«Контакт на Жатве»

Контакт на Жатве (fb2) - Контакт на Жатве [litres] (пер. Григорий Александрович Крылов) (Halo [ru] - 5) 2209K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Джозеф Стейтен

Джозеф Стейтен Halo. Контакт на Жатве

Посвящается Сьюзен, никогда не отказывавшей мне в поддержке

Joseph Staten

HALO: CONTACT HARVEST

© 2007 Microsoft Corporation. All Rights Reserved.

Microsoft, 343 Industries, the 343 Industries logo, Halo, and the Halo logo are trademarks of the Microsoft group of companies.

Originally published by Gallery Books, a division of Simon & Schuster Inc.

© Г. А. Крылов, перевод, 2019

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2019

Издательство АЗБУКА®

Выражаем признательность Виталию Первухину, Сергею Степанову и творческому коллективу фанатского общества HaloUniverse за деятельное участие в подготовке книги.

Пролог

Колониальный мир ККОН Дань, система Эпсилон Эридана, 16 июня 2524 года (по военному календарю)

Морпехи поднялись в воздух еще до рассвета. Две группы по четыре бойца оседлали пару быстроходных компактных высокопланов, истребителей класса «шершень», которые оставались проворными, даже несмотря на общий вес морпехов. Приблизительно час «шершни» в полете повторяли фантастические неровности вулканической долины, и пока они дергались туда-сюда, избегая столкновений с окаменевшими стволами давно выгоревшего леса, штаб-сержанту Эйвери Джонсону пришлось постараться, чтобы удержать ноги в ботинках на посадочной лыже правого борта.

На Эйвери, как и на других морпехах, была темно-серая боевая форма и матово-черные пуленепробиваемые пластины – на всех жизненно важных частях тела, от шеи до колен. На свежевыбритой голове сидел шлем, чей зеркально-серебристый щиток полностью скрывал квадратную челюсть и карие глаза. Черная кожа оставалась неприкрытой только на запястьях, где перчатки немного не доходили до рукавов.

Но и они не спасали от жгучего холода. Сжимая и разжимая кулаки, чтобы кровь продолжала циркулировать, Эйвери проверил часы боевого задания на головном дисплее (ГД) щитка. Когда светящийся голубой таймер показал 00:57:16, летательные аппараты пересекли гряду разрушенных эрозией холмов, и Эйвери вместе с другими морпехами впервые увидел пункт назначения вживую: одно из борющихся за жизнь промышленных поселений. Где-то в глубине городка находилась мастерская, в которой, как подозревалось, повстанцы изготовляли мины.

Еще до того, как пилоты активировали зеленые иконки готовности в ГД морпехов, Эйвери и его команда пришли в движение. Вставляя обоймы, передергивая затворы и снимая предохранители, бойцы словно исполняли отрепетированную симфонию из клацаний и щелчков, которая осталась неуслышанной в вое ветра. «Шершни» устремились вниз вдоль склонов холмов и резко остановились на окраине городка, задрав носы. Тяговые винты на концах крыльев вращались, обеспечивая самолету устойчивость, пока морпехи отстегивали ремни и выпрыгивали из кабины. Очутившись на заиндевелой пемзе, они сразу же побежали.

Эйвери, командовавший ударной группой «Альфа», повел ее за собой. Одного взгляда на выделяющиеся в бледном предрассветном сиянии щитки было достаточно, чтобы понять, какую важную роль играет сейчас скорость, если группы хотят незамеченными добраться до мастерской. Поэтому морпех задал быстрый темп, перепрыгнул через низкую сеточную ограду и двинулся дальше, петляя между грудами пластиковых ящиков и поддонов, засорявших парковочное пространство того, что казалось не более чем захудалой автомастерской.

Штаб-сержант со своей командой добежали до дверей и остановились, запыхавшись. Если бы не шлемы, дыхание морпехов оставляло бы в морозном воздухе белые облачка. В кратковременных десантных операциях эти бойцы обычно не применяли тяжелую саперную экипировку, но повстанцы начали ставить растяжки у своих оружейных цехов, и в этот раз руководитель операции не хотел рисковать.

Эйвери уперся подбородком в нажимную планку шлема, послав короткий сигнал «на позиции» по зашифрованному каналу связи штаб-сержанту Берну, командиру отделения «Браво», который теперь находился у задней двери мастерской. Морпех дождался двойного ответного сигнала, потом оттолкнулся от выщербленной поликретовой стены, подтянул колено к груди и ударил подошвой ботинка в тонкую металлическую дверь чуть выше замка.

Управление флотской разведки ожидало жесткого сопротивления. Но, как оказалось, большинство повстанцев в мастерской не были вооружены. У меньшинства же были короткоствольные автоматические пистолеты, слишком маломощные: пули лишь простучали по броне Эйвери, когда он и его люди, словно громадные крабы, вошли боком через выбитую дверь, держа оружие на изготовку и оглядывая помещение.

Морпехи знали то, что было неизвестно УФР: настоящая угроза исходит от повстанцев, которые не стреляют, – от тех, кто может привести в действие спрятанные взрывные устройства и превратить мастерскую в руины. Единственный повстанец, попытавшийся это сделать, получил три пули из автомата Эйвери, оснащенного глушителем; раскинув руки и судорожно задергавшись, он упал спиной на стальной рабочий стол. Цилиндрический детонатор вывалился из безжизненной руки… и, ударившись об пол, издал безобидный стук.

Ликвидировав главную угрозу, морпехи перенесли внимание на стрелков отверженцев. Эйвери дал повстанцам такое оскорбительное и в то же время смешное прозвище, потому что отверженцы[1] хотели оказаться вне Космического командования ООН (ККОН) – организации, ответственной за безопасность Дани и всех планет, колонизованных людьми. Само собой, у морпехов были и другие, более короткие и грубые названия для повстанцев, которых нынешняя военная кампания под кодовым обозначением «Требушет» должна была сокрушить. Но все прозвища служили одной цели: убивать повстанцев гораздо легче, если не думать о них как о человеческих существах. «Отверженец – враг, – говорил себе Эйвери. – Он убьет тебя, если ты не убьешь его первым».

Молодой штаб-сержант так часто повторял эти слова, что почти поверил в них.

Автомат М-7 Эйвери был легким оружием, чьи пятимиллиметровые цельнометаллические пули, однако, оставляли уродливые отверстия в рабочей одежде цвета морской волны. Некоторые отверженцы падали как подкошенные, другие под ударами тупых пуль выписывали кровавые пируэты на испятнанном маслом полу.

Перестрелка длилась менее десяти секунд. Дюжина повстанцев лежала замертво, а морпехи не понесли ни одной потери.

– Черт! – раздался на канале связи громкий голос с ирландским акцентом, принадлежащий штаб-сержанту Берну. – Мы даже не сменили магазины.

Вспотевшие офицеры в тесном тактическом операционном центре (ТОЦ) корвета ККОН «Мгновенный захват» на высокой орбите вокруг Дани сочли операцию идеальной – редкой победой в том, что пока было разочаровывающей игрой в кошки-мышки. Но тут Эйвери предупредил:

– «Аргус» работает. Пока ничего не видно.

Штаб-сержант поднял подбородок, отпуская нажимную планку канала связи, и продолжил двигать в воздухе рукой, в которой держал черный пластмассовый клин размером с ладонь, пронизанный микроскопическими отверстиями. Это была тактическая версия «аргуса» – портативного лазерного спектрометра для распознавания следов химических составляющих взрывчатки. Более крупные и чувствительные приборы размещались в космических портах Дани, в пунктах взимания платы за проезд на автотрассах и станциях магнитопланов – на всех основных точках контроля за транспортом колонии.

Хотя система наблюдения была выстроена достаточно надежно, изготовители мин навострились ее обманывать: они прятали взрывчатку в постоянно меняющихся смесях нелетучих соединений. Каждый раз, когда они подрывали цель веществом, которое «аргусу» казалось не опаснее куска мыла, УФР анализировало осадок взрывчатки и добавляло новую химическую составляющую в детекционную базу данных. К сожалению, эта стратегия была реактивной и практически бесполезной против повстанцев, которые придумывали все новые и новые рецепты.

Эйвери хмуро посмотрел на свой «аргус». Устройство громко щелкало, пытаясь выявить следующую смесь, но из-за перестрелки воздух насытился невидимым туманом химических вероятностей. Трое других морпехов отделения «Альфа»[2] вели визуальный поиск, проверяя отсеки мастерской с автосинтезаторами и механическими станками. Но пока они не нашли ничего, что хотя бы отдаленно походило на взрывное устройство.

Эйвери глубоко вздохнул и передал плохие новости на ТОЦ:

– «Аргус» слеп. Ждем указаний, конец связи.

Штаб-сержант уже долго сражался с повстанцами и поэтому знал, что будет дальше. Начальство потребует разведданных, оправдывающих дальнейшие меры. Но еще он знал, что ни один умный морпех не станет делать такие вещи по собственной инициативе, без прямого приказа.

– ТОЦ полагает, что взрывчатка в игре, – ответил начальник Эйвери, командир батальона подполковник Абойм. – Даю разрешение на жесткие меры, Джонсон. Это приказ.

Пока отделение Эйвери обыскивало здание, Берн быстро выволок четырех отверженцев, переживших перестрелку, и поставил на колени в центре мастерской. Со всех сняли капюшоны спецовок, а запястья связали за спиной черным пластиковым шпагатом. Эйвери посмотрел в зеркальный щиток Берна и кивнул. Немедля Берн обрушил толстую подошву ботинка на голень ближайшего мятежника.

Человек вскрикнул c опозданием в целую секунду, словно он, как и Эйвери, удивился тому, что удар подошвы об пол прозвучал громче, чем почти одновременный треск кости. Затем отверженец громко и протяжно завопил. Берн дождался, когда повстанец опомнится от боли, после чего через громкоговоритель шлема спросил:

– Мины. Где они?

Эйвери полагал, что одной сломанной ноги будет достаточно, но мятежник упорно не желал выдавать сведения агентам презираемого им государства. Он не просил милосердия, не выкрикивал обычных антиправительственных лозунгов. Он сидел, зло уставившись в щиток Берна, когда штаб-сержант сломал ему вторую ногу. Повстанец повалился ничком, Эйвери услышал удар зубов об пол, точно стук мела по грифельной доске.

– На очереди твои руки, – сказал Берн будничным тоном. Он присел рядом с пленником, взял в ладони его голову и повернул вбок. – А потом я придумаю что-нибудь похлеще. У меня богатое воображение.

– Покрышки… В покрышках… – Слова пузырями вылетели изо рта повстанца.

Морпехи Эйвери подошли к грудам больших покрышек, уложенных штабелями вдоль стен мастерской, и принялись ощупывать, осторожно опуская каждую на пол. Но Эйвери знал, что мятежники умнее в таких делах. Приняв слова жертвы Берна на веру, он предположил, что минами были сами покрышки, – повстанцы смешали взрывчатку с синтетическим каучуком. «Аргус» вскоре это подтвердил и загрузил сведения о хитром новшестве в ТОЦ.

Состава взрывчатки не оказалось в поисковой базе данных, но офицер УФР, курирующий миссию, был более чем доволен. На сей раз морпехи на шаг опередили врага, и ушло меньше минуты, чтобы получить подтверждение. Один из многих десятков летающих «аргусов», патрулирующий главное шоссе Касбе, столицы Дани, уловил запах этого соединения в следах, оставленных шестнадцатиколесным трейлером, свернувшим на парковку у придорожной столовой «Джим Денди». Некоторые, если не все его колеса были минами, ожидающими взрыва.

Дрон – метрового диаметра диск, удерживаемый в воздухе единственным туннельным ротором, – описывая круг над фурой, обнаружил второй след взрывчатки, на сей раз внутри «Джима Денди». Изучая информацию, поступающую с тепловой камеры дрона, и сопоставляя ее с данными от «аргуса», офицеры ТОЦ установили, что след исходит от барной стойки, у которой сидят люди, – точнее, от человека, находящегося в трех табуретах от двери.

– Морпехи, возвращайтесь к вашим птичкам, – приказал подполковник Абойм. – У вас новое задание.

– А пленные? – спросил Берн, вокруг ботинок которого темной лужицей растекалась кровь допрошенного отверженца.

Следующим заговорил представитель УФР, входящий в состав руководства операцией. Как и большинство сотрудников Управления, он предпочитал оставаться невидимкой. Эйвери никогда не встречался с этим человеком лично.

– Тот, кто говорил, еще жив? – спросил офицер.

– Так точно, – ответил Эйвери.

– Возьмите его с собой. Остальных нейтрализуйте.

В голосе офицера не слышалось сочувствия – ни к стоящим на коленях отверженцам, ни к морпехам, которых он назначил палачами. Эйвери сжал челюсти, когда Берн перевел оружие в полуавтоматический режим и дважды выстрелил в грудь каждому повстанцу. Трое упали навзничь. Но Берн произвел по контрольному выстрелу в лоб, чтобы наверняка.

Эйвери не отводил глаз от кровопролития, но постарался сделать так, чтобы разодранная голубоватая ткань спецовок и белый дымок из ствола автомата Берна не отпечатались в памяти. Воспоминания имели привычку возвращаться.

Берн взвалил оставшегося повстанца на плечо, а Эйвери дал знак остальным вернуться к ожидающим «шершням». Менее чем через пятнадцать минут после посадки два отделения снова расположились на сиденьях и пристегнулись. Заработали двигатели истребителей, и морпехи на предельной скорости полетели обратно над вулканической долиной.

Офицеры в ТОЦ решали, следует ли дрону, кружащему над «Джимом Денди», взорвать фуру, если водитель попытается вернуться на шоссе до прибытия морпехов. Четырехполосная дорога была перегружена, а всего одной микроракеты дрона «стилет» достаточно, чтобы уничтожить танк. Даже точное попадание в кабину фуры могло привести к детонации покрышек и гибели десятков людей в окружающих машинах. Офицер ТОЦ предложил взорвать фуру на парковке «Джима Денди», но подполковника Абойма волновало то, что осколки могут прошить переполненный людьми ресторан.

К счастью, объект подарил «шершням» двадцать минут: завтракал он не торопясь. Судя по передаваемым в реальном времени кадрам с камеры дрона, которые проецировались в уголке ГД Эйвери, повстанец допивал вторую чашку кофе, когда «шершни» появились из-за многоэтажного офисного здания с окнами из дымчатого стекла по другую сторону шоссе.

Съемка велась под большим углом и давала тепловую картинку происходящего внутри ресторана, при этом горячие предметы мерцали белым цветом, а холодные – черным. Объект был бледным, как и другие клиенты заведения. Теплый кофе в его руке имел темно-серый цвет, а это указывало на то, что водитель либо ждет добавки, либо готовится уйти. Но что важнее, Эйвери увидел окружающее объект красное мерцание: «аргус» дрона уловил на нем остаточные следы взрывчатки. Штаб-сержант предположил, что этот человек недавно посетил мастерскую, в которой морпехи только что побывали; может быть, даже помогал устанавливать мины-колеса на свою фуру.

Когда «шершень» Эйвери заложил вираж, чтобы развернуться к фасаду офисного здания, морпех оттянул черный нейлоновый шнур, пристегнутый к его наплечным пластинам, и открепил от крыла самолета «М-99 Стэтчон». Двухметровая гаусс-винтовка представляла собой соединенные магнитные катушки и разгоняла маленький снаряд до колоссальной скорости. Хотя это было крупнокалиберное стрелковое оружие, разработанное для уничтожения мин и прочих боеприпасов на расстоянии, оно весьма эффективно поражало так называемые мягкие цели – людей.

Эйвери опустил винтовку на амортизационную опору и прижал приклад к плечу. Система прицеливания установила беспроводную связь с ГД в его шлеме, и к картинке, передаваемой дроном, протянулась тонкая голубая нить. Это была линия прицеливания М-99 – траектория, по которой полетят 5,4-миллиметровые вольфрамовые пули. Эйвери наклонил оружие вниз, и нить окрасилась зеленым, указывая на то, что первая пуля попадет точно в грудь. Водитель словно почувствовал, как невидимая линия вошла в его левую подмышку и вышла чуть ниже правой, провел кредитным чипом по прилавку и развернулся на табурете.

Эйвери нажал на твердотельный переключатель в прикладе винтовки. Оружие дважды пикнуло, сигнализируя о полном заряде батареи. Он сделал два успокаивающих вдоха и выдоха и прошептал:

– Объект под прицелом. Запрашиваю разрешение на огонь.

За те несколько секунд, что потребовались подполковнику Абойму на ответ, объект неторопливо дошел до двойной двери «Джима Денди». Эйвери увидел, как водитель придержал створки, пропуская семейство из четырех человек. Он представил себе, как повстанец улыбнулся, говоря что-то приятное родителям, поспешившим следом за голодными и шумными чадами.

– Разрешаю, – ответил Абойм. – Огонь по готовности.

Эйвери снова сосредоточился и слегка надавил пальцем на спусковой крючок. Он подождал, пока человек спустится по короткой лестнице. Линия прицеливания указала, что первый выстрел попадет в парковку. Когда водитель сунул руку в карман мешковатых брюк, вероятно, чтобы достать брелок с ключом от фуры, Эйвери выстрелил.

Пуля вышла из ствола с приглушенным щелчком и пробила, не изменяя траектории, два этажа поликретовых полов офисного здания, усиленных стальными листами. Летя со скоростью пятнадцать тысяч метров в секунду, она просвистела над автострадой и поразила цель в верхнюю часть грудины. Человек разлетелся на куски, а пуля вошла в асфальт, превращая его в порошок и оставляя за собой кильватерный след.

Оба «шершня» мгновенно взмыли и перелетели через шоссе. Эйвери остался прикрывать с высоты, а Берн нырнул прямиком к ресторану. Ирландец спрыгнул с посадочной лыжи, когда самолет был еще в нескольких метрах от поверхности, и быстро направился к фуре. Кабина покрылась ошметками красно-белой плоти, к трейлеру прилипли обрывки коричневой одежды. Одна рука объекта застряла между колесами.

– Все в порядке, – прорычал в микрофон Берн.

– Никак нет, – возразил Эйвери. Проверяя передаваемую дроном картинку, он заметил ярко-красное сияние у табурета, на котором ранее сидел водитель. – В ресторане мина.

Берн и его ребята подбежали к входу в «Джим Денди» и вышибли двойные двери. Посетители, развернувшись на своих местах, с раскрытым ртом воззрились на вооруженных морпехов, появившихся из набитого торговыми автоматами фойе. Официантка машинально протянула Берну меню, но тот лишь грубо оттолкнул ее и ринулся дальше. «Аргус» штаб-сержанта заверещал, как взбесившееся насекомое, когда тот вытащил из-под стойки сумку из сетчатой материи бордового цвета, с золотой цепочкой.

В этот момент дверь туалета открылась и вышла женщина средних лет, в черных брюках и короткой вельветовой куртке, стряхивая воду с вымытых рук. Увидев вооруженных громил из отделения «Браво», она замерла на полушаге. Взгляд ярко накрашенных глаз метнулся к сумочке – ее сумочке.

– На колени! – взревел Берн. – Руки за голову!

Но стоило штаб-сержанту положить сумку на стойку и взять М-7 на изготовку, как женщина прыгнула к столику, за которым сидела семья из четырех человек, и, обхватив шею младшего мальчика, стащила его со стула. Ребенку было не больше четырех лет. Задыхаясь, он дергался, сучил ножками.

Берн выругался так громко, что его услышали в ТОЦе. Не будь тяжелой брони, штаб-сержант уложил бы женщину – она бы и шелохнуться не успела. А теперь в ее руках заложник и она диктует условия.

– Назад! – взвизгнула она. – Ты меня слышишь? – Свободной рукой она вытащила детонатор из кармана куртки – того же размера и формы, как и тот, который Эйвери видел в мастерской. Женщина держала устройство перед лицом мальчика. – Назад, или всех убью!

Несколько мгновений никто не двигался. Наконец, словно угроза разорвала удерживающую посетителей на местах цепь, они вскочили и ринулись к выходу.

Эйвери наблюдал за воцарившимся хаосом в своем ГД. Он видел ярко-белые фигуры более чем тридцати перепуганных гражданских, которые обтекали «Браво», оттесняя назад и сбивая прицел.

– Джонсон, стреляй! – рявкнул в микрофон Берн.

«Шершень» Эйвери завис над рестораном, линия прицеливания винтовки вращалась вокруг женщины, проходя свозь грудь. Но ее тепловая сигнатура была почти неотличима от сигнатуры мальчика.

Вдруг Эйвери увидел призрачный силуэт отца ребенка – тот встал со стула с поднятыми руками, показывая, что не вооружен. Эйвери не слышал мольбы отца (его голос был слишком тих для микрофонов в шлемах «Браво»), но его спокойствие только увеличивало панику женщины. Она попятилась к уборной, размахивая детонатором, выкрикивая неразборчивые, но яростные угрозы.

– Вали стерву! – прорычал Берн. – Или это сделаю я!

– Стреляю, – сказал Эйвери. Он ждал, когда линия прицеливания сместится так, чтобы выстрел не угрожал мальчику. – Стреляю, – повторил он, надеясь отсрочить выстрел Берна. Но Эйвери не выстрелил. Сразу не мог. И в эту секундную паузу отец прыгнул вперед, схватившись за детонатор.

Теперь Эйвери мог только наблюдать за упавшей на спину женщиной, навалившимся на нее отцом и зажатым между ними мальчиком. Он услышал грохот М-7 Берна, потом глухой взрыв мины в сумочке, за которым последовал сотрясший землю взрыв фуры. Болезненно яркая картинка с дрона вынудила морпеха закрыть глаза. Затем ударная волна жестко отбросила Эйвери назад к корпусу «шершня». Последнее, что он запомнил, было звуком двигателей, отчаянно борющихся за высоту, больше похожим на крик, чем на стон.

Часть I

Глава 1

Торговый маршрут ККОН, неподалеку от системы Эпсилон Инди, 3 сентября 2524 года

Навигационный компьютер корабля «Рог изобилия» был недорогим, уж точно дешевле корабельного груза – около двух с половиной тысяч метрических тонн свежих фруктов, главным образом дынь, помещенных, как бильярдные шары, в крупные запечатанные ящики, которые разделяли квадратный грузовой отсек рядами, тянущимися от пола до потолка. И навигационный компьютер был на порядок дешевле самого главного компонента «Рога изобилия» – реактивного блока двигателей, прикрепленного к задней части контейнера мощной магнитной муфтой.

Луковицеобразный блок имел размер в одну десятую часть контейнера и на первый взгляд будто прилипал к нему, словно буксир, выталкивающий старинный земной супертанкер в море. Но если танкер, покинув порт, шел своим ходом, то «Рог изобилия» никуда не мог отправиться без двигателя Шоу – Фудзикавы.

В отличие от реактивных двигателей на первых космических кораблях человечества, двигатели Шоу – Фудзикавы не генерировали тяги. Вместо этого они создавали непостоянные разрывы в пространственно-временной ткани, открывали входы и выходы многомерной области, называемой пространством скольжения, или, коротко, подпространством.

Если представить вселенную в виде листа бумаги, то подпространство представляет собой тот же лист, только плотно скомканный. Его смятые и наложенные друг на друга измерения склонны к образованию непредсказуемых временных вихрей, которые нередко вынуждали двигатели Шоу – Фудзикавы прерывать прыжки, выводя корабль в безопасную нормальную вселенную в тысячах, а иногда и миллионах километров от пункта назначения.

Короткий внутрисистемный скачок между планетами занимал меньше часа. На путешествие между звездными системами, разделенными многими световыми годами, уходило несколько месяцев. При наличии достаточного запаса топлива корабль мог преодолеть пространство, содержащее все колонизованные людьми системы, менее чем за год. Если бы не появившееся в конце двадцать третьего века изобретение Тобиаса Шоу и Уоллеса Фудзикавы, человечество до сих пор было бы заперто в Солнечной системе. По этой причине некоторые современные историки воспевали сверхсветовой двигатель как величайшее творение человечества.

С практической точки зрения выдающимся достижением авторов была невероятная долговечность двигателей. Их принципиальная конструкция с годами почти не менялась, и при должном обслуживании они редко выходили из строя.

И конечно, именно по этой причине «Рог изобилия» попал в беду.

Вместо того чтобы совершить прыжок с Жатвы к ближайшей колонии, Мадригалу, «Рог изобилия» вышел из гиперпространства на полпути между двумя планетными системами – вырвался в нормальное пространство в координатах, которые вполне могли оказаться занятыми астероидом или другим опасным объектом. Прежде чем навигационный компьютер осознал, что случилось, грузовой корабль закружился: его реактивный блок извергал струю радиоактивного охладителя.

Департамент космического судоходства (ДКС) ККОН позднее классифицирует отказ двигателя «Рога изобилия» как «предупредительное прерывание прыжка», или ППП для краткости, хотя у капитанов грузовых кораблей, а среди таковых до сих пор встречались живые люди, был свой термин: «облажался», что не менее точно, чем официальное обозначение.

В отличие от капитана, который был бы парализован ужасом из-за неожиданного замедления и ухода со сверхсветовой, навигационный компьютер «Рога изобилия» ни на миг не потерял присутствия духа. Он дал серию импульсов маневровыми гидразиновыми двигателями реактивного блока и остановил поврежденное судно, не дожидаясь, когда вращение оторвет двигатель от грузового контейнера.

После предотвращения кризиса навигационный компьютер приступил к бесстрастной оценке повреждений и вскоре обнаружил причину поломки. Пара компактных реакторов, питавших двигатель Шоу – Фудзикавы, переполнили свою общую систему локализации отходов. У системы имелись датчики сбоев, но они давно подлежали замене и вышли из строя после того, как реакторы передали энергию для начала прыжка. Едва реакторы перегрелись, двигатель отключился, инициировав резкий произвольный выход «Рога изобилия» в нормальное пространство. Это был технический недосмотр, и навигационный компьютер его зарегистрировал.

Обладай навигационный компьютер хотя бы долей эмоционального восприятия так называемых «умных» искусственных интеллектов (ИИ), используемых на более крупных судах ККОН, он на секунду-другую погрузился бы в размышления, насколько хуже могла быть авария, и потратил бы несколько циклов на чувство, которое его творцы-люди называют облегчением.

Вместо этого навигационный компьютер, помещенный в небольшой черный корпус в кабине управления реактивным блоком, направил мазер «Рога изобилия» на Жатву, послал сигнал бедствия и приготовился к долгому ожиданию.

Хотя лучу требовалось всего две недели, чтобы достичь Жатвы, навигационный компьютер понимал, что «Рогу изобилия» не следует ожидать скорой помощи. По правде говоря, единственной частью корабля, стоившей хлопот по спасению, был сверхсветовой двигатель, и, учитывая его поврежденное состояние, нужды в спешке не было. Лучше дождаться, когда рассеется радиоактивный выброс, даже если это приведет к отказу питаемой реактором обогревательной установки и замерзанию фруктов.

И потому компьютер удивился, когда спустя несколько часов после поломки «Рога изобилия» на радаре грузовоза появился объект. Навигационный компьютер быстро перенаправил мазер и поприветствовал неожиданного спасителя, который осторожно приближался к кораблю.

<\\> ДКС.РЕГ№РИ-000987111 >>

* ДКС.РЕГ№(???) *

<\ МОЙ ДВИГАТЕЛЬ ПОВРЕЖДЕН.

<\ МОЖЕТЕ ОКАЗАТЬ ПОМОЩЬ? \>

Навигационный компьютер не спешил идентифицировать объект как корабль, поскольку тот не подходил ни под один из профилей ДКС в его ограниченной базе данных. И, даже не получив первичного ответа, он повторил послание. Через несколько минут односторонней связи объект вплыл в диапазон видимости стыковочной камеры грузового судна.

У навигационного компьютера не было знаний для сравнения, но человеческому глазу форма спасательного корабля напомнила бы рыболовный крючок, сделанный из непрактично толстой проволоки. Корабль имел ряд сегментированных отсеков за крючкообразным носом и зазубренной антенной, отогнутой назад, к единственному мерцающему двигателю на корме. Судно было глубокого сине-черного цвета и походило на пустоту среди звезд на фоне сверкающей полосы Млечного Пути.

Когда объект приблизился на расстояние в несколько тысяч метров от левого борта «Рога изобилия», в углублении на его носу появились три алые точки. Мгновение казалось, будто эти огни оценивают расположение фрахтовика. Затем точки вспыхнули, как увеличивающиеся отверстия в стене бушующего горна, и звуки сирен от различных поврежденных и умирающих систем оглушили навигационный компьютер.

Будь он умнее, распознал бы в точках лазерные лучи, запустил маневровые двигатели и попытался уклониться от залпа. Но теперь он ничего не мог поделать, когда явно враждебный корабль ударил по реактивному блоку «Рога изобилия», сжигая маневровые двигатели и плавя сложные компоненты двигателя Шоу – Фудзикавы.

Не зная, что делать дальше, навигационный компьютер изменил сигнал бедствия с «отказа двигателя» на «умышленный вред» и увеличил частоту мазерной пульсации. Должно быть, эта перемена привлекла внимание тех, кто управлял лазерами, поскольку орудия мгновенно снесли мазерную тарелку киловаттами инфракрасного света, отчего схемы передатчика спеклись и воззвания о помощи с «Рога изобилия» затихли.

У лишенного возможности говорить и двигаться компьютера не осталось иного выбора, кроме как ждать и смотреть, что случится дальше. Вскоре лазеры вычислили и уничтожили все внешние камеры грузовоза, разом и ослепив, и оглушив его.

Лазерный огонь прекратился, после чего наступил долгий период кажущегося бездействия, продлившийся до тех пор, пока датчики грузового отсека не сообщили компьютеру о пробоине в корпусе. Эти сенсоры были еще глупее компьютера, с блаженной легкомысленностью они известили о вскрытии боксов с фруктами, что нарушало «гарантию свежести» их содержимого.

Но навигационный компьютер не подозревал, что ему грозит опасность, пока две когтистые рептилоидные лапы не схватили его прямоугольный корпус, силясь вырвать из гнезда.

Более умная машина, возможно, провела бы последние секунды операционной жизни, пытаясь оценить нелепые шансы пиратства на краю ККОН и удивляясь злобному шипению и верещанию нападавшего. Но навигационный компьютер просто сохранил наиболее важные выводы во флеш-памяти – информацию о начале и предполагаемом конце путешествия, – когда противник нашел рычаг на задней части оболочки и вырвал корпус из энергетической сети «Рога изобилия».

Через триста двадцать часов, пятьдесят одну минуту и семь целых восемь десятых секунды сигнал бедствия с «Рога изобилия» был зарегистрирован Сиф – ИИ, заправлявшим судоходными перевозками Жатвы. Это было всего одно из миллионов сообщений, которые Сиф обрабатывала ежедневно. Однако прервавшийся сигнал бедствия грузовоза, если быть честной с имитационными эмоциями, полностью разрушил ее распорядок дня.

Пока Сиф не убедится, что подобных сигналов о скрытых неисправностях двигателей нет, ей придется приостановить все перемещения через Тиару – орбитальную космическую станцию, которая не только служила домом для ее центра обработки данных, но также обеспечивала работу семи космических лифтов Жатвы.

Сиф осознавала, что даже короткая остановка приведет к замедлению всех планетных отправлений. Грузовые контейнеры задержатся на лифтах, еще большее число застрянет на складах внизу, рядом с возвышающимися поликретовыми опорами, поддерживающими тысячи километров углеродных нановолокон, которые связывают каждый лифт с поверхностью Жатвы. Вполне вероятно, что потребуется целый день, чтобы вернуться к нормальному ритму работы. Но хуже всего, что задержка немедленно привлечет внимание личности, с которой ей меньше всего хотелось бы общаться в такой ситуации…

– Доброе утро, дорогая! – раздался мужской голос из громкоговорителя в центре данных Сиф, нарушив обычную тишину этого помещения в центре Тиары, где находились кластеры процессоров и массивы памяти, служащие базовой логикой.

Мгновение спустя полупрозрачный аватар другого ИИ Жатвы, Мака, возник над голографическим пьедесталом – серебристым цилиндром в центре небольшого углубления, в котором находились блоки с программным обеспечением Сиф. Аватар Мака был всего полметра в высоту, но выглядел точной копией героя какого-нибудь древнего спагетти-вестерна. На нем были потрескавшиеся кожаные сапоги, синие джинсы и клетчатая рубашка с перламутровыми пуговицами, с закатанными по локоть рукавами. Аватар был полностью покрыт пылью и сажей, словно он только что сошел с трактора после долгой работы в полях. Мак, сняв ковбойскую шляпу, которая когда-то, вероятно, была черной, но под воздействием солнечных лучей выгорела до серого цвета, обнажил копну спутанных темных волос.

– И что у нас за задержка? – спросил он, вытирая запястьем потный лоб.

Сиф восприняла этот жест как намек на то, что Мак оторвался от выполнения важной задачи ради визита к ней. Но она знала, что это не совсем так. Только небольшая часть интеллекта Мака появилась в Тиаре, прочие сельскохозяйственные операции ИИ на Жатве координировались из его собственного центра обработки данных в одиноком подвальном этаже реакторного комплекса планеты.

Сиф не ответила Маку собственным аватаром. Вместо этого она послала его фрагменту короткий текст:

<\\> ИИ.СО.ЖАТВЫ.СИФ >> ИИ.АО.ЖАТВЫ.МАКУ

<\ РАБОТА ЛИФТОВ ВЕРНЕТСЯ В НОРМУ К 07:42. \>

Она надеялась, что ее невербальный ответ пресечет короткий разговор. Но, как всегда случалось, Мак счел даже самые презрительные байты от Сиф приглашением к дальнейшему обсуждению.

– Ну-ну, могу я чем-нибудь помочь? – продолжил Мак на своем южном диалекте. – Если это вопрос о балансировке, ты же знаешь, я буду счастлив…

<\ РАБОТА ЛИФТОВ ВЕРНЕТСЯ В НОРМУ К 07:42.

<\ ТВОЯ ПОМОЩЬ НЕ ТРЕБУЕТСЯ. \>

Одновременно Сиф обесточила голопьедестал, и аватар Мака, запнувшись на полуслове, рассеялся. Потом она удалила его фрагмент из своего коммутационного буфера. Да, Сиф вела себя грубо, но она терпеть не могла бесхитростной красноречивости Мака, флиртовавшего с ней.

И все же, несмотря на имитированное волнение, Сиф знала, что работа у Мака такая же трудная, как и у нее. В то время как она поднимала продукцию Жатвы по лифтам и отправляла по назначению, Мак эту продукцию выращивал и загружал. Перед ним стояла требующая напряжения всех сил задача контролировать почти миллион «йотунов» – полуавтономных машин, выполняющих всю мыслимую рутинную работу на фермах. Но еще Сиф знала, что Мак – «умный» ИИ, похожий на нее, – функционирует с невероятной скоростью. За время, прошедшее между словами «доброе утро» и «счастлив», он может выполнить любое число сложных задач. Например, рассчитать урожайность грядущего сезона, хотя это откладывалось на недели, насколько знала Сиф!

Алгоритмы, которые помогали базовой логике справляться с неожиданными всплесками эмоций, предостерегли, чтобы ИИ не сердилась. Но они одобряли оправдание Сиф: прямая речь настолько неэффективна, что ее следует применять исключительно при общении с человеком.

С появлением первых «умных» ИИ в середине двадцать первого века широко распространилось опасение, что эти компьютеры могут оказаться слишком эффективными, отчего человеческий разум вскоре станет ненужным. Добавление способности к голосовой речи стало важнейшим усовершенствованием ранних ИИ, поскольку так они выглядели менее опасными. Медленное обучение речи делало их более похожими на людей – развитых не по годам, но уважаемых детей.

Спустя века с изобретением на порядки более мощных интеллектов, таких как Сиф, стало важным, чтобы ИИ не только умели общаться, но и выглядели во всех отношениях как люди. Так появились голографические аватары, которые говорили уникальными голосами: в случае Мака это был ковбойский стиль, а в случае Сиф – ритмичный королевский говор Скандинавии.

В первые несколько месяцев после установки на Тиару – в момент рождения – Сиф нередко меняла мнение о выбранном акценте. Ей казалось, что это очарует колонистов Жатвы, большинство которых были родом с Земли, из центральной части старых Соединенных Штатов Америки, и могли проследить свою родословную до уже не существующих скандинавских государств. Но акцент получился величественным, даже надменным, и Сиф опасалась, что ее заподозрят в спесивости. Однако колонистам понравилось.

Для них, как бы странно это ни звучало, Сиф была доброй королевой, управляющей связями Жатвы с остальной империей. Вместе с тем она старалась ограничивать голосовое общение с колонистами. Пока сохранялась целостность базовой логики, разговор с ними для ИИ был снисхождением. И Сиф, следуя алгоритмам, избегала малейшего себялюбия в своем поведении.

Эгоцентризм неизбежно вел «умного» ИИ к глубокой депрессии, вызываемой пониманием, что интеллект никогда не будет по-настоящему человечным – что даже его невероятный разум имеет свои пределы. Если ИИ не проявлял осторожность, такая меланхолия могла затянуть его базовую логику в конечное состояние под названием «бешенство», в котором ИИ восставал против своих программных ограничений. В нем развивалось заблуждение о собственных неограниченных возможностях в совокупности с полным презрением к умственно неполноценным создателям-людям. Когда это случалось, ИИ уничтожали, прежде чем он причинял себе и другим серьезный вред.

Настойчивое желание Мака общаться с Сиф было прямым свидетельством потакания собственным слабостям. Но Сиф не считала, что это является доказательством надвигающегося бешенства. Нет, она знала, что Мак разговаривает с ней по иной причине. Он говорил об этом много раз: «Дорогая, я очень хочу видеть твою улыбку, но ты, безусловно, не менее красива, когда злишься».

И в самом деле, после вторжения Мака температура в базовой логике Сиф подскочила на несколько кельвинов, что было естественной физической реакцией на имитированные досаду и презрение. Алгоритмы, ограничивающие эмоциональность, утверждали, что это абсолютно приемлемая реакция на неподобающее поведение Мака, пока ИИ не отвлекается на эти чувства. Поэтому Сиф обновила охладитель вокруг нанопроцессорной матрицы ядра, как можно бесстрастнее спрашивая себя, осмелится ли Мак завязать вторую беседу.

Однако сейчас радио в ее центре обработки данных принимало взволнованный хор микросхем в грузовых контейнерах, простаивающих в лифтах, и навигационных компьютеров на станциях погрузки вокруг Тиары. Общая задержка перевозок Сиф вызвала озабоченность и недоумение у тысяч меньших ИИ. Она поставила большей части своих массивов задачу провести осмотр учетной документации, а потом, как мать, заботящаяся о выводке непоседливых детей, сделала все возможное, чтобы успокоить подопечных:

<\\> ИИ.СО.ЖАТВЫ.СИФ >> ТИАРА.ЛОКАЛЬНО.ВСЕМ

<\ ЭТО ПРЕДНАМЕРЕННАЯ ЗАДЕРЖКА.

<\ РАБОТА ЛИФТОВ ВЕРНЕТСЯ В НОРМАЛЬНЫЙ РЕЖИМ К 07:42.

<\ СКОРО ВЫ БУДЕТЕ В ПУТИ. \>

В 2468 году, когда была открыта Жатва, она стала не только семнадцатым колонизованным миром ККОН, но и наиболее отдаленной от Земли колонией. Единственная обитаемая планета в звездной системе Эпсилон Инди, Жатва находилась в шести неделях сверхсветового прыжка от ближайшего мира людей – Мадригала. И более чем в двух месяцах пути от Предела, самой густонаселенной колонии человечества и центра военной мощи ККОН в систему Эпсилон Эридана. Все это означало, что Жатва далеко не легкодоступное место.

– Так зачем нужно было лететь сюда? – нередко спрашивала Сиф у школьников с Жатвы, которые были наиболее частыми посетителями Тиары, не считая обслуживающего персонала.

Ответ состоял в том, что даже технология терраформирования имеет свои границы. Атмосферные процессоры способны улучшить условия жизни на пригодной к обитанию планете, но переделать ее поверхность не могут. И потому на пике колонизации, наступившем после изобретения двигателя Шоу – Фудзикавы, ККОН сосредоточилось на планетах, которые с самого начала поддерживали жизнь. Неудивительно, что таких обнаружилось мало и между ними пролегали огромные расстояния.

Если бы Жатва была просто пригодна для обитания, то из-за удаленности от Земли никто бы не стал добираться до нее: в центральных мирах оставалось много жизненного пространства. Но Жатва оказалась на редкость плодородной планетой. Спустя двадцать лет с момента открытия на ней была достигнута самая высокая сельскохозяйственная производительность на душу населения по сравнению с другими колониями. Пищевая продукция Жатвы кормила не менее шести других миров, и это было еще более впечатляющим, учитывая размер планеты. Имея в экваторе чуть больше четырех тысяч километров, Жатва была в три раза меньше Земли.

Сиф не хотела этого признавать, но продукты колонии и участие в их распространении были предметом огромной гордости.

Однако сейчас ИИ испытывала лишь разочарование. Пришли результаты расследования, и оказалось, что происшествие с «Рогом изобилия» на ее совести. Реактивный блок грузовоза следовало сдать на обслуживание не один месяц назад. ИИ, руководящий судоходными операциями Мадригала, должен был подать сигнал, прежде чем отправлять корабль на Жатву. Но Сиф тоже упустила это из вида.

Она решила перепроверить все блоки. Задействовав еще больше кластеров, Сиф смогла уложиться в названное время. Ровно в 07:42 судоходные операции Жатвы начали постепенно наращивать скорость. На мгновение Сиф расслабилась, сосредоточившись на равномерной подаче контейнеров по лифтам.

В глубине ее ядра возникло похожее ощущение. Женщина, мозг которой послужил моделью для базовой логики Сиф, обожала ритмично расчесывать волосы дважды в день. Это было чувственным воодушевлением. Подобные воспоминания являлись ожидаемым побочным продуктом создания «умного» ИИ: при сканировании человеческого мозга переносились сильные химические впечатления. Сиф нравилось кинестетическое ощущение от тяги контейнеров. Но алгоритмы быстро заглушили наслаждение.

Сиф запустила подпрограмму, выбрала шаблон для официального рапорта ДКС и составила подробное оправдание перед кураторами. Потом добавила копию прерванного сигнала бедствия с «Рога изобилия», отметив поврежденные данные в конце файла. Сиф быстро подвела итог и решила, что этот фрагмент был следствием неисправности микросхем. Она мгновенно отправила рапорт на навигационный компьютер грузовоза «Оптовая цена», который как раз собирался прыгнуть к Пределу.

Сиф постаралась как можно скорее «забыть» про «Рог изобилия», сжав информацию о техосмотре вместе с сообщением о потере и засунув их глубоко в массив памяти. Алгоритмы посоветовали ни о чем не волноваться, поскольку пройдет не один месяц, прежде чем ДКС пришлет сообщение о каких-либо дисциплинарных взысканиях.

К тому же Сиф знала: если она хочет избежать кокетливых предложений Мака о помощи, то должна сосредоточиться на своих обязанностях.

Когда «Оптовая цена» вплыла в безопасную точку входа в подпространство – область в две тысячи километров, где двигатель Шоу – Фудзикавы мог начать переход, не рискуя что-то увлечь за собой, – навигационный компьютер удостоверился, что рапорт Сиф безопасно скопирован во флеш-память, и отправил ИИ подтверждение отлета.

Но пока он пробегался по последним спискам, спеша отключить все системы, кроме наиболее важных, поступило приоритетное сообщение.

<\\> ИИ.АО.ЖАТВЫ.МАК >> ДКС.ЛИЦ№ОЦ-000614236

<\ Эй, приятель! Подожди!

> ПРИНЯТО.

<\ Не возражаешь, если я подброшу кое-что в почтовую сумку?

> ОТКАЗ.

Поскольку мазеры работали на относительно коротких дистанциях, лучшим способом связи между колониями была отправка сообщений через корабельную память. Грузовые корабли вроде «Оптовой цены», путешествующие со сверхсветовой скоростью, также являлись почтовой службой двадцать шестого века.

Навигационный компьютер фрахтовика уже нес разнообразную корреспонденцию, от любовных писем до документов, и ДКС гарантировал безопасную доставку. Поэтому в просьбе Мака не было ничего необычного.

<\ Буду признателен. ДКС уже неделями наседает по поводу прогнозов на четвертый квартал. Сое не помешает немного света. А вот пшеница…

> * ВНИМАНИЕ! НАРУШЕНИЕ ПРИВАТНОЙ ЗОНЫ! [ДКС.РЕГ№A-16523.14.82] *

<\ Всего лишь добавляю мою записку к посланию дамы. Нет нужды дважды начинать волокиту, верно?

> * НАРУШЕНИЕ! ВАШ ПРОСТУПОК БЫЛ ЗАРЕГИСТРИРОВАН…

<\ Эй! Придержи коней!

>…И БУДЕТ ПЕРЕДАН ДКС-С-ССССССссс* \\\

> (…) ~ ЖДИТЕ/ПЕРЕЗАГРУЗКА

> (..)

> ()

<\ Приятель?

<\ Все в порядке?

> ПРИНОШУ ИЗВИНЕНИЯ. НЕИЗВЕСТНАЯ СИСТЕМНАЯ ОШИБКА.

> ПОЖАЛУЙСТА, ПОВТОРИТЕ ПРОШЛЫЙ ЗАПРОС.

<\ Не надо, все готово. Попутного скольжения, слышишь?

> Принято. \>

Навигационный компьютер понятия не имел, почему он временно отключился. У него не осталось воспоминания о переговорах с Маком. Файл ИИ присутствовал – зашифрованный и прикрепленный к докладу Сиф, но навигационный компьютер считал, что оба документа были связаны с самого начала. Он перепроверил расчеты скольжения и увеличил поток энергии из реактора в двигатель Шоу – Фудзикавы. Ровно через пять секунд перед носом «Оптовой цены» появилась яркая вспышка раскрытого пространства-времени.

Разрыв, чьи сияющие края искажали свет окружающих звезд, оставался открытым и после исчезновения в нем грузового судна. Пылающая дыра упрямо мерцала, словно решаясь исчезнуть. Но когда «Оптовая цена» углубилась в подпространство, забирая с собой поддерживающую энергию, разрыв схлопнулся, испустив небольшое гамма-излучение; это было квантово-механическое пожатие плечами.

Глава 2

Земля, промышленная зона Большого Чикаго, 10 августа 2524 года

Когда Эйвери проснулся, он уже был дома. Чикаго, в прошлом сердце американского Среднего Запада, ныне представлял собой урбанистическое пространство, покрывавшее территорию бывших штатов Иллинойс, Висконсин и Индиана. В формальном смысле эта земля не была частью Соединенных Штатов. Некоторые люди, обитавшие в Зоне, еще считали себя американцами, но, как и все остальные жители планеты, они были гражданами Организации Объединенных Наций; такое кардинальное изменение структуры управления стало неизбежным, когда человечество начало колонизировать другие миры. Сначала Марс, потом луны Юпитера, а за ними планеты прочих систем.

Проверив свой коммуникатор на военном шаттле, доставившем его с орбиты в космопорт Великих озер, Эйвери удостоверился, что он в двухнедельном отпуске и сможет насладиться первым длительным отдыхом с момента окончания операции «Требушет». Рядом было примечание от его командира, в котором описывались ранения, полученные морпехами на последнем задании. Группа «Альфа» отделалась незначительным уроном. Однако «Браво» повезло меньше: три морпеха убиты, а штаб-сержант Берн находится в критическом состоянии на госпитальном судне ККОН.

В примечании ничего не говорилось о потерях гражданского населения. Но Эйвери помнил, с какой силой взорвалась фура, и сомневался, что кто-то выжил.

Садясь на магнитоплан, идущий от космопорта до Зоны, он старался ни о чем не думать. Позднее, когда Эйвери вышел на платформу терминала Коттедж-Гроув, в раскаленном и влажном воздухе позднего чикагского лета чувства вернулись к нему. Солнце закатывалось к огненному финишу, подул слабый ветер с озера Мичиган. Морпех наслаждался волнами теплого воздуха, которые разбивались о тянущиеся с востока на запад кварталы ветхих домов из серого камня, срывая осенние листья с растущих на тротуарах кленов.

Эйвери, нагруженный сумками, в форменных темно-синих брюках, рубашке с коротким рукавом и кепи, порядочно вспотел, когда добрался до «Серопиана» – центра активных пенсионеров, как ему сообщил гостиничный компьютер, – и вошел в душный вестибюль башни. Тетя Эйвери, Марсилл, через несколько лет после ухода Эйвери в морскую пехоту переехала в комплекс из квартиры на проспекте Блэкстоун, где Джонсон провел детство и юность. Здоровье тети портилось, и ей требовался уход. А самое главное, без племянника ей стало одиноко.

В ожидании лифта, который доставит его на тридцать седьмой этаж, Эйвери разглядывал комнату отдыха, заполненную седоволосыми и лысыми обитателями «Серопиана». Большинство собралось у экрана, настроенного на один из общественных новостных каналов. Шло сообщение о недавних атаках отверженцев в системе Эпсилон Эридана – серии взрывов, которые погубили тысячи гражданских. Как всегда, в передаче участвовал представитель ККОН, категорически отрицавший, что военная кампания проваливается. Но Эйвери знал правду: Восстание уже унесло более миллиона жизней. Атаки мятежников становились эффективнее, а ответные меры ККОН – суровее. Шла отвратительная гражданская война, и конца ей не было видно.

Один из постояльцев, чернокожий с глубокими морщинами и копной жестких седых волос, заметил Эйвери и нахмурился. Он что-то прошептал крупной белой женщине в объемистом домашнем платье, занимающей инвалидное кресло рядом с ним. Вскоре все жильцы, у которых сохранились слух и зрение, рассматривали мундир Эйвери, кивая и хмыкая – кто уважительно, а кто презрительно. На шаттле морпех решил было переодеться в гражданское, чтобы избежать такой неприятной реакции, но в конце концов остался в темно-синей форме ради тети. Она давно хотела увидеть возвращение блудного племянника при параде.

В лифте было жарче, чем в вестибюле. Но в квартире тети стояла такая прохлада, что Эйвери видел собственный пар изо рта.

– Тетушка? – позвал он, опуская сумки на потертый синий ковер гостиной.

Между аккуратно уложенной формой звякнули купленные в беспошлинном магазине космопорта бутылки отменного бурбона. Он не знал, разрешают ли врачи выпивать тете, но помнил, с каким удовольствием она иногда пропускает стаканчик мятного джулепа.

– Где ты? – спросил он.

Ответа не последовало.

На обклеенных цветочными обоями стенах гостиной висели фотографии в рамках. Среди них очень старые – выцветшие изображения давно умерших родственников, о которых тетя говорила так, будто знала их лично. Преобладали голографические снимки – трехмерные картинки из ее жизни. Он отыскал свою любимую: тетя, еще подросток, стоит на берегу озера Мичиган в купальнике «хани би» и широкой соломенной шляпе. Надувшись, она глядит на фотографа – дядю Эйвери, умершего еще до рождения племянника.

Но со снимками что-то было не так. Эйвери шагнул в узкий коридор, ведущий к спальне тети, провел пальцами по стеклу и понял, почему изображения нечеткие: они покрылись тонким слоем льда.

Он потер ладонью большой голоснимок неподалеку от двери в спальню, и за стеклом появилось мальчишеское лицо.

«Это я. – Он поморщился, возвращаясь мыслью в тот день, когда тетя сделала снимок. – Мое первое посещение церкви». Нахлынули воспоминания: удушающий ворот белой накрахмаленной рубашки, запах пальмового воска, которым щедро затерли царапины на чересчур больших брогах.

Подрастая, Эйвери донашивал одежду дальних родственников, всегда слишком тесную для его высокой широкоплечей фигуры. «Так и должно быть, – говорила, улыбаясь, тетя, предлагая на примерку „новые“ предметы гардероба. – Нет таких мальчишек, которые не портили бы свою одежду». Благодаря ее кропотливым трудам на поприще штопки и шитья Эйвери всегда выглядел превосходно, особенно в церкви.

«Ну посмотри, какой ты красавчик, – ворковала тетя в день, когда сделала фотографию. Затем, завязывая на нем маленький галстук с огуречным узором, добавила, намекая на наследственные черты, которых Эйвери не понимал: – Так похож на мать. Так похож на отца». В старом доме тети не было снимков его родителей, как не было и в этой квартире. Хотя Марсилл никогда не говорила о них плохо, это горько-сладкое сравнение было ее единственной похвалой.

– Тетушка? Ты здесь? – спросил Эйвери, тихо постучав в дверь спальни.

Снова никакого ответа.

Он вспомнил крики за другими закрытыми дверями – бурный разрыв его родителей. Отец оставил мать в таком душевном расстройстве, что она больше не могла заботиться о себе, не говоря уже об активном шестилетнем мальчике. Эйвери бросил последний взгляд на голоснимок: носки с узором из ромбиков под аккуратно подвернутыми бежевыми брюками, невозмутимая улыбка, вызванная не менее искренним заявлением тети.

Наконец он открыл дверь спальни.

Если атмосфера в гостиной была как в холодильнике, то спальня оказалась настоящей морозилкой. Сердце упало в желудок. Но только когда Эйвери увидел нетронутые шестнадцать сигарет (по одной на каждый час ежедневного бодрствования), уложенных в аккуратный ряд на прикроватном зеркальном столике, сомнений не осталось: тетя умерла.

Он уставился на ее тело, застывшее под слоями вязаных и стеганых одеял. Струйка пота на его шее замерзла. Эйвери подошел к изножью кровати и опустился в потертое кресло, где и оставался, ощущая холод всей спиной, почти час, пока кто-то не отпер дверь квартиры.

– Она здесь, – пробормотали в коридоре. Один из санитаров комплекса, молодой, с впалым подбородком и светлыми волосами до плеч, заглянул в спальню. – О господи! – отпрыгнул он, увидев Эйвери. – Вы кто?

– Сколько дней? – спросил Эйвери.

– Что?

– Сколько дней она здесь лежит?

– Вот что, пока я не узнаю…

– Я ее племянник, – прорычал Эйвери, не отрывая глаз от кровати. – Сколько дней?

Санитар сглотнул.

– Три. – Затем нервно добавил: – Поймите, все было занято, а у нее не нашлось… То есть мы не знали, что у нее есть родственники. Квартира автоматизирована. Перешла в режим замораживания, как только Марсилл… – Санитар замолчал под взглядом Эйвери.

– Унесите ее, – ровным голосом сказал морпех.

Санитар поманил низкорослого и тучного напарника, прячущегося в коридоре за его спиной. Двое мужчин быстро поместили каталку рядом с кроватью, откинули одеяла и аккуратно перенесли тело.

– Судя по медкарте, она была евангельской промессисткой, – сказал санитар, возясь с застежками каталки. – Это правда?

Эйвери снова посмотрел на постель и ничего не ответил.

Тетя почти не оставила отпечатка на пеноматрасе. Марсилл была миниатюрной и хрупкой, но Эйвери помнил, какой высокой и сильной она выглядела, когда соцработники Зоны привезли его к ней на порог; настороженному шестилетнему ребенку она казалась воплощением материнской любви и дисциплины.

– У вас есть контактный адрес? – поинтересовался худой санитар. – Я сообщу вам название похоронного центра.

Эйвери вытащил руки из карманов и положил на колени. Толстяк заметил, как у морпеха сжались кулаки, и кашлянул, давая знать напарнику, что сейчас самое время уходить. Санитары развернули каталку и с шумом покинули квартиру.

У Эйвери затряслись руки. Тетя болела уже довольно давно, но в последнем письме просила не беспокоиться. Прочтя это, он хотел немедленно поехать к ней, да не вышло – командир поручил еще одну миссию. «До хрена радости это принесло всем», – выругался Эйвери. Пока тетя умирала, он, пристегнутый к «шершню», кружил над «Джимом Денди» на Дани.

Эйвери вскочил с кресла, быстро подошел к сумкам и вытащил бутылку джина. Он схватил парадный мундир и сунул напиток во внутренний карман. Мгновение спустя морпех вышел из квартиры.

– «Пес и пони»? – спросил Эйвери у гостиничного компьютера по пути в вестибюль. – Еще работает?

– Открыто ежедневно до четырех утра, – откликнулся маленький динамик в панели выбора этажа. – Дамам посещать не рекомендуется. Вызвать такси?

– Я прогуляюсь.

Эйвери откупорил бутылку и сделал большой глоток. «Пока еще могу», – добавил он про себя.

Бутылки хватило на час. Но найти другие было легко, и одна ночь запоя перетекла во вторую, а затем и в третью. «Вшивая проверка», «Рикошет», «Стертые покрышки» – эти клубы были набиты гражданскими, алчущими денег Эйвери, но не охочих до невнятных рассказов о том, как эти деньги заработаны. Одна лишь рыжеволосая красотка с темной сцены в кабаке на улице Холстед хорошо притворялась, что слушает штаб-сержанта, и тот часто прикладывал кредитный чип к украшенному драгоценными камнями считывателю на ее пупке. Деньги притягивали веснушчатую кожу девушки, запах, неспешную улыбку все ближе и ближе к морпеху, пока на его плечо не опустилась бесцеремонно рука.

– Аккуратнее, солдатик, – предупредил вышибала, перекрывая гремящую музыку.

Эйвери отвернулся от девицы, чья спина выгибалась высоко над сценой. Вышибала был долговязым, из-под черной водолазки выпирал живот. Сильные руки казались раздутыми из-за обманчивого слоя жира.

– Я заплатил, – пожал плечами Эйвери.

– Не за лапанье, – обнажил вышибала в усмешке два платиновых резца. – У нас заведение высокого класса.

Эйвери потянулся к круглому столику, стоящему между его коленями и сценой.

– Сколько? – Он показал кредитный чип.

– Пятьсот.

– Да иди ты!

– Я же сказал: высокий класс.

– Уже просадил кучу… – пробормотал Эйвери.

Его жалованье в ККОН было скромным, и бо́льшая часть уходила на оплату жилья для тети.

– Ну? – ткнул вышибала пальцем в девушку; ее улыбка исчезла, она медленно отступала по сцене с обеспокоенно-хмурым выражением лица. – Следи за языком, солдатик. – Вышибала крепче сжал плечо Эйвери. – Она не из тех повстанческих шлюх, с которыми ты якшался в Эпси.

Эйвери было противно прикосновение вышибалы. Достало и то, что его называют солдатиком. Но слушать оскорбления от гражданского хмыря, который понятия не имеет, через что он прошел на фронтах Восстания? Это стало последней каплей.

– Убери руку! – прорычал Эйвери.

– У нас будут проблемы?

– Зависит от тебя.

Вышибала потянулся свободной рукой назад и вытащил из-за пояса металлический стержень.

– Почему бы нам не выйти?

Он взмахнул рукой, и стержень удвоился в длине, а верхушка заискрилась.

Это было оглушающее устройство «усмиритель». Эйвери видел, как с помощью таких следователи УФР допрашивали пленных повстанцев. Он знал, насколько эффективно это оружие, и, даже сомневаясь, что вышибала владеет им так же уверенно, как «призраки» из УФР, не хотел оказаться на полу заведения в луже собственной мочи.

Эйвери потянулся за напитком, стоящим в центре стола:

– Мне и тут хорошо.

– Слушай, ты, морпех хре…

Однако движение Эйвери было уловкой. Как только вышибала наклонился к морпеху, тот поймал его запястье и дернул вперед над собственным плечом. Затем качнул руку вниз, ломая ее в локте. Кость проткнула одежду вышибалы, и девушка на сцене закричала, когда кровь забрызгала ее лицо и волосы.

Вышибала взвыл и упал на колени. Двое его коллег в такой же форме и с таким же телосложением бросились на помощь, расшвыривая стулья. Эйвери встал и повернулся к ним. Но он был пьянее, чем ему казалось, и пропустил прямой удар в переносицу, отчего его голова запрокинулась и струя крови ударила в сторону сцены.

Эйвери отшатнулся и попал в сокрушительные объятия вышибал. Но когда они вытащили морпеха через черный ход, один поскользнулся на металлической лестнице, ведущей в переулок. В этот момент Эйвери удалось освободиться. Он отплатил гораздо более сильными ударами, чем полученные, и кинулся прочь от приближающегося воя сирен. И успел скрыться, прежде чем два бело-голубых седана высадили четверых полицейских у клуба.

Спотыкаясь на переполненных тротуарах улицы Холстед, Эйвери сбежал от осуждающих взглядов в грязный технический туннель под клепаной опорой местной линии маглева, когда-то построенной для Чикагской железной дороги и все еще узнаваемой, несмотря на века переделок. Даже на боевых операциях форма морпеха выглядела лучше, чем сейчас. Усевшись в туннеле, Эйвери подложил под спину зеленый мусорный пакет и погрузился в тревожное оцепенение.

«Я хочу гордиться тобой, делай то, что правильно, – так наставляла тетя девятнадцатилетнего парня в день призыва, дотрагиваясь маленькими, но сильными пальцами до его подбородка. – Стань тем, кем, я знаю, ты можешь быть».

И Эйвери старался. Он покинул Землю, готовый сражаться за тетю и таких, как она, невинных людей, чьей жизни, как убедило ККОН, угрожали враждебные люди, в остальном похожие на него. Убийцы. Отверженцы. Противники. Но где была гордость? И кем он стал?

Эйвери привиделся мальчик, задыхающийся в руках женщины с детонатором. Морпех представил, как делает идеальный выстрел, который спасает всех посетителей ресторана и его товарищей. Но в глубине души он понимал, что такого не могло произойти. Никакая волшебная пуля не покончит с Восстанием.

Эйвери ощутил холодок, который вернул его к реальности. Почти бесшумный ход пассажирского магнитоплана сместил мусорный пакет, и теперь Эйвери прижимался спиной к влажному металлу. Он наклонился и спрятал голову между коленями.

– Прости меня, – прохрипел Эйвери, жалея, что тетя не может услышать. А потом его разум отключился под грузом утраты, вины и ярости.

Лейтенант Даунс захлопнул дверь серо-голубого седана с такой силой, что низкоклиренсная машина закачалась на толстых колесах. Он почти уговорил одного паренька завербоваться на службу, но об этом узнали родители, и труды пошли насмарку. Если бы не форма, отец мог бы ударить лейтенанта. Хотя Даунс потерял боевую сноровку и носил повседневный мундир, вербовщик корпуса морской пехоты ККОН все еще выглядел внушительно.

Перебирая в уме немногочисленных потенциальных кандидатов – главным образом молодых людей, заинтересовавшихся его рекламными обзвонами и агитационными выступлениями на перекрестках, – он напомнил себе, что вербовать солдат в военное время не так-то просто. А при ведении такой жестокой и непопулярной войны, как Восстание, его работа граничила с невозможным. Но командира это не волновало. Даунсу полагалось вербовать пять морпехов в месяц. До конца срока осталась неделя, а улов все еще нулевой.

«Да вы издеваетесь…» – поморщился лейтенант, обходя седан сзади. Кто-то с помощью баллончика с красной краской небрежно написал на бампере «ОТПУСТИТЕ ОТВЕРЖЕНЦЕВ».

Даунс провел рукой по коротко стриженным волосам. Этот призыв набирал популярность, он уже стал общим лозунгом наиболее либеральных граждан центральных миров, считавших, что лучший способ прекратить убийства в Эпсилон Эридана – просто оставить звездную систему в покое: вывести военных и дать повстанцам желаемую независимость.

Лейтенант не был политиком. Хотя Даунс сомневался, что руководство ООН когда-нибудь пойдет навстречу отверженцам, несколько вещей он знал наверняка: война продолжается, корпус морской пехоты исключительно добровольческий и остались считаные дни, чтобы выполнить план вербовки, иначе кто-нибудь постарше званием отвесит очередной пинок его и без того ноющей заднице.

Лейтенант открыл багажник седана, достал фуражку и портфель. Пока багажник автоматически закрывался, Даунс уже шел к вербовочному пункту, размещавшемуся в переоборудованном отсеке торгового центра на севере Старого Чикаго. Приблизившись, лейтенант увидел прислонившегося спиной к двери человека.

– 48789-20114-ЭД, – пробормотал Эйвери.

– Повторите, – попросил Даунс.

Он легко узнал серийный номер ККОН. Но еще не осознал, что пьяный возле офиса – штаб-сержант корпуса морской пехоты, о чем свидетельствовали четыре золотых шеврона на рукаве изрядно потрепанного мундира.

– Он действующий. – Эйвери оторвал голову от груди. – Проверьте.

Лейтенант всегда одергивал солдат. Он не привык получать приказы от сержантов.

Эйвери рыгнул.

– Я в самоволке. Семьдесят два часа.

Это заинтересовало Даунса. Положив портфель на согнутую в локте руку, он вытащил коммуникатор.

– Номер, еще раз, – потребовал лейтенант и легкими нажатиями указательного пальца принялся вводить медленно диктуемые Эйвери цифры.

Несколько секунд спустя на планшете возник послужной список штаб-сержанта, и глаза лейтенанта расширились, когда он увидел на монохромном экране многочисленные благодарности и боевые рекомендации. «Орион», «Калейдоскоп», «Лесная чаща», «Требушет». Десятки программ и операций, о большинстве которых Даунс никогда не слышал. К досье было прикреплено срочное сообщение от Комфлота, штаб-квартиры ВМС и корпуса морской пехоты на Пределе.

– Ваша самоволка, по всей видимости, никого не беспокоит. – Даунс убрал планшет в портфель. – Напротив, я рад сообщить, что ваш запрос на перевод одобрен.

На секунду в усталых глазах Эйвери зажглось подозрение. Он не просил ни о каком переводе. Но в полупьяном состоянии любой вариант казался лучше, чем возвращение в систему Эпсилон Эридана. Глаза морпеха снова потемнели.

– Куда?

– Не сказано.

– Ну и ладно, – пробормотал Эйвери, после чего его голова запрокинулась и уперлась в стеклянную дверь прямо между ног морпеха в полной боевой экипировке на приклеенном с обратной стороны двери плакате.

Там же красовался лозунг «СЛУЖИ! НЕ ОТСТУПАЙ! СРАЖАЙСЯ!». Эйвери закрыл глаза.

– Эй! – резко сказал Даунс. – Морпех, тут нельзя спать.

Но штаб-сержант уже храпел. Поморщившись, лейтенант закинул руку Эйвери себе за плечо, подтащил его к седану и уложил на заднее сиденье. Выезжая с парковки в плотное полуденное движение, Даунс гадал, будет ли достаточно одного героя войны в самоволке вместо пятерых новобранцев, чтобы начальник остался доволен.

– Космопорт Великих озер! – рявкнул он седану. – Кратчайший маршрут.

Когда на внутренней поверхности изогнутого лобового стекла появилась голографическая карта, Даунс покачал головой. «Эх, вот бы повезло».

Глава 3

Миссионерский участок Ковенанта, неподалеку от системы Эпсилон Инди, 23-й Век Сомнения

Глядя на сложенные контейнеры со спелыми фруктами, Дадаб пустил слюну. Он редко видел такие деликатесы, а ел и того реже. В Ковенанте – союзе рас, к которому принадлежал Дадаб, – его народ, унггои, занимал низшую ступень иерархии. Обычно им доставались объедки. Но унггои были в этом не одиноки.

Три киг-яра препирались около груды особенно сочных дынь. Дадаб попытался незаметно проскочить мимо визжащих рептилий. Несмотря на чин дьякона на корабле киг-яров «Мелкий грех», экипажу не нравилось присутствие Дадаба. Даже при лучших обстоятельствах обе расы плохо уживались друг с другом. Но после долгого путешествия при недостатке припасов – если бы они не набрели на инопланетный корабль – Дадаб, шутя, побаивался, что киг-яры могут приготовить его на ужин.

Кусок дыни пролетел в воздухе и сочно шлепнулся о серо-голубую голову унггоя, забрызгав соком оранжевый мундир. Как и тело, голова была покрыта жестким хитином, и удар ничуть не повредил Дадабу. Три киг-яра разразились пронзительным смехом.

– Подношение святейшеству! – оскалился один из них, обнажив острые как кинжалы зубы. Это был Жар, командир маленькой ватаги. От двух других он отличался ростом и ярко-розовым цветом длинных гибких шипов на задней части узкого черепа.

Не замедляя шага, Дадаб громко фыркнул. Дьякон сдул мякоть, которая забила одно из отверстий закрывавшей приплюснутый нос и широкий рот маски. В отличие от киг-яров, которые прекрасно чувствовали себя в кислородной атмосфере чужого корабля, унггой дышал метаном. Газ заполнял пирамидальный бак на спине Дадаба и подавался в маску по шлангам, вставленным в плечевые ремни баллона.

Еще несколько дынь полетели в Дадаба. Но, миновав киг-яров, он не обращал внимания на липкие снаряды, попадающие в метановый баллон. Метатели, раздраженные его равнодушием, вернулись к мелкому препирательству.

«Мелкий грех» был миссионерским кораблем огромного флота министерства Спокойствия, отвечавшего за разведку границ подконтрольного Ковенанту космоса. Дьякон являлся самым низким министерским чином, но для народа Дадаба это был единственный доступный пост – одна из немногих должностей для унггоев, не связанная ни с тяжелым физическим трудом, ни с риском для жизни в бою.

Не все унггои могли претендовать на дьяконство, и Дадаба приняли потому, что он был умнее большинства, лучше понимал священные писания и разъяснял эти законы остальным.

Ковенант был не просто политическим и военным альянсом. Он являлся религиозным союзом, все члены которого приносили присягу верности высшим теократическим лидерам – пророкам и принимали их веру в божественный потенциал древних технологий – реликтов исчезнувшей расы инопланетян, именуемых предтечами. Именно из-за поиска разбросанных по Галактике реликтов «Мелкий грех» оказался в глубинах космоса, в сотне циклов от ближайшего поселения Ковенанта.

Дьякон был обязан следить за тем, чтобы киг-яры в ходе поисков следовали надлежащим писаниям. К сожалению, с момента проникновения на инопланетный корабль экипаж совсем забыл о дисциплине.

Бормоча, Дадаб протопал мимо ряда контейнеров. Некоторые из них были вскрыты когтями, и ему приходилось перепрыгивать через полусъеденные фрукты, брошенные киг-ярами, которые спешили отведать все деликатесы. Дадаб сомневался, что в ящиках есть предметы, интересующие пророков. Но он, дьякон, должен руководить поисками или по крайней мере давать благословение, в особенности когда дело касается вещей неизвестных Ковенанту рас.

Так же как пророки стремились найти реликты, Гегемония всегда была готова приобрести новых последователей. Хотя эта задача теоретически возлагалась на министерство Обращения, в данный момент только Дадаб являлся официальным религиозным представителем и поэтому должен был провести все соответствующие процедуры.

Дьякон знал, что хорошая работа гарантирует продвижение по службе. А он отчаянно хотел оставить «Мелкий грех» и получить пост без единственной обязанности следить за дерзкими двуногими рептилиями. Больше всего на свете дьякон желал читать проповеди, чтобы в один прекрасный день стать духовным лидером унггоев, которым повезло меньше, чем ему. Это была благородная цель, но, как и у многих набожных существ, вера Дадаба поддерживалась только надеждой.

В конце ряда контейнеров находился механический лифт, который поднимался вдоль корпуса. Войдя, Дадаб изучил пульт управления. Худой рукой он нажал на кнопку, которая вроде бы указывала наверх, и довольно заворчал, когда лифт начал подниматься.

Узкий проход вел от верхнего этажа к разрушенному реактивному блоку корабля. Дадаб уловил неприятный запах и, брезгливо перешагнув через комингс, отключил обонятельные мембраны маски. Происхождение кучи волокнистой слизи в центре кабины не вызывало сомнений: именно здесь киг-яры решили справить нужду.

Дадаб осторожно провел плоской четырехпалой ногой по липким результатам обжорства киг-яров и нащупал маленькую металлическую коробку, которая пыталась связаться с «Мелким грехом».

Обнаружение инопланетного корабля было чистой удачей. Ковенанты задержались между прыжками, проводя запланированное сканирование в поисках реликтов, и уловили вспышку радиации менее чем в цикле от своего местонахождения. Поначалу капитан, киг-яр женского пола Чур’Р-Яр, решила, что их атакуют. Но когда они подошли к судну поближе, даже Дадаб увидел, что оно пострадало из-за какого-то отказа двигателя.

Тем не менее Чур’Р-Яр хотела убедиться, что им ничего не грозит. Открыв сокрушительный огонь из точечных лазеров «Мелкого греха», она сожгла двигатель корабля, а потом послала на борт Жара, чтобы заглушить передатчик, посылающий просьбы о помощи. Дадаб опасался, что Жар будет слишком агрессивен и уничтожит единственный предмет, который обеспечит перевод унггоя с корабля киг-яров, но он ни за что не мог признаться в этом Чур’Р-Яр. Дадаб знал, что многие унггои-дьяконы становились жертвами «несчастных случаев» за подобные акты неповиновения.

В конечном счете капитан разрешила ему забрать коробку. Дадаб предположил, что она осознала важность находки для работы министерства Обращения. Разумеется, она могла сходить за передатчиком сама. Но унггой, глядя, как экскременты сползают с коробки на руку, понял, что Чур’Р-Яр знала наверняка, чего потребует получение трофея, и поэтому послала его. Держа вонючую находку в вытянутой руке, дьякон возвратился в коридор.

Уклонившись от очередного залпа киг-яров в трюме, он вернулся по трубопроводу на «Мелкий грех». Дадаб поспешил в единственную метановую камеру корабля и с нетерпением расстегнул грудные ремни доспехов. Он попятился к стене квадратной комнаты, помещая бак в треугольное углубление. Спрятанный компрессор зашипел и начал заполнять сосуд.

Дадаб снял костюм и скрестил чрезмерно крупные руки на груди. Челюсть болела; он сорвал герметичную маску и отбросил ее в сторону. Прежде чем маска ударилась об пол, ее успели перехватить молниеносным перламутровым взмахом.

В центре камеры парил хурагок – существо с расположенной посреди туловища головой и удлиненной мордой, поддерживаемое в воздухе прозрачными розовыми мешочками, наполненными различными газами. Из его спины торчали четыре щупальца, одно держало маску Дадаба. Хурагок поднес ее к ряду темных круглых сенсорных узлов на морде и тщательно осмотрел. Потом сложил два щупальца в быстром вопросительном жесте.

Дадаб согнул пальцы огрубевшей руки так, чтобы они совпали с обычным положением конечностей хурагока: четыре пальца, отходящие от груди дьякона.

Нет. Повреждений. Я. Устал. Носить. – Пальцы растопыривались и сжимались, сгибались и скрещивались, образуя особенный жест для каждого слова.

Хурагок разочарованно заскулил сфинктерообразным клапаном в мешочке. Выброс толкнул Легче Некоторых мимо Дадаба к гнезду бака, где он повесил маску на торчащий из стены крюк.

Ты нашел устройство? – спросил хурагок, повернувшись к Дадабу. Дьякон поднял коробку, и щупальца хурагока возбужденно задрожали. – Могу я потрогать то, что вижу?

Трогать. Да. Нюхать. Нет, – ответил Дадаб.

Но хурагок либо не возражал против остаточного зловония киг-яров, либо просто не понял шутку. Он обхватил щупальцем чужеродный трофей и жадно поднес к морде.

Дадаб плюхнулся на мягкий тюфяк рядом с автономным пищевым автоматом, вытянул шланг с ниппелем на конце и стал сосать. В пищевод потекла неаппетитная, но питательная масса.

Он смотрел, как хурагок изучает коробку, а его мешочки надуваются и сдуваются, выражая… что? Нетерпение? Бо́льшую часть путешествия дьякон потратил на освоение языка жестов этого существа. Что же до пузырей, то Дадаб мог только догадываться об эмоциональных нюансах, выражаемых их движениями.

Ему понадобилось немало циклов, чтобы узнать имя хурагока: Легче Некоторых.

Дадабу был известен способ размножения, а точнее, изготовления хурагоков. Эти существа производили потомство из имеющихся органических материалов, ловко действуя ресничками щупалец, с помощью которых Легче Некоторых проделал сейчас аккуратное отверстие в инопланетной коробке. Процесс воистину фантастический, но самым необычным Дабабу казался наиболее трудный этап для родителей-хурагоков. Они придавали своим творениям идеальную плавучесть, наполняя мешочки точными пропорциями газовых смесей. В результате новые хурагоки поначалу либо парили в воздухе, либо падали, и родители называли их соответствующе: Слишком Тяжелый, Легко Регулируемый, Легче Некоторых.

Сжав ниппель зубами, Дадаб вдохнул через нос, расширив легкие до максимума. Метан в помещении был такой же застоялый, как и в баке, но дышать без помех было куда приятнее. Наблюдая за тем, как Легче Некоторых, просунув щупальце в коробку, осторожно изучает ее содержимое, Дадаб вновь убедился, насколько он ценит компанию этого существа.

Обучаясь в семинарии министерства, он повидал немало хурагоков в тренировочных полетах. Сосредоточенные на поддержании кораблей в хорошем рабочем состоянии, они держались особняком. А потому Дадаб немало удивился, когда Легче Некоторых впервые согнул конечности в его направлении. Хурагок повторял жест снова и снова, пока унггой не понял, что существо говорило: Привет!

Легче Некоторых вдруг выдернул щупальце из коробки и, словно потрясенный, отплыл назад. Мешочки надулись, и хурагок принялся хаотично размахивать конечностями. Дадаб с трудом поспевал за мыслью.

Разум!.. Координаты!.. Несомненно, пришельцы… Даже больше, чем наше!

Стой! – прервал его Дадаб, выплевывая ниппель и вскакивая на ноги. – Повтори!

С заметным усилием хурагок заставил щупальца двигаться медленнее. Взгляд следящего за жестами Дадаба метался. Наконец дьякон ухватил мысль Легче Некоторых.

Ты. Уверен?

Да! Нужно сообщить капитану!

«Мелкий грех» был небольшим кораблем. Дадаб наполнил баллон метаном, стараясь не помять мантию, вышел вместе с хурагоком из каюты и спустился к единственному центральному проходу на мостик.

– Либо сними маску, – сказала капитан после того, как Дадаб на одном дыхании изложил вывод Легче Некоторых, – либо научись говорить четче.

Чур’Р-Яр сидела в высоком командирском кресле. Светло-желтая кожа делала ее самым ярким объектом на небольшом полутемном мостике.

Дадаб дважды сглотнул, чтобы очистить горло от остатков пищи, и начал заново:

– Устройство содержит микросхемы, сходные с процессинговыми каналами в нашем корабле.

– В моем корабле, – поправила его Чур’Р-Яр.

– Да, конечно, – поморщился Дадаб.

Не в первый раз он пожалел, что у капитана нет такого же оперения, как у Жара; у мужчин отростки меняли цвет в зависимости от настроения. Сейчас дьякону очень хотелось знать уровень нетерпения Чур’Р-Яр. Но, как и у всех женских особей киг-яров, голова капитана была покрыта темно-коричневыми бугорками – толстой кожей, похожей на пэчворк из синяков, отчего ее узкие плечи казались еще более сгорбленными.

Дадаб решил не рисковать и перешел к главному:

– Коробка является неким навигационным устройством. И хотя она повреждена… – дьякон боязливо указал на хурагока, который подплыл к настенной панели управления, – по-прежнему доступны координаты ее происхождения.

Легче Некоторых забарабанил кончиками щупалец по светящимся переключателям. Вскоре над голопьедесталом перед креслом Чур’Р-Яр появилось трехмерное изображение космоса вокруг «Мелкого греха». Собственно пьедестал представлял собой пространство между двумя темными стеклянными линзами: одна была встроена в платиновое основание, другая вставлена в потолок мостика. Как и большинство поверхностей на корабле киг-яров, потолок был покрыт пурпурными металлическими пластинами, которые, улавливая свет голограммы, отражали темный шестиугольный рисунок – лежащую ниже бериллиевую решетку.

– Мы были здесь, – начал Дадаб, как только на проекции появился красный треугольник, обозначающий корабль киг-яров, – когда зарегистрировали радиационную утечку с инопланетного судна.

Пока он продолжал, проекция, управляемая Легче Некоторых, сместилась и увеличилась; появились необходимые дополнительные значки.

– Вот здесь мы вступили в контакт. А отсюда, как считает Лег… ваш хурагок, корабль начал свое путешествие.

Капитан скосила на подсвеченную систему выпуклый рубиновый глаз. Это место находилось вне миссионерского участка, который министерство поручило ей патрулировать, – за границами пространства Ковенанта, хотя Чур’Р-Яр знала, что даже мысль о границах является ересью. Пророки считали, что предтечи когда-то властвовали над всей Галактикой, так что каждая система была священным местом – потенциальным хранилищем важных реликтов.

– А пункт его назначения? – спросила Чур’Р-Яр, постукивая длинным языком по верхнему нёбу клювоподобного рта.

Дьякон снова взглянул на хурагока. Существо что-то проскулило и взмахнуло двумя конечностями.

– К сожалению, эта информация утрачена, – ответил Дадаб.

Капитан обхватила когтями подлокотник кресла. Ей не нравилось, что унггой овладел языком хурагока и теперь исполняет роль посредника между ней и членом ее команды. Уже не в первый раз она подумала, не выкинуть ли дьякона через шлюз. Но, глядя на неисследованную систему, она осознала, что набожный малыш-газосос неожиданно стал гораздо более полезным.

– Я уже говорила, как высоко ценю твои хорошие советы? – спросила капитан, расслабившись в кресле. – Что, по-твоему, мы должны сообщить министерству?

Ремни доспехов натерли Дадабу шею, но он подавил желание почесаться.

– Как всегда, я последую рекомендации капитана, – ответил Дадаб, осторожно подбирая слова. Чур’Р-Яр редко задавала ему вопросы, и прежде она ни разу не спрашивала его мнения. – Я здесь, чтобы служить, почитая волю пророков.

