«Клятва Примара»

Шитова Н Клятва Примара (Дерзкая — 2)

Глава 1

Мальчик стоял на самом острие деревянной стрелки. Волны, беснующиеся прямо под балкой, обдавали его ноги крупными, пенящимися брызгами. Еще пока он медленно шел по балке от берега к кончику грубо сколоченной ритуальной стрелы, он промок снизу почти до самого пояса, и сейчас ему, должно быть, было нестерпимо холодно. Но он стоял неподвижно, сгорбившись, и даже боялся дрожать от холода.

Только больных и младенцев не было в этот час на берегу океана. Все селение было здесь. Но не потому, что это было им интересно. Каждый из них знал, что в следующий раз он или его близкие могут оказаться на ритуальной стреле. Каждый хотел получить надежду на то, что тогда, когда это случится c ним, избежать смерти будет возможно.

Убедившись, что мальчик благополучно добрался до острия стрелы, шаман взмахнул рукой, и мужчины затянули простенький, тоскливый мотив, в котором почти не было никаких слов. Когда они прерывались, вступал шаман, и его речитатив заставлял содрогаться многих людей в толпе, если не всех.

Мальчику было лет четырнадцать, не больше. Обычный худенький парнишка в неловко сшитой одежде, которая в это осеннее время уже едва спасала от холода. Я видела его лицо, прежде чем шаман оторвал его от отца и матери и возвел на основание ритуальной стрелы. Подросток был смертельно напуган. Он был уже достаточно взрослым, чтобы осознать все от начала и до конца. Но он был слишком мал, чтобы испытывать судьбу, как настоящий мужчина, не показывая своих истинных чувств.

За три года мы повидали немало подобных обрядов в различных местах Диких Земель. Но всякий раз я стремилась избежать очередного зрелища. На этот раз ничего не вышло. Пойти на берег вместе со всем селением было просто необходимо, потому что иначе мы пробудили бы к себе ненужные подозрения.

Невысокий пологий берег был старательно подготовлен для священнодейства. Над водой была сооружена гигантская консоль в виде стрелы: две тяжелые деревянные балки, соединенные концами под углом градусов в сорок. Балки нависали над океаном, острие стрелы находилось метрах в восьми от берега. Пройти по балкам было бы совершенно несложно, если бы они просто лежали на земле. Но попробуйте пройти, если в полуметре под тобой — волны океана. И они не просто текут, плещутся и неторопливо вскипают, брызгая пеной. Они живут какой-то своей жизнью, по неведомым людям законам, как и вся природа Диких Земель. И нежданно-негаданно из глубины прибрежных волн может стремительно взвиться неширокий, но тугой столб воды, сбивая то, что попадет на его пути, и смывая в океан. Откуда берутся эти неумолимые водяные столбы-убийцы? Этого никто не знает. Как никто не знает и то, откуда берутся внезапные сильные приливы, вызывающие настоящие потопы в прибрежных городах и селениях. Эти потопы докатываются до глубинных пустынных районов, оставляя после отступления разрушенные жилища и мертвые тела, которые почему-либо не унесло отходящей водой. Мы слышали о подобных кошмарах не раз за время нашей затянувшейся разведки на побережье. Рассказы о стихии носили отпечаток благоговейной обреченности. Люди даже не пытаются разгадать загадку постигающих их несчастий. Они просто отдают себя на милость океану, не пробуя даже перебраться вглубь материка. Ведь для этого нужно пересечь пустынные зловещие степи, а для этого у здешнего народа нет ни воли, ни сил, ни технических средств. Только отчаянные смельчаки решаются совершать путешествия в глубинные районы и обратно. Но здесь их держат скорее за изгоев, нарушающих священные обычаи полного повиновения природе. Поэтому-то мы старались ничем не выдать то, что мы — чужаки. Это могло запросто стоить нам жизни. И никто бы не успел к нам на помощь, так быстра была бы расправа. Стоит только вождю-шаману повести рукой, как люди сделают все, чтобы не вызвать его гнев.

Шаман продолжал изредка прерывать мужчин грозным речитативом. Он призвал океан сделать выбор: забрать к себе мальчика или оставить ему жизнь. Кажется, если водяной столб все-таки появится и собьет мальчика в океан, это будет означать, что на некоторое время люди откуплены от гнева стихии. Жестокая и дремучая наивность. В то же время некоторые наблюдения на нашем пути показывали, что даже если учесть, что люди живут в вечном страхе и подавленности, далеко не все они фанатично верят в необходимость тех бессмысленно жестоких ритуалов, ограничений, жертвоприношений и прочей белиберды.

Мало того, что все население Диких Земель отброшено на несколько веков назад. Оно еще разобщено и полностью изолировано. Контакты с Иерархией не просто отсутствуют, обычные люди даже не представляют ни того, что такие контакты возможны, ни того, что такие контакты вовсю ведутся избранными доверенными людьми Иерархии.

А населению Диких Земель ничего не остается, кроме как подчинятся власти, об источнике которой они и не подозревают. Несколько десятков миллионов человек судороржно цепляются за жизнь, брошенные на самое дно. Брошенные так давно, что нигде мы не встретили сколько-нибудь связных воспоминаний о былых временах, когда Первый мир был един и процветал. Все оставшиеся сведения сложились в легенды, передавать которые друг другу было запрещено под страхом смерти.

Стоя в толпе на берегу, я отдавала себе отчет, что многие из тех, среди кого я находилась, в душе протестуют против того, чему они были свидетелями. Но я так же прекрасно представляла себе, что никто не выдаст себя даже вздохом. Да, женщины потихоньку шушукались, прижимая к себе детей, всхлипывали. Но ничто не носило даже намека на протест. Мужчины же пели, тягуче и стройно, и я представляла, каково им сдерживать желание поскорее завершить песню. Ведь если мальчик простоит невредимым на острие в течение того времени, пока звучит песня, ему будет позволено вернуться назад и присоединиться к остальным.

Я видела сгорбленную спину мальчика и то, как он слегка покачивается, балансируя на балках. Можно было только догадываться, что творилось в душе бедняги. Он ведь, в сущности, был еще ребенком.

— Когда же это кончится? — нетерпеливо прошептал Олег мне в ухо.

— Пой! — резко ответила я ему и, дернув плечом, стряхнула его руку.

Я почувствовала, как он снова выпрямился и едва слышно, ровно настолько, чтобы его трудно было уличить в недобросовестном исполнении обряда, снова подключился к стройному мужскому хору.

Через несколько мелодичных распевов звуки песни затихли. Мальчик стоял на прежнем месте, и я удивилась, как внезапно воцарившаяся тишина не заставила его даже вздрогнуть.

— Ты можешь вернуться! — провозгласил шаман.

Мальчик медленно развернулся. Он был мокрым уже почти с ног до головы. Сделав два нетвердых шага, он покачнулся. Раздался отчаянный женский вопль. Люди в едином порыве подались вперед. Какой-то мужчина раздосадованно крякнул где-то позади меня и пробормотал:

— Держись, малыш!

Мальчик медленно пошел по балке. Она была шириной не менее семи дюймов, но одеревеневшие от холода и напряжения ноги плохо слушались паренька. Посиневшие губы его были приоткрыты, а глаза смотрели куда-то поверх голов тех, кто следил сейчас за ним. Какой-то мужчина в нетерпении бросился к основанию балки и протянул к нему руки. Но, когда до спасительных рук оставалось всего метра три, нога мальчика соскользнула… Взмахнув руками, он рухнул вниз и скрылся под водой.

Крик вырвался одновременно из десятков глоток. Завизжали женщины, заругались мужчины, заплакали дети. Люди бестолково засуетились, но никто не посмел приблизиться к воде. И тут я заметила, как Олег, расталкивая людей, пробирается к основаниям балок консоли.

Я бросилась за ним, отчаянно боясь не успеть. И не успела. Едва выбравшись на край толпы, он вскинул руки и кинулся в воду. Буруны волн бушевали внизу, имитируя шторм. В их клокотании было что-то неестественное. Вода изображала из себя кипящую поверхность. Но все знали, что в это время года вода ледяная.

Олег почти сразу же показался на поверхности. Одной рукой он поддерживал паренька. Я подобралась к самому краю невысокого берега, но нырять, чтобы помочь Олегу доплыть, не было необходимости. Нужно было как раз помочь ему вытащить мальчика на берег. Я старалась не думать пока о той неосмотрительной ошибке, которую совершил Олег. Да, наверное, пока никто вокруг не задумался об этом понастоящему.

В несколько сильных гребков Олег приблизился к самому берегу. Я дотянулась до бессильной ладони мальчика и потянула его вверх. Из-за моего плеча протянулась сильная смуглая мужская рука, ухватила мальчика за локоть, и через секунду несчастный уже был на руках немолодого бородатого человека, того самого, что привел мальчика на ритуал. Еще какой-то парень оказался рядом со мной и помог Олегу выбраться из воды. Я лишь мельком успела его оглядеть, это был юноша, еще очень молодой, с уверенными четкими движениями, выдававшими хорошую физическую подготовку молодого воина. Он что-то произнес Олегу и исчез в толпе вслед за мужчиной, унесшим мальчика.

Олег даже не взглянул ни на спасенного паренька, ни на меня. Он пошел прочь от воды, и люди стремительно расступались перед ним. Я видела, что они постепенно начинают отходить от возбуждения, вызванного событием, и на их лицах проявляется удивление и страх. Я знала, что так удивляет их: человек, которого они считали хоть и пришлым, но таким же, каковы и они сами, неожиданно сделал то, чего никогда не сделает ни один из них. Он прыгнул в воду. Он посмел не побояться воды. Он даже плыл!

Да, всем им было жаль мальчика. Да, ему повезло на стрелке. Но судьба распорядилась так, что ему не суждено было жить дальше. Да, он получил на ритуале право жить. Но никто не стал бы его спасать, не окажись рядом Олега. Ему было суждено погибнуть. И теперь еще неизвестно, как люди, и в первую очередь шаман, посмотрят на того, кто остановил руку судьбы.

Когда я вслед за Олегом вбежала в хижину, которую мы с ним занимали последние две недели, он уже заворачивался в одеяло, сбросив на пол одежду, с которой уже натекла приличная лужа.

— Что ты наделал?! Ты понимаешь, что ты наделал?!! — я чуть не накинулась на него с кулаками. — Ты подставил нас!

— Хватит с меня и того, что я терпеливо дождался конца этой чертовой песни! Мальчишка выстоял, так почему я должен был спокойно смотреть, как он тонет?

— Огрызнулся Олег, отжимая волосы на пол.

— А ты думаешь мне легко, или этим людям легко?! Ты что, особенный? Надо все-таки немного думать! — моя ярость не проходила. — Ты дурак, Олег!

— Я запомню, — хмуро отозвался он и сел на матрас в углу.

Только тут я заметила, как он посинел. Его зубы отчетливо выбивали дробь, хотя Олег изо всех сил старался сдержать дрожь. Он вообще плохо переносил холод и всегда страдал от резкого понижения температуры во время наших ночевок в пустынях Степей. Сейчас же я могла только догадываться, чего ему стоило купание.

В хижине было сыро и холодно. Угли в очаге были еще живы, поэтому я поспешила подбросить в очаг остатки хвороста. Огонь занялся жарче, и Олег передвинулся поближе к очагу. Он растирал себе плечи под одеялом, но, судя по всему, это мало помогало. Скорчившись, он молчал и только чуть слышный стон прорывался время от времени сквозь его стиснутые зубы.

— Ты извини, что я накинулась на тебя, — мне не давали покоя мои вопли, которыми я разразилась недавно.

— Там осталось что-нибудь, в фляжке? — глухо произнес Олег.

— Ты же прекрасно знаешь, что нет, — ответила я. Фляжка с крепким мутным напитком, которую мы наполнили, когда в последний раз посещали штаб-квартиру Юрки в Зеленом Поясе, была пуста уже не один месяц. Вряд ли Олег об этом забыл. Конечно, сейчас пара глотков мутной обжигающей жидкости, пришлась бы как нельзя кстати для Олега.

Я разложила на камнях вокруг очага мокрую одежду Олега. От нее повалил пар. Я надеялась, что одежда высохнет раньше, чем полностью прогорят все ветки в очаге.

— Наверное, надо поскорее убираться из селения, — сказала я.

— Утром, — отозвался Олег. — Сейчас мне не сделать и шага.

Его лицо пылало, хотя он по-прежнему дрожал. Я протянула руку и дотронулась до его лба. После возни с очагом мои руки отогрелись и были теплыми, и тем не менее лоб Олега горел так сильно, что он вздрогнул от прикосновения моей ладони.

— У тебя жар, — ужаснулась я. — Ты весь горишь!

— Я предпочел бы совсем сгореть. Но мне почему-то все еще холодно, ответил Олег. — Когда у тебя связь с Юркой?

— Уже скоро.

— Ничего ему не говори, — попросил он. — К утру я буду в порядке.

Я не верила в это, но спорить было бессмысленно. Единственное, в чем Олег был прав — это в том, что Юре ничего не следовало бы говорить. Не следовало бы и вообще связываться с братом. Если он в Зеленом Поясе был практически неуязвим для сканеров Иерархии, нас здесь они запросто обнаружат. А поскольку мы не сможем, как обычно после разговора, сменить место пребывания, появляется возможность угодить в лапы доверенных агентов Даррины.

— Олег, ты же понимаешь, что мы можем не досидеть здесь до утра. Надо уходить сейчас. А если даже шаман до утра нас не побеспокоит по своей инициативе, то он будет здесь уже по приказу Иерархии.

— Прости меня, Рэста, но идти я не могу, — отрезал он и подался еще ближе к огню. Пламя начало уже угасать, Олег жадно ловил последнее тепло.

Я растерялась. С одной стороны, если Олег сказал, что не может, значит, так оно и есть. Но в то же время, нужно было что-то срочно придумать.

И придумывать придется мне. Не потому, что Олег неожиданно выбыл из строя, а потому, что именно я в нашей паре окончательно решала, что делать. Я не думала раньше, что Олега устроит роль подчиненного, но он безропотно уступил мне бразды правления, оставив себе роль верного защитника и телохранителя. Конечно, он тоже работал на наше общее дело, но его прежние способности не находили применения в Диких Землях Первого мира. Годилось только то, что могло быть использовано в полупервобытных условиях.

Мы вшестером не собирались вместе больше двух лет, хотя и постоянно поддерживали связь друг с другом. Весь первый год мы провели в челночных вылазках, то сходясь в одиноком степной городке, рядом с которым была дверь в Дерзкий мир, то снова разбегаясь парами в разные стороны. И только когда обстановка в целом прояснилась, Юра принял решение изменить тактику. Он и Гайл ушли вглубь Континента в Зеленый Пояс. Там тоже не осталось ничего, даже отдаленно напоминающего техническую цивилизацию Иерархии. Но там хотя бы сохранились приемлемые природные условия для жизни. Небольшие сообщества, живущие там среди лесных просторов, оказались гораздо более податливыми, чем мы ожидали. Там Юра и приступил к формированию армии.

Валерий и Марсен остались в степной зоне. Там было сложнее и опаснее. В этих практически вымерших местах попадались разрозненные племена людей, чудом уцелевших в той неведомой трагедии, что постигла Континент. Может быть исключительная суровость жизни в месте, совершенно для этого не предназначенном, сделала людей воинственными и непримиримыми как к племенам Зеленого Пояса, так и Диких земель. Они воевали со всем и всеми. Но они были горды, свободолюбивы и непокорны, и совершенно не терпели никаких суеверий. Используя в качестве оружия все, что попадалось к ним в руки, они уничтожали всякого, замахнувшегося на их земли, женщин, или того, кто просто неудачным маршрутом собрался пересечь Степи.

Ну а мы с Олегом попали в прибрежные районы — Дикие Земли. И едва не обожглись на обманчивой ясности и прозрачности здешней жизни. Несмотря на постоянно повторяющиеся разгулы океанской стихии, люди не только не уходили отсюда, но каждый раз после очередного бедствия, как впервые, пытались закрепиться на побережье. Они жили, как в тумане, плохо отдавая себе отчет в том, зачем они это делают, и находили ответы на свои вопросы в сложной языческой философии, которую проповедовали шаманы, являющиеся фактически единственной сильной властью в этих местах.

Не один месяц потребовалось мне, чтобы обнаружить, что шаманы находятся в постоянных контактах, но отнюдь не с духами океанских глубин, а со сканерами Иерархии. И то, что целый народ оказался уже в сачке Даррины, сам того не подозревая, означало, что Даррина наложила лапу на весь Континент и, возможно, имеет на его счет конкретный детальный план.

Юра был очень удивлен не только самим существованием Континента, но и тем, какой интерес может он представлять для Даррины. Ведь ей уже принадлежала власть в Иерархии. Она делала отчаянные попытки пробиться в другие реальности, и тем не менее, ее присутствие на Континенте становилось все настойчивее.

Мы с ребятами сошлись на гипотезе, что те неведомые пока нам силы, в свое время «поставившие в угол» Иерархию Первого мира, изолировали Континент и, отбросили людей на нем в неясное дикое состояние. Но физические преграды, воздвигнутые кем-то между Континентом и Иерархией, не могли воспрепятствовать движениям сознания.

И если вначале, попав из Дерзкого мира прямиком в Степи Континента, мы были обескуражены, растеряны и разочарованы, очень скоро мы перестали задумываться о том, чтобы вернуться обратно и поискать новую дверь непосредственно в Иерархию. По зрелом размышлении стало очевидно, что на Континенте тоже есть к чему приложить руки. Юра был уверен, что сможет собрать и вдохновить своими идеями достаточное количество народа, и надеялся, что к тому времени, когда его армия станет боеспособна, мы все вместе найдем путь для снятия изоляции Континента. Или этот путь вперед нас проделает Даррина. Ведь было очевидно, что она именно к этому и стремится. Она покрыла сканирующей сетью все пространство Континента, и стало почти невозможно общаться с ребятами без риска быть перехваченными. Неизвестно, насколько многочисленны были штаты в Иерархии, но можно было предположить, что почти все население Иерархии, которое можно использовать для сканирования, было задействовано в работе. Стоило мне отключиться, как в голове начиналась какофония звуков, зрительных образов, осязательных ассоциаций. Иногда они вклинивались в мои контакты, и я едва успевала разгородить эфир «занавесками». Несколько раз в различных местах побережья я пыталась подслушать обмен информацией шаманов с Иерархией. Но то, что мне удалось разобрать, не давало ответа на главный вопрос: ради чего Даррина настойчиво проникает на Континент?

Я знала, что Юра ждал моего сообщения, о котором мы условились во время нашего прошлого контакта. Теперь, в новой ситуации, в которую нас поставила Даррина, мы уславливались о контактах заранее. Правда, Юра не знал, что я постоянно нарушаю это правило, и не только я, но и тот человек, без связи с которым я не могла обойтись…

На улице у входа в хижину послышались шаги, и кто-то осторожно постучал в дверь. Те, кто мог прийти за нами от шамана, не стал бы так осторожничать. Я подошла к двери.

— Кто там? В чем дело?

— Откройте, это друг, — послышался едва слышный шепот.

Я приоткрыла дверь. Сначала мне показалось, что человек мне незнаком, и только потом я узнала в нежданном госте того юношу, что помогал Олегу вылезти из воды.

— Я могу войти? — спросил он также шепотом.

— Это необходимо?

— Нужно поговорить, — туманно пояснил он и, не дожидаясь моего согласия или приглашения, шагнул внутрь. — Мне нужен твой… — юноша замялся.

— Мой друг сейчас не может с тобой говорить. Он болен.

Юноша взглянул через мое плечо на Олега, коротко вздохнул и покачал головой:

— Я молился, чтобы этого не случилось… Но я знал, что у вас может не оказаться под рукой кабира… — он потянулся к поясу и вынул из мешочка маленькую глиняную бутылочку неправильной формы. — Мне нужно было прийти к вам сразу же. Возьми, это кабир. Он должен выпить все, и это ему поможет.

Я не спешила взять бутылочку. Это мог быть обычный подвох. К тому же я уже видела раньше этого парня, он появлялся в компании молодых воинов, охраняющих шамана.

— Кто ты и почему ты решил помочь?

— Потому что отец научил меня быть благодарным за добро. Твой друг спас сегодня моего братишку, поэтому я пришел и принес вам кабир. Я же знаю, что вы чужаки, а значит, вам неоткуда ждать помощи.

Видя, что я не спешу принять его дар, парень нахмурился:

— Если ты хочешь спасти своего друга, тебе лучше довериться мне.

— Конечно, ему плохо, но к утру он справится, у него сильный организм. Я не могу рисковать, потому что не знаю тебя. Тебе лучше уйти.

— Рэста, возьми у него кабир, — раздался голос Олега. — Возьми. И тогда он уйдет.

Я взяла бутылочку, но парень не уходил. Я вопросительно посмотрела на него.

— Я должен поговорить с вами, — обратился он к Олегу.

— Я слушаю, — усмехнулся Олег и, тяжело вздохнув, сел на своем матрасе.

Мы сели рядом с Олегом, и парень заговорил:

— Да, я действительно служу шаману. Но ты, чужак, сделал для меня очень много, и я должен сделать то, что делаю сейчас. Тебе угрожает опасность. Люди шамана могут появиться в любую минуту. Тебе нужно немедленно уходить. Шаман понял, что вы оба пришли из других земель…

— Но это еще не преступление, — возразил Олег и вдруг тяжело закашлялся на вдохе. Юноша еще раз покачал головой и настойчиво сказал:

— Выпей немедленно кабир. Через час ты будешь на ногах ровно настолько, чтобы уйти на безопасное расстояние от селения. Если бы ты выпил его сразу же, как мой брат, болезнь не свалила бы тебя.

Олег протянул руку к бутылочке, что я держала в руках. Я вытащила пробку и подала бутылку ему. От первого же глотка Олег сморщился и едва удержал жидкость во рту. С той же страдальческой миной он выпил все до дна и вернул парню бутылку.

— Гадость редкостная, — пробормотал он вместо «спасибо» и внимательно посмотрел на меня. Взгляд его был таким же мутным и потухшим. Чувствовалось, что он с трудом заставляет себя вести беседу. — Значит, говоришь, нам стоит удрать?

Юноша кивнул:

— И поскорее. Лучше вам вернуться в те земли, откуда вы пришли, потому что шаман говорит, что даже если вам удасться улизнуть из его рук, вас возьмут в следующем же селении на побережье, куда бы вы ни пришли.

— Круто, — усмехнулся Олег и снова закашлялся, прижав ладонь к груди. На его щеках вспыхнул нехороший бордовый румянец. — Рэста, проводи нашего приятеля до двери и хорошенько поблагодари его.

Я уже собралась указать парню на дверь, но тут на улице послышался какой-то шум, треск сучьев под чьими-то спешащими ногами, и в дверь нашей хижины ввалился кто-то невысокий, растрепанный. С криком боли и ужаса он бросился к нашему странному гостю. Я с трудом узнала в нем несчастного мальчика.

— Что?… — только и успел произнести наш гость, как мальчишка упал на землю, потеряв сознание. Он был в рваных ссадинах и крови.

Я побежала запереть дверь, а на обратном пути зачерпнула глиняной кружкой немного воды. Мальчик быстро открыл глаза, сделал пару глотков и, задыхаясь, произнес:

— Они их убили, Дан…

— Точнее, Гудри! — Дан поднял мальчишку на ноги и строго повторил. Точнее!

Мальчик, набрав побольше воздуху, произнес, запинаясь:

— Солдаты… пришли… за мной… Они всех убили, отца, мать, всех…

Он собрался, видимо, горько заплакать, но Дан, совершенно не изменившись в лице, грозно и безжалостно оборвал его:

— Молчать! Тихо, чтобы больше ни звука! Ни слова! Видишь эту женщину? — он кивнул на меня.

Мальчик, испуганный и пораженный, беззвучно прошептал что-то.

— Сейчас же, осторожно, незаметно и бесшумно, проведешь ее в наше место в лесу. И чтобы никуда в сторону! И тихо! Понял?

Мальчик кивнул. Дан повернулся ко мне:

— Ступай с Гудри. Быстро. Я помогу твоему другу.

Я была в замешательстве. Но напор Дана почему-то вызывал доверие. Олег уже потянулся к непросохшей до конца одежде и, взглянув на меня, сказал:

— Думаю, он прав. Уходите вперед. Я постараюсь не свалиться по дороге, если этот парень мне поможет.

Я знала, о чем он думал сейчас. О том, что это может быть чрезвычайно хитрой ловушкой. Возможно, у врагов был расчет на то, что люди, продемонстрировавшие невиданное в этих местах человеколюбие, поверят в доброжелательностьдругих… Но Олег внимательно взглянул мне в глаза и снова кивнул.

Я взяла обе наши сумки, которые у нас всегда собраны, закинула их на плечо.

Гудри, дрожащий и перепуганный, молча побежал вперед, и мне ничего не оставалось, кроме как идти следом. Я бежала за мальчиком по безлюдной улице, прислушиваясь, но звуков погони не было. Не слышались и шаги Олега и Дана. Это настораживало, однако я гнала прочь подозрения.

Попав под прикрытие леса, Гудри помчался еще быстрее. Мы перебирались через овраги и канавы с застоявшейся водой, лезли через завалы наломанного бурями хвороста, пока, наконец, не оказались в самой чаще.

Здесь, у корней двух вывороченных сосен, Гудри остановился. Точнее, он упал на землю, совершенно обессиленный и не двигался, только беспорядочно, шумно дышал и, кажется, плакал.

Я села под навес, образованный сплетенными корнями, и прикрыла глаза. Я тоже была в изнеможении, а кроме того, мысли о Олеге доводили меня до бешенства. Я снова разозлилась на то, что из-за него не только мы попали в такую переделку, но и целая семья была уничтожена.

— Послушай, Гудри, — я окликнула мальчика, но он не отозвался. — Твой брат сможет отбиться один?

— Сможет, — мальчик шмыгнул носом и сел на земле. — Дан один из лучших воинов. Отец сам учил его…

Густой белый холод окутал меня. Юрка. Ни у кого нет больше такого холодного позывного. Я решительно воспротивилась, и промерзнув минут пять, почувствовала, что Юра, наконец, сдался и отступил.

Когда вдалеке затрещали сучья, я вскочила на ноги. Но Гудри не шевельнулся.

— Это Дан и чужак. Только Дан знает это место, — уверенно сказал мальчик. Действительно, к соснам первым выбрался Дан, и следом за ним Олег. На первый взгляд, Олег выглядел, как обычно. Только добравшись до корней и опустившись под их прикрытие, он тут же отключился, даже не сказав мне ни слова.

Зато Дан подсел ко мне. Он не выглядел даже слегка усталым. Видно, что этот совсем молодой еще парень, действительно, был одним из лучших в рядах воинов шамана.

— Кажется, их удастся обмануть на некоторое время, — сказал он мне. Но через час-другой шаман найдет нас и здесь.

— Интересно, как?

— Боги ему укажут, — бесстрастно заметил он.

— Боги? — я вложила в свою реплику максимум сомнения, и Дан уклончиво пожал плечами:

— Другого названия этому я не знаю.

— А кто знает?

— Шаманы. Они говорят с ними постоянно, а нам сообщают, что говорят с богами.

Откуда он только такой — подозрительно умный?

— Почему же ты сомневаешься в словах своих хозяев?

Дан гневно посмотрел на меня:

— Во-первых, у меня нет хозяев! Если я и служил шаману, это еще не значит, что я ему принадлежу! Тем более сейчас, когда он убил мою семью…

Как только разговор добрался до этого, Гудри снова зашмыгал носом.

— Я приказал тебе не издавать ни звука! — разозлился Дан.

— Он же ребенок, — вступилась я за мальчишку.

— Он мужчина, и не смеет распускаться! — сказал Дан и снова приказал братишке: — Иди сюда, сядь рядом и молчи!

Гудри беспрекословно подчинился, сел рядом с Даном, склонив голову.

— Ты говорил, что во-первых у тебя нет хозяев, а что во-вторых? — напомнила я ему.

— А во-вторых, меня очень трудно обмануть, потому что я знаю, о чем говорят шаманы, — пояснил Дан.

— Откуда ты знаешь?

— Слышал, — усмехнулся он.

— Но… — я хотела сказать, что он не мог слышать телепатический контакт, но Дан меня опередил.

— Да, они говорят молча, но я тоже так могу, — пояснил он. — Я тоже мог бы стать шаманом, если бы захотел.

— Но ты не хочешь?

— Стать шаманом? — Дан презрительно скривился. — Я ненавижу тех, кто нагло лжет людям и издевается над ними. Что бы ни говорил мне отец, как бы он ни убеждал меня в том, что шаманы — единственные, кто может смягчить гнев богов, я не верю им и ненавижу их. Я буду сражаться с шаманами. А может быть, даже и с богами.

Гудри, молча слушающий наш разговор, испуганно охнул. И получил от брата подзатыльник.

Только тут я заметила, что Олег внимательно изучает нас. Поймав мой взгляд, он жестом позвал меня. Я поднялась со своего места и, перейдя полянку, присела рядом с Олегом. Он был бледен, но его рука, которую я взяла в свою, уже не была такой раскаленной.

— Как ты?

— То гадкое зелье, действительно, придает силы. Только надолго ли? отозвался Олег. — Все равно чувствую себя разбитым… Слушай, Рэста, ты хорошо разглядела этого вороненка?

— Ты о Гудри?

— Да нет, о старшем. Ты его разглядела?

— Ну? — я решительно не понимала, к чему он клонит. Да, конечно, я не могла не рассмотреть Дана, уж коль скоро мне довелось с ним говорить. Высокий юноша, вряд ли старше двадцати. Кожа смуглая, но скорее всего это солнце и приморский ветер сделали ее такой. Черные волосы, красиво очерченное лицо, четкие некрупные черты, прямой узкий нос, независимый и упрямый рот. И темно-серые глаза, в которых сейчас читались возмущение и горе. — О чем ты, Олег?

— Ты пощупай-ка его, ну, по-вашему, — Олег задумчиво покрутил пальцами.

— Да, он сканер, он сам это сказал.

— Тьфу, — Олег в сердцах сплюнул и укоризненно посмотрел на меня. Рэста, отвлекись от меня, подумай о деле. А дело, похоже, не в том, что он сканер. Ты давно видела себя в зеркале?

— В настоящем — давненько… Хватит меня дурить, Олег!

— Мальчишка похож на тебя, как отражение в зеркале. Только более молодое и без шрамов, — вздохнув, пояснил Олег.

— Боюсь, что это тебе всего лишь кажется, — отозвалась я, изо всех сил стараясь не рассмеяться ему в лицо. Подумать об этом всерьез я даже не решалась. Откуда взяться Тарону на Диком побережье Континента? Мы давно поняли, что часть Юркиного плана, касающаяся Тарона, может быть выполнена только благодаря чистой случайности. А надеяться сегодня на счастливую случайность сегодня было бы слишком нахально.

— Мне-то, может быть, и кажется. Но я не могу это проверить. Поэтому я предоставляю это тебе, — Олег устало закрыл глаза.

Я вернулась к Дану. Он сидел, задумавшись о чем-то своем, Гудри уже спал, навалившись на плечо Дана. Бедняга так и не смог ни выплакаться, ни пожаловаться на свою страшную беду. Ну и дисциплинка у этого вороненка!

Сев на свое прежнее место, я сразу почувствовала ноющую боль, что резкими хлопками начинала бить меня по вискам. Немного поколебавшись, я открылась контакту.

«Что стряслось, Катюша?» — Валерка был взволнован.

«Почему ты с этого начинаешь?»

«Твой брат в панике, почему ты не ответила ему?»

«Не могла… В конце концов, не захотела.»

«Объяснись. Юрий всех нас поднял на ноги.»

«Валерка, ты единственный, кому я могу довериться, но при условии, что ты не выложишь все тут же Юре.»

Ответом мне были волны оскорбленного молчания.

«Валера, мы тут немножко влипли. Шаманы на хвосте, а Олег внезапно захворал. Он держится, но в бою от него не будет толку.»

«Немножко влипли, говоришь?» — Валера задумчиво помолчал, я воспринимала только тягучие приливы боли. Интересно, только у меня была такая болезненная реакция на Валерия, или контакт с ним ни у кого не вызывал приятных ощущений?

На мгновение мне показалось, что я вижу перед собой лицо Валерки.

«Ты с ума сошел!» — ужаснулась я, — «Нас же засекут!»

«Не ворчи. Я увидел, что вы там не одни…»

«Это двое из местных. Совсем еще дети…»

«От старшего разит холодом, как от айсберга», — заметил Валерий. «Им можно доверять?»

«Думаю, да. Только ни слова Юрке. Придумай что-нибудь. Скажи, например, что Юра просто пришелся со своим контактом в неподходящую минуту… Соври что-либо.»

«Я попробую. Юра только просил тебе передать, что он объявляет общий сбор.»

Боль растаяла, оставив меня в раздумьях. Общий сбор Юра обещал объявить, когда его армия будет, наконец собрана. Неужели, дело сделано? Оставалось совсем немного, чтобы самим выяснить это: выжить и перейти Степи.

— Ты не шаман, но говоришь с богами? — настороженно произнес Дан.

— Это не боги, это друг, — ответила я, пораженная тем, что сканерские способности Дана оказались столь развитыми. — Это друг, который далеко. Ты понял, о чем мы говорили?

— Да. Не стоит считать меня ребенком, — совершенно по-детски возмутился Дан, — Ничего себе — приравнять меня и Гудри!

— Я не хотела тебя обидеть. Я лишь хотела успокоить друга.

— Ты куда больше успокоила бы его, если бы сказала, что находишься под защитой воина.

— Вообще-то, я и сама за себя могу постоять, — возразила я.

— Да, — он посмотрел на мою располосованную физиономию с уважением, Я вижу, что ты тоже воин.

Я не стала уточнять происхождение шрамов. В конце концов, по сути Дан прав.

— Да, и мы тоже сражаемся с богами, — ответила я.

— Значит, вы не обычные чужаки. Я почему-то сразу так и подумал, что вы не из Степей, — утвердительно отозвался он.

— Мы из Зеленого Пояса, — сказала я. В сущности, я мало чем рисковала, рассказывая ему об этом.

— Отец мне рассказывал про Зеленый Пояс, он бывал там однажды.

— Значит, твой отец тоже был бунтарем? А говоришь, что он воспитывал тебя в уважении к шаманам.

Дан пожал плечами, осторожно переместил голову спящего Гудри себе на колени и задумчиво произнес:

— Я никогда не понимал его. Он исходил все леса побережья, иногда бывал в степях, однажды добрался даже до Зеленого Пояса. Но рассказывал он об этом только мне. И рассказы эти непременно заканчивал тем, что брал с меня слово никогда никому не повторять этих рассказов, особенно шаманам. А своим детям он и вовсе никогда не заикался об этом, внушал им всякую ерунду, поэтому Гудри и растет таким придурком…

— Своим детям, ты сказал? — что-то шевельнулось в моей душе от этого короткого, но содержательного рассказа. Я мельком взглянула на Олега, но он дремал, тяжело кашляя во сне, и не слушал наш разговор.

— Семья не была мне родной, — пояснил парень. — Я Дан-найденыш. Меня нашел отец, когда возвращался из Зеленого Пояса, где-то на границе Степей и лесов побережья.

— Давно это было?

— Восемь лет назад. Я умирал от голода и жажды, долго не мог говорить. Отец спас меня и взял к себе.

— Как же ты оказался один в лесу?

Дан усмехнулся:

— Понятия не имею. Долго никто не мог поверить, что я не притворяюсь. Я не помню ничего до того самого момента, как открыл глаза в хижине отца и увидел свою семью. Я даже не знаю, сколько мне лет. Когда меня нашли, я был младше, чем Гудри сейчас. Я учился заново ходить, говорить, есть… И ничего не помнил, не помню и до сих пор. Правда, меня это больше не огорчает. Отец, видимо, понимал, что я чужак, поэтому и рассказывал мне все о своих походах в иные земли. Он должен был видеть, что я не такой, как они, не такой, как его дети, хотя он и относился ко мне, как к родному… Он был настоящим волком-одиночкой, воином-разведчиком. И он был рад, что я достаточно легко обучился у него всему. Зато Гудри он никогда не позволял прикасаться к оружию, и был очень недоволен, когда узнал, что я заставляю Гудри заниматься. Правда, большого толка из этих занятий не получилось…

— Кстати, Дан, я не вижу, чтобы ты был вооружен…

— Интересно, как бы я протащил твоего друга через лес, волоча с собой еще и тяжелый меч? Пока у меня только это, — он хлопнул себя ладонью по поясу. Всмотревшись, я заметила, что широкий пояс его напоминает патронташ, в отделениях которого немного под углом торчало множество маленьких рукояток. — Это метательные ножи. Как кинжалы они не очень удобны, но при случае их можно использовать и в этом качестве.

Для молодого человека, к тому же забывшего полжизни, он изъяснялся на удивление четко и определенно, используя речевые обороты, редко встречающиеся в этих местах, где люди, живя с постоянной оглядкой, говорили тягуче и осторожно, многословно, потому что зачастую им не хватало словарного запаса для того, чтобы четко выразить свою мысль.

Было бы очень любопытно узнать, откуда появился в этих местах такой смышленый вороненок.

Я прикрыла глаза. Наверное, уснуть мне все равно бы не удалось, но стоило хотя бы максимально расслабиться. Дан тоже молчал, я слышала только сбивчивое дыхание Гудри рядом с собой и надрывный кашель Олега.

— Эй! — Дан вдруг цапнул меня за руку.

— Что? — я прислушалась, но никакой опасности не расслышала.

Однако Дан вскочил, и Гудри, разбуженный и встрепанный, без слов встал на ноги. Олег тоже поднялся со своего места.

— Ты что-то слышал, Дан? — спросила я.

— Не слышал, но чувствую, — отозвался он. — Гудри! Вскрой тайник! Быстро!

Гудри полез вглубь вывороченных корней. Убрав корешки и хворост, он вытащил из полости в стволе большой длинный мешок из грубой холстины. Парнищка еле-еле выволок его на землю и, запыхавшись, подтащил его к Дану.

Присев над мешком, тот развязал тесемку и вытащил из мешка покрытый жиром меч. Даже не взяв его в руки, я поняла, что эта штука весит никак не меньше семи-восьми килограммов. Дан поднял грозное оружие и принялся обтирать рукоятку.

Мне не верилось, что таким огромным и тяжелым мечом можно легко управляться. Впрочем, что мне было судить об этом? Оружие здешних мест было для меня чемто из области древней истории. К тому же для меня всегда было очень тяжело применять холодное оружие. Просто бить голыми руками, ногами, палками или стрелять из чего-либо тоже не слишком весело, но своими руками погружать смертоносный кусок железа в живое тело — это было по-настоящему страшно.

Дан очистил рукоятку от жира и несколько раз воткнул меч в дерн. Потом он достал из мешка длинный кинжал с широким, как у меча, основанием лезвия, которое резко сужалось к острию. Обведя нас глазами, он подал кинжал Олегу. Олег ничего не возразил, только взглянул на меня. Зачем? Он ведь тоже прекрасно знал, что из двух пистолетов, что лежали в наших сумках, ни один не мог уже стать оружием. Патроны были израсходованы давным давно.

Тем временем Дан отстегнул свой пояс и передал его Гудри. Тот без слов надел пояс на себя и проверил количество ножей в патронташе.

— А что у тебя найдется для меня? — поинтересовалась я.

— Лучше подстрахуй своего друга. Думаю, что через минуту боя его кинжал перейдет к тебе, не упусти момент, — негромко отозвался Дан.

Мне захотелось послать к черту этого юного нахала с его мрачными прогнозами, и не сделала я этого только потому что видела: он прав.

— А что, если Гудри и Олег уйдут отсюда вдвоем? — предложила я.

— К сожалению, без нас с тобой далеко они не уйдут. Гудри — рохля. А Олег вот-вот свалится в горячке… Всем внимание! Они идут! — Дан указал направление, откуда услышал звуки и решительно скомандовал: — Держаться вместе, насколько это возможно!

Наш маленький круг выстроился на поляне. В ночной темноте и при ярком свете луны видимость была неважной, но несколько стремительных теней, мелькнувших за деревьями уже в зоне прямого обзора, дали понять, что бой неизбежен.

Их было больше десятка, высоких, крепких, молодых мужчин. Увидев нас, они, не останавливаясь, повыхватывали оружие из ножен. Их боевой клич, призывающий богов к милости и защите, не очень-то подходил к ситуации, но звучал грозно.

Я вынула у Гудри из патронташа два ножа. Они были тяжеловаты и форму имели удивительную. Судя по всему, ножи должны были уверенно выравнивать баланс полета, даже если их пустит нетвердая рука.

Мы с Гудри переглянулись и одновременно метнули наши маленькие ножики. Один из нападающих упал, второй остался на ногах, не обратив особого внимания на торчащий в плече нож. Дан выступил чуть вперед и схватился с тем, кто первым приблизился к нам. Зазвенели тяжелые мечи.

Я метнула еще один нож, и снова удачно. Гудри со второй попытки тоже повезло. Я видела, что Олег сражается с двумя противниками сразу, и, позаимствовав у Гудри еще один нож, я перескочила поближе к Олегу. И вовремя. Олег упал, выронив свое оружие. Я опустилась на одно колено рядом с ним. Воин-противник широко замахнулся своим мечом… Я подалась вперед и ударила его ножом в живот снизу вверх… Едва успела увернуться от меча, который падал на меня уже почти по инерции и повернулась лицом к следующему врагу. Но оказалось, что он уже лежит рядом с Олегом, и из его горла торчит рукоятка ножа. Дан несправедлив к братишке. Тот не такой уж и рохля…

Подобрав кинжал Олега, я встала в полный рост навстречу очередному мечу. Никакой надежды, что мы выстоим, врагов было слишком много… Я увернулась от нового соперника, оттаскивая его на себя и отвлекая от Олега. Впрочем, Олег уже был без сознания, не шевелился, а, следовательно, не интересовал нападающих…

Резкий харктерный свист оглушил меня, хотя он прозвучал отнюдь не громко. Просто я никак не ожидала его услышать среди звона железа и отчаянных воплей. Это был свист лазера. Он не прекращался. Мой противник неожиданно выронил меч и повалился навзничь. Несколько протестующих, полных ужаса и боли криков огласили поляну. Потом все стихло. Поплыл запах горелого мяса. Наши противники лежали без движения, и их позы, дымок, витающий в воздухе, и рваные раны не оставляли сомнения в том, что они мертвы.

Дан, возбужденно дыша, сосредоточенно оглядывал поляну: поверженных врагов, разгоряченного и забывшего на время свои страхи Гудри, лежащего Олега…

— Кто это сделал? — резко спросил Дан, оглядываясь в поисках того, кто так вовремя помог нам.

— Это я, — услышала я голос, который быстро вернул меня с небес на землю. На самом краю поляны, широко расставив ноги и вытирая локтем пот со лба, стоял высокий мужчина в лоснящихся брюках, холщевой рубахе и кожаной безрукавке. Его правая рука держала дулом вниз лазерный автомат, прицельный луч которого еще горел.

— Никогда еще так быстро не бегал, — заметил мужчина, тяжело дыша. Его тугие кудри прилипли к влажным щекам.

— Валерка, сумасшедший! — я в восторге бросилась к другу, которого не видела уже бог знает сколько времени, почти три года. — Как ты попал сюда?!

— Да все огородами, все огородами, — рассмеялся Валерий. — Пришлось поскакать по мирам. Не так уж это и трудно, но в случаях с тобой времени постоянно бывает в обрез…

Выключив прицел автомата, он повесил его на плечо и, мимоходом оглядев Дана и Гудри, вместе со мной направился к Олегу.

Глава 2

— Ну что, как он? — Валера догнал меня и пошел рядом. — Еще на той неделе я не поставил бы на его жизнь и фальшивой монеты…

— Ему лучше, это очевидно. Спасибо тебе, без тебя мы точно пропали бы. Валерий скорчил странную мину. Казалось, его смущаеют и раздражают слова благодарности.

— Я не бог. Конечно, совсем без лекарств его шансы были бы близки к нулю, тем не менее, твоего Середу мало кто может уморить до смерти, если ты рядом с ним. Но я думаю, что ему не помешает еще немного благ цивилизации, — заметил он.

— Нам всем они не помешают, — согласилась я.

Валерий порылся в кармане брюк и вынул полиэтиленовый конвертик с таблетками. Протянув его мне, он кивнул на Олега:

— Дай ему сама. От меня он принципиально ничего не берет.

Я взяла пакетик, догнала Олега и вложила таблетки ему в руку.

— Прими аспирин. И не будь свиньей, что ты задираешься с Валеркой?

Олег, все еще бледный, но уже куда более бодрый, чем неделю назад, лениво отмахнулся от меня:

— Кому-то, может быть, и Валерка, а мне… Интересно, откуда у него аспирин? И автомат?

— Тебя должно интересовать только то, что он успел вовремя, чтобы спасти нас, тебя в том числе, — отрезала я.

Олег ничего не ответил и прибавил шагу.

Мне стало почти до слез обидно. Возможно ли когда-нибудь будет примирить их друг с другом? Всю неделю Валерий и Олег общались через меня. Валера принес с собой лекарства и фляжку с коньячной настойкой. Только с помощью этих нехитрых вещей мы и смогли поставить Олега на ноги, но даже это не смягчило его непримиримость к Валерию…

Солнце уже садилось, становилось все холоднее. Мы тянулись вдоль края леса, подыскивая подходящее место для последнего ночлега в Диких Землях. Здесь лес резко обрывался, переходя в Степи. Утром мы должны были уже вступить на территорию, жившую по совершенно иным законам, чем Дикие Земли. Вернее, здесь отсутствовали какие-либо законы, их напрочь не было.

За время нашего многодневного пути мы все почти не разговаривали друг с другом, потому что приходилось постоянно быть начеку. Иногда только раздавались отрывистые приказы Дана своему брату. Вороненок муштровал мальчишку почем зря. Гудри не разрешалось: заговаривать первому, плакать, жаловаться, идти слишком медленно, идти слишком быстро, долго смотреть в одну сторону, отлучаться из поля зрения Дана, прислушиваться к разговорам, трогать чужое оружие… А разрешалось только получать подзатыльники.

Меня радовало то, что Валерка был с нами, хотя мне до сих пор так и не удавалось поговорить с ним так, как мне того хотелось. Но, идя вслед за Олегом, я чувствовала сзади присутствие Валерия, и это успокаивало меня и вселяло уверенность в том, что наш переход через Степи увенчается успехом.

— Катя, давай-ка здесь остановимся, — Валера тронул меня за руку, указывая на выжженую солнцем лощину на опушке леса. — Пора отдыхать. Да здесь мы сможем и поговорить спокойно. Так далеко воины шаманов не пойдут, а степнякам здесь тоже вроде бы делать нечего.

Мы расположились на ночлег. Измученный тычками и придирками Дана, Гудри сразу же уснул, завернувшись в свои лохмотья. Дан еще некоторое время побродил вокруг лощины, а потом тоже улегся рядом с братом. Валерий развел какой-то хитрый костер, соорудив над ним шалаш из веточек, маскирующий огонь, и сел, положив автомат на колени. Олег расположился здесь же.

— Ну что, спят наши юные дикари? — уточнил Валерка.

— Не понимаю, как у него поднимается рука так издеваться над мальчишкой, — проворчал Олег.

— Дан делает из Гудри настоящего воина, — усмехнулась я.

— Разве так сделаешь из человека что-нибудь хорошее? — недоверчиво отозвался Олег.

— Только так и сделаешь, — заметил Валера. — Это я испытал на себе.

— Он еще считает, что из него получилось что-то хорошее, — фыркнул Олег, ни к кому конкретно не обращаясь.

Я еще раз оглядела Валерку и в который раз мне бросилась в глаза разительная перемена в его внешности. Несмотря на то, что я видела его уже не раз в ином виде, стоило мне подумать о нем, как в памяти всплывал безукоризненно одетый пижон с небольшой аккуратной стильной бородкой: черные блестящие волосы, выпрямленные жирным гелем, холеные руки, нервные порывистые движения худощавой фигуры, большие, болезненно блестящие синие глаза, которые я сначала так люто ненавидела, и в которых даже спустя какое-то время оставалась злобная беспомощность затравленного пса. Но те долгие-долгие месяцы нашей разлуки, во время которой мы общались хоть и часто, но только мысленно, изменили Валеру совершенно. Теперь, взглянув на него, никто бы не усомнился, что этот парень всю свою жизнь провел в суровых условиях, борясь со всевозможными лишениями и занимаясь тяжелой физической работой.

Валерий словно вырос. Плечи стали шире и мощнее, руки, погрубевшие и потемневшие, впечатляли своей очевидной силой и уверенностью движений. Даже походка из резко-суетливой стала пружинистой. Небрежно остриженные крутые локоны привольно трепал степной ветер. Только бородка оставалась все такой же короткой, тщательно и аккуратно ухоженной. И глаза такие же яркие, но уже подернутые равнодушным спокойствием, в искренности которого я почему-то сильно сомневалась.

Поймав мой оценивающий взгляд, Валерка усмехнулся:

— Это все Марс. Он сделал из хлюпика Извекова человека, способного постоять за себя даже тогда, когда рядом нет Рая.

При упоминании о Рае Олег дернулся, но смолчал. Валера лениво взглянул в его сторону, но тоже ничего не сказал.

— Я бы не сказала, что без Рая твои способности резко упали, заметила я.

— Увы, Катя. Телепатические способности — это, конечно, здорово, но даже самые значительные, они далеко не все, на что я был способен когда-то. Я уже никого не смогу… — начал Валера.

— Заткнись, Извеков, — процедил Олег.

Валерий пожал плечами и встал.

— Отойдем, Катя, не будем его раздражать. Есть разговор.

Оставив мрачного и злого Олега у костра, я пошла вслед за Валерой. Я попыталась понять, о чем Валерий хочет со мной говорить, и волны горькой обиды и отчаяния полились на меня безмолвно, но так выразительно, что я едва не выдала свое намеренное проникновение в душу Валерки. Валера остановился у края леса и ждал, пока я подойду.

Я уже давно стояла за его спиной, но он молчал, и волны беззвучных слез текли и текли, омывая меня со всех сторон.

— Почему ты плачешь, Валера?

— С чего ты взяла это? — грубовато отозвался он.

— Кого ты хочешь обмануть? — я обняла его за плечи. — Что происходит?

— Сейчас я не хочу объяснять.

— Когда же, если не сейчас?.. Ты же сказал, что есть разговор. Я готова говорить с тобой, о чем хочешь… Что я, по-твоему, не способна понять, когда моему другу плохо?

Валерий повел плечами, освобождаясь от моих рук.

— Да что с тобой? Расскажи, в чем дело? Ты еще нажил себе врагов?

— Я все это время работал в парах или в очень малых группах, в основном с Марсеном, — отозвался Валера.

— Но Марсен, насколько я его знаю, достаточно лояльный человек.

— Грех жаловаться. Марс стал мне хорошим напарником. Хотя, конечно, он себе на уме. Замкнутый, скрытный. Почти как я. Разговоры у него только о текущем времени, ни слова ни о прошлом, ни о будущем… Но я очень ему обязан. Ты же помнишь, каким я был… Ух, что он со мной вытворял!.. Валерка передернулся от своих, очевидно, слишком ярких воспоминаний. — И он совершенно не спрашивал моего согласия. Мордовал почем зря, так, как считал нужным. Знаешь, что он со мной проделывал эти два года? Страшно себе представить… Все это время нам приходилось постояннно строить двери, строить и взрывать сразу же после выполнения задачи… Марс заставлял меня одного копать котлованы, ворочать валуны, валить деревья, а потом почти без отдыха драться со степняками насмерть… — голос Валерки звучал равнодушно и ровно, но при этом жгучая боль вскипала при каждом слове. — Понимаешь, он буквально натаскивал меня за шкирку, как котенка, постоянно демонстрируя мне мою беспомощность. Иногда мне казалось, что он хочет меня уничтожить, смять, подставить и довести до края. Как я на него злился, сколько раз хотел избавиться от него! Только потом я понял, что это была не жестокость. Я злился на него, а он хотел, чтобы я разозлился сам на себя, на свое бессилие. Это был метод воспитания и единственный путь для превращения меня из щенка в нечто, напоминающее мужчину. Поэтому я и сказал, что Дан прав, когда ведет себя с братом внешне жестко… Не знаю, откуда этому вороненку известны такие специфические воспитательные приемы, но он во всем абсолютно прав…

— Кстати о Дане. Ты заметил его сходство со мной?

— Да, но, в принципе, это ничего не значит. Тут куда больше бросается в глаза его стиль поведения. Конечно, если бы он попал в Дикие Земли в более раннем возрасте, рефлексы, привитые прежним воспитанием, затерлись бы. Но если предположить, что когда его нашли здесь, ему было лет двенадцать, значит вся его жизнь осталась с ним, нужно только ее расшевелить, — Валерий охотно переключился на разговор о Дане, и я была согласна отложить беседу о жизни Валерки на другое время, потому что мне совершенно невыносимо было принимать на себя его страдания. Слушать друга только ушами было теперь не в моих правилах, а более глубокий контакт был сейчас нестерпимо тяжелым.

— Значит, все-таки Тарон? — с надеждой спросила я.

Валерий вздохнул:

— Кто же может знать наверняка? Не исключено.

— Попробуй, Валерка!

— Попробовать что? — холодно уточнил он.

— Поработай с Даном. Ты же понимаешь, как это важно!

— Для тебя? — уточнил он.

— Для всех.

— Твой брат Юра — это и есть все? — усмехнулся Валерка.

Я промолчала, потому что Валера все знал сам, и его горькие усмешки были не вопросами, требующими ответов, а просто фразами, произнося которые, Валерий собирался с мыслями.

— Не лучше ли этому пареньку просто оставаться вороненком Даном? — произнес Валерий после паузы. — Он вырастит из своего брата отличного напарника для себя, и вдвоем они свернут горы в этом мире. Но именно те горы, которые сами захотят свернуть…

— Судя по твоему автомату, ты бывал в Иерархии? — я снова пыталась, резко изменив тему, подтолкнуть Валерия к тому, что мне от него было нужно.

— И не раз. Видишь ли, — Валерка опустился на поваленное дерево, снова положил перед собой автомат и подождал, пока я сяду рядом. — Юрий давно понял, что степняки самый неподатливый народ в здешних землях, и отказался от мысли иметь с ними дело…

— И ты считаешь, что он в этом прав? — уточнила я.

— А ты как считаешь? — улыбнулся Валера.

— Да они же совершенно не обременены никакими предрассудками, они подчиняются только собственным инстинктам. К ним, конечно, нужно приложить куда больше сил, но я думаю, что и толку от них будет больше, чем от остальных. Все прочие пойдут за нами, но случись им повстречать еще более красноречивых проповедников, боюсь, они с такой же готовностью потянутся к ним…

— Кое-что в твоих словах есть, но в Первом мире некому больше бороться за их умы. Степняков будет проще привлечь на свою сторону, когда с Дарриной будет покончено, поэтому Юра посылал нас в Степи не вербовать солдат. На союзников эти места совсем нерыбные. Там рыскают стаи отчаянных и беспощадных воинов, которые могут причинить массу трагических неприятностей. Но зато в Степях двери громоздятся одна на другой. Когда я в Степях, меня почти наизнанку выворачивает мешанина позывных… Поэтому мы с Марсом только и занимались тем, что строили двери. Несколько раз мы с ним проходили в Иерархию через иные миры, как через тамбуры. Теперь в лесах Иерархии есть несколько опорных баз, где можно разместить армию, не скапливая людей в одном месте. Мы подготовили несколько лесных арсеналов вооружения… Для этого я множество раз бывал с Гайлом в Каменном Мешке, и с Юрием в Дерзком мире…

— И где же? — заинтересовалась я.

— Да в разных местах. В основном в тех, где можно было без проблем достать кое-какое оружие. Но и в Питере были, в вашем офисе… Меня там тоже чуть-чуть не прихватили. Видела бы ты, как натурально Орешин врал насчет меня, когда меня уже хотел арестовать какой-то майор Зинченко… Но все обошлось. Натащили самого разномастного оружия и туда, на базы в Иерархии, и сюда в логово Юрия, чтобы он обучал свою армию не только мечами махать…

— Вот так, всегда все самое интересное происходит без меня, — я обиделась на брата, который развил такую бурную деятельность, оставив меня в полном неведении.

— Эх ты, Катюша, — вдруг тяжело вздохнул Валерка, — Да мне было бы лучше никогда этим не заниматься… Для меня же каждая дверь — это… это как что-то только мое, открывшееся и доверившееся только мне, будто это что-то живое, даже будто это мой ребенок, которого я почувствовал, подчинил себе… А я их оборудовал и взрывал, едва оказавшись на той стороне…

— Я понимаю.

— Ты? Может быть, хотя я не представляю, что кто-то может почувствовать что-то похожее… Да я же не возражал и даже не думал протестовать. Хоть мне и тяжело было это проделывать, я же понимаю, что это необходимо, чтобы поддержать изоляцию Первого мира.

Валера поежился, повел плечами и замолчал.

— И после всего этого ты не убедился, что Первому миру не вылезти из ямы без иерарха, принадлежащего к династии Вебстера?

— Я это видел своими глазами! — огрызнулся Валерка. — Не такой уж я болван.

— Во-первых, ты и впрямь не болван, а во-вторых, ты не такой уж профан и не беспомощный в том, что касается манипуляций с сознанием. Так в чем же дело?

— Мне просто нравится этот паренек, — Валера мотнул головой в сторону, где остались Дан и Гудри, и резко добавил: — Если он, к тому же, еще и брат тебе, не лучше ли будет оставить его Даном? Стоит ли вываливать на его голову глобальные проблемы, да еще и окунать в грязь? Я, честно говоря, не представляю, что тот шустрый и смышленый паренек, которого я узнал за неделю, станет марионеткой в руках Юрия. Скорее, он пошлет всех вас к чертям, начнет свою игру, и планы Орешина лопнут…

— Я не считаю планы Юрки грязными и недостойными того, чтобы Дан к ним присоединился… — возразила я.

— Только не говори, что не понимаешь меня, ни за что не поверю! — вскипел Валерий и его глаза стали злыми. — Бывшему иерарху Тарон нужен только как инструмент. А что касается всего остального, то какими бы ни были намерения Юрия, какими бы положительными ни были для Первого мира последствия этих намерений, тем людям, которые своими руками и мозгами будут все это делать лучше было бы не появляться на свет…

— О чем ты?

— Любая власть, государственная, военная, психологическая — это грязь! Сам знаю — навластвовался! — Валерий ударил себя кулаком по колену, а меня окатила липкая лавина страха. Не моего страха. Это Валерка вновь выплескивал на меня то, чем кровоточила его душа.

— Прекрати! — я не могла больше впитывать в себя его боль, от которой у меня уже начинало мутиться сознание. Не выдержав, я согнулась, прижав ладони к вискам. — Что ты в себе носишь, Валера, как же так можно?!..

Он молча обнял меня, погладил по голове и тихо сказал:

— Извини, при всем моем желании больше не причинять тебе неприятностей, я все время кончаю этим… Но самое удивительное для меня это то, что ты жалеешь меня вместо того, чтобы ненавидеть меня еще сильнее, чем Середа, и чем я сам себя ненавижу… То идиотское обещание, которое взял с нас Юрий четыре года назад… Он не должен был на этом настаивать. Мне было бы легче, если бы мне постоянно напоминали о том, кто я и чего заслуживаю. Я попробовал рассказать все Марсу. Он хороший парень, но он отказался меня слушать, сказав, что это не его дело, и он не имеет право меня судить. Всеобщее умолчание только еще больше меня убивает… Мне доверяют серьезные дела, Юрий ценит мои чрезмерные в некоторых областях способности, но при этом я все время думаю о том, чего стоит им всем их подчеркнутое ровное отношение ко мне…

— Поверь мне, Валера, мне жаль, что мы с тобой так мало общались эти три года…

— Это ты называешь мало? Да мы болтали с тобой вне всякого расписания, не подчиняясь запретам Орешина…

— Если бы этого не было, не знаю, как бы я выдержала общество Олега…

— Если бы мы с тобой не разговаривали так часто, Даррина не вышла бы на тебя так быстро и уверенно, — горько констатировал Валера.

Я почувствовала, что он говорит уже не таким обреченным тоном, а значит, мои слова немного успокоили его, и теперь снова можно было начать пододвигать Валеру к интересующей меня теме. И хотя мне было немного стыдно за то, что слушая Валерия и понимая, до какой степени он несчастен, я вынуждена была, лишь вскользь пожалев его и приведя в более-менее живое состояние, снова нажимать на него, чтобы добиться своей цели, да еще так, чтобы он не ощутил моего нажима. Да, мне было немного стыдно. Но лишь немного. И на это «немного» нельзя было обращать внимание. Потому что невозможно одновременно жалеть себя, щадить Валерия, радеть за человечество Первого мира, верно служить Юрке, оберегать безмятежность Дана… Из этого списка я выбрала одно и не задумывалась больше о том, самый ли это достойный выбор, не следует ли одуматься. Я взялась служить Юре, а значит, все остальное могло меня интересовать и занимать лишь постолькупоскольку. Я должна была немедленно проверить, кто такой на самом деле Дан, и сделать это нужно было во что бы то ни стало.

— Так как насчет Дана? Попробуй, Валера!

— Ты настаиваешь?

Я заставила себя твердо посмотреть в его глаза:

— Я прошу. Забудь о том, ради чего и ради кого я все это делаю. Просит тебя об этом не Юрка. Прошу тебя я.

Он тоже был не простак. Его осторожное проникновение в меня было едва уловимым, но я его заметила. Ух, сколько усилий мне понадобилось приложить, чтобы скрыть в глубине то, что действительно чувствовала, чтобы результат исследований моей души заставил Валерия опустить глаза.

— Хорошо, я иду к Дану, — коротко ответил Валерка и встал со своего места.

И хотя праздновать победу было еще рано, я проводила его взглядом и вполне удовлетворенная вернулась к костру.

Заснуть я и не пыталась, да и не смогла бы, если бы даже захотела. Меня очень удивлял и раздражал тот факт, что при всех моих способностях управлять собственным мозгом и воздействовать на других, я до сих пор была совершенно не в силах справиться с собственной бессонницей. Даже самая дикая физическая усталость не могла усыпить меня сама по себе, если в наличие был объект для напряженных размышлений. А получалось так, что такой объект находился практически всегда. И привычное нетерпение разрешить проблему немедленно, не тратя время на ожидание утра, выматывало меня куда сильнее, чем многомильный пеший переход или ненавистный мне рукопашный бой.

Как я могла заставить себя отключиться, если я знала, что совсем рядом Валера пытается, наконец, поставить точку в моих многолетних и бесплодных пока поисках пропавшего наследника Варскеля. Я чувствовала, что неудача возможна, но она была бы, скорее, случайностью, потому что не могли столько совпадений сразу быть абсолютно беспочвенными.

Я легонько прошлась мягкими волновыми импульсами вокруг затихшей в отдалении троицы в надежде получить хотя бы легкие визуальные образы. Обнаруживать свой интерес к ним мне не хотелось, а я знала, что хоть Дан пока по-дилетантски использует свои таланты, настойчивое подсматривание помешает ему спокойно спать. А так я могла лишь видеть их словно через многослойную кисею.

Теперь наступила очередь самого Дана стать объектом влияния. Я надеялась, что Валерию будет вполне под силу переиначить заблокированные сигналы подсознания во что-нибудь вполне конкретное, а потом в виде сна вернуть Дану уже вполне нормальные связные зрительные объекты, которые должны будут пробудить воспоминания. Даже для меня эта работа была все еще чем-то на грани фантастики, я ни на грош не верила Валерию, когда он намекал мне, что и я могу делать то же самое, что для этого не нужно прослушивать словесные лекции о том, как это делается, нужно просто пытаться и делать. Валера был для меня, по-прежнему, средоточием всего самого необыкновенного, и я даже не хотела думать о том, что смогла точно так же, как он, выполнить такую невероятную работу.

«Катя! Подключайся, я вытягиваю что-то по каплям, но он может не вспомнить свой сон, когда проснется.» — дошел до меня зов Валерия. И я поняла, что Валера задумал тройную цепочку передачи информации. Таким образом можно усилить ассоциативный ряд контакта, но не может быть гарантии, что мои ассоциации буду восприняты Даном однозначно. Ведь цепочка усложняется: Дан — Валера — я — Дан, можно влипнуть с эффектом испорченного телефона. Тем не менее, я послушно откликнулась на призыв, потому что не люблю заставлять себя ждать, не привыкла халтурить и не собиралась упускать шанс вернуть Первому миру юного иерарха.

