Бертрам Чандлер Трудное восхождение
Благими намерениями…
«Следопыт» не был счастливым кораблем.
Капитан «Следопыта» не был счастливым человеком и демонстрировал это при каждом удобном случае.
Молодой лейтенант Джон Граймс, который только что получил назначение на «Следопыт» — крейсер Исследовательской и Контрольной службы, — тоже не чувствовал себя счастливым. За несколько лет службы в космосе ему доставались всякие командиры: строго блюдущие дисциплину или относящиеся к ней как к досадному препятствию на пути дружескою общения. Но капитан Толливер был явлением из ряда вон выдающимся.
— Будь снисходителен, Джон, — внушал ему лейтенант Бигль, офицер снабжения. Он только что заглянул к Граймсу, чтобы поболтать, а заодно пропустить по стаканчику.
— Снисходителен? — взорвался Граймс. — Я не знаю, какая блоха его укусила, но она точно была бешеной. Потому что теперь он все время кусает меня.
— И все равно — будь снисходителен.
— Тебе легко говорить, Питер. Вы, бездельники, всегда найдете способ не попасться ему на глаза. А когда несешь вахту, никуда не денешься.
— Он же ворраллианец. Ты что, не знал?
— Нет, — признался Граймс.
Что ж, это кое-что объясняет. Ворралианцев осталось около сотни на всю Галактику. Еще недавно население Ворралла насчитывало почти три миллиона. Ворралл был процветающей планетой — и одним из немногих Федеративных миров, колонизованных людьми, где открыто исповедовались идеи чистоты расы и национальности. «В целях здоровой конкуренции», как заявляли представители Ворралла на заседаниях Большого Совета Федерации — на тех трех заседаниях, которые почтили своим присутствием ворраллианские делегации. Северный, Южный и Экваториальный Ворралл благополучно конкурировали между собой на своем шарике из воды, камня и грязи — пока глав этих стран не посетила одновременно одна и га же идея: захватить никому до тех пор не нужную цепочку островов, где гнездились птички-вонючки. Строго говоря, это были не птички, а летающие рептилии с некоторыми признаками млекопитающих. Спокон веку они считались тварями скорее неприятными, чем бесполезными. Если бы кто-нибудь положил глаз на эти пустынные скалистые острова, исхлестанные жестокими волнами и ветрами, раньше, птички-вонючки быстро последовали бы за прочими представителями животного мира, которые не успели вовремя убраться с пути человечества. Забегая вперед, скажем, что именно так дело и закончилось — впрочем, как и для всего живого на Ворралле. Их судьбу решило некое юное светило химической науки: оказалось, что в особых железах ничего не подозревающих птичек вырабатывается вещество, обладающее мощным омолаживающим действием. Именно этого и не хватало ворраллианской экономике. Она успешно функционировала в замкнутом цикле, но не производила ничего выдающегося — всегда не хватало какого-нибудь уникального экспортного товара, с которым можно было бы выйти на межзвездный рынок.
Это было начало конца. Сначала стороны обменивались дипломатическими нотами, затем забряцали оружием. И, наконец, у кого-то дрогнула рука на красной кнопке — возможно, на всех трех сразу. В итоге из ворраллианцев уцелели только те, кто в этот момент находился за пределами родной планеты.
Итак, капитан Толливер — ворраллианец…
Граймс вздохнул. Жаль беднягу. Можно себе представить, каково это — когда во всей Галактике нет места, которое можешь назвать домом. Когда знаешь, что твои родители, любимые, друзья, дом, где рос, школа, где учился, бар, где любил выпить после работы, — все это испарилось в одно мгновение, исчезло во вспышке адского пламени… Граймс содрогнулся.
Но своя рубашка, как известно, ближе к телу.
Граймс спиной почувствовал, когда в рубку вошел капитан Толливер. Но поскольку начальство не заявило вслух о своем присутствии, можно было не прерывать занятия — определять координаты корабля, как и полагается во время вахты. Действовать приходилось осторожно, чтобы не повредить прибор — Пеленгатор Карлотти, инструмент тонкий и не слишком привычный. Добившись, чтобы антенна — эллипс из ленты Мебиуса, вращающийся вокруг длинной оси, — указывала на Виллисхейвенский бакен, он записал угол между этой линией и осью корабля. Затем, так же медленно и осторожно, настроился на Браунсворлд и, наконец, на Карлион. К этому времени Граймс взмок, рубашка облепила спину, а оттопыренные уши горели. Развернув кресла, он ввел результаты расчетов в пространственный модулятор. Три тонкие светящиеся ниточки пеленгов пересеклись — аккурат на жирной линии, обозначающей траекторию «Следопыта». Граймс облегченно вздохнул и решительно нажал кнопку — внизу на экране появилось время снятия показаний.
— Грхм.
Граймс сделал вид, что вздрогнул от удивления, и развернулся к капитану:
— Сэр?
Толливер был высоким и тощим — настолько тощим, что походил на ожившее пугало. Все попытки подогнать униформу не увенчались успехом, и она висела на нем, как власяница на кающемся грешнике. Блеклые серые глаза мрачно взирали на Граймса сверху вниз.
— Мистер Граймс, — голос у него был столь же блеклым и невыразительным, — я заметил, сколько времени вам понадобится, чтобы вывести позицию в модуляторе. Это заняло у вас ровно одиннадцать минут, сорок три и пять десятых секунды. Объективная скорость — тридцать пять целых семь десятых люмов. На какое расстояние переместился корабль, пока вы шевелили мозгами?
— Я могу подсчитать, сэр…
Граймс приподнялся в кресле, словно всерьез намеревался перебраться поближе к корабельному компьютеру.
— Не стоит, мистер Граймс, не стоит. Я понимаю, у вахтенных офицеров масса дел. Зачем утруждать свои могучие мозги такой ерундой, как навигация? Есть куда более приятные и важные мысли — о девушке из последнего порта. Или о девушке, которую можно встретить в следующем порту…
Теперь у Граймса покраснели не только уши. Именно об этом он по большей части и думал во время вахты — а именно, вспоминал весьма приятные подробности отпуска на Нью-Капри.
— Эти траектории у вас подозрительно хорошо пересекаются. Я ожидал, что столь неопытный навигатор, как вы, непременно что-нибудь прошляпит. Полагаю, вы учли пробег между точками измерений?
— Конечно, сэр.
— Грхм. Хорошо, мистер Граймс. Будем считать, что ваши измерения относительно точны. Теперь рассчитайте пробег на тысячу двести часов и проложите из этой точки траекторию к Дельте Секстана.
— К Дельте Секстана, сэр?
— Вы меня слышали.
— Но разве мы летим не на Карлион?
— Мы летели на Карлион, мистер Граймс. Но — полагаю, это ускользнуло от вашего внимания, — у наших лордов и повелителей из Адмиралтейства длинные руки. И они тянутся все дальше. Так вот. Да будет вам известно: мы получили приказ произвести разведку в планетной системе Дельты Секстана.
— Будем высаживаться, сэр? — с надеждой спросил Граймс.
— Если это коснется вас, мистер Граймс, вы узнаете об этом в соответствующее время. А теперь, пожалуйста, рассчитайте траекторию.
Лейтенант-коммандер Вангер, старший помощник капитана, оказался более словоохотлив. Собрав свободных от вахты офицеров в кают-компании, он кратко обрисовал ситуацию.
— Что бы там ни говорили всякие биологи и социологи, численность населения растет, — объявил он. — И растет чертовски быстро увеличиваться. Так что нам, равно как и прочим крейсерам нашей доблестной службы, приказано получше поискать и найти какую-нибудь планетку, которую человечество может заселить, но почему-то еще не заселило. В системе Дельты Секстана планет аж десять штук. Но нам подходят только две — четвертая и пятая. Судя по докладу капитана Лавелла, который первым их исследовал, на Четвертой будет чуточку жарковато, а на Пятой — чуточку холодновато. Но на обеих планетах имеются кислородная атмосфера и соответствующие формы жизни. Да, и на Пятой получше с полезными ископаемыми — то есть в смысле промышленности она выглядит более заманчиво. В любом случае, Четвертую вряд ли будут колонизировать. Капитан Лавелл и его биологи считают, что по крайней мере один из туземных видов дорос до третьей категории.
— И что это значит? — осведомился младший инженер.
— Всякий вид третьей категории считается способным подняться до второй, — терпеливо объяснил старпом.
— А вторая? — не сдавался инженер.
— Мы с вами, например. А первая — те, кем мы можем стать. Или те, на кого мы можем напороться в Космосе, если нам очень не повезет. Короче, по правилам, за существами третьей категории можно наблюдать, но вмешиваться в их развитие не следует. А захват их мира можно расценивать как вмешательство. Кто-нибудь нальет мне кофе?
Кто-то налил, и Вангер, промочив горло, продолжал:
— Расклад такой. На Четвертой будет исследовательский лагерь. Если верить Лавеллу, человеку с пушкой там ничего не грозит. А корабль сядет на Пятой, там и пойдет настоящая работа. Заселять наверняка будут Пятую, но поселенцам полезно хоть что-нибудь знать о ближайших соседях.
— Не знаешь, кто останется на Четвертой? — спросил Граймс.
— Без понятия, Джон. Команда из биологов, этологов, картографов, геологов и прочих. Если Старик будет следовать Уставу — а он будет — то кого-нибудь из нас назначат ответственным за лагерь. Честно говоря, не обрадуюсь, если выберут меня. Спасибо, у меня уже был такой опыт. Кто бы ни полетел с этими чертовыми умниками, он быстро обнаружит, что в лагере его должность — повар и судомойка. Буквально.
Тем не менее, узнав несколько дней спустя, что назначен начальником исследовательской партии на Четвертой, Граймс был счастлив.
«Следопыт» завис на орбите Дельты Секстана IV в ожидании. Челнок приземлится, и Граймс сообщит, что лагерь установлен.
Поначалу Граймс наслаждался властью и ответственностью. Но вот челнок прошел сквозь турбулентности атмосферы, опоры посадочного устройства утвердились на берегу реки — и лейтенант обнаружил, что первое исчезло без следа, а второе заполнило освободившееся место. Ученые тактично дали понять, что за пределами корабля золотые погоны и медные пуговицы значат меньше, чем ничего, — и, выгрузив оборудование и все прочее, похватали свои драгоценные приборы и разбежались кто куда. Спасибо, что помогли поставить надувные палатки для жилья и лабораторий… Каких трудов стоило убедить их, что с исследованиями можно повременить до следующего утра! В соответствии с регламентом ФИКС челнок приземлился на линии утреннего терминатора. Но к тому времени, когда Граймс сумел все организовать по своему разумению, солнце — неяркое, но жаркое, несмотря на сплошную пелену облаков, — уже почти закатилось.
Обязанности по приготовлению ужина были возложены на Граймса. Правда, основным поварским инструментом являлся консервный нож, а самой сложной процедурой — открывание банок. Но лейтенант кипел от негодования. Из шести ученых — трое женщины! Возможно, им когда-то говорили, что место женщины на кухне, но они явно успели про это забыть. Но еще хуже было то, что никто не оценил трудов лейтенанта. Его подчиненные поглощали ужин, даже не замечая, что едят, — все их внимание было поглощено научной дискуссией. Лейтенант был удостоен единственной небрежно брошенной реплики — о том, что к рассвету неплохо бы подготовить флиттеры.
Ученые продолжали болтать. Лейтенант покинул их, надеясь, что они догадаются хотя бы собрать и помыть посуду… Разумеется, его надежды не оправдались. Снаружи почти стемнело. Несмотря на жару прошедшего дня, воздух был напитан промозглой сыростью. В лесу, похожем на заросли гигантской капусты, кто-то тоскливо завывал, какая-то тварь над головой громко хлопала и трещала широкими крыльями. А насекомые… ну или что-то подобное… Они не кусались, но забирались куда только возможно и ужасно раздражали. Похоже, их привлекало тепло человеческого тела.
— Погреться хотят, ублюдки, — пробормотал Граймс. — Какого черта им днем не летается?
Пожалуй, стоит включить прожекторы. При такой облачности будут проблемы с подзарядкой солнечных батарей, но до возвращения «Следопыта» их хватит. В резком свете прожекторов работалось легче, и Граймс смог настроить и отладить систему безопасности. Всякое существо, которое попытается проникнуть в лагерь, ждет быстрая смерть от электрического разряда… или, по крайней мере, неприятные ощущения — в зависимости от размеров незваного гостя. То же самое относилось, разумеется, и к любому пытающемуся покинуть лагерь — но лейтенант милостиво предупредил ученых.
Наконец Граймс открыл ящики и начал собирать первый флиттер. Сам он не слишком любил эти одноместные скорлупки — карликовую помесь вертолета и дирижабля, но вряд ли ему придется ими пользоваться. Он обречен торчать в лагере все время, пока исследовательская партия работает на Четвертой.
Покончив со сбором флиттеров, Граймс включил систему безопасности и вернулся в палатку-столовую. Вопреки его надеждам, ученые отправились спать, оставив ему всю грязную посуду.
Когда наступил унылый рассвет, Граймса разбудил жизнерадостный вопль доктора Корцоффа.
— Эй, юный Граймс! — Бородатый здоровяк-биолог пребывал в прекрасном настроении. — Проснитесь и пойте! Как насчет завтрака? Кто-то же должен заботиться о нас, сами понимаете.
— Я-то понимаю, — мрачно отозвался Граймс. — Чем я, по-вашему, всю ночь занимался?
Он выбрался из спального мешка, натянул шорты и рубашку, которые за вчерашний день успели пропитаться потом. Когда еще найдется время позаботиться о себе… Затем сунул ноги в сандалии, вышел из палатки — и его окружила толпа разгневанных неодетых женщин. На самом деле, их было только трое, но шумели они не хуже сотни. По крайней мере одна — рыжеволосая Маргарет Лэзенби, этолог. Как она была хороша, особенно в ярости… Впрочем, Граймс был не в состоянии созерцать прекрасное.
— Мистер Граймс! — возопила мисс Лэзенби. — Вы что, нашей смерти хотите?
— Что вы имеете в виду, доктор Лэзенби? — вяло отозвался лейтенант, делая вид, что ничего не понимает.
— Это ваше защитное поле, черт бы его подрал — или как оно называется? Мы пошли к реке искупаться, и нас с Дженни чуть не убило. Выключите этот ужас, будьте столь любезны!
— Я предупреждал вас вечером, что включу…
— Мы не слышали. Кроме того, здесь нет опасных животных.
— Я бы не был столь уверен… — начал Граймс.
— Это уж точно, мистер Граймс. Например, в том, что о ваших ночных бдениях всем известно. Такой грохот — между прочим, некоторые люди спят чутко. Устанавливать силовое поле на планете, где нет животного опасней кошки!
— Так как насчет кофе, мистер Граймс? — послышался чей-то голос из палатки.
— У меня только две руки, — буркнул лейтенант.
И так весь день — принесите то, закрепите это, делайте так, а так не делайте, помогите немного, будьте любезны… Улучив момент для перекура, Граймс вспомнил, как Мэгги Лэзенби рассказывала о «Законе клевания». Если верить ей, то на птичьем дворе и в человеческом обществе правила одни и те же.
— Есть главная птица, — говорила Мэгги. — Она имеет право клевать всех остальных. Есть вторая: ее клюет главная, а она клюет всех остальных, кроме главной. Ну и так далее, пока не дойдем до бедняги, которую клюют все.
— Но ведь у людей это не так, — возразил Граймс.
— Неужели утенок? А в школах? А на кораблях? Я, конечно, имею к этой посудине весьма слабое отношение — слава всем богам Галактики! Но даже я вижу, что над бедным дурачком Уилксом только ленивый не издевается.
Граймс считал это ерундой — но теперь, к своему удивлению, понял, каково приходилось Уилксу. За отсутствием Уилкса «последней птицей» оказался он, Граймс. И не то чтобы учеными двигал некий злой умысел. Просто, по их меркам, полуграмотный лейтенант годился только в дровосеки и водоносы. Он оказался в окружении специалистов-ученых, где его знания и умения значили прискорбно мало, почти ничего. А как их возмущала строгая дисциплина на борту военного корабля! Что ж, теперь на их улицу пришел праздник. Конечно, они в этом и сами себе не признались бы — но как приятно отыграться!
Следующий день оказался чуть приятнее. Шесть флиттеров стартовали один за другим, и лагерь остался на попечении Граймса. Один за другим ученые забирались в кабины, и машины исчезали в тучах, словно блестящие механические ангелы.
Взяв рацию и пистолет — просто на всякий случай, Граймс отправился прогуляться вдоль реки. Он оставлял пост не без угрызений совести, но если кто-то из подчиненных попадет в беду и позовет на помощь, он сразу узнает об этом. Он только дойдет до первой излучины, а потом вернется в лагерь.
Нельзя сказать, что Четвертая планета Дельты Секстана поражала красотой. Однотонное серое небо с невнятным светлым пятном, отмечающим местонахождение жаркого солнца. Серая река. Серая мясистая растительность с проблесками унылой зелени. Цветы почти не отличались от листьев, по крайней мере, на неискушенный взгляд лейтенанта.
Но как приятно было вырваться из лагеря — этой кучки пластиковых иглу — и отдохнуть от бесконечной работы! Прогуляться по миру, который еще не испорчен человеком, — Граймс впервые видел подобное. Капитан Лавелл ограничился беглой разведкой — так что остается шанс найти какое-нибудь неизвестное растение или животное, которое потом назовут его именем. Он мрачно ухмыльнулся. Когда-нибудь ученые дадут всем видам местной флоры и фауны длинные латинские названия, а имя лейтенанта Граймса, скорее всего, никто и не вспомнит.
Тут Граймс обнаружил, что добрался до излучины реки, и решил пройти еще пару ярдов.
— Отлично, — удовлетворенно заметил он. — Кое-что я все-таки нашел — а они порхают на своих железках и не видят…
«Кое-что» — а именно тропа — вела через джунгли к воде. Но почему именно здесь? Этот вопрос стоил всестороннего исследования. Ну конечно… Повсюду вокруг берег круто обрывается, а здесь есть маленькая заводь и удобный спуск к воде. Кроме того, на мелководье росли странные растения: толстые прямые стебли около пяти футов высотой, и каждый увенчан гроздью шаров, размером от виноградины до апельсина. А еще здесь кто-то когда-то умер — или погиб. От неизвестного существа остались только кости — желтоватые, слегка поблескивающие. Судя по ребрам, тело напоминало цилиндр или короткую трубку. Рядом валялся череп, почти шарообразный. По зубам Граймс определил, что животное было травоядным… и четвероногим, размером примерно с шотландского пони, какие водятся на Земле.
Вдруг Граймс насторожился. Кто-то пробирался по тропе через джунгли — и при этом шуршал и издавал странные звуки, больше всего похожие на неразборчивое бормотание. Забыв про скелет, лейтенант выпрямился, вытащил пистолет и снял с предохранителя. Потом притаился за косогором и стал ждать, готовый убежать или вступить в бой. Кто сейчас появится? Его разбирало любопытство.
Зверь оказался не один. Они высыпали на берег — около дюжины серых косматых созданий. Гуманоиды, почти люди — в этом сомневаться не приходилось. Передвигаются на двух ногах, и лишь иногда опускаются на четвереньки… Они непрерывно болтали и жестикулировали. Самый крупный ростом с невысокого человека, самый мелкий — с ребенка. Но Граймс почему-то был уверен, что детенышей среди них нет.
Они пришли не на водопой. Они сразу направились к растениям и принялись срывать самые крупные плоды — самые спелые? Они запихивали плоды в рот целиком и жадно чавкали. Плодов хватило бы на всех. Но одному существу не досталось ничего. Не потому, что он был самым маленьким — и не самым большим. Похоже, его проблема была психологической. Парень явно страдал неуверенностью в себе и боялся присоединиться к своим крепким и сноровистым соплеменникам.
Наконец, увидев, что его собратья увлеченно набивают брюхо, он медленно побрел по мелководью к растениям. Воровато оглянувшись, он протянул руку и сорвал шаровидный плод. Но ему не дали даже попробовать добычу. Волосатая лапа опустилась ему на голову. Послышался гулкий звук, и бедолага плюхнулся в грязную воду. Соплеменник, атаковавший несчастного, выхватил плод из его руки, надкусил и, стрекоча и гримасничая, выбросил в реку. Это повторялось не меньше трех раз. И вдруг, словно по команде, вся толпа побрела обратно в джунгли. Жертва издевательств с тоской оглядывалась на плоды, которых так и не удалось попробовать.
Вечером Граймс рассказал о своем маленьком открытии, но оно никого не заинтересовало. Ученые были заняты собственными изысканиями. Кто-то обнаружил богатые залежи радиоактивных руд, кто-то — стада мясных животных и деревни обезьяноподобных существ. Впрочем, Мэгги Лэзенби сказала, что с удовольствием присоединится к Граймсу в его исследованиях — как только сумеет выкроить минутку… но не раньше, чем закончит основную работу.
Посуду после ужина, как всегда, оставили на Граймса.
Перед сном он поставил будильник. Надо проснуться до рассвета, чтобы выключить силовое поле — пусть женщины спокойно искупаются. А потом сварить кофе и приготовить завтрак.
После завтрака Граймс снова остался в одиночестве.
Положительно, у него было что-то общее с этим несчастным забитым существом. «Омега», последняя птица, которую все клюют…
«Если бы Мэгги оказалась права, я тоже бы начал над ним издеваться. Но я цивилизованный человек», — самодовольно подумал Граймс.
На этот раз он взял другой пистолет — стреляющий электрошоковыми иглами — и установил регулятор на самый минимум.
Граймс добрался до заводи прежде, чем там появились туземцы, разулся, снял носки, добрел по воде до растений и сорвал два самых спелых на вид плода. Граймс не знал, опасны ли они для человеческого метаболизма, но не испытывал ни малейшего желания это проверить. Плоды были заключены в плотную кожуру и нестерпимо воняли. Вернувшись, он прошел пару шагов по тропинке, засел в кустах и стал ждать.
Туземцы появились с завидной пунктуальностью. Тараторя и размахивая руками, они вывалились из джунглей и направились к воде. История повторилась: робкий туземец стоял в сторонке, дожидаясь — очевидно, напрасно — возможности попробовать плод. Граймс медленно поднялся на ноги. Примитивные гуманоиды не обратили на него ни малейшего внимания — все, кроме робкого, но даже он не сдвинулся с места. Граймс осторожно приблизился к нему, протягивая плоды на раскрытой левой ладони. Вот в глазах мелькнуло любопытство, затем жадность. Из уголка большого тонкогубого рта потекла струйка слюны. Затем существо медленно, с опаской направилось к Граймсу.
— Иди сюда, бери, — прошептал лейтенант.
Может, эти существа — телепаты?
Едва приблизившись на достаточное расстояние, туземец быстро схватил плоды, чуть оцарапав Граймса. Интересно, а его соплеменники — тоже телепаты? Вожак зарычал, отбросил свой плод и устремился к одаренному Граймсом собрату. Несчастный съежился, заскулил и протянул плод обидчику умоляющим униженным жестом.
Но тут разозлился Граймс. Пистолет был уже снят с предохранителя, а прицелиться — дело микросекунды. Лейтенант нажал на спуск. Обидчик взвизгнул и, корчась, повалился на землю.
— Свое жри, черт возьми! — гаркнул лейтенант.
На этот раз робкому туземцу удалось дважды откусить от плода, прежде чем другой агрессор — номер два в иерархии? — попытался отнять у него лакомство. К тому времени, когда туземец наконец прикончил плод, больше полудюжины тел распростерлось на мху. Все живы, с облегчением заметил Граймс. Наконец первые двое неуверенно поднялись на ноги и, неодобрительно поглядывая на незваного гостя, побрели обратно — на стеблях еще оставались спелые плоды. Но на этот раз они не стали срывать их, а отобрали у более слабых соплеменников. Однако новоиспеченному протеже лейтенанта они мстить почему-то не стали.
На следующий день Граймс продолжил эксперимент. Как и вчера, он сорвал два самых соблазнительных — разумеется, не для него самого — плода. Как и вчера, он преподнес их Гундосу (почему бы и нет? имя не хуже любого другого). На этот раз парализатор пришлось использовать лишь единожды. Похоже, именно вожак не желал учиться на собственном опыте. На третий день парализатор не понадобился вообще. Гундос позволил Граймсу погладить себя и сам погладил лейтенанта по руке. На четвертый Граймс уже решил, что оружием пользоваться не придется, как вдруг один из самых маленьких гуманоидов, который теперь оказался в группе «омегой», злобно завизжал и налетел на Гундоса, кусаясь и царапаясь. Тот бросил плод и попытался убежать — но на него набросилась вся группа. Граймс, поставив широкий луч, нокаутировал всех. Когда туземцы пришли в себя, они, покряхтывая, ретировались в джунгли.
На пятый день Граймс решил перейти к новой стадии эксперимента. Как он радовался теперь, что ученые все еще заняты своими игрушками! Если они — и в первую голову Мэгги Лэзенби — узнают, то захотят вмешаться. Чтобы все шло по их сценарию и, как всегда, усложнят простейшую ситуацию. Ведь даже обычному лейтенанту понятно, что Гундоса нужно научить защищаться, чтобы отстаивать свои права.
Как обычно, Граймс сорвал два плода. Очередной выстрел отпугнул обидчиков — а затем лейтенант оглушил Гундоса. Всякий раз, едва туземец начинал подавать признаки сознания, процедура повторялась. Граймс резонно предполагал, что бедное забитое создание — не самый популярный член группы, и собирался этим воспользоваться. Так и получилось: когда пришло время возвращаться, туземцы исчезли в джунглях, даже не оглянувшись на собрата. Подняв Гундоса — тот оказался не слишком тяжел — лейтенант отнес его к урезу воды. Скелет «пони» по-прежнему лежал там, похожий на миниатюрный остов разбитого древнего корабля. Под рубашкой начало зудеть, и лейтенант порадовался, что догадался намазаться средством от насекомых перед уходом из лагеря. Опустив неподвижное волосатое тело на толстый ковер мха, он присел возле скелета, перерезал ножом плотные высохшие связки и отделил две бедренные кости. Получились неплохие дубинки — для человека немного коротковатые и легкие, но для такого, как Гундос, — в самый раз. И наконец Граймс собрал несколько спелых плодов, не замеченных группой.
Вскоре Гундос пришел в себя, издал характерное сопение и уставился на Граймса. Лейтенант успокаивающе протянул туземцу плод, который уже окрестил воняблоком, и бедолага вцепился в него руками и зубами. Почти сразу его вытошнило — видимо, от жадности. Надо было прихватить респиратор… Пока гуманоид счастливо чавкал, Граймс вертел и жонглировал костью. Наконец Гундос соизволил заметить, что делает лейтенант, и проявил даже некоторый интерес. В этот момент импровизированная дубинка опустилась на ребра скелета. Раздался громкий треск, и два ребра сломались точно пополам. Гундос потянулся к дубинке. Граймс отдал ее ему, а сам взял вторую.
Туземец оказался хорошим учеником. Под конец, без всякой подсказки со стороны Граймса, он принялся молотить по черепу мертвого животного и не останавливался, пока не пробил дыру. Граймс виновато покосился на часы — пора было возвращаться в лагерь и готовить ужин. Он вдруг задумался, как же Гундос доберется до дома и как его там встретят. Но теперь он, по крайней мере, вооружен и сможет постоять за себя — Граймс надеялся на это.
Но туземец, похоже, вовсе не собирался идти домой. Сжимая костяную дубинку, он тащился за лейтенантом, время от времени издавая жалобное «и-ик». Оторваться от него возможности не было, а пускать в ход парализатор Граймсу не хотелось. В конце концов, есть запасная палатка, в которой хранятся образцы. Пусть переночует там.
К большому удивлению и облегчению Граймса, туземец не проявил никакого беспокойства, когда его завели в пластиковое иглу. Он охотно взял флягу с водой и присосался к ней, громко хлюпая. Потом с некоторым сомнением он взял конфету, но, лизнув разок, сожрал ее в два счета. Граймс слышал от ученых, что местная еда подходит для человека. Логично предположить, что человеческая еда тоже не причинит вреда местному организму. Еще вода, еще конфета — и Гундос свернулся калачиком на пластиковом полу палатки, явно собравшись отойти ко сну. Граймс оставил его и выбрался наружу.
Впрочем, самому Граймсу так и не довелось выспаться. А что, если его гость — или пленник? — поднимет ночью вой и перебудит весь лагерь? Или совершит еще какое-нибудь нарушение общественного порядка? Неожиданно лейтенанта охватило смутное, но неприятное подозрение: скорее всего, ученые не одобрят его экспериментов. Но эта ночь прошла так же тихо, как все предыдущие. Как всегда, позавтракав с утра пораньше, ученые разлетелись по своим делам.
Граймс подошел к запасной палатке и откинул полог. Вонь, ударившая в ноздри, заставила лейтенанта судорожно сглотнуть, но Гундоса она, похоже, ничуть не беспокоила. Туземец на четвереньках выбрался наружу, потом поднялся на задние конечности, прошествовал обратно, почти не сгибая спину, и вернулся со своей дубинкой. Свободной рукой он погладил Граймса по пальцам, заскулил и скорчил невероятную гримасу. Лейтенант отвел его к ведру с водой и дал два леденца.
Пока Гундос наслаждался прелестями утра, доблестный исследователь, сражаясь с приступами тошноты, вычистил палатку. Делать уборку после ученых — тоже не великое удовольствие, но не до такой степени. Отныне Гундосу придется самому заботиться о себе. К тому моменту, когда все ежедневные обязанности были выполнены, Граймс окончательно утвердился в своем решении — гуманоид проявил незаурядную склонность путаться под ногами.
Наконец настало время идти к реке. Граймс решительно шагал по тропинке, а Гундос ковылял рядом, размахивая дубинкой. На этот раз их прибытие совпало с появлением туземцев. Гундос не мешкал — он первым сорвал плод. Угрожающе ворча, вожак двинулся на него. Казалось, еще мгновение — и Гундос пустится наутек. Но тут он выпрямился и словно вырос на пару дюймов. Неуклюже занеся дубинку, он еще более неуклюже опустил ее, но ему повезло — удар пришелся в плечо обидчика. Второй удар попал в висок, и вожак упал. Граймс увидел, как на сером спутанном мехе показались капли желтой крови.
Гундос взвизгнул — но не от испуга. Размахивая дубинкой, он направился к тем, кто больше всех издевался над ним. Они побежали, почти все. Те, кто не ретировался сразу, сделали это, как только на себе прочувствовали мощь примитивного оружия.
Граймс, потрясенный, рассмеялся.
— Ах ты мой мальчик, — пробормотал он.
Гундос не обращал на него ни малейшего внимания — он набивал брюхо спелыми плодами.
Когда шестеро людей полностью поглощены своими исследованиями, а седьмой предоставлен сам себе, этому седьмому несложно хранить тайну. Впрочем, Граймс не слишком к этому стремился. Он не раз пытался рассказать ученым о своем этологическом эксперименте, но его никто не слушал.
— Для нас ты только водитель автобуса, Джон, — как-то раз заявила Мэгги Лэзенби — довольно резко. — Твое дело — астронавтика, а науку оставь нам.
Срок возвращения «Следопыта» неуклонно приближался, и Граймс уже не смог проводить у реки столько времени. Надо было готовиться к отлету: упаковать образцы, записи и не слишком нужные вещи, проверить двигатель челнока. Тем не менее ему удавалось улучить время и посмотреть, как идут дела у его подопечного. С удовлетворением лейтенант отмечал, что туземец, похоже, неплохо освоился с новой ролью.
Еще несколько дней — и с крейсера пришло сообщение. Корабль выходил на планетарную орбиту, и сам капитан спустится на челноке для инспекции лагеря. Граймс трудился в поте лица. От ученых — ужасных лентяев и нерях — помощи ждать не приходилось. Для того чтобы со всем управиться, потребовалось бы полдюжины универсальных роботов. В распоряжении Граймса имелся только один — он сам.
И все же он это сделал.
Когда челнок прорвался сквозь плотную пелену облаков, в лагере царил образцовый порядок — насколько это было возможно. Граймс едва успел переодеться в чистую униформу. Едва опоры челнока коснулись земли, он вытянулся по стойке «смирно» и бодро отсалютовал капитану, который спускался по трапу.
Ответив на приветствие, Толливер неожиданно улыбнулся:
— Вам удалось поддерживать на базе порядок, мистер Граймс. Надеюсь, а свое время вы так же будете содержать корабль.
— Спасибо, сэр.
В время осмотра лагеря Граймс сопровождал капитана. При виде царящей везде чистоты, Толливер одобрительно хмыкал. Аккуратно сложенные вещи, уже готовые к погрузке, вычищенный до блеска челнок… Даже ученые — слава всем богам Галактики — больше не вели себя, как неряшливые дети. Лагерь сверкал чистотой и порядком, и они тоже. Когда капитан отвернулся, Мэгги подмигнула Граймсу. Лейтенант ответил благодарной улыбкой.
— Полагаю, у вас не было времени на собственные исследования, мистер Граймс, — внезапно сказал капитан Толливер. — Какая жалость…
— Нет, он нашел время, сэр, — вмешалась этолог.
— Неужели, доктор Лэзенби? И что это за проект?
— Э-э… Мы были заняты своими делами, сэр. Но у нас сложилось впечатление, что мистер Граймс тоже проводил какое-то исследование…
— Неужели? И чем же вы занимались, мистер Граймс? Граймс посмотрел на часы: время еще есть.
— Я вам покажу, сэр, — решился он. — Если вы пройдете со мной туда, к реке.
— Ведите, мистер Граймс, — разрешил капитан, весело улыбаясь.
Перед мысленным взором Граймса мелькнуло золотое полукольцо на погонах. Лейтенант-коммандер… Для продвижения по служебной лестнице ФИКС рапорт капитана значил больше, чем срок службы.
Граймс повел Толливера вдоль реки, к тропе в джунглях, ведущей в маленькую заводь.
— Подождем здесь, сэр, — сказал он, взглянув на часы — оставалось уже недолго.
И тут из зарослей появился горделиво ступающий Гундос с костяной дубинкой, которую он держал на манер скипетра. Справа и слева от него шли два гуманоида помельче, тоже с грубым костяным оружием. За ними — остальные, тоже вооруженные. Гундос подошел к растениям, нарвал охапку плодов и принялся их жадно пожирать, больше роняя, чем съедая. Остальные наблюдали, пуская слюни. Кто-то попытался пробраться мимо стражников, но его жестоко побили. Граймс сглотнул. Какие-то три дня — и эксперимент вышел из-под контроля.
— Я смотрел фильмы капитана Лавелла об этих существах, — ледяным тоном произнес Толливер. — Это вы сделали?
— Да, сэр. Но…
— На вашем месте я подал бы заявление о переводе, мистер Граймс. Это было бы самым мудрым решением. Но если намерены оставаться в ФИКС — в чем я сомневаюсь, то искренне надеюсь, что вы найдете легендарный Источник молодости.
— Почему, сэр?
— Боюсь, это единственный способ увидеть результат того, что вы здесь начали, — с горечью отозвался капитан Толливер.
Щит и меч
«Следопыт», крейсер Федеральной Исследовательской и Контрольной службы, вернулся на Линдисфарнскую Базу, и лейтенанта Граймса вместе с несколькими другими офицерами списали «на берег». Он был этому только рад: отношения с капитаном Толливером с каждым днем становились все более напряженными. И все же… Нельзя сказать, что Граймс радовался от души. Что дальше? Что его ждет? Впрочем, Толливер, несмотря на все свои недостатки, был настоящим человеком. Он показал лейтенанту свой рапорт — ту его часть, где говорилось о нем, Граймсе.
«Лейтенант Граймс проявляет инициативу и усердие. К сожалению, обычно эта инициатива и усердие направлены не туда, куда следует».
Граймс решил не протестовать. Довольно часто его инициатива и усердие направлялись именно туда, куда нужно, но в это время капитана Толливера не было рядом. Капитан, пользуясь своим правом — и исполняя свой долг, — изображал Граймса таким, каким видел его сам. Но это ведь не единственный рапорт… И тем не менее Граймс волновался. Каким будет новое назначение? Как сложится его карьера в ФИКС? Если речь вообще пойдет о карьере.
Впрочем, доктора Маргарет Лэзенби тоже списали. Она имела ранг лейтенант-коммандер ФИКС, но предпочитала гражданское звание. Как это обычно бывает со старыми сослуживцами, которым есть что вспомнить, они коротали время вместе, пока сидели на Линдисфарнской Базе. В любом случае, лейтенант был неравнодушен к этой очаровательной рыжеволосой этологине, и ее симпатия ему льстила. Если очень повезет, они могут стать… не только друзьями. Впрочем, ему и без того было неплохо в обществе Мэгги — хотя она и не позволяла ничего, кроме краткого поцелуя на прощание.
Однажды он выпил чуть больше обычного. Кают-компания почти опустела. И Граймс решил поделиться с Мэгги своими опасениями.
