«Демоны на Радужном Мосту»

Джек Чалкер Демоны на Радужном Мосту (Кинтарский марафон-1)

Посвящается Клиффу Саймаку, подарившему мне эту идею, но не успевшему увидеть, что я с ней сделал.

ОТ АВТОРА

Взявшись за «Демонов», я столкнулся с проблемой передачи невербального общения. В этой книге уйма персонажей, многие из которых частично или полностью общаются друг с другом мысленно. Если добавить к этому еще и мысленные монологи, можете себе представить, насколько неудобочитаемой могла оказаться книга.

Покойный Джордж О. Смит, столкнувшись с той же проблемой, решил, что самым простым будет использование графического способа, чтобы читатель мог сразу понять, какие слова произнесены вслух, а какие телепатически. Я часто удивляюсь, почему никто не перенял эту практику, но для меня она оказалась очень полезной как здесь, так и в последующих книгах «Кинтарского Марафона». Таким образом, в этой книге выделенный курсивом текст, перед которым стоит тире (т е. – Берегись!), обозначает телепатический диалог, традиционный диалог без курсива (– Берегись!) – вербальное общение, а выделенный курсивом текст без тире – мысленный монолог. Поначалу это может показаться непривычным, но, думаю, очень скоро вы убедитесь, что разобраться во всем этом проще простого.

Джек Л. Чалкер

ДВА ДЕМОНА В ЯНТАРЕ

Корабль, плывший по звездному морю, спускался с небес в расстилавшийся под ним сине-зеленый рай – как обычно, выглядывая в нем змея.

В красочных терминах Сектора Картографии этот мир с его солнечной системой располагался в области, именуемой на общем диалекте межзвездной торговли Радужным Мостом. Слова были выбраны произвольно, и никто даже не думал, что их случайное сочетание станет пророческим.

Девять дней маленький, в форме арбалета, корабль-разведчик отдыхал на орбите, пока его спутники, точно рой деловитых насекомых, кружили над поверхностью, снимая и занося на карты каждый квадратный миллиметр. Спутники были посланы сначала в атмосферу, чтобы взять пробы воздуха и проанализировать их, потом на землю и в глубины огромных морей. Все сведения стекались на корабль-носитель, где компьютеры компилировали, проверяли, сортировали, перепроверяли и обрабатывали лавину полученной информации.

Вообще-то, процесс вполне можно было автоматизировать полностью, но мудрые существа давно поняли, что запрограммировать его на все случаи жизни все равно не удастся, и этот корабль, наделенный искусственным интеллектом и необъятными вычислительными способностями, никогда не будет иметь ни чувства прекрасного, ни способности профессионального торговца отделять справедливость от коммерческой выгоды. Корабль мог бы делать все самостоятельно, однако всегда запрашивал мнение представителя другой породы.

Живые анализаторы, сопровождавшие быстрые корабли-разведчики к белым пятнам на звездных картах, могли быть покрыты перьями или чешуей, иметь пальцы или щупальца, появляться на свет из яиц или коконов; быть мужского или женского пола, или вообще бесполыми, или нескольких полов сразу; хотя обычно они дышали кислородом, вполне могло случиться и так, что для дыхания им были необходимы вода, метан или какое-либо другое вещество. Но несмотря ни на что, все они были одной породы – породы разведчиков, и объединял их не внешний вид, раса или право рождения, а одинаковый склад ума.

Все разведчики были безумцами, это давно уже не подвергалось сомнению. Споры шли лишь о том, сводила ли их с ума работа или же они были безумны с самого начала. В прошлом представители этой породы встречались среди всех, даже самых далеких друг от друга рас. Это были первопроходцы, исследователи неизведанного, в одиночку пускавшиеся в путешествия к белым пятнам на картах, все сведения о которых ограничивались их координатами. Но бытовало мнение, что когда-нибудь порода разведчиков все же исчезнет – уже сейчас они рождались лишь в нескольких расах. Каждый раз, когда где-нибудь вдруг обнаруживалось новое белое пятно, туда тотчас же отправлялся разведчик.

Этого звали Саймак. Он был двуногим и принадлежал к основному Классу II – с двумя руками, двумя ногами и крепким телом. Кожа у него была бугорчатая, цвета стоячей сточной воды, и такая толстая, что пробить ее было под силу не каждой пуле, а треугольная голова болталась так, что казалось, будто она держится на пружине, а не на крепкой сегментированной шее. До наступления эпохи синтетики его предки питались гигантскими насекомыми, пробивая в их панцирях дыры и высасывая жизненные соки. Он называл себя и свою расу «зимантами», что, разумеется, переводилось как «люди», как и большинство названий, которыми изначально именовали себя различные разумные формы жизни. Названия планет и рас перешли в межзвездный язык из местных. В противном случае образовалось бы несколько сотен видов «людей», которые считали бы всех, кроме своих сородичей, «не-людьми», и почти все из них называли бы свои родные миры «Землями».

Треугольная голова дергалась и моталась, точно чертик из табакерки на ветру, следя за столбцами данных, бегущими по экранам. До сих пор все выглядело хорошо. Даже слишком хорошо. Миры с хорошо сбалансированной кислородно-азотной атмосферой, отклоняющейся от оптимального сочетания всего на каких-то полпроцента, да еще и с подходящим водным балансом, в зоне углеродной жизни встречались нечасто. Обычно вновь найденную планету еще долго приходилось доводить до ума, да и это было возможно лишь в тех редких случаях, когда она уже не оказывалась занята какой-либо формой высокоорганизованной жизни, зовущей ее домом.

Но здесь, похоже, был как раз такой редкий случай. На планете имелись безбрежные леса и пышные джунгли, равно как и высокие горные цепи, и хотя несколько избыточная вулканическая активность не давала планете дотянуть до абсолютного совершенства, исследования пока что не обнаружили никаких признаков наличия туземной расы разумных существ. Да, определенная основа здесь уже была – существа, занимавшие экологическую нишу насекомых, довольно высокоразвитые травоядные и (куда же без них?) плотоядные, охотящиеся на них и ограничивающие численность их стад, а также океанская живность, – но ничто не говорило о том, что местной эволюции когда-либо удавалось достигнуть более высокой ступени.

Разумеется, как отлично знал Саймак, никогда нельзя было быть уверенным на сто процентов, даже пронаблюдав за планетой целый месяц. Проявления разума иногда принимали самые причудливые формы, далеко не всегда вписываясь в привычные рамки. Не единожды он, как и многие другие разведчики, оценивал мир как «пригодный к эксплуатации», после чего Первая Команда, высадившись на планету, встречалась с неприятным сюрпризом.

Пока что задачей Саймака было проверять очевидное. Сооружения, признаки изменения окружающей среды, знаки, по которым можно определить, какие виды преобладают в экологической системе планеты, и прочее в том же духе. Если на этой планете и существовала разумная жизнь, она не была обычной.

– Выявлена аномалия, – доложил бортовой компьютер. – После ее обнаружения было сделано несколько проверочных рейсов; как только она была локализована, я послал туда робота с камерой самого высокого разрешения. Аномалия находится на восточном побережье меньшего континента в северном полушарии. Это определенно сооружение искусственного происхождения.

– Всего одно? – уточнил зимант.

– Да. Одно сооружение на всю планету.

Это было плохо. Куда хуже, чем уйма вопящих туземцев, поскольку даже с примитивным населением чаще всего еще можно что-то сделать, но единственное сооружение почти наверняка означает, что это место уже нашел кто-то другой.

– Идентификация?

– Не установлена. Сооружение не принадлежит ни к одному типу, известному в Бирже, Миколе или Мицлаплане. Собственно, я не сообщил о нем немедленно именно потому, что его параметры вызвали сбои в работе моих систем.

– Выведи на экраны самые приличные из снимков, – велел разведчик.

Экраны замигали, и на них появились различные изображения в трех измерениях. Саймак сразу же понял, что вызвало у корабля замешательство – картинки на экранах не походили ни на что, виденное им раньше. По правде говоря, пять изображений, выбранных для него компьютером, не походили даже друг на друга.

– Это не пять отдельных сооружений? Это все изображения одного и того же объекта?

– Один объект, одинаковые координаты. Видишь, почему я заподозрил сбой? Я проверил сооружение на все известные типы экранирования, но так ничего и не нашел. Насколько я могу определить, снимки не искажены каким-либо фильтром или экраном. По крайней мере, материал и основные размеры соответствуют действительности.

На первом снимке было запечатлено строение, больше всего напоминавшее гигантский кристалл кварца янтарного цвета и примерно сорока метров в высоту. Грани были видны очень хорошо, вершина заканчивалась острым скругленным конусом. Сооружение на втором снимке по цвету ничем не отличалось от первого, но здесь стены казались вогнутыми. Третий кадр тоже походил на первый, но гладкие грани снова неуловимо изменились, точно проклятая штуковина каким-то образом повернулась вокруг оси. На четвертом снимке вместо острого конуса зияла впадина, доходившая, судя по всему, примерно до середины высоты сооружения. Пятый же был самым странным, поскольку на нем сооружение казалось разбитым на отдельные грани, причем каждая была чуть отвернута от других.

– Но какое-то искажение все же есть, – заметил зимант. – Или эта штука живая и ворочается. Состав?

– Ни один анализ не дал четких результатов, – сообщил компьютер. – Могу сказать лишь, что это вещество твердое, непрозрачное, обладающее, по-видимому, некоторыми свойствами стекла или стеклопластика, и что, природное оно или искусственное, больше оно, судя по всему, нигде на планете не встречается. Есть признаки того, что внутри сооружения находится маломощный источник энергии, но за исключением этого – почти ничего. Оно не реагирует ни на какие дистанционные аналитические приборы. Судя по тому, что оно не подает никаких сигналов, это не маяк, а если это потерпевший крушение летательный аппарат неизвестной нам цивилизации, то он не испускает ничего, что можно было бы классифицировать как сигнал бедствия – хотя мне в любом случае кажется немыслимым, чтобы подобное сооружение могло прилететь или быть привезено сюда каким-либо транспортным средством.

– Признаки жизни?

– Я не получил никаких данных, которые не согласовывались бы с естественными условиями жизни на планете. Если там и есть что-то живое, оно либо не совпадает ни с одним известным определением формы жизни, либо надежно замаскировано.

– Другими словами, – пробормотал разведчик, – ты, самая умная и сложная машина из всех, что смогли создать все известные технологии, запрограммированная давать ответы на любые вопросы и строить всеобъемлющие теории по любому поводу, вооруженная самыми разнообразными сведениями и наделенная скоростью мысли неизмеримо большей, чем моя – ты говоришь мне, что мои догадки ничем не хуже твоих. Так?

– Возможно, даже лучше, – бесстрастно отозвался корабль. – Я не наделен твоей способностью к воображению.

– Итак, это не космический корабль, не грузовой модуль и не дом, построенный из найденных на планете материалов. Тогда как же это сооружение очутилось здесь?

– Я не осмеливаюсь строить предположения. Но ясно, что оно находится здесь уже долгое время. Оно погружено в подстилающую породу на довольно большую глубину, но нет никаких признаков, указывающих на то, что оно было каким-либо образом вмонтировано туда, какого-либо изменения окружающей среды. Можно предположить, что оно пробыло здесь действительно очень долго, и скалистые породы и почва сформировались уже вокруг него. Однако, оно не заросло окружающей растительностью и не покрыто вулканическим пеплом и обломками. Это свидетельствует о том, что некоторые его эксплуатационные функции до сих пор сохранились. Если подумать, кажется наиболее вероятным, что этот объект обладает какой-то системой, аналогичной моей. Вполне возможно, что все сооружение представляет собой искусственный интеллект, заключенный в оболочку.

– Вполне правдоподобно. Но ты уверен, что это объект внепланетного происхождения, а не просто необычный элемент рельефа?

– Абсолютно. Всплески энергии указывают на наличие внутри сооружения какого-то источника питания; кроме того, зарегистрировано потребление и выделение газов. Недостаточно большое для того, чтобы сделать вывод, что внутри него существует атмосфера, но достаточное, чтобы предположить, что она есть, по крайней мере, в какой-то его части. Было бы интересно приблизиться к нему и сделать анализ газов, которые оно выделяет.

– Так давай приблизимся. Приготовь дистанционный проб, и поглядим, из чего эта штуковина сделана и как она отреагирует на наше приближение. Сколько времени это займет?

– Я уже сконструировал и запрограммировал проб, предугадав твои действия. Но сейчас в той области планеты ночь, и я предложил бы отложить экспедицию до утра. Поешь и отдохни, а завтра посмотрим, что это такое.

* * *

Проб спустился неподалеку от объекта, отчасти для того, чтобы узнать, вызовет ли это ответную реакцию. Ни запросов, ни каких-либо других сигналов не последовало, поэтому проб, чуть ли не касаясь земли, направился к цели. Саймак вместе с компьютером внимательно наблюдали за его действиями с орбиты.

Вблизи продолговатая часть сооружения, походившая то на зазубренное острие кристалла, то на углубление, оказалась именно последним – это был почти туннель, обрамленный шестнадцатью правильными гранями из какого-то кристаллического вещества и ведущий вглубь, к единственной черной точке, которая могла быть, а могла и не быть чем-то вроде входа.

Сначала проб не стал приближаться к этой точке, а поднялся выше и обследовал внешнюю сторону странного сооружения. Предварительные измерения подтвердились: оно оказалось немногим более сорока метров в длину, вмуровано или вделано в коренную породу, а выступающая часть возвышалась над землей чуть меньше, чем на четыре метра. Никаких заметных невооруженным глазом отверстий не наблюдалось, но сооружение, судя по всему, источало газы из разрушенного, или «входного», конца, словно он был пористым. Зона воздухообмена простиралась чуть больше чем на шесть метров, затем резко обрываясь.

– Здесь что-то вроде воздушной камеры, – сказал корабль. – Возможно, вся зона внутри объекта, или хотя бы какая-то ее часть, пригодна для жилья. Два участка излучают тепловую энергию – немного, но это определенно указывает на наличие какого-то охлаждающего механизма.

– А ну-ка, может, удастся взять пробу и сделать анализ, – предложил Саймак, скорее заинтересованный, чем встревоженный.

Проб приземлился на вершине сооружения, крепко встал на три толстые ноги-присоски, затем выпустил из брюшка полый бур и попытался взять образец. Ничего не вышло. Бур лишь бешено вращался и натужно жужжал, понемногу начиная плавиться – вещество оказалось более твердым, чем его головка, сделанная из самого твердого материала, известного зиманту.

– Что бы это ни было, это не кварц, – прокомментировал компьютер.

– Очевидно. Ладно, хотя это почти наверняка пустая трата времени, проведи все испытания.

Кислородная резка, контурное взрывание, лазер и прочие меры оказались одинаково бесполезными, подтвердив правоту Саймака. Четыре часа компьютер подвергал объект всем известным ему воздействиям, однако по прошествии этого времени они знали о нем ничуть не больше, чем в начале.

– Ясно одно – если бы мы могли выяснить состав этого вещества и воспроизвести его, то получили бы отличный изоляционный и строительный материал, – заметил Саймак. – И постройка из такого материала была бы первой в истории, которая действительно простояла бы века.

– Не уверен, что это материал, – отозвался корабль. – Я только что провел еще одну серию замеров, и они немного отличаются от предыдущих. Не слишком сильно – изменения еле заметны, но они есть. Собственно говоря, сейчас я уже закончил третью серию, и результаты снова другие, а поверхность объекта при этом совершенно неподвижна. Такое впечатление, будто он действительно слегка изменяет форму, причем почти непрерывно, и тем не менее я не могу измерить эти изменения. Я бы сказал, что эта штуковина не… не вполне… в нашей Вселенной. Как будто законы нашей физики не совсем к ней применимы.

Зимант был удивлен:

– То есть ты хочешь сказать, что этот объект – из другой Вселенной? Он как-то очутился в нашей Вселенной, не утратив при этом контакта со своей собственной?

– Грубо говоря, да. Он как будто находится не совсем в одной фазе с нами – во времени или в каком-то другом измерении. Это объясняет, почему он оказался невосприимчивым ко всем нашим воздействиям.

– Разве такое возможно?

– Я никогда ни о чем подобном не слышал, но никакой другой теории, объясняющей подобные свойства, с ходу придумать не могу. Мы ведь почти ничего не знаем о геометрии параллельных Вселенных. Мы превышаем скорость света и путешествуем на далекие расстояния, поскольку изучили кое-какие свойства и топологию нашей собственной Вселенной, но здесь мы, возможно, наткнулись на другую. Если эта теория верна, то она многое объясняет – хотя я никогда не слышал, чтобы такое пересечение Вселенных было где-либо обнаружено. В таком случае становятся понятны не только свойства и характеристики объекта, но и то, как он здесь оказался. Те, кто построили эту штуку, не перевозили ее, а сдвинули в точку пересечения наших Вселенных и протолкнули сюда. Но какова могла быть цель этой затеи – не могу даже предполагать.

Зимант какое-то время раздумывал над его словами.

– Ну, а я, пожалуй, рискну предположить. Каков должен быть наш следующий шаг с точки зрения логики?

– Попытаться войти внутрь, что же еще?

– Вот именно. Эта штука напомнила мне капканы на мотриксов у моего народа. Это такое сооружение, похожее на паутину, которое кладут на землю и маскируют. Туда можно войти, а выйти нельзя. Мотрикс подходит, заползает внутрь и – оп! – попадает в ловушку. Когда охотник через некоторое время приходит проверить капкан, добыча уже ждет его там, свежая и отлично сохранившаяся. Какое-нибудь приспособление неизвестной нам расы, способное делать нечто подобное куда более хитрым способом, может служить для таких же целей. Оно стоит здесь, привлекая внимание своей непохожестью и ожидая, когда кто-нибудь неосторожный или чересчур любопытный заползет внутрь.

– Интересная теория. Проверим?

– Непременно.

– Это может оказаться бесполезным. Если эта штуковина не синхронизирована с нашей пространственно-временной матрицей, передача сигнала изнутри нее скорее всего будет невозможна.

Зимант был готов к этому.

– Что ж, если так, это будет очень досадно, но в таком случае мы передадим все, что нам удалось добыть, военным и Первой Команде и предоставим им возиться с этой штуковиной. Продолжай.

Проб снова двинулся вперед, потом вниз, добравшись до той области, которая сверху выглядела как осколки кварца, а с земли походила на зияющую пасть. Корабль перенаправил ретранслятор так, чтобы сигнал, подаваемый пробом в горизонтальной плоскости, можно было поймать и перенаправить вверх, а потом осторожно пустил проб к черному пятну в месте, где сходились грани кристалла.

– Мои сложные измерительные приборы сходят с ума, – сообщил корабль, – но базовая аппаратура пока держится. Атмосферное давление постоянное, температура поднимается, хотя и незначительно, прямая видимость ухудшается, но ретранслятор передает все, что нужно. А вот с расстоянием что-то не то. Судя по моим данным, мы уже прошли всю длину объекта, однако только сейчас приближаемся ко входу.

– Забавно будет, если она впустит нас и тут же выплюнет с другого конца, – заметил Саймак. – Этакая дверь.

Эта «дверь» уже занимала все экраны. У нее были ровные края, а ее чернота не была отверстием, ведущим внутрь – это скорее была плотная мембрана. Проб остановился в нескольких сантиметрах от ее поверхности и выпустил небольшой серебристый щуп, похожий на руку, который сначала коснулся черной пленки, а потом тремя «пальцами» попытался взять образец материала. Это, однако, ему не удалось, поскольку при его прикосновении мембрана, как им показалось по изображению на экранах, повернулась против часовой стрелки и разошлась в стороны.

– Диафрагма, – заметил корабль. – По крайней мере, нам открыли дверь.

– Это точно, – согласился разведчик. – Только вот куда? Неужели эта штуковина так выглядит изнутри? Она слишком огромна.

– Как я и предположил, объект находится в нашем континууме не полностью, – с некоторым удовольствием отметил корабль. – Стабильность передачи нашего сигнала – единственный мостик, связывающий нас сейчас с тем местом, где находится проб. Я не могу сделать точные измерения – цифры скачут, как сумасшедшие; однако с внешними измерениями все нормально, так что полагаю, что мои датчики работают правильно. Просто они совершенно не рассчитаны измерять нечто, настолько чуждое всему нашему опыту.

На экранах мелькали изображения огромного помещения из того же кварцеподобного материала, но асимметричного, с исполинскими хрустальными колоннами, возвышавшимися, точно величественные башни, от пола до потолка; все они светились холодным светом – одни малиновым, другие золотым, третьи – синим, зеленым и такими цветами, названия которых Саймак не знал. Общее впечатление было ошеломляющим.

Пол был неровным и напоминал какую-то холмистую местность в миниатюре, потолок был не менее бугристым, а стены, казалось, изгибались во всех направлениях, отражая и перемешивая свет колонн, искривляя его лучи и превращая их в радуги цветов, которые не были неподвижными, а медленно извивались, то сходясь, то расходясь.

– Это не источники света пульсируют и изменяют положение, – сообщил корабль. – Скорее, стены, пол, потолок и сами колонны незначительно изменяют форму и размер по мере продвижения проба. Полагаю, что это иллюзия, вызванная нашей неспособностью отчетливо видеть и измерять подобное состояние. Так что та геометрия, что мы видим, по своей природе – чисто теоретическая. Могу лишь предположить, что моя первоначальная теория была неверна: объект существует не вне нашего континуума, а скорее в множестве континуумов одновременно, включая и наш. Думаю, это что-то вроде четырехмерного куба, хотя как можно в действительности построить такую вещь и сделать ее доступной, ни одна наука нашего мира не знает.

– На самом деле, куда важнее не как, а зачем кому-то понадобилось строить его, – заметил Саймак, зачарованно глядя за быстрой сменой картинок на экранах. – И, если уж на то пошло, кому это могло понадобиться.

– Там есть еще и внутренние помещения. Боюсь, там мне не удастся поддерживать устойчивый сигнал. Но все равно, будем продолжать зондирование до тех пор, пока будет связь с пробом и мы сможем им управлять. Проблема в том, что если сигнал исчезнет на какое-то время, даже на несколько наносекунд, нам, возможно, больше не удастся восстановить связь. Попробуем зайти в ближайшее из центральных помещений и посмотрим, что нам удастся увидеть.

Проб двинулся вперед, и кадры на экране замелькали, сменяя друг друга, точно в калейдоскопе.

– Здесь освещение слабее, – сообщил корабль. – Думаю, я…

Он замолчал. Когда Саймак увидел на экране ясное, отчетливое изображение того, что находилось в меньшем из центральных помещений, у него перехватило дыхание.

Это была темная комната с двумя огромными колоннами в центре. Они светились желтым внутренним светом, но не были полностью прозрачными. И в этих колоннах, точно насекомые в янтаре, были заключены… существа.

Саймак никогда не был религиозным. У его народа, как и у большинства других, была уйма богов, ни один из которых не сделал ничего особенного для тех, кто столь усердно призывал их, выпрашивая благословения, но от чьего имени творилось немало зла. Однако теперь его взгляды начали казаться ему ошибочными.

Империя контролировала тысячи миров, на которых жили сотни рас; некоторые заселили свои миры еще до того, как их поглотила Империя, некоторые после. Эти расы принадлежали ко всевозможным формам, типам и видам, они дышали водой, метаном и еще множеством различных веществ; некоторые из них так отличались от остальных, что те, кто никогда их не видел, едва ли поверили бы в то, что такие существа вообще возможны. И все же почему-то на определенном этапе развития каждая из этих рас начинала развивать космологические и теологические науки. И хотя чаще всего эти науки разнились между собой как день и ночь, у всех них была одна-единственная любопытная общая черта, над которой с самого начала ломали голову и бились антропологи.

Пара существ, заключенных в колоннах, являла собой эту самую общую черту во плоти.

Каждое из них достигало, пожалуй, метров двух с половиной в высоту. Их слегка искривленные ноги, покрытые густыми лиловатыми волосами, заканчивались огромными раздвоенными копытами, а лишенная растительности грудь была темной и твердой, словно это была кость, а не кожа. Руки, переходившие в массивные широкие плечи, казались непропорционально длинными и были, как и ноги, покрыты густой шерстью, однако заканчивались огромными когтистыми лапами. Лица, точно маски смерти, ухмылялись наводящими ужас раззявленными ртами, с огромными плоскими ноздрями и большими, черными, словно сам космос, глазами, над которыми располагались густые лиловые брови, резко сходящиеся к переносице, образуя жирную «V». Их головы венчали уродливые бесформенные рога.

Их описания у различных рас и даже у различных культур внутри одной расы несколько различались, но Саймак мгновенно их узнал.

– Клянусь богами моих предков! – выдохнул он. – Демоны!

* * *

Бортовой компьютер был не меньше Саймака поражен с точки зрения разума, но на него не давило бремя воспитания в разумной культуре, в процессе которого неизбежно приобретался суеверный страх перед всяческими чудищами и страшилищами.

– Кроме разницы в длине и форме рогов, а также того, что левый чуть поменьше ростом и потоньше, они отличаются друг от друга и еще кое-чем, – бесстрастно заметил компьютер. – Белье, которое на них надето, не позволяет сказать наверняка, но, возможно, это самец и самка. Успокойся, Саймак, они надежно замурованы в этих колоннах и явно не собираются воскреснуть в ближайшее время.

Но зиманта, сколько бы его рациональный ум ни твердил ему, что он всего лишь сделал важное открытие, неотступно преследовало ощущение, будто он вломился в храм чего-то воистину сверхъестественного. Странность этого сооружения, его непонятная природа, все эти причудливые аберрации, а теперь еще и демоны….

Такие демоны существовали в религиях всех рас, и практически во всех из них они олицетворяли все самое злое и губительное во Вселенной. Это относилось и к расам Мицлаплана, как он очень хорошо знал, и даже к самим Мицлапланам, провозгласившим себя богами. Лишь миколианцы относились к древнему и общему для всех образу демона как к воплощению добра – но миколианцы всегда были не как все.

– Это открытие колоссального значения! – восторгался корабль. – Многие века мы тщетно разыскивали следы прообразов демонов, гипотетически – первых, кто входил в контакт со всеми древними расами. И вот наконец-то перед нами доказательство того, что они были, что демоны – это действительно существующая, неизвестная нам и, возможно, очень развитая раса. Мы войдем в историю, Саймак!

– Заканчивай с этим, – твердо сказал зимант. – Отзывай проб. Сейчас же.

– Но мне нужно…

– Делай, как я говорю!

– Хорошо, – с очень человеческим вздохом отозвался компьютер. – Однако возьми себя в руки. Ты забирался дальше и видел и пережил больше, чем кто угодно другой, живой или мертвый. Не можешь же ты сейчас бросить все из-за каких-то дурацких предрассудков и детских комплексов!

– Они – зло! – отрезал Саймак. – Запомни это! Они символизируют абсолютное зло практически повсеместно! Этому должны быть причины, уходящие корнями в древность и дошедшие до нас как предостережение!

– Зло – понятие относительное. Кроме того, миколианцы считают их воплощением добра.

– Посмотри, какое у миколианцев общество и какие у них ценности! Нет ничего удивительного в том, что зло поклоняется злу! Давай, отзывай проб и готовься к сеансу связи.

– Значит, два этих давным-давно мертвых мастодонта все же не настолько перепугали тебя, чтобы ты решил вообще не сообщать о них?

– Я не могу проигнорировать такую находку. Уничтожить или спрятать их у нас вряд ли получится, а если я не застолблю эту планету, то на нее наткнутся миколианцы или мицлапланцы. Мне остается только молиться, чтобы те, кто придут сюда после нас, не выпустили на свободу этот древний ужас, который был заключен здесь многие тысячелетия назад. Поэтому дай пробу команду возвращаться и подготовь отчет. Мы с тобой здесь больше ничего делать не будем.

– Хорошо. Но я бы на твоем месте не тревожился так сильно. Теперь это уже всего-навсего археология, объект изучения. Эти двое давно мертвы и похоронены здесь, как на кладбище. Даже если исходить из общепринятого мнения, что представления о демонах, встречающиеся среди множества различных, отдаленных друг от друга рас, действительно являются воспоминаниями о каких-то происходивших в древние времена контактах, то ведь это было десятки тысяч лет назад! С тех пор демонов во плоти не видел никто, кроме жрецов, экстрасенсов и психов.

– Это не кладбище, – твердо возразил Саймак. – Кладбища устраивают там, где живут люди. Их не устраивают в сооружениях, выстроенных с применением неизвестных технологий, до сих пор функционирующих и реагирующих на посетителей. А десять тысяч лет назад здесь было совершенно другое место – с точки зрения геологии уж точно, а, возможно, и с точки зрения климата. Судя по нашим данным, сейчас на этой планете период незначительного оледенения. И тем не менее эта штуковина стоит здесь, совершенно исправно работающая, с замороженными внутри ужасными обитателями. Она не погребена в камне, не заросла местной растительностью, механизм открывания двери работает как новенький. Нет, эта штуковина жива – по крайней мере настолько, насколько можно считать живым тебя, а может быть, еще и побольше! Она все еще жива, все еще активна, все еще работает и достаточно разумна, чтобы за все эти столетия остаться стоять, не уйти в землю и не зарасти по самую крышу. Боюсь, что об этом открытии я буду сожалеть до самой смерти.

– Возможно. Но оно в любом случае перевернет нашу науку. Хочешь проглядеть отчет, прежде чем я отправлю его?

– Нет. Я и так знаю, как ты хорошо работаешь. Отошли его, но добавь кое-что от моего имени. Передай: «Я, Саймак, разведчик Биржи, шлю вам с Радужного Моста сигнал бедствия». Передай им: «Здесь демоны!».

Книга I БИРЖА: СИНЯЯ КОМАНДА

ИОНА И ЧЕРВЬ

Эротки уже осадили его, но хотя он с энтузиазмом наблюдал за их танцами, в который раз задумавшись о том, каково это – обладать таким хвостом, продолжение его совершенно не интересовало.

Одна из них – похоже, главная – оттеснила остальных и двинулась к нему, пустив в ход весь арсенал самых своих соблазнительных движений. Арсенал, надо признаться, был весьма обширен. Он следил за ее приближением, допивая остатки напитка из стакана. Он был верен себе: в заведении, где все пьют всякую дрянь, он ограничился фруктовым соком.

Вблизи она оказалась не менее эротичной, но зато куда менее похожей на человека. То, что издали казалось каким-то театральным гримом, стало выглядеть совершенно по-другому, когда выяснилось, что это вовсе не грим, а она сама. Даже здесь, в столице центрального мира Империи, включающей сотни рас, порожденных невообразимо различными эволюционными силами, она все же казалась искусственной, ненастоящей – точно оживший сценический реквизит, созданный эксцентричным художником.

Чем, в какой-то степени, она и являлась.

Она была чуть выше него, хотя ее рост увеличивала густая грива волос, поднятых дыбом над головой и затем каскадом спускающихся по спине, да и сам он, по правде сказать, был не слишком высок и довольно щуплого телосложения. У нее была чуть смугловатая кожа, а лицо и туловище точно вышли из юношеской фантазии – невероятно большие глаза, полные чувственные губы, гротескно огромные груди, которые при таком размере никак не могли быть настолько твердыми, с постоянно торчащими сосками. Но ее брови были тонкими и смотрели концами вверх, румянец и тени на веках были естественными, а не макияжем, а над внешними уголками глаз, примерно посередине между самим глазом и линией волос, виднелись крохотные, изящной округлой формы рожки.

Пупка у нее не было; примерно в том месте, где ему полагалось быть, начинала расти короткая, невероятно мягкая на ощупь коричневатая шерстка, покрывавшая ноги до самого низа. Бедра казались несколько преувеличенными, а полные ноги, нечто среднее между человеческими и лошадиными, заканчивались не ступнями, а изящными копытцами. С крестца у нее спускался роскошный золотистый хвост вроде тех, какие он ребенком видел в своем родном мире у цирковых лошадей.

Она подобралась вплотную к нему.

– Эй, шалунишка! Не хочешь поразвлечься?

Он взглянул на нее. Лишь что-то почти неуловимое в глубине ее накрашенных глаз выдавало, как долго она занималась этим ремеслом и какую безысходность ощущала.

– Не сегодня, куколка, – отозвался он. – Я просто хочу здесь посидеть, ничего больше. Может быть, в другой раз.

Она была слишком опытной, чтобы воспринять его слова как окончательный отказ.

– Да ну, брось, парень! У тебя есть потребности – я могу их удовлетворить.

– Отвали! – сказал он таким тоном, что она действительно отступила на шаг назад. Холодно, но уже не так угрожающе, он добавил: – Ты со всем своим опытом понятия не имеешь о моих потребностях. Пойди поищи себе щедрого клиента и успокойся.

Она оторопело уставилась на него:

– Ты что, из начальства?

Он стерпел этот вопрос, потому что именно такой обычно и была реакция.

– Я не начальник, девочка, даже и близко не стоял. У меня не больше желания общаться с ними, чем у тебя. Просто сегодня мне не хочется никаких развлечений.

Ее бровки недоуменно нахмурились:

– Тогда какого дьявола ты приперся сюда?

Почувствовав внезапный прилив гнева, он стремительно вскочил, чуть не перевернув стул:

– Я не обязан отчитываться, в особенности перед какой-то длиннохвостой шлюхой с лошадиным задом! – Он торопливо прошагал мимо нее и вышел на людную улицу.

Он прошел почти квартал, прежде чем его гнев не начал потихоньку остывать. Он был там совершенно не к месту и сам понимал это, но что ему оставалось? Она просто делала свою работу, единственное, что она умела – работу, для которой она была создана в какой-то генетической лаборатории. Дьявол, зачем он все-таки потащился туда, если знал, что такая сцена неизбежна?

Зачем его вообще понесло в эту часть города? Туристы, бизнесмены, экипажи космических кораблей в увольнительной, делегаты и политики – вот кто составлял толпы в этом пестром квартале. Он огляделся. Толпы, всюду толпы – и он, черт возьми, здесь единственный человек!

Возможно, дело было именно в этом. Возможно, он отправился сюда, потому что это было единственное место, где можно было наверняка найти человеческую компанию, – неважно, какого типа, неважно, что здесь представители человеческого рода не были творениями природы. Можно быть в близких отношениях – куда более близких, чем с родственниками, более близких, чем даже с кровными братьями – с полудюжиной существ, настолько отличающихся от тебя самого, что кроме совместной работы у вас не будет ничего общего, и считать их самыми лучшими друзьями и партнерами, каких только можно пожелать; но все равно время от времени ты будешь тосковать по обществу своих сородичей, кем бы и чем бы они ни были.

Он вскочил в туннель, соединявший разные концы города, и отправился обратно в отель. Он был подавлен и отчаянно зол на себя самого и чувствовал себя оторванным не только от представителей своего рода, но и вообще от кого бы то ни было.

В этом-то и была проблема. От сородичей его отделяла не просто работа или какие-то другие барьеры, но сам факт его отличия от них. Все остальные были людьми, но у него было с ними значительно меньше общего, чем с этой эроткой. Возможно, именно поэтому он так на нее и взбеленился. Из-за ощущения ее обреченности, из-за мысли о том, что она обладает разумом, который может быть пытливым, проницательным или честолюбивым, но это не играет для нее никакой роли. С этим телом, инстинктами, генетически встроенными стереотипами поведения она может смертельно ненавидеть жизнь, которую вынуждена вести, но при этом быть буквально не в состоянии хоть как-то изменить ее и стать кем-то другим.

Другие выбрали за нее эту жизнь еще в момент ее зачатия, в начиненной компьютерами биолаборатории, создающей бесчисленные вариации и модификации, чтобы удовлетворить старый, как мир, спрос. Можно подумать, мало было того, что приходилось следить за сотнями рас, так нет же, существовали бесчисленные множества вариантов каждой из них.

Он был другим. Он родился обычным образом, от генетического материала, полученного совершенно случайным образом от двух родителей – хотя, кто была его мать, он до сих пор не знал. Рожденный в нищете и проведший детство в грязных межпланетных захолустьях, он все же вырос умным и полным честолюбивых устремлений. Может быть, эта эротка тоже была умной и полной честолюбивых устремлений, но ее жизнь была предопределена с самого рождения, и она знала это.

С ним все обстояло по-другому. Он загнал себя в угол собственными руками. Он продал душу за свои честолюбивые устремления, за мечты, а теперь, когда получил все, к чему стремился, это оказалось никчемной пустышкой, поскольку он не мог насладиться плодами. Когда ты молод и надеяться тебе особо не на что, то не слишком задумываешься о цене сделки с дьяволом.

В комнате он слегка расслабился, потом начал раздеваться. Когда его спина обнажилась, внизу, у основания позвоночника, обнаружился небольшой пушистый комок, который медленно развернулся и принялся пробираться вдоль позвоночника вверх, к плечу. Больше всего существо напоминало крупного слизня, только покрытого пушистой густой младенчески-голубой и снежно-белой шерстью. Он присел на край кровати, дожидаясь, когда существо доберется до цели.

– Бедный Джимми, – раздался у него в голове тоненький, еле слышный голосок. – Гриста выпустила тебя в город, она чувствует, как тебе грустно. Тебе хотелось ту девушку?

Он вздохнул.

– Нет, не ту девушку.

Маленькое существо забралось к нему на плечо, потом медленно поползло к шее. Он завалился на кровать, не боясь ни раздавить, ни поранить свою странную спутницу. Он мог бы сесть на нее или прижать к стальному листу, и с Гристой все равно ничего не случилось бы.

Он думал о маленьком существе в женском роде, хотя, строго говоря, эта раса была однополой. Джимми понимал существ, которые были двуполыми, или трехполыми, или какими угодно другими, – но отстраненно, как мог бы понимать другую расу, прочитав о ней. В этом была часть проблемы: Гриста, похоже, понимала его вполне неплохо, тогда как он на самом деле совершенно не понимал свою крошечную спутницу. С точки зрения биологии – да, но только не культуру, не образ мышления, не взаимоотношения с ей подобными.

Он перевернулся на живот, и Гриста застыла, прижавшись крохотной «головкой» к его затылку и вытянувшись вдоль позвоночника. Из ее брюшка выступили микроскопические щупальца, проникшие в его кожу тысячей крохотных иголочек. Они были достаточно длинными, чтобы добраться до нервных волокон, но такими тоненькими, что их нельзя было заметить невооруженным глазом. Ему не было больно – он вообще ничего не чувствовал, если это не входило в намерения Гристы.

Его разум затуманился, уныние внезапно куда-то исчезло, и все мысли уступили место волнам чистого, ничем не замутненного удовольствия, накрывшего его с головой. Оргазмические волны затопили каждое нервное окончание, каждую клеточку в его теле, даря такое блаженство, какое доводилось испытать лишь очень немногим. И пока оно продолжалось, пока он извивался в мучительном экстазе, Гриста питалась, поглощая его кровь, но не трогая ничего жизненно важного. Она и сама колыхалась от удовольствия, шепча где-то глубоко в его мозгу:

– Я люблю тебя. Я люблю тебя, Джимми.

* * *

– Ты подавлен, – заметила Гриста. – Разве ночью тебе не было приятно?

– Было, – буркнул он, распрямляясь и перебрасывая ноги через край кровати. – Ты всегда доставляешь мне удовольствие, Гриста. Как наркотик или стимулятор мозговых центров удовольствия. Никто не умеет так доставлять мне удовольствие, как ты, Гриста. – В его голосе прозвучала покорность, впрочем, с некоторой ноткой сарказма. Он знал, что Гристе все равно не уловить таких тонкостей.

– Ты постоянно жалуешься, что я лишила тебя твоего неотъемлемого права быть несчастным. Этого я постичь не в состоянии, даже после всех этих лет. Если ты действительно хочешь этого, я могу сделать так, чтобы ты был несчастен.

– Нет!

Тебе и так это вполне удается, хмуро подумал он про себя. Слава богу, у него еще оставалось некое подобие уединения – хотя их общение и было в каком-то смысле мысленным, Гриста не обладала телепатическими способностями и ей требовался контакт с «хозяином», если его можно было так назвать. Ей было необходимо, чтобы он, пусть еле слышно, но все же говорил с ней вслух. Он всегда с горькой иронией думал о том, что может вести мысленное общение с сотней видов различных существ, но вынужден говорить с той единственной, от которой не может отделаться. Гриста думала на другой частоте мыслеволн, чем почти вся остальная Вселенная.

Гриста всегда была для него «она»; даже ее мысленный голос казался ему женским, хотя на самом деле она была бесполой. Голос у нее был громкий и уверенный – скорее голос начальницы, чем любовницы, или даже, пожалуй, матери.

– Так чего же тогда ты хочешь? – спросила Гриста. Она всегда задавала ему вопросы, но никогда не понимала ответов. Как можно объяснить существу, которому хозяин необходим для того, чтобы видеть, слышать… питаться – как объяснить такому существу, что хозяину невыносимо ее присутствие? Нет, не так – не присутствие ее было невыносимо, а ее контроль. О, она никогда не причинила бы ему зла – но точно так же никогда не позволила бы ему подвергнуть себя опасности, поскольку это было бы все равно что поджечь комнату в собственном доме.

– Я хочу выпить, – сказал он. – Хочу напиться, надраться до потери пульса! Хочу заглотить чего-нибудь возбуждающего и отправиться в город один, вот чего я хочу. Хочу влезть в драку, набить кому-нибудь морду и загреметь в каталажку вместе с другими такими же придурками. Хочу заглянуть к эроткам и осуществить все свои дурацкие фантазии. И все это я хочу делать один!

– Ты же знаешь, что я не могу тебе этого позволить, Джимми. Такие вещи губительны для души и тела. В лучшем случае ты рискуешь заболеть, а в худшем – быть раненым или погибнуть.

– Но именно это мне и нужно, улитка ты мохнатая! Риск! Риск, который порождает независимость! Риск, право на который имеют все граждане Биржи!

– Мы рисковали во многих враждебных мирах, и это чуть было не закончилось трагически!

– Мы рисковали! Ну да, мы, а кто же еще? Потому что мы должны вкалывать, потому что мы должны зарабатывать себе на жизнь, и потому что нет никакой другой работы, на которой терпели бы нас двоих, и если бы мы перестали делать это, то твое разрешение от копов полетело бы ко всем чертям, и мы аккуратненько бы избавились от тебя, и ты это отлично знаешь. И даже сейчас не исключено, что нам придется с этим столкнуться, потому что мы здесь без корабля, без команды и без указаний, а все из-за того, что твоя нерешительность стоила сетианцу жизни! Кто теперь наймет нас, ты, безмозглая личинка? Мы с тобой Ионы – мы приносим одни несчастья. В Ассоциации нет недостатка в желающих занять доступные вакансии. По крайней мере, большинство из них могут наняться на какую-нибудь грязную работу, чтобы перебиться некоторое время, или свалить с этого дерьмового металлического шарика и найти себе работу где-нибудь в колонии. А мы с тобой даже не сможем пройти медосмотр! Думаю, ты еще не забыла нашу попытку? До тех пор я и не подозревал, что сожжение у столба – это не просто исторический курьез.

– Если бы я позволила тебе спасти сетианца, это стоило бы жизни нам самим, – заметила она. – Это официальная точка зрения. Не переживай – мы что-нибудь придумаем!

– Хотелось бы, – отозвался он без особой надежды в голосе. – У нас осталось всего несколько сотен, а когда они закончатся, Ассоциация продержит нас на пособии всего девяносто дней.

Поднявшись, он натянул рубаху, чтобы прикрыть Гристу, открыл дверь и зашагал через холл к общей ванной. И все это время Гриста манипулировала его биохимией, стимулируя и ободряя, подавляя привычные заботы и печали, так что, когда он добрался до ванной, его уныние если и не прошло, то стало хотя бы терпимым, и он оказался в состоянии взглянуть на себя в зеркало.

А ведь я старею, подумал он, и даже Гристе не под силу остановить это. Она может разве что помочь мне жить с этим. Лицо, глядевшее на него из зеркала над раковиной, было морщинистым и помятым, вьющиеся волосы обильно серебрила седина, а в густой короткой бороде виднелись белые пряди. Он становился все больше похож на своего покойного отца, а папанька его выглядел так, как будто его когда-то задело взрывом, а подлатать ему физиономию с тех пор никто так и не удосужился.

Здесь покоится Джимми Маккрей. Его жизнь была пустой тратой времени – собственного и времени других людей, а сам он был глазами и ушами паразита. Здесь покоятся Джимми Маккрей и Гриста, – ибо даже после смерти он не сможет избавиться от нее.

* * *

Было уже далеко за полдень, когда он вышел из гостиницы Ассоциации и привычно отправился во Дворец, что пунктуально проделывал каждый день. Он уже давно плюнул бы на этот бесполезный ритуал, но знал, что тогда его тут же турнут из Ассоциации как тунеядца. Что ж, во Дворце хотя бы можно было поесть.

Столица Биржи представляла собой массивный комплекс размером сто сорок на девяносто пять километров, который простирался насколько хватало взгляда. В его границах обитало более сорока миллионов душ, единственным связующим звеном между которыми было то, что все они перебрались сюда откуда-то еще. Комплекс был выстроен из металла, пластика и прочих искусственных материалов – одним словом, из всякой дребедени, и тем же словом можно было охарактеризовать большинство его жителей и их профессии.

Дело в том, что все это сооружение вполне могло бы управляться компьютером и обслуживаться роботами, но для обслуживания личностей, городов или компаний роботы были запрещены. Такси, пролетавшие мимо него, пока он шел к вокзалу, были разных цветов, и каждый цвет предназначался для определенной группы рас, чтобы друкин не попытался втиснуться на сиденье, сконструированное для клайва, или наоборот, и чтобы можно было быть уверенным, что внутреннее убранство машины придется вам по вкусу.

Сине-белые, предназначенные для таких, как он, попадались нечасто. Его сородичей можно было найти в любом уголке бескрайней Империи, состоящей из почти девятисот миров, но здесь они были лишь крошечным меньшинством.

В таких такси и водители были людьми, точно так же как малиновые с золотом кливианские капсулы водили пепельно-белые кливианцы. Да, если бы роботам позволили водить такси, собирать мусор, убирать улицы и пылесосить комнаты в гостиницах, то уйма здешнего народу осталась бы без работы, без средств к существованию и без цели в жизни. Хотя в Империи поистине ценилась личная свобода и трудовая этика – включая свободу умереть с голоду, если у тебя нет денег, или сдохнуть от потери крови, если ты не можешь позволить себе лечение, – ее руководители полностью отдавали себе отчет в том факте, что миллионы или даже миллиарды людей всех рас, тысячами умирающие от голода и потери крови, быстро образуют отчаявшуюся и готовую на все толпу.

Поезд плавно остановился, и он вошел в тесное сине-белое купе – в одиночестве, как обычно, если не считать Гристы, разумеется. В гостинице жило еще несколько космолетчиков-людей, но все они были моложе и честолюбивее его; они, должно быть, появлялись во Дворце Ассоциации, как только он открывался, точнехонько с седьмым ударом часов. Вакансии могли появиться в любой момент двенадцатичасового рабочего дня Дворца, но молодые бородачи со свойственным им пылом были уверены, что самая лучшая вакансия непременно появится в семь ноль-ноль, а в семь пятнадцать уже будет занята.

Проехав несколько остановок среди многослойного скопища зданий и немыслимого сплетения шоссе, пешеходных дорожек и рельсов, которые всегда напоминали Джимми запутанный лабиринт гигантского административного здания, поезд выехал на открытую местность, и его взгляду предстала вся Биржа, окруженная очень симпатичным, хотя и несколько странным на вид парком. На взгляд Джимми, нормальный парк должен был быть разных оттенков зеленого цвета и состоять из деревьев, а не из чего-то, напоминающего полурастаявшие леденцы или огромных чудищ, тянущих к небу красные, синие и желтые щупальца, но тем не менее этот парк был довольно милым, да и планировка у него была забавная. В центре, видимом с крыши любого здания в городе, возвышалось гладкое и блестящее здание самой Биржи, больше всего напоминавшее десятки гигантских прозрачных кристаллов кварца, сросшихся у основания и имеющих коническую форму наверху, так что все сооружение походило на органные трубы. Любое рабочее место, попадавшее в компьютеры Ассоциации, брало начало здесь, а рабочие часы на Бирже были куда короче.

Поезд внезапно нырнул в тоннель под парком и Биржей и некоторое время ехал в зловещей темноте, хотя, конечно, внутри тоже было освещение. Вдруг в поле зрения Джимми стремительно ворвалась огромная станция, и поезд замедлил ход, потом полностью остановился. Это место, всегда людное в рабочие часы Биржи, выглядело как кошмар в духе «Алисы в стране чудес», неважно, к какой бы расе вы ни принадлежали.

Здесь сновали, спешили, кишели, копошились всевозможные существа, среди которых едва ли можно было найти хотя бы двух одинаковых. Все они были людьми, Гражданами, но при том у одних были экзоскелеты, у других скелетов не было вовсе; у одних были лапы, у других – щупальца; у них было по две руки, по четыре руки, от двух до сорока ног, зубы, мандибулы, присоски и бог знает что еще. Они были всех вообразимых цветов и оттенков, да и всех невообразимых цветов и оттенков тоже. Они были всевозможных форм и размеров, и приблизительно каждому пятому требовалось вспомогательное средство, от кресла-каталки до дыхательного аппарата, а иногда даже полного скафандра.

Он лениво наблюдал за этим парадом, как вдруг на глаза ему попался человек его вида. Это была высокая и крепко сбитая, на редкость привлекательная рыжеволосая женщина в зеленовато-голубом комбинезоне и космолетчицких ботинках, оживленно беседовавшая с юрианцем и слогом. Юрианцы кажутся большинству людей чем-то вроде трехметровых креветок, а слоги похожи на гигантских зубастых улиток в спиральных раковинах – такое ощущение, словно они пребывают в постоянной готовности мгновенно сожрать все, что не успеет сожрать их самих.

Интересно, что она здесь делает, подумал он, и собрался было провести телепатическое сканирование в надежде, что сможет прочитать мысли хотя бы кого-нибудь из них, но прежде, чем он успел уловить хотя бы отголоски разговора, поезд тронулся дальше, и вскоре уже снова нырнул в темноту. Давненько Джимми не видел нормальной человеческой женщины, да еще такой привлекательной и с рыжими волосами, а возможно, даже ирландки.

Пожалуй, даже и к лучшему, что он не успел просканировать их. Масса мыслей, скопившихся в таком тесном пространстве, скорее всего ошеломила бы его, и у него начала бы раскалываться голова.

Следующей остановкой был Дворец Ассоциации, и Джимми Маккрей сошел и поднялся на эскалаторе на улицу людного города.

Дворец был большим зданием с эмблемой Ассоциации над массивной двустворчатой дверью, которая открылась перед Маккреем, как только он приблизился. Внутри был главный зал с шумной толпой безработных космолетчиков, осаждавших компьютерные стенды в надежде отыскать вакансию. Некоторые вакансии были выделены цветом, если требовалась определенная раса, но большая часть была набрана обычным белым шрифтом на синем фоне, что обозначало универсальную позицию. Лишь немногим компаниям требовались какие-то особые расы, разве что они выполняли работы, для которых другие типы рас не подходили, или, например, корабль оказывался одним из немногих, что управлялись формами жизни, которые дышали не подходящим для других веществом.

Джимми достал карточку Ассоциации, подошел к терминалу, вставил ее и взглянул на небольшой экранчик в слабой надежде, что окажется именно тем, кто требуется. Но надежда не оправдалась, и он быстро проглядел названия кораблей и должности, значившиеся в списке, в поисках чего-нибудь многообещающего. Большая часть была обычной шелухой, но кое-что он все же вывел на печать. Зажужжав, терминал выплюнул небольшой сложенный лист, и Джимми прихватил его с собой в кафетерий.

Единственным, что могло подпортить впечатление от здешнего обеда, была вероятность того, что твоим соседом окажется существо, пахнущее тухлым мясом, с урчанием поглощающее огромную миску каких-нибудь ползучих тварей, а поскольку блюда здесь готовились для множества различных рас, выбор для каждой расы в отдельности был не особенно велик. Суп и сэндвич были как раз то, что надо, но после них ему наверняка захочется пива или хотя бы чашечку кофе, а Гриста терпеть не могла спиртное и тонизирующие напитки, и стоило ему только выпить что-нибудь подобное, как он тут же начинал чувствовать себя не лучшим образом. Усевшись с подносом как можно дальше от остальных и принявшись за еду, он развернул распечатку и пробежал ее глазами уже более внимательно.

Список оказался не слишком длинным. Требовались в основном кочегары – хотя сейчас этот термин уже совершенно утратил первоначальный смысл. Теперь так называли помощников бортовых инженеров, техников-ремонтников по электронике, бортовых техников, и все в таком же роде.

Телепаты требовались всего в трех областях. Во-первых, в службе безопасности, поскольку хороший телепат всегда может определить, когда что-то не в порядке. Требовались они также Первым Командам, которые высаживались в только что открытых мирах и чьей первоочередной задачей было обнаружить и выявить поджидающие их опасности. А кроме того, телепаты нужны были на кораблях, экипажи которых состояли из представителей настолько разных рас, что они физически не могли разговаривать друг с другом без уймы сложной аппаратуры; для телепатов же языковых барьеров не существовало, хотя мысли других существ нередко были странными, а постичь образ мышления чужих рас было зачастую почти невозможно.

Но вакансии для космолетчиков чаще всего открывались на больших кораблях – грузовиках или лайнерах, а там Таланты требовались исключительно в службе безопасности, медслужбе или в офицерском корпусе. Позиции, наиболее часто встречавшиеся в списках Ассоциации – ремонтники, диспетчеры, контролеры качества и тому подобное – были не для таких, как он. Таланты были вещью не слишком распространенной, и лишь очень немногие одобряли их.

Люди вроде него, в семьях которых Таланты раньше не проявлялись, и кто был достаточно умен, чтобы распознать в себе Талант, обычно старались скрыть его. Не нужно ничего знать – можно просто читать мысли лучшего ученика в классе и получать хорошие оценки! Ему было около двенадцати, когда странные сны и голоса, которые он начал слышать, выйдя из детского возраста, внезапно развернулись в полную силу. Это было нелегко. Приходилось учиться контролировать их, отделяя от остального, или отключаться от них совсем, иначе лавина чужих мыслей сводила тебя с ума. Многие из тех, кого не обнаружили вовремя, действительно превращались в психов – в особенности те, кто родился и рос в городах. Он же был деревенским мальчишкой из малонаселенного мира, и это спасло его.

Говорили, что рано или поздно любой Талант все равно попадался, хотя он никогда не понимал, откуда это могло быть известно. Если тебя не поймали, то никто и не знает, что тебя должны были поймать, так ведь? Это что-то вроде идеального убийства: все говорят, что такого убийства никогда не было, но если оно идеальное, кто может о нем знать?

Однако элитные, первоклассно обученные войска, которые не занимались ничем иным, кроме этого, прекрасно наловчились отлавливать Таланты. В конце концов добрались и до Джимми – он так и не узнал, как, – и хорошенечко его обработали. Мизинец его левой руки украшали несмываемые концентрические черные и белые кольца – он знал, что они никогда не сойдут; к тому же их нельзя было надолго скрыть, поскольку проклятые химикаты начинали страшно щипать, если продолжительное время находились без света и воздуха. И, разумеется, самый мощный в Империи компьютерный гипноз вбил в его голову немного этики, избавиться от которой тоже было невозможно, поскольку нельзя было сказать, где кончается свое и начинается чужое. Даже миколианцы делали что-то подобное. Талантам не доверял никто, и меньше всех – другие Таланты.

Как и большинство телепатов, он большую часть времени отгораживался от своих голосов, или, скорее, приглушал их до еле слышного шепота, от которого его сознание уже могло отключиться. Те, кто не обладал этой способностью, не могли понять, насколько это ужасно – быть широко открытым в любой толпе, когда в любой момент на тебя может обрушиться чудовищная лавина чужих мыслей, как будто все разом принимаются говорить. Именно поэтому многие телепаты не доживали до взрослого возраста, а те, кто доживал, но не научался отгораживаться от этого чуждого мира, сходили с ума.

Он поглядел на огромный Дворец Ассоциации и усмехнулся про себя. Интересно, как бы они стали реагировать, знай они, что, если бы он решил подслушивать их мысли, то скорее всего умер бы со скуки?

Он отослал заявки на пару должностей в Первых Командах, куда требовались телепаты, и даже сходил на одно собеседование, но как только в разговоре всплыла Гриста – а в тесных рамках Команды утаить ее все равно было бы невозможно, – ему тут же вежливо заявили: «Большое спасибо, мы свяжемся с вами», и тем дело закончилось.

После обеда Джимми, как обычно, было нечем заняться, и он снова поплелся в Дистрикт, куда его временами словно кто-то тянул.

– Не понимаю, зачем ты продолжаешь туда ходить, – озадаченно высказалась Гриста. – Как хочешь, конечно, мне все равно… я еще могла бы понять, если бы тебе там действительно было весело, или ты нашел бы себе компанию, но ведь очевидно, что все это только угнетает тебя.

– Это ты угнетаешь меня, маленькая гусеница, – буркнул он. Но все же Гриста была права. Он не мог отправиться в загул, как ему бы того хотелось – уж об этом-то Гриста наверняка позаботится, – а больше там делать было совершенно нечего. На целую улицу в Дистрикте был всего лишь один клуб, обслуживавший людей, и вчера вечером он уже заходил туда и не нашел для себя ничего интересного. И все же то, что Дистрикт предлагал ему, было реальным. Там была жизнь. Вся эта улица была живой, кишащей всевозможными существами, на уме у которых не было ничего, кроме развлечений, – и это в городе, который в остальном казался столь же безжизненным и молчаливым, как и его хозяева – Хранители, загадочная древняя раса, которая на самом деле управляла Империей.

Самое нелепое, что ни единая душа не знала, кто они такие.

О Миколях, владыках одноименной Империи, было известно хотя бы, что они представляют собой что-то вроде паразитов; у них была биология, они существовали в действительности. Мицлапланы, хоть они и были не слишком подвижными, по крайней мере имели какую-то форму и эволюционный путь, и для граждан своей империи они были вполне реальными. Но здесь, в Империи, у которой не было даже имени, не говоря уж об императоре, в единственном из Трех Империй свободном обществе, никто вообще не знал, кем или хотя бы чем были правители. Крупные города, подобные этому, были построены другими для удобства и комфорта других. У самих же Хранителей не было ни городов, ни памятников, ни даже официальной истории – во всяком случае, таких, о которых было бы что-то известно.

Некоторые считали Хранителей гигантским компьютером или сетью вычислительных машин; другие полагали, что они представляют собой чистую энергию, чистый разум. Находились и такие, кто вообще не верил в их реальное существование, считая, что это искусная выдумка, сфабрикованная руководством Биржи для маскировки собственного правления. Но в отличие от граждан Миколя или Мицлаплана, о Хранителях – независимо от того, кем они были и существовали ли вообще – народ Империи практически не задумывался, и это всех вполне устраивало.

Джимми Маккрей заглянул в Клуб и увидел, что шоу в самом разгаре. Оно, разумеется, было достаточно непристойным, чтобы понравиться тем, кому нравилось скотство. Здоровые козлорогие сатиры вытворяли черт знает что с сексуальными полулошадьми-полудриадами, чья способность изгибаться, принимая немыслимые позы, была просто поразительной. Все это выглядело грубо и непривлекательно и сопровождалось бьющей по ушам музыкой.

– Не понимаю, почему всем так нравятся полулюди-полузвери, – заметила Гриста. – Но если это пользуется спросом, почему бы им для разнообразия не использовать еще каких-нибудь животных, а не только козлов и лошадей?

– Они и используют, – сказал он. – Это шоу будет идти неделю или две, а потом их сменят русалки и кентавры или еще какие-нибудь гибриды, а эта труппа отправится по большим городам в другом мире. Просто сейчас здесь выступают именно они.

– Мне кажется, что если бы они использовали обычных привлекательных людей, это было бы куда более возбуждающе.

На самом деле Гриста не разбиралась в сексуальности такого рода, не говоря уж об извращениях на продажу, но теоретические представления об этом у нее имелись.

– Это табу, – отозвался он, вспомнив, что уже несколько раз объяснял это ей. Когда Гриста безуспешно пыталась что-то понять, она имела привычку задавать одни и те же вопросы каждый раз, когда тема всплывала в разговоре. – Это называется проституцией. Такое, разумеется, тоже иногда встречается, но нечасто. Слишком уж много развелось опасных быстромутирующих заболеваний, передающихся половым путем. Космические путешествия, чужие солнца, непривычный состав атмосферы и изменяющаяся радиация – те же причины, что вызвали появление Талантов – привели также и к развитию врожденных дефектов и уймы новых человеческих болезней, в особенности передающихся половым путем. Все эти эроты как раз и были созданы в попытке искоренить подобные вещи. Во многих человеческих мирах сейчас началась священная война за нравственность.

– Я понимаю достаточно, чтобы сообразить, что на этой сцене нравственностью и не пахнет. Мораль, нравственность – может, это и глупо, но по крайней мере, это можно понять. А вот генетические манипуляции такого рода – все равно что рабство.

– Да уж, ты у нас знаешь о рабстве все, не правда ли? – пробормотал он себе под нос. – Но они не совсем то, чем ты их считаешь. Это конструкции, андроиды – выведенные генетически, да, но из синтетических материалов, а не из человеческой плоти. Это один из немногих законных видов применения робототехники, они созданы и запрограммированы делать именно то, что ты сейчас видишь, и они не хотят и не умеют делать ничего другого. А поскольку их плоть – синтетическая, возбудители человеческих заболеваний внутри них жить не могут.

Он развернулся и вышел обратно на улицу. Гриста немного помолчала, потом заметила:

– Я вижу и более безнравственные способы использования подобной технологии.

Он кивнул, хотя этот жест для крошечного существа не значил абсолютно ничего.

– К счастью, для того, чтобы делать такие вещи, нужна прорва денег, высокая квалификация и специальные исследования, да плюс к тому различные компоненты, которые строго контролируются. Миколианцы, например, десятилетиями пытаются выяснить, как это делается, но им ничего не удается. Ну, а мицлапланцы, разумеется, считают все это страшным грехом.

– А ты так не считаешь?

– Я считаю, что идея была безвредна, но из нее ничего не вышло.

Гриста принялась обдумывать его слова, а он, чуть расслабившись, огляделся по сторонам и слегка приоткрыл разум.

ХРРР-ХРРР-ХРРР-ХРРРРР!!!

Ой! Щель вышла чересчур широкой. Он прикрыл ее так, чтобы до него доносился лишь слабый гул.

Хрр-хрр… подошел к той стене… хрр-хрр… произнести Циклы Пятого Порядка… хрр-хрр-хрр… первый лабиринт Судура поворачивает…

Это еще что за чертовщина? Столько рас, столько понятий и различных образов мышления! Странно, что примерно восемьдесят процентов углеродной жизни использует для мышления первичного уровня одни и те же полосы в довольно узком диапазоне частот. Вторичный и более глубокие уровни мышления чаще всего оказываются недостижимыми; лишь наиболее одаренным и опытным удается хотя бы прикоснуться к ним, причем полосы частот могут очень сильно варьироваться даже среди людей одной и той же расы.

Но на первичном уровне большинство видов думает в пределах диапазона, который телепаты даже совершенно чужой расы и биологии вполне могут уловить. Разумеется, в большинстве случаев телепаты просто слышат то, что другие говорят кому-то вслух, или то, что больше всего занимает их умы. Глубоко забираться в чужую голову им не по силам, здесь требуется специальное оборудование, а на поверхности чаще всего оказываются разные банальности. Но тем не менее, подключаясь к представителям рас, думавших в недоступном для него диапазоне, Джимми ощущал присутствие думающего, как будто слушал безмолвный, но работающий канал на радио. Время от времени у него появлялось странное ощущение, словно разум другого инстинктивно отстраняется от него или создает что-то вроде барьера – действие не враждебное, а просто автоматическое; так поступал и он сам, когда его сканировал какой-нибудь другой телепат.

Но того, что встревожило его здесь, он не смог бы толком объяснить ни одному не-телепату, даже Гристе. Для телепата улица была живым организмом, чем-то вроде потока сознания, который был для него вполне материальным, ощутимым. И вот в этом особом мире, среди толпы, время от времени попадались пугающие мертвые зоны.

Он не мог распознать их, если не выискивал специально, но все же они существовали. Черные дыры в разуме; люди, мертвые для Талантов и мертвые во всех остальных смыслах. Он, как и большинство других, считал, что эти люди – зомби, являющиеся тем не менее связующим звеном между Хранителями и толпой.

Их называли цимолями. Это были люди – настоящие живые люди, которые перестали быть собой. Их мозг, или по меньшей мере его часть, заменяли небольшие компьютеры. В основном это были отбросы общества – закоренелые преступники, убийцы, потенциальные самоубийцы, неизлечимые душевнобольные. Их умы – или души, как говорили некоторые, – были заменены и перепрограммированы Хранителями. Они могли подключаться друг к другу и к компьютерной сети, а возможно, и к самим Хранителям тоже.

Насколько он мог судить, все они были копами, и кошмарными типами в придачу. Они выглядели, разговаривали и вели себя точно так же, как обычные люди, и никто, за исключением некоторых Талантов, не смог бы отличить цимолей от остальной толпы.

Разумеется, здесь, в Дистрикте, должна была быть уйма цимолей-копов, проверяющих толпы, выискивая воришек и серьезных преступников, и следящих за тем, чтобы самые опасные из них не залегли на дно в этой специально созданной клоаке.

По правде говоря, если речь не шла о том, чтобы скрываться от погони, неисчислимое большинство тех, кто не обладал Талантами, находилось в этом районе в наилучшем положении. Они могли спокойно забыть о существовании цимолей, равно как и о существовании Хранителей, и общаться с ними как с самыми обычными людьми. Но Таланты, в особенности телепаты и эмпаты, волей-неволей понимали, кто это такие, и у них, включая и Джимми Маккрея, мороз подирал по коже.

* * *

Он развернулся и быстро зашагал по улице, свернув в темный переулок, где шум и яркие огни Дистрикта почти не были заметны. Черт его дернул так сильно раскрыться в таком месте! Ведь знал же, что они здесь обязательно будут. Как ни странно, их присутствие опознавалось по отсутствию сигнала.

– Это не самый безопасный маршрут, – нервозно заметила Гриста. Они побывали во многих мирах, о которых даже вспомнить нельзя было без содрогания, но там всегда рядом была команда – дублеры, прикрытие и оружие. Джимми не пугали темные переулки, но Гриста внезапно почувствовала себя очень уязвимой и беззащитной. – Может быть, тебе лучше выбрать одну из главных улиц?

– Цимоли, – пробормотал он, поежившись. – Ты же знаешь, у меня от них мурашки по коже.

– А у меня мурашки по коже от темных переулков в подобных районах.

– Ну-ну, расслабься. Мы не совсем беззащитны, а если даже на нас и нападут, что, скажи на милость, с нас взять? Кроме того, я открыт на первичной полосе. Нас не застанут врасплох.

Это была уверенность телепата, которую не-телепат понять еще кое-как мог, но вот принять – уже нет. К тому же, разумеется, она не давала полной гарантии. Среди уличных грабителей попадались и такие, кто мог обмануть телепата. Кроме того, хотя Таланты были сравнительной редкостью, более сильный или опытный телепат мог с легкостью обмануть более слабого. А здесь, в этом мире, обитало множество представителей расы, проникнуть в мысли которой было не под силу ни одному телепату.

– АХ ТЫ ДРЯНЬ! СЕЙЧАС Я НАДЕРУ ТВОЮ ЛОШАДИНУЮ ЗАДНИЦУ!

«Голос» был мужским, очень громким на первичной полосе частот, и лишь чуть менее громким на слышимом уровне. Должно быть, его обладатель находился совсем близко, но если бы не звеневшая в этом голосе злоба, Джимми прошел бы мимо, сочтя происходящее эротической забавой одного из посетителей Дистрикта. Однако зловещий треск электрического разряда и последовавший за ним женский вопль, полный боли, изменили его намерения.

Телепатия в таких случаях применялась, но определить местонахождение источника мысленных волн, не видя его, было достаточно сложно, поскольку слои огромного города, точно коржи какого-то чудовищного металлического свадебного торта, создавали эхо и искажали сигналы. Он оглянулся, пытаясь определить, откуда доносились крики, и увидел слева очень темный узкий служебный проход. Он направился туда, потом бросился бегом, услышав, что крики жертвы и разъяренный рев мужчины стали громче. Темноту пронзила яркая вспышка, сопровождаемая звуком электрического разряда, потом еще и еще одна.

– Ты спятил? Это нас не касается! Возможно, они пытаются заманить тебя туда, чтобы напасть! – запротестовала Гриста, но он не обратил на нее никакого внимания. Разумеется, остановить его было не в ее силах, но странные убеждения Гристы все же предписывали ей хотя бы сделать попытку.

Джимми понимал, что его ждут неожиданности, но все же оказался не готовым к зрелищу, представшему перед ним.

Перед ним находилась погрузочная платформа на задворках Клуба – человеческого Клуба, – и на ней, почти в полной темноте, виднелись смутные очертания двух фигур. Единственное освещение давала крохотная сигнальная лампочка на задней двери.

Он был не из заморышей, этот мужик, хотя при таком освещении сказать о нем что-либо еще было затруднительно. Ногой он прижимал к платформе какой-то темный силуэт. Женщину. Он снова выругался, и тьму прорезал зигзаг бело-голубой молнии, обрушившейся на его поверженную пленницу. Она опять закричала от боли, умоляя его остановиться.

– Полегче, мистер! – крикнул Маккрей, и его голос эхом заметался между стенами узкой улочки и множеством городских слоев. – Вы не в пустыне, и это вам так не сойдет!

Сначала мужчина, казалось, ничего не услышал, но потом, похоже, факт, что ему кто-то что-то крикнул, проник в его толстый череп. Он остановился, но пленницу не отпустил. Вместо этого он щелкнул тумблером на своем электрическом хлысте, превратив его в факел, который вспыхнул так внезапно, что Маккрей на миг ослеп.

– Эй! Что такое?.. – буркнул мужчина, слегка сконфуженный. – Тебе-то какого черта здесь надо, парень?

– Я слышал крики, – спокойно пояснил Маккрей. – На этой планете так не принято, даже в подобном месте.

– Займись лучше своими делами, черт тебя дери! – рявкнул великан. – Если я захочу убить эту потаскуху – или, лучше будет сказать, недотрогу – то сделаю это! Я купил ее, заплатил за нее деньги, и у нее все равно нет никаких прав. – Факел неожиданно переметнулся с Маккрея на несчастную жертву, и у Маккрея перехватило дыхание.

Это была одна из хорошеньких эроток – полуженщина-полулошадь.

– Ты не коп, чтобы я оправдывался перед тобой, – добавил мужчина, – а я могу делать со своей собственностью все, что мне будет угодно.

– Вот именно. Ты сам говорил, что они искусственные. Извинись, и пойдем отсюда, – настойчиво сказала Гриста.

Джимми Маккрей взглянул на девушку с копытами и хвостом, лежащую на земле, – ее лицо выражало откровенный ужас. Волосы у нее были опалены, кожу прочерчивали кровавые полосы. Разумеется, в юридическом смысле Гриста была совершенно права, но, увидев это выражение ужаса и боли, никто не смог бы спокойно уйти, сохранив при этом самоуважение. У Джимми, кроме его самоуважения, не оставалось практически ничего.

– Ты прав, я не коп, – ответил он тем же ровным тоном, – и не законник тоже, но там, где я родился, избиение собак и лошадей считается преступлением даже тогда, когда они принадлежат тебе. Это называют жестоким обращением с животными, а она – куда больше, чем собака или лошадь. Если уж на то пошло, мы обычно подвергаем таких хозяев порке, чтобы они попробовали на своей шкуре, каково это.

– Ах ты заносчивый ублюдок! – сплюнул мужчина. – Вам тысячу лет дерут задницы, а вы, тупицы, так ничему и не научились!

Джимми подошел поближе, оказавшись почти у края погрузочной платформы.

– Возможно, это оттого, что у меня никогда не было хорошего учителя.

Здоровяк взглянул на левую руку Маккрея – эта предосторожность никогда не была лишней. Связываться с гипнотом или телекинетиком было бы чистой воды самоубийством.

– Телепат, да? Вы, треклятые читатели мыслей, вечно всех жалеете, так? Только вот после первого шага этот маленький Талант ничем не поможет тебе в драке, и ты это знаешь. – Толстый палец щелкнул тумблером, снова превратив факел в хлыст. – И все, что мне нужно, это лишь вынудить тебя, чтобы именно ты сделал этот первый шаг.

Он занес руку, намереваясь снова опустить свое оружие на беззащитную эротку, и Джимми не выдержал. Практически без малейшего усилия он вскочил с улицы на платформу, и здоровяк сменил направление движения руки, направив хлыст на Маккрея.

Он был на добрую голову выше и, пожалуй, килограммов на сорок-пятьдесят тяжелее Джимми, но если тот и уступал ему в массе, то с лихвой компенсировал этот недостаток скоростью и проворством. Хотя удар был нацелен мастерски, электрический разряд не задел Маккрея. Прежде чем противник успел занести руку для второго удара, Джимми с разбегу врезался ему в грудь, оттеснив к стене клуба. Здоровяк не ожидал такого хода и растерялся, и этого времени Маккрею хватило, чтобы вырвать у него из руки хлыст, сбросив его с платформы на улицу.

