонишь языком об его личных делах. В твоих интересах, сынок, пережить сегодняшний день без злобы. – Я внимательно посмотрел ему в глаза. – Уж поверь мне!

Взгляд его сказал мне, что теперь я сломал ему не только руку. И вряд ли он сунется к Марьяне еще раз.

– Договорились, сынок?

Он молча сплюнул.

– Вот и хорошо, – сказал я. – Ну, пока! А тебе лучше сразу в травмпункт, гипс накладывать.

Я вышел из-за баков и тут же наткнулся на Марьяну.

Нет, мадемуазель у нас была явно не робкого десятка. Она молча прижалась ко мне, и я вновь ощутил упругость ее ананасов и твердость сосков.

– Я все видела, – сказала она потом.

– Руку я ему все-таки сломал, – повинился я.

– Не парь бабку в красных кедах! Он сам на звон колоколов напросился.

Судя по лексике, она уже пришла в себя. Я взял ее под руку, и мы пошли прочь от мусорных баков.

Марьяну теперь было просто не остановить, и она трепалась не умолкая, и скоро я уже знал имена всех ее подружек, и кто с кем крутит, и у кого всерьез, а у кого потому что надо, и рядом со мной семенила обыкновенная недавняя школьница, которой явно было в кайф прижиматься к моему боку и заглядывать мне в глаза. Наверное, так на ней сказывалось возбуждение. Я тоже был возбужден дракой, и мне все время хотелось делать грудь колесом и распускать хвост, и я делал и распускал, и возбуждение дракой медленно перерастало в иное возбуждение, и я все больше превращался в павлина, а она поощряла меня, сказав, что знает, где самое безопасное место на земле, и когда я поинтересовался – где же, она сказала, что за моей спиной, и я совсем развесил уши и стал павлином окончательно. А судьба продолжала толкать нас друг к другу, и мы прикасались друг к другу и терлись друг о друга, и эти прикосновения вгоняли нас в дрожь, и мы то и дело принимались "гонять слюни", и вскоре выяснилось, что у Марьяны дома нет сегодня родителей, и наше нетерпение превратило нас в две натянутых струны, и я отправился ее провожать и был приглашен попить чаю, и даже чайник был включен, но струны были натянуты уже так сильно, что не оборвать их можно было только одним способом – содрать друг с друга одежду и, трясясь от нетерпения, вцепиться друг в друга и выгнуться навстречу друг другу, касаясь смычком и скрипкой, и мы свалились прямо здесь, на ковре у обеденного стола, и она уже нетерпеливо бодала меня пылающим лоном, то в колено, то в бедро, и я знал, что нет у меня иного пути, кроме как в пылающую бездну, потому что так все и было запланировано – причем не только ею, Марьяной, или судьбой, но и мною. Иначе зачем я купил по дороге в "Северную Венецию" пачку презервативов?

И я отпустил узду окончательно и, продолжая кормить френду ласками, полез в карман валявшихся рядом брюк – за резиновым другом.

39

Среди ночи, вернувшись от Марьяны, я улегся спать на диване в кабинете.

Было бы странно после случившегося завалиться под теплое крыло к половине, и я этой странности себе не позволил. Тем более что заботливому супругу совсем ни к чему будить свою благоверную Тем более что, даже приняв у Марьяны душ, я ощущал исходящий от меня несмываемый запах секса, и таксист, переправлявший меня с Долгого Озера на Голодай, то и дело выразительно поглядывал в мою сторону…

Ненасытная Марьяна выпила из меня все жизненные соки, и вроде бы я должен был спать без снов, но не тут-то было. Как ни странно, снилась мне снова Марьяна, и я опять валял ее по ковру, пока не сообразил вдруг, что у Марьяны черные Полинины волосы, и моя хотелка тут же умерла, и я начал предоставлять работодательнице отчет по делу "Б@З"…

Разбудила меня Катя.

Я тут же шмыгнул в душ и снова полировал фигуру – мылом и мочалкой, и гелем, и снова мылом и мочалкой, пока Катерина не постучала в дверь:

– Максимка? Ты там не заснул?

Я проворчал что-то типа "сейчас, просыпаюсь и выхожу" и свернул процесс морального и физического очищения. Впрочем, уже через пару минут я обнаружил, что все ограничилось лишь физическим очищением.

– Полезной оказалась встреча? – спросила Катя, когда я заявился на кухню.

Мне удалось сохранить невозмутимость.

– Да.

Хотя на душе завозили железом по стеклу…

А потом мы сели завтракать (разогретые в микроволновке замороженные блинчики с ежевикой – Фриц бы уничтожил меня презрением!), и Катя спросила:

– Не расскажешь?

– Нет, – сказал я.

– Почему?

Она смотрела мне прямо в глаза, но я выдержал взгляд. А потом заставил физиономию расплыться в открытой улыбке и сказал:

– Потому что по этому делу я постоянно встречаюсь с женщинами. И тебе об этих встречах не стоит знать.

Хорошо, черт возьми, когда можно обойтись без вранья!

Конечно, она купилась на возможность существования второго смысла. "Потому что дело стало опасным. И тебе не стоит об этом знать"…

– Будь, пожалуйста, осторожным, – произнесла она мягко заветную фразу.

А я и отвечать не стал – просто кивнул.

Собравшись, мы спустились в гараж, сели в машину.

– Жаль, у нас нет бортового компьютера, – сказал я.

– Нетерпение – мать ошибок, – заметила Катя. – Почему бы тебе не позвонить Полю? Он все доложит.

– Нетерпение матерью быть не может, матерью может быть только нетерпеливость. – Я усмехнулся и взялся за сигареты. – Ты не поняла, малышка… Поль доложит, что сообщение из Тамбова еще не пришло. Но я вовсе не об этом… Бортовой компьютер – это другой стиль работы, напрямую, а не через чужие глаза, пусть и оптоэлектрические… или как их там?.. Когда надо звонить, это похоже на работу детективов прошлого века. Эмоционально все идет по-другому, а значит, и мысли рождаются совершенно другие, и, вполне возможно, что нужных для дела мыслей не рождается и вовсе.

Мы закурили.

– Наверное, ты прав, – сказала Катя. – Вот справимся с этим делом, сможем и бортовой компьютер поставить. Они в последнее время подешевели, я уже интересовалась.

Я включил зажигание, мы поползли наверх, охранник на выезде привычно глянул в пропуск и отдал мне честь. Через пару мгновений "забава" оказалась на поверхности, и я привычно проверился. "Ауди", разумеется, поблизости не наблюдалось, но, едва я вывернул в проезд между домами, позади тронулся серый "фольксваген", которого я никогда здесь не видел. Это еще ни о чем не говорило, однако, когда я выкатил в боковой ручей, потом на улицу, потом докатил до разрыва в разделительной полосе и развернулся, "фолькс" с готовностью повторил мои маневры.

Это мне не понравилось.

Доехав до перекрестка Наличной, я изменил маршрут. То есть, попросту повернул направо, собираясь миновать станцию метро "Приморская", там, перед мостом через Смоленку, свернуть налево и проехать вдоль "Великой китайской стены", длиннущего дома, протянувшегося от метро почти на весь квартал.

Слава богу, "фолькс" за мной не последовал – покатил прямо, – но когда мы подъехали к Вавилонской башне, он стоял на другой стороне улицы, вытаращив на окружающее слепые глаза тонированных стекол.

Можно было, конечно, подойти, постучать по капоту и, когда стекло опустится, попросить прикурить, но это бы означало, что слежку я обнаружил, и скорее всего он бы потом попросту уехал, а взамен объявился кто-нибудь другой, помудрее и поосторожнее, которого я мог бы и не обнаружить. А как известно, предупрежден – значит, вооружен. На сем и остановимся. А то что мы не поехали на работу коротким путем… Да просто завернули к метро купить газету и познакомиться с мнением спортивного обозревателя Даниила Маркова по поводу состава нашей сборной на открывающемся сегодня очередном Кубке мира по хоккею.

Зайдя в здание, я спросил у охранников, не интересовались ли нашим агентством вчера вечером или сегодня утром. Оказалось, интересовались. Оказалось, уже ждут наверху.

Мы с Катериной переглянулись и поспешили к лифту.

40

Сегодня на этаже дежурил опять Вовец.

– Вас уже ждут, – сказал он, едва мы вышли из лифта.

– Кто? – спросил я.

– Какая-то баба. Ни разу ее не видел.

Ни хрена себе струна! Мне вдруг взбрело в голову, что это Марьяна. Аж холодок по спине пошел. Сейчас ее увидит Катя и сразу все поймет. Особенно, если Марьяна заявилась в своей облегающей футболке…

Нет, конечно, это была вовсе не Марьяна. На одном из стульев сидела дама лет сорока, в сером брючном костюме и серой же шляпке. На улице я бы на такую и внимания не обратил. Глаза зачуханной коровы. То есть брошенной жены.

И чего я вдруг про Марьяну вспомнил? Она же на работе уже, наверное… Вот уж воистину – вечно совесть не чиста на причинные места!

Мы открыли офис, Катерина осталась в приемной – отшивать нежданную клиентку, которая нам сейчас была нужна, как собаке пятая нога, – а я прошел прямо в кабинет.

Первым делом, разумеется, поинтересовался у Поля – не пришло ли сообщение от тамбовских наследников Пал Палыча Знаменского.

Увы, "Пал Палыч" молчал, как боевик-террорист на допросе.

Мне сразу сделалось нестерпимо скучно (как говорит Марьяна – душно), поскольку именно от запрошенной информации я собирался сегодня двигаться дальше. Что ж, за неимением гербовой пишут на простой… Я подумал немного да и рассказал Полю о событиях вчерашнего дня – выложив, разумеется, слухи, принесенные Марьяной, и пропустив, разумеется, постельные (вернее, коверные) игры с нею, – и попросил сетевого агента снова проанализировать ситуацию.

ИскИн по-прежнему считал наиболее вероятным корыстный мотив.

Тогда я спросил, как бы изменилась его оценка, если бы оказалось, что слухи, принесенные Марьяной, – есть исключительно плод ее воображения. Он не понял, для чего ей могло понадобиться вранье. Я объяснил. Тогда он заявил, что я переоцениваю свои мужские достоинства. Я поинтересовался, имеет ли он вообще хоть какое-то представление о мужском достоинстве, если понимать под достоинством не человеческое качество, а половой орган. Оказалось, что имеет, что в Сети данных об этом предмете пруд пруди, что за прошедшее время он подробно ознакомился с материалами о сексуальных отношениях между мужчинами и женщинами, поскольку ни в малейшей степени не доволен своими способностями оценивать такой мотив как убийство из ревности. И насколько же повысились эти его способности, поинтересовался я. На ноль процентов, ответил он, поскольку ему так и не стало понятно, что такое ревность. Судя по всему, это понятие относится к той же области, что и интуиция, а посему ему пока недоступно. Пока? – удивился я и выразил уверенность, что доступной ревность ему так и не станет. Он не понял скрытого смысла моего выражения и предложил поспорить на сто баксов, что станет, а разобьет наш спор пусть Катерина…

На сей раз я просто предложил ему прекратить дозволенные речи. Во-первых, потому что само предложение поспорить слегка поколебало мою уверенность в его невозможности освоить сферу человеческих эмоций. А во-вторых, потому что понятия "Катя", "Марьяна" и "мужское достоинство" не должны стоять рядом.

Предложение, выраженное в форме приказа, сетевым агентом всегда выполняется, и ИскИн заткнулся.

А я продолжал думать о Кате и Марьяне.

Нет, меня не удивляла та легкость, с которой я изменил законной супруге. В конце концов, я проделывал это не однажды – там, на Юге. Хотя это и не одно и то же – там, на Юге, была просто звериная, физическая страсть (собственно, я даже не считал ее изменой); а вот происшедшее вчера никакая изощренная фантазия не смогла бы превратить в звериную страсть. Нет, это был совершенно осознанный поступок. С другой стороны, "прости меня, моя любовь" Земфиры всегда будила во мне оную страсть, поскольку именно под "мою любовь" я увидел когда-то это, подсмотрев, как переодевается в своей комнате нянька Ленка.

Я даже крякнул. Очень подходящая получалась оправдательная цепочка – песня Земфиры, это няньки Ленки, выпитая водка, упругие ананасы Марьяны, драка с качком Егором, одиночество вдвоем, – и стоило бы, наверное, ухватиться за нее, но, с другой стороны, я прекрасно знал, что цепочка на самом деле иная – исключительно упругие ананасы Марьяны и выпитая водка – и что она ни в малой степени ни оправдательная. Другое дело, что оправдание мне совершенно не требовалось, и с каждой секундой размышлений я понимал это все больше и больше, как и то, что впереди непременное продолжение и что то же самое произойдет между мною и Полиной, если сложится подходящая ситуация. Потому что успех в деле для меня много важнее, чем верность. И будь я проклят, если это не так!

В общем, я проиграл в эти игры с собственной совестью и чувством долга около часа.

А потом мобильник разразился битловской композицией "Вчера".

Я глянул на дисплейку. Звонил Андриан Чертков, новый знакомец, соглядатай из "Буряка и партнеров".

– Привет, – сказал он. – Тебя еще интересует, кто купил информацию, оставшуюся после смерти того мужика с кавказской фамилией?

– Разумеется, – сказал я, почувствовав, как застучало сердце.

– Имени мне узнать не удалось, но это баба, причем из той же конторы, где и сам погибший работал.

– Неужели из "Бешанзерсофта"?

Мысли мои понеслись вскачь – от Марьяны к Полине, от Полины к Аните Зернянской, от Аниты Зернянской к секретарше Елене Владимировне… И снова к Полине, потому что наиболее вероятной покупательницей после вчерашних ньюсов, на мой взгляд, могла быть только она.

– Да, из него самого, – сказал Чертков.

– А надеяться на то, что узнаешь имя этой бабы, можно?

– Нет. Я и про бабу-то тебе никогда не говорил. Понятно? – В голосе Черткова прозвенела сталь, и даже как будто изогнулись кверху усы.

Эта картина, разумеется, всплыла перед моим внутренним взором, и я ее прогнал прочь.

– Понятно. При случае с меня стакан.

– Не давши слова, держись, а давши, крепись! – В трубке послышался смешок, и Чертков отключился.

А я скормил полученные сведения Полю и попросил просчитать, кто из знакомых нам дамочек "Бешанзера" – наиболее вероятный покупатель. ИскИн поскрипел мозгами и выдал имя: Полина Шантолосова. Вероятность – 80%.

Теперь настало время скрипеть моим мозгам.

Что делать? Позвонить Полине и спросить напрямую – откуда она узнала, что Георгий Карачаров нанял для расследования известных ей смертей детективное агентство? А она заявит, что он ей сам сказал. Кстати… А не последовала ли смерть Карачарова по той самой причине, что "Буряк" отыскал ему жареные факты?

Я позвонил Черткову.

– Слушай, – сказал я, когда он отозвался. – А сам первоначальный заказчик от вас часто информацию получал?

Чертков минуту поартачился, блюдя секретность, но потом сдался:

– В конце каждого дня. Ежедневно в девятнадцать часов. Только не спрашивай меня, какую информацию он получил от нас перед своей смертью. Я больше не скажу тебе ни слова.

Я его понимал: сам бы в такой ситуации рта не раскрыл. А ведь надо мной никакого начальства нет, кроме клиента.

Отложив телефон, я вновь принялся ломать голову – звонить Полине или не звонить. Сдерживало меня лишь то, что говорить-то особо и не о чем – за душой у меня одни догадки.

Но тут пришло долгожданное сообщение из Тамбова. Долгожданное – в смысле моего нетерпения, а не их медлительности. Наоборот, они справились с заданием быстро и, думается, по той причине, что их земляк Константинов был известным человеком, и досье на него было собрано давно.

Для повышения квалификации я велел Полю сопоставить биографические данные Антона Константинова и Полины Шантолосовой. Сам-то я и так едва не прыгал от нового предвкушения удачи.

Моя догадка подтвердилась. Антон и Полина учились не только в одной школе, но даже в одном классе, а значит, хорошо были знакомы еще с детства, и это была печка, от которой уже можно было танцевать.

Я вытащил из кармана мобильник и отыскал в его телефонной книге Полину. А когда она отозвалась, сказал:

– Слушайте меня внимательно и не говорите ни слова. И только, когда я закончу, произнесите слово "ясно".

41

Она поднялась по эскалатору станции "Удельная" ровно за две минуты до назначенного мною времени.

Я, обретя уже привычную личину – при парике и усах, – околачивался внутри расположившегося в наземном вестибюле книжного магазинчика, имея возможность не только знакомиться с содержанием книги, у которой даже названия не знал, но и наблюдать сквозь прозрачные стены за всеми сходящими с эскалатора.

Полина огляделась, не обнаружила меня и, как мы и договорились, отправилась наружу. Я отложил книжку и, сопровождаемый разочарованным взглядом девушки-продавщицы (как будто я ей уже пообещал купить эту книжку!), покинул магазинчик. Догонять Полину я, разумеется, не стал. Наоборот, выйдя из вестибюля, постарался отстать от нее подальше, фиксируя всех, кто шел в том же направлении, что и она.

Мы дотопали до проспекта Энгельса, перешли на другую его сторону и повернули направо. Между нами было человек десять, которые двигались тем же маршрутом. Мы прошли мимо меблирашек, в которых я скрывался некоторое время в прошлом году, свернули налево, на Дрезденскую улицу, прошагали до проспекта Мориса Тореза, повернули направо, прошли мимо здания клиники Академии наук и, дойдя до Манчестерской, снова свернули направо.

Тут, возле мастерской под вывеской "Ремонт часов. Замена питающих элементов", я Полину и догнал. Разумеется, к этому моменту я уже давно убедился, что хвоста она за собой не притащила. Очутившись рядом, я приложил палец к губам и знаками показал ей, чтобы оставалась на улице, а сам зашел в мастерскую.

С прошлого года тут ничего не изменилось. Мое появление сопроводилось звяканьем все того же старомодного колокольчика, и появился на сей звук все тот же Петр Парамонович. Судя по выражению лица, он меня не узнал. И не удивительно, потому что за год перед ним тысячи людей прошли. Я напомнил ему о нашей прошлой встрече и объяснил, что мне нужно сейчас. Как ни странно, такса и здесь не изменилась – рубль демонстрировал свою прочность не только во всем мире, но и в области, наглухо закрытой от большинства народонаселения.

Хозяин пригласил меня в каморку, в которой также ничего не изменилось, принес прошлогодний прибор и задал прошлогодний вопрос:

– Пользоваться умеете?

Для разнообразия мой ответ на этот раз был утвердительным.

Мы оставили прибор на столе и вышли. Я отправился на улицу, снова прижал палец к губам и за руку провел Полину в закуток. Она смотрела на меня с удивлением, то и дело открывала рот, как вытащенная из воды рыба, но ни одного звука так и не издала. Я снова приложил палец к губам и включил прибор. Индикатор загорелся красным, а дисплей показал частоту, на которой работал "жучок". Я нажал кнопку. Индикатор остался красным – жучок был активным, передачу вел постоянно.

Я в очередной раз приложил палец к губам, подошел к Полине и начал осматривать ее одежду. Она смотрела на меня еще с большим удивлением, но по-прежнему не издавала ни звука.

Я нашел его почти сразу – "жучок" прятался под отложным воротничком блузки, маленький, с головку английской булавки. Нанотехнологии, блин!..

Я указал пальцем в сторону воротничка… и оторопел, потому что Полина стремительно, легкими движениями, расстегнула на блузке пуговицы, открыла моему взгляду прикрытую полупрозрачным бюстгальтером грудь и призывно улыбнулась.

Меня всегда поражало, как быстро (а порой и незаметно для мужского взгляда) женщины умеют обнажать свои прелести. Только что все было застегнуто, мгновение – и поцелуй в губы становится всего-навсего преамбулой, а для амбулы уже открыто большее. Потрясающая шустрость! Наверное, это как для детектива уметь вести слежку. Можно сказать, профессиональные навыки…

Я посмотрел на улыбающуюся Полину, проглотил слюну (а кто бы не проглотил?) и помотал головой. Полина улыбнулась еще призывнее, однако прелести спрятала. Я оттянул воротничок и выразительно посмотрел на "жучка". Полина скосила глаза и наконец все поняла, закивала головой. Тогда я вывел ее из каморки, опять же знаками отправил на улицу, отдал хозяину прибор.

– Возможно, я еще появлюсь тут в ближайшее время.

– Да на здоровье! – сказал Петр Парамонович. – Мы всегда рады старым клиентам!

Я вышел на улицу и громко сказал:

– Здравствуйте, Полина!

42

Дальше мы довольно артистично и более или менее убедительно разыграли сцену свидания.

Я наговорил кучу комплиментов по поводу Полининого прикида и получил в ответ неменьшую кучу благодарностей, в которой, помимо собственно благодарностей, присутствовало поддразнивание и побуждение к дальнейшему. Я спросил, с какой стати нас занесло именно в эти места. Полина объяснила, что любила гулять в Сосновке еще в студенческие времена. Я спросил, не уволят ли ее из компании за использование рабочего времени в личных целях. Она сказала, что обязательно уволит саму себя, если наше свидание не сопроводится моим отчетом о проделанной работе.

Кормя друг друга этими глупостями, мы пересекли проспект Тореза и углубились в Сосновский лесопарк, по песчаным дорожкам которого прогуливались такие же, как мы, парочки, а на скамейках под выключенными сейчас фонарями сидели седовласые пенсионеры и пенсионерки. Мы дошли до свободной скамейки и присели. На лице Полины был прямо-таки написан некий, сильно занимающий ее вопрос.

Но я опять приложил палец к губам. Потом осторожно отогнул воротничок ее блузки, вытащил иголочку "жучка" из ткани и воткнул в один из нижних листиков росшего за скамейкой шиповника. Потом взял Полину за руку и повел прочь. Мы перебрались на другую свободную скамейку, и только теперь у нас появилась возможность беседовать по-настоящему, а не пудрить подслушникам мозги.

– Ну вот, – сказал я. – Теперь мы можем поговорить свободно

– Неужели нас подслушивали? – тут же спросила Полина.

– Еще как! И, полагаю, далеко не в первый раз.

– Вы думаете?

– Не думаю. Я просто уверен.

Сомнение во взгляде Полины быстро переплавилось в любопытство, а потом – и вовсе в озорство.

– Я полагаю, он меня ревнует к вам, – сказала она.

– Константинов?

– Да.

– Прямо так уж и ревнует…

– Ревнует, ревнует!

Я снова взял ее за руку:

– Расскажите мне, пожалуйста, о нем.