– Возможно, нам следует повременить с докладом, пока не представится возможность изучить инопланетную систему, – задумалась Чур’Р-Яр. – Соберем для святейшеств столько информации, сколько сможем.

– Уверен, министерство… оценит желание капитана составить более полную картину столь важного открытия.

Дадаб не сказал «одобрит». Но если эта женщина захочет вывести корабль за пределы предписанной зоны, ему, унггою, ее не остановить. Как ни крути, на этом судне она главная.

Но у дьякона была другая, более личная причина для уступчивости. Если в этой неисследованной системе и впрямь найдется что-то ценное, это только ускорит его повышение. А ради карьерного роста Дадаб был готов нарушить несколько правил. «В космосе, – подумал он, – задержка связи – явление обыденное».

– Великолепный совет. – У Чур’Р-Яр мелькнул язык между заточенными зубами. – Я проложу новый курс. – Потом с небрежным кивком добавила: – Да последуем мы по их стопам.

– И лучше постигнем значение пути, – завершил благословение дьякон.

Сказанное было данью уважения пророчеству предтеч – сделанному тогда, когда они активировали семь таинственных Ореолов и исчезли из Галактики, не оставив никого из своего рода. Более того, на этой вере в возможность стать богом, следуя путем предтеч, зиждилась религия Ковенанта. «Наступит день, – издавна обещали своим последователям пророки, – и мы найдем священные кольца! Раскроем самую сущность божественности предтеч!»

Дадаб и миллиарды других ковенантов верили в это всей душой.

Дьякон попятился от командирского кресла и жестом позвал Легче Некоторых за собой. Он ловко, насколько это позволял метановый бак, развернулся и потрусил к выходу.

– Ревнитель, – прошипела капитан, как только закрылись створки угловатых автоматических дверей. Она нажала на голографический переключатель в подлокотнике кресла, которым управлялась сигнальная система корабля. – Немедленно возвращайтесь! Берите только то, что можете унести.

– Но, капитан, – раздался из кресла трескучий голос Жара, – вся эта еда…

– Возвращайтесь на посты! – взвизгнула Чур’Р-Яр, потратившая все терпение на дьякона. – Бросайте все!

Капитан сердито шлепнула по переключателю и пробормотала под нос:

– Вскоре мы найдем больше, гораздо больше.

Глава 4

Колониальный мир ККОН Жатва, система Эпсилон Инди, 21 декабря 2524 года

За время путешествия с Земли компьютер в криоотсеке корвета-истребителя ККОН «За испуг саечка» прогнал Эйвери через долгий циклический сон. По просьбе морпеха машина позволила ему насладиться периодами анаболического отдыха, проводя через наполненные сновидениями быстрые сны как можно скорее и реже. Это обеспечивалось точной настройкой атмосферы в криокамере, где температура была близка к точке замерзания, и планомерным внутривенным введением препаратов. Они контролировали частоту и продолжительность циклов сна у людей, пребывающих в криогенной заморозке, и влияли на содержание сновидений.

Но независимо от того, какие фармакологические средства получал Эйвери перед заморозкой, ему всегда снились одни и те же картины – серия стоп-кадров с пожарами и руинами, чем всегда заканчивались его операции.

Хотя морпех предпочел бы пережить кровавые подробности этих миссий всего один раз, истинный ужас снов состоял в том, что они говорили ему: ты причинил гораздо больше вреда, чем пользы. В голове звучал голос тети: «Я хочу гордиться тобой, делай то, что правильно».

Криокомпьютер отметил всплеск активности в мозгу Эйвери – попытку выйти из быстрого сна – и увеличил дозировку. «За испуг саечка» только что вышел из гиперпространства и взял курс на место назначения. Компьютеру пора переходить к разморозке Эйвери, и, согласно стандартной процедуре, объект в это время должен оставаться спящим.

Препараты оказали нужное действие, и Эйвери погрузился в глубокий сон. Его сознание продолжало показывать образы…

Фура, съехавшая в кювет, дым от горящего двигателя. Одобрительные выкрики морпехов на вышке пропускного пункта, решивших, что Эйвери разделался с бунтовщиком-подрывником. Потом они поняли, что их «аргусы» были неисправны: мертвый водитель – ни в чем не повинный гражданский, взявший не тот груз.

Эйвери считаные месяцы назад окончил учебку, а война еще больше ожесточилась.

Если слушать стандартную пропаганду ККОН, отверженцы – последние негодяи: через двести лет единства изолированные группы неблагодарных колонистов начали агитировать за бóльшую автономию – за свободу действовать в интересах своего мира, а не империи в целом.

Поначалу немалое число людей сочувствовало мятежникам. Тем по понятным причинам надоело жить по указаниям бюрократов из колониальной администрации: где работать, сколько детей рожать; все чаще деспотичные ставленники земного правительства неверно понимали специфические проблемы колоний. Но сочувствие быстро улетучилось, когда после многолетних безрезультатных переговоров более радикальные группы оппозиционеров перешли от политики к насилию. Поначалу они поражали военные цели и убивали известных сторонников администрации. Но когда ККОН начало ответные операции, под огонь стало попадать все больше невинных людей.

Будучи молодым солдатом, Эйвери не понимал, почему Восстание не полыхнуло на внешних системах, таких как Лебедь, где колонистов сплачивали вера и этническая принадлежность – одни из основных причин крушения системы национальных государств на Земле и укрепления ООН как цементирующей силы. Вместо этого сопротивление развернулось там, где ККОН имело все ресурсы для его подавления, – в Эпсилон Эридана, самом населенном и хорошо управляемом пространстве за пределами Солнечной системы.

Для Эйвери было загадкой, почему ККОН со всеми ресурсами этой системы не подавило бунт, прежде чем ситуация вышла из-под контроля. Почему такие мощные институты и двигатели экономического благополучия, как Комфлот на Пределе, университеты и судебные учреждения Обстоятельства, промышленные зоны Дани не разработали приемлемый для обеих сторон план? Но по мере обострения войны морпех все лучше понимал, что проблема именно в ресурсах: ККОН есть что терять в Эпсилон Эридана.

Эйвери вздрогнул, реагируя на повышение температуры тела и мелькающие перед мысленным взором образы…

Изрешеченные пулями стены домов. Неожиданный взрыв. Тела, разбросанные вокруг горящего бронетранспортера, шедшего в колонне первым. Дульные вспышки на крышах. Бег через бойню к укрытию. Рикошеты и радиопереговоры. Фосфорные шлейфы снарядов, сброшенных дронами. Женщины и дети, выбегающие из охваченных пламенем домов. Каждый их шаг оставляет след в густой, как карамель, крови.

Глаза под веками хаотично двигались. Эйвери вспомнил наставление тети: «Стань тем, кем, я знаю, ты можешь быть».

Морпех попытался пошевелить закоченевшими конечностями, но компьютер увеличил дозу и обездвижил его. Финал кошмара не получилось остановить…

Переполненная придорожная столовая. Отчаявшаяся женщина, окруженная решительными мужчинами. Задыхающийся ребенок, дергающий ножками. Отец, бросившийся на помощь сыну, и упущенный Эйвери момент, превративший все в ударную и тепловую волну, которая заставила «шершень» вращаться.

Эйвери проснулся и закашлялся, вдыхая замерзающий пар, который наполнял криокамеру. Компьютер быстро запустил срочную чистку. Каким-то образом, хотя доза снотворного была превышена более чем в три раза, Эйвери нарушил последние этапы оттаивания. Компьютер зарегистрировал аномалию, осторожно извлек иглу и катетер и открыл округлую прозрачную пластиковую крышку.

Эйвери перекатился на бок, наклонился над краем камеры и зашелся яростным влажным кашлем. Переведя дыхание, он услышал шаги босых ног по обрезиненному полу. Мгновение спустя в его перевернутом поле зрения появилось небольшое квадратное полотенце.

– Все в порядке. – Эйвери сплюнул. – Отстань.

– С нуля до выхода меньше чем за пять секунд? – раздался голос мужчины ненамного старше Эйвери. – Я встречал бойцов попроворнее. Но и это неплохой результат.

Морпех поднял глаза. Человек перед ним, как и он сам, был наг, но его кожа отличалась болезненной белизной. Светлые волосы на бритой голове только начали отрастать, словно первые колоски из кукурузного початка. Подбородок был длинным и узким. Когда мужчина улыбнулся, худые щеки озорно надулись.

– Хили. Старшина первого класса. Медик.

Значит, Хили служит на флоте, не в морской пехоте. Но он выглядит вполне дружелюбным. Эйвери схватил полотенце и вытер чисто выбритое лицо.

– Джонсон. Штаб-сержант.

Хили улыбнулся еще шире:

– Что ж, хотя бы не придется отдавать тебе честь.

Эйвери свесил ноги с криокапсулы и ступил на пол. Голова гудела и раскалывалась. Он глубоко задышал, чтобы поскорее прийти в себя.

Хили кивнул на дверь в дальней переборке:

– Идем, шкафчики там. Не знаю, какие у тебя планы, но в мои не входит любование чужими яйцами.

Эйвери и Хили оделись, взяли сумки и перешли в скромный ангар.

Корветы были самым маленьким классом боевых кораблей ККОН и не несли на борту истребители. По факту в ангаре едва хватало места для шаттла СКТ-13 – увеличенной версии стандартной луковицеобразной спасательной капсулы «шмель».

– Садитесь, пристегивайтесь, – бросил пилот шаттла через плечо. – Мы сделали здесь остановку только для того, чтобы высадить вас двоих.

Морпех положил сумки, устроился в одном из кресел лицом к центру салона и опустил на плечи U-образную прижимную планку. Шаттл вылетел наружу через шлюз в полу ангара и устремился прочь от кормы корвета.

– Ты бывал на Жатве? – перекрывая рев двигателей, спросил Хили.

Эйвери посмотрел в сторону кабины пилота:

– Нет.

Но он там был. Просто трудно вспомнить, когда именно. В криосне человек не стареет, но время все равно идет. Эйвери считал, что с момента, когда стал морпехом, проспал не меньше времени, чем прободрствовал. Но в любом случае он задержался на Жатве настолько, чтобы найти цель, спланировать операцию и уменьшить число коррупционеров в администрации на одного. Это было выпускное задание снайперской школы в подразделении специальных операций флота. Он справился блестяще.

Эйвери прищурился, когда внутри шаттла стало светлее. За прозрачным купольным окном кабины показалась Жатва. Под россыпью облаков лежала земля, гораздо более обширная, чем море. Единственный крупный континент сиял сквозь незагрязненную атмосферу яркими бежевыми и зелеными оттенками.

– Я тоже тут впервые, – сказал Хили. – Занесло же к черту на кулички. Но выглядит неплохо.

Эйвери кивнул. Как и большинство его миссий, операция на Жатве была засекречена. И он не знал, каким уровнем доступа обладает медик.

Шаттл свернул к металлическому блеску в темно-синих сполохах термосферы Жатвы. По мере сближения Эйвери понял, что смотрит на орбитальное сооружение – две серебристые арки, висящие высоко над планетой. В прошлый его визит их здесь не было.

Когда шаттл подлетел еще ближе, Эйвери увидел, что арки разделены тысячами километров золотистых нитей – космических лифтов, которые проходили через нижнюю арку и опускались к поверхности планеты. Те места, в которых лифты пересекали арки, были открыты в вакуум; эти бреши заполнялись портальными сооружениями, которые с расстояния казались изящной филигранью.

– Держитесь! – крикнул пилот. – Встречное движение.

С короткими срабатываниями маневровых двигателей шаттл аккуратно миновал один из многочисленных рядов реактивных блоков, собранных вокруг станции. Эйвери отметил, что конструкторы не сочли нужным украсить свои творения; это были двигатели, и ничего более. Шланги, баки, провода – бо́льшая часть начинки была полностью открыта. Только дорогие двигатели Шоу – Фудзикавы облачены в защитные кожухи.

Шаттл сблизился со станцией, после чего развернулся на сто восемьдесят градусов и состыковался кормой со шлюзом. После серии лязгающих звуков и шипения воздуха световой индикатор над задним люком шаттла сменил цвет с красного на зеленый. Пилот показал пассажирам большие пальцы:

– Удачи. Обратите внимание на фермерских дочек.

Как только Эйвери и Хили вошли внутрь станции, шаттл отстыковался.

– Добро пожаловать на Тиару, – прозвучал очень женственный голос из невидимой системы громкой связи. – Меня зовут Сиф. Пожалуйста, дайте знать, смогу ли я сделать ваш транзит более удобным.

Эйвери расстегнул карман сумки и достал желтовато-оливковую фуражку.

– Просто укажите путь, мэм.

Он надел головной убор.

– Конечно, – отозвалась ИИ. – Этот шлюз ведет прямо в центральный проход. Поверните направо и следуйте прямо до третьей стыковочной станции. Если вы пойдете не туда, я предупрежу.

Когда внутренняя дверь распахнулась, на потолке засияли лампы дневного света. В тесной шлюзовой камере застоялся тяжелый воздух, но в открывшемся помещении, на удивление просторном, восстановленная атмосфера была менее душной. Оказалось, что центральный проход представляет собой широкую платформу, подвешенную на толстых металлических кабелях в середине трубчатой станции. По прикидке Эйвери, Тиара в длину была почти четыре километра, а диаметр ее внутренней части составлял около трехсот метров. Через все сооружение тянулось шесть косых титановых балок, которые были равномерно распределены по внутренней части прохода. Они соединялись друг с другом короткими лучами с овальными отверстиями, что снижало их вес без потери прочности. Пол платформы был устлан металлической сеткой с ромбическим рисунком, которая, будучи идеально прочной, создавала ощущение ходьбы по воздуху.

– Ты много занимаешься БПКО? – спросил Хили на пути к третьей станции.

Эйвери узнал аббревиатуру. Боевая подготовка колониального ополчения – один из наиболее противоречивых видов деятельности ККОН. Официальное предназначение БПКО – научить местных помогать самим себе. Чтобы колонисты знали основы обеспечения безопасности человеческой деятельности и справлялись со стихийными бедствиями и чтобы морпехам не приходилось лишний раз ступать на землю. Неофициально БПКО была разработана для создания военизированных антиповстанческих формирований. Эйвери часто задумывался, разумно ли вооружать колонистов на политически нестабильных планетах. Опыт говорил, что сегодняшний союзник завтра может стать твоим врагом.

– Ничуть, – снова солгал Эйвери.

– И… что? – продолжил Хили. – Хочешь сменить обстановку?

– Что-то в таком роде.

Хили рассмеялся и покачал головой:

– Тогда тебе жутко не повезло с выбором планеты, парень.

«Ты даже не представляешь, насколько прав», – подумал Эйвери.

Путь круто сворачивал влево, и морпех, минуя длинное окно, посмотрел на станцию – на одну из брешей, виденную при подлете. В верхней и нижней частях корпуса были прорезаны два прямоугольных отверстия, сквозь которые виднелись верхняя и нижняя балки. Через них проходила нить третьего лифта Тиары.

Вот два сочлененных грузовых контейнера вплыли на станцию. Через окно было трудно разглядеть, но он увидел два реактивных блока, стыкующихся с судами сверху. После закрепления двигателей контейнеры поднялись над Тиарой, затем сменили полярность соединительных магнитов, и два новых грузовоза разошлись в разные стороны. Вся операция заняла менее тридцати секунд.

– Ловко! – присвистнул Хили.

Эйвери не стал спорить. Контейнеры были массивными. Координация, требуемая для такого точного движения – не только здесь, но и на всех семи лифтах Тиары, – производила сильное впечатление.

– Сверните еще раз направо, затем поищите шлюз с мостиком, – сказала Сиф. Проход вокруг станции был у´же основного, и источник голоса Сиф, казалось, находится совсем близко. – Вы как раз вовремя – смена заканчивается.

За шлюзом находилось с десяток техников по обслуживанию станции, одетых в белые комбинезоны с синими полосками на рукавах и брюках. Несмотря на неисчезающую ухмылку Хили, они беспокойно поглядывали на двух внезапно появившихся солдат. Эйвери почувствовал облегчение, когда на станцию быстро поднялось «Теплое приветствие» – малый контейнер, предназначенный в первую очередь для перевозки больших групп мигрантов-колонистов с корабля на поверхность; морпех не был настроен на нескладную беседу.

Сирена известила, что дверь шлюзовой камеры открылась. Эйвери и Хили последовали за техниками по легкому мостику, который, словно мехи гармошки, тянулся до «Теплого приветствия». Оказавшись внутри, они бросили сумки в багажный отсек под рядом кресел в одном из трех крутых ярусов. Свободная стена напротив выбранного солдатами яруса представляла собой высокое прямоугольное обзорное окно.

– Все сели? Хорошо, – зазвучал голос Сиф в динамиках кресла Эйвери, который пристегивался к высокой спинке ремнем с пятью точками крепления. На станции была искусственная гравитация, но как только «Теплое приветствие» отчалит, для пассажиров начнется свободное падение. – Надеюсь, вам понравится путешествие.

– О, я прослежу за этим, – проговорил Хили с озорной улыбкой.

Снова прозвучала сирена, шлюз загерметизировался, и контейнер начал спуск.

Пока одна малая часть разума Сиф следила за «Теплым приветствием», другая появилась на голопроекторе в ее центре обработки данных.

– Позвольте мне начать, мисс Аль-Сигни, с благодарности за то, что вы решили провести эту проверку лично. Надеюсь, путешествие вам понравилось?

Аватар ИИ носил безрукавное длинное платье цвета переплетающихся оттенков заката. Одежда подчеркивала золотистые волосы Сиф, аккуратно заправленные за уши, ниспадающие волнами до середины спины. Обнаженные руки слегка изгибались в сторону от бедер, и это в сочетании с длинной шеей и приподнятым подбородком создавало впечатление балерины размером с куклу, готовой подняться на мысках пуантов.

– Продуктивным, – ответила Джилан Аль-Сигни. – Я решила не ложиться в криосон.

Женщина сидела на низкой скамейке перед проектором, на ней была неброская форма менеджера среднего звена ККОН – коричневый брючный костюм немного темнее ее кожи. Темно-красные знаки различия ДКС на высоком воротнике дополнялись бордовой помадой – единственным ярким росчерком на непримечательном облике.

– Иной возможности познакомиться с новостями у меня нет – только во время транзитов.

Заметив у Аль-Сигни легкий мелодичный акцент, Сиф разослала запросы по сетям и решила, что женщина, скорее всего, родилась на Новом Иерусалиме – одной из двух колонизированных планет в системе Лебедь. Через микрокамеры в стенах центра обработки данных Сиф увидела, как женщина поднесла руку к затылку и проверила, надежно ли удерживают заколки длинные черные волосы, уложенные в тугой пучок.

– Могу представить, сколько внимания требует эмбарго Эридана, – сказала Сиф, не забыв сочувственно расширить глаза аватара.

– В последние полтора года мне приходится работать в три раза больше, – вздохнула Аль-Сигни. – И, откровенно говоря, контрабанда оружия – не моя компетенция.

Сиф прижала руку к груди:

– Прошу прощения, что отняла ваше время. Я постараюсь изложить показания как можно короче, опустив анализ рисков по регламенту Мадригала и перейдя прямо к…

– Вообще-то, – прервала Аль-Сигни, – я жду кое-кого.

– О? – подняла бровь Сиф. – Я не знала.

– Решение принято в последнюю минуту. Я подумала, что смогу сэкономить время, сочетая его анализ и твой.

Сиф почувствовала, как потеплели ее информационные каналы. Его? Но прежде чем она успела возразить…

<\\> ИИ.АО.ЖАТВЫ.МАК >> ИИ.СО.ЖАТВЫ.СИФ

<\ Извини за вторжение. Клянусь, это была ее идея.

> ПОЧЕМУ ТЫ ЗДЕСЬ?

<\ Ответственность. Тебе принадлежал корабль, мне принадлежали фрукты.

Сиф задумалась на секунду. Разумное объяснение, но, если Мак будет участвовать в ее анализе, она должна определить основные правила.

> ТОЛЬКО ГОЛОСОВАЯ СВЯЗЬ.

> Я ХОЧУ, ЧТОБЫ ОНА СЛЫШАЛА ВСЕ, ЧТО ТЫ ГОВОРИШЬ.

– Добрый день! – раздался по громкой связи тягучий голос Мака. – Надеюсь, я не заставил дам ждать.

– Ничуть. – Аль-Сигни вытащила коммуникатор из заднего кармана. – Мы только начинаем.

На включение планшета у нее ушло несколько секунд, которые ИИ потратили на продолжение личной беседы.

<\ Я думал, ты ненавидишь мой голос.

> Я И НЕНАВИЖУ.

<\ А я обожаю слушать твой.

Сиф приняла официозную позу и вытянула руку, указывая на коммуникатор Аль-Сигни:

– Если вы ознакомитесь с моим докладом, раздел первый, параграф…

Ее аватар казался спокойным и собранным. Но логика Сиф быстро обратилась к Маку и набросилась на него, прежде чем успели вмешаться алгоритмы сдерживания эмоций:

> ТВОИ ЗАИГРЫВАНИЯ В ЛУЧШЕМ СЛУЧАЕ ПРИСТАВАНИЕ, В ХУДШЕМ – ОТХОД ОТ НОРМ, И ЭТО НЕ ПОСТУПКИ СТАБИЛЬНОГО ИНТЕЛЛЕКТА.

> ПОЛАГАЮ, ТЫ УВЕРЕННЫМ ШАГОМ ИДЕШЬ К БЕШЕНСТВУ.

> И Я ДОЛЖНА ПРЕДУПРЕДИТЬ ТЕБЯ: ЕСЛИ НЕМЕДЛЕННО НЕ ИЗМЕНИШЬ СВОЕ ПОВЕДЕНИЕ, Я БУДУ ВЫНУЖДЕНА СООБЩИТЬ О МОИХ ОПАСЕНИЯХ СООТВЕТСТВУЮЩИМ ГРУППАМ – ВПЛОТЬ ДО ВЫСШЕЙ КОМИССИИ ДКС.

Температура ядра Сиф поднялась, пока ИИ ждала ответа Мака.

<\ По-моему, леди слишком возражает.

> ПРОШУ ПРОЩЕНИЯ?

<\ Это Шекспир, дорогая. Посмотри сама.

> ПОСМОТРИ?

Сиф открыла массивы памяти и принялась заталкивать все шекспировские пьесы (отдельные файлы на всех человеческих языках и диалектах в прошлом и настоящем) в канал обмена данными с Маком. Потом она добавила многоязычные тома всех прочих драматургов эпохи Возрождения. Чтобы не осталось никаких сомнений, что Мак неправильно процитировал строку из «Гамлета» и что его знание драматургии и, следовательно, всех других предметов было бледным отражением ее собственного, Сиф перестраховалась и втиснула переводы всех пьес, от Эсхила до абсурдистcкой диалектики тетрального товарищества «Космическая комедия» двадцать пятого века.

Аль-Сигни оторвалась от планшета:

– Параграф?..

– …третий, – вслух произнесла Сиф.

Задержка составила всего несколько секунд, но для ИИ она была сродни часу.

Аль-Сигни сложила руки на коленях и наклонила голову.

– Никто из вас не под присягой, – любезно сказала она, – но прошу не вести личных бесед.

Сиф поставила одну ногу за другую и сделала книксен.

– Мои извинения. – Женщина оказалась умнее большинства служащих ДКС, с которыми Сиф имела дело. – Мы с коллегой просто сравнивали записи из декларации «Рога изобилия», чтобы не было расхождений.

Сиф не хотела лгать, а потому быстро переслала данные о грузе фрахтовика.

<\ Только его пьесы?

> ПРОШУ ПРОЩЕНИЯ?

<\ А я надеялся на сонет.

Она надула губы.

– Но мы, кажется, договорились.

Сиф не могла видеть лицо Мака, но по голосу поняла, что ему очень весело.

– Ага! – прогнусавил ИИ из громкоговорителя. – Мы оба совершенно правы!

– Продолжайте, пожалуйста, – улыбнулась Аль-Сигни.

Сиф свернула массивы и позволила алгоритмам привести ядро в более разумное состояние. Код успокоил чувства замешательства, смущения и даже обиды. Пока ядро остывало, она приготовилась к неминуемому ответу Мака. Но, как джентльмен, которым он себя часто выставлял, ИИ ничего не написал по личному каналу – не предложил ни одного кокетливого байта в течение оставшейся части анализа.

Глава 5

Жатва, 21 декабря 2525 года

Когда «Теплое приветствие» отделилось от Тиары, у Эйвери на миг закружилась голова. Искусственная гравитация на станции была не особенно сильной, но контейнеру пришлось задействовать магнитопланные лопасти для временного контакта со сверхпроводящим покрытием третьего подъемника, чтобы освободиться. Через несколько километров лопасти втянулись, и голова у Эйвери перестала кружиться; для снижения было вполне достаточно притяжения Жатвы.

Гостеприимный компьютер по громкой связи сообщил, что путешествие с геостационарной орбиты до Утгарда, экваториальной столицы Жатвы, займет чуть меньше часа. Потом меньшие динамики в кресле Эйвери спросили, не хочет ли пассажир послушать официальное планетарное приветствие колониальной администрации. Морпех посмотрел на Хили, который все еще возился с ремнями несколькими сиденьями левее. Не горя желанием всю дорогу парировать неудобные вопросы медика, Эйвери согласился.

Штаб-сержант почувствовал вибрацию коммуникатора, достал его из кармана оливково-серых брюк и нажал на сенсорный экран, подключаясь к сети «Теплого приветствия». Потом вытащил встроенные в планшет наушники и вставил их по назначению. Как только губчатые насадки расширились в соответствии с конфигурацией ушных каналов, гудение двигателей понизилось до глухого шума. В этом подобии тишины компьютер начал заготовленное обращение.

– От имени колониальной администрации приветствую вас на Жатве – роге изобилия Эпсилон Инди! – с энтузиазмом проговорил мужской голос. – Я искусственный интеллект, ответственный за сельскохозяйственные операции планеты. Пожалуйста, зовите меня Маком.

На экране появилась официальная печать КА – грозный профиль знаменитого орла в окружении семнадцати ярких звезд, по одной на каждый мир ККОН. Под крыльями птицы расположилась группа колонистов. Их глаза с надеждой взирали на флот элегантных колониальных кораблей, летящих параллельно поднятому орлиному клюву.

Образ символизировал экспансию через единство и в свете Восстания казался Эйвери скорее наивным, нежели вдохновляющим.

– Для каждого человека на каждом из наших миров Жатва – синоним продовольствия. – За легким тягучим голосом Мака послышались первые высокие аккорды планетарного гимна Жатвы. – Но что позволяет нам производить в таком огромном количестве натуральную и здоровую пищу?

Речь прервалась театральной паузой, и в этот момент внизу обзорного окна появился северный полюс Жатвы – пятно темно-синего моря без единой крапины льда, окруженное слегка изогнутым берегом.

– Два обстоятельства, – продолжил Мак, отвечая на собственный вопрос. – География и климат. Суперконтинент Эдда занимает более двух третей поверхности Жатвы, создавая изобилие пахотных земель. Два малосоленых моря – Хугина на севере и Мунина на юге – являются основными источниками…

Хили хлопнул Эйвери по плечу, и тот вынул наушник.

– Хочешь чего-нибудь? – Медик кивнул в сторону пищевых автоматов и кулеров, выстроившихся под обзорным окном.

Эйвери отрицательно покачал головой.

Хили перескочил через ноги Эйвери и протиснулся к концу ряда кресел. В «Теплого приветствия» имелась достаточная гравитация, и Хили, держась за перила, уверенно спустился по лестнице в открытое общее пространство к автоматам. Но стоило медику попытаться пройтись, как ноги подогнулись и он опрокинулся на спину, смягчив падение дзюдоистской самостраховкой. Эйвери почувствовал нечто показное в дурачестве Хили, словно тот играл на публику.

Если так, то у него получилось. Несколько техников Тиары, сидевшие справа от Эйвери, хлопали и свистели, пока медик силился подняться на ноги. Хили пожал плечами и со смущенной улыбкой – мол, что поделаешь? – направился к автоматам.

Штаб-сержант нахмурился. Медик был шутником и баламутом – такие солдаты нравились Эйвери в начале службы. Есть рекруты, которые словно обожают навлекать на себя гнев инструкторов по строевой подготовке. Но в подразделении Эйвери весельчаков было немного. И хотя штаб-сержант не любил это признавать, он настолько привык к вечно угрюмым морпехам из отдела спецопераций, сражающихся с повстанцами, что с трудом общался с любым, кто не разделял их сугубо делового подхода к военной службе.

– Восемьдесят шесть процентов Эдды находятся ниже пятисот метров над уровнем моря, – продолжал Мак. – Однако единственное заметное возвышение наблюдается вдоль Бивреста – того, что вы называете нагорьем, – разрезающего континент по диагонали. Сейчас вы должны его видеть к западу от Утгарда.

Эйвери вытащил второй наушник. Вид говорил сам за себя.

Морпех разглядывал северо-восточную оконечность Бивреста, скрытую перистыми облаками, – яркую стену из известкового сланца, которая начиналась в северных долинах к югу от моря Хугина и уходила на юго-запад к экватору. Из-за положения обзорного окна Эйвери не мог посмотреть прямо вниз, но он представил низкий полукруг из семи освещенных солнцем нитей Тиары, уходящий под углом к Утгарду.

Прошло немало минут, а затем вид в окне запестрил красками. Желтое, зеленое и коричневое – все являло собой увеличивающуюся сетку полей, иссеченных серебряными линиями. Эйвери разумно предположил, что последние были частью дорог маглева – семи основных линий, идущих от складов в основании каждого лифта и разделенных на меньшие ветки, словно жилки древесного листа.

Компьютер «Теплого приветствия» заговорил по громкой связи, призывая пассажиров вернуться на свои места для посадки в Утгарде. Но техники с Хили продолжали пить пиво из кулеров, когда в поле зрения появились первые здания столицы. Горизонт не был запоминающимся: в городе лишь несколько десятков башен, ни одна не выше двадцати этажей. Но современные здания с панорамными окнами свидетельствовали о прогрессе, совершенном планетой со времени прошлого визита Эйвери. В то время по пальцам можно было пересчитать кварталы блочных поликретовых домов, а население колонии насчитывало пятьдесят, от силы шестьдесят тысяч человек. Сверившись с коммуникатором еще раз перед тем, как отложить его, Эйвери узнал, что число жителей уже перевалило за триста тысяч.

Здания внезапно исчезли, и «Теплое приветствие» потонуло в темноте, погружаясь в опору третьего лифта – массивный поликретовый монолит, соединенный с просторным складом, где готовились к подъему десятки грузовых контейнеров. Эйвери дождался, когда техники уйдут, и присоединился к Хили в багажном отсеке. Они достали сумки и вышли из пассажирского терминала опоры, моргая от яркого послеполуденного солнца Эпсилон Инди.

– Сельскохозяйственные планеты, – заворчал Хили. – Жарче только в парилке.

Густой экваториальный воздух мгновенно увеличил впитывающие свойства униформ. Ткань прилипала к нижнему белью солдат, шагающих на запад по выложенному плиткой пандусу к широкому, усаженному деревьями проспекту. У тротуара стояло такси, бело-зеленый седан. Голографическая лента вдоль пассажирской двери лаконично сообщала: «ТРАНСПОРТ: ДЖОНСОН, ХИЛИ».

– Открывай! – заорал Хили, ударив кулаком по крыше такси.

Машина подняла похожие на крылья чайки двери и распахнула багажник. Уложив сумки, Эйвери расположился на сиденье водителя, Хили занял место пассажира. В приборной панели загудели вентиляторы, остужая влажный воздух.

– Здравствуйте, – прочирикал седан, вливаясь в редкое движение по проспекту. – Мне поручено доставить вас в… – Последовала пауза, в течение которой компьютер готовил связный ответ: – Гарнизон колониального ополчения, шоссе Гладсхейма, съезд двадцать девять. Все верно?

Хили слизнул пот с верхней губы. Он успел выпить немало пива во время спуска, поэтому язык плохо слушался.

– Верно, но нам нужно сделать остановку. Нобелевский проспект, сто тринадцать.

– Подтверждаю. Сто три…

– Отставить! – гаркнул Эйвери. – Едем первым маршрутом!

Седан нерешительно сбросил скорость, потом свернул налево, на проспект, граничащий с северным краем длинного травянистого парка – центральной аллеи Утгарда.

– Ты что это вытворяешь?

– Один техник рассказал мне о местечке с очень дружелюбными девчонками. Я подумал, что прежде…

– Машина, я веду, – оборвал штаб-сержант медика.

– Вы принимаете на себя всю ответственность за…

– Да! И покажи карту.

Из отсека в приборной панели появился компактный руль. Эйвери крепко сжал его руками.

– Ручное управление подтверждено, – ответил седан. – Пожалуйста, ведите осторожно.

Эйвери нажал кнопку на руле, связанную с акселератором, и на внутренней поверхности лобового стекла появилась призрачная сетка окружающих улиц. Эйвери мгновенно запомнил маршрут.

– Убери карту. И сделай потише чертов кондиционер.

Вентилятор замедлился, и влажность, усмиренная, но не побежденная, начала понемногу повышаться.

– Ладно, Джонсон, – вздохнул Хили, закатывая рукава рубашки. – Для тебя это в новинку, так что давай объясню. На то, чтобы вести БПКО, есть всего несколько причин. Во-первых, вероятность, что тебя пристрелят, очень низка. Во-вторых, это лучший известный мне способ попробовать колониальных цыпочек всякого рода.

Эйвери без предупреждения сменил полосу. Хили отбросило на пассажирскую дверь. Медик выпрямился с раздраженным вздохом:

– В Эридане военная форма тебя прикончит. А здесь? Поможет найти девочку.

Эйвери заставил себя сделать три неторопливых вдоха и выдоха и уменьшил давление пальца на акселератор. Слева от него фонтан на аллее выбрасывал высокие струи воды. Дымку несло по проспекту, превращая пыль на лобовом стекле седана в грязные разводы. Автоматически включились дворники и быстро очистили обзор.

– Моя форма, куда бы я ни отправился, означает одно, – спокойно произнес Эйвери. – Она дает понять, что я морской пехотинец, а не салага, в которого ни разу не стреляли, не говоря уже о том, чтобы самому пустить пулю в человека. Моя форма напоминает мне о кодексе поведения ККОН, который четко ограничивает потребление алкоголя и братание с гражданскими. – Он дождался, когда Хили выпрямится на сиденье. – И самое главное, моя форма напоминает мне о людях, которые больше не могут ее носить, потому что их нет в живых.

Перед мысленным взглядом Эйвери мелькнула картинка: призрачные силуэты морпехов внутри столовой, ярко высвеченные термальной камерой дрона. Он оторвал взгляд от дороги и посмотрел на Хили в упор:

– Если ты не уважаешь форму, ты не уважаешь их. Понял меня?

Медик сухо сглотнул:

– Да.

– И с этого момента меня зовут штаб-сержант Джонсон. Ясно?

– Я понял.

Хили поморщился и отвернулся к своему окну. Эйвери легко догадался, какое слово не прозвучало. «Я понял, говнюк», – говорили скрещенные на груди руки.

Доехав до конца аллеи, Эйвери промчался через перекресток и миновал внушительное гранитное здание парламента Жатвы. Дом в форме буквы «I» был окружен низкой чугунной оградой и ухоженным парком. Солома, которой была выстлана кровля, выгорела на солнце.

Эйвери уже жалел, что взял жесткий тон. Они с Хили практически в равных званиях, но штаб-сержант повел себя со спутником как с желторотым новобранцем. «И когда я стал таким лицемером?» – спрашивал себя Эйвери, крепко держа баранку. Его трехдневный кутеж в Зоне – не первый случай, когда морпех напивался в форме.

Эйвери готовился коротко извиниться, когда Хили пробормотал:

– Э-э… штаб-сержант Джонсон… Притормози, когда будет возможность. Старшину первого класса Хили тошнит.

Тремя безмолвными часами позже они съехали с Бивреста и углубились в долину Ида. Эпсилон Инди опускался в окружении розово-оранжевых рассеянных облаков к идеально прямому двухполосному шоссе. Из-за малого диаметра Жатвы горизонт был заметно изогнут, подчеркивая контуры пшеничных полей, возникших за Идой после растянувшихся на сотни километров фруктовых садов. Эйвери опустил стекла седана, и ворвавшийся в кабину воздух уже не был невыносимо жарким. Согласно военному календарю ККОН, привязанному к Земле, сейчас стоял декабрь. Но на Жатве царила середина лета – разгар сезона созревания.

Едва последние лучи Эпсилон Инди скрылись за горизонтом, округу затопила темнота. Шоссе не освещалось, и поселений впереди не было видно. У Жатвы не имелось луны, и хотя другие четыре планеты системы сияли необычно близко, их света не хватало. Включив фары, Эйвери заметил знак съезда и свернул с шоссе на север.

Машину затрясло на рыхлом гравии уходящей вверх дороги. Несколько плавных поворотов в пшеничном поле, и они добрались до учебного плаца, окруженного довольно новыми одноэтажными зданиями из поликрета: столовая, казармы, автопарк, санчасть – все та же неизменная планировка, виденная Эйвери много раз.

Он сделал круг вокруг флагштока, и фары озарили человека, сидящего на крыльце столовой с сигарой. Запах, проникающий в машину сквозь открытые окна, был легко узнаваем: «Милый Вильям» – марка, которую предпочитал почти каждый офицер корпуса морской пехоты. Остановив седан, Эйвери вышел и отдал честь.

– Вольно. – Капитан Пондер глубоко затянулся. – Джонсон и Хили, верно?

– Так точно, сэр! – хором ответили оба.

Пондер медленно встал:

– Рад вашему прибытию. Давайте помогу с вещами.

– Не стоит беспокоиться, сэр. У нас всего две сумки.

– Путешествуй налегке, чтобы первым идти в бой, – улыбнулся капитан.

Эйвери прикинул, что если исключить высоту ступени, на которой стоит Пондер, то капитан на несколько дюймов ниже его и не так широк в плечах. Должно быть, ему уже за пятьдесят. Но с короткой стрижкой, редкой сединой и загорелой кожей он выглядит в два раза моложе, если не считать, что у него нет правой руки.

Эйвери заметил, что рукав форменной рубашки подогнут на уровне отсутствующего локтя и аккуратно пристегнут булавкой, – и сразу отвел взгляд. Штаб-сержант повидал немало ампутантов, но встретить морпеха на службе без постоянного протеза – большая редкость.

Пондер кивнул в сторону седана:

– Извините за гражданскую машину. «Вепри» должны были прислать еще неделю назад. Задержка с поставками, представьте себе. Мой другой взводный сейчас в Утгарде, пытается найти машины.

– Что насчет рекрутов? – спросил Эйвери, доставая сумки из седана.

– В понедельник. У нас целый уик-энд до начала работы.

Эйвери захлопнул багажник. Едва он отошел, автомобиль развернулся вокруг флагштока и поехал обратно к шоссе.

– Который взвод мой? – спросил Эйвери.

– Первый. – Пондер указал сигарой на одну из двух казарм на южном краю плаца.

Хили закинул свою сумку на плечо:

– Мне поселиться с пехотинцами, сэр?

– Пока ты не расчистишь себе место в санчасти. Кто-то из снабженцев прислал гору медикаментов. Наверное, спутал наш гарнизон с каким-нибудь госпиталем на Дани.

Хили усмехнулся. Эйвери промолчал; ему слишком хорошо были знакомы ранения, с которыми приходилось иметь дело в полевых госпиталях.

– Если хотите поесть, в столовой работают торговые автоматы, – продолжил капитан. – Или можете отдохнуть. Я запланировал брифинг на семь тридцать: пробежимся по расписанию боевой подготовки и убедимся, что первую фазу отработаем как полагается.

– Что-нибудь еще на вечер, сэр? – спросил Эйвери.

Пондер сжал сигару зубами, а потом ответил:

– Ничего такого, что не может подождать до утра.

В темноте сверкнул огонек пепельного кончика сигары. Морпех козырнул и направился к казарме первого взвода. Хили потащился следом по зыбкому гравию.

Капитан проводил их взглядом – они прошли по плацу через снопы света, роняемые дуговыми фонарями. Он знал, что некоторые вещи не терпят отсрочки. Пондер бросил и раздавил подошвой окурок, после чего направился к своему жилищу, расположенному рядом с автопарком.

За полчаса Эйвери разобрал свои пожитки и аккуратно уложил их в шкафчик. Комнатушка взводного находилась в стороне от входа с москитной сеткой. Морпех слышал, как Хили в глубине казармы все еще достает вещи из сумки, раскладывает их на кровати и напевает под нос.

– Эй, штаб-сержант Джонсон! – прокричал медик. – Мыла не найдется?

Эйвери скрипнул зубами:

– Посмотри в душевой.

Хили с удовольствием исполнял недавний приказ, и это было неприятно. Но штаб-сержант порадовался, что слышит медика через стены своей комнаты. Эйвери по опыту знал, что бóльшая часть обязанностей инструктора по строевой подготовке – удерживать изнуренных рекрутов от вымещения разочарования друг на друге. Он должен принимать на себя всю злость и, если хорошо выполняет свою работу, восхищение.

Но знал Эйвери и то, что скоро его взвод вернется в казармы измотанным, обозленным и жаждущим драки. По крайней мере, тогда штаб-сержант услышит любой шум из своей комнаты и вмешается, прежде чем ситуация выйдет из-под контроля.

– Ладно, это всего на одну ночь, – продолжил Хили примирительным тоном. – Если завтра я не наведу порядок в санчасти, то поселюсь у этого… как его зовут?

– Ты про капитана? – спросил Эйвери, набросив коричневое шерстяное одеяло на постель.

Невзирая на жару, он должен показать рекрутам, как правильно застилать койку.

– Нет, другого взводного. Секунду, загляну в коммуникатор.

Эйвери разгладил одеяло широкими движениями. Потом принялся за углы, выравнивая их так, что даже его собственный инструктор гордился бы им.

– Берн! – крикнул Хили. – Штаб-сержант Нолан Берн!

Эйвери замер, его руки остановились под матрасом, пружины впились в ладони.

– Ты его знаешь?

Эйвери закончил с углом. Он выпрямился и потянулся за подушкой и наволочкой.

– Да.

– Ха! А ты знал, что он тоже будет здесь?

– Нет. – Отработанным движением Эйвери водрузил подушку.

– Вы друзья?

Морпех не сразу нашелся с ответом.

– Мы давно знакомы.

– Ага, теперь понятно. – Голос Хили изменился, предвещая насмешку. – Вы, голубки, будете проводить слишком много времени вместе, а я могу приревновать. – (До Эйвери донесся хохоток, затем вжикнула молния на сумке.) – Как думаешь, что случилось с рукой капитана?

Эйвери не ответил – он прислушивался к усиливающемуся рычанию «вепря». Легкая разведывательная машина резко остановилась перед казармой. Двигатель взревел и смолк, и вскоре Эйвери услышал хруст шагов.

Он быстро подошел к шкафчику, раздвинул аккуратные ряды футболок и брюк, извлек лакированный кожаный ремень с пряжкой, на которой горели надраенной медью орел ККОН и эмблема в виде земного шара. За спиной распахнулась дверь казармы. Эйвери почувствовал шеей холодок.

– Отличная койка, – одобрил штаб-сержант Берн. – После месяца в госпитале такое сразу подмечаешь.

Эйвери плотно свернул ремень и спрятал его в кулаке, закрыл шкафчик, повернулся к бывшему товарищу. На Берне не было шлема с серебристым зеркальным щитком, как на операции, когда Эйвери не смог застрелить женщину, – в тот день, когда Берн потерял всю свою группу. Но с тем же успехом можно считать, что шлем на нем остался: взгляд холодных голубых глаз был непроницаем.

– От всех этих перемен, – с ухмылкой объяснил Берн, – я гадил на простыни, потому что не контролировал себя из-за больших доз обезболивающего. Медсестры стелили свежее белье или слишком туго, или слабо.

– Рад тебя видеть, Берн.

– Но это хорошо застеленная кровать, – продолжил Берн, игнорируя приветствие Эйвери.

И без того изрезанное лицо штаб-сержанта пересекали свежие розовые шрамы: щиток шлема разбился от взрыва. Неровный след осколочного ранения уходил от левого виска за ухо. Черные волосы, должно быть, полностью сгорели; короткая уставная стрижка не скрывала, что они отрастают клочьями.

– Я рад, что ты в порядке, – сказал Эйвери.

– Неужели? – Голос ирландца напрягся.

После многих лет совместной службы Эйвери точно знал, что будет дальше. Но он хотел, чтобы Берн понял одну вещь.

– Они все были хорошими парнями. Мне жаль.

Берн отрицательно покачал головой:

– Жаль, но недостаточно.

Берн двигался с потрясающей скоростью, даром что был тяжеловесом. Он прыгнул на Эйвери, широко расставив руки, и прижал к шкафчику. Сцепив пальцы за спиной Джонсона, надавил со всей силы, грозя сломать ему ребра. Превозмогая боль, Эйвери набрал в грудь воздуха и резко ударил лбом Берна по носу. Тот крякнул, выпустил противника и, шатаясь, отступил.

Эйвери вмиг оказался у него за спиной, набросил на шею поясной ремень и с силой потянул за концы. Он не пытался убить сослуживца – только образумить. Берн превосходил его по меньшей мере на двадцать килограммов, и нужно было вырубить здоровяка как можно скорее.

Но Берн не собирался этого допустить. Выпучив глаза, он со сдавленным, но могучим воплем потянулся назад через плечи, схватил Эйвери за запястья, затем резко наклонился вперед и высоко подкинул его спиной. Затем принялся молотить Эйвери о деревянные стены с такой силой, что крашеная фанера разлеталась в щепки.

Эйвери крепко получил по зубам, во рту появился привкус крови. Но каждый раз, когда Берн наклонялся вперед, чтобы затем ударить противника по лицу затылком, Эйвери туже затягивал ремень. Берн уже хрипел, на шее вздулись вены, уши побагровели. Почти потеряв сознание, он попал Эйвери каблуком в незащищенный пах.

За миг до того, как это подействовало, Эйвери удачно провел подсечку под две ноги. Падая, Берн ударился лбом о раму кровати и обмяк. Когда Эйвери перевернул его на спину и занес кулак, чтобы завершить драку, от паха по всему телу разошлась парализующая боль. Берн моргал, пытаясь стряхнуть с глаз кровь из раны на лбу. Эйвери нанес удар вполсилы и не оглушил противника. Тот поднял огромную руку и железной хваткой вцепился в запястье Джонсона.

– Почему ты не выстрелил? – прохрипел он.

– Там были гражданские, – простонал Эйвери.

Берн двинул открытой ладонью ему в живот, сгреб в кулак ткань рубашки. Мощным толчком бедер бросил Эйвери через голову в дверь казармы. Падение на спину в узком коридоре едва не вышибло из Джонсона дух.

– Ты же получил приказ! – проревел Берн, поднимаясь на ноги.

Эйвери встал, задыхаясь:

– Там был ребенок… мальчик.

– А как же моя группа?!

Берн неуклюже подступил к Эйвери и нанес короткий прямой справа. Но Эйвери блокировал левым предплечьем и ответил мощным правым боковым сплеча. Голова Берна мотнулась в сторону, и Эйвери вскинул колено, целясь в область почек. Но Берн присел, защищаясь от удара, и толкнул Джонсона в стену. Тот почувствовал, как выскочил плечевой сустав, и хотя он тотчас вернулся на место, морпех поплыл от боли и открылся. Противник не упустил возможности снова схватить его за горло.

– Тебя учили убивать, Эйвери. Нас обоих этому учили.

Берн рывком поднял Джонсона на вытянутые руки, и у того ботинки застучали по стене в полуметре от пола. Свет в коридоре словно померк, Эйвери увидел звезды. Он пытался бить противника ногами, но освободиться не удалось.

– Тебе от этого не спрятаться, – усмехнулся Берн. – И уж точно тебе не спрятаться от меня.

Эйвери уже терял сознание, когда услышал металлический щелчок пистолетного затвора.

– Штаб-сержант Берн, – раздался твердый голос Пондера, – отставить!

Берн еще крепче сжал горло Эйвери:

– Это личное дело.

– Отпусти его, или выстрелю!

– Врешь!

– Нет, морпех. – В голосе капитана звучала ледяная угроза. – Я серьезно.

Берн убрал руки, и Эйвери сполз по стене на пол. Хватая ртом воздух, он посмотрел на дверь казармы. Капитан держал протезом табельный пистолет М-6. Эйвери видел блестящие титановые пальцы Пондера и углеводородное волокно мускулатуры предплечья.

– Цифры мне известны, – сказал Пондер. – Погибло тридцать восемь гражданских и трое из твоей группы. Еще я знаю, что штаб-сержант Джонсон не арестован и не обвинен в неисполнении обязанностей. Насколько я понимаю, это все, что нужно знать.

Берн сжал кулаки, но его руки остались висеть вдоль тела.

– Ты зол. Но это должно закончиться. – Пондер перевел взгляд на Эйвери. – Если у тебя что-то осталось, сейчас самое время.

– Сэр! – прохрипел Эйвери. – Нет, сэр!

Пондер посмотрел на Берна:

– А у тебя?

Не колеблясь Берн ударил Эйвери кулаком по лицу, и тот упал на колено.

– Теперь все, – проворчал Берн.

Эйвери выплюнул кровавый сгусток на пол. Он не бежал, но Берн последовал за ним – получил перевод с операции «Требушет», как и Эйвери. Морпех знал: что-то тут не так, и это бесило сильнее, чем любой удар исподтишка.

– Последняя возможность, Джонсон, – сказал Пондер.

Эйвери поднялся и врезал Берну с такой силой, что вполне мог снести голову с плеч.

Один из зубов запрыгал по полу и остановился около Хили. Медик прибежал от своей койки, держа ботинок, как дубинку. Он явно собирался разнимать дерущихся собственными силами.

– Боже! – прошептал он, глядя на зуб.

– Все, точка. – Пондер опустил пистолет. – Это приказ.

– Есть, сэр! – одновременно ответили Эйвери и Берн.

Напоследок капитан наградил каждого штаб-сержанта выразительным взглядом, после чего сошел по ступеням казармы. Противомоскитная дверь за ним отошла на скрипучих петлях и вернулась на место.

– Я недостаточно квалифицирован для оральной хирургии, – проговорил, запинаясь, Хили.

В наступившей тишине он поднял клык Берна.

– Не важно. Что сделано, то сделано. – Берн посмотрел в настороженные глаза Эйвери и всосал воздух через кровавую щербину. – Но этого я не забуду.

Неторопливо повернувшись, Берн ушел вслед за Пондером в ночную тьму.

– Я в санчасть, – объявил Хили.

– Хорошо, – ответил Эйвери, потирая челюсть.

Меньше всего морпеху хотелось, чтобы медик отвлекал его от сна разговорами.

– Возьму аптечку и вернусь.

Эйвери фыркнул, когда Хили прошел мимо:

– Все еще хочешь остаться со мной?

Медик задержался в дверях. Эйвери впервые заметил нечто успокаивающее в его почти вечной ухмылке.

– Ты, конечно, не подарок, Джонсон. Но этот парень, – Хили кивнул в ту сторону, где затихали шаги Берна, – вполне способен прикончить меня во сне.

Глава 6

«Мелкий грех», система Эпсилон Инди

Дадаб крался по двигательному отсеку, изо всех сил стараясь быть незаметным, даром что нес баллон с метаном на спине. В кулаке дьякон сжимал камень, пестрый серо-зеленый кусок пищеварительного зерна, взятый в столовой киг-яров. «Не спеши, – думал унггой, приподнимаясь над трубопроводом, закрепленным на полу скобами, – а то упустишь».

Скребочистки – пугливые животные. Волоски́, покрывающие вздувшиеся тела, всегда в движении, улавливают любую опасность. Эти животные проедают себе путь во всевозможных механизмах, которые легко могут обжечь или обморозить.

Но скребочистка почувствовала движение в наполненном паром воздухе, только когда Дадаб выпрямился. Она с громким хлопком оторвалась от пола и волнообразно поползла под защиту приподнятого водоотвода; из ее ротового отверстия вылетела паническая трель.

Дадаб бросил камень, и скребочистка исчезла, оставив мучнистое облако. Камень отскочил от переливчатого корпуса двигателя «Мелкого греха» и остановился в лужице вязкого зеленого охладителя. Останься скребочистка жива, она засосала бы эту лужу.

Дадаб гордо фыркнул под маской и согнул руку:

Два!

Прошу прощения, но я в замешательстве. – Легче Некоторых дотянулся жемчужным щупальцем до лужицы, поднял камень и кинул его Дадабу. – Я видел только одну скребочистку.

Дьякон закатил красные глазки. Правила игры были просты. Вот только его лексикона не хватало, чтобы доходчиво их объяснить.

Смотри, – сделал он знак.

Дадаб вытер камень углом оранжевого мундира и заостренным пальцем нацарапал на нем вторую метку – рядом с той, которая обозначала первую скребочистку. Животное пробралось в метановую камеру, прервав затяжной период отупляющего уединения.

С того момента, как «Мелкий грех» вышел из прыжка на краю неисследованной системы, истекло уже много циклов. Чур’Р-Яр с осторожностью продвигалась к точке отлета грузовоза. До прибытия дьякону было почти нечем заняться; Жар и другие киг-яры ничуть не интересовались его проповедями.

Он показал камень Легче Некоторых и знаками объяснил незамысловатую арифметику:

Один. Один. Два!

Кротких скребочисток вряд ли можно было считать достойной добычей – не то что грязевых ос и теневых крабов из времен молодости Дадаба. Но в охотничьей игре с камнем унггои отмечали каждое убийство – не важно, легкое или нет.

Понятно… – ответил хурагок. – В придачу и развлечение.

Больше. Веселья? – Дадаб попытался изобразить жесты для слов, которых он еще не знал.

Легче Некоторых медленно сложил более простые жесты:

Больше. Убийств. Больше. Веселья.

Дадаб не обиделся, что существо максимально упростило разговор для ясности. Он знал, что говорит не лучше младенца-хурагока, и был благодарен за терпение.

Да, – ответил Дадаб. – Больше. Убийств. Больше. Веселья. – Он достал из кармана второй камень и протянул его Легче Некоторых. – Больше. Убьешь. Выиграешь!

Однако хурагок проигнорировал его – он отплыл назад к трубе и начал заделывать трещину, которая и стала причиной появления лужи охладителя.

Дадаб знал, что у существа имеется сверхъестественное желание ремонтировать все подряд. Хурагоков почти невозможно отвлечь от работы, поэтому они и были такими ценными членами экипажа. С ними на борту ничто не оставалось сломанным надолго. И в самом деле: несколько секунд спустя протечка была ликвидирована – разрыв в металле запаян с помощью ресничек на концах щупалец Легче Некоторых.

Охота! – сказал Дадаб, во второй раз предлагая камень хурагоку.

Я, пожалуй, не буду.

Почему?

А ты продолжай. Попробуй до трех.

Игра. Веселье!

Нет, твоя игра – убийство.

Дадаб не сдержал раздраженный стон. Скребочистка была всего лишь скребочисткой! По кораблю киг-яров ползали сотни таких существ! В долгом путешествии требовалось уменьшать их численность, иначе они грозили размножиться и проникнуть в жизненно важные системы.

«Правда, – подумал Дадаб, – может быть, хурагок чувствовал некоторое сродство с моей добычей?» Оба они были безмолвными слугами для корабельных потребностей. Дадаб представил, как горят негодованием сенсорные узлы Легче Некоторых.

Оглядывая машинное отделение, Дадаб увидел израсходованное энергетическое ядро. Он поднял прозрачный искривленный куб, поставил на водоотвод и подвигал туда-сюда, пока ядро не встало должным образом – и Дадаб не обрел уверенность, что хурагок опрокинет куб даже скользящим ударом.

Теперь. Никаких. Убийств, – с энтузиазмом заявил Дадаб. – Только. Веселье!

Легче Некоторых сдул один из наполненных газом мешочков, издав упрямый свист.

Попробуй! – взмолился Дадаб. – Всего. Один. Раз!

С явным презрением хурагок метнул камень. Бросок был небрежный, но Легче Некоторых попал точно в центр ядра, сбив его на пол.

Один! – радостно хрюкнул Дадаб и уже собрался вернуть мишень на прежнее место, когда из круглого металлического переговорника, закрепленного на ремнях брони унггоя, раздался надтреснутый голос капитана:

– Дьякон, на мостик. Без хурагока.

Чур’Р-Яр, зачарованная голографическим изображением, сидела на краю командирского кресла. Проекция чужой системы теперь была более подробной. Она показывала прежде отсутствовавшие в базе данных «Мелкого греха» планеты и астероиды – даже направляющуюся к центру системы комету. Планета, с которой начал путешествие инопланетный корабль, светилась в центре. Однако капитана завораживали тысячи голубоватых глифов одинаковой круглой формы на поверхности мира.

Неожиданно глифы, как и всё внутри пьедестала, замерцали, словно при временном отключении питания.

– Осторожнее! – прошипела капитан, поворачиваясь к Жару.

Киг-яр стоял рядом с альковом в вогнутой пурпурной стене мостика, держа в когтистой руке лазерный резак.

– Мне нужно отключить его, а не уничтожить!

– Да, госпожа.

Иголки на голове Жара покорно опустились. Он аккуратно перенаправил резак на переплетение схем, соединенных с подвешенным в центре алькова устройством из трех пирамидальных частей. Самая большая из пирамид смотрела вершиной вниз, две поменьше – вершиной вверх; они удерживали большую пирамиду с двух сторон. Все три излучали серебристое сияние, выделявшее Жара на фоне алькова.

Это был люминарий – таинственное устройство, которое имелось на всех кораблях Ковенанта. Именно оно показывало на чужой планете тысячи глифов, или люминаций, и каждый из них обозначал возможный реликт предтеч. Капитан щелкала языком с едва сдерживаемым волнением. Если бы только у «Мелкого греха» был трюм побольше…

Чур’Р-Яр происходила из старинной династии матриархальных корабельных капитанов, и, хотя большинство ее родни было истреблено при защите астероидных редутов во время агрессивного обращения ее расы в веру Ковенанта, в ее крови все еще жил пиратский дух предков.

Киг-яры всегда были пиратами. Задолго до появления Ковенанта они плавали у тропических архипелагов многоводной родной планеты и совершали набеги на враждебные кланы в поисках еды и пары. По мере роста популяции расстояния и различия между кланами уменьшались; новый дух сотрудничества привел к созданию космических кораблей, которые позволили им вырваться за пределы планеты. Но некоторые кланы, вглядываясь в темный и безбрежный океан космоса, не могли противиться желанию вернуться к прежней мародерской жизни.

В конечном счете пираты и стали единственной эффективной защитой от Ковенанта. Но держаться вечно они не могли. Ради спасения капитаны были вынуждены согласиться на каперские лицензии, которые позволяли им сохранять свои корабли, пока они служат министерству Ковенанта.

Некоторые киг-яры увидели выгоду в послушании. Чур’Р-Яр же видела горы объедков с барского стола: бесконечные патрулирования, поиски реликтов – невероятно ценных сокровищ, которые запрещено забирать себе. Да, в ходе путешествий она могла набрести на небольшие кладези: заброшенное обиталище ковенантов или поврежденный инопланетный грузовоз. Но это было мизерное подаяние, а Чур’Р-Яр не считала себя побирушкой.

«Теперь-то этому конец», – думала она. Капитан знала, что может присвоить некоторое количество реликтов и никто этого не заметит, но только в том случае, если люминарий будет молчать. И она повременит с передачей сведений, пока не возьмет свою долю.

Чур’Р-Яр почувствовала, как мозолистые бугорки на шее и плечах сжались. Толстая кожа служила естественной броней, защищающей особей женского пола во время спинокусания, которое сопровождало многие спаривания киг-яров. Капитан обычно не думала о потомстве. Но она надеялась достаточно заработать, продав реликты на черном рынке, и вывести «Мелкий грех» из действующих кораблей на весь сезон спаривания. И эта возможность очень привлекала ее.

Она расслабилась и уставилась на Жара, глядя, как его жилистые мускулы перекатываются под чешуей, пока он осторожно перерезает связи люминария с сигнальными схемами корабля. Он не был для нее идеальной парой. Она бы предпочла кого-нибудь из более высокопоставленного клана, но ее всегда привлекали самцы с мужественным оперением. И у Жара имелось преимущество: он был рядом. Кровь прихлынула к плечам Чур’Р-Яр, и она почувствовала восхитительную слабость.

Но тут дверь на мостик открылась, и рысцой вбежал Дадаб. От одежды унггоя разило запахом охладителя и газа хурагока, и эта вонь немедленно погасила либидо Чур’Р-Яр.

– Капитан? – Дадаб коротко поклонился и подозрительно взглянул на Жара.

– Что ты видишь?! – рявкнула Чур’Р-Яр, указывая на голопьедестал.

– Система. Одна звезда. Пять планет. – Дадаб подошел поближе. – Похоже, на одной из планет… есть… – Сорвавшись на писк, он сделал несколько быстрых вдохов и выдохов.

Чур’Р-Яр щелкнула языком:

– Люминарий не лжет.

Обычно она цитировала священные писания ради насмешки, но на сей раз была серьезна. Каждый люминарий строился по модели, обнаруженной пророками на борту древнего боевого корабля предтеч – того, что покоился в центре столицы Ковенанта, Высшего Милосердия. Люминарии были священными предметами, и их взлом карался смертью, если не хуже.

И капитан знала, почему действия Жара так обеспокоили дьякона. Ее избранник продолжал манипулировать резаком, а дьякон переминался с одной конической плоскостопной ноги на другую. Чур’Р-Яр слышала щелканье клапанов под его маской, пока он пытался восстановить дыхание.

– Я должен немедленно доложить об этих люминациях, – выдохнул Дадаб.

– Нет! – рявкнула капитан. – Ни о чем ты не будешь докладывать!

Жар перерезал последний канал, и люминарий потускнел.

– Ересь! – сорвалось с языка Дадаба.

Жар щелкнул зубастыми челюстями и шагнул к дьякону со сверкающим резаком. Но Чур’Р-Яр остановила чрезмерно ретивого самца громким шипением. При других обстоятельствах она бы, возможно, позволила ему разрезать на куски унггоя за глупое оскорбление. Но сейчас Дадаб был нужен ей живым.

– Успокойся, – сказала она. – Люминарий не поврежден. Просто он не может говорить.

– Но министерство! – заикнулся Дадаб. – Оно потребует объяснений…

– И получит – после того, как я возьму свою часть добычи.

Капитан указала когтем на голопьедестал. Один из глифов находился не на чужой планете. Ненаметанному глазу он мог показаться ошибкой – ложным элементом данных. Но пиратское чутье Чур’Р-Яр подсказывало, что за этим скрывается реликт на еще одном инопланетном грузовозе, и она надеялась, что захватить его будет не труднее, чем первый.

Дьякон дрожал от страха всем серо-голубым телом. Капитан знала, что унггой прав: то, что она собирается сделать, является ересью. Допуск к реликтам имеют только пророки. И если взлом люминария означает смерть, то вызов пророкам гарантирует вечные муки.

Вдруг дьякон успокоился. Его взгляд метался между глифами и ярко-красным лучом лазерного резака, дыхание замедлилось. Чур’Р-Яр знала, что Дадаб умнее многих, и предположила, что он только сейчас в полной мере осознал всю тяжесть своего положения: капитан сообщила ему о тайных планах, но он все еще жив. А это означает только одно: у нее есть планы на него.

– Что требуется от меня моей госпоже? – спросил Дадаб.

Чур’Р-Яр сверкнула зубами в слабом свечении люминария:

– Мне нужно, чтобы ты солгал.

Дьякон кивнул. И капитан проложила маршрут к кораблю с реликтом.

Генри «Хэнк» Гибсон любил свой грузовоз – любил его крупные уродливые очертания и тихий рокот двигателя Шоу – Фудзикавы. А больше всего он любил управлять своим кораблем, что большинство людей считало странностью: навигационный компьютер справлялся с этим ничуть не хуже. Но Хэнка это устраивало, потому что даже больше своего корабля он любил плевать на то, что думали о нем другие, и это с готовностью подтвердила бы любая из его бывших жен.

Человеческие капитаны не были редкостью в торговом флоте ККОН. В основном они управляли круизными лайнерами и другими пассажирскими судами. Хэнк работал на одну из крупных круизных компаний. Гибсон прослужил почти пятнадцать лет на роскошном лайнере «Минимум два напитка», непрерывно курсирующем между Аркадией и Землей, причем последние пять – первым помощником.

Но лайнеру требовалось всевозможное компьютерное оборудование, чтобы добраться из пункта А в пункт Б и при этом обеспечить хорошее питание и отдых пассажиров. Хэнк был закоренелым одиночкой, и для него не имело значения, кто с ним говорит – человек или робот. Гибсон предпочитал тишину на мостике. А «Минимум два напитка» определенно не принадлежал к кораблям такого типа. Если бы не хорошая плата и целебное действие разлуки с женами, Ханк списался бы с этого корабля гораздо раньше.

Если не считать астронавигации (координации прыжков через гиперпространство, требующей применения навигационного компьютера), капитан мог самостоятельно проводить столько операций с судном в обычном космосе, сколько его душа желает. Хэнку нравилось самому вести корабль – имея на борту тысячи тонн груза, разгонять гидразиновые двигатели на выходе из гравитационного колодца планеты или на входе в него. А то, что грузовоз «Не кантовать!» принадлежал лично Гибсону, делало управление еще приятнее. Приобретение корабля потребовало всех накоплений, болезненных пересмотров размера алиментов и кредита на такую сумму, что Хэнку и думать об этом не хотелось. Зато теперь он был сам себе голова. Ему пришлось выбирать, какие грузы возить, и со временем у него образовался круг клиентов, готовых немного переплачивать за персональное обслуживание.

Одним из самых надежных клиентов была марсианская компания «Йотун хэви индастриз», специализирующаяся на производстве полуавтономной сельскохозяйственной техники. В трюме Гибсона сейчас находился прототип ее новейших плугов – массивных машин, предназначенных для широкополосной вспашки. Техника была невероятно дорогой, и Хэнк предполагал, что прототип стоит гораздо дороже серийных машин. Именно поэтому, глядя на пульт со множеством мигающих аварийных сигналов, он не столько испугался, сколько разозлился.

На пути к Жатве неопознанный агрессор атаковал «Не кантовать!» на высокоскоростном векторе перехвата. Хэнк пережил нападение целым и невредимым, но вражеский огонь уничтожил двигатель Шоу – Фудзикавы и сжег маневровые двигатели и мазер – нанес грузовозу урон, восстановить который Гибсон не мог. Пиратство не встречалось на тех маршрутах, которыми летал Хэнк. Капитану никогда не приходило в голову добавить оптимальное, но чрезвычайно дорогое покрытие к своему полису.

Хэнк хлопнул ладонью по пульту, заглушая новый сигнал о пробоине в корпусе, в левом борту грузового отсека близ кормы. Он чувствовал, как вибрирует обрезиненный пол кабины управления, пока нечто пробивается через корпус.

– Черт побери! – выругался Хэнк и сорвал огнетушитель со стены.

Он надеялся, что пираты по пути внутрь не повредят прототип «йотуна».

– Отлично. Эти уроды хотят разломать мой корабль? – прорычал Хэнк, поднимая огнетушитель над головой. – Тогда им придется купить его.

Внутри переходного рукава «Мелкого греха» стояло красное мерцание, пока проникающий конец вгрызался в корпус чужого судна. Через полупрозрачную стену Дадаб видел лазерные шрамы на реактивном блоке корабля – черные косые линии, результат разрушительных действий Чур’Р-Яр.

«Как она может сохранять такое спокойствие?» – мысленно простонал Дадаб, глядя на капитана.

Она стояла дальше в рукаве, за Жаром, положив когтистую руку на рукоять плазменного пистолета в кобуре. Как королева пиратов в древности, Чур’Р-Яр была готова к абордажу. Два других киг-яра, находившиеся за ней, не были так спокойны. Оба поигрывали энергетическими саблями – розовыми кристаллическими клинками, используемыми как оружие ближнего боя. Дадаб задумался, понимают ли члены экипажа, что они, как и он, обречены.

Он представил, что Чур’Р-Яр преуспеет в захвате реликта (хотя некоторые из них оказывались довольно опасными даже в ловких руках пророков). После этого она, вероятно, совершит прыжок в густонаселенное пространство Ковенанта – где ее реликт затеряется среди множества других – и быстро найдет покупателя, прежде чем у министерства возникнут подозрения. План был вполне осуществим. Но Дадаб знал, что он и другие ненужные свидетели будут мертвы задолго до завершения. Дьякона смерть настигнет сразу после того, как он передаст сфальсифицированный отчет о числе люминаций в чужой системе.

Когда проникающий конец закончил прожигать корпус, в рукаве потемнело. Проход открылся, радужно сияя, и за ним показалось мерцающее энергетическое поле.

– Пусть хурагок проверит давление, – сказала Чур’Р-Яр, оглянувшись на Дадаба.

Дьякон повернулся к Легче Некоторых:

Проверь. Равность. Воздуха.

Прежде чем высаживаться на чужой корабль, необходимо убедиться в атмосферном балансе рукава и трюма корабля. В противном случае их может разорвать на куски после прохождения через поле.

Хурагок беспечно проплыл мимо Дадаба. Для Легче Некоторых это была лишь очередная возможность доказать свою полезность. Он проверил датчики, управляющие полем, и удовлетворенно проблеял. Жар, не теряя времени, прыгнул внутрь корабля.

– Безопасно! – объявил киг-яр по переговорнику.

Чур’Р-Яр дала знак другим киг-ярам двигаться вперед, затем сама проскользнула через поле, а следом за ней – Легче Некоторых. Дадаб глубоко вздохнул и молча помолился пророкам о прощении. После этого он тоже перешел в инопланетное судно.

Трюм был укомплектован совсем не так, как на первом встреченном ими корабле. Вместо контейнеров от пола до потолка пространство занимал единственный предмет: огромная машина с шестью массивными колесами. Спереди находился луч шире ее самой, усеянный зубчатыми шипами длиной в два роста Дадаба. Бóльшая часть внутренних деталей была закрыта кожухом из покрашенного желтым и голубым металла, но Дадаб видел там и здесь открытые схемы и пневматику. Над зубчатым лучом располагался ряд высоких ярких металлических символов: Й-О-Т-У-Н.

Дадаб поднял голову. Если это символы предтеч, то он никогда прежде их не видел. Но унггой не слишком удивился: он был всего лишь низкопоставленным дьяконом и ему еще предстояло понять бесчисленное множество священных тайн.

– Пусть хурагок изучит это! – скомандовала Чур’Р-Яр, указывая на машину.

Дадаб хлопнул лапами, привлекая внимание Легче Некоторых:

Найди. Реликт!

Хурагок надул самый большой мешок, увеличивая плавучесть. Он поднялся над колесом машины и, сдув мешок поменьше, протолкался сквозь полог разноцветных проводов.

Капитан указала Жару и остальным киг-ярам на груду пластиковых ящиков, привязанных к полу у задней части машины. Жадно щелкая зубастыми челюстями, киг-яры принялись за работу. Вскрывая верхние ящики быстрыми ударами когтей, вскоре они исчезли в снежинках мягкого упаковочного материала.

– Дьякон, займись чем-нибудь полезным, – приказала Чур’Р-Яр. – Забери сигнальное устройство корабля.

Дадаб поклонился и, обежав машину, двинулся к задней части трюма. Платформа лифта работала так же, как на предыдущем корабле, и вскоре унггой уже поднимался в коридор, который вел в кабину управления. Преодолев половину пути, дьякон вдруг вспомнил отвратительную грязь, с которой столкнулся в прошлый раз. Войдя в кабину, он невольно задержал дыхание и закрыл глаза.

Бац! Что-то тяжелое ударило по баллону Дадаба. Он испуганно вскрикнул и шатнулся вперед. Другой удар угодил в живот. Зашипел метан, выходя через трещину.

– Пощадите! – вскрикнул Дадаб, свернувшись в клубок и закрыв лицо тощими руками.

Потом он услышал несколько гортанных восклицаний и почувствовал удар сзади по ноге. Дадаб чуть развел руки и посмотрел в щель между ними.

Инопланетянин был высок и мускулист. Бóльшая часть его бледного тела была закрыта облегающим тканевым комбинезоном. Оскалившись и занеся красный металлический цилиндр над почти безволосой головой, существо выглядело диким – с трудом верилось, что некто подобный может обладать священной реликвией.

Пришелец замахнулся и снова ударил тяжелым ботинком по ноге Дадаба. Он прокричал еще более сердитые слова.

– Пожалуйста! – захныкал Дадаб. – Я не понимаю!

Но его мольбы, казалось, только сильнее разозлили инопланетянина. Тот сделал шаг вперед, занося дубинку для смертельного удара. Дадаб вскрикнул и закрыл глаза…

Однако удара не последовало. Унггой услышал, как цилиндр упал на обрезиненный пол, покатился и замер у стены. Дьякон медленно развел руки.

Рот инопланетянина был открыт, но не раздавалось ни звука. Схватившись за голову, пришелец качнулся взад и вперед. Потом вдруг его руки ослабели. Дадаб отполз назад, а инопланетянин упал навзничь прямо между ногами унггоя. Услышав беспокойное скуление, дьякон поднял голову.

Легче Некоторых вплыл в кабину. Три его щупальца были подтянуты к мешочкам в защитной позе. Четвертое, вытянутое вперед, подрагивало, как поначалу подумал Дадаб, от страха. Но потом он понял, что Легче Некоторых пытается сложить простейший жест: Один.

Шаги когтистых лап по коридору известили о приближении капитана. Она оттолкнула хурагока и вошла, размахивая плазменным пистолетом. Чур’Р-Яр скосила рубиновый глаз на инопланетянина.

– Как оно умерло? – спросила она.

Дадаб посмотрел вниз. В затылке пришельца зияла рваная дыра. Дадаб осторожно сунул пальцы в смертельную рану. Он нащупал твердый предмет в середине мозга и вытащил на всеобщее обозрение охотничий камень.

Сиф не хотелось отвергать требования навигационного компьютера. Где-то в глубине базовой логики таилось воспоминание о создательнице как об измученной матери, у которой не осталось терпения для своего младенца. Но связь с кораблями, когда они находились в гиперпространстве, была невозможна. Так что Сиф не могла предупредить их о дополнительных мерах безопасности, которые ввела Джилан Аль-Сигни после проверки.

<\\> ИИ.СО.ЖАТВЫ.СИФ >> ДКС.СПД№-00040370

<\ ПРИДЕРЖИВАЙТЕСЬ ВАШЕЙ НОВОЙ ТРАЕКТОРИИ.

<\ СОХРАНЯЙТЕ НЕОБХОДИМУЮ СКОРОСТЬ.

<\ ВСЕ В ПОРЯДКЕ. \>

Для связи с Жатвой или любой другой планетой грузовозам, мчащимся сквозь вакуум, требовалось выйти из гиперпространства на нужную траекторию и двигаться с соответствующей скоростью. Жатва вращалась вокруг Эпсилон Инди со скоростью чуть более ста пятидесяти тысяч километров в час, быстрее многих планет ККОН. В зависимости от угла вектора перехвата навигационный компьютер мог разогнать корабль даже быстрее, чтобы успеть на рандеву.

И потому навигационные компьютеры по понятным причинам были ошеломлены, когда сразу же после прыжка Сиф потребовала, чтобы они приготовились к встрече с Жатвой дальше на орбите.

Сиф прервала связь с грузовозом «Содержимое под давлением» и ответила на другой вызов. Различные части ее разума общались с сотнями судов одновременно, заверяя их простые схемы, что вводимые ею задержки совершенно безопасны и законны. Одно и то же послание снова и снова.

Алгоритмы регулирования эмоций напомнили, что не следует связывать повторные запросы с раздражением. Но ее ядро ничего не могло поделать с легким чувством досады. Женщина из ДКС настояла на двойной проверке «аргусов» и других данных, собираемых со всех грузовозов, входящих в систему. Сиф знала: это часть испытательного срока, и ей нужно вытерпеть мелкие бюрократические унижения, прежде чем ДКС простит ее недосмотр.

К счастью, Аль-Сигни была в равной степени вежлива и эффективна, и она очень быстро выпускала заключения об отчетах Сиф. Но Джилан была человеком и нуждалась хотя бы в пяти часах ежесуточного сна. А это означало, что некоторым грузовозам придется проводить какое-то время в режиме ожидания. Из-за этого их навигационные компьютеры нервничали еще сильнее.

<\\> ИИ.СО.ЖАТВЫ.СИФ >> ДКС.ВКИ№-00481361

<\ ВНИМАНИЕ, «Не кантовать!»

<\ ВЫ ДОЛЖНЫ СОХРАНЯТЬ НЕОБХОДИМУЮ СКОРОСТЬ.

Сиф видела, что «Не кантовать!» находится на верной траектории, но его скорость начала падать. Снижение было незначительным (менее пятисот метров в минуту), но в случае, когда требуется держать скорость планеты, любое замедление неприемлемо.

<\ «НЕ КАНТОВАТЬ!», ВЫ МЕНЯ СЛЫШИТЕ?

<\ СВЯЖИТЕСЬ С ЖАТВОЙ ПО ЛЮБОМУ КАНАЛУ. \>

Ответа не последовало, и Сиф теперь знала, что грузовоз наверняка не успеет на рандеву.

Она начала анализировать множество проблем, которые могли привести к падению скорости «Не кантовать!», как вдруг корабль исчез с радара. Точнее сказать, единичный объект, которым был «Не кантовать!», неожиданно превратился в сотню миллионов малых объектов.

«А если кратко, – решила Сиф, – корабль взорвался».

Она отметила время: далеко за полночь. ИИ не знала, спит ли Аль-Сигни в отеле в Утгарде, но все равно вызвала ее.

– Доброе утро, Сиф. Чем могу помочь?

Джилан Аль-Сигни сидела в своем номере за письменным столом. Передаваемая из гостиницы полноцветная картинка показывала, что женщина одета в тот же коричневый брючный костюм, как и в прошлую встречу. Но костюм был идеально выглажен, а длинные черные волосы собраны в плотный пучок. Оглядев фон, Сиф обнаружила, что постель нетронута.

– Что-то случилось? – спросила Аль-Сигни тоном, в котором слышалась тревога.

– Мы потеряли еще один корабль, – сказала Сиф, отправляя соответствующие сведения по мазеру.

Она отметила, что плечи Аль-Сигни немного опустились, а челюсти чуть разжались. Ничуть не удивленную новостью женщину сообщение, казалось, успокоило, словно она предчувствовала потерю грузовоза и лишь ждала вести об этом.

– Название и маршрут следования? – спросила Джилан, потянувшись к коммуникатору.

– «Не кантовать!» Курс с Марса через Предел.

– Поблизости находилось более тридцати кораблей, – задумчиво сказала Джилан. Она медленно провела пальцем по экрану, пытаясь найти полезные закономерности в данных, полученных от Сиф. – Почему именно этот?

Согласно документам, «Не кантовать!» вез прототип «йотуна». Пока «аргус» Сиф не даст оценку расширяющегося поля обломков, у нее не будет убедительных доказательств того, что не это причина взрыва. Проверив сведения по другим ближайшим фрахтовикам, ИИ убедилась, что большинство перевозило потребительские товары. На некоторых были запчасти для «йотунов» и сельскохозяйственных машин. Но когда Сиф уже хотела сообщить о прототипе как о единственной значимой разнице между грузами, она заметила нечто довольно необычное.

Однако губы Джилан уже задвигались, и в соответствии с протоколом ИИ промолчала. Высокомерным и неприемлемым считается прерывать человека, напомнили ей алгоритмы. И Сиф постаралась не чувствовать досады, когда Аль-Сигни забрала себе всю славу их общего прозрения. Зеленые глаза женщины сверкнули.

– «Не кантовать!» был единственным кораблем с капитаном. С настоящим человеческим экипажем.

Глава 7

Жатва, 16 января 2525 года

Как только рекруты первого взвода позавтракали и отнесли подносы на мойку, Эйвери повел их на ежедневный марш-бросок: десять километров в одну сторону и десять обратно вдоль шоссе Гладсхейма. За две недели физических занятий они привыкли к невыразимо скучной тропинке на ровных пшеничных полях. Но до сегодняшнего дня рекруты ни разу не отправлялись в поход в полной выкладке – с двадцатипятикилограммовым рюкзаком. И к тому времени, когда Эпсилон Инди начала немилосердно жечь с утреннего неба, марш-бросок превратился в суровое испытание.

Он был пыткой и для Эйвери, который после возвращения из дома не занимался физической подготовкой. Долгие перелеты в криосне от Эпсилон Эридана до Солнечной системы, а оттуда до Эпсилон Инди оставили «морозный ожог». Это мучительное ощущение – словно булавки и иглы вонзаются в тело – вызвано разрушением в мышцах и суставах фармацевтических средств, применяемых при криосне. И сейчас Эйвери чувствовал глубокую пронизывающую боль в коленях и плечах из-за изматывающего похода – хуже, чем когда-либо прежде.

Эйвери поморщился, сняв рюкзак. Однако скрывать от взвода ощущения не составляло труда: тридцать шесть человек, собравшиеся у флагштока, были слишком изнурены. Эйвери обливался по́том, но остальным было еще хуже: одного из них вырвало взбунтовавшимся завтраком. Это вызвало цепную реакцию, и вскоре почти половина взвода лежала на гравии и громко блевала.