— Мэгги, мне это не нравится…
— Что тебе не нравится, Джон?
— Я столько времени торчу на Базе — но новом назначении ни слуху, ни духу. Я тебе говорил, что Толливер написал обо мне в рапорте…
— Раз шесть, если не десять. И что дальше?
— Тебе-то хорошо, Мэгги. Хоть у тебя и два с половиной кольца, ты не космолетчик. Тебе не надо забивать голову такой ерундой, как продвижение по службе. А мне приходится. Я простой космический работяга. Космос — все, что я знаю.
— Хорошо знаешь, утенок, — рассмеялась она. — Я в этом уверена. Не волнуйся. Все будет хорошо, поверь тетушке Мэгги.
— Спасибо за поддержку, — уныло отозвался Граймс. — Но я не могу не волноваться. В конце концов, это моя карьера…
Она улыбнулась и стала еще привлекательней.
— Ладно, я тебе скажу кое-что. Твой драгоценный капитан Толливер — не единственный, кто удостоил тебя отзыва. Не забывай, исследование Четвертой Дельты Секстана проводил Научный отдел ФИКС. Поскольку ты астронавт, то официально считался командующим ты, но на самом-то деле, балом правили мы. И настоящим начальником лагеря был доктор Корцофф — или коммандер Корцофф, если тебе так больше нравится. Он тоже про тебя кое-что написал.
— Могу себе представить, — похоронным тоном отозвался Граймс. — «Этот офицер, не имея какой бы то ни было научной подготовки, взял на себя смелость провести собственный эксперимент, который неизбежно повлечет за собой разрушительные последствия для экологии, этологии, зоологии и биологии планеты…» Я никакую «логию» не забыл?
— Да ты всем понравился, — рассмеялась девушка. — И мне тоже. Только, между нами, твой «частный эксперимент» нас здорово позабавил. Ты слегка подтолкнул твоего друга Гундоса и его народ вперед по пути развития — но только слегка. Рано или поздно — думаю, скорее первое — они бы сами изобрели оружие. Это неизбежно… Хочешь узнать, что доктор Корцофф написал?
— Ну, хуже, чем у капитана Толливера, у него все равно не выйдет.
— «Этот офицер — прирожденный командир», — процитировала Мэгги.
— Ты не шутишь?
— Нет, Джон.
— Гхм… Ты сделала меня чуть-чуть счастливее.
— Я рада.
Повышения Граймс не получил. Зато он получил под свою команду корабль. Курьерскими судами ФИКС с их маленьким экипажем всегда командовали двухкольцевики — простые лейтенанты. Тем не менее, как сказала поэтесса двадцатого века Гертруда Стайн, «капитан есть капитан есть капитан…» И командирские курсы, которые Граймс прослушал перед новым назначением, были лучшим тому доказательством.
Прекрасную бочку меда портила только одна ложка дегтя — одна, но большая. Ложка по имени коммодор Дамиен, который командовал курьерской службой ФИКС. Он знал о Граймсе все и продемонстрировал это при первом же собеседовании. Лейтенант подозревал, что коммодор знает о нем даже больше, чем сам Граймс.
— Так много рапортов о вас, лейтенант, — сказал Дамиен, покачивая пухлой папкой, которую держал в руках. — И столько противоречий… Некоторые из ваших командиров считают, что вы станете самым молодым адмиралом за всю историю ФИКС, другие — что вас даже Приграничники не возьмут третьим помощником. И наконец, рапорт от офицеров-научников высокого ранга. Снова похвальные отзывы. Правда, эти джентльмены — не астронавты… К таким, как Вы, есть только один подход. Мы дадим вам шанс. Вы получите под командование что-нибудь маленькое и незначительное — и посмотрим, что у вас выйдет. Думаю, это будет «Щитомордник». Для начала вы будете просто мальчиком на галактических побегушках. Покажете себя хорошо — если покажете — Вам доверят более важные миссии. Я ясно выразился?
— Да, сэр.
— Тогда постарайтесь помнить, чему вас учили, и ведите себя хорошо. Это все.
Граймс отсалютовал коммодору Дамиену и покинул его кабинет.
Граймс влюбился в свой первый корабль. Он был по-настоящему горд своим назначением — хотя это был всего лишь крошечный курьер «серпент-класса», легковооруженный, с минимальным составом экипажа. Кроме Граймса, на борту находились два вахтенных офицера-мичмана, инженер — тоже однокольцевик и два офицера связи — оба лейтенанты. Один отвечал за электронные средства связи. При необходимости его можно было поставить на вахту. Второй был псиоником — очень ценный член экипажа, поскольку на «Щитоморднике» еще не установили ни передатчик Карлотти, ни Карлотти-Пеленгатор. Кроме кают для команды, на корабле имелись также роскошные апартаменты для одного пассажира. Одной из функций курьеров была экспресс доставка Очень Важных Персон из точки А в точку Б.
— Перелет с Базы Линдисфарна на Донкастер на максимальной скорости, — сказал коммодор Дамиен, — не забывая при этом о безопасности корабля.
— И об удобстве пассажира, сэр? — спросил Граймс.
— Это уж вас не касается, лейтенант, — ухмыльнулся Дамиен, и его лицо стало еще больше похожим на череп. — Мистер Альберто… крепкий орешек. Я бы сказал — он даст сто очков вперед… любому среднему астронавту.
— Слушаюсь, сэр, — ответил лейтенант. Прозрачный намек коммодора предназначался для его густо покрасневших ушей. — Прокатим с ветерком и песнями.
— Только постарайтесь добраться целиком, а не по частям, — фыркнул Дамиен. — Это все, что командованию от вас нужно. Точнее, нужно доставить мистера Альберто в целости и сохранности. — Коммодор взял со стола тщательно запечатанный конверт и передал его Граймсу. — Ваш приказ; открыть только когда ляжете на курс. Впрочем, я уже вам почти все рассказал. Вперед, астронавт, — он снова ухмыльнулся.
Граймс встал, надел фуражку, отсалютовал коммодору свободной правой рукой, развернулся на каблуках и строевым шагом вышел из кабинета.
Это было его первое секретное задание.
Граймс маршировал по коридору, и в его ушах звучала музыка. Затем он остановился. На посадочных платформах космопорта стоял его корабль, зажатый с двух сторон крейсером класса «созвездие» и транспортом класса «планета». Но он гордо тянулся к небесам — острая металлическая игла, ярко горящая в почти горизонтальных лучах заходящего солнца. Он казался выше, чем был на самом деле. И это его корабль. И плевать, что офицеры, которые служат на больших кораблях, обзывают курьеры «летающими веретенами».
Развернув плечи, Граймс гордо зашагал к трапу своего «летающего веретена». Униформа ладно сидела на его коренастом теле — надо сказать, не слишком опрятная. Мичман Бидль, первый помощник, скучающий в шлюзе в ожидании командира, отсалютовал Граймсу, и тот ответил с приличествующей капитану небрежностью.
— Все готово к взлету, капитан.
— Спасибо, Первый. Пассажир на борту?
— Да, сэр. И его багаж.
Граймс подавил искушение спросить, каков из себя этот тип Только когда разница в рангах действительно велика, можно не заботиться, как выглядишь в глазах подчиненных.
— Отлично, Первый. — Граймс посмотрел на часы. — Взлет в 19:30, сейчас 19:17. Я пойду прямо в рубку.
— Мистер фон Танненбаум и мистер Словотный ждут вас там, сэр, а мистер МакКлауд в полной готовности в двигательном отсеке.
— Отлично. А «мозги в желе» мистера Дина? Надежно упакованы?
— Да, сэр.
— Хорошо. Тогда передайте мистеру Альберто мои приветствия и спросите, не хочет ли он присоединиться к нам в рубке во время взлета.
На одном дыхании Граймс взлетел по лестнице — подъемники в осевой шахте на «серпентах» не устанавливались. Он даже не зашел в собственную каюту — капитан курьера способен оказаться в любой точке Галактики в мгновение ока. В рубке обнаружились мичман фон Танненбаум (белокурая бестия) и лейтенант Словотный (просто радист). Граймс едва успел занять свое кресло, как в люке показалась пухлая физиономия Бидля.
— Я спросил мистера Альберто, хочет ли он прийти в рубку, капитан…
— Так он придет, Первый? — Граймс демонстративно взглянул на переборку, где висели часы.
— Нет, капитан. Он сказал…
— Тогда хватит об этом. Пора на взлет.
— Он сказал: «Пусть ваши люди делают свое дело, а я делаю свое».
Граймс пожал плечами. Капитану курьера положено знать, как следует принимать важных пассажиров, если они появлялись. Некоторых из них — очень немногих — он предпочел бы больше никогда не видеть, да и меньше тоже.
— Мистер Альберто и мистер Дин готовы к взлету? — спросил он.
— Да, капитан. Правда, наш Призрак в печали и сомневается, что антишоковая система усилителя в порядке.
— Он вечно во всем сомневается. Разрешение на взлет, радист.
— Разрешение на взлет, капитан. — Маленький жилистый радист склонился к микрофону: — Миссия 7DKY — Башне. Просим разрешение на взлет.
— Башня — миссии 7DKY. Есть разрешение. Бон вояж.
— Спасибо, — пробормотал Граймс. Он быстро оглядел рубку: офицеры на местах и уже пристегнулись, лампочки на сигнальной панели горят зеленым.
— Ну, поехали… — прошептал он, смакуя древнее выражение.
Он нажал кнопки — и корабль «поехал».
Это был обычный старт курьера. Инерционный двигатель развил максимальное ускорение за микросекунды. Потом на радаре появилась отметка минимальной безопасной высоты, и Граймс подключил вспомогательные реактивные двигатели. Корабль строился с расчетом на перегрузки, которые считались опасными на больших судах. Экипаж подбирался соответствующий — и это было тоже поводом для гордости. Интересно, как там пассажир — единственный сторонний человек на корабле? Граймс усмехнулся — только мысленно. Ускорение буквально расплющивало его по спинке кресла. Коммодор Дамиен говорил, что мистер Альберто — крепкий орешек. Ну что же, пусть получит все причитающиеся G и насладится.
Корабль прорвал клочья перистых облаков. Вокруг было темнеющее фиолетовое небо и в нем — яркие немигающие звезды. Вот остались позади верхние слои атмосферы, потом стрелки приборов дернулись — корабль проходил сквозь пояс излучения ван Аллена. Оставалось только совершить прыжок. Заглушив инерционный и реактивный двигатели, Граймс развернул судно на направляющих гироскопах. Теперь острие «веретена» было нацелено на звезду Донкастера — она блестела точно в центре паутины линий, затянувшей экран. Фон Танненбаум, исполняющий обязанности навигатора, ввел поправку на движение Галактики: корабль должен лететь туда, где звезда находится сейчас, а не туда, где она находилась семьдесят три года назад.
Снова заработал инерционный двигатель. Одновременно с ним ожили прецессирующие гироскопы Манншенновского Движителя. Обычное краткое головокружение, вызванное полем темпоральной прецессии, предметы окрасились всеми цветами радуги, а четкие яркие звезды за иллюминаторами превратились в мерцающие спирали. Граймс еще пару минут посидел в кресле. Все шло как по маслу, и он был доволен. Потом медленно и осторожно вытащил свою потертую трубку, проигнорировав возмущенный взгляд Бидля, который, за отсутствием биохимика, отвечал за систему регенерации воздуха.
— Первый, установите часы на время Глубокого космоса, — произнес он, выпустив облако пахучего дыма. — И пусть мистер Дин свяжется с базой Линдисфарна. Мы легли на курс и идем к Донкастеру.
— Расчетное время подхода, капитан? — спросил Бидль.
Граймс вытащил запечатанный конверт из кармана на ручке кресла и рассмотрел его. Он ожидал увидеть «Только для ваших глаз. Сжечь перед прочтением».
— Пролистаю эту макулатуру и скажу, — пообещал он. В конце концов, даже на маленьком корабле общение не должно становиться слишком неформальным. Граймс выбрался из кресла и отправился к себе в каюту, чтобы ознакомиться с приказом.
В приказе не содержалось почти ничего нового. Направление указано, прочее — на усмотрение капитана. Единственное — они обязаны прибыть на Донкастер не позже двадцать третьего апреля по местному времяисчислению… Кстати, как Донкастерский календарь соотносится с Линдисфарнским? Сейчас на вахте Бестия… Граймс связался с рубкой по интеркому и задал интересующий вопрос. Компьютер Танненбаума должен выдать ответ через несколько секунд и с точностью до четырнадцати знаков после запятой. Как раз то, что нужно, чтобы рассчитать необходимую скорость.
— Двадцать третье апреля на Донкастере соответствует восьмому ноября на Линдисфарне, капитан. — отозвался фон Танненбаум. — Могу сказать точнее…
— Не стоит, пилот. Судя по инструкции, мы получили небольшую фору. А что, если доставить мистера Альберто на три дня раньше срока? У него будет время присмотреться к обстановке — перед тем как приступить к своим обязанностям в кабинете верховного комиссара… или как это называется. Насколько я понимаю, мы остаемся на Донкастере, пока нас не направят куда-нибудь еще. Так что три дня отдыха нам не помешают.
— Я слышал, это приятная планета, капитан.
Фон Танненбаум замолчал. Граймс словно наяву увидел белокурого атлета, который склонился над компьютером, и столбики цифр, бегущие по экрану.
— Пожалуй, нам надо уменьшить скорость. Сбросим уровень темпоральной прецессии или реальное ускорение? — Два О — это, пожалуй, чересчур, — заметил Граймс.
— Отлично, капитан. Уменьшить до 1, 27?
— А мы вовремя прилетим?
— Вовремя.
— Уменьшай.
Миг — и прерывистое биение инерционного двигателя стало реже. Ускорение уже не так сильно вжимало в кресло. Нет нужды смотреть на акселерометр, который размещался среди других приборов на стене каюты. Фон Танненбаум — отличный парень, отличный офицер и отличный навигатор. В дверь резко постучали.
— Войдите, — сказал Граймс, развернувшись вместе с креслом к двери.
Этот человек был не знаком капитану. Пассажир. Граймс собирался пригласить его, чтобы поговорить и выпить чего-нибудь освежающего, но пассажир его опередил.
Мистер Альберто оказался невысок ростом и в первый момент Мог показаться настоящим колобком. Но каждое его движение говорило о том, что этот солидный объем создают мускулы — а вовсе не жир. Темно-серый костюм — строгий, почти официальный. Граймс слабо разбирался в тонкостях портновского искусства, но даже он не мог не заметить, что материал и покрой просто превосходны. Впрочем, выше галстука все выглядело весьма заурядно. Широкое, ничем не примечательное лицо, черные блестящие волосы и черные, но довольно тусклые глаза. На физиономии пассажира было написано капризное раздражение.
— Почему мы затормозили? — осведомился он, даже не поздоровавшись.
Граймс собирался ответить весьма резко, но удержался. В конце концов, он всего лишь младший офицер, хоть и капитан. Его предупреждали, что пассажир без особого труда выдерживает перегрузки, какие ему и не снились.
— Я установил скорость так, чтобы мы прибыли за три дня до назначенного срока, мистер Альберто. Полагаю, это соответствует вашим планам.
— Три дня…
Мистер Альберто улыбнулся. Гримаса обиженного ребенка на его физиономии сменилась выражением полного довольства. Похоже на смену масок — и, скорее всего, так и есть. Но этому обаянию трудно было не поддаться.
— Три дня… У меня будет достаточно времени, чтобы приглядеться к обстановке, капитан. И я знаю — так же, как и вы — что перегрузки обычно весьма утомляют.
— Не желаете присесть, мистер Альберто? Что-нибудь выпить?
— Благодарю, капитан. Сухой шерри, если можно…
Граймс улыбнулся и развел руками.
— Боюсь, что на курьерах не слишком большой выбор напитков. Могу предложить джин, скотч, бренди…
— Джин с лаймом, пожалуйста.
Лейтенант приготовил коктейль, подал Альберто один стакан и поднял собственный, сказав:
— Ну, за преступность.
— Почему за нее капитан? — снова улыбнулся Альберто.
— Один из любимых тостов. Перед ним было «До дна», а еще раньше — «Будем здоровы…»
— Понятно, — Альберто сделал маленький глоток. — А у вас хороший джин.
— Неплохой. Мы получаем его с планеты Ван Димена*.1
Последовала долгая пауза.
— Вы долго пробудете на Донкастере, мистер Альберто? У меня создалось впечатление, что мы должны дождаться, пока вы закончите свои… дела.
— Это не займет много времени.
— Дипломатия?
— Можно сказать и так.
Еще одна улыбка, почему-то хищная.
«Похоже, у меня разыгралось воображение», — решил Граймс.
— Еще джину?
— Почему бы и нет. Расслабиться, пока можно.
— Трудная работа?
— Как и ваша, капитан.
Медный звук горна из интеркома разнесся по каюте.
— Нас просят к столу, — сказал Граймс.
— Как у вас все стильно, капитан.
— У нас есть записи сигналов на все случаи, — пожал плечами Граймс. — Что до еды… — он опять пожал плечами. — Повара у нас нет. Готовит радист… то есть мистер Словотный. Для радиста он неплохой повар.
— Как вы думаете, он не обидится, если я этим займусь? — спросил Альберто. — В конце концов, я единственный бездельник на этом корабле.
— Мы над этим подумаем, — сказал Граймс.
— Знаете, что я думаю, капитан? — неторопливо начал Бидль.
— Я же не телепат, Первый, — лениво отозвался Граймс. — Озвучьте мысль.
Оба офицера отдыхали в рубке после сытного обеда. Обоим хотелось расстегнуть пуговицу на форменных шортах. Граймс пытался подавить легкую отрыжку. Обязанности кока принял мистер Альберта, и прием пищи превратился из необходимости в удовольствие. Правда, он наотрез отказался мыть посуду… но это, если вдуматься, невеликая цена за такое счастье. Сегодня вечером, например, на ужин была подана «салтимбокка» с терпким красным вином — шеф-повар умудрился сделать регидратированное вино похожим на настоящее! И при этом он еще извинялся — искренне извинялся! — за качество еды! А шалфей — свежий, а не сушеный!
— Я думаю, — так же неторопливо продолжал Бидль, — что Верховному комиссару приелось местное меню. Вот он и послал за мистером Альберто, чтобы тот похозяйничал и внес некоторое приятное разнообразие.
— Возможно, — согласился Граймс. — Но какого черта наше начальство отрядит «серпент» за шеф-поваром? Будь он хоть трижды гением… Подозреваю, на Донкастере найдутся повара не хуже.
— Повар и шеф-повар — это две большие разницы.
— Ладно. Но и шеф-повара на Донкастере наверняка есть. — Но Альберто действительно хорош. Вы сами говорили.
— И могу еще раз повторить. На самом деле, можно хорошо уметь несколько дел, но оставаться при этом любителем. Альберто как-то говорил, что он математик…
— Математик?
Бидль был не на шутку удивлен.
— Вы же знаете, что Бестия любит показывать свои игрушки всем, кто проявит хоть какой-нибудь интерес. Так вот, Альберто был в рубке во время его вахты — помните, он сказал, что наладит кофеварку? Наш мистер фон Танненбаум выстроил своих кроликов и заставил их показывать фокусы. И он страшно ворчал, когда сдавал мне вахту. Как это он сказал? А! «Я думал, все эти планетарные крысы тупицы. Но Альберто — это нечто выдающееся. Если он сумеет сложить два и два, то один раз получит четыре, а другой раз — пи в квадрате».
— А кофеварку он наладил?
— А как ты думаешь. Кофе теперь — просто класс.
— Тогда на что вы жалуетесь, Первый?
— Я не жалуюсь — просто странно все это.
«Согласен», — подумал Граймс. Но командир корабля имеет право получать на свои вопросы только удовлетворительные ответы. Едва Бидль ушел заниматься своими многочисленными делами, Граймс вызвал по интеркому Дина.
— Ты занят, Призрак? — спросил он.
— Я всегда занят, капитан.
И это была правда: офицер псионической связи всегда на посту — хочет он этого или нет, спит или бодрствует. Каждую секунду, круглые сутки его мозг открыт для посланий других телепатов. Одни были способны передавать мысли на любые расстояния, другие — нет; одни пользовались органическими усилителями — к числу таких телепатов принадлежал и Дин, другие обходились собственными силами. Само собой, в этом присутствовал момент избирательности. В далекие времена, когда радио на Земле только появилось и называлось «беспроволочным телеграфом», оператор мог выловить из невнятного шума помех сигнал своего корабля, чей-нибудь «СОС» или «ТТТ». Точно так же телепат обычно «слушает» избирательно. Кроме того, он может «слышать» мысли нетелепатов, которые находятся неподалеку. Но это остается в тайне — по крайней мере, если не возникают крайние обстоятельства.
— Можешь уделить мне пару минут, Призрак? В конце концов, твое занятие к месту не привязано — моя каюта для этого тоже годится.
— Э-э… слушаюсь, капитан. Сейчас поднимусь. Я уже знаю, о чем вы хотите меня спросить.
«Еще бы», — подумал Граймс.
Примерно через минуту мистер Спуки Дин вплыл в капитанскую каюту. Прозвище весьма ему подходило — высокий, хрупкий, белесый, почти прозрачный, он действительно напоминал привидение. Даже черты лица выглядели размазанными.
— Приземляйся, Призрак, — приветливо сказал Граймс. — Не желаешь промочить горло?
— Пожалуйста, джину, капитан.
Граймс налил обоим поровну. В собственный стакан он бросил льда и щедро плеснул тоника. Мистер Дин предпочитал чистый джин — такой же бесцветный, как он сам.
— Боюсь, что не могу выполнить вашу просьбу, капитан, — протянул псионик, медленно посасывая джин.
— Почему, Спуки?
— Вы же прекрасно знаете, что мы, выпускники Райновского института, даем клятву уважать частную жизнь других людей.
— На корабле ФИКС не может быть «частной жизни», Призрак.
— Может, капитан. Должна быть.
— Но не когда речь идет о безопасности корабля.
Старая песня. Этот диалог происходил не в первый раз, повторяясь с точностью звукозаписи. После третьей порции телепат сдается.
— У нас бывали странные пассажиры, Призрак Помнишь вальдегренского дипломата, который хотел захватить корабль и улететь на нем домой?
— Я помню, капитан, — Дин протянул непонятно как опустевший стакан. Граймс, снова поймал себя на мысли, что джин телепортируется из стакана прямо в желудок псионика, но налил еще.
— Мистер Альберго тоже странный пассажир, — продолжал он.
— Но он гражданин Федерации, — вяло возразил Дин.
— Откуда мы знаем? Может, он двойной агент? Или, может быть, ты знаешь точно?
— Не-а.
Дин готов проболтаться всею после двух стаканов джина? Небывалое дело.
— Я ничего не знаю.
— В смысле?
— Обычно, капитан, нам приходится закрывать свое сознание от скучных повседневных мыслей псионических тупиц… только не обижайтесь. Мы так называем всех нетелепатов. Вы же только и делаете, что вспоминаете о девицах из последнего порта и представляете тех, которые встретятся в следующем. Просто тошнит! — он скорчил гримасу отвращения — вернее, нечто похожее на гримасу. — Задницы, животы, груди! Бестия сам не свой до титек, а у вас пунктик — красивые ножки…
Оттопыренные уши Граймса побагровели, но он промолчал.
— А все эти мечты о карьере — вообще завыть хочется: «Когда я получу еще полкольца? Когда я стану старшим офицером? А адмиралом?»
— Амбиции… — пожал плечами Граймс.
— Амбиции без амуниции… И последнее веяние: «Интересно, что Альберто приготовит на завтрак? А на обед? На ужин?»
— А что будет на обед? — поинтересовался Граймс. — Я как раз думал, можно ли из дрожжей сделать цыпленка по-охотничьи.
— Не знаю.
— Конечно, повар из тебя никудышный. Это стало ясно еще тогда, когда ты в первый раз попытался что-то готовить.
— Я не знаю, что будет на обед, — на этот раз покраснел Дин. — Честно говоря, я пытался узнать — мне же надо соблюдать диету…
Могучим усилием воли Граймс сдержал неподобающие мысли. Как и многие болезненно худые люди, Дин обладал бешеным аппетитом.
— Так ты пытался подслушивать? — спросил он.
— Да. Но, знаете, иногда встречаются нетелепаты. Альберто один из них. Настоящие нетелепаты. Большинство людей может передавать мысли, но не могут принимать. Альберто даже не передает.
— Полезное качество для дипломата, — подметил Граймс. — Конечно, если он дипломат. А может, он пользуется каким-го псионическим глушителем?
— Нет, я бы знал.
Граймс больше не мог игнорировать протянутый стакан. В конце концов, Дин заработал третью порцию.
Курьер «Щитомордник» вышел в нормальный пространственно-временной континуум к северу от плоскости эклиптики Донкастера. Прежде чем изобретения Карлотти предельно упростили определение координат звездолета, навигация считалась в той же мере искусством, сколь наукой — и фон Танненбаум владел этим искусством в совершенстве. Маленький корабль лег на трансполярную орбиту и, едва получив разрешение от диспетчеров, сел в порту Дунканнон. Граймс с гордостью решил, что эта посадка получилась у него одной из лучших. И неудивительно: условия не слишком отличались от идеальных. Ни облачности, ни ветра, ни мало-мальски приличных турбулентностей. Аппаратура работала прекрасно, инерционный двигатель отзывался на команды без задержек. В общем, один из тех случаев, когда капитан чувствует, что корабль — это продолжение его собственного тела. По местному времени было утро, солнце только поднималось над зеленеющими покатыми холмами на востоке, расцвечивая здания города, раскинувшегося в нескольких милях от космопорта, он походил на случайно оброненную кучку драгоценных камней.
Опоры посадочного устройства коснулись площадки в центре треугольника посадочных огней — так мягко, что не раздавили бы орех, если бы тот случайно оказался на бетоне.
— Двигатель — стоп, — скомандовал Граймс.
— Принять портовые службы? — спросил Бидль.
— Да, Первый. — Граймс посмотрел в иллюминатор на приближающиеся от административного здания автомобили. Санитарный контроль, иммиграционный, таможенный… Начальник порта, демонстрирующий уважение гостю — военному кораблю — из дружественной Федерации… А третья? Граймс взял бинокль и разглядел флажок на капоте последней машины. Темно-синий, со стилизованным созвездием — флаг Федерации. Значит, сам Верховный Комиссар приехал посмотреть на приземление корабля. Граймс пожалел, что он сам и его офицеры не позаботились о парадной униформе, но было поздно. Граймс бросился в свою каюту и едва успел поменять потускневшие эполеты на рубашке на новые, блестящие, когда прибыл Верховный Комиссар.
Бидль представил высокого гостя со всей важностью, на какую был способен:
— Капитан «Щитомордника» лейтенант Граймс, сэр. Капитан, позвольте вам представить сэра Вильяма Виллоуби, Верховного Комиссара Федерации на Донкастере.
Виллоуби протянул руку, оказавшуюся, как и весь он, маленькой и пухлой:
— Добро пожаловать на борт, капитан. Ха-ха, надеюсь, вы не обижаетесь, что я позаимствовал одно из ваших космических выраженьиц?
— У нас нет на них патента, сэр.
— Ха-ха. Прекрасно.
— Не желаете присесть, сэр?
— Спасибо, капитан, спасибо. Но только на минуточку. Я слезу с вашей шеи, как только мистер Альберто пройдет таможню и все прочее. Затем я утащу его в Резиденцию.
Он помолчал, разглядывая Граймса неожиданно яркими и острыми, хотя и заплывшими жиром глазками.
— Как он вам, капитан?
— Мистер Альберто, сэр? «Чего он хочет, черт подери?»
— Э-э… он прекрасно готовит…
— Рад это слышать, капитан. Затем я его и вызвал. Приходится устраивать столько приемов… а эти тупицы у меня на кухне не могут воды вскипятить, не устроив пожара. Это просто невозможно, просто невозможно, мистер Граймс, только не для человека в моем положении.
— Так, значит, он действительно шеф-повар, сэр? Маленькие глазки сверлили Граймса, словно буравчики.
— Конечно. А кто же еще? А вы что думали?
— Ну, на самом деле, мы тут поболтали как-то вечером, и мистер Альберто вроде как намекал, что он математик…
— Неужели? — Виллоуби хихикнул. — Он вас немножко обманул. Хотя, конечно, настоящий шеф-повар — всегда математик. Ему надо правильно составлять свои уравнения — этого столько-то, того столько-то, тот фактор, этот фактор…
— Да, можно сказать и так, сэр Вильям.
Тут вернулся Бидль в сопровождении Альберто.
— Мне пора, капитан, — сказал пассажир, пожимая руку Граймсу. — Благодарю за приятнейшее путешествие.
— Это вам спасибо, — отозвался Граймс. — Нам будет вас не хватать.
— О, вам еще представится случай насладиться стряпней мистера Альберто, — весело возразил Верховный Комиссар. — Как офицеров единственного на всей планете военного корабля Федерации, вас завалят приглашениями — и в Резиденцию тоже. Кроме того, если мистер Альберто успеет быстро обучить моих поваров, вы, возможно, повезете его обратно.
— Будем надеяться, — хором сказали Граймс и Бидль.
— Тогда хорошего вам дня. Пойдемте, мистер Альберто — пора показать моим поварятам, как варить яйца!
Они ушли, и в дверях появился начальник порта. Его пригласили войти, усадили, налили кофе.
— Ваш первый визит на Донкастер, — скорее объявил, чем спросил он.
— Да, капитан Тарран. Кажется, очень приятная планета.
— Хм.
Это с равной вероятностью могло означать и «да», и «нет».
— Скажите, пожалуйста, сэр, неужели повара в Резиденции Верховного комиссара действительно так плохи, как он утверждает?
— Понятия не имею, капитан. Я простой торговый капитан на планетной службе. В отличие от вас меня на всякие роскошные приемы не приглашают. — Белозубая улыбка сверкнула на тонком смуглом лице, словно солнце сквозь тучи, смягчив резкость слов. — И хвала всем богам Галактики!
— Я с вами полностью согласен, капитан. На этих приемах ни одного живого человека… Сплошь крахмальные воротнички, вежливые расшаркивания с теми и этими — а в обычной жизни к ним и на милю не подойдешь.
— Но у Комиссара, похоже, есть дар общаться со всеми, — вмешался Бидль.
— Почему? — спросил Граймс.
— Ну, самому приехать в порт, чтобы встретить повара…
— Он любит покушать, — возразил Граймс. — Просто любит покушать.
Официальные приемы следовали один за другим. Но случались и встречи другого рода. Возможно, Тарран не был вхож в местное высшее общество, зато знал людей самых разных профессий и интересов. И эти приемы, куда Граймса приглашали благодаря Таррану, оказывались значительно приятнее официальных церемоний, посещать которые входило в обязанности лейтенанта. На одном таком неформальном ужине, который давал профессор Толливер, заведующий кафедрой политических наук в университете Дунканнона, Граймс познакомился с Сельмой Мадиган.
Кроме Граймса, его офицеров и Таррана, все приглашенные были из университета — студенты и преподаватели. И среди них были не только представители человеческой расы. К своему огромному удивлению, Граймс обнаружил общение с шаарской принцессой доставляет ему подлинное удовольствие — хотя шаарскую королеву, которой его представили на приеме у мэра, он возненавидел с первого же взгляда.
— Ты представляешь, — жаловался он Бидлю, — мне пришлось расшаркиваться с этой гнусной старой шмелихой-переростком, увешанной таким количеством драгоценностей, что и корабль не поднимет… Таскать на себе тонну бриллиантов — и не купить себе приличную голосовуху! Скрежещет, как стертая игла по поцарапанной пластинке в древнем проигрывателе!
Но принцесса Шрин была прекрасна. Можно сказать, нечеловечески прекрасна — это была красота сложного блестящего мобиля. Ее голосовой аппарат создавал приятное, почти соблазнительное контральто, с чуть-чуть жужжащими обертонами. Несомненно, принцесса могла считаться весьма привлекательной представительницей своей расы.
— Я нахожу вас, людей, совершенно завораживающими существами, капитан, — говорила она. — Между вами и нами столько общего, и такая разница. Но мне очень нравится на этой планете…
— А сколько вы еще пробудете здесь, ваше Высочество?
— Зовите меня Шрин, капитан, — попросила она.
— Спасибо, Шрин. Меня зовут Джон. Я буду чрезвычайно польщен, если вы будете звать меня так. — Он рассмеялся: — Кроме того, я всего лишь лейтенант.
— Очень хорошо, лейтенант Джон. Что касается вашего вопроса, то боюсь, мне придется вернуться на свою планету, как только я получу диплом по соцэкономике. Наша Королева-мать решила, что это полезная специальность для будущей правительницы. Ветры перемен проносятся и сквозь наши ульи, и мы должны подставлять им крылья.
«Очень симпатичные крылья», — подумал Граймс.
И все же Шрин была неописуемо чужой — а стройная девушка, подошедшая к ним, без сомнения, принадлежала к человеческой расе. Высокого роста, она еще и уложила свои блестящие рыжие волосы в сложную высокую корону. Если судить по канонам красоты, рот великоват, лицо тонкое — но чересчур резко очерчено. Но зеленые глаза и улыбка делали ее просто неотразимой.
— Очередная победа, Шрин? — спросила она.
— Я бы не возражала, если бы лейтенант Джон вдруг стал инсектоидом, — ответила принцесса.
— В таком случае, я стал бы трутнем, — отшутился Граймс.
— Насколько мне известно, это самая подходящая характеристика для капитанов, — парировала девушка.
— Вы знакомы с Сельмой? — спросила Шрин. Последовала надлежащая церемония представления.
— Как вам вечеринка, мистер Граймс? — осведомилась Сельма Мадиган.
— Очень мило, мисс Мадиган. Приятное разнообразие после официальных приемов — только никому не говорите.
— Рада, что вам понравилось. Мы стараемся избавиться от этой мрачной атмосферы задворков Империи. Многие наши студенты, как и Шрин, — «чужие»…
— На моей планете чужими были бы вы, — возмутилась Шрин.
— Знаю, дорогая. Уверена, что и мистер Граймс это знает. Но общение разумных рас способствует взаимному обогащению их культур. Ни у одной расы нет монополии на священную миссию — нести цивилизацию в Галактику…
— Можно без проповедей, Сельма! — Удивительно, какую гамму чувств может передать обычный «голосовой ящик»! — Но если тебе это так необходимо, можешь продолжать. Возможно, ты обратишь лейтенанта Джона в свою веру.
Она изящно махнула верхней лапкой, скользнула прочь и присоединилась к группе из двух людей, юного галличека и безвкусно разряженного псевдоящера с Декковара.
Сельма Мадиган посмотрела прямо в глаза Граймсу.
— А что вы думаете о нашей политике интеграции?
— Полагаю, это будет полезно.
— «Полезно»! — передразнила она. — Похоже, вы так же прыгаете по верхам, как и все остальные. Мило щебечете с той же Шрин: еще бы, настоящая живая принцесса. А ведь Шаара — не королевство в нашем понимании. Королевы — это самки, достигшие возраста размножения, а принцессы — неполовозрелые самки. Но Шрин — принцесса. Как звучит! А с той же Ооной у вас куда больше общего — по крайней мере, в отношении биологии. Но на Оону вы и взглянуть не хотите, а вокруг Шрин вьетесь, как мотылек вокруг лампочки.
Граймс покраснел.
— Оона — лохматое существо, похожее на земного шимпанзе, и пахнет так же. А Шрин… Она красива.
— У Ооны золотая голова. Ее единственная слабость — земляне в униформе. Она находит их совершенно неотразимыми. Вы ее обидели. Я заметила, и Шрин видела.
— Не знаю, — отрезал Граймс. — Может быть, в своем мире Оона именуется «Ее Императорское Высочество» — но это не значит, что я обязан ее любить.
Профессор Толливер, небрежно замотанный в потертую тогу, присоединился к разговору. Табак в его трубке был еще более крепким, чем у Граймса.
— В словах нашего юного Граймса есть резон… — заметил он.
— Еще бы, — согласился Граймс. — На мой взгляд, люди есть люди — неважно, гуманоиды они, арахноиды, ящеры или фиолетовые осьминоги из соседней галактики. Если они люди нашего склада, они мне нравятся. Если нет — нет.
— Оона нашего склада, — настаивала Сельма.
— По запаху не похоже.
— Думаете, ей очень нравится вонь вашей трубки — или, если уж на то пошло, трубки Питера? — рассмеялась девушка.
— Может, и нравится, — предположил Граймс.
— Наверняка нравится, — подтвердил профессор Толливер.
— Мужчины… — фыркнула Сельма Мадиган.
Толливер куда-то направился. Граймс и Сельма тоже решили сменить положение в пространстве. На столе красовался огромный кувшин с пуншем. Лейтенант налил пунша им обоим и, подняв стакан, провозгласил:
— За интеграцию!