Полина осторожно освободилась, откинулась на спинку скамейки, достала из сумочки пачку сигарет. Я дай ей прикурить.

– Мы ведь с ним учились в одном классе, – медленно проговорила она. – И даже за одной партой сидели какое-то время.

Я кивнул, но промолчал. Похоже, ей не очень хотелось рассказывать о том, что мне требовалось узнать, и любая моя реплика – хоть умная, хоть глупая – могла только помешать.

– Антон был влюблен в меня с седьмого класса. Сначала я была к нему равнодушна, но потом мне стало льстить его внимание. Еще бы, такой парень, душа любой компании, спортсмен, лучший футболист школы! Девчонки по нему просто сохли, друг дружке глаза готовы были выцарапать, даже дрались. Ну как было не обратить внимания на такого! Вот и я… Нет, это было просто короткое увлечение, и он мне очень быстро надоел. Если бы я знала, что его отношение ко мне столь серьезно, я бы сто раз подумала… Для меня ведь это ерунда была. Подумаешь, пара поцелуев на школьной дискотеке! Мы даже не переспали ни разу. Потом он уехал в Тамбов, у него в футболе здорово получалось, ну и пригласили в клуб тамошний. "Спартак", по-моему… А я уехала учиться в Питер, в Политех… то есть в Технический университет, он так в ту пору назывался. А потом, мы уже с Петей были, я узнала, что Ант к нам переехал, за "Зенит" играет. В общем, разыскать его было нетрудно. Однако теперь я уже была более осторожна, авансов ему не давала. Ведь он по-прежнему был в меня влюблен.

– Откуда вы знаете? – не удержался я.

– Женщина всегда это знает. Вот вы в меня не влюблены, хотя мне очень нравитесь. Но для вас важнее жена. А теперь еще появилась эта юная девица, из нашей компании.

– Откуда вы знаете? – повторил я.

– Да уж знаю. Антон мне рассказал про нее, когда закатил сцену ревности. Ему было известно, что мы с вами встречались. И теперь мне понятно, что он знал даже, о чем мы с вами разговаривали. Более того, мне теперь стало ясно, почему он вдруг, заходя по утрам ко мне в кабинет, начал лезть с поцелуями. Я ведь крайне редко ношу одну и ту же одежду два дня подряд. Так что ему каждое утро приходилось заряжать мои блузки и платья этой маленькой булавочкой.

– Послушайте, Полина… Как бы выразиться?.. Вот вы сказали, что не любили Константинова… Так почему же вы?.. – Я не сумел закончить вопрос, потому что он был слишком личным, а я вовсе не был уверен, что мне уже разрешено задавать подобные вопросы.

Она некоторое время смотрела на тлеющую сигарету, потом подняла голову и одарила меня грустной улыбкой:

– Вы – мужчина, Максим. Вы просто не поймете. Ведь у Петра давно уже была мне замена, а Георгий… Георгию нравилось со мной трахаться… вернее ему нравилось трахать чужую жену, но он меня и на столечко не любил. – Она приложила большой палец левой руки к кончику мизинца. – Так что…

Она не договорила, но я все понял.

Это был запасной вариант, спасательный круг, когда ее личная жизнь – а в этом Полина не сомневалась – пойдет ко дну.

Она была не только умна по работе, но и мудра по жизни. Она не слишком приближала Антона к себе, но и не отталкивала. Она не давала ему авансов, но и не просила оставить ее в покое. Когда травмы принудили "АНТа-25" преждевременно завершить карьеру профессионального футболиста, она помогла ему устроиться на работу в собственную компанию и оказывала всяческое содействие в продвижении по служебной лестнице. Потому то, не имея высшего технического или экономического образования, он и дорос до совета директоров…

На нас пала тень – будто гигантская птица своим крылом закрыла солнце.

Мы одновременно подняли головы.

Это была вовсе не птица – над деревьями с негромким рокотом проплывал прогулочный дирижабль "Ассоциации воздухоплавателей Петербурга", реализуя модный в этом сезоне способ сочетания полезного с приятным. По оранжевому брюху дирижабля бежал серебром рекламный слоган:

Полетайте, поглядите,

В помощь вам АВПа рука -

Коль увидеть надо Питер,

Поднимитесь в облака.

Как будто с земли северную столицу увидеть нельзя…

Я представил себе, как в этот момент сидит в гондоле дирижабля Антон Константинов, вооружившись фотоумножителем, смотрит в иллюминатор и разглядывает нас, шепча себе под нос: "Ужо я вам, прелюбодеям!"

Чушь какая!.. Хотя, может, и не чушь. Помнится, кто-то подглядывал за некой дамой, забравшись на верхотуру Исаакиевского собора. И не зря подглядывал.

Дирижабль уплыл в сторону Поклонной горы и Суздальских озер.

Полина проводила его равнодушным, невидящим взглядом, закурила новую сигарету и продолжила рассказ.

Когда погиб муж, она приняла случившееся за чистую монету – ей было известно, что Петр раскатывает по дорогам с отключенной подушкой безопасности, а порой даже и не пристегнутым. Его периодически ловила дорожная инспекция, и он платил немалые откупные и штрафы.

Потом точно такая же смерть настигла Васю Зернянского, и Полина заподозрила, что дело неладно. Зернянский, правда, тоже катался, пренебрегая правилами безопасности и даже в разговорах бравировал этим, что выводило из себя его придурочную супругу Аниту, но две одинаковые аварии подряд наводили на размышления. И чем больше Полина размышляла над случившимся, тем больше в голову лезли мысли о предумышленных убийствах. Она стала думать над возможными причинами. На первом плане, разумеется, оказалась корысть. Но с точки зрения расследования корысть была бесперспективным мотивом – в этом случае убийцей мог оказаться едва ли не любой член совета директоров. Полинины мысли зацепились за другое. Она знала, что Антон просто ненавидел Петра, к тому же в нем в очередной раз вспыхнули старые чувства к подружке детства, он уже пытался с нею объясниться, да она все перевела в шутку. Карачаров тоже не любил ее мужа и не раз говорил своей любовнице, что с удовольствием бы открутил ему голову за все ее обиды.

В конце концов, рассмотрев все и так и этак, она решила, что организаторами случившегося могут быть либо Антон, либо Георгий Карачаров. Она, правда, не понимала, зачем после Бердникова убийца отправил в могилу и Зернянского, ведь к Василию ни Антон ни Георгий никакой ненависти не испытывали. Это убийство как раз носило оттенок меркантильности. Но потом ей пришло в голову, что с этой целью оно и было предпринято – придать обоим преступлениям корыстный характер и скрыть истинную цель первого убийства. В общем, какие бы варианты она в своих раздумьях не рассматривала, мысли ее возвращались к воздыхателю Константинову и любовнику Карачарову.

– Почему? – спросил я.

Она пожала плечами:

– Не знаю. Понимаете, Максим… Мне не давала покоя мысль, что Петя с Василием погибли из-за меня. Считайте это комплексом… Да как хотите, считайте! Я прекрасно отдавала себе отчет, что организовать убийство Петра могла и эта финтифлюшка Анита, чтобы вывести своего мужа на первую роль в компании. А потом, когда одно убийство сошло с рук, пошла и на второе… В конце концов, ее Вася был изрядным бабником, ни одной юбки не пропускал. – Лицо Полины исказила кривая усмешка: наверное, она вспомнила прикосновение его потных рук и к своему телу. – Анита – изрядная ревнивица и завистлива, как все, кому бог не дал таланта.

Я хотел сказать, что большие таланты тоже бывают весьма и весьма завистливы, но промолчал.

– Тем не менее, – продолжала Полина, – я все больше становилась уверенной, что за смертью Пети и Василия стоят либо Антон, либо Георгий. Однако подступиться к ним я не могла. Я понимала, что эти гипотетические преступления организованы очень умно, раз менты не нашли никаких оснований для возбуждений уголовных дел. По той же самой причине я не могла обратиться в милицию. Ведь у меня и по сей день нет ничего, кроме подозрений. Но и бездействовать я тоже не могла. И тогда я нашла выход. Для начала я поговорила с Георгием, сказала, что две смерти в автомобильных авариях подряд не кажутся мне случайными, и попросила его обратиться к частным детективам. Чуть позже такой же разговор состоялся у меня и с Антоном. – Полина достала очередную сигарету, и я снова дал ей прикурить. – Я ведь что думала?.. Я думала, что тот, кто организовал убийства, не станет предпринимать меры по розыску самого себя… Конечно, это глупость, я и тогда понимала, что это глупость, но в тот момент такая идея показалась мне перспективной. Да собственно, ничего другого мне просто не пришло в голову. Мне ведь не с кем было посоветоваться. – Она сделала три быстрых затяжки, будто не курила два часа кряду, и стряхнула пепел в стоявшую рядом со скамейкой урну. – Увы, расчет мой не оправдался ни на йоту. Оба они обратились в частные детективные агентства: Антон – к вам, а Георгий – к… – Она достала из сумочки капэкашку, потыкала стилетом кнопочки. – В детективное агентство "Буряк и партнеры". Правда, он обратился в агентство позже, чем Антон, – уже в тот день, когда вы впервые появились у нас, в "Бешанзерсофте". Как я понимаю Антон нанял вас днем раньше…

– Секундочку, Полина!.. Это не вы случайно купили у "Буряка" информацию, которую они собирали для Карачарова?

Она кивнула:

– Да, я… Я ведь подумала, что Георгий погиб из-за того, что узнал нечто опасное для убийцы.

Я мысленно усмехнулся: не одна ты, голубушка, такое подумала. А еще ты, голубушка, кое о чем не подумала – о том, что купленная информация может оказаться опасной для тебя самой.

Впрочем, давно уже ясно, что Полина Шантолосова – женщина по натуре рисковая. Иначе бы из нее никогда не получилась бизнес-вумен… Так что она вполне могла и подумать об опасности да отмахнуться от нее. Или изобразить из себя приманку… Стоп, парень, не гони лошадок! А почему это при нашей первой встрече Антон Константинов умолчал о том, что действует по заданию Шантолосовой? Хотя, почему бы ему и не умолчать об этом? Ведь тогда потребуется рассказать детективу несколько больше, чем было запланировано… Нет, это не зацепка… Впрочем, погоди-ка! Он ведь сказал тогда: "Нам надо знать…" НАМ! Но я не обратил на эту оговорку внимания. Тогда она попросту не была для меня оговоркой. И ни для кого бы не была, так что это вовсе не прокол…

– А где сейчас находится купленная у "Буряка" информация? – спросил я.

– У меня дома. Я просматривала, что они собрали. Там нет ничего интересного. Разве что слежка за вами. Наверное, Георгий решил, что сначала надо разобраться, кто вы такой. Наверное, он поначалу принял мою просьбу за блажь, и только ваше появление в офисе заставило его зашевелиться.

– Хотелось бы мне ознакомиться с этой информацией…

Она внимательно посмотрела на меня, выбросила недокуренную сигарету в урну и решительно поднялась со скамейки:

– Ну так поехали?

Во взгляде ее сейчас не было ничего, даже призыва, но мне было абсолютно наплевать на это.

– Поехали. Только сначала давайте вернем на свое место иголочку-булавочку. И о делах больше говорить не будем. Кстати, у вас есть с собой деньги?

– Разумеется.

– Дайте мне тыщу. Мы заедем по дороге в одно местечко, я кое-что куплю. Потом включу эти расходы в счет за работу.

Она достала из сумочки и отдала мне синюю купюру с Медным Всадником. Мы встали и под руку проследовали к той скамейке, возле которой я спрятал "жучка". Там сидели две бабульки, божьих одуванчика. Не обращая на них внимания, я влез в куст шиповника и отыскал чудо нанотехники. Отошли чуть в сторону. Бабульки тут же зашептались.

– Чего он там делал-то, Петровна? Презерватив, что ли прятал?

– Не заметила я, Михална. Давай посмотрим, когда они уйдут.

Я воткнул "жучка" на прежнее место, под воротничок Полининой блузки, обернулся и подмигнул бабулькам.

Теперь они точно полезут в куст и прощупают все листья и цветы в поисках неведомо чего.

Мы вышли на проспект Тореза, поймали такси. Я посадил Полину на заднее сиденье, а сам сел справа от таксиста.

– Едем прямо.

Когда слева появился знакомый магазин по продаже спецтехники, я сказал:

– Командир, тормозни-ка, пожалуйста, здесь. – Повернулся к Полине: – Мне хватит десяти минут.

Такси остановилось.

Я выбрался наружу, перешел дорогу и вошел в магазин.

Прошлогоднего хлыща не было, ко мне подошел плюгавенький мужичонка в зеленом, смахивающем на хирургический халате, поинтересовался, что нужно.

Я объяснил.

Он назвал цену.

Я согласно кивнул:

– Беру. Гарантия есть?

– А как же! Восемнадцать месяцев.

– За восемнадцать месяцев, дядя, я переловлю всех "жучков" в городе, – пообещал я.

– Бог в помощь! – пожелал он.

Через пять минут в моих руках оказался полиэтиленовый пакет (как в каком-нибудь супермаркете, но на здешних пакетах не было рекламных надписей), в котором спряталась коробка с такой же штуковиной, какой мы пользовались час назад у Петра Парамоновича. На нашем профессиональном сленге эта штуковина зовется "майор пронин".

– Инструкцию найдете внутри упаковки, – сказал мужичонка, ставя печати в гарантийный талон. – Машина очень и очень приличная, не пожалеете! – Он выдал мне чек и сдачу.

Я кивнул, забрал выданное и выкатился вон. Вновь оказавшись в такси, я скомандовал:

– Васильевский остров, шеф! Жилой комплекс "Гавань". Это возле Морского вокзала, напротив "Ленэкспо". – Я оглянулся на Полину.

У нее были удивленные глаза, но длилось это удивление не больше двух-трех секунд. В конце концов, даже безмозглая Анита Зернянская сообразила бы, что я просто обязан был знать, где жили погибшие бешанзерсофтовцы. Правда, Аните бы для понимания потребовалось побольше времени. Часа четыре, полагаю… Или я не справедлив к этой женщине?

До Васильевского мы доехали в молчании.

Я, как и всякий водитель, оказавшийся на правом сиденье, оценивал действия расположившегося за рулем. Что делала Полина, не знаю – не оборачивался, но, думаю, просто пялилась на идущих по тротуарам, оценивая мужские мышцы и женские костюмы. Впрочем, хотя ничто человеческое ей и не чуждо, я о ней, должно быть, плохо подумал. Ведь над своими ИскИнами она наверняка размышляет не только на работе. Как всякий, кому нравится дело, которым он занимается.

А когда мы десантировались из такси возле ее дома, началось то, чего я и ждал, и боялся. Без балды…

Она принялась соблазнять меня еще в кабине лифта – нажимая кнопку нужного этажа, прикоснулась грудью к моему локтю, и я с трудом сдержал дрожь, почувствовав эту умопомрачающую упругость. А когда мы вышли из лифта, она и вовсе попыталась меня поцеловать. Я не ответил, и, похоже, это возбудило Полину еще больше. Однако внешне она была спокойна. Достала из сумочки ключи, и мы ступили в гигантскую прихожую размерами с нашу с Катей спальню. На стене рядом с дверью мигали огоньки пульта охранной сигнализации, и Полина тут же взялась за мобильник, чтобы уведомить операторов доблестной вневедомственной охраны о том, что в квартиру не вломилось ворье.

В прихожей все демонстрировало состоятельность хозяев – и отделанные позолотой шкафы, и хрустальная люстрочка под потолком, и сделанная из неведомого серебристого металла горка для зонтов. Ну не из серебра же ее выковали, в самом-то деле!

Я достал из полиэтиленового пакета коробочку, а из коробочки – купленный прибор, включил.

Индикатор "майора пронина" сразу стал красным. И не позеленел.

Полина, разобравшаяся с сигнализацией, опять стремительно расстегнула пуговицы на блузке, явив мне картину, которой я уже любовался. Такая картина и мертвого поднимает, но я держал себя в ежовых рукавицах. Я помотал головой и показал Полине "майор пронин". Она поняла, взяла меня за руку жаркой ладонью и привела в гардеробную. "Жучков" там оказалось две штуки – иными словами Константинов зарядил ее одежду уже в тот день, когда мы встретились "У Буратины". Так что зря я тогда восторгался отсутствием хвостов…

Потом все так же, за руку, Полина притащила меня в спальню.

"А может вам придумать что-нибудь эдакое, что могло бы спровоцировать преступника на активные действия?" – сказал мне вчера Константинов.

Я был с ним абсолютно согласен, только не знал, что предпринять. И сейчас я понял, что эдакое существует и спровоцировать преступника на активные действия будет не так уж и трудно. Надо всего лишь сделаться Арчи Гудвином.

Глядя на то, что скрывал полупрозрачный бюстгальтер, сделаться Арчи оказалось нетрудно. Он безотказно просыпался во мне, когда я видел обнаженную женскую грудь.

Между тем Полина гнула свою линию. Она медленно стянула с плеч блузку и сбросила ее на ворсистый ковер. Потом стащила с меня рубашку и брюки, и это было последнее, что она сделала сама. Дальнейшее проделывали уже мои руки. Мы устроились прямо на ковре, рядом с блузкой, обитавшее в которой чудо нанотехники впитывало в себя все звуки, которые мы издавали.

В этом возрасте тело миллионерши почти ничем не отличается от тела небогатой женщины, разве что оно более гладкое и упругое, поскольку миллионерша пользуется дорогими косметическими средствами и через день встречается с массажисткой. А в прочих делах всё – то же.

Розовые соски, банально похожие на спелые вишни, так и притягивали мои губы, и я не мог не поддаться этому притяжению. Знакомо было и дальнейшее – и влажный рот, и плоский упругий живот, и треугольник волос внизу, и вызывающие дрожь прикосновения, и неразборчивые слова, перемежающиеся стонами. Необычно было только одно – эти слова и стоны, кроме меня, слышал сейчас как минимум еще один человек. И в происходящем это было главное. И хотя я сейчас был всего-навсего провокатором, дело я делал с чувством, толком и расстановкой. Подслушнику оставалось только облизываться. Или призывать на мою голову все громы и молнии.

43

Потом мы на пару отправились в душ, и там последовало продолжение. Поскольку "жучок" остался в спальне, это была уже не провокация, а если и провокация, то против меня, а я не железный. Не в смысле, что мне не хватило сил, а в смысле, что я снова не устоял.

И мы снова упивались друг другом, стоя под теплыми струями, бьющими с разных сторон.

Потом Полина спросила:

– Милый, ты не хочешь кофе?

– Конечно, хочу, – отвечал я. – Организм после таких нагрузок требует подкрепления.

Я подмигнул ей с самым похабным видом, а она ответила мне не менее сальной улыбкой.

– Но прежде всего я хочу посмотреть то, ради чего сюда приехал.

– А разве ты приехал сюда не ради меня? – невинно спросила Полина.

– Ради тебя, ради тебя, – соврал я, – но на тебя я уже посмотрел. Пора глянуть и на кое-что другое.

Разумеется, после, как выражаются женщины, этого мы были уже на "ты".

– Уверяю, другое будет совсем не так интересно, как я, – сказала Полина. – Идем!

Она отвела меня в кабинет и усадила за ноутбук. Достала из ящика стола флэшку. Я взялся за просмотр собранной "Буряком" информации, а сама Полина отправилась в самое женское в любом доме место. Я имею в виду кухню, разумеется, а вовсе не то, что представили себе вы…

Просмотр много времени не занял. Полина оказалась права – информация была неинтересной.

Георгий Карачаров и в самом деле нанял "Буряка с партнерами" в тот день, когда я объявился в "Бешанзерсофте". Агент Андриан Чертков впервые столкнулся со мной в клубе "Красный кентавр". В тот же день они сели мне на хвост. Опытные ребята, они быстро сумели выяснить, чем именно я интересовался, поставили наблюдение к дому, где жил художник Симонов, любовник Бердникова, и оттуда начали наблюдать за мной. Они быстро разобрались, кто я такой, но продолжали слежку – наверное, рассчитывали с ее помощью получить какую-то информацию. И в самом деле, чем черт не шутит!.. Марьяну они на заметку взять не успели – просто потому, что в первый раз я встречался с нею до установления слежки, а во второй – когда они следить уже закончили. В офисе "Бешанзерсофта" Чертков не появлялся – сразу после меня делать там ему было абсолютно нечего.

В общем, вся эта информация не стоила даже ломаного гроша, и я, к стыду своему, даже обрадовался, что отданный за нее грош неломаный был изъят "Буряком" не из моего кармана…

В кабинет вошла Полина, принесла на подносе чашку с кофе и сахарницу, потерлась носом о мое ухо. Шаги ее босых ног на пушистом ковре казались трепетом крыльев бабочки.

– Ну, что скажешь, Максим? Не зря я потратила деньги? Пригодилась тебе информация?

Я не стал ее разочаровывать.

– Да, кое-что для меня оказалось новостью. Твои труды и деньги даром не пропали.

Из одежды на Полине был только китайский халат, желтый с красными драконами, короткий, чуть ниже пояса. Немалым его достоинством было то, что он почти ничего не скрывал и подчеркивал красоту и длину ног хозяйки. Но главное, в нем не водились "жучки".

Полина передала мне чашку и угнездилась в кресле, стоящем под старинным торшером – кабинет был обставлен в стиле ретро, и торшер этот казался едва ли не самой старинной вещью здесь. Впрочем, было кое-что и подревнее: книги.

Я встал из-за стола, прошел вдоль шкафов. Тут встречались даже издания конца девятнадцатого века. Мое внимание привлекло собрание книг Райдера Хаггарда из "Библиотеки романов" (Приключения на суше и на море). Я открыл один из переплетенных вручную томиков, полистал. Это была "Дочь Монтецумы" в переводе А. А. Энквиста, издание небезызвестного П. П. Сойкина – с ятями и твердыми знаками на концах многих слов. На обороте титула присутствовала надпись "Дозволено цензурою. СПб., 14 января 1903 г.". Черт-те какая древность!..

– Слушай, дочь Монтесумы, – сказал я. – Это твои книги?

Полина не улыбнулась моей неудачной шутке.

– Родителей мужа. Они уже умерли, Петр был поздним ребенком.

– А твои батюшка с матушкой? – Я отхлебнул из чашки.

Кофе показался мне самым обычным, разве что чуть отдавал жженым. Наверное, у нее какая-нибудь особая кофеварка. Только для VIP-персон…

– Они, слава богу, живы. Живут под Тамбовом, в Дубровке. По-моему, я тебе говорила, откуда родом.

– Да, говорила.