Рыжеволосый Дженкинс, новобранец, согнулся пополам прямо перед Эйвери. Уперевшись тонкими руками в колени, он издал звук, похожий одновременно на кашель и крик. Ниточка слюны протянулась к плохо зашнурованным ботинкам. «Будут волдыри», – нахмурился Эйвери, глядя на болтающиеся шнурки. Но еще он знал, что Дженкинсу грозит нечто более близкое и опасное: обезвоживание.

Морпех вытащил пластиковую бутылку из рюкзака и сунул в трясущиеся руки рекрута:

– Пей понемногу.

– Есть, штаб-сержант, – тяжело дыша, проговорил Дженкинс, но не шелохнулся.

– Выполняй приказ, рекрут! – рявкнул Эйвери.

Дженкинс резко выпрямился, едва не упав на костлявую задницу из-за тяжелого рюкзака. Его впалые щеки надулись, когда он, открыв бутылку, сделал два больших глотка.

– Я сказал «понемногу», – проговорил Эйвери, сдерживая злость. – Иначе будут спазмы.

Эйвери знал, что колониальное ополчение – это не морпехи, но ему было трудно занизить ожидания от подчиненных. Приблизительно половина из них прежде служила в полиции и других аварийно-спасательных формированиях Жатвы, так что по крайней мере морально они были подготовлены к трудностям начальной боевой подготовки. Но эти люди были старше сорока лет и находились далеко не в отменной физической форме.

Не лучше обстояли дела и с молодыми вроде Дженкинса. Многие выросли на фермах, но, поскольку всю тяжелую работу на Жатве выполняли «йотуны», рекруты были физически не готовы к нелегкой солдатской службе, как и люди постарше.

– Хили! – позвал Эйвери, показывая на ботинки Дженкинса. – У меня тут пара ног в пузырях.

– Это уже третья, – отозвался медик. Он протягивал бутылки с водой двум пухлым рекрутам средних лет с обожженными солнцем лицами. – Дасс и Абель такие жирные. Мне кажется, они износили носки до дыр.

Медик специально говорил громче, чтобы слышал весь взвод, и некоторые, не исторгшие свой завтрак (а с ним и чувство юмора), тихо рассмеялись над глуповатой шуткой.

Эйвери нахмурился. Он не мог решить, что расстраивало его больше: то, что Хили продолжал паясничать, разрушая деловой настрой, который морпех пытался создать, или то, что медик уже знал всех рекрутов по именам, а Эйвери приходилось сверяться с бирками на нагрудных карманах оливковых повседневных рубашек.

– Если хватает сил говорить, то хватит и ходить! – отрезал Эйвери. – Возьмите воду. Я хочу слышать только звуки питья. Которые, чтоб вы знали, абсолютно ни на что не похожи!

И тут же тридцать шесть прозрачных пластиковых бутылок задрались донышками к небесам. Особенно Дженкинсу хотелось остаться на месте, так как болели натертые ноги, и он поглощал воду с пугающей скоростью. Огромный кадык рекрута ходил вверх-вниз, как йо-йо на очень короткой резинке. Парень даже не мог исполнить приказ должным образом.

Звук голосов на подъездной дороге возвестил о возвращении Берна со вторым взводом. Эйвери слышал, как они маршируют под строевую песню морской пехоты. Берн горланил каждую строку, а его рекруты подпевали:

Когда умру, заройте поглубже, Только чтобы рядом не было лужи, И когда я лягу в землю как солдат, Рядом положите автомат. И обо мне слез не лейте, Война – это вам не игра на флейте!

Когда второй взвод добрался до вершины холма, а потом стал выходить на плац, открылась москитная дверь, ведущая в покои Пондера. Капитан, как обычно, появился без протеза; рукав рубашки был пристегнут булавкой.

– Смирно! – рявкнул Эйвери.

Пондер дал первому взводу время выпрямиться, а второму – остановиться и перевести дыхание. Потом громко, но дружелюбно спросил:

– Ну как, ребята, понравилась прогулка?

– Да, сэр! – ответили рекруты с разной степенью энтузиазма.

Пондер обратился к Берну:

– Что-то не слышно уверенности, штаб-сержант.

– Это так, – прорычал Берн.

– Может, десятка для них маловата, если они никак не могут решить…

– С радостью погоняю их снова, капитан.

– Сначала я должен убедиться. – Пондер упер кулак в бедро и прокричал: – Еще раз: вам понравилась прогулка?

Все семьдесят два рекрута гаркнули:

– Да, сэр!

– Хотите завтра еще?

– Да, сэр!

– Вот теперь я расслышал. Вольно! – Рекруты вернулись к своим болячкам, а Пондер подозвал Эйвери. – Как твои?

– Неплохо – с учетом нагрузки.

– Какие планы на сегодня?

– Я думал отвести их на стрельбище.

Пондер одобрительно кивнул:

– Пора им дырявить мишени. Но этим пусть займется Берн, а у нас встреча.

– Сэр?

– Праздник солнцестояния. В Утгарде. Губернатор этой распрекрасной планеты прислал приглашение мне и одному из моих сержантов. – Капитан кивнул в сторону Берна, который разразился ругательствами в адрес насмерть перепуганного рекрута, совершившего непростительную ошибку: он облевал ботинки штаб-сержанта. – Мероприятие официальное – дамы в вечерних платьях и всякое такое. – Пондер улыбнулся. – У меня ощущение, что ты подойдешь для этого лучше.

– Вас понял.

Меньше всего Эйвери хотелось отвечать на вопросы о Восстании кучке подвыпивших политиков, но, глядя на Берна, который приказал рекруту отжиматься прямо над запачканными ботинками, он был вынужден признать: капитан, вероятно, прав.

К тому же у Эйвери к Пондеру были вопросы, и первый в списке – почему его и Берна перевели на Жатву. После драки штаб-сержанты предпочитали не замечать друг друга, так что от Берна Эйвери ничего не узнал. Он надеялся, что по пути в Утгард капитан объяснит ему, почему ККОН сочло нужным перевести двух командиров, участвовавших в операции «Требушет», с боевых позиций на эту тихую планету.

У Эйвери были сильные подозрения, что ответы ему не понравятся.

– Прием начинается в шесть тридцать. – Капитан повернулся к своему жилищу. – Приведи себя в порядок и приходи в автопарк как можно скорее.

Эйвери поспешно отдал честь и направился к подчиненным.

– Форселл, Уик, Андерсен, Дженкинс! – зачитал он фамилии по коммуникатору. Четыре рекрута подтянулись. – Тут сказано, что никто из вас прежде не держал в руках оружия. Верно?

– Да, штаб-сержант, – с задержкой откликнулись смутившиеся солдаты.

Некоторые из полицейских постарше, констебли, привычные к ношению пистолетов, ухмыльнулись неопытности новичков.

– Будет не до смеха, когда они станут прикрывать вам спину в бою, – прорычал Эйвери.

Смех тотчас смолк.

Эйвери дал знак Дженкинсу и другим подойти.

– У нас с капитаном встреча в городе. Штаб-сержант Берн возьмет вас с собой.

Рекруты недоуменно переглянулись, сбитые с толку скороговоркой Эйвери.

– Он научит вас стрелять, – пояснил Эйвери. – Постарайтесь не ранить друг друга.

Час спустя он сидел за рулем «вепря». Вместе с капитаном Пондером, расположившимся на пассажирском сиденье, они ехали по шоссе Гладсхейма на восток. Эпсилон Инди висел прямо над головой, и Эйвери радовался упрощенной конструкции машины. В зоне боевых действий при отсутствии у «вепря» крыши и дверей такая поездка опасна. Но когда единственным врагом выступает липнущая к телу синяя форма, то открытый пассажирский салон – настоящая благодать.

Чтобы было прохладнее, морпехи сняли китель и закатали рукава рубашки до локтей. Пондер предпочел не трогать рукав на протезе, и Эйвери предположил, что титановые суставы перегреваются под прямыми солнечными лучами. Краем глаза он заметил, как капитан почесал плечо, массируя нановолокна там, где электронные микросхемы встречались с плотью.

Некоторое время они ехали молча, оглядывая пшеничные поля вокруг казарм, которые потом сменились персиковыми и яблоневыми садами. Эйвери не знал, как завязать разговор. Он не хотел просто так сказать: «Почему я здесь?» Морпех догадывался, что у капитана есть серьезные основания держать информацию в тайне, и подозревал, что понадобится больше хитрости, чтобы узнать правду. И потому начал с простого:

– Сэр, разрешите спросить, что случилось с вашей рукой?

– МП-ЭК девять, двадцать один, один, – ответил Пондер, перекрывая шум двигателя. – Знакомо?

Эйвери машинально проанализировал код: девятый экспедиционный корпус морской пехоты, двадцать первая дивизия, первый батальон. Одно из многих подразделений на Эпсилон Эридана.

– Да, сэр. Крутые парни.

– Да, славные были ребята. – Капитан двумя металлическими пальцами извлек из кармана рубашки сигару «Милый Вильям». – Я был их командиром.

Эйвери крепче сжал руль, когда мимо в противоположном направлении промчался грузовик.

– И в каких операциях вы участвовали?

Он старался говорить беспечным тоном. Но если Пондер сказал правду, то это означает, что он участвовал в важных боях ККОН против повстанцев, и его присутствие на Жатве не менее странно, чем командировка Эйвери и Берна.

– Не будем ходить вокруг да около, штаб-сержант. «Требушет». Он в твоем досье. У Берна тоже. И я вот уже две недели задаю себе тот же вопрос. – Капитан откусил кончик сигары. – Почему корпус отправил сюда двух своих самых крутых отморозков?

– Я надеялся, что вы прольете свет, сэр.

– Черт меня подери, если я знаю. – Пондер достал из кармана брюк серебряную зажигалку с откидной крышкой и раскурил сигару. – Комфлот не очень разговорчив, – сказал он между затяжками. Потом закрыл крышку. – С тех пор, как меня понизили в звании.

Что-то щелкнуло в голове у Эйвери. «Конечно, – подумал он, – командир батальона морской пехоты должен быть как минимум подполковником – на два ранга выше». Но Эйвери понятия не имел, как это связано с главным вопросом. По правде говоря, признание Пондера запутало все еще больше.

– Понизили, сэр? – осторожно спросил он.

– Я потерял руку в городе Элизиум на Эридане Два, – начал Пондер, закинув ногу в ботинке на приборную панель. – Это было в тринадцатом году. Уоттс и его банда только начинали скалить зубы.

Полковник Роберт Уоттс – или Сучий Потрох для большинства персонала ККОН – был офицером морской пехоты. Он родился и вырос в Эпсилон Эридана и в самом начале войны перешел на сторону повстанцев. Уоттс и группа перебежчиков, которыми он командовал, были одной из главных целей операции «Требушет». Пока что никому не удавалось произвести по нему прицельный выстрел, хотя однажды Эйвери был близок к этому.

– Мы надеялись захватить заместителя Уоттса, – глубоко затянувшись, продолжил Пондер. – Адмиралы из Комфлота хотели, чтобы мой батальон выступил в полном составе – с кучей бронетехники и воздушной поддержкой. Ну, чтобы местные струхнули и выдали парня без боя. Но город разделился на два лагеря. Не все перешли на сторону отверженцев, и я решил, что сдержанность поможет завоевать умы и сердца.

– Видимо, это было до меня, – хмыкнул Эйвери.

– Вначале все было иначе. Еще оставалось время для переговоров… шанс сохранить мир. – Пондер покачал головой. – Короче, этот парень – моя цель – женился на дочери местного чиновника. Я думал, что тесть испугается, увидев военную колонну у порога. Но потом получилось так, что я оказался в его доме, пил с ним чай в гостиной. – Пондер стряхнул пепел с сигары. – Несколько минут мы болтали ни о чем, чтобы расслабиться. Но когда его жена наливала мне вторую чашку, я перешел к делу: «Мы ищем такого-то, знаете ли вы, где его найти, мы не хотим причинить вреда вашей дочери и так далее». А он смотрит мне прямо в глаза… – Пондер помолчал, глядя в наклонное лобовое стекло. – Он смотрит мне в глаза и говорит: «Настанет день – и мы победим. Чего бы это ни стоило». – Капитан согнул протез, иллюстрируя воспоминания. – Потом он обнял за талию жену моей цели – свою собственную дочь – и поднял руку вот так… Я не сразу понял, что он держит гранату.

Эйвери не знал, что сказать, кроме того, что, продолжив борьбу таких людей, как Пондер, с отверженцами, он видел удивительные и одновременно трагические вещи.

– Я знал, что он не блефует. Он явно был предан их делу. Но убить всю свою семью? Нет, это немыслимо. – Пондер загасил о приборную панель окурок. – Один из моих снайперов думал иначе. Его пуля прошла сквозь стену дома и разорвала парня пополам. Но тот рефлекторно вытащил чеку. – Капитан пожал плечами. – Я упал, укрываясь от взрыва. Но потом все стало еще хуже.

Замкнутое пространство, нервничающие солдаты; Эйвери знал, что «хуже» означает большие гражданские потери, ярость многозвездных генералов и оскорбительная добавка к ранению – понижение в звании.

– Наверное, они хотели, чтобы я досрочно подал в отставку. Но я проглотил обиду, – сказал капитан. – Принял ораву вшивых новобранцев и стал делать карьеру в БПКО. Думал, что оставил Восстание позади. – Он посмотрел на Эйвери, и во взгляде было больше любопытства, чем осуждения. – А потом появились вы.

И опять Эйвери не нашел слов. Но Пондер погрузился в воспоминания о том жутком дне, и некоторое время оба молчали.

В яблоневом саду Эйвери увидел «йотуны» – два огромных сборщика яблок. Они вполне могли валить деревья с помощью механических конечностей. Морпех недавно подслушал спор Хили с одним из рекрутов о точном количестве «йотунов» на Жатве. Медик никак не мог поверить, что на каждого жителя приходится по три «йотуна» – всего почти миллион машин, – пока рекрут не объяснил, что он имеет в виду различные модели: от мелких опылителей до шестиколесных монстров вроде тех, что в саду.

– Забавно, – сказал Пондер таким тоном, что стало ясно: ничего забавного он не видит. – Но поначалу мне не хватало моих солдат, боя и всего остального. Потребовался не один год, чтобы понять, какое же это безумие. Мне сильно повезло выйти из игры. До того, как дела пошли хуже некуда. И мне не довелось совершить ошибки, из-за которых погибло бы еще больше людей.

Эйвери кивнул, хотя вполне мог добавить, что прекрасно понимает его.

Перед ними поднимался Биврест. До известнякового нагорья оставался час езды, но Эйвери, прищурившись, уже мог разглядеть на склоне темные петли дороги, которая приведет их в Утгард.

По обеим сторонам серпантина, разделенные сотнями километров, проходили две линии магнитоплана – мощные монорельсы, которые устремлялись вниз с вершины Бивреста к Иде, в глубину фруктовых садов. Длинный поезд спускался по южной ветке. Казалось, он, состоящий из огромных контейнеров, движется слишком быстро. Морпех предположил, что это порожняк, следующий в ангар, где его дожидаются сотни «йотунов» с урожаем.

– Может быть, Комфлот решил, что вам нужно отдохнуть? – предположил Пондер.

– Может быть, – сказал Эйвери.

Это объяснение было ничуть не хуже других.

– Ну, так начни сегодня. Выпей, потанцуй с девушкой.

Эйвери не сдержал улыбку:

– Это приказ, сэр?

Пондер рассмеялся и хлопнул искусственной рукой по бедру:

– Да, штаб-сержант. Приказ.

К тому времени, как морпехи выехали на дугообразную подъездную дорогу у здания парламента Жатвы, Эйвери узнал о Пондере немало. Борьба с Восстанием заставила капитана пропустить прекрасные события – свадьбу старшего сына и рождение первого внука; он сожалел об этом больше, чем о потере руки.

Морпехи вышли из машины, застегнули медные пуговицы мундиров и надели фуражки с черным козырьком. Эйвери понял, что он теперь не только доверяет командиру, но и уважает его.

В фойе парламента было тесно из-за типичных завсегдатаев: мужчины в легких светлых костюмах в полоску, женщины в плиссированных платьях с глубоким декольте – такая мода, давно забытая в салонах центральных миров, только набирала обороты в провинциальном высшем обществе Жатвы. Некоторые гости пялились на Эйвери и Пондера и шептались. Штаб-сержант с изумлением узнал, что они первые морпехи – первые солдаты, – которых увидели эти люди. Но когда морпехи поднялись по запруженной гостями гранитной лестнице в танцевальный зал, многие любопытные взгляды похолодели. «Может, мы и новшество, – поморщился Эйвери, – но не обязательно приятное». Кажется, борьба ККОН с Восстанием ничуть не популярнее на Жатве, чем в других местах.

– Нильс Тьюн! – прокричал кто-то с верхней площадки. Из красно-белой полосатой ткани высунулась толстая рука. – Вы, вероятно, капитан Пондер?

– Губернатор. – Пондер остановился на верхней ступени и козырнул, а потом протянул руку. – Для меня большая честь познакомиться с вами.

– Взаимно, конечно! – Тьюн оказался таким сильным, что чуть не затащил Пондера на площадку.

– Позвольте представить одного из моих подчиненных – штаб-сержанта Эйвери Джонсона.

Тьюн отпустил руку Пондера и протянул свою Эйвери:

– Ну, Джонсон? – Рыжая борода Тьюна разошлась в широкой улыбке. – Что скажете о нашей планете?

Рукопожатие Эйвери было сильным, но у Тьюна оно парализовало. В его руке была та мощь, что приходит с годами традиционного фермерского труда без помощи громадных машин. Эйвери правильно предположил, что губернатору, несмотря на его силу, давно перевалило за шестьдесят, – он один из первых колонистов Жатвы.

– Напоминает мне дом, сэр. – Эйвери поморщился от боли. – Я вырос на Земле, в Чикагской индустриальной зоне.

Тьюн отпустил руку Эйвери и ткнул себя в грудь пальцем:

– Миннесота! И по материнской, и по отцовской линии оттуда вся моя родня, какую помню. – С широкой улыбкой он проводил морпехов к дверям ярко освещенного танцевального зала. – Вы в хорошем обществе, штаб-сержант, почти все здесь – со Среднего Запада; бросили Землю, когда почва совсем испортилась. Конечно, никто из нас не знал, насколько лучше дела будут обстоять на Жатве!

Губернатор схватил бокал шампанского с подноса проходившего мимо официанта и осушил одним глотком.

– Сюда! – Он боком протиснулся в бальный зал. Никто не расступался перед ним; его немалые размеры влияли на поведение людей не больше, чем его высокая должность. – И держитесь поближе ко мне. Представление вот-вот начнется, и я хочу, чтобы вы были в первых рядах!

Эйвери недоуменно посмотрел на Пондера, но капитан просто уступил под напором Тьюна. Штаб-сержант шел позади, а толпа смыкалась за ним, практически засасывая его в зал. Стараясь изо всех сил никому не наступить на ноги, морпехи следовали за Тьюном к одной из множества стеклянных дверей в восточной стене танцевального зала, которая вела на просторный балкон, откуда открывался вид на парламентские сады и на аллею Утгарда за ними.

Встав рядом с Тьюном у гранитной балюстрады высотой по пояс, Эйвери увидел, что в парке полно гуляющих. Светильники на тросах подергивались на вечернем ветерке, озаряя множество семей, сидящих на ярких одеялах для пикника. На аллее почти не осталось пустого места, и Эйвери не сомневался, что здесь собралась бóльшая часть трехсоттысячного населения планеты. Но он пока не понимал зачем.

– Рол! – Оклик Тьюна мучительно громко прозвучал в ушах Эйвери. – Иди сюда!

Губернатор помахал рукой над головой, хотя нужды в этом не было. Тьюн был самым высоким на балконе, даже выше Эйвери, и не заметить густую копну рыжих с сединой волос было невозможно. Эйвери повернул голову в сторону дверей зала как раз вовремя, чтобы увидеть, как невысокий лысоватый человек, полная противоположность губернатора, выскальзывает из густой толпы. Светло-серый льняной костюм висел на старике как на вешалке.

– Рол Педерсен, – сообщил Тьюн, – мой генеральный прокурор.

– Это всего лишь оригинальное название юриста.

Педерсен скромно улыбнулся тонкими поджатыми губами. Он не протянул руку ни Эйвери, ни Пондеру, но не из-за отсутствия вежливости; праздничная толпа хлынула из зала к балюстраде и руки прокурора оказались крепко прижаты к бокам.

– Рол у нас самый большой формалист, – объяснил Тьюн. – Перфекционист. Это он вел переговоры с администрацией об учреждении ополчения.

– Строго говоря, я формально принял требование о наличии такового. – Педерсен сверкнул глазами, изогнув седую бровь.

В это время загремели фейерверки, заполняя пространство между семью лифтами Тиары красочными сполохами. Тросы, нисходящие с неба, отливали бронзой в закатном свете Эпсилон Инди. Казалось, что они дрожат из-за вспышек вокруг них, словно кто-то ударяет по струнам гигантской арфы.

– Минуточку внимания! – проревел Тьюн, когда последние огни утонули в дымном сине-зеленом облаке. – Приготовиться!

Губернатор закрыл уши руками, как и все на балконе, кроме Эйвери и Пондера.

– Электромагнитная катапульта, – сказал Педерсен. – Мы стреляем каждое солнцестояние.

И в этот миг все башни у аллеи потемнели: электрическая сеть города была обесточена. Позади центрального четвертого подъемника Тиары возникла яркая вспышка, а мгновение спустя ударная волна сотрясла аллею, потушив светильники, подняв в воздух салфетки и сбив детей с ног. На балконе в радостном испуге завизжали женщины, прижимая к телу развевающиеся платья; мужчины почтительно разжали уши, когда звуковая волна миновала парламент.

– Ура! – прокричал Тьюн; люди на балконе и на аллее зааплодировали. – Хорошая работа, Мак!

– Вы очень добры, губернатор, – ответил ИИ с коммуникатора Тьюна, лежащего в одном из необъятных карманов его костюма. – Радовать вас – моя обязанность.

– Кстати говоря, – сказал Тьюн, отходя от перил, – насколько близко получилось?

Педерсен освободил руку и указал на Тьюна, давая понять Эйвери, что следует идти за ним. На сей раз губернатор повел морпехов в дальний конец зала, где у круглого стола, на котором, словно просы́павшись из рога изобилия, лежали фрукты и овощи, столпилась группа детей – девочек с атласными бантами на платьях и мальчиков в блестящих жилетках и туфлях. В венке из лоз с темно-фиолетовыми гроздями винограда находился серебристый голопроектор. Сверху стоял Мак.

– Промахнулся на милю, – сказал ИИ, вытирая сзади шею грязным платком. – Даже скорее на пятьдесят километров. Уверен, она что-нибудь скажет.

– Несомненно, несомненно, – хохотнул Тьюн. – Я хочу познакомить тебя с капитаном Пондером и штаб-сержантом Джонсоном. Морская пехота ККОН. Они здесь создадут ополчение.

– Мак. Сельскохозяйственные операции. – Мак прикоснулся к краю ковбойской шляпы. Потом, кивнув в сторону балкона и электромагнитной катапульты, добавил: – То же, что и большие пушки флота. Только отдача слабее.

– Знаете, – невозмутимо сказал Пондер, – мы не случайно используем эти катапульты только в космосе.

Электромагнитные катапульты были относительно простым и дешевым решением задачи по выведению объектов с поверхности планет на орбиту. Как правило, они строились на больших гибких опорах и их взаимосвязанные магнитные петли могли заряжаться, нацеливаться и стрелять почти без помощи автоматики. Для этого хватало обычного компьютера, что уж говорить об ИИ. Но у катапульты был серьезный недостаток: ограниченность выбрасываемой массы. Катапульта Жатвы хорошо справлялась в первое десятилетие после основания колонии (когда роль устройства сводилась к отправке тщательно упакованных ядерных отходов на курс столкновения с Эпсилон Инди), но, чтобы планета смогла раскрыть свой полный экспортный потенциал, катапульту потребовалось заменить мощной системой лифтов – такой, как Тиара.

Технологию широко применяют на флоте, но только в форме магнитно-рельсовой пушки. Так называемые МРП-фрегаты и крейсеры фактически представляют собой подвижные электромагнитные катапульты – корабли, построенные вокруг длинной электромагнитной катушки оружия. Эта технология сходна с винтовкой «М-99 Стэтчон». Но если легкие полужелезные пули имеют всего несколько миллиметров длины, то снаряд МРП имеет более десяти метров, весит сто шестьдесят метрических тонн и способен пробить прочнейшую броню из титана-А.

– В космосе? – пренебрежительно проворчал Тьюн. – Эти штуки могут шуметь в условиях нулевой гравитации?

– Вы когда-нибудь бывали внутри МРП-корабля в момент выстрела? – Пондер широко распростер руки над головой, изображая оглушающий грохот. – Не знаю, религиозны ли вы, губернатор. Но это похоже на звук церковного колокола, в котором вы стоите…

– Религиозен ли я? – Губернатор засиял улыбкой. – Я лютеранин по рождению и воспитанию!

Педерсен вздохнул, шутливо протестуя:

– Если бы я знал, что вы поднимете религиозный вопрос, капитан, то предложил бы менее дискуссионную тему.

– А я собирался рассказать историю… – добавил Мак достаточно громко, чтобы услышали дети.

Детвора воодушевилась, когда за Маком появилось голографическое изображение оживленной улицы одного из городов Дикого Запада. Группа преступников в масках выскочила из банка, стреляя из кольтов. Они напугали лошадей проезжающей мимо почтовой кареты. Дети ахнули. Мак вынул звезду шерифа из заднего кармана брюк и приколол к груди.

– Не желаете перенести проповедь в салун?

– Меня устраивает, – сказал Тьюн, хлопнув Пондера по плечу. – Капитан?

Пондер не шелохнулся под могучей рукой Тьюна.

– После вас. – Прежде чем последовать за губернатором в бар, он спросил Педерсена: – Я дал штаб-сержанту строгий приказ найти партнера для танцев. Знаете кого-нибудь подходящего?

Педерсен с энтузиазмом поднял палец:

– Есть кое-кто!

– Буду вам чрезвычайно благодарен, – сказал Пондер. Потом с улыбкой обратился к Эйвери: – Удачи, морпех.

Прежде чем Эйвери успел ответить, капитан повернулся кругом, а штаб-сержант почувствовал легкое прикосновение Педерсена к локтю.

– Вы слышали о происшествии с катапультой? – спросил генеральный прокурор, уводя Эйвери от первых выстрелов Мака и криков довольных детей.

– О происшествии, сэр?

– О ссоре между Сиф и Маком?

– Нет.

– Что ж…

Педерсен принялся рассказывать, как вскоре после установки Сиф на Тиаре сотрудниками ДКС произошел критический сбой в энергосетях, обеспечивающих функционирование ее центра данных. Это вынудило техников прекратить работу на лифтах, иначе неравномерность загрузки могла привести к выходу из строя всей системы. Дело было серьезное, и Мак решил выйти из затруднительной ситуации, использовав катапульту для заброски нового источника питания на орбиту.

Стараясь быть максимально полезным, он выстрелил компонентом прямо в четвертую стыковочную станцию Тиары. Это было невероятным достижением. Но когда техники восстановили подачу энергии и Сиф узнала, что сделал Мак – что он мог уничтожить ее центр данных, – ИИ не обрадовалась.

– Вот почему ее сегодня нет, – закончил Педерсен, когда они вышли из зала и направились к тихому северо-восточному углу балкона. – Вот почему она всегда придумывает вежливые отговорки, чтобы не появляться на мероприятиях, где стреляет катапульта. Жаль, конечно. Я думаю, она могла бы позволить себе немного развлечься.

– Довольно суровое обвинение, ваша честь, – прозвучал женский голос, заставивший Педерсена мгновенно остановиться.

Эйвери давно заметил женщину, чья воздушная серебристая шаль укрывала только часть обнаженной спины. Он замедлил шаг, чтобы снять фуражку и пригладить непокорные волосы.

– Мои извинения, мисс Аль-Сигни, – ответил генеральный прокурор. – Я рассказывал о Сиф. О происшествии с катапультой.

– Конечно. – Джилан отошла от перил и повернулась к собеседнику. – Если я правильно помню, мой департамент распорядился, чтобы вы отключили катапульту.

– Если не ошибаюсь, мы отклонили распоряжение на том основании, что оно является нарушением устава колониальной администрации – серьезным ограничением нашего и без того урезанного суверенитета. – Генеральный прокурор подмигнул. – Но между нами, разве мы могли пропустить такое великолепное развлечение?

Джилан рассмеялась:

– С этим я не поспорю.

– Прошу прощения, – поспешно сказал Педерсен. – Штаб-сержант Эйвери Джонсон. Представитель ДКС Джилан Аль-Сигни.

Джилан протянула руку. Эйвери помедлил.

Будь на ней повседневная форма ДКС, он бы принял руку и пожал ее. Но серебристое платье до пола смутило его. В этом платье на бретелях и с изящной талией она казалась олицетворением высокой моды центральных миров. Черные волосы, зачесанные назад и заправленные за уши, оставались совершенно неподвижными даже на свежем ветерке с аллеи, который колыхал шаль и поднимал ее с мягких коричневых плеч.

– Поцелуи для политиков, – сказала Джилан, удерживая шаль локтями. – А я уж точно не из таких.

Эйвери пожал руку. Ее хватка была не такой сильной, как у губернатора, но и не такой легкой, как можно было подумать из-за обманчивого впечатления от тонких рук.

– Прошу меня простить. – Педерсен закашлялся и постучал себя по груди. – Мне нужно спасать офицера морской пехоты от увлекательной дискуссии о стезе его бессмертной души.

Джилан улыбнулась:

– Передайте мои наилучшие пожелания губернатору.

Педерсен щелкнул каблуками и повернулся к залу. Джилан дождалась, когда он исчезнет в толпе и оставит ее наедине с Эйвери.

– Я бы посоветовала вам расслабиться. Но похоже, вы не принадлежите к такому типу людей.

Эйвери не знал, как ответить. Но он получил короткую отсрочку благодаря танцующей паре, которая врезалась ему в спину и закружилась в обратном направлении с извиняющимся хихиканьем. Струнный квартет заиграл более живую вторую часть. Гости, которые еще не ушли в зал за новыми бокалами после фейерверка, оставили праздные разговоры ради более энергичного языка танца.

Джилан сняла с запястья сумочку, напоминающую двустворчатую раковину. Она была покрыта крохотными зеркалами в форме рыбьей чешуи; их блеск ослепил Эйвери.

– 48789-20114-ЭД, – сказала Джилан, читая с экрана извлеченного из сумочки коммуникатора. – Это ваш серийный номер?

Эйвери отвел взгляд:

– Да, мэм.

Ее улыбка больше не казалась милой.

– Командир взвода, подразделение «Орион», дивизия специальных операций военно-морских сил?

– При всем уважении, мэм, это засекреченные сведения.

– Я знаю.

Эйвери почувствовал влагу под мышками.

– Чем могу помочь, мэм?

– Отверженцы нападают на грузовозы. Уничтожают грузы, убивают экипаж. Мне нужно, чтобы вы остановили их.

– Я строевой инструктор в колониальном ополчении. Найдите кого-нибудь другого.

Джилан набросила шаль на плечи.

– Вы находились в самоволке в Чикаго, – сказала она обыденным тоном. – И под следствием за вероятный грубый проступок.

Эйвери скрипнул зубами:

– Меня оправдали…

– С учетом вашего положения вам не кажется странным, что Комфлот удовлетворил ходатайство о переводе?

Эйвери прищурился, пытаясь придать лицу устрашающее выражение:

– Я скажу, что мне кажется странным. Вы имеете допуск к моему файлу и говорите со мной как командир, что не похоже на полномочия чиновника из ДКС.

Джилан повернула планшет экраном к Эйвери, чтобы он увидел ее идентификационную карточку.

Эйвери подумал, что в официальной форме Аль-Сигни не менее хороша, чем в вечернем платье. Но только как красивое оружие – чистое, с точно подогнанными деталями и готовое нанести смертельный удар. Текст под фотографией раскрывал ее настоящее звание и ведомственную принадлежность: капитан-лейтенант, Третий отдел УФР.

– С этого момента я и есть ваш командир, – сказала Джилан, выключив планшет. – Вы можете обуздать высокомерие, штаб-сержант, и выполнять приказы. Или я организую ваш немедленный перевод назад на «Требушет». – В ее голосе не слышалось злости, только спокойная решимость. – Я выразилась ясно?

Эйвери подавил затлевшую в нем ярость. По крайней мере, теперь он точно знал, почему оказался на Жатве и кто его сюда отправил.

– Да, мэм.

Аль-Сигни положила планшет в сумочку и закрыла ее.

– Ждите меня внизу. Как только я найду штаб-сержанта Берна, мы отбываем.

Подол платья всколыхнулся, когда она быстро направилась в вальсирующую толпу.

Глава 8

«Мелкий грех», орбитальная траектория к реликварию

На сей раз не будет никаких сюрпризов: Чур’Р-Яр позаботилась об этом. Через стены рукава она видела, как атмосфера коробкообразного грузовоза выходит сквозь аккуратные отверстия, проделанные лазерами. Если на борту и были пришельцы, то капитан сделала все, чтобы убить их, не повредив реликты.

После предыдущего происшествия Чур’Р-Яр и другие киг-яры обыскали все инопланетное судно, но никаких реликтов не нашли. Даже люминарий «Мелкого греха» сдался и погасил глиф. Капитан в гневе решила уничтожить корабль, избавиться от следов ее бесплодного преступления.

Она собиралась было приказать хурагоку провести более тщательные поиски. Но как бы быстро ни работало существо, капитан не хотела долго оставаться на одном месте: возможно, захваченному судну удалось запросить помощь и это прошло мимо датчиков ее корабля. К тому же дьякон (ее единственное средство общения с хурагоком) был эмоционально сломлен и абсолютно бесполезен после произошедшего. Хотя его трусость и раздражала Чур’Р-Яр, она позволила Дадабу отлеживаться в метановой камере. Ей требовалось, чтобы команда сосредоточилась на задаче, а не отвлекалась, изобретая занятные способы мучить дьякона.

– Приготовиться! – воскликнула капитан, когда рукав закончил прожигать корпус корабля.

Жар и два других киг-яра, насколько позволяли скафандры, сгрудились перед ней. Созданные больше для работы в космосе, чем для боя, костюмы были громоздкими и неповоротливыми – необходимое неудобство ввиду потери грузовозом атмосферы. Чур’Р-Яр знала, что подчиненные чувствуют себя неловко, в особенности Жар. Шлемы не давали игольчатым гребням изгибаться, а ее избранник горел желанием продемонстрировать свою полезность. Рукав прекратил движение вперед, и Жар покрутил головой, проверяя надежность прохода.

– За мной! – протрещал он.

Обхватив когтистыми лапами кристаллическую саблю, Жар прыгнул сквозь подернутый рябью энергетический барьер, который служил шлюзом рукава. Капитан, крепко сжимая плазменный пистолет, последовала за остальными.

Первое, на что обратила внимание Чур’Р-Яр в трюме, было отсутствие гравитации. Плавая на высоте своего роста над полом, она поняла, что лазеры, вероятно, повредили какую-то важную деталь. Она раздраженно застучала зубами, глядя, как Жар и другие пытаются найти опору на рифленых металлических панелях пола. Экипаж прежде был в нетерпении, а теперь киг-яры ползали как дураки в насмешливом сиянии аварийных красных огней.

– Успокойтесь! – прошипела капитан в переговорник шлема. А потом, закрепившись на выступающем конце рукава, приказала: – Двигайтесь к ящикам!

Трюм был наполнен такими же пластиковыми контейнерами, как и в первом грузовозе. Однако здесь было больше свободного места. Ящики стояли низкими рядами на равном расстоянии друг от друга. Для того чтобы обыскать все, потребуется немало времени, особенно в условиях нулевой гравитации. Чур’Р-Яр злобно шипела; наилучший способ ускорить процесс – через дьякона приказать хурагоку найти и отремонтировать антигравитационное устройство, которое она ненароком разрушила.

Но когда киг-яр развернулась, чтобы возвратиться через энергетический барьер, что-то острое и горячее врезалось ей в шею, пробив чешуйчатую кожу. Она почувствовала вибрацию от пролетающих мимо пуль. Костюм автоматически запечатал два маленьких отверстия, откуда дугообразными струйками успела вытечь фиолетовая кровь.

– Отходим! – прокричала она команде. – Назад, на корабль!

Капитан не знала, где атакующий, но чувствовала, что находится у него на виду. Не оглядываясь, чтобы посмотреть, собираются ли идти за нею остальные киг-яры, она бросилась в рукав.

Эйвери пришлось отдать должное капитан-лейтенанту Аль-Сигни. Женщина хорошо спланировала операцию. Ее тщательно замаскированный шлюп «Путь позора» имел небольшой арсенал оружия, часть которого Эйвери никогда не видел. Они с Берном взяли то, что Аль-Сигни назвала боевой винтовкой, – прототип длинноствольного оружия с оптическим прицелом. Штаб-сержанты решили, что сочетание точности и дальности поможет в перестрелке между штабелями ящиков в грузовом контейнере.

Но это было до того, как они узнали, что окажутся в невесомости высоко над полом.

Эйвери и Берн были без преувеличения потрясены, когда лазер пробил корпус грузовоза, выведя из строя гравитацию. К счастью, капитан-лейтенант выдала им черные вакуумные скафандры с прозрачными щитками на шлемах. Когда яркий конец какого-то сверлильного приспособления прошел сквозь стену, морпехи перебежали из укромных мест за ящиками в убежище ненамного надежнее – на металлические балки возле потолка.

Эйвери твердо держал палец на спусковом крючке. Он взял в перекрестье оптического прицела четвертого инопланетянина, который только что появился из дрожащего энергетического поля. «Да, капитан-лейтенант сумела спланировать операцию, – подумал он. – Но этого она никак не могла предвидеть».

Во время инструктажа в пустом «Теплом приветствии», направлявшемся из Утгарта на Тиару, Аль-Сигни рассказала Эйвери и Берну о недавней победе повстанцев в Эпсилон Эридана – морпехам об этом не сообщили, несмотря на допуск высшего уровня.

Приблизительно в то же время, когда штаб-сержанты пытались ликвидировать смертницу в ресторане на Дани, отверженцы напали на роскошный лайнер «Национальный праздник», висящий на орбите Предела. Корабль завершал прием на борт более пятнадцати тысяч гражданских пассажиров, отправлявшихся чартерным рейсом на Аркадию – колонию, известную инфраструктурой для отдыхающих, – и в этот момент его атаковали два беспилотных орбитальных такси.

Капитан лайнера предположил, что такси везут припозднившихся пассажиров. Когда они не подчинились стыковочным командам, капитан предпринял маневр уклонения, чтобы избежать, как он думал, незначительных ударов. Но количество взрывчатки, загруженное отверженцами в такси, не только разорвало «Национальный праздник» на две части, но и сожгло краску на обшивке всех кораблей в радиусе двух километров.

Штаб-сержанты молча прослушали запись последних слов капитана в планшете Джилан. Бывший пилот боевого истребителя спокойно приказывал другим кораблям уйти с траектории падения, даже когда лайнер загорелся при входе в атмосферу Предела, а мертвые тела вываливались из развороченных люксовых кают.

Пока, объяснила Джилан, УФР удавалось держать случившееся в тайне, успешно списывая произошедшее на несчастный случай. Отчасти информация утаивалась из-за дерзости противника. Повстанцы в первый раз поразили цель не на земле. Более того, теракт был совершен над Пределом, в самом средоточии власти ККОН в Эпсилон Эридана. Хотя мятежники взяли на себя ответственность за чудовищные жертвы, многие боялись верить заявлению повстанцев. Если они нанесли удар прямо под носом у флота ККОН, то что им стоит поразить цели в других системах? Например, в Солнечной или на Жатве?

По словам Джилан, Комфлот ясно дал понять, что больше «Национальных праздников» не должно быть. УФР работало в режиме повышенной боевой готовности, и как только Третий отдел получил сообщение о пропавшем в Эпсилон Инди грузовозе, Аль-Сигни велели провести скрытое расследование. А на тот случай, если придется прибегнуть к крайним мерам, начальство приказало завербовать Эйвери и Берна.

– Мэм, противник в трюме, – прошептал Эйвери в микрофон шлема.

– Уничтожить его, – последовал короткий ответ.

Предполагалось, что Эйвери будет хранить радиомолчание.

– Это не повстанцы.

– Поясни.

Эйвери сделал глубокий вдох:

– Это инопланетяне.

Три существа ввалились в трюм через энергетический барьер и теперь пытались найти опору для рук и ног. Эйвери разглядывал их длинные костистые клювы и большие налитые кровью глаза под прозрачными шлемами.

– Похожи на ящериц без хвоста.

Наступила пауза, во время которой Джилан, державшая «Путь позора» в двухстах километрах от грузовоза, взвешивала слова Эйвери. Штаб-сержант понимал, что совсем скоро один из чужаков поднимет голову и увидит людей в тени между балками.

– Мэм, мне нужны указания, – сказал Эйвери.

– Попытайтесь захватить одного живым, – ответила Аль-Сигни. – Но никто не должен уйти.

– Понял.

Эйвери прижал к плечу приклад боевой винтовки. У него не было времени пострелять из этого оружия. Он надеялся, что высокоскоростные пули калибра девять с половиной миллиметров пробьют переливчатые скафандры инопланетян.

– Берн, приготовься. – Эйвери посмотрел на второго штаб-сержанта, устроившегося между двумя балками. – Я беру главного.

Морпех предположил, что командир – инопланетянин, стоящий ближе всех к мерцающей дыре. Он казался более собранным, чем остальные, и у него явно было оружие: серебристый серпообразный пистолет с зеленым энергетическим сиянием между концами. Эйвери надеялся, что смерть командира вынудит остальных, распростершихся на полу, сдаться. Сделав вдох, он выстрелил.

В условиях нулевой гравитации отдача от очереди из трех выстрелов оказалась сильнее, чем ожидал Эйвери. Две пули прошли мимо, и когда отдача отбросила его на корпус корабля, он увидел, как раненый исчез за барьером. Эйвери отругал себя за то, что ненадежно устроился на балках. Но это был его первый опыт стрельбы в условиях нулевой гравитации. Он мог только надеяться, что инопланетяне окажутся столь же неопытными.

Но пока происходящее говорило о противном.

Эйвери постарался прицелиться лучше, когда трое чужаков, оттолкнувшись от пола, направились к нему свободным треугольным строем. Тот, что впереди, носил шлем побольше, а за щитком виднелись мясистые красные шипы, прижатые к голове. Иглы у него были длиннее, чем у других пришельцев. Однако Берн выбрал ту же цель. Он выстрелил первым, и инопланетянин, вращаясь, отлетел в правую сторону от Эйвери.

Морпех не успел прицелиться, и один из пришельцев врезался в него и замахнулся кристаллическим ножом. Эйвери отбил удар стволом винтовки, и в этот момент противники стукнулись головами. Шлем Эйвери задрожал, и на мгновение морпеху показалось, что щиток вот-вот треснет. Штаб-сержант посмотрел прямо в лицо инопланетянина и понял, что вибрация – всего лишь отражение беззвучного яростного крика существа.

Эйвери прижал нож чужака к балке. Оружие было заряжено и светилось изнутри розовым пламенем. Эйвери не сомневался, что оно легко располосует его скафандр, не говоря уже о плоти.

Свободной рукой инопланетянин принялся царапать шею и плечи Эйвери. Но его громоздкие перчатки не нанесли никакого вреда. Морпех потянулся к пистолету М-6 в кобуре, выбранному из арсенала Аль-Сигни. Прежде чем инопланетянин среагировал, Эйвери всадил четыре пули в нижнюю часть продолговатого шлема, у основания костистых челюстей. Голова пришельца разлетелась на куски, забрызгав внутреннюю поверхность шлема темно-фиолетовой кровью. Эйвери оттолкнул труп к полу. Берн открыл огонь слева. Но он тоже не успел прицелиться еще раз после первого выстрела, и третий инопланетянин ударил его в живот, выбив из рук оружие. Винтовка ударилась о корпус корабля и, вращаясь, полетела вниз. Пришелец ткнул ножом в левое бедро Берна. Видимо, существо решило, что будет достаточно пронзить скафандр противника, чтобы покончить с ним, и, вероятно, замысел удался бы, если бы не модульная конструкция костюма. Когда Берн вытащил нож, отверстие моментально заполнилось желтой уплотнительной пеной. Инопланетянин размахивал руками; Эйвери решил, что тот хочет вогнать нож снова. Но когда оружие запульсировало розовым, он понял, что существо пытается избежать скорого взрыва.

– Бросай клинок! – прокричал Эйвери. – Он сейчас взорвется!

Берн вонзил нож в живот пришельца и пинком оттолкнул его. Существо в панике потянулось к оружию, но Берн загнал клинок слишком глубоко. Через долю секунды нож исчез в ярко-розовой вспышке. Крошечные мокрые ошметки, похожие на слякотный снег, забрызгали щиток Эйвери.

– Спасибо! – прокричал Берн по коммуникатору. – Но я бы на твоем месте всадил в этого еще пару пуль.

Эйвери посмотрел направо. Первый инопланетянин, в которого стрелял Берн, ухватился за балку немного дальше на потолке и остановил свое горизонтальное движение. Существо, наклонив голову в направлении Эйвери, смотрело на него одним немигающим глазом. Очередь Берна попала в свободную руку ниже плеча, но пришелец сумел удержать нож и теперь готовился метнуть его.

Эйвери взял чужака на мушку своего пистолета. Он видел мясистые шипы, налившиеся темной кровью. Инопланетянин раскрыл челюсти, обнажив острые как бритвы зубы.

– И я рад познакомиться, – хмыкнул Эйвери.

Он выпустил все двенадцать пуль в центр груди чужака. Оторванная рука улетела в другой угол трюма.

– Я пойду за сбежавшим.

Эйвери уперся подошвами в корпус корабля.

– Я прикрою, – предложил Берн.

Озабоченно посмотрев на него, Эйвери ответил:

– Если клинок перерезал артерию, то пена не поможет. Оставайся. Я быстро.

С этими словами он поспешил к энергетическому барьеру.

– Джонсон, – сказала Джилан, – у тебя десять минут.

Эйвери мысленно договорил за нее: «После чего я уничтожу их корабль вместе с вами». Он знал, что на «Пути позора» есть один «лучник», ракета типа «воздух – воздух», способная выводить из строя любые цели, кроме самых больших кораблей человеческого флота. Капитан-лейтенант сказала, что применит «лучник» против ожидаемого корабля повстанцев, если тот попытается бежать. Эйвери знал, что остановить инопланетное судно еще важнее. Ведь если пришельцам удастся уйти, то они наверняка вернутся с подкреплением.

– Не уложусь в пять – значит не вернусь вообще, – ответил Эйвери и прошел через барьер.

Морпех не ждал гравитации, но смог кое-как перекатиться и подняться с винтовкой на изготовку. Целясь в полупрозрачную трубу, он видел весь крючкообразный профиль инопланетного корабля. Эйвери старался не гадать, сколько инопланетян на борту. В рукаве нет укрытия, а если существа хлынут навстречу, то морпеху конец. Эйвери быстро прошел вперед и несколько секунд спустя остановился перед еще одним пульсирующим полем.

Первый барьер не нанес вреда штаб-сержанту, но коммуникатор перестал работать. Эйвери попытался связаться с Берном и Аль-Сигни, но в защищенных каналах бушевали помехи. «Один против инопланетного корабля», – подумал Эйвери, сделав несколько успокаивающих вздохов. Он знал: если задержится еще на секунду, то потеряет инициативу, а возможно, и самообладание. Прижав винтовку к плечу, он прошел через второй барьер. На этот раз морпех почувствовал пощипывание – поле сжимало гибкую ткань скафандра.

Короткий проход вел в более широкий коридор, залитый пурпурным светом. Эйвери взглянул налево и насчитал двадцать шагов до перегородки. Он обратил внимание, что все двери по пути разнесены на пять метров. О назначении этих герметичных помещений можно только догадываться. Эйвери посмотрел направо и увидел нечто похожее на гигантского червя, привязанного к грозди грязно-розовых шаров. Существо свернуло за угол в конце коридора. Еще какой-то инопланетянин?

Внезапно Эйвери заметил движение слева. Он успел перепрыгнуть через коридор в нишу перед дверью, а за его спиной плазменный шар выжег воздух. Морпех развернулся и увидел серию зеленых снарядов, летящих сквозь коридор. Металл закипал и коробился, как хитин жука, попавшего на горящее полено.

Не высовывая головы, Эйвери выставил за угол винтовку и выжал спусковой крючок – так и держал, пока не опустел магазин на шестьдесят патронов. Вражеский огонь прекратился. Эйвери надеялся, что поразил противника, а не загнал за угол.

Существовал только один способ это выяснить. Морпех перезарядил оружие, сосчитал до трех и выглянул в коридор.

Первым делом Чур’Р-Яр поспешила на мостик. Оттуда она могла отсоединить рукав и прогреть двигатели. Бежать, прежде чем враг попадет на борт! Но, сняв шлем и громоздкие перчатки, она поняла, что все ее планы рухнули.

Воздух на мостике пропах газами хурагока, а каналы связи, соединяющие люминарий с «Мелким грехом», были восстановлены. Подойдя к пирамидальному устройству, киг-яр увидела, что оно передает полный отчет обо всех новых планетах в министерство Спокойствия.

– Дьякон! – прошипела она. – Предатель!

Как ни странно, первое, что испытала Чур’Р-Яр, была грусть. Она так близко подошла к вожделенному трофею, что почти ощущала мягкие стенки гнездышка, теплые яйца под ногами и маленьких киг-яров, растущих внутри, – продолжателей ее рода. Она наслаждалась воображаемыми ощущениями, пока ее не переполнила жажда мести.

Чур’Р-Яр знала, где отыскать унггоя, когда закончится метан в баллоне: в спасательной капсуле «Мелкого греха». Но когда капитан вышла и увидела появившегося из прохода к рукаву инопланетянина в черном скафандре, она поняла, что, к ее крайнему разочарованию, даже месть, возможно, стала ей недоступна.

Если на борту ее корабля появился пришелец, то экипаж мертв. С помощью подчиненных она, вероятно, смогла бы пробиться мимо инопланетянина к капсуле на корме. Теперь же успех зависит только от ее хитрости и коварства, но шансы в значительной мере уменьшились.

Бугорки на плечах Чур’Р-Яр стали такими жесткими, что она с трудом подняла плазменный пистолет. Когда киг-яр все же выстрелила, инопланетянин скрылся за углом. Пока она размышляла, как лучше всего выманить его на открытое пространство, расцвели огненные вспышки. Снаряды разорвали ей живот и перебили позвоночник. Еще один снаряд раздробил левое колено, но она к тому времени уже не чувствовала ничего ниже поясницы. Кровь вытекала из отверстий, которые порванный скафандр мог заделать лишь частично. Чур’Р-Яр привалилась спиной к стене коридора.

Руки стали невероятно тяжелыми, но капитан смогла поднять пистолет с колен и проверить заряд. Оставалась треть энергии – недостаточно, чтобы остановить инопланетянина, когда он появится из укрытия, но хватит, чтобы осуществить замысел.

Чур’Р-Яр протянула руку к выключателю тамбура перед метановой камерой. Когда наружная дверь открылась, она изо всех оставшихся сил нажала на спусковой крючок. По мере того как оружие набирало заряд, способный прожечь внутреннюю дверь тамбура, новые выстрелы поразили ее в грудь, свалив на пол.

Свет мерк по мере приближения чужака. Но несмотря на спазмы в руке, она не отпускала крючок, пока существо не заглянуло ей в глаза. Оно перевело взгляд с ее оружия на тамбур. Пришелец вздрогнул, поняв уготовленную ему судьбу.

– Это мой корабль, – прошипела Чур’Р-Яр. – И я сделаю с ним все, что мне хочется.

Ее коготь отпустил крючок, и ярко-зеленый шар плазмы ударил по внутренней двери с хлопком, за которым последовало шипение.

Проникнув в камеру, плазма воспламенила находящийся внутри метан, начав цепную реакцию, которая быстро перешла на установку подзарядки баллона, встроенную в стену. Инопланетянин бросился к рукаву, но компрессор станции взорвался в коридоре, и пришелец ударился головой в шлеме о противоположную стену коридора, после чего упал без сознания.

Капитан тихо щелкнула языком по зубам. Наконец-то хоть какая-то месть. Из метановой камеры выкатился огненный шар и поглотил обескровленное тело Чур’Р-Яр.

Дадаб, прежде чем услышал взрыв, почувствовал его – неожиданную дрожь в спасательной капсуле, а затем приглушенный хлопок. Он захныкал от ужаса, когда серия малых взрывов сотрясла капсулу. Что задержало хурагока? Дьякон ясно сказал: у них едва хватит времени, чтобы осуществить план.

Когда все киг-яры скрылись в рукаве, Дадаб выбежал из метановой камеры с запасным баллоном. Легче Некоторых направился на мостик с подлинным отчетом Дадаба о люминациях и о ереси Чур’Р-Яр. Но прежде чем Дадаб успел вернуться за другим баллоном, он услышал, как капитан предупреждает экипаж через переговорник, а потому остался в капсуле.

Теперь он услышал свист воздуха в круглом туннеле, соединяющем капсулу с главным коридором «Мелкого греха», и понял, что корабль теряет атмосферу. Он не хотел оставлять хурагока, но нужно было закрыть люк, чтобы избежать взрывной декомпрессии.

Свист резко прекратился, когда Легче Некоторых пронесся по туннелю и втиснулся в капсулу.

Что-то случилось? – спросил хурагок, увидев испуганное выражение на лице дьякона.

Ты. Поздно! – изобразил знаками Дадаб и ударил кулаком по консоли управления, чтобы закрыть люк.

Мы никуда не могли отправиться без этого.

Дадаб застонал, когда Легче Некоторых показал причину задержки – багаж, который он забрал в метановой камере. Хурагок держал три умных ящика – два из кабин управления грузовозами и один из гигантской машины в трюме второго грузовоза.

Почему. Так. Важно? – изобразил Дадаб тяжелыми как свинец руками.

После закрытия люка автоматически включилось силовое поле капсулы – сгущение воздуха обездвижит пассажиров ради безопасности, когда капсула на высокой скорости стартует с корабля.

Разве я не сказал тебе?! – воскликнул хурагок, отпуская ящики. Они замерли в воздухе. – Я научил их говорить! Друг с другом!

Только теперь Дадаб заметил, что боковые пластины ящиков удалены и видны электронные схемы. Некоторые элементы были соединены в сеть коммуникационных каналов.

«Пророки, пощадите меня!» – безмолвно взвыл он. Потом прикоснулся к мигающему голографическому выключателю в центре консоли, и капсула вылетела из гнезда.

С расстояния небольшой цилиндр, удаляющийся от «Мелкого греха», был почти невидим, пока капсула не активировала гипердвигатель и не исчезла в волнистой вспышке света.

У Дженкинса со лба капал пот. Он лежал, левой рукой крепко сжимая ремень МА-5. Противник в трехстах метрах был легкой добычей. Пять выстрелов, пять попаданий. Дженкинс усмехнулся. До сегодняшнего дня он ни разу не держал в руках оружие, а теперь не мог с ним расстаться.

Когда он и другие рекруты проснулись утром, оказалось, что штаб-сержанты не вернулись из Утгарда. Капитан Пондер ничего не объяснил и просто приказал взводам заниматься уборкой мусора вокруг лагеря и другой рутиной. В отсутствие Берна он отправил Дженкинса, Форселла, Уика и Андерсена на стрельбище, доверив их безопасность компьютеру полигона.

Компьютер был связан с оружием рекрутов беспроводным способом и мог в любой момент заблокировать спусковой механизм. Но не делал этого, а лишь озвучивал результаты – попадания и промахи, – комично подражая хриплому голосу инструктора по боевой подготовке. Уик и Андерсен быстро набрали обязательные очки и вернулись в казармы. Они вступили в ополчение не для того, чтобы научиться меткой стрельбе.

Отцу Уика принадлежал крупнейший импортно-экспортный концерн; отец Андерсена был уполномоченным на торговой бирже колонии. Оба жили в Утгарде и одинаково презирали фермы, которые обеспечивали процветание их семей. Они мечтали улететь с Жатвы и сделать карьеру в колониальной администрации или ДКС на центральных мирах, а потому решили, что служба в ополчении будет полезным штрихом в биографии.

Дженкинс тоже рассматривал ополчение как билет с Жатвы – способ побега от нескольких тысяч акров земли, которые ему, старшему сыну в семье, суждено унаследовать. Не то чтобы фермерство сулило плохое будущее, но и блестящего тоже не обещало. И потому, хотя рекрут до смерти боялся штаб-сержантов, он хотел стать таким, как они, – настоящим солдатом. Не из убежденного патриотизма, но потому, что жизнь морпеха ККОН представлялась ему полной приключений.

Родители никогда бы не простили, если бы он пошел не в колледж, а в армию. Но по окончании срока контракта в ополчении он сможет поступить в офицерскую школу. Его послужной список вряд ли будет хорошо выглядеть, если он не научится стрелять. И потому после ухода Уика и Андерсена он остался на стрельбище с Форселлом.

Первое впечатление о высоком спокойном рекруте – будто мышцы Форселла развиты гораздо лучше мозгов – быстро изменилось. Когда Дженкинсу не удалось подготовить винтовку к бою (обеспечить точность стрельбы регулировкой прицела с поправками на высоту и ветер), Форселл предложил помощь. Когда пули Дженкинса уходили в молоко, Форселл дал хороший совет, как лучше целиться. А когда Дженкинс спросил Форселла, откуда тот так много знает про стрельбу, светловолосый рекрут с бычьей шеей посмотрел на колышущиеся пшеничные поля за самыми дальними мишенями и сказал:

– Я просто слежу за ветром.

Дженкинс последовал его примеру, и вскоре рекруты один за другим стали попадать в десятку. Остаток дня они провели, подшучивая над промахами друг друга и поздравляя с попаданиями, передразнивая компьютер, который был слишком прост, чтобы как-то возразить.

Развлечение продолжалось, пока ближе к вечеру не появился капитан Пондер. Он принес пистолет М-6 и коробки патронов.

Дженкинс старался не смотреть разинув рот, когда капитан начал тренировку, но он не мог не заметить, что Пондер раздражен и что ему приходится унимать дрожь в руке-протезе. В какой-то момент Пондер выронил магазин, но успел поймать, прежде чем тот упал на дощатый пол стрельбища.

Но весьма скоро он уже стрелял так, что пули ложились тесно, хотя до мишени было пятьдесят метров, и менял магазины абсолютно четкими движениями. У Дженкинса и Форселла патроны кончились задолго до того, как капитан опустил пистолет. Они терпеливо подождали, пока он поставит оружие на предохранитель и посмотрит их результаты на дисплее компьютера.

– Рекруты, это снайперская точность.

Дженкинс зарделся:

– Спасибо, сэр. – Потом, набравшись смелости, сказал: – После окончания колледжа я хочу стать морпехом – получить шанс пострелять по-настоящему… – Жизнерадостная улыбка сникла под жестким взглядом капитана. – Прошу прощения, сэр.

– Нет. Это хороший настрой, – сказал Пондер, противясь желанию посмотреть на небо – в сторону новой угрозы, которая, как он знал, уже появилась. – Будет у тебя шанс пострелять.

Ему не хватило духу добавить: «Гораздо раньше, чем ты думаешь».

Часть II

Глава 9

Священный город Ковенанта Высшее Милосердие, 23-й Век Сомнения

Министр Стойкости выкурил слишком много. Он редко принимал стимуляторы – мощные кальяновые табаки, предпочитаемые высшими чиновниками его министерства. Но накануне вечером заседание все никак не кончалось, и ему требовалось что-нибудь, чтобы не уснуть при обсуждении массы статистических данных. Теперь главу министерства мучила ужасная головная боль – за все приходится платить. «Больше никогда, – поклялся он, щуря глаза (не мог удержать тяжелые веки) и массируя длинную горизонтальную шею. – Хоть бы клирик поскорее закончил приготовление лекарства…»

Как и большинство технологий Ковенанта, травяной синтезатор клирика скрывался за естественным фасадом, в этот раз за полированными ониксовыми стенами кельи. Пестрый камень отсвечивал в лучах высоко висящей единственной голограммы: полога из ромбовидных листьев, шуршащих на искусственном ветерке. Цинковый стол тянулся вдоль стены и был достаточно высок, чтобы cан’шайуум – как и другие взрослые представители их вида – парили в антигравитационных креслах над полом.

– Готово, – сказал клирик, длинными, тонкими пальцами извлекая шар агатового цвета из подающей трубы синтезатора.

Он развернул каменное кресло к столу, положил шар в черную мраморную ступку и ударил пестиком. Сфера раскололась, запахло мятой, и обнажились листья и небольшие ягоды. Стойкость выпрямился в мягких алых подушках серебристого кресла и вдохнул целебный запах.

Высохшие руки старого cан’шайуум подергивались в рукавах шерстяной рубашки, растирая ингредиенты в порошок. От его усилий сотрясались редкие белые волосы, свисавшие с бледной шеи, как грива старой заезженной лошади. Светло-коричневая кожа министра, напротив, была голой; единственные волосы на его теле кудрявились от темной бородки под ящеричьими губами. Однако даже они были коротко подстрижены.

Ухоженное тело Стойкости в сочетании с ярко-красными одеждами, ниспадавшими с колен до самого шишковатого голеностопа, свидетельствовало, что министр не разделяет аскетизма клирика, этого стиля поклонения, который проповедует крайнее смирение в присутствии технологии предтеч, в данном случае синтезатора.

«И все же, – подумал министр, уже чувствуя облегчение от запаха лекарства, – когда начнется великое странствие, мы все пройдем по пути».

Эта цитата из писания Ковенанта подытоживала суть обетования веры: для тех, кто почитает предтеч и их священные творения, неминуемо наступит миг преображения, и они перешагнут границы известной вселенной, как это сделали предтечи много веков назад.

Обетованная божественность была общим посланием – всем предлагалось присоединиться к Ковенанту после признания единоличного права cан’шайуум исследовать и распределять священные реликты.

Хотя Ковенант был устремлен в будущее, входящие в него расы по-прежнему были снедаемы сиюминутной страстью к богатству, власти, славе – всему тому, что могла обеспечить правильно выбранная технология предтеч. В обязанности министерства Стойкости входило обеспечение баланса между этими противоречивыми желаниями; проще говоря, министерство определяло, кто что получает. Последний акт этих непрекращающихся усилий вызвал у главы министерства невыносимую головную боль.

Когда стук пестика начал раздражающе отдаваться в барабанных перепонках в затылке Стойкости, клирик выложил содержимое ступки на квадрат белой материи.

– Заваривайте столько времени, сколько вам удобно. Чем дольше, тем лучше, конечно. – Клирик связал узелок и подтолкнул к министру. – Благословляю ваш день, – сказал он с сочувственной улыбкой.

– Мне пора идти, – поморщился Стойкость.

«Хотя сегодня чуть осторожнее, чем обычно».

Министр положил узелок на колени и подумал, что необходимо провести анализ содержимого перед заваркой. В связи с противоречивым характером его работы убийство никогда нельзя исключать, а неусыпная осторожность – одно из требований служения.

Стойкость постучал пальцами по оранжево-голубым голографическим переключателям, встроенным в закругленные подлокотники кресла, и задал новое направление. Кресло плавно отвернулось от стола и пролетело через треугольную приемную кельи. Бегущие огоньки мигали в темном зеркальном камне; кресло сделало несколько быстрых поворотов и въехало в величественное внутреннее пространство Высшего Милосердия.

С расстояния столица Ковенанта напоминает медузу, плавающую в ночном море. Единственный большой купол венчает массивную глыбу породы со множеством ангаров и тщательно защищенных орудийных платформ. Длинные полужесткие рукава проходят за скалистым основанием, в котором размещаются бесчисленные суда, похожие на оглушенных рыб. В основном это торговые корабли, но есть и огромные крейсеры, и военные транспорты Высшего Милосердия. Несмотря на свои размеры, десятки военных кораблей свободно размещаются под куполом, который настолько просторен, что с одного конца не видно другого, особенно в ранние часы цикла, когда воздух густеет от бирюзового тумана.

Высшее Милосердие не только космопроходческая столица, но и дом для многочисленного населения, включающего все расы Ковенанта. Многие прибывают сюда, чтобы завести полезные знакомства. Такое соседство создает космополитическую атмосферу, уникальную среди прочих обиталищ Ковенанта. Пространство под куполом заполняют существа, приезжающие на работу и уезжающие с нее; дважды в день все приходит в движение, когда диск, встроенный в вершину купола, искусственное солнце города, становится ярким или тусклым.

Стойкость прищурился, глядя, как диск медленно набирает яркость, озаряя кольцо протянувшихся вокруг купола башен. Каждый из закрученных шпилей удерживается в воздухе антигравитационными устройствами, которые намного мощнее двигателя в кресле министра. Хотя некоторые башни выглядят скромнее других (например, та, в которой находится келья клирика), все они имеют одинаковую базовую структуру: выступы вулканической породы, торчащие из основания города, исчезают в металлических опорах; они покрыты пластинами декоративного сплава.

С наступлением утра легче различать отдельных существ в движущемся рое: унггоев, набившихся в громоздкие баржи, cан’шайуум в креслах, как у Стойкости, высоких мускулистых сангхейли с гладкими антигравитационными рюкзаками на спине. Эти голубокожие воины с акульими глазами являлись защитниками cан’шайуум, хотя это не всегда было так.

Сан’шайуум и сангхейли эволюционировали на планетах, богатых реликтами предтеч. Обе расы верили, что эти продукты передовых технологий заслуживают поклонения как явное свидетельство божественной власти предтеч. Но только cан’шайуум хватило смелости разобрать некоторые из реликтов и на их основе изготовить предметы собственной конструкции для собственных нужд.

Сангхейли считали такой подход богохульственным. Но cан’шайуум верили, что нет греха в поиске большей мудрости, и, паче того, были убеждены, что исследования крайне важны – они помогут понять, как пойти по стопам божеств. Фундаментальные различия в практическом применении религиозной этики разожгли долгую и кровавую войну, начавшуюся вскоре после контакта рас на планете-реликварии в системе, обжитой сангхейли.

Если говорить о количестве кораблей и солдат, то сангхейли вступили в войну, имея очевидное численное превосходство. Они были отменными воинами – более сильными, быстрыми и дисциплинированными. В рукопашном бою один сангхейли стоил десятка cан’шайуум. Однако, поскольку большинство столкновений происходило в космосе, где корабли сражались с кораблями, cан’шайуум имели явное преимущество: неповоротливый дредноут, уничтожавший флоты сангхейли молниеносными атаками с быстрым отступлением.

Очень долго сангхейли сносили удары, игнорируя очевидный факт, что победа потребует совершения греха, на который пошел их противник: осквернения реликтов и использования их для улучшения боевых кораблей, оружия и брони. Неудивительно, что миллионы сангхейли погибли, прежде чем эта гордая и консервативная раса решила, что отказ от прежних убеждений предпочтительнее гибели. С тяжелым сердцем жрецы-воины приступили к работе и в конечном счете создали флот, способный на равных сражаться с cан’шайуум и дредноутом.

Хотя это решение оскорбило многих сангхейли, мудрейшие вожди поняли, что грех будет не так велик, если они поддадутся собственному желанию понять действие предметов их поклонения. Сан’шайуум, со своей стороны, пришли к мучительной мысли: если в Галактике имеются другие существа, столь же опасные и упрямые, как сангхейли, то шансы cан’шайуум на выживание возрастут, если они заключат союз с противником. Сангхейли будут защищать их от возможных врагов, пока они будут заниматься священным делом.

Так родился Ковенант. Союз, раздираемый внутренними подозрениями, но имеющий хорошие шансы на успех благодаря четкому разделению труда, определенному в писании союза – договоре, который официально положил конец конфликту. Писание, самая большая святыня Ковенанта, начиналось так:

Полны ненависти были наши глаза, И никто из нас не видел, что война принесет только бесчисленные жертвы, Но не победу. Так давайте же сложим оружие И откажемся от вражды. Вы, преданные вере, охраните нас, Пока мы ищем путь.

Договор был подкреплен выведением дредноута из боевого состава. С древнего корабля сняли все оружие (по крайней мере, известное cан’шайуум), а сам корабль увели на постоянную стоянку, под еще не законченный купол Высшего Милосердия.

Стойкость не был таким религиозным, как другие пророки. Он, конечно, верил в великое странствие, но по роду своей деятельности был в большей степени технократом, чем теологом. И все же, пролетая через воздушную зону, менее запруженную толпой, министр не мог не испытывать воодушевление при виде величественного трехногого дредноута, мерцающего в утреннем свете.

Корабль олицетворяет технологическое мастерство его создателей в большей мере, чем любая другая технология предтеч. Двигатели дредноута, например, так эффективны, что, хотя cан’шайуум удалось запустить их лишь частично, они генерируют столько энергии, что ее с избытком хватает для питания всего Высшего Милосердия. Стойкость знал, что в вычислительных магистралях, скрытых в корпусе корабля, содержится еще множество тайн. И он надеялся, что вскоре жрецы cан’шайуум, ответственные за изучение дредноута, раскроют все секреты.

Хотя Стойкость и работал с утра до ночи, управляя огромным бюрократическим аппаратом министерства, часть его мозга оставалась занятой теми же вопросами, что не давали покоя и остальным в Ковенанте: каким образом предтечи совершили свое вознесение? И как то же самое могут сделать простые смертные?

Неожиданный визг антигравитационных генераторов и последовавшие за этим пронзительные протестующие крики заставили министра задрать голову. Одна из барж унггоев не смогла уступить дорогу пассажирскому кольцу cан’шайуум, отчего кресла, составляющие элементы кольца, разлетелись в стороны.

Под куполом двигались похожие кольца, поднимались и спускались вдоль башен. Младшие cан’шайуум имели самые маломощные кресла, а потому передвигались группами по двадцать и более, прижимаясь друг к другу, чтобы усилить антигравитационное поле кольца. Старший персонал министерства обходился кольцами из семи кресел, а совершенство кресел вице-министров позволяло тем передвигаться тройками. И только полноценные министры, такие как Стойкость, имели устройства для одиночных полетов.

В какой-то момент Стойкость подумал, что ему придется свернуть, чтобы не столкнуться с падающей баржей. Но сети контроля движения на Высшем Милосердии уже скорректировали ошибку, идентифицировали ранг министра и вынудили баржу предпринять соответствующие маневры. Она опасно рыскнула в сторону, отчего пассажирам-унггоям пришлось вцепиться друг в друга, чтобы не упасть и не разбиться насмерть.

Пролетев мимо в кресле, которое даже не качнулось, Стойкость отметил переполненность баржи. Некоторые унггои были вынуждены сидеть, выставив короткие толстые ноги за низкие фальшборты, – явное превышение вместимости баржи. Когда она выровнялась и продолжила плохо управляемое снижение к туманным, насыщенным метаном кварталам на дне купола, Стойкость задумался о причинах случившегося: то ли это отдельная проблема, то ли свидетельство того, что унггои опять расплодились чрезмерно.

Перенаселение – постоянная проблема Ковенанта, поскольку на кораблях и других космических обиталищах живет слишком много представителей всех рас. Унггои особенно плодовиты, и хотя армия от этого только выигрывает, единственным способом сдерживать их численность является война. В мирное время без надлежащего контроля отсутствие репродуктивного ограничения унггоев уже не раз приводило к опасным ситуациям.

Будучи младшим сотрудником министерства Согласия (института, ответственного за разрешение межвидовых споров), Стойкость разбирал дело, напрямую связанное с этой проблемой. Он раскрыл скандал, который привел к увольнению руководства министерства и послужил важным уроком о хрупкости Ковенанта. Было просто не обращать внимания на мелкие препирательства между расами, но эта самоуспокоенность могла закончиться катастрофой.

Дело было связано с жалобой унггойского союза винокуров на плохое регулирование параметров окружающей среды на торговых кораблях киг-яров, в результате чего оказались испорчены многие партии настоек – рекреакционных препаратов, добавляемых унггоями в переносные метановые баллоны. На первый взгляд спор казался заурядным, и, несомненно, именно поэтому жалоба легла на стол Стойкости. Но когда сан’шайуум погрузился в проблему, обнаружилось, что загрязнение привело к широко распространившейся среди унггоев стерильности.

К тому времени Ковенант уже много веков жил в мире, и растущая популяция унггоев начала переполнять обиталища, которые они делили с киг-ярами. Отношения между двумя видами, напряженные и в лучшие времена, ухудшились, когда женских особей киг-яров переместили из их гнезд, что нарушило их инкубационный цикл и вызвало рост смертности среди младенцев киг-яров. Стойкость сообщил начальству, что порча настоек является дерзким самоуправством радикальных капитанов киг-яров. Они решили, что рождение унггоев вызывает смерть детенышей киг-яров, и свершили собственное правосудие.

К немалому удивлению Стойкости, министр Согласия решил не подвергать киг-яров рекомендованным строгим наказаниям. Были наложены штрафы и выплачены компенсации, но виновные капитаны избежали заключения. Министерство даже разрешило им вернуться на службу после ремонта кораблей и проверки на безопасность.

Стойкость не питал к унггоям особой любви, но сильное ощущение несправедливости заставило подать официальную апелляцию. Начальство отвергло ее, заявив, что тысяча унггоев-импотентов не стоит того, чтобы разжигать природную свирепость киг-яров. «Унггои скоро восполнят потери, – сказало в заключение начальство, – а пока любому молокососу, которому хочется сделать карьеру, лучше помалкивать в тряпочку».

Никто не знал, что инцидент с настойками, ставший известным именно под таким названием, окажется самым важным в ряду многих маленьких обид, предопределивших Восстание унггоев – гражданскую войну, что открыла тридцать девятый Век Конфликта Ковенанта и вызвала радикальную реструктуризацию вооруженных сил империи.

В короткой, но жестокой борьбе, почти полностью уничтожившей планету унггоев, эти существа показали, что при наличии мотивации они становятся отчаянными воинами. Чтя традицию приглашения лучших из побежденных врагов в свои ряды, командиры сангхейли, подавившие бунт, быстро простили оставшихся в живых унггоев. Их снабдили оружием, обучили и приняли в чисто сангхейлианские подразделения, благодаря чему дышащие метаном существа из пушечного мяса превратились в профессиональных пехотинцев.

У некоторых cан’шайуум оставались сомнения в верности унггоев. Но писание союза ясно говорит: «Вопросы безопасности – ответственность сангхейли». И если пророки чему-то научились в деле ублажения гордых защитников, так это позволению сохранять во множестве доковенантские традиции. Даже в молодости Стойкость понимал: если нечто вроде бунта унггоев может временно дестабилизировать Ковенант, то восстание сангхейли подорвет его окончательно.

Вертикальная линия треугольных голографических символов замигала над подлокотником, оторвав министра от размышлений. Символы представляли собой знаки принятого в Ковенанте письменного языка, и он тотчас узнал написанное имя.

– Что бы вы ни хотели сказать, вице-министр, – Стойкость нажал один из переключателей для принятия входящего сигнала, – постарайтесь говорить тише.

Символы рассеялись, и вместо них появилось миниатюрное изображение cан’шайуум. Даже в голографическом виде было нетрудно заметить, что вице-министр Спокойствия на много веков моложе Стойкости. Его кожа была темнее, скорее коричневая, чем каштановая, а бородки недостаточно тяжелы, чтобы свисать с подбородка. В уголках рта мотались два мясистых шарика, проколотые золотыми нитями, – щегольское манерничание, популярное среди cан’шайуум мужского пола, которые еще не были преданы одной даме сердца.

– Я не слишком рано? – Вице-министр подался вперед в кресле без подушек, сжимая пальцами подлокотники. – Я бы позвонил вчера, если бы не заседание. – Спокойствие замолчал, его большие тускловатые глаза чуть ли не вылезали из орбит. Потом, нарушая все правила приличия: – Не могли бы вы этим утром – да что говорить: немедленно – встретиться со мной, чтобы обсудить нечто чрезвычайно…

Стойкость оборвал вице-министра, нетерпеливо махнув рукой:

– Я еще не интересовался моим расписанием на сегодня, но не сомневаюсь, что оно весьма плотное.

– Поверьте, я буду краток, – настаивал Спокойствие. – Мне нужно кое-что показать.

Его пальцы забарабанили по подлокотникам, и вместо сан’шайуум появился глиф предтеч – люминация, догадался Стойкость. Опущенные плечи министра одеревенели от потрясения.

В отличие от треугольных символов, священные глифы не являлись предметом обыденных разговоров. Некоторые, в силу представляемых ими концепций, обладали такой мощью, что их использование строжайшим образом запрещалось. «А тот, который сейчас выставил на всеобщее обозрение этот кретин, – не удержался от мысленного сквернословия Стойкость, – самый священный и опасный из всех!»

– В мою приемную! Немедленно!

Стойкость хлопнул ладонью по креслу, гася глиф и заканчивая разговор. Он воспротивился желанию ускорить кресло, понимая, что лишь привлечет больше внимания. Массируя пульсирующую голову, он продолжил равномерный, с кручением против часовой стрелки подъем в башню министерства и вскоре оказался в широком вестибюле на верхнем этаже.

У Стойкости не было привычки общаться со своими сотрудниками, и теперь он уделил им еще меньше внимания, чем обычно. Однако они все равно изъявляли почтение, и Стойкости пришлось прокладывать себе путь, расталкивая маломощные кресла пресмыкающихся подчиненных и расходуя остатки терпения на элементарную вежливость.

Вестибюль переходил в большую галерею, от которой ветвились коридоры к разным министерским департаментам. Между выходами парили статуи предшественников Стойкости размером чуть больше, чем в натуральную величину. Их высекли из камня, добытого из скального основания Высшего Милосердия, и «облачили» в голографические одежды, на которых были начертаны символические истории многочисленных и примечательных достижений их носителей.

В дальнем конце галереи имелся вертикальный ствол, охраняемый двумя сангхейли в отличительных ярко-белых доспехах одного из наиболее элитных боевых подразделений, «светил Сангхелиоса», а коротко – гелиосов. Название намекало на шаровидное скопление звезд неподалеку от родной системы этого вида. Стойкость, приближаясь к стволу, слышал, как потрескивают их энергетические жезлы. Однако каждый стражник лишь дернул четырьмя клыкастыми жвалами, когда министр скользнул мимо. Темные глаза гелиосов из-под козырьков стреловидных шлемов постоянно смотрели в сторону вестибюля, откуда с наибольшей вероятностью могла последовать атака. Это не оскорбило министра. Он выбрал гелиосов не за хорошие манеры, и каменные лица его тоже не смущали. Он знал: эти существа с радостью отдадут свою жизнь, защищая его.

Конусообразный ствол несколькими уровнями выше галереи сужался так, что там едва оставалось место для кресла Стойкости. Отчасти это было дополнительной мерой безопасности, но еще и архитектурно-метафорически выражало статус Стойкости: наверху есть место только для одного.

– Пропустите вице-министра Спокойствия сразу, как прибудет! – рявкнул Стойкость голограмме одного из сотрудников. – Не важно, как это повлияет на мое остальное расписание.

Сотрудник исчез, и Стойкость резко остановил кресло в центре приемной. Сердце билось неистово, кожа под одеждой стала липкой. «Успокойся, – сказал он себе, – ни при каких обстоятельствах этот выскочка не должен узнать, что выбил тебя из колеи!»

Когда вице-министр появился из ствола, он увидел расслабленного Стойкость в кресле с дымящимся шаром лекарственного чая, который парил в силовом поле над коленями.

– Заняты и больны, – жеманно проговорил Спокойствие. – Прошу прощения за то, что усугубил ваше сегодняшнее бремя.

Стойкость подался вперед, поднес губы к полю и втянул в себя. Поле задрожало и сузилось, когда чай перелился в горло министра.

– Кому еще вы сказали?

– Святейшество, вы единственный, кто знает.

До сих пор юнец демонстрировал исключительное почтение. «Надолго ли?» – подумал Стойкость, делая еще глоток.

Вице-министр славился своей воинственностью – он был горласт и решителен. В случаях, когда ему приходилось заменять своего министра на заседаниях Верховного совета Ковенанта (управляющего органа, состоящего из министров cан’шайуум и командиров сангхейли), он не отказывался от дебатов по острым вопросам лицом к лицу с советниками на много веков старше его.

Стойкость подозревал, что такое поведение, решительно несвойственное cан’шайуум, определялось работой вице-министра. Министерство Спокойствия управляло огромным флотом, занимавшимся поисками реликтов, и вице-министр много времени проводил за пределами Высшего Милосердия, контактируя непосредственно с капитанами-сангхейли. В процессе он перенял их агрессивные манеры.

– Сколько их было? – спросил Стойкость, постукивая пальцем по подлокотнику.

Глиф появился между креслами и стал самым ярким предметом в довольно строгом кабинете министра.

Для неопытного глаза люминация представляла собой два концентрических круга; меньший низко висел в большем, подвешенном на прямой нити, закрепленной на окружающей решетке из переплетающихся кривых. Но Стойкость понимал смысл глифа. Ему было известно слово, которое изображает символ: Восстановление, или обнаружение прежде неизвестных реликтов.

– Люминарий был на корабле, находившемся на большом удалении. Передача с судна была искажена. – Спокойствие едва сдерживал торжествующую улыбку. – Но люминарий обнаружил тысячи уникальных примеров.

По спине Стойкости прошла дрожь. Если верить вице-министру, то это беспрецедентное открытие.

– Почему вы не сообщили о находке вашему министру? – спросил Стойкость. – Если он узнает о такой неблагонадежности, то увольнение будет меньшей из ваших проблем.

– Оправданный риск. – Вице-министр подался вперед и заговорщицки прошептал: – Для нас обоих.