Колено мужчины взметнулось вверх, задев Джимми, но он предвидел это движение и успел частично избежать его, отскочив назад. Боль все равно была адская, но удар оказался не настолько убийственным, как рассчитывал великан.

Взревев от ярости, которая теперь была направлена исключительно на Джимми, здоровяк все же воспользовался моментом и бросился на противника. Оба рухнули на платформу и, сцепившись, покатились сначала в одну сторону, потом в другую. Джимми удалось столкнуть здоровяка с платформы, а самому, хотя и с трудом, остаться наверху.

До сих пор Гриста была против этой затеи, да и сейчас не одобряла, но теперь началась драка, и это было главным. Она немедленно включилась в дело, подавляя боль, повышая уровень адреналина в крови хозяина…

Видя, что верзила поднимается с земли, Маккрей прыгнул на него сверху. Здоровяк снова растянулся, и Маккрей, чье невероятное чувство равновесия снова сослужило ему добрую службу, удержавшись на ногах, обрушил на более крупного, но все еще дезориентированного противника град ударов.

Здоровяк принадлежал к типу уличных хулиганов, вроде тех, с которыми Джимми Маккрей слишком хорошо познакомился в детстве. Именно из-за них, движимый гордостью и инстинктом самосохранения, он был вынужден развить гимнастические навыки, которыми воспользовался сейчас, и заняться боевыми искусствами, поскольку это было единственным способом для мелковатого от природы мальчишки одержать верх над более крупным противником. Обычному гражданину Биржи эти боевые искусства были не слишком хорошо известны, поскольку подавляющая масса азиатских народов вместе с их культурой вошла в Мицлаплан.

Как и большинство крупных людей, этот парень никак не мог поверить, что получает удар за ударом, тогда как его кулаки поражают лишь воздух. Маккрей уже собрался было нанести удар, который для человека обычного телосложения мог бы стать смертельным, но в данном случае всего лишь сшиб бы противника с ног, когда уловил его мысль:

Черт побери! Да это профи!

В тот же миг здоровяк прохрипел:

– Хватит! Хватит! Не надо!

Будучи телепатом, Джимми знал, что его слова искренни. Здоровяк понял, что проиграл.

Шатаясь, он доплелся платформы и привалился к ее борту, тяжело дыша. Джимми, понимавший, на что он будет похож завтра, когда в полной мере прочувствует ощущения, которые сейчас заглушала Гриста, воспользовался передышкой, чтобы немного прийти в себя, и подошел к поверженному противнику.

Владелец эротки хватал ртом воздух, но, видимо, тоже уже слегка очухался, потому что кое-как сел и засмеялся.

– Значит, ты меня сделал, – выговорил он между двумя судорожными вздохами. – И что это тебе принесло, кроме того, что ты заработал несколько синяков и потешил свое самолюбие?

Это замечание застало Джимми врасплох, и он попытался придумать достойный ответ.

– Ты перестал избивать ее.

– На какое-то время. И что ты будешь делать теперь?

Маккрей нахмурился, потом вскочил на платформу. Девушка-эротка все еще лежала там, съежившись и всхлипывая от боли. Она подняла на него глаза, в которых отражалась странная смесь благодарности и страха.

– Ты цела? – спросил он ее ласково. – Встать можешь? Помочь? Ну-ну, тебе нечего меня бояться!

Как и все эроты, она думала вне диапазона. Он не мог уловить ее мысли, ему удалось услышать лишь какое-то тихое бессодержательное шипение.

– Она радуется, что ей довелось увидеть, как кто-то вышиб из меня дух, – крикнул верзила. В его голосе звучало самодовольство. – Но она понимает, что я не могу допустить, чтобы об этом услышали другие, иначе на ближайшие шесть недель мне будут обеспечены проблемы с дисциплиной, а нам завтра уезжать.

– Убей меня, – произнес ее голос, чуть слышный и слегка надтреснутый. – Убей меня.

Джимми был потрясен. Он развернулся и подошел к краю платформы, где верзила уже неуверенно стоял на ногах, все еще ухмыляясь между гримасами боли.

– Только попробуй тронуть ее, а тем более убить, и я вернусь и прикончу тебя, – прорычал Джимми.

Громила только пожал плечами:

– У меня нет другого выбора, парень. Их у меня сорок штук, и я связан с ними гипнозом. Если бы в этой драке проиграл ты, все было бы по-другому. Ей было бы о чем рассказать сорока остальным. А так они узнают, что какой-то недомерок по доброте душевной помешал мне наказать ее и уложил меня на обе лопатки, начнут давить на меня, выжимать послабления, делать гадости, чтобы поквитаться. А то и вовсе взбунтуются. В конце концов я окажусь в еще худшем положении, чем сейчас, и придется наводить строгую дисциплину, может быть, даже прикончить парочку, чтобы привести остальных в чувство. Лучше уж потерять одну сейчас и покончить со всем этим, чем потом возиться. Как бы вовсе не пришлось прерывать тур и возвращаться домой раньше времени, а ведь это большие деньги. А если ты убьешь меня, всю группу отправят домой по приказу копов. И все до единого пойдут в утиль, а тебя будут разыскивать за убийство. Сечешь, парень?

Будучи телепатом, Джимми Маккрей мгновенно понял, что мерзавец говорит правду. И хуже всего было то, что это вовсе не являлось чем-то из ряда вон выходящим, это была просто часть его работы.

– А разве то, о чем ты говоришь, не убийство?

Громила вздохнул.

– Послушай, парень, не я здесь устанавливаю правила. Они – не люди, не забывай. Они сконструированы компьютером и выращены в лаборатории. Они как машины. Если машина ломается, то ты смотришь, можно ее починить или нет, и если нельзя, ты выкидываешь ее и покупаешь новую. Я занимался ремонтом, а ты помешал мне. Теперь мне придется ее выбросить.

Джимми Маккрей взглянул на эротку, которая внезапно показалась очень маленькой и беззащитной, ее тело задрожало, а лицо стало совершенно человеческим, несмотря на искусственный дизайн.

Потом он перевел взгляд обратно на верзилу, который к этому времени принялся искать хлыст.

– А если она пойдет со мной? – спросил Джимми. – Ты говорил, что завтра вам уезжать. Полагаю, вы вообще уберетесь с планеты. Она не сможет поговорить с остальными, и твоя проблема решится сама собой.

Громила вздохнул и удивленно покачал головой.

– Господи Иисусе, парень! Я же должен привезти их всех обратно, и чтобы никто не пропал! Кроме того, что ты будешь с ней делать? Они совершенно не умны, они спроектированы только для одного дела, честное слово, и у них нет ни гражданства, ни прав. Разве ты настолько богат, чтобы держать ее у себя в доме?

Последнее предположение показалось ему настолько забавным, что он хрипло расхохотался.

– Господи, Джимми! Если тебе захотелось завести домашнее животное, то с котом будет куда меньше хлопот, и выйдет куда дешевле!

– Я не могу позволить ему вот так запросто убить ее, – пробормотал он себе под нос. – В особенности если это действительно из-за меня.

– Я предупреждала, чтобы ты не лез в это дело! Черт побери, только ее нам не хватало! Теперь наша наличность кончится в два раза быстрее, а она будет висеть у нас на шее мертвым грузом. Твоя глупость приблизила нашу голодную смерть, а ее собственную кончину только отсрочила.

– Отдай ее мне, – попросил Джимми. – Ты же хорошо соображаешь. Ты придумаешь, как объяснить, почему ты не отослал ее обратно. Бьюсь об заклад, что ты сможешь сочинить что-нибудь, чтобы получить разрешение избавиться от нее на месте. Иначе нам придется продолжить нашу беседу, и если долго скрывать эротку у меня вряд ли получится, то отсрочить твой отъезд на пару дней мне точно удастся!

Мужчина пожал плечами:

– Если она так тебе нужна, забирай ее, парень. Когда захочешь избавиться от нее, позвони в этот Клуб, и тебе скажут, куда послать то, что от нее останется. Больше это меня не касается.

Маккрей повернулся к эротке, которая перестала дрожать и смотрела на него так, будто он был каким-то богом.

– Эй, прекрати сейчас же! Может, он и прав, – сказал он ей, чувствуя себя несколько смущенным под ее взглядом. – Идти можешь? – Он протянул руку, и она, взявшись за нее, неуверенно поднялась на ноги.

– На них все заживает, как на собаках, – сказал верзила. – Иначе я не стал бы использовать с ней такие штуки. Удачи, парень. Она тебе не помешает. Мне почти жаль тебя. Меня уже сто лет никто не бил. Пожалуй, ты мне даже нравишься. Только не могу понять, за каким чертом тебе все это понадобилось.

– Думаю, тебе этого не дано, – вздохнул Джимми, потом повернулся к девушке. – Идти можешь? Нам нужно на поезд.

– Да, хозяин. Я могу делать все, что вы пожелаете, – ответила она тихо.

– Нет уж, пожалуйста, без этих штучек! – рявкнул он. – Мои предки достаточно долго были лакеями. Я такого терпеть не стану! Будешь звать меня Джимми, как и все остальные.

Она улыбнулась.

– Джимми. Красивое имя.

Кроме того, добавил он про себя, вряд ли я могу быть чьим-то хозяином, когда сам нахожусь в рабском положении.

– Джимми, что ты натворил? – проскулила Гриста.

– Заткнись, Гриста, – буркнул он, протягивая девушке руку.

ДЕШЕВЫЕ РАЗВЛЕЧЕНИЯ И ПЛОХИЕ СНЫ

Стоит только открыть принципы преодоления скорости света, – что обычно происходит совершенно случайно и вначале вызывает всеобщее недоверие, – как сразу же начинается эра освоения и колонизации человеком межзвездного пространства, происходящих настолько стремительно, что немыслимые изменения совершаются тогда со скоростью молнии.

На Земле это открытие было сделано группой ученых из нескольких западных стран, работавших в одной из правительственных лабораторий в Калифорнии над неким проектом из области физики элементарных частиц, который не имел к космическим полетам совершенно никакого отношения. К тому времени, когда они сообразили, на что наткнулись, и когда это сообразило правительство, часть информации уже уплыла. И пока под новый проект выбивались деньги, пусть даже и очень небольшие, этой информацией успели завладеть еще девять других стран. По большому счету, единственной причиной, по которой государства, сделавшие открытие, в конце концов все же выделили средства на его дальнейшую разработку, было то, что по меньшей мере три другие страны за это время уже успели построить корабли, работавшие на этом принципе. Земля тогда оказалась на волоске от так всех пугавшей ядерной войны, поскольку государства никак не могли разобраться, что кому принадлежит.

К счастью, к этому моменту первые научно-исследовательские станции нескольких интернациональных блоков обнаружили невероятное число интересных миров, пригодных для обитания. И вот в своей эгоистической заносчивости страны в конце концов состряпали соглашение, поделив ни больше ни меньше чем всю галактику на сферы влияния и узаконив все предыдущие притязания. Тот факт, что после первоначальных астрономических вложений в разработку оборудования и материалов, без которых нельзя было бы создать необходимые двигатели и приборы, межзвездные полеты по удельной стоимости оказались дешевле межпланетных, тоже сыграл немалую роль.

Спустя всего столетие после того, как первые корабли оторвались от Земли, человечество владело более чем сотней солнечных систем, хотя, по правде говоря, большая часть из них была совершенно бесполезной, и владельцы не избавлялись от них лишь из гордости, или потому, что собирались спекулировать на них, или же потому, что они находились между двумя прибыльными мирами. За это время уже были обнаружены первые внеземные формы жизни и открылось широкое поле для экзобиологических исследований. Разумные расы еще не были открыты, но надежда умирает последней, и каждая сторона была уверена в том, что рано или поздно именно они окажутся первыми, кто встретится с инопланетной расой и склонит ее на свою сторону.

Первый блок включал в себя Соединенные Штаты, Канаду и всю Западную Европу – за исключением Франции, заключившей блестящую сделку с несколькими крупнейшими латиноамериканскими странами и некоторыми наиболее богатыми государствами Африки, и образовавшей собственный Латинский блок. Японцы, отказавшись войти в Западную коалицию на условиях младших партнеров, заключили равноправный договор с Китаем, который отодвинул политику на второй план и образовал вкупе с ними другой блок. Еще один эклектический блок создала Россия, объединив вокруг себя не только старых союзников по всему миру, но также Индию, жаждавшую, как и Китай, найти новые миры для своего невероятно разросшегося населения.

Все они конкурировали друг с другом, как конкурировали многие годы до того, и все основали свои колонии у относительно близких звезд. Разумеется, встречались им и трудности, но они не гасили оптимистической надежды, что так будет продолжаться вечно.

Прошло почти двести лет экспансии, пока человечество не встретило первые разумные расы, и когда это произошло, то стало потрясением. Когда разведывательный корабль Биржи впервые обнаружил колониальный мир Западного блока, эту встречу вряд ли можно было назвать теплой.

Капитан разведывательного корабля объявил колонию собственностью Биржи и тут же начал распоряжаться.

Древняя и мудрая империя, обнаружившая земные колонии, уже не раз попадала в подобную ситуацию. В отчетах было указано, что открытый мир был простой колонией, причем сравнительно молодой, и что было обнаружено еще много людей, колонизирующих другие миры.

Почти сразу же после того, как по Бирже распространился слух о новой расе, миколианские и мицлапланские шпионы отправили ее координаты и данные своим хозяевам, которые попытались поскорее определить происхождение новой расы и найти способ колонизации ее миров. Снова началась гонка, но на этот раз три старых и хитрых империи наперебой пытались урвать как можно больший кусок человечества.

Даже столкнувшись с общей угрозой, человечество отнюдь не рвалось объединять свои силы, а когда это все же произошло, то обнаружилось, что противник очень серьезный, опыта у него в подобных делах чуть ли не на тысячу лет больше, и что поделать с этим ничего нельзя. Позже историки заключили, что самой большой потерей для человечества стала не утрата независимости, а крушение расового эго. За какие-то два с небольшим века человечество перешло от сознания себя центром и образцом мироздания к примирению с ролью сравнительно незначительных жителей Вселенной, оказавшейся куда более неизмеримой и сложной, чем человечество осмеливалось вообразить.

Западный блок, вместе с большей частью присоединившегося к нему Латинского, отошел к Бирже просто потому, что это их миры первыми обнаружил разведчик Биржи. Китайско-японский блок достался Мицлаплану, а блок, возглавляемый Россией, – Миколю. Капитуляция была болезненной, но быстрой и бесповоротной. В Биржу входило около ста сорока рас, в Миколь примерно столько же, в Мицлаплан – чуть больше. Такое соотношение сил сохранялось неизменным уже очень долгое время.

Впоследствии, ради собственной выгоды, три соперничающие силы кое-что подрегулировали, но основное разделение человечества осталось. Остатки Западного и Латинского блоков очень хорошо вписались в систему свободолюбивой Биржи, позволявшую им оставаться почти такими же, как они были, пусть даже и в роли подчиненного меньшинства. Миколь и Мицлаплан, ненавидевшие друг друга, возможно, даже еще сильнее, чем каждый из них ненавидел Биржу, оказались единодушными в настоятельном желании «культурного слияния» новых подданных с остальными гражданами империй. Биржа захватила территории и тела; Миколь с Мицлапланом хотели получить в безраздельное владение также умы и души.

Всего через несколько поколений человечество стало куда более разобщенным, чем оно было на Земле. Группы людей, принадлежащие различным империям, походили на других членов своих империй, – прошедших совершенно иные и зачастую немыслимо причудливые эволюционные пути, – гораздо больше, чем на своих бывших сородичей.

И все же, превратившись в меньшинство внутри огромных империй, все три части человечества понимали, что для них есть лишь один путь вернуть себе положение и власть в рамках новой культуры. Как примитивные и лишь недавно вошедшие в империю члены, они размножались как кролики во всех трех многорасовых древних культурах, которые к настоящему моменту росли медленно и строго упорядоченно. В закрытых и в некоторой степени унитарных государствах, где численность означала силу, власть и влияние, такой способ был наиболее эффективным. Мицлаплан заполучил китайцев, а Миколь – индийцев; и те, и другие были многочисленными группами населения и могли требовать больше ключевых позиций, больше места и новых миров.

Биржа, поглотившая Латинский блок, позволила ему осуществлять локальный контроль над мирами, которые уже были им колонизированы. Но в обществе, где новые миры не распределялись, а покупались и продавались на рынке, и за все необходимое для тебя нужно было платить чем-то необходимым кому-то другому, власти и богатства добиться было труднее. По иронии судьбы, в капиталистической империи Биржи человечеству пришлось хуже всего, и оно все еще продолжало находиться в положении младшего партнера.

Сердцем Империи была сама Биржа, гигантское цилиндрическое здание в центре столицы, расположенной в глубине Империи. Внутри этого здания можно было купить и продать буквально все, что не запрещалось законами системы.

В одном громадном сооружении из похожего на кварц материала располагались товарные маклерские конторы, где торговали запасами и товарами, закупаемыми впрок. В другом находилась фондовая биржа, где продавались, покупались и обменивались кусочки и частички миллионов компаний, создававших экономику Империи. Существовали и другие, менее крупные и более специализированные маклерские конторы, но сердцем Биржи и ее физическим центром был величественный Дворец Миров.

Здесь исследовательские корпорации, имеющие огромное количество разведчиков, углубляющихся во все новые и новые неисследованные просторы галактики, обнародовали сведения о своих находках и выставляли на продажу не компании, не ресурсы, а целые миры, и даже целые солнечные системы. Среди покупателей были как расовые группы, нуждающиеся в новых мирах, так и дельцы, играющие на новых находках, и даже группы энтузиастов, пытающихся воплотить в жизнь свои идеи о социальном и политическом устройстве общества, основывая собственные колонии.

Биржу не особенно заботило, что, как и почему происходило в отдельных мирах, пока их обитатели соблюдали немногочисленные основные законы, признавали ее власть и не имели никаких отношений с Миколем и Мицлапланом. Но уже эти простые правила порождали поразительный уровень контроля. Биржа содержала независимые и состоящие в основном из цимолей и роботов межзвездные вооруженные силы, улаживая с их помощью споры между компаниями и мирами, которые хозяева не могли уладить самостоятельно. Биржа контролировала межпланетные потоки денежных средств через банки и торговые фирмы. А также все открытия, поскольку выдача патентов тоже была в ее ведении.

Кроме того, в каждом мире Империи обязательно работал государственный консульский корпус – глаза и уши невидимых Хранителей, и чрезвычайно закрытая и засекреченная группа, известная под названием Специального Корпуса, в чьи задачи входило наблюдение за наблюдателями, разоблачение того, что некоторые предпочли бы скрыть, и выяснение, не затеяли ли чего-нибудь миколианцы или мицлапланцы.

Все люди, добившиеся в Империи хоть какого-то благосостояния и власти, сделали это на добровольной службе в консульском, военном или Специальном корпусе. Они были лучшими среди своих сородичей, но в обществе, где за все надо было бороться, область, в которой они отличились, имела сомнительную репутацию.

* * *

Модра Страйк была одной из тех весьма немногочисленных личностей, которые о кошмарном путешествии в ад вспоминают с ностальгией.

Это был обычный контракт: новый мир, обнаруженный и приобретенный на свой страх и риск одной сельскохозяйственной компанией, которая хотела выяснить, сможет ли этот кот в мешке стать новым источником прибыли.

Затея была из тех, за которые взялись бы только Ланкур с Модрой – окупавшаяся лишь в том случае, если они обнаружат что-нибудь стоящее, и если неприятные неожиданности и затраты не превысят норму.

Контракт, конечно, обеспечивал твердые выплаты при любых обстоятельствах, но дело было в том, что хорошую работу можно было найти только с достаточно крупной начальной суммой на организацию экспедиции. Если же вы не вносили ничего ценного, то очень скоро обнаруживали, что нанявшая вас компания – очередной замок на песке, который имеет свойство быстро рассыпаться. Первые Команды всегда сталкивались с этим, и именно поэтому лишь небольшие частные компании вроде их собственной выполняли подобную работу. Стоило несколько раз обогатить работодателя, и денег уже хватало на то, чтобы стать настоящей компанией, с уймой кораблей, команд и средств, и жить припеваючи. Фокус был в том, чтобы удержаться на плаву до того, как это произойдет.

Удавалось это не многим.

Модра Страйк была высокой привлекательной рыжеволосой женщиной, с энергичным лицом, громким голосом и достаточно развитой романтической жилкой, чтобы в двадцать четыре года «начать играть в бирюльки», как она это называла. Унаследовав небольшое состояние от любящего дядюшки – который был агентом на Бирже и, воспользовавшись своими связями, открыл небольшую торговую компанию, – она решила не идти проторенной дорогой, что означало выйти замуж и жить на доходы от семейного дела. Это было бы слишком скучно, слишком обыденно и бесперспективно для такого человека как она, особенно в таком возрасте.

Вместо этого она продала дело, покинула родной Каледон и отправилась в столицу Империи, полная романтических мечтаний о приключениях и несказанных богатствах в духе древних историй.

Она не прожила в городе и трех дней, когда в порт, едва дотянув, прилетел «Вдоводел» с полумертвым и дочиста разоренным экипажем, у которого не оставалось никакого будущего. Она отправилась взглянуть на корабль из чистого любопытства, и эта груда искореженного металла, которую в космопорте сочли годной лишь на металлолом, показалась ей самой восхитительной вещью из всех, что она видела.

Капитаном «Вдоводела» был статный и крепкий Трис Ланкур, кудрявый черноволосый бородач со сверкающими глазами, который тут же сцепился с начальником космопорта, угрожая задать трепку любому, кто попробует отобрать у него корабль. Он выглядел и вел себя в точности как покоритель космоса из романтических книг и фильмов, а его разношерстная команда, состоявшая из существ других рас, на взгляд – таких же безумцев, как и он, идеально подходила на роли второстепенных героев. У Модры были деньги, но не было никакого опыта; им же, судя по их виду, опыта было не занимать, но они, даже сложившись, вряд ли наскребли бы на проезд в такси. Ланкур, выслушав ее предложение, окинул высокую и стройную рыжеволосую незнакомку взглядом, сначала он не хотел брать ее с собой, но в конце концов все же уступил.

Она помнила это так отчетливо, как будто это было вчера, хотя на самом деле с тех пор прошло почти пять лет.

За эти пять лет, участвуя в заданиях Первой Команды в ожидании чего-нибудь настоящего, она пережила всевозможные приключения, которые, хотя и не были столь зрелищными, как обещали прославленные фантастические произведения, но все же оказались несомненно захватывающими, к тому же благодаря им она вскоре познакомилась с миром чудес медицинской науки Биржи. Она вставала на ноги после всех мыслимых и немыслимых повреждений, не раз оказываясь на волосок от смерти, она приобрела опыт, о котором когда-то мечтала, но до сих пор ей почти не попадалось такой работы, которая бы по-настоящему окупилась, и совсем не попалось такой, которая окупилась бы настолько, чтобы больше не пришлось работать вообще.

И вот они отправились на свое последнее задание, в мир с поэтическим названием 2KBZ465W. В мир, который действительно положил конец их саге…

* * *

Красивые миры похожи на красивых людей – они обычно демонстрируют кровь и отвратительные на вид внутренности, стоит лишь забраться под кожу.

Модра Страйк всегда терпеть не могла первой высаживаться на новой планете. Высадившийся первым очень часто первым же и отправлялся на тот свет.

Это место было настолько новым, что у него даже еще не было официального названия, хотя передовая исследовательская группа уже заготовила для него несколько имен, причем ни одно из них не было предназначено для детских ушей.

Сколь бы хорош ни был скафандр, от запаха никогда не избавиться, думала она мрачно. Стоит провести в скафандре несколько часов, пусть даже он битком набит всякими системами фильтрации и поглощения, как начинаешь ощущать вонь собственного пота и прочие телесные запахи, о наличии которых прежде даже не подозревал. Не все скафандры были приспособлены для людей, хотя именно этот был сконструирован специально под ее фигуру. Согласно ее требованиям, темно-синий скафандр на взгляд казался резиновым, сидел как влитой и не оставлял никакого простора для воображения относительно фигуры его хозяйки, однако он был сделан из самого прочного синтетического материала, способного выдерживать чудовищные перепады температур, отражать практически любые снаряды, даже разряд импульсной пушки, и был вполне удобным и уютным изнутри. Можно было даже отправлять естественные надобности прямо в штаны – специальный насос удалял фекалии, превращая их в энергию и обеспечивая хозяину сухость. Она уже убедилась в эффективности своего скафандра – однажды ей пришлось провести в нем три дня кряду. Он замечательно избавлялся от всех отходов человеческого тела – только не от запаха.

К скафандру крепился легкий шлем, сделанный из более твердой модификации того же материала. Надетый, он почти не ощущался, но тем не менее мог несколько дней обеспечивать хозяина водой и чем-то, что, хотя и с натяжкой, можно было назвать едой.

Она отдала мысленную команду, и в тот же миг темная и сырая трясина, по которой она пробиралась, взорвалась буйством ослепительных красок. Она огляделась вокруг, но, решив, что в этом месте, где даже вода казалась живой, инфракрасное излучение ничем не поможет, снова отключила его.

– Трис? Ты где? – беспокойно позвала она, надеясь, что тяжелое дыхание не выдаст ее страха. Даже сейчас, когда прошло столько лет, она все еще ощущала себя новичком в команде и чувствовала, что за ней постоянно наблюдают, ожидая, когда она выкажет признаки слабости.

– В сорока метрах слева от тебя, – раздался в наушниках голос Триса Ланкура. – Приближаюсь к исходной точке. Только погляди на эти длинные лианы с толстыми усами! Так и кажется, как будто они одушевленные и ищут, чем бы поживиться!

Она кивнула, хотя не видела ни лиан, ни его самого.

– Мне уже пришлось пару раз нарваться. Здесь хуже, чем в аду.

– Лично я думаю, что в этом месте есть своя прелесть, – прозвучал третий голос, глухой и гортанный. – Моя родина почти ничем не отличается от него, разве что в мелочах.

– Вот поэтому я никогда и не принимала твоих приглашений в гости, – отозвалась Модра саркастически.

– А я-то думал, тебя пугают мои намерения! – парировал странный голос. Биологически у нее с ним было не больше общего, чем с этими деревьями.

– Ты где, Дарквист? Все еще на деревьях? – позвала она.

– Примерно в двадцати метрах сверху и в пятидесяти справа от тебя, – отозвалось существо. – Экосистема этого мира поразительна. На вершинах этих гигантских деревьев настоящий сад разнообразных растений.

В том-то и состояла проблема. С воздуха все выглядело вполне мирно – широкий, похожий на луг покров светло-коричневого мха и лишайника пестрел яркими цветами. Сверху это место казалось прекрасным, отчего кто-то и заинтересовался им.

На самом деле, им понадобилось совсем немного, чтобы обнаружить, что красота была только на поверхности, а этот залитый солнцем луг в действительности являлся всего лишь тонкой пленкой, прикрывающей настоящий ад. Моховой ковер как губка впитывал дождевую воду и медленно пропускал ее сквозь свои внутренности, после чего она в виде тумана и мелкой мороси собиралась на настоящей, топкой поверхности, питая огромные внутренние растения, на которые опирался внешний слой. В растениях верхнего уровня, судя по всему, в какой-то форме происходил фотосинтез, но вот что позволяло огромным деревьям вырастать настолько высокими и толстыми, чтобы удерживать весь внешний слой, пока так и оставалось невыясненным. Это было одной из их задач.

Единственный способ оценить новый мир после того, как все осмотрено, образцы отобраны, анализы сделаны, а роботы посланы в разведку – это выбрать интересное на вид местечко, спуститься и осмотреть все своими глазами. Прежде чем вкладывать в планету деньги, нужно ответить на один вопрос, который решает все, и горький опыт показывал, что в конечном счете ответ можно получить лишь единственным способом.

А именно: у этого места есть потенциал. А теперь, прежде чем мы займемся им, вы все отправитесь туда и выясните, что попытается убить вас.

Это был тот еще способ заработать себе на жизнь, но платили за него неплохо – если ты, конечно, доживал до момента получения денег. Первые Команды требовали высоких краткосрочных выплат за риск, частично потому, что опыт показывал, что это самый лучший – и самый рентабельный – способ выяснить все самое худшее в кратчайшие сроки. Экипаж «Вдоводела» не любил браться за подобную работу – да и никто не любил, – но после двух неудачных экспедиций, когда владельцы миров обанкротились, так и не расплатившись, ему было необходимо денежное вливание, чтобы сохранить корабль, команду и работу. Разведчики, из-за безденежья оставшиеся без корабля, вряд ли могут рассчитывать, что их возьмут в другую команду. Все, что у них было, было вложено в корабль и оборудование. Изъятие корабля за неплатежи означало не просто крах – в Бирже оно означало голодную смерть.

– Только идиоту могло прийти в голову купить это место, – послышался тоненький голосок дарфурца Хамы Креднера. – Идиоту или дарквисту.

– Где ты находишься, Креднер? – спросил Трис Ланкур, замедлив продвижение сквозь грязь и пытаясь выбрать наилучший маршрут в чаще черных стволов. Прорубать себе дорогу они не рисковали – с таким-то куполом наверху.

– В двадцати метрах от исходной точки к северу от тебя. Исходная точка как раз между нами.

– Мне еще нужно выбрать безопасный путь вперед, – предупредил Ланкур. – Погоди, пока я не окажусь на таком же расстоянии. Видимость есть?

– Я слышу сигнал маячка в исходной точке, но ни черта не вижу в этом дерьме. Здесь все заросло грибами. Бьюсь об заклад, что это место показалось бы вонючим любой расе.

– Черт!

– Трис! Что случилось? – крикнула Модра, забираясь на огромный узловатый ствол. Она пыталась протиснуться в отверстие, про которое разум упорно твердил ей, что оно невозможно маленькое, но встроенный в скафандр компьютер счел его достаточно большим.

– Все в порядке, – отозвался он. – Споткнулся и плюхнулся мордой в грязь, вот и все. Эта дрянь страшно липкая. Эти чертовы амебоиды, или кто они там, которые живут в этой грязи, теперь облепили весь мой скафандр и пытаются забраться внутрь. Пожалуй, мне придется остановиться и счистить их.

– Спокойно, – предостерегла Модра его и всех остальных. – Не стоит спешить.

Трис Ланкур был с головы до ног покрыт существами, которые, как показал опыт, нельзя было смыть или скинуть. Единственным способом избавиться от них было пустить по поверхности скафандра небольшой разряд. Он не убивал их, но при этом они отцеплялись и отваливались сами.

Модра взглянула налево и увидела слабое голубое зарево, а ее внешние датчики зарегистрировали резкий треск.

– Вижу тебя. Поджарь этих маленьких ублюдков!

– Вот вам! – воскликнул он с ноткой торжества. – Что, не нравится? – Он тяжело вздохнул. – Знаешь, говорят, что в былые времена занятие недвижимостью было очень мирным и спокойным делом.

– Оценить планету несколько посложнее, чем оценить дом, – будничным тоном заметил Дарквист, не уловив иронии.

Она сделала вид, что не расслышала.

– Дарквист! Можешь разглядеть наши маяки?

– Я вижу вас с Трисом, а Хаму нет. Должно быть, он еще не дошел.

– Я здесь, – ответил дарфурец. – Я остановился, но не думаю, чтобы это была хорошая идея. Я что-то ощущаю, что-то очень плохое. Оно повсюду вокруг меня. Такое ощущение, что здесь что-то есть, так близко, что я чувствую его запах, но не могу потрогать.

Модра была эмпаткой, способной воспринимать чужие эмоции и изредка влиять на них. Первичные исследования этого мира не обнаружили ни на одной из известных телепатических частотных полос ничего, кроме примитивной животной жизни, но эмпаты улавливали и другие полосы, покрывавшие более широкий диапазон, чем телепаты. Модра утверждала, что чувствует в здешнем болоте сильные выбросы эмоций на примитивном, но очень угрожающем уровне. Чуждая жизнь принимала разнообразные формы, часто не имевшие ничего общего с известными. Даже мысли, если они вообще наличествовали, могли принимать необычные формы, хотя, как правило, все углеродные формы жизни думали в одной достаточно узкой полосе частот, а кремниевые – в другой, столь же четко определенной. Кроме этих двух, других высокоорганизованных форм жизни известно не было. Но ни один телепат не мог уловить разум настолько низкого уровня, как, например, пчелиный рой; эмпат же мог ощутить возбуждение и нарастающий гнев роя.

– Ой-ей, – сухо прокомментировал Дарквист. – Готовьтесь, сейчас на вас упадет гнилой плод.

Где-то в вышине раздался продолжительный треск; потом на них полетело несколько маленьких предметов, рикошетом отскакивая от веток. Красивые цветущие растения, обитавшие наверху, плодоносили, и время от времени плод становился слишком тяжелым и срывался с ветки. Они уже наблюдали за падающим плодом издалека, но ни разу еще не находились у него на пути.

– Чуть меня не сбил, – сообщил Дарквист. – Когда падает большой, он увлекает за собой массу мелких.

– Это ты говоришь мне! – воскликнул Хама. – Да они падают вокруг меня, как град! Я… Клянусь тремя богами Сумура! Вода! Она… аааа!

Последний вопль раздался не только в наушниках – он произвел настолько сильный телепатический всплеск, что всех охватило смятение, страх и отчаянный ужас еще до того, как они услышали его. Но что именно напало на телепата, никто так и не увидел.

– Хама! – закричал Ланкур. – Оставайся на месте! Мы идем!

В наушниках затрещало и защелкало, потом сквозь шум пробился голос Хамы, слабый и сдавленный:

– Нет! Нет! Не подходите! Выбирайтесь из воды! Вода! Вода! Она…

– Хама! – вскрикнула Модра.

Оглянувшись, она увидела, что вода вокруг нее задвигалась, точно превращаясь во что-то живое. Черт побери, да она действительно была живой, – из пенистой она внезапно стала студенистой, а под ее поверхностью словно бы что-то начало сгущаться. Модра не стала попусту терять время – прыгнув к развилке ближайшего ствола, она попыталась забраться на ветки, находившиеся в трех-четырех метрах над водой.

Вода у нее за спиной сама собой собралась в гигантскую колышущуюся колонну, которая, словно чудовищное щупальце, потянулась за ней. Щупальце было полупрозрачным, мясистым, но в то же время обладало структурой и формой и – о боже – оно было огромным!

Оно вздыбилось, готовясь схватить ее и утащить вниз, в трясину, и Модра мгновенно подключила энергию к внешней поверхности скафандра. Щупальце хлестнуло ее по ноге, тут же вспыхнул голубой разряд, и оно отдернулось. Снова и снова оно пыталось схватить Модру, набирая из воды необходимую массу, и каждый раз получало электрический удар и отступало. Наконец оно заколебалось, как будто что-то поняв, но все же продолжало ходить под ней кругами. Каким-то образом, хотя это и казалось невозможным, чудовище точно знало, где она находится.

Модра воспользовалась паузой, чтобы забраться как можно выше, но примерно в восьми метрах над водой стволы начинали искривляться, сплетаясь между собой, и подняться выше она не смогла.

Она огляделась, отметив, что фонарь на шлеме горит вполсилы, потом вытащила пистолет, прикрепленный шнуром к скафандру, и когда существо снова кинулось на нее, прицелилась и выстрелила. Луч бело-голубого света рассек конец щупальца, окутав его зловещим белым заревом, а когда зарево погасло, вместе с ним исчез и метровый кусок существа.

Но ни крови, ни сукровицы не было на том месте, где только что было щупальце, – там виднелась лишь какая-то комковатая масса.

Медленно, на глазах у Модры, студенистая масса принялась набирать вещество из окружающей воды. Она видела, как щупальце выпятилось, потом раненый конец начал разрастаться, и вдруг щупальце, которое она только что дезинтегрировала, появилось снова, как ни в чем не бывало!

– Дарквист! Трис! Хама! Где вы, черт вас дери? – заорала она, мигом растеряв всю свою железную выдержку и слегка впадая в панику.

В наушниках все еще трещало и щелкало, но она расслышала слова Дарквиста:

– Я видел, как ты стреляла! Держись! Я иду…

Неожиданно из наушников раздался ужасный скрип и визг, от которого у нее чуть не лопнули барабанные перепонки. Она мгновенно переключилась на другую частоту, потом на третью, но все без толку. Шум был слишком громким, чтобы можно было выносить его дольше нескольких секунд, и ей пришлось отключить связь.

Внезапно наступившая благословенная тишина на миг усыпила ее внимание, заставив расслабиться, и существо, видимо, почувствовав это, подобралось для новой атаки. Теперь их в воде было уже несколько, и каждое тянуло вверх щупальце, такое же, как у самого первого. Она чудом увернулась от одного из них, съехав немного вниз по стволу, и начала стремительно водить пистолетом по горизонтали, скорее срезая, чем дезинтегрируя концы щупалец. Длинные извивающиеся отростки с плеском падали в воду, но потом луч ее фонаря выхватил из темноты картину, от которой кровь у нее застыла в жилах.

Щупальца, словно набравшись новых сил, извиваясь как змеи, подплыли к ближайшему крупному щупальцу и слились с ним; оно содрогнулось и, медленно разрастаясь, вновь начало подниматься из воды.

Дерьмо какое! Их нельзя убить, подумала Модра. Если даже маленькие щупальца способны на такое, то что мешает большим объединиться в одно огромное щупальце сорока, пятидесяти или даже шестидесяти метров длиной?

Модра снова попыталась поймать радиоволну, но в эфире стоял все тот же невыносимый визг. Чей-то скафандр – очевидно, Хамы – был поврежден, и произошла утечка энергии. Модра не могла надеяться прорваться через этот визг; внезапно она почувствовала себя совершенно одинокой.

Вот почему ветераны никогда не отправлялись на разведку без телепата.

Она принялась озираться вокруг. Щупальца на какое-то время притихли, словно осторожничали, собираясь с силами для новой атаки, – несмотря на то, что убить их было нельзя, излучатель, очевидно, все же причинял им боль, – но она знала, что это ненадолго. Модра попыталась сообразить, нельзя ли снова забраться куда-нибудь повыше и вынудить щупальца охотиться на нее снизу. Они казались не слишком умными, просто их действия были согласованны, иначе они уже давно схватили бы ее. Падающий плод возбудил их – возможно, они даже съели его, – и теперь они не собирались возвращаться обратно в привычное состояние покоя до тех пор, пока не съедят все, что находилось в зоне доступности и могло оказаться съедобным. Судя по всему, мышц у них не было, зато у них совершенно определенно была сила. Если бы они ухватили Модру одно за голову, а другое за ноги и потянули в разные стороны, ее разорвало бы пополам.

Возможно, именно это и случилось с Хамой. Несколько щупалец схватили его одновременно, застав врасплох, и разгерметизировали скафандр прежде, чем он успел понять, что происходит. Энергетический разряд, судя по всему, заставил их на некоторое время оставить его тело в покое, что не слишком-то ей помогло, поскольку они переключились на нее. А возможно, попробовав Хаму, они просто сочли его несъедобным.

Новая атака – и снова она отстрелила кончики щупалец, и опять они сползлись вместе, слились и поднялись над водой. Почему они не нападали раньше? Почему ждали? И почему Хама не почувствовал их до нападения? Все это было очень странно.

Она снова задумалась, не перебраться ли ей куда-нибудь повыше, и удастся ли ей это. Дарквист все еще был где-то на деревьях, и немедленное нападение ему не грозило. Эти существа не могли знать о нем. Вопрос был в том, что в последний раз он сказал, что видел ее выстрелы, так что, перебравшись в другое место, она рисковала лишиться последней надежды на скорое спасение. С другой стороны, если Дарквист спустится сюда, они нападут и на него тоже. В скафандре подвижность Дарквиста была ограниченной, а дышать этой дрянью он мог ничуть не больше, чем кто-либо другой из них.

А что, если Дарквист видел вовсе не ее выстрелы? А вдруг это были разряды скафандра Хамы, или Трис тоже стрелял?

Она проверила уровень энергии. Пока что энергии было достаточно, но рано или поздно она кончится. Сначала надо выбраться отсюда, а попытаться найти остальных можно и позже.

Если источник питания выдержит и если помехи не заглушат маячок на скафандре, они смогут ее найти.

Оттуда, где она находилась, удобного пути наверх не было, а вниз спускаться она не решалась. Черт! Похоже, теперь этих тварей внизу уже сотни. Возможно, стоит найти заряду лучшее применение…

Модра установила пистолет на самый тонкий луч и принялась стрелять, вырезая в стволах пусть небольшие и занозистые, но абсолютно необходимые опоры для рук и ног. Стволы, как она и предполагала, оказались страшно твердыми – вряд ли они смогли бы удерживать огромный полог, если бы состояли лишь из воды и мякоти.

Она перезарядила пистолет и скосила лес щупалец почти под корень, зная, что теперь в ее распоряжении будет пять или шесть минут, пока они не сформируются заново.

Придется несколько метров пройти по земле, чтобы обойти переплетение, зато потом между ней и щупальцами окажется почти сплошная стена стволов. Она ничуть не сомневалась, что они смогут обплыть кругом, но для этого им потребуется больше сообразительности, чем они до сих пор проявили. Если ей удастся обмануть их и быстро перебраться туда, возможно, они потеряют ее след. В любом случае, попытаться стоило.

Выпустив еще один тонкий режущий луч, она принялась пробираться между стволами, а потом полезла вверх, карабкаясь так быстро, как только могла. Наконец, она остановилась и посмотрела вниз. Единственным звуком, нарушавшим тишину, было ее собственное тяжелое дыхание. Никакого движения не было заметно; в сумрачной мгле под покровом леса, рассеиваемой только светом фонаря на ее шлеме, виднелось лишь мирное болото.

Она почти ожидала, что гигантское щупальце внезапно выскочит из воды и схватит ее, но через некоторое время поняла, что победила, – по крайней мере, пока.

Она победила – гип-гип, ура! И вот она торчит здесь, неизвестно где, без связи, дожидаясь, когда что-нибудь еще снова пробудит эту тварь.

Думай, Модра! Думай же! Она заставила себя успокоиться и дышать ровно, глотнула воды и попыталась придумать, что ей теперь делать. Маяк работал, так что, возможно, Дарквист сможет запеленговать ее, когда эфир успокоится. У нее появилась одна идея. Она переключила приемник в режим сканирования и попыталась определить, нет ли поблизости других маяков. Есть! На миг она воспарила на крыльях надежды, но потом крошечный проектор начал отображать на щитке шлема точку за точкой – десятки точек. Черт бы их побрал! Выброс энергии из скафандра Хамы расстроил и маяки, образовав сотни ложных сигналов. Вот тебе и идея.

Ей ничего не оставалось, кроме как попытаться самой пробраться обратно к челноку. Она сомневалась, что щупальца могут повредить его, а находился он в одной из тех прогалин в лесном покрове, которых жизнь снизу, судя по всему, старалась избегать. Но плоды на этом треклятом болоте падали повсюду. На свое счастье – или, наоборот, несчастье, – они успели забраться в чертову даль, ни разу не спустив с цепи эту… это… что бы это ни было. Они добирались сюда по суше и по болоту. Возможно, по деревьям вернуться обратно не удастся.

Как бы то ни было, что представляют собой эти твари? Выглядело это так, как будто вода вдруг ожила, но вода здесь была обычной водой – они делали подробные анализы.

Она испытала внезапное потрясение, вдруг поняв, что они вовсе не были существами, – по крайней мере, существами в общепринятом смысле слова. Ей вспомнились те липкие слизни размером с жука, которые обитали под самой поверхностью болота. Ей пришло в голову, что они, должно быть, и были теми существами – когда плоды упали в воду, это подало им сигнал, например, химический. Но зачем они собирались в группы? Определенно не для того, чтобы съесть плод. Чтобы схватить что-нибудь, возможно, очень большое – вот она, светлая мысль! – или, пожалуй, чтобы просто передвигаться. Возможно, они колониями сражались друг с другом за еду, а дно болота было постоянным полем боя за то, в чем они нуждались для выживания.

Но это было уже неважно. Кто-нибудь мог бы сделать этот мир пригодным для обитания, но это обойдется очень дорого, а здешняя экосистема была слишком необычной, так что, скорее всего, ученые все равно наложат на нее лапу до тех пор, пока не определят потенциальные возможности подобной формы жизни. Такое использование планеты вряд ли сильно обогатит их команду, а это означало, что положение – сквернее некуда.

Разумеется, оно было не настолько скверным, как стоящая сейчас перед ней проблема, которая заключалась в том, как отсюда выбраться.

Модра принялась вяло обдумывать, не сделать ли ей из дерева что-нибудь вроде доспехов или щита. Деревом питаться они явно не могли.

Нет, дурацкая мысль. У нее нет ни пилы, ни вообще каких-либо плотницких инструментов.

Оглядевшись по сторонам, она заметила неподалеку от себя разноцветные вспышки, периодически освещавшие темную трясину, точно причудливое световое шоу. Вот где была настоящая проблема! Если бы она могла добраться туда, выстрелить в тело Хамы, дезинтегрировать его, черт бы все побрал, – как бы ни было трудно поступить так с товарищем и другом, – то уничтожила бы и его радио. А без радио не стало бы и помех. Тогда ее собственное радио и радиомаяк заработали бы, и, разумеется, маяк в исходной точке тоже начал бы снова подавать сигнал.

Выбора у Модры не оставалось. Пока все было спокойно и сверху не полетели новые плоды, она должна была заглушить этот шум.

Она осторожно отправилась на свет; он пульсировал, но сканерам скафандра этого было достаточно, чтобы засечь его. Если там хватало энергии, чтобы перегрузить все радиочастоты вместе с маяками, вряд ли она могла иссякнуть в ближайшие несколько минут.

Когда она наконец обнаружила Хаму, ее глазам представилось отвратительное зрелище. Щупальца разодрали тело и скафандр бедного дарфурца почти в клочья. Полуобглоданный труп был странно искривлен и кишел этими крошечными существами, которые с такой легкостью объединялись, чтобы убивать.

Это зрелище вызвало у Модры тошноту, гнев и страх одновременно. Почти не думая, она выхватила пистолет, выставила заряд на полную мощность и нажала на спуск. Покрытое слизняками тело дрожало, объятое раскаленным лучом, над болотом пополз запах горелой плоти и волос, смешанный с вонью поджаренных слизней. Она продолжала свое дело, непоколебимая, точно скала, и хотя большая часть того, что осталось от тела Хамы, уже сгорела, этого было недостаточно, недостаточно! Материал скафандра все еще защищал то, что находилось внутри, включая и оборудование… Черт побери! Даже на таком расстоянии у пистолета не хватало мощности!

Когда замигал крошечный датчик, предупреждавший, что энергии почти не осталось, она внезапно ощутила рядом движение. Модра резко развернулась, нажимая на спусковой крючок, но выстрела не последовало.

Рядом с ней стоял Трис Ланкур, касаясь Модры шлемом. Их шлемы были небольшими, чуть больше головы, а щиток, прикрывавший глаза, позволял также наблюдать за показаниями на дисплеях. Если оборудование выходило из строя, очень слабую связь можно было осуществить, соприкасаясь шлемами.

– Не зря мы купили пистолеты с предохранителями, – заметил он. Его голос был еле слышен и имел неприятный металлический призвук, но для нее он звучал настоящей музыкой. – А то ты поджарила бы и меня тоже.

Система кодов каждого скафандра была настроена на все остальные, благодаря чему невозможно было выстрелить в члена собственной команды даже по ошибке. Ее скафандр позволил ей дезинтегрировать тело бедного Хамы лишь потому, что датчики распознали его смерть.

Она чуть не упала в объятия Триса.

– Господи! Я думала, что больше никого не осталось в живых!

– У меня тоже были некоторые сомнения, – признался он, но его голос звучал, как всегда, уверенно и спокойно. За все эти годы она видела его саркастическим, дерзким, спокойным, невозмутимым и собранным, но ни разу – испуганным или не в своей тарелке. Он был краеугольным камнем, на котором держалась их компания, да и она сама тоже.

– Я пыталась сжечь этот чертов источник энергии, – сказала она.

– Он под водой, – отозвался он. – Мне пришла в голову та же мысль, но задняя часть скафандра Хамы, похоже, осталась цела и закрывает силовой модуль. Сколько у тебя осталось энергии?

Она взглянула на датчик.

– Не слишком много. Процентов десять, не больше. Мне пришлось много израсходовать.

– Хм. Ну ладно, у меня сорок четыре, так что давай сюда штекер, я с тобой поделюсь. Потом будем вместе стрелять по нему, пока у нас не останется по пятнадцати процентов или этот проклятый шум не прекратится. Возможно, если мы будем действовать вдвоем, у нас хватит энергии.

Кивнув, она подключилась к его скафандру и стала глядеть, как ее уровень энергии повышается, а его – падает. Когда у него осталось двадцать семь процентов, он отключился.

– Ладно, – сказал он. – Не промахнись. Считаем до пяти, потом стреляем. Не забудь отключиться на пятнадцати процентах. Если нам не удастся сжечь его до этого, после у нас все равно ничего не выйдет.

Она кивнула, собралась, прицелилась и выстрелила лишь на долю секунды позже, чем он. Два луча слились на цели. Присутствие Ланкура успокоило ее, и она принялась считать. На пятнадцати процентах оба прекратили стрелять, потом быстро проверили радио. Оно не замолчало, но визг прекратился, сменившись треском и шипением, сквозь которые они могли слышать друг друга, хотя и не намного лучше, чем соприкасаясь шлемами.

– Что ж, мы справились, – сказал он с удовлетворением и переключил приемник в режим сканирования. – Твой маяк работает нормально, но я совсем не улавливаю Дарквиста. Черт! Возможно, Трэн не может поймать сигнал через лесной полог. – Он вздохнул. – А хотелось бы. Сейчас нам остается только ждать.

Внешний звуковой датчик вдруг ожил, и в наушниках послышался шум. Она похолодела.

– О господи! Сейчас снова полетят эти плоды!

* * *

Семь часов они просидели на гигантских деревьях, с неуклонно понижающимся уровнем энергии, в мире, освещаемом лишь слабеющими огоньками электронной сенсорной системы, то и дело отбиваясь от щупалец, бросающихся на них из трясины, а в остальное время в тишине, которая была еще более страшной, ожидая предательского звука лопающегося и падающего вниз плода.

И все это время Трис Ланкур отпускал скабрезные шуточки и грубые комментарии об этом мире и всей ситуации в целом и не давал Модре впасть в панику.

Но в конце концов им пришлось снизить энергопотребление систем до необходимого минимума. Очень скоро должна была отказать система рециркуляции воздуха.

Трис отнесся к этому с философским фатализмом.

– Я всегда знал, что закончу свои дни именно так, – сказал он. – Мне жаль, что ты влипла вместе с мной, но если уж мне суждено погибнуть, то так лучше.

– Лучше? – Она оглядела их тюрьму. – Лучше чего?

– Лучше, чем умереть в бедности, в которой я родился. Лучше, чем грязь и пустота медленной смерти от голода. Лучше, или по крайней мере честнее, чем погибнуть от пули копа при попытке к бегству после кражи пары буханок хлеба. Лучше, чем прожить всю жизнь без надежды.

Биржа была не очень-то добра к человечеству. Она всего лишь позволяла ему существовать. Родной мир Модры был хотя бы сельскохозяйственным; в нем редко кому удавалось разбогатеть или получить доступ к крупным технологиям, но никто и не голодал, и каждый упорным трудом мог добиться достойной, пусть и очень простой, жизни. На родине Триса все обстояло гораздо хуже; ни средств, ни возможностей что-либо исправить не было, и никого это не волновало. Она знала это – теоретически, – но никогда не бывала ни в одном из таких миров, никогда не смотрела на голодающих ребятишек с раздутыми животами, зная, что хотя ее мир в состоянии произвести достаточно еды, чтобы накормить всех, у них нет денег, чтобы отправить еду туда, где в ней нуждаются.

С этого дерева, где она сидела, скорчившись, с почти уже не работающими системами, ее старая родина, которую она всегда считала такой скучной и неромантичной, вдруг показалась ей почти утопией. Со времени вступления во владение «Вдоводелом» она не раз смотрела в лицо смерти, но ни разу – такой, настолько медленной и ужасной. Они нередко оказывались на волосок от гибели, но никогда еще не теряли члена команды. Она впервые взглянула на тело своего друга и товарища и представила на его месте себя. Хама хотя бы погиб быстро, а не вот так…

А за что он погиб? За что должны были погибнуть они?

В этот миг вся романтика работы и вся ее притягательность потеряли для нее всякий смысл. Даже если им каким-то чудом удастся выбраться из этой передряги и найти денег, чтобы продолжать, она не была уверена, что действительно сможет продолжить – и что вообще захочет этого. Возможно, эта экспедиция станет для них последней, а если не эта, так следующая, или следующая за следующей, или еще какая-нибудь.

Команда, и она вместе с ними, все время жаловалась на то, что вот опять не удалось сорвать большой куш, что им раз за разом не везет, – но они ошибались. До сих пор они были настоящими счастливчиками, а теперь пришла пора расплачиваться за везение. Удача в конце концов отвернется от них, по очереди или от всех разом, и все они кончат так же, как Хама, точно так же, как подавляющее большинство других команд. Они ничем не отличались от них и уже израсходовали почти всю полагающуюся на их долю удачу.

Щупальца снова зашевелились, и на этот раз ни у Триса, ни у нее уже не оставалось энергии, чтобы продолжать отстреливаться, – но тут внезапно над ними раздался оглушительный грохот взрыва, за которым последовал ужасающий вой, а потом тьма вокруг расступилась, и весь лес залил яркий солнечный свет. Солнечные лучи, коснувшись щупалец, подействовали на них, точно кислота – щупальца моментально съежились и, извиваясь, бросились врассыпную.

К ним спускался видавший виды побитый «Вдоводел», лавируя, чтобы не задеть крупные деревья, и в конце концов зависнув прямо перед ними.

– Я нашел их! Они живы, но едва-едва, судя по виду, – донесся до них рокочущий нечеловеческий голос Дарквиста.

Он выбрался из люка – существо в скафандре, похожее на морскую звезду, – спрыгнул, уцепившись за дерево, как будто только этим с рождения и занимался, и начал медленно пробираться к двум разведчикам. У Триса едва хватило сил, чтобы помочь Дарквисту втащить в люк Модру и забраться самому.

– Простите, что задержался, хотя и знал, сколько энергии у вас должно было остаться к этому времени, – сказал Дарквист. – Мы так и решили, что вы можете находиться только где-то неподалеку от тела Хамы, поскольку оно издавало сигнал, который свел с ума все инструменты в округе, но я не мог спуститься и забрать вас, пока не рассвело. Единственное, что я мог сделать с этими щупальцами, – это сжечь их солнечными лучами, иначе я рисковал столкнуть вас вниз.

* * *

Обратный путь в столицу был очень странным – все испытывали облегчение, смешанное с грустью. Казалось, один Трис находился в сравнительно веселом расположении духа, считая, что ему снова удалось натянуть нос смерти, и что эта победа сама по себе стоила того, чтобы за нее выпить. Модра была необычно притихшей, большую часть времени отмалчиваясь и отказываясь пить или принимать таблетки радости.

– Никаких отчетов, пока нам не заплатят, причем наличными, – сказал Трис Трэннону Коузу, ибруму, который управлял кораблем и был представителем команды в столице. – Я не хочу, чтобы они прочитали отчет, а потом приостановили платежи и обанкротились прежде, чем мы получим деньги на наши счета.

– Того, что мы получим, нам хватит, чтобы покрыть расходы, ремонт и портовые сборы, – ответил длинный и тощий пилот-ибрум с трубообразным носом, – но много с таким отчетом нам все равно не получить. Заплатить-то они, конечно, заплатят – я стреляный воробей и знаю, как играют в эту игру. Достаточно намекнуть, что если мы немедленно не получим наши деньги, отчет отправится кому-нибудь другому. Но если мы не найдем другую работу, этого нам хватит только на то, чтобы кое-как перебиться.

– Сколько?

– Месяц. От силы два. Все зависит от того, с чем мне удастся уйти из их конторы.

Ланкур вздохнул.

– Ладно, мы уже не раз бывали в таких ситуациях. За это время я найду нам какую-нибудь работенку.

Модра угрюмо взглянула на него:

– Вроде этой? Первая Команда? Не думаю, что мне захочется повторить такую экспедицию.

– Ну, если только у тебя нет волшебной палочки, чтобы еще раз добыть нам горшок золота, вроде того, что ты принесла нам, когда подписывала контракт, – отозвался Ланкур, – нам не остается ничего другого. Послушай, ты же знаешь правила. Единственное, из-за чего за эту работу платят такие деньги и что делает ее выходом для рас вроде наших, – это то, что она чертовски опасна. Согласен, на этот раз нам пришлось хуже обычного, но мы же справились!

– Все, кроме Хамы, – тихо возразила она.

Он снова вздохнул.

– Ну, рано или поздно все умирают. Если ты вырос среди трупов, среди которых есть и твои родственники, поневоле научишься радоваться победам. Нельзя тратить время на оплакивание потерь, или жизнь вообще не будет стоить того, чтобы жить.

Модра печально улыбнулась.

– Пять лет назад подобный разговор заставил бы меня затрепетать от волнения. А теперь я… я не знаю. Знаю только, что мне нужен отдых. Перерыв. Немного времени, чтобы собраться с мыслями.

– Должен признаться, когда ты только вошла в команду, никто из нас не верил, что ты останешься, – сказал Трис. – Ты знаешь это. Но теперь ты крепкий орешек, Модра. Крепкий, опытный и отчаянный. Теперь это у тебя в крови. Ты навсегда отравлена этой работой.

– Возможно. Возможно, ты и прав. Не знаю. Теперь я уже ничего не знаю, – чистосердечно сказала она. – Но думаю, что хочу это выяснить. Когда я вернусь, я свяжусь со своими и попрошу одолжить мне денег на билет домой. На какое-то время. Просто чтобы проверить, сойду я там с ума со скуки или нет. А может быть, чтобы прочистить мозги и понять, чего я хочу. Но я знаю, что эта поездка нужна мне. Даже если ты и прав, без этого мне не прийти в себя.

Он пожал плечами:

– Да пожалуйста, если тебе так хочется! Формально у нас до сих пор всем заправляешь ты. А если нам что-то подвернется, пока тебя не будет?

– Дашь мне знать. Если я вернусь назад, мы оба это поймем.

– Вполне резонно. Но, что до меня, вернуться домой – это последнее, что пришло бы мне в голову.

И вот она вернулась домой, хотя что-то внутри нее и противилось этому. Но тогда это казалось единственным выходом.

О господи! Если бы только она могла вернуть все назад и остаться на корабле…

ЧИСТИЛИЩЕ – УДЕЛ НЕУДАЧНИКОВ

Вернувшись в столицу, Модра Страйк прямо-таки сияла. Она выглядела сногсшибательно. Она была накрашена, на ней был модный наряд, стоивший определенно очень недешево, а ее огненно-рыжие волосы были уложены парикмахером, хорошо знавшим свое дело. Нарядная, ухоженная, увешанная драгоценностями, она выглядела настолько соблазнительно, что если бы в космопорте ее не знали все до последней собаки, ее бы почти непременно ограбили.

У них, как и у каждой маленькой независимой команды, был здесь собственный офис: всего лишь тесная комнатушка в обветшалом складском здании. Танцующей походкой она вошла внутрь здания, принимая комплименты от знакомых людей и встречая недоуменные взгляды представителей других рас, которые тоже знали ее, но совершенно не понимали человеческого тщеславия.

Здешний главный «распорядитель» был квамалем с шестью руками, заканчивавшимися клешневидными, но мягкими когтями, и еще одним на конце длинного хоботообразного носа. Этим существам вообще были недоступны нюансы человеческого облика, поэтому он вел себя так, как будто она ничуть не изменилась.

– Вижу, ты вернулась, – пророкотал квамаль.

Она с улыбкой кивнула:

– Наши наверху?

– Только Ланкур, да и тот, скорее всего, крепко спит. Дарквист работает на корабле, а Трэннон Коуз в городе – на Бирже по какому-то делу.

Она снова кивнула:

– Триса мне вполне хватит.

Она подошла к квадратному лифту – это была единственная форма, подходившая для представителей всех столь не похожих друг на друга рас – и сказала:

– Четвертый.

Лифт загудел и поднял Модру на четвертую платформу.

Она зашагала мимо хорошо знакомых ей маленьких офисов, на ходу отметив, что в большинстве из них темно, подошла к помещению их команды, открыла дверь и вошла.

Трис Ланкур не спал, а разговаривал с кем-то по телефону, но, подняв глаза и увидев ее на пороге, тут же сказал:

– Слушай, ко мне тут пришли. Я перезвоню.

Повесив трубку, он откинулся на спинку стула и с ног до головы окинул Модру взглядом. Ланкур был одним из немногих, кто мог здесь оценить ее, и он оценил…

– Ничего себе! Несколько недель дома творят чудеса, – негромко присвистнув, прокомментировал он.

Она улыбнулась.

– Я прямо с дороги. Кроме того, мне хотелось еще хоть немного побыть похожей на женщину.

– Это тебе вполне удалось, – согласился он, – хотя ты совсем неплохо смотрелась и в облегающем скафандре. По крайней мере, так никто не сможет перепутать тебя со мной. – Он помолчал, чувствуя, что Модре нужно сказать ему что-то, но она никак не может начать. – Ну как, ты решила свои проблемы?

– Думаю… думаю, да, – отозвалась она, неожиданно посерьезнев. Несколько мгновений она собиралась с духом, чтобы сказать то, что должна была сказать, потом наконец вздохнула и выпалила: – Ну да и черт с ними. Трис, я вышла замуж!

Он был настолько поражен, что остолбенел. Модра никогда прежде не видела Триса таким. Потом он рассмеялся:

– Замуж? Детка, сейчас никто не выходит замуж и не женится. По крайней мере, здесь и в нашем бизнесе.

– Да, я тоже так считала, Трис, и, возможно, для большинства людей это так и есть, но… ну, в общем, это было как тогда, когда я присоединилась к вашей компании. Какой-то импульс, авантюра, – но это показалось мне единственно правильным шагом.

Он смотрел на нее во все глаза.

– Ты не шутишь!

Она покачала головой.

Его холодное самообладание внезапно вернулось к нему.

– И за кого же? Полагаю, я его не знаю. Это не кто-нибудь из твоих знакомых – разве что из бывших воздыхателей.

Она вздохнула, скинула со стула какие-то вещи и уселась.

– Послушай, это трудно объяснить. Я не уверена даже, что могу это объяснить. Это просто – просто случилось, вот и все. После той работы я была совершенно выбита из колеи. Можешь считать меня трусихой или думать, что эта работа мне не по зубам, но так оно и было. У меня были кошмары, я сходила с ума, мне казалось, что щупальца вот-вот бросятся на меня из любой жидкости, даже из моей тарелки с супом. Мне нужна была поддержка, кто-то, на кого можно было опереться, – и вот я встретила его. Он был очень милым, очень понимающим и очень интересным. Мы познакомились, поскольку оказалось, что мы оба из одного округа; сначала он мне просто очень понравился, потом я узнала, что у него есть деньги, да и, в конце концов, мне было просто хорошо с ним. Думаю, я показалась ему очень необычным человеком – еще бы, владелица Первой Команды, которая родилась там же, где и он, но пережила такие приключения, о которых он мог лишь мечтать! Возможно, частично именно в этом-то и было дело – я уже давно перестала считать эту работу романтичной, а он до сих пор так считает.

– Ну что ж, ты неплохо провела время, повеселилась, может быть, даже повалялась в сене и завела себе нового друга и полезного знакомого, – отозвался Ланкур. – Но зачем тебе понадобилось выходить за него замуж?

– Я знаю, я… слушай, мне тоже трудно! Почему-то это показалось мне правильным, и чем дальше, тем более правильным оно мне кажется. Он очень добрый и нежный, он обращается со мной так, как никто и никогда не обращался со мной с тех самых пор, как я уехала из дома, и относится ко мне с уважением. Черт побери, мне пришлось соблазнять его, – так деликатно он ко мне относился! Когда я была с ним, мне не снились кошмары, я не ощущала себя такой уязвимой, я чувствовала, как какая-то пустота внутри меня снова заполняется. И я тоже смогла кое-что ему дать. Он закрывает глаза на мои недостатки, он думает обо мне так, как будто я какая-то романтическая фантазия. Не забывай, я ведь эмпат. Я чувствую это, и я чувствую его искренность.

Сейчас она тоже кое-что чувствовала, и это тревожило ее. Вокруг и внутри Триса Ланкура, казалось, образовалась холодная и непроницаемо черная пустота, смесь едва сдерживаемой ярости с ужасающим… горем. Этого она совершенно не ожидала. Она ждала удивления, да, – но его реакция скорее походила на чувства мужа, считавшего свой брак идеальным и вдруг узнавшего, что его жена сбежала с другим.

– Черт бы тебя побрал, Трис! Прекрати! Мы с тобой не были женаты! Мы были – и остаемся – партнерами!

Он смотрел на нее с ледяной обидой, которую она ощущала физически, и это было очень болезненно.

– Ты могла бы выйти за меня, раз уж тебе так приспичило замуж. Просто я никогда не смотрел на тебя с этой точки зрения. Черт возьми, мы работаем вместе пять лет и ни разу даже не переспали!

Она была очень расстроена, все ее хорошее настроение улетучилось, когда она ощутила его боль.

– Ты сам сказал – здесь не женятся, и к тебе это относится больше, чем к кому-либо другому. Я знаю, я нравилась тебе, и ты тоже мне нравился, но если бы мы переспали, все изменилось бы, и ты это знаешь. Я превратилась бы в корабельную шлюху, и от нашего равенства не осталось бы и следа. Ты слишком сильно любишь ту жизнь, которую ведешь, чтобы любить кого-то персонально. А спать у тебя и без меня было с кем, и, я думаю, это было лучше, чем что-либо, что я могла бы тебе дать.

– А у тебя что, никого не было?

– Я… да, я не была девственницей, когда пришла к вам, но когда я вошла в этот бизнес, то решила, что он станет для меня всем, и пока я не встречу настоящую любовь, я не буду ни с кем спать. И не спала – до тех пор, пока не отправилась домой. С эмпатами так случается. Мы не можем спутать страсть с любовью. Сейчас ты чувствуешь себя так, как будто я предала тебя. Мы ведь не любовники, Трис! И никогда ими не были! Как и ты, я была влюблена в эту работу, в эту жизнь, в приключения и трудности, но ни в кого персонально. Ох, я очень люблю тебя, точно так же, как люблю Трэна и даже Дарквиста и бедного Хаму, но это же совсем не такая любовь!

Бушевавшие в его душе чувства не ослабели и не улеглись, хотя снаружи он, как обычно, оставался образцом самообладания.

– И что теперь? Ты выйдешь из фирмы или ликвидируешь ее, будешь водить знакомство с нужными людьми, станешь примерной женушкой и нарожаешь дюжину ребятишек?

– Нет, нет! Не совсем так. Йолан – мой муж – партнер в компании, у которой есть место на нескольких биржах. Он собирается переключиться с товаров на всю Биржу, я имею в виду большую. Он не будет принимать никаких решений – не думаю, чтобы кому-то из людей удалось добиться такого положения, – но он сможет влиять на инвестиции. В общем, в результате моего брака и соглашения, которое мы подписали, мы получили филиал этой компании. Налаженное дело, с хорошими деньгами. Мы продолжим работать точно так же, как и прежде. Единственное, на чем он настоял – а после последнего раза настаивать ему пришлось не особенно сильно – это что я больше не буду членом основной команды. Трэн уже много лет хочет выйти из представителей – с тех самых пор, как я заняла его место, войдя в команду. Я знаю, что теперь у меня достаточно опыта, чтобы быть представителем. Я буду посредником между компанией и командой. Для тебя и всех остальных ничего не изменится, разве что вместо меня будет высаживаться Трэн. Вот видишь, все устроилось лучше некуда!

Его обида быстро сменилась яростью, и он больше не мог ее сдерживать.

– Работаем как обычно, да? Ничего не изменится, мы всего лишь станем наемными работягами, утратим независимость, а мне придется работать бок о бок с тобой, зная, что… – Он замолчал. – Зачем ты вернулась? Почему у тебя не хватило жалости просто ликвидировать компанию и исчезнуть? Рано или поздно я бы справился с этим, но чтобы так…!

– Черт побери, я никогда не была твоей!

– Ты не была ничьей другой! И не была недостижимой! Черт бы тебя побрал, это меняет все! И рано или поздно мистер Брокер захочет детишек, и ты будешь торчать там, толстая и беременная от другого мужчины, и… к черту! Иди ты к черту!

Его реакция так потрясла Модру, что она растерялась, не зная, что сказать.

– Я… я понятия не имела, что ты будешь так реагировать. Даже не знаю, что теперь делать.

– Брось его! Потребуй развода или расторжения брака или как там это называется. Отмени сделку. Начни с самого начала!

– Это нечестно! Наконец-то я нашла кого-то, кто любит меня ради меня самой, и у меня в кои-то веки дела пошли на лад! Я не собираюсь отказываться от этого!

– Нечестно? Нечестно? И это говоришь ты? – Вскочив с места, он одним движением смахнул на пол все бумаги, телефон, интерком и все, что лежало на столе, и бросился мимо нее к выходу, хлопнув дверью с такой яростью, что если бы в окне еще оставалось стекло, оно бы наверняка раскололось.

Модра не плакала уже много лет, но сейчас слезы сами собой хлынули у нее из глаз. Она так и не смогла понять, почему чувствует себя такой виноватой, но долго еще сидела, глядя на дверь.

* * *

Она все еще была в офисе, когда вошел Дарквист.

Все называли дарквиста просто Дарквист. Хотя дарквисты – точно такие же личности, как представители большинства других рас, для всех остальных они выглядят на одно лицо и говорят совершенно одинаково. Отличить их одного от другого могут только они сами. Их культура как-то обходится без имен, – они не раз пытались объяснить это другим, но от объяснений вроде «Зачем мне имя, когда я и так знаю, кто я такой, и что я – это я, а не кто-нибудь другой», у не-дарквистов только голова шла кругом, и на этом объяснение заканчивалось.

Строго говоря, дарквисты похожи на пятиконечную звезду с отверстием в центре, очень напоминающим огромные губы вроде человеческих, только угольно-черные, за которыми, почти незаметные со стороны, находятся многочисленные ряды острых зубов. Внутри этого твердого центра как-то умещаются мозг, желудок и все внутренние органы. От центра отходят руки – подвижные, покрытые присосками, способные растягиваться, поворачиваться и изгибаться совершенно немыслимым образом, но при этом с невероятно мощными мышцами. У дарквиста два стебельчатых глаза, по одному с каждой стороны рта. Все это позволяет существу принимать почти любую позу, от прямой походки на любых двух руках по его выбору, – при этом на расстоянии он кажется до странности похожим на человека, – до любой комбинации из четырех рук.

Дарквист вошел на двух руках, поскольку для него это был единственный способ пройти в дверь, не отрывая обоих глаз от Модры.

– Мне сказали, что ты вернулась, и что вскоре после этого Трис вылетел отсюда с таким видом, будто собирался взорвать Биржу и разорвать в клочья любого, кто встанет у него на пути, – сказало существо. – Может, расскажешь мне об этом?

Она кивнула и пересказала ему все с начала до конца, ничего не утаив. Дарквист слушал внимательно, прервав ее всего пару раз, чтобы прояснить то, что было ему непонятно.

Когда она закончила, существо немного помолчало, а потом сказало:

– Ты ведь знаешь, я не совсем понимаю твой народ, несмотря на то, что мы работаем вместе. Однако у всех рас есть что-то общее, в особенности когда дело касается разных полов, а я по натуре любопытен и наблюдателен. Возможно, я совершенно заблуждаюсь в толковании подобных вещей, но лично мне очень странно, что ты ожидала от него какой-то другой реакции.

– Я считала, что он удивится, что, может быть, это слегка уязвит его гордость, но никак не думала, что все кончится вот так, – отозвалась она.

– Мне казалось, что эмпат уж точно не мог так ошибиться. Принято считать, что эмпаты могут отличать страсть от любви, но, возможно, долгое пребывание рядом с ним исказило твое представление. То, что ты с легкостью могла бы увидеть в ком-нибудь другом, у него прошло незамеченным, потому что это происходило медленно, неуклонно, день за днем, и ты перестала обращать на это внимание.

– Он… он очень хорошо скрывал свои чувства – до сегодняшнего дня, – сказала она. – Говорят, телепаты могут читать поверхностные мысли, но часто упускают то, что лежит в глубине. Возможно, что-то в этом роде произошло и со мной.

– Ты чувствовала его растущее уважение и привязанность, и именно этого ты и хотела от него, а поэтому и не пыталась проникнуть глубже. Причина самых больших несчастий в истории – не в недостатке данных, а в неправильном их истолковании. Полагаю, у тебя есть братья?

Она кивнула.

– Да, двое.

– Значит, ты ошибочно приняла его за брата. Это… вполне понятно. Уважение, которое ты заслужила, переросло у него в любовь, но ты, эмпат, не сумела отличить одно от другого. Он же, не будучи ни эмпатом, ни телепатом, вволю предался фантазиям. Будь он эмпатом, все было бы наоборот: он принял бы твое уважение и привязанность за любовь. Это очень трагичная история. Кажется, не так давно я видел что-то подобное по одному из развлекательных каналов.

– Только не надо сейчас твоего цинизма, – попросила она, пытаясь разобраться в происшедшем. – Мне нужен совет.

– Зачем? Он любит тебя. Ты не любишь его. Классическое трагическое несогласие.

– Но я люблю его – просто иначе, чем он!

– Нет. Ты не любишь его. Ты любишь то, что он собой представляет – то, что представляем собой все мы. Ты пришла сюда со всем, что у тебя было, потому что была влюблена в эту идею. Ты нашла нас тогда, когда это было тебе нужно, и влюбилась в команду и в эту жизнь. В Трисе ты любишь почти идеальную личность для той жизни, которую ты искала. Любящего приключения, храброго, отважного; опытного, но норовистого. Не безукоризненного героя романа, но в достаточной мере наделенного необходимыми качествами, чтобы ты могла закрывать глаза на его недостатки. И все же ты достаточно умна, чтобы понимать, что слово «конец» в романах ставится до того, как романтическая любовь начинает угасать, и что с таким человеком не может быть будущего. Если бы оно было, он просто оказался бы тем человеком, какой он есть, то есть стал бы, попросту говоря, скучным. Ты хочешь, чтобы Трис оставался таким, каким он видится тебе в твоих романтических мечтах. Привыкнуть к нему означало бы уничтожить те самые качества, которые ты любишь. Понять это нетрудно. Да, это наивно, по-детски, – но вполне понятно даже такому, как я.

– Ты делаешь из меня полную дуру.

– Юношеские заблуждения – вещь совершенно обычная, вне зависимости от возраста или жизненного опыта. Трис тоже переживает собственную романтическую фантазию, и его вины в происшедшем не меньше, если не больше, чем твоей. Но выбор сделала ты, а не он, потому что он – вечный ребенок. А тебе нужно было большее. Ты наконец-то взглянула смерти в лицо, и оно тебе не понравилось. Ты обнаружила, что нуждаешься в уверенности, в стабильности, в безопасности, в какой-то гарантии будущего, не зависящего от того, как прошла очередная экспедиция, и нуждаешься в этом не меньше, – но и не больше, – чем в командной жизни и в таком человеке, как Трис. По своей наивности, и после эмоционального срыва из-за того, что ты пережила, ты увидела способ получить все это одновременно. Надежность и крепкий тыл, которые предложил тебе твой брокер, – и приключения и трудности, которые дает тебе команда. И даже сейчас ты сидишь здесь, потому что не желаешь принять реальность и понять, что все сразу получить не сможешь. Ты должна сделать выбор – Трис и остальные, или полная любви спокойная, хотя и скучноватая, жизнь брокерской жены и возможная работа в его фирме.

Внезапно Модра рассердилась, как будто на ее глазах упорядоченный и образцовый мир только что рассыпался в прах.

– Почему это я должна выбирать? Я владелица этой компании! Контрольный пакет акций у меня. Если ему что-то не нравится, он волен уйти. Как и ты, и Трэн. Я найду других, если мне это понадобится!

– Это будет не так-то просто. Да, мне много лет, и во Дворце Ассоциации полно людей помоложе, готовых ухватиться за любую работу, которую могу исполнять я. Но у меня больше опыта, чем у них, и это делает меня более дорогим работником. То же и с Трэном. В конце концов мы, конечно, найдем другую работу, но для нас это будет тяжело. Когда проходишь через все это столько раз, то начинаешь чувствовать себя неуверенно. Из людей нашей профессии уверенно себя чувствуют только те, кто уже имеет работу, и никто не откажется от нее по доброй воле именно по этой причине. А вот для Триса это будет более сильным ударом. Он сам – это все, что у него есть. Он всю жизнь выбирался из ямы, в которой он родился, из мира вечной бедности и ничтожно малой продолжительности жизни, к нынешнему положению, когда он – капитан команды. Это небольшой корабль и небольшая команда, но по сравнению с тем, с чего он начинал, это куда больше, чем он мог даже мечтать. Требовать, чтобы он ушел из этой команды, которая является всем, чего он добился, где все сделано его руками, – это все равно что просить его совершить самоубийство. Он просто не может уйти. Ему некуда идти. Во всей Вселенной есть всего две вещи, которые что-то значат для него – наша команда и ты. Теперь он лишен возможности даже мечтать о тебе, и ему будет невыносимо даже работать рядом с тобой как обычно, поскольку твой вид будет растравлять его рану. В один миг ты лишила его всего, что у него было, даже грез.

Она вздохнула.

– Черт! Я чувствую себя последней мерзавкой, но не вижу никакого выхода. Дома, когда мы решили пожениться, нас, разумеется, отправили к психологам – гипнотам, как обычно. Они одобрили наш брак, сказали, что это очень хорошо для нас обоих, но только при определенных условиях. Они сказали, что я нуждаюсь и в команде тоже, но если я буду продолжать работать, то мы целыми неделями будем вдали друг от друга: я – здесь, с Трисом, а он – там, дома, сомневаясь, правильно ли он поступил. Поэтому они сказали, что позволят нам пожениться только в том случае, если мы согласимся на гипнобондинг. Какие бы чувства я ни испытывала сейчас к Трису, я не ощущаю к нему совершенно никакого физического влечения, как не ощущаю его ни к какому другому мужчине, кроме одного, который любит, хочет и может быть только с одной женщиной – со мной. Ни сомнений, ни вопросов, ни подозрений – понимаешь?

– Ты могла сделать то же самое при помощи лекарств и химических препаратов, и не заморачиваться со всей этой бюрократией, – пророкотал Дарквист. – Однако, здесь мы столкнулись с тем, что называется «любовным треугольником». Надеюсь, Трис не наделает глупостей. Твой муж здесь, в городе? Он под надежной защитой?

Она вскинулась, впившись взглядом в звездообразное существо.

– Ты хочешь сказать, что… О боже! Он ведь может! Но нет, погоди. Здесь наш брак еще не зарегистрирован, так что он не сможет найти никаких сведений, а я не называла ему ни фамилии Йолана, ни названия его компании, не говоря уже об адресе. Но, наверное, мне все равно стоит позвонить Йолану и предупредить его?

– Стоит. Трис, как ты хорошо знаешь, иногда бывает очень… изобретательным.

Она вскочила:

– Найди Трэна, неважно, где он и что делает. Я позвоню Йолану и расскажу ему. Может быть, стоит позвонить в Префектуру и попросить их тоже быть начеку? Если Трис действительно съехал с катушек, они могут помочь, а если нет, то все, что ему грозит, – это ночь в камере, где он проспится и одумается.

Но такой человек, как Трис, если он сильно обижен, мог скрываться в таком месте, как столица, до бесконечности. Прошел день, потом два, потом три. Даже знакомые Трэннона Коуза с городского дна не смогли – или не захотели – выяснить практически ничего. Здесь, в столичном мире, человеческое сообщество было настолько крошечной и незначительной группкой, что те из них, кто не был частью системы, жили очень замкнуто. Для того, чтобы отыскать здесь человека, который не желал быть отысканным, нужен был хорошо знающий городское дно человек.

На исходе четвертого дня с момента исчезновения Триса она стала думать и даже надеяться, что Дарквист оказался не прав. Ей не хотелось расставаться с Трисом таким образом, проработав бок о бок пять лет, но если работа с ней в новых условиях была для него столь невыносимой – что ж, она пожелает ему удачи и распрощается с ним.

* * *

Однако, той же ночью в ее большой, но уютной квартире в небоскребе, которую она теперь делила с мужем, раздался телефонный звонок. Она моментально проснулась. Робот-коммутатор мог пропустить его, только если звонил кто-то из немногих людей, имевших право звонить ей в любое время дня и ночи.

Это был Трэннон Коуз.

– Думаю, тебе стоит подъехать сюда, – сказал пилот. – Сектор Четыре, Госпиталь Девять, отделение интенсивной терапии.

Весь сон тут же слетел с нее.

– Зачем? Что случилось?

– Я нашел Триса. Вернее, его нашли копы. Думаю… думаю, тебе стоит приехать, и как можно быстрее. Я позвонил Дарквисту, он уже едет.

– Зачем? В чем дело?

– Я думаю, тебе стоит приехать, Модра. Сейчас. Нужно принять решение. – С этими словами он положил трубку.

Йолан предложил отвезти ее, но она велела ему отправляться обратно в постель. У него впереди был долгий день, а это было ее дело, а не его.

Управление госпиталем, способным оказывать неотложную помощь такому количеству разнообразных видов, было нелегким делом. Большинство госпиталей находилось в районах, населенных всего двумя-тремя расами, и было рассчитано именно на них. В любом случае, с транспортом никогда не было задержек, и даже для людей было несколько таких больниц, где им могли оказать неотложную помощь и куда можно было добраться за считанные минуты.

Трэннон Коуз был ибрумом – существом, похожим на набор овальных стручков, соединенных друг с другом веретенообразными ершиками. Он казался хрупким, но двигался со стремительностью и грацией, противоречившими его внешности. Ибрумы, когда им это было нужно, могли быть очень крутыми ребятами.

Модра вошла в больничную дверь, отыскала глазами Трэна и Дарквиста и направилась к ним.

– Ну, в чем дело?

– Очевидно, я был прав, – отозвался Дарквист. – Трис внезапно оказался в безвыходном положении, он потерял все самое дорогое для себя, но не имел возможности уйти так, как того требовал его рассудок. Мы боялись, что это выльется в насилие, и так оно и произошло, но не в той форме, как мы предполагали.

– Очевидно, он направился прямо в Дистрикт и ударился в загул, – вступил в разговор Коуз. – Он наглотался столько таблеток радости и всякой прочей дряни, что его кровь пришлось отправлять на анализ, чтобы определить, сколько в ней натурального. Все эти три с половиной дня он только этим и занимался, засев в какой-то конуре, которую ему уступил один наш здешний приятель – мы время от времени оказываем ему кое-какие услуги. Должно быть, Трис принял слишком большую дозу, а потом очнулся и почувствовал сильную депрессию, которую всегда вызывает вся эта химия, и это наложилось на его собственную депрессию. Он выстрелил себе в голову – судя по всему, из какого-то древнего огнестрельного оружия, которое у него то ли было, то ли он его у кого-то позаимствовал.

Она ахнула и застыла, точно громом пораженная.

– Так он мертв?

– Именно это обычно и случается с теми, кто пускает себе пулю в лоб, – сухо отозвался Дарквист. – Вопрос в том, позволить или не позволить ему остаться в этом состоянии.

Это заявление потрясло Модру почти так же сильно, как первая новость.

– Как? Но ты же только что сказал…

– Что он мертв, – закончил за нее Дарквист. – В большинстве случаев с этим ничего нельзя было бы сделать. Но мы – в столице. Здесь технологии несколько более совершенны, чем дозволяется иметь простым гражданам, поскольку все здешние хирурги – цимоли, которые могут подключаться к сети и получать друг от друга медицинские сведения, необходимые для лечения любой расы. Похоже, мы с Трисом наткнулись на моральную, правовую и этическую головоломку. Ага, вот и дежурный врач. Мы хотели, чтобы ты тоже приехала, поскольку в каком-то смысле это дело зависит от нас.

Хирург оказался человеком, по крайней мере, внешне, – это была довольно молодая и хрупкая женщина со смуглым лицом и очень короткими волосами, одетая в операционный костюм. Она двигалась как-то странно; вблизи ее поведение могло показаться даже слегка пугающим.

Для Модры здесь был еще один неприятный аспект. Она была эмпаткой, и несмотря на то, что она умела приглушать свои ощущения, полностью подавить их она не могла, а будучи усталой, оказывалась совершенно бессильной перед ними. Почти все в этой приемной излучали хоть что-нибудь – страх, тревогу, радость, печаль, – эмоции, свойственные почти всем формам жизни. Все, кроме женщины-хирурга и еще нескольких человек в докторской одежде. Модре пришлось заставить себя не обращать внимания на возникшее у нее неприятное чувство, постоянно напоминая себе, что женщина-врач действительно находится рядом с ними. От нее не исходило совершенно никаких эмоций, никаких чувств, как будто она была стеной, стойкой или креслом.

– Прошу прощения, если мое поведение показалось вам несколько необычным, – произнесла женщина-врач, – но я только что провела подряд пять операций на пяти различных формах жизни, и все данные, от анатомии, физиологии и молекулярного уровня до психологических особенностей каждого из пациентов, в настоящий момент находятся внутри меня. Это часто создает проблемы, поскольку все они равноправны в моем мозгу, и человеческая часть, скажем так, находится в меньшинстве.

– Ничего страшного, – ответила Модра. – Объясните, пожалуйста, что случилось?

– Ваш товарищ совершил самоубийство, но нам удалось оказаться на месте происшествия всего через несколько минут, подключить аппаратуру и считать данные, прежде чем в неповрежденных зонах мозга прекратилась электрохимическая деятельность. Повреждение было достаточно обширным, но локализованным в основном в области фронтальных долей мозга. Аппарат хранения данных в человеческом мозгу довольно сложен, но в основном он расположен не в этой области, а она используется в основном для синтеза. Мы потеряли существенную часть информации, полученной в последнее время, но большую часть основных данных удалось сохранить на запоминающих устройствах. Это стандартная процедура в подобных случаях, она помогает нам лучше понять различные расы, а также – как и почему происходят подобные вещи.

– Погодите, дайте разобраться, – сказала Модра, испытывая странное чувство, что это происходит не на самом деле, а в кошмарном сне. – Вы хотите сказать, что он мертв, но вы сохранили его воспоминания в каком-то банке памяти, как информацию с компьютера?

– Да, примерно так. То, что нам удалось сохранить столько информации, не очень обычно – как правило, повреждения охватывают и задние зоны мозга, а мы чаще всего приезжаем к жертве слишком поздно – но такое случается. У нас бывает несколько десятков таких пациентов в год, поэтому для подобных случаев существуют стандартные процедуры. Ваша компания внесла страховой взнос всего три дня назад после долгой просрочки, но тем не менее он все же был внесен до того, как это произошло, и мы сделали вывод, что эти два события – уплата страхового взноса и самоубийство – не связаны между собой. То есть пациент не знал о страховке, а вы трое не подозревали, что пациент совершит самоубийство. Следовательно, его страховка как служащего вашей компании полностью покрывает стоимость любых процедур, которые мы можем произвести.

– Почему-то факт, что он застрахован, сейчас не кажется мне очень существенным, – сухо заметила Модра.

– Нет, но он требует, чтобы вы приняли какое-то решение, поскольку у пациента нет близких родственников, и следовательно, решение должна принять ваша компания.

– Вы хотите сказать, – спросила Модра, у которой вдруг забрезжила слабая надежда, – что вы в самом деле можете вернуть его к жизни?

– Только до некоторой степени. Если бы была возможность восстановить его полностью, мы сделали бы это, излечив одновременно и причину его психоза, разумеется. Страховка позволила бы это, поскольку страховые выплаты в случае смерти огромны. В данном случае мы можем осуществить его преобразование в цимоля, затем переписать обратно его память и сымитировать как можно большую часть его прошлой личности, точно так же, как вся информация о представителях пяти рас, которых я оперировала, находится сейчас внутри меня.

Смысл этих слов потряс Модру.

– То есть, вы хотите… вообще удалить мозг и заменить его искусственным, каким-то компьютером, способным управлять телом, а потом переписать в него данные и убедить его, что он все еще Трис?

Врач протянула руку к волосам и легонько потянула за них, сняв абсолютно естественно выглядящий парик так, как будто это была шляпа. Под ним она оказалась абсолютно лысой, без каких-либо признаков волос – или операции – но в черепе у нее с одной стороны виднелась большая прямоугольная металлическая пластина, испещренная сотнями крошечных серебристых точек.

– Это совсем не так ужасно, – произнесла она.

Модра медленно опустилась в кресло, которое вообще-то не было предназначено для человеческой фигуры. Но ей было необходимо сесть. Это было очень странно – почему-то у нее было чувство совершенной нереальности всего происходящего. И все же она действительно находилась здесь, и двое остальных ожидали какого-то решения от нее как от владелицы компании.

Она попыталась обдумать услышанное, но не смогла.

– Значит, он будет выглядеть, как Трис, и у него будет память Триса, но на самом деле это будет не Трис? – в конце концов выговорила она.

– И да и нет, – ответила врач, возвращая парик на место и снова становясь похожей на человека. – В своей основе он будет цимолем, а не человеком. Его личность будет синтезирована из его собственных представлений о себе и из того, что расскажете ему вы, но она будет синтезирована и наложена поверх цимоля. Он не будет тем же самым, но будет казаться… очень похожим. Психохимия больше не будет оказывать влияния на многие процессы в его организме. Его эмоции будут скорее синтезированными, чем реальными, и никогда больше не выйдут из-под контроля. Некоторые физиологические потребности, управляемые мозгом, перестанут существовать. Сексуальные желания, приступы гнева, даже выбросы эндорфинов, разумеется, будут невозможны. Так, например, мое тело нуждается в отдыхе, но моему мозгу не нужен сон.

– Я не желаю, чтобы в ожившем трупе Триса разгуливал бездушный андроид! – отрезала она, только потом осознав, как это прозвучало. – Я хочу сказать – с вами и с другими такими же, как вы, все по-другому. Ну, то есть, я ведь не знаю вас. Я не знала вас до того, как вы стали цимолем, у меня нет к вам личной привязанности.

– Полагаю, – вмешался Дарквист, – что проблема действительно непростая. Я нахожу эту ситуацию неприятной, но в данном случае вынужден быть совершенно прагматичным. Если мы скажем «да», то получим близкую копию Триса Ланкура. Если мы скажем «нет», он умрет совсем.

– В общем, вы правы, – подтвердила врач. – Должна добавить также, рискуя показаться бесчувственной, что в этом случае вы лишитесь страховых выплат по смерти, поскольку вам был предложен вариант с цимолем.

– Плевать мне на деньги! – отрезала Модра. – Черт побери, это я во всем виновата! Это я убила его! Неужели недостаточно? Неужели мне недостаточно этого груза, с которым я буду жить всю жизнь? Я что, должна буду еще и работать с живым напоминанием о том, что сделала?

– Очаровательно, – заметил Дарквист скорее себе самому, чем кому-то еще. – Вот это поворот! Трис – где бы ни был сейчас его дух, если у людей он есть – нашел бы это страшно забавным. Если беспристрастно посмотреть на то, что он сделал, то выходит, что он изменил первоначальную позицию в точности до противоположной, поставив тебя в такое же положение, в которое ты вначале поставила его. Теперь не он будет вынужден жить и работать на корабле рядом с тобой – постоянным напоминанием о том, чего он никогда не сможет получить, – теперь это будешь ты.

– Я… я не думаю, что мне это будет легче, чем было бы ему! – ответила она.

– Тогда тебе остается только выйти из команды, как ты предлагала ему. Только, в отличие от него, у тебя есть альтернативный источник дохода. Нам все равно нужно будет искать замену бедному Хаме; найти опытного эмпата будет не намного труднее. Выбирай – ты можешь либо уйти, либо продолжать работать вместе с ним.

– Но я могу и оставить его мертвым!

– Удивительно эгоистичный поступок, хотя, боюсь, вполне в духе новой Модры. Подумай – если у нас в команде будет цимоль, это превратит нас из второразрядной команды неудачников в такую команду, которая будет почти – если не полностью – уникальной. Один доступ к банкам данных чего стоит! Наше преимущество над конкурентами будет громадным. Открывающиеся перед нами возможности ошеломляют даже меня. Не говоря уже о том, что у нас будет член команды, который станет хранилищем знаний и данных обо всем на свете – от высококачественного химического анализа вплоть до того, как в случае нужды заштопать дарквиста или ибрума. И, пожалуй, это сможет, хотя и не до конца, исправить то, что ты сделала. По всем коммерческим законам ты просто должна согласиться на это! И по человеческим законам тоже. Команда никогда не бывает лучше, чем ее члены. Если ты останешься одна с полуразрушенным кораблем и захламленным офисом, компания твоего мужа вряд ли станет с тобой возиться. Они просто выгонят тебя. Команда называется командой потому, что ее члены работают вместе и знают друг друга. Именно поэтому я смог найти вас с Трисом в том липком мире. Именно поэтому вы с Трисом смогли найти друг друга и так безукоризненно выполнить свою задачу. Ни один муж, если он хоть чего-то стоит, не позволит тебе отправиться в экспедицию с совершенно новой и зеленой командой. И ни одна корпорация Биржи не допустит этого.

– И к тому же, – вставил Трэннон Коуз, – ты в долгу перед ним.

Она подняла на них взгляд, исполненный боли, словно искала друзей, а обнаружила лишь мучителей.

– Неужели вы действительно хотите, чтобы я ушла?

– Разумеется, нет, – ответил Трэн. – Мы хотим вернуть Триса. И если нельзя получить его самого, то мы хотим иметь наиболее точную его копию.

– Кроме того, здесь есть и практическая сторона, – добавил Дарквист. – Мы занимаемся этой работой не просто из интереса. Если бы можно было отказаться от всех преимуществ, которые принесет нашей команде цимоль, и вернуть старого Триса, я не колеблясь бы сделал это, потому что целостность команды важнее всего, а также потому, что он был моим другом и товарищем. Но мы не можем вернуть старого Триса. Его больше нет, а я жив. Хамы тоже нет, а я жив. Но, в отличие от бедного Хамы, Трис оставил нам наследство, которое мы можем использовать на благо живых. Я не собираюсь отказываться от него из-за того, что тебе, видите ли, неприятно воспользоваться им. Я дополню мудрое замечание Трэна. Ты в долгу еще и перед нами. Или, может быть, ты предпочтешь вернуться обратно к своему доброму муженьку и шикарной квартире, добавив к списку своих жертв еще двух так называемых друзей и старых товарищей?

На это ей нечего было ответить, и несколько минут она молча сидела, не в силах ни о чем думать. В конце концов она взглянула на врача и спросила:

– Сколько в нем будет от настоящего Триса? А сколько будет иллюзией?

Женщина-цимоль и бровью не повела, услышав этот вопрос.

– Думаю, большая его часть сохранится. Характер и локализация раны таковы, что может показаться, э-э, что он… хотел превратиться в цимоля, как ни невероятно это звучит.

– Не так уж невероятно, – заметил Дарквист. – Это была бы своеобразная месть и некоторого рода авантюра с его стороны.

Модра бросила на Дарквиста уничтожающий взгляд, но тут же поняла, что он прав.

– А если точнее – какая часть его настоящей личности вернется?

– Память, привычки и тому подобное – многое из того, что составляло его индивидуальность. То, что восстановить невозможно, и что в любом случае подлежало бы замене, – это центр контроля. Центральный процессор. Но никаких гарантий нет. Он получил травму, и у него было кровотечение, которое необходимо было остановить, для чего потребовалась сложная операция. Что же касается иллюзий – если никто не будет обманут, в чем здесь проблема? Я же не утверждаю, что он будет тем же самым. Не будет. Но он будет очень похожим – во многих отношениях.

– Послушайте, я спала всего четыре часа и сейчас падаю с ног от усталости. Можно мне немного времени, чтобы все это обдумать? Чтобы разложить все по полочкам? – попросила Модра.

– Поддержание жизнедеятельности тела в таких условиях, равно как и хранение памяти – процедура довольно сложная и дорогостоящая, – заметила врач. – Страховая компания хочет узнать ваше решение как можно скорее, чтобы сократить свои затраты; ну и, разумеется, каждый час промедления снижает шансы на успешную операцию. Боюсь, что в данном случае отсутствие решения – тоже решение.

– Не понимаю, почему ты колеблешься, – едко заметил Дарквист. – Ведь тебе предлагают в точности то, чего ты хотела, разве не так?

– Нет, не так! – рявкнула она, но ее гнев был направлен не на Дарквиста. Она была расстроена и растеряна, как будто все, что она считала незыблемым, вдруг в один миг рухнуло. Черт побери, это было нечестно! Она не приставляла дурацкую пушку ни к своей голове, ни к его! Она всегда была совершенно уверена в своих отношениях с другими, доверяясь своему эмпатическому Таланту, а теперь и он тоже подвел ее.

Но разве Дарквист не прав? Разве она в своем эгоизме не была настолько слепа к чувствам и интересам остальных, что, по сути, сама стала причиной всего этого? С ее собственной точки зрения, с практической и будничной точки зрения – разве это не было в точности то, чего она хотела?

Нет! Нет, черт бы их всех побрал! Она любила его. Она действительно его любила. И никогда в этом не сомневалась. Она просто не хотела погубить его, а то, что ей было нужно, несомненно погубило бы его.

Что ж, вряд ли его уже можно было погубить больше, чем сейчас, разве не так?

Ей следовало уволиться – просто уйти и отдать Трису его компанию, и черт бы с ней. Порвать с ними навсегда. Сейчас она понимала это, но это понимание уже не могло изменить ничего. Это решение казалось таким простым, таким идеальным – всего несколько дней и целую вечность назад! Простые вещи всегда кажутся детям трудными, и она все это время вела себя как ребенок.

Но, как когда-то сказал Трис, команда – это яд, который остается в твоей крови навсегда. Все было не так просто – ведь она тоже любила его, совершенно не так, как любила Йолана. И внезапно она поняла причину своей злости на Дарквиста, и на спокойного Трэна тоже.

Она могла уйти еще в самом начале, и ничего не произошло бы. Но уйти сейчас означало бы прибавить к ее непонятливости еще и бессердечие. Это означало бы, что весь этот ужас случился зря.

Но на самом деле, касалось ли это решение Триса вообще? Трис был мертв. Его больше не было. Она не могла это изменить, как бы ей того ни хотелось. Она может раз за разом заново переживать это в памяти, терзаемая сожалениями и многочисленными «если бы», и все равно не сможет ничего с этим поделать.

Сейчас куда более важными были Трэн и Дарквист. С их стороны это было нечто большее, чем эгоистический интерес; она понимала неписаный кодекс, на соблюдении которого они настаивали. В смерти Хамы не был виноват никто: хотя до тех пор им везло, подобный риск всегда присутствовал в этой работе. Но команда или была командой, или не была ей. Для них трагедия с Трисом была непосредственным результатом ее поступков, и это означало, что из-за одного члена команды они потеряли другого. Это решение сводилось не только к ее чувствам и продолжению существования Триса. На самом деле, они пытались сказать ей, что ее чувства и интересы идут вразрез с чувствами и интересами команды. Если она откажется сделать то, чего они от нее хотят, то по сути разрушит команду. Если она сейчас скажет «нет», то больше ни в одном из сотен миров не найдется ни единого существа, которое доверит ей даже сварить кофе, не говоря уже о том, чтобы принимать решения, касающиеся их жизни. Если она скажет «нет», то перестанет быть членом команды; и на каждом углу будут трепать ее имя и пересказывать ее историю, так что ни один космолетчик никогда больше не станет с ней разговаривать. Ошибку, даже такую, они поймут, но нарушение командного кодекса – грех непростительный.

Не для этого она надрывалась пять лет.

Она сделала ошибку, и у этой ошибки была своя цена. Теперь они хотели знать, какова эта цена, и действительно ли это была ошибка.

Большинство космолетчиков умирало, так и не сумев разбогатеть; большинство космолетчиков всю жизнь было вынуждено влачить жалкое существование, вкладывая все в свои дышащие на ладан корабли и оборудование, чтобы удержаться на плаву, выполняя любую подвернувшуюся работу, но всегда свято блюдя свой кодекс чести. Она не хотела его гибели; никто из них не сможет обвинить ее в этом. Но если сейчас она скажет «нет», если пойдет против своей команды, то потеряет то единственное, что есть у любого космолетчика: гордость, честь и чувство принадлежности к команде – то, что дается немалым трудом, то, что потерять считается последним делом. Ее мысли и воспоминания в любом случае заставят ее жить с тем, что она совершила. Но бросить сейчас все и выйти из команды будет означать расстаться с той единственно важной вещью, которую она создала собственноручно.

Ну почему, почему чертов Трис не вставил пушку в рот и не разнес себе мозги начисто, чтобы ей сейчас не нужно было принимать это решение!

– Я не могу пойти против интересов команды, – сказала она наконец еле слышно и без всякого выражения. – Продолжайте операцию, доктор. Когда он сможет вернуться к нам?

– Через несколько недель. Это не так-то просто предугадать. Только когда мы начнем, мы сможем получить полное представление о том, что нам предстоит сделать.

– Делайте то, что должны и что можете сделать. Трэн, Дарквист – нам понадобится новый телепат. Это будет непросто. Большинству телепатов настолько тяжело даже находиться в одном помещении с цимолем, что они скорее умрут с голоду, чем согласятся на такую работу.

Двое ее соратников вздохнули с облегчением, когда она вновь начала распоряжаться. Внезапно все превратилось в обычную работу.

– Не говоря уже о той чисто практической проблеме, что в последней экспедиции мы потеряли члена команды, а теперь вдобавок еще и это, – заметил Дарквист. – Какое-то время о нас будет идти слава – как это называете вы, люди? – приносящих несчастье, как Иона. Да, вот именно. Будет нелегко. Возможно, нам придется взять первого, кто попадется под руку.

– Делай, что нужно – только, если возможно, постарайся взять кого-нибудь с опытом. Того, кто привык работать в спаянной команде. У нас есть несколько недель. По счетам я пока что смогу платить. Никакой спешки нет.

– Я знаю. Вот только тот, у кого есть подобный опыт и кто согласится работать с нами при таких условиях, может сам оказаться Ионой. Нам придется трудно. – Дарквист помолчал, сжав свои большие черные губы почти в точку; потом сказал: – Знаешь что, Модра… отправляйся домой, прими снотворное и поспи немного.

Она устало кивнула.

– Именно так я и собираюсь сделать, – сказала она, поднимаясь. Врач уже ушла, поскольку оставаться здесь ей было незачем. Опустошенная, Модра Страйк направилась к двери.

– Модра, – негромко позвал ее Дарквист.

Она остановилась, повернулась и посмотрела на своего звездообразного компаньона.

– А?

– Добро пожаловать обратно, Модра.

Она не улыбнулась в ответ, а лишь сказала спокойно:

– Полагаю, каждый из нас сам стелит себе постель, а потом так или иначе вынужден спать в ней.

ТРУДНЫЙ ВЫБОР

Джимми Маккрей тоже не мог понять, как это он умудрился попасть в такую ситуацию, но корень его проблем крылся в поступке, совершенном из доброты и сострадания.

Он был не только безработным безо всякой надежды на какое-нибудь место; ко всему прочему он еще посадил себе на шею подопечную, которая не могла предложить ему никакой помощи и при этом не имела ни гражданства, ни статуса, ни связей, и целиком и полностью зависела от него. Но хуже всего было то, что с тех самых пор, как это произошло, Гриста не унималась ни на минуту.

– Придирки, придирки, придирки! Прекрати меня пилить, – буркнул он морфе, которая сама была бесполезной приживалкой. – Что я, по-твоему, должен был сделать? Уйти и позволить, чтобы ее убили?

– Мне приходится тебя пилить. Мне некого больше пилить.

Что ж, это, по крайней мере, был факт.

– По крайней мере, у тебя есть хоть кто-то, кого можно пилить. А у меня нет никого, зато ответственности хоть отбавляй – и за мохнатую личинку у меня на спине, и за полудевушку-полулошадь, – и ни одна из них не умеет делать ничего полезного.

– Кого это ты называешь личинкой?

– Если тебе что-то не нравится, – сказал он ей, – ты всегда можешь найти себе другого хозяина.

– Чтобы копы убили меня, как только узнают об этом? Нет, спасибо.

– Тогда уймись и дай мне подумать.

Когда он двинулся прочь из переулка, искусственная девушка послушно пошла с ним, как ребенок, и очень скоро он понял, что несмотря на всю грязь своей прошлой жизни, именно ребенком она и была. Опытная лишь в своей стихии, она была совершенно невежественной во всех прочих областях. Могло показаться, что она непонятлива или даже слегка глуповата, – он так и не смог понять, было ли это запрограммировано ее создателями или являлось результатом жизни, которую она была вынуждена вести.

Ее разум был для него открытой книгой, но эта книга не давала ему никаких ответов. Похоже, она совершенно не думала – по крайней мере, в том смысле, какой он вкладывал в этот термин. Ей были незнакомы ни размышления, ни естественное любопытство, ни мысли о будущем. У него сложилось впечатление, что она не столько действовала, сколько реагировала на чужие действия, а те немногие мысли, которые приходили ей в голову, тут же высказывала вслух. Можно было подумать, что у нее нет собственной личности, что она существовала только как реакция на действия других. Когда она смотрела в окно поезда, у нее не возникало собственных мыслей как таковых, только отрывистые идеи вроде «красиво» или «темно», или другие подобные же мимолетные впечатления, которые она тут же забывала. В каком-то смысле, она была для него куда более непонятной и тревожащей, чем большинство причудливых форм жизни, обитающих в Бирже.

У нее даже не было настоящего имени – один только длинный номер, который ни для кого ничего не значил, разве что для ее создателей и компании, которой она принадлежала. Некоторые из подобных ей – те, кто становился известными танцовщицами и прочие в том же роде, – имели имена или хотя бы прозвища, но она была в самой низшей лиге. Если клиенту хотелось, чтобы у нее было имя, она спрашивала, какое ему нравится больше всего, и на эту ночь называлась им. Джимми положил этому конец еще в самый первый вечер, по пути домой.

– Если спросят твое имя, будешь говорить, что тебя зовут Молли. Если понадобится твоя фамилия, скажешь, что ты Молли Маккрей.

Ему всегда нравилось это имя. Когда-то давно, еще в школе, он приударял за одной Молли, и кроме того, так звали одну из его бабушек.

– Хорошо, хозяин, – ответила она покорно. – Для вас я буду Молли Маккрей.

– Да нет же – для всех. С этих самых пор. Поняла? И никогда, никогда не называй меня больше хозяином. Будешь звать меня Джимми. Меня все так называют.

Она кивнула, хотя он не был уверен, отложилось ли что-нибудь в ее хорошенькой головке.

– Хорошо, Джимми. Я буду делать все, что ты скажешь.

Для него было почти шоком, когда он понял, что она имела в виду именно это, безо всякого преувеличения. Рабство было вне закона везде, за исключением самых примитивных миров. Однако, как ему это ни претило, она не была настоящей личностью, обладавшей статусом и правами. В империи Биржи она занимала такое же положение, как робот или компьютер, хотя и была живым существом.

– Ты умеешь делать хоть что-нибудь еще, кроме как танцевать и ублажать мужчин? – спросил он у нее.

Она тупо посмотрела на него, как будто его вопрос был совершенно абсурдным. И, что было еще хуже, – в ее мыслях, возникших в ответ, он не прочел ничего, что не относилось бы к этим занятиям.

Она потянулась, чтобы почесать щеку, и тут он впервые заметил, какие у нее пальцы. На каждой руке их было по четыре, с длинными цветными ногтями. Большие пальцы отсутствовали. Совсем.

– У всех синтов нет больших пальцев? – спросил он, заинтересовавшись. Ни разу за все эти годы он не замечал этого.

– У всех, кого я знаю, – ответила она буднично. – Думаю, это такое правило.

Специальный недостаток конструкции, подумал он угрюмо. Чтобы они могли заниматься только тем, для чего предназначены, и ничем другим. Естественно, с такими руками делать можно было лишь немногие вещи. Даже открыть контейнер или повернуть кран становилось для них трудной, почти непосильной задачей. Черт, да большие пальцы нужны были почти везде! Не было ни одного вида разумных существ, у которых не было бы расположенного напротив остальных большого пальца, клешни или цепкого щупальца или другого эквивалента.

За последующие дни он узнал о ней и таких, как она, много нового. Узнал и о том, насколько зависимой она была. Она не могла даже самостоятельно причесаться, а краны в душе были для нее непреодолимым препятствием. Она могла неуклюже соорудить что-то вроде бутерброда, но почти все прочие вещи роняла. Ее пальцы, судя по всему, не имели мышечной автономии – они сжимались и разжимались только все вместе, а один палец сам по себе двигаться почти не мог.

Чуть ли не единственной приятной неожиданностью стало то, что она оказалась способна усваивать практически любую органику – скорее всего, это было сделано в целях сокращения затрат, – а естественный запах ее тела, который, как он опасался, вполне мог быть лошадиным, оказался нежным и даже обладал слабым ароматом.

Когда он приказывал ей хотя бы как-то сделать что-нибудь, – например, научиться пользоваться душем или прибраться в комнате, – она тут же всецело посвящала себя поставленной задаче. Ей не всегда это удавалось, но она всегда пыталась в точности исполнить его указания.

Но самым большим сюрпризом для него стало то, что она оказалась проецирующей эмпаткой.

Она сидела в комнате, глядя на него, и внезапно он почувствовал устрашающую эрекцию. Если бы не Гриста, он решил бы, что это просто спровоцировано ситуацией, но морфа, похоже, что-то заподозрила и слегка встряхнула его. Тогда он ощутил, что разум Молли всецело сосредоточен на нем, и преодолел возникшее влечение.

– Что это ты делаешь? – спросил он. – Пытаешься возбудить меня?

– Разве не этого тебе хочется? – отвечала она обольстительным тоном. – Зачем еще Джимми мог взять меня?

– Чтобы спасти твою жизнь, разве ты забыла?

Это замечание должно было породить в ней хоть какую-то мысленную цепочку, но этого не произошло. Вместо этого оно вызвало у нее лишь мимолетное замешательство и вихрь беспорядочных мыслей, так что ему понадобилось время, чтобы разобраться в них. Когда же он наконец разобрался, то с изумлением осознал, что на самом деле она не поняла смысла его поступка, поскольку не придавала себе никакой ценности за исключением выполняемой ей функции и видела в этой функции единственный смысл своего существования. Спасение ее жизни не показалось ей чем-то из ряда вон выходящим, поскольку эта жизнь не имела для нее никакой ценности. Жизнь не принадлежала ей, и хозяин мог отобрать или даровать ее. Главный Хозяин делал ей больно, она закричала, потому что знала, что должна кричать, и тут появился Маккрей. Он побил Главного Хозяина и забрал ее как добычу.

До этого момента он даже не подозревал, какая пропасть их разделяет.

Ладно, сначала дело. Ему не нужны были новые сюрпризы.

– Ты можешь читать чувства, или просто вызывать их в людях? – спросил он осторожно.

– Я умею заставлять мужчин хотеть меня, делать так, чтобы им было приятно со мной, и чтобы все было как надо.

Он кивнул. Он слышал лишь об очень немногих проецирующих эмпатах, которые одновременно могли и четко улавливать чужие эмоции, равно как очень немного было эмпатов улавливающих, которые могли проецировать даже на слабом уровне; но с теми, кто был не рожден, а сделан, никогда нельзя было знать наверняка. Вполне вероятно, что она могла проецировать почти любую эмоцию, причем в довольно широком диапазоне и с достаточной силой, хотя она сама, вероятно, и не подозревала об этом, поскольку ее никто не учил и не проверял. Это объясняло и чувства, которые он испытал, увидев, как хозяин ее избивает. Он услышал ее крики физически и телепатически, но они были подкреплены также эмпатической проекцией. Он буквально уловил эхо ее страха и боли, так что для него было почти невозможно не поступить так, как он поступил, хотя он даже сейчас предпочитал думать, что в любом случае поступил бы именно так.

– Почему ты не воспользовалась этой способностью, чтобы Главный Хозяин перестал бить тебя? – спросил он у нее, зная ответ еще до того, как задал вопрос.

– Главному Хозяину нравится делать нам больно, – ответила она буднично.

Для садиста подобное проецирование стало бы подтверждением того, что он причиняет настоящую боль, и, возможно, лишь еще больше распалило бы его. На самом деле, только такого человека и могли нанять на роль менеджера и надсмотрщика за эротками.

Он вздохнул.

– Тебе будет очень нелегко это понять, но ты должна. Во-первых, никогда больше не пытайся делать так со мной. В любом случае, на меня это не подействует. Во-вторых, я спас тебя не для того, чтобы сделать рабыней или домашней любовницей, а потому, что мне не нравится, когда кого-то обижают, и я не могу допустить, чтобы у меня на глазах кого-то убили. Ты здесь потому, что после того, что я сделал, я отвечаю за тебя. Это не то, к чему ты привыкла, но это правда.

К его изумлению, она до какой-то степени все-таки поняла его, – и это ее очень расстроило. Если она не могла быть его любовницей и рабыней, она теряла всякую ценность и цель в жизни.

– Неужели это все, чего тебе хочется для себя? Неужели тебе никогда не хотелось быть кем-то другим, делать что-то другое, найти себе иное занятие? – спросил он, начиная выходить из себя.

Она очень серьезно взглянула на него и ответила, вполне искренне:

– Нет.

– Хорошо, хорошо! А теперь я покажу тебе, почему ты не можешь доставить мне удовольствие – и поверь мне, ты тут ни при чем.

С этими словами он снял рубаху и повернулся к ней спиной.

Она уставилась на Гристу, растянувшуюся на его пояснице, точно какая-то черно-белая мохнатая гусеница, и с подлинным любопытством – впервые за все это время – спросила:

– Что… что это?

– Это, дорогуша, Гриста. Она родом с планеты, где живет уйма здоровых, но тупых существ. Раса Гристы паразитическая – они могут жить только прицепившись к кому-то другому.

– Не паразитическая, а симбиотическая, мерзавец!

– А это смотря с какой стороны взглянуть, – буркнул он.

Молли не знала слова «паразитический», но общий смысл все же уловила.

– Ты хочешь сказать, что она сосет твою кровь? Я слышала о таких вещах.

– Здесь все немного сложнее, но, скажем так, Гриста может питаться только через меня, да и видеть, и жить на самом деле тоже может только через меня. Не беспокойся, даже если бы она действительно могла жить на теле синта – что на самом деле нам неизвестно и в чем лично я сильно сомневаюсь, учитывая, насколько силен иммунитет твоего организма против всяческих заболеваний, – она не стала бы менять хозяина. Она вполне счастлива со мной, а копы знают о ней и убьют ее, если она переселится на другого.

– Но ты-то не слишком счастлив с ней, – отозвалась Молли, еще раз удивив его.

Он вздохнул.

– Как ты была собственностью Главного Хозяина, так и я, в каком-то смысле, принадлежу Гристе.

– Она… она думает? Она говорит тебе, что делать?

– Отвечаю «да» на оба вопроса, – хотя я не обязательно делаю то, чего она от меня хочет. Например, она с самого начала твердила, что я не должен спасать тебя. Но с некоторыми вещами я справиться не могу. По ее мнению и по обычаям ее расы, она замужем за своим хозяином, и она ревнует. Некоторые из тех людей, которых ты обслуживала, тоже были женаты, но они не приводили с собой жен, а может быть, и вообще не говорили им о тебе. Гриста же со мной повсюду.

– И она не позволяет тебе прикоснуться ко мне?

Это безумие, подумал он. Теперь она жалеет не себя, а меня!

Наконец-то Молли продемонстрировала хотя бы одну человеческую черту – когда кто-нибудь узнавал о Гристе, реакция обычно была именно такой.

– Как она оказалась на тебе? – спросила она. – И где остальные?

Он усмехнулся.

– Не волнуйся. Ты никогда не попадешь в тот мир. Туда, скорее всего, никогда не попадет никто, кто мог бы показаться им подходящим хозяином. Я космолетчик, или, по крайней мере, был космолетчиком, когда у меня были товарищи и корабль. Мы исследовали новые миры, и мир Гристы был одним из них. Ее раса довольно разумна и в основном живет за счет тех здоровых тупых существ, о которых я упоминал. Я телепат. Ты знаешь, что это такое.

– Ты читаешь мысли. И мои тоже можешь прочитать?

– Да, но сейчас это неважно. Я прочитал в тех больших существах очень сложные мысли, и мы увидели, что они создали что-то вроде цивилизации. Не очень высокоразвитую, без машин, но с хижинами, дорогами и прочими подобными вещами. Но у этих существ не могло хватить мозгов на все это. Я был одним из тех, кого послали, чтобы выяснить, у кого же там есть мозги, и я выяснил. На самом деле, это не очень интересная история. Я сидел в той деревне и пытался вступить с ними в контакт, и прежде чем я успел что-то понять, мне на спину шлепнули Гристу. По крайней мере, мы выяснили то, что должны были, но к тому времени, когда меня забрали, Гриста уже так хорошо разобралась в моих внутренностях и так удобно устроилась, что погибла бы, если бы ее вытащили, и, возможно, убила бы меня в процессе. Понимаешь, чтобы переселиться на другого, ей придется вычистить меня. Некоторое время я думал, что проторчу там всю жизнь, но потом мои товарищи обследовали меня и Гристу и выяснили, что она не может откладывать яйца без другого своего сородича, а она оказалась очень разумной и попала под Закон о Сознании. Если раса окажется настолько умной, что будет в состоянии думать, то она обладает определенными правами. В то время некоторые люди даже находили в идее такого союза преимущества, хотя позже от нее отказались. Но тогда было решено, что я могу улететь оттуда, если Гриста пообещает не переселяться с меня на кого-нибудь или что-нибудь другое, иначе ее убьют. Это было шесть лет назад.

Молли, похоже, следила за его рассказом, демонстрируя больше внимания, чем он от нее ожидал, и некоторую способность к логической сортировке фактов, но сделанное ею заключение было совершенно в ее стиле:

– Значит, мой хозяин не ты. Мой хозяин – твоя хозяйка.

– Это, – заметила Гриста, – самая странная логическая цепочка, которую я когда-либо слышала.

На этот раз Джимми Маккрей не стал с ней спорить.

* * *

Когда пришло разрешение его самых насущных проблем, Джимми не стал прыгать от радости, но он не видел никакого другого выхода, а этот, по крайней мере, видимо, устраивал всех, кроме него – как обычно.

Попытки обучить Молли, сделать ее хотя бы чуть менее зависимой – совсем независимой, в силу своих физических ограничений, она все равно бы стать не смогла – оказались задачей очень нелегкой. У нее случались вспышки любопытства относительно вещей, непосредственно касавшихся ее или его, но дальше этого дело не шло. Она определенно не понимала смысла учиться чему-либо, что не приносило ей немедленной пользы. Время от времени она демонстрировала даже проблески настоящей сообразительности, но они были краткими и мимолетными, и как только проблема была решена, а ответ на вопрос получен, она возвращалась в свое обычное почти растительное умственное состояние. Было совершенно очевидно, что у нее не было никакого понятия об абстракции, равно как и совершенно никакого честолюбия.

По сути, Молли интересовало лишь одно занятие, и именно Гриста в конце концов предложила Джимми попробовать разом решить все их проблемы, позволив ей заняться этим. Некоторое время он сопротивлялся. Его воспитание и мировоззрение космолетчика не позволяли ему принять эту идею. Для него это было все равно что расстаться с последними остатками гордости, но в конце концов он все же понял, что на ближайшее будущее это единственно возможное для него решение.

У него было существо, в буквальном смысле созданное сексуальной игрушкой, которое само хотело быть таковой, и был доступ во Дворец Ассоциации Космолетчиков, а вместе с ним и знакомства. Это не помогло ему найти для себя работу, – а то, что теперь у него была еще и Молли, делало возможность найти ее еще более ничтожной, – но зато эти знакомства могли обеспечить работой ее.

Только с ним могло произойти такое: поступок, совершенный по доброте душевной и исходя из высоких моральных принципов, в конце концов превратил его в сутенера.

Мужчины-космолетчики с радостью ухватились за нее. Для многих такой вариант был гораздо проще и дешевле, чем Дистрикт, и куда более удобен, поскольку она могла приходить туда, куда хотели они. И, по иронии судьбы, чтобы узаконить это мероприятие, ему пришлось взять лицензию на малый бизнес.

Людей здесь было немного, но какое-то их количество было всегда, и найти их и договориться с теми, кто заинтересовался, было делом несложным. Более неожиданным оказалось, что у них появились клиенты и из числа постоянно живущей здесь человеческой общины. Мужчины, которые из опасений разрушить брак или потерять репутацию не отваживались показываться в Дистрикте, оказались куда более доходными клиентами, чем космолетчики.

Он был очень удивлен тем, как быстро у них появились деньги и как стремительно стало расти их количество. Скоро они уже смогли переехать из гостиницы Ассоциации в небольшой, но уютный домик в фешенебельном районе города, более удобном и безопасном для местных жителей. Разумеется, при таких доходах они никогда не стали бы богачами, но ни голодная смерть, ни бедность им больше не грозила.

У синтов не имелось ни правового статуса, ни прав, но, на самом деле, по закону и он не имел никаких прав на нее, – напомнила ему обеспокоенная Гриста. Когда о них разойдется молва, различные неприятные типы вполне могут захотеть присвоить Молли себе, или служащие какой-нибудь доходной маклерской конторы решат задействовать рычаги власти, чтобы заполучить ее в единоличное пользование. И снова решение проблемы нашла именно Гриста.

– Никакого сомнения, Джимми. Тебе придется жениться на ней. Сделай это, и у вас будет законная связь. Тогда, если ее попробуют украсть, это будет похищение человека, а не кража собственности.

– Но на синтах же нельзя жениться! – возразил он. – По закону они даже не люди! Так не делают!

– Да. И поэтому я готова спорить, что на этот счет нет ни единого законодательного акта. Они будут тянуть и мямлить, пытаясь придумать что-нибудь, но если ты будешь настаивать, остановить тебя никто не сможет, а брак сделает ее гражданкой. Это больше, чем позволили мне. Ты же сам знаешь, что это, возможно, единственный мир в Бирже, где такое может пройти, поскольку у них здесь действуют только имперские законы, которые должны обеспечивать еще и уйму других рас, кроме местных. Попытайся. Что ты теряешь?

И, как обычно, Гриста оказалась права. У клерка-цимоля чуть было не сгорели предохранители, когда он увидел невесту и проверил ее классификацию, и Джимми впервые увидел, как цимоль снимает часть своих волос и подключается к главному терминалу. Он не знал, просто ли клерк со сверхъестественной скоростью просматривает каждый законодательный акт и каждое постановление суда за более чем полумиллионнолетнюю историю Биржи, или перекладывает всю ответственность за это дело на Хранителей, но приблизительно минут через двадцать волосяная накладка была водружена обратно на голову, штекер вернулся на свое место, а цимоль обернулся к ним и со слегка обескураженным видом сказал:

– Отчеты говорят, что единица была выведена из эксплуатации и уничтожена, так что никаких претензий нет. Также, по всей видимости, нет и никаких прецедентов. Единственный вопрос в согласии, поскольку, с юридической точки зрения, вы хотите жениться на машине. Однако, хотя это и представляет возможный предмет судебного иска в будущем, нет никаких причин, по которым любой гражданин, официально признанный вменяемым, не мог бы жениться на диванной подушке.

– Что значит «возможный предмет судебного иска в будущем»? – спросил Джимми.

Цимоль пожал плечами:

– Если кто-нибудь предъявит на нее права в суде, вам придется участвовать в судебном процессе по делу о законности брака, или, скажем, кто-нибудь может подать ходатайство о расторжении брака, и тогда вам придется защищаться в суде. Как я сказал, прецедентов по этому делу нет, хотя, должен сказать, что существуют такие прецеденты, по сравнению с которыми ваше дело кажется сущим пустяком. Но бремя будет лежать на истце, а не на вас. Хорошо, давайте я вас зарегистрирую. Полагаю, вам не нужна церемония.

– Нет, нужна, – заявила Гриста.

– Нет, только правовая часть, – сказал Маккрей.

Им потребовалось всего лишь дать ответы на несколько основных вопросов перед записывающими устройствами, и дело было сделано.

Молли не имела ни малейшего понятия, что происходит, равно как ничего не понимала и в законах. Судя по ее мыслям, она сочла все это чем-то вроде оформления купчей, официально сделавшей ее собственностью Джимми Маккрея, как если бы один фермер передавал другому корову или лошадь.

Разумеется, Джимми тоже считал это все мошенничеством чистой воды: он был единственным, кто никаким образом не мог вступить с ней в супружеские отношения, хотя половина здешних мужчин могла бы сделать это вместо него.

Разумеется, если она когда-нибудь сможет избавиться от своей инфантильности и начать жить самостоятельно, ему будет не сложно на этом основании добиться расторжения брака, и только это отчасти утешало Джимми.

Получение гражданства также предоставило им несколько забавных минут, поскольку сразу же за именем и адресом нужно было ввести «расовый код», но у синтов не было расового кода. В Бирже существовало сто сорок шесть официально признанных разумных рас, в Миколе – сто двадцать девять не повторяющихся известных разумных рас, а в Мицлаплане – сто шесть не повторяющихся разумных рас, но ни под одну из них она не подпадала. Разумеется, как у настоящих бюрократов, у них была категория «Ни одна из вышеперечисленных», после чего начиналась длинная канитель с определением не только того, к какой расе соискатель принадлежит на самом деле, но и почему он/она/оно не принадлежит ни к одной из вышеперечисленных категорий. Он просто коротко записал правду, что с правовой точки зрения было наилучшим выходом, и на этом закончил оформление документов.

Электронный терминал замигал, немного поколебался, потом загудел, и из прорези выползла красивая блестящая идентификационная карточка с голограммой, официальной фотографией и основной информацией в закодированном виде, которую другой электронный прибор в случае необходимости мог прочитать. Но в графе расового кода все же значилось «999—999», классическое «Ни одна из вышеперечисленных», что с точки зрения закона ставило Молли в ту же расовую категорию, в которой находилась Гриста. Это, а также то, что вся затея прошла с успехом, заставило его испытать приступ благодарности судьбе, что Гристе не пришла в голову идея с межвидовым браком относительно себя самой. Он очень надеялся, что их невольный союз не может быть признан с такой же легкостью. Среди всех рас, миров и обычаев полигамия и полиандрия были в империи Биржи вовсе не такой уж редкостью.

Хм, пожалуй, если эта идея все-таки придет Гристе в голову, он сможет убедить ее, что это против его религии. Что было бы чистой правдой, исповедуй он какую-нибудь религию.

Хотя, возможно, какую-то религию он все-таки исповедовал. Ведь он до сих пор был жив, и то, что в нем осталось от религии его предков, возможно, и было единственной причиной того, что он до сих пор не покончил с собой.

Беда была в том, что то единственное, из-за чего жизнь еще была ему интересна, теперь тоже стало запретным для него. Космос был его единственной любовью, единственной страстью, единственным, что вообще имело для него значение. Космос был не только его романом, мечтой, – он был и самой жестокой повелительницей. Если бы Джимми Маккрей не был навеки отравлен Космосом, он не захотел бы продолжать жить, когда одно существо висело у него на спине, а другое зарабатывало для него деньги проституцией. Космос был любовницей-садисткой, а он был в достаточной степени мазохистом, чтобы желать вернуть ее.

И именно поэтому, когда Дарквист позвонил и назначил ему встречу – а Джимми знал, что Молли не интересовала дарквистов – сердце замерло у него в груди, и он с нетерпением начал ждать этой встречи, хотя и знал, что любой заинтересовавшийся им тут же отвергнет его, узнав о его дополнительном багаже.

* * *

Дарквист поудобнее умостил свое звездообразное тело среди подушек и воззрился обоими стебельчатыми глазами на Маккрея. Джимми попытался прочитать его мысли, но смог уловить лишь помехи. Хотя Дарквист не был телепатом, он прошел хорошую тренировку по экранированию мыслей, что производило впечатление. Если звездообразное существо не снизит бдительность, то общаться с ним придется только голосом.

– Давайте с самого начала проясним некоторые вопросы, чтобы не терять времени, – начало существо. – Мы знаем о морфе и вашем прошлом. Это само по себе должно вам кое-что сказать.

Джимми кивнул:

– Вам отчаянно нужен телепат, но вы не можете его найти. Почему? Здесь должна быть добрая сотня опытных телепатов, просиживающих без дела.

– Скорее, три сотни, – подтвердил Дарквист. – Некоторых мы не принимаем во внимание по той причине, что в силу их природы нам пришлось бы произвести слишком серьезное и дорогостоящее переоборудование нашего корабля. У других есть свои проблемы. Третьи уже давно не первой молодости, но не хотят признавать этого, а четвертые, честно говоря, не из тех, кому я доверил бы в драке прикрывать мою спину. Большинство остальных отказали нам по причинам, о которых я расскажу чуть позже. Нам осталась лишь сравнительно небольшая кучка людей вроде вас.

Маккрей нахмурился:

– Они отказали вам?! На этом рынке рабочих мест?

– Минуточку. Сначала я хотел бы узнать, что произошло во время вашей последней экспедиции с зумаквалашем. Мы читали официальные отчеты и слышали об этом от разных космолетчиков, но хотели бы слышать из ваших уст, почему вы написали заявление об увольнении.

Он пожал плечами.

– Да тут нечего особенно рассказывать. Мы с Первой Командой производили оценку на одной планетенке в Кью-Веранцас, неподалеку от границ Миколя, но в свободной зоне; это была обычная работа. Планета выглядела как море бело-голубого песка, из которого повсюду торчали камни. Они были ужасно искривленные, обточенные песчаными бурями и постоянными ветрами валуны всевозможных форм и размеров, – почти не требовалось особого напряжения воображения, чтобы увидеть в них зловещие силуэты и фигуры. И все же, сколь бы искривленными и причудливыми они ни казались, в них была некая… систематичность, – как будто они были задуманы, вытесаны и отшлифованы разумом, слишком чуждым для нас, чтобы мы могли его себе представить. Повсюду, насколько хватало глаз, виднелись смерчи – сотни и тысячи смерчей, кружащихся, качающихся и взметающих вверх пыль и песок. И все же аппаратура и пробы показывали, что эти смерчи были всего лишь смерчами, потенциально опасными, но не стоящими специального внимания, и все вещества, из которых состояли камни и песок, были нам известны. Если там и было что-либо неизмеренное и незамеченное, оно так и осталось таковым для автоматических пробов и аппаратов, и если оно и оставляло какие-то следы, их замели буйные пляски этих странных смерчей. На этой планете не было ничего сверхъестественного, – вспоминал Джимми Маккрей. – Там определенно не было форм жизни, соответствующих известным углеродным или кремниевым формулам, которыми мы руководствовались для определения. Разумеется, мне не нужно вам рассказывать, что наше определение жизни нуждается в серьезной доработке.

– Разумеется, – согласился Дарквист.

Маккрей кивнул:

– Это было забавно. Все наши приборы, автоматические пробы, вся аппаратура не зарегистрировали ничего подозрительного. Атмосфера была довольно поганой, поэтому мы не могли сбросить живых животных, чтобы провести испытания, и сбросили несколько мертвых. Единственное, что произошло – несколько смерчей собрались вокруг них и засыпали их песком. Ничего особенного. Никаких подозрений у нас это не вызвало.

– Вы не обратили внимания на факт, что смерчи собрались вокруг них и сочли это простым совпадением?

– Ну да. А вы не сочли бы? Мы постоянно видели, как они носятся туда-сюда безо всякой цели и логики, совершенно бессмысленно, и – дьявол, их было так много! Их плотность была настолько невелика, что, судя по нашим данным, не было бы никаких проблем выбраться, если бы кто-нибудь случайно оказался внутри одного из них.

– Итак, они подстерегли вас.

– Не уверен. Я до сих пор ни в чем не уверен. Мы приземлились, осмотрелись и занялись обычными делами, и десять-пятнадцать минут все было спокойно, пока на корабле не заметили нечто действительно странное. Ну, то есть мы же обычно смотрим на потенциально враждебные или разумные действия, верно? Так вот, мы так беспокоились избегать этих проклятых смерчей, что никому ни разу не пришло в голову, что это смерчи избегали нас.

– Да уж. В тихом омуте черти водятся. Старая ошибка, но очень распространенная.

Джимми пожал плечами.

– Ну так вот, все было лучше некуда, пока Альмуда – сетианец и наш эксперт-геолог – не подошел к одному из этих странных каменных выступов и не решил взять образец породы. Как только он начал, они прямо-таки взбесились.

– Камни?

– Смерчи. У них не было естественных врагов – по крайней мере, уцелевших естественных врагов, – и как бы хаотично они ни двигались, они никогда не задевали друг друга. Но когда Альмуда сделал нечто, что им не понравилось, они как с цепи посрывались. Они налетели на бедного сетианца, воспользовавшись единственным, как я понимаю, оружием, которое у них было – они набирали огромные массы песка и швыряли в него. Разумеется, скафандр был достаточно прочным, чтобы его защитить, но песка было до черта, и он очень быстро оказался засыпанным.

– Смерчи не напали на остальных?

– Нет, только на него, и с каждой минутой их становилось все больше и больше.

– Полагаю, вы пытались помочь.

– Да, но каждый раз, стоило нам сделать хоть шаг к нему, вся стая набрасывалась на нас и начинала кидаться песком с такой силой, что он сбивал нас с ног. Когда мы отходили, смерчи успокаивались. Мы пробовали пустить в ход пистолеты и остальное оружие, которое при нас было, но все без толку. Мы точно стреляли в воздух. Потом нам велели отойти, и с челнока попытались обстрелять смерчи широким пучком, пытались нагреть воздух, в надежде, что они рассеются. Перепробовали все, что могли, но ничего не вышло. От жары смерчи стали только сильнее. Мы чуть с ума не сошли, слыша крики Альмуды, его мольбы о помощи, но будучи не в состоянии ничего сделать.

– Ясно. Воздуха у вас было на сорок часов…

– Я вижу, вы понимаете. Большая часть команды не могла больше этого выносить. Мы отошли и попытались успокоить Альмуду, подумав, что, возможно, смерчи в конце концов засыплют его полностью, и когда его будет не видно и не слышно, они уйдут, но они все сыпали и сыпали. Наступила ночь, но они все еще продолжали. Пришел рассвет, но они так и не остановились.

– Должно быть, намели целую песчаную дюну.

– Это было просто какое-то чудовище – дюна полностью покрыла окрестные камни. Смерчи прекратили свое занятие только часов через тридцать, но не ушли, а продолжали отгонять нас. Как будто знали, что у Альмуды уже почти не осталось времени. Мы решили, что они улавливают излучение его радио или что-нибудь еще. Все остальные уже сдались и просто смотрели, но я не мог. Я подумал, что если удастся точно определить его местонахождение по маяку, а он отключит у себя энергию, это, возможно, остановит смерчи, и тогда мы доберемся до него. К тому времени он уже почти впал в панику и был готов на все. Он отключил энергию, так что у него было минут двадцать до момента, когда ему пришлось бы включить ее снова, или он стал бы задыхаться. Смерчи действительно потеряли к нему интерес и стали расползаться. Мы бросились туда со всем оборудованием, что могли принести, и начали копать. Очень быстро обнаружилось, что никакие автоматические средства применять нельзя – песок был таким рыхлым, что постоянно осыпался, возможно, перемещая и Альмуду тоже. Поэтому, сделав при помощи оборудования все, что могли, мы были вынуждены прибегнуть к единственному, что у нас оставалось: воспользоваться лопатами.

– Вы не нашли его?

– Мы не успели. Время вышло, и он включил обратно свою проклятую энергию. Он был близко – действительно близко. Еще пара минут – и мы бы его вытащили. Я умолял их не останавливаться, но кто-то закричал, что смерчи несутся обратно, и они все просто свалили и оставили его там. Я продолжал копать один – если можно так сказать. Я никогда не остаюсь один в точном смысле этого слова. Черт, мы были так близко! Я до сих пор уверен, что даже когда эти смерчи снова напали, я еще мог бы добраться до него, а если бы у меня это получилось, челнок мог подхватить его захватом и поднять вверх, где они бы его не достали. Я не хотел останавливаться, хотя смерчи снова начали швырять песок. Я слышал Альмуду так хорошо, как будто мы соприкасались шлемами на полной мощности! Гриста начала вопить и кричать, чтобы я уходил, но я не слушал и продолжал копать. И в конце концов она устроила мне несколько болезненных спазмов, от которых я упал как подкошенный, а потом напустила мне в кровь адреналина, так что я перепугался до смерти. Она управляла ситуацией, и я не мог ничего поделать, – я бросил лопату и пустился наутек.

Лицо Джимми перекосилось, глаза смотрели безумно, а голос дрожал от нахлынувших эмоций, как будто он заново переживал случившееся. Потом, внезапно, он снова пришел в себя и откинулся на спинку кресла.

– Альмуда перестал говорить с нами примерно через час после этого, и я мог уловить лишь смутные обрывки его мыслей, которые становились все мрачнее. Он, э-э… он сдался. Я пытался спорить с ним, даже кричал на него, но в конце концов он сказал: «Прощайте, друзья, с вами было интересно». Потом он отключил все системы, и примерно через минуту у нас уже не оставалось никаких сомнений относительно того, где он находится. Вся дюна взлетела на воздух. Он замкнул силовую установку саму на себя и вызвал взрыв. Убил себя.

– Я не вижу, что еще вы могли сделать, – заметил Дарквист, пытаясь вложить в эти слова как можно больше сочувствия. – Даже если бы вы добрались до него, захват смог бы поднять только одного из вас. Эти существа вместо вашего товарища набросились бы на вас, и результат был бы тем же самым, только с другой жертвой.

– Гриста пришла к тому же выводу, но ей не понять ни что такое товарищ, ни что такое команда. Альмуда был хорошим парнем, и он был моим другом.

Дарквист немного помолчал.

– Хм-м, да, – сказал он наконец. – Но остальная команда обвинила вас?

– Вот именно, чтобы черти утащили в преисподнюю их жалкие душонки! На самом деле, не меня – Гристу. Они обвинили Гристу. Думали-гадали и решили, что это она убила Альмуду, заставив меня прекратить копать. А то, что вся их трусливая шайка плюнула на все и сбежала куда раньше меня – это ничего. Вот что мне труднее всего было проглотить. Если бы я отступился и сбежал вместе с ними, мы все были бы товарищами и трусами. Но я оказался смелее их, и за это в гибели Альмуды обвинили меня одного. Ну, то есть Гристу и меня.

– Это понятно. Если виновата была Гриста, то они оказывались ни при чем. Стоит сделать из кого-то одного, или, в данном случае, двоих, козла отпущения, как все остальные становятся чистенькими и вместо вины пылают праведным гневом. Вы были единственным человеком в команде?

– Да. Мне никогда не приходилось работать в команде с другим человеком, как ни странно это звучит.

– Не странно. Реакция команды кажется такой человеческой. Ну да ладно. Подобные ситуации случаются в нашем деле сплошь и рядом. Не уверен, что я не предпочел бы ваш последний мир нашему последнему, где мы потеряли нашего телепата. Можно почти посочувствовать вашим смерчам. Единый организм, суть которого – в ваянии фигур из камней, где число творцов в тысячи раз превосходит число осквернителей. Интересно, они накинулись на вашего бедного товарища как на нарушителя какого-нибудь религиозного закона, или творцы просто убили того, кого сочли первым критиком? Как бы то ни было, думаю, этот инцидент ничем вас не порочит. По сути, как я понимаю, вы оказались лучшим членом команды, чем все остальные. Интересно…

В этот миг дверь чуть приоткрылась, и в гостиную проскользнула Молли. Она сразу же заметила Дарквиста – он был не из тех, кого можно не заметить – и остановилась. Ее бровки приподнялись.

– Простите. Я не знала, что здесь еще кто-то, кроме Джимми.

– Ничего страшного, – вежливо ответил Дарквист. Потом, обращаясь к Джимми, добавил: – Мы слышали на улице, как вы сводите концы с концами, но, кажется, мне еще не встречались подобные существа. Она похожа на человека и на животное одновременно.

Джимми Маккрей вздохнул.

– Ладно, полагаю, настало время выложить мою вторую печальную историю.

И он рассказал Дарквисту, как спас Молли и что из этого вышло.

– Вот почему мы, скорее всего, попусту тратим ваше время, – заключил он, вкратце изложив посетителю свою историю. – Когда я ее подобрал, я взял на себя ответственность за нее. Одна она жить не в состоянии. Единственное место, где она могла бы существовать без меня, – это Клуб, а Ассоциация Досуга ни за что не допустит этого. Значит, куда я, туда и она. Молли – проецирующий эмпат, в определенных пределах, так что у нее есть кое-какие Таланты, кроме очевидных, но она слишком ограниченна – или, возможно, запрограммирована, – чтобы приносить какую-то пользу в экспедиции. Как бы сильно мне ни хотелось вернуться в космос, я не могу бросить ее здесь. Я уже был однажды вынужден бросить одного человека, обрекая его на смерть. Больше я так не могу.

Дарквист подумал.

– У нас есть эмпат – владелица компании, но она не может проецировать. Молли очень похожа на человека – предусмотреть в скафандре небольшой хвостик и копыта не проблема, – и она довольно невелика и легка. Но вдруг она не сможет ужиться с командой?

Джимми понял, что тот имеет в виду.

– Вряд ли. Я никогда в жизни не видел менее агрессивного существа, и она подчиняется почти любой команде. «Почти» означает, что она совершенно не способна причинить вред кому-нибудь, если ее эмпатическое чутье не говорит ей, что человек хочет, чтобы ему причинили боль.

– Ну, на этот раз наша задача такова, что нам не придется даже высаживаться, – сказал Дарквист. – Разумеется, дело не лишено риска, но он совершенно иного рода, чем ваша последняя работа. Практически единственной проблемой, которую я здесь вижу, является то, что она запрограммирована оказывать людям сексуальные услуги.

– Понятно. А в команде нет ни одного человека.

– Наоборот. Владелица – женщина. И еще есть мужчина… хм, в том-то вся и загвоздка.

Джимми Маккрей откинулся на спинку и взглянул на Дарквиста.

– Я был откровенен с вами. Думаю, пора теперь вам рассказать мне, почему вам отказало столько людей, что вам пришлось обращаться ко мне.

– Да. Полагаю, да. Усаживайтесь поудобнее, и я начну с самого начала. Потерпите, пожалуйста, немного; даже если в конце концов вы отклоните наше предложение, думаю, вы сможете продать эту историю сочинителям развлекательных программ.

Джимми Маккрей выслушал до конца весь рассказ, поведанный бесстрастным голосом Дарквиста, необычным и столь не похожим на человеческий, и был вынужден согласиться, что история была из тех, которые его мать с полным правом могла бы назвать душещипательными. Даже Молли перестала жевать плод дзира и, казалось, была полностью захвачена рассказом, а Гриста вообще ни разу не вмешалась.

Но когда дело дошло до развязки, каждый отреагировал по-своему.

– Цимоль! Из него сделали цимоля? – ужаснулся Джимми Маккрей. – Вы представить себе не можете, каково телепату находиться рядом с цимолем даже самое небольшое время! Эта компания вполне годится для обычных людей, но для телепата это все равно, что работать с трупом! Ничего удивительного, что это никого не заинтересовало!

– Романтический идиот, – прокомментировала Гриста. – Даже если тебе дали от ворот поворот, это все равно лучше, чем быть наполовину машиной! Жалко только бедную женщину.

– Это очень грустно, – тихонько заметила Молли, и Джимми изумленно заметил, что по ее щеке катится настоящая слеза. – Она сделала глупость, и для всех получилось плохо.

– Пожалуй, в ней еще могут проявиться такие черты характера, которых мы пока что не обнаружили, – задумчиво заметил Дарквист.

– К сожалению, никакими известными мне средствами обнаружить их нельзя, – мрачно отозвался Маккрей. Комментарий Гристы он счел за лучшее не высказывать вслух, а морфа не стала на этом настаивать.

Дарквист подвел итог разговору:

– Послушайте, это дело, на которое мы подписались, чертовски деликатное, но без телепата за него и браться не стоит. Мы не первые, кто пытается расколоть этот орешек, но возможная прибыль исчисляется астрономической суммой, вот почему компания-владелец до сих пор не продала этот опцион и не отказалась от него. Вполне возможно, что эта работа невыполнима, но на тот маловероятный случай, если она все-таки выполнима, никто не хочет уступить эту возможность другим. Кроме того, этот мир находится довольно близко от границы с Миколем, поэтому отказать нам в попытке никто не сможет. Есть доказательства того, что миколианцы уже добрались туда и попытались сами разобраться с этим делом в промежутке между нашими экспедициями. Характер дела таков, что если они смогут справиться с ним раньше нас, наши законные права потеряют всякое значение. До сих пор еще никто не пытался справиться с этой задачей под управлением цимоля, и мы считаем, что это может дать нам преимущество.

– Да, но… господи! День за днем рядом с цимолем! А вы еще говорите, что грязной работы не будет, то есть все будет делаться на борту! – Он поежился.

Дарквист передвинулся, приняв такую позу – почти человеческую, – как будто собрался уходить:

– Обдумайте это, мистер Маккрей. Сутенером вы можете быть всегда, но необычные обстоятельства, в которых мы оба оказались, совершенно определенно никогда больше не повторятся. Если вы хотите вернуться в космос, вам придется смириться с теми условиями и персоналом, которые предлагаем мы. На вашей шее висят два камня, и вы уже ушли в воду по самое горло. Мертвец держит палку и предлагает вам ухватиться за нее. Я собираюсь побеседовать с двумя последними кандидатурами в моем списке. Я приму первого же, кто скажет «да», с каким угодно багажом, поскольку мы находимся в отчаянном положении. Но если мы никого не найдем в течение недели, то откажемся от контракта. Если решитесь, позвоните в компанию «Вдоводел» в северном гражданском космопорте. Если у нас все еще будет вакансия, мы примем вас. Я не могу больше тратить время на поиски.

Маккрей вздохнул.

– Мне нужно все это обдумать, обсудить. Э-э, послушайте… из чистого любопытства – почему у вашего корабля такое имя?

– Полагаю, это имя дал ему предыдущий владелец, – отозвался Дарквист. – Это было еще до меня. По-моему, мне кто-то когда-то говорил, что так называли домашнее животное, принадлежавшее одному вымышленному герою. Приходится терпеть все эти странные имена – вы ведь знаете, как хлопотно сменить название, если оно уже зарегистрировано. Всего доброго.

Как только Дарквист ушел, Джимми стал расхаживать по комнате, пытаясь принять решение. Просидеть черт знает сколько времени в старой космической калоше взаперти с цимолем, который к тому же будет командовать… Но все же это был путь в космос. Это была команда. Это был, как заметил Дарквист, его единственный шанс не только вернуться к своей первой и единственной настоящей любви, но и, возможно, совершить хоть какой-то поступок, который прервет, наконец, его теперешнее унылое и бесцельное существование.

– Ну? Ты собираешься принять эту работу или нет?

– А у тебя какие мысли?

– Ну, как сказал Дарквист, сутенером ты можешь быть всегда. И даже я должна признать, что хотя прошло всего несколько недель, такая жизнь мне уже слегка поднадоела. Эта жизнь убивает тебя, Джимми. Я знаю. Но это такой вопрос, который я не могу решить за тебя.

– Ты не представляешь, каково телепату находиться рядом с цимолем.

– Это правда. Я знаю только, как это отражается на твоем давлении и прочих частях твоего организма, и это само по себе достаточно плохо. Именно поэтому я не хочу принимать решение. Но с точки зрения не-телепата мне кажется, что если речь идет о выборе между работой с ходячим трупом и превращением в живой труп самому, я не стала бы сомневаться в выборе.

– Логично, как и всегда, – пробормотал он.

– Что такое цимоль? – с любопытством спросила Молли. Она уже привыкла к этим его односторонним разговорам вполголоса и без колебаний подслушивала их.

– Существо, у которого большая часть мозга заменена компьютером, – объяснил он. – Машина в теле мертвеца.

– Синт?

– Нет, не синт. Это человек, который родился обычным образом, рос, как другие люди, жил своей жизнью, но погиб в молодом возрасте, не повредив тело.

– Он говорит как робот?

– Нет. На самом деле, если бы у тебя не было Таланта, ты не смогла бы отличить цимоля от обычных людей. Но ты сможешь отличить, и я тоже смогу. Ты ведь можешь определять чувства тех, с кем рядом находишься?

Она кивнула.

– Ну вот, тебе удавалось когда-нибудь ощутить, что чувствует вот это кресло? Или тот кусок плода, который ты ела? Или вон та дверь?

– Конечно, нет.

– Вот и с ним ты будешь чувствовать то же самое.

– Как тот человек, у которого мы забирали бумаги в офисе. Или полицейские в клубах.

Он кивнул.

– Да, они все цимоли.

– Им меняют только мозг?

– Да. А что?

– Я подумала про другие части тела.

Он ухмыльнулся.

– Они остаются на месте, но больше не нужны им, – разве что как украшение, или чтобы не отличаться от других. Можно сказать, что их плоть по-прежнему хочет, но дух в этом совершенно не участвует.

Это прошло мимо нее, зато у нее появилась новая мысль:

– Значит, на этом корабле для меня никого не будет?

– В том-то и дело. Ты сможешь это вынести?

Она пожала плечами.

– Подумаешь! Это же всего лишь работа, правда?

Он усмехнулся.

Каждый раз, когда он начинал считать, что все про нее понял, она снова и снова удивляла его. Возможно, интересно будет посмотреть, что из нее сделают другие – даже цимоль.

– Вот видишь? Нас больше, – двое против одного. Соглашайся на эту работу, Джимми; просто зажми нос покрепче.

Он вздохнул.

– Да, мамочка.

– Кроме того, тебе ведь придется всего лишь работать с этим парнем. А ты подумай, каково будет этой бедной женщине, которой тоже придется там находиться. На этом корабле будет пахнуть такой древней трагедией, что ты даже, возможно, обнаружишь, что по сравнению с ней твои затруднения – сущие пустяки.

– Это, – ответил он сухо, – именно такая точка зрения, какой я от тебя и ожидал.

ГОРЯЧИЙ ЦЕХ

Трис Ланкур выглядел и вел себя настолько похоже на себя прежнего, что большую часть времени было очень легко заставить себя поверить, что и в самом деле ничто не изменилось, что в госпиталь он попал из-за какого-то ранения, а теперь вернулся – крепкий, веселый и здоровый.

Да, кое-какие мелочи проскальзывали, мелочи, которые замечаешь лишь потому, что прожил с человеком бок о бок много лет, но на это можно было закрыть глаза. Он больше не курил и не пил сверх меры и не исчезал время от времени в Дистрикте; он стал чуть более аккуратным, чуть более разборчивым, и все в таком роде – мелочи, которые легко не заметить или заставить себя не обращать на них внимания. Если только ты не эмпат.

Любое живое существо, достаточно крупное, чтобы иметь центральную нервную систему, испускает что-то вроде эмоционального излучения – даже если это всего лишь страх и всплеск биохимических реакций, испытываемые жучком, который пытается скрыться от давящего его ботинка. Эмоциональные позывные представителей чужих рас часто бывают причудливыми или сбивающими с толку, некоторые из них невозможно правильно истолковать. Но в отличие от телепатов, которые часто не могут уловить мысленное излучение рас, думающих вне обычных телепатических частотных полос, эмпат способен принять излучение практически любого живого существа в галактике. Для того, кто рожден с этим чутьем, эмпатическое излучение становится частью обычного миропорядка, частью жизни, отличительным признаком любой личности, таким же, как цвет, форма, голос или запах. Существо без такого излучения эмпат воспринимает как жестоко искалеченное, как инвалида без рук и ног. Это может не играть особой роли, но не заметить этого нельзя.

На эмпатическом уровне Трис Ланкур, независимо от того, как он выглядел, был не более живым, чем бортовой компьютер.

Это сразу же поразило Модру, когда она встретила его после выписки из госпиталя. Ее первые робкие слова, обращенные к нему, были из тех, какие прежде ей никогда не приходилось произносить:

– Как… как ты себя чувствуешь?

Он улыбнулся своей прежней улыбкой и пожал плечами:

– Превосходно. Во всяком случае, очень неплохо для мертвеца. Что-то не так? Мне приставили голову задом наперед, или еще что-нибудь?

– Да нет, все в порядке, – ответила она, даже не улыбнувшись его по обыкновению грубоватой шутке, как сделала бы раньше. – Не забывай, я ведь эмпат.

Это напоминание действительно удивило его.

– Хм-м… Ты знаешь, я никогда об этом не думал. До сегодняшнего дня я не понимал, почему Таланты вечно бьются в конвульсиях, когда оказываются рядом с цимолями. Черт побери! Слушай… Мне очень жаль, но я ничего не могу с этим поделать. Я просто не могу излучать радость, грусть, или что там еще тебе хотелось бы. Думаю, тебе придется с этим свыкнуться.

И не только с этим, подумала она безрадостно. Проклятье! Все оказалось еще хуже, чем она ожидала, потому что на самом деле он не стал другим. Если бы он двигался по-другому, или разговаривал по-другому, или вел себя по-другому, ей было бы легче, но это был прежний Трис – Трис, утративший что-то важное и очень для нее дорогое, чего ей сильно не хватало.

– Ты знаешь, что с тобой случилось? – спросил его Дарквист.

Трис посерьезнел и кивнул.

– Да, знаю. То есть, я не помню этого – у меня провалы там и сям по всей памяти, а после того, как мы убрались из лесного мира, я не помню вообще ничего – но я знаю. Думаю, нам не стоит много говорить об этом. Но над телепатическими делами я никогда раньше не задумывался. Телепатов я еще понимаю, но я почему-то не переносил это на эмпатов. Думаешь, она сможет справиться?

– Не знаю. У нас есть работа, которая дожидалась только твоей выписки. Посмотрим.

– Она ходит к психоаналитику?

– Да, но подозреваю, они хотят, чтобы она продолжала все это, только для того, чтобы она поняла, что для нее все кончено. Думаю, они хотят, чтобы она ушла; это станет для нее холодным душем, и все же, боюсь, она уйдет. Ведь ты – живая заноза в ее центре вины.

Трис Ланкур слегка улыбнулся и сказал негромко:

– Что ж, возможно, в этом есть и какая-то справедливость.

Глаза-стебельки Дарквиста задрожали, что было равнозначно поднятым бровям, и он на миг задумался, не было ли в этом новом Трисе больше от прежнего Триса и меньше иллюзии, чем им говорили. В конце концов, кто, кроме цимоля и его творцов-Хранителей, знал, каково быть одним из них? Возможно, что цимоли отличались даже друг от друга.

– Ты нашел телепата, который согласился работать со мной? – спросил Трис Дарквиста.

– Да, но здесь есть серьезные оговорки относительно багажа, который мне пришлось взять вместе с ним. Долго рассказывать. Я введу тебя в курс дела по дороге. Завтра вы встретитесь на совещании, и ты поймешь, что я имею в виду, а мы посмотрим, насколько сильно ему захочется сбежать от тебя.

В ту ночь Трис Ланкур не пошел в свою маленькую квартирку, а остался в космопорте. Поскольку тело и какая-то часть мозга у него остались человеческими, ему требовался отдых, но очень непродолжительный по сравнению с обычным человеком, а настоящий сон вообще не был нужен. При необходимости он мог давать отдых всем частям тела по очереди, очень долгое время обходясь без полноценного отдыха.

Из госпиталя он вышел с небольшим чемоданчиком. Теперь, когда все остальные ушли, он открыл его и осторожно вытащил оттуда две продолговатых серых коробочки. У одной была ручка – это был его портативный аппарат. Со второй он провозился несколько часов, устанавливая ее в своей каюте на «Вдоводеле», и когда закончил, она, надежно замаскированная, оказалась связана со всеми системами корабля, включая системы связи и главный компьютер.

Потом Трис отправился обратно в офис, побродил по нему, нашел в небольшом холодильничке пиво и завалявшуюся коробку кукурузных хлопьев и немного подкрепился. Его тело было обычным телом, ему требовалось то же, что и всем другим телам, и об этом не следовало забывать. Подобная пища не лучшим образом подходила для обеспечения эффективной работы тела; нужно будет позаботиться о том, чтобы корабельное питание содержало должный строгий баланс необходимых веществ и чтобы бортовой пищевой синтезатор был запрограммирован соответствующим образом, но пока сойдет и это.

Закончив «ужин», он подошел к коробочке с ручкой и приложил большие пальцы к точкам, которые мог почувствовать лишь он один и которые были настроены лишь на него. Примерно в пятнадцати сантиметрах от верха коробочки образовалась небольшая трещинка, и он большими пальцами раздвинул ее края. Отсоединив кабель от терминала на столе, он вставил его в гнездо в коробочке, затем вытащил длинный и тонкий кабель, на конце которого была небольшая мембрана, придвинул к себе большое кресло и сел. Держа кабель в левой руке, он снял правой большой участок волос, почти неотличимых от настоящих, и положил его на стол. Под ним обнаружилась вставленная в череп плата с мириадами серебристых контактов, впаянных в плоское медное основание. Он вставил кабель в плату, расправил мембрану, откинулся на спинку кресла и, как казалось со стороны, заснул.

* * *

Джимми Маккрей, сидя в общественном конференц-зале, находился во власти самой странной в своей жизни смеси эмоций и знал, что рыжеволосой эмпатке, Модре, наверняка приходится вдвое труднее, поскольку она не только ощущает то же, что и он, но к тому же улавливает еще и его смятение. Ему бы очень хотелось как-нибудь приглушить свои чувства, но в этом ему не могла хоть сколько-нибудь помочь даже Гриста.

Цимоль… Здесь мертвец!

Трэннон Коуз, – довольно замкнутое существо, исполнявшее функции координатора команды, – начал собрание.

– Такой работы мы еще никогда не делали, – начал он. – Три других команды Биржи пробовали выполнить ее и вернулись ни с чем, и мы почти уверены, что миколианцы тоже не раз пытались справиться с этим делом. До сих пор у нас всегда были планеты, по крайней мере, хорошо картографированные и проверенные автоматическим оборудованием под управлением опытного разведчика – правда, другой вопрос, много ли было от этого пользы.

Это замечание вызвало кривые улыбки у тех, кто умел улыбаться.

– Но на эту планету высадиться мы не можем. Это никому не удается, или не удавалось до сих пор, – по крайней мере, насколько мне известно. Мы не можем даже точно сказать, что там такое, хотя вы получите полные спектрографические данные, судя по которым все куда более обыденно, чем на самом деле. Это аномалия, объект, который не согласуется с современной наукой, он сводит с ума ученых и компьютеры, а также команды, пытающиеся раскусить его. У него даже нет названия. По причинам, которые сейчас станут очевидными, владельцы лицензии приняли данное разведчиком описательное имя и назвали его Горячим Цехом.

Свет в зале погас, и внезапно появилось изображение планеты – сначала далекое, потом начавшее приближаться, пока полностью не заняло всю стену.

– Это же не планета, – ахнул Джимми Маккрей. – Это же звезда!

И действительно, именно так она и выглядела – обыкновенное желтое солнце.

– Да, так кажется, – согласился Трэннон Коуз, – но если это и звезда, то она не принадлежит ни к одному известному нам типу. Во-первых, хотя цвет у нее приблизительно совпадает с цветом обычного солнца класса G, ее масса неизмеримо больше, а размер меньше, чем у обычного желтого карлика. На самом деле, судя по ее плотности, эта чертова штуковина вскорости должна или превратиться в черную дыру, или взлететь на воздух, и она уж точно не должна иметь ни такую относительно низкую температуру, ни такой цвет. До сих пор все попытки добраться до ее поверхности или определить ее состав заканчивались неудачей. Пробы или погибали, или начинали передавать полную чушь. Мы не знаем, какова причина этого – то ли ядро состоит из совершенно неизвестных нам веществ, то ли что-то мешает пробам получить достоверные данные. Видите ли, у этой штуковины есть неприятная привычка время от времени бессистемно изрыгать всякую дрянь. В прошлую команду она запустила чем-то, от чего все приборы у них зашкалило, а корабль понесло куда-то к черту на рога на скорости, близкой к световой. Они еле унесли ноги и возвращаться обратно не стали.

Все зашевелились и загудели.

– По сути, не существует безопасного места, откуда можно было бы наблюдать за этой штуковиной, но ее активность настолько беспорядочна и непредсказуема, что шансов на то, что с нами не случится ничего, по крайней мере не меньше, чем на то, что с нами случится все что угодно.

– Это не может не радовать, – сухо заметил Дарквист.

Трэннон Коуз игнорировал его замечание.

– В обычном случае это было бы задачей лишь для ученых, и нас не стали бы к этому привлекать, если бы не самый невероятный и необъяснимый из всех фактов, связанных с этой планетой. Там существует жизнь.

В зале поднялся шум.

– Погодите, погодите! – крикнул Маккрей. – Откуда это стало известно?

– Как раз тут в дело вступишь ты, Маккрей, – отозвался Трэн. – С усилителями ты без труда сможешь убедиться в этом сам, и Модра тоже. Там определенно есть что-то живое, что-то, что может думать, и это – ключ к разгадке. Попридержи немного свой скептицизм и послушай, что я скажу.

– Это не так-то просто, – ровно сказал Трис Ланкур.

– Вот из-за таких вещей и стоит спасать цивилизацию, – подал голос Дарквист, и никто не смог бы с уверенностью сказать, шутит он или серьезен.

– Ладно, вот вам доказательства. Попытайтесь вообразить, какая жизнь могла там развиться. На этой планете все постоянно изменяется. Окружающая их обстановка, сам состав и строение их мира совершенно не похожи ни на один из миров, где существует жизнь в том виде, в каком мы привыкли ее воспринимать. Их действительность настолько другая, что они не могут иметь ничего общего ни с кем из нас. Они наверняка ничего не видят и не слышат, в том смысле, как это делаем мы, а логика подсказывает, что они также скорее всего не подозревают о том, что за пределами их собственного мира есть еще и другие. Они живут на самой планете, а не во внешних слоях, поэтому у них нет возможности знать об этом. Масса планеты совершенно немыслима, и они не могут удалиться от нее – разве что их унесет во время одного из этих всплесков активности. В таком случае они погибнут – и погибают. Мы наблюдали это.

– Ты хочешь сказать – телепатически, – заметил Джимми Маккрей.

Овальная голова ибрума качнулась, что должно было обозначать кивок.

– Да, телепатически и эмпатически. Мы полагаем, что все их общение происходит на телепатических полосах частот. Возможно, – даже скорее всего, – они представляют собой какие-то формы связанной энергии, что они, по сути, являются бесплотными разумами. Только не спрашивайте меня, как такое возможно. Несколько ведущих ученых в этой области, пытавшиеся заниматься этим вопросом, сейчас находятся под надзором лучших психиатров Биржи, а число карьер, рухнувших из-за этой планеты, в одной только физике таково, что подсчитать это под силу лишь самым мощным компьютерам. К счастью, в нашу задачу не входит выяснить это. Мы должны лишь найти способ вступить в контакт с этими… людьми – или чем бы они ни были.

– Для начала надо дать им знать о себе, – заметил Джимми Маккрей. – Если они войдут с нами в контакт – пусть даже не поняв в нас ничего, а просто уловив присутствие другого, отличного от их, разума, – начало будет положено. Не понимаю, в чем трудность.

– С этим никто не спорит, Маккрей. Проблема в том, что для них это неосуществимо. Мы улавливаем их, но любая попытка вступить с ними в контакт – по крайней мере, насколько мы знаем до сих пор – убивает их. Наиболее распространенная теория такова, что, будучи чистой энергией, они при установлении телепатического контакта, то есть вступив в связь с разумом телепата, внезапно оказываются перед лицом окружающей среды настолько чуждой для них, настолько холодной, настолько непохожей на то, что они могут даже вообразить, что их мозг – или где там у них происходят все эти процессы – воспринимает нашу обычную и привычную для нас обстановку как смерть, и они тотчас же умирают.

– Подобные проблемы возникали и на других планетах, – заметил Дарквист, – но во всех других случаях можно было спуститься на планету в скафандрах или с какими-нибудь защитными средствами и объявить хозяевам о себе в их стихии, обеспечив им хоть какую-то базу. Однако, если Горячий Цех уничтожает все наши приборы и даже пробы, об этом не может идти речи. Я лично вижу, в чем здесь проблема.

– И какая нас ждет награда, если нам удастся разрешить ее! – подала голос Модра Страйк. – Вообрази себе мир, новую форму жизни, которая обитает в этом аду! Если бы нам все же удалось каким-нибудь образом вступить с ними в контакт, мы получили бы эксклюзивное знание, которое дало бы начало новому направлению физики!

– Это и есть первое задание, которое фирма твоего мужа поручила нам, Модра? – слегка раздраженно спросил Трис Ланкур.

– Да, они купили лицензию на паях, – ответила она. – Но начальные инвестиции съели почти все их деньги, и если мы не займемся этой проблемой, они могут потерять права на нее. Это, по крайней мере, не вонючее болото на какой-то задрипанной планетенке, и хотя мы случайно убили нескольких из них, они никак не ответили нам. Впрочем, если бы они хоть как-то отреагировали, то это означало бы, что они знают о нашем присутствии, а это была бы уже половина дела.

– Ну, что скажешь, Маккрей? – спросил нового члена команды Трэннон Коуз. – Здесь все в большой степени зависит от тебя, хотя и с нашей помощью, советами и поддержкой. Хочешь попробовать раскусить этот орешек?

Он пожал плечами:

– Не вижу, что мы можем потерять. Самое худшее, что я могу сделать, это погубить еще несколько сотен этих ребят.

* * *

Джимми Маккрей сидел в кресле на командном мостике «Вдоводела» и вглядывался в экран, на котором плавала цель их путешествия. Горячему Цеху удивительно подходило его имя – это был маленький, но невероятно ослепительный шарик размером примерно со средний газовый гигант и сияющий, точно миниатюрное солнце. Сквозь фильтры было видно, как на его поверхности постоянно перемещаются газы, образуя кружащиеся воронки.

В некотором смысле, это действительно было солнце, но, в отличие от настоящего солнца, оно не главенствовало над всем, что находилось вокруг. Наоборот, этот пламенеющий шар, вместе с немыслимой уймой всякого мусора, сам вращался по орбите вокруг маленького, но невероятно плотного ядра, которое без инструментов нельзя было даже увидеть. Это могла быть нейтронная звезда или какой-нибудь другой объект в процессе сжатия, который можно было бы назвать черной дырой, если бы не его назойливая привычка время от времени высвобождать из себя крошечные частицы и разбрасывать их во всех направлениях. Это уже привело к гибели нескольких кораблей, и именно поэтому сейчас на орбите находилась Первая Команда, а не толпа ученых. Все наблюдения за планетой велись автоматическими исследовательскими станциями, каждая из которых, по словам Триса, успевала проработать два или три месяца, прежде чем оказывалась недостаточно быстрой.

Джимми смотрел на ад, пылающий на экране, и в тысячный раз, все так же безуспешно, пытался вообразить жизнь, способную существовать в нем.

Планета бешено бурлила, бомбардируемая всеми видами частиц. Ее температура была вполне сравнима со звездой, и он никогда еще не видел ничего, что настолько походило бы на ад.

«Вдоводел» подошел к планете так близко, как они только осмелились. Автопилот был наготове, а двигатели работали на минимальной мощности, на случай, если что-нибудь произойдет и им придется быстро выбираться – предполагая, разумеется, что маленькая невидимая дрянь в центре этой безумной солнечной системы испустит что-то, что их приборы будут в состоянии отследить, и сделает это достаточно медленно, чтобы они успели унести ноги.

Выбор места оказался делом очень непростым. Любой из них предпочел бы остановиться как можно дальше, но тогда они даже с усилителями не смогли бы уловить ничего, да и задержка во времени была бы сумасшедшей. Если же они подошли бы слишком близко, то им не помогли бы даже экраны – они или поджарились бы, или угодили бы в горнило противоборствующих сил притяжения, попав между двумя небесными телами.

Джимми по-прежнему не испытывал особой радости от того, что находится рядом с Трисом Ланкуром, а доверял цимолю еще меньше, но и соседство Модры тоже не доставляло ему приятных ощущений. Он не встречал еще никого, кто был бы настолько несчастен и истерзан чувством вины, и при этом выдержал бы и не покончил с собой. Если ему жизнь не доставляла удовольствия, то для нее она была настоящей пыткой, она буквально выгрызала себя изнутри, и не в глубине, а прямо на первичной полосе частот. Если бы он не принимал постоянные меры, чтобы блокировать ее мысли, они затопили бы его. С Трэнноном Коузом общаться было полегче, хотя его вполне человеческий стиль речи скрывал такой образ мышления и мировоззрение, от которого у Маккрея временами голова шла кругом.

Молли большую часть времени проводила в каюте, слушая варварскую музыку, которую черт знает кто играл на чем-то, лишь отдаленно напоминающем музыкальные инструменты, зато она оказалась достаточно сообразительной, чтобы не путаться под ногами. Она обладала сверхъестественной способностью отключать свой разум, чему он нередко завидовал – и чего определенно пожелал бы Модре Страйк.

Эротка так и не смогла вполне уловить, что и почему здесь произошло, но как-то заметила, что Модра «вся опустошенная и очень, очень печальная», а Коуз «почему-то страшно злится на девушку и почти это не скрывает», тогда как Дарквист «похоже, считает всех нас забавной компанией». Джимми не очень хорошо понимал, что означало это последнее утверждение, поскольку не мог проникнуть сквозь мысленную защиту Дарквиста, но у него было неуютное ощущение, что Молли имела в виду именно то, что сказала.

– Что, Джимми, этот корабль и команда как будто специально для нас созданы? – вдруг заметила Гриста.

– Что? Откуда ты узнала, что я об этом думаю?

– Ну, мы же с тобой давно знакомы. Есть вещи, для понимания которых не нужно быть телепатом. Нужно просто иметь мозги.

– Интеллект без сострадания – всего лишь хороший компьютер, – парировал он хмуро.

– Да? И что хорошего дало тебе твое сострадание, если не считать того, что посадило тебе на шею полудевицу-полулошадь? А также чуть не погубило тебя, если бы я вовремя не заставила тебя остановиться?

– Возможно… возможно, я, как и Модра Страйк, просто пытаюсь оправдать тот факт, что все еще жив.

– Ты проживешь еще долго, Джимми. В глубине души ты осознаешь, что у тебя не хватило бы духу, чтобы сделать то, что сделал Ланкур. Ты можешь лишь надеяться, что кто-то или что-то сделает это за тебя.

Он вздохнул.

– Полагаю, нам лучше взяться за дело. Я должен сам почувствовать это, чтобы поверить, что в этом аду может быть хоть что-нибудь живое, не говоря уж о разумном.

Кресла для команды, разумеется, были на командном мостике, но перед большим экраном стояло еще одно, мягкое и очень уютное на вид. У него имелись добавочные ремни, ручки, чтобы держаться, и пульт управления под подлокотником, с правой стороны.

Джимми уселся в него, приняв удобное положение, и активировал регуляторы. Кресло мгновенно окружил почти невидимый энергетический пузырь, объединив его с корабельной системой связи и отдав ее почти целиком под его управление и одновременно блокировав все остальное, от обычных шумов корабля до его собственного дыхания и случайных мыслей других. Изолированный, словно в коконе, он первым делом отключился от Гристы, и через канал связи открыл разум похожему на солнцу миру, находившемуся перед ним.

Он ощутил то же потрясение, которое, должно быть, чувствовали первые телепаты, исследовавшие этот сектор. Недоверие, изумление и сомнение в том, что он ощущает именно то, что ощущает.

Ослепительный ад исчез – то, что он ощущал, было невероятно, невозможно живым, точно так же, как были живыми настоящие миры, населенные настоящими людьми. Боже правый! Оживленный шум и бормотание, лавиной захлестнувшие его, были невероятно мощными.

Телепатическая раса, подумал он. Ну конечно же! Ничего другого и быть не могло.

Но раса – чего?.. кого? Что за создания могут жить в аду и чувствовать себя уютно?

Комбинируя мысленный контроль и аппаратное управление, он принялся концентрировать поиск, вычленять, локализовать – как если бы сначала он видел весь мир в целом, потом сосредоточился на одном континенте, потом на какой-то его области, а потом на отдельном городе или селении в этой области, и в конце концов перешел к определенному месту в этом городе.

Нет, у них не было никаких городов, это было совершенно ясно. Это была жизнь, наполнявшая новым смыслом затертое слово «чуждый». Пусть даже Трэннон Коуз походил на кучу связанных друг с другом бесформенных редисок, а Дарквист выглядел как морская звезда с черными губами, но они хотя бы были органическими, они состояли из молекул соединений углерода, и хотя их эволюция шла другим путем, чем у человеческой расы, они развивались по тем же правилам. Из первобытной слизи возникли сотни рас, большинство из них пошло по пути углеродной жизни, а меньшинство – кремниевой, но во всем остальном они подчинялись правилам, определявшим «жизнь, как мы ее знаем и понимаем».

Но не здесь. Это была жизнь, которую не знал и не понимал никто.

Джимми сосредоточился сильнее, пытаясь ощутить отдельно взятое существо. Ответный поток вызвал у него лишь головную боль и полное смятение мыслей. Ему приходилось иметь дело с расами, настолько отличающимися от его собственной, что он зачастую не мог понять, что они вообще считают связной мыслью, но эта превзошла все. Это нельзя было назвать даже чушью!

Он сразу же уловил, в чем здесь основная проблема, что являлось главным препятствием для понимания. Поскольку «жизнь, как мы ее знаем» имела определенные общие истоки, то пусть даже на выходе и получились существа, сильно разнящиеся по виду и поведению, но всегда находились и общие черты. Большинство существ так или иначе спали или имели какое-то понятие отдыха. Большинство существ ели, и этот процесс вполне можно было определить как еду, пусть даже то, что именно и как часто они ели, казалось другим отвратительным. Всегда существовала какая-то взаимосвязь первоэлементов – земли, воздуха, огня и воды.

Но что общего мог иметь любой из членов экипажа «Вдоводела», – пусть даже в микроскопической степени, – с обитателями Горячего Цеха?

Судя по всему, там не было ни верха, ни низа, ни понятия о направлении. Вместо нулевой полосы частот у них оказалось две телепатических полосы, которые он мог уловить, причем одна из них была практически постоянно активна и, вероятно, служила заменой зрению, а другая была полосой внутреннего мышления, которое он тщетно силился постичь.

Они парили, они метались, рассредоточившись по обширному диапазону, расположенному намного ниже поверхностного слоя планеты, но не настолько, чтобы они ощущали ее могучую гравитацию. Если у них и была материальная культура, то по их мышлению сказать о ней ничего было нельзя, – хотя он и вообразить не мог, что за материальную культуру можно иметь, не представляя собой ничего материального, не имея никаких ресурсов, кроме энергии, в которой живешь.

Он мог бы даже согласиться с идеей единого коллективного разума, развившемся в этом аду, но здесь совершенно явно имело место невероятное множество отдельных личностей; и если бы ему было за что уцепиться, он сумел бы отличить их друг от друга.

Еще одной чертой, общей для разных рас, был сенсорный входной канал: вид, звук, запах, вкус, ощущение и тому подобное. В этой области эволюция тоже порой выкидывала довольно причудливые фортеля, но любое мыслящее существо обладало хотя бы какими-то органами чувств. Но не здесь. Хотя их вторичная полоса частот, похоже, и служила им в качестве входного канала, но информация, которая по ней передавалась, неизбежно преобразовывалась в понятия, которым в человеческом мировоззрении не было соответствий.

Да, загвоздка была именно в этом. Он улавливал в их уме некие образы, но понятия не имел об их системе координат и не мог даже вообразить ее себе. Эти образы что-то значили для них, но для него они не значили совершенно ничего.

Он понял, что пошел проторенной дорогой, и ощутил горечь поражения. Ему ли пытаться справиться с тем, что не удалось лучшим умам Биржи?

И все же было досадно до безумия, поскольку образы, которые он улавливал, были очень четкими и сложными. Не было никакого сомнения в том, что это очень высокоорганизованные мысли. Объяснить это было невозможно, но, просто «слушая» эти образы и чувствуя, как они сгруппированы и направлены, любой телепат понял бы, что, чем бы ни были обитающие на планете существа, они определенно мыслили, и на куда более высоком уровне, чем обычное животное или растение. Взаимодействие этих образов предполагало наличие не только отдельных личностей, но и какой-то устойчивой, пусть даже и непонятной, социальной организации.

Но, черт возьми, как можно говорить с кем-то, если у него нет ни одного общего с тобой образа или слова?

Наконец, он выделил то, что показалось ему отдельной личностью, хотя на таком расстоянии не поручился бы за это наверняка, немного последил за ним, а потом, затаив дыхание, открыл ему свой разум, образуя двустороннюю телепатическую связь.

Внезапно он очутился внутри чужого разума, в ослепительном, головокружительном вихре, где ничто не имело смысла и все походило на обрывки кошмарного сновидения – водовороты цвета, причудливые формы и линии, сменяющие друг друга немыслимые образы.

Одновременно и существо тоже оказалось внутри его разума, внезапно став одиноким. Его вторичная полоса частот не передавала ему никакой информации: ему было темно, холодно и одиноко – страшно одиноко.

Джимми почувствовал, как оно умирает – разом, точно задутая свеча, с какой-то одной последней мыслью, которая, очевидно, была криком ужаса – и тут же закрылся, дрожа и покрывшись потом.

В конце концов он нашел нечто общее в их мышлении, но толку от этого не было никакого. Существо, Вселенная которого ограничивалась двумя телепатическими полосами частот, внезапно обнаружило, что она утратила границы. То, что служило ему вместо мозга, мгновенно расценило это состояние и отреагировало соответствующим образом.

Все, что оно знало, понимало и во что верило, говорило ему, что оно мертво, и поэтому оно умерло.

– Тебе лучше прерваться, Джимми, – предостерегла Гриста, нарушив молчание. – Твой пульс близок к опасному уровню.

Взмах правой руки – и энергетический пузырь лопнул, отключив связь, но Джимми еще некоторое время лежал в кресле. Его предупреждали, но он до сих пор с трудом в это верил. Это шло вразрез со всем, что составляло его собственную систему координат.

– Я убил его, Гриста, – пробормотал он недоверчиво.

– И что? Тебе уже приходилось убивать прежде.

– Только ради самозащиты, но не в попытке поздороваться.

– Ты уверен? Я хочу сказать, уверен в том, что они вообще там есть? То есть, ты действительно уверен?

Он задумался над этим. Не мог ли он на самом деле улавливать мысли откуда-то еще? Может быть, ему только казалось, что они приходят из этого ада? Любой инструмент не мог больше, чем просто измерить мощность телепатической волны. Единственной причиной, по которой все поверили, что в этом пылающем мире были живые и мыслящие существа, была инстинктивная уверенность телепатов, работающих с ними.

Интерфейс, связывающий Джимми с каналом связи, определенно указывал, что получаемое им телепатическое излучение шло от Горячего Цеха; да и предыдущие экспедиции должны были проверить, нет ли здесь аномалии, указывающей неправильное направление.

Но инструменты измеряют только то, что им велено мерить, и то, для измерения чего предназначены.

Чутье Джимми говорило, что они действительно там, но его разум все еще отказывался поверить, и предположение Гристы только подлило масла в огонь. Он решил, что должен посоветоваться с командой.

* * *

Идея о телепатической иллюзии заинтересовала, но не слишком взволновала Триса Ланкура.

– Если не с Горячего Цеха, тогда откуда? – спросил он. – Маккрей, ты единственный телепат, который у нас есть. Никто из нас не может чувствовать то, что чувствуешь ты. Если ты, так же, как и все телепаты, которые были тут до нас, чувствуешь, что излучение исходит отсюда, и записи подтверждают это, как мы можем ставить это под сомнение? И почему ты вдруг засомневался?

– Гриста заронила эту идею в мою голову, – признался он, тут же почувствовав легкое беспокойство, которое охватило остальных – всех, кроме Триса Ланкура, подметил он цинично – при упоминании о еще одном существе, которое находилось вместе с ними на корабле. – Но она всего лишь облекла в слова то, что не мог выразить я. Какую-то неправильность всего этого. Существование жизни в таком месте идет вразрез со всякой логикой. Я, как и все телепаты, могу исходить только из своего ощущения, понимаете? Талант говорит мне «да», но я видел не одного фокусника, способного ловко обдурить любого из нас; я видел призрачные солнечные системы, регистрируемые аппаратурой, и ловил сигналы, которые, как казалось, пришли с соседних кораблей или близлежащих миров, а на самом деле по какому-то капризу природы пробились к нам через многие световые годы. Говорят, что все, что попадает в черные дыры, может в конце концов вынырнуть в другом месте, но мы никогда не находили такую «белую дыру», так что если это правда, то куда отправляется весь этот хлам, когда его вес становится больше, чем Вселенная может выдержать?

– Ты серьезно предполагаешь, что это, возможно, сигнал из альтернативной Вселенной? – спросил Дарквист, искренне восхищенный.

– В этом есть смысл, – вставил Трэннон Коуз. – Это очень необыкновенная, возможно, даже единственная в своем роде солнечная система. Природа сил, вступающих здесь в действие, в высшей степени загадочна и находится выше нашего понимания. Если и существует что-то вроде двери в такую альтернативную Вселенную, то она должна находиться именно в подобной системе, в подобных условиях.

– Действительно; и альтернативная Вселенная вовсе не обязательно должна иметь что-то общее с нашей, даже законы, общие для всех Вселенных, там могут быть совершенно другими, – заметил Дарквист. – Это прекрасно объясняет полное отсутствие общности между нашими разумами. Да, если это правда, ставки значительно растут! Контакт с параллельной Вселенной – такого еще не бывало! Об этом никто даже не мечтал!

– Погоди! – сказал Трис Ланкур. – Успокойтесь, все вы. Этак вы следующим номером решите, что это какая-нибудь микроскопическая цивилизация на крошечной луне Горячего Цеха.

– Вряд ли, – отозвался Дарквист, восприняв его слова всерьез. – Будь это так, объект бы перемещался, или хотя бы колебался, пусть даже геостационарно, и тогда мы могли бы это предсказать. Однако, то, что мы улавливаем, соответствует вращению Горячего Цеха. А вот альтернативная солнечная система, в которой Горячий Цех не является горячим, или, возможно, где подобные вещи совершенно нормальны – это могло бы объяснить все. Аномалия, в которой наша Вселенная проникает в их Вселенную – или, возможно, их Вселенная проникает в нашу. Интересная мысль.

Джимми Маккрей вздохнул.

– Это к делу не относится. Мы сейчас пытаемся сосчитать, сколько ангелов уместится на острие иглы. Я думал, или, скорее, надеялся, что местные условия действуют как искажающий элемент, что мы не заметили настоящего источника телепатических волн. Но смотрим мы в другую Вселенную или нет, а проблема остается той же самой. Как дать им знать о своем присутствии, не губя их, если у нас нет абсолютно ничего общего, кроме одной телепатической волны? Даже думать об этом не стоит. Я должен был понять, что это тупик, еще до того, как собрал вас всех.

Трис Ланкур немного подумал.

– Ну почему же, – по крайней мере, мы задумались над этим. Знаешь, я просмотрел все записи, и, судя по всему, никто до нас не пытался подобрать альтернативный подход к этой проблеме.

– Мы излучали всеми видами передатчиков, которые у нас есть, и все без толку, – напомнил Дарквист. – Чего мы еще не попробовали?

Ланкур взглянул на Модру, которая все это время просидела очень тихо и, похоже, избегала смотреть на него.

– Например, эмпатический диапазон.

Она подняла глаза и наморщила лоб, словно находилась в миллионе световых лет от этого корабля, а ее внезапно выдернули оттуда.

– Что?

– Предыдущие исследователи сканировали эмпатический диапазон, чтобы убедиться, что их телепаты не сошли с ума, – заметил Дарквист.

– Да, возможно. Но они использовали только общее сканирование, чтобы получить дополнительное доказательство того, что там действительно есть живые существа. Применить активную эмпатию таким же образом, как телепатию, никто не пробовал.

– О чем вы все здесь говорите? – спросила Модра.

– Думаю, он хочет, чтобы ты села за усилитель, – сказал Джимми. – По крайней мере, если ты сосредоточишься на ком-нибудь из них, то не убьешь его.

Внезапно воздух вокруг них взорвался оглушительным воем аварийной сигнализации. Они застыли на своих местах, почти мгновенно окруженные зелеными защитными энергетическими пузырями, которые развернул бортовой компьютер. Раздался чудовищный грохот, словно в корабль врезалось что-то огромное, а затем питание, а вместе с ним и свет, отключилось, внезапно и пугающе, заставив замолкнуть какофонию сигнализации. Наступила зловещая тишина, и это было самым страшным.

Потом корабль сотряс удар.

Они падали, кувыркаясь в полной темноте, чувствуя, как желудки у них выворачиваются наизнанку, летя по безумной траектории в пугающее ничто.

Все было кончено через несколько секунд, но они показались им часами. Энергоснабжение постепенно восстановилось, по мере того, как бортовой компьютер, очевидно, оставшийся целым и невредимым, произвел проверку всех систем, запустил восстановительные работы и осторожно восстановил все, что можно было без опаски восстановить.

Первым лопнул защитный пузырь Ланкура, и он немедленно развил бурную деятельность.

– Компьютер! Отчет о повреждениях!

– Большая пробоина в заднем правом трюме, – сообщил компьютер. – Некоторые повреждения в резервных системах, но главные работают нормально. Однако все, что не было закреплено, улетело. Корабль и команда целы, но во всех отсеках беспорядок.

– К черту беспорядок! Что произошло?

Теперь освободились и остальные, они потягивались и растирали руки и ноги. Модра Страйк подошла к отверстию очистителя, и ее вырвало. Джимми Маккрея тоже тошнило, но в горле у него стояла одна желчь, к тому же он подозревал, хотя пока без особой уверенности, что обмочил штаны.

– Этого в симуляциях сертификационных полетов не было, – пожаловалась Гриста; голос у нее был почти таким же дрожащим, как у остальных.

– Аномалия выбросила поток частиц по дуге в двести сорок градусов, – сообщил компьютер. – Его невозможно было полностью избежать. Наибольшая из измеренных мной частиц имела примерно пять сантиметров в диаметре, но поток был чрезвычайно плотным, по сути он представлял собой чистые гравитоны с огромным сжатием. Их скорость приближалась к скорости света, и некоторое время они протащили нас за собой, пока разброс не ослабил их совместную тягу настолько, что мы смогли вырваться. Для этих целей мне пришлось использовать максимум энергии. Продолжительность полета в потоке гравитонов составила одну целую двести пятьдесят пять тысячных секунды, за которые мы пролетели двести девяносто семь тысяч триста сорок шесть километров. Отрыв занял еще шесть секунд, торможение – двенадцать; за это время мы пролетели еще приблизительно триста четырнадцать тысяч километров.

– Погоди-ка! – сказал Джимми Маккрей, как только смог говорить, не давясь желчью. – Ты хочешь сказать, что мы пролетели чуть ли не световой год за какую-то секунду, – в обычном космосе с обычными законами?

– Более или менее так, – согласился компьютер. – Именно поэтому по всему кораблю такой беспорядок. Возможно, мы немного переместились и во времени, хотя сейчас это трудно определить. Мне понадобится некоторое время, чтобы завершить первоочередной ремонт и произвести расчеты для возвращения с использованием более традиционных видов энергии. После этого я попытаюсь связаться с универсальными маяками по подпространственному лучу и определить, произошло ли какое-то смещение во времени. Кроме того, я произвожу также анализ напряжений на каждом узле корабля, чтобы убедиться, нет ли в нем незамеченных повреждений, которые могут проявиться позже. Вы можете гордиться этим кораблем. Вообще-то мы не рассчитаны на подобные удары. Я несколько миллионов раз прогонял наши данные по симуляционному циклу и каждый раз получал результат, что корабль уничтожен, а вы все мертвы.

Это сообщение заставило разговор на некоторое время утихнуть.

Наконец, компьютер спросил:

– Вы хотите, чтобы я вернул нас в исходную точку?

– Разумеется, – отозвался Ланкур. – А почему мы должны не хотеть?

– Ну, судя по результатам симуляции, должен заявить, что если мы вернемся и подобное произойдет снова, шансов на то, что корабль не развалится на части – в особенности учитывая его ослабленное состояние, – практически нет.

Ланкур кивнул, затем обвел товарищей взглядом. Джимми сказал, пожав плечами:

– Мы знали, что это опасное задание, еще когда брались за него.

– Хорошо, – вздохнул Ланкур. – Похоже, это превалирующее мнение. Верни нас обратно, когда сможешь.

Внезапно Джимми Маккрей вскочил на ноги.

– Молли! Надо бежать к ней! Она же, наверное, потеряла голову от страха! Я получаю от нее весьма странные мысли.

Слово «странный» не вполне подходило для того, чтобы выразить его впечатления. Это была непонятная смесь запоздалого всепоглощающего ужаса и… чего-то еще, что было трудно определить.

Он вышел из кают-компании, добежал до каюты, которую они делили, и заглянул внутрь. Молли действительно была там, но вид у нее был ничуть не перепуганный – она даже улыбнулась ему.

– Ты в порядке? – с беспокойством спросил он.

– Ну да. Слушай, это было здорово! Так весело мне давно уже не было! Мы сделаем так еще?

На миг он утратил дар речи. Да она считает случившееся чем-то вроде аттракциона! Потом, медленно, сдерживаясь изо всех сил, произнес:

– Надеюсь, что нет.

– Кто сказал, что телепата нельзя удивить? – ехидно осведомилась Гриста.

* * *

Модра Страйк была сейчас куда более похожа на человека, чем когда-либо с начала экспедиции. Джимми Маккрей понял это, поскольку впервые за все это время она стала не столько администратором, сколько активной участницей, и это дало ей повод встряхнуться и отвлечься от собственных мрачных мыслей.

Ей был отчаянно необходим успех, необходим как никогда раньше, потому что, как сказали Джимми ее мысли, эта экспедиция должна была стать ее лебединой песней. Не было никаких сомнений, что она больше не годилась для подобной жизни, и она знала это. Неудача в этом предприятии могла окончательно доконать ее.

В каком-то смысле эмпаты и телепаты очень похожи, просто они улавливают различные вещи. Мозг – очень сложная структура, использующая множество органических механизмов. Он действует аналогично крошечному передатчику с замкнутой схемой, который передает все составляющие мысли в передний мозг для компоновки и логической интерпретации, точно так же как компьютер компонует элементы в памяти процессора, а затем передает на выходное устройство. Количество энергии, используемое в органической системе, очень мало, но как радиотелескоп может сосредоточиться на одном объекте, собрать его излучение, выделить и определить помехи настолько слабые, что человеческому глазу не под силу их уловить, так телепат может уловить, выделить и перехватить мысленное излучение на первичной полосе частот. Мечты и вторичные мысли слишком слабы, и их никогда нельзя отделить от общего фона, но с основным мышлением это возможно.

Прочую информацию, которая содержится в боковых полосах частот, даже самые лучшие телепаты уловить не в силах, а могут лишь примерно оценить, причем иногда неверно, в зависимости от силы и контекста мыслей. Эмоции, лежащие за мыслью, чувства передающего, – одна из таких боковых полос, и именно их может прочитать эмпат, каким-то образом подавляя фон и обособляясь от него.

Канал связи служит в нескольких целях. Он может получать и усиливать эти полосы частот, как при передаче, так и при приеме, а его способность подавлять фон, даже с довольно большого расстояния, пока он еще не выделил для пользователя из большой толпы один организм или личность, невероятно гибка.

Поскольку Модра находилась в полной изоляции энергетического пузыря, ее мысли были экранированы, но Джимми Маккрей смог проникнуть в них, не сбивая ни ее, ни аппаратуру, полностью настроенную сейчас на эмпатическую полосу частот.

Волны и волны чувств, значительные концентрации… живая планета. Невозможно поверить, и невозможно не придать этому значения. Ощущение, будто сканируешь большое населенное место… Никаких сомнений. Там, на планете, что-то есть… Их много… Интересно, похожи ли они вообще на что-нибудь? Возможно, это чистая энергия, находящаяся в виде плазмы, которую мы не в состоянии увидеть, услышать или вообще понять… Форма, зафиксированная в энергии, без материи, наподобие синтеза материи и энергии, который использует наш мозг… Чистый разум, вообще без тела… Но обладающий формой. Какая-то форма у них есть, поскольку они отдельны друг от друга. Разум чистой энергии в энергетическом же сосуде… Живые передатчики и приемники, которые видят и слышат, передавая волны и отраженные сигналы… отраженные сигналы, слишком непонятные. Нужно проникнуть глубже, вычленить кого-то одного…

– Она пытается подобраться к кому-то одному, – сказал им Джимми. – Но получает примерно тот же результат, что я получил на общем сканировании. Судя по тому, что она ощущает, я вполне могу сказать, что мы были правы с самого начала. Они там.

Выделила… Странное ощущение… Она поежилась. Необычное ощущение… Что оно означает? Совсем нет никакой хитрости, обмана… Кем бы они ни были, они честны и откровенны друг с другом. Если все их взаимодействие происходит посредством телепатии и эмпатии и еще на каких-нибудь полосах, которые мы, возможно, не в состоянии перехватить, это было бы… Никаких признаков зависти, жадности, ревности… Раса, где нет ни единого из семи смертных грехов. Если бы не их кошмарная среда обитания, на этой планете было бы скучнее, чем в раю… Хм, а это мысль! Может быть, это я слишком нормальна? Возможно, я мысленно отфильтровываю все неприятное…

Джимми Маккрей вздохнул.

– То, что она улавливает, определенно доказывает, что они не имеют ничего общего с такими хищниками, как мы. Интересно, зачем видам, которые никогда не лгут, не мошенничают, не воруют и не воюют, вообще нужен разум?

– Возможно, они переросли все это, – предположил Трис Ланкур.

– Или, скорее, пережили и уничтожили, – цинично заметил Дарквист. – Я отказываюсь расставаться со всеми своими предрассудками.

Умеют ли они любить? Существуют ли между ними близкие отношения? Известна ли им доброта, нежность, милосердие, жалость? Боже правый! Как я могу почувствовать, есть ли такие вещи у них, если не смогла увидеть их даже в себе самой и в том, кто принадлежит к моей собственной расе?

– Она отвлекается, задумывается, – предупредил их Джимми. – Не стану утверждать, что она потеряла самообладание, но уверенность в себе точно потеряла. Мне неприятно это говорить, но даже если мы на правильном пути, я не думаю, чтобы у нее хватило душевных сил справиться с задачей, и она тоже это знает. Ее мысли бродят по замкнутому кругу.

Трис Ланкур вздохнул.

– Ну ладно, выводи ее. Придется придумывать, как зайти с другой стороны. Она единственный эмпат, который у нас есть.

И в этот момент на командном мостике появилась Молли. Обычно она там не показывалась, особенно когда кто-то работал, но сейчас Маккрей ощутил, что она заскучала и начала чувствовать себя одиноко.

– Что вы делаете? – спросила она вежливо.

Внезапно все взгляды устремились на нее, и Джимми Маккрей уловил все их мысли одновременно – что было совсем не трудной задачей, поскольку мысли эти были практически одинаковыми.

– Нет! Даже и не думайте об этом, – сказал он, отвечая на их невысказанный вопрос. – У нее разум пятилетки.

– Возможно, для подобного задания это совсем не такой уж и недостаток, как кажется, – проговорил Трис Ланкур.

– В самом деле, – вступил в разговор Дарквист. – Она не станет тратить энергию на пустые размышления, почему невозможно то или это, насколько это чуждо и прочее в таком духе, или задумываться над собственными проблемами. Забавно будет, если окажется, что нам с нашими машинами мешали наши же знания и наш интеллект.

* * *

Было решено, что использование крошечного передатчика, по которому знакомый голос Джимми будет нашептывать Молли инструкции и слова ободрения, в данном случае будет оправданным, хотя теоретически он и мог отвлекать ее внимание. В любом случае, Молли никогда не могла справиться больше чем с одним делом одновременно, а ей страшно хотелось выяснить, что делает машина с красивым сиденьем, если это не будет больно и кто-нибудь будет говорить ей, что делать.

Трэннон Коуз без труда подключил к пульту дистанционное управление, благодаря чему им не пришлось объяснять ей, как работает эта штука, а Джимми получил дополнительный контроль.

– А теперь что делать, Джимми?

– Не разговаривай, просто думай свои вопросы, – велел он. – Пузырь… оболочка делает слова бесполезными, но я всегда могу услышать тебя. А сейчас тебе нужно расслабиться и впустить в разум картинки. Да, вот так. А теперь…. что ты видишь у себя в голове?

– Солнце. Такое же, как на картинке на большом экране. Оно кажется очень горячим.

– Оно действительно горячее. А теперь – помнишь, как ты узнаешь, что чувствуют мужчины, когда просто глядишь на них? Так вот, расслабься и сделай то же самое с этим солнцем.

Недоумение. Замешательство.

– Не получится, – пробормотала Гриста. – Даже Молли не поверит, что в таком месте может кто-то жить.

– Заткнись, Гриста, – прошипел он, хотя ее слова прозвучали эхом его собственных мыслей. Как бы там ни было, еще рано было сдаваться. Они должны хотя бы попытаться. – Просто узнай, что чувствует солнце, Молли, – попросил он ласково.

Она пожала плечами; в голове у нее мелькнула мысль, что он ее разыгрывает, но она не могла отказаться.

– Если ты просишь, Джимми, я попытаюсь.

Мгновенный шок, опять недоумение, полное замешательство.

– Там люди! Как это, Джимми? Почему они не сгорают?

– Мы не знаем, – ответил он честно. – Именно поэтому мы здесь и находимся. Давай я подведу тебя поближе. Когда я буду готов, тебе, возможно, даже удастся различить кого-нибудь одного. Не кого-то особенного, а кого угодно. Посмотрим.

– Смешное ощущение, – сообщила она, скорее заинтересованная, чем испуганная. Ее замешательство полностью исчезло, поскольку в ее мозгу сомнение сменилось фактом. – Чепуха какая-то, Джимми. Они не такие, как мы!

– Да, они другие. Именно поэтому с ними так трудно говорить. Взгляни на кого-нибудь из тех, кого ты ощущаешь. Посмотри, можешь ли ты понять, что он чувствует?

Она попыталась. Она пыталась изо всех сил.

– Прости, Джимми, ничего не получается. Какая-то ерунда.

Он вздохнул и отключил микрофон.

– Ничего нового. Она проникла туда, но для нее они такие же чужие. Если не считать детского изумления, она в таком же тупике, как и мы.

– Что ж, попытаться все же стоило. – Трис Ланкур вздохнул.

– Интересно, почему им так грустно?

Голова Джимми взметнулась вверх – он чуть было не забыл снова включить микрофон.

– Что? Что ты спросила?

– Многим из них грустно, вот и все. Приходят другие, пытаются успокоить их. Но у них не очень получается. Может, я помогу? Пожалею… Ой! Я все испортила!

Джимми внезапно пришел в такое волнение, что почти забылся.

– Нет! Нет! Ты все делаешь отлично!

Остальным он сказал:

– Она обнаружила, что некоторым из них грустно. Возможно, у них какое-то горе. Трудно сказать. Я не могу сам уловить это, даже через ее разум. Чувствую только ее реакцию. Она инстинктивно посочувствовала им – и они ощутили это!

– Ой! – повторила Молли. – Все так переполошились! Думаю, я сделала что-то плохое!

– Нет, нет, ты молодчина! – заверил он ее.

– Пришла целая толпа. И еще, и еще! Они оглядываются. И что-то посылают наверх. Я не знаю, что они посылают. Что я сделала, Джимми?

– Пожалей их еще. Так сильно, как только можешь.

Дарквист внезапно заерзал.

– Я очень боюсь, что мы только что положили начало новой религии, а сами стали в ней чем-то вроде богов. Вообразите, что произошло бы, если бы вы присутствовали на заупокойной службе по какому-нибудь усопшему родственнику и внезапно ощутили бы стократно усиленный поток любви и поцелуев откуда-то извне.

– Я бы принял его! – ответил Ланкур. – Мы не собираемся рассуждать с ними о философии и политике. Нашей задачей было установить с ними связь, и мы это сделали. Проецирующая эмпатия! Естественно, что никому это и в голову не пришло! И нам тоже не пришло бы – если бы с нами не полетела бедная, милая, ребячливая Молли. Маккрей, возьми запасное кресло. Настройся с ней на одну волну. Я понимаю, что это все равно что хлопать по голове и тереть живот одновременно, но вдруг нам удастся получить что-то вроде мысленной картины сверху, пока они смотрят? Не связывайся разумами. Пошли только какую-нибудь простую мысль – приветствие, доброжелательность, – а она будет продолжать посылать то же самое на эмпатической волне. Короткий импульс. Не стремись получить ответ – мы знаем, чем это заканчивается. Пусть их реакцию почувствует Молли!

Джимми в два счета оказался в другом кресле, сказав Молли перед тем, как активировать защитный пузырь:

– Несколько минут я не буду ничего говорить. Продолжай посылать им свои добрые чувства. Я хочу попытаться поздороваться с ними, пока они смотрят на нас.

– Хорошо, Джимми. Думаю, это будет замечательно. А то мне не нравится, что они посылают мне сейчас. Как будто я их хозяйка или что-то в этом роде.

– Просто расслабься. Активация.

Он быстро вошел в канал, но ему пришлось положиться на Гристу, которая контролировала его биохимию, чтобы успокоиться и собраться. Это будет нелегко. Простой образ, простое приветствие. Открытые руки? Фигура бога? Нет, не пойдет. У них нет тел, не говоря уж о руках. Какие-то сигналы, возможно, просто ритмичный стук. Да, пожалуй. Ага, вот они. Он не мог следить за их реакцией телепатически, но чувствовал, что они страшно чем-то возбуждены. Поехали…

– …тук… тук… тук-тук. Тук… тук… тук-тук-тук. – Повторим… Еще раз… И еще.

Отключить пузырь, отключить энергию.

– Молли, что ты улавливаешь?

– Глупость какая-то… Они почему-то мигают мне. Полная чепуха!

– Черт побери! Мы сделали это! – закричал им Маккрей, нервно захлопав в ладоши, будто аплодируя самому себе. – Шифр – обычная арифметика. Но они поняли. Они поняли!

– Координаты зарегистрированы, – сообщил Дарквист. – Полагаю, что с этого дня это место станет священным, и к нему будут толпами приходить паломники. Можно отключать ее.

– Мне даже жалко это делать, – отозвался Джимми. – Все равно, как если бы тебе позвонил Бог, а потом оказалось бы, что нужно еще подождать, пока он перезвонит.

– Все лучше, чем убить их, – отрезал Трис Ланкур. – Они подождут. Мы сделали то, что нам было поручено. Теперь наше дело – уносить отсюда ноги и сообщить нашим нанимателям о средствах и методах. Превратить это в диалог – это уже задача других: ученых, постоянных групп разработки, еще чья-нибудь. На это могут уйти годы.

Энергетический пузырь вокруг Молли пропал, кресло отключилось. Она продолжала сидеть, глядя на них.

– Спасибо. Мне… мне кажется, то, что они ко мне чувствуют, как-то… неправильно.

Джимми Маккрей подошел и поцеловал ее, удивив и обрадовав девушку.

– Я сделала все как надо?

– Ты сделала все просто замечательно!

Гриста была как всегда практичной:

– Скажи им, что за это ей причитается полноправная доля в команде, Джимми!

– Угу, и звание тоже, – отозвался он со смехом. – Господи, как давно в последний раз у меня хоть что-то получалось!

ИНТЕРЛЮДИЯ: ЗОВ ИЗ АДА

Дарквист нашел Модру Страйк в ее каюте. Она лежала на койке, уставившись в потолок. Модра взглянула на существо, заполнившее собой весь проем люка, но ничего не сказала.

– Вид у тебя не слишком счастливый, – заметил Дарквист. – Все остальные празднуют окончание полосы несчастий. Это потому, что глупенькая маленькая синт сделала то, что не удалось тебе?

Модра вздохнула и покачала головой.

– Да нет, дело не в этом. Я рада, что мы справились с этим, – отчасти потому, что всем это было так нужно, отчасти оттого, что… в общем, приятно закончить на чем-то хорошем. Но ведь это была чистая случайность. Мне очень жаль, что это получилось у нас не в результате каких-то запланированных действий, а просто потому, что нам повезло.

– Ты демонстрируешь полное незнание истории великих достижений, – заметил Дарквист. – Практически все, кому удавалось совершить что-то очень важное и трудное, делали это – по крайней мере, отчасти – благодаря удаче и счастливой случайности. Сами по себе эти вещи лишь в очень редких случаях могут дать тебе желаемое, но без них весь твой упорный труд, страдания и усилия не приведут ни к чему. Таков порядок вещей. Мы рисковали, и на этот раз удача повернулась к нам лицом. Да, это было очень вовремя, но многим людям удача не улыбается никогда. Мы потеряли телепата и были вынуждены взять первого, кто попался под руку, и именно он оказался владельцем этой синт, – которая вообще-то является лишь немногим больше, чем запрограммированным органическим роботом со встроенной способностью заставлять похотливых мужчин платить деньги за возможность совокупиться с ней, – и однако, именно этот маленький Талант оказался ключом к решению задачи, которую не могли разрешить все мы, умные люди и еще более умные машины. И что же, после нашего первого настоящего триумфа, за который нас ждет слава, – пусть даже это действительно была счастливая случайность, – ты решила уйти от нас?

– Я вынуждена это сделать, – ответила она равнодушно. – Мне и в этот раз не стоило лететь с вами. Надо было пройти полный курс терапии и оставить это все позади, вместо того, чтобы проходить через эту… пытку. Наверное, дело в том, что хотя я, возможно, и действительно такая тупая, как думала, но уж точно не настолько сильная, какой всегда себя считала.

– О, ты по-настоящему сильная женщина, – ответил Дарквист. – Любая другая давно бросила бы это дело. Любая другая, взвалившая на себя такой груз, давным-давно съехала бы с катушек или пополнила бы ряды цимолей. Ты винишь себя за то, что ты не машина, Модра. Но ты же не машина, а даже машины делают ошибки, иногда очень крупные. Посмотри на беднягу Маккрея, прежде чем исчезнешь навсегда.

Она вздохнула.

– Знаю, знаю. Действительно, мне все-таки, наверное, живется получше, чем ему. Я бы скорее умерла, чем позволила себе стать чьей-то собственностью, а эта дрянь у него на спине, можно сказать, владеет его душой и телом. Должно быть, это ужасное ощущение, в особенности когда рядом постоянно находится такая секс-бомба. Но что толку думать о том, как ужасно живется другим людям? Я и так знаю, что большинство людей всю жизнь живет в такой нищете и безнадежности, каких я и представить себе не могу. Но это мало чем может мне помочь. Он хотя бы не сам виноват в том, что с ним случилось, это был несчастный случай на рабочем месте. И то, что случилось, случилось только с ним. Он не навредил никому другому. В этом-то все и дело, понимаешь? Мне не приходится жить с компьютером вместо мозгов и симулированной личностью. На моей спине не живет никакое существо, указывающее мне, что можно делать, а что нет. Я похожа не на Маккрея, а скорее на эту, гм… на этого его паразита.

– Я по-прежнему думаю, что ты зря решила уйти от нас, – сказало звездообразное существо. – Хотя это все же лучше, чем видеть тебя такой. Как правило, мы не можем исправить свои ошибки, мы можем только учиться на них. Но – поступай так, как считаешь нужным. Что же касается Триса – понаблюдав за ним во время этой экспедиции, я часто задумываюсь вот о чем. Он, бесспорно, цимоль, и бесспорно, большую часть того, что мы видим, просто заново переписали в его голову, но все-таки я задумываюсь. Когда иллюзия превращается в реальность?

Она наморщила лоб.

– А? Что?

– У меня была одна френакс… прошу прощения, самым близким вашим словом было бы «родственница», что на самом деле не вполне точно, но достаточно близко… Хм…. Как бы это получше объяснить… Пожалуй, отвлечемся от того, что произошло в действительности, и будем разговаривать в человеческих терминах. Преступление, в котором обвинили мою… родственницу, соответствует у вас кровосмесительному изнасилованию. Доказать было ничего нельзя, поэтому глава клана тайком договорился с одним из наших немногочисленных гипнотов, чтобы тот под каким-нибудь благовидным предлогом посетил ее. Доказательства, полученные таким способом, разумеется, не могут быть приняты в суде почти нигде, но гипноту удалось подтвердить деяние, загипнотизировав не обвиняемую, но изнасилованного ей ребенка.

Модра села.

– Что? Женщина изнасиловала мальчика? Однако!

– У дарквистов такое встречается. Как бы то ни было, взяв со всех членов клана клятву молчать и пообещав гипноту огромную награду, глава клана уговорил его нарушить закон и произвести над этой… родственницей некую работу, так, чтобы следов нельзя было обнаружить. Клан опоил мою родственницу, потом ее поместили в одну комнату с гипнотом, и он поработал с ней. Когда она пришла в себя, то обнаружила, что находится в теле одной из своих жертв. Ребенка уже увезли, и по общему согласию клан обращался с моей родственницей так, как будто это она была этим мальчиком. Ей казалось, что на нее обрушилась какая-то сверхъестественная месть. И вот, проживя несколько месяцев в этой иллюзии, она действительно превратилась в мальчика – вещь неслыханная, хотя, разумеется, с точки зрения биологии такое возможно.

– Разумеется, – ответила она, надеясь, что это прозвучало не очень саркастически.

– Да, но суть моего рассказа в том, что здесь иллюзия, созданная из мести, стала реальностью. У моей расы женщины занимают главенствующее положение – по женской линии ведут происхождение, наследование и много других вещей. Позже моя родственница случайно узнала, что произошло на самом деле, но это ничего не изменило. Она уже стала им, и таким и осталась.

– Это очень интересно, – сказала Модра, – но полагаю, что в этой истории есть мораль и для меня?

– Возможно. Мы считаем мозг священным, хотя и не знаем, кто такие Хранители, не говоря уже о том, чтобы понимать технологии, позволяющие им создавать цимолей. И все же мы считаем мозг чем-то особенным. Если мы лишаемся какой-то части тела, то всегда можем отрастить ее заново – или, в случае вашей расы, ее можно отрастить при помощи медицинской процедуры. Если наши внутренние органы по какой-либо причине оказываются поврежденными, их можно заменить синтетическими, которые работают ничуть не хуже. А ведь наши мозги – просто сложные органические компьютеры, и больше ничего. Лишь данные, опыт, который хранится в них, делает их уникальными. Разумеется, мы становимся теми, кто мы есть, благодаря генетическим процессам, но к нашему теперешнему возрасту это развитие обычно уже заканчивается. Теперь смотри. Врачи взяли данные и воспоминания из памяти Триса. О его поведенческом стереотипе они узнали от нас. Потом все это закачали в компьютерный мозг, и теперь он содержит в себе все то, что раньше было Трисом. Несомненно, не все так просто – есть еще химические раздражители, эмоциональное взаимодействие, – но в своей основе перед нами Трис. Все, что было в нем раньше, осталось. Это иллюзия? Или это настоящий Трис? Со временем он все больше и больше становится прежним Трисом.

Она задумалась.

– Я понимаю, что ты имеешь в виду. Не знаю. Но если ты говоришь все это, чтобы ободрить меня, то не стоит. Ты забываешь, Дарквист, что я эмпат. Неважно, сколько в нем от прежнего Триса, – пусть даже он там весь, и втайне наслаждается тем, что ему удалось поквитаться со мной, – для меня его все равно что нет. Это словно дыра в том месте, где он должен быть, или, скорее, словно какая-то голограмма. Если бы я могла чувствовать его, как чувствую тебя, Трэна, Маккрея, или даже эту паразитку у него на спине, я могла бы продолжать жить с этим – если не считать чувства вины. Но я не могу. Я ухожу, и все тут.

– Ладно. Тогда нечего об этом больше и говорить.

– Э-э… один вопрос.

– Да?

– Я никогда не задумывалась над этим, но тут… Скажи, какого ты пола?

– Ну… мужского, разумеется. Мне казалось, это очевидно. Если бы я был женщиной, зачем бы мне было колесить по галактике, жить в окружении чужаков, вдали от своих, пытаясь стать независимым?

Она достаточно долго общалась с другими расами, и поэтому не удивилась этому рассуждению. В конце концов, мотивы Дарквиста не очень отличались от ее собственных.

– Э-э… прости за любопытство, и если я веду себя бестактно, просто пошли меня подальше, но… ты, случайно, не был одной из жертв той твоей родственницы, нет?

– Конечно, нет!

Дарквист вышел и отправился вниз, в кают-компанию, оставив ее в одиночестве. Она была несколько потрясена разговором, но все же он заставил ее задуматься и над кое-чем еще, кроме собственных проблем.

Дарквист, как всегда, забыл, что она эмпатка. Большинство людей никогда не задумывались о том, кто такие эмпаты, разве что когда пытались обмануть или перехитрить. Отвечая на ее последние вопросы, он говорил правду, но оба раза в его ответах проскользнуло что-то такое… Чувства, которые она уловила в нем, она могла истолковать всего лишь двумя способами, и один теперь можно было исключить. Это объясняло многое, что всегда казалось загадочным в Дарквисте, и подсказывало ей, что звездообразное существо тоже несло на себе тяжкий груз вины.

Поскольку выяснилось, что он не был одной из жертв, оставалась лишь одна возможность – он был преступницей.

* * *

Члены команды собрались в кают-компании, терзаемые опасениями, поскольку подобные собрания после выполнения поручения устраивались редко – как правило, лишь в экстренных случаях. Мысли у всех в основном крутились вокруг возможности того, что во время выброса корабль получил более серьезные повреждения, чем они посчитали сначала, однако в этом случае при объявлении общего сбора чувствовалась бы спешка, а ее не было.

Трис Ланкур не заставил их долго ждать.

– Чуть больше часа назад мы получили по подпространственному лучу общий вызов на аварийной волне, – начал он. – Сообщение очень странное, но… нет, сначала прослушайте его сами. Компьютер! Воспроизвести запись сообщения!

– Похоже, кто-то совсем спятил, – заметил Джимми Маккрей. – Или это какая-то ловушка. Это довольно близко к границе – почти что ничья земля.

Трис Ланкур кивнул.

– Тем не менее, мы поймали вызов и должны что-то сделать. Я послал на базу сообщение, но пройдут часы, если не дни, прежде чем оно дойдет и оттуда кого-нибудь отправят. Я не имею понятия, есть ли в этом секторе другие корабли Биржи, но мы проверили координаты, и выяснилось, что если мы сейчас повернем, то, поскольку мы приближаемся к отмеченному на карте пространственно-временному тоннелю, мы сможем добраться дотуда меньше чем за три дня.

– Только этого нам еще не хватало, – прокомментировал Дарквист. – Я бы сказал, что нам не стоит за это браться. Пусть им помогает кто-нибудь, кто лучше вооружен и находится в лучшей форме.

По-видимому, он выразил общее мнение, но Ланкур был готов к этому:

– Судя по тому, как скакал этот луч, я могу заключить, что сигнал был разослан во всех направлениях. Тот сектор границы довольно опасен. Справа от него лежит участок, на который претендуют миколианцы, а на участок прямо за ним – мицлапланцы. Пятьдесят шансов на пятьдесят за то, что сообщение будет перехвачено кем-нибудь из них, если не теми и другими сразу. А поскольку, как справедливо заметил Маккрей, эта территория ничейная, туда тут же слетится куча всяких негодяев, прежде чем до нее успеет добраться кто-нибудь из наших. Стоит кому-нибудь из них первым отреагировать на этот сигнал бедствия, и права с легкостью перейдут к другому.

– Тем более стоит забыть, что мы его слышали, – заметил Трэннон Коуз.

Ланкур вздохнул.

– Мне очень хотелось бы, но я не могу. Как вы все знаете, я больше не хозяин себе на все сто процентов. Будь это частный вызов, я еще мог бы проигнорировать его, но «Вабаф» не просто судно, ходящее под флагом Биржи, – оно находится в собственности и под управлением самой Биржи. А если затронуты интересы Биржи, я обязан забыть о собственных интересах. У меня не остается выбора.

– Зачем тогда было созывать собрание? – спросил Трэннон Коуз.

– Потому что я не обязан тащить вас с собой. Мы можем остановиться, и я возьму челнок и отправлюсь один. На это, правда, уйдет несколько лишних дней, но если перед нами появится превосходящий нас по численности противник, вы сможете убраться, оставив меня. – Он немного помолчал, потом добавил: – Разумеется, если вы будете участвовать, вы определенно сможете потом потребовать вознаграждения за спасение. Мне, конечно, хотелось бы работать в команде, но я не могу вас заставлять. Однако должен предупредить, что если я отправлюсь один, то мне придется действовать как агенту Хранителей, а не как члену команды, и все, что я найду, станет собственностью государства. Если же команда примет участие в ответном рейде на сигнал бедствия, она сможет претендовать на все, что найдет.

– Если только нас не обдурят, каждый из нас должен получить уйму денег за Горячий Цех, – напомнил Джимми Маккрей. – Опаснее работы Первой Команды может быть только спасательная операция. Если бы мы потерпели неудачу, или если бы в опасности была другая команда, я еще занялся бы этим, но гоняться за правительственным исследовательским судном, когда мне вот-вот должны заплатить кругленькую сумму…

– Ты получишь свои деньги, Маккрей, – ровно сказала Модра. – Он говорит дело, Трис.

– Что ж, ладно, я отправляюсь один. Но хотя деньги за Горячий Цех и избавят нас на какое-то время от работы Первой Команды, позволят подлатать «Вдоводела», и даже, возможно, отдохнуть и развлечься где-нибудь, это все, на что их хватит. Мы так и останемся дочерним предприятием. Наемниками. – С этими словами он взглянул на Модру. – Я подумал, что, возможно, нам понравилось бы самим быть себе хозяевами.

– Да, это не помешало бы, – признал Дарквист. – Но после того, как нам выпала первая на долю этой команды удача, мне боязно испытывать ее и дальше.

– В том, чтобы быть наемным работником, есть свои плюсы, – заметила Модра. – И потом, вероятность того, что там действительно найдется что-нибудь стоящее, довольно мала.

– Возможно, – сказал Трэннон Коуз задумчиво. – Но я не слишком-то верю в удачу, равно как и в неудачу, и мне кажется подозрительным, что наши заказчики решили удержать это дело при себе, а не выставить на торги на Бирже. А если нам понадобится поддержка, то с положением Триса мы сможем вызвать себе на помощь весь военный флот.

Джимми Маккрей пожал плечами:

– Вообще-то, нам все равно лететь в ту сторону. Почему бы и нет?

– Я полечу туда, куда скажет Джимми, – пискнула Молли.

Ланкур обвел их взглядом.

– Дарквист?

– Действительно, почему бы и нет? А вдруг мы попали в полосу везения?

– Я говорю «нет», – ответила Модра твердо.

– Со мной трое, или даже четверо, против одного, – отозвался Ланкур. – Команда будет действовать как команда. Модра, если ты не хочешь принимать в этом участия, ты можешь дать расписку, что не претендуешь на то, что мы найдем, и остаться на борту.

Она вздохнула.

– Да нет, я в деле. Интересно только, что вы скажете этим демонам.

Книга II МИЦЛАПЛАН: ЗОЛОТАЯ КОМАНДА

БОЛЬШАЯ ИГРА

Пересаживаться из космического корабля в запряженный лошадьми экипаж было как-то странновато.

Извозчик, средних лет херувим с косматыми бакенбардами и сизым бесформенным носом, выделявшийся из толпы также благодаря крошечным глубоко посаженным глазкам, оглядел потенциального седока с некоторым отвращением. Этот парень был совершенно не похож на тех, кто обычно уезжал из космопорта, тем более на этой планете. Конечно, он мог просто приходить сюда по делу, но даже в этом случае его одежда вызывала большие сомнения.

Пассажир был среднего роста, но казался крупнее. Такую внешность обычно называют внушительной – вот только она была не того рода, что внушает еще и уважение. Он был мускулистым, худым, но не тощим; у него была смуглая оранжево-коричневая кожа и монголоидные черты лица, но на щеках пробивалась трехдневная щетина, слишком густая для монголоидных типов. Уже одно это само по себе придавало ему неряшливый и какой-то неподходящий вид, а сюда стоило прибавить еще и давно требовавшие стрижки иссиня-черные волосы до плеч, и просторную хлопковую рубаху со штанами, в которых он к тому же явно спал ночью, и грязные ногти, отросшие настолько, что походили скорее на когти. Да и совершенно не уместные на таком лице яростные голубые глаза стального оттенка определенно добавляли сомнений в чистоте его происхождения – хотя полеты в космос, как правило, были семейным предприятием и легкие мутации не были чем-то из ряда вон выходящим. От него даже пахло как-то… противно, и извозчик призадумался, а стоит ли вообще брать такого пассажира, который того и гляди провоняет весь экипаж.

Странный человек остановился у дверцы коляски, поднял голову и сказал:

– Извозчик, в Сент-Гри.

Возница удивленно приподнял кустистые брови.

– Но это же Святое Прибежище!

– Я знаю. И выбери дорогу подлиннее и поживописнее, если такая есть. Я слишком долго просидел взаперти в консервной банке, и теперь мне нужно подышать свежим воздухом и увидеть зеленые поля, голубое небо и горизонт без всяких стен.

С этими словами космолетчик вошел и уселся на сиденье, и возница, вздохнув и покорившись судьбе, дернул вожжи, понукая лошадь.

Это была открытая повозка, хотя обычно экипажи были крытыми. Если ты в любую погоду торчишь в космопорте или поблизости от него, приходится терпеть открытую повозку, и именно по той причине, которую назвал неприятный тип. Нужно очень любить космос, чтобы годами заниматься этой работой, но все же в человеческой психике есть что-то такое, что требует чистого воздуха и открытого неба над головой, и когда космолетчикам выпадает возможность получить это, они ни за что не наймут крытый экипаж, если можно этого избежать. Каждый возница мог порассказать массу историй про то, как космолетчики сидят в повозке под дождем, промокнув до нитки, и, судя по всему, наслаждаясь каждой мерзкой секундой.

Но все же среди них редко попадались такие оборванцы, как этот. Обычно, садясь на планету, они всегда старались приодеться. И он не мог припомнить, чтобы кого-то из них когда-нибудь посетило желание побывать в Святом Прибежище, как бы они ни выглядели.

Космолетчик расслабился и, вытянув ноги, откинулся на мягкую спинку сиденья, потом полез за пазуху и вытащил видавшую виды коробочку, откуда извлек длинную и толстую сигару. Это только усилило производимое им впечатление совершенно антиобщественного типа – здесь не курил почти никто, как из-за вреда здоровью, так и потому, что достать табак было не так-то легко даже в тех немногих местах, где курение не было запрещено. Но космолетчики зачастую отличались кое-какими эксцентричными и даже отталкивающими привычками, пользуясь послаблениями, позволенными им в награду за жизнь, которую они вели.

Примерно через полчаса езды все современное осталось позади. Дорога была наезженной и поддерживалась в хорошем состоянии, но это была всего лишь утрамбованная земля, а через реки и ручьи были переброшены крытые мостики. По обеим сторонам дорогу окаймлял буйный зеленый лес, но там и сям он расступался, открывая уходящие вдаль холмы и ухоженные фермы, у которых паслись стада. Здесь не было ничего моторизованного, все приводилось в действие лишь ветром, водой или мускульной силой; и не было ничего стандартного, за исключением самого общества.

Этот мир не походил на другие миры, у него были свои земля и климат, растительность и животный мир, но было также и нечто, что объединяло его со всеми остальными мирами Мицлаплана.

Единый Народ, Единая Вера, Единый Путь. Это было легче сказать, чем сделать – особенно это касалось последнего, – если учесть, какие расстояния и различия разделяют людей Святой Империи и их миры, но все же это было действительно так. Нужно было только делать поправку на местные особенности.

Это и в самом деле было очень удобно для тех, кто разделял это кредо: единство культуры, включавшее один и тот же набор убеждений и верований, и один язык повсюду, вне зависимости от того, насколько далеко от дома тебя заносило.

Этот мир назывался Террой, как и родной мир космолетчика; все остальные миры Империи, в которых он побывал, населяли люди, покрытые чешуей, люди со щупальцами, люди, похожие на ящериц, люди, похожие на камни, и люди, вообще ни на что не похожие. В Мицлаплане эволюционное происхождение вида и его биология не имели значения. Рас было множество, но Народ был Единым. Это очень впечатляло.

– Далеко еще до Прибежища? – через некоторое время спросил он возницу.

– Порядочно, господин. Еще самое меньшее минут тридцать-сорок.

Он не чувствовал за собой вины, погнав извозчика так далеко за город. Это было его извозчичьей работой, точно так же, как его собственной работой было быть капитаном «Клятвы Гурусу». Этой должности он был удостоен за заслуги и многолетнюю упорную работу и службу. Его выбрали для этой карьеры после Экзамена в возрасте двенадцати лет и, едва только ему исполнилось тринадцать, отправили в Космическую Академию. Через десять лет напряженной учебы и воспитания в строгом монастырском духе без каких-либо перерывов, не считая нескольких поездок домой, навестить родственников, ему присвоили офицерский чин и назначили на низшую должность на грузовой корабль, курсировавший из одного ничем не примечательного места в другое точно такое же. После этого он больше не бывал дома; его поездки туда и без того с каждым годом становились все реже и реже. Тот мир был примитивным миром кочевников-пастухов с суровым холодным климатом; его же миром теперь стали компьютеры и высокие технологии, а с сородичами его больше не объединяло ничего, кроме генов.

С годами, благодаря своим знаниям и способностям, он начал приобретать слишком много свободы. Таких, как он, называли большими крысами, по названию древнего бедствия, которое настолько давно утратило исторический смысл, что теперь уже вряд ли кто-то вообще помнил, что это такое. Он стал пресыщенным, небрежным по отношению к своей внешности и привычкам, настоящим неряхой. Он понимал, что по большей части это был просто бунт против долгих лет, когда он был таким, как все, но ему было все равно. Он побывал в тысяче миров и видел в них почти все, что можно было увидеть. Он бывал даже у язычников – в империях Миколя и Биржи. Первая всегда пугала его, вторая же совершенно выводила из себя своим акцентом на накопление богатств, своим обществом, плывущим без руля и ветрил морали, и абсолютно материалистическим и беспорядочным мировоззрением. Практически единственным, что объединяло миколианцев и мицлапланцев, была их неспособность представить себе, что кто-то действительно может жить на территории Биржи – без корней, без устоев, даже посреди огромного города не имеющий возможности рассчитывать ни на кого, кроме самого себя.

Конечно же, у всех трех империй было и еще кое-что общее. Он хорошо помнил, как впервые увидел ничем не отличающихся от него терран, которые были не из Мицлаплана. Именно тогда он понял, что люди из одной генетической семьи могут быть более чуждыми друг другу, чем представители разных рас и разных миров.

Разумеется, терране были не единственной расой, обитающей в Трех Империях, но они, похоже, были самой крупной из подобных им рас – путешествующих в космосе, вырвавшихся из собственных миров и расселившихся за их пределами, основавших относительно большие государства и считавших себя повелителями мироздания – до тех пор, пока не наткнулись на мицлапланцев, миколианцев или биржанцев. Космическая география и неудачное стечение обстоятельств разбросали и его собственных предков по всем трем империям, в результате чего на расу и облик внимание обращали лишь в самую последнюю очередь.

Это задание вызвало у него прилив раздражения. Приняв груз на борт, капитан брал на себя определенные обязательства; он терпеть не мог, когда ему приходилось выгружать груз посреди маршрута и просить другие корабли подобрать его, но не выполнить подобный приказ было нельзя.

Узнав, что большая часть Длани находится в Прибежище, он тоже не очень обрадовался, поскольку задание было срочным. Когда Святые находились в Прибежищах, они были отрезаны от всего современного, что означало поездку за город на извозчике и личный контакт. Это тоже не слишком-то ему нравилось. Он предпочитал стандартные задания, вроде проверки только что открытых миров, оценки их потенциала и обнаружения скрытых опасностей или, возможно, какой-нибудь колонии, по случайности не вошедшей ни в одну из трех великих империй, которую необходимо было передать в лоно Мицлаплана, пока она не попала в руки язычников и не погибла навеки.

Извозчик все-таки не удержался, чтобы не вступить в разговор.

– Вы работаете со Святыми? – спросил он, пытаясь представить себе подобного типа среди божьих избранников.

– Да – когда я им нужен, – ответил он. – Что же до того, почему они выбрали такого человека, как я, если тебя это интересует, то я понятия не имею. Они говорят, что я даю им перспективу. Они проводят большую часть жизни в божественном мире или среди праведников вроде тебя. Я же служу для них постоянным напоминанием о том, во что могут превратиться люди, если они будут плохо делать свое дело.

Извозчик собрался было обернуться, но потом раздумал, хотя ему и очень хотелось поглядеть, шутит пассажир или нет.

Они выехали из-за поворота, и перед ними внезапно раскинулось Святое Прибежище, расположенное в широкой тенистой долине. Капитан никогда прежде не видел Святого Прибежища, и его аккуратно подстриженные лужайки, ухоженные парки и внушительные здания произвели на него впечатление. Дорога проходила мимо большой спортивной площадки с беговой дорожкой, которая ничуть не уступала любой из виденных им прежде. Поодаль располагался большой открытый плавательный бассейн, окруженный многочисленными более мелкими бассейнами, над которыми поднимались клубы пара, что говорило о наличии в этой долине горячих источников. В центре долины возвышался большой, но довольно примитивный на вид храм с общежитиями и хозяйственными постройками в точно таком же стиле, только из дерева. Если бы это место не было религиозным центром, он и сам был бы не прочь отдохнуть здесь недельку.

Людей поблизости было не очень много, но те, кого они видели, без сомнения отдыхали и развлекались. Было большим утешением видеть, что Святые тоже время от времени расслабляются – по крайней мере, в рамках своих ограничений.

– Здесь есть свой Ангел? – спросил он извозчика.

– Да, господин, – с гордостью ответил тот. – Я и сам молюсь здешнему Высокочтимому; он обитает в главном алтаре вон в том храме.

Капитан не без трепета взглянул в направлении, указанном возницей, хотя смотреть там было совершенно не на что. Он был заправским циником, любящим все земные блага, а также профессиональным грешником, и сам знал это, но это не мешало ему быть истинно верующим. Все, кроме божьих избранников, жили в грехе и умирали в грехе, и спасти их могли лишь милость и прощение богов, даруемые через избранные сосуды совершенства, Ангелов Мицлаплана.

Однако для него самого дальнейшее продвижение к спасению откладывалось по меньшей мере до следующей жизни, поскольку именно та его исключительная особенность, из-за которой на него пал выбор Длани Святой Инквизиции для выполнения этого поручения, навсегда заказывала ему дорогу к святости. У всех прочих оставалась хотя бы крошечная надежда на мгновенное очищение и обновление – у всех, кроме немногих таких же, как он. В былые времена таких провозглашали проклятыми, посланцами зла, и убивали, но последний запрет Высокочтимых спас его и остальных таких же от подобной судьбы, хотя ему пришлось всю жизнь вкалывать за троих, чтобы доказать свое рвение и веру.

Для разумного человека не оставалось выбора. Расы и народы Биржи лицемерно поклонялись миллионам разных богов и божков, практически все из которых были выдуманы ими по своему образу и подобию для служения их нуждам. Многие биржанцы, если не большинство из них, вообще не верили ни во что.

Миколианцы же, с другой стороны, поклонялись силам зла и тьмы и служили им, поскольку они были неизменными, и хотя он так и не мог понять, какую пользу это приносило, и уж точно не хотел бы такой жизни для себя, но по крайней мере, они были непоколебимы в вере. Миколианцы шли по пути тьмы потому, что во тьме родились и во тьме выросли. У мицлапланцев же не было ни сомнений, ни вопросов, ни хаоса и никаких ритуалов темных богов, которые бы не обращали на своих адептов никакого внимания. Очень возможно, что большинство из миколианцев в глубине души питали ничуть не больше веры в своих богов, чем биржанцы, но, по крайней мере, у них не было неразберихи.

Но здесь, в Мицлаплане, ни один разумный человек не усомнился бы в истинности своих верований и системы. Да и как это было бы возможно, когда Ангелы жили среди верующих, верша правосудие и милосердие, и были равно доступны и великим и малым, каждый день, через божьих избранников?

Экипаж подъехал к кампусу, потом покатил по дороге, идущей вдоль беговой дорожки, и они с возницей, оба простые смертные, увидели Святых. Обычный народ, как они двое, был облачен в простую мешковатую одежду, полностью закрывавшую тела. Женщины носили длинные и такие же простые платья почти безо всяких украшений, чтобы смирять искушения плоти и не вызывать ничьей зависти. Но Святые представляли собой совершенно иную картину, поскольку были чисты ото всех грехов и не могли совершить никаких грехов в будущем.

Не все Святые выглядели так замечательно, как эти образчики, но это были сливки общества, совершенные люди: мужчины все как один стройные, сильные и красивые – образцы мужского физического совершенства, женщины такие же сильные, но ошеломляюще, естественно прекрасные – воплощение женского физического совершенства, отражающего совершенство их душ. Одежды Святых были облегающими, часто даже откровенными, ибо им было совершенно нечего скрывать и они не могли поддаться искушению.

Возница со вздохом окинул взглядом одну обладательницу особенно пышных форм, одетую только в обтягивающий пуловер и коротенькие шорты для бега.

– Должен признаться, терпеть не могу сюда приезжать, – сказал он капитану. – Подобные картины вызывают во мне в высшей степени греховные мысли, а вид этих бугрящихся мужских мышц будит зависть, и я против воли начинаю думать, что это зряшная трата такой красоты.

Капитан улыбнулся. Он очень хорошо понимал, о чем ему толкует этот малый, но не удержался от искушения походя сыпануть соли ему на рану, исключительно ради удовольствия.

– Ты считаешь, что это все зря? Что стать Святым и достичь духовного и телесного совершенства – зло и грех? Они – образцы, похожими на которые мы должны попытаться стать, милейший. Их физическое совершенство – дар богов, предназначенный именно для этой цели. Ты полагаешь, что боги заблуждаются?

– Нет, нет, добрый господин, – забормотал извозчик, тут же принявшись оправдываться. – Боги поместили наши души в эти порочные тела, и именно тело сказало эти слова. Ведь я не совершенен и не всегда могу контролировать, что оно мне говорит.

Капитан рассмеялся.

– Успокойся и не переживай! Я и сам часто чувствую то же самое. Я пошутил, вот и все. Попробуй побыть взаперти на космическом корабле с одной или несколькими женщинами, которые выглядят в точности так, как твои самые грешные фантазии, и знать, что они не для тебя. Сначала я даже боялся, что сойду с ума, и даже сейчас мне удается пережить это, только пойдя на соглашение с моим разумом. Скажи, ты женат?

– Да, господин. Следующей весной уже тридцать лет будет.

– Так значит, ты любишь свою жену?

– Ну конечно же!

– И дети есть?

– Шестеро, господин. Два мальчика и четыре девочки – они уже почти все выросли, но такими можно только гордиться.

– Ну тогда, пожалуй, тебе стоит перестать чувствовать себя таким виноватым из-за того, чего ты все равно не можешь получить, и удовольствоваться тем, что имеешь, что в каком-то смысле ничуть не хуже, чем эти святые. Благоразумие не дает грешить.

* * *

Они остановились у невысокого деревянного домика, и капитан, выйдя из коляски, поблагодарил извозчика и начал подниматься по лестнице. При этом никакие деньги не перешли из рук в руки и не было сделано никаких записей.

Подобные вещи в Мицлаплане не существовали. Каждый выполнял работу, для которой теократическая бюрократия сочла его наиболее подходящим, и каждый имел равные права на труд других. В империи, пусть даже и протяженностью в неисчислимые световые годы, где Церковь и Государство были единым целым, тунеядства не существовало, как не могло существовать и фундаментальных разногласий.

Вот для этого люди вроде капитана подходили лучше некуда. Удаленный от вездесущей общественной и социальной системы, он чувствовал меньшее давление и ощущал себя более независимым. В мицлапланском обществе такой индивидуализм считался грехом, и очень тяжким, но его, скрепя сердце, все же прощали, если индивидуалист был полезен и состоял на службе у Системы.

Это Прибежище было в основном терранским. Не то чтобы другие расы здесь не приветствовались и подвергались гонениям, просто у всех у них были различные физические потребности и нужды, от еды до удаления отходов и от методов тренировок до способов отдыха. Морок Святой Ладу, командир их Длани, к примеру, был старгином – похожим на птицу существом с полыми костями, которые при определенных условиях становились весьма хрупкими, поэтому в любом случае предпочитал Прибежище на планете, где можно было летать. За Мороком он собирался заехать по пути на Звездную Базу Гриншин. Остальные два члена команды, семейство Кли, были лебурами и ничуть не более святыми, чем он, поэтому остались ждать его в космопорте.

Однако здесь можно было встретить и представителей нескольких других рас, которые могли жить в тех же условиях, что и терране.

В присутствии Святых, особенно незнакомых, капитан всегда чувствовал себя неуютно. Загорелый парень с буграми мышц и роскошными волосами, который сидел за большим столом в приемной, казался слишком великолепным, чтобы быть настоящим. Впрочем, как и все остальные здесь. Лишь немногие из миллиардов мицлапланцев знали или хотя бы слышали о генной инженерии. Капитан принадлежал к этим немногим и в подобных местах с тайным и виноватым удовольствием обнаруживал, что и эти образчики совершенства должны упорно трудиться, чтобы так выглядеть.

Капитан остановился перед красавцем, слегка поклонился, заметив, что мизинец на правой руке секретаря отливает металлической зеленью с красной полосой вокруг сустава – небожитель, которому нет никакого дела до других – потом представился:

– Капитан Ган Ро Чин, с «Клятвы Гурусу», Святой. Мне приказано прервать уединение Савина Святого Пешвы, Криши Святой Мендоро и Маньи Святой Сцин. Длани Святой Инквизиции Мицлаплана приказано немедленно собраться.

Красавец оглядел капитана с ног до головы с той же брезгливостью и ясно отразившимся в глазах желанием сбегать за дезинфектантом, что и некоторое время назад извозчик. Такое появление было неслыханным, равно как и то, что кто-то из простых смертных, а не Святых, прибыл, чтобы вызвать божьих избранников. Но все же ему и в голову не пришло подвергать слова незнакомца сомнению. Приказ богов есть приказ, и ни один смертный не осмелился бы прийти сюда, если сами боги не приказали ему сделать это.

Великан быстро записал имя в блокнотик.

– Хорошо. Присядьте, капитан, и подождите. Мне нужно узнать, где они могут находиться, и отправить за ними гонцов.

– Как прикажете, Святой. Однако, с вашего разрешения, я предпочел бы подождать на улице, а не здесь. Когда большую часть жизни проводишь в металлических стенах, стараешься не упустить ни малейшей возможности побыть на свежем воздухе и открытом пространстве.

– Разумеется. Идите. Только не уходите далеко, я вызову их сюда.

Его явно переполняло облегчение от того, что ему не придется терпеть этого грязного субъекта в своей до скрипа вылизанной приемной.

Ган Ро Чин вышел и несколько минут посидел на деревянных ступеньках, наслаждаясь мирной картиной. Он вытащил еще одну сигару, откусил кончик и поджег ее видавшей виды зажигалкой, некогда украшенной красивой гравировкой, но теперь настолько выцветшей, помятой и исцарапанной, что разобрать что-нибудь почти не представлялось возможным. Строго говоря, курение не считалось грехом, но оно осуждалось культурным – то есть всем – мицлапланским обществом и считалось вредной для здоровья привычкой.

Капитан понимал, что управляющего встревожили не только его вид и манеры. Скорее всего, он был телепатом, способным читать по меньшей мере мысли первого уровня у всех, кроме других телепатов – а в таком случае он всегда ощутил бы блокировку. Для такого телепата Ган Ро Чин был страшно неприятен, просто потому, что у телепата появлялось ощущение, будто его лишили одного чувства. Чина можно было видеть, слышать, обонять и осязать, но для телепата он был мертв. Чин не был телепатом и не мог блокировать телепатическое излучение, но он был «островом», официальной категорией Нуль. В этом и заключалась его ценность для системы, ибо Нули были редчайшей из всех известных ментальных мутаций.

Люди с различными паранормальными способностями встречались не так уж редко. Это пошло еще с прошлого, от космических команд, проводивших на кораблях год за годом, подвергаясь действию неизвестных сил и излучений. Продолжительное облучение приводило к многочисленным изменениям, часть из которых была положительными, часть неблагоприятными, а некоторые носили лишь внешний характер. Как правило, люди со схожими изменениями скрещивались, по сути давая начало новым субрасам. Но основной интерес вызывали не столько физические, сколько ментальные изменения. И вот посредством селекции были также созданы субрасы, физиологически ничем не отличавшиеся от остальных, зато обладавшие некоторыми ментальными способностями, не свойственными обычным людям.

Савин был месоком – огромным гуманоидным существом с жесткой резиновой кожей, как у рептилии, и злыми желтыми глазами, точно у гигантской кошки. Пальцы на его больших костлявых руках и ногах заканчивались присосками, а громадные уши-тарелки казались приклеенными к макушке угловатой головы. Вид у него был довольно пугающий – черно-зеленый, с чудовищными зубами, торчавшими изо рта, даже когда рот у него был закрыт, он походил на исчадие ада.

Савин был эмпат; обмануть его было практически невозможно, поскольку он улавливал эмоции, а также в какой-то степени мог и передавать их. Он мог успокоить панику, расшевелить целую толпу или заставить другого радоваться без причин. Он мог почуять любую ложь или вину. Из эмпатов получались лучшие проповедники, теологи и психологи, и для Инквизиции они были неоценимы.

Криша была терранкой – темнокожая и черноглазая красавица-телепатка. Насколько хорошим телепатом она была, знала лишь она сама. Средние, единственные «официальные» телепаты могли читать лишь поверхностные мысли и передавать собственные только на ограниченные расстояния. Лучшие могли улавливать даже слабые потоки мысленной энергии, исходящие от существ, не принадлежащих к их собственным расам, а иногда и примитивные мысли существ, еще не открытых, но уже готовых броситься на тебя в каком-нибудь чужом мире. Однако считалось, что ни одному телепату не под силу проникнуть глубже первичных, или поверхностных, мысленных волн, туда, где скрывалось то, что люди обычно предпочитали оставить скрытым. Так «считалось», но Чин видел, как Криша и другие телепаты, войдя в физический контакт с предметами своего изучения, казалось, пробирались в самую сокровенную глубину их душ.

В службе безопасности телепатами были все.

Манья принадлежала расе гноллов, совершенно чуждой терранам, но с виду очень похожей на них – по крайней мере, для не-терран. Гноллы были приземистыми пузатыми коротышками с раздвоенными змеиными языками, огромными выпученными глазами, торчавшими с обеих сторон головы, и шершавой серой кожей, похожей на слоновью шкуру. Но они могли питаться той же пищей, что и терране, отличались такой же любовью к сладкому, обладали сходными биологическими системами и, с точки зрения эволюции, отстояли друг от друга вовсе не так далеко, как могло показаться на первый взгляд. Разумеется, хотя ни один терранин не счел бы Манью королевой красоты, для любого гнолла она была каноном физического совершенства.

Морок, старгин, возглавлявший Длань, был гипнотом. Он был способен сканировать широкий диапазон бесчисленного количества чужих мысленных частот и, только взглянув на человека, подчинить его своей воле. Морок мог убедить тебя, что верх – это низ, что черное – это красное, и что ты – это вовсе не ты, а кто-то другой. Только Нуль вроде Ган Ро Чина или другой гипнот мог сопротивляться этой незримой власти, и если один гипнот натыкался на другого, то победа зависела от его силы и воли. Гипноты становились жрецами по определению и строжайшей заповеди; тех, кто осмеливался ослушаться, предавали анафеме и без промедления казнили – если получалось.

Чин сидел на ступеньке, дымя сигарой и не без удовольствия разглядывая прохожих. Жрецы и жрицы, главным образом терране, представляли собой воплощенный гимн генной инженерии – совершенные мужчины и совершенные женщины, прекрасные настолько, что простому смертному вроде него и представить невозможно, и при том все наделенные тем или иным Талантом. Таланты при виде Чина приходили в замешательство, и это всегда забавляло его.

Вот тот парень, к примеру, резко остановился, озадаченно взглянув на него, а потом пошел дальше, чтобы не привлекать внимание к своему недоумению. Чтобы распознать в нем телепата, не нужно было даже видеть мизинец его левой руки с вытатуированными на нем чередующимися черными и белыми полосами. Телепаты всегда нуждались в обычных чувствах, прежде чем направить свой Талант на определенного человека. Жрец увидел Чина и, вероятно, бессознательно попытался прощупать его, но тот оказался ему не по зубам. Для человека, который родился и вырос телепатом, Чин представлял собой немыслимое противоречие: он был живым и видимым, но телепатические чувства его не улавливали. Чин знал, что бедняга еще до сегодняшнего вечера пройдет через все возможные проверки своих телепатических способностей, а потом будет сходить с ума, пытаясь понять, в чем дело.

Или вон та жрица – потрясающе красивая даже по меркам Святых. Она взбежала по ступеням и, несмотря на то, что отлично его видела, чуть было не налетела на него. Только запах дыма от его сигары и выкрикнутое в самую последнюю секунду «Осторожней!» не дали ей споткнуться о него. Она вздрогнула, остолбенело уставившись на Чина, и хотела что-то сказать, но потом передумала и, обойдя его кругом, вошла в дом.

Эмпатка, никакого сомнения. Мизинец с узким белым кольцом. Эмпаты всегда были очень направленными. Многих людей обычно никто особенно не замечает, но для эмпатки, будь ее мысли даже где-нибудь в миллионе световых лет отсюда, не заметить, что кто-то находится поблизости от нее, было совершенно невероятным. От эмпата закрыться не мог никто, даже другой эмпат. Поэтому Чин для нее просто не существовал. Ну и ладно, может быть, в будущем она будет чуть более наблюдательной и чуть менее беспечной. И уж, конечно, тоже изрядно поломает себе голову, пытаясь сообразить, что к чему.

Он часто задумывался, каково это – иметь такие способности, особенно если ты вырос с ними и воспринимаешь их как данность. Конечно, говорили, что телепаты могут читать лишь поверхностные мысли, но иметь возможность время от времени залезть в чужие мысли было бы забавно, пусть даже это и считалось грехом. Он не был жрецом, и в его имя не входило слово «Святой». Он родился грешником и умрет им, и бремя его грехов будут взвешивать на Космических Весах, чтобы определить, какой будет его следующая инкарнация.

И уж, конечно, эмпатические способности должны быть исключительно удобны при соблазнении женщин. Процент неудач стал бы на порядок ниже, и он всегда мог бы почувствовать искренность или неискренность партнерши или спроецировать на нее часть своей страсти. Грешные, плотские мысли, уместнее некуда в святом Прибежище. Подобные места всегда будили в нем самое худшее.

Участь гипнота в Мицлаплане была еще опаснее. Слишком велико было искушение, именно поэтому закон требовал от них становиться безгрешными жрецами. Он слишком часто мечтал о том, чтобы быть гипнотом. Стань он им, следующая инкарнация ему определенно не светила бы. Он горел бы в адском огне вечно. Нет уж, если цена так высока, пусть уж лучше Морок ходит с остекленевшими глазами.

Но больше всего Ган Ро Чин любил именно свой Талант – жемчужину из жемчужин, искусственно выводить который так и не научились. Нули были единственными людьми во Вселенной, которые были застрахованы от всех напастей и всегда спали крепко, сколь бы грешными ни были их мысли и деяния. Его мысли нельзя было прочесть, его эмоциональное состояние нельзя было ни уловить, ни намеренно изменить, и, что самое главное, любой гипнот оказался бы положенным на обе лопатки, безуспешно перепробовав на нем все свои штучки. Да, его защита не была совершенной – наркотики могли заставить его выложить все подчистую, а левитаторы не единожды давали ему урок, чтобы он не пытался обмануть их, но по большей части они могли получить лишь его тело, и никогда – разум и чувства, и это было очень здорово.

И поскольку его Талант был внутренним и не влиял ни на кого, кроме него самого, у него не было обязательного идентификатора, его мизинец был чистым, и это давало ему возможность свободно передвигаться среди обычных людей и так же уверенно чувствовать себя среди Талантов. Подобную возможность имели лишь очень немногие, и это открывало ему такое будущее и давало такую свободу, которых не было ни у кого другого.

И это сводило с ума всех этих людей с их совершенными телами и безгрешными душами, настолько привыкших к своим сверхъестественным способностям и так сильно зависящих от них.

Дверь у него за спиной открылась, и он оглянулся. Увидев, что это Криша Святая Мендоро, он поднялся со ступеньки и слегка поклонился.

Как и остальные, она была прекрасна. Высокая, смуглая, с блестящими глазами и чувственными губами, густыми коротко подстриженными черными волосами и телом, за которое любой мужчина, не задумываясь, совершил бы убийство, даже зная, что оно для него недостижимо. Выглядела она очень молодо, чуть за двадцать пять, хотя на самом деле скорее всего была старше, а голос у нее был твердым, привыкшим отдавать уверенные приказы.

– Снова дразните бедных Пастырей, не так ли, капитан? – спросила она обвиняюще.

Он пожал плечами и простодушно улыбнулся:

– Я просто наслаждался воздухом, небом и хорошей сигарой, Святая, и размышлял о делах. Я не виноват, что они так на меня реагируют.

Ее безупречные брови слегка приподнялись, и не нужно было быть эмпатом, чтобы ощутить ее скепсис, но она тут же перешла к делу:

– Что привело вас сюда?

– Длани предписано собраться, – ответил он. – Естественно, ничего больше я сказать не могу даже здесь, но как только мы окажемся на борту, я проинструктирую вас. По пути мы заберем Морока. Полагаю, к тому моменту он будет знать больше кровавых подробностей, чем мне известно сейчас. Но, судя по тому, что мне известно, дело будет не из легких.

Она кивнула.

– Как обычно. Побыв немного здесь и послушав, как другие жрецы и жрицы возбужденно обсуждают приключения, которые мы сочли бы скучными и обыденными, я начала задумываться о том, не досталось ли нам все самое худшее, когда Высочайшие распределяли линии наших судеб в этой инкарнации.

Чин медленно покачал головой.

– Нет, дело не в этом. Нам всегда достается все самое трудное, потому что мы хорошие специалисты. Возможно, даже лучшие. Да, мы скорее всего отправимся в следующую инкарнацию раньше многих из них, но до тех пор мы лучшие.

– Возможно, – ответила она автоматически. Гордыня была грехом, а она не могла грешить, но говорила ли его устами гордыня или истина? Им всегда доставались самые опасные, почти невыполнимые задания, и до сих пор они всегда справлялись с ними.

Он понимал, в какое замешательство ее привело его горделивое высказывание, и отнесся к этому с уважением, но он-то не был святым и невероятно гордился собой, командой и их достижениями. Он никогда не врал самому себе. Он любил эту работу.

– Савин и Манья идут? – спросил он.

Она кивнула.

– Они присоединятся к нам, как только приведут себя в порядок и соберутся. Как ты сюда добрался?

– Взял извозчика из космопорта. Думаю, мы как-нибудь сможем выбраться отсюда, хотя это место и находится в стороне от обычных маршрутов. В крайнем случае я могу связаться с кораблем и попросить кого-нибудь из Кли послать нам извозчика.

– Не нужно. Я схожу к управляющему и закажу повозку. Кто-нибудь потом заберет ее обратно.

Криша, не откладывая, вернулась в дом, и он со вздохом посмотрел ей вслед. Нелегко было находиться рядом с подобным сочетанием красоты и ума, зная, что не можешь даже надеяться когда-либо заполучить ее, и что любая попытка сделать это будет страшным грехом. Время от времени помогало сходить к духовнику и благоразумно исповедоваться. Только надо было выбирать понимающего духовника, такого, кто велел бы утолить свою страсть, переспав с кем-нибудь другим. Такую епитимью он всегда исполнял с неизменной добросовестностью.

На пороге показался Савин Святой Пешва, чудовищно прекрасный, как и обычно, со сверкающими зубами и превратившимися на ярком солнечном свете в две узенькие щелочки зрачками. Как и Кришу, Савина не стоило недооценивать. Он был великолепен, пусть даже и несколько холодноват, и обладал способностью скрупулезно планировать все, не упуская даже самой ничтожной мелочи и обдумывая проблему со всех возможных сторон. Организатор Длани, он был ее основой, и превосходной основой. Они все были превосходны в своем деле.

За ним шагало коротенькое и приземистое гномообразное существо с огромными желтыми глазами с кошачьими зрачками и ртом-щелью, внутри которой, как знал Чин, скрывался очень длинный раздвоенный змеиный язык. Безволосое тело было серым, как у слона, а кожа достаточно прочной, чтобы выдержать удар стрелы или копья. Над круглым лицом вздымались гигантские уши, то и дело подергивающиеся и шевелящиеся. Это была Манья Святая Сцин.

Манья была не слишком сильной и передвигалась не слишком быстро, но у нее был один необычный Талант, который не раз оказывался очень полезным и ей самой, и Длани. Она была тем, что в былые времена называли «хамелеоном». При желании она могла затуманить разум всех, кто ее окружал, став, по сути, невидимой для всех – кроме, разумеется, Ган Ро Чина, а также машин, электронных камер и автоматических датчиков. Это была одна из немногочисленных особенностей, никак не связанных с мутациями первых космолетчиков. Она развилась у многих представителей ее расы как защитный механизм. До сих пор подобные способности были обнаружены лишь у гноллов, и пока не нашлось ни одной другой расы, сколь бы чуждой им она ни была и в каком бы диапазоне мысленных волн ни мыслила, которая была бы невосприимчивой к этому Таланту. Гноллы были преимуществом Мицлаплана, которого не было у других империй. Только благодаря этому им удалось уцелеть в нескольких столкновениях с миколианцами и биржанцами. Многие противники не приняли Манью в расчет и поплатились за это.

Вслед за ними на крыльцо вышла и Криша, и они все вместе стали дожидаться коляски. За исключением обычного обмена любезностями, они почти не разговаривали. Они слишком хорошо знали друг друга. Никого из Святых особенно не интересовало, что Чин делал со времени их последнего Созыва, а Чин был уверен, что если бы задал им тот же вопрос, то умер бы со скуки, слушая ответ. Не мог он рассказать им и о том, что ему было известно об их задаче – сколь бы скудны ни были эти сведения – до тех пор, пока они не окажутся на корабле и в достаточном отдалении от этой планеты. Здесь речь шла о шпионаже, а в подобных случаях никогда не знаешь, не прячется ли поблизости враг. Чем меньше будет сказано такого, что можно подслушать и передать противнику, тем меньше шансов насторожить или спугнуть добычу.

Довольно скоро они услышали негромкое поскрипывание, и из-за угла выкатилась небольшая электрическая повозка с аскетическими металлическими скамьями сзади и не менее неудобным пластиковым водительским сиденьем. Молодой жрец, управлявший ею, поклонился им и удалился без единого слова. Задавать вопросы было бы с его стороны невежливо и неуместно – да и в любом случае, он не получил бы на них ответа, поскольку их дела его не касались.

Трое Святых уселись в повозку. У них не возникло вопросов относительно того, кто будет править, поскольку из них Чин имел самый низкий ранг во всех областях, кроме вопросов управления кораблем, когда они находились на борту – и он не имел ничего против. По правде говоря, ему гораздо больше улыбалось править самому, чем быть пассажиром в повозке, возница которой настолько уверен, что в загробной жизни его ждет награда.

Поездка в электрической повозке заняла меньше времени, чем в запряженном лошадьми экипаже, всю дорогу они ехали с прекрасной средней скоростью – двадцать километров в час. Добравшись до космопорта, Чин направил повозку прямиком ко входу для персонала. Когда они вышли, к ним подошла молодая женщина и спросила:

– Вы еще будете пользоваться этой повозкой, капитан?

– Нет, – отозвался он. – Она в вашем распоряжении.

Она села в повозку и поехала к парковочной площадке. Рано или поздно кто-нибудь из Прибежища появится в этих краях и отведет повозку назад, а может быть, кому-нибудь понадобится поехать в Прибежище. Таков был порядок вещей в Мицлаплане.

* * *

Челнок уже ждал их, настолько же лишенный удобств, как и повозка, но практичный и полностью автоматизированный – Ган Ро Чин позаботился о нем, прежде чем отправляться в Прибежище. Они вошли внутрь, заняли свои места и пристегнулись; челнок с шипением провел проверку всех систем, и как только от главного компьютера было получено разрешение на взлет, взмыл в воздух. Через сорок минут они были уже на орбите, еще через десять минут челнок стыковался с «Клятвой Гурусу». Переходные шлюзы соединились, челнок сотрясла легкая дрожь, все отстегнулись и направились к люку. Теперь порядок изменился: никому и в голову не пришло ступить на борт корабля прежде его капитана.

Мазарун Кли уже ждала их. Это была высокая и стройная лебурянка, гладкая, гибкая, с мягкой серой кожей. Лебуры были совершенно безволосыми существами с большущими круглыми черными глазами на узких, почти треугольных головах, крошечными черными ртами и плоскими раздувающимися ноздрями. На каждой из двух огромных рук было по три пальца и противопоставленный им большой, ступни были такими же огромными и плоскими. При этом в совокупности все эти черты каким-то совершенно непостижимым образом производили впечатление экзотической красоты, и представители этой расы казались привлекательными даже людям.

– Отпусти челнок и готовься к вылету. Мы отчаливаем, как только будет получено разрешение космопорта, – решительно объявил Чин. На Святых, которых он с такими усилиями доставил сюда, он не обращал никакого внимания. Сейчас у него были дела, а у них – нет. Кроме того, они и без него были хорошо знакомы с кораблем – настолько хорошо, что им даже не нужен был никакой багаж.

– Уже выполняется, капитан, – отрапортовала Мазарун Кли через крошечный радиопередатчик, преобразовывавший ее телепатическую речь в сигнал, который Нуль вроде него был способен услышать. Ее голос звучал для него красивым и даже отчасти сексуальным терранским сопрано, но он не поручился бы, что таким его не сделали радиоинженеры.

Лебуры были односторонними телепатами. Они могли передавать мысли определенному человеку или группе людей, но принимать чужие мысли, за исключением своих сородичей, в ответ не могли. У Кли, разумеется, были уши – крошечные отверстия по обеим сторонам плоского черепа, – и она могла слышать и понимать его, но менее крупные лебуры-мужчины были совершенно глухими и немыми в общепринятом смысле слова: они были способны общаться, даже слышать, только телепатически и только со своими сородичами. Антропологи говорили, что физически они так и не развились полностью и служили лишь для одной цели – даже у себя на родине они почти полностью зависели от своих женщин. К счастью для лебурских мужчин, лебурянки должны были обязательно найти себе пару или погибнуть, а пару они находили себе на всю жизнь.

Фактически, именно Кумазон Кли, муж Мазарун, находился сейчас на капитанском мостике, следя за работой оборудования. Маленькие и слабые, лебурские мужчины тем не менее ничем не уступали женщинам в интеллекте, и Ку считывал с экрана данные и забивал подтверждающие коды с такой же легкостью, как и все остальные.

Именно потому, что лебуры в буквальном смысле должны были или спариваться, или погибнуть, они были единственной расой Мицлаплана, представители которой никогда не становились жрецами, но благодаря их высокой культуре, развитому интеллекту и благородству они были так же распространены в экипажах кораблей, как и терране, а своей верностью славились на весь Мицлаплан.

– До Звездной Базы Гриншин шестьдесят два стандартных часа полета, капитан, – доложила Мазарун. – О задании нам расскажет Морок.

Он кивнул.

– Отлично. – Ее сексуальный мысленный «голос» все время не давал ему покоя. Принадлежал ли он ей в действительности, или это был лишь плод его воображения? Это было все равно что размышлять, одинаково ли видят разные люди один и тот же цвет. Как можно узнать это, не будучи в теле другого? – Как там, нашли перевалочный пункт для нашего груза?

– Нет, сэр. Нам придется везти с собой то, что не удалось выгрузить здесь. Ничего страшного.

– И ничего полезного, – пробормотал он. – Ладно, продолжим. Мне нужно взглянуть на карты и получить перечень содержимого грузовых отсеков Длани. Очень жаль, что у нас на борту нет медика. Хорошо хоть Манья прошла обучение.

Странная голова Мазарун удивленно повернулась к нему.

– Думаете, он нам понадобится?

– Думаю, мы собираемся влезть на территорию миколианцев. Печенкой чувствую. Судя по тому, сколько у нас топлива, нам предстоит долгое путешествие, а дополнительные запасы и кое-какие вопросы, которые мне задали, наводят на мысль, что это действительно что-то опасное.

– Мы уже имели дело с миколианцами.

Чин кивнул.

– И никогда не выходили без потерь. Хотя мне вполне нравится мое тело и место в жизни, я готов время от времени рисковать ими при условии, что по крайней мере моя душа будет в безопасности. Преступники, безумцы, революционеры и новые миры не столько беспокоят, сколько возбуждают меня. Ты это знаешь. Но с миколианцами даже самые чистые из нас могут потерять свою бессмертную душу. Не забывай это, Мазарун. С нашими предыдущими противниками все было просто: они против нас за какую-нибудь новую планетенку, – однако и это было достаточно тяжело. Но по поводу этого задания у меня какое-то дурное предчувствие. Может быть, со временем я стану Предсказателем.

На самом деле его опасения основывались вовсе не на каких-нибудь паранормальных способностях, а на большом опыте. Выданные им дополнительные запасы, виды оружия, испытательного и лабораторного оборудования, характер измерительных магнитных лент, усиленные меры безопасности вокруг всего, что имело даже самое отдаленное отношение к кораблю и документам на него, даже количество топлива – все это складывалось в такую четкую картину, что не нужно было никаких особых способностей, чтобы понять, что им предстоит.

Противостояние могущественной галактической империи, где добро было злом, а зло добром, где верх был низом, а неправильное правильным, и само по себе не обещало ничего хорошего. Если же такая империя к тому же управлялась дьявольскими духами, в которых не было определенности, как в Ангелах Мицлаплана, которые могли быть буквально кем угодно, то тут не помогала никакая чистота духа. А он хотя и был, как они все хорошо знали, человеком верующим, едва ли его можно было назвать чистым духом.

Им потребовалось три дня, чтобы добраться до звездной базы и взять на борт последнего члена Длани. Морок Святой Ладу поднялся на борт в своей обычной грубоватой манере, едва кивнув капитану и остальным. Похожий на птицу, с длинными когтистыми руками на концах огромных, словно бы резиновых, черно-серых крыльев, которые в сложенном виде казались дьявольским плащом, и круглой головой, большую часть которой занимал рот с острыми зубами, так что маленькие, но чрезвычайно проницательные красные глазки оставались совершенно незамеченными, старгин выглядел одновременно свирепым и хрупким. Ноги у него были длинные и тонкие, и одна из них была закована в металлические голубые и золотые кольца, обличающие в нем гипнота.

Мороку не особенно нравилось находиться на борту корабля, равно как и в любых других местах, где гравитация не была нулевой или очень низкой. Старгины были малораспространенной расой, и Чину ни разу не доводилось бывать в одном из их немногочисленных миров, но он знал, что в своих мирах старгины пользовались крыльями для того, чтобы летать, и наслаждались свободой. Для Морока было сущим адом проводить большую часть жизни в условиях, больше подходящих для двуногих существ. Он зарабатывал себе место на Небесах не только тем, что занимал ответственное положение Верховного Жреца и Командира Длани. Он никогда не жаловался, но его дискомфорт можно было сублимировать только до некоторой степени, и такая ситуация всегда делала его немного раздражительным.

Морок остановился, пошарил в ящике, который принес с собой, вытащил оттуда модуль, опечатанный святейшей печатью, и передал его капитану.

– Снимайся быстрее, Чин. На полной скорости, – произнес старгин скрипучим металлическим голосом, каким говорили представители его расы, когда разговаривали на общем диалекте. – Как только мы прыгнем в нуль-пространство, я соберу Длань на совещание.

Чин с поклоном взял модуль.

– Как прикажете, Святой, – отозвался он и, развернувшись, стремительно отправился на мостик.

Кумазон Кли уже отстыковался от пристани звездной базы и теперь медленно выводил корабль, ожидая данных о курсе и скорости. Лебур увидел в мониторе вышедшего на мостик Чина, развернулся и вопросительно взглянул на него.

Капитан быстро пробежал глазами данные проверки статуса на экране, чтобы удостовериться, что все в порядке – это было просто привычкой, поскольку на самом деле полетом управлял бортовой компьютер. Задачей Кли как пилота было в основном проверять, все ли идет нормально, и следить за жизнедеятельностью корабля на случай возможных механических неполадок. Чин вставил модуль с нетронутой печатью в специальный порт с правой стороны капитанского кресла. Порт сломал печать, связался с модулем, и теперь уже модуль запустил проверку – тот ли это корабль и тот ли порт, а затем, войдя в контакт с бортовым компьютером, принялся определять, на месте ли заявленный персонал и все ли в порядке на борту. Если бы обнаружились какие-то накладки, Чину предоставлялась всего одна возможность дать им удовлетворительное объяснение. Если бы ему это не удалось, модуль бы разрушился, закоротив при этом бортовой компьютер.

Однако же проверка прошла нормально, и модуль начал загружать инструкции в память главного компьютера «Клятвы Гурусу». Чин и Кли не отрывали глаз от главного монитора, с нетерпением ожидая момента, когда станет известно, куда они направляются.

Корабль начал двигаться сам по себе, набирая скорость и выходя на заданный курс. Все программы были загружены и проверены, и на экране появился сигнал отсоединить модуль, что Чин и сделал. Печать сгорела, но модуль можно было использовать еще раз в качестве резервной копии в случае, если что-нибудь пойдет не так.

Капитан быстро напечатал вопросы, на которые хотел получить ответ. Мицлапланцы давно уже создали компьютеры, умеющие говорить, но ради равноправия и из уважения к расам, не способным слышать, в качестве альтернативного варианта был принят ручной ввод данных и их отображение на проекционном экране. Когда Кумазон, как сейчас, находился на мостике, Чин всегда пользовался такой системой.

Основные данные появились на экране почти сразу же.

Пункт назначения: Медара, вторая планета от звезды, носящей название VX-2664-A. Проект колонизации. Классификация: приграничная область. Обитатели: 55, большинство из которых терране. Задача: предотвратить дестабилизацию колонии миколианскими нарушителями.

Это было довольно далеко. Медара находилась даже за границей Мицлаплана, на ничейной земле. Фактически, как Чин и подозревал, ближайшие обитаемые миры были миколианскими. Их команду бросали только на исключительно грязную работу.

Капитан застучал по клавишам, выводя на экран все, что было известно об этих миколианских мирах. Один был терранским, что, учитывая все обстоятельства, было отнюдь не хорошо, один – тхионским, и один – коринфианским. Ни к тхионам, ни к коринфианцам он не испытывал особой любви. Ни одна из этих рас не была представлена в Мицлаплане, и каждая из них была по-своему неприятной, зато теперь он по крайней мере знает, что захватчиками скорее всего будут терране. Представители двух других рас в маленькой колонии были бы слишком заметными.

Три Империи – хотя как Мицлаплан, так и Биржа не слишком охотно признавали себя таковыми – властвовали более чем над четвертью галактики и включали в себя в общей сложности четыреста разумных и развитых рас. Лишь сравнительно немногие из них к тому моменту, как их обнаружили и присоединили к тому или иному политическому гиганту, умели летать в космос, и еще меньше успели превратиться в межзвездные цивилизации, научившись преодолевать скорость света. Из последней группы всего пять рас были достаточно многочисленными – то ли в силу возраста своих межзвездных цивилизаций, то ли потому, что, как терране, размножались быстрее, чем вирус гриппа.

Таким образом, почти три четверти галактики так и оставались неисследованными, и у каждой империи были свои приоритеты. Первостепенной целью Мицлаплана были новые цивилизации и расы. Они несли Истину и Путь Мицлаплана тем, кто не ведал о них, при этом защищая их от продажных и греховных обычаев двух других империй. Миколианцы желали распространить свое влияние и власть как можно дальше, насаждая свою омерзительную и жестокую систему везде, докуда могли дотянуться – возможно, единственно потому, что подобная экспансия подпитывала их империю и оправдывала ее власть. Биржа же в основном искала новые товары, новые идеи и новых покупателей, хотя в глубине всего этого и скрывалась идея о необходимости защищать новичков от двух других систем.

И разумеется, любой пригодный для обитания мир следовало охранять, в противном случае он достался бы другим. Это было делом принципа, распространявшегося даже на миры, которые были практически бесполезны и являлись безлюдными кусками камня. Чин считал это чем-то вроде межгалактической игры в го – древней игры одного из народов его терранской родины, где нужно было занять все пустые места и не дать противнику сделать то же самое. Экспансию нельзя было прекратить, иначе враги немедленно захватили бы все вокруг твоей империи и не дали бы ей расширяться дальше. Если бы такое случилось с одной из трех империй, а две другие продолжали бы расти, отрезанная империя пришла бы в упадок, потеряла цель и начала бы чахнуть, став в конце концов легкой добычей для двух победителей.

Именно поэтому горстка мицлапланцев и сидела сейчас на бесполезном обломке камня, пытаясь основать колонию. Миколианцы нацеливались на это место на границе, начиная угрожать обходным движением, отрезая путь к расширению. Медара была важна для Мицлаплана не тем, что она собой представляла, но тем, где находилась.

И именно это больше всего тревожило Ган Ро Чина, внимательно изучавшего звездные карты. До ближайшего обитаемого мицлапланского мира от Медары было очень далеко, хотя между ними и не было ничего такого, о чем стоило бы говорить. Кроме того, собственность тоже была козырем в этой большой игре. До тех пор, пока мицлапланским разведчикам не удастся открыть еще один мир, расположенный в этом направлении дальше Медары, на Медару нужно не просто заявлять права, но крепко держать ее в руках, владеть ей и заселять ее. Если там так и не удастся создать постоянную колонию, кто угодно может заявить на нее права, как на брошенный корабль. Разумеется, соглашения не позволяли другим империям каким-либо образом влиять на попытки колонизации планет, но все понимали, что это означало лишь то, что за этим занятием не стоит попадаться. Вместе две империи всегда могли вынудить третью принять нужное им решение, и, соответственно, Совет Империй мог потребовать наказать одного члена, если его ловили на совершении чего-либо, запрещенного соглашениями. Лишь в рамках подобных случаев, а также когда этого требовали интересы всех трех империй, был возможен союз между ними.

Таким образом, весь фокус заключался в том, чтобы не быть пойманным – в особенности в таких случаях, как этот, когда одинокую колонию, расположенную так близко от территории противника, защищали всего пятьдесят пять ее жителей. Миколианцы немало понаторели в таких делах.

И священной обязанностью Длани было поймать их с поличным и преподнести на блюдечке Совету.

Ган Ро Чин откинулся на спинку командирского кресла и вздохнул. Как бы сильно он ни нервничал, отправляясь на задание, и сколь бы хорошо ни сознавал, насколько опасен враг, он ничего не мог с этим поделать.

Он любил эту работу.

НЕЗВАНАЯ ГОСТЬЯ

Морок Святой Ладу перешел прямо к делу.

Они все собрались в кают-компании: устрашающего вида Савин, красавица Криша, сморщенная Манья и капитан Чин. Мазарун Кли тоже присутствовала, хотя и не была членом Длани. В случае опасности она и ее муж могли оказаться их единственным способом послать сигнал о помощи, поэтому они должны были знать, что намерены делать остальные.

Морок открыл собрание традиционной молитвой – «Да хранят и направляют Боги Мицлаплана и их Святые Ангелы своих служителей в великом деле!», – после чего немедленно перешел к сути.

– Вы все читали сведения о Медаре, а о политической ситуации, полагаю, рассказывать вам нет нужды. С точки зрения космографии эта планетенка важна для продолжения нашей Святой Миссии и отражения сатанинских действий против нас. Именно подобные места всегда приобретают большую важность, и именно потому, что сами по себе не имеют никакой ценности. Будь этот мир населенным, мы могли бы с полным правом ввести туда такую армию, какую потребовалось бы, но в силу дурацких дипломатических игр мы не можем так поступить, поскольку это немедленно будет воспринято как обвинение в неподобающем поведении и, следовательно, как оскорбление в адрес Миколя, чем они могут воспользоваться. Поэтому нам приходится играть в обычные игры с недостаточными силами и персоналом, а на кону стоит очень многое. Силы зла на этот раз не остановятся ни перед чем, и мы должны быть действительно сильными, чтобы победить.

– Вторжение было доказано, или это простое подозрение? – спросила Криша.

– Святая Инквизиция была призвана обстоятельствами, хотя мы, естественно, наблюдали и ожидали чего-то в этом роде почти с самого начала. Единственный жрец на пятьдесят пять жителей экспериментальной колонии, Ву Святой Ли Тай, был обнаружен мертвым неделю назад. Увы, понадобилось столько времени, чтобы рапорт об этом дошел до нас и мы смогли отправиться туда. К тому времени, когда мы доберемся дотуда, мы, скорее всего, уже не сможем узнать о его гибели ничего существенного.

– Его убили? – спросил Савин, делая в блокноте какие-то пометки.

– Возможно, хотя в рапорте говорится о естественной смерти. Его нашли лежащим головой на столе в его кабинете. Офицер медицинской службы колонии признал официальной причиной смерти лопнувший сосуд в мозгу – иными словами, инсульт. Однако, как вы все знаете, подобную смерть очень легко убедительно инсценировать, а возможности медицинской экспертизы в колонии такого размера ограничены, даже если бы офицер медицинской службы был опытным коронером, а не простым терапевтом, каких обычно посылают в такие дыры. Манья, вряд ли ты много вытащишь из этого дела, но постарайся сделать все, что можешь.

Офицер-исследователь кивнула массивной головой:

– В любом случае, здесь легко заподозрить нечистую игру. Первое, что сделал бы любой захватчик, это убрал бы божьего избранника. Полагаю, Святой был телепатом?

Морок кивнул.

– Да. Не единственным в колонии, но, разумеется, единственным неподкупным. Злоумышленники также, видимо, учли требование об обязательной кремации святых через три дня после смерти, зная, что мы никак не сможем попасть туда вовремя, чтобы осмотреть тело.

– Мысль о том, что его убили, в качестве исходной предпосылки кажется мне несколько сомнительной, – заметил Ган Ро Чин. – Мне кажется, что убить Святого, наверняка зная, что это приведет к расследованию, было бы последним делом. Вместо одного местного жреца получишь сразу нескольких, каждый из которых, в отличие от жертвы, – опытный и наделенный полномочиями следователь. А если мы найдем доказательства, то сможем с полным правом ввести сюда такую армию и столько персонала, сколько сочтем нужным. Нельзя полностью исключать возможность естественной смерти.

– Мы ничего не исключаем, капитан, – отрезал Морок, – но если исходить из того, что Ву действительно убили, то ваши слова никак этому не противоречат. Это означает просто, что миколианцев больше не беспокоит наше прибытие, или, что еще хуже, что нас заманивают туда – либо для того, чтобы использовать в каких-то гнусных целях, либо чтобы мы подтвердили, что никакого убийства не было, или предъявили им поспешное обвинение, не подкрепленное никакими доказательствами. Любая из двух последних возможностей – все равно что просто отдать им Медару. Мы не можем остаться там навсегда, а чистое карантинное свидетельство на какое-то время развяжет им руки. Обвинение, которое мы не сможем подкрепить, приведет к тому, что Совет отдаст Медару Миколю в качестве штрафа с нас за ложное обвинение. Мы не собираемся выдвигать такое обвинение, но ущерб уже нанесен.

– Ущерб какого характера? – спросила Манья низким скрипучим голосом.

– Наши дипломаты пришли к такому же заключению, что и мы, но увы, им не удалось осторожно довести его до сведения миколианцев. Они надеялись, – хмуро сказал Морок, – что это припугнет их.

– Но вместо этого все сделалось достоянием общественности, – предположил Савин.

Птичья голова Морока закачалась, что обозначало подтверждение.

– То ли они заметили свой промах и попытались извлечь из него пользу, то ли с самого начала рассчитывали на это, и мы угодили прямиком в их ловушку. Естественно, они отвергли обвинения в недостойном поведении и устроили возмущенную шумиху. Они немедленно обратились в суд, требуя от нас доказать свои слова или отказаться от них, не оставив нам никакого выбора, кроме подачи официального протеста.

– Охо-хо, – сказала Криша, досадливо покачав головой. – Значит, лучше бы, чтобы он действительно оказался убитым, а мы доказали бы это.

– Вот именно, – отозвался Морок. – И именно поэтому, капитан, мы отталкиваемся от предположения об убийстве. Благодаря глупости наших собственных дипломатов миколианцам удалось потребовать от нас соблюдения Мунчаньского Договора, поставив нас в невыносимое положение. Они добились этого расследования, чтобы очистить их доброе имя, и более того – они потребовали, чтобы, как позволяет Договор, для обеспечения нашей беспристрастности был назначен сторонний Наблюдатель!

Это сообщение взбудоражило всех, кроме капитана, который по обыкновению молчал, и Криши, которая, казалось, пребывала в глубокой задумчивости.

– Об этом и речи быть не может! – возмутился Савин. – Чтобы какой-то чужак, язычник, висел у нас над душой, указывая нам, что делать? Ну уж нет! Кто знает, какими мотивами он будет руководствоваться! Он будет для нас таким же врагом, как и тот, кого мы ищем!

– Это святотатство! – проскрежетала Манья. – Мы же действуем не от своего имени, а как представители всего Человечества! А вдруг это… существо – этот… язычник – отменит наше решение? Это даст аду возможность восторжествовать над богами! Подобная вещь несовместима с нашей святой непогрешимостью!

Морок невозмутимо выслушал их возражения и мольбы, дождавшись, пока шум уляжется. Потом бесстрастно сказал:

– Все ваши аргументы справедливы и разумны, но все это уже обсуждалось перед Верховным Советом Мицлаплана. С точки зрения теологии было справедливо указано, что, будучи Дланью Святой Инквизиции, мы действуем с божественной помощью. Разве язычники не подчиняются высшей воле богов? Если нет, зачем же тогда мы пытаемся обратить их? Разве они чем-то отличаются от большинства мицлапланцев, не ведающих истины и тем самым придающих аду равный вес с небом, но при этом вряд ли заслуживающих порицания? Если же мы свершаем волю богов, то их воля будет и над Наблюдателем. Именно так считали, заключая этот договор, и поэтому наши предки согласились на него, и до сих пор, по сути, так оно и выходило.

– Но язычник! – вне себя от ярости вскричала Манья.

– Это не так уж и плохо, – успокоил Морок. – В нескольких сотнях подобных случаев, когда Биржа не была заинтересована в исходе дела, она практически всегда становилась на нашу сторону. Они не слишком приятные люди, и их культура оставляет желать лучшего, но что-то в их душах склоняет их на сторону богов, когда речь идет о противостоянии с сатанистами. Они сопротивляются нам, возможно, даже боятся нас, но они питают искреннюю неприязнь к миколианцам. На самом деле, этот Наблюдатель нам даже на руку. Мы ведь должны лишь доказать факт вмешательства, а миколианцы, благодаря их заявлениям в своей невиновности и неосведомленности в этом деле, не будут допущены даже до дачи показаний.

– Если только, – заметил капитан, – этот парень действительно не умер своей смертью.

Ответом ему были ледяные взгляды, но никто ничего не сказал.

Криша была единственной из жрецов, кто не участвовал в споре. Сейчас она заговорила:

– Что толку спорить и раздувать ложные страхи? Нам придется согласиться на Наблюдателя, потому что в противном случае этот мир автоматически отойдет Миколю. Мне кажется очевидным, что эта задача практически невыполнима без божественной помощи. Из того, что я услышала, я сделала вывод, что это был хорошо организованный план. Они нащупали у нашей дипломатии слабое место и воспользовались им. Они совершили убийство, которое не могло не вызвать подозрений и ответной реакции, как и сказал капитан. Потом вынудили нас выдвинуть обвинение и либо доказывать, что Святой был убит их агентами, – причем в таких условиях, когда доказательство становится практически невозможным, – либо сдать планету без единого выстрела. Это дьявольски умно, именно такого я бы от них и ожидала.

– Известно, кто будет этим Наблюдателем? – с тревогой спросил Савин.

– У меня есть его имя и досье, – ответил Морок, оглядывая своих внутренне кипящих, но молчаливых подчиненных. У них не оставалось никакого выбора, кроме как смириться, ведь это решение принял Божественный Совет. Сами боги смирились с этим, своей волей назначив Наблюдателя, а волю богов следовало исполнять неукоснительно. – Конечно, возможно, что все это фальшивка. Предполагается, что Наблюдатели – беспристрастные судьи; обычно это офицеры политической службы или дипломаты, но сами мы ни разу не посылали непрофессионала, когда от нас требовалось послать Наблюдателя, так что и от них ожидаем того же самого. Скорее всего, этот Наблюдатель на самом деле окажется из какого-нибудь разведывательного или военного управления, которые в высшей степени заинтересованы в наших методах и попытаются извлечь из нашего расследования максимум необходимой им информации. Капитан, вам ведь приходилось бывать Наблюдателем, не так ли?

Все глаза устремились на Ган Ро Чина, который со вздохом кивнул.

– Да, Святой. Дважды. Естественно, никто из них не согласился бы, чтобы нашим Наблюдателем было духовное лицо, поскольку разве мог бы кто-нибудь из вас принять решение в пользу Миколя?

Его слова, похоже, потрясли всех.

– А вы, капитан, могли бы так поступить? – спросила Криша с недоверием в голосе.

– Могу, и именно так я и поступил в одном из этих двух случаев, – ответил Чин, наслаждаясь выражениями их лиц. – Моя присяга и моя честь требовали этого, невзирая на личную неприязнь. Одна особенно ловкая корпорация Биржи, жаждавшая заполучить один новый и довольно неприятный мир ради некоторых уникальных товаров, которые можно было бы там производить, потратила уйму времени и денег на создание видимости местной невидимой чуждой формы жизни, которая медленно и методично истребляла улей миколианцев – так они называют свои политическо-родовые группы. Это был блестящий по коварству план, особенно омерзительный по способу действия, единственным мотивом которого была чистая жадность – проклятие Биржи и ее культуры. Мое присутствие и статус позволили миколианским агентам на Бирже собрать доказательства, а на самой планете я смог наблюдать исключительно хитроумную ловушку, которая снабдила меня достаточными доказательствами для того, чтобы признать обвинения миколианцев обоснованными. Это был пусть и очень неприятный, но все-таки опыт.

– Убивать сатанистов – не зло, какими бы ни были мотивы, – проскрежетала Манья. – Принять решение в пользу Миколя значит служить злу!

Капитан и бровью не повел.

– Ни Святым Ангелам, ни Бирже так не показалось, равно как и мне самому, – парировал он спокойно. – Меня учили, что личная честь и клятва перед богами нерушимы. Солгать или сознательно потворствовать массовому убийству пошло бы вразрез и с тем, и с другим, и сделало бы меня ничуть не лучше миколианцев. Таковы испытания, которые посылают нам боги, – во всяком случае, так мне говорили. Принять решение против зла, пойдя на поводу у личных чувств, означало бы сделаться самому неотличимым от сатанистов. Такие решения всегда трудны. Именно поэтому в таких делах зачастую не обойтись без судей, и именно поэтому они пользуются таким уважением и ведут такую нелегкую жизнь.

– Капитан совершенно прав, – объявил Морок. – Вот почему он так неоценим для нас, а люди, подобные ему, входят в Святые Длани, хотя и не становятся жрецами. Мы никогда не должны упускать из виду факт, что души миколианцев – это души проклятых, вновь и вновь возрождающиеся во зле, без всякой надежды на искупление, и вечно пытающиеся обратить в свою веру новых и новых адептов. Капитану потребовалось немалое мужество уже для того, чтобы отправиться туда и находиться в их демоническом обществе, не попавшись в их мастерски расставленные нравственные ловушки. Капитан, поручаю вам, как человеку, который сам побывал в подобной роли, всячески содействовать Наблюдателю в его работе, при этом постаравшись сделать так, чтобы он не смог узнать ничего, кроме того, за чем его прислали наблюдать.

Чин кивнул.

– Я понял. Вы же знаете, это событие не из тех, что случаются каждый день. Требования назначить Наблюдателя крайне редки. Вполне может оказаться, что я помню и могу процитировать главу и стих договора лучше, чем этот парень. Кроме того, с биржанцами работать гораздо легче, чем с миколианцами. Это всего лишь заблудшие или не имеющие направления души, а не проклятые, как миколианцы. – Он вздохнул. – И когда мы его подберем?

– Дуга трассы на Медару на короткий момент выведет нас в ближайшую к территории Биржи точку, – сообщил Морок. – В этой точке мы осуществим посадку Наблюдателя на это судно, а затем без каких-либо дальнейших остановок или задержек проследуем прямо к Медаре.

Чин снова кивнул.

– Я знаю это место. Это будет через… э-э… три с половиной дня плюс-минус несколько часов. Святая Манья, я знаю о вашей неприязни к язычникам, но вам придется провести полное и тщательное обследование этого парня, прежде чем мы доберемся до пункта нашего назначения. Точно так же, как миколианцы никогда не примут от нас жреца, мы не примем от Биржи цимоля. Мне бы не понравился цимоль, болтающийся на моем корабле, не говоря уже о нашей колонии. А у них каждый раз возникает огромное искушение попытаться подсунуть нам такого.

Массивная голова Маньи повернулась к нему, и она сказала:

– Я не потерплю их бездушных чудищ в нашем священном присутствии. Какую бы хитрость они ни задумали, меня им не провести. Я очень надеюсь, что они все-таки попытаются сделать что-нибудь в таком роде. Тогда мы сможем с полным правом распылить его на атомы, и этот Наблюдатель не будет камнем висеть у нас на шее.

– Осторожность, конечно, не помешает, но нельзя забывать и о корректности, – предостерег ее Морок, что, впрочем, относилось и ко всем остальным. – Не забывайте, что, если только мы не сможем поймать миколианцев с поличным и добиться их признания, судьба этого мира будет зависеть от того, удастся ли нам убедить Наблюдателя. Если мы начнем с того, что наживем себе в его лице врага, возбудив в нем неприязнь и недоверие к нам, то сыграем на руку Миколю и еще больше снизим свои шансы на успех. Если мы проиграем это дело из-за наших собственных ошибок, мы можем лишиться божественного покровительства и помощи. Я не говорю, что вы обязаны любить его, но обращайтесь с ним с уважением, соответствующим его должности.

– Если колония развалится, это лишь подкрепит их заявления об их невиновности, – заметил Чин. – Чистое карантинное свидетельство от независимого Наблюдателя, – или, возможно, решение, что это преступление носит строго местный характер, – развяжет им руки и сделает нас всеобщим посмешищем. Даже если мы потерпим неудачу, останется еще уйма юридических и дипломатических лазеек, но если Наблюдатель вернется с твердым заключением о том, что никакого вмешательства не было, наши дела плохи.

Птичья голова Морока согласно закачалась.

– Совершенно верно.

– Вы рассматривали возможность того, что кто-то из наших мог действительно сойти с ума и совершить злодеяние, а миколианцы просто воспользовались этим? – спросил Савин.

– Вряд ли, – отозвался Морок. – Награда слишком заманчива, чтобы они не попытались завладеть ей, как вполне могли бы поступить и мы в обратных обстоятельствах. Это уже принималось во внимание, прежде чем мы подняли этот вопрос.

Криша нахмурилась.

– Чего я не могу понять, – сказала она, – так это почему этого никто не ожидал. Должно быть, мы разленились и стали слишком небрежно относиться к своим обязанностям. Туда с самого начала нужно было отправить лучших контрразведчиков и военных ученых.

– Они и были туда отправлены, – заверил Морок. – Нас вызвали только потому, что при загадочных обстоятельствах был убит жрец, а вовсе не потому, что это было так уж необходимо. На самом деле, я предвижу некоторую обиду среди местного персонала, поскольку мы самым своим присутствием будем узурпировать их функции и станем для них дополнительным начальством, перед которым им придется отчитываться.

– На Святую Инквизицию могут обижаться лишь нечестивцы, – фыркнула Манья. – Им следует возблагодарить богов за то, что нас прислали!

– Манья, если бы простой народ Мицлаплана был совершенен и свободен от искушений и грехов, такие, как мы, были бы не нужны, – заметил Морок, – равно как не было бы нужды и в последующих инкарнациях. Нас всех ждало бы Успение. Ты очень хороша в своей области – по моему скромному мнению, ты даже самая лучшая, – но в качестве посланца Истинного Слова у тебя есть некоторые пробелы. Мы имеем дело с людьми, которым свойственно ошибаться и грешить, с людьми, у которых не всегда хватает сил противостоять греху, но которые хотят поступать праведно. Мы нужны им, но их грешная природа находится в постоянном противоречии с благочестивой волей. Мы находимся в состоянии войны – не против множества других сил, но против одной огромной силы, которая не есть плоть или кровь, и против которой простой народ, сколь бы замечательным, образованным и благородным он ни был, без нашей помощи бессилен. Мы всегда должны помнить, что имеем дело с таким народом, какой он есть в действительности, а не с таким, каким мы хотели бы его видеть.

Ган Ро Чин, слушая их перебранку, был снедаем грешными мыслями, поскольку в настоящий момент он был очень рад быть самим собой, а не одним из Святых. Это уже само по себе было богохульством, так как их инкарнация была последней перед наивысшей из возможных в физической Вселенной и, следовательно, уровнем, которого в какой-то момент должна была достигнуть и его собственная душа, чтобы в конце концов добиться небесного совершенства. Не грешить – еще не означает иметь безгрешную душу. Лишь Святые Ангелы, материальные ангелы Мицлаплана, полностью свободны от греха. Он смирился с фактом, что уже достиг своей возможной вершины, и поскольку Успение не могло наступить до тех пор, пока все, способные достичь совершенства, не достигли его, он неминуемо должен был остаться где-то в самом низу пути. Это обрекало его на определенный фатализм, зато жить так было гораздо проще.

* * *

Обычно члены Длани проводили все время полета, за исключением еды и собраний, каждый в собственной каюте, молясь и изучая материалы для задания, но сейчас всех снедало такое любопытство, что они вышли и собрались вокруг главного шлюза. И вот корабль замедлил ход и остановился, чтобы подобрать пассажира, видеть которого на борту никто из них не хотел.

Наблюдатель прибыл на мицлапланском военном судне, которое пристыковалось и сразу же приготовилось к пересадке пассажира. Шлюзы с шипением соединились, потом загорелся сигнал «СТАБИЛИЗИРОВАНО – ОТКРЫТЬ», и Ган Ро Чин нажал на небольшую кнопку рядом со входом в шлюз. Люк, звякнув, открылся.

Первым на корабль ступил средних лет офицер, зрубек – высокий, двуногий, с пятнистой коричневой кожей и раздувающимися ноздрями, немедленно напомнивший капитану верблюда. Он слегка поклонился в знак уважения перед капитаном грузового корабля, потом сказал:

– К вам пассажир, капитан.

– Благодарю вас, коммандер. Мы ждем его.

Круглые желтые глаза офицера чуть расширились.

– В таком случае, полагаю, вас ждет сюрприз. – Он шагнул в сторону, и из шлюзовой камеры вышел Наблюдатель Биржи.

Чин немедленно понял, что имел в виду офицер. Женщина! оторопело подумал он. И такая молодая!

– Я так и знала! – буркнула Манья, как и остальные, во все глаза глядя на новоприбывшую. – Они насмехаются над нами!

Капитан был крепко сбитым, но невысоким, едва ли ста семидесяти сантиметров ростом. Наблюдательница оказалась почти на целую голову ниже его и очень хрупкой – по меньшей мере сантиметров на десять-двенадцать ниже и килограммов на тридцать легче, чем он. У нее были короткие светло-рыжие волосы и большие синие глаза – совершенно экзотическая, на его взгляд, комбинация – и самая бледная кожа, какую ему только доводилось видеть. Хотя все это сочеталось с телом, какое могло принадлежать лишь генетически выведенному святому, ее лицо и хрупкая фигурка делали ее похожей на девочку, слишком маленькую даже для того, чтобы отпускать ее одну на улицу, не говоря уже о том, чтобы поручать ей подобную работу. И, будь она, с такой внешностью, его дочерью, Ган Ро Чин ни за что не позволил бы ей расхаживать по улицам в одиночестве.

Она улыбнулась очаровательной улыбкой и сказала:

– Как поживаете, капитан? Меня зовут Келли Морган. – Она протянула руку, и он некоторое время пребывал в замешательстве, не зная, пожать ли ее, как это было принято в мирах Биржи, или поцеловать. В конце концов он все же остановился на рукопожатии, что показалось ему наиболее правильным. Вне зависимости от культурных различий и предрассудков, ему и всем остальным придется думать о Морган в первую очередь как о Наблюдателе и бесполом существе.

Но это будет нелегко, мечтательно подумал капитан.

– У вас ошарашенный вид, – заметила она довольно бестактно.

– Мы, гм, не ожидали увидеть женщину, – ответил он, решив, что это его корабль, его задание, его нация, и что он не будет с ней миндальничать.

– Я знаю. Мое имя сбивает всех с толку. Всю мою сознательную жизнь было именно так. Это беспокоит вас?

И как отвечать на такой вопрос, чтобы не обидеть?

– В каком-то смысле, да, – ответил он, тщательно подбирая слова, но вполне честно. – В Мицлаплане не принято, чтобы молодые женщины путешествовали в одиночку, не говоря уж о выполнении подобных заданий.

– Я понимаю, что нарушаю некоторые общественные правила, но, как и вы, я получила это задание от людей, которым сложно было бы отказать, в особенности учитывая интересы моей будущей карьеры. Кроме того, это дает мне возможность получше узнать ваш народ и культуру.

За спиной у нее послышался шум, и она обернулась.

– Вот мой багаж. Полагаю, его можно отправить в мою каюту?

Он молча кивнул, и блестящая серая фигура Мазарун Кли выскользнула вперед, подхватила два чемодана и безмолвно исчезла вместе с ними.

Морган перевела взгляд с лебурянки на Кришу, а с нее на Манью:

– По крайней мере, я не единственная женщина на борту.

Чин покачал головой.

– Да, но Мазарун здесь с мужем, а все остальные – жрицы. Пойдемте, я вас представлю.

Они прошли вдоль шеренги, словно на дипломатическом приеме. Морган почувствовала их холодность, хотя, очевидно, ничего другого и не ожидала, поэтому вместо рукопожатий ограничилась обычными формальными поклонами. Чин не мог не отметить, как хладнокровно и сдержанно она себя вела. Даже ему было бы не по себе, столкнись он с необходимостью пожать руку, к примеру, Савину, присоски на кончиках пальцев которого выделяли пахучее смолистое вещество, от которого потом было очень трудно избавиться, или Манье, после рукопожатия которой, учитывая прямо-таки сочащуюся из нее враждебность, можно было и остаться без руки.

Покончив с формальностями, Морган обернулась к Чину и сказала:

– Полагаю, вы хотели бы проверить меня, чтобы убедиться, что у меня нет никаких скрытых имплантантов и тому подобного. Лучше покончить с этим прямо сейчас, если не возражаете. Это сделает остаток нашего путешествия чуть более спокойным для всех нас.

Факт, что она сама сразу же подняла этот вопрос, означал, что они ничего не найдут, или что она уверена, что они ничего не найдут – но, разумеется, это мог быть и хитрый ход, нацеленный на то, чтобы обезоружить их или дать ей время что-то сделать.

– Это Манья Святая Сцин, – сообщил Чин. – Она наш научный офицер и проходила медицинскую подготовку. Манья, она права. Сделай немедленно все, что нужно.

Манья фыркнула, даже не потрудившись скрыть неприязнь.

– Отлично, – сказала она. – Идемте со мной.

Они вышли. Как только они оказались вне зоны слышимости, Чин отстегнул от пояса интерком и приказал:

– Осмотрите и проанализируйте ее багаж и все его содержимое. Не забудьте осмотреть и сами чемоданы. Я хочу иметь перечень и компьютерную оценку всего, что у нее есть, вплоть до субатомного уровня.

Он заткнул интерком обратно за пояс и обвел взглядом молчаливых жриц и жрецов.

– Так не пойдет, – заявил, помолчав, Савин. – Они плюют нам в лицо, столь явно попирая наши обычаи.

– Я не была бы так уверена, – отозвалась Криша. – Я попыталась просканировать ее и не уловила абсолютно ничего. Савин?

– Ничего, – ответил эмпат.

– Нуль, как и наш капитан, – подытожил Морок. – Нули крайне редки, но они как нельзя лучше подходят для подобной работы, почему капитану Чину и было дважды поручено сходное задание. Ее кажущаяся молодость тоже может быть обманчивой. Благодаря этому нам будет очень трудно воспринимать ее всерьез или придавать ей какое-то значение. Если на самом деле она старше и опытнее, чем кажется, то сумеет обратить это себе на пользу. Самые лучшие агенты – это либо те, на кого никто не посмотрит дважды, либо те, кого никто не воспринимает всерьез. Думаю, что нам не стоит недооценивать ни нашу маленькую мисс Морган, ни людей, которые выбрали ее для этой миссии. Кроме того, – добавил он, – ее присутствие связывает нас по рукам и ногам.

Криша, бессменный офицер службы безопасности, кивнула:

– Капитан, тот факт, что вы терранин, как и она, и при этом мужчина, не связанный святостью, логически делает вас самым удобным кандидатом на то, чтобы выяснить, что кроется за этими удивительными глазами, и, пожалуй, наиболее вероятной мишенью для ее собственной попытки выудить что-нибудь. Не дайте себя обмануть. Вне всякого сомнения, она попытается сблизиться с вами. Позвольте ей это, но не позволяйте усыпить вашу бдительность.

– Неужели? С чего вы взяли, что она будет делать еще что-то, кроме того, чтобы следить за всем и задавать вопросы? – отозвался он. Не то, чтобы мысль о том, что она может сблизиться с ним, была ему неприятна, просто он вспомнил, как сам исполнял роль Наблюдателя.

– Я на ее месте стала бы делать именно это, – со знанием дела ответила Криша, – и если бы я при этом происходила из такой морально разложившейся культуры, как культура Биржи, то не колеблясь воспользовалась бы любыми доступными средствами, чтобы достичь своих целей. Подобные ситуации не складываются случайно, капитан, а у Биржи превосходная разведка.

* * *

Келли Морган осматривали, ощупывали, просвечивали и сканировали, безжалостно препарируя каждый квадратный сантиметр ее жизни, но это не было для нее чем-то неожиданным. Всему этому она уже не раз подвергалась за время подготовки к этому назначению. В какой-то степени ее подготовили и к открытой подозрительности и враждебности, с какой мицлапланцы будут относиться к чужаку, но столкнуться с Маньей Святой Сцин вот так вот, прямо с порога, да еще и один на один, безо всякого буфера, оказалось нелегко.

Хотя ее снабдили подробными данными, – вплоть до того, что, скорее всего, на это задание будет послана именно эта Длань, – первым ее впечатлением было, что все остальные здесь именно те, кого и следовало ожидать на корабле: в высшей степени квалифицированные специалисты, выполняющие свою работу. Большая часть известной ей информации касалась капитана, на которого были собраны обширные досье еще с тех времен, когда он сам был Наблюдателем, но сведения об остальных ограничивались обычными описаниями в информационной брошюре.

Возможно, эта информация была неверна, и они все были свихнувшимися на почве религии психами, но по крайней мере, эта Манья точно была совершенной фанатичкой. В каждой вежливой фразе она видела оскорбление и казалась чрезвычайно грубой и злобной. К ней не стоит поворачиваться спиной, решила Келли. Время от времени с Наблюдателями случались трагические несчастные случаи при исполнении обязанностей, в особенности если становилось ясно, что их заключения будут не такими, как кому-то хотелось бы. Предположительно, никто из этих жрецов не мог грешить, но понятие греха не было абсолютным, оно развивалось вместе с культурой и потом фильтровалось сквозь многочисленные слои философских размышлений. Эти люди считали миколианцев настоящими демонами, и если они не выиграют это дело, то станут посмешищем в глазах целой империи.

– Сколько вам лет? – злобно осведомилась Манья.

– Двадцать четыре, – ответила Келли.

– И вы еще не замужем?

– Нет.

– Но и не девственница, – пробормотала Манья. – Они посылают всяких шлюх судить нас.

– Я не шлюха и не судья, – отозвалась она, сдерживая гнев. В конце концов, она находилась на их территории. – Мой народ считает женщин ответственными ровно настолько же, как и мужчин. Мы можем выходить замуж по любви или вообще не выходить замуж. У мужчин есть такой же выбор.

– Это не вопрос выбора! – отрезала жрица. – Это касается самой сути того, что подразумевается под разумностью.

– Я знаю, что вам неприятно мое присутствие здесь, но однако, я здесь, я считаю себя разумной, и я буду справедлива. Почему бы вам не удовлетвориться этим?

– Потому что ваши люди – варвары! – раздраженно фыркнула Манья. – Не может быть цивилизации без правил. Без последовательной системы поведения, без четкого определения греха нравственность превращается в спор о том, как лучше дрессировать животных. Те, кто не знают ничего о грехе, скатываются к анархии, разложению и сатанизму. А если вы находитесь под влиянием дьявола, то никак не можете быть справедливой. Нельзя быть безразличным ко злу! Это само по себе зло!

– Я не безразлична ко злу, – заверила она. – Покажите его мне, и я засвидетельствую вашу правоту.

– Как вы можете быть не безразличны ко злу, если у вас это понятие не определено? Не найдется и двух человек, которые понимали бы это одинаково. А если вы безразличны ко злу, то вы враг всего, на чем зиждется мой мир.

– Значит, это так, и здесь ничего нельзя сделать, – ответила она, поскольку ничего другого ей не оставалось. Она очень гордилась тем, как хорошо владеет главным мицлапланским языком, Святой Речью, на которой все они говорили, невзирая на то, что она совершенно не подходила некоторым расам, но только сейчас начала понимать, что этот язык совсем не рассчитан на колкие реплики, в которых она была такая мастерица, когда пользовалась своим родным и еще шестью другими языками.

– В том-то и дело, – с горящими презрением глазами на пятнистом лице отчеканила Манья. – Ваше тело более чисто, чем ваша проклятая душа, хотя вам это ни о чем не говорит. Чисто с юридической точки зрения, во всяком случае.

– Моя душа – мое личное дело, Святая, – ответила она вежливо, хотя и холодно, сознавая, что у нее нет никаких шансов когда-либо расположить к себе Манью, – но сейчас речь идет не о моей душе и не о моем теле. Я постараюсь не путаться у вас под ногами и быть как можно более ненавязчивой. Это ваша проблема, не моя. Я не собираюсь увеличивать число ваших проблем, и не буду этого делать, если только вы не вынудите меня.

Ухмылка гноллки была зрелищем довольно пугающим, в особенности если знать, что за ней не скрывается чувства юмора.

– Вы для меня не проблема, – заявила жрица. – Если вы будете верны поставленной перед вами цели, то не имеет никакого значения, насколько плохо мы будем с вами обращаться или что конкретно мы будем делать. В конце концов вам все равно придется засвидетельствовать нашу правоту.

К этому она была готова. На подготовительных занятиях ей говорили, что рано или поздно она услышит подобное заявление.

– Вы неправы, Святая; вам следует связаться по этому поводу с вашим Верховным Жрецом. – Она выпрямилась в полную величину своих ста пятидесяти двух сантиметров роста. – Видите меня? Я невелика ростом, но у меня триллион голов и триллион мечей! В нашей части галактики любая раса, причинившая мне зло, причинит зло собственным гражданам, а лица, ответственные за это, вне зависимости от исхода, будут отданы на суд двух других сторон. Вам может не нравиться Биржа и ее образ жизни, но вы и ваш народ должны уважать ее, поскольку ее силы равны вашим. Я всего лишь маленькая женщина и не мицлапланка, но здесь и сейчас, и в течение всего времени, пока я нахожусь на этом посту, я олицетворяю собой всю Биржу!

Она немного постояла молча, но Манья ничего не сказала в ответ, такая же по-гнолльски бесстрастная, как и обычно.

Келли Морган глубоко вздохнула и сказала, спокойно, но с ледяным холодом в голосе:

– А теперь, если мы закончили с этим, я хотела бы, чтобы меня проводили в мою каюту и дали мне отдохнуть.

Манья нажала кнопку интеркома, и на пороге тут же появилась Мазарун Кли, как будто все это время ожидала вызова под дверью.

– Отведи Наблюдательницу в ее каюту и покажи ей план корабля, – велела Манья.

Кли кивнула, потом поманила Морган за собой и вывела ее прочь. Дверь в изолятор и лабораторию закрылась с шипением, как нельзя лучше завершившим только что прозвучавший диалог.

Через миг напротив Маньи открылась другая дверь, и в изолятор вошла Криша.

– Ну как? Что ты думаешь? – спросила она гноллку.

Манья медленно покачала массивной головой из стороны в сторону.

– Трудно сказать. Она та, за кого себя выдает – по крайней мере, с физиологической точки зрения. Они не осмелились подбросить нам какого-нибудь монстра или гибрид. И все-таки у меня почему-то такое чувство, что нас водят за нос. Дело даже не в моем врожденном недоверии ко всем язычникам, хотя отчасти и в нем тоже. Я просто чувствую, как языческие головы, которые выбрали ее для этой работы, постоянно витают где-то рядом, насмехаясь над нами. Она определенно ошибается, если считает, что я недооцениваю ее проклятую империю эксплуататоров и воров.

– Возможно, твоя беда в том, что ты переоцениваешь их, – предположила Криша.

– Нет, нет. Я ее провоцировала. Нарочно, пока за ней следили датчики. Я дошла даже до того, что начала запугивать ее.

– Я слышала.

– У нее скакнуло кровяное давление, сердце забилось, и она была настолько испугана и рассержена, насколько это вообще возможно, чтобы при этом не повредить себе – все как я и ожидала. Но она не сломалась, не замкнулась и не начала юлить, а наоборот, отвечала спокойно и здраво и даже сама пригрозила мне, так искусно, что если бы я не обследовала ее, то решила бы, что она сделана из стали. Я не переоцениваю, я считаю, что судя по всему, те, кто выбрал ее для этой задачи, хорошо знали, что делали. Ни одна девушка в таком возрасте не может обладать подобным хладнокровием и самообладанием, или она совершенно незаурядная личность. Мне очень хотелось бы побольше узнать о ней.

Криша кивнула.

– Возможно, нашему бесстрашному капитану удастся ее расколоть, хотя если она настолько незаурядна, как ты считаешь, это не принесет ей никакого вреда, а нам никакой пользы. До Медары осталось чуть больше трех дней. Нельзя забывать, что наша настоящая проблема не эта девчонка, а ситуация на Медаре. Если мы потеряем Медару, не сумев подкрепить доказательствами заявленный протест, что нам эта девчонка?

– Мы должны молиться о небесном покровительстве, – ответила Манья. – И о том, чтобы ситуация хоть немного прояснилась, – добавила она мрачно.

* * *

– Прошу прощения, капитан, за свой бледный вид, но путешествие было долгим, а условия далеко не идеальными, – сказала Келли Морган, войдя в небольшой захламленный закуток за капитанским мостиком.

Капитан встал и слегка поклонился.

– Вы выглядите вполне… приемлемо, уверяю вас. Присаживайтесь, пожалуйста.

Она плавным движением села, и Кумазон Кли взялся за работу так тихо, что напугал ее. Чин заметил, как она вздрогнула, и еле заметно улыбнулся, надеясь, что она не сочтет его улыбку за оскорбление.

– Лебуры – трудолюбивая и красивая раса, – сказал он. – Они образуют пары на всю жизнь, и каждый пол обладает свойствами, в которых другой нуждается, но сам не имеет, так что их отношения в такой же мере симбиотические, как и романтические. Мы любим говорить, что нуждаемся друг в друге и не можем прожить друг без друга, но в случае с ними это действительно так и есть. Кумазон не только глухой, но еще и физиологически немой, и может общаться телепатически только со своей женой, Мазарун. Но несмотря на это, у него блестящий ум, до которого нам далеко, и он очень ловко со всем управляется, иногда совершая десятки операций одновременно. Если кто-то и управляет кораблем, так это он, а я только руковожу, поскольку обучался в Академии.

Келли взглянула на еду. Она оказалась несколько странной, как Келли и ожидала, но в ней не было ничего такого, с чем она не встречалась бы в обучающих программах. Фактически, судя по этим программам, это был настоящий пир. На большинстве биржанских кораблей, за исключением больших лайнеров, довольствовались синтетической пищей, произведенной из отходов. Такая пища была питательной и вполне справлялась с задачей, которую обычно отводят пище, но вкус… скажем так – оставлял желать лучшего. На военных и прочих государственных кораблях Мицлаплана питались ничуть не лучше, но грузовики всегда славились хорошей и свежеприготовленной едой. На подобных кораблях было достаточно свободного места для этого, а в одинокой жизни, которую вели их экипажи, хорошая еда была одним из немногочисленных удовольствий.

– Вы едите один? – с любопытством спросила она. – Не со всеми остальными?

Он вздохнул.

– Сомневаюсь, что кто-нибудь из них составит мне компанию в этом путешествии. Обычно перед Святой Миссией они молятся и постятся. В любом случае, от такой обильной еды у них разболелись бы животы. Жрецы ведут довольно аскетическую жизнь, ведь они уже одной ногой находятся в другом мире. Должен признаться, что сам я принадлежу к проклятым. Чем больше я смотрю на них, тем больше восхищаюсь их жизнью и тем меньше хочу подобной участи для себя. Боюсь, я слишком доволен своей долей. Мне никогда не подняться выше.

Келли слегка улыбнулась и попробовала еду. Она была восхитительной; у Келли хватило опыта не спрашивать, что она представляет собой на самом деле. В чужом месте стоит только начать это делать, и можно закончить таким же строгим постом, как у этих Святых. А это место действительно было чужим, пусть даже этот мужчина, сидевший напротив нее, и происходил из той же расы, что и она.

– Я нахожу вашу прямоту несколько странной, – сказала она, утолив первый голод. – Мне кажется, что человеку, думающему так, как вы, вряд ли доверили бы выполнение подобного задания.

Он пожал плечами:

– Я не делаю секрета из своей позиции, и они это знают. Манью и, думаю, Савина тоже, она несколько шокирует, и боюсь, довольно большую часть молитвенного времени они тратят на меня. Морок только одобряет мою откровенность, он говорит, что она укрепляет его уверенность в моей надежности, а у Криши слишком земное прошлое, чтобы не понимать. Боги использовали грешников для своих дел, даже самых закоренелых, с незапамятных времен. В истории любого народа нет ни одной религии, где было бы не так. Мои собственные предки всегда были прагматиками. Они молились своим богам о дожде и получали засуху, молились об урожае и получали нашествие саранчи, но все равно продолжали молиться. Морок считает, что боги создали меня таким, потому что именно таким я им для чего-то нужен, а я предпочитаю верить ему на слово.

Она засмеялась; ее смех, похоже, доставлял ему удовольствие. Ей начинал нравиться этот Ган Ро Чин, который казался единственным островком здравомыслия в этом море узколобых Святых.

– Вы сказали, что у Криши земное прошлое, – заметила она, пытаясь узнать об этом народе как можно больше. – Я считала, что Святыми рождаются, а не становятся. По-моему, я где-то читала, что они – совершенные сосуды, подготовленные для того, чтобы в них вошли души Святых.

– В какой-то степени это так, – признал он, – большинство из них действительно появилось на свет специально для этого. Но не каждый, кто растет в этих совершенных телах, становится Святым, как бы усердно они ни старались. Говорят, что иногда в них попадают недостойные души, или число душ, поднявшихся до этого уровня, не настолько велико, как наша возможность выращивать физически совершенные тела, что позволяет войти в них праведным, но еще не совсем готовым душам. Таких отбраковывают и потом смешивают с остальным населением. Других же, как Кришу, не выводят, а они появляются среди обычных людей, и их по тем или иным причинам определяют в Святые. С Кришей именно так и было. Она родилась от обычных родителей, которых знала, с ней не производили никаких генетических манипуляций, она выросла так, как растут все простые люди, у нее было обычное детство, она училась в школе, как и все остальные.

– И в один прекрасный день местный жрец, или кто там у вас, увидел, что она ведет себя как Святая, и забрал ее?

Чин вздохнул.

– Нет, на самом деле, все было совсем наоборот. Она была бунтаркой, отвергала наше общество и его стандарты. Она отказалась от брака, который устроили для нее родители и Церковь, а когда поняла, что ее все-таки заставят вступить в него, сбежала. Это считается преступлением против Церкви. Разумеется, ее нашли и поставили перед выбором: либо она раскается в непокорности, либо предстанет перед церковным судом. Она отказалась раскаяться, и ее судили. Ее семья обладала некоторым влиянием, а у нее были сильные телепатические способности. В подобных случаях церковный суд нередко постановляет, что обвиняемый является попавшим не в то тело Святым – что и было сделано в этом случае. Было решено, что ее непокорность вызвана именно этим, поэтому ей отпустили все грехи, и она предстала перед Ангелом Мицлапланом, а после этого люди или становятся жрецами, или умирают. Она не умерла, поэтому она здесь.

Как и господствующие расы двух других империй, Мицлапланы были древней расой, одной из самых старых. Хотя ни один чужак никогда их не видел, они были куда более реальными, чем Хранители Биржи, где даже самые высшие чиновники не имели – или, по крайней мере, заявляли о том, что не имеют – понятия о том, кто или что такое их начальство и где оно находится. Мицлапланы были небольшими приземистыми существами темно-серого цвета, в среднем примерно метрового роста, большую часть которого составляла громадная, несколько похожая на терранскую голова. У них были огромные глаза, широкие носы с подвижными ноздрями и чудовищные толстогубые рты с крошечными, как волосинки, щупальцами внутри и вокруг губ. На головах, точно у медуз, росли более толстые щупальца. Руки и ноги у них были лишь рудиментарными. Мицлапланы были бы практически беспомощными, если бы не одна расовая особенность, делавшая их властителями.

Гипнотов вокруг была масса – взять к примеру того же Морока, – но хотя некоторые из них и обладали огромной силой, она не была постоянной и через какое-то время ослабевала, и не все расы были в равной степени восприимчивы к ней. Встретиться же с Мицлапланами означало встретиться с целой расой гипнотов, расой настолько могущественной, что ни одна другая из известных рас, кроме Миколей, не могла сопротивляться их воле, и против которых даже у самых сильных не-мицлапланских гипнотов не оставалось никаких шансов. Ни знания, ни происхождение, ни намерения ничего не значили – сталкиваясь с Мицлапланом, ты оказывался перед лицом истинного бога и мог лишь поклоняться и подчиняться ему без вопросов и колебаний. Любой, столкнувшийся с ними, становился их абсолютным рабом, подчинявшимся любому их приказу и готовым на что угодно, даже убивать или безропотно позволить убить себя.

Никто не знал точно, восприимчивы ли Хранители к силам Мицлапланов, поскольку в двух других империях об этой загадочной расе знали не больше, чем было известно их собственным подданным. К счастью для Хранителей, для гипнотического воздействия требовалось непосредственное физическое присутствие. Силы Мицлапланов действовали на расстоянии лишь нескольких метров, а если эта древняя раса вообще еще и продолжала размножаться, то этот процесс был очень медленным, а империя слишком огромной.

Те немногие, кто не покорялся воле Мицлапланов, либо умирали в агонии после пережитого, либо превращались в бессловесных и безмозглых животных. Даже Миколи, единственная из известных рас, не подпадавшая под воздействие Мицлапланов, погибали в их присутствии. Но умирая, они забирали Мицлапланов с собой. Нетрудно было понять, почему мицлапланцы считали Миколь империей зла, олицетворением всего греховного и нечестивого.

Морган представила себе бедную Кришу, которая хотела всего лишь независимой жизни и возможности самой принимать решения, насильно приведенную к Ангелу Мицлаплану и лишенную собственной воли. Кришу, чей характер перенаправили на защиту и увековечивание той самой системы, которой она сопротивлялась, вбив ей в голову доктрину, определявшую понятие греха и запрещавшую впадать в этот грех.

Чин словно прочитал мысли Келли:

– Понимаете, они ведь действительно не могут грешить, – заметил он небрежно. – Разумеется, у них бывают грешные мысли, ведь они все-таки люди и живут в мире людей. Их терзают те же искушения, что и нас – полагаю, даже больше, чем, к примеру, меня, который большую часть времени находится в космосе, – но в отличие от нас, они не могут уступить им, даже на миг.

– Прошу прощения, если мое замечание покажется вам оскорбительным, но я бы, наверное, сошла с ума от такой жизни, – отозвалась она.

Он пожал плечами.

– Здесь нет ничего оскорбительного. Я часто думал о том же, но, разумеется, они не могут сойти с ума. Видите ли, для вас и для меня религия – это часть культуры, общественный институт, но где-то в глубине души мы сомневаемся в некоторых ее моментах и задумываемся над ними. А они так не могут. Они не верят в это как-нибудь академически, ритуально или эмоционально – они знают это, знают с такой определенностью, которой нам никогда не почувствовать. Все их вопросы, все сомнения, вплоть до самых глубинных уровней их души, были уничтожены.

Она удивленно поглядела на него.

– Неужели и у вас есть сомнения?

Он усмехнулся.

– Мадам, одним из преимуществ нашей системы является то, что я смог получить отличное и разностороннее образование. Кроме того, меня искренне интересует древняя история и культура моего народа. Вдобавок ко всему этому, я не хуже вас знаю историю и экзобиологию Вселенной. Капитаны грузовых кораблей – самые мыслящие люди из всех, которых я знаю, поскольку нам больше нечем заниматься. Небольшие церквушки, разумеется, есть на всех кораблях, но храмы остаются во многих световых годах от нас, и самое последнее, чего бы хотелось любому космолетчику, – это приземлиться на планете в Святой День. Многие мои коллеги постоянно подвергаются за это суровой епитимье. Если у них возникают подобные мысли – а они не могут не возникать, – каждый раз, когда они приземляются, эти мысли становятся известны Святым. Единственный способ избежать, скажем так, неприятностей – это думать подобающим образом. По сравнению с ними я счастливчик, поскольку я Нуль, и мои мысли остаются исключительно моими.

Она кивнула:

– Думаю, я понимаю.

Присутствие на корабле Нуля, да еще и такого искушенного и опытного, как этот капитан, было для Келли неожиданным и очень благоприятным поворотом событий. Число людей, обладающих хоть какой-то свободой, пусть даже только свободой мысли, в этой абсолютно конформистской культуре, скорее всего, исчислялось какими-нибудь сотнями, максимум несколькими тысячами. В такой ситуации столкнуться с одним из них, да к тому же еще и терранином, было почти слишком невероятной удачей, чтобы быть правдой.

Это наводило на неприятные мысли. Будучи сама Нулем, она не могла проверить, является ли Чин тем, за кого себя выдает. Один факт, что Святая Инквизиция держала такого человека на службе, был сам по себе очень подозрительным. Она очень хорошо знала, как легко можно перекроить личность под чьи-то нужды. Этот капитан по долгу службы пытался отнестись к ней по-дружески, но было бы ошибкой недооценивать этих людей только потому, что их общество было таким подавляющим и порабощающим. В конце концов, мицлапланцам удалось насадить свою общественную систему среди ста с лишним рас, часть из которых в буквальном смысле слова не имела друг с другом ничего общего, и держать их вместе, связав относительно развитой технологией и даже позаимствовав некоторые черты у религий, которые они подавили, и при этом еще и подняться до такой ступени развития. В действительности Ган Ро Чин мог быть практически кем угодно, даже жрецом.

Жрецы действительно не могли грешить, но понятие греха было относительным в любой культуре. Вряд ли обмануть иноверца, неверующего, язычника из общества, которое этим людям казалось клоакой, считалось у них грехом. Некоторые древние религии не считали грехом человеческие жертвоприношения – наоборот, многие даже полагали убийства и истязания неверующих праведным деянием. Это была культура, представители которой были вполне способны взорвать себя вместе с бомбой, уничтожившей бы целое здание, город, даже целый мир, если бы их Церковь убедила их, что такова воля богов, и что этим они обеспечат себе новую инкарнацию на более высоком уровне.

* * *

Ган Ро Чин потягивал горячий чай, уютно устроившись в потертом старом кресле в кают-компании. Напротив сидела Криша, немного бледная и усталая, но все-таки, даже без тщательно уложенной прически, макияжа и украшений, чертовски привлекательная.

– Вы провели с ней уже несколько дней, – начала офицер службы безопасности. – Я хотела бы узнать ваше личное мнение.

Капитан отставил чай и еле заметно пожал плечами.

– Она действительно сильно сблизилась со мной, и, должен признаться, я не делал ничего, чтобы помешать ей. Увы, мотивы у нас одни и те же. Она пытается заполучить союзника и друга, так же как и я пытаюсь завоевать ее доверие.

– Скромничаете, капитан? Или вы действительно убеждены, что она не считает вас неотразимым?

Чин хмыкнул, но от прямого ответа уклонился.

– Это не относится к делу. У нее есть задание, которое она должна выполнить, вне зависимости от личных чувств и желаний. Она довольно занятна – пожалуй, занятнее всех остальных, кто здесь есть. Для такой молодой женщины она невероятно эрудированна и как нельзя лучше умеет открыть лишь то, что хочет открыть, и вытянуть из меня очень многое, даже если я стараюсь отмолчаться. И все-таки…

– Что?

– У меня такое ощущение… сам не знаю почему, но мне кажется, что в глубине души она очень нервничает. Не из-за нас, не из-за этого корабля, не из-за путешествия, но из-за чего-то.

– Значит, теперь вы не Нуль, а медиум?

Он рассмеялся.

– Я не буду гадать на кофейной гуще, обещаю. Мне приходится общаться с очень разными слоями общества, и все это перемежается долгими периодами изоляции, что позволяет мне взглянуть на многое со стороны. При этом очень быстро учишься видеть людей. Какое бы впечатление ни производила Келли Морган, она профи. Она знает, что я ее веду, но скрывается куда больше, чем стал бы скрываться простой Наблюдатель. Я почти чую это. И это ощущение усиливается с каждым днем, по мере того как мы приближаемся к цели.

– И в чем же, как вам кажется, причина этого, если не в обычной нервозности?

– Я могу лишь предполагать общую природу этого. У Биржи отличная разведслужба; пусть она не обременена понятиями морали и этики, но вместе с тем она не обременена и предсказуемостью, чем зачастую грешим мы или даже миколианцы. Келли очень хорошо осведомлена, возможно, даже слишком осведомлена. Полагаю, она куда больше знает о том, куда мы направляемся и что там обнаружим, чем даже мы сами.

– Но ведь Медара была изолирована сразу же, как только произошло убийство. Там не появлялся ни один новый человек с тех самых пор, как… О! Ясно! Вот в чем дело, не так ли?

Ган Ро Чин торжественно кивнул:

– Вот именно! Не стоит упускать из виду нашу собственную контрразведку. Претензия на колонию была заявлена противником с другой стороны рубежа, что является ключевым моментом в нашей галактической игре в го. Мы с Биржей можем быть соперниками, даже потенциальными противниками, но сейчас это несущественно. Сколь бы сильное недоверие, подозрение или даже неприязнь мы ни питали друг к другу, у нас есть общий враг. Я изучил звездные карты. Медара находится в стратегической точке района, на который претендуем мы и Миколь. Сама Биржа претендует на миры, расположенные всего в нескольких световых годах оттуда, и между нами находятся миколианцы. Я не могу знать, насколько эти территории ценны для Миколя, но предположим, что одна или несколько из этих планет представляют огромную потенциальную ценность для Биржи. У Миколя могло бы появиться искушение схитрить, ввести туда армию и уничтожить их – конечно, если бы поблизости не было никого, кто мог бы отследить подобный шаг – то есть мицлапланского присутствия на Медаре. Что бы сделали вы на их месте?

Криша задумалась.

– Первым делом, разумеется, попыталась бы вывести нас из игры. Если мы потеряем Медару, это отбросит нас назад, сведет все наши попытки на нет. – Она внезапно поняла, куда он клонит. – О! Понимаю… Я бы очень постаралась сделать так, чтобы на Медаре был наш человек, который сообщал бы нам обо всем, что происходит, и заботился, чтобы все полученные сведения доходили до нас. Вы считаете, что у Биржи свой агент на Медаре?

Он кивнул.

– Если вы правы, – сказала Криша, лихорадочно размышляя, – тогда мне необходимо знать личность этого агента. Я ни в коем случае не хочу, чтобы его взяли, но я должна выяснить, кто он. Если бы нам удалось узнать шифры и методы передачи сообщений, которые он использует, не насторожив при этом Биржу… это было бы в высшей степени полезно. Не говоря уже о том, что мы должны будем сделать так, чтобы Биржа получала именно те сведения, которые мы хотим до них донести. – Она вздохнула. – Но мы будем заняты основным расследованием. Их человеком займетесь вы – а если вам понадобится помощь, мы попытаемся оказать ее вам.

– Я уже думал об этом. Полагаю, Келли мне доверяет – до определенной степени. Я намерен воспользоваться этим доверием.

– И все-таки, – предостерегла Криша, – будьте осторожны. Задайте себе вот какой вопрос. Как вы думаете, в такой ситуации они послали бы туда кроткого агнца или все-таки одного из своих лучших людей?

– Я пытаюсь не поддаться искушению недооценить ее. Надеюсь только, что она недооценивает меня.

Криша вздохнула и медленно покачала головой.

– И все это только догадки, основанные лишь на том, что, глядя в ее большие голубые глаза, вы уловили какую-то нервозность.

– Ревнуете?

– Да, – ответила она довольно резко, не принимая его шутливого тона. – Не в романтическом смысле, разумеется. Ох! По-моему, именно это хуже всего. Неспособность лгать временами превращается в проклятие.

Он понял – насколько это вообще было возможно это понять, не находясь на ее месте, – что она имела в виду. Неспособность совершить грех – далеко не то же самое, что безгрешность. Криша была все еще молодой и привлекательной, и, в отличие от товарищей по Святому Ордену, попала туда не по своему желанию. Они или были созданы специально для этого, и выросли, не думая ни о чем другом, или же пришли к этому самостоятельно и были сочтены подходящими. Да, у каждого из них тоже были свои искушения, бремя, сожаления, но в любом случае их ситуация была совершенно иной. Никто из них, насколько Чин знал, не был посвящен в сан против собственной воли.

Криша была примером не мицлапланской набожности, а, скорее, мицлапланского правосудия. Она была живым напоминанием для всех, кого посетило бы искушение освободиться от системы. Тот, кто отвергал систему и ее ценности, в наказание был вечно обречен не просто соблюдать все эти правила так, как не под силу ни одному обычному человеку, но еще и служить им и поддерживать их. Ее главной обязанностью в Инквизиции было не проводить изредка случающиеся полноценные расследования, а скорее странствовать, беседуя с юными девушками и пытаясь определить сомневающихся или потенциальных бунтовщиц – и воздавать им по заслугам. Для располагающего к себе человека и сильного телепата эта задача была не слишком сложной. Тех, кого ей было не под силу вернуть на путь истинный самостоятельно, она отправляла к сильному жрецу-гипноту вроде Морока, который вместе с местным духовенством мог превратить почти любого сомневающегося в истинно верующего.

Но обычно нужды в столь радикальных мерах не возникало. Она была самым лучшим ходячим примером для непокорных, потому что могла рассказать им о собственном бунте и наказании за него. Ее сделали неспособной совершить грех и неспособной не служить в том качестве, в каком ей было приказано, но при этом нарочно не стали менять изнутри.

На этой стадии большинство людей уже ломалось, становилось фанатиками, как Манья, полностью подавившими или отказавшимися от своего прошлого «я». Именно так и должно было происходить в конце концов. Не сломаться означало жить в постоянной пытке, быть вынужденным вести себя не так, как хотелось, предать все то, что ты считал правильным, подчиняться тому, что ты всегда отвергал, и не иметь возможности ничем облегчить эту боль.

Капитана страшила неизбежность ада; Криша Святая Мендоро уже жила в нем.

– Итак, вы завидуете ей, потому что она такая, какой вы хотели бы быть?

Криша хмуро кивнула.

– Да, так. Я уже призналась в этом Мороку, и он велел мне молиться много часов подряд, чтобы избавиться от этих чувств. Я так и делаю, но это не помогает. Беда в том, что, будь она одной из нас, пожелать ей зла было бы ужасным грехом, но она наш противник. Вера учит нас, что противник наслаждается сейчас, в короткое время жизни, но неизмеримо страдает целую вечность после смерти, тогда как для нас все наоборот. Я верю в это, но так и не смогла смириться с этой несправедливостью.

– Я был в ее империи, – напомнил Чин собеседнице. – Хотя некоторые из них и ведут роскошную жизнь, большинство прозябает в нищете и никогда не выберется из нее, а те немногие, кто находятся наверху, достигли этого положения за счет остальных. Признаюсь, вначале я завидовал тем, кто может пользоваться всеми благами, но вскоре был поражен их неравенством. Это уродливый мир, и те, кто находится наверху, даже не могут увидеть и понять его уродливости. У них за все надо платить, для них в этой жизни нет совершенства. Отдельные личности стоят выше нужд общества, выше народных масс. Это культура алчности и корыстолюбия. Миколианцы же построили структурированную иерархию, являющуюся в каком-то смысле гибридом биржанской и нашей, но в которой народу по большей части отводится роль простого мяса, доля простого человека зависит от его субъективных качеств, а верхушка так удалена и оторвана от основания, что у них не существует ни морали, ни этики, ни какой-либо системы, за исключением власти. Наши Святые не злоупотребляют своим положением; наш народ не голодает, мы не приносим человеческие жертвоприношения, у нас невинные не попадают в рабство, не скатываются в пучину разврата и не гибнут ужасной смертью, чтобы потешить эго правящей верхушки. От неравенства избавиться невозможно, но из всех трех империй мы единственные, у кого есть ценности, обязательства перед другими, истинное определение греха. Я один из немногих, кто мог бы жить где угодно. Я видел другие места, но все-таки я до сих пор здесь.

Она обдумала его слова.

– Тогда, возможно, – отозвалась она задумчиво, – ваш опыт – это именно то, что нужно для истинного покоя. Верно, у нас есть и ценности, и социальная система, которая работает, и чувство греха, но мы никогда не видели все это с такой позиции, с какой посчастливилось увидеть вам. Возможно, если бы я видела то, что видели вы, моя душа смогла бы обрести покой.

– Интересная мысль, – согласился он, вытаскивая сигару и разглядывая ее. – Возможно, нельзя по-настоящему понять, что такое грех, пока не столкнешься с ним в реальности.

ОЧЕНЬ ДРЕВНЯЯ ИГРА

Возможно, Медара и находилась в руках Святых, но райским уголком назвать ее уж точно было нельзя.

Вся передовая база, или «правительственная колония», как она звалась на жаргоне межзвездных договоров и конвенций, состояла из нескольких унылых блочных строений с округлыми крышами, соединенных закрытыми, но не отапливаемыми круглыми галереями. Комплекс занимал всего несколько акров – единственные на всей планете следы обитания людей; мрачно-серые уродливые сооружения, теряющиеся в унылом и неприветливом пейзаже тускло-желтых и грязно-белых тонов, и пологие горы, демонстрирующие действие безжалостного выветривания.

Самой заметной из здешних трудностей был ветер. Он дул постоянно и сильно, казалось, это дул в ярости какой-то незримый великан, отчего все сотрясалось и дребезжало. Атмосфера была довольно плотной, но с недостаточным для большинства рас содержанием кислорода, поэтому, выходя наружу, почти всем приходилось надевать небольшие респираторы. Теоретически лагерь был герметичным, с воздушным шлюзом на каждом входе и выходе, но конструкторы не учли этот ветер, и швы часто трескались, пропуская драгоценный воздух. Все жители колонии постоянно носили респираторы на шее, зная, что рано или поздно они непременно понадобятся. Один из швов прорвало в ночь смерти Ву, и следы поспешного ремонта все еще были видны.

На краю лагеря, наиболее удаленном от лабораторий и исследовательской станции, находилась маленькая часовня с ризницей, где обнаружили мертвого Ву Святого Ли Тая лежащим головой на столе.

Высокий и зловещий на вид Савин нервно побарабанил когтями по хитиновому экзоскелету, изучая план лагеря, потом покачал массивной головой.

– Это невероятно, – пробормотал он, настолько же себе самому, как и Крише, сидевшей рядом. – Все пятьдесят четыре живут рядом с местом преступления и имеют свободный доступ в ризницу. Никто и не заметил бы, что кто-то вошел туда, даже если бы в часовне было полно народу. Нужно выяснять мотивы. Это мог сделать любой. Если Манья не найдет какой-нибудь способ, у нас нет никакой надежды определить, кто из них сделал это.

Криша мрачно кивнула:

– Похоже, придется нелегко. Я нарочно сидела взаперти и нигде не показывалась, но очень скоро они все будут знать о нас больше, чем мы сами о себе знаем. В подобных местах так всегда случается. Необходимо начать допросы немедленно, прежде чем они успеют подготовиться. Воспользуемся ризницей. Ты будешь допрашивать, а я посижу за экраном и монитором. Талантов вызывай последними, пускай поломают голову относительно наших сил и способностей.

Савин издал звук, прозвучавший как далекий раскатистый грохот, но обозначавший стон.

– Пятьдесят четыре! Полдюжины Талантов и сорок восемь обычных людей! Это затянется надолго.

– Значит, стоит приступить побыстрее, – предложила Криша; она тоже не горела желанием, но выбора у них не было.

С противоположной стороны комплекса колонии, в крошечном госпитале, рассчитанном всего на две койки, сидела Манья, с остервенением колотя по кнопкам. Давно почивший и кремированный жрец появился на голографическом изображении, настолько подробном, что почти казалось, будто его тело находится здесь, хотя ему вряд ли подошло бы описание «как живой».

Манья недовольно подметила, что персонал колонии в точности соблюл требуемую процедуру – по крайней мере, хоть что-то. Как только тело обнаружили, всех немедленно удалили до тех пор, пока местная группа безопасности в составе трех человек тщательно не сфотографировала и не описала место смерти. Потом тело перенесли в госпиталь и произвели полное обследование, воссоздав полную картину внутри и снаружи мертвого тела вплоть до молекулярного уровня. Благодаря этому теперь, много дней спустя, Манья могла медленно, тщательно снимать с жертвы слой за слоем, извлекая больше информации, чем могла бы получить из самого тела, концентрируясь и вычленяя каждый фактор, который привлекал внимание.

В крови и прочих жидкостях организма не обнаружилось никаких существенных отклонений, но она и не ожидала, что они обнаружатся. В содержимом желудка не оказалось никаких следов отравляющих или вообще каких-либо веществ, более губительных, чем остатки очень острого рагу. Не было ни признаков внезапного шока, например, электрического удара или поражения каким-нибудь излучением, ни вообще каких-либо других очевидных признаков смерти. Сердце, легкие и прочие внутренние органы, судя по всему, находились во вполне приличном состоянии. Самым худшим, что выявило первичное обследование, была существенная дряблость, свидетельствовавшая, что Святой Ву не слишком утруждал себя тренировками, и склонность к полноте, которая вовсе не была сверхъестественной у кастрированного мужчины-терранина.

Ничего другого Манья и не ожидала. На самом деле, чем меньше она обнаруживала, тем крепче становилось ее убеждение, что Ву Святого Ли Тая убили. Ловкие и опытные во всем остальном убийцы попались в старую, как мир, ловушку. Если хочешь, чтобы чья-то гибель выглядела как смерть от естественных причин, следует позаботиться о наличии какой-нибудь бросающейся в глаза естественной причины. А здесь она не находила абсолютно ничего, даже никаких признаков депрессии или серьезного психохимического заболевания, от которого мужчина в таком возрасте и состоянии мог внезапно упасть замертво, что само по себе было бы крайне подозрительным.

И все же она жалела, что у нее нет тела, чтобы произвести сравнение. Все компьютерные записи можно изменить, хотя и не бесследно. Морок, который был почти гением в этой области, работал в этом направлении в соседней комнате.

Все так усердно занимались этим делом, что Ган Ро Чину и Келли Морган делать было почти нечего. Поскольку Морган отводилась всего лишь роль Наблюдателя, то даже если бы кто-нибудь подошел к ней и сказал: «Привет! Я миколианский убийца и собираюсь прикончить всех здешних жителей одного за другим», она не имела права ничего предпринять, даже выдать его, не нарушив при этом клятву сохранять нейтралитет. Доказывать было заботой Святой Инквизиции, она же могла лишь удостоверить и подтвердить их решение.

Работой Ган Ро Чина было наблюдать за ней. Не слишком неприятная задача, даже если они и ничем не занимались, но до сих пор наблюдение за ней не принесло никаких результатов. Она казалась не больше и не меньше заинтересованной в ком-либо из колонистов, чем он сам. Действительно, если его подозрения относительно присутствия в лагере агента Биржи были справедливыми, она скорее всего и не будет ничего предпринимать, если ее не вынудят к этому обстоятельства.

Некоторое время Чин и Келли просто гуляли по станции; персонал держал себя с биржанкой вежливо, хотя и холодновато. Разумеется, этого можно было ожидать. Если дела пойдут плохо, она вполне может оказаться той, чье свидетельство перед судом вынудит их убраться с планеты, уступив ее самым заклятым врагам.

– Развлечений здесь не слишком много, – удрученно заметил капитан.

Она кивнула:

– Должно быть, работать здесь очень тоскливо. Они все добровольцы?

– Большинство, – сказал он. – Нельзя по приказу отправить людей жить в таких условиях, в какой-то заброшенной дыре, и после этого ожидать, что они будут работать. Думаю, чтобы не сойти с ума, нужно действительно любить такую жизнь.

Ветер снаружи взвыл, тряхнув стены, и Келли поежилась, хотя холодный воздух и не проник внутрь. Он был вынужден признать, что и сам чувствует себя примерно так же неуютно, к тому же стены колонии давили на него. Его корабль был намного больше этого комплекса, и там, даже с Инквизицией на борту, он мог побыть в уединении, когда ему того хотелось.

– Как они расслабляются? – спросила Келли. – Ну, развлекаются? Чтобы нарушить унылое однообразие?

– Вы считаете нашу веру более суровой и строгой, чем она есть на самом деле. Существует множество сект, где много поют, и даже танцуют. Кроме того, здесь есть хорошая библиотека и существуют разнообразные кружки, начиная от самосовершенствования и заканчивая техническим обслуживанием и ремонтом.

– Звучит очень заманчиво, – заметила она едко.

Он пожал плечами.

– Мицлапланцы живут верой и находят в этом огромную радость и утешение. Это не какая-нибудь из ваших религий, когда можно раз в неделю сходить в церковь, покаяться и вздохнуть спокойно. Это скорее стиль жизни. Они приносят себя в жертву всеобщему благу, и в этом есть огромное удовлетворение.

– Хм. Да, возможно. Давайте сходим посмотрим на остальных. Интересно, нашли ли они что-нибудь.

– Сомневаюсь, чтобы так скоро. – Но он не мог не признаться, что и сам хотел бы увидеть знакомые лица и услышать хоть какую-то информацию.

* * *

– Даже с помощью компьютеров на полное судебно-медицинское вскрытие уйдет не меньше трех дней, – сообщила Манья с раздражением в голосе, вызванным не столько присутствием Морган, сколько тем, что ее прервали.

– Но вы уже склоняетесь к какой-то версии? – спросил Чин, пытаясь отвлечь Манью от Наблюдательницы.

– Трудно сказать. Он определенно не был болен, и это не было отравление или шок. Если бы не тот факт, что он прекратил дышать и его сердце перестало биться, сейчас он должен был бы быть жив. Самой вероятной гипотезой, учитывая то, что можно исключить практически все известные естественные причины, будет очень старый способ – инъекция воздуха.

– А?

– Кто-то вошел к нему в кабинет, возможно, когда он спал, и ввел ему шприцом воздух в вену. Когда пузырьки воздуха доходят до сердца, они вызывают спазмы и смерть. Поскольку это только воздух, вскрытие не покажет вообще ничего. Воздушные пузырьки могут находиться и в крови, которая уже перестала циркулировать, и в теле, которое уже не работает.

– Но я считала, что подобный метод не может не оставить какого-нибудь следа в месте укола, – заметила Келли Морган. – Даже высокоскоростной воздушный шприц оставил бы какое-нибудь отверстие.

Массивная голова Маньи взметнулась вверх, и она уставилась Морган в глаза.

– Хорошо разбираетесь в убийствах, да? Вы правы. В том случае, если он не находился в состоянии вроде бессознательного ступора – но в его крови не обнаружено ни наркотиков, ни ядовитых газов, ни каких-либо следов насилия, способных привести в бессознательное состояние. Он просто проснулся, вскрикнул от удивления, а потом упал на стол.

Это было неожиданностью даже для Чина.

– Как, во имя всего святого, вы определили это?

Узловатый палец показал куда-то наверх, и они проследили за ним взглядом.

– Потому что здесь повсюду камеры и прослушивающие устройства, идиот! Везде, кроме ризницы. В одном из главных лабораторных мониторов за неделю до убийства Святого сгорел кинескоп, и обнаружилось, что запасных такого размера у них не имеется. Увы, в этом нет ничего необычного, учитывая как давно в последний раз сюда присылали запасы. Ву сам добровольно отдал монитор из ризницы, поскольку он был одним из немногих, совпадавших с лабораторным по размеру. В результате записи того что здесь произошло, у нас не осталось, но Мороку удалось снять слабый звук с прослушивающего устройства в часовне.

Морган, казалось, стало слегка не по себе.

– Вы всегда следите за каждым квадратным миллиметром? Это кажется немного… чрезмерным.

– Разумеется, нет! – сердито отрезала гноллка. – Но в этой ситуации, в обстановке такой секретности и всего в двух днях от границы Империи Зла, это обычная процедура. Если компьютер не улавливает ничего подозрительного, или не происходит какого-либо инцидента, мы всегда соблюдаем конфиденциальность. Жрецы, являющиеся здесь единственными представителями своих рас, должным образом просматривают записи, и если не находят ничего интересного, стирают их.

Морган задумалась.

– Понятно… Но если это действительно было убийство, то оно в очень большой степени зависело от того, чтобы все прошло гладко, верно? Я хочу сказать, – если даже предположить, что это убийца разбил монитор в лаборатории, жрец ведь был не обязан жертвовать своим монитором. Его могли взять и с какой-нибудь другой части станции. Это все так сложно, что кажется чудом, как это что-нибудь не пошло не так.

– Не стоит недооценивать силы Ада! – фыркнула Манья. – А теперь позвольте мне вернуться к делу! Я как раз искала след от укола.

– Думаю, нам стоит сходить к Мороку, – предложил Чин. Морган кивнула, и они вышли из комнаты.

Крылатый старгин пока еще не был готов делиться идеями с Наблюдательницей, но все же рискнул выдвинуть несколько предположений.

– Полагаю, результаты судебно-медицинского исследования подделаны, – сообщил он. – Это сделано очень искусно – нет, совершенно блестяще, – но мне удалось обнаружить следы перезаписи файла, в котором, как я думаю, и были подлинные результаты исследования. Изменения в размере файла совершенно незначительны. Добавили они что-нибудь, или только слегка изменили оригинал, теперь не определить, хотя вставка чего-то, чего там не было, могла бы и насторожить опытный глаз.

Чин заявил:

– Этот убийца, однако, просто дьявольский гений! Он знаком с системой безопасности, знает судебную экспертизу, разбирается в медицине настолько хорошо, чтобы почти безо всяких следов изменить результаты сканирования. Это настолько выдающаяся личность, что он сумел пробраться сюда и прожить здесь целый год, не будучи обнаруженным, а сейчас умудряется водить всех за нос уже при повышенных мерах безопасности, которые ввели после убийства, и при этом еще и с завидной легкостью подделывает доказательства! Я начинаю думать, что единственный способ справиться с подобным существом – это экзорцизм, потому что он явно не из плоти и крови.

Блестящие задумчивые глаза Морока быстро обвели комнату.

– Может быть, – отозвался он, – но все это части одной головоломки. Если мы сможем понять, почему Ву, – и только Ву, – был убит, все остальное, возможно, сразу же встанет на свои места.

Они отправились в другой конец комплекса, где находилась часовня. Вой ветра за стенами колонии временами становился просто невыносимым. В одном из отсеков, где было потише, Келли Морган заметила:

– Я готова признать, что эта смерть действительно выглядит сомнительно, но все остальное звучит уже слишком невероятно. Если бы миколианцы действительно были настолько ловкими, мы все давно были бы членами миколианских роев.

Чина так и подмывало согласиться с ней. Если результаты вскрытия были подделаны, то бесспорно доказать по ним, что Ву был убит, не получится. Если подделка была настолько искусной, что они могли лишь заподозрить ее, но не доказать, они зашли в тупик. То, что они раскопали, в лучшем случае может быть основанием для Морган заявить о том, что насилие могло иметь место и обвинения против Миколя были мотивированными. Этого может быть достаточно для того, чтобы Медара осталась в Мицлаплане – с предупреждением, – но это ничего не объясняет. Миколианцы должны были предвидеть такой результат. Зачем тогда было затевать все дело?

Оставалось надеяться на Кришу с Савином.

Каждого колониста допрашивали по отдельности. Примерно половина из них оказалась терранами, и достаточно молодыми; они все поголовно были женаты и жили на станции вместе с женами, чтобы сохранить семью. Детей на станции пока еще не было, но несколько женщин были уже заметно беременны, чего только и можно было ожидать в таком месте, где по ночам все равно больше нечем заняться.

Было там и несколько гнолльских пар. Келли Морган заметила, что мужчины и женщины у гноллов выглядели практически одинаково, если не считать жестких, похожих на иглы усов и единственного клока волос, произрастающих на сероватых черепах гноллов-мужчин. Никто из них не казался ни более радушным, ни менее хмурым, чем Манья. Или они уже рождались недовольными этой Вселенной, или же хмурый вид означал у гноллов что-то совершенно иное, чем у всех остальных рас.

Прочие оказались разнообразными представителями других мицлапланских рас, но все они были гуманоидами – у них имелись голова, туловище, руки, ноги и тому подобное. В этот довольно широкий класс попали маго с ярко-оранжевыми экзоскелетами и круглыми стебельчатыми глазами; крошечные хвостатые зейландуры с треугольными лицами, ковылявшие на тонюсеньких, почти несуществующих ногах; и гладкие яблочно-зеленые ауслики с головками размером с булавку и ртами на животах.

Чин осторожно изучал Морган, рассматривающую эту группу, но если с ее стороны или со стороны колонистов и был какой-то намек на узнавание, он его не уловил. Как бы то ни было, он был почти убежден, что агент Биржи, если он вообще существовал, был терранином. Учитывая, что половина персонала станции была терранской и что эта раса была одной из двух, которые встречались и в Мицлаплане, и в Бирже, это предположение было вполне логично. Чужака легче всего было спрятать именно среди этой группы, в этом не могло быть никаких сомнений. Миколианец скорее всего тоже был терранином, если только, разумеется, он не принадлежал к расе повелителей империи. Именно в этом и заключалась проблема: будучи коллективными паразитами с невероятным диапазоном приспосабливаемости, они могли оказаться почти кем или чем угодно, если им приходила охота рискнуть.

Заметив женщину, находившуюся уже почти на сносях, Морган прошептала:

– Не хотела бы я вынашивать и рожать ребенка в таком месте, хотя бы ради него самого.

– Я бы тоже не хотел, – согласился он. – Не уверен даже, что я вообще хотел бы стать отшельником в подобной дыре. Правда, дети обладают потрясающей способностью приспосабливаться к чему угодно. Ведь это не просто научная группа, а колония, а чтобы организовать колонию, нужно с самого начала иметь намерение здесь жить.

– Сколько Талантов в этой группе? – спросила она.

– Шестеро или семеро, если не ошибаюсь. Не считая покойного Святого Ву. Но терран среди них всего четверо. Да, я понимаю, что вы имеете в виду. Существуют уловки, которыми можно воспользоваться, чтобы провести телепатов – хотя я не стал бы пускать в ход такие штучки против кого-нибудь вроде Криши. Но говорят, что эмпат всегда может отличить настоящего Миколя. Если здесь не найдется ни одного носителя этого коварного паразита, значит, высоки шансы, что мы имеем дело с Талантом. И все же в руках хорошего сильного гипнота агента можно внедрить так глубоко, что он и сам не будет знать, что он агент, пока что-нибудь не разбудит это знание. Если он залег на дно, вычислить его будет практически невозможно.

– И что ваши люди будут делать, если не смогут ничего откопать? Они же должны придти к какому-нибудь решению – и времени у них не слишком много. В любом случае мы улетим отсюда через три недели с таким отчетом, который я смогу составить.

– Я не знаю, – признался он. – Знаю только, что они применят все необходимые меры, и что они так же хорошо знают о сроках, как и вы. Я знаю также, что по закону они действуют как прямые посланцы богов и как таковые не имеют никаких ограничений на методы и подходы. Их власть практически абсолютна, поскольку они не имеют права на провал. Не позволяйте образованности и вежливости Инквизиции заставить вас думать, что они простые сыщики. Они могут быть очень безжалостными и жестокими. Не забывайте, что любой невинный, убитый Инквизицией по ошибке, автоматически поднимается на высшую ступень инкарнации и причисляется к лику святых мучеников.

* * *

В конце недели Инквизиторы начали выказывать досаду, как поодиночке, так и все вместе. Стало также ясно, что они находятся на грани физического и нервного истощения, которое было переносимым, если давало хоть какие-то результаты, и совершенно нестерпимым, когда результатов не было.

– Похоже, единственное, что нам остается, это инквизиционный допрос, – заключила Криша с явной неохотой и унынием.

– Одного моего гипнотического Таланта здесь будет недостаточно, – отозвался Морок. – Если преступник настолько хитер, то он не мог не предвидеть этого и не воспользоваться различными компьютерными и терапевтическими средствами. Единственным способом пробиться сквозь подобную подготовку к его настоящей личности будут сходные методы, но неизбежно – методом проб и ошибок. В подобных условиях и с таким оборудованием мы, скорее всего, без нужды разрушим множество невинных умов, а без потерь из этого испытания не выйдет вообще ни один. Я пошел бы на это, если бы у нас был небольшой круг подозреваемых, но разрушить умы целой колонии, где столькие женщины носят детей, было бы не просто предосудительно, – это было бы губительно для нашей миссии. Это значило бы сделать в точности то, чего хотят от нас миколианцы – уничтожить колонию как жизнеспособную единицу.

– А что, если вывезти их всех отсюда? – предложил Савин. – Я уверен, что здесь нет настоящих Миколей. Если вы помните, мне уже приходилось иметь с ними дело. Единственный, кто мог бы скрыть их от меня, это квамонг – очень сильный проецирующий эмпат, но как мы знаем, истинные Миколи никогда не развивают Таланты самостоятельно и не могут воспользоваться ими, находясь в теле хозяина. Недостаточно иметь эту способность, чтобы пользоваться ею, – нужно родиться и вырасти с ней, жить с ней изо дня в день, при любых обстоятельствах.

– Вывезти их отсюда? – повторила Манья. – Ты имеешь в виду, увезти отсюда всю эту толпу, изолировав их где-нибудь, а на их место поселить других людей? Если бы у нас были месяцы, это было бы возможно, но даже в таком случае – как мы можем быть уверенными, что не завезем сюда еще больше врагов, чем здесь есть сейчас? Может быть, они даже именно этого от нас и хотят? Нет. Должен быть другой выход.

Криша обернулась к единственному члену команды, который казался спокойным и отдохнувшим:

– А что скажете вы, капитан? Есть мысли? Или какой-либо прогресс в вашем собственном расследовании?

– Да, и где находится эта девица в настоящий момент? – поинтересовалась Манья.

Ган Ро Чин вздохнул.

– Мыслей-то много, да результатов никаких. Мисс Морган в настоящий момент разговаривает с местными женщинами о шитье и чем-то еще в этом же роде. Точнее, если не ошибаюсь, она пытается научиться аллузианскому ковроткачеству. Женщинам, как и можно было предположить, она интересна, ее появление нарушило однообразие их жизни. Она очень пристойно и бдительно ведет себя со здешними мужчинами и никогда никуда не выходит без сопровождения. Кроме того, она находится под постоянным надзором системы безопасности, и я не думаю, чтобы она сделала хоть где-нибудь неверный шаг. Она придерживается мнения, что через две недели вернется с отчетом о том, что наше расследование не принесло результата, который поможет нашим дипломатам хотя бы отклонить притязания Миколя на этот мир, хотя и не без досадной необходимости принести публичные извинения Миколю.

– Извиниться перед Адом? Чтобы Мицлаплан извинялся перед этими чудовищами? Это немыслимо! – прокричала Манья.

– Капитан прав, – подтвердил Морок. – Нам придется или унизиться, публично извинившись перед ними, или отдать им Медару. В том случае, разумеется, если нам так и не удастся раскрыть миколианского агента.

– И то, и другое совершенно немыслимо! – не сдавалась Манья. – Если даже мы так плохо служим богам, что не можем найти виновного, мы все равно должны вернуться с ним!

Брови Криши взлетели вверх:

– Ты хочешь сказать – сфабриковать его?

– В подобной ситуации это вполне этично, – отозвался Морок. – Но только не за счет кого-то из наших. Понадобится доброволец, готовый стать мучеником, а круг людей, не состоящих в браке, здесь очень невелик.

– Если только капитан Чин не найдет биржанского шпиона, – заметила Криша. – Это был бы идеальный кандидат, хотя мне лично очень бы не хотелось терять его. Если же нет… Мы с Савином допросили всех до единого. Я не обнаружила среди них ни одного, готового на роль мученика. Кроме того, нам нужно будет устроить все так, чтобы у мисс Морган не возникло ни тени сомнения. В противном случае жертва окажется напрасной, и следовательно, мы совершим грех и все погибнем. Я лично не боюсь этого, но мне не хотелось бы рисковать вашими жизнями и вашими бессмертными душами из-за этой женщины.

Повисло долгое молчание, в конце концов прерванное Мороком:

– Существует и еще один путь, подобающий и этичный во всех отношениях, для которого не нужны никакие мученики. Он требует куда более высоких санкций, чем я могу дать, и быстроты действий, чтобы не упустить время, но по-моему, это наилучший выход, если мы все согласны, что этот агент нам не по зубам. Мне совершенно не хочется этого делать, но альтернативы слишком ужасны, а бремя этого решения ляжет не на меня. Нам нужен виновный, если мы сможем вычислить его. Нам нужны агенты, если они здесь есть. Кроме того, мое решение всегда можно будет отложить, даже отказаться от него. Несмотря на то, что это кажется мне бесполезным, завтра мы начнем гипнодопросы. Будем делать все, что можно.

– Какое решение вы имеете в виду? – спросила Криша.

– Если ты обдумаешь возможные варианты и вспомнишь определение колонии… это вполне логично, и ни одному агенту не придет в голову.

– Вы же не собираетесь… – ахнула Криша.

– Ни слова об этом за пределами этой комнаты. Это относится и к вам, капитан. Мисс Морган не должна ничего знать.

– Я не совсем понимаю, о чем я не должен рассказывать, – признался Чин, – но это жестоко. Я не могу оспаривать ваши действия, но не могу отделаться от чувства, что мы сдаемся чересчур легко, что мы не заметили чего-то совершенно очевидного.

– В самом деле? – заинтересовался Морок. – Например?

– Оно где-то здесь – я почти ощущаю это. Но пока еще не уловил. – Он вздохнул. – А что если пойти прямо в лоб? Кто предложил Ву отдать монитор?

– Да никто, – сказала Криша. – У них было обычное собрание. Когда проблему обнаружили, Чу, дежурного техника, спросили, у кого еще есть исправные мониторы такого размера. Он перечислил нескольких, включая и Ву, и тогда Ву сам предложил отдать свой. Ничего необычного.

– А компьютерный доступ? Должно быть, чтобы так искусно подредактировать файл с данными посмертного сканирования, кому-то понадобилось немало времени?

– Здесь тоже тупик, – сказал Морок. – Такого длительного доступа нет ни у кого, а это можно сделать только за одну длинную сессию, не прерывая ее. Разумеется, главный компьютер находится под контролем системы безопасности, но его модули, включая и медицинский, не защищены. Не заставлять же медицинский персонал в каком-нибудь экстренном случае проходить всю иерархию. С соответствующим оборудованием в файлы можно было влезть откуда угодно, даже снаружи, где нет никаких мониторов. Или с религиозных модулей в ризнице, где монитор до сих пор так и не установлен. Возможностей слишком много.

Чин сжал кулак и с силой ударил себя по ладони левой руки:

– И все таки что-то здесь есть! Я знаю это!

– Что ж, у вас есть десять дней, чтобы обнаружить это «что-то», – отозвался Морок.

* * *

Ган Ро Чин сидел в позе лотоса на мате, брошенном на пол в крошечной каюте. Если бы кто-нибудь из Святых зашел к нему, то счел бы, что он находится в мистическом трансе.

Большую часть дня он провел в отсеке службы безопасности, просматривая запись за записью, и те, кто видел его и интересовался его действиями, уходили оттуда в замешательстве.

Вот уже несколько дней Чин час за часом просматривал старые записи, на которых еще живой Ву Святой Ли Тай вел свою размеренную жизнь – в высшей степени тоскливое занятие.

За ними последовали записи пребывания Келли Морган в женском отсеке, где она дружески болтала с местными женщинами. А также выжимки из всех допросов, всей проделанной ими работы, и следы предполагаемой фальсификации, которые гений электроники Морок обнаружил при помощи своих Талантов.

Криша обвинила бы его в излишне развитом воображении, в том, что он усматривает чудовищные заговоры там, где их нет и не было, и что ему, как ребенку, мерещатся страшилища.

Он зашевелился, потянулся и вытащил несколько распечаток звездной карты, принявшись в который раз просматривать их.

Это была система Медары, находившаяся на самом краю пограничной территории, что позволяло держать под мицлапланским контролем огромный сектор межзвездного пространства. Граница миколианских территорий находилась рядом и тоже не была перегружена поселениями. А за ней, едва ли в двух днях полета через владения Миколя, расстилалось лоскутное одеяло перемежающихся друг с другом миколианских и биржанских миров.

Совершенно явно, что кто-то в миколианской иерархии прохлопал это дело еще на стадии планирования. Завладев Медарой, Мицлаплан вклинился внутрь их территории, вытеснив миколианцев с узкой полосы, идущей через всю пограничную территорию, в то время как Биржа, по всей видимости, одну за другой занимала территории с другой стороны, причем с такой быстротой, напором и пренебрежением к издержкам, что миколианцы оказались в тесных клещах.

Звездная карта в его мозгу сменилась огромной решеткой, заполненной крошечными черными, белыми и золотыми камешками. Трехмерная вариация излюбленной игры его предков, которая прожила так долго потому, что ей было так легко научиться и так невероятно сложно достичь в ней настоящих высот, а также потому, что она была такой… полезной.

Игра в го была исключительно простой. Каждый игрок клал на решетку камень, по одному за ход. Если камни игрока полностью окружали и занимали территорию вокруг камней противника, камни становились добычей победителя и менялись на камни его цвета. В конце, когда вся доска заполнялась, становилось ясно, кто владеет большей территорией.

Не надо было быть военным гением, чтобы понять, что хотя миколианцы, возможно, и казнили уйму народа за то, что потеряли Медару, но их положение не было безнадежным. В зависимости от того, много ли планет в следующих регионах, они могли начать массовые исследования и заявить права на вновь открытые миры, сумев таким образом миновать узкое место. На решетке еще было достаточно открытого пространства, чтобы не позволить им отрезать себя.

Мицлапланцы зачастую думали о Миколе как о каком-то огромном звере, хитром, но совершенно лишенном всего человеческого, и поэтому недооценивали их. Ни одна система, сколь бы отвратительной она ни была, не смогла бы связать воедино больше сотни чуждых друг другу рас, поддерживать в империи порядок и стабильность и расширяться, если бы она была всего лишь неразумной тварью.

Да, они прозевали этот участок, но тем не менее вряд ли собирались с ним расставаться. Скорее всего, миколианцы собирались действовать при помощи грубой силы – захватить Медару с этой стороны и две-три из недавно основанных биржанских колоний с другой, и снова открыть себе проходы. Однако это означало бы военные действия на два фронта против примерно равных ему по силе противников. Объединившись, Мицлаплан и Биржа могли стереть Миколь в порошок, равно как и Миколь мог сделать то же с любым из них двоих, заручившись поддержкой второго.

Глядя на звездные карты, можно было без труда понять, почему миколианцы были такими агрессивными и воинственными.

Столь же опасной ошибкой мицлапланцев было то, что они думали о Бирже скорее как о сборище еретиков, чем о столь же грозном противнике, как и Миколь. Если бы мицлапланцы могли преодолеть эти чувства, то без труда объединились бы с Биржей и избавились от общей угрозы.

Зачем убивать Ву, если это несомненно вызовет расследование и приведет сюда Инквизицию?

«Она знает о Медаре куда больше, чем мы…»

«Ты хочешь сказать – сфабриковать его?»

«…если не ошибаюсь, она пытается научиться аллузианскому ковроткачеству».

Ган Ро Чин внезапно ожил, вскочил, потянулся и решительно направился в Службу Безопасности.

– Пришел ответ на мой запрос в Штаб Космофлота?

– Только что, сэр, еще и часа не прошло, – отрапортовал офицер, перебирая кипу документов. – Они задали мне уйму вопросов о следствии и не очень-то хотели отвечать, скажу я вам. Не будь это официальным делом Инквизиции, думаю, я получил бы ответ, который не стоило бы оглашать в приличном обществе. Ага! Вот он.

Чин взял небольшую стопку бумаг, помеченных грифом «ЗАШИФРОВАНО – ЛИЧНО В РУКИ – ПОСЛЕ ПРОЧТЕНИЯ СЖЕЧЬ», нетерпеливо проглядел их и в конце концов обнаружил то, что искал. Читая шифровку, он не выказал никакого удивления, поскольку именно это он и подозревал.

– Эти бумаги больше не нужны, дежурный, – сказал он офицеру. – Можете уничтожить согласно инструкции. Я узнал то, что мне было нужно.

Но это было не вполне так. Да, основные сведения Чин получил. Теперь он был уверен, что знает, почему убили Ву, кто был агентом, или агентами, Биржи – по меньшей мере, их список сужался до разумного числа подозреваемых, – и что здесь происходит. Но вот доказать все это было уже другим делом.

С одной стороны, некоторые аспекты решения были настолько невероятными, что убедить в его истинности даже такого мудреца, как Морок, было довольно трудно. С другой стороны, это все просто печалило его.

И как теперь, во имя Двадцати Семи Преисподних, он подтвердит все это? И даже если ему это каким-то чудом удастся, что он может или должен с этим делать?

И – самая тяжелая мысль – должен ли и может ли он вообще ввязываться в это дело?

* * *

Святые проводили службу в часовне, и вокруг стоял страшный шум, но это позволило Келли Морган войти незамеченной и пробраться через комнату в примыкающую к ней ризницу.

Ган Ро Чин, в одиночестве сидевший у стола покойного Ву, изучал украшенную искусной резьбой доску с расставленными на ней маленькими белыми и черными дисками. Когда она вошла, он поднял голову и кивнул.

– Единственное безопасное место во всей колонии, – заметил он, ничем не выдав своих эмоций. – А когда за дверью стоит такой гвалт и продлится еще не меньше часа, то и подавно абсолютно надежное. Все священные принадлежности уже там, сюда сейчас некому и незачем приходить.

– Звучит очень… по-заговорщицки, – отозвалась она, нахмурившись. – Я здесь только из любопытства, капитан.

Чин кивнул на доску:

– Предки Ву жили на Терре примерно в тех же краях, что и мои, – сказал он нарочито небрежным тоном. – Тогда они назывались странами, а сама наша раса разделялась на еще меньшие расы, потому что по-другому они не умели. Мы, китайцы, внесли большой вклад в терранскую культуру. Письменность, имперские правительственные формы, даже порох – хотя я не уверен, что последним стоит хвастаться. Мы создали также самую древнюю из всех стратегических игр – го, игру, на которой основаны шахматы, истинную страсть моего народа. Это она и есть – доска для игры в го. Ву, очевидно, был настоящим мастером – на доске есть пластинка с гравировкой, где говорится, что он получил ее за победу в очень престижном чемпионате, пожалуй, самом престижном на настоящее время. Вы знакомы с этой игрой?

Келли подошла и взглянула на доску, не понимая, куда он клонит.

– Нет, – ответила она. – Я слышала о ней, но ничего в ней не понимаю.

Он слегка улыбнулся.

– О, полагаю, понимаете. Возможно, вы не знаете, что игра, в которую вы играете, называется го, но разбираетесь вы в ней очень неплохо. Скажите… кандидатура на роль миколианца была известна с самого начала или вы выберете кого-нибудь наугад?

Ее голова резко взметнулась вверх.

– Что?

– Я не настолько близорук, как мои соотечественники. Я даже помню, что в этой галактической партии в го три участника, а не два. Признаюсь, что я не дотягиваю до гроссмейстера. Я вижу стратегию, даже несколько будущих ходов, но не вижу конечной цели. Какую выгоду может получить Биржа, убив мицлапланского жреца и обвинив в его убийстве Миколь?

Келли на миг застыла, но очень быстро оправилась.

– Я не понимаю, о чем вы говорите. Полагаю, у вас разыгралось воображение, капитан. Очевидно, все эти долгие путешествия в одиночестве разбередили в вас романтическую жилку. Будь вы биржанцем, вы могли бы очень преуспеть, сочиняя детективы.