Полина потрепала полу халата, посмотрела на свое обнаженное бедро, перевела взгляд на меня.

Я тоже пялился на ее бедро, и все происшедшее между нами казалось мне чем-то нереальным, давним, почти забытым.

– Жалеешь о том, что произошло? – Полина прикрыла полой халата треугольник светлых волос над лобком.

Я пожал плечами:

– Не знаю… Поживем, увидим.

Она поджала губы:

– Какой ты честный! А соврать нельзя было?

– Зачем? – Я опять пожал плечами. – Жена… – Я не договорил.

Не объяснять же ей, что пожалеть могу не только я, но и она. И что дело совсем не в моей жене. Впрочем, думается, она и без моих объяснений все прекрасно понимает. Иначе бы не потащилась в спальню в блузке с "жучком". Что мешало снять ее и оставить в гардеробной? Правда, тогда бы провокация получилась не столь провоцирующей…

– Ну как? Закончили на этом? Разбежались?

Спарились и разбежались, – вспомнил я. Спарились и разбежались… Потому что стало вдруг стыдно друг перед другом. Что за чертовщина?

– Да, – сказал я. – Мне, пожалуй, пора. Теперь я знаю, что делать дальше.

Вот так комплиментик!

Однако она не обиделась, хотя и приподняла чуть-чуть правое плечо. На одну восьмую дюйма.

Они бы с Ниро Вульфом составили подходящую пару. Не зря говорят, что противоположности сходятся… Да будь я проклят, если знаю, как себя вести с этой женщиной!

– Не расскажешь?

– Сейчас нет. Потом, когда мне хоть что-то станет ясно.

– Ну хорошо… – Она выбралась из кресла и стала еще более соблазнительной. – А я поеду на работу. Что-то разработка следующей версии "Полины" в последние дни затормозилась с этой…

Она не договорила, но я почти услышал слово "суетой".

Черт меня возьми, в конце концов трахаться – это тоже не более чем суета. Трах перестает быть суетой только в том случае, если рождаются дети. Тогда он становится поступком, а не дерготней в усладу разъярившейся плоти…

– Наше детективное агентство тоже использует ваши разработки. Только у нас сетевого агента зовут Поль, а не Полина.

Она удивленно распахнула глаза:

– Почему?

Я в очередной раз совершил глубокомысленное пожатие плечами:

– Инсталляцию делала жена. Она у меня из компьютерных спецов. А я – всего лишь продвинутый юзер.

– Понятно. – Полина вздохнула.

– Ничего тебе не понятно, – сказал я, с трудом сдерживая злость, неожиданно родившуюся в душе в ответ на этот вздох. – Приедешь на работу, Антон Константинов скандал устроит, вот тогда и станет все понятно.

Она вновь распахнула глаза, и я прикусил язык.

– А тебе жена устроит?

– Прости, пожалуйста! – сказал я. – Сам не знаю, что говорю… Будь, пожалуйста, осторожна.

– Уже простила… Не беспокойся, Максим, мне бояться нечего. Без меня компания и года не протянет. А вот ты и в самом деле будь осторожен.

Черт возьми, Катины слова – почти один к одному!..

– Хорошо, буду, – сказал я.

– Пойдем одеваться?

– Пойдем.

И мы отправились в спальню, где лежал светло-коричневый длинноворсный ковер, на котором оказалось так приятно заниматься любовью и на котором все еще валялась почти вся наша одежда. Одевались неторопливо, наблюдая друг за другом и получая удовольствие от этого процесса. Во всяком случае, я точно получал – Полина умела одеваться не менее красиво, чем раздеваться.

Хотя, где это я видел, чтобы она сама раздевалась? Не было такого, фантазии… Она только расстегивала пуговицы на блузке…

Надев через голову юбку (меня всегда потрясал этот метод облачения), Полина вдруг помрачнела.

– Завтра похороны Георгия, – сказала она. – В десять часов, морг областной больницы на улице Сантьяго-де Куба, семь. Если захочешь, приезжай.

– Приеду, – пообещал я. – Непременно приеду. Там наверняка будет присутствовать его убийца. По крайней мере, в детективных романах происходит именно так, убийцу тянет посмотреть на жертву. Впрочем, хоронить Карачарова наверняка будут в закрытом гробу.

– Он так ужасно выглядит? – Полина взяла с трельяжа тюбик с губной помадой, глянула на себя в зеркало.

Собственная физиономия ей явно понравилась, тем не менее она точными движениями принялась подкрашивать губы.

– Да, – коротко сказал я и тоже подошел к зеркалу.

Следов помады на моем лице не было.

– Эта помада не смазывается, – сказала Полина. – Видишь, даже вода в душе ее не смыла.

– Вижу… А где похороны?

– На Северном кладбище.

– Слушай… А разве он не мусульманин?

– Нет. Карачаровы уже не одно поколение живут в Питере и давным-давно обрусели.

– То-то у него нет… не было никакого акцента, – сказал я, наблюдая за тем, как она наносит макияж на щеки.

Потом она взялась за расческу и лак.

Когда женщина при тебе сооружает прическу, это о многом говорит, но разговор сей я "слушал" почему-то без удовольствия. Впрочем, причина была мне предельно ясна – я уже перестал быть Арчи Гудвином, на душе скребла кошка по имени Совесть, и мне приходилось бороться с нею.

О предстоящих похоронах мы больше не вспоминали. И вообще – о деле. Я нашел нейтральную тему и принялся рассказывать о своем детском невезении; Полина слушала, закрепляя волосы и поглядывая на меня в зеркале. Потом сказала:

– Бедненький ты мой!

Меня так и подмывало ответить: "Я не бедненький! И не твой!" – но для подобного ответа было не время и не место, и я просто молча отошел к окну, сдвинул в сторону штору.

Перед окном раскинулась территория выставочного комплекса "Ленэкспо". Слева было видно здание Морского вокзала, увенчанного шпилем, который и близко не лежал рядом со шпилем собора святых Петра и Павла в Петропавловской крепости, хотя замышлялся, наверное, как пара. Справа покоилась на земле музейная подводная лодка. Перед нею стояла небольшая очередь страждущих взойти на борт.

– Я больше не буду называть тебя бедненьким, – сказала Полина, подошла сзади и потерлась носом об мою шею. – Не обижайся.

От нее остро пахло лаком для волос.

Я подумал, что как-то у нас все не так и никогда "так" не будет.

Потом я стоял в коридоре возле лифта и курил, пока Полина включала в квартире охранную сигнализацию. Потом мы спустились вниз, вышли на Наличную улицу и поймали такси. Сидели мы на заднем сиденье, вдвоем, но порознь – я даже ловил себя на том, что слежу, чтобы ее колено не прикоснулось вдруг к моему.

Когда такси остановилось возле Вавилонской башни, Полина несмело коснулась моей руки:

– До завтра?

– До завтра!

Честно говоря, выбравшись из машины, я испытал немалое облегчение.

44

Тем не менее, пока я поднимался на наш этаж, кошка по имени Совесть продолжала скрести у меня на душе. А когда вошел в приемную, она начала душу драть.

Катя, разумеется, поняла, что со мной неладно.

– Вадик, – сказала она, забирая у меня пакет с "майором прониным". – Макс… Ты такой чужой… Что произошло?

Черт! Опять она назвала меня тем, первым именем! Черт! Это же как серпом по одному месту. Черт! А может, меня и вправду надо серпом по этому месту? Черт! Черт! Черт!!!

Я чертыхался вовсе не на Катерину. На нее бы я и голоса сейчас не поднял. Я смотрел в ее глаза и понимал, что совсем не хочу потерять эту женщину. Черт, мы ведь не Арчи Гудвин и Лили Роуэн, которые могли месяцами жить друг без друга и сходиться только тогда, когда этого хотелось господину Стауту. Героем книги быть проще – от тебя ничего не зависит. Если автор талантлив, ты, по крайней мере, делаешь то, что и должен делать всякий нормальный человек. Но если даже талантливый автор встал утром не с той ноги, все может быть и по-иному. И герой может смеяться, когда должен плакать, и рыдать, когда должен хохотать. Или размышлять о всякой ерунде, когда должен сказать главное… Потом-то автор, разумеется, все перепишет, но до этого "потом" герою надо еще дожить…

И тут ко мне вернулась мысль, которую я упорно гнал прочь, – что потерять жену можно и в ином смысле, в прямом… И я перестал размышлять об ерунде.

– Ничего пока не произошло, – сказал я, по-прежнему глядя Кате в глаза. – Однако ты сейчас соберешься, и я отвезу тебя в гостиницу. И ты будешь сидеть там, не высовывая носа. Еду станешь заказывать прямо в номер. Возьми с собой левый паспорт.

У нас давно были куплены на черном рынке подложные паспорта – для таких вот случаев.

– Неужели ситуация стала настолько серьезной?

– Нет, – сказал я. – Но береженого, как известно, господь бережет.

– А может лучше домой? Или к сестре?

– Нет. Дома тебя будут искать в первую очередь, у сестры – во вторую.

– Значит, ты все-таки напал на след?

Тут мне в голову пришла еще одна мысль. Я отобрал у Кати пакет, достал "майор пронин", включил. Индикатор остался темным, на дисплее засветился транспарант "Излучателей не обнаружено". Я облегченно вздохнул – бывают еще в нашей жизни маленькие радости.

– Я пока не знаю точно, на какой именно след я там напал, но некоторое время тебе лучше не высовываться. Возьми с собой денег дня на три-четыре. Думаю, за это время все станет ясно.

Больше Катя никаких вопросов не задавала. Открыла сейф, сунулась в его недра, отсчитала несколько купюр от лежащей там пачки, еще несколько купюр отдала мне. Достала левый паспорт, положила в сумочку. Огляделась. Потом залезла в стол, вытащила из ящика отцовский скальпель и тоже положила в сумочку.

Я хотел было сказать пару ласковых по поводу этой выходки, но понял вдруг, что скальпель для нее – вовсе не оружие защиты. Вернее, оружие, но речь идет о защите вовсе не физической. И я промолчал.

Катя вновь огляделась, прошлась по приемной. Казалось, она прощается с офисом, но я понимал, что она просто оттягивает момент ухода, потому что страшно, и офис кажется ей тем, что в старину называли "Мой дом – моя крепость". И пока ты тут, с тобой просто ничего не может случиться. Как с ребенком, который во время пожара прячется под кровать, совершенно не думая о том, что она тоже сделана из горючих материалов…

– Идем! – Я решительно взял жену за руку.

– Идем, – обреченно сказала она.

Мы включили охранную сигнализацию и вышли из офиса.

– Уже закончили? – спросил Вовец.

– Да, – сказал я. – Самое время уикэндичать.

– Помнишь, что сегодня Кубок мира начинается? – Вовец с любопытством посмотрел на необычно молчаливую Катю, но ничего не добавил.

– Помню, – соврал я и пожал протянутую руку. – Обязательно посмотрю. Наши с финнами сегодня?

– С ними проклятыми! Боюсь я этого матча…

– Ничего, бог не выдаст – свинья не съест!

– До свиданья, Володя! – сказала Катя. – До понедельника.

Ей удалось произнести эти слова обычным тоном.

Мы спустились вниз, вышли на улицу и сели в машину.

– Воспользуйся услугой сотового оператора "Режим автоответчика", – продолжил я инструктаж. – Свой телефон отключи. Но каждые полчаса проверяй автоответчик на случай, если мне потребуется сообщить нечто срочное. Ну я и вообще буду тебе позванивать. Кстати, твой законный паспорт где?

– Со мной.

– Отлично. Сейчас заедем по пути в какой-нибудь банк, арендуем ячейку, положишь паспорт туда. Так будет надежнее.

Вот тут она позволила себе новый (вернее, старый) вопрос:

– Господи, неужели все так серьезно? – И тут ее прорвало. – Мне страшно, Вадичка! – взвизгнула она. – Я боюсь!

Я сделал все возможное, чтобы хоть как-то успокоить ее. Обнял за плечи, потерся носом об ухо, прошептал:

– Катенька, на самом деле все может оказаться полной ерундой, но я бы хотел, чтобы ты находилась в безопасности. Я уже искал тебя однажды, и мне пришлось тогда даже кое-кого убить.

Она отшатнулась, распахнула перепуганные глаза:

– Ты убивал людей?! – И тут же закивала: – Ой, что же это я? Я ведь и сама тогда… А ты еще и на войне был…

Я тоже покивал:

– На войне за меня отвечало родное государство, но мне пришлось убивать и под собственную ответственность. Иначе с какой стати меня оставили в покое и позволили сменить имя?

– Ты работаешь с теми же людьми сейчас? – сделала вывод Катерина.

Эх, черт возьми, до чего же фантазеры они, эти программисты!

– Да, – соврал я. – Мне снова пришлось выйти на них. Потому я и уверен, что все будет в порядке. Но для полного спокойствия лучше все-таки подстраховаться.

Она снова придвинулась, спрятала лицо на моей груди.

– Может, позвоним этой тетке из "Бешанзерсофта" и откажемся? Вернем ей деньги, что не израсходовали, а растраченные отработаем?

Я представил себе, как мне придется отрабатывать. Теперь, когда все было решено, я вовсе не был против такой "отработки". И кошка по имени Совесть даже усом не повела… Все было решено не мной, а судьбой, и ничего уже нельзя было изменить.

– Катя! – Я решил позволить себе чуточку жесткости. – Дело не в тетке из "Бешанзерсофта", дело в преступнике. Я уже слишком много знаю, чтобы он оставил меня в покое. Теперь передо мной два пути – либо я его выведу на чистую воду, либо он заткнет мне рот. В такой ситуации у меня должны быть развязаны руки, понимаешь? Потому я и хочу, чтобы ты сидела тихо, как мышка. Ты побудешь некоторое время мышкой? Маленькой такой мышечкой, беленькой и пушистенькой, хорошо?

– Побуду, – прошептала Катя. – А ты будь осторожен, пожалуйста.

– Разумеется! – Я включил зажигание, выехал на улицу и осмотрел окрестности.

Серый "фолькс" затаился на противоположной стороне улицы. За тонированными его стеклами не было заметно никакой жизни, но я знал, что там сидят подручные моего противника. Сами они, скорее всего, и не догадываются, что их можно назвать словечком "подручные", но это незнание не делает их менее опасными.

Что ж, по крайней мере не придется заниматься вычислением хвоста. Но сбрасыванием оного – непременно придется. Иначе они и в самом деле будут подручными – со всеми вытекающими последствиями.

В сопровождении "фолькса" мы доехали до Василеостровского филиала "Питербизнесбанка", где и нашло свою норку мелкое животное по имени Катин паспорт. Теперь его даже я бы не смог вызволить – там требовалась личная подпись, и компьютер тут же делал графологическую экспертизу.

Оставалось подобрать подходящую норку хозяйке паспорта.

Мы вышли из банка, вновь сели в машину и в том же сопровождении покатили к станции "Приморская".

– Сейчас я тебя высажу у метро. Пересядешь на полукольцо и доедешь до станции "Полюстрово", оттуда доберешься до гостиницы "Карелия". Там снимешь номер на три дня и подождешь меня в холле гостиницы. Все поняла?

– Все! – В голосе Кати прозвучала решимость.

Такова моя супруга – она может пищать и хныкать, пока это позволительно и не влияет на ситуацию, но как только начинает пахнуть жареным, Катя меняется. Иначе бы она никогда не смогла убить Марголина…

Я подкатил к "Приморской" и высадил ее. Она ушла не оглядываясь, а я проследил за "фольксвагеном". Никто оттуда не выскочил и следом за Катей не устремился. Тогда я развернулся и, прокатившись по всей Наличной, достиг того дома, где совсем недавно мы трахались с Полиной Шантолосовой. Проехал мимо, повернул на Большой проспект, доехал до Четвертой линии, свернул на нее и припарковался в квартале от "Василеостровской".

Через четыре минуты я был уже внизу, на станции. Пришлось, правда, пробежаться по эскалатору. Разумеется, ребята, сидевшие в "фольксе", за мной не успели, и я сбросил хвост без проблем. А через полчаса я уже подходил к стеклянному ящику "Карелии". Вошел внутрь, огляделся.

Подозрительных личностей поблизости не наблюдалось.

Катя ждала меня в холле, сидела на диванчике, закинув ногу на ногу и перелистывая еженедельник "Где отдохнуть в выходные?"

– Тебе он не понадобится, – попытался пошутить я. – Отдыхать будешь в четырех стенах. Как во времена Домостроя…

Она улыбнулась, но по глазам было видно, что ей не до смеха.

– Номер сняла?

– Да. На третьем этаже.

– Отлично. В случае чего можно будет спуститься на простынях.

Она опять невесело улыбнулась.

Я снова огляделся, уже с другой целью.

В холле работали несколько киосков, продающих самые разные мелочи – от флакончика с духами до махрового халата. Это было удачно – ведь мышка вселялась в норку, в чем была.

Я кивнул в сторону киосков:

– Пойдем. Купишь, что надо.

Что надо влезло в два полиэтиленовых пакета. Такой груз на третий этаж можно было поднять и без лифта, так что я совершил сей подвиг без особого напряжения. А заодно ознакомился с путями возможного отступления. Никогда не знаешь, что может в жизни пригодиться…

Номер оказался небольшим, метров десять, но больше мышке и не требовалось. Когда мы вошли, я в тысячный раз приложил палец к губам и достал "майор пронин". Береженого бог бережет…

"Жучков" в округе не наблюдалось.

– Ну вот, – сказал я. – Думаю, тебе тут будет удобно. Сама мне звонить не вздумай. И сестре – в том числе. Ты давно с нею разговаривала?

– Вчера вечером.

– Вот и отлично! Значит, беспокоиться не будет. А через три дня наверняка вернешься домой, она ничего и не заметит… В общем, живи и радуйся.

– Хорошо, – прошептала Катя. – Буду жить и радоваться.

Глаза ее стремительно наполнились слезами.

– Эй, – сказал я. – Не плакать! Ничего со мной не случится. Я – везунчик! Ты даже не представляешь, какой я везунчик! Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить! – И я постучал по тумбочке, стоящей возле кровати.

– Я знаю, – сказала, всхлипнув, Катя. – Но будь осторожен, я тебя прошу!

Я поднял правую руку, прижал к сердцу и торжественно сказал:

– Клянусь быть осторожным, сверхосторожным и суперосторожным. Чего бы это мне не стоило! – Я широко улыбнулся, и это было не просто, потому что душу мне опять терзала кошка.

На этот раз, для разнообразия, по имени Страх. Мне вдруг пришло в голову, что мы, возможно, видимся в последний раз, но я решительно выгнал предательскую мыслишку вон.

– Все, я пошел!

– Вадичка! – И тут Катя бросилась мне на шею, с трудом сдерживая рыдания.

Поцелуи, которыми она осыпала мое лицо, обжигали, но я стоял недвижно до тех пор, пока она с собой не справилась и не отстранилась.

– Прости! Иди! И будь осторожен!

И я ушел.

45

Пока я катил на "Василеостровскую", чтобы подобрать брошенную "забаву", в моих мозгах созрел план дальнейших действий.

Серый "фолькс" стоял неподалеку. Сквозь тонированные стекла по-прежнему ничего было не рассмотреть, но я догадывался, что филер или филеры там. Когда они поняли, что потеряли объект, им ничего не оставалось как ждать, пока я не вернусь за машиной.

Я сел за руль, выкурил сигарету, сбрасывая с себя остатки эмоциональных пут семейного человека и превращаясь в волка-одиночку. Процесс еще не был закончен, когда я тронулся с места, но я был уверен, что теперь, когда Катя была в безопасности, поменять шкуру мне будет гораздо проще.

Я показал в зеркало заднего вида оттопыренный средний палец и покатил к родному дому, поскольку надо было продолжать провоцировать убийцу – теперь уже иным путем, – а для этого мне в очередной раз потребовалось порыться среди своих старых бумаг.

Однако в ящике стола нужной мне вещи не оказалось, и прошло не меньше часа, прежде чем я, планомерно обыскивая все возможные места, добрался до полиэтиленового пакета, валявшегося в прихожей на антресолях, рядом с давно забытой палаткой и набором туристических котелков. В этом пакете она, наконец, и отыскалась, моя старая бумажная записная книжка, в которой были собраны номера телефонов еще с юношеских времен.

Валерий Викторович Сайпанов по прозвищу Валет, тренер детской армейской команды, с которым прошли все мои хоккейные годы – от прихода в спортивный клуб армии и до полной завязки с профессиональным спортом (а детский хоккей в те времена был весьма профессиональным занятием). С Валетом мы катались по европейской части России – в Воронеж, Липецк, Ярославль, Рыбинск и другие города, в которых существовали хоккейные школы. Это называлось "участие в чемпионате России среди детских команд". Сколько было пропущено шайб, сколько пролито слез! Мне и до сих пор иногда снится, как я чувствую, что промахнулся мимо резинового диска, как поворачиваю голову и вижу взметнувшуюся за спиной сетку, которую вешают внутри ворот, чтобы залетевшая шайба не спружинила и не вылетела назад незамеченной арбитрами.

Я отыскал номер, по которому приходилось звонить, если я заболевал и предстояло пропустить тренировку. Правда, такое бывало редко – чаще случались травмы, чем болезни. Сверяясь с записной книжкой (а ведь когда-то знал номер наизусть), потыкал кнопочки на клаве видеофона.

Авось повезет…

Мне повезло. Прозвучавший в трубке голос как будто прилетел из далекого прошлого – за минувшие пятнадцать лет номер у Сайпанова не изменился.

– Слушаю вас внимательно!

Видеофона у Сайпанова, похоже, не было, поскольку на дисплее появился транспарант "Видеоканал не задействован".

У меня вдруг пересохло в горле, и пришлось откашляться, прикрыв трубку левой рукой, прежде чем сказать:

– Здравствуйте, Валерий Викторович! Это Вадим Ладонщиков. Помните меня? Как я запустил бабочку в ближний угол в Миннеаполисе…

Было такое, когда мы ездили на турнир в Штаты. Эта шайба стоила нам первого места. Однако у нас была дружная команда, и никто мне слова не сказал в осуждение. Справедливости надо отметить, что я вытащил тогда три плюхи, которые, как мне теперь кажется, не вытащил бы и легендарный Третьяк. Но в решающий момент получилась непруха.

Непруха, кстати, стала еще одной причиной, почему я бросил хоккей. Вратарь без фарта – что расстегнутая ширинка! Сначала все кругом вежливо отводят глаза, а потом начинают смеяться.

– Здравствуй, Вадим! Еще бы не помнить! Да, насрал ты тогда с "Миннесотой" больше лошади, более глупой шайбы я у тебя не видел… Но это дело прошлое. Чем теперь занимаешься?