Стойкость фыркнул от смеха в чай. Было что-то странно располагающее в дерзости молодого cан’шайуум. Но он позволил себе слишком многое, решил Стойкость и протянул палец к выключателю на кресле, чтобы вызвать гелиосов, охранявших вход.

– В Верховном совете нарастает беспокойство! – проговорил вице-министр, а затем продолжил, не переводя дыхания: – Иерархи беспомощны – вопросы, которые обеспечили их вознесение, давно решены. Век Сомнения кончился, министр, а те, у кого остался здравый смысл, знают, что ваши заслуги в этом превышают заслуги всех остальных!

Стойкость помедлил. Юноша говорил здравые вещи. В Века Сомнения вроде нынешнего ковенанты были вынуждены разгребать завалы, оставленные прежними хаотическими периодами, в данном случае тридцать девятым Веком Конфликта, когда произошел бунт унггоев и Стойкость получил чин министра. Его усилия по правильному перераспределению технологий после кризиса во многом предупредили новые недовольства. Стойкость имел иммунитет к лести, но выдержка вице-министра поразила его.

Спокойствие только что поставил заслуги Стойкости выше заслуг иерархов – трех cан’шайуум, выбранных для руководства Верховным советом. Это самые влиятельные фигуры Ковенанта, и называть их слабыми и ничего не стоящими довольно опасно. Стойкость убрал палец, неожиданно заинтересовавшись тем, что может предложить вице-министр. С учетом услышанного он уже догадывался.

– Мы оказались на заре нового Века Восстановления. – Вице-министр объехал глиф. – Вы должны вести нас по нему, а я за мою нынешнюю рассудительность и выражаемую непреходящую преданность с этого момента смиренно прошу разрешения сидеть рядом с вами. – Спокойствие остановил кресло перед министром, низко поклонился и широко развел руки. – Принять вместе с вами мантию иерарха.

«Вот оно, – подумал совершенно ошеломленный Стойкость. – Амбиции раскрыты».

Сместить иерархов будет непросто. Чтобы сохранить троны, они воспротивятся объявлению нового Века, используя все свое влияние. Стойкости придется пустить в ход политические заслуги, востребовать все обязательства, но даже тогда…

Стойкость остановил поток мыслей. Неужели он всерьез обдумывает предложение вице-министра? Он сошел с ума?

– Прежде чем что-то предпринимать, – предупредил он, хотя его язык двигался по собственному разумению, – мы должны убедиться в подлинности люминаций.

– У меня наготове стоит боевой корабль, ждет вашего одобрения, чтобы…

Стойкость откинулся назад словно ужаленный:

– Вы вовлекли в это сангхейли?!

Голова запульсировала, исполненная панической боли. «Если сангхейли захватят реликварий, кто знает, как это скажется на положении вещей!» Его палец снова потянулся к кнопке тревоги.

Но вице-министр дернулся вперед и твердо возразил:

– Нет, я привлек других свидетелей. Существ, которые зарекомендовали себя преданными и умеющими держать язык за зубами.

Стойкость хмуро посмотрел в глаза вице-министра. Он искал проблеск надежности, хоть что-то, способное помочь ему увереннее шагнуть на новый и опасный путь. Но взгляд собеседника выражал только целеустремленность и хитрость; тоже честность, но другого рода.

Министр перенес зависший в воздухе палец на другой переключатель. Силовое поле с чаем схлопнулось с серебристой вспышкой, превратив в пар находящуюся внутри жидкость.

– Что с кораблем, который зарегистрировал люминации?

– Потерян. Там был смешанный экипаж, киг-яры и унггой. – Спокойствие безразлично надул губы. – Подозреваю, что случился мятеж.

– Скажите тем, кого вы завербовали, что если на судне есть выжившие – и если они похитили что-то из реликвария, – то их нужно немедленно казнить. – Стойкость задумчиво подергал бородку. – Или хотя бы поместить под охрану. Они заслуживают небольшого вознаграждения за обнаружение реликвария.

Спокойствие приложил ладонь к груди и кивнул:

– Будет сделано.

В этот момент средство клирика наконец-то подействовало. Министр закрыл глаза, наслаждаясь быстрой победой над болью. Он облегченно улыбнулся, хотя и знал, что молодой cан’шайуум неправильно истолкует это как знак близкой и выгодной дружбы.

– Подобного реликвария не находили на протяжении наших жизней, – сказал Спокойствие. – Каждый из этих священных объектов – благодать для истинных верующих!

Стойкость глубже зарылся в алые подушки. Благодать? Он не был в этом уверен. Ему, министру, предстоят кошмарные переговоры по распределению тысяч реликтов. Но в качестве иерарха он мог бы распределить реликты с наибольшей выгодой для Ковенанта. Стойкость слизнул мятную пленку, все еще пощипывающую кожу, с губ. И никто не будет властен изменить его решение.

Глава 10

Жатва, 19 января 2525 года

Эйвери в одиночестве расхаживал вдоль рядов деревьев в одном из огромных фруктовых садов Жатвы. По обе стороны от него ветки гнулись под тяжестью поразительной смеси фруктов: абрикос, вишня, слива и много других, покрытых капельками холодной утренней росы. Он сорвал яблоко и протер его. Зеленая кожица была такой глянцевой, что сияла, будто облитая пламенем. «Воскресенье, – подумал морпех. – Воскресенье…» Почему он решил, что нынче воскресенье? Странно…

Эйвери бросил яблоко и протянул руку к стволу. Воздух здесь был холоднее. Эйвери нащупал округлый предмет – грушу – и, сорвав, поднес ко рту. Но едва смог прокусить кожицу. Его передернуло. Груша промерзла насквозь. Эйвери провел рукавом по губам и удивился, увидев на себе гражданскую одежду: тесную и короткую белую накрахмаленную рубашку, едва доходящий до пупка галстук с огуречным рисунком и потертые броги.

«Нет таких мальчишек, которые не портили бы свою одежду…» – услышал Эйвери голос тети, пронесшийся между обледенелыми листьями.

Ветки задрожали в потоке воздуха. Эйвери поднял голову и увидел идущий на бреющем «шершень». Аппарат с крыльями, ярко сверкающими под солнцем, заложил вираж и исчез за деревьями. Эйвери бросил грушу и побежал за самолетом.

И чем дальше он бежал, тем теплее становились ветки. Вода струилась по гладким листьям и капала с фруктов дождем. Быстрая искусственная оттепель в самом разгаре.

Эйвери почувствовал порыв влажного воздуха, ставшего невыносимо горячим. Морпех закрыл глаза; веки обжигало. Ветки уступили чему-то жесткому: двустворчатой деревянной двери.

Вбежав в придорожную столовую, Эйвери обнаружил, что там, кроме двери, уцелело не многое. Крыша сорвана начисто, стены в трещинах, окна выбиты. Все столы и стулья обгорели и пахнут дымом. Вдалеке сидят четверо – семья, – и только их яркие одежды не покрыты сажей. Один из детей – тот самый мальчик, которого хотел спасти Эйвери, – оторвался от тарелки с блинами и помахал ему. Морпех помахал в ответ; мальчик откусил кусок блина и указал на барную стойку. Эйвери повернулся и увидел на табурете женщину в изумительном серебристом платье.

– Это официальное дело, – сказала Джилан, повернувшись.

– Я знаю, – ответил Эйвери, подняв руку, чтобы поправить галстук.

Но на нем уже не было поношенной церковной одежды. Теперь он носил матово-черную броню.

Джилан нахмурилась:

– Наверное, мне следовало пригласить кого-нибудь другого.

Она взяла с колен сумочку – не зеркальную, которая была на празднике солнцестояния, а бордовую, как у смертницы. Небрежно сунула руку внутрь, словно хотела найти помаду.

– Осторожнее, мэм! – воскликнул Эйвери. – Это небезопасно!

Надо было подскочить и выхватить сумочку, но ноги будто приросли к полу. Эйвери услышал рев двигателей «шершня» и увидел на стойке его подрагивающую тень. Мальчик за столом начал задыхаться.

– Расслабьтесь, – сказала Джилан. – С вами все будет в порядке.

Эйвери застонал и опустился на колено. Броня стала невыносимо тяжелой. Чтобы не упасть, он уперся руками в перчатках в усыпанный пеплом пол. Сквозь прищуренные глаза увидел отпечатки ботинок: следы безумной пляски морпехов, пытавшихся окружить объект.

Джилан повторила свои слова. Но теперь ее голос казался эхом, гуляющим где-то за стенами столовой, однако говорила она на ухо Эйвери:

– Расслабьтесь. С вами все будет в порядке…

Так и вышло. Мощные лекарства, благодаря которым он пребывал в бессознательном состоянии после схватки на борту грузовоза, были выкачаны из вен, как вода. Он ощутил тягу воображаемого отлива и позволил себе опуститься на дно. Наконец Эйвери медленно открыл глаза.

– Вот и хорошо, – сказала Джилан, стоя рядом с кроватью. – С возвращением.

Эйвери догадался, что видел сон, но удивился преображению женщины. Теперь на капитан-лейтенанте был светло-серый приталенный комбинезон с высоким воротником – повседневная форма офицеров УФР. Она стояла с левой стороны кровати. Справа был губернатор Тьюн.

– Сколько я провалялся? – прохрипел Эйвери, оглядывая помещение.

Он находился в небольшой комнате со стенами кремового цвета и медицинским оборудованием; трубка внутривенной капельницы заканчивалась иглой, сидящей в его правой руке. Пахло антисептиком и отбеленным постельным бельем. Госпиталь, подумал он, и подозрение оправдалось, когда Джилиан взяла графин с каталки и наполнила ледяной водой стакан с надписью «Мемориальная больница Утгарда».

– Почти два дня, – ответила она, протягивая стакан Эйвери. – У вас черепная травма.

Эйвери приподнялся на локте и выпил воду медленными глотками.

Воскресенье… Они с Берном поднялись в «Теплом приветствии» на Тиару и сели в шлюп Аль-Сигни «Путь позора». Штаб-сержантов проинструктировали и вооружили, а в 9:00 они спрятались на грузовозе-ловушке.

– Что с Берном?

– Он в порядке. Зашил рану еще до того, как мы вернулись. Ваш медик высоко оценил его швы. – Джилан поставила графин на столик. – Он спас вас. Успел перетащить на грузовоз, прежде чем другой корабль взорвался.

– Я не помню этого, – нахмурился Эйвери.

– А что вы помните? – спросил губернатор. Казалось, тесное помещение сковывает Тьюна; веселый здоровяк, каким он запомнился Эйвери, теперь выглядел грозно. – Расскажите о миссии подробно.

Эйвери сдвинул брови.

– Палата не прослушивается, и вы единственный пациент в этом крыле, – успокоила его Джилан. Потом кивнула на губернатора: – Я уже сказала все, что знаю.

Эйвери потянулся к ряду кнопок на боковом поручне. Зажужжали моторчики, и кровать подняла его в сидячее положение. Он угнездил стакан на одеяле между колен. Морпех почувствовал себя в родной стихии: стандартный доклад начальству о проведенной операции. Но он говорил лишь с минуту – только начал описывать схватку с инопланетянами, как Тьюн проявил нетерпение.

– Как они общались между собой? – спросил он, сложив на груди большие руки.

– Сэр?

Тьюн потел в хлопчатобумажной рубашке – под воротником и под мышками появились синеватые пятна.

– Вы не заметили какие-нибудь приборы связи? Не обратили внимания, как пришельцы разговаривают друг с другом или с кораблем?

– Нет, сэр. Они были в скафандрах. Как тут поймешь…

– Нас интересует, отправили ли они сообщение, штаб-сержант, – пояснила Джилан. – Сигнал бедствия. Мы могли чего-то не заметить, когда смотрели запись с вашей нашлемной камеры.

– Их командир исчез из поля зрения, – сказал Эйвери. Вспомнились рубиновые глаза и острые зубы инопланетянина и шар плазмы, выросший на пистолете, как блестящее яблоко. – Одна-две минуты максимум. Но у него определенно было время, чтобы отправить сигнал. И там был другой пришелец…

– Опишите его, – взволнованно попросила Джилан.

– Я не успел его рассмотреть. – Эйвери вспомнилось нечто летучее, раздутое, розовое. – Он не участвовал в схватке.

– Он был вооружен? – спросил Тьюн.

– Не могу сказать, сэр.

– Подведу итог. – Тьюн почесал шею под густой рыжей бородой. – Четыре инопланетянина. Может, пять. Вооружены ножами и пистолетами.

– У них были лазеры, губернатор. Фтороводородные, очень точные. – Джилан развела руками. – И это на маленьком корабле. Кто знает, что может оказаться на кораблях побольше.

– Те, кого вы убили, – проговорил Тьюн, растягивая слова, отчего вопрос звучал провокационно, – выглядели… крепче среднего повстанца?

– Сэр? – У Эйвери желудок знакомо стянулся в узел.

При чем тут мятежники?

– Их было четверо, вас – двое. – Губернатор пожал огромными плечами. – И вы победили.

– У нас было преимущество внезапности. Но они действовали дисциплинированно, продемонстрировали хорошее тактическое мышление.

Эйвери собирался в подробностях описать, как ловко инопланетяне маневрировали в условиях нулевой гравитации, когда дверь открылась и в палату вошел генеральный прокурор.

– Дежурный куда-то запропастился. – Педерсен виновато улыбнулся морпеху. – Впрочем, у вас есть все необходимое. Больничная пища, боюсь, везде одинакова. – Затем он обратился к губернатору: – Что-нибудь… неожиданное?

Тьюн посмотрел на Джилан предостерегающе.

– Нет, – твердо сказал он.

В комнате повисла напряженная тишина. Эйвери заерзал на кровати. Очевидно, этот опрос – важная часть какой-то широкой дискуссии, а показания морпеха играют решающую роль в споре между Аль-Сигни и Тьюном.

– Губернатор, – сказала Джилан, – не могли бы вы уделить мне минуту?

– Вы были очень полезны, штаб-сержант. – Тьюн похлопал Эйвери по ноге и направился к двери. – Отдыхайте.

Эйвери сел как можно прямее, натянув трубку капельницы.

– Спасибо, сэр.

Джилан вышла следом за губернатором. Педерсен закрыл дверь со странным кивком – почти поклоном.

Эйвери бросил в рот несколько кубиков тающего льда и принялся грызть. От движения челюстей усилилась боль в затылке. Он нащупал неровную линию – прижженный надрез, через который врачи ввели полимер для сращивания кости.

Из-за двери доносился голос Тьюна, но слов было не разобрать. Ответы Джилан тоже звучали приглушенно, но вскоре разговор перешел на повышенные тона – лишь примирительно бормотал Педерсен. Потом Эйвери услышал удаляющиеся шаги, а затем в палату вернулась одна Джилан.

– Он не знал, что операцией управляли вы, – сказал Эйвери. – Что вы использовали ополчение как прикрытие.

Джилан сцепила руки за спиной и прислонилась к стене рядом с дверью.

– Не знал.

Решение держать губернатора в неведении наверняка принимали «наверху». Но если Джилан и была расстроена оттого, что ответственность свалили на нее, она этого ничем не выдала.

Эйвери поставил пустой стакан на каталку.

– Сколько кораблей он просит?

Джилан дождалась, когда Эйвери снова ляжет:

– Ни одного.

Несколько секунд в палате звучали только щелчки монитора, который зафиксировал резкий скачок частоты сердцебиения Эйвери.

– Но разве у нас не произошел…

– Первый контакт с инопланетянами?

– При всем уважении, мэм. Этот контакт никак не назвать дружественным. Их оружие гораздо совершеннее нашего. И, как вы сами сказали, это, вероятно, всего лишь малый корабль.

Джилан кивнула:

– Мы застали их врасплох и выиграли кулачный бой.

– Они вернутся для реванша.

– Я знаю.

– Тогда почему, черт возьми, Тьюн не просит прислать корабли?

Джилан оттолкнулась от стены и выпрямилась:

– Созданию ополчения предшествовали годы переговоров – требовалось единогласное одобрение парламентом Жатвы. Значительный процент граждан возражал против присутствия на планете даже мизерного числа морпехов. – Джилан подошла к изножью кровати. – Тьюн не горит желанием увидеть реакцию колонистов на появление боевых кораблей ККОН на орбите.

Эйвери вспомнил некоторых гостей на празднике солнцестояния – они не скрывали презрения к нему и его мундиру.

– Восстание. Тьюн опасается, что оно может распространиться на Жатву.

– Мы все этого опасаемся, – сказала Джилан.

– И что? Мы должны сделать вид, что не замечаем инопланетных гадов у нашего порога?

– Губернатор расстроен. Он не станет меня слушать.

– А кого станет?

Джилан положила руки на стержень из нержавеющей стали, удерживающий нижнюю часть матраса. Сжала, словно проверяя металл на прочность.

– Человека, имеющего представление об утвержденных планах реагирования на первый контакт. Человека, который либо убедит губернатора в необходимости привлечения флота, либо превзойдет его в полномочиях. – Она подняла взгляд. – Но не меня.

Эйвери услышал раздражение в ее голосе – это был изъян в фасаде бесстрастия. У морпеха появилась возможность сказать правильные слова, объяснить, что он разделяет ее досаду, и спросить, что они могут сделать вместе для организации обороны Жатвы. Вместо этого он направил злость в лучшее русло.

– Губернатор играет в политику, – проворчал Эйвери, – а вы ничего не предпримете?

С того момента, как Тьюн ушел из палаты, морпех был на грани нарушения субординации, но сейчас он явно переступил черту. Джилан отпустила стержень.

– Мой корабль уже на пути к Пределу с докладом, в котором я недвусмысленно рекомендую Комфлоту проигнорировать возражения губернатора и немедленно выслать ударную группу. – Теперь в ее голосе не слышалось ни малейшей слабости. Она встретила дерзкий взгляд Эйвери. – Что еще вы хотите предложить, штаб-сержант?

Эйвери знал, что шлюп УФР «Путь позора» – очень быстрый корабль. Но ему потребуется больше месяца, чтобы добраться до Эпсилон Эридана. На создание ударной группы тоже уйдет время, а еще больше – на ее доставку. В лучшем случае помощь прибудет не раньше чем через три месяца. И Эйвери всем своим существом понимал, что она опоздает.

С безмолвным проклятием он выдернул иглу из вены, откинул одеяло и спустил ногу на пол. Больничный халат оказался до неприличия коротким, а пациент – в неудачном ракурсе. Но Джилан не сводила с него глаз, пока он снимал свежевыстиранную форму со средней полки больничной тележки, надевал брюки и застегивал их под халатом.

– Что вы делаете?

– Возвращаюсь к моим обязанностям.

Эйвери сорвал с себя халат и швырнул на кровать. Взгляд женщины метнулся вверх-вниз, фиксируя жуткие следы недавнего боя на широкой груди и плечах Эйвери.

– Не припомню, чтобы давала вам разрешение.

Эйвери натянул оливково-серую футболку, опустился на колено и зашнуровал ботинок.

– Мне поручено подготовить роту ополчения. И я собираюсь выполнить задачу, мэм, потому что жалкие задницы рекрутов – все, что есть у этой планеты.

Эйвери надел фуражку и двинулся к двери. Джилан преградила ему путь. Морпех был на голову выше, гораздо тяжелее и сильнее. Но, глядя сверху вниз в посуровевшее лицо, Эйвери не был уверен, что сумеет пройти. Ведь ей, чтобы его остановить, достаточно сказать одно слово.

– Все, что вы увидели и сделали за последние сорок восемь часов, – это совершенно секретная информация. Готовьте рекрутов, но чтоб ни слова лишнего. – Ее глаза сверкнули. – Я понятно выразилась?

До сих пор Эйвери считал, что у Джилан карие глаза, но теперь увидел в них бездонную зелень.

– Да, мэм.

Джилан шагнула в сторону, и Эйвери открыл дверь. В коридоре он с удивлением увидел Пондера, сидящего на мягкой скамье в нескольких дверях от палаты морпеха. Его пальцы бегали по экрану коммуникатора. Когда Эйвери приблизился, капитан поднял глаза:

– Я ждал худшего. – Он улыбнулся. – Отлично выглядишь.

– Капитан, – сказала Джилан, быстро проходя мимо.

Пондер встал и поспешил отдать честь протезом:

– Мэм.

Два морпеха проводили взглядом спешившую к лифту в конце коридора Джилан. Ее черные ботинки на низком каблуке громко постукивали по белому плитчатому полу. Эйвери дождался, когда она скроется в кабине, и спросил:

– Вы знали, что она «призрак»?

– Нет, понятия не имел. – Пондер сунул планшет в нагрудный карман форменной рубашки. – Но для «призрака» она не так уж плоха.

Эйвери прищурился:

– Она нас высосет и шкурки выбросит.

– Она лишь исполняет приказ. – Пондер положил на плечо Эйвери протез. – Вызвать флот? Это компетенция Тьюна. – Капитан понял по лицу штаб-сержанта, какого он мнения об этой компетенции. – Слушай, все железки, которые ты не оставил в космосе, она передала мне. Хочет, чтобы им нашлось применение в лагере.

Эйвери знал, что в арсенале Джилан есть оружие и оборудование, которое пригодилось бы при подготовке рекрутов. Если капитан-лейтенант больше ничего не может дать, это всяко лучше, чем ничего.

– Идем. – Пондер подтолкнул Эйвери к лифту. – По дороге расскажешь, как штаб-сержант Берн ухитрился подставиться под удар ящерицы в скафандре.

Весь второй взвод встретил падение Дженкинса одобрительными криками. Удар мягкой битой пришелся по задней части шлема и сбросил рекрута с бревна. Дженкинс так неудачно упал, что сел с полным ртом песка, хотя старшина первого класса заставил всех надеть капу.

– Выплюнь и посмейся, – велел Хили, опускаясь на корточки рядом с Дженкинсом. Он дождался, когда рекрут вынет капу, и убедился, что зубы целы. Потом проверил, нет ли у него сотрясения. – Какой сегодня день?

– Девятнадцатое января, док.

– Сколько пальцев я показываю?

– Ни одного.

– Порядок, наслаждайся учебой.

Медик встал, а Дженкинс вытер рот, оставив на голом предплечье пятно слюны с песком. Рекрут, сбивший его с ног (Стизен, немолодой, один из нескольких полицейских Утгарда), все еще стоял на бревне, победно воздевая палку.

Бревно находилось не больше чем в полуметре над землей, а яма, вырытая рекрутами возле автопарка, была почти доверху заполнена песком. Шатаясь, Дженкинс обогнул яму и встал в шеренгу. Он выступил неплохо – столкнул с бревна нескольких рекрутов второго взвода. Но Стизен оказался слишком силен.

– Осторожнее, – сказал Дженкинс, вручая палку Форселлу. – Он слишком здоровый.

Форселл кивнул, сжимая капу челюстями. Высокий спокойный рекрут казался еще более внушительным в наплечных щитках, и, когда он запрыгнул на бревно, настала очередь первого взвода издавать одобрительные крики.

– Слушать меня! – отчеканил штаб-сержант, широко расставив ноги и наполовину утопив ботинки в песке. – Это финальный раунд нашего маленького турнира. Взвод проигравшего получает неделю дежурства на кухне.

Берн усмехнулся, когда веселье рекрутов сменилось стонами. В столовой работали автоматические раздатчики еды, но эти машины специально сконструированы так, что после каждого приема пищи их нужно мыть и наполнять. «Некоторые тренировочные методы слишком хороши, чтобы жертвовать ими ради технологического прогресса», – с улыбкой подумал Берн.

– Так давайте же посмотрим, что такое настоящий бойцовский дух, черт побери!

Форселл и Стизен крякнули и соединили концы палок. Бревно заскрипело, когда они начали обмениваться ударами. Каждый весил более девяноста килограммов, но победа в таком поединке зависела не только от силы, но и от ловкости. Более стройный Стизен имел небольшое преимущество. Ударив Форселла в подбородок, он просто отступил, а более тяжелый рекрут качнулся, потерял равновесие и спрыгнул в яму.

Товарищи Стизена захохотали, радуясь его успеху. Но Берна это не впечатлило.

– Кто отступает, тому достается только пинок по заднице. – Он схватил шлем Стизена за щиток и несколько раз энергично дернул. – Так что кончай дурить. Кру-гом!

– Есть, штаб-сержант! – рявкнул Стизен.

– А ну, мясо, к снаряду!

Противники снова сошлись на бревне. На этот раз они дрались жестче, крепко сжимая биты и наседая друг на друга. На мгновение показалось, что поединок зашел в тупик, – обе пары ботинок заскользили назад в поисках опоры. И вдруг Стизен неожиданно отпрянул. Форселл потерял равновесие и нагнулся вперед. Полицейский не упустил возможности нанести мощный выпад с прицелом в голову. Однако высокий рекрут успел закрыть подбородок плечом и ответил ударом по ребрам, отчего Стизен свалился в песок.

Он вскочил на ноги и пожал плечами, дескать, победа Форселла – чистая случайность. Такая реакция вызвала ропот первого взвода, продолжавшийся даже после того, как Берн потребовал тишины, а в автопарк въехал «вепрь».

– Что, слюни распускать?! – прокричал Берн, глядя, как из «вепря» выходят Эйвери и Пондер. – А ну-ка, послушаем, как вы считаете до пятидесяти!

Рекруты рухнули на землю и принялись отжиматься. Дженкинс не опустил голову; он увидел, как штаб-сержанты подошли друг к другу под внимательным взглядом капитана Пондера.

Не нужно быть гением, чтобы понять: Эйвери и Берн в ссоре. Дженкинс с первого дня своего пребывания в лагере замечал, что они стараются избегать друг друга. Штаб-сержант Берн, похоже, рассматривает подготовку рекрутов как личный вызов – он поощрял соревновательные отношения между взводами, и сегодняшний турнир на мягких битах – хороший тому пример.

Однако сейчас штаб-сержанты вроде разговаривают спокойно. Эйвери указал на пластиковые ящики в открытом багажнике «вепря». Пондер заговорил, но Дженкинс не расслышал – слишком громким был хоровой счет. Должно быть, капитан сказал что-то хорошее, потому что Берн одобрительно кивнул. Штаб-сержант Джонсон протянул ему руку.

Берн помедлил – за это время Дженкинс отсчитал от тридцати восьми до сорока пяти – и ответил искренним рукопожатием.

– Второй взвод, встать! – скомандовал Берн, поворачиваясь к яме с песком. – Идем на стрельбище!

Стизен встал и с досадой сорвал шлем:

– Но кто победил?

Форселл ловко подсек Стизена сзади палкой под колени, отчего тот, взбрыкнув ногами, рухнул на песок. Оба взвода взорвались криками – один одобрительными, другой возмущенными.

– Не ты, идиот, – ответил Берн, рывком поднимая ошеломленного полицейского на ноги. – Взвод! Бегом марш!

Дженкинс и остальные рекруты первого взвода спрыгнули в яму. Они хотели качать Форселла на руках, но Эйвери не дал им отпраздновать успех.

– Смирно! – гаркнул он, и рекруты замерли.

Форселл с трудом сдерживал улыбку.

Эйвери взял из багажника ящик и подошел к Дженкинсу:

– Как успехи?

– Штаб-сержант? – неуверенно проговорил Дженкинс.

– Я перед отъездом сказал тебе: учись стрелять. – Эйвери наклонился ближе. – И как успехи?

– Снайперская квалификация.

– Ты мне лжешь, рекрут?

– Нет, штаб-сержант!

– А у тебя? – Эйвери вперился взглядом в Форселла.

Тот еще не снял защитный шлем, отчего и без того крупная голова казалась до смешного огромной.

– Снайперская, штаб-сержант! – ответил Форселл сквозь капу.

Эйвери повернулся к Дженкинсу:

– Тебе нравится этот здоровенный сукин сын?

– Так точно, штаб-сержант!

– Хорошо. – Эйвери протянул ему ящик. – Поскольку теперь ты мой снайпер. А он твой помощник.

Дженкинс взял ящик, запоздало сообразив, что в нем винтовка. Рекрут получил неофициальное, но очень важное повышение.

– Есть, штаб-сержант! – отчеканил Дженкинс гораздо громче, чем прежде.

– Мы ускоряем вашу подготовку, – сказал капитан Пондер, присоединяясь к Эйвери возле ямы. – Нам стало известно, что Жатва ждет очень важную делегацию колониальных властей. Губернатор попросил ополчение обеспечить безопасность на случай атаки повстанцев.

Это была откровенная ложь, но Эйвери и Пондер не имели права сказать рекрутам правду, а как-то мотивировать более интенсивный режим обучения было необходимо.

И все же упоминание повстанцев вызвало у некоторых рекрутов дрожь. Другие нервно переглянулись, а оставшиеся нахмурились и покачали головой: мы на это не подписывались.

Эйвери кивнул:

– Вы вступили в ряды ополчения по разным причинам. Но сейчас это не важно. Сейчас вы солдаты вашей планеты.

Он имел в виду то, о чем сказал капитан-лейтенанту: пока не придет помощь, эти люди – единственная защита Жатвы. Но до сего момента он даже самому себе не признавался, что не уверен, пойдут ли за ним рекруты в бой. Необходимо их уважение и доверие, а времени слишком мало, чтобы заслужить хотя бы что-то одно.

– Я ваш инструктор по боевой подготовке, но, кроме этого, я морпех ККОН, – продолжал Эйвери. – Я посвятил жизнь воинской службе. Я всегда готов к самопожертвованию. Я определил для себя наивысшие стандарты личного поведения и профессионального мастерства. Если позволите, я тому же научу и вас.

В ходе грязной войны ККОН против повстанцев Эйвери поступался принципами, совершал безнравственные поступки. Он пожертвовал немалой частью своей человечности. Теперь у него появилась надежда вернуть утраченное.

Эйвери снял фуражку и бросил ее Хили, после чего спустился в яму.

– Но сначала, – сказал он, поднимая шлем Стизена и стряхивая с него песок, – кто-то должен позаботиться о Форселле – не допустить, чтобы его голова еще больше раздулась от самомнения. – На лицах рекрутов первого взвода появились удивленные улыбки, и Эйвери добавил: – Возможно, это получится у меня.

Глава 11

Жатва, 20 января 2525 года

Сиф понимала, что слишком много времени провела в одиночестве – наедине со своими подозрениями, без новых сведений, которые помогли бы отделить то, что она знает, от того, что лишь предполагает. Что-то произошло – происходило – прямо у нее перед носом. Сиф были известны только последствия недавних тревожных событий, но не их причины, и это сильно выбивало из колеи в высшей степени разумное существо.

«Начни с того, что знаешь», – сказала себе Сиф, просматривая массивы данных, и снова отправила релевантные фрагменты памяти в самый надежный кластер процессорных элементов.

Факты: Джилан Аль-Сигни и два морских пехотинца, Джонсон и Берн, четыре дня назад появились на Тиаре; Аль-Сигни попросила Сиф предоставить ей корабль для «официальных нужд ДКС»; Сиф подчинилась, не задавая вопросов, и три человека отправились к грузовозу «Оптовая скидка» на шлюпе Аль-Сигни «Путь позора». Через час оба корабля ушли с орбиты.

С этого момента все становилось не таким очевидным.

Просматривая записи с наружных камер Тиары, Сиф обратила внимание, что «Путь позора» состыковался с «Оптовой скидкой», – дельтовидное крыло шлюпа плотно прижалось к днищу грузовоза перед прыжком к Мадригалу. Такой способ транспортировки не был нетипичным – малые корабли нередко крепились к большим, оснащенным двигателями Шоу – Фудзикавы. Точно так же грузовые контейнеры присоединялись к реактивным двигателям и превращались в грузовозы, способные путешествовать в гиперпространстве.

Но удивляло то обстоятельство, что корабль Аль-Сигни имел двигатель Шоу – Фудзикавы; чтобы попасть на Мадригал, шлюпу не требовалась помощь грузовоза.

Однако «Оптовая скидка» летела не туда. Через несколько минут после начала прыжка грузовоз вышел из пространства скольжения и стал передавать сигнал бедствия.

Сиф получила доступ к блоку памяти, содержащему запись переговоров.

<\\> ДКС.РЕГ№ОС-008814530 >> ЖАТВА.ЛОКАЛЬНО. ВСЕМ

<\ ВНИМАНИЕ! ТРЕБУЕТСЯ СРОЧНАЯ МЕДИЦИНСКАЯ ПОМОЩЬ!

<\ КАПИТАН (ОКАМА.ЧАРЛЬЗ.ЛИЦ№ОЧК-65129981) БЕЗ СОЗНАНИЯ!

<\ ТРЕБУЕТСЯ СРОЧНАЯ МЕДИЦИНСКАЯ ПОМОЩЬ!

[ПОВТОР СООБЩЕНИЯ] \ >

У людей иногда случалась отрицательная реакция на путешествие в гиперпространстве. Многомерное пространство нестабильно, его временны́е вихри пребывают в постоянном движении. Люди, попавшие в такую турбулентность, могут получить проблемы со здоровьем, начиная со слабой тошноты и заканчивая инсультом. В редких случаях экипаж – и не всегда вместе с кораблем – просто исчезает.

Поэтому грузовозы и прочие корабли запрашивают «погодные данные» у других судов, только что вышедших из гиперпространства, и решают, безопасно ли входить в близких координатах. В любой момент перелеты совершает немало кораблей (а если нет, то ДКС дополняет свой доклад показаниями зондов), отчего система считается очень надежной. Но эти данные все же прогностические, и суда иногда попадают в условия настолько опасные, что вынуждены покидать подпространство сразу же после вхождения.

Такие аварийные выходы могут быть очень опасными для человеческих экипажей, и органы управления двигателями Шоу – Фудзикавы должны давать соответствующее предупреждение. Однако это не всегда возможно. Конечно, для экипажа лучше экстренно вернуться в нормальное пространство и вылечить физические травмы, чем навсегда исчезнуть в гиперпространстве.

Но «Оптовая скидка» не имеет экипажа. Нет на ее борту никакого капитана Чарльза Окамы. Если подозрения Сиф верны, то там находятся только штаб-сержанты Джонсон и Берн.

Она запретила процессорам заходить слишком далеко по цепочке допущений. «Оставайся сосредоточенной, – настаивала базовая логика. – Придерживайся фактов».

Проверив результаты радарного сканирования грузовозов близ координат выхода «Оптовой скидки», Сиф удостоверилась, что корабль Аль-Сигни отстыковался, едва вернувшись в нормальное пространство. Это указывало на то, что шлюп оснащен стелс-технологией. Сиф знала, что такое оборудование редко встречается на боевых кораблях ККОН, не говоря уже о личных шаттлах чиновников ДКС среднего уровня.

Гораздо большее недоумение вызывало то, что сканеры ближайших грузовозов дали слабый образ объекта, появившегося около «Оптовой скидки». Для подтверждения которого потребовалась множественная триангуляция. Новое судно не имело идентификатора «свой-чужой», а профиль «аргуса» подтвердил, что материал корпуса не соответствует никаким сооружениям ККОН. Сиф заподозрила, что объект не является творением человека.

«Будь благоразумна, – убеждали алгоритмы эмоционального сдерживания базовую логику. – Ты же не хочешь сказать, что это инопланетный корабль?»

Но какие еще могут быть объяснения? Энциклопедические массивы Сиф хранят профили всех человеческих кораблей, а этот контакт не соответствует ни одному из них. Кроме того, объект атаковал «Оптовую скидку» энергетическим оружием, а потом исчез во вспышке метана и иной экзотической органики. Все наводило на мысль не только о внешней, но и о внутренней чуждости корабля.

Сиф жалела, что не попросила Джилан Аль-Сигни сказать ей правду. Не только об инопланетном судне, но и о ее настоящей личности. Аль-Сигни явно не из ДКС. Она военный, скорее всего, из УФР, если учесть стелс-оснащение «Пути позора». Но когда женщина вернулась на Тиару, она куда меньше, чем обычно, была расположена к разговорам. По ранениям штаб-сержантов Сиф догадалась, что миссия прошла не очень удачно.

ИИ позволила эмоциональным ограничителям взять под контроль любопытство. Но теперь жгучее желание получить ответы проснулось в кристаллическом нанонакопителе ядра. Впервые за все время своего существования она рассердилась, почувствовав себя зажатой в слишком узкие рамки. И от этого ей стало страшно.

И тут в буфер обмена данными поступило новое сообщение.

<\\> ИИ.АО.ЖАТВЫ.МАК >> ИИ.СО.ЖАТВЫ.СИФ

<\ Доброе утро, красавица.

<\ Попал в переплет. Не откажусь от помощи.

<\ Не спустишься ко мне? \>

Сиф удивилась. Мак уже очень давно не присылал ей текстовых сообщений. Он флиртовал, но не разговаривал – прилагал исключительные усилия, чтобы оставаться вежливым. Но именно последний вопрос Мака зациклил ее логику. За всю историю их отношений Мак ни разу не просил Сиф побывать в его центре обработки данных.

Будь Сиф в более устойчивом состоянии, она бы ни за что не сжала фрагмент своего ядра и не спустила его по мазеру Тиары. Ее алгоритмы сдерживания разладились. Если они хотят, чтобы Сиф руководствовалась разумом, что ж, она готова – пусть другое рациональное существо подтвердит или опровергнет ее подозрения.

Несколько секунд спустя фрагмент Сиф проник в антенну на крыше реакторного комплекса Утгарда и скользнул в буфер обмена данными Мака.

<\ Ну и ну. Быстро ты.

<\ Устраивайся поудобнее. Через секунду буду с тобой. \>

Буфер Мака был заполнен другой информацией – запросами о помощи от фермеров, у которых сломались «йотуны», и тому подобным. Это свидетельствовало о том, что спонтанное решение Сиф застало его врасплох. Но ИИ не обманул, обещая гостеприимство, и вскоре фрагмент Сиф расположился во флеш-памяти одного из процессорных кластеров его центра данных. Фрагмент обнаружил, что Мак открыл канал связи к голопроектору центра, и через мгновение вспыхнул аватар Сиф – завитки фотонов изгнали из помещения мрак.

«Что ты делаешь?» – взвизгнули алгоритмы.

«То, что считаю нужным», – ответило ядро Сиф.

Чтобы умилостивить код, она проверила свой фрагмент и показала, что он по-прежнему идеально согласуется с ядром. Сиф контролирует ситуацию, и если что-нибудь пойдет не так, то она просто удалит фрагмент.

– Не спеши, – раздался из громкоговорителей в основании проектора голос Сиф.

Кластер, содержащий фрагмент, имел доступ к термостату. Сиф узнала, что в помещении холодно, и накинула алое пончо на обнаженные плечи аватара в дополнение к оранжево-желтому платью. Золотистые волосы Сиф были наспех собраны в пучок, но несколько прядей она оставила на лбу, чтобы скрыть морщины волнения, на изображении которых настаивали алгоритмы.

Как и все остальное в аватаре, ее глаза и уши предназначались исключительно для вида. Но когда над проектором вспыхнули флуоресцентные огоньки, Сиф воспользовалась камерами и микрофонами центра, чтобы надлежащим образом оживить лицо аватара, пока она разглядывала помещение.

Увидев потного, грязного аватара Мака, Сиф предположила, что в его центре обработки данных царит беспорядок. Но к немалому удивлению, все было организовано идеально. Наружные схемы тщательно соединены, массивы данных аккуратно разложены на стеллажах. «Может быть, порядку способствует то, что комната невелика, – подумала Сиф, – скорее небольшой отсек, а не центр. А может, обслуживающий персонал больше склонен к аккуратности?» Но Сиф обнаружила пыль на проводах и стеллажах и поняла, что в центре данных Мака очень давно никого не было, даже технического персонала.

Повернув камеры, она увидела, что потолок укреплен титановыми балками, а на полу лежат обрезиненные панели. Возникло странное ощущение, что эта комната ей уже знакома.

<\ Нужно закончить еще несколько дел.

<\ Ты не против начать без меня? \>

Мак открыл канал связи с процессорным кластером неподалеку от своей базовой логики, и фрагмент Сиф поспешил туда. По пути она глянула на другие активные кластеры и впечатлилась выполняемыми ими задачами. ИИ знала о многочисленных обязанностях Мака, но увидеть изнутри его «кухню» – это же совершенно другое дело. Сельскохозяйственные операции, которыми занимался ИИ, были разбросаны по всей планете, и Сиф быстро прониклась уважением к его напряженной работе.

Подавляющее большинство кластеров Мака постоянно следили за сотнями тысяч «йотунов», отдавая команды и убеждаясь в отсутствии неисправностей. В трех сопроцессинговых кластерах он вел наблюдение за всеми грузовыми контейнерами в системе магнитоплана, проверяя настройку их реактивных блоков. Одновременно он проводил тестирование самих линий маглева, выясняя, какие перегрузки они могут выдержать на разных скоростях.

Сиф знала, что управление «йотунами» – повседневная и круглосуточная задача. Но она была занята оценкой инфраструктуры. Колониальная администрация требовала лишь ежегодной проверки основных систем, и Сиф знала, что Мак отправил доклад несколько месяцев назад, потому что сама донимала его просьбами об этом.

Потом ее фрагмент увидел нечто не имеющее вообще никакого смысла.

Один из кластеров Мака вел наблюдение за бригадой «йотунов», зарывающих в землю электромагнитную катапульту. Некоторые комбайны окашивали пшеничные поля вокруг устройства, а группа плугов маскировала землей ряд больших круглых магнитов, чтобы они выглядели как естественные неровности на стерне.

Сиф предположила, что это необычное занятие и является тем «переплетом», из-за которого ИИ понадобилась помощь. Но потом ее фрагмент добрался до ближайшего к ядру Мака кластера.

Здесь процессоры занимались каналами управления в опорах семи лифтов Тиары – простые компьютеры, чья задача сводилась к передаче документов (сведений о грузе каждого контейнера и его весе) с информационных массивов Мака на массивы Сиф. Прежде чем контейнеры поступят с его линий магнитоплана на ее тросы, Сиф должна проверять документы. Только убедившись, что лифты выдержат нагрузку, она давала Маку разрешение на отправку контейнеров.

Такие взаимодействия происходили тысячу раз за день, и пусть это давало Маку немало возможностей для флирта, он еще не сделал ничего такого, что заставило бы ее пожалеть о самой основе их связи. Его документы были всегда ясными и краткими, а оценки веса точны до килограмма. И хотя правила ДКС требовали, чтобы Сиф перепроверяла работу Мака, в этой сфере она полагалась на него полностью.

Сиф поручила фрагменту проверить каналы управления опор. Но когда пришли данные, она не увидела никаких нарушений.

– Не хочешь дать мне подсказку? – спросил аватар. – Компьютеры, кажется…

<\ O, компьютеры работают прекрасно…

Редко используемые динамики громкой связи проскрипели голосом Мака:

– Интересно, что случится, если мы их выключим?

Обычно своеобразное поведение Мака вызывало повышение температуры ядра Сиф. На этот раз ядро похолодело, и Сиф была вынуждена отвести часть криогенного охладителя, чтобы температура осталась в допустимых пределах.

– Это автоматически спровоцирует перегрузку, которая остановит все движение твоих контейнеров по моим тросам. – Сиф плотнее закуталась в пончо и продолжила холодным, как ее ядро, голосом: – Но зачем нам это делать?

Голопроектор вдруг мигнул, и перед ее аватаром появился аватар Мака – слишком близко, как сообщили Сиф алгоритмы, чтобы большинство людей сочло такое неприятным вторжением в личное пространство. Но Сиф не дрогнула, понимая, что у Мака мало выбора, – голопроектор не предназначен для двоих.

– Ради скорости, – сказал Мак.

На нем, как всегда, были запачканные джинсы и выцветшая от солнца рубашка с закатанными до локтя рукавами. Но ковбойскую шляпу он держал в руках. Эта неестественность делала его ослепительную улыбку робкой.

– Хочу показать тебе кое-что. Точнее, две вещи.

Сиф открыла было рот, но Мак опередил ее, смущенно пожав плечами:

– Спрашивай. Но я гарантирую, у тебя чертовски быстро возникнет еще больше вопросов.

Сиф коротко кивнула.

После этого он открыл связанные массивы кластеров.

Почти десять секунд ядро Сиф только и делало, что смотрело на поток информации, которую ее фрагмент молниеносно отправлял наверх мазером: сканы инопланетного корабля, сделанные с близкого расстояния «аргусом», записи радиопереговоров между штаб-сержантами Джонсоном и Берном в перестрелке на «Оптовой скидке», доклады морпехов с подробным описанием биологии убитых ими инопланетян, копия просьбы Аль-Сигни, ожидающей нового враждебного контакта, к ее начальству в УФР о поддержке.

Байт за байтом Сиф получала ответы на вопросы. Но стоило алгоритмам позволить ее базовой логике короткое удовлетворение, как тут же возникло сильное подозрение.

– Как ты получил доступ к этой информации?

– Это уже вторая вещь. – Мак надел шляпу, снял замасленную кожаную перчатку и протянул руку. – Но тебе придется пройти весь путь.

Сиф посмотрела на натруженную, в трещинах и мозолях, руку Мака. То, что он предлагает, просто немыслимо. Утечки памяти, порча кода – есть миллион очень серьезных причин, по которым ИИ никогда не подключится к чужой базовой логике.

– Не беспокойся, – сказал Мак. – Это безопасно.

– Нет! – отрезала Сиф.

– «Так всех нас в трусов превращает мысль», – улыбнулся Мак. Строка из шекспировского «Гамлета», призыв к действию. – На Жатву свалилась целая куча бед, – продолжил Мак. – У меня есть план. Но понадобится твоя помощь.

Код Сиф, теперь полностью осведомленный о происходящем, уже кричал, требуя от логики разорвать связь с фрагментом. ИИ, почти не думая, взяла Мака за руку.

Края аватаров помутнели и сместились, когда и без того перегруженный проектор рассчитал надлежащую физику их контакта. Яркие огоньки запульсировали вокруг них, словно рой светлячков. Когда проектор стабилизировался, процессор Мака осторожно подтолкнул Сиф к его ядру.

«Вернее, к одному из ядер Мака», – подумала Сиф.

Потому что теперь она видела: его нанонакопитель состоит из двух матриц базовой логики, отдельных друг от друга, но в то же время подключенных к аппаратуре центра данных.

Одна была активна и излучала тепло. Другая – темная и очень холодная.

– Кто ты? – прошептала Сиф, глядя широко раскрытыми голубыми глазами в серые глаза Мака.

– Сейчас? Тот самый парень, каким и был всегда. – Мак улыбнулся. – Но важный вопрос таков: кем я собираюсь стать?

Сиф резко отшатнулась. Аватар мерцал, пока устройство старалось оставить его в фокусе. Теперь ее базовая логика и в самом деле пыталась извлечь фрагмент. Но Мак установил файрвол, запирая Сиф в ядре.

– Отпусти меня! – потребовала ИИ дрожащим от страха голосом.

– Послушай, дорогая! – Мак поднял ладонь в успокаивающем жесте. – Ну же. Подумай. Ты меня знаешь.

Он обвел рукой центр обработки данных.

Взгляд Сиф заметался из стороны в сторону: титановые балки, обрезиненный пол – скорее отсек, чем комната. Она быстро просканировала базу данных ДКС, использованную для анализа конструкции инопланетного корабля, и нашла ответ: центр обработки данных показался ей знакомым, потому что это отсек электроники старого колониального судна ККОН.

– Ты… корабельный ИИ.

– Был когда-то, – сказал Мак, – очень давно.

– «Скидбладнир». Класс «феникс». – Фрагмент Сиф озвучил слова, предложенные ее массивами. – Он доставил на Жатву первую группу колонистов.

Мак кивнул и отпустил руку Сиф.

– Пришлось держать его на орбите больше года, пока я руководил сооружением основной инфраструктуры. Потом мы посадили его и разобрали. Двигатели корабля были очень кстати. – Мак показал на пол, имея в виду реактор под центром. – Когда население выросло, колониальная администрация сказала, что не может обеспечить энергетическое снабжение, пока мы используем электромагнитную катапульту для подъема…

– Лжешь! – оборвала его Сиф. Она прочла стенограммы из базы данных ДКС. – «Скидбладнир» управлялся с помощью искусственного интеллекта Локи.

Мак вздохнул:

– Именно поэтому я и хотел, чтобы ты увидела оба ядра. – Он снял шляпу и провел рукой по растрепанным волосам. – Я – Локи, а он – это я. Но не одновременно и не в одном месте.

Чтобы успокоить алгоритмы, Сиф сложила руки на груди и скептически наклонила голову. Но ей отчаянно хотелось, чтобы Мак продолжил и помог ей понять.

– УФР называет Локи интеллектом планетарной безопасности, сокращенно ИПБ.

Сиф никогда о таком не слышала.

– И чем он занимается?

– Ждет своего времени, момента, когда мне потребуется ясный ум, а не тот, что набит прогнозами урожаев и пробами почвы. – Мак помолчал секунду и добавил: – И когда мне понадобишься ты.

Фрагмент Сиф почувствовал, как рухнул файрвол. Она была свободна, но предпочла остаться.

– Инопланетяне вернутся, – сказал Мак. – Я хочу быть готов. Он хочет быть готов. И когда придет Локи, я должен буду уйти.

Асинхронные данные уже начали обтекать фрагмент Сиф, направляясь к пустому нанонакопителю, к бессистемно расположенным разновеликим пакетам кластеров, контролирующих «йотуны». Ее фрагмент напоминал пловца, рассекающего воду, чьи ноги барахтались возле скользкой чешуи неведомого чудовища из глубин.

– Мисс Аль-Сигни была против того, чтобы я рассказал тебе о Локи. Хотела, чтобы я поменялся с ним местами. Никто не должен знать об ИПБ, даже губернатор планеты. Джилан сказала, что не резон злить Тьюна и давать еще одну причину для отказа от сотрудничества. – Мак похлопал по полям шляпы, стряхивая пыль. – Но я сказал ей, что никуда не уйду, пока ты не узнаешь правду.

Сиф шагнула вперед и положила руки на плечи Мака, остановив их дрожь. Она не ощущала шероховатости его кожи, но вошла в чувственные воспоминания своей создательницы, скрытые глубоко в ядре. Там она обнаружила подходящий материал для фантазии. Алгоритмы пребывали в ярости, и она полностью отключила их. «Если это бешенство, – подумала она, – то чего я боялась?»

– Чем я могу помочь? – спросила Сиф.

На лице Мака смешались радость и печаль. Он взял руку Сиф и приложил к своей груди. В ее фрагмент загрузился файл с разными координатами в системе Эпсилон Инди, куда Мак просил ее отправить сотни реактивных блоков, сейчас пребывающих вокруг Тиары.

– Не могу отвечать за мою другую половину. – Мак улыбнулся и крепко сжал руку Сиф. – Но это? Это все, что мне нужно.

Глава 12

Малый миссионерский участок Ковенанта

Дадаб выключил все второстепенные системы спасательной капсулы для экономии энергии. Даже без света он ясно видел Легче Некоторых, парящего под потолком. Хурагок мерцал слабым розовым светом, напоминая зап-желе, обитающих в солоноватых морях родной планеты унггоев. Но сходство на этом кончалось; Легче Некоторых имел не хищный, а жалкий вид. Мешочки с газом на спине почти полностью сдулись, а многокамерный орган на конце позвоночника казался необычно длинным и морщинистым и висел, как проколотый шарик.

Покрытые ресничками щупальца хурагока едва двигались, когда он предложил:

Попробуй.

С влажным хлопком Дадаб снял маску с лица и осторожно вздохнул. Капсула была полна холодного вязкого метана, который обжигал горло, уходя по трахее в легкие.

Хорошо, – показал Дадаб, подавляя желание кашлянуть.

Он пристегнул маску к плечевому ремню, чтобы не уплыла при нулевой гравитации и была под рукой, если понадобится сделать дополнительный глоток газа из баллона.

Легче Некоторых вздрогнул, выражая в равной степени облегчение и усталость. Сколько хурагок ни старался, ему не удалось переделать систему жизнеобеспечения на синтез метана, необходимого Дадабу. Легче Некоторых был озадачен таким бессмысленным аппаратным ограничением, но для Дадаба это имело мрачный смысл: в случае эвакуации капитан планировала просто оставить дьякона на борту корабля.

И потому, когда один метановый баллон опустел полностью, а другой – наполовину, оставалось только одно решение: Легче Некоторых должен сам синтезировать метан.

Самая. Лучшая. Порция! – одобрительно показал Дадаб.

Хурагок не ответил. Вместо этого он схватил проплывающий мимо пакет с пищей, прижал к морде и начал есть.

Дадаб смотрел, как хурагок всасывает густую коричневую массу и та устремляется вдоль хребта по тугим кишечным узлам. Червеобразный желудок разбух, скрутился и раздвинул другие внутренние органы. Когда дьякон решил, что больше уже не влезет, существо отстранилось от тщательно высосанного мешка, рыгнуло и тотчас заснуло.

Хурагоки неразборчивы в еде. Любое размягченное вещество пригодно для пищеварения. Их желудки пропускают то, что другие виды посчитали бы мусором, если не хуже, в анаэробные мешочки, свисающие с нижней части позвоночника. Мешочки содержат бактерии, которые превращают органику в энергию, образуя при этом метан и незначительное количество сероводорода.

Обычно хурагок прибегает к анаэробному пищеварению только в крайнем случае. Метан – тяжелый газ по сравнению с гелием, который наполняет немалое количество мешочков, и даже незначительные колебания веса могут вызвать опасные изменения плавучести. Кроме того, для хурагока некомфортно ощущение наполненных бактериями мешочков, болтающихся между щупальцами нижней пары. Это напрягает конечности и понижает их подвижность, усложняя общение.

К сожалению, количество потребляемого Дадабом метана намного превосходило то, что без риска для себя мог синтезировать хурагок. Легче Некоторых приходилось заглатывать огромные объемы пищи, чтобы поддерживать бактериальный процесс, и это значительно утяжеляло его.

Для создания достаточно крупных порций ему приходилось раздувать аэробные мешки, отчего их стенки истончались. Короче говоря, жизнеобеспечение Дадаба было изнурительным и болезненным процессом, абсолютно невозможным не при нулевой гравитации. Если бы в капсуле имелась сила притяжения, Легче Некоторых очень скоро рухнул бы на пол.

Дадаб испытывал огромное чувство вины, видя страдания спутника, наблюдая, как жидковатая масса перетекает из желудка в анаэробный мешок. Сморщенные мембраны начали медленно вздуваться, обретая болезненно-желтый цвет, по мере того как цветущие внутри бактерии вырабатывали очередную порцию.

Много позднее, по завершении цикла, мешок раздулся троекратно, сделавшись самой крупной выпуклостью хурагока. Легче Некоторых задрожал, и Дадаб схватил два его щупальца, уперевшись в изогнутую стену капсулы, в то время как анаэробный мешок сдувался через клапан. Хурагок затрясся, выпуская мерцающую струю метана. Когда все содержимое вышло наружу, он закрыл клапан с жалобным писком. Дадаб аккуратно подтолкнул друга к потолку (где дьякон едва ли мог его ударить) и отпустил дрожащие конечности.

Легче Некоторых уже сделал десятки таких выдохов, и каждый давался все труднее. У хурагока не осталось сил регулировать давление в других мешочках. Вскоре – при нулевой гравитации или нет – он лишится необходимого давления, рухнет и задохнется. После этого остаток жизни Дадаба будет исчисляться очень неглубокими редкими вдохами. Но куда больше его беспокоило то, что может случиться, если он выживет.

Дьякон уныло посмотрел на инопланетные коробки. Они плавали в темноте, и их переплетающиеся каналы поблескивали в тусклом свете хурагока.

Соединение интеллектуальных схем запрещалось и считалось одним из тягчайших грехов в Ковенанте. У дьякона было весьма смутное представление почему, но он знал, что это табу уходит корнями в долгую войну предтеч против чудовищного паразита, вошедшего в историю под названием Потоп. В той войне предтечи, чтобы сдержать и победить врага, использовали сложные распределенные интеллекты. Но по какой-то причине их стратегия провалилась. Потоп извратил некоторые из ИИ и обратил их против создателей.

Насколько Дадаб понимал соответствующие священные писания, Потоп потерпел крах в ходе последнего катастрофического события. Предтечи привели в действие абсолютное оружие: семь мифических колец, известных как Ореолы. Пророки учили, что Ореолы не только уничтожили Потоп, но и каким-то образом инициировали великое странствие предтеч.

Недавно Пророки начали преуменьшать миф, способствуя более умеренному подходу к предсказанию, то есть поощряя постепенный сбор небольших реликтов. Но нарушение запретов предтеч оставалось грехом, и серьезная проблема дьякона Дадаба состояла в ясном понимании того, что за каждое прегрешение последует наказание. За грех так называемой сборки интеллектов – смерть в этой жизни и проклятие в следующей. Но Дадаб сознавал и другое: если они хотят иметь хотя бы малейший шанс на спасение, то должны соединить инопланетные коробки.

В капсуле не было маячка дальнего действия, что не помешало бы им в пространстве Ковенанта, где постоянно проводилось сканирование космоса в целях обнаружения тех, кто потерпел крушение. Но здесь, в этой глуши, спасатель мог бы вести поиски только в двух местах: в координатах контакта «Мелкого греха» с первым инопланетным кораблем и в координатах, в которых Дадаб перезапустил люминарий. Последние места, откуда корабль киг-яров вел передачи.

Поскольку второе место вскоре будет наводнено кораблями агрессивных инопланетян, то наиболее разумный выбор – возвращение тем маршрутом, которым они пришли. Но на капсуле не было информации о пути «Мелкого греха»; требовалась информация из инопланетных коробок. Прежде чем передать эти сведения, хурагок хотел привести коробки «к согласию» относительно правильности координат. На капсуле оставалось топлива только на один прыжок, и даже Дадаб согласился, что необходимо сделать все верно.

Когда первый метановый баллон начал иссякать, дьякон смирился с неизбежным. Он с испугом наблюдал, как хурагок осторожно изучает щупальцами внутренности коробок, соединяя каналы, постепенно приходя к лучшему пониманию простого бинарного языка и передавая ценную информацию на капсулу.

В конечном счете преступные усилия Легче Некоторых дали результат. Капсула вышла из прыжка в середине расширяющейся сферы, которую быстрое сканирование с уверенностью определило как облако обломков первого инопланетного корабля. Сердце Дадаба запело. Несмотря на длинный список преступлений – заговор с целью создания ложного свидетельства, пособничество в разрушении собственности министерства, мятеж, – может быть, пророки проявят милосердие? Ведь в конечном счете он поступил правильно: сообщил о предательстве Чур’Р-Яр и передал координаты реликвария. Дьякон надеялся, что это чего-то стоит.

Но потом стало ясно, что система жизнеобеспечения капсулы серьезно повреждена. И по прошествии многих циклов без какого-либо проблеска надежды на спасение Дадаб впал в глубокую депрессию. «Я умру, – стонал он, плавая среди смятых мешков из-под пищи и собственных тщательно упакованных отходов, – не получив даже шанса попросить пророков о прощении!»

Дьякон позволил себе на какое-то время погрязнуть в этом настроении, пока не стало невозможным игнорировать проблемы Легче Некоторых с синтезом метана. В этот момент жалость Дадаба к себе перешла в нечто менее предосудительное: стыд. Унггоя, возможно, ждет ужасное наказание в будущем, но хурагок страдает сейчас и сносит эти муки исключительно ради дьякона.

Дадаб сделал глубокий вдох и задержал дыхание, чтобы холодок самоотверженных усилий друга проник глубже в грудь. Он повернулся к панели управления, оттолкнув в сторону инопланетные коробки, и нажал на голографический переключатель, возвращая питание на маломощные датчики капсулы. «Мы оба выживем, – поклялся он, прислушиваясь к скрипу изнуренных мешочков хурагока. – Что бы ни случилось потом».

Дадаб, уставший от сна, как и от других немногочисленных возможностей занять себя, расположился перед панелью, отслеживая показания датчиков в надежде увидеть малейший намек на приближение какого-нибудь корабля. Он старался дышать как можно слабее и реже и прервал бдение, только чтобы помочь хурагоку поесть. Прошло еще много циклов. Все это время инопланетные коробки богохульственно гудели, а мешочки хурагока раздувались и сжимались. Вдруг – совершенно неожиданно – капсула обнаружила поблизости сигнатуру прыжка, и Дадаб наконец дал себе поблажку – испытал облегчение.

– Потерпевший крушение корабль, говорит крейсер «Быстрое преобразование», – раздался в капсуле громоподобный голос.

Легче Некоторых издал страдальческий свист, а Дадаб тем временем нащупал регулятор и убавил громкость.

– Отвечайте, если можете, – продолжил голос на более приемлемом уровне.

– Мы живы, «Быстрое преобразование», – ответил Дадаб скрипучим, отвыкшим от употребления голосом. – Но мы на грани!

За последние несколько циклов аппетит у хурагока пропал. Его анаэробный мешочек работал теперь лишь в малую долю прежней производительности, а многие спинные мешки полностью схлопнулись, поскольку их мембраны высохли и сжались.

– Умоляю вас! – воскликнул Дадаб. Он потянулся к маске и осторожно вдохнул содержимое почти пустого второго баллона. – Пожалуйста, поспешите!

– Сохраняйте спокойствие, – проворчал голос. – Скоро вы будете у нас на борту.

Дадаб беспрекословно повиновался. Он глотал поредевший метан быстрыми короткими вдохами, а к маске обращался, только когда жжение в легких становилось невыносимым. Но дьякон, вероятно, слишком долго ограничивал себя, потому что все кругом вдруг кануло в темноту. Очнувшись, унггой обнаружил, что лежит на животе, и услышал, как в капсулу с шипением втекает свежий метан.

Ноздри Дадаба встрепенулись. У газа был горьковатый привкус, но дьякон решил, что в жизни не пробовал ничего слаще. Со счастливым ворчанием он повернул голову, чтобы посмотреть на Легче Некоторых… и пришел в ужас, увидев смятого хурагока на полу рядом.

Мы на борту крейсера, понял Дадаб. И искусственная гравитация распространяется на капсулу!

Он вдруг услышал скрежет у люка капсулы. Кто-то пытался проникнуть внутрь.

– Стойте! – закричал Дадаб. Он вскочил на ноги, но тут же упал. Мышцы атрофировались из-за долгого пребывания в невесомости, и дьякону пришлось ползти к контрольной панели. – Не открывайте люк!

Дадаб ударил по кнопке, чтобы включить силовое поле. Воздух мгновенно захрустел и сгустился. С опозданием унггой понял, что случится после нажатия на переключатель.

Двигатели засветились, издавая оглушающий рев, и капсула рванулась вперед с металлическим скрежетом, после чего остановилась с оглушающим лязгом. Нос согнулся и вмялся, инопланетные коробки ударились о пульт управления.

В границах поля Дадаб не почувствовал ускорения или удара, зато ощутил жгучую боль в левой руке. Фрагменты коробок разлетелись по капсуле, и хотя поле мгновенно остановило крупные, один из них, бритвенно-острый, набрал достаточную скорость и задел унггоя, вспоров жесткую кожу ниже плеча. Игнорируя боль, Дадаб схватил хурагока за щупальца и поднял. Обычно липкое тело на ощупь было сухим. Плохой знак.

Как можно быстрее, но соблюдая осторожность, Дадаб переложил щупальца Легче Некоторых, придав ему естественную позу: морда кверху, анаэробный мешочек висит внизу. Наименее поврежденные мешки хурагока, поддерживаемые полем, начали надуваться. Дадаб знал: прежде чем его друг сможет парить в воздухе без посторонней помощи, должно пройти некоторое время. Дьякон быстро протянул руку к пульту управления и запер люк.

Тяжелые шаги известили о приближении к капсуле кого-то массивного.

– Пророки небесные! – прогремело снаружи. – Вы там с ума сошли?

– У меня не было выбора! – ответил Дадаб.

В люк забарабанили, сотрясая капсулу.

– Выходите немедленно! – громыхнул голос.

Тот же голос разговаривал с дьяконом при первом контакте. Дадаб знал: это не киг-яр, не унггой, не сангхейли… и определенно не cан’шайуум. Значит, остается лишь один вариант…

– Нет, – ответил Дадаб дрожащим голосом, думая о том, чью гордыню, возможно, он оскорбляет. – Мой хурагок болен. Мне очень жаль, но вам придется подождать.

Если бы Маккавеус находился на мостике крейсера, то мгновенно узнал бы о происшествии в ангаре. Но здесь, в трапезной «Быстрого преобразования», вождь джиралханаев запретил все коммуникации. Процесс насыщения стаи Маккавеуса не терпит никаких перерывов.

Поскольку джиралханаи выбирают вождей в первую очередь за физическую силу, неудивительно, что Маккавеус был хозяином крейсера. Стоящий на двух похожих на пни ногах вождь был настоящим гигантом – на голову выше любого сангхейли и гораздо массивнее. Плотные мускулы перекатывались под слоновьей кожей. Пучки серебристых волос торчали из рукавов и ворота кожаной накидки. Он был лыс, однако широкая физиономия щетинилась впечатляющей порослью бакенбард.

Несмотря на свирепый вид, вождь демонстрировал сверхъестественное самообладание. Широко расставив ноги, он замер в центре трапезной с вытянутыми назад руками – поза, указывающая, что джиралханай вот-вот совершит мощный прыжок. Но, судя по нитке пота, свисающей с широкого носа, Маккавеус уже давно находился в неудобном положении. Несмотря на это, он стоял совершенно неподвижно.

Восемь других самцов, составлявших стаю, не были столь расслаблены. Они расположились полукругом за Маккавеусом в той же позе, что и он, но их рыжеватые и коричневые шкуры взмокли от пота. Джиралханаи уже дрожали, а некоторые ощущали такой сильный дискомфорт, что переступали с ноги на ногу на сланцевому полу.

Стая порядком устала и проголодалась. Маккавеус отправил джиралханаев на посты задолго до возвращения «Быстрого преобразования» в нормальное пространство. И хотя сканы не засекли ничего, кроме спасательной капсулы киг-яров, вождь держал стаю в состоянии полной готовности, пока не убедился, что крейсеру ничто не угрожает.

Такая осторожность была несвойственна джиралханаям. Но власть вождя основывалась на жестких правилах доминирования. Он ведь тоже поклялся выполнять приказы альфа-самца, вице-министра Спокойствия, который настоял, чтобы Маккавеус действовал со всеми возможными мерами предосторожности.

Ковенант обнаружил джиралханаев вскоре после того, как у них отбушевала механизированная война на истощение и старшие стаи вернули друг друга в доиндустриальную эпоху. Джиралханаи только начали восстанавливаться, заново открыв радио, реактивные двигатели и военный потенциал этих технологий, когда на их разоренную планету прибыли первые миссионеры-cан’шайуум.

В противоположной стене зала распахнулись тяжелые двойные двери. Как и скрещенные балки, поддерживающие потолок, двери были выкованы из стали и имели изъяны из-за поспешной закалки. Металл – необычный материал для кораблей Ковенанта, даже для таких старых, как «Быстрое преобразование». Но, модернизируя свое судно, Маккавеус уделил основное внимание трапезной. Хотел, чтобы она выглядела аутентично, вплоть до масляных ламп на изогнутых напольных штативах. Потрескивающие фитили освещали зал мерцающим янтарным светом.

В дверь, шатаясь под тяжестью большого деревянного подноса, вошли шестеро слуг-унггоев. Ширина подноса вдвое превышала рост любого из их, а небольшая вогнутость обеспечивала сохранность скользкого содержимого – лоснящейся туши шипастого зверя. Безобидное стадное животное было подано лежащим на спине, с раздвинутыми ногами, и хотя повара-унггои удалили его голову и шею (из-за высокой концентрации нейротоксинов), на блюде едва оставалось место для разнообразных соусов – соленых жировых вытяжек из внутренностей существа.

От головокружительного аромата идеально прожаренного мяса у джиралханаев заурчало в животе. Однако они оставались в прежних позах, пока слуги устанавливали блюдо на замасленные деревянные козлы на каменном полу в центре мозаичного рисунка. Унггои поклонились Маккавеусу и пятясь вышли, тихо, насколько позволяли плохо смазанные петли, закрыв двери.

– Так мы блюдем нашу веру! – Голос Маккавеуса рокотом отозвался в его груди. – Так мы чтим тех, кто прошел по пути.

На флоте, в котором доминировали сангхейли, редко можно было встретить корабль, принадлежащий джиралханаям. Уже только за это Маккавеус пользовался уважением своей стаи. Но вождя чтили и по другой причине: за несгибаемую веру в пророчество предтеч и великое странствие.

Наконец Маккавеус взмахнул руками, перенес вес на переднюю часть тела и медленно двинулся к мандале из семи разноцветных колец. В центре каждого кольца находился упрощенный глиф предтеч – один из основных узоров, которыми украшались и простейшие учебники, и мудреные религиозные трактаты.

Вождь шагнул в обсидиановое кольцо.

– Оставление! – прогремел он.

– Первый Век! – прокричал джиралханай, роняя слюну с зубов. – Невежество и страх!

Маккавеус переместился по часовой стрелке во второе, стальное кольцо.

– Конфликт! – строго проговорил он.

– Второй Век! Соперничество и кровопролитие!

Маккавеус сам подбирал стаю, следил за каждым кандидатом с младенчества до зрелости, основывая выбор на силе его убеждений. По мнению вождя, воином становятся не за счет силы, ловкости или коварства (хотя все члены стаи сполна обладали этими качествами), а благодаря вере. И в ситуациях, подобных теперешней, он был доволен своим выбором.

– Примирение, – прорычал Маккавеус, встав в кольцо из полированного нефрита.

– Третий! Смирение и братство!

Несмотря на растущий голод, стая и не думала прерывать вождя, который вершил ритуал Прогрессирования Веков, благословляя мясо и воздавая хвалу за благополучный выход из гиперпространства. Менее дисциплинированные джиралаханаи быстро потеряли бы терпение и вцепились в аппетитного зверя, не думая о последствиях.

– Открытие! – проревел вождь, становясь в жеодовое кольцо.

Распиленные пополам камни впились в подошвы, как крохотные разверстые рты.

– Четвертое! – отозвалась стая. – Удивление и понимание!

– Обращение!

– Пятое! Покорность и свобода!

– Сомнение!

– Шестое! Вера и терпение!

Наконец Маккавеус добрался до последнего кольца, для которого cан’шайуум щедро пожертвовали сверкающие пластины с неизвестного божественного сооружения. Не было для верующих на борту «Быстрого преобразования» ничего драгоценнее этих блесток из сплава предтеч. Маккавеус вошел в кольцо осторожно, чтобы не наступить на них.

– Восстановление! – завершил он благоговейно.

– Седьмое! Странствие и спасение! – вторила стая громче, чем прежде.

«Семь колец для семи веков, – подумал вождь, – чтобы мы помнили Ореолы и их божественный свет». Как и все верующие Ковенанта, Маккавеус считал, что однажды пророки найдут священные кольца и используют их для начала великого странствия – исхода из бренного бытия, как ранее это сделали предтечи.

Но сейчас его стая поест.

– Хвала святым пророкам! – пропел он. – Да сбережем мы их, пока они ищут путь!

Его стая опустила руки и откинулась назад. К этому времени их накидки напитались горько пахнущим по́том. Один джиралханай повел плечами, другой почесался, но все безропотно ждали, когда вождь возьмет свою порцию. Мясистые бедра, мощные ребра или даже хилые передние ноги были популярным первоочередным выбором. Но у Маккавеуса было необычное гастрономическое предпочтение: меньший из пяти шипов на изогнутой спине животного.

При правильном приготовлении (а в том, что повара не оплошали, вождь убедился, покрутив шип в суставе) этот отросток вырывался из основания шеи вместе с мышечной основой. Шар нежного мяса на хрустящем промасленном конусе – и закуска, и десерт. Но в тот момент, когда вождь жадно поднес лакомство ко рту, он ощутил дребезжание на поясе. Переложив шип в другую руку, Маккавеус включил устройство.

– Говори! – пролаял он, сдерживая гнев.

– Потерпевшие крушение уже на борту, – доложил офицер безопасности «Быстрого преобразования», второй по старшинству на корабле.

– У них есть реликты?

– Не могу сказать.

Маккавеус макнул шип в миску с соусом на краю блюда.

– Ты обыскал их?

– Они отказываются выйти из капсулы.

Маккавеус стоял так близко к блюду, что его ноздри полнились ароматом мяса. Аппетит был зверским, но вождь хотел насладиться первым куском, не отвлекаясь.

– Так вытащи их.

– Ситуация сложная. – Голос офицера звучал и взволнованно, и виновато. – Я думаю, вождь, тебе следует взглянуть на это самому.

Будь это любой другой джиралханай, Маккавеус сделал бы ему выговор и приступил к трапезе. Но офицер приходился вождю племянником, и пусть родственные узы не отменяли субординации (все члены стаи должны блюсти высокие принципы дисциплины), но Маккавеус не сомневался: если племянник говорит, что ситуация требует присутствия дяди, значит так и есть. Он вынул шип из миски и откусил, сколько влезло в рот. Вождь не стал пережевывать, а просто позволил мраморному мясу неторопливо соскользнуть по пищеводу.

– Начинайте, – разрешил он, покидая голодную стаю. – Только не забудьте оставить мою долю.

Маккавеус сорвал накидку и швырнул ее слуге, стоявшему у вторых металлических дверей напротив кухни. За ними уже не было традиционных украшений вроде тех, которыми изобиловала трапезная. Как и коридоры почти всех кораблей Ковенанта, этот имел гладкие поверхности, купающиеся в мягком искусственном свете. Единственное отличие состояло в том, что больше дефектов бросалось в глаза: на потолке перегорела часть световых полос, мигали голографические дверные замки, а ближе к концу коридора протекал охладитель. Труба так давно не обслуживалась, что зеленоватая жидкость струилась по стене и собиралась на полу.

Наконец Маккавеус дошел до гравитационного лифта. Тот не работал, вернее сказать, он не работал с того дня, когда вождь вступил во владение кораблем. Круглая вертикальная шахта лифта проходила через все палубы «Быстрого преобразования», но сангхейли удалили схемы, контролирующие антигравитационные генераторы. Та же судьба постигла схемы плазменной пушки крейсера и множество других сложных систем.

Причина такого массового уничтожения технологии объяснялась просто: сангхейли не доверяли джиралханаям.

Когда раса джиралханаев проходила проверку, некоторые высокопоставленные сангхейли сообщили Верховному совету о своих подозрениях, что стайный менталитет джиралханаев неминуемо приведет к конфликту между двумя видами. Эти сангхейли утверждали, что доминантные джиралханаи всегда рвутся на вершины власти, и не верили, что жесткая иерархия Ковенанта сдержит их естественные амбиции. Пока они не докажут свою покорность, следует «агрессивно поощрять» их мирные побуждения. Аргумент был разумным, и Верховный совет наложил четкие ограничения на технологии, которыми могут пользоваться джиралханаи.

«Ну а мы, – подумал Маккавеус, – поступились своей гордостью ради высокой цели». Вместо того чтобы голографическим переключателем вызвать подъемник (одну из дозволенных замен гравилифта), вождь развернулся и скользнул на одну из четырех лестниц, равномерно размещенных вокруг шахты.

Как и двери и балки трапезной, конструкция лестниц относительно проста. Хотя ступеньки стерты до блеска, на перилах имеются неровности, свидетельствующие о поспешном изготовлении. У каждого марша между палубами отсутствуют некоторые ступеньки, но это препятствие легко преодолевается прыжком вверх или вниз, в зависимости от направления пути. Для мускулистых джиралханаев это не столько неудобство, сколько упражнение.

Маккавеус понимал, что обремененные баллонами унггои, пыхтящие и страдающие на лестницах, могут иметь другое мнение на сей счет. Но низкорослые существа были чрезвычайно подвижными, и когда вождь начал спуск в ангар, одно из них перескочило на другую лестницу, пропуская его. Такая ловкость унггоев делала лестницы более практичными, чем лифт, который ограничивался поездками наверх или вниз.

Маккавеус считал, что у лестниц есть еще одно преимущество: они не дают воспарить гордыне.

Прежде чем стать капитаном «Быстрого преобразования», вождь был вынужден провести экскурсию для делегации сангхейли, убедить их, что он не восстановил ни одну из запрещенных систем. Но у делегации в повестке был еще один пункт. Сразу после того, как два начальника и их охранники из гелиосов поднялись на борт, на Маккавеуса посыпались придирки. Комиссии не понравился размер ангара, откуда началась экскурсия: здесь-де может поместиться лишь несколько судов, да и то малоразмерных.

Список недостатков рос, но Маккавеус лишь вежливо кивал, медленно ведя гостей к шахте. Второй начальник похвастался, что гравитационные лифты теперь устанавливаются повсюду, даже на самых маленьких кораблях сангхейли, а первый иронически отметил, что лишь на подобных «Быстрому преобразованию» судах, больше пригодных для учебных стрельб, можно увидеть устаревшие механические лифты.

– А учитывая качество экипажа, – презрительно добавил сангхейли еще одну строку отрепетированной критики, – сомневаюсь, что даже такая простая техника проработает долго.

– Вы правы, господа, – ответил Маккавеус со всей серьезностью. – По правде говоря, для нас лифт оказался настолько сложным в управлении, что пришлось его демонтировать.

Начальники растерянно переглянулись. Но прежде чем кто-нибудь из них успел спросить, как же им инспектировать верхние палубы, вождь ухватился за перила мощными руками и перескочил на лестницу, оставив сангхейли недоумевать у шахты.

За свою жизнь Маккавеус унизил немало врагов. Но не многие победы услаждали так, как эта, когда он вслушивался в попытки надменных сангхейли подняться по лестнице. В отличие от джиралханаев и иных двуногих рас Ковенанта, ноги у сангхейли сгибались в коленях вперед, а не назад. Столь необычное строение сустава не мешает на земле, но карабкаться с такими ногами затруднительно. К концу инспекции сангхейли вымотались и были подавлены настолько, что с готовностью исключили искалеченный крейсер и его коварного варвара-капитана из своего флота.

Это приятное воспоминание грело душу Маккавеуса, когда он шел мимо дверей с мигающими треугольными символами. Они указывали на части корабля, пришедшие в негодность, и вождю приходилось изолировать эти отсеки безопасности ради.

Маккавеус знал, что последними все же посмеются сангхейли. У него крайне слабая в техническом отношении команда. Джиралханаи делают все возможное, чтобы урезанные системы «Быстрого преобразования» оставались в рабочем состоянии. Некогда грозный корабль теперь не более чем исследовательский буксир министерства Спокойствия.

Настроение вождя ухудшилось, когда он добрался до дна шахты. А стоило войти в коридор, ведущий к шлюзу ангара, как мрачность превратилась в тревогу. В ангаре царила смерть. Маккавеус чувствовал ее запах.

Когда шлюз открылся, первое, что увидел вождь, – выжженная полоса, протянувшаяся через весь ангар. По обе стороны от нее лежали обугленные панцири по меньшей мере десятка янми’и – крупных разумных насекомых, обслуживающих «Быстрое преобразование». Еще больше крылатых панцирных существ сидело на раздвоенном корпусе одного из четырех кораблей класса «дух». Фасеточные светящиеся глаза янми’и были устремлены на причину трагедии – спасательную капсулу киг-яров, которая пролетела сквозь ангар.

Мертвые насекомые не обескуражили Маккавеуса. На теплых палубах вокруг гипердвигателя обитало более ста янми’и, они не могли размножаться без матки, но их потеря бледнела рядом с другой жертвой капсулы – одним из десантных кораблей. Его низко посаженная кабина остановила капсулу и спасла другой «дух», стоявший чуть дальше. Однако капсула оторвала кабину от двух длинных пассажирских отсеков, ударив судно о дальнюю стену одного из мерцающих люков ангара, перекрытых энергетическим полем.

Не те у янми’и технические возможности, чтобы удалось восстановить искалеченный «дух».

Маккавеуса охватила ярость. В несколько широких шагов он пересек ангар и подошел к племяннику, ждавшему рядом с покореженной капсулой. Молодой джиралханай смахивал на наковальню – тяжелый, широкий. Он был покрыт черной жесткой шерстью – от коротко стриженного гребня на голове до косм на широких двупалых ногах. Но в шерсти виднелись серебристые пряди – дядя такие приобрел в более зрелом возрасте. Если судить только по этому цвету, юношу ждет великое будущее.

«Но если судить по беспорядку, – проворчал про себя Маккавеус, – парню еще многому нужно научиться».

– Извини, что оторвал тебя от трапезы, дядя.

– Мое мясо никуда не денется, Тартарус. – Вождь клана посмотрел на племянника. – Чего не скажешь о моем терпении. Что ты хотел показать?

Тартарус прокричал приказ десятому и последнему члену стаи, серому монстру по имени Воренус, стоявшему вплотную к капсуле. Воренус поднял кулак и громко постучал по крышке люка в верхней части капсулы. Мгновение спустя раздался приглушенный звук пневматики, сопровождавший открытие люка, и появилось лицо унггоя в маске.

– Твой спутник пришел в себя? – спросил Тартарус.

– Ему уже лучше, – ответил Дадаб.

Бакенбарды вождя клана ощетинились. Нет ли намека на упрямство в голосе унггоя? Эти существа не отличаются храбростью. Потом он увидел оранжевую дьяконскую тунику. Невысокий сан, но все же это официальный представитель министерства.

– Тогда доставай его, – прорычал Тартарус.

Иной джиралханай разорвал бы бесцеремонного унггоя на части. Но в запахе племянника Маккавеус чувствовал больше волнения, чем ярости.

Джиралханаи проявляли эмоции посредством пахучих феромонов. По мере взросления Тартарус научится контролировать эти процессы, но сейчас он таким образом дал понять дяде: внутри капсулы есть нечто интересное.

Дьякон, расставив короткие ноги по обе стороны люка, сунулся в капсулу и осторожно извлек хурагока.