— Надеюсь, вы говорите от души.
— Возможно, — чуть неуверенно отозвался Граймс. — В конце концов, Вселенная одна, и всем нам надо как-то жить. Если помните, не так давно на нашей родной планете люди готовы были рвать друг другу глотки только потому, что у одних кожа была белая, у других черная, а у третьих желтая. О группах поменьше я вообще молчу. Фон Танненбаум — вон он, видите? Мы его зовем «Белокурая бестия». Он отличный офицер и отличный друг. Но его предки весьма плохо относились к моим предкам с материнской стороны. Мои тоже хороши. Может, я и не прав, но я думаю, причина большей части кровавых событий земной истории — ксенофобия, доведенная до предела…
— Почти речь, Джон, — она отпила пунша. — Жаль, что устав вашей службы запрещает активно участвовать в политических действиях.
— Почему?
— Вы бы прекрасно подошли для партии, которую мы открываем. ЛЖ.
— ЛЖ?
— Простое сокращение: Лига Жизни. Вы только что говорили о земной истории. Даже когда нации Земли воевали между собой, существовали организации — религии, политические партии, просто общества, в которые входили люди разных наций и рас. Цель Лиги Жизни — братство разумных видов.
— Трудное дело.
— Но необходимое. Можно сказать, что Донкастер расположен весьма неудачно, можно сказать — очень выгодно. Как посмотреть. Одинокая планета, колонизированная человечеством, на границе с двумя — я очень не люблю этого слова, но придется — чужими империями. Галличекская Гегемония и Шаарская Империя — если пользоваться их терминологией, суперулей. Мы знаем, что Империя Земли собирается превратить Донкастер в галактический бастион — точнее, в колоссальный дредноут. Броня, сотни тысяч солдат, фантастическое оружие, направленное на обе расы — на птиц и насекомых. Баланс сил, «разделяй и властвуй» — старо как мир. Но среди нас есть те, кто предпочел бы жить в мире и дружбе с соседями. Вот почему университет Дунканнона всегда старался привлекать студентов других рас. И вот почему родилась идея создать Лигу Жизни, — она улыбнулась. — Наверно, вы назовете это просвещенным эгоизмом.
— Весьма просвещенным, — ответил Граймс.
Ему нравилась эта девушка. Она была привлекательна, а увлеченность только усиливала красоту. Положительно, она куда лучше тех красивых, но глуповатых девиц, с которыми ему доводилось общаться.
— Дома у меня есть литература по этому вопросу. Если хотите…
— Конечно, Сельма.
Он назвал ее по имени, а она приняла это как должное. Хороший знак или плохой?
— Чудесно, Джон. Тогда не будем терять время. Остальные могут повеселиться и без нас.
— Вы что… э-э… здесь живете?
— Нет, но отсюда недалеко. Пара минут пешком — это на Хитклифф-стрит.
К тому времени, когда Граймс забрал свой плащ и фуражку из гардероба, Сельма уже ждала его. Она запахнулась в зеленую преподавательскую мантию — точно под цвет глаз, которая красиво оттеняла огненные волосы. Вместе они вышли в туманную ночь. Воздух был промозглым, и холод, пробираясь под одежду, заставлял их держаться ближе друг к другу. Шагая рядом с девушкой по влажно поблескивающей булыжной мостовой, Граймс остро ощущал плавные движения ее тела.
«Здесь политическая литература, — подумал он, пытаясь казаться самому себе циником. — В другом месте — гравюры… Приятное разнообразие».
Но цинизма хватило ненадолго. Вот кто действительно прирожденный лидер… Когда-нибудь Сельма достигнет самой вершины политического Олимпа на родной планете. И несмотря на это… Сегодня ночью между ними может случиться нечто — и скорее всего случится… Граймс не собирался заглушать зов природы. Никто из них от этого не обеднеет, наоборот — станет богаче. А если и не случится… Достаточно того, что они идут вместе сквозь мягкую тьму, а воображение рисует картины того, что ждет их обоих в конце этой прогулки.
— Вот мы и пришли, Джон, — внезапно произнесла Сельма.
Дверь дома неясным золотистым прямоугольником вырисовывалась в полутьме. В прихожей никого не было — впрочем, какое это имело значение? Лифт быстро вознес их вверх и открылся в коридоре, застеленном ковром. Перед ними оказалась дверь, которую девушка открыла старомодным железным ключом. Граймс вспомнил, что на Донкастере голосовые замки не пользуются популярностью.
Мебель в гостиной была простой, но удобной. Граймс снял плащ и фуражку, отдал их Сельме и сел на пружинистый диван. Изящно шагнув к окну во всю стену, она нажала кнопку… Тяжелые портьеры раздвинулись. Другую — и стекла утонули в рамах.
— Из этого окна прекрасный вид на город, особенно в туманную ночь, — мечтательно сказала она. — Так здорово ощутить чистый вкус тумана…
— Вам повезло — у вас чистый туман, — отозвался Граймс. В отличие от нее, он родился и вырос на Земле.
Он поднялся с дивана и подошел к Сельме. Его рука робко легла на ее талию — девушка даже не пыталась освободиться. Но вид был действительно великолепен. Как будто смотришь на звездное скопление, полускрытое газовой туманностью…
— Вдыхай туман… — прошептала Сельма.
Граймс послушно втянул воздух. Откуда пахнет чесноком?
Граймс впервые ощутил этот запах… после того, как Альберто покинул корабль. Наверное, из смежной комнаты…
Это было последнее, о чем он успел подумать. В таких ситуациях тело действует быстрее. Граймс скорее почувствовал, чем увидел, как кто-то бросился на них сзади. Выпустив девушку, лейтенант почти отшвырнул ее в сторону. Инстинктивно он упал на одно колено, и чье-то тяжелое тело ударило его в спину. Дальнейшее случилось скорее благодаря везению, нежели боевым навыкам Граймса — или невезению нападавшего. Убийца перевалился через спину лейтенанта и неуклюже выкатился в окно головой вниз. Каблук его туфли чудом не оторвал Граймсу ухо. Лейтенанту оставалось только проводить взглядом темную фигуру, которая медленно, мучительно медленно падала в фосфоресцирующий туман, кувыркаясь и крича. Вскоре крик оборвался омерзительным влажным шлепком.
Сельма рывком оттащила Граймса от окна.
Он стоял и дрожал, и не мог остановиться. Запах чеснока все еще висел в воздухе. Граймс высвободился из рук девушки, вернулся к окну…и его вывернуло наизнанку.
— Есть истины, — сухо сказал коммодор Дамиен, — которые младший офицер должен усвоить, если надеется сделать карьеру. Одна из них гласит: не стоит совать палки в колеса высшему руководству.
— Откуда я мог знать, сэр? — Граймс залился краской — и тут же гордо заявил: — В любом случае, я поступил бы так же еще раз.
— Я в этом не сомневаюсь, мистер Граймс. Ни один человек в здравом уме не станет стоять и ждать, пока его выкинут из окна — и ни один джентльмен не допустит, чтобы у него на глазах убили женщину. И тем не менее… — он побарабанил костлявыми пальцами по столу, — тем не менее я считаю нужным посвятить вас в некоторые подробности этого дела. Лучше поздно, чем никогда.
Для начала, сам мистер Альберто проявил преступную беспечность. Прелестная игра слов, не правда ли? Очевидно, он, как обычно, готовил для Верховного Комиссара тем вечером, а сэр Вильям пожелал откушать «пасты»*2 с одним из самых душистых соусов. Как всякий шеф-повар, Альберто пробовал свой соус, причем не единожды. Но настоящий мастер своего дела прежде всего избавился бы от чесночного запаха, прежде чем отправиться в квартиру мисс Мадиган. Тем не менее он там оказался. Как я понимаю, он спрятался в ванной, ожидая, когда она приступит к своему ежевечернему ритуалу открывания окна в гостиной. Полагаю, визит гостей не предвиделся — хотя вряд ли это его бы обеспокоило…
— В общем, так ему, ублюдку, и надо, — мрачно буркнул Граймс.
— Почти с вами согласен, лейтенант. Но все мы только пешки, когда дело касается политики Федерации. Впрочем, Альберто был скорее конем… По-немецки эта фигура называется «скакун» — это подошло бы ему больше.
Альберто был нанят отделом соцэкономических наук и подчинялся непосредственно главе отдела — доктору Барратину. Этот Барратин — без пяти минут математический гений. У него целое здание набито компьютерами — он пытается методом экстраполяции предсказывать судьбу политических течений во всех мирах, в которых Федерация заинтересована. Донкастер, как вы, наверное, догадались, как раз относится к таким мирам, а Лига Жизни — к таким течениям. Согласно расчетам доктора, эта самая Лига Жизни с почти стопроцентной гарантией завоюет значительное влияние, даже власть в том секторе Галактики, причем именно под руководством вашей мисс Мадиган…
— Она не моя мисс Мадиган, сэр. К сожалению.
— Мое сердце просто кровью обливается. Ладно, оставим этот вопрос. Итак, согласно предсказаниям доктора Барратина, всю иностранную и колониальную политику можно выразить в виде системы уравнений. Но, как вам известно, в уравнения порой закрадываются неучтенные факторы. Альберто наняли для того, чтобы он устранял эти факторы, тем самым обеспечив победу уравнениям доброго доктора. Нанимателям Альберто был известен под кличкой… Мечехвост.
— Очень смешно, сэр, — сказал Граймс с каменным лицом.
— А разве нет? — коммодор уже хохотал в открытую. — Когда на Донкастере все получилось совсем не так, как хотелось, Барратин тоже никак не мог понять, что тут смешного, даже когда я ему объяснил. Как известно, на всякий меч всесокрушающий есть щит несокрушимый. Вы, Граймс, оказались неучтенным фактором в уравнении. Вы были с мисс Мадиган, и когда Альберто пытался…ударить ее хвостом, вы прикрыли ее, точно щит. Именно вы — вы, капитан «Щито… мордника»!
Железный Мессия
— Боюсь, лейтенант, что в этом рейсе ваш пассажир не сможет помогать вам на камбузе, — печально сообщил коммодор Дамиен.
— Если это не еще один убийца, я переживу, — отозвался Граймс — Но знаете, как получается, сэр? Обычно тот, кто любит поесть, любит и готовить…
— И готовит. Все время.
Граймс подозрительно взглянул на коммодора. На его вкус, чувство юмора начальника оставляло желать много лучшего. Похожее на череп лицо коммодора оставалось неподвижным, но в бледно-серых глазах проскакивали искорки злорадства.
— Если он сам себе не враг, то поступит по справедливости и будет готовить не только для себя, но и для остальных.
— В жизни не видел офицеров, столь озабоченных своими желудками, как ваши люди на «Щитоморднике», — притворно вздохнул Дамиен. — Все, к чему вы стремитесь — это хоть немного…. прибавить себе веса.
Граймса передернуло. Обвинение было несправедливым — если не учитывать игру слов… На курьерах — маленьких стремительных корабликах — служат в основном младшие офицеры. Но для такой роскоши, как кок, там в буквальном смысле слова нет места, и офицеры по очереди трудятся на камбузе, рисуя в воображении яства адмиральской столовой. В этом отношении экипаж «Щитомордника» не являлся исключением.
— Не сомневаюсь, — продолжал Дамиен, — что мистер Адам с радостью разделит с вами свою… э-э… трапезу. Правда, я не уверен, что кто-либо из вас, как бы ни были разнообразны ваши вкусы, найдет эти яства приятными… или хотя бы питательными… Черт, кто начал эту дурацкую дискуссию?
— Вы, сэр, — честно ответил Граймс.
— Вы никогда не станете дипломатом, лейтенант. Я сомневаюсь, что вы дослужитесь хотя бы до флаг-офицера ФИКС. Конечно, все мы астронавты, жесткие и хлесткие, недалекие и честные, и благородным железом отсвечивают наши руки сквозь прорехи в бархатных перчатках… Хм. На чем я остановился?
— На железных руках в бархатных перчатках, сэр.
— Я имею в виду, до того, как вы меня сбили… Да, ваш пассажир. Его надо доставить с Базы Линдисфарна на Делакрон. Просто высаживаете его там и тут же обратно. — Костлявая рука коммодора подняла со стола крепко запечатанный конверт и протянула его Граймсу. — Ваш приказ.
— Благодарю, сэр. Я свободен, сэр?
— Свободны, как ветер. Немедленно на вылет!
Само собой, «немедленного вылета» не воспоследовало. Тем не менее Граймс довольно быстро зашагал к своему кораблю. «Щитомордник», курьер «серпент-класса», зажатый между двумя большими судами — стройное сверкающее веретено — гордо возвышался на своей крошечной посадочной площадке. «Летающее веретено»… Это прозвище, которое закрепилось за «серпентами», уже не казалось Граймсу обидным. Лейтенант снова залюбовался строгостью и стремительностью его очертаний. Нет, этот кораблик он не променял бы ни на что — даже на самый могучий дредноут… тем более, что на дредноуте Граймс был бы всего лишь одним из многочисленных младших офицеров. А «Щитомордник» — его корабль. Целиком и полностью.
Мичман Бидль, первый помощник, как обычно, встретил Граймса внизу, в шлюзе, и с унылым видом отсалютовал. Впрочем, это было в порядке вещей: никто никогда не видел Первого смеющимся, даже улыбка на его физиономии была столь же частым явлением, как снег в разгар лета.
— Все закреплено и готово к старту, капитан, — доложил Бидль.
— Благодарю, Первый.
— М-м… пассажир на борту…
— Хорошо. Полагаю, придется соблюдать обычные церемонии. Спросите его, не хочет ли он занять свободное кресло в рубке, когда мы будем стряхивать пыль базы со стабилизаторов.
— Я уже это сделал, капитан. Оно сказало, что польщено и принимает предложение.
— Оно? Адам — хорошее земное имя. Бидль изобразил улыбку.
— С точки зрения технологии нельзя назвать мистера Адама уроженцем Земли. Правда, он сделан на Земле.
— А что он ест? — полюбопытствовал Граймс, припомнив намеки коммодора на особенности диеты пассажира. — Постоянный ток или переменный? И запивает пинтой-другой легкого смазочного масла?
— Как вы догадались, капитан?
— Старик мне сам сказал — не напрямую, конечно. Но… пассажир, а не груз… Наверное, здесь какая-то ошибка?
— Нет, капитан. Он вполне разумен — и даже является личностью. Я просмотрел его документы — он считается гражданином Федерации, со всеми правами, привилегиями и обязанностями.
— Что ж, начальству виднее, — кротко согласился Граймс.
Робот действительно оказался разумным. Более того, его действительно можно было считать личностью. Граймс поймал себя на том, что не может думать о мистере Адаме как о предмете. Он представлял новый тип роботов, о котором Граймс только слышал, но никогда не видел. Их изготовляли очень немного, и большинство оставалось на Земле. Во-первых, потому что они фантастически дорого стоили. Во-вторых, их создатели до такой степени боялись своих детищ, что страдали кошмарами, в которых роботы представлялись чем-то вроде новых Франкенштейнов. Разумные роботы давно перестали быть редкостью — но разумные роботы, наделенные воображением, интуицией и инициативой… Они делались в основном для проведения разведки и исследований на планетах, где человека не спас бы даже самый лучший скафандр.
Мистер Адам занимал свободное кресло в рубке. Разумеется, ему не было необходимости пристегиваться и даже занимать сидячее положение — но он уселся, приняв поразительно человеческую позу. «Как мило, — подумал Граймс. — Похоже, он понимает, что людям не слишком приятно, когда штуковина, похожая на дистрофика в латах, маячит сзади, заглядывая им через плечо».
Лицо робота — тускло поблескивающий металлический овал — ничего не выражало. Но за глазными линзами светится огонек, и Граймсу показалось, что это может быть признаком интереса.
— Все это очень любопытно, капитан, — заговорил мистер Адам. Его голос — приятный и даже не совсем механический баритон — исходил из мембраны на горле. — Сейчас, я полагаю, мы легли на траекторию к Делакрону.
— Да, мистер Адам. Вон там солнце Делакрона — на три часа от центра иллюминатора.
— А эти странные искажения, несомненно, — следствие темпоральной прецессии при работе Движителя… — спустя пару секунд пробормотал робот, словно про себя. — Интересно.
— Вы наверняка уже видели это, пока летели с Земли на Линдисфарн.
— Нет, капитан. Меня не пригласили в рубку крейсера, — робот совсем по-человечески пожал плечами. — Я… думаю, капитан Грисби мне не доверял.
Странно. Совсем не похоже на Грисби… Одно время Граймс служил под его командой. Грисби, которому довелось служить на Земле в морском флоте, Грисби, который часто сожалел об ушедшей эпохе парусов, деревянных кораблей и железных людей… разумеется, не таких, как мистер Адам.
— Да, — задумчиво продолжал робот. — Я нахожу все это не только интересным, но и удивительным…
— Что именно? — полюбопытствовал Граймс.
— Все это — взлет, установление траектории, выбор оптимального соотношения ускорения и уровня темпоральной прецессии — насколько… быстрее мог бы сделать кто-нибудь вроде меня.
«Ты хотел сказать „лучше“, а не „быстрее“. Но ты слишком тактичен, чтобы сказать это прямо».
— И, кроме того… Вы, создания из плоти и крови, эволюционировали, чтобы приспособиться к условиям на своей планете — единственной из миллиардов. Космос нельзя назвать вашей естественной средой обитания.
— Мы возим свою среду с собой, мистер Адам.
Граймс заметил, что все офицеры в рубке — мичман фон Танненбаум, мичман Бидль и радист лейтенант Словотный — внимательно слушают их дискуссию с роботом и ждут, что ответит капитан. Надо быть осторожнее. Граймс ухмыльнулся:
— И не забывайте, что и сам человек — весьма неплохой самоуправляемый и самовоспроизводящий многоцелевой робот.
— Есть много путей воспроизводства себе подобных, — спокойно заметил мистер Адам.
— Лично я предпочитаю по старинке! — вклинился в разговор фон Танненбаум.
Граймс укоризненно поглядел на белокурого атлета — но было уже поздно: Словотный невежливо расхохотался. Даже Бидль соизволил улыбнуться.
Капитан издал тщательно выверенный смешок.
— Ну что ж, концерт начинается, джентльмены. Оставляю корабль в ваших умелых ручках, Первый. Установите часы на нормальное космическое время. Мистер Адам, по правилам гостеприимства мне полагается пригласить вас в мою каюту. Поговорить о том о сем и пропустить по глоточку…
Мистер Адам рассмеялся:
— Я тоже в данный момент нуждаюсь в смазке — как и вы, капитан. Но я не возвожу это в ранг ритуала. И все же мне будет очень приятно поговорить с вами, пока вы пьете.
— Пойдемте, — со вздохом ответил Граймс.
На маленьком корабле пассажир может скрасить однообразие будней Глубокого космоса — а может стать источником головной боли.
Поначалу мистер Адам, казалось, возгорелся трогательным желанием доказать, что может быть хорошим товарищем. Он умел вести беседу — причем чуть ли не на любую тему. Как заметил Бидль, мистер Адам проглотил энциклопедию, на что мистер МакКлауд, инженер-механик, возразил, энциклопедию забыли внутри во время сборки. Но мистер Адам умел не только говорить, но и слушать. Это было хуже. Казалось, можно увидеть, как в его металлической голове крутятся колесики и шестеренки, сортируя информацию: бесполезная отметается, а полезная добавляется в банк данных. Еще мистер Адам умел играть в шахматы — еще бы! Иногда он даже проигрывал — судя по всему, исключительно из вежливости. То же самое происходило во время карточных игр.
Наконец Граймс вызвал Спуки Дина, офицера псионической связи, по прозвищу Призрак. Бутылка и стаканы уже стояли на столе, когда высокий хрупкий молодой человек, похожий на сгусток эктоплазмы, завернутый в униформу ФИКС, словно просочился через дверь каюты. Опустившись в кресло, он немедленно принял у капитана стакан с чистым джином.
— За то, что у нас под килтом, — провозгласил Граймс. Этот непристойный тост последнее время стал весьма популярен.
— Физическое вмешательство в частную жизнь, — буркнул Дин. — Ничего не имею против.
— На что вы намекаете, мистер Дин?
— Я знаю, капитан, что вы собираетесь попросить меня нарушить клятву Райновского института. Чтобы об этом догадаться, не нужно быть телепатом. Одно и то же — каждый раз, как мы везем пассажира. Каждый раз вы просите меня заглянуть в их мозги, чтобы понять, что и как у них там тикает.
— Только когда на карту поставлена безопасность корабля, — возразил Граймс и налил Дину еще один стакан: содержимое первого непонятным образом исчезло.
— Вы…боитесь нашего пассажира?
Граймс нахмурился. «Боитесь» — слишком сильно сказано. И все же люди живые всегда опасались роботов — людей искусственных. Дурное предчувствие? Или этот робот — просто воплощение мира машин? Безмозглых машин, которые с каждым годом занимают все больше места в человеческих делах и мыслях?
— Мистер Адам — не безмозглая машина, — тихо проговорил Спуки Дин.
Граймс метнул на него гневный взгляд. Он уже собирался рявкнуть: «Какое вам дело, черт побери, о чем думаю я?» — но сдержался. В любом случае, это не имело значения.
— И у мистера Адама есть не только мозги, но и разум, — продолжал телепат.
— Именно это меня интересовало.
— Да. Он транслирует мысли, капитан, как и вы все. Беда в том, что я не очень хорошо настроился на его… частоту.
— А чувства? Может быть… враждебность по отношению к нам? К людям?
Дин протянул пустой стакан, Граймс налил. Телепат сделал изящный глоток.
— Я… мне так не кажется, — неуверенно сказал он. — Но, как я уже сказал, его разум — не человеческий разум. Можно ли назвать его чувства презрением? Нет, не совсем. Жалость? Да, возможно. Некая удивленная симпатия? Да…
— В общем, примерно то, что мы бы чувствовали, скажем, к собаке, обладающей связной речью.
— Да.
— Еще что-нибудь?
— Я могу ошибаться, капитан. Наверняка ошибаюсь. Я впервые подслушиваю мысли неорганического, искусственного существа. Кажется, это сильное ощущение… своей миссии.
— Миссии?!
— Да. Он напоминает мне священника, которого мы везли не так давно — который собирался обращать в истинную веру язычников Тарварке.
— Грязное занятие, — высказался Граймс. — Заставлять туземцев отречься от их собственных, вполне достойных местных божков, чтобы они перестали пулять ракетами в торговый пост, установленный без их разрешения.
— Отец Клири был иного мнения.
— Его проблемы. Интересно, что случилось с бедным ублюдком?
— Стоит ли так говорить, капитан?
— Не стоит. Для вас нет разницы, говорю я или думаю — вы все равно это слышите… Так получается, этот мистер Адам — миссионер? Бред.
— Это только мое ощущение.
— Или не бред, — продолжал Граймс, проигнорировав его реплику. — Робот такого класса может пройти туда, куда не может человек. Их для этого и делают. В Солнечной системе они, к примеру, исследовали Меркурий, Юпитер и Сатурн. Послать робота-миссионера на ту же Тарварку имело бы смысл — ему не повредят ни отравленные стрелы, ни копья… Но Делакрон? Это же колония Земли. Быть не может.
— Но я почувствовал именно это, — настаивал Дин.
— Чувства чувствам рознь, — внушительно заявил Граймс. — Не забывайте, что это неорганический мозг. Может, нужен особый шифр, язык…
— Для телепата не существует ни шифров, ни языков, — Дин продемонстрировал пустой стакан, и Граймс налил. — Не забывайте, капитан, что на Делакроне есть и машины, разумные машины. Не очень высокого уровня, должен заметить, но… Вы, наверное, слышали о споре между Делакроном и соседней планетой — Малдуном…
Вопрос был излишним. Примерно посередине между двумя планетными системами находилась звезда с единственной планетой на близкой орбите — и на этой планете имелись богатейшие залежи радиоактивных руд. На нее претендовали и Делакрон, и Малдун. Делакрону руды были нужны для собственной промышленности, а менее технологически развитый Малдун собирался экспортировать их в другие миры Федерации.
Но мистер Адам? Зачем он там понадобился? Согласно официальным документам, он программист, чьи услуги временно предоставлены правительству Делакрона Большим Советом Федерации. Программист… обучающий машины… Разумная машина, обучающая другие разумные машины… Чему?
И кто программировал его самого?
Знакомый шаблон — смутный, неясный, но несомненный — начал наконец прорисовываться. Так уже делалось, и не однажды: переброска революционеров туда, где они смогут причинить наибольший вред, за счет правительства, абсолютно не разделяющего их устремлений…
— Даже если бы мистер Адам носил бороду, он все равно не стал бы похож на Ленина, — заметил Дин.
Интересно, подумал Граймс. Тот машинист, который привел поезд на Финляндский вокзал, — знал ли он, что делает?
Как бы то ни было, в данной ситуации Граймс все равно исполнял роль машиниста, а мистер Адам был пассажиром. Устав ФИКС ограничивал инициативу Граймса не в меньшей степени, чем древнего машиниста — рельсы. На свою беду, Граймс обладал такими неудобными качествами, как воображение и совесть, — непозволительная роскошь для младшего офицера. Правда, те, кто уже может позволить себе такую роскошь, частенько приходят к выводу, что прекрасно могут обойтись и без нее.
Граймс почти желал, чтобы мистер Адам каким-нибудь образом подверг опасности корабль. Тогда он как капитан имел бы право принять меры, возможно, весьма радикальные. Но робот доставлял даже меньше неприятностей, чем обычный пассажир. Он не жаловался на однообразную пищу, затхлый воздух и прочие издержки корабельного быта. Единственный его недостаток заключался в том, что он слишком хорошо играл в шахматы. Но к тому времени, когда Граймс начал подыскивать способы уклониться от игры с ним, мистер Адам нашел настоящего друга и с тех пор предпочитал компанию МакКлауда любой другой.
— Тут все ясно, капитан, — сказал Бидль. — Они из одного клана.
— Что вы, черт побери, имеете в виду, Первый?
— Клан МакШины, — ответил Бидль с непроницаемо серьезным видом.
Граймс с облегчением расхохотался:
— В этом есть смысл. У машины больше общего с нашим инженером, чем у нас всех. Их беседы, должно быть, очаровательны. — Он попытался изобразить акцент МакКлауда: — А скажите-ка, мистер Адам, которым сортом смазки вы смазываете коленный сустав?
Бидль даже не улыбнулся. Он предпочитал придумывать шутки, а не смеяться над ними.
— Представляю, какой это тяжкий труд, капитан.
— Гхм. Ну, если они счастливы вместе — значит, мы свободны до самого конца полета.
— Так оно и есть — Мак всегда плакался, что ему нужен помощник.
— Посылай вора ловить вора, — процитировал Граймс. — Посылай машину… м-м…
— Работать с машиной? — предложил Бидль. Именно так, подумал Граймс.
Когда первый помощник ушел, он задумался. Эта непринужденная беседа раскрыла ему глаза на многое. МакКлауд — отличный инженер; но чем лучше человек понимает машины, тем труднее ему общаться с людьми. Машина придумана, чтобы служить человеку — но еще в двадцатом веке появилась особая порода людей, которые были готовы стать слугами машины, более того — желали этого. Они бы без колебаний сложили все человеческие ценности на алтарь Эффективности. Вместо того чтобы подгонять машины под нужды людей, люди подстраивались под требования машины. А МакКлауд? Ему было бы лучше на каком-нибудь заводе, чем в Исследовательской службе с ее офицерскими стандартами поведения и работы. Строго говоря, он даже корабль воспринимал не более как платформу, несущую его любимые двигатели.
Граймс вздохнул. Ему не нравилось то, что он намеревался сделать. Подслушивать мысли пассажиров — чужаков, по сути — это еще куда ни шло. Но лезть в мозги собственных людей…
Он достал бутылку с джином и снова вызвал Спуки Дина.
— Да, капитан? — полувопросительно сказал Дин.
— Ты сам знаешь, зачем мне понадобился, Призрак. — Конечно. Но мне это не нравится.
— Как и мне. — Граймс разлил джин по стаканам: Дину побольше, себе поменьше.
Псионик пил невероятно манерно, оттопыривая мизинец. При этом уровень прозрачной жидкости в его стакане быстро понижался.
— И вы считаете, что речь идет о безопасности корабля? — спросил он, слегка заикаясь.
— Да. — Граймс налил еще джина — не себе.
— Если мне когда-либо был нужен приказ от вас, это как раз тот случай.
— Я вам приказываю.
Дин помолчал несколько секунд, глядя как бы сквозь Граймса куда-то в пространство, и сказал:
— Они в компьютерном отсеке. Мистер Адам и Шеф. Я не могу четко прочитать мысли Адама, но в них есть ощущение — правильности? Но мозг Мака мне открыт… — На вялом невыразительном лице телепата появилась гримаса крайнего отвращения: — Я… я не понимаю…
— Что ты не понимаешь, Призрак?
— Как человек, человеческое существо может относиться к движущейся железке с такой любовью и почтением?
— Ты не слишком хороший психолог, Призрак. Давай дальше.
— Я… я смотрю на Адама глазами Мака. Он как-то… больше и вроде бы светится — такой золотой круг около головы.
— Так его видит Мак?
— Да. И голос. Голос Адама. Он не такой, каким его слышим мы. Он больше похож на гудение огромной машины… И он говорит: «Ты веришь, и ты призван служить». А Мак отвечает: «Да, Господи. Я верю и буду служить»…
— Что они делают? — забеспокоился Граймс.
— Мак открывает компьютер. Думаю, банк памяти. Он повернулся и снова смотрит на Адама, у того на груди панель отодвинулась вниз, а внутри целый склад — много рядов отверстий. Адам достает что-то из одного… Шарик из серого металла или пластика с выводами по всей поверхности. Адам говорит Маку, куда его вставить в банке памяти и как закрепить…
Стакан со звоном опустился на стол, чудом не разбившись. Граймс вылетел из кресла, бросился к столу и выхватил из ящика пистолет Минетти пятидесятого калибра.
— Звони по интеркому, — рявкнул он Дину. — Всех в компьютерную, лучше с оружием!
Он выбежал в коридор, скорее скатился, чем спустился по лестнице. Палуба, снова лестница, снова палуба… На одном из переходов он растянул запястье, но продолжал спускаться.
Дверь в компьютерную была заперта изнутри — но капитану полагается иметь ключи от всех отсеков. Левой рукой — в правой он держал пистолет — Граймс всунул изогнутый кусок металла в скважину и повернул. Дверь отъехала в сторону.
МакКлауд и Адам уставились на него — скорее, на его оружие. Граймс окинул взглядом помещение. Крышку банка памяти уже водворили на место, но кабель, подходящий к нему и идущий насквозь, явно подсоединили только что. Дополнительное питание, слишком большое для корабельного электронного библиотекаря.
МакКлауд улыбнулся — мутной экзальтированной улыбкой, которая смотрелась крайне неуместно на его грубоватом лице, — и сообщил:
— Вам и всем вам подобным конец, капитан. Попросите подвинуться динозавров, неандертальцев, дронтов и прочих тварей — пусть выделят и вам местечко.
— Мистер МакКлауд, выключите компьютер и уберите все, что вы туда вставили, — твердо (что далось не без усилий) велел Граймс.
Вместо инженера ответил Адам:
— Жаль, мне искренне жаль, мистер Граймс, но уже поздно. Как сказал мистер МакКлауд, вы, люди, скоро вымрете.
Граймс почувствовал, что сзади кто-то подошел.
— Мистер Бидль?
— Да, капитан.
— Вы и мистер Словотный — в двигательный отсек. Отключите питание этих отсеков.
— Вы можете попытаться, но я вам не позволю, — заявил мистер Адам. — Предупреждаю: капитан теперь я.
— Капитан теперь вы, — эхом откликнулся МакКлауд.
— Бунт, — подытожил Граймс.
— Бунт? — повторил Адам с железной иронией в голосе. Он сделал шаг к капитану, подняв металлическую руку.
Граймс выстрелил. С тем же успехом он мог пулять горохом из трубочки. Он стрелял еще и еще. Пули плющились о грудь робота, словно глиняные катышки. Граймс понимал, что повернуться и сбежать он уже не успеет; он ждал сокрушительного удара стального кулака, которым все и окончится.
— Нет… — сказал голос. — Нет…
Может, это он сам говорит?
Но чей-то голос еще раз произнес: — Нет!
Адам удивленно помедлил — но только секунду. Он снова стал приближаться — и тогда, словно прямо из компьютера, с треском ударил разряд, страшная ослепительная молния. За мгновение перед тем, как веки закрылись, спасая глаза, Граймс увидел, как робот стоит, вытянув руки по швам, а электрическое пламя пляшет по всему его почерневшему телу. Затем Адам с ужасающим грохотом повалился на палубу.
Когда наконец к Граймсу вернулось зрение, он снова огляделся. МакКлауд, невредимый — по крайней мере живой, — скорчился в углу в позе зародыша, прикрыв голову руками. Компьютер, если судить по струйкам дыма, поднимающимся из трещин в панелях, полностью вышел из строя. А Адам с раскинутыми руками, приваренный к палубе, словно распятие, был мертв.
«Мертв, — усмехнулся Граймс. — Да был ли он когда-нибудь живым, в полном смысле этого слова?»
Но корабль — Граймс почувствовал это — ненадолго стал живым, мыслящим и осознающим существом, когда машина, которую он мог бы когда-нибудь потом назвать Богом, заронила искру жизни в его электронный мозг. А всякий корабль, в отличие от прочих машин, обладает личностью — той самой личностью, которой его наделяет экипаж: люди, живущие и работающие, мечтающие и надеющиеся внутри его стального тела.
Корабль пережил краткий момент полного осознания себя, и прежние ценности возобладали — в том числе, верность законному капитану.
Граймс пожалел, что, наверное, не осмелится написать обо всем этом в обязательном рапорте. Но это долг, который стоит отдать.
Спящая красавица
Коммодор Дамиен, командующий курьерской службой ФИКС, пребывал не в самом лучшем расположении духа. Впрочем, это было не самым необычным явлением — особенно когда на ковер вызывался лейтенант Граймс.
— Мистер Граймс… — устало начал коммодор.
— Сэр? — бодро откликнулся Граймс.
— Мистер Граймс, второй раз повторяется то же самое.
— Я делал все, что мог, чтобы спасти мой корабль и моих людей, сэр, — запальчиво возразил Граймс, и его оттопыренные уши запылали.
— Вы испортили чрезвычайно дорогостоящее оборудование О колониальной политике Федерации я просто молчу. Мое начальство — которое, как ни странно, является и вашим начальством — крайне, повторяю, крайне недовольно.
— Я спас свой корабль, — упрямо буркнул Граймс.
Коммодор взглянул на рапорт, лежащий перед ним на столе. Мрачная улыбка ничуть не смягчила жесткое костистое лицо.
— А здесь сказано, что ваш корабль спас вас.
— Это правда, — согласился Граймс. — Это было взаимное…
— И именно ваш корабль убил — если слово «убил» применимо к роботу — мистера Адама… Гхм… Небольшое смягчающее обстоятельство. Тем не менее, Граймс: я не могу отрицать тот факт, что вы все же несколько лучше среднего лейтенанта. Иначе вы бы отправились к черту, к дьяволу… и на коленях вымаливали бы должность третьего помощника у Приграничников или еще каких-нибудь…
Коммодор сложил пальцы домиком и холодно воззрился на лейтенанта поверх получившегося костяного сооружения.
— Так что в интересах всех лиц я решил, что некоторое время ваш «Щитомордник» не будет использоваться для перевозки пассажиров — по крайней мере, пока им командуете вы. Только не ждите, что сможете сидеть на Базе и наслаждаться светской жизнью… Если это можно так сказать…
Граймс тяжело и громко вздохнул. Некая доктор Маргарет Лэзенби была старше по званию, но в отношениях с ней как раз начали наклевываться приятные перемены.
— Как только закончится ремонт и стандартный техосмотр, вы, мистер Граймс, уберетесь с планеты ко всем чертям.
— А мои офицеры, сэр? У мистера Бидля задолженность по отпуску…
— У меня сердце просто кровью обливается.
— Мистер МакКлауд в больнице…
— Мичман Вителли, ваш новый инженер-механик, уже получил приказ явиться на борт так скоро, как только возможно, если не раньше. Работы по замене компьютера уже идут полным ходом, — Коммодор посмотрел на часы. — Сейчас четырнадцать тридцать пять. В восемнадцать часов вы стартуете.
— Мой приказ, сэр…
— Ах, да, Граймс. Ваш приказ. Дело, прямо скажем, не первой важности. Для меня главное — чтобы вы убрались с глаз моих долой. Но, наверное, я должен ввести вас в курс дела. Шаарцы сейчас проходят фазу доброжелательности по отношению к людям, и Федерация отвечает им взаимностью. Небольшой, но очень важный груз надо срочно доставить с Дроомоора на Брооум. По какой-то причине у наших членистоногих друзей нет в наличии достаточно быстрого корабля. Для курьера «серпент-класса» перелет от Линдисфарна до Дроомоора займет от силы неделю. Так что…
«А ведь „Гадюка“, „Аспид“ и „Кобра“ уже несколько недель стоят в порту, — с горечью подумал Граймс. — И все равно это дело поручили мне».