Он не поддался на подначку.

– Или это был несчастный случай? Возможно, Ву почему-то не мог уснуть, вышел и наткнулся на что-то, чего видеть был не должен? Насколько я помню, в ночь его смерти в соединительной камере прорвало шов, туда ворвался ветер и разбросал все вещи. Возможно, это была намеренная диверсия? Сейчас, похоже, швы держат достаточно надежно. Может быть, попросим кого-нибудь, кто знаком с такими вещами, внимательно осмотреть разрывы, чтобы узнать, действительно ли это было естественное явление, как сочли тогда? Там ведь и делать-то было нечего. Сунуть крошечный кусочек пластида в один из стыков и ждать, когда ветер ударит посильнее и взорвет его. И кто потом станет искать следы взрывчатки? Кто усомнится, что виной всему не стихия негостеприимной планетенки? В подобных случаях начинает трезвонить сигнал тревоги, все бегом несутся к месту происшествия и начинается сумятица, а потом устраивают коллективный ремонт. Уйма времени, чтобы послать шифрованное сообщение на передающий маяк.

– Он умер за своим столом, во сне, без каких-либо следов на теле, – напомнила она. – Ваша теория не выдерживает никакой критики, капитан.

– В самом деле? Существует сотня, может быть, даже тысяча способов привести человека в бессознательное состояние, не оставляя следов, которые можно будет найти при вскрытии. Я все время спрашивал себя: если существовала такая уйма возможностей сделать так, чтобы его смерть казалась естественной, зачем нужно было делать ее такой намеренно загадочной? Потом до меня дошло – это же очевидно. Результаты посмертного сканирования были фальсифицированы. Манья потратила прорву времени, пытаясь обнаружить место, откуда был стерт след укола, и, возможно, он действительно был стерт. С подобными уликами почти любой коронер сосредоточится на методе убийства и, возможно, не заметит факта, что на самом деле проблема в степени изменения данных исследования. Смерть и ее причины – вот все, что будет интересовать коронера или Инквизитора. Факт, что крошечное повреждение нервных волокон, возможно, на шее, которое вполне под силу искушенному в боевых искусствах человеку, вызывает временный паралич, будет так же легко стереть, как и след укола. Загадочное скрывает очевидное.

– И что? Даже если это и правда, она подтверждает лишь то, что я уже готова удостоверить – что смерть не вызвана естественными причинами.

Он кивнул:

– Вот именно. Ничего себе! До чего же громко они распелись! Надеюсь, мне не придется кричать.

Он немного помолчал, потом продолжил.

– Точно рассчитанный по времени взрыв. Швы лопаются, шлюзы закрываются, начинается шум и всеобщее столпотворение. Жрец находится здесь и собирается бежать к остальным, но кто-то поджидает его. Быстрый, почти хирургический по точности боевой прием – и он отключается. Его вносят обратно сюда, усаживают в кресло и кладут головой на стол. Никаких проблем – монитора-то нет. Один укол – и он мертв.

– Успокойтесь! Вы сами сказали, что ревели сирены и происходило бог знает что. Но прослушивающее устройство уловило его вскрик, причем уже много позже, когда они закончили ремонт, вернулись и улеглись спать.

– Это не слишком трудно и к тому же очень полезно – это изменяет приблизительное время смерти и пускает следствие по ложному пути. Убийца издает крик, когда все уже стихло, и прослушивающее устройство записывает его. Если прижаться к стене на обратном пути, камера в часовне тебя не заметит. У нее есть слепое пятно, о котором вполне могло быть известно, но, в конце концов, кому может понадобиться тайком забираться в ризницу? Службе безопасности нужно изображение людей во время службы, а не стопроцентная зона охвата, как в важных зонах. Убийца уходит и отправляется в постель. На следующее утро Ву обнаруживают. Комнату фотографируют, место преступления описывают, тело переносят в госпиталь. Потом делают посмертное сканирование, а тело подготавливают к ритуальной кремации. После этого результаты сканирования ловко ретушируют. Есть еще несколько дней до того, как мы прибудем, так что можно не торопиться. Доступ получить не слишком трудно. Результаты сканирования хранятся в компьютере, которым пользуются научные лаборатории. Кто угодно, знающий код системы защиты, может вызвать файл, подредактировать его и записать на место старого, а я полагаю, что любому опытному шпиону вполне под силу разузнать местные коды.

– Пожалуй, вам стоит записать все это, – сказала она. – Я могла бы хорошо заплатить вам за эту историю.

– Погодите, мы еще не дошли до самого интересного. От Ву избавились, улики подделаны, но ожидается еще Инквизиция и чрезвычайное расследование – правда, в присутствии Наблюдателя. Убийцу нельзя вывести из игры, не указав этим прямо на него, к тому же на его счет могут быть и другие… соображения. Но Инквизиция обязательно будет выискивать миколианцев, а здесь ни одного нет. Ну, возможно, здесь где-нибудь действительно и есть миколианский шпион, но он, бедняга, если даже и существует, то пребывает в такой же растерянности, как и мы. У нас остается пара недель, чтобы найти то, что мы должны найти, и прийти к тем выводам, к каким должны прийти, но мы до сих пор не вычислили убийцу. Однако, как я предвижу, в ближайшие несколько дней, пока мы с вами еще не улетели, нам предстоит первая за все время нашего здесь пребывания разгерметизация. На этот раз она не обойдется без жертвы. Когда станут осматривать тело, на нем обнаружат взрывчатку, которая при проверке непременно окажется миколианского производства. При обыске рабочего места или каких-нибудь вещей, принадлежащих жертве, найдется еще что-нибудь в том же роде. Тогда вы удостоверите, что убийство на самом деле совершили миколианцы, все будут счастливы, дело закроют, и мы вернемся по домам. Миколианцы будут в недоумении и ярости, но по Соглашению и учитывая все косвенные улики, сделать ничего не смогут. А Биржа со свободной душой продолжит делать то, что делает сейчас. Как вам такой конец?

– Неплохо, – одобрила она, – но без малейшей крупицы достоверности. Если ваш несчастный случай со смертельным исходом не произойдет, все построение рассыплется, как карточный домик.

– Ну, не знаю, не знаю. – Он со вздохом порылся в кармане и извлек небольшую коробочку, вынул из нее несколько тонких цилиндрических жилок и поднял их так, чтобы она могла разглядеть.

Келли Морган явно поняла, что он держит в руках, и это подтверждало правильность большей части его теории.

– Где вы это взяли?

Он самодовольно улыбнулся и убрал жилки обратно в коробочку.

– В полой ножке аллузианского ткацкого станка, разумеется. Я предположил, что миколианский мисток здесь будет найти потруднее, чем местную взрывчатку. Это было вашей задачей. Ваши дипломаты спровоцировали нашу Инквизицию публично обвинить Миколь. Это было совсем не сложно – думаю, даже я справился бы с этим. Миколианцы не могли не отреагировать, поскольку они-то, скорее всего, точно знали, что они здесь совершенно ни при чем, и потребовали извинений или присутствия при расследовании Наблюдателя. Это было самым простым способом снабдить запертого здесь биржанского агента новыми запасами и инструкциями. И зачем нужно было посылать вас, женщину, в нашу культуру, где главенствуют мужчины? Для чего? Чтобы подразнить нас? Нет. Потому, что чужаку в таком месте трудно найти способ действовать свободно. Но господство мужчин – одно из наших слабых мест, не так ли? Все это время, говоря о вражеских агентах, мы все, даже Манья и Криша, использовали местоимение «он». В таких делах никто не обращает внимания на женщин, поскольку, если не считать жриц, у них нет ни власти, ни доступа к ней, разве только через своих мужей. Да у нас никто и не воспримет всерьез идею о шпионке-женщине. В особенности если женщина замужем и, возможно, даже беременна. И никому не покажется подозрительным, если заскучавшая Наблюдательница будет проводить большую часть времени с нашими женщинами. – Он взглянул на нее в упор. – И уж тем более никого не заинтересует, если она возьмется учиться ковроткачеству.

Келли Морган ничего не сказала, но было ясно, что ее ум лихорадочно мечется в поисках выхода.

– Насколько я понимаю, нам стоит искать ткачиху, муж которой отлично разбирается в компьютерах, – добавил он и снова помолчал, прежде чем заметить: – Не знаю даже, что громче – пение или молитвы. Я бы не возражал, если бы они пели чуть более мелодично.

* * *

В конце концов Морган вздохнула.

– Полагаю, вы уже доложили об этом?

– Вы все еще здесь, не так ли? – отозвался он.

– Но вы собираетесь об этом доложить?

– У меня нет другого выбора, кроме как выдать ваших людей. Если я этого не сделаю, это вызовет еще более серьезные проблемы и, возможно, заставит многих людей страдать без необходимости.

– Черт побери! У них есть что-то вроде встроенного механизма, который вызовет смерть, прежде чем у них силой вырвут тайну. С этими маленькими взрывчатыми червячками они с такой же легкостью могут быть и миколианцами. По крайней мере, официально. И это позволит мне с чистой совестью принять решение о виновности, и никто не пострадает!

– Вы с такой легкостью бросаете своих агентов на растерзание? Даже ребенка, которого она носит? Это жестоко, вы не находите? И поймать хваленую секретную службу Биржи на подобном деле было бы весьма… полезно.

– Кому полезно? Вам? Вы не получите от этого никакой выгоды! Разве что золотую звезду в божественной книге или где-нибудь еще. В любом случае, на что вам рассчитывать? На золотые часы и комнатушку в доме престарелых капитанов после нескольких десятков лет перевозок ящиков со всяким хламом из одной забытой богом дыры в другую и обратно? Мы нашли способ сделать все так, чтобы никто не пострадал. Мы помогли вам в этом деле. Здесь действительно есть пара миколианских агентов. Наши люди помешали им заниматься своими делами. У них имелся контейнер с возбудителями опасного заболевания, которых они собирались закачать в систему герметизации. Ваша система безопасности оказалась бы бесполезной. Компьютерные записи не показали бы никаких следов диверсии. Был бы послан сигнал бедствия, и, поскольку Миколь здесь ближе, чем большинство мицлапланских кораблей, естественно, они первыми отозвались бы на вызов. Коринфианский корабль из коринфианского роя. Коринфианцы – скорее машины, чем живая раса. Они доказали бы, что Медара токсична для любых форм углеродной жизни и по закону о вознаграждении за спасение потребовали бы ее себе. Мы остановили их! Все, кто здесь живет, живы благодаря нашим людям!

Услышав о миколианском заговоре, Ган Ро Чина почувствовал, как по его телу побежали мурашки; он сразу же поверил ей. Эта была вещь именно такого рода, какая могла прийти в голову миколианцам. И все же это было уже слишком.

– Все живы, да, – кроме Ву Святого Ли Тая, – отозвался он ровно.

– Наши агенты меняли резервуар. Избавлялись от токсина в главном распылителе и вновь заменяли его на резервуар с кислородом. К несчастью, хотя было уже поздний час, Ву увидел их с резервуаром. Ву был не один, но с его товарищем легко справились, как и с остальными.

– Один из них гипнот… – пробормотал он. – Ну конечно. А второй, скорее всего, сильный телепат. Приспособленный для подобных задач. Но гипноты бесполезны, когда имеешь дело со жрецами, а телепат знал не только, что этот инцидент сохранится в памяти Ву, но и что Ву непременно примется обсуждать его со своим спутником и забьет тревогу, когда обнаружится, что тот ничего не помнит об этом. Или, что еще более интересно, помнит, но совершенно других людей.

– Взгляните на свою проклятую доску! – рявкнула она. – На ней всего два цвета! Два! Черный и белый. Мы не просто хотим прижать миколианцев в этом секторе из общих принципов. Здесь что-то затевается – не знаю точно, что, но что-то большое. Мы бы хотели, чтобы эта колония развивалась, не только по обычным причинам, но и потому, что это сместило бы расположение главных миколианских сил, интересов и направлений деятельности во всех других местах. Мы знали, что они собираются сделать важный ход, и были совершенно уверены, что им это удастся. У них была небольшая коринфианская группа поддержки, почти с тех самых пор, как была основана ваша колония, а вы так и не обнаружили и даже не заподозрили ее наличие. Мы спасли вашу собственность ради наших общих интересов! Миколианцы, которые должны были погибнуть на этой неделе, – действительно миколианцы. Тогда выводы Инквизиции оказались бы верными, и миколианцы не осмелились бы снова претендовать на Медару. А вы хотите одним махом разрушить все это?

Он взглянул на нее с потрясенным видом.

– Сначала вы собирались бросить на растерзание своих агентов, но отпустить меня, потом пытались ловко подкупить меня, а теперь уже речь пошла о защите наших взаимных интересов. Если я продержусь еще немного, вы, чего доброго, дойдете до обольщения или даже до предложения руки и сердца!

– Ни то, ни другое не было бы такой уж огромной жертвой, как вы, судя по всему, считаете, – ответила она. – Вы исключительный человек, Ган Ро Чин.

Он закатил глаза.

– Вот только этого не надо! У меня большие сомнения в своей праведности, но секс в ризнице – это слишком даже для такого циничного человека, как я. Полагаю, если другие методы не помогут, я стану еще одной злополучной жертвой миколианцев?

– Надеюсь… надеюсь, до этого все-таки не дойдет. Я говорила то, что действительно думаю, капитан. Убить вас было бы очень нелегко. – Она немного помолчала, прежде чем круто переменить тактику.

– Послушайте, – сказала она. – Вы не похожи на остальных. Вы не связаны ни этим мировоззрением, ни этой теологией. Вы сами говорили, что не существует такой вещи, как совершенство, – по крайней мере, не в этой жизни. В конечном счете, это всего лишь досадное недоразумение, которое ваше вмешательство может лишь усугубить. Не лезьте в это дело, капитан. Мы оба терране, наши предки жили на одной планете. У нас куда больше общего друг с другом, чем с теми, на кого мы работаем. То, что вы сейчас стоите по одну сторону барьера, а я по другую, – всего лишь каприз истории. Просто… не лезьте в это дело.

Он отодвинулся от стола и хмуро взглянул на нее.

– Это все, что видят в этом ваши люди, да? Игра в го. Но эти камни – люди, живые люди, а вы не замечаете этого. «Давайте, капитан! Совершите предательство! Какое вам дело до мертвецов? Это ведь всего лишь игра, а жертвы – всего лишь черные и белые камешки на доске». Но все далеко не так просто. Если бы не было Трех Империй, если бы даже терранская раса сама по себе расселилась по космосу, в какой-то момент мы все равно пришли бы к точно такому же положению вещей, и я принадлежал бы к Китайско-Японскому Блоку, а вы к Западному Альянсу. Ничто не изменилось, нет. Это мой народ – неважно, как они выглядят, и какого они происхождения. Неважно, что они едят, как едят, и как от них пахнет. Я капитан корабля, и я считаю это самой достойной и замечательной работой из всех возможных. Мицлаплан дал мне эту возможность. Здесь никто не голодает. Никто не нуждается. Здесь никого не делят на лучших и худших, ни по тому, руки у них или щупальца, ни по тому, желтого они цвета, белого, зеленого или малинового. Да, здесь тоже есть недостатки, но где их нет? Это моя страна, Келли. Это мой народ. В конечном счете все сводится именно к этому.

– И чего вы добьетесь?

– Сохраню то, что отличает нас от вас – сохраню честь. Возможно, это понятие вам чуждо, но для меня это все. Это единственное, что имеет подлинную ценность. Там, наверху, всего в нескольких часах лета, находится еще один корабль, который сейчас, возможно, уже тормозит, чтобы выйти на орбиту. На его борту находится Ангел Верховный Комиссар Мицлаплана. Морок решил, что эта загадка неразрешима, и представил руководству единственное решение, которое мог придумать, и они приняли его. Он предложил посвятить в духовный сан целую колонию, превратить ее в духовный аванпост и Прибежище. Обращены будут все, включая агентов, убийц, кого угодно. С изменившейся системой ценностей у них не останется другого выбора, кроме как посвятить себя служению.

Она побледнела, потрясенная новостью.

– За эти годы я очень сблизился с Кришей. Ее жизнь – это трагедия. Я не допущу, чтобы у меня на совести было пятьдесят шесть таких Криш, и все это ради того, чтобы поймать четырех виновных. – Он обернулся и схватил с доски один из камешков. – Это не камни! Это люди! Я не могу забыть об этом. Я не могу допустить этого просто ради того, чтобы выиграть в этой проклятой игре! Вы могли бы, я знаю. Именно в этом и заключается непроходимая пропасть между нами, которая делает нас чужаками.

Она с трудом сглотнула.

– И что теперь? Это, разумеется, меняет все.

– Разумеется. Теперь я буду говорить вам, что делать. Вы назовете мне имена двух миколианских агентов. Вместе, под присмотром Инквизиторов, эти четверо, ваша пара и их пара, отправятся на корабль Верховного Комиссара. Они расскажут все, что знают, – по доброй воле, без принуждения. Никто не погибнет, если только миколианцы не станут сопротивляться или не убьют себя по пути. Нужно принять меры, чтобы они не знали, с кем встретятся, до момента самой встречи, чтобы свести риск к минимуму. После этого вы вернетесь с доказательствами к своему начальству. Коринфианское поселение, покушение на целую колонию – этого будет достаточно, чтобы доказать мотивы, возможности и методы миколианцев. Нарушение вами соглашения не будет обнародовано, но ваши люди будут знать об этом, и будут знать, что мы тоже знаем. Это может быть полезным для более продуктивного… сотрудничества в будущем.

Она поняла, что проиграла.

– Не вижу, чтобы у меня был другой выбор, – сказала она, вздохнув. – Видите ли, мы считали, что будем иметь дело с косным и узколобым духовенством. Сведущим, но близоруким. И это бы нам удалось, если бы по чистой случайности нам не попался единственный оставшийся во всем Мицлаплане человек, способный мыслить свободно.

Самодовольство не было ему чуждо.

– Один из немногих, скажем так. Такому обществу, как наше, не обойтись без нескольких человек вроде меня. Или, пожалуй, все же существуют незримые силы, управляющие судьбой.

Она все же сделала последнюю робкую попытку.

– Вы ведь знаете, я могу убить вас. Пусть я женщина, маленькая и слабая, но я знаю способы.

– Ничуть не сомневаюсь. Я никогда не недооценивал вас, Келли. Именно поэтому, прежде чем прийти сюда, я снова поменял местами камеры в лаборатории и в ризнице. Не столько в целях самозащиты, сколько для того, чтобы не поддаться искушению отступить от своего решения.

Как ни странно, она по-настоящему улыбнулась ему.

– Из вас вышел бы дьявольски хороший агент, Ган Ро Чин. Дьявольски. Мне действительно очень жаль, что вы не на нашей стороне.

* * *

Чин знал, что найдет Кришу в отсеке службы безопасности, и направился прямиком туда. Когда он вошел, она подняла на него глаза и медленно покачала головой из стороны в сторону, как будто в изумлении.

– Ну, как я держался, инструктор? – спросил он ее.

– Я бы поцеловала тебя, если бы могла, Ган Ро Чин! Но она права в одном. Если бы мы встретились раньше…

– Ты оказалась бы юной девушкой, лезущей на стены от скуки в большом, дурацком и безлюдном грузовике, перевозящем ящики со всяким хламом из одной забытой богом дыры в другую, как сказала бы одна наша общая знакомая.

– Ох, не знаю. Одиночество и пустота принимают разные формы, и если у тебя есть хорошая компания, немного изоляции не повредит. – Она вздохнула. – Но я все никак не могу перестать жалеть, что мы не можем сделать ничего больше, чем просто отослать ее обратно с позором.

Он печально покачал головой.

– Увы, Криша. И это самое грустное. В конечном счете она думала не о людях, смерти, спасении или чести. Она думала о том, насколько плохо это отразится на ее дальнейшей карьере, и какой вред принесет Бирже то, что мы так много узнали об их операциях. Для нее существует всего одно человеческое существо, и это – Келли Морган, игрок. Возможно, двое – еще я в качестве противника. Она лишь проиграла игру, и все. Но проигрывает она всего лишь камни. А для тебя они никогда не будут только камнями.

Она откинулась на спинку кресла и вздохнула.

– Не будут.

– Она представляет собой все, что ты романтизировала и о чем мечтала в жизни, – сказал он. – Но сейчас она, а не ты – самое одинокое и опустошенное существо, какое я когда-либо видел.

ИНТЕРЛЮДИЯ

На следующий день у Ган Ро Чина случился острый приступ самодовольства, и ему было очень нелегко демонстрировать скромность и смирение, но ему это вполне удалось. Хотя он куда охотнее предпочел бы выглядеть героем, чем отнекиваться от поздравлений и благодарностей колонистов.

Морок и Савин были на орбите, на корабле, в котором прибыл один из мицлапланских полубогов собственной персоной, и никто не ожидал, что они вернутся так рано, хотя Чин весь извелся от желания тронуться в путь и оставить это задание и свои лавры позади. Несколько месяцев грузоперевозок в компании одного лишь семейства Кли будут как раз то что надо, решил он.

Морок очень ловко справился с отправкой двух пар агентов на орбиту, заявив колонистам, что необходимо провести испытания с оборудованием, прибывшим на новом корабле.

– Все прошло довольно гладко, если мне будет позволено высказать свое мнение, – прокомментировал Морок. – Мы проводили всех в одну дверь, а когда очередь дошла до агентов, отправили их в другую дверь. Разумеется, эта дверь вела прямо в покои Высокочтимого. Гипноты оказали легкое сопротивление, но для безграничной силы Высочайшего это пустяки. Все агенты были обращены и посвящены в сан благополучно, никто не умер, хотя теперь мы имеем, полагаю, единственную за всю историю беременную жрицу. Дитя, будучи потомком двух духовных лиц, будет, разумеется, выращено в лоне Святой Церкви. Все четверо вернутся вместе с Высочайшим на его корабле, в пути их допросят, а потом направят на обучение, чтобы добиться от них максимальной полезности. Мисс Морган тоже вернется с ними, а не с нами.

– Это утешительная новость, – отозвался Чин. – Я склонен думать, что ее общество сделало бы наш обратный путь в высшей степени… некомфортным.

– Это воистину так, – признал Морок, – но, боюсь, решение было принято из практических соображений, а не для того, чтобы пощадить наши чувства. Наша Длань пока еще не распущена.

Все с изумлением обернулись на командира. Этого никто не ожидал.

– Но… что еще здесь делать? – спросила Криша.

– Здесь – ничего. Новый жрец, прибывший с Высокочтимым, примет на себя обязанности покойного Ву. Полагаю, нам всем стоит попрощаться и вернуться на «Клятву Гурусу». Наше следующее поручение лучше обсуждать там.

* * *

Капитан Чин был очень рад снова вернуться на борт своего корабля. Это казалось таким нормальным, таким уютным. Правильным.

Морок не стал зря тратить времени, да и все они хотели поскорее услышать, в чем будет заключаться следующее задание.

– Капитан, как далеко отсюда граница Биржи? В днях пути, не в световых годах.

– Мне нужно справиться по компьютеру и картам, – отозвался тот, – но определенно не более чем в шести днях по безопасному маршруту, огибающему миколианские регионы. Три, если мы осуществим право мирного пролета. Это, разумеется, до юридической границы.

– Мирного пролета! – фыркнула Манья. – Мы не нуждаемся в разрешениях Ада, в особенности если речь идет о том, чтобы исполнять священный долг!

Чин нахмурился.

– Вы хотите, чтобы я летел на всех парах, не послав полагающегося запроса, по направлению к пограничному региону, на который заявляет права Биржа? Нас могут вытурить оттуда или вообще распылить, если мы не будем осторожны. Зачем?

– Как думаете, вы смогли бы справиться с этим? – настаивал Морок.

– Я… я могу попытаться. Это зависит от того, что находится в этой области. По соглашению граница почти не охраняется и довольно открыта. Кораблик у нас совсем маленький, а космос большой. Если мы потратим лишних полдня и сможем проложить такой курс, при котором не будем приближаться ни к каким миколианским системам и их обычным маршрутам, то можем и прорваться. Перешеек там у них довольно узкий, поэтому даже если они и обнаружат наш корабль, то вряд ли успеют послать кого-то на перехват, прежде чем мы окажемся за их границей. Защитные системы рассчитаны, чтобы обнаруживать флоты, а не единичные корабли. Но, оказавшись на территории Биржи, мы будем как на ладони, а они будут рады незваным пришельцам не больше, чем миколианцы – собственно, как были бы и мы в подобных обстоятельствах.

Морок кивнул.

– И все же это необходимо сделать. – Он ввел в компьютер код и снова обернулся к ним:

– То, что вы сейчас услышите, было перехвачено датчиками слежения на корабле Высочайшего менее суток назад. Сообщение было отправлено на ближайшую звездную базу, и с их помощью нам удалось сделать триангуляцию. Оно было послано в незашифрованном виде с корабля с позывными Биржи, и на самом деле пришло с той стороны перешейка. Послушайте. Компьютер, воспроизвести запись.

– Достаточно, – сказал Морок, и сигнал отключился. – Дальше он повторяется, только еще более бессвязно. Сообщение, разумеется, подверглось компьютерному переводу, но должен сказать, что эмоции и интонации оригинала сохранились.

– Мы можем как-нибудь определить эти координаты? – спросил Савин. – Я не понимаю, что это за система.

– Это коммерческие, а не военные координаты, они применяются почти на всех торговых кораблях Биржи. Именно поэтому говорящий использует их, а не военные координаты, хотя судя по его речи, он настолько не в своем уме, что непонятно даже, как он додумался до этого. У нас, разумеется, есть координаты всех областей исследованного космоса, но здесь есть кое-какая проблема. Это место находится рядом с границей исследованного космоса, и его координаты есть далеко не на всякой карте – это я могу вам сказать, даже не заглядывая в них. Должно быть, его открыли совсем недавно.

– Наш локатор может выдать вам курс оттуда досюда безо всяких карт, – сказал Морок. – Мы очень хорошо знаем, где это, – это на краю Вселенной, за которым все известные вещи на всех картах пропадают в огромном белом море.

Капитан пожал плечами.

– Я так и не понял, какое отношение это имеет к нам и как оправдывает риск, на который вы просите нас пойти. Я, разумеется, сделаю это, но мне это кажется похожим на сигнал бедствия с какого-нибудь удаленного аванпоста Биржи, от единственного корабля, уцелевшего после нападения миколианцев.

– Разве соглашения не требуют, чтобы наши корабли отвечали на сигналы бедствия, вне зависимости от юрисдикции, если мы находимся ближе всех? – спросил Савин.

– Ну да, но я не думаю, что это послужит оправданием того, что мы вторглись на территорию Миколя. И даже если мы и доберемся дотуда, то можем наткнуться на небольшую миколианскую армию. У нас грузовик, а не военный корабль. Мы практически безоружны и совершенно беззащитны против нападения любого миколианского судна.

– Боюсь, что перевод все-таки исказил смысл, – сказал Морок. – Капитан, вы знаете торговый язык Биржи?

– Знал когда-то давно. От долгого неиспользования кое-что подзабылось, но думаю, что разберусь.

– Тогда прослушайте еще раз, только теперь оригинал. Компьютер, воспроизвести первоначальное сообщение.

Снова прозвучал сигнал – более слабый, временами пропадающий и появляющийся вновь, прерывистый, но достаточно четкий, чтобы можно было разобрать слова. Чин заметил, что Морок прав: программа-переводчик вполне точно передала эмоции. Оригинал сообщения звучал совершенно так же, и какой-то миг он не мог понять, что так встревожило Морока. Потом это вломилось к нему в сознание.

– Он сказал «демоны»! То есть, не миколианцы, не какое-нибудь прозвище или эвфемизм. Должно быть, это кодовое слово или какой-нибудь новый жаргон. Не мог же он действительно иметь в виду демонов!

Подвергшийся нападению мицлапланец вполне мог бы использовать какое-нибудь слово собственного сочинения, вроде «демона», для обозначения миколианца. По вполне понятным причинам эти слова у них были почти синонимами. Но в лаконичном и четком торговом языке Биржи слово «демон» имело одно и только одно значение и означало настоящего, сверхъестественного демона.

– Разве похоже, чтобы он использовал кодовые слова? – спросил Морок, обращаясь ко всем одновременно. – Разве по его голосу можно сказать, чтобы он был в состоянии вспомнить какие-то кодовые слова? На его языке, если бы на него напали миколианцы, он бы так и сказал «миколианцы», или использовал какое-нибудь из полудюжины прозвищ или эпитетов. В его языке это слово недвусмысленно. Ни сам Высокочтимый, ни наша военная разведка не думают, что это слово может означать нечто другое, чем то, что оно обозначает.

Чин не смог удержаться, чтобы не испортить свою хорошую репутацию циничным замечанием:

– Вы пытаетесь убедить меня, что наши люди могли поверить, будто этот сигнал пришел от последнего уцелевшего корабля после нападения настоящих, живых демонов? Демонов?

– А почему бы и нет? – рявкнула Манья. – Поскольку миколианцы потерпели здесь поражение, они вполне могли навлечь на себя гнев своих ужасных повелителей.

– Но… демоны? Настоящие, живые демоны…

– Мы – не добровольное объединение, – напомнил капитану Морок. – Мы Длань Святой Инквизиции, и случилось так, что мы находимся к этому месту ближе остальных. Нас не просили выяснить смысл этого сообщения, – нам приказали сделать это.

Ган Ро Чин вздохнул.

– Да, понимаю. Отлично. Я немедленно отправлюсь на мостик и начну все необходимые приготовления к отлету. Полагаю, что координаты уже ввели в мой компьютер?

– Да. Курс выбирать вам, но нам приказано не считаться с риском и двигаться с максимально возможной скоростью. Разведка космофлота не выявила где-либо в этом регионе скопления кораблей Биржи. Вполне возможно, что на данный момент мы единственные, кто перехватил сигнал. Разумеется, также вполне возможно, что, если все это не проделки миколианцев, они тоже приняли его.

Ган Ро Чин представил себе, как они выходят на орбиту вокруг чужой звезды и сталкиваются с вооруженным до зубов миколианским кораблем – или патрульным военным судном Биржи, что было по меньшей мере настолько же опасным. Что ж, подумал он про себя, если они там, я по крайней мере смогу получить удовольствие, напустив на них Манью.

Курс он проложил очень легко, хотя и не без сомнений, ибо, судя по самым новейшим и лучшим картам, которые у него были, в этом районе космоса не было вообще ничего.

Еще легче оказалось пренебречь всеми приказами и запрограммировать настолько безопасный и здравый маршрут через миколианский перешеек, какой он только мог придумать. Это займет лишних двенадцать или тринадцать часов, которых ни Морок, ни все остальные не заметят, но зато почти можно будет поручиться, что они хотя бы доберутся до места.

С обратным путем все обстояло гораздо сложнее. У него не было никакого желания немедленно распрощаться с жизнью и еще меньше желания провести ее остаток в чужом плену, но если уж этому суждено было случиться, он надеялся, что это произойдет не по столь идиотской причине, как охота за демонами.

Через некоторое время на мостике появилась Криша. Обычно она там не показывалась, предпочитая оставаться в кают-компании, но он был очень рад ее видеть.

– Не помешаю? – спросила она.

– Ты никогда мне не мешаешь, – отозвался он искренне. – Садись.

– Мы уже летим?

Он кивнул.

– Прибытие к нашему загадочному белому пятну на картах – приблизительно через восемьдесят четыре стандартных часа. Если миколианцы еще не там, ручаюсь, что их патрульный корабль появится не позже, чем через шесть часов после нас.

– Мы делаем то, что нам приказано, – вздохнула она.

– А ты? Ты тоже думаешь, что там демоны?

– Я… пожалуй, нет. Но я побывала в присутствии Богов, поэтому не могу отрицать идею существования демонов. Но на основании этого сообщения это кажется мне довольно… маловероятным. Я думаю, что мы найдем там что-нибудь неприятное, но это вполне может оказаться человек, сошедший с ума вследствие страшной, но вполне объяснимой трагедии. Люди часто видят демонов там, где живет лишь безумие.

– Знаю, знаю. Но наша дорогая мисс Морган говорила, что у Биржи там что-то такое, до чего они очень не хотели бы допускать миколианцев. Что-то большое, так она сказала. Большое и недавно открытое, я бы сказал, если этот сигнал бедствия действительно пришел с исследовательского судна. Она не знала, что это такое, знала только, что оно есть. То, чего не знаешь, нельзя выдать мицлапланцам, которые ловят тебя за руку, когда ты таскаешь у них сладости.

Она тихонько засмеялась.

– У тебя острый язык. Интересно, ты и думаешь так же? Ты и представить себе не можешь, как тяжело телепату наткнуться на кого-нибудь, чьи мысли невозможно прочесть.

– Мои мысли таковы, что их не стоит знать ни одному телепату, особенно если он по совместительству еще и прекрасная жрица, – отшутился он. – На самом деле я как раз сидел и раздумывал о нашей мисс Морган и о том, как она возвращается домой на том корабле.

– Только не говори мне, что скучаешь по ней!

Он улыбнулся.

– Нет, дело не в этом. Я думал, что она летит домой с позором и, скорее всего, без всякой надежды на будущее, думая о том, как ей смягчить свою участь и вернуть доверие к себе. Команда этого корабля полностью состоит из жрецов, личной охраны и штата Высочайшего. Она не сможет ни задурить им головы, ни разжечь их страсть, ни пробраться в какую-нибудь охраняемую зону. Я бы на ее месте сосредоточил усилия на том, чтобы вернуться домой с абсолютно новой информацией – уникальной информацией. Высокочтимому не нужны ни запоры, ни решетки, ни система безопасности. Никто и никогда не видел живого Ангела, кроме божьих избранников. Она нуль, как и я. Она может задуматься – как, должен признаться, задумывался и я сам, – не может ли она оказаться невосприимчивой к тому сиянию, которое наполняет и влияет на всех остальных в его Священном Присутствии. Она может счесть, что рискнуть стоит, и «совершенно случайно» ошибиться дверью.

Криша удивленно взглянула на него.

– Капитан… Я смотрела на Высочайшего и погружалась в его присутствие. Это совершенно отличный от любой другой паранормальной деятельности уровень, а, будучи телепатом, я по собственному опыту и по рассказам других знаю, что такое быть Талантом. Это совершенно не имеет аналогов. Это не овладевает твоим разумом так, как гипнотическое воздействие; оно проникает в самую глубь твоей души. Ты понимаешь, мгновенно, каждым атомом своего существа, что находишься в присутствии кого-то, кого можно описать лишь как сверхъестественное существо, стоящее настолько выше тебя, что пропасть между людьми и самым низшим одноклеточным существом – ничто по сравнению с той пропастью, которая отделяет тебя от Него. Если она зайдет туда, как ты говоришь, то выйдет такой же, как я.

– Ну а я тебе о чем? – с широкой улыбкой отозвался он. – Тут уж хочешь не хочешь, а выйдешь из этого приключения целым и невредимым и вернешься домой, ты не согласна? Да ради того, чтобы посмотреть и поговорить с Келли Святой Морган, я согласен с голыми руками сражаться против десятка демонов!

Эта мысль так развеселила ее, что она не смогла удержаться.

– Ради этого, – сказала она, – я стану сражаться еще с десятком демонов спина к спине с тобой – и мы победим!

Книга III МИКОЛЬ: КРАСНАЯ КОМАНДА

МАСКАРАД

По традиции Лордов Кваамила раз в год каждый Лорд по очереди устраивал грандиозное празднество во славу вечного единения Царства и его ульев, в котором должны были принимать участие все ячейки улья и на которое должны были быть приглашены все остальные Лорды Кваамила со своими Мастерами Ульев.

За многие годы это празднество превратилось из обычного праздника в нечто вроде соревнования, в котором каждый Лорд должен был заткнуть за пояс прошлогоднего устроителя. Это становилось все труднее и труднее, поскольку казалось невероятным, чтобы подобные торжества могли стать хоть сколько-нибудь пышнее, чем уже были; устройство подобного сборища приводило ульи на грань банкротства.

Это ударяло и по Баронам каждой ячейки, на которых лежала ответственность за организацию подходящих развлечений. Нужно было произвести впечатление и на членов других рас, прибывших из других ульев. У некоторых из них были весьма странные представления о веселье, а у некоторых вообще не было такого понятия. Что, например, нужно сделать, чтобы развлечь коринфианцев, у которых отсутствовало понятие эмоций, которые питались, поглощая камни, и производили потомство, преобразуя камень в начальную материю коринфианской жизни и, таким образом, буквально сооружали свою молодежь?

Решением, по крайней мере, в данном случае, было не делать вообще ничего, поскольку для коринфианцев это было более приемлемым, чем любой другой выбор. Однако большинство других рас удовлетворить было куда сложнее.

Одним из тех, кого удовлетворить было невозможно, был Лорд, которому предстояло устраивать празднество в следующем году, поскольку он неминуемо должен будет столкнуться с проблемой, как превзойти предыдущего. Поэтому было принято как данность, что будущий Лорд Хозяин будет изо всех сил стараться испортить чужой праздник.

Люди были очень небольшой частью Миколианской Империи, единственной из Трех Империй, которая официально именовала себя таковой и управлялась в классическом стиле, хотя и без императора во главе. По закону о Справедливом Перераспределении, регулировавшему присоединение новых рас к Империи, расы, попавшие во власть Миколя, перераспределялись по различным ульям по всей империи, так чтобы ни в одном улье не получилось преобладания какой-либо расы, и все расовые подгруппы, или ячейки, теоретически имели равные шансы добиться превосходства. Ячейки обладали достаточной автономией, по крайней мере на местном уровне, чтобы ни одна раса заведомо не оказалась на дне.

Основой и сердцем миколианского общества были Квиимиш, или Святые Книги, чья дистиллированная суть была почти с самого рождения накрепко вбита в каждого гражданина, от самого низшего до самого высшего.

«Целью всех высших форм жизни является достижение свободы… Свобода – это власть… Боги дают власть тем, кто может овладеть ей и удержать ее… Все дары цивилизации проистекают из борьбы за господство; общество, живущее в мире, останавливается в развитии и теряет право на власть… Вечная участь души определяется тем положением в иерархии, которого она достигает при жизни…»

Другие цивилизации называли миколианскую цивилизацией насилия, деградации и жестокости; межрасовым сборищем бандитов, пользующихся основанной на социальной эволюции религией, чтобы оправдать свое уродство и произвол. Миколианцы же предпочитали считать собственную цивилизацию динамичной, в которой сливки всегда поднимаются на поверхность, и где хитрость и удача способствуют прогрессу. Ведь разве во всех мирах величайшие идеи не брали начало из самых кровавых революций? Разве величайшие технологии не были обязаны своим появлением по большей части войнам?

И это, несмотря на произвол, была гражданская война без горечи; цивилизация в развитии, под наблюдением и контролем главенствующей расы, Миколей, которые даже отчасти сдерживали ее. Будучи паразитами, они могли появляться среди низших форм, никем не замеченные, наблюдать, учиться и наслаждаться, – даже принимать участие в их жизни, если у них было такое желание, вмешиваясь лишь тогда, когда не оставалось ничего другого. Это заставляло ульи быть честными, заставляло всех постоянно быть настороже, поскольку, хотя у Миколей не было Талантов как таковых, они могли петь любую мысленную песню, которую телепат хотел слышать, а эмпат чувствовать, все это время используя великий дар своих предков оставаться незамеченными, что заставляло даже могущественных Лордов Кваамила беспокойно спать по ночам.

* * *

Место главного празднества показалось бы любому, кто знал человеческую историю, совершенно нелепым – это была странная смесь высоких технологий и средневекового примитивизма; здесь был огромный сверкающий замок, освещенный радугой сказочных огней, и огромный грязный луг перед ним, где в свете многочисленных факелов копошились варварского вида существа всевозможных рас. Облаченные в лохмотья или необработанные шкуры, они казались вышедшими из другого времени, далекого и мифического.

Женщина, босиком шлепавшая по грязному месиву мимо рабочих-дролов из двух или более десятков рас, размечавших площадки и устанавливавших шатры, столы и прочее, вряд ли сильно отличалась от своих примитивных предков, живших миллион или больше лет назад. Она могла бы быть красивой, даже привлекательной, будь у нее более спокойное прошлое. Но на ее теле виднелись отметины, которые быстро старят любое тело. Видавшая виды коричневая набедренная повязка, бывшая единственным предметом ее одежды, никак не могла скрыть рубцы на спине, довольно заметные, хотя и давние, а узенький серый браслет на лодыжке левой ноги и такие же браслеты на запястьях столь же явственно свидетельствовали о тяжелом труде и вырождении предков, равно как суровое лицо и усталые карие глаза.

Но заметить кусочек кожи, искусно скрывавший маленький красный ромбик, знак эмпата, выжженный у нее на лбу, над переносицей, было почти невозможно.

Когда-то она была красавицей, еще до того, как все это случилось с ней, – до того, как глубокий, словно бы от сабли, шрам не раскроил ей левую щеку до самой губы. Как ни странно, она не роптала на этот самый безобразный из ее шрамов. Он освободил ее, точно так же как первоначальная красота обрекла на домашнее рабство у высокородных ячейки. Она ненавидела женщину, которая сделала это из ревности – но когда она задушила ее, когда увидела, как жизнь капля за каплей уходит из этой стервы, огонь ненависти в ней утих. Впервые у нее появилась не только возможность, но и мужество отплатить кому-то, и это было неописуемо волнующее ощущение.

Громадный мужчина, человек чудовищного роста и веса, мускулистый точно кузнец и волосатый как обезьяна, опустил на землю стол, который нес, и окликнул ее. Он был потным, грязным, и скорее всего, на нем обитало такое количество паразитов, что подходить к нему было небезопасно.

– Эй! Телка! – завопил он. – Телка идет сюда и трясет резиновыми сиськами для работяги!

– У работяги у самого сиськи больше, чем у телки! Отвали! – рявкнула она, не прерывая медленного и размеренного шага.

– Эй! Телка спятила? Не любишь настоящих мужчин?

Она остановилась и чуть повернулась к нему.

– Телка любит настоящих мужчин. Пусть работяга сначала найдет настоящего мужчину, а потом уже зовет ее!

Это, разумеется, разъярило гиганта, и он, отшвырнув стол, бросился на нее. Она вихрем развернулась и оказалась с ним лицом к лицу, и хотя по сравнению с ней он был великаном, он остановился, почувствовав опасность. Было что-то такое в ее поведении, в позе, в быстроте реакции и том, как стремительно напряглись ее мышцы, что охладило его. Он сделал в воздухе какой-то знак, крикнув:

– Работяга не якшается со всякими ведьмами!

На этом инцидент был исчерпан. Она мгновенно расслабилась, повернулась и направилась к замку, а великан побрел обратно к столу, бормоча себе под нос:

– Работяга, похоже, спятил. Ни одна телка не станет шляться одна, если она не ведьма!

Она не слишком рассердилась на него, и не расстроилась, что не отлупила его. Он был совершенно типичным в своем роде, и к тому же был достаточно глуп, чтобы оторвать ей руку или ногу, прежде чем она успела бы убить его. Она действительно могла прикончить его, если бы сочла, что он собирается потащиться за ней, но в положении эмпата были свои преимущества, даже перед телепатами. Мужчины подобного типа обычно редко успевали обдумать свои действия. Немного проецирующей эмпатии, чтобы утихомирить его гнев до такой степени, чтобы он смог подумать и отступить, – куда более разумный и надежный способ. Сейчас не время и не место убивать, когда все готовятся к празднику.

Здесь почти совсем не было людей. Вдалеке возилась целая уйма тхионов, похожих на гигантских бескрылых оводов размером с человека, сооружающих великанское гнездо из тхионского шелка; напротив – крошечные дхорты, напоминающие голубых двуногих ящериц с утиными клювами, пилили, строгали и вырезали для своей расы. И так было по всему полю, пока она шла к замку.

Внезапно перед ней выросла огромная черная тень, преградив ей путь. Тень была очень большой, больше даже, чем давешний великан; на самом деле, несмотря на вполне гуманоидный вид, она была сделана из черной пластмассы, способной выдержать невероятную нагрузку. В монолитом лице была одна-единственная щелочка, сквозь которую пробивался тусклый зеленый свет.

– Кто ты и что делаешь в замке? – спросил робот нарочито командным металлическим голосом.

– Мастер Улья приказал мне явиться, – ответила она четко. – Калия 4КХ26, ячейка Пусаби.

– Проверяю… Проверка пройдена. Ты опоздала. Войди через синюю дверь справа от тебя по этой дорожке и жди проверки безопасности.

Кивнув, она прошла мимо охранника и отправилась по указанной дорожке. В конце ее было несколько дверей, все разного цвета и разной формы, каждая из которых вела в зону безопасности для определенного вида.

У каждой двери была пластина для руки и окуляр. Она посмотрела в окуляр на двери, которую ей указали, и положила правую руку на пластину. В глазах у нее на миг заиграли разноцветные блики, а ладонь чуть защипало. Женщина толкнула дверь и оказалась в небольшом помещении, похожем скорее на приемную врача, чем на зону проверки безопасности.

Если женщина выглядела неуместно даже в поле перед замком, то в кондиционированном и уютном офисе казалась еще более не на месте. Она решила не садиться; если она действительно опоздала, хотя и не по своей вине, значит, они будут здесь очень скоро.

Дальняя дверь открылась, и она с некоторым удивлением увидела еще одного человека. Это был мужчина – с квадратной челюстью, волосатый и мускулистый, с густыми черными волосами и грубо обрезанной окладистой бородой. На нем тоже была лишь ветхая набедренная повязка, и хотя их предки явно происходили из разных племен, вместе они смотрелись как самая настоящая парочка первобытных людей. Он был очень высок и, похоже, удивился, обнаружив, что она почти не уступает ему в росте, но быстро пришел в себя, хотя она уже напряглась, готовясь защищаться. Что-то внутри нее, какое-то чувство, родившееся из опыта, подсказывало ей, что этот мужчина тоже носит кусочек кожи, прикрывающий клеймо Таланта, и что под ним находится не красный ромб эмпата, не зеленый – телепата и даже не белый – телекинетика, а скорее всего, синий ромб самого почитаемого, и заслуженно, Таланта – гипнота.

– Ты должна расслабиться и не сопротивляться мне, – сказал он низким голосом с еле уловимым странным акцентом.

Несмотря на предупреждение, она инстинктивно попыталась уклониться от его взгляда, хотя и продолжала смотреть на него, и прикрылась эмпатической защитой. Но все было бесполезно – этот парень явно знал свое дело и был силен, одного его взгляда было вполне достаточно. Она не могла не смотреть в эти глаза. Она почувствовала, как ее Талант бледнеет, а защитные барьеры рушатся. В одно мгновение ее голова опустела.

– Ты расслабишься и будешь отвечать на мои вопросы без колебания, а потом будешь твердо помнить все то, что мы делали и говорили, – сказал он успокаивающе и начал проверку безопасности и преданности.

Хорошо тренированный и подготовленный враг в подобной ситуации мог бы ввести в заблуждение даже гипнота, но тот, кто не прошел необходимой подготовки, неминуемо сломался бы. Это была последняя проверка. Те, кто пригласил ее, уже точно знали, кто она такая, проверив ее глаз, ладонь и пот, прочитав генетический код и сравнив его с досье. Единственное, чего проверки не могли установить – это не был ли человек перехвачен по пути вражеским агентом и перепрограммирован на тайные враждебные действия. Это мог сказать только гипнот, и очень скоро он уже знал, что с ней все в порядке.

Он отпустил ее. Ощущение было очень странным – как будто кто-то держал тебя под водой, и вдруг ты вырвался на поверхность. Оно было очень хорошо ей знакомо, но она ненавидела его и знала, что будет ненавидеть всегда.

– Я Джозеф ЗВХ47, из ячейки Вронски, – сообщил он, грассируя «р» в слове «Вронски». В улье Лорда Скуазоса было всего три человеческих ячейки, и поскольку у каждой была собственная планета, между собой они встречались не часто. – Пожалуйста, сюда. Остальные уже ждут.

* * *

Она прошла за ним по коридору в большой зал, который явно не был рассчитан на людей. Люди, однако, умудрялись очень ловко приспособиться сидеть практически везде.

В комнате уже находилось трое других. Один был джулки – невысокое существо, очень напоминавшее двухметровую улитку с длинными изогнутыми усиками-антеннами и четырьмя длинными независимыми друг от друга стебельчатыми глазами. Его ноздри представляли собой ряд крошечных коричневых пятнышек, а спиральная раковина спереди открывалась широким ртом, придавая этому существу, на человеческий взгляд, постоянное выражение шокированного изумления. Широкая спина существа походила на пушистый ковер, заросший длинными коричневыми волосами; на самом деле это были тонюсенькие и длинные усики, почти щупальца, способные выполнять самую тонкую работу. Но джулки ценились за совершенно другую их естественную способность: получив всего несколько клеток любого живого существа – например, лизнув языком его кожу, – они могли синтезировать и выделить уйму смертельных ядов, которые защищали джулки, делая их токсичными для всего, что находилось рядом.

Второй был тхионом. Их сходство с обыкновенными комнатными мухами, которые, подобно тараканам и еще нескольким незваным гостям, умудрились полететь к звездам вместе с людьми, вблизи было весьма выраженным. Тхионы обладали способностью усваивать любую углеродную органику, как сырую, так уже и кем-то переваренную. Очень немногие другие расы пригласили бы тхиона к столу, хотя никто не возражал против того, чтобы отправлять к ним отбросы.

Третьим был коринфианец. Полутораметровая глыба тусклого серебра, больше всего похожая на скульптуру какого-то жука, которую так и не успели закончить. В верхней части его спины виднелись два черных яйцевидных нароста, которые служили ему глазами.

– Это наша Тобруш, – сказал Джозеф, махнув в сторону джулки, – а это Робакук, – кивнув на тхиона. – Нашего коринфианского товарища зовут Дезрет. Это Калия, и теперь нашу компанию можно считать полной.

– Мастера Улья уведомили, он уже в пути, – сказал зловещий бесстрастный голос, похожий на голос не столько живого существа, сколько скорее робота-охранника, хотя и без металлического отзвука. Калия никогда особенно не любила коринфианцев и не доверяла им, и опыта общения с ними у нее почти не было. Она не могла не задаться вопросом, из какого же места этой глыбы исходит голос.

Калия оглядела остальных.

– Кто-нибудь знает, зачем нас всех вызвали? – спросила она. – Да еще в такой тайне?

– Полагаю, это имеет какое-то отношение к обеспечению безопасности торжеств, – сказала джулки, которая произносила слова, с шипением выталкивая воздух изо рта. Ее речь тоже звучала необычно, но хотя бы, по крайней мере, казалась живой. – Ни один из нас, как и ты, никогда не бывал здесь раньше, благодаря чему в этих местах мы совершенно неизвестны.

Калия кивнула и перевела взгляд на Джозефа:

– У нас два человека – пусаби и вронски, но ни одного триполи. Поскольку людей здесь очень мало, полагаю, считается, что именно триполи вызовут проблемы.

Триполи была третьей и последней, но отнюдь не менее важной, человеческой ячейкой в улье.

– Насколько я помню, следующие празднества устраивает Кабар, Лорд Улья Макуут, – заметил тхион высоким визгливым голосом. – Разве он не один из ваших? А Триполи находится совсем рядом с его владениями!

– А! Я не обращаю внимания на подобные вещи, поскольку обычно меня не приглашают на такие праздники, – отозвалась Калия не вполне любезно.

Кабар был единственным человеком из всех Лордов Ульев во всей Империи, что означало, что он воистину блестящий и безжалостный вождь. Калия знала о нем. О нем знали все люди Империи, испытывая гордость при мысли о том, что люди могут не только стремиться, но и, как доказал Кабар, действительно достигать высшего из возможных положений, и одновременно – острое облегчение от того, что сколь бы безжалостными и жестокими ни были их собственные предводители, жизнь с ними была куда лучшей, чем жизнь под властью Кабара.

В этот момент в комнату вошел Мастер Улья, положив конец спорам. Калия с Джозефом упали на одно колено и в знак уважения склонили головы, тхион опустился в сходном жесте, отчего его голова очутилась практически на полу, а джулки существенно вытянулась вверх, что у ее народа означало то же самое. Коринфианец остался такой же бесстрастной глыбой, как и обычно.

Мастер Улья, как и его Лорд, был йасбрином, и это была самая устрашающая раса, которую породила галактика. Двух с половиной метров ростом, они передвигались на широких мохнатых ступнях; а глаза размером с блюдце пучились с толстого пятнистого желто-черного лица с коротким хоботом и такими длинными плотоядными клыками, что они торчали изо рта даже тогда, когда он был закрыт.

– Встаньте, – проговорил Мастер Улья низким гортанным голосом, как нельзя лучше подходившим к его пугающей внешности. – Я слышал ваши предположения, и они в основном верны. Празднество будет пышным и роскошным; корабли приходят один за другим, доставляя предметы роскоши для знати всех рас, которые прибудут сюда. Нельзя не признать, что это существенная финансовая нагрузка, но мы планировали эти траты и предусмотрели их в бюджете, поэтому справимся. Лорд Кабар, которому предстоит устраивать празднество в следующем году, не настолько искусен в долгосрочном планировании и не слишком обращает внимание на мелочи. Он откладывает все на последний момент, а это означает, что в будущем году его ожидает крах. Ему остается только молиться о чуде – а чудеса случаются довольно редко; или совершить удачный набег, чтобы платили проигравшие – но, учитывая баланс сил в его регионе, вероятность успеха очень мала; или, наконец, изгадить наши празднества до такой степени, чтобы все, что бы он ни сделал, по сравнению с нами казалось удачей. Из трех этих возможностей – какую выбрали бы вы?

– Мы вас поняли, мой господин, – ответил Джозеф. – Могу ли я предположить также, что вы считаете, что он в своих планах какую-то роль отводит триполи?

– Можешь. Родная мать Кабара была из Триполи. Эти две ячейки – из разных ульев, но у них общее происхождение, и они обмениваются племенным материалом. Барон ячейки Триполи Фазиль амбициозен и совсем не прочь прижать нас, чтобы упрочить собственное положение. Мы полагаем, что они обладают способностями, иначе никто из них не поднялся бы до своего настоящего положения и не удержал его так надолго. Таким образом, мы также полагаем, что они знают людей в нашей постоянной службе безопасности. Их собственная группа подготовки прибывает сегодня поздно вечером, но большая часть предварительной работы уже была сделана рабочими ячеек Вронски и Пусаби, которые, поскольку они находятся ближе, выполняют больший объем работ. Джозеф, Калия, вы оба оказались в группе людей, в первую очередь отобранных нашими компьютерами, о вас обоих высоко отзывается ваше начальство; к тому же, вы оба вышли из низших слоев общества и чувствуете себя там как дома.

Калия подумала про себя, что она никогда не чувствовала себя там как дома, но, разумеется, не стала высказывать это.

– Именно поэтому вы и вызвали нас сюда вместе с рабочими батальонами, – заключил Джозеф. – Но ведь они наверняка будут ожидать кого-нибудь вроде нас?

– Будут, но не будут знать, кого и откуда, что делает их положение столь же невыгодным, как и наше.

– Это мы двое. А остальные? – спросила Калия. – Резерв?

– И не только. Тобруш – чрезвычайно сильная телепатка, и в качестве надсмотрщицы за рабочими бригадами сможет производить выборочное сканирование и, возможно, предупреждать вас, если что-нибудь разведает. Она также будет следить за джулки из улья Кабара, чтобы те не испортили праздник какими-нибудь токсинами. Робакук – телекинетик, за многие годы не раз доказавший свои способности. Учитывая количество присутствующих на празднестве тхионов, он сможет не только прикрыть ваши спины, но также собрать вместе членов улья, если это понадобится. Дезрет – великолепный аналитик и наблюдатель, обладающий и другими полезными способностями. Откровенно говоря, мы не думаем, что от нас ожидают использования шпиона-коринфианца. А поскольку здесь будут только наши коринфианцы, – остальные не слишком интересуются подобными вещами и прилетят сюда только ради соблюдения приличий, – то можно сказать, что все коринфианцы на празднике будут в полном вашем распоряжении.

– Неразумность этих празднеств выше нашего понимания. Они нас не интересуют, – пояснил Дезрет. – Однако тот факт, что они проводятся и представляют угрозу для улья, мы понимаем. Коринфианцы из улья Кабара не настолько пользуются доверием и участием, как члены нашего улья. Нам будет все равно, если они будут опозорены и уничтожены.

Уж в этом-то можно было не сомневаться. Хотя коринфианцы были расой, не только физиологически, но и психологически сильно отличавшейся от любой другой из известных рас, и не слишком хорошо уживались с остальными, они были прагматиками. Они жаждали знаний о Вселенной и нуждались в развитии. У миколианцев же были космические корабли, пушки и значительное численное превосходство. Коринфианцы оказались неоценимо полезны и непоколебимо верны ульям, давшим им действительно равный со всеми статус, и многие – почти все – Лорды Ульев с готовностью доверяли им в том, что сами не могли понять или непосредственно проконтролировать. Лорд Скуазос привлек коринфианцев ко всему, к чему они пожелали быть привлеченными, и умело пользовался их услугами, а они сторицей платили ему за это.

– Джозеф окажет всем из вас, кому это необходимо, помощь в защите ваших Талантов. Я знаю, что вы все имеете в этом некоторый опыт, но мы не должны забывать, что Кабар будет использовать самых лучших своих людей, – предупредил Мастер Улья. – Вы же должны быть еще лучше. Помните, что до начала празднеств осталось всего восемь дней. Что бы Кабар ни задумал, это произойдет до того, как официально начнутся торжества и прибудут все Лорды. Если он сорвет сам праздник, он вызовет гнев других Лордов, поскольку испортит им веселье, и станет всеобщим посмешищем. Его же задача – опозорить нас. А ваша задача – проследить, чтобы этого не случилось.

Смысл последней фразы был ясен им всем, хотя она и была произнесена будничным и деловым тоном. Продвижение в Империи зависело от успеха; на подобном уровне награды и повышения могли быть совершенно неслыханными. Но в случае провала смерть могла оказаться далеко не худшим наказанием. Не на таком уровне.

Миколианская система ценностей была простой и понятной: жизнь – это полигон, и у тебя есть право всего на один выстрел. Твой статус в загробном мире определялся не тем, насколько высоко ты был рожден или на какую высоту когда-либо поднимался, а той высотой, на которой ты заканчивал жизнь. Провал означал понижение в должности, за ним следовало ухудшение обращения, и в конце – смерть в унижении. Поэтому те, кому удавалось вырваться из низшего класса, скорее совершали самоубийство, чем допускали, чтобы их понизили в должности – таким образом им удавалось по крайней мере сохранить свой статус. Такие ценности прививались с колыбели и были одинаковыми для всех ульев, ячеек и рас. Возможно, для коринфианцев это было не совсем так, поскольку они не верили ни в загробную жизнь, ни во что-либо еще, но в их культуре считалось абсолютно непреложным, что в случае поражения ты сначала определял его причину и отправлял рапорт, а потом умирал как дефективный. В любом случае, все сводилось к тому же самому. Миколианские жрецы не искали сложных объяснений, попросту соглашаясь с коринфианцами в том, что у представителей их странной металлической расы все равно нет душ.

* * *

Когда Мастер Улья вышел, Джозеф повернулся к Калии:

– Я понимаю, что первым делом нужно быть преданным семье, потом ячейке, а уже потом улью, но в данном случае мы все работаем для нашего улья. Мы должны доверять друг другу.

– Я не доверяю ни глазу рабовладельца, ни мозгу, скрывающемуся за ним, – ответила она четко, – к какой бы семье, ячейке или улью он ни принадлежал.

– У меня нет ни времени, ни желания оправдываться перед тобой, – отозвался он. – От тебя не будет никакого толку, если они пустят в ход гипнота, а они скорее всего так и сделают. Я собираюсь поставить тебе кое-какие автоматические защитные барьеры. Они не спасут тебя от сильного гипнота при физическом контакте, но предупредят и помогут справиться с менее сильным – и отправят ментальный сигнал, если кто-нибудь схватит тебя, так что Тобруш, настроенная на всех нас, немедленно узнает об этом. Такая обработка держится не очень долго, мне придется изо дня в день обновлять ее. Но эта техника вполне действенна – остальные по большей части дают худшие результаты – и спасла уже немало людей.

Прежде чем Калия успела хотя бы сформулировать ответ, Джозеф принялся за работу, и она снова почувствовала, как будто ее захватило ментальное подводное течение, которому она была не в силах сопротивляться. Он действовал практически без слов и удивил даже остальных, включая телепатку, которая улавливала его действия. Действия Джозефа оставили у Тобруш четкое впечатление, что гипнот и сам не понимает, ни что он делает, ни как это действует; он знал лишь, что это и вправду действует.

И снова Калию охватило чувство, как будто она вырвалась на поверхность из подводного плена. Джозеф не терял времени, сразу же взявшись за тхиона Робакука и повторив над ним ту же процедуру. Она пыталась следить за его словами, понимая, что примерно то же сделали с ней, но по большей части его фразы ничего не значили. Под конец он таким же образом обработал Тобруш. Дезрет был невосприимчив к любым ментальным Талантам; для коринфианца реальную угрозу представляли только телекинетики, чье воздействие было физическим.

В действительности, разумеется, коринфианцы держались спокойно не потому, что им ничто не угрожало, они просто заранее просчитывали все факторы риска.

– Приготовьтесь принять на себя свои роли, – сказал Джозеф. – Поскольку Мастер Улья координирует все задания, мы должны будем находиться не просто там, где сможем прикрывать друг друга, но именно в тех областях, которые являются наиболее вероятными мишенями. Не забывайте, что если вам удастся предотвратить саботаж, мы предпочли бы схватить злоумышленника живым, но это не существенно. Однако же, если им все-таки удастся действительно вывести что-то из строя, то чтобы доказать злой умысел, нам понадобится живой преступник. Наши жизни и судьбы сейчас зависят от того, сумеем ли мы продумывать наши действия, а не подчиняться импульсу.

Это было обоснованное предупреждение, но оно делало задачу намного более трудной.

Джозеф обернулся к Калии.

– Как ты? Ты сможешь притворяться дролкой и снизойти до черной работы?

– У меня никогда не было власти приказывать другим делать за меня работу, – едко отвечала она. – Следи лучше за собой, рабовладелец!

– Я понятия не имею, как ты стала такой, какая есть, но компьютер улья и штаб Мастера Улья говорит, что ты хороша в деле. Если это действительно так, забудь обиды, горечь и гнев. Мы не можем себе позволить индивидуалистов. Мы справимся как команда или провалимся как команда, наша жизнь и смерть зависят от действий остальных.

– До тех пор, пока мы прикрываем друг другу спины, а не смотрим друг другу в глаза, – с усмешкой парировала Калия. Развернувшись, она отправилась обратно той же дорогой, которой пришла, к лагерю дролов.

– Мы все защищаемся броней против горечи, обид и гнева нашего прошлого, – философски заметил Робакук. – И я сомневаюсь, что можно так уж легко отодвинуть все это в сторону. И все же ее броня крепче, чем у большинства остальных.

– Такое впечатление, что постоянная ухмылка, вырезанная на этом когда-то хорошеньком личике, отлично выражает то, что сейчас у нее внутри, – согласился Джозеф. – Но я готов поручиться, что она отличный боец. И все же… я тоже начал свою жизнь в кандалах. Быть молодым неопытным гипнотом в колонии более старых и опытных – почти то же самое, что не быть им вообще. Избавиться от этих оков стало моей навязчивой идеей, и когда я действительно это сделал, мой дух воспарил. Большинство людей, которых я встречал, чувствуют себя схожим образом. Она же, с другой стороны, пожалуй, единственная из всех, кого я видел, кто не желает расставаться с оковами.

– Она скрывает свои мысли, – сказала Тобруш. – Возможно, будь я из ее племени, я и смогла бы собрать в единое целое образы, мелькающие у нее в мозгу, но пока что мне удается только частично понять их. Какие бы шрамы ни носили все мы, у меня такое чувство, что она вытянула худший жребий. Один факт, что она все еще здесь и на этом уровне, многое говорит о ней. Единственный критерий для оценки ее внешнего вида я могу получить лишь из твоего разума, поскольку, откровенно говоря, вы, люди, кажетесь мне самыми отвратительными и глупыми на вид существами из всех, кого я знаю. Но, судя по твоим мыслям, больше всего ее уродует шрам на лице. Как и оковы, это только прибавляет Калии загадочности, поскольку на ее уровне она с легкостью могла бы от него избавиться.

– Да, это верно, – признал Джозеф. – И все же она носит его, как орден. – Он вздохнул. – Ладно, последуем ее примеру и возьмемся за дело. По крайней мере, здесь нет никого из ее расы, кто понял бы, что она не дролка. Что касается меня, мне часто снится, что я веду армию на превосходящего меня численностью врага, но я подчинюсь приказу и буду охранять пудинг нашего Лорда.

* * *

Хотя Калия и была эмпаткой, перед другими Талантами она была совершенно беззащитна. Одной из первых вещей, которым ей пришлось научиться прежде всего, чтобы выжить на уровне выше дролов, было умение обманывать и обходить Таланты, используя их самоуверенность против них. Труднее всего было обмануть телепатов, но когда она овладела этой техникой – это стоило ей огромного труда, долгих часов размышлений и практики, – она стала очень ценной. Научиться этой технике удавалось немногим, но те, кто справлялся с этим и имел достаточную силу воли, чтобы использовать ее, могли безнаказанно ходить в таких местах, куда не осмеливался зайти никто другой.

Легче всего это было сделать среди дролов, самого низшего рабочего класса Миколя, с которыми представители высших классов обращались немногим лучше, чем с домашней скотиной. Талантами обладало менее пяти процентов любого класса населения, а среди дролов таких было намного меньше, а если они и обнаруживались, то обычно были очень слабенькими. Хотя и не лишенные природного ума, они оставались ужасающе невежественными, и их немногочисленные обряды и традиции были очень примитивными. Их Вселенная была магическим местом, управляемым великими волшебниками, ведьмами, колдунами и демонами, и вряд ли большинство дролов вообще знало, что находятся на другой планете. Для этого им сначала нужно было узнать, что такое планета.

В Империи, которая умела строить звездолеты, роботов, оружие, способное разрушить несколько планет разом, и даже научилась передавать трехмерные изображения на другие звезды, само существование дролов казалось чужакам поразительным и служило доказательством миколианской порочности. Для Миколя же это было частью естественного миропорядка. Низшая каста должна была существовать, чтобы придавать смысл религии и ее взгляду на Вселенную. Грубое, зачастую скотское обращение с низшими было совершенно естественным в этой иерархии. Для миколианцев такие слои были необходимы, чтобы Вселенная имела смысл.

Разумеется, роботы и механизмы, которые построили этот огромный замок, или корабли, привезшие дролов сюда из их миров-ячеек, с легкостью могли за день сделать то, что эти люди делали за неделю, и к тому же гораздо лучше, чем они. Это касалось любой работы, которую делали дролы. Но тем не менее, они должны были существовать и работать. Жить иначе было бы, по мнению миколианцев, безнравственным.

Главное тут была социальная мобильность. Да, большинство дролов так и умирали дролами, проживая свои короткие трудные жизни, лишенные преимуществ, даваемых достижениями науки. Лишь немногим, очень немногим – наиболее умным и наделенным Талантом – хватало пороху воспользоваться возможностью и вырваться из болота. Но до тех пор, пока каждый дрол знал кого-то, кто знал кого-нибудь еще, кто знал того, кому удалось возвыситься и выбраться из болота, для них всегда оставалась надежда, что они, или их дети, или внуки будут среди избранных.

Калия была рождена дролкой и первые двенадцать лет жизни провела среди дролов. Она до сих пор считала их детское невежество освежающе честным и трогательным и с легкостью общалась с ними, без труда становясь среди них своей. Их примитивный язык также был замечательным щитом от телепатов. Переходя на их диалект и усваивая их грубые манеры, она прятала за ними свою более сложную личность. Разумеется, как гипнотические блоки Джозефа не остановили бы сильного гипнота, находящегося на близком расстоянии, так и ее уловки вряд ли смогли бы ввести в заблуждение сильного телепата, пытающегося уловить именно ее разум – но сначала телепату пришлось бы отличить ее от толпы, а в таких случаях этот ментальный режим работал почти безотказно.

Надсмотрщик заметил ее и немедленно отрядил помогать рабочим, поднимающим большие шатры и устанавливающим их на случай непогоды. Годы таскания тяжестей и прочих упражнений, подкрепленных тонизирующими препаратами, сделали ее крепкой, как сталь, и сильной, как мужчина, и она отлично справлялась с этой работой. Если здесь и были шпионы Кабара, то к тому времени, как им представилась бы возможность напакостить, они скорее всего были бы уже слишком вымотаны для этого.

Джозеф играл роль одного из надсмотрщиков над дролами. Хотя он и был большим и сильным, он не был покрыт мозолями, синяками и шрамами, которые любой дрол его возраста и сложения непременно должен был бы приобрести за свою жизнь, поэтому выдать себя за одного из простых работяг он не мог. Иногда надсмотрщики были Талантами, пусть и очень слабыми, самого низкого уровня; однако чаще это были простые дролы, просто-напросто оказавшиеся больше, сильнее и злее своего предшественника, которые в конце концов восставали, убивали его и сами занимали его место. Большую часть времени надсмотрщик расхаживал вокруг с треххвостой плеткой, пощелкивая ей, раздавая приказы и время от времени опуская ее – хотя и не слишком сильно – на спины тех, кто этого действительно заслуживал. Некоторые надсмотрщики использовали плетки в полную силу, явно наслаждаясь этим, но таких было немного. Умные не забывали, что надсмотрщик все равно остается дролом, и по-прежнему должен спать и есть с людьми, которыми командует, и если излишне распускать руки, то можно легко превратиться в мертвого надсмотрщика.

В основном он следил за лицами и действиями, будучи не менее Мастера Улья убежден, что единственный Лорд-человек в Миколианской Империи использует сородичей для воплощения в жизнь своих грязных планов. Если же так, то они должны быть действительно хороши – по крайней мере, не хуже Калии, за которой он наблюдал с чувством восхищения. Она не делала ни одного ложного движения, абсолютно сливаясь с толпой дролов, вплоть до перебранок и прочего общения со товарищами по работе. А глядя, как она поднимает и несет такое огромное и тяжелое бревно, что он сомневался, под силу ли было бы и ему самому поднять его, он преисполнился к ней еще большего уважения. Теперь он понимал, почему ее выбрали на эту роль, и был благодарен, что она – по крайней мере, номинально – была на его стороне.

Краем глаза он уловил какое-то движение и обернулся посмотреть, в чем дело. Это была джулки, стоявшая по другую сторону дороги и разглядывавшая в основном своих сородичей. Беда была в том, что для Джозефа все джулки были на одно лицо, за исключением того, что у джулки-мужчин были яркие раковины, а все их женщины, как и Тобруш, были уродливого болотно-серого цвета.

– Это ты, Тобруш? Если тебе нужно поговорить, покачай щупальцами на спине, и я освобожусь.

Несколько коричневых щупалец на спине колыхнулись, а небольшой их пучок изобразил жест, который считался непристойным только у людей. Подавив смешок, он медленно направился к ней, словно бы вознамерившись выяснить, что это джулки забыла в такой близости от человеческого лагеря.

– Я уловила в этом районе несколько общих мыслей, которые показались мне подозрительными, – сообщила джулки. – Девчонка молодец. Возможно, даже чересчур. Понятия не имею, где она в этой толпе. Остальные тоже молодцы, но время от времени здесь мелькают кое-какие выражения, которые не вписываются в примитивную речь остальных.

– Ты уверена, что это не мы с девчонкой?

– Уверена. Вы оба принадлежите к большинству из этих двух групп. А это определенно какая-то третья.

– Где?

– Не могу сказать точно, но где-то поблизости от павильона ячейки Барона Фазиля.

– Попробую что-нибудь сделать.

– Только осторожно, – предостерегла Тобруш. – Я уловила по меньшей мере один признак телепатического сканирования.

– Я посмотрю, – заверил он. – Только, пожалуйста, присмотри за мной.

Он зашагал обратно к стройке и через некоторое время подошел к Калии.

– Эй! Дрянь пусаби! – рявкнул он на нее, но вполне благодушно. – У Пусаби вместо мужиков работают бабы?

– Пусаби надерет задницу всем мужикам-вронски и еще сможет работать! – огрызнулась она.

– Павильон, – прошептал он одними губами, совсем неслышно. – Телепаты, другие. – Потом добавил, громко и без паузы: – Шевели задницей! – И щелкнул плеткой, едва задев Калию.

Она бросила на него заносчивый взгляд, потом плюнула ему под ноги, повернулась спиной и зашагала к большой поляне чуть справа и позади почти законченного павильона ячейки Барона.

Ее выступление имело большой успех у работающих по соседству мужчин-пусаби, которые принялись хихикать и отпускать ехидные замечания относительно того, у кого из двоих – надсмотрщика-вронски или девчонки-пусаби – есть яйца. Он прикрикнул на них, в притворной ярости щелкнув кнутом, и отошел, но хотя это и заставило дролов вернуться к работе, поток насмешек не прекратился.

В досье Калии говорилось, что она отлично освоила телепатическую маскировку, а Тобруш подтвердила это. Джозефу это удавалось не настолько хорошо, но телепат Кабара уже засветился, позволив себя заметить. Когда один телепат натыкался на защиту другого телепата, он всегда распознавал ее, и агент Кабара, возможно, до сих пор ругал себя за промашку. Если так, теперь он воспользуется своим Талантом только тогда, когда в этом будет настоящая необходимость, что для Джозефа было как нельзя лучше.

Ночная смена дролов была готова сменить дневную, поэтому он сам отправился к павильону. Он настолько проголодался, что был готов проглотить даже ту бурду, которой их кормили, к тому же ему хотелось осмотреться на местности. Загвоздка была в том, чтобы понять, что нужно сделать, чтобы непоправимо испортить праздник для такого количества рас.

Интересно, что уже закончили делать? Разумеется, сам павильон, но чего можно добиться, взорвав или подпалив его? Даже если подгадать время так, что его уже не успеют отремонтировать или заменить до прибытия важных гостей, это создаст некоторые неудобства, но всего лишь одной группе. Был еще алтарь, но его они вряд ли тронут. Даже если они ни во что не верили, в этом все равно не было никакого толку.

Кухни? Возможно. Отравить или испортить еду. Но это тоже было слишком мелко, чтобы иметь хоть какой-то смысл. Опять же, если ему удастся нагадить одной или двум ячейкам, или даже только людям, это не принесет Кабару того, чего он хотел – полного фиаско, которое затронуло бы подавляющее большинство из восьмидесяти с лишним рас, представленных здесь.

Просто я недостаточно испорчен, сказал он себе, раздражаясь из-за того, что ему ничего не приходит в голову. Что стал бы делать я, если бы был на их месте?

Единственным, что он смог выдумать, был внезапный и сильный холодный ветер и проливной дождь с градом, но это означало необходимость совершения диверсии в Центре Погодного Контроля Лорда Скуазоса, то есть в высшей степени высокотехнологичную операцию. Но к этому местная служба безопасности всегда была готова и наверняка сумела бы предотвратить такое.

Нет, это было где-то здесь, что-то, сосредоточенное в этом месте, что-то, что совершенно ускользнуло от его внимания, что-то такое, обнаружив которое, он будет клясть себя за то, что это не пришло ему в голову раньше. Он только надеялся, что наткнется на это вовремя, чтобы успеть предотвратить катастрофу.

Это должно быть нечто, предназначенное специально для праздника, что-то такое, что не является обычной частью комплекса и поэтому не попадает под повседневное наблюдение сил безопасности Мастера Улья. Но что здесь может вызвать обширные разрушения, способные затронуть всю долину?

Он подошел к огромному костру и получил миску баланды. Пахла она даже несколько отвратительнее, чем выглядела, и показалась ему куда более мерзкой, чем он помнил. От дешевого эля он отказался: в него добавляли что-то такое, от чего дролы спали как убитые, просыпаясь на следующее утро свеженькими как огурчики. Вместо этого он взял воды. Она была теплой и слегка отдавала металлом, но по крайней мере делала баланду более или менее съедобной.

Сидя на земле и запихивая в себя еду, он продолжал оглядывать прибывающую толпу и раздумывал, кто же из этих людей замышляет каверзу, и что они могли задумать такого, чтобы испортить праздник не только людям, но и джулки, и тхионам, и еще семидесяти с лишком рас, у которых было настолько мало общего, что, сколь бы омерзительной эта баланда ни была, она казалась настоящим деликатесом по сравнению с тем, чем предпочитали питаться многие из них.

Что ж, если у Калии тоже хватило ума взять воду вместо эля, возможно, это удастся выяснить ей.

Эта мысль кольнула его – частично его беспокоило именно это. Гордость за ячейку, мужская гордость, личная гордость. В глубине души он знал, что почти боится, что она догадается первой.

Он сидел, запоминая тех, кто брал воду вместо эля. Это, по крайней мере, сузит круг подозреваемых. Эти парни не могли привезти с собой много оборудования, если вообще хоть что-то привезли, и им не обойтись без каких-то легенд, чтобы войти в один из известных кланов, а возможно, придется даже использовать гипноз, чтобы убедить кого-нибудь в том, что они тоже принадлежат к их клану. Что бы они ни делали, это должно быть сделано из подручных материалов, и почти обязательно – в ночное время.

Ладно, он еще некоторое время не будет ложиться и поглядит, не удастся ли что-нибудь выяснить, но он же не может бодрствовать все семь дней и при этом продолжать работать. Ночь была стихией тхионов – и коринфианцев, если они того хотели.

Дролы начали собираться в небольшие кланы, устраиваясь на ночь. Как бы они ни устали, отовсюду доносились характерные звуки, свидетельствовавшие о том, что дролы, не отличаясь особой стеснительностью, совокуплялись прямо на глазах у товарищей. Некоторые бродили вокруг, не успев подыскать себе никого, с кем захотели бы провести ночь.

– Эй! Коротышка вронски! Что такое? Мужик-вронски так запал на девку-пусаби?

Он поднял глаза и увидел женщину, которая была в его группе, когда они летели сюда. Она была ширококостной, с большой грудью и крепким телом, и очень походила на его мать, какой та, наверное, была лет в пятнадцать. Правда, на самом деле он почти не помнил свою мать и никогда не знал точно, какая из женщин клана ею является: они все казались на одно лицо.

– А, ты та шлюха, которая пыталась подъехать ко мне еще на той посудине! Плетки захотела, девка-вронски?

Она зазывно повернулась к нему задом.

– О-о! Тебе это нравится, коротышка?

Он игриво шлепнул ее хлыстом, и она рассмеялась.

Он не видел Калию. Почти все уже улеглись, и она, вероятно, тоже. Какого дьявола, подумал он. Если я не воспользуюсь привилегией надсмотрщика, это покажется подозрительным.

– Давай, шлюха! Покажи старому вронски, как ты это делаешь!

Его разбудил солнечный свет и гомон группы, собирающейся на завтрак. Большая женщина все еще спала, почти вжавшись в него и слегка похрапывая.

Надсмотрщикам часто делали такие предложения – по вполне очевидным причинам. Возможно, теперь она по тем же самым причинам намертво прилипнет к нему. С другой стороны, она была забавной и умелой, возможно, даже более умелой, чем пообещала. К тому же это прибавляло правдоподобия маскировке. У нее был острый ум и склонность к юмору, что отчасти уравновешивало ее несколько неожиданный мазохизм.

За следующие несколько дней расследование почти не продвинулось, но жизнь с дролами начала брать с него дань. Погрузившись в нее впервые с тех пор, как был мальчишкой, он неожиданно обнаружил, что начал думать на наречии дролов, и в результате стал действовать скорее как один из них, чем как секретный агент. Легкость, с которой испарялся налет цивилизованного свободного человека, угнетала его, но это не мешало процессу продолжаться. У него болели все кости, он едва таскал ноги от усталости, натирал мозоли – и все зря.

Искушение пустить в ход Талант гипнота тоже было неимоверным, и он начал думать, что Калия, возможно, была более права, чем ему хотелось бы признать, говоря про гипнотов, не знающих, каково находиться на самом дне. В этом смысле подобный опыт стал для него настоящей школой.

У него даже появилось что-то вроде свиты. Девица, примкнувшая к нему в первый вечер, разумеется, больше не отходила от него, и ее товарки по клану не преминули присоединиться к ней, и хотя в глубине души Джозеф понимал, что таким повышенным вниманием к себе он обязан своим положением среди дролов, а не врожденному шарму и обаянию, это все же тешило его самолюбие. Гипноты обычно так или иначе получали то, чего хотели, и стать объектом подобного внимания безо всякого вмешательства со своей стороны было для него довольно непривычным.

Но дролов почти нельзя было использовать в качестве источника информации. Не заметили ли они кого-нибудь странного и незнакомого? Ну, все пусаби казались им странными и незнакомыми. Кроме них, они не видели никого, а обычно они работали в окрестностях павильона, помогая устанавливать трубы, расставляя кресла и все в том же роде, следуя очень четко начерченному плану. Время от времени старший водопроводчик или плотник – какой-нибудь вольный из замка, который почти никогда не был человеком, – подходил проверить работу или что-нибудь поправить, каждый раз объясняя задачу надсмотрщикам в понятных терминах.

Он подозревал, что именно эти люди и представляли наибольшую угрозу. Они одни могли ходить от павильона к павильону и, соответственно, нанести наибольший вред, но планы казались ему правильными, а все эти люди были не только тщательно проверены в самом начале, но и постоянно проверялись гипнотами из службы безопасности.

Изредка он видел Калию, почти каждый раз с новым мужчиной-дролом, но она ни разу не обменялась с ним взглядом. Он уже начинал тревожиться, что она слишком уж вписалась в дрольскую жизнь, забыв о том, что находится на работе, но был слишком опытен, чтобы портить ее прикрытие только ради того, чтобы успокоить свою тревогу.

Тобруш продолжала время от времени сообщать ему о телепатической активности, продолжавшейся не только вокруг павильона, на котором работал Джозеф, но и в районе павильона ячейки Кварга, но не могла сказать ничего определенного. Робакук проводил все ночи на крыше павильона, незримый, но видящий все, в попытках заметить какие-либо следы ночного злодеяния. Пока что, однако, ему не удалось обнаружить ничего существенного.

Время уходило. Что-то планировалось, что-то затевалось, но что? Почему они не могли ничего найти, хоть какие-нибудь следы тайных действий?

Он остро ощущал, как стремительно утекает время. Если они не сумеют раскрыть этот план, если не смогут предугадать и предотвратить замысел противника, его снова заберут в этот замок и отдадут мерзкой машине, которая выжжет ту часть его мозга, которая давала ему силы гипнота, вместе с большей частью памяти. Потом его отправят обратно, на Вронски – даже не надсмотрщиком, а простым дролом, кем он и будет до тех пор, пока не сдохнет на работе.

Ответ был где-то у него под носом, он знал это. Он был у него перед глазами, но каким-то образом все время ускользал от него.

Черт бы побрал Лорда Кабара!

ИГРЫ И ЗАБАВЫ

Когда до начала праздника оставалось всего два дня, Тобруш призвала на помощь тяжелую артиллерию. Лучшие телепаты, не пытаясь особенно спрятаться или скрыть свой Талант, начали прочесывать места предполагаемой активности диверсантов.

Ни одного телепата-человека хоть какой-либо силы им найти не удалось, но поскольку они пытались спугнуть злоумышленников или обнаружить кого-нибудь из не наделенных телепатическим даром членов команды Кабара, это не имело значения.

Джозеф был не единственным, кого удивляло, почему с самого начала к делу не привлекли телепатов-людей. Казалось куда более разумным дать ему в пару именно телепата, а не эмпатку, которая, похоже, за это время так сроднилась с дролами, что за последние два дня он вообще ни разу не видел ее.

Телепаты, бродившие в толпе, весь день ужасно пугали невежественных дролов своим нечеловеческим видом, вселяя в них суеверный ужас, но вечером вернулись ни с чем. Такой результат можно было предсказать: в окружении шести сотен перепуганных дролов, каждый из которых излучал страх и тревогу, никакой даже самый лучший телепат не смог бы уловить тех, кто нервничал или боялся по своим, особым причинам. Что ж, по крайней мере, когда от него потребуют рапорт, прежде чем отдать под Трибунал за провал миссии, он сможет сказать им в лицо, чтобы в следующий раз, когда им понадобятся результаты, они меньше прислушивались к чертовым компьютерам и больше – к главному агенту на месте, которому предстоит отвечать за исход дела.

Тобруш тоже считала, что их неудача обусловлена в основном наложенными на них ограничениями на персонал и неповоротливостью Имперской Разведки, а не их небрежным отношением к делу. Это, разумеется, никоим образом их не спасало. Никто и никогда не накажет судью, приговорившего к смерти невинного. Когда ты находишься на самом верху и твой приговор оспорить не может никто, вину всегда можно с чистой совестью переложить на другого.

Они уже примирились со своей участью.

– Единственная надежда, которая у меня осталась, – сказала джулки, – это что здесь окажется один или несколько Скрытых Повелителей, что вполне вероятно, и что они призовут Мастера Улья, а возможно, и Лорда, к ответу.

Это немного приободрило его. Он был готов принять на себя ответственность, готов был даже умереть за провал порученной ему операции – если такова была цена за то, что он был свободным, – но его смерть будет иметь гораздо большее значение, если те, кто стоит выше него, тоже присоединятся к нему в Великой Тьме.

– Значит, ты думаешь, что им повезет не больше, чем нам?

Джулки, зашипев, проговорила:

– Да они не смогли бы обнаружить врага, будь он даже в полной форме и с флагом в руках! Поэтому-то они простые солдаты, а не свободные агенты. Самая огромная власть бесполезна, если у тебя мозги из камня. Если это так, ты – простой инструмент, не больше, чем хорошо оплачиваемый дрол, витающий в облаках.

– Сомневаюсь, чтобы сейчас даже самый лучший свободный агент-телепат смог что-нибудь сделать, – отозвался он хмуро. – Все, что должно было быть подготовлено, уже подготовлено, а агенты Кабара загипнотизированы быть обычными дролами, пока что-нибудь не даст им толчок и они не начнут действовать.

– Пожалуй, им бы лучше иметь что-нибудь еще в запасе. Чтобы сократить расходы, Лорд Хозяин вполне может решить не тратиться на отправку всех этих дролов разных рас обратно туда, откуда их привезли. После того, как все сооружения разберут, их почти всех отправят в Великую Тьму. Есть подозрение, что, в особенности если их план удастся, единственными дролами-людьми на планете останетесь вы с девушкой. Если у них нет готового пути к отступлению, их успех погубит и их самих тоже.

Этого он не предусмотрел, и логичность этого плана погрузила его в еще большее уныние. Не тот факт, что все эти дролы через десять дней будут мертвы – они были всего лишь дролами, а дролов всегда было в избытке, – а то, что по решению суда им с девчонкой, скорее всего, сделают лоботомию и отправят на все четыре стороны – единственных двоих людей на планете. Что еще хуже, ей, возможно, даже дадут возможность уйти с честью, как и всем остальным, и позволят совершить самоубийство. От него же потребуют сдать рапорт и принять на себя всю вину и наказание от имени команды, приговорив его не только к жизни, но и к целой вечности в одиночестве и в статусе низшем, чем дрол.

Да и черт с ним. У них в запасе оставался еще один день. Если этим приспешникам Кабара действительно удастся то, что они задумали, а он так и не сможет выяснить и предотвратить это, туда ему и дорога! Хотя далекие небеса содрогались от шума двигателей прибывающих со всех концов Империи кораблей, а замок уже приобретал праздничный вид, у них еще оставался один день до того, как они будут вынуждены убраться прочь, уступив место персоналу ячейки.

* * *

Его гарем уже заждался его и издавал приглашающие возгласы. Они знали, что их господин и эта джулки – что-то вроде друзей, но, будучи дролами, не подошли бы к такому чудищу и на пушечный выстрел. Они скорее мешали ему, чем прикрывали, и он уже начинал терять терпение. Эти проклятые бабы все равно были немногим лучше любого животного. И куда менее ценными, чем животные. Если бы они умели делать такую работу, какую выполняли животные, они заслуживали бы большего внимания.

Вдалеке поднялся шум, почти заглушивший крики звавших его женщин. Многочисленные команды техников отгоняли дролов, наводя последние штрихи в системе водоснабжения, освещения и так далее, проверяя, как собраны павильоны и все ли сделано как нужно. Судя по всему, они прихватили с собой какое-то тяжелое оборудование, чтобы копать за главными павильонами. Удаление нечистот было действительно головоломной проблемой при таком скоплении народа, в особенности когда нечистоты одной расы представляли собой лакомое блюдо для другой.

Внезапно девицы окружили его, разом загомонив, так что ему пришлось прикрикнуть:

– Угомонитесь! А ну тихо, бабы-вронски, а не то я отхлещу вас по задницам!

Эта угроза, увы, не слишком испугала их. Они привыкли к кнуту – до какой-то степени. Но он был настолько зол, что они, видимо, почувствовав это, все же примолкли.

Он медленно поднялся по холму, не слишком заботясь быть похожим на дрола. К черту маскировку! Он играл дрола уже неделю, и это ни к чему не привело. Он дошел до кухонной зоны, нашел грубую деревянную кружку, накачал воды, жадно выпил, уселся, опираясь на насос, и попытался подумать.

Внезапно он похолодел, потом медленно взглянул на кружку, отодвинулся от насоса и оглядел его.

Он чувствовал себя полным глупцом и был чертовски зол на себя самого – именно такое состояние он и предсказывал, представляя, как будет чувствовать себя, когда найдет ответ.

Почему здесь не было всех рас улья? Ведь протокол требовал этого! Да потому, что некоторые из них дышали водой, а другие вообще веществами, ядовитыми для кого и чего угодно. Что общего было у подавляющего большинства тех, кто все же должен был присутствовать на празднике? Они все были формами углеродной жизни – исключений было всего одно-два, и их можно было даже не принимать во внимание.

А что было ядром всех углеродных форм жизни?

Вода!

Водопровод и канализацию прокладывали опытные техники задолго до того, как прибыли дролы, и постоянно проверяли – но они заканчивались незащищенными выводами на поверхность позади тех зданий, которые возводили только сейчас. Трубы, которые подводили воду к этому насосу – и, скорее всего, ко всем остальным тоже, – должны были установить уже потом. А также трубы, по которым в павильоны подавалась вода и удалялись отходы. Черт, да некоторые из его девиц занимались именно этой работой! Это было совсем просто, и повсюду вокруг громоздились кучи труб – более чем достаточно материала, которого никто не хватится. Вряд ли было так уж сложно незаметно сделать не значащуюся ни в каких чертежах небольшую секцию, даже после того, как все основные соединения уже были готовы. Черт, да эти чертежи были развешаны повсюду – чтобы было видно, куда тянуть трубы!

И понадобится всего несколько минут, чтобы перерезать пока еще недействующий трубопровод и подвести его к другому соединительному патрубку внутри павильона. На потолке главной кухонной зоны за павильоном столько параллельных труб, что даже техники, проверявшие работу, не заметят одной лишней. Тем более, что им нужно проверять такую уйму всего остального. Они включат систему, убедятся, что она работает, проверят утечки, подав высокое давление, и тем и ограничатся.

Это было дьявольски просто – и еще более дьявольски умно. Для того, чтобы сделать это, было достаточно всего одного человека, возможно, даже поворота одного вентиля – и вся вода с этой стороны будет испорчена. Тобруш говорила, что была еще одна площадка – он даже вспомнил, что это был павильон кваргов – где могли работать какие-нибудь другие агенты. С другой стороны. Обе магистральных трубы.

Но к чему такому можно было подсоединить этот патрубок, чтобы отравить сразу всю систему водоснабжения? Для всех рас, во всех магистральных трубах? Добавить что-то в воду было недостаточно – напор воды вытолкнул бы вещество в краны, а не обратно в трубу. Если только не….

Он зашагал к кухонной зоне, не замечая ничего, даже того, что его гарем следует за ним по пятам.

Не нужно было даже ничего скрывать, просто убрать эту трубу подальше с глаз, чтобы никакой особенно дотошный техник не заметил и не заинтересовался, что это такое.

В алтарь? Там должен быть большой резервуар с какой-нибудь горючей жидкостью или газом, чтобы можно было зажигать и поддерживать огонь в алтарных светильниках. Нет – чересчур рискованно. В таком случае все давление должно будет обрушиться на один маленький вентиль. Если оно должно будет продержаться пару дней, то вентиль может прорваться раньше времени и сорвать всю игру. Черт, единственным способом обеспечить это было бы что-нибудь с достаточно большим давлением…

Он вошел в кухонную зону, но обнаружил, что все чертежи уже сняли. Он вышел обратно, потом принялся искать. Один закуток, под главными сиденьями и ниже внешней открытой части павильона, не просматривался ниоткуда. Он казался самым естественным местом для предполагаемого вентиля. Кроме того, возможно – только возможно, – что кто-то по забывчивости оставил там схему водопровода и канализации.

Он вошел в закуток, где не было освещения и куда не проникал солнечный свет, так что здесь было довольно темно и пришлось напрягать глаза, чтобы разглядеть хоть что-нибудь. Во имя Клятвы Десяти Мучеников – здесь было столько труб, идущих во всех направлениях и пересекающихся друг с другом, что можно было бы выделить отдельную под шампанское!

Но диверсанты собирались подавать по трубе вовсе не шампанское. Он почти в полной темноте тупо смотрел на трубы, невольно восхищенный простотой плана и его абсолютной эффективностью. По тонким трубам подавалась вода, а по толстым выводились кухонные отбросы и прочие отходы – под давлением, намного превышающим напор воды, чтобы все нечистоты от всех рас быстро сливались в центральный коллектор и там испарялись, а вырабатывающаяся при этом энергия питала большую часть всех павильонов в долине. Как просто!

Всего один поворот вентиля, сделанный в нужный момент или в любое время, когда это будет возможно сделать, и мощный фановый насос, тоже расположенный под павильоном, погонит все нечистоты обратно в систему водоснабжения. Человеческие экскременты для некоторых рас могут даже оказаться ядовитыми, и уж точно найдутся лишь очень немногие, которым захочется это пить. Черт, а ведь возможно, система действует в двух направлениях! Тогда все экскременты всех рас через этот отвод будут выброшены в водопровод, и фановый насос погонит их по магистральной трубе вперед, а водяной – назад!

Это было гениально.

* * *

– Спасибо за комплимент, догадливый ты мой, – внезапно раздался у него за спиной резкий и громкий, но странно знакомый женский голос. – Никакого гипноза! Не поворачивайся! Я могу убить тебя прежде, чем ты успеешь вперить в меня свои глазки!

– Я все равно могу попробовать, – предупредил он. – Ты ведь так и так собираешься убить меня, и, возможно, прямо здесь. – Он погладил рукоятку хлыста, раздумывая, не пустить ли его и на самом деле в ход, но шансы были невелики, и он знал это. Она почти наверняка успеет перебить ему позвоночник прежде, чем он успеет хотя бы развернуться, чтобы дотянуться до нее. – И ты ведь еще и телепатка, правда? Чтобы больше уже не было никаких сюрпризов?

– Ты действительно догадлив. И сейчас ты думаешь, что твоя подружка-джулки слышит нас, или что кто-нибудь из этих придурковатых читателей мыслей обнаружит нас. Не выйдет. Ты поумнел слишком поздно и не там, где нужно, гипнот. Сильный телепат может улавливать даже на очень больших расстояниях, но только в зоне прямой видимости. Тебе следовало бы это знать. Прости, малыш. Ты мне даже нравился.

Он приготовился к тому, что неминуемо должно было произойти, и когда раздался внезапный громкий треск, вздрогнул, решив сначала, что это его спина.

– Прекрати трястись и обернись, рабовладелец, – сказала Калия своим обычным неприветливым тоном. – Сейчас она не сможет прочитать ничьи мысли.

Джозеф обернулся и увидел, что она стоит у него за спиной, а между ними – обмякшее тело назойливой девицы-вронски, которая с самого начала положила на него глаз.

– Она мертва? – поинтересовался он.

– Скорее всего нет, – отозвалась эмпатка с сожалением в голосе, – но некоторое время еще так полежит, а бегать уже вряд ли когда-нибудь станет.

Он чувствовал себя полным болваном.

– И все это время она была у меня под носом… И все остальные тоже?

– Только одна. Все остальные тупые курицы, которых добавили для прикрытия – и для отвлечения внимания. Но кому-нибудь из нас лучше выйти отсюда и послать ментальный сигнал, пока остальные не узнали и не залегли на дно.

Калия посторонилась, и Джозеф, перешагнув через бесчувственную телепатку Кабара, тоже вышел наружу.

– Ладно, – сказал он со вздохом, все еще не в силах оправиться от того, что совершил двойную глупость. – Как будем искать остальных?

– Ну, вторую твою шпионку-любовницу мы поймали, она не в лучшей форме, но хотя бы в сознании. Если ты хоть немного умеешь управляться со своим Талантом, то она укажет нам остальных, хотя у меня уже есть парочка идей.

Для человека, который еще шестьдесят секунд назад находился на краю могилы, а теперь мог надеяться на повышение, он чувствовал себя поразительно подавленным.

– Полагаю, ты знаешь и о том, что они задумали, и сделанные ими приготовления уже устраняют?

– Об этом не имею ни малейшего понятия. А ты разве не знаешь? Я думала, она поэтому и сбросила личину. – Она замолчала, увидев, как изменилось выражение его лица. – Да что с тобой? То ты чернее тучи, то сияешь, как начищенный пятак!

Он ухмыльнулся.

– Ничего, совершенно ничего. – Просто я знаю кое-что, чего не знаешь ты!

Вторая шпионка, одна из самых непроходимых дур из всего его гарема, судя по ее виду, была в очень плохом состоянии. Если говорить точнее, она до сих пор корчилась от боли.

– У меня не было времени, чтобы связать ее, поэтому пришлось перебить ей оба колена, – буднично пояснила Калия.

– Замечательно, – буркнул Джозеф, потом вздохнул. – Посмотрим, что тут можно сделать.

Он склонился, и Калия крепко схватила девушку. Она подняла на него глаза, не прекращая вопить от боли, но внезапно ее крик оборвался, она расслабилась и обмякла.

Вокруг собралась было толпа любопытных дролов, но поняв, кто он такой и что делает, они начали быстро расходиться.

– Ты не чувствуешь ни боли, ни страха, ни тревоги, – затянул он негромко. – Я помогу тебе, если ты мне доверишься, если ты откроешь мне разум. Ты согласна?

– Да, – ответила она сонно.

– Кроме тебя и телепатки, сколько вас еще здесь?

– Здесь еще трое. Пять на площадке Кварга.

Все сходилось.

– Сколько среди них Талантов? И сколько людей?

– Фарита – телепат. Я эмпат. Ибрана – гипнот. Зоа и Мац – телекинетики. То же самое в команде кваргов. Я не знаю их имен. Кварги для меня все на одно лицо.

– Вся ваша команда состоит из одних женщин?

– Да. На женщин-дролов не обращают никакого внимания, и именно им скорее всего поручили бы прокладывать трубы. Про кваргов не знаю.

Это имело смысл, по крайней мере, для людей. Кто бы ни состряпал этот план, он очень хорошо все продумал.

– Как нам найти оставшуюся часть вашей команды? Как нам их опознать?

– Они такие же ничем не выдающиеся, как и все дролы. Ибрана работает на раздаче еды. Она маленькая, смуглая и с бритой головой. Зоа и Мац близнецы и любовницы. Они низенькие и толстые. Кроме этого, они ничем не отличаются от остальных.

– Как вы собирались выбираться?

– Место сбора – в горах. Ибрана запрограммировала двух водопроводчиков. Они должны были сделать все. Остальные вольные тоже в ее власти. Она очень сильная. Мы все очень сильные.

Теперь уже нет, с удовлетворением подумал Джозеф.

Он уже начал подниматься и оборачиваться, как вдруг что-то, замеченное краем глаза, вызвало у него автоматическую реакцию. Он упал на землю и тут же перекатился, и лишь благодаря этому удар задел его по касательной. Он мгновенно вскочил на ноги и увидел, что нападающим была… Калия!

– Убийца! Шпион рабовладельцев! – завизжала она, снова бросаясь на него.

Она ударила его в грудь с такой силой, что у него потемнело в глазах, но он все же как-то умудрился броситься на нее и повалить на землю, слегка при этом оглушив.

Но Калия была слишком сильной и слишком хорошо тренированной, чтобы сдаться. Каким-то чудом увернувшись от ее острого колена, направленного ему в пах, он взглянул в ее остекленевшие безумные глаза.

– Калия! Посмотри на меня! Посмотри на меня!

Она страшно напряглась и застыла на месте.

– Закрой глаза, – приказал он, – и не двигайся до тех пор, пока я не позволю!

С трудом поднявшись, он бросил сердитый взгляд на группу дролов, полукругом сгрудившихся в пятнадцати футах от них. Грудь мучительно ныла, но сейчас он не мог этим заниматься. В конце концов он заметил ее. Маленькая и лысая, сказала эмпатка Кабара. И сильная.

Джозеф впился в нее взглядом, мгновенно разъярившись.

– Хочешь потягаться со мной? – крикнул он. – Что ж, давай!

Толпа отпрянула еще дальше, но Ибрана не шевельнулась.

– Ты ничего мне не сделаешь! – вызывающе крикнула она. – Знаешь, сколько дролов прошло через кухню? Все до единого! Они – моя армия, и только одна я командую ими! Ни один гипнот во Вселенной, даже я сама, не сможет остановить их, пока они не вырвут твое сердце!

Проклятие! Почему он не додумался до этого?

– И что? Конечно, ты можешь убить меня, но это не сможет ни спасти тебя и твоих товарищей, ни завершить ваше дело, – уверенно ответил он. – Я уже слышу, как приближается Охрана.

– Останемся мы в живых или нет, не имеет значения! – крикнула Ибрана. – Зоа! Мац! Одна поворачивает вентили, другая пускает газ из резервуара над алтарем! Первый же придурок, который попытается здесь выстрелить, взорвет всю эту дыру к Великой Тьме, и вот тогда мы посмотрим, как ваш драгоценный Лорд сможет привести это место в порядок к завтрашнему полудню!

Он увидел, как из толпы выбежали две оставшиеся шпионки, и подумал: Они действительно близнецы!Если они точно знали, что им необходимо повернуть в лабиринте труб, переходников и патрубков, то, будучи телекинетиками, могли сделать это, не прикасаясь к ним и даже не подходя близко.

Одна из них направилась в темный проход между зданиями, где, как знал Джозеф, все еще приходила в себя телепатка. Другая пошла к площадке под алтарем. Они все это время были на шаг впереди него и все это время дурили ему голову, а теперь он оказался в ситуации, которая была практически самым страшным кошмаром для любого гипнота, – находился в гуще толпы сырья и был при этом совершенно беспомощным. Впервые за все время, если не считать лет обучения, он почувствовал, каково должно быть по другую сторону власти гипнота.

Агенты Службы Безопасности уже были повсюду вокруг, не только на земле, но и на гравикарах сверху, но пока еще не были готовы к стрельбе, или же ожидали приказа. Командующий агентами идиот, очевидно, все еще не понял, что происходит, и пытался действовать так, чтобы не повредить павильон.

Шпионка Кабара, которая отправилась к алтарю, должна была пройти мимо небольшого кубического металлического ящика. Он стоял в стороне, и никто не обращал на него внимания, но теперь, когда шпионка оказалась вблизи, из него внезапно выросли щупальца, обвились вокруг женщины и крепко сжали ее.

Площадка вокруг алтаря затряслась. К «ящику» полетели разнообразные предметы, но они лишь отскакивали от него, не причиняя вреда. Под платформой словно бы скрывалось что-то живое; она раскачивалась, точно при землетрясении.

Куб был весь забрызган кровью, глаза женщины вылезали из орбит. А потом она лопнула, превратившись в кровавое месиво. Тряска прекратилась, но даже с такого расстояния Джозеф расслышал слабое шипение.

В этот момент из прохода между строениями, где скрылась первая девушка, показалась темная фигура тхиона.

– Она оказалась очень вкусной! – сообщил Робакук.

Ибрана внезапно осознала, что осталась одна. Совершенно одна, ничем не прикрытая сверху, но вовсе не беспомощная.

– Илитика кабала! – завопила она. – Поджечь светильники на алтаре факелами!

Все дролы, слышавшие ее слова, мгновенно бросились исполнять приказ; они похватали факелы и ринулись к алтарю.

– Калия! Ты можешь двигаться! Беги со всех ног! – прокричал он и сам сорвался с места.

Поток газа, вытекающего из-под алтаря, был достаточно плотным, чтобы заняться уже тогда, когда толпа находилась еще только на полпути к нему. Пламя ближайших факелов, вспыхнув, подожгло воздух и, точно живое, взлетело к центру алтаря.

Раздался оглушительный взрыв, Джозефу опалило спину, и он со всего размаху рухнул в грязь.

Резервуар под алтарем, а потом и трубы тут же загорелись, но автоматические предохранительные клапаны вовремя сработали, не дав пламени перекинуться на магистральную трубу. Температура и давление в трубе, проложенной под павильоном, были огромными, и когда пожар, бушевавший над рухнувшим алтарем, уже стал утихать, взорвался трубопровод под остальными постройками, а вместе с ним взлетело на воздух и само здание, с оглушительным грохотом обрушившись на землю градом обломков.

С тошнотворно кружащейся головой, шатаясь и чуть не теряя сознание от растущей боли в груди, Джозеф усилием воли заставил себя подняться на ноги и принялся оглядываться вокруг в поисках маленькой фигурки Ибраны.

Откуда-то сверху прогремел многократно усиленный мужской голос:

– Она направилась к лесу, но не могла уйти далеко. Мы активизировали энергетические барьеры. Она никуда не денется.

По-видимому, ему ничего не оставалось, кроме как предоставить погоню за ней другим, ибо мир вокруг него вдруг начал бешено вращаться, и он мешком осел наземь.

* * *

Первым, кто посетил Джозефа после того, как он прошел через хирургический блок и пришел в сознание, был Мастер Улья собственной персоной.

– Лежи, лежи, – замахал руками Мастер Улья на его попытки подняться, чтобы продемонстрировать уважение. – Ты сможешь вставать только через несколько дней. Как ты себя чувствуешь?

– Меня пока держат на болеутоляющих, мой господин, – признался тот. – Поэтому я не знаю, как обстоят дела со всем остальным моим телом.

– Возможно, тебе будет интересно узнать, что Его Светлость весьма доволен тобой и действиями твоей команды. Весьма доволен.

– Но ведь… в конце концов они все-таки взяли верх! Алтарь, павильон – ведь все это взлетело на воздух!

– Без последствий для основных празднеств. В отличие от водопровода и канализации, газопровод хорошо регулируется, и повреждения ограничились лишь непосредственно прилегающими участками. Это зрелище слегка оскорбляет взор, не могу не признать, но ничего более. Лорд Кабар, похоже, расхворался и в самую последнюю минуту отказался от участия в празднестве, поэтому мы смогли воспользоваться его павильоном взамен взорванного. Должно быть, заболевание было очень внезапным – его корабль лег на обратный курс уже тогда, когда они почти прилетели.

Джозеф через силу улыбнулся:

– Полагаю, оно будет далеко не таким опасным, как то заболевание, что по его возвращении домой ожидает того, кто придумал весь этот план.

– Хм-м… Да. Будем надеяться, что Лорд Кабар находится в такой ярости, что сделает именно то, что ты предполагаешь. Кто бы ни стоял за этим, это очень ловкий интриган, и исполнителей он себе подбирает первоклассно. Было бы очень кстати, если бы эту личность убрали с дороги. Ведь его план вполне мог бы и сработать.

– Он почти сработал, – признал Джозеф, чувствуя себя не слишком победоносно. – Они успешно водили меня за нос почти до самого конца – отвлекая мое внимание, изматывая и, возможно, опаивая меня, чтобы полностью ввести в заблуждение. Когда я буду в состоянии, то непременно пойду в храм и помолюсь за эту команду в ее новом путешествии сквозь Великую Тьму. Они не сделали ни единой ошибки и ничем не опозорили себя. Сам их план был ошибочным, хотя ни с одним другим планом, который приходит мне в голову, не было бы меньше проблем и сложностей. Надо же было иметь храбрость втереться ко мне в доверие и под самым моим носом спокойно проворачивать свои дела! Если бы Калия тогда не проходила мимо, я был бы сейчас мертв, а им, возможно, даже удалось бы все, что они задумали.

– Калия не случайно проходила мимо, – сказал Мастер Улья. – Вначале она намеревалась держаться поближе к тебе, но когда вокруг тебя собралась эта свита из дролок, она поняла, что тебя раскрыли. Скорее всего, телепатка предупредила остальную группу еще по пути сюда. Я знаю, ты недоумевал, зачем мы дали тебе в пару эмпата, а не телепата. Мы предполагали, что у них будет телепат, и знали, что нам не удастся сохранить от него в секрете существование нашего телепата, если он воспользуется своими силами, а ты был достаточно общедоступной мишенью. Каждый раз, когда Калия приближалась к тебе, она улавливала эмоции, грубые и примитивные дрольские чувства, от всех этих женщин – кроме одной. Она поняла, что в твоей свите есть по крайней мере одна эмпатка, и отступила, держась в тени, но никогда не теряя тебя из виду. Она молодчина. Мои телепаты утверждают, что ни разу не засекли ее.

– Но диверсанты же знали о ее существовании! Они должны были прочитать эту информацию в моих мыслях и разослать по всей группе. Этот ее шрам и искривленная губа – да никаких примет больше и не надо!

– Да неужели? В такой толпе? Даже если бы у тебя с самого начала были подробные приметы шпионок, разве ты смог бы с такой уж легкостью обнаружить их? Особенно когда они изо всех сил старались быть незаметными? Она уже засекла близнецов и определила их менее опасный Талант, и предположила, что остальные крутятся вокруг тебя.

– Она вычислила близнецов так, что они ее не заметили?

– Да. Они не смогли побороть искушение продемонстрировать свою силу всем мужчинам в округе, – как для того, чтобы выказать свое превосходство, так и для того, чтобы те держались от них на почтительном расстоянии. Разумеется, они не смогли бы поднять то, что поднимали и носили, обычным способом. Однако объединенные телекинетические силы синхронизированных близнецов вашего вида, похоже, очень велики. О них пошла молва, Калия услышала об этом, а уж тогда их, разумеется, вычислить было проще простого. Она, в свою очередь, позаботилась о том, чтобы держаться от них подальше на случай, если у них есть ее приметы.

Джозеф кивнул:

– И больше она не контактировала со мной, зная, что они выудили из моих мыслей информацию и, возможно, затевают для меня небольшой несчастный случай.

– Именно. Робакук обосновался на крыше кухни, незаметный, но бдительный. Калия связалась с ним, и он нетелепатическим путем передал сообщение Тобруш, чтобы никто не смог его перехватить. Это сработало лучше некуда. Но гипнотка была темной лошадкой. Мы не могли вычислить ее, не могли засечь телепатически – в этом она была так же сильна, как и Калия, а попытка телепатического сканирования только насторожила бы их. Но пока мы не раскрыли ее, все остальные действия были бы бессмысленными, коль скоро у нас еще оставалось время. Нашей темной лошадкой был Дезрет. Со своей коринфианской способностью принимать вид некоторых неодушевленных объектов и сравнительной невосприимчивостью к Талантам, Дезрет пытался выяснить, не выведет ли нас кто-нибудь из уже известных агентов на их гипнота. Но, поскольку она работала на раздаче еды, ничего не получалось. В конце концов Дезрет устроился в том месте, которое ты видел, откуда можно было следить за всей площадкой.

– С Дезретом, кстати, все в порядке? Он должен был находиться в центре первого взрыва… И как остальные?

– Подобные взрывы коринфианцу не страшны. Робакук получил ожоги, но не слишком серьезные. Тхионцы, когда им это действительно необходимо, могут развивать невероятную скорость. Калия довольно серьезно обожгла спину и вывихнула запястье, но держится молодцом. Тебе досталось больше всех, и боюсь, в основном это натворила Калия, когда пребывала в гипнотическом трансе. Два сломанных ребра, проколотое легкое, внутреннее кровотечение и небольшая трещина в кости ноги, причем последствие взрыва – только последнее.

– И я еще легко отделался, – признался он с сокрушенным видом.

– Не принижай себя, – осуждающе произнес Мастер Улья. – Это приводит к неудачам и в конце концов к падению. Ты делал то, что тебя послали делать – пытался найти шпионов и помешать им причинить вред. Ты имел дело с самыми лучшими и расстроил их планы, применив мозги, а не Талант. Тебя выбрали потому, что компьютер сказал, что у тебя подходящий склад ума. Свой же Талант, в отличие от прочих, ты использовал не как костыль, а для того, чтобы защитить ум.

– Но разве мы сумели предотвратить провал? – спросил он Мастера Улья. – Ведь эти шпионки не были единственными!

– Нет, но в их плане была одна фатальная ошибка, а именно то, что они вообще решили использовать людей. Мы с самого начала были убеждены, что эго и расовая гордость Лорда Кабара заставят его сделать этот выбор; после этого остальное было уже делом практики. Если бы он выбрал другие расы, никак не связанные с ним и его приближенными, – например, кваргов, – мы никогда бы не вычислили их до тех пор, пока не стало бы уже слишком поздно. А так нам удалось за ночь исправить последствия их гнусных действий, восстановив все то, что мы не сумели предотвратить. Про сгоревший павильон никто даже не узнал. Нет, мы вполне всем довольны. И это мнение разделяют даже в более высоких кругах. Ты уже задумывался, чем займешься, когда выйдешь отсюда?

Хотя Джозеф был далеко не настолько доволен собой, как им были довольны другие, он прекрасно понимал, что отказываться от похвал и наград не стоит.

– Я буду делать все, что прикажет мне мой Барон и наш Лорд, и приложу все усилия, чтобы нести службу как можно лучше, – ответил он.

– Есть мнение, что ты предназначен для более высоких дел, чем твоя теперешняя работа. Если ты согласен, тебя ждет должность в Имперской Разведке.

Не нужно было быть эмпатом, чтобы уловить охватившее Джозефа радостное волнение. Имперский уровень!

– Я… я… почту за огромную честь, господин.

– Я больше не буду тебе господином, как только ты примешь эту должность. Я и сам начинал точно так же. Ты пройдешь подготовку, дополнительное обучение, потом получишь под свое командование патрульный корабль – вероятнее всего, на границе. Именно туда обычно отправляют новичков, чаще всего с такой же зеленой командой. Это и опыт, и испытание одновременно. По большей части это довольно скучно, уверяю тебя, но если тебе удастся выполнить какое-нибудь важное задание, это не останется незамеченным. Как обычно, лишь Судьбе и тебе самому решать, что тебя будет ждать, когда ты выйдешь из больницы.

– Я сделаю все, что в моих силах, сэр. – И когда-нибудь я вернусь сюда и займу твое место, Мастер Улья. А возможно, даже место твоего начальника.

* * *

Подготовку и обучение, о которых говорил Мастер Улья, совершенно определенно нельзя было назвать скучными; это было одно из труднейших испытаний, которым Джозеф когда-либо подвергался. Даже в первые дни своего ученичества в тренировочной колонии гипнотов, которые он до сих пор считал самым кошмарным временем в своей жизни, ему никогда не приходилось испытывать такого отчаяния. Физические требования к их учебной группе были жесточайшими; наказания, оскорбления и унижения, которым их подвергали роботы, ведущие программу (которые были невосприимчивы к любым Талантам), были немыслимыми. Им не давали ни послаблений, ни передышек. Начинало подготовку тридцать кандидатов. Как и Джозеф, все они попали сюда, проявив себя с самой лучшей стороны в ответственных и зачастую грязных заданиях.

К концу подготовки семеро из них совершили самоубийство, еще пятеро погибли от рук инструкторов, а трое умерли в результате собственных ошибок. Из пятнадцати закончивших обучение всего семеро, включая Джозефа, получили полевые назначения в качестве лейтенантов. Остальных восьмерых назначили в Разведку Улья – это было несомненным повышением и считалось неплохой работой, но не Имперского уровня.

С назначением его подготовка не кончилась. Он и шестеро других лейтенантов, для того, чтобы стать техническими специалистами, должны были ознакомиться с немыслимым множеством видов оружия и оборудования для шпионажа. В заключение их ждала проверка на знание работы с аварийными скафандрами. Испытание заключалось в том, что его должны были выбросить, словно бы потерпевшего крушение при посадке, на какую-нибудь кошмарную планету, о которой у него не должно было быть никаких сведений, в одном ржавом аварийном скафандре и лишь с тем снаряжением, которое в него входило. Без карт, без какого-либо дополнительного оборудования он должен был найти контрольный маяк, расположенный в нескольких сотнях километров от места высадки, и подать оттуда сигнал. Этот мир, как ему сказали, будет необитаемым, но с ядовитой атмосферой и температурами, колеблющимися от точки замерзания воды почти до точки ее кипения.

Семерым финалистам предстояло быть выброшенными одновременно, но в разных местах. Первые шестеро, справившиеся с заданием, – если к этому моменту их еще будет шестеро, – станут выпускниками. Последний же должен будет вернуться и проходить обучение с самого начала.

Перед высадкой Джозефу дали единственный шанс отказаться, приняв вместо полевого назначения административный пост. Но к этому времени он прошел уже через слишком многое, чтобы отступиться, и был исполнен решимости добиться своего или погибнуть. Гибель в этом почетном испытании его совершенно не страшила – равно как и не прельщала перспектива жить со знанием, что другие, так же как его старый Мастер Улья, прошли этот экзамен.

Не раз, когда его положение выглядело отчаянным, он понимал, что былой Джозеф, – даже тот, что искал шпионов на празднике, – уже давно сдался бы, сочтя ситуацию безнадежной. Но одной из целей подобной подготовки как раз и было выбить из курсанта всякое пораженчество. Обучение было более трудным, чем практически все, с чем ему предстояло столкнуться позже, и все же с ним можно было справиться, пустив в ход ум и свежеприобретенные знания.

Примерно две трети пути пищевой синтезатор в его скафандре барахлил, и он сомневался, сможет ли преодолеть оставшееся расстояние без хотя бы какой-то еды. Кроме того, это ставило под угрозу куда более важные системы рециркуляции воды и очистки скафандра.

Он был исполнен решимости не стать последним. В противном случае он с таким же успехом мог бы и погибнуть.

Претендентов отделяла от аварийного маяка гряда высоких, неприветливых, открытых всем ветрам гор, и самым удобным местом для перехода через них было тесное ущелье, дно которого в нескольких местах сужалось всего до нескольких футов. Он протиснулся сквозь него, окопался, отключил все системы, кроме жизнеобеспечения, и принялся ждать. На второй день один из его товарищей – он даже не мог бы сказать, какой именно – появился на выходе из ущелья. Он подкрался к нему из засады и оглушил ударом по голове, и пока курсант лежал без сознания, забрал у него все необходимое, заменив его своим неработающим барахлом. Подкрепившись и отремонтировав свой скафандр, он добрался до маяка. Из семерых не пришел лишь один – тот самый. Этот погибший лейтенант ничуть не мешал Джозефу ни крепко спать по ночам, ни радоваться победе.

* * *

Однако, шагая по коридору Разведывательной Базы Двадцать Девять, Джозеф слегка нервничал. В своей новой темно-красной форме и черных ботинках он выглядел великолепно, и по праву гордился одной звездочкой на левом нагрудном кармане, обозначавшей лейтенантское звание, но сейчас ему предстояло встретиться со своей командой – вероятно, такой же зеленой, как и он, – и это очень нервировало его. Он будет строгим, безжалостным и станет требовать от подчиненных неукоснительного соблюдения дисциплины, говорил он себе; он превратит команду в одну слаженную машину.

Он вошел в комнату и резко остановился, пораженный до глубины души. Хотя прошел всего лишь год, на него внезапно нахлынули воспоминания, казалось, оставшиеся в далеком прошлом и принадлежавшие кому-то другому.

– Калия?

Она была, пожалуй, даже чуть более безобразной, чем он ее помнил; ее волосы, раньше довольно длинные, теперь были обстрижены так коротко, что стало видно, что на правом ухе отсутствует мочка – впрочем, тогда она, возможно, еще была на месте. Ее опрятная и выглаженная форма младшего сержанта только еще больше подчеркивала факт, что Калия даже сейчас ничего не сделала для того, чтобы избавиться от шрамов и хоть как-то облагородить свою внешность.

Она вытянулась в струнку, щелкнув каблуками, но он заметил, что при виде него у нее на губах промелькнула улыбка, скорее покорная, чем радостная.

В остальных, которые тоже казались знакомыми, он был не так уверен.

– Тобруш, полагаю? – сказал он джулки, на мундире которой красовались знаки отличия младшего мичмана.

Щупальца поднялись в подобии салюта.

– Сэр, весь экипаж в сборе, – доложила Тобруш. – Полагаю, представлять остальных нет нужды.

– Значит, Робакук, – сказал он, кивнув тхиону. – И… Дезрет? Коринфианец на Имперской Службе?

– Многие из нас находятся на Имперской Службе, сэр, – раздался в ответ глухой и бесстрастный голос странного существа. – Нас считают весьма… полезными. А если я останусь в живых, опыт и знания, полученные мною, войдут в Универсальный Фонд Знаний моего народа.

Он вздохнул.

– Что ж, всем вольно.

Он уселся в кресло, и лишь после этого Калия последовала его примеру. Остальные не нуждались ни в креслах, ни в их эквивалентах.

Джозеф бросил взгляд на Калию:

– Всего лишь сержант? Я должен был догадаться, что ты будешь в моей группе. – По сути, одна лишь Тобруш имела звание, дающее право на офицерские почести, хотя и на ступень ниже, чем он. Робакук и Дезрет были простыми членами экипажа, и единственной причиной, по которой Калия получила чин сержанта, могло быть лишь то, что она закончила обучение первой в своей группе.

– Я не собиралась быть офицером, – сказала она. – Точно так же, как не собиралась служить ни с вами, сэр, ни с кем-либо из остальных. Видимо, кто-то решил, что мы хорошо работаем вместе и удачно дополняем друг друга.

– Это так и есть, – отозвался он. – Уже тот факт, что мы все прошли жесточайшую подготовку и выдержали ее, говорит в нашу пользу. А теперь нам доверили корабль и возложили на нас обязанности, которые мы должны выполнять – не как отдельные личности, но как одна команда. – Он вздохнул. – Я собирался сказать, что мы больше не те, какими были, когда работали вместе год назад, но это не совсем так. Мы такие же. Тогда мы отлично сработали. Сейчас мы стали лучше. Это наша работа в команде привела нас всех сюда. Чтобы остаться в живых и преуспеть, мы должны стать первоклассной командой.

– Нам уже назначили корабль, капитан? – спросила джулки.

Он кивнул.

– Патрульный корабль старого класса – класса «Кровавый Престол». Каюты довольно тесные и не совсем рассчитаны на удобство команды, но корабль очень быстрый и прекрасно вооруженный. Сомневаюсь, что найдется много других, кому будет под силу догнать его или уйти от нас. Модификации под требования конкретной расы производятся автоматически, так что каждый из нас будет иметь по крайней мере минимальный уровень комфорта. Но прежде чем мы отправимся туда, я хочу узнать ваши специальности.

– Официально я навигатор, капитан, – сообщила Тобруш. – На практике это означает, что я отвечаю за ремонт компьютера и устранение основных неисправностей. Будучи телепатом, я также занимаю пост офицера безопасности.

Он кивнул.

– Робакук?

– Ответственный за груз и легкое вооружение, капитан.

– Калия?

– Загрузка, инспектирование и полевые экспедиции, – доложила она. – Я могу также управляться с оружием и ассистировать при допросах, но основной моей функцией на борту является техническое обслуживание.

Другими словами, солдат на земле и экономка на корабле. Он был удивлен, что она удовольствовалась такой ролью, хотя была способна на большее. Еще один штрих к загадке Калии.

– Дезрет?

– Связь, криптография и тяжелое вооружение, – ответил коринфианец. – Кроме того, я могу разрабатывать планы космических сражений.

– Капитан?

– Да, Калия.

– Полагаю, я обязана предупредить вас. Офицеры Разведслужбы дали мне высочайшую оценку, но были озабочены одним моим существенным недостатком, которым, как вы знаете, является низкая сопротивляемость гипнотическому воздействию. Вследствие этого я была вынуждена провести некоторое время – не знаю, сколько именно, – в тренировочных камерах с программирующими препаратами и оборудованием. Можете просмотреть результаты в моем досье; я в этом почти не разбираюсь. Однако основным следствием тренинга стало то, что любая попытка гипнота подчинить себе мою волю без моего разрешения приведет к мгновенной и полностью автоматической реакции, вынуждающей меня напасть и привести его в бессознательное состояние или убить. Контролировать это я не могу.

Это поразило его, одновременно и встревожив, и обнадежив. Год назад она врезала ему действительно хорошо, и хотя ему хотелось думать, что теперь он не по зубам ни ей, ни большинству других, правда заключалась в том, что она-то ведь тоже прошла суровую подготовку, и вполне могла оказаться не по зубам ему. В глубине души он все это время волновался, сможет ли положиться на нее, если они встретятся с другим гипнотом. Теперь он знал, что сможет – но при этом вряд ли будет чувствовать себя уютно. А вдруг во время задания какой-нибудь гипнот попробует применить к ней свои силы просто для того, чтобы попытаться продать ей какой-нибудь бесполезный хлам или поразвлечься? Ему придется хорошенько обдумать все это.

– Что ж, благодарю за предупреждение. Ну ладно, мы собираемся взглянуть, на что похож наш новый дом, или нет?

* * *

Это было замечательно – быть командиром, находиться в космосе, управлять собственным кораблем и иметь тот уровень свободы и ответственности, который приходит вместе с этим. Возможно, все это потом ему надоест, возможно, им действительно овладеет предсказанная скука, но пока что он был именно тем и именно там, кем и где хотел быть.

Джозеф не имел права открыть и ввести в бортовой компьютер запечатанные приказы до тех пор, пока они не отдалились от базы на достаточное расстояние. Только тогда он прочел свой первый боевой приказ:

«Вы направитесь к пограничной заставе, координаты которой введены в память вашего компьютера. По прибытии на указанную заставу вы будете патрулировать заданный сектор от границы до границы, координируя дозор с другими такими же кораблями в этом секторе и подчиняясь приказам Зонального Военного Контроля. В ваши обязанности входит отвечать на все сигналы о помощи от любой Имперской колонии или судна в зоне вашей ответственности, а также отслеживать и брать в плен или уничтожать любое судно противника, приближающееся к вашей зоне. Наши вооруженные силы имеют в этом секторе лишь ограниченный контингент; протяженность нашей территории здесь всего около шестидесяти двух световых лет, с одной стороны от нее находится Мицлаплан, с другой Биржа. В основном ваша работа будет однообразной, но вы должны быть готовы к возникновению различных непредвиденных ситуаций: как у нас есть тайные агенты, работающие в приграничных зонах противника, так же и у них, без сомнения, есть таковые в наших. Любые действия и переговоры противника, даже за пределами нашей части космоса, следует отслеживать и докладывать о них…»

Все было предельно ясно и в точности соответствовало тому, что он ожидал. После нескончаемого года подготовки главной проблемой жизни на корабле будет борьба со скукой и поддержание разумной физической формы.

Путешествие было долгим, и большую его часть он муштровал команду, пытаясь составить представление об их сильных и слабых сторонах. Также, сидя в капитанском кресле, он находил время, чтобы изучить их досье, начав с Калии. Оно пролило свет на многие, хотя и не на все, ее загадки.

Она оказалась гораздо младше, чем он считал – ей было всего двадцать четыре года, – несмотря на лицо и тело, свидетельствовавшие, казалось, о более солидном возрасте. Она родилась дролкой на Пусаби, как ему уже было известно, в поместье, управляемом рыцарем по имени Мейхат – садомазохистом, питавшим пристрастие к очень молоденьким и красивым девочкам. Она была выбрана и привезена к нему в особняк, после чего долгие месяцы оставалась его излюбленной игрушкой.

Офицер психологической службы, составивший этот отчет, полагал, что в то время ей было не больше восьми.

После этого ее поставили на работу горничной, которая ничем не отличалась от дрольской, разве что предполагала чуть более высокий уровень жизни – до тех пор, пока она не расцвела, совсем рано, примерно в одиннадцать-двенадцать лет. В период созревания проявился и ее эмпатический Талант. После этого ее продали вольному по имени Пешвар, который держал что-то вроде странствующей труппы для развлечений. Он обучил ее, сделав из нее куртизанку – особый вид рабыни. Молодые и привлекательные эмпаты обоих полов были частью Войска Удовольствия, как Пешвар именовал свою труппу. Для того, чтобы сделать Калию более покладистой, ее пичкали гормонами и наркотиками, а потом отдали в руки гипнотов, которые при помощи комбинации своих Талантов и электрошока превращали рабов-эмпатов в новых существ, которые могли удовлетворять абсолютно любые желания клиентов, как простых вольных, так и представителей знати.

По-видимому, ей пришлось обслужить огромное количество клиентов, используя проецирующую эмпатию, чтобы не оставить ни одного посетителя неудовлетворенным. Она и другие члены ее группы подвергались всевозможным унижениям, будучи вынуждены проделывать омерзительные вещи, которых требовали от них укротители-гипноты.

Проклятье! Ничего удивительного, что она ненавидела гипнотов!

И ничего удивительного, что она не могла им сопротивляться.

Через несколько лет такой жизни, которая не могла не наложить отпечатка на ее внешность, один престарелый герцог по какой-то прихоти выкупил ее у Пешвара. К этому времени она уже была с ног до головы покрыта шрамами и отметинами от многих лет удовлетворения чужих представлений о веселье, так что вряд ли представляла собой ценное имущество. К тому же, у герцога была уйма других женщин, и кроме того, через некоторое время ему неминуемо пришлось бы платить за ее косметический ремонт.

Однако этот герцог был странным типом – он получал исключительное удовольствие от созерцания своего нового приобретения в кандалах. По всей видимости, он уже некоторое время не испытывал никакого влечения к своим наложницам, и главная из них сочла именно Калию виновницей утраты ими хозяйского расположения. Сумев, видимо, каким-то образом подлизаться к герцогской страже, она пробралась в спальню, когда там никого не было, кроме закованной в кандалы Калии, взяла церемониальный кинжал и добавила к шрамам девушки, и без того многочисленным, несколько новых. Самым заметным из них был тот самый безобразный шрам на лице.

Охрана не подозревала о ее намерениях, и отвечавший за спальню стражник понял, что будет жестоко наказан, когда герцог узнает о случившемся. Он расковал Калию, перевязал ее раны и попытался придумать, что же ему теперь делать. Пока он пребывал в нерешительности, она пришла в себя, ускользнула от него, нашла ту наложницу и медленно задушила ее.

Психолог говорил, что годы специфической обработки и жизни в подобных условиях повлияли на ее рассудок, создав в ней что-то вроде раздвоенной личности – то, что необразованные люди часто называли «одержимостью». Вторая Калия была всем тем, чем не была первая; более того, если для первой смыслом существования был секс, для второй его заменило насилие. Новая Калия превратилась в жестокого убийцу, использовавшего свои эмпатические способности для того, чтобы вызывать у других чувство страха и беспомощности. Убийство людей доставляло ей острое наслаждение.

Увидев ее обезображенное лицо, герцог пришел в ярость и выгнал ее. Убийство наложницы не так взволновало его – он счел, что это было лишь справедливое возмездие.

И Калия I, и Калия II постоянно присутствовали в ней, и, что самое удивительное, она могла разбудить в себе любую из них по желанию, почти полностью контролируя себя. Именно это и обусловило ее способность сбивать с толку телепатов.

Воспользовавшись помощью стражника, в котором с помощью своих эмпатических способностей вызвала чувство вины, она устроилась помощницей в местную службу безопасности, где ее умение вводить в заблуждение даже самых опытных телепатов было очень быстро замечено. Один из особенно честолюбивых офицеров решил, что она может оказаться исключительно полезной как наемный убийца, и она стала работать в этом качестве. Ее успех привел ее на службу, где она сумела возвыситься до уровня Барона.

Она могла бы воспользоваться лучшими медицинскими технологиями и полностью избавиться от шрамов, даже вернуть себе свое первоначальное лицо, но не стала делать этого. До того, как она утратила красоту, она была жертвой, беспомощной игрушкой других людей. Обезображенная, она обрела свободу, независимость и уважение – и возвысилась. Ее шрамы, ее уродство были ее защитой. Психолог даже предполагал, что если она все-таки когда-нибудь решится вернуть себе красоту, то Калия II может исчезнуть, и Калия I снова станет единственной и доминирующей личностью.

Но Калия I была совершенно никому не нужна, тогда как Калия II была неоценимой.

По приблизительным оценкам, за свою жизнь она убила не меньше пятидесяти человек – пока.

А теперь она прошла еще и Имперскую подготовку.

Наставники, как оказалось, были прекрасно осведомлены о проблеме, которая возникла у Джозефа, когда Калия рассказала о своей искусственно наведенной реакции на гипнотов. По-видимому, она не знала этого, но любой офицер, стоящий выше нее, мог отменить приказ о ее обработке, равно как ни один гипнот из Службы Безопасности в офицерском чине не стал бы по собственной воле инициировать этот процесс.

После прочтения досье раскрылась еще одна тайна. Калия была блестящим бойцом, актрисой, убийцей, кем угодно – но она так и не получила совершенно никакого образования. У Калии I не было ни возможности, ни необходимости получать его; Калия II не видела никакого смысла заниматься тем, что никак не влияло на ее работу. У нее была феноменальная память, она с первого раза схватывала то, что ей показывали, если видела для этого какое-то применение, но во всем остальном она была невежественна, как дрол.

Она никогда не смогла бы стать офицером, даже мичманом.

Калия могла управляться с аварийным скафандром, собирать и разбирать его с закрытыми глазами, она умела убивать сотней различных способов, она могла готовить, убирать, выполнять плотницкую работу и с огромного расстояния отстрелить крылья мухе.

Но Калия не умела ни читать, ни писать.

* * *

Оглушительно взревел сигнал тревоги. Джозеф скатился с койки, быстро стряхнув с себя остатки сна, и бросился к пульту связи.

– Что тут у нас? – спросил он Тобруш, орудовавшую девятью различными наборами инструментов при помощи спинных щупалец и при этом не отрывавшую стебельчатых глаз от длинных столбцов данных, мелькающих на экране.

– Что-то очень странное, капитан, – ответила джулки. – Компьютеры, сканирующие дальние радиусы, засекли вероятного нарушителя границы с мицлапланской стороны, движущегося на умеренно высокой скорости через нашу территорию. Мы вычислили их курс и траекторию, и судя по всему, курс проложен так, чтобы держаться в стороне от каких-либо наших крупных колоний и баз.

– Военный корабль?

– На таком расстоянии точно сказать невозможно, но судя по его характеристикам – нет. Мы проверили различные типы мицлапланских летательных аппаратов и определили, что по скорости и обводам это скорее грузовик, идущий на пределе мощности. Разумеется, если это какая-то проверка нашей обороны, и корабль идет без команды, на автопилоте, использовать старый грузовик было бы вполне логично, но я подозреваю, что это скорее какая-то контрабандистская операция.

Черная пульсирующая туша Робакука высунулась из люка и уставилась на них.

– Что происходит?

Джозеф не ответил.

– Построить курс погони и перехвата; сообщить о нашем местонахождении и обстановке Пограничному Контролю, – приказал он. – Управление я беру на себя.

– Наконец-то хоть какое-то действие! – возбужденно вздохнула Калия, протиснувшись мимо Робакука.

Джозеф быстрым шагом направился к командному креслу. На экранах мелькали данные, графические построения и оценки, сменяя друг друга так быстро, что он едва успевал следить за ними. К счастью, Дезрет был вполне в состоянии делать это.

– Можешь вычислить предполагаемый пункт назначения? – спросил он.

– Это где-то за границами Империи, разве что они очень быстро внесут в курс существенные изменения, – донеся до него голос коринфианца из боевой рубки в центре корабля. – Судя по всему, кто-то пытается добраться от мицлапланской до биржанской границы, используя кратчайший маршрут.

Патрульный корабль заурчал, пробуждаясь, и команда почувствовала, как он ныряет в индуцированную подпространственную воронку, переносившую их все увеличивавшимися скачками, без чего такое стремительное перемещение было бы невозможным.

– Точка перехвата?

– Слишком далеко, капитан. Мы не сможем приблизиться к ним ранее чем через шесть часов. К тому времени они уже будут у границ биржанской империи.

Он нахмурился. Где шляются все остальные патрульные и пограничные корабли, которым уже давно следовало бы перехватить нарушителя? Они что там, спят на ходу?

– От Пограничного Контроля получен какой-нибудь ответ?

– Только то, что они сказали с самого начала, – откуда-то снизу доложила Тобруш. – Догнать и захватить корабль-нарушитель, если это будет возможно, в противном случае уничтожить. Стандартные инструкции. Мы здесь ближе всех.

Им-то легко приказывать, подумал он раздраженно. Мы на таком расстоянии, что никак не успеем догнать их; они приказывают нам совершить невозможное.

– Когда мы войдем в зону слышимости этого судна? – спросил он.

– Примерно через два часа. Но если они достаточно умны – а это скорее всего так, – то проигнорируют нас и продолжат движение.

– Ладно, давайте сюда все, что у нас есть. Посмотрим, не удастся ли нам напугать их.

Все собрались поближе, и на мониторах появилось изображение корабля, за которым они гнались. Это действительно оказался грузовик, класса «Хокин» – старье, но в превосходном состоянии.

– Они движутся по параболе, очень широкой, – сообщил Дезрет, – из какой-то не очень удаленной от границы области Мицлаплана. Вероятной точкой отправления является спорной принадлежности колония Медара, расположенная в шестнадцати световых годах от границы.

Здесь что-то не вязалось. Если принадлежность колонии была предметом спора, но при этом она все же находилась в руках неприятеля, существовала высокая вероятность того, что где-то там должна действовать Имперская Разведка. Учитывая, насколько узок здесь перешеек миколианского космоса, не было бы особым потрясением узнать, что и Биржа проводит тут какую-нибудь операцию. Если на Медаре произошли неприятности, это могло означать, что кому-то пришлось срочно уносить оттуда ноги.

– Если они не отклонятся от курса, где они должны будут пересечь границу Биржи? – спросил он.

– Они должны отклониться, капитан, – отозвалась Тобруш. – Если этого не произойдет, это значит, что они направляются в ту часть космоса, которая еще не нанесена на звездные карты – туда, где звезды обозначены номерами, а меньшие небесные тела вообще никак не обозначены.

За каким дьяволом их туда понесло?

– Хм, значит, там что-то такое есть, – прокомментировал он. – Грузовику класса «Хокин» понадобится световой год, чтобы замедлиться до управляемой субсветовой скорости.

– Еще одно сообщение от Пограничного Контроля, капитан, – доложила Тобруш. – Они хотят знать, сможем ли мы их перехватить. Я ответила отрицательно и отправила им все наши цифры.

– Отлично.

Именно так оно и было. Это перекладывало всю ответственность с его плеч на их.

Прошел еще почти час, в течение которого они продолжали сближаться с целью, но недостаточно быстро.

– Сообщение максимально высокого класса кодирования, капитан, – доложил Дезрет. – Пограничный Контроль сообщает, что Биржа не обладает сколько-нибудь значительным воинским контингентом в этом секторе. Нам приказано продолжать преследование. Если курс и траектория цели не изменятся, мы должны на необходимой скорости следовать за ними до их точки назначения, но не перехватывать их на территории Биржи. Если они изменят курс и траекторию и направятся в основной сектор Биржи, мы должны прекратить преследование и незаметно вернуться обратно. В противном случае они хотят знать, куда направляется цель.

– Они приказывают мне пересечь границу?

– Положительный ответ. Но – избегать столкновений, в особенности с какими-либо судами Биржи.

Проще сказать, чем сделать, подумал он раздраженно. Но в конце концов, именно к этому их и готовили, и такая задача подходила ему как нельзя лучше.

Через четыре часа после начала преследования Тобруш доложила:

– Цель подошла к границе Биржи. Если их оснащение соответствует стандарту для класса «Хокин», мы окажемся в зоне действия их локаторов через девять минут.

Он вздохнул.

– Замедляемся, чтобы достичь сопоставимой скорости и сохранить этот девятиминутный разрыв, – приказал он. – Есть какие-нибудь признаки того, что они замедляются или меняют курс?

– Ничего, кроме незначительных поправок курса. С практической точки зрения, если они действительно собираются это делать, то им имеет смысл сделать это в ближайшие два часа – примерно в то время, когда мы сами будем пересекать границу. Если к этому времени они не замедлятся и не повернут, капитан, все компьютерные модели говорят, что в их намерения это не входит и они направляются в точку, которая не обозначена ни на каких картах.

– Отлично. В любом случае, надеюсь, они знают, что делают. Уведомите Пограничный Контроль.

– Уже уведомила. Они отправили нам ответ. Их эксперты полагают, что знают, куда направляется корабль, хотя и не могут сказать, что там находится. Они перехватили повторяющиеся сигналы бедствия на биржанской частоте и биржанским торговым кодом, отправленные откуда-то из того района. Пограничный Контроль утверждает, что это сообщение звучит довольно странно, и дает нам полную свободу действий в том случае, если мы столкнемся с какими-нибудь проблемами. Хотя сами мы и не перехватывали этот сигнал, биржанцы этого все равно не узнают, да и в любом случае, нам приказали помочь в соответствии с межзвездными соглашениями.

– Они прислали копию сигнала и расчеты точки, из которой он исходит?

– Да, сэр. Источник сигнала находится приблизительно в сорока световых годах за границами наших карт и гораздо дальше тех мест, докуда, по нашим сведениям, к настоящему времени добрались биржанцы. Это указывает, что данная точка находится на предварительной стадии исследований.

– То есть это сообщение от разведчика? Да ведь никто не станет спасать разведчика! Это профессиональный риск!

– Не от разведчика. Сейчас вы все услышите сами.

– Да парень спятил, – пробормотал Джозеф, – если перевод хоть сколько-нибудь соответствует оригиналу.

– Вы не верите в демонов? – спросила Калия тоном, который говорил, что она сама не верит вообще ни во что. – В нашем маленьком склепике на борту есть один.

Она могла и не напоминать об этом. У мицлапланцев были Ангелы, олицетворявшие силы равновесия, которые сражались с теми, кого они звали демонами. У миколианцев были демоны, боровшиеся с силами равновесия. Он всегда считал это двумя сторонами одной и той же монеты. В буквальном переводе мицлапланские и миколианские термины, равно как и положительные и отрицательные силы, которые стояли за ними, были в точности противоположными.

Но для миколианцев и всех остальных слово «демон» имело и более важное значение. Это была одна из величайших загадок, возможно, лучше всего другого объяснявшая, почему подобные предрассудки были так живучи даже среди разумных людей.

Большинство рас, кланов и даже семей имело что-то вроде местных духов, как добрых, так и злых. Так было практически во всех мирах. Но ангельская сторона была неопределенной, и во многих культурах ее в отчетливом виде не существовало вовсе.

А вот демоны существовали. Тхионы поклонялись и испытывали мистический страх перед некоей фигурой, которая хоть отличалась от человеческих демонов, но в существенных деталях с ними совпадала. Демоническая фигура – гуманоидная даже на планетах с негуманоидными расами и известная в самых различных культурах, канонах и понятиях – существовала в подавляющем большинстве всех известных культур. Злые в большинстве культур, недоброжелательные или безразличные в других, в Мицлаплане и некоторых верованиях Биржи они были олицетворением зла, тогда как миколианцы считали их сверхъестественной расой воителей, в точности соответствующих миколианскому видению жизни и смерти и тех ценностей, которые они собой являли. Большинство людей верило в них, или, по крайней мере, служило им лицемерные богослужения; однако было и немало таких, кто вообще отрицал эти представления, считая их всего лишь социальным орудием Империи, или, как Джозеф, относился к ним с полным безразличием.

– Ситуация несколько проясняется, – заметила Тобруш. – Мицлики – фанатики. Фигуры демонов представляют для них высшую степень зла, и они действительно верят в это. Нескольким фанатикам из правящего духовенства каким-то образом удалось перехватить сигнал, и они в своем обычном полупомешанном состоянии восприняли его буквально. Настолько буквально, что не побоялись отправиться через Миколь и столь же враждебно настроенную к ним Биржу в сектор, не отмеченный на картах, на охоту за демонами. Все это довольно печально.

– Возможно, – сказал Дезрет. – Однако нельзя создать и поддерживать могущественную межзвездную империю в течение столь долгого времени, основываясь лишь на глупостях. Можно предположить, что Пограничный Контроль с самого начала выдвинул подобную же гипотезу. Тот факт, что нам приказано все же продолжать преследование, нарушив границы биржанского космоса, указывает, что по их данным, в этом секторе происходит нечто такое, что может представлять для нас возможный интерес или угрозу. Если это так, тогда сигнал бедствия – очень удобный предлог, чтобы это выяснить. И, если это действительно так, мудрые мицликские головы тоже могли посмотреть на проблему под тем же углом.

– Я понял, что ты хочешь сказать, – отозвался Джозеф. – Сохраняйте интервал в два часа девять минут. Полное экранирование, включить датчики скремблирования, докладывать обо всех изменениях курса цели. – Он бросил взгляд на центральный экран. – Привести оружие в полную боевую готовность. Мы только что вторглись на территорию Биржи.

Оглавление

.

ОТ АВТОРА

ДВА ДЕМОНА В ЯНТАРЕ

Книга I . БИРЖА: СИНЯЯ КОМАНДА

  ИОНА И ЧЕРВЬ

  ДЕШЕВЫЕ РАЗВЛЕЧЕНИЯ И ПЛОХИЕ СНЫ

  ЧИСТИЛИЩЕ – УДЕЛ НЕУДАЧНИКОВ

  ТРУДНЫЙ ВЫБОР

  ГОРЯЧИЙ ЦЕХ

  ИНТЕРЛЮДИЯ: ЗОВ ИЗ АДА

Книга II . МИЦЛАПЛАН: ЗОЛОТАЯ КОМАНДА

  БОЛЬШАЯ ИГРА

  НЕЗВАНАЯ ГОСТЬЯ

  ОЧЕНЬ ДРЕВНЯЯ ИГРА

  ИНТЕРЛЮДИЯ

Книга III . МИКОЛЬ: КРАСНАЯ КОМАНДА

  МАСКАРАД

  ИГРЫ И ЗАБАВЫ

Реклама на сайте