И я рассказал ему, чем занимаюсь. Разумеется, ни слова правды. То есть начинался мой рассказ, конечно, с правды. Как и в жизни, я был после учебы военным наемником. Как и в жизни, мне это осточертело, и я вернулся домой. Но – дальше я поднатужился и стал журналюгой, пишущим для Сети на околоармейские темы. Под псевдонимом, разумеется. Взгляд человека, который все проблемы низового звена российской армии знает непонаслышке. Но это для заработка. А для души – собираю материал, буду делать серьезную книгу о родном питерском "Зените". Я бы, Валвиктыч, и о родном питерском СКА написал, да успехи питерского хоккея много скромнее футбольных успехов. Да, согласен, именно увы… А от вас мне нужна вот какая помощь… Нельзя ли через вас, Валвиктыч, выйти на кого-нибудь из зенитовских тренеров, работавших в команде лет десять назад? Сами понимаете, одно дело – выйти на нужную фигуру через посторонних людей. И совсем другое, если я буду представлен известным детским тренером как человек, не чуждый спорту…

Сайпанов выслушал мои соловьиные разливы и сказал:

– Сегодня в баре "Хет-трик" мы будем смотреть первую игру нашей сборной на Кубке мира. Приходи к девяти, позвонишь мне, я проведу тебя внутрь и познакомлю с одним мужиком. Он – как раз то, что тебе нужно. Он много чего порассказать может.

Вот черт! А я уже и опять забыл за всей этой беготней от "фолькса", что сегодня открывается Кубок мира, да турнир-то необычный, поскольку впервые играется не по ту сторону Атлантики, а в самой что ни на есть Европе, на ледовых площадках Мюнхена, Кельна, Берлина и прочих германских городов, и, стало быть, смотреть игры в прямом эфире можно не среди ночи и под утро, ставя будильник и непременно будя Катю, а как раз в прайм-тайм. Да и подсуживать америкосам и канадцам в Дойчлянде никто не станет, и у нашей сборной появляется неплохой шанс. Если, конечно, горячих финских парней порвем, как бобик тряпку…

– Валерий Викторович! Вы меня прямо-таки спасаете! С меня полбанки!

– Ловлю на слове! – сказал Сайпанов.

– Вы чего пьете? Водовку и коньячок?

– Согласен и на пиво, – добродушно рыкнул Валет. – Смотри не опаздывай! Записывай номер мобильника.

Он продиктовал мне цепочку цифр, я занес их в память своей трубки.

– Так смотри не опаздывай, – повторил он.

Как будто я хоть раз опоздал к нему на тренировку. Не было такого! Из меня бы наверняка вырос вратарь экстра-класса, кабы побольше честолюбия да поменьше непрухи!

– Буду вовремя, как штык, – сказал я проникновенным голосом.

В трубке послышался негромкий смешок, и тут же помчались друг за другом короткие гудки.

46

До назначенной встречи оставалось время, и я убивал его, как смертельного врага. Сначала позвонил на автоответчик Катерине и сказал, что у меня все в порядке и до утра наверняка будет в порядке, но я буду периодически позванивать, чтобы ей не грустилось. Потом прилег на диван в кабинете, поскольку предыдущая ночь с точки зрения физического отдыха была весьма и весьма неполноценной. Да и сегодняшний день – ничем не лучше. Не снилось мне ничего – организм недвусмысленно давал понять, что с сексом я переборщил.

Без четверти восемь я поднялся, привел себя в порядок, достал из ящика стола диктофон и отправился в спортивный бар с выразительным названием "Хет-трик".

"Фольксвагена" в поле зрения не наблюдалось, но это ни о чем не говорило.

Мне было известно, что бар располагается на Садовой, неподалеку от Юсуповского дворца, и я решил добираться туда на метро – подкатить к "Сенной", а оттуда дотопать к "Хет-трику" на своих двоих. Времени, конечно, не сэкономишь – в такой час пробки перед мостами уже рассасываются, – зато получишь возможность не только поговорить со старыми и новыми знакомцами, но и выпить. А за выпивкой, как известно любому русскому мужику, и разговор получается краше.

Сказано – сделано! Соглядатаев поблизости в течение всей дороги я так и не заметил, но это меня сейчас мало волновало.

Двери "Хет-трика" оказались закрыты, за стеклом висела табличка "Извините, сегодня мест нет!" и не какая-нибудь голографическая триконка, а именно старомодный пластмассовый прямоугольник белого цвета с черными мрачными неподвижными буквами. От него за версту несло прошлым веком, и он вполне мог оказаться старше владельца бара.

Я посмотрел на часы. Было без пяти девять. Точность – вежливость королей и частных детективов!.. Я позвонил по мобильнику, и через минуту за стеклом появилась знакомая физиономия, а вышибала впустил меня внутрь под завистливые взгляды нескольких страждущих.

Разумеется, годы, минувшие с тех пор как я играл в команде Валвиктыча, оставили на его лице заметные следы. Волосы стали короче, морщины глубже, а нос – краснее. Однако это был он, Валерий Викторович Сайпанов, кричавший когда-то мне: "Ай молодца!", если я вытаскивал блином шайбу, летевшую в правую девятку, или заставлявший кувыркаться, если на тренировке я пропускал бабочку. А кувыркаться со щитками на ногах, весящими едва ли не больше тебя (ведь тебе всего шесть лет!), – то еще удовольствие, и пока прокувыркаешься до синей линии, семь потов сойдет и голова кружиться начинает… А как он отвечал, когда родители, провожая нас на выездной матч, желали ему удачи… "Спасибо, – говорил он, – удача нам ох как понадобится!"

– Ну здравствуй, Ладонщиков! – сказал Валет, пожимая мне руку. – Идем. У меня там столик.

И мы прошли внутрь.

Обстановка там оказалась типовой для питерского спортивного бара: фотографии "зенитовцев"-чемпионов страны на стенах, мячи, футболки, клюшки с автографами немногочисленных чемпионов мира, выросших на берегах Невы. В общем, все чин чинарем, как положено. И сплошные голографические панели над экспонатами. На панелях шла реклама кроссовок "Адидас", правда только изображение, без звука.

Табличка на дверях не врала: ни одного свободного места и в самом деле не было – кроме предназначенного для меня. Рекламу, разумеется, никто не смотрел – все пили пиво и трепались. Со всех сторон слышалось:

– Я вот помню, как Керж "Локо" в Черкизове плюху положил. Аршава ему подал с левого фланга, а он как нырнет вперед, да как примет шарик на черепушку. Прямо перед перекладину, Босс даже лапы поднять не успел… Какой же это год был? Не то две тыщи третий, не то две тыщи четвертый…

– Да, я тоже "Туборг" предпочитаю зеленый…

– А помнишь чемпионат две тысячи шестого? Наши первый матч играли тогда…

– Не-е, она брассом плавает, но на мужиков прыгает, как будто по баттерфляю специалистка…

– А Паша Буре, по слухам, с Курниковой крутил…

– Просадить наши просадили, конечно, но Китай-то тогда бронзу взял…

За столами сидели и пожилые, помнившие еще "зенитовцев" начала века, и зеленая молодежь, вряд ли способная ответить, почему московских спартаковцев называют "мясом".

За столиком Валвиктыча сидели два незнакомых мне мужика близкого к пенсионному возраста. Одного я знал – он тренировал в СКА детскую команду годом младше нас, я даже вспомнил его фамилию – Лабудов. Его сын по прозвищу, естественно, Лабуда играл в той команде и подавал большие надежды. Однако позже я ничего о нем не слышал. А вторым оказался дядька, работавший в "Зените", тот самый, который был мне обещан. Сайпанов представил меня по-серьезному – как одного из своих лучших учеников, из которых, к сожалению, ничего путного в спортивном смысле не вышло. Я на него не обиделся: Валет был прав – он вбухал в таких как я массу нервов, трудов и времени, а мы в самый ответственный момент, когда надо было проявить себя и перейти на более высокий уровень, когда засветило во взрослые профессионалы попасть, смалодушничали, махнули хвостом и сменяли шило на мыло. А то раньше мы, понимаешь, не знали, что хоккей – травмоопасный вид спорта…

– А я тебя помню, – сказал Лабуда-старший. – Стойка у тебя правильная была, паучья. И реакция для ребенка – будь здоров. С фартом, правда, помнится, проблемы имелись, но это от человека не зависит… И где ты теперь?

Я объяснил. Учеба, гибель родителей, служба по контракту на войне с горцами, теперь вот журналистские перышки затачиваю, вроде получается, хотя специального образования и нет…

Он слушал и кивал, но я понимал, что, завязав со спортом, никакого интереса я для него не представляю. Один из сотен неудачников, начавших жизнь с большой ошибки… Зададим мальчику вопросы, как дань вежливости, и сделаем вид, что серьезно заинтересованы…

Люди, связавшие жизнь со спортом, – это такая же особая каста, как журналисты, менты и хакеры. Они крайне неохотно пускают к себе посторонних.

– А ваш сын в какой команде играет? – в свою очередь поинтересовался я. – Его, по-моему, Олегом звали, верно?

– Олег, точно! – Лабуда-старший посмотрел на меня с симпатией. – Олег сейчас в Штатах, у него трехлетний контракт с "Чикаго". Две недели назад "Кубок Стэнли" в Питер привозил, в Ледовом дворце целую церемонию устраивали.

О как!.. А я сию примечательную спортивную новость благополучно проворонил, слежка за неверными женами была в этот момент для меня важнее.

И вообще, надо сказать, все идет свои путем, как и положено. Главные занятия отодвигают на заднюю парту второстепенные. Чем дальше течет жизнь, тем больше уходит из моей жизни хоккей. Становится чем-то вроде этой грандиозной стройки на Марсе, которая мне совершенно до лампочки и которая всплывает в памяти только в те моменты, когда я вспоминаю воспитательницу Яну, без преувеличения спасшую меня в прошлом году. С тех пор мы с нею и не виделись. Но так, думаю, и должно быть. Это честно и по отношению к Кате, и по отношению к самой Яне.

Реклама на панелях сменилась высоченными черными мужиками, кидающими оранжевые мячи в корзины. Тут же появился звук. Пошла программа новостей заокеанской национальной баскетбольной ассоциации.

Валет постучал меня по предплечью:

– Ты, Вадим, спрашивай Палыча, пока хоккей не начался. Баскет он не любит…

И я начал спрашивать Палыча. Первым вопросом было, не против ли он диктофона. Он оказался не против, только поинтересовался, будет ли польза от диктофона в таком шуме.

– Не беспокойтесь, все в порядке, – сказал я. – Там стоит остронаправленный микрофон и система подавления посторонних шумов. Вот о чем бы я хотел от вас услышать…

Я поведал, что за великолепную книгу намерен писать и что мне конкретно от него нужно. Об Антоне Константинове в моей речи, разумеется, не упоминалось – Палыч сам должен был выйти на него. Врал я увлеченно, с энтузиазмом и фантазией. По крайней мере, он поверил и, разгоряченный очередным бокалом "Хейнекена", принял мою затею с еще большим энтузиазмом, и мне оставалось только настроить диктофон и слушать, слушать, слушать… Он был потрясающий рассказчик, и у меня даже мелькнула мысль, что на пенсии, если доживу, я обязательно возьмусь за такую книгу, и рассказ его мне еще пригодится.

Палыч был помощником главного по физической подготовке, а физика это физика, если физики нет, то и техника не поможет, обыграешь защитника, два метра пробежишь, глядь, а он тебя уже и настиг. А там подкат или пуще того – толчок в плечо, и вот ты уже без мяча, носом в газон, а он тебе негромко пару ласковых, за какие на городских улицах в морду дают…

Но и выгоняют тренеров по физике чаще прочих. Физика – вещь прикладная, на место уволенного сразу замена отыщется…

Как я понял, Палыча уволили из клуба для того, чтобы прикрыть чью-то административную задницу (тут он обошелся без конкретностей), но, даже если он и остался обиженным, в рассказ его обида не прорывалась. О футболистах же он и вовсе говорил только добрые слова. Послушать его, так "Зенит" – просто скопище сплошных талантов, и клубу давно пора Лигу чемпионов выигрывать. Тут я против ничего не имел – сам "Зенит" люблю, – и при моем непрерывном поддакивании Палыч разошелся еще пуще…

Наконец, среди прочих, он вспомнил и АНТа-25.

Я тут же насторожил уши.

АНТа назвали великолепным нападающим, удар у него был поставлен и с правой, и с левой, но особенно парню удавалась игра головой. Жаль, крестообразные связки его подвели, а то бы ой как далеко пошел. "Золотую бутсу" бы наверняка завоевал, и не раз! А головой у нас только Виталий Старухин умел так бить, был такой игрок в прошлом веке, в донецком "Шахтере" играл. Кстати говоря, позиционное-то чутье у АНТа было не слишком развито, похуже, чем у многих, но выпрыгивал он очень высоко и умел защитников в воздухе перевисеть. В общем, от бога забивала был. С ним, помнится, хохма получилась… Шло чествование команды после золотого сезона, ну и поднабрались слегка ребята, подначки пошли, кто-то АНТу сказал, что он, наверное, в шипы бутс пружинки вставляет, иначе так прыгать просто невозможно. Ну вот… А парень уже хватил слегка, завелся, заявил, что он и без бутс и не на футбольном поле может выпрыгнуть дай бог всякому, что у тебя самого пружинка в одно место вставлена, а он просто-напросто умеет летать. Как птица, спросили… Нет, говорит, не как птица, но летает, и готов был уже поспорить с кем-то на пару пузырей, да только хмель, видно, вылетел из башки, и одумался спорить, хрен вам, говорит, это мой огромный секрет для маленькой компании. Спьяну мужики до чего только не договорятся. Один у нас как-то поспорил, что двадцать пеналей из двадцати Гурову положит. Когда протрезвел, опомнился, да поздно было. Ну ладно, собрался мужик, бил очень аккуратно, двенадцать в сетку положил, а тринадцатый в штангу отправил – наверное, про несчастливое число подумал… А несчастливое число – это мастерством не взять, это только фартом обойти можно, а фарт – это фарт, его не купишь, его господь или дает, или не дает…

Палыч, наверное, еще бы часа три байки под пивко рассказывал, да тут народ в баре зашевелился, и в нашу беседу (вернее – в треп Палыча и мое молчание) Сайпанов встрял:

– Вы и хоккей собираетесь протрендеть?

И в правду – команды уже на лед выкатились. Час пролетел, будто и не было.

– Ладно, – сказал Палыч. – Остальное в следующий раз. Ты забегай сюда почаще. У нас тут свой столик, хозяин скидку дает. Забота о бывших спортсменах, так сказать… От государства-то хрен чего дождешься, так хоть люди добрые помогают.

Я покивал, убрал в карман диктофон.

Со всех сторон теперь неслось:

– Эх, сейчас бы финнам вставить, потом швейцаров порвать, и второй этап в кармане при любых раскладах…

– Чего он, умом тронулся, Паука поставил. Паук на выходах срёт, и нервишки у него еще те… Помнишь, как он на прошлом чемпионате мира от шведов напускал? Дырила, а не воротчик!

– Ну я ей и говорю, тебе чего, говорю, целку сломали, что ли, как ты толчковую ногу через барьер переносишь?! Ух она и завелась, тут же две десятых сбавила! Вот тебе и психология! За пределами манежа она бы мне за такие слова по хлебальнику нащелкала…

– Не, ты не прав… Птица не теннис в себе любила, а себя в теннисе. Так вроде Станиславский про театр говорил? Когда ты, голубушка, начинаешь думать, изящно ли выглядит твое движение при кроссе, тебе надо на подиуме сиськами трясти, а не по корту с ракеткой бегать…

Я достал мобильник и позвонил Кате. Пообщался со мной, как и в первый раз, автоответчик. Я доложил, что у меня по-прежнему все в порядке и теперь уж позвоню только утром, поскольку вышел на оперативный простор. Потом заказал старикам еще по полулитру пива.

Потом закончилась очередная порция рекламы, и мы принялись смотреть игру.

47

Черт возьми, а я уже и забыл, что такое болеть в компании!

Весь последний год вечерами я как правило следил за неверными женами, и мне было не выбраться ни на стадион, ни в Ледовый дворец. А когда наступал перерыв в слежке, меня ждала собственная жена, и у нас находились увлекательные занятия, помимо совместных походов на спортивные зрелища. Только один раз получилось выбраться в Ледовый, но и то лишь потому, что на хоккей отправились мои подопечные.

Впрочем, игры я все равно практически не видел, поскольку следил в фотоумножитель за влюбленными голубками и снимал их встроенным цифровиком, когда они отвлекались от происходящего на площадке и принимались, как говорит Марьяна, гонять слюни.

И теперь, глядя как наши рубятся с суомами, я едва ли не забыл о событиях, связанных с "Бешанзером" и приведших меня сюда. Но судьба напомнила мне о них сама и еще до окончания игры. Наши как раз закинули третью шайбу Кипрусову-младшему и за столами "Хет-трика" еще не успели отбушевать радостные страсти по этому поводу, когда я почувствовал, как завибрировал в кармане мобильник.

Разговаривать в зале было совершенно бессмысленно – в этом реве и себя было не услышать, не то что голос в трубке, – и я начал пробираться к туалету, уже испытывая сожаление по поводу бесполезности собственных действий. Кто ж будет столько времени ждать, пока абонент отзовется!

Однако звонивший был терпелив. Телефон вибрировал и вибрировал, и я уже испугался, что звонок связан к Катей, что с нею случилось ужасное, тем более что, достав трубку, обнаружил на дисплейке надпись "Анонимный звонок". Я едва не отдавил кому-то ноги и был послан этим кем-то далеко и надолго, когда оказался наконец в туалете.

– Да! – крикнул я в трубку, с дрожью ожидая ответа.

– Это Максим Мезенцев? – осведомился равнодушный голос.

– Он самый. А вы кто?

Голос был мне совершенно незнаком и мог оказаться чьим угодно – от дворника в соседнем доме до губернатора какого-нибудь российского края, – но интуиция уже говорила мне, что этот дворник-губернатор не имеет никакого отношения к гостинице "Карелия" и ничего не знает о моей Катерине.

– Это не важно, Максим.

– Не важно так не важно. Что вам надо?

– Надо не мне. Надо вам. – Голос по-прежнему звучал равнодушно. – У меня есть информация, которая поможет раскрыть тайну известных вам автомобильных катастроф.

Рядом зашумела вода, раскрылась дверца одной из кабинок, и оттуда вышел, застегивая ширинку, какой-то красномордый тип, пробормотал что-то по поводу некоторых специалистов, путающих сортир с телефонной будкой, но я, хотя слово "специалист" в устах красномордого определенно было ругательным, не обратил на него никакого внимания, и он понял, что подраться со мной не удастся, и отправился смотреть, как дерутся на хоккейной площадке тавгаи.

– Что вы хотите за эту информацию?

– Договариваться будем при личной встрече.

– И когда вы желаете встретиться?

– Этой ночью.

– Но я же должен знать, сколько взять с собой денег.

– Деньги меня не интересуют.

– А если я не поеду никуда этой ночью?

– Значит, останетесь без информации, – все так же равнодушно сказал незнакомец. – Завтра меня в городе уже не будет.

Ну что ж, вот она, реакция на нашу с Полиной ковровую "провокационную деятельность".

Мне вдруг стало зябко – я просто физически ощутил, какой опасностью веет от этого равнодушного типа.

– Где вы хотите встретиться? – спросил я, старательно следя, чтобы страх не проник в голос. – В метро? На улице? В каком-нибудь кафе?

– Нет, – ответил незнакомец. – Я не в городе. У меня дача в Сосново. Давайте-ка в два часа ночи подъезжайте к посту дорожной инспекции на Приозерском шоссе, там где отходит дорога на Сосново. Я буду вас ждать перед перекрестком.

– Но…

– Никаких но! Я не могу отсюда уехать. Так что либо вы едете, либо мы вообще не встречаемся.

– А откуда вы знаете, что меня интересует информация об автомобильных катастрофах?

Это, конечно, был тот еще вопрос, и я не ждал на него ответа. Но незнакомец ответил:

– У меня есть знакомые дорожные инспекторы. Вы их на днях расспрашивали. Там ведь не совсем катастрофы были, не так ли?

– Похоже на то.

– Ну вот. А по имеющейся у меня информации, которой я готов поделиться с вами, там были совсем не катастрофы.

В общем-то, мне все стало ясно. Судя по всему, меня собираются угробить тем же способом, что и Б@З, и Карачарова. И опять у ментов не будет никаких оснований расследовать злой умысел… Но разве не чего-то похожего на этот ночной звонок добивался я, намереваясь спровоцировать предполагаемого убийцу? Так что же теперь, на попятную?

"Это вызов, а на вызовы надо отвечать", – беззаботно подумал я.

– Хорошо, я буду в два часа на развилке возле Сосново.

– Договорились. – Незнакомец отключился.

Я убрал трубку и вышел из туалета.

Что ж, обещание дано, теперь его надо выполнять. Но за руль мне в таком состоянии нельзя.

Я вернулся к столу.

Наши, пока я договаривался с незнакомцем, успели забить еще две шайбы, и в зале теперь было море разливанное доброжелательности и веселья.

– Валерий Викторыч, – обратился я к Сайпанову. – Мне срочно надо за руль. В этом баре мне могут помочь?

Довольный развитием матча Валет поднялся из-за стола, крепко взял меня за плечо и повел к стойке. Там он пошептался с барменом и повернулся ко мне.

– Есть.

– Сколько?

Сайпанов сказал.

Я достал портмоне и отслюнявил запрошенную сумму. Передо мной положили на стойку небольшую пачку, на которой было написано "Хрум-хрум. Сухарики к пиву". Внутри пачки находилась таблетка, приняв которую вы уже через два часа можете садиться за руль автомобиля, поскольку за это время содержащийся в таблетке спиритус-фаг, сконструированный несколько лет назад методами генной инженерии, полностью справляется как с излишками самого цэ-два-аш-пять-о-аш, так и с продуктами его распада. Правда, действие фага на человеческий организм еще до конца не изучено (потому его и нет в свободной продаже), но считается, что разовая доза при достаточно редком потреблении практически безвредна. Впрочем, некоторые утверждают, что фагу ставят законодательные палки в колеса лоббисты, защищающие профессиональные интересы дорожной инспекции. Но спрос рождает предложение, и спиритус-фаг уже можно приобрести (правда, из-под стойки) едва ли не в любом кафе Питера. Я этим фагом до сегодняшнего дня пользовался всего один раз. Кажется, без последствий. Но увлекаться не собираюсь. Ибо минус (излишнее потребление напитка) на минус (насильственное изъятие его из организма) не всегда дает плюс. Теоретически может быть и летальный исход.