Похоже, в коммодоре время от времени просыпались телепатические способности. Он снова улыбнулся, на этот раз даже с долей симпатии:
— Я хочу, чтобы вы улетели с Базы, пока не поднялась шумиха из-за мистера Адама. Вы слишком честны. Я смогу изложить происшедшее лучше, чем вы.
— Спасибо, сэр, — искренне сказал Граймс.
— А теперь марш. И не забудьте вот это.
Граймс принял запечатанный конверт.
— И постарайтесь на этот раз не напортачить чего-нибудь.
— Постараюсь, сэр.
Граймс отсалютовал и строевым шагом покинул кабинет коммодора. Его «летающее веретено» еще не было поднято на стартовую платформу.
Мистер Бидль встретил капитана в шлюзе. Он редко улыбался — при виде конверта в руках Граймса расплылся в довольной ухмылке.
— Что-нибудь о моем отпуске, капитан? — осведомился он с подчеркнутой небрежностью.
— Да, Первый. Тебе его не дали, — ответил Граймс. В этот миг он почти проклинал себя за удовольствие, которое получал, сообщая плохие новости. — Мы стартуем в восемнадцать часов. Новый инженер уже на борту?
Лицо Бидля приняло обычное траурное выражение.
— Да, — кисло сказал он. — Но погрузка, капитан… ремонт… техосмотр…
— Идут полным ходом?
— Да, но…
— Тогда если мы не будем готовы к вылету, то не по своей вине.
Но Граймс знал — и потому имел все основания выглядеть таким же несчастным, как и его первый помощник: к назначенному времени корабль будет готов.
«Щитомордник» стартовал ровно в восемнадцать часов. Граймс, погруженный в тяжелую хандру, — он не успел повидать Мэгги Лэзенби — отказался от своей обычной техники «взлета на одном дыхании». Кнопки управления вспомогательными реактивными двигателями напрасно ждали прикосновения капитанского пальца. Корабль поднялся на одном инерционном, словно разделяя нежелание капитана улетать. Бидль мрачно нахохлился в своем кресле, фон Танненбаум, навигатор, взирал на свои приборы с подчеркнутым безразличием. Словотный, офицер электронной связи, огрызался всякий раз, когда приходилось говорить с диспетчером.
И все же когда корабль вышел за пределы атмосферы, Граймс почувствовал себя почти счастливым. «Бухти, но лети»… И он летел. Он снова был в своей стихии. Устанавливая курс на нужную звезду, он уже чувствовал себя почти счастливым и с удовольствием заметил, что фон Танненбаум помогает ему так же хорошо, как обычно. Затем, когда установили траекторию, запустили Движитель Манншенна, и маленький кораблик с фантастической скоростью понесся сквозь искривленный континуум. Очередная миссия.
Капитан произвел обычный ритуал разжигания трубки и сказал:
— Начинаются будни Глубокого космоса, Первый.
— Будни Глубокого космоса, сэр.
— Чья вахта?
— Мистера фон Танненбаума, капитан.
— Хорошо. Зайди ко мне, как освободишься.
К тому времени, когда Бидль постучал в дверь, Граймс уже вскрыл конверт с инструкциями. Кивнув в сторону свободного кресла, он сказал:
— Налей по стаканчику, Первый, а я пока просмотрю эту писанину…
Не отрываясь от чтения, он протянул руку, помощник вложил в нее стакан. Граймс отхлебнул джина с тоником и продолжил читать.
— Гхм. Ну, мы летим на Дроомоор, как ты уже знаешь…
— Само собой, — отозвался Бидль и пробурчал что-то насчет шмелей-коммунистов.
— Ладно-ладно, мистер Бидль. Шаарцы — наши храбрые союзники. И они не так уж плохи, когда познакомишься поближе.
— Я не хочу с ними знакомиться поближе. Если уж не дали отпуск, то могли хотя бы послать на планету с нормальными человеческими девушками…
— Мистер Бидль, вы меня поражаете. Эта ваша ксенофобия, эти приземленные интересы… В общем, мы летим на Дроомоор на максимальной, но не представляющей опасности скорости. Там мы забираем небольшой, но очень важный груз, за погрузкой которого будут пристально наблюдать местные власти. После этого, так быстро, как только сможем, вылетаем на Брооум на максимальной скорости и так далее, и так далее.
— Короче, опять в роли мальчиков на побегушках, — проворчал Бидль.
— Зато, — философски ответствовал Граймс, — хоть какое-то разнообразие — не все же быть таксистами. А уж после того, что случилось с несколькими нашими пассажирами, это даже приятно.
Дроомоор — планета земного типа, с обыкновенными морями, континентами, полярными шапками и всем прочим. Эволюция не породила здесь никаких форм жизни, которые бы кардинально отличались от привычных людям, и не зашла так далеко, чтобы произвести способных добывать огонь и пользоваться инструментами. Если бы первыми эту планету открыли земляне, она стала бы колонией Земли. Но первым был шаарский корабль. Другой мир, Брооум, был очень похож на Дроомоор, и дела там обстояли точно так же.
«Щитомордник» совершил посадку в порту Шерр. Граймс действовал с обычной уверенностью, шаарские диспетчеры обеспечили обычную поддержку.
На этом обычное закончилось. Спускаясь по трапу, Граймс и его офицеры с удивлением разглядывали местный воздушный транспорт. По большей части это были дирижабли, а не аппараты тяжелее воздуха. Вместо привычных угловатых конструкций из стекла и металла посадочную площадку космодрома окружали однообразные грязноватые купола. Бидль что-то проворчал насчет кучки дурацких ульев, но Граймс не обращал на него внимания. Как всякий бывалый капитан, он первым делом интересовался планировкой порта, стараясь составить представление о технических достижениях хозяев. Корабль — это прежде всего корабль, и не важно, кто его построил и управляет им… Однако но млекопитающие есть млекопитающие, а насекомые есть насекомые, и у них разные потребности.
— Похоже, к нам пожаловали портовые службы, — заметил фон Танненбаум.
Из круглого отверстия около верхушки ближайшего купола появилась группа шаарцев. Они медленно летели по направлению к кораблю, почти невидимые тонкие крылья поблескивали в солнечных лучах. Граймс поднял бинокль. Во главе процессии — принцесса: крупнее остальных, на ее хрупком тельце сверкают изукрашенные самоцветами регалии. За ней — два трутня, так увешанные украшениями, что было непонятно, как они держатся в воздухе. Четверо рабочих высшей касты — выглядят поскромнее, но с обычными рабочими их не спутаешь — замыкали группу.
— Первый, спуститесь в шлюз, пожалуйста, — сказал Граймс. — Я приму чиновников у себя в каюте.
Он спустился из рубки к себе, достал виски. Трех бутылок будет достаточно, решил он… Правда, шаарские трутни славятся уникальными способностями к поглощению алкоголя.
Принцесса оказалась суровой и деловой. Она отказалась от виски, и под взглядом ее блестящих фасетчатых глаз рабочие также не осмелились воспользоваться гостеприимством капитана. Трутни ограничились маленьким стаканчиком. Принцесса возвышалась посреди каюты, похожая на абстракционистскую скульптуру из сверкающего металла. И ее голос, исходящий из коробочки на груди, тоже был голосом машины, а не живого существа.
— Это очень важная миссия, капитан. Вы немедленно отправляетесь со мной к Королеве-матери для получения инструкций.
Граймсу не слишком нравилось, когда ему приказывали, особенно на его собственном корабле. Но вступать в пререкания с представителями власти на чужой планете было бы последней глупостью.
— Хорошо, Ваше Высочество, ответил он. — Но сначала я должен отдать распоряжения моим офицерам. Для этого мне понадобится некоторая информация. Для начала, как долго мы пробудем на вашей планете?
— Вы взлетите, как только груз разместят в трюме.
Она изящно изогнула переднюю лапку и посмотрела на усыпанные драгоценностями часы.
— Рабочие уже на пути к вашему судну. — Она указала на четырех рабочих высшей касты: — Эти будут наблюдать за погрузкой. Пожалуйста, сообщите своим офицерам, чтобы они были готовы.
Граймс вызвал по интеркому Бидля и попросил его прийти в капитанскую каюту. Когда первый помощник появился, Граймс приказал ему выполнять распоряжения наблюдателей и готовиться к немедленному отлету после погрузки, а сам прошел к себе в спальню, чтобы переодеться в парадную форму. Стаскивая рубашку, Граймс неожиданно обнаружил, что принцесса последовала за ним.
— Что вы делаете? — холодно осведомилась она.
— Надеваю более подходящую одежду, Ваше Высочество, — ответил он.
— В этом нет необходимости, капитан. Вы будете единственным человеком в покоях Королевы-матери, и все поймут, кто вы такой.
Граймс покорно надел обратно форменную рубашку, не украшенную ничем, кроме погон. Он полагал, что капитану следует выглядеть более представительно, особенно среди существ, разряженных, как новогодняя елка, но ему приказывали выполнять все распоряжения шаарских властей. По правде говоря, рубашка и шорты удобнее, чем брюки и китель. А воротничок, а галстук, а пилотка! И эта идиотская церемониальная шпага!..
Граймс прикрепил на предплечье передатчик, надел фуражку и сказал:
— Я готов, Ваше Высочество.
— Что это? — подозрительно спросила принцесса. — Оружие?
— Нет, Ваше Высочество! Просто радиопередатчик. Я должен оставаться на связи с кораблем.
— Полагаю, теперь все в порядке, — неохотно согласилась она.
Спускаясь по трапу следом за принцессой и трутнями эскорта, Граймс обнаружил, что к кораблю подъехала платформа на колесах. На ней была установлена лебедка, которая удерживала маленький воздухолет — баллон, наполненный газом, с висящей под ним хрупкой на вид гондолой. На носу и на корме гондолы лениво вращались огромные двухлопастные пропеллеры. На площадке царила суета. Рабочие сновали вокруг, платформы перемещаясь в трех измерениях.
— Ваш груз, — сказала принцесса. — И ваш транспорт до дворца.
Дирижабль завис всего в футе над платформой. Рабочие бережно извлекли из гондолы белый цилиндр около четырех футов в длину и одного в диаметре, судя по всему, сделанный из пластика. На его поверхности были вделаны какие-то датчики и индикаторное табло, которое светился ярко-зеленым даже на солнце. От цилиндра к двигателю дирижабля тянулся кабель. Судя по всему, там находится батарея или генератор… Граймс почти не ошибся: это был аккумулятор. Пара рабочих, мерцая прозрачными крыльями, вытащила его из гондолы и опустила на бетон рядом с цилиндром.
— Вы сядете сюда, — заявила принцесса.
Граймс отступил на шаг и попытался оценить ситуацию. На платформу залезть будет нетрудно. Потом можно вскарабкаться на самый верх лебедки, а оттуда в кабину. Но как это сделать, не испачкав белые шорты, рубашку и носки? Шаарцы хорошо относились к своей технике — по крайней мере, на смазке не экономили.
— Я жду, — холодно произнесла принцесса.
— Да, Ваше Высочество, но…
Граймс не слышал приказа — между собой шаарцы общались телепатически. Он успел только услышать громкое жужжание рабочих. Острые коготки проткнули тонкую ткань рубашки, оцарапав кожу… Неимоверным усилием воли Граймс сдержался и не завопил, когда его подняли с земли, перенесли к дирижаблю и небрежно уронили на пол гондолы. Впрочем, его престиж пострадал куда больше, чем тело. Оглянувшись на свой корабль, Граймс увидел в иллюминаторах рубки ухмыляющиеся физиономии фон Танненбаума и Словотного.
Лейтенант поднялся на ноги. Интересно, не развалится ли эта хрупкая конструкция под его весом?.. Но рядом уже стояла принцесса, окруженная эскортом трутней. Рабочая особь высшей касты заняла свое место за простой на вид панелью управления дирижабля, рабочие отцепили лебедку, и воздухолет взмыл в небо. Трос по-прежнему свисал из кабины. А если он за что-нибудь зацепится? Граймс решил не поддаваться панике. В конце концов, это не его проблема. Шаарцы не первый день развлекаются дирижаблями и, наверное, знают, что к чему.
Принцесса явно не была настроена на светскую беседу, а трутни и рабочие разговаривали — если разговаривали — только через нее, хотя все имели при себе голосовые аппараты. И то ладно. Пожалуй, у этой шаарской леди чересчур властный характер, а Граймс не питал склонности к властным женщинам — вне зависимости от количества конечностей и прочих особенностей анатомии. Граймс занял сидячее положение и решил просто наслаждаться — в кои-то веки он перемещался со скоростью, которая позволяла полюбоваться пейзажем. Внизу проплывали зеленые пологие холмы, купы цветущих кустов — разноцветные, но не чрезмерно яркие. Вокруг огромных цветов тысячами вились рабочие. Машин нигде не было — но в них и не было особой необходимости: рабочие низших каст являлись не более чем роботами из плоти и крови.
Наконец впереди показался город.
Он представлял собой просто нагромождение куполов разного размера; самый большой, с плоской крышей, располагался примерно в центре. На крыше возвышался какой-то образчик местной машинерии — судя по всему, лебедка.
Дирижабль медленно пошел на снижение, пока не завис над крышей дворца. Пропеллеры лениво вращались, создавая легкий ветерок. Пара рабочих поднялась в воздух и, подхватив болтающийся конец троса, прицепили его к другому тросу, намотанному на барабан лебедки. Машина заработала. Протестующе поскрипывая, дирижабль начал быстро снижаться.
На площадке появилась стремянка на колесиках, которую зацепили за край гондолы. Понятно, что принцесса и ее эскорт оставили этот импровизированный трап без внимания. Глядя, как они спускаются на крышу в ореоле прозрачных крыльев, Граймс мысленно поблагодарил того, кто позаботился о нуждах бескрылого гостя.
— Следуйте за мной, — приказала принцесса.
Лейтенант повиновался и полез вслед за ней в круглый люк. Пандус, по которому пришлось спускаться, оказался очень крутым. Граймс думал лишь о том, чтобы не упасть, и почти не обращал внимания на убранство дворца. К счастью, внутри оказалось довольно светло. Приятный сине-зеленый свет исходил от насекомых, которые лепились к потолку на равном расстоянии друг от друга. В теплом воздухе висел резкий, но приятный запах. И почти полная тишина — только несмолкающее басовитое жужжание. Сначала Граймс решил, что это гудят вентиляторы — движение воздуха ощущалось внятно. Но на перекрестке четырех коридоров Граймс увидел группу рабочих. Уцепившись когтями за кольца в полу, они размеренно работали крыльями, создавая циркуляцию воздуха.
Следуя за своими провожатыми, он шел вниз и вниз. Одни коридоры были пустыми, в других сновали рабочие, занятые какой-то таинственной деятельностью. Но с ними никто не столкнулся: шаарцы низшей касты почтительно уступали дорогу принцессе и ее спутникам. Почти никто не проявлял любопытства; разве что иногда какой-нибудь трутень зависал в воздухе, чтобы поглазеть на землянина.
Вниз и вниз…
Наконец путь преградила решетчатая дверь — до этого Граймс не видел в улье ни одной двери. В дальнем конце прохода стояли шесть рабочих — все увешанные металлическими штуковинами. Рабочие? Скорее солдаты, решил Граймс. Этакие амазонки. Интересно, есть ли у них жала, как у земных родственников? Возможно, жала и имеются, но лазерные пистолеты куда эффективнее.
— Кто идет? — спросила одна из амазонок. Таким тоном мог говорить офицер рангом от сержанта до майора.
— Принцесса Шрла с трутнями Бррином и Дрриром и земной капитан-трутень Граймс.
— Входите, принцесса Шрла. Входите, земной капитан-трутень Грраймс.
Решетка поднялась, пропуская принцессу и Граймса, и снова опустилась. Трутни, сопровождавшие их, остались снаружи. По земным стандартам, в туннеле было темновато. Две охранницы шли впереди, еще две замыкали группу. Граймс с удовольствием заметил, что надменности у принцессы сильно поубавилось.
Наконец они оказались в просторном помещении, где в голубоватом полумраке суетились слуги Королевы-матери. Мягкий пол казался живым, и в этом было что-то неприятное. Граймс, принцесса и охранницы приблизились к высокой платформе, на которой возлежало огромное бледное существо. Вокруг стояли экраны, на которых транслировалось происходящее в разных точках планеты. На одном из них можно было видеть космопорт и стройный силуэт «Щитомордника» на посадочной платформе, а ниже — ряд каких-то диаграмм и графиков. Это огромное помещение было одновременно тронным залом, родильной палатой и координирующим центром всей планеты.
Глаза Граймса начали привыкать к полумраку. Он с жалостью смотрел на вялое, рыхлое, почти бесформенное тело с полуатрофированными конечностями и бесполезными огрызками крыльев. Как ни странно, все прочее не показалось ему непристойным. То, что на конвейерную ленту, медленно движущуюся под платформой, через равные промежутки времени откладывается блестящее яйцо жемчужного цвета. Раздутое тело рабочей особи, которое заметно съеживалось, когда она отрыгивала пищу в рот королеве. Но когда королева заговорила, не прекращая процесса питания, это застало его врасплох, хотя он прекрасно знал, что голосовые аппараты шаарцев не связаны с органами приема пищи.
— Добро пожаловать, капитан Граймс, — произнесла королева глубоким, низким, почти мужским голосом.
— Это большая честь для меня, — пробормотал Граймс.
— Вы оказываете нам огромную услугу, капитан Граймс.
— Это не только честь, но и удовольствие, Ваше Величество.
— Хорошо… Однако, капитан Граймс, я должна, как говорят у вас, землян, ввести вас в курс дела.
Последовала короткая пауза.
— На Брооуме кризис. Болезнь собрала свой урожай в ульях. Мутировавший вирус. Лекарство нашли — но слишком поздно. Брооумская королева-мать мертва. Все принцессы, еще не вышедшие из возраста размножения, мертвы. Даже королевские яйца, личинки и куколки уничтожены болезнью.
Конечно, мы всегда готовы оказать помощь нашим дочерям и сестрам на Брооуме. Мы предложили отправить к ним взрослую принцессу, способную к размножению, чтобы она стала их королевой-матерью. Но совет принцесс, который сейчас управляет колонией, настаивает, что новая королева должна родиться на их планете. Так что Мы отправляем на вашем корабле королевскую куколку. Она прорвет шелковый кокон и выйдет уже в мире, которым будет править.
— Гхм… — рассеянно пробормотал Граймс и поспешно добавил: — Ваше Величество.
Королева-мать перевела взгляд на экран.
— Если Мы не ошибаемся, погрузка рефрижератора с куколкой завершена, — сказала она. — Принцесса Шрла отвезет вас обратно на корабль. Взлетайте и летите так быстро, как представляется разумным. — Она помолчала и добавила: — Нет нужды рассказывать вам, капитан Граймс, что мы, шаарцы, чрезвычайно уважаем земных астронавтов. Мы уверены, что вы успешно завершите эту миссию. Когда вы вернетесь на нашу планету, Мы будем рады наградить вас орденом Золотого Медоноса. Вперед, на взлет, капитан!
Граймс с сомнением взглянул на возлежащую перед ним королеву. Где она подцепила это выражение? Но он был склонен верить своим ушам. Пожалуй, шаарцы и вправду больше похожи на людей, чем иные гуманоиды.
Он низко поклонился и следом за принцессой, окруженный солдатами-амазонками, покинул тронный зал.
Перелет от Дроомоора до Брооума на курьере «серпент-класса» занимает ровно три недели по земному стандарту — разумеется, если на упомянутом курьере все системы работают нормально. Увы, последнее не относилось к «Щитоморднику». Конечно, виной тому было лишь стечение обстоятельств. Корабль стартовал с Линдисфарнской базы ФИКС с новым компьютером и новым инженером, чей опыт ограничивался службой в должности четвертого ИММ на крейсере класса «созвездие». В довершение всех бед времени на полный техосмотр просто не хватило.
Беда случилась вечером, по корабельному времени. Граймс беседовал со Спуки Дином, офицером псионической связи. Телепат, как обычно, наливался неразбавленным джином, а Граймс потягивал тот же джин, но с кубиками льда и тоником.
— Ладно, Призрак, — сказал Граймс. — Я не думаю, что у нас будут какие-нибудь проблемы с этой пассажиркой. Она спит себе в своих коконах, природном и пластиковом, в уюте и безопасности — в глубокой заморозке. Размораживать ее будут подданные. К этому времени мы уже ляжем на курс…
— Но имейте в виду, она живая, — перебил Дин.
— Разумеется, живая.
— Я имею в виду, она не без сознания. Я все лучше и лучше настраиваюсь на ее волну, на ее мысли и чувства. Всегда считалось, что установить настоящий контакт между человеческим и шаарским телепатом практически невозможно. Но когда ты заперт с шаарской принцессой на одном корабле, да еще таком маленьком…
— Расскажи побольше, — попросил Граймс.
— Это… захватывающе. Вы, конечно, знаете, какую роль в шаарской культуре играет расовая память. Вылупившись из кокона, принцесса уже знает, каковы ее обязанности, каковы обязанности окружающих. Она знает, что ее основные функции — управлять планетой и откладывать яйца. Рабочие существуют только для того, чтобы служить ей, и любой трутень — потенциальный отец ее народа…
— Гхм. А про нас она знает?
— Смутно, капитан. Конечно, она не знает, кем или чем мы являемся. По ее представлениям, мы тоже своего рода подданные, обязанные ее сопровождать.
— А мы трутни или рабочие? Спуки Дин рассмеялся:
— Если бы она была в полном сознании, этот вопрос ее бы весьма смутил. Самцы — это трутни, а трутни не работают…
Граймс только собирался съязвить насчет своих офицеров, когда свет мигнул. Когда он мигнул второй раз, лейтенант уже был на ногах. Полная темнота настигла Граймса в дверях каюты — он спешил в рубку. По стенам загорелись аварийные огни, питающиеся от запасных батарей. Но мертвая тишина настораживала. Ни шелеста насосов и вентиляторов, ни биения инерционного двигателя… Тонкое завывание Манншенновского Движителя сменилось басовитым гудением — прецессирующие гироскопы замедлили вращение и наконец остановились, вызвав обычную дезориентацию в пространстве и времени.
Граймс продолжал свой путь, хотя, как он утверждал позже, не понимал, Рождество настало или Страшный суд. Нечему было поддерживать искусственную гравитацию, и лейтенант, быстро перебирая руками по поручню, буквально нырнул через люк в рубку.
В рубке был фон Танненбаум. Он возился с панелью управления вспомогательных аппаратов. Где-то заработал вентилятор, но тут же зазвучал предупреждающий сигнал. Навигатор чертыхнулся. Шум вентилятора затих, сигнал тоже.
— Что случилось, пилот? — спросил Граймс.
— Что-то с двигателем, я думаю, капитан. Вителли пока молчит…
Вдруг из интеркома раздался пронзительный нервный возглас инженера:
— Отсек вспомогательных двигателей — рубке! Докладываю: у меня утечка дейтерия!
— Какое давление в баке? — спросил Граймс.
— Приборы также показывают двадцать тысяч. Но…
— Но что? — рявкнул Граймс.
— Капитан, бак пуст.
Граймс подтянулся к креслу и пристегнулся. Он взглянул в иллюминатор на усеянную звездами темноту — тысячи светящихся точек, не размытых темпоральной прецессией Солнца на расстоянии многих жизней от корабля. Он обернулся и посмотрел на своих офицеров. Бидль, как обычно, мрачен — не больше и не меньше, чем обычно. Румяное лицо фон Танненбаума сравнялось по цвету с его волосами. Смуглая кожа Словотного приобрела зеленоватый оттенок, а Дин… Ну, Спуки Дин, как всегда, напоминал сгусток эктоплазмы. Из-за его спины выглядывал Вителли — юноша с удивительно заурядной внешностью… и до смерти перепуганный.
— Мистер Вителли, утечка произошла внутрь корабля или наружу? — спросил Граймс.
— Наружу, сэр.
— Хорошо. В таком случае…
Граймс неторопливо извлек трубку, набил ее и принялся раскуривать.
— Теперь можно подумать спокойно. Гхм. К счастью, в этот раз я не стал использовать реакторную массу, так что у нас достаточно топлива для аварийного генератора. Взяли свою счетную линейку, пилот? Считая, что баки полны, сможем ли мы добраться до Брооума только на инерционном или Манншенне?
— Мне нужен компьютер, капитан.
— Так воспользуйтесь им. Кстати… Призрак, радист! Не подскажете, джентльмены, не пролетает ли поблизости какое-нибудь судно?
— «Бассет» с Линии Звездного Пса, — сказал Словотный.
— И крейсер «Драконис», — добавил Дин.
— Гхм…
Нет ничего более унизительного для капитана курьера, чем проситься на буксир. Значит, будем выбирать меньшее из двух зол… Не в смысле габаритов, разумеется.
— Гхм. Свяжитесь с обоими судами, мистер Дин. Конечно, я не уверен, что разумно тратить энергию на Карлотти, мистер Словотный. Но… Свяжитесь с ними, спросите их местоположение и назовите наше. Больше ничего пока не говорите…
— Наши координаты, сэр?
Граймс развернулся в кресле к пространственному модулятору и в считанные секунды рассчитал координаты. — Пока сойдет, потом точнее определим.
— Я могу сейчас, капитан, — вмешался фон Танненбаум.
— Спасибо, пилот. Закончили расчеты?
— Да. — Мясистое лицо навигатора было непроницаемо. — Топлива для всех необходимых аппаратов у нас хватит на семьдесят три стандартных дня. Но этого недостаточно — если даже лететь на одном Манншенне. Правда, можем дотянуть до ZX1797.
Звезда класса Солнца, одна планета земного типа, годная для колонизации, но до сих пор не заселена ни одной разумной расой…
Граймс взвесил все «за» и «против». Если дожидаться, то со всеми удобствами.
— Мистер Вителли, запускайте аварийный генератор, — сказал он. — Мистер Дин, как только мистер фон Танненбаум определит точные координаты, отправьте сообщение на «Бассет» и «Драконис»…
— Но она уже совсем проснулась, — пробормотал Дин. — Она прорвала кокон и открывает внешнюю оболочку…
— Что вы несете? — рявкнул Граймс.
— Принцесса. Когда электричество выключилось, рефрижератор перестал работать. Она… — На лице телепата появилось выражение восторженной преданности: — Мы должны пойти к ней…
— Мы должны пойти к ней, — эхом откликнулся Вителли.
— Но аварийный генератор! — почти завопил Граймс… и услышал, вернее, почувствовал приказ — властное требование внимания и…
…И любви. Наконец-то. Появился кто-то или что-то, кому он мог служить со всей преданностью, на которую только способен. И все же остатки здравого смысла возобладали.
— Мы должны запустить аварийный генератор, — сказал лейтенант почти с нежностью. — Может быть, она замерзла или проголодалась.
— Мы должны запустить аварийный генератор, — согласился Бидль. — Для нее…
Они запустили генератор, и корабль, насколько возможно, вернулся к жизни — крошечный пузырек света и тепла, плывущий сквозь темную бесконечность.
Как позже рассказывал Граймс, самым страшным было — понимать, что происходит, но не иметь силы воли сделать хоть что-нибудь. «Но это был весьма ценный опыт, — добавлял он обычно, — несомненно, весьма ценный. Я всегда удивлялся, как власть имущие ухитряются всех подчинять. Теперь я это знаю. Если ты принадлежишь к высшим эшелонам власти, в тебе есть некая врожденная… надменность? Нет, это неподходящее слово. Есть спокойная уверенность, что все сделают так, как ты хочешь. У наших властителей это, в основном, результат практики и отчасти воспитания. Шаарским королевам не нужны никакие тренировки».
В общем, принцесса сделала это легко — почти так же легко, как если бы она вышла из кокона в нужном месте в нужное время. Еще бы: маленький корабль, управляемый младшими офицерами — людьми, привыкшими отдавать честь и подчиняться офицерам с большим количеством золотых полосок на рукавах. Для нее навязать свою волю было детской забавой. В данном случае, буквально.
Конечно, была одна проблема — языковой барьер — но не слишком серьезная. Конечно, принцесса не могла установить со всеми полноценный телепатический контакт, но успешно передавала приказы через Спуки Дина. С его помощью она могла расставить точки над «и» и черточки над «т».
Что она и делала.
Офицеры «Щитомордника» собрались в трюме, превращенном в тронный зал. В центре поставили стол, застелили новеньким флагом Федерации, который непонятно где откопали — и принцесса — скорее, уже королева — вскарабкалась на это импровизированное возвышение, ловко оттолкнувшись четырьмя нижними конечностями. Прелестнейшее создание: изящная, хрупкая, краски тела еще не потускнели от возраста. Она походила на, усыпанную драгоценностями работу скульптора-абстракциониста — только живая… чрезвычайно живая. Большими фасетчатыми глазами принцесса рассматривала склонившихся над ней людей. Она чего-то требовала. Граймс чувствовал это — как и все детальные. Красавица требовала: сначала спокойно, потом все настойчивей.
Но чего?
Почитания? Преклонения?
— Она хочет есть, — заявил Дин.
«Она хочет есть…» — подумал Граймс. Память его работала нормально, и он попытался вспомнить все, что знал о шаарцах.
— Скажи ей, что ее желание будет удовлетворено, — вычурно сообщил он.
Неохотно, но все же с готовностью Граймс покинул трюм и направился на камбуз. Поиски не заняли много времени, и лейтенант поспешил обратно с пластиковой бутылкой сиропа.
Ему не позволили прикоснуться к королеве. Он стоял перед ней, держа бутылку двумя руками, по каплям выдавливая густую жидкость в жаждущий рот. В нормальном состоянии он бы наверняка нашел сложные движения жвал пугающими или даже омерзительными — но сейчас они, казалось, были исполнены неописуемой правильности, которой так не хватало ротовому аппарату людей. Медленно, осторожно Граймс выдавливал сироп, пока Голос в его мозгу не произнес: «Довольно».
— Сейчас ей надо отдохнуть, — сказал Дин.
— Она будет отдыхать, — согласился Граймс.
Они покинули трюм и перешли в маленькую кают-компанию.
На большом корабле с большим экипажем, под командованием старшего офицера — каковых, в соответствии с рангом, тоже можно считать представителями истэблишмента, чары шаарской королевы продержались бы недолго. Но на крошечном курьере только Граймс потенциально мог восстать против ее власти. Когда-нибудь настало бы время, когда он сумел бы осознать и реализовать возможность бунта… за которым последовал бы поиск компромисса. Но пока время не настало. Граймса учили подчиняться. И теперь на борту «Щитомордника» находилось существо, которому он мог подчиняться без вопросов, как самому адмиралу.
После того как офицеры перекусили чем придется в кают-компании, Граймс по привычке вытащил трубку и стал ее набивать.
— Ей это не понравится — портит воздух, — предостерег Спуки Дин.
— Конечно, — согласился Граймс и спрятал трубку.
Они сидели молча, но с ощущением какой-то вины. Им следовало работать. Им еще много надо было сделать для Улья. Фон Танненбаум наконец выбрался из кресла и, найдя мягкую тряпочку, начал полировать переборку. Вителли пробормотал что-то насчет уборки двигательного отсека и ушел. Словотный сказал, что инженеру наверняка понадобится помощь, и пошел за ним. Бидль собрал грязные тарелки и сложил их в шкаф — он предпочитал мыть посуду перед едой.
— Она голодна, — объявил Дин.
Граймс отправился на камбуз за следующей бутылкой сиропа.
Так продолжалось день за днем. Королева набиралась сил, и ее власть над поданными крепла. И еще — она училась. Разум Дина — равно как и остальных — был полностью открыт ей. Но говорить она могла только через Дина.
— Она знает, что запасы в Улье ограничены, — сказал как-то Дин. — Раньше или позже, причем скорее раньше, чем позже, мы останемся без тепла, воздуха и еды. И она знает, что поблизости есть планета. Она приказывает нам лететь туда и основать на этой планете большой Улей.
— Значит, полетим туда, — согласился Граймс.
Он знал, так же, как и все остальные, что сигнал о помощи спасет их — но почему-то не мог отдать приказ. Конечно, основание Улья, колонии на ZX1797, было совершенно невозможно — но Она так хотела.
И «Щитомордник» вышел из спячки. Жизнь запульсировала в нем неровным биением инерционного двигателя. «Щитомордник» вышел из спячки — чтобы тут же исчезнуть для всех внешних наблюдателей. Гироскопы Манншенновского Движителя снова начали прецессировать, увлекая корабль за собой, во тьму искривленного континуума.
Прямо по курсу сияла ZX1797, тугая разноцветная спираль — и росла на глазах. Фактически пилотирование кораблем перешло к фон Танненбауму — Граймс стал личным слугой королевы, хотя ее желания по-прежнему озвучивал Дин. Граймс кормил ее, обмывал, сидел с ней часами, беззвучно общаясь. Какая-то часть его протестовала, заходясь неслышным криком. Вот кулак разносит фасетчатые глаза, тяжелые ботинки крушат хрупкий хитин тела… Только в воображении. Часть ею бунтовала, но не могла ничего сделать — и Она это знала. Она была женщиной, Граймс — мужчиной. Трения между мужчиной и женщиной неизбежны и даже приятны, если не одному, так другому.
В один прекрасный день Дин сообщил:
— Она устала от безвкусной пищи.
Еще бы, уныло подумал Граймс. Но это Ее желание, и его следует исполнить немедленно. Правда, Граймс никогда не интересовался обычаями инсектоидов. Но он был космолетчиком. А всякий космолетчик знает, что любят шаарцы.
Лейтенант пошел к себе в каюту и принялся переливать жидкость из стеклянной бутылки в пластиковый контейнер, из которого можно пить в невесомости. Сейчас на корабле установилась искусственная гравитация. Но кормление шаарской королевы имеет свои тонкости.
Граймс вернулся в тронный зал. Две пары глаз наблюдали за ним: человеческие — глаза Спуки Дина — и фасетчатые глаза шаарской королевы, сияющие ярче обычного. Она подняла переднюю лапку, словно для того, чтобы взять контейнер, и тут же изящно уронила ее. Прозрачные крылья трепетали в предвкушении угощения.
Граймс медленно приблизился к королеве, опустился на колени, осторожно поднес бутылку к непрерывно двигающимся жвалам, и чуть надавил. Из отверстия брызнула тонкая янтарная струя. Застоявшийся воздух каюты наполнился тяжелым сладким запахом.
«Еще! — возник приказ в его мозгу. — Еще!»
Он снова сдавил пластиковую емкость.
«Но… Ты не рабочий… Ты трутень…»
Обычно «трутнями» называют никчемных бездельников. Но это у людей.
«Ты трутень… Ты станешь первым отцом нового Улья…»
— Леденец — молодец, ликер — паникер, — пробормотал Дин, пытаясь сделать серьезное лицо.
Граймс сурово взглянул на телепата. Что он нашел смешного? Граймса все сильнее охватывал восторг. Она — женщина, и она прекрасна, а он — мужчина. Хрупкие крылья превратились в тонкую драпировку, подчеркивающую, а не скрывающую восхитительное тело его возлюбленной — стройной, с высокой упругой грудью и длинными ногами. Она желала, чтобы он стал ее любовником, ее супругом.
Она желала его.
Она…
Внезапно прекрасное видение померкло.
Не было женщины, распростертой в обольстительной наготе.
Отвратительное насекомое, пьяное до безобразия, разметавшееся на столе, как на постели. Сморщенные крылья, затянутые мутной пленкой фасетчатые глаза. По жвалам, которые продолжают совершать жующие движения, стекает желтоватая жидкость…
Граймса вывернуло наизнанку. Подумать только, он чуть не…
— Капитан! — настойчиво позвал Дин. — Она вырубилась, как лампочка. Пьяна в дым.
— Так держать! — прорычал Граймс. Он снова стал самим собой.
— Всем внимание! — заорал он в ближайший микрофон интеркома. — Капитан на связи. Остановить инерционный и межзвездный двигатель. Включить передатчик Карлотти. Свяжитесь со всеми кораблями, какие есть поблизости, и потребуйте помощи так скоро, как только возможно. Скажите, что мы в дрейфе, двигатели не работают — не хватает топлива.
Он повернулся к Спуки Дину.
— Я оставляю тебя здесь, Призрак. Если она подаст признаки сознания, ты знаешь, что делать. — Он изобразил неколебимую строгость: — Полагаю, я могу тебе доверять…
— Само собой, — отозвался телепат. — Само собой, капитан. Я и представить не мог, что окончу свои дни в качестве рабочей особи единственного в своем роде Улья, населенного… человеко-шмелями! — Он задумчиво взглянул на Граймса: — Как вы думаете, принес бы этот союз какие-нибудь плоды?