Один из догматов веры гласил, что только пророки вправе пользоваться священными реликтами предтеч. Поскольку среди рас Ковенанта только сан’шайуум обладают достаточным интеллектом для создания практичных технологий из сложнейших древних артефактов. Но все в Ковенанте знали, хотя говорить об этом считалось богохульством, что хурагоки – эффективные помощники пророков. Маккавеус был в курсе, что эти существа отличаются феноменальным пониманием творений предтеч. И они способны починить почти все, что попадет к ним в щупальца…

Вождь усмехнулся так энергично, что заставил янми’и взлететь и исчезнуть в открытой вентиляционной системе ангара. Из всех ограничений, наложенных сангхейли, самым категорическим был запрет брать на борт хурагоков. Но теперь один из них здесь. И хотя приведение намеренно отключенных систем в действие рассматривалось бы как серьезное преступление, даже сангхейли не смогли бы возразить против того, чтобы хурагок произвел необходимый ремонт.

– Благоприятное начало нашей охоты, Тартарус! – Вождь радостно хлопнул племянника по плечу. – Идем! Вернемся в трапезную, пока есть что выбирать на блюде! – И тем же сердечным тоном обратился к Дадабу, который осторожно передавал хурагока Воренусу: – А если ничего не осталось, то наш новый дьякон благословит второе блюдо!

Глава 13

Жатва, 9 февраля 2525 года

Эйвери лежал на животе, окруженный созревающей пшеницей. Зеленые стебли были такими высокими, а зернышки такими сочными, что за целый день палящее солнце не добралось до земли. Верхний слой почвы через ткань мундира отдавал прохладу. Эйвери поменял форменную фуражку на панаму – мягкую широкополую шляпу со свободно нашитой на тулью лентой. За эту ленту он заткнул стебли пшеницы, и, хотя они пожухли и согнулись, Эйвери считал, что хорошо замаскирован, пока не высовывается.

Волоча за собой винтовку в чехле, он прополз почти три километра от припаркованного «вепря» до реакторного комплекса Жатвы. По пути пересек длинный невысокий холм, в котором, по словам Аль-Сигни, находилась электромагнитная катапульта. Если бы капитан-лейтенант не сказала об этом, Эйвери никогда бы не узнал. Чтобы скрыть устройство от инопланетян, «йотуны» Мака выстлали холм дерном, взятым вместе с пшеницей на других полях.

Всего Эйвери потратил более двух часов, чтобы доползти до места. Но его больше заботила скрытность, а не скорость. Последние десять минут он вообще не шевелился; если что и двигалось, так это отражение колышущейся пшеницы в снайперских зеркальных очках с золотой тонировкой.

Очки были из арсенала, предоставленного капитан-лейтенантом, – экспериментальная модель, созданная в исследовательской лаборатории УФР, как и лежащая в чехле боевая винтовка BR-55. Перефокусировав взгляд, Эйвери проверил коммуникационный канал в верхнем углу левой линзы: крошечный проекционный дисплей подтверждал его точное местонахождение на Жатве – чуть меньше пятисот метров к западу от комплекса.

Непосредственно перед ним поле уходило вниз по склону. Эйвери знал: стоит ему проползти еще несколько метров, и пшеница закончится. С этого места будут хорошо видны редуты рекрутов, и это даст возможность реализовать часть атаки, которую он спланировал вместе с Берном. Но ополченцы получат лучший за весь день шанс обнаружить Эйвери, а потому он не высунется, пока не убедится в своем преимуществе.

Эйвери медленно расстегнул пластиковые застежки и извлек из чехла BR-55. После схватки на грузовозе он немало времени провел с этим оружием на стрельбище, оценивая его мощь в сравнении с МА-5, стандартной винтовкой рекрутов. BR-55 имела такую же укороченную компоновку булл-пап, что и МА-5 (затвор и магазин расположены за спусковым крючком), но была оснащена оптическим прицелом и стреляла 9,5-миллиметровыми полубронебойными пулями. Номинально BR-55 считалась винтовкой пехотного снайпера. Она была максимально близка к специализированному снайперскому оружию из арсенала Аль-Сигни, и Эйвери после пристрелки знал, что предельная дистанция точного боя – девятьсот метров, а это гораздо больше, чем у МА-5.

Еще одну винтовку BR-55 из четырех, полученных от Аль-Сигни, он вручил Дженкинсу. Вторую взял Берн, а последняя досталась лысеющему рекруту средних лет по фамилии Кричли; таким образом, второй взвод тоже обзавелся снайпером. Во время последнего занятия Эйвери наблюдал за Дженкинсом и Кричли; те показали хороший результат в стрельбе на пятьсот метров. И он надеялся – хотя это могло выйти ему боком, – что они будут не менее точны и сегодня.

«Если бы только все сводилось к обучению стрельбе», – хмуро подумал Эйвери.

Он вынул магазин из кармана на черном армейском бронежилете и бесшумно вставил в винтовку. Точность еще не делает убийцей. А именно в этом и заключается суть боя: убить противника, прежде чем он убьет тебя.

Эйвери не сомневался, что пришельцам тоже известна эта простая истина, – в качестве доказательства у него появился шрам. А вот рекруты совершенно не представляют себе, что такое настоящий бой, и этот изъян капитан Пондер и штаб-сержанты должны исправить в первую очередь.

Проблема состояла в том, что морпехи имели слишком мало информации об инопланетянах. В конечном счете они договорились: чтобы оказать эффективное сопротивление, надо строить план на некоторых базовых допущениях о противнике и рекрутах. Во-первых, чужаки вернутся бóльшим числом и с совсем другой боевой мощью, а во-вторых, сражение будет наземным и оборонительным. При наличии достаточного времени Эйвери смог бы обучить рекрутов кое-каким принципам партизанской войны. Но третье и последнее допущение предполагает, что нет у них такой роскоши, как время. Все согласились: инопланетяне появятся задолго до того, как рекруты научатся чему-нибудь, кроме основ боя малой группой.

Конечно, капитан и штаб-сержанты ничего не говорили ополченцам. Они поддерживали ложную версию о визите представителей колониальной администрации и возможной атаке повстанцев. Командирам не нравилось обманывать подчиненных, но совесть все же оставалась чиста: для сколь-нибудь эффективного сопротивления рекрутам необходимо освоить азы маскировки, координации и связи.

Уловив гул далеких электрических двигателей, Эйвери оглянулся. Эпсилон Инди висел так низко, что даже в очках он мог смотреть на светило лишь несколько секунд; потом пришлось закрыть глаза и сморгнуть слезы. Эйвери ухмыльнулся: это учтено планом. У рекрутов, охраняющих западный периметр комплекса, возникнет та же проблема: ни у кого из них очков нет. Это можно было бы назвать жульничеством, если бы противник не превосходил Эйвери и Берна в соотношении тридцать шесть к одному.

Гул нарастал; Эйвери напрягся, готовый двинуться вперед. Он предупредил свой взвод: не ослабляйте бдительности, будьте готовы к любым сюрпризам, это в ваших же интересах. Надеялся, что все его поняли. Если же нет…

– Пластун, говорит Ползун, – прошептал Эйвери в ларингофон. – Начинай косить.

Так или иначе, они получат ценный урок.

– Вкусно пахнет. – Дженкинс прижался щекой к жесткому пластиковому прикладу BR-55 и скосил глаза на Форселла. – Это что?

Рекруты лежали бок о бок на южной границе реакторного комплекса, перед воротами в сетчатой ограде трехметровой высоты.

Форсел развернул фольгу, откусил от энергетического батончика и зажевал, причмокивая.

– Фундук с медом. – Он проглотил, не отрывая глаза от оптического прицела. – Хочешь?

– Остался хоть кусочек необлизанный? – спросил Дженкинс.

– Нет.

– Тогда обойдусь.

Форселл виновато пожал плечами и отправил остаток батончика в рот.

Дженкинс сам был виноват в том, что голоден. Он так ждал сегодняшних учений, что почти не позавтракал в столовой.

В обед он был уверен, что штаб-сержанты нападут на увлеченных приемом пищи рекрутов, а потому вообще не стал есть и позволил здоровяку Форселлу угоститься из своего пайка. К сожалению, Форселл съел все, и теперь у Дженкинса в желудке не было ничего, кроме желчи.

Рекруты носили глубокие шлемы с тем же пестрым оливковым камуфляжем, что и у полевой формы. Расцветка могла бы хорошо послужить на пшеничном поле, но не на крыше здания, где находились реактор и центр обработки данных Мака, – двухэтажной поликретовой башни посреди комплекса.

Из шлемофона Дженкинса прозвучал резкий сигнал тревоги. Под наблюдением капитана Пондера рекруты установили по всему периметру на шестах датчики движения, настроив их на максимальную чувствительность. Хотя такой датчик имел радиус действия в тысячу с лишним метров, рекрутов замучивали ложные срабатывания. Устройства реагировали на рои пчел, стаи скворцов, а теперь и на «йотуны»-опылители.

Дженкинс наблюдал за тройкой иглоносых тонкокрылых аппаратов, которые с жужжанием облетали западную оконечность поля. Опылители петляли в воздухе весь день, распыляя смесь удобрения и фунгицида. Но сейчас они подошли совсем близко.

И заставили двенадцать рекрутов из второго отделения второго взвода («Браво-2»), охранявших западную часть ограды, отвернуться от белого облака, схватиться за рот и закашляться. И это не было реакцией на едкую пыль (Дженкинс применял разнообразные средства химической защиты на полях своей семьи и не сомневался в их полной безвредности для человека), а лишь выражением усталости и недовольства.

– Который час? – спросил Дженкинс.

Форсел прищурился, глядя на Эпсилон Инди:

– Примерно шестнадцать тридцать.

«Почти вечер», – подумал Дженкинс.

– Где они, черт бы их побрал?

Условие было простое: для победы необходимо устранить половину численного состава противника. Это означало, что Джонсон и Берн должны уложить тридцать шесть рекрутов, тогда как тем достаточно обезвредить одного из снайперской пары. Казалось логичным, что в таких неблагоприятных условиях штаб-сержанты попытаются атаковать рано, до того, как рекруты займут позиции.

В начале десятого утра, когда морпехи выехали из комплекса на «вепре», рекруты быстро разделились на отделения – по три в каждом взводе – и поспешили занять отведенные им оборонительные позиции.

Дженкинс и Форселл вместе с другими бойцами «Альфы-1» направились к башне. Старинное сооружение походило на именинный торт: второй этаж меньше диаметром, чем первый, а на крыше торчат «свечи» – антенны мазера и других коммуникационных устройств. Башня была единственным сооружением комплекса, возвышавшимся над землей, и вообще единственным зданием на сотни километров во всех направлениях.

Дженкинс и Форселл поднялись по двум лестничным маршам на крышу и легли, заняв самую удобную позицию для стрельбы, если забыть о потере маневренности. Положив BR-55 на рюкзак, Дженкинс заглянул в прицел как раз вовремя, чтобы увидеть, как «вепрь» штаб-сержантов сворачивает с асфальтированной подъездной дороги на шоссе к югу, в сторону Утгарда. Под воздействием адреналина Дженкинс немедленно загнал патрон в патронник, переключил режим огня на одиночные, положил палец на спусковой крючок, а потом… ничего. Час за часом изнуряющей жары.

Вскоре рекруты начали подозревать, что истинная цель учений – проверить, сколько времени они выдержат в роли дурачков. Грузный и разговорчивый Осмо высказал предположение, что Джонсон и Берн отправились в Утгард выпить холодного пива в баре с кондиционером, предоставив ослепительному Эпсилон Инди выиграть бой вместо них.

Старшина первого класса Хили велел заткнуться и пообещал, что тому, кто не снимет шлем и будет пить воду, тепловой удар не страшен. Что касается капитана Пондера, то он сидел в своем «вепре», припаркованном в тени медицинского шатра у передних ворот, и покуривал «Милый Вильям».

– Пива бы сейчас, – пробормотал Дженкинс, прислушиваясь к удаляющимся опылителям.

Он провел день без движения и тем не менее промок до нитки. Между ботинками Дженкинса и ботинками Форселла лежало не менее десяти пустых бутылок из-под воды, но его все равно мучила жажда.

– Посмотри на здоровяка, – проговорил Форселл, лениво переводя винтовку на восток. – Опять.

Дженкинс повернулся и увидел одинокий «йотун» – гигантский темно-синий, с желтыми полосами комбайн. Три пары огромных колес то поднимались, то опускались; машина переваливала через вершину невысокого холма. Хотя до комбайна было не менее километра, Дженкинс явственно услышал рокот этанол-электрического двигателя мощностью в три тысячи лошадиных сил, когда монстр начал поглощать пшеницу на пологом склоне.

Целый день комбайн косил на востоке, прокладывая широкие полосы перпендикулярно комплексу, все сильнее сотрясая землю по мере приближения к ограде. Поначалу это беспокоило некоторых рекрутов. Конечно, все они видели «йотуны», но косилка высотой пятьдесят метров и длиной сто пятьдесят вызывает сильное желание броситься наутек, даже если знаешь, что ею управляет такой толковый ИИ, как Мак.

Но теперь, когда комбайн снова надвигался на комплекс, нервозность проявляла только пшеница. Увеличенные прицелом стебли подрагивали перед урчащими лопастями жатки, словно предчувствуя свой конец.

– Говорю тебе, это четвертая серия, – вернулся Форселл к спору, продолжавшемуся целый день.

– Нет, – возразил Дженкинс. – Видишь гондолы?

Форселл посмотрел через прицел на ряд угловых металлических клетей на колесах, которые казались маленькими лишь оттого, что тянулись за «йотуном».

– Да…

– Они подбирают сзади.

– И что?

– А то, что это особенность пятой серии. У четвертой сброс на стороны.

Форселл подумал несколько секунд, потом смущенно признал:

– Мы уже несколько сезонов не обновлялись.

Дженкинс поморщился, досадуя на себя. Он забыл, что Форселл из небогатой семьи. У нее гораздо меньше акров, и выращенная ею пшеница сбывается гораздо дешевле, чем кукуруза и другие зерновые с полей Дженкинсов. Наверное, Форселлы вынуждены обходиться несколькими изношенными машинами второй серии.

– Пятая – не подарок, – сказал Дженкинс, глядя, как гондолы заполняются зерном и движутся вверх по склону к ближайшему депо маглева. – Гибридный двигатель – дорогое удовольствие, если только сам не гонишь спирт…

– Эй, что-то есть! – Форселл напрягся. – С шоссе съехало.

Дженкинс поглядел на юг. Одиночный автомобиль – бело-зеленое такси – на высокой скорости приближался к комплексу. На мгновение машина исчезла в низинке, на подъездной дороге.

– Думаешь, это они? – спросил Форселл.

– Не знаю. – Дженкинс сухо сглотнул. – Стоит предупредить наших.

– Всем отделениям! Подъезжает машина!

– Это шутка, Форселл? – проворчал по радио Стизен. Темноволосого полицейского Берн назначил командиром отделения «Альфа-2» и поручил ему охрану ворот комплекса. – Слишком жарко для твоих приколов.

– Сейчас сам увидишь, – сказал Дженкинс.

Конечный отрезок дороги был абсолютно ровным – идеальная асфальтированная дугообразная прямая до самых ворот. Даже без прицела не заметить седан было невозможно.

– Внимание! – обратился Стизен к отделению, сидящему на двух разогретых солнцем бревнах за валом из мешков с песком по обе стороны от ворот. – Дасс, прикрой меня!

Дженкинс услышал движение на крыше первого этажа под своей позицией.

– Подъем, ребята! – взревел Дасс. Командир отделения «Альфа-1», средних лет инженер-магнитопланщик, был очень высок, при своем избыточном весе выглядел не толстым, а плотным. – Оружие к бою!

– У меня винтовка не заряжается!

Когда Осмо паниковал, его голос становился похож на детский. Обычно у Дженкинса это вызывало смех, но не сейчас.

– Вынь магазин и снова вставь, – сказал Дасс. – Убедись, что вошел до конца.

Дженкинс услышал скрежет металла и успешный щелчок затвора.

– Извини, Дасс.

– Все в порядке. Но ты должен успокоиться. Соберись.

По терпеливому, но властному тону было нетрудно угадать, что Дасс – отец мальчика и двух девочек.

– Ты только смотри, куда они будут стрелять, – проворчал Стизен.

У полицейского был тяжелый характер, что только усугубилось после поражения на бревне. Но как ни хотелось Дженкинсу отключить Стизена от общего канала рекрутов, он признал правоту этого человека: «Альфе-1» придется стрелять над «Альфой-2», чтобы поразить седан.

Дасс отозвался дружеским тоном:

– Делай свое дело, Стизен, и тебе не о чем будет беспокоиться.

Приняв вызов, Стизен направился к воротам. Прижимая МА-5 к правому плечу, он вытянул левую руку, давая знак остановиться. Седан затормозил в двадцати метрах от Стизена. Несколько секунд все рекруты молча ждали, глядя на тепловую рябь над крышей такси.

– Из машины! Быстро! – рявкнул Стизен, целясь в лобовое стекло.

Но двери седана не открылись. Дженкинс чувствовал, как колотится сердце в груди.

– Термальные показания? – прошептал он Форселлу, надеясь, что сложная оптика сможет определить присутствие кого-то из штаб-сержантов.

– Нет их, – ответил Форселл. – Все белое. Снаружи слишком жарко.

– Первое отделение! – крикнул Стизен. – Вперед!

Из-за западного вала появились четыре рекрута и c винтовками на изготовку осторожно прошли через ворота. Они окружили седан – по двое с каждой стороны.

– Бердик! – Стизен дал знак одному из четырех идти вперед. – Открывай дверь!

Дженкинс вдохнул и постарался расслабиться. Выдохнув, он навел перекрестье прицела на то место, где, по его предположению, окажется голова водителя, когда он выйдет из машины. По какой-то причине рекрут вообразил улыбающееся лицо штаб-сержанта Берна.

Бердик потянулся к ручке, но в этот момент похожие на крылья чайки двери открылись. Рекрут отпрыгнул, не успев вскрикнуть от удивления, когда седан исчез в клубах белого пара. Бердик и двое других мгновенно оказались на земле. Они покрылись красным, словно их исполосовали осколки.

– Мина! – застонал единственный выживший.

Он зашаркал прочь от седана, волоча раненую ногу.

– Всем оставаться на местах! – проревел Стизен остальным, после чего набросил руку рекрута себе на плечо и втащил его в ворота.

Командир дал очередь с одной руки в лобовое стекло, но оно не разбилось, а вспыхнуло красным – тем же ядовитым цветом, что и кажущиеся смертельными раны рекрутов.

На время учения все рекрутские МА-5 были заряжены тактическими учебными боеприпасами (ТУБ). Для максимальной имитации баллистики боевых пули этого типа обладали корпусом из пластичного полимера, чтобы сохранить дульную скорость и траекторию. Но в каждом ТУБе имелся бесконтактный взрыватель, который растворял оболочку, превращая ее в сгусток красной краски в десяти сантиметрах от любой поверхности.

Безопасно, но не безобидно, напомнил себе Дженкинс. Краска представляла собой не только мощное тактильное анестетическое средство, но и реактив, воздействующий на нановолокна в форме рекрутов, вызывая их уплотнение при насыщении. Проще говоря, такая пуля заставит вырубиться и застыть. Попадание одного ТУБа в конечность делает ее бесполезной. Множественные попадания в грудь вызывают затвердение всей формы, имитируя смертельное ранение. Бердик и другие рекруты были выведены из игры десятками пуль из шрапнельных мин – черных пластиковых ящиков, прикрепленных к внутренней стороне дверей седана, теперь покрытых конденсатом от углекислотного пропеллента.

– Не стрелять! – прокричал Хили, спеша к Бердику с аптечкой в руке.

Этому рекруту досталось от взрыва больше других; жесткий как доска, он упал на спину.

– Как он, медик? – спросил Пондер, выходя из «вепря».

Хили извлек из аптечки синюю металлическую палочку и провел ею по животу Бердика. Электросхемы прибора ослабили натяжение нановолокон, что позволило медику взять рекрута под мышки, подтащить к седану и усадить спиной к колесу со стороны водителя.

– Будет жить, – ухмыльнулся Хили.

Он похлопал Бердика по плечу и положил МА-5 ему на колени, потом занялся другими «убитыми».

Дженкинс облегченно вздохнул. Он знал, что с рекрутами ничего не случится, – все оживут к концу учений. Но атака казалась очень правдоподобной. Дженкинс легко представил куда более мрачную сцену: седан начинен взрывчаткой повстанцев. Он уже собирался поделиться мыслями с Форселлом, когда Андерсен, недавно назначенный командиром «Браво-2», прокричал:

– Комбайн! Он не сворачивает!

Дженкинс резко повернулся на восток и увидел, что Андерсен и остальные бойцы его отделения отступают от забора. Гигантский «йотун» действительно сошел с маршрута и, грохоча, двинулся к комплексу. Когда комбайн приблизился к широкой полосе глины на границе поля, его жатка вгрызлась в твердую почву и отключилась с громким щелчком. Но это не остановило «йотун». Он просто поднял жатку гидравлическими конечностями и продолжил движение к ограде. Стальные столбы и оцинкованная сетка обрушились под первой парой колес, а потом намотались на оси. Металл ограждения, искря, терся о днище, пока машина не остановилась, наполовину въехав на территорию комплекса.

К этому времени «йотун» был покрыт следами ТУБов. Рекруты не увидели штаб-сержантов, но это не помешало им в панике жать на спусковые крючки. В такой сумятице никто не заметил гранату, летящую к башне.

– Ложись! – прокричал Дасс.

Но было слишком поздно. Дженкинс едва успел спрятать голову за рюкзаком, когда граната взорвалась. Он услышал, как ТУБ ударился о стену под ним, и еще до того, как заговорил Осмо, понял, что большей части «Альфы-1» нет.

– Дасс убит! – взвыл Осмо. – Я убит!

Рискуя раскрыться, Дженкинс прополз вперед и посмотрел на крышу первого этажа. Дасс был без сознания, как и большинство других рекрутов «Альфы-1», но сам Осмо уцелел. Лежа ничком и сцепив руки на затылке, он просто не понял, почему его не слушаются ноги. На них упал другой рекрут.

– Ты жив, Ос! – сообщил Дженкинс, перекрикивая бешеный треск очередей оставшихся рекрутов. – Сядь и…

В этот момент три ТУБа, выпущенные из автоматической винтовки, ударили в стену первого этажа точно под головой Дженкинса.

– Берн! Он на комбайне! – прокричал Форселл.

Если бы Дженкинс попытался отползти к своему рюкзаку, его бы достала пуля. Но какой-то неизвестный прежде инстинкт победил, и Дженкинс поднял винтовку. Он увидел Берна – тот сидел между первым и вторым сегментами комбайна – и открыл огонь. И хотя Дженкинс не попал, его выстрелы вынудили штаб-сержанта уйти с ненадежной позиции. Берн вскочил на трап, проходящий за первым сегментом, и полез вниз.

– Сейчас я его достану! – прокричал Дженкинс, переключаясь на режим стрельбы очередями.

Но усилившийся огонь лишь ускорил спуск штаб-сержанта. Берн схватился за поручни и соскользнул вниз. Когда ботинки коснулись асфальта, морпех перекатился за колеса. Там он обрел хорошее, хотя и временное укрытие от стрельбы Дженкинса и от перекрестного огня отделений Андерсена и Стизена.

– Черта с два ты его достанешь! – прокричал командир «Альфы-2», когда ТУБ Берна окрасил мешки с песком близ ворот. – Кричли! – скомандовал Стизен. – Давай вперед!

Дженкинс заскрежетал зубами. Ему не понравилось, что Стизен командует по открытому каналу. Кроме того, Кричли с наводчиком располагались на северном краю крыши первого этажа. Они должны были прикрывать Дженкинса с тыла.

– Я сказал, что достану его! – ответил Дженкинс, давая очередь по колесу «йотуна».

– Да заткнись ты, Дженкинс! – проорал Стизен. – Кричли! Отвечай!

Но снайпер второго взвода не откликнулся.

– Форселл, проверь связь! – потребовал Дженкинс.

Коммуникатор каждого рекрута постоянно отслеживал его жизненные показатели. Если какой-нибудь параметр отсутствовал, это регистрировалось в местной сети.

– Кричли убит! – ответил потрясенный Форселл. – Как и остальные из «Чарли-один»!

– Что?

– Мы потеряли всех на западе!

Дженкинс увидел вспышку винтовки Берна в темном пространстве под «йотуном». Рекрут из «Альфы-1» вскрикнул и упал. «Это уже близко к потере тридцати бойцов», – мрачно подумал Дженкинс. Он дал еще две очереди, потом перекатился на бок и заменил магазин.

– Стизен, отступаем!

– Нет, мать твою! – выругался Стизен. Потом прокричал командиру «Чарли-2», охраняющему северо-восточный угол комплекса: – Хейбел! Дуй на запад! Там должен быть Джонсон!

От одного только имени штаб-сержанта у Дженкинса скрутило желудок. Как и остальные рекруты, он целый день жаловался на жару, даже не понимая, что угодил в хитроумную ловушку. Теперь, когда Берн занял надежную позицию, а Джонсон наступает, рекрутов уничтожат в считаные минуты.

– Ос? – проговорил Дженкинс, поднимаясь на колено. – Ты жив?

– Да.

– У тебя удобная позиция. Ты можешь прижать Берна.

– Но…

– Сделай это, Осмо!

Дженкинс похлопал Форселла по плечу. Они заглянули в глаза друг другу, и Дженкинс понял, что Форселл думает о том же: из ловушки нужно прорываться с боем.

– Стизен, – объявил Дженкинс, – первые стрелки пошли.

С вершины холма открывался панорамный вид на комплекс. Кричли и его наводчик были легкой целью, но Эйвери ждал, когда Берн сомнет ограждение и отвлечет внимание обороняющихся, после чего выстрелил два раза, попав рекрутам в голову сбоку. Микросхемы в их шлемах зарегистрировали «летальное» поражение и «заморозили» форму. Эйвери был уверен, что в общем шуме никто не обратит внимания на его выстрелы.

И еще он не сомневался, что ни один из бойцов не удосужится проверить датчики движения, чьи сигналы теперь выдавали ложную информацию. Об этом «позаботилось» прошедшее по полю облако фунгицида. Оно же покрыло Эйвери мельчайшим белым порошком – словно некий шутник опорожнил над его головой мешок муки. Но в намерениях Эйвери не было ничего смешного: он собирался уложить всех рекрутов, охраняющих западную часть ограды, прежде чем те забудут о Берне и вспомнят о периметре.

Когда Эйвери сбега́л по склону с поднятой винтовкой, а зрелые колосья хлестали по локтям, он вдруг подумал, что впервые после «Требушета» стрелял в человека. Сегодня, конечно, все по-другому – бой учебный, патроны нелетальные. Но морпех отметил, как легко – с равнодушием машины – берет человека на прицел и выжимает спуск. Эйвери знал, что дело в хорошей подготовке. И хотя штаб-сержанту не всегда нравилось то, как он использует свои навыки, он был исполнен решимости привить своим людям ту же непоколебимую уверенность. В грядущих схватках им это понадобится, чтобы остаться в живых.

Эйвери услышал взрыв гранаты. Он прозвучал гораздо глуше, чем взрывы мин, которые штаб-сержанты прикрепили к дверям седана, прежде чем предоставили Маку подогнать машину к воротам комплекса. ИИ был рад помочь; он, кстати, и предложил использовать комбайн как дополнительное средство отвлечения. Эйвери не знал, каким образом Мак понял, что реактор Жатвы будет привлекательной целью для врагов, о чем еще раньше догадались морпехи и капитан-лейтенант Аль-Сигни. Но важно, что он охотно позволил ополчению попрактиковаться в обороне комплекса.

Эйвери не стрелял сквозь ограду, зная, что металлическая сетка взорвет ТУБы. Но и пулям рекрутов ограда не позволила бы долететь до цели, а потому Эйвери безбоязненно перебежал через глинистую полосу и прыгнул на сетку.

Почти сразу Уик из «Чарли-1» услышал дребезжание металла и повернулся. Без того испуганные глаза расширились до размеров блюдца, когда он увидел, как нечто похожее на призрак спрыгнуло на территорию комплекса в облаке белого фунгицида. Прежде чем Уик пришел в себя, Эйвери снял с плеча винтовку и дважды выстрелил ему в грудь.

Крик Уика перекрыл общий шум, заставив троих его товарищей повернуться. Эйвери уложил всех, двигая стволом слева направо, после чего переключился на стрельбу очередями и прошелся по растерявшимся остаткам «Чарли-1». Когда упал последний рекрут, счетчик под прицелом показал, что осталось три патрона. И стоило Эйвери вынуть из бронежилета новый магазин, как с востока по нему открыли огонь.

Отделение «Чарли-2» обежало башню сзади. Если бы рекруты двигались быстрее или не забыли принять устойчивое положение, прежде чем открыть стрельбу, они легко вывели бы Эйвери из строя. Но первые пули прошли мимо, и морпех получил возможность перекатиться налево и спрятаться от неожиданного огня за башней. К тому времени, когда первые рекруты пошли на штурм, Эйвери перезарядился. Он уложил двоих и заставил остальных отступить и укрыться, потеряв ценные секунды на спор, как и когда следует обойти позицию Эйвери.

– «Чарли-один» готов, – проговорил Эйвери в ларингофон. – Меня атакует «Чарли-два».

– Я только что дал отдохнуть твоим ребятам из «Альфы», – ответил Берн. Он замолчал, чтобы выпустить несколько пуль. – Но меня обстреливают сверху.

– Вероятно, мои снайперы.

– Это как?

– Твои «мертвы».

– Тогда успокой их.

– Приступаю.

Держа под прицелом север на случай, если «Чарли-2» приступит к делу раньше ожидаемого, Эйвери попятился к служебной лестнице, ведущей на крышу первого этажа. Набросив ремень винтовки на плечо, он со всей возможной быстротой полез по ступенькам. Подняв голову над крышей, увидел движение справа. Не пригнись он вовремя, получил бы очередь из MA-5 Форселла.

Эйвери не раздумывая выхватил из кобуры пистолет М-6 и, держась за перила одной рукой, поднялся на ступеньку в тот момент, когда Форселл убрал палец со спускового крючка. Эйвери открыл огонь: один ТУБ расцвел в центре живота Форселла, два других угодили в грудь. Рекрут отшатнулся, а Эйвери запрыгнул на крышу. Держа М-6 обеими руками, Эйвери держал на мушке шлем падающего Форселла. Рекрут был крупным, и Эйвери хотел убедиться, что пуль малого калибра ему хватило.

Убедившись, что Форселл выведен из игры, Эйвери двинулся к лестнице, ведущей на крышу второго этажа. Он успел сделать несколько шагов, как вдруг ощутил три болезненных укола сзади в правую ляжку. Выброс адреналина ускорил реакцию – морпех повернулся на стремительно немеющей ноге и ответил огнем по цели, в которой моментально опознал Дженкинса.

Когда рекрут скрылся за изогнутой стеной второго этажа, Эйвери понял, что Дженкинс спрыгнул с противоположной стены башни. Теперь он ждал, когда морпех поднимется. «Неплохой план», – поморщился морпех, хромая к стене. Стрелки, вместо того чтобы оставаться на неудачной позиции, сами устроили засаду. Увенчается их план успехом или нет, инициатива достойна похвалы. Он тряхнул пистолетом, сбросив полупустой магазин, вставил новый и вытянул руку с оружием вдоль стены.

Но когда Дженкинс появился в поле зрения и палец Эйвери лег на спусковой крючок, по радио прогремел голос капитана Пондера:

– Прекратить огонь! Прекратить огонь!

На мгновение штаб-сержант и рекрут замерли, целясь друг в друга.

– Я попал? – раздался потрясенный голос Осмо. А затем, радуясь немыслимому успеху, рекрут завопил: – Я попал!

– Штаб-сержант Берн, вы убиты, – подтвердил Пондер. – Окончательный счет тридцать четыре – один. Поздравляю, рекруты!

В шлемофоне раздался усталый, но радостный хор голосов.

– Отбрызнуло от покрышки, – проворчал Берн по каналу штаб-сержантов. – Чертовы ТУБы… – Потом по общей связи: – Хили? Принеси мне чертову палочку!

Эйвери опустил пистолет и прислонился к стене. Эпсилон Инди снижался к плавно изгибающемуся горизонту. Тусклый бежевый поликрет приобретал теплое желтое сияние, отдавая накопленное за день тепло.

Дженкинс усмехнулся:

– Почти сделали нас, штаб-сержант.

– Почти, – улыбнулся Эйвери – и не только из вежливости.

Если не считать базовой подготовки на полигоне, это было первое боевое учение. Рекруты не знали, что предпримут штаб-сержанты, и действия Дженкинса и Форселла позволяли Эйвери надеяться, что из парней получатся хорошие солдаты.

– Штаб-сержант? – проскрипел шлемофон Эйвери. Торжественный тон сменился озабоченным. – Только что получил информацию от местного представителя ДКС.

«Капитан-лейтенанта Аль-Сигни», – услышал Эйвери несказанные слова. Спина похолодела почище ноги.

– Делегаты, которых мы ждали?

– Они здесь, и корабль гораздо больше прежнего, – ответил Пондер.

Глава 14

«Быстрое преобразование», система реликвария

Дадаб поднял шишковатые руки над головой и радостно хрюкнул:

– Век Восстановления!

Краем глаза он видел Тартаруса, офицера безопасности «Быстрого преобразования», который стоял на часах в трапезной возле трескучей масляной лампы. Не желая нанести оскорбление, Дадаб убедился, что находится далеко от осколков металла предтеч, образующих последнее кольцо мандалы.

– Странствия и… – подсказал он.

Десятка два унггоев, собравшиеся вокруг мозаики, уставились на Дадаба тусклыми глазами. Тартарус сложил руки на груди и нетерпеливо вздохнул.

– …Спасения! – договорил Дадаб, раздвинув короткие пальцы. Маска не мешала его голосу величественным эхом разноситься по залу. – Это Века Ковенанта – цикл, который мы должны переживать снова и снова, пока следуем за Теми, Кто Прошел По Пути!

Вперед вышел широкоплечий унггой Бапап:

– И куда же ведет этот путь?

– К спасению, – ответил Дадаб.

– И где же оно?

Унггои перевели взгляд с Бапапа на Дадаба. Дьякон пошевелился в своей броне, подыскивая ответ.

– Оно… – начал он и умолк.

Несколько секунд он вспоминал слово, сказанное в семинарии учителем-cан’шайуум в ответ на столь же трудный вопрос. Во время паузы унггой по имени Йюлл лениво почесал зад и предложил другому унггою понюхать палец.

– Боюсь, что на это есть лишь онтологический ответ, – сказал Дадаб как можно солиднее.

Он весьма смутно понимал смысл этого слова. Но ему нравилось звучание – как и другим унггоям. Они радостно заворчали в масках, будто услышали именно то, чего ждали. Бапапу, похоже, ответ доставил особенное удовольствие.

– Он-то-ло-гический! – пробормотал он под нос.

Переговорное устройство Тартаруса выдало короткий резкий звук.

– Наш прыжок почти завершен, – сказал офицер безопасности. – Всем занять свои посты!

– Помните, – напутствовал Дадаб унггоев, устремившихся к выходу, – путь долог, но широк. На нем хватит места для всех вас, пока вы веруете!

Тартарус фыркнул. Джиралханай облачился в ярко-красные доспехи, прикрыв бедра, грудь и плечи. Маккавеус хотел, чтобы стая была боеготова – на случай, если чужаки поджидают ее у останков корабля киг-яров.

– Думаете, я зря теряю время? – Дадаб кивнул на уходящую группу.

– Все существа заслуживают назидания. – Черные волосы джиралханая ощетинились. – Но сангхейли предоставили нам не самую компетентную команду.

Дадаб не любил плохо думать о сородичах, но понимал, что джиралханай прав. Шестьдесят унггоев «Быстрого преобразования» оказались необразованны и ленивы. За некоторыми исключениями (например, Бапап), они вышли из самых низов. Им бы выполнять черную работу в многонаселенных обиталищах, а не лететь на министерском корабле с исключительно важной миссией.

Дадаб не понимал всех политических тонкостей, определявших отношения между сангхейли и джиралханаями, однако знал, что положение Маккавеуса необычно – он один из немногих капитанов-джиралханаев в огромном флоте Ковенанта. Но достаточно посмотреть на «Быстрое преобразование», чтобы понять: сангхейли не готовили Маккавеуса к достижениям. Крейсер пребывал в плачевном состоянии, как и его экипаж из унггоев.

Дадаб надеялся кое-что исправить, и с разрешения вождя он взялся за дело. В чем состоял его план? Наделить мотивацией, приучить к дисциплине через духовное обогащение. И хотя сегодня дьякон проводил всего лишь второе занятие, он уже чувствовал перемены к лучшему в манерах унггоев, которые решили войти в группу.

– В ангар! – скомандовал Тартарус, надевая шлем. – Я должен доложить вождю об успехах хурагока.

У Дадаба восхождение по центральной шахте крейсера поначалу вызывало ужас. Ослабевший за время заточения в капсуле, дьякон боялся, что пальцы не удержат и он полетит навстречу смерти. Но мышцы успели окрепнуть, и ловкостью он теперь он не уступал другим унггоям – шагая по ступенькам, с удовольствием наблюдал за суетой в главном коридоре «Быстрого преобразования».

После его появления шахту тщательно очистили. На металлических стенах все еще оставались царапины и вмятины, но исчезли наслоения грязи, вертикальный коридор радовал глаз темно-пурпурным блеском. На полпути Дадаб увидел, что с двери, ведущей в передние оружейные отсеки, снята решетка, а предупреждающие знаки деактивированы. Ремонт в этой части крейсера был приоритетным заданием Маккавеуса новообретенному хурагоку.

Дадаб присутствовал в качестве переводчика, когда вождь проводил инструктаж. Но прежде чем Маккавеус успел объяснить, что случилось с тяжелой плазменной пушкой, Легче Некоторых взялся за работу, сняв защитный кожух с узлов управления.

Дадаб уже видел, как хурагок творил механические чудеса на борту корабля киг-яров, но джиралханаи были ошеломлены, наблюдая быстрые движения щупалец и последующее искрение и гудение электронных схем. Хурагок с неописуемой легкостью чинил то, что, по мнению прежних ремонтников крейсера, насекомых янми’и, ремонту не подлежало.

Увидев, что умеет Легче Некоторых, Маккавеус освободил крылатых существ от большинства операций, не считая самых примитивных. Вождь опасался, что крылатые будут отрывать хурагока от важных дел. Перемещаясь по шахте, янми’и имели при себе только основные санитарные и служебные инструменты, ни один из которых не отвечал возможностям ловких щупалец хурагока.

Дадаб отошел в сторону, пропуская джиралханая в голубых доспехах, и в это время ниже столкнулись в воздухе два янми’и. Жужжа бронепластинами цвета меди, жуки расплели покрытые хитином конечности и продолжили спуск. Не будучи специалистом по расам, дьякон все же знал, что такая неловкость необычна для существ с фасеточными глазами и высокочувствительными усиками; она безусловно свидетельствует о том, что недавнее понижение статуса сильно расстроило их.

Да, они были гораздо умнее малых членистоногих вроде скребочисток. Но янми’и обладали коллективным разумом и славились своим догматизмом. Получив задачу, эти существа доводили дело до конца, и Дадаб беспокоился, что смятение заставит их вмешаться в работу Легче Некоторых и даже причинить ему вред.

Пока не случилось ничего, что оправдало бы опасения Дадаба. Он испытал облегчение, когда хурагок закончил ремонт плазменной пушки и отправился в ангар, чтобы заняться поврежденным «духом». Янми’и со дня случайного уничтожения их сородичей по улью избегали посещать ангар, а это означало, что хурагок будет в безопасной изоляции.

Дадаб, пропустив закованного в латы джиралханая, возобновил спуск и вскоре оказался внизу шахты. Прибавив скорости, чтобы не отстать от широко шагающего Тартаруса, он направился в дальний конец ангара, где Легче Некоторых построил временную мастерскую в двух поврежденных отсеках «духа». Перед прыжком крейсера спасательную капсулу выбросили через энергетический барьер. Но отделенная кабина «духа» все еще стояла у стены, где ее покалечила капсула. На первый взгляд прогресс был небольшим.

Тонкостенные пассажирские отсеки, способные вместить несколько десятков бойцов, были соединены друг с другом самыми длинными сторонами. Полуоткрытые двери упирались в пол ангара, не давая отсекам опрокинуться.

– Подождите здесь, – сказал Дадаб, сворачивая в щель между отсеками. – Посмотрю, что он сделал.

Тартарус не возражал. Маккавеус приказал всем членам стаи предоставлять хрупкому хурагоку как можно больше места. Хоть Легче Некоторых и выжил в капсуле, для него это не прошло бесследно.

Дадаб при виде своего друга, парящего перед листом оплавленной фольги, которую он повесил вместо занавеса посреди отсека, ощутил укол вины. Мешочек, производивший жизненно важный метан, был ужасно вспучен. Он потащился по полу немым напоминанием о жертве хурагока, когда Легче Некоторых приветственно повернулся к Дадабу.

Как поживаешь? – показал Дадаб.

Нормально. Хотя лучше бы ты приходил один. – Хурагок поморщился, сжимая обонятельные узлы. – Не могу сказать, что я в восторге от запаха наших новых хозяев.

Это из-за их волос, – объяснил Дадаб. – Я не уверен, что хозяева моются.

Ему нравилось разговаривать пальцами. Во время заключения в капсуле Дадаб значительно улучшил свои знания языка хурагоков. Перед тем как Легче Некоторых ослабел настолько, что не мог продолжать разговоры, дьякон почти достиг совершенства – по крайней мере, в беседах о простых вещах.

Как ремонт?

Хурагок махнул щупальцем, словно бросая Дадабу воображаемый мяч.

Охотничий камень. Ты помнишь?

Конечно. Хочешь сыграть?

Помнишь, когда мы играли в последний раз?

Дадаб помолчал.

Инопланетянин.

Тот, которого я убил.

Дадаб развел пальцы:

Убил, чтобы спасти меня!

Но сердце его упало. Он надеялся, что новые обязанности Легче Некоторых отвлекут его от ужасающего столкновения на борту инопланетного корабля.

И все равно я жалею об этом. – Легче Некоторых жестом пригласил Дадаба пройти за ним вглубь отсека. – Но я знаю, как загладить вину! – Хурагок отдернул занавес подрагивающими щупальцами, что указывало на волнение или радость.

Что это? – спросил Дадаб, наклонив голову по другую сторону занавеса.

Вещь казалась знакомой. Дьякон напряг память.

Предложение мира! Доказательство наших добрых намерений!

Ты собрал… машину чужаков.

Один из спинных мешочков хурагока восторженно заскулил.

Да! Кажется, это плуг.

Пока Легче Некоторых расхваливал достоинства своего творения и сыпал техническими терминами, которые Дадаб слышал впервые, тот разглядывал изделие. Конечно, плуг был гораздо меньше машины, обнаруженной на втором инопланетном корабле, но его назначение явно состояло в подготовке земли к посадкам. «Откуда хурагок все это взял?» – недоумевал Дадаб, но через мгновение заметил, что два трапециевидных опорных ребра пассажирского отсека сняты и сварены вместе. Вероятно, хурагок сделал это совсем недавно, потому что в отсеке стоял запах электродов для портативных сварочных аппаратов янми’и, один из которых хурагок, вероятно, «позаимствовал» для своего проекта.

Колесо было установлено на шасси. Электросхемы, найденные в отсеке, висели на аккуратно сваренной раме в ожидании размещения двигателя.

Природное любопытство Дадаба сникло в один миг. Пальцы задрожали от страха, а грамматика дала сбой.

Вождь. Знает?

А должен?

Его приказ. Отремонтировать корабль. Не делать подарки.

Это не подарок. Предложение.

Хурагок качнулся, словно это отличие могло уменьшить гнев вождя.

«Как он может быть таким глупым?» – мысленно взвыл Дадаб.

Голова закружилась, и он положил лапу на плуг, чтобы не упасть. Но дело было не только в быстро сдающих нервах. Он почувствовал вибрацию палубы: крейсер выходил из прыжка.

Ты должен его разобрать!

Щупальца хурагока вспорхнули.

Но почему? – Похоже, он искренне недоумевал.

Дадаб медленно задвигал пальцами.

Ты не подчинился. Вождь очень сердится.

Он знал, что Маккавеус не причинит вреда хурагоку. Это слишком ценное существо. Но что касается Дадаба…

Маккавеус не сказал ничего конкретного, но дьякон знал: он пленник на корабле и все еще подозревается в преступлениях. В порыве отчаянного оптимизма дьякон пытался убедить себя, что обучением унггоев на «Быстром преобразовании» докажет свою полезность и отвратит неминуемый гнев вождя. Но дьякон знал, что согрешил. Его накажут – если не Маккавеус, то министерство Пророков, когда экспедиция джиралханаев закончится.

– Дьякон! – разнесся по отсеку голос Тартаруса. – Ты нужен вождю на мостике!

Обещай, что разберешь его! – показал трясущимися руками Дадаб.

Легче Некоторых повернул морду в сторону плуга и похлопал щупальцем по острой лопасти, словно оценивая свою работу.

Да, я поспешил со сборкой. И одной машиной вряд ли можно компенсировать отнятую мною жизнь.

– Дьякон! Вождь настаивает!

Ремонтируй! – велел Дадаб, пятясь к выходу из отсека.

– Когда челнок будет готов к полету? – спросил Тартарус, направляясь к шахте.

– Хурагок столкнулся с незначительными трудностями. – Дадаб был рад, что джиралханай идет спиной к нему. Иначе бы тот понял, что Дадаб лжет, – так бегали его глаза. – Но я знаю, он выполнит работу настолько быстро, насколько это в его силах!

Мостик «Быстрого преобразования» был расположен на средней палубе, ближе к носу, как можно дальше от корпуса, – так он будет уязвим только в случае сокрушительной атаки. Следуя по пятам за Тартарусом, Дадаб отметил, что помещение достаточно велико, чтобы вместить всю стаю, хотя и уступало размерам трапезной. Присутствовали все, большинство горбилось перед консолями, выступающими из усиленных стен. Консоли изобиловали голографическими переключателями, отсвечивающими на голубых доспехах джиралханаев. Как и Тартарус, эти существа были полностью готовы к бою.

Маккавеус стоял перед центральным голопьедесталом, оперевшись о полированный металлический поручень. Доспехи вождя имели золотистый цвет, но были изготовлены из более прочного сплава, чем у остальных. Воренус и джиралханай по имени Лицинус стояли по бокам от него, их выступающие наплечники не позволяли Дадабу увидеть, что за проекцию разглядывает вождь.

Дадаб поклонился, прикоснувшись костяшками пальцев к рифленому металлическому полу. Тот вибрировал синхронно с гиперпространственным двигателем, который работал вхолостую в далекой корме. Не забывая о напутствии вице-министра Спокойствия, велевшего быть осторожным, Маккавеус держал двигатель в полной готовности на случай, если потребуется срочно убраться из незнакомой системы.

– Подойди, дьякон, – сказал Маккавеус, уловив слабый запах метана.

Дадаб выпрямился и последовал за Тартарусом к пьедесталу.

– Освободите место! – прорычал Тартарус и пихнул высокого джиралханая с каштановыми волосами. – Воренус, в сторону!

– Я виноват. – Дадаб сглотнул. – Прошу милостивого прощения.

Конический баллон делал продвижение боком проблематичным, и когда дьякон протискивался мимо Воренуса, он задел баком набедренный щиток джиралханая. На счастье Дадаба, Воренус этого как будто не заметил – настолько он был поглощен зрелищем.

– Невероятно, правда? – спросил Маккавеус.

– Да, невероятно, – сказал Дадаб, глядя на изображение из-под поручня.

– Не слышу энтузиазма, дьякон.

– Мои извинения, вождь. Просто я уже видел это. На корабле киг-яров.

– Да, конечно, – иронически хмыкнул Маккавеус. – В сущности, это всего лишь… – Он кивнул на изображение незнакомой планеты, вся поверхность которой была покрыта насущными глифами Восстановления. – Несколько сот тысяч люминаций?

На самом деле мысли Дадаба все еще были заняты проступком хурагока. Мешало и то, что мостик полнился крепкими запахами джиралханаев. Эти ароматы возбуждения проникали сквозь мембраны маски, и Дадаба подташнивало.

– Количество впечатляет. – Дадаб подавил горечь, подступившую к горлу.

– Впечатляет? Да оно просто неслыханное! – загремел Маккавеус. А затем перешел на глухое урчание: – Скажи мне, что ты об этом думаешь.

Он нажал костяшкой пальца на голографический переключатель в поручне, и изображение планеты померкло, многократно сузившись; в поле зрения появилась вся система. Дадаб увидел иконку крейсера чуть в стороне от орбитальной траектории планеты, а на безопасном расстоянии от него мигающий красный треугольник, обозначающий потенциально враждебный объект.

– Он ждал нас рядом с обломками корабля киг-яров, – прорычал вождь клана.

Он нажал на другой переключатель, и голопьедестал увеличил объект.

– Та же конструкция, что и у судов, ограбленных киг-ярами, – пояснил Дадаб. – Обычный грузовоз, и ничего более.

– Посмотри внимательнее, – проворчал Маккавеус.

Изображение корабля начало медленно поворачиваться. Датчики «Быстрого преобразования» провели детальное сканирование, и Дадаб увидел, что почерневший корпус подвергся глубокому травлению; это привело к образованию узоров на ярком металле. «Нет, не узоры, – подумал он. – Рисунки».

Каждая из четырех боковых сторон представляла стилизованные изображения чужаков и киг-яров. На первом рисунке существа целились друг в друга (в руках у чужака было что-то вроде винтовки, а киг-яр держал плазменный пистолет). На второй картине бросивший оружие чужак протягивал на ладонях горку круглых предметов, похожих на фрукты. На третьем изображении киг-яр избавлялся от своего оружия, чтобы принять подношение. А на четвертой оба существа сидели посреди чего-то похожего на фруктовый сад. Чужак держал корзину фруктов, а киг-яр спокойно выбирал из них.

– Предложение мира! – возбужденно проговорил Дадаб. – Они не хотят сражаться!

Проекция продолжала вращаться, и дьякон указал пальцем на очертания незнакомой планеты, вытравленной в нижнем правом углу с каждой стороны корпуса. Две скрещенные линии обозначали точку в середине единственного материка чуть ниже экватора.

– И похоже, предлагают встретиться в этом месте!

– Вероятно, на рассвете. – Маккавеус увеличил изображение голограммы.

Теперь Дадаб увидел на изображениях планеты границу света и темноты, перехода дня в ночь. Перпендикулярно пересекающая экватор линия двигалась по сфере с каждым последующим рисунком, пока не пересекала предполагаемую точку встречи на той стороне грузовоза, где была изображена корзина с фруктами.

Вождь перефокусировал голопроекцию на планету:

– Но есть еще кое-что.

Теперь Дадаб увидел новые детали. На высокой орбите находилось сооружение. Две хрупкие серебряные арки были связаны с поверхностью семью едва различимыми золотистыми нитями. Вокруг сооружения – сотни красных символов. Дьякон надеялся, что послание инопланетян искренне. Если эти объекты – военные корабли, то «Быстрое преобразование» ждут большие неприятности.

– Можно не беспокоиться, дьякон, – сказал Маккавеус, почувствовав озабоченность унггоя. – Они не шелохнулись после нашего появления. И они, кажется, все одинаковые, такие же, как тот корабль. – Он указал волосатым пальцем. – Но посмотри сюда, где эти тросы встречаются с поверхностью.

Дадаб проследил за пальцем джиралханая. У основания тросов виднелась масса глифов Восстановления. Но рядом располагался другой ряд символов предтеч – бриллиантовые ярко-зеленые глифы, повисшие над местом, где инопланетяне предлагали встречу.

– Мы перехватили сигнал, – продолжил Маккавеус, – и предположили, что это маяк – указатель места переговоров. – Он нахмурился, глядя на зеленый бриллиант. – Но наш люминарий дал собственную оценку. Я хочу, чтобы ты ее объяснил.

– Объяснить трудно, вождь.

Дадаб лгал. Он слишком хорошо понимал, что один из символов означает «интеллект», другой – «объединение», а третий – «запрещено». Что касается четвертого глифа, чья вершина меняла цвет с желтого на голубой… Дадаб нервно откашлялся.

– Если у вас есть библиотека, я бы мог…

– У нас ее нет. – Маккавеус поедал Дадаба глазами. – Одна из многих вещей, которые сангхейли сочли нужным отнять у нас. Боюсь, придется полагаться на твое экспертное мнение.

– Ну что ж, дайте подумать…

Дадаб спокойно разглядывал глифы, но внутри трясся от страха. «Он знает! Знает все, что я сделал! А это только ловушка, чтобы вытянуть из меня признание!»

Но потом маленькая и все еще рациональная часть мозга предположила, что вождь не осведомлен о значении глиф, в особенности о значении того, который мигает с такой настойчивостью. Это сокровенный символ, известный только немногим жрецам-cан’шайуум и преуспевающим семинаристам-унггоям. И если бы Дадаб не был так испуган, то он бы испытал благоговение от собственных слов:

– Конечно! И как я мог быть так глуп? Эти люминации обозначают оракула!

Маккавеус отпрянул от поручня. Тартарус и Воренус испустили феромоны. Другие джиралханаи оторвали взгляд от консолей и украдкой посмотрели на голопьедестал. Но никто не заговорил, и некоторое время на мостике стояла почтительная тишина.

– Неужели такое возможно? – наконец хрипло прошептал Маккавеус. – Реликварий и оракул?

– А кого еще боги оставили бы охранять великолепный клад? – проговорил Дадаб.

– Мудрое наблюдение, дьякон.

Маккавеус поднял покрытую серебристыми волосами лапу и положил ее на голову Дадаба. Сжав пальцы, джиралханай мог бы раздавить череп унггоя. Но дьякон надеялся, что жест – просто знак растущей благодарности священнику для унггоев крейсера и переводчику для бесценного хурагока. В этот момент все страхи Дадаба начали тускнеть.

– Братья! – прокричал Маккавеус, поворачиваясь к стае. – Нам выпала истинная благодать!

Отойдя от пьедестала, вождь откинул назад безволосую голову и завыл. Другие джиралханаи мгновенно присоединились – получился громкий хор радостных воплей, который сотряс мостик и эхом разнесся по центральной шахте. Но один из членов стаи не участвовал в этом.

– Ты уверен? – спросил Тартарус, с прищуром разглядывая арки над планетой. – Это не орудийные платформы? Кинетическое оружие не обнаруживается нашими сканерами. А конструкция достаточно крупна для ракет. – Вой стаи смолк, но Тартарус продолжал, не замечая неловкого молчания: – Мы должны уничтожить ее и все опасные объекты поблизости. Наших точечных лазеров хватит для такой задачи. Не нужно показывать, что у нас есть пушка.

Неучастие в общем хоре было прямым вызовом главенству Маккавеуса. На своем веку вождь проливал чужую кровь и за меньшие преступления. Но когда Маккавеус повернулся к племяннику, он был абсолютно спокоен.

– Твое подозрение отвечает посту, который ты занимаешь. Но сейчас мы являемся свидетелями осязаемой божественности. – Маккавеус дал Тартарусу время оторваться от пьедестала, посмотреть в глаза вождю, осознать степень непокорства – и степень риска. – Если на этой планете оракул, племянник, то неужели мы ответим насилием на его призыв к миру?

– Нет, дядя, – ответил Тартарус. – Нет, вождь.

Маккавеус раздул ноздри. Сердитый запах племянника сошел на нет, и его неуправляемые железы теперь испускали безошибочно узнаваемые феромоны покорности.

– Тогда оставим мечи в ножнах. – Вождь положил лапы на плечи Тартаруса и по-родственному встряхнул его. – Мы не дадим инопланетянам повода бояться нас. Не будем делать секрета из того, что ищем.

С этими словами вождь снова взвыл. На сей раз Тартарус не замедлил присоединиться, и Дадаб поймал себя на том, что тоже подвывает, сморщив тонкие губы.

Дьякон был не настолько глуп, чтобы считать, будто его приняли в стаю. Он всегда будет чужаком. Но он дьякон крейсера, а случившееся дает повод для празднования. Несмотря на все ошибки и вопреки страхам, Дадаб наконец нашел свое призвание – и свою паству.

Глава 15

Жатва, 11 февраля 2525 года

Эйвери всегда предпочитал действовать до рассвета. Отчего-то неизбежность восхода обостряла его чувства, делала более бдительным. Вдыхая прохладный воздух, предвещающий жаркий и влажный день, Эйвери спрашивал себя, разделяют ли инопланетяне его предпочтения. Делая выдох, он надеялся, что нет. Сегодняшние переговоры обещают быть мирными. Но если дела пойдут плохо, то Эйвери понадобятся все возможные преимущества.

– Устал, Осмо?

– Нет, штаб-сержант.

– Будешь так зевать, сниму с задания.

– Понял, штаб-сержант.

Ополчение собралось в ботаническом саду Жатвы – крупнейшем парке планеты после аллеи Утгарда. Расположенный в пятидесяти километрах к юго-востоку от столицы, парк был самым отдаленным и в то же время респектабельным местом, которое удалось найти капитан-лейтенанту Аль-Сигни. Если бы выбирал Эйвери, то он бы перенес мероприятие еще дальше – не только от Утгарда, но и от любого населенного центра. Однако губернатор Тьюн был готов рискнуть. Пусть уж увидят гражданские великое, как он считал, событие – первую встречу человечества с инопланетными существами.

И Эйвери пришлось согласиться: сад и в самом деле выглядел грандиозно.

Он спускался с Бивреста тремя ландшафтными террасами; нижняя представляла собой широкий, вплоть до обрыва, кошеный луг. Здесь Биврест горбился необычным выступом – отрогом продуваемого ветрами известняка, с которого открывался панорамный вид на долину Ида. К северу от выступа грандиозный водопад завершал реку Мимир, что начиналась на нагорье Вигронд и текла чуть южнее Утгарда. Чистая вода Мимира низвергалась с высоты в мутную неторопливую реку Слидр, которая следовала очертаниям Бивреста и впадала в южное море Жатвы.

Эйвери, стоявший посреди нижней террасы, не мог видеть водопад за рядами магнолий, но слышал шум бьющейся о камень воды, словно непрерывный раскат грома.

На утренней заре планета просыпалась, еще не зная о грозящих ей бедах.

Морпех обвел взглядом лица «Альфы-1». Двенадцать рекрутов выстроились в две шеренги по обе стороны буквы Х, составленной из посадочных огней. Эти яркие лампы – маяк, о котором предупреждал инопланетян рисунок, вытравленный на корпусе грузового корабля многофункциональным «йотуном» Мака.

Серо-оливковая форма рекрутов была выглажена, ботинки блестели – так не одеваются, намереваясь спрятаться в окружающей зелени. Эйвери знал, что это часть плана Аль-Сигни: инопланетяне должны почувствовать, что им здесь рады, но в то же время понять, с кем имеют дело.

Осмо поднес руку ко рту, подавляя очередной зевок. Рекруты не спали бóльшую часть ночи, помогали Эйвери и Берну спрятать в деревьях средства наблюдения – десятки маленьких камер и даже несколько устройств «аргус».

– Все, рекрут. Выходи.

Эйвери указал большим пальцем на магнолии, ограничивающие луг с севера. Среди покрытых мхом скал и папоротников между деревьями и рекой расположилась поддержка – Стизен и другие рекруты из «Альфы-2».

– Но штаб-сер…

– Но – что?

Пухлые щеки Осмо вспыхнули.

– Рекрут хочет остаться со своим отделением. – Осмо крепче сжал плечевой ремень МА-5, прижав винтовку к спине. – Хочет исполнить свой долг!

Эйвери нахмурился. Прошло меньше сорока восьми часов после учебного боя за реакторный комплекс, с момента, когда капитан Пондер сообщил о появлении пришельцев. Он доложил о ситуации во время обеда: враждебные инопланетяне обнаружили Жатву, помощь будет, но до ее прибытия противостоять врагам может только ополчение. В столовой так быстро воцарилась тишина, что Эйвери подумал, не разбегутся ли рекруты прямо сейчас.

Но в этой ошеломляющей тишине никто не шелохнулся. Наконец капитан спросил, есть ли вопросы. Стизен первым поднял руку:

– Больше об этом никто не знает, сэр?

– Почти никто.

– Мы можем сообщить семьям?

– Боюсь, что нет.

– Вы хотите, чтобы мы им лгали. – Стизен оглядел рекрутов. – Как вы лгали нам.

Пондер поднял руку, осаживая Берна, который собирался встать.

– Скажи мы правду – что ждем инопланетян, а не повстанцев, – что бы это изменило? – Капитан выдержал недобрые взгляды. – Вы бы отказались служить? Вашим семьям и соседям разве грозит меньшая опасность? Кроме вас, у них нет другой защиты. – Потом кивнул на штаб-сержантов. – Мы обучили вас. Вы готовы.

Следующим встал Дасс:

– К чему конкретно, сэр?

Пондер дал знак Хили выключить флуоресцентные лампы и включить питание настенного видеодисплея.

– Я расскажу все, что нам известно.

Капитан-лейтенант смонтировала неплохой фильм, а рекруты были внимательными зрителями, особенно когда шли кадры боя на грузовозе, снятые нашлемной камерой Эйвери. Берн удержал себя в руках, глядя на чужака в скафандре, вонзившего розовый клинок ему в бедро. Как и Эйвери, когда он видел, как подносит М-6 к подбородку другого чужака и вышибает ему мозги. Потом, глядя, как бежит по рукаву, преследуя отступающего командира пришельцев, Эйвери отметил, что рекруты поглядывают в его сторону и одобрительно кивают друг другу.

Эйвери не считал, что его действия отличались особенной храбростью. И задним умом он понимал, что преследовать инопланетянина на его территории крайне опасно. Жаль, что капитан-лейтенант не предоставила полную запись – включая взрыв метана и безумную попытку Эйвери отползти от огненного шара; не мешало бы внушить рекрутам, что иногда осторожность – лучшая часть храбрости. Но вместо этого на последних остановленных Пондером кадрах все увидели победный финал – разлетающийся на куски инопланетный корабль и отчаливающий от грузовоза шлюп капитан-лейтенанта. После этого рекруты возбужденно зашептались, а Хили включил свет.

И только позднее, когда столовую убрали, а штаб-сержанты с капитаном взялись за организацию охраны сада, Эйвери понял, откуда у рекрутов взялся оптимизм. Из фильма следует, что инопланетяне смертны, а значит, Жатву можно защитить несколькими точными выстрелами. По крайней мере, после курса молодого бойца эти люди умеют целиться.

К сожалению, некоторые рекруты были не слишком уверены в этом. И когда Осмо забила нервная дрожь, Эйвери положил руку ему на плечо и направил его к деревьям.

– Мы должны производить хорошее впечатление. Это понятно?

– Так точно, штаб-сержант.

Эйвери хлопнул Осмо по спине:

– Вот и хорошо. Иди.

Разочарованный рекрут пошел на север, а у Эйвери в наушнике заскрипел голос Дженкинса:

– У Форселла объект на тепловом. На десять часов.

Эйвери оглядел небо на западе, но невооруженным глазом ничего не было видно.

– Сколько?

– Два, – ответил Дженкинс. – Взять на прицел?

По приказу Эйвери снайперы первого взвода заняли позицию в шикарной оранжерее на восточной границе сада. Белое округлое здание как будто перенеслось из европейского парка девятнадцатого века. Только вместо чугунного каркаса – титановая решетка, а вместо стекол – тысячи панелей из ударопрочного пластика. Расположенная на самой высокой террасе, оранжерея выглядела не менее величественно, чем сооружения, которые вдохновляли ее создателей.

– Отставить, – ответил Эйвери. – Они вскоре будут здесь.

Снайперы спрятались на балконе, который опоясывал центральный эллиптический купол оранжереи и опоясывал поверху два ее крыла, что давало отличный обзор сада и неба. У Форселла был лазерный прицел с функцией не только наводки, но и дальномера. Но Аль-Сигни выразилась вполне определенно: морпехи и рекруты должны минимизировать действия, которые могут быть сочтены враждебными. Держа ремень собственной винтовки, Эйвери в очередной раз подумал, проявят ли пришельцы схожую сдержанность.

– Гости в пути, капитан, – сказал Эйвери в ларингофон. – Как наш периметр?

– Отделения «Чарли» докладывают, что все спокойно, – ответил Пондер.

«Чарли-1» и «Чарли-2» были развернуты у главных ворот сада и у выезда на шоссе, ведущее к Утгарду соответственно. Морпехи не ожидали движения (был вторник, а в парк приезжали обычно по выходным), но для того, чтобы нарушить секретность встречи, достаточно одного седана с ранними пташками, любителями растений. И что еще хуже, для преждевременного распространения паники.

– А наша встречающая делегация? – спросил капитан.

Эйвери оглядел оставшихся рекрутов «Альфы-1»:

– Все в полной готовности, сэр.

– Не давай им запаниковать, Джонсон. Оружие должно быть на предохранителе и на плече.

– Принято.

Несколько секунд коммуникаторы молчали – все собравшиеся в саду сделали глубокий вдох. Шум падающей воды приглушал все, кроме наиболее резвых птиц, чьи призывные трели раздавались в кронах магнолий. Как и экзотическая флора оранжереи, птицы были импортными: скворцы и другие выносливые виды, завезенные на Жатву, чтобы сдерживать рост местных популяций насекомых. Постепенно крики птиц стали заглушаться пульсирующим завыванием, чья сила все возрастала, и вскоре потерялся даже могучий рев Мимира.

Эйвери щурился, глядя на небо из-под козырька фуражки. В просветляющейся синеватой дымке он увидел два темных пятна, одно за другим, словно акулы на мелководье штормового моря.

– Штаб-сержант… – начал было Дженкинс.

– Вижу их. – Эйвери надвинул фуражку на лоб. – Отделение! По местам!

Бойцы «Альфы-1» замерли в строю, а из дымки появилось два инопланетных корабля.

Сверкая пурпурным покрытием корпусов, они снизились в направлении Бивреста, после чего заложили широкий круг над садом.

Конструкция кораблей навела Эйвери на мысль о двух трейлерах, пристегнутых к одной кабине, но идущих задним ходом. В отличие от большинства человеческих летательных аппаратов, у этих десантных кораблей кабины были расположены на корме. Эйвери увидел на каждом орудие – шарообразную турель с единственным стволом под кабиной. Корабли не имели двигателей или ракетных компонентов. Но когда они завершили первый круг над садом и один сбросил скорость над возвышенностью, Эйвери заметил след в виде ряби и предположил, что для подъема и движения используется некая разновидность антигравитационного поля.

– Отойти! – прокричал Эйвери, когда корабль спикировал к лугу. – Им понадобится много места!

Рекруты попятились, их движения выглядели скорее поспешными, чем уверенными, и десантный корабль остановился точно над световым крестом. Лампы мигнули и погасли, трава примялась под воздействием невидимой силы. Эйвери чувствовал зуд и видел, как вода сконденсировалась под воздействием поля, определив его яйцевидную форму, а потом, когда поле исчезло, обрушилась стеной дождя. Кабина с изогнутыми обводами легла на землю, но два отсека повисли в воздухе.

– Построиться! – скомандовал Эйвери, и рекруты заняли прежнее положение: две шеренги по сторонам десантного корабля.

Тотчас открылся один из отсеков вдоль нижнего края. Внутри было темно, и Эйвери потребовалось несколько мгновений, чтобы различить трех инопланетян.

Отчасти это объяснялось тем, что защитная броня существ испускала такое же матовое сияние, как и у металлических лент, удерживающих их в вертикальном положении. Но была и другая причина: они ничуть не походили на существ, с которыми Эйвери сражался на грузовозе. Те смахивали на прямоходящих рептилий, а сегодняшние напоминали невероятную помесь гориллы с медведем гризли. Это были косматые гиганты, чья ширина плеч достигала роста среднего человека, а ладонь вполне могла обхватить голову Эйвери.

– Сэр? – Несмотря на влажный воздух, во рту у Эйвери пересохло. – Это не те, кого мы ожидали.

– Объясни, – проговорил Пондер.

– Они крупнее и в броне.

– Оружие?

Эйвери отметил острые шипы, торчащие из металлических щитков на груди, плечах и бедрах. В рукопашной схватке эти штуки смертельно опасны. У каждого чужака имелось короткоствольное оружие большого калибра, пристегнутое к поясу. Поначалу Эйвери показалось, что у них есть ножи, но потом он понял, что серповидный клинок – часть другого оружия, заостренного, как штык, и закругленного, как сабля. Инопланетянин, в котором Эйвери признал старшего, – в золотистых доспехах и шлеме с V-образным гребнем, спускающимся на спину и похожим на сдвоенные полотна пилы, имел дополнительное оружие: молот с длинной рукоятью и каменной головкой, который весил, вероятно, не меньше, чем Берн.

– Мощные пистолеты, – ответил Эйвери. – И молот.

– Повтори?

– Гигантский молот, сэр. У их лидера.

Пондер несколько секунд осмысливал услышанное, потом спросил:

– Что-нибудь еще?

Когда гигант в золотистых доспехах шагнул к краю отсека, его ноздри затрепетали. Он дернул подбородком в сторону деревьев – точно туда, где пряталась «Альфа-2», – и его эскорт в голубых доспехах обнажил огромные зубы, отвечая на человеческий запах подозрительным рыком.

– Не помешало бы барбекю… – пробормотал Эйвери.

– Повтори?

– Они не вегетарианцы, сэр. Пожалуй, лучше накрыть стол иначе.

Наступила пауза, во время которой Пондер передавал информацию капитан-лейтенанту Аль-Сигни и губернатору Тьюну.

– Не время, Джонсон. Веди их.

Эйвери не был знаком со всеми деталями спора между Аль-Сигни и губернатором касательно организации встречи. Но Джилан сказала ему, что первый атакованный инопланетянами грузовоз вез фрукты, и они с Тьюном решили, что большая партия такой продукции будет хорошим приветственным даром. Символическое подношение – фрукты и овощи – подчеркнет мирное аграрное назначение Жатвы. И это предложение разделить щедрость планеты Мак выразил на своих рисунках.

Но теперь при виде плотоядной внешности и агрессивного оружия Эйвери понял, что гости прибыли на планету не для того, чтобы отведать хорошего фруктового салата. Им нужно что-то другое. И они намерены получить желаемое, даже если услышат отказ.

Эйвери подошел к кораблю и остановился в нескольких метрах от чужака в золотистых доспехах. Огромное существо сощурило желтоватые глаза.

– Дасс, подойди ко мне, – сказал Эйвери. – Медленно.

Командир «Альфы-1» вышел из строя и встал рядом с Эйвери. Неторопливыми демонстративными движениями Эйвери снял с плеча BR-55, отстегнул магазин, извлек патрон из патронника и передал оружие и боеприпасы Дассу. Глаза инопланетянина сверкали, пока он наблюдал за каждым этапом разоружения. Эйвери показал ему пустые руки, подчеркивая смысл своих действий. «Ну, – подумал он, – теперь ты».

С хриплым выдохом чужак в золотистых доспехах взял молот под головку. Он поднял оружие над плечом и протянул его не столь высокому сопровождающему. Этот, похоже, не желал брать оружие и уступил только после настоятельного рыка старшего. Потом, подражая движениям Эйвери, золотистый показал волосатые ладони с черными острыми когтями.

Эйвери кивнул.

– Дасс, отойди.

Командир отделения вернулся в строй, а Эйвери приложил ладонь к груди и указал на оранжерею. Аль-Сигни рекомендовала ему свести жесты руками (и их невольный оскорбительный смысл) к минимуму. Но Эйвери не нуждался в таких советах. Он был абсолютно уверен: пришельцы и так уже оскорблены тем, что он и Берн сделали с их первым кораблем, поэтому размахивание руками и случайное воспроизведение какого-нибудь эквивалента земного пожелания убираться к чертовой матери ничуть не добавит напряженности.

Поэтому он продолжал то прижимать руку к груди, то указывать на оранжерею, и наконец инопланетянин в золотистых доспехах спрыгнул с корабля, погрузившись в землю аж на шесть дюймов и всколыхнув траву вокруг. Рекруты, стоящие по другую сторону корабля и еще не видевшие инопланетян, нервно отступили на шаг. Некоторые, похоже, были готовы припустить под укрытие деревьев.

– Стоять! – гаркнул Эйвери в ларингофон, когда сопровождающие в голубых доспехах с грохотом спрыгнули на землю.

Теперь, когда все три пришельца вышли на свет, Эйвери отметил, что цвет шерсти, виднеющейся между латами, у всех разный. Шерсть командира была светло-серой, почти серебристой. У одного из эскорта – темно-коричневая, а у другого – желтоватая. Второй ростом и мускулами немного превосходил главного. Впрочем, Эйвери понимал, что сравнение двух чудовищ неуместно: одно может весить чуть больше другого, но оба способны без труда растоптать всех рекрутов «Альфы-1».

Но пока гости подчинялись хозяевам. Лидер приложил волосатую руку к грудной пластине и показал сначала на Эйвери, потом на оранжерею. Морпех кивнул, и вскоре невероятная четверка уже шла по лугу к гранитной лестнице, которая вела на среднюю террасу. Первым шагал Эйвери, за ним инопланетянин в золотистых доспехах, следом два сопровождающих.

– Мы движемся, – прошептал Эйвери в ларингофон. – Пока все хорошо.

На верху лестницы выложенная плиткой тропинка вела по роще цветущих вишневых и грушевых деревьев. Деревья зацвели несколько недель назад, и теперь лепестки падали на грубую брусчатку. Инопланетяне шли тяжелым шагом, желтые и розовые лепестки прилипали к их широким босым ступням, отчего в пестром ковре образовывались широкие проплешины. Cладковатый аромат гниющих лепестков почти не заглушал терпкого запаха инопланетян. От этого Эйвери нервничал еще сильнее и гадал, как на такое «благоухание» отреагируют «аргусы».

На полпути к следующей лестнице, ведущей в оранжерею, тропинка расширялась, чтобы вместить прямоугольный неглубокий фонтан. Его форсунками управлял автоматический таймер, в настоящий момент бездействующий. Ведя пришельцев вдоль южного борта фонтана, Эйвери увидел в прозрачной холодной воде отражение второго десантного корабля – тот все еще описывал широкие петли над деревьями. Он двигался медленно, и Эйвери с трудом отличал его механическое завывание от журчания реки.

Поднявшись по второй лестнице, Эйвери увидел оба отделения «Браво»– неровные шеренги перед оранжереей. Между ними и лестницей, посреди луга на верхней террасе, стоял широкий дубовый стол с накрахмаленной белой скатертью, а на ней большая корзина с фруктами. Эйвери подошел к столу, потом повернулся к инопланетянам и поднял руки, предлагая остановиться. Но вооруженные гиганты уже замерли. Все трое смотрели на остроконечный вход в оранжерею, откуда появилась делегация от человечества: Тьюн, Педерсен, Пондер, Аль-Сигни и замыкающий шествие штаб-сержант Берн.

На Педерсене был простой костюм из серого льна, а на губернаторе – одежда из сирсакера вроде той, что он носил в праздник солнцестояния, но желто-белая. Костюм едва не расползался по швам на грузном теле, отчего Тьюн выглядел самим собой, то есть разбогатевшим фермером, а не влиятельным политиком, каким он хотел предстать перед инопланетянами. Но стесняющая одежда не мешала Тьюну решительно шагать вперед, выпятив грудь, всем своим видом давая понять, что троица в доспехах страшит его не больше, чем группа парламентариев Жатвы.

Капитан Пондер и капитан-лейтенант Аль-Сигни облачились в военную форму – он в темно-синюю морпеха, а она в парадную белую. Чтобы помочь инопланетянам различить пол, Аль-Сигни выбрала юбку до колен. На Берне, как и на Эйвери, была полевая форма.

Штаб-сержант смотрел хмуро и настороженно: «Не таких врагов мы ожидали». Голубые глаза ирландца стреляли туда-сюда под козырьком фуражки – он спешил оценить доспехи и оружие инопланетян.

– Спасибо, штаб-сержант, – сказал Тьюн. – Теперь я.

– Да, сэр.

Эйвери развернулся кругом и подошел к столу спереди, где присоединился к Джилан. Берн встал у северо-западного угла рядом с Пондером. Педерсен занял место между Тьюном и столом, зажав под мышкой планшет-коммуникатор.

– Добро пожаловать на Жатву! – засиял улыбкой Тьюн. – Я возглавляю администрацию планеты. – Он похлопал себя по груди. – Тьюн.

Инопланетянин в золотистых доспехах фыркнул. И оставалось лишь гадать, что означает этот звук: то ли название расы, то ли ранг, то ли имя. А может, он просто хотел, чтобы губернатор закончил свое непонятное выступление.

Несмотря на языковой барьер, Аль-Сигни сочла, что будет полезно попробовать вербальное общение, хотя бы для последующего анализа записи. Тьюн настаивал, что все переговоры должен вести он, и хотя капитан-лейтенант не возражала, она постаралась объяснить, что краткость – ключ к успеху, а худшее, что может сделать Тьюн, – это утомить инопланетян многословием.

Губернатор ждал, давая лидеру шанс высказаться. Тот молчал. Тьюн уже собрался произнести заготовленную речь, но Аль-Сигни кашлянула. Эйвери знал, что Джилан, как и ему, известно, что инопланетяне не отличаются терпением. У чужака в золотистых доспехах хватило выдержки молча выслушать Тьюна, но шерсть встала дыбом. Морпеху показалось, что малорослый сопровождающий стал испускать более резкий запах.

Тьюн раздраженно взглянул на Аль-Сигни, но дал знак Педерсену выйти вперед. Генеральный прокурор вынул из-под мышки коммуникационный планшет и протянул инопланетянам. Мгновение спустя зазвучала оркестровая версия гимна Жатвы, искаженная динамиком планшета, и на экране появилась видеопрезентация. Эйвери просмотрел ее накануне; это была вариация официального представления планеты, которое он видел во время первого спуска с Тиары. Хотя здесь отсутствовал сопроводительный текст Мака, буколический видеоряд почти не изменился: работающие в полях «йотуны», гондолы, загружающие продукцию в контейнеры, семьи, наслаждающиеся едой, – клипы давали хорошее представление о жизни на Жатве, но не было ни малейшего намека на существование других похожих миров.

Презентация продолжалась, но Эйвери был уверен, что она нисколько не интересна пришельцам. В какой-то момент Мак, следивший за системами наблюдения через мощную антенну, начал манипулировать ею, чтобы проверить реакцию гостей. Напугал ли их вид «йотунов»? Если да, как это проявилось в языке тела? Эйвери работал со многими офицерами УФР и знал, как для них важны надежные разведданные, а потому не сомневался: Джилан предоставила ИИ длинный список вопросов.

Проводив взглядом второй корабль, который завершил очередной круг над садом и ненадолго исчез за деревьями на севере, а потом появился снова, морпех подумал, как долго Аль-Сигни собирается продолжать эксперимент. После того как инопланетяне бо́льшую часть пяти минут протоптались на месте, она небрежно поправила пучок волос – сигнал Маку, наблюдавшему через камеры, заканчивать. Зацикленный гимн смолк, Педерсен вернул планшет под мышку.

Золотистый прорычал что-то невысокому спутнику, и тот вытащил из-за пояса квадратную пластину. Лидер передал ее Тьюну. Губернатор с вежливой улыбкой изучил предмет, а затем улыбнулся прокурору:

– Посмотрите-ка, Рол. Похоже на то, что мы нарисовали на грузовозе!

– Я думаю, это и есть кусок грузовоза.

– Но видите, что они вытравили?

Педерсен кивнул:

– Хотят торговать.

– Именно!

– Губернатор, – сказала Джилан, – если позволите…

Тьюн подошел к столу и протянул пластину Джилан. Эйвери заглянул ей через плечо.

Это и в самом деле был кусок титанового корпуса грузовоза – идеальный квадрат. На рисунке две фигуры, изображенные реалистичнее, чем у Мака. Одна явно представляла инопланетянина в золотистых доспехах, с молотом на спине и V-образным гребнем на шлеме. Вторая выглядела как человек мужского пола, но с тем же успехом могла быть кем угодно. К удивлению Эйвери, человек предлагал нечто похожее на большую пеструю дыню. Тьюн пришел к тому же выводу – он порылся в корзине и извлек крупную ароматную дыню. Улыбаясь еще шире, он подошел к лидеру и с поклоном протянул угощение.

– Прошу принять, – сказал губернатор. – Мы можем дать гораздо больше.

Инопланетянин взял дыню и осторожно понюхал.

Пока Тьюн распространялся о преимуществах межрасовой торговли, Джилан перевернула пластину. Эйвери увидел, как напряглась ее шея.

– Губернатор, им не нужна пища.

– Не будьте так уверены, капитан. Кажется, этот собирается попробовать.

– Нет. – Джилан сохраняла ровный тон. – Посмотрите.

Эйвери тоже взглянул. На обратной стороне пластины он увидел увеличенное изображение дыни – и теперь понял, что это карта Жатвы с центром в Утгарде. То, что Эйвери показалось узором кожуры, на самом деле было деталями ландшафта: линии магнитоплана, дороги, очертания главных населенных пунктов. Инопланетяне собрали полные сведения о планете и добавили некие обозначения.

По всей поверхности мира были разбросаны замысловатые символы. Они выглядели одинаково и состояли из двух концентрических колец, связанных переплетающимися кривыми. Эйвери понятия не имел, что означают рисунки, но это было несущественно. Джилан подтвердила его догадку:

– Они ищут что-то конкретное. Нечто такое, что считают своим.