Я прикупил у бармена еще бутылку негазированной воды, забрал фаг, распрощался с застольниками, которые праздновали очередной гол в ворота Кипрусова-младшего и отнеслись к моему уходу достаточно индифферентно, и убрался из бара. Выйдя на улицу, я разорвал упаковку, схрумкал таблетку (никакого вкуса), запил водой и потопал к метро.

Как и в первый раз, процесс обезалкоголивания организма начался с легкого головокружения и подташнивания, как будто я совершил над собой совершенно противоположное действие, залив в баки еще стакан. Пришлось даже схватиться за водосточную трубу, чтобы не растянуться на тротуаре. А потом словно пылесос прошел по мозгам, вытягивая хмель, веселье и беззаботность.

Домой я приехал с холодной головой и горячим сердцем. Не хватало чистых рук, но этой принадлежностью при лицензировании частных детективов не обеспечивают.

Пуся встретил меня отчаянным мявом, намекая на вакуум в желудке. Я положил ему сухого корма, налил свежей воды, и кот, довольно урча, принялся за трапезу. А я пошел в кабинет.

Стерлинг я с собой в бар не брал, подключив к электросети, и зарядка аккумулятора уже заканчивалась. Без Кати в доме было необыкновенно пусто, и я мотался по кабинету из угла в угол, дожидаясь, пока настанет время икс. Ко мне явился насытившийся Пуся, продолжая петь песни, вспрыгнул на диван и принялся охорашиваться. Кота отсутствие хозяйки, кажется, не очень волновало.

В половине первого я вырубил зарядное устройство, засунул "бекас" в кобуру и пристроил под левой мышкой. Больше никаких профессиональных приспособлений брать с собой не стал. Пуся провожал меня сонными глазами, явно намереваясь завалиться на боковую.

Плохо ему придется, если я утром не вернусь…

Я досыпал в миску корма и долил воды. Больше я для Пуси ничего сделать не мог. Разве лишь остаться в живых. Впрочем, это было и в моих интересах.

Без четверти час я накинул куртку и вышел из квартиры. Выехав из гаража, осмотрелся. Кажется, меня никто не пас.

– Ну, с богом! – сказал я вслух. И выжал педаль сцепления.

48

Приозерское шоссе – не Московское. Дорога здесь петляет и то ныряет под горку, то взбегает на вершину холма. Короче говоря, даже в светлое время водитель должен быть собран и внимателен. К тому же, поскольку шоссе не имеет международного значения, ширина его и по сю пору не соответствует европейским стандартам.

Говорят, финны (а когда-то это была территория Страны Суоми) специально так строили дороги, чтобы затруднить советским бомбардировщикам выход на боевой курс. Правда, было это почти сто лет назад, но, видимо, в головах ведающих дорогами чиновников все еще летают бомбардировщики и штурмовики…

С другой стороны, двигаясь по такому с позволения сказать шоссе, получаешь особое удовольствие от единения с машиной. Как она вписывается в поворот, прижимаясь к светящейся строчке разделительной полосы, как выходит из него!.. Нет, этих ощущений словами не выразишь! Наверное, нечто подобное испытывает летчик-истребитель, выписывая фигуры высшего пилотажа…

В общем, катил я с ветерком и в охотку. Движение среди ночи на шоссе редкое, это вам не в городе, где, кажется порой, люди и не спят вовсе – катаются, катаются, катаются…

Поэтому появившаяся далеко позади машина быстро привлекла мое внимание. Возникнув в поле зрения, она некоторое время догоняла меня, а потом словно привязалась к "забаве" невидимым тросом и шла с ближним светом метрах в двухстах позади, не приближаясь и не удаляясь.

Такое соседство мне сразу не понравилось. Я чуть надавил педаль тормоза, плавно сбавил прыть моего "рысака". Свет чужих фар приблизился, но тут же отошел на прежнее расстояние. Тогда я добавил газу. Преследователь мгновенно отреагировал, повторив мой маневр.

Это было странно. Если слежка, какой смысл так явно показывать свою цель? Разве лишь с целью давления на психику, простите за каламбур!.. Ну, насчет моей психики это вы зря! Не понимаете вы, ребята, с кем связались! Эта психика в горах проверена. И закалена в работе с величайшим из сыщиков мира – хоть в прямом, хоть в переносном смысле…

Прошло еще несколько минут. Преследователь по-прежнему не догонял и не отставал.

Нет, друг мой ситный, похоже, это вовсе не давление на психику. Похоже, тот, с кем я договорился встретиться у ответвления на Сосново, решил последить за моим прибытием на место встречи. Или я ошибаюсь, и это всего-навсего желание великовозрастного дебила попугать сотоварища-водилу?..

Я снял с баранки правую руку, сунул ее под левую мышку и снял стерлинг с предохранителя. А потом расстегнул ремень безопасности.

У любой другой машины, если только она не выпущена из заводских ворот в прошлом веке, автоматика тут же бы выключила зажигание, и водиле оставалось бы только припарковаться к обочине – без остановки двигатель снова не запустишь. Но моя "забава" не такая! Я давно уже сгонял ее на станцию обслуживания, и под мою ответственность мне сделали кое-какие переделки – лицензия частного детектива предоставляет такую возможность… А еще лучше такую возможность предоставляют деньги, как у Б@З

Расстегнув ремень, я дал ему возможность уползти в гнездо. А потом вдавил в пол педаль газа. "Забава" с шорохом ринулась вперед, светящаяся строчка разделительной полосы едва ли не превратилась в сплошную линию. Я вписался в левый поворот, выскочил на вершину холма, ринулся под уклон – ухнуло вниз живота сердце, – двинул руль по часовой стрелке, загоняя машину в прыгнувший мне навстречу правый поворот, глянул в зеркало заднего вида…

Преследователь не отпустил меня. Более того, он сократил расстояние между собой и "забавой". Крыша, что ли, съехала у парня? Или это и в самом деле он, тот, с кем я договорился встретиться и кого провоцировал сегодня, перемежая Полинины стоны собственными взрыкиваниями, в которых любое ухо распознало бы гонку самца за наслаждением?

Я вспомнил голос в трубке, равнодушный, как речевой комплект ИскИна.

Справа промелькнул километровый столб с цифрой "41".

В душу ринулось острое предчувствие опасности.

Я еще добавил газу. И пошел в очередной левый поворот. Снова ухнуло в низ живота сердце, в теле наступила необычайная легкость. И я понял, что "забава" летит. Превратилась, понимаешь, в штурмовик. Или бомбардировщик. Вот только изменить траекторию полета, чтобы вернуть ее на боевой курс, я уже не в состоянии.

Дальше в действие вступил инстинкт самосохранения. Левая рука открыла замок, преодолевая сопротивление воздуха, распахнула дверцу… "Забава" все летела в темноту – так растянулось в моем восприятии время… Спружинили ноги, выталкивая тело в проем… Словно я выпрыгнул с горящего самолета… К счастью, пальцы не стали искать кольцо несуществующего парашюта, руки просто обхватили голову, защищая от неизвестности… Вернулась тяжесть – я воткнулся во что-то упругое и колючее, руки оставили голову и схватились за это упругое и колючее, тормозя полет, превращая его в прыжок на сетку батута – какие глупости порой приходят на ум в подобные моменты!

Через мгновение откуда-то послышался грохот сминающегося, раздираемого в клочья металла.

"Только бы не взрыв!" – взмолился я мысленно, а упругое подо мной прогибалось, уходило вниз (тяжесть-то вернулась!), выпускало меня из своих объятий, даже не пытаясь поддержать…

Мне повезло. Когда ветка, за которую держались руки, обломилась, я встретился с землей не головой, а ногами. И тут же завалился на бок, гася кинетическую энергию полета и потенциальную силы тяжести, превращая их в энергию качения и скольжения, в энергию продирания сквозь куст…

Мне снова повезло: я не выколол глаза в этом кусту. А когда все виды энергии оказались больше не в состоянии сдвинуть мое тело, я прислушался. Где-то неподалеку потрескивало, но звук этот не представлялся опасным. Тем не менее, я вскочил на ноги (они тоже оказались целы) и бросился в сторону от его источника, по-прежнему ожидая взрыва.

Там, где, по-видимому, находилась дорога, послышался длинный стон тормозов, будто оплакивающих мою судьбу. Хлопнула дверца, протопали шаги…

– Эй!

Голос наверняка был негромок, но моему мозгу он представился жутким воплем.

– Эй, вы там! Живы?

Я хотел отозваться, но инстинкт самосохранения перехватил мне дыхание, сжал клещами горло, не позволив вырваться наружу ни единому звуку. Так быстро здесь мог оказаться только мой преследователь, а надеяться на помощь с его стороны все равно что протянуть руку к ядовитой змее. Может, конечно, испугается и уползет. Но вряд ли!..

Послышался шорох: кто-то пробирался через придорожные кусты. Вспыхнул луч фонарика, ощупывая дорогу.

Я затаил дыхание и сунул руку за пазуху, горя нетерпением почувствовать в ладони рубчатую рукоятку "бекаса". И напоролся на пустую кобуру. Конечно, оружие было где-то рядом, вывалившись, когда я падал с дерева, но искать его сейчас время было неподходящее – луч фонарика приближался.

И мне снова повезло: "забава" наконец рванула. Более того, мне повезло вдвойне: я оказался достаточно далеко от места взрыва. А потом выяснилось, что повезло и втройне: сквозь треск огня послышалось хлопанье дверцы. Тут же вспыхнули фары, и машина умчалась. Разумеется, он все сделал верно. Хоть и ночь на дворе, но в любой момент по шоссе может кто-нибудь проехать. Вернее, остановиться и посмотреть, что случилось. А нарываться на непрошеного свидетеля моему преследователю явно не улыбалось. Вот он и свалил. В конце концов, я должен был сгореть, если не погиб сразу. Ведь он же не знал, что я – везунчик.

Когда пожар начал стихать, я выбрался из куста. Стерлинг и вправду лежал под деревом, спасшим мне жизнь. В свете угасающего пламени я нашел свое оружие очень быстро. Теперь можно было без страха вступать в контакт с внешним миром. Я расстегнул молнию на внутреннем кармане и вытащил мобильник. Крепкие они все-таки штуки – мобильник работал. Проблемы с органами правопорядка были мне ни к чему. Поэтому сначала я позвонил в службу спасения и доложил об аварии без пострадавших. Потом набрал номер Кати – она вполне могла не спать в своей гостинице, волнуясь за меня. Не знаю как Катя, но автоответчик, разумеется, не спал. Он со мной и пообщался.

– Привет, малышка, – сказал я тоном Арчи Гудвина. – Сейчас второй час ночи. У меня все в полном порядке. Отдыхаю на даче у хорошего знакомого. Утречком обязательно приеду в город.

Я не сомневался, что обязательно приеду и что приеду утром. В конце концов, вряд ли официальные лица отпустят меня до утра.

49

Официальные лица оказались еще более неторопливыми. Они появились только с рассветом. Впрочем, иначе бы они были не официальными лицами, а глупцами. Куда торопиться, если обошлось без жмуриков? Когда взошло солнце, на место происшествия прибыл и аварийный комиссар страховой компании. Этого, наверное, просто совесть мучила в связи с прошлыми делами, иначе спал бы да спал. Случай-то, на первый взгляд, был совершенно нестраховой.

Мент из дорожной инспекции проверил мои документы, прямо-таки обнюхал лицензию частного сыщика и неторопливо полез к месту пожарища. Страховой комиссар последовал за ним.

К этому времени я уже успел окончательно прийти в себя. Выкурил пару сигарет из мятой-перемятой пачки; поудивлялся резвости моей погибшей "забавы", обнаружив насколько далеко она улетела от дороги; замыл грязные пятна на штанах и куртке, зелень от травы сразу оставил в покое – с этим видом загрязнений бороться в полевых условиях бесполезно. Когда на дороге появилась, наконец, первая "свидетельская" машина, воспользовался ее аптечкой, обработав царапины на руках и плечах. Лицо, на удивление, не пострадало совершенно. Мужское достоинство – тоже. Наверное, о лице и МД позаботились чувства всех любивших меня когда-то женщин – от Лили Роуэн до Екатерины Савицкой.

Вернувшийся от пожарища страховой комиссар присвистнул:

– Да вы, мой милый, в рубашке родились!

Я даже вздрогнул, выронив недокуренную сигарету, но он моей дрожи, естественно, не понял.

– Как же вам удалось уцелеть?

Объяснения в мои планы не входили, я просто пожал плечами, намекая на судьбу-благодетельницу.

Потом за меня взялся выбравшийся на дорогу мент.

– У твоей тачки что, форсированный движок? – спросил он. И добавил: – Был. Я просто фигею!

Я не понял вопроса и на всякий случай снова пожал плечами.

– Судя по тому, куда улетела тачка, ты выжал из нее более двухсот. Никогда бы не подумал, что серийная "забава" способна на такое. Гнался за кем-то?

Я изобразил рукой неопределенный жест.

– Ладно-ладно, – сказал он. – Мне твои секреты глубоко до лампочки. Раз не прикончил никого, гуляй до хаты. Тачка восстановлению не подлежит.

– Да уж, – удовлетворенно подхватил комиссар. – Полагаю, вы согласны, что случай не страховой. Бумаги подпишете?

Я пару минут изображал мощные сомнения в справедливости его вывода, потом согласно кивнул.

– Полис с вами?

– Был в "бардачке". – Я оглянулся на обгорелые останки.

Комиссар взял мое водительское удостоверение, прошел к своей машине, поколдовал с бортовым компьютером.

– Все в порядке, – сказал он дорожному менту. – Сейчас сделаю извещение и протокол.

Через минуту в моих руках уже была бумага, в которой происшествие трактовалось как нестраховой случай.

– А добровольная страховка у тебя есть? – спросил мент.

– Разумеется.

– Сделай ему копию, – сказал мент комиссару.

Еще через две минуты на всех бумагах стояли необходимые подписи, в компьютеры была внесена должная информация. После чего мент уехал.

– Может, подбросить? – спросил комиссар. – Рейсовый автобус только через полтора часа пойдет, а у вас и так была тяжелая ночь.

– Куда вы сейчас?

– Я живу в Лемболово. Там есть станция монорельса.

– Буду весьма и весьма признателен!

Мы уселись в его "форд" всеволожского производства и покатили в Лемболово.

– По добровольной страховке тоже на многое не надейтесь, – сказал комиссар.

– Догадываюсь, – отозвался я.

– Не расстраивайтесь. Вы самую главную премию выиграли. Собственную жизнь. Если бы своими глазами не увидел, никогда бы не поверил, что в такой аварии можно уцелеть. Но впредь будьте осторожны. Дважды так повезти не может.

Через четверть часа мы были возле станции. Я попрощался с комиссаром и зашел в здание. До первого монорельса со стороны Приозерска оставалось двадцать минут. Я приобрел в автомате билет, вышел на платформу и полез в карман за куревом. Однако в пачке остались лишь обрывки бумаги вперемешку с табаком. Пришлось спуститься с платформы и вернуться в здание станции. Среди стоящих здесь автоматов нашелся и продавец сигарет. А когда я прошел по всему ряду, обнаружил стандартный торговый вокзальный набор – кофе, саморазогревающиеся пончики, лимонад и прочие полезные для организма вещи. Тут же возникло жуткое чувство голода, и я принялся разминаться с пончиками и кофе. Откуда-то появился тип бомжеватого вида, жадно заглянул мне в лицо.

– Привет, дядя! – сказал я и купил ему пончик. – Кажется, сегодня будет удачный денек. И у тебя, и у меня.

Он сцапал пончик нечистой рукой с давно нестрижеными ногтями, снова заглянул мне в лицо и проскрипел:

– Сто грамм бы к закуске… – И оглянулся на автомат, на котором была нарисована литровая бутыль "Охты".

Я был сердечен, как дед Мороз после десятых гостей, и через несколько секунд бомж получил из автомата запечатанную пластиком стопку. Распечатав, он предложил сначала хлебнуть мне, подтвердив ходящую в народе теорию о том, что самыми добрыми людьми на земле являются русские бомжи.

Впрочем, когда я отказался, он безропотно составил компанию собственному отражению в никелированной панели автомата по продаже презервативов. А я загадал, что если он выпьет и не начнет чихать, денек и в самом деле будет удачным. Он выпил и не чихнул, и я решил даже купить ему пачку презервативов, но тут мелодичный женский голос объявил о скором прибытии пригородного монорельса на Петербург, и я зашагал к выходу.

– Спасибо тебе, добрый человек! – проскрипел мне вслед бомж. – Дай бог тебе здоровья!

И мне ничего не оставалось как согласиться с последней его репликой. А вот в предыдущей прозвучала неправда – я вовсе не был добрым человеком. Я просто откупался от судьбы разовой подачкой нищему. Так делают многие, и судьба остается к ним благосклонна всю жизнь.

Я вышел на платформу, и почти тут же к ней подполз серебристый червь поезда. Бесшумно распахнулись створки дверей.

Через пять минут я сидел в вагоне и подремывал, прислушиваясь к женскому голосу, объявлявшему остановки. Голос был хорошо поставлен и отчего-то напоминал мне Полинино сопрано, хотя певучести в нем не было ни грамма.

50

Я прикатил на Ладожский вокзал точно по расписанию – в восемь десять. Время до начала похорон имелось, поэтому я посетил места общего пользования не только для основных дел, но и с целью умыть и разгладить слегка помятую физиономию. И даже для того, чтобы, глядя на себя в зеркало, вспомнить бородатый анекдот: "Чем отличается молодость от старости? Тем что, в молодости всю ночь квасишь, ширяешься и кувыркаешься с девочками, а утром выглядишь так, будто спал. В старости же всю ночь спишь, а утром выглядишь так, будто квасил, ширялся и кувыркался с девочками". Судя по физиономии, я был еще куда как молод. Но, главное, имел все шансы состариться, в отличие от Георгия Карачарова, который навсегда останется тридцативосьмилетним. Такой молодости не завидуют, не завидовал ей и я. Более того, после всего случившегося я прекрасно понимал, что вполне могу составить Карачарову компанию. И в общем-то, даже хорошо, что у меня теперь нет машины…

Едва я промокнул лицо и руки бумажным полотенцем, как в кармане зазвучала мелодия "Вчера". Я достал мобильник и глянул на дисплейку.

Звонила Полина.

Я нажал кнопку и поднес трубку к уху.

– Привет, Максим! – сказала она.

Певучий голос сегодня был почему-то слегка надтреснутым.

– Привет!

– С тобой все в порядке? Я полночи места себе не нахожу.

– Почему? – спросил я.

И тут же мысленно обложил себя матом: нашел же самый идиотский вопрос, придурок!..

– Не знаю, – беспомощно ответила Полина. – Жуткий сон приснился про тебя. Будто ты… – Она не договорила.

– Черта с два! – сказал я. – Как отвечал один мой знакомый на вопрос о здоровье, "Не дождетесь!"

– Слава богу! – В трубке послышался вздох облегчения. – И дергалась, и позвонить боялась. Как дура последняя… На похоронах будешь?

– Разумеется. Мне очень хочется посмотреть на реакцию одного типа, когда он увидит меня.

– Тогда до встречи!

– До встречи!

Прежде чем убрать трубку в карман, я глянул, который час. Восемь двадцать пять. А надо еще успеть заехать домой, прежде чем двигать в морг на улице Сантьяго-де-Куба. Ибо техническое вооружение мое заставляет желать лучшего, и самое время его слегка поправить. Да и переодеться не мешало бы.

Я спустился в метро и доехал до "Приморской". Сел там на автобус и докатил до родного дома.

Пуся даже не вышел меня встретить. И не удивительно – оголодать он не успел, в миске оставались и корм, и вода. Повезло кошаре, что хозяин не угробился.

Я просмотрел автоответчик видеофона. Катя, слава богу, не звонила, а значит, у нее все в порядке.

Времени было мало, но я все же заскочил на минутку под душ, а потом отправился в спальню и произвел инспекцию платяного шкафа.

Как и во всех нормальных семьях, три четверти жизненного пространства в нем занимали женские наряды. На оставшейся четверти нашлись и темная рубашка, и строгий черный костюм, в котором я хаживал в театр. Бравый капитан Ладонщиков смотрел с голограммы, как я напяливаю на себя траурную одежду. Мы с ним находились едва ли не в противофазах жизненной синусоиды: его война давно закончилась, а моя только-только началась, и будущее было туманно, как утреннее пространство над Маркизовой Лужей. Я подмигнул капитану, перебрался в кабинет и сложил в барсетку кое-какие профессиональные причиндалы.

Пуся наконец оторвался от дивана и отправился на кухню перекусить. Я тоже почувствовал голод, но времени на завтрак уже не оставалось.

Ладно, куплю парочку пирожков с лотка у "Приморской", по-студенчески, благо желудок гастритом не тронут, тьфу-тьфу-тьфу! Там продают очень вкусные пирожки с капустой.

Главное в планах – претворить их в жизнь.

Через четверть часа я уже с аппетитом поедал пирожки, шагая ко входу в метро. А еще через полчаса выбрался на поверхность в Озерках, на северном склоне холма, который громко зовется Поклонной горой. На расположенном поблизости рынке купил скромный букетик из четырех гвоздичек. До морга отсюда было недалеко, и я отправился туда пешочком.

Надо привыкать к новому социальному положению – безлошадного. Боюсь, машину мы теперь сможем купить нескоро. Хотя, собственно, кто мешает мне выставить счет клиенту? Я ведь утратил машину, находясь на боевом посту…

Когда я подошел к моргу, Константинов был уже там. Увидев меня, он и бровью не повел. Сдержанный, подобающий моменту кивок, сдержанный же, указующий в сторону входа жест…

Черт, может быть, я все-таки ошибаюсь! Может быть, стоит за толпой марионеток некий неведомый мне кукловод, который и дергает за ниточки, заставляя арлекинов плакать и смеяться, любить и ненавидеть, жить и умирать? Может быть… Нет, не может быть! Прочь сомнения, да здравствует решимость! Ищущий да обрящет!

Я огляделся.

Перед входом в морг толклись с полсотни человек. Завернутые в газету гвоздики немилосердно жгли мне руку. На похоронах всегда так, цветы выглядят уместными только возле гроба.

Я развернул цветы, скомкал газету и бросил ком в пасть мусороперерабатывающей машины, замаскированной под архитектурную колонну, поддерживающую широкий навес, выстроенный на случай питерской непогоды, которая не признает ни свадеб, ни похорон. Машина негромко заурчала.