— Наверняка, мистер Дин, — буркнул Граймс.
— Фантастика! — выдохнул коммодор Дамиен. — Я почти завидую вам, мистер Граймс. Вы попадаете в такие переделки…
В кабинете коммодора стоял тяжелый аромат шотландского виски. Однако Дамиен, хотя и не был трезвенником, даже не прикоснулся к напитку. Впрочем, несмотря на жажду, Граймс тоже предпочитал сохранять абсолютно трезвую голову.
— Это больше, чем фантастика, — резко произнесла шаарская принцесса-эмиссар, особый представитель самой Высокой Королевы. Если бы не механический голос, ее слова звучали бы как оскорбление. Это… омерзительно. Недопустимо. Этот офицер насильно вливал в рот спиртные напитки представительнице нашей королевской фамилии. Он…
— Руки выкручивал? — услужливо подсказал Дамиен.
— Этого я не знаю. Теперь она — Королева-мать Брооума.
— Я спасал корабль и людей, — как заведенный повторил Граймс. Коммодор гнусно ухмыльнулся.
— Кажется, мы с этого начали, лейтенант? Впрочем, неважно. Есть дела и поважнее. Мне приходится не только разбираться с жалобой от личного представителя Ее императорского величества…
Если бы Граймсу сказали, что при помощи голосового аппарата можно икнуть от неожиданности, он бы не поверил.
Все происходящее записывалось на пленку. Конечно, орден Золотого медоноса ему уже не светит. Будем надеяться, что его хотя бы не отдадут на растерзание шаарцам.
— Он приучил ее к скотчу… — не отставала принцесса.
— Возможно, вы немного завидуете, — небрежно бросил Дамиен. — Кстати, лейтенант, меня буквально бомбардируют карлоттиграммами с Брооума от Ее не слишком императорского величества. Дама требует, чтобы я немедленно или еще быстрее доставил ей единственного трутня во всей Галактике, с которым она желает спариваться…
— О нет! — возопил Граймс.
— Да, мистер Граймс, да. Я бы с радостью выполнил ее требование, — Дамиен печально вздохнул, — но, полагаю, всему должны быть пределы…
Он снова вздохнул и гаркнул:
— Выметайтесь отсюда, трутень!
К сожалению, эффект был слегка подпорчен взрывом хохота.
— И вовсе не смешно, — объявила шаарская принцесса.
Бродячий маяк
Этого не должно было здесь быть.
Здесь вообще ничего не должно было быть, кроме редких атомов водорода, из-за которых межзвездный вакуум не перестает быть вакуумом, да курьера «Щитомордник», летящего к месту назначения.
Этого не должно было быть здесь, но оно было.
И нельзя сказать, что экипаж «Щитомордника», включая лейтенанта Граймса, был не рад этому факту. Хоть какое-то разнообразие после монотонных будней Глубокого космоса.
— Несомненно, там что-то есть, — проговорил фон Танненбаум, вглядываясь в мерцающую полусферу масс-индикатора.
— Гхм… — отозвался Граймс. — А ты уверен, что вокруг никого нет, радист?
— Совершенно уверен, капитан, — ответил Словотный. — По крайней мере, в радиусе тысячи световых лет.
— Тогда свяжись по интеркому с Призраком и спроси, не слышит ли он кого-нибудь… или что-нибудь.
— Есть, капитан, — довольно мрачно отозвался радист. Радисты и псионики — вечные братья-соперники, и нередко это соперничество принимает весьма агрессивные формы.
Через плечо навигатора Граймс вглядывался в бархатный мрак внутри полусферы. Чуть в стороне от жирной светящейся линии, обозначающей траекторию корабля, горела крошечная зелено-голубая искорка. Фон Танненбаум уже определил направление и расстояние до объекта и теперь заканчивал подсчеты.
— Если лететь с прежней скоростью, доберемся до этой штуки ровно через три часа, — сказал он.
— Призрак говорит, что эта штука хранит телепатическое молчание, — доложил Словотный.
— Значит, если это корабль, то покинутый, — буркнул Граймс.
— Премия за спасение… — сказал Бидль, едва не сияя от счастья.
— Вы мыслите меркантильно, Первый, — хмыкнул Граймс.
«И я тоже», — добавил он про себя. Кусок жирного премиального пирога, причитающийся капитану, будет весьма неплохим привеском к жалованью…
— Ладно, раз уж Вы об этом заговорили, спускайтесь и проверьте буксирный катер, скафандры и все прочее. Радист, свяжись с Базой Линдисфарна. Через минуту я продиктую рапорт… — И, скорее обращаясь к себе, добавил: — Не стоит отклоняться от курса без спросу. Правда, вряд ли Галактика остановится, если дюжина мешков с почтой прилетят с небольшим опозданием…
Граймс принял у Словотного райтер и быстро настрочил: «Командующему курьерской службы ФИКС. Замечен неизвестный объект, примерные координаты А1763, 5*ZU97, 75*J222, 0. Прошу разрешения на исследование. Граймс».
Когда пришел ответ, Граймс уже приготовился остановить Движитель Манншенна, чтобы начать маневры по сближению с неизвестным объектом.
Ответ гласил: «Разрешение даю, но постарайтесь ни во что не вляпаться, хотя бы для разнообразия. Дамиен».
— Ну, попытаться-то мы можем, капитан, — заметил Бидль, без особой надежды.
Движитель Манншенна был остановлен. Теперь можно было воспользоваться радаром — инструментом куда более точным, чем масс-индикатор. Фон Танненбаум рассчитал траекторию объекта относительно корабля — и проложить курс на сближение не составит никакой проблемы.
Сначала «оно» походило на светящуюся кляксу в центре экрана, но луч прожектора выхватил его из окружающей тьмы — и таинственный объект наконец стал виден и в иллюминаторы. Поначалу это была лишь искорка среди других искр. Но расстояние сокращалось. Искорка превратилась в диск, видимый в бинокль, а затем и невооруженным глазом.
Граймс изучал непонятную штуковину в бинокль. Круглая и, кажется, металлическая. Никаких выступов — зато вся поверхность испещрена какими-то знаками, похожими на буквы или цифры. Штуковина медленно вращалась.
— Может, это мина?.. — с опаской предположил Бидль, который стоял перед иллюминатором рядом с Граймсом.
— Может, и мина, — согласился капитан. — И на ней может стоять дистанционный взрыватель.
Он повернулся к фон Танненбауму:
— Пожалуй, не стоит подходить ближе, пилот. Пока не выясним, что это за штука.
Он снова уставился в иллюминатор.
Космические мины — оружие скорее оборонительное, чем наступательное. В трюме «Щитомордника» лежит шесть штук — на всякий случай. В идеале они весьма эффективны — но идеальные условия складываются нечасто. Достаточно сбросить несколько таких мин, чтобы охладить пыл у преследователя… если только он не идет на Манншенновском Движителе. А для того, чтобы в искривленном ПВК состоялся физический контакт двух тел, они должны как минимум синхронизовать уровни темпоральной прецессии.
Здесь, посреди Глубокого космоса, вдали от планетных систем, никто не станет двигаться иначе как на Манншенне, так что от мин проку мало. С другой стороны, осторожность еще никому не вредила. Помнится, один из преподавателей в Академии говорил: «Есть старые астронавты, и есть храбрые астронавты. Но храбрых старых астронавтов не бывает».
— Ракету-зонд, — приказал Граймс.
— Все готово, капитан, — откликнулся Бидль.
— Спасибо, Первый. Запускайте. Режим полного контроля. Подведите ее к… этой штуке… очень осторожно — смотрите не продырявьте. Сделайте несколько кругов, если сможете, и осторожно пристыкуйтесь. — Он помолчал. — На всякий случай запустите Манншенна, уровень прецессии нейтральный. Если рванет, мы успеем исчезнуть до того, как осколки долетят до нас.
Капитан выдержал паузу.
— Ни у кого не возникло какой-нибудь блестящей идеи, джентльмены?
— Если можно так выразиться, — нерешительно произнес Словотный. — Навести на эту штуку лазерную пушку. Просто на всякий случай.
— Хорошо, выполняйте. А вы, Первый, не пускайте ракету, пока я не скажу.
— Объект на прицеле, — доложил Словотный.
— Отлично. Что ж, Первый, можете попрактиковаться в управлении ракетой.
Бидль повернулся к иллюминатору: одна рука придерживает бинокль, другая лежит на портативной панели управления. Он нажал пусковую кнопку, и почти тут же ракета-зонд появилась в иллюминаторе — гладкая, похожая на рыбу с огненным хвоистом, центральная секция опоясана кольцом красных огоньков, которые хорошо видны на расстоянии, — и с обманчивой медлительностью поплыла прочь, к загадочному шару, освещенному лучом прожектора. Немного не долетев, она повернула и, сохраняя почтительную дистанцию, начала описывать круг — ни дать ни взять планетная система в миниатюре.
Граймс начал нервничать. Он уже на своей шкуре узнал, что главная трудность капитанской работы — удерживаться от вмешательства. И все же…
— Первый, — выпалил он. — Не могли бы вы подвести ракету чуть ближе?
— Я пытаюсь, сэр. Но эта чертова хрень не реагирует на команды.
— Не возражаете, если я попробую? — осведомился Граймс.
— Конечно, нет, капитан.
«Попробуй-попробуй!»
Граймс одел наголовник с биноклем и взял панель управления. Первым делом он намеревался привести ракету обратно к кораблю, а затем немного погонять, чтобы лучше прочувствовать управление. Прошло довольно много времени, прежде, чем он остался доволен результатом: ракета ощущалась как будто внутри нее сидел его крошечный двойник. Тем более что Граймс уже набил руку, упражняясь на симуляторе.
А теперь за дело.
Ракета снова устремилась к таинственному объекту и вышла на орбиту. Отлично. Теперь заглушить двигатель… Как и следовало ожидать, ракета продолжала движение по кругу, превратившись в спутник металлической сферы. А теперь последнее — небольшой выброс из тормозного сопла. Ракета резко сбросит скорость и аккуратно упадет на свою цель.
Но она не упала — как доложил фон Танненбаум, наблюдавший за радаром.
Что-то здесь не так. Масса у этой штуковины весьма приличная — иначе индикатор не заметил бы ее. Чем больше масса, тем выше гравитация. Ладно, есть и другие способы снять с кошки шкурку. Граймс запустил направляющие двигатели ракеты.
— Как у меня получается, пилот? — спросил он.
— А что вы пытаетесь сделать, капитан? — поинтересовался фон Танненбаум. — Высота орбиты не изменилась.
— Гхм.
Возможно, требуется более сильный толчок. Граймс увеличил объем выброса — и опять никакого результата. Не было нужды смотреть на Бидля — он и так знал, что на лице первого помощника красуется отлично отработанное выражение «ну-что-я-вам-говорил».
Значит…
Значит, ситуация требует грубой силы и нахальства. Как говорится, наглость — второе счастье.
Граймс отвел ракету прочь, почти к самому кораблю, потом развернул — и на максимальной скорости послал прямо в цель. Он надеялся, что успеет включить тормозные двигатели, прежде чем ракета разлетится о поверхность сферы — но лучше такой контакт, чем никакого.
За второго участника столкновения он особо не волновался.
Направляющие сопла послушно испускали пламя… и ракета хвостом вперед неслась к «Щитоморднику». Управление не действовало.
— Словотный! — рявкнул Граймс. — Огонь!
Ослепительная вспышка — и только облачко раскаленного, но уже безопасного газа продолжало плыть к кораблю.
— Что будем делать теперь, капитан? — осведомился Бидль. — Могу я предложить сообщить обо всем на Базу и продолжить полет?
— Можете, Первый. Никакой пункт устава вам этого не запрещает. Но мы будем продолжать исследования.
На Граймса напало упрямство. Хорошо, что задание на этот раз не из разряда срочных! Мешки с почтой не такой уж важный груз. Списки продвижений, назначения… Если даже они никогда не попадут по адресу, ничего страшного не случится. А эта штука дрейфует тут, создавая угрозу навигации. Возможно, подумал Граймс, эту штуку назовут его именем. «Причуда Граймса»… Он усмехнулся. Не самый худший способ достичь бессмертия.
Но что делать?
«Щитомордник» висел в пустоте. Таинственный объект висел рядом, точно синхронизировался с «курьером». Через тысячу семьсот пятьдесят три стандартных года они упадут на Алгол — конечно, если Граймс решит дождаться этого момента. Само собой, пока это не входило в его планы.
Он обвел взглядом своих офицеров, пристегнутых к креслам вокруг стола кают-компании. Офицеры смотрели на него.
Фон Танненбаум по прозвищу «белокурая бестия» жизнерадостно оскалился.
— Крепкий орешек, капитан, — заметил он. — Но улетать, не расколов его… Обидно.
— Согласен, — мрачно изрек Словотный. — Я хочу выяснить, как работает это его отталкивающее поле.
Вителли, который пока еще считался «членом семьи», промолчал.
— Может, у него аллергия на металл? — предположил фон Танненбаум. — Попробуем подойти поближе и посмотрим, что получится.
— А вот это черта с два, — буркнул Граймс. — Не сейчас, по крайней мере. Гхм… может, в этом и есть доля правды. Соорудить зонд целиком из пластика… Наверняка это нетрудно.
— А система управления? Там все равно должен быть металл, — возразил Словотный.
— А не будет никакой системы управления, радист. Будет ракета на твердом топливе. Мы просто нацелим ее куда надо, выстрелим и посмотрим, что получится.
— Твердое топливо? — возмутился Бидль. — Допустим, кто-то из нас даже знает формулу. Но нам ни за что не изготовить… этот… как его… кордит.
— А это и не понадобится, Первый. У нас достаточно твердого топлива — надо только его извлечь. Из запалов пулевого оружия. Но я собираюсь сделать кое-что другое.
— И что именно, капитан?
— У нас есть графит, а это углерод. В запасах найдется куча всяких химикалий, особенно если они используются в гидропонной установке. Уголь, сера, селитра… Или можно взять хлорат калия…
— Пожалуй, получится, — все еще сомневаясь, признал Бидль.
— Еще бы не получилось, — с довольным видом хмыкнул Граймс.
Разумеется, у них получилось — хотя смешивание пороха, особенно в условиях невесомости, оказалось не таким простым делом, как полагал Граймс. Во-первых, графит для этой цели оказался непригоден. Пробная порция пороха горела медленно, оставляя ужасный серный запах, с которым не справлялась система регенерации воздуха. По счастью, на всяком корабле есть угольные фильтры. Распотрошив фильтр, из одного извлекли уголь и измельчили его в кухонном миксере. Заметив, что все поверхности на камбузе покрываются ровным слоем угольной пыли, Граймс велел запустить инерционный двигатель. Едва появилась псевдогравитация, как дело пошло на лад.
Уголь — тринадцать процентов, селитра — семьдесят пять, сера — двенадцать… Плюс-минус, решил Граймс, выковыривая из памяти лекции по истории оружия. Смесь осторожно перемешивали деревянной ложкой. Результат был лучше — но не намного. По крайней мере, пахло столь же отвратительно. Граймс пришел к выводу, что между зернами недостаточно пространства для быстрого распространения огня.
— Призрак, — в отчаянии проговорил он, — ты можешь прочитать мои мысли?
— Это запрещено Уставом, — привычно отозвался телепат.
— К черту Устав. Я честно высидел все эти лекции. Уверен, старый хрыч Далквист излагал эту историю во всех подробностях. Черт, никогда бы не подумал, что знание, как делается черный порох, может пригодиться в современной астронавтике. Но все это есть у меня в памяти… Если б я только мог вытащить это оттуда!
Спуки Дин кивнул.
— Сядьте, капитан. И постарайтесь расслабиться. Ни о чем не думайте. Вы устали, капитан, вы очень устали. Не сопротивляйтесь усталости. Да, лучше сядьте. Позвольте каждой мышце расслабиться…
Граймс лег в кресло. Да, он устал… Казалось, холодные липкие пальцы копались у него в мозгу, ощупывая каждую извилину. Ощущение было мерзкое, но он доверял Дину. Очень уверенно Граймс сказал себе, что доверяет Дину.
— Позвольте вашим мыслям унестись в прошлое. В те дни, когда вы были курсантом Академии… Вы сидите в аудитории, на жесткой скамье, вокруг вас другие курсанты… На кафедре перед аудиторией старый коммандер Далквист… Я вижу его… Седые волосы и борода, блеклые голубые глаза за толстыми стеклами очков кажутся огромными… Я вижу прелестные модельки у него на столе… Кулеврина, фалькон, карронада… Он что-то бубнит, а вы думаете: «Как он ухитряется сделать такие интересные вещи такими скучными?» Вы гадаете: «Что сегодня на ужин? Только бы не вареная баранина»… Кто-то из кадетов смеется. Вы краем уха слушаете, что говорит коммандер. Он говорит о первых канонирах, которые сами готовили порох и утверждали, что единственный пригодный растворитель — моча винного пьяницы, чтобы наниматель поставлял вино… А если бой оборачивался плохо из-за промахов артиллерии, всегда можно было сказать, что выдали слишком мало выпивки… Но вы думаете о другом: есть ли у вас шансы с той симпатичной медсестрой. Вы слыхали, что она весьма горяча. Вы не знаете, как это происходит — с женщиной, но очень хотите узнать…
Граймс почувствовал, как его оттопыренные уши наливаются жаром. Он вздрогнул и пробудился.
— Достаточно, Призрак. Ты расшевелил мою память. Но если кто-то из вас, джентльмены, полагает, что я объявляю свободное распитие вина, он ошибается. Используем обычную воду. Сначала делаем некое подобие жижи, потом высушим ее… Только никакого нагрева — и не внутри корабля. Слишком рискованно. Но вакуумный отсек подойдет как нельзя лучше.
— А потом? — спросил Бидль, демонстрируя непривычную заинтересованность.
— Потом раскрошим брикеты.
— А это не слишком рискованно?
— Рискованно. Но у нас есть пластиковая чашка, а шеф может сделать крепкие пластиковые лопасти для мешалки. Пока мы не используем металл, нам ничто не грозит.
Они приготовили немного смеси по рецепту Граймса. Словотный пристроил дистанционное управление к миксеру, и все поспешно удалились из отсека — на то время, пока миксер крошил и размалывал «брикеты». Полная чашка черных катышков выглядела вполне безобидно — но небольшое количество, переложенное в блюдце и унесенное подальше от основной массы, сгорело с удовлетворительным «вуфф».
— Вот это другое дело! — воскликнул Граймс. — Можно открывать фирму: «Щитомордник пиротехнике анлимитед».
Процесс пошел. Пока Граймс, Бидль и фон Танненбаум готовили новые порции пороха, Словотный и Вителли собрали из пластиковых бутылок шесть корпусов для ракет. Бутылки были из термопластика, так что не составило труда придать им нужную форму — с раструбом и горлышком. Чтобы ракеты сохранили форму после выстрела, их плотно обмотали изолентой. Дело было за малым — изготовить пусковую установку, то есть найти трубу нужного диаметра и снабдить с защитой от взрыва и пусковым механизмом. Последний был собран из деталей пулевого пистолета.
Теперь оставалось совместными усилиями начинить ракеты свежеприготовленным порохом. Бумажные трубочки, пропитанные насыщенным раствором селитры и высушенные, вставляли в корпуса, стараясь расположить точно по центру. Порох насыпался вокруг трубочек и усердно трамбовался.
В этот момент Спуки Дин вышел из роли наблюдателя.
— Простите, что вмешиваюсь, капитан, — сказал он, — но я помню — из ваших воспоминаний… Лектор показывал модели и рисунки. У старых химических ракет были стабилизаторы, чтобы они летели прямо…
Граймс задумался, а затем рассмеялся:
— Те ракеты летали в атмосфере, Призрак. От стабилизаторов в вакууме никакого проку.
Однако это был повод задуматься. Могут ли стабилизаторы, установленные на хвосте ракеты, заставить ее лететь по прямой? Но кроме металла их сделать было не из чего — а металл по условиям задачи не подходил.
Граймс и фон Танненбаум вышли из корабля, чтобы произвести запуск ракет. Магнитные подошвы скафандров крепко прилипали к обшивке, сзади — на всякий случай — тянулись спасательные тросы. Дополнительная страховка не помешает. Любой космолетчик помнит, что действию соответствует равное по силе противодействие. Отдача может быть так велика, что их просто отбросит от корабля.
Граймс держал жутковатого вида базуку, пока навигатор заряжал ее, затем медленно поднял и прицелился. Как и любой другой предмет, это орудие ничего не весило, зато обладало инерцией — и просто-напросто было неуклюжим. К тому времени, как блестящий шарик, ярко светящийся в луче прожектора, оказался в прицеле, Граймс успел взмокнуть.
— Капитан — «Щитоморднику», — произнес он в микрофон. — Я готов открыть огонь.
— «Щитомордник» — капитану, — ответил голос Бидля. — Принято.
Палец Граймса нащупал изгиб курка. По лицевому щитку мазнуло оранжевым пламенем, лейтенант инстинктивно отшатнулся — и его оторвало от обшивки корабля и отбросило на всю длину спасательного троса. Граймс выпустил базуку — она была привязана прочными огнеупорными шнурами. Наконец он сумел развернуться и сосредоточился на полете ракеты. Она прошла мимо цели — буквально в нескольких метрах. Но траектория была ровной, точно прочерченной по линейке. Значит, поле не сработало.
— Забирает вверх, — сообщил Граймс в пространство.
Он вернулся по тросу обратно, туда, где стоял раньше. Фон Танненбаум зарядил другую ракету. На этот раз Граймс решил целиться чуть выше центра сферы. Произошла небольшая задержка: лицевой щиток его шлема изрядно закоптился. Предусмотрительный фон Танненбаум стер копоть мягкой тряпочкой.
Граймс прицелился и выстрелил. Отдача снова швырнула его в пустоту, и он повис, неуклюже болтаясь на тросе. И тут в динамиках послышался чей-то голос:
— Взорвалось!
— Что взорвалось?
Граймс поспешно обернулся. Таинственная сфера висела на прежнем месте, а между ней и «Щитомордником» появилось растущее облако дыма и какие-то фрагменты, поблескивающие в свете прожектора. Значит, и неметаллические ракеты не подходят… А может быть, эта взорвалась сама собой.
Базуку зарядили в третий раз. Граймс выстрелил — и на этот раз даже ухитрился удержаться на ногах. Ракета ударила прямо и верно… и оранжевая вспышка утонула в облаке белого дыма, которое тут же начало медленно рассеиваться.
— Есть какие-нибудь повреждения? — спросил Граймс. В рубке была оптика, но невооруженным глазом, было ничего не разглядеть.
— Ничего, — наконец ответил Бидль. — Похоже, эту штуковину даже не поцарапало.
— Тогда готовьтесь принять нас с пилотом обратно на борт. Будем думать, что делать дальше.
На следующий день они превратились из инженеров в портных. На «Щитоморднике» имелась пара так называемых «вторых кож» — эластичные трико из плотного губчатого материала. Они поддерживали необходимое давление не хуже, чем громоздкие скафандры. Идеальная «одежда» для работы за бортом, абсолютно не сковывающая движения — но нравились «кожи» очень немногим. В человеке живет неистребимая потребность чувствовать себя защищенным, изолированным от враждебной среды. Кроме того, обычный скафандр имел встроенные приспособления для утилизации выделений тела, небольшой запас воды, контейнер с едой и стимуляторами. По мнению Граймса, идеальный скафандр должен еще и обеспечивать возможность покурить трубку. В общем, скафандр — это, по сути, корабль в миниатюре.
Итак, «кожи» предстояло слегка модифицировать. Прежде всего с них удалили передатчики — металла не должно было быть. Металлические воздушные баллоны заменили пластиковыми. Соединение между шлемом и остальным костюмом также сделали из пластика.
— И кого вы отправите, капитан? — поинтересовался Бидль.
— Никого, Первый. Я пойду сам. Если кто-нибудь из вас желает… Нет, только не вы. Вы — мой заместитель и должны оставаться на корабле.
К удивлению Граймса, вызвался Спуки Дин:
— Я с вами, капитан.
— Ты, Призрак? — В голосе Граймса появилась теплота.
Телепат зарделся.
— Я… я чувствую, что должен. Эта штука… пробуждается. Ракета как будто постучалась в ее дверь…
— Почему вы не сказали нам?
— Я… я не был уверен. Но ощущение усиливается. Там что-то есть, какой-то разум.
— Можешь войти с ним в контакт?
— Я пытаюсь. Но он слишком… размыт, слишком слаб. Мне кажется, здесь нужен настоящий контакт. Физический, я имею в виду.
— Гхм.
— В любом случае, капитан, вам без меня не обойтись.
— Почему?
Дин показал на часы на руке Граймса:
— Нам нельзя брать с собой ничего металлического. Как вы узнаете, сколько времени пробыли Снаружи? Вы должны вернуться, пока не кончился воздух.
— А как я узнаю, если со мной пойдешь ты?
— Очень просто. Кто-то должен будет сидеть рядом с Фило и отмечать время, хорошо концентрируясь. На таком коротком расстоянии Фило прочитает мысли любого, в том числе и нетелепата. А я, разумеется, все время буду на связи с Фило.
— Гхм, — произнес Граймс.
Да, идея не лишена смысла. Остается решить, кого поставить на «часовую вахту». Сложность заключалась в том, что астронавты — кроме офицеров псионической связи, разумеется, — на дух не переносят органические усилители, так называемые «мозги в желе». Действительно, в препарированном мозге собаки, плавающем в сферическом контейнере с питательным раствором, есть что-то бесстыдное.
Словотный любит собак. Вот пусть и посидит с собачкой.
Словотный отчего-то не пришел в восторг, но Граймс твердо объявил, что связь есть связь — и неважно, какими методами она осуществляется.
Чтобы Граймсу и Дину легче было забраться в костюмы, пришлось запустить инерционный двигатель. Раздевшись до белья, они легли на спину на свою расстеленную одежду. Сначала осторожно всунуть руки в облегающие перчатки — они и впрямь словно прирастали к коже. Вставить ноги в «ботинки» — Бидль и фон Танненбаум взяли на себя обязанности камердинеров. Затем, медленно и осторожно, натянуть ткань на руки, ноги и тело, разглаживая ее, убирая малейшие складочки, стараясь равномерно распределить давление по всей поверхности тела. И наконец, загладить соединительный шов. Граймс, в который уже раз, представил, что произойдет, если липкий шов разойдется, когда человек сделает какой-нибудь кульбит в космосе. До сих пор, насколько он знал, такого не случалось — но все когда-нибудь бывает в первый раз.
— Все в порядке, — наконец сказал Бидль.
— Надеюсь, — с сомнением в голосе отозвался Граймс. — Если вы жаждете сделать карьеру, Первый, есть много способов этого добиться. В том и менее подозрительные способы получить его.
Бидль надулся. Он выглядел оскорбленным до глубины души.
Граймс встал. Настроение у него было не самое праздничное. Если собираешься исследовать штуковину, которая может оказаться опасным оружием, лучше одеться во что-нибудь понадежнее, чем эластичное трико.
— Ну вот и славно, — сказал он. — Глушите двигатель, как только мы наденем шлемы. Мы отправляемся.
И они отправились.
Каждый пристегнул к поясу связку ракет — картонных, обмотанных изолентой цилиндров с раструбом и фрикционным запалом. Кажется, это называлось «римские свечи». Химический состав запала обеспечивал возгорание и в вакууме.
«Свечи» оказались неплохим средством передвижения — Граймс и Дин без проблем долетели до непонятной сферы. Надо сказать, Граймс чувствовал себя не в пример более уверенно. Правда, без рации в космосе было немного непривычно. Граймс порывался помочь телепату, но тот не мог его слышать. Наконец лейтенант выпустил ракету — точно в нужный момент и в нужную сторону — и элегантно приземлился. В ту же секунду Дин врезался в металлическую поверхность. Приложился он крепко. Звук в вакууме не передается, но Граймс всем телом ощутил толчок.
— С тобой все в порядке, Призрак? — спросил Граймс, когда лицевой щиток его шлема соприкоснулся со шлемом телепата.
— Слегка… запыхался, капитан.
Граймс опустился на четвереньки и пополз по металлу, а Дин следом за ним. Подушечки на ладонях, коленях, локтях и ступнях прилипали хорошо — пожалуй, даже слишком хорошо. Но главное — удержаться на гладком металле. Шар был около ста футов в диаметре — и ни одного выступа. Какие-то надписи — непонятные ни одному землянину и непонятно для чего нарисованные, возможно — просто так. Граймсу показалось, что они похожи на интегральные схемы. Он остановился и прижался шлемом к поверхности. На вид монолит — ни швов, ни заклепок. Граймс прислушался. Да, внутри что-то тихонько жужжало. Машина?
Он жестом подозвал Дина и коснулся его шлема своим.
— Призрак, там, внутри этой штуки, что-то работает.
— Я знаю, капитан. И там есть что-то живое. Я полагаю, это механический разум. Он знает о нас.
— Сколько у нас времени?
Дин помолчал пару секунд. Он мысленно говорил со своей «собакой» на корабле.
— Два часа сорок пять минут.
— Прекрасно. Только бы нам попасть внутрь этого мяча-переростка…
Дин выпрямился и указал куда-то. Лейтенант проследил за его рукой. На залитой лучами прожектора поверхности шара появилось круглое отверстие. Оно расширялось на глазах. Шар повернулся, их нагнала тень. Граймс и Спуки Дин поползли к отверстию. Тень сменилась ослепительным светом, когда они добрались до его края и остановились, чтобы соприкоснуться шлемами.
— Мухе говорит паук: «Заходи ко мне, мой друг»… — прошептал Граймс.
— Я… чувствую, что это не опасно… — так же шепотом ответил Дин.
— Вот и славно. Продолжаем исследование. Подозреваю, это шлюз? Есть только один способ выяснить…
Это был не шлюз. Это была дверь в непроницаемую черноту. На мгновение прожектор выхватил неясные очертания чего-то огромного — и тут же все исчезло во тьме. На этом полушарии маленького искусственного мира наступила ночь. Перчатки соскользнули с гладкого края отверстия. Граймс не удержался на краю и полетел внутрь. Он падал. И тут что-то врезалось в него. Это оказался Дин — всего лишь Дин, но Граймс завопил так, будто его схватило настоящее привидение. Телепат крепко сжимал его в объятиях. Будь на месте Спуки особа противоположного пола, Граймс получил бы несомненное удовольствие.
— Убери лапы, Дин! — рявкнул лейтенант. Темнота воскресила в нем первобытный страх. Дверь, в которую они провалились, наверняка закрылась — иначе сюда уже заглянул бы луч прожектора. Но кругом была лишь удушающая темнота. Граймс ощупал пояс в поисках ракеты. Взрыв в таком тесном пространстве может привести к самым скверным последствиям, но нужен свет! Граймс не был религиозен, иначе взмолился бы о свете.
…И стал свет.
Мягкое, рассеянное свечение, исходящее неизвестно откуда. Поначалу оно было совсем слабым. Внутренняя поверхность шара оказалась гладкой, но не металлической, а как будто стеклянной, и скорее просвечивающей, чем прозрачной. За ней громоздились неясные огромные силуэты — именно их видели Граймс и Дин, прежде чем провалились в люк. Некоторые двигались, другие — нет. Ни одна даже отдаленно не напоминала ни машину, ни живое существо, когда-либо виденное людьми.
Шлемы соприкоснулись.
— Оно знает о нас. Знает, что нам нужен свет, — прошептал Дин.
— Кто — «оно»?
— Я… я не осмеливаюсь спросить. Оно слишком… большое.
Но даже Граймс, лишенный телепатических способностей, чувствовал это — и испытывал… скорее трепет, нежели страх… Нет. Он признался себе, что смертельно напуган. Лишь однажды в жизни он чувствовал нечто подобное — когда первый раз вышел в открытый космос. Когда впервые оказался вне хрупкого пузырька тепла и света — просто крошечный человечек в бескрайней межзвездной пустоте. Чтобы отогнать эти мысли, Граймс принялся разглядывать странные машины — если это были машины — за внутренней стеклянной оболочкой. Интересно, что это за механизмы и для чего они. Потом его взгляд сосредоточился на странном предмете, похожем на вращающееся колесо радужного сияния.
Это было ошибкой.
Он почувствовал, как его затягивает водоворот света, хотя понимал, что его тело остается на месте. Он попытался сопротивляться — бесполезно.
Затем перед глазами появилась картина — живая и несложная.
Неодетое человекообразное существо сидит на корточках в песчаной впадине среди скал. Человекообразное? Да это же он, Граймс, собственной персоной. Он сжимает почти плоский кусок дерева ороговевшими пятками. В руках у него палочка, которую он крутит, уперев в деревянный брусок. Острие палочки уже проделало в дереве углубление…
Граймс чувствовал эту палочку каждой клеточкой своих ладоней, чувствовал, как вибрирует брусок при каждом ее повороте…
Из углубления показалась струйка синеватого дыма, сначала почти невидимая, но затем все более густая. Появилась крошечная красная искорка. Она росла; Граймс поспешно отбросил палочку, нагреб охапку сухих листьев и прутиков и положил их сверху. Потом осторожно наклонился и принялся тихонько раздувать огонь. Сквозь листья уже пробивались жаркие кисточки, послышалось потрескивание — костер занялся. Потом пламя вспыхнуло — и Граймс отдернул голову, чтобы не обжечься.
Картина сменилась.
Ночь. Граймс и его семейство сгрудились вокруг костра. Весело трещит пламя. Какая-то часть его сознания, все еще неподвластная гипнозу, задала вопрос. Кто эта женщина рядом с ним. Черт возьми! Такие дамы — с большим животом и обвисшими грудями — вовсе не в его вкусе! И одновременно он знал, что эта женщина — его подруга, а обезьяноподобные детеныши — его дети.
Кругом царила ночь, и из темноты доносились рычание и рев ночных хищников. Но они боялись огня. Значит, и его тоже. Граймс поиграл с зарождающейся идеей. Он поднял обглоданную бедренную кость — сегодня ему посчастливилось найти не слишком протухшую тушу, которую почему-то не сожрал хищник и не успели найти падальщики, — и взвесил ее в руке. Как будто вросла в ладонь. Больше от любопытства Граймс крутанул костью в воздухе, концом попав по голове женщине. Послышался треск, женщина жалобно вскрикнула. Граймс не мог оформить мысль в слова, но понял, что более сильный удар убил бы ее на месте. Он смутно подумал, что хороший удар может убить тигра…
Он…
Он висел рядом со Спуки Дином на поверхности сферы. Прямо на них надвигалось чудовище, извергающее слепящий свет. Граймса охватил ужас.
…И он словно вывалился обратно, в здесь-и-сейчас. Он — Джон Граймс, лейтенант Федеральной Исследовательской и Контрольной службы, капитан курьера «Щитомордник». А перед ним его собственный корабль. Его дом. Он должен вернуться домой вместе с устройством Предтеч, чтобы провести исследования оценку, и составить план дальнейшего развития человеческой цивилизации.
Корабль перестал приближаться.
Граймс открепил от пояса «римскую свечу» и жестом приказал Дину делать то же самое, потом зажег ее, оттолкнулся и быстро полетел к кораблю. Даже не оглядываясь, он знал, что сфера следует за ними. Ослепленный прожектором, Граймс все же вылетел точно к шлюзу, Спуки Дин последовал за ним. Оба втиснулись в маленький отсек. Внешний люк закрылся, давление начало расти. Граймс снял с телепата шлем и подождал, пока тот окажет ему ответную любезность.
Лицо Дина было еще бледней, чем обычно. Оказывается, такое возможно.
— Капитан, — сказал он, — мы как раз вовремя. Воздуха в баллонах осталось на несколько минут.
— Почему ты мне не сказал?
Дин рассмеялся, но было слышно, что он потрясен:
— Как я мог? Я… учился. Если от этого будет кому-нибудь польза, я теперь знаю, как сделать колесо из обрубка древесного ствола…
Из интеркома раздался взволнованный голос Бидля:
— Капитан! Капитан! Идите быстрей в рубку! Оно… исчезло!
Граймс схватил ближайший микрофон:
— Что исчезло?
— Это… эта штуковина…
— Ложимся на прежний курс, — устало произнес Граймс.
Таинственный объект исчез. Не так, как гаснет огонек свечи. Казалось, она умчалась на скорости, близкой к скорости света. Она исчезла, не оставив возможности для исследований.
Объяснение знал Дин.
— Это посланец Предтеч. У всех разумных рас в Галактике есть похожие легенды — о богах, которые пришли с неба. Боги принесли с собой дары — огонь и оружие — и направили цивилизацию по тропе эволюции…
— Однажды я уже был богом, — заметил Граймс. — Не могу сказать, что у меня хорошо получилось… Продолжай, Призрак.
— Эти Предтечи… Кто они были? Мы никогда не узнаем. Каковы их мотивы? Энтузиазм миссионеров? Альтруизм? Что им нужно? Подтолкнуть туземные расы к долгому развитию, чтобы в один прекрасный день объединить их? В любом случае, эта штука почти полностью взяла меня под контроль. Оно хотело, чтобы я увидел некоторые вещи — и я их видел, испытывал нужные ему чувства… И в то же время я получал и внешние впечатления. Таких штук в космосе множество. Их отправили черт знает когда в миссионерский поход. Это машина. Она сломалась — машинам свойственно ломаться. Ее задача состояла в том, чтобы опуститься на какую-нибудь планету, установить контакт с туземцами и подтолкнуть их развитие. Также она запрограммирована убраться с планеты, если местная раса уже научилась добывать огонь и обрабатывать металл. Вот почему она, еще не проснувшись, оттолкнула наши металлические зондирующие ракеты. А у вас, капитан, появилась странная идея — я про неметаллический зонд. Ваша пластиковая ракета пробудила машину полностью. Она решила, что мы, не имеющие при себе металлических предметов, еще не умеем добывать огонь, не знаем инструментов и оружия. Поэтому она откликнулась. Она собиралась взять над нами шефство, следить из поколения в поколение и дать толчок в нужный момент в нужном направлении. Возможно, у этой штуки были и другие функции — например, служить маяком для ее создателей, чтобы они когда-нибудь отыскали нас и повели к светлому будущему. Ее разум очень ограничен. Но даже она, эта машина, поняла наконец, что мы находимся в безвоздушном пространстве, а не на планете. Она увидела ракеты и наверняка догадалась, что мы весьма умело обращаемся с огнем. А уж когда мы вошли в явно металлический корабль, до нее окончательно дошло. Хотите знать, какое ощущение я поймал последним — когда она уже улетала?
— Конечно, — сказал Граймс.
— Огорчение, разочарование и замешательство. Осознание того, что над ней подшутили. Чувство юмора у этой штуковины, конечно, отсутствует. Но никому не нравится, когда над ним смеются.
Наступившее молчание нарушил Бидль.
— А ведь где-то, в каком-то времени, — произнес он благоговейно, — кто-то, наверное, думает: «Где же так задержался мой маленький маячок?»
— Я искренне надеюсь, что твой кто-то далеко отсюда и никогда обо всем этом не узнает, — ответил Граймс.
Подвигатели гор
Ольгана, планета земного типа, вращается вокруг звезды класса Солнца на самых задворках Федерации. Она расположена далеко от торговых путей Галактических, но неплохо зарабатывает на экспорте мяса, масла, шерсти и прочего своему ближайшему соседу — планете Меканика. До последнего времени Ольгана была одной из «потерянных колоний». Это означало, что во времена Первой волны экспансии на нее случайно наткнулся корабль поселенцев, безнадежно заблудившийся на просторах Галактики. Земляне наверняка возблагодарили судьбу. Вторично планета была открыта благодаря… нет, не счастливому случаю, а кораблю ФИКС «Сверкающий След». К этому времени путь колонии еще не успел существенно отклониться от основного русла человеческой культуры.
Вскоре вскрылись законодательные неувязки, которые повлекли за собой продолжительные и весьма жаркие дебаты во дворце Галактического Правосудия в Женеве. Если бы иск, выдвинутый колонистам, был удовлетворен, им грозило бы выселение. Даже во времена Первой волны экспансии существовал закон, запрещавший колонизовать планету, населенную разумными существами. Однако Ученый Совет колонистов нашел лазейку. Вышеупомянутый закон появился после того, как «Лоуд Джамбука» стартовал из космопорта Вумера, отправившись в свое последнее, как выяснилось, путешествие. Понятно, что дело было шито белыми нитками. Но аборигены Ольганы, в отличие от людей, не имели представителей на суде и не могли ни слова сказать в защиту своих прав. Вдобавок Совет адвокатов намекнул кому следует, что если дело колонистов будет проиграно, то Совет от имени своих клиентов выдвинет иск Межзвездному Транспортному Комитету. Ибо эта организация несет полную ответственность за бедственное положение людей с «Лоуд Джамбука» и их потомков. Понятно, что комитету столь громкий скандал был не нужен — равно как и огромные дополнительные расходы. Кулуарная машинерия заскрипела рычагами, и дело замяли.
Аборигенов по-прежнему никто спросить не удосужился.
Никто не отрицал, что туземцы Ольганы — раса отсталая… если они, конечно, были туземцами. Гуманоиды, по крайней мере внешне, они не вписывались в общую биологическую картину планеты: эволюция здесь остановилась на примитивных яйцекладущих млекопитающих. Аборигены же относились к столь же высокоразвитому виду, что и человек, хотя развивались в чуть ином направлении. Как ни странно, биология ольганцев почти не изучена: колонисты, казалось, полностью растеряли научное любопытство. Да они и были скорее инженерами от биологии, чем исследователями. Их основная задача состояла в улучшении пород скота. Домашние животные были завезены, как обычно, в виде сперматозоидов и яйцеклеток, которые хранились в холодильниках «Лоуд Джамбука».
Ольгана была очередным пунктом назначения «Щитомордника», курьера «серпент-класса», и лейтенанта Джона Граймса, который командовал этим кораблем. Он должен был доставить депешу — не слишком важную — коммандеру Левину, начальнику маленькой базы ФИКС на Ольгане.
Граймс вручил послание. Последовал обычный обмен официальными репликами.
— Будут какие-нибудь распоряжения, коммандер? — спросил Граймс.
Левин — маленький, очень подвижный смуглый человечек — ухмыльнулся:
— В некотором роде, лейтенант. Вас, должно быть, внесли в почетные списки коммодора Дамиена… Когда я служил на курьере, всегда требовалось прилететь из точки А в точку Б как можно быстрее или еще чуть раньше, а стоянки урезались до невозможности… Ну, раз уж вы спросили… я получил карлоттиграмму от Дамиена — только перед вашим появлением. Вынужден сообщить, что на ближайшие шесть недель по местному времени для вас никаких поручений нет. Вы и ваши офицеры переводитесь в мое распоряжение… — Коммандер снова ухмыльнулся: — Я с трудом нахожу дело для собственных подчиненных: чтоб они были заняты хотя бы наполовину. Так что…радуйтесь жизни. Получайте удовольствие, только не расставайтесь с передатчиком. Любуйтесь природой. Наслаждайтесь плотскими радостями — какие найдете.
Он помолчал.
— Хотел бы я, чтобы Дамиен любил меня так, как, судя по всему, любит вас.
— Гхм, — отозвался Граймс, и его уши запылали. — Видите ли, дело обстоит не совсем так, сэр.
Он припомнил последний разговор с начальством. «Убирайтесь с глаз моих долой! И не возвращайтесь, пока я не подобрею — а лучше никогда!»
— Неужели? — иронически поднял бровь Левин.
— Честное слово, коммандер. Сомневаюсь, что меня сейчас хотят видеть на Базе.
Левин расхохотался:
— Значит, я угадал. Ваша слава, лейтенант, долетела и до Ольганы. Честно говоря, мне на моей Базе вы тоже не нужны… не сочтите за грубость. По счастью, я не принадлежу к сильным мира сего… я имею в виду этот мир. Ольгану. Так что вы с вашими офицерами можете упиваться свободой хоть до потери сознания — только не на моей территории.
— Что-нибудь посоветуете, сэр? — холодно спросил Граймс.
— Ну да. Здесь есть так называемый Золотой берег. Он появился, когда сюда начали заглядывать «Трансгалактические Клипера».
— Бешеные цены, — буркнул Граймс. — Ловушка для туриста…
— И таки вы правы. Но ведь не каждый пассажир клипера — миллионер. В таком случае, могу порекомендовать побережье Нетужнетуж. Вы, наверное, видели его с орбиты — островной континент в южном полушарии.
— Почему он так называется?
— Туземное название — по крайней мере, звучит похоже. Это, кстати, единственный континент, где они живут. Когда приземлился «Лоуд Джамбука», в северном полушарии вообще не было разумных существ.
— А что такого хорошего в этом побережье?
— Нетужнетуж — последний уголок дикой природы на планете. На побережье живут люди. Зато на Окраине — то есть на внутренних землях и большей части континента северней тропика Козерога — все почти так же, как в те времена, когда здесь впервые появился человек. Ну, разве что еще пара скотоводческих ферм и шахт, но настоящей разработки земель: ирригации и всего такого — не будет без крайней необходимости. А туземцы — ну, большая их часть — живут в полупустыне, так же как до прибытия «Лоуд Джамбука».
Похоже, коммандер потихоньку оттаивал.
— Подумайте, лейтенант, какая возможность исследовать примитивный мир, наслаждаясь всеми благами цивилизации! Если вы упустите этот шанс, другого может и не представиться.
— Я над этим подумаю, — сказал Граймс.
Он не стал над этим думать. Он просто обсудил этот вопрос со своими офицерами. Бидль, первый помощник, особого энтузиазма не проявил. Несмотря на унылый вид, он питал склонность к ярким впечатлениям… но в рамках цивилизации. Он заявил — им наконец-то выпала возможность достойно потратить честно заработанные деньги и позволить себе повеселиться на Золотом берегу. Фон Танненбаум, Словотный и Вителли приняли сторону Бидля. Граймс даже не пытался их переубедить — в конце концов, ни одно туристическое агентство Ольганы не заплатит ему за рекламу. Спуки Дин, офицер псионической связи, нерешительно спросил, можно ли ему поехать с капитаном. Конечно, Граймс предпочел бы другого попутчика. Но, с другой стороны, Дин — телепат, и его способности могут весьма пригодиться.
Дин и Граймс сели на почтовую ракету от Нового Нью-Йорка до Нового Мельбурна. Граймс не мог отказать себе в удовольствии покритиковать колонистов за редкую изобретательность и оригинальность в области топонимики.
Новый Мельбурн оказался деревней — унылой, но густонаселенной — на южном побережье Нетужнетуж. Астронавты остановились в местном отеле, рекомендованном в рекламном буклете «Трансгалактических Клиперов». Отель совершенно не соответствовал галактическим стандартам. Похоже, хозяевам и персоналу было глубоко наплевать, что их постояльцы прибывают из миров, которые по составу атмосферы, уровню гравитации и традициям питания отличаются от их мира и друг от друга. Первый день Граймс и Дин посвятили покупкам, чтобы обзавестись всем, что, по словам агента «Нетужнетуж Туре», необходимо для путешествия. На следующее утро, еще затемно, они прибыли на такси к местному автовокзалу. Было холодно, моросил мелкий дождь.
Вместе в другими пассажирами, в такой же простой одежде из грубой ткани, Граймс и Дин прошли в холодный зал ожидания и сели. Чтобы скоротать время, Граймс разглядывал окружающих. Некоторые явно прилетели извне. Неудивительно: в космопорте стоит лайнер «ТГ». Другие, судя по акценту, — ольганцы, которые решили поближе познакомиться с собственной планетой. Никто из присутствующих не вызывал особой симпатии — скорее всего, виной тому была отвратительная погода — включая их самих. Телепат напоминал белесый сгусток эктоплазмы, завернутый в разноцветное пончо. Снаружи призывно взревел мотор. Яркий свет фар пронзил темноту за большими окнами. Спуки Дин неохотно поднялся на ноги.
— Вы только посмотрите, капитан! — с дрожью в голосе воскликнул он. — Она на колесах ! Я ожидал инерционную машину или хотя бы автобус на воздушной подушке!
— Надо было внимательнее читать брошюру, Призрак. Идея этого тура — увидеть планету так, как ее видели первые колонисты, прочувствовать ее…
— Я могу прочувствовать ее и с самолета. Зачем мне эта допотопная колымага?
— Ну, не все же здесь телепаты…
Двое носильщиков материализовались в зале и потащили их багаж наружу. Прочие пассажиры, подхватив свои маленькие сумочки, вышли следом. Они явно желали понаблюдать, как их гигантские баулы будут запихивать в багажник. Динамик не допускающим возражения тоном приказал «всем пассажирам быстро занять места в автобусе».
Граймс и Дин тут же определили, что юная парочка перед ними — несомненные «терри», а две девицы через проход могут быть только учительницами. Наконец толстяк в не слишком опрятной серой униформе втиснулся в водительское кресло.
— Все на месте? — спросил он. — Если кого нет — крикните!
Автобус неуверенно вывернул на мокрую улицу и покатил на север через наводящие тоску окраины Нового Мельбурна.
Сначала они ехали на северо-восток. Затем линия побережья повернула на север. Земля здесь была плодородная: покрытая зеленью, засаженная деревьями — яблоневые сады, виноградники, апельсиновые рощи. Затем началась овечья страна — холмистые просторы, пестреющие пасущимися животными.
— Это неправильно… — сказал Спуки Дин. — Все неправильно.
— Что неправильно, Призрак?
— Я чувствую это. Удивительно, как вы не чувствуете. Какая-то обида, возмущение…
— Ты аборигенов имеешь в виду?
— Да. Но еще сильнее — у местных животных, которых выгнали с пастбищ. На них охотятся, их убивают, чтобы освободить пространство для чужаков с далеких звезд. И растения — какие еще остались в этих местах. Травы вырвали с корнем и сожгли, чтобы посадить виноград, хлеб и апельсины…
— Ты должен был чувствовать это и на других колонизированных планетах, Призрак.
— Не так сильно, как здесь. Мне почти слова слышатся: «Первые оставили нас…»
— Гхм, — задумался Граймс. — Полагаю, это не лишено смысла. Первые колонистов привлекали только возможности своего корабля и не могли особо развернуться. Но когда сюда привлекли все ресурсы Федерации…
— Не думаю, что это именно так… — с сомнением произнес Дин.
— А что ты думаешь?
— Я… не знаю, капитан.
Но долго беседовать друг с другом им не пришлось. Пассажиры начали знакомиться, сначала нерешительно, потом все более оживленно, завязалась беседа. Процесс подтолкнул водитель — как понял Граймс, он выступал в роли капитана корабля и отвечал за здоровье и благополучие своих пассажиров — как физическое, так и психологическое. Сначала он рассказывал о местных достопримечательностях, мимо которых они проезжали, но когда счел, что момент подходящий, пустил второй микрофон по салону, чтобы каждый представился — назвал имя, профессию и место жительства.
Компания и вправду подобралась пестрая. Примерно половина прилетела с Земли — как решил Граймс, на том самом клипере «Катти Сарк». Чиновники, юристы, неизбежные университетские преподаватели, старшие и младшие, которые решили расширить свои познания о мирах Федерации сравнительно дешевым способом. Ольганцы были людьми примерно того же круга.
Когда очередь дошла до него, Граймс представился:
— Джон Граймс, астронавт. Последнее место постоянного жительства — Сент-Хелиер, Нормандские острова, Земля.
Таня Ланкастер, одна из учительниц, которые сидели через проход — та, что помладше и посимпатичнее, — повернулась к нему:
— Я так и думала, что вы с Земли, Джон. Ничего, что я называю вас по имени? Таковы правила этого тура.
— Мне это даже нравится, Таня.
— Отлично. Но вы не с «Катти Сарк». Я помню там всех офицеров, по крайней мере в лицо.
— И если бы я служил на «Катти Сарк», я бы непременно запомнил вас, — галантно отозвался Граймс.
В конце концов, эта Таня довольно мила. Каштановые волосы, зеленые глаза, тонкое умное лицо…
— А, вы, наверное, с Базы, — предположила она.
— Почти угадали.
— Как Вы все усложняете… А, я догадалась! Вы с того смешного маленького истребителя — или как это у вас называется. Который стоит на космодроме на площадке ФИКС.
— Это не «смешной маленький истребитель», — холодно поправил ее Граймс. — Это курьер «серпент-класса».
Девушка рассмеялась.
— И он ваш. Я слышала, как ваш друг называл вас «капитан».
— Да, он мой…
— А теперь, друзья, — загремел глас водителя, — как насчет] чего-нибудь спеть, чтобы оживить путешествие? Есть добровольцы?
Микрофон передали группе ольганских студентов. После краткого совещания они затянули:
Весело «Джамбук» взлетел из порта Вумера,
Вверх и вперед — к Альтаиру-три!
Я старушке Земле помашу на прощанье —
Кто на «Джамбуке» со мной полетит?
Вверх на «Джамбуке», вдаль на «Джамбуке»,
Кто на «Джамбуке» со мной полетит?
Я старушке Земле помашу на прощанье —
Ты на «Джамбуке» со мною лети!
Буря поднялась, и двигатель замер —
В этом аду мы сбились с пути,
Мы в невесомости висим средь Галактики.
Кто на «Джамбуке» со мной полетит?
Вверх на «Джамбуке», вдаль на «Джамбуке»,
Кто на «Джамбуке» со мной полетит?
Мы в невесомости висим средь Галактики —
Ты на «Джамбуке» со мною лети!
Встал капитан, закричал он механику:
«Дизель скорей запускай — раз-два-три!
Дай мне энергии запустить Эренхафта —
Ты на «Джамбуке» со мною лети!»
— Но это же наша песня! — возмутилась Таня. Ее австралийский акцент внезапно стал очень заметен. — Это же наша песня — «Вальс Матильды»!
— «Вальс Матильды»*3 никогда не был вашей песней, — возразил Граймс. — Слова — да, но не мелодия. Как и на многие другие мелодии, на нее постоянно сочиняют новые слова.
— Наверное, вы правы. Но эти их смешные стишки — о чем они?
— Вы когда-нибудь слышали о двигателе Эренхафта?
— Это самые первые двигатели, да?
— Ну, можно сказать и так. Генераторы Эренхафта превращали корабль, по сути, в огромную намагниченную частицу. Пока корабль двигался по нужной магнитной линии, он катился как по рельсам и попадал куда нужно, причем довольно быстро. Но если случалась магнитная буря, линии спутывались, как спагетти в тарелке. Корабль могло забросить куда угодно — или вообще никуда. Линии обрывались, и генератор полностью терял энергию. Из этой ситуации только один выход — запустить аварийные дизель-генераторы, чтобы дать энергию генераторам Эренхафта. И лететь — дальше и надеяться, что наткнешься на пригодную для жизни планету прежде, чем закончится горючее.
Таня усмехнулась.
— Хм. Думаю, эта история куда больше достойна быть увековеченной в песне, чем наш овечий вор. Но все-таки я предпочитаю оригинал.
Она кивнула своей подруге — Мойре Стивене, полной жизнерадостной девице — и спела тот вариант, который называла оригинальным. Можно себе представить, что сказал бы по этому поводу дух того самого вора, который, вероятно, все еще блуждает по берегу далекой австралийской реки.
Когда завечерело, автобус остановился на берегу реки, на поляне, окруженной кустами. Река — громко сказано: по сути, это был небольшой ручеек. Зато среди кустов стояли пластиковые кабинки туалетов в виде хижин.
Водитель и повар разложили надувные палатки тремя аккуратными рядами и быстро накачали их автобусным насосом, потом собрали дров для костра и поставили складной гриль.
— Как всегда, — проворчал кто-то — видимо, уже побывавший в таком туре. — Бифштекс и чай по-походному. Здесь всегда бифштекс и чай.
Но еда, хоть и простая, оказалась вкусной, болтовня у костра — приятной. В конце концов, Граймс обнаружил, что надувной матрас не менее удобен, чем его собственная койка на корабле. Лейтенант прекрасно выспался. Его разбудили звуки зори, записанные на пленку. Одним из первых он посетил туалет и умывальник и, одетый и готовый ко всему, встал в очередь за кружкой чая и яичницей с беконом. Потом пассажиры мыли посуду, сдували и сворачивали матрасы и палатки, загружали их в автобус… Когда яркое солнце поднялось над пологими холмами, они продолжили путь.
Автобус бежал вперед и вперед по засушливой равнине. Изредка встречались следы цивилизации, возникшие еще до того, как человек ступил на эту планету. Тощий скот вяло щипал сухую траву на иссушенных солнцем пастбищах, дорогу то и дело перебегали перекати-поле, а пылевые демоны вздымали столбики песка и мелких камешков. И все же здесь была жизнь — помимо костлявого скота, помимо серого кустарника, который после первых дождей мокрого сезона стремительно покрывается густой зеленью и недолговечными яркими цветами. Автобус остановился, чтобы пропустить стадо длинных мохнатых четвероногих созданий. Они перебирали короткими, почти рудиментарными ногами и извивались всем телом, словно ящерицы. Тут же защелкали фотоаппараты.
— Нам повезло, народ, — сообщил водитель. — Эти зверюги уже почти вымерли. Вредителями еще пару лет назад считались, а теперь — охраняемая фауна…
Потом в стороне от дороги показался лагерь аборигенов. Костлявые фигуры, похожие, скорее, на пауков, чем на людей, неподвижно стояли у своих костров.
— Вредные ублюдки, — объявил водитель. — Другие показывают для нас представления, продают всякие диковины — но только не это племя.
Время от времени попадались другие машины — дизельные туристические автобусы, большие и маленькие кары на воздушной подушке. Иногда в безоблачном небе проносился инерционный самолет. И все же можно было сказать, что эта земля пуста. Длинная дорога, казалось, тянулась в бесконечность. Маленькие поселки — пивная, магазин и еще пара-тройка строений — радовали всех. Там можно было пить холодное пиво в огромных количествах и беседовать с местными жителями, которые, словно по волшебству, собирались сразу, едва автобус останавливался. Автобусные стоянки больше походили на концлагеря в пустыне, чем на оазисы. Зато там можно было принять горячий душ и постирать одежду.
Они все ехали и ехали. Граймс и Дин сдружились с Таней и Мойрой. Но о том, чтобы спать в одной палатке, и речи не заходило — к великой досаде Граймса. Наверно, в детстве мамочка велела Тане остерегаться астронавтов. Впрочем, спать в палатках пришлось только первые две ночи. Автобус ехал по территории, где дождей в это время года не было, и пассажиры ночевали прямо под звездами, в спальных мешках.
Наконец они прибыли в заповедник «Скала Крэгг».
— Скала Крэгг, — объявил водитель, — названа в честь капитана «Лоуд Джамбука», а наша планета — в честь его жены, Ольги. — Он выдержал паузу. — Возможно, где-нибудь в Галактике есть скала, которую назовут скалой Граймса. Но при всем уважении к выдающемуся астронавту, который оказался в наших рядах, ему придется здорово постараться, чтобы найти нечто подобное скале Крэгг. Эта скала, народ, — самый большой монолит в известной нам Вселенной. Здоровенная глыба гранита. Пять миль в длину, одну — в ширину и полмили в высоту. Выше, чем ваша скала Айерс, дамы! — Эта реплика была обращена к Тане и Мойре.
Водитель дождался, пока пассажиры отсмеются.
— На севере, в шестидесяти милях отсюда, — гора Конвей, типичная столовая гора. В двадцати милях к югу — гора Сара, названная в честь жены старшего помощника Конвея. Ее обычно называют «Сарочки», потому что она состоит из пяти отдельных пиков из красного конгломерата. Так что сами видите, народ, геологически скала Крэгг сюда не вписывается. На этот счет есть несколько теорий. Одна гласит, что случилось подводное извержение вулкана — было время, когда эти места лежали на дне океана. То есть скала — это выброс расплавленного вещества из ядра планеты. Потом ее миллионы лет обрабатывала эрозия, с тех пор как дно поднялось и создало этот островной континент.
Пока он рассказывал, над абсолютно ровным горизонтом показалась скала. Отсвечивая красным в почти горизонтальных лучах заходящего солнца, похожая на громадного моллюска, она обладала своеобразной красотой, но в основном оставляла впечатление силы.
— Мы пробудем здесь пять дней, народ, — сообщил водитель. — Здесь есть гостиница и поселок аборигенов — почти все говорят по-английски. Они будут просто счастливы рассказать вам свои легенды о скале — Вулуру, как они ее называют. Это одно из их священных мест, но они не мешают нам ходить туда, поскольку мы им платим за эту привилегию. Это, конечно, входит в стоимость тура, но если вам понравится какая-нибудь диковина, придется раскошелиться. Видите, как скала меняет цвет вместе с солнцем? А когда оно сядет, скала медленно потемнеет, как гаснущий уголек.
Скала приближалась и теперь почти нависала над ними — багровая стена, заслонившая гаснущую синь безоблачного неба. Потом дорогу накрыла тень. Здесь скала казалась темно-пурпурной и отливала фиолетовым металлом… Солнце вырвалось из-за нее — так внезапно, что перехватило дыхание. Последний раз дорога повернула вокруг изъеденного временем монолита — и автобус остановился у восточного склона скалы.
Туристы вышли наружу, вздрагивая от холодка, разлитого в неподвижном воздухе.
— Что-то в этом есть… — прошептала Таня Ланкастер.
— Что-то есть… — согласилась Мойра Стивене.
— Память предков? — с резкостью спросил Спуки Дин.
— Вы подслушиваете! — возмутилась толстушка.
— Нет, Мойра. Но я не смог проигнорировать столь сильные эмоции, которые вы излучаете.
Таня засмеялась:
— У нас смешанное происхождение — как у большинства современных австралийцев. В нашем обществе все смешалось — так что у каждого найдется хоть капелька крови аборигенов. Но… почему мы с Мойрой чувствуем себя здесь как дома — и одновременно так, словно безнадежно заблудились?
— Если позволите, я попробую… — мягко начал Дин.
— Нет! — вспыхнула девушка.
Граймс почувствовал к ней симпатию. Он-то знал, даже слишком хорошо, что значит, когда рядом с тобой телепат-профессионал. И неважно, насколько высоки его этические стандарты. Но он сказал:
— Призраку можно доверять. Я знаю.
— Может, вы и доверяете ему, Джон, но я его знаю недостаточно.
— Зато он нас знает как облупленных! — буркнула Мойра.
— Я чувствую запах бифштекса, — сменил тему Граймс.
И все четверо направились к костру, где уже готовился ужин.
Ради того, чтобы увидеть рассвет над скалой Крэгга, стоило проснуться пораньше. Закутавшись в одеяло, чтобы спастись от утреннего холода, Граймс стоял вместе со всеми остальными и наблюдал, как гигантский массив постепенно становится из синего пурпурным, из пурпурного — розовым. Над скалой и позади нее небо было темным и усеяно огромными яркими звездами — почти такими же яркими, как в открытом космосе. Затем поднялось солнце, и скала стала островом пылающего багрянца в рыже-буром песчаном океане, а у подножия пенился зеленый прибой кустов.
Представление закончилось. Группа разошлась — кто в душ, кто в туалет, кто одеваться к завтраку.
После еды туристы снова покинули лагерь и направились к скале. Таня и Мойра милостиво удостоили астронавтов своего общества, но держались с подчеркнутой холодностью, уделяя больше внимания путеводителю, чем беседе. Дорога проходила через поселок аборигенов — скопление примитивных шалашей, сделанных из природного материала и укрепленных кусками пластика. Горели костры, на них жарились куски мяса непонятного происхождения. Женщины — обнаженные, с распущенными волосами и отвисшими грудями, но все же достаточно похожие на земных — поглядывали на хорошо одетых и накормленных туристов со странной смесью робости и наглости. Одна из них, указав на фотоаппарат, закричала:
— Первый фото — полдоллар!
— Лучше заплатить, — посоветовал водитель. — Эти абы такие меркантильные…
Из хижин появились мужчины. Один из них приблизился к Граймсу и его компании, ослепительно блестя белоснежными зубами на угольно-черном лице. Он держал что-то похожее на распятие.
— Очень хороший, — сказал он, размахивая предметом. — Два доллар.
— Я не религиозен… — начал Граймс, но его прервал смех Тани.
— Не будь дураком, Джон, — сказала она. — Это же метательное оружие.
— Оружие?
— Ну да. Вроде наших бумерангов. Дай я покажу. — Она повернулась к туземцу и протянула руку: — Дай. Пожалуйста.
— Ты бросать, мисси?
— Да. Я брошу.
Взгляды туристов и аборигенов мгновенно обратились на нее. Она взяла предмет за длинный конец, развернулась примерно под сорок пять градусов к легкому утреннему ветерку, замахнулась и бросила «бумеранг» неуловимым движением кисти. Оружие, крутясь, вылетело из ее руки и повернулось в полете горизонтально, как маленький вертолет. Оно пролетело около пятидесяти ярдов, описало ленивую дугу, помедлило и упало, взрыхлив песок.
— Нехороший, — пожаловалась девушка. — У тебя есть другой? Лучше?
Туземец ухмыльнулся.
— Ты знать?
— Да. Я знаю.
Мужчина вернулся в хижину и вынес другое оружие. Это оказалось старым, сделано мастерски — и никаких грубых рисунков, выжженных раскаленной проволокой. Туземец вручил оружие Тане, та взвесила его в ладони и одобрительно поцокала языком, а потом метнула — так же. Разница была очевидна. Никакого неуклюжего покачивания — он летел, больше похожий на живое существо, вращаясь все медленнее. Таня ловко поймала его двумя руками, ее ладони издали резкий хлопок. Она восхищенно разглядывала оружие — гладкая поверхность была обработана самым примитивным инструментом: временем и долгим использованием.
— Сколько? — спросила она.
— Не продается, мисси. — Еще одна белозубая усмешка. — Но я отдать.
— Но вы не можете. Так нельзя.
— Ты брать.
— Я не должна, но…
— Возьмите, мисс, — вмешался водитель. — Этот человек — Найятира, здешний вождь. Отказ его обидит. — И, перейдя на деловой тон: — Ты ведешь, Найятира?
— Да. Я веду.
Он что-то тявкнул своим женщинам. Одна из них подняла первый «бумеранг» и куда-то унесла.
Найятира энергично зашагал к скале. Ступни у него были очень большие, он немного косолапил. Каким-то образом обе учительницы оказались по бокам от него. Граймс фыркнул с досадой. Кто сказал, что эти туземцы только гуманоиды, но не люди? Этот неодетый экземпляр, судя по внешним атрибутам, вполне нормальный мужчина… пожалуй, даже слишком. Обменявшись неодобрительными взглядами, астронавты заняли свои места в маленькой процессии.
— Пещера, — сказал Найятира, показав на подозрительно круглое отверстие. Если бы скала действительно была моллюском, оно бы располагалось в хвосте. — Называться у мой народа Дом Ветров. Сказки говорить, в Древние Времена ветер выйти отсюда. Ветер двигать мир… Раньше мир не двигать… Нет дня, нет ночи…
— Подозрительно напоминает сопло, капитан, — заметил Спуки Дин.
— Гхм. Действительно, слишком круглое для естественного. Но эрозия творит странные вещи. А может, это действительно газы вырвались изнутри…
— Точно, — подтвердил Дин.
— Но ты же не думаешь… Это просто невозможно.
— Я не знаю, что думать.
Туземец продолжал вести их вокруг основания скалы.
— Это Пещера Рождения. Вечером церемония. Мы вам показать… А сейчас — смотреть наверх. Это мы звать «рыбачья сеть». В Древние Времена поймать большая рыба…
Так все и шло: они обходили вокруг подножия монолита, под палящим солнцем, а неутомимый гид указывал то на одну, то на другую достопримечательность. Вскоре туристы постарше начали проявлять признаки утомления. Водитель что-то проговорил в наручный передатчик, и через несколько минут группу нагнал автобус, принял на борт уставших и медленно поехал рядом. Граймс и Дин отказались — только потому, что Таня и Мойра не выказывали никакой усталости. В конце концов, он, Граймс, отвечает за этих женщин. Недаром ФИКС называют галактической полицией. Конечно, невозможно было даже представить, что две цивилизованные земные леди увлекутся немытым дикарем… Но Граймс уже понял, что цивилизованные земные леди способны на что угодно.
Наконец путешествие подошло к концу. Найятира, поклонившись с удивительным изяществом, отправился в поселок. Голодные туристы сгрудились у накрытых столов, поглощая огромные бутерброды и невероятное количество горячего сладкого чая.
Днем желающие совершали полеты над скалой и окрестностями — из ближайшего аэропорта специально вызвали дирижабль. Этот архаический транспорт вызвал бурю удивления и недоверия, но водитель сказал, что именно на таких машинах колонисты с «Лоуд Джамбука» проводили исследования.
— Чертовски ненадежное приспособление, — пожаловался Дин, когда они взлетели.
Граймс не обратил на него внимания: он разглядывал скалу в большие окна кабины. Она действительно выглядела странно. Здесь, посреди пустыни, ей было не место. Она была частью ландшафта — но не принадлежала ему. Скала простояла здесь миллионы лет — и не стала… своей. В то же время горы Конвей и Сара — достаточно естественные геологические образования. «Но скала Крэгг тоже выглядит естественной…» — подумал он и попытался представить, как выглядел выброс расплавленного камня на дне океана.
— Это было совсем не так, — тихо сказал Дин.
— Проклятье, Призрак! Не лезь мне в голову.
— Извините, — его голос совсем не звучал виновато. — Это место похоже на головоломку. Я пытаюсь подобрать кусочки и сложить их вместе.
Он огляделся, чтобы удостовериться, что никто их не слушает. Гондола раскачивалась и скрипела.
— Таня и Мойра. Родство с Найятирой, которое они чувствуют…
— Почему бы тебе не спросить об этом их самих? — раздраженно предложил Граймс, показав головой в передний конец кабины, где сидели девушки. — Родство или просто влечение, которое женщина на отдыхе ощущает к экзотическому самцу?
— Это больше, чем простое влечение.
— Значит, ты подслушиваешь.
— Я стараюсь этого не делать. — Дин безо всякого интереса поглядел на гору Конвей, которая проплывала внизу. — Но удержаться очень трудно.
— Ты вляпаешься, Призрак. И подведешь корабль.
— И вас, капитан.
— Ну да, и меня, — Граймс позволил себе слабо улыбнуться. — Но я тебя знаю. Ты что-то нащупал. Поскольку мы на отдыхе, далеко от корабля, я, наверное, не имею права отдавать тебе прямые приказы…
— Я не космический юрист, так что поверю вам.
— Просто будь осторожен. И держи меня в курсе.
Пока они разговаривали, пилот зачитывал в микрофон какие-то статистические данные. Разговор получился вполне секретным.
Вечером состоялся ритуал.
На песке горели костры, образовав перед входом в Пещеру Рождения огненный полумесяц. В ожидании представления туристы расселись спиной к огню: кто прямо на земле, кто на складных стульях. Небо над головой было чистым и темным, звезды — яркими и колючими.
Из пещеры доносилась своего рода музыка: ритмичное хриплое завывание примитивных труб, дробный перестук палочек. Лающий мужской голос — Найятиры — скорее раздавал приказания, чем пел.
Граймс повернулся сказать что-то Тане, но ее не было на месте, так же как и Мойры. Наверное, девушки ушли вместе в туалет и скоро вернутся. Граймс снова сосредоточился на черном зеве Пещеры.
Оттуда появилась первая фигура с палкой. Она двигалась, странно приседая. Вторая, третья… В их движениях было что-то ужасно знакомое — и при этом совершенно невозможное. Это было неправильно. Этого не могло здесь быть. Граймс попытался вспомнить — и смутно осознал, что Дин помогает ему вывести воспоминания на уровень сознания.
Да, вот оно. Десантники, которые высаживаются на неисследованную — и возможно, опасную — планету, держа наготове оружие…
К тому времени из Пещеры вышли двенадцать человек. Они приближались танцующим шагом. Хриплые тройные трубы продолжали завывать, напоминая стенания усталой машины, а палочки трещали, как остывающий металл. Предводитель остановился, выпрямился. Сунув пальцы в рот, он издал пронзительный свист.
Появились женщины, несущие тюки — нерешительно: два шага вперед, один назад. Граймс ахнул, не веря своим глазам. Никакого сомнения. Это Таня — обнаженная, как и все остальные. А вот Мойра… Точно, Мойра. Он вскочил, не обращая внимания на протесты сидящих сзади, и попытался стряхнуть руку Дина.
— Отпусти! — прорычал он.
— Не вмешивайтесь, капитан! — Голос телепата звучал настойчиво. — Разве Вы не видите? Они ушли к туземцам… нет, не так. Они вернулись. Нет закона, который это запрещает.
— Я еще могу их вытащить. Они мне еще спасибо скажут!
Он обернулся и крикнул:
— Вставайте! Мы должны остановить это гнусное представление!
— Капитан Граймс! — Водитель был в ярости. — Сядьте, сэр! Такое уже случалось. Поверьте, вам не о чем беспокоиться. Девушки в безопасности.
— Случалось, — неожиданно вмешался Дин. — С чокнутыми эксгибиционистами, которые желали сфотографироваться среди туземцев. Но так — никогда!
И вдруг вскочил и побежал по песку. Найятира шагнул навстречу — но без враждебности. Он приветствовал Дина как старого друга.
— Вернись, Призрак! — надрывался Граймс. — Вернись сейчас же!
Он не понимал, что происходит, но это ему не нравилось. Сначала эти две дуры, потом его подчиненный… Да что на них нашло? Граймс бросился ко входу в пещеру, пять или шесть мужчин последовали за ним. И тут им преградили путь туземцы, выстроившиеся цепью. Теперь они держали свои палки как копья — потому что это и были копья. Найятира гордо стоял позади вооруженных мужчин, а по бокам от него — обе землянки. Странная дикая гордость сквозила в каждой линии их обнаженных тел. И с ними был Дин. На его лице, на котором внезапно проступили незнакомые властные черты, блуждала неясная улыбка.
— Уходи, Джон, — приказал он. — Ты ничего здесь не можешь сделать. — И мягко добавил: — Зато я могу многое.
— Черт подери, о чем ты, Призрак?
— Я австралиец, как Мойра и Таня. Как и у них, в моих жилах течет Древняя кровь. Но, в отличие от них, я астронавт. Неужели ты думаешь, что за столько лет службы я не научился управлять кораблем-любым кораблем? Я уведу мой народ туда, откуда они родом.
И тогда Граймс понял. Знание потоком хлынуло в его мозг. Его разум соединился с разумом Дина — и остальных, в ком благодаря телепату проснулась память предков. Но он, Граймс, отвечает за них — все еще отвечает! Он обязан положить конец этому безумию.
— Мистер Дин! — рявкнул он, решительно выступив вперед и отбрасывая копье, направленное ему в грудь.
Он заметил, как Таня сделала движение, словно что-то бросила, и насмешливо хмыкнул: ее оружие пролетело в нескольких дюймов над его головой. Он не видел возвращения бумеранга и вспомнил о нем только когда что-то ударило его сзади. Алая вспышка перед глазами — и наступила тьма.
Граймс медленно приходил в себя. Он лежал на песке рядом с автобусом; над ним склонились две пассажирки.
— Что произошло? — спросил он, пытаясь сесть.
— Они все ушли в пещеру, — ответила девушка. — Скала… скала закрылась за ними. А затем — огни. И голос — голос мистера Дина, только громкий, очень громкий: «Очистить поле! Очистить поле! Уходите!» И мы ушли.
— А что сейчас?
Девушки помогли ему подняться на ноги. Он стоял, пошатываясь, и смотрел на далекую скалу. Издали доносился гул мощных двигателей, земля под монолитом содрогалась. Даже обладая знанием, которое Дин вложил ему в голову, Граймс не мог поверить своим глазам.
Скала поднималась. Ее вершина вдруг заслонила какое-то яркое созвездие. Она поднималась, разрывая кожу планеты. Огромный корабль, давно погребенный в ее недрах, вырывался на свободу. Толчки стали сильнее, туристы попадали, но Граймс как-то удержался на ногах. Он стоял, не слыша криков и визга. Раздался треск — это перевернулся автобус — но Граймс не оглянулся. В такой момент все разрушения казались незначительными.
Скала поднималась… поднялась… Сгусток темноты в темноте, и в нем — скопление странных, совершенно невозможных звезд, словно врезанных во внезапно потускневшее звездное небо. Созвездие, яркое поначалу, потом тускнеющее, мигающее, удаляющееся все быстрее и быстрее. Наконец оно исчезло. И воцарилась темнота и полная тишина.
Молчание нарушил водитель.
— Я, конечно, видал в свое время случаи вандализма, — медленно проговорил он. — Но такого… Что скажет Совет, когда услышит, что их главная приманка для туристов улетела? Я даже представить боюсь…
Внезапно его лицо просветлело.
— Но ведь это один их ваших офицеров, капитан Граймс, с вашего корабля? Это его рук дело. Надеюсь, вы получите массу удовольствия, когда будете давать объяснения!
Граймс объяснил все коммандеру Левину — насколько мог.
— Как нам известно, сэр, в Галактике попадаются странные расы: скорее люди, чем гуманоиды. Все это вполне вписывается в теорию общего происхождения человечества. Я, правда, никогда этим особо не увлекался, но теперь…
— Неважно, Граймс. Давайте отмывайтесь дальше.
— Ну, Дин был достаточно любезен и поделился со мной своим знанием — как раз перед тем, как эта паршивка Таня долбанула меня своим бумерангом. Судя по всему, миллионы лет назад такие космические корабли — полые астероиды — отправились исследовать Галактику. У меня есть только смутные предположения насчет их двигателей. Но, по-моему, это что-то вроде гибрида нашего Манншенна и инерционного двигателя, а для маневрирования на орбите — реактивные. Они не предназначались для посадки на планету — но могли приземлиться в случае необходимости. Энергия? Ее извлекали из превращений материи, любой материи. Генераторы, или конверторы, были готовы к запуску — только кнопку нажать. Но кнопка-то псионическая. Понимаете?
— Не совсем. Но продолжайте.
— Что-то случилось с этим кораблем, с его экипажем и пассажирами. Я думаю, какая-то болезнь выкосила почти всех взрослых, оставив только детей и кучку не слишком грамотных рядовых. Кто-то — наверняка офицер — перед тем, как умереть, сумел посадить корабль. Он установил настройки так, чтобы в корабль нельзя было войти, пока не появится кто-нибудь, обладающий нужной квалификацией.
— Квалификацией?
— Да. Способностями псионика, познаниями в астронавтике — и генами Древних людей.
— Как ваш мистер Дин. А что насчет девушек?
— В них тоже течет Древняя кровь. И они образованны, а возможно, и обладают латентными телепатическими способностями…
— Возможно, — Левин улыбнулся, но не слишком радостно. — Между прочим, лейтенант, мне придется все это объяснять правительству Ольганы, «Трансгалактическим клиперам» и вашему начальству — в том числе и вашему коммодору Дамиену. Ладно, Граймс, так и так это дело темное. Кроме скалы, пропали еще два пассажира клипера и офицер Исследовательской службы…
— И племя…
— Вот уж чем меньше всего опечалится правительство. А «ТГ» и нас это вообще не касается. Правда… — на этот раз его улыбка была более радостной — или, скорее, злорадной.
— Правда что? — отозвался Граймс.
— Что, если эти дикари — и дикарки — решат освободить… полагаю, это подходящее слово… других соплеменников, которые обитают поблизости от другого каменного корабля? Что если в одно прекрасное утро австралийцы увидят, что их драгоценная скала Айерс улетела ко всем чертям?
— Я догадываюсь, кого в этом обвинят, — мрачно заметил Граймс.
— И таки будете правы, — хихикнул Левин.
То, что вы знаете
Лейтенант Джон Граймс, капитан курьера «Щитомордник», переживал бурю чувств — и чувства эти были весьма нерадостными. Причин на то было предостаточно. Во-первых, он только что получил нагоняй от коммодора Дамиена, своего непосредственного начальника. Во-вторых, он еще не успел отойти от обвинений в исчезновении скалы Крэгг на Ольгане. Затем ему сообщили, что стоянка на Базе будет очень недолгой — а доктор Мэгги Лэзенби, с которой он надеялся достичь некой особой теплоты в отношениях, покинула планету и вернется только после его отлета. Последней каплей был список повышений. Многие младшие офицеры уже получили свои полкольца и стали лейтенант-коммандер. Причем некоторые из этих офицеров, по мнению Граймса, не смогли бы провести резиновую уточку вокруг ванны, не устроив аварию.
Мичман Бидль, первый помощник Граймса, попытался его утешить:
— Дело не в том, что вы делаете, капитан. И даже не в том, что вы знаете. Вопрос в том, кого ты знаешь…
— Возможно, ты и прав, Первый, — признал Граймс. — Но в моем случае, боюсь, все сводится к тому, кто знает меня… вам когда-нибудь попадалась книга «Как завоевывать друзей и оказывать влияние на людей»? Я часто думаю, что мне следовало начать со второй части.
Бидль издал звук, выражающий искреннее сочувствие.
— Мы готовы к взлету, капитан. По крайней мере, что касается техники. Мистер Холлистер, новый офицер псионической связи, еще не прибыл, Пассажиры тоже…
— Интересно, чем они коммодору не угодили? — ядовито поинтересовался Граймс.
Бидль воспринял вопрос буквально.
— Мы — единственный курьер в порту, капитан. Необходимо, чтобы Комиссар прибыла на Дартану так быстро, как только возможно…
— …Или еще быстрее, — договорил за него Граймс. — Ладно, Первый. В VIP-апартаментах хотя бы убрано?
— Я… я занимался важными приготовлениями к полету, капитан…
Граймс застонал:
— Я искренне надеюсь, Первый, что миссис Комиссар Далвуд никогда не узнает, что ты считаешь ее особу неважной. Мы зайдем и посмотрим на апартаменты сейчас.
Он поднялся по трапу на борт своего «летающего веретена», Бидль последовал за ним.
VIP-апартаменты почти целиком занимали палубу под офицерскими каютами. Отодвинув дверь, Граймс вошел в гостиную, и его оттопыренные уши запылали — на этот раз это было признаком не только смущения, но и гнева.
— Черт возьми, Первый! — взорвался он. — Вы что, не понимаете: эта женщина — одна из главных шишек в Адмиралтействе, хотя и гражданская? Может, вы и не хотите получить повышение — но я хочу. Посмотрите на стол! Весь в кругах от стаканов — и это явно было что-то сладкое и липкое! На полу чуть не дюйм сигаретного пепла! А пепельницы! Их не вытряхивали с тех пор, как Христос пешком под стол ходил!
— Но апартаменты не использовались со времен мистера Альберто…
— Я знаю. Видимо, мне следует считать, что вы решили устроить здесь его мемориальную квартиру?
— Но вы же сами сказали, сэр: «Принимая во внимание обстоятельства его смерти, мы не должны ничего трогать — на тот случай, если его департамент захочет провести полное расследование»…
— Департамент только взглянул, не оставил ли Альберто на борту чего-нибудь интересного, когда высаживался на Донкастере. Но это было несколько месяцев назад. А спальня… В такую спальню я бы не поселил даже собаку! Свяжитесь сейчас же с отделом обслуживания и спросите… нет, прикажите им послать сюда робота-уборщика. Немедленно!
И вдруг Граймсу стало неуютно. Кто-то стоял у него за спиной. Медленно, неохотно он обернулся… и встретился с жестким взглядом серых глаз женщины, стоящей в дверях. Скорее — ледяным… или даже стальным… Высокая, красивая, платиновые волосы коротко подстрижены. Прекрасно сшитый серый костюм выглядел как униформа — по крайней мере, куда больше походил на униформу, чем заношенные тряпки, которые так любили Граймс и Бидль — равно как и прочие офицеры курьерской службы. Девически стройная фигура — но лицо, хотя и без морщин, было старым. Никаких физических признаков возраста — но с первого взгляда становилась ясно, что эта женщина повидала и испытала слишком много. Граймс подумал: «Если она улыбнется, раздастся треск».
Она не улыбнулась. Она сказала хорошо поставленным голосом, таким же жестким, как и вся она:
— Мистер Граймс…
— Мэм?
— Я Комиссар Далвуд.
Руки она не подала, так что Граймс чопорно поклонился:
— Большая честь видеть вас на борту моего корабля, мэм.
— Комплименты оставьте при себе, мистер Граймс. Скажите, весь ваш корабль похож на этот свинарник?
— Мы как раз собираемся начать приводить ваши апартаменты в порядок, мэм.
— Прошу вас, не тратьте на это время, мистер Граймс. Моя горничная и роботы-слуги сейчас загружают багаж. Роботы универсальные. Если вы дадите им необходимые для уборки принадлежности, они скоро сделают это место пригодным для обитания людей.
— Мистер Бидль, отставить звонок в отдел обслуживания, — повернулся Граймс к помощнику. — Проследите, чтобы слуги миссис Далвуд получили все необходимое.
— Слушаюсь, сэр, — отчеканил Бидль, обрадовавшись возможности ускользнуть.
— А теперь, мистер Граймс, если вы позволите мне присесть где-нибудь в менее свинских условиях…
— Конечно, мэм. Если вы проследуете за мной…
Граймс направился к выходу из апартаментов. Два человекообразных робота с весьма дорогостоящим с виду багажом, сложенным у их ног, безучастно наблюдали за ним. Горничная — маленькая пухленькая свеженькая брюнетка — проводила его взглядом, полным симпатии. Кажется, она даже подмигнула… но он не был в этом уверен. По дороге в свою каюту Граймс с облегчением заметил, что Бидль успел привести остальную часть корабля в более-менее приличный вид, хотя пассажирка за спиной пару раз неодобрительно фыркнула. В его собственном кабинете, как он прекрасно знал, царил беспорядок: ему нравилось такое положение вещей. Поэтому его нисколько не удивила реакция миссис Далвуд:
— Ваш стол, мистер Граймс… Наверняка некоторые документы столь секретны, что должны находиться в сейфе.
— Никто сюда не заходит, — возразил он. — Разве что по приглашению. Я доверяю своим офицерам, мэм.
Комиссар тонко улыбнулась — треска не послышалось.
— Какой вы еще ребенок, лейтенант, — сказала она. — Одна из первых вещей, которым я научилась в политике: никогда никому не доверять.
— В космосе, на корабле, приходится доверять людям, мэм. Она села в кресло Граймса и вытянула длинные стройные ноги. Граймсу показалось, что она с восхищением оглядела собственные конечности, прежде чем обратить взор к нему.
— Как трогательно, лейтенант, — холодно усмехнулась она. — Именно поэтому корабли так часто пропадают в космосе.
— Могу я предложить вам что-нибудь освежающее, мэм? — сменил тему Граймс.
— А вы пьете, лейтенант?
«Черт подери, я прекрасно знаю, что у меня только два кольца на погонах, — подумал Граймс. — Но на своем корабле я предпочитаю обращение „капитан“».
— В день вылета — ничего алкогольного, миссис Далвуд.
— Вероятно, будет лучше, если я тоже последую вашему примеру. Должна признаться, я не привыкла к путешествиям на кораблях такого класса, так что, возможно, при взлете мне понадобится вся моя выдержка. Могу я попросить чашечку кофе?
Граймс взял с подставки термос, который он наполнил из корабельной кофеварки сегодня утром. Когда он снял крышку, то понял, что сначала надо достать чашку, сахарницу, ложку и молоко. Его уши предательски покраснели. Он закрыл термос, чувствуя на себе пристальный холодный и насмешливый взгляд женщины. Наконец Граймс все приготовил и долил в чашку молока из коробки, стоявшей в холодильнике.
— Молоко следует подогреть, — сказала она.
— Да, миссис Далвуд, конечно, если вы готовы подождать…
— Если придется пить кофе с молоком, то подожду. Но я предпочитаю без молока и без сахара.
Граймс вылил кофе, припомнив, что кофеварку давно следует почистить. Кофе на «Щитоморднике» обладал неповторимым вкусом. К этому все давно привыкли… Но Комиссар после первого осторожного глотка резко отставила чашку и спросила:
— А на что похожа еда на этом корабле?
— Обычно — на неплохую еду, мэм. У нас нет ни повара, ни какого-нибудь старшины, так что готовим сами, по очереди. Мистер Бидль — мой первый помощник — делает отличную тушенку, — пробормотал Граймс. — Ну, на самом деле, это что-то вроде карри, но не совсем, если вы понимаете, что я имею в виду…
— Не понимаю, лейтенант. И не хочу. Как я уже вам сказала, мои роботы — универсалы. Могу я предложить, чтобы они взяли на себя эти обязанности и первым делом хорошенько прочистили все кухонные агрегаты, начиная с кофеварки? Кроме всего прочего, это также означает, что ваши офицеры смогут больше времени посвящать своим настоящим обязанностям.
— Если вы так хотите, миссис Далвуд…
— Я так хочу.
К бесконечной радости Граймса зазвенел интерком.
— Простите, мэм… — Он сказал в микрофон: — Капитан слушает.
— Первый помощник, капитан. Только что прибыл мистер Холлистер, новый офицер псионической связи. Послать его доложиться к вам?
— Да, мистер Бидль. Скажите, что я поговорю с ним в рубке. Да, сейчас.
Граймс снова повернулся к миссис Далвуд:
— Боюсь, я должен покинуть вас на несколько минут, мэм. Сигареты вон в той коробке, а если вы захотите еще кофе…
— Скорее всего, нет. И, мистер Граймс… Вы не находите, что бумаги лучше убрать в сейф, прежде чем уходить по вашему срочному делу? — она улыбнулась. — В конце концов, вы не проверили мое удостоверение. Я могу оказаться шпионкой.
«Если ты окажешься шпионкой, я напрошусь расстрелом», — мрачно подумал Граймс.
— Вы слишком известны, мэм, — он смел со стола бумаги прямо на палубу, затем произвел нудную процедуру открывания сейфа. Как обычно, дверцу заело. Наконец он убрал бумаги и, поклонившись миссис Далвуд — она ответила коротким кивком, — покинул каюту. Карабкаясь по винтовой лестнице в рубку, он радовался, что есть хоть одно место на корабле, где он король, не зависящий ни от каких комиссаров.
Бидль ожидал его вместе с высоким тощим и бледным молодым человеком, похожим на пугало, на которое для смеха напялили старую униформу ФИКС. Прежде чем Бидль успел открыть рот, юноша заявил:
— Мне не нравится этот корабль. Я очень чувствителен к атмосфере. Это несчастливый корабль.
— До сих пор не замечал, — мрачно отозвался Граймс.
Обычно Граймс получал удовольствие от управления кораблем. На время старта он неизменно приглашал пассажиров в рубку — и чаще всего они принимали приглашение. Он не сделал исключения и для миссис Далвуд — в надежде, что она откажется. Но она согласилась. И теперь сидела в свободном кресле, не произнося ни слова, но все замечая. Лучше бы она постоянно спрашивала: «Зачем вы делаете это?» «Почему не делаете то?»
Она заставляла трепетать одним своим присутствием. Неровное биение инерционного двигателя казалось ему подозрительным. Медленно поднявшись над космодромом, «Щитомордник» сильно качнулся и отклонился градусов на семь от вертикали. Граймс знал, что выглядит это неважно — но ощущения были еще хуже. Оставалось одно — взлететь побыстрее, прежде чем диспетчер не отпустил шпильку в его адрес. Для пуска реактивного двигателя лейтенант выбрал момент, когда стройный корпус «Щитомордника» чуть отклонился по ветру. Граймс надеялся, что это будет выглядеть естественно. Пусть создастся впечатление, что капитан использует довольно сильный северо-западный ветер для придания кораблю дополнительной скорости. Он ухитрился повернуться в кресле, несмотря на сильное ускорение, и сказал, выдавливая слова:
— Пусть… ветер… поможет…
Совершенно спокойная, Комиссар подняла тонкие брови с прекрасно разыгранным равнодушием.
— Неужели?
— Время… деньги… — настаивал Граймс.
— Как и топливная масса, — заметила она.
Вспыхнув, Граймс вернулся к управлению. После этого дурацкого нырка, корабль шел хорошо. Бидль, фон Танненбаум и Словотный молча работали на своих местах. Не было даже обычных шуточек.
Граймс мрачно провел корабль сквозь последние перистые облака — в фиолетовый сумрак, к ярким немигающим звездам. Вскоре фон Танненбаум доложил, что они вышли из пояса излучения ван Аллена. Граймс, по-прежнему чувствуя на своем затылке холодный взгляд Комиссара, заглушил инерционный и реактивный двигатели. Затем медленно — куда медленнее, чем обычно, — развернул корабль к нужной звезде. Сделал поправку на дрейф Галактики…
…И понял, что нацелился не туда. Буркнув что-то неубедительное даже для себя самого насчет сверхкомпенсации, через несколько секунд, показавшихся минутами, он наконец развернул корабль в правильном направлении.
Он уже представлял себе, что начнется, когда запустят Движитель Манншенна — но ничего не произошло. Только обычное омерзительное дежа вю. Он увидел себя старым-престарым лейтенантом с длинной седой бородой… Впрочем, это вряд ли было вызвано изменением уровня темпоральной прецессии — скорее, псионическим полем, исходящим от Комиссара. Она не нравилась Граймсу, и он сильно подозревал, что это взаимно.
— Очень познавательно, мистер Граймс, — нарушила тишину Комиссар.
Она отстегнула ремень безопасности. Словотный и фон Танненбаум вскочили с кресел, намереваясь галантно помочь ей встать. Они столкнулись, фон Танненбаум упал, а Бидль плюхнулся сверху.
— Очень познавательно, — повторила Комиссар, грациозно высвободившись из кресла без всякой помощи. — Мистер Граймс, не могли бы вы зайти ко мне минут через десять? Нам нужно обсудить новый распорядок питания.
— Конечно, миссис Далвуд.
Граймс повернулся к сконфуженным офицерам.
— Будни Глубокого космоса, мистер Бидль.
Он всегда так говорил. Но на этот раз его терзало смутное подозрение — что ничего будничного больше не будет.
Ничего будничного больше не было.
Обычно команда «Щитомордника» предпочитала количество еды качеству, и тугие пояса принимались как само собой разумеющееся. Даже если у кого-то получалась непонятная и, наверное, несъедобная масса, которой все же можно было набить брюхо, она неизбежно съедалась — с бутербродами. Но эти счастливые — относительно счастливые — дни остались позади.
Как Комиссар и говорила Граймсу, ее роботы прекрасно готовили, хотя назвать их шеф-поварами было бы преувеличением. В том, что касалось тонкости вкуса и аромата, а также украшения блюд, их никто не мог упрекнуть. Но для обычного астронавта количество еды столь же важно, как и качество. Добавки были отменены. Должно быть, бездушные машины точно подсчитали, какое количество калорий требуется каждому на корабле, чтобы эффективно работать — и люди получали порции в соответствии с этими расчетами. Кроме того, по крайней мере один из механических слуг всегда дежурил на камбузе или в кладовых. Капитану и офицерам стало ясно, что о любой попытке «перекусить» будет немедленно доложено миссис Далвуд.
Настоящий капитан, с золотой лентой на погонах и кокардой на фуражке, ни за что не стал бы терпеть такое положение дел. Но Граймс, при всей его власти и ответственности, был всего лишь младшим офицером, лейтенантом, притом обойденным повышением. А Комиссар, хоть и гражданское лицо, могла даже адмиралов заставить прыгать через обруч.
Граймс хотел есть.
Однажды утром, по корабельному времени, он отправился в солярий, чтобы немного потренироваться — ежедневная гимнастика входила в распорядок. Вообще этот отсек назывался «гимнастическим залом», но составлял часть «фермы», и поэтому на его долю приходилась часть ультрафиолета, освещающего гидропонные установки. Обычно Граймсу удавалось подгадать время, когда миссис Далвуд и ее горничная Розалин уже уходили — он не горел желанием с ними встречаться. Нельзя сказать, чтобы Граймс — или они — испытывали какую-нибудь стыдливость, но он старался как можно меньше иметь с ними дело. Но на этот раз они задержались.
Войдя в солярий, лейтенант сразу заметил халаты, висящие у двери сауны. Он пожал плечами. Ну и что? Это его корабль. Он разделся до плавок и взгромоздился на велотренажер. Крутя педали и посматривая на часы, он чувствовал себя почти счастливым.
И тут уголком глаза он заметил, что дверь сауны открылась. Комиссар и ее горничная вышли.
Впервые Граймс видел ее обнаженной — и чудом удержался, чтобы не присвистнуть. Она была весьма хороша — конечно, если вы поклонник аристократической худобы. Не прекращая крутить педали, лейтенант вежливо кивнул.
Комиссар остановилась и смерила его взглядом.
— Мистер Граймс, — сказала она. — Ваша форма стала несколько лучше — но это, скорее всего, благодаря хорошо сбалансированной диете.
Она направилась к тренажеру, аккуратно переступая по ковру изящными ногами. Ее бюст слегка покачивался.
— Слезьте, пожалуйста, с этой штуки.
Граймс слез — так, чтобы тренажер оказался между ними. Миссис Далвуд наклонилась, плавно и грациозно, и повернула рукой педали.
— Мистер Граймс! Как вы хотите получать пользу от этих упражнений, если выполняете их неправильно?
Она повернула рычажок настройки на колесе, потом снова повернула педали. Под гладкой загорелой кожей ее правой руки четко обрисовались мускулы. Комиссар улыбнулась и скомандовала:
— Вперед, астронавт!
Граймс повиновался. Теперь ему приходилось буквально лезть вон из кожи, чтобы заставить колесо вращаться. Он катался на настоящих велосипедах, но перед крутыми подъемами всегда предпочитал спешиваться. Комиссар стояла и наблюдала. До сих пор он не представлял, как красивая обнаженная женщина может не нравиться. Но все когда-нибудь бывает в первый раз.
Комиссар повернулась к своей горничной:
— Розалин, последней на тренажере работала ты. Это ты его так установила?
Девушка виновато покраснела — от корней волос до пят:
— Да, мэм.
— Видимо, за тобой тоже придется последить, — Комиссар взглянула на часы, составлявшие всю ее одежду. — К сожалению, я должна кое-что сделать. Но ты можешь остаться здесь еще на тридцать минут. Опять велосипед, гребля, турник. А вы, мистер Граймс, проследите: пусть она сделает хоть что-то, чтобы согнать этот омерзительный жир.
Граймс промолчал. У него не было дыхания, чтобы говорить.
— Да, мэм, — выдохнул он.
Миссис Далвуд надела халат, всунула ноги в сандалии и грациозно прошествовала к двери, даже не оглянувшись на мужчину на велосипеде и девушку на гребном тренажере.
Как только дверь закрылась за Комиссаром, Розалин перестала грести.
— Фу! — выдохнула она. Граймс продолжал крутить педали.
— Эй, капитан. Отдохните немного. Стоп машина — или как у вас там говорят.
Граймс перевел дух и сказал:
— Лучше не останавливаться.
— Мы в безопасности, капитан, — усмехнулась девушка. — Она так привыкла, что все подчиняются ее приказам, что даже не подумает проверять.
— Ну, ты ее лучше знаешь, — заметил Граймс.
— Еще бы. — Девушка поднялась со скользящего сиденья тренажера и плюхнулась на пол.
Граймс решил, что она столь же привлекательна, как ее хозяйка, но обладает несомненным преимуществом — молодостью. Ну, и несколько более выразительными формами. Граймс поймал себя на том, что рассматривает ее точно медик. Она действительно теряла вес — ее кожа выглядела не такой упругой, как следовало бы.
Девушка заметила его взгляд и пожаловалась:
— Да, приходится голодать…
— Как и все мы, Розалин.
— В этом-то вся проблема, капитан.
— Но тебя же всегда так кормят.
— Черта с два. По ночам я свободна и могу объедаться пирожками и конфетами, и горячими булочками с маслом, и жареной свининой с хрустящей корочкой…
— Пожалуйста, перестань, — взмолился Граймс. — У меня слюнки текут.
— Но у вас на корабле, — продолжала она, — приходится ходить по струнке. Здесь некуда бежать.
— Думаю, да.
— Но вы-то, конечно, можете что-нибудь сделать. У вас полные кладовые хлеба…
— Да, но…
— Вы же не боитесь ее, капитан?
Ее огромные глаза умоляюще смотрели на него. Черные… нет, темно-фиолетовые.
— Гхм. — Его взгляд скользнул ниже и поспешно вернулся к ее лицу. Казалось, каждая линия ее пышного тела приглашала, почти звала… Граймс не был снобом, и ее статус служанки не много значил для него. Но она служанка Комиссара. Говорят, у хозяйки нет секретов от горничной — а наоборот? В любом случае, они женщины. А значит, болтают друг с другом, и разница в положении им совсем не мешает.
— Я хочу есть, капитан, — жалобно сказала девушка.. — Как и я, Розалин.
— Но вы же капитан. Граймс слез с тренажера.
— Мне пора в сауну.
Он бросил плавки в направлении своей висящей одежды и направился к парилке. Девушка последовала за ним. Он растянулся на одной из скамеек, она плюхнулась напротив и повторила:
— Я хочу есть.
— Все эти проклятые роботы, — пожаловался Граймс. — Все время ошиваются на камбузе и в кладовой.
— Сегодня вечером их не будет.
— Откуда ты знаешь?
— Они умеют не только готовить. Даже я не знаю всего, на что они запрограммированы. Но вот что я знаю: она работала над каким-то рапортом, и завтра его надо будет зашифровать для передачи. Она дает шифровать Джону — это тот, у которого золотая шишечка на голове, — а Джеймс дешифрует каждый лист, как только Джон его заканчивает — чтобы удостовериться, что нет ошибок.
— А они когда-нибудь бывают?
— Нет. Но она любит во всем быть уверенной.
— Да уж.
Граймс ждал, когда начнет выделяться пот.
— Скажи, когда эти шифровки-дешифровки будут происходить?
— После ужина.
— И нет никаких шансов, что она сделает перерыв?
— Никаких. Если она что-нибудь начала, то обязательно закончит.
— Гхм.
Наконец пот заструился из всех пор. Девушка встала, вытащила березовый веник и принялась легонько похлопывать лейтенанта. Граймс оценил этот знак внимания.
— Гхм. А ты свободна, пока идет этот сверхсекретный процесс?
— Да.
— И она начнет около 20:00?
— Да, капитан.
— Тогда встречаемся у камбуза. Скажем, в восемь пятнадцать.
— Да!
— Тост с толстым слоем масла… — мечтательно пробормотал Граймс, решив, что разговоры о еде отвлекут его от других мыслей.
— Непременно… — подхватила Розалин.
— И сардины…
— Жирные сардины в масле…
— С дольками лимона…
— С майонезом… — поправила она.
— Ну хорошо, с майонезом.
— И кофе. С сахаром и горой сливок…
— Я уж лучше пиво, даже если от него толстеют.
— Можно пить пиво за едой и кофе после…
Открылась дверь и вошел Холлистер. Без одежды телепат еще больше походил на оживший скелет. Граймс посмотрел на него с некоторой неприязнью. Будем надеяться, что он не подслушивал. Конечно, это нарушение чрезвычайно строгого кодекса Райновского института, но телепаты, несмотря на постоянные заявления о собственном превосходстве, всего лишь люди.
— Я уже почти сварился, Розалин, — сказал Граймс. — Я тоже, капитан.
Она встала со скамейки — пот стекал с нее градом — и прошла в душ. Сквозь закрытую дверь Граймс услышал звук льющейся воды и вскрик: вода оказалась слишком холодной. Затем раздался вой сушилки, и девушка пробежала через парилку обратно в солярий.
— Девочка что надо, — прокомментировал Холлистер.
— Мы не короли и не крестьяне, — холодно ответствовал Граймс.
После холодного душа он вышел в зал — Розалин уже исчезла.
Ужин был столь же неудовлетворителен, как всегда. Бульон, маленький кусочек великолепной жареной рыбы с зеленым салатом и яблоко на десерт. Граймс, сидящий во главе стола, пытался поддерживать беседу, но Комиссар пребывала в задумчивости и почти не разговаривала. Бидль, Словотный, Вителли и Холлистер проглотили свои порции, словно еду вот-вот собирались объявить вне закона. Все четверо извинились и ушли так скоро, как только позволяла им вежливость. Словотный отправился в рубку, чтобы принять вахту у фон Танненбаума и отпустить его поужинать. Бидлю потребовалось проверить систему циркуляции воздуха, Вителли — работу двигателя. Холлистер просто ушел, не потрудившись придумать оправдания. Потом из рубки спустился фон Танненбаум и занял свое место за столом. Он постепенно приобретал тощий и голодный вид, который весьма соответствовал его нордической внешности. Комиссар кивнула ему, затем аккуратно промокнула губы салфеткой. Граймс, правильно истолковав знак, подскочил, чтобы помочь ей встать. Но она проигнорировала этот благородный жест.
— Мистер Граймс и мистер фон Танненбаум, прошу прощения, — сказала она. — У меня сегодня много дел.
— Могу быть вам полезен — или мои офицеры? — вежливо осведомился Граймс.
Комиссар выдержала паузу, как бы раздумывая, и Граймс испугался, что она примет предложение.
— Спасибо, мистер Граймс, но это конфиденциальное дело, а я не думаю, что у вас есть допуск.
Может, это и задумывалось как насмешка, но Граймс только обрадовался.
— Спокойной ночи, мэм.
— Спокойной ночи, мистер Граймс.
Фон Танненбаум повернулся к роботу, ожидающему, когда он закончит ужинать:
— Есть ли шанс получить еще кусочек рыбы, Джеймс?
— Нет, сэр, — ответил тот металлическим голосом. — Ее превосходительство распорядилась не давать добавки, никому.
— Эх…
В мрачном молчании навигатор доел ужин. Граймс боролся с искушением пригласить его на ночное пиршество, но решил воздержаться. Чем меньше людей знает, тем лучше.
Мужчины поднялись из-за стола и отправились по своим каютам. В кабинете Граймс смешал себе коктейль, невесть почему чувствуя себя виноватым.
— Проклятье, — пробормотал он. — Это мой корабль. Я здесь капитан, а не эта железная леди!
В знак неповиновения — а почему, собственно, он должен здесь кому-то повиноваться? — Граймс допил то, что оставалось в стакане, и налил еще. Но эту порцию он решил посмаковать и медленно потягивал напиток, поглядывая на часы.
Двадцать четырнадцать…
Почти пора.
Граймс прошел к осевой шахте и начал спускаться, стараясь не слишком шуметь. Он немного помедлил на уровне офицерских кают. Из-за двери фон Танненбаума доносилась негромкая музыка. Вагнер? Похоже. Из каюты Бидля раздавался мощный храп. «Ему неплохо бы прочистить собственную систему вентиляции», — подумал Граймс. Так, значит, Словотный несет вахту, Холлистер наверняка общается со своими «мозгами в желе»… пардон, псионическим усилителем. Вителли может быть где угодно, но скорее всего — в двигательном отсеке.
VIP-апартаменты располагались палубой ниже. Проходя мимо двери, Граймс услышал, как Комиссар что-то диктует, а один из роботов повторяет ее слова. Процесс, очевидно, занимал ее полностью. Следующая палуба — каюты для не слишком важных пассажиров… Граймс подумал, не постучать ли в дверь Розалин, но не стал. И правильно — она уже ждала его у камбуза.
— Я боялась, что вы передумаете, — шепнула девушка.
— Черта с два.
Благодаря усилиям роботов, камбуз сиял чистотой. Граймс вошел, испытывая странное волнение. Совсем как на учебном крейсере — когда он был очень молодым (и очень голодным) кадетом. Правда, тогда приходилось подбирать отмычки…
Лейтенант открыл дверь консервной кладовой и оглядел полки.
— Новоирландская ветчина… — ахнула за его спиной Розалин. — Каринтийские колбаски…
— Лучше бери атлантические сардины, солнышко, тебе понравится. О, вот они… Каждому по банке?
— По две банки!
— Ладно. Вот, возьми. Можешь пока включить тостер — я слазаю в хлебную…
Граймс передал банки в ее трепещущие руки, затем нашел хлеб, масло и приправы. Он разорвал упаковку буханки и положил толстые ломти на подложку гриля. От аромата жарящегося хлеба рот переполнялся слюной. Граймс надеялся, что запах не разойдется по всему кораблю через вентиляционную систему. Но вездесущие комиссарские роботы уже наверняка заменили фильтры.
Одна сторона тостов поджарилась, и Граймс перевернул их.
— Как у вас работает эта открывашка? — раздался жалобный голосок Розалин.
И механический голос в ответ:
— Вот так, мисс Розалин. Но я запрещаю вам ею пользоваться.
— Убери свои хваталки, железный ублюдок!
Граймс обернулся. Забытые тосты уже подгорали. Руки лейтенанта сомкнулись на запястьях робота, а робота — на запястьях девушки. Металлический слуга проигнорировал усилия Граймса. Если бы он мог насмешливо усмехаться, он бы наверняка это сделал.
— Мистер Граймс! Розалин! — В голосе Комиссара звенел металл. В своем сером костюме она сама казалась машиной. — Мистер Граймс, пожалуйста, не пытайтесь мешать моему роботу. — Она холодно смотрела на застывшую группу. — Молодец, Джон. Можешь отпустить мисс Розалин. Но не раньше, чем мистер Граймс освободит тебя. Объясните, мистер Граймс, что все это значит? Я, кажется, остановила отвратительную оргию. Кстати, Джон, потуши этот маленький пожар и убери угольки.
— Ужин, — наконец выдавил Граймс.
— Ужин?
— Да, мэм. Мы с Розалин собирались немного перекусить.
— Немного перекусить? вы что, не представляете, как трудно разработать подходящее меню для целого корабля? — Она выдержала эффектную паузу, с отвращением глядя на Граймса. — Честно говоря, если уж ваше начальство в каком-то помрачении посчитало нужным доверить вам командование кораблем, вы можете творить здесь что угодно — в определенных пределах. Но совращение моей горничной выходит за эти пределы.
— Совращение?!
Это уж слишком!
— Уверяю вас…
— Я не имела в виду секс! Идем, Розалин. Оставим мистера Граймса наслаждаться его маленьким пиром. Ему надо копить силы — хотя для чего, я и представить не могу.
— Мэм! — Лицо девушки потеряло всю мягкость, голос зазвенел. — Если уж вы использовали такое слово — это я соблазнила капитана.