Сквозь нечеткую основу тройного контакта я видела то, что Валерка вытаскивал из затертых и распиханных по самым дальним углам воспоминаний Дана. Оказалось, что Валерий пошел иным путем. Он считывал те крохи, которые ему удавалось найти, и, усилив, переводил на меня, не заботясь сам о расшифровке. Я должна была, во-первых, попробовать сама разобрать, что именно зашифровано, и, во-вторых, передать Дану свою визуальную трактовку. Я успела только вскользь рассердиться на своего друга, который поставил-таки меня лицом к той проблеме, которой я боялась: он повесил на меня расшифровку. Но прятать голову в песок было уже некогда. Если все, что мне удасться увидеть, будет мной понято верно, есть надежда, что Дан, увидев четкий и конкретный сон, вспомнит все. Если же мое восприятие будет слишком приблизительным, можно будет только надеяться, что ассоциативное мышление Дана развито достаточно, чтобы добыть точную информацию даже по цепочке двойных, а то и тройных ассоциаций.

Сначала шла откровенная белиберда, вплоть до неловко срифмованных строчек, произносимых как будто детским голосом. Это были единственные звуки, в самом начале работы. Видимо, Валерий сразу понял, что подать озвученные сигналы очень трудно, и решил целиком переключиться на показ. Постепенно визуальные образы начали складываться в кое-что, имеющее конкретные обозначения. Холмы, покрытые лесами, водопад, постоянно и ровно шумящий где-то за стенами дома… И сам дом, небольшой, светлый, притулившийся в живописном укромном месте у подножия крутого зеленого склона рядом с водопадом…

Все оказалось, действительно, просто. Я принимала от Валерия то, что само материализовывалось у меня перед глазами, и я была совершенно уверена, что то, что я видела, именно так и происходило на самом деле…

Я видела, как по зеленому склону стремительно бежит малыш, толстенький и большеголовый. Он спускается вниз, его ножки быстро-быстро мелькают, как будто он летит над землей. Трава слишком высока для него, иногда она доходит ему почти до пояса. А внизу, протянув руки, стоит молодой парень и улыбается. На парне офицерская форма Иерархии, но нет никакого оружия, только небольшой меховой розовый заяц немного небрежно заткнут за ремень. Малыш, которому от силы три года, несется сверху вниз во весь опор, и не добежав до парня нескольких метров, падает. Его личико искажается, видимо, он отчаянно ревет. Парень укоризненно качает головой, поднимает ребенка и на вытянутых вверх руках быстро крутит его над головой. И почти в ту же секунду ребенок уже вовсю заливается смехом. Парень достает из-за ремня зайца, вручает его малышу и, перехватив ребенка поудобнее, бегом продолжает спуск с холма…

Маленький темноволосый мальчик в кабине вертолета рядом с тем же самым парнем. Они облетают склоны холма, и мужчина показывает ребенку вниз и что-то без конца говорит. Лицо мальчика сосредоточено, он внимательно слушает и задает вопросы. И мужчина подробно и терпеливо вновь и вновь отвечает на вопросы, хотя любопытству мальчика, скорее всего, нет предела. Ведь ему не больше пяти лет…

Снова водопад. Теперь мальчику уже лет восемь. Молодой мужчина лет тридцати, тот же самый, что в предыдущей сцене управлял вертолетом, сталкивает мальчика в бурлящее озеро, и ребенок борется изо всех сил с обрушивающимися на него струями воды. Мужчина стоит на самом краю, наклонившись над водой. В его глазах — искреннее сочувствие, но он выкрикивает что-то жесткое, не допускающее возражений. Мальчику удается доплыть до края каменистого берега, он хватается рукой за валун, подтягивается всем телом и застывает, бессильно повиснув на камне и тяжело дыша. Мужчина наклоняется над ребенком, задает пару вопросов, поднимает его и тут же бросает обратно в воду, а потом стоит и напряженно наблюдает за ним, нервно теребя себя за подбородок. Мальчику снова удается выбраться на валун, но на этот раз он больше не решается отдыхать на нем, он встает и, пошатываясь, идет к мужчине. Его губы дрожат от обиды и напряжения, но вряд ли он плачет, скорее, в его глазах читается злость и стремление к какому-то совершенно конкретному действию.

Мужчина начинает что-то говорить, но мальчик, не останавливаясь, нагибается и бодает мужчину головой в живот, а затем всем телом толкает его, потерявшего равновесие, в воду, едва не последовав за ним по инерции. Мужчина почти сразу же начинает выбираться из воды. Мальчик бьет его ногой по рукам, но мужчину не такто просто заставить отнять руку ударом мокрой голой детской ноги. Мальчик бьет еще раз, метя в лицо, но мужчина уворачивается, а мальчик, поскользнувшись на мокром камне, падает навзничь и лежит неподвижно.

Мужчина выскакивает из воды и бросается к мальчику с лицом, искаженным неподдельным ужасом. И выражение громадного облегчения возникает на его лице сразу же после того, как мальчик открывает глаза и садится на камнях. Мужчина треплет мальчика, и они оба весело смеются, мокрые и счастливые…

Небольшая комната в доме, окно, залитое обильными струями дождя, мальчик, которому теперь уже лет десять, стоит около окна и пытается рассмотреть что-то сквозь стекло. Вот он почти прижимается к окну лицом, потом оборачивается к сидящему в кресле мужчине и что-то возбужденно говорит ему. Теперь уже заметно, что симпатичный темноволосый мальчик уже совершенно узнаваемо похож на сегодняшнего Дана. Только вместо неловко сшитой одежды из плохо выделанной кожи и грубого холста на нем ладный комбинезон серого цвета с эмблемой в виде кошки на груди.

В ответ на сообщение мальчика, мужчина бросает несколько фраз, встает и уходит из комнаты. А мальчик прячется в затемненном углу у входа в ожидании. Открывается дверь, и в комнату входит темная фигура в плаще, с которого стекают струи воды. Вошедший несколько секунд стоит неподвижно и смотрит по сторонам, снимает с головы капюшон плаща. Немолодой, но достаточно собранный и спортивный человек еще раз оглядывает комнату, и в это время мальчик стремительно вылетает из угла, набрасываясь на гостя. Через секунду они уже оба на полу. У пожилого нет времени разглядеть противника, он переходит от обороны к наступлению, и мальчику приходится уворачиваться. Еще секунд двадцать — и юный агрессор обезврежен. Из-за угла появляется уходивший мужчина и включает свет. Пожилой смотрит на противника и в ужасе отскакивает от мальчика, а потом четкими размашистыми жестами отрабатывает ритуальный поклон. Но мальчик никак не отвечает ему. Он не на шутку расстроен тем, что его борьба оказалась столь кратковременной, он чуть не плачет. Но его молодой воспитатель говорит ему что-то и уводит пришедшего наверх за собой. Оставшись совершенно один в комнате, мальчик выключает свет, бросается в кресло, и, пользуясь тем, что никто его не видит, прижавшись лицом к мягкой спинке кресла, рыдает…

Чувствуя, как сквозь меня перетекает посылаемая Валерием информация, неверояно было, что это, в сущности, сигналы мозга, исковерканного внешней силой. Трудно было представить, что те связные картины, которые он мне подавал, могли оказаться всего лишь приблизительными слепками со вторичных потоков информации.

Через небольшой перерыв визуальные образы снова потекли стабильно и ровно, словно кино…

Еще немного повзрослевший Дан и его бессменный старший друг снова в кабине вертолета, скользящего над океаном. Мужчина напряжен и взволнован, он с трудом удерживает машину на прямой траектории. На его лице кровь. Он вытирает ее ладонью, а потом обтирает руку о собственные брюки, отчего правая штанина уже вся в крови. Он бледнеет с каждой минутой, но упорно не отзывается на вопросы Дана, который все время порывается взять рычаги управления в свои руки.

Вертолет мотает в воздухе, но не от того, что двое в кабине не справляются с машиной, а от того, что рваный ураганный ветер треплет поверхность океана и все, что над ней пролетает. Мальчик пытается вытянуть из своего воспитателя хоть какие-нибудь прогнозы относительно их дальнейшей судьбы, и судя по всему, ответ не вызывает у паренька прилива оптимизма. Каким-то неведомым чудом раненому пилоту удается дотянуть машину до показавшейся вдали земли. И уже над побережьем и потянувшимися вглубь Континента лесами мужчина выпускает из рук рычаги и теряет сознание. Дальше Дан ведет машину сам. Он проходит над широким лесным поясом, но вертолет медленно, но верно теряет всякую способность подчиняться юному пилоту. Раненый, очнувшись, советует что-то, и Дану удается протянуть еще немного, становятся видны ровные пустынные просторы степей, но хвост вертолета, не выдержав испытания ураганной трепкой над океаном, отламывается от корпуса прямо в воздухе, и машина обрушивается вниз на самой кромке леса. Верхушки деревьев смягчают падение, и вертолет всего лишь неторопливо разваливается на кусочки, и вместо того, чтобы взорваться при ударе о землю, медленно загорается. Дан выволакивает из обломков безжизненное тело своего друга и тащит его по земле подальше от вспыхнувшего вертолета…

Последняя сцена происходила, видимо, спустя несколько дней после катастрофы, постигшей маленький вертолет беглецов. Просыпающийся Дан изумленно оглядывает окружающий его пейзаж, какую-то яму, в которой лежат они оба, мальчик и его воспитатель. Дан трясет головой и что-то спрашивает. Но мужчина молчит. Он еще жив, но внимательно смотрит и молчит. Дан вскакивает, выбирается из ямы, осматривается, потом снова сползает в яму, осыпая мужчину комьями земли и кричит на него. Тот молча закрывает глаза. Мальчик продолжает кричать. Ни звука не было предусмотрено в той системе, которую выбрал Валерий для чтения подсознания, но четкая артикуляци Дана не оставляла сомнений в том вопросе, который он настойчиво задавал: «Кто я? Почему я здесь, и кто ты такой?».

Ответа на этот вопрос мальчик не получил. Та адская работа, которую провел раненый над мозгом мальчика, пока тот спал, вынула из изломанного тела мужчины последние силы. Наверное, он рисковал, отнимая у парнишки абсолютно все воспоминания и оставляя его в незнакомом диком месте не только без своей надежной опеки, но и без памяти, на которую можно было опереться. Но ему было виднее, заслуживала ли грозящая мальчику опасность таких жестоких предосторожностей…

Мужчина напоследок произносит всего несколько слов, закрывает глаза, и всего за какую-то минуту его лицо приобретает мраморно-белый оттенок. Мальчик, для которого этот теперь совершенно забытый и незнакомый человек все равно был единственным живым существом, остававшимся рядом, кричит, горько плачет и бьется в слезах на дне ямы рядом с остывающим трупом. Когда он поднимается на ноги спустя некоторое время, он выжат и измучен, но на лице ясно видна решимость не сдаваться.

Дан выбирается из ямы. Он не ел уже несколько дней, его тело покрыто болезненными ушибами, голова пробита, и на затылке запеклась кровь. Он шатается, спотыкается, падает, но идет вперед. Словно понимая, что сидя на одном месте, жизнь свою не спасешь, он идет долго, падает, встает, снова падает, ползет на коленях до ближайшего дерева, цепляясь за ствол, снова встает на ноги для того, чтобы, сделав несколько шагов, упасть на лесной мох и больше не двигаться.

Высокий светловолосый мужчина средних лет с несколькими кинжалами на поясе и большим мешком за спиной пробирается сквозь лес как раз с той стороны, где упал вертолет. Он внимательно смотрит себе под ноги и вокруг. Замечая лежащего мальчика, он с готовностью бросается к нему, и становится очевидно, что именно его он и искал. Достав глиняную бутылочку и открыв ее, мужчина поднимает голову мальчика и вливает жидкость ему в рот, а затем зажимает ему нос рукой. Дан глотает, захлебывется и кашляет, так и не открыв глаз. Достав из мешка большой кусок холста, мужчина начинает что-то сооружать…

Картины прекратились. Я едва открыла глаза. Голова трещала от такого длительного контакта. Мне было все предельно ясно. Оставалось теперь только надеяться, что такая работа была проделана Валеркой не напрасно.

Валера приплелся к костру обессиленный и вымученный совершенно. Он сел рядом и тяжело вздохнул:

— Черт знает, что вышло. Может быть и ничего. Я лично понял то, что видел. Но вот если он сам не вспомнит все, то, что мы с тобой видели, должно остаться между нами… Вот и светает уже, сейчас надо будить ребят, и в путь… Поесть бы еще чего-нибудь, но у нас осталось всего-то по горсточке хлеба.

Нам ничего больше не оставалось, кроме как разделить по-братски те крохи, что еще оставались у нас. Это было чисто символически. Кусочки, доставшиеся каждому были просто ничтожны.

Я все время наблюдала за Даном, но он сидел мрачный и только, как обычно, постоянно шпынял Гудри. На нас он даже не смотрел. Со стороны казалось, что все то, что мы ретранслировали ему только что, не задержалось у него в голове.

Съесть то, что у нас было, можно было за пять секунд, но мы не спешили, тем более, что Валера все время разговаривал, объясняя не столько нам с Олегом, сколько нашим юным товарищам, где именно нам предстоит сейчас идти, и с чем мы можем столкнуться в Степях.

Дан дожевывал свой немудрящий паек, доставшийся на его долю. Кусок, который он отправил себе в рот, показался мне подозрительно маленьким. Я уже не первый раз замечала, что Дан подсовывает часть своей доли Гудри, обещая при этом прибить брата, если тот не будет слушаться. Дан встал и, обойдя меня, указал на лазерный автомат, лежащий рядом с Валерой.

— Разреши?

Валерий слегка прищурился и пожал плечами:

— Только осторожно.

Дан принял автомат, и мускулы на его руках вздулись. Он перебросил оружие из одной руки в другую и прищелкнул языком:

— Тяжелый…

— Хорошая штука, если уметь с ней правильно обращаться, — заметил Валера. Дан продолжал вертеть в руках автомат. Он поворачивал его и так, и этак, включал и выключал прицельный луч.

— Тебе показать, что к чему? — осведомился Валерий, доедая свой порцию.

— Это лишнее, — отозвался Дан, внезапно вскинул автомат и сверкающим свистящим лучом отсек от полусухой ели все ветки по правую сторону от ствола. Да так, что ни один сучочек не торчал над поверхностью.

— Ничего себе, — пробормотал Олег.

Дан выключил автомат и вернул его Валерке.

— Однако, это было неплохо, — усмехнулся Валера. — Показывать тебе, действительно, было бы лишним.

— Мне уже все было показано. В свое время, — произнес Дан и внимательно оглядел всех нас. — Скажи, Валерий, ты специально это сделал?

— Что? — уточнил Валера.

— Снял блоки с моей памяти.

— Черт возьми, я думал, что у меня ничего не вышло, — пробормотал Валерий.

— Успокойся, вышло, — ответил Дан.

Я смотрела на него и удивлялась железным нервам этого юноши и его самообладанию. Держать информацию до удобного случая — это качество необходимо в его положении, и он с честью продемонстрировал, что этого качества у него с избытком.

— Надеюсь, что прежде чем я увижусь с тем самым Юрием, на которого вы все работаете… — начал Дан, но Олег резко оборвал его:

— Не на которого, а вместе с которым мы работаем…

— Пусть так, — согласился Дан. — Так вот я хотел бы, чтобы прежде, чем я с ним увижусь, мне разъяснили все, что мне до сих пор неизвестно…

— Даже так? — усмехнулся Валерка. — Разрешите полюбопытствовать, с кем имеем честь?..

— Можете отбросить свои сомнения, тем более, что вам самим они давно надоели, — уверенно заявил вороненок. — Я младший сын иерарха Варскеля, Тарон.

Олег подозрительно посмотрел на меня, затем на Валерия и уточнил:

— Я, кажется, проспал что-то важное?

— Это касалось только меня, — отозвался Дан. — Я все вспомнил, но надеюсь, что вы поможете мне с информацией.

— Конечно… конечно, Тарон, — я дернула его за куртку. — Сядь, у нас к тебе тоже есть вопросы.

Дан сел на прежнее место. Пока он усаживался, Гудри попытался скрыть свое повышенное внимание к автомату Валерия, но не успел, и получил от брата подзатыльник.

— Тебя тоже воспитывали такими методами? — поинтересовалась я.

Тарон усмехнулся:

— Барнель был добрейшим человеком. Не зря, видимо, отец именно ему доверил младенца. Варскель понимал, что не каждый мужчина, тем более такой молодой, как Барнель, сможет изо дня в день проводить время с малышом. Ведь мы с ним были обречены на то, чтобы почти всегда быть вдвоем в той глухомани. О нашем местоположении знали только двое-трое доверенных лиц, которые время от времени доставляли нам все необходимое и держали Барнеля в курсе событий…

Тарон замолчал и задумался о чем-то. Его лицо было светлым и немного грустным.

— Он был для меня отцом, матерью, нянькой, врачом, учителем, тренером… И я был согласен на все эти его роли. Единственное, чего я ему не позволял — быть моим слугой. Он научил меня не только всему, что должен был знать любой мальчишка двенадцати лет, но он настойчиво твердил мне, что я из рода Вебстера, и даже если я никогда не стану иерархом, я навсегда буду принадлежать Династии. Барнель рассказывал мне всю историю Первого мира, и все то, что происходило вокруг Варскеля и его семьи. Еще тогда, давно, я знал имена своих друзей и своих врагов. Барнель должен был уберечь меня, поэтому старательно прятал и от тех, и от других… И, черт возьми, он сделал это, хотя и весьма своеобразно…

— Он действительно спас тебя. И хорошо, что мы нашли тебя раньше, чем Даррина… — вставил Валера.

— Нет, наверное, нашла меня раньше она. Это ее люди выследили наших связных и прошли по их следам до самого нашего убежища. Все, что смог тогда Барнель, это отбиться от убийц и подняться в воздух на вертолете. Он был тяжело ранен, но не сказал мне этого и не подсказал, как можно было ему помочь. Если бы он положился на меня, я смог бы его спасти, но Барнель рассудил по-своему. Этот парень почти полжизни провел со мной, но все же считал меня ребенком, не доверился напоследок, — грустно сказал Тарон. — Я и был, конечно, ребенком. Но я все теперь вспомнил. Барнель — это человек, за смерть которого Даррина ответит мне. Благо человечества Первого мира это, конечно, серьезно, но у меня есть личные счеты. Составим себе список претензий к этой даме…

Оглянувшись на Гудри, Тарон рявкнул:

— Что расселся, не видишь, люди в путь собираются, что, тебя ждать должны?! Гудри лихорадочно засуетился, собираясь. Через минуту мы снова выступили в путь.

Глава 3

— Но это же глупо! Это бессмысленно! Надо же правильно выбирать между традицией и здравым смыслом! Я ничего не могу понять! — Тарон в досаде шлепнул ладонью по бревенчатой стене и болезненно сморщился.

Юра покачал головой:

— Да пойми же ты, наконец, хотя бы одно: мы не диктуем людям, как им следует поступать. Мы всего лишь поступаем так, чтобы они приняли нас без внутреннего сопротивления. Да вся Иерархия прекрасно знает в лицо Виллена, и знает, чем я отличаюсь от него. Я для них никто. Несмотря на то, что весь Виллен с потрохами сидит во мне…

— Да какая разница, как ты выглядишь?! Ты все равно самый настоящий потомок Вебстера! Даже если бы ты им не был, Первый мир будет самым идиотским миром, если откажется повиноваться тебе! — не сдавался Тарон. Как можно променять тебя, Юрий, на такого мальчишку, как я?!

— Законы жизни общества для людей Первого мира священны. И даже те, кого они не устраивают по соображениям личной выгоды, не в силах ничего сделать вопреки этим законам. Возможно, я был бы хорошим иерархом, — Юрий невесело усмехнулся, вспоминая видимо, свою первую попытку пребывания у власти, — но тем не менее, иерархом Первого мира будешь ты, Тарон. Ты можешь думать обо мне все, что захочешь, но для нас с Рэстой ты — наш младший брат, а для всего Первого мира ты единственный законный иерарх.

Тарон замахал руками:

— Замолчи, все, не хочу больше! Я не против того, чтобы стать тем, кем ты хочешь меня видеть, Юрий, но мне не хочется всю жизнь управлять придурками, которые выбирают себе власть по принципу монархического наследования!

— Боюсь, что тебе придется! — повысил голос Юрий. — Тем более, что в твоем случае этот выбор вполне удачен!

Они стояли друг перед другом, как два петуха. Несмотря на то, что они были знакомы дней десять, более неразлучных людей трудно было найти во всем стане новоиспеченной Юркиной армии. И не было двух более отчаянных и непримиримых спорщиков. Юра практически всегда умудрялся переубедить Тарона, но если Тарон покидал поле словесной битвы относительно свеженьким и убегал снова натаскивать Гудри или тренироваться вместе с ребятами, то Юра после таких столкновений садился куда-нибудь в угол и обессиленно молчал, приходя в себя.

Вот и сейчас, пробормотав что-то, Тарон умчался, хлопнув дверью.

— Ну, Рэста, это не человек, а ураган какой-то, — Юрка встряхнулся и потряс головой. — Как все-таки здорово, что ты его нашла, спасибо тебе.

— Чистая случайность.

— Разумеется. Как и все удачи в твоей жизни.

— А у меня были удачи? — удивилась я. — По-моему, что бы я не сделала, ничего не приносило, кроме неприятностей. Никому.

Юра притворился, что не слышит…

Когда мы, наконец, несколько дней назад благополучно добрались до лагеря Юры, я не поверила своим глазам.

Целый военный городок в лесу, множество людей, множество оружия, собранного по различным мирам… Железная дисциплина. Четкие планы обучения и тренировок. Многочисленная армия, разбитая на спецподразделения, владеющие целым комплексом боевых искусств и всевозможных полезных способностей. Подобранные Юрой люди прошли несколько этапов превращения из дикарей в воинов, принадлежащих к высокой цивилизации. Несомненно Виллен знал, что делает, вряд ли кто-то лучше него мог подобрать способ организации войска, программу подготовки и направление вооружения людей. Но никто лучше Юрки не мог бы присмотреть за бывшим иерархом, не позволяя ему терять голову, всегда оставляя ее холодной. Два взгляда на борьбу Первого мира: изнутри и снаружи. Трудно представить себе что-то более эффективное для ведение любого серьезного многогранного дела. Я ни на секунду не сомневалась, что какой бы затяжной ни оказалась борьба с Дарриной, Юрий и Виллен одержат победу. Могли еще оставаться какие-то сомнения, не окажись с нами рядом Тарона… Но глядя на энергичного и умного мальчика, эту надежду Первого мира, сомневаться в чем-нибудь почти не приходилось.

Юрка так резво переключился на Тарона, что я сначала перепугалась, что Валерий окажется прав, и Тарон, почувствовав себя бессловесным инструментом, воспротивится стремительному напору Юры. Но этого не случилось. Быть может, воспитатель Тарона внушил ему соответствующие установки, но скорее всего, смышленный и независимый парень просто был не против поучаствовать в серьезном деле вместе с людьми, которых он за короткое время знакомства искренне зауважал. У Тарона был «дар власти». Уж если он отдавал распоряжения, то их исполняли все: либо это были простые воины, и тогда они подчинялись властному напору и беспрекословному тону приказов Тарона, либо это был кто-то из нас, и тогда очевидная разумность и оперативность предложенного Тароном решения заставляла нас принимать его полностью, хоть внешне это выглядело, будто вороненок отдает нам начальственные команды. На самом деле, если бы мы возмутились несколько вызывающему поведению нашего юного друга, он, скорее всего, охотно сдержал бы свою прыть, потому что всецело признавал верховенство Юрия. Но Юра изо всех сил старался поощрять Тарона и подталкивал его к принятию решений, исподволь умело поправляя нашего нового иерарха, если того заносило в сторону от цели. Цепочка действий в той или иной ситуации, на первый взгляд, не всегда логичная, молниеносно складывалась у него в голове. А решительность при выполнении задуманного просто подкупала. Удивительное сочетание кипящего каскада эмоций при оценке фактов и взвешенного хладнокровия в действии.

Это немного напоминало самого Юрия. Но лишь отчасти, потому что переживания у Юрки лежали глубоко спрятанными от посторонних глаз.

Я видела, что Юра восхищается Тароном. Даже не столько видела, сколько чувствовала. Он восхищался им даже не как своим младшим другом, на которого он возлагал такие надежды, он отнесся к нему, как к сыну. Разница в возрасте между ними была более двадцати лет, Юра уже разменял пятый десяток. Наверное, именно в этом возрасте просыпается некая психологическая потребность быть отцом, если она вообще когда-нибудь просыпается в мужчине. Юрка всегда был одинок, несмотря даже на то, что мы все постоянно окружали его, нуждались в нем и сами пытались стать для него нужными. И сейчас, похоже, Юра получил возможность вылепить из Тарона нечто… нечто отвечающее его высоким запросам. Да, Тарон может стать совершенно независимым, характер его будет ничем не похожим на личность самого Юры, но это будет человек, верно понимающий то, что Юрка делает, ценящий его просто за то, что он вложил в него душу.

Тарон будет другим, но таким его сделает именно Юрка. Он раскроет ему свое понимание жизни и докажет, что выжить в ней можно только не сдаваясь. И только отличая незыблемое от сиюминутного. Не навязывая целей, он научит его правильно выбирать средства во всем разнообразии и многозначности этого понятия. Видимо, брат хотел сейчас именно этого и, видимо, именно это стоит вложить в понятие «быть отцом». Конечно, личность Тарона уже вырисовывалась довольно четко, но кому, как не мне, знать, как общение с Юрой переворачивает человека. А Тарон со всей своей искренностью и горячностью потянулся к Юркеу. И это значит… Да, Рэста, это значит, что тебе пора на покой. Твоя миссия в Первом мире выполнена полностью.

Мы с братом не стали меньше ценить взаимную привязанность. Но он, кажется, осознал, наконец, что я — человек себе на уме, и признал за мной право оставаться именно такой. А я поняла, что он уже не тот, что прежде, и ему не нужна «девочка для битья», на которую можно переключиться, если есть необходимость. Внешне Юрка за эти годы почти не изменился, он просто стал, наконец, выглядеть соответственно возрасту. Была только одна приятная новинка: Юра обходился теперь без костыля. Он только прихрамывал, довольно заметно, но не слишком сильно. Еще одно свидетельство в пользу афоризма, неизвестно в чьей голове родившегося, но мною лично проверенного: «Ты не побежден, пока не сдался.»

Короче говоря, я чувствовала, что могу быть теперь спокойна за брата. Оставалось только пустить ему пыль в глаза, притворившись, что и я совершенно превосходно себя ощущаю в моем теперешнем положении…

Все время, прошедшее с того момента, когда мы ввязались в непривычную, полуфантастическую жизнь Первого мира с ее проблемами, я чувствовала себя так, словно в тягучем и непрерывном сне. Рай и Сылве я вспоминала, как нечто реальное и почти обыденное. Здесь же все было, как в тумане. Я уже почти не понимала, кто я, и что я делаю. Я не понимала, что за люди меня окружают.

Оказалось, что я была права, когда почувствовала невольный протест против того, что Олег стал моим напарником. Чего добивался Юра? Чтобы мы снова сблизились? Он добился того, что мы отдалились совершенно…

Оставив Юру в покое, я прошла в смежное помещение, где Юра оборудовал жилье. Можно было себе представить, что это было за жилье, обставленное так, что комната была похожа на свалку эпох и цивилизаций. Дерево, ткани, пластик, металлы, все понатаскано со всех концов букета реальностей.

Я подошла к своей постели, но не удержалась, чтобы не пойти и не взглянуть на Олега. Тем более, что я только что о нем думала.

Олег лежал, не раздевшись, поверх покрывала. Трудно изживается привычка быть всегда ко всему готовым, не позволяет насладиться жизнью даже тогда, когда для этого есть возможность.

Лицо его было нахмуренным. А потом вдруг стало беспомощным. Затем злым. А через секунду искривилось в болезненной гримасе. Мне показалось, что он хочет проснуться, но что-то ему не дает.

То, что Олег видел во сне, было явно привнесенным. И я могла совершенно безошибочно сказать, кто был этому виной. Осторожно отведя в сторону портьеру, перегораживающую нашу спальню-свалку, я увидела Валерку. Он сидел с ногами на своей постели, склонившись и уперевшись лбом в согнутые колени. Трудно было бы понять, спит он или нет, если бы не его руки. Брошеные на простыню кулаки ритмично сжимались и разжимались, заставляя неровно играть мышцы. Да, если Валера захочет, он может заставить человека спать, не просыпаясь долго, и видеть тот сон, который Валерий решил ему показать.

Медленно и осторожно вернувшись назад, я улеглась на свое место и, расслабившись, пустилась вдогонку за сном, который Валерий насылал на Олега. Если бы я не была уверена, что сон состряпан искусственно, я бы не стала в него влезать.

Я успела как раз на конец той сцены, когда Валерий укорял меня за то, что я слишком несдержанно поддаюсь эмоциям, а я с отрешенным ужасом разглядывала свои обломанные пальцы… Сон шел, как умело срежиссированный и смонтированный фильм. Фильм ужасов. Я видела Катю со стороны, но, тем не менее, снова ощутила в себе все то, что чувствовала тогда… Потом быстро пошли сцены бестолковой суеты, злости и метаний Мариэлы. Валерий показал и нашу с ним встречу в саду, и то, как я была благодарна за браслет, и мою постыдную ссору с Одером в раздевалке, и переломанный труп Мариэлы на дне пропасти… Дальше все пролетело стремительно: немного сцен из прошлого Рэсты, которые Валерий видел, когда прорабатывал аналоги Екатерины, отчаянный прорыв Рэсты в Дерзкий мир…

Все стерлось, и одновременно я услышала звук тяжелых шагов за перегородкой. Олег нашел в себе силы выбраться из сна.

— Извеков! Ты зачем затеял это, сволочь?! — я услышала шуршание одежды и стук каблуков Валерия, спустившего ноги на пол.

— А ты не догадываешься? — холодно отозвался он.

— Я все это сто раз слышал!! Я столько времени проболтался с ней наедине, и она столько раз пыталась мне все это повторять! Зачем ты меня заставил это еще и увидеть?! — отчаянно прошипел Олег, и я представила себе, как он сграбастал Валерия, скомкав в кулаках ворот его рубахи. Он давно мечтал об этом, у него давно чесались руки, и, наконец, Валера дал ему повод.

— Отпусти! — глухо, но грозно предупредил Валера, и очередное шуршание кожаной одежды подтвердило, что Олег все-таки его отпустил.

Несколько секунд ничто, кроме возбужденого дыхания двоих разъяренных мужчин, не нарушало тишину.

— Ты за что мучаешь ее, идиот? — сдержанно спросил Валерий, и было слышно, как он поднимается на ноги. — То, что ты слышал от нее самой, это совсем не то же самое, что видеть это своими глазами, и уж абсолютно не то же самое, что пережить это! Пережить это я не могу тебя заставить, так хоть посмотри!

— Это я ее мучаю? Я?.. — Олег был на взводе. — Может быть, это я убил Катюшу? Может, это я превратил Катю в собаку?..

— Нет, это сделал я, — с болью в голосе отозвался Валера. — А мучаешь ее все-таки ты!

— Катюшу уже никто не мучает! Катя умерла пять лет назад, и никто никогда не заставит меня подумать иначе! Ну и что, что я посмотрел, как умерла девушка, а вслед за нею еще две свихнулись?! Рэста — надежный партнер в бою, решительная, крутая амазонка, но я не обязан ублажать чокнутую девицу только за то, что она помнит обо мне и Кате вещи, которые я никому бы никогда не рассказал, потому что это для меня — личное…

— Середа… Ты же совсем деревянный! — горько сказал Валерий. Неужели у тебя даже глаз нет?

— Вот у меня-то и есть! Я вижу, как она столько лет крутится вокруг меня, смотрит по-собачьи, ждет от меня чего-то, а я ее ненавижу! Она и ты вот подходящая компания! Ты, Извеков, специально убил Катю и протащил ее душу в это корявое чудовище, потому что знал, что только она и сможет тебя выносить!..

Я слушала их, вбирая в себя их перепалку, как что-то к себе не относящееся. Потому что в самом жестоком кошмаре я не могла бы услышать ничего подобного.

— Если бы она не помешала мне тогда, я бы пристрелил тебя, и вот уж о чем я никогда бы не пожалел! — вслед за этими словами Валерий раздались звуки борьбы.

— Я тебе это показал, чтобы ты знал, как страдает эта девочка! — злобно бросил Валерий, когда возня снова попритихла.

— Нет, врешь, парень! — Олег перешел на зловещий свистящий шепот, а напряжение, с которым ему давались слова, говорило о том, что Валерий его тоже, в свою очередь, поприжал. — Ты по-прежнему считаешь себя богом! Ты сам не свой, если от тебя никто не зависит! Ты хотел показать, какой ты добрый и благородный! Как ты самоотверженно помогал Кате! Как ты всюду успевал, чтобы создать видимость своей божественной незаменимости!! Да ты и тогда играл и сейчас играешь! Завлечь и растоптать, а после покормить надеждой с ладони…

Олег уже говорил совершенно свободно. Валерка отпустил его, и не издавал больше ни слова.

— Это ты мучаешь живых и не даешь покоя мертвым! Наконец, ты, Извеков, растравляешь Рэсту, внушив ей, что она — это те девушки, которых ты уже уничтожил! А как же иначе, ведь если она не будет так считать, для кого еще ты будешь незаменимым Валеркой?!..

Только хлопнувшая дверь заставила Олега замолчать. Это был Юрка. Вполне возможно, что в нем еще оставался беспокойный осадок после нашего разговора, и Юра, едва только освободившись, снова захотел поговорить со мной.

В течение всего нескольких секунд брат стремительно вошел в помещение, бросил на меня хмурый взгляд и, подхватив меня под руку, потащил за перегородку. Я не успела даже воспротивиться. Юрка был настолько мрачным, что я поняла: дело куда очевидней — брат, наверняка, подслушал кое-что.

Валерий сидел боком на краю своей постели, отвернувшись к стене и спрятав лицо. Олег, красный, растрепанный, в растерзанной и незаправленной одежде нависал над Валеркой, опершись ладонями о стену. Увидев нас, он оттолкнулся от стены и выпрямился.

— Представляешь, Юрка… — начал Олег, но Юра жестко оборвал его:

— Замолчи! Ты уже высказался…

Олег растерянно нахмурился:

— Откуда ты знаешь?…

— Я почувствовал, что у вас что-то неладно… Вы два болвана, вы даже не посмотрели, одни вы или нет… Вас услышал не только я…

Валерий резко поднял голову и оглянулся. Его глаза были пустыми и остывшими. Он встал, взял с постели свою безрукавку и пошел к выходу. Я заступила ему дорогу. Он послушно остановился, по-прежнему не издавая ни звука.

— Почему ты не защищаешься? — спросила я.

— Зачем? — с ледяным равнодушием отозвался Валера.

— А затем, что, не защищаясь, ты соглашаешься с ним!

— Юрий, — вместо ответа мне Валерка повернулся к Юрке. — Разреши мне уйти.

— Куда? — уточнил Юра.

— Все равно куда. В Каменный мешок. Или домой, в Дерзкий мир…

— Не разрешаю, — резко ответил Юра. — Ты мне еще нужен.

Забросив безрукавку за плечо, Валера почти бегом выскочил из дома.

— Интересно, зачем он тебе еще нужен? — возмутился Олег. — С тем, чем он занимался, справится и Марсен!

— Да, он мне не нужен. Но я его не отпущу.

— Почему?! — Олег яростно взмахнул руками.

— Потому что нашими с тобой стараниями в Дерзком мире объявлена охота на Извекова. Его сразу же схватят, и ничто его не спасет, — хмуро пояснил Юрка.

— Вышка ему будет гарантирована.

— Ну и поделом! — завопил Олег.

— А теперь послушай меня, — Юрка приблизился к Олегу и толчком в плечо заставил его сесть. — Ты многого еще не знаешь, но ты, наверное, кое-что помнишь из райских дел… Какова была зона действия Рая?

— Километра три, — пробормотал Олег.

— А до Кепы — двадцать. Александр Извеков не мог довезти меня до больницы в Кепе, потому что он, как зомби, не мог отъехать от Сылве дальше, чем на три километра…

— Так что?… — по лицу Олега было видно, что он сбит с толку.

— А то, что до больницы меня вез Валерий.

— Откуда ты знаешь? — Олег недоверчиво нахмурился.

— Юрий не знал. А Даррина видела своими собственными глазами. И еще видела, как Валерий потом проделал со своим братом-зомби хитрую многочасовую операцию по изменению воспоминаний. Александр после внушения был искренне уверен, что это проделал именно он, Гайл до сих пор так и считает…

Олег вскочил и всплеснул руками:

— Но почему?!

Юра пожал плечами:

— Просто тогда Валерию случалось выворачиваться из-под давления Даррины. И он сделал все, что мог в этой ситуации… Поэтому, когда сейчас Валерий сказал, что ты не имеешь право судить о его внутреннем состоянии, он был абсолютно прав.

— Так что, из-за того, что в случае с тобой он вывернулся, я должен простить ему все остальное?! Я должен простить ему вот это?! — и Олег ткнул пальцем в мою сторону…

— А вот об этом я с тобой даже разговаривать не хочу… — гневно начал Юра. Я повернулась и пошла прочь. Мне не хотелось еще раз выслушивать, кто я такая, и насколько сильно моя корявая физиономия действует на нервы Олегу.

Я поняла, наконец, что возмущало и мучило меня в личности Олега Середы. Название этому вполне определенное — жестокость. Наверное, не все люди достаточно сильны, чтобы не вываливать на других все свои муки и гнев. Наверное, для того, чтобы простить или хотя бы отказаться от мщения и травли, нужны великодушие и сила. Люди, не имеющие по-настоящему ни того, ни другого, легко становятся жестокими. Особенно в отношении тех, кто прямо или косвенно виноват в страданиях близких людей, слабый человек не может быть объективным, а значит, ведет себя жестоко.

Олег сломался. Сначала это выглядело просто, как расшатанные нервы, но потом оказалось, что он навертел на свои несчастные мозги много всякой чепухи, и не мог и не хотел ее скинуть. Эта чепуха не давала жить ему, а он присвоил себе право не давать спуску и всем остальным, жестоко и неудержимо.

Возможно, что я тоже неправа, и стоит простить друга за его слабость и жестокость. Слабость прощать трудно, но я была бы готова сделать это, если бы все свои оценки Олег мог попридержать. Я не стала бы никогда требовать от Олега, чтобы он изменил мнение о Валерке. Но неумение и нежелание Олег разглядеть, что объект его ненависти уже сломлен и раздавлен, и вслед за этим неоднократные яростные попытки бить лежачего надломили во мне прочный, казавшийся незыблемым стержень — мое трепетное отношение к Олегу…

Я вышла из дома на тренировочную площадку. Уже в полной темноте по площадке кто-то бегал, звенело оружие. Вглядевшись, я заметила Тарона, Гудри и еще нескольких молодых воинов, они азартно фехтовали, гоняясь друг за другом. Слышались возбужденные вскрики и короткие команды Тарона. Уже который день подряд я видела вокруг Тарона одни и те же молодые лица. Судя по всему, юный иерарх отбирал себе тех, на кого впоследствии собирался положиться, и предпочитал сам их тренировать.

Я осмотрелась, но Валерки нигде не было видно. Я беззвучно позвала его, но ответом мне было молчание. Я не отставала. А знала, что он слышит мой зов. Но он упорно молчал. Если бы мне точно знать, в какую сторну он пошел, направленный импульс пробил бы брешь в его отчаянной защите. Но, чтобы мой панорамный зов не просто сообщал о моем желании поговорить, а прорвался в сознание Валерия, мне нужно было бы войти в такое глубокое медитативное состояние, из которого потом можно было вовсе не выйти. Это малоприятное положение было уже мной проверено на личной практике. Сила и способности сознания имеет, к сожалению, границы, не зависящие зачастую от человека. Это как рост: лопни, но, если захочешь стать выше на полметра, вряд ли горячее желание поможет тебе. Я выругалась про себя, в надежде, что если Валерий и не услышит, то почувствует, что я думаю по поводу его нежелания отвечать мне.

Я пошла прямиком через площадку, на которой продолжали резвиться Тарон со своей командой.

Когда я поравнялась с их плотной вопящей, визжащей группой, от нее отделился высокий силуэт с короткой рапирой в руке и, издавая грозный клич, бросился на меня. Тарона я узнала сразу же. Распаленный своими забавами, он, возможно, хотел просто пошутить, но настроение у меня было нешуточное. Я выхватила свой кинжал, тот самый, из лесного арсенала Тарона, и встретила его выпад, намеренно подставляя свое оружие поперек скользящего движения клинка рапиры. Мне было физически трудно удержать руку и не опустить ее вниз под сильным напором Тарона, но чутьчуть изменив наклон кинжала, я заставила Тарона скользнуть вслед за своей рапирой и потерять точку опоры. Он упал на бок, не выпустив из руки оружие, но мой кинжал уже пронзил его широкий рукав и пригвоздил прыткого нападающего, до рукоятки вонзившись в землю.

— Не рыпайся, мальчик! — я пошла прочь, оставив Тарону самому подниматься с земли.

Через несколько секунд он меня догнал, загородил дорогу и протянул кинжал.

— Никогда не шути так, потому что тебя могут неправильно понять, сказала я, принимая оружие и отправляя его обратно в ножны.

— Да уж, хорошо еще, что моя шутка стоила мне только прорезанной куртки, — хмыкнул Тарон, и стал серьезным. — А что ты такая дерганная?

— Ты не видал Валеру?

— Он пошел к оружейному складу. И он был расстроен.

— Как ты это разглядел в темноте и посреди своих игрищ?

— Ну, знаешь, даже в бою нужно видеть, что вокруг тебя происходит… Валерия я узнал, а то, что он был не в себе… Да он просто разбрызгивал вокруг себя слезы… Я уже и раньше однажды воспринимал такое состояние…

Я пошла в направлении оружейного склада, но Тарон опять догнал меня и схватил за руку:

— Погоди… Наверное, я должен кое-что тебе сказать…

— Давай в другой раз, Тарон. Меня сейчас беспокоит кое-что другое…

Тарон нетерпеливо топнул ногой:

— Но мне нужно непременно выяснить, насколько я прав в своих подозрениях!

Я остановилась:

— Ну, выкладывай! Только ближе к делу и без предисловий.

— Ты самый лучший сканер в окружении Юры, включая и его тоже…

— Во-первых, Валерий ничуть не менее способный сканер, во-вторых, я просила без лишних проволочек!

Тарон успокаивающе поднял обе ладони и отозвался скороговоркой:

— Все, все, Рэста, я понял… Видишь ли, через меня время от времени проходят какие-то странные токи… Это напоминает контакт, но если это и так, то этот контакт мне не предназначен… И тем не менее, я его чувствую. Но не могу определить ни источник, ни адресат. Тем более, что связь идет в обоих направлениях, и все время через меня…

— Это похоже на Даррину?

— Не очень, только отчасти, — неуверенно сказал Тарон.

— Ну конечно, мальчик, конечно, отчасти, раз в переговорах постоянно участвуют двое… — я видела, как возмущенно нахмурился Тарон при слове «мальчик», но он, как видно, признавал за старшей сестрой, убеленной сединами, право так называть себя. — Я думаю, что это не случайно идет именно через тебя. Скорее всего, Даррина, не имея пока возможности физически дотянуться до тебя, обрабатывает кого-то здесь в надежде убрать тебя чужими руками еще до того, как мы переберемся к ней на задний двор… Думаю, что тебе не стоит шататься в гуще незнакомых тебе людей. Лучше побереги себя и не бывай нигде один…

Тарон хмыкнул, потому что, как все горячие и уверенные в себе люди, даже не рассматривал возможность, при которой он сам не смог бы вовремя избежать опасности без посторонней помощи.

— Второе, — продолжала я, — Немедленно расскажи об этом Юрке. И третье: как только ты почувствуешь это снова — найди меня и мы попробуем вместе с этим справиться. Ты тоже довольно силен, а со временем ты разовьешь свои способности до уровня не ниже, чем у Валерия.

— Меня беспокоит не угроза моей жизни, с этим я как-нибудь справлюсь, а то, что Даррина может свить нам здесь шпионское гнездо, а мы даже знать об этом не будем, — Тарон был очень взволнован.

Я, в свою очередь, могла бы успокоить его, сказав, что все это пустяки, но его рассказ говорил за то, что до пустяков далеко. Даррина действовала очень тщательно и осторожно, ведь подумать только: ни я, ни Валерий, который знал ее саму и ее приемчики, как свои, даже не заподозрили, что Тарона обрабатывают у нас под носом. Нужно было непременно выяснить, кого облюбовала наша давняя и неумолимая соперница. К тому же не один Тарон был для нее объектом домогательств. Мне она даже в лицо обрисовала мое, по ее мнению, плачевное будущее.

— Все это очень серьезно, мальчик. Поэтому будь начеку.

Он кивнул и, уже развернувшись, заметил:

— Спасибо за урок. Я запомню этот прием.

— На здоровье, — я поспешно пошла туда, где размещался оружейный склад. На самом складе Валерке делать было, во-первых, нечего, а во-вторых, наш главный оружейник Гайл в это время уже был где-то далеко, поэтому Валерку просто не пустили бы в помещение. Он должен был быть где-то рядом, в лесу или в деревне, которая размещалась совсем близко от лагеря Юры. Оттуда Юрка набирал первых своих последователей, и оттуда стараниями своих новых союзников снабжал свою армию всем жизненно необходимым.

На себя Юра взвалил, как всегда все самое трудное. Кроме общего руководства, он держал в своей голове еще массу конкретных задач, которые ему раньше не на кого было переложить. Сейчас, когда из Диких Земель подоспели мы с Олегом, Юра собирался поручить мне сканерскую разведку, а Олег, по его планам, должен был вплотную заняться индивидуальной физической и боевой подготовкой воинов, как только он сам освоит все дополнительные виды оружия, не знакомые ему до последнего времени.

Себе и Тарону он оставил стратегию, полностью переключив Валерия на двери, Гайла на снабжение вооружением, а Марсена на оперативно-тактические рейды. Все, таким образом, оказывались при деле, их вполне достойном.

Значит, мне, как сканеру-разведчику, и надлежало разобраться с непрошенными гостями, свалившимися на Тарона в виде непонятных безадресных контактов. Хотя они были безадресными и непонятными только для Тарона, поскольку вороненок был еще слишком неопытен и неискушен в излишествах невербального общения. Все это было поправимо, и главное теперь состояло в том, чтобы обеспечить Тарону возможность набраться недостающего опыта. Даррина со своими планами могла лишить мальчика такой возможности, а меня шанса помочь ему.

Я уже миновала оружейный склад — длинный ангар со множеством дверей, окруженный толпой патрульных. Командир наряда не преминул поинтересоваться моей персоной, но едва разглядев меня, поспешно склонился в поклоне. Я была не просто одна из тех, кто готовил их к борьбе, я была сестрой иерарха Тарона. Рассказывая людям Континента, кто они и за что борятся, Юрка не отметал нелепые на взгляд стороннего наблюдателя условности, которыми жил цивилизованный Первый мир. И те люди, которых он уже собрал здесь вокруг себя, уже почти совершенно были похожи на тех простолюдинов из Иерархии, с которыми мне уже довелось иметь дело. Они владели тем же оружием, что и люди Иерархии, они уже считали законы Первого мира своими законами, они знали, какие последствия будет иметь для Континента победа Тарона. Они, действительно, шли на борьбу с открытыми глазами.

— Мне нужен Валерий, — сообщила я командиру наряда.

— Сначала мне показалось, что он направился в деревню, но потом я слышал крик птиц у озера, — отозвался воин и проводил меня прощальным поклоном.

Я сразу же свернула в лес. Подлесок здесь был сухим и невысоким, поэтому идти было нетрудно даже в полной темноте. Я не стала зажигать фонарик, но в этот ночной час человека действительно можно было легко засечь, потому что стоило кому-то неосторожно потревожить тишину, как лесные птицы поднимали шум. Поэтому Валерка, сидя в своем убежище, наверняка, уже мог обнаружить, что к нему кто-то приближается.

Я вышла к небольшому и тихому лесному озеру, поросшему камышом. Сей час, зимой, это были сухие темные, довольно толстые ветки. Каждый торчащий из воды ствол создавал вокруг себя незаметный глазу изгиб водяного слоя и ломал отраженный свет. Из-за этого в свете луны вся поверхность озера смотрелась не как ровная гладь, а как шершавая кожица гигантского мятого мандарина, распластанная по земле.

Несколько древних толстых деревьев нависали над водой. В их тенях мог укрыться от постороннего взора не один человек, а целый отряд. Я приблизилась к самой воде и побрела по влажному крупному песку.

— Валера, где ты? — я окликнула его негромко, поскольку даже негромкий голос в этой тишине раздавался отчетливо. Валерий не мог его не слышать. Но он делал вид, что все-таки его не слышит. Я попробовала снова поймать те самые брызги слез, которые отметил Тарон, но защита самого талантливого из сканеров была совершенно непробиваема.

— Валерка, прекрати сейчас же!

Ответа не было.

— Валера, я не могу кричать на весь лес о наших проблемах. Избавь меня от необходимости делать это.

— А почему, интересно, я не могу хотя бы до утра побыть совершенно один? Почему ты считаешь, что должна непременно бежать следом, чтобы утешать меня? — равнодушно откликнулся Валера.

Я пошла на его голос и вскоре увидела его сидящим у самых корней огромного дерева. Смотрел он на меня невесело и даже немного раздраженно.

— Больно мне нужно тебя утешать, — проворчала я. — Нужна консультация.

Он удивленно поднял брови:

— То есть?

— То есть дело плохо… — и я рассказала весь разговор с Тароном слово в слово.

Валера молча слушал, кроша в руках засохший камыш. Мусор засыпал ему одежду, невесомые одиночные пушинки застряли в его волосах. Когда я закончила, он продолжал молчать.

— Что скажешь, Валера?

— Ты дала ему верные советы. Нужно только удостовериться, что он рассказал все Юрию. Орешин должен позаботиться о безопасности иерарха. А когда Тарон позовет тебя для исследования, мне тоже стоит подключиться, задумчиво сказал Валерий. — Подобные фокусы Даррины могут дорого нам стоить. Я, конечно, знаю, что ты прекрасно владеешь вопросом, но мне страшно оставлять тебя с ней наедине.

— Я и пришла к тебе в расчете на помощь, потому что не представляю, что мне под силу разобраться в ситуации без тебя.

— Да? Жаль, Середа не слышит. Он бы вскочил, тыча в нас указующим перстом, и завопил бы: «Я же говорил, говорил, он поставил ее в полную зависимость от себя!» — Валерий довольно точно передал интонации Олега.

— Ну, если ты собираешься оправдаться перед Середой и доказать ему, что ты — это не ты, то ради Бога, я одна буду помогать Тарону, потому что отдать его на съедение Даррине я не могу и не хочу. А ты сиди под деревом и посыпай голову пеплом! Может быть, Середа будет тобой доволен!

Я повернулась и пошла обратно. Ну, Валерка, как долго ты будешь колебаться, прежде чем побежишь меня догонять? Секунд десять?

Он настиг меня куда раньше и, молча, пошел рядом, положив руку мне на плечи.

— Будем считать, что я тебя неправильно поняла, дружище, — произнесла я. Вдруг Валерка выпрямился, отпустил меня, прислушался. И действительно, стоило лишь немного сосредоточиться, как стали слышны приглушенные стоны, сдавленные вскрики и звякание холодного оружия. Я слышала все эти звуки секунд десять, затем все либо стихло, либо удалилось…

— Где это? — Валерий потянулся к кобуре. Он пристрастился к лазерному оружию Первого мира и теперь совершенно не признавал ничего другого, хотя свой тяжелый автомат он оставил на потом, и теперь при нем был только небольшой пистолет.

— Здесь странное эхо, но вряд ли это где-нибудь в лесу. Какая-то заварушка у оружейного склада, это точно…

— Стоит поспешить, — бросил Валерка и помчался вперед. Догнать его было сложно, он двигался с проворством зверя, легко преодолевая все лесные препятствия. Не теряя времени и боясь отстать от него, я летела следом, не соображая, куда я ступаю, и только ветер свистел в ушах, да легкий звон раздавался где-то поблизости… Чья то боль протекла через меня стремительно и растаяла, похоже, вместе с чьей-то человеческой жизнью…

Мы выскочили на лесную дорогу почти одновременно, и уже здесь, на ровном месте, я быстро опередила Валерку. Выбегая из лесу к оружейному складу, я поняла, что еще полминуты — и мы опоздали бы.

Несколько человек лежали вокруг здания в совершенно определенных позах — они были мертвы. Это были наши люди, воины Юркиной армии. Трое неизвестных в длинных куртках с объемными капюшонами пытались отпереть одну из многочисленных дверей склада, причем двое копались над замком, а третий стоял возле них с обнаженным окровавленным клинком и осматривался вокруг. Ночная темнота не давала точно рассмотреть напавших на караульных, да и при свете это было бы затруднительно сделать: бесформенные зимние куртки, огромные капюшоны не позволили бы разглядеть их лица и фигуры.

Я и тот человек с обнаженным клинком заметили друг друга одновременно. Человек не издал ни звука, но тем не менее, его помощники, как по команде, оторвались от своего занятия и тоже выхватили оружие. Но это были уже не шпаги и не кинжалы, которыми и была почти бесшумно перебита охрана. Это было огнестрельное оружие. У меня в руке уже был старый добрый револьвер из Дерзкого мира, который я выпросила у запасливого Валеры.

Мы с Валеркой выстрелили почти одновременно. Один из незнакомцев упал, остальные двое, почему-то не открывая огня и не пытаясь даже приблизиться к нам для ближнего боя, повернулись и рванулись обратно в темноту. Я сделала уже несколько прыжков вслед за ними, но Валера безмолвно полоснул по моим возбужденным мозгам: «Катя, стоит ли? Ты их все равно не идентифицируешь в общей массе!»

Я остановилась и вернулась к нему. Валера осматривал тела, лежащие вповалку вокруг склада.

— Все заколоты, четкими, рассчитанными ударами, — наконец сделал Валера вывод из своих исследований. — Никаких лишних порезов. Значит, никакой борьбы не было.

— Если эти бедняги подпустили кого-то так близко к себе, не подняв тревогу и не успев даже подготовиться к защите, значит, им даже в голову не пришло, что пришедших можно опасаться, — заметила я.

— Разумеется. Это были свои, — горько сказал Валерка. Он присел над убитым незнакомцем и перевернул его вверх лицом. Куртка мертвеца была прожжена лазером Валерия. Лицо человека ничего мне не сказало, но Валера нахмурился и выругался сквозь зубы.

— Что, Валера, ты его знаешь?

— Это один из тех, кто занимается сбором вооружения… Он несколько раз был с нами в рейде. Не удивительно, что охрана ничего не заподозрила, они все каждый день работают вместе. Даже меня они не пустили бы, но этого парня, а также того, что этими двумя командовал… — Валерка осекся и замолчал. Я поняла, что его очередные выводы жгут ему язык.

— Гайл? — несмело предположила я.

— Это невозможно… — Валерий сник, плечи его опали, он закрыл глаза ладонью и лихорадочно соображал, искал аргументы в пользу того, кому всегда доверял, как себе. — Господи, ну заклинило меня, честное слово… Не может Александр быть предателем, нет у него мотивов… А даже если и были бы… он смог бы взять оттуда или оставить в помещении все, что угодно, в любое время, ему незачем было бы устраивать резню…

— Валера, успокойся, это не Сашка! — мысли мои, наконец, сошлись в одной точке, и я поняла, что у меня есть недостающий Валерию аргумент. Гайл все еще не вобрал в себя всех своих частиц… Он не может пока использовать телепатию, ты сам это знаешь. А тот бандит с клинком, он же не произнес ни слова!..

— Он командовал ими мысленно! — выкрикнул Валерий и с размаху впечатал свой кулак в собственную ладонь. — Ты молодец, Катя. Я от ужаса совсем ничего не мог сообразить…

Он покачал головой, глядя на мертвого предателя, и с облегчением выдохнул.

— Вот только как нам справиться с этим осиным гнездом Даррины? — проговорил он.

— Ты думаешь, у этого события уши тоже растут из Иерархии?

— Практически не сомневаюсь, — сказал Валерка и встал на ноги. — И предатель ходит рядом с нами, получает информацию от Даррины и передает ей свою, пытается осуществить какие-то конкретные замыслы, и он настолько талантлив в своих способностях заметать следы и не выдавать себя даже таким сканерам, как мы с тобой, что мне как-то не по себе… — заключил Валера. Ладно, Катя, вызывай сюда всех твоих…

— Моих? — переспросила я.

— Наших, — поправился Валерка. — Не стоит терять времени…

Пока я докладывала брату о происшествии, Валерий стоял, задумавшись, и я чувствовала его взвинченное и озабоченное состояние. Но и я тоже была не в лучшей форме. Казалось, что это не от самого Валеры исходят такие волны, а мои собственные переживания отражаются от него, как от зеркала и, снова вернувшись ко мне, обрушиваются на меня вдвойне.

Глава 4

— Валерий сообщает, что дверь на Континент взорвана, — Юра подошел к нашему тесному кружку у костра. — Теперь, когда его группа будет с нами, мы начнем переход через ту дверь, которую Марсен подготовил.

Никто не возразил. Все очень устали и теперь сидели и лежали кто на чем, совершенно обессиленные. Я только что закончила допивать свой чай и теперь мне хотелось прислониться к чему-нибудь мягкому и закрыть глаза. Тем более, что пейзаж вокруг не располагал к тому, чтобы им наслаждаться.

Оставалось только удивляться тому поразительному месту, которое Марсен разыскал для нашего перехода. Он потратил много времени, чтобы найти такой промежуточный мир, где две двери: на Континент и в Иерархию были бы сравнительно недалеко друг от друга. Но самое главное, найденный им путь пролегал через совершенно безлюдный мир, можно было пропускать сквозь него несколько тысяч человек и не опасаться посторонних глаз, клинков и стволов…

Был ли вообще этот мир обитаемым? Кто знает. Биоэфир был совершенно пуст. Да и на взгляд трудно было предположить, что в этом месте могла остаться живая душа, хотя, возможно, определенное время назад этот мир мог выглядеть совершенно иначе. Сейчас же на поверхности земли лежал слой пепла, и толщина этого слоя не поддавалась измерению. Пепел носился и в воздухе, клубы его кружились над дорогой, проложенной нами между двух огромных котлованов, по дну которых медленно и величаво текли странные реки.

Совершенно черная бугристая поверхность этих рек не была жидкой в привычном понимании этого слова. Правда, она текла, но текла медленно, как вытекает из банки очень густое варенье. Они, эти реки, и были похожи на текущее варенье, черное и пригоревшее. Местами черная корка поверхности разъезжалась, и в разрывах светилось красное огненное марево, способное, наверняка, в секунду расплавить даже рухнувший в такую реку самолет. Все это было похоже, как сказал Юра, на вулканическую лаву, но вулканов в том виде, в котором я их представляла себе, не было: ни конусообразных вершин, ни бесформенных разломов в горах. Лава текла и текла, оставляя на возвышениях плоские, засыпанные пеплом участки земной поверхности, по которым можно было пробраться людям.

Идти было трудно. Температура в Мертвом мире после зимней свежести Зеленого Пояса была слишком высокой. Люди задыхались, покрывались потом, ноги вязли в мягком пепле. Невесомый седой пепел не только пачкал руки, лица, одежду, он еще и набивался в глаза, в рот, казалось, что легкие изнутри уже выстланы пепельным ковром. Хорошо еще, что предусмотрительный Юрка давно уже предполагал, что путь перехода может пролегать в месте совершенно невыносимом, поэтому и задумал и подготовил заранее опорные базы в Иерархии и арсеналы с вооружением. Люди шли практически налегке, и все равно были измотаны. Видя, что силы у всех давно на исходе, Юра объявил привал.

Сам Юра бродил от костра к костру, на которых люди подогревали себе еду и воду, о чем-то расспрашивал, и никак не мог дойти до нашего кружка. То, что он дошел до нас только тогда, когда появилась добрая весть от Валерия, объяснило все: Юрка просто до безумия переживал за исход своего предприятия, особенно сейчас, когда проникновение Даррины в нашу среду приобрело такие явные и угрожающие формы. События у оружейного склада здорово выбили его из колеи, и мне едва удалось убедить его, что Гайл совершенно не виноват в случившемся.

Сообщив нам о близком прибытии Валерия, Юра присел рядом со мной и взял протянутую Тароном кружку.

— Ну что, Рэста, ничего нового? — тихо спросил он меня.

— Насчет чего? — уточнила я, хотя знала, о чем он.

— Что подозрительного в эфире?

— Ничего. Тарон тоже молчит.

— О чем? — равнодушно произнес Юрка, прихлебнув чай.

— О своих безымянных контактерах.

— Что-о? — Юрка отставил в сторону кружку. И я поняла, что Тарон смолчал о нашем с ним разговоре. Я беззвучно призвала Тарона и, хорошенько обругав его, приказала немедленно объяснить все Юрке. Несколько минут я молча наблюдала за их лицами. Тарон к концу их мысленного обмена любезностями выглядел очень виноватым, а на Юрку вообще страшно было смотреть, это был лучший образчик Юрия Орешина шести-семилетней давности, тех времен, когда любое неповиновение вызывало у него не просто возмущение и протест, а бурный приступ ярости.

В конце концов Юрка вскочил на ноги и резко дернул меня вверх, чуть не порвав одежду.

— А ну-ка, пройдем со мной! — процедил он мне сквозь зубы и, видя, что Тарон тоже встает, гневно прошипел: — Тебя я не приглашал!.. Вы, все, следите, чтобы наш драгоценный иерарх передвигался только с эскортом!

Я покороно отошла за братом на расстояние, обеспечивающее конфиденциальность беседы. Но наш разговор было трудно назвать беседой. Минут пять я выслушивала, что конкретно думает Юра о моем преступном легкомыслии. Он жестко и злобно выговаривал мне, как нашкодившему щенку, едва удерживая себя от срыва на банальную грубую брань.

— Я была уверена, что он все тебе рассказал, — попробовала оправдаться я, — К тому же, он совершенно не отказывался это делать.

— Сестренка, ему всего-то около двадцати лет, что он может понимать о настоящих опасностях! Ему-то я не удивляюсь, но вот от тебя я такого не ожидал!

— Он молод, но у него куда больше мозгов, чем было у меня в его возрасте, не надо преувеличивать его беспомощность! — понимая, что спокойные увещевания только разжигают гнев брата, я тоже перешла на агрессивный тон.

Юрка потрогал с опаской валун, рядом с которым стоял, и тяжело присел на него. Я осталась стоять и смотреть на то, как он пытается примириться с моими словами.

— Наверное, я точно старею, — вдруг усмехнулся он. — Чем дальше, тем мои друзья все больше и больше кажутся мне беспомощными детьми, и я прихожу в отчаяние от того, что не могу уследить за всеми сразу и уберечь каждого…

Пока он произносил это, его правая рука расстегнула куртку, и ладонь, проскользнув на грудь, прижалась к сердцу. Юра зажмурился и побледнел. Я испугалась и бросилась было к нему, но брат предостерегающе поднял руку и приложил палец к губам:

— Все, все… Тихо, не делай резких движений!

— Это ты не делай резких движений! — от страха за него я сама разозлилась на весь свет. — Всех уберечь хочешь, а о себе ты подумал?! Вот о том, до чего ты себя довел, я точно не забуду рассказать всем, кого это касается!

— Не ори, — мрачно проворчал Юра. — Ничего страшного. Здесь просто слишком жарко и душно…

— Угу, и еще слишком опасно, а сестра слишком легкомысленна, а иерарх слишком самоуверен и беспечен, а шпион слишком силен и опытен… — взялась перечислять я, — Да к тому же еще кто-то, известный нам обоим, слишком много курит!

Юра резко оборвал меня:

— Рэста, замолчи!

Он уже вынул ладонь из-за пазухи, но я подозревала, что он сделал это для того, чтобы не пугать меня. Губы у него были, по-прежнему, серые и сухие. Я очень мало общалась с ним даже сейчас, когда мы были с ним вместе, откуда мне было знать, что с ним так плохо? Такая адская работа могла подкосить чье угодно здоровье, тем более Юры, на которого всю жизнь валились только одни испытания и потери, и чем дальше, тем эти испытания были все безжалостнее.

— Скажи, Юра, есть ли что-то такое, что могло бы хоть немного вывести тебя из этого оголтелого напряжения?

— Есть, но увы, это невозможно.

— А именно?

— Я не хочу об этом говорить, — отрезал он.

— Когда я услышала о том, какую деятельность ты развернул, а потом увидела это своими глазами, мне показалось, что ты нашел свою настоящую жизнь. А оказалось, что ты на пределе. Так что же может тебе помочь?