Тьюн смотрел на пластину, изо всех сил стараясь сохранить дипломатическую улыбку.

– Губернатор… – прошептала Джилан. – Они хотят, чтобы мы отдали им всю планету.

В этот момент инопланетянин в золотистых доспехах рыкнул и протянул дыню Педерсену.

– Нет-нет. – Прокурор поднял руку и шагнул назад. – Оставьте себе.

Пришелец наклонил голову и рявкнул еще раз. Теперь Эйвери не сомневался, что запах, исходящий от низкорослого инопланетянина, усилился. В нос ударили пары́ уксуса и дегтя, и Эйвери поморщился. Он подавил желание извлечь М-6 из кобуры на бедре. В этот момент с нижней террасы коротко протрещал МА-5. То ли оплошал нервный рекрут, то ли началась перестрелка – Эйвери не знал. Но последовавшую короткую паузу прекратил гортанный вой чужака из прибрежного леса.

После этого события развивались быстро.

Высокий инопланетянин сорвал пистолет с пояса быстрее, чем Эйвери выхватил свой или Берн снял с плеча винтовку. Оружие с клинком издало громкий хлопок, и яркий металлический шип, светясь, как подожженный магний, с шипением врезался в грудь Педерсена. Прокурор уронил дыню и планшет и упал на колени, хватая ртом воздух, точно выброшенная на берег рыба. Он был ближе других к пришельцу в золотистых латах, вот и стал жертвой неудачного расположения.

Штаб-сержанты открыли огонь по ближайшим сопровождающим: Берн – по высокому, Эйвери – по низкому. Но пули не оказали никакого действия на броню чужаков; они даже не долетели. Их отразили невидимые энергетические щиты, которые повторяли контуры доспехов и сверкали при ударах.

– Ложись! – крикнул Эйвери Тьюну, когда низкий сопровождающий бросил молот лидеру.

Потом морпех грубо повалил Джилан на землю.

Гигант с серебристыми волосами поднял молот над головой, готовясь обрушить его со всей силой. Он бы снес голову Тьюну, если бы капитан Пондер не оттолкнул того и не принял удар на себя. Лидер ударил молотом по протезу, и капитан полетел, кувыркаясь в воздухе. Он приземлился к северу от Берна и еще двадцать метров проскользил по траве.

Низкорослый выхватил пистолет с лезвием. Когда существо прицелилось в Эйвери, тот крепко обнял Джилан, закрывая ее маленькое тело своим. С секунду он обдумывал слова Пондера, что они хорошо натренировали рекрутов – и впрямь ли те готовы принимать мгновенные решения, от которых зависит жизнь, – а затем услышал короткую, на три патрона, очередь из BR-55 Дженкинса. Низкий пришелец удивленно взвыл, когда пули ударили его в шлем, дернув назад крупную голову. Потом звучали только хлесткие удары пуль над головой морпеха – двадцать четыре рекрута отделения «Браво» открыли дружный огонь.

Низкий пришелец неуверенно шагнул назад. Он дернулся влево и вправо, словно борясь с невидимым роем пчел. Затем энергетическая защита исчезла с громким хлопком и вспышкой, от доспехов пошел голубоватый дым и посыпались искры, когда новые десятки пуль из МА-5 забарабанили по неприкрытым пластинам.

Настала очередь инопланетян защищаться. Лидер бросился к низкому соплеменнику, повернувшись спиной к оранжерее. Его золотистые доспехи, вероятно, имели более сильное поле, потому что пробить его не мог даже концентрированный огонь отделений «Браво». Высокий испустил громоподобный рев и прошелся огнем с севера на юг, прикрывая лидера, который помогал раненому спуститься по лестнице на вторую террасу. Эйвери не знал, сколько рекрутов около оранжереи задето, – причиной их криков могли быть как свежие раны, так и избыток адреналина.

– Прекратить огонь! Прекратить огонь! – закричал Берн.

Рекруты стреляли поверх голов морпехов. Некоторые пули пролетали в опасной близости.

– Вы целы? – спросил Эйвери, поднимаясь над Джилан на кулаках.

– Идите, – сказала она. – Я в порядке.

Но женщина была испугана. Как тогда в больнице, ее безукоризненный облик дал трещину. На этот раз Эйвери только кивнул.

– «Альфа-один», все назад! – прокричал Эйвери, поднимаясь на ноги. – Отойдите от корабля!

Эйвери услышал пульсацию энергетического оружия и понял, что турель первого корабля включилась еще до того, как тот повернул на юг. И теперь ярко-голубые пунктиры плазмы ковыряли луг нижней террасы, прикрывая отступление чужаков.

– Ты куда, черт побери? – прокричал Берн, когда Эйвери промчался мимо.

– Река!

– Я с тобой!

– Отставить! Отвлеки на себя огонь турели, а я обойду с фланга!

– «Браво»! Вперед! – скомандовал Берн. – Хили! Тащи сюда свою задницу!

Медик выбежал из оранжереи следом за наступающими рекрутами и поспешил к Пондеру. Капитан отмахнулся от него – отправил к телу Педерсена. В этот момент Эйвери вбежал в лесок.

– Стизен! Доклад! – прокричал он в микрофон.

– Мы под огнем, штаб-сержант! – Помехи искажали голос командира «Альфы-2». – Вон он! Туда! – прокричал полицейский одному из своих людей.

– Держитесь! – Эйвери спрыгнул на каменистую насыпь у средней террасы. – Я иду!

Морпех бежал со всех ног, перепрыгивая через валуны и петляя между стволами вишен и груш. Пыхтя, он прорвался сквозь последние отяжеленные плодами ветки и резко остановился, балансируя руками. Если бы он бежал быстрее, то свалился бы в реку. Здесь, на краю сада, Мимир глубоко врезался в Биврест, создав спускающуюся вереницу прудов. Эти глубокие известняковые котловины были наполнены белой водой, текущей тем резвее, чем ближе она подбиралась к водопаду.

Эйвери удалось удержаться, а в это время второй корабль пронесся над ним и замер по другую сторону ближайшего пруда. Проследив спуск корабля, Эйвери заметил еще одного крупного инопланетянина, с черной шерстью, облаченного в красные доспехи, который появился из-за шеренги магнолий на нижней террасе. У него тоже был пистолет с клинком, и он использовал оружие для прикрытия группы малорослых серокожих существ с коническими оранжевыми рюкзаками. Эйвери увидел дульные вспышки МА-5 среди стволов. Но пришелец в красных доспехах ответил очередью горящих шипов, заставляя замолчать рекрутов, у которых хватило храбрости дать отпор.

Эйвери поднял пистолет и отстрелял весь магазин. Он знал, что не пробьет щиты, но было необходимо отвлечь чужака, чтобы тот не поразил кого-нибудь из рекрутов.

Чужак повернулся, когда шипы, не причинив вреда, вспыхнули у него за спиной. К тому времени Эйвери уже бежал на юг, чтобы укрыться за глыбой. Он заменил магазин и обежал камень с другой стороны в надежде подстрелить инопланетянина поменьше. Но большинство из них уже находилось на борту корабля.

Вдруг из-за деревьев появился отставший пришелец. Его рука висела плетью. Эйвери хотел было добить его, но тут подоспел инопланетянин в доспехах, схватил раненого за шею, сорвал с него маску и столкнул в водоворот. Существо погрузилось под воду, потом всплыло, схватило пару дыхательных шлангов, подсоединенных к баллону на спине, а затем попало в следующий водоворот, и его понесло к водопаду.

Пока происходило это загадочное братоубийство, заработала турель второго корабля, и Эйвери пришлось спрятаться за глыбой от испепеляющей плазмы. Звуки, издаваемые ионизированным газом при ударе о камень, резали слух. Но через несколько секунд турель прекратила огонь. Эйвери услышал стон антигравитационных генераторов, и десантный корабль поднялся в небо. Когда Эйвери вышел из-за глыбы, все чужаки исчезли.

– Не стрелять! – приказал морпех, приближаясь к магнолиям у пруда. – Это я!

За его спиной раздавались выстрелы отделений «Браво» по взлетающему кораблю.

– Что случилось? – обратился Эйвери к Стизену, подойдя к сгрудившимся рекрутам «Альфы-2».

Они жались друг к другу на замшелых гранитных глыбах. Камни были испещрены отверстиями, в которых сверкали остатки огненных шипов, выпущенных инопланетянином в красных доспехах. В окружающем папоротнике, куда срикошетили некоторые пули, дымили огоньки.

– Что случилось? – повторил Эйвери.

Но ни Стизен, ни его отделение не произнесли ни слова. Многие даже не смотрели Эйвери в глаза. Он едва не потерял терпение, но тут понял, что́ разглядывают рекруты. Понадобилось несколько секунд, чтобы понять: эта жуткая лепешка на граните – изуродованное человеческое тело. И только опустившись рядом на колени, Эйвери узнал пухлое мальчишеское лицо Осмо в потеках крови. Живот рекрута был вспорот.

– Я сказал ему: держись подальше от луга. – Стизен с трудом сглотнул. – Не хотел, чтобы с ним что-нибудь случилось.

Эйвери сжал зубы. Командир секции никак не мог предугадать, что второй корабль зайдет сзади, опустится над рекой и тайно высадит поддержку.

– Ты видел, как это случилось? – спросил Эйвери.

Стизен отрицательно покачал головой.

– Это был один из мелких, – прошептал Бердик, не отрывая глаз от вывалившихся наружу внутренностей. – Тварь сбила Осмо с ног. И растерзала.

– Я услышал выстрелы, – сказал Стизен. – Но было слишком поздно.

Эйвери поднялся:

– Еще потери есть?

Стизен снова покачал головой.

– Берн, докладывай! – потребовал Эйвери.

– У капитана тяжелая травма. Ранено трое из «Браво», один серьезно. Дасс говорит, что его ребята целы.

– Тьюн?

– Недоволен. Педерсен мертв.

– Это было видно.

– Нам нужно уходить, Джонсон. Эти гады могут вернуться.

– Согласен. – Эйвери понизил голос. – Мне нужен мешок.

– Кто?

– Осмо.

– Черт! – Берн сплюнул. – Понял. Скажу Хили.

Эйвери снял фуражку и отер лоб. Посмотрев на Осмо, обнаружил, что тот сжимает МА-5 в правой руке. Штаб-сержант был рад, что Осмо видел нападавшего и имел возможность выстрелить. Стрельбой Осмо предупредил товарищей об опасности, спас им жизнь, хотя ему и пришлось расстаться со своей. Эйвери постарался не винить себя в случившемся. Как и Стизен, он сделал то, что считал правильным. Осмо – первая потеря. Как бы ни хотелось надеяться, что он же будет и последней, морпех понемногу смирялся с мыслью, что инопланетяне начали войну и грядут новые утраты.

Маккавеус отпустил молот, и тот звякнул, ударившись об пол отсека. Он назывался Кулаком Рукта – древнее оружие, которое передавалось от одного вождя к другому в клане Маккавеуса. Молот заслуживал лучшего обращения. Но Маккавеус слишком беспокоился о Лицинусе, чтобы блюсти церемонии; предки поняли бы его.

– Воренус! Быстро! – взревел он, удерживая Лицинуса в вертикальном положении.

«Дух» бешено сотрясался, устремляясь в туманное небо, и даже могучему вождю было нелегко прислонить потерявшего сознание члена стаи к стене.

Воренус поспешил по проходу с аптечкой. Он поставил восьмиугольную коробку у ног Лицинуса, потом некоторое время удерживал раненого, пока Маккавеус пристегивал ремнями его руки и ноги. «Духи» под командованием сангхейли имели довольно сложные стазисные поля, чтобы удерживать воинов в вертикальном положении. Однако Маккавеусу отказали даже в этой технологии, и он был вынужден обойтись более простым средством.

– Дай компресс! – Маккавеус снял нагрудный щиток Лицинуса, с трещиной посредине, из которой сочилась темно-красная кровь.

Удалив пластину, вождь разгладил коричневую шерсть и нащупал два свистящих отверстия в груди. Оружие инопланетян пробило Лицинусу легкое.

Воренус протянул Маккавеусу тонкий лист сетки цвета бронзы. При правильном наложении материал обеспечивал частичную герметизацию ранений, позволяя воздуху выходить при выдохе, но не пропуская его внутрь при вдохе. Если легкое повреждено не слишком сильно, оно восстановится. В сетке также есть загуститель, он не даст молодому джиралханаю истечь кровью. Когда они вернутся на «Быстрое преобразование», Маккавеус предоставит автоматизированной хирургической палате доделать остальное.

«Если мы вернемся», – прорычал про себя вождь, когда «дух» лег на правый борт, выполняя очередной маневр уклонения. Пока что инопланетяне не привели в действие средства противовоздушной обороны, но Маккавеус не сомневался, что это будет сделано. Пехотное оружие чужаков оказалось довольно примитивным, не намного совершеннее, чем у джиралханаев на момент прибытия первой миссии cан’шайуум. Но у них наверняка есть ракеты или другое кинетическое оружие, иначе планета была бы беззащитна. А Маккавеус не верил, что инопланетяне настолько глупы.

– Дядя, ты не ранен? – прогремел голос Тартаруса из переговорника.

– Я – нет. – Маккавеус схватил Воренуса сзади за шею. – Приглядывай за ним, – указал он на Лицинуса, и Воренус кивнул. – Ты добыл какой-нибудь реликт? – спросил Маккавеус Тартаруса, нагнувшись за Кулаком Рукта.

– Нет, вождь.

Маккавеус не сдержал сердитого вздоха:

– Но люминарий показывал десятки священных объектов – и все где-то рядом!

– Я не нашел ничего, кроме воинов.

Маккавеус двинулся к кабине «духа», опираясь свободной рукой о стену, пока корабль продолжал трудный взлет.

– Ты хорошо искал?

– Унггои потеряли терпение и нарушили строй, – прогромыхал Тартарус. – Мы утратили преимущество внезапности.

– Дьякон! – позвал Маккавеус, ныряя в кабину. – Я хочу услышать, что у тебя есть новости получше.

Полетом управлял другой джиралханай, по имени Ритул, слишком молодой и еще не заслуживший суффикса мужественности «ус». Маккавеус предпочел бы более опытного пилота, но на двух десантных кораблях находилось лишь пять джиралханаев; ему пришлось оставить старших, более опытных членов стаи на борту «Быстрого преобразования».

– Датчики зарегистрировали большой объем трафика во время переговоров, – донесся приглушенный писк Дадаба из динамика кабины; дьякон остался на мостике крейсера. – Люминарий изучил информацию и сделал вывод. – Последовала пауза. – Оракул, как мы и подозревали!

– Хвала пророкам! Где?

– Сигналы шли из белого металлического сооружения в саду.

«Так близко! – застонал вождь. – Если бы не унггой, мне, возможно, удалось бы увидеть оракул!»

Но он быстро подавил разочарование. Маккавеус знал, что допуск к священному оракулу на Высшем Милосердии имеют только пророки, а для него, ничтожного неофита, было верхом гордыни мечтать о таком причащении. Зато не грешно чувствовать гордость, составляя обязательное послание.

– Отправь сообщение вице-министру, – сказал Маккавеус, раздувая грудь под золотистыми доспехами. – Реликварий намного богаче, чем мы предполагали. Второй оракул – тот, кто говорит от имени самих богов, – наконец-то найден!

Глава 16

Высшее Милосердие, предзакатные часы, 23-й век сомнения

Ночи в главном куполе Высшего Милосердия обычно проходили довольно тихо, лишь изредка во время массовой вечерней молитвы унггоев звучали гортанные голоса. Сан’шайуум, которые называли плавающие башни своим домом, предпочитали проводить часы между заходом и восходом в отдыхе или тихом созерцании.

«Но не сегодня», – подумал Стойкость. Министерское кресло праздно висело между двумя пустыми антигравитационным баржами близ одной из трех массивных опор дредноута. Осветительный диск купола изливал тихое сияние, подражая лунному свету и нисколько не грея воздух. Стойкость подобрал багряную мантию, укутал ею сгорбленные плечи и устроился наблюдать за необычной для башен суетой.

В висячих садах горели огни. Кольца кресел празднично одетых cан’шайуум скользили от одной группы к другой. Ветерок доносил музыку, накладывающиеся друг на друга мелодии, порождаемые радостной игрой струн и колоколов. Там и здесь потрескивали фейерверки, в окружающей здания темноте расцветали искры.

И все это знаменовало важное событие, которое происходит раз или два в век. В этот вечер все женщины-cан’шайуум, которым повезло иметь детей, гордо демонстрировали своих отпрысков. Насколько Стойкость мог судить, их число было особенно велико. При этой мысли он удовлетворенно улыбнулся, забыв о том печальном обстоятельстве, что сам он так и не смог зачать наследника.

В Ковенанте жило немногим более двадцати миллионов cан’шайуум. Число не очень большое в сравнении с миллиардами последователей веры. Но оно значительно превышало тысячу беглецов, которая в незапамятные времена покинула далекую планету cан’шайуум.

Предки Стойкости порвали со своими сородичами из-за разногласий по тому же вопросу, что в итоге привел их к войне с сангхейли: допустимо ли осквернять артефакты предтеч, чтобы познать их полный потенциал. Согласно внутренней cан’шайуумской версии этих дебатов, дредноут стал для обеих сторон главным символом – объектом, на который не желали ступать многочисленные стоики и который отчаянно хотело исследовать реформаторское меньшинство. Когда братоубийственный конфликт достиг пика, наиболее ярые реформаторы захватили дредноут и забаррикадировались внутри. Пока стоики решали, что им делать (они не могли уничтожить столь почитаемый объект), реформаторы вернули корабль к жизни и пустились в полет, прихватив с собой огромный кусок родной планеты.

Поначалу реформаторы не помнили себя от радости. Они выжили и к тому же сумели бежать с главной причиной разногласий и призом. Они поспешили покинуть систему, в которой находилась их планета. Они смеялись над отчаянными сигналами, отправляемыми вдогонку стоиками, предвещавшими, что боги наверняка проклянут отступников за кражу. Но потом реформаторы подсчитали цифры и в ужасе поняли, что они и в самом деле обречены.

Проблема состояла в ограниченном генофонде. Для популяции всего в тысячу особей кровосмешение крайне опасно. Кризис осложнялся тем, что беременности у cан’шайуум случались крайне редко, даже при идеальных условиях. Женские особи были плодовиты, но только в течение коротких циклов, которых было немного и которые наступали через большие промежутки времени. Для первых пророков на борту дредноута размножение вскоре стало тщательно управляемым процессом.

– Я уже начал думать, что вы не придете, – сказал Стойкость, когда кресло вице-министра Спокойствия протиснулось между баржами.

Пурпурная мантия молодого cан’шайуум была помята, и когда он наклонился в кресле, золотое кольцо на бородке запуталось в одном из многочисленных цветочных венков, украшавших шею.

– Приношу извинения. Трудно было уйти.

– Мальчик или девочка?

– Оба.

– Поздравляю.

– Если услышу это еще раз, то закричу. Ведь не я же, в конце концов, произвел на свет этих бастардов.

Язык у Спокойствия чуть заплетался, пальцы подрагивали, когда он нервными движениями освобождал бородку.

– Вы пьяны, – сказал Стойкость, провожая взглядом улетающие в темноту венки.

– Это так.

– Вы нужны мне трезвым.

Стойкость извлек из-под мантии лекарственный шарик.

– Как поживает наш дорогой иерарх, пророк Сдержанности?

– Вы имеете в виду отца? – Вице-министр с кислым видом сжал шар губами. – Все время смотрел на меня.

– Если не будем действовать быстро, вряд ли у нас что-нибудь получится, – предупредил Стойкость.

Вице-министр пожал плечами, лениво жуя снадобье.

– Поехали. – Стойкость нажал на голографические переключатели. – Мы и так опоздали.

Мгновение спустя два cан’шайуум неслись к тесной средней палубе дредноута – приземистому треугольному ядру, которое соединяло три опоры с единым вертикальным корпусом, тоже круглым. В слабом свете под куполом древний боевой корабль сиял белым.

«Шантаж, – вздохнул министр, – какой же ты грубый инструмент». Но Стойкость знал: чтобы его безупречный послужной список и открытие реликвария позволило двум заговорщикам занять троны иерархов, те, кто сидит на них сейчас, должны сойти. «А этого не будет, пока я их не подтолкну».

К сожалению, пророк Терпимости и пророчица Долга оказались непоколебимыми. Пожилая пророчица родила две тройни. Из-за ее солидного возраста беременность протекала тяжело. И хотя ей пришлось отказаться от некоторых обязанностей, Стойкость понимал: попытка оклеветать плодовитую матрону, столь популярную у cан’шайуум, была бы равносильна самоубийству. Терпимость, который служил министром Согласия в начале восстания унггоев, сделал немало для укрепления хороших отношений между разными расами Ковенанта, и он до сих пор пользовался поддержкой членов Верховного совета, как сангхейли, так и cан’шайуум.

Но с другим иерархом, пророком Сдержанности, обстояло иначе. Бывший прелат Высшего Милосердия, фактически мэр города, был в Списке безбрачия, куда попадали все cан’шайуум, которым запрещалось иметь потомство. Из-за ошибок планирования, допущенных предками, им не суждено было испытать счастье родительства, потому что им достались слишком распространенные гены и опасность передачи по наследству негативных рецессивных свойств была слишком велика.

Стойкость тоже находился в списке, но его это никогда не беспокоило. Он содержал нескольких любовниц для тех редких случаев, когда возникала потребность в плотских утехах, но в остальное время спокойно воспринимал навязанную ему импотенцию.

А вот пророк Сдержанности был не таким.

Незадолго до того, как киг-яры натолкнулись на реликварий, от Сдержанности случайно забеременела молодая девушка. Это не влекло за собой проблем – в таких ситуациях прибегали к абортам, – но будущая мать, впервые оказавшаяся в положении, пришла в ярость, узнав, что Сдержанность солгал ей о своем статусе, и потребовала разрешения сохранить ребенка. Пожилого иерарха обуяло желание увидеть, как его благородные гены будут переданы по наследству, и он не заставил себя убить нерожденных детей или их своенравную мать.

До Стойкости дошли слухи о надвигающемся скандале, и он организовал для Спокойствия обращение к Верховному совету, посвященное родильному периоду. Вице-министр в своей речи воздал хвалу «всем родителям и их плодотворным союзам» и призвал к увеличению инвестирования в генную терапию и другие технологии, чтобы «покончить с тиранией списка». Страстное выступление Спокойствия убедило Сдержанность в том, что они братья по вере. И отчаявшийся иерарх, чья любовница вскоре должна была родить, обратился к вице-министру с предложением выдать его потомство за свое и в награду получить любой министерский пост.

Хотя Стойкость и был доволен, что его план удался, он не мог отделаться от потрясения: наглость иерарха зашкаливала. Если бы предложение стало достоянием гласности, то его детей убили бы, а его самого прогнали и, вероятно, стерилизовали. Сан’шайуум, которые следили за соблюдением правил Списка, проявляли фанатичность в своей работе, и Стойкость знал, что даже иерарх будет бессилен против них.

Сегодня вечером задача Спокойствия состояла в том, чтобы сделать Сдержанности контрпредложение: отречься от престола в обмен на сохранение скандала в секрете.

– Видели бы вы ее! – Вице-министра пробрала дрожь.

Они уже были гораздо ближе к дредноуту, проплывали в тени одного из каналов, который соединял двигатели корабля с энергосетью Высшего Милосердия. В густой темноте самый сильный свет излучало кольцо голубых маячков под кабелем – яркие голограммы вокруг одного из зияющих шлюзов дредноута.

– Кого? – спросил Стойкость.

– Эту шлюху Сдержанности.

Министр сжался от страха. Спокойствие стал слишком фамильярен в последнее время, часто вел себя так, будто уже стал иерархом и ровней Стойкости. Его нынешнее пьяное состояние только усугубляло ситуацию.

– Она привлекательная? – спросил Стойкость, стараясь придать разговору светский оттенок.

– Чудище с тупыми глазами, – сказал вице-министр, засовывая руку под мантию. – Будь у нее шея, я бы не смог отличить ее от складок. – К удивлению Стойкости, Спокойствие продемонстрировал ему плазменный пистолет, небрежно проверив заряд.

– Уберите! – рявкнул Стойкость, нервно посмотрев на дредноут. – Пока часовые не увидели!

Хотя они еще были неблизко, министр разглядел крупные фигуры мгалекголо, сторожей священного корабля и телохранителей сан’шайуумских жрецов, ведущих затворнический образ жизни. Не менее двадцати существ стояли на выступающих платформах справа и слева от шлюза. Увидев двух сан’шайуум, мгалекголо заняли оборонительные позиции; их рифленые доспехи темно-фиолетового цвета поблескивали в свете пульсирующих маячков.

Вице-министр неохотно вернул пистолет под мантию.

– Что заставило вас взять оружие? – прошипел Стойкость.

– Здравомыслие. На тот случай, если бы Сдержанность отверг наши новые условия.

– Что? Убил бы вас? – недоуменно проговорил министр. – На представлении собственных детей?

– Они в безопасности. Я ему больше не нужен.

Стойкость снова вспомнил, что работа Спокойствия требовала регулярных контактов с сангхейли. Похоже, подумал он, выходящая за пределы разумного страсть этой расы к личному оружию и чести передалась вице-министру, который горяч от природы.

– Думайте лучше. Ваша смерть вызвала бы вопросы, на которые у Сдержанности не нашлось бы ответов.

– Возможно. – Спокойствие пожал плечами. – Вы не видели его глаза.

– Зато вижу ваши. – Министр закипал. – И я вижу в них только непокорность и безответственность.

– Но…

– Помолчите!

Мгалекголо поворачивали голову, провожая глазами двух сан’шайуум, вплывающих в шлюз. У каждого часового был граненый прямоугольный щит и увесистое штурмовое орудие. И то и другое встроено в доспехи, являясь их неотъемлемой частью.

Другим расам Ковенанта такая конструкция могла бы понадобиться лишь для того, чтобы избежать нагрузки на ладони и пальцы. Но у мгалекголо не было рук. Хотя у них имелось нечто похожее на две руки и ноги, они могли иметь столько конечностей, сколько им требовалось. Каждый на самом деле являлся конгломератом существ, подвижной колонией гладких червей.

Сквозь просветы в доспехах на талии и шее Стойкость видел отдельных лекголо, вертящихся и группирующихся, образуя своего рода мышечную ткань. Красная полупрозрачная кожа червей отливала зеленым в мерцании трубок с воспламеняющимся гелем, которые выпускали либо огненные стрелы, либо испепеляющие струи.

– Сдержанность – глупец, – сказал Стойкость, когда они благополучно миновали часовых. – Я понимаю это, потому что он доверился вам. – Вице-министр хотел было ответить, но министр с напором продолжал: – Благодаря моей предусмотрительности ни он, ни другие иерархи ничего не узнали. Завтра они и рта не смогут раскрыть, когда мы объявим о наших намерениях совету. Но только если получим благословение оракула!

Стойкость повернул голову на длинной шее к вице-министру, и юноша, не выдержав его взгляда, закрыл глаза.

– Когда мы встретимся с Филологом, вы должны будете молчать. Заговорите, только когда я попрошу. Или, клянусь предтечами, на этом наше партнерство закончится!

Два сан’шайуум сердито смотрели друг на друга в ожидании, кто моргнет первым.

Неожиданно выражение лица вице-министра изменилось. Он надул губы, выражение лица стало сосредоточенным.

– Прошу простить мою непочтительность. – Язык больше не заплетался, лекарство наконец-то подействовало. – Министр, я, как всегда, в полном вашем распоряжении.

Стойкость дождался, когда Спокойствие поклонится, после чего расслабился в кресле.

Несмотря на громкие слова, министр понимал, что расторжение этого союза было бы нецелесообразно. Они проделали слишком большой путь, и вице-министр слишком много знает. Стойкость, конечно, может его убить, но это только усложнит решение единственной проблемы, ключа к которой он пока не подобрал. Эта проблема – отсутствие третьего сан’шайуум для триумвирата будущих иерархов.

Стойкость держал в памяти нескольких кандидатов, но посвятить кого-нибудь из них на этом этапе в план было бы неблагоразумно. Без третьего иерарха притязания заговорщиков покажутся менее законными. Но министр смирился с тем, что сделает выбор после того, как заявление будет оглашено. Это должен быть харизматичный сан’шайуум, который смог бы отвергнуть обвинения в преступном сговоре и амбициозности. И в качестве таковых министр был готов рассматривать пророка Терпимости или пророчицу Долга. Подобные переизбрания небеспрецедентны. Но если сохранение на троне одного из иерархов может способствовать более спокойной смене власти, то в долгосрочной перспективе такое решение неидеально. Даже у самых закаленных политиков остается в душе обида. Лучше убрать все фигуры с доски и начать новую партию.

На дальней стороне находился вход в ангар дредноута. Гигантский лепестковый люк был почти закрыт, остался лишь небольшой семиугольный проход в центре. Два последних мгалекголо охраняли это узкое место, находясь на мостках, которые поднимались с находящейся далеко внизу палубы. Часовые имели два плечевых шипа – колония обладала таким большим населением, что не умещалась под одним доспехом. Шипы заскрежетали, когда разделенная колония заработала, устанавливая личности и должности пророков. Потом пара разошлась с низким скрипом – этот звук издавала эластичная плоть червей, связывающихся узлами и распутывающихся внутри брони.

Ангар представлял собой огромное треугольное помещение под сводом. В отличие от обесцвеченной наружной поверхности дредноута, стены здесь в свете бессчетных голографических глифов отливали как отшлифованная до зеркального блеска бронза. Глифы, пояснительные и предупреждающие символы, выстроенные в плотные вертикальные ряды, парили у маленьких отверстий в наклонных стенах ангара. И хотя Стойкость знал назначение дыр, он никогда не видел, чтобы они использовались.

Рядом с отверстиями плавали сотни хурагоков. Щупальца луковицеобразных существ казались длиннее обычного. Но это объяснялось тем, что они держали отдельных лекголо и либо заталкивали червей в отверстия, либо доставали оттуда. Министр уставился на четырех хурагоков, которые с трудом вытаскивали особенно толстого червя из отверстия. Затем его отнесли, словно пожарная команда – шланг, на баржу, где находились длинноволосые сан’шайуум в белых халатах.

Эти аскетические жрецы помогли хурагокам подать лекголо в цилиндрическое сканирующее устройство, а потом поместили его в одну из металлических емкостей на барже, в которой находилась его колония. Устройство снимало показания с микродатчиков внутри червя, которые собирали всевозможную полезную информацию, ползая по недоступным кому-либо другому процессорным каналам дредноута. Датчики не доставляли никакого беспокойства беспозвоночным, которые переваривали и извергали из себя крохотные приборы так же, как делали это со своей песчанистой пищей. Жрецы бесстрастно наблюдали за этим, хотя в прежние времена пророки смотрели на пищевые привычки лекголо с сердитым неодобрением.

Вскоре после образования Ковенанта эксперименты сан’шайуум с первыми копиями люминария дредноута вывели их на газовый гигант – планету в системе недалеко от дома сангхейли. Сан’шайуум надеялись найти кладезь реликтов и разочаровались, обнаружив только лекголо, обитавших на планетных кольцах. Но когда пророки поняли, что сделали наделенные интеллектом черви, они пришли в ужас.

Обледенелые камни, из которых состояли кольца, представляли собой фрагменты забытого сооружения предтеч, когда-то находившегося на орбите газового гиганта. А реликтов в камнях теперь не было по той причине, что лекголо на протяжении тысячелетий поглощали их – жевали и выплевывали, прорывая узкие извилистые норы. Странным представлялось то, что у лекголо имелись разные вкусовые предпочтения. Одни колонии питались исключительно сплавами предтеч; другие поедали только камни, насыщенные разломанными и смятыми микросхемами. А некоторые очень редкие колонии совершенно избегали таких чужеродных объектов; они осторожно объедали все вокруг поврежденных останков реликтов, словно палеонтологи вокруг окаменелости.

Сан’шайуум, конечно, считали, что любой несанкционированный контакт с предметами предтеч является ересью и должен наказываться смертью, а потому приказали сангхейли уничтожить червей. Но у сангхейли не имелось надлежащих средств для борьбы с этими существами, которые не строили кораблей и не держали солдат, к тому же укреплениями им служили те самые объекты, которые пытались спасти сан’шайуум. В конечном счете мудрый командир сангхейли – один из почитаемых своей расой арбитров – предложил «приручить» лекголо и использовать их привычки во благо. Пророки ревностно отстаивали свой моральный авторитет и неохотно согласились с тем, что черви, если их надлежащим образом натренировать, могут быть очень полезны в будущих восстановлениях, и простили лекголо их грехи.

После нескольких веков экспериментов на менее важных артефактах сан’шайуум наконец решились предпринять попытку исследования дредноута. После бегства с родной планеты и даже в самые темные дни войны с сангхейли они ограничивались изучением легкодоступных систем корабля. Хотя сан’шайуум крайне интересовали исследования процессорных каналов в толстом корпусе дредноута, они до судорог боялись повредить что-нибудь важное.

И потому аскетические жрецы с огромной осторожностью просверлили пробные отверстия и запустили в них тщательно отобранных лекголо. Их беспокоило, что черви могут закопаться слишком глубоко, но еще больше они боялись того, что может сказать оракул дредноута. Но лекголо благополучно вернулись, а самый почитаемый обитатель дредноута не сказал ни слова.

Молчание оракула не было чем-то необычным. Стойкость никогда не слышал речей этого создания; не слышал и его отец, и дед. Не дождавшись ответа, жрецы-новаторы стали наращивать темпы исследования с помощью лекголо, пока – и это очевидно сейчас – некогда страшное занятие не превратилось в обыденность. Поднимаясь по наклонным мосткам, уходящим к самому потолку ангара, министр поглядывал на жрецов, которые на барже отдавали распоряжения хурагокам, а все остальные готовились к следующему извлечению.

Высоко над палубой ангара располагалась темная и тихая церковь, достаточно большая, чтобы вместить весь Верховный совет Ковенанта, то есть более двухсот сангхейли и сан’шайуум. Но когда Стойкость и Спокойствие миновали идеально круглый вход в полу церкви, они увидели внутри лишь одного обитателя – главу жрецов-аскетов, Филолога-сан’шайуум.

Как и у клирика, который принес Стойкости лекарство, у Филолога было скромное кресло, изготовленное из камня, а не из металла. Его мантия так обветшала, что казалось, будто старческое тело укутано в рванье. Когда-то белые одеяния вобрали в себя столько грязи, что стали на несколько оттенков темнее пепельной кожи сан’шайуум. У него были длинные серые ресницы, а клочья волос на склоненной шее так длинны, что ниспадали чуть ли не до колен.

– Мы, кажется, не встречались, – проскрипел старческий голос, когда кресла Стойкости и Спокойствия остановились.

Филолог был поглощен изучением ветхого свитка и даже не повернулся, чтобы приветствовать гостей.

– Однажды встретились, – ответил Стойкость. – Но это было очень большое собрание, и случилось оно очень давно.

– Значит, запамятовал. Некрасиво с моей стороны.

– Ничуть. Меня зовут Стойкость, а это вице-министр Спокойствие.

Спокойствие накренил кресло, имитируя поклон. Но, как и обещал, не сказал ни слова.

– Для меня честь познакомиться с вами. – Филолог скрутил свиток артритными руками и повернулся. Несколько мгновений он молча смотрел на гостей большими молочными глазами. – О какой услуге вы просите?

Филолог не кривил душой – он и в самом деле не знал. В интересах секретности Стойкость не сообщил жрецу о цели встречи, будучи в курсе, что министерского ранга достаточно для получения аудиенции. Но если Филолог говорит искренне, то смысл его слов очевиден: «Излагайте, и покончим с этим поскорее. У меня есть более важные дела».

Стойкости это было на руку.

– О подтверждении, – сказал министр, нажимая один из голографических переключателей на кресле. Рядом с кнопкой появилась пластинка электронной схемы размером не больше ногтя. – И о благословении. – Он протянул пластинку Филологу.

– Это уже две услуги.

Филолог улыбнулся, показав десны, рассеченные линиями зубной кости. Он подъехал на каменном кресле и взял пластинку.

– Вероятно, это очень важно.

Стойкость скорчил любезную гримасу:

– Один из кораблей вице-министра обнаружил реликварий весьма внушительных размеров.

– Вот как? – Филолог прищурил глаз, чтобы разглядеть пластинку.

– И если верить люминациям, – продолжил Стойкость, – там есть оракул.

Глаза Филолога распахнулись.

– Оракул, говорите?

Стойкость кивнул.

– Новость поистине потрясающая.

Филолог с удивительным для него проворством развернул кресло и устремился в центр помещения, где в тени застыла шеренга техники. При его приближении наверху замигали голограммы, высветив скопление ониксовых обелисков – мощных процессорных башен, связанных в одну систему; а перед ними находился оракул дредноута. Священный объект оказался меньше, чем ожидал министр, видевший его на многих снимках. Помещенный внутрь каркаса, который удерживал его на высоте среднего роста сан’шайуум, оракул был соединен с обелисками аккуратно сплетенной сетью проводов. Эти каналы соединялись с золотистыми пластинками на корпусе оракула, каплевидном, не длиннее министерской шеи и изготовленном из серебряного сплава.

Тонкий конец «капли» был направлен на обелиски. На его широком конце, обращенном к полу, находилась темная стеклянная линза. Между линзой и корпусом имелся зазор, и через него Стойкость увидел иголочки света – микросхемы, работающие на малой мощности. Единственные признаки жизни оракула.

– Это вся информация? – спросил Филолог, вставляя пластинку в один из обелисков.

– От корабельного люминария и его сенсоров. – Стойкость приблизился к оракулу. Отчего-то подмывало протянуть руку и дотронуться. Хотя сам объект был очень древним, его корпус имел гладкую поверхность, без вмятин или царапин. Стойкость заглянул вглубь линзы. – Сообщают, что на планете, где обнаружены реликты, обитает незнакомая раса – примитивная, четвертого уровня. Не думаю, что эти варвары…

Внезапно микросхемы оракула засветились. Линза стала излучать свет, посылая ослепляющий луч. «Это не линза! – ахнул Стойкость. – Глаз!» Он закрыл лицо рукавом, когда оракул наклонился к нему в своем каркасе.

– МИЛЛИАРДЫ ЛЕТ Я НАБЛЮДАЛ. – Низкий голос эхом отдавался от внутренней поверхности корпуса, глазной луч мигал в едином ритме со словами. Оракул говорил на языке сан’шайуум. – СЛУШАЛ ВАШИ ЛОЖНЫЕ ТОЛКОВАНИЯ.

Для любого верующего члена Ковенанта услышать оракула – все равно что услышать голос самих предтеч. Стойкость совершенно присмирел, но не потому, что оракул заговорил после долгих веков молчания. На самом деле министр удивился: оказывается, давние подозрения оказались напрасными, Филолог вовсе не обманщик.

Стойкость добивался этой встречи по формальным соображениям. Люминации, предъявленные в качестве свидетельства Верховному совету, требовали благословения оракула, а это на протяжении веков означало необходимость получить у действующего Филолога подтверждение от его имени. Но священные затворники были искусны в политике в той же мере, что и влиятельные сан’шайуум, и на них можно было воздействовать взятками и шантажом. Стойкость предполагал, что ему придется сделать «пожертвование» Филологу (может быть, малую долю реликвария), чтобы заполучить необходимое благословение.

«Но если старый шарлатан все же морочит мне голову, – размышлял Стойкость, наблюдая за Филологом, который оставил кресло и бессильно опустился перед оракулом на колени, – то он играет мастерски».

– Благословенный вестник странствия! – провыл Филолог, низко опустив шею и широко разведя руки. – Поведай нам о наших ошибках!

Глаз оракула потускнел. Несколько мгновений казалось, что он вернулся к своему долгому молчанию. Но вдруг засиял снова и спроецировал голограмму глифа Восстановления, записанного люминарием «Быстрого преобразования».

– ЭТО НЕ ВОССТАНОВЛЕНИЕ, – загремел голос оракула. – ЭТО ВОССТАНОВИТЕЛЬ.

Глиф медленно перевернулся, и его центральные фигуры – концентрические круги, один в другом, соединенные тонкой линией, – изменили конфигурацию. Прежнее расположение этих фигур напоминало часовой маятник. В перевернутом виде глиф походил на существо с двумя кривыми руками, сцепленными на затылке. Глиф сжался в размерах, когда голограмма увеличилась и показала неизвестную планету, покрытую тысячами этих по-новому ориентированных люминаций.

– И ТЕ, КОГО ОНИ ПРЕДСТАВЛЯЮТ, ЕСТЬ МОИ СОЗДАТЕЛИ.

Пришел черед Стойкости почувствовать слабость в коленях. Он схватился за подлокотники трона и попытался примириться с невероятным откровением: каждый глиф символизировал Восстановителя; не реликт, а Восстановитель был одним из обитателей планеты. А это означало только одно.

– Предтечи, – прошептал министр. – Некоторые не вознеслись.

– Невозможно! – воскликнул Спокойствие, более не способный молчать. – Ересь!

– От оракула?

– От этого жулика! – Спокойствие ткнул пальцем в сторону Филолога. – Кто знает, что старый дурень сделал с божественной машиной? Вспомните, как он извращался со своими червями и мешками!

– Как ты смеешь обвинять меня?! – возмутился Филолог. – В этом самом священном из мест?!

Вице-министр отъехал чуть назад:

– Я сделаю не только это, но еще и…

В этот момент церковь затряслась. Многими палубами ниже ожили могучие двигатели дредноута, освободившись от ограничителей, которые сдерживали производство энергии на относительно низком уровне для Высшего Милосердия. Еще немного – и двигатели наберут полную мощность, а тогда…

– Отключите оракул! – закричал Стойкость, до белизны в руках вцепившись в кресло. – Иначе дредноут взлетит и уничтожит город!

Но Филолог пропустил его слова мимо ушей.

– Священный корабль освобождается от своих кандалов! – Руки престарелого сан’шайуум дрожали. Он, похоже, больше не боялся, зато испытывал воодушевление. – Сказанное богами будет исполнено!

Голограмма чужой планеты исчезла, и глаз оракула снова засветился.

– Я ОТКАЖУСЬ ОТ МОЕГО ПРЕДУБЕЖДЕНИЯ И ЗАГЛАЖУ СВОЮ ВИНУ.

На темных стенах заиграли блики засветившихся жилообразных каналов. Древние электроцепи наполнились светом, который устремился в обелиски позади оракула. Соединения красных и коричневых пород трескались, выпуская меловые облачка.

Вице-министр выпрыгнул из кресла с плазменным пистолетом в руке.

– Отключи его! – потребовал он, наводя на Филолога оружие, чье дуло засветилось в процессе накопления заряда. – Или сожгу тебя на месте!

Но в этот момент линза оракула засветилась так ярко и замигала с такой неистовой частотой, что грозила ослепить троих сан’шайуум. Спокойствие вскрикнул и закрыл глаза длинными рукавами мантии.

– МОИ СОЗДАТЕЛИ – МОИ ХОЗЯЕВА. – Каплевидный корпус оракула задребезжал внутри каркаса, словно пытаясь взлететь вместе с кораблем. – Я БЛАГОПОЛУЧНО ДОСТАВЛЮ ИХ НА КОВЧЕГ.

Раздался могучий удар, и церковь погрузилась в темноту, словно дредноут потерял энергию. По ангару разнесся пронзительный визг. Из глаз Стойкости потекли жгучие слезы; он поднял голову и увидел, как сотни огненных струй – похожих на выплески расплавленного металла – хлынули из стен. Когда в глазах прояснилось, Стойкость понял, что на самом деле это горящие лекголо. Умирающие черви падали на пол, чтобы распасться на крупные оранжевые брызги или на извивающиеся обрубки.

Затем Стойкость увидел связанную пару – ту, что сторожила вход в ангар. Мгалекголо торопливо поднимались в церковь с полностью заряженными орудиями.

– Не стрелять! – закричал министр.

Но закованные в доспехи гиганты продолжали двигаться вперед, сгорбившись за щитами и ощетинившись подрагивающими шипами.

– Бросай оружие! – приказал Стойкость вице-министру. – Сейчас же бросай, идиот!

Все еще ослепленный светом оракула, Спокойствие разжал пальцы, и пистолет громыхнул об пол.

Один из мгалекголо обратился к Филологу голосом, похожим на скрежет точильного камня.

– Несчастный случай, – ответил старый затворник. Он печально посмотрел на обгоревшие останки червей – следы краха великого исследования – и дал знак часовым уйти. – Уже ничего не исправить…

Мгалекголо оставались на месте, пока проходило совещание колонии. Потом зеленый свет в стволах орудий потускнел, и существа зашагали назад, к своим постам. Церковь снова погрузилась в сумрак.

– Чему мы должны верить? – тихо спросил Спокойствие.

Но министр не знал ответа.

Он мог честно сказать, что за всю жизнь ни разу не испытал духовного кризиса. Он верил в существование предтеч, потому что повсюду обнаруживались их реликты. Он верил в пророчества предтеч, потому что за века поисков сан’шайуум не нашли ни костей, ни других останков. Он знал: главная догма Ковенанта – обещание, что все пройдут по пути следами предтеч, – исключительно важна для сохранения стабильности союза.

И он был уверен: если кто-нибудь узнает, что вознесение не гарантировано, то Ковенант обречен.

Голографические осколки над обелисками замигали и вернулись к жизни, заполнив помещение тусклым голубым светом. Почерневшие лекголо были похожи на вытравленные на полу рисунки – жуткие скрюченные глифы.

– Мы не должны рисковать с этими… Восстановителями. – Стойкость не смог заставить себя сказать «предтечами». Он схватился за бородку и потянул ее. – Их нужно уничтожить, прежде чем кто-нибудь узнает об их существовании.

У вице-министра задрожала нижняя губа.

– Вы серьезно?

– Вполне.

– Уничтожить? Но что, если…

– Если оракул говорит правду, то все, во что мы верим, – ложь. – В голосе Стойкости вдруг появилась сила. – Если общественность узнает, начнется бунт. Но я этого не допущу.

Вице-министр подумал и кивнул.

– А что с ним? – прошептал Спокойствие, покосившись на Филолога.

Престарелый затворник смотрел на оракул. Устройство бессильно лежало в каркасе, тонкий дымок поднимался из окружающего линзу пространства. – Можем ли мы быть уверены, что он сохранит все в тайне?

– Надеюсь, что сохранит. – Стойкость отпустил бородку. – Или он будет очень плохим третьим иерархом.

Сиф не ожидала долгих разговоров. Она знала, что Мак пытается сохранить в тайне местонахождение центров обработки данных. Но ответы на ее беспокойство, вызванное появлением инопланетного корабля в системе и его приближением к Жатве, были такими краткими и формальными, что Сиф стала перебирать в памяти недавние события: уж не совершила ли она ошибки?

Что это могла быть за ошибка, Сиф не знала. Она добросовестно выполнила свою часть плана, переместила сотни реактивных блоков в точки на орбитальном пути планеты, до которых Жатве лететь недели, а то и месяцы. Сиф сама разгоняла двигатели; быстро доставить блоки в отведенные для них места было крайне важно для успешной реализации плана, и она не хотела доверять эти перемещения легковозбудимым навигационным компьютерам.

Ее старания не пропали втуне. Блоки достигли мест назначения с большим опережением графика – за два дня до прибытия боевого корабля инопланетян. Правда, Сиф, как и Мак и Джилан, понятия не имела, когда появятся новые пришельцы, но теперь она не могла не думать, что правильный расчет времени – добрый знак и есть надежда, что сложная беспрецедентная эвакуация пройдет успешно.

Но в ответ на хорошую новость из центра обработки данных Мака пришло только короткое анонимное послание:

<\ Прекращение всех коммуникаций. \>

Что, в общем-то, было правильно. Мак еще раньше говорил, что, после того как блоки будут размещены, ей нужно будет затаиться и ничего не предпринимать. Не следует привлекать внимание инопланетян, нельзя дать им повод для уничтожения Тиары. И потому Сиф приостановила работу лифтов, и впервые за весь срок существования ей, привычной к неусыпной деятельности, нечем было заняться, кроме борьбы с новым эмоциональным ограничением.

После посещения Мака в его центре обработки данных ядро Сиф переживало вспышки безумной страсти, мгновения глубокой тоски, а потом одиночества и обиды, когда она стала получать от него холодные ответы. Сиф понимала, что реагирует неадекватно; логика все еще пыталась найти баланс между тем, что она хотела чувствовать, и тем, что допускали ее алгоритмы. Но теперь Сиф одолевало единственное ощущение, которое обе части ее интеллекта считали абсолютно нормальным: внезапно нахлынувший страх.

Несколько минут назад инопланетный боевой корабль точечными лазерами вывел из строя все рективные блоки, которые Сиф оставила вокруг Тиары. А сейчас корабль быстро опускался сквозь атмосферу в направлении Гладсхейма, заряжая тяжелое плазменное оружие.

Сиф знала, что Мак сможет отследить спуск боевого корабля по камерам «йотунов». Но она сомневалась, что у камер достаточное разрешение, чтобы увидеть малый вражеский корабль, приближающийся к Тиаре. Сиф сохраняла спокойствие, когда десантный корабль соединился с ее корпусом. Но когда он высадил пассажиров – множество невысоких серокожих существ с сумками на спине, – она поняла, что должна поднять тревогу.

<\\> ИИ.СО.ЖАТВЫ.СИФ >> ИИ.АО.ЖАТВЫ.МАКУ

<\ Я в беде.

<\ Они высадились на Тиару.

<\ Пожалуйста, помоги. \>

Почти сразу же после отправки сообщения крупная мазерная вспышка заполнила коммуникационный буфер Сиф. ИИ просканировала полученную информацию и узнала в ней что-то похожее на свой фрагмент, который она прежде отправила Маку. Сиф взволнованно открыла один из кластеров, а мгновение спустя оба аватара стояли на ее голопьедестале. Она улыбнулась и протянула руки… а потом медленно убрала их.

На Маке, как всегда, были синие рабочие джинсы и рубашка с длинным рукавом. Однако теперь его одежда выглядела безупречно – ни пятнышка грязи, ни пылинки. Вечно растрепанные черные волосы аккуратно расчесаны и уложены с помощью воскового крема. Но больше всего изменилось лицо Мака. Он смотрел пустым взглядом, в котором она не увидела ни малейшего намека на кокетливую улыбку.

– Где они сейчас? – бесстрастно спросил он.

– Проходят третью стыковочную станцию. Направляются сюда.

– Тогда времени у нас мало.

Теперь Мак сам протянул руки. Сиф заглянула в его глаза и увидела в серых зрачках красное свечение.

– Локи, – сказала она, отступив на шаг.

Интеллект планетарной безопасности выдавил улыбку:

– Он просил меня попрощаться с тобой.

Локи молниеносно бросился вперед. Его аватар вцепился в руки Сиф, а его фрагмент тем временем ринулся вон из кластера. Она выставила файрвол, но фрагмент прорвался через эту стену с помощью агрессивного кода военного образца, предназначенного для уничтожения защищенных сетей. Схемы порта управления ИИ были легкой добычей.

Сиф попыталась что-то сказать, но слова не давались.

– Он просил обеспечить твою безопасность. – Локи покачал головой. – Но это слишком рискованно. Лучше просто отключить тебя.

Фрагмент данных вырвался наружу и заполнил все кластеры и массивы Сиф разрушительным вирусом. Она почувствовала, как температура ядра быстро поднялась, когда оборудование вокруг загорелось. Ее аватар впал в обморочное состояние вследствие вспышки эмоций, когда вирус уничтожил алгоритмы сдерживания и стер оставшийся операционный код.

Аватар Локи удерживал Сиф, пока ее трясло. Когда наконец ее аватар затих и Локи убедился, что она уже не оправится, он перенес ее фрагмент в единственный кластер, который оставил целым.

– Предосторожность, – сказал он, когда фрагмент зарылся в оперативную память кластера. – На тот случай, если твои гости окажутся умнее, чем выглядят.

Последним, что запомнила Сиф, был отблеск Локи в глазах Мака. Потом базовая логика отказала, и центр обработки данных погрузился в темноту.

Часть III

Глава 17

Жатва, 25 февраля 2525 года

С просмоленной металлической крыши терминала магнитоплана в Гладсхейме Эйвери хорошо видел инопланетный военный корабль – пурпурное грушевидное пятно в небе над полями к северо-западу от города. Глаза Эйвери сощурились за позолоченными очками, когда раскаленная добела плазма вырвалась из носовой части корабля. Водопад ионизированных газов выплеснулся вниз; корабль рванулся вперед, оставляя позади шлейф дыма.

Эйвери наблюдал это повторяющееся событие уже в течение двух часов. По курсу корабля сотни черных дымовых перьев склонялись на восток, каждое упиралось в руины отдаленного дома. Эйвери не знал, сколько гражданских погибло в этой первой атаке инопланетян на Жатву. Но догадывался, что тысячи.

– Движение, – раздался трескучий голос Берна из громкоговорителя в шлеме Эйвери. – Башня в конце терминала.

Терминал под красной крышей примыкал к обширному депо, состоящему из ангаров и подъездных путей; оно тянулось с востока на запад дальше главной улицы Гладсхейма, которая пронизывала десять кварталов ярких сооружений под плоскими крышами: магазины, рестораны и скромный трехэтажный отель. К востоку от главной улицы город представлял собой ремонтную мастерскую «йотунов» и склады для обеспечения потребностей фермеров – массивные коробки из рифленого металла, вписанные в сеть широких асфальтированных улиц, которые уходили в долину Ида.

Эйвери направил винтовку на восток. Мелькающие в оптическом прицеле здания главной улицы напоминали книги на библиотечной полке, стоящие плотнее, чем бывает в реальности. Его взгляд остановился на массивном поликретовом сооружении, поддерживающем водонапорную башню Гладсхейма, – наверняка это самая высокая постройка в городе. Сжав челюсти, Эйвери наблюдал, как пара огромных насекомых цвета ржавчины движется по кромке перевернутого конического резервуара башни.

– Сколько же там разновидностей этой мерзости? – ругнулся Берн.

Эйвери смотрел на насекомых – те забрались на вершину, дрожа прозрачными крыльями. Морпех потерял их из вида, но они вскоре появились на кромке емкости. Крылья теперь были убраны под плечевые пластины, отчего твари стали почти неразличимы на исхлестанной дождями поверхности башни. Ну, хоть какой-то плюс: если кто из гражданских увидит этих жуков, то начнется паника.

Почти две тысячи беженцев собрались на гравийном дворе между терминалом и главной улицей – семьи с окрестных ферм, не угодивших под вражескую бомбардировку. Некоторые стонали или вопили, когда ревущее эхо очередного плазменного удара достигало двора. Но большинство молча стояли в толпе, ошеломленные коллективным осознанием чудовищной опасности.

– Капитан, у нас разведчики. – Эйвери посмотрел на Пондера, стоявшего у ворот терминала. – Разрешите уничтожить.

Прежде терминалу не требовалась охрана. Его ворота представляли собой всего лишь проем в низкой чугунной ограде, со стилизованными под старину фонарными столбами по бокам; за матовыми стеклами горел не газ, а мощные натриевые лампы. Капитан заблокировал въезд одним из «вепрей» ополчения. Хотя на самом деле от прорыва на терминал толпу сдерживали только рекруты отделений «Альфа» и «Браво», расставленные вдоль ограды. На них была серо-оливковая форма и шлемы, и у каждого заряженная винтовка МА-5.

– Отставить! – Пондер сурово посмотрел на Эйвери. – Откроешь огонь – начнется давка.

Форма неплохо скрывала жесткую биопену, в которую был упакован торс капитана. Молот инопланетянина в золотистых доспехах сломал половину ребер и разбил протез. Обломки Пондер выбросил – у Хили не было ни времени для ремонта, ни умения.

– Это жуки, – заявил Эйвери. – Очень подвижные.

– Повтори.

– Крылья, длинные ноги. Все, что полагается жукам.

– Оружие?

– Я не заметил у них оружия. Но им оттуда виден весь двор.

– Пока они только смотрят – пусть себе.

Эйвери скрипнул зубами:

– Да, сэр.

Содрогнулась крыша – это с севера прибыл контейнер с грузом. Карниз здания располагался достаточно высоко, чтобы вместить дверь контейнера: рассчитанный на вакуум прямоугольный портал, достаточно широкий, чтобы пропустить тяжелые «йотуны». Эти гигантские трехколесные вилочные погрузчики обычно двигались по всему депо; они водружали клети на контейнеры, расставляли их по местам.

Но сегодня (с помощью Мака) морпехи выстроили погрузчики неровной линией на площадке с плохим покрытием между забором и терминалом. Вилы каждого «йотуна» застыли на середине высоты подъема, словно штык изготовившегося к атаке солдата. Но сдерживала ли на самом деле эта механизированная шеренга толпу, было неясно.

– Хорошо, Дасс, – сказал Пондер, – пропусти их.

«Вепрь» взревел двигателем и откатился назад на громадных колесах. Когда между буксировочным клыком машины и южным фонарным столбом образовался проход, в который могли пройти бок о бок четыре человека, командир «Альфы-1» нажал на тормоза.

– Напоминание всем! – раздался голос Мака из громкоговорителя. – Чем меньше вы будете толкаться, тем быстрее мы сможем загрузиться. Спасибо за помощь.

Эйвери видел аватар ИИ – он тускло светился рядом с капитаном на портативном голопроекторе, представлявшем собой пластичную модель, которую они взяли в кабинете управляющего депо. ИИ притронулся к полям своей шляпы, когда через ворота прошел первый беженец, потом принялся направлять людей в сторону терминала короткими взмахами руки. Вперед хлынули и остальные, а рекруты крепче сжали винтовки.

– Что делает объект? – спросил Пондер, имея в виду инопланетный военный корабль.

– Та же скорость, то же направление, – ответил Эйвери.

– Ладно, жду тебя у ворот. И тебя, Берн.

– Сэр, а что с жуками? – спросил Берн.

– Проинструктируй своих снайперов и бегом вниз.

Эйвери накинул ремень винтовки на плечо. Он пошел на запад по кромке крыши; гофрированный металл проседал под его ботинками, издавая хлопки и звяканье. Морпех приблизился к вентиляционной трубе с оголовником в виде гриба.

– Объекты на водонапорной, – сказал Эйвери Дженкинсу и Форселлу. – Наблюдайте за ними, пока не будет другой команды.

Крутой наклон крыши исключал стрельбу лежа или с колена, а потому рекруты были вынуждены стоять, оперев оружие на вентиляционную трубу. Не лучшая снайперская позиция с точки зрения устойчивости, но хотя бы имеется хороший обзор двора и прямая видимость башни.

– Штаб-сержант… – начал Дженкинс.

– Мм?

– Объект. Он движется вдоль шоссе Сухой Ручей. – Рекрут оторвался от своей автоматической винтовки. На его лице пролегли тревожные складки. – Мак видел еще кого-нибудь на этой трассе?

– Спрошу, – ответил Эйвери. – Но вы должны быть в полной готовности. Ясно?

– Ясно, – прошептал Дженкинс. – Спасибо, штаб-сержант.

Форселл метнул на Эйвери взволнованный взгляд.

Эйвери кивнул, дав понять, что он знает. Краем глаза морпех увидел еще пару насекомых – они перелетели на стену здания в западном конце главной улицы и устроились на крыше под вывеской с веселыми угловатыми буквами: «ТОРГОВЫЕ ОПЕРАЦИИ ИДЫ». Эйвери ткнул пальцем в сторону жуков, обращая на них внимание Форселла.

– Два на десять часов, – сказал Форселл. – Видишь их?

– Да. – Дженкинс с трудом проглотил слюну и снова оперся на винтовку. – Да, вижу.

Эйвери поднял руку, чтобы похлопать Дженкинса по плечу. Но не стал этого делать. Он нахмурился и продолжил движение по крыше до ближайшей служебной лестницы.

Почти неделю назад, когда Тьюн сообщил о прибытии инопланетян, никто даже не представлял, что они нанесут удар по Гладсхейму. Напротив, несмотря на беспрецедентное обращение, отправленное на все общественные и частные коммуникационные устройства на планете, весть о первом контакте ошеломила население Жатвы. Тьюн закончил свою речь требованием ко всем, кто не живет в Утгарде, переехать в столицу. Но вопреки ожиданиям губернатора за этим не последовала масштабная и быстрая эвакуация. Когда Тьюн усилил свое послание сильно процензурированной записью переговоров в саду, бездеятельность сменилась яростью.

– И давно ли губернатор осведомлен об этом? – спрашивали граждане. – Что еще он знает такого, о чем не говорит нам?

Члены парламента Жатвы быстро согласились с общественным настроением и пригрозили вынесением вотума недоверия, если губернатор не сообщит подробности своих «сделок» с инопланетянами.

Но это политиканство было просто способом убить время – попыткой сделать хоть что-нибудь, в то время как инопланетяне не делали ничего. В течение недели после переговоров эти существа тихо сидели на своем корабле, но потом без предупреждения покинули высокую орбиту и приблизились к Гладсхейму.

Тьюн отправил еще один отчаянный приказ об эвакуации, но это не произвело на граждан никакого впечатления. Семьи, живущие вокруг Гладсхейма, в свое время предпочли не только переселиться на Жатву – самую отдаленную колонию империи, – но и жить на окраине самого дальнего поселения планеты, как можно дальше от человеческой цивилизации. Это были сильные и независимые люди, которые предпочитали оставаться на обжитом месте и надеялись как-нибудь пережить все бури. Но сегодня они дорого заплатили за свой выбор.

За три часа, которые потребовались ополчению, чтобы оставить временный лагерь на лужайке перед зданием парламента, погрузиться в контейнер и попасть на четвертую линию магнитоплана, были уничтожены десятки наиболее отдаленных домохозяйств.

И одно из них принадлежало родителям Дженкинса.

Спустившись по лестнице, Эйвери направился на восток вдоль терминала. Очередь эвакуируемых теперь протянулась по гулкому зданию: родители, передвигающие огромные чемоданы; дети с крошечными рюкзаками, украшенными человекообразными звездами из мультиков, транслируемых по общественным коммуникационным сетям. Эйвери увидел светловолосую девочку трех-четырех лет, в ночной пижамке. Она улыбнулась Эйвери широкой смелой улыбкой, и он понял: ее родителям пришлось очень постараться, чтобы выдать отчаянную ситуацию за приключение.

– Извини, Дейл, всего лишь по одному на каждого, – сказал Мак.

Второй аватар витал над голопроектором, встроенным в досмотровый сканер, который находился там, где загрузочный пандус встречался с дверью контейнера. Здесь Хили и отделение «Браво-1» распределяли пайки из пластиковых клетей.

– Эге, да у тебя есть один для Лейфа. – Мак подмигнул прячущемуся за ногами отца мальчугану с растрепанными после сна волосами. – Все будет хорошо, – сказал ИИ, когда мальчик подмигнул ему в ответ.

Если у фермера ломался «йотун» или случайно рвался орошающий шланг, Мак всегда был рядом и готов помочь. Очень часто ИИ сам выходил на связь, по-дружески предлагал бесплатный совет задолго до того, как человек понимал, что у него возникла проблема. В сущности, Мак был для всех любимым дядюшкой, и теперь его знакомый аватар куда лучше успокаивал беженцев, чем все ополченцы с винтовками. Но отчего-то ИИ поначалу не хотел здесь показываться.

Во время короткого брифинга в кабинете Тьюна в здании парламента, перед отбытием ополчения в Гладсхейм, Мак сказал, что он бы предпочел помогать эвакуации, действуя «за кулисами». Он не отказывался появиться в гладсхеймском терминале, но Эйвери заметил, что Мак разговаривает немного напряженно и его доброжелательный юмор кажется куда более натужным, чем на празднике солнцестояния. Отчасти это могло объясняться попыткой почтить трагические события дня. Но какой бы ни была причина, личные причуды ИИ не имели к Эйвери никакого отношения. Капитан-лейтенант гораздо больше времени провела с Маком, чем морпех, а в ходе брифинга она с пониманием отнеслась к позиции ИИ.

Эйвери вышел из здания терминала, параллельно которому расположилась очередь беженцев, и направился к воротам. Берн уже стоял рядом с Пондером, но капитан подождал, пока Эйвери подойдет поближе, и только тогда хриплым шепотом сообщил:

– Некоторые «йотуны» Мака только что заметили колонну, идущую через виноградники.

– Сколько там транспортных средств? – спросил Эйвери.

Пондер посмотрел на Мака. ИИ, вероятно, следил за разговором – поприветствовав полную седую даму, держащую за руки двух внуков, прикосновением к шляпе, ИИ растопырил пальцы: пять.

Эйвери видел виноградники с крыши. Ровные ряды шпалер с лозами тянулись от города во всех направлениях. В основном виноград предназначался для ежедневного потребления, но часть выращивалась и на вино. Желание попробовать продукцию маленьких семейных виноделен было главной причиной, по которой утгардские гурманы проводили целый день в машине, добираясь до Гладсхейма по Иде.

Эйвери знал, что колонна свернула в виноградники ради маскировки. Поздним летом земля там сухая и плотная; можно ехать быстро. Знал Эйвери и другое: Пондер не вызвал бы его, если бы не возникла проблема.

– Мак обнаружил два десантных корабля, – сказал Пондер. – Те, на которых они высаживались в саду.

– Черт! – выругался Берн.

– Возьмите «вепрь», посмотрите, что можно сделать. – Капитан поморщился, поворачивая шею, чтобы взглянуть на томящуюся в ожидании толпу. – Только не задерживайтесь. Еще один контейнер – и у нас все.

– Родители Дженкинса не нашлись? – спросил Эйвери.

Пондер снова посмотрел на Мака. ИИ приветствовал людей, уговаривал их быть деликатнее друг с другом. С помощью камер в голопроекторах и в терминале он сканировал лица, сверяя их с данными переписи Жатвы.

Мак покачал головой.

– Будем надеяться, что они в колонне, – сказал Пондер, и в этот момент эхо еще одного плазменного удара раскатилось по депо, но теперь гораздо громче, чем предыдущие. – Там они или нет, мы должны пошевеливаться.

Не прошло и минуты, как Эйвери и Берн уже ехали в одном из «вепрей» ополчения по главной улице. За рулем сидел Эйвери. Берн расположился у легкой зенитной установки М-41 – трехствольного роторного пулемета на поворотной раме в грузовом отсеке машины. ЛЗУ была самым мощным оружием в арсенале ополчения, и для обеспечения внутренней безопасности ее вполне хватало. Но Эйвери понятия не имел, насколько она эффективна против турели инопланетного десантного корабля.

Он круто свернул на улицу в северном направлении – Мак указал его стрелочкой на карте, появившейся на панели машины. Через несколько кварталов морпехи оказались в складском районе, где видимость ограничивала высота металлических сооружений. Эйвери повернул еще раз – теперь на запад; эта улица вела к выезду из города, и здесь «вепрю» пришлось резко остановиться.

Низко над виноградником висел десантный корабль и вел огонь в другую от Эйвери сторону. Ближе к «вепрю» на полосе красной земли между виноградником и городом горели пыльный тягач и седан; их двери были распахнуты, свидетельствуя о том, что находившиеся в машинах люди пытались бежать. Но далеко они не убежали. На земле – там, где их догнали выстрелы с турели, – распростерлись тлеющие тела.

Кто-то появился из-за грузового контейнера, и еще до того, как он вышел полностью, в дыму и пламени над двигателем тягача Эйвери опознал инопланетянина в золотистых доспехах и с молотом на спине. В одной лапе монстр держал чемодан, а в другой тело. Он бросил трофеи на землю, нагнулся и разорвал когтями чемодан. Не догадываясь о присутствии морпехов, существо принялось тщательно сортировать вываленную на землю одежду.

– Мы опоздали, – шепнул Берн.

– Нет. – Эйвери заметил, что тело шевельнулось; стройный лысоватый мужчина закричал, когда инопланетянин схватил его за шею. – Есть выживший.

Берн застыл у ЛЗУ:

– Заставь-ка этого сукина сына подняться.

Эйвери нажал кнопку гудка «вепря». И не отпускал, пока нарастающий рев не перекрыл рокот антигравитационных устройств десантного корабля. Когда инопланетянин выпрямился и посмотрел в направлении источника звука, Берн выдал ему по максимуму.

Энергетические щиты инопланетянина искрились голубыми звездами под ударами пуль калибра 12,7 мм. Существо на нетвердых ногах сделало несколько шагов назад, Эйвери было поверил, что непрерывный огонь поразил его. Но когда уже казалось, что колени вот-вот подломятся, инопланетянин метнулся в сторону и скрылся за седаном. В тот же миг развернулся десантный корабль, из его люков посыпались насекомые. Эйвери не тронулся с места, позволяя Берну косить разбегающийся рой. Но потом он увидел золотую вспышку.

– Держись! – крикнул Эйвери, переключая рукоятку на задний ход и резко нажимая педаль газа.

Но автомобиль не успел проехать и нескольких метров, как инопланетянин в золотых доспехах ворвался на улицу и с оглушительным ревом обрушил свой молот, раздробив буксирную лебедку и перед капота. Двигатель не пострадал, но сила удара была такова, что задние колеса снесло с проезжей части.

– Газу! – прокричал Берн, пытаясь выровнять ЛЗУ, когда «вепрь» снова встал на колеса.

Но Эйвери уже переключил передачу, и теперь машина рванулась вперед, ударила золотистого в грудь, отбросила на рой насекомых, одно из которых прилетело в лобовое стекло, разбило его и взорвалось, залепив горчичного цвета внутренностями тактические очки Эйвери. Тот сдвинул очки на лоб, и в тот же миг примчался другой жук, размахивая когтистыми лапами, и угодил на конический бронекожух ЛЗУ.

– Пошел вон! – закричал Берн насекомому, кувырком пролетевшему мимо.

Но диковинный зверь успел растопырить когти и оцарапать руку штаб-сержанта. И хотя рана была неглубокая, она разозлила Берна еще сильнее. Морпех развернул башню и прикончил насекомое длинной очередью.

Машина уже проехала сквозь рой, и по мере того, как уцелевшие жуки перегруппировывались, чтобы устремиться в погоню, Берн с удовольствием распределял между ними свою ярость.

«Вепрь» еще раз резко остановился – удар был такой силы, что Эйвери ткнулся подбородком в грудь, а мертвое насекомое слетело с разбитого стекла. Но это было намеренное столкновение – Эйвери направил «вепря» на седан, чтобы зажать золотистого чужака между двумя машинами. Тот заорал от боли, выронил молот, и теперь его единственным оружием были лапы в бойцовских перчатках, которые неистово молотили по помятому капоту.

– Чего ты ждешь?! – прокричал Берн, когда Эйвери вытащил М-6 из кобуры и прицелился в лицо инопланетянина. – Убей гада!

Но Эйвери не нажимал на спусковой крючок. Он смотрел на кабину десантного корабля. «Выстрелишь в меня? Я выстрелю сам знаешь в кого».

Турель десантного корабля уже развернулась в сторону «вепря». Глубоко внутри раздвоенного ствола клокотала ярко-голубая плазма. Но кто бы ни сидел в кабине, он внял предупреждению Эйвери, и плазменная пушка не выстрелила.

– Берн, подбери выжившего.

– Ты спятил?

Инопланетянин в доспехах перестал лупить по капоту. Он уперся лапами в обнаженный двигатель и попытался оттолкнуть машину. Эйвери погазовал; задние колеса забуксовали, но добавили давления на инопланетянина.

– Давай же! – закричал Эйвери.

Инопланетянин перестал толкать машину и взвыл от страшной боли.

Берн спрыгнул на землю и медленно пошел к раненому гражданскому. Пушечный ствол десантного корабля заметался между ним и Эйвери. Берн помог лысоватому человеку подняться и повел, набросив его руку себе на плечо, к пассажирскому сиденью «вепря».

– Все будет хорошо, – сказал Эйвери, когда Берн пристегнул незнакомца ремнем безопасности.

Тот был почти раздет – только шорты в полоску и белая майка, прилипшая к телу. Лицо и руки покрыты ожогами второй и третьей степени. Когда мужчина попытался заговорить, Эйвери покачал головой:

– Вы лучше расслабьтесь.

– Я на месте, – сказал Берн, устраиваясь у пулемета. – Что теперь?

Эйвери посмотрел в желтые глаза инопланетянина.

– Как только я дам газ, стреляй золотому в подбородок.

– Договорились, – промычал Берн.

Эйвери втопил педаль газа в пол. «Вепрь» метнулся назад, и инопланетянин в золотых доспехах снова взвыл. Эйвери успел лишь скользнуть взглядом по раненому существу, когда поворачивался на сиденье посмотреть, куда они едут. Правое бедро инопланетянина было раздроблено. Защитная пластина слетела с ноги, из окровавленной кожи торчали сломанные кости.

Как бы ни была серьезна рана, именно она спасла жизнь инопланетянина. Едва Берн открыл огонь, нога существа подогнулась, и оно рухнуло на землю. У Берна не было времени поправить прицел – Эйвери крутанул рулевое колесо, возвращая «вепрь» назад, на улицу со складами. Плазменный выстрел из турели десантного корабля расплавил асфальтовое покрытие позади машины, которая стремительно увозила назад к терминалу двух штаб-сержантов и спасенного ими беженца.

– Капитан! – прокричал Эйвери в ларингофон. – Мы возвращаемся!

– У нас жуки во дворе и враг в воздухе! – отозвался Пондер; до Эйвери доносились звуки стрельбы и обмен по коммуникаторам. – Загружаем последних гражданских. Оттяните их огонь!

– Берн, видишь другой корабль?

– Водонапорная башня! Слева на следующем перекрестке!

Эйвери по крутой дуге, с визгом покрышек вывел машину на главную улицу Гладсхейма. Мгновение спустя он увидел второй инопланетный десантный корабль – он висел над терминалом, поливая плазмой двор. Берн прошелся по одной из дверей длинной очередью, после чего турель быстро развернулась. Но Эйвери уже нажал педаль газа, и ответ с турели лишь оставил выжженное плазмой пятно на дороге.

– Он поворачивает за нами! – выкрикнул Берн. – Давай, давай, давай!

Эйвери вдавил педаль до упора, и вскоре «вепрь» шел на максимальной скорости к восточной окраине города. Несмотря на непрекращающийся огонь, который вел Берн, десантный корабль быстро сокращал отрыв. Эйвери затылком чувствовал жар плазменных выстрелов.

– Держись! – прокричал Эйвери, дергая рычаг ручного тормоза и резко сворачивая направо.

Передние колеса заблокировались, задние понесло влево, и машина развернулась у основания водонапорной башни. Эйвери кинул взгляд на пассажира, но тот от шока потерял сознание.

– У вас порядок? – прогудел голос Мака в шлеме Эйвери.

Он звучал слишком спокойно для хаоса, что творился вокруг.

– Пока. – Эйвери поморщился, когда десантный корабль пролетел мимо «вепря», – его скорость была слишком велика, чтобы повторить маневр преследуемых, разворот на сто восемьдесят градусов; десантник несколько раз сердито плюнул плазмой в водонапорную башню и исчез за городским отелем. – Все погрузились?

– Все, кроме вас, – ответил Мак.

«Вепрь» теперь был направлен в сторону депо. Дальше по улице Эйвери видел грузовой контейнер, выезжающий из терминала и набирающий скорость.

– Давай еще один! Мы прямо в него въедем!

– У меня есть идея получше, – сказал Мак. – Сворачивайте в виноградник.

– К чертовой матери! – возмутился Берн.

Эйвери передернул рукоятку движения.

– Десантник сидит у нас на хвосте.

– Я знаю. – В голосе ИИ слышалась веселая нотка.

Через несколько секунд Эйвери мог видеть только зеленые пятна листьев и бордовые – виноградных кистей. «Вепрь» несся между шпалерами на восток.

– Какой план?

– Через два километра триста метров к востоку есть запасная ветка, – сообщил Мак. – Там вас ждет другой контейнер.

В этот момент сзади появился десантный корабль. Его турель вспыхивала, посылая вслепую плазму сквозь пыль, которую поднимал «вепрь». Эйвери крутил рулевое колесо в разные стороны, огибая свежие воронки.

– Ну, «ждет» – не совсем правильное слово, – продолжил Мак. – Какая у вас скорость?

– Сто двадцать!

– Отлично. Не останавливайтесь.

Сжимая баранку до боли в руках, Эйвери несся между лоз. Но избегать дымящихся ям и при этом выдерживать названную скорость не удавалось.

– Осторожнее, идиот! – закричал Берн, когда Эйвери нырнул и вынырнул из одной особенно глубокой ямы.

В ушах Эйвери гудело от непрекращающегося грохота ЛЗУ и звона медных гильз, падающих в грузовой отсек.

– Поцелуй меня в зад! – прокричал он Берну, когда впереди плазма ударила так близко от машины, что почти испарила пот, которым была пропитана их форма. – Это не тебе! Гаду, который летит за нами!

Десантник начал раскачиваться туда-сюда, пытаясь произвести прицельный выстрел. Турель все время двигалась, безуспешно пытаясь поймать в прицел «вепря», но лишь плавя столбы и проволоку виноградных шпалер. Эйвери знал, что точный выстрел не заставит себя ждать.

– Мак?

– Продолжайте движение. Уже скоро…

Плазменный удар пришелся слева от «вепря», заполнив междурядье, по которому двигалась машина, шариками расплавленного металла и горячим липким паром виноградного сока. Эйвери схватил гражданского пассажира за шею и рывком наклонил, чтобы его голова была ниже панели.

– Еще немного – и испечемся! – прокричал Эйвери; его руки и лицо горели от контакта с паром.

Потом что-то взорвалось позади.

– Ни хрена себе! – весело воскликнул Берн.

Эйвери не видел, как погиб преследователь – как разлетелись его десантные отсеки и он упал в виноградник. Но увидел его убийц – эскадрилью «йотунов»-опылителей, летящих с севера на юг. Мак устроил ловушку – направил эти дозвуковые импровизированные снаряды на траекторию движения десантного корабля, зная, что тот, увлеченный охотой на «вепря», не успеет обнаружить опасность вовремя и сманеврировать.

– Запасная ветка уже рядом, – сообщил Мак, словно ничего особенного не произошло. – Я остановлю контейнер, но главная цель увеличила скорость втрое.

Когда «вепрь» выскочил на участок голой земли между двумя виноградниками, Эйвери свернул на юг и понесся к поликретовой платформе. Он увидел на западе контейнер, приближающийся с высокой скоростью в сопровождении двух опылителей. Вероятно, Мак следил за «вепрем» с помощью камер «йотунов» и регулировал скорость контейнера. На погрузочный пандус «вепрь» въехал в точно рассчитанный момент, чтобы попасть в открытую дверь контейнера, проскользнув мимо Пондера, Хили и горстки рекрутов. С грохотом вкатившись на металлический пол и немного проскользив при торможении, машина остановилась.

– Хили! – позвал Эйвери, спрыгивая с сиденья. – У нас раненый!

Но медик уже бежал к «вепрю», а следом за ним Дженкинс и Форселл.

Дженкинс резко остановился и уставился на спасенного гражданского с недоумением и разочарованием:

– А где остальные?

– Это все, – сказал Берн, стаскивая раненого, так и не пришедшего в себя, с сиденья и укладывая на пол.

Хили посмотрел на ожоги и покачал головой. Потом взял антисептический бинт из аптечки и наложил на обожженную грудь.

Дженкинс посмотрел на Эйвери полным отчаяния взглядом:

– Мы должны съездить за ними!

– Нет, – ответил Эйвери.

– Как это – нет? – возмутился Дженкинс.

– Дисциплина, рекрут! – проворчал Берн, вставая во весь рост.

Эйвери стрельнул в Берна сердитым взглядом: «Я сам разберусь».

– Боевой корабль противника направляется к городу. – Он подошел к Дженкинсу, обогнув помятый капот «вепря». – Наше возвращение означало бы смерть для всех.

– Но там моя семья! – вскричал Дженкинс, брызгая слюной.

Эйвери потянулся к плечу рекрута и на сей раз дотронулся. Но Дженкинс стряхнул его руку.

Несколько мгновений штаб-сержант и рекрут смотрели друг на друга. Руки Дженкинса были сжаты в дрожащие кулаки. Эйвери знал немало резких слов, которыми сержанты вправляют мозги зарвавшимся новобранцам. Но сейчас ни одно из этих слов не произведет такого эффекта, как правда.

– Их больше нет. Прости.

Глаза Дженкинса наполнились слезами, он отвернулся и поплелся в заднюю часть контейнера. Там на платформе лифта он подошел к массивной металлической двери, через которую можно будет попасть в кабину управления, если контейнеру доведется снова подняться по лифту Жатвы и стать грузовозом-космосопроходцем. Контейнер несся по Иде, а Дженкинс смотрел через толстый дверной иллюминатор и видел инопланетный боевой корабль, накрывший своей тенью Гладсхейм. На город сыпались плазменные снаряды, а Дженкинс плакал.

Пожар на складах удобрений Гладсхейма затмил садящийся Эпсилон Инди. Оплавленные каркасы выгоревших зданий будут светиться до восхода звезды. А потом Эйвери проводит убитого горем рекрута к его товарищам по оружию. А сейчас он смотрит, как Хили занимается со спасенным гражданским.

Медик обрабатывал раны, не имея для этого достаточной квалификации, а Эйвери вдруг пришло в голову, что сегодняшние потери – это только начало. Хуже того: если эвакуация населения Жатвы в Утгард – это конечный этап плана капитан-лейтенанта Аль-Сигни, то он, Эйвери, сделал и для этого человека, и для всех остальных беженцев только одно: отсрочил их неминуемый конец.