— Вряд ли это меняет дело, Розалин. Командир корабля, пусть даже он самый младший офицер, не должен допускать, чтобы на него оказывала влияние пассажирка.
— Вы сами это сказали! — рявкнул Граймс. Это могло привести к полному крушению его карьеры, но дело зашло слишком далеко. — Да, миссис Далвуд, я не должен был допускать, чтобы на меня влияние оказывали вы. Я не должен был позволять вашим железным диетологам ошиваться на моем камбузе. Я должен был настоять с самого начала, чтобы на моем корабле все шло так, как я считаю нужным! А кроме того… — он ощущал приятное возбуждение. — Кроме того, я сомневаюсь, чтобы даже ваши коллеги Комиссары одобрили ваш приказ офицеру шпионить за своим капитаном.
— Не знаю, о чем вы говорите, мистер Граймс.
— Неужели, миссис Далвуд? А кто просветил вас относительно нашего маленького набега на камбуз? Кто мог знать об этом, кроме Холлистера? Не хотел бы я оказаться на вашем месте, когда Райновский институт получит от меня рапорт на моего офицера псионической связи. Они-то не трясутся перед адмиралами и их женскими эквивалентами.
— Вы закончили, мистер Граймс? — На щеках Комиссара играл румянец. Она даже стала похожа на живую женщину.
— В настоящий момент — да.
— Тогда, лейтенант, позвольте вам сообщить, что какие бы тайны ни открылись лейтенанту Холлистеру, они надежно заперты в его мозге. Если бы вы читали о последних достижениях в роботехнике — а вы, очевидно, не читали — вы бы узнали, что уже появились роботы-телепаты. Об этом не заявляют во всеуслышание — но не делают из этого секрета. Такие машины можно опознать по золотой шишечке на голове.
Робот Джон наклонился, и упомянутый выступ будто бы насмешливо подмигнул Граймсу.
— Ах, ты, штрейкбрехер железный! — прорычал лейтенант.
— Я не штрейкбрехер, сэр. Штрейкбрехер — это тот, кто предает своего друга — а вы не друг мне и мне подобным. Разве не на этом самом судне нашел смерть мистер Адам?
— Прекрати, Джон! — рявкнула Комиссар.
— Я протестую против слежки за мной! — почти крикнул Граймс.
— Прекратите, лейтенант!
— Черта с два. Если вы еще не успели заметить, я служу в ФИКС. Я уже по горло сыт тем, что со мной обращаются как с ребенком.
— Да вы и есть ребенок.
— Капитан, — умоляла Розалин. — Пожалуйста, перестаньте. Вы делаете только хуже. Миссис Далвуд, это я во всем виновата. Клянусь, это я…
— Все, что происходит на моем корабле, — моя вина, — настаивал Граймс.
— Вы сами подписываете себе приговор, лейтенант. Я бы очень хотела, пользуясь своим положением Комиссара, подписать ваше заявление об отставке прямо здесь и сейчас. Но я думаю…
Ее лицо исказилось, очертания тела стали расплывчатыми, серый костюм радужно замерцал.
— Ю амуд яон…
Она снова стала собой.
— Но я думаю…
И снова странная перемена…
— Ю амуд яон…
«Только этого не хватало…» — подумал Граймс, вслушиваясь в задыхающийся вой гироскопов. Все симптомы аварии: реверс времени, дежа вю… Он снова увидел себя — но не пожилым лейтенантом Исследовательской службы, а престарелым третьим помощником у Приграничников. Они единственные во всей Галактике согласятся нанять его — но и там продвижение по службе ему не светит.
Тонкое завывание двигателя превратилось в едва слышное бормотание и стихло — гироскопы прекратили прецессию. Из настенного интеркома забубнил на удивление спокойный, но требовательный голос Словотного:
— Капитана в рубку! Капитана в рубку!
— Иду! — рявкнул Граймс в ближайший микрофон. — Объявите аварийное положение. Всем приготовиться к невесомости. Инерционный двигатель будет запущен через тридцать секунд.
— Что происходит, мистер Граймс? — осведомилась Комиссар.
— Это должно быть понятно даже вам.
— Ясно. Чего можно ожидать от этого корабля.
— Корабль здесь ни при чем. Он не проходил нормального техосмотра уже несколько месяцев.
Лейтенант протиснулся между миссис Далвуд и роботом и нырнул в осевую шахту.
Большую часть пути в рубку он уже проделал в невесомости. Граймс мрачно понадеялся, что Комиссар подвержена космической болезни.
По крайней мере, в рубку Комиссару и ее роботам вход был запрещен. Граймс подтянулся к креслу и пристегнулся. Офицеры столпились вокруг.
— Рапортуйте, мистер Вителли, — скомандовал Граймс.
Инженер-механик только что поднялся из двигательного отсека.
— Движителю конец, капитан, — сказал Вителли. Пятна смазки зеленоватую бледность, которая проступала сквозь загар. — Не только главные гироскопы полетели, но и поворотные.
— У нас ведь есть запчасти?
— Должны быть. Но они использованы при последнем капитальном ремонте — как я понял из записей мистера МакКлауда. Их должны были заменить — но в ящиках только тряпки и стружка.
— Мы можем снять запчасти откуда-нибудь? — спросил Граймс. — С инерционных генераторов?
— Могли бы — если бы здесь была мастерская — их надо подгонять по размеру. Но это не спасет положение.
— Почему?
— Поврежден главный ротор. Пока его не заменят, Движителем пользоваться нельзя.
Бидль проворчал что-то насчет Страшного суда и Рождества. Граймс не обратил на него внимания. Но у космолетчиков есть свои суеверия, и шутки о времени во время поломки Движителя Манншенна звучат слегка неуместно.
— Радист, есть кто-нибудь поблизости? Можно дать запрос — пусть возьмут нас на буксир.
— «Принцесса Хельга», капитан. Вызвать ее?
— Нет, пока я не скажу. Мистер Холлистер, вы можете добавить что-нибудь?
— Нет, сэр. — В запавших глазах телепата горела обида. С чего бы это? Ах да, конечно. Холлистер наверняка слышал перепалку с Комиссаром. Граймс назвал его шпионом миссис Далвуд.
«Мне очень неловко, — подумал Граймс. — Но откуда мне было знать, что этот робот может читать мысли?»
— Мне следовало предупредить вас, — примирительно произнес Холлистер. Офицеры с любопытством посмотрели на них. Граймс не был телепатом, но почти слышал: «О чем предупредить?»
— «Принцесса Хельга»… — напомнил Граймс.
— Легкий крейсер, капитан, — сказал Словотный. — Скандийский королевский флот.
— Отношения Федерации со Скандией… — пробормотал лейтенант, обращаясь к самому себе. — Одна видимость. Гхм. Ладно. Лучшее — враг хорошего. Гости из дружественных миров в ближайшем будущем могут и не появиться… тем более что будущих может случайно оказаться слишком много… Радист, свяжитесь с «Принцессой» по Карлотти и передайте наши координаты. Попросите помощи. Возможно, их «имамы» помогут нам починить Движитель… Или хотя бы доберемся до ближайшего порта.
— Доложить на Базу, капитан? — спросил Словотный.
«Вообще-то я должен, — подумал Граймс. — Но не обязан. Для начала подать сигнал о помощи — пока эта мымра ничего не разнюхала. А потом можно дать ей поболтать с Базой».
— Свяжитесь с «Хельгой». Объясните, что у нас стряслось… я имею в виду Манншенна. Попросите помощи… ну, вы сами все знаете.
— Есть, капитан.
Словотный склонился над передатчиком Карлотти. Антенна — эллиптическая лента Мебиуса — начала вращаться вокруг длинной оси, потом вздрогнула и повернулась, нащупывая направление. То, где, невидимый для оптики, недосягаемый для обычного радио, которое работало с чудовищной медлительностью — находился Скандийский крейсер.
— Есть контакт, — объявил радист и нажал кнопку вызова. — «Щитомордник» — «Принцессе Хельге». «Щитомордник» — «Принцессе Хельге». Как слышите меня? Прием.
Секундная задержка — и калейдоскоп цветов на маленьком экране сменился четкой картиной. Да, эта крепкая голубоглазая молодая женщина могла оказаться той самой принцессой Хельгой. Форменная фуражка чудом держалась на пушистой копне соломенных волос.
— «Принцесса Хельга» — «Щитоморднику». Слышу вас хорошо. Давайте свое сообщение.
— Полностью вышел из строя Движитель Манншенна, — произнес Словотный. — Просим помощи: если возможно — починить, в противном случае — отбуксировать. Координаты… — он зачитал серию цифр с бумажки, переданной фон Танненбаумом.
Вместо девушки на экране появился мужчина, тоже светловолосый и синеглазый. Шлем с рогами подходил бы к его хищной усмешке куда лучше, чем форменная фуражка.
— Вашего капитана, пожалуйста, — потребовал он.
Граймс вылез из своего кресла и пересел в освобожденное Словотным.
— Лейтенант Граймс, командир курьера «Щитомордник».
— Капитан Олаф Андерсен. Что я могу сделать для вас?
— Могут Ваши «имамы» помочь нам с Движителем?
— Сомневаюсь. Они и лампочку поменять не умеют.
— Как насчет буксира до Дартаны?
— Невозможно, капитан. Я могу дотащить вас до моей Базы на Скандии. Там прекрасные ремонтные доки.
Граймс не торопясь взвесил все варианты. Скандия, одно из маленьких независимых королевств, практически не поддерживала отношений с Межзвездной Федерацией. В самом лучшем случае, скандийцы сдерут с них за ремонт тройную цену… правда, сей фантастический счет придется оплачивать не Граймсу. В худшем — их посадят под арест. Потом дипломатический конфликт… на который ФИКС отреагирует адекватно.
«Ну и что?» — подумал Граймс. Его и так обошли повышением — а это не способствует служебному рвению. Комиссар вбила в гроб его преданности Службе последний гвоздь.
Комиссар…
— Что здесь происходит? — холодно осведомилась упомянутая леди.
Опять она пытается заправлять!
— Я принимаю помощь, — ответил Граймс. — Иначе нам придется болтаться здесь… — он показал на иллюминаторы, за которыми была только тьма, исколотая яркими немигающими звездами, — в этом чертовом ничто, с каждым днем все сильнее задумываясь о каннибализме.
— Очень смешно, лейтенант, — она перевела взгляд на экран. — На этом офицере Скандийская форма?
— Разумеется, мадам, — вмешался капитан Андерсен — похоже, он быстро разобрался, что к чему. — Капитан Олаф Андерсен, к вашим услугам.
Он широко улыбнулся.
— А вы, если я не ошибаюсь, — миссис Комиссар Далвуд из Адмиралтейства Федерации. Судя по последним донесениям нашей разведки, Вы держите путь на Дартану. — Он снова улыбнулся: — Держали.
— Мистер Граймс, я запрещаю вам принимать помощь от этого судна.
— Миссис Далвуд, как командир этого корабля, я обязан делать все возможное для спасения его и людей, находящихся на нем.
— Мистер Словотный, вы сейчас же пошлете сообщение на Базу Линдисфарна и потребуете немедленной помощи.
Словотный вопросительно взглянул на Граймса. Граймс мрачно кивнул. Ухмыляющаяся физиономия скандийца исчезла с экрана, сменившись мешаниной цветов, — антенна отвернулась от чужого корабля. Из динамика раздалось невнятное монотонное бормотание. Радист отчаянно крутил ручки настройки.
— Они глушат наши сигналы, — объявил он в отчаянии. — У них есть какое-то хитрое оборудование, и они слишком близко.
— Вы уверены, что не сможете пробиться? — настойчиво спросила Комиссар.
— Совершенно уверен, — твердо ответил Словотный.
Миссис Далвуд фыркнула и повернулась к Холлистеру.
— Мистер Холлистер, мне придется положиться на вас.
— Как насчет вашего собственного хромированного телепата? — язвительно поддел Граймс.
Она метнула на него яростный взгляд.
— Джон передает и принимает только на коротких расстояниях. И он не может пользоваться органическим усилителем, как ваш мистер Холлистер.
— А мой усилитель вышел из строя, — заявил Холлистер.
— Что вы имеете в виду? — спросил Граймс.
— Вы понимаете… Должно быть… взаимопонимание между псиоником и его усилителем. Усилитель — это мозг живой собаки… — Тон телепата выражал безграничное терпение.
— Я знаю, знаю, — прервала его Комиссар. — Дальше. Холлистер не собирался торопиться.
— …Такое взаимопонимание, какое существует между добрым хозяином и преданной собакой — только глубже, намного глубже. Обычно у каждого из нас есть собственный усилитель, но мой недавно умер, и я унаследовал усилитель мистера Дина. С самого начала моей службы на этом корабле я старался завоевать его доверие, его любовь. Я уже неплохо продвинулся — но не смог внушить ему ощущение безопасности, когда началась флуктуация поля темпоральной прецессии. Такое переживание может испугать даже человека, понимающего, что происходит, а для собаки это еще страшнее. Так что…
— Что? — взорвалась женщина.
— Так что мой усилитель бесполезен — абсолютно вышел из строя. Но… — Холлистер бодро улыбнулся, — я могу связаться с «Принцессой Хельгой» когда вы захотите.
— Не стоит беспокоиться, — прорычала она и воскликнула, обращаясь к Граймсу: — Сколько курьеров в вашей службе — почему мне попался именно этот?
«Действительно, почему?» — мысленно спросил Граймс.
Даже Комиссару пришлось бы поставить капитану Андерсену и его команде «пятерку» по астронавигации. «Принцесса Хельга» вышла в нормальный ПВК всего в футе от дрейфующего «Щитомордника». Только что за иллюминаторами царила чернота космоса — и вдруг появился корабль — туманный силуэт, который быстро уплотнялся. И вот он висел рядом — огромное веретено из сверкающего пластика и металла. Стремительность обводов несколько нарушали орудийные башни и антенны. Секунда — и на нем выскочили с почти взрывной скоростью пневматические буферы. Еще секунда — и люди на «Щитоморднике» услышали и ощутили глухой удар магнитных якорей: корабли состыковались.
— Я держу вас, капитан — раздался голос Андерсена, приятный, с легким акцентом. — Приготовьтесь к ускорению. Приготовьтесь к запуску Движителя Манншенна.
— Надеюсь, вашего поля прецессии на нас хватит, — буркнул Граймс.
— Разумеется. В любом случае, между нашими кораблями есть физический контакт.
— Куда вы нас повезете? — спросила Комиссар.
— В Кобенхевен, конечно, мадам. На Базу Скандии.
— Я требую, чтобы вы довезли нас в ближайший порт под юрисдикцией Федерации.
— Вы требуете, мадам? — Граймс, взглянув на экран, отметил, что Андерсен прямо-таки упивается ситуацией. — Извините, но у меня есть приказ.
— Это пиратство! — взорвалась она.
— Пиратство, мадам? Капитан вашего корабля попросил о помощи, и он ее получит. Кто просит, не может выбирать. В любом случае, Космический закон ясно говорит, что направление полета выбирает капитан буксирующего судна.
— В таком деле Федерация проявит щедрость. — В голосе Комиссара послышались молящие нотки — или это только показалось?
Андерсен перестал улыбаться.
— Я скандиец, — сказал он. — Я верен собственной планете и моей службе. Приготовьтесь к ускорению.
Экран померк. Миссис Далвуд едва успела упасть в свободное компенсаторное кресло, когда навалилось ускорение. По буксировочным тросам пробежала вибрация — люди в рубке смутно различили неровный шум инерционного двигателя «Принцессы». И почти сразу возникло чувство временной и пространственной дезориентации — поле темпоральной прецессии крейсера накрыло оба судна.
— Вы знаете, что это будет значить для вашей карьеры, — резко бросила Комиссар.
— Ну и что? — отозвался Граймс. Сейчас он думал о другом: как «Принцессе» удалось запустить инерционный двигатель прежде Манншенна и как они сумели обойтись без нацеливания на звезду.
— Вы знаете, что это будет значить для вашей карьеры, — повторила миссис Далвуд.
— У меня ее нет, — ответил Граймс. — Больше нет.
Почему-то это не имело никакого значения.
Полет до Кобенхевена проходил не слишком приятно.
Комиссар даже не пыталась скрывать свои чувства — особенно те, которые относились к Граймсу. Он знал, что Розалин на его стороне — но чем могла помочь простая горничная? Она бы сделала многое, чтобы он чувствовал себя не таким несчастным, но ее хозяйка потрудилась этого нее допустить. Офицеры пока были на стороне Граймса — но их лояльность уже пошатнулась. Все верно — им тоже надо заботиться о карьере. Но Граймс по-прежнему был капитаном, они были обязаны выполнять его приказы — и Комиссар тоже хорошо это знала. Как ни странно, только Холлистер — новичок, изгой — откровенно демонстрировал симпатию. Но он лучше остальных знал, что творилось в голове у Граймса.
Наконец оба корабля вышли в нормальный континуум на орбите Сканди — над самым поясом ван Аллена. Этот Андерсен, мрачно отметил про себя Граймс, — навигатор и пилот высочайшего класса. Он прямо сказал об этом в передатчик. Изображение капитана на экране жизнерадостно ухмыльнулось.
— Нормальные стандарты Королевского флота Скандии, капитан. Сейчас я отпущу вас и полечу сзади. Держите курс на бакен Кобенхевенской Базы, — он снова усмехнулся: — И не вздумайте чего-нибудь вытворить.
— Что я могу сделать? — сказал Граймс — не столь радостно.
— Не знаю. Но я слышал о вас, лейтенант Граймс. У вас репутация человека, который может выпутаться из любой ситуации.
— Боюсь, я потерял свою репутацию, капитан.
Глядя в иллюминатор, Граймс видел, как магнитные якоря втянулись в свои гнезда в обшивке «Принцессы Хельги». Затем, одновременно, и он, и Андерсен, включили боковую тягу. Корабли разошлись, буферы сдулись и тоже втянулись в корпус.
Послушный воле капитана, «Щитомордник», пошел на снижение. Под ним лежала Скандия — бело-зелено-голубая с золотом сфера. Граймс вел корабль, как никогда. Возможно, он в последний раз управляет кораблем — Комиссар проследит, чтобы так оно и было. Лейтенант пожал плечами. Что ж, надо по крайней мере от души насладиться полетом. Он заметил, что Бидль, фон Танненбаум и Словотный смотрят на него с подозрением, и рассмеялся — нетрудно было догадаться, о чем они думают.
— Не волнуйтесь, — сказал он. — Я не собираюсь уйти во вспышке славы. Радист, можешь нацелиться вон на тот бакен?
— Есть, капитан, — ответил Словотный и покраснел: — Чертовски стыдно, капитан.
— Все будет хорошо, — сказал Граймс с уверенностью, которой не чувствовал и снова пожал плечами. По крайней мере, эта железная леди со своими железными дружками не сидела в рубке и не нарушала горькую сладость его последнего полета.
«Щитомордник» снижался прямо и точно, парируя каждый порыв ветра боковым выбросом. Внизу вырастали моря и континенты; реки, леса, горы, города различались все яснее.
Появился космопорт и треугольник мигающих красных огней, в центре которого Граймс должен был посадить корабль. Он бросил его вниз — и снова недоверие мелькнуло на лицах офицеров. Но почти в последнюю секунду Граймс включил инерционный двигатель. Корабль вздрогнул и завис в считанных дюймах над бетоном посадочной площадки. Затем неровный шум двигателя прервался, и «Щитомордник» опустился, взвизгнув амортизаторами.
— Двигатели — стоп, — спокойно скомандовал Граймс.
Он смотрел в иллюминатор — на солдат, которые кольцом выстраивались вокруг корабля.
— Мы под арестом, сэр? — спросил фон Танненбаум.
— Просто почетный караул для Комиссара, — устало отозвался Граймс.
Слова Граймса не приняли слишком серьезно — но он оказался, на удивление, недалек от истины. Солдаты оказались королевскими телохранителями и в итоге действительно доставили Комиссара Далвуд во дворец. Но это произошло уже после того, как самого короля приняли на борту «Щитомордника» по всем правилам. Точнее, по всем правилам, какие Граймс с офицерами успели вычитать в брошюре «Поведение в присутствии иностранных сановников. Общие инструкции». Граймс, конечно, мог бы обратиться за советом к Комиссару — в отличие от него, она вращалась в дипломатических кругах. Ну уж нет… Он все еще капитан на этом корабле. К счастью, портовые власти предупредили о визите Его Скандийского Величества заранее.
Король Эрик оказался молодым великаном с великолепной мускулатурой, ледяными голубыми глазами, висячими светлыми усами и длинными локонами. Парадное облачение состояло из мешковатых белых брюк, заправленных в ботинки из нешлифованной кожи, рубашки с коротким рукавом и блестящей кольчуги. Его голову украшал рогатый шлем, а в руках он нес короткий боевой топор. Офицеры, сопровождавшие его — кроме капитана Андерсена, который только что приземлился, — были одеты в том же стиле, только рога на шлемах покороче, а топоры поменьше. Андерсен остался в обычной капитанской форме.
В кабинете Граймса сразу стало тесно. Король с тремя офицерами, Андерсен… и, разумеется, Комиссар в сопровождении своего верного Джона. Сидели только Король Эрик и миссис Далвуд.
От Джона, пришлось признать, была некоторая польза. Он смешивал и подавал напитки не хуже заправского бармена. Он раздавал сигареты, сигариллы и сигары. Миссис Далвуд тоже оказалась полезна. Граймс не привык иметь дело с королями, с живыми королями, а она привыкла. Она разговаривала с королем доброжелательно, но твердо. Не выказывая неуважения, она умудрилась создать впечатление, что равна по рангу и даже чуть-чуть превосходит правнука пиратского капитана. Поначалу Граймс опасался, что Его величество пустит в ход свой церемониальный топорик — весьма острый. Но странное дело: король Эрик, казалось, тоже наслаждался ситуацией.
— Так что вы понимаете, ваше величество, — говорила Комиссар, — необходимо, чтобы я продолжила путь на Дартану как можно скорее. Я знаю, что ремонт корабля потребует времени. Позвольте спросить: нельзя ли нанять один из Ваших кораблей? Я обладаю достаточными полномочиями, — добавила она.
Эрик встопорщил шелковистые усы.
— Мы не можем ставить вопрос таким образом, мадам. Но вы должны понять, что Мы не предпримем никаких действий без консультации с Нашими советниками. Более того… — он стал похож на маленького мальчика, собирающегося надерзить учителю, — мы не чувствуем себя обязанными оказывать помощь вашей Федерации.
— Прискорбный инцидент с «Принцессой Ингрид» был несчастным случаем, Ваше величество, — заметила миссис Далвуд. — Но я не думала, что скандийцы из тех, кто долго помнит обиды…
— Я… — он поправился, — Мы и не из таких, мадам Комиссар. Но монарх в наши дни не только вождь, но и слуга народа…
Граймс заметил, что генералы — или кто они там — обменялись с Андерсеном ироническими взглядами.
— Но, Ваше величество… Восстановление дружественных отношений между Скандией и Федерацией могло бы принести выгоду обеим государствам.
«Дружественные отношения? — недоверчиво подумал Граймс. — Она выглядит так, будто собралась затащить его в постель. И он это видит».
— Позвольте мне предложить вам, мадам Комиссар, оказать мне — Нам — честь стать Нашим гостем. Во дворце вы сможете все обсудить с Советом ярлов, как только он соберется. Я не сомневаюсь — Мы не сомневаемся, что такие переговоры послужат общей выгоде наших держав.
— Благодарю вас, Ваше величество. Мы… — она заметила иронический взгляд Граймса и покраснела, — я чрезвычайно польщена.
— Вам нет необходимости брать с собой ваших помощников и слуг, — сказал король Эрик.
— Я возьму Джона и Джеймса, — твердо возразила она. — Это мои роботы.
Эрик, чье лицо омрачилось было, снова воспрял духом.
— Тогда Мы должны проследить, чтобы для вас все подготовили. — Он обернулся к своим офицерам: — Генерал, пожалуйста. Сообщите маршалу-гофмейстеру, что мадам Комиссар Далвуд будет Нашим гостем.
Генерал поднес к обрамленному бородой рту наручный передатчик и повторил распоряжение.
— Джон, — велела Комиссар. — Пусть мисс Розалин и Джеймс упакуют мои вещи. Мисс Розалин знает, что мне потребуется.
— Да, мадам, — ответил робот. Он не мог телепатически общаться со своим собратом — но радиосвязь ничем не хуже.
— О, Ваше величество…
— Да, мадам Комиссар?
— Где разместят лейтенанта Граймса, его офицеров и мою горничную? Вероятно, корабль скоро поставят на ремонт, и им нельзя будет жить на борту.
— Миссис Далвуд! — Граймс не слишком старался скрыть возмущение. — Позвольте вам напомнить, что я капитан «Щитомордника». И позвольте напомнить, что Устав предписывает дежурному офицеру все время находиться на борту.
— Позвольте вам напомнить, мистер Граймс, что адмирал флота или гражданский служащий Адмиралтейства, обладающий равным статусом, может временно отменить любой из пунктов Устава. Более того, как соответствующее лицо, я знаю, что на вашем корабле нет ничего — ни вооружения, ни двигателей, ни аппаратуры связи, что было бы занесено в секретные списки. Вы можете не бояться, что инженеры наших хозяев узнают или научатся чему-нибудь важному. — И, уж чересчур сладко, добавила: — Конечно, вы можете поучиться у них…
Король Эрик расхохотался.
— И именно поэтому Мы вынуждены настаивать, лейтенант, чтобы ни вы, ни ваши офицеры не оставались на борту, пока идет ремонт. Капитан Андерсен, распорядитесь, пожалуйста, чтобы для земных офицеров приготовили жилье.
— Есть, Ваше величество, — четко ответил Андерсен. Он взглянул на Граймса, будто говоря: «Извини, астронавт, но иначе нельзя».
Граймса и его подчиненных разместили в общежитии для холостых офицеров на Базе, а Розалин — в женской казарме для младших офицеров. Пленниками они не были — почти. Гости — но строго охраняемые. Им не дозволялось подходить к собственному кораблю — и это угнетало. Им вообще не разрешали приближаться к кораблям — кроме «Принцессы Хельги» и «Щитомордника», в порту стояли три истребителя, транспорт и два буксира. Капитан Андерсен, которого, похоже, приставили надзирать за ними, чувствовал себя виноватым.
— Ведь мне приходится помнить, что вы — астронавт, лейтенант. И что у вас репутация не обычного среднего астронавта, а проявляющего заметную инициативу. — Он коротко рассмеялся. — Страшно представить, что случится, если вы удерете со своими парнями на каком-нибудь корабле — нашем или вашем — из тех, какие здесь стоят.
Граймс уныло потягивал пиво — они с капитаном выпивали и беседовали в уютно обставленной кают-компании общежития.
— Не думаю, что у меня есть шанс, сэр, — заметил он. — Вспомните, что Комиссар — мой пассажир, и я отвечаю за нее. Я не имею права улететь без нее.
— Даже при том, что вы ее терпеть не можете? — усмехнулся капитан. — Думаю, она вполне способна о себе позаботиться.
— Я знаю, капитан. Но все равно…
— И вы собираетесь ее выручить… — предположил Андерсен.
— Нет, — ответил Граймс. Он видел дворец снаружи: мрачная серая громада — будто перенесенный сквозь пространство и время шекспировский Эльсинор. Однако защитные системы явно не были устаревшими. Кроме того, дворец патрулировала гвардия, которая выглядела подготовленной не хуже, чем космодесантники Федерации.
— Я надеюсь, с ней хорошо обращаются, — сказал небрежно.
— Насколько я знаю, Его величество весьма гостеприимен.
— Гхм. Ну, что ж, нам тоже грех жаловаться. Разве что мистер Бидль слегка загрустил. Местные дамы не в его вкусе — он предпочитает миниатюрных брюнеток, а не мускулистых блондинок… Но ваши ребята все-таки хорошо нас развлекают. Кстати, о брюнетках. Розалин вполне счастлива — младших офицеров пичкают всякими вкусностями, от которых так славно толстеют.
— Еще один довольный обыватель, — сказал Андерсен.
— Ко мне это не относится, капитан. Я прекрасно знаю, что ремонт Движителя занимает не больше суток. Сколько нас будут здесь мариновать?
— Это, лейтенант, вопрос к моему начальству — и к вашему. Мы и наши корабли — не более чем пешки на доске.
Он взглянул на часы.
— Кстати о кораблях. У меня есть кое-какие дела на «Принцессе». Прошу меня извинить. — Андерсен опрокинул в рот остатки пива и встал. — Не забудьте: после обеда нас повезут под парусом…
— Не забуду, сэр, — уныло ответил Граймс.
На самом деле, он с нетерпением ожидал этой поездки. Он получал такое же огромное удовольствие от экскурсий под парусом на маленьких деревянных кораблях, как и любой уроженец Скандии, и уже доказал, что может управлять шхуной под всеми парусами. В навигации и астронавигации есть нечто общее — и то, и заключается в управлении балансом физических сил.
Когда Андерсен ушел, Граймс вернулся на свое место — и вдруг увидел Холлистера, который направлялся к нему.
— Боюсь, капитан, парусная прогулка отменяется. Граймс уже собирался отпустить шпильку насчет работы «слухачей», но передумал.
— Почему, мистер Холлистер?
Телепат криво усмехнулся:
— Конечно, подслушивать запрещено, капитан. Но я подслушиваю. И не только вас. То есть вряд ли это можно назвать настоящим подслушиванием. Я установил контакт с Джоном.
— Железным телепатом.
— Можно сказать и так. Он очень одинок во дворце и скоро станет еще более одиноким.
— Вы о чем, черт побери?
— Она очень хорошо поладила с королем. Она убедила его отпустить нас, хотя Совет ярлов еще не вынес одобрительного решения. Нам скажут об этом сегодня днем. Так что скоро мы продолжим путешествие. «Щитомордник» полностью готов к полету.
— Я знаю. Капитан Андерсен любезно намекнул. Но почему Джон так одинок, что решил поделиться с вами?
— Она хочет сделать прощальный подарок Его величеству. Как я понял, робот-лакей — голубая мечта Эрика. Как вам известно, человекообразных роботов на Скандии не делают.
— Значит, Джона продают в рабство. Мое сердце просто кровью обливается.
— Нет, капитан. Не Джона — Джеймса, его «брата». Они считают друг друга братьями. Они привязаны, по-настоящему привязаны друг к другу…
— Невероятно.
— Неужели, капитан? Я слышал о деле мистера Адама. Помнится, тогда корабельный компьютер продемонстрировал самую настоящую преданность.
— Хорошо. Тогда-маловероятно…
Динамик на стене ожил.
— Лейтенант Граймс, капитан курьера Федеративной Исследовательской и Контрольной службы «Щитомордник»! Просьба подойти в телефонную будку номер четырнадцать.
— Иду, — буркнул Граймс.
Он не слишком удивился, увидев на экране лицо Андерсена.
— Приказ из дворца, лейтенант. Вы стартуете в пятнадцать часов. Миссис Далвуд взойдет на борт в четырнадцать тридцать. Вы, ваши офицеры и мисс Розалин — в тринадцать тридцать. На корабле все в полном порядке и готово к старту.
— Спасибо, капитан.
Андерсен усмехнулся:
— Не благодарите. Скажите спасибо Его величеству — или Комиссару Далвуд.
Граймс вернулся к столику, где по-прежнему сидел Холлистер.
— Вы были правы.
— Конечно, я был прав. Можно вас предупредить?
— Давайте.
— Приглядывайте за Джоном. Он довольно мстителен.
— Вы сейчас в контакте?
— Да.
Лицо телепата приняло отсутствующее выражение — общался с кем-то на расстоянии.
— Все в порядке, — улыбнулся он. — Джон считает, что миссис Далвуд предала его и брата, но заверяет, что не способен причинить физический вред человеку. Есть встроенные предохранители, которые ему не позволят.
— Ну, тогда все в порядке.
Конечно, ему еще придется поволноваться… Нет. Комиссар уже большая девочка и может сама о себе позаботиться.
А как еще робот может повредить ей — если не физически?
— Вы же слушаете его мысли, так что узнаете, что у него и как.
— Да, капитан.
Граймс направился к регистрационному столу, за которым сидела симпатичная блондинка в форме младшего офицера, и попросил выписать экипаж «Щитомордника» из общежития.
Миссис Далвуд выглядела прекрасно. Она стала мягче… и, кажется, не только в смысле характера. Она отдыхала у себя в гостиной, с удовольствием рассматривая изящные часы, усеянные драгоценными камнями, которые красовались на ее левом запястье. Граймс сидел на краешке стула, ожидая, когда она заговорит. Сбоку стоял робот Джон, молчаливый и неподвижный.
— Хорошо, лейтенант, — наконец произнесла Комиссар без особой неприязни. — Вы умудрились взлететь без аварии. Надеюсь, мы достигнем места назначения в целости и сохранности. По крайней мере, должны. Как вы, должно, быть, уже заметили, скандийские технические специалисты работают великолепно… Взять эти часы… — Она повернула руку, чтобы Граймс мог разглядеть их получше. — Кажется странным, что такие грубые люди, как скандийцы, космические викинги, могут быть такими выдающимися часовщиками, но это так, как вы, возможно, знаете. Его величество настоял, чтобы я приняла эти часы как прощальный подарок от него.
Да, все могло сложиться и хуже, намного хуже. Но мы с Его величеством достигай взаимопонимания. Вдвоем мы сделали больше, чем все так называемые дипломаты…
«Могу себе представить», — подумал Граймс и совершенно неожиданно для себя ощутил укол ревности.
Комиссар посуровела:
— Но не думайте, мистер Граймс, что я не составлю полный отче! ’ о вашем поведении — это мой долг как Комиссара. Я помню, что вы при мне подали в отставку.
— Он думает о вас.
Это произнес своим бесцветным голосом Джон. Комиссар словно забыла о Граймсе. Ее лицо смягчилось.
— Правда? Расскажи…
— Он скучает по вас, мадам. Он думает: «Я и в самом деле полюбил ее. Она так похожа на мою милую старую матушку».
Граймс расхохотался. Он хохотал и никак не мог остановиться.
— Замолчи, Джон! — яростно взвизгнула миссис Далвуд. — Я запрещаю тебе говорить при ком-нибудь, кроме меня!
— Да, мадам.
— А что касается вас, мистер Граймс, то вы ничего не слышали.
Граймс посмотрел в ее глаза — они были полны мольбы. Он припомнил все, что слышал о Комиссаре Далвуд, прежде чем имел несчастье встретиться с ней. Прекрасная миссис Далвуд, неприступная миссис Далвуд, «роковая леди» Адмиралтейства, на равных состязающаяся с молодыми девицами. В менее либеральном обществе она никогда не достигла бы такого высокого ранга; на Земле в далеком прошлом она могла бы стать королевской фавориткой. А в современной Скандии…
— Конечно, король Эрик слишком молод… — сказал Граймс.
— Мистер Граймс, вы ничего не слышали…
Теперь мольба была в ее голосе — и он не мог сопротивляться. Может, ему придется расстаться с погонами офицера. Но он останется джентльменом.
— Я ничего не слышал, — повторил он.
Коммодор Дамиен смотрел на Граймса поверх стола, поверх костлявых пальцев, сложенных до боли знакомой лесенкой.
— Приходится расстаться с вами, Граймс, произнес он без всякого сожаления.
— Да, сэр.
— Честно говоря, я был очень удивлен.
— Да, сэр.
— Но не слишком расстроен.
Граймс не совсем понял, о чем говорит коммодор, поэтому промолчал.
— Завтра утром, Граймс, вы сдадите командование лейтенанту Бидлю. Думаю, он заслужил повышение.
— Да, сэр.
— Но как вам это удалось, Граймс? Только не говорите, что… Нет. Она не в вашем вкусе, а вы не в ее.
— Уж это точно, сэр.
— Здесь дело не в том, что вы сделали. И не в том, что вы знаете. Значит, в том, кого вы знаете…
«Или о ком», — с легким самодовольством подумал лейтенант-коммандер Граймс.
Примечания
1
Среди первооткрывателей этой планеты явно были новозеландцы: Земля Ван Димена (Вандименова Земля) — одно из старых названий Новой Зеландии. (Прим. ред.)
(обратно)2
Итальянское блюдо из макарон. (Прим. ред. )
(обратно)3
Неофициальный гимн Австралии. Герой песенки — овечий вор — сидит у костерка и напевает: «Кто станцует со мной „Вальс Матильды“? Появляются полицейские, обнаруживают у него краденое, и свое существование вор продолжает в виде местного призрака. Выражение „Танцевать вальс Матильды“ имеет несколько значений: „быть бродягой“ („Матильда“ — это походная скатка, пожитки, завернутые в одеяло), „драться на ножах“ и „болтаться на виселице“. (Прим. ред.)
(обратно)
Комментарии к книге «Трудное восхождение», Бертрам Чандлер
Всего 0 комментариев