Раскланиваясь со знакомыми (растерянный Громадин, равнодушный Брызгалов, спрятавший глаза за черными очками Ромодановский, строгая секретарша Елена Владимировна, Анита Зернянская с ненавистью во взгляде), я прошел в утробу морга, в зал прощаний.

Здесь тоже было людно. Гроб покоился на укрытом черной материей постаменте. Крышка была, естественно, закрыта. Рядом со скорбными лицами стояли несколько человек. Две женщины – пожилая и помоложе, лет тридцати, – вытирали слезы. Видимо, мать и сестра. Хотя молодая могла быть и не сестрой, а еще одной любовницей. По-моему, Кавказец был мужчина хоть куда и вполне мог успевать на два фронта. А то и поболе… Я положил на постамент свои гвоздички, немного постоял, слушая тишину, всхлипывания и шарканье подошв по цементному полу, и вернулся на улицу.

Тут не было ни всхлипываний, ни тишины. Вокруг негромко переговаривались, как обычно и бывает на похоронах – без шуток и восклицаний.

Мужские голоса…

– Как же так, мать-перемать? Я же с ним ездил как-то, он ведь был классный водила.

– То-то и оно, мать-перемать. Это же как тонут обычно. Не умеющие плавать не тонут, потому что далеко в воду не лезут. Так же и с машинами. Когда уверенность превращается в самоуверенность, жди беды, мать-перемать. К тому же ездят с отключенными подушками. Русский человек без риска не может. А в Карачарове еще и кавказской крови намешано…

Матерные слова, произносимые тихо, представляются мне в русской речи чем-то инородным. Как кошачий мяв под водой.

Мужские голоса замолкали, стали слышны женские…

– А кто там возле гроба – молодая плачет?

– Подружка еще со школы. Говорят, замуж за него хотела, а он десять лет канитель разводил.

– Ну так у него Шантолосова была. Слышали, наверное?

– Слышала. Но, говорят, Шантолосовой он не очень-то и нужен был. Так, воронку подставить, когда засвербит. Эти богатенькие бл…ди…

Кумушки оглянулись на меня и примолкли.

Я отыскал глазами Константинова.

Антон Иваныч выглядел как огурчик – черный костюм, черная рубашка, черный галстук. На лице – трагизм, уверенность в себе и чувство собственного достоинства.

Я подошел:

– На меня сегодня было покушение.

– На вас? – удивился он. – Когда? Где?

– Ночью. На сорок втором километре Приозерского шоссе.

– Стреляли?

– Нет. Все как в предыдущих случаях. Спровоцированная автомобильная авария, вылет с дорожного полотна. Машина вдребезги плюс пожар. А мне попросту повезло. Иначе бы послезавтра и меня следом за Карачаровым. – Я кивнул в сторону зала прощаний.

– Рад, что вы остались живы. И поздравляю! Значит, расследование движется в правильном направлении

По толпе вокруг пронеслась волна возбуждения – все будто качнулись в сторону проезжей части. Я оглянулся. Это прикатила Полина. Она как раз расплачивалась с таксистом. Потом выбралась из машины. Одетая в темное, с черной косынкой на смоляных волосах, с букетиком белых и желтых хризантем, она показалась мне беззащитной и жалкой, как подраненная птица. Прижав худенькими ручками букетик к груди, она двинулась к дверям зала прощаний, прямая, будто в позвоночник ей вогнали лом. На ходу она бросала по сторонам быстрые взгляды, и я счел за лучшее показаться ей на глаза, иначе бы ее поведение показалось присутствующим как минимум странным, если не сказать хуже. Увидев меня, Полина едва не улыбнулась – я физически ощутил, с каким трудом она справлялась с мышцами лица. Но – справилась…

– Вы на поминках будете? – спросил Константинов.

Он все еще стоял рядом со мной и тоже смотрел на Полину. В какой-то момент чувство собственного достоинства на его лице сменилось жалостью к самому себе, но, переведя взгляд на меня, он снова превратился в неприступную крепость на направлении главного удара.

– Да, обязательно.

– Там и расскажете про вашу аварию.

Полина скрылась в дверях.

Я не пошел следом и не пронаблюдал за ее встречей с родственниками покойного. Зачем? Вряд ли это дало бы дополнительную информацию для подтверждения версии, которая сложилась у меня, пока я дремал в вагоне монорельса.

Потом Полина вышла из зала прощаний и направилась прямо ко мне, я снова глянул на Константинова.

Его физиономия была непроницаемой.

Полина приблизилась, и мы обменялись церемонными поклонами. Казалось, все вокруг разглядывают меня. Ведь наверняка многие из них уже знали, что смертью директоров занимается частный детектив, а те, кто еще не знал, скоро узнают.

– Не подхватите меня, Максим? Я сегодня без машины.

– Я – тоже, – сказал я.

Тут же влез Константинов:

– Я с удовольствием предложу вам свою, Полина Ильинична.

По лицу Полины можно было легко увидеть, где она видела АНТа-25 вместе с его машиной, поэтому теперь влез я:

– А меня не возьмете вместе с собой?

Полина наконец сообразила, что нельзя так открыто выражать свое отношение к человеку, и лицо ее обрело выражение, смахивающее на доброжелательность.

– Да, Максим, разумеется, – сказал Константинов.

Тон его был мягок и приветлив. В нем не было ничего похожего на змеиное шипение, которое он должен был издавать сейчас, если бы не умел справиться с собственной сутью.

Я почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд и обернулся. На меня смотрела Марьяна Ванжа. Ей бы тоже сейчас подошло змеиное шипение.

Я ответил не менее пристальным взглядом, говорящим, что во имя конспирации мы не должны демонстрировать близость наших отношений. И вообще я тут по делу, а не ради удовольствия…

Не знаю, поняла ли она, поскольку продолжить молчаливое общение соратников нам не дали.

У входа в зал прощаний возникла легкая суета. Народ начал перемещаться к стоящим неподалеку автобусам с траурными лентами на флагштоках. Из дверей морга появились люди с венками в руках. "Дорогому сыночке от безутешных родителей"… "Карачарову от одноклассников"… "Георгию от коллег по работе"… И прочие подобные рекламные слоганы, долженствующие пустить пыль в глаза окружающим, душе покойного и самому Творцу нашего мира. Наверное, чтобы он не разглядел за траурными лентами, в какую гадость превратилось то, что он создавал целых шесть дней, и те, за кого он-сын страдал потом на Голгофе. Потому, наверное, все траурное у нас и выкрашено в черный цвет: за такой повязкой ничего не разглядишь – ни добра ни дерьма…

Потом из дверей появились дюжие молодые люди, несущие гроб, и я понял: похороны перешли в активную фазу.

51

Хоронили Георгия Карачарова на Северном кладбище.

Я стоял в сторонке, наблюдая за происходящим. Как истинный правоохранитель в художественных фильмах… Марьяна ко мне не приближалась – судя по всему разобралась в моих немых намеках. Сейчас она о чем-то беседовала с директорской секретаршей Еленой Владимировной Пименовой, и эта парочка весьма смахивала на маму с дочкой.

Над могилой звучали свойственные моменту речи, в которых приукрашивались достоинства покойного и не упоминалось о недостатках. De mortuis aut bene aut nihil. О мертвых – или хорошо, или ничего… Оркестр играл похоронный марш Шопена, заглушая слова, которыми – шепотом – обменивались некоторые участники церемонии. А та, о ком они шептались, старалась ничем не выделяться из толпы. Ее лицо сейчас тоже было наполнено трагизмом.

От компании "Бешанзерсофт" слово держал председатель совета директоров Громадин. Он говорил те же банальности, что и прочие, но мне все время казалось, что, в отличие от остальных ораторов – с их неподдельной печалью, – он едва сдерживает ликование. Ведь в могилу ложился тот, на чьем месте он так боялся оказаться.

По дороге в Парголово мы с Полиной не разговаривали, да и сидящий за рулем Константинов болтовней нам не досаждал. В общем, все выглядело так, словно мы мало знакомы друг с другом. Впрочем, молчание наше было вполне объяснимо, если учесть обстоятельства, при которых мы сейчас оказались вместе.

Конечно, преступнику было бы удобнее, чтобы мы с Полиной ехали вдвоем. Тогда бы он мог надеяться подслушать нас – ведь все наше поведение говорило о том, что мы понятия не имеем о "жучках", скрывающихся в одежде Полины. Я, правда, не знал, скрываются ли они в траурном одеянии, поскольку воспользоваться "майором прониным" не было возможности, но этого и не требовалось – интуиция говорила: скрываются.

А потом Константинов сказал:

– Полина Ильинична! А ведь на нашего Максима сегодня было совершенно покушение.

Лицо Полины превратилось в маску, которую натягивали на себя в греческих трагедиях. Брови домиков, уголки рта – вниз…

– Что? – воскликнула она. – Когда?

Я бы с удовольствием промолчал, но молчать было нельзя.

– Не волнуйтесь, Полина Ильинична. Как видите, я жив-здоров. Мне устроили аварию, я в этом совершенно не сомневаюсь, потому что скорости не превышал, но тем не менее слетел с дороги и воткнулся в дерево. Видимо, повредили рулевое управление.

– Вы уверены? – пролепетала Полина.

– Уверен ли я в том, что жив? – Своим наигранным удивлением я пытался подвигнуть ее на то, чтобы она взяла себя в руки. – Однако это ново.

Больше всего я боялся, что она заговорит сейчас о своем ночном кошмаре, о том, как волновалась. Преступник не должен был обнаружить, что она влюбилась в меня. Мы должны были оставаться перед ним просто партнерами по сексу. Так, легкий флирт, не более того… Спарились и разбежались… И вообще – кака така любовь!

Слава богу, Полина справилась со своим испугом. Более того, она даже взялась подыгрывать мне.

– Вы кого-нибудь подозреваете, Максим?

– Разумеется, подозреваю, – сказал я. – Но обвинять этого человека еще рано. Сначала я должен поговорить с охранником в моем гараже – не видел ли тот возле моей машины незнакомых типов.

– Я не очень представляю себе, каким образом можно испортить рулевое управление так, чтобы оно вышло из строя не ранее определенного момента, – недоуменно проговорил Константинов. – А если бы оно вышло из строя раньше. Скажем, в городе, на перекрестке, на скорости в тридцать километров. Тут ведь рассчитывать на вашу гибель смешно. Даже если бы вас вынесло на встречную полосу, подушка бы защитила… А выяснить после такой аварии, что, скажем, подпилена рулевая тяга, нетрудно. И вы бы все поняли и сделались осторожнее. Другое дело, если рулевой механизм взорвать в нужный момент радиоминой. Но тогда подрывник должен был ехать за вашей машиной.

– А он и ехал. Сел мне на хвост незадолго перед тем, как я слетел с дороги.

– И вы слышали взрыв?

Я пожал плечами:

– Не знаю, все так быстро произошло… Мне просто повезло. Выкинуло из машины, как я теперь понимаю, еще в полете. Хрястнуло обо что-то! Очнулся неподалеку от костра…

– Так вот почему вы сегодня без машины! – запоздало сообразила Полина и даже хлопнула себя ладошкой по лбу. – Ремонт большой?

– Ремонт?.. – Я посмотрел на нее снисходительно, как на ляпнувшего глупость собственного ребенка. – Увы, ремонту моя "забавушка" теперь не подлежит.

Константинов сочувствующе поцокал языком, а Полина тут же заявила:

– Включите стоимость машины в счет, я возмещу ваши потери.

И мне ничего не оставалось, кроме как разыграть радость заботящегося о своем кошельке кретина. Впрочем, психологически это была вполне обоснованная радость, и в логике происходящего даже комар бы носа не подточил. А мозги господину Константинову были запудрены…

Похоронные речи закончились, гроб опустили в могилу, выстроилась очередь из желающим бросить на крышку гроба горсть земли. Осуществившим желание тут же подносили рюмку водки и бутерброд. В общем, церемония была выдержана в обычном духе наших русских похорон. Надо полагать, к концу поминок кому-нибудь и запеть вздумается…

Тут же о поминках было и объявлено.

Компания "Бешанзерсофт" сняла с этой целью ресторан "Северная Венеция", и я увидел в этом перст судьбы.

Церемония сворачивалась. Могила была засыпана, холмик завалили цветами, воздвигли временный памятник с фотографией, перед которым поставили стаканчик водки и положили ломтик хлеба. Люди в одиночку и кучками потянулись к центральному выходу с кладбища, где их ждали автобусы. Я не спешил, ожидая, что меня вновь пригласят в машину. И не ошибся.

Шагая по кладбищу, я в очередной раз позвонил на Катин автоответчик, доложил, что со мной все в полном порядке и вообще я – муж, вовсе не объевшийся груш…

На поминки мы ехали тем же любовным треугольником. Или это не треугольник, когда он в нее, она в меня, а я в собственную жену? Наверное, это часть какого-то более сложного угольника. И вообще, причем здесь углы?..

В ресторане я сделал все возможное, чтобы сесть подальше от клиентов. Возле меня тут же – и с виду вполне случайно – оказалась Марьяна Ванжа.

– Ну все, кусок! – сказала она тихо. – Теперь ты мой! Хренушки я тебя этой прищепке отдам!

В принципе она мне в качестве агентессы была больше не нужна, но отшивать женщин, не планирующих вроде бы выходить за меня замуж, не входит в мои привычки, и потому я согласно кивнул.

– Я твой, лоханка, навсегда. И что ты будешь со мной делать?

– Сейчас мы помянем Жору-Кавказца, а потом я тебя спионерю. У нас в компании сегодня курят бамбук… ну, то есть отдых, суббота сегодня. А дома фазер-мазер на природу подались.

У меня были совсем другие планы, но я опять кивнул. Не стоит устраивать разборки с женщиной прежде, чем в них возникнет надобность. Во всяком случае, Арчи Гудвину неукоснительное исполнение этого закона всегда помогало.

От другого конца стола, где сидели родственники Карачарова и руководство "Бешанзерсофта", понеслись продолжения тех хвалебных речей, что звучали на кладбище, однако атмосфера быстро освобождалась от печали. Впрочем, так всегда происходит на поминках, потому что покойного, присутствие которого тяготит людские души, больше нет.

Рядом с родственниками над маленьким столиком висела голография Жоры-Кавказца, а на столике, как и на могиле, стоял стопарик водки, прикрытый куском хлеба. Величие традиций состоит в том, что они, в отличие от людей, не умирают…

Потом было предложено выпить за память покойного – да будет земля ему пухом, – и я поймал себя на том, что едва не потянулся рюмкой, чтобы чокнуться с соседями. Однако вовремя спохватился. Наверное, все-таки поминки надо устраивать для узкого круга очень близких друзей, кто действительно воспринимает утрату, как трагедию. А мы всегда и везде стремимся изобразить нечто, напоминающее свадьбу. Впрочем, все это из прошлого нашего народа – не зря ведь писал классик, что "дружина пирует у гроба"… или там "у брега"?.. а-а-а, один черт, и потому имеет ли смысл бороться? Разве лишь церковь этим займется, да и то я был бы против…

– Слушай, кусок… Я вот не шуршу… не знаю… чего-то со мной ночью делалось… такие триллеры рисовались, и все про тебя да про тебя… К чему бы это?

– Не знаю, лоханка. – Я посмотрел на стол, выбирая закуску.

Все-таки стол был не свадебный – не наблюдалось заполонившего всё и вся оливье, зато присутствовали стаканы с киселем.

Интересно, что бы в таком случае выставил на стол Фриц Бреннер? Оказывается, знания Арчи Гудвина в этом вопросе ограничены.

Я сцапал с блюда бутербродик со шпротиком и принялся жевать. Во всех последующих тостах придется участвовать киселем, поскольку после ночного приключения надо держать порох в пороховницах сухим. То есть, иметь ясные мозги и послушные мышцы…

После второго тоста Марьяна о чем-то догадалась.

– Ты не хочешь меня грузить, да? – спросила она тихо. – У тебя проблемы, я же секу поляну. Ты даже не пьешь… Давай, когда все разойдутся, вернемся, послушаем Земфиру… ну да, да… не Земфиру, а песни Земфиры… Я кстати, узнала, как зовут лысую певицу… Груша Грушина…

– Хорошо, хорошо… Если меня не призовет на службу чувство долга…

– Да трахала я твое чувство долга!

Марьяна была уже навеселе, и я заопасался, как бы она не потеряла контроль над собой. Мне совсем не хотелось, чтобы Полина увидела, как эта пигалица пристает ко мне с сексуальными домогательствами. После такого спектакля выходной день для Марьяны превратился бы в день получения выходного пособия, а мне, если подумать, она бы еще могла пригодиться – и не только в качестве постельной партнерши, но и как агентесса. Увы, у альфонсов свои сложности, не менее серьезные, чем у любовников…

52

Поминальщики начали покидать ресторан. Из руководства первой собралась Полина. Шагая к дверям, она вновь озиралась по сторонам – как перед моргом, – и в конце концов ее взгляд нащупал меня. К счастью, пьяная Марьяна как раз выскочила почистить перышки ("ужо пора в эмжо"), а я сделал вид, будто Полины не замечаю, и все обошлось – положение моей молодой подружки было в "Бешанзерсофте" сохранено. По крайней мере, до завтрашнего дня.

Марьяна появилась в зале, когда Полина уже исчезла. И тут все устаканилось как нельзя лучше: Марьяну зацепил некий чернявый паренек со щетиной трехдневной небритости, и она задержалась возле него. Наверное, хотела, чтобы я ее приревновал. Но меня это как никогда устраивало, потому что женщины Арчи Гудвина сейчас не интересовали. То есть, интересовали, конечно (что я такое говорю-то!), но еще больше его интересовал некий мужчина. Я уже знал, что буду делать дальше, и только ждал, когда он поднимется из-за стола.

Наконец, он совершил сей долгожданный поступок, и я тоже стартовал со своего места и принялся лавировать между слоняющимися по залу поминальщиками, раскланиваясь в приступах вежливости и пребывая в готовности удрать, если Марьяна бросит своего чернявого и переключит свое внимание на мой исход. В результате мы с Константиновым оказались возле дверей одновременно.

– Вы уже отбываете, Антон?

– Да, – сказал он. – Работу никто не отменял. У нас ведь выходных нет, как у младшего персонала. Надо заехать в "Бешанзер", посмотреть, что там… А вы хотите со мной поговорить?

– Хочу.

– По поводу случившегося ночью?

– Разумеется.

– Хорошо. Но сначала посетим известные места, вы не против?

– Никогда не проходи мимо халявного сортира. Это один из главных законов нашей жизни!

– Вот-вот… Давайте последуем этому закону. А потом пойдемте ко мне в машину, там нам не помешают.

– А Полина Ильинична?

– Она вызвала служебную машину и уже уехала в "Бешанзерсофт".

Я изо всех сил постарался сдержать вздох облегчения.

Мы посетили известные места, где он сделал дело, а я целых два – без одного из них предстоящий разговор был просто бессмысленным. Потом мы вышли из "Северной Венеции" и спустились к уже знакомому мне голубому "рено". Угнездились внутри. Помолчали – я думал с чего начать.

Наконец он не выдержал:

– Что мы тут? В молчанку играть собрались?

– Нет, – сказал я. – Есть у меня для вас одна любопытная история. Думаю вот, с чего начать. – Я посмотрел на него в упор.

– А вы начните с главного! – В голосе Константинова звучал неподдельный интерес, такой, что я даже засомневался: не ошибаюсь ли все-таки?

Но время сомнений ушло. И я начал:

– Предположим, живет на Земле человек, способный, как бы фантастично это не звучало, слегка изменять силу тяжести. Совсем чуть-чуть и в очень ограниченном пространстве, но пожелай он, и гравитация меняется. Конечно, практической пользы от такого таланта – мизер, но для умного человека и мизер – хорошая подмога.

– А что, – сказал Константинов. – Весьма полезный талант, как я понимаю! Приходишь, к примеру, на рынок, берешь кило бананов, а весы показывают девятьсот граммов.

– Вот-вот, – отозвался я. – Или, к примеру, играешь в футбол. Нападающий. Нападающему, который умеет перепрыгнуть или перевисеть в воздухе защитников, цены нет. Все верхние мячи твои. И ни к кому и в голову не придет, что АНТ-25 не ногами сильнее. Да и какая разница, почему человек лучше прыгает. У одного – сильные мышцы, у другого – умение в момент прыжка уменьшить на мгновение вес. Индивидуальные особенности организма…

Я посмотрел на Константинова.

Тот достал из кармана пачку сигарет и закурил.

– Весьма полезный талант, – повторил он. И добавил гнусаво: – Тебе бы не жуликов ловить, начальник, тебе бы книжки писать.

– Книжки так книжки, – сказал я. – Но сюжет этой книжки только начинается. Увы, не повезло в жизни нападающему. Футбол не из одних прыжков состоит. Бегать надо, в стык идти, подкаты делать. Крестообразные связки не выдержали. И намечавшаяся было великолепная карьера отправилась псу под хвост. Образования нет, работы нет. Хорошо, подружка детства имеется, которая помочь способна. И стал бывший член футбольной сборной работать охранником в солидной фирме, занимающейся новыми технологиями. Постепенно с помощью все той же подруги детства вырос до члена совета директоров. Ну а аппетит, как известно, приходит во время игры. Да и чувства старые к подружке, еще в школьные времена появившиеся, возродились. Одна беда – замужем подруга детства. Правда, муж ее – тот еще муж, заголубел вдруг, в гея превратился, но для пользы фирмы не хотят супруги разводиться. В придачу любовник у подруги завелся, разумеется, – в таком возрасте без любви-то уже можно, а вот как без постели? Героя же нашего, футболиста бывшего, подруга к себе не подпускает. Хоть зубами скрипи от ревности, хоть вешайся! Но не такой он парень, бывший нападающий! Не привык он проигрывать. Думал он думал, как своего добиться, и пришла в конце концов идея – убрать любовника, а самому попытаться место его занять. Куда тогда подруга денется? Одна беда, начнется следствие, сразу к нему и придут сыскари. Слишком явный мотив. Безвыходная получается ситуация, но хитер оказался футболист – решил спрятать убийство соперника в серии из трех убийств, причем мотивы первых двух полностью скрывают истинный мотив третьего. И там, и там вроде бы на главном плане корысть. В общем, о ревности никогда не догадаешься. И подозреваемых – пруд пруди. Но и того мало. Способ, которым наш футболист решил осуществить убийства, просто уникален. Полагаю, никогда в истории человечества он прежде не встречался. Что будет с машиной, если на повороте ее вес неожиданно уменьшится? Да ее просто снесет с дороги. И любой здравомыслящий человек посчитает, что водитель превысил скорость и не справился с управлением.

Я снова посмотрел на Константинова.

Тот теперь недоверчиво улыбался. В глазах его не было ни капли страха.

И в самом деле, чего ему бояться? Моих слов?

Тем не менее я продолжал:

– Я не знаю, друг мой, сгорали машины в результате аварии или вы находились поблизости и поджигали их своими руками. Могло быть и так, и эдак. Проверить ничего не проверишь.

Константинов перестал улыбаться. Раздавил в пепельнице сигарету, взял с заднего сиденья кейс, открыл и извлек на свет какую-то фитюльку.

Фитюлька тут же запульсировала красным огоньком.

– Все это фантазии, – сказал Константинов и снова улыбнулся, теперь понимающе.

Я достал из нагрудного кармана диктофон и выключил его. Фитюлька перестала пульсировать.

– А если так?

– А если так? – Константинов перестал улыбаться. Взгляд его серых глаз стал острым и колючим. – Ты умен, Мезенцев. Все было именно так, как ты предполагаешь. Я тебе больше скажу: Петра и в самом деле я сжег, потому что машина не загорелась. С Василием же и Кавказцем получилось как надо. – Он убрал фитюльку назад, в кейс, и снова закурил. – Ну вот, теперь ты все знаешь. И что дальше? Пойдешь к ментам? Тебя там на смех подымут. Или в психушку определят. Да менты просто слушать не станут. Потому что версия у тебя за гранью разумного объяснения и ментам она не нужна. Доказать-то никто никогда ничего не сможет. Ребята просто не справились с управлением и разбились. И это устраивает всех. Ментов. Меня. Полину.

Насчет Полины он крепко ошибался, но не я был тем человеком, который объяснит ему истинное положение вещей.

– Ты тоже умен, – сказал я. – Просто удивительно умен для футболиста, обычно они дуболомы дуболомами.

– Не все, – сказал он. – К тому же я все-таки сделал одну глупость. Решил обратиться к тебе, когда выбирал частного детектива. Думал, человек, занимающийся слежкой за блядями, сам себе ограничил потолок. Оказывается, у тебя потолок иной. Но это не имеет никакого значения.

Он был прав, но и это не имело никакого значения.

– Ладно, – сказал я. – Суда людского ты не боишься. А судьбы? Судьбу ведь не обведешь вокруг пальца, она тебя подстрелит в самый неподходящий момент.

Он ухмыльнулся и выпустил мне в лицо струю дыма:

– Судьбы я не боюсь. Я – везунчик. Мне не повезло лишь в одном, с собственным здоровьем. Иначе бы я давно ходил в мировых звездах. И такие как ты открывали бы передо мной двери в люксах… А теперь давай, выматывайся из машины. Твоя работа на "Бешанзерсофт" закончена. Преступника ты, к сожалению, не нашел. Не с твоими талантами!.. Тем не менее расходы детективного агентства "Макмез" мы оплатим. Скажи за это спасибо Полине. И предупреждаю тебя: оставь ее в покое. – В голосе его зазвучала угроза. – Чтобы я тебя больше рядом с нею не видел! Кроме принудительной аварии, есть и другие способы отдать богу душу. И другие способы давления.

Конечно, дальше нам с ним было не по дороге. Я положил диктофон в барсетку и выбрался на тротуар.

53

Меньше всего мне сейчас хотелось снова столкнуться с Марьяной – она могла изрядно осложнить остаток дня. Все мои дальнейшие планы были связаны совсем не с нею и не с песнями Земфиры. Все дальнейшее было связано с чувством долга, столь ненавистным Марьяне… Или всему ее поколению? Ведь руководствуйся чувством долга тот качок, ее воздыхатель Егор, она бы вряд ли узнала обо мне и Полине. Хотя, думаю, я приукрашиваю собственное поколение. Как бы то ни было, Марьяна – тоже способ давления. Хотя использует этот способ не АНТ-25, а сама судьба.

В общем, я уносил ноги от ресторана пусть и не со скоростью одноименного с бывшим футболистом самолета, но на приличных рысях.

Интересно, а у него какие есть способы давления? Он-то ведь не Марьяну имел в виду. Он что, надеется оговорить меня в глазах Полины?

И тут я похолодел. А потом ухнуло в низ живота сердце да так, что я вынужден был остановиться и вцепиться в уличный фонарь.

Тут же подскочила какая-то пожилая женщина с хозяйственной сумкой на колесиках:

– Вам плохо, молодой человек?

Мне было плохо, но помочь она ничем не могла. И я остановил ее добросердечие, удержавшись, к счастью, от грубости, хотя и не люблю таких вот добряков. На войне от них одни проблемы, а я сейчас оказался на войне.

– Спасибо, мамаша, – сказал я холодно. – Со мной все в порядке.

– А то у меня валидольчик… – голос женщины стал нерешительным.

Я обнаружил, что правая моя рука лежит на сердце, и перекинул ее в правый карман пиджака.

– Все в порядке, мамаша, – повторил я. – Ступайте себе с богом!

Она сделала губы в ниточку и укатила свою сумку прочь.

А я отдышался и приступил к процессу освобождения от возможного хвоста. Первым делом добрался до ближайшей станции метро, отыскал там общественный туалет, забрался в кабинку и проверил свою одежду "майором прониным". С облегчением вздохнул – жучков мне Константинов не подсадил. Впрочем, он ко мне и не прикасался, а прикоснуться мог только с единственной целью – получить ответный в лоб. Только это было ему совсем ни к чему…

Черт возьми, какой же я баран! И все вроде вчера правильно сделал, но с чего бы тогда Константинов заговорил про способы давления?

Тревога погнала меня вперед, но хвоста за собой ни в коем случае привести было нельзя. Поэтому пришлось некоторое время потратить на вновь ставшие привычными внезапные прыжки в закрывающиеся двери метровагонов. Это я проделал дважды, а потом пересел на полукольцо. Там я тоже поберегся, проехал на одну остановку дальше – до "Шоссе Революции", – там вновь совершил прыжок в дверь и вернулся на "Полюстрово".

Когда я шел к гостинице, мне снова сдавило сердце и вновь пришлось постоять немного и даже посидеть на скамеечке в парке.

С неба на меня смотрело уже становящееся осенним солнце, которому не было дела ни до меня, ни до моих проблем.

Войдя в гостиницу, я сразу сунулся к стойке.

– Мне надо к Екатерине Измайловой. Она живет у вас на третьем этаже. – Я назвал номер. – Позвоните ей, пожалуйста.

Портье повозил мышкой по коврику, сверился с дисплеем и объявил:

– Измайлова больше у нас не живет.

– Как не живет? – Я чуть не сел на пол.

– Съехала сегодня рано утром. – Портье вновь глянул на триконку. – Еще в восемь часов.

– Сама съехала?

– Да, никто к ней не приходил.

– И ничего не просила передать?

– Кому?

Это был вопрос ниже пояса. Это был конец.

Но я продолжал рыпаться.

– Номер еще не заселен?

– Нет, но там уже сделали уборку.

– А могу я поговорить с горничной? – Я достал из кармана удостоверение частного детектива. – Дело идет о гибели человека.

Как ни странно, портье оказался вовсе не козлом вонючим, как большинство из них. Он глянул в мое удостоверение и успокаивающе кивнул насторожившемуся было охраннику.

– Хорошо, проходите.

Я отыскал горничную – молодую девушку, с которой в другое время от души бы полюбезничал. Но сейчас она была для меня функцией, с чьей помощью я мог отыскать Катины следы. Поэтому я был сдержан и строг. Собственно, тревога и может породить в сердце либо сдержанность и строгость, либо истерику и безволие, но до последних я еще не докатился. И, бог даст, не докачусь!

Никаких следов я не нашел. Горничная ничего не знала, к Кате никто не приходил. Остался после выезда постоялицы обычный мусор: упаковка от зубной щетки, мятые бумажные полотенца, гигиенические прокладки…

Я выдавил несколько сухих слов благодарности и оставил девушку в покое. Выйдя из гостиницы, вновь углубился в парк и сел на скамеечку.

На меня по-прежнему смотрело равнодушное солнце.

Я выкурил сигарету, не чувствуя ее вкуса. Потом достал из кармана мобильник и позвонил Константинову.

– Что надо? – ответил тот. – Я же сказал, ты больше на "Бешанзерсофт" не работаешь.

– Как ты выманил из гостиницы мою жену?

– Ах вон ты о чем? – В голосе АНТа-25 послышалось самодовольство. – Уже обнаружил?

– Как ты выманил ее из гостиницы? – Я почти кричал, и на меня начали оборачиваться прохожие.

– Твоим голосом, братец. "Бешанзерсофт" – серьезная компания с серьезными техническими возможностями.

Он был прав. А я об этих возможностях не подумал.

– Отпусти ее. – Я знал, что просить бесполезно, но ничего не оставалось.

– Да запросто! Оставь Полину в покое, и твоя жена будет свободна.

Я знал, что он лжет – свидетелей не отпускают.

– Поклянись!

– Клянусь! – Опять смешок.

Я знал, что во всем виноват сам – у частного детектива вообще не должно быть жены, если он пытается изобразить из себя убойный отдел. А уж если женился, не рвись в бой. Берись за безопасные дела – к примеру, следить за чужими половинами – и не суй когти в пламя!

Однако надежда еще жила во мне, потому что я спросил:

– Слушай, а почему я тебе должен верить? Может, она просто перебралась в другую гостиницу?

Опять смешок.

– Не льсти себя надеждой. У нее был с собой медицинский скальпель. Мы уже отправили тебе бандерольку. Скоро ты его получишь.

Надежда моя не умерла, потому что не умерла Катя. Этому подонку не было смысла убивать ее раньше времени.

Рядом с надеждой родилась ярость, разрослась, обволокла, наполнила с ног до головы.

– Если с ее головы упадет хоть один волосок, я тебя прикончу, – сказал я. – Этим самым скальпелем кишки выпущу. Из-под земли достану, так и знай.

Опять короткий смешок.

– Я просто обдристался со страху, – сказал Константинов. – И знаешь, братец, что тебе отвечу!

– Я тебе не братец… Что ты ответишь?

– Пошел ты на х…!

Пожелание его не исполнилось – на х… я не пошел.

Я по-прежнему сидел на скамейке в залитом солнцем парке и размышлял.

Ярость улеглась, способность соображать вернулась. И с каждой следующей минутой размышлений ситуация представлялась мне все более и более безвыходной.

Совершенно ясно, что Катю он не выпустит. Сейчас не двадцатый век, с его остатками соплей, когда бандиты еще отпускали заложников. Сейчас другие времена, более жесткие, и пусть Константинов и не радикал-мусульманин, но поступит он по общепринятым принципам. Дело не в моем обещании отступиться от Полины. Тем более что я не к ней и не подступался, это она ко мне подступилась… Ну пообещал я отстать от нее, где гарантия, что, отпустив Катю, Константинов добьется своего? Кто мне помешает спать с Полиной и дальше, если она сама горазда? Да никто… Нет, Катю он не отпустит. А вот если его прикончить, то подчиненные, оставшись без руководителя и его приказов, возможно, и отпустят пленницу на все четыре стороны. Во всяком случае, в этой ситуации есть хоть какой-то шанс…

Стоп, а какие есть еще варианты?

Во-первых, обратиться к ментам.

Тут я получу на руки труп – с гарантией!

Во-вторых, попытаться отбить жену самому.

Какими силами? Даже если я буду вооружен, как Арнольд-коммандо, живой ее не получу! Чтобы сломать женщине шейный позвонок, если она не бой-баба, много времени не надо. А Катя далеко не бой-баба…

В-третьих, обратиться к Полине. Пожаловаться на старого приятеля.

А что? Хуже-то все равно не будет. Тем более что я отыскал ей убийцу мужа и любовника. Да, без доказательств, но такое это дело, что доказательств вообще не существует. Доказательств нет, но долг обязывает доложить.

Я позвонил Полине и, как и в предыдущие разы, сказал:

– Молчи, пожалуйста, и слушай, что надо сделать.

54

Когда я ехал в Вавилонскую башню, мне снова пришло в голову, что в цепочке мелких неприятностей, случившихся с Катей, завершившейся похищением, виноват я и только я. Не надо было мне ходить в казино воскресным вечером. На получение денег надо тратить не удачу, а собственный труд.

Я вспомнил, как она сказала: "Если взамен каждой моей неприятности будет возникать случайность, полезная для дела, я готова бить чашки хоть каждую минуту".

Черт, а может, она вообще знала о моих "рубашках"! Может, Марголин ей все-таки что-то рассказал! И она убила его не только из-за детей. Но все доктор вряд ли знал – сомнительно, чтобы Альбина вводила его в подробности своих умений…

Так виноват я в случившемся, выиграв в казино, или нет?

Ни к какому определенному выводу я не пришел. Да и не мог прийти.

Вернувшись в родной офис, чтобы скоротать время, я надиктовал отчет Полю и попросил ИскИна рассчитать вероятность реализации последней версии.

– А какова вероятность реализации умения со стороны человеческого существа изменять гравитационную постоянную? – ответил он вопросом на вопрос.

И поставил меня в тупик.

Действительно, а какова эта вероятность? Скажи я любому нормальному человеку о существовании такой способности, он позовет ко мне психиатра. Кстати, не факт, что и Полина не позовет. Но тут уж деваться некуда. Это единственная версия, которая все объясняет. А уж решать, насколько она сумасшедшая, будет сама Полина. В двадцатом веке у физиков наибольшим уважением пользовались именно сумасшедшие теории. Будем надеяться, что программист двадцать первого века менталитетом не слишком отличается от физика двадцатого. И те, и другие находятся, как раньше говорили, на передовой современного научного процесса.

– С точки зрения материализма или оккультизма?

– Материализма.

– Тогда – ноль.

– Ну и вероятность – ноль.

– Как хорошо, – сказал я, – что люди, в отличие от тебя, все-таки не до конца материалисты!

– Я этого не понимаю, – сказал Поль, глядя на меня выпуклыми глазами Хабенского.

– И слава богу! Иначе бы нас всех можно было превращать в аккумуляторы для электропитания таких оглоедов как ты.

– Не понимаю.

– И не поймешь. Фильмы надо смотреть, а не только в Сети торчать.

– Задание понял. – Физиономия Хабенского сменилась каким-то списком. – Пометьте, с каких фильмов начинать.

Оказывается, эта мешанина импульсов предлагала мне перечень имеющихся в Сети фильмов.

Я взялся за мышку. И вдруг понял, что ситуация вовсе не так проста. Я мог бы отметить те фильмы, что нравятся мне, но ведь я-то – человек и взрослый мужчина. А Поль – нечеловек, своего рода ребенок, и обучать его, вообще говоря, должен специалист.

Тут специалист и позвонил в дверь.

Я переключил компьютер на коридорную камеру, глянул – тот ли появился на триконке, кого я жду.

Тот! Вот она, госпожа Полина Шантолосова, создательница ИскИнов и любительница чужих мужиков, собственной персоной. По-прежнему в трауре – в смысле одежды, а не выражения лица.

Я вышел в приемную, открыл дверь, приложил палец к губам. Провел клиентку в кабинет, достал из стола "майор пронин".

Через пару мгновений жучок был найден.

Пудрить мозги подслушникам больше не требовалось, и я открыл форточку и попросту выбросил чудо нанотехники в окно. Честно говоря, мне очень хотелось раздавить его каблуком, растереть по полу в пыль, в порошок, в прах, но не было ни малейшего уверенности в том, что прочность моей обуви, а вернее сила моей ноги окажется достаточной для столь жестокой расправы.

– Под Ниро Вульфа косишь? – спросила Полина, глядя на глобус.

– Кошу, – согласился я. – Жаль только, вешу много меньше. Иначе был бы поумнее.

– А мне не жаль. Я имею в виду твой вес. С такой тушей, как Ниро, в постели, наверное, сущее наказание.

– Слушай, – сказал я Полине, – какой фильм лучше всего предложить ИскИну "СА Полина v3.1" для начала обучения?

– Обучения – чему? Сексу? Тогда лучше какую-нибудь порнушку. – Она смотрела на меня с улыбкой, в которой не было ничего, кроме любви.

А ковра в кабинете не было. Как и желания – у меня. И вообще наши настроения, похоже, находились в противофазе, хотя я и держал себя в руках.

– Да ну тебя!.. Я имею в виду разрекламированный вами процесс самообучения сетевых агентов.

– Тогда начните с "Падения Гипериона".

– Что ты говоришь? У него же мозги расплавятся!

– Расплавятся – компания "Бешанзерсофт" сделает перепрограммирование. Но ведь могут и не расплавиться.

Я вытаращил глаза:

– Погоди… Вы что же, осуществляете развитие ИскИнов с помощью метода проб и ошибок?

– А как еще? Ты полагаешь, я могу разработать алгоритм обучения? Это же стохастический процесс!..

Я вспомнил еще об одном вопросе, который занимал меня в последние дни.

– А вот что мне еще интересно… Компания "Бешанзерсофт" способна забираться в мозги своим ИскИнам уже после того, как продала их?

– С какой целью?

– Ну, мало ли, с какой… Всегда могут найтись причины…

Полина пожала плечами:

– Технически эта задача, разумеется, выполнима, но за сетевыми связями таких компаний как "Бешанзерсофт" следят хакеры конкурентов и нас бы уже давно обвинили как минимум в промышленном шпионаже. Или во вмешательстве в частную жизнь. Судебными бы исками задушили… – Полина подошла к окну. – Послушай, ты меня сюда позвал для того, чтобы проконсультироваться насчет "Полины"?

Я подошел к ней, и мы глянули на зеленые просторы Смоленского кладбища. Кое-где в зелени уже появились вкрапления желтого – кажется, осень обещала быть в этом году ранней.

– Здесь твоя "Полина" зовется "Полем", – напомнил я. – А вообще-то любопытная мысль – Полина учит "Полину". Но позвал я тебя сюда не для этого. Детективное агентство "Макмез" намерено отчитаться перед клиентом за проделанную работу.

Полина присвистнула.

Никогда бы не подумал, что она умеет свистеть, да еще без помощи пальцев!..

Мы еще пару минут постояли возле окна, на расстоянии начинающегося объятия, но ни один не сделал ни одного движения навстречу другому. Мы были рядом, но не вместе…

Потом она угнездилась в кресле для клиентов, достала сигареты и дождалась, пока я поднес зажигалку. Прикурила и выпустила через ноздри две струйки дыма. Сейчас она выглядела совсем иной, чем вчера, когда, распластанная на светло-коричневом ковре и сжимавшая бедрами мою талию, стонала под энергичными наскоками-толчками. Сейчас она была больше похожа на мужчину, чем на женщину. Во всяком случае, во взгляде ее точно присутствовало нечто мужское. Наверное, логика. Или стопроцентная готовность к серьезным решениям.

– Хорошо, начинай! – сказала она.

Я поставил перед нею пепельницу. И начал.

55

Когда я закончил, Полина надолго задумалась. Закурила очередную сигарету.

– По крайней мере, твоя версия многое объясняет, – сказала она наконец. – Если не все.

– Да, – согласился я. – Объясняет она действительно все. Вот только с доказательствами напряженка.

Я тоже раздумывал. Так говорить ей про похищение Катерины или нет? Тут ведь у нас с этой бизнес-леди интересы сильно расходятся. Не удивлюсь, если в душе она даже обрадуется случившемуся. Еще бы, в формуле отношений "Полина+Максим+Екатерина" прямая конкурентка выведена за скобки! Тут даже женская логика оценит плюсы новой ситуации, не то что Полинина…

И я промолчал.

– Достаточность или недостаточность доказательств – это прерогатива клиента, – сказала Полина.

Что за странная фраза! Как ее понимать? Моя работа, как уже заявил господин Константинов, завершена? Или, наоборот, все в самом разгаре и надо землю рыть в поисках доказательств?

– Ты знаешь, – продолжала Полина. – После того как погиб Георгий, я и сама была уверена, что все три преступления совершил Антон. Ты просто объяснил, КАКИМ ОБРАЗОМ он это сделал.

– Вот уж не думал, что ты примешь мое объяснение.

– Почему? У меня достаточно развита фантазия, чтобы оценивать возможности человека. – Она выпустила под потолок струю дыма и посмотрела, как он потянулся к вентиляционному отверстию в стене.

Гадом буду, если у нее в голове в этот момент не прыгали уравнения, описывающие движение турбулентных потоков!..

– Моя ментальная конституция вполне допускает существование у человека подобных возможностей, – продолжала Полина. – Это ведь в принципе мало чем отличается от колдовства.

– Но доказательства?..

– Я попытаюсь получить доказательства. – Она раздавила окурок в пепельнице, встала и подошла. Раскрутила глобус, как рулетку, и подождала, пока он остановится.

Глобус остановился к ней европейской частью России.

Полина вздохнула – то ли облегченно, то ли сокрушенно – и повернулась ко мне:

– Я правильно понимаю, что трахаться мы сегодня не будем?

Я замотал головой:

– Прости, но после всего случившегося за последние сутки у меня попросту не встанет.

– Бедненький ты мой! – Она подошла и погладила меня по голове.

Прикосновение не было соблазняющим. Так мать успокаивает сына, набегавшегося во дворе и по собственной вине наполучавшего шишек.

– Проводи меня, пожалуйста, до лифта.

Мы вышли из кабинета, пересекли приемную и выбрались в коридор.

Охранник Мишаня бросил на Полину такой горячий взгляд, будто хотел разложить ее прямо тут.

В моей душе родилось самодовольство, но я сумел не выпустить его наружу.

Полина кивнула Мишане, и он просто просиял. Мы подошли к лифту, я нажал кнопку вызова кабины.

– Я только что поняла, как получить доказательства, – сказала вдруг Полина. – Я тебе позвоню. У тебя ведь есть оружие?

– Разумеется.

Створки лифта распахнулись, она шагнула в кабину.

– Жди звонка.

Створки закрылись, и лифт унес ее прочь.

– Что за бабень? – спросил Мишаня, когда я возвращался к себе.

– Клиентка, – сказал я.

– А-а… А то я подумал, ты в выходной, пока Екатерина Евгеньевна дома, развлекаешься.

И он, и Вовец почему-то уважали Катю до такой степени, что называли ее исключительно по имени-отчеству.

– Есть два главных закона построения внесупружеских отношений между мужиками и бабами. Знаешь – какие?

Мишаня не знал.

– Закон первый. Не дери, где живешь, и не живи, где дерешь. Закон второй. Не дери, где пашешь, и не паши, где дерешь. Тогда не будет проблем. Понял?