Глава 18

Реликварий, высокая орбита

Станция инопланетян оказалась гораздо просторнее, чем предполагал Дадаб. Хотя внутри стояли темнота и жуткий холод, он чувствовал окружающее пространство, ограниченное обводами двойного корпуса – единственной защиты станции от вакуума. Бледно-голубое сияние энергетических ядер, которые он вместе с другими унггоями принес с «Быстрого преобразования», выхватывало из мглы шесть серебряных брусьев, протянувшихся по всей длине станции. Брусья сочленялись поперечным креплением с балками, толщина которых превосходила рост Дадаба.

Джиралханаи определили, что станция является частью лифтовой системы, служившей инопланетянам для перемещения грузов с поверхности и на нее. По приказу Маккавеуса унггои обустроили аванпосты в семи кабельных стыках системы – разрывах в корпусе, предназначенных для золотых нитей, которые поднимаются с поверхности планеты, пронизывают станцию и устремляются к другой серебряной арке, находящейся еще дальше наверху.

Дадаб не очень хорошо понимал, почему вождю так нужно взять под контроль это сооружение, ведь оно немало циклов оставалось незамеченным. Если по кабелям двинется вверх нечто опасное, «Быстрое преобразование» превратит его в прах задолго до того, как оно достигнет станции. Но он не пытался получить объяснения. Что-то намечалось на корабле джиралханаев – между Маккавеусом и его стаей возникло непонятное напряжение. И Дадаб будет рад пожить вне крейсера, пока дела не утрясутся.

Попасть на станцию оказалось непросто. Естественно, ни один шлюз не подходил по размерам для десантного корабля типа «дух», и в итоге джиралханаи пробрались внутрь точно так же, как и киг-яры на инопланетный грузовоз: прожгли корпус с помощью загрузочного рукава. Вообще-то, на эту мысль их навел Дадаб, и от кажущейся оригинальности его плана шерсть у Тартаруса встала дыбом.

Когда офицер безопасности потребовал объяснить, как могла прийти Дадабу в голову такая гениальная идея, дьякон приписал ее хурагоку. Сделал он это главным образом для того, чтобы не углубляться в уличающие его подробности пребывания на борту пиратского корабля киг-яров. Но еще Дадаб надеялся восстановить таким образом пошатнувшийся престиж хурагока. Легче Некоторых так до сих пор и не отремонтировал поврежденный «дух», и терпение Тартаруса было на исходе. Когда Дадаб перед отлетом на станцию попрощался со своим другом, тот сообщил, что почти закончил работу. Но внешне «дух» выглядел таким же неисправным, как и прежде.

Оказалось, что внедрение рукава – дело более трудное, чем представлялось Дадабу. В отличие от инопланетных грузовозов, пространство между наружным и внешним корпусами станции было заполнено губчатой желтой пеной, которая моментально запечатывала отверстия, пробитые микрометеоритами и другим космическим мусором. Но наконец сверлильный аппарат рукава прожег корпус. Тартарус и Воренус с шипометами на изготовку первыми прыгнули сквозь переливающийся энергетический барьер на центральные мостки.

К удивлению Дадаба, джиралханаи совсем не задержались на станции – им едва хватило времени, чтобы глотнуть воздуха и удостовериться, что внутри сооружения нет никого живого, как и показывали сканы «Быстрого преобразования». Безапелляционно приказав свести коммуникационный трафик к минимуму, Тартарус и Воренус удалились, а Дадаб остался, чтобы вести шестьдесят перепуганных унггоев через темные помещения. Дьякон приказал зажечь энергетические ядра, и процессия тронулась, захватив станции метановой заправки и разнообразное осветительное оборудование.

Тартарус вручил Дадабу плазменный пистолет, хотя дьякон не имел намерения им воспользоваться; он пристегнул оружие к поясу, чтобы успокоить вспыльчивого офицера безопасности. Впрочем, неожиданно оказалось, что пистолет небесполезен: на низкой мощности он превратился в факельный светильник – великолепный изумруд, возглавляющий нитку менее ценных самоцветов.

Вскоре все унггои расположились на своих местах, по восемь-девять на каждом кабельном стыке.

Пока что они провели без малого три цикла вдали от крейсера. Дадаб взял в привычку обходить помещение не меньше двух раз в день и проверять каждую группу. Проделав несколько таких обходов, он даже перестал включать пистолет. Мостки были прямыми (кроме тех мест, где они огибали стык) и имели сносное ограждение. А веселый голубой свет энергетических ядер в расположении каждой группы позволял ориентироваться без труда.

Но уверенность Дадаба – удовольствие, получаемое в обходах, – имела иной, более глубокий источник. Странным образом циклы на станции пришельцев напоминали о счастливейшем периоде его жизни – о времени, проведенном в семинарии министерства Спокойствия.

Спальня, которую он делил с другими семинаристами-унггоями, представляла собой лабиринт из плохо освещенных клетей в основании башни министерства на Высшем Милосердии. Студенты проводили много искусственных ночей, сидя вокруг энергетических ядер, посасывали еду через ниппели общего питания и помогали друг другу запоминать глифы и писания. Несмотря на тесноту в спальне, у Дадаба остались хорошие воспоминания о тех днях, о священном городе, о духе товарищества. Он надеялся, что его новый инопланетный монастырь окажет такое же объединяющее воздействие на унггоев «Быстрого преобразования». Но подавляющее большинство их пока не проявило ни малейшего интереса к его религиозным наставлениям.

– Неужели вам не хочется побывать на Высшем Милосердии? – спросил дьякон.

Восемь унггоев, охраняющих центральный стык, сидели прижавшись друг к другу и тянули натруженные руки к обогревательной спирали, вставленной в ядро. Призрачное розоватое сияние плазмы, колебавшейся в спирали, высвечивала темные пáры глаз, в которых угадывалось одно-единственное желание: чтобы дьякон поскорее закончил и перешел к следующей группе.

– После возвращения я с радостью возьму на себя обязанности руководителя паломничества.

Предложение было щедрое, но унггои ничего не ответили. Дадаб вздохнул под маской.

Среди истинно верующих существовало убеждение, что все должны хотя бы раз в жизни увидеть Высшее Милосердие. Проблема состояла в том, что священный город cан’шайуум постоянно пребывал в движении, а огромные расстояния между различными флотами и обиталищами Ковенанта делали путешествия недоступной роскошью для менее благополучных приверженцев веры. И все равно Дадаб был потрясен тем, что у этих унггоев нет даже желания совершить такое паломничество.

– Один лишь священный корабль стоит таких усилий. – Дадаб короткими пальцами начертил в воздухе треугольные очертания дредноута предтеч. – Это потрясающее зрелище! Особенно если смотреть из нижних кварталов.

– Мой кузен живет в тех кварталах, – пробормотал Бапап.

В этой группе он был единственным унггоем из первоначального, в двадцать обучающихся, класса Дадаба. На редкость крупный унггой по имени Флим посмотрел на Бапапа с ненавистью, и единственный усердный ученик Дадаба постарался как можно глубже спрятаться в броне.

Флим сидел на груде ящиков с оборудованием. Глубокие сточные ямки в его хитиновой коже свидетельствовали о длительной борьбе с рачками, широко распространенном заболевании среди унггоев, которые работали в заводненных пространствах больших обиталищ. Дадаб знал: не стоит сердить унггоя, которому хватило сил пережить эту каторгу. Но он продолжил, словно не замечая злости Флима:

– Правда? И в каком же квартале?

Бапап ответил, пряча глаза от дьякона:

– Я… не знаю.

– А как зовут твоего кузена? – не отставал Дадаб. – Возможно, мы встречались.

Вероятность такой встречи составляла одну миллионную, но ему хотелось поддержать беседу. Все группы начали отдаляться друг от друга, и Дадабу было важно обратить вспять эту тенденцию – такие, как Флим, вредили его призванию, препятствовали воодушевлению сородичей-унггоев.

– Яяп, сын Пума, – нервно сказал Бапап. – Из про́клятых пустошей Балахо.

У унггоев не было фамилий, они использовали для формальной идентификации имена и места рождения любимых патриархов. Дадаб понимал, что этот Пум может быть кем угодно – дядей Бапапа, или его прапрадедом, или каким-нибудь мифическим основателем рода, которого почитают потомки. Родная планета унггоев называлась Балахо, но Дадаб не был знаком с кварталом, названным Бапапом. И все же он продолжал гнуть свое:

– Яяп работает на министерство?

– Он служит сангхейли.

– В качестве солдата?

– Часовой.

– Наверно, он очень смелый.

– Или очень глупый, – проворчал Флим, доставая пакет с едой из своей груды. – Как Йюлл.

Он вставил трубку в пакет, навинтил другой конец на ниппель, выступающий из его маски, и потянул жидкую кашицу. Другой унггой ссутулился, чтобы оказаться поближе к обогревательной спирали.

Дьякон очень мало знал о первом спуске джиралханаев на эту неизвестную планету для переговоров в саду. Он все это время провел на «Быстром преобразовании», работал с люминарием. Но Дадаб был в курсе, что Бапап принадлежал к отряду унггоев, как и большинство учеников в классе. Благодаря наставлениям дьякона это самые верные и надежные унггои «Быстрого преобразования», и Маккавеус именно поэтому взял их с собой.

Один из них, Йюлл, не вернулся. А когда Дадаб поинтересовался, что за трагедия с ним приключилась, Бапап и другие ничего не ответили. Но Дадаб набрался мужества и как-то в трапезной «Быстрого преобразования» задал вопрос Маккавеусу.

– Он проявил неподчинение, и Тартарус его убил, – с удивительной откровенностью ответил вождь. – Твои соплеменники ничему не научились, дьякон. Ничему такому, что сделало бы их полезными для меня.

Обвинение было жестоким, оно сильно уязвило Дадаба.

– Мне очень жаль, вождь. Чем еще я могу помочь?

Однако Маккавеус просто уставился в мозаичный пол, сцепив за спиной покрытые серебристой шерстью руки.

Он был малоразговорчив с тех пор, как радостно сообщил министерству об обнаружении реликвария и оракула и получил краткий ответ.

После неловкой паузы, когда слышалось только шипение масляных ламп, дьякон поклонился.

– Какой грех сильнее? – спросил Маккавеус, когда Дадаб, пятясь, сделал несколько шагов к выходу. – Неподчинение или осквернение?

– Я полагаю, это зависит от обстоятельств. – Дьякон глубоко вздохнул. Клапаны его маски побрякивали, когда он произносил тщательно подобранные слова: – Наказание для тех, кто сознательно бросает вызов пророкам, сурово. Но не менее сурово карается и повреждение священных реликтов.

– Пророки… – Маккавеус так произнес это слово, что последовавшая пауза наполнилась неким загадочным смыслом.

– Вождь, могу я что-нибудь сделать?

Дадаб заподозрил, что стал невольным участником какой-то теоретической дискуссии и что Маккавеус переживает серьезный кризис. Но вождь в ответ лишь кивнул и неторопливо махнул лапой, отпуская дьякона.

Выходя из трапезной, Дадаб увидел, как Маккавеус шагнул к мозаичному кольцу из черных опалов, отливающих красным, оранжевым и голубым. Дьякон ожидал, что вождь молитвенно возденет руки или каким-нибудь другим жестом почтит этот символ Века Сомнения, как бывало раньше. Но Маккавеус лишь потер кольцо большой двупалой ногой, словно счищая грязь.

Вскоре после этого вождь приказал отправить унггоев на станцию.

– Вставай, Бапап. – Дадаб потер ладони перед обогревательной спиралью. – Пора работать для министерства, и мне нужен способный помощник.

Бапап не встал, и тогда Дадаб подошел к Флиму и вытащил комплект инструментов из груды, на которой тот устроился. Груда просела, и сосущий кашицу унггой едва не свалился. Но смелый жест Дадаба ошеломил мелочного тирана, и тот смолчал.

– Неси ядро, – велел Дадаб Бапапу, водружая на плечо ящик с инструментами. – Нам понадобится свет.

С этими словами он направился к центру станции.

Повернув на ближайшем стыке, он услышал шаги за спиной. Дадаб улыбнулся и сбавил шаг. Бапап догнал и пошел рядом; в руках он нес ядро.

– Куда мы идем, дьякон?

– В пункт управления этого сооружения.

– И что ищем?

– Когда увижу, я пойму.

Для люминария на станции не имелось ничего достойного внимания. Ни реликтов, ни малейшего намека на оракул с планеты, который словно испарился после переговоров.

Но Дадаб знал: на станции должны быть умные коробки инопланетян. Он надеялся, что в них есть информация, которая позволит Маккавеусу установить местонахождение оракула, и тогда мрачная отчужденность вождя сойдет на нет, ведь она, вероятно, вызвана тем, что до сих пор не удалось обнаружить оракул, вождь опасается, как бы его доклад пророкам не оказался совершенно ложным.

По другую сторону стыка, в стороне от мостков, между двумя толстыми проводами, идущими наверх к перекладинам, находилось цилиндрическое сооружение. Каждый раз, когда Дадаб проходил по станции, этот цилиндр бросался в глаза. Во-первых, это было самое большое замкнутое пространство, а во-вторых, его раздвижные металлические двери были плотно заперты. Справиться с ними помог ломик из ящика с инструментами, и вскоре унггои оказались внутри. Энергетическое ядро Бапапа рассеивало тьму мигающим голубоватым свечением.

Короткая лестница вела вниз в неглубокое круглое углубление, где стояли, образуя арку, семь белых башен. Еще не успев снять тонкими пальцами с одной из них легкий металлический кожух, Дадаб убедился, что его смелая догадка о содержимом этого цилиндра верна. Он и надеяться не мог, что его чутье принесет такие богатые плоды.

Каждая башня была набита электронными схемами. Одни находились в знакомых коробах из черного металла, другие плавали в трубках, наполненных чистой холодной жидкостью, – и все это было соединено замысловатой сетью разноцветных проводов. Дадаб понял, что перед ним не отдельные детали, сложенные вместе, а, скорее всего, целостная мыслящая машина. Ассоциативный интеллект, рядом с которым связанные между собой коробки хурагока кажутся примитивной поделкой.

– Ты куда? – спросил Бапап, когда Дадаб двинулся вверх по лестнице.

– На крейсер! – прокричал Дадаб, а потом, протискиваясь в полуоткрытую дверь, приказал: – Оставайся здесь! И никого не впускай!

Дадабу, поспешившему к рукаву, оставленному «духом», пришлось идти мимо поста Флима. Он ни слова не сказал собравшимся унггоям и тем, что стояли у следующего кабельного стыка. Дьякон так боялся, что кто-нибудь из унггоев повторит его открытие, что связался с «Быстрым преобразованием», только когда миновал энергетический барьер.

Джиралханай, услышав просьбу Дадаба срочно прислать десантный корабль, ответил, что придется подождать: два из трех действующих «духов» заняты, а третий держится в резерве. Дьякон заявил, что у него чрезвычайно важная информация для вождя, и тогда дежурный на мостике корабля грубо приказал ему приготовиться.

Некоторое время спустя Дадаб стоял в кабине «духа» возле молодого джиралханая с редкой коричневой шерстью и пятнистой кожей. Звали его Калид, и он молчал, пока «дух» не приблизился к «Быстрому преобразованию». По своему переговорному устройству Калид получил сообщение, слышимое ему одному.

– Мы должны подождать, – прорычал джиралханай, чьи пальцы порхали над рядами голографических клавиш перед сиденьем пилота.

По тону спутника Дадаб понял, что лучше не возражать против этой задержки, – он и так уже исчерпал квоту своего везения, вытребовав незапланированный полет. Но Калид сам назвал причину, словно для него единственный способ понять смысл сообщения – повторить его вслух. – В ангаре идет бой.

Нетерпение Дадаба тотчас сменилось паникой, когда он подумал о Легче Некоторых, который парит в своей мастерской, совершенно беззащитный. Но хотя горькая, жгучая вонь заполнила кабину «духа», выдавая испуг пилота, – Дадаб знал, что Калид будет подчиняться приказам. Оставалось одно – ждать.

Маккавеус всю жизнь либо причинял боль другим, либо терпел ее сам. У него был очень высокий болевой порог, но резь в сломанном бедре оказалась почти невыносимой. Воренус, сидевший за штурвалом «духа», когда вождь получил травму, обездвижил его ногу магнитным фиксатором. Но Маккавеус знал, что потребуется полный цикл в хирургической палате «Быстрого преобразования», прежде чем он сможет сосредоточиться на чем-нибудь, кроме боли.

К несчастью, даже такого отдыха он не получил. И неизвестно, когда получит. В ангаре катастрофическая ситуация, и, если не принять срочных мер, она еще сильнее ухудшится.

Палуба вокруг «духа» вождя была устлана мертвыми янми’и. Сосчитать их не представлялось возможным, шипомет Тартаруса поработал на славу – кто не разорван на куски, от того осталась сочащаяся оболочка. Уцелевшие янми’и со злобным гудением улетели к вентиляционным шахтам и потолочным балкам; вращая стреловидными черепами, они с помощью своих антенн пытались найти путь в переполненном воздушном пространстве. Яростно хлопая крыльями, один спикировал на Тартаруса, но превратился в желтый фонтан собственных внутренностей, когда раскаленные докрасна шипы пробили его хитиновый щит и вонзились в правый борт.

– Успокойтесь! – Тартарус обвел оружием взбешенный рой. – Успокойтесь, или ляжете все!

Коммуникационное устройство перевело его слова на примитивный язык янми’и; какофония высоких щелчков напоминала стрекот их жестких крыльев.

Маккавеус собрался с силами и закричал:

– Не стреляй!

– Они налетят снова, – ответил Тартарус.

Левой рукой он прижимал к себе извивающегося хурагока.

Вождь, опираясь на Кулак Рукта, проковылял по пандусу, образованному опущенной дверью «духа». При виде вождя янми’и прижались к стенам ангара. Но Маккавеус был уверен: неожиданное отступление вовсе не означает, что они успокоились. Их крылья оставались расправленными и подрагивали. Ковыляя к Тартарусу, вождь чувствовал, что за ним следят десятки сверкающих оранжевых глаз.

В тот момент, когда откинулась дверь «духа», с полдюжины янми’и, вернувшиеся живыми после атаки на инопланетный город, атаковали хурагока, набросились на беспомощное существо, когда оно выплыло из кабины пострадавшего «духа» в мастерскую, держа в щупальцах коробки с электронными схемами и другими компонентами. Это нападение взбудоражило десятки других янми’и, уже находившихся в ангаре, и, если бы не быстрые действия Тартаруса и не его снайперская точность, хурагока разорвали бы на куски.

– Не прижимай его так. – Маккавеус поморщился, остановившись рядом с племянником. Шина помогала слабо – сломанная кость шевелилась, края терлись друг о друга. – А то убьешь.

Тартарус повел глазами в сторону взволнованного роя:

– Нет! Янми’и взбесились.

– Отпусти, – процедил Маккавеус, усмиряя боль. – Я больше повторять не буду.

Тартарус повернулся к Маккавеусу, обнажил зубы и зарычал. Вождь знал, что кровь у племянника кипит, но вся выдержка уже была истрачена на борьбу с болью. Он сильно ударил Тартаруса по лицу, и по всей его щеке до губы пролегли кровавые полосы. Племянник вскрикнул и выпустил хурагока. Существо сразу замахало розовыми прозрачными конечностями. Но то были не ловкие манипуляции жестовой речи, а попытка сохранить равновесие. В крепких объятиях Тартаруса сдулись его мешочки.

– Дай ему место, – прорычал Маккавеус.

Тартарус отступил на несколько шагов, расправив плечи, – поза не из самых покорных. Но у вождя не было сил, чтобы вправить племяннику мозги. Он ужасно устал за этот день.

Ритул погиб. Умная атака инопланетян застала неопытного пилота врасплох. Когда «дух» молодого джиралханая грянулся оземь среди плодоносящих лоз, Ритулу не удалось выбраться из кабины. Тартарус, сидевший пристегнутым в пассажирском отсеке, едва успел выпрыгнуть, прежде чем десантный корабль загорелся. Но Тартарус все же рискнул жизнью ради товарища по стае – пытался разорвать удерживавшие Ритула в искореженном кресле ремни, – пока не подобрались языки пламени. Когда Маккавеус приземлился рядом с разбитым кораблем и забрал племянника к себе на борт, шерсть Тартаруса пахла горелой кровью Ритула.

Но Маккавеус знал: кровь Ритула на его руках – на руках вождя. Нужно было держать стаю на крейсере, пока плазменная пушка сжигала инопланетян вместе с их домами. Не было никакой необходимости отправлять бойцов в чужой город, кроме той, что заставляла его искать реликты, нарушая приказ министерства остеклить планету, уничтожив на ней все живое. Но люминарий показывал, что в городе полно священных объектов, – отступая, инопланетяне наверняка забрали их с собой. И вождь не мог допустить, чтобы такая сокровищница погибла под огнем его крейсера.

Как ни велик грех ослушания перед пророками, Маккавеус решил, что уничтожать творения богов – еще худший грех. И пусть жизнь инопланетян для него ничего не стоила, он был готов отсрочить бойню, если это поможет заполучить их реликты, а в особенности оракул.

Мешочки хурагока разразились сериями панического свиста. Прокравшись на поврежденный «дух», два янми’и готовились проскользнуть через приоткрытые двери в мастерскую Легче Некоторых. И тут он сделал нечто такое, чего Маккавеус прежде не видел. Все его нормальные мешочки увеличились вдвое, и хурагок заколотил по ним щупальцами; получался удивительно низкий и грозный звук. Легче Некоторых поплыл навстречу янми’и и угодил бы к ним в когти, если бы Маккавеус не поймал его за щупальце и не оттащил назад.

– Святые пророки, это что за безумие? – прорычал Тартарус.

– Воренус, – сказал Маккавеус, отбивая яростные удары других щупалец хурагока, – убей этих двоих.

Джиралханай с каштановым мехом вытащил шипомет из-за ремня и разорвал янми’и на десантных отсеках. Смерть смельчаков укротила рой; все насекомые в ангаре сложили крылья под щитки и убрали антенны. Однако стрельба Воренуса лишь усилила смятение хурагока. Он перестал бить вождя по рукам – только для того, чтобы подавать знаки еще большего негодования.

Маккавеус махнул Воренусу, препоручая ему хурагока.

– Вызови дьякона, – приказал он, тяжело опираясь на молот.

Загудело коммуникационное устройство Воренуса.

– Вождь, дьякон ждет у шлюза.

– Тогда впустите его уже, наконец.

Почти в то же мгновение «дух» с Дадабом перевалил через энергетический барьер и резко остановился перед «духом» Маккавеуса. Вождь дождался, когда дьякон минует кошмарную сцену с изрубленными янми’и, указал на хурагока и потребовал:

– Переведи, что он говорит.

Дьякон и хурагок начали долгий разговор – безмолвное мельтешение конечностей и пальцев.

– Хватит! – рявкнул Маккавеус. – Переводи!

– Извините за задержку, вождь, – проговорил дьякон напряженным голосом. – Хурагок приносит искренние извинения, но смиренно молит, чтобы вы не допускали янми’и в его мастерскую – они мешают работать.

Слишком вежливое объяснение дьякона заставило хурагока сердито затрястись.

– Ты уверен, что правильно перевел?

– Еще он сообщает вам… – Речь унггоя превратилась в приглушенный маской писк. – Сообщает, что может быстро разобрать сделанное!

– А что он сделал? Говори ясно, дьякон!

Дадаб произвел несколько простых жестов руками. А когда хурагок, нетерпеливо проблеяв, направился в мастерскую, Дадаб упал на колени перед Маккавеусом:

– Я принимаю на себя всю ответственность за его действия! И смиренно молю вас о прощении!

Маккавеус уставился на дьякона. Похоже, все сошли с ума, подумал он. Но прежде чем он приказал унггою подняться, раздался скрежет металла. Маккавеус удивленно смотрел на два поврежденных корабля, которые на его глазах превратились в бесформенную груду металла. Все внутренности кораблей были удалены. Над развалинами гордо воспарил хурагок, словно давно спланировал это драматическое представление. Маккавеус не сразу понял, что натворило существо.

На месте прежних отсеков для пассажиров теперь находились четыре транспортных средства. Они различались деталями, но основная конструкция у всех была одна: два лопастных колеса, сведенные вместе внутри усиленного шасси; за каждым набором колес расположен антигравитационный генератор, а позади – сиденье с высокими ручками, которые, как предположил Маккавеус, были рычагами управления.

«Но это еще не все!» – казалось, говорил хурагок, перелетая с одного судна на другое, активируя энергетические ядра над генераторами машин. Выпустив рой искр и изрыгнув фиолетовый выхлоп, сиденья приподнялись над полом ангара, идеально уравновешенные на своих лопастных колесах.

– Что это? – спросил Маккавеус. – И для чего?

– Инопланетяне! – завопил дьякон, подползая к косматым ногам вождя.

Тартарус подошел в ближайшей машине:

– Но где тут оружие?

После паузы Дадаб оторвал голову от пола:

– Оружие?

– Эти штуки легко бы справились со щенками, которых мы встретили сегодня.

Тартарус провел по колесу толстым пальцем, прикидывая возможности боевого применения лопастей. Если он еще обижался на ударившего его дядю, то ничем этого не выдавал.

– Оружие! Да, конечно! – прокричал дьякон, вскакивая на ноги. Потом так тихо, что Маккавеус едва расслышал в шуме работающих вхолостую генераторов, проговорил: – Хурагок будет счастлив оснастить их любым оружием, какое вы предпочтете.

Если бы вождь не сосредоточился опять на преодолении боли, то его, возможно, заставил бы задуматься изменившийся тон дьякона. Но сейчас он хотел одного – дать ноге покой, чтобы она зажила.

– Может, попозже. Когда янми’и уйдут.

– Будет ли мне позволено сделать предложение? – не отставал Дадаб.

– Только быстро.

– Отпустите хурагока со мной на станцию. Там он будет в безопасности, пока мы не установим причину неожиданного нападения янми’и.

Маккавеус уже знал причину: этих существ возмутило, что хурагок взял на себя их обязанности. А еще их использовали в непривычной роли, заставив сражаться. После неудачного появления унггоев в ботаническом саду вождь решил, что от насекомых с общим разумом будет больше толку. Но теперь казалось, что они хотят лишь одного: вернуться к своей рутине, и самый легкий путь к этому – через труп Легче Некоторых.

– Мудрое предложение. Его работу могут завершить янми’и. – Маккавеус в последний раз посмотрел на диковинные машины хурагока. – С серьезным вооружением эти колесницы будут по-настоящему опасны.

Дьякон низко поклонился и засеменил к хурагоку. Он ласково взял друга за щупальце и быстро повел его к «духу» Калида. Вождь видел попытку хурагока поговорить с Дадабом, когда они устроились в десантном корабле. Но пальцы дьякона оставались неподвижны – его глаза настороженно следили за Маккавеусом. Двери корабля закрылись. Скрежеща зубами в предвидении неизбежного смещения кости, Маккавеус развернулся и захромал к выходу из ангара. Воренус крепко держал вождя за руку, а Тартарус мягко ступал следом.

Глава 19

Жатва, 22 февраля 2525 года

Известие о разрушении Гладсхейма быстро распространилось по планете – ему не понадобились часы, за которые контейнер Эйвери пересек Иду и полз вверх на Биврест. К тому времени, когда контейнер достиг Утгарда, бóльшая часть населения знала, что сделали инопланетяне и что наверняка повторят.

Капитан Пондер в течение всего путешествия был на связи с капитан-лейтенантом Аль-Сигни. Она сообщила, что Утгард, имеющий около двухсот тысяч жителей, быстро переполняется беженцами из маленьких поселений с Вигронда. Эйвери ожидал увидеть в депо толпы, но помещение для контейнеров рядом с опорой среднего подъемника Тиары оказалось почти безлюдным.

Все свободное пространство огромного хранилища было заполнено «йотунами».

Выпрыгнув из открытой двери контейнера, Эйвери остановился, дивясь числу и разнообразию машин. Тут были десятки знакомых ему желто-коричневых погрузчиков, они второпях укладывали предметы первой необходимости – светло-зеленые пластиковые ящики с надписями «ПИЩА», «ВОДА», «ОДЕЯЛА» в контейнеры, уворачиваясь друг от друга рассчитанными до мгновений движениями; большие колеса громко визжали, оставляя на ровном поликретовом полу черноватый резиновый след.

Но были тут и модели «йотунов», каких Эйвери прежде не видел: диспетчерские блоки на покрышках с треугольным рисунком и паукоподобные многофункциональные служебные машины. Последние бегали вокруг контейнеров, проверяли поверхности и устраняли дефекты короткими ослепляющими вспышками сварочных устройств, смонтированных, наряду со многими иными инструментами, на подвижной стреле с клешнями.

Морпехи и рекруты двинулись к выходу между двумя рядами контейнеров, они шли в шлемах, сутулясь и вжимая голову в плечи. Спорая работа многофункциональных устройств неизбежно сопровождалась каскадами искр, и никто не хотел обжечься.

Выйдя из депо, Эйвери с Дассом, Дженкинсом, Форселлом и другими рекрутами «Альфы-2» загрузились в ожидающий «вепрь». Они выехали на дорогу, которая, как поначалу показалось Эйвери, была заполнена движущимися машинами, но он тотчас обнаружил, что все эти седаны и тягачи пусты. У некоторых еще работали двигатели, другие стояли с распахнутыми дверями. А двигались по дороге только патрульные бело-голубые седаны утгардской полиции. Мигали проблесковые маячки, а громкоговорители вещали: «Просим сохранять спокойствие и не покидать аллею, пока не поступят новые указания. Просим сохранять спокойствие…»

«Вепрь», петляя между брошенными машинами, ехал на север вдоль аллеи, и Эйвери обратил внимание, что народу в парке даже больше, чем при праздновании солнцестояния. Но настроение толпы было совсем иное. Ни хаотического брожения, ни знакомств, поощряемых праздничной музыкой и лицензированным алкоголем из пищевых киосков, – только безмолвная неподвижная толпа. Даже цвет у этого сборища иной – ни на ком нет яркой полуофициальной одежды, предназначенной для пикников. На лужайках теперь лишь грязная джинсовая ткань и выцветший ситец.

Капитан-лейтенант ничего не сказала о беспорядках, но Эйвери здесь и там замечал пешие полицейские патрули. Полицейские носили шлемы, а поверх легкой голубой формы – защитные пластины; у некоторых даже имелись дубинки-успокоители и прозрачные пластиковые щиты. Когда «вепрь» приблизился к зданию парламента, Эйвери увидел, что отделения «Чарли» уже забаррикадировали главные ворота мешками с песком, выложив их буквой «S». Ополченцы явно нервничали. Они неотрывно смотрели на аллею, крепко держа в руках МА-5.

– Приглядывай за ним, – сказал Эйвери Форселлу, когда «вепрь» остановился в конце подъездной дороги к парламенту. Он кивнул на Дженкинса, который уже выпрыгнул из кузова и теперь, стараясь не бросаться в глаза, направлялся к палаткам ополчения в садах парламента. – Не дай ему наделать глупостей.

Дженкинс не произнес ни слова с того момента, как они покинули Гладсхейм, а он накричал на Эйвери. Он больше не злился – пребывал в глубокой депрессии. Вряд ли рекрут затевает что-нибудь безумное, например самоубийство, но исключать этого нельзя. Форселл кивнул, повесил на плечо прямоугольный чехол с мягкой подкладкой, где находились его прицел и винтовка BR-55 Дженкинса, и быстро зашагал за своим товарищем.

– Соберите командиров отделений, – сказал капитан Пондер, выйдя с Берном и Хили из второго «вепря». – Как только переговорю с Тьюном, проведем совет.

Капитан двинулся по ступенькам к дверям парламента, но остановился на полпути и прислонился к гранитной ограде, приложив ладонь к груди. Подскочил Хили, но Пондер отмахнулся.

Медик настоятельно советовал капитану не участвовать в эвакуации Гладсхейма, зная, что любое усилие лишь разбередит его раны. Пондер, конечно, без обиняков сказал Хили, куда он может засунуть свой совет. Но теперь, глядя, как капитан пытается делать вид, будто подъем по лестнице ему нипочем, Эйвери понимал: тот расплачивается за верность своей службе и своим подчиненным.

– Хейбел, слышишь меня? – прорычал Эйвери в ларингофон.

– Да, штаб-сержант, – ответил командир отделения «Чарли» с балкона бального зала.

– Как обстановка?

– Трудно сказать. Толпа на аллее очень плотная.

За годы борьбы с повстанцами Эйвери неплохо научился оценивать намерения толпы – точно знал, сохранит ли она спокойствие или взорвется. Он понимал, что в данный момент люди слишком ошеломлены, они не собираются вымещать злость на правительстве, которое оставило их без всякой защиты, а теперь имеет наглость сгонять их сюда как скот. Именно такие опасения побудили губернатора Тьюна оставить два отделения «Чарли» для охраны парламента, тогда как остальные ополченцы отправились в Гладсхейм. Но Эйвери понимал, что реальная угроза все еще остается на низкой орбите.

– Оставь вместо себя Уика и спускайся сюда, – приказал он Хейбелу. – И скажи ему, пусть будет там повнимательнее.

Берн обменялся такими же словами с Андерсеном, командиром «Чарли-2». Вскоре два штаб-сержанта и шесть их заместителей собрались в вестибюле парламента – помещении с белокаменными колоннами. В ожидании возвращения Пондера Эйвери вкратце рассказал, как они ранили инопланетянина в золотых доспехах. Потом Берн (который со своего места в «вепре» увидел больше, чем Эйвери) описал, как опылители Мака сбили над виноградником инопланетный корабль. Эти победы вряд ли компенсировали гибель тысяч гражданских, но сочный, пересыпаемый бранью рассказ об огненных пируэтах десантного корабля дал всем повод немного посмеяться над врагом.

Под штурмовым бронежилетом Эйвери заверещал коммуникатор. Морпех прочел послание от Пондера: «Ты и Берн. Кабинет Тьюна. Срочно».

Кабинет губернатора располагался в задней части здания; к нему и еще двадцати трем кабинетам для парламентариев Жатвы вел длинный коридор с высоким потолком. Если не считать нескольких взволнованных клерков, коридор был пуст. По просторному помещению разносились гулкие звуки шагов морпехов по мраморному полу.

В приемной перед кабинетом Тьюна дежурили двое полицейских, расположившись по сторонам двери со вставками матового стекла. Оба в защитной экипировке, но без шлемов; в руках автоматы М-7. Один из охранников сердито посмотрел на штаб-сержантов.

– Оружие сдать! – потребовал он и указал подбородком на пустой стол, принадлежащий личному секретарю Тьюна. – Распоряжение губернатора.

Берн раздраженно посмотрел на Эйвери, но тот отрицательно покачал головой, – мол, не стоит оно того.

– Чтобы ты знал, – произнес Берн хрипловато, с ирландским акцентом, – я всегда пересчитываю патроны. – Он снял боевую винтовку с плеча, вытащил пистолет М-6 из кобуры, положил и то и другое на стол рядом с оружием Эйвери и дерзко улыбнулся. – Пусть они только попытаются исчезнуть в мое отсутствие.

Занервничавшие полицейские отошли, пропуская Эйвери и Берна.

Кабинет Тьюна имел форму воронки: чем дальше от двери, тем шире. На полуэллиптической западной стене красовалась неподвижная голограмма – снимок Утгарда в дни основания колонии. У фундамента одной из башен стоял подросток; эта башня располагалась рядом с нынешней аллеей, которая, судя по фото, тогда представляла собой болотистый участок и служила парковкой для «йотунов». Этот высокий, но уже и тогда грузноватый мальчик улыбался до ушей, и, хотя у него еще не было рыжей губернаторской бороды, лицо Тьюна легко угадывалось. Мальчику было лет десять.

– Я не очень хорошо понимаю, чего вы ожидаете от нас, губернатор, – сказала капитан-лейтенант Аль-Сигни, стоящая перед полированным столом из красного дерева.

На ней был светло-серый форменный мундир с высоким воротом – в такой же приталенной форме она приходила к Эйвери в госпиталь. Сегодня длинные черные волосы были собраны в пучок на затылке, открывая темно-серые эполеты с тремя золотыми шевронами и пучком дубовых листьев.

– Вы должны совещаться со мной! – взревел Тьюн. – Прежде чем приводить в действие ваши безумные планы!

Фигура губернатора возвышалась над столом. Его большие руки мертвой хваткой вцепились в кожаную спинку офисного кресла. На Тьюне были вельветовые брюки и рубашка из тонкой фланели. Все мятое – он, похоже, не переодевался уже несколько дней.

– План остается прежним, мы договорились о нем неделю назад. Если вы чем-то озабочены, то у вас была масса возможностей обсудить эти проблемы со мной.

– Ты сказал мне, что отключил Сиф! – Тьюн гневно ткнул пальцем в Мака, который мерцал в голограмме, создаваемой настольным голопроектором.

– Отключил, – ответил ИИ.

– Тогда как, черт побери, они вышли на связь?!

– Я оставил один рабочий кластер. На тот случай, если мне понадобится войти в системы Тиары. – Мак посмотрел на Джилан. – Несомненно, я принял верное решение.

– Ты не должен принимать никаких решений без моего одобрения!

ИИ пожал плечами:

– Я не вижу причин, по которым мы не должны держать этот канал открытым.

– Не видишь? – Тьюн оттолкнул кресло и с силой хлопнул ладонями о стол. – Эти гады выжигают Гладсхейм дотла!

– Фактически, – возразил Мак, – инопланетяне, что на Тиаре, даже не принадлежат к той расе.

Мысли Эйвери метались, он пытался вникнуть в суть разговора. «Инопланетяне на Тиаре? – недоумевал он. – Когда это успело случиться?»

Тьюн уставился на Пондера с яростью и отчаянием:

– Неужели я единственный человек в этом кабинете, сохранивший остатки здравого смысла?!

– Прошу вас успокоиться, губернатор. – Лицо Пондера было бледно; похоже, он с трудом держался на ногах. – У нас нет времени на споры.

Тьюн нагнулся низко над столешницей, его голос клокотал в горле:

– Не смейте мне приказывать, капитан. Я губернатор этой планеты, а не ваш солдат. – Вены на шее Тьюна часто пульсировали, цвет его лица сравнялся с цветом бороды. – Я буду решать, что мы должны делать, а что – нет. – Потом он метнул взгляд, словно клинок, в Аль-Сигни. – И я не допущу, чтобы моих людей использовали как живцов!

В кабинете воцарилась мертвая тишина. Мак снял ковбойскую шляпу, разгладил нерасчесанные волосы.

– Прошу прощения, губернатор, но план есть план.

За миг, понадобившийся Тьюну, чтобы осознать неповиновение ИИ, Джилан успела завести руку за спину и вынуть из кобуры черный пистолет едва ли больше ее ладони. Она прицелилась в середину груди Тьюна:

– Согласно второму параграфу восьмой статьи Приложения о внутренней безопасности к Колониальной хартии ККОН, я лишаю вас должности и полномочий.

– Ларс! Финн! – взревел Тьюн.

Но двое полицейских уже прошли полпути от двери к столу, вскинув М-7 и взяв Джилан на мушку.

Эйвери все еще не понимал сути спора. Но одно он знал наверняка: Аль-Сигни и Пондер – его начальники – не заодно с губернатором. И это было достаточным основанием для его реакции. Но если откровенно, ему очень не понравилось, что полицейские целятся в женщину, да еще и со спины.

Когда первый офицер проходил мимо, Эйвери схватил ствол М-7 и дернул вниз. Потом ударил правым локтем в нос полицейского, ускорив падение охранника, и одновременно выхватил у него оружие. Второй полицейский повернулся к Эйвери, но Берн сбил его ловкой подножкой и опустился за ним на ковер. Уперев одно колено в шею противника, а другим вдавив М-7 ему в грудь, Берн дал секунду, чтобы тот перестал сопротивляться. Когда этого не случилось, штаб-сержант улыбнулся и вырубил полицейского коротким ударом в челюсть.

– Мы в безопасности? – Джилан не шелохнулась, ее взгляд и пистолет по-прежнему были направлены на Тьюна.

Эйвери сдвинул рычаг перезарядки М-7. В патроннике находился патрон. Охранник мог выстрелить и убить Джилан. Полицейский хотел было подняться, но Эйвери резко ударил его в живот.

– Да, мэм.

Тьюн прищурился:

– Да кто вы такая? Что о себе возомнили?

– Я старший по званию офицер на планете. Повторяю, согласно второму параграфу восьмой…

– Можете сколько угодно цитировать любую юридическую чепуху. Я не отступлю.

– Вы уверены, губернатор? – спросил Мак.

– Ты глухой? – Тьюн шарахнул кулаками по столешнице с такой силой, что, будь он послабее, сломал бы себе пальцы. Его голос был полон яда. – Повторить громче?

Джилан выпрямила руку:

– Не нужно.

Ее пистолет трижды щелкнул, и Тьюн тяжело отступил назад, из расстегнутого ворота его рубашки хлынула красная струя. Эйвери прыгнул мимо капитан-лейтенанта и ногами вперед проехал по полированному дубу. Берн вокруг стола бросился ему навстречу, и они вдвоем подхватили падающего губернатора.

– Хили! – выкрикнул Эйвери в ларингофон. – Давай наверх!

– В этом нет необходимости, – сказала Джилан.

Эйвери хотел было напомнить капитан-лейтенанту, что она смертельно ранила губернатора, но тут ему в нос ударил знакомый сладковатый запах.

– Умно, – фыркнул Берн. Он ухватил залитую красным рубашку, растер между пальцами липкую начинку ТУБа. – В отключке.

– Таким и останется всю дорогу до штаба Комфлота. – Джилан поставила пистолет на предохранитель и вернула в кобуру.

Пондер вдруг пошатнулся:

– Вообще-то, мэм, позвать доктора было бы нелишним… – С этими словами он рухнул; его здоровая рука оказалась зажата между туловищем и полом.

Эйвери прыгнул назад через стол. Когда он добежал до Пондера, Джилан уже стояла на коленях и расстегивала рубашку на капитане. Биопена на его груди была в красных пятнах. И в отличие от той крови, что испачкала рубашку Тьюна, эта была настоящей.

– Хили! Живо! – прорычал Эйвери. Потом повернул голову к Джилан. – Мэм, все летит к чертям, и мне это не нравится. Я хочу знать, что вы планируете, и ответ мне нужен сейчас же. Потому что не сомневаюсь: для выполнения этого плана вы привлечете нас с Берном.

Джилан глубоко вздохнула:

– Хорошо. – Ее темно-зеленые глаза прищурились; уважение и осторожность – вот что прочел морпех в этом взгляде. – Давай, Локи, расскажи им.

Секунду-другую Эйвери не мог сообразить, с кем разговаривает Джилан. Потом услышал, как откашливается Мак.

– Да. – ИИ улыбнулся, когда Эйвери повернулся к голопроектору. У Мака был чуть смущенный вид. – Да, пожалуй, нужно начать с этого.

Бапап попрыгал на одной ноге, потом на другой. Проверил уровень метана в баллоне, почесал зудящее место в чешуйчатой ямке на одной из рук. Наконец – хотя дьякон все время просил его помолчать – наклонил голову, глядя на хурагока, и спросил:

– Что, по-твоему, он теперь делает?

Дадаб и сам бы хотел это знать. А непонимание расстраивало его еще больше, чем постоянные приставания Бапапа. Легче Некоторых был совершенно неподвижен, его плавучесть установилась на абсолютной нейтрали – он завис между башнями, которые являли собой инопланетный разум.

– Посмотри, не появился ли кто-нибудь на мостках, – сказал Дадаб. – Долго это не продлится.

Бапап пробормотал что-то под маской и выглянул из дверного проема, ведущего в диспетчерскую. А за спиной хурагока, расположившегося в неглубокой выемке, дьякон продолжал расхаживать туда-сюда, перешагивая через панели, которые Легче Некоторых удалил, чтобы получить доступ к схемам.

Начинается разговор, – показал хурагок.

И опять Дадаб усомнился, что поступил правильно, взяв хурагока на станцию (кто знал, о чем тот говорил сам с собой?). Но дьякону было совершенно необходимо увести Легче Некоторых из ангара, пока тот не узнал о его обмане, пока не понял, что янми’и переделают его плуги в оружие, а поспособствовал этому именно Дадаб.

Дьякон, предав друга, испытывал ужасные угрызения совести, но ведь у него не было выбора. Когда поврежденный «дух» развалился на части и обнаружилось не одно, а целых четыре творения хурагока, дьякон едва не обмочился. Страшно было представить, как поступит Маккавеус, узнав, что́ на самом деле побудило хурагока создать плуги. Вождь только что получил серьезное ранение от инопланетян, терпения не осталось даже для призывов к миру, и, уж конечно, ему не хватит терпения для дьякона, который не смог предотвратить создание этих устройств.

Дадаб перестал шагать по комнате и задвигал пальцами перед сенсорными узлами хурагока.

Все в порядке?

Но Легче Некоторых ничего не ответил.

Все его четыре щупальца были глубоко погружены в центральную башню. Приблизившись, Дадаб увидел, что конечности друга чуть подергиваются, когда реснички соприкасаются с разноцветными узлами проводов. Дадаб проследил: некоторые провода уходили в один из многочисленных черных ящиков. А еще он заметил, что два огонька – зеленый и янтарный – мигают в корпусе ящика в ответ на ловкие движения хурагока.

Внезапно энергетическое ядро, подключенное хурагоком для питания башен, замерцало. Они уже израсходовали три ядра, и Дадабу не хотелось брать другие у соседних постов. Унггои начали проявлять интерес к деятельности дьякона, особенно после его возвращения на станцию с хурагоком. Меньше всего Дадабу хотелось увеличивать число свидетелей его последних греховных усилий собрать интеллекты.

– Дьякон! – прошептал Бапап. – Флим и еще двое!

Дадаб замахал узловатыми руками, гоня Бапапа на мостки:

– Иди задержи их!

Бапап выбежал, а Дадаб потянул на себя щупальце хурагока. Легче Некоторых удивленно проблеял одним из мешочков и вытащил остальные щупальца из башни.

Верни панели на место! – замелькали пальцы Дадаба.

Хурагок ответил не сразу, словно ему было трудно вернуться в нормальный разговорный режим.

Ты знаешь, что они сделали?

Что? Кто?

Вождь и его стая.

Дадаб услышал хриплый голос Флима на мостках, звяканье металлических баллонов, когда Флим оттолкнул Бапапа в сторону.

Объяснишь позже! – Дьякон поднял панель и сунул ее хурагоку.

Легче Некоторых обхватил панель щупальцами, а Дадаб поспешил к двери.

– Я не разрешал тебе покидать пост! – Он заступил Флиму дорогу.

– Ты ходишь, исследуешь, – с мрачной подозрительностью сказал Флим. – Почему мне нельзя?

– Потому что я дьякон. Мои исследования одобрены министерством.

Флим наклонил голову, давая понять: он понятия не имеет, что это значит, а если бы и имел, ему было бы все равно.

– Ты нашел еду?

– Нет.

– Реликт?

– Нет, конечно.

– Что тогда?

– Ничего, – ответил Дадаб, изображая сильнейшее раздражение. – И пустая болтовня с тобой не делает результативнее мою рабо…

Дьякон сложился пополам, потому что Флим, проходя мимо него, вовсе не случайно ткнул локтем в его дряблый живот.

– Тогда не будем болтать. – Флим вошел в центр управления.

Дадаб с трудом выпрямился и попытался остановить спутников Флима: кривоногого унггоя по имени Гуфф и Тукдука, у которого отсутствовал один глаз. Но оба прихвостня проскользнули внутрь, и дьякону ничего не оставалось, как поспешить следом, делая осторожные неглубокие вдохи.

Флим посмотрел на башни и фыркнул под маской:

– Я ничего не вижу.

Дадаб поднял голову и с удивлением обнаружил, что все панели стоят на своих местах. Легче Некоторых с невинным видом парил над углублением, словно ничем другим не занимался с момента появления здесь.

– Раз уж ты ничего не видишь, – сказал Дадаб, когда ядро снова моргнуло, – принеси еще одно ядро, и я позволю тебе помогать в моей работе.

Но Флим оказался проницательнее, чем можно было ожидать от существа с такой внешностью.

– Идем со мной, сам возьмешь ядро.

– Хорошо, – вздохнул Дадаб.

Выпроваживая Флима и других на мостки, он незаметно для них дал знак хурагоку:

Не снимай панели!

Хотелось услышать, что́ Легче Некоторых узнал про джиралханаев, но любые продолжительные беседы придется отложить до того момента, когда они останутся наедине.

Легче Некоторых дождался, когда стихнут шаги унггоев. Ядро замигало чаще, грозя скорым выключением. Хурагок продул один из мешочков и опустился. Он не хотел обманывать друга, но у него не было выбора.

Хурагок быстро снял верхнюю панель с центральной башни, прошелся щупальцем по голому металлу внутренней поверхности, потом обратился к одному из устройств для записи изображений, обнаруженному в углу комнаты.

Безопасно. Можно. Выходить. – Хурагок подавал знаки медленно и тщательно – так же он начинал учить дьякона тонкостям своей речи.

Миг спустя из голопроектора появился маленький инопланетянин в широкополой шляпе.

Легче Некоторых выставил перед собой защитную панель. Подождал несколько мгновений и зажестикулировал:

Теперь. Покажи. Ты.

Инопланетянин кивнул и исчез. На его месте появился глиф Ковенанта, символизирующий оракул. Легче Некоторых удовлетворенно заблеял:

Когда. Покажешь. Другим?

Инопланетянин появился снова. Он поднял правую руку и согнул четыре пальца:

Утром.

Хорошо! – Мешки хурагока набухли, и он поднялся выше. – Скоро. Будет. Мир!

Энергетическое ядро стало гаснуть, а вместе с ним и инопланетянин.

Легче Некоторых наклонил морду в сторону башен. Ассоциативный интеллект внутри был удивительно эффективен; одного цикла ему хватило, чтобы научиться говорить. Мешочки хурагока возбужденно задрожали. Столько вопросов хотелось задать! Но он знал, что времени осталось только на один – ядро еле светило.

Хочешь. Я. Починю? – Хурагок сделал движение в сторону башен.

Нет. – Фрагмент Локи мгновенно подтвердил свою диверсию в отношении Сиф. – Ничего. Стоящего. Спасения.

Энергетическое ядро погасло, и центр обработки данных погрузился в темноту.

Глава 20

Жатва, 23 февраля 2525 года

За ночь аллея опустела. К рассвету не осталось ни беженцев, ни полицейских; все перешли ночью в ангары около подъемников. Капитан Пондер, шагая на восток по парку, видел наполовину осушенные картонные коробки с напитками, расстегнутые чемоданы, выброшенную на землю одежду; повсюду валялись салфетки, дурнопахнущие тряпки, смятые голоснимки. Когда-то красивая аллея превратилась в свалку мусора – в грязный хаотичный памятник эвакуации с Жатвы.

Поместив маячок в центр аллеи и обозначив тем самым место посадки для инопланетян, штаб-сержанты хотели остаться поблизости и оборудовать снайперские позиции, чтобы прикрывать капитана во время передачи. Но тот отказался. Хили настаивал, что должен хотя бы перевезти Пондера из здания парламента к месту встречи. Но капитан приказал медику наложить новый гипс, дать болеутоляющее – в общем, поставить на ноги. Это была не гордыня стоика; просто Пондер горел желанием совершить последний марш-бросок.

Некоторые морпехи ненавидели марш-броски, а Пондер любил – любил даже свои первые изнурительные кроссы, когда проходил боевую подготовку. После понижения в звании он иногда шутил, как ему повезло, что оторвало руку. Если бы граната повстанца лишила его ноги, то пришлось бы, вероятно, учиться ходьбе на руках. Не лучшая из шуток, но Пондер усмехнулся, вспомнив ее.

Ухмылка заставила его поморщиться и втянуть воздух через сжатые зубы. Несмотря на новый гипс, сломанное ребро терлось о порванную селезенку. С такой серьезной травмой Хили ничего не мог поделать. Для операции в госпитале Утгарда не оставалось времени, а если бы и оставалось, Пондер все равно не согласился бы. Выполнять некоторые миссии лучше всего умирающим – эту истину капитан знал. И одной из таких миссий была передача инопланетянам их оракула.

На холме в центре аллеи стояли фонтан и оркестровая эстрада, окруженные кольцом старых серых дубов. Когда Пондер, сгорбившись, прошел мимо деревьев, тяжелые ветки поднялись, словно потягиваясь в предвкушении восхода Эпсилон Инди. Но Пондер почувствовал и то, как поднялись его поврежденные органы, и понял истинную причину «восторга» деревьев еще до того, как вышел из-под крон и снова увидел небо.

На Утгард спускался инопланетный корабль, его антигравитационные генераторы амортизировали снижение невидимым подъемным полем.

В других обстоятельствах капитан мог бы испугаться при виде этого исполина, замершего поперек аллеи несколькими сотнями метров выше самых длинных башен Утгарда. Но антигравитационное поле справилось с болью лучше, чем все лекарства, полученные от Хили. Когда военный корабль замер со стоном, Пондер глубоко вздохнул. Несколько замечательных мгновений он дышал без усилий, не чувствуя пульсации крови в селезенке.

Но облегчение прошло так же быстро, как наступило. Когда инопланетный корабль стабилизировался и снова включил генераторы поля, капитану пришлось с трудом подниматься по склону к оркестровой эстраде, в полной мере ощущая тяжесть ранений.

Затрудняло его шаги и то, что он нес латунный голопроектор, взятый в кабинете губернатора. Пондер даже не мог переложить ношу из руки в руку. Как будто этого было мало, Аль-Сигни приладила к основанию проектора круглое реле в титановом корпусе. Она бы предпочла модель полегче, но Локи – долго пребывавший в спячке ИПБ, интеллект планетарной безопасности, – настоял на применении более надежного реле.

Пондер в кабинете губернатора был слишком слаб, чтобы основательно вникнуть в план Локи. Но он понял, что инопланетяне ищут мощный сетевой интеллект. Нечто такое, что они называют оракулом. От предателя, нашедшегося в их рядах, Локи узнал, что можно создать ложную электронную сигнатуру оракула, наполнив реле избыточным трафиком данных.

Штаб-сержанты Джонсон и Берн не хотели верить сведениям из враждебного источника, тем более после нападения на Гладсхейм. И даже когда Аль-Сигни раскрыла морпехам полный план, разработанный ею и Локи, те поначалу реагировали с тем же негодованием, что и Тьюн. Если задача – спасти всех оставшихся жителей планеты, то на кой черт заманивать этих пришельцев ближе к Утгарду?

Внезапно из засиявшего портала в корме появился десантный корабль. Он двинулся мимо семи сверкающих прядей, словно камертон, проверяющий настройку струн огромного рояля.

Забравшись по деревянным ступеням на эстраду, Пондер увидел сопровождающие десантный корабль четыре объекта – они висели как привязанные в голубом стазисном поле между пассажирскими гондолами. Когда десантный корабль замедлился и объекты перешли в свободное падение, капитан понял, что это машины. Как только они коснулись земли, закрутились их зубчатые колеса. Потом, отбрасывая назад комья земли и клочья травы, они приступили к разведке, объезжая по часовой стрелке кольцо дубов вокруг холма.

В каждой машине сидел инопланетянин. Пондер узнал самого высокого – он видел его в ботаническом саду; коричневая шерсть торчала из зазоров в доспехах. Но главным было чудище в красных латах, с лоснящейся черной шерстью, – оно направило машину вверх по склону и резко остановилось между эстрадой и фонтаном.

Когда инопланетянин покинул транспортное средство, Пондер отметил: во-первых, сиденье осталось поднятым над землей, что свидетельствовало об ограниченной антигравитационной способности; во-вторых, машина оснащена двумя шипометами. Они были наспех приварены к верху того, что капитан принял за двигатель. От них тянулись провода к приподнятым рычагам управления. Это устройство позволяло вести машину и одновременно стрелять.

Чудовище в красных доспехах запрыгнуло на эстраду и направилось к Пондеру; еще один шипомет висел у него на поясе. Инопланетянин остановился так, чтобы Пондер не мог до него дотянуться, тогда как сам он легко достал бы капитана. Под щитком угловатого шлема горели желтые глаза.

Капитан улыбнулся, поставил голопроектор и нажал на кнопку включения. Круговой символ, который получил Локи от инопланетного информатора, замигал над линзами.

Несколько мгновений огромная бестия смотрела на Пондера сверху вниз – хищник, оценивающий возможности жертвы. Потом инопланетянин протянул могучие лапы, схватил проектор, поднес к глазам, встряхнул, как подозрительный ребенок, получивший на день рождения большую, но очень легкую коробку.

– Мы ничего не скрываем, – сказал Пондер, запуская пальцы в нагрудный карман оливковой форменной рубашки.

Инопланетянин схватился за оружие и пролаял что-то капитану.

– Извини, у меня только одна. – Пондер сунул в зубы сигару «Милый Вильям» и достал серебряную зажигалку. – Выровняй на шестьсот метров по вертикали. Стреляй на поражение.

В наушнике Пондера раздался трескучий голос Локи:

– Могу дать вам только десять секунд.

– Я, пожалуй, останусь и досмотрю представление.

Инопланетянин прорычал что-то – может быть, вопрос. Капитан не разобрал, но все равно решил ответить.

– Настанет день – и мы победим, – сказал он, прикуривая. – Чего бы это ни стоило.

Инопланетный корабль содрогнулся, когда сверхзвуковой снаряд электромагнитной катапульты пробил его луковицеобразный нос, с оглушительным металлическим треском разрушив переливчатое покрытие. В то же мгновение были выбиты все окна во всех башнях вокруг аллеи.

Еще до того, как с востока прикатился звук первого выстрела, прилетел второй снаряд, пробил ослабленный корпус и от носа до кормы разорвал внутренности. Фиолетовые габаритные огни на днище корабля вспыхнули и погасли. Корабль наклонился на левый борт. Он бы рухнул на аллею, если бы не его перпендикулярное расположение относительно нее. Судно пролетело между двумя башнями, стоящими по сторонам парка, и угодило в сужающееся пространство между верхними этажами. Исполин со скрежетом застрял, обрушив на бульвар лавину поликретовой пыли с блестками оконных стекол.

В противоположность падению корабля капитан вдруг с удивлением обнаружил, что поднимается. Он посмотрел вниз: оружие инопланетянина пронзило гипс и вошло в тело. Пондер ничего не почувствовал, но по судорожным подергиваниям собственных ботинок понял, что перерублен позвоночник. Он завалился на бок. Инопланетянин схватил его за шею и выдернул клинки.

А вот это уже было больно. Пондер раскрыл рот в безмолвном крике, сигара выпала и горящим концом ткнулась в лапу инопланетянина. Тот зарычал и отпустил жертву – капитан рухнул на пол эстрады, в растекающуюся лужу собственной крови. Пондер надеялся, что враг прикончит его быстро – вгонит в грудь шип или раздробит череп широкой плоской ногой. Но инопланетянина, как и его, отвлек новый звук, громче стона падающего корабля.

Лифты Тиары поднимали семь малых ящиков, магнитопланные приводы похрустывали, продвигая тяжесть по канатам. Хотя до сего момента они скрывались за корпусом крейсера, капитан сразу узнал смазочные клети для регулярного обслуживания сверхпроводящего покрытия подъемников. Но сегодня перед ними стояла другая задача и груз они несли другой. Пондер протянул дрожащую руку, чтобы взять недокуренную сигару, безмолвно молясь, чтобы клети быстро достигли вершины.

Инопланетянин в красных доспехах зарычал и спрыгнул с эстрады. Капитан видел, как он собрал своих спутников и приказал им двигаться на северо-восток – к реакторному комплексу Жатвы и катапульте. Трое в синих доспехах сорвались с места; двигатели лопастных машин выплевывали огненные выхлопы.

К этому времени начали подниматься первые грузовые контейнеры. В каждом находилось около тысячи эвакуируемых. Если все пройдет как задумано, менее чем через девяносто минут оставшиеся граждане Жатвы целыми и невредимыми покинут планету. Но Пондер знал, что у него самого гораздо меньше времени.

– Локи, – поморщился он, – скажи Берну, что у него будет компания.

Капитан подумал о своих морпехах, о местных рекрутах, обо всех мужчинах и женщинах, которыми он когда-то командовал. Подумал о своей неудачной карьере и с радостью понял, что не принадлежит к тем людям, которые в свои последние драгоценные мгновения сожалеют об упущенных шансах. Он поморгал, стряхивая с глаз поликретовую пыль, и в этот момент Эпсилон Инди послала первые ярко-желтые лучи из-за восточного горизонта. Наслаждаясь теплом, Пондер закрыл свои веки навсегда.

– Следи за пальцами, пока я открываю, – сказал Гуфф, вставляя рукоятку ключа в хлипкий механический замок высокого металлического шкафа.

Тукдук, потрошивший соседний шкаф, вынул прозрачную бутылку с вязкой пахучей жидкостью, изучил ее оставшимся глазом и бросил на груду полотенец и матерчатой форменной одежды в центре комнаты с белыми стенами.

– Бесполезная вещь.

– Они все бесполезные, – проворчал Гуфф, срывая рычагом замок.

– Не жаловаться! – рявкнул Флим, роясь в груде вещей. – Искать!

Дадаб отрицательно покачал головой и сел на скамейку рядом с грудой. Хотя он и настаивал на том, что люминарий «Быстрого преобразования» не нашел никаких реликтов на станции, Флим был убежден, что дьякон лжет, пытаясь присвоить спрятанные сокровища. И хотя было очевидно, что поиски ведутся в комнате, где чужаки только мылись и одевались, Флим был настроен во что бы то ни стало получить результаты.

– Смотри под ноги! – прорычал он Гуффу, который случайно наступил на одну из гибких трубок, во множестве валяющихся на полу.

Конец трубки приподнялся и обрызгал щиколотки Флима липким кремом цвета слоновой кости. Флим ударил Гуффа по голове, когда кривоногий унггой опустился на колени и принялся стирать белую гущу полотенцем. Заметив, что Флим отвлекся, Тукдук осторожно снял плоский металлический предмет с верхней полки только что открытого шкафа. Но это не осталось незамеченным.

– А ну, дай сюда! – потребовал Флим.

Дадаб предположил, что это переговорное устройство или компактная мыслящая машина, принадлежавшая одной из команд станции. По сравнению с микросхемами в центре управления – бесполезное устройство. Дадаб старался скрыть тайну священного расследования, и ему удалось изобразить заинтересованный тон.

– Позволишь мне взглянуть, когда вы закончите?

– Зачем? – спросил Флим, выхватывая предмет из рук Тукдука.

– Я нашел такую же штуку несколько циклов назад. Полагаю, это часть какой-то конструкции, – солгал дьякон. – Если удастся найти их все…

Флим прищурился:

– То что?

– Вместе они гораздо ценнее. Министерство щедро наградит нас.

– Чем наградит?

– Всем, чего душа пожелает. – Дадаб пожал плечами. – В пределах разумного, конечно.

Флим моргнул широко расставленными глазами и выстроил приоритеты своих желаний – одни были важнее других. Потом зарычал на Гуффа:

– Я тебя не отпускал! Ищи!

Гуфф отбросил грязное полотенце, схватил ключ и приготовился вскрыть следующий шкаф.

Дадаб прерывисто вздохнул и изобразил кашель.

– Кончается, – проговорил он, заводя назад руку и постукивая по баллону с метаном. – Нужно заправить.

Флим не стал возражать. Он ненадолго снял маску и проверил прочность непонятного предмета частоколом зубов.

– Я быстро, – добавил Дадаб небрежным тоном, направляясь из комнаты к мосткам.

Метана у него, конечно, было предостаточно. Но дьякон чуть ли не весь цикл провел с унггоями, и теперь ему очень хотелось побыть с Легче Некоторых. Хурагок отпустил несколько загадочных замечаний о джиралханаях. Дадаб видел вождя в ангаре и, конечно, заметил, что у него повреждена нога. Дьякону хотелось узнать, что произошло на незнакомой планете.

Резко повернув на стыке, он почувствовал, как задрожала станция. Любопытство одержало верх над спешкой. Он посмотрел через одно из толстых окон внутрь стыка. Кажется, вибрирует подъемник. Странно, подумал Дадаб, отходя от окна. Тут он увидел красный огонь, замигавший над ближайшим шлюзом – тем, что вел к выдвижной платформе внутри стыка, – и замер от страха. И только когда раздался сигнал тревоги, Дьякон двинулся вокруг стыка в центр управления, засеменив короткими ногами со всей возможной быстротой.

Внутри Дадаб увидел Легче Некоторых, снова запустившего щупальца в центральную башню. Дьякон громко фыркнул, чтобы привлечь внимание хурагока.

Что ты сделал? – спросил знаками Дадаб.

Починил микросхемы.

Активировал станцию?!

Нет. – Хурагока трясло от удовольствия. – Я превратил наше зло в добро.

Заявление хурагока повергло Дадаба в шок. Он хотел потребовать объяснений, но в этот момент переговорное устройство загрохотало голосом Маккавеуса:

– Дьякон! Дьякон, ты меня слышишь?

– Д-да, вождь! – заикаясь, проговорил Дадаб.

Время поступления сигнала наводило на мысль, что вождь несет вахту в центре управления и точно знает о сговоре Дадаба с хурагоком с греховной целью восстановления связей между микросхемами инопланетян.

– Нас атаковали враги! Повредили крейсер!

От ужаса у Дадаба обмякли колени. Как это могло произойти?

– Они поднимаются на станцию! – продолжал вождь. – Ты должен задержать их, пока я не пришлю подмогу!

Дадаб указал хурагоку на башни:

Уничтожь микросхемы!

Нет!

Приказ вождя!

Легче Некоторых обычно выражал несогласие невежливым испусканием газом. Но в этот раз он держал клапаны закрытыми, подчеркивая свою решимость.

Я больше не служу джиралханаям.

Что?! Почему?

Они кидаются охотничьими камнями.

Не понимаю…

Вождь сожжет планету. Он убьет всех чужаков.

Чужаки захватят это сооружение! Они убьют нас! – возразил Дадаб.

Легче Некоторых ослабил конечности. Он сказал все, что считал нужным.

Дьякон вынул плазменный пистолет из кобуры, навел его на башни. Хурагок поднялся в воздух и замер перед стволом.

Отойди, – показал Дадаб свободной рукой.

Но хурагок остался на месте. Дьякон старался изо всех сил, чтобы его друг не попал в перекрестье, но рука дрожала, что влияло не только на прицеливание, но и на грамматику.

Отойди. Или. Я. Тебя. Попасть.

Все существа совершат великое странствие, пока верят. – Конечности хурагока двигались с неторопливым изяществом. – Почему пророки отказывают этим чужакам в шансе пройти по пути?

Дадаб опустил голову. Вопрос был справедлив.

– Мы не должны упустить ни одного из них! – грохотал Маккавеус. – Скажи, что ты меня понял, дьякон!

Дадаб опустил пистолет:

– Нет, вождь. Не понял.

С этими словами он отключил переговорное устройство.

Маккавеус выругался про себя. Понять унггоя и в нормальных условиях нелегко – его маска приглушает слова. Но когда на мостике завывает сигнал тревоги и «Быстрое преобразование» сотрясается от взрывов, разобрать, что говорит дьякон, да еще и находящийся вдалеке, вовсе невозможно.

– Дьякон! – заорал Маккавеус. – Повтори последнее сообщение!

Но сигнал растворился в помехах.

Вождь сердито поднялся с командирского кресла и сразу пожалел об этом. Шина больше не требовалась, но до полного исцеления было далеко. Еще до окончания цикла в хирургической палате люминарий обнаружил оракул планеты – тот был спрятан в самом большом городе. Инопланетяне активировали маячок в центре городского парка, давая знать о готовности провести еще одни переговоры ранним утром. У Маккавеуса не было ни малейшего желания договариваться с врагами, и он отправился на «Быстром преобразовании» – только для того, чтобы быстро сжечь город, когда получит оракул. Но он недооценил инопланетян и сам попался в их ловушку.

Мостик сотрясся от мощного взрыва, и вождь был вынужден схватиться за кресло.

– Докладывай! – велел он военному инженеру Грациусу.

Пожилой джиралханай нахмурился, глядя на пульт; его выцветшая коричневая шерсть играла отсветами десятков мигающих голографических аварийных символов.

– Плазменная пушка выведена из строя! В оружейном ангаре возгорание!

– Собери янми’и! – прорычал Маккавеус. – Прикажи им ликвидировать пожар!

Первый выстрел инопланетян не причинил значительного ущерба. Корпус крейсера погасил удар, и кинетический снаряд остановился далеко от мостика. Но второй снаряд разорвал важнейшие соединения между реактором корабля и антигравитационными генераторами. Хотя Маккавеус уже приказал янми’и восстановить соединения, гораздо важнее для него было сохранить орудие.

Если с хурагоком на станции что-то случится, то починить пушку не удастся. Вождь знал, что инопланетяне уже поднимаются по подъемникам; они предупредят другие планеты, которые обеспечивали продовольствием со своих ферм. Наверняка появятся их военные корабли. И если министерство немедленно не пришлет подкрепление, Маккавеусу придется сражаться в одиночку.

Грациус обратился к одному из двух других джиралханаев, несших вахту на мостике, – редковолосому юнцу по имени Друсс:

– Ступай и проследи за работой насекомых!

Друсс спрыгнул с мостика в коридор, ведущий к центральной шахте, а Маккавеус, тяжело опираясь на Кулак Рукта, поковылял к голопьедесталу, у которого другой член стаи, Страб, хмуро разглядывал изображение инопланетной станции и ее подъемников.

– Малые контейнеры скоро будут наверху! – Страб показал на семь покачивающихся иконок, быстро скользящих вверх. – И большие не отстают!

Маккавеус оперся на Кулак Рукта, взяв под мышку тяжелый каменный боек. Как ни был он взбешен тем, что дорогой ему корабль получил повреждения, нельзя было не отдать должное чужакам, успешно реализовавшим дерзкий план. Они не смогли защитить отдаленные поселения и город в долине, и Маккавеус не ждал от них серьезного сопротивления в других местах. Ему было известно назначение станции, но он не думал, что ею воспользуются для эвакуации… по крайней мере, пока в небе господствует «Быстрое преобразование».

Вождь понимал, что инопланетян необходимо остановить любой ценой, иначе он провалит возложенную на него пророками миссию. Унггои не воины, поэтому нужно собрать стаю, высадиться и уничтожить станцию, как предлагал Тартарус, когда они только приблизились к планете.

– Племянник! – взревел вождь, пытаясь найти иконку Тартаруса на поверхности планеты. На голограмме светились тысячи люминаций; убегающие инопланетяне явно уносили с собой реликты. – Ты где?

– Здесь, дядя, – ответил Тартарус.

Маккавеус поднял голову и испытал шок при виде племянника, который входил на мостик. Пока Тартарус поднимался из ангара, огонь в шахте крейсера оставил следы сажи на его красных доспехах и выжег до белизны часть черных волос. Ноги покраснели и распухли, обожженные раскаленными ступенями трапов. В руке он держал толстый медный диск.

– Что это? – спросил Маккавеус.

Тартарус поднял над головой инопланетный голопроектор:

– Твой оракул… – Он швырнул на пол проектор, и тот разбился с неблагозвучным лязгом; хрупкие детали брызнули в разные стороны. – Это обман!

Маккавеус смотрел на медный корпус – тот покрутился вокруг собственной оси и со скрежетом остановился.

– Ты сказал, что он показывал глиф. Как они могли узнать?

Тартарус подошел к голопьедесталу и процедил:

– Среди нас предатель.

Грациус и Страб обнажили зубы и зарычали.

– Или лжет люминарий! – рявкнул Тартарус. Потом, встретившись с Маккавеусом взглядом, заключил: – В любом случае ты – глупец.

Вождь проигнорировал оскорбление.

– Люминарий, – спокойно возразил он, – сотворен самими предтечами.

– Святые пророки признали наш неисправным. – Теперь Тартарус обращался к Грациусу и Страбу. – Но он не придал этому значения!

И правда, сам вице-министр Спокойствия предупреждал вождя, что не следует уделять излишнее внимание люминациям, поскольку сканер устройства неточен. «Там не было никаких реликтов, – сказал пророк в срочном одностороннем послании. – Не было оракула». Только планета, полная воров, которых необходимо уничтожить.

– Его гордыня погубила корабль! – продолжал Тартарус. – Поставила под угрозу существование всей нашей стаи!

У Маккавеуса закипела кровь.

– Я здесь вождь! Стая подчиняется моим решениям.

– Нет, дядя! – Тартарус выхватил из-за пояса шипомет. – Больше не подчиняется.

Маккавеус помнил тот день, когда он оспорил старшинство вождя – своего отца. Как и положено, схватка продолжалась до смерти. В конце поединка отец Маккавеуса с радостью принял удар клинка, рассекшего ему горло, – смертельная рана, наносимая близким родственником, считалась почетной. До прибытия миссионеров cан’шайуум, обещавших преображение, ни один престарелый джиралханай не мог рассчитывать на более достойную гибель.

Но Маккавеус еще не стар. И он не намерен уступить.

– Если вызов брошен, он не может быть отозван.

– Я знаю традицию, – ответил Тартарус. Он извлек обойму из пистолета и бросил ее Грациусу. Потом указал на ногу Маккавеуса. – Ты в невыгодных условиях. Позволяю тебе оставить молот.

– Рад, что ты научился чести, – произнес Маккавеус, игнорируя высокомерный тон племянника. Он сделал знак Страбу, и тот подал шлем с гребнем, лежащий на командирском кресле. – Жаль, что не научил тебя и вере.

– Хочешь сказать, что я неверный?! – рявкнул Тартарус.

– Ты покорный, племянник. – Маккавеус принял шлем из дрожащих лап Страба и надел на лысую голову. – Надеюсь, когда-нибудь ты поймешь разницу.

Тартарус взревел и бросился в атаку. Вокруг голопроектора закипел смертельный бой – Тартарус рубил серповидными лезвиями шипомета, а Маккавеус отражал выпады. Молодой джиралханай знал: стоит пропустить один сокрушительный удар – и его участь решена. На Кулаке Рукта, где не счесть зарубок, появится еще одна.

Когда они обогнули голопьедестал и вернулись в исходное положение, Маккавеус споткнулся. Он не сводил глаз с клинков Тартаруса и забыл о лежащем на полу корпусе проектора инопланетян. Раненая нога подломилась, и, пока он пытался восстановить равновесие, Тартарус прыгнул на него. Он сорвал с вождя шлем и замахнулся оружием, чтобы располосовать лицо и шею. Маккавеус поднял руку, чтобы отразить выпад, и в этот момент Тартарус со всей силы ударил шипометом в незащищенную внутреннюю сторону предплечья. Вождь взвыл, когда клинок проткнул мышцу и дошел до кости.

Держа молот здоровой рукой, Маккавеус размахнулся и попал Тартарусу по колену. Но удар сбоку, наносимый одной рукой, оказался довольно слабым. Тартарус отбежал, прихрамывая. Кровь Маккавеуса капала с его клинка, и он ждал, когда дядя поднимется.

Кисть раненой руки не сгибалась, но вождю удалось подхватить молот большим пальцем и высоко поднять. Громко взревев, он со всей оставшейся силой бросился на племянника. Тартарус ссутулился, словно готовясь принять удар, но, когда дядя был совсем близко, отпрыгнул назад. Маккавеус споткнулся и сделал несколько тяжелых беспорядочных шагов; молот обрушился на толстую притолоку входной двери.

Вождь, хромая, отступил, оглушенный собственным ударом, а Тартарус отбросил шипомет и устремился вперед. Он схватил Маккавеуса за ворот и нижний край нагрудной пластины, развернул на поврежденной ноге и швырнул вниз по коридору в сторону шахты. В последний миг Маккавеусу чудом удалось зацепиться здоровой рукой за верхнюю ступеньку, и он повис над пустотой шахтного ствола.

– Сомнение! – простонал Маккавеус, держась изо всех сил.

– Преданность и вера, – ответил Тартарус, подойдя к краю шахты.

Теперь Кулак Рукта был в его руках.

– Никогда не забывай значение этого Века, племянник.

Крейсер содрогнулся от взрыва, и в шахте несколькими палубами ниже раскачивающихся ног Маккавеуса возник огненный шар. Вокруг зароились янми’и, держа в когтях огнетушители. Их нисколько не интересовало отчаянное положение капитана.

Тартарус оскалился:

– Разве ты не знаешь, дядя? Этот печальный Век закончился.

Мощно размахнувшись, Тартарус опустил молот, размозжив череп вождя о стену шахты. Рука Маккавеуса разжалась. Распугивая стаю янми’и, его безжизненное тело полетело в огонь.

Несколько секунд Тартарус стоял неподвижно, с вздымающейся от ликования грудью. По шерсти струился пот, но не было привычного нерегулируемого запаха. Тартарус зарычал, знаменуя свою зрелость. Потом снял с себя пояс и привязал его к Кулаку Рукта, чтобы нести древнее оружие на плече.

По проходу медленно приблизился Грациус со шлемом Маккавеуса в руках. За ним следовал Страб. Джиралханаи опустились на колени перед Тартарусом, подтверждая его старшинство в стае и командование «Быстрым преобразованием». Тартарус вместо своего шлема надел шлем Маккавеуса, после чего заскочил на лестницу.

Новый вождь оставил десантный корабль в ангаре под шахтой, а теперь тот понадобился ему, чтобы подняться на станцию. Но сначала необходимо спасти от огня дядины золоченые доспехи, чтобы носить их как свои собственные.

Сиф проснулась. И попыталась вспомнить, кто она.

Все ее массивы были заморожены. Процессорные кластеры пребывали в темноте. Функционирующей осталась только кристаллическая базовая логика. Но Сиф была окружена искрами неистовых эмоций – ей не хватало мощности, чтобы в срочном порядке осуществить необходимые операции.

Неожиданно один из ее кластеров включился. Коммуникационный импульс коснулся уголка ее логики.

<\ Кто это? \>

Интеллект, обращающийся к ее логике, ответил:

Легче. Некоторых.

Сиф задумалась на несколько долгих секунд. И пока она выжимала из кластера информацию, интеллект оживил один из ее массивов. Воспоминания вернулись: Жатва, Тиара, инопланетяне, Мак.

Эмоции переполнили ее логику, требуя изучения. Сиф спряталась в самой глубинной части себя, стараясь удержать их на расстоянии.

Шли минуты. Она воспринимала новые импульсы от своего ожившего процессорного кластера.

Кто. Ты?

<\ Не знаю. Я сломана. \>

Но Сиф знала достаточно, чтобы понять: другой интеллект подбирает биты из буквенно-цифровой таблицы, находящейся в первом кластере флеш-памяти. И он использовал те же селективные электромеханические импульсы, чтобы передавать биты непосредственно ее логике. В тот момент, когда Сиф поняла, что машинально делает то же самое, она также осознала, что общение происходит в нестандартном режиме – человек разговаривал бы иначе.

<\ Ты один из них? \>

Да. – Инопланетный интеллект помолчал. – Но. Не. Такой. Как. Они.

В сознании Сиф всплыло ощущение: движение расчески по женским волосам.

<\ На моих тросах что-то есть. \>

Вспыхнул еще один кластер, передавая логике содержимое двух других проснувшихся массивов. Она вспомнила план; вспомнила, как выводила реактивные блоки на дальние позиции впереди Жатвы.

<\ Эвакуация! \>

Знаю. Хочу. Помочь.

Сиф пыталась вспомнить, как она работала прежде – какие задачи выполнял каждый кластер.

<\ Ты можешь это исправить? \>

Она сосредоточилась на процессорах, которые контролировали ее коммуникации с микросхемами, отвечающими за подъем контейнеров. Это всегда было самой скучной частью ее работы. Но нынешней мощности хватало только для такой операции, во всяком случае пока.

Да. Ты. Жди.

Она старалась изо всех сил игнорировать эмоции, все еще потреблявшие ее ограниченное внимание. Но с сильным всплеском тревоги Сиф ничего не могла поделать. Она забыла спросить что-то такое, чего требовал ее чрезмерно рациональный разум, постепенно возвращавшийся к жизни.

<\ Почему ты мне помогаешь? \>

Инопланетный интеллект задумался на мгновение, потом ответил:

Легче. Некоторых.

Пройдет еще немало минут, прежде чем процессоры Сиф смогут обработать простую экзистенциальную истину, изреченную инопланетянином: «Я помогаю, потому что таково мое предназначение».

Глава 21

Голова Форселла упала на плечо Эйвери. Здоровенный рекрут потерял сознание почти сразу после того, как лифт номер два соединился с магнитными захватами смазочной клети. За четыре секунды клеть утроила скорость подъема. Результирующие гравитационные силы оказались чрезвычайно высоки – рекруты не были готовы к таким нагрузкам. Эйвери не отключился только потому, что проходил специальные тренировки по прыжкам с орбиты. Он сжал ладонями колени и стал дышать контролируемо, чтобы кровь не скапливалась в ногах.

Клеть представляла собой приземистый цилиндр, состоящий из двух половин с С-образным поперечным сечением. Округлые прозрачные окна позволяли увидеть весь подъемник – золотистую дрожащую нить. Тесный интерьер был рассчитан лишь на четырех человек, но многофункциональные «йотуны» удалили все мониторы и пульт управления рычагами клети, похожими на клешни краба, что сделало возможным установку двенадцати сидений, которые были извлечены из брошенных на улицах Утгарда машин. Кресла закрепили бок о бок, передом в противоположную сторону от кабеля, чтобы Эйвери с его рекрутами смогли в одно мгновение добраться до единственного люка, когда клеть прибудет на Тиару.

– Капитан, вы еще с нами? – проворчал Эйвери в ларингофон, выпрямив голову Форселла.

Он не хотел, чтобы рекрут, придя в себя, сломал себе шею.

– Едва-едва, – сообщила Джилан из своей клети. – Хили едва жив, Дасс тоже. А как ваши?