Юрка посмотрел мне в глаза:

— То, что невозможно в принципе… Это Виллен нашел свою настоящую жизнь. А моя жизнь осталась в Питере… Причем не в том виде, в котором она находилась в последние годы, проведенные там… Настоящая жизнь была лет десять тому назад, когда я жил на служебной квартире управления, вернее, не жил, а наведывался туда в коротких перерывах между командировками… Тогда общество Олежки доставляло мне удовольствие, потому что он был похож на человека, а не на комок нервов… Тогда в забытом богом интернате меня ждала симпатичная сероглазая девчушка, о встрече с которой я начинал думать, едва только простившись с ней… Кто мне это все вернет? — Юрка снова слегка напрягся, и по лицу его пробежала болезненная тень, — Олегу проще, он всегда найдет, на кого вывалить свои муки, а мне и возненавидеть-то некого, кроме самого себя, вот ведь смешно… Если бы я знал, чего мне будет стоить мое же стремление к преображению… Но я не мог этого знать, поэтому исход не только закономерен, но и вполне заслужен…

— Мы запутались, Юрка, и дело в том, что даже все понимая и чувствуя, мы не можем избавиться от тех условностей, какие навязывают нам наши телесные оболочки. Ностальгия — не совсем неуправляемая вещь: ее определяет то тело, в котором живет душа, пусть даже сильная и цельная… И ты не виноват в том, что не можешь полностью принять меня такой, — добавила я, едва сдерживаясь.

Юра сокрушенно покачал головой и в досаде постучал сначала себе по лбу, потом по камню, на котором сидел.

— Ты что, Юра?

— Ну я и дубина! Болван, бревно неотесанное!.. Надо же было так язык распустить! Я сильно обидел тебя, девочка?

— Абсолютно нисколько, — ответила я и постаралась проглотить жесткий и горький комок как можно незаметнее и усилить внешнюю защиту еще хотя бы на пару минут, чтобы выждать, пока буря в моей душе поуляжется.

— Мне не стоило на тебя кричать… — виновато сказал брат.

— Ерунда, — я произнесла это как можно тише и мягче, надеясь, что Юра все же не заметит, что он невольно со мной сделал. — Ну, как ты себя чувствуешь, полегче стало?

— Да. И станет еще легче, если мы с тобой раз и навсегда забудем эту тему. Сколько можно перемусоливать одно и то же? К тому же, дела нашего дерзкого предприятия совсем не так уж безоблачны… Я взбешен тем, что Даррина так обнаглела. Я теряюсь в предположениях, я не могу предугадать, откуда еще ждать удара…

— Юрка, я сделаю все, что смогу. Я постараюсь, чтобы Тарону ничего не угрожало. Я всегда буду с ним. Ты ведь этого хочешь?

Юрка кивнул. Он все еще был сильно расстроен. А после вспышки у него обычно наступало состояние депрессии, он замолкал, и на разговор его уже было практически не вытянуть. И я видела, что он уже близок к этому состоянию.

— Если Даррина знает о нас все, почему бы ей не встретить нас сразу за дверью шквалом огня и не уничтожить всех до одного? — спросила я брата.

— Есть такая вероятность. Но это она может сделать и после. Ей нужно «вести» Тарона и тебя. Если она не получит стопроцентной уверенности в том, что ее главные враги, угрожающие ее власти, мертвы, ей не будет большой пользы от одномоментной смерти нескольких тысяч людей, — задумчиво произнес Юра. — Я думаю, что все ее силы сейчас брошены на индивидуальную охоту. А силы ее стали просто невероятными. Признаюсь тебе, Рэста, я в растерянности. Даррина всегда была сверхестественно талантлива во всем, что касается личностных отношений. Она была самой способной среди нас, и даже в раннем детстве она всегда затыкала нас за пояс…

— Вас?

— Видишь ли, дело в том, что Даррину я знаю очень и очень давно. Она не просто откуда-то пришла на службу в Иерархию, она с детства была все время гдето поблизости, потому что ее отец был не последним человеком в Совете при Варскеле. Как и везде, дети тех родителей, которых жизнь неразрывно повязала, тоже вынуждены расти вместе. Поэтому я знаю ее куда лучше, чем просто начальника сканерской службы…

— Еще бы! Стала бы она иначе выгораживать Виллена! Она поддерживала тебя по старой памяти, или у нее был повод для шантажа?

— По старой памяти… — процедил Юра. — И старая память навела ее на довольно конкретные мысли, планы и действия…

Даррина затеяла свой мятеж в то время, когда меня не было в здании Совета. Она очень легко разобралась со всеми, кто находился в поле ее досягаемости. Я в это время был в доме матери и когда узнал обо всем, честно говоря, я плюнул на все и собирался сначала собраться с мыслями, прежде чем начинать борьбу. После твоего бегства я очень растерялся и не знал, на что мне опираться. Тарона я считал если не погибшим, то пропавшим совершенно безнадежно. Я не знал даже, что отец сам приказал убрать малыша подальше от недоброжелателей. Варскель не очень любил меня, я помню… Он, возможно, считал, что я из тех, кто захочет причинить зло Тарону и убрать его с дороги… А Даррина прознала об этом и затравила даже своего брата в попытке уничтожить Тарона…

— То есть?

— Тот самый Барнель, которому мы с тобой обязаны, брат-близнец Даррины. Мы втроем были неразлучны до тех пор, пока Барнель не исчез. Я никак не предполагал, что Барнеля и Тарона можно было как-то увязать. А Даррина увязала и сумела вынудить его на поспешное бегство на Континент, чем едва не погубила Тарона. Да еще так, что я ничего не заподозрил.

— Мудрено ли было тебя обмануть тогда? Ты уже был иерархом, но ты был обычным человеком, — заметила я.

— Конечно, но я видел, что Даррина всего лишь немного сильнее, чем те, кто ей подчиняется. А теперь… Знаешь, сегодня ночью она выходила со мной на контакт. Мне все время казалось, что стоит ей протянуть руку, и она схватит меня, настолько реально было ее присутствие… Это что-то сверъестественное.

— Юрка, ты никогда мне не рассказывал, как погиб Виллен.

— Глупо погиб… Тогда она просто прислала ко мне человека, которого я знал. Это был офицер из группы моих личных телохранителей, Марсен много лет служил с ним бок о бок, никто из нас не усомнился бы в нем. Я всего-то прилег немного отдохнуть, рассчитывая через час приступить к делу, и Марсен велел ему подождать. Как после рассказал мне Марсен, офицер сел в холле ждать, Марсен вышел на улицу. А когда Марсен вернулся, все, что ему оставалось — пристрелить убийцу. Я видел все, что происходило в течение нескольких минут после моей смерти… — Юра замолчал, затягиваясь сигаретой. — Так что все было довольно банально. Даррина убрала старшего из детей Варскеля. Тарона она сначала тоже не брала в расчет, ты осталась для нее единственной помехой. Теперь же ей снова придется последовательно устранять всех нас, начиная на этот раз с Тарона.

— Почему с Тарона?

— Потому что я, хоть и суечусь тут больше всех, никогда не смогу вновь придти к власти. Ты для нее — прежде всего женщина, а всех женщин, кроме себя, она ни в грош не ставит, тем более она, наверняка, осведомлена о твоих настроениях и знает, что ты не хочешь становиться иерархом. Поэтому нашему вороненку угрожает серьезная опасность.

— Тарон окружил себя несколькими шустрыми пареньками, они уже осваивают роли телохранителей. Тарон сам их натаскал, и они не такая уж плохая защита…

— Ребячество, — проворчал Юрка. — Сколько меяцев, а может быть и лет должно пройти, чтобы те юноши стали настоящими професионалами… Вот если бы Марсен подключился… Но я не могу сейчас срывать его с тех задач, которыми он занят…

— Марсен, Марсен… Он в свое время упустил меня и прошляпил жизнь Виллена. Вряд ли стоит ставить его в пример, — заметила я.

— Что ты имеешь против Марсена? У всех бывают промахи, — нахмурился Юрка.

— Я ничего не имею против. Просто нечего делать из Марсена незаменимого. Команда Тарона прекрасно справится с делом, если их еще несколько недель хорошенько погонять… У меня к тебе остался еще один вопрос… Юрка, объясни мне одну вещь… Ты так много времени и сил кладешь на то, чтобы твои действия согласовывались с законами Первого мира. Ты тысячи людей воспитал на этих законах. Но в Иерархии живут два миллиона человек, для которых эти законы незыблемы с пеленок. Ты можешь мне доходчиво объяснить, чем держится Даррина больше четырех лет? Почему за ней идут люди?

— Нет, доходчиво объяснить тебе это я не могу, — отрезал Юра.

— И это тебя даже не удивляет?

— Не удивляет. Потому что я знаю, в чем дело.

— В чем?

— Я же сказал, объяснить тебе это я не могу! Не могу, не хочу, не желаю, не имею права, наконец! — снова начал беситься Юрка.

— Послушай, если ты так заговорил, значит, тут замешан клан Вебстера со всеми его династическими заморочками. Кого же подала Даррина людям в качестве иерарха? Отвечай немедленно! Ты не имеешь права скрывать такие вещи от дочери Варскеля!

— Знаешь, Рэста, стоит только с тобой заговорить о птичках и цветочках, как ты дожимаешь до упора. Я не хотел подводить тебя к этой теме, и давай сделаем вид, что мы к ней не подходили, — Юра отбросил в сторону докуренную сигарету и встал.

— Я тебе припомню это, братишка! Я уже забыла твои ностальгические сентенции, их я как-нибудь переживу, но оказывается, что мне отказано в праве быть не только Катей Орешиной, но и истинной дочерью Варскеля! Вот сейчас ты меня, действительно, обидел!

Я повернулась и пошла обратно к костру.

— Рэста, подожди! — окликнул меня Юрка, но я не стала останавливаться.

Я поспешила подальше от высшего общества, в гущу людей, где я могла бы выпустить пар.

— Куда ты летишь, я не могу тебя догнать! — Валерка сцапал меня за руку, и я невольно остановилась.

— Как, ты уже здесь? — я оглядела запорошенного пеплом друга, его усталое влажное лицо, седые от пепла волосы и прожженную в нескольких местах куртку.

— Да, я уже несколько минут здесь. Я все ждал, когда ты заметишь мое присутствие, но ты была так увлечена руганью с братом…

— Увлечена? — переспросила я. — Выбирай выражения!

— Ты совершенно справедливо возмущаешься, я бы на твоем месте…

— Ты что, все слышал?

Валерий пожал плечами:

— Как обычно, что же тут сложного, на прямой-то видимости…

— Какого черта, в самом-то деле, почему ты считаешь, что имеешь право подслушивать за мной тогда, когда тебе этого хочется?!! Есть вещи, которые касаются только меня лично! А ты все равно, что подглядываешь в чужую спальню! Как же вы мне все надоели! С вашими проблемами, претензиями, советами… Я должна для каждого стать исповедником, подручным, затычкой в каждой бочке… А для себя если и соберусь потребовать объяснений, в ответ или потоки желчи, или мычание невнятное, или наивные синие глаза, нахально влезающие туда, куда не просят!!!

Валерий улыбнулся и протянул руки, собираясь, видимо, шутливо потрепать меня, но я ударила его по рукам и побежала прочь.

Меня просто трясло от злости. Уже который раз я замечала, что различного рода разочарования, опасения, неудачи уже не вызывали у меня детского желания пустить слезу. Не хотелось мне ни с кем делиться, не хотелось жаловаться, не тянуло посоветоваться с братом или кем-нибудь из ребят. Во мне вскипала злость и желание расправиться с помехой, не задумываясь о возможности как-нибудь помягче обойти ее.

Дойдя до крайнего поста, оберегающего наш растянувшийся вдоль дороги лагерь с тыла, я прошла мимо караульных и не останавливалась, пока окончательно не потеряла их из вида. Хорошо, что этот мир мертвый, можно хоть ненадолго остаться одной. Если, конечно, Валерка не сунется.

Я села прямо в теплый, мягкий пепел и оперлась спиной о крупный камень. Накричав на каждого, кто попался на моем пути, я, как ни странно, не почувствовала ни малейшего облегчения. Стоило признаться самой себе: меня тяготило мое положение. Меня не устраивало отношение ко мне тех, чьим мнением и дружбой я дорожила. Меня не устраивала я сама, ни внешне, ни внутренне. Став подручным приспособлением в руках брата, я недолго получала от этого удовлетворение. Я не могла иметь дело с людьми, не принимающими меня такой, какая я есть. Даже если этих людей я искренне любила. Не все могут принести в жертву собственное «я» и положить его на алтарь дружбы и родственных уз. Кто-то забыл воспитать во мне эту благородную черту, а скорее всего, это просто не вышло у моих воспитателей.

Я сидела, пересыпая пепел из одной ладони в другую, и мысли мои, точно так же перетекая туда-сюда, постепенно слились в один тягучий плотный раздражающий комок. Голова гудела, как пустая бочка, хотелось забыться и покончить одним махом со всеми невыносимыми мыслями.

— Сударыня позволит присесть? — насмешливо спросил Валера прямо над моей головой.

— А пошел ты к черту!

— Мне тоже было бы славно в одиночестве у того озера, если бы ты не пришла тогда за мной по пятам, — как бы между прочим заметил он, садясь рядом.

— У меня было дело. А у тебя никакого дела быть не может! Валера, разве ты не видишь, в каком я состоянии, тебе доставляет удовольствие подставлять свою голову под мое отвратительное настроение?

— Мне доставляет удовольствие просто посидеть рядом. И чтобы я смог это сделать, мне пришлось бежать за тобой, вместо того, чтобы просто отдохнуть после сделанного дела…

— Извини, не подгадала!.. Забыла, что мне еще нужно и тебя ублажить!..

Я, наверное, снова дала бы волю языку, но Валера резко привлек меня к себе так, что я оказалась накрепко прижатой лицом к его груди. Я забилась, но справиться с Валеркой — это задача не для моих мускулов. Вцепившись руками в его одежду, я немного отстранилась и произнесла:

— Ты пытаешься заставить меня заплакать? Не выйдет, Валера. Отпусти!

Он тут же с безжалостной силой притиснул меня к себе и погладил по голове. Я почувствовала грубые мозоли его ладони. Но увы, даже совершенно забыв, что такое ласка и нежность, я не ощутила в себе никакой реакции на его настойчивые попытки расшевелить меня. Я стала бить его кулаками, но злость моя от этого только росла.

Видимо Валерию надоело мое яростное сопротивление. Он быстренько поймал обе мои руки, захватил оба запястья своей левой ладонью, и резко и сильно, наотмашь отвесил мне две звучные хлесткие пощечины.

Я совершенно обалдела. Внезапная смена тактики одним махом включила тормоз, который окончательно отказал мне самой. Я застыла в растерянности. Удары были сильны и болезненны сами по себе, а через несколько секунд на коже щек зажглась огнем ноющая боль. А Валерий так и не выпускал мои руки, и не было никакой возможности растереть лицо, которое ныло все сильнее и невыносимее.

Я взглянула на него, но его глаза были холодны и равнодушны. И случилось неожиданное: чаша злости и дикой обиды, наконец, переполнилась. Лицо Валерки медленно исказилось и расплылось. Крупные слезы потекли по моим щекам, мне они показались не слезами, а густой тяжелой жидкостью. Застоявшаясь грязь и муть, облепившая душу.

— Ну вот и славно… Вот и хорошо… Сейчас станет легче… — Валера уже осторожно и бережно сжал меня, и я с благодарностью потянулась к нему. Не было ни истерики, ни рыданий, ни судорожных всхлипов. Спрятав лицо на груди друга, я просто позволила слезам течь, как придется. Я вдыхала запах пепла, распаренной кожи, пропитанной потом материи, и приливы искренней благодарности к Валерию вызывали приступы неуправляемой дрожи, которая унималась под твердыми и нежными руками Валерки.

— Ты пойми, твое состояние — это тоже гипноз. Ты в плену, как и я тогда. Только меня использовали не враги и не друзья. Мы с ними были безразличны друг другу. Я порвал с ними без оглядки на условности. Ты же попала в плен к тем, кого любишь. И я не смогу ни уговорить, ни заставить тебя вырваться из этого плена, я не имею на это права, да и в любом случае у меня ничего не выйдет. Мне только очень больно видеть тебя такой… Валерий говорил это тихо, неторопливым шепотом прямо мне в ухо. — Ты уж прости, что пришлось ударить тебя, но подругому уже не получалось…

Я оторвалась от него, когда мысли в моей голове, наконец, приняли свой обычный порядок. Валерка отпустил меня и с облегчением перевел дух:

— Никогда больше не пугай меня так.

— Понимаешь, Валера, я ведь, действительно, не могу их бросить. А мне так хочется куда-нибудь сбежать. Забыть все и сбежать.

— А у меня есть на примете одно местечко… — начал Валерий.

— У тебя всегда на примете местечки, — засмеялась я и вытерла с лица последние слезы. — Давно бы уже ушел, что тебя держит здесь?

— Лучше здесь с тобой, чем там одному. Лучше я подожду, когда ты перестанешь считать себя повязанной долгом…

— Валера, это неправда! Я никому ничего не должна! Я была всего лишь нужна, чтобы найти Тарона. Я нашла его. Теперь я, оказывается, нужна, чтобы уберечь его хотя бы на то время, пока он не поумнеет… Что ж, я сама хочу оказать брату эту помощь!

— Ну а я хочу торчать здесь, и пусть мне будет еще хуже, потому что вряд ли где-то еще я смогу получить по заслугам. В каком-нибудь укромном убежище, где я буду один, и где меня никто не будет знать, можно будет тихо сойти с ума, но это слишком простой путь к счастью. В Дерзком мире меня просто вздернут без всякого снисхождения, и это, видимо, будет еще более простой путь в никуда, потому что я не верю больше в жизнь после смерти. А здесь я, может быть, когда-нибудь пойму окончательно, на что же я все-таки имею право… — заключил Валера.

— А я никогда этого не пойму, потому что вряд ли успею даже понять, кто я такая. Интересно, Валерка, а кем ты меня считаешь? Душой Кати Орешиной?

— А оба мы с тобой одинаковы. Оба мы души. Полумертвые души. Я от своего греха и горя, ты от своего. Мой контакт — боль, твой — холод. Ты своим холодом делаешь мою боль немного слабее. А я уже испакостил твою жизнь с самого начала, и уже никак не смогу вернуть все назад. Если бы возможно было жить после смерти, я, наверное, пристрелил бы нас обоих еще раз, чтобы оказаться в лучшем для двух душ месте. Но там, на той стороне, есть будущее только у тех, кто еще не воссоединился с аналогом. Да и у тех это самое будущее окажется не жизнью, а искуплением грехов своих воплощений. Вот он, ад. Не где-то там, в земном ядре, а прямо там, где продолжает жить чрезмерная личность…

— Я хочу, чтобы ты стал опять человеком, а не душой.

— Я хочу для тебя того же. Но я убил тебя и заставил проделать бессмысленный путь в погоне за прошлым. Ты не сможешь стать человеком, и я тоже. Это не подлежит даже обсуждению.

— Ты вроде бы говоришь все правильно, не понимаю тогда, почему я не чувствую к тебе ни капли ненависти? Я зла не весь свет, стала бешеная, как никогда. Кажется, я, не задумываясь, любого разорву. А к тебе у меня нет ненависти…

Валера усмехнулся:

— Вот и договорились. Ответа я не знаю. И не знаю, как вообще назвать то, что между нами происходит. Ты мне нужна, это однозначно. Ты всегда была мне нужна. Сначала ты была мне нужна для дела, которое я считал своим. Потом ты мне была нужна, как последняя надежда на то, что я еще смогу как-то исправить то, что натворил. Потом, и в этом Олег Середа все-таки прав, ты была мне нужна, как объект для изливания последних капель собственной совести и для подтверждения самому себе того, что я еще хоть на что-то гожусь… Наконец, ты мне стала нужна просто потому, что нужна.

— Вот удивительно, я самой себе и то не нужна…

Мы с Валеркой хором расхохотались. Он поднялся на ноги и рывком поднял меня с мягкой теплой поверхности.

— Мы придумаем что-нибудь, обязательно, — произнес Валера, отсмеявшись.

— Грешные души тоже имеют право на жизнь. И никто не сможет навязать нам свои камни. У нас собственных камней на душе хватает. Пойдем скорее обратно, Юрий приказывает. Думаю, что он все видел, если не слышал.

— Что он видел? Меня и тебя? На здоровье ему, — отмахнулась я. — Его сейчас не волнует твоя персона. Он занят делом. Это мы с тобой можем позволить себе роскошь пожалеть друг друга, но боюсь, что это в последний раз. Больше тебе никогда не удасться спровоцировать меня на слезы.

— Я хочу, чтобы ты ошибалась… А вот и… — Валерка внезапно остановился и потер виски. Это, видимо, не помогло, и от затряс головой. Его пыльные и грязные локоны подняли вокруг себя тучи пыли и пепла.

— Валера, что случилось?

— Новенькое что-то… Контактный сквозняк… Что и кому от меня надо? — прошептал он, шагнул и вдруг, словно споткнувшись, рухнул в пепел, подняв целый вихрь невесомого теплого облака. — Не только Тарон не дает кому-то покоя…

Произнеся эти последние слова, он забился в странных судорогах и затих, раскинув руки на земле. На лице застыла мучительная гримаса. Я не успела ни предпринять что-нибудь, ни даже испугаться. Валера зашевелился и сел, жмурясь от еще не успевшего осесть пепла.

— Катя, это что-то особенное… Не видел бы сам, ни за что не поверил бы… Ты не успела заметить его?

— Кого?

— Того малыша, что меня свалил.

— Какого малыша?

— Он держал меня всего несколько секунд, но на эти самые секунды меня совершенно парализовало, — Валерий встал и еще раз потер виски. — Это был сквозной контакт, он шел через меня кому-то другому. Но намеренно через меня. И вел его ребенок.

— Какой ребенок?! Да ну тебя, очнись же, что, мне из тебя выбивать слова?

— Вот такой ребенок, — Валерка опустил вниз руку и показал где-то чуть выше своего колена. — Если у Даррины такие сканерами работают, то мне пора на пенсию… И не смотри на меня так, я не заболел и с ума не сошел! Пока еще… Черт знает, что такое делается в этом проклятом мире… Валерка еще раз крепко зажмурился.

— Пойдем, надо сказать Юрию…

Мы двинулись в лагерь. Мне показалось, что температура окружающего воздуха еще повысилось. Стало жарко, как у раскрытой духовой печи. Да и тягучие черные реки лавы, казалось, ускорили свое течение. Валерий тоже подозрительно посматривал по сторонам, но мне он ничего так и не сказал, видимо, решив, что я сама этого не замечу. Убираться нужно было из этого Мертвого мира, и поскорее.

Юра встретил нас без всяких предисловий:

— Только что кто-то довел Тарона до обморока! Контакт невероятной силы и неизвестного направления, — Юрка подхватил нас обоих под руки и потащил туда, где вокруг еле живого Тарона толпились друзья и охрана.

«Валерка, скажи Юре о себе и своих наблюдениях.»

«Не стоит», — отказался Валера. — «Уже хотя бы потому, что наш обмен мнениями вполне может заинтересовать кого-то постороннего. Понимаешь, о чем я?»

Еще бы мне было не понять.

Я присела рядом с растерянным Тароном, взяла его за руку и попробовала немного «поморозить». Но иерарх, казалось, не видел меня. Он смотрел впереди себя, но не видел никого из нас, он вообще отсутствовал. Я мягко вторглась в самые верхние слои его восприятия и тут же поняла, что бедняга хоть и не в обмороке, но через него проходил сильный, неуправляемый вихрь контакта. Через неокрепшую нервную систему Тарона проходил невероятно сильный импульс. Того, кто его посылал, я видела. Это был, действительно, маленький мальчик. Его лицо расплывалось и постоянно перемещалось, не знаю, видел ли Валерий его подробнее, но я ни за что не узнала бы этого ребенка в другой обстановке. Малыш исследовал Тарона. Он не влезал уже глубоко, не использовал ту силу, которая может довести до обморока, но перемыть косточки можно было и так, как он пытался это сделать. Импульс проходил насквозь и уходил куда-то на сторону. Я попыталась проследовать за ним и посмотреть, что там, на том конце, но на том конце меня встретили только темные глаза. Их я видела четко, а все остальное лицо словно бы потеряло резкость.

Человек с темными глазами не ожидал моего вторжения и поэтому растерянно спросил:

— Кто это?

— Я это, — в тон ему ответила я.

— Бэст, кого ты впустил? — гневно спросил голос. Он был явно мужской, но мягкий, хрипловатый и какой-то неровный. Я даже не смогла определить, знаком ли он мне или нет, слишком уж он был искажен. — Смотреть же надо! Заканчивай!

Импульс сжался из широкой пульсирующей ленты в узкий луч. Этот луч просвистел в моих ушах почти натуральным свистом, но его конец, хлесткий и тугой, неминуемо должен был пройтись по главному подопытному объекту — по Тарону. Поэтому я попробовала изогнуть ускользающий луч в свою сторону. Это почти получилось, нам с Тароном досталось поровну. Мы оба вскрикнули, когда шлейф контакта, пробороздив нас напоследок, исчез. Тарон, в глазах которого забрезжила, наконец, мысль, шатаясь, поднялся на ноги.

— Ребенок. Маленький, лет шести-семи, — ответила я на безмолвный вопрос Юрки. — Он, похоже, играл. Его партнер был не близко отсюда, вряд ли он среди нас. Думаю, что предыдущие контакты, проходили таким же способом, и имели конкретные серьезные задачи. А сейчас просто детская игра.

— Почему же он свалил Тарона и меня? — произнес Валера, когда Юра отошел с Тароном в сторону, — И почему позволил тебе так ровно приладиться к ним в компанию?

— Боюсь, что если бы я окончательно приладилась, меня свалили бы просто насмерть. Контакты невероятно сильные. Юра прав: это странно, не говоря уже о том, как это опасно.

— Юрий всегда прав, — задумчиво подтвердил Валерка, наблюдая, как Юра и Тарон начали обходить людей, поднимая их на завершающий этап перехода.

Люди, поспешно выполняя приказ, поднимались, подбирали оружие и тот минимум вещей, который каждый нес с собой и выстраивались в нестройные колонны. Вскоре первые отряды уже потянулись по пепельной дороге туда, где за черными сопками, покрытым заскорузлой лавой, ждала подготовленная Марсеном дверь в Иерархию.

Там, за этой дверью, должен был начаться последний этап борьбы Юрки со своими врагами. В успехе я, по-прежнему не сомневалась, но стало очевидным одно: пока Юра составлял свои планы, Даррина овладела чем-то, что удесятерило ее силы. Это в Дерзком мире можно смело положиться на превосходство в количестве боевых единиц. Здесь же огневая мощь и ловкость рук если и не отходили на второй план, то потеснились, оставляя полноправное место для деятельного и самостоятельного сознания.

Мы стояли и следили за спешащими мимо колоннами. В основном, все люди шли строем, так было проще держать общий напряженный темп. Но кое-кто выбивался из общего ряда, отставал, поправляя амуницию, а потом бегом догонял товарищей.

Гайл, который внимательно наблюдал за движением, отвлекся, подошел к Тарону, взял его за локоть и со словами:

— Объясни-ка мне вот что… — отвел его от нашей группы в сторону. Несколько парней из личного отряда иерарха тут же поменяли положение, не выпуская Тарона из вида.

Тарон стоял спиной к колоннам, о чем-то спорил с Гайлом. Было видно, что спор задел его за живое, потому что он не обращал внимание на проходящих мимо воинов, не отвечал на приветствия офицеров.

Какой-то офицер остановился в нескольких метрах от нас и наклонился к застежке сапог. Мне не понравилось, как медленно он шевелил руками, словно остановился вовсе не за тем, но все же я не придала этому особого значения, и, мельком осмотрев его, отвела глаза в сторону.

— Дан, сзади!! — раздался отчаянный вопль Гудри. Мальчик сорвался с места и бросился наперерез офицеру, который был уже совсем близко от Тарона.

Три движения совершились одновременно.

Тарон развернулся на сто восемьдесят градусов, в то же время отступая назад и выхватывая пистолет. Он чуть не сбил с ног Гайла, который, однако, тоже почти не отстав от Тарона, схватился за оружие.

Офицер, в руке которого откуда-то взялся длинный узкий кинжал, еще на бегу сделал замах и в последнем прыжке нанес стремительный и точный удар.

Гудри, проворно преодолев расстояние, отделявшее его от брата, оказался между Тароном и офицером как раз в то мгновение, когда свистящий клинок начал свой полет.

Я не успела даже сделать шага, как все вокруг пришло в движение. Выскочивший из группы Тарона молодой телохранитель и подоспевший с другой стороны Валерий схватили нападавшего с двух сторон одновременно. Но выкручивать ему руки уже было поздно: кинжал секундой раньше уже по самую рукоятку вонзился в грудь Гудри. Тарон только успел поймать падающего мальчика и осторожно опустить на присыпанную пеплом землю.

— Как же мы все это проворонили? — сокрушенно выговорил Юрка, присаживаясь на корточки рядом с Тароном.

— Вынуть кинжал? — глухо спросил Тарон. Он осторожно поддерживал безжизненное тело, словно боялся сделать ему больно.

— Ему уже все равно, Тарон. Он мертв, — отозвался Юра, проверив пульс мальчика. — Иначе не могло быть, видишь, куда пришелся удар…

Тарон так же осторожно убрал руки, поднял с земли свой пистолет и резко встал, ища взглядом убийцу. Валерий и телохранитель крепко держали того за руки. Молодой еще парень пытался изобразить презрение, но было видно, что он отчаянно напуган. Непонятно, на что он рассчитывал, затевая покушение? Проклятый смертник…

Тарон закусил губу и снял предохранитель. Прицельный луч ударил в землю.

— Тарон, не надо… — я шагнула к нему, но он быстро перекинул пистолет в другую руку и освободившейся оттолкнул меня в сторону.

— А ну, отойдите от него, — скомандовал он Валерке и его напарнику.

Юрка тоже сделал попытку вмешаться, но Тарон вскинул оружие и обвел прицельным лучом всех окружавших его.

— Все назад, я сказал! — процедил он. Лицо его внезапно вспыхнуло и пошло красными пятнами, губы побелели от напряжения, когда его взгляд остановился на мертвом мальчике. Он снова повернулся к убийце, поднял пистолет, и прицельный луч уперся в плечо Валерки.

— Назад! Слышали, что я сказал!!

Я поняла, что еще секунда, и он выстрелит.

Валерий тоже это понял. Он отпустил руку пойманного офицера и отступил на несколько шагов в сторону, телохранитель сделал то же самое.

Взвизгнул серебристо-голубой луч, вырываясь из дула лазерного пистолета, и над головами людей, продолжавших движение, поплыл дикий крик умирающего в мучениях человека. Секунды через три после того, как Тарон открыл огонь, убийца уже корчился на земле. Из глубоко выжженных лазером ран сыпались искры и поднимался удушливый дым и запах паленого мяса. Человек корчился и катался по пеплу, а Тарон без всякого выражения на лице поливал и поливал его смертью. Он снял палец с кнопки только когда убийца перестал двигаться.

Никто не решался нарушить молчание. Наверное, каждый, кто посмел бы сейчас перечить Тарону, рисковал быть если и не убитым, то, как минимум, покалеченным.

Хладнокровно убрав пистолет обратно в кобуру, Тарон вернулся к погибшему братишке. Юра снова присел рядом.

— Тарон, нужно спешить, — сказал он осторожно.

— Вот похороню его, тогда поспешу, — отрезал Тарон. Он был по-прежнему возбужден, весь дрожал от напряжения.

Юра ничего не ответил, он внимательно оглядел тех, кто еще крутился вокруг и повернулся ко мне. Он был взволнован и встревожен.

— Рэста, я должен идти вперед, иначе…

— Конечно, иди. Что же я, по-твоему, ни на что не гожусь?

Юра мотнул головой, отметая напрочь все возможные сомнения по этому поводу, быстро пожал мне руку и тихо произнес:

— Прости меня, я вскоре исправлю свою ошибку, пока она не стала трагедией. Береги Тарона.

Он быстро, почти бегом, помчался вперед. Я не обижалась на него, потому что приказала самой себе впредь злиться на себя, на любого другого, но не позволять ничего подобного в отношении Юрки, даже если он не всегда оправдывает мои надежды.

Люди, до сих пор беспорядочно толпящиеся поблизости, сильно раздражали не только меня. Я видела, что Тарон готов снова схватиться за свой пистолет. Это беспардонное безобразие нужно было заканчивать.

Я нашла взглядом Олега и поманила рукой.

— Что, для вас закон не писан? Приказа Юрия не слышали? Уводи всех отсюда, здесь не театр. Я прослежу за тем, чтобы Тарон не слишком задержался.

Он кивнул, и вскоре все, кто был поблизости, ушли вперед, пристроившись в хвост к колонне, исчезающей за сопками.

Остались ребята из отряда Тарона, молча ждущие распоряжений иерарха, и Валера со своими людьми, которым все равно предстояло проходить дверь последними.

Без лишних сантиментов, слез, стонов и слов Тарон с помощью ребят выкопал неглубокую могилу и опустил туда еще не остывшее тело Гудри, ни разу не взглянув в ту сторону, где Валерий со своими молча закапывал в вулканический пепел обезображенный труп убийцы. Все это заняло не больше получаса.

— А теперь бегом, Тарон, — я взяла его за руку, видя, что он в раздумье застыл над свежей могилой.

— Она заплатит мне лично. Эту смерть я дописал на мой ей счет. И по этому счету она заплатит, — Тарон не представлял иного исхода.

— Только в одном случае, мальчик. Если ты впредь удержишься от подобных сцен. Ты показал, что иерарх скор на расправу. Ты забыл, что до расправы еще должен быть суд?

— Какой еще в этом случае может быть суд?! Он поднял на нас оружие! — возмутился вороненок.

— Верно. А ты лишил нас информации по этому поводу. Теперь мы так и не сможем выяснить, тот ли это был человек, с которым вела связь Даррина… К тому же если что-то подобное повторится еще раз, и ты снова потеряешь голову, вокруг не обязательно будут только друзья, которые смогут прикрыть тебе спину, пока ты будешь отводить душу.

Тарон не сразу нашелся, что ответить:

— Я согласен, об этом я тогда не подумал… Но я не мог в ту секунду думать о чем-то еще, кроме Гудри!.. Я плохой иерарх?

— Ты нормальный человек, Тарон. Но иерарх не всегда имеет право вести себя так, как простительно нормальным людям, — я осторожно обняла его. Увы, мальчик, но это так.

— А ты хорошая сестра, Рэста, — улыбнулся Тарон. — Ладно, мы и вправду задержались. Вижу, Валерий уже нервничает, а Юрий совсем сходит с ума, представляю себе.

Он коротко отдал команду своему отряду, и мы все бегом отправились туда, где, наверное, последние шеренги армии Тарона уже проходили сквозь дверь в Иерархию Первого мира.

Глава 5

Рапира с жалобным звоном вылетела из моей руки. Вот черт, никак не лежала у меня душа ко всему режущему и колющему! Такое ощущение, что и ребенок мог бы выбить из моей руки холодное оружие, потому что сама рука готова была выбросить его. Олег, наступавший на меня, покачал головой и, отойдя на шаг назад, опустил руки.

— Эх ты! — произнес он. — Недолго ты сопротивлялась.

— Хэй! — раздался откуда-то слева голос Валерия. Даже не оборачиваясь в его сторону, я протянула руку, и через пару секунд рукоятка точно брошенной рапиры легла мне прямо в раскрытую ладонь.

— Ну, положим, в бою ты была бы уже мертва, — заметил Олег, снова становясь в боевую стойку.

— Ну, положим, в бою ты был бы мертв еще пять минут назад, отозвалась я, делая обманное движение влево. Пытаясь загородить мне дорогу, Олег шагнул вправо. Взяв рапиру двумя руками, я поддела его клинок и в повороте «перебросила» через свою голову. Падая вслед за тем прямо на Олега, я плашмя ударила его поперек груди. Мой клинок, уютно устроившийся у него под мышкой грозил надрезать ему кожу при первом же движении рукой. Олег демонстративно разжал руку и бросил свою рапиру.

— Сдаюсь, — усмехнулся он. — Вижу, что тебя опасно дразнить.

Я бросила свою рапиру назад Валерию. Он отправил ее обратно в кучу всевозможного хлама, который теперь был уже совершенно смешон и бесполезен. Здесь, в лесах Иерархии были не только свои законы и своя великолепная природа, но и свои правила игры с оружием. Олег уже несколько дней занимался тем, что собирал у людей все старое и допотопное, полностью переведя свои с ними тренировки на использование самых последних образцов вооружения.

— Чего теперь делать с этой кучей? — проворчал Олег, гдядя на результат своей конфискации. — Юрка предлагал закопать.

— Ну и закопай, — заметил Тарон. Он сидел на поваленном дереве рядом со зданием штаба и, подсвечивая фонариком себе под ноги, чертил что-то на земле палочкой.

— Ну ты и даешь, иерарх. Мне и то жалко, а ты с этими предметами полжизни провел, — хмыкнул Олег.

— Ну, не закапывай, — так же равнодушно ответил Тарон, не прерывая своего занятия.

Олег выразительно покрутил пальцем у виска и негромко заметил, обращаясь ко мне и Валерию:

— Спятит наш вороненок, что-то он в последние дни какой-то сам не свой. Нельзя так много работать головой. И что он там проектирует?

— Не твое дело, — ответила я. — Не забывай, кстати, что закончилось то время, когда мы опекали его и подшучивали над ним. Теперь только наедине и в самом узком кругу ты можешь разговаривать с ним свободно… Кстати, и меня тебе не мешало бы приветствовать соответственно моему рангу.

— Скажите, пожалуйста, — обиделся Олег, но все-таки четко выполнил ритуальное приветствие, а потом в сердцах швырнул свою рапиру в общую кучу и, сунув руки в карманы, пошагал к арсеналу.

— Чем он тебе не угодил? — осведомился Валерка. Он вышел из своего укромного затемненного местечка, из которого наблюдал за нашим с Олегом тренировочным поединком, и стал вынимать из кучи то один, то другой предмет, явно чего-то выискивая.

— Да угодил он мне, но надо же понимать, как себя вести…

— Рэста совершенно права, — бесстрастно заявил Тарон. — Я считаю вас всех своими друзьями, но закон фактически освобождает только Рэсту от необходимости соблюдать все формальности. Вы же знаете, что я совершенно искрене считаю всю эту субординацию чистой ахинеей, и пусть мы с вами старательно играем в игру, но люди должны видеть только добросовестное исполнение закона… Кстати, Валерий, когда я утром приходил в казарму к твоему отряду, вместо положенного приветствия ты сказал: «Привет, Тарон».

— Извини, иерарх, — серьезно ответил Валера. — Я послежу за собой.

Он уже набрал целую охапку шпаг и длинных кинжалов и еле удерживал их на весу.

— Ну и куда ты это все потащишь? — удивился Тарон.

— В арсенал. Там много свободного места.

— Тогда в новый. Там всякая мелочь, а в старом батареями все забито, Марсен сказал, что больше его не стоит загромождать, — распорядился Тарон.

— Хорошо, — кивнул Валерий и потащил свою ношу туда, куда велел Тарон. Новый арсенал представлял собой обычный в понимании жителей Первого мира сарай. Он был выполнен на стальном каркасе и покрыт сверхпрочным полимерным куполом. Это уже совсем не походило на бревенчатые и дощатые сооружения, возводимые Юркой ранее на Континенте. Здесь все здания, сооружения и жилые помещения на опорных базах выглядели совершенно по-иному. Они были по-настоящему красивы, несмотря на свою стандартность и рутинное практическое предназначение. Они вписывались в исключительной красоты природный ландшафт, и, в то же время сверху заметить их было довольно сложно. А поскольку в нашем распоряжении не было ни одного вертолета, нашим единственным уделом было осваивать принципы сухопутного боя и овладевать тем современным оружием, которое удалось заполучить в более или менее достаточном количестве.

Уже неделю мы проводили на главной базе без Юры. Он вместе с Гайлом увел больше половины армии на другое место базирования, откуда планировалось нанести первый удар по силам Даррины. Вообще-то командиром этой армии должен был стать Марсен. Но Юра почему-то решил, что пока Марсену нужно остаться с нами. Он очень доверял ему и во всем полагался на его опыт, особенно здесь, в дебрях Иерархии, справедливо полагая, что никто из всех нас, не говоря уж о слегка пообтесанных дикарях Континента, не понимает в точности, куда мы попали, и как нам стоит действовать.

Каждый день с утра до вечера моя голова пропускала через себя сотни и сотни контактов. Я не вслушивалась в них, иначе от потоков посторонней информации можно было сойти с ума. Я искала тех, кто постоянно кружил над нами и влезал в подсознание моих друзей. Сканерская служба Даррины вовсю пользовалась защитными барьерами. В основном это были барьеры самого высокого уровня, и мне редко удавалось вскрыть их. Я поймала себя на мысли, что ищу именно того малыша, который затеял те жестокие игры. Но его резко-звякающие позывные никак не попадались мне. Зато этим утром мне попалась настоящая морозильная камера. Резкий холод, вытекающий не четко очерченным потоком, а широкой вольной вьюжной лавиной. Этот холод прорывался через небрежно выставленный барьер второго-третьего уровня, может быть, поэтому я его и засекла. Конечно, не только у семейства Вебстера может быть такая явная холодная доминанта. Но он находился в самом здании Иерархии, и заметив мое осторожное проникновение в зону источника контакта, меня быстро и резко «прикрыли».

У меня была мысль рассказать обо всем Валерке и попробовать вдвоем сделать небольшой прорыв внутрь клубка контактов. Но Валерий весь день был занят какими-то мелочами, и мне не хотелось его отрывать, тем более, что офицеров в нашем лагере оставалось мало, а дел много.

Марсен и Валерий работали в старом арсенале. Такое наименование у нас имела огромная пещера, естественным образом возникшая в скале, у подножия которой Юра построил свою базу. Объем пустого пространства позволил разместить внутри большое количество лазерных устройств и аккумуляторных батарей, от которых подпитывалось все оружие, личное и стратегическое. Гайл дрожал над арсеналом, как над ребенком. При обычных условиях хранения батареям ничего не угрожало, даже пожар не мог ни уничтожить батареи, ни инициировать взрыв. Как объяснил мне Юра, для этого нужен был особый энергоимпульс, который мог активизировать и высвободить накопленную энергию. Правда, арсенал и был устроен в пещере специально на тот случай, если взрыв все-таки произойдет. Юрка утверждал, что помещение, подаренное нам самой природой, должно было выдержать даже такую нагрузку. Этот арсенал батарей не был единственным нашим достоянием, Гайл расстарался, и подобные же склады существовали и на других базах.

Олег, весь день гонявший людей на изнурительных тренировках, сейчас пытался отдохнуть, сменив род занятий, поэтому обидевшись на меня, он присоединился к Марсену и вместе с ребятами корпел над чем-то в арсенале.

Я сидела рядом с Тароном, пытаясь разглядеть в слабой подсветке фонарика, что он там вычерчивает. Тарон еще долго черкал по песку, не обращая на меня никакого внимания. Завершив свое художество, он несколько долгих секунд рассматривал его, а потом резко затоптал ногой и выключил фонарик.

Покончив со своими делами, наши друзья вышли из пещеры арсенала и направились к нам.

Марсен подошел и, бросив взгляд на свой таймер, сообщил:

— Ну, в основном, управились. Завтра Юрий должен быть доволен. Мне не хотелось бы отправляться завтра в путь и стыдиться того, что я не сделал чего-то нужного за дни вынужденного безделья. Думаю, что сегодня можно отдыхать. Уже очень поздно.

Я посмотрела на вход в пещеру. Изнутри помещения виднелась слабая подсветка, а это значило, что дверь-заслонка осталась открытой.

— А вход перекрывать кто будет? — спросила я.

По лицу Марсена пробежала тень досады. Он оглянулся на Олега:

— Доделай? Я, право, уже на ногах не стою.

Тот повернулся и побрел обратно. Тарон покосился на Марсена и негромко заметил:

— Здесь приказываю я, Марсен.

Марсен вздрогнул, но, ничего не сказав, склонился в подобострастном поклоне.

— Олег, я с тобой, — крикнул Тарон и побежал за Олегом, не удостоив Марсена словом. Марсен разогнулся, и я заметила на его губах загадочную ухмылку, которая, впрочем, сразу же исчезла.

— Ты что, Марсен?

— Власть нового иерарха крепнет, — улыбнулся он и махнул рукой. — Он не очень-то похож на Виллена. Тот был куда более закомплексованным. Но он очень похож на свою сестру.

— Знаешь, в чем твоя ошибка, Марсен? — спросила я, прикидывая, стоит ли мне вообще дразнить его. И решила попробовать. — Шутки и прочие вольные обсуждения семейства Вебстера тебе лучше забыть раз и навсегда. К тому же я еще не отказалась от власти, принадлежащей мне в этом мире по праву, и советую тебе впредь придерживать язык за зубами, потому что мы с Тароном еще не решили, кому из нас, ему или мне, будет официально принадлежать власть в Первом мире.

Даже в темноте было видно, как лицо Марсена покрывается испариной.

— Почему же Юрий мне ничего не сказал? — прошептал он.

— Потому что это не его дело. Кроме меня и Тарона эти вопросы никого не касаются, — холодно пояснила я.

Марсен посмотрел мне в глаза и низко склонился передо мной.

— Ты, дейтвительно, устал, иначе ты не позволил бы себе подобных выходок. Но я извиняю тебя. Можешь идти отдыхать, — сказала я и проследила за ним, пока он не скрылся в дверях казармы.

Когда я оглянулась на Валерку, тот стоял, сложив руки на груди и качал головой.

— Катюша, ты не заболела ли, подружка?

— Чем ты недоволен?

— Что за чушь ты тут порола? — фыркнул он. — Я ни глазам, ни ушам своим не верю.

— И правильно делаешь. Это элементарная провокация. Проверка на лояльность. Теперь стоит посмотреть, не станут ли крутиться вокруг меня парни с длинными кинжалами…

И тут я услышала чьи-то шаги на пустынной площадке. Вернее, самих шагов не могло быть слышно на утоптанном песке, но отчетливо поскрипывали сапоги идущего.

— Валерка, слышишь? Как тебе это нравится?

— Ну? Кто-то идет…

Шаги в темноте приближались к арсеналу.

— Валера, очнись, ты забыл, во что мы все одеты?

— Я никогда не могу сразу въехать в твои мудрые намеки! — рассердился Валерий.

— Ни у кого во всей армии нет скрипучей обуви, Валера! Ты слышал когда-нибудь, чтобы наши мокасины скрипели?

— Черт! — ругнулся Валерий. — Надо предупредить ребят.

Силуэт незнакомца уже замаячил на фоне дверного проема.

«Тарон! Слышишь меня?»

Он отозвался почти сразу:

«Что случилось?»

«Встречайте, к вам лезет чужой.»

«Понял, слышу его. Прикройте выход».

Мы с Валеркой бегом помчались к арсеналу. Но наше вмешательство было уже излишним.

В узком проходе на полу пещеры в полуобморочном состоянии сидел парень в офицерской форме Иерархии, но без знаков отличия. Почему он явился сюда в таком виде? Появиться перед нами в этой форме означало, в принципе, верную смерть.

Олег и Тарон стояли над ним возбужденные и растерянные.

— Обыскали? — сразу же спросил Валера.

— Ничего, — Олег сплюнул в досаде. — Это-то и странно. И молчит.

— Это тоже странно. Если шел с пустыми руками, не должен молчать…

Снаружи уже гудели собравшиеся на площадке перед арсеналом солдаты.

Марсен, встревоженный и злой, ворвался в пещеру, и ему не нужно было объяснять, в чем дело. Не говоря ни слова, он вцепился в одежду лазутчика и выволок его из арсенала.

Хорошенько осмотрев все вокруг, но не найдя ничего подозрительного, я поспешила к выходу, а Валерий и Олег последовали за мной.

Внизу сразу же образовался плотный круг.

Объектом всеобщего внимания был ловкий шпион, которого выволокли из пещеры не очень-то любезно, поэтому выглядел парень очень уж плачевно. За какие-то две минуты кто-то уже успел сильно избить его.

— Ну что, он сказал что-нибудь? — спросила я Марсена.

— Пока нет, — ответил Марсен.

— Что же вы ждете? — удивилась я.

Он словно бы не расслышал вопроса и обратился к Олегу:

— Что он сказал вам в пещере?

— Ни слова, — буркнул Олег. — Даже физическое воздействие не помогло. Тарон чуть не убил его, но бесполезно — этот тип молчит…

— Сильнее надо было воздействовать, — нахмурился Марсен. Он подошел к пленнику, взял его двумя пальцами за подбородок и приподнял его голову. На губах Марсена появилась нехорошая усмешка. Он протянул руку, словно желая погладить шпиона по голове. Но в последний момент он резко пригнул голову парня и подставил колено. А потом за волосы разогнул стонущего человека обратно.

— А ну-ка, выплевывай, что у тебя во рту? — приказал он пленнику.

Парень помотал головой. То ли он говорил «нет», то ли просто пытался прийти в себя после удара.

— Не понял? Значит придется повторять. Повторять до тех пор, пока ты или заговоришь, или подохнешь, — проговорил Марсен.

Парень повернул голову в его сторону. Марсен, видимо, сломал ему нос, лицо шпиона было залито кровью, но он по-прежнему ничего не собирался говорить.

— Я не боюсь замарать брюки, — сказал Марсен ласково и еще раз обеими руками пригнул пленника к своему колену. Одно резкое движение, и парень повалился на землю. Марсен перехватил его за ворот и встряхнул:

— Выплевывай!

Парень издал невнятный стон и сплюнул на песок. Марсен выпустил его одежду, и, не обращая больше внимания на потерявшего сознание человека, поднял с песка темный небольшой предмет размером с четверть карандаша.

— Вот это номер!.. — растерянно произнес Марсен и, опустив руки, обвел нас всех взглядом.

— Что это, Марс? — спросил Валера.

— Футляр от импульсного приемника, — сказал Марсен и, повернулся лицом к лицу с Олегом. — Вы сразу же его схватили, или он успел пробыть в арсенале?

— Он дошел почти до конца центрального прохода, — отозвался Олег. Там мы его и взяли.

— А потом? — продолжал допрос Марсен.

— А потом Тарон попытался расспросить его, а я осмотрел то место, где он шел.

Я еще не поняла, что конкретно хочет услышать Марсен от Олега.

— Вот что, ребята, — Марсен взглянул на часы и задумчиво сказал: Нужно задраивать заслонку и прощаться со старым арсеналом. Можно считать, что Даррина его накрыла. Один энергоимпульс, и арсенал взлетит на воздух! Марсен заорал, не выдержав, — Это тебе не пороховой склад, к которому непременно надо поднести спичку!

Я видела, что Олег не понимает, о чем идет речь.

— Аналогично взрыву по обычному радиосигналу, только приемник импульсатора невозможно разыскать техническими средствами, сам по себе он не излучает ничего. Но стоит только дать направленный импульс в зону нескольких квадратных метров, импульсатор сработает, как детонатор! — выпалил Марсен.

Я лишь приблизительно поняла техническую сторону, но суть была довольно прозрачна.

— Импульсатор, — продолжал Марсен, показывая нам сжатые большой и указательный пальцы, — это вот такая крошечная деталька, спичка спичкой! Сунул в стык пластин батареи, и пока не ощупаешь каждый миллиметр поверхности батареи — не найдешь, да и то не всегда непременно отыщешь!

— Ну и что делать-то? — растерялся Олег. — Искать эту штуку?

— Пока мы будем его искать, нас может накрыть, — задумчиво изрек Валерий. — Лучше сразу же задраить заслон.

— Марсен, который час? — спросила я, потому что смутное предчувствие беды вдруг напомнило о себе с новой силой…

— Полночь, — бросил Марсен, взглянув на свой таймер.

— Ровно? — у меня упало сердце.

— Без двадцати секунд, — отозвался Марсен.

Я только сейчас заметила, что с нами нет иерарха. Отсутствие младшего братишки не должно было само по себе вызывать панику, но вся обстановка говорила о том, что он должен быть рядом во имя его же безопасности.

— Олег, где Тарон? — от ужаса я едва соображала, что говорю.

— Остался в арсенале, — ответил Олег. — Он хотел… О, господи!

Я кинулась к входу в арсенал. Полночь без нескольких секунд… Не обязательно Даррина выбрала именно этот час, но так рисковать было нельзя!.. Именно в полночь любят случаться всякие пакости…

Преодолев подъем по камням, образующим естественные ступени в помещение, я влетела в проем пещеры.

— Тарон!!!

Он, не торопясь, вышел из бокового прохода. Я видела только его силуэт.

— Что, Рэста? — спокойно проговорил он.

— Вон отсюда!!! Быстро!!! — я вцепилась в его куртку и дернула Тарона к выходу. Он не ожидал этого, и поэтому особо не упирался.

Выбросив его с каменного порога вниз, я оглянулась на сложенные штабеля лазерных батарей. Здесь на стене пещеры слева от входа укреплена кнопка блокировки заслона. Нужно всего лишь три секунды, чтобы войти, протянуть руку и тут же выскочить…

Яркую голубую вспышку в приемнике импульса я увидела. Она моментально переросла в ослепительно белый поток. Но не услышать взрыв, ни увидеть бушующее пламя уже не довелось…

… Боль… Боль… Боль, нестерпимая, неслабеющая, мучительная, страшная, нескончаемая… Боль… Разноцветные сполохи перед глазами… Пульсация цветных всплесков в такт приливам боли…Боль… Боль… Провал в бесчувственное забытье…

И снова боль. Ровная, властная, безжалостная… Сполохи немного замедлили свою чехарду, постепенно стираясь и превращаясь в густую темноту. Вслед за этим боль слегка притупилась, позволяя мне немного поприсутствовать на этом свете.

— … есть хоть какая-то надежда?

Я все-таки узнала, это Тарон. Он был где-то рядом. Он был жив, что и требовалось.

— Что хотите со мной делайте, парни, но у меня язык не повернется разговаривать с Юркой… — это Олег.

— А что теперь с тобой делать? Что с тебя взять-то?

Марсен. Злой, раздраженный…

— Когда Юрий и Гайл вернутся? — это Валера.

— К рассвету, не раньше, — откуда-то издали вставил Тарон.

— К рассвету все будет кончено, — отозвался Марсен. — Хорошо, что она успела вытолкнуть Тарона… Две потери сразу многовато даже для такого железного парня, как Юрий.

— Заткнись, Марс, или я тебя убью, — Валерий оборвал все разговоры. Это лекарство очень сильное, может быть, она еще придет в себя…

— А потом? — раздался тихий вопрос Тарона.

Валера не ответил.

Я попробовала открыть глаза, но только боль запрыгала скачками по всему лицу, и ничего не получилось.

Молча, я попробовала расслабиться, но боль не давала понять, способна ли я еще на контакт… Собрав силы, отчаянно боясь, что не смогу заговорить, а только вызову новый приступ боли, я разлепила губы.

— Почему… так… больно?.. — каждое движение мышц лица было добровольной пыткой.

Все вокруг стихло.

— Это сильный ожог, Рэста, — ответил Марсен. — Потерпи, скоро все пройдет… Раздался чей-то возмущенный вздох, но эта попытка возмутиться невинной ложью Марсена была пресечена звонким шлепком по чьей-то спине.

— Зачем вы ввели лекарство?… Все прошло бы… еще раньше… чем к рассвету… — выдавила я из себя.

Молчаливое замешательство было мне ответом. Приливы боли заплясали по вискам, но я правильно догадалась, откуда они взялись. Только ответить у меня не было сил, наоборот, я снова едва не рухнула в забытье.

— Валерка… Момент выбран неудачно, мне же и так больно…

— Прости меня, я не подумал, — горько прошептал Валера прямо надо мной.

— Выгони всех к черту, Валера…

Топот нескольких пар ног сказал о том, что моя просьба была выполнена беспрекословно.

Теперь надо мной слышалось только прерывистое дыхание Валерки.

— По-моему, у меня не так много времени, да? Кажется… я скоро лично проверю… что нас ждет там, по ту сторону… Да, Валера? Я умираю?

— Ну что ты, никогда нельзя говорить такие вещи… Придет Юрий, он сможет придумать что-нибудь… Мы переправим тебя куда-нибудь, где тебе помогут…

— Почему ты всегда так плохо и неумело врешь, дружок?..

Ответом был звук, который человек может издать, только когда его душат слезы. Я хотела сказать ему что-то, но мутная волна тошноты внезапно поднялась изнутри, и я едва задавила ее, что стоило мне стона сквозь зубы.

— Знаешь, а иногда умирать все же больно…

— Катя, девочка, мне совершенно нечем тебе помочь… — Валерка, кажется, все-таки заплакал.

— Что со мной?.. Не отмалчивайся…

— Ты сильно обожжена.

— Черт, не мешало бы на себя взглянуть… Почему я не могу открыть глаз?.. Валера молчал. Его молчание разозлило меня. Почему же даже напоследок нельзя говорить прямо и откровенно?

— Кто там у нас самый правдивый? Тарон? Ах нет, Марсен? Или Олег, который так искренне меня ненавидит, что, уж конечно, скажет мне правду…

— Катюша, от разговора ты только теряешь силы… А ты еще и шутишь…

— Почему мне не открыть глаз? — оборвала я его.

— Потому что их нет, — прошептал Валера, и я поняла, что надежды, действительно, не может быть никакой.

— Как же мне не шутить, если мне даже поплакать нечем?..

Валерий издал какой-то сдавленный звук, но ничего не сказал.

Боль снова усилилась, видимо, действие лекарства кончалось. Я чувствовала, что из болевого шока, в который я неминуемо провалюсь через пару минут, мне уже не выйти. Ни за что. Валерка, видимо, понял это. Уже немного издалека я услышала его встревоженный голос:

— Катя, ты меня слышишь?

— Пока да… Слушай, Валера, а обо мне Юрке ничего не говорите… хотя бы пока он не справится с Дарриной… Пусть поверит в то, что я ушла в Дерзкий мир, например… Сможешь правдиво соврать хотя бы на этот раз? Я так хочу.

— Да перестань ты болтать… Я постараюсь, чтобы все смогли, произнес он, но потом с тоской прошептал: — А Середа все-таки прав — я все время тешил себя надеждой, что нужен тебе… Кате, Мариэле, Рэсте, какое бы имя ты не носила…

— Так оно и было, Валерка, — я уже теряла нить связных мыслей.

Но все же я еще слышала дыхание друга, чувствовала его напряжение и слышала, как он жалобно скулит сквозь зубы.

— Валерка!..

— Да, Катя…

— Ты уходи отсюда куда-нибудь. Поскорее уходи. Они здесь затравят тебя.

— Никуда я не уйду. Если вместе с тобой я был здесь, мне оставаться здесь и после. Кто же будет охранять иерарха и заниматься сканерской разведкой? Я смогу закончить кое-что из твоих дел, если, конечно, они дадут мне такую возможность.

— Они уничтожат тебя… Они найдут способ. Я этого не хочу.

— Поверь мне, я не боюсь никого из них, — голос Валерки дрожал, или это у меня мозг уже отказывался воспринимать звуковые сигналы… — Я боялся остаться один в этой жизни, но с этим бороться уже не в моей власти…

— Так запомни же, если оттуда, где я окажусь, можно вернуться… Если только оттуда в принципе можно вернуться, я вернусь… А если нельзя просто прости меня…

На последних словах я окунулась в клокочущий водоем рваной боли, которую, берусь утверждать, не в силах выдержать ни одно живое существо. И наверное, я чувствовала ее всего-то несколько секунд. Все остальное на этой земле должно было происходить уже без меня…

…Первым ощущением, пришедшим после совершенно невыносимого страдания, было настоящее блаженство, вызванное полным отсутствием всякой боли. Боль исчезла. В одно мгновение. Совершенно. А через некоторое время я почувствовала мокрое холодное прикосновение к внутренней поверхности локтевого сгиба. А вслед за ним хрустящий укол, проникающий сквозь кожу. После — снова влажное прикосновение к месту укола. Поплыл резкий запах дезинфецирующего раствора.

Я открыла глаза и взглянула на склонившееся надо мной лицо. О, боже!.. В детстве, увидев нечто подобное, я всегда отводила глаза и не в силах была вновь взглянуть в сторону такого уродства. Но сейчас это было бы глупо, поскольку, кажется именно тот, кого я увидела, делал мне укол.

На меня смотрел человек, пол которого я не смогла бы определить ни только с первого, но даже, как оказалось, и со второго взгляда. Начать с того, что с правой стороны его лица волосы, густые и светлые были коротко острижены, а с левой свисали длинными прямыми прядями, слегка маскируя половину лица. Хотя такая маскировка была слишком бесполезной, потому что у человека не было лица в привычном понимании этого слова. У него были зеленые глаза, но левый был почти закрыт из-за невероятного излома костей лба, и только правый смотрел на меня из практически неповрежденной глазницы. Левая щека была вдавлена внутрь, кое-где сквозь зажившие разрезы кожи белели костные ткани, а всю правую половину лица покрывал сиреневый послеожоговый шрам. Левый уголок губ был исковеркан, и четкий рисунок губ с правой стороны все равно не мог поправить общее впечатление от этого ужасного лица.

Белый балахон, затянутый вокруг шеи человека, тоже мало говорил о том, кто передо мной. Только руки выдавали его: левая была сломана по меньшей мере в трех местах и теперь имела вид довольно страшного сухого сука, но правая была нормальная, мускулистая, с вздувшимися венами, типично мужская рука.

Человек разогнулся, отошел от моей постели и повернулся спиной. Сзади его волосы были тоже остриженными, с отросшими прядями на макушке и подбритым затылком. Только на части головы с левой стороны были оставлены довольно длинные волосы в попытке хотя бы слегка прикрыть повреждения.

— Послушайте… — прошептала я. — Извините… Где я? Что это за больница?

Он никак не отреагировал на мой вопрос, будто вовсе не слышал его. Он стоял спиной ко мне и перебирал какие-то предметы на столике. Я посмотрела по сторонам. Белый потолок, белые стены, белая постель. Справа — сложный агрегат молочного цвета, напоминающий кокон гусеницы, а рядом на стене пульт с разноцветными кнопками. Я не сильно разбиралась в медицинской аппаратуре, но некоторый печальный опыт общения с ней у меня имелся, и я решила, что это какая-то реанимационная камера. Возможно даже, что я недавно находилась именно в ней, ведь те ужасные ожоги, которые я получила при взрыве, наверняка, требовали особого ухода, иначе мне не удалось бы выжить… Остальная обстановка в палате состояла только из небольшого столика, над которым колдовал тот самый человек… Я еще раз посмотрела на него. В том положении, в котором он стоял, его повреждения были незаметны, и что-то неуловимо знакомое показалось мне в его довольно приятной, стройной и высокой фигуре, в наклоне головы…

В боковой стене образовалась дверь: она бесшумно открылась, отъехав в сторону параллельно стене. В палату вбежал человек в синем балахоне, из-под которого торчали босые ноги в широких шароварах, стянутых у щиколотки манжетами. Он взглянул на меня, весело улыбаясь и плотоядно потирая ладони друг о друга, и спросил:

— Как дела? Вижу, что неплохо!.. Что ж, отлично, Одер!

Мне показалось, что я ослышалась. Я взглянула на изуродованного человека, и как бы мне того ни хотелось, я не смогла не признать, что его немного ссутулившаяся фигура и вправду напоминает мне именно Одера…

Человек в белом повернулся к вошедшему, и я увидела его правый профиль. Обезображенная ожогом кожа не влияла на силуэт…

— Молодец! Спасибо, — человек в синем мягко коснулся плеча бедняги и доброжелательно добавил. — Отдыхай, сегодня ты мне не понадобишься.

— Могу я сегодня побыть с ней? — глухо произнес человек в белом. Это был голос Одера.

— Если хочешь.

Изуродованный человек на секунду повернулся ко мне.

Одер… Да, Боже мой, это был Одер! Он слегка поклонился и тихо вышел, бесшумно ступая по белому полу босыми ногами. Проводив его задумчивым взглядом, человек в синем снова повернулся ко мне и улыбнулся во все тридцать два зуба.

Это был широколиций худощавый мужчина. Наверное, от постоянной энергичной мимики его невероятно подвижное лицо покрылось целой сетью так называемых «ложных» морщин: на лбу, у глаз, у губ, у крыльев носа и на переносице.

Его возраст совершенно не поддавлся определению. Где-то от тридцати до пятидесяти. У него была смуглая кожа, до смешного тонкая шея, крупные уши, кажущиеся полупрозрачными от подсветки. Круглая большая голова была некоторое время назад обрита наголо, и теперь отросшие волосы цвета пыли торчали ежиком.

Мужчина оперся согнутыми локтями о пластиковый барьер, окружающий мою постель и произнес:

— Ну, здравствуй, Катя.

— Простите… Кто был этот человек?

— Я не сомневался, что ты сразу узнаешь его. Будь спокойна, с ума ты еще не сошла. Это, действительно, Одер Виттмар. Конечно, он несколько изменился…

— мой собеседник пожал плечами, и невозмутимо и бодро закончил: — Но как не всем везет в жизни, так же не всем везет и в смерти. Обычные дела.

— Значит, он жив? — я не верила ни своим глазам, ни ушам.

— Да, теперь он жив. Ювелирная работа, здесь есть чем гордиться! — отозвался улыбчивый мужчина. — Ты тоже теперь жива, правда, это всего лишь совершенно обычное мероприятие.

— Где я? Что это за клиника?

— Это не клиника. Вернее, клиническое оборудование, которое у меня есть, я использую на цели, сходные с медицинскими, но это не клиника, и я не врач, — он внимательно посмотрел на меня. — Я никого не лечу. Иногда, когда мне этого хочется, я возвращаю душе ее тело.

Все это можно было бы вполне списать на бред, но я чувствовала себя прекрасно, за исключением слабости и усиленного сердцебиения. Виной последнего был, несомненно, Одер.

— Кто же ты? — я сделала попытку поднять голову, но сил не было. Заметив это, мужчина протянул руку к барьеру и нажал какую-то кнопку. Подъемный механизм сработал, и через несколько секунд я уже полусидела, по-прежнему опираясь на подушку.

— Меня зовут Примар, — последовал ответ. — Некоторые зовут меня богом.

«А не клиника ли это для душевно больных?» — мелькнула мысль.

— А на самом деле? — уточнила я.

— На самом деле они правы, те, кто зовет меня богом. Только я никогда не дам им того, чего они от меня ждут и о чем просят в своих молитвах. Я даю только то, о чем никто не просит. То, о возможности чего никто даже не подозревает…

Примар замолчал, видя, что я начала оглядывать себя.

На мне был светло-голубой балахон точно такого же «фасона», что и у Примара. Под тонкой простыней угадывались и широкие шаровары с манжетами. Руки по локоть были оголены, и ни сиреневых ожогов, ни шрамов от пересадки кожи не было. Ладони показались мне странно маленькими, и поверхность их была нежно-розовой и гладкой. Но ведь мои руки были грубыми и жесткими…

— Чьи это руки? — ужаснулась я.

— Ну не мои же! — засмеялся Примар. Я подняла голову и увидела, что он наблюдает за мной с невероятным интересом.

Я подняла руку и поднесла ее к лицу, пошевелила пальцами. Рука отлично слушалась. Я посмотрела на то место, где только что лежала моя ладонь и увидела каштановую прядь волос. Я потянула ее, и поняла, что дергаю за волосы саму себя. В моей руке оказался кончик длинной толстой косы, заплетенной из моих волос. Я поднесла руку к затылку и убедилась в этом. Опуская руку вниз, я по пути провела ладонью по левой щеке… Гладкая мягкая кожа. Никаких рубцов…

— Я ничего не понимаю… Кто же я? Разве я не Рэста?

Примар опустил голову и отрицательно замотал головой. Он силился произнести что-то, но его душил смех.

— Нет, не Рэста, — выдавил он, наконец. — С воскрешением тебя, Екатерина!

Машинально я задрала к плечу правый рукав. От локтя до плеча тянулась ког да-то уже виденная, он основательно позабытая, штопка «крестом». Вот оно, отверстие от пули Валерия, а это разрывы кожи — подарки псов-оборотней… Все не просто стянуто леской, лески уже давно нет, все срослось и зарубцевалось, нет ни швов, ни свежей тонкой красной кожицы… Я провела рукой по шее. Вот она, еще одна «штопка»…

— Рубаху можешь не задирать, на теле тоже все зажило, — сообщил мне Примар. Он подошел к столику и взял лежащее там зеркало размером с книгу. Не давая мне его в руки, он поднес его к моему лицу.

Непривычно убранные в косу волосы не могли изменить общей картины. Разве же можно было себя не узнать? Это была Екатерина Орешина. Точно такая же, как и пять лет назад… Я оторвалась от зеркала и взглянула на Примара.

— Издевательство, в самом деле, какое-то, — проворчала я, чувствуя постепенно, как приходит твердая уверенность в том, что я не только жива, но я снова стала Катей. Я была жива, это не было пограничное состояние зомби, которое невозможно было забыть. Я чувствовала себя, биение своего сердца, свою кожу…

— Ну зачем же так уж сразу «издевательство»? — обиженным тоном отозвался Примар. — Рэста почти сгорела заживо, я бы не решился на воскрешение Рэсты из эстетических соображений…

— А… Одер?

— Одер? Этот красавец — часть моего плана, но об этом после… Тонизирующий раствор, который ввел тебе Одер, скоро поднимет тебя на ноги, и тогда я покажу тебе кое-что, что тебе, может быть и не понравится, но будет очень интересным…

— А где мы, все-таки, находимся?

— На том свете, — был ответ.

— А без шуток?

Примар широко улыбнулся:

— Я веселый человек, меня многое удивляет и смешит, но даже если я смеюсь над чем-нибудь, говорю я всегда серьезно, что бы я ни говорил и с кем бы я ни разговаривал. Ты у меня в главной резиденции, а она находится на том свете.

— На каком «том»?

— На «том» по отношению ко всей спирали миров. Мы в рассекающем кольце. А кольцо это во всех мирах сразу, и в то же время ни из одного мира нельзя ни увидеть, ни почувствовать рассекающее кольцо. И хотя все миры это мои владения, здесь то место, откуда я могу проникнуть куда хочу, и, самое главное, могу наблюдать за любым миром, любой территорией в этом мире и любым человеком на этой территории…

Что ж, если это и вправду тот свет, то это место не самое неприятное из тех, что мне довелось повидать. Только этот странный вечно веселый человек внушал мне совершенно необъяснимую тревогу и неприязнь. Судя по всему, он прав, и именно он воскресил меня. Но я не заметила, чтобы он ждал благодарности. Его что-то вдохновляло помимо того, что он просто сделал доброе дело. Скорее всего, у него, действительно, были какие-то планы, и я ему зачем-то понадобилась… Уже сама по себе попытка некой силы снова, как когда-то Валерий, заткнуть мной какие-то щели в собственных теориях и планах не могла меня обрадовать.

И хотя свое новое «старое» тело я приняла спокойно, это все было, конечно же, издевательством! Сколько же можно одному человеку умирать, воскресать, менять тела?! Почему?! За что, в конце концов? Видимо, было за что. Примару, если он, действительно тот, кем представился, в этом случае виднее.

Но вот за что это же самое Одеру?

Первым, кого я увидела, открыв глаза, был человек, для которого, пусть не впрямую, но я была причиной смерти. Можно было бы поспорить о правомерности моих ассоциаций, но мне это говорило о том, что Примар недоброе и изощренно хитрое существо. Не хватало, чтобы он и вправду оказался наделен некой сверхсильной властью. Супервласть в сочетании с вечно счастливым взглядом на все — ох, как это страшно…

— Я хочу встать, — сказала я.

— Ну, попробуй, — согласился Примар и подал мне руку. Я села, потом спустила ноги с постели.

Все оказалось очень легко. Словно бы и не было пятилетнего перерыва. Только коса непривычной тяжестью тянула назад голову.

Поддерживая меня под руку, Примар вывел меня из палаты в бесконечно длинный коридор, покрытый сводчатым зеркальным куполом.

Глава 6

Круглая полусферическая поверхность потолка, плавно переходящая в стены, была совершенно прозрачной. Помещение, находящееся где-то в пределах нескончаемого зеркального коридора, словно бы витало над поверхностью земли. Если верить Примару, ни нас, ни зеркального коридора не было видно с земли. Мы были невидимы и недосягаемы для них, хотя и находились практически под носом у людей.

— Вот таким образом я и наблюдаю за теми, кто мне интересен, пояснил Примар. Он сидел в кресле, привольно развалившись, и внимательно смотрел то на меня, то на картину жестокой и кровопролитной битвы, которая разыгрывалась прямо внизу под нами.

Две армии столкнулись друг с другом на степной равнине. Это была неизвестная мне реальность, безвременье и совершенно неопределяемый визуально уровень развития. Битва была рукопашной. Но оружие совершенно непонятным, то ли дубины, то ли кинжалы… И одежда людей была больше похожа на лохмотья, было даже странно, по каким же признакам воюющие стороны различают друг друга. Но это не были дикари в привычном мне понимании этого слова. То здесь, то там, оружие сражающихся испускало странный огонь, который узкой бездымной струей вылетал вверх и, изменив направление, такой же струей опускался вниз, меняя по пути цвета. В нашем прозрачном помещении негромко, но отчетливо слышались и все вопли, стоны, грохот и лязг, яростные кличи и предсмертные проклятия. Хотя подобная мясорубка уже не была для меня в новинку, я никогда бы не стала развеивать скуку подобным зрелищем.

— А то, что чувствуют все эти люди, ты тоже воспринимаешь?

— Мог бы, но это совершенно ни к чему. Люди, как правило, делают то, что хотят, а это без натяжек говорит об их внутреннем состоянии.

— Так ли уж всегда совпадают душевное состояние и поступки? — усомнилась я.

— А это как трактовать, — усмехнулся Примар. — Прямая трактовка всегда ошибочна. Если думать над тем, что видишь, вероятность ошибки незначительна. Но это, конечно, не относится к определенному роду людей, которые сбивают с толку не только себя, но даже и меня.

— А бывают и такие, что сбивают с толку бога?

Видимо, Примар уловил в моих словах издевку, потому что нахмурился.

— Во-первых, хотя мне и не очень приятно в этом признаваться, ты одна из таких. Во-вторых, бога можно сбить с толку точно так же, как и любого другого человека.

— Что-то я запуталась, — я развернулась на своем кресле, чтобы оказаться по ходу медленного плавного полета нашей комнаты сквозь невидимое пространство.

— Так ты бог или человек?

— Я человек, который был создан, чтобы быть богом. Работа у меня такая наблюдать и управлять всем и всеми. У каждого свои обязанности…

Очень интересно. Если так подходить к делу, то, действительно, есть над чем смеяться, не переставая.

— Я считала, что не богов создают, а наоборот, — заметила я, не поворачиваясь к нему лицом. Честно говоря, я еще плохо представляла, чем можно разгневать своего спасителя, и как именно выглядит его гнев, поэтому лучше бы ему не видеть тех гримас, которые невольно вызывали у меня его парадоксальные высказывания.

— Многие так считают. Сколько я уже повидал таких теорий, которые строились на реальных фактах, но неизменно приходили к совершенно неверным выводам. Почему-то всем кажется, что тот, кто все создал, непременно сам всем и управляет?

— А это не так?

— Конечно, не так. Создавать — это работа для гения. А управлять для посредственности. Смешать две в одном никак нельзя, пустое место получится, — засмеялся Примар.

— А я-то считала, что посредственность — это и есть пустое место.

— Посредственность — это усредненное состояние, при котором человек одинаково верно и бесстрастно воспринимает любые проявления бытия.

— А по-моему… то есть, считается, что если посредственность берется за что-то, то случаются всякие неприятности, особенно если посредственность начинает чем-то или кем-то управлять…

— О, да! — оживился Примар. — Знаю я эти мнения. То, о чем ты говоришь, это как раз и случается, если до серьезного дела дорывается пустое место…

— Значит, ты — посредственность, и этим гордишься?

— Не горжусь, а наслаждаюсь своим положением. Богом быть чрезвычайно скучно, если фантазия отсутствует…

Примар встал с кресла и подошел к небольшому столику с пультом, что стоял между двумя нашими креслами. Несколько нажатий на кнопки, и изображение за стенами помещения резко поменялось. Теперь вокруг нас были какие-то очень знакомые просторы, пустыня, песок и камни.

— Это же… Степи! Степи Континента! — я вскочила на ноги.

— Да, это Первый мир. Знаю, ты еще не видела океана, сейчас мы будем над ним, и проследуем до материка Иерархии… Ни один человек в течении тысяч лет не видел океана с воздуха, после того, как я выставил преграду между Иерархией и Континентом…

— Ты? Тысячи лет назад? — это становилось все интереснее.

— А что? Моя душа такая же бессмертная, как и твоя, только я могу жить в любом теле, какое сам выберу. Уж не помню, каким я был тогда, когда мне надоела та катавасия, которую устроила Иерархия во всей спирали миров. Пускать все на самотек — это мой принцип, но оголтелая борьба приняла такой затяжной и однообразный характер, что я всерьез заскучал, а потом обозлился на них…

— Так обозлился, что свел до жалкой кучки население целой вселенной?

— Вот именно. А что тебя смущает? — Примар выставил в мою сторону указательный палец и спросил: — А кто, заскучав и обозлившись, смахнул одним ударом две жизни сразу? Ну-ка, отгадай с трех раз?

— Но… это получилось само собой, когда я спасала свое «я»…

— Не надо, ничего твоему «я» не угрожало! Ты делала то, что хотела. Всегда. Ни на кого не оглядываясь. И именно из-за этого ты попала под мое постоянное наблюдение. Можешь считать себя, в некотором роде, избранницей.

Я слушала, как он разбирает меня по косточкам, беззастенчиво и четко называя все своими именами. И я вспоминала, что сама частенько любила почитать мораль кому-нибудь из своих друзей. Тогда они тоже признавали мою правоту, и я бывала удовлетворена собой. Но одно дело копаться и разбираться в душах других людей, и совсем другое дело, когда странный, хитрый человек, называющий себя богом, проделывает это с тобой. Самое же удивительное во всем этом было то, что в его словах не было и тени упрека или порицания.

— Это неправда, что я ни на кого не оглядывалась!

— Ах, да, действительно, как же я забыл! В каком-то из миров я подцепил один ходовой афоризм о том, что благими намерениями вымощена дорога в ад… Это как раз про тебя…

— Ну и где он, этот ад?

— Да все тут, у меня, в комплекте со всем остальным… — Примар широко повел рукой. — Вот твои благие намерения тебя сюда и привели… Была бы ты другим человеком, жила бы себе спокойно, и никогда бы я тобой не заинтересовался… Хотя возможно, я все равно бы тебя зацепил, потому что тот клубок всяческого народа, который катается за тобой повсюду, настолько прочный, что вас уже друг от друга не отодрать… Помню, что сначала меня привлек Валерий Извеков. Но мне не понравилось, что все, что он делал в своем Раю, он делал практически по инерции, так до конца и не поняв принцип, который я заложил в спираль миров, когда ее закручивал…

— Это потому что он все время находился под чужим влиянием…

— Да знаю, знаю эту дьяволицу с бусинками на челке, — отмахнулся Примар.

— Она однозначна, как отполированный шар. Интереса для меня она не представляет. Хотя, конечно, любопытно будет, сможет ли она за свою жизнь все-таки пробиться из изоляции, которую я устроил Первому миру? Или это сделают ее наследники?

— Но мой брат не планирует…

— Знаю. Но это не важно, потому что Даррина при всей своей однозначности скользкая, как тот самый шар, и ее вряд ли удастся зацепить. И уж если кому это и удастся, то не предводителям той славной во многих отношениях армии, что затаилась сейчас в дебрях Иерархии…

— Это предположение? Или ты на стороне Даррины не только на словах?

— Я на своей стороне. Я никого не поддерживаю и никому не мешаю. Армия потомков Вебстера, несомненно, хорошо вооружена и обучена. Скажу больше, он правильно воспитана и подготовлена к тому, с чем ей придется столкнуться в Иерархии. Но у твоих друзей больше нет тебя. Это большая потеря, чем им кажется. Я, конечно, не хочу сказать, что какая-то женщина может своим отсутствием деморализовать таких крепких орешков, как твои друзья. Но ты имела достаточно весомое влияние на определенный круг личностей. Совершенно исподволь, мешаясь у них под ногами, ты постоянно провоцировала их на прыжки выше головы. Я от души забавлялся, наблюдая, как ты вила веревки из всех, от кого тебе было что-нибудь нужно…

— Ты о чем? — разговор мне все больше и больше не нравился.

— А хотя бы о том, как ты заставляла Валерия ради твоих прихотей вытанцовывать на осколках его собственного «я»… И твое снисхождение он принимал за чистую монету!.. Благодарю тебя, Екатерина!

— За что? — я хотела было возразить насчет Валерия, но не была уверена, стоит ли.

— За достойное зрелище. Я у тебя в долгу, но в самое ближайшее время ты тоже получишь от меня нечто интересное…

Мы уже проскальзывали над бушующим океаном. Он был красив, но мне как-то не очень хотелось сейчас пейзажей даже такого чудного мариниста, каким был Примар. Я не понимала, чего он от меня хочет, поэтому голова была занята совсем другим.

Мягкий мелодичный звук отвлек Примара к пульту. Он посмотрел на меня и сказал:

— Помощники просят присутствовать лично… Извини, оставлю тебя на несколько минут.

Он бесшумно вышел в открывшийся проем в сферической стене. Я сразу же пересела на его кресло к пульту. Конечно, он мог и нарочно уйти, чтобы проверить, насколько я любопытна. Но какого черта мне это скрывать, если это так. Я внимательно осмотрела приборы. Все это было совершенно незнакомо, и только одна деталь пульта не вызывала сомнений: кассетный плейер с заряженной в нем кассетой. Не мешает посмотреть, чем развлекаются боги на досуге.

Я нажала наугад кнопку, и едва увидела первый кадр, как сразу поняла, что и впрямь попалась в цепкие лапы. Мою персону прорабатывали так тщательно, что съемка велась даже после моей смерти.

Я увидела склон каменистой сопки и троих людей, осторожно спускавшихся по тропе ущелья. Я узнала их, с удивлением отмечая, до какой степени равнодушно я смотрела на них. Это были Юра, Тарон и Олег. Пять лет назад я, наверное, при одном взгляде на них изошла бы на слезы. Но несколько не очень удачных смертей подряд делают человека довольно циничным. И при всем трагизме положения я поняла, что несмотря на то, что я жива, здорова и снова в приличном виде, меня абсолютно не трогает тот факт, что они об этом и не подозревают.

Ребята приблизились на достаточное расстояние к снимающей камере, и я услышала продолжение их разговора.

— Насколько было бы нам всем легче бороться в любых условия, диких или цивилизованных, но без этой проклятой схватки мозгов. Даррина в этом виртуоз, да и подготовленные ею люди тоже. Одно нам может помочь — даже если Даррина нашлет на нас что-нибудь вроде нестерпимой головной боли, она не сможет ни загипнотизировать всех поголовно, ни препятствовать использованию оружия… — задумчиво сказал Юра, оглядывая из укромного мест лежащую внизу долину.

— Думаю, что армия Марсена все-таки понесет большие потери, произнес Тарон. — Можно ли сидеть в тылу у Даррины и ничем не выдать своего присутствия?

— Но пока все в порядке, — несмело вставил Олег.

Юрка полез в карман привычным своим жестом и извлек сигареты. Последний поход в Дерзкий мир, видимо, был для Юрки удачным, он притащил с собой даже свое любимое зелье, от которого его не смог отвадить даже никогда не куривший Виллен.

— Да, — согласился Юрка, — Пока все идет по плану. Но спешить с выводами и действиями мы не будем. И вообще, меня беспокоит очень много мелких, но вредных вопросов… Мне нужен хороший сканер, который… Который выполнял бы задачи нашей с вами контрразведки…

— Все-таки шпион? — зловеще отозвался Тарон. — Все-таки смерть Гудри — это не случайность?

— Как раз его-то смерть случайна. Убить, несомненно, хотели тебя, Тарон, и в первый раз это получилось бы, если бы Гудри не стал к этому времени хорошим бдительным солдатом… — Юрка вынул сигарету, зажал ее зубами и продолжил задумчиво, — И второй раз, когда тебя заманили в готовый к взрыву арсенал… И если бы не…

Юрка замолчал и полез в карман за зажигалкой.

Олег немного враждебно посмотрел на Тарона, но все же решился и выпалил:

— Юра, я не могу больше молчать!..

— Если ты о Рэсте, то я все знаю, не трудись… — Юрка, тщательно прикрывшись от ветра, раскурил сигарету.

— Что ты знаешь? — Олег сначала побелел, потом покраснел.

— Я знаю, что ее больше нет. И я знаю подробности.

— Кто тебе сказал?! — возмутился Тарон.

— Никто. Я сам все видел.

Олег всплеснул руками:

— Так на черта ты принял эту нашу дурацкую игру?

— Так хотела она, и мы все это для нее сделали, — пожал плечами Юра.

— Но почему ты вдруг стал наблюдать за нами в те минуты?

Юрка вынул сигарету изо рта, стряхнул пепел и внимательно посмотрел на Олега. Олег съежился под взглядом друга, но Юрка покачал головой:

— Не прими, как упрек, но тебе не дано… надеюсь, что пока не дано представить, насколько это мучительно — не только видеть, но и издалека чувствовать ее боль и быть бессильным… Когда человеку больно, это выплескивается наружу. Если бы ты знал, Олег, какой океан боли плещется вокруг, и сколько их, этих океанов… Близкого человека чувствуешь и выделяешь сразу. Родное существо — это доминанта в восприятии всех материальных и нематериальных проявлений жизни. Среди окружающего меня множества людей я вольно или невольно постоянно настроен на волны тех, кто мне не безразличен. Ты, Олег, интересуясь ими, видишь, слышишь, что с ними происходит физически. А я и такие, как я, чувствуем своим сознанием то, что происходит в душе наших друзей. А сознание, в свою очередь, подключает обычную нервную систему и ты можешь почувствовать себя на месте смертельно обожженного человека… Я издалека понял, что кому-то из вас плохо, взглянул и увидел, что произошло. Я видел, что ее ожоги были несовместимы с жизнью, я чуть с ума не сошел… Как он страдала!

Олег подавленно пробормотал что-то, а Тарон спокойно произнес:

— Когда я представляю, что я мог оказаться на ее месте, я думаю, что мне лучше было бы тогда не родиться на свет… Эта смерть тоже пополнила мой счет к Даррине…

Олег нервно отвернулся от друзей и со злобной гримасой на лице ударил себя кулаком по лбу:

— Ну почему же я один из вас остался такой деревянный?! Даже Гайл прошел это самое «преображение»… Я чувствую себя среди вас настоящим дерьмом…

Юрка положил руку ему на плечо и искренне сказал:

— Прости, Олег, я не хотел… Впрочем, тебе лучше знать, чем именно мы отличаемся от тебя. Вряд ли нам проще, чем тебе… Рэста иногда говорила, что быть такими, как мы, противоестественно. Она называла нас… как же это, слово такое смешное…

— Чрезмерными, — робко подсказал Тарон.

— Точно, — кивнул Юрка и затянулся сигаретой. — Она говорила, что чрезмерность саморазрушительна и не имеет право на существование. Девочка была неправа. Видимо, не зря мир так устроен, что человек постепенно движется к чрезмерности. Оказалось, что мудрее человек становится не тогда, когда он дожил до седых волос, а когда он вобрал в себя все ошибки, грехи и достижения тех личностей, в которые ему суждено было воплотиться. Чрезмерные люди устроены довольно безжалостно, у нас мало защитных барьеров. Обычный человек выживает, потому что его душа зашорена наглухо. Мы же можем продираться сквозь проблемы, свои и чужие, только целиком открывшись для них, в том числе проживая эти проблемы вместе с теми, кого они мучают. Только так и должен быть устроен человек! Человек должен не только слышать, видеть, осязать, и так далее. Он должен чувствовать еще и сердцем, душой, сознанием, называй, как хочешь! Человек не может узнать сам, чего он стоит, пока не узнает, что он вытворяет с другими… Что толку убеждать человека не желать зла ближнему, или говорить, что кому-то не стоит стремиться занять чье-то чужое место? Что толку в разговорах? Никакие разговоры никого до конца не убедят. А стоит только человеку самому ПОЧУВСТВОВАТЬ, что почем — и не понадобятся уговоры… Может быть, человек и не откажется от своих планов, но он будет делать все с открытыми глазами, — Юрка нервничал все больше, сигарета обожгла ему пальцы и он бросил ее. — Так что не думай, Олег, что мое отличие от тебя только в том, что для связи с друзьями мне не нужен телефон…

— Но почему же я не могу все это почувствовать? — взмолился Олег.

— Оставь, дружище, этого я не знаю. Даже Валерий молчит, хотя я просил его хорошенько прощупать твои аналоги…

— Этот и найдет, да не скажет, — буркнул Олег.

— Зря ты так. Впрочем, скорее всего, он именно так и поступит. С кем из вас он произнес хоть слово за последнее время? — спросил Юра обоих.

— Ни с кем, — отозвался Тарон. — Я спрашивал у ребят. Он как немой. Если только жестов не хватает, процедит пару слов, да и то только когда у его людей что-то не так идет… А барьеры мертвые выставил. Я и так пытался к нему подобраться, и в сон влезть — ничего не выходит. Откуда у него столько сил берется, обычный сканер от такого напряжения давно превратился бы в сонамбулу.

— А может он и есть тот самый шпион? — несмело предположил Олег и слегка поднял руку, словно защищаясь, когда Юра развернулся всем корпусом в его сторону. — Прошу прощения, босс, я забыл, что вам виднее.

— Сейчас не до шуток. Особенно после такого разговора, — обиженно сказал Юрка. Он помолчал немного и добавил:

— Хотя бы в память о сестре Виллена и Тарона, ты мог бы терпимее относиться к человеку, которого она, видит Бог, понимала лучше нас с тобой.

— Что же она такого особенного в нем понимала? — Олега понесло. — Или ты считаешь, что он не преступник, пусть даже невольный?

— Преступник, — согласился Юрка.

— Ты считаешь, что ему можно позволить просто так коптить небо и ничем даже не заплатить за преступления? Он что, не заслужил кары?

— Заслужил, — кивнул Юра.

— И ты спокойно взираешь на то, что он среди нас, как равный?

— Отнюдь не спокойно, — отозвался Юрка. — Честно говоря, убил бы своими руками.

— Тогда почему?!..

— Потому что боюсь даже сейчас оскорбить Рэсту тем, что нарушу статус Валерия Извекова. Сам этого не сделаю, и тебе не дам, — жестко сказал Юра.

— Она что, просила тебя быть к нему благосклонным? — проворчал Олег.

— Она редко кого-нибудь о чем-нибудь просила. Она сама добивалась того, что ей было нужно. И воспользоваться сейчас ее смертью для того, чтобы уничтожить что-то ею созданное, я никому не позволю. Это относится и к существованию Валерия среди нас. Нравится это тебе, Олег, или нет, ты будешь этому подчиняться, или мы с тобой расстанемся.

— Извини меня, — пробурчал Олег. — Видимо, Извеков прав, я в самом деле деревянный.

— Извиняю… Все, парни, насмотрелись на красоты, возвращаемся в лагерь…

Юрка первым пошел вдоль каменной гряды, и вскоре все они скрылись из вида…

Аппарат отключился, и кончик кассеты вылез наружу.

Интересно, зачем Примару понадобилось делать эту запись? Или он специально подстроил так, чтобы я на нее сама наткнулась?

— Если рассматривать тебя по принятым у людей критериям деления на плохих и хороших, трудно представить себе, что твоя смерть кого-то может опечалить, — послышался за моей спиной голос, от которого мне стало нехорошо. — Но я видел не только эту пленку, но и кое-что из старого, и мне приходится смириться с мыслью, что в мире относительно даже добро и зло.

Я обернулась. Одер стоял в проеме двери. Его длинные пряди с левой стороны были заправлены за ухо, и все уродство было на виду. Я заставила себя смотреть, хотя с большим удовольствием я избавилась бы сейчас от него.

— Я не очень-то нравлюсь тебе теперь? — спросил он и шагнул вперед. Я не могла сделать шаг назад, потому что сидела. Он, видимо, понял мое желание.

— Я не кусаюсь, — сказал он, садясь во второе кресло. — Примар все мне объяснил, и теперь мне нужно от тебя только одно — чтобы ты убралась отсюда.

— Хотела бы я знать, как.

— Подумай. Ты должна исчезнуть.

— Вот интересно, как это я исчезну, если даже умереть спокойно мне уже который раз не дают. Почему я должна исчезать?

Он покачал головой:

— Я могу тебе сказать, но Примар запретил. Только знай, что лучше тебе отсюда уйти.

— Для кого лучше?

— Не для меня же! Хотя и на тебя мне совершенно наплевать…

— О чем ты вообще, я ни слова не понимаю?!

Он замолчал. Я смотрела на него, пытаясь вспомнить прежнего Одера, и вдруг острая жалость к нему полоснула по сердцу. Стерлись, утонули где-то в глубине души черты и черточки Катерины и Рэсты, давая место воспоминаниям Мариэлы…

— Одер, ты сильно ненавидишь меня?

— Я любил и люблю свою жену, — глухо ответил он.

Я смотрела на него, и уродливое лицо искажалось в слезах, застилающих мне глаза. Я уже видела его тем, прежним, и вдруг вспомнила наши с ним разговоры, споры, наши маленькие секреты, его ласковые сильные руки, добрые глаза, нежные объятия, его теплые губы… Его такие противоречивые черты: мягкость, терпение и настоящее неистовство, когда того требовало его любимое дело…

— Одер, послушай…

Я встала, подошла к нему, присела рядом у его ног.

— Что ты хочешь от меня? — тихо произнес он и напрягся.

— Одер, я охотно бы избавилась от воспоминаний Мариэлы. Но они во мне. Ты можешь представить, о чем я сейчас вспоминаю… — я коснулась его ладони. Он отдернул руку.

— Пожалей меня хотя бы сейчас, — отозвался он.

— Я вынула бы из себя эти воспоминания, если бы только могла!

Он подскочил с места:

— Умоляю, только не это!

— Ничего не понимаю! — взмолилась я. Одер медленно сел обратно и посмотрел мне прямо в глаза:

— Я буду твоим рабом и позволю тебе вытирать о меня ноги, но сделай все, чтобы Примар оставил Мариэлу в тебе… Если хочешь, я встану перед тобой на колени!

Он, действительно сделал попытку соскользнуть на пол. Я испугалась, что он сошел с ума.

— Но, Одер, не лучше ли тебе просить об этом самого Примара?!

— Примара? Это бесполезно… — произнес Одер.

— Он прав, — раздался голос Примара. Он вошел и остановился рядом с нами. Одер немедленно встал и, молча, ждал, что скажет его хозяин.

— Ступай в ее бокс, — спокойно произнес Примар. — Мы скоро там будем.

Одер сжался, его правый глаз блеснул, но снова потух. Одер покорно вышел из помещения. Примар бросил взгляд на пульт, но не сказал ни слова о моем самовольном просмотре.

— Кажется, Одер, не очень доволен тем, что я вернул его к жизни, задумчиво сказал он.

— А мне кажется, что он просто боится чего-то такого, что еще может произойти с ним в будущем. Он же просил тебя о чем-то?

— Мало ли, кто о чем просит. Если все просьбы выполнять…

— Я же не о всех просьбах говорю! Я говорю о просьбе твоего… помощника. Разве верный раб не достоин?…

Примар расхохотался:

— А как я, по-твоему, буду сортировать просьбы и молитвы на достойные удовлетворения и не достойные такового? Или мне сначала сортировать просящих на хороших и плохих? Да это невозможно! Люди в мирах любят посетовать на то, что до бога высоко и далеко, что высшая справедливость не доходит до них! Они глупцы, Катя! Моя справедливость в том и состоит: все они для меня одинаковы, выделять никого из них я не буду…

— А люди считают, что молитва праведника…

— Я же тебе говорю: зря люди возносят свои молитвы. Создателя не интересуют проблемы тех, кого он сотворил. Меня же они очень интересуют, но откликаться на них я не должен. Потому что меня нельзя просить. Я лишь делаю свою работу. Я кручу рулетку и выбираю путь для мира. Мир тоже выбирает дорогу, которой идет в предлагаемых мной обстоятельствах. А отдельные люди выбирают свой путь в своем мире. Особо дерзкие, вроде некоторых, что нам с тобой знакомы, прокладывают свой путь поперек миров, забредая даже ко мне в гости. Сплошной и перекрестный выбор, выбор, и еще раз выбор… Ничто не может быть предопределено заранее. Никто не должен даже надеяться на то, что он сможет познать закономерность. Закономерности нет. Я ее уничтожаю каждый день. Если бы я стал отвечать на просьбы, это было бы шагом к предопределенности… — Примар остановился и спросил с надеждой:

— Ты меня понимаешь?

— Понимаю. Ты сторонний наблюдатель.

— Нет, не понимаешь! — Примар сокрушенно всплеснул руками. — Я не сторонний, я наблюдаю за тем, как люди выворачиваются из тех обстоятельств, которые я сам лично им подсунул. При этом я не ставлю целью извести до смерти какого-то конкретного бедолагу, похоронить под обломками города, взорвать планету или еще какую-нибудь конкретную пакость осуществить. Меня интересует, как все пойдет, кто и как начнет действовать. А если в результате разыграется трагедия — это уже будет случайность.

— Значит, если ты нашлешь на планету эпидемию чумы, и люди, не имея возможности нейтрализовать вирус, вымрут, то это будет случайностью?

— Не это будет случайностью, а то, что люди не нашли выхода. Как правило, люди на многое способны, если правильно берутся за дело. А я просто смотрю, что у них получается.

— Значит, ты не вмешиваешься ни во что?

— Ну как сказать… Я подкидываю вводные, изменяю мир в той или иной сфере и наблюдаю, как люди будут с этим справляться. Видишь ли, Катя, люди — это самое удивительное зрелище. Чем запутанней судьбы, чем острее страсти, чем страшнее их преступления и чем нелепее и невиннее их ошибки, тем большее удовольствие я получаю от наблюдения…

Он не лгал, и не шутил, хотя и по-прежнему улыбался. Он излагал свое кредо, об этом говорили его совершенно серьезные глаза.

— И тебе не жаль бывает тех, за кем ты наблюдаешь?

— Я человек. Я меняю тела, но я вечный. И отличаюсь от остальных, сотворенных создателем, двумя вещами: я был первым — это раз. Я никогда не жил в мирах — это два… — в голосе Примара появились нотки сожаления. — Я все бесконечное время занимаюсь тем, что управляю другими без каких-то ограничений… Я делаю то, что должен делать. Что толку лить крокодиловы слезы над тем, что Первый мир тысячелетиями катился к своему концу? Они не выдержали испытания, кто же виноват в этом? Я не знаю, интересуется ли создатель тем, как себя ведут и что чувствуют те, кого он когда-то выпустил в миры… Иногда мне кажется, что это его не интересует. Но это интересует меня. Мне не бывает никого жаль, мне лишь бывает досадно за то, что все могло быть по другому, но кто-то не выдержал испытания так, как я планировал…

— А создатель… Ты видел его?

— Нет. Но я знаю, что раз он сделал рассекающее кольцо и посадил меня, Примара, сюда и предоставил мне возможность распоряжаться ходом вещей, значит, я должен это делать… Я не помню, что я чувствовал тогда, когда только начал действовать. Может быть, мне и было кого-то жаль… — он замялся и замолчал.

Мне показалось, что он просто не хочет признаваться в собственных слабостях. Я верила в то, что он человек, а, следовательно, у него были слабости. Но не удивительно, что его установки кажутся обычному человеку дикими. Попробовал бы кто-нибудь прожить бесконечность и не свихнуться. Свихнуться в таких обстоятельствах может даже бог, если он, к тому же, человек.

— А я, как и многие, считала, что бог и создатель — это синонимы, задумчиво произнесла я. — Выходит, все не так…

— Знание того, что на самом деле все не так — бесполезное знание. Даже познание самого мироздания — никому не нужное занятие. Интуитивное поведение всегда более логично, чем осознанные поступки. Да не тебя мне этому учить, на твоем примере можно иллюстрировать исключительную эффективность работы подсознания. И совершенно незачем строить теории и пытаться познать то, как устроен мир. Ни у кого это не получается.

— Ну и как устроен мир?

Примар задумчиво повел руками, собираясь с мыслями:

— Только в двух словах. Слушай и запоминай, больше я к этому не вернусь. Создатель выпустил в жизнь многие и многие личности. Цельные, неделимые, бессмертные сознания. А потом придумал для них принцип материального воплощения. Сознание постоянно воплощается не просто в личность, а в РАЗУМНУЮ ЧЕЛОВЕЧЕСКУЮ личность. При этом оно может делиться на множество индивидуумов, каждый из которых получает какие-то частички личностных черт. И сочетание этих черт может быть самым причудливым. Один человек может взять от цельного сознания что-то исключительное, что станет доминирующим в его характере… То есть, я неверно сказал: человек ничего ни от кого не берет, все черты ему достаются практически случайно. Но так или иначе, люди, живущие в мирах, столь же внутренне различны, сколь различны были бы их цельные сознания, если бы могли жить в каком-то своем мире отдельно от материальных тел. Постепенно люди-аналоги умирают, сознание воссоединяется в одном человеке, причем совершенно никто не может предугадать, в ком именно оно воссоединится. Когда же и этот последний человек умирает, спустя определенное время я снова совершенно произвольно рассекаю сознание, воплощая его в одном или нескольких вновь рождающихся людях. Опять же, случайным образом может произойти так, что какие-то характеры могут повториться до мелочей, но вероятность этого мала. Будучи вновь разделенным, сознание теряет все воспоминания о жизни своих прошлых воплощений и в новорожденных начинает свой путь к воссоединению с нуля… Такой простор для разнообразия и самого интересного зрелища… Сначала я собрал все, что напридумывал и сделал создатель в одном мире. Это и был Первый мир. Но цельные личности так бойко стали истреблять друг друга, что мне пришлось изменить правила игры. Я разделил один мир на великое множество, скрутил их в жгут, а жгут в спираль. Оценив мою мысль, создатель подарил мне рассекающее кольцо. Оно объединило миры, и при определенных условиях цельное сознание чувствует то место, сквозь которое проходит рассекающее кольцо, и может воспользоваться им для перемещений по мирам… С тех пор, как я построил спираль, все сознания, люди-носители которых погибли в процессе самоистребления Первого мира, были мной разделены и расселены по всем остальным мирам. И случилось то, чего я не ожидал. Человеческие общества, состоящие из несовершенных людей, оказались более устойчивыми, и более жизнеспособными, чем Первый мир, населенный чрезмерно исключительными личностями. Этот парадокс я не могу решить до сих пор: почему несовершенные люди образуют жизнеспособные сообщества, и почему сильные, цельные, талантливые личности, справляющиеся со всеми проблемами в одиночку, собравшись вместе, губят себя и еще замахиваются на другие миры?.. Между прочим, если бы я не запер Первый мир, его бы задавили еще раньше, чем они сами себя изведут… Я даже начал всерьез подумывать о том, чтобы разделить всех, кто еще обитает в Первом мире, и расселить их по прочим мирам, но вовремя одумался и решил не нарушать свой главный принцип невмешательства. Пусть Первый мир придет к своему концу сам. А я посмотрю, как и когда это случится…

— А то, что погибший Одер сейчас здесь, это как-то согласуется с принципом невмешательства?

О ужас, мне удалось поддеть бога Примара! Он покраснел.

— У меня есть личные пристрастия и слабости. Что еще может делать человек, вечно запертый в рассекающем кольце? Только развлекаться в свободное от основных обязанностей время… Я всегда выбираю какую-нибудь группу взаимосвязанных между собой личностей и слежу за движениями их воплощений в мирах. Я подкидываю им нестандартные ситуации, из тех, что в моей власти… Не опекаю и не помогаю. Только наблюдаю.

— Но зачем?

— Так интересно. Я так хочу. Одер погиб. Но я не подпустил его душу к его аналогу. Наоборот, я заблокировал его аналог так, чтобы они оба не подозревали о существовании друг друга. Я подменил тело Одера там, в его мире, на другой обезображенный труп, и взяв к себе, вернул жизнь в его тело…

— Возвращать жизнь такому телу — не самая лучшая идея.

— Согласен, — отозвался Примар. — Но вся проблема в том, что Одер звено моего плана, касающегося тебя…

— Меня? — это было очень интересно, тем более, что с самого начала моей очередной жизни мне уже стало ясно, что ни жить, ни умереть спокойно мне не дадут. — Я не понимаю, чем же я все-таки обязана такому вниманию к своей персоне?

— Потому что это мне интересно. Я все время наблюдал за тобой. Я и многих других не обделяю вниманием, но Катя Орешина, ее аналоги, ее друзья и аналоги ее друзей — то еще зрелище, скажу тебе. Ваша веселая компания постоянно подогревает во мне самый настоящий азарт. Я всегда загадываю наперед, как повернется дело, и насчет тебя мои предсказания сбылись всего пару раз. А во всех остальных случаях ты, Катя, а также все те, кем ты побывала, и все, кто тебя окружает и окружал, действовали не так, как я от них ожидал…

— Меня это не удивляет.

— Вот даже как? Это почему же? — заинтересовался Примар.

— Потому что, судя по твоим словам, мы с тобой совершенно по разному оцениваем людей. Мои оценки совершенно не сходятся с твоими, и следовательно, результаты тоже.

— Поясни-ка! — его живому любопытству не было границ. Еще бы, подопытное животное хочет изложить свое мнение.

— Все яснее ясного. Ты считаешь Даррину однозначной, я — хитрым и невероятно опасным противником. Ты считаешь Валерия безвольным недоумком, я — сильным и талантливым человеком. Ты считаешь моего брата Юрия неспособным победить Даррину, я же в этой победе нисколько не сомневаюсь… Что же потом удивляться тому, что я действую не так, как ты от меня ждешь?

Улыбка исчезла с лица Примара. Несколько секунд он тщательно обдумывал свои слова и потом резко спросил:

— Ты считаешь, что я и насчет тебя лично ошибаюсь?

— Есть у меня такое ощущение, но о себе я говорить не буду. Ты разочарован?

— Сложно сказать, скорее расстроен, — он снова улыбнулся.

— Так ты же мог вмешаться в любой момент, «подкинуть вводную» и навести порядок.

— Мог. Но не хотел. Интереснее загадывать и ошибаться, чем вмешиваться и наводить порядок. Но иногда, когда цепочка воплощений уперлась в свой тупиковый конец, руки так и чешутся подкинуть поленьев в костер, не так ли?

— Ты о чем? — разговор принимал нехороший оборот. Хотя еще не было сказано ничего конкретного обо мне лично, дело близилось к развязке.

— Пришла пора вмешаться. Рэста умерла, друзья оплакали ее. Аналогов больше не осталось. Что делать? Можно, как и принято в моей системе, разделить душу на нескольких очаровательных новорожденных девчушек. Но мне не хотелось терять любимое зрелище так быстро… А я давно предвидел, что я быстро его потеряю. Верно говорил твой брат когда-то: таким, как ты, нечего делать поблизости от смерти, ты не очень уважительно к ней относишься. Поэтому, я знал, что ты слишком быстро попадешь к смерти в гости, что приведет тебя ко мне. Именно поэтому еще пять лет назад я стал готовить свой план.

— План снова превратить меня в Катю?

— А что, плохое тело? Я бы не сказал. Тем более, оно поступило ко мне свеженьким, законсервированным, только слегка продырявленным и покусанным. Ведь Валерий не подозревал и не подозревает до сих пор, что на самом деле означало его превращение живых трупов в собак. Скопление дверей его Рая давало Валерию возможность черпать силы непосредственно из рассекающего кольца, но он не знал, что он это делает. При необходимости стать собакой или превратить зомби в собаку он всего лишь сообщал мне об этом импульсом. А я «менял» тела, забирая на хранение человеческие и «выдавая напрокат» собачьи. Они у меня тоже сохраняются. Так что в Сылве погиб, действительно, спаниэль. Не обычный пес, но и не творение Валерия, как он, возможно, самодовольно и искренне считает. Это было мое творение. В одном из миров я произвел интересную генную мутацию и вывел таких милых песиков, способных вбирать в себя любую душу. В то время, как люди хоронили спаниэля, а Валерий отправлял душу Кати в путь по аналогам, используя опять-таки силу моего рассекающего кольца, Катя, оживленная мной, спала в забытьи, без снов, без сознания, с прочными барьерами, не позволяющими душе вернуться в это ожившее тело… Раны зажили, функции всех органов восстановились. Тело даже не состарилось за пять лет, потому что старят не мытарства физической оболочки сами по себе, а душевные переживания и страдания. Катя не перживала ни о чем все пять лет и безмятежно спала…

Он встал, подошел к стене, и открылся дверной проем, но уже не в обычном месте, а рядом.

— Иди сюда, Катя, я тебе еще кое-кого покажу, — с этими словами Примар прошел в смежное помещение.

Я встала и последовала за приглашением. Это была точно такая же палата, в какой я недавно пришла в себя. Только подготовленная для кого-то постель еще пустовала, и на ней сидел Одер, опустив голову и обняв себя за плечи.

Примар подошел к кокону реанимационной установки.

— Вот, полюбуйся… — Примар нажал кнопку, и молочно-белый колпак отъехал назад, открывая с одного края часть обычного прозрачного купола.

Там внутри, на плоской подушке покоилась голова девушки. Лицо красивое, как у ангела, чистое, спокойное. Белокурая волнистая прядь на розовой щечке подрагивала в такт легкому дыханию девушки…

— Узнаешь? — осведомился Примар.

Меня как током ударило:

— Это же Мариэла! Боже, она тоже жива?

Краем глаза я заметила нервное движение Одера. Он вскочил и, сжав кулаки, смотрел на меня с ненавистью почти нечеловеческой.

— Она спит. Она была мертва ровно сутки. Мои помощники подменили ее тело точно так же, как и тело Одера. Теперь она спит точно так же, как пять лет в соседнем помещении в такой же установке спала и ты, Катя, — объяснил Примар. — А теперь смотри дальше…

Примар еще сильнее утопил кнопку, и непрозрачный колпак совсем убрался. И у меня сразу пересохло во рту, и колени стали ватными: руки и ноги Мариэлы были искусственными: пластик, металл, проводки внутри. Электронные протезы…

— Почему?… — я поперхнулась собственным вопросом.

— Ничего нельзя было придумать. Кости конечностей были просто раздроблены в пыль. Мариэлу выбросило из развалившейся машины, и она не взорвалась и не сгорела вместе с автомобилем, даже лицо не пострадало…

— Но ты же бог… Бог… Почему ты не мог провести нейрохирургическую операцию. Ведь тебе ничего не стоило найти донора!

— Чудеса — не моя специфика, я же объяснил! — бросил Примар.

— Причем тут чудеса?! Почему ты ее не вылечил?

— Не хотел, — коротко, но емко ответил Примар. — В таком виде она как раз чудесно дополняет своего мужа.

Жестокость сказанного полоснула меня по сердцу. Я боялась даже взглянуть на Одера. Примар сам повернулся к нему и сказал:

— Начинай. Ты все прекрасно знаешь, что делать… Катя, пойдем, нам пора.

Я покорно пошла за ним обратно в прозрачную комнату. На пороге я все-таки обернулась. Одер припал к изголовью кокона, прижался обезображенным лицом к стеклу и смотрел, не отрываясь, на безмятежное лицо Мариэлы. Из зеленых измученных глаз его текли слезы… Сколько лет он так смотрел на нее и, наверное, благодарил судьбу хотя бы уже за то, что Мариэла не видит ни того, каким стал он, ни того, какой она стала сама…

— Зачем ты так мучаешь их, Примар?

— А зачем ты их обоих убила? — парировал он с улыбкой. — Молчишь? Я тебе помогу. Тебе было так нужно, и ты это сделала. А мне для моего плана было нужно то, что ты только что видела. И я это сделал.

— Да что же это за чертов план такой!!! — злость вспыхнула уже без всякой оглядки на то, кто мой собеседник.

— Я не собираюсь делать тебя своим вечным и бессмертным помощником. Тебе предстоит всего лишь вернуться обратно пред очи тех, кого ты так безвременно и трагически покинула.

— В таком виде?

— А чем плох вид-то, что-то не пойму? Коса вон какая отросла за пять лет, загляденье… — загадочно улыбнулся Примар.

— Я не хочу!

— Ну уж? Не верю. Катя Орешина стремилась вернуться всегда, и ни перед чем не останавливалась. Помнится, что умирая — в последний раз некоторое время назад, а точнее, полгода…

— Так давно?! — вырвалось у меня.

— Да, я отвлекся на время на твоих друзей, делал записи… Ты же просто проспала еще несколько лишних месяцев. Так вот, умирая, ты обещала вернуться, если только будет такая возможность.

— Я имела в виду Рэсту. Я не хочу сваливаться на голову брату и друзьям в таком виде, они решат, что я их просто морочила все эти годы. Кто же поверит мне, что я беседовала с богом и вернулась с того света?!

— Не поверят, — согласился Примар, — Поэтому я и придумал кое-что поинтереснее.

Нет, изумительное это понятие «интерес»! Я уже была уверена, что под этим словом скрывается очевидная пакость.

— Ты ведь еще не появлялась перед друзьями в облике красавицы Мариэлы?..

— Ты хочешь поместить мою душу в ее тело?!!

Я невольно взглянула на собственные руки. Слова Примара прозвучали для меня почти как приговор: руки-ноги — поотрубать! Нет уж, лучше пулю в лоб, или сгореть еще раз. Там хоть тоже мучения, но они сравнительно быстро кончаются. Стать живым обрубком — это было, и вправду, интересно. Для Примара.

— А что, собственно, ты так побледнела? — улыбнулся Примар. — Да, Мариэле, конечно, не повезло. Слишком быстрая, необдуманная смерть…

— А что, по-твоему, я должна была обдумать? — машинально ответила я, все еще не стряхнув с себя страх перед новой перспективой.

— Какая теперь разница? Я придерживаюсь принципа: что случилось, то случилось. Придется иметь дело с тем, что есть. Электронику я применил вполне удачно, Мариэла способна сама передвигаться и кое в чем действовать без посторонней помощи… Сначала я хотел, действительно, даже не обнаруживая свое присутствие, просто вернуть к жизни Мариэлу. Но это было бы слишком топорно, как я теперь понимаю. И я решил сделать иначе. Я всего лишь выделю из твоего сознания то, что по праву принадлежит Мариэле, верну ей ее драгоценное «я», с которым ты некогда так сурово обошлась…

Едва до меня дошел смысл сказанного, и я уже была готова почувствовать облегчение, как Примар закончил:

— А потом я верну вас в Первый мир. Всех троих.

— Кого троих? — не поняла я.

— Тебя, Мариэлу и Одера. Он ждет не дождется, когда, наконец, сможет обнять любимую жену… — захихикал Примар.

Одер и боялся больше всего на свете именно этого. Он плакал над своим горем всякий раз, когда видел Мариэлу, но он не хотел, чтобы она выходила из своего бессознательного сна. И он был прав. Но говорить Примару о том, чтобы он этого не делал, не было никакого смысла…

— Ты… ты… — я не могла подобрать слова для своего возмущения.

— Я, я, — кивнул Примар, — То-то и оно, что я. Итак, я верну вас в Первый мир и дальше вы будете сами действовать так, как вам заблагорассудится. А я буду наблюдать и играть сам с собой в азартную игру…

Постепенно первый испуг прошел, возмущение улеглось и на первый план выступили четкие мысли. Стали понятны очевидные вещи, которые вытекали из придуманной Примаром ситуации.

— Но ведь это значит, что я потеряю способность к невербальному общению, и не смогу найти дверь, если мне это понадобится.

Примар так резко и громко хлопнул в ладоши, что даже я вздрогнула:

— Точно! Вы все трое будете, как слепые щенята! Это-то и интересно. Сначала я хотел и частичку Рэсты куда-нибудь отселить из тебя. Но Рэста сгорела, а я не имею обыкновения засовывать душу в постороннее тело. Да и Рэста сама по себе слишком никчемна, чтобы ее присутствие в тебе могло помешать чистоте эксперимента. Ты ничем не сможешь защититься. Ты не сможешь ни связаться с друзьями, ни позвать на помощь брата. Ничего кроме своей головы, рук и ног… Здесь у тебя даже приемущество перед Мариэлой… — Примар высказал все это на одном дыхании.

Он уже сказал все, что нужно было для того, чтобы завести меня. Чего-чего, а злости моей он добился.

— Последнее: мой прогноз. Я колебался, стоит ли тебе сообщать его, но решил сказать. Думаю, что он внесет дополнительную напряженность. Я предполагаю такое развитие событий: поскольку Одер относится к тебе враждебно, с воскрешением Мариэлы он вовсе не даст тебе прохода, и Мариэла с готовностью его поддержит. Поскольку их двое, а ты одна и без помощи, они справятся с тобой и просто убьют. А Мариэла, снова объединив в себе всю личность, обретет снова все заманчивые способности. И тогда красавице без рук и ног снова захочется обратно к своим. Она поспешит воссоединиться с друзьями и потащит за собой своего мужа, хотя он к тому времени будет для нее безразличен… Дальше прогнозировать буду позже…

Мне даже думать не хотелось о возможности такого поворота событий, но Примар не шутил. Конечно, он мог лгать. Но ложь — это тоже не шутка, а вполне серьезное дело. Я могла совершенно обоснованно предполагать, что свой реальный прогноз он пересказал мне с точностью до наоборот.

— А если все пойдет совсем по-другому, и я опять тебя расстрою? Снова соберешь все тела у себя, опять начнешь режиссировать?

— Нет, мои правила четкие: проиграл — плати. Это мой принцип. Должен же в системе мироздания хоть один кто-то быть строго принципиальным! Пять лет назад я придумал эту комбинацию на будущее, сделав то, что я делаю достаточно редко. А именно: я не дал душе проследовать своим обычным порядком к последнему оставшемуся аналогу. Я редко позволяю себе такие штуки в отличие от уже не раз упомянутого нами Валерия. Но тем не менее, в этот раз я не дал душе Одера воссоединиться в последнем аналоге. Я держал его здесь живым, что обычно делаю только с теми, кто уже прошел полностью весь мирской путь и кого я оставляю здесь на неопределенное время в качестве своих помощников. Я выставил глухие барьеры на сознании того человека, который так до сих пор и не дождался своего преображения, хотя душа Одера — это всего лишь малюсенький кусочек их общей личности. Изза этого моего плана…

— Из-за этого твоего плана Олег Середа до сих пор вынужден страдать и причинять боль другим! — резко докончила я его витиеватую мысль. Бедняга Олег! Вот кто так обошелся с тобой! Против такого противника не поборешься… Олег не только оказался отрезанным от цепочки преображения, он еще и оказался глух к тем очевидным истинам, которые легко усваивали мы, его друзья и напарники…

— Согласись, в этом был смысл, — заметил Примар.

— В чем? — не поняла я.

— В том, что он не узнал, что именно его возлюбленная Катя выделывала с частичкой его самого. Если бы я не сделал того, что сделал, Середа уже бы не только Рэсту ненавидел, ему не за что было бы превозносить до небес свою Катюшу и память о ней… Но теперь пришла пора выправить ход вещей. Такому, как Одер, недолго гулять живым по Первому миру. Он не погибнет до того момента, когда Мариэла прибежит к своим. Но если он, встретившись с Олегом Середой проживет хотя бы сутки — я съем свою шляпу, как это принято в одном из миров…

— А я пожелаю тебе приятного аппетита! — я встала, и он тоже поднялся.

— Сердишься? Это хорошо. Злой человек совершенно несгибаем и неуправляем. За ним интересно наблюдать… Я смотрю, что совсем утомил тебя. Тебе лучше поспать в своей палате, завтра у тебя будет очень трудный день! — широко улыбнулся он, и все морщинки на его лице пришли в движение. Какой-то хитрой манипуляцией он открыл в прозрачной стене еще один проем, сквозь который просматривалось мое пристанище в этом неземном месте, принадлежащем всесильному и изощренному на забавы Примару…

Глава 7

Одер решительно остановился и рубанул рукой воздух прямо у меня перед носом:

— Все, отдыхаем!

— Ты что, не видишь, где мы? — я кивнула на находщееся всего в километре от нас величавое здание Совета Иерархии.

— Но она не может больше идти! — отрезал Одер.

Я опустилась на землю прямо там, где стояла. Уже целые сутки бесконечно повторялось одно и то же: полчаса ходьбы и два часа отдыха. Причем эти первые сутки прошли совершенно бесполезно. Я ни грамма не ориентировалась на местности, я не представляла, в каком месте выбросил нас Примар из рассекающего кольца. Оказалось, что в самом сердце Иерархии. Мы столько сил потратили, чтобы понять, что идти в прежнем направлении нет смысла, что вернуться обратно в нужном темпе не было никакой возможности.

Хорошо еще, что летняя ночь была хотя и не слишком, но достаточно теплой, иначе нам пришел бы конец в наших голубых балахонах и безо всякой обуви. Правда, Мариэле отсутствие обуви нисколько не мешало. Ее искусственные ноги неловко гнулись и медленно слушались хозяйку, но им не были страшны не холодная сырая почва, ни сухая острая хвоя, ни осколки камней, от которых мои ноги невыносимо ныли.

Отправив меня отдыхать после того, как он изложил мне свой план, Примар ни словом не обмолвился о том, как скоро он собирается выполнять свои изощренно выписанные намерения. Оказалось, что медлить он не любил. Я уснула в своей палате, а проснулась на влажной от ночной росы лесной поляне, продрогшая и измученная. Рядом уже сидели Одер и Мариэла, очнувшиеся почему-то раньше. Меня встретили угрюмым молчанием и ненавистными взглядами двух пар совершенно несчастных глаз.

Одер долго не мог оторваться от Мариэлы. Она всячески пыталась успокоить его, но лишь только он припадал к ней, словно пытаясь спрятать от всех, в первую очередь от нее самой, свое лицо, а Мариэла неловко обнимала его пластиковыми руками, лицо девушки принимало странное выражение, которого я не могла понять. В нем были, конечно, и любовь, и жалость, и страдание, но доминировало то, чего я не ожидала увидеть снисходительность. Вела она себя вообще странно. Она с самого начала не проронила ни единой слезы, не удивилась своему ужасному состоянию. Не смутила ее и внешность Одера, словно его вид не произвел на нее никакого впечатления.

Едва открыв глаза, я попыталась послать импульс и попробовать поймать хоть что-нибудь из биоэфира. Но — увы! Примар в точности следовал своим условиям. Я чувствовала изменения внутри себя. Вернее, я вынуждена была вспоминать, как ощущает себя обычный, нормальный, «нечрезмерный» человек. У меня словно что-то украли. Я помнила все, что происходило когда-либо с Катей, Мариэлой и Рэстой. Но я уже воспринимала все окружающее меня как-то не так. Словно снялся какой-то внутренний пласт.

Я понимала, что теперь все случится только так, как я сама позволю событиям происходить. Теперь у меня были руки, ноги, голова и куча бесполезной информации и воспоминаний в ней. Но вот никаких четких намерений к действию или даже элементарных желаний у меня не осталось. Они все куда-то канули, возможно, что всего лишь на время. Только простейший инстинкт самосохранения оставался на поверхности. Вот уже сутки брели мы по лесу под самыми стенами Иерархии, а я все еще не смогла найти для себя приемлемых мотивов для того, чтобы оставаться в этом мире. Мне нечего было делать здесь ни в этом виде, ни в каком другом. Мое последнее воскрешение было против правил и против установленного порядка вещей, поэтому я даже не хотела складывать для себя каких-то конкретных планов. Но, что интересно, умирать мне не хотелось. И уж тем более, нельзя было позволить планам Примара осуществиться в том виде, как он расписал мне.

Если погибать, то не до Мариэлы, а уж, как минимум, одновременно с ней. Я не разделяла вдохновенной уверенности Примара в том, что воссоединившись снова в искалеченом теле Мариэлы, я побегу к друзьям: я даже сейчас понимаю, что никому радости от этого не будет. Но в любом случае мне не хотелось даже пробовать на себе, каково будет оказаться в ее сборном теле. Существование Мариэлы настолько ущербно, что лучше бы ей было все-таки сгореть в пропасти… Я столько лет боялась вспоминать о жизни и смерти этих двоих людей, я искренне жалела о том, как все обернулось, но сейчас они оказались живы, а мне еще больше не по себе.

С такими пустыми мыслями я и шагала по сырой земле, сдерживая темп до минимального, потому что ковыляющая следом Мариэла была отвратительным попутчиком. Одер психовал, постоянно требовал остановок. Я сдерживала раздражение, потому что оно не могло поправить положение при всем моем желании. Злиться на инвалида можно, но от этого он не станет здоровым.

Поэтому и в очередной раз, когда Одер потребовал отдыха, я не стала возражать. Я молча сидела и смотрела, как Одер нежно и аккуратно усаживает Мариэлу. Она была в никудышном состоянии, это верно. Губы ее посинели от напряжения, лицо побледнело и осунулось за какие-то несколько часов. Это уже не была та красавица, которая лежала в молочном коконе и горя не знала.

— Я пойду осмотрюсь, — произнес Одер и исчез из вида.

Мариэла проводила его печальным взглядом и, тяжело вздохнув, опустила голову. Проведя наедине со своими старыми знакомыми уже немало времени, я еще ни разу не разговаривала с ней. Ситуация была настолько двусмысленная, что поневоле мысли все время скатывались не в нужную сторону. Мне бы следовало хорошенько продумать наше плачевное положение, но я с удивлением и раздражением обнаружила, насколько трудно мне стало сосредоточиться с тех пор, как из меня вытащили частичку моей души.

— Я понимаю, насколько тебе трудно, — произнесла Мариэла своим легким нежным голосом. И я несколько секунд соображала, ко мне ли обращены эти слова. Но так как Одер все еще блуждал где-то, было очевидно, что мой аналог разговаривает именно со мной.

— О чем ты, Мари?

— Тебе будет трудно убить нас еще раз?

Вопрос прозвучал без издевки. Даже больше, он был задан серьезно и даже несколько сочувственно.

— Я еще не думала об этом, — ответила я. — К тому же, Примар рассчитывал…

— Я знаю, на что рассчитывал Примар, — перебила она меня. — Но я так же отлично знаю тебя, Катя. У нас с Одером нет шансов…

— Не выставляй меня мясником, — рассердилась я.

Она ничего не ответила. Кажется, она хотела поправить растрепавшиеся, плохо заплетенные волосы, но ее неживая рука, неловко покрутившись около головы, вернулась на место, и только сейчас, после этой неудачной попытки привести себя в порядок, я заметила блеск навернувшихся на ее глаза слез… Нет, ни за что не должна я допустить того, чтобы Мариэла осталась последним живым аналогом. Хотя мне было очень трудно представить себе, что я смогу взять оружие и хладнокровно убить эту девушку…

— Хочешь, я помогу тебе с прической? — спросила я.

Она отрицательно покачала головой. И мне стало почему-то стыдно. Может быть, мне и вовсе не следовало бы лишний раз подчеркивать перед ней ее беспомощность? Черт знает, как мне себя с ней вести?!

— Мари, тебе не кажется, что нас с тобой разделили как-то не правильно?

— Не кажется. А почему ты об этом спрашиваешь?

— Ты ведешь себя…

— … не так, как ты от меня ожидала?

Мне оставалось только кивнуть. Мариэла грустно улыбнулась и еще раз оглядела себя. Я всего лишь на секунду поставила себя на ее место и меня пробрала дрожь. Но Мариэла, оказывается, не собиралась прекращать со мной разговор.

Она внимательно посмотрела на меня:

— Не думаю, чтобы Примар ошибся. Я чувствую, что у меня внутри теперь только мое. Как и прежде. Просто как ни дели теперь, а воспоминания у нас с тобой общие. Все, что было с нами до сегодняшнего дня — все общее. Мы знаем друг о друге все… Подожди немного, ты скоро снова получишь мою душу, но она настолько мала, что не побеспокоит тебя, а лишь придаст тебе необходимых сил… — Мариэла вдруг всхлипнула. — Только не расспрашивай меня о том, что я чувствую. Мне тяжело об этом говорить, а ты сама узнаешь об этом, когда меня уже не будет…

Одер, выбежавший к нам из-за кустов, подскочил к Мариэле и обнял ее вздрагивающие плечи.

— Что она сказала тебе, милая?! Успокойся! — он гладил и успокаивал ее. Несколько раз он взглянул на меня, наверное, гневно и яростно, но его изуродованное лицо было страшно и искажено само по себе, поэтому эмоции уже не получали на нем должного отражения. Я хорошо помнила этого парня таким, каким он был до злополучной аварии. Это был красивый мужчина. И не только красивый, он был выразителен как во внешности, так и в действии и словах. Такого можно было полюбить искренне и безоглядно. И Мариэла любила его. Всю свою жизнь, всю свою смерть и все свое, пусть еще недолгое, воскрешение.

— Одер, послушай меня, — я окликнула его, не надеясь, что он отзовется. Он оглянулся на меня, и снова занялся женой. Мариэла отвела от себя его руки и кивнула на меня:

— Одер, ты слышишь, тебя зовут.

— Наплевать, — процедил Одер.

— Ребята, — я смотрела на них, и сочувствие постепенно вытеснялось тупым и тяжелым раздражением, — Если вам не совсем безразлично, что с нами будет, вам придется выслушать меня!

Они уставились на меня.

— Вы оба знаете, чего хочет от нас Примар. Учтите, что этот его план может оказаться всего лишь ложной затравкой. Но нам придется забыть и о Примаре, и о его планах. Нам нужно будет думать и помнить только о себе. Согласны?

Они молчали. Одер ласково разбирал рукой кудрявые светлые пряди Мариэлы и, казалось, не очень-то придавал значение нашему разговору.

— Чтобы избежать того исхода, который нам навязывает Примар, есть два пути. Первый — это прямо сейчас разойтись в разные стороны и постараться больше никогда не встречаться ни в этом мире, ни в каком другом, ни в этой жизни, ни в последующих, ни на этом свете, ни на том…

— Задумано неплохо, — процедил Одер сквозь зубы. — Но это был бы слишком простой способ для тебя избавиться от нас. Мари почти беспомощна, я выгляжу слишком… слишком заметным, чтобы мы могли замешаться среди людей. Я плохо знаю язык и совсем не знаю местных законов… Нам придет конец почти сразу же после нашего расставания.

— А я и не сказала, что первый способ — лучший. Хотя, в сущности, так оно и есть. Потому что второй способ для вас покажется вовсе диким.

— А именно? — уточнил Одер. Он встал, напоследок погладил Мариэлу по голове и подошел ко мне. Я вынуждена была встать ему навстречу. Глядя на него снизу вверх, я пояснила то, что имела в виду:

— Второй способ — стать союзниками в борьбе с обстоятельствами.

Одер фыркнул и отвернулся. Его вид говорил о том, что моя вторая идея нравится ему еще меньше первой.

— Одер, а ведь она права, — раздался сзади голос Мариэлы. Она встала и тоже подошла к нам.

— Я не говорю, что она не права. Но я не представляю, как это у нас получится, — проворчал Одер.

— Если мы хотим выжить все, придется не только представить, но и попытаться действовать, — сказала Мариэла. Я взглянула на нее. Она внимательно смотрела мне в глаза. И эти серые глаза с искорками говорили еще яснее, чем любой телепатический разговор: «Я на твоей стороне, Катя!» Да, это была вторая я. Она должна была, несомненно, придти к такому же выводу, как и я. Все же пять лет мы с ней были неразделимы.

— Как хотите, девочки, у меня нет выбора. Что бы между вами ни произошло, я все равно буду с Мари, — произнес Одер и протянул мне руку, Ради Мариэлы я согласен стать твоим союзником. В конце концов, я уже давно смирился с твоим существованием и с тем, что только твой опыт может нам всем помочь.

Я пожала его руку и осмотрела Мари с головы до ног.

— Если ты отдохнула, то стоит подумать о том, как действовать дальше.

— Ты уже все решила сама, — отозвалась Мариэла. — Просто расскажи все нам, и Одер будет делать все, что ты скажешь.

— Ну, прежде всего, нам нужно заиметь то, чего нам недостает. А именно, нам нужна более привычная для здешних мест одежда и оружие. Для того, чтобы ее добыть, нам нужно вернуться обратно, к зданию Совета Иерархии… И мы сделаем так: я пойду немного вперед и проверю дорогу. А вы не выходите на тропу, двигайтесь как можно незаметнее…

Я оставила его стоять и побежала вперед.

Уже занимался рассвет. В лесу было еще достаточно темно, но вот на холмистом пространстве, разделяющим лес и ступенчатое здание Совета уже заметно посветлело, и солнечные блики заиграли в окнах верхних этажей белой громадины.

Человека я заметила сразу же, как только он вышел из-за гребня ближайшего к лесу холма. Это был низкорослый щуплый мужчина в форме. Он шел быстро, не оглядываясь по сторонам. На его поясе висела совсем небольшая кобура, которая не могла вмещать в себя что-то серьезное. Но пока эта кобура была на нем, а не на мне, я обязана была воспринимать ее достаточно серьезно.

Издалека мне трудно было судить о его возрасте, внешности, звании, и уж конечно, я совершенно ничего не могла сказать о его маршруте и намерениях. То, что он был совершенно один, и пока он спускался с холма к лесу, за его спиной не показался больше ни один человек, внушило мне уверенность, что на нем стоит испробовать боеспособность нашей группы.

Я быстренько вернулась назад. За время моего отсутствия Одер и Мариэла подошли немного поближе, но, честно говоря, я рассчитывала на большее. Я подбежала к ним и, приказав Мариэле сидеть тихонько, вытащила Одера на тропу.

— Сейчас здесь пройдет человек. Пока я буду его отвлекать, твоя задача подобраться сзади и выключить его хотя бы на несколько секунд. Идет?

Одер пожал плечами:

— Идти-то идет. Незнакомая работенка…

— Одер, душеспасительные беседы придется отложить. Если не знаешь, как это делается голыми руками, подбери себе камень или дубину… В конце концов, кто из нас мужчина? Да хоть зубами его загрызи!.. Он идет, быстро прячься.

Одер исчез в кустах. В какое-то мгновение я ощутила, что ни на секунду не могу положиться на этого сломавшегося человека. Хорошо, если он меня не подведет. И хорошо, если сработает мой план слегка шокировать беднягу на лесной тропе…

Фигура идущего человека уже замаячила за деревьями, и я неторопливо пошла вперед, загребая босыми грязными и сбитыми ногами опавшую хвою.

Мужчина вышел мне навстречу, прошел несколько шагов и остановился, как вкопанный. Его руки бессильно упали, он даже не сделал попытки взяться за оружие. Еще бы, его можно было понять. Человек вышел из здания Совета, несомненно, с какими-то определенными серьезным задачами, идет себе, идет… Входит в лес, где отродясь не случалось ничего необычного, в такой-то близости от города… И вдруг на сумеречной тропе видит голубое чудо: босую девушку с полурасплетенной длинной косой и в ярком голубом балахоне…

Мужчина стоял и молча смотрел на меня. Я же продолжала двигаться к нему навстречу до тех пор, пока он не дернул рукой и не потянулся к кобуре. За то время, пока он был в оцепенении, а это длилось не меньше десяти секунд, любой, кто находился на месте Одера, давно бы уже вырубил противника. Но Одер, не знаю уже, как он собирался помогать мне, где-то безнадежно застрял…

— А ну, стоять! — неуверенно произнес мужчина, и я услышала совсем молодой голос.

— Простите… — мне ничего не оставалось, кроме как начать валять дурочку. Я поспешно сделала еще несколько шагов, пока он не принялся доставать оружие, и, пролепетав:

— Помогите мне, пожалуйста, — упала на влажную хвою вниз лицом.

Почти сразу же чьи-то руки опустились мне на плечи. Теперь, прежде, чем поднимать меня, он сначала должен, как минимум, перевернуть меня на спину… Эх, Одер, Одер, где же ты копаешься, я не смогу больше тянуть для тебя время…

Не дождавшись от Одера никаких явных действий, я поняла, что промедление может дорого стоить… Мой противник уже перевернул меня на спину и я почувствовала, как его волосы защекотали мне подбородок, а на грудь опустилась тяжесть. Я открыла глаза. Мужчина прикладывал ухо к моей груди. Ну, где ты, удача? С тобой мне должно повезти больше, чем с Одером…

Вложив всю свою силу в одно движение, я напрягла левую руку, оперлась на нее и, схватив противника правой рукой за волосы на макушке, одновременно всем телом сбросила его с себя и опрокинула на спину. Чувствуя, что он упал так, как я хотела, я дожала правую руку вниз, и как следует, припечатала его затылок о землю. Такой прием мне самой был незнаком. Это был нелогичный и неправильный прием, и никому я не рискнула бы его предложить. Но результат был налицо: он не шевелился. Мне помогло только то, что он не ожидал атаки и то, что он имел плохую опору. Момент атаки был весьма зыбким, но в моей ситуации главное состояло в том, чтобы поймать за хвост удачу.

Я встала рядом с ним на колени, вцепилась двумя руками в лохматые волосы поверженного врага, приподняла его голову и еще раз для верности ударила его о землю.

Тут же рядом со мной опустился Одер.

— Как это у тебя получилось? — промямлил он.

Сначала мне показалось, что короткая схватка выбила меня из сил, но едва лишь прозвучали слова Одера, как я поняла, что я еще недостаточно выдохлась, чтобы потерять способность возмущаться.

— Ты кретин, Одер!! Если ты, конечно, не подстроил это нарочно! Не очень-то ты боишься оставить Мари без моей защиты!

Он виновато склонил голову:

— Я же сказал тебе, что не уверен в своих способностях к таким делам…

— Брось трепаться! Хотя бы отволоки его c тропы в лес! На это, я надеюсь, у тебя хватит способностей!

Одер довольно легко взвалил его на плечо и понес туда, где нас ждала взволнованная и перепуганная Мари.

— Что у вас произошло?! — воскликнула она, когда мы появились.

— Произошло то, что твой возлюбленный спокойно наблюдал из-за одного из деревьев, как надолго меня хватит… — огрызнулась я. Мари всплеснула руками:

— Одер, ты с ума сошел!

— Мари, я не виноват! Все произошло так быстро…

— Быстро?! — я перевела взгляд на Мариэлу. — У него было десять секунд, пока этот бедолага размышлял, не привидение ли я, пятнадцать секунд, пока он переворачивал меня и прислушивался, жива ли я…

Она понимающе кивнула, закусив губы. Ее взгляд на Одера был настолько укоризненным, что эта укоризна граничила с резкой неприязнью. В мои планы вовсе не входило их поссорить. Но я настолько кипела злостью на Одера, что не выложить все, что я о нем думала, было выше моих сил.

— Я сожалею, что оказался бесполезным. Но так ли уж я виноват в том, что плохо приспособлен к насилию?! — повысил голос Одер.

— Мари, я что-то запамятовала, он всегда был такой щепетильный? — разъярилась я. — Если он боится замарать руки, то пусть бы шел отсюда куда-нубудь!

— Катя, пожалуйста! — Мариэла подошла к Одеру и оперлась на его руку. — Поговорим об этом потом. Не надо его озлоблять…

Я подсела к лежащему неподвижно врагу. Теперь появилась возможность спокойно рассмотреть его.

Это был почти мальчик, но тем не менее, на его форме уже были знаки отличия младшего офицера Иерархии. Невысокий и очень худой, он вряд ли обладал достаточной силой, чтобы противостоять нам обоим. Если бы, конечно, он не добрался до оружия. В его кобуре лежал всего лишь небольшой пистолет, самый облегченный вариант личного оружия. Совершенно непонятно, куда мог отправляться этот парень с таким небогатым арсеналом?

Я сняла с его пояса кобуру и отложила в сторону. Молнии на одежде бедняги расстегнулись прекрасно.

— Одер, ну-ка помоги мне.

— В чем? — подозрительно спросил он.

— Вытряхнем его из одежды.

Вдвоем мы сделали это довольно быстро. Я подняла куртку и осмотрела ее.

— Логичнее было бы прежде всего одеть тебя Одер, но этот костюмчик стал бы тебе жать, — заметила я. — Придется мне получить звание младшего офицера Иерархии досрочно.

— Не возражаю, — равнодушно бросил Одер.

Я повернулась спиной к своим спутникам и, наплевав на все приличия и условности, скинула с себя голубой балахон. Форма, которую мне пришлось натягивать, была, видимо, одета парнем только что, она лишь слегка пахла каким-то сладковатым одеколоном. И я мысленно поблагодарила его за то, что он был чистюлей. Очень не хотелось облачаться в одежду с чужого плеча, если она к тому же еще и несвежая.

Форма пришлась почти впору. Немного длинновата, но на это не стоило обращать внимание. Я старательно ощупала все карманы и карманчики на форме. Но нашлось всего три вещи, вернее четыре: носовой платок, личный магнитный жетон с обозначением номера комнаты и имени ее владельца, а также две маленьких квадратных пластинки размером где-то три на три сантиметра и толщиной миллиметра два. Они, эти пластинки, были как будто сложены из двух разноцветных слоев — черного и красного. А из уголка торчал кончик тонкой ниточки.

Все обнаруженные предметы я оставила на тех местах, где они и лежали, а кобуру одела на пояс.

— Ну вот, теперь можно будет показаться на глаза здешним обитателям, — сказала я, окончательно поправив на себе одежду.

— А мы? — вставил Одер.

— Придумаем по обстоятельствам. Все-таки, я думаю, что спокойней будет, если я вас пристрою в карантинный блок сканерской службы. Как считаешь, Мари?

Она молча опустила голову.

— Не волнуйся, Мари, даже если там все еще служит гаденыш Кельстер, он вряд ли тобой заинтересуется, и ничего не заподозрит.

— Да уж, это точно, — заметила она.

Шорох заставил меня оглянуться. Наш поверженный младший офицер, очнувшись и потихоньку оценив обстановку, решил, видимо, что в его положении лучше всего будет удрать. Когда я обратила на него внимание, он уже отполз на достаточное расстояние. Это было лучшим решением для него, но совершенно не входило в мои планы. Ругнув себя за ослабление бдительности, я вытащила из кобуры пистолет, и всего пара секунд у меня ушло на то, чтобы прицелиться и выстрелить в парня.

Несчастный застонал и свалился мешком на траву. Одер, ошарашенный быстротой происшедшего, постоял немного и бросился к упавшему.

— Он… он мертв! — с негодованием Одер вскочил и, подбежав ко мне, схватил меня за плечо. — Ты убила его!

— А по-твоему, я должна была позволить ему бежать назад и поднять тревогу?

— Чем же он провинился?

— Тем, что попался на нашем пути, — ответила я, убирая пистолет. Оттащи его поглубже в лес, в какую-нибудь канаву и присыпь ветками, хвоей, землей… И мой балахон туда же. Быстро, Одер, пошевеливайся!

Он снял руку с моего плеча и посмотрел на Мариэлу. Она, молча, кивнула, и он был вынужден приняться за работу.

— Мари, ты сама видишь, какой из него мне помощник. Я из-за него могу вляпаться. И поэтому, лучший пока способ — сдать вас в карантинный блок.

— Но ты и сама туда попадешь. Ведь ты не сможешь никого обмануть, всем станет ясно, что ты тоже несовершенна, как и мы, заметила она.

— Видно будет. Не люблю загадывать, в отличие от Примара. Как ты считаешь, он, действительно, бог?

— По крайней мере, так называется его должность, — хмуро ответила Мари.

— Ладно, мне не хочется снова о нем вспоминать, тем более, что он сейчас, наверняка, на нас смотрит. Знать бы, с какой стороны, я бы сделала ему ручкой…

Вернулся Одер. Он был подавлен той работой, которой ему пришлось заниматься, но я не могла подобрать для этого чистоплюя ничего, более отвечающее его взглядам.

Конечно, Одер не очень-то себе представлял, что такое смертельная борьба за выживание. Можно ли винить его за это? А можно ли винить меня за то, что я не только знаю, что такое подобная борьба, но и еще своими руками могу делать для этого кое-что неприятное, без чего не обойтись?

— В общем, так, друзья мои! — провозгласила я. — Дальше каждый решает сам. Кому больше нравится замаливать грехи, на здоровье. Я же отправляюсь в Иерархию. Вас обоих там ждет не очень приятная жизнь в карантинном блоке для тех, кто ждет своего преображения. Хотите — присоединяйтесь. Не хотите — всем большой привет.

— Катя, ты слишком быстро принимаешь решения! — возразил Одер.

— Я не виновата, что ты, Одер, даже это делаешь медленно! Но я никогда не поверю, что тот отчаянный парень, которому все было нипочем, стал таким рохлей! Где твоя реакция, где твоя способность мгновенно принимать решение в постоянно изменяющейся обстановке? Я же видела, что ты выделывал за рулем! Или это верная служба Примару превратила тебя в такого слюнтявого разгильдяя?!

Он оттолкнул меня в сторону и рявкнул:

— Мы идем с тобой!

Мы вышли на тропу и медленно побрели вперед. Я немного опередила своих спутников, чтобы разведать обстановку. Снова подобравшись к самому склону холма, я оглядела местность. Но несмотря на то, что утро было уже в разгаре, никого еще не было видно. Я уже хотела возвращаться, как вдруг на гребне холма показался ребенок. Маленький мальчик несся с холма, широко раскинув руки. Ветер отчаянно трепал широкие рукава и штанины его зеленого комбинезона. С вдохновенным и совершенно счастливым лицом он слетал с холма. Пронесясь мимо меня, он полетел по лесной тропе.

Понимая, что он сейчас наткнется на моих товарищей, я поспешила назад. Но отчаянный детский крик раздался с тропы намного раньше, чем я достигла цели. Когда я выбежала к ним, мальчик стоял между Мариэлой и Одером, и его била почти истеричная дрожь. Он с ужасом смотрел то на Одера, то на Мари и был готов снова пронзительно кричать. Оглянувшись на мои шаги и увидев, что к ним приближается не еще один уродливый монстр, а вполне нормальная женщина, он снова испуганно завизжал и бросился ко мне. Мне ничего не оставалось, как поймать его в объятия. Ребенок прижался ко мне всем телом и не прекращал дрожать.

— Успокойся, малыш, со мной они не сделают тебе ничего плохого! — шепнула я ему на ушко. Мальчик еще сильнее обнял меня за шею и разревелся.

Я сделала Одеру и Мариэле знак следовать за мной и пошла к выходу из леса, не отпуская мальчика с рук. Мы прошли несколько метров, и он сам сполз на землю. Я присела перед ним на корточки. Мне показалось, что ему лет шесть-семь. У него были совершенно светлые белесые волосы и глаза цвета крепкого чая. На его щеках подсыхали слезы, волосы давно не стригли, и они лежали кое-как, растрепленные ветром. В мочке левого уха болталась сережка — три разноцветных бусинки, скрепленные, как вершины треугольника. Пока я несколько секунд рассматривала его, он «плавал» где-то, и, если бы я только не утратила способности общаться, как большинство обитателей Первого мира, я смогла бы понять, с кем мальчик разговаривал.

Его взгляд снова сделался осмысленным, он оглянулся на Одера и Мариэлу, которые приближались к нам, и снова спрятался, уткнув лицо мне в бок. Я обняла его одной рукой и повела его вперед.

Так мы, не торопясь, поднялись на холм. Едва мы оказались на его гребне, как все пространство, отделяющее нас от здания Иерархии оказалось открытым обзору. Какие-то группы людей перемещались под самыми стенами, и никто особо ни интересовался тем, что от леса в сторону здания движется кто-то.

Но вот какой-то человек отделился от общей сливающейся массы и бегом помчался к нам. Вслед за ним потянулись еще несколько человек. Я не стала пороть горячку раньше времени, тем более, что мальчик, пройдя, тесно прижавшись ко мне, еще метров тридцать, оттолкнул меня и побежал навстречу тому, кого я теперь уже могла хорошо рассмотреть.

Бежавший к нам человек, вернее, юноша, был крайне взволнован. Встретившись с мальчиком, он присел, обнял его и все время, пока я подходила к ним, слушал, как мальчик что-то возбужденно и лихорадочно объясняет ему. Я подошла, и юноша поднялся на ноги. Несколько секунд он хмуро смотрел на меня, словно чего-то ожидая и, наконец, процедил:

— Твою замедленную реакцию вряд ли можно было бы извинить, но если учесть, что ты только что помогла не кому-нибудь, а моему брату, я согласен подождать еще немного, пока до тебя дойдет.

Почувствовав за собой какой-то крупный промах, я быстро оглядела юношу. Он был невысоким, фигуру его еще не очень-то ладно сформировалась, но было заметно, что над своей физической формой он работал. Его темные глаза и пыльно-пепельные белесые волосы, нос с легкой горбинкой и надменные губы, сжатые в презрительном ожидании, кого-то мне напомнили.

Ну и дурой же я cтала с некоторого времени! На юноше был серый блестящий эластичный костюм со сверкающей кошкой на груди! Не медля больше ни секунды, я приложила правую руку к левому плечу и низко склонилась перед юношей.

— Откуда ты такая дремучая? — недовольно проворчал он.

— С побережья, иерарх, — ответила я, надеясь, что не ошиблась, и что побережье материка все еще находится под властью Иерархии, и Юрий еще не успел обосноваться там.

— А это что за уроды? — кивнул в сторону моих товарищей. Его глаза прищурились, а губы изогнулись в презрительной усмешке. Кроме этой гримасы мне в глаза бросилась сережка в его левом ухе. Такой же, как и у младшего брата, треугольник из трех бусинок.

— Это те, кого я сопровождаю в центральный карантинный блок, ответила я.

— Какая чушь! — фыркнул иерарх. — Только не говори мне, что в таких шутовских костюмах ты тащила их через столько миль пути?

— Нас высадил вертолет в двух милях отсюда, — врала я.

— Ладно, я разберусь. Плохо, что такие экземпляры расхаживают так свободно и пугают детей, — нахмурился иерарх.

— Но, иерарх, если этим людям нельзя свободно пройти по лесу, то где же тогда он вообще могут ходить? — я решила, что немного дерзости не помешает. — А насчет ребенка… Сдается мне, иерарх, что маленькому мальчику не место одному в лесу ранним утром, — возразила я.

— Вот это верно, — вздохнул он и повернулся к людям, которые уже подходили к нам. Все это были офицеры и простые воины Иерархии.

Все остановились на почтительном расстоянии, и только высокая, стройная женщина в тесно облегающей одежде поспешно приблизилась. Мальчишка побежал к ней, а она, ласково потрепав его по голове и слегка прижав к себе, затеяла с ним безмолвный разговор. Я не могла слышать его, но я видела, что этот разговор был, и женщина вела его довольно снисходительно.

Я узнала ее сразу же, потому что сколько бы процентов моей души не перекочевало бы в другие тела, если бы даже от меня осталась только крошечка, принадлежащая безумной Рэсте, я не смогла бы ее забыть. Круглое лицо, полные выпуклые губы, черные глаза и волосы, гирлянды бусинок на прямой длинной челке… Мой вечный смертельный враг. Даррина.

Да, Примар, тебя можно поздравить с удачным почином. Веселого просмотра тебе, бог Примар!

Даррина шагнула к нам, смерила меня взглядом, затем осмотрела Одера и Мариэлу. Я видела, что Мари тоже сразу все поняла. Кроме того, что она устала, было видно, что нервы ее едва выдерживают.

— Что это за цирк? — спросила Даррина у иерарха.

Юноша пожал плечами:

— Это твоим сканерам пополнение для КБ с побережья.

— Они что там, спешно эвакуируются? Почему не сообщили заранее? — это был уже вопрос ко мне. Причем, задан он был без малейшей издевки, совершенно серьезно. Строго говоря, младший офицер, привезший людей, не обязан был быть в курсе мотивов своих начальников. Но если бы я так ответила, не миновать было бы запроса на побережье. Поэтому надо было снова врать. Стараясь не обращать внимание на пытливую усмешку иерарха, я отозвалась:

— Это очень перспективные индивидуумы. В случае внезапной потери контроля над территорией, именно этих жаль было бы потерять. Поэтому меня с ними командировали сюда.

— В каком смысле они перспективны? — нахмурилась Даррина.

— Их последние аналоги ведут жизнь бурную и неосторожную. Они постоянно на грани гибели, поэтому преображения осталось совсем недолго ждать.

— Подумать только, у этих провинциальных умников есть время думать об исследованиях… — процедила Даррина. Она повернулась ко мне и сверлила меня взглядом. Я знала, что это означает. Она прощупывала, прослушивала меня минуты две, прежде чем окончательно утвердилась во мнении, что я не выставляю блоков, а просто-напросто я тоже «деревянная».

— Кто ты такая, и почему на тебе офицерская форма?

— Катерина, младший офицер Иерархии. Я служила в карантинном блоке и непосредственно занималась с этими двумя, — выдала я.

— Интересно, интересно, — проворчала Даррина. — Дикие вещи творяться на побережье. Знаешь, иерарх, — обратилась она к юноше, — Я уже готова была бы считать эту троицу неловким прикрытием агентурной вылазки нашего противника. Но так как она тоже клиент КБ, остается только водворить всех троих по их новым камерам…

— Но я офицер, позволю себе заметить! — я повысила голос.

— Интересно, по какому праву тебя вообще взяли на службу? — Даррина пожала плечами.

— По моему разрешению, — вставил вдруг иерарх.

— То есть? — Даррина развернулась к юноше.

— Два месяца назад я разрешил провинциям привлекать достаточно подготовленных людей из числа несовершенных, в случае нехватки профессионалов.

— А почему я об этом не знаю? — рассердилась Даррина.

Иерарх же не возмутился на то, что Даррина повысила на него голос, он лишь слегка усмехнулся и ответил с веселым вызовом:

— Мама, я не обязан отчитываться о каждом принятом решении!

— Да, вот как?! — Даррина вспыхнула, — Тогда принимай решение сам и насчет этих шутов. Мне кажется, вся эта троица откуда-то сбежала, скорее всего из зверинца…

Она взяла за руку малыша и пошла прочь. Мальчик уперся и заорал на всю округу:

— Мама, я хочу остаться!

— Мама, пусть он останется, — подтвердил иерарх.

— Пусть, — сердито отозвалась Даррина. — Только учти, Бертан, хоть ты и довольно занятой человек, если уж ты разрешаешь ему крутиться рядом с собой, то и присматривай за ним, как положено! Я не хочу каждый раз срываться на его зов о помощи!

— Хорошо, мама, — кивнул иерарх Бертан.

Даррина удалилась. Бертан проводил ее укоризненным взглядом и взял мальчика за руку. Ребенок, страшно довольный, что его прихоти уступили, принялся строить мне рожи, несмело косясь на моих безмолвных друзей. Бертан же рассматривал их в упор и довольно внимательно.

— Вас сейчас проводят в КБ. Его начальник, офицер Кельстер, пристроит к месту и твоих подопечных, и тебя…

Ну и Кельстер, жирный гаденыш, дослужился-таки… Я успела лишь молча вознегодовать по поводу услышанного, но за своей спиной я услышала жалобный стон.

Мариэла в глубоком обмороке лежала на руках Одера. Видимо, воспоминания о Кельстере действовали на нее куда сильнее, чем даже на саму Рэсту.

— В чем дело? — нахмурился иерарх.

— Офицером Кельстером пугают маленьких детей, — отозвалась я. — По крайней мере там, где я работала, о нем отзывались не лучшим образом…

— Надо же, какое совпадение, я тоже от него не в восторге, — заметил иерарх.

Двое мужчин из окружения иерарха уже подходили к нам.

— Они проводят твоих подопечных в карантинный блок, — пояснил иерарх.

— А я? — я была удивлена.

— Это я решу в свое время, — уклончиво сказал иерарх и задумался. Ухватившийся за его руку мальчик, раскачивался на одной ноге в разные стороны, выворачивая пальцы старшему брату. Бертан, в раздражении, дернул мальчишку и рявкнул:

— Стой спокойно, Бэст, а не то я живо отправлю тебя к матери!

Ребенок насупился и на некоторое время перестал развлекаться. Я молча стояла и смотрела, как Одер под конвоем уносит Мариэлу с холма.

В это время запас терпения маленького Бэста кончился и он снова начал подпрыгивать на месте. Бертан вздохнул и, быстро взглянув на меня, спросил:

— Значит, ты все время работала нянькой при калеках?

— Ну… в последнее время.

— А как насчет здорового ребенка? Справишься, если я повешу на тебя этого маленького деспота? Я понимаю, что ему лучше с ранних лет проводить время со мной, чем с матерью, но я не могу все время держать его за руку. Он уже несколько раз убегал, один раз чуть не утонул… — сообщил мне Бертан.

— Это что, официальная должность? — уточнила я.

— Разумеется, — отозвался иерарх и хитренько усмехнулся.

— Но ведь я несовершенна. Мальчик не сможет со мной связаться, если что случиться.

— Если ты будешь добросовестно исполнять обязанности, с ним ничего не должно случиться. В противном случае тебе не поздоровится, — отрезал Бертан. — У тебя нет выбора: или ты будешь водить за мной Бэста, когда ему приспичит помогать иерарху, или тобой всерьез займутся сканеры моей матери. Ее очень заинтересовал бы вопрос, кто же ты на самом деле.

Наверное, я покраснела или побледнела, потому что иерарх, бросив взгляд на мое лицо, удовлетворенно кивнул:

— Так я и думал. Наверняка, пришили кого-нибудь из моих людей? Где, в лесу?

Я с трудом соображала, что мне стоит делать: выяснять отношения с иерархом, от прихоти которого сейчас зависела моя жизнь, или отбиваться от наскоков Бэста, которому, кажется, очень понравилась новая няня, и который пытался уже затеять со мной возню.

— Я не понимаю, о чем ты, иерарх, — ответила я.

— Дело в том, что я не только не давал разрешение на привлечение несовершенных к службе, но никто у меня даже не спрашивал такого разрешения, — пояснил иерарх совершенно невозмутимым тоном.

Чего-то такого и следовало, в общем-то, ожидать от моей авантюры.

— Почему ты не арестовал меня, иерарх?

— Просто мне нравятся красивые девушки с длинными косами, — засмеялся он, причем его глаза оставались совершенно серьезными. И я, наконец, отмела последние сомнения. Этот юноша не мог быть никем иным, как родным сыном Виллена. Это сквозило во всем: в чертах лица, в движениях, в голосе, и даже в той нарочитой независимости, которую он пытался продемонстрировать и собственной матери, и мне, и своим людям.

Эх, Юрка-Юрочка! Вот так просто, внезапно и недвусмысленно раскрылся твой секрет. Вот против кого ты вел войско. Вот на кого ты науськивал Тарона.

— А мне нравятся сильные иерархи, которые к тому же знают, кто их враг и кто их союзник, — ответила я.

— То есть? — Бертан перестал смеяться и оглянулся на стоящих на почтительном расстоянии телохранителей.

— Это я так, размышления вслух, — я отвернулась и схватила Бэста, который уже просто замучил меня тычками и пинками. — Хочешь, покажу один прием?

Мальчишка недоверчиво посмотрел на меня:

— А ты умеешь? Разве женщины могут быть воинами? Мама не умеет драться!

— Твоя мама умеет кое-что похлеще, — ответила я и услышала рядом с собой непонятный звук, произнесенный Бертаном. — Так показать?

— Давай! — заинтриговано произнес мальчик и стал в боевую позицию.

— Ну нет, воины с детьми не дерутся. Вот если только твой брат, иерарх Бертан позволит, чтобы я тебе показала на нем…

— Бертан, ну, Бертан, ну, пожалуйста, я хочу посмотреть, как няня дерется! Мальчик запрыгал вокруг иерарха, и тому ничего не оставалось, как снисходительно замахать руками:

— Ну, хорошо, хорошо, отстань…

Он немного подтянулся и сосредоточился, но было видно, что он многого от меня не ждет.

Я попробовала нанести первый пробный удар: ногой в бедро.

Бертан, привстав на носки, скользнул назад, и мой ботинок только царапнул ребром его ногу, оставив полосу грязи. Хорошая реакция у мальчика, с таким и подраться приятно… Но Бертан не собирался нападать сам. Он ждал, что я еще изображу. Пришлось изобразить наступление. Он отразил несколько моих выпадов, удачно ставя железные блоки, но он явно не знал того приема, которому меня давным-давно научил Юрий… С моей стороны последовал выпад, который человек обычно пытается отразить согнутыми в локтях руками… Бертан именно так и парировал. Я повисла на его левом локте, подтянувшись на его руке. Если бы он тут же опустил руку, дав мне упасть на землю, одним ударом ноги он мог прибить меня. Но в том-то и фокус, что человек инстинктивно дергает «нагруженной» рукой вверх, отводя свободную чуть в сторону. Бертан не был исключением. И через мгновение он получил сильный удар ногой прямо по локтю его свободной правой руки. А это больно. В течение двух секунд, в течение которых боль очень сильна, я разжала руки, упала на землю, толкнула его в колено, затем дернула за штанину и, в довершении разгрома встала коленом на грудь иерарха, когда его спина коснулась земли.

Его искривленные губы прошептали какое-то ругательство. И мне стало ясно, что так закончить дело нельзя. Поэтому я наклонилась к его лицу, перенесла тяжесть тела на руки, упиравшиеся в землю.

— Нападай, — шепнула я.

— Что? — удивился он.

— Нападай. На тебя смотрят твои люди.

Он сообразил, что к чему, и не слишком поздно, чтобы поправить свою репутацию. Через три секунды я сдалась на нескольких стандартных движениях. Мы оба были грязные, но Бертан выглядел ужасно.

— Не переживай, иерарх, мы спасли положение.

Он мрачно посмотрел на меня и сказал:

— Вот что, младший офицер Катерина, займись-ка Бэстом. Мне пора к делам, я не хочу, чтобы он снова набедокурил.

Он молча пошел вперед, но, видя, что охрана не приближается на рискованное расстояние, бросил мне через плечо:

— Как только не будет свидетелей, я разберусь с тобой и твоими приемами.

Глава 8

— Все, завязываем! — Бертан осмотрел тот жуткий раздрай, который мы с ним устроили в его апартаментах. — Если мы продолжим дальше, здесь уже в принципе невозможно будет навести порядок.

Он поправил надорванный рукав куртки, но так как это оказалось совершенно бесполезно, с треском оторвал его совсем и обтер им себе лицо и шею. Затем он посмотрел на меня и удивленно заметил:

— Такое ощущение, что ты вовсе не устала!

— Тебе сказать правду или успокоить?

Бертан пожал плечами и, пройдя в смежное помещение, выкрикнул оттуда:

— Предпочитаю правду, по крайней мере, когда наедине.

Он появился через минуту в другой куртке и замер передо мной в ожидании моего ответа.

— Я скажу тебе вот что: я немного устала, но ты, иерарх, совершенно не можешь похвастаться выносливостью. Тебе еще работать и работать над этим. Тебе нужны хороший учитель и тренировки в подходящем месте. Жилые помещения — неподходящее место. Видишь, что мы тут учинили, а всего-то немного подрались.

— А где ты всему этому научилась? Я что-то никогда не слышал о том, чтобы с несовершенными кто-то где-то занимался, — усмехнулся иерарх.

— Были такие люди. А то, что у вас совсем не обращают внимания на возможности несовершенных — это промах. Тебе надо избавиться от предрассудков на этот счет.

— А у меня и нет этих предрассудков, — отозвался Бертан. Он медленно ходил по комнате, поднимал опрокинутую мебель, разлетевшиеся бумаги и прочий хлам.

— Мне прекрасно известно, каким может быть несовершенный человек. И знаешь, таких людей нужно или надежно запирать в карантинных блоках, или убивать.

— Тебе уже успели так досадить несовершенные? Когда же?

— Это не твое дело. Для таких, как ты, вполне достаточно информации из кодекса Законов Первого мира. Там все изложено очень доходчиво.

— А ты, иерарх, все делаешь по Закону?

Бертан остановился, присел на стол и оперся о него руками у себя за спиной. Видно было, что он боролся с желанием поговорить. У него не было товарищей, только неподвижные и безмолвные охранники, не подпускающие к нему никого, кроме привычных исполнителей. Младший брат был еще слишком мал, а с матерью, с которой он вошел уже в принципиальное соперничество, он, видимо, в свое время наговорился досыта, и ее взгляды уже не интересовали его.

— Ты можешь говорить со мной обо всем, иерарх. Ты же знаешь, что я ничего никому не передам, потому что не могу. А на словах мне некому рассказать, потому что твои головорезы изолировали меня и не выпускают из надземной части здания.

— А почему ты решила, что мне есть о чем говорить? — возразил он.

Резкий сигнал не дал ему продолжить. Лицо Бертана отразило недоумение, но он перегнулся через стол и шлепнул ладонью по какой-то кнопке на пульте. Входная дверь открылась и вошла Даррина. Они оглядела комнату, и ее брови поползли сначала вверх, а потом сдвинулись на переносице.

— Бертан, что сие означает?

— Я развлекаюсь, мама, — отозвался он.

— Мало того, что для того, чтобы связаться с Катериной, мне нужно ее лично искать, так еще и ты не отвечаешь, когда тебя зовут!

— Мне просто показалось, что голова разболелась, — пробормотал Бертан и вскинул руку к уху. Сережки там не было. Бертан выругался, сполз на пол и стал обследовать место нашего недавнего сражения. Нашел пропажу он достаточно быстро и вдел ее на место. Даррина все это время выжидала и, уже когда он снова сел на прежнее место, она обратилась ко мне:

— Через двадцать минут Бэсту пора отправляться спать. Он пока у меня. А поскольку у меня продолжается длинный серьезный разговор, ты должна будешь зайти за ним и забрать его.

— Хорошо, мама, я прослежу, — вставил Бертан. — Нечего хмуриться, мама, Катерина хорошо справляется со своими обязанностями, Бэст без ума от нее.

— Ладно бы только Бэст, — отрезала Даррина и вышла.

— Что ей от меня надо?! — вскипел Бертан.

— Ей надо, чтобы ее сын не повторил трагическую ошибку своего отца.

— Ты о чем это? — запальчиво воскликнул Бертан.

— Она беспокоится, чтобы иерарх Бертан не завел себе внебрачных детей.

Словно ветром сдуло иерарха со стола. Он подскочил ко мне и сильно толкнул ладонью в плечо так, что меня отбросило к стене комнаты.

— Я знаю, что все давным-давно разошлось в виде сплетен, но я никому, тем более тебе, не позволю насмехаться надо мной! — его ноздри трепетали в возмущении.

— Я не насмехаюсь! Но если ты признаешь, что я сказала правду насчет опасений твоей матери, нам будет проще разговаривать!

— Да, она именно этого и боится, но она зря это делает! Я никогда и ни за что не собираюсь повторять ни одного из деяний моего отца! Я никогда не позволю себе нарушить Закон!

— Я никогда не слышала, чтобы иерарх Виллен нарушал закон, возразила я. Я, действительно, не слышала о таких вещах. — Ну, кроме разве того, что Виллен был несовершенен и был вынужден скрывать это от всех.

— Что ты можешь знать о Законе и о моем отце?! — заорал Бертан. Этот человек сделал в своей жизни столько зла и подлости, что хватило бы на десятерых. И я поклялся, что никогда не позволю себе нарушить Закон!

Он говорил это искренне: судя по его словам, у него была своя правда о Виллене. А у меня была своя. Для того, чтобы мы с Бертаном поладили, нужно было сложить две наши правды и сплести из них истину. А поладить с Бертаном мне было нужно, в первую очередь, для того, чтобы уцелеть самой. Если ради этого мне придется радикально изменить его мнение о чем-то, я это сделаю. В конце концов мне придется раскрыть карты и довериться Бертану. Но сначала нужно сделать так, чтобы он, узнав, кто я такая, не счел меня врагом. Значит, нужно показать ему, что я союзник в его борьбе с его врагами. И этих общих для нас врагов нужно срочно найти, придумать, организовать…

— Значит, ты честный иерарх, Бертан?

— Я, по крайней мере, стараюсь! Мне трудно, черт возьми, мать до сих пор пытается встревать буквально во все, как она это делала до тех пор, пока я не стал совершеннолетним! Но она все-таки была всегда честна со мной, и я хорошо усвоил, что такое Закон!

То, что Даррина была горячей поборницей закона — это было для меня новостью. Но я решила дослушать до конца, что скажет иерарх, прежде чем начать его разочаровывать. К тому же я внезапно поняла, что если Виллен, а вслед за ним и Юра — что очень удручало и оскорбляло меня — мог тщательно скрывать от меня все, что касалось Даррины и сына, то не исключалось, что и та скудная информация, которой я владела, могла быть ложью. Следовало выяснить взгляды другой стороны на эти вопросы. И тогда мне в голову пришла очень хитрая и очень рискованная цепочка действий. Идя по этой цепочке, я могла в буквальном смысле потерять голову. Но можно было и одним четким ударом поставить Бертана перед неопровержимым доказательством его неправоты. И тогда он будет мой. С потрохами.

Мне уже было ясно, что если бы не настояние матери, Бертан никогда не стал бы иерархом. Он словно нес свой крест. Но нес его старательно, опасаясь совершить неверный шаг, который мог бы привести к трагедии.

И ему было бы не очень приятно узнать все то, что я собиралась ему открыть. Одно смущало меня: как он, так чтящий Закон, мог вдвоем со своей матерью явно и настойчиво бороться против действительного законного наследника власти — против Тарона?

Законы иерархичесой династии Первого мира имели немного странное содержание, совершенно отличное от законов монархического наследования, принятых в нашем мире. В Первом мире первоочередное право на пост иерарха имели не дети умершего или отказавшегося от власти иерарха, а те представители верхнего сословия правящего клана, которые занимали следующее по значимости место в ряду прямых потомков родоначальника клана. То есть, если у покойного иерарха были братья и сестры, они наследовали власть друг от друга по старшинству, а когда цепочка поколения обрывалась, власть должны были наследовать не дети последнего иерарха, а старший ребенок в следующем поколении, независимо от того, чей он сын. Или дочь, равноправие полов соблюдалось неукоснительно. Вместо иерархического дерева складывалась слоистая династическая пирамида. Вследствие того, что с рождаемостью и выживаемостью в Первом мире было напряженно, пирамида никогда не была сложной. У иерарха Варскеля не было сестер и братьев, он стоял один на династической ступени, зато его трое выживших детей должны были последовательно получить власть. Первым был Виллен. И все было бы в порядке, если бы он был совершенным к тому моменту, когда он сменил Варскеля. Если бы его тайна открылась, то право власти перешло бы к Рэсте. Она тоже была в плачевном состоянии. Оставался бы Тарон. При отсутствии информации о месте его пребывания, поколение обрывалось. Наступала очередь внуков Варскеля. И вот тогда бы Бертан имел шанс считать свое пребывание у власти законным.

Но сейчас вместо того, чтобы признать Тарона, Бертан всячески пытался уничтожить родственника-конкурента. Не очень-то благое дело для иерарха, мнящего себя честным человеком.

— Если ты хорошо усвоил, что такое Закон, иерарх Бертан, тогда объясни мне, почему ты с такой яростью пытаешься убить того, кто поднялся против тебя?…

— Интересный вопрос! — оборвал меня Бертан. — И очень глупый вопрос!

— Ты не признаешь его права на власть, хотя оно предоставлено ему Законом и нет больше никого, кто опережал бы его в этом праве…

— Ты не с ума ли сошла, Катерина? — иерарх смотрел на меня без гнева, но с сожалением. — С каких это пор Закон отдает власть аналогу? Мой отец вернулся в Первый мир из другого мира в теле другого человека. Тот мужчина, который ведет на меня свою армию, не имеет прав ни на что. Вместо того, чтобы вернуться сюда, в Иерархию, и стать если не отцом мне, то хотя бы старшим другом, он поднял руку на меня! — постепенно Бертан стал распаляться. — Хотя я и не удивлен! От такого человека можно ждать всего! Да будет тебе известно… Он убил собствен ного отца, потому что видел в нем прямую помеху самому себе и своим планам! Он, Виллен, замышлял уничтожить своего новорожденного братишку, поэтому Варскель был вынужден тайно прятать малыша. Но Виллен обнаружил беглецов уже после смерти Варскеля, когда сам стал иерархом. Ему лично младший брат уже не мог угрожать, но вот передо мной возникал соперник. И Виллен предпринял попытку убрать своего брата, которому тогда было всего двенадцать лет. И он убил их: Барнеля, брата моей матери, и Тарона, младшего сына Варскеля! Мало того, после смерти своего отца он определил свою безумную сестренку в карантинный блок, хотя по своему положению она имела право жить среди нас, не имея прав на власть. Но он и ее боялся, поэтому не только отослал ее от себя, но и стер ее имя из всех материальных носителей информации. Он сделал ее безымянным зверьком! Он считал, что даже если она пройдет преображение, то не сможет вспомнить свою принадлежность к клану Вебстера. Но, как рассказывала моя мать, девушка не забыла свое имя. Виллен был вынужден приблизить ее к себе, но она не выдержала того, что он предлагал ей делать для себя. Виллен сообщил, что она сбежала куда-то в миры своих аналогов. Но он просто убил ее, как убил до этого отца и младшего брата…

— И тогда твоя честная мать решила воспользоваться любимым методом Виллена…

Бертан изменился в лице. Он схватил меня за локти и стиснул сильно и безжалостно. Его глаза загорелись настоящей неподдельной болью, если бы я была прежней, меня, наверняка, скрутило бы в узел от этой боли.

— Да, черт возьми! Но у меня не повернется язык упрекнуть мать в этом! Столько, сколько пережила она из-за этого человека, мало кто может выдержать! Он мучал ее столько лет!

— Как он мог мучать ее, ведь он зависел от нее, она была хранителем тайны его несовершенства!

— Очень просто! Главная цель жизни моей матери — сделать меня могущественным человеком! И поэтому ей нужно было, чтобы Виллен всего лишь официально перед Советом Иерархии признал меня своим сыном. Тогда я получил бы право встать в очередь за властью. И Виллен был, в общем-то не против, но он выставил массу условий… Я должен был жить уединенно и не попадаться ему на глаза, мать должна была покрывать все его дела и быть гарантом того, что никто не узнает правды о Виллене!

— Извини, Бертан! Но ей в первыую очередь было на руку то, чтобы Виллен оставался иерархом!

— Нет, Катерина, сын Виллена все равно был бы полноправным членом клана, независимо от того, насколько совершенен его отец, — запальчиво пояснил Бертан, и я была вынуждена согласиться с ним. — Виллен тянул и тянул, издевался над моей матерью и не спешил признавать меня. Она измучилась, на нее страшно было смотреть, а тут еще появился мужчина, от которого она захотела родить ребенка. Появился Бэст. И Виллен разъярился. Он просто стал мстить женщине, которая посмела ему изменить… Естественно, мать сорвалась… Отец Бэста, один из самых благородных людей, которых я знаю, вызвался ей помочь. Виллен заявил матери, что он оставит посмертное заявление Совету насчет меня, а при жизни чтобы мы его не беспокоили. И отец Бэста убил иерарха Виллена… Но никто о нем не плакал. И теперь, когда аналог Виллена прибыл в мой мир мстить, я должен положить этому конец! Он хитер, он умен, он совершенно беспринципный и изощренный на подлости человек, мать говорит, что он смог подмять под себя личность того человека, в котором он сейчас живет. Тот мужчина по имени Юрий живет жуткой жизнью, он раздваивается в каждую минуту, но две половины его души не смогли слиться и уравновесить друг друга, Виллен победил, как всегда побеждал раньше. Он рвется сюда, и я его встречу…

Бертан, наконец, замолчал, но через несколько секунд он спросил:

— Что ты так побледнела? Какое тебе до этого дело?

— Мне есть дело, Бертан! Все не совсем так, как ты думаешь… Я склонна поверить кое-чему, но кто-то скрыл от тебя ту часть правды, которая не позволила бы тебе быть иерархом!

— Это как?! — прошептал Бертан.

— Ты что, никогда сам не шерстил своих врагов? Ты не знаешь, кто стоит во главе войска?

— Мои способности не слишком сильны, я пользуюсь мощным усилителем импульсов, и все же мама не советует мне тратить силы на исследование того, о чем мне могут доложить сканеры…

— Господи, даже Бэст играет с этими людьми, развлекаясь…

— Бэст невероятно силен даже сейчас. Мать и ему сделала усилитель, и с ним Бэст творит чудеса. Я знаю, что он прорабатывает различных людей, и в армии Юрия в том числе. Но это всего лишь детская игра…

Усилитель? Не иначе, эти сережки… Да, и еще эти неизменные бусинки Даррины… Почему же Виллен ничего мне об этом не говорил? А Юра был искренне удивлен и напуган силой Даррины…

— Это и есть твой усилитель? — я показала на его сережку.

— Да, полгода назад матери удалось довести до ума тот аппарат, который всем нам прибавил силы… Но, черт возьми, ты, кажется, сказала, что я не по праву занимаю свой пост, и что кто-то лжет мне?

— И этот кто-то — Даррина. А уж ты сам считай, что это — ложь или замалчивание правды.

— Объяснись немедленно! Если я не буду удовлетворен объяснением, тебе конец! — выпалил Бертан и его руки почти сомкнулись на моей шее.

— Не Юрий возглавляет и ведет армию! Юрий только консультант и вдохновитель, но командует всем настоящий полноправный иерарх Первого мира — сын Варскеля Тарон!! А те, кого ты слепо слушаешь, надеются вслед за Рэстой убрать и его, пока ты не узнал о его существовании! Да, может быть тогда, когда у Виллена было желание отомстить Даррине за измену, он убирал твоих конкурентов. Но сейчас, когда обнаружилось, что Тарон жив, Юрий вместе с ним не нарушает ни единой буквы Закона, и получается, что нарушаешь его ты!

Бертан был в смятении. Он решал, сразу меня убить или поручить это своим телохранителям.

— Ты лжешь!

— Я не буду разубеждать тебя в твоей трактовке недавней истории, потому что, возможно, ты во многом прав, но насчет настоящего пойди и спроси у своей матери. Сможет ли она еще раз солгать тебе в лицо насчет Рэсты и Тарона? И если сможет, тогда можешь меня убить!

— Хорошо, я пойду и спрошу! Я спрошу. Тем более, что сейчас самое время. Мама сейчас разговаривает с отцом Бэста, они все планы составляют вместе… — он согнулся, закрыл голову руками и замолчал.

— Бертан, а разве отец Бэста жив?

— А что ему сделается? — простонал Бертан и выпрямился. Мой вопрос был для него явно не к месту.

— Я слышала, что человек, убивший Виллена, был застрелен его телохранителем.

— Я смотрю, ты слишком много слышала… Нет, он жив и здоров… Это наш лучший агент во вражеских рядах. Все, что происходит у противника, контролируется им полностью… Он-то не посмеет мне солгать. Я уважал его все это время, но теперь следует спросить с него по-крупному… Кстати, тебе давно пора забирать Бэста…

Мы вдвоем вышли из апартаментов иерарха и перешли в смежный коридор. Бертан был возбужден, и едва сдерживался. Если он все-таки поверит в правду, это станет для него серьезным ударом. Только бы он не наделал глупостей…

Иерарх Бертан не вызывал у меня большой симпатии. Он не выдерживал сравнения с Тароном. Мне никогда не нравились люди, предпочитающие прятаться от проблем, а не решать их. Да и цель Бертана во что бы то ни стало быть безупречным перед Законом и вообще честным малым показалась мне смешной и детской. Да и сам Бертан выглядел скорее потерянным юношей, считающим жизнь более серьезной, скучной и бессмысленной, чем она есть. Только бы при разговоре с матерью он не почувствовал себя ребенком… Тогда наш с ним разговор может остаться незаконченным.

— Бертан, мне еще не все равно, что со мной будет, не стоит тебе выдавать перед Дарриной свой источник информации…

— Успокойся, ты мне самому еще нужна, — процедил Бертан и распахнул передо мной дверь в помещения Даррины.

Мы вошли в просторный холл, в котором сидели четыре офицера-телохранителя и парень, одетый так же, как вся армия Юрия. Он явно только что прибыл из леса, но он был простым воином, и я решила, что это всего лишь охранник супершпиона Даррины. Все сидящие немедленно вскочили, оказывая юному иерарху надлежащие почести.

— Ступай, забери Бэста, — произнес Бертан.

— Да, иерарх, — я исполнила поклон и прошла в смежное помещение.

Там, в широком и глубоком кресле, маленький Бэст свернулся калачиком на коленях светловолосого мужчины в грубой кожаной одежде. Даррина сидела рядом в соседнем кресле и лицо ее было задумчиво. Когда я вошла, мужчина почти сразу же вскинул голову, и подошвы моих ботинок прилипли к полу. Это был Марсен…

— Это еще кто? — негромко осведомился он, глядя мне в глаза.

— Это очередная прихоть Бертана, — проворчала Даррина.

— Симпатичная прихоть, — хмыкнул Марсен. Он продолжал смотреть мне в глаза, а я никак не могла оправиться от шока. Наконец, до меня дошло, что Марсен никогда в жизни не видел Катерины Орешиной. Это немного успокоило меня.

— Возьми Бэста, он уже уснул, — сказала Даррина. — И проваливай отсюда.

Я подошла к Марсену и взяла спящего мальчика с его колен. Я спиной чувствовала на себе внимательный взгляд Марсена, и от этого ноги мои были совершенно ватными.

Когда я выходила в холл, Бертан решительно проследовал к матери. Страшась, что меня завернут с полпути давать объяснения, я попросила одного из офицеров помочь донести мальчика, и мне, таким образом, удалось быстро добраться до комнат Бэста. Оставшись вдвоем со спящим малышом, я раздела его и уложила в постель. Меня мучил вопрос, что происходило сейчас там, у Даррины.

Признаться, то, что предателем оказался Марсен, не было для меня таким уж поразительным фактом. Просто я на несколько секунд забыла, что он не сможет меня узнать, и поэтому испугалась. Но зато это будет ударом для моих друзей, если это суждено им когда-нибудь узнать. Я вдруг поняла, что они, скорее всего, об этом никогда и не узнают. Они просто не смогут довести дело до конца. Они все погибнут, так как их заблуждение страшно укоренилось и никакими намеками нельзя заставить их узнать истину. А мне даже и намеков было не сделать, не то что предоставить им неоспоримый фактический материал.

Впервые после своего воскрешения я прокляла свое несовершенство. И впервые за всю свою жизнь я прокляла Юрку. Юрку, который всегда был для меня кумиром, самым лучшим, самым родным и надежным человеком. Он больше не был самим собой: он не только не приструнил бывшего иерарха, но и еще и не рассказал мне правды. Как я могла безоговорочно принимать обширные Юркины планы за чистую монету? Я никогда не считала себя глупой. Мог ли Юра обмануть меня? Получается, что мог?

Но я понимала: все дело рук Виллена. И никто не мог даже представить, что сейчас творится в той половинке Юркиной души, которую я любила. Если бы я только могла помочь! Но сейчас это было не в моих силах…

Я жаждала предупредить друзей об опасности и избавить брата от присутствия подлой чужой личности в его душе. Но злость, кипевшая во мне от бессилья, ничего не могла изменить!..

— Катерина, ты что?! — раздался удивленный шепот Бэста. Мальчик сидел на своей постели и в ужасе смотрел на меня.

— А что?

— Ты воешь, как… как волк!

— Мне очень скучно и тоскливо, вот и вою… — мне было неловко за собственную неосторожность. Хорошо еще, что Бэст не мог прочитать то, что творилось внутри меня.

— Хочешь, я поиграю с тобой? — спросил озабоченный малыш. Он был добрым и отзывчивым мальчиком, и поиграть с другом — это был самый эффективный в его глазах способ помочь и избавить от тоски и плохого настроения.

— Тебе пора спать… — возразила я, но мой мозг зацепился за слово «поиграю». Что если… — Хотя давай поиграем… в сканерскую школу!

— А как это? — заинтересовался Бэст.

— Ты будешь сдавать экзамен на чин главного сканера иерархии.

— А с кем я буду работать? — серьезно спросил мальчик.

— Ну, помнишь, ты играл раньше с теми людьми, что сейчас сидят в лесу…

— Да.

— Вот, я буду задавать тебе задания, ты будешь отвечать на мои вопросы и исполнять задачи, а в конце я решу, выдержал ли ты экзамен.

— Тогда мне надо снять сережку, чтобы все было честно! — оживился Бэст.

— Нет-нет, я знаю, что ты и без сережки отличный сканер, но нужно, чтобы все было, как в жизни, а в жизни профессионалы пользуются усилителями…

— Хорошо, я готов! — Бэст сел, выпрямился и закрыл глаза, как настоящий сканер, готовый к визуальному контакту. — Слушаю задачу.

— Найди этих людей, которых ты исследовал раньше. Нам нужен человек, от которого веет холодом, как от Бертана.

— Нашел, но их двое, — объявил Бэст.

— Мне нужен тот, что старше, тот, что хромает…

— Да, вижу его… Он один в какой-то комнате… Подходит к постели… Ложится…

— В каком он состоянии? В смысле, как он себя чувствует?

Бэст некоторое время молчал. И я уже решила, что у нас ничего не получится. Но дело было, наверное, в том, что Бэст с трудом формулировал свои мысли. Он знал, что взрослые трудно понимают его беспечную трескотню и старался на экзамене, пусть даже в игре, казаться взрослым. А ему было всего лишь около семи лет. И, как мне теперь стало казаться, он очевидно похож на Марсена. Только невероятная сила его сознания, увеличенная волшебными бусинками, была по-видимому всетаки генетическим подарком матери.

Наконец, Бэст заговорил:

— Этот человек… Он чуть не плачет… То есть, слез у него нет, но он очень хочет заплакать… Еще он чувствует… ну, так бывает, когда обманешь кого нибудь, а потом очень об этом жалеешь, но страшно признаться…

— Стыд?

— Да, да! Ему стыдно… Еще у него что-то сильно болит… Все, пожалуй, больше сверху ничего не видно, — заявил Бэст.

— Отлично, малыш! — я старалась, чтобы голос мой не дрожал. — Давай, полезай вглубь, прощупай его, только осторожно. Не надо, чтобы он заметил.

— Но он заметил, уже заметил, — прошептал Бэст.

— И что он делает?

— Беспокоится. Но не очень. Потому что ему больно. Это его отвлекает… Я вхожу вглубь… Ой… — Бэст испуганно вскрикнул и замолчал.

— Что случилось, малыш?!

— Я никогда такого не чувствовал! У него… У него две души!

— Как это?

— Внутри его души два человека! — уверенно заявил Бэст. — Один человек бушует, он злой, он боится, он кого-то сильно не любит… А второй тоже кого-то не любит и злится, и тоже чего-то боится, но это ему стыдно, это ему хочется разделиться с тем первым человеком… Но тот первый — он сильный. Он очень-очень злой и сильный…

— Бэст, ты молодец, ты все правильно разглядел… Теперь попробуй выполнить главную задачу! Этих двух людей внутри нужно разделить…

— Да они и так… по углам сидят… — произнес Бэст.

— Тогда нужно того первого, злого-презлого, накрыть колпаком, чтобы стал он для второго не живым врагом, а врагом-воспоминанием… Колпак должен быть прозрачным, чтобы этот человек, все же остался сканером, но прочным, чтобы злая половина души не могла больше управлять человеком…

Даже в полумраке комнаты было заметно, как побледнел мальчик. Я встревожилась, как бы мои эксперименты не привели к болезненному срыву для ребенка, но меня успокаивало то, что все вокруг отзывались о нем, как о сканере совершенно необыкновенной недетской силы и исключительных способностей. Мне хотелось верить, что Бэсту окажется по силам серьезная задача, которую я для него придумала. Меня только удивило, почему Даррина не сделала ничего подобного раньше. Ведь если бы она потрудилась бы «закрыть» личность Виллена, ей не нужно было бы многолетнее противостояние: Юра никогда не стал бы выступать против нее, собирать армию, искать Тарона… Жизнь Виллена могла бы стать внезапно возникшим сном, реальным, красочным, неприятным, но сном, напоминающим Юрке о давно закончившейся чужой жизни. Этот сон прибавил бы брату ночных кошмаров, плохого настроения, может быть, скрытности и недоверия к людям, может быть, внес бы некоторые изменения в принципы Юрки, касающиеся соотношения целей и средств. Но Виллен не принес бы никому особеных хлопот. Однако, Даррина не подумала в свое время о таком простом выходе.

Бэст молчал долго, наконец, отозвался слабым, безжизненным голосом:

— Сделано… Я сдал экзамен?

Я обняла мальчика и крепко прижала его к себе. Он был какой-то вялый и безвольный, как плюшевая игрушка.

— Ты назначаешься Главным Сканером Иерархии, Бэст! — провозгласила я.

— Здорово! — восхищенно прошептал он и постепенно обмяк в моих объятиях. Когда я отстранила Бэста, его голова беспомощно мотнулась. Мальчик спал, ровно и ритмично дыша. Задача была почти непосильная, но он довел дело до конца.

У меня оставалось единственное желание — предупредить Юру об измене. Сейчас, когда Юра способен выйти из-под недоброй воли Виллена, возможно, ему будетлегче поверить в двойную жизнь Марсена.

Неприятно это все, конечно, но негодовать, возмущаться предательством вряд ли имело смысл. Марсен не был предателем. Он никого не предал. Он всю жизнь боролся за свой собственный интерес, помогая своей женщине и имея в виду завидное положение своего ребенка в будущем. И на пути этой борьбы он не брезговал ничем из того, что было ему полезно. Таких людей, если он твои личные враги, надо безоговорочно уничтожать, едва обнаружив, а тратить нервы на негодования, увещевания и призывы к покаянию нет никакого смысла. Поэтому я была бы благодарна любой подвернувшейся вдруг возможности просто прикончить Марсена, без долгих нудных разговоров о спасении души, показных судилищ и обличительных спектаклей, я бы немедленно и с радостью сделала это. Но судьба побаловала меня в свое время счастливыми шансами. Неожиданные благоприятные ситуации, начинающиеся словом «вдруг», сваливались на меня частенько. Но когда такой шанс бывает необходим, судьба как-то не торопится…

Услышав, как в соседнем помещении открывается входная дверь, я встала и прошла туда. Протянув руку к выключателю освещения, я уже хотела зажечь потолочный светильник, потому что не видела вошедшего. Но резкий шепот оборвал меня:

— Не надо!

Бертан сидел в высоком кресле, которое обычно занимали те, кто наблюдал за сном Бэста по ночам. Я, наконец, разглядела его.

— Поговорил?

Он промолчал. Было очевидно, что сцена была неприятная, и он все еще от нее не отошел. Да, этому юноше лучше бы вовсе никогда не соприкасаться с таким предметом, как власть. Не потому что он сейчас переживал. Не страдать в такой ситуации мог только полный недоумок или человек с подавленными нервными реакциями. Я просто видела, что перень не выпутается из сети. Скорее всего, его решение на данный момент — сдаться и сложить руки. Как бы назло тем, кто сделал из него куклу. Я стояла у стены и ждала, что же все-таки он мне скажет.

— Я отвратительно себя чувствую, — произнес он, наконец. — Мне плохо. Я их всех ненавижу.

— Это пройдет, — сказала я.

— Мама призналась, что она и Марсен обманывали меня… Конечно, же сначала она все отрицала, но я сказал ей, что целый вечер провел, наблюдая вместе с Бэстом за лагерем противника… И они сдались. Но как же она разозлилась! Никогда я не видел ее такой… — Бертан поежился и вжался в кресло. — Сначала она стала говорить, что от меня скрывали правду, пока я был несовершеннолетним, что собирались мне вот-вот все рассказать. Но тут вмешался Марсен и сказал, что наивно было бы считать, что я всю жизнь буду доверять им и слушать их байки… А я, черт возьми, и собирался всю жизнь именно этим и заниматься! — Бертан задохнулся от негодования и, видимо, от стыда за самого себя и продолжил. — Потом Марсен тоже взорвался, когда я сказал, что немедленно прекращаю борьбу в том виде, в котором это сейчас происходит, обозвал меня сопливым кретином и сказал, что мужчина в последнюю очередь смотрит на то, что люди написали на бумаге в качестве Закона…

— Ты виноват, Бертан, в том, что доверял словам. Я сама несколько раз убеждалась, что никому нельзя верить на слово. Бывает, что тебя морочат те, кого любишь больше всего на свете. Предлагаю тебе перестать быть наивным нюней и стать осторожным хитрым человеком, не позволяющим свернуть себя с того пути, который ты изберешь. Подходит тебе такая перспектива?

— Ты думаешь, мать мне поверит? — кисло усмехнулся он.

— Покажи ей, что тебе противно и гадко вести дело так, как этого хочет она, но что ради нее и Бэста ты пойдешь на это. А сам осуществляй свой собственный план.

— Мысль хорошая, но я, кажется, плохой артист.

— Но ведь я не смогу ломать эту комедию за тебя, мальчик… — я все-таки сорвалась.

— Кто же ты такая, младший офицер Катерина? — он резким движением намотал мою косу на кулак, но я ударила его локтем в грудь, и он, охнув, отпустил меня.

— Я из другого мира, Бертан. Здесь я в ловушке, но сдаваться не собираюсь. Ты пока мне не враг, но и не союзник, поэтому не стоит на меня давить…

— Кто ты, Катерина?

— Я пришла из Дерзкого мира вместе с теми, кого ты считаешь своими врагами. Я не буду объяснять тебе подробности, иначе у тебя вовсе крыша съедет, хватит тебе и того, что я — сестра Юрия. И все, чего я хочу, это того, чтобы вы с ним не перебили друг друга.

Бертан молчал очень долго. Все это время он держал меня за руку, и пальцы его судорожно сжимали, отпускали и снова сжимали мой локоть.

— Расскажи мне все! — потребовал он.

— Подожди немного, я тебе все расскажу, и ты поймешь, что к чему. Верить или нет — твое дело. И не дергайся. Я же здесь для тебя совсем безвредна.

Несовершенным очень трудно причинить вред таким, как ты.

Бертан уже не смеялся. Он еще вздрагивал, ежился, но смех прекратился, осталась навязчивая натянутость.

— Я не хотел тебе говорить, я собирался просто наплевать на это, но если ты действительно как-то связана с Юрием… Следует тебе сказать… Бертан помялся немного и спросил:

— Ты слышала о взрыв-пластинах?

— Нет.

Бертан подошел к стене и включил низкий плоский стенной светильник. Иссинямолочный свет осветил комнату и худощавую фигуру Бертана, его красивое холеное лицо. Он полез в карман и достал… точно такую же квадратную двухслойную пластиночку с ниточкой на уголке, какие я обнаружила в кармане убитого мной младшего офицера. Взглянув на меня, Бертан повертел пластиночкой:

— Знакомо?

— Откуда? Ну и что сие такое?

— Это совершенно новая взрывчатка, он которой не спасет ни броня, ничего абсолютно. Принцип действия: вытягиваешь и обрываешь ниточку. Ниточка служит детонатором. Вот этот красный слой активизируется, поверхностный слой молекул обладает проникающей активностью, намертво прикипает ко всему, к чему приложишь пластинку, к органическим и неорганическим телам. Приложить пластинку нужно не позже, чем через тридцать секунд после того, как оторвешь нитку. А через пять секунд после того, как ты ее приложишь, ее не отдерешь ничем и никак. Через минуту после начала прикипания пластины к объекту происходит взрыв. Сила его зависит, как правило, от размеров пластины. Вот такая может разнести в молекулы всех и все, что находится в этом помещении, но капитальная стена и стандартная дверь-блок не позволит взрыву проникнуть в коридор…

— Да, к такому оружию стоит относится с уважением, — я хотела взять пластину в руку, но Бертан быстро убрал ее в карман.

— Нечего тебе трогать такие вещи, — сказал он. — Несколько недель назад мы отправили Марсену с курьером две такие взрыв-пластинки. Но курьер не добрался до места. Исчез. Видимо, убит. И Марсен, не получив долгожданного оружия, пришел за ним сам, не доверяя больше пересылке через посредников… Насколько я знаю, мама дала ему новую партию в надежде, что они, наконец-то, нам… им помогут.

— Что Марсен хочет с ними делать? — спросила я, зная, в принципе, ответ.

— Марсен сейчас командует второй армией, но через неделю в штабе противника будет большой совет, Марсен отправится на встречу… Если ему удасться приклеить взрыв-пластинку к голенищу сапога Юрия, а потом выйти из помещения и отойти на приличное расстояние, то мало кто потом уцелеет из тех, кто будет присутствовать, — буркнул Бертан.

Меня пробрала дрожь. Я не сомневалась ни секунды, что Марсен именно так и сделает. И это уже будет удар не наугад, а наверняка.

— Поверь, если бы я мог, я помешал бы ему, — проговорил Бертан. — Но я не могу, все уже запущено, если я просто-напросто пошлю ему запрет, он меня не послушает. Я думаю, что меня вообще изолируют от дел…

— Ты можешь связаться с Юрием и предупредить его!

— Во-первых, он мне не поверит, а во-вторых, я не испытываю симпатии к этому человеку. Ты мне нравишься, но это для меня еще не причина, чтобы ради тебя выдавать отца Бэста противникам. Я считаю, что Бэст единственное существо, которому сейчас ничего от меня не нужно. И даже потом он не станет мне поперек дороги, потому что по Закону он мне не конкурент… Я не хочу делать мальчишку сиротой! — четко сказал Бертан, и мне нечего было ему возразить. Я на его месте, возможно, поступила бы так же. Но я была на своем месте. Я привязалась к Бэсту, но сделала бы его сиротой при первой же возможности…

— Твое отношение к малышу весьма благородно. Но учти, что Марсен научит его своим взглядам на то, как мужчина должен поступать с Законом. И, не исключено, что став взрослым, Бэсту захочет не только нарушить Закон, но может быть даже и переписать его в свою пользу…

— Да пошел он к черту, этот Закон! — взорвался Бертан.

— Закон не перестал быть Законом от того, что ты невольно его нарушил!

Бертан покачал головой:

— Да, конечно. Но я не стану выдавать Марсена, это мое окончательное решение…

Я начала чувствовать, как злое отчаяние начинает овладевать мной. Бертан смотрел мне в лицо и тоже заметил перемену.

— Ну-ну, ты не очень-то… Держи себя в руках, а то мне даже страшно стало, — с легкой насмешкой сказал он. — Тем более, что моя мамочка начала в эту секунду подсматривать за нами, — и Бертан перешел на еле слышный шепот. — Давай не будем ее разочаровывать, тетушка…

— Что ты имеешь в виду? — не поняла я.

Бертан усмехнулся, обнял меня и, наклонившись к моему лицу, прижался своими губами к моим. Трудно было его в эту минуту заподозрить в неискренности. Если у него и были определенные планы насчет меня, они вряд ли могли остаться у него после сегодняшнего вечера. Поэтому стоило, пожалуй, принять его игру. И я, в свою очередь обхватила руками его плечи, демонстрируя Даррине, что мы с ее сыном нашли определенный общий язык, и что пока он со мной, его голова будет работать в направлении, не имеющем ничего общего с политикой, что ей нечего беспокоиться о том, что лже-иерарх начнет замышлять что-либо против тех, кто водил его за нос.

Бертан обнимал меня с минуту, потом отпустил, наклонился, уперся в стену, вытянув руки. Его плечи затряслись. Это был беззвучный истеричный смех, который обычно перерастает в горькие слезы. Но отсмеявшись и слегка шмыгнув носом, Бертан заметил:

— Ты не знаешь, случайно, бывает ли так, чтобы человеку с самого рождения не везло буквально во всем?

— Бывает, Бертан. Но никогда не бывает, чтобы человеку не везло всю жизнь. Это один из немногих постулатов, в справедливость которых я еще верю.

Бертан всхлипнул, прижал ладони к лицу, потер ими глаза, потом опустил руки в карманы. Он казался совершенно спокойным, и мне вдруг показалось, что этот парень еще не стал совершенно никчемным. Кажется, какой-то внутренний стержень, вернее, какой-то его обломок, все-таки в нем присутствовал. Я почти наверняка знала, что он мне скажет сейчас: он намерен был сообщить мне, что он не собирается входить в мое положение, пока не выйдет из своего.

И он сказал следующее:

— Твое право выпутать себя и брата из ловушки. Но я буду держать нейтралитет. Если у тебя это получится, я с чистой совестью скажу Бэсту, что я в этом не участвовал.

— А другие твои обязательства?

— Я выбрал приоритет. И мне наплевать на другие обязательства.

Цинично, но честно. Мы пожали друг другу руки.

Глава 9

— Нет, на эту кнопку можешь нажимать сколько угодно, но это не поможет! — засмеялся Бертан и откинулся на кресле, сложив руки на груди.

— Ты же сказал, что это кнопка отключения усилителя, — уточнила я.

— Верно, — сказал Бертан. — Только она не сработает от обычного нажатия. Она запрограммирована на дактилоскопический узор моей матери. Как, впрочем, и все кнопки, обеспечивающие поддержание безопасного функционирования прибора. Даже мне не доверено распоряжаться режимами работы усилителя. Хотя, это меня не удручает, я не специалист.

— Все понятно.

Мы сидели перед небольшим пультом посередине квадратной комнаты. Знаменитый усилитель представлял собой небольшой столик с несколькими кнопками и панелью, в многочисленные гнезда которых были вставлены микрочипы.

— Каждый чип обеспечивает связь одного из абонентов с процессором. Импульсы сознания усиливаются прибором, что значительно облегчает жизнь таким, как я. А таких, как мама или Бэст, делает почти всесильными, — с легкой завистью сказал Бертан. — Да и вся сканерская служба, приходя утром на свои места, одевает индивидуальные антенны. Поэтому-то они могут обеспечивать себе защиту седьмого-восьмого уровня и вскрывать несокрушимые блоки…

Да, эта комната могла повлиять на исход любой борьбы, происходящей с участием свободного сознания.

— А зачем нас сюда привели? — раздался за моей спиной голос Одера.

— Что он сказал? — встрепенулся Бертан. — На каком языке?

— На том, на котором у него получается… Он спрашивает, зачем они здесь.

— Вот ты ему и объясняй, — отрезал Бертан, выдвинул какой-то ящичек из корпуса пульта и стал что-то в нем искать.

Я встала и отошла к стене, которую подпирали Одер и Мариэла, сидящие прямо на полу, потому что единственными предметами в этой комнате был столик с прибором посередине помещения и два жестких кресла перед ним.

Я села напротив Одера и сказала тихо, чтобы Бертан не слышал ничего лишнего:

— Я уговорила Бертана, чтобы он дал нам попробовать на себе действие усилителя.

— Неужели мы первые несовершенные, на которых будет опробован усилитель? — недоверчиво отозвался Одер. — Сомневаюсь.

— Конечно, он уже испытан. Но никогда еще его не пробовали одновременно на двух взаимодополняющих аналогах, в этом я уверена на двести процентов.

Одер, пряча лицо за растрепанной длинной прядью волос, неуверенно сказал:

— Не поможет это. Я не очень понимаю в этой области науки, но мне представляется, что усиливать сигнал можно только в том случае, если он уже сформирован, а сформировать его может только одна цельная личность, а не две, пусть даже взаимодополняющие.

Мари ничего не ответила, только невесело усмехнулась.

— Что вам трудно, что ли? — рассердилась я. — Я не могу этого не испробовать! Это же, в конце концов, мой последний шанс спасти друзей!

Мари нахмурилась:

— Что, тебе никак не уговорить этого горе-иерарха?

— Нет.

Одер сжал кулак:

— Если бы мы были в другом месте, я нашел бы способ заставить его! Ему же ничего не стоит просто связаться с твоими друзьями и предупредить!

— Я же объясняла, почему он не будет этого делать.

— Придурок он, и объяснения у него дурацкие, — отрезал Одер. — Тем не менее, что мы будет делать, если и сейчас ничего не получится?

От этого «мы», произнесенного Одером вместо «ты» вряд ли случайно, у меня нехорошо екнуло сердце. Лучше бы он так не говорил…

— Вечером Марсен прибудет в штаб Юрия. Если его план удастся, то ничего уже нельзя будет сделать. Олег Середа, наверняка, будет вместе с Юрой, вместе с ним и погибнет, и ты, Одер, станешь совершенным…

Одер поежился. Привычное в Первом мире слово звучало насмешкой в отношении этого урода. Но он ничего не ответил. Я же, высказав свой прогноз, ничего нового не почувствовала, потому что уже нельзя было быть еще более вымотанной и измученной, чем я уже была.

Дни недели, отведенной Марсеном моим друзьям, пролетали стрелой. К этому последнему дню я уже была в состоянии полной прострации. То есть, голова-то у меня соображала, но сердце готово было разорваться от напряжения.

В который раз я убеждалась в правоте собственной фразы, сказанной когда-то брату: «Неважно, злой ты или добрый, хороший или плохой, важно, друг ты мне или враг, и еще: живой ты или мертвый.» Они были моими друзьями, и я не хотела, чтобы они стали мертвыми.

— Катерина, подойди! — позвал меня Бертан, и я вернулась к пульту.

Бертан показал мне два микрочипа и две антенны, выполненные в виде клипсы. Он продемонстрировал мне, что вставляет чипы в гнезда панели и нажал на пульте несколько кнопок.

— Ну вот, экспериментируйте, сколько влезет. А мне нужно отлучиться. Через пять минут я вернусь, — Бертан подошел к блок-двери и подождал, пока дверь отъедет. — Не шалите, а то накажу.

Дверь закрылась за ним, и мы остались втроем в помещении.

— Почему он ушел и оставил нас без охраны? — удивился Одер.

— Усилитель неуязвим, а мы никуда не денемся из этого крыла здания. Бертан весьма доброжелательно относится к людям, которые не могут причинить ему вреда. Хотя, я думаю, Даррина не стала бы оставлять нас здесь без присмотра, — я осмотрела клипсу с бусинками и прикрепила ее к мочке уха. Мари, иди сюда, сядь в кресло.

Одер поднял Мари на ноги и помог ей дойти и сесть. Да, конечно, этот парень не надышится на свою красавицу. Он берег, казалось, каждое ее движение, готов был подстелить себя ей под ноги. Когда Мари села рядом со мной, он остался стоять за ее креслом. Я подала Мари клипсу и коротко сказала:

— Надевай.

Она приладила антенну, и я увидела, как крошечный кристалл на кончике ее микрочипа засветился так же, как и на большинстве других. Наверняка, это означало, что усилитель подключен к мозгу человека, надевшего антенну.

— Давай попробуем найти кого-нибудь. Направим наши усилия на одного человека и вместе.

— Хорошо, Катя, давай попробуем, — Мари расслабилась и прикрыла глаза.

— Ищем Валерия, — решила я.

Я не часто за эти недели позволяла себе четко признаться в том, как мне сильно нужен Валерка. Если бы только он знал, что я здесь, и что он мне нужен, я не сомневалась, что через пару часов он уже отыскал бы меня в коридорах иерархии.

Я думала о Валерке, стараясь найти его, но биоэфир был пуст. Он был пуст не потому, что все жители Иерархии вдруг устроили минуту молчания. Просто, я была деревянной, как пень.

— Ты помнишь, Катя, Тарон говорил о том, что Валерий выставил мертвые блоки. Надо попробовать найти кого-нибудь попрозрачнее и поближе, — сказала Мари. В ее голосе смешались разочарование и сочувствие. После того, как я рассказала им несколько дней назад о взрыв-пластинах, Мари пришла в ужас. А Одер, совершенно неожиданно для меня, оказался человеком, сочувствующим сторонникам Юрия. Работая у Примара, он был вынужден наблюдать за всем, что происходило у нас на Континенте. И он имел свои взгляды на происходящее, поэтому был крайне возмущен всем, что узнал о Марсене.

— Хорошо, давай попробуем достать Бертана, — согласилась я.

Но все оставалось без изменения. Что была на мне клипса с бусинками, что ее не было, никакого эффекта не наблюдалось. Да, наверное, Одер был прав: если чтото сконструировано и изготовлено для того, чтобы усиливать, оно не сможет слить воедино то, что разделено посредством всесильной воли.

Я стянула с себя клипсу и швырнула ее в выдвижной ящик, из которого Бертан ее достал.

— Мне очень жаль, Катя, — произнесла Мари, снимая свою клипсу и кладя ее на поверхность пульта. — Мне, правда, очень жаль.

Я не нашлась, чем поддержать разговор. Еще затевая весь этот эксперимент, я прекрасно понимала, что от моей наивной попытки не приходилось ждать никакого успеха. Отрицательный результат моих попыток был для меня очевиден.

Просунув руку в карман брюк, я нащупала там два плоских гибких квадратика. Осторожно, делая вид, что я все так же погружена в отчаяние, я вынула из кармана сжатый кулак. Внутри него были взрыв-пластины, доставшиеся мне по наследству.

Левой рукой я взяла клипсу Мари и, медленно передвигая руку над пультом, понесла ее в ящичек. Но по дороге выронила ее на пол. Так же медленно я сползла с кресла, опустилась на колени и стала делать вид, что ищу клипсу. Сама взяла одну из пластин и оторвала ниточку-детонатор.

Осторожно держа пластинку и понимая, что счет пошел на секунды, я прикрела свой смертоносный квадратик к нижней поверхности корпуса усилителя.

В ту же секунду я почти привалилась к креслу Мари и, уткнувшись головой в ее жесткое искусственное колено, издала тяжелый стон-всхлип, который должен был убедить Одера и Мари в моих искренних мучительных страданиях. К моему удивлению и стыду, Мари не отшатнулась от меня, она низко склонилась надо мной, ее светлые распущенные кудри защекотали мне шею, и твердая негнущаяся ладонь легла на мою голову:

— Катя, мне очень жаль, что я не смогла тебе помочь… Поверь, мне их тоже очень и очень жаль, это правда… — заговорил надо мной мелодичный голосок Мари, полный сострадания.

Я изобразила сдавленный плач, а сама в это время оторвала детонатор от второй пластины. Мари гладила мои вздрагивающие плечи, а я осторожно, стараясь не качнуть ее необутую серую пластиковую ступню, приложила взрыв-пластину красным слоем прямо на лодыжку Мари…

— Мне надо выйти, извините меня, — я встала, отсчитывая про себя секунды. Между «моментами прикипания» двух пластин прошло секунд десять. Значит, у меня в запасе секунд сорок…

Я шагнула в сторону двери, но Одер вдруг схватил меня за руку:

— Подожди-ка, тебе не стоит оставаться одной…

Я низко склонилась, пытаясь спрятать от него лицо, но он все-таки развернул меня к себе и всмотрелся в меня. И он увидел то, что я так старательно прятала — полное отсутствие слез.

— Эй, я что-то не понял! — Одер даже руки опустил. — Ты зачем комедию ломаешь?! — возмутился он.

Вместо ответа я оттолкнула его и подскочила к двери. Толстая капитальная дверь медленно поехала в сторону.

— Никуда ты не пойдешь! — снова поймал меня Одер. Но настойчивость его была вызвана всего лишь возмущением моим притворством. И тут раздался отчаянный крик Мари:

— Одер, что это?!!

Он метнулся к ней, и я услышала его стон, вернее, дикое рычание. Выскочить в коридор он мне не дал, напрыгнул сзади и сбил меня c ног. Дверь уже полностью открылась, но я была намертво прижата к полу. Одер сдавил мне шею, и я поняла, что позвонки мои могут и не выдержать…

— Сволочь… Гадюка… Что ты натворила, тварь ты последняя… простонал он. — Ты же убила ее…

— Так попробуй…. оторви эту пластинку… или, может быть, ногу… прохрипела я, поняв, что если я хочу вырваться из его рук, нужно переключить его внимание на Мари.

— Гадина… — Одер приподнял меня и изо всех сил жахнул меня головой о порог. Сознание я не потеряла, хотя все звуки и зрительные образы разметались, словно раскиданные ураганом. Я слышала звонкий крик Мариэлы:

— Уходи отсюда, Одер, я прошу тебя, уходи!

Я поднялась на колени, уцепилась за косяк и встала на ноги. Выйдя в коридор, я нажала кнопку, блокирующую выход. Дверь поползла на место. Я видела, как Одер, оторвавшись от Мариэлы, бросается к двери. Его лицо, ужасное само по себе, было перекошено невероятной гримасой, не поддающейся ни определению, ни воспроизведению. Я поняла, что если отойду от двери, он выскочит в коридор, поэтому стояла у косяка, намереваясь ни в коем случае не выпустить его из помещения. Только в следующую секунду стало ясно, что не выскочить он хочет, а затащить меня внутрь. Удивление посетило меня на мгновение, но тут же прошло. Его руки схватили меня и потянули в помещение. И мне ничего не оставалось, как сильно пнуть его ногой в живот. Он отлетел вглубь комнаты. Дверь уже закрывалась, оставив сужающийся каждую секунду проем. Одер рванулся ко мне, но уже смог просунуть в проем только руку. Я отшатнулась от цепких сильных пальцев…

— Одер! Боже мой, Одер!!! — раздался изнутри истошный вопль Мариэлы.

Блок-дверь неумолимо вставала на место. Рука Одера тянулась ко мне. Тяжелая плита двери смяла плечо Одера и, как нож гильотины, срезала ему руку почти у самого плечевого сустава… Тут же раздался грохот, и в исчезнувшей через мгновение щели заполыхал огонь… Через десять секунд, уже приглушенный дверью второй взрыв потряс помещение… Дверь вздрогнула… Я не могла удержаться на ногах и прислонилась к стене, не в силах оторвать взгляд от лежащей рядом с дверью отрезанной руки… В месте среза растекалась лужа густой темно-вишневой крови, а тонкие узловатые пальцы несколько раз шевельнулись, сбрасывая мышечное напряжение умирающей руки…

Мучительная тошнота подступила к горлу, и я едва сдержалась. В голове зашумело, я пыталась побороть головокружение…

Послышался звук шагов стремительно бегущего человека. Я полезла в карман и достала личный жетон убитого мной офицера, открывающий дверь в покинутое хозяином жилище.

Бежать… Немедленно… Иначе Даррина доберется до меня…

Я сделала попытку сдвинутся с места, но жестокая головная боль заставила меня присесть на корточки. Бегущий человек выскочил из-за угла. Это был Бертан.

Он подбежал ко мне, несколько секунд осматривался, потом поднял меня на ноги, закинул мою руку себе на плечо и поволок к лифту. Я совершенно не могла передвигать ноги. Он просто волок меня по ровному скользкому полу, не давая упасть и не произнося ни слова.

Когда дверь лифта закрылась за нами, он процедил:

— Мне нужно где-то тебя спрятать… Тебе нужно исчезнуть.

Я без слов коснулась его руки и переложила жетон из своей в его ладонь. Бертан всмотрелся в маркировку жетона.

— Младший офицер Митар… Пропавший курьер… Ну и осел же я…

На нужном этаже Бертан вытащил меня из лифта. Это был обычный жилой этаж офицеров. Сейчас, утром, он уже практически совершенно пустовал, поэтому нам никто не попался по пути к жилищу Митара. Бертан вставил жетон в прорезь двери, и мы вошли в комнату.

Бертан дотащил меня до кресла и с облегченным вздохом сбросил меня на сидение.

— Ну ты и ловкачка, — произнес он с плохо скрытой неприязнью. Обтяпала дельце… Неужели тебе было трудно вытащить оттуда этих двух бедняг?

Я встала и, шатаясь при каждом шаге, прошла в ванную комнату. Взглянув на себя в зеркало, я ужаснулась безжизненной бледно-серой маске, смотревшей на меня с той стороны стекла… Я смотрела на себя, и изображение в зеркале медленно растаяло. Лоб заломило болью, от подступившей к горлу беспощадной мути совершенно невозможно было даже набрать воздуха в легкие. И я не стала больше сопротивляться. Меня вытошнило в раковину умывальника… Едва соображая, где у меня какая часть тела, я включила воду, набрала ее в пригоршню, прополоскала рот, обмыла лицо, потянулась, чтобы выключить кран, но блестящий край умывальника почему-то стремительно приблизился и сильный удар то ли головой о раковину, то ли раковины о голову, заставил меня потерять сознание окончательно…

… Сон был ужасен… Я не знала, куда спастись от него. Я пыталась, но все происходило ярко и неумолимо…

…Она сползла на пол рядом с моим креслом и прислонилась ко мне совершенно обессиленная. Она горько плакала. Она любила своего брата, и я хорошо представляла себе, сколько горя свалилось на нее сейчас. Я ненавидела ее всей душой и боялась ее неожиданных и непредсказуемых выпадов, но сейчас она стонала и плакала, была совершенно несчастна и выбита из колеи, и здесь, в этих стенах у нее не было никого, кто бы мог помочь. И никого, кто мог бы посочувствовать. Кроме меня. Я не могла заставить себя просто встать и спрятаться за спиной Одера. И хотя руки мои не были приспособлены для того, чтобы ласкать, я попыталась погладить ее. Это было все, что я могла для нее сделать в эту минуту.

Она извинилась и встала, чтобы уйти. В первую секунду я не поняла, почему Одер, до этого молчавший, стал так настойчиво удерживать ее. Но я все поняла, когда увидела ее лицо — она притворялась! Она лишь притворялась плачущей. Ее лицо было загадочной каменной миной, а в глазах, внезапно потемневших, застыла сосредоточенная настороженность…

Пока Одер пытался вытянуть из нее объяснения, я осмотрелась и… Боже!

На ноге, там, где мою лодыжку охватывал манжет брюк, была прикреплена взрыв-пластина!.. Я позвала Одера. Он, подбежав, попытался отделить ее, но тщетно. Я вдруг поняла, что меньше чем через минуту меня разорвет на кусочки. Всего-то навсего… И я видела, что Одер тоже это понял… Он обезумел, погнался за ней… Они повалились на пол у самой открытой двери… У Одера был шанс, и я надеялась, что она, спасаясь сама, увлечет его за собой в коридор. Но она прошипела что-то ему, отчего он, отшвырнув ее в сторону, побежал ко мне… Одним рывком разорвав на мне брюки, он принялся ощупывать то место, где электронный протез был вживлен в живую плоть. Нет, Одер, нет, милый, его не отстегнешь, как обычную деревяшку, это чудо божественной медицины… Я молила его, чтобы он спасался, но Одер был настроен отчаянно: только вместе со мной, и, желательно, с ней…

Я видела, что уже поздно… Одер попытался в последний раз достать ее. Она стояла по ту сторону уменьшающегося дверного проема, как чудовищное изваяние… Когда Одер пробовал ее схватить, я вдруг поняла, что он уже не успевает даже отдернуть руку. Дверь задвинулась на свое место. Я увидела, как Одер поворачивается от двери в мою сторону, и из обрубка за плече хлещет кровь… Одер сделал два нетвердых последних шага, и тут сработала первая взрыв-пластина…

Я не сразу поняла, что погибла. Только увидев в следующее же мгновение в пламени и взметнувшемся крошеве свое собственное тело, отброшенное взрывом в угол, я поняла, что жизнь калеки Мариэлы только что закончилась. И это уже мое высвобожденное сознание видит и собственный труп, и Одера, который был еще жив, и тщетно пытался подняться на ноги…

Второй взрыв не оставил от моего трупа ни одного кусочка… А вместо тела Одера на полу у двери пламя поглотило бесформенный кусок мяса… Что ж, Катя Орешина отняла у Примара шанс воскресить нас с Одером еще раз…

Возникшая вслед за кошмаром сновидений головная боль показалась мне чем-то нелепым, я не могла понять, как у меня, бестелесной души, еще может что-то болеть… Потребовалось время, чтобы осознать, что я все-таки жива. Я чувствовала, что мне жарко, в голове гудели какофония и звон, я пошевелила языком, и ощутила противную горечь во рту… Да, теперь я не смогу даже подпустить к себе Катю, которая умудрилась навести меня на такой сон… Даже сейчас, уже придя в себя, я видела перед собой ее глаза, выражающие плохо скрытое торжество, ее тонкие красивые губы, ее бледное выразительное лицо, такое каменное, когда ей того хотелось, и такое откровенное и искреннее, когда ей это было нужно. Теперь-то я знала, на что способна эта женщина-дьявол…

— Одер! — позвала я и кто-то швырнул мне на лицо какую-то влажную тряпку. От удивления я забыла обидеться. Чем это я провинилась, что Одер позволяет себе такое? Он ведь знает, что самой мне даже лица толком не вытереть…

Я потянулась к тряпке, но рука на удивление четко и быстро послушалась меня. Я открыла глаза и уставилась на собственную руку…

Черт возьми меня совсем! Вот это сон! Вот это да… Я села на застеленной спальной полке и вытерла лицо тем, что оказалось намокшим носовым платком.

С кресла, стоящего метрах в трех от кровати, на меня задумчиво и недобро смотрел иерарх Бертан.

— Очухалась? — бросил он, сцепил вместе пальцы обеих рук и закинул их за голову. — Ты так кричала в забытьи, что я боялся, тебя услышат из коридора. Тебя повсюду ищет моя мать. Но не думаю, что они будут проверять обычные казармы.

— Даррина уже знает, что произошло?

— Еще бы ей не знать, когда все сканеры Иерархии в секунду лишились почти всех своих возможностей… Да я сам теперь плаваю в биоэфире, как младенец…

Он говорил немного презрительно, словно ничего особенного не случилось, но снежной порошей рассыпались в разные стороны от него волны злобного торжества, которые возникали пульсирующими полосами холода… Едва я поняла это, как для меня стало очевидно: нет больше преград! Я не завишу больше от упрямства Бертана и гнева его матери. Я теперь смогу связаться с Юрой сама. Я теперь смогу разобраться с каждым, спасти и погубить всякого, кого захочу… Что и требовалось.

— Чему ты радуешься? — удивился Бертан.

— А ты, иерарх? Твоя мать потеряла львиную долю силы, а ты радуешься, ты торжествуешь, как маленький злой мальчик, оторвавший крылья бабочке…

— Откуда ты знаешь? — проворчал Бертан. — Если даже я и радуюсь, я радуюсь не чужой смерти. Ты же, ради того, чтобы лишить мою мать силы, взорвала не только электронный ящик, а еще и двоих несчастных…

Я встала, размяла ноги, и радость от того, что я жива, цела, здорова и снова сильна, поневоле вызвала у меня улыбку. Бертан тоже вскочил и подошел поближе:

— По поводу чего счастье? — не отставал он. Я почувствовала, что любопытство его усиливается.

— Знаешь, Бертан, ты меня извини, но ты все-таки еще мальчишка… Взрыв усилителя произошел только потому, что пластинок мне в руки попало две… Я хотела убить этих двух инвалидов, и только ради этого я все это устроила. Тебе, Бертан, просто повезло, что тебе приспичило выйти на пять минут. Если бы ты остался, ты разделил бы их участь, — я говорила и видела, как глаза его округлялись. Чуть-чуть скользнув поглубже к нему в эмоциональный слой, я обнаружила резкую неприязнь к себе, — И нечего меня осуждать за те дела, в которых ты не смыслишь…

— Почему так холодно? — он невольно поежился и потер плечи руками. И тут он вовсе вытаращил глаза. — Это… Это ты… Ведь это ты?!! Но как и почему?!!

— Элементарно. Мой аналог мертв, а я совершенна и сильна.

Он размахнулся, но я ухватила его за запястье, и ему не удалось влепить мне пощечину.

— Не переживай, Бертан. Марсену сегодня вечером не удасться осуществить свой план, но ты не будешь причастен к его смерти. А если Бэст когда-нибудь предъявит тебе счет, я оплачу его, если буду достаточно кредитоспособна… — я отбросила его подальше от себя.

Он потер запястье и пошел к двери.

— Ты сдашь меня Даррине? — поинтересовалась я.

Он гневно посмотрел на меня и вышел, ничего не сказав. Я подскочила к двери и пнула ее ногой. Сопляк! Нюня!! Сколько еще надо будет бить тебя, мальчик, пока ты не поймешь, из каких поступков на самом деле состоит жизнь.

Не сказать, чтобы я восхищалась собой, но похвалить себя за удачно завершенные одним ударом два дела вполне стоило.

Сжав кулаки и потряся ими в воздухе я издала победный клич:

— Да здравствует Катька! Гадина, подлая тварь, сволочь! Живи вечно, Катерина Орешина!

Я повалилась на узкую казарменную подвесную койку.

Думай, Катюша, думай… Радость — радостью, но дело, дело прежде всего. Вспомни, чему тебя учил брат: умей разделить свои мозги на несколько дел одновременно, если нет никакой возможности выстроить дела в очередь.

Осторожно, выставив максимальную защиту, я окунулась в океан переговоров. Но, к моему удивлению, я не смогла даже за несколько минут найти не одного хоть сколько нибудь серьезно засекреченного разговора. Вторая-третья степень защиты — это было пределом. С такой же интенсивностью шли и позывные. Да, в два-три раза я обрезала Даррине хвост! Пусть теперь попробует сделать хоть что-нибудь с Валерием или с его учениками!

Я позвала своего друга, призывая откликнуться на контакт, но ответа не было. Я усилила зов, раскинула его широким веером в наиболее вероятном направлении пребывания Валерия. Но он снова промолчал. Несколько долгих минут я напряженно звала его, применяя почти всю силу, на которую была способна. Но тщетно. И вот тогда я забеспокоилась. Неужели барьеры, которыми Валерка отделил свой мозг от любого проникновения, были столь прочны? Но, в моем понимании, это было почти невозможно. Тогда… Господи, да жив ли он?!! О такой страшной возможности я даже не задумывалась, хотя Валера был не менее смертен, чем любой человек. Мне просто казалось, что смерть, раз и навсегда должна была обидеться на него. Он, как и я, не слишком-то уважительно к ней относился. Он вызывал ее приход тогда, когда хотел этого, и отменял смерть тогда, когда ему это было нужно. И уж коль скоро это сходило ему с рук, можно было предположить, что смерть, мстя за неуважение людей к себе, переключилась на меня, столько раз неудачно приглашая меня в гости, и оставила в покое самого Валерку.

Валера не мог, не должен был умереть. Я надеялась, что Юрка был по-прежнему тверд в своем решении не преследовать Валерия, значит, вряд ли кто-нибудь мог нарочно подставить его. Но, как бы я ни уговаривала себя успокоиться, а Валера, тем не менее, не отвечал…

Я тихонько, на самых незаметных витках подобралась к месту, где находился штаб Юрки и попыталась рассмотреть, что там у них происходит.

В одном из пластиковых ангаров, возведенных на территории главного лагеря, собрались все те, кто меня интересовал. Юра, несмотря на сумбур, устроенный Вилленом, все-таки не изменял главному своему принципу — не приближать к себе никого, кроме старых испытанных друзей. Поэтому вокруг него были только те, кого я и привыкла видеть рядом с братом — Гайл, Тарон и Олег. Сначала меня удивила и обеспокоила та суматоха, в разгар которой я попала. Но потом до меня дошло, что не одна я в этот час прошла свое, пусть уже второе, преображение. Друзья толпились вокруг бледного, растрепанного и потрясенного Олега, который, видимо лишь недавно пришел в себя.

Их возбуждение было мне сейчас на руку, в таком состоянии они не обратят внимание на мое вторжение, тем не менее, я окружила себя максимальной защитной шелухой.

— … Нет, старик, это не бред, и, я думаю, не сон, скорее всего, это последние минуты жизни твоего аналога, — говорил Юра Олегу, когда я решилась на подключение к полному прослушиванию. — Тебе придется смириться с этим…

— Но… Что же это такое было? — Олег обводил друзей глазами, искал ответа, но находил только сочувственные ободряющие улыбки. Никто не мог помочь ему разобраться в том, чего кроме него никто не видел. — Понимаете, ребята… Квадратики такие, маленькие совсем… Ниточки отрываются, и эти квадратики разрывают все вокруг себя на клочки… Там была какая-то женщина… Я не помню ее лица… Я совсем ее не помню…

Олег нагнулся над столом, опершись на локоть и замотал головой.

— Возьми себя в руки, старик, — твердо сказал Юра. — Пойми, это все было не с тобой, а с твоим аналогом. У него была своя жизнь, свои враги и друзья. И ты не можешь ничего изменить…

— А кто сказал, что я собираюсь что-нибудь изменять?! Я, наоборот, благодарю судьбу, что это все закончилось… Я понимаю, что это был не я. Тот парень был уродом, калекой, настоящим страшилищем, а его жена… — Олег замолчал, нервно сглотнул слюну и снова ударил кулаком по столу. — Она была красавица без рук и без ног… Тот парень ее боготворил. Они погибли вместе… Эти проклятые взрыв-пластины… — Олег осекся и замер с полуоткрытым ртом.

— Эй, с тобой все в порядке? — обеспокоенно спросил Юра.

— Господи… Не может этого быть… Та искалеченная девушка… Я ее вспомнил, я уже видел ее. Юра, помнишь Сылве, я там рассказывал тебе свой сон о девушке с кудрявыми светлыми волосами?

Юра нахмурился, но кивнул.

— Это была она… Это она была женой того парня…

— Вот, я же говорю, что все ниточки постепенно свяжутся в одну, согласился Юрка. — Теперь тот твой сон объяснился очень просто. Это женщина на совершенно законных основаниях обращалась к тебе, как к аналогу своего мужчины…

Олег осторожно взял Юрку за воротник, притянул его ухо к своим губам и тихо проговорил:

— Рэста рассказывала нам, что это была она… Тогда ее звали Мариэла… Так же звали и жену моего аналога… Но в Сылве я видел совершенно здоровую девушку, и тогда она представилась мне Катей…

Юра резко вырвался, его лицо на секунду стало гневным, но он взял себя в руки и отозвался почти спокойно:

— Я буду очень признателен тебе, если ты не будешь мешать Катю и Рэсту в кучу твоих новых воспоминаний.

Несколько секунд все молчали. Олег взъерошил себе волосы и сказал достаточно громко:

— Простите, ребята, я постараюсь больше не распускаться. Я постараюсь привыкнуть к своим переменам незаметно…

— Постарайся! — Юра напоследок дружески шлепнул Олега по спине и встал. — Я надеюсь, никто не забыл, о сегодняшнем мероприятии? Марсен прибудет с минуты на минуту. Все сегодня должны будут быть максимально собраны, то, что мы собираемся сегодня обсудить, будет иметь для нас решающее значение…

Я видела, как Тарон повернулся и вышел из ангара. Оставив Юрку в покое, я последовала за иерархом. Только он имел то, что нужно было для окончательного решения участи Марсена. Он имел власть. Мне думалось, что никто не сможет помешать какому бы то ни было решению Тарона. И я решительно позвала его на контакт.

«Что, Юрий?» — рассеянно отозвался Тарон.

«Это не Юрий,» — поспешно развеяла я его заблуждение.

«А кто?»

«Друг. Есть серьезный разговор, иерарх!»

«Я веду серьезные разговоры только с серьезными собеседниками,» отрезал Тарон. — «А у серьезных собеседников есть, по крайней мере, имя.»

«Мое имя тебе ничего не скажет. Но я приглашаю тебя к себе в гости. Можешь проследовать за мной.»

Я поднялась на своей койке и уселась в приличной позе. Когда входная дверь в казарменный пенал Митара растаяла, я увидела Тарона, глядящего на меня с противоположной стороны «экрана».

Я встала и поклонилась иерарху. Он напряженно смотрел на меня.

— Кто ты такая?

— Я младший офицер иерархии. И у меня есть, что сказать своему иерарху.

— Я — твой иерарх? — Тарон презрительно скривил губы.

— У каждой власти есть свои предатели. Я на твоей стороне, Тарон. И я хочу, чтобы ты, наконец, узнал, кто в ваших рядах мутит воду.

Тарон ничем не выдал замешательства, но оно не ускользнуло от меня. Я его чувствовала. Так же твердо и четко я продолжала свой разговор, зная, что Тарон — мальчик любопытный, и он, конечно же, меня выслушает. А станет ли он после этого разговора действовать так, как я от него жду, — это зависит от того, как построить разговор.

— Тебе известен агент Даррины?

— Да. Я знаю, кто организовал покушение на тебя, при котором погиб Гудри. Я знаю, кто устроил взрыв в арсенале. Я знаю, наконец, кто убил Виллена. И я знаю, кто спешит к вам с намерением завершить свое дело именно сегодня. Это все дела одного человека, которого вы прекрасно знаете, и которому доверяете…

— Почему я должен верить тебе? — быстро перебил меня Тарон.

— Потому что я подскажу тебе, как проверить мои слова. И ты получишь доказательства. Ваш предатель неделю назад был здесь, в иерархии. Он лично встречался с Дарриной, и я видела его здесь своими глазами. Поэтому, иерарх, когда сегодня офицер Марсен прибудет к вам на встречу, стоит немедленно обыскать не только его личные вещи, но и его самого, и довольно тщательно…

— То есть, ты хочешь сказать, что Марсен — агент Даррины.

— Он не просто агент, он суперагент, он первое доверенное лицо Даррины, ее любовник и отец ее младшего сына. И очередная партия взрыв-пластинок непременно окажется сегодня при нем. Они предназначены для тебя и Юрия. По замыслу Даррины и Марсена, этот вечер должен стать последним в вашей жизни. Ищи взрыв-пластинки, иерарх. И ты убедишься в моей правоте. Марсену не удасться найти приемлемое объяснение их существованию. А Олег подтвердит тебе, что обнаруженные тобой квадратики — это те самые смертоносные игрушки…

— Ты хочешь, чтобы я выставил себя на посмещище? — угрюмо сказал Тарон, но в его голосе не чувствовалось уверенности.

— Чем бы дело не кончилось, кто посмеет смеяться над иерархом?

Несколько секунд Тарон соображал. Наконец, он сказал:

— Ладно, посмотрим…

— И еще одно, иерарх. Сканеры Даррины теперь уже не смогут достать вас, если вы выставите барьеры четвертого уровня.

— Мне показалось, что биоэфир стал намного тише… — протянул Тарон.

— Вот именно. Теперь штурм Иерархии будет успешным, если вы еще не забыли, как управляться с оружием!

Тарон пожал плечами.

Но контакту суждено было прерваться неожиданно. Открылась дверь в пенал, и я была вынуждена все свернуть.

На пороге возник Бертан. Он еще успел заметить таящий экран полного контакта.

— Ты связывалась с человеком прямо здесь? — удивился он.

— А что?

— Это не было заметно. Я шел к тебе и пытался посмотреть, что ты тут делаешь. И я ничего не смог ни услышать, ни увидеть.

— Нужно уметь ставить барьеры. Тебе это не вполне удавалось даже с усилителем, — отозвалась я. — Если тебя интересуют подробности, то я только что сдала твоего честнейшего и благороднейшего Марсена со всеми потрохами.

— Теперь ты довольна? — зловеще спросил Бертан, так и стоящий у порога.

— Довольна. Но о полном счастье можно будет говорить только тогда, когда я своими глазами увижу, что Марсен обезврежен. Я надеюсь, что твой дядя Тарон не такой лопух, как ты, Бертан… Кстати, хочешь взглянуть вместе со мной? Зрелище должно быть любопытным.

— Вряд ли я смогу добиться четкого изображения, — пробормотал Бертан.

— Садись, садись, — я шлепнула ладонью по постели. — Я переведу часть импульса на тебя.

Он послушно сел. И я, вспоминая, как Валера вел вместе со мной двойной визуальный контакт, отдала Бертану половину того, что воспринимала сама. Мы вдвоем наблюдали за происходящим в ангаре Юрия, невидимые и незаметные для них.

Когда контакт с лесным ангаром установился полностью, я успела поймать конец фразы Юры, произнесенный серьезным тоном:

— … значит, говоришь, обыскать? Должны быть взрыв-пластины?

— Да вы что с Олегом, сговорились? — недовольно заметил Гайл.

— Я ни с кем не сговаривался! — раздраженно ответил Тарон. — У меня был контакт…

— С кем? — серьезно, но немного равнодушно уточнил Юрка.

— С девушкой…

Мужчины дружно прыснули.

— Над чем вы, черт побери, смеетесь?!! — вскипел Тарон. — Я не спал, между прочим. Это был полноценный контакт! Я же не виноват, что со мной разговаривала девушка!

— Какая девушка? — устало спросил Юра. Ему, видимо, порядком надоели странные видения, преследующие сегодня его друзей.

— Совсем молоденькая, как мальчишка-подросток… В офицерской форме иерархии… — неловко высказался Тарон. — Симпатичная…

— У симпатичных тоже бывают лица, черты, особые приметы…

— Коса у нее каштановая. Длинная и пушистая.

Гайл и Олег, не выдержав, захохотали. Тарон вспыхнул, хотел что-то сказать, но Юрка, едва сдерживая улыбку, поднял руку:

— Не обижайся, Тарон… Мы не издеваемся. Но пойми, братишка, Даррина верно попыталась сыграть на естественном интересе молодого парня к симпатичным девушкам. Встряхнись и не дуйся, иерарх. И спрячь подальше возникшие подозрения. Нам сейчас только раздоров не хватало…

Тарон в ярости топнул ногой:

— Замолчите все! Я поступлю так, как сочту нужным, и посмотрю, как кто-нибудь из вас посмеет помешать мне!..

Открылась дверь с улицы, и в помещение энергичной походкой вошел Марсен. На плече у него висел круглая кожаная сумка-рюкзак, короткая куртка расстегнулась от быстрой ходьбы. Марсен был взбудоражен и весело приветствовал присутствующих.

— Над чем смеемся? — спросил он, скинул с плеча сумку, бросил ее в угол у двери. Сделав несколько шагов к столу, вокруг которого собрались все, Марсен опомнился и подчеркнуто четко поприветствовал лично иерарха. Тарон никак не отреагировал на его поклон, обошел Марсена и, подойдя к брошенной в угол сумке, взял ее в руки и вытряхнул ее прямо на пол.

— Я не понял, в чем дело? — удивился Марсен и вопросительно посмотрел на Юрия.

— Тарон, оставь, не заводись, — попробовал Юрка осадить иерарха.

Я молила судьбу, чтобы Тарон был упрямым до конца. И, похоже, он не собирался поддаваться на увещевания. Присев на корточки над выпавшими вещами, он переворошил их и, не найдя ничего интересного или компрометирующего, встал и вернулся к Марсену.

— Изволь выложить все из карманов, Марсен! — приказал Тарон.

По лицу Марсена пробежало недоумение, настороженность и гримаса оскорбленной невинности. Он серьезно спросил:

— Зачем?

— Делай, как я сказал! — повысил голос Тарон.

Я не могла знать, догадался ли Марсен об истинных причинах обыска. Он был уверен, что Юрка не знает о существовании взрыв-пластин. Он не подозревал, что по крайней мере двое из присутствующих осведомлены о них.

Марсен полез в нагрудный карман, вынул оттуда небольшую книжечку, бросил ее на стол. Из брючного кармана он извлек плоскую запасную батарейку для личного оружия, из наколенного — моток шнура и несколько импульсаторов. Подойдя вплотную к столу, он положил это рядом с блокнотом. Его карие глаза налились злобой и раздражением, он с вызовом повернулся к Тарону:

— Чего еще изволит иерарх?

— Это все? — уточнил Тарон.

— Это — все, — резко подтвердил Марсен.

Олег наклонился к Юре и что-то шепнул ему. Юрка решительно встал:

— Тарон, давай-ка, прекрати!..

— Кто из нас иерарх, Юрий? — невозмутимо перебил его вороненок.

— Ты, Тарон.

— Ну и не забывай об этом… Я должен обыскать тебя, Марсен!

— Обыскивай, — холодно отозвался Марсен. — Мне раздеться?

— Может быть, я обойдусь и так, — процедил Тарон, подошел к Марсену и принялся ощупывать его сверху, проверяя пальцами каджый сантиметр его одежды. Воцарилось напряженное молчание. Гайл, подперев кулаком щеку, следил за Тароном с тоской и сожалением. Юрка, безнадежно махнув рукой, демонстративно отвернулся, как бы давая понять, что он не относится к соучастникам Тарона.

Олег потянулся к блокноту Марсена, взял его, раскрыл…

Тарон уже присел перед Марсеном, ощупывая его брюки. Юрка, бросив взгляд на стол и увидев Олега, читающим чужие записи, угрожающе прошипел:

— Середа, тебе еще что-то непонятно?!

Олег откинул от себя блокнот, и тот зашелестел страницами перед носом у Гайла, раскрывшись посередине. Гайл протянул руку и попытался захлопнуть блокнот, но что-то заметил в щелке между переплетом и обложкой. Несмело взглянув на Юру, Гайл взял книжечку, приподнял ее над столом и встряхнул… На стол выпал маленький тоненький квадратик с ниточкой на уголке.

— Олег! — вскрикнул Гайл, хватая квадратик, — Это она?

— Да, это взрыв-пластина, — проговорил Олег.

Юра принял переданный Гайлом квадратик, взглянул на него и тут же убрал в карман. Только после этого он повернулся к Марсену.

Марсен стоял бледный, а глаза его горели нездоровым огнем.

— Тебе не кажется, Марсен, что молчание будет истолковано не в твою пользу? Где ты взял эту штуку? — произнес Юрка, но я видела, что ответ Марсена ему не нужен.

— Пусть вам Олег об этом расскажет, он, кажется, в курсе, — процедил Марсен. Тарон поднялся на ноги и в задумчивости посмотрел на дверь. Через несколько секунд двое сильных молодых воинов из личной гвардии Тарона, повинуясь безмолвному приказу своего иерарха, вошли в помещение и замерли у дверей в ожидании новых распоряжений.

Марсен угрюмо посмотрел на них. Казалось, сейчас он скажет, что сдается. Но его движение было таким стремительным, что даже я не сразу поняла, что он такое сделал.

Прошло секунд пять. В течение этих секунд Марсен рванулся в центр комнаты, схватив за волосы Тарона и дернув его за собой. Наверное, Марсену стоило больших усилий удерживать Тарона одним из эффективных болевых приемов. Мускулы Марсена готовы были разорвать материю на плечах. Он ледяным злобным взглядом оглядывал людей, повыскакивавших из-за стола и теперь стоящих в нескольких метрах вокруг него. Левой рукой Марсен одновременно сжимал выкрученную руку Тарона и прядь его волос. Тарон морщился, но даже не старался высвободиться, потому что в такой позе каждое движение причиняло невыносимую боль.

Марсен подтянул к животу правое колено и запустил свободную руку за голенище сапога. Через мгновение все увидели в его ладони еще одну взрыв-пластину. Марсен поднес руку ко рту, зажал ниточку-детонатор зубами, отдернул руку и выплюнул ниточку на пол. Затем он предъявил бросившимся было на него людям лежащий у него на ладони красным слоем вверх квадратик.

— Ну, кто самый смелый, ребята? — усмехнулся он, оглядывая своих противников. — Кто осмелится попробовать спасти иерарха? Мне ничего не стоит наклеить эту милую штучку ему на лоб!

Юра начал движение в его сторону, но Олег силой удержал его.

Марсен рассмеялся и швырнул Тарона обратно, к Юрке. Тарон, растрепанный и яростный, отчаянно забился в железных руках друзей. Марсен резко оборвал свой смех и сказал:

— Эх вы, идиоты… Когда вы видели что-нибудь дальше собственного носа?.. Это ей до сих пор нужны ваши унижения и позор, мне было бы вполне достаточно вашей смерти…

Он посмотрел еще раз на пластинку, выпрямился и резко приложил правую ладонь к своей обнаженной груди…

— А теперь все вон отсюда! — произнес он спокойно и опустил руку. Черная сторона взрыв-пластины квадратной дырой выделялась на его бледной коже.

Кто-то из находящихся в комнате издал какой-то полустон, но никто не двигался с места. Марсен покачал головой и повторил:

— Вон отсюда, придурки! — он несколько раз помахал руками, царственным жестом отсылая всех от себя. — У вас полминуты. Я хочу посмотреть, как вы будете уносить свои задницы!

Юрка первым пришел в себя:

— Уходим из ангара! Быстро!

Через несколько мгновений Марсен остался один. Как только за последним уходящим закрылась дверь, Марсен перестал издевательски улыбаться. Некрасивая кривая гримаса исказила его губы, но он смог взять себя в руки, хотя это уже было и не нужно. Его лицо посерело и покрылось блестящим потом. Он слегка покорябал пальцем намертво прикипевшую к коже пластину и тихонько рассмеялся чему-то. Я подумала, что он просто тронулся в ожидании, когда истекут оставшиеся ему секунды. И они истекли. Яркая желто-оранжевая вспышка, красивые пухлые клубы сочного пламени, разлетающиеся ошметки того, что только что было человеком по имени Марсен, по профессии шпион…

— Ну вот и все, Бертан, — обратилась я к тому, кто безмолвно наблюдал вместе со мной лесные события. — Теперь души меня, стреляй, сдавай своей матери, или выдумай еще какую-нибудь гадость, если хочешь… Мне уже все равно.

Глава 10

Бертан быстро вел меня по бесконечному коридору. Не знаю, часто ли ему случалось бывать в помещении офицерских казарм, но ориентировался он прекрасно. Мы шли молча, чтобы не привлекать ничьего внимания, и лишь изредка обменивались репликами.

Я рассчитывала выбраться наружу и отыскать своего пропавшего друга. Все время, пока бушевали ночные страсти, я искала и звала Валерия, рассчитывая, что уж сейчас-то он должен быть где-то рядом со всеми остальными. Но я все так же не могла найти его.

Здание совета еще ночью было занято атакующими отрядами армии Тарона. Воины Даррины прекратили сопротивление, все стихло, Тарон, кажется сделал какое-то обращение к населению Первого мира, объявляя себя законным наследником Вебстера.

Сама Даррина исчезла в неизвестном направлении, прихватив с собой Бэста. Ничего удивительного в ее бегстве не было. Наверняка, Марсен в свое время нашел для нее и сына подходящее местечко в реальностях. Юрий не стал бы домогаться ее крови, но вот за Тарона я бы не поручилась. Поэтому она сделала, пожалуй, самый правильный в ее положении выбор.

Последний взрыв прогремел где-то пару часов назад. Иногда слышались редкие звуки шагов по коридору, но казалось, что крыло здания, где помещались жилые помещения офицеров, вымерло навсегда. Я надеялась, что мне удасться без особых проблем выбраться из здания втихаря, не попадаясь никому на глаза, и Бертан вызвался мне в этом помочь.

Свергнутый иерарх был подавлен и мрачен.

Сейчас это был всего-навсего ребенок. Большой, слишком быстро выросший ребенок, оставшийся внезапно без всех своих опор. Как не повезло Даррине со старшим сыном! Паренек со скромными природными данными, слишком щепетильный и психологически тонко устроенный, он слишком буквально воспринимал все вокруг себя. Да, из него могло получиться что-то путное и, может быть, даже хорошее. Но только не иерарх. Чтобы удовлетворить честолюбивые запросы Даррины нужен был такой человек, как Марсен. И она точно превратит малыша Бэста в одинокого волка. И лет через десять-пятнадцать Первый мир еще услышит о Бэсте.

Отправляясь в путь по лабиринту коридоров, я отобрала у Бертана его оружие. Он пытался этому воспротивиться, но мне удалось его уговорить. Всетаки парнишка в форме простого офицера, да еще безоружный, имеет больше шансов покинуть здание Совета живым.

Мы прошли до пересечения с главным коридором, и Бертан уверенно направился вдоль длинной стены, в конце которой должен был быть лифт, ведущий как раз к выходу из здания.

Везде было безлюдно, хотя все коридоры были ярко освещены.

— Голоса! — Бертан резко остановился.

Действительно, где-то в другом ответвлении коридора слышались голоса.

— Обойти можно?

— Блоки казарм спроектированы по типу гребня. На том конце коридоров — тупик, — ответил Бертан.

— Умный человек проектировал, — процедила я. — Ладно, Бертан, держись… Попробуем пройти.

Мы подошли к очередному повороту, и я увидела, что дверь в крайний пенал открыта и оттуда и доносятся оживленные голоса спорящих о чем-то людей. Я старалась ступать как можно тише, но какой-то мужчина в полурастерзанной кустарной кожаной одежде с автоматом наперевес высунулся из пенала в коридор и, увидев нас, выскочил из помещения.

— Стоять!! — гаркнул он. — Кто такие?

И тут Бертан не выдержал. Он, в общем-то, и не собирался бежать. Но он так явно дернулся, что воин сразу же включил прицельный луч. Бертан отпрянул к стене, и я поняла, что если я промедлю еще хотя бы секунду, пареньку конец. Воин не обращал почему-то внимание на меня, словно бы от меня не могло исходить опасности, в отличие от мечущегося Бертана. Я мгновенно вытащила пистолет.

Мужчина выстрелил, но мой луч настиг его секундой раньше. Его же луч прочертил черную опаленную борозду в потолке над нашими головами, а сам он грохнулся на пол. И в тот же самый миг, когда раздались свистящие звуки выстрелов, из пенала в коридор высыпали вооруженные люди.

Я подняла пистолет, но лишь разглядев того, кто вышел вперед, я опустила руку. На меня смотрели яростные темно-серые глаза высокого черноволосого юноши, готового располосовать меня на кусочки лучом из своего оружия.

— Бертан, — шепнула я стоящему рядом со мной бедолаге, — познакомься, это иерарх Тарон.

Тарон оглядел поле битвы и отдал короткий приказ:

— Они убили нашего человека… Расстрелять!

— Не делай ошибок, иерарх! — сказала я.

Уже отвернувшийся Тарон резко обернулся и сказал:

— Вы узнали меня? И вместо должного отношения стреляете в моих людей?

— Я убила его, потому что иначе он убил бы нас, — ответила я, видя, как изменяется лицо Тарона. Он что-то вспоминал. Он вспоминал, где от мог меня видеть.

«Иерарх Тарон!»

«Это ведь ты нас предупредила!.. Зачем ты убила моего человека?!»

«Я защищала наследника клана Вебстера. Он мог погибнуть по нелепой случайности. Возьми под свою защиту этого парня, Тарон, это сын Виллена.»

Тарон немного нехотя опустил свой автомат и, наклоня голову немного набок, стоял, рассматривая Бертана.

— Отведите этого человека в мои помещения, глаз с него не спускать и чтобы ни один волосок с его головы не упал, — распорядился Тарон.

— Да, иерарх, — двое воинов повели Бертана по коридору.

Тарон и несколько его людей по-прежнему не спускали с меня глаз. В то же время я слышала, что в пенале, из которого они все выбрались, еще кто-то ходит и двигает какие-то предметы. Я уже начала соображать, как построить разговор с Тароном, чтобы он отпустил меня восвояси, но тут из пенала вышел еще один «лесной» человек, и я поняла, что влипла основательно.

Вышедший человек был относительно молод, очень высок и, очевидно, очень силен. И, к моему сожалению, в отличие от Марсена, он прекрасно знал Катю Орешину. И я его знала не хуже. У него было круглое лицо, голубые глаза и яркоапельсиновые волосы. Он уставился на труп воина, и его лицо помрачнело:

— Это чьих же рук дело?

— Да вот этого… ангела, — Тарон устало кивнул на меня.

Гайл повернулся в мою сторону. Он смотрел на меня, не меняя выражение лица, не меньше минуты.

— Гайл, в чем дело? Что-то не так? — забеспокоился Тарон. — Ты что, ее знаешь?

— Интересно, мы что, все уже умерли?.. — пробормотал Гайл. — Катя, ты?

Я молчала.

Гайл перевел дыхание, подошел ко мне, взял за руку. Его сильные пальцы искали пульс на моем запястье. Он нашел его и несколько долгих секунд сжимал мою руку.

— Да жива я, Гайл, жива, — я выдернула руку и прошептала: — Уведи ты меня отсюда…

Гайл сдавленно засмеялся, повернулся к Тарону и произнес:

— Ее срочно должен видеть Юрий.

С этими словами Гайл потянул меня вглубь коридора к лифту. Я молча шла рядом с ним, соображая, что мне теперь делать. Выстрелить в Гайла из пистолета, который у меня так и не успели отобрать? Ничего более нелепого и придумать-то себе было невозможно.

Уже в лифте Гайл, наконец, высказался совершенно спокойным голосом:

— Я не хочу знать, почему ты здесь оказалась, но это будет достойный подарок Юрию по случаю победы.

— Это не входило в мои планы, — отрезала я.

— Что?

— Жизнь вообще, и жизнь в качестве подарка в частности.

— Я уверен, что Юра иного мнения, — возразил Гайл.

Когда Гайл вытащил меня из лифта на этаже, на котором размещались официальные кабинеты и залы, я остановила его, оттолкнула к стене, развернула к себе и подступила к нему.

— Что с тобой? — растерялся Гайл.

— Что случилось с твоим братом, почему он молчит?

— Да он… — Гайл возвел глаза к потолку и хмуро процедил. Свихнулся мой брат. Тронулся…

— А если серьезно? — я уже не знала, чем мне вытягивать из Гайла слова.

— Серьезно. После того, как мы похоронили Рэсту, Валера совершенно сошел с ума, замкнулся, отключился и выставил барьеры, которые никто не смог вскрыть. Он стал немым и глухим. Он слушал только приказы Юрия и молча их исполнял. Нас всех для него уже не существовало, ну и, естественно, ребята на него обозлились. Поэтому его отсутствием никто особенно не обеспокоен. Все довольны, что не видят его живого трупа… — последние слова Гайл сказал желчно и вдруг, резко повернувшись, вмазал кулаком по стене. — Эх, дурак ты, Валерка, дурак! Давно бы ушел отсюда, зачем ему это нужно, так мучить самого себя?!.. Он, возможно, скоро вернется сюда, но ты его не опасайся, он так изменился с тех пор, когда издевался над тобой в Сылве…

— Ты что, Гайл, серьезно?

— А что? — удивился он.

— Когда я возвращалась в ином облике, никто не хотел признавать, что внутри меня осталась та же душа. Теперь же почему-то все считают, что я осталась той же самой Катей, которая умерла шесть лет назад! Как будто бы моя душа не была с вами эти годы! Все кругом изменились до неузнаваемости, только я почему-то должна оставаться прежней?!

— Я не каждый день вижу подтверждение тому, что душа может путешествовать по аналогам в обратном направлении! — возмутился Гайл, и тут же остыл. — Ладно, извини меня… Ты иди к Юрию, только побережнее с ним, говорят, от счастья тоже умирают…

Он указал мне на приоткрытую дверь в углу пустующего холла. Это было помещение электронного архива Иерархии. Видимо, Юрка копался там в каких-то документах.

Я пошла туда, чувствуя с каждым шагом, что идея о бесследном исчезновении теряет свою привлекательность. Мало что заставило бы меня сейчас повернуть назад. Я оглянулась на Гайла. Он махнул мне рукой и вошел в лифт.

В помещении архива было тихо. Все мониторы, которые обычно работали почти постоянно, были отключены, никого из служащих не было видно. Пыл боя словно бы не коснулся этих комнат, скорее всего, по особому приказу с архивом обошлись очень осторожно, это было одно из самых крупных хранилищ информации. А личный архив клана Вебстера здесь был самый полный, так мне рассказывал Виллен.

Пройдя сквозь две безлюдные комнатки, я услышала клацание клавиш и вслед за этим гудение и писк машины, копошащейся в ворохе информации. Легкий знакомый запах табачного дыма донесся до меня. Я вошла в следующее помещение и встала на пороге.

В центре комнаты работал небольшой компьютер. Сигнальная лампочка говорила о том, что он обрабатывает данные из архивного сектора, содержащего личные документы потомков Вебстера. На спинку кресла была накинута короткая черная куртка, а рядом с клавиатурой лежали зажигалка и пачка сигарет.

Юра стоял у открытой двери архивного сектора и, склонив голову, вчитывался в ярлыки. На нем были черные узкие брюки и темно-зеленый свитер, явно не местного происхождения. Слегка посеребрившиеся волосы сзади все так же стянуты зажимом в мягкий неплотный пучок.

— Где тебя вечно носит, не дозовешься… — проворчал Юрка, не оборачиваясь. — Тебя, Середа, хорошо за смертью посылать…

«Это не Олег. Это я.» — хлестнула я в ответ. Юра вздрогнул, выпрямился и сделал шаг назад.

«Только пообещай, что не будешь на меня сердиться!» — скороговоркой выпалила я.

Юрка медленно повернулся. Я боялась увидеть ошеломленное, окаменевшее лицо, но его глаза взглянули на меня лишь удивленно, не более того. Он смотрел на меня некоторое время, словно искал слова, и, наконец, произнес:

— Где, где ты была все это время?

От неожиданности я не нашлась, что сказать. Брат нахмурился, покачал головой и немного повысил голос:

— Не молчи! Скажи что-нибудь, если это ты.

— Неужели бы я показалась тебе на глаза, если была бы всего лишь привидением?

Юра сложил вместе раскрытые ладони, поднес их к лицу и потер лоб и переносицу кончиками пальцев. Затем вдруг издал смешок.

— Юрочка, ты не волнуйся, это, действительно, я.

Он засмеялся тихо, почти беззвучно, такой смех я слышала от него всего несколько раз в жизни. Он закрывал лицо ладонями, и только живые влажные глаза смотрели на меня из-под тонких темных бровей.

Я оторвалась от стены, подошла к нему и отвела его ладони от лица. Он вздрогнул от моего прикосновения и снова спросил спокойно и строго:

— Где же ты была?

— Рядом, Юрка, рядом, или, в крайнем случае, близко. Не моя вина в том, что я выглядела по-другому… — осторожно сказала я.

Он протянул руку к моему лицу, провел пальцами по каштановой прядке, выбившейся из косы, по щеке, по шее. Пальцы задержались на затертых рубцах.

Я обняла его, сцепив руки на его спине. Он наклонился ко мне, его губы скользнули по моему виску, а тяжелая рука легла на голову, нежно поглаживая.

— Так вот кто был пушистым ангелом Тарона… — проговорил он, и голос его сорвался. Он судорожно сглотнул и еще крепче прижал меня к себе. — Мне было тяжело, но я поверил в твою смерть, девочка… И снова ошибся.

— Честно говоря, и я тоже ошиблась. Я тоже рассчитывала, что на Рэсте все закончится.

Юра медленно отпустил меня, растер себе лицо ладонями и улыбнулся такой хорошей светлой улыбкой, какой я не видела у него много-много лет.

— Ты не перестаешь меня восхищать, девочка, — сказал он. — Только я боюсь, что ничем не заслужил того, что ты вернулась… Глядя на тебя, веришь в самые невозможные вещи, даже в бессмертие.

— Катя умерла, и Мариэла, и Рэста. Но некоторым дана власть поворачивать все назад.

Юра задумчиво кивнул, прошел к креслу перед компьютером и сел в него, не спуская с меня глаз.

— Ты совсем не изменилась.

— Недолго тебе пребывать в этом заблуждении.

Юрка потянулся к пачке с сигаретами. Я подняла руку:

— Юра, не надо, пожалуйста.

— Раньше ты не протестовала, потому что знала, что это бесполезно, проворчал он.

— Вот и первое подтверждение тому, что не изменившаяся внешность обманчива, — сказала я. Юрка неопределенно хмыкнул.

Его пальцы сильно дрожали, когда он закуривал, и в эти секунды я заметила то, что не бросилось в глаза тогда, когда я устраивала визуальные сеансы. Юрка выглядел ужасно, он был бледным, измотанным, казался совершенно больным и усталым. Он жадно затянулся своим дымом и посмотрел на меня сквозь сизую пелену. Взгляд у него был счастливый и умиротворенный.

— Я все еще не могу поверить, что моя маленькая сестренка… — он не закончил фразу, наклонил голову и усмехнулся чему-то.

— Ты помнишь о чем мы с тобой говорили в последний раз? — спросила я его.

— Какой раз ты считаешь последним? — засмеялся Юрка, затягиваясь в очередной раз. — Тот, что в Сылве, или…

— Или.

— Мы ссорились, и за это мне до сих пор стыдно.

— Чтобы быть счастливее, тебе не хватало только того, чтобы моя телесная оболочка была вот такой…

— Только у идиота могли вырваться такие слова, — нахмурился Юра.

— Только у несчастного человека, тоскующего по прошлому, которое нельзя вернуть, могли возникнуть такие мысли, — я подошла к креслу брата, оперлась на столик и взяла его руку в свои. — Я готова на все, чтобы ты был счастлив. Если мне для этого понадобится умереть и воскреснуть еще раз — я это сделаю.

— Еще не хватало! — испугался Юра. — До твоего следующего воскрешения я могу и не дожить.

— Плохо со здоровьем?

— Неважно. Но я еще не совсем дремучий старик. И хотя прежняя физическая форма для меня навсегда потеряна, я еще могу не только шевелить мозгами… — Юрка говорил о неприятных вещах, но все равно улыбался. Знаешь, девочка, я выдохся, поседел и разваливаюсь на глазах, но я вот смотрю на твое такое детское лицо, и мне кажется, что жить можно вечно… Ты сейчас еще моложе, чем была тогда… И в то же время я слышу от тебя какие-то основательные речи, которые никогда не могли бы исходить от тебе тогда…

— Только не говори, что ты теперь будешь относится ко мне, как к равной. Для тебя я уже не Рэста, я снова девочка Катя, которая должна слушаться брата.

— Но ведь ты не будешь слушаться! — засмеялся Юрка.

— Не буду, — согласилась я.

— Позвольте приобщиться к вашему веселью. Как только я поверил в то, что Гайл не сошел с ума, я решил, что меня здесь, возможно, будут рады видеть, — за моей спиной прозвучал несколько нетвердый голос Олега.

— Конечно, Олег, — ответила я. — Но вот ты вряд ли будешь рад мне.

Я обернулась и в течение некоторого времени наблюдала, как выражение нетерпеливого ожидания в его глазах переходит в настороженность.

— Ты? — спросил он и шагнул вперед. Лицо его стало злым.

— Олег, что с тобой? — Юрка встал и двинулся наперерез Олегу, который выглядел готовым к атаке.

— Это была ты? — повторил Олег.

— Я. Ты все вспомнил?

Олег отвернулся и, сунув руки в карманы, размашистым шагом вышел из помещения архива.

— Ну и кто мне объяснит, в чем дело? — угрюмо осведомился Юра.

— Олег. Он тебе объяснит, что уродина и приставала Рэста была ангелом по сравнении со мной. И если Рэсту он терпеть не мог, меня он ненавидит.

Юра покрутил пальцем у своего виска:

— У тебя все дома, девочка? Я повидал разных людей и разные ситуации и кое-что смыслю в жизни. Олег столько слез пролил над тобой. Он страдает от того, что слишком поздно разобрался в своих чувствах. Олежка любит тебя…

— Любил — это может быть.

Юрка подхватил свою куртку и сигареты и указал пальцем на кресло:

— Сядь и жди, пока мы не вернемся.

— Он не вернется, Юра. Не надо его разыскивать.

— Почему не надо?

— Потому что, когда ты найдешь его и расспросишь, тебе больше не захочется гладить меня по голове.

Юрка отмахнулся:

— Если не захочется гладить — выпорю. Дождись нас.

Он побежал вслед за Олегом искать объяснений. Я села на его место, сползла на край кресла и положила ноги на стол.

Но только я закрыла глаза, как за моей спиной послышались мягкие шаги. Но вошедший не стал подавать голос. Вместо голоса раздались мерные, звонкие хлопкиаплодисменты. Я повернула голову. На том самом месте, на котором несколько минут назад стояла я, оказался худощавый ушастый человек с коротким ежиком бесцветнопепельных волос. Его лицо было «смято» широкой улыбкой, обнажающей крупные ровные зубы. Он продолжал демонстративно аплодировать.

— Что ты здесь делаешь, Примар? — я едва заставила себя встать и твердо держаться на ногах. Это была совершенно естественная реакция на моего повелителя. Едва увидев его, я поняла, что ничего хорошего меня не ждет.

— Я пришел выразить свое восхищение! — ответил он, прекратив аплодировать.

— Нечем тут восхищаться, все что я сделала, я сделала для себя, а не для тебя.

— В этом я не сомневаюсь. Но я все-таки получил истинное удовольствие от наблюдения за тем, как и что ты делала для себя. И, что еще интереснее, ты опять добавила значительное количество отсебятины в ту роль, что я для тебя написал. Я опять сильно ошибся в прогнозах… — засмеялся Примар.

— Что ж, тебе хуже, — проворчала я.

— Нет, хуже тебе, — заметил он.

— Отчего? — отвратительный комок запульсировал у меня внутри.

— Объясняю. Я заключил пари сам с собой. Если бы ты в этот раз оправдала мои ожидания, я оставил бы тебя в покое и переключился бы на другой объект наблюдения. Но ты снова повернула все в свою сторону, поэтому я должен буду продолжить…

— Не стоит идти на такие жертвы. Тем более, что пари у тебя было с самим собой, — мне с трудом удалось улыбнуться.

— Самому себе нужно проигрывать достойно, и не в коем случае нельзя задерживать возврат долга такому кредитору, как собственное «я». Обманывать самого себя я не советую никому. Да и не может быть тут никакой жертвы. Свою пьесу я продолжу ставить с удовольствием, и мне пока не нужно другой актрисы на роль героини.

— И тебя не смущает, Примар, что твоя выдуманная пьеса — моя реальная жизнь?

— Некоторая натянутость твоего положения состоит в том, что ты, в отличие от остальных людей, в курсе того, в чьей пьесе ты играешь. Но это нам не помешает… Поскольку не осталось никого, в чье тело я мог бы еще раз, после твоей смерти, направить твою душу, сюжет придется несколько изменить. И на этот раз я не буду ничего тебе предсказывать. На этот раз я буду ставить условия, — пояснил он, дружелюбно улыбаясь.

— А как же твой принцип невмешательства?

— Я не собираюсь привносить в твою жизнь и жизнь твоих близких ничего ирреального. Я не собираюсь устраивать глобальные катаклизмы. Мне не интересно, как быстро ты бегаешь, сколько раз ты попадешь в цель по бегущей мишени, многих ли сможешь уложить шпагой или голыми руками. Мне не интересно, сможешь ли ты организовать оборону города, возглавить боевой отряд, отыскать преступника. Мне все это не интересно. Ты все это или умеешь, или научишься с легкостью. Это не есть предмет моего интереса к людям и, в частности к тебе. Меня интересует, как ты будешь продираться через тернии, которые вырастают на пути твоей души. И поэтому я собираюсь совершенно отказаться от изменения предлагаемых обстоятельств, как я это сделал недавно с твоими аналогами, принудительно воскресив их. Теперь все пойдет так, как должно идти, самым естественным путем, — последнюю фразу Примар сопроводил плавным неопределенным жестом.

— Не понимаю, в чем тогда для тебя интерес, — заметила я.

— А интерес в том, что естественный ход вещей станет для тебя испытанием, какого не придумать и не создать искусственно. И тут уже я посмотрю и, возможно, помогу тебе справиться с какой-нибудь проблемой. Это не будет вопреки моему принципу, согласно которому я не отвечаю на молитвы, потому что это будет не ответом на молитву, а принятием обета, причем обета с моей стороны. Я пообещаю тебе что-нибудь в ответ на некоторые твои поступки…

— Какие проблемы и какие поступки? — перебила я его.

— Я не буду ничего предсказывать, — Примар повернулся к выходу. — Все в свое время. Всего хорошего, вечная Екатерина!

Он исчез. Вышел из помещения архива, а когда я выбежала вслед за ним, его уже не было в коридоре. Я так и думала, что он скажет какую-нибудь гадость. На первый взгляд, его слова, не несшие в себе ничего конкретного, были почти что невинны. Но даже за то короткое время, которое я провела в обители этого всесильного человека, я узнала, что он не бросает слов на ветер. И ничего не делает просто так. Значит он и меня предупредил о грядущих испытаниях не просто так, а для того, чтобы я начала разгонять себя в ожидании неожиданностей. Поэтому лучше для меня будет, если я забуду на время о визите Примара. О боге, тем более таком, как Примар, стоит вспоминать только тогда, когда все обычные средства исчерпаны.

Я уже хотела вернуться в архив, но тут четкий призыв Юры холодным ветром окутал голову.

«Катя, мы в зале Совета. Ждем тебя.»

Они не могли выбрать местечко, менее подходящее для задушевной беседы, чем величественный зал Совета. Но так или иначе, я пошла туда, хотя мне совсем не хотелось погружаться сейчас в разборки. Не хватало еще, чтобы сразу несколько человек спустили на меня целую свору своих праведных эмоций.

Зал Совета выглядел осиротевшим, хотя, по сути дела, там все осталось попрежнему. Только свет был слабым, и едва вырывал из темноты дальние углы огромной комнаты.

Я вошла через главный вход, и первым мне навстречу поднялся иерарх Тарон. Он легко пружинисто сбежал с низких длинных ступенек подиума, на котором стоял стол заседаний, и, подойдя ко мне, сдержанно произнес:

— Здравствуй!

Я поклонилась ему, как подобает. Он слегка наклонил голову и, когда я разогнулась, протянул мне руку. Это означало некоторую симпатию с его стороны, и я не могла не принять руку иерарха. Я боялась задавать ему вопросы, но Тарон сам сказал:

— Я не против называть тебя сестрой. Я рад, что душа Рэсты продолжает жить, это значит, что у меня снова нашелся потерянный друг.

— А я очень рада твоей победе, мальчик, — тихо проговорила я и пожала его ладонь. Он чуть покраснел, но не одернул меня, и я порадовалась, что у Тарона не появилось лишних предрассудков.

— Тарон, не задерживай ее, пожалуйста, — подал голос Юрка. Он, Олег и Гайл расположились на конце стола и изучали какие-то бумаги, которые подсовывал, им низложенный иерарх Бертан.

После того, как Тарон подвел меня к честной компании, Юра оторвался от документов и уступил место иерарху.

Отойдя всего лишь на несколько шагов и подтолкнув Олега к одному из свободных кресел, Юра поманил меня и притянул к себе, усадив на край стола рядом с собой. Я только успела почувствовать, как дрожат его руки.

Несколько секунд, пока Юра закуривал, я изучала Олега. Он теперь смотрел на меня открыто и свободно, в его взгляде мешались протест и странная болезненная нежность.

— Катюша, ты что же это позоришь мои седины? — начал Юра.

— А что? — моя реплика прозвучала несколько агрессивно.

— Мне очень не хотелось верить тому, что мне сказал Олег… Я никак не могу понять, как у тебя рука поднялась провернуть все это? — задумчиво сказал Юра.

— Жаль, что ты не можешь понять.

— Это и все, что ты можешь мне сказать? — удивился Юрка.

— Все. А что ты хотел? Чтобы я покаянно расплакалась у тебя на плече? Но меня не мучает совесть от того, я убила их обоих, и Одера, и Мари.

Юрка мрачнел на глазах:

— Неужели ты не чувствуешь, как дико звучат твои слова?

— Мои слова звучат совершенно нормально. Я рада тому, что мой брат жив. И все остальное лишь не очень приятные сопутствующие обстоятельства.

Юра задумчиво потер лоб и проронил:

— Интересно, с чего это началось? С того психологического эксперимента с Зубарским, или с твоего решения разбить бутылку о голову Олега?

— Какая разница, Юрка? Ты что, хочешь отказаться от сомнительной чести быть моим братом?

Юра отчаянно запротестовал:

— Хочу всего лишь запоздало понять, неужели цель для тебя оправдывает средства?

— Да, Юрка.

— Значит, я плохо тебя воспитал, — Юра развел руками.

— Все, поздно об этом жалеть. Но хочу тебя успокоить. Цель оправдывает средства, но не человека их применившего, — сказала я. — И поэтому наказание свое я уже получаю. В душе Олега вспыхнули воспоминания моей невинной жертвы, да, как я вижу, и погасли. А я каждую ночь вижу во сне, как я убиваю сама себя, сама себя боюсь и ненавижу. И эти воспоминания не хотят гаснуть… — четко сказала я, не сводя глаз с лица брата.

Он поежился, сглотнул слюну и произнес, наклонив голову и спрятав от меня лицо:

— Я настолько же глупее тебя, насколько старше. Мой идиотский максимализм просто смешон. Ты прости меня за этот нелепейший допрос.

Я промолчала.

Юра притянул к себе мою голову, коснулся губами моего лба и, пробормотав что-то, отошел в сторону и присоединился к друзьям.

Я взглянула на Олега и поймала все тот же особый взгляд.

— Что ты на меня так смотришь? Тебе не удасться добавить ничего вроде «я не так представлял себе нашу встречу», — буркнула я. — Ты ведь не мог ее себе представлять.

Он покачал головой:

— Я только этим и занимался. Я представлял, что скажу тебе при встрече. Я надеялся, что хотя бы на том свете она произойдет.

— Должна тебя разочаровать. На том свете я была и авторитетно заявляю: там ничего нет. Все встречи могут произойти только на этом свете.

— Этим ты меня не разочаруешь, — засмеялся Олег. — Это просто здорово, что ты с нами.

— Это не надолго. Я не собираюсь тут задерживаться.

Олег, казалось, не придал значение моим словам, он понял их так же, как только что Юрка. Олег посмотрел на Юру и ответил:

— Юра тоже хочет уйти в Питер. Он все это время держал связь с агентством и с Зинченко лично. Раза два-три в год он появлялся в агентстве, чтобы не вызывать подозрений и не терять старые связи. Все думают, что он просто уехал по личным делам… Но я считаю, что ему лучше остаться здесь. Он будет отличным советником иерарха и сможет занять высокий пост в Совете. Он прекрасно сумеет внушить этой мелюзге, что это именно они принимают столь мудрые решения… Это лучше, чем возвращаться в Питер и отбирать самостоятельность у Озерова, который за пять лет считает дело своим, и по праву… — Олег произносил это все ленивым тягучим голосом, не отрывая глаз от Юрки. Мне показалось, что он одновременно связывался с ним. И точно, Юра на секунду оторвался от своего разговора и сделал Олегу характерный жест, означающий: «со мной все в порядке.»

— А по-моему, дела Первого мира уже не имеют для Юры такого значения, как раньше. Не лучше ли ему будет делать то, что ему больше по душе?

— Не лучше, — отрезал Олег.

— Не заставляй меня снова применять к тебе пытки с пристрастием! — возмутилась я. — Говори, в чем дело?

— Дело в том, — Олег встал и присел на стол рядом со мной. Его рука легла на мои плечи. — Дело в том, что здесь, в Первом мире, самая высококлассная медицина, какую можно найти. И лучше Юре остаться здесь.

— Разве… Разве ему что-нибудь угрожает?

Олег слегка прокашлялся и отозвался натянуто:

— Понимаешь, старое ранение и выжатые нервы — это всего лишь фон. На это он не обращает внимание. С этим можно жить до ста лет. Но вот… Он думал: просто сердце шалит, обычное дело для тех, кто все время на нервах. Оказалось, что он давно и серьезно болен. Мы с ним мало разговариваем об этом, но я всячески пытаюсь склонить его остаться здесь. Тут его хоть и не вылечат, так помогут достойно перенести все это…

— Что значит «не вылечат»?

— Это неизлечимо, Катюша. Я уже изучил все, что касается этой болезни.

— Олег замолчал, только сжал мои плечи, а потом медленно опустил руку.

Жесткий спазм перехватил горло, и мне даже пришлось помять его ладонью, чтобы заговорить.

— Надо что-то делать, Олег.

— Ничего не имею против. Если бы я только знал, что. Ты не показывай, что все знаешь. Ты же помнишь, как он относится к жалости, — в голосе Олега было столько сожаления, что он, казалось, готов заплакать.

— Я все помню, Олег. Главное, ты не забывай, что я не возникла из ниоткуда, я просто из Рэсты превратилась снова в Катю. Ты даже знаешь, как.

— Я воскрешал тебя собственными руками, хотя и вспомнил это только сейчас. И я подумал, что все не могло случиться иначе. Уцелеть должны были именно мы с тобой, а не Одер и Мариэла, — прошептал Олег. — Ты вернулась ко мне, и я впервые по-настоящему счастлив.

— Олег, ты по-прежнему мой добрый, надежный друг. Но никогда не говори больше о том, что я вернулась к тебе.

— Почему? — удивился он.

— Потому что я возвращалась не к тебе. И даже сейчас, когда я здесь, это не значит, что я с тобой.

— Но послушай, малышка!..

— И не называй меня малышкой! — отрезала я.

Раздался сигнал открывающейся двери главного входа. И Тарон поспешил навстречу новому вошедшему. Я подняла голову, и сердце, замерев на секунду, с силой тяжелого молота ударило изнутри по ребрам, заколотилось прерывисто и через чур интенсивно. Я поняла, что мне очень и очень повезло. Наконец-то повезло. Я в общем-то и не ища, неожиданно нашла этого человека.

Он вошел неторопливо и спокойно, не оглядывая огромное помещение, и смотрел только на того, для которого принес отчет. Он держал в руке плоский тонкий кейс с закругленными углами. Насколько я знала, это был ручной мини-архив.

Валерий Извеков. Это имя билось в моей голове, я кричала его во всю силу своего безмолвного голоса, но он никак не реагировал на мой крик, и даже не смотрел в мою сторону.

Он опять изменился. Он похудел, и степной загар, несмотря на лето, сдал свои позиции гипсовой бледности. Волосы отросли еще длиннее, и теперь уже никакой поток воздуха, не смог бы легко пошевеливать тяжелые пряди. Видимо, не далее, чем несколько дней назад, он был чисто выбрит, что уже само по себе было необычно, и теперь легкая кучерявая бородка пока совершенно не скрывала четкие контуры его подбородка.

Он передал кейс подошедшему Тарону и, не произнеся ни единого слова, застыл, глядя прямо перед собой. Его руки безвольно повисли вдоль туловища, ноги же, наоборот, казались напряженными и готовыми сорваться с места.

Его помятые бурые брюки с засохшими пятнами внизу говорили о том, что путь Валерия был долгим, и, проделав его, он не стал отдыхать перед визитом к Юрию. Замшевая безрукавка, небрежно расстегнутая, тоже не блистала великолепием. Но Валерка совершенно не обращал внимание даже на прилипшую к подошвам грязь и на то, как смотрят на него присутствующие в зале люди и выглядывающие из холла телохранители иерарха. Я видела, что он вообще отсутствует. Его большие глаза были широко открыты, но он смотрел не вокруг, а внутрь себя. И поэтому в его глазах отражалось именно то, что там, внутри, было. А там была черная пустота. И беззвучная глушь. Такая же, как на границе выставленных им барьеров.

Юрка, прекратив разговор, подошел к нам с Олегом и что-то произнес. Тарон, приблизившись, передал Юрке кейс. Юра машинально поставил его на поверхность стола и что-то спросил у Олега. Я не слышала слов вокруг меня, я звала и звала Валерия, а он повернулся и собрался уходить. Мой зов разбивался вдребезги о его камень.

— … сделаем так, как скажет Катя, — услышала я решительный ответ Юры на чей-то вопрос. — Девочка, что с тобой?!

Несколько рук потянулось ко мне. Не обращая внимания ни на то, чьи это руки, ни на то, что они от меня хотят, я собрала все, на что была способна и выкрикнула в спину уходящему другу:

«Валерий!»

Он споткнулся на пороге, а я всем телом ощутила, как подалась слегка его твердокаменная защита. Он в нерешительности постоял несколько секунд и снова начал движение.

Я не замечала, что несколько рук вцепились в меня, а заметив, поняла, что выгляжу, возможно, не самым лучшим образом, если мои друзья решили, что мне плохо.

Была не была. Совершенно отказавшись от телесного контакта с действительностью, я послала всю себя на прорыв. Можно было позвать его и голосом, но голосом не снять такую мощную завесу, а я хотела, когда он обернется, увидеть не пустые, а живые глаза…

«Валера!!!»

Я физически почувствовала, как хрустнула защитная завеса, как обрушился один из камней, освобождая брешь, через которую несдержимой струей хлынула черная гнилая муть, выевшая до дна обезумевшую, затравленную душу этого человека. Это была не просто та, прежняя боль. Это был ад.

Я едва позволила себе не несколько мгновений перевести дух и понять, что не сорвалась, вернулась в границы бытия. Я стряхнула с себя руки друзей и, шагнув вперед, послала в образовавшуюся брешь то, что сейчас смогла наскрести среди осколков той силы, что была у меня минуту назад.

«Валера, милый мой, я вернулась к тебе…»

Это был уже не зов, это было похоже на мольбу.

Валерка обернулся. Он смотрел на меня, а поток мути медленно сбавлял напор и через некоторое время прекратился. Валера резко развернулся и шагнул в мою сторону. Казалось, что он все еще не узнает меня. Он остановился, крепко зажмурился…

Я сорвалась с места и побежала к нему. Я выбросила на прорыв столько сил, что мне стало трудно адекватно воспринимать действительность. Я не могла на самом деле двигаться так, как мне казалось. Но восприятие отставало, и все вокруг происходило, как в замедленной съемке… Я бежала, казалось, плавными медленными прыжками и видела, как Валерий открывает глаза, и когда до него оставалось метра три, протягивает ко мне руки…

Знакомая боль омыла меня, словно я окунулась с разбега в омут. Валерка подхватил меня на руки, как ребенка, и по инерции развернулся. Я обняла его за шею, прижалась к нему щекой и неожиданно почувствовала, как тает боль, сопровождавшая все наши контакты с Валерием. Боль таяла, а вместо нее появился звенящий ветер, теплый и ласковый. Он окутал меня, вдыхая новые силы, он звенел, он ласкал и овевал меня теплым потоком… Это был настоящий вихрь, но мягкий и нежный вихрь.

Я не думала, что чужую душу можно почувствовать кожей. Вбирая в себя этот ветер, я вскользь подумала, что и не подозревала, что Валера способен когда-нибудь избавиться от съедающей его боли… Но тугой спиралью обвивало и отражалось от меня, возвращалось к Валерке и снова, вырастая и становясь все сильнее и сильнее, обрушивалось на нас то, на что мы с ним оба никогда не решались расчитывать. Это было всего-навсего счастье. Теплое, звенящее счастье.

Глава 11

Легкое шелестящее постукивание — и какой-то твердый предмет несильно ударил меня в бок. Я пошарила рукой рядом с собой. Что большое и круглое. Я взяла предмет в руку и, поднеся его к лицу, открыла глаза.

Это было яблоко. Огромное, величиной с небольшой ананас, с ярко-красной кожицей и чуть подсохшим черенком. Кожица блестела, словно натертая воском, но в этом не было нужды, яблоко и так было сорвано не более суток тому назад.

Я бросила взгляд на опущенные жалюзи, уже не сдерживающие яркие солнечные лучи. Тонкие тростниковые пластинки пропускали солнечный свет в щели, и вся желтая комната, расчерченная полосками свето-теней казалась еще более жизнерадостной, чем тогда, когда я ее увидела впервые.

Крики морских птиц доносились с улицы. Я поднялась на локте и огляделась, держа яблоко на ладони. Желтый потолок, голые гладкие желтые стены нежно-лимонного оттенка, толстая махровая простыня, покрывающая почти пол-комнаты, разбросанные плоские подушки…

Валера стоял в дверях в позе человека, играющего в кегли: на одном колене, протянув вперед руку, только что метнувшую по полу яблоко. Он выжидательно смотрел на меня и улыбался.

Я встретилась с ним взглядом.

— Хэй-я-а-а! — выкрикнул Валерка, бросаясь вперед. Перекатившись по полу, он добрался до меня и навис, опираясь на вытянутые руки, вынудив меня отпрянуть обратно на подушку. — Ну ты и соня! Сколько можно спать?!

— Откуда яблоко? — спросила я.

Он осторожно опустился, сгибая руки, поцеловал меня и, оттолкнувшись рукой, сел рядом.

— Пока ты спала, я успел искупаться и сходить за яблоками.

— И далеко пришлось идти?

— Есть одно местечко… — усмехнулся Валерий. — За одной незаметной дверью. Он отобрал у меня яблоко, взялся за него обеими руками и с хрустом разломил. Подав мне одну половину, Валерий сам принялся за свою долю.

Вчера я вскользь пожаловалась, что мне осточертели тропические фрукты. И вот Валера ни свет ни заря уже пошастал по мирам. Ради яблок.

Он грыз свою половину и хитренько поглядывал на меня. А я уже в который раз обратила внимание на темные круги под его глазами.

— Валера, почему у тебя с утра уже усталый вид?

— С чего ты взяла? Самый нормальный вид, — отмахнулся он.

— Валера, а почему я так долго сплю по утрам?

— Да, это, действительно, вопрос, — протянул он, пожимая плечами.

— И ты не улавливаешь связи? — я встала, отошла в угол, где была сложена одежда, натянула бриджи и майку и пошла на улицу. Валерий все это время молча наблюдал за мной и тоже побрел следом, дожевывая яблоко.

— И какую связь я должен уловить? — проговорил он, когда мы вышли из бунгало на песчаное побережье.

— Связь между моим крепким и долгим сном и твоим усталым видом.

— Вечно ты из ничего построишь теорию мироздания, — проворчал Валерий и забросил огрызок яблока в заросли осоки.

— Я стала хорошо спать потому, что мне перестало сниться, как Катя убивает Мариэлу.

— Ну и прекрасно, — буркнул Валерий и, повернувшись, хотел куда-то отойти. Я ухватила его за ремень. Он послушно встал и, тряхнув кудрявой головой, недовольно сказал:

— Не приставай.

— Нет уж, ты меня выслушаешь… Мне перестал сниться мучительный сон. Это не могло произойти само по себе. Это могло произойти только по воле человека, который шуровал в моем сне, как в своем. Для этого ему нужно каждую ночь полоскать мне мозги, а следовательно, не спать ночами самому. И что-то мне подсказывает, что опознать этого человека можно в первую очередь по черным кругам под глазами…

— Мм-м, логично, — проворчал Валерий. — Но не обязательно соответствует действительному положению вещей.

— Очень даже соответствует! Иначе почему ты не взглянешь мне в глаза?

Он ничего не ответил, только, по-прежнему не оборачиваясь, сложил руки на груди.

— Валера, я тебя убью! — я развернула его к себе и попыталась поймать его взгляд. Он посмотрел на меня неожиданно открыто и прямо, и мне все стало ясно и без слов. — Почему ты считаешь себя вправе копаться в моей душе?

— Я не сделал ничего плохого, — возразил он. — Я хочу для нас с тобой немного счастья. Совсем немного. Ровно настолько, насколько тебя хватит. А если бы я не закрывал для тебя эти ужасные видения, ты не выдержала бы здесь и этих двух месяцев. Я и так каждого утра жду с ужасом, вдруг ты проснешься и скажешь: «Все, с меня хватит, уходим отсюда». Вести такую жизнь, как у нас сейчас, можно только людям, которых ничего не толкает к вечной гонке… Если отпустить твои сны на волю, ты помчишься без оглядки вперед, прямиком в новую пропасть…

Его голос звучал ровно, но я слышала едва уловимое подрагивание. И ветер его души внезапно дополнил его слова несколькими острыми порывами, принесшими с собой даже крупицы боли.

— Валера, — я не решилась продолжать разговор так, как того хотела моя свежевскипевшая злость. — Я тебе благодарна за наш остров… Может быть, возможно быть еще счастливее, но мне трудно себе это представить. И все же, сколько раз я тебя просила — не трогать мое сознание…

— Катя, я же только что объяснил…

— Я прошу тебя еще раз! Никогда не влезай в мои мозги! Оставь их в покое!! Навсегда! Пусть все идет своим чередом!

— Ну хорошо, хорошо… Успокойся! Что-то мы с тобой сегодня с самого утра делаем все не так, как надо, — он потянулся ко мне и поцеловал.

Потом силой усадил на песок, распустил мою закрученную в узел косу и растрепал длинные пряди. Только тут я почувствовала, как меня колотит. Это была сильная нервная дрожь, которую и пытался унять Валерий.

— Валера, что со мной?

— Все будет хорошо, — туманно произнес Валерий.

— Будет хорошо? Может быть. А что со мной сейчас?

— Я думал, ты мне сама скажешь, — он гладил мои волосы, разбирая их на пряди. Его прикосновения отвлекали, успокаивали разыгравшиеся вдруг нервы. Я молчала, а Валера терпеливо ждал, пока я приду в себя.

Я чувствовала все, что было у него в душе. Весь его внутренний мир переливался всеми своими гранями на самой поверхности. Это была вся гамма оттенков, но сегодня в ней преобладали мрачные краски: досада, неловкость и приглушенное чувство вины, острое и не отпускавшее Валеру ни на минуту. Но все-таки от него ко мне постоянно веяло свежим, теплым и ласковым ветром, который согревал и успокаивал меня.

Валерий уже давным-давно нашел этот остров. Остров в тропических широтах неизвестного мне мира. Тихая, прохладная бухта и песчаный пляж, дремучие тропические заросли, птицы с красивым нарядным оперением, невероятное количество приторно-сладких фруктов с липким, почти непрозрачным соком… Вечно солнечная погода, чистая прозрачная вода… И все это на крошечном совершенно необитаемом острове. Пройти его насквозь с одного побережья до противоположного можно было за полчаса. Там в центре острова, среди лиан и вековых мощных деревьев Валерий сооружал двери. Каждый день он по нескольку часов пропадал в лесу. Я ходила к нему туда, но частенько не заставала его на месте. Он рыскал по мирам, принося с собой разные вещи, то диковенные, то обычные.

За два дня он выстроил и оборудовал небольшое бунгало, состоящее из одной жилой комнаты-спальни, которую мы решили оставить без мебели, лишь бросили на пол простыни и подушки, да повесили на окно жалюзи. Остальными двумя помещениями в нашем жилище были небольшая кладовая, в которой Валерий складывал мелкие подручные инструменты и трофеи, принесенные из других реальностей, и кухня, где можно было найти самые диковенные приспособления и приборы, предназначенные для того, чтобы хранить, замораживать, размораживать, резать, смешивать, нагревать до любой температуры и в любых условиях самые разнообразные продукты.

Увидев все это в первый раз, я пришла в ужас.

Не то, чтобы мне не нравилось, как он все устроил, наоборот, все было так здорово, так великолепно… Но я, лишь только ступив на остров, сразу поняла, что это великолепие не для меня.

Не для Кати Орешиной.

Мне казалось, что поношенные брюки из мягкой кожи, холщевая рубаха и замшевая безрукавка приросли ко мне. Я ощущала их на себе даже когда на мне была другая одежда. Та, привычная одежда была материальным символом моего мироощущения. Проще говоря, я боялась даже подумать о том, что заслуживаю чего-то лучшего, чем то, что было до сих пор.

Я видела, с каким нетерпением и трепетом Валерий приводил чудесный остров в место, идеальное для жизни. И больше всего на свете я боялась, что мне не по силам окажется принять этот подарок. За годы я уже составила о себе определенное мнение, мой собственный имидж в моих глазах никак не вязался ни с красочным островом, ни с теплым морем, ни с песчаным пляжем. Я не могла представить себя лежащей на песке под солнцем, не могла поверить, что я смогу надеть на себя те яркие одежды, которые Валерка притащил из какого-то, видимо, абсолютно счастливого и безмятежного мира. Я не верила, что все это для меня.

Не верила. До того самого дня, когда Валера сказал, что мы можем переселиться из Первого мира на наш остров.

А когда Валера позвал меня и показал просторную лимонную комнату, я была в состоянии, близком к умопомешательству. «Я знаю, насколько это все для тебя дико,» — сказал тогда Валерий. — «Ничего не говори, если боишься меня обидеть. Ради меня ты проведешь здесь неделю. А после я ради тебя пойду вместе с тобой туда, куда скажешь.»

И я тогда промолчала. Ради Валеры я готова была прожить неделю где угодно. Но самое интересное наступило потом, когда потянулись первые дни нашей жизни на острове. Мне нравилось все. Нравились тихие прохладные ночи, нравились невыносимое пекло на солнце и теплая вода мелководья бухты. Нравилась нарочитая скудность быта, делающая нашу жизнь дикой, но красиво дикой.

И вот совсем незаметно прошли два месяца. Я уже жила не прошлым, а только настоящим, только тем, что было на этом острове. Я даже ни разу никуда с него не уходила. Валера почти каждый день часами пропадал где-то, и я видела, что он уходит и возвращается с удовольствием. Мы увлеченно играли в неторопливую игру — тихую жизнь на восхитительном острове. И обоим эта игра нравилась. Что ж, в конце концов, почему бы не попробовать и этого? Тем более, что я понимала, что все это может кончится резко и внезапно, и как раз тогда, когда мне это будет совершенно не нужно. Я прекрасно представляла себе, что может меня сорвать с острова. Я ждала этого с ужасом и твердой уверенностью в неотвратимости дурных перемен. Предчувствия не переставали жить во мне, я вставала с ними утром и засыпала вечером. И только ночи стараниями Валерия были великолепны. Он не жалел себя и сидел рядом со мной, спящей, заслоняя меня от моих же собственных ночных кошмаров. Я понимала теперь, он тоже был уверен в недолговечности и хрупкости нашего счастья, и хотел его продлить хотя бы настолько, насколько это было в его власти.

На острове мы почти сразу же стали близки. Это было естественным и закономерным. Вихрь счастья вырвался, наконец, из плена, в котором мы оба долго держали его. И мне постоянно приходила на ум мысль, удивлявшая и веселившая меня невероятно. Парадоксально, но оказалось, что Кате Орешиной, до сих пор не знавшей близости с мужчинами, есть с чем и с кем сравнивать. Воспоминания о чужих ощущениях, приятных у Мариэлы и тошнотворных у Рэсты, меркли в сравнении с тем, что дарил мне Валерка.

Я не могла сейчас представить для себя ничего иного. И не было никого другого во всей спирали миров, кто был бы мне так же дорог и близок, как Валера. Наверное, когда-то давно души были сильными и бесполыми. А потом создатель разделил каждую на две несчастные, слабые, мечущиеся половинки. И теперь, даже воссоединившись из осколков, каждая душа — всего лишь половинка той, первоначальной. Женщина может любить, тянуться к любому мужчине, встретившемуся на ее пути, и при этом может даже считать себя вполне счастливой. Но есть только один, рядом с которым смысл и бессмыслица, грех и добродетель, ненависть и любовь меняются местами вопреки всяческим человеческим догмам. И ты живешь с человеком, и готова отдать себя на растерзание всем богам и дьяволам ради того, чтобы никто не мог поставить между вами преграду. Не потому, что этот мужчина — ангел, сошедший с небес на землю. Наоборот, тебя нисколько не волнует, что он, в принципе, злодей, и руки его обильно омыты кровью. Так же как и его не бросает в дрожь от того, что ты, милая, тоже, в сущности, никчемная, подлая душа, позволяющая себе презреть любую из человеческих незыблемых заповедей. Вы просто вместе, и по другому не можете.

Самым страшным становилась для меня мысль о возможной разлуке с Валеркой. Ничто не предвещало ее. Даже вспыхивающие, в основном, по моей вине ссоры не имели никакого значения, потому что любая боль излечивалась легким прикосновением руки к плечу или свежим вихрем повинного сострадания. Чем яснее я чувствовала, насколько мы приросли друг к другу, тем прозрачнее становилась мысль: в разлуке друг с другом мы не выживем.

Можно, конечно, попытаться успокоить себя благоразумными речами о том, что миллиарды влюбленных, супругов, любовников расстаются, разлученные чужой недоброй волей или трагическим случаем, теряют друг друга. И лишь единицы переживают это настолько тяжело, что в прямом или переносном смысле уходят из этой жизни. Я не собиралась это оспаривать, но я готова поклясться, что исцеление от потери непременно наступает в одном случае если, несмотря на исключительную привязанность, тот, с кем ты расстался, не был тем самым предопределенным тебе существом.

Нам с Валеркой повезло: наши души пустили корни и проросли друг в друге. И произошло это не здесь и не сейчас, а уже давно. Нам повезло, если это, по большому счету, можно назвать везением…

Я сидела на влажном песке, и противоречивые мысли будоражили меня, превращая мою несчастную голову в кипящий котел. Я начинала негодовать на саму себя. В конце концов, почему я решила развозмущаться именно сегодня? Я давно знала, что Валера копается в моих снах, потому что так же, как и я считает, что ему виднее, как сделать другого человека счастливым. Но лишь сегодня я позволила себе разъяриться и изображать оскорбление. Ведь почему-то это произошло именно сегодня. Почему?

— Я поняла, что со мной, Валера.

— Так скажи, — произнес он.

— Тебе это не понравится. Я взбесилась от того, что, действительно, мне придется покинуть остров. Я этого не хочу, потому что мне здесь хорошо. Но прямо сегодня я возвращаюсь в Первый мир. Как тебе сообщение? — я повернулась и взглянула ему в лицо.

— Мне и вправду кое-что не понравилось, — спокойно заметил он. Почему, интересно, «я», а не «мы»?

— Ты сам решишь, что тебе делать. Не могу же я тебе приказать следовать за собой. Я тебе не командир.

— Это верно. Зато и помешать мне следовать за тобой ты не можешь. Я никуда тебя не отпущу одну. Это исключено. Если я стану тебе мешать, я растворюсь и стану твоей тенью, буду молчать и не дышать, но пока не уляжется то цунами, что гонит тебя обратно, я ни на шаг не отпущу тебя одну. Никуда. Я только не понимаю, почему именно сегодня? Ведь ты договорилась с друзьями, что они тебя позовут, если с Орешиным что-то случится…

— Во-первых, Валера, я не надеюсь на то, что они в точности выполнят этот договор. Ну а во-вторых, ты же видишь, что со мной. Меня погнало отсюда предчувствие беды. Еще вчера не было ничего подобного, а сегодня мне остается только зажмуриться и лететь вперед…

— Но это предчувствие уже давно с тобой…

— Нет! — я перебила его неспешную речь, потому что тоскливо заныло сердце от необходимости объяснений. — Это что-то новое, Валера. Это не касается Юры. Это касается нас с тобой.

— Не знаю, что могло бы помешать нам с тобой. Я никому не собираюсь отдавать наше счастье, — Валера подался вперед и прижался губами к моему плечу. — Я не сразу понял, что ты такое. А когда понял, стало ясно, что разлучить нас может только смерть. Окончательная смерть. А уж мы с ней поборемся, если доведется, потому что у нас больше нет запасных жизней…

— Что ты меня уговариваешь, как ребенка? Я боюсь, понимаешь?! Ты же знаешь, на что я бываю способна, когда боюсь… Я боюсь за жизнь брата. Я боюсь за нас с тобой. А больше всего я боюсь этого свихнувшегося Примара!!..

— Не кричи, не надо. Успокойся, прошу тебя… — Валера крепко обнял меня. Только его железные мышцы смогли усмирить меня. Я готова была сокрушить все, что попадется под руку. — Когда ты хочешь идти?

— Сейчас. Переоденемся и пойдем.

Валерка встал и поднял меня на ноги. Я чувствовала, как его ветер изучает меня, и, как могла, закрылась от его назойливой опеки.

Переодевшись в бунгало в костюмы, привычные для Первого мира, мы с Валерой поспешили вглубь островных джунглей. Каждый раз, когда я входила в эти заросли, меня раздирали на части десятки разнообразных тягучих и липких потоков. Этот остров мог бы стать местным Раем. Здесь можно было объединить множество дверей. Валерий вскрыл и оборудовал лишь некоторые из них, которые можно было привести в порядок с помощью нехитрых инструментов.

Пройдя через длинный подземный тамбур, мы выбрались в зеленый овраг, над которым нависали раскидистые немолодые сосны. Был солнечный день, и сильно пахло разогретой сосновой смолой. Золотистые сухие иголки сплошным ковром покрывали лесную тропинку. Идти по ним было не очень удобно: ноги проскальзывали.

Мы были совсем недалеко от фамильной усадьбы Тарона.

Я смотрела на невероятно красивые вековые деревья, чьи кроны пропускали узкие полоски солнца, и мне это напомнило, как солнечные лучи полосками заливали нашу комнату в бунгало.

— Как ты думаешь, Валера, мы вернемся еще на наш остров?

— Я бы хоть сейчас. И вообще, я не упущу случая водворить тебя на место. Только там по-настоящему отличное место для жизни. Там прекрасное место для детей…

— Каких детей? — удивилась я.

— Наших, — невозмутимо произнес Валера.

— Но я не хочу никаких детей, — засмеялась я. — Я понятия не имею, зачем они нужны, как с ними быть и что делать. Из меня получилась бы совершенно никудышная мать. Ты же знаешь, насколько стремительно я срываюсь с места, если мне этого хочется. Я не способна держать себя в рамках долга. Ребенок был бы брошен на произвол судьбы…

— И тем не менее, когда-нибудь он родится. И нет для этого места лучше нашего Ада.

— Лучше чего?

— Мы же с тобой уже договаривались, что мы с тобой давно заслужили ад. Адским созданиям место в аду. Мы сами себе сделали наше жилище, и оно должно называться Адом, — засмеялся Валера.

— Валера, я не хочу говорить ни о каких детях. Для меня это полная ерунда, честное слово. Мне это не нужно. Я же знаю себя. Я бродяга, боец, я, наконец, просто-напросто убийца. У таких не должно быть детей. Я не имею на это права.

— Ты ошибаешься, — спокойно возразил он. — Впрочем, я же не настаиваю. Я просто предположил, что если мы с тобой и дальше будем вместе, этого не избежать.

Он на ходу обнял меня одной рукой, наклонился и поцеловал. Выпрямившись, он взмахнул рукой:

— Вот, пришли. А ты волновалась.

Лесная тропа привела нас к уже знакомой мне усадьбе, откуда я когда-то давно удрала прямиком в Сылве. Здесь все было по-прежнему, только охраны и слуг прибавилось. И все это были знакомые мне люди, пришедшие сюда вместе с армией Тарона. Многие Катю не видели и не знали вовсе, но все они знали Валерия. Поэтому встретили нас сдержанно, но без лишних подозрений. Один из охранников проводил меня в сад, расположенный за зданием. Во времена моего здесь заточения этого сада не было, на этом месте была лесная поляна. Кто-то преобразил поляну в шикарный, нарочито запущенный сад. Разросшиеся вроде бы без всякого участия человека кусты с темно-зелеными сочными листьями и ароматными кремовыми цветками, бесформенные можжевеловые «ежики», нестриженная трава… Я бы поверила, что все это выросло само, если бы не видела этого места своими глазами пять лет назад.

Юру я нашла на садовой скамье, стоящей в зарослях пахучих кремовых цветов. Он читал толстую книгу и был так увлечен, что не услышал моих шагов. Когда я просто села рядом, он едва не выронил чтиво. Вместо приветствия я услышала:

— Кто позвал тебя?

Слова были произнесены недовольным резким тоном.

— А кто должен был меня звать?

— Никто. Я запретил тебя беспокоить. Не иначе, Олег. Я его убью, пообещал Юра, откладывая в сторону книгу.

— Олег тут ни при чем. Я сама пришла. И кажется, вовремя. Если бы все было в порядке, ты не запрещал бы своим людям связываться со мной.

— Все равно, без Олега тут не обошлось, я его все-таки убью, усмехнулся Юрка и встал. — Как бы то ни было, я рад тебя видеть.

— Как твои дела?

— Как видишь, жив пока, — Юра встряхнулся и посмотрел на часы. — Ты надолго?

— Только не говори, что ты куда-то спешишь, — отозвалась я и поудобнее устроилась на скамье. — Сядь и не дергайся. Тебе не удасться меня выгнать. Я намерена пользоваться гостеприимством Тарона столько, сколько захочу. Я скучала по тебе и волновалась за тебя, поэтому все твое возмущение будет впустую. Я намерена жить здесь у тебя столько, сколько мне понадобится.

Под последние мои слова Юрка безнадежно махнул рукой и сел рядом. Он взял свою книгу, положил ее себе на колени, начал открывать, потом вдруг резко захлопнул и отбросил от себя. Через его неловкую улыбку сквозило недовольство.

— Ну что ты мнешься? Скажи все, что хочешь.

— Видишь ли, Катя… — Юра воровато оглянулся, прислушался, даже, похоже, прочесал эфир вокруг себя. Потом придвинулся вплотную ко мне, обнял меня и, наклонившись к самому моему лицу тихо сказал: — Помоги мне, сестренка. Только ты можешь уговорить ребят отпустить меня отсюда…

— Ты с ума сошел! Куда ты собрался?

Юра все сильнее сжимал меня, рука его, лежащая на моих плечах, заметно задрожала.

— Ну представь только себе, во что они меня здесь превратили… Я целыми днями хожу по строго очерченной территории, сплю, ем, читаю, нюхаю цветочки… Ты можешь меня представить таким? Я тоже не мог…

Я уже открыла рот, но он не дал даже мне начать:

— Катя, ты не подумай, что я уже свихнулся. Я знаю, что я смертельно болен. Но это, черт возьми, не причина, чтобы сидеть, как изваяние, и ждать этой смерти среди цветов. В конце концов все мы смертельно больны, все рано или поздно умрем, и все это знаем, но почему-то другие не валяются на травке и не ждут старуху с косой… Мне все это надоело. Мне надоела прислуга, бросающаяся со всех ног выполнять любые распоряжения. Мне осточертели личные врачи с их надзором и ласковым обращением. Честно говоря, меня уже раздражают и Олег, и Тарон, и Бертан. Они носятся со мной, как с хрустальной вазой, со стороны это выглядит, будто они отдают последние почести патриарху… Вытащи меня отсюда, сестренка!

— Но если все так, как ты говоришь, почему же ты просто не встанешь и не уйдешь отсюда, куда хочешь?

Юра грустно усмехнулся:

— Суровая правда жизни состоит в том, что без проклятых уколов я могу продержаться лишь несколько часов, — он приподнял рукав, и я увидела множество следов от внутривенных инъекций, давнишних и совсем свежих. Юра опустил рукав и покачал головой. — Если не сделать это вовремя, потом от боли я просто выключаюсь…

— И ты еще подумываешь об уходе отсюда…

— Если бы мы ушли вместе, я смог бы продержаться на этом свете куда дольше, чем оставаясь здесь. Мне снится Питер, наша нищая квартира, ребята из агентства. Теперь, когда ты со мной, мне кажется, что многое можно вернуть. На тех же уколах я смог бы еще некоторое время жить так, как мне хочется. Мне очень не нравится идея загнуться здесь. Я сам себе противен. Вокруг меня много друзей, но будь моя воля я всех разогнал бы. Бедняга Олег, наверное, в душе проклинает тот день, когда он вообще со мной связался. Я превратил парня в вечного шута при короле…

— Не сгущай краски. Мы все тебя любим.

Юра издал странный звук и похлопал меня по плечу. Помолчав немного, он спросил:

— Извеков с тобой? Впрочем, он теперь всегда с тобой.

— Ты не в восторге?

— При чем тут мои восторги? Все куда прозаичнее: я ему завидую. И оснований для этого достаточно. Извеков, конечно, подонок… Извини меня, пожалуйста… Но…

— …но для такой, как я, в самый раз, — закончила я.

Юра рассмеялся. Внезапно он крепко вцепился в мое плечо. Я посмотрела ему в лицо: оно побелело и стало неподвижным. Боясь неловким движением сделать ему еще больнее, я выбралась из его объятий и попыталась усадить его поудобнее.

Юрка открыл глаза. Они были мутными и тусклыми. Слегка пожав мне руку, он прошептал:

— Не волнуйся, обычные дела. Сейчас все пройдет… Ты не слушай старого идиота… Прежней жизни ему захотелось… Да, я уже сошел с ума… Через пару недель я уже не смогу встать с постели, и останется только терпеливо ждать конца. Это несправедливо, что приходится умирать, все понимая. Лучше было бы сначала лишиться рассудка… Не смотри на меня так, Катя. Твои слезы мне не помогут. Я боялся тебя позвать, но уж если ты пришла сама, я тебя прошу, не бросай меня.

Он протянул ко мне руку и цепко ухватился за мою ладонь. Это, действительно, был старый человек. Старый, больной и немощный. Юрка похудел, его прежде сильные и ловкие руки теперь были совсем беспомощными. Казалось, что ему и сидеть-то нелегко. Только длинных тонких пальцев, вцепившихся в меня, как в последнюю соломинку — и этого уже было достаточно, чтобы понять: брат умирает. И с этим он уже и сам готов смириться. Только что он рисовал мне свои несбыточные мечты, но одного приступа стало достаточно, чтобы он начал проклинать себя за глупость.

— Я пришла не затем, чтобы уходить. Я здесь, чтобы остаться с тобой.

Он слабо, но радостно улыбнулся:

— Это отлично. Если ты будешь со мной, у меня будет надежда…

О чем он? Какая надежда? Разве мое присутствие может повернуть вспять те неумолимые обстоятельства, с которыми не в силах бороться даже профессионалы?

— Ты не пугайся, сестренка, я не жду от тебя ничего особенного. Ты просто будь со мной, а то, что я тогда все равно буду надеяться на чудо что ж, это моя проблема. Не обращай на это внимания, — Юрка как-то не совсем уверенно, как пьяный, махнул рукой и, взглянув в сторону, разочарованно произнес: — Ну, вот и поговорить не дадут…

Со стороны усадьбы шли немолодой мужчина и девушка с небольшим футляром в руках.

— Мои врачи… — проворчал брат и выпустил мою руку. — Ты иди, Катя, отдыхай, твоя комната по-прежнему ждет тебя. Когда они кончат меня обрабатывать, я тебя позову.

Я прошла в дом, в комнату, которая, как утверждал Юрка, по-прежнему меня ждала. Я ожидала увидеть все тот же пышный, старомодный интерьер со множеством никуда не годных мелочей, которые приходилось постоянно переставлять и убирать подальше. Но апартаменты преобразились до неузнаваемости. Стало очевидно, что Тарон, последние восемь лет проведший в полудиком убогом существовании, вернувшись к нормальной жизни, избрал для себя не нарочитый вычурный стиль, а разумный аскетизм и простую четкую красоту и гармонию, которая царила в жизни Первого мира.

Комната была переоборудована полностью. Чисто, просторно, красиво, строго. Все блестело, сверкало и искрилось в дневном свете, слегка приглушенном легкими занавесями… Я прошла, присела на край огромной квадратной софы и стала терпеливо ждать, когда брат снова позовет меня.

— Здравствуй, — раздался из угла голос. Еще не взглянув в ту сторону, я узнала говорившего. И ни к чему было удивляться его появлению. Видимо, препятствий для него не существовало.

— Что тебе нужно, Примар? — я боялась поднять на него глаза, но, пересилив себя, я взглянула на него. Примар сидел, развалясь в кресле.

— Настал час — и я здесь, — возвестил он и, немного поерзав, удобно устроился, положив ногу на ногу.

— Что ты теперь от меня хочешь?

Он повел рукой:

— Ничего не хочу. Ты сама решишь, что ты хочешь. А я лишь только определю условия игры.

— Я не играю с тобой.

— Это тебе лишь кажется. Впрочем, безразлично, какими словами это назвать. У меня не так много времени, поэтому приступим к делу. Итак, есть один факт, с которым ты не будешь спорить. Ты любишь своего брата.

— Да, и что из этого?

Примар хихикнул:

— Оговорюсь сразу — я не подстраивал его болезни, она возникла сама собой по воле стечения многих обстоятельств. Но в моих силах помочь ему.

— Ты можешь избавить его от боли? — насторожилась я.

— Это само собой. Я могу излечить любую физиологическую патологию, в том числе и эту тоже. И твой брат проживет еще лет двадцать пять-тридцать той жизнью, о потере которой он сейчас так тоскует…

— Что ты хочешь взамен?

— Жизнь. Взамен жизни я могу принять только жизнь, — широко улыбнулся Примар.

— Мою? Хоть сейчас, — я встала и подошла к нему.

— Нет, не твою, — прищурился Примар. — Что мне толку от этого? Мне нужна жизнь Валерия Извекова.

Лишь через несколько долгих секунд я смогла разлепить губы:

— Нет.

— Что «нет»? — улыбнулся Примар.

— Нет. Не смей этого делать.

— Вот еще! — губы Примара презрительно изогнулись. — Во-первых, если бы я собирался это делать, я не стал бы спрашивать на то твоего разрешения. Во-вторых, я вообще не собираюсь ничего подобного делать сам…

— Зачем тебе это нужно? — перебила я его.

— Что?

— Зачем тебе нужна жизнь Валерия?

— Совершенно не нужна. Ни его жизнь, ни он сам меня абсолютно не интересуют. Не он мой герой. Мне нужно понаблюдать за тобой.

— Ты снова хочешь меня обмануть… — прошептала я.

— Припомни-ка хорошенько: я ни разу тебя не обманул. Если я тебя о чем-то предупреждал, все выполнял в точности, как говорил. Ничего кроме того, что произошло, я тебе не обещал. У тебя нет ни малейшего повода сомневаться в моих словах. Я лишь хочу еще раз отменного зрелища. И обстоятельства этому способствуют. Я ничего тебе не предлагаю, не принуждаю, не угрожаю. Если ты не захочешь ничего менять, все останется на той колее, на которой сейчас находится твоя жизнь и жизнь твоих друзей. Но… — Примар встал и пошел к двери. Уже взявшись за дверную ручку, он повернулся ко мне: — Вот тебе мое слово, мой обет. Умрет Валерий Извеков твой брат будет здоров.

Он открыл дверь и обернулся еще раз:

— И самое главное: Валерия убьешь ты. Своей собственной рукой, и никак иначе…

— Нет, — выдохнула я.

— Нет так нет. Я сказал и слово сдержу. Делай выбор, Катя.

Дверь тихо закрылась за ним.

Медленно, едва передвигая ноги, я добралась до софы и села на прежнее место. Голова неожиданно потяжелела, какая-то невидимая сила начала клонить ее вниз и опрокидывать меня навзничь. Я не часто падала в обморок, но на этот раз вывернуться не удалось. Я погрузилась в забытье, плавно перешедшее в сон…

… Медленно, словно плывя по воздуху, я обхожу вокруг софы, застеленной кремовым шелковым бельем. Простыни скомканы в пышные воздушные хлопья, отливающие переливчатым блеском в слепом свете ночника… Я подхожу к изголовью. И не могу увидеть сразу всю картину. Один фрагменты вытесняют другие, как в видоискателе… Рука, свесившаяся с кровати… Свежие ярко-алые капли крови на кремовом шелке… Вторая рука, бессильно брошенная вдоль тела… Длинный острый кинжал, по самую рукоятку вонзившийся в обнаженную грудь… Посиневшие губы, струйка крови, застывшая на щеке… И синие глаза Валерия. Мертвые синие глаза, глядящие на меня с любовью и без малейшего укора…

— Не-е-ет!!! Нет! — я рванулась с софы и сразу же попала в руки Валерка.

— Нет, нет, конечно, нет. Все в порядке, Катюша… — скороговоркой выпалил Валерий. — Успокойся, я здесь. Я давно здесь. Это всего лишь сон…

— Ты видел это, Валера? Ты видел, что мне снилось? — я все еще не могла поверить в то, что проснулась. Сновидение было настолько естественным, что я никак не могла прогнать охвативший меня ужас.

— Да, я видел, что тебе снилось. Это обычная чепуха, Катя. Мне абсолютно ничего не угрожает, поверь…

Я почувствовала, как ветер Валеры окутывает меня, стараясь проникнуть вглубь. Я закрылась от него, как могла…

— Почему ты так делаешь, черепашка? — усмехнулся Валерка, целуя меня.

— Как, Валера?

— Почему ты не пускаешь меня к себе? Стоит только мне попробовать подобраться к тебе поближе, как ты сразу же прячешься в панцирь. Ты обижаешь меня, черепашка. Это потому что ты не доверяешь мне?

— Это потому, что я не доверяю себе, Валера.

— Мы вместе, а значит все будет в порядке, поверь мне.

Слова, пустые слова. Теперь уже ничего и никогда не будет в порядке.

Глава 12

Немного выдвинув ящик стенного шкафа, я пошарила в его глубине, стараясь не шуметь, и наткнулась на острие. Я отдернула руку, пососала наколотый палец, но, убедившись, что ничего страшного не случилось, снова запустила руку вглубь ящика и осторожно достала, наконец, кинжал. Длинный, узкий, острый, один из самых приличных экземпляров, принесенных Валерием с Континента.

Взвесив кинжал на ладони, я спрятала его за спиной и повернулась лицом к постели.

Было тихо. Очень тихо. Ватная, плотная тишина. Валерий спал. Длинные кудрявые пряди рассыпались по плоской подушке, ресницы подрагивали, но губы едва заметно улыбались. Не сводя глаз с его лица, я медленно подошла к нему вплотную.

Валера лежал, слегка прикрытый легкой простыней. Не кремовой, но шелковой. Ситуация не совсем соответствовала моему сну, но все было очень и очень похоже.

Я знала, куда нужно наносить удар, чтобы спящий человек не успел даже понять, что его убивают. Чтобы не успел открыть глаза, увидеть и узнать убийцу.

Я стояла над Валерием и знала, что должна это сделать. И точно так же хорошо я знала, что не могу окончательно решиться на это.

Сколько долгих недель я каждое утро просыпалась с мыслью, что никогда не смогу это сделать, и каждый вечер засыпала, если засыпала вообще, с мыслью, что непременно должна это сделать.

И так все время: одни и те же слова в голове. Должна — не могу. Должна — не могу.

Перед глазами постоянно вставали три картины, по очереди.

Виденный в забытьи сон-пророчество о крови на кремовом шелке.

Примар, широко улыбающийся и произносящий свою клятву.

Лицо брата, уже не похожее само на себя в ожидании близкой смерти.

Если первое было всего лишь видением, второе всего лишь мимолетным свиданием, в реальность которого вряд ли поверили бы, расскажи я о нем, то третье было очевидным всем фактом.

Юрка умирал. Удавалось лишь на короткое время притуплять его боль, которая, несмотря на очевидные старания врачей, не собиралась отпускать брата. Почти все время Юра находился в состоянии тяжелого забытья, близком к коме, и только пару раз в день, когда ему вводили сильнодействующие препараты, он ненадолго приходил в себя. Обычно в эти минуты он, не обращая внимания на протесты врачей, звал меня и спешил наговориться. Он никого больше к себе не подпускал. А я и не слышала, что он говорил. Я открывалась для него вся, пытаясь сделать невозможное — не только почувствовать, но и разделить с ним его состояние, поделить пополам боль, съедающую его. И все его торопливые слова, все его воспоминания, сожаления, я воспринимала отстраненно, потому что все заглушали его боль, страх и тоска, которые сочились из обессиленного болезнью тела Юры. Эти безмолвные свидетельства его страданий скручивали меня, едва только я позволяла себе открыться, но увы, чувствовать-то я чувствовала, но от этого боль брата не становилась слабее.

Мне нечем было ободрить его и утешить себя. Юрка понимал это, но все равно слабо уговаривал меня не расстраиваться и все время говорил о какой-то надежде. Когда заканчивалось действие лекарства, и слова Юры, прежде чем затихнуть, переходили в бред, я слышала, как Юра взывает ко мне о помощи. Он искал спасения у сестры, которой столько раз удавалось отодвинуть смерть от себя и от друзей. Находясь в сознании, он не позволял себе говорить об этом впрямую, но когда боль выключала барьеры, становилось очевидно, что Юра надеется, и надеется как раз на меня. Сам не зная, насколько обоснована его надежда.

И так продолжалось давно. И никто не знал, сколько это еще продлится. Иногда, убегая из покоев брата в тоскливом смятении, я начинала думать о том, что если все усилия облегчить страдания умирающего не приносят эффекта, не лучше ли было бы прекратить все одним единственным уколом. Но следующей же мыслью после этой была мысль о клятве Примара. Выход был.

Невозможно было придумать для меня более мучительной пытки, чем та, которую сочинил хитрый Примар. Он затеял все это вовсе не из желания поиздеваться надо мной, а просто потому что ему было интересно. Всего лишь интересно. Его требование было невыполнимым, жестоким и абсурдным лишь для меня. Никто другой, наверняка, не пожалел бы о смерти Валерия Извекова, а кое-кто злорадно потер бы руки, упиваясь свершением своей многолетней мечты о мести. А Юрка, как бы ни хотела я присвоить себе исключительное право на него, был искренне дорог если и не многим, то уж точно не мне одной. И я знала, что ни я сама, ни прочие друзья Юры никогда не простят мне, если я не воспользуюсь любезностью Примара.

Конечно же, у меня никогда не возникало желания рассказать о визите Примара самому Юрке, потому что я на двести процентов могла предугадать реакцию брата. Как бы ни относился Юра к Валерию, как бы ни жаждал он жить, никогда не пошел бы он на то, чтобы заведомо расчетливо покупать себе жизнь чужой кровью. Не удивительно, что Примар даже не попытался предложить такую сделку лично Юре. Примар прекрасно знал, к кому стоит обращаться. Он знал, кто способен на такое.

Кажется, уже ни у кого не осталось иллюзий на мой счет. Никто не решается быть со мной снисходительным, все понимают, что и покровительство мне ни к чему. Все знают, что нет такой задачи, перед которой я отступила бы, и нет таких писаных или неписанных законов, через которые я не смогла бы перешагнуть, если бы мне это понадобилось. Но только Примар мог устроить мне по-настоящему достойное меня испытание… Браво, Примар! Я могла бы поаплодировать тебе, если бы мне не хотелось выть от одной мысли о том, в какой тупик ты меня загнал…

Конечно же, я не могла даже заикнуться Юрке о том, что со мной случилось. Он и так изо всех сил пытался отвлечь меня, все время просил меня быть с ним повеселее. Я улыбалась, и потом долго не могла стряхнуть с лица окаменевшую улыбку.

Вот и сейчас, только что возвратившись из комнаты брата, я не могла перестать глупо и идиотски улыбаться, несмотря на то, что знала, что оставила Юру в состоянии очередного мучительного приступа. Его лицо постоянно было у меня перед глазами. И с той же вымученной улыбкой я принялась искать кинжал в ящике.

И с той же искаженной гримасой на лице я стояла сейчас, рассматривая Валерку.

Вот оно, это место на его груди, куда должен быть направлен удар. Взмах, одно движение — и боль отпустит Юру…

Я занесла оружие над спящим, медленно согнула ноги, опираясь коленями о край постели и начала наносить удар.

Твердая рука взметнулась и перехватила мое запястье. Открытые глаза Валеры взглянули на меня удивленно и вопросительно.

Я попыталась вырваться. Но Валера легким движением выкрутил мне кисть, и кинжал звучно упал на пол.

— Что с тобой, Катюша? — совершенно несонным голосом осведомился он.

— Ничего.

— Что ты хотела? Зачем тебе оружие? С тобой все в порядке, девочка моя?

— Ты следил за мной? Ты не спал и ждал меня?!

— Ничего подобного, — Валера приподнялся на кровати и еще раз взглянул на лежащий на полу кинжал. — Я могу узнать, что все-таки с тобой происходит, и что ты собиралась сейчас сделать?

Я вырвалась и выбежала из комнаты. Коридор был темен и пуст. В большом доме не было лишних людей, ведь это был именно дом, а не официальная резиденция…

То, что произошло минуту назад, было нелепо. Я все равно бы не смогла нанести Валерию настоящий удар. Я все равно отвела бы руку, по крайней мере сегодня. Я не могла даже представить себе, откуда можно взять и как удержать в себе силы, которых хватило бы, чтобы сделать это. Это же был Валерий. Мой Валерка. Неужели два месяца счастья на прекрасном острове это все, что я заслужила? Похоже, все происходит так, как если бы и этих-то двух месяцев не должно было быть, и судьба спешит исправить свою ошибку…

Промчавшись в противоположный конец коридора, я споткнулась и едва не упала, но удержалась, схватившись за первую попавшуюся дверную ручку. Тут же эта самая дверь отворилась, и голос Олега раздался в полумраке коридора:

— Господи, малышка, что с тобой? Я-то думал, кто это носится ночами по дому… Что-то стряслось? Заходи.

Я не стремилась конкретно к Олегу. Мне, наоборот, казалось, что никто не в силах помочь мне теперь, во-первых, потому что вряд ли кто-то будет в силах понять меня, а во-вторых, потому что я в последнее время склонялась к мысли, что никто не может по-настоящему помогать мне, кроме меня самой. Только я знаю, что мне действительно нужно, на что я могу решиться и чем могу пожертвовать.

Но едва я услышала знакомый низкий голос, теплый и озабоченный, я шагнула на зов, вцепилась в поданную руку и вошла в комнату Олега.

Эта комната была совсем небольшая, заваленная предметами и книгами, принесенными из Питера. На низком столике горела лампа, рядом с которой лежала раскрытая книга. Тихо звучала спокойная, немного тоскливая музыка. Олег ненавидел Первый мир и совершенно сознательно пытался создать в отведенной ему комнате ту обстановку, которая напоминала ему прежнюю жизнь. Хотя иногда мне казалось, что точно так же сильно он ненавидел и свою память о Дерзком мире.

Олег был полностью одет, как будто бы он вовсе не собирался спать. Я была взвинчена, но не настолько, чтобы не заметить, какой усталый и измученный вид у него. И несмотря на усталость, он явно хотел, чтобы я поверила, что он рад меня видеть. Неужели это было искренним? В ту минуту мне было все равно.

— Что с тобой, малышка? — повторил он, прикрывая входную дверь.

И на этот раз я проглотила «малышку». Какая, в конце концов, разница, если последние недели, действительно, превратили меня в беспомощного ребенка?

Он попытался обнять меня. Это удивило меня, и я взяла его за локти, намереваясь просто отвести его руки в сторону.

Олег сам быстренько убрал руки:

— Извини, я просто подумал…

Того, что произошло со мной, я совершенно не ожидала. Схватив Олега за плечи, я притянула его к себе, уткнулась головой ему в грудь и расплакалась.

— Ну, вот… Ну, что мне делать с тобой? — голос его звучал немного растерянно. — Неужели наша маленькая Катеринка умеет плакать?

Олег усадил меня на диван, достал из кармана платок и принялся вытирать мне глаза. Я отобрала у него платок и попыталась сама побороться с непрошенными слезами.

— Ты, наверное, только что от Юры?

— Да. Ему очень плохо.

— Это несправедливо. Это самая жестокая несправедливость, какую только можно было придумать. Я настаивал на том, чтобы были приложены все возможные усилия, чтобы все-таки найти способ спасти Юрку. Но говорят, выхода нет. Еще немного, и мы с тобой осиротеем, — мрачно отозвался Олег.

— А если бы он был, этот выход?

— Я отдал бы все, чтобы спасти его.

— Все? — уточнила я.

— Все, — уверенно сказал Олег после секундного замешательства.

— И всех?

— Не понял. Ты о чем? — буркнул он.

— Я знаю, как его спасти.

Олег шумно выдохнул и откинулся на спинку дивана, сцепив пальцы на затылке. Это означало, что я возмущаю и раздражаю его.

— Малышка, поверь, я знаю, что ты очень трудно проходишь через это. Но не сходи с ума, от этого никому легче не станет… Ты бледна, как смерть. Тебе нехорошо?

Мне и вправду было плохо, но я не хотела на этом зацикливаться.

— Олег, я скажу тебе все, если только ты пообещаешь, что не скажешь сходу, что я помешалась.

— Обещаю, — отозвался он. — Не скажу.

— Стоит мне своей рукой убить Валерия, и это спасет Юру.

— Я поторопился с обещанием, — вздохнул Олег. — Ты помешалась, и это совершенно очевидно.

— А я поторопилась с признанием, — холодно ответила я и резко встала с дивана. — Ты остался таким же деревянным, несмотря на преображение, и это тоже очевидно.

— Нет, подожди, — Олег удержал меня и усадил обратно. — То ты тряслась над своим драгоценным Извековым и не давала мухе на него сесть, то собираешься отволочь его на жертвенный алтарь…

— Я не сказала тебе, что собираюсь! — поспешила возразить я.

— А что ты сказала? — раздраженно бросил Олег.

— То, что мне поставлено такое условие. Я убиваю Валерия — Юрка выздоравливает.

— И кто же гарантирует тебе чудо?

— Примар гарантирует. Помнишь такого?

Посмотрев в глаза другу, я поняла, что он не только помнит, но и сразу же поверил мне без всяких оговорок.

— Вот это да… Вот это круто… — только и смог пробормотать Олег.

Несколько минут мы молчали. Олег задумчиво постукивал пальцами по колену и, наконец, шумно вздохнул:

— Ты, наверное, сейчас возмутишься и начнешь драться со мной…

— Уверена, немного надо, чтобы я сорвалась, — подтвердила я.

— … но я, как и прежде, готов взять на себя роль палача… — тихо предложил Олег.

Чего-то в таком роде я и ожидала, потому что первым делом на языке у Олега появлялось то, что было на поверхности. Только потом он спохватывался.

— Катя, дело не в том, что Примар потребовал от тебя именно Извекова. Мои слова относятся к ситуации вообще, — поспешно добавил он.

— Ты что, думаешь, что я пришла нанимать киллера? — уточнила я.

Олег тяжело вздохнул, хлопнул себя по бедрам, вскочил и нервно прошелся передо мной туда-сюда. Он был раздосадован. И, кажется, немного обижен.

— Послушай… — он резко прервал свой променад по комнате, сел рядом и легонько дотронулся до моей руки. — Послушай, малышка…

— Не называй меня малышкой! — вскинулась я.

— О, господи!.. — Олег помотал головой. — Это само слетает с языка, Катя. Ты стала для меня малышкой навсегда. А я навсегда останусь твоим верным другом, даже если ты считаешь, что это тебе уже ни к чему… Старина Олег готов сделать все, что ты попросишь.

— Олег, ты понимаешь, чего от меня хочет Примар? Он хочет посмотреть, как я сделаю выбор между Юрой и Валерием, между своим братом и своим мужчиной…

— У него, наверное, и прогноз есть? — усмехнулся Олег, хотя его зеленые, немного припухшие от усталости глаза стали злыми и холодными.

— Если и есть, он мне его не высказал… У него для меня только одно четкое условие… Олег, что мне делать? Ты хочешь, чтобы я тебе сказала, чего я от тебя жду, но я не представляю, как мне быть и о чем просить тебя!

— Не волнуйся и не кричи, — отрезал Олег и крепко сжал мою ладонь. Дай-ка мне подумать…

Не выпуская мою руку из своей ладони, он замолчал. И я впервые услышала мягкое шуршание фольги и почувствовала как проходит сквозь меня легкое вибрирующее ощущение, похожее на то, как действует на человека очень слабый электрический ток. Невольно я оглянулась вокруг, пытаясь понять, что это за новости, и только когда к электричеству добавились ползущие нетерпеливые нотки, перемежающиеся с гневом и решимостью, я поняла, что впервые восприняла контакт Олега.

— Одно я знаю наверняка: Примар не обманет тебя. Он сделает то, что обещал, но я боюсь, что сделает в точности… В том смысле, что поблажек не будет, в этом я уверен, — произнес Олег.

— Олег, что мне делать? — я взглянула на него с надеждой. Олег был единственным человеком, который мог понять всю серьезность положения. Он, только он, даже лучше, чем я, знакомый с Примаром, представлял, под чью власть я попала. Но на мой настойчивый вопрос Олег лишь отвел глаза в сторону. Я видела, что у него или нет для меня совета, или он боится моей реакции на его совет.

Немного помолчав, он развел руками:

— Видимо, мне повезло, — тихо произнес он. — Если бы вопрос стоял Юрий или Олег Середа, у тебя не возникло бы сомнений, а у меня не было бы шансов…

— Это из чего же ты вывел такое заключение? Ты все еще не можешь простить мне тот удар бутылкой?

— Я похож на человека, который чего-то может не простить тебе? — Олег отмахнулся от меня, как от бестолкового ребенка. — Но признайся, что пристрелить меня сейчас тебе было бы не намного труднее, чем тогда ударить бутылкой.

Я не ответила, потому что он был, в сущности, прав.

— Извеков знает о затее Примара? — уточнил Олег, немного помолчав.

— Нет, я ему ничего не сказала.

— Правильно сделала. Если он узнает, то у тебя ничего не получится. Он хотя и сволочь, но не такой уж идиот, чтобы не предпринять меры к сохранению собственной жизни…

— Олег, ты не можешь удержаться от того, чтобы не облить Валерия грязью лишний раз? Я буду тебе благодарна, если ты помолчишь о нем, раз уж ты не можешь говорить о нем спокойно и объективно!

— Я только хотел сказать, что не стоит ему ничего говорить, если ты не хочешь осложнять себе задачу, — поправился Олег.

— Задачу?! Значит, по-твоему, я уже выполняю ее? Олег, ты что, считаешь, что я непременно сделаю это?! — заорала я.

Олег стиснул зубы, видимо, пытаясь успокоиться.

— Давай договоримся, или я сейчас провожаю тебя в твою с Извековым комнату, или мы без обид и криков объясняемся до конца и выясняем, кто что о ком думает. Иначе ничего хорошего не получится, — спокойно сказал он. Итак?

— Я слушаю тебя.

— Вот и славно… Не знаю, как это тебе покажется, комплиментом или обвинением, но я имел случаи убедиться, что ради Юрки ты способна на многое. И могу предположить даже, что ты способна ради него на все. Те три года, когда мы все еще не сошли с ума, я еще не осознавал, что навсегда привязан к тебе, но я уже видел, что я не конкурент Юрке. Юра — твой кумир, твой бог, твой идеал. Ты никогда не говорила вслух ничего подобного, но я видел, как ты на него смотрела, как ты его слушала, как ты жалела и оберегала его всякий раз, когда это было в твоих силах… И даже в моих глазах Юрка начал превращаться из обычного нормального парня в некое сверхъестественное внеземное высшее существо, действительно достойное поклонения. Я уговаривал себя, что не стоило так всерьез воспринимать твое отношение к Юрке, что это всего лишь благодарность брошенного ребенка человеку, обратившему на него внимание. Но как бы я ни бесился, ты боготворила Юрку, и даже сейчас я думаю об этом с ревностью. Прости, это глупо, но я сказал все, как есть, — Олег перевел дыхание и замолчал, печально глядя на меня.

— Не ревнуй меня к умирающему брату, — процедила я, отворачиваясь.

— В глубине души я ничего не могу с собой поделать. Я с готовностью поменялся бы с ним местами по двум причинам: потому что не хочу его смерти и пото му что хочу хоть ненадолго побыть тем человеком, ради которого ты готова на все. Но это глупые измышления. А на самом деле еще день-два, и ты не выдержишь его боли. И ты убьешь каждого, от смерти которого будет зависеть его спасение. Даже если тебе придется перестрелять всех своих друзей. Подумай хорошенько, и ты подтвердишь, что так оно и будет, уверенно проговорил Олег.

Я промолчала.

— Возможно, конечно, что я ошибаюсь, — задумчиво сказал Олег.

— Олег, хочешь провокационный вопрос?

— То есть? — подозрительно отозвался он.

— Поставь-ка себя на мое место. Тебя посетил Примар и по старой памяти предложил тебе сделку: ты убиваешь меня, и Юра выживает…

Олег напряженно смотрел на меня, и я продолжала рассуждать:

— И вот ты, Олег, первым делом кричишь ему в лицо гневное «нет, ни за что», и он, усмехнувшись, уходит. Потом ты остываешь и начинаешь думать. Ты теряешь верного старшего друга, который для тебя значит больше, чем целое скопище новых знакомых, окружающих тебя. Ты был вынужден пройти рядом с ним всю жизнь, но не устал от этого, ты искренне к нему привязан, и теперь не можешь видеть его невыносимых физических страданий… Верно излагаю?

Олег молча кивнул.

— Ты думаешь дальше… Тебе кажется, что ты готов на любые жертвы. У тебя даже возникает мысль о том, что, возможно, следует приблизить неминуемую смерть друга и избавить его от бессмысленных мучений… Но Примар подкинул тебе шанс. Твердо гарантированный шанс. И теперь ты должен принимать в расчет и его предложение. И ты обдумываешь его. У тебя нет сомнений в том, что Юрка будет спасен. Но для этого тебе нужно пристрелить одну паршивую девчонку. Ты понимаешь, что она уже вдоволь наизмывалась и над тобой, и над всеми, с кем была связана. Она сблизилась с твоим заклятым врагом, она человек без совести, без царя в голове и совершенно без тормозов, и прочее, и прочее… И вот ты, Олег, находясь практически на моем месте, решаешь, что выбрать. Будет ли этот выбор быстрым?

Ответа я ждала долго.

— Выбора не будет. Вообще не будет, — наконец отозвался Олег. — Такой выбор сделать вообще невозможно. И твои личные качества тут ни при чем. Ты очень самокритично и довольно точно их описала, но к размышлением нужно было добавить одно обстоятельство. Ты его упустила, а я не могу на него наплевать…

— Если выбора не будет, это уже выбор, ты понимаешь это?

— Нет, — удивился Олег.

— Если ты отказываешься от выбора, это означает, что все пойдет, как шло. Это уже и есть выбор — против Юры. В моем случае в пользу Валерия. В твоей ситуации выбор получился в мою пользу, не понимаю только, почему…

— Да потому, малышка моя, что я люблю тебя. Такое вот банальное дело…

Олег произнес это угрюмо и задумчиво, как нечто само собой разумеющееся.

— А разве ты не знаешь, что для меня значит Валерка?

— Знаю, — процедил он. — Но я знаю и кое-что другое. Ты не из тех, кто упустит шанс, предоставленный Примаром. Раз ты считаешь, что отказываться от выбора бессмысленно, значит ты его все-таки сделаешь. Ты его уже сделала, я вижу это по твоим глазам. Сделала в пользу Юрки. Поверь, я не провоцирую, я…

— Ты предсказываешь. Но это лишнее. Я теперь знаю, что мне от тебя нужно. Сделай так, чтобы у меня ничего не получилось! — я встала в каком-то непонятно отчего взявшемся порыве, и Олег сразу же вскочил и схватил меня, словно боясь, что я немедленно совершу что-нибудь страшное. — Олег, ты надежный парень, я тебя умоляю, не дай мне убить Валеру… Ты прав, я готова это сделать, и я непременно попытаюсь, но я умоляю, помешай мне!.. Олег, так ты сделаешь для меня то, о чем я прошу? Или нет?

Он взялся за мои судорожно сжатые руки и, наклонившись к ним, осторожно поцеловал мои побелевшие от напряжения кулаки.

— Я совершенно уверен, что у меня не получится помешать тебе, но я искренне попытаюсь это сделать. И пусть я буду проклят, но я попытаюсь произнес Олег и провел пальцами по моим щекам. — Я тебя умоляю, не впадай в истерику. Не плачь, я от этого совершенно теряюсь… Сядь, пожалуйста…

Он снова усадил меня на диван, по-прежнему не выпуская мои руки из своих ладоней.

Раздался резкий удар в дверь.

— Кто здесь? — рявкнул Олег, — Входите, не заперто.

Дверь распахнулась. На пороге стоял Валерий. Слегка наклонив голову набок, он тревожно и немного печально смотрел на меня.

«Катя, я за тобой,» — спокойно сказал он, но слова пришли вплетенными в слоистые волокна тревоги, обиды и нетерпения.

«Я не пойду с тобой, Валера. Я останусь здесь.»

«За что, Катюша? Прежде, чем так обижать меня, тебе следует сказать, чем я это заслужил.»

«Пощади меня, Валера, я не могу. Оставь меня здесь и вернись к себе.»

«Ты же меня знаешь, я не успокоюсь, пока все не прояснится.»

«А ты знаешь меня, Валера. Я не дам объяснений, если не желаю этого. И никто, даже ты, не заставит меня сделать это. Уходи.»

Олег переводил взгляд с Валерия на меня и обратно.

— Извеков, тебе лучше уйти. Все, что происходит в этой комнате, касается только меня, Кати и Юрия. И больше никого.

— Все, что происходит в этой комнате, касается МЕНЯ, а также Кати и Юрия, — в тон ему возразил Валерка. — И больше никого, во всяком случае такой вывод я сделал из вашей беседы.

— Ты подсмотрел… — только и смогла прошептать я.

— Вы оба досконально изучили мои порочные наклонности. Сколько бы ты, Катюша, ни сердилась и ни угрожала мне, пока я жив, я останусь той самой скотиной, которая подсматривает за тобой без разрешения…

Говоря все это, Валера вошел, приблизился ко мне и присел на корточки рядом с моими коленями. Заглядывая мне в глаза снизу вверх, он едва заметно улыбнулся:

— Бедная моя черепашка, сколько труда мне стоило раскрыть твой секрет. Нужно было давно напустить на тебя Середу. Перед ним у тебя легче развязывается язык. Пойдем же, хватит издеваться над собой… Пойдем, девочка…

— Извеков, если ты все-таки человек, оставь ее. Если ты все знаешь, не надо ее дразнить, — Олег нетерпеливо постучал по плечу Валерия. — Ты понял?

— Я все понял, — отрезал Валерка, не оборачиваясь.

— Плохо понял! Она же тебя бережет, сокровище этакое!!.. — вскипел Олег.

— Ребята, прекратите! — я протянула руки к Валере, и он с готовностью заключил меня в объятия. — Прости меня, Валера… Это чудовищно, но я почти готова предать тебя…

— Ты никогда не сможешь предать меня, девочка. Тебе только кажется, что все так страшно. А ничего страшного нет. Все в полном порядке… — он говорил спокойно, неторопливо, тихо. Я слушала его, и вдруг звуки стали уходить куда-то, расплылись, исказились, слились сначала в гул, потом в стон, потом стали надрывным скрипом… Я провалилась куда-то и ничего не слышала, только чувствовала, как чьи-то руки тормошат меня, ощупывают, кажется, похлопывают по щекам… Ктото осторожно, но твердо запрокинул меня на спину…

— Черепашка, я кое-что тебе принес, — послышался голос Валерия, и я поняла, что все возвращается на свои места.

Он просунул руку под мою спину и поднял меня в сидячее положение.

Было очень плохо, и я не могла понять, отчего. Боль в животе, слабость, тошнота и головокружение даже лежа. Нелепое беспомощное состояние, которое взялось неизвестно откуда и было совершенно некстати.

— Открывай глаза, не притворяйся, я же вижу, что ты меня слышишь, проворчал Валера. — Пей скорее, и тебе станет лучше.

Я открыла глаза и послушно стала пить из стакана, поданного Валеркой. Жидкость в нем была прозрачной, кисловатой и брызгала в лицо микроскопическими капельками, выскакивающими из стакана вместе с пузырьками углекислоты.

— Что это, Валера?

— Не бойся, не отравлю, — усмехнулся он.

Я пила долго, маленькими глотками. Я по-прежнему лежала на диване в комнате Олега, но его самого не было.

— Что все-таки это такое? — уточнила я, отдавая Валерке пустой стакан.

— Это специальный комплекс: немного легкого успокоительного, витамины и антитоксинный препарат. Сейчас это тебе необходимо. Я принес большую упаковку, отдам ее Олегу и научу его, как применять…

— А ты? — удивилась я.

— Я?.. Ну, ты же сама хотела, чтобы Олег помог тебе не сорваться. Он взял с меня слово, что я немедленно уберусь с твоих глаз. Я сегодня же утром уйду обратно на остров и буду там, пока…

— Пока что? — я отдала ему пустой стакан.

— Пока мне не перестанет угрожать опасность, — проворчал Валерка.

— То есть до тех пор, пока не умрет Юра.

Валерий промолчал.

— А где Олег? Ты ничего с ним не сделал?

— Что ты несешь? — поморщился Валерка. — Представляешь, оказывается у меня и Середы много общего: мы оба так здорово перепугались за тебя, что на этой почве за те пять минут, которые ты была без сознания, смогли заключить перемирие… Сейчас его срочно вызвали вниз. У врачей Юрия какие-то проблемы.

Скорее всего врачу нужно было получить разрешение на использование повышенной дозы препарата или еще что-нибудь в этом роде. И хотя сегодня в усадьбе ночевал Тарон, врачи беспрекословно выполняли распоряжение Юры: когда он сам будет не в состоянии принимать решения, по всем вопросам, касающимся его собственной судьбы, эти решения должен был принимать Олег Середа. На Олега и его решения можно было смело положиться.

И все же известие встревожило меня.

— Помоги, Валера, мне нужно встать.

Он осторожно поднял меня на ноги. Наверное, лекарство, действительно, было тем самым, которого мне не доставало. Я почувствовала, что головокружение отступает, тошнота затихает, а слабость уже не так сильна.

— Что это за напасть, а? Еще вчера я не была такой разбитой.

Мне показалось, что Валерий хочет что-то сказать, но сдерживается.

— А ты успокойся, и все снова будет в порядке, — произнес он наконец, и я поняла, что была права. О чем-то он почему-то хотел умолчать.

— Извини, я тебя оставлю на минутку… — я поспешно вбежала в ванную комнату Олега и немедленно заперла дверь изнутри.

Это была не просто ванная комната в привычном понимании. Практически, это была квартира в квартире. Большая прихожая с зеркальными стенами и несколько дверей, одна из которых вела в гардеробную. Я знала, что одежды у Олега всегда было немного, но не это меня занимало…

Я знала об одной очень полезной привычке Олега, которую он мог, конечно, и забросить за время многолетних скитаний без собственного угла. Но раньше, когда мы втроем жили в одной квартире, я знала, что в каждом помещении квартиры, каким бы маленьким оно ни было, у Олега припрятано какое-нибудь оружие: пистолет, нож, граната с паралитическим газом или что-нибудь в этом роде. Он сам находил укромные места для своих тайников и непременно показывал мне их, повторяя с назиданием, чтобы я не забывала, где что лежит, и при необходимости, в какой бы комнате меня не застали бы врасплох и безоружной, я могла бы воспользоваться его тайниками. Я всегда посмеивалась над этой его привычкой, считая ее забавной, но совершенно бесполезной. Я не могла представить себе, что мне дома может ктонибудь угрожать. И вот только сейчас я оценила по достоинству идею таких мини — тайников. Никто не способен предусмотреть, где и в какую неподходящую минуту ему может понадобиться оружие… А понадобиться оно может, как оказалось, не только для защиты от внезапно нагрянувшего бандита…

Мне оставалось только выяснить, не забыл ли Олег и здесь сделать запасы. Поскольку в помещении собственно ванной негде было спрятать даже зажигалку, не то, что пистолет, если и было что-то где-то припрятано, то только в гардеробной.

Я решительно открыла нужную мне дверь. На вешалках болтались несколько одинаковых курток и не меньше полудюжины черных джинсов. Все нездешнее, все притащено из Питера, точно так же, как и вся обстановка апартаментов Олега…

Я по очереди проверила карманы всех курток, но там было пусто. Я принялась перекладывать джинсы, и одни показались мне тяжелее остальных… Точно, вот и он! Небольшой компактный, почти женский пистолет. Несомненно, что он не просто забыт Олегом в кармане. Хотя бы уже потому, что Олег не мог пользоваться таким оружием всерьез. Это был именно тот самый тайничок на крайний случай. Вероятно, Олег имел в виду возможность реванша Даррины. На случай внезапной атаки или обычного бунта любое оружие могло бы стать нелишним… Впрочем, возможно, ни о чем подобном Олег и не думал. Просто он знал, что полезные привычки не подлежат забвению ни при каких обстоятельствах.

Я проверила: обойма на месте. Хорошая штучка этот пистолетик, особенно, если одна доведенная до края женщина собралась, наконец, с мыслями и решила завершить свой выбор так, как, возможно, никто от нее и не ждет. Я собралась всего-то навсего пустить себе пулю в лоб. И чтобы ни у кого больше не возникало идеи выбирать меня на роли героинь в пьесах свихнувшихся режиссеров… Может быть, не очень-то и умно… Даже как раз совершенно глупо, и, что обиднее всего, ничего не меняет. Никому от этого решения лучше не станет. Но это и не важно…

Юрка непременно умрет, потому что мне никак не решиться пойти на поводу у Примара… Что сейчас происходит с моим братом?

Я рванулась к двери, забыв, что сама заперла ее. Наткнувшись на преграду, я отскочила назад.

Уже протянув руку к защелке, я внезапно поняла бессмысленность этого. Что толку идти туда? Чем я смогу помочь Юрке? И чем я смогу помочь себе? А все будут стоять вокруг и говорить глупые, банальные слова, которые я должна буду смирно выслушивать… И все будут видеть меня. И мне будет казаться, что все они знают, что я могла сделать для брата. И я буду судить себя за то, что я этого не сделала. Я все равно буду судить себя за это, но я не собираюсь делать это на глазах у посторонних. Я не доставлю им такого удовольствия.

Я медленно отошла к задней стене комнатки, прислонилась к ней, закрыла глаза, бессильно бросив вниз руку с пистолетом. Отключаясь от того, что окружало меня в этом помещении, я устремилась туда, вниз, на первый этаж… Зачем идти туда, если я и так могу навестить Юру в последний раз, даже не появляясь в его помещении? Визуальный контакт — это так просто…

В коридоре около входа в комнату Юры толпились незнакомые люди, прислуга, телохранители… Я заметила, как пробежал по коридору, расталкивая людей, и исчез за дверями, видимо, только что прилетевший Бертан…

Зачем они все там собрались? Что им надо? Почему они не оставят Юрку в покое? Никто из них не знает, какой он, мой брат. Никто не знает, но почему-то все считают своим долгом поглазеть, поторчать, потоптаться под дверью… Мне хотелось выгнать всех оттуда, но я не могла даже двинуться…

В первой комнате, сразу за входной дверью было уже не так многолюдно. Несколько девушек из медперсонала и два врача суетились, сновали по помещению. Бертан с угрюмой гримасой смотрел в окно и задумчиво потирал подбородок. Поминутно он оглядывался на раскрытую дверь в смежное помещение.

Оттуда слышались приглушенные голоса. Я достаточно четко видела все, что мне было нужно. Рядом с Юркой были только Олег и Тарон, оба одинаково подавленные и безутешные.

— Это агония… Где Катерина, ты позвал ее? — глухо спросил Тарон.

— Она не придет.

— Она? Не придет? — удивился Тарон. — Катя не придет к Юрию? Ты спятил.

— Я в порядке. Не надо ей приходить, — возразил Олег. — Да и ни к чему это сейчас, Юра все равно не придет в сознание.

— Я ничего не понимаю, — разозлился Тарон.

— А тебе и не надо ничего понимать, иерарх, — грубо ответил Олег и отвернулся от вороненка.

Юрка лежал бледный, уже почти ничем не отличающийся от мертвеца, только постоянные едва заметные судороги пробегали по его осунувшемуся лицу. Даже в таком состоянии он излучал все те же знакомые и опостылевшие мне за много недель волны: боль, тоску, ужас. Я принимала их на себя, и они наполняли меня доверху.

И вдруг среди этого однообразного кошмара раздался резкий, четкий, почти осязаемый всплеск!.. Мой Юра умирал, и его задавленное предсмертным страданием сознание уже не могло оформить в слова то, что он успел напоследок почувствовать, но я поняла все без слов. Мне и так было ясно, что такое всколыхнулось в нем напоследок. Это была надежда. Надежда на жизнь, на спасение. Этот призыв шел ко мне… Юра не мог этого осознать, но даже умирая, он обращался ко мне в надежде на помощь.

Пропади все пропадом! Я хотела бы посмотреть на того человека, который на моем месте поступил бы по иному…

Я оторвалась от созерцания того, что происходило внизу, открыла глаза, подняла руку с пистолетом и сняла оружие с предохранителя.

Только тут я обратила внимание на то, что рядом со мной кое-что происходит. Запертая мной дверь раскрылась, выбитая сильным ударом. Валерка рванулся ко мне с порога и замер, увидев в моих руках пистолет.

— Стой! — я направила пистолет в его сторону.

Он и не думал двигаться.

Мои руки дрожали, пистолет прыгал, но с трех метров не промахнулся бы и ребенок. Палец готов был нажать на спуск, но тут я перевела взгляд на лицо Валеры, и мои руки сами медленно опустили оружие. Он смотрел на меня пристально, но в его блестящих синих глазах не было страха, а только доверие и нежность. И твердый комок застрял в горле, не позволяя вздохнуть. Я не могла выстрелить, глядя в эти глаза…

— А теперь кругом и прочь отсюда! — скомандовала я.

— Катюша, девочка моя, успокойся… — начал он. — Не бойся ничего…

— Кому говорю — кругом!! Назад в комнату!!! — заорала я.

Он послушно повернулся и сделал несколько шагов. Я повернула пистолет дулом к себе и взглянула внутрь крошечного, но смертоносного отверстия. Сколько у меня было смертей? Три? Нет, три с половиной, если прибавить смерть спаниэля. Или даже четыре с половиной, если считать вторую смерть Мариэлы тоже моей… И ни одна из них не была страшнее того, что я чувствовала сейчас живая… Я приблизила пистолет к своему подбородку…

Уже из комнаты Валера оглянулся, и лицо его исказилось:

— Катюша, не смей этого делать!..

— Отчего же? — усмехнулась я.

Валера развернулся и двинулся ко мне.

— Не смей, ты не имеешь права это делать!.. — выкрикнул он, внезапно побледнев.

На какую-то секунду я вслушалась в то, что происходило в комнате внизу, и тягучие, прерывистые волны боли подтвердили мне, что брат еще жив…

Юра был еще жив…

Валерка бросился ко мне стремительно, но не зря же я поднаторела в своем жестоком ремесле… Мои руки сами вскинули пистолет.

Юра там, внизу, и он еще жив…

Выстрел.

Валерка всего лишь вздрогнул на бегу…

Выстрел.

Валера споткнулся, остановился, и его повело в сторону…

Выстрел.

Падая на колени, он прижал руки к груди…

Выстрел.

И черные тугие локоны рассыпались по серым матовым плиткам пола…

Выстрел.

Его тело слабо дернулось, принимая пятую пулю…

Выстрел.

Валера повернул голову, и синие глаза, подернутые предсмертной мукой, остановились на мне. Он слабо пошевелил окровавленной рукой и что-то попытался прошептать.

«Второй такой женщины нет во всей спирали миров…» — прошелестел едва слышно умирающий горький ветер Валерия.

Выстрел.

«… Я люблю тебя… Я едва не опоздал сказать тебе об этом. В случаях с тобой времени постоянно бывает в обрез…»

Бросившись рядом с ним на колени, я приподняла его голову, но небесная синь в его глазах уже стала мутнеть. И как я ни старалась вобрать в себя его ветер, вокруг было полное, совершенное и абсолютное безветрие…

Он был мертв.

Я сидела, уставившись на его окаменевшее лицо.

Он был мертв. А я?

Яркие живые синие глаза, легкая усмешка и легко хмурящиеся темные брови. Этого больше не будет никогда…

Он был мертв. И я тоже была мертва.

И время остановилось.

Маленькая прихожая гардеробной вдруг наполнилась людьми…

Какие-то взбудораженные, незнакомые, страшные и недобрые лица. Я не узнавала ни одного человека… Голоса, разом зазвучавшие вокруг, тоже были мне незнакомы…

— Неужели это сделала она, Олег? — какой-то черноволосый молодой мужчина присел рядом со мной.

— Да, иерарх, это сделала она… — отозвался сзади низкий и хриплый голос.

— Что происходит, я не понимаю… Они были настолько близки… черноволосый мужчина сокрушенно покачал головой и посмотрел на меня. Катя, я ничего не понимаю.

— Я уже сказал, тебе ничего не нужно понимать, Тарон… — худой и высокий обладатель хриплого голоса отобрал у меня пистолет и попытался поднять меня на ноги.

— Обыщите, нет ли при ней еще оружия… — распорядился черноволосый. — А то кто знает, что ей взбредет в голову. Разнесет тут все…

— Пистолет разряжен, — хрипло буркнул высокий.

— Еще бы, в трупе семь пуль, одна к одной… Последняя прямо в сердце.

— Какая разница, последняя или первая! — запальчиво отозвался высокий, крепко держа меня. — Меня больше интересует, что с ней?!

Черноволосый положил руки мне на плечи, и долго смотрел мне в глаза.

— Все очень просто. Она заблокировалась намертво. Как когда-то Валерий. Только он входил в это постепенно, а она сразу. Я не уверен, что она видит и слышит что-нибудь, и уж точно не узнает нас… Все, Олег, это полный и добровольный уход…

Я повернулась и пошла прочь.

Коридор, освещенный множеством неизвестно откуда взявшихся светильников.

Чужие люди.

Юноша в сером комбинезоне, темноглазый и русоволосый, пытающийся тормошить меня.

Открытая дверь в комнату.

Неприбранная постель, шелковое белье и слабо горящий ночник на столике. Я заползла на постель, пачкая шелк измазанными в крови руками. Одна подушка так и нетронута, вторая примята, и простыня около нее скомкана. Спавший здесь человек совсем недавно встал и ушел…

Я передвинулась на постели и уткнулась лицом в смятый шелк. Постель уже остыла, но подушка еще хранила легкий запах теплого тропического моря и ветра… Этот запах был мне знаком, это было единственное, что осталось мне знакомым из множества чужих людей и предметов. Я не могла вспомнить, чей это запах, кому принадлежала комната и постель, но продолжало держаться ощущение, что я знала этот теплый нежный ветер…

Запах таял, оставляя после себя лишь смутные оттенки… Таяли зудящие надо мной звуки и голоса тех незнакомых людей, чьи бесцеремонные руки пытались поднять меня с мягкого шелка… Свернувшись в комочек и обняв подушку, я таяла вместе с ускользающим от меня миром, сливаясь с вытекающим изнутри вакуумом…

Глава 13

Звук был назойливым. Когда он появился, я сразу же захотела, чтобы он немедленно прекратился. Он затих, и я с ужасом поняла, что через несколько секунд он возобновится. И точно, гул, смешанный с потрескиванием снова ударил по ушам.

Я перевернулась на бок и потянула на голову одеяло. Звук чуть поутих, но не прекращался совершенно, а мучал и мучал меня, изрезка прерываясь на несколько секунд. Тогда я повернулась на спину и открыла глаза.

Светлый потолок, полосатые стены, окно, задернутое шторами… И распахнутая настежь дверь в коридор. Оттуда и доносился неприятный гул.

Я села на постели, спустила ноги и огляделась. Комната совсем небольшая. Около окна стол и банкетка. На столе компьютер, зачехленный прозрачной пленкой. Небольшие часы на тумбочке мерно тикали, и блестящий маятник вращался вокруг оси то в одну, то в другую сторону.

У противоположной стены — узкий диван с небрежно свернутым одеялом и мохнатой махровой подушкой. Стенной шкаф в углу был не закрыт, и из щелки торчал клочок какой-то материи…

Во всем этом было что-то знакомое.

Даже разбудивший меня противный звук и то был знакомым. Не хватало какой-то детали, чтобы все оформилось в четко определенные понятия.

Встав на ноги, я подошла к шкафу, порылась в нем и вытащила короткие эластичные брюки и широкую просторную мужскую рубашку. Я не могла в точности сказать, почему я выбрала именно это. Но тот длинный бесформенный халат, что лежал брошенный на углу постели, меня не вдохновил.

Я вышла в коридор и попыталась сориентироваться. Это была небольшая, тесноватая квартира, направо по коридору еще одна комната, а дальше входная дверь, прямо — большая полупустая комната, застеленная ковром. Свет в ней не горел, и плотные шторы создавали полумрак, в котором скорее угадывалась, чем просматривалась какая-то большая коробка прямо посередине комнаты.

Я не могла понять, куда я попала, но незнакомое место, тем не менее, не вызывало у меня тревоги, скорее наоборот, я почувствовала, что в безопасности.

Противный звук шел слева. Я свернула туда, и всего-то несколько шагов мне понадобилось, чтобы встать на пороге небольшой, ярко освещенной кухни.

Увидев своими глазами, что меня так раздражало, я невольно улыбнулась. Это была кофемолка.

Вообще, на кухне некуда было плюнуть. На всех столах, столиках, полках, на подоконнике стояли плошки, миски, стаканы, блестящие кастрюльки. Работал духовой шкаф. На краю разделочного стола лежал миксер с насадкой, испачканной чем-то лимонно-желтым.

Тот, кто хозяйничал на кухне, не услышал моего появления. Он стоял спиной ко мне и помешивал что-то в низкой широкой кастрюле. Это был невысокий мужчина в затертых джинсах и черной майке. На спине торчал бантик от повязанного фартука.

Когда внезапно отключилась кофемолка, переработав очередную порцию зерен, я услышала, как мужчина тихонько напевает какой-то мотив. Убавив огонь под кастрюлей, он повернулся к кофемолке, открыл ее, высыпал кофе в уже почти полный короб, закрыл его крышкой и убрал на полку. Взяв в руки кофемолку, он собрался, видимо, убрать и ее, но раздался сигнал таймера духовки, и мужчина, чертыхнувшись, поставил кофемолку, где пришлось, и бросился к духовому шкафу. Он достал из него какую-то миску, отставил ее в сторону и тут же вернулся к кастрюльке на плите. И мне стало понятно, почему посуда и приборы в этой кухне оказались в самых неожиданных местах: точно таким же способом, каким кофемолка оказалась сейчас на самом углу табурета.

Выключив плиту, мужчина хотел присесть к столу, отодвинул табурет, едва успев поймать упавшую кофемолку, с досадой отставил ее в сторону и, наконец, сел.

Он не выглядел усталым. Только немного возбужденным. Энергичным взглядом он обвел кухню, и легкая усмешка промелькнула на его губах. Однако, увидев меня, стоящую в дверях, он внезапно посерьезнел.

— О! С добрым утром! — сказал он, встал, слегка прихрамывая, подошел ко мне и, взяв за руку, подвел к табурету и усадил на него. — У меня здесь маленький беспорядок, но я знаю, ты на меня не рассердишься… Просто я не успел убрать. Через пятнадцать минут все будет в порядке. Сейчас твой завтрак будет готов…

Не прекращая говорить, мужчина засуетился, доставая чистую тарелку, ложку и раскладывая это передо мной. Его слова перестали доходить до меня, едва только я поняла, что давно его знаю, но не могу вспомнить.

Издалека этот человек вполне мог сойти за юношу: он был довольно строен, и движения его были порывисты и энергичны, красивые мускулистые руки двигались легко и проворно. Но лицо выдавало, что он был далеко не молод, его длинные, схваченные в пучок волосы были почти совершенно седыми, сетка глубоких морщин окружала его внимательные темные глаза, которые излучали непритворную печаль и нежность. Горестную складку около губ не могла смягчить даже приятная улыбка, которая возникала на его лице всякий раз, когда он поворачивался лицом ко мне.

Как-то незаметно в тарелке, что возникла передо мной, появилась какая-то каша. Мужчина подвинул к себе второй табурет и сел рядом, не переставая разговаривать со мной и совершенно не ожидая никакого ответа от меня:

— … Честно говоря, я не думал, что он так задержится. Как только он придет, мы наведем полный порядок, и может быть даже куда-нибудь съездим. Тебе, наверное, надоело сидеть взаперти…

Он зачерпнул кашу ложкой и поднес ложку к моим губам.

— Ешь, ешь, не упрямься, — мягко сказал он, после того, как я несколько секунд просидела неподвижно.

Я подняла руку и отвела ложку в сторону.

Он покачал головой и снова поднес ложку к моему рту. Я взяла его правой рукой за запястье, левой вытащила из его руки ложку и бросила ее в тарелку. По сторонам полетели брызги.

— Не хулигань, — проворчал мужчина без всякой злобы.

Хлопнула входная дверь, и в коридоре послышались шаги.

— Наконец-то, — вздохнул мужчина.

У входа в кухню замаячили двое. Обоим лет под сорок. Один в мундире-камуфляжке, второй в узких джинсах и облегающей кожаной куртке.

Офицер был полноват, невысок и смугл. Его лицо, довольно приветливое, выражало решимость и готовность к какому-то разговору. Он остановился на пороге кухни и присвистнул:

— Ух ты! Когда Середа сказал, что ты сегодня занят хозяйством, я не вполне себе представлял, как это выглядит…

— Чем обязан? — нахмурился мой терпеливый опекун и, встав навстречу офицеру, вытер руку о фартук, чтобы поздороваться с ним. А потом повернулся к второму вошедшему, который не спешил проходить в кухню: — Что застрял? Иди, помогай, она есть не хочет… Может, тебя послушает?

— Если бы не Зинченко, я бы давно приехал, но Игорь мастер долгих нудных разговоров, — угрюмо отозвался тот и вошел, снимая на ходу куртку. Это был довольно высокий, худощавый субъект с усталым скуластым лицом и небрежно растрепанными медно-рыжими густыми волосами. Он опустился на табурет рядом со мной, взял ложку из тарелки, машинально попробовал кашу.

— М-м-м, между прочим, Юрка, это просто объедение, — промычал он и повернулся к офицеру: — Игорь, кашки хочешь?

— Благодарю, — поспешно отозвался тот. — Я только что завтракал.

— Спорим, что твоя жена не умеет варить такую кашу, — возразил мой очередной кормилец и, наконец-то, посмотрел на меня. Его усталое лицо мгновенно преобразилось, и в зеленых глазах загорелись нетерпеливые искорки:

— Во-первых, здравствуй, во-вторых, как тебе не стыдно? Юра старался, а ты капризничаешь. Имей совесть, малышка! Если ты не хочешь его обижать, ешь немедленно!

Он поднес ложку к моим губам, и я позволила ему вложить ее мне в рот.

— Она понимает? — негромко спросил офицер.

— Нет, — коротко ответил тот, кого рыжий назвал Юрой.

— Почему ты не хочешь меня слушать? — задумчиво продолжил офицер. — Я тебя уверяю, это лучшая психиатрическая клиника в мире. Если ты боишься, что у тебя не хватит денег…

— Спасибо, Зинченко. Я сказал нет, значит, нет. Никакая психиатрия ей не поможет. Если она и выздоровеет, то только, если будет с нами, отозвался Юра. Он уже начал потихоньку прибирать кухню.

— Я не понимаю тебя, — не унимался Зинченко. — Ты пропадал где-то больше шести лет, даже не сказав мне, что ищешь сестру. Ты не думаешь, что если бы сра зу обратился ко мне, то, возможно, дело и не дошло бы до такого? Ты же все время убеждал меня, что Катя погибла… Я не мог помочь, потому что ничего не знал, и тем не менее, чувствую себя виноватым. Тебе не нужно было отказываться от моей помощи. Тем не менее, ты так до сих пор и скрываешь от меня всю правду о том, что произошло там, где вы шатались столько лет…

— Игорь, кашки хочешь? — холодно и грозно оборвал говорившего рыжий. Воцарилась тишина.

— Извините меня, ребята, — покорно сказал Зинченко и вздохнул.

Я не спеша жевала кашу и пыталась вспомнить, кто они такие. Было очевидно, что эти люди заботятся обо мне, ухаживают, считая тяжело и безнадежно больной.

— Зачем ты пришел, Игорь? Мы, кажется, уже обо всем договорились, заметил Юра.

— Я пришел спросить, когда ты, наконец, подашь заявление в мое ведомство.

— Никогда, — сухо ответил Юра.

— Если бы я просто хотел сделать тебе любезность, как старому другу, то после твоих ласковых слов, я оставил бы всякие мысли о подобной благотворительности. Но я продолжаю настаивать, потому что как подумаю о том, какой профессионал ходит рядом, я не могу успокоиться, пока ты не попадешь ко мне.

— Я много лет ходил рядом, не попадая к тебе, но это не задевало тебя настолько, — возразил Юра.

— Теперь, когда я возглавляю управление, я должен думать о своих кадрах. Тот, кто сегодня командует моим спецназом, годен только гонять новобранцев по плацу. Ты мне нужен, Орешин. Не прикидывайся, ты не сыскарь, каким пытаешься себя выставить. Ты отличный организатор и оперативник… Или ты дал согласие пойти к Анирову? — забеспокоился Зинченко. — Я недавно беседовал с ним. Старый волк, едва став начальником своей тайной канцелярии чудес, превратился в лису. Он признал, что собирается заполучить тебя. Конечно, жалование он тебе сможет предложить выше…

— Нет, Игорь, ты все-таки хочешь кашки! — повысил голос Юра. — Ни к тебе, ни к Анирову я не пойду. И не надо мне расписывать прелести государственной службы. У меня есть агентство, которое позволяет нам сносно жить. У меня есть надежные друзья и исполнителные сотрудники. В сущности, агентство Орешина и так стало почти что подразделением твоего славного ведомства… Причем на общественных началах. Мои ребята доделывают за твоих орлов самую нудную и пыльную работу, кстати, всего лишь за спасибо. И я никогда не отказыввался от абсолютно открытого сотрудничества, ради этого заставляю ребят вести дела чисто, без натяжек и самодеятельности…

— Кхм, — поперхнулся Зинченко и покосился на моего медноволосого кормильца. Тот бросил взгляд на Юру, сделал большие глаза и пожал плечами.

— Олег, опять? — подозрительно спросил Юра. Но так как никто не отозвался, Юра продолжил: — Наконец, у меня есть кое-кто, заботу о ком я не собираюсь ни на кого перекладывать. И не хочу я слышать ни о каких клиниках и детских домах. Мы с Олегом прекрасно справляемся вдвоем. Малыш вырастает, и скоро все станет куда проще…

— Малыш-то вырастает, — отозвался Зинченко. — А Катя? Я же не потому говорю о клинике, что хочу освободить твое время для службы. Я только знаю, что если не лечить ее, вряд ли что-то изменится…

Юра открыл шкафчик, схватил тарелку, ложку, одним движением наполнил тарелку кашей и сунул все это в руки офицеру.

— Ешь, и чтобы я тебя больше не слышал!

Из глубины квартиры раздались странные звуки, Юра отложил то, что взял было в руки, и поспешил из кухни. До той секунды, когда звуки прекратились, я так и не успела разобраться, что же это было такое.

Зинченко, постояв немного с тарелкой, подошел к столу, расчистил место и сел напротив меня. Осторожно попробовав кашу, он решительно принялся за еду.

— И что вы беситесь, я не понимаю, — недовольно заметил он. — Можно подумать, что я предлагаю вам что-то недостойное. Олег, ну ты то хоть понимаешь, что я ему дело предлагаю?

— Есть у него дело, и не одно. Их у него по горло. И у меня тоже. — отрезал Олег, всовывая мне в рот очередную ложку.

— Вы, конечно, не миллиардеры, но и далеко не нищие. Клиника — это же не способ избавиться от забот, это способ помочь…

— Никуда Юрка ее от себя не отпустит.

— Ну хорошо. Но зачем жить в этой… конуре? Почему не купить нормальную квартиру, не нанять, наконец, опытную, внимательную сиделку?

— Игорь, тебе добавить кашки? — ласково осведомился Олег.

— Спасибо, каша, действительно, вкусная… Но с меня хватит. И не зверей, Середа, я ничего предосудительного не спросил.

— Живем мы здесь потому, что Катю должна окружать знакомая обстановка, и ее не должны касаться чужие руки…

— Но мне показалось, что он ничего не замечает. Ей все равно…

— А нам не все равно! — в голосе Олега появились металлические нотки.

— Ладно, наверное, ты прав, тем более, что я об этом деле не знаю ничего, кроме тех дурацких сказок… — Зинченко доел свою порцию и во все глаза уставился на меня. — Я не специалист, но за столько месяцев я не вижу изменений…

— Изменения есть. Ты просто не видел, что было раньше. Это был труп, у которого почему-то билось сердце, — тихо сказал Олег, продолжая меня кормить.

— Она просто лежала, и все рефлексы отсутствовали. Организм работал, как обычно, за исключением нервной системы… После родов проснулось подсознание. Она ничего не понимала, не узнавала, но элементарнейшие рефлексы заработали… Немного погодя появились действия посложнее. Ясно, что сознание отключено, но какая-то простейшая мотивация уже присутствует… Иногда она встает и идет куда-то. Иногда вдруг одевает на себя что-то, чего мы ей не предлагали… Бывает, сама приходит на кухню и берет еду… Это все уже дает какую-то надежду, что мы ее отогреем.

— Да, Олег, не мне вас учить, это точно, — заметил Зинченко. — Ну, ладно. Спасибо за кашу, мне пора на службу. Приставать к Орешину со своими предложениями я пока погожу, но мне не хотелось бы терять надежду.

Зинченко встал, и Олег тоже поднялся со своего места. Они стояли молча несколько секунд.

— Что? — холодно осведомился Олег.

— А то, парень. Пять с лишним лет у нас не было претензий к Максиму Озерову. Вы вернулись в агентство, и не прошло и года, а все уже начинается сначала. Предупреждение получали?

— Получали, — отозвался Олег уже не так агрессивно.

— Штраф за повторное нарушение платили?

— Платили, — вздохнул Олег.

— Так вот. О сегодняшнем происшествии я забуду, потому что вы оба меня сегодня крайне расстрогали. Но тебе я говорю без шуток: еще один прокол с твоей стороны, и я приостановлю лицензию твоего друга. И чтобы тогда не было никаких обид. Идет?

Олег протянул ему руку:

— Еще как идет. Спасибо, Игорь.

— Ну до встречи. Скажешь Орешину, чтобы заехал в оперативный отдел подписать совместный протокол. Можешь меня не провожать, выход найду…

Игорь Зинченко удалился. Олег посмотрел ему вслед, потом снова сел рядом со мной и взялся за ложку.

— Вот так, Катюша, опять я набедокурил… — вздохнул он. — Хорошо еще, что Зинченко сегодня добрый, а то… Но мы ничего не скажем Юрке, чтобы его не расстраивать. Пусть это будет наш маленький секрет. Когда Юра уедет по делам, я тебе все подробно расскажу. Рейд получился на славу, и если бы я не сделал то, что так не понравилось подполковнику Зинченко, пришлось бы куда сложнее… Но и его можно понять, он ведь за всех отвечает, даже за нас в какой-то степени…

В кухне появился Юрий, и Олег замолчал.

— Ну что, ушел этот трепач? — Юра сел напротив и подпер щеку кулаком.

— Ушел. Но он еще не раз пристанет со своими предложениями.

— Его гложет нездоровое любопытство. Надеюсь, ты ему ничего не рассказал, кроме того, о чем мы с тобой условились?

— Ничего, — буркнул Олег.

— Олег, смотри мне в глаза! — повысил голос Юра.

— Ничего!! — рявкнул Олег. — Хотя я думаю, что не случилось бы ничего страшного, если бы Зинченко узнал правду.

— Если он даже и сможет это переварить, в чем я сомневаюсь, я уверен, что он не оставит нас в покое… Спецслужбы всех мастей обязаны верить в подобные вещи, и нас с тобой непременно возьмут в оборот.

— В первый раз, что ли? — усмехнулся Олег.

— «Что ли, что ли»! — передразнил его Юра. — А с ними что будет, ты подумал? Клиника, детский дом… И что с нами будет без них?

Олег скормил мне последнюю ложку и убрал тарелку со стола.

Они замолчали. Потом вместе принялись за уборку. Я сидела на прежнем месте, они ходили за моей спиной, изредка задевая меня, переносили туда-сюда предметы, звенели ложками, хлопали дверцами шкафчиков и молчали.

Мне почему-то хотелось, чтобы они снова принялись разговаривать со мной, или хотя бы друг с другом. Мне хотелось слышать их голоса, но они молчали.

Наконец, все было убрано, и Олег взял меня под руку и поднял с табурета.

— Пойдем, приведем тебя в порядок.

Он привел меня в ту комнату, в которой я проснулась, усадил на диван, взял расческу со столика, расплел мне косу и стал осторожно расчесывать. Юра тоже пришел, сел на банкетку у стола и смотрел на нас, задумчиво хмурясь.

— Олежка, ты очень устал? — споросил он.

— Это смотря что ты хочешь… После ночного рейда я предпочел бы не ввязываться в заморочки, голова плохо соображает, — отозвался Олег.

— Мне нужно к Зинченко…

— Полагаю, Зинченко потерпит без твоей подписи. Ты тоже здесь ночью не чаи гонял. Мы оба заслужили отдых.

— Думаешь? Вообще-то я хотел, чтобы мы выехали куда-нибудь за город. От постоянного сидения в четырех стенах и здоровый заболеет. Кате нужно немного сменить обстановку, и малыш тоже будет доволен…

— На такое мероприятие я решусь только вместе с тобой. Если я вывезу их один, они быстро разбегутся в разные стороны, — засмеялся Олег, и расческа в его руках резко дернула запутавшуюся прядь.

— Больно! — вскрикнула я.

В воздухе повисло тяжелое напряженное молчание. Через секунду Юра слетел со своего места и, опустившись на пол передо мной, вцепился в мои руки:

— Девочка моя, скажи еще что-нибудь!

В его глазах были мольба и нетерпение. Я застыла, потому что внутри меня снова поднялась лавина чувств, которой я не могла найти верного определения. Я готова была броситься на шею этому мужчине по имени Юрий, но я никак не могла осознать, кто он.

— Катюшка, милая моя, девочка моя, скажи, что ты меня слышишь! — взмолился он.

— Перестань, Юрка, пожалей ты себя, — произнес Олег. — Не настаивай, все произойдет само собой.

— Катя, поговори со мной! — не отставал Юра.

— Прекрати, я тебе сказал!! — закричал Олег. — Не будь ослом, Юрка!!

Я вскочила с дивана и повернулась к Олегу. Вихрь эмоций продолжал нарастать, и я почувствовала, что уже почти все поняла… И обида за брата захлестнула меня:

— Не смей на него орать! — четко произнесла я, и Олег в смятении широко раскрыл глаза. — Не смей орать на Юру!! Ты не смеешь повышать на него голос!

Руки стоящего позади брата обняли меня, и я ощутила его теплое прерывистое дыхание на своем затылке. Олег переводил глаза с меня на него, улыбка заиграла прежде на его губах, а затем и глаза стали совершенно счастливыми. Он шагнул к нам и, обхватив нас обоих своими длинными сильными руками, крепко сжал в объятиях. У меня чуть кости не хрустнули.

— Да ну вас, ребята, больно же… — произнесла я.

Они сразу же отскочили. Я смотрела на их счастливые, возбужденные лица, и вдруг ужаснулась: как невероятно они изменились за такое короткое время…

Они оба заметили перемену в моем лице и перепугались:

— Что с тобой, девочка?! — прошептал Юра.

— Это что с вами, ребята? Почему вы такие?

Они переглянулись.

— Какие «такие»? — уточнил Олег.

— Ребята, почему вы такие… старые? Юра… Юрка, ты же седой… И где же твой костыль?..

— Мы… Я… Прошло время, мы изменились… — проговорил Юра.

И я поняла, что моя болезнь, видимо, затянулась. Эти длинные распущенные волосы, такие и за пару лет не отрастишь…

— Ребята, сколько лет прошло?

— С какого момента? — осторожно уточнил Олег.

— Как с какого? — и тут я поняла, что не помню, когда я в последний раз виделась с ними.

Я повернулась и вышла в коридор. Квартира почти не изменилась с того дня, как я покинула ее, сбежав в Рай… Ну, конечно, я вспомнила. Рай. Огромная пирамида, населенная жуткими обитателями. И безжалостный сумасшедший субъект, заправляющий всем в этом малоприятном месте…

Я бросилась назад в свою комнату и подскочила к брату. Юра — боже мой, как же сильно он изменился — с готовностью протянул ко мне руки, и я прижалась к нему:

— Ты простил меня, Юрочка?

— С ума сошла! За что мне тебя прощать?! — возмутился он.

— За то, что я была такой дурой! Я и сама чуть не погибла, и вас подставила. Как хорошо, что вы все-таки с ним справились!

— С кем? — руки брата, гладившие мои плечи, дрожали.

— С этим придурком, как его… с Валерием Извековым… Вы все-таки успели!

Олег издал какой-то сдавленный стон и в панике схватился за голову.

— Олежка, спокойно, — одернул его Юра, не выпуская меня из объятий.

Из коридора донесся странный звук, который я совсем недавно слышала, словно кто-то сдавленно смеялся или хныкал. Я оглянулась. На пороге комнаты стоял крошечный ребенок, толстенький, щекастый, на коротких косолапых ножках. На нем была голубая пижама с утенком на груди, а в руках он держал пластмассового медведя, у которого не было одной лапы.

— Кто это? — удивилась я. — Откуда он здесь?

Мужчины молчали. Малыш скривился и громко захныкал. Смешно переваливаясь с ноги на ногу, он сделал несколько шагов, покачнулся и шлепнулся на пол. Рев разразился с удвоенной силой. Олег, опомнившись, поднял ребенка и тихо заговорил:

— Перестань, ну как тебе не стыдно!.. Зачем ты сам вылез из кроватки? И нечего реветь, ты же мужчина!..

— Ребята, кто это?

— Это Лерка, — ответил Юра. — Это твой сын, Катя.

— Что-о-о? Вы что, спятили? — я вырвалась из рук брата и повернулась к малышу. Ребенок, переставший плакать, смотрел на меня немного обиженно, но совсем не враждебно. У него были лохматые жидкие черные кудряшки и огромные яркосиние глаза. Олег держал его так, будто он всю жизнь только и занимался тем, что нянчил детей.

— Кончайте меня разыгрывать! — рассердилась я. — В конце концов мне совершенно безразлично, чей это ребенок и почему он здесь!

Я выскочила в коридор и прошла в гостиную. Щелкнув выключателем, я тут же почувствовала желание немедленно выбежать обратно, швырнуть в гостиную бомбу и плотно закрыть дверь.

Посередине гостиной стояла огромная картонная коробка, доверху наполненная детскими игрушками и различными деталями от них. Разнообразные игрушки валялись везде и всюду на полу и на диване. Но не это испугало и возмутило меня.

У окна стоял худой ушастый мужчина и широко улыбался. Его «смятое» улыбкой лицо выражало искренюю радость.

— Что тебе надо, Примар? — мои голосовые связки сработали сами по себе.

— Пришел попрощаться. На этот раз ты оправдала все мои надежды, и я оставляю тебя наедине с той жизнью, которую ты себе выбрала, — объявил он и повел рукой вокруг себя.

Я молчала. В голове все встало на свои места, едва только я увидела его и произнесла его имя вслух.

— Ты доволен, Примар? Ты сделал меня несчастной, и ты теперь доволен?

— Если тебе нравится чувствовать себя несчастной, я не из тех, кто будет тебя разочаровывать. Хотя, если здраво поразмыслить, тебе не в чем меня упрекнуть. Я обещал жизнь твоему брату, и ты не можешь отрицать, что я сдержал слово.

Внезапно я поняла, что это справедливо.

— Ты, я вижу, перепугала друзей своей амнезией. Они теперь не знают, как тебе объяснить, от кого у тебя сын, и почему ты этого не помнишь… Тебе лучше пойти и успокоить их. А мне пора к своим делам… — Примар прошел мимо меня в коридор.

Я только успела удивиться, как он сюда попал, и почему этого никто не услышал, а Примар уже открывал входную дверь.

— Примар!

Он обернулся.

— Ты и вправду оставляешь меня в покое?

— Да. Если честно, мне было невероятно интересно. Но когда случилась эта последняя история, я почувствовал дискомфорт и разочарование…

— Ты же сказал, что я оправдала твои надежды.

— Конечно. Зрелище было отменным. Но когда ты превратилась в неразумное животное, я понял, что такого конца я не хочу. Я попытался исправить ситуацию, но даже мне не удалось снять с тебя блоки. Только ты сама, своей волей вышла из того транса, в который сама себя вогнала. И теперь я оставляю тебя, действительно, с чувством законченного дела…

— Примар, а что стало с Валерием?

— Как, ты не помнишь? — удивился Примар.

— Что стало с ним после смерти?

Примар улыбнулся:

— Я же сказал, что прекращаю экспериментировать над тобой.

— Я не про себя, я про Валерия.

— А я про тебя. Больше я тебе ничего не скажу. Чем бы еще мне ни захотелось развлечься, это не будет касаться тебя. Я нашел себе другой объект. Ты можешь быть совершенно спокойна, нежданные гости из прошлого тебя не потревожат.

Он открыл дверь и шагнул на площадку.

— Спасибо, Примар.

— За что? — улыбнулся он.

— За брата.

Примар пожал плечами и закрыл за собой дверь.

Я вернулась к ребятам. Они сидели на диване, потрясенные и притихшие. Ребенок перед ними на полу вдохновенно возился со своим медведем. Кажется, он отламывал у него очередную лапу. Я подошла и присела рядом.

— Какой ты большой, Лерка… — произнесла я.

— Ему недавно исполнился год, — заметил Юра.

Малыш посмотрел на меня снизу вверх, и его глаза были очень яркими, очень синими и очень серьезными. Он уже сейчас был очень похож на своего отца. На моего Валерия.

— Вы что, одни управлялись и с ним, и со мной? — я посмотрела на ребят.

— Ну да, — буркнул Олег. — А что тут особенного?…

— И с агентством?

— Ну это-то было попроще! — напряженно рассмеялся Юра.

— А что с ребятами?

— С кем?

— С Тароном, Бертаном?

Юрка и Олег переглянулись с облегчением:

— Ну наконец-то! Мы уже боялись, что дело серьезнее… В Первом мире все в полном порядке, но разговоры о той зловещей реальности в нашем кругу непопулярны, — Юра встал и решительно сказал: — Вы беседуйте, сколько захотите, а мне надо ребенка кормить. Потом я возьму его с собой, съезжу к Зинченко, а после, если вы будете в состоянии, мы все-таки выберемся из города, потому что у нас есть повод для небольшого семейного торжества.

Он забрал мальчика и вышел, прикрыв дверь.

Олег молча смотрел на меня. Он ждал от меня чего-то. Он боялся меня. Я попробовала понять, что с ним происходит, но лишь покалывающие искры пробежали сквозь меня, как только я решилась пошарить у него внутри.

— Вы позволите мне снова работать с вами? — спросила я.

— Все будет, как скажет Юрка, — пожал плечами Олег. — Я уверен, что все будет так, как ты захочешь. Юра настолько был потрясен тем, что ты сделала, что теперь он ни в чем не сможет тебе отказать…

— Зачем ты рассказал ему о клятве Примара? — ужаснулась я.

— А я и не говорил. Примар сам навестил его и все выложил, — Олег поморщился от неприятных воспоминаний.

— Мне надоели слова. Мы с тобой ни о чем не будем говорить, ладно?

— Хорошо.

— Мы будем жить так, словно этих долгих лет не было.

— Хорошо.

— Мы не будем обсуждать тех, кого с нами больше нет.

— Да, Катя.

— И ты не будешь мешать мне быть такой, какой я хочу быть.

Олег устало кивнул. Потом, словно спохватившись, уточнил:

— А малыш?

— А что малыш?

— Когда мы пришли сюда из Первого мира, нужно было оформить документы… И мы не придумали ничего лучшего, как записать меня его отцом.

Я расхохоталась. Совершенно обессиленная от смеха, я прислонилась к поспешно подскочившему ко мне Олегу и едва перевела дыхание.

— Боже, какая нелепость!..

— Ничего нелепого не вижу, — нахмурился Олег.

— Я не имела в виду твой поступок. Это очень благородно…

— Причем тут благородство! — вскипел Олег. — Это же теперь наш малыш! Мой и твой!

— А пока я была в коме, наш с тобой брак вы случайно не зарегистрировали?! А то, может быть, у нас семейная сцена, а я и не подозреваю?! — разозлилась я.

— О чем ты вообще?! — Олег обиделся, это было видно.

И мне вдруг стало очень стыдно.

— Прости меня, Олег!

— Ты назвала меня по имени, и за это я все тебе прощаю, — улыбаясь, сказал Олег.

— Ты мой друг, Олег, самый лучший, самый преданный, я всегда это знала, даже если мне иногда хотелось этим пренебречь… Прости меня, я слишком часто пользовалась твоей добротой…

— Я сейчас заплачу, — серьезно сказал Олег. Он подошел вплотную, хотел что-то сделать, но его лицо стало вдруг растерянным. Он осторожно обнял меня и так же осторожно спросил: — Ты все вспомнила? О себе и Извекове?

— Для того, что было между мной и Валерием, у меня нет точного определения…

Я хотела сказать ему, что он никогда мне не заменит Валеру, что между мною и Валеркой не было любви в том понимании, какое обычно вкладывается людьми в это слово. Это было что-то совершенно особое, неземное, нечеловеческое. Да, мы с Валерием были близки, и от этой связи родился ребенок. И все же, кто-то куда более сильный, чем Примар, скрутил наши души в крепкий жгут, и только эти витки позволили нам с ним жить последние несколько лет. А я предала его ради своих совершенно земных чувств и отношений, и никогда ни с кем не хотела бы это обсуждать.

Но и Олега никто никогда мне не заменит. Я ни за что не хотела бы его потерять, ни сейчас, ни завтра, ни через год. Та часть меня, которая не умерла вместе с Валерием, тянулась к Олегу, к такому, каким он был тогда, давно, и к такому, каким он стал сейчас.

Я не смогла произнести вслух эти слова. Но мои мысли неотвязно сопровождало ласковое шуршание и электрические разряды, с которыми Олег настойчиво лез мне в душу, словно убеждаясь в том, что при воспоминаниях о Валерие я не пытаюсь снова уйти в себя.

— Я все понял, — произнес Олег, не отпуская меня. — Я понял, о чем мне стоит молчать, а о чем говорить. Если я вдруг забудусь, врежь мне хорошенько. И пусть я нахал и идиот, но мне кажется, что мне есть, на что надеяться.

На какую-то секунду меня зазнобило, как от сквозняка. Но теплые руки Олега не дали несуществующему ветру причинить мне вреда. Я закрыла глаза, и холодный вихрь, почему-то больно ударившийся о мои плечи, пропал. Олег осторожно поцеловал меня и прошептал:

— Мы будем жить так, как у нас получится, Катя. Мы с Юркой слишком долго ждали тебя. И теперь все будет хорошо. Ты со мной, и у нас есть сын. Ты согласна на это, малышка?

Той женщине, что вынырнула сегодня из вакуума небытия, ничего другого не оставалось. И вскользь подумав о том, что может быть, я делаю ошибку, я усмехнулась:

— При одном условии, Олег!

— ???…

— Никогда не называй меня малышкой!!!

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Реклама на сайте