– Понял!

– Вот так-то, парень.

Я вернулся в офис.

На душе у меня опять скребла кошка по имени Страх, и потому я хорохорился.

– Знаешь, – сказал я Полю, – какую фразу произносит парень, когда собирается бросить девушку?

– Какую?

– Я тебе позвоню.

– Понял, – сказал Поль. – Запоминаю.

56

Полина позвонила по мобильному через десять минут.

– Я только что разговаривала с Антоном. Мы встречаемся с ним сегодня в восемь в моем кабинете, чтобы разрешить все возникшие между нами проблемы. Ты должен ждать его внизу, на первом этаже "Бешанзерсофта". Услуги твоего детективного агентства будут оплачены в полном объеме. Все понятно?

Мне было понятно все.

Едва я отключил мобильник, ожил служебный.

Звонили из местного отделения "Экспресс-почты".

Я дал добро на видеоканал.

На триконке появилась дама бальзаковского возраста. Седеющие волосы, равнодушный взгляд чиновника средней руки…

– Господин Максим Мезенцев?

– Он самый, сударыня.

– Вам пришел пакет. Если вы в течение четверти часа будете на месте, рассыльный принесет его.

– А кто отправитель?

Дама скосила глаза в сторону:

– Акционерное общество "Бешанзерсофт".

Я сразу все понял.

– Хорошо, я подожду вашего рассыльного.

Пакет принесли через десять минут. Стандартный маленький конверт с рекламными надписями "Бешанзера".

Я расписался в бумагах рассыльного, проводил его до дверей, заперся и вскрыл конверт.

Блеснул металл. Внутри конверта, воткнутый острием в мягкий пластик, лежал скальпель, когда-то подаренный Кате отцом.

Я вытащил его из конверта, освободил острие, провел пальцем по холодному боку, потом по лезвию.

Перед моими глазами стояла Катя, понявшая, что ее обманули, пытавшаяся защититься с помощью отцовского подарка. Но ее схватили за руку, выкрутили, обезоружили…

И эта самоуверенная сволочь, Антон Константинов, без опасений воспользовался фирменным конвертом, чтобы прислать мне ее оружие. Будто хотел подчеркнуть, что против меня работает не одиночка, а целое акционерное общество, со всеми его службами и возможностями.

Снова в душе вспыхнула ярость, но я задавил ее, загнал в глубь своего альтер эго. Потом я еще раз провел пальцем по лезвию скальпеля и убрал его в стол.

Дальше я действовал, как автомат, как солдат, выполняющий приказ генерала, как получивший задание сетевой агент.

Я позвонил на Катин автоответчик и в очередной раз сообщил, что у меня все в порядке.

Даже если это сообщение никто не услышит, я не мог иначе.

Потом я закрыл офис, поставил на сигнализацию и распрощался с Мишаней. Потом спустился вниз, дождался автобуса и добрался до метро. Потом привычным путем обрубил возможные хвосты (это было бессмысленно, но я не мог иначе) и отправился на Московский вокзал за "етоичем". Взрывчатку, правда, с некоторых пор в автоматических камерах хранить стало невозможно – на входе в помещение стоят анализаторы запаха (очередное чудо нанотехники), к счастью, пока не способные выявлять вычищенные огнестрелы. Борьба с терроризмом, мать-перемать!..

Выудив из ячейки завернутый в ткань "етоич", я перебрался в туалет, занял свободную кабинку, развернул тряпицу и протер сухими концами оружие. По делу надо было его почистить и смазать, но я почему-то был уверен, что он меня не подведет. Потом я выбросил тряпку в урну для использованного пипифакса, переложил "етоич" в подплечную кобуру, покинул вокзал и переходил из кафе в кафе (выпивая в каждом по малюсенькой чашечке кофе) до тех пор, пока не пришло время отправляться в компанию "Бешанзерсофт".

Оказавшись на Долгом Озере, я позвонил Полине.

– Через пять минут буду на месте.

– Хорошо, – сказал в трубке знакомый певучий голос. – У меня ничего не изменилось. В восемь он заявится ко мне.

Я вошел в холл "Бешанзерсофта" без пяти минут восемь.

Там находились только охранники. Они, разумеется, узнали меня, но попытались выпереть на улицу. Однако я заявил, что вызван Полиной Ильиничной, намерен ждать ее и, пообещав им неприятности, пресек самодурство. Поскольку они от меня отстали, я вел себя правильно.

Главная в театре, как известно, всегда уборщица… Но не всегда!

Я расположился на диванчике, так, чтобы видеть створки лифта для руководящего персонала, взял со столика какой-то журнал и принялся его перелистывать. "Етоич" под мышкой чувствовал себя, как у христа за пазухой, и я знал, что убью Константинова еще до полуночи. Журнал я читал соответственно собственному состоянию – буквы не складывались в слова, а слова не превращались во фразы. Я был как настороженная растяжка – Константинов должен был своим появлением из лифта привести меня в действие на собственную погибель. Моя возможная погибель при этом совершенно меня не волновала: судьба решит.

А Константинов должен был пропасть хотя бы потому, что был слишком уверен в собственной неуязвимости. Ишь, гад, даже к дорожным инспекторам самолично меня направил. Наглость и самоуверенность давно уже жили в его душе. Но он забыл, что оказался на войне. А на войне всяк, ставший вдруг самоуверенным, неизбежно пропадает. На моей памяти было десятка полтора таких случаев. Трое были моими друзьями, и я предупреждал их. Но самоуверенность глуха и слепа. Впрочем, это, наверное, тоже печать судьбы…

В восемь пятнадцать в кармане зазвучала мелодия "Пусть так будет".

Я достал мобильник и нажал кнопку.

– Он вышел от меня, – сказала Полина, с трудом переводя дыхание: видимо, объяснение у них получилось весьма бурным. – Ты готов?

– Да.

– Жди.

– Хорошо.

Я продолжал расслабленно сидеть на диванчике – здесь, в холле, при свидетелях, я убивать Константинова не собирался.

Нет, сейчас он спустится на первый этаж, и мы уедем вместе на его голубом "рено". А потом его найдут разбившимся в автомобильной катастрофе. Повальное бедствие для совета директоров компании "Бешанзерсофт". Коллеги по работе – и в смерти коллеги. И меня вместе с ним найдут, если не повезет. Но я – везунчик, братцы, меня так просто не возьмешь. Константинов, правда, тоже считает себя везунчиком… Вот и посмотрим, кого судьба отметила сильнее.

На табло возле лифта загорелось число "46". Потом оно сменилось числом "45".. потом "44"… "43"…

Константинов спускался навстречу своей гибели.

Но что-то было не так, и через мгновение я понял – что. Кабина ползла слишком медленно, словно магнитный лифт не был скоростным. Потом на табло загорелся транспарант "Неисправность", и тревожно зазвенел звонок.

"42"… "41"… "40"…

Я ждал, по-прежнему держа в руках журнал.

"39"… "38"… "37"…

– Кто в лифте? – послышался голос одного из охранников. – Кто в лифте, я спрашиваю.

– Нет связи, – крикнул другой. – Неисправность.

"34"… "33"…

– Через пульт самого лифта попробуй!

Один из охранников выскочил из-за бронестекла, пролетел через арку металлоискателя и, подскочив к лифту, нажал кнопку интеркома.

– Кто в лифте? Что там у вас случилось?

– Это Константинов, – послышался голос моей будущей жертвы. – Какого черта? У нас скоростной лифт или ползающий?

"28"… "27"… "26"…

– Остановить кабину, Антон Иваныч?

– Куда, к черту, остановить? Мне тут сидеть всю ночь, что ли?

– Так она на ближайшем этаже раскроет двери.

– А-а-а… Ладно, тогда останавливай!

– Витек, останови лифт!

"24"… "23"…

– Не останавливается.

– Антон, Иваныч! А вы сами нажмите кнопку "стоп".

– Нажимал. Не работает!

"22"… "21"…

Число "20" погасло, но "19" не загорелось – видимо, кабина остановилась между этажами. Потом "19" загорелось, и пошли мелькать следующие числа, все с большей частотой.

Далее все пролетело перед моими глазами, как кадры из блокбастера.

Крик:

– Черт возьми! Остановите!

Другой крик:

– Витек, останавливай же!

Третий крик:

– Не останавливается, Валера!

– А-а-а!

"3"… "2"… "1"…

Послышался шум, похожий на скрежет. Или на звон сработавшей пружины…

Крик Константинова оборвался.

Створки раздвинулись.

АНТ-25 лежал на полу, но был жив, поскольку рука его царапала стену под пультом управления. Потом он понял, что куда-то прибыл, медленно повернул голову и пополз к раскрывшимся створкам.

Валера тянул к нему руку, но войти в лифт явно опасался. Наконец голова и грудь Константинова оказались за пределами кабины, и Валера наклонился, чтобы подхватить его, схватил за кисти.

Бамп! Створки стремительно захлопнулись, Константинова оторвало от пола и поволокло вверх, прямо под свод ниши.

"1" погасло, но "2" не загорелось.

Раздался душераздирающий вопль, сопровождаемый криком Валеры, который все еще держал своего начальника за руки. Потом кабина вновь упала вниз, створки распахнулись, освобожденное тело задергалось в конвульсиях, и Валера выволок его из ниши.

Только тут я вышел из ступора и бросился на помощь.

Нет, пополам Константинова не перерубило, но помяло так, что мало не покажется. Все внутренние органы, похоже, оказались разорваны – Константинов чернел прямо на глазах. Но был жив – глаза его смотрели на меня, и он явно силился что-то сказать. Конвульсии прекратились.

– Что? – Я склонился над ним.

Губы его раскрылись. Правая рука дернулась, будто он хотел схватить меня за горло. Может, и хотел, но рука его уже не слушалась. Губы Константинова зашевелились, он по-прежнему смотрел на меня.

– Что? – Я склонился еще ниже, едва не касаясь ухом его носа.

– Ты… н-нико… – прохрипел он чуть слышно, – никогда… не… узнаешь… где… она…

Изо рта его вылез кровавый пузырь. Надулся. Лопнул. Начал надуваться следующий.

Я выпрямился.

Сволочь, даже в таком состоянии он хотел сделать мне больно. Честное слово, я бы растоптал его, кабы не стоявший рядом Валера с белым, как полотно, лицом.

"Да, мальчик, это тебе не девок щупать в свободное от работы время!" – почему-то подумалось мне.

Рот Константинова по-прежнему пузырился красной пеной.

– Что стоишь? – крикнул я Валере. – "Скорую помощь" вызывай!

Но было поздно. На черных губах лопнул последний пузырь, глаза остекленели, голова завалилась на бок, и кровь изо рта потекла уже струйкой.

Я прижал пальцем шею Константинова.

Пульса не было.

– Все, конец! – сказал я. – Докладывай начальству.

– Так он и есть мое начальство, – сказал тупо Валера.

Я изо всей силы тряхнул его за плечо.

– Он уже не твое начальство. Так что подбери сопли, вспомни инструкции и действуй как положено.

57

Дальше все развивалось согласно всем и всяческим многочисленным инструкциям, которыми регламентируется поведение должностных лиц в ситуациях, связанных с несчастными случаями на производстве.

Поскольку господин Громадин находился в своем кабинете, сообщили о происшествии ему.

Он спустился на лифте для обычного персонала, подтвердив неписанный закон о том, что руководителю гораздо проще стать обычным работником, чем наоборот.

Увидев меня, Михал Ефремыч побледнел, став похожим на охранника Валеру, который, впрочем, уже обрел профессиональные кондиции.

– Вы для меня, как черный вестник, – пробормотал Громадин.

– Неправда, – сказал я. – Это ваш "Бешанзерсофт" для меня, как черный вестник.

Он не понял, а я не стал объяснять.

Потом приехали врачи, чтобы зафиксировать смерть пострадавшего, предположительно – от многочисленных повреждений внутренних органов. Подробнее выяснится при вскрытии…

Потом откуда-то из-за бронестекла донесся голос Полины:

– Охрана, это Шантолосова. Что у нас с лифтом?

– Лифт неисправен, Полина Ильинична, – отозвался Витек.

Вот, кстати, кто действовал согласно всем инструкциям – пост не покинул, пока туда не вернулся Валера. А когда увидел труп, и бровью не повел. Наверняка служил в Закавказье…

– Воспользуйтесь другим, Полина Ильинична, – продолжал Витек.

Полина, как и Громадин, спустилась обычным. Вышла в холл. Увидев белые халаты, спросила:

– Что тут такое? Кому плохо?

– Несчастный случай, Полина Ильинична, – пояснил Громадин. – Погиб Антон Иваныч.

– Константинов? – Она разыграла удивление, как по нотам. – Как? Что случилось?

– Задавило лифтом. Не ходите туда.

Однако она пошла.

– Во баба! – сказал мне Витек, цокнув языком. – Кремень! Пока она тут работает, компания не пропадет.

Я понимающе покивал. И спросил:

– Ты не в Закавказье служил?

– Да, лазил по горам.

– И я тоже.

Мы с уважением посмотрели друг на друга, поскольку большего общения обстоятельства не предполагали.

Полина присоединилась ко мне через пару минут – ее участие в дальнейших событиях не требовалось. Чтобы разобраться с трупом, в "Бешанзерсофте" хватало и мужиков.

Мы вышли на улицу и сели в ее машину. Полина достала сигареты, я – тоже. Посмотрели друг на друга, закурили.

– Он был жив, – сказал я.

– Знаю. – Полина глубоко затянулась. – В лифте тоже есть телекамеры. Он упал с высоты двадцатого этажа и не разбился в лепешку. Догадываешься, почему?

– Догадываюсь.

– Да, он падал, но ускорение свободного падения было вовсе не девять целых восемьдесят одна сотая метра в секунду за секунду.

Мать-перемать, она наизусть знала, чему равно это долбанное ускорение!

– Полагаю, никаких доказательств больше не нужно, – продолжала она. – Полагаю, после сегодняшнего вечера члены совета директоров перестанут гибнуть в результате несчастных случаев.

Мать-перемать, она знала это долбанное ускорение с точностью до одной сотой! Мать-перемать, она всего за несколько минут придумала, как устроить АНТу-25 капитальную проверочку. Мне бы такой способ и в голову не пришел. А ей не просто пришел, но и был тут же реализован. Мало того, я уверен, что если бы долбанное ускорение оказалось равным этим девяти с лишним метрам, отказавшая система безопасности лифта наверняка бы сработала, и Константинов отделался бы лишь легким успехом. И еще не один десяток лет рассказывал бы приятелям, как ему однажды повезло. А те бы с завистью бормотали: "Ну, Антоша, ты – везунчик, честное слово! Просто в рубашке родился!"

Полина тронула меня за плечо:

– Куда едем?

– Отвези меня домой. На улицу Кораблестроителей.

Она посмотрела мне в глаза и вздохнула.

Больше мы не произнесли ни слова.

Только когда едва не проехали мимо нашего с Катей дома, я сказал:

– Высади меня здесь.

Она молча подкатила к поребрику тротуара.

– Я тебе позвоню, – сказал я, закрывая дверцу.

Полина кивнула и уехала.

Я проводил глазами ее "мерс". И вдруг запоздало подумал, что против Антона Константинова сработал не одиночка, а целое акционерное общество, со всеми его службами и возможностями. Ну почти так…

И пошел домой – ждать Катю.

58

Я так и не дождался.

Катя не вернулась – ни в эту ночь, ни на следующий день. Я сидел дома, решив не отвечать на звонки, если они не с Катиного мобильника или не анонимные. В результате я не ответил ни на один звонок.

Пуся периодически заставлял меня своим мявом подниматься с дивана и отправляться на кухню, чтобы насыпать ему корма и налить свежей воды.

Однажды я застукал его, как он обнюхивал в прихожей Катины туфли. Я обрадовался, что у нас нет собаки, – наверное, она бы сейчас выла…

Еще через ночь я пошел к ментам.

Мне предложили подождать пару дней – может, моя жена сбежала с любовником. И даст о себе знать.

Я никому не набил морду и не сказал, где я их всех видел, с их предположениями. Я просто был настойчив, и они все-таки решили со мной поговорить.

Допрашивавший меня следователь, едва узнав, кто я такой, сказал:

– Ты просто мудак, парень. Надо быть полным придурком – организовывать частное агентство, будучи женатым человеком. Разве что собираешься заниматься сбором компромата на неверных супругов.

Я только поежился.

– Ты занимался серьезным делом? – спросил он.

– Да, – сказал я.

– Ну так сам во всем и виноват. Да еще и бабу свою подставил. Я бы таких как ты сажал, да нет закона.

Я только поежился.

– Зато теперь ты, считай, холост, придурок.

Я не набил ему морду, потому что он кругом был прав.

– Дети есть?

– Нет, не успели.

– Вот и радуйся хоть этому.

Подробности дела, которым мне пришлось заниматься, я ему, естественно, рассказывать не стал, а он на этом основании отказал мне в возбуждении уголовного дела. И тут он тоже был кругом прав.

С какой стати ему вешать на свою шею "глухарь"?

А я понимал, что Катя мертва и была мертва, когда Константинов еще не отправился на лифте в свой последний путь. Но и в следующие сорок восемь часов я не отвечал на телефонные звонки. Я бы ответил, кроме Кати, следователю, но он так и не позвонил. Зато кто-то звонил в двери, но я не открыл и даже не спросил, кому потребовался – ведь у Кати были ключи.

Время от времени меня по-прежнему возвращал в обыденность Базилевс. Корма в холодильнике было до черта, и я мог позволить себе снова и снова выпасть из жизни. Сигареты в доме тоже имелись – Катерина была женщиной запасливой.

Потом я пришел в себя. Во-первых, потому что жизнь продолжалась. А во-вторых, потому что понял – я и на самом деле виноват в случившемся, но вовсе не потому, что поперся воскресным вечером в казино. Дело не в разбазаривании удачи, дело в том, что я не любил свою жену. Уж теперь-то самому себе можно признаться. Какая, к черту, любовь, если я готов хвататься едва ли не за каждую юбку? Какая, к черту любовь, если для меня на первом месте было дело? Я просто-напросто отдавал супруге долги – и деньгами, и сексом, – а любовь возвращенными долгами не заменишь. А еще я понял, что привез свою войну и на гражданку. Так что Катя была в любом случае обречена. Не сейчас, так потом – но смерть бы ее достала. Это была расплата за Кентер, за то, что я бросил тогда горянку своим парням, как кость голодным псам.

Война должна оставаться на фронте, даже необъявленная и даже если фронта официально не существует.

Вот только почему за мою войну пришлось расплачиваться Катерине?.. Ответа у меня не было.

Сидеть дальше дома стало бессмысленно, и я отправился в Вавилонскую башню.

– Тебя чего, в тюрьме держали? – спросил охранник Вовец. – У мертвого вид краше… А где Екатерина Евгеньевна?

– Екатерины Евгеньевны больше нет.

– В каком смысле? – опешил он.

– В прямом! – Я не стал дожидаться дальнейших расспросов.

– Извини, – сказал он мне в спину. – И прими мои соболезнования. Но, боюсь, если случилось то, о чем я думаю, ты сам во всем виноват.

Я только кивнул.

Открыв двери и сняв охранную сигнализацию, я едва ли не прокрался в кабинет. Как будто там меня ждал кто-то опасный и мстительный. Впрочем, разумеется, меня ждали – Поль.

– Привет, Макс! – сказал он, когда я вывел его из эхо-режима. – Давно тебя не видел. На задании был?

– Да, – сказал я. – На задании был. И задание это выполнил, так что можно закрывать дело компании "Бешанзерсофт". Можешь перенести все данные в архив. Организуй папку с названием "Убойные дела".

– Понял. Кто преступник?

– Антон Константинов. Последняя версия оказалась верной, хоть ты и считал вероятность ее нулевой.

Поль встретил новость равнодушно.

– А мотив? Корысть?

– Не вполне. Я представлю тебе отчет. Завтра.

– Понял… Я посмотрел "Падение Гипериона".

– Рад за тебя, – сказал я.

– У меня есть вопросы. Много вопросов. Ты на них ответишь?

– Отвечу, – сказал я. – Только завтра.

– Завтра, завтра, не сегодня – так лентяи говорят. Почту будешь читать?

– Давай.

По триконке побежали строчки тем. Обычная мура – от рекламщиков, от "Петросвета", от провайдера и прочих деловых партнеров… Было извещение из банка, сообщавшее, что на счет "Макмеза" компания "Бешанзерсофт" перечислила такую-то сумму в оплату работы, выполненной согласно такого-то договора… Это письмо, пришедшее вчера, меня почти не заинтересовало. Письмо, которое меня заинтересовало, пришло сегодня. В теме было написано: "Шустрому мальчику Максиму – от Елены Владимировны".

Я щелкнул по его иконке и прочел:

"Доброго времени суток, шустрый мальчик!

Я с самого начала верила в вас, и вы, в общем-то, меня не подвели. Правда вытащена на свет, зло наказано, преступник сурово наказан.

Но не зря говорят, что правда у каждого своя.

Не знаю, известно ли вам такое нетрадиционное искусство как колдовство. Мне кажется, известно, потому что на вас лежит печать. Тогда вы поймете, что если владеть магическими способностями, то смерть в автомобильной катастрофе можно устроить очень просто – сердечный приступ у водителя на повороте, и цель достигнута!

Никто даже не заподозрит, что это было убийство.

Я научила ее многому, но еще большее было дано ей творцом. Или тем, кто бросил вызов творцу.

Не ищите меня, шустрый мальчик! Все равно не найдете. Я ушла от нее, потому что она жестоко обошлась с вашей супругой и Антоном. Но понять ее можно – она опасалась за вас.

Прощайте!"

Я сидел недвижно до тех, пока Поль не спросил:

– Макс, ты над чем размышляешь. Что за письмо? Начинаем новое дело? Есть задания?

– Задания… – пробормотал я. – Нет пока для тебя заданий.

Зато задание появилось для меня.

Я должен был собраться с силами и позвонить Полине Шантолосовой. Сию минуту. Я должен был послушать ее радостный певучий голос, способный воспламенить даже мертвого, и задать ей прямой вопрос.

А дальше будет так!

Я поверю тому, что она мне ответит. И буду верить сказанному всегда.

Но я никогда не женюсь. Ни на ней, ни на Марьяне, ни на ком бы то ни было еще! Никогда и ни на ком! Отныне я обречен жить холостяком.

Потому что женатый частный детектив – это всегда дельфин в стеарине.

Оглавление

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

33

34

35

36

37

38

39

40

41

42

43

44

45

46

47

48

49

50

51

52

53

54

55

56

57

58

Реклама на сайте