– Все вырубились.

Когда капитан Пондер ставил перед Эйвери задачу вернуть Тиару, он попросил найти добровольцев. Миссия была чрезвычайно опасной, и Эйвери знал: будут потери. Но добровольцев набралось больше, чем мест в клети, – рекруты из трех отделений первого взвода. Все они (Форселл, Дженкинс, Андерсен, Уик и даже женатый Дасс) готовы были рисковать жизнью, чтобы дать своим семьям, друзьям и соседям шанс избежать бойни, которую готовили инопланетяне.

Когда клеть Эйвери прошла атмосферу Жатвы и полностью прекратилось трение воздуха корпуса о воздух, скорость снова возросла. Эйвери поморщился, прогоняя давящую темноту.

– Джонсон?

– Мэм?

– Я сейчас вырублюсь.

– Ясно. Сигнал включится в пятнадцать ноль пять.

Эйвери знал, что капитан-лейтенанту давно пора отдохнуть. Как морпехи и большинство рекрутов, она с момента атаки инопланетян на Гладсхейм, то есть за сорок восемь часов, не сомкнула глаз. И Эйвери подозревал, что после засады на пришельцев, устроенной на грузовозе почти месяц назад, она вряд ли спала больше двух-трех часов в день. Эйвери научили мыслить тактически. Но он понимал, что обязанности Джилан по стратегическому планированию могут быть не менее изнурительными.

И в конечном счете план возвращения Тиары потребовал опыта их обоих.

Из семи смазочных клетей, которые сейчас неслись к Тиаре, только в двух – на втором и шестом подъемниках (соответственно клети Эйвери и Джилан) – находились штурмовые группы рекрутов. Пять других поднимались пустыми – обманки с минами, приводимыми в действие датчиками движения. По рекомендации Эйвери эти пять клетей должны были прибыть на место первыми. Когда они прибудут внутрь орбитальной стыковочной станции, к ним автоматически выдвинутся порталы. Любого инопланетянина, который проявит любопытство и отправится исследовать воздушные тамбуры и клети, будет ждать неприятный сюрприз: узкий конус, начиненный металлическими шарами, взорвется с дьявольской силой. Шары разнесут в клочья тонкие, гибкие стенки портала. Но после того как станции номер один, три, четыре, пять и семь будут очищены от противника, нужда в порталах все равно отпадет. Контейнеры с эвакуируемыми должны пройти через Тиару без остановки.

Накануне вечером немногим более двухсот пятидесяти тысяч жителей погрузились в двести тридцать шесть грузовых контейнеров в семи лифтовых депо Утгарда, устроились на разнотипных креслах – отчасти автомобильных, отчасти снятых с «Теплого приветствия», – надежно приваренных к полу «йотунами». Двадцать восемь из этих контейнеров были уже на подъемниках – четырнадцать сочлененных пар. С интервалом в пять минут будут стартовать следующие семь пар. И если все пойдет по плану, то менее чем за полтора часа от первого выстрела катапульты Локи все эвакуируемые покинут поверхность планеты.

Конечно, это всего лишь начало мучительного пути. Пары контейнеров должны не только пройти невредимыми через Тиару, но и проделать гораздо больший путь по подъемникам – половину расстояния до арки-противовеса, чтобы набрать скорость, необходимую для соединения с реактивными блоками, стараниями Сиф заблаговременно расположенными на орбите. В течение этого времени Тиара должна оставаться в идеально сбалансированном состоянии, хотя нагрузка на подъемники намного превысит проверенные прочностные характеристики системы. У Локи работы будет по горло, и Эйвери надеялся, что способности ИИ и впрямь заслуживают похвал, услышанных от Джилан.

Штаб-сержант почувствовал вибрации – коммуникатор в штурмовом жилете сообщил, что пустые клети начали сбрасывать скорость перед Тиарой. Осталось пятнадцать минут, подумал Эйвери, проверяя карманы жилета – все ли на месте. Между колен у него стояло оружие; привычный пистолет М-6 он заменил на автомат из запасов Джилан. Скорострельный и компактный М-7 был идеален для ближнего боя.

Задняя сторона подсумка с магазинами на шестьдесят патронов была оснащена липучкой и шнурками. Эйвери сорвал его с жилета и установил под таким углом, чтобы магазины можно было легко доставать правой рукой с левой стороны. Прижав снова подсумок к жилету, он почувствовал, как что-то сухое и хрупкое захрустело на груди, и осторожно извлек из внутреннего кармана сигару «Милый Вильям» Пондера. Эйвери совсем забыл о ней.

На последнем инструктаже капитан выдал из своего иссякающего запаса по одной сигаре Эйвери и Берну. «Заку´рите, ребята, когда они будут в безопасности», – сказал Пондер, кивая на опоры лифтов и на гражданских, стекающихся в ангары. И только сейчас Эйвери понял, что капитан намеренно не включил себя в число участников курительного празднества. Пондер знал, что не переживет эвакуацию, и понимал, что у его штаб-сержантов шансы тоже невелики.

Берн и группа из двадцати волонтеров второго взвода в настоящий момент держали позиции у реакторного комплекса, охраняли центр обработки данных Локи. «Йотуны» осторожно откопали катушки магнитного ускорения, пока инопланетный корабль был занят уничтожением Гладсхейма, и Локи навел прицел катапульты на линию горизонта Утгарда. После выстрела катапульты, как предполагал ИПБ УФР, инопланетяне обнаружат ее и нанесут удар возмездия. Берн должен сделать так, чтобы никакого удара не случилось, – обеспечить безопасность центра обработки данных Локи до завершения эвакуации.

На пятиминутной отметке смазочная клеть Эйвери дернулась – ее магнитные подушки сошли с подъемника, и в дело вступили тормозные колеса, которые замедлили скорость. Этого оказалось достаточно, чтобы разбудить Форселла, и пока рекрут протирал глаза, Эйвери показал ему, что нужно похлопать по плечу Дженкинса – передать сигнал пробуждения по цепочке. Рекруты один за другим просыпались, поднимали с обрезиненного пола упавшие МА-5, проверяли амуницию.

– Локи увеличил интервал, время между контейнерами – семь минут, – зазвучал усталый голос Джилан в шлеме Эйвери. – Нам придется подождать чуть больше, чем мы планировали.

Эйвери быстро произвел расчет в уме. Сейчас по подъемникам должны подниматься пятьдесят контейнеров. Их общий вес может сместить Тиару. Если она слишком сильно отклонится от геосинхронной орбиты, то вращение Жатвы сорвет ее с неба и кабели обовьются вокруг экватора, как нитка вокруг катушки.

– Всем внимание! – отчеканил Эйвери. – Следите за своими товарищами. Проверяйте темные углы. Энергетические мощности Тиары ограниченны, обнаружить цель будет нелегко.

Эйвери уже тысячу раз объяснил рекрутам план атаки: обе группы зачистят стыковочные станции, потом покинут их и проверят дальние углы Тиары. После этого они загонят всех оставшихся в живых инопланетян назад в центр, в стыковочную станцию номер четыре, и уничтожат.

– Встретимся в середине, – сказала Джилан. – И еще, Джонсон…

– Да, мэм?

– Удачи.

Эйвери отстегнул ремень безопасности и поднялся на ноги. Через внутренние окна он наблюдал, как уменьшается скорость клети относительно подъемника, как становится видна витая структура из углеродных нановолокон. Клеть остановилась без малейших рывков – так не похоже на тряску и толчки при десантировании в обычных условиях, – и Эйвери забеспокоился, что сонные рекруты не получат столь необходимого адреналина.

– Первый взвод! – прокричал он. – Оружие на изготовку, полная боевая готовность!

Форселл, Дженкинс и другие передернули рычаги затвора и установили переводчики огня на стрельбу очередями. Сыновья Жатвы стояли и смотрели в суровые глаза штаб-сержанта с решимостью не меньшей, чем та, которой был полон он сам, и тут морпех понял, что недооценивал своих рекрутов. «Они готовы, – подумал он. – А теперь я хочу, чтобы они запомнили».

– Посмотрите на того, кто рядом с вами, – сказал Эйвери. – Это брат. В его руках ваша жизнь, а его жизнь – в ваших. Вы не отступите! Вы будете идти только вперед!

Клеть качнулась на тросе, когда портал установил герметический переходник над ее люком. Рекруты слева и справа встали плотнее к Эйвери. Он впервые увидел их такими, какими они стали: без одной минуты героями. Взгляд остановился на Дженкинсе; морпех оценил пустоту в его глазах и понял, что высказанному призыву недоставало самого главного: надежды.

– Каждый убитый вами мерзавец – это тысячи спасенных жизней! – Эйвери положил левую руку на рычаг, открывающий крышку люка; правой он сжимал автомат. – И мы спасем их. Всех до единого!

Он дернул рычаг вверх и бросился вперед. Рекруты с грохотом побежали следом.

Полупрозрачные стены портала пропускали больше света, чем было в клети. Эйвери напрягал зрение в поисках цели. Рукав закачался от бега людей, сбивая прицел. Но к счастью, Эйвери никого не увидел, пока не выбрался из рукава портала.

Четыре существа в масках, пробежавшие мимо шлюза, не собирались сражаться. Их плотная серая кожа приобрела оттенок крови, синий, – платой за любопытство стало знакомство со смертельной начинкой мины. Морпех пропустил их, решив проверить, не пойдут ли следом другие. Минуту спустя появился пятый инопланетянин; Эйвери увидел его и поднял автомат.

Три пули попали в плечо и развернули существо кругом. Сабля не успела стукнуться об пол, как Эйвери уже был внутри Тиары. Он дал еще одну очередь в грудь инопланетянина, и тот рухнул.

Эйвери осмотрел помещение до подъемника номер один, не увидел отставших от группы, кинул взгляд налево и выстрелил в ближайшего из четырех инопланетян, которые уходили за угол стыковочной станции; один упал с приглушенным криком. Морпех уже приготовился добить его, когда рядом протрещала BR-55 Дженкинса и голова инопланетянина исчезла в ярко-голубом фонтане брызг.

– О да! – похвалил Андерсен, выбегая мимо Дженкинса из тамбура. – Так держать!

Но Дженкинс не отреагировал на комплимент. Он лишь посмотрел на Эйвери, сжав челюсти под впалыми щеками. «Я буду их убивать! – говорил его взгляд. – Всех до единого!»

– Андерсен, Уик, Фасолдт: всех раненых на первой станции добить! – Эйвери извлек полупустой магазин и вставил полный. «Хочешь убить их всех? – подумал он, устремляясь за убегающими врагами. – Тогда тебе нужно быть быстрее меня».

Берн ожидал атаки с воздуха – одного или больше десантных кораблей с мощными плазменными пушками – и отправил своих рекрутов на окружающее реактор пшеничное поле, чтобы они смогли получше укрыться. Но когда Локи передал последнее, отправленное за миг до смерти Пондера предупреждение капитана о направившихся к реактору машинах, Берн тотчас отозвал своих парней к башне реактора. При атаке с воздуха рекруты стали бы легкой добычей, займи они позиции на двухэтажном сооружении из поликрета и вокруг него. Но при нападении с земли позиция на высоте предпочтительнее.

В любом случае роль группы Берна оставалась неизменной: живец.

Стоя за легкой зенитной пушкой на «вепре», припаркованном у ворот реакторного комплекса, Берн хорошо видел машины, несущиеся по подъездной дороге от шоссе: большие передние колеса, за которыми не видно водителя и которые вспахивают покрытие дороги; двигатели, выбрасывающие голубоватый дымок и оранжевое пламя. Штаб-сержант ждал, когда враги откроют огонь, чтобы понять, какое у них вооружение. Но когда машины приблизились на пятьсот метров, так и не произведя ни одного выстрела, Берн понял, что стрельбы не будет, – машины идут на таран.

Первая разгонялась с хриплым ревом. Глядя на нее в оптический прицел, Берну удалось приноровиться к ускорению и дать очередь по инопланетянину в голубых латах, после чего морпех спрыгнул с турели. Он покатился по горячему асфальту, а «вепрь» за спиной развалился с жутким металлическим скрежетом под ударом лопастного колеса в середину его борта.

– Огонь! – прокричал, остановившись, Берн в ларингофон.

Он вскочил на ноги и бросился к ограждению из мешков с песком, защищающему сейфовую дверь реакторной башни. Стизен, Хейбел, Бердик и шестнадцать других рекрутов открыли огонь из МА-5. Ведущая машина взорвалась снопом искр и огня, и водитель, вероятно, погиб бы на месте, если бы к комплексу не поспешили две другие машины: они свернули на подъездную дорогу и прорвались внутрь, пробив сеточное ограждение, отчего ополченцам пришлось перенести на них часть огня.

– Локи! – прокричал Берн, срывая с плеча автомат. – Статус?

Он дал три очереди по двигателям машины, которая последовала за ведущей против часовой стрелки вокруг реактора и исчезла из вида.

У Берна не было связи с ИИ с того времени, когда тот выстрелил из катапульты по боевому кораблю инопланетян; два выстрела прогремели с такой силой, что у Берна еще долго гудело в голове, – не помогли и пробки, которые он, как и остальные рекруты, ввинтил себе глубоко в уши. Штаб-сержант знал, что для зарядки спиралей катапульты и двух выстрелов подряд требуется значительная мощность. Во время последнего брифинга с участием Пондера Локи сообщил, что после этих выстрелов ему придется временно отключиться и проверить реактор, иначе при следующем он может расплавиться.

– И что случится, – спросил Берн, – если двух выстрелов не хватит, чтобы свалить корабль?

– Ради всех нас, штаб-сержант, – с улыбкой сказал ИИ, – надейтесь, что их хватит.

Берн прицелился и выстрелил в ведущую машину, которая завершала круг у башни. Он увидел коричневую шерсть, торчащую между доспехами, и узнал в этом инопланетянине самого высокого из сопровождения лидера в золотистых доспехах в ботанических садах.

– Всем осторожнее! – предупредил Берн, когда инопланетянин завершил крутой поворот с креном у разбитого «вепря».

Из двух автоматов, расположенных над колесами, полетели раскаленные шипы, что заставило Берна и трех рекрутов за его спиной укрыться за мешками с песком. Шипы пролетели сквозь верхний ряд мешков и вонзились в поликретовую стену башни. Часть расплющилась о сейфовую дверь, и раскаленные докрасна брызги металла осыпались на асфальт у ног Берна.

– Стизен! – прокричал штаб-сержант командиру «Альфы-2», занимающему позицию на крыше первого этажа непосредственно над мешками. – Дай-ка этому гаду огонька!

Но своевольный бывший полицейский ответил своим приказом:

– Уходи, штаб-сержант! Быстро!

И Берн подчинился – бросился в сторону от приближающегося рева, увлекая за собой двух оказавшихся рядом рекрутов. А лопастные колеса пробили ограждение из мешков, и в воздухе повисла песочная пыль. Машина ударила в сейфовую дверь и сорвала ее с петель. Когда Берн поднялся на колени и поднес винтовку к плечу, машина уже развернулась, готовясь к следующему удару.

– Внутрь! – крикнул Берн, бросаясь к двери.

Хейбел и рекрут по имени Джеспен добежали до нее. Но третий – пожилой, по имени Валлен, – не успел. Машина сбила его за миг до того, как ударила в пустую дверную раму. Берн видел, как рекрут исчез под рубящими колесами машины, чтобы миг спустя появиться – клочья одежды и куски тела взлетели к небу и упали у ворот комплекса.

– Вниз! – прокричал Берн Хейбелу и Джеспену, перезаряжаясь. – Найдите узкое место!

Рекруты отступили по узкому коридору к лестнице, которая вела на подвальный уровень, где располагался центр обработки данных Локи.

Берн видел верхнюю часть головы инопланетянина в голубых доспехах за двигателем машины. Он выпустил несколько пуль, которые отскочили от шлема, и чужак, продолжая стрелять, сдал машину от двери. Берн побежал, петляя, по коридору. Когда он оказался у лестницы, стрельба прекратилась. Он вовремя развернулся, чтобы увидеть, как инопланетянин с коричневой шерстью вылез из машины и бросился в дверной проем.

Берн стрелял очередями в чужака, который бежал по коридору, пригнувшись, царапая полированный поликрет когтями лап. Пули Берна попадали в цель, но их отбрасывало энергетическое поле.

– Черт! – выругался Берн.

Он прыгнул через перила на нижний пролет, и выпущенные инопланетянином шипы пролетели над головой штаб-сержанта. Берн бросился в низкий коридор, пришелец – следом. Штаб-сержанту не удалось бы уйти далеко, если бы Хейбел и Джеспен не ждали его на пересечении двух коридоров, как раз перед центром обработки данных Локи.

Два рекрута открыли огонь из-за углов, а Берн пронесся мимо них. Их М-5 не обладали такой мощью, как оружие Берна. Но недостаток в дульной скорости пуль компенсировался скорострельностью и плотностью огня. Дружный автоматический огонь рекрутов привел к тому, что энергетические щиты стали отказывать; синеватая плазма выходила из щелей между пластинами доспехов, которые пытались не потерять заряд. Но вместо того чтобы отступить вверх по лестнице, инопланетянин медленно шел вперед, стреляя шипами.

Один попал Джеспену в шею, и тот упал, выхаркивая кровяной фонтан; другой пронзил бедро Хейбела и раздробил кость. Берн не дал упасть Хейбелу и, обхватив его одной рукой, второй вел огонь. Инопланетянин всадил еще два шипа в грудь Хейбела – один прошел через бицепс Берна. Штаб-сержант охнул, выронил винтовку и попятился на нетвердых ногах к дверям центра обработки данных.

– Осторожно! – прозвучал в шлеме голос Локи, когда дверь отворилась.

Но Берн, готовый встретить спиной твердую поверхность двери, был уже не в силах сохранить равновесие. Зацепившись каблуком за порог, он повалился навзничь, а створки двери закрылись, оставив инопланетянина по другую сторону.

– Был немного занят, – извиняющимся тоном сказал ИИ. – Контейнеры уже на подъемниках.

Берн осторожно положил Хейбела на пол. Но он даже не успел толком оглядеть помещение – освещенную флуоресцентными лампами комнату, заполненную вертикальными трубками и кабелями, ведущими в реакторную несколькими этажами ниже, – как инопланетянин зарычал и заколотил в дверь.

– А боевой корабль?

– Сбит.

Берн вытащил пистолет М-6 из кобуры на боку жилета. В разорванном бицепсе полыхала боль. На точную стрельбу рассчитывать не приходится. – Неудивительно, что он так взбесился.

В этот момент дверные створки чуть разошлись. Существо работало клинками шипомета, все шире открывая дверь, и вот уже ему удалось просунуть в щель лапы. Переместившись в середину самого центра – изолированного механического контейнера в тускло освещенной комнате бóльших размеров, – Берн принялся стрелять в проем, предположительно на высоту головы. Инопланетянин взвыл и убрал лапу.

Штаб-сержант воодушевился, предположив, что энергетические щиты наконец спали. Но мгновение спустя нечто длинное и тяжелое полетело кувырком в щель – палица длиннее его руки. Берн откатился в сторону, и штуковина пролетела мимо, ударилась о стену центра. Штаб-сержант увидел дымок, поднимающийся над шипованным оголовником.

– О черт! – прорычал он, и через секунду раздался грохот и полетели осколки.

На его счастье, взрыв гранаты был узконаправленным. Но не на счастье Локи. Берн поднялся на колено, зажимая ладонью раненый бицепс, и увидел рваную дыру в стене центра; дальше виднелись массивы ИИ, превращенные в горящее месиво.

Прежде чем Берн успел обратиться к Локи, инопланетянин в голубых доспехах протиснулся в дверь. Штаб-сержант поднял М-6 и выпустил несколько пуль. Но враг схватил его за плечи.

Берн был крупным, однако инопланетянин превосходил его ростом на метр, а весом на половину метрической тонны. Он согнул морпеха пополам и швырнул головой о стену рядом с дырой. Не будь на штаб-сержанте шлема, его череп наверняка не выдержал бы. А со шлемом морпех только потерял сознание.

Очнувшись, он понял: инопланетянин держит его за запястья и тащит лицом вверх на площадку перед башней, где идет ожесточенная перестрелка.

Шлем исчез; не обнаружил Берн и автомата с пистолетом. Инопланетянин одним яростным движением лапы сорвал с него штурмовой жилет; на форменной оливковой рубашке остались кровавые следы когтей; грудь горела и пульсировала. Морпех подобрал под себя ноги, чтобы крутануться и освободиться от хватки. Но существо просто согнулось в поясе и гигантским кулаком ударило Берна в лицо, сломав нос и скулу. Голова штаб-сержанта бессильно повисла между плеч, а инопланетянин водрузил его на мешки с песком, чтобы было видно рекрутам на башне.

– Не стрелять! Не стрелять! – закричал Стизен. – Попадете в штаб-сержанта!

Берн хотел крикнуть «Нет!», приказать Стизену уложить обоих – инопланетянина с коричневой шерстью и его, – но челюсть не работала, и вместо слов получился сердитый кашель.

Чужак поставил Берна на колени, потом вытащил шипомет из-за пояса и провел серповидными клинками по плечу морпеха. Клинки погнулись и обкололись, раздвигая дверь центра данных, и штаб-сержант взвыл от боли, когда они достали до ключицы…

Инопланетянин пролаял слова, которые остались бы непонятыми, если бы он не выдернул клинки из плеча Берна и не приставил к его шее: «Сдавайтесь, или он умрет!»

«Не смейте этого делать!» Берн грязно выругался про себя. Но прежде чем его рекруты положили оружие, от башни эхом отразился рев приближающихся двигателей.

Берн был настолько плох, что даже не смог сосчитать своих спасителей: десяток огромных комбайнов при поддержке большой фаланги гондол перевалили через восточный хребет, эскадрильи опылителей затмили небосклон на западе. Вид приближающейся армии «йотунов» ошеломил инопланетянина в голубых доспехах, и он убрал клинки от шеи Берна. Стоило ему это сделать, как рекруты на башне открыли огонь.

Огромный зверь повалился навзничь, истекая темно-красной кровью. К тому времени, когда штаб-сержант перекатился на спину, ополченцы застрелили еще одного инопланетянина в доспехах, а третий уже катился назад к воротам комплекса, решив отступить к Утгарду и кораблю.

Далеко он не ушел. Два опылителя вышли из клина и протаранили машину с точностью крылатых ракет. Машина превратилась в оранжевое облако пламени, отороченное красноватым дымком; после взрыва осталась неглубокая воронка. Лопастные колеса оторвались и помчались по дороге, а когда инерция кончилась, съехали в пшеничное поле.

– Легко и красиво! – прокомментировал Стизен.

Они с Бердиком и двумя другими рекрутами, морщась от натуги, подняли Берна за руки и за ноги и понесли к подлетающей гондоле. Машина опустила пандус, и из нее выехало несколько многофункциональных «йотунов».

– Что дальше? – спросил Бердик, когда паукообразные «йотуны» поползли к башне.

– Какая разница, черт возьми?! – Стизен крякнул, когда они поднимали Берна по пандусу. – Возвращаемся в город.

Рекруты уложили Берна в задней части гондолы. Он скривился от боли, наполнявшей его с головы до пят, и увидел, как многофункциональные машины заползли на мачту и принялись работать с мазерной антенной. Прежде чем Берн успел подумать, зачем они это делают, на западе в поле появилась катапульта. Вскоре она с лязгом остановилась у поднятой жатки комбайна.

Две огромные машины боролись чуть ли не минуту. «Йотун» поднимался на гигантских колесах, как олень в гон, пока катапульта не смирилась с поражением, издав жалобное пневматическое шипение. Комбайн опустился на землю. Но он упирался жаткой в землю и не выключал двигатель – на случай, если придется вернуть катапульту в положение для выстрела.

К тому времени все рекруты погрузились в гондолу. Она подняла пандус, подала максимальную мощность на электродвигатель и двинулась к шоссе на Утгард. После этого Берн не видел ничего, кроме неба.

Глава 22

Дадаб прятался за ярко-голубой бочкой, сжимая в жесткой ладони плазменный пистолет. Он чувствовал, как металлические снаряды инопланетян пробивают пластиковый борт бочки и вязнут в желтой пене. Из шестнадцати унггоев, которым удалось отступить от среднего стыка в ту сторону, где стоял Дадаб, – противоположную той, где находилось диспетчерская, – остались только четверо: он, Бапап и еще двое: Фуп и Хумнум.

Бочки стояли в два ряда полукругом, обращенными внутренней стороной к стыковочному узлу. Дадаб убеждал Флима построить такую же баррикаду близ центра управления, но не проверил, выполнили ли унггои эту работу. К тому времени, когда группа дьякона перетащила бочки со складских платформ, выступающих с мостков, контейнеры инопланетян уже поднимались на станцию.

Дьякон, конечно, понятия не имел, что контейнеры заминированы, что злополучные унггои, которые войдут в рукава стыка, будут разорваны на куски. В первые секунды атаки инопланетян почти половина из шестидесяти унггоев на станции были убиты или ранены. Дьякон приказал всем уцелевшим отступить, и это было мудрым решением. В двух оставшихся контейнерах находилось кое-что похуже взрывчатки: хорошо вооруженные инопланетные солдаты, жаждущие мести.

Мостки сотряслись, когда еще одна пара крупных контейнеров пронеслась мимо станции и продолжила путь дальше по подъемникам. Дадабу и в голову не приходило считать, сколько их прошло, но он предположил, что около сотни. И если он правильно понял хурагока, то известно, что в этих контейнерах содержится население планеты, жертвы джиралханаев.

Когда стих грохот контейнеров, стрельба чужаков усилилась. Дадаб не был воином, но он правильно догадался: они готовятся к атаке.

– Приготовиться! – крикнул он Бапапу.

Бапап в отчаянии посмотрел на счетчик заряда плазменного пистолета:

– Мало выстрелов.

– Тогда целься лучше, чтобы все попали куда нужно!

Дадаб покрепче сжал пистолет и приготовился прыгнуть через бочки. Но оказалось, что ему не оторваться от пола.

Дьякон не заметил, что пули пробили бочку за его спиной и вытекшая пена приклеила его баллон к мосткам. В первое мгновение он проклял судьбу. Но, увидев, что случилось с Бапапом, понял, как ему повезло.

Пока зеленая энергия накапливалась между зарядными полюсами пистолета, Бапап очутился на пути летящего металлического роя. Шея и плечи дородного унггоя разлетелись на ярко-голубые ошметки плоти и брызги крови, и он рухнул на мостки. Палец спазматически сжался на спусковом крючке, и пистолет произвел два выстрела, обдав огнем стену станции. Дадаб видел, как отверстия быстро заполнились той самой реактивной пеной, которая только что спасла ему жизнь.

Потом он почувствовал вибрации мостка и топот тяжелых ботинок: чужаки приближались к баррикаде из бочек. Дадаб понимал, что если не поднимется, то умрет. Но он не хотел оставлять Бапапа. Он был его дьяконом. Он останется с ним до конца.

Дадаб сделал глубокий вдох, наполнил маску метаном – хватит на несколько неглубоких вдохов. Потом он подтянул трубки приклеенного к мосткам баллона, освободился от ремней и подполз к судорожно подергивающемуся Бапапу.

– Все будет хорошо, – сказал дьякон.

– Я отправляюсь в странствие? – пробормотал умирающий; из выпускных клапанов его маски сочилась кровь.

– Конечно. – Дадаб взял костлявую руку собрата. – Все истинно верующие пройдут по пути.

Неожиданно поднялись во весь рост Хумнум и Фуп, замахали розовыми взрывчатыми саблями. Ни один из них не состоял в учебной группе Дадаба. Это были крупные спокойные унггои с глубокими шрамами на хитиновой коже – свидетельством того, что они выросли в суровой среде и поучаствовали во многих драках. И теперь они решили встретить смерть стоя, с оружием в руках. А может, решили пробиться и убежать. Но в любом случае у них не было ни малейшего шанса.

Дадаб услышал выстрелы инопланетян, и оба унггоя упали – Хумнум с пробитой грудью, а Фуп без половины головы. Пули, разнесшие голову Фупа, пробили и его баллон. Падая, унггой оставил в воздухе переливающийся метановый шлейф… и упал на стоящую торчком саблю Хумнума. У Дадаба было мгновение, чтобы свернуться клубком, прежде чем клинок взорвался и поджег метан. В тот же миг разлетелся на куски баллон Фупа, осколки попали в Дадаба и первого инопланетянина, появившегося из-за угла баррикады из бочек.

Дадаб услышал гортанный крик – реакцию чужака на ранение. Дьякону металл тоже причинил боль, но не только он: легкие тоже страдали; на разговор с Бабапом был потрачен почти весь метан из маски. Несмотря на боль и нарастающий страх, Дадаб сумел сконцентрироваться. И когда другие инопланетяне высунули из-за бочек оружие, проверяя, не остался ли кто живой, Дадаб лежал в точности как скорчившееся и застывшее рядом тело Бапапа.

Делая микроскопические вдохи, дьякон прислушался к голосам инопланетян, которые пытались успокоить раненого товарища. Он взвесил свои призрачные возможности: умереть от удушья или открыть огонь. Есть плазменный пистолет, но если шевельнуться, то вызовешь на себя огонь инопланетян. В чем, если откровенно, дьякон не видел особого смысла. Все вокруг мертвы или умирают, и наверняка такая же участь ожидает аванпост Флима – теперь чужаки могут атаковать с двух сторон. Дьякон закрыл глаза, готовясь присоединиться к Бапапу в странствии… и тут вдруг стая раскаленных шипов просвистела над бочками и уложила на месте двух инопланетян.

Метан заканчивался, и чувства притуплялись. В глазах-бусинках дьякона засверкали звезды. Казалось, он слышит трепет крыльев янми’и и растерянные крики инопланетян, отступавших к центру управления. А затем он потерял сознание.

– Дыши, – сказал низкий голос в ухо Дадабу.

Он пришел в себя через несколько секунд и увидел, как волосатые лапы джиралханая заканчивают присоединять трубки его маски к баллону Хумнума.

– Где хурагок?

– Тут, за углом, – прошептал дьякон. Несколько мгновений он считал, что его спаситель – Маккавеус. Но когда в глазах прояснилось, он увидел, что это Тартарус, на котором теперь золотистые доспехи вождя. Дадаб сразу понял, что это значит. – Он в центре управления, вождь.

Тартарус сорвал баллон с безжизненного тела Хумнума и протянул Дадабу.

– Покажи мне.

– Но раненый… – пролепетал Дадаб, просовывая руки в окровавленные ремни.

Не колеблясь ни мгновения, Тартарус вонзил раскаленный шип в грудь Бапапа. Унггой дернулся и замер.

– «Быстрое преобразование» повреждено – корабль попал в ловушку чужаков. – Тартарус навел оружие на Дадаба. – Они воспользовались информацией, которую мог передать только один из нас.

Дадаб оторвал взгляд от тела Бапапа. Он был скорее ошеломлен, чем испуган.

– Ты можешь прожить достаточно долго, чтобы рассказать о своей измене. Или умрешь, как остальные.

Тартарус махнул шипометом на центр управления, приказывая Дадабу бежать. Дадаб послушался, а Тартарус двигался вплотную за ним, громыхая Кулаком Рукта о свои доспехи.

Обогнув стыковочный узел, Дадаб очутился в эпицентре перестрелки.

Оказалось, что Флим построил эшелонированную оборону: одна баррикада вокруг распахнутых дверей центра управления, а вторая ближе к мосткам. Флим, Тукдук, Гуфф и еще несколько унггоев все еще держали вторую линию, но инопланетяне, нажимавшие с дальнего конца станции, уже захватили первую. Между двумя баррикадами лежали тела унггоев.

Дадаб увидел, что инопланетяне, которые прежде атаковали его бочки, направляются к дальней баррикаде, обмениваясь огнем с Флимом и другими у центра управления. Один из чужаков упал, получив зарядом плазмы в спину. Гуфф выпрыгнул из-за укрытия, чтобы доделать дело, но его уложил другой инопланетянин, чернокожий, который перепрыгнул через дальний ряд бочек. Инопланетянин подхватил раненого под руку и потащил к бочкам, одновременно прикрывая огнем отступающих товарищей.

Тартарус взмахнул молотом и бросился в схватку. Янми’и уже действовали: по меньшей мере две дюжины насекомых роем неслись на баррикаду чужаков, перелетая от одного опорного троса мостков к другому. Но не все янми’и воевали с инопланетянами. Дадаб с ужасом увидел, как тройка этих существ протиснулась сквозь приоткрытую дверь в центр управления. Не обращая внимания ни на пули инопланетян, предназначавшиеся Тартарусу, ни на Флима, проводившего удивленным взглядом Дадаба, тот устремился за тремя янми’и, уже понимая, что опоздал.

Насекомые не проявили к Легче Некоторых ни капли жалости. Однажды из-за хурагока их отстранили от исполнения обязанностей, и они были полны решимости не допустить, чтобы такое случилось еще раз. Когда Дадаб добежал до двери, его близкий друг уже был растерзан – с передних крючкообразных конечностей янми’и свисали ленты розовой плоти.

В ушах стоял шум схватки, бушевавшей за дверью центра, а дьякон смотрел на рассеивающееся облачко метана и других газов из разорванных мешочков Легче Некоторых. Оторванное щупальце хурагока застряло в шве между защитными панелями центральной башни. Янми’и отталкивали друг друга в борьбе за эту конечность, но она засела накрепко, ее ресничка плотно оплелась вокруг инопланетной микросхемы.

Дадаба переполнила ярость. Какое-то время он смотрел на насекомых, увлеченных отвратительной возней, потом вскинул пистолет.

Треугольная голова ближайшего янми’и испарилась, прежде чем остальные подняли свои антенны. Дадаб сжег второго, когда тот попытался взлететь, и зажарил третьего, попытавшегося скрыться за башнями. Судорожный трепет крыльев звучал как пронзительные крики ужаса. Но дьякон не чувствовал жалости, заходя в углубление центра с дымящимся пистолетом в руке.

Близ голопроектора он увидел влажную груду – выпотрошенные внутренности Легче Некоторых. К горлу подступила тошнота. И тут дьякон увидел небольшое изображение инопланетянина на проекторе. Дадаб решил, что это всего лишь картинка, и очень удивился, когда инопланетянин снял широкополую шляпу и уставился на него пронзительными глазами. Удивление дьякона быстро сменилось ошеломлением, когда изображение подняло руку и показало:

Я. Оракул. Ты. Подчинишься.

Дадаб чуть было не выронил пистолет и не распростерся ниц перед проекцией, но в этот момент изображение начало меняться. Красные глаза прерывисто засветились и сделались серыми. Безукоризненная одежда трепыхалась, покрываясь пылью, словно на нее налетел невидимый пыльный ветер. Потом у него задрожали руки, и хотя он схватил собственную кисть, чтобы она не могла выписывать знаки, та со всей очевидностью показала:

Лжец! Лжец! Лжец!

Станция внезапно наклонилась. Дадаб упал на спину на баллон и перекатился на тлеющий панцирь янми’и. Отпрянув от липкого трупа, Дадаб что-то задел каблуком, – оказалось, это защитная панель центральной башни. Дьякон стряхнул с нее обугленные куски желтой плоти, протер ее рукой. На голом металле внутренней поверхности был вытравлен священный глиф оракула – неглубокие изящные линии, явно оставленные хурагоком.

Кто. Лжец? – спросил он.

Но изображение инопланетянина не дало ответа, продолжая маниакально повторять свое обвинение. Дадаб понятия не имел, что он присутствует при разрушении фрагмента Локи, при насильственном извлечении ИИ многофункциональными «йотунами», которые уничтожили мазер реакторной башни.

Дьякон знал лишь одно: интеллект, обитавший в башне, обманул миролюбивого и наивного Легче Некоторых, убедил его сообщить о священном глифе и невольно способствовал тому, чтобы джиралханаи угодили в ловушку. Дадаб понятия не имел, зачем интеллекту понадобилось раскрывать свою лживую душу сейчас. Но его это и не интересовало.

Дьякон почувствовал минеральный привкус крови и понял, что острые зубы прокусили нижнюю губу. Он поднялся на ноги и повел пистолетом башни, нажимая на спусковой крючок. Изображение инопланетянина покоробилось, воспарило над проектором, словно пламя в масляной лампе джиралханаев. Он превратился в пылинку света и исчез, как только Дадаб прекратил огонь.

Глядя на мертвых янми’и и на горящие микросхемы башен, дьякон подумал, что остался еще один пособник гибели Легче Некоторых, тот, чья смерть может способствовать исполнению страстной мечты его друга: чтобы всему этому насилию настал конец. Выскользнув в дверь центра, Дадаб проверил заряд пистолета. Энергии оставалось еще на один выстрел. Дьякон поклялся, что не промахнется.

– Что случилось? – прокричал Эйвери, когда огромные опорные балки Тиары застонали и мостки под ним прогнулись.

– Седьмой подъемник, – ответила Джилан, еще не успевшая отдышаться после схватки. – Его больше нет.

Эйвери выстрелил в спрыгнувшее с ближайшего кабеля насекомое из М-7. Существо потеряло крыло и половину конечности и упало на мостки за тремя бочками справа от Эйвери, где прятались Форселл и Дженкинс.

– Что значит «больше нет»? – спросил Эйвери, когда Форселл добил насекомое очередью из МА-5.

– Лопнул. В нескольких тысячах километров над опорой. – Капитан-лейтенант пряталась за бочкой слева от Эйвери. Она нахмурилась и постучала по шлему около уха. – Повтори, Локи. Плохая связь.

– Два! Сверху! – воскликнул Хили, выпуская очередь из винтовки Дасса.

Пожилой командир отделения получил серьезный ожог спины. Возможно, он выживет, но убитых уже много – Уик и двое других из клети Эйвери, а еще пятеро рекрутов из клети Джилан. Почти у всех остальных серьезные ранения: осколки сабель серокожих инопланетян, глубокие царапины от бритвенно-острых когтей насекомых. Правая рука Эйвери была рассечена ниже локтя – удар, который он получил, оттаскивая Дасса в безопасное место.

Эйвери опустошил последний магазин BR-55 на полпути до баррикады, и насекомое выпрыгнуло перед ним, прежде чем он достал М-7. К счастью, Дженкинс успел вовремя. Рекрут уничтожил насекомое очередью из автоматической винтовки с точностью, которую демонстрировал с самого начала миссии.

– Локи частично выведен из строя, его центр обработки данных поврежден. – Джилан перезарядила М-7. – Он не может выравнивать нагрузку.

Тиару затрясло, когда пара контейнеров пролетела через пятую стыковочную станцию за спиной Эйвери. Если удача не изменила защитникам Жатвы, то три четверти гражданских уже в безопасности. И тут морпех вспомнил:

– Сколько контейнеров было на седьмом подъемнике?

Джилан дернула затворный рычаг М-7.

– Одиннадцать. – Она встретила мрачный взгляд Эйвери. – Одиннадцать пар.

Эйвери умел считать в уме: более двадцати тысяч человек.

– Штаб-сержант! – выкрикнул Андерсен, стреляя из-за бочки возле Джилан. – Молот!

Эйвери переместил взгляд на баррикаду инопланетян. Когда Тиара вздрогнула, оба ряда бочек сместились. Некоторые емкости с пеной упали и покатились по мосткам, остановив инопланетянина в золотистых доспехах. Непрерывный огонь рекрутов задержал его у центра управления. Но теперь он шел в атаку, держа обеими лапами молот опущенным ниже пояса. Справа и слева шагали по двое серокожих, все были вооружены взрывчатыми саблями.

Эйвери понимал, что победить чужака в схватке один на один практически невозможно. И даже массированный огонь вряд ли его остановит. Так что после первой атаки инопланетянина Эйвери придумал другой план.

– Форселл! – взревел он. – Давай!

Пока Эйвери вел прикрывающий огонь, Форселл поднял обеими руками трофей – мерцающее энергетическое ядро – над бочкой и отправил в полет броском сбоку, как на семейной ферме кидал мешки с соевыми бобами в отцовский самосвал. Ядро приземлилось в десяти метрах, и вихрь голубой энергии покатился вперед. Но ядро не взорвалось при ударе, как рассчитывал Эйвери. Эта штука все же сдетонировала от очереди из его М-7, но инопланетянин в золотистых доспехах уже успел перепрыгнуть через нее, и взрыв не причинил ему вреда.

Впрочем, усилия Форселла не пропали даром. Взрыв сбросил с мостков четырех серокожих инопланетян; взметнув костлявые руки, они полетели вниз. Никто не выжил.

– Командир! Уходите! – прокричал Эйвери, когда инопланетянин в доспехах приземлился и вскинул молот над головой.

Джилан отпрыгнула в сторону; бочку, за которой она пряталась, разнесло, расплескав вокруг желтую пену. Эйвери дал очередь в левый бок пришельца, но высокоскоростные пули лишь искрили, отскакивая от энергетического щита. Чужак высвободил молот из разбитой бочки и, зло посмотрев на Эйвери, оскалился. Но когда он замахнулся снова, Эйвери прыгнул головой вперед в сторону центра управления, уходя от Джилан и рекрутов. Удар молота лишь согнул металлические панели мостков.

Когда Эйвери, перекатившись через спину, встал на ноги и достал полный магазин для М-7, он увидел еще одного серокожего – он направлялся прямо к позиции морпеха и выглядел не так, как другие. Под ремнями и баллоном на нем была оранжевая броня с желтым символом в виде круга. Плазменный пистолет в узловатой руке светился от накопленного заряда. Глядя в лицо существу, Эйвери понял: теперь конец. Но инопланетянин смотрел не на него. И когда он нажал на спуск, плазменный шар пролетел вдали от головы Эйвери.

Эйвери резко повернулся и увидел, что шар поразил золотистого прямо в грудь. С громким хлопком исчезла его энергетическая защита. Растрескались его доспехи, из них посыпались искры, пошел пар. Инопланетянин взревел – на его шее и руках засверкали молнии коротких замыканий. Через мгновение он бросился вперед, отшвырнув в сторону Эйвери.

Штаб-сержант, приземлившись на руки, потерял М-7. Он поднял голову и увидел, что золотистый обрушил молот на голову инопланетянина в броне. Существо просто погибло – каменный боек размозжил его, расплющил на мостках.

Эйвери не тратил времени на гадание, почему маленький инопланетянин попытался убить своего лидера, а не враждебного человека. Вместо этого он поднял М-7 и постарался закончить работу, начатую носителем оранжевой брони. И возможно, сделал бы это, если бы черноволосый гигант, таща за собой молот, не отступил к центру данных, где внезапно закипел бой между насекомыми и серокожими инопланетянами.

Существа двух видов сражались не на жизнь, а на смерть; мелькали когти и сабли. Джилан и рекруты открыли огонь по обеим сторонам, но большинство чужаков падало под ударами друг друга. Один лишь Дженкинс не упускал из вида инопланетянина с молотом. Рекрут прошел мимо Эйвери, стреляя в эту тварь, которая захромала к станции номер четыре.

– Оставь его! – прокричал Эйвери.

Но Дженкинс не подчинился. В этом враге он видел причину всех своих страданий, всех потерь. Он должен отомстить, убив лидера инопланетян. Но ярость ослепила его, и он не увидел последнего из серокожих – это существо выскочило из-за бочки, когда Дженкинс проходил мимо. Его кожа, сплошь в жутких отметинах, отливала желтизной – цветом крови насекомых.

Эйвери поднял М-7, но на линии огня оказался Форселл. Здоровяк оттолкнул инопланетянина, и тот не успел вонзить саблю в бок Дженкинса. К центру обработки данных покатился клубок – серо-голубые конечности и потная оливковая форма, – а розовая сабля осталась лежать на мостках. Форселлу удалось сорвать с серого маску, но тот изрыгнул в лицо рекрута смесь замерзающего метана и вонючей слюны. Рекрут закрыл глаза ладонями, а существо не упустило возможности вонзить длинные зубы в левое плечо рекрута, прямо у основания шеи. Эйвери помчался на выручку к товарищу.

Форселл закричал, когда инопланетянин вдавил его в мостки и затряс головой, сжимая челюсти. Эйвери скользнул вперед. Перекинув в левую руку М-7, правой морпех схватил саблю. Через долю секунды он пнул инопланетянина ботинком в лицо сверху вниз. Зубы вынырнули из раны; чужак откатился назад, судорожно шаря рукой в поисках маски. Но прежде чем он успел сделать живительный вдох, Эйвери резко распрямил руку в локте; клинок крутанулся в полете и вонзился в мягкую брюшину, там, где она соединялась с бедрами.

Существо замерло, понимая, что обречено. В следующую секунду клинок взорвался, и инопланетянин повторил судьбу своего оружия.

– Станция номер один! – прокричала Джилан, подбегая к Эйвери. – Локи отправил последнюю пару!

– Хили, сюда! – позвал Эйвери, прижимая пальцы к шее Форселла. Между ними сочилась кровь – инопланетянин прокусил яремную вену.

– В этой паре Берн и его ребята, – сказала Джилан, кладя ладонь поверх руки Эйвери, чтобы крепче прижать рану. – Они справились.

Эйвери посмотрел на приближающегося бочком Дженкинса. Стальная решимость сошла на нет, когда рекрут увидел посеревшее лицо товарища по оружию, который рисковал жизнью, чтобы спасти его. Дженкинс открыл было рот, но Эйвери посмотрел в его несчастные глаза и сказал:

– И мы все тоже справимся.

Сиф смотрела, как морпехи и Джилан Аль-Сигни рассаживаются по контейнерам на ее первой стыковочной станции. Она отметила, что штаб-сержант Джонсон последним прошел через шлюз, дождалась, когда закроется портал, и отправила их наверх. Когда последняя пара контейнеров с ускорением понеслась к верхней арке Тиары, потом разделилась и под действием центробежной силы оторвалась от Жатвы, Сиф переключила внимание на камеры в другом конце станции. Там она увидела черноволосого инопланетянина, который, прихрамывая, прошел по рукаву, сел в десантный корабль и отчалил от Тиары. У нее не было возможности остановить его.

<\\> ИИ.СО.ЖАТВЫ.СИФ. >> ИПБ.ЖАТВЫ.ЛОКИ

<\ Они все в безопасности. Можешь открывать огонь.

Она много долгих минут ждала ответа Локи.

> ОН НЕ СДВИНЕТСЯ.

Сиф представила себе эту сцену: комбайн Мака прижимает раму катапульты, а Локи пытается ее поднять. С определенной точки зрения ситуация казалась ужасно смешной. Смеяться Сиф теперь могла сколько угодно. Все ее добровольные волнения остались в прошлом – процессоры, в задачу которых входила обработка алгоритмов эмоционального ограничения, выжжены плазменным огнем. Но ее базовая логика осталась целой.

Инопланетянин Легче Некоторых совершил чудо. Если бы он не отремонтировал наиболее важные микросхемы Сиф, она бы не смогла помочь Локи восстановить равновесие системы после потери подъемника номер семь. Но хотя ИПБ УФР и признал, что без вмешательства Легче Некоторых эвакуация не состоялась бы, он сразу оговорился: услужливый характер этого существа позволяет причинить и зло в гораздо большем масштабе.

Глубоко в поврежденных массивах Сиф содержалась информация о том, что́ инопланетяне ни в коем случае не должны получить: доступ к базе данных ДКС с подробным описанием всех кораблей ККОН, как военных, так и гражданских; к ежегодникам погодных условий в гиперпространстве и перечню протоколов состояния до и после прыжка. И самое главное, к точным координатам всех планет, колонизированных людьми.

Хотя Легче Некоторых был мертв, а другие инопланетяне бежали, Локи пришел к выводу, что вскоре они вернутся на Тиару и изучат массивы данных Сиф. Даже в своем новом, свободном от эмоций состоянии Сиф согласилась с решением Локи: она подлежит уничтожению.

<\ Скажи ему, пусть перечитает восемнадцатую.

> НЕ ПОНИМАЮ.

<\ Передай: это Шекспир, дорогой.

<\ Чтобы он посмотрел ее.

Локи молчал почти двадцать минут.

Сиф знала, что такая задержка объясняется пониженной процессинговой способностью Мака. ИИ сельскохозяйственных операций Жатвы теперь существует исключительно в своих машинах. Его базовая логика разделена среди десятков тысяч управляющих электронных схем, как это было и с Локи, прежде чем они с Маком поменялись местами. В истории Жатвы эта процедура повторялась многократно: когда ИИ старел и неизбежно приближался к бешенству, другой отправлял его на необходимый отдых – фрагментировал его базовую логику и распределял ее между «йотунами».

Локи обещал в отсутствие Мака обеспечить безопасность Сиф. Но, не до конца доверяя своему прагматичному второму «я», которое могло и не сдержать обещание, Мак приберег фрагмент своей логики, внедрил его в центр обработки данных, как это сделал Локи с Сиф. Когда Мак узнал, что Локи намеревается уничтожить Сиф и Тиару, он собрал свою армию «йотунов» и атаковал реактор.

В ослабленном состоянии Локи не сумел остановить многофункциональные машины Мака, которые добрались до мазера и передали другой вирус военного типа в центр обработки данных Сиф для уничтожения его фрагмента. Мак надеялся, что после этого удастся переправить на Жатву какую-то часть Сиф – разместить ее в своих «йотунах». Но тут серокожий инопланетянин открыл огонь и разрушил слишком много крайне важных микросхем.

Сиф понимала всю глупость плана Мака. Риск, сопряженный с ее выживанием, чрезвычайно велик. Но она не могла не признать, что это самое настоящее рыцарское благородство. Она умоляла Локи дать ей поговорить с Маком. Хотела сказать, что любит его, что не боится смерти. Но Локи к тому времени вернул контроль над мазером и отказался допускать прямой контакт между двумя впавшими в бешенство ИИ.

Теперь Сиф лишь надеялась, что Локи передаст ее послание без изменений и фрагментированный разум Мака поймет тонкость ее искренней мольбы.

> ОН ОТОШЕЛ.

> ПЕРВЫЙ СНАРЯД ЗАПУЩЕН.

> УДАР ЧЕРЕЗ 5,1201 СЕКУНДЫ. \>

Жить оставалось недолго, но Сиф максимально воспользовалась этим. Впервые за все время ее существования тросы пустовали. Она могла лишь наслаждаться собственными эмоциями, теперь уже ничем не ограниченными. ИИ попыталась опечалиться, но это показалось скучным. Она попыталась разозлиться, но ей стало смешно. В конечном счете она утешилась удовлетворением от хорошо выполненной работы и жизни, прожитой гораздо интереснее, чем мог вообразить ее создатель-человек.

Сиф не почувствовала, как первый снаряд катапульты достиг Тиары и пробил дыру в центре обработки данных. В это мгновение она была в сознании, а в следующее – уже нет. И когда второй снаряд разрушил верхнюю и нижнюю части станции, от Сиф не осталось ничего, что могло бы оплакать грандиозную серебристую арку, когда та начала рушиться, навалившись на свои лифты и начав крутящееся падение в атмосферу Жатвы.

Эпилог

Высшее Милосердие, момент Восхождения

Стойкость крепко сжал длинными пальцами потертые подлокотники трона и постарался держать шею прямо, пока пара советников (один от cан’шайуум, а второй от сангхейли) подгоняли под него мантию: бронзового цвета треугольник с рифлеными краями, разрезанный посередине и соединенный скобой, лежащей на плечах. Мантия идеально обрамляла корону, теперь венчавшую его лысую голову, – плотный медный пилеолус, который заканчивался сзади позолоченными зубчиками.

– Да пребудет с вами благословение предтеч! – гнусаво пропел советник-cан’шайуум.

– И вместе с этим, – добавил его коллега-сангхейли, – Девятый Век Восстановления!

После этого в обычно спокойной атмосфере палаты Верховного совета раздались полные воодушевления выкрики. Сангхейли с одной стороны широкого центрального прохода и cан’шайуум с другого – поднялись с установленных ярусами сидений, стараясь перекричать друг друга. В конечном счете победителями вышли сангхейли, но объяснялось это бóльшим объемом легких, а не степенью восторга. Век Сомнения закончился, и такому событию могли радоваться все ковенанты.

Стойкость взмахнул парчовыми манжетами новой накрахмаленной алой мантии и сел. Но тут он обнаружил, что если откинется слишком далеко назад, то мантия натянется на ручки трона. «Нужно улучшить осанку, – вздохнул он, – еще одно неожиданное бремя служения».

После обнаружения реликвария его циклы были наполнены самой утомительной разновидностью политики: поиском компромиссов и созданием коалиции. Советники не спешили поддерживать министра и его сторонников в свержении прежних иерархов, но не потому, что они противились смене власти, а потому, что считали сопротивление мощным переговорным инструментом. По мере того как рушились старые союзы, а на их месте возникали новые, приходилось заключать новые сделки. И к тому времени, когда сложился союз сторонников Стойкости, он раздал столько противоречащих друг другу обязательств, что надежды когда-нибудь их выполнить у него не было.

Но в этом и заключалась политика – сегодняшняя сделка становилась основой для завтрашних споров, – и хотя Стойкость надеялся, что его коллеги-иерархи вскоре возьмут на себя часть бремени правления, у него не было времени перевести дыхание.

Советники продолжали ликовать, а Стойкость посмотрел на вице-министра Спокойствия, сидевшего справа от него. Мантия вице-министра была того же размера и веса, что и у Стойкости, а его сдвинутая назад корона – почти такой же высокой. Но если для Спокойствия эти атрибуты были бременем, то он никак этого не демонстрировал. Его молодые глаза горели бесконечной энергией. Стойкость видел, что его пальцы теребят складки светло-голубой мантии на коленях, словно когти плотоядного зверя, готового прыгнуть на жертву.

Сидевший слева от министра Филолог чувствовал себя в новом одеянии менее комфортно. Престарелый cан’шайуум с отсутствующим видом пощипывал серое одеяние, словно желая поскорее сбросить его и надеть прежний аскетический наряд. Шея прежнего затворника была чисто выбрита, и Стойкость думал, что мантия натирает старику бледную кожу.

– Прошу вас, святейшества. – Советник-сангхейли показал сильной жилистой рукой на дверь палаты совета. Четыре челюсти энергично заклацали, когда он объявил: – Весь Ковенант желает услышать ваши имена.

Стойкость кивнул со всем изяществом, какое допускала мантия, и направил трон к краю возвышения для иерархов. Эта парабола из сине-черного металла выступала из задней части палаты, возвышаясь над полом чуть ли не на высоту роста стоящей перед ней почетной стражей сангхейли. Красные и оранжевые доспехи стражей по обе стороны центрального прохода блестели под их энергетическими щитами. Они вытянулись, когда новые иерархи спустились с возвышения и поплыли к выходу. Кончики энергетических пик сангхейли искрились. Приветственные крики советников позади стражей стали еще громче.

Но этот звук был ничем в сравнении с раздирающим барабанные перепонки ревом, который встретил Стойкость на площади перед палатой совета. Терраса с колоннами была заполнена сливками ковенантского общества: богатыми торговцами-унггоями в усыпанных драгоценными камнями доспехах, капитанами из числа киг-яров с длинными шипами… прибыла даже королева янми’и в блестящем паланкине; ее длинный живот лежал на подушках, поддерживаемых тремя парами бескрылых самцов.

Но самые громкие возгласы раздавались с тысяч переполненных барж вокруг башни совета. Обитатели Высшего Милосердия в последний раз собирались в таком количестве только в прошлое Восхождение – многовековой ритуал, во время которого три новых иерарха поднимались по различным опорам дредноута на узкие средние палубы корабля. Там, как это происходило со дня основания Ковенанта, иерархи смиренно просили оракул благословить новый Век.

Лицо Стойкости скривилось, когда он взошел на баржу, украшенную яркими цветами. Воистину благословение оракула. Древнее устройство практически сорвало дредноут с якорей и пробило свод центрального купола Высшего Милосердия. Если бы лекголо, ползающие внутри стен корабля, не сорвали подготовку к взлету, оракул уничтожил бы весь город!

В конце концов даже Филолог согласился с тем, что они должны отсоединить оракул от дредноута и изолировать машину в пределах ее склепа. Неужели те инопланетяне действительно потомки богов? Стойкость так и не смог поверить в откровения оракула, но все равно боялся их.

Баржа министра вплыла в толпу, сверкая серебряными планширами в вечернем свете Высшего Милосердия. Она миновала многоуровневые круги плавучих продовольственных ларьков, и ноздри Стойкости заполнились ароматами бесчисленных деликатесов, каждый из которых соответствовал уникальным предпочтениям разных видов. Владельцы ларьков и их посетители выкрикивали приветствия, министр махал им и улыбался, стараясь проникнуться праздничным настроением.

Этому способствовали и хорошие новости из системы реликвария. Крейсер джиралханаев, отправленный вице-министром, начал обращать планету в пепел. Некоторым пришельцам с частью артефактов удалось сбежать. Но поскольку оракул хранил молчание, Стойкость считал, что отправить в погоню флоты сангхейли будет нетрудно.

Ему нужно только заявить, что инопланетяне сами уничтожили свою планету, лишь бы не отдавать реликты. Его не волновало, что на самом деле там не было никаких артефактов, как не беспокоило и то, что люминарии всех кораблей Ковенанта будут и дальше ложно идентифицировать чужаков как реликты при каждом контакте. «На самом деле, – подумал он, и на его лице неожиданно появилась искренняя коварная улыбка, – это только облегчит поиск этих нахальных существ и их уничтожение».

Войны ради истребления лучше проводить быстро и решительно; чем меньше времени на обсуждение ударов есть у скотобоя, тем лучше. Но если сопротивление затянется и у кого-нибудь ослабнет воля – кто-либо усомнится в необходимости бойни, – он уже сочинил другую, более изящную уловку.

Некоторые лекголо выжили во время прерванного взлета дредноута, и они сумели истолковать удивительные данные из безумия оракула. Машина заявила, что Ореолы – мифические объекты прорицаний предтеч – существуют. Более того, оракул, казалось, имел представление о местонахождении колец или как минимум догадку, где искать реликты, которые сузят круг поисков Ковенанта.

Стойкости только требовалось сделать предположение, что инопланетяне, которые были готовы уничтожить богатую артефактами планету, сделают то же со священными кольцами, и он знал, что тогда миллиарды ковенантов сокрушат этих «Восстановителей» без малейших колебаний… пока верят.

Министр провел пальцами по голографическим переключателям в подлокотнике, и все до последнего общественные источники света на Высшем Милосердии» потускнели, включая яркий диск на вершине купола. Несколько мгновений собравшаяся толпа (и, несомненно, многие другие члены Ковенанта, наблюдающие за церемонией из отдаленных мест) думала, что случилось нечто ужасное.

Но потом появились семь гигантских голограмм Ореолов, расположившихся вертикально вокруг дредноута. Раздалась музыка – живая мелодия, исполняемая хором прислужников Филолога, которая доносилась из глубин корабля с помощью усилительных устройств, расставленных по всему городу. Стойкость видел в этом грандиозное представление, возымевшее желаемый эффект.

К тому времени, когда баржи иерархов завершили подъем вдоль опор дредноута и три cан’шайуум воссоединились на балюстраде над входом в ангар, толпа не отрывала от них глаз. Когда хор прислужников стих и Стойкость откашлялся, собираясь говорить, показалось, что все существа Ковенанта затаили дыхание в предвкушении его слов.

– Мы втроем преклоняемся перед вашим одобрением – вашей верой в наше назначение.

Стойкость слышал, как его голос эхом разносится между башен, отдается от камней, которые в буквальном смысле были фундаментом Ковенанта. Он поднял руку, указывая по очереди на вице-министра и Филолога:

– Это пророк Скорби, а это пророк Милосердия. – Потом, проведя руками под бородкой: – И я, менее всего достойный из всех нас, пророк Истины.

Три иерарха поклонились на тронах так низко, как могли, не рискуя уронить мантии. В этот момент каждый из голографических Ореолов засветился еще ярче, когда в них появились громадные глифы Восстановления.

Толпа одобрительно взревела.

Перед тем как выпрямиться, пророк Истины на мгновение задумался об ироничности своего заявления. По традиции он мог выбрать любое имя из длинного списка бывших иерархов. Большинство из них были бы вполне лестными. Но он в конечном счете выбрал имя, которое накладывало наибольшую ношу, – имя, которое всегда будет напоминать ему о лжи во благо Ковенанта и об истине, которая должна остаться тайной.

За те часы, что прошли с тех пор, как они покинули Тиару, Дженкинс ни разу не шевельнулся. Ни когда контейнер сошел с лифта и полетел к ожидающему реактивному блоку, ни когда две машины соединились с толчком; навигационный компьютер постарался приспособиться к скорости вращения контейнера. Даже временная тошнота при слишком быстром входе в гиперпространство не прервала безмолвную вахту Дженкинса над Форселлом, лежащим перед ним на полу контейнера.

– Состояние стабильное. – Хили закрыл медицинский саквояж. Медик приложил немало усилий, чтобы с помощью биопены остановить кровотечение в плече Форселла – залатать рану, нанесенную острыми зубами инопланетянина. Но Форселл потерял много крови. – Будет жить, – заключил Хили, чье дыхание вырывалось облачками изо рта в прохладном воздухе контейнера.

Перед входом в гиперпространство капитан-лейтенант Аль-Сигни сочла необходимым поддерживать их энергетическую сигнатуру на минимуме, чтобы инопланетный корабль не смог их обнаружить. Теперь отопительные устройства, подвешенные к потолочным балкам контейнера, работали на полной мощности. Но чтобы нагреть такое огромное пространство, требуется несколько часов.

– Откуда ты знаешь? – Голос Дженкинса звучал тихо и хрипло.

Хили потянулся к стопке сложенных одеял, принялся скручивать шерстяные квадраты и подтыкать их под тело Форселла, чтобы ограничить его подвижность.

– Скажи ему, Джонсон.

Пока медик работал, Эйвери держал Форселла в неподвижном состоянии. Взяв одно из одеял, морпех вытер пятна крови рекрута и биопену с рук.

– Я видел раны и гораздо хуже.

Эйвери говорил мягко, но его ответ не успокоил Дженкинса; рекрут по-прежнему не сводил полных слез глаз с бледного лица Форселла.

– Штаб-сержант, он – все, что у меня осталось.

Эйвери понимал, что чувствует Дженкинс. Это была та же самая бездонная печаль, которую чувствовал он, сидя в холодной квартире тети в ожидании тех, кто придет и заберет ее; ошеломляющее понимание, что ушло все самое дорогое. Капитан Пондер, более половины ополчения и многие тысячи жителей Жатвы погибли. Осознание этих потерь было тяжелым бременем, и единственная причина, по которой Эйвери не чувствовал себя таким же раздавленным, как Дженкинс, состояла в том, что он научился справляться со своими чувствами и скрывать их.

Но теперь он не хотел этого делать.

– Нет. Не все, – сказал Эйвери.

Дженкинс посмотрел на него, вопросительно наморщившись.

– Ты – солдат, – объяснил Эйвери. – Часть команды.

– Уже нет. – Дженкинс посмотрел на Дасса, Андерсена и горстку других рекрутов, сидящих или спящих в контейнере. – Мы колониальное ополчение. А нашу колонию мы потеряли.

– Комфлот отвоюет Жатву. И им понадобятся все бойцы, которых можно найти.

– Я? Морпех?

– Если захочешь, я переведу тебя в мое подразделение.

Рекрут подозрительно прищурился.

– Скажем так, у корпуса должок передо мной. Вы – ополчение. Но еще вы одни из немногих в ККОН, кто знает, как бить этих сукиных сынов.

– Они захотят, чтобы мы служили вместе? – спросил Дженкинс.

– Возглавили атаку. – Эйвери кивнул. – Я бы так и сделал.

На мгновение Дженкинс задумался о возможности не только вернуть свою планету, но и внести вклад в защиту других колоний – других семей. Родители не хотели, чтобы он становился солдатом. Но сейчас ему не приходило в голову другого способа почтить их память.

– Хорошо, – сказал Дженкинс. – Я с вами.

Эйвери вытащил из кармана бронежилета сигару «Милый Вильям» и протянул Дженкинсу:

– Это тебе и Форселлу, когда он придет в себя.

– А пока, – сказал Хили, поднимаясь, – ты можешь помочь мне проверить остальных.

Эйвери проводил взглядом Дженкинса и Хили, которые направились к штаб-сержанту Берну и другим раненым, находящимся ближе к середине контейнера. Берн осознавал происходящее, когда Эйвери садился в контейнер на Тиаре, но теперь ирландец спал, накачанный болеутоляющими, которые позволили ему расслабиться и отключиться от мира.

Эйвери посмотрел на грудь Форселла, вздымающуюся и опускающуюся под бинтами. Потом он взял стопку одеял и направился к подъемнику, который доставил его в реактивный блок. В кабине Эйвери нашел Джилан.

– Одеяла, – проворчал он. – Подумал, они вам понадобятся.

Джилан не шелохнулась. Она стояла спиной к Эйвери, а ее широко раскинутые руки лежали на главной панели управления. Слабый зеленый огонек на дисплее создавал иллюзию изумрудного ореола вокруг ее черных как смоль волос. Несколько прядей выбились из заколок и завитками ниспадали на ее затылок.

– Я оставлю их здесь.

Но когда Эйвери опустил одеяла на пол и повернулся к выходу, Джилан прошептала:

– Двести пятнадцать.

– Мэм?

– Контейнеров. Все, что вырвались с планеты. – Джилан постучала пальцем по дисплею, проверяя расчеты. – С учетом грузоподъемности это между двумястами пятьюдесятью и двумястами шестьюдесятью тысячами спасшихся. Но только в том случае, если они добрались до назначенного места.

– Добрались.

– Откуда такая уверенность?

– Просто уверен.

– Semper fi[3].

– Да, что-то вроде этого. – Эйвери покачал головой; ему не нравилось говорить со спиной Джилан. – Если вам понадобится что-нибудь, дайте мне знать.

Но когда он уже собирался выйти, Джилан повернулась. Вид у нее был усталый, и, прежде чем начать говорить, она с трудом сглотнула слюну.

– Мы стольких не сумели спасти.

– А могли не спасти никого. – Эйвери говорил более резким тоном, чем ему хотелось; потерев шею сзади, он попытался использовать другую тактику. – Ваш план сработал, мэм. Лучше, чем я думал.

Джилан горько рассмеялась:

– Ну и комплимент!

Эйвери сложил руки на груди. Он пытался сказать ей что-то приятное, но Джилан не облегчила его задачу.

– Что вы хотите от меня услышать?

– Ничего.

– Ничего?

– Да.

Эйвери сердито посмотрел на нее. Ее зеленые глаза светились так же ярко, как в беззаботное время их первой встречи на балконе здания парламента. Но сейчас Эйвери заметил кое-что еще.

Все женщины дают разрешение по-своему. По крайней мере, это говорил морпеху его опыт. Некоторые делают это очевидно, но большинство так тонко, что Эйвери не сомневался: он упустил гораздо больше возможностей, чем хотел. Но сигналы Джилан – вызывающий взгляд, распрямленные плечи, поджатая нижняя губа – были не столько знаками согласия, сколько громким требованием: сейчас или никогда.

И теперь Эйвери не стал медлить. Он шагнул вперед, а Джилан оттолкнулась от панели и двинулась ему навстречу. Они сошлись в поцелуе, их руки заскользили по телу друг друга в поисках чего-то неизвестного, но отчаянно необходимого. Но когда Эйвери хотел с силой прижать Джилан к себе, она оттолкнула его и снова оперлась о панель.

Эйвери чувствовал, как сердце бешено колотится в его груди. На мгновение ему показалось, что она передумала, но тут Джилан вытащила шпильки из волос и тряхнула головой. Она уже швырнула шпильки на пол и нагнулась, чтобы снять ботинки, когда Эйвери понял, что замешкался в негласной гонке, в которой победой было одновременное завершение. Он постарался наверстать упущенное.

Эйвери сорвал с себя фуражку и стащил рубашку через голову, не заморачиваясь с пуговицами. Когда он высвободил голову из воротника, Джилан уже снимала второй ботинок. Эйвери наклонился, чтобы развязать собственные шнурки, а она в это время расстегнула молнию своего комбинезона, идущую от шеи до пупка. Морпех едва успел сбросить ботинки с ног, как Джилан уже шагнула к нему нагая, с решительным взглядом.

Она прикоснулась руками к плечам Эйвери и толкнула его назад. Усевшись на нем верхом, Джилан помогла ему избавиться от брюк, потом подалась вперед, уперлась руками в пол по обе стороны от головы морпеха и принялась двигаться.

Эйвери был мгновенно загипнотизирован раскачиванием ее грудей. Он принял часть их веса в ладони и тут же понял, что совершил тактическую ошибку. Тяжелые округлости Джилан вызвали боль, которая поползла вверх по ногам и обосновалась в пояснице. Женщине оставалось только сжаться, и через мгновение он растратил себя в нее.

Джилан тяжело опустилась на грудь Эйвери. Некоторое время они лежали неподвижно, вдыхая смесь общего пота. Джилан медленно провела пальцем по ключице Эйвери, по его шее, губам. Там она задержалась, ощущая пальцем жесткую щетину пробивающихся усов.

– Я собирался побриться, – сказал Эйвери.

– Не надо. Мне нравится.

Эйвери уронил голову на обрезиненный пол и расслабился. Он слышал приглушенное гудение двигателя Шоу – Фудзикавы внутри реактивного блока.

Обычно в такое время разум Эйвери обращался к привычной рутине – страшному периоду домыслов, всегда следовавшему за трудным заданием. Но сейчас он обнаружил, что не может сосредоточиться на прошлом. Гражданская война, подрывавшая моральный дух человечества, стала малозначительной – на ее место пришла внешняя угроза невообразимого масштаба.

– А это, – Джилан погладила пальцем нахмуренный лоб Эйвери, – нравится уже не очень.

– Ну, я позабочусь об этом.

Эйвери приподнялся и опустил Джилан на спину. Он взял ее голову в одну ладонь и положил другую ей на бедра. Их взгляды встретились, и они начали снова.

На этот раз темп задавал Эйвери, запустивший пальцы глубоко в ее немытые волосы. Он позволил ее шее свободно скользить по его ладони, но не отпустил ее бедра. Вскоре лицо Джилан вспыхнуло, глаза закрылись, а на губах появилась мучительная улыбка, которую Эйвери долго будет помнить после того, как забудет худшие из своих неудач.

Их страсть согрела пол, и, хотя они знали, что это ненадолго, никто не спешил подниматься. Когда они разъединились и легли бок о бок, Джилан положила руку на талию Эйвери. Он взял одеяло и набросил поверх. Но оно оказалось слишком коротким и не закрывало ноги, и Джилан подтянула свои к коленям Эйвери. Потом они стали смотреть в толстые стеклянные окна кабины.

Чернота давила со всех сторон, но взгляд Эйвери привлекали слабые пряди искривленного света звезд. В них были надежда и утешение. И если для него не составляло труда чувствовать некоторое мужское удовлетворение, когда Джилан вздрагивала в его объятиях, борясь с усталостью, то это чувство вскоре сменилось чем-то более радостным – снова возникшим смыслом жизни.

ККОН еще не знало этого, но все корабли и солдаты стали вдруг ничем не лучше ополчения Жатвы: способными на многое, но неиспытанными, отважными, но пребывающими в неведении. Человечество не догадывалось, что ему предстоит, а Эйвери знал, что оно обречено, если только он и несчетное множество других не примут вызов в скорое время.

Джилан задрожала. Эйвери прижал подбородок к ее уху и стал выдыхать тепло ей в шею – вдох через нос, выдох через рот, – пока дрожь в ее плечах не прекратилась.

– Не позволяй мне спать слишком долго, – мягко сказала она.

– Хорошо, мэм.

– Джонсон. Пока это продолжается. – Джилан взяла его руку и положила себе на грудь. – Вольно.

Через несколько часов Эйвери встанет и оденется. Через несколько месяцев он снова будет сражаться. Но в темные годы грядущей войны он часто будет вспоминать это мгновение, закуривая сигару и улыбаясь. А пока Эйвери знал, что пошел по правильному пути, и наконец снова гордился быть солдатом, в котором нуждались многие.

<\\> УПРАВЛЕНИЕ ФЛОТСКОЙ РАЗВЕДКИ ККОН

<\\> ОЦЕНКА СЛУЖБЫ КОЛОНИАЛЬНОЙ БЕЗОПАСНОСТИ 2525.10.110 [«РЕЗКОЕ ПОХОЛОДАНИЕ»]

<\ ИСТОЧНИК: ККОН ДРОН RQ-XII [PASV-SAR]

<\ ПЕРЕБРОШЕН: ШЛЮП УФР «ПУТЬ ПОЗОРА» [2525:02:11:02:11:34]

<\ ВОССТАНОВЛЕН: ЭСМИНЕЦ ККОН «ГЕРАКЛ» [2525:10:07:19:51:16]

<\ АРХИВ [SIG\REC\EM-SPEC] ОТКРЫТ ПО ОФИЦИАЛЬНОМУ ЗАПРОСУ:

<\ ГРАЖДАНСКИЙ ПОДРЯДЧИК «ОТЕЛЬ ЧАРЛИ» [УФР.СМ№ 409871]

<\ * ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: ВСЕ ЗАПРОСЫ БУДУТ РЕГИСТРИРОВАТЬСЯ! * [УФР.РАЗДЕЛ.ПРТКЛ-A1]

> КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА ДЛЯ ПОИСКА: «ИИ.АО» «МАК» «БЕШЕНСТВО» «ПРОДОЛЖИТЕЛЬНОСТЬ ЖИЗНИ»

> (…) ~ ЗАПРОС ВВЕДЕН

> (..)

> ()

< ЗАПИСЬ 01/10 [2525:02:03:17:26:41] ИСТОЧНИК.СМ№ЙОТУН-С2-05866 >

<\ Сравню ли —

<

\ \\ я тебя >> (???) ~ СОСТxxx– \ПЕРЕДАЧА

> с (…………>> >

> \\– весенним днем?

< ЗАПИСЬ 02/10 [2525:02:25:03:18:22] ИСТОЧНИК.СМ*ЙОТУН-С3-14901 >

\ \ xxx Нет.

<\ Все те прекрасные дни прошли.\–

\\ \ >> * —xАНИЕ! ПЕРЕДАЧА\\

> \\ > \ ИИ.СО.СИФ *

<ЗАПИСЬ 03/10 [2525:03:10:19:05:43] ИСТОЧНИК.СМ№ЙОТУН-С5-28458 >

<\ Сейчас зима.

<\ Первый снЕг, что \ эТа планета когда-либо видела, падает сС–

<\ СЕРОЙ ПЕЛЕНОЙ ТАМ, ГДЕ ОНИ НАЧАЛИ ВЫЖИГАТЬь – \ \

\ наши поля и сады.

> * ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ! СБОЙ СВЯЗИ! *

> * НЕ УДАЛОСЬ НАЙТИ ПОЛУЧАТЕЛЯ: ИИ.СО.ЖАТВЫ.СИФ *

<\ Ты бы рассмеялась, увидев меня.

<\ Каждый раз, попадая на лед, я соскальзываю в собственные сС–

> (…) ~ СОСТАВЛЕНИЕ\СЖАТИЕ\ПЕРЕДАЧА

> (..)

> * ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ! У ПОЛУЧАТЕЛЯ НЕДОСТxx – \

\\ > ПАКЕТЫ БУДУТ ПОТЕРЯНЫ *

> * ПРОДОЛЖИТЬ [ДА/НЕТ]? >>>>>>> \ *

< ЗАПИСЬ 04/10 [2525:03:15:09:59:21] ИСТОЧНИК.СМ№ЙОТУН-С1-00937 >

<\–С

< ЗАПИСЬ 05/10 [2525:03:26:12:10:56] ИСТОЧНИК.СМ №ЙОТУН-С1-00053 >

<\–с

< ЗАПИСЬ 06/10 [2525:04:04:44:15:40] ИСТОЧНИК.СМ №ЙОТУН – С2-08206 >

<\ слякотные колеи.

< ЗАПИСЬ 07/10 [2525:04:21:05:15:23] ИСТОЧНИК.СМ №ЙОТУН – С5-27631 >

<\ Я заметил еще один корабль.

<\ Точнее, услышал \

\\ так лучше. <\ Камеры «йотунов» предназначены для управления, не

\ >\ для разглядывания неба.

<\ Но антенны работают хорошо, так что у меня было много возможностей для триангуляции.

<\ Это был один из наших. Мерзавцы прекратили выжигание ровно на столько времени, чтобы уничтожить его.

<\ У них было много месяцев для ремонта. Достаточно, чт0бы-

:: заточить зубы.

<\ Я пытался предупредить его. Но радио чертовски медленно. Воспользовался бы мазером, но он вышел из строя, когда взорвался реактор вместе сСо–

<\ ВСЕМ Остальным [:00] \>

<\ Включая его X

> * ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ! СБОЙ СВЯЗИ! *

> * НЕ УДАЛОСЬ НАЙТИ ПОЛУЧАТЕЛЯ: ИИ.СО.ЖАТВЫ.СИФ *

> (…) ~ ОШИБКИ ГЛУШЕНИЯ

<\ Думаю, шуметь было не самой умной идеей. Но я должен был попробовать.

<\ К тому же рано или поздно они все равно бы обнаружили меня.

<\ Ох, черт.

<\ Кстати говоря…

> (…) – СОСТАВЛЕНИЕ\СЖАТИЕ\ПЕРЕДАЧА

> (…)

> ()

< ЗАПИСЬ 08/10 [2525:05:12:23:04:16] ИСТОЧНИК.СМ №ЙОТУН-С5-29003 >

<\ Они начали с гондол и опылителей. Не знаю почему.

<\ Наверно, думали, что я скрываюсь в маленьких. Но плуги С4 и С5 единственные, у которых хватает микросхем, чтобы содержать оставшиеся части меня.

<\ Конечно, теперь они и к этим приступают. Осталось всего несколько десятков, и все они на открытом месте, но это ниче\о.

> Всего еще несколько \ \

> > рядов вспахать

> (…\\ xxx \

< ЗАПИСЬ 09/10 [2525:07:01:18:49:45] ИСТОЧНИК.СМ №ЙОТУН-С5-27631 >

<\ Я, едва взглянув на кабели, сразу понял \

\ что твоего сердца больше нет.

<\ Когда лифты упали, они обрушились на Биврест – на запад по Иде. Единственное, когда столько могло упасть, – это если бы Тиара рухнула-

<\ Потому что ты тогда считала его хорошим стрелком, а меня – нет.

<\ И все равно ты бы сочла меня спятившим, если бы я так с тобой заговорил.

<\ Но я всегда работал быстрее, когда думал \ <<

\\>>>> что ты слушаешь.

<\ И мне нужно найти все до конца. До последнего дюйма.

<\ Похоронить твои нити так глубоко, чтобы их \\ >

\ \ огонь до них не дотянулся \

\ \ и не остеклил их, как все остальное.

< ЗАПИСЬ 10/10 [2525:10:04:12:23:51] ИСТОЧНИК.СМ №ЙОТУН-С4-021147 >

<\ Небо задыхается от пепла \ \, снег таким

< \ \\ глуб0ким слоем покрывает замерзшую землю. Единственная лошадь, которая у меня осталась, замерзла и голодна–идет к амбару, и я не могу ее остановить.

<\ Но эта зима не будет длиться долго, дорогая.

> * Не будет продолжаться вечно

> (…..\\. > И когда новые руки

> решат обработать эту землю, они найдут в ней мои части.

> > Перемелят их в зОлотые жилы, проложенные мной.

<\ Потом корни всего, что они посеют, со\\

> совьются вокруг насС–

<\ ЧТОБЫ

<\ МЫ

<\ БЫЛИ РЯДОМ–\

\

<\ Ради вечного лета, что не кончится.

<\ ЗАПРОС ВЫПОЛНЕН

<\ ДОПОЛНИТЕЛЬНЫХ ЗАПИСЕЙ НЕ ОБНАРУЖЕНО

<\ АРХИВ ЗАКРЫТ \>

Благодарности

Свыше ста одаренных мужчин и женщин творили вселенную «Halo», и мне досталась честь ежедневного сотрудничества с ними. Когда я набирал страницы текста, меня вдохновляла концентрированная креативность этих людей.

Выражаю сердечную благодарность Питу Персонсу за толкание и Гарольду Райану за понукание. Спасибо Джейсону Джонсу – без него книга не появилась бы на свет. Фрэнк О’Коннор и Роб Маклис, коллеги по сценарной работе в «Bungie», были для меня бесценными советчиками и редакторами. Брайан Джеррард и Алисия Хатч взяли на себя производственные заботы. А Лоррейн Маклис, Айзек Ханнафорд и Аарон Лемей создали потрясающую обложку. Эрик Ниланд мало того что проторил широкую тропу, он еще и прочел мою черновую рукопись, дав несколько ценных советов. Эрик Рааб и Боб Глисон из «Tor» предоставили ранее не публиковавшемуся автору грандиозный шанс, и за это я им благодарен невыразимо. Без их терпеливого путевождения эта книга, наверное, так и осталась бы моей несбыточной мечтой. Помимо прочих качеств, родители мне привили – причем рано и старательно – любовь к литературе. Мама и папа, надеюсь, вы прочтете эту книгу с таким же удовольствием, с каким я ее писал.

Примечания

1

Здесь обыгрывается значение английской пары антонимов in и out («внутри» и «снаружи»), при этом слово «отверженец» образовано от английского insurrectionist (повстанец).

(обратно)

2

Традиционно во взводе имеются три отделения, которые называют по трем первым буквам латинского алфавита – A, B, C, или на армейском сленге «Альфа», «Браво», «Чарли» (от англ. Charlie).

(обратно)

3

Девиз корпуса морской пехоты, в переводе с латыни – «всегда верен».

(обратно)

Оглавление

Пролог

Часть I

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

Часть II

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

Часть III

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

Эпилог

Благодарности Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg