«А утром пришел Фо…»

А утром пришел Фо… (fb2) - А утром пришел Фо… [litres] 2130K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Олег Васильевич Горос

Олег Горос А утром пришел Фо…

Пролог

«Хорошая будет ночь!» – подумал начальник караула старший лейтенант Кедрович, выпуская сизый клубок табачного дыма в сторону чернеющих на горизонте макушек таежных сосен. Над ними, окрасив небосвод огненным заревом, пылали последние отблески дня, и несколько отливающих кровавым пламенем островков-облаков таяли в быстро сгущающихся сумерках.

Кедрович облокотился о железную спинку лавочки курилки и закрыл глаза. Летний прохладный ветерок бил в лицо и настырно рвался под форменный китель. С дальних болот тянулся протяжный лягушачий ор, и ему традиционно вторили назойливым стрекотом сверчки. Словно конкурируя с ними, со стороны военного училища гремела похожая на нестройный лай какофония строевых песен – курсанты и солдаты вышли на вечернюю прогулку. Чуткое ухо начкара уловило также вплетающийся в этот жуткий ночной ремикс протяжный храп.

«Часовой на собачке! – догадался Кедрович. Собачкой называли пост у входа в караулку. – Спит, гаденыш!»

Он хотел было пойти устроить горе-часовому взбучку, однако махнул рукой: «Пусть наслаждается, пока у начкара романтичное настроение. Вот через пяток минут оно пройдет, и не дай бог, если я застану кого-то спящим на посту…»

Между тем на востоке зарождалось ненастье. По небу медленно и зловеще, проглатывая звезды, расползалась мгла. Туман! Кедрович изредка бросал в ту сторону тревожные взгляды – и вновь смотрел на запад, словно стараясь насладиться последними лучами солнца. Как будто видел его в последний раз. В какой-то момент ему даже показалось, будто огненное зарево на западе – это кровавая пасть гигантского монстра, а черные острые верхушки сосен – клыки. Вот сейчас надвинется туман, эта пасть сомкнется над миром, и…

– Товарищ старший лейтенант, там задержанного привели!

Кедрович вздрогнул. Недовольно глянул на темный силуэт, словно привидение, возникшего из мрака караульного.

– Задержанного привели, – будто извиняясь, повторил тот.

– Запускай. Я сейчас подойду.

Начкар снова взглянул на запад – от заката осталась лишь алая полоска, затем на восток – чернота поглотила уже полнеба. Он сделал еще пару затяжек и щелчком отправил окурок в пепельницу – гигантскую бетонную яму посреди курилки. Огонек исчез в этом кратере подобно маленькой пылающей комете.

Силуэт задержанного был едва различим в тени деревьев у калитки. Кедрович понял лишь, что это солдат – срочник. Его сопровождали двое патрульных курсантов и их командир, капитан.

– Бегунок какой-то, – объяснил начальник патруля, пожимая Кедровичу руку. – Рядом с училищем поймали, у блокпоста.

– Из наших?

– He-а. Говорит, что… – Капитан покосился на подчиненных и шепнул: – Говорит, из Красновки!

– Из самой Красновки?! – поразился начкар.

– Вроде как… – пожал плечами капитан.

Оба, не сговариваясь, посмотрели в сторону пожирающей небосвод мглы.

– Оттуда по-прежнему все глухо? – спросил Кедрович.

– Ага, – покачал головой капитан. – Ни связи с Красновкой, никаких беженцев. Словно все сгинули. Слышал, говорят, еще один отряд спасателей пропал?

Вроде как уже восьмой за эти дни. Погорск в панике, город готовят к эвакуации.

– Как думаешь, – Кедрович кивнул на задержанного, – этот точно оттуда?

– Кто ж знает? Может, и врет. В общем, дежурный по училищу велел пока к вам на гауптвахту отвести. Свяжутся с начальством, там решат, как дальше быть. Так что принимай клиента.

Один из патрульных подтолкнул задержанного к калитке.

– Ого! – воскликнул Кедрович, когда свет фонаря попал на лицо солдата. – Вы его, что ли?

– Таким и задержали, – заверил капитан. – Честно!

Парень выглядел так, словно вырвался из кулачной потасовки. Все лицо в ссадинах, под правым глазом зиял гигантский порез, будто полоснули ножом, из разбитой губы сочилась кровь. Форма солдата больше походила на лохмотья, на ней повсюду темнели бордовые пятна, особенно большое на груди, словно туда всадили нож. «Не иначе как неуставщина, – решил Кедрович. – Наверняка старослужащие отлупили, вот и дал деру из части». Вслух же сказал:

– Ладно, разберемся. Павленко!

– Я! – раздался из темноты сонный голос часового с собачки.

– Сопроводи-ка этого дезертира в караулку.

Кедрович еще ненадолго задержался на улице: поболтал с начальником патруля, заглянул в окно гауптвахты – проверил, не спит ли часовой, и не спеша отправился в караульное помещение. Задержанный дожидался его, нетерпеливо ерзая на стуле, и, как пойманный зверек, бросал по сторонам испуганные взгляды. Теперь, рассмотрев его при более ярком освещении, Кедрович поймал себя на мысли: «И как таких мелких в армию берут?» Если б не военная форма, можно решить, что это школьник средних классов. При этом вид у солдата был такой, словно он полсотни километров протопал пешком: тощ, как беженец из концлагеря; рваная, цвета грязного хаки, воняющая болотом форма едва не соскальзывает с худющих плеч. Лицо парня оказалось изодранным настолько, что трудно было представить, как оно должно выглядеть безо всех этих ссадин, царапин и синяков. Даже на макушке сквозь растрепанные, давно не видавшие мыла и воды русые волосы проступали бурые шрамы.

«Да его в санчасть надо, а не на кичу, – подумал Кедрович. – Ладно, подержим до утра, а там посмотрим…»

– Военник есть?

К удивлению начкара, солдат полез во внутренний карман кителя и достал нечто неопределенного вида – как оказалось, военный билет, настолько грязный, мокрый и потрепанный, что некоторые слова походили на фиолетовые кляксы.

– Беречь надо личные документы! – сурово заметил Кедрович, на что парень лишь нервно усмехнулся. – Та-а-ак… Значит, Граненко Олег Ва… А, Владимирович!

– Гриненко, – поправил солдат.

– Ну, так как же тебя занесло в наши края, Олег Владимирович?

– Я пришел… Я хотел предупредить! А они… Да вы все!.. – Парень вдруг вскочил и затараторил, выпучив глазища, все больше переходя на крик: – Вы думаете, что я сумасшедший, да? Нет, это вы все тут психи! Придурки! Сколько вас здесь, в Погорске? Сто? Больше? Двести? Двести тысяч трупов! Армия? Кто – вы? Все сдохнете! Они – вот это армия…

Кедрович аж растерялся, ошеломленный внезапной истерикой парня. Затем предпринял попытку его успокоить. На уговоры солдат не поддался, однако после более жесткой меры утихомирился и, держась за челюсть, опустился на стул.

«Да его не в санчасть, а в психушку надо!» – покачал головой Кедрович.

– Чего уставились? – рявкнул начкар, заметив несколько торчащих в двери удивленных физиономий сбежавшихся на крик караульных. – Марш по местам!

Физиономии пропали.

Кедрович снова принялся листать военник. Ага, вот! Воинская часть, ее номер, Красновка… Значит, правда!

– Ты действительно из Красновки? Пешком шел? Но там ведь…

Красновка! Вот уже несколько дней лишь о ней и разговоры. Столько народа пропало… На дороге за военным училищем целый блокпост соорудили. Даже боевой техники нагнали. Ждем чего-то, а чего – сами не знаем. Никто толком понять не может, что там – туман сплошной…

– Беспокоит вас, да? – усмехнулся солдат. – Да только вы не в силах остановить это!

– Остановить что?

– Я там был! Был, когда все началось! – прошептал парень и посмотрел на Кедровича так, что тот окончательно решил: у парня горячка. Ничего, ночь в камере для временно задержанных его разом охладит. – Дебилы! – продолжал солдат. – Они даже представить не могут! Завтра, говорят, разберемся… Да только поздно уже будет, завтра-то!

«А может, он врет? – Кедрович снова взглянул на задержанного. – Слинял из части, попался, а теперь симулирует… Хотя – Красновка… Да из Красновки и сбежал! До того как все началось. Как теперь проверишь-то?»

– Дайте воды, – попросил солдат.

Кедрович повернулся к сидящему за пультом связи караульному, который с интересом слушал этот необычный диалог. Тот понял без слов и через минуту вернулся с полным стаканом. Парень пил жадно, большими глотками, словно несколько дней не видел воды. Может, так оно и есть? Наконец он опустил стакан и тихо произнес:

– Когда это началось, я, как и вы, был в карауле…

Глава 1 Караул

Подумать только, это было всего неделю назад. А как будто целая жизнь прошла…

Помню, в тот день стояла жуткая жара. Солнце палило просто адски! На небе ни облачка. С трудом выстояв предкараульный развод, мы побросали на траву автоматы и завалились в тени огромного тополя, который рос у плаца. Правда, очень сильно доставал летящий с него пух – лез и в нос, и в рот. Мне пришлось даже надвинуть на лицо кепку.

Только расслабились, раздался вопль старшего сержанта Провина – нашего заместителя командира взвода, который заступал с нами помощником начкара:

– Караул, стройся!

Ага, так мы и подорвались! Его крик пронесся, словно над полем брани. С тем же успехом он мог пытаться поднять павших в битве героев.

– Стройся, караул, я сказал!

Несколько кепок лениво приподнялись, по сержанту скользнули сонные взгляды.

– Чего торопиться-то? Начкар все равно еще не пришел, – раздался бас вечно невозмутимого Славы Бабина. Впрочем, он выразил всеобщее нежелание выбираться из тени под палящее солнце.

Провин продолжал нависать над нами, с беспомощной яростью созерцая наши разморенные жарой телеса.

– и чего пристал… – проворчал Сережа Сычев и, словно сытый тюлень, перевернул свою гигантскую тушу на другой бок, продемонстрировав помначкару необъятный зад. Кто-то даже всхрапнул. Не хватало только таблички на дереве «Не кантовать». Признаться, нам доставляло немалое удовольствие лишний раз поиздеваться над Провиным.

– А ну, в строй, я сказал! Мне что, рапорт писать? – в отчаянии взвизгнул помначкар. – Младший сержант Агеев!

– Я тут, Жека, – отозвался Витек, приподнимаясь с шинельной скатки. Он заступал в караул разводящим.

– Я вам не Жека, а товарищ старший сержант! Ясно? – Провин аж побагровел от злости. – Если через минуту личный состав не построится, вместо караула вы отправитесь на гауптвахту! Вы меня поняли?

– Так точно, Жека!

Агеев лениво поднялся, с усмешкой глянул на помначкара, затем поправил на себе форму, стряхнул с лычек на погонах землю и громогласно, но спокойно провозгласил:

– Давайте в строй, хлопцы! Вы чё, на курорт собрались? Быстро к машине!

– Да ладно тебе, Витек. Чего так орать-то? – залепетал Андрюха Шурович, протирая сонные глаза. – Не кипешуй, сейчас построимся.

Мы стали вяло выбираться из-под спасительной кроны. Когда, волоча автоматы и шинели, прошли мимо Провина, тот с тихой яростью посмотрел нам вслед.

Провина у нас, мягко говоря, не любили. И не без причины. Едва он попал к нам в часть, сразу же стал на особое положение благодаря довольно гаденькому таланту втираться в доверие к нужным людям. Не прошло и месяца, как он стал едва ли не личным ординарцем нашего командира батальона. При этом со своими сослуживцами Женя Провин с самого призыва принципиально дружбу не водил, считая это ниже своего достоинства. От старослужащих ловко прикрылся авторитетом комбата. На счастье Провина, служить он попал в часть мирную и дружную, неуставные отношения у нас случались крайне редко. Хотя однажды любитель помахать кулаками Эдик Драпко не сдержался и намял ему бока. Женя в долгу не остался: тут же поведал о случившемся своему покровителю. Драпко отправился в ссылку на кичу и заодно получил предупреждение от комбата:

– Если подобное повторится, я лично прослежу, чтобы вас перевели в другое воинское подразделение! Мне тут нарушители порядка не нужны!

Желание остаться в нашем дружном коллективе для Эдика оказалось сильнее, чем потребность научить нахала хорошим манерам. Тем более особого вреда Провин не причинял, кроме того, что задирал нос. И Женю окончательно оставили в покое. А вскоре произошло неожиданное: у комбата представилась возможность продвинуть по службе своего протеже. Как-то раз наш тогдашний заместитель командира взвода уже упомянутый Витя Агеев неудачно сходил в самоволку: мало того что попался пьяным, так еще и чуть не набил морду дежурному по части офицеру. Расправа последовала тут же – Агеева сместили с должности и разжаловали из сержантов в младшие. Мы были уверены, что на вакантное место назначат кого-нибудь из командиров отделений, и весьма удивились, когда узнали новость – новым замкомвзвода станет Провин. А ведь тот не был не то что сержантом, даже ефрейтором! После назначения Женя тут же возомнил о себе, а затем в рекордные сроки совершил несколько карьерных скачков, за полгода из рядовых превратившись в старшего сержанта, и уже лелеял в своей прикроватной тумбочке погоны старшины. Впрочем, это назначение авторитета ему не прибавило, скорее наоборот: Провина тихо ненавидел весь взвод, а негласным «батяней» для нас все равно остался Агеев.

– Уже построились? Молодцы! – воскликнул подбежавший капитан Саморов, наш командир взвода, заступивший начальником караула. Он окинул взглядом строй и по-гусарски усмехнулся в усы: – Клоуны! И с кем нести службу?..

Я выглянул из строя и не смог сдержать улыбки. Первым, как и положено, стоял среднего роста младший сержант Агеев. За ним возвышался Сергей Сычев, настолько огромный, что кепка разводящего едва достигала уровня его подбородка. Сразу за Сычевым пристроился я – такой мелкий, что мне до сих пор спиртное в поселке не продают: думают, я школьник. За мной из строя торчала голова Вовки Роганина, который ростом не уступал Сычеву, да только выглядел как засушенный его вариант – в плечах он был, наверное, уже меня. Около Роганина вразвалку стоял его неразлучный приятель Эдик Драпко – маленький и толстый. Над ним возвышались головы еще двух верзил нашего взвода – Славы Бабина и Лехи Волкова, а сразу за ними торчала белобрысая макушка небольшого Андрея Шуровича. Ну и замыкал строй мой лучший друг, как и Агеев, среднего роста Антон Трошников. В общем, «лесенка дураков», как мы обычно именовали такое построение. И у всех на разморенных жарой кислых физиономиях – лень и тоска.

– Вы бы хоть по ранжиру выстроились, что ли… – вздохнул капитан и, махнув рукой, принялся прохаживаться вдоль строя. – В общем, так, товарищи солдаты, воины-танкисты, защитники отечества. В карауле вы все уже бывали, как службу нести, знаете…

Капитана слушали молча. Леха Волков невозмутимо начищал на ремне бляху, периодически проверяя ее безупречность, поднося к глазам и оценивая, как она сверкает на солнце. Антон Трошников, навалившись на борт машины, обмахивался кепкой, Слава Бабин считал птиц на тополе, под которым мы недавно возлежали, я же читал книжку, пряча ее за необъятной спиной Сычева. И речи начкара тихо аккомпанировал посвистывающий храп Андрея Шуровича, который умудрился уснуть прямо в строю.

– Сразу вас предупреждаю: на посту не спать! – Саморов остановился напротив Шуровича.

Эдик ткнул того в бок. Шур вздрогнул, распахнул заспанные глаза. Капитан продолжал:

– А то, вместо того чтобы после караула вернуться в казарму и спокойно «отбиться», вы вернетесь и тоже «отобьетесь», но не в казарме – а где?

Капитан окинул строй насмешливым взглядом.

– В санатории имени майора Дорова! – воскликнул Антон Трошников.

Все заржали. Доров – это наш начальник гауптвахты.

– Правильно, на киче, – кивнул капитан. – Вот товарищ Трошников в курсе. И вполне возможно, скоро туда снова отправится за нарушение формы одежды.

Улыбка тут же исчезла с Антохиного лица – капитан Саморов намекал на недавние семь суток ареста за самоволку. Трошников тут же отлепился от борта машины, вытянулся по стойке смирно, одернул форму и напялил кепку, которую до этого вертел в руках.

– Стоп! – Начальник караула вдруг насторожился. – А где еще один?

– Я здесь, товарищ капитан!

В строй заскочил Саня Рыбалкин, виновато улыбаясь и что-то пряча за широкой спиной.

– Та-а-ак, что у нас тут? – капитан стал медленно обходить его.

Рыбалкин было попытался поворачиваться, держась к офицеру лицом, да только начкар рявкнул:

– Смир-р-рно!

Рыбалкин замер.

– Это, едрить тебя налево, что за фигня?

– Гитара, товарищ капитан, – отрапортовал Рыбалкин, прижимая к спине инструмент.

– Бойцы, вы совсем трататушки попутали? Вы чё, отдыхать туда едете?

– В свободное время, товарищ капитан.

– Да вы, я смотрю, расслабились! Сладкой службы захотели? Я вам там устрою свободное время! Всю ночь будете устав зубрить!

Однако в голосе капитана Саморова звучала скорее усмешка, нежели угроза. Он сам прекрасно понимал, что то, зачем мы едем, можно скорее назвать отдыхом, чем службой. Вот уже несколько лет наша часть охраняла какой-то заброшенный, никому не нужный склад посреди тайги, на который давно было наплевать не только потенциальным нарушителям, но и Министерству обороны. А охраняли этот объект скорее по привычке, потому как здание еще не рухнуло от старости и числилось на балансе. Конечно, офицеры пытались блюсти во время охраны объекта строгость и устав, но в эти караулы солдаты рвались, как в увольнение. Где еще так выспишься и отдохнешь от строевой подготовки, полевых выездов и нарядов?

– Ладно, давайте в машину, – вздохнул капитан.

Мы полезли через борт ГАЗ-66, торопясь укрыться от солнца под его брезентовым тентом.

– Эй, Звереныш, гитару возьми! – крикнул Рыбалкин.

Я одной рукой схватился за гриф, а второй – за широкую ладонь приятеля и помог Рыбалкину перевалиться через борт. ГАЗ заурчал и тронулся. За кормой мелькнули увенчанные звездами ворота воинской части, и над машиной сомкнулись вершины могучих таежных сосен. Ехать предстояло часа полтора. Рыбалкин тут же ударил по струнам и затянул: «Сбивая черным сапогом с травы прозрачную росу, наш караул идет вперед и каждый к своему посту…» Машину затрясло на кочках – водила давил на газ, словно вез дрова, да только гитариста это не смутило. Кто-то даже попытался подпевать. Вечно спящий Шурович тут же вырубился, а вскоре некоторые последовали его примеру – из-за жары мы все стали похожи на стаю двуногих ленивцев цвета хаки. Я не спал. Сидя у борта, глядел в синее небо с уже начавшим клониться к горизонту солнцем и думал о том, что с погодой нам повезло – ночь предстоит звездная, без дождя и ветра, а значит, караул будет кайфовым.

В караулку мы прибыли часам к семи. «Шестьдесят шестой» резко затормозил перед зданием на небольшой бетонной площадке. В облаке поднятой им пыли появился часовой в каске и бронежилете и лениво прикрыл обтянутые сеткой-рабицей ворота.

– К машине! – скомандовал капитан Саморов.

Мы медленно выползли на волю из душного, словно парилка, кузова. Снаружи, наоборот, жара спала и теперь обдувал легкий прохладный ветерок. Изобразив некое подобие строя, мы выслушали короткий инструктаж. Впрочем, в нем давно уже никто не нуждался. Лично я за полтора года службы посещал это место уж и не упомню сколько раз. Вид караулки, окружавшего ее сетчатого забора и зеленой стены леса за ним уже навевал какие-то привычные, я бы даже сказал, домашние чувства.

Караулку, насколько я знаю, выстроили не очень давно – лет пять назад, когда охрану объекта поручили нашему танковому полку. Это было одноэтажное здание из красного кирпича. Четыре окошка, обращенные к небольшой площадке для построений, изнутри плотно закрывали ставни. От остального мира внутренние помещения караулки отделял небольшой тамбур: чтобы войти, нужно было пересечь замкнутый с двух сторон железными дверьми трехметровый коридорчик. При этом наружную дверь всегда держали запертой изнутри, хотя за пять лет караулов не нашлось сумасшедших ее штурмовать. В самой же караулке имелся необходимый для жизни минимум помещений: раздевалка, кухня-столовая, комната для бодрствующей смены с креслами и журнальными столиками, в народе – бодрячка, а также для отдыхающей смены – с топчанами для сна, ну и туалет. Правда, последним пользоваться разрешалось лишь зимой, а летом, чтобы не чистить уборную, для этих нужд использовали лес, который начинался сразу за забором и тянулся на многие-многие километры во всех направлениях. Была еще в караулке сушилка, заваленная зимними бушлатами, рядом с которой в закутке жужжал генератор, обеспечивающий электроэнергией караульное помещение и периметр постов. Также отдельная комната предназначалась для начальника караула и его помощника, а между ней и бодрячкой стоял пульт для связи с постами и частью. В общем, это была полностью автономная база, в которой, в случае чего, можно запросто вполне цивилизованно жить годами…

Едва мы выбрались из машины, что-то меня насторожило. Поначалу я даже не понял, что именно, – вроде все как обычно. А потом сообразил, что не так: люди! Солдаты сменяющегося так называемого «старого» караула – парни из нашей части, как и повелось, побросав под забор автоматы, кто вольно сидел в курилке, кто спал на скатках в тени, иные шатались по территории, наводя порядок. На крыльце дремал часовой собачки, который не соизволил подняться, даже когда из караулки вышел его начкар. Вроде бы привычная обстановка. Вот только их взгляды – какие-то взволнованные, бегающие, я бы даже сказал, испуганные. У многих глаза красные, словно всю ночь не спали, хотя караулы там, как я уже сказал, славились тем, что солдаты на посту высыпались лучше, чем в казарме.

– Опять мы с Петровичем всю ночь квасили, – вместо «здрасте» объявил подошедший к Саморову начальник старого караула, потирая похмельное раскрасневшееся лицо.

– Да, Петровичу с такой работенкой только и остается, что алкогольничать, – усмехнулся наш капитан, пожимая коллеге руку. – Чего это с твоими обмороками-то?

Саморов кивнул на сменяющихся караульных. Ага! Не только я это заметил!

– Чего они такие странные, будто зомби?

– Сам не знаю, – пожал плечами старый начкар. – Впервые такой хлопотный караул выдался. Три раза за ночь смену в ружье поднимал да на посты гонял – часовые от каждой тени шарахались, думали – нападение. Один и вовсе на пост отказывался заступать, пришлось арестом пригрозить. В отдыхаловке во сне постоянно кто-то вскрикивал. Говорят, кошмары снятся. Я их пуганул, мол, вообще спать не разрешу. Не помогло!

– Может, дряни какой некачественной накурились? – предположил Саморов.

– Может, и так… Да только мне тоже спалось хреново, – ответил старый начкар. – А я-то точно ничего не курил. Только пил…

Какое-то время он молча смотрел в сторону виднеющихся вдали вышек.

– Признаться, достали меня уже эти караулы, – вздохнул старый начкар. – Тут только солдатам халява, а нам, офицерам, так одни проблемы. Того и жди, что опять какое-нибудь ЧП случится. Ведь ни в одном наряде такого нет, как здесь! То суицидник какой – повесится, застрелится или вены вскроет, то душара дембеля стрельнет. Взять статистику только за прошлый год. Три человека! Это не считая тех двоих, кого откачали. Тем более устав тут не рулит – далеко от части, а солдаты с автоматами разгуливают где хотят. Да что говорить, только три месяца назад отсюда труп увезли!

– Это ты про Маринского? – припомнил наш капитан. – Так ведь он не суицидник. Он сам в лесу в канаву свалился да шею себе свернул.

– В канаву не в канаву… А труп-то есть! Честно говоря, я и сам уже побаиваюсь сюда ездить. Спать тут ужасно – вечно снится всякая чепуха. Да и лес, признаться, вокруг какой-то странный, нехороший. Если бы не Петрович со своим бухлом, уж не знаю даже, как вообще бы тут дежурил. Мне как выпадает сюда заступать, ехать не хочется настолько, хоть рапорт на увольнение пиши.

– Слушай, может, тебе отпуск взять? – Саморов недоверчиво взглянул на его нервное опухшее лицо.

– Я не раз говорил: дался нам этот склад? – продолжал тот, не обратив внимания на слова капитана. – Да только нашему начальству, похоже, плевать. Охраняем не понять зачем…

– Склад числится за нашей частью, вот и охраняем.

– А может, там и сторожить-то уже нечего? Я вчера Петровичу говорю: чего в этом складе хранится-то? Что там такого ценного, что мы тут пятый год грязь месим? А тот молчит. Хоть и пьяный, зараза, но молчит! Партизан хренов…

– Может, нам замок сорвать да заглянуть внутрь, а? – Саморов заговорщически усмехнулся. – Уверен, никто даже не заметит.

– Ты серьезно? – Старый начкар заметно оживился. Похоже, он и сам не раз об этом подумывал.

– А что, пара бойцов с ломами тебе его в два счета вскроют…

И тут капитан осекся, видимо вспомнив о том, что мы все еще рядом – мнемся перед караулкой в строю и с интересом вслушиваемся в их диалог.

– Провин! – позвал Саморов.

– Я! – Женя вытянулся по стойке смирно.

– Веди личный состав в караульное помещение.

– Карау-у-ул!.. – начал Провин командирским голосом.

Да только строй уже и так рассыпался, и мы лениво побрели в караулку мимо багрового от злости старшего сержанта.

– Бодрствующая смена, принимайте караулку! – распорядился Агеев. – Те, кто идет на посты, не забудьте поесть! Вовка Роганин, помоги Шуру на кухню паек дотащить.

Роганин тут же бросился выполнять команду – вместе с Шуровичем стаскивать с кузова машины бак полевой кухни и коробки с сухим пайком. Провин зло сплюнул в пыль.

– Честно говоря, мне порой жаль Провина, – сказал Антон Трошников, поглядывая на помначкара. – Ему, должно быть, очень одиноко. Живет особняком, ни с кем не общается.

– Чё его жалеть-то? – пробурчал Эдик Драпко, потерев кулак. – Он рядовым-то был уродом, а с лычками так вообще скурвился.

– Это потому, что мы принципиально слушаемся только Агеева, – возразил Антон.

– Нет, это потому, что Провин всех нас отстоем считает, – ответил Эдик. – Так почему мы к нему должны относиться иначе? Уверен: завтра подохни он – ни одна собака не пожалеет. Еще и спасибо скажет…

– Хотел бы я посмотреть, как собаки спасибо говорят, – усмехнулся я.

– А по-моему, мы просто ведем себя с Провиным как последние сволочи, – вздохнул Антон. – Вот если бы…

– Товарищи солдаты! – раздался вычурно командирский голос позади.

Мы оглянулись. Величественной походкой нас догонял предмет нашего спора – старший сержант Провин собственной персоной. Поджав губы, он окинул нас придирчивым взглядом:

– А ну-ка, построились!

– Чего?..

– Я сказал, смирно!

Мы растерянно подчинились.

– Трошников, чего это у вас бляха в районе паха болтается? – важно сказал помначкар. – Разве вы не знаете, как солдату положено затягивать ремень? Думаете, раз мы далеко от части, можно форму одежды нарушать?

– Да ладно тебе, Жека… – улыбнулся Антон, подтягивая ремень.

– Не Жека, а товарищ старший сержант! И пуговку верхнюю на кителе застегните! Вы что, рядовой, по возвращении в часть хотите на гауптвахту попасть за нарушение формы одежды? Так я вам устрою!

Улыбка исчезла с лица Трошникова. Провин по-отечески одернул на нем форму, сам застегнул ему пуговку и погрозил пальцем:

– Чтобы я больше такого не видел!

Взгляд помначкара скользнул по остальным, видимо ища, к кому бы еще придраться, и остановился на Драпко. Эдик вызывающе вскинул подбородок, мол, «ну давай, предъяви мне что-нибудь!». Драпко был счастливым обладателем такого могучего торса, что Провин «предъявить» не рискнул – отвел глаза, повернулся и с надменным видом зашагал в караулку. Все-таки Эдика он до сих пор побаивался – помнил его кулаки с тех времен, когда еще был рядовым.

– Вот урод! – зло сказал Антон Трошников, снова расстегивая пуговицу и ослабляя ремень. – Меньше полугода как замкомвзвода, а выпендривается, будто командир части…

Внутри караулки с мокрыми тряпками блуждали угрюмые солдаты сменяющегося караула – наводили порядок, готовя помещение к сдаче.

– Здорово, мужики! – воскликнул Трошников.

По нам скользнули равнодушные взгляды, и грязные тряпки снова заелозили по полу.

– Э, Витюха, ты чё такой вялый? Тебя словно всю ночь по сопкам гоняли в полном снаряжении…

Трошников тронул за плечо одного из надраивающих пол, но тот нервно сбросил его руку:

– Отвали!.. Антон, отвали, я сказал!

– Витек, что случилось-то?

Тот взглянул на Трошникова красными от бессонницы глазами. Видимо, хотел что-то ответить – явно резкое, но промолчал. Сказал лишь: «Удачно вам откараулить, пацаны» – и снова уставился в пол. Антон пожал плечами и вернулся к нам.

– Видать, прав был начкар. Странные они сегодня какие-то…

Шурович с Роганиным, гремя баком, скрылись в столовой, и вскоре оттуда раздался крик:

– Новый караул, хавать!

– Ну что, пойдем пожрем, что ли? – сказал Антон. – Скоро мне на пост.

Помещение, гордо именовавшееся столовой, представляло собой маленький закуток пять на пять с электропечкой и двумя квадратными столами. На хавчик, как обычно, был овес.

– Звереныш, как ты можешь это жрать? – воскликнул Трошников, заметив, как я уплетаю ужин.

– А ты можешь предложить лучше?

– Лично меня от одного вида наизнанку выворачивает… – Антон с отвращением отодвинул тарелку.

– Но надо же что-то есть, – ответил я, продолжая невозмутимо ковырять ложкой склизкую кашу. – Ты просто не думай обо всем, как о дерьме. Тут все дело в самовнушении…

– Ой, только не надо опять своей дебильной философией нагружать. Один хрен, о чем ни думай, дерьмо останется дерьмом. И я его жрать не буду!

– Да ладно тебе. Вон на Быка посмотри. Он же хавает, и ничего…

Я кивнул на Сычева, который ложкой интенсивно загружал овес в свое ненасытное хлебало.

– Быку хоть настоящего дерьма дай – сожрет, – поморщился Антон. – Еще и добавки попросит.

Сережа Сычев, видимо уловив, что речь ведут о нем, на какое-то время перестал жевать, посмотрел по сторонам, потом быстро смел ложкой остатки каши и воскликнул:

– Шур, там хавки много?

– До фигища, – ответил дремлющий у плиты Шурович.

Сычев направился к баку за добавкой. Трошников еще раз с отвращением взглянул на свой ужин и тут же отвернулся.

– Кстати, Звереныш, меня ведь ты меняешь?

– Ну, – ответил я.

– Смотри не опаздывай, а то я, когда меня долго не меняют на посту, становлюсь сердитый. Будет как в том анекдоте: «Стой, стрелять буду!» – «Стою!» – «Стреляю!»

– Если промахнешься, тогда ты точно до конца службы из санчасти не вылезешь.

Я хрустнул костяшками пальцев.

– Я и так оттуда не вылезаю, – усмехнулся Трошников.

– Да уж, косарь ты у нас известный!

Из коридора раздался вопль Провина:

– Первая смена, строиться!

– Что, уже на пост? – проворчал Трошников, бросив взгляд на наручные часы.

– Я сказал, строиться! – снова пронеслось по караулке.

– Вот разорался, хренов командир… – Антон поднялся из-за стола. – Одно радует: несмотря на лычки, жрать Провину придется такое же дерьмо, что и нам. А я б на месте Шуровича ему в тарелку еще и настоящего дерьма всыпал, чтобы он весь караул из сортира не вылезал.

Я не стал напоминать Антону, что не прошло и получаса, как тот пытался сочувствовать нашему гнусному помначкару.

В комнате бодрствующей смены Трошников нырнул в бронежилет, надел кепку, развернув ее козырьком назад, поверх нее напялил каску.

– Витек, помоги, пожалуйста, броник застегнуть, – попросил он Агеева.

Разводящий подтянул лямки на бронежилете. И вдруг настороженно уставился на лоб Трошникова:

– Офигеть, Антон! Что это у тебя?

– Чего там? – Трошников испуганно провел по лбу ладонью.

– Ты как каску-то надел?

– А что? – Антон быстро сорвал каску с головы, внимательно осмотрел ее.

– Как ты ее надел-то? – усмехнулся Агеев. – У тебя же голова квадратная, а каска – круглая!

– Вот гад! – воскликнул Антон. – Ну все, ты попал!

И они принялись колотить друг друга по броникам кулаками.

– Первая смена, становись! – скомандовал Провин, с нескрываемым презрением взглянув на это ребячество. – Стоп! Почему наших караульных двое?

– А что, разве должно быть три? – воскликнул Агеев с деланым удивлением.

– Прекратите, товарищ младший сержант! – рявкнул Провин. – Я спрашиваю, где третий? Кто еще с первой смены?

– Действительно, кто же у нас идет на посты? – хихикнул Агеев. – Ведь в обязанности помначкара, наверное, не входит запоминать фамилии подчиненных… Жека, а мы точно в части никого не забыли?

Какое-то время Провин с молчаливой яростью смотрел по сторонам, видимо перебирая в голове фамилии тех, кто ехал с ним в машине. Его растерянный взгляд даже на секунду задержался на Сереже Сычеве. Тот равнодушно жевал, уставившись в потолок, видимо, пережевывал остатки овсянки. Я стоял в дверях и наблюдал эту сцену, с трудом сдерживаясь, чтобы не захохотать.

– В последний раз спрашиваю: кого нет? – не выдержал Провин.

– Ну да, запомнить девять имен сослуживцев – это ж надо обладать феноменальной памятью! – продолжал ехидничать Агеев. – Спроси у начкара. Быть может, он знает?

Конечно же, спрашивать у начальника караула Провин не рискнул. Он нервно взглянул на часы. И вдруг лицо его просияло.

– Рядовой Гриненко! – сказал он, заметив меня.

– А я-то тут при чем? – воскликнул я, с досадой подумав: «Ну вот, сейчас найдет крайнего!»

– Сходите к пульту связи. Там лежит список караульных. Принесите мне!

Я с облегчением вздохнул: пронесло! – и пошел к пульту. Но едва успел сделать пару шагов, сполна насладившийся беспомощностью помначкара Агеев меня остановил:

– Зверек, лучше позови Шура. Он из первой смены.

Я метнулся на кухню.

– Не спи, Андрей, зима приснится! – растолкал я все еще спящего у плиты Шуровича. И на его сонный вопросительный взгляд добавил: – Ты в курсе, что твоя смена уже на постах?

Тот еще посидел какое-то время, непонимающе глядя на меня. Наконец суть сказанного дошла до его дремлющего сознания, и Шур что было сил рванул в бодрячку. Нетерпеливо дождавшись, когда Шурович облачится в боевое, Провин чуть ли не строевым шагом отправился звать начальника караула.

– Командир, блин! – сказал Трошников, передразнивая его походку.

– Колян, как караул-то прошел? – спросил Агеев у сменяющегося разводящего, который молча стоял неподалеку и настороженно исподлобья глядел по сторонам.

– Да глючно как-то, – после паузы ответил тот, потирая воспаленные глаза. – Всю ночь кошмары снились. На постах народу вечно какая-то дрянь мерещилась. Серегу Варшавина даже с караула снять хотели – ночью так переглючило, что заявил: «Идите сами на свой хренов пост!»

– Чего это вдруг?

– Хрен знает… Утверждал, будто там кто-то пытался его убить. Только когда начкар неделей ареста пригрозил, пошел, да и то всю дорогу упирался. Убийца, говорит, в кустах прячется и меня ждет! Не поверишь, мы, когда с ним на пост пришли, полчаса кусты обшаривали, чтобы доказать этому обмороку, что там никого нет. Конечно же, никаких левых следов не нашли. Да только Серега все равно ни в какую – говорит, вот вы уйдете, он и выскочит. Я, честно говоря, в тот момент уже сам его убить был готов.

– То-то я смотрю, у вас все талые какие-то… – заметил Агеев. – А погода как?

– Отвратительная. То туман, то дождь. Может, вам больше повезет…

– Да вроде, пока ехали, солнце было.

– Вчера днем тоже солнце было, – хмуро ответил старый разводящий.

Капитан Саморов вышел наконец из своей комнаты, как обычно, толкнул речь о том, как и когда следует применять оружие – слабая попытка блюсти в карауле хоть какие-то правила, – и махнул рукой: «Выходи строиться на площадку заряжания». На улице он подождал, пока смена зарядит автоматы, сказал формальное: «Службу нести согласно уставу караульной и гарнизонной службы. Напра-во! Шагом марш!..»

– Что-то Петровича не видать… – вздохнул капитан, провожая взглядом пятерых человек с автоматами, и достал сигарету. – Да уж, без самогона Петровича тут тошновато.

Агеев вернулся минут через сорок, а вместе с ним пришла последняя смена старого караула. Я в этот момент сидел в курилке. Вернувшиеся с постов караульные разрядили автоматы и устало опустились рядом со мной на лавки.

– Неужели все это скоро кончится?.. – хмуро заявил разводящий.

Больше никто не сказал ни слова. Достали сигареты, закурили, не поднимая глаз. Помню, глядя на своих угрюмых сослуживцев, я подумал: что такого могло случиться за последние сутки? Ведь я видел вчера, как они уезжали: с шутками, смехом, довольные. И вот сидят, бледные и хмурые, какие-то перепуганные, молчаливые, а если и говорят, то лишь об одном: скорее бы уехать отсюда как можно дальше.

Метнув окурок в пепельницу, я вернулся в караулку. И вошел в нее в тот самый момент, когда начальник старого караула нетерпеливо торопил нашего капитана:

– Ну что, давай отзвонимся в часть, да мы поехали. Пора уже.

Вид у него при этом был не лучше, чем у подчиненных.

– Что ж, звони, – ответил Саморов.

Старый начкар быстро пошел к пристроенному у стены пульту с тремя переключателями и лампочками, около которых были приклеены бумажки с циферками «I», «II», «III» – номера постов. Там же лежала трубка для связи с частью. Он схватил ее заметно дрожащей рукой.

– Товарищ майор? – воскликнул он, едва услышав голос дежурного по части. – Старший лейтенант Пестряк караул сдал!

И поспешно передал трубку нашему начкару.

– Товарищ майор, капитан Саморов караул принял, – неторопливо подтвердил тот.

Трубка легла на место. Сменившийся начкар при этом вздохнул с таким облегчением, словно избежал смертного приговора.

– Ну все, давай, – сказал он, неожиданно повеселев, и пожал капитану руку. – Счастливо откараулить!

Он было направился к выходу, однако у двери замешкался.

– Знаешь, – неуверенно сказал он капитану, – если кому-то из твоих бойцов… ну или тебе самому покажется, что… ну, это…

– Что покажется-то? – весело спросил Саморов.

На лице старого начкара на мгновение появилось прежнее испуганное выражение. Но, видимо так и не подобрав слов, он махнул рукой:

– А, не бери в голову!

И скрылся за дверью. Мы вышли следом за ним на улицу. Старый начкар поспешно забрался в кабину «шестьдесят шестого», того самого, на котором приехали мы. Заурчал двигатель, машина развернулась. Старлей высунулся в окошко, с улыбкой козырнул Саморову. В кузове мелькнули довольные солдатские лица, и за удаляющимся ГАЗом захлопнулись обтянутые сеткой ворота. В общем, как и положено, примерно в половине девятого вечера старый караул отбыл обратно в часть.

– Товарищ капитан, разрешите обратиться, – спросил у капитана Саша Рыбалкин.

– Ну, попробуй, – ответил Саморов, окидывая солдата насмешливым взглядом.

– Можно второй смене отбиться?

– Можно, Рыбалкин, Машку за ляжку да козу на лозу!

– Я хотел сказать «разрешите», – поправился тот.

– А ты, боец, спать, что ли, хочешь?

– Так точно, хочу.

– Ну, запиши в блокнотик, на гражданке доспишь. – Капитан усмехнулся. – Ладно, иди отбивайся.

– Вторая смена, отбой! – радостно прокричал Рыбалкин.

По пути в комнату для отдыхающей смены он с удивлением заметил, что я уселся в кресло в бодрячке и достал книгу.

– Звереныш, ты чего? Пойдем лучше спать. Ведь скоро на пост.

– Иди, – отмахнулся я, не отрываясь от чтения.

Рыбалкин вырвал книгу у меня из рук и прочел на обложке:

– «Царство сказочных грез», Игорь Сорог…

– Дай сюда! – Я отобрал книжку. – Ну вот, захлопнул!..

– И охота тебе, Зверек, на ночь глядя про монстров книжки читать?

– Чё пристал? – сказал я, разыскивая нужную страницу. – Что хочу, то и читаю. Мое личное время.

– Короче, ты спать пойдешь? – Рыбалкин постоял немного и махнул рукой. – Ну, как знаешь…

Я дочитал до конца главу и взглянул на часы. Да, на сон и правда оставалось совсем немного времени. «И книгу, жаль, на пост с собой не взять – стемнеет уже, – с сожалением подумал я. – Хотя… Если сесть под фонарный столб…» Я сунул книжку в кирзовый сапог и поплелся за Рыбалкиным. В комнате отдыхающей смены впотьмах на ощупь разыскал свободный топчан и лег, накрывшись шинелью.

Едва задремал, что-то меня разбудило. Я вскочил, решив, что уже поднимают смену, хоть мне и показалось, что не проспал и минуты. Посмотрел по сторонам. В темноте разглядел – моя смена, а также разводящий спокойно похрапывают на топчанах. Показалось? Я хотел уже снова завалиться спать, но вдруг кто-то застонал. Я снова вскочил, с тревогой прислушался. Опять раздался тихий стон, кашель. В принципе народ у нас всегда спал беспокойно, многие даже болтали во сне. Дело обычное. Я было снова опустился на топчан, да только в памяти, как назло, вдруг всплыли монстры из «Царства сказочных грез». Прав был Рыбалкин – нечего ужастики на ночь глядя читать… Да только спать-то расхотелось! Тем более в темной отдыхаловке.

«Ну вот, считай, поспал», – разозлился я на себя и пошел в светлую комнату для бодрствующей смены. Очутившись в кресле, я не смог придумать иного занятия, как снова уткнуться в книгу.

Зазвонил телефон. Я продолжал читать. Телефон не умолкал.

– Да возьми же ты трубку! – не выдержал я.

И тут заметил: кресло у пульта, где обычно дежурит караульный, пусто. Подбежав к пульту, я схватил трубку:

– Караульное помещение!

– Фо-о-о… бли-и-изко-о-о… – раздался шепот. Такой жуткий, что по коже пробежали мурашки.

– Эй, там, на посту! Кто прикалывается? – проворчал я, чувствуя, как холодеет в жилах кровь. – Трош, это ты?

Я взглянул на пульт и вдруг понял, что ни одна из лампочек не горит, а все тумблеры опущены – связи с постами быть не должно!

– Бли-и-изко-о-о… – снова раздалось в трубке.

При этом у меня возникло ощущение, будто на том конце провода шепчет целый хор голосов.

– Да пошли вы! – Я швырнул трубку обратно на пульт.

Только теперь я заметил, что в караулке подозрительно безлюдно. Нет бодрствующей смены, которая обычно дремлет в креслах, делая вид, будто читает устав. Не раздается позвякивание посуды из столовой, где Вовка Роганин должен мыть ее после ужина. Я осторожно заглянул в комнату начальника караула – и там пусто!

И вдруг по коридору прокатился такой жуткий вопль, что я в мгновение распахнул пирамиду с автоматами и трясущимися руками принялся разыскивать свое оружие. Заверещала сирена сигнализации. Я нашел-таки свой автомат, схватил его и закрыл дверцу пирамиды. Одновременно с ее хлопком сирена оборвалась. Пристегнув к автомату магазин, я замер, вслушиваясь во внезапно навалившуюся тишину. Мысли сбились в кучу. Первая: на караулку напали террористы, всех убили, а я чудом выжил! Вторая: всех сожрали монстры из «Царства сказочных грез»! Я даже сообразить не мог, что страшнее.

Сняв автомат с предохранителя, я осторожно выглянул в коридор. Никого! Скрипнула дверь, да так внезапно, что я чуть не пальнул от неожиданности. Хорошо, патрон не досылал. Преодолев несколько неуверенных шагов по коридору, я выглянул из-за угла и увидел, что входная дверь в караулку в конце коридорчика-тамбура распахнута и колышется на ветру. А ведь она обычно заперта изнутри и на улице около нее дежурит часовой!

– Смена, подъем! – закричал я и что было сил рванул в отдыхаловку. – Подъем, вторая смена!

Я ударил по выключателю, но свет не зажегся. Тогда, оставив дверь открытой, я принялся тормошить первого попавшегося спящего, с головой укрытого шинелью.

– Вставай же!..

Я резко сорвал с него шинель и отпрянул. Выпученными глазищами на меня таращился мертвец. В узкой полоске света, падающей сквозь щель приоткрытой двери, я увидел окровавленное лицо, изуродованное настолько, что стало невозможно узнать, кто это. Губы мертвеца дрогнули.

– Фо-о-о… бли-и-изко-о-о…

И вдруг кто-то схватил меня за руку…

Я подскочил на топчане, лихорадочно срывая с себя шинель.

– Эй, ты чё орешь? – раздался строгий знакомый голос.

Я растерянно уставился на склонившийся надо мной в темноте силуэт. «Провин!» – наконец догадался я. Взгляд скользнул по сторонам. На соседних топчанах восседали Рыбалкин и Агеев и, с улыбками поглядывая на меня, натягивали сапоги.

– Чё, плохо спится, товарищ рядовой? – как всегда в своей пафосной манере заявил Провин. – Так вообще спать не будете. Короче, подъем! Через десять минут построение.

Я смахнул холодный пот со лба. Неужели сон? Потянулся за сапогами.

– Говорил я тебе, Зверек, не читай всякую гадость перед сном! – Рыбалкин ткнул меня кулаком в бок. – Хотя, честно говоря, мне тоже всякая чушь снилась…

Глава 2 «Уходите отсюда!»

Мы лениво выползли из караулки. Солнце уже подкатило к сопкам, и небо на западе пылало красным заревом. Замершие в безветрии деревья больше походили на декорации. Мы нехотя поплелись к пулеулавливателю – металлическому щиту в углу площадки. То, что такие сооружения в караулках стоят не зря, говорила россыпь выбоин на щите. Где-то год назад с поста пришел сонный Шурович и перед тем, как отстегнуть от автомата магазин, передернул затвор и сделал контрольный спуск. Когда грянули выстрелы, он с перепугу вцепился в гашетку и чуть ли не полмагазина разрядил в пулеулавливатель. За сию оплошность Андрюха Шур суток десять отсидел на киче, а начкары с той поры тычут пальцами в пулевые ямки и назидательно вещают бойцам, насколько важно в карауле соблюдать правила.

– Заряжай! – скомандовал Агеев.

– А чего командуешь ты, Витек? – спросил Рыбалкин, водрузив автомат на сваренную из металлических труб раму перед пулеулавливателем. – Начкар где?

– Спит, – ответил я за разводящего. – Высыпается перед Петровичем.

– Вообще халявный тут караул, – с улыбкой сказал Вовка Роганин, пристегнув магазин. – Никаких тебе проверок, вводных, зубрежек устава. Не то что в части…

– Хватит болтать! – Агеев зашагал к калитке, по пути бросив: – Смена, за мной!

Мы, закинув автоматы за спины, не спеша поплелись следом.

– Эй, на собаке! – обернулся Рыбалкин. – Калитку закрой, убийца!

Сидящий на крыльце Слава Бабин приподнял край каски, на которой было нацарапано «Killer». Оторвать зад от ступеньки он не счел нужным.

– Витек, только давайте быстрее! – крикнул Бабин, усаживаясь поудобнее. – А то я тут уже задолбался стоять.

– И это ты называешь «стоять»? – усмехнулся Агеев.

Когда миновали калитку, Рыбалкин юркнул в кусты и вынырнул оттуда с гитарой.

– Ты охренел? – рявкнул Агеев.

– Я тихонько. Честно. На посту скукотища.

Разводящий покачал головой, сплюнул и побрел вниз по склону по вытоптанной за годы караулов узкой дорожке. Мы – следом. Вдали виднелся раскинувшийся по сопкам периметр ограждения из двух рядов колючей проволоки, между которыми тянулась отсыпанная песком дорожка. До ближайшего поста от караулки идти предстояло всего метров пятьсот. Он располагался почти у самых ворот внешнего ограждения. Вышки двух других постов стояли в дальних углах периметра: одна справа в самой низине, вторая – левее на сопке. Дорожка издали походила на светлый покореженный обруч, внутри которого едва проглядывалась серая заросшая травой и кустарником кирпичная коробка охраняемого нами склада. Справа от периметра между холмов сверкала узкая полоска реки, за ней синели поросшие лесом сопки.

– Что-то часовой молчит, – заметил Агеев, открывая ворота.

– Может, поближе подпускает? – предположил я.

От ворот до вышки оставалось метров семьдесят, и мне показалось, что часового там вообще нет. Мы неспешно пошли дальше, однако нас так никто и не окликнул.

– По-любому спит, мудила, – зло сказал Агеев. – Кто на посту, Шурович? И почему я не удивлен? Ну, я ему сейчас…

Мы подошли к вышке… но та оказалась пуста!

Я почувствовал, как к горлу подкатил ком. В памяти тут же всплыл недавний сон. А вдруг вещий? Я на всякий случай снял автомат. Конечно, по уставу, когда идет пересменка, и так положено выставлять часового для временной охраны и наблюдения, но мы обычно этим правилом пренебрегали – проверок ведь нет. Да и от кого охранять-то? Тайга кругом.

– Звереныш, да чё ты напрягаешься? – сказал Агеев, глянув на мой автомат. – По-любому этот крендель где-нибудь в кустах завалился… Шур! Ты где, обморок? Най-ДУ – убью!

И разводящий принялся пинать окрестные кусты. Да только Шурович так нигде и не обнаружился. Я заметил, что уже и Агеев начал нервничать.

– Может, он наверху завалился? – предположил Рыбалкин, обходя вышку. – Точно, вон же он!

Действительно, наверху из-за железного бортика вышки виднелся краешек каски. Агеев облегченно вздохнул.

– Шур! – закричал он. – Проснись, придурок!

Но даже после того, как вышку несколько раз пнули, отчего та загудела, словно груда металлолома, и обкидали камнями, каска даже не шелохнулась.

– Ну, я полез, – сказал Агеев и, перекинув лямку автомата через голову, пошел к лестнице.

– Как вы по ним взбираетесь? – причитал разводящий, перескакивая через дыры недостающих ступенек. – Она же вот-вот рухнет…

Добравшись до верха, он распахнул дверцу, заглянул внутрь и сразу же отпрянул, вскрикнув:

– О господи! Шур!..

У меня бешено забилось сердце. Палец лег на предохранитель автомата и перевел в боевое положение.

– Витек, что там? – встревожился Рыбалкин.

Агеев посмотрел вниз, явно довольный произведенным эффектом.

– Шучу! – сказал он.

После чего многозначительно кивнул, мол: «Ну, что я говорил?» Потом взгляд его устремился внутрь вышки, и на веснушчатой физиономии младшего сержанта возникла садистская улыбка. Он осторожно взял автомат Шуровича, занес его над головой, и через мгновение раздался глухой удар приклада о каску. Шур подскочил, ошарашенно глядя по сторонам. Он еще толком не понял, что произошло, а уже затараторил сонным голосом:

– Я смену ждал… пятнадцать минут осталось… сам не знаю, как так вышло…

Агеев с двумя автоматами спустился на землю, следом слез заспанный, угрюмый Шурович. Он было протянул руку за своим оружием, однако разводящий не отдал. Наоборот, Агеев отступил, перехватил трофейный автомат под мышку, а ствол направил на горе-часового.

– Ну что, пойдем! – сказал он.

– Куда? – Шурович захлопал глазами.

– Куда-куда… Сдаваться к начкару.

– Витек, ну чё ты гонишь? – снова затараторил Шурович. – Я смену ждал… Честное слово! Пятнадцать минут оставалось…

– Иди-иди…

Шурович засеменил впереди, оборачиваясь на каждом шагу и причитая: «Витек, да не гони… Я же смену ждал…»

Я тихонько, чтобы никто не заметил, вернул предохранитель автомата в исходное положение, дав себе зарок больше вообще никогда не читать ужастиков. «А чего я ожидал? – вертелась мысль. – Что Шуровича сожрали какие-то монстры?» Я набросил автомат на плечо и побрел следом за сменой. Роганин остался на посту, пробормотав нам вслед:

– Пост принял!

Пройдя метров десять, Агеев все же вернул Шуровичу автомат, пообещав, что в следующий раз, если тот будет так крепко спать, проснется на гауптвахте.

Второй пост располагался метрах в двухстах от первого в самой низине между сопок. Антон Трошников ждал смену у вышки.

– Чего молчишь? – спросил Агеев, когда мы подошли.

– Стой, кто идет, – лениво ответил тот.

– Раздолбай! – вздохнул разводящий. – Почему не на вышке?

– А так быстрее сменишься.

– Эх, еще по одному гауптвахта плачет…

– Как стоится, «живой труп, завернутый в тулуп»? – спросил я, стукнув Трошникова кулаком по бронику.

– Да ничё, нормально. Тепло и комфортно, – ответил Антон, вынимая из кармана бронежилета телефонную трубку. – На, держи. Пост сдал.

– Принял, – ответил я, пряча трубку к себе в карман.

– Ночь наступила, так что дальше службу нести патрулированием. В курсе, да? – сказал мне Агеев. – Как совсем стемнеет, не забудь включить освещение. Ну все, давай. Счастливо.

Смена отправилась дальше. Я проводил взглядом взбирающиеся на сопку четыре силуэта, которые постепенно таяли в надвигающихся сумерках. «Патрулированием так патрулированием…» – подумал я и пошел в свой излюбленный окопчик. Я лег на мягкий дерн, автомат и каску пристроил рядом. Сорвав травинку, сунул ее в рот и, положив голову на бруствер окопа, с наслаждением посмотрел в матовое, отливающее краснотой небо с замершими, словно на картине, похожими на клочки розового тумана облаками. Округу заполнили лишь стрекот сверчков, редкие покрики птиц, легкий шелест листвы да едва уловимое журчание далекой реки. Закат быстро угасал над сопкой, залив пурпуром верхушки деревьев. «Всю жизнь бы так лежал. Не то что в душной казарме. Вот сейчас бы красавицу Ладу сюда – и вообще рай…»

– Если нет голоса – пой душой, если нет слуха – слушай других… – распевно понесся над постами знакомый голос под гитарный аккомпанемент, усиленный чашей из сопок, как огромным динамиком.

«Рыбалкин, придурок! Начкар услышит – прибьет, – засыпая, подумал я. – А все-таки петь у него здорово получается…»

Проснувшись, я обнаружил, что уже стемнело. От недавнего закатного зарева у черной сопки осталась лишь узкая огненно-красная полоска, а небо начало мерцать ранними звездами. Первый и третий посты уже сияли по периметру фиолетовыми огнями фонарей. Я выбрался из окопа, съежившись от ночной прохлады, подошел к столбу и повернул тумблер на щитке. Фонарь над головой стал медленно разгораться.

Посмотрел на часы – 11:05. Вернувшись к окопу, я напялил каску, взял автомат и побрел по периметру. Дойдя до столба с точкой связи, вынул трубку, воткнул штекер в разъем. После недолгого треска в трубке раздался сонный голос Шуровича:

– Караульное помещение.

– Второй пост, проверка связи.

– Отключайся.

Я сунул трубку обратно в нагрудный карман.

И тут что-то меня насторожило. Взгляд тревожно метнулся по черной непроглядной стене леса за ограждением, затем по светлой, посыпанной песком дорожке, застилаемой легким туманом. Что-то не так! Прислушался. Действительно, откуда-то раздавался едва уловимый шум – такой, как если бы выпускали воздух из батарей. В голове мелькнула мысль, что до ближайшего населенного пункта – почти вымершей деревеньки Речки – около пяти километров. Кто тут может быть? Хотя, возможно, просто на болотах какой-нибудь газ выходит. К тому же в окрестности часто бродят залетные рыбаки-охотники. Мало ли кто или что шумит…

Да только меня вдруг поразил новый факт. Какие, на хрен, охотники и болота? Ведь шум раздается со стороны склада! Может, Петрович?..

Это был единственный человек, который, как говорят, за последние пять лет подходил к складу. И он же, похоже, единственный знал, что хранилось в этой кирпичной не имеющей окон коробке, которую мы охраняли. Мы же о ее содержимом строили разные домыслы, правда, ни на чем не основанные и ничем не подтвержденные. Офицеры неоднократно под самогонку пытались выпытать у Петровича: что там? И им это часто удавалось. Однако, как потом выяснилось, смотритель склада каждый раз сообщал разные факты: то говорил, что там хранится оружие времен Великой Отечественной, то – провизия на случай атомной войны, то – секретные документы. Хотя чаще он просто с загадочным выражением лица уходил от ответа, типа военная тайна. В общем, даже по пьяни из Петровича не вытянули ни одного слова правды. Он только еще больше всех запутывал и нагнетал интерес. Некоторые решили: Петрович и сам не знает, что там, оттого и канифолит людям мозги. Ведь за пять лет караулов ворота склада ни разу не открывались – даже невооруженным глазом было заметно, насколько поросли они травой и кустарником.

В чем заключалась работа Петровича? Он каждый день заходил на территорию, с важным видом прогуливался вокруг склада и уходил, опечатав ворота внутреннего ограждения. И все! Похоже, хранитель склада просто изображал видимость работы, чтобы начальство знало – он исправно несет службу и не задаром жрет казенные харчи. Признаться, Петрович мог бы даже этого не делать – уверен, никто бы и не заметил. Ведь, как я уже сказал, всем давно уже было наплевать на этот склад. И все же не было дня, чтобы хранитель не совершил обход.

Жил Петрович за счет караулов. С каждой новой сменой ему из части привозили провизию. Кстати, я слышал, как-то один офицер навел справки и выяснил, что на балансе нашего полка Петрович не числится. Выходит, кормили его, скорее, из жалости! Активно обсуждался вопрос, откуда вообще взялся Петрович и как попал на эту должность. Никто даже из старослужащих офицеров его появление вспомнить не мог. Ходили слухи, что Петрович заведовал этим складом еще до того, как мы стали его охранять – с тех пор, когда тут неподалеку располагалась воинская часть. Когда же ее расформировали, Петрович почему-то остался.

Сам Петрович все эти слухи не опровергал, но и не подтверждал. Он просто жил где-то в лесу неподалеку, каждый день приходил прогуляться вокруг своего склада и часто, видимо, от скуки поил начальников караула, а иногда тайно – даже солдат. Благо со спиртным у хранителя склада проблем не бывало. Он гнал отменный самогон – во многом благодаря начкарам, которые заботились о своевременном снабжении Петровича сахаром и дрожжами. Еще бы, ведь пьянки с Петровичем для офицеров были единственным развлечением в этом скучном карауле. В общем, к Петровичу все привыкли, и сейчас, наверное, караул без него был бы не караул…

Я продолжал блуждать вдоль колючей проволоки, настороженно прислушиваясь. Шум не прекращался, а, казалось, становился громче. Ощущение складывалось такое, будто в районе склада кто-то выпускает из баллонов газ или с очень сильным напором течет вода. Я силился разглядеть источник звука, но там, где обрывалась граница света фонаря, царила беспроглядная тьма.

«Да, наверное, все-таки Петрович чудит», – успокоил я себя, хоть и не видел причин, с чего бы тому торчать возле склада ночью.

Посомневавшись немного, стоит ли звонить из-за этого в караулку, я решил зря суету не поднимать – они ведь сразу смену «в ружье» поднимут. Лучше сначала с кем-нибудь посоветоваться.

– Саня! – шепотом позвал я. – Эгей, Рыбалкин!

Тот, приподнявшись на локтях, выглянул из травы.

– Зверек? Чего тебе?

– Подь сюды.

– Ну, чё? Говори так. Мне вставать ломы.

– Прислушайся!

Рыбалкин приподнял надвинутую от комаров на уши кепку, прислушался.

– И чё дальше?

Я прислушался тоже. С третьего поста этих звуков слышно не было.

– По-моему, там кто-то есть, – наконец заявил я, указав за колючую проволоку.

– Где?

– У склада. Я слышал какой-то шум на территории…

Рыбалкин посмотрел сначала на склад, затем на меня, как на идиота, а потом захохотал:

– Ну, ты глюкуешь, Зверек. Тебе чё, не спится?

– Вот ты достал, – настаивал я. – Ну что я, врать буду?

– Кто тебя знает? Нехрен всякую дрянь на ночь читать.

– Да пошел ты!.. – Я повернулся и побрел обратно на свой пост.

Рыбалкин посмотрел мне вслед и снова упал на траву. Высокая полынь полностью скрыла его, и оттуда раздался громкий храп.

Вернувшись на свой пост, я теперь бродил постоянно настороже. Однако ничего подозрительного больше не слышал. Более того, теперь мне казалось, что вокруг вообще пропали все звуки. Даже шорох листвы и стрекот сверчков затихли. Природа словно замерла… Замерла в ожидании чего-то зловещего, подстерегающего во мраке!.. Тьфу ты! Чтобы я еще раз взял в руки эту дурацкую книжку!.. Да и вообще, читаю ее только из-за Лады!

– Эй, солдат…

Шепот раздался так внезапно, что я аж подскочил от неожиданности. Автомат мигом оказался в руках. Взгляд метнулся по сторонам, но, так как я стоял под фонарем, вокруг видел лишь мрак. Я отбежал в темноту и крикнул:

– А ну, стой! Стрелять буду!..

– Я стою, стою. Не стреляй.

Судя по голосу, говорил не то ребенок, не то девушка. Я посмотрел в ту сторону и разглядел у ограждения темный силуэт. «Склад за спиной, значит, не на территории», – мелькнула мысль. И от этого стало спокойнее.

– Ты кто? – спросил я почему-то тоже шепотом.

– Я только предупредить хотела. Не надо стрелять…

– Подойди к фонарю! – приказал я, не сводя с силуэта прицел.

Фигурка переместилась на свет. Все-таки девушка! Голову ее покрывал темный платок, который она тут же сняла, рассыпав по плечам длинные волосы. Я поначалу даже опешил, настолько милым оказалось ее личико. На вид ей было лет шестнадцать, хотя, возможно, так казалось из-за ее небольшого роста. Девушка куталась в длинный серый плащ, смущенно переминаясь с ноги на ногу под моим взглядом. «Наверное, из деревни», – решил я, мысленно прикинув, что в ближайшей деревне Речки из населения, небось, остались лишь три старухи, которые не захотели покинуть ее еще с советских времен. Может, внучка чья-то? Хотя далековато до деревни-то…

– О чем ты хотела предупредить? – спросил я.

– Уходите отсюда!

– Куда же я уйду? – Какая наивная. – У меня пост, служба…

– Уходите отсюда, очень прошу, – сказала она, и в голосе ее была искренняя мольба. – Вам нельзя тут быть, когда придет… – Девушка насторожилась.

– Придет кто?

Вдруг она побежала, быстро накинув на голову платок, и скрылась в лесу. В тот же миг позади меня раздались шаги. Я оглянулся и увидел, что по дорожке к посту спускается смена.

– Стой, кто идет? – окликнул я.

– Да ладно, расслабься, – сказал Агеев, позади которого шли Леха Волков, Слава Бабин и уже сменившийся с первого поста Вовка Роганин. – Начкар спит. Злой, правда. Петрович чего-то сегодня не пришел… Да расслабься, я говорю!

Я заметил, что все еще держу автомат на изготовку и дуло смотрит прямиком на разводящего. Я тут же закинул оружие за спину.

– Все в порядке? – спросил Агеев. – Какой-то ты странный.

– Я слышал какие-то звуки на территории. Как будто шум воды. А еще… – Я хотел добавить про девушку, но решил промолчать. Тут же обвинят, мол, действовал не по уставу: мало того что не сообщил об этом в караулку, да еще и болтал на посту с посторонними. Однако выражение лица Агеева на мой доклад красноречиво отвечало: «Да, на посту порой еще и не такое мерещится…» Я настаивать не стал.

– Ладно, пойдем, – сказал Агеев.

И смена отправилась дальше вверх по склону к третьему посту.

– Пост сдал, – бросил я по пути.

– Принял! – крикнул нам вдогонку оставшийся у вышки Леха Волков.

Всю дорогу до третьего поста я поглядывал за ограждение, надеясь снова увидеть ту девушку. «Кто она? Откуда? – вертелось в голове. – И что это было за предупреждение?» В полумраке я не смог хорошо разглядеть ее лицо, но фантазия тут же дополнила недостающие прелести, и в мыслях я уже видел богиню. И теперь мне все больше казалось, что она похожа… на Ладу.

– Мужики, я понимаю, караул халявный, но хоть какие-то приличия соблюдать надо, – сказал Витя Агеев, когда мы подошли к вышке третьего поста. – Вот где Рыбалкин, например? По-любому спит где-нибудь в кустах, зараза!

– Он в том окопе, – сказал я, вспомнив, где не так давно видел приятеля.

Рыбалкин действительно оказался там. Он не спал. Он сидел, обхватив колени руками, сжавшись, словно от холода. Бронежилет, автомат, каска и гитара валялись неподалеку.

– Ты, я смотрю, вообще обнаглел, – воскликнул Агеев. – Да еще и броник снял!

Рыбалкин посмотрел на него так, словно увидел впервые. Теперь стало заметно, что часового бьет крупная дрожь, а взгляд его бегает, словно у сумасшедшего.

– Рыбалкин, с тобой все в порядке? Это я – младший сержант Агеев! Ладин! Помнишь такого?

Взгляд Рыбалкина прояснился, он ошарашенно посмотрел по сторонам и, казалось, с трудом понимал происходящее. Наконец он встал, поднял броник и каску. Забросил автомат на плечо.

– Да он обкурился, наверное, – усмехнулся Бабин. Он подошел к Рыбалкину и помахал ладонью у него перед глазами. – Э-э-э, мулик! Очнись!

– И штык не забудь, – сказал я.

Рыбалкин как-то странно взглянул на валяющийся в траве штык-нож, будто что-то припоминая.

– А что, комбат приехал? – растерянно спросил он.

– С чего ты взял? – удивился Агеев.

Рыбалкин пожал плечами и, промямлив: «Пост сдал», поплелся к воротам, даже не вспомнив о том, что в кустах осталась его любимая гитара.

Желтый луч фонарика скользил по тропинке, выхватывая из ночного мрака дрожащую на ветру траву. Погода начала портиться. Всю дорогу до караулки мы шли молча, каждый думал о своем. Складывалось впечатление, будто каждый на посту увидел нечто такое, о чем не хотел говорить. Я же не переставал думать о той незнакомке. Кто она? Интересно, увижу ли ее еще раз?

Сквозь заросли кустарника замелькал огонек фонаря караульного помещения. Часовой собачки распахнул перед нами калитку.

– Признаться, я на посту глюковал по-черному, – наконец сказал Вовка Роганин. – Все казалось, будто следит за мной кто-то из леса. Там овражек на первом посту есть. В курсе? Такое ощущение было, словно стоял там кто-то…

– А это был парень или девушка? – осторожно спросил я.

– Да фиг его знает. Далеко было, – ответил Роганин. – Сначала мне вообще показалось, что это наш комбат.

При слове «комбат» Рыбалкин вздрогнул, но не проронил ни слова.

– Слушай, а звуков ты никаких не слышал? – допытывался я. – Ну, вроде как из баллонов воздух выходит или шум воды?

– Нет, не слышал. Что, Зверек, тоже глюки? Вообще, правы были пацаны – глюковый какой-то караул.

– Ага, – тихо подтвердил Рыбалкин. – Глюковый.

Мы разрядились у пулеулавливателя.

– Оружие в пирамиды, – повелел Агеев и пошел к караулке.

В дверях он столкнулся с Провиным. Тот вышел вразвалку, но, увидев нас, выпрямился, одернул форму, как на параде.

– Как служба, товарищ сержант? – спросил он Агеева. И тут же с усмешкой добавил: – Ах, извини, оговорился. Младший сержант. Тебя же разжаловали!..

– Нормально, Жека, – ответил Агеев. И, наклонившись к уху Провина, прошептал: – Разжаловали… Смотри, как бы с тобой чего похуже не случилось. – И разводящий, оттолкнув плечом помначкара, прошел в караулку.

Лицо Провина исказила бессильная злоба. Его взгляд метнулся по сторонам – на ком бы отыграться?

– Почему лямки на бронежилете расстегнуты? – с ходу накинулся он на Рыб ал кина.

Тот промолчал.

– Я вас спрашиваю, товарищ рядовой!

– Так удобнее, – тихо ответил Рыбалкин.

– Удобнее так, как по уставу! – завопил Провин.

– Да пошел ты на хрен, товарищ старший сержант, – процедил сквозь зубы Рыбалкин и прошел мимо.

– Товарищ рядовой, стоять! Рыбалкин, пока «Устав гарнизонной и караульной службы» наизусть знать не будете, про сон забудьте! Вы меня поняли? – прокричал ему вслед побагровевший от злости помначкар.

Рыбалкин захлопнул дверь. Провин с самодовольной улыбкой направился к калитке.

– Вот чертило! Пока мы по сопкам грязь месили, он в отдыхаловке храпака давал, – сказал Роганин, проводив помначкара злобным взглядом. – За территорию караулки только поссать и выходит. Чтоб его там волки съели!

Мы сели в курилке. Роганин достал папиросу, прикурил, глубоко затянулся и передал мне. Я впустил в легкие горячий терпкий дым и выпустил в черное небо сизое облачко. Молчали. Я сидел, облокотившись о холодную стену курилки, но мыслями я был далеко. Я снова думал о Ладе… Лада! Ее ведь на самом деле не существует! Это вымысел! Не могу же я всю жизнь гоняться за призраком…

Мысли мои прервал треск веток. Я посмотрел в том направлении, и мне показалось, что за ограждением между листвой мелькнула какая-то тень. Я вспомнил, что туда по нужде ушел Провин. Спустя минуту треск повторился – словно кто-то продирался сквозь бурелом. Может, этот подонок заблудился?

– Чего тебе? – раздался из темноты удивленный голос Провина.

А потом вдруг затрещали ветки, будто кто-то рухнул в кусты. Я подбежал к калитке, прислушался. Из чащи донесся тихий стон. Меньше всего мне хотелось помогать поскользнувшемуся на каком-нибудь дерьме помначкару.

– Чего там? – спросил Роганин.

– Так, показалось, – ответил я и, бросив сквозь решетку окурок, пошел в караулку.

Глава 3 Нападение

Снова очутившись в кресле бодрячки, я вспомнил про книгу. Она все еще была в сапоге. Я сначала раскрыл ее на закладке, но передумал – вернулся почти в самое начало и принялся просматривать абзац за абзацем. Вот, нашел! «…Лада макушкой едва достигала плеча своего отца, за что тот называл ее „крохой“. Необычайно длинные светлые волосы она не сковывала заколками и резинками, и те всегда свободно рассыпались по плечам. Голубые глаза Лады постоянно сияли таким задором и жизнерадостностью, что тем, кто смотрел на нее, казалось – эта девочка не знает, что такое слезы…» Кстати, какого цвета были ее глаза?

Я перечитывал описание внешности Лады множество раз и сам не заметил, как задремал. Телефонный звонок раздался настолько внезапно, что я аж подскочил, выронив книгу.

– Караульное помещение, – сказал в трубку дежуривший за пультом Рыбалкин. – Кто? Что там? Ты чё, шутишь? Эй! Алло! Второй пост!

Сердце мое бешено забилось. Второй – мой пост! Что там стряслось? Не связано ли это с моей ночной гостьей? Я представил, как она лежит сейчас на земле лицом вниз под прицелом автомата Лехи Волкова, который оказался более ответственным часовым, чем я. Ведь по уставу я тоже должен был положить ее лицом в грязь и вызвать смену за то, что она ошивалась у поста. Я прислушался: что будет дальше?

Рыбалкин вскочил со стула. Он все еще озадаченно сжимал в руке трубку, на лице застыло выражение растерянности. Наконец он бросил трубку обратно на пульт и влетел в комнату начкара.

– Товарищ капитан!

Саморов спал, укрывшись с головой синим армейским одеялом. Рыбалкин тронул его за плечо. Тот заворочался, перевернулся на другой бок, пробормотав что-то невнятное.

– Товарищ капитан! Нападение на пост!

– Что? – Капитан тут же подскочил. – Какое, к черту, нападение?

– Со второго поста позвонил Волков. Говорит… То ли нападение, то ли еще чего… Я так и не понял.

Начкар сел, растирая виски.

– Где Провин?

– Не знаю.

– Так узнай! Сюда его, быстро! И Агеева тоже!

Рыбалкин вбежал в бодрячку.

– Помначкара не видал? – спросил он у меня.

– Не, Санек, не видел. А что случилось-то?

Но Рыбалкин уже мчался в отдыхаловку, где высыпался между сменами Агеев.

– Эй, Витек! – Рыбалкин тронул разводящего за плечо.

– Что? – Агеев подскочил. Глаза его спросонья бегали, рыжий чуб торчал вихром.

– Тебя начкар вызывает!

– Ага. Иду.

Рыбалкин побежал было к выходу, но, оглянувшись у двери, увидел Агеева в горизонтальном положении и даже слегка похрапывающего. Рыбалкин вернулся к топчану и принялся усиленно тормошить младшего сержанта:

– Витяня, да проснись же! Тебя начкар вызывает, срочно! Похоже, нападение!

Агеев сел, спустив ноги на пол, посидел так несколько секунд, растирая глаза. Наконец взгляд его стал осмысленным, он тревожно взглянул на Рыбалкина и, не говоря ни слова, принялся быстро натягивать сапоги.

Рыбалкин вернулся к пульту и попытался дозвониться до второго поста. Безуспешно. Вдруг пульт затрещал. Рыбалкин щелкнул тумблер у горящей лампочки, но оказалось, что звонит часовой с собачки.

– Что? – прокричал Рыбалкин в трубку. – Слышал выстрелы на постах? Ясно. Отключайся.

Из комнаты начальника караула выбежал встревоженный Агеев и распахнул пирамиду с автоматами.

– Вовка, не ставь автомат, – бросил он только что сменившемуся с собачки Роганину. – Пойдешь со мной. Рыбалкин, ты тоже.

– Витек, возьми и меня! – подскочил я. – Все-таки это мой пост…

Агеев окинул меня удивленным взглядом.

– Ты же из бодрствующей смены? Ладно. Собирайся. Роганин, тогда останься.

Я быстро напялил броник и каску, схватил автомат. Выбегая вслед за Агеевым из караулки, услышал, как начкар приказал Шуровичу во что бы то ни стало разыскать Провина.

Погода совсем испортилась. Небо заволокли тучи. Заступивший на собачку Серега Сычев ютился под козырьком крыльца, прячась от начавшего моросить дождя. Мы на бегу пристегнули к автоматам штык-ножи и магазины и, забыв прикрыть калитку, помчались к постам. Небо мигнуло фиолетовым, громыхнуло, и через мгновение грянул ливень. Лес зашумел под мощным, как из душа, потоком воды. Ведущая к постам тропинка тут же превратилась в кисель. Глина скользила под ногами, толстым слоем налипая на подошвы так, что мы едва не падали.

Нам наперерез помчались обширные ручьи. Впереди между трепещущими под ударами дождя листьями замелькали огни периметра постов…

Посланный разыскать помначкара Шурович осмотрел каждый угол, но Провина так и не нашел. Даже в сушилку заглянул – вдруг тот завалился спать на бушлатах? Мы иногда так поступали: тепло и уютно, не то что на жестких топчанах отдыхаловки. Не обнаружив его и там, Шурович вышел в бодрячку и озадаченно замер: вроде больше искать негде…

– Вовка, Жеку не видал? – спросил он у сидящего за пультом Роганина.

– С тех пор как с постов вернулись, не видел, – пожал тот плечами. – Он тогда поссать за калитку пошел.

«Точно, – вспомнил Шурович, – на улице еще не смотрел!» Он нехотя поплелся к выходу. Оказавшись на крыльце, окинул взглядом площадку, курилку. Помначкара нигде не было видно.

– Что, правда на посту стреляли? – спросил он Сычева.

– А ты думаешь, я шалобол и все натрындел? Решил пацанов разыграть, чтобы они просто так на посты сбегали? – Сычев исподлобья тупо уставился на Шуровича. Как бык на матадора. Именно из-за этого взгляда Сережа и получил свое прозвище – Бык. Сычев славился не только тугодумием, но и способностью заводиться с пол-оборота по любому поводу. А поводов у него находилось множество, так как его не обремененное интеллектом сознание любую фразу собеседника расценивало как обидную. С Быком не то что шутить, даже просто разговаривать опасались, учитывая его габариты.

– Ладно, забей. Я просто так спросил, – махнул рукой Шурович и с сомнением подставил руку под стекающий с козырька водопад.

Искать Провина за калиткой в мокрющем лесу не было никакого желания. Однако, вспомнив лицо капитана Саморова, когда тот отдавал приказ, Шур решил, что гнев начкара страшнее ливня. И он, подняв воротник и вдохнув поглубже, вышел под дождь. В спину ударил холодный поток, одежда тут же промокла.

– Похоже, караул у нас больше не халявный, – посетовал Шурович. – Теперь он геморройный!

Пробежав по площадке и миновав все еще распахнутую после нашего ухода калитку, Шурович спрятался под деревьями. Однако ливень был настолько сильным, что листва не спасала, скорее наоборот – с нее вода стекала множеством ручьев.

– Жека! – позвал Шурович, особенно не надеясь услышать ответ. – Жека Провин! Ты тут?

Он постоял с полминуты, прислушиваясь, и собирался уже рвануть обратно в караулку с чувством выполненного долга, мол, я честно искал, как вдруг, к его удивлению, где-то неподалеку раздался тихий стон.

«Быть может, показалось?» – с надеждой подумал Шурович. Однако стон повторился, причем более отчетливо. Шур вздохнул и поплелся в лес, на звук.

– Провин! Это ты? – продолжал он звать, медленно продвигаясь вперед, раздвигая мокрые ветви. Он уже не торопился – все равно промок до нитки.

Дождь утих, зато теперь налетел сильный ветер, в лицо полетела противная морось. Кроны деревьев над головой стали раскачиваться с яростным шумом, а лес, казалось, наполнился тенями. Шур вздрагивал от каждой ломаемой ветки под собственными ногами – треск раздавался такой, что ему казалось, будто кто-то бродит неподалеку и пристально за ним наблюдает. Может, так оно и есть? Он с опаской оглянулся. Листва уже полностью скрыла караулку, так что не было видно даже огня фонаря.

– Провин! – снова позвал он, а сам для себя уже решил: «Его здесь точно нет! Пора возвращаться!» – Жека, ты здесь?

Ну, нет так нет! Шурович махнул рукой и побрел обратно. Ощущение, что за ним следят, становилось все сильнее. Он чувствовал, как с каждым шагом идет все быстрее. Сверкнула молния, осветив лес фиолетовой вспышкой. В этом призрачном свете Шуровичу вдруг показалось, будто со всех сторон его окружают странные тени – живые! Над лесом прокатился гром, и снова грянул ливень.

Тут Шурович не выдержал и побежал, пригибаясь под ударами разбушевавшейся стихии. Это было уже не просто желание укрыться от дождя. Он бежал, не помня себя от ужаса, не обращая внимания на ветки, сильно раздирающие лицо, на высокую траву, опутывающую ноги. В какой-то момент ему даже показалось, что лес слишком долго тянется. «Не мог я зайти так далеко! Неужели заблудился?» И вдруг он упал. Рухнул в мокрую траву. Попытался подняться, хватаясь за деревья, но мокрые стволы скользили под перепачканными грязью ладонями. Ему удалось встать в тот самый момент, когда снова сверкнула молния, осветив то, обо что он споткнулся…

…Мы в это время как раз добрались до периметра. У ворот присели, прислушались. Все спокойно! Агеев распахнул ворота и, пригнувшись, побежал к вышке первого поста.

– Эй, Драпко! – позвал он. – Эдька Драпко!

Ответом ему был лишь прокатившийся по округе гром. Эдика нигде не было видно. Скрипел фонарь, раскачиваясь под ударами косых капель и порывами ветра. Окрестности плясали в его мечущемся фиолетовом свете. Под ногами стелилась туманная дымка.

– Драпко! – снова позвал Агеев.

В окопе у вышки возникло движение.

– Вон он! – воскликнул я, щурясь от заливающего глаза потока воды.

Мы было ринулись к окопу, как вдруг нас остановил резкий окрик:

– Стоять!

Драпко поднялся из окопа. Его автомат был направлен на нас.

– Эдька, ты чего? Это же смена… – сказал Агеев, делая шаг вперед. Но тут же замер – Драпко передернул затвор.

– Хватит с меня одной смены, – холодно ответил часовой. – Провин с вами?

– Нет. А при чем тут Провин?

– А при том, что он уже был здесь. Минут десять назад. Сказал, что проверка.

– Странно. Ну и где же он теперь?

Эдик как-то странно усмехнулся. Тут я разглядел, что рукав на левом плече у него распорот и по ткани, размываясь дождем, сочится кровь.

– Короче, я смену подпущу только с начкаром! – твердо заявил Драпко. – А там делайте что хотите. Хоть на кичу сажайте!

– Эдька, что случилось-то?

– Я сказал, только с начкаром!

– А что там, на втором, не в курсе?

Драпко покачал головой.

– Ладно, – наконец сказал Агеев. – Нам надо сходить туда, проверить. Ты как, службу-то нести способен? Может, тебя сменить?

Драпко заколебался. Но все же мотнул головой и махнул: «Ступайте!» При этом автомат так и не опустил.

Не успели мы отойти от вышки и пары десятков шагов, как вдруг впереди прогремела автоматная очередь. Еще и еще.

– О, черт! – вскричал Агеев.

Стреляли на втором посту!

Я побежал вниз по склону. Мокрая глина чавкала под ногами и выскальзывала из-под подошв. Я несколько раз упал, но треск выстрелов впереди заставлял снова подняться из мокрой жижи и бежать дальше. Впереди в полумраке мелькала спина Агеева. Рыбалкин отстал, споткнулся где-то еще на первом посту. И вдруг наступила тишина – стрельба стихла. Это могло означать либо то, что у Волкова кончились патроны, либо… О втором я боялся даже подумать.

Я налетел на внезапно остановившегося Агеева. Тот, пригнувшись, прислушивался, держа автомат на изготовку. Но округу наполняли лишь шум дождя и шелест листвы за ограждением. Подбежал Рыбалкин. Агеев жестом указал: «Сядь!» Мы осторожно двинулись вперед. Мой взгляд скользнул вдоль ограждения, по черной стене леса и остановился на том месте, где я не так давно видел девушку. Я тут же вспомнил ее предупреждение. Не об этом ли она говорила? Как она вообще связана с происходящим?

– Кто-нибудь видит Волкова? – шепотом спросил Агеев, настороженно глядя по сторонам.

Однако ни часового, ни тех, в кого тот стрелял, мы так и не заметили. Я молча показал разводящему в сторону окопа у вышки. Мы осторожно двинулись туда. Волков действительно оказался там. Он лежал лицом вниз, автомат валялся рядом. Вокруг – россыпь гильз. Похоже, часовой стрелял, пока не кончились патроны.

– Леха! – Агеев толкнул его. – Эй, Волков!

Без сознания? Разводящий осторожно перевернул его на спину. И тут же отпрянул. В небеса уставились остекленевшие, широко распахнутые глаза. С виду Волков казался невредимым – ни ранений, ни ссадин. Да только сомнений не было – он мертв. Агеев все же попытался нащупать пульс, покачал головой и сел на дно окопа, обхватив голову руками.

– Он что… – Я не решился закончить фразу. Лишь стоял и ошарашенно пялился на труп.

– Чё встал? – опомнился Агеев. – Пули схлопотать захотел?

Я мгновенно пригнулся.

– Занять оборону! – скомандовал разводящий. – В кого-то же он стрелял!

Мы с Рыбалкиным повалились в траву, нацелив автоматы на черную непроглядную чащу леса, начинавшуюся в нескольких метрах от колючей проволоки. Именно туда палил Волков. Я отметил, что ограждение не повреждено, нет никаких следов, тел убитых. Только непримятая трава да волнующиеся кроны деревьев. Но кто-то ведь убил часового!

Казалось, мы просидели целую вечность, прислушиваясь и вздрагивая от каждого шороха. В округе по-прежнему было безлюдно, но подняться из окопа мы не рискнули: вдруг за нами наблюдают и только этого и ждут?

– Саня, может, все-таки расскажешь, что ты видел на посту, перед тем как тебя сменили? – шепотом спросил я у Рыбалкина. Просто молчание действовало мне на нервы.

Тот быстро взглянул на меня и тут же отвернулся.

– Нет, правда, – сказал Агеев. – Расскажи. Я же помню, что ты был не в себе, когда мы пришли. Что случилось? Вдруг это как-то связано с этим…

Он кивнул на тело Волкова.

– Да ерунда все это, – уклончиво ответил Рыбалкин и снова отвел глаза. – Мне всего лишь приснился страшный сон. Потому как наяву такого просто быть не могло!

– И все-таки?

– Да что рассказывать-то… – вздохнул Рыбалкин. – Где-то в двенадцатом часу ночи я лежал в окопе. Спать, как назло, не хотелось. От нечего делать глядел на звезды и тихо пел.

– Пел? Что пел? – спросил Агеев.

– Не важно. Я всегда пою на посту. Помогает убить время. Обычно песня длится минуты три. Пять песен – прошло пятнадцать минут, значит, пора звонить в караулку с проверкой связи. Прогнал в голове альбома три-четыре какой-нибудь группы – прошло два часа – жди смену. Да и веселее с песней…

– Понял. Давай без подробностей.

– Но тогда отчего-то петь расхотелось, – продолжал Рыбалкин. – Честное слово, никогда не боялся один ночевать на посту, а тут вдруг стало не по себе. Да еще и Зверек перед этим нагнал жути, рассказывая про какие-то там шумы на посту…

– Какие еще шумы? – Агеев глянул на меня.

– Так, показалось, – отмахнулся я. Ведь тогда пришлось бы рассказать и о девушке.

– Короче… Лежу я и вдруг слышу – шорох. Ощущение было такое, будто кто-то идет по траве. «Неужели смена?» – думаю. Глянул на часы – 11:30. Да рановато еще… Приподнялся, посмотрел по сторонам. Никого. Шорох тоже прекратился. Мне вдруг показалось, что шел он со стороны леса по ту сторону колючей проволоки. Но за колючкой тоже было пусто. Да и кто там мог ошиваться? Я снова опустился на дно окопа. И тут ко мне в окоп стал затекать странный такой туман. Меня это удивило, ведь пост мой находится на сопке, а я всегда думал, что туманы должны в низинах собираться. В общем, выглянул я, смотрю, а туман этот повсюду – стелется по дорожке, в траве, у колючки. Да такой плотный и белый, как кефир. Внезапно похолодало. Я поднял воротник, сунул ладони под бронежилет, снова сел в окоп и запел, скорее чтоб прогнать накатившие дурные мысли. И вдруг опять позади шорох – явно шаги. Да так близко! Я придвинул поближе автомат, положил палец на предохранитель. Мало ли что… А сам думаю: расскажу кому – засмеют! Скажут, совсем крышу от глюков сорвало! Я снова выглянул из окопа, раздвинул траву и оцепенел. Вижу, по тропинке вдали вроде как идет кто-то. Туман густой-густой, видно плохо, но понимаю, что это явно не смена. Глянув на точку связи, подумал: «Может, в караулку сообщить?» Но удержался. Мало ли, вдруг меня все-таки глючит? Чего понапрасну караул дергать? Ведь сколько раз бывало, что из-за дрожащей тени часовые смену «в ружье» поднимали… Да только я быстро понял, что никакая это не тень, не мираж, а реальный человек. Нарушитель чешет по территории, и прямо на меня! Ну, тут уж я, как положено по уставу, вскочил, вскинул автомат, щелкнул предохранителем, кричу: «Стой, кто идет?» Вот тут-то до меня и дошло, что это девка…

– Девушка? – взволнованно перебил я. – Блондинка или брюнетка?

– Какая разница? – цыкнул на меня Агеев. – Продолжай, Рыб ал кин!

– На чем я остановился? Ах да, девушка… – продолжал тот. – Поначалу я не разглядел ее лица. Просто по фигуре, одежде, длинным волосам понял, что это баба. Она шла по тропинке, словно манекенщица на подиуме. «Стой, кто идет, говорю!» – снова крикнул я, а сам уже приготовился пальнуть в воздух предупредительный. «Что ты, Саша, это же я!» – отвечает. Я аж охренел, услышав голос. Ушам не поверил! А она прошла еще пару шагов и остановилась. Фонарь осветил ее лицо. Это и правда оказалась Милка! Та самая, представляете?

– Что еще за Милка? – удивился Агеев.

– Ну, моя подружка с гражданки. Помните, я про нее рассказывал?

– Здесь, на посту? – Разводящий с сомнением взглянул на него.

– Я сам охренел! – ответил Рыбалкин. – Короче, она говорит, мол, ты так долго мне не писал, вот я и приехала тебя навестить. «А как сюда попала?» – спрашиваю.

Это ж черт-те сколько километров от части! Ответила, что комбат ехал в караул с проверкой, она с ним и напросилась. «Мне сильно-сильно, – говорит, – хотелось тебя увидеть!» А сама уже подошла так близко, что я ощущал запах ее духов. Ну и бросилась мне на шею со словами: «Я так соскучилась!» – и все такое…

У меня защемило в груди. Неужели я тогда общался с Сашкиной подружкой?

– Ну ты даешь, Рыбалкин! – покачал головой Агеев. – Тоже мне часовой… Под арест захотел?

– Нет, я, конечно же, пытался ее оттолкнуть, сказал, мол: «Мне нельзя! Я же на посту!..»

– Хорош врать-то!

– Ну ладно, ладно… Не говорил. А ты бы, скажи, удержался? – огрызнулся Рыбалкин. – В общем, она давай расстегивать лямки на бронежилете…

Неподалеку раздался треск ломаемых веток и шум листвы. Агеев поднял руку. Рыбалкин умолк. Разводящий прислушался, осторожно выглянул из травы.

– Птица, – сообщил он, снова опускаясь на дно окопа. – Ну, и что было дальше?

– Что дальше… – Рыбалкин провел ладонью по лицу. – После этого дела я, видимо, задремал. Не знаю, сколько прошло времени. Проснулся от щелчка. Как оказалось, это Милка нажала на кнопку – отстегнула штык-нож от моего автомата. Я открыл глаза аккурат в тот самый момент, когда острие нависало над моим лицом. Хорошо, успел увернуться, потому как в следующий миг штык-нож воткнулся в землю, в то место, где мгновение назад была моя башка. В полумраке я разглядел голую Милку со штык-ножом в руке, машинально оттолкнул ее, попытался встать, да только помешали спущенные до колен штаны. Моя разъяренная подружка тут же снова набросилась на меня, повалила на спину. Правда, на этот раз мне удалось поймать ее за запястье той самой руки, что сжимала нож. Милка наваливалась на меня всем весом, явно пытаясь засадить клинок мне в горло. Сейчас вспомнить – кино, да и только! А тогда чуть в штаны не наложил…

– Ты без штанов был, герой-любовник, – хмуро заметил Агеев. – Что дальше?

– Длинные волосы падали мне в глаза, в фиолетовом свете фонаря я видел искаженное злобой лицо подружки. Да только весовые категории-то у нас разные. Я без труда отвел ее руку в сторону и, придавив державшую нож ладонь к земле, резко ударил по запястью. Рука Милки ослабла, нож оказался у меня. Я рванул его из земли и… Уж не знаю, как так получилось… В общем, ударил. Как-то машинально – просто махнул рукой, не целясь никуда конкретно. Да только попал! Я почувствовал, как лезвие вошло в тело. Милка вскрикнула, отползла в сторону. Я же быстро вскочил, натянул штаны. Гляжу – Милка сидит неподалеку на траве, правой рукой прикрывает рану на животе, а сквозь пальцы хлещет кровь. Она подняла голову, в глазах слезы, губы дрожат. Я же вдруг понял, что именно только что натворил! Подбежал к ней, упал рядом на колени, обнял. «Милка, почему?» – спрашиваю. А она только и сказала: «Я все знаю…» И все! Думаю, она имела в виду ту бабищу, с которой мы пару недель назад отжигали в самоволке. Помнишь, Зверек? Вот только не пойму, кто мог меня сдать… В общем, Милка умерла, прямо у меня на руках… Ну а потом пришла смена.

Рыбалкин замолчал. Агеев какое-то время молча с сомнением его разглядывал.

– Да, но когда мы пришли, рядом с тобой не было никакой мертвой голой девки, – сказал он.

– Не было… – Рыбалкин кивнул и уставился в землю.

– Комбат, кстати, тоже не приехал.

– Вот я и говорю, что это был сон! – воскликнул Рыбалкин. – Просто все было так реалистично…

– Ох, Рыбалкин, Рыбалкин, радуйся, что это тебе только приснилось. А то сидеть бы тебе за такие дела на киче до самого дембеля! – покачал головой разводящий. – Ладно, спать на посту надо меньше. Сейчас есть дела поважнее!

Рассказ Рыбалкина отвлек нас от происходящего. Теперь же, снова вспомнив о том, что рядом лежит труп сослуживца, я взглянул на него, и по жилам пополз тягучий страх. Я даже опустился ниже в окоп от ощущения, словно кто-то держит меня на прицеле. А быть может, он там не один!..

– Думаешь, те, кто это сделал, нас пасут? – Я кивнул на тело Волкова.

Агеев выглянул из травы:

– Это мы сейчас и проверим. В любом случае не сидеть же тут вечно.

Разводящий осторожно привстал, готовый в любое мгновение броситься на землю. Ничего не произошло. Тогда он вынул из кармана бронежилета Волкова трубку и, сказав: «Пацаны, прикройте», пригнувшись, подбежал к столбу ограждения с прикрепленной к нему металлической коробкой точки связи. Мы с Рыбалкиным нацелили автоматы на лес. Агеев добежал до точки, воткнул штекер, пошевелил шнур, ударил по коробке. Вернулся обратно в окоп.

– Связи нет! – сообщил он. – Короче, Зверек, придется тебе пока подменить его. – Агеев кивнул на Волкова. – Твой же пост! А мы с Рыбалкиным сбегаем поднимем караул в ружье. Лады?

Что я мог ответить? Приказ есть приказ…

Агеев с Рыбалкиным возвращались через третий пост, чтобы проверить, как там дела. Стоявший на посту Слава Бабин сказал, что выстрелы слышал и даже звонил по этому поводу в караулку. Там ему ответили, что уже в курсе. У него же – все спокойно.

– Но ты все равно будь начеку, – предупредил Агеев.

– Пусть приходят – отстрелю яйца, – невозмутимо ответил Слава, похлопав по автомату.

Агеев с Рыбалкиным побежали дальше и вскоре добрались до караулки.

– Часовой! – крикнул разводящий, пнув калитку. – Чего не открываешь? Оглох?

Все еще дежуривший на собачке Сычев, казалось, не слышал. Он стоял спиной к ним и на что-то пялился.

– Бык, открывай, говорю! Резче!

Сычев вышел из оцепенения, подошел, клацнул щеколдой и снова на что-то уставился. Только теперь Агеев заметил, что на крыльце караулки какая-то суета. Даже начкар оказался тут. Агеев побежал к нему:

– Товарищ капитан! Там, на посту…

Саморов повернулся, и Агеев умолк. Никогда еще он не видел капитана таким растерянным. Начкар был бледен, как туман.

– Там, на втором… – сбивчиво продолжил Агеев. – Волков… Я не знаю, что случилось. Но он мертв и…

И тут Агеев увидел, как заносят в караулку Провина.

– Господи боже! – Разводящий отпрянул от неожиданности, с трудом сдержав подкатившую к горлу тошноту.

Фонарь осветил перепачканное грязью лицо старшего сержанта и зияющую на горле рваную рану. Голова Провина была запрокинута, рот приоткрыт, в широко распахнутых глазах застыл ужас. Форма на груди пропиталась кровью.

Агеев вышел из-под козырька, прижался спиной к стене караулки, сдерживая дрожь во всем теле. Какое-то время он стоял так, вскинув голову, подставляя лицо под ручеек, сбегающий с крыши. Он глубоко вдохнул, выдохнул и пошел следом за остальными в караулку. Оглянувшись у двери, увидел, что Рыбалкин стоит у распахнутой калитки, упершись лбом в железную сетку ограждения, и что-то бормочет. Что он там делает? Прислушавшись, Агеев разобрал лишь слово «прости». И вдруг разводящему показалось, что в лесу неподалеку кто-то стоит. Девушка! Причем голая! Он зажмурился, снова посмотрел туда – никого. «Неужели и у меня уже глюки начались?» – подумал Агеев, заходя в караулку.

Тело Провина занесли в комнату начальника караула, положили на кровать. Какое-то время Саморов сидел в кресле, растирая виски кулаками. Солдаты толпились рядом. И тут капитан словно очнулся.

– Чего уставились? – рявкнул он на мявшихся у двери подчиненных. – Караул, в ружье!

Никто не шелохнулся.

– Ну, чё стоите? – закричал он что было сил. – Команда «В ружье!» была…

В караулке начался переполох. Каждый вдруг осознал опасность и серьезность ситуации. Завыла сирена открытой оружейной пирамиды. Солдаты хватали автоматы, бронежилеты, каски. Вскоре все стояли посреди комнаты бодрствующей смены и, перешептываясь, ждали распоряжений. Саморов все еще сидел у тела своего помощника, с отвращением рассматривая кровавое месиво на шее Провина. Казалось, что горло тому не перерезали, а буквально вырвали… Наконец капитан встал, вышел в комнату бодрствующей смены, окинул строй долгим взглядом и хрипло повелел:

– Ножи к осмотру!

Все вынули из ножен штык-ножи. Начкар внимательно осмотрел каждый.

– Товарищ капитан, вы думаете, что это мы его… Ну… это… – спросил Агеев и провел пальцем по горлу.

Суровый взгляд капитана скользнул по лицам и уперся в пол.

– У нас с Жекой, конечно, далеко не гладкие были отношения, вы об этом знаете. Но чтобы так… – сказал Агеев и добавил: – К тому же Волкова на посту тоже кто-то…

– Да ни хрена я не думаю! – рявкнул капитан.

Он подошел к дверному проему, постоял какое-то время, упершись лбом в косяк.

– Провин… Волков… – пробормотал он.

Саморов взглянул на тело сержанта, стукнул кулаком по стене, словно решился, и пошел к пульту связи. Заметно дрожащей рукой снял трубку. Но вместо гудка в трубке была тишина.

– А, черт! – взревел капитан, швырнув трубку на пульт. С частью связи не было. Пальцы начкара заскользили по тумблерам. Молчание. С постами связи тоже нет! Капитан яростно ударил кулаком по теперь бесполезному пульту и крикнул: – Караул, становись!

Он прошелся вдоль строя, вглядываясь в растерянные лица.

– Агеев, Шурович, Трошников, Роганин… Четверо! Кого нет?

– Бабин и Драпко на постах. Гриненко там же вместо Волкова. Сычев на собачке. – Агеев окинул взглядом строй. – Стоп, а где Саня?

– Так, ну и где Рыбалкин? – тихо спросил капитан.

Все лишь пожимали плечами.

– С тех пор как мы вернулись с поста, я его не видел, – ответил разводящий.

– Кто-нибудь знает, он вообще заходил в караулку?

Тишина.

– Шурович, сбегай на собачку, спроси.

Тот умчался, а вернувшись, сообщил:

– Сычев сказал, что Рыбалкин в караулку не заходил. Говорит, видел, как тот в лес пошел.

– Черт все дери!

Капитан какое-то время помолчал.

– В общем, так, – наконец сказал он. – Всем занять оборону в караульном помещении до дальнейших указаний. Позиции покидать лишь с моего личного разрешения. Ясно? По местам!

Солдаты поспешно рассыпались по караулке.

– Агеев! – позвал капитан.

– Я!

– Бери с собой Роганина и дуйте на усиление постов.

– Есть!

Те побежали к выходу.

– Погодите! – остановил их капитан.

Он зашел в свою комнату, открыл сейф и протянул разводящему патроны и несколько гранат:

– Держите!

Роганин с Агеевым переглянулись. По инструкции этот сейф положено было открывать лишь в особых случаях, и за пять лет караулов это произошло впервые.

– Ну, давайте. Удачи, – сказал капитан.

Когда они скрылись за дверьми, Саморов опустился в кресло у пульта связи. Смахнул со лба холодный пот.

– Думаешь, кто-то из наших Жеку прирезал? – перешептывались сидящие под окнами Трошников с Шуровичем.

– Да фиг знает… А Волкова тогда кто?

– Может, правда нападение?

Саморов приподнял трубку на пульте – тишина. Снова уронил ее. Связи нет!

* * *

Обо всем этом мне рассказали позже. Я же все это время, как и было велено, стоял на посту. Я прижимался спиной к опоре вышки, с тревогой поглядывая в сторону окопа, где все так же лежало тело Волкова. Я понимал, что здесь, на открытом пространстве, я словно мишень. Если кто-нибудь начнет стрелять, точно не промахнется. Однако находиться в окопе рядом с трупом сослуживца я не мог.

Дождь кончился, но от этого легче не стало. Мокрая форма прилипла к телу, от каждого порыва ветра, окатывающего с ног до головы противной моросью, пробирал дикий холод. Я плотнее прижимался спиной к основанию вышки и крепче сжимал автомат, словно от этого можно было хоть сколько-нибудь согреться. И с тревогой бросал взгляды в сторону леса, где деревья яростно раскачивались на ветру и тянули к ограждению ветви, словно черные кривые лапы.

Я давно заметил, что по дорожке стелился густой белый, будто молоко, туман. Даже легкая дождевая морось не была ему помехой. Что-то внутри подсказывало: в такую погоду тумана быть не должно. Я с каким-то внутренним паническим страхом глядел, как вздымаются и оседают белые призрачные волны и, словно живое существо, туман подбирается к моим ногам. Туман! И Рыбалкин говорил про туман… Воздух между тем все больше наполнялся какой-то тошнотворной болотной вонью. Может, начал разлагаться труп?

Вдруг я услышал шум – равномерное, едва уловимое чавканье. Ощущение складывалось такое, словно кто-то шлепает по дорожке. Смена? Шаги были осторожные, часто прерывались, будто кто-то крадется. Я упал на землю под вышку и быстро сдвинул перед собой высокую траву, укрывшись в зарослях. Кто-то приближался, я уже слышал его сбивчивое дыхание. И вдруг он остановился, тяжело дыша, как раз там, где обрывалось освещение фонаря, так что виден был лишь темный неясный силуэт. Я подтянул за лямку автомат, упер приклад в плечо и приготовился к стрельбе.

– Зве-е-ере-е-к! – раздался шепот.

Сердце заколотилось в бешеном ритме. Туман проплывал по залитой фиолетовым светом дорожке между моим укрытием и силуэтом во мраке. Его белые рваные клочья походили на призраки.

– Стой, кто идет? – набравшись храбрости, прокричал я. – А ну, выходи на свет!

Силуэт двинулся, на освещенной площадке показался Эдик Драпко. Фу ты, напугал! Я опустил автомат и встал из травы.

– Эдька? Ты не пугай так. Я чуть не пальнул!

Драпко все так же молча стоял, сгорбившись, задумчиво глядя на меня. Автомат он держал перед собой.

– Зверек, это ты? – наконец спросил он.

– Конечно я, а кто же еще? – Я вышел на свет.

Драпко с облегчением вздохнул. Но по-прежнему не приближался и автомат не опускал.

– Что Волков? – спросил он.

– Нет больше Волкова, – тихо ответил я.

– А… – Драпко присел, опершись об автомат. – Значит, он и тут побывал!

– Кто?

– Кто-кто… Провин!

– При чем тут Провин? – удивился я.

– Да так, – уклончиво ответил Драпко.

Он достал сигарету. Закурил.

– Слушай, Зверек, – сказал Драпко, затягиваясь. Руки его дрожали. – А ведь мне теперь дисциплинарный батальон светит, да?

– Какой дисбат? Ты о чем?

– О чем… О Провине, конечно! Я ведь его того… Убил!

Глава 4 Такого не бывает…

Вот что рассказал мне Эдик Драпко.

– Это случилось незадолго до того, как вы прибежали на пост. Я сидел под вышкой – прятался от дождя, курил. И вдруг мне показалось, что неподалеку в темноте со стороны внешнего ограждения мелькнула какая-то тень – словно кто-то пробежал. Пригляделся, прислушался – никого, и тишина. Показалось? Только подумал, как снова кто-то пробежал вдоль колючей проволоки. Тут уж это явно был не глюк: я слышал шелест травы, а когда оглянулся, успел заметить, как колышется полынь. Кто-то явно шарахался по территории! Я на всякий случай снял с плеча автомат. Вокруг было тихо, да только меня не покидало чувство, будто за мной кто-то наблюдает. Прямо физически ощущал на себе чей-то взгляд.

«Эй! Кто здесь?» – спросил я.

И тут же неподалеку в темноте снова кто-то пробежал. Тут-то сомнений не осталось – не мерещится! «Пацаны прикалываются, не иначе», – решил я и прокричал:

«Эй, шутник! Ты кто? Волков, сто пудов, это ты! Выходи, зараза! Честное слово, в следующий раз выскочишь – пальну!»

Для убедительности я громко щелкнул предохранителем на автомате. В ответ из темноты раздался тихий смешок.

«Ну все, ты попал!» – прокричал я и пошел на смех.

Я был в такой ярости, что мог и прикладом засветить. Резко раздвинул траву – никого! И снова этот жуткий смех. Позади! У меня за спиной!

«Да кто прикалывается-то?» – прокричал я, снова отступая к вышке.

Признаться, стало так жутко! «Надо бы в караулку позвонить», – думаю. Да только точка связи-то на столбе периметра, а это далеко и во мраке. Куда-куда, а в темноту мне в тот момент меньше всего хотелось лезть. Наоборот, я перебежал на более освещенное место – к фонарю – и прижался спиной к столбу. Мне было уже плевать на дождь. Деревья за ограждением шумели под порывами ветра. Фонарь скрипел над головой, и все вокруг мелькало в его свете, как кадры замедленного кино. И еще этот долбаный туман под ногами… Блин, я чуть дуба не дал от страха.

«Если это шутка, уже не смешно!» – сказал я.

Неподалеку тут же опять мелькнула черная фигура, мрачно и бесшумно, словно призрак. Да так близко! При этом я успел заметить, как в свете фонаря что-то блеснуло. Я сразу понял – это оружие. Тут уж я не выдержал: передернул затвор и дал короткую очередь. Так, наугад, только кусты зря расстрелял…

– Наверное, именно эти выстрелы и услышал часовой на собачке, – перебил я.

– Не знаю. Может быть, – кивнул Драпко и продолжил: – В общем, тень мелькала все чаще. Я снова пальнул, теперь уже прицельно, но не попал. Черный силуэт скользил во мраке, казалось, все ближе и ближе. Я стрелял уже практически в упор. Несколько раз мне показалось, что сто процентов должен был попасть. Но ни фига! Тень не исчезала. Мне уже начало казаться, что этот гребаный шутник неистребим. Зря сразу смену не вызвал, – думал я, да только бежать к точке связи в полную темноту теперь хотелось еще меньше. Вдруг он там нападет?

В какой-то момент у меня сдали нервы.

«Получи, мразь! – закричал и давай фигачить из автомата длинными очередями. – Где ты? Пристрелю суку!»

«А ты попробуй…» – раздался шепот прямо у меня за спиной.

Я резко обернулся, там – никого! А сам соображаю – голос-то знакомый! И вдруг что-то просвистело в воздухе и врезалось в столб прямо у меня над головой. Это оказался огромный топор! Отскочив в сторону, я поскользнулся и шлепнулся в лужу. Автомат выпал и исчез в тумане. Я ринулся за ним, как вдруг боковым зрением заметил, что рядом кто-то стоит. Рассмотреть не успел: за его спиной был фонарь, я видел лишь черный силуэт. Лишь в свете фонаря поблескивало лезвие топора. Я откатился в сторону – и, как оказалось, вовремя: топор воткнулся в землю аккурат туда, где я лежал. Хотя теперь думаю, если б он хотел меня прикончить, точно бы не промахнулся. Он просто развлекался – играл мной, как кошка мышкой, прежде чем убить.

Вижу, снова поднимается топор, медленно так, будто этот ублюдок наслаждался моим страхом. Я же в панике шарил по земле руками, пытаясь в тумане разыскать автомат. Краем глаза вижу – топор вот-вот ударит. Тут мои пальцы нащупали автомат. Я его схватил и уже приготовился пальнуть, как вдруг сверкнула молния…

«Провин!» – Я просто глазам не поверил.

«Провин! Провин… – передразнил помначкар. – Я девятнадцать лет Провин!..»

«Жека, ты сбрендил? – говорю. – Ты же меня чуть не того!»

А он отвечает:

«Я знаю, что вы все… все ненавидите меня! Ничего, теперь станет иначе. Ползать на брюхе у меня в ногах, – говорит, – будете! И умолять, чтобы сжалился!»

«Женя, ты с ума сошел? – закричал я, отползая к фонарю. – У тебя случилось что-то? Проблемы дома? Письмо плохое получил? Может, девушка бросила?»

«Это у вас теперь проблемы. Потому что теперь мне плевать! Я всем покажу: Агееву, Саморову, вам всем…»

И Провин медленно двинулся ко мне. Когда он вышел на свет, я увидел в руках у него огромный топор с красной рукояткой, какие вешают на противопожарных щитках.

«Жека, стой! – Я поднял автомат. Руки жутко дрожали. – Стой, говорю!..»

«Убьешь меня? – усмехнулся Провин, не останавливаясь и, словно маньяк, покачивая топором. – Да куда тебе! Слабак! Все вы – ничтожные твари, способные только гадости за спиной плести. А вот я сейчас покажу, что значит настоящая сила!»

Он поднял топор, и… я выстрелил. Прямо в упор! Провин упал. Я тут же подполз к фонарному столбу и прижался к нему спиной, не отрывая взгляда от того места, где свалился наш старший сержант. Я не видел тела, его скрывал туман, да только сомнений быть не могло – он мертв. «Надо срочно звонить в караулку! – билась мысль. – Срочно звонить!»

И тут снова – бабах! Топор опять воткнулся в столб над моей головой. Я отскочил, глядя по сторонам. Это уже походило на какой-то бред. Я ведь выстрелил ему в живот, буквально с полутора метров!

«Ты и правда решил, что убил меня?»

Я просто ушам не поверил! Обернулся на голос. Там стоял Провин! А на животе у него – кровавое пятно! Выходит, я действительно не промахнулся!

«Я же говорю – слабак! – сказал он. – А вот я теперь покажу, что значит убить. Игры кончились!»

Вскинув автомат, я надавил на гашетку, целясь ему в грудь. Да только на этот раз оружие молчало. Оказалось, патроны кончились. Я мигом достал из подсумка запасной магазин, однако не удержал – выронил. Еще бы, руки знаешь как тряслись? Провин приближался медленно, как маньяк к жертве.

«Вот и сказочке конец, и тебе сейчас трындец, – нараспев с улыбкой говорил он. – Раз, два, три, четыре, пять – начинаю убивать…»

Я же шарил руками в траве. Повезло – нашел! Пристегнув магазин, я тут же вскинул автомат и нажал на спусковой крючок. И что ты думаешь? Тишина! Ударил кулаком по ствольной коробке, снова надавил. Фигушки – автомат молчит! Видать, заклинило. Провин засмеялся, и от этого смеха у меня внутри все сжалось. А он, как мясник, стал медленно поднимать топор. «На этот раз уж точно будет бить наверняка!» – думаю. И тут я вспомнил о штык-ноже на автомате. Я собрался и что было сил сделал выпад. Провин захрипел. Клинок воткнулся ему прямо посреди груди. Я отпустил автомат, и Провин упал на колени, схватившись за ствол. Верь не верь, но он и после этого не сдох!

«Скотина, думаешь, меня так просто убить?» – прохрипел Провин, пытаясь выдернуть клинок из груди.

И я увидел, что штык действительно медленно выползает из его тела! Но я не растерялся. Вскочив на ноги, поднял топор и ударил. Получилось не очень сильно, но этого хватило. Голова Провина наклонилась, из раны на шее хлынула кровища. Все так же держась за торчащий из груди автомат, Провин наконец повалился на землю.

Эдик Драпко замолчал. Дрожащей рукой достал еще одну сигарету, нервно закурил.

– Как мне быть, Зверек? – тихо спросил он. – Сколько за убийство дадут, а? Но я ведь оборонялся, правда?

– Послушай, Эдик, – осторожно сказал я, с сомнением поглядывая на приятеля. – Ты уверен, что тебе это не приснилось?

Вся эта история больше походила на какой-то триллер. К тому же тогда я еще не знал о том, что старший сержант Провин действительно с разорванным горлом лежит в караулке.

– Вспомни, когда мы прибежали на пост, там не было никаких трупов! – напомнил я.

– Не было, – кивнул Драпко. – Этого-то я и боюсь!

Он наклонился ко мне.

– Знаешь… – Голос Драпко сошел на едва слышный шепот. – Мне кажется, что он до сих пор там!

– Кто?

– Кто-кто… Провин! Мне кажется, что он – не человек!

И Драпко посмотрел в сторону своего поста таким взглядом, что я окончательно понял: мой приятель спятил.

– Слушай, Эдик… – Я старался говорить как можно увереннее, хотя сам с трудом сдерживал дрожь в голосе. – Я понятия не имею, что тут происходит, но, по-моему, все мы жертвы какого-то массового психоза. Нас всех глючит, как параноиков. И прошлый караул, похоже, тоже это испытал – вспомни, как они уезжали! А то, что вы рассказываете – и ты, и Рыбалкин, – такого ведь просто быть не может! Все это бред какой-то! Может, мы просто какой-то психотропной дрянью отравились? Я читал про такие штуки. Взять, к примеру, этот туман. Какой-то он странный. Вдруг это какой-то газ?

– Ну а как же Провин? – тихо спросил Драпко.

– А не было никакого Провина! Привиделся! А патроны ты расстрелял по галлюцинации.

– Волкова, по-твоему, тоже галюны прикончили? – напомнил Эдик.

Я покосился на окоп с трупом.

– Может… Может, он вообще не мертв! – заявил я. – Может, всего-навсего без сознания. Его ведь никто еще толком не осматривал. Никаких ранений мы у него не заметили.

Как же мне самому хотелось верить в то, что я говорил! По выражению лица Эдика я понял, что тот тоже хочет в это поверить. Да только не верит.

– В общем, скоро смена придет, – заключил я. – Там и разберемся. Агеев обещал быстро вернуться. А еще наверняка начкар уже позвонил в часть и за нами машину пришлют, отвезут нас в госпиталь, проверят. Так что нам нужно всего лишь немного потерпеть. Можем подождать смену здесь, вдвоем.

– Да нет, – подумав, ответил Драпко. – Я лучше к себе на пост пойду. Мы ведь все-таки еще в карауле. Вдвоем на одном посту – не по уставу как-то…

– Ну, как знаешь, – сказал я, интонацией выдав, что меньше всего хочу оставаться один. – Если что, зови.

Драпко кивнул и, прижав к груди автомат, неуклюже засеменил вверх по склону в сторону своей вышки. Он шел, оглядываясь на каждом шагу. Вскоре его тучная фигура растворилась во мраке. Я долго еще стоял на дорожке под фонарем, не решаясь куда-то идти. Потом осторожно подошел к вышке и присел на ступеньку.

Услышав неподалеку шорох, сначала решил, что вернулся Драпко. И вдруг, к удивлению, понял, что звук доносится с другой стороны. Со стороны окопа!

– Эй! Помогите… – Голос был слабый, едва слышен. Зато очень знакомый!

Я присел, соображая, чей это может быть голос. А когда понял, вскочил. Волков! Живой! Я ринулся было на звук – и вдруг остановился: «Может, снова галлюцинации? Как у Рыбалкина и Драпко…»

– Кто здесь? Меня кто-нибудь слышит? Помогите же…

У окопа зашевелилась трава.

– Скорее! – Из нее с трудом поднялся человек, но тут же обессиленно упал на колено, держась за голову. – Эй, да кто здесь? Это смена?

Теперь я четко видел, что это действительно Волков. И правда, живой! Тот снова поднялся, продолжая держаться за голову, и странно посмотрел по сторонам. Будто слепой. Когда Волков едва не рухнул, я бросился к нему и подхватил его под мышки.

– Не пойму, что со мной случилось, – сказал воскресший Волков. – Я что, был в отключке? Блин, не вижу ни хрена. Видать, здорово грохнулся…

Волков провел ладонью по моему лицу. Руки у него оказались холодны, как льдинки. Я взглянул ему в глаза и отпрянул: они походили на два мутных белесых стеклянных шара. Он что, действительно ослеп? Словно в подтверждение этому, Волков спросил:

– Зверек, это же ты?

– Я это, я!

Мы медленно добрели до вышки, я помог Волкову сесть на ступеньку. Поставив автомат у лестницы, присел рядом на корточки.

– Как же ты нас напугал, – вздохнул я. – Мы уж думали, что ты того…

И вдруг случилось неожиданное: рука Волкова скользнула вдоль лестницы и коснулась ствола моего автомата. Он тут же вскочил, схватив оружие.

– А ну, стой! – вскричал он, передернув затвор. – Не двигайся!

Блеклые глаза его при этом бешено вращались, дуло автомата металось по сторонам, целясь явно не в меня.

– Леха, ты чего?

Я сделал шаг к нему, но, услышав меня, Волков тут же повернулся и нацелил автомат мне прямо в грудь.

– А ничё! Чем ты докажешь, что ты действительно Гриненко? Вот чё!

Я был настолько ошарашен, что не мог вымолвить ни слова. Просто молча стоял и пялился на ствол. И вдруг с ужасом осознал: одно неловкое движение – и Волков действительно пальнет! Такой у него был вид. Да он просто не в себе! Впрочем, как и все мы…

– Леха, это действительно я.

Волков, казалось, сам был в замешательстве.

– Скажи-ка, сколько месяцев назад майор Доров подполковника получил? – наконец спросил он.

– Ты про какого Дорова? – ответил я. – Если про старшего, то вообще не получил, потому как он прапорщик. А вот у сына его, который военное училище год назад закончил, действительно есть шанс когда-нибудь дослужиться…

Это была старая полковая шутка. Прапорщик Доров, будучи начальником гауптвахты, считал себя такой важной птицей, что даже офицеры в шутку называли его «майор Доров». Волков опустил автомат. Я тут же его у него забрал.

– Извини, Зверек. Я это… Просто со мной какая-то хреноверть происходит.

– Что с тобой случилось-то? – наконец задал я мучивший вопрос. – Мы тут все переполошились. Думали, ты погиб.

– Я видел… – Волков замолчал. А потом тихо добавил: – Ты не поверишь!

– После того, что рассказали Рыбалкин и Драпко, и дико реалистичного кошмара, который мне приснился, вряд ли что-то меня удивит.

– А если я скажу, что пост атаковала армия зомби? Тоже поверишь?

– Это по ним ты два рожка расстрелял?

Волков промолчал, лишь махнул рукой.

– Что у меня со зрением? – Он нервно потер кулаками глаза.

– Погоди паниковать. Может, еще восстановится. Тебя бы к врачу…

– Что эти подонки со мной сделали?

– Да кто? Может, расскажешь?

И вот что он мне рассказал:

– Я прохаживался по территории, когда мне вдруг показалось, что трава за колючей проволокой подозрительно шевелится. Я осторожно пошел к ограждению, проверить. Полынь там была высокая, но я явно видел, что там что-то есть.

«Стой, кто идет?» – крикнул я, сняв автомат.

Движение в траве на миг прекратилось, но вскоре возникло снова. В ответ – ни звука. Тогда я вплотную приблизился к ограждению, раздвинул штыком траву. И вдруг прямо передо мной появилось окровавленное лицо. От неожиданности я, небось, метров на пять отскочил.

«Помогите!» – прошептал человек.

Голос был тихий и хриплый. При этом мне почему-то показалось, будто я его знаю. Но понять, кто это, не смог – так сильно было изуродовано лицо. Видел бы ты: сплошные шрамы и кровь. Человек приподнялся, схватившись за колючую проволоку изодранной рукой.

«Они… Они идут!» – только и сказал он и упал лицом в траву. Рука сползла по колючке.

Я заколебался: бежать ему на помощь или вызывать смену? И вдруг увидел тени! Они были повсюду за ограждением. Словно призраки выплывали из чащи и медленно двигались к посту.

«Стой, кто идет? – прокричал я, отступая к точке связи. – Стоять, я сказал!»

Но они продолжали наступать, причем с каждым мгновением их становилось все больше и больше. И двигались прямо на меня! Я не растерялся – побежал к точке связи, на ходу вынимая трубку. Помню, из караулки мне ответил Рыбалкин.

«Алло! – закричал я. – Нападение! Нападение на пост!»

Я бегом вернулся к вышке. А те уже приблизились к ограждению, и теперь в свете фонаря я разглядел, что это люди, только какие-то жуткие: в лохмотьях, лица серые, как у мертвецов. И шли они как-то странно – словно роботы. Ни дать ни взять толпа зомби! Поначалу я решил, что это просто молодежь развлекается: отдыхали неподалеку, напились, разоделись и решили народ попугать, не понимают, что лезут на охраняемый объект. Оттого я сразу стрелять и не стал. Думал, еще завалю не за хер собачий кучу гражданских. Пусть лучше смена прибежит, а потом начкар с ними разбирается… Да только когда эти зомбаки уперлись в проволоку ограждения и, не замечая этого, продолжали передвигать ногами, не обращая внимания на то, что колючка раздирает им кожу, я понял, что тут розыгрышем и не пахнет. Может, под наркотой? Не чувствуют боли?

«Пошли отсюда! – закричал я им. – Не то стрелять начну!»

Никакой реакции – просто прут вперед, упершись в ограждение. Помню, одному чуваку колючкой угодило в глаз, хлынула кровь, а тому хоть бы хны. И, что самое жуткое, верь не верь, но мне в тот момент показалось, что все это – наши! Я вглядывался в их жуткие серые лица и узнавал Шуровича, Рыбалкина, Провина, остальных… Даже себя!

Тут загрохотали выстрелы в районе первого поста. Ага, значит, они и там наступают! Я бросился в окоп, но пока не стрелял, все еще надеялся, что они не прорвутся. Поначалу так оно и было. А потом случилось то, чего я боялся. Колючая проволока прогнулась под тяжестью этой толпы, а затем те, что напирали сзади, полезли прямо по головам передних. Вот уже первые перевалились через ограждение, медленно поднялись и пошли дальше. На меня!

Теперь уже я не сомневался – они на территории! Дернул затвор и надавил на гашетку. Те, что шли первыми, упали, срезанные очередью. Молча, даже не застонали! Остальные же продолжали медленно наступать. Между тем через ограждение карабкались все новые и новые зомби. В них я узнавал других ребят из нашей части, тех, что не в карауле… И знаешь, что самое ужасное? Те, которых мне удалось подстрелить, тоже не сдохли – продолжали ползти!

Я уже стрелял не переставая. Когда кончился магазин, вставил другой. Но те шли и шли, и пули, казалось, не останавливали их. и с каждым мгновением этих зомбаков становилось все больше и больше. А потом автомат замолк. Патроны кончились! «Нужно бежать!» – мелькнула мысль. Но было уже поздно. Когда я посмотрел вверх, они оказались прямо надо мной…

– А потом? – спросил я.

– Не знаю, – пожал плечами Волков. – Видимо, отключился. Помню только, что очнулся от дикого холода и со страшной головной болью. Вокруг – тьма. Нащупал автомат, кучу гильз, траву. А потом услышал, как ты с кем-то болтаешь. Кстати, ты, когда сюда пришел, никого подозрительного не видел?

– Нет. Только тебя в окопе и никаких больше следов.

– Чертовщина какая-то!

Волков снова замолчал, уставившись перед собой мутными глазами, белыми, словно туман, что стелился под нашими ногами. Я с опаской поглядывал по сторонам. Армия зомби? Что за бред! Впрочем, не больший бред, чем голые девки с ножами и сержанты-маньяки с топорами…

– Блин, где же смена? – сказал я, вглядываясь в даль. – За это время можно было пятнадцать раз туда и обратно сбегать. Кстати, Лех, твой автомат, он же до сих пор в окопе? Надо бы забрать, а то, если смена придет, тебе мало не покажется за то, что бросил оружие…

Говоря это, я пошел к окопу. Автомат все так же валялся на бруствере, а рядом, на дне окопа, лежало… тело Волкова!

– Фо-о-о… Бли-и-изкоо-о-о… – раздался шепот позади.

Я резко повернулся и взглянул туда, где еще мгновение назад стоял живой Волков. У вышки оказалось пусто! Вокруг – ни души. Так это что, была галлюцинация? Тут я заметил, что в том месте, где только что находился мой сослуживец, в земле чернеет странная яма. Я осторожно приблизился к ней, заглянул внутрь. Та оказалась настолько глубокой, что дно терялось во мраке. Я продолжал вглядываться вниз, удивляясь, откуда тут могла так внезапно появиться эта дыра. И вдруг мне показалось, что в глубине что-то шевельнулось. Я тут же отскочил, нацелив на яму автомат. Боковым зрением заметил, что почва неподалеку слегка приподнялась. Но едва я взглянул туда, бугорок исчез. Вот зашевелился песок на дорожке. Это уже явно не померещилось – там остался продолговатый след. Что-то движется под землей! Или кто-то?

Раздался треск. Один из столбов внутреннего ограждения приподнялся, накренился, а потом рухнул и повис на колючей проволоке. Такое уж точно не может мерещиться! Снова почва неподалеку приподнялась, будто под ней что-то проползло. И вдруг я почувствовал, что тоже приподнимаюсь. Оно подо мной! Я отбежал в сторону, целясь из автомата под ноги, и увидел, как в том месте, где я только что стоял, образовалась дыра. При этом я успел заметить, как там в свете фонаря блеснули черные чешуйки. Змея? Огромный червь? К горлу тут же подкатил ком тошноты. Я глубоко вдохнул, чувствуя, что ужин рвется наружу. С детства терпеть не могу всяких ползучих тварей… Над поверхностью опять на мгновение промелькнуло и утонуло в грязи изогнутое черное тело.

«Это галлюцинация! – твердил я про себя, отступая к вышке. – Это всего лишь галлюцинация! Таких огромных червей не бывает…»

И вдруг увидел, что от дыры в мою сторону быстро двинулся холмик. Через мгновение земля у меня под ногами вздулась. Я выстрелил вниз и отскочил. В том месте в грязи что-то закопошилось. Я же, не мешкая, рванул к вышке. На бегу заметил, что почва за моей спиной рыхлится, будто за мной мчится невидимый плуг. Только успел заскочить на ступеньку, внизу раздался глухой удар – что-то врезалось в лестницу, и земля там словно закипела. Забравшись повыше, я облокотился о металлические ступеньки, упер в плечо приклад и дал в землю короткую очередь. Кипение внизу прекратилось.

– Галлюцинация! – как заклинание повторял я. – Такого не бывает! Не бывает!..

На какое-то время все успокоилось. Затем неподалеку раздался шелест. Я взглянул в ту сторону и заметил, что на дне окопа шевельнулся труп Волкова. А в следующий миг он вдруг провалился под землю. Затем я увидел, как на территории поста в разных местах несколько раз приподнялась почва. Ощущение складывалось такое, словно это жуткое подземное существо меня ищет. Потом надолго снова все затихло. Все это время я сидел на лестнице, боясь шевельнуться. Палец дрожал на спусковом крючке. Если бы не исчезнувший труп, яма у основания вышки, борозды изрытой земли и поваленный столб, я вообще бы решил, что мне все померещилось. Но ведь это происходило наяву! Или, быть может, я просто сплю? Вот проснусь, и все станет по-прежнему…

– Эй, Зверек!

Я вздрогнул. На дорожке стоял Волков!

– Зверек, помоги! – жалобно сказал он. Туман клубился у него под ногами. – Помоги же!

Я затаил дыхание.

– Помоги, Зверек… – В голосе Волкова мелькнули издевательские нотки. – Помоги! Помоги же мне! Ну, где же ты, Олежа?

Волков бродил по территории поста, словно механическая кукла, врезаясь в фонарные столбы, спотыкаясь о кочки, задевая ограждение. Я заметил, что позади него тянется нечто вроде чешуйчатого черного хвоста – словно продолжение позвоночника. Когда он проходил совсем близко, мне показалось, что он смотрит на меня, я не выдержал и, вскинув автомат, крикнул:

– Не подходи! Я выстрелю!..

Услышав меня, Волков направился прямо к вышке. Остановившись у лестницы, он долго вертел головой, прислушиваясь и принюхиваясь. И вдруг исчез, словно его и не было, а на том месте, где он только что стоял, в земле осталась дыра.

«Да где же Агеев, черт возьми!» – в отчаянии думал я, глядя на дорогу.

В дыре у лестницы между тем что-то блеснуло, потянулось вверх. Я с ужасом наблюдал, как над землей растет нечто похожее на гигантского, толщиной с пожарный шланг, дождевого червя. Черные чешуйки поблескивали в фиолетовом свете. Это жуткое существо медленно поднималось все выше и выше. Вот оно уже вытянулось настолько, что его тупой конец оказался на уровне моего лица. У существа не было ни глаз, ни ушей, ни носа, но мне казалось, что оно каким-то образом ощущает меня. Я вжался в лестницу. Вид обычных гусениц с детства бросал меня в дрожь, а тут такое… Наконец я не выдержал и поднял автомат. Чудовище тут же устремилось вниз и скрылось под землей.

Едва гигантский червь исчез, вышка вздрогнула. Ее тряхнуло так, что я от неожиданности чуть не сорвался. К счастью, успел вцепиться в ступеньку. Ноги беспомощно повисли в воздухе. Тут же последовал второй толчок. У одной из стоек земля взрыхлилась. Вышка загудела и с металлическим скрежетом накренилась, едва не сбросив меня. Лямка автомата соскользнула с плеча, и оружие, с грохотом переворачиваясь на ступенях, понеслось вниз по лестнице. Я до боли в пальцах вцепился в ступеньки. Только бы не упасть! Бронежилет невыносимо тянул вниз, и все же мне кое-как удалось подтянуться. Я забросил одну ногу на лестницу, другую и снова оказался на высоте. С сожалением посмотрел на лежащий у вышки автомат. Спускаться за ним не рискнул. Наоборот, я забрался еще выше, покрепче вцепился в перила и, быстро расстегнув на боках ремешки, сбросил с себя бронежилет.

На какое-то время все стихло. Но я решил, что до прихода смены лестницу не покину.

– Эй, Зверек! У тебя все в порядке?

Я обернулся на голос. По дорожке, пригнувшись и держа автомат на изготовку, брел Драпко.

– Помощь нужна? – крикнул он. – Я слышал выстрелы!

«Может, очередная уловка чудовищ? – мелькнула мысль. – А если нет?»

– Эдька, стой, где стоишь! Не шевелись! – закричал я.

И вдруг заметил, что в его сторону двинулся земляной холмик.

– Нет, давай лучше сюда! Беги, скорее! Лезь на вышку!

Было видно, что Драпко растерялся – не понял, что происходит. Когда же земля приподнялась под его ногами, стало поздно. Эдик прыгнул в сторону, но десяток вынырнувших из-под земли длинных чешуйчатых червей, подобно черным канатам, оплели его ноги.

– Это что за хрень! – завопил Драпко.

Я стал поспешно спускаться, но у основания лестницы из грязи тут же приподнялись несколько извивающихся черных колец.

Эдику удалось дотянуться до выпавшего из рук автомата, и он несколько раз ткнул штыком в обвивших ноги существ. Из-под чешуи брызнули струйки зеленоватой слизи. Монстры тут же отпустили его и скрылись под землей.

– Сюда! Скорее! – закричал я.

Драпко вскочил и, хромая, побежал к вышке. Ему оставалось всего ничего, как вдруг земля под его подошвами словно взорвалась. Эдик провалился по колено и стал быстро тонуть, погружаясь в почву, как в трясину. Он беспомощно барахтался, загребая руками песок и глину, обрывал траву. Я мигом оказался внизу и успел поймать его за рукав. Однако черви тянули с такой силой, что я сам едва не сорвался в эту кипящую грязь.

– Нет же! – хрипел я, стиснув от напряжения зубы, но рукав Эдика медленно выскальзывал из пальцев.

И вдруг грянули автоматные очереди. Чудовища задергались, разрываемые пулями, и быстро устремились обратно под землю, отпустив окровавленного, по грудь вросшего в грязь Эдика Драпко. Взглянув на дорогу, я увидел, как во мраке полыхают два огонька – автоматные выстрелы. Смена!

Я спрыгнул с лестницы и принялся вытаскивать Эдика из ямы. Тот как мог помогал мне, едва шевеля ослабевшими руками, сбрасывая с себя обмякшие черные тела. Рядом оказались Агеев с Роганиным, помогли мне. Ноги Эдика были изодраны настолько, что походили на куски мяса. Я поразился, почему тот молчит: как он может терпеть такую боль? Да только, взглянув на его лицо, понял – у него шок.

– Пацаны, сзади! – завопил Роганин.

На дорожке неподалеку почва вздулась, будто гигантский нарыв. И лопнула. Во все стороны полетели куски дерна. Я машинально упал, закрыв голову руками, как учили поступать при взрывах, а когда снова посмотрел вверх, оцепенел. Над нами нависала огромная зубастая пасть. То, что я принял за черных червей, оказалось щупальцами этого вынырнувшего из-под земли чудища, похожего на гигантскую согнутую заводскую трубу. Эти «черви» извивались вдоль всего толстого чешуйчатого тела. Я бросил взгляд в сторону спасительной вышки, однако между нами уже клубились черные кольца. Впрочем, на этот раз вышка и не спасла бы.

Земля подо мной взрыхлилась. Едва я отпрыгнул, в том месте, где только что была нога, на поверхности показалось покрытое чешуйками кольцо.

– Зверек, помоги! – раздался крик Агеева.

Одно из щупалец обвилось вокруг голени разводящего и, приподняв его над землей, медленно повлекло к воронке пасти. Агеев безнадежно пытался сбить щупальце прикладом. Затрещал автомат Роганина, но пули особого эффекта не дали – против такого монстра, похоже, сгодилась бы лишь артиллерия.

Чудовище приподняло Агеева над пастью… И тут я заметил, что в руке разводящего что-то мелькнуло и полетело в зубастую глотку. «Граната!» – догадался я. Ухнул взрыв. Я снова упал, закрыв голову руками, и сверху тут же обдало дождем мокрых ошметок. Взглянув вверх, я увидел, что щупальца-черви обвисли. Агеев упал на траву. Сам монстр согнулся, как ствол надломленного дерева, а затем рухнул, разбрызгав грязь.

Какое-то время мы неподвижно лежали, не решаясь подняться. Наконец Агеев привстал и что-то сказал, но я не расслышал – в ушах звенело.

– Охренеть, говорю! – громко повторил Агеев, стряхивая с одежды склизкие ошметки чудовища. Мы все с ног до головы были в этой пакости и скользкой зеленоватой крови.

– Эдька! – Роганин подбежал к Драпко.

Тот лежал, запрокинув голову, глядя в черное небо широко распахнутыми глазами. Кровь сочилась у него изо рта, а на шее зияла бордовая полоса. Роганин встряхнул приятеля, еще и еще. А потом опустился рядом на траву, стянул с головы каску. «Эдька и Вовка ведь с самой учебки дружат, – вспомнил я. – Неразлучны были, как братья. Были…»

Рядом заскрежетало. Мы насторожились, схватив автоматы, но оказалось, что это огромная туша чудовища пришла в движение – стала медленно сползать в яму. За ней потянулись щупальца. Вскоре о том, что тут произошло, напоминали лишь изуродованная огромными валунами и ямами земля да поваленные столбы. Даже пятна зеленой крови и ошметки подземного монстра пропали, словно испарились.

– Туман пропал, – заметил я.

Это утверждение прозвучало как-то нелепо после всего произошедшего, но оно словно вернуло всех к жизни.

– Что это вообще за хрень была? – вскричал Роганин. – Что за тварь такая? Я про таких в жизни не слышал!

– Короче, валим отсюда, да поскорее, – сказал Агеев, обводя округу стволом автомата. – Что бы тут ни происходило, надо выбираться на фиг. Идем. Надо еще забрать Бабина с третьего поста. Если он, конечно, еще…

Агеев не закончил фразы, умолк. О худшем старались не думать.

Глава 5 «Держимся вместе, отходим к караулке!»

До третьего поста пришлось идти во мраке. Почти все фонари почему-то оказались разбиты. Только вдали, у самой вышки, виднелся небольшой освещенный клочок пространства.

– Не нравится мне это, – прошептал Агеев.

– Может, лампы ветром сорвало? – предположил Роганин.

– Надеюсь, что так.

Мы медленно продвигались вперед, ступая по земле, как по минному полю. К счастью, подземные монстры больше не появлялись. Чем ближе мы подходили к посту, тем подозрительнее становилась царившая в округе тишина. Все словно вымерло. Мы вздрагивали от каждого шума, даже под собственными подошвами. Один раз я чуть не пальнул, когда над головой внезапно раздалось хлопанье крыльев.

Налетел ветер. Деревья за колючей проволокой пришли в движение, над головой заскрипели болтающиеся на столбах разбитые фонари. Мы приблизились к освещенной территории. Метрах в пятидесяти от вышки Агеев рукой показал остановиться. Присев, мы долго прислушивались и приглядывались, но ничего подозрительного не заметили. Беспокоило то, что не обнаружили мы и часового.

– Там что-то… – начал Роганин.

Но Агеев тут же показал ему кулак и приложил палец к губам. Мы и без того уже услышали шорох среди травы. Разводящий дал знак, и, вскинув автоматы, мы осторожно двинулись за ним.

– Дальше метра друг от друга не разбредаемся, – шепотом предупредил Агеев. – Нужно найти Бабина. Живого или мертвого.

От последней фразы мне стало не по себе.

Мы настороженно продвигались вперед, обводя кусты стволами автоматов. В мерцающем свете единственного уцелевшего фонаря вокруг плясали тени. И от этого дикого хоровода меня не покидало чувство, будто вся округа наполнена монстрами. Я едва сдерживался, чтобы не начать стрелять по любой колышущейся ветке. Агеев решился включить фонарик, и желтый луч медленно заскользил по высокой зеленой стене гнущейся на ветру полыни. Под ногами снова стелился туман. Ох, не нравилось мне это…

Вдруг среди травы мелькнуло что-то темное. Стволом автомата я осторожно раздвинул полынь и сразу же отпрянул, не сводя глаз с внезапно возникшего передо мной блестящего склизкого существа. Я чуть не прострелил ему голову! Хвала судьбе, что каким-то чудом успел узнать в этом монстре перепачканного какой-то гадостью Славу Бабина.

– Кто это? – прохрипел Бабин, прикрываясь окровавленной ладонью от слепящего света фонарика. – Это смена? Прячьтесь скорее. Они рядом!

Мы, не сговариваясь, юркнули к нему в кусты. В свете фонарика я разглядел, что Славка весь в ссадинах, а форма на нем изодрана в клочья. Агеев было выглянул из травы, но Бабин тут же втащил его обратно.

– Не стоит привлекать внимания, – шепнул он. – А то вернутся.

– Кто? – спросил я.

Вместо ответа Бабин взял у разводящего фонарик и осветил нечто распростертое на земле. Это оказалось существо величиной со школьника средних классов. Я успел рассмотреть черные перепончатые, как у летучей мыши, покрытые чешуйками крылья с блестящими когтями, а также скрюченные лапы, оканчивающиеся странными длинными, похожими на мечи, отростками.

– Я тут уже парочку таких вальнул. – Бабин провел ладонью по расцарапанному лбу, размазывая кровь. – Один вот. Второй там, дальше, в кустах валяется.

Меня поразила невозмутимость, с которой Бабин сообщил все это. Что там меня… Даже Агеева заметно трясло от всего увиденного! Израненный же Слава Бабин говорил так, словно объяснял трудности во время прополки картошки. Конечно, у нас в части шутили, что, мол, у Бабина броня в полтора метра – он непрошибаемый. Но чтобы настолько…

Над головой что-то ударилось о фонарь, и на нас посыпался дождь искр и стекла. Мы вскинули автоматы. Округа погрузилась во мрак. Лишь луч фонарика Агеева метался над головой, прорезая тьму.

– Блин, мрази! Все фонари порасшибали, – все так же спокойно проворчал Бабин. – Они боятся света и, кстати, реагируют на движение. Так что не дергайтесь. Я уже успел немного изучить их повадки.

– Значит так, – прошептал Агеев. – Держимся вместе и медленно отходим к караулке…

Как только он привстал, над головой раздалось нарастающее хлопанье крыльев. Роганин вскрикнул и исчез. Я ринулся было за ним – и вдруг замер: на фоне сливового неба на столбе ограждения восседала огромная птица. Увидев меня, она зашипела и расправила гигантские крылья, отчего стала похожа на черного ангела. Я дрожащей рукой перевел предохранитель в боевое положение, вскинул автомат, но Агеев оказался быстрее. Воздух прорезала очередь, и «черный ангел» пропал. В руках у Агеева оказался фонарик, по траве скользнул луч и осветил бьющееся на земле тело. Разводящий подбежал и короткой очередью снес монстру череп.

– Похоже, еще один представитель инопланетной фауны, – сказал он.

Из травы выбрался Роганин.

– Цел? – спросил Агеев.

– Руку разодрал, гад, – прошептал он, зажимая ладонью рану. – Грохнулся прямо на меня, я даже сообразить не успел. Я его штыком ткнул – сразу отпустил. Пацаны, надо бежать!

И тут что-то рухнуло мне на спину – словно с небес спикировала огромная птица. Между лопаток пронзила боль. Что-то поволокло меня, швырнуло на дорогу. Раскрыв глаза, я увидел, что надо мной склонилось одно из этих чудищ. Зашипело, раскрыв клюв и обнажив ряд острых зубов, растопырило крылья. Чудовище что-то подняло вверх. Я машинально подставил автомат, и тут же на него обрушился мечевидный отросток. Да с такой силой, что мой «калаш» едва выдержал удар – ствольная коробка помялась. «Птица» снова подняла отросток. Я развернул автомат дулом на чудовище и надавил на гашетку. Тишина! Покореженный автомат, похоже, приказал долго жить. Я снова подставил автомат под удар, еще и еще. Монстр бил с такой силой, что оружие едва не согнулось пополам. Если так прилетит в череп – сразу кранты, и каска не спасет! Мне удалось ударом ноги оттолкнуть монстра. Но ведь это ненадолго! Надо что-то делать! Все, что мне осталось, – отстегнуть штык-нож от ствола теперь уже бесполезного автомата. И как раз вовремя. Когда птица набросилась на меня снова, я поднырнул под нее, уходя от прямого удара «меча», и, сделав выпад ножом, почувствовал, как лезвие вошло во что-то упругое. Я сразу же рванул нож вниз. Птица с визгом отскочила, размахивая распоротым крылом.

– Пацаны, сюда! – заорал я, не сводя глаз с верещащей, извивающейся на земле твари. – Агеев, Роганин! Сюда! На помощь!

Однако помощи ждать было бесполезно. Я понял, что у вышки тоже что-то происходит: какой-то треск, по кустам мечется луч фонарика, грянуло несколько выстрелов. Я снова взглянул на птицу. Та уже поднялась в полный рост, однако пока не нападала. Она стояла передо мной, кошмарная помесь птеродактиля и богомола, угрожающе выставив вперед длинные отростки, и, видимо, опасалась приближаться.

– Ну, иди сюда! Иди! – процедил я сквозь зубы – больше, чтобы подбодрить себя, – и взмахнул ножом, понимая: если монстр поймет, что я сам боюсь его до смерти, непременно набросится.

Я сделал шаг. Существо зашипело, обнажив клыки, и отступило. Шипастые крылья угрожающе приподнялись, в узеньких глазках блеснул холодный огонек.

– Что, страшно? – сказал я, а сам снова с надеждой взглянул туда, где скользил по кустам луч фонарика, – Эй! Агеев! Кто-нибудь! Я здесь! Где же вы, черт возьми?

Я сделал еще шаг. Мечевидные отростки чудища приподнялись, словно для защиты. Монстр захлопал крыльями, из зубастого клюва вырвался не то писк, не то хрип. Ну, была не была! Я быстро пошел вперед, и монстр в страхе попятился. Да только вскоре уперся спиной в колючую проволоку ограждения. Это была моя ошибка. Видимо поняв, что попал в западню, монстр весь собрался – явно для отчаянного прыжка. «Надо бежать к вышке!» – мелькнула у меня мысль. Однако птеродактиль-богомол оказался проворнее: не успел я повернуться, чтобы дать деру, тот прыгнул и, ударив меня когтистыми ногами в спину, повалил на землю. Крылья стиснули меня в смертоносных объятиях, сквозь форму в тело впились иглы шипов. Мне удалось высвободить правую руку, и я уперся локтем в горло монстра. Зубастый клюв клацнул в паре сантиметров от плеча. Мы покатились по грязи. Монстр яростно бил крыльями, шипы рвали на мне одежду, оставляя порезы на спине. Впрочем, шипы были ерундой, ведь главным своим оружием – длинными отростками-мечами – тот воспользоваться не мог. Однако и я упирался в его горло той самой рукой, что сжимала нож.

Мышцы заныли, я чувствовал, что правая рука все больше немеет. Монстр же, казалось, не уставал, а, наоборот, бился все яростнее. Я попытался снова позвать на помощь, однако мой крик больше походил на сдавленный хрип. Хотя, даже если бы мне удалось докричаться, вряд ли кто-нибудь мог мне помочь. Со стороны вышки по-прежнему доносились выстрелы и крики. Там тоже шла борьба. Тут я почувствовал, как монстр медленно выскальзывает из моих рук. Я придавил его к земле, навалившись всем весом, однако тот все больше и больше высвобождался. Если я отпущу его – мне конец! Тогда я решился освободить правую руку. Для этого мне пришлось убрать локоть с горла чудовища, и тут же в левое плечо впились острые клыки. Стиснув зубы от боли, я ударил ножом в покрытую чешуей грудь. Монстр запищал, но челюсти не разжал, наоборот, они сомкнулись, как тиски. Я выдернул нож, липкая кровь хлынула из раны, ударил снова, теперь уже целясь в глаз чудовища. Птеродактиль взвыл и забился. Хватка ослабла. Я еще несколько раз воткнул нож в черное тело и, наконец, сбросил с себя обмякшие крылья. «Неужели получилось?» – подумал я, отползая от подрагивающего в агонии кошмарного существа. Все мое тело горело, казалось, на нем живого места не осталось.

И тут позади громыхнула очередь. Я резко оглянулся, и в глаза ударил слепящий свет фонарика. На тропинке стоял Агеев с автоматом, а между нами билось в предсмертных муках еще одно крылатое чудовище.

– Ты как, жив? – Ко мне подбежал тяжело дышащий Роганин, помог встать.

– Порядок. – Я попытался улыбнуться, хотя радости было мало. Плечо жутко ныло. Я наклонился и поднял свой покореженный автомат.

– На, держи, – сказал Агеев, вложив мне в руки другое оружие. – Это Волкова. Я прихватил на втором посту. Бери-бери, тебе он теперь нужнее.

При упоминании о Волкове меня передернуло. Я даже невольно бросил взгляд под ноги – не шевелится ли почва. Автомат все же взял.

– А сейчас такая задача, мужики, – продолжил Агеев. – Нам нужно во что бы то ни стало пробиться к караулке. Так что не разбредаемся и аккуратненько за мной. Уж не знаю, что это за дрянь, но, похоже, этой фауны тут навалом.

И Агеев, пригнувшись, побежал по тропинке в сторону ворот внешнего ограждения, водя по кустам и траве лучом фонарика. Мы поспешили следом, с опаской глядя по сторонам, сопровождая взгляды стволами автоматов…

В караулке, как мы потом узнали, все это время тоже не скучали. Она находилась в положении осажденной крепости. Правда, никто толком понять не мог, кто или что их осаждает. Рыбалкин так и не объявился, в комнате отдыхающей смены – труп, с постов вестей нет. В караульном помещении, кроме начкара, остались лишь Трошников и Шурович, которые сидели под окнами в бодрячке, да Сычев. Тот, как положено по уставу, занял оборону на улице у входа. В караулке было темно – свет везде погасили, ставни на окнах распахнули.

– Товарищ капитан, можно хоть покурить сходить? – спросил Шурович.

– Кури здесь, – сухо бросил Саморов из своего кабинета, где он точно так же сидел на полу под окном с автоматом в руках.

Шурович облокотился спиной о батарею, пристроил автомат рядом, достал пачку. Во мраке засветился огонек сигареты.

– Андрюха, угощай, – сказал сидящий под другим окошком Трошников.

Шурович бросил ему пачку.

– Сидим тут вот уже час и ждем неизвестно чего, – проворчал Трошников, прикуривая. – Никто не нападает…

– Сплюнь! – перебил Шурович. – Кстати, Сычев с собачки сказал, что со стороны постов выстрелы слышал.

– Так это было давно. Еще когда Волков звонил.

– He-а. Говорит, что недавно. Видать, правда нападение!

– Скажешь тоже, – возразил Антон. – Чего тут брать-то?

– Тихо! – Шурович насторожился.

– Ты чего? – прошептал Трошников, чуть ли не вжавшись в батарею.

– Там есть кто-то… – Андрей кивнул на окно.

За мутным стеклом мелькнула тень. Шурович взял оружие, приподнялся, взглянул в окно и сразу же отпрянул, чуть не изрешетив возникшее перед ним лицо.

– Дурак, это же Сычев! – узнал Трошников.

– Он же на собачке должен быть, – удивился Шурович, опуская автомат. – А это окно выходит на другую сторону!

И вдруг Сычев неистово затарабанил по стеклу и замахал руками. Шурович растерянно посмотрел по сторонам, словно решаясь, стоит ли покидать позицию без разрешения. Все же вскочил и побежал в коридор.

– Эй, ты куда собрался? – окликнул его начкар.

– Там Сычев! Похоже, что-то случилось…

– Погоди. – Капитан пошел вперед. – Нечего поперек батьки в пекло лезть.

Вынув из кобуры пистолет, Саморов осторожно приоткрыл входную дверь. Выглянул – никого. Шурович и Трошников неуклюже толкались позади. И вдруг снаружи раздался такой дикий вопль, что начкар мигом очутился на улице. Освещенная тусклым фонарем площадка перед караулкой была пуста. Капитан быстро пошел вдоль стены здания. Шурович и Трошников, стиснув автоматы, поплелись следом. Дойдя до угла, начкар заглянул за него. Сычев все так же стоял у окна.

– Сычев! – позвал капитан, осветив фонариком его лицо. – Сергей, что-то случилось?

Сычев выпрямился. Казалось, он не видел капитана – смотрел прямо перед собой широко распахнутыми, будто остекленевшими, глазами. С дрожащих губ стекала какая-то темная жидкость.

– Пойдем, Сергей, – сказал Саморов, убрав пистолет обратно в кобуру.

Взяв Сычева за рукав, он потянул его к двери караулки. Тот покорно пошел, все так же глядя перед собой.

– Шурович, возьми его автомат, – повелел капитан. – Трошников, заменишь Сычева на собачке… Хотя… Погоди. Отставить. Возвращайтесь на позиции. Из караулки – ни шагу!

Трошников с Шуровичем, придерживая под руки Сычева, повели его внутрь караулки.

– Куда его?

– Давай в бодрячку.

Они усадили Сычева в кресло. Тот продолжал отрешенно смотреть перед собой. Его била сильная дрожь. Шурович притащил из комнаты начкара одеяло.

– Серега, ты как? – спросил он, накидывая одеяло ему на плечи. – Говорить можешь?

– Оно… – прохрипел Сычев. – Оно во мне!..

При каждом слове у него изо рта выплескивалась какая-то темно-зеленая жидкость.

– Антоха, пить притащи. Давай резче!

Трошников побежал в столовую, схватил кружку, зачерпнул в бидоне чай и побежал обратно. Когда пробегал мимо все еще распахнутой входной двери, снаружи вдруг раздались два выстрела. От неожиданности кружка выскользнула у Трошникова из рук, грохоча и расплескивая чай, покатилась по полу. Антон машинально присел и прислушался. С улицы доносились какой-то шум, хрип, рычание. «Может, сбегать за автоматом?» – подумал Трошников. Раздалось еще несколько выстрелов. Стреляли явно из пистолета. «Значит, начкар!» – догадался Антон. Он больше не размышлял. Влетев в бодрячку, схватил автомат и поспешил на улицу. На пороге замер. Сразу за дверью начинался мрак – уличный фонарь оказался разбит. Антон нажал на выключатель – в коридоре зажглась лампа. В полоске льющегося из двери света он увидел лежащего посреди площадки окутанного туманом начальника караула.

– Шур, скорее сюда! – закричал Трошников.

Рядом появился Шурович и тоже уставился на Саморова:

– Офигеть!

Левая рука капитана была разорвана так, что выступали кости. Вдоль кителя тянулись длинные кровавые полосы. Шурович, уперев приклад в плечо, внимательно осмотрелся. Никого.

– Надо скорее занести его, – опомнился Трошников.

Они подняли капитана и, тревожно озираясь, внесли в караулку.

– Неси в его кабинет. Так… Осторожно… Заноси в дверь… Давай на кровать!

Саморов был в сознании. Он все повторял:

– Никому! Никому доверять нельзя! Чудовище! Не человек! Никому нельзя…

Трошников побежал в столовую. По пути поднял кружку, сполоснул ее и снова наполнил чаем. Пробегая обратно, заметил, что входные двери все еще открыты. Он осторожно прошел по тамбуру и выглянул на улицу. Взгляд его скользнул по темной бетонированной площадке и остановился на ярком пятне среди тумана – видимо, капитан выронил включенный фонарик. Антон хотел было выбежать на улицу и поднять его, и тут взгляд его упал на другое пятно – темное. Посреди площадки растеклась лужа крови. Антон тут же захлопнул дверь и задвинул щеколду. Когда вернулся в комнату начкара, Саморов более-менее пришел в себя. Он взял у Трошникова кружку и, морщась, сделал пару глотков.

– Что с вами случилось, товарищ капитан? – спросил Шурович, аккуратно бинтуя начкару руку.

– Рыбалкин! – хрипло ответил тот. – Я был уверен, что это Рыбалкин!..

Как рассказал капитан, после того как Шурович и Трошников увели Сычева в караулку, он задержался у двери. Хотел понять, что же так напугало часового. Ведь этот здоровенный детина никогда не выделялся особой чувствительностью, а скорее даже наоборот. У него и прозвище-то было – Бык, не столько за габариты, сколько за феноменальную твердолобость. И вот теперь этот самый Бык оказался напуган похлеще ягненка!

– Я внимательно оглядел площадку, – рассказал Саморов. – Ничего подозрительного не заметил. В какой-то момент показалось, что неподалеку раздался человеческий стон, но я сообразил, что это всего лишь ветер завывает в пулеулавливателе. А ветер поднялся такой, что фонарь забился на столбе. Да с такой силой, что я подумал, что вот-вот сорвет. И, что меня поразило, несмотря на ветер, по площадке перед караулкой над лужами стелился странный белый туман.

Вдруг что-то капнуло сверху. Я взглянул на рукав – по форме расползлось серое пятно. Какая-то странная склизкая жидкость. Я стер ее платком, нащупал в кармане фонарик и осветил козырек крыльца над головой. Тот оказался облепленным какой-то серо-зеленой слизью. Я не силен в биологии, решил, мало ли какая плесень бывает… В общем, выключил фонарик и хотел уже войти в караулку, как вдруг услышал:

«Товарищ капитан!»

Оглянулся.

«Товарищ капитан!»

Присмотревшись, я увидел, что у калитки кто-то стоит.

«Скорее. Я не могу…»

Голос был хриплый, чей – непонятно. Фонарь над площадкой трепыхался так, что я в этих вспышках не мог рассмотреть, кто это. Вспомнил, что смена ушла на посты. Может, кто-то из них? Тогда почему вернулся один? Я осторожно двинулся к калитке, а сам на всякий случай нащупал в кобуре пистолет – мало ли что…

Позади раздался треск, звон стекла, и тут же обрушилась тьма. Фонарь все-таки сорвало!

«Скорее, – снова раздался голос. – Пожалуйста!»

Я подбежал к калитке. Отодвинул щеколду, вынул из кармана фонарик. Когда осветил стоявшего за калиткой, едва не выронил фонарь. Это был явно наш боец, в военной форме. Да только посреди кителя у него зияла рваная рана, будто кто-то вспорол ему брюхо от паха до солнечного сплетения. Мне показалось даже, что внутренности вывалились наружу. Я осветил его лицо и отпрянул: кровавый сгусток вместо глаза, и рот разорван так, что торчат зубы. И тут я узнал его!

«Рыбалкин?»

Тот молча пошел прямо на меня. Его порванный рот с торчащими розовыми окровавленными зубами походил на кошмарную ухмылку.

«Рыбалкин, это ты?» – снова спросил я.

«Фо близко!» – прохрипел он в ответ.

«Его же срочно в санчасть надо», – подумал я. Да только вид у этого окровавленного парня был такой, словно ему совсем не больно. Может, болевой шок?

Тот все так же медленно наступал, продолжая скалиться своим кровавым оскалом, и в свете фонарика мне вдруг показалось, что вместо зубов у него – клыки. Я не из пугливых, в горячих точках служил, да только такой жути в жизни не испытывал. У меня вдруг возникла четкая уверенность: передо мной – не человек! Я достал пистолет. Рыбалкин это или нет, да только у нас в караулке уже лежит один изуродованный труп! Вдруг это сделал этот псих?

«Стой на месте! – крикнул я. – Рыбалкин, ты меня слышишь? Еще шаг – и я прострелю тебе ногу! Я не шучу, ты меня знаешь».

«Фо близко!» – снова повторил тот.

«Ну, сам напросился», – сказал я и выстрелил.

Клянусь, пуля аккурат вошла в бедро. Я видел дырку! И что вы думаете? Он не закричал, не упал! Только присел слегка. Когда снова пошел на меня, я опять выстрелил, на этот раз метя ему в плечо. Пуля пошла практически в упор. Рыбалкин и на этот раз не упал. Пошатнулся, но остался на ногах и снова стал медленно наступать. В этот момент мне показалось вдруг, что в нем что-то изменилось. Он стал как-то ниже ростом и шире в плечах. Его лицо как-то удлинилось, на асфальт упали несколько выпавших зубов, а во рту что-то зашевелилось, похожее на щупальца или сгусток червей. А еще его руки… Они словно усохли, почернели и стали походить на длинные паучьи лапы. Кто бы мне рассказал, не поверил! Да только это происходило передо мной, наяву…

Капитан прервался и долго кашлял в зажатую в кулак простыню. Когда приступ кашля прекратился, на простыне осталось кровавое пятно. Шурович влажным платком вытер выступившие у начкара на лбу крупные капли пота. Удивленно взглянул на Трошникова: мол, что скажешь? Тот лишь пожал плечами.

– Тут я не выдержал и побежал… к двери караулки, – с трудом продолжал начальник караула. Похоже было, что он вот-вот потеряет сознание. – Да только у крыльца поскользнулся… Наверное, на той склизкой дряни… Упав, я выронил пистолет, но тут же поднял… Только вскочил на ноги, позади раздался звук… Хрип или вроде того… Резко повернулся… Вскинул пистолет вместе с фонариком. И остолбенел… Там была пасть! Огромная такая розовая пасть с копошащимися в ней… щупальцами, червями или змеями… А еще черные лапы… растопыренные, как у гигантского паука… Это все, что я успел заметить… Потому что он напал… Сбил с ног… Паучьи лапы сдавили, дышать не мог… Боль в руке… Фонарик выпал, но пистолет, к счастью, нет… Повезло… Я упер ствол в грудь этому… этому чудищу. Прямо между этих чертовых лап… И нажал – выпустил все оставшиеся шесть пуль… Помню, чудище захрипело, задергалось… Разжало лапы… Дальше… дальше не помню. Похоже, потерял сознание…

Капитан приподнялся.

– Там, на площадке… там был кто-то? – спросил он, схватив Шуровича за руку. – Вы его видели?

Тот лишь снова озадаченно переглянулся с Трошниковым.

– Значит, выжил, тварь. – Саморов снова лег. – Уполз, гад!..

Его сотряс новый приступ кашля. И тут он встревожился:

– Заприте дверь!

– Я уже запер, – успокоил Антон.

– Хорошо… – Капитан стер с губы струйку крови. Он с трудом говорил, задыхался. – В общем, так… Слушайте меня внимательно… Из караулки – ни шагу! Вам ясно? Нужно… дождаться смену. Верить никому нельзя… Они – не люди! Верить нельзя… Верить…

Капитан замолчал. Его трясло. Шурович снова вытер у него на лбу пот. Лоб начкара оказался горячим, словно утюг.

– Верить нельзя… – прошептал капитан. – Верить… нельзя… верить…

Саморов говорил все тише, а потом и вовсе затих.

– Он что… – встревожился Шурович.

– Жив, – успокоил его Трошников, нащупав у капитана пульс. – Без сознания.

– Что об этом думаешь?

– Похоже, он просто бредит… – Антон пожал плечами. – Хотел бы я знать, что там на самом деле случилось.

– Думаешь, то, что он рассказал про монстра…

– Какой, к черту, монстр? – возразил Трошников. – Ты сам понимаешь, что несешь? Монстров не бывает!

– Что же тогда могло сделать такое? – Шурович кивнул на окровавленного капитана.

– Кто знает? Может, волк напал или медведь. Мы же как-никак в тайге. Меня больше беспокоит, что с ним делать. Крови много потерял.

– Бинты кончились, – обреченно заявил Шурович, бросив аптечку.

Их хватило лишь перевязать руку. Но что там рука… Все тело начкара походило на кровавую кашу!

– По-хорошему, его бы в госпиталь отвезти, – вздохнул Антон.

Шурович приподнял трубку на пульте. Покачал головой.

– А если связь с частью так и не наладят? – спросил он.

– Тогда вариант только один, – ответил Трошников. – Завтра часов в семь вечера из части прибудет новый караул.

– Блин, да капитан же, может, не дотянет до смены-то! – вскричал Шурович. – Надо что-то делать!

Он снял китель и принялся рвать его на бинты.

– Ну, что ты стоишь? Что? – закричал он на Трошникова.

– Кажись, все, – тихо сказал тот, уронив руку капитана.

– Что значит «все»? – захлопал глазами Шурович.

– Помер.

– Как помер? – Шурович прижался ухом к окровавленной груди. И вдруг принялся неистово трясти начкара за плечи: – Товарищ капитан! Товарищ капитан! Да скажите вы хоть что-нибудь!..

– Шур… – Трошников положил ему руку на плечо. – Оставь.

Шурович опустился на пол у кровати, вцепился пальцами в свою длинную светлую челку. Трошников стоял рядом, молча глядя на мертвого начкара.

– Они нас теперь всех так? Да? – вскинул голову Шурович.

– Кто «они»? – мрачно спросил Трошников.

– Они! Не знаю кто! Тот, кто сделал это с ним, с Провиным, с Рыбалкиным. С… с остальными пацанами!

– Мы еще не знаем, погибли те, что ушли на посты, или нет, – тихо заметил Трошников. И в голосе его было мало надежды.

В комнату вошел Сычев и встал, прижавшись к дверному косяку.

– Не могу быть там один, – тяжело дыша, сказал он. – Да и вообще, по-моему, нам лучше держаться вместе. Иначе эти зверюги нас поодиночке поубивают.

– Какие зверюги, Бык? – вскричал Трошников. – Ты о чем вообще? Нет тут никаких монстров! Это все бред!

– Бред, да? То есть на меня, как и на капитана, по-твоему, бред напал? – холодно оборвал его Сычев.

Трошников замолчал.

– Я не знаю, что это было, – почти шепотом продолжал Сычев. – Какая-то склизкая тварь. Набросилась на меня откуда-то сверху. С козырька караулки. Помню только зубы, огромные. Еще щупальца были… Липкие, холодные…

Сычев скривился от отвращения.

– Серега, ну что ты несешь? – не выдержал Трошников. – Тут и так тошно.

– Но я серьезно! – Сычев побледнел, его затрясло. – Оно… Оно обвило меня. Что-то сунуло мне в рот…

– Ладно, все, прекрати! – оборвал Трошников. – Уж не знаю, что тут на самом деле происходит, но ясно одно: кто-то жестоко вырезает наш караул! Грабители там, или террористы… Не важно, кто и зачем. А важно лишь то, что, прежде чем что-то тут сделать, они решили для начала перебить всех нас. Может, чтоб не мешали… Значит, наше единственное спасение – драться. А если нет шансов уцелеть, так хотя бы как можно дороже продадим свою жизнь!

Антон подошел к сейфу с боеприпасами. Осмотрел.

– Ну, скажем, патронов у нас более чем достаточно. Так… В сейфе хранится полторы сотни на каждого караульного. Нас осталось из двенадцати четверо… – Он покосился на начкара и поправился: – Трое. На усиление постов ушли двое – Агеев и Роганин. Значит, по три магазина из сейфа они взяли с собой. Но у нас все равно остается больше пятисот на человека. Плюс еще и гранаты. С таким боезапасом до приезда смены должны продержаться…

Его прервал грохот. Сычев, Трошников и Шурович переглянулись. Грохот повторился.

– Кажись, в двери стучат, – прошептал Сычев.

– Может, не открывать? – насторожился Шурович.

– А вдруг смена?

Трошников взял автомат и поспешил к выходу. Шурович поплелся следом.

Отперев первую дверь тамбура, Трошников крикнул:

– Кто там?

В ответ раздалось какое-то невнятное бормотание и возня, а затем такой неистовый стук, что дверь заходила ходуном.

– Я ни хрена не понял, что там говорят, – посетовал Антон.

Шурович растерянно пожал плечами – мол, я тоже.

– Ладно, Андрюха, ты стой здесь, – повелел Трошников. – Если что – стреляй!

Шурович спрятался за дверным косяком и направил ствол на сотрясаемую ударами внешнюю дверь. Трошников осторожно приблизился к ней, прислушался. Потом быстро дернул щеколду и отпрыгнул, вскинув автомат.

– Антоха, спокойно! Это я!

Дуло смотрело прямо в лицо младшему сержанту Агееву…

Шурович не зря разорвал свой китель на бинты. Не пригодившись капитану, теперь они пошли на перевязку вернувшихся с постов.

– Зверек, ты где это так плечо разодрал? – спросил Шурович, обрабатывая рваную рану на моем плече.

– Да эта херня летучая в него вцепилась, – ответил за меня Слава Бабин, как всегда с такой невозмутимостью, словно речь шла о том, где я посадил на форму пятно.

– Какая еще херня?

– Ну, как бы тебе объяснить… – Бабин поскреб затылок. – Ростом примерно с тебя. Крылья огромные, с колючками. Какие-то штуки на лапах, типа бивней, и рожа такая стремная…

– Опять двадцать пять! – вскричал Трошников. – Вы что все, сговорились? Какие, на хрен, монстры? Зверек, может, на тебя просто собака дикая напала? А?

– Сам ты собака дикая! – обиделся я. – Слава говорит как есть. Я одну такую тварь лично прикончил! И пацаны – несколько! Не веришь? Спроси!

– Антох, я бы и сам не поверил, – сказал Агеев. – Да только мы там, на постах, такого насмотрелись – в кошмаре не приснится. И нам повезло, что все еще целы. Потому как Волков и Драпко остались там!

– Да ладно, успокойся ты, – махнул рукой Трошников. – Я ж ничего не утверждаю. Но пока сам не увижу…

– Вперед! Иди погляди!

– И начкар рассказывал про монстров, – тихо заметил Шурович. – Да и Бык вон тоже говорит, что на него какая-то пакость напала…

Он кивнул на сидящего в стороне Сычева. Тот молчал, потупив взгляд. Этого здоровяка было просто не узнать: он сидел в углу, поджав ноги, и походил на перепуганного младенца.

– Ладно, пусть так, – согласился наконец Трошников. – Скажем, эти звери действительно существуют. Но ведь раньше их здесь не было! Наша часть уже пять лет охраняет этот хренов пост, и никто никогда ничего подобного не видел. Да и вообще, судя по вашим описаниям, такой живности в природе не существует!

– Послушайте, – воскликнул я, заметив, что Витя Агеев снова начинает закипать. – Всему происходящему может быть логическое объяснение. Я как-то уже говорил об этом Эдику… ну, когда тот еще был жив… Может, мы какого-нибудь психотропного газа надышались, типа наркотиков? Есть ведь, например, военные разработки – вещества, вызывающие галлюцинации. Скажем, вон тот туман… – Я посмотрел в окно. – Откуда он? Что это за дрянь?

– Не-е, Зверек, галюны на запчасти людей не разрывают, – покачал головой Бабин.

– Согласен, – кивнул Агеев. – Эта пакость самая что ни на есть реальная. Откуда только она могла взяться?

– Ну… Может, тут где-то поблизости есть секретная лаборатория по выращиванию подобной живности? – предположил Роганин.

– Ага. В складе, который мы охраняем! – усмехнулся Трошников.

– Кстати, да! – оживился Шурович. – Действительно, никто ведь не в курсе, что в нем хранится.

– Точно! – Я задумался. – Вдруг там целый зоопарк генно-модифицированных животных? А теперь они вырвались на свободу!

– Генно-мудифи… что? – озадаченно переспросил Бабин.

– Мутантов, твою мать!

– Может, и так… – Роганин поскреб подбородок. – Ну а кто следил за этим зоопарком столько лет? Должен тогда быть персонал, ученые.

– Петрович, например, – сказал я. – К тому же, вполне возможно, там и другие есть – внутри!

– В этой кирпичной коробке размером с нашу караулку? – с сомнением покачал головой Шурович. – Сомневаюсь.

– Вдруг это только вход? – воскликнул Агеев. – Вдруг под землей целая лаборатория?

– Пацаны, да вы чё, фантастики обчитались, что ли? – перебил наши рассуждения Трошников. – Ладно Зверек, он тот еще глюкоман по жизни – умные книжки читает. А ты-то, Агеев, что, тоже веришь во всю эту чушь? Да и какая разница – где, что, как? Для нас это все не важно. Нам главное – уцелеть и уехать отсюда невредимыми. А всеми этими мутантами пусть занимаются те, кому это надо. Я же хочу просто выжить, на остальное мне – плевать!

– Согласен, – кивнул Агеев. – Надо решать, как быть дальше. Самое логичное – отсидеться в караулке до прибытия смены.

– Пацаны ранены, – вздохнул Шурович, наматывая импровизированный бинт цвета хаки на очередную рану. – Может начаться заражение. Вдруг не дотянут до вечера?

– Тут поблизости дом Петровича, – вспомнил Агеев. – Наверняка там есть медикаменты!

– Ну уж нет! – ответил я, сжимая забинтованное плечо. – Вы как хотите, а я до рассвета из караулки – ни шагу. Лучше так потерплю.

– Кстати, вы заметили, что монстры нападали на нас только снаружи? – задумчиво сказал разводящий. – Они еще ни разу никого не тронули внутри караулки!

Все настороженно покосились на окна.

– Ты это, Витек… Не зарекайся!

Глава 6 «Спокойно, это не монстр!»

О том, что наступило утро, мы поняли по тому, как посветлела пелена тумана за окном. За ночь туман окутал округу настолько плотно, что, глядя из окна караулки, нельзя было различить растущую на расстоянии метра от него траву. До рассвета никто из нас не смыкал глаз. Да и заснешь после такого… Однако Агеев, который теперь остался за командира, сказал, что поспать бойцам все-таки придется.

– А если вас потом всех разом начнет валить в сон от усталости? Караулка останется без охраны? – рассудил он и предложил распределить дежурства: два человека на два часа – дневальные, остальные – отдыхать.

Но даже после этого долго никто не решался спать. Лишь под утро Шурович не выдержал и, пробормотав: «Плевал я на этих гадов», захрапел, завалившись на бушлатах в сушилке. Ведь комната отдыхающей смены стала чем-то вроде морга – там лежали тела начкара и его помощника. Спустя час остальные, кто не дежурил, последовали примеру Шура – спать хотелось невыносимо.

Чудовища больше не появлялись. Возможно, потому, что на улицу так никто и не выходил. Мы даже форточки открывать боялись. Курили и справляли нужду только в самой караулке. Благо внутри был сортир, которым, как я уже говорил, обычно пользовались лишь в холода, а на теплое время года запирали. Но даже по нужде ходили минимум по двое. Так решили после одного случая…

Когда Трошников рассказал нам о том, что происходило в караулке, пока нас не было, упомянул также о последних словах начкара: «Верить никому нельзя!»

– Что он этим хотел сказать? – удивился Агеев.

– Думаю, он о двойниках, – сказал я.

– О каких еще двойниках? Ну-ка, отсюда поподробнее…

– Помнишь историю, которую нам рассказал Рыбалкин? Ну, про то, как к нему приходила подружка, а потом пыталась его прирезать? Так вот, Драпко мне рассказал, что тоже кое-кого видел. Провина! И это в то время, когда Жека с распоротым горлом уже лежал в караулке! Начкар также рассказал, что на него напал Рыбалкин.

– Так ты думаешь, монстры могут маскироваться под людей? – воскликнул Агеев.

– Не знаю, маскироваться или нет, но какие-то иллюзии создавать – точно. Я тоже кое-что видел. Когда вы меня оставили на посту, я разговаривал… Не поверишь – с Волковым!

– Как так? Он же того… – удивился Роганин.

– Именно! Да только я видел его так четко, как тебя сейчас. Даже болтал с ним и прикасался к нему. У меня и сомнений не возникло, что это может быть не он. До тех пор, пока я не увидел труп Лехи, все еще лежащий в окопе. И тут же после этого на меня напали монстры.

– Пипец! – всплеснул руками Агеев. – Час от часу не легче…

Этот наш разговор привел к довольно неожиданным последствиям. Ближе к рассвету дежурили Шурович с Роганиным, остальные отсыпались в сушилке. И вдруг нас разбудили крики и грохот. Они раздавались из столовой. Ворвавшись туда, мы остолбенели. Роганин держал на мушке Шуровича!

– Ребята, помогите! – завопил последний, прикрываясь сковородой, как щитом, словно она могла уберечь от пули. – Он с ума сошел! Пристрелит же…

– Роганин, ты чего это? – спокойно сказал Слава Бабин, протирая сонные глаза. – Автомат-то опусти. Он же типа стреляет.

– Это не Шур! – взволнованно заявил Вовка. – То-то я смотрю – странный он какой-то в последнее время…

– Да Шур я! Шур! Чё ты? – причитал Шурович.

– Говорю же вам, это не Шур! – настаивал Роганин. – Доказать? Эй, ты, руку покажи!

– Чего? – захлопал глазами Шурович.

– Рукав, говорю, закати! Быстро!

Шурович удивленно задрал оба рукава кителя.

– Ну? Это что? – торжественно воскликнул Вовка.

Рука у Шуровича оказалась красной и кое-где в странных волдырях.

– Да обварился я вчера, когда хавку разогревал, – пролепетал Шурович. – До сих пор болит… Ну, скажите вы ему!

Трошников было сделал шаг, но тут же замер – Роганин упер приклад в плечо, прицелился, палец его задрожал на спусковом крючке.

– Вовка, можешь быть спокоен, – поспешно сказал я, испугавшись, что он выстрелит. – Шур точно не монстр.

– С чего ты взял?

– Вспомни. Те двойники появлялись, лишь когда человек был один. Так? Ты задумывался – почему? Да потому, что галлюцинации возникают у человека в голове и видит их только он! Мы же все сейчас видим Шура точно так же, как и ты. А значит, он не глюк!

Признаться, я и сам не был на все сто процентов уверен, что все это так. Вдруг галлюцинации бывают коллективными? И все же старался говорить как можно увереннее, ведь на кону – жизнь Шуровича. Роганин приопустил оружие, но все еще сомневался.

– Ладно, Вовка, не тупи. Дай автомат. – Трошников шагнул, протянув руку. И тут же снова замер. Дуло теперь смотрело на него.

– А вы сами-то кто? – воскликнул Вовка. – Где гарантия, что вы тоже не глюки?

– Совсем охренел, Роганин? – вскипел Агеев. – Уж лучше пристрели меня сейчас. Потому что, если я до тебя доберусь, мало тебе не покажется!..

– Так, погодите, пацаны! – воскликнул я. – Вовка, послушай…

– А с чего мне тебе верить? Может, ты тоже замаскированный монстр!

Аргументов у меня не нашлось. Более того, я покосился на друзей и вдруг поймал себя на мысли, что и сам не могу быть уверенным, что все они, включая Роганина, – не галлюцинации. И тут я вспомнил, что уже был в подобной ситуации, вспомнил проверку, которую мне устроил мираж Волкова, когда спросил меня про «майора Дорова».

– Вовка, спроси нас о чем-нибудь.

– Чего?

– Спроси нас о том, что знать можем только мы. Если мы монстры, то не сможем ответить на твои вопросы. Не можем знать о том, что ты приехал из Новосибирска, что наши кровати в учебке стояли рядом, что тебе как-то в шутку налили в сапоги пены для бритья перед утренней пробежкой… Давай спроси!

Тут я блефовал. Ведь галлюцинации – плод нашей фантазии и насылаются нашим же подсознанием. А значит, видимый тобою фантом знает все то же, что и ты сам. Так, например, иллюзорный Волков знал про «майора Дорова», потому что про него знал я сам. Точно так же и мы, будь галлюцинациями Роганина, ответили б на любой его вопрос. Я надеялся лишь на то, что Роганин этого не сообразит.

Впрочем, тот и не стал ничего спрашивать. Похоже, он уже и сам понял, что ошибся. Роганин растерянно опустил автомат. Трошников тут же вырвал оружие у него из рук.

– Блин, парни, мы так рехнемся… – Роганин схватился за голову.

– Ничего, братан, я все понимаю. – Шурович похлопал его по плечу.

– Короче, так, – сердито заявил Агеев. – С этой минуты в одиночку никому ни шагу! Все должны быть на виду. Еще не хватало, чтобы мы друг друга перестреляли.

Серега Сычев к утру стал совсем плох. Сначала он кашлял: сухо и часто. Потом у него начались спазмы, он жаловался на боли в животе, говорил, что голова просто раскалывается. А как-то он и вовсе упал посреди комнаты бодрствующей смены, хватаясь за живот и дико крича. Мы перенесли его на кровать начкара и укутали шинелями.

– Чувствую, Серега долго не протянет, – сказал Шурович, глядя на дрожащего, обливающегося потом Сычева, горячими, словно утюг, ладонями сминающего шинель. – Может, нам и правда попробовать найти дом Петровича? У него может быть связь с частью.

– Гонишь, что ли? – замотал головой Роганин. – Я не рискнул бы даже дверь приоткрыть на улицу. Дождемся смены, и все будет в порядке.

– У пацанов уже начали гноиться раны. Сычев еле дышит. Ты хочешь, чтобы и они там оказались? – Шурович кивнул на запертую дверь отдыхаловки.

Роганин опустил голову.

– Нам в любом случае надо осмотреться, – сказал я. – Может, там, снаружи, уже все спокойно, а мы сидим тут и трясемся. Предлагаю выйти и посмотреть.

– Да, да. Иди посмотри! – воскликнул сидящий на полу у окна Трошников. – Вперед!

Я кинул автомат на плечо и пошел к двери.

– Ага, иди, Олежа! Иди! – продолжал ворчать Трошников. – Ступай! Пускай тебе там жопу отгрызут…

Я обернулся на пороге бодрячки и расстегнул изодранный китель. Бинты на плече были пропитаны кровью. Грудь мою пересекали бордовые борозды, оставленные когтями монстра.

– Вам легко рассуждать: дождемся смены, отсидимся, продержимся… – тихо сказал я. – У вас нет гноящихся ран. У нас же – у меня, Сереги, Славки, Витька – шансов дотянуть до вечера с каждым часом все меньше. И если есть шанс выжить, я его использую! Ну а коли суждено сдохнуть, я уж лучше умру, разрядив автомат в башку одной из этих тварей, чем от заражения крови с магазином, полным патронов.

Все промолчали, потупив взгляды. Трошников искоса взглянул на меня.

– Ну чего ты на меня так смотришь?! – воскликнул он и поднялся. – Хорошо, я тебя прикрою. Но запомни: если меня сожрут, в этом виноват будешь ты!

Я толкнул входную дверь, и поток прохладного воздуха ударил в лицо. Осторожно выглянул наружу. Первое, что бросилось в глаза, – огромное темное пятно неподалеку от крыльца. Меня пробил озноб. Тут же вспомнился рассказ капитана Саморова. Отогнав сомнения, я шагнул на улицу. Сквозь форму пробрал утренний холод, но ветра не было. Туман окружал мутной пеленой, такой плотный, что казалось, облака упали на землю. И, несмотря на безветрие, он постоянно двигался. Густые клубы проплывали над караульной площадкой, как привидения. Я отметил, что обычно при тумане выпадает роса, а тут на удивление было сухо. Над головой тускло сияло бледное пятно – утреннее солнце. Неподалеку я разглядел открытую калитку, а за ней деревья, тянущие к ограждению ветви, как скрюченные лапы. Ни один листочек, ни одна иголочка не дрожали на их кронах. В округе – ни звука. В воздухе – ни мошки. Природа словно замерла в ожидании чего-то… Страшного? И время как будто остановилось.

Я осторожно прошел вперед, перепрыгнул через кровавую лужу и остановился в центре площадки. Теперь стали заметны следы, оставленные ночными происшествиями: валяющийся у столба сорванный бурей разбитый фонарь, покосившийся стенд с агитацией у пулеулавливателя, загнанная под ограждение бушевавшей ночью стихией листва и… кровавый след, тянущийся от распахнутой калитки к крыльцу.

– Все равно не понимаю, что мы тут делаем? – нервно сказал Трошников, с автоматом под мышкой все еще стоявший в дверях караулки.

– Надо же было убедиться, что тут все спокойно, – ответил я.

– Ну все, убедился?

– Да, пожалуй… – Я побрел обратно.

И тут я заметил движение – прямо у крыльца. Горка аккуратно сложенных у стены веток шевельнулась. «Ветки! – вдруг подумал я. – Кому бы понадобилось складывать тут ветки?»

Заметил движение и Трошников.

– Чё за хрень? – Он наклонился, чтобы рассмотреть получше.

– Антоха, назад! – закричал я, но в этот момент ветки вдруг раскрылись, словно пальцы кулака, и нечто, напоминающее паука, бросилось вперед.

Трошников успел поднять автомат, и это спасло ему жизнь – крючковатые челюсти, торчащие из пасти посреди брюха монстра, заскребли по металлу. Плечи Антона стиснули покрытые черными чешуйками длинные лапы. Антон упал и покатился по площадке, пытаясь оторвать от себя чудовище.

– Зверек, стреляй! – прохрипел Трошников, с трудом удерживая автомат вместе с монстром на расстоянии.

Я в нерешительности смотрел на катающегося в грязи приятеля и мелькающий в тумане черный панцирь. Вскинул автомат и понял, что попасть, не зацепив Антона, шансов мало.

– Стреляй же! – хрипел Трошников.

Из пасти монстра высунулось длинное щупальце и обвило Антону горло.

Больше не медля ни секунды, я подбежал и, уперев ствол в панцирь чудовища, нажал на спуск. Громыхнула очередь. С обратной стороны панциря брызнул поток черной крови – пули прошли навылет. Щупальце на шее Антона обмякло. Забросив автомат за спину, я уперся ногой в панцирь и кое-как разжал сдавившие плечи Трошникова лапы. Тот отполз в сторону, хватая ртом воздух.

– Что это за дрянь? – прохрипел он, привалившись спиной к стене караулки и потирая оставшийся на шее розовый след.

– Теперь-то нам веришь? – сказал я, подавая ему руку.

Трошников лишь ошарашенно покачал головой.

И вдруг глаза его расширились. Я понял, что он смотрит мне за спину, но обернуться не успел. Нечто черное, напоминающее змею, скользнуло по моему плечу, дернуло назад, и в следующий миг мои кости хрустнули под мощью сдавивших тело паучьих лап. Руки беспомощно искали оружие, но мой АК-74 оказался за спиной и был прижат чудовищем. Я упал, покатился по площадке, пытаясь сбросить с себя монстра. С надеждой взглянул на Трошникова, но тот отчего-то медлил. Оказалось, он пытался разыскать среди тумана выроненный автомат. Я ощутил, как щупальце кольцами обвивается вокруг шеи. Дыхание перехватило. Все поплыло перед глазами: караулка, пулеулавливатель, калитка…

– Потерпи, Олежа! Я сейчас… – словно с другого конца Вселенной, долетел голос Антона.

И тут хватка чудовища ослабла. Я вдруг понял, что в битву вступил кто-то еще. Да только Трошников оказался ни при чем – наконец схвативший оружие, он все еще был в нескольких метрах от меня. Тогда кто? До ушей моих донесся не то хрип, не то рычание. Кто-то пытался отодрать от меня чудовище. Щупальце отпустило мою шею, чешуйчатые лапы разжались – монстр полностью переключился на еще одного неожиданного соперника. Я откатился в сторону, быстро вскочил на ноги и увидел… собаку! Огромная овчарка, рыча и клацая челюстями, сцепилась с напавшим на меня чудовищем.

В этот момент подбежал Трошников. Прогремела очередь. Чудовище покатилось по бетону, дернулось, сжалось и замерло, снова став похожим на горку сложенных сухих веток. Антон выпустил в него остаток магазина и что было сил пнул, отбросив подальше, в непроглядную пелену тумана.

– Теперь, думаю, наверняка, – тяжело дыша, сообщил он. – Пойдем скорее!

Но я в тот момент словно бы и не слышал его. Взгляд мой был прикован к животному, спасшему мне жизнь. Это оказалась восточноевропейская овчарка с черной спиной и почти белой грудью. Она, хромая, уходила прочь.

– Граф! – неожиданно для себя закричал я.

Собака остановилась, повернула голову. Хвост слегка качнулся. Мой взгляд встретился с умными чайного цвета глазами пса. Вдруг откуда-то издали раздался тихий свист. Пес вздрогнул, насторожил уши, снова взглянул на меня, вильнул хвостом и скрылся в белой мгле.

– Ты знаешь эту собаку? – удивился Трошников.

– Антон, ты веришь в привидения? – спросил я, все так же всматриваясь в туманную дымку.

– К чему это ты?

– Это Граф. Мой пес, – ответил я и тихо добавил: – Он пропал семь лет назад!

* * *

Мы вернулись в караулку, заперли дверь, и я подумал, что вряд ли до приезда смены рискну ее открыть. Мой недавний героический дух улетучился. Уж лучше сдохнуть от ран, чем в пасти подобной твари!

– Ты уверен, что это тот самый пес? – спросил Трошников. – Может, просто похож? Или это вообще Петровича собака?

– Да он самый, я тебе говорю, – настаивал я. – Ты же видел, я позвал его, и он откликнулся!

– Странно это все как-то…

Когда мы проходили мимо столовой, оттуда послышался поток матерной брани. Мы сразу же завернули туда. Оказалось, что крик доносился не из самой столовой, а из приоткрытой двери, ведущей к деревянной пристройке. Обычно там хранилась провизия. В пристройке мы обнаружили Шуровича, яростно пинающего коробки с сухим пайком.

– Шур, ты чего?

– Да вот, поели мы, ребята! – злобно вскричал тот.

И, не дожидаясь вопросов, пнул в нашу сторону стоявшую на полу открытую банку с кашей. Та покатилась, ударилась о мой сапог, и из нее высыпался клубок длинных черных червей. Я отскочил, едва сдержав тошноту.

– Фу, блин! Чё за фигня?

– Это не фигня, Зверек, а дрянная реальность, – зло ответил Шурович. – Так во всем хавчике!

– Ненавижу червей! Я в детстве даже на рыбалку никогда не ходил, чтобы к этим тварям не прикасаться. А после тех монстров на посту, так вообще…

– Погоди, – перебил Трошников, разглядывая эту мерзость. – Это не просто черви!

Я снова взглянул на банку и тут же отвернулся. Меня чуть не вывернуло. Но успел заметить, что черви необычны – покрыты черными чешуйками. Точно так же выглядят все чудовища!

– Шур, а что ты тут делаешь? – спросил я. – Агеев же сказал по одному не ходить. Тем более за пределы караулки.

– Жрать-то чё-то надо! – возразил Шурович. – Да к тому же я и не вышел.

Я с сомнением окинул взглядом грубо сколоченные из горбыля стены пристройки, в щели которых белым паром затекал туман.

– Пойдемте-ка лучше отсюда, – сказал Трошников.

– Да что за дерьмо тут происходит? – воскликнул Шурович, все еще сетуя по поводу потерянной возможности набить брюхо. – Что у них там, в зоопарке, еще и черви обитают?

– Признаться, это все меньше напоминает зоопарк, – ответил я, отступая к двери. – Как вообще эта дрянь смогла попасть в закрытые жестяные банки?

– Черт, когда же смена подъедет? – вздохнул Шурович и запер дверь кладовки на металлический засов.

Время тянулось резиной. Каждый час казался долгим, как день. Мы ждали. Из караулки после нашей едва не окончившийся трагически вылазки больше никто выходить не рискнул. И мы обреченно смотрели, как с каждым часом становится все хуже нашим товарищам, особенно Бабину и Сычеву. Мои раны тоже болели беспощадно. Мы надеялись лишь на смену.

Я вошел в комнату начкара. На полу, облокотившись о кровать, дремали Бабин с Роганиным. С постели свисала бледная рука укрытого с головой шинелью Сычева. Я тоже присел на пол. Бабин проснулся, приподнял кепку, кивнул мне и снова уронил голову на грудь.

– Как Серега? – поинтересовался я.

– Лучше не спрашивай, – ответил Бабин. – Надеюсь, до вечера все же продержится.

Он повернулся на другой бок, при этом прикрыв глаза и стиснув зубы. Видимо, его мучили собственные раны. Однако вечно невозмутимый Слава Бабин ни разу не обмолвился, насколько ему плохо.

Сычев дернулся, стащил с головы шинель. Я подтянулся, привстал, взглянул на него. Огромные капли пота блестели на широком лбу. Я отметил, что Сычев сильно изменился: казалось просто нереальным, что человек может так быстро и до такой степени похудеть. Щеки впали, глаза ввалились. Лицо, казалось, вылепили из воска. Бык стал похож на восставший из могилы труп.

– Да уж, поскорей бы смена, – согласился я.

– Смена, смена, – раздраженно хмыкнул Роганин. – Будет ли она вообще, эта смена?

– Ты о чем?

– При таком тумане они хрен сюда доедут!

Он говорил так, словно вот-вот сорвется на панику.

– Если пойти пешком… – задумчиво добавил он. – Тут всего-то километров двадцать.

– Чё, дурак? – поразился я.

– А что? Если сейчас выйдем, еще засветло доберемся. Вспомни, у нас же были марш-броски на двадцать пять километров, причем в полной амуниции. А тут налегке. Первые километров пять можно вообще пробежать…

– Вовка, не гони, – сказал Бабин. – Они скоро подъедут. Вот увидишь. Всего пара часов осталась. Может, и туман к тому времени спадет.

– Ага, жди, – продолжал причитать Роганин. – С ночи ничуть не рассеялся. Даже плотнее стал. Вообще странный он какой-то, туман этот.

Я взглянул на окно. Оно походило на аквариум, заполненный молоком. Действительно, с этим туманом не все в порядке. Стал появляться он еще вчера вечером, хотя обычно в такую погоду туманы вроде как не выпадают. Потом был дождь – туман тоже остался. А ночью он, словно волной, накатился неизвестно откуда и окутал всю округу. Монстры и туман явно как-то связаны… Впрочем, нам-то что до этого? Наша задача – выжить!

– Нет! Не-е-ет! – вдруг завопил Сычев.

Мы вскочили, склонились над ним. Бык скорчился в постели, все его тело свело судорогой.

– Черт, опять! – выдохнул Бабин, придавливая Сычева за плечи к кровати. – Зверек, ноги держи!

Сычев бился и кричал. Я надавил на голени. И вдруг мне показалось, будто что-то проползло у меня под ладонью. Я отдернул руки. Сычев выгнулся, забил ногами.

– Держи, я сказал!

Я снова навалился на ноги, не сводя глаз с искаженного болью лица Быка. Рот его был открыт, и из горла вместе с хрипом вырывался странный зеленоватый пар. И вдруг я заметил, как шея Сычева вздулась, а затем бугорок кожи прокатился под китель.

– Что это?

– Не знаю, но у него это уже было. Похоже, Бык правду говорит. Ну, о том, что в нем кто-то есть.

Бабин взглянул на меня, и я увидел в его глазах страх. Представляете? Страх в глазах невозмутимого Бабина!

Сычев наконец обмяк и затих. Бабин снова прикрыл его лицо шинелью. Он устало опустился на пол, жмурясь от боли и прижимая локтем окровавленные бинты на боку.

– Я же говорил, что надо уходить отсюда. Нужно идти навстречу смене, – снова запричитал Роганин. – Потом наступит ночь, и будет поздно. Эти твари нас всех сожрут!

– Вовка, – устало сказал Бабин, – пожалуйста, заткнись!

Приступ у Сычева случился еще дважды.

– Потерпи, Серега. Смена вот-вот приедет, – успокаивали его. Но лишь до тех пор, пока не минуло семь часов. Сначала мы убеждали себя, что смена просто опаздывает. Мало ли что могло случиться в пути? Но когда прошел час, забеспокоились.

– Время семь. Где смена? – Агеев нервно ударил кулаком по сейфу.

Мы все сидели в комнате начкара, вслушиваясь в тишину, не пропуская ни единого шороха. Но заветное урчание автомобильного двигателя так и не раздалось. Туман за окном не рассеивался, а, казалось, сгущался все больше.

Наконец Роганин не выдержал и встал.

– Достало меня это! Достало все: этот туман, эта караулка, эти твари!..

– И что ты предлагаешь? – спросил Трошников.

– А то, что и раньше. Надо было еще утром идти пешком. Что предлагаю? Предлагаю сделать это сейчас!

– Э, Вовка, не гони, – сказал Бабин. – Там полно этих черных мразей!

– Плевать! Думаю, если идти быстро и внимательно смотреть по сторонам, дойдем. Мы же дошли ночью от постов до караулки!

– Роганин, сядь! – приказал Агеев.

– Витек, ты, конечно, командир… – Вовка закинул на плечо автомат, сунул в подсумок еще два полных магазина, взял две гранаты. – Но я лучше под трибунал пойду за неподчинение приказам, но тут не останусь.

– Сядь, я сказал! – Агеев резко встал, поднял автомат, передернул затвор.

– Стреляй! Лучше от пули, чем в пасти мутанта, глюка или хрен там знает кого. Чего же не стреляешь? Ну, нет так нет… Пока, пацаны!

На пороге комнаты начкара Роганин оглянулся:

– Может, кто-нибудь пойдет со мной? В части хоть медики есть.

Все молчали. Взгляд его уперся в Бабина. Тот замялся, но все же остался сидеть.

– Ну, как знаете…

– Вовка, не гони! – Шурович подскочил и схватил его за рукав.

Роганин вырвался и быстро пошел в коридор. Раздался хлопок входной двери караулки.

– Парни, да вы что? – закричал Шурович. – Витек Агеев, ты-то чего молчишь? Куда он сейчас пойдет? Он же погибнет!

Агеев стоял, опустив автомат, задумчиво глядя в пол.

– Антоха прав, его надо остановить! – воскликнул я и побежал к выходу.

Дверь караулки была распахнута. Я выскочил на улицу и остановился посреди площадки. В белой пелене я успел заметить лишь, как растаял в тумане одинокий силуэт.

– Вовка! – крикнул я, но не получил ответа.

Вдруг меня кто-то тронул за плечо. Я оглянулся и увидел Агеева.

– Витек, ты…

И тут я заметил у него под мышкой скатанную шинель.

– Он же погибнет один, – как бы оправдываясь, сказал тот. – К тому же, похоже, смена и правда где-то застряла. А если она действительно не приедет? Мы же не можем ждать ее вечно. Да и провизии теперь у нас нет. А так хоть какой-то шанс добраться до части. В общем, я считаю, что Роганин прав. И, если честно, я и сам давно подумываю об этом.

– Значит, бросаешь нас? – Я взглянул ему в глаза.

Агеев положил мне руку на плечо.

– Наоборот. Я вас брошу, если не пойду. Моя обязанность, как командира, – сохранить ваши жизни. А если не привести подмогу – вам конец. Шурович остается за старшего.

– Ну а если смена все-таки приедет?

– Мы пойдем по дороге. Если что, нас подберут.

И Агеев пошел к воротам. Но прежде чем его худощавая фигура растворилась в тумане, он повернулся и крикнул:

– Зверек, мы еще погуляем на дембеле!

…Таким он и остался в моей памяти: с автоматом, в грязной рваной форме, со скаткой шинели под мышкой и с улыбкой на лице. Больше ни его, ни Роганина я не видел. Может, они и добрались до части. Кто знает?

В дверях я заметил Трошникова.

– Теперь нас пятеро, – ответил я на его безмолвный вопрос.

Он лишь повернулся и пошел в караулку. Я захлопнул за нами дверь.

Едва мы вошли, услышали грохот и шум. Вбежав в комнату начкара, увидели Бабина с автоматом в руке. Тот тяжело дышал, на щеке его краснел длинный порез. На кровати рядом с ним корчился Сычев. Он хватался то за горло, то за неестественно вздувшийся живот и стонал.

– Вот, – Бабин приподнял автомат, – отобрал у него.

– Прикиньте – застрелиться хотел! – взволнованно добавил стоящий рядом Шурович.

– Дайте автомат, – прохныкал Сычев. – Пожалуйста! Дайте автомат! Дайте!..

И вдруг Сычев резко бросился с кровати, вцепился в оружие.

– Помогайте! – закряхтел Бабин, с трудом разжимая его пальцы. – Силен, гад!

Мы навалились на Сычева.

– Убейте меня! Убейте меня! – хрипел тот.

Мы вчетвером с трудом держали его. Казалось, дикая боль придала ему сил.

– Пальцы! Пальцы разжимай! – вопил Бабин.

И вдруг грянул выстрел – Сычев случайно задел спусковой крючок. Лязгнуло стекло. Все замерли, даже Сычев. Мы с ужасом смотрели, как в разбитое окно белыми волнами вливается туман.

Глава 7 Оно надвигается

Нечто черное ударилось в окно. Решетка ввалилась внутрь, стекло осыпалось. Я отскочил от окна, жахнув наружу из автомата. Стекло в соседнем окне тоже лопнуло, в образовавшейся дыре возникло огромное, похожее на гигантскую мокрицу чудище. В первый миг я оцепенел, глядя на шевелящую муравьиными челюстями пасть. Монстр, быстро перебирая на брюхе множеством лапок, скользнул в караулку. Какое-то время я с ужасом смотрел, как поблескивает чешуя на его спине и как переваливается через подоконник жуткое тело. Вот уже мелькнул оканчивающийся длинными усами хвост… Я пришел в себя и, что было сил, надавил на спусковой крючок. Из разрываемого пулями панциря хлынула темная жидкость. Существо забилось на полу и замерло. Перепрыгнув через его блестящую спину, я побежал к дальнему углу комнаты бодрствующей смены. Но за окном уже извивалось еще несколько монстров.

– Ну-ка, дай я! – крикнул Шурович, выбежав вперед. В окно полетела граната. Мы повалились на пол. Грянул взрыв, от которого из окон повылетали оставшиеся стекла. Я приподнялся, вглядываясь сквозь облака пыли: на забрызганном темной маслянистой жидкостью полу подергивались оторванные лапы. Да только в соседнем окне уже снова замелькали силуэты чудовищ…

Штурм караулки начался минут через десять после того, как Сычев прострелил окно. До этого мы с ужасом смотрели, как в караульное помещение заползает туман, и понимали: сейчас что-то будет… Туман именно заползал и походил на живое существо: стелился по полу, взбирался по стенам, опускался на столы, пульт связи, кресла, устремлялся вверх, подбираясь к самому горлу, он словно ощупывал место бойни и будущие жертвы. Вскоре тумана в караулке стало столько, что мы с трудом различали очертания друг друга. Воздух при этом наполнился каким-то болотным зловонием, а мысли – осознанием приближения чего-то неведомого и ужасного.

– Оно надвигается, – тихо сказал Бабин, выказав вслух то, о чем думали все.

Словно в подтверждение его слов, где-то неподалеку раздался треск веток, будто кто-то огромный продирался сквозь лесной бурелом. Звук становился все четче, громче. Кто-то приближался к караулке. И не один! Треск ломаемых веток уже доносился со всех сторон, словно какая-то страшная неведомая орда брала нас в кольцо. С протяжным металлическим скрежетом рухнул столб ограждения. Мне показалось, что сетка-рабица периметра караулки рвется, словно ткань. И вдруг все разом стихло. Мы с тревогой посмотрели на окна, прижав автоматы к груди. Тишина стояла такая, что мы слышали стук собственных сердец.

– Началось, – прошептал Трошников.

И в тот же миг со всех сторон раздался такой гул, словно все силы стихий ринулись на нас. Караулка задрожала, о пол разлетелись рухнувшие со стен стенды с караульной агитацией, доски на полу вздулись, как гнойники. И караулку накрыла черная волна.

Они лезли отовсюду, проникали во все дыры: через подоконник переваливались чешуйчатые тела, в окнах заплясали длинные силуэты не то щупалец, не то змей, сквозь щели в досках потекли блестящие жижи мелких копошащихся тварей. Все это жалило, кусало, впивалось в кожу, стремилось сожрать заживо. Мы стряхивали с себя мелких тварей и продолжали поливать автоматным огнем крупных. Но это живое войско все напирало…

Войско! Я был полностью вовлечен в борьбу за жизнь. Это скопище тварей действительно напоминало войско – солдат, выполнявших чей-то приказ. Ведь по закону природы живое существо нападает либо для самозащиты, либо для добычи пропитания. Но как еще можно назвать армию тварей, единственной целью которых было – убивать? Так убивают лишь солдаты, получившие приказ. Вопрос лишь: кто командир?

У моих ног лопнули половицы. В образовавшихся щелях забурлила блестящая каша из живности различного калибра. К тому времени я уже сменил на автомате третий магазин.

– Пора сваливать! – закричал я, перекрикивая автоматный треск.

– Думаешь, снаружи лучше? – крикнул Шурович.

– Не важно! Тут у нас точно никаких шансов!

– Куда?

Я кивнул на дверь и побежал к ней, перепрыгивая через доски раскуроченного пола. Выбежав в коридор, замер. В метре от меня над полом висела огромная голова со множеством глаз. Длинная шея исчезала где-то позади. Посреди башки разверзлась розовая воронка пасти, обнажив множество теряющихся внутри монстра рядов зубов. Я рванул обратно.

– Трындец! Там хода нет! Идем через окно!

– Надо Сереге помочь! – крикнул Трошников.

Сычев все так же лежал на кровати в комнате начкара, отсутствующим взглядом уставившись в потолок. Казалось, он не замечает происходящего. О том, что он все еще жив, напоминали лишь клокочущее хриплое дыхание и дрожащие на лбу крупные капли пота.

– Подъем, Серега! Давай!

Я схватил его за руки и ощутил под пальцами холод и лихорадочную дрожь. Сычев привстал.

– Нет, Зверек, – прохрипел он. – Идите сами. Я уже труп. Они же… они во мне!

Мне снова, как и когда-то, показалось, что у него на горле под кожей возникло какое-то движение.

– Ты это… херню не пори, – запинаясь, проговорил я, пытаясь взвалить Быка на плечо. – Пойдем! Давай, ты сможешь!

Шурович между тем швырнул в ближайшее окно гранату и, после того как ухнул взрыв, вскочил на подоконник. Махнул нам рукой. Следом полез Бабин.

– Ну, давай! Резче! – крикнул я, собрав все силы, и рванул тяжеленного Сычева. – Антоха, помогай!

Мы с Трошниковым с трудом дотащили Сычева до окошка и буквально вытолкнули его наружу. Снаружи его подхватили Шурович с Бабиным. Следом выпрыгнул на улицу Трошников.

Я уже приготовился запрыгнуть на подоконник, как вдруг ощутил под ногой движение. Взглянув вниз, увидел, что половицы расходятся, будто разрезаемые невидимым ножом, и щель вот-вот окажется подо мной. Только я успел отдернуть ногу, пол лопнул – и между досок заблестели миллионы чешуек.

Я вцепился в подоконник. Нащупал ступней какую-то доску, но подошва соскользнула, и сапог, как в трясину, погрузился в сверкающую черную жижу. Рванув ногу, я скривился от боли – та прочно застряла в щели между половицами. Я почувствовал, как вверх по штанине потек склизкий рой мерзких насекомых. Отряхивая штаны, отчаянно пытался высвободить застрявшую ногу. Безнадежно. Между тем в дальнее окно ввалилось несколько похожих на гигантских сороконожек чудищ, извиваясь гибкими телами, они устремились ко мне. Не прекращая сражаться за ногу, я дал по большим тварям очередь из автомата. Да только оружие неожиданно умолкло. Я быстро пристегнул следующий магазин и понял, что он последний. При этом что-то уже копошилось у меня под формой, и тело зудело, словно я голышом угодил в кусты крапивы.

Неужели конец? Я представил, как тысячи тварей сжирают меня заживо, и внутри у меня похолодело. Ну уж нет! Рука нащупала в подсумке гранату. Я с горечью взглянул на нее. Именно в этот момент мне, как никогда, захотелось жить, захотелось выбраться из всего этого, вернуться домой… Но если уж суждено умереть… Палец подцепил у гранаты чеку.

– Зверек, поднажми! – услышал я крик у самого уха.

Я увидел, что через окошко обратно в караулку карабкается Слава Бабин. Он спрыгнул на уцелевшую часть пола и вцепился в мою штанину. Рывок. Я почувствовал, что нога свободна, а в следующий миг Бабин подбросил меня в окошко. Я вскарабкался на подоконник в тот самый момент, когда позади раздались треск и вскрик. Обернувшись, я успел лишь заметить руку Бабина, медленно погружавшуюся в черную живую жижу.

– Славка!

Я ринулся было обратно, но кто-то схватил меня за ремень и выволок наружу.

– Там Бабин! – завопил я в лицо держащего меня Трошникова.

– Зверек, все! Поздно! Нет больше Бабина! Уходим!

Антон силой потащил меня от караулки.

– Давайте сюда! – раздался голос Шуровича из тумана.

И мы, подхватив Сычева, поспешили за ним.

Мы бежали сквозь молочную пелену, стараясь держать друг друга в поле зрения. Это было сложно – туман оказался настолько плотным, что стволы и ветви деревьев выплывали навстречу перед самым лицом. Где-то позади не прекращался треск ломаемых деревьев, и мысли о погоне придавали сил.

– Давай, Серега! – причитал Шурович, пригибаясь под тяжестью Сычева. Тот едва шевелил ногами, нам приходилось тащить его по очереди. – Давай же! Еще немного!

Правда, в это шуровское «немного» верилось с трудом. Мы продирались сквозь бурелом, спотыкались о кочки, ветви хлестали по лицу… «Но есть ли смысл бежать? – думал я. – Насколько у нас еще хватит сил и как скоро они нас догонят?» А в том, что за нами гнались, сомнений не было.

Начался подъем. Бежать стало еще труднее. Теперь мы, видимо, лезли на сопку. Вершина ее терялась где-то в тумане, и невозможно было сказать, когда же кончится это мучительное восхождение. Мышцы ныли, дыхание срывалось, страшно ломило поясницу, больное плечо полыхало огнем, а этот проклятый подъем казался бесконечным. Я старался не терять из вида мелькающие впереди спины, но с каждым мгновением чувствовал, что все больше отстаю. В какой-то момент у меня даже возникла навязчивая мысль забить на все. Остановлюсь и сяду! Будь что будет! Что толку бежать? Все равно они нас рано или поздно настигнут… И с каждым словно все больше наполняемым свинцом шагом мысль эта становилась желаннее. Наконец, после очередного падения, я не поднялся – остался лежать, смирившись с безнадегой.

– Ты чего? Поднимайся! – раздался надо мной голос.

Я поднял голову. С трудом различил в тумане силуэт склонившегося надо мной Трошникова.

– Все, Антоха, не могу! – выдохнул я.

– Тебя же сейчас сожрут, дебил!

– Пусть жрут. Мне уже по хрену… – В висках стучало, все плыло перед глазами, плечо жгло, мышцы ныли. – Не могу больше!

– Не на то ты, Зверек, «по хрену» говоришь!

Я вздрогнул. Кулаки непроизвольно сжались. Антон молодец: эта фраза мигом придала мне сил…

Это случилось полтора года назад, еще в учебке. Маленького роста, худощавый, слабый, с детства больше привыкший к умственному труду, чем к физическому (пока мои сверстники ходили на стадионы и в тренажерные залы, я – в библиотеки), оказавшись в армии, я не просто занял последнее место в строю по ранжиру – я был вообще последним во всем. Подтягивался, бегал, чистил оружие, рыл окопы, работал – все у меня получалось гораздо медленнее, чем у остальных. Но армия – система, где нет отдельных личностей, есть лишь единые организмы: отделение, взвод, рота, батальон… И не важно, насколько сильны, выносливы или ловки лучшие в подразделении. Меряют всегда по последнему. Если девяносто девять из ста пришли к цели с опережением, а сотый отстал – боевая задача считается невыполненной. Если девяносто девять звеньев из ста сделаны из стали, а одно оловянное – цепь порвется в этом месте независимо от того, насколько крепки другие звенья. Так вот, этим слабым звеном всегда оказывался я.

Нашему взводу неоднократно влетало из-за меня от командиров, а мне, в свою очередь, доставалось от сослуживцев. Признаться, я и не пытался что-либо изменить. Воспринимал это как должное. Я был твердо убежден, что это связано исключительно с моей неприспособленностью к физическим нагрузкам. «Одним – лопату и лом держать, другим – ручку и карандаш», – думал я. И эта позиция меня вполне устраивала. Так что, получая в очередной раз по зубам, я терпел эти муки, воображая себя этаким благородным скакуном, забиваемым ломовыми мулами за неспособность впрягаться в общую упряжку и тянуть ее наравне со всеми. Подобной же мыслью я тешил себя и в тот день, когда на пятикилометровом марш-броске, выбившись из сил, я плюнул на интересы убежавших далеко вперед сослуживцев и перешел на шаг.

И вдруг, откуда ни возьмись, рядом оказался Антон Трошников.

– Ты чего? Побежали! – сказал он.

– Не могу, – ответил я.

– Побежали, Зверек, не гони. Опять сам вкиснешь и весь взвод подставишь.

– Ну и по хрену!

– Не прав ты, Зверек. – Антон пошел со мной рядом. – Посмотри на меня, на пацанов. Думаешь, мне или им легко? Думаешь, что нам это нравится или мы рождены для того, чтобы лопатами махать или бегать, как кони? Нет! И мне, и им тяжело точно так же, как и тебе. Да только мы бежим. Бежим, потому что надо! Потому что есть общая задача – цель, которую нужно достичь любой ценой. Так что, по-моему, ты, Олежа, не на то «по хрену» сказал. Вот ты говоришь: «Мне тяжело, а потому по хрену на все: на то, что по мордам получу, что друзей подставлю». А ты, наоборот, скажи: «Ну и по хрену, что тяжело, – справлюсь!» И увидишь, как все вокруг тебя изменится.

Я молчал.

– В общем, тебе решать, – махнул рукой Антон. – Как говорит наш взводник, «каждый барсук сам носит свои яйца». И все же делай выводы, Зверек!

Трошников побежал дальше, догонять остальных. Я какое-то время все так же тащился пешком, не столько от усталости, сколько из принципа. Тоже мне учитель сыскался! Однако в голове все же вертелись его слова. «А ведь он прав, – вдруг подумал я. – Конечно, он говорил лишь об армейских нагрузках. Но если вдуматься, так ведь во всем! Я оказался в армии только потому, что не смог поступить в университет. Мне не хватало всего одного балла, многие мне говорили, что это не проблема – есть способы все решить, и даже советовали как. Но я предпочел сдаться, опустил руки и просто забрал из деканата документы. А если бы не сдался? Ведь стоило приложить немного усилий…»

И я вдруг осознал, что такое со мной случалось не раз. Как только у меня на пути возникало препятствие, я не искал способов обойти его, а поворачивался и шел в другом направлении, чаще всего – в обратном. Мол, значит, не судьба… Да только судьба-то любит победителей! А победителями становятся лишь те, кто, несмотря ни на что, преодолевают стены! И если я буду каждый раз бросать все только потому, что стало тяжело, как тогда жить? Несмотря на все трудности, не сойти с дистанции – вот главный принцип жизни. Иначе всегда будешь плестись в хвосте и ничего не добьешься.

И вдруг, осознав это, я неожиданно для себя спрятал самолюбие куда подальше, собрал волю в кулак и побежал. Я еще никогда в жизни так не бегал! Задыхался, придавливал локтем ноющий бок, перекидывал с плеча на плечо натирающий и без того уже содранную в кровь спину автомат, кусал губы от боли, заставляя работать стертые до кровавых мозолей ноги, но бежал. И все это время в голове билась одна фраза: «По хрену, что тяжело! По хрену, что тяжело! По хрену, что…» С этой мыслью я и пришел к финишу. В тот день впервые наш взвод вложился в норматив…

И вот теперь, полтора года спустя, я снова опустил руки, сломленный трудностями и отчаянием. Уже совсем рядом раздается треск ломаемых ветвей, а я все сидел на поросшей травой кочке. Мне казалось, что я уже вижу мелькающие в тумане темные очертания чудовищ…

– Ну! – Антон протянул мне руку.

Собравшись с силами, я схватился за его ладонь и кое-как поднялся на ноги. «По хрену, что тяжело! По хрену, что тяжело!..» И, волоча автомат, из последних сил я поплелся следом за Антоном Трошниковым. А в голове как заклинание билось: «По хрену, что тяжело! По хрену!..»

– Туман редеет! – воскликнул Шурович, перехватывая поудобнее Сычева, еле передвигающего ногами.

Белая пелена вокруг действительно стала прозрачнее. Я уже довольно четко видел спины впереди бегущих. И чем выше мы забирались, тем больше деревьев и кустов могли разглядеть вокруг. Это придало сил. Я подхватил Сычева под другую руку, и мы ускорили бег. И вдруг туман пропал. Перед нами открылась поросшая травой и цветами поляна – вершина сопки.

У меня закружилась голова от внезапно обрушившихся тепла и света. Вдали на фиолетовом небосводе сияло ослепительное алое солнце и медленно клонилось к покрытому клубящимся туманом горизонту. При взгляде вдаль перехватило дух. Со всех сторон нас окружало белое море, и казалось, ему нет конца и края – словно облака внезапно поменялись с землей местами. Кое-где из этой волнующейся молочной бездны торчали зеленые островки – такие же верхушки сопок, как и та, с которой мы завороженно смотрели вдаль. Я взглянул вниз. Туман начинался метрах в пяти от наших ног, а дальше – белая мгла. Я подумал вдруг, что где-то там, под ее призрачной периной, полностью скрыты и караулка, и склад с постами, и тела тех ребят, оставшиеся там навсегда… Это воспоминание тут же вернуло к реальности.

– Тишина, – с удивлением заметил я, прислушавшись.

Действительно, вокруг все стихло. Мы стояли на вершине сопки, направив автоматы вниз, взгляды с тревогой скользили по непроглядной пелене тумана. Никого! Или нас оставили в покое, или…

– Думаете, они выжидают? – нарушил тишину Шурович.

– Выжидают чего? – нервно бросил Трошников. – Как всей этой безмозглой ордой напасть из засады на горстку беззащитных и почти безоружных нас? Что-то раньше они не выжидали… Да и вообще, когда они ломились в караулку, я не заметил у них признаков какого бы то ни было интеллекта. И хорошо, иначе они не дали бы нам уйти.

– А может, и правда все дело в тумане? – неуверенно произнес я.

– Хер знает… Хочешь сказать, они им дышат? – усмехнулся Антон.

– Почему нет? – взглянул на него Шурович. – Как еще объяснить всю эту хрень? Туман этот не менее странный, чем все эти невесть откуда взявшиеся монстры.

– Я один роман читал, – вспомнил я, – так там тоже всякие щупальца из тумана людей хватали…

– Зверек, помолчи, а! – бросил Шурович. – И без того тошно. Лучше бы ты не о чудищах, а о клевых бабах книжки читал. Так что будем делать-то?

– Пока привал, – ответил Трошников.

– Ты уверен, что тут они нас не тронут?

Антон пожал плечами.

– Посмотрим. – Он поднял с земли камень и швырнул в распростертое у наших ног облачное море. – У нас что, есть выбор? Лезть обратно в это белое дерьмо лично у меня никакого желания нету. А так хоть какой-то шанс выжить. Они ведь пока не нападают. Значит, есть тому причины.

Шурович вздохнул и опустил Сычева на землю. Тот сразу же скорчился, со стоном схватившись за живот. Я бросил автомат и обессиленно упал рядом. Выбора у нас действительно было мало. Даже если туман ни при чем, что вряд ли, монстры нас не трогают, и это главное. Можно, конечно, попытаться пробиться к своей части. Да только как найти дорогу при такой видимости? Я прикинул, в какой стороне Красновка, и понял, что понятия не имею. Во все стороны простирался одинаковый пейзаж. Тогда я представил в уме топографическую карту: Красновка – на севере от склада, а стороны света можно запросто определить по солнцу. Значит, наша часть в той стороне! Однако какова вероятность, что не промахнемся? Или что, снова очутившись в тумане, который скроет солнце, мы не собьемся с пути? А если в Красновке тоже туман и… Я с ужасом отогнал эту мысль. Это рушило последние надежды. В общем, все, что нам оставалось, – ждать. Либо пока туман полностью спадет, либо помощи, либо… О последнем я старался не думать.

– Вы как хотите, пацаны, а я посплю, – заявил Шурович и действительно завалился на бок рядом со стонущим Сычевым.

Я взглянул на него с удивлением. После всего, что произошло, последнее, о чем я мог думать, так это о сне. Но, посмотрев на Антона, заметил, что тот тоже клюет носом. Устали все неимоверно.

– Ложись поспи, – сказал я ему. – Я покараулю.

– Через часок разбуди, сменю, – ответил Антон и упал на траву, надвинув кепку на лицо. Спустя минуту из-под нее раздался тихий посвистывающий храп.

Я лежал, подложив под голову автомат, и смотрел на солнце. А ведь совсем недавно я думал, что больше никогда его не увижу! Неподалеку храпели мои товарищи. Раз храпят, значит, живы! Интересно, суждено ли нам вообще выбраться отсюда? Черт возьми, третья мысль за несколько секунд – и все о смерти!

Я сжался, словно от холода, подтянув колени к груди, по телу побежала дрожь. За все то время, пока мы дрались с черной массой монстров и удирали сквозь туман, я не думал ни о чем, кроме как о спасении. Даже страха не было, словно вся моя сущность отдалось единственному важному в тот момент древнему инстинкту – самосохранению. Зато теперь – вне тумана, – когда я оказался под ярким солнцем и голубым небом, меня вдруг сковал дикий, просто панический страх. Я вспоминал этих тварей, их зубы и щупальца, скользкий гнус, проникающий под форму и жалящий, шевелящиеся челюсти и лапы, растерзанные тела друзей… Мне стало так жутко, что я боялся даже шевельнуться.

Я чуть не вскрикнул, когда что-то коснулось моего плеча.

– Спокойно, Зверек! Это я, – сказал Трошников. – Ложись поспи. Теперь я покараулю.

Поспи… Ага, какой там… Я с тоской взглянул на солнце, которое уже наполовину утонуло в туманном море и продолжало в него погружаться. На округу вот-вот должен был обрушиться мрак.

– Тебе не кажется, что туман стал ближе? – спросил я присевшего рядом Трошникова.

– Да фиг знает, – ответил тот. – Может, и так. Блин, курить охота!

Он похлопал себя по карманам, вынул пачку «Примы». Из нее выпала единственная, да и то размокшая сигарета. Антон сердито раскрошил ее пальцами и бросил на траву сырой табак.

– Серега, есть чё курить?

Он тронул за ногу Сычева. Тот не спал, а, лежа на боку, отрешенно смотрел в туманную даль. И все же ему стало заметно лучше. Он больше не стонал и даже не держался за живот.

– Человека убивает не чудовище. Человека убивает страх, – прошептал Сычев.

– Чего?

– Страх – вот истинное чудище! Этот мир научил нас бояться!

– Серега, перестань! – резко оборвал его Трошников. – И так хреново!

– Не знал я, что ты читал Игоря Сорога. – Я удивленно взглянул на Сычева. – Да еще настолько, чтобы цитировать.

– При чем тут твой Сорог? – воскликнул Антон.

– То, что он сказал, – фразы из романа «Царство сказочных грез»… – Я задумался. – Слушай, а может, Бык прав? Ведь у Сорога в романах описаны точь-в-точь такие же существа! Он их называет эрвами…

– Твой Игорь Сорог – просто псих ненормальный, – зло перебил Трошников. – Писатель, свихнувшийся на своих монстрах. Ты знаешь, что его еще года три назад запирали в психушку, а потом он сбежал и покончил жизнь самоубийством? Я по телику видел.

– И чё, что так? – обиделся я. – Это нисколько не принижает его таланта. Тем более что писал он еще до того, как… как заболел!

– Ой, да ладно тебе защищать своего кумира. Знаю я, чего ты сейчас возбухаешь. Половина роты читали в твоем дневнике, как ты там объяснялся в любви какой-то вымышленной бабе…

Трошников запнулся. Я сидел с каменным лицом. Потом резко встал и, отбросив автомат, пошел вниз по сопке. Прямо к туману.

– Зверек, ты куда, идиот? – Антон догнал меня, схватил за рукав.

Я отпихнул его, не сбавляя шага.

– Олежа, ну извини! Затупил я!..

Дневник… Да, я действительно когда-то вел дневник. Около года. Там был отмечен практически каждый день службы, все мои радости и печали. «Будет, что потом на гражданке вспомнить», – думал я, когда только начинал его. Однако постепенно дневник стал для меня чем-то большим, нежели просто журнал событий. Он стал для меня кем-то вроде психоаналитика или даже друга. С каждым днем я все больше доверял ему. Я начал записывать туда не только заметки о минувших событиях, но также впечатления, мысли, рассуждения. Большинство подобных вещей я никому не рискнул бы рассказать. В части и без того считали меня придурком, не от мира сего. Даже приятели попросту не поняли бы, поделись я с ними своими мыслями. Мы с моими сослуживцами были словно с разных планет, из разных миров. Вот так моим молчаливым собеседником стал дневник.

И вот однажды я доверился дневнику настолько, что открыл ему свою сокровенную тайну, ту, что не рассказал бы даже матери и самому близкому из друзей. Я признался в том, что влюбился. Причем влюбился… в героиню романа! Скажете, бред? Возможно! Да только я настолько проникся образом созданной писателем Игорем Сорогом девушки Лады, что даже мысль о ней сводила меня с ума. Меня восхищали ее мировоззрение, рассуждения, идеи… Ну и внешность. Я так часто перечитывал описания этой девушки, что стал четко представлять ее себе, словно она – живой человек.

Конечно же, я понимал, что все это лишь фантазия автора. Да только поделать с собой ничего не мог. Дошло до того, что, отправляясь в увольнение и гуляя по поселку, я каждую встречную девушку мысленно сравнивал с Ладой. Конечно, такую же найти не мог. Если даже и было внешнее сходство, стоило поговорить с ней минуту, становилось ясно: не то! И вот как-то раз я написал в дневнике письмо. Я писал Ладе так, словно она могла прочесть. Я признался ей в любви, рассказал о том, что всем сердцем хочу повстречать… нет, не такую же, как она. А именно ее – Ладу! Я выплеснул в это письмо все свое отчаяние, все свои надежды и мечты… А утром дневник пропал из тумбочки. В тот день каждый сослуживец не только из нашего взвода, а даже всей роты посчитал своим долгом подколоть меня, цитируя отрывки моей души. Дневник передавали из рук в руки, зачитывали вслух, открыто смеялись, косясь на меня. В тот день я едва не повесился… Больше той тетрадки я не видел. И с тех пор зарекся вести дневники.

Я остановился. В упор посмотрел на Трошникова:

– Я знаю, что все в части считают меня кретином. Но то, что и ты тоже… Я-то думал, ты мне друг.

– Я же сказал, извини!

Трошников схватил меня за рукав и потащил обратно на вершину сопки.

– Ну надо же – обиделся! – ворчал он по пути. – Но это еще не повод, чтобы добровольно лезть в самую задницу. Да еще и в ту, из которой только что выбрался. Ну а то, что весь наш танковый полк считает тебя идиотом, так в этом виноват только ты сам, Олежа. Вечно читаешь какую-то фигню, умничаешь, философствуешь… Да и вообще, если честно, по-моему, тебе и самому нравится, что тебя таким считают. Иначе вел бы себя по-другому. Ходишь весь такой загадочный… Тебе же слово нельзя сказать, чтобы ты в ответ не выдал чё-нибудь о сущности бытия!

Я высвободил руку и остановился.

– С другой стороны, – продолжал Антон, – все давно к твоим выходкам привыкли. А что по мне, так во взводе было бы скучно, не будь там такого придурка, как ты. Впрочем, успокою: остальные у нас не лучше. Вообще наш взвод какой-то уникальный, у нас кого ни возьми – ходячий феномен. Было бы скучно служить, не будь Сычев таким здоровенным тормозом, не спал бы вечно Шурович даже в строю, не ищи постоянно Драпко, с кем бы подраться, не долби Бабин пятку в курилке прямо при офицерах, за что, кстати, с кичи не вылезает, не будь Провин такой скотиной, а Волков…

Трошников вдруг умолк. Он понял, что уже перечисляет мертвых, и с опаской взглянул на туман.

– Ладно, Антоха, забей. – Я махнул рукой. – Уж мыто постараемся выкарабкаться!

Я побрел вверх. И вдруг остановился, внимательно пригляделся к Трошникову.

– Погоди! Что это у тебя?

– Где? – Тот насторожился. – Чего там?

– Охренеть, Антон!

Он поспешно отряхнул форму, провел рукой по стриженой макушке, даже попытался взглянуть себе на спину.

– Ну, не тупи! Чего?

– Да у тебя же голова квадратная! – усмехнулся я, припомнив самую обидную для Трошникова шутку.

– Ну гад! Вот так гад!..

И Антон, потирая кулаки, помчался за мной на вершину сопки…

Туман приближался. Теперь это стало ясно. Сопка медленно тонула в белом призрачном море, и до верхушки, на которой расположились мы, оставалось уже чуть меньше двух метров. Мы сидели, словно на островке, который вот-вот должен захлестнуть прилив. Солнце уже полностью скрылось за туманным горизонтом, в том месте лишь клубились окрашенные красным цветом белые волны. День угасал, а с ним угасали наши надежды.

– Скоро стемнеет, – сказал Шурович. – По-моему, пора валить отсюда.

– И куда пойдем? В часть? – усмехнулся Трошников и картинно обвел рукой со всех сторон одинаковый пейзаж. – Ты хоть можешь сказать, с какой стороны мы сюда пришли?

– А ты что предлагаешь?

– Ничего, – ответил Антон. – Ждать! Может, пронесет…

Однако вскоре стало ясно, что не пронесет. Туман добрался до вершины сопки и белыми струйками потянулся между травы к нашим ногам. Мы отползали от него, как от ядовитых змей. Да только вскоре белые клубы равномерно заполнили всю зеленую лужайку, оставив на поверхности лишь редкие кусты и чахлые деревца, и туман продолжал медленно карабкаться вверх. Теперь мы словно стояли на огромном облаке. Даже верхушки других сопок давно потонули в этом тумане. Лишь кое-где на поверхности выглядывали макушки зеленых крон. Выглядело это здорово. Если б не было так страшно…

Застонал Сычев. Он скорчился на земле, снова схватившись за живот. Туман проплывал над Серегой рваными клочьями, иногда почти полностью скрывая его. И вдруг Сычев заорал так, что мы мигом очутились рядом.

– Серега, что случилось? Мы здесь!..

Но Сычев, казалось, не замечал нас. Он корчился и бился так, что мы с трудом удерживали его. Вдруг он внезапно успокоился, широко раскрытыми глазами посмотрел на нас. На его лице читалось такое напряжение, словно он собрал все силы для этого момента.

– Убейте меня, пожалуйста, – едва слышно произнес он. – Убейте! – Голос его принял угрожающие нотки. – Я сказал, убейте! Убейте! Я не хочу умереть так!..

– Серега, не переживай. Мы обязательно выберемся… – начал я и не договорил – Сычев резко рванулся вперед, настолько проворно, что я даже не успел ничего понять, как оказался на земле.

Руки Быка сдавили мне горло. Я видел, как Трошников с Шуровичем тщетно пытаются разжать его пальцы. Теряя сознание от нехватки кислорода, не в силах сбросить с себя сто с лишним килограммов сычевского веса, я услышал, как Серега прошептал мне в самое ухо:

– Может быть, оно возьмет тебя вместо меня, а? Может, оно переберется в твое тело? Я не хочу умирать так!

В этот момент мне показалось, что во рту у Сычева между розовых зубов мелькнуло что-то черное. Он дернулся и разжал руки. Я отполз в сторону, хватая ртом воздух, не сводя глаз с кричащего и бьющегося товарища. Вместе с криком изо рта у него, пузырясь, заструилась кровь.

– Господи боже! – прошептал Трошников.

Теперь я четко видел, что, помимо кровавых пузырей, во рту у него есть что-то еще. Шур отвернулся, его стошнило. Я и сам с трудом сдерживал тошноту. Длинные черные щупальца клубком вывалились из Серегиного рта и извивались, размазывая по его лицу кровавые полосы. Сычев замер, уставившись в небо остекленевшими глазами. Он был мертв. Вдруг кожа на горле Сычева покраснела и вздулась, а затем лопнула. Из раны вывалилось нечто черное и поползло, цепляясь за траву щупальцами. Трошников вскинул автомат. Существо замерло, будто заметив это, а потом ринулось в сторону и скрылось в тумане.

Какое-то время мы ошарашенно смотрели на скорчившееся на земле тело Сычева.

– Теперь я тут точно не останусь, – сказал Шурович, прикрывая ладонью рот.

Мы не спорили. Схватив автоматы, без оглядки побежали вниз по склону. Туман сомкнулся над нашей головой.

Глава 8 «Главное – не останавливайся!»

Я еле передвигал уставшие ноги. Они проваливались между кочек, в сапогах хлюпала болотная жижа, между пальцев противно скользила грязь. Болото казалось бесконечным. С трудом вытаскивая ноги из бурой жижи, я цеплялся за торчащие из тумана корявые стволы чахлых деревьев, те ломались, снова и снова роняя меня в грязь. Но я все равно поднимался и шел, шел, особо не осознавая, куда и зачем иду. Возможно, шел лишь потому, что впереди также продирался вперед Шурович, а следом за мной – Трошников. Мышцы ныли, настойчиво призывая отдохнуть. И, в очередной раз споткнувшись и выбравшись из склизкой грязи, я сел на кочку и сдавленно произнес:

– Пацаны, может, привал?

– Какой привал? – тяжело дыша, сказал догнавший меня Антон. – Давай хоть до сухого места доберемся. Должна же эта болотина когда-нибудь кончиться. Пойдем, Зверек! Пойдем!

Трошников побрел вперед. Я собрал силы и, опираясь на автомат, снова поднялся, проклиная все болота на свете. Потащился следом. И тут мне показалось, что всплески от шагов Антона доносятся совсем с другой стороны. Подумав, я побрел в ту сторону. Однако, пройдя несколько метров, так и не разглядев впереди спины товарища, я остановился, прислушался и вдруг обнаружил, что шаги впереди стихли. Возможно, меня сбил с толку выходящий из-под трясины какой-нибудь болотный газ. Спотыкаясь, я поспешил обратно… Да только обратно ли? Остановился. Прислушался. Тишина. Посмотрел по сторонам, а внутри все сжалось – неужели отстал? Теперь я один!

– Эй! – шепотом позвал я. – Антон, Шур! Вы где?

Тишина. Слышен лишь стук собственного сердца. Взгляд скользил по непроглядной пелене тумана, которая теперь приняла равномерный матовый темно-серый цвет – солнце село, и в округе стемнело.

– Эй, пацаны! – позвал я громче.

Неужели заблудился и мне теперь придется выбираться самому? А если снова нагрянут монстры? Я с опаской посмотрел по сторонам.

– Антон! Шур!

Слух уловил какие-то тихие хлюпающие звуки. Сначала решил, что мне показалось, но они раздавались все четче, громче. Кто-то приближался. Друзья? Или… Я в страхе смотрел по сторонам, но повсюду видел лишь мрак и туман. Короткие всплески шагов раздавались уже совсем рядом. Я вертел головой, пытаясь понять, с какой стороны доносится этот звук, но казалось, что он повсюду, словно растворен в тумане. А может, мне это казалось? Может, это страх отзывался в моей голове очередным бредом?

– Антон! – закричал я. – Трошников, это ты?

Шаги стихли. Снова воцарилась тишина. Но я чувствовал, что кто-то рядом. И вдруг нечто холодное коснулось шеи. Я едва не заорал…

– Стой, кто стоит! – раздался голос позади.

Я медленно повернулся. В затылок мне упирался ствол автомата, а держал его улыбающийся Антон Трошников.

– Ты, урод! – все еще дрожа, произнес я. В этот момент я готов был его растерзать.

– Э-э-э, Зверек, не гони… – Антон отступил на шаг, но мои руки уже вцепились в его китель. – Олежа, я же пошутил!

– Никогда… – Голос мой срывался. – Никогда не делай так! Понял?

– Ладно, ладно! Все, замяли!

Трошников отошел, одергивая форму, что-то недовольно бормоча. Я сделал несколько глубоких вдохов и выдохов. Мне казалось, что сердце вот-вот пробьет китель и выскочит наружу.

– А где Шур? – немного успокоившись, спросил я.

– Да тут я. – Рядом возник Шурович. – Ну, вы, пацаны, даете. После того, что было, еще и шутки шутить можете! Мне вот как-то не до смеха.

– Просто ты, Зверек, кончай отставать. А то в таком тумане заблудиться – раз плюнуть, – сказал Трошников. – Хорошо, я заметил, что ты пошел в другую сторону. А если бы нет?

– Блин, мы уже километра четыре протопали, а трассы все нет, – посетовал Шурович, глядя по сторонам. – Олежа, ты уверен, что, когда мы с сопки спускались, солнце было с левой стороны?

– Вроде слева, – пожал я плечами и глянул вверх, словно сквозь эту пелену мог разглядеть небо.

– Да какая теперь разница… – Трошников ударил кулаком по черному стволу сухого дерева. – Мы тут крутимся уже часа два. Мне вообще порой кажется, что мы раз пятый проходим по одним и тем же местам. Хотя в таком тумане какое-то все одинаковое.

– Так куда идти-то?

– По-моему, уже не важно. – Шурович повертел головой и махнул рукой в неопределенном направлении. – Пойдем туда. Глядишь, куда-нибудь да выйдем…

И он побрел, растворяясь в тумане.

– Пойдем, Зверек, а то опять отстанешь, – сказал Антон.

Прошло еще полчаса, а нас все так же окружали лес и болото.

– Бред какой-то, – сказал Шурович. – Мы идем не сворачивая. К чему-нибудь уже должны были выйти! Пусть не на трассу, так к реке или хотя бы… к караулке.

Он запнулся, и мы, не сговариваясь, остановились. Куда-куда, а снова попасть к караулке хотелось меньше всего. Однако Трошников молча упорно двинулся вперед, и нам ничего не оставалось, как поплестись следом. И вдруг Антон резко остановился и присел.

– Ты чего? – сказал я, машинально приседая рядом.

– Тихо! – Трошников поднял палец. – Слышишь?

Мы прислушались. Неподалеку раздавался равномерный хлюпающий звук.

– Как думаешь, что это? – прошептал Шурович.

– Да хрен его разбери. Может, лучше и не знать?

Да только звук, казалось, приближался: равномерные всхлипывания среди болота. Иногда они прерывались, но вскоре возникали вновь. Как будто…

– Кто-то идет! – шепнул Трошников.

– Может, это опять крадется какой-нибудь придурок, чтобы идиотски пошутить? – сказал я.

– Не смешно, – пробурчал Антон.

– Может, это Бабин? Вдруг он выжил? – с надеждой предположил Шурович. – Или смена все-таки прибыла…

– Или снова… они! – с тревогой добавил я.

Это действительно оказались шаги – осторожные, будто кто-то крался. Теперь мы различали даже тяжелое дыхание и шорох ткани одежды. Я вжался между сырых кочек, приподнял автомат. Кто бы это ни был, лучше перестраховаться. Хлюпающий звук раздавался уже совсем рядом. Если бы не туман и вечерний полумрак, мы бы, наверное, видели идущего.

– Человек! – воскликнул Шурович. – Точно человек! По-любому это кто-то из наших…

Идущий, видимо, его услышал – шаги прекратились. Острый луч фонарика прорезал туман и заскользил в нашу сторону.

– Эгей! – Шурович вскочил, замахав руками, и побежал прямо на свет.

Автоматная очередь грянула так внезапно, что мы с Трошниковым поняли, что произошло, лишь когда Шурович упал с простреленной грудью. Я открыл было рот, но Антон тут же зажал его ладонью и погрозил кулаком: «Молчи!» Луч фонарика разрезал туман и темноту над нашей головой, и шаги быстро зашлепали в нашу сторону. Я вжался в траву, пальцы до боли стиснули автомат, а взгляд был прикован к лучу, освещающему бледное лицо мертвого Андрея Шуровича. Шуровича, который выбрался с нами из настоящего ада, а теперь так глупо погиб от руки человека!

В тумане возник силуэт. Луч скользнул по земле, пройдя в сантиметре от направленных на него стволов наших автоматов, и снова остановился на Шуровиче. И тут я не выдержал. Большой палец скользнул вдоль холодного корпуса автомата, переводя предохранитель в боевое положение. Когда в тишине прозвенел металлический щелчок, луч фонаря тут же метнулся в нашу сторону. Он выхватил из тумана направленное на него дуло в тот самый момент, когда я выстрелил.

Лишь потом я осознал, что мог по ошибке застрелить товарища. Ведь это действительно мог оказаться кто-то из наших. Ну а что тот выстрелил в Шуровича – в этом не было его вины. Нормальная реакция для человека, который прется по лесу, кишащему чудовищами, и перед которым внезапно что-то возникает из тумана. Да только, нажимая на спусковой крючок, я об этом не думал. Мной двигала лишь месть. И лишь когда рядом с Шуровичем рухнуло тело, я понял, что натворил. Я вскочил и перевернул убитого лицом вверх. Трошников поднял упавший между кочек фонарик и осветил его темно-зеленый комбинезон.

– Это что еще за род войск? – удивленно воскликнул он.

То, что перед нами военный, не вызывало сомнений: форма, нашивки, оружие… Однако подобного обмундирования мы не встречали ни разу. В руках убитый сжимал автомат неизвестного образца. На голове у него был круглый шлем с прозрачным забралом. Трошников стер грязь сбоку шлема – блеснула серебристая пластинка с выгравированным символом. «Это же „ню“, – припомнил я. – Буква греческого алфавита!»

– Может, это солдат какой-нибудь зарубежной армии? – предположил я.

– Хрен знает… – Антон почесал подбородок. – Короче, ясно одно: помимо нас, тут есть кто-то еще. И ветре-чаться нам с ними нежелательно. В общем, валить отсюда надо!

И, словно в подтверждение его слов, неподалеку послышались голоса. Трошников дернул меня за рукав, мол, бежим. Я рванул было за ним, но тут вспомнил, что у Шуровича в подсумке остались патроны, а наши – почти на исходе.

– Да пойдем же, скорее! – зашипел Трошников. – Оставь!

Лес прорезало множество лучей, в нашу сторону захлюпали шаги. Но я все же вытащил из подсумка Шура два полных магазина и сунул их в свой в тот момент, когда Трошников схватил меня за руку и силой потащил прочь. Мы, пригнувшись, побежали в противоположном от лучей направлении…

– Кажись, не гонятся, – переводя дух, сказал Антон, облокотившись о толстый ствол поросшего мхом поваленного дерева.

Я прислушался: ни голосов, ни шагов. Устало опустился рядом с Трошниковым на траву. Мы долго сидели молча. Я думал о Шуровиче. Хотя, признаться, больше о том, суждено ли мне самому живым выбраться из этой заварушки.

– Монстры, туман, солдаты в невесть какой форме… – вздохнул я. – Не слишком ли многовато непоняток за одни сутки?

– Ну, хоть твари эти больше не беспокоят. – Трошников вынул из ножен штык-нож и зло воткнул его в ствол. И в тот же миг дерево, на котором он сидел, пришло в движение.

– О, черт! – Я вскочил и с ужасом увидел, что все болото вокруг зашевелилось. Все то, что еще мгновение назад выглядело как замшелые поваленные деревья и торчащие корни, оказалось вовсе не растениями.

– Бежим! – завопил Трошников и скрылся в тумане.

Я рванул за ним, на бегу перепрыгнув через преградившее мне путь похожее на змею нечто землистого цвета. Я думал лишь о том, чтобы не потерять из вида постоянно исчезающий силуэт Антона. Ноги вязли в грязи, я выдергивал их, едва не теряя сапоги, но бежал и бежал, с ужасом думая о том, что случится, если упаду.

– Зверек, не останавливайся! – задыхаясь, прохрипел Антон. – Главное – не останавливайся!

Говорить это было излишне, я и сам бежал так, что сам дьявол вряд ли мог догнать. Хотя, думаю, Антон шептал это скорее себе, чем мне, ведь тоже бежал из последних сил.

Всплеск раздался совсем рядом, почти под самой ногой. От неожиданности я оступился и упал. В тот же миг нечто длинное оплело мои ноги, сдавив так сильно, что я взвыл от боли. А потом меня куда-то поволокло. Я отчаянно хватался за коряги и траву, но меня тянуло с такой силой, что пальцы не выдерживали, разжимались.

– Антон! – только и успел выдавить я, как вдруг оказался в воде.

Я забил руками и ногами, вынырнул на поверхность. Однако держащее мои ноги нечто увлекло меня вниз. Я снова попытался крикнуть, но рот заполнила противная холодная жижа. Ноги безнадежно искали и не находили опору. Тяжелые сапоги и автомат тянули ко дну. Я разжал пальцы, и оружие скрылось в глубине.

Мне удалось высвободить одну ногу и сбить ею держащее меня за лодыжку змееподобное чудовище. Усиленно заработав руками, вырвался на поверхность. Всего на мгновение. Но его хватило для того, чтобы глотнуть воздуха. Также я успел заметить суетящегося на берегу Трошникова. Тот протягивал мне автомат, но уцепиться за него я не смог. Пальцы вцепились в траву, но та оборвалась, и поймавшее меня за ногу чудище опять поволокло ко дну.

Силы быстро покидали меня. Я все реже показывался на поверхности и все глубже уходил под воду. От нехватки кислорода в висках застучали молоты. И вот, вынырнув в очередной раз, я вдруг осознал, что он последний. Все, больше не могу бороться! Пальцы скользнули по грязи, оставив на берегу длинные борозды, и я медленно пошел ко дну. И в этот миг спину мне словно прожгло огнем…

…Яркий розовый свет, ослепительный. Я попытался закрыть глаза, но не смог. У меня не оказалось глаз! Этот свет был повсюду: вокруг меня, внутри меня. Ощущение возникло такое, словно я растворен в этом свете. У меня не было тела – по крайней мере, я не чувствовал его. Я был словно бездна, словно сон. При этом двигался: летел, легкий, как ветер. Где я? Кто я? Куда мчусь в этом сиянии? Впрочем, не важно. Все теперь не важно… И лишь одна заполнившая все мое существо мысль: «Я умер! Смерть… И что теперь? Что дальше? Куда ведет меня этот свет?» И тут словно озарение: никуда! Я уже там, где должен быть. Я и есть этот свет – мы одно целое, едины. Свет – это я, мое сознание. И, поняв это, я вдруг просто предался течению и больше не думал ни о чем, растворившись в сиянии. Освобождение! И тут я увидел город. Его величественные алые башни, небывалой красоты дома, роскошные аллеи все четче проступали в розовом сиянии. И мне невыносимо захотелось попасть в это чудесное место. Я устремился к нему… Но дорогу мне преградила тьма! Она возникла внезапно и черной уродливой кляксой стала расползаться во все стороны, заполняя все пространство. А внутри этой черноты что-то шевелилось, и я уже понял, что именно: миллионы паучьих ног, когтистых лап, щупалец тянулись ко мне, чтобы жалить, рвать, терзать, пожирать… И все меньше розового света, и все больше тьмы… Нет! Нет! Не-е-т…

…Сознание вернулось с тяжкой болью и тошнотой. Кашель вырывался из груди вместе с водой и раздирал горло, отзываясь в голове так, словно та стала пустой цистерной и по ней колотят дубиной. Я с трудом разлепил глаза и тут же закрыл. Успел увидеть лишь глубокую мутную мглу. Вспомнил таинственный розовый свет и поглощающую его тьму, но мгла вокруг была иной. Я не ощущал себя ее частью, как в том сиянии, – у меня снова было тело. И тело это болело, словно его побили камнями. Еще раз приоткрыл глаза, вгляделся в темно-серую однотонную бездну, простирающуюся ввысь. И вдруг вспомнил, что это такое… Туман!

Кто-то был рядом. Склонился надо мной. В желтом льющемся откуда-то справа свете – видимо, рядом на земле лежал фонарик – я разглядел человека. Вспомнил про Антона Трошникова и тут же сообразил, что это вовсе не он. В узкой амбразуре моего зрения возникло худощавое бледное лицо. Первое, что бросилось в глаза, – угольно-черные густые усы.

– Ну что, живой? – Голос эхом прокатился в голове-цистерне. А я все силился припомнить, кому могут принадлежать эти почему-то знакомые черты лица. – На вот, хлебни!

Что-то поднесли к моим губам. Фляжка? Я ощутил горечь во рту. Алкоголь?

В поле зрения появился еще один человек. Его я узнал сразу, по прическе. Темно-русая челка выглядывала из-под армейской кепки и свисала до самого подбородка. Антон Трошников – любитель рок-музыки – не мог в армии таскать длинные патлы, а потому по уставу стриг затылок так, чтобы невозможно было ущипнуть. Зато под кепкой всегда прятал челку невероятной длины. Антон смотрел на меня своей обычной полуулыбкой. Так смотрит врач на пациента: не потому, что рад, а потому, что должен быть приветлив.

– Зверек, ты это… Если в порядке, скажи хоть чё-нибудь, – сказал Трошников.

– Теперь я понимаю, почему все говорят, что у тебя голова квадратная, – попытавшись улыбнуться, выдавил я, рассматривая скуластое лицо приятеля.

– Ну гад! Ну не гад ли? – процедил сквозь зубы Антон, потирая кулак. – Вот чуть ли не при смерти, а все туда же…

– Идти сможешь? – снова раздался почему-то знакомый голос.

Я вспомнил о человеке с усами. Так кто же это?

Попытался встать, но удалось мне это лишь наполовину – левой рукой оперся о мокрую землю, а правой ухватился за висок, словно раскалывающийся. Теперь я смог внимательнее рассмотреть усатого незнакомца. Он напоминал рыбака – на нем был темно-зеленый плащ с капюшоном, потертые армейские штаны заправлены в высокие резиновые сапоги. Я заметил, что «рыбак» сматывает веревку, один конец которой крепится к валяющейся на траве пехотной «кошке» – этакой уменьшенной копии пиратских абордажных крюков.

Я сел, и тут же спину словно обожгло. Что у меня там? И, будто отвечая на эту мысль, Антон воскликнул:

– Я уже думал, что все – хана. Ты уже руками еле ворочаешь, а ухватить тебя не могу. Ну, думаю, капец – утоп. И вдруг откуда ни возьмись – Петрович! И когда ты в очередной раз всплыл, он тебя «кошкой» и подцепил. За ремень. А потом вытащил. Если бы не он – точно бы утоп.

Петрович… Петрович? Ах да, Петрович! Теперь-то я вспомнил начальника склада, его приходы в караулку за провизией и пьянки с начкарами. И как же его я сразу не узнал?

– Нам лучше поскорее уйти в более безопасное место, – предложил Петрович, убирая «кошку» в вещмешок. – Пока опять не началось.

Я кое-как поднялся на ноги, нащупал длинный жгучий порез на спине под разорванным кителем – видать, «кошкой» зацепило не только ремень. И вдруг в памяти всплыли причины, из-за которых я оказался в воде. С опаской посмотрел по сторонам.

– Все в порядке, – успокоил Антон. – Их нет. Уж не знаю почему, но пропали. На, лучше еще пригуби. Это самогонка Петровича.

Он сам отхлебнул из фляжки и протянул мне.

– Вы это, не налегайте… – Петрович забрал у меня фляжку, – Нам еще идти.

– Странные тут… животные, – сказал я, глянув на него.

– Ага, – кивнул тот. – Скажем так, необычные.

– И давно они здесь?

– Не очень, – уклончиво ответил начальник склада. – Честно сказать, еще вчера утром их здесь не было.

– Откуда ж они взялись? – Я уже начал спрашивать прямо, чувствуя, что этот человек знает обо всем явно побольше нас.

– В общем, так, – сказал Петрович, – болтать будем, когда придем на место. Надо поспешить. Запомните: идти строго за мной и не разбредаться. Здесь сплошные топи и… И еще черт-те что!

И Петрович, подняв фонарик, пошел, закинув на плечо вещмешок.

– Вот это самое «черт-те что» меня больше всего и пугает, – шепнул я Антону, и мы побежали догонять Петровича.

Я шел последним. Китель натирал рану, спину словно резало бритвами, но я старался не останавливаться, боялся отстать и потеряться в тумане. Мысль о том, что Петрович, возможно, наконец-то выведет нас из этого болота, а может быть, вообще из тумана, придавала сил. Остановка случилась так внезапно, что я чуть не сбил с ног неожиданно замершего Трошникова. На мой вопросительный взгляд тот ответил:

– Вроде добрались.

– Куда?

– Туда, где безопасно, – раздался из тумана голос Петровича.

Я сделал еще пару шагов и увидел перед собой кирпичную стену. Ее полностью скрывали туман и мрак, а потому непонятно было, то ли это очень высокий забор, то ли дом, то ли… склад. Где-то справа скрипнула дверь, и туман прорезала узкая полоска света.

– Входите. Будьте как дома, – позвал Петрович.

Мы пошли на это сияние и спустя пару секунд ввалились в огромный, ярко освещенный множеством ламп холл.

– Ни хрена себе! – Антон присвистнул, ошарашенно глядя по сторонам.

– Это что, продолжение коллективного бреда? – Я тоже с сомнением окинул взглядом стены, увешанные огромными картинами в золоченых рамах, расписной фарфор в стеклянных шкафах с зеркалами, хрустальную слепящую люстру. Я даже тряхнул головой, на полном серьезе ожидая, что все это вот-вот исчезнет.

– Не стесняйтесь. Милости прошу, – сказал Петрович, усмехнувшись, явно радуясь произведенному впечатлению, и гостеприимно обвел рукой все это великолепие, на фоне которого он, в своем армейском плаще и сапогах-болотниках, походил на батрака, ступившего в барские покои.

Мы не торопились входить. Наоборот, заметив, что стою грязными сапогами на гигантском ворсистом багровом ковре, я поспешно сошел с него, попятившись обратно к порогу. Словно вот-вот явится этот самый барин и выгонит нас взашей.

– Снимайте свое барахло, – сказал Петрович, повесив плащ на вешалку. – Я сейчас воду нагрею. В баньке попаритесь…

Мы все еще растерянно мялись у порога.

– Поверьте мне на слово, здесь вам ничего не грозит! – Слово «ничего» Петрович сказал с таким нажимом, что я почему-то ему поверил.

«Он явно что-то знает обо всем происходящем, – подумал я. – Быть может, у него дома есть нечто такое, что отпугивает чудовищ? Ведь, в отличие от караулки, его хоромы до сих пор целы, а сам он безбоязненно шарахается по лесу. Да и чудища нас отпустили, едва появился Петрович».

Антон, пожав плечами, как ни в чем не бывало взгромоздился на белоснежный кожаный диван и вытянул ноги.

– Что? – перехватил он мой пораженный взгляд. – Ты еще способен тут чему-то удивляться?

Я все-таки заставил себя сделать шаг и робко присел рядом.

Баней оказался вовсе не ветхий бревенчатый сруб во дворе, какому следовало быть у затерявшейся в дебрях тайги избы. Это была пристройка к дому, в которую вела дверь прямо из холла.

– Вот это усадьба! – воскликнул Трошников, входя в уставленный резной мебелью предбанник. Стены украшали рога, шкуры, картины. У закрытого ставнями окна стоял покрытый скатертью столик.

– Ну и сервис! – Глаза Антона разгорелись. – Много ли нужно солдату для счастья?

Это он сказал о пачке сигарет, лежащей на столике около огромной серебряной пепельницы. Я не разбирался в табачных марках, но, судя по довольному возгласу Трошникова, в пачке находилось нечто покруче его привычной «Примы».

– Я-то всегда думал, что несчастный Петрович прозябает в какой-нибудь лесной избушке, – отметил я, присев на дубовый украшенный причудливой резьбой стул. – А при таком-то раскладе чего и в тайге не жить! Откуда, интересно, у него такие хоромы?

– Да какая разница… – Трошников с наслаждением затянулся сигаретой и выпустил к потолку клубочек дыма. – Может, он сын генерала! Ну, или дочку генеральскую того… Давай снимай скорее эту грязь!

Он потянул за каблук моего сапога, и тот со всхлипом упал на пол. Я стащил второй сапог, швырнул на пол мокрые портянки. Антон между тем принялся сбрасывать с себя грязные шмотки.

– Интересно, а что там? – сказал я и потянул за ручку двери.

В лицо ударил жар. Передо мной предстала парилка. Я закрыл дверь и тоже принялся стаскивать вонючую мокрую форму. Я бросал одежду прямо на пол, посчитав, что этой грязи нечего делать на вешалке.

Трошников уже заскочил в парилку, и оттуда раздавались его восторженные вопли. Распахнув дверь, я сделал шаг и оказался как в тумане. С полминуты совершенно ничего не видел, а лишь слышал голос Антона откуда-то сверху:

– Зверек, давай сюда!

Я разглядел наконец четыре деревянные ступени, а на верхней – пятки Трошникова.

– Да уж, это не наша армейская баня, где как в программе «В мире животных»! – воскликнул довольный Антон и в следующий миг звезданул меня горячим дубовым веником по голой спине. Свежая рана вспыхнула адским пламенем.

– А-а-а! Ты чё, дурак? – Я ринулся было на Антона, но тот принялся усиленно размахивать веником.

Тогда я соскочил вниз и выбежал из парилки, а спустя минуту появился с тазиком в руках.

– Э-э-э… Зверек, не гони! – успел прокричать Трошников в тот самый момент, когда я с кровожадной улыбкой выплеснул на него ледяную воду.

Часть воды попала на раскаленные камни, и от них повалил такой пар, что мы оба выскочили в предбанник.

– Хорошо, – сказал Трошников, развалившись на резном стуле и прикуривая новую сигарету.

– Как думаешь, мы выберемся отсюда? – спросил я, присаживаясь на соседний напоминающий трон стул.

– Фиг его знает. Может, да, а может, и нет. – Трошников стряхнул пепел в серебряную пепельницу. – Понимаешь, Зверек, умереть не страшно. Все мы смертны и рано или поздно сдохнем. Так какая разница, от чего и когда? Тем более что сейчас мы солдаты. Ведь, когда даешь присягу, понимаешь, что может возникнуть такая ситуация, когда придется жертвовать собой. Мы были на боевом посту – в карауле. Произошло нападение, а значит, наш долг солдата – драться не на жизнь, а на смерть.

Я взглянул на него и поймал себя на мысли, что как-то до этого в таком ключе не думал. Я был в караулах множество раз, и нас постоянно инструктировали, что может произойти нападение и мы должны до последней капли крови сражаться и, если придется, даже погибнуть, но главное – защитить охраняемый объект. Однако меня почему-то не покидала уверенность, что такое если и может случиться, то только не со мной. Для меня караулы мало чем отличались от, например, нарядов в столовой. А ведь Антон прав: в любой из караулов на пост мог нагрянуть реальный враг и мне пришлось бы, как велено по уставу, выполнить свой долг и, если так сложится, убивать или умереть.

– Меня тут напрягает другое, – продолжил Антон, с наслаждением затягиваясь сигаретой. – Будь это настоящие враги, скажем грабители, террористы, ну, или на страну кто-нибудь вероломно напал, так сколько угодно готов помереть – сражался б, как отцы и деды сражались. Мы же сейчас воюем не понять с кем, бегаем не понять от кого. Это уже не служба, а триллер какой-то! Теперь же еще и хоромы эти посреди тайги, откуда ни возьмись… Лично я ни черта не понимаю, что тут происходит. Да и Петрович этот странный какой-то тип – все юлит и отмалчивается, на прямые вопросы не отвечает. А ведь наверняка, собака, знает побольше нашего. Я человек простой, сказали копать – копаю, сказали стрелять – стреляю. Не люблю я все эти фокусы!

– Да уж, если б я был один, точно решил бы, что двинулся по фазе, – ответил я. – Хотя, знаешь, Антоха, честно говоря, я раньше мечтал влипнуть в какую-нибудь историю. Ну, вроде этой. Романтикой казалось…

– Ага! В сраку такую романтику, – вставил Трошников.

– Приключений хотелось, что ли? – пожал я плечами. – Как в книжках! А то проживешь всю жизнь, словно муравей в муравейнике: пожрал, поработал, поспал, пожрал, поработал, поспал… И как представлю, что это на всю жизнь, так хоть сейчас в петлю. Потому я частенько думал: вот бы приключение, да такое, чтобы потом всю жизнь вспоминалось. Накаркал, блин!..

Антон посмотрел на меня, как смотрят на ненормальных, покачал головой и, откинувшись на спинку стула, пустил дым к белому абажуру лампы.

– Я вот сколько наблюдаю за тобой, Зверек, и не перестаю удивляться. Приключения ему подавай, романтику… Впрочем, понимаю, отчего ты такой мутный по жизни. Думаю, просто ты жил на гражданке: ни хрена руками не делал, только мамкины плюшки хавал, умные книжки читал да всякой херней страдал – хобби-херобби. Так?

Он в упор посмотрел на меня. Я хотел возразить, но Трошников жестом показал, мол, молчи, знаю я.

– Зато вот я с детства вкалывал: то дом отцу помогал достраивать, то сады-огороды бесконечные вскапывал-поливал. На песочницы и мультики времени не было. У нас семья многодетная, всегда напряженно было. А когда страна развалилась, так вообще задница настала. Родители без работы, жрать стало нехрен. Я деньги начал чуть ли не с пеленок зарабатывать. В девятом классе мы даже с одним моим корефаном ездили в тайгу просеку рубить. А было нам по пятнадцать лет! Вот ты считаешь, что тайгу видел? Ни хрена ты в настоящей тайге не был. Думаешь, это вокруг она? Хрена с два! Вот там была тайга! Кругом непролазные дебри, живешь в зимовье, вокруг которого волки и медведи шастают, да вездеход раз в неделю прикатит: баланду привезут да сигарет пару пачек. И с утра до вечера пашешь, как папа Карло, – лес валишь. Вот тебе приключение – запомнишь на всю жизнь! Так что мне в детстве не до книжек и хоббий было. Если б ты такого по малолетству выхватил, тебя бы сейчас на приключения не шибко тянуло, а, как и мне, хотелось бы нормальной, спокойной жизни. Так что вся ваша романтика – от безделья!

– Ну, у каждого своя жизнь, – ответил я, на что Антон лишь скривился. – Как говорил наш взводник…

– Да-да… Каждый барсук сам носит свои яйца!

Трошников остался в предбаннике, чтобы выкурить еще одну сигарету. Видимо, пользуясь случаем, он решил скурить всю пачку. Я же вернулся в подостывшую парилку и забрался на верхний ярус.

«Интересно получается, – размышлял я. – Мы сидим в доме, какие бывают, наверное, у всяких там генералов, даже паримся в бане, хотя еще какой-то час назад в тумане спасались от монстров, сам факт существования которых кажется бредом! Как переменчива жизнь…»

Признаться, зря я об этом подумал. Воспоминания о тумане мигом воскресили недавние тревоги. При взгляде на окутанную паром баню мне вдруг показалось, что вокруг все та же кошмарная белая мгла. Я вжался в стену. Снова меня накрыло недавнее чувство: клубящаяся над болотом белизна, приближающийся треск ломаемых деревьев и ощущение, что где-то совсем рядом за непроницаемой дымкой тебя подстерегает черное чешуйчатое нечто… Вдруг совсем рядом раздался шорох. Я вздрогнул, и, несмотря на жар парилки, меня начал бить озноб. Мне стало казаться, что навеянное этим роскошным домом чувство безопасности – лишь иллюзия и за крепкими стенами к нам по-прежнему подбираются жуткие твари…

– Ты не должен! Слышишь, не должен думать об этом! Эти мысли убьют тебя!

Я не сразу понял, что эти слова – не часть моих собственных дум, а чей-то реальный голос. А когда понял и увидел чей – оцепенел. Пар вокруг был плотный, да и свет от лампочки очень тусклый. Однако я четко разглядел, что внизу посреди парилки кто-то стоит. Присмотревшись, я не поверил глазам: это была та самая девушка, которую я видел ночью на посту. Ошибки быть не могло. Даже плащ на ней оказался тот же, что и тогда, и все те же невероятной длины светлые волосы рассыпаны по плечам. Она убрала с лица прядь, рассматривая меня насмешливыми голубыми глазами. Я же все так же сидел оцепеневший, даже позабыв о том, что абсолютно голый. Губы ее дрогнули, похоже, она хотела еще что-то сказать… И вдруг в парилку ворвался поток света, а в дверном проеме возник силуэт Трошникова.

– Ну, чё ты тут застрял? – спросил Антон. – Не заснул?

Я обвел пораженным взглядом парилку. Кроме нас двоих, там никого не было. Неужели померещилось? Я что, схожу с ума?

– Что-то случилось? – спросил Трошников, рассматривая мою ошарашенную физиономию.

– Ничего, – тихо ответил я, сползая с полки, и вышел из парилки, провожаемый удивленным взглядом Антона…

Мы помылись, выстирали форму и оставили ее сушиться в сауне, которая также обнаружилась в сказочной избушке Петровича. За все это время я не проронил ни слова.

– Зверек, ты чё такой убитый? – наконец не выдержал Трошников. – Что-то случилось?

– Да так, ничего, – потупив взгляд, ответил я.

= Яже вижу, что-то не так. Давай колись!

– Кажется, я рехнулся совсем, – произнес я. – У меня, похоже, уже глюки начались.

– Да ну? Неужели? Мы тут вроде как давно уже рехнулись, – усмехнулся Антон. – Тут уже такого насмотрелись, что меня, наверное, уже ничем не впечатлишь. Ну, чего ты там увидел?

– Девушку! – ответил я и, быстро взглянув на Антона, заметил пошлую улыбку. – Не веришь? Она стояла прямо передо мной, в парилке. Я видел ее так же ясно, как сейчас тебя, и…

– Она была как фотомодель и в чем мать родила, – все так же многозначительно ухмыляясь, закончил за меня Трошников. – Что ж ты меня не позвал, дурень? Повалили бы ее на лавку…

– Да пошел ты! Я же серьезно! Когда ты открыл дверь, она исчезла.

– Ах, ну да, конечно. Ведь она только тебя хотела.

Я резко встал.

– Э-э-э, Зверек, успокойся! Я же пошутил. Да ладно тебе, что такого? Ну, увидел ты девку, и что с того? Приснилось или померещилось. Все же лучше, чем монстра увидеть. Задремал небось.

– Говорю же тебе, я не спал! А еще… – Я запнулся. – По-моему, именно ее я видел ночью у поста, перед тем как все началось. Как думаешь, у Петровича может быть дочь?

– Ага, гарем! Почему нет, в таком-то доме? – Трошников хлопнул меня по здоровому плечу. – Ну, братан, да ты и в самом деле глюкуешь. Суди сам: я ее не видел, проскочить мимо она не могла, да и там остаться тоже. Хотя, может, под лавкой посмотреть? К тому же какая дура попрется к двум таким дюже гарным хлопцам в баню, чтобы потом оттуда смыться ни с чем? – И Трошников, вздохнув, добавил: – Как ни крути, Зверек, тут на много километров вокруг ни одной бабы. А жаль!

Глава 9 Все дело в складе

– Жрать охота так, что я бы даже вчерашний овес схавал, – сказал Антон. – Может, Петрович сообразит чего?

То, что он «сообразил», стало ясно, едва мы распахнули дверь бани. По дому благоухал такой аромат, что у нас заурчало в животах. Запах привел нас на кухню, и мы остолбенели: нас ожидал накрытый стол, роскошью не уступающий самому жилищу. Мой голодный взгляд метался от блюда к блюду, выхватывая какие-то салаты, мясо, рыбу… Я только теперь понял, насколько проголодался.

– Я держу небольшое хозяйство, – ответил на наши вопросительные взгляды восседающий во главе стола Петрович. – Вот, решил вас побаловать.

С трудом сдержав порыв немедленно наброситься на еду, мы с Антоном чинно сели за стол, взяли вилки и принялись манерно набивать животы. Ведь в таких барских хоромах и вести себя нужно подобающе. При этом краем глаза я отметил, что обстановка в кухне столь же роскошна, как и все в этом доме. Стены уложены белоснежным кафелем с золотистым орнаментом. Вдоль стен столь же белая, сверкающая полировкой мебель. А такую бытовую технику: вытяжку, микроволновку, огромную блестящую плиту, посудомоечную машину – я и вовсе до этого видел лишь на картинках в глянцевых журналах.

– Не стесняйтесь вы так, – сказал Петрович, заметив нашу неловкость.

Я же в очередной раз отметил, что его заношенная, некогда белая майка, армейские потертые штаны и расстегнутая рубашка цвета хаки никак не сочетаются с окружающей нас роскошью.

– Скажите честно, чьи это хоромы? – не выдержал Трошников. – Наверняка ведь это какая-нибудь генеральская дача, а вы лишь за ней присматриваете. Ведь таких апартаментов нет даже у командира нашего полка.

– Скажем так, этот дом действительно принадлежал когда-то весьма важному человеку, – уклончиво ответил Петрович. – Командиру особой воинской части.

– Но ведь тут нет поблизости никаких частей! – воскликнул я.

– Сейчас нет. Когда-то была.

– Ее что, расформировали?

Петрович не ответил. Вместо этого встал и молча поставил на стол бутылку и три стопки:

– Выпейте, ребята. Вам надо.

Мы выпили, затем еще.

– Курить можно? – спросил Трошников. И когда Петрович молча выставил на стол пепельницу, добавил, глядя на выглядывающую из кармана его рубашки пачку: – Есть сигарета?

Это притом, что я видел, как мой приятель оставшиеся в бане полпачки сунул себе в карман. В этом весь Антон. Будь он каким-нибудь прапорщиком-начпродом, уверен, воинская часть бы разорилась: бойцы сидели бы голодными, а содержимое складов перекочевало бы на прилавки магазинов местных торговцев-барыг, ну а выручка – в карман доблестного прапорщика Трошникова.

Щедрый хозяин дома улыбнулся и протянул Антону сигареты. Когда он доставал пачку, вместе с ней из кармана выскользнула какая-то бумажка. Петрович попытался поймать ее на лету, однако та спланировала на пол и опустилась аккурат у моих ног. Я поднял ее. Это оказалась черно-белая фотография, слегка пожелтевшая от времени и помятая. С нее, улыбаясь, смотрели мужчина, женщина и прижавшийся к их коленям мальчик на вид лет пяти. Мужчина на фотографии был явно Петровичем. Он мало изменился с тех пор, видимо, времени прошло не так много. Только сейчас отросшие густые усы внешне прибавляли лет. Одетой в летнее платьице женщине – блондинке с длинными вьющимися волосами – было на вид лет двадцать пять. Мальчик, скорее всего, их сын, так как внешне был похож на обоих.

– Петрович, это кто, ваша семья? – спросил я, вернув ему фото.

Тот вскользь глянул на фотографию и тут же спрятал ее обратно в карман, при этом не проронив ни слова. Лишь взял стопку и молча выпил.

«Если у Петровича есть семья, кто знает, быть может, та девушка какая-нибудь его родственница?» – подумал я. У меня все не выходило из головы недавнее видение.

– Они тоже тут живут? – как бы невзначай спросил я.

– Нет, они не здесь, – ответил Петрович.

– Неужели вы один обитаете в таких хоромах? – довольно нагло не сдавался я. Если она отсюда, я должен это знать!

– Один, – ответил Петрович и, пристально взглянув на меня, спросил: – А что?

– Ну… Просто мне показалось, что я кое-кого тут видел…

– Да? И кого же?

– Девушку! – Я тоже с вызовом посмотрел ему в глаза. Давай-давай, колись!

– Я здесь один! – твердо повторил Петрович. И эта твердость насторожила. Он явно что-то о ней знает!

Петрович вдруг встал.

– Мне нужно кое-куда сходить, прогуляться, – сказал он, сняв с вешалки плащ и взяв вещмешок. – А вы пейте, ребята. В холодильнике, если что, еще бутылка.

– Но я же видел тут девушку! – воскликнул я. – Так же ясно, как сейчас вас! Она даже говорила со мной!

Петрович обернулся.

– Вполне возможно, – спокойно ответил он. – Все дело в тумане. Это газ… он очень токсичен и влияет на психику. А вы дышали им довольно долго. Так что запросто можно увидеть галлюцинации.

– Зверек, так ты был прав насчет газа! – Антон глянул на меня с уважением.

Но меня аргумент не убедил. Кто и что угодно может быть глюком, но только не она!

– В общем, я скоро вернусь, – сказал Петрович и, перед тем как захлопнуть за собой дверь, добавил: – И помните: на улицу – ни шагу!

– Ага! На улицу… – усмехнулся Трошников. – Да ни за какие коврижки!

«Токсичен и влияет на психику… – обдумывал я слова Петровича. – Выходит, кое в чем я все-таки оказался прав! Так, быть может, и монстры – лишь порождения нашего отравленного разума?» Однако тут же вспомнились слова Бабина: «Не-е, Зверек, галюны на запчасти людей не разрывают…» Так или иначе, но этот Петрович многое знает, а значит, должен рассказать!

Трошников ткнул меня в бок, прервав мои размышления, и протянул стопку. Пили молча. Не чокаясь.

Петрович вернулся примерно через час. Перепачканный и взволнованный. К тому времени я твердо решил прямо обо всем его расспросить. Да только, словно читая мои мысли, хозяин дома, едва подсев к нам за стол, вдруг сам заявил:

– Вы, я полагаю, хотите знать, откуда взялись эти… хм… звери? Я вам расскажу. По крайней мере, то, что знаю сам. Быть может, это вам пригодится, когда будете выбираться отсюда.

Он надолго замолчал, глядя на наполненную самогоном стопку. Мы ждали, затаив дыхание.

– Я, признаться, и сам не так много знаю обо всем этом, – тихо сказал он. – Уровень допуска был не тот. Зато знаю главное – эти твари изуродовали мою жизнь, а теперь уродуют ваши!

– Те жуткие монстры? – спросил я.

– Нет, не монстры! Люди!

Петрович выпил, не закусывая, кашлянул в ладонь.

– В общем, все дело в объекте. Том самом, который охраняет ваш караул. Вы его называете «складом». На самом же деле это не что иное, как давно не функционирующий научный исследовательский центр. Точнее, один из его корпусов… Когда-то жить в этих местах было просто чудесно. Условия – получше любого санатория. А природа вокруг – просто сказка! Сосновый бор, река… Сколько толковых ребят тут трудилось: ученые, военные, рабочие. Их подбирали со всех концов страны и везли сюда вместе с семьями. Так и я приехал сюда лет шесть назад. Еще до того, как… как все началось.

– Началось что? – спросил я.

Но Трошников тут же ткнул меня в бок, мол, не перебивай.

Петрович снова выпил и продолжил:

– Я прибыл сюда вовсе никаким не начальником склада, а командиром взвода. Мне предложили это место, потому что я когда-то окончил военное училище с красным дипломом и был одним из лучших на своем курсе. А сюда, как мне объяснили, отбирали именно лучших. На тот момент я был уже женат и сыну Сашке исполнилось два года. Жена любила меня и готова была ехать за мной хоть на край света, потому без особых возражений согласилась на переезд в затерянную в дебрях тайги на другом конце страны засекреченную воинскую часть. Правда, мы договорились, что сначала я поеду сюда один – осмотрюсь, получу квартиру, а через год вернусь за ними.

Когда я прибыл, увидел крохотный военный городок. На его территории располагалась небольшая казарма, в которой жила одна-единственная рота солдат, ими командовала горстка офицеров. В городке была трехэтажка – общежитие, в нем жили офицеры и гражданские. Также клуб, школа, совмещенная с детским садом, столовая, санчасть, ну и этот вот дом за территорией, в котором жил командир части. Главным же в городке было здание исследовательского института, там работала группа военных ученых. Ваш склад у них был чем-то вроде испытательного полигона, потому и выстроили его вдали. Как оказалось, это не спасло… Какого рода исследованиями они тут занимались, мы не знали. Да нас, в принципе, это мало интересовало. Нашей задачей было обеспечивать охрану и безопасность, остальное нас не касалось. И лишь однажды нам чуть-чуть была приоткрыта тайна того, какого плана проводятся эксперименты. И даже это, признаться, повергло нас в ужас.

Случилось это ранним утром. Нас разбудила сирена. Тревога была для нас явлением не просто редким, а вообще небывалым. Сирену на моей памяти включали всего пару раз, да и то лишь для тренировки личного состава. Я выбежал из гостиницы. На улице уже толпились остальные офицеры. Мы поначалу решили, что это шутка – командир части нас разыгрывает. Пока не увидели самого командира.

Все оказалось более чем серьезно. В казарме уже выдавали солдатам оружие. Когда рота была построена на плацу, командир части уже разведал, что к чему, и объявил, что в испытательном корпусе случилось ЧП. Наша задача – занять вокруг него оборону и никого не выпускать. Также он предупредил, что мы не должны поддаваться панике, чего бы там ни увидели.

До испытательного корпуса, этого самого вашего «склада», от городка было около километра. Первое, что бросилось в глаза, когда мы прибыли на место, – легкая туманная дымка, повисшая над зданием. Бойцы рассыпались по округе и заняли оборону. Я окопал свой взвод на склоне сопки, и мы принялись ждать, сами не зная чего. Наблюдали, как суетятся у лаборатории люди в комбинезонах и противогазах. Из распахнутых ворот валил белый дым.

«Вентиль! – кричал кто-то. – Нужно перекрыть вентиль!»

Вдруг раздался сильный треск. Одна из стен лаборатории прогнулась, словно резиновая, и лопнула. Кирпичи полетели в разные стороны. Из образовавшегося проема повалил все тот же дым. Из заволоченной бреши выпало что-то черное и теперь трепыхалось на земле, извиваясь, словно змея. Я посмотрел в бинокль и не поверил глазам. На дорожке у стены, шевеля множеством лапок, дергалось длинное, покрытое чешуйками черное тело. Оно походило на хвост мокрицы толщиной с водосточную трубу. Существу удалось-таки перевернуться на брюхо, и извивающийся хвост скрылся в проеме.

«Вентиль! Вентиль!» – продолжал истошно кто-то кричать.

Видимо, один из ученых наконец решился и вбежал в ворота. Что там было, мы, конечно, не видели, но вскоре дымка над зданием начала таять, пока не пропала совсем. А потом нам дали «отбой тревоги», и мы – ошарашенные офицеры – повели не менее ошеломленных солдат обратно в казарму…

Петрович смерил нас испытывающим взглядом, словно стараясь понять, верим ли мы ему или нет. Мы верили. Верили, потому что сами видели нечто подобное. И пережили.

– Вы не пытались выяснить, что это было? – спросил я.

Петрович пожал плечами:

– Конечно, некоторые офицеры и солдаты пытались докопаться до сути, выяснить, что за эксперименты тут проводят. «Ведь, если знать причины, можно понять, как в случае чего защищаться!» – объясняли они. Правда, никого это потом не спасло… Так вот, те сведения, что удалось разузнать, оказались довольно противоречивы: от самых фантастических до нереально бредовых. Но все крутилось примерно около одного: в экспериментальном корпусе время от времени появляются какие-то жуткие черные твари.

– Я же говорил – зоопарк! – воскликнул Антон.

– Так это что, мутанты? – спросил я.

– Может, да, а может, и нет, – ответил Петрович. – Никто ведь правды так и не узнал. Мы выдвигали разные версии, да только все это были ничем не подкрепленные домыслы. Кое-кто доказывал, что ученые выводят новые виды животных, чтобы потом использовать их в войсках. Другие соглашались, но утверждали, что это не новые виды, а обычные насекомые, которых яйцеголовые научились увеличивать в размерах. Кое-кто и вовсе считал, что люди пробили дыру в иное измерение и попытались заглянуть в другой мир, а в итоге тот мир теперь заглядывает сюда.

– Ну, это вообще из области фантастики, – усмехнулся Антон.

– А увеличенные насекомые – нет?

– В общем, так или иначе, но, похоже, наши ученые научились каким-то образом плодить монстров и, возможно, за годы наплодили в экспериментальном корпусе уйму таких тварей, – сказал Петрович. – В принципе, повторюсь, не нашего ума было дело, какие именно исследования проводило здесь Министерство обороны. В нашу задачу входило лишь обеспечить охрану научного городка. Мы понимали только, что ученые докопались до чего-то опасного и неведомого, а до чего именно – нам об этом знать не положено.

– После такого я бы и на минуту не остался в этой части, – заметил я.

– Ну, как я сказал, условия для службы тут были комфортные, выслуга лет – год за три, зарплата едва ли не генеральская. А что касается опасности… Так в горячих точках военные каждый день рискуют жизнью, и ничего. Тут по сравнению с зоной боевых действий был просто курорт. Хотя, конечно, нашлись те, кто наотрез отказался продолжать здесь службу. Несколько солдат и один офицер даже угрожали дезертировать, если их не переведут в другую часть. Им пообещали, что переведут, конечно же, с подпиской о неразглашении. И, уверен, сдержали бы обещание. Но не успели…

Мы с Антоном переглянулись и терпеливо ждали, пока Петрович опрокинет очередную стопку с самогоном и продолжит. «Существа из иного мира, – вертелось у меня в голове. – А ведь действительно, как бы фантастично это ни звучало, но объясняет многое. Вот общая для всех чудовищ черта – они какие-то нереальные! Таких в нашем мире не бывает и быть не может!»

– А что было потом? – спросил Трошников.

– Потом? Однажды опять завыла сирена. Все произошло так быстро… Господи боже! – Голос Петровича сорвался. Он обхватил голову руками, с минуту сидел молча, а потом снова заговорил, тихо: – Случилось это, как и тогда, на рассвете. На этот раз, выбегая из квартир, мы уже и не думали о том, что это может оказаться розыгрышем. В казарме, как и тогда, выдали оружие, бойцы выстроились на плацу. Тут я заметил, что все замерли и смотрят куда-то – в ту сторону, где за сопкой расположена испытательная лаборатория. Я тоже взглянул туда и остолбенел: на сопке, клубясь, лежала туманная шапка и медленно сползала вниз. К нашей части! Мы как завороженные смотрели на эту медленно приближающуюся белую стену. Вот она уже выросла до высоты девятиэтажного дома, вот поглотила КПП, вот волной накрыла плац… Солдаты стали в панике пятиться. Меня кто-то дернул за рукав и вывел из оцепенения: «Бежим!» Все рванули кто куда. Я сначала побежал по улице, прочь от тумана, как и все, наивно полагая, будто убежать возможно. Но потом почему-то повернул к клубу, видимо сообразив, что там есть подвал. Дверь оказалась открытой. Я запер ее изнутри и сбежал вниз по лестнице. О том, что происходило снаружи, мог только догадываться: слышал, как дико кричат люди, раздаются скрежет и шум. Было ясно: чудовища вырвались на свободу! Живой лавиной сея смерть! Несколько раз в дверь что-то ударялось, что-то скребло по металлу. К счастью, она выдержала. Даже после того, как все стихло, я долго не решался выбраться наружу. Наконец все-таки отважился покинуть убежище. Вход оказался наполовину завален, но сквозь щели я разглядел голубое небо – тумана снаружи не было! Тогда я выбрался на поверхность и обнаружил, что здания клуба больше нет – от него только и остался спасший мне жизнь подвал. Вообще наша воинская часть выглядела как после бомбежки. А еще повсюду виднелись лужи крови, истерзанные тела, оторванные конечности… Оказалось, я – единственный, кто выжил! Давайте, парни, не чокаясь…

– Ну, а потом? – спросил Трошников, отставив пустую стопку.

– Что потом? Прибыли люди в противогазах и защитных комбинезонах и обнаружили меня. Передали медикам. Как я потом узнал, исследования тут свернули, освободившиеся организмы частично отловили, частично отстреляли. Вокруг лаборатории натянули колючую проволоку и выставили караул.

– Зачем?

– Ну как… Проект хоть и закрыли, но ведь была проделана огромная работа, вложены средства. Видимо, государство страховалось – вдруг когда-нибудь снова придется продолжить начатую работу. Ведь результаты были достигнуты поразительные!

– Да уж, весьма… – прошептал я, а в памяти снова всплыли черные монстры и наша разрушенная караулка.

– Почему же вы остались здесь? Почему не вернулись домой? – спросил Трошников. – Части ведь больше не существовало.

Петрович снова задумался. Прежде чем начал говорить, выпил, налил и еще раз выпил.

– Сначала меня повезли в госпиталь в Погорск – областной центр. Сообщили, что мои жена и сын уже вылетели и встретят меня там. Однако на полпути мне стало плохо. Врачи обнаружили, что тело мое покрылось странными пятнами. Медики ничего не могли понять. А потом появился какой-то профессор… и меня повезли обратно! Объяснили, что в результате аварии и выброса чего-то там мое тело получило дозу какой-то гадости. И теперь без этого вещества, которое содержится в местном воздухе, я проживу не более недели. Представляете? Стоит мне уехать отсюда – и я труп! Вот мне и придумали эту должность – начальник склада. Ну и поселили в этом доме. С тех пор я так и живу тут один среди болот. А жена и ребенок так и не дождались меня тогда в госпитале…

Петрович надолго замолчал. Он сидел, в одной руке сжимая стопку с самогоном, другой снова достал фото.

– А они не могли приехать к вам сюда? – спросил Антон.

– Честно говоря, я и сам этого не хочу… – Петрович провел пальцем по фотографии. – Воздух тут буквально пропитан этой дрянью. Не знаю почему. Быть может, внутри лаборатории остались какие-то баллоны с газом и тот понемногу выходит. Или дыру в другое измерение так и не залатали. Ведь хрен пойми, чем тут занимались ученые. И мне сюда привезти семью? Не хватало еще и их подвергать такому риску.

– А мы? – Меня вдруг поразила эта мысль. – Как же мы охраняли этот склад в течение стольких лет?

– Ну, военные же не могли оставить такой опасный объект без охраны… – Петрович горько усмехнулся и взглянул на меня. – Или тебя интересует, способно ли Министерство обороны пожертвовать горсткой солдат?

Я опустил голову.

– Понятно тогда, что за военного мы повстречали в лесу, – зло сказал Трошников.

– Вы видели военных? – удивился Петрович. – Ну, если так, значит, ЧП устраняют. Думаю, теперь надо лишь дождаться, когда туман рассеется. Ну а если к утру не исчезнет, тогда уже и будем решать, что делать дальше.

Как пошли спать, я не запомнил. Мы с Антохой хорошо, как говорится, приняли на грудь. Быть может, добрый хозяин дома потом нас перетащил на кровати. Да только посреди ночи я неожиданно проснулся.

– Как думаешь, он настоящий? – Мальчишеский голос прозвучал совсем рядом и в то же время как будто издалека.

– Не знаю, – прозвенел колокольчиком девичий голосок.

Я лежал и изо всех сил делал вид, что сплю. Но на самом деле мне просто лень было открывать глаза. Странная легкость переполняла все мое существо, словно я лежал на облаке и оно медленно парило в бесконечности. Я боялся даже шевельнуть пальцем, чтобы не развеять эти окутавшие меня таинственные чары.

– А можно я дотронусь?

– Только осторожно, – ответил колокольчик.

Моей щеки коснулось нечто легкое, словно дуновение летнего ветерка.

– Теплый, – сказал мальчик. – Конечно настоящий…

Веки мои дрогнули.

– Ой, проснулся! – тревожно зазвенел колокольчик. – Скорее, полетели!

Раздался шум, напоминающий шелест крыльев, меня обдало теплым ветерком. Я распахнул глаза. Легкость мгновенно схлынула с тела подобно оставляющей берег волне. А вместо нее навалилось нечто тяжелое, реальное: ноющие мышцы, боль от многочисленных ссадин, а также головная муть – еще не отступивший хмель и уже накатывающее похмелье. Над головой нависал темный потолок, окружали незнакомые стены, едва видимые в тусклом, почему-то розовом свете. Свет этот пробивался в комнату сквозь штору на окне. Где я? Вспомнил про голоса, посмотрел по сторонам – никаких детей. Я один.

Встал, добрел до окна, распахнул штору и оторопел. На улице все так же висел туман, но теперь он принял какой-то странный багряный оттенок. Более того, мне вдруг показалось, что туман медленно тает и за ним проступает огненно-красное небо. Чем дольше я вглядывался в алое пространство за окном, тем больше проступало деталей. Теперь я видел окрестности, но с каким-то странным незнакомым ландшафтом. Похоже, я смотрел из окна второго этажа. Внизу на каменистой, поросшей редкой бордовой травой земле торчали причудливых форм черно-красные деревья. Чем дальше от дома, тем их становилось больше, и метрах в ста уже начинался густой лес. Над кронами деревьев проглядывались бледно-розовые скалы и тянулись до самого алого горизонта. Я тряхнул головой, зажмурился, снова посмотрел на улицу. Огненный пейзаж не пропал.

Быстро натянув сапоги и китель, я распахнул дверь и побежал вниз по лестнице. Уже хотел толкнуть отделяющую меня от улицы дверь, как вдруг услышал доносящийся из-за нее голос.

– …А я тебе говорю, что ты не должна, – говорил явно Петрович. – Ты не должна вторгаться в его мир. Он для тебя закрыт! Понимаешь? Если он хоть сколько-нибудь дорог тебе, оставь его в покое!

– Но я не могу допустить, чтобы и с ним случилось то же, что с остальными. – Второй голос, девичий, оказался настолько знаком, что кровь прилила к моему лицу. Это она!

– Все они сами виновны в том, что произошло. Они сами их призвали! И уж не тебе жалеть их. Ты тоже появилась здесь не по своей воле. И тебя никто не пожалеет, поверь мне!

В ответ послышались лишь горькие всхлипывания. Она плачет!

Я не выдержал и распахнул дверь.

Округу окутывала все та же розовая дымка. Я выбежал из дома, огляделся по сторонам. Никого! Тут я заметил, что за моей спиной высится выложенная огромными темно-красными булыжниками стена. Это оказалась высоченная башня, верх ее терялся в розовой мгле. Я увидел несколько окон, видимо, около одного из них я недавно стоял. Внизу башни темнел прямоугольник двери. Что-что, но это точно не дом Петровича!

Легкий ветерок ударил в лицо, отрезвляя приятной прохладой, растрепал волосы. Я обошел башню, увидел черно-красную лесную чащу, ту самую, на которую смотрел из окна. Поймал себя на мысли, что не ощущаю веющих оттуда холода, ужаса и опасности, а скорее наоборот – этот лес, как и все вокруг, дышал миром и гармонией. Алая бесконечная небесная высь распростерлась над головой, сияя россыпью звезд. Словно кто-то рассыпал по небу сияющий горох и яркие грецкие орехи. Над лесом показался край гигантского красного светила, и оно быстро заскользило по небосводу. Это небо, лес, скалы, невообразимо огромная луна и какая-то неземная легкость… Я закрыл глаза, вдохнул полной грудью странный сладковатый воздух. Мне показалось вдруг, что я ощущаю этот сказочный мир так четко, словно он – часть меня, а я – его часть.

«Может, это сон?» – мелькнула мысль. Но все, от скрежета камней и песка под ногами до дуновения ветра, было абсолютно реальным.

Метрах в пятидесяти от меня поросшая неведомой красной травой каменистая площадка оканчивалась обрывом. Я осторожно подошел к краю и чуть не задохнулся от нахлынувших одновременно головокружения и восторга: далеко внизу плыли рваные лилово-багряные облачка, а под ними открывался вид на огненно-красный залив. На его дальнем берегу виднелись темные шпили домов фантастического города. По глади залива были рассыпаны темные точки. Присмотревшись, я понял, что это лодки. Я заметил также, что над городом кружат тысячи, если не миллионы, птиц, отчего он был похож на пчелиный улей. Я прикинул расстояние: эти птицы должны быть весьма крупными!

Вдруг совсем рядом раздался смешок, звонкий, как колокольчик. Я обернулся и успел заметить две детские мордашки, с любопытством глазеющие на меня из-за ствола огромного дерева. Но едва я взглянул на них, они пропали, раздалось хлопанье крыльев, и я с удивлением увидел, что от утеса в сторону города устремились два малыша, размахивающие белыми крыльями. Я завороженно наблюдал за их полетом, пока они не слились вдали с миллионами других таких же созданий. Выходит, над городом кружат вовсе не птицы – это люди!

«Интересно, может, это и есть тот самый параллельный мир, куда так вероломно вторглись наши ученые? – подумал я, зачарованно глядя вдаль на удивительный город. И тут же вкралась тревога. – Но если это так, значит, и те кошмарные чудовища тоже отсюда…»

Я настороженно посмотрел по сторонам. Легкость мгновенно исчезла, вместо нее вернулся страх. Наверное, безопаснее далеко не отходить от башни… Меня больше не интересовали ни небо, ни лес, ни сказочный город, ни его удивительные обитатели. Наоборот, все мне стало казаться каким-то зловещим, скрывающим угрозу под личиной легкости и безмятежности. Я пошел обратно к двери. С каждым шагом ноги несли меня все быстрее и быстрее, пока тревога не захлестнула настолько, что я побежал. До башни оставалось всего десяток метров, как вдруг я с ужасом понял, что между мной и дверью что-то есть. То, что я сразу принял за груду камней, вдруг развернулось, и в алых лучах огромной луны блеснули черные чешуйки. Существо распрямилось и стало похоже на чудовищного размера змею, брюхо которой покрывало множество коротких шевелящихся лапок. На усеянной десятком глаз голове раскрылись огромные челюсти. Я попятился и тут же понял, что выхода нет – за моей спиной обрыв!

Откуда ни возьмись белыми клочьями налетел туман и в мгновение окутал все вокруг так, что даже монстр исчез за его пеленой. Я вдруг понял, что снова нахожусь в нашем привычном мире: за моей спиной больше нет таинственного города и красного залива, а со всех сторон тянут кривые ветви, застывшие в безветрии, сосны и березы. Природа потускнела, приняла какой-то темно-серый оттенок.

«Хоть бы автомат прихватил…» – посетовал я, вглядываясь в туман и прислушиваясь к медленно приближающемуся скрежету множества ножек и треску ломаемых веток. Монстр вот-вот появится… Я не выдержал и побежал – не важно куда, лишь бы прочь. Однако не успел сделать и десятка шагов, как нечто опутало мои ноги, и я повалился в траву. Из белой мглы возник чешуйчатый змей и навис надо мной, угрожающе растопырив торчащие у самой пасти длинные лапы. Чудовище выгнулось, как перед роковым ударом, из пасти вырвался писк. Все, конец! И вдруг на монстра обрушилась черная тень, и они, сцепившись, откатились в сторону.

Я не стал разбираться, что это было. Вспомнив, что на мне ремень, а на нем – штык-нож, я рванул оружие из ножен и несколько раз ударил по все еще сжимавшему мою лодыжку чудищу. Освободив ногу, вскочил и побежал туда, где, предположительно, находится дом. Однако что-то ударило меня в спину, и я снова растянулся на сырой траве. Штык-нож отлетел в сторону. Быстро перевернувшись на спину, успел заметить блеск чешуи и уродливую пасть у самого лица, а в следующий миг челюсти монстра сомкнулись у меня на и без того уже изодранном плече. Сквозь пелену невыносимой боли я увидел, как позади впившегося в мое плечо чудовища возникла оскаленная собачья пасть. Яростно рыча, пес вцепился зубами в чешуйчатую лапу монстра. Силы оказались явно неравными – выпустив мое плечо, монстр ловко извернулся, схватил пса зубами за холку и отшвырнул в сторону. На расправу с собакой у него ушли буквально пара секунд, да только эти мгновения спасли мне жизнь, так как в этот момент в схватку вмешался кто-то третий. Едва монстр обернулся ко мне, над его головой блеснул клинок моего же штык-ножа и несколько раз обрушился вниз. Округу огласил противный писк, в лицо мне брызнула темная кровь, и в следующий миг на меня навалилось тело уже мертвого змея.

Превозмогая боль, я с трудом выбрался из-под монстра, поднялся. Плечо пылало. Тут я вспомнил о своем спасителе. Посмотрев по сторонам, увидел неподалеку восточноевропейскую овчарку.

– Граф! – позвал я, на этот раз совершенно не удивившись.

Пес качнул хвостом, повернулся и, хромая, скрылся в тумане. Я ринулся было за ним…

– Хороший у тебя друг. Уже дважды пришел к тебе на помощь.

Обернувшись на голос, я остолбенел. Из тумана навстречу мне выплыл знакомый силуэт. Все тот же серый плащ, длинные светлые волосы… Это снова она!

– Пожалуйста, не выходи больше из дома, – сказала девушка. – По крайней мере, пока не поймешь все. Иначе ты убьешь себя.

Я же словно не слышал ее слов. Ее голос звучал подобно музыке, я позабыл обо всем – и о ране на плече, и об убитом змее. Я вглядывался в ее лицо, не веря глазам и счастью. Да, это была та, что не давала покоя моим мыслям с момента таинственного появления ночью на посту. И лишь одна-единственная мысль заполняла теперь все мое сознание: «Она – не сон! Она существует!»

Девушка шагнула ко мне, протянула руку и приложила к ране у меня на плече белый платок. Я же, не обращая внимания на боль, перехватил ее ладонь и слегка сжал.

– Кто ты? – спросил я.

Она молча высвободила руку из моей ладони и вложила в нее мой штык-нож.

– Забудь меня. Выбрось из головы, – прошептала она, опустив голову. – Он прав, мы с тобой из разных миров, и я не должна была вторгаться в твою жизнь. Но ты должен жить, понимаешь? Должен! Потому я не могла остаться в стороне!..

На щеках ее заблестели слезы. Она повернулась, чтобы уйти, и в тот момент я вдруг понял – и испугался этой мысли: чтобы уйти навсегда!

– Нет! – вскричал я, схватив ее за руку.

Я притянул ее к себе, обнял, прижал к груди. Я покрывал поцелуями ее губы, мокрые щеки, шею. Она отвечала на них! В тот момент я осознал вдруг, что ради нее я готов на все. Пусть все монстры мира встанут против меня – я не могу ее потерять!

– Я всю жизнь тебя искал, – прошептал я.

– Нет, все безнадежно. – Она отстранилась. – Прощай.

Я сжал ее сильнее, но она вырвалась из моих объятий и побежала. Туман поглотил ее хрупкую фигурку.

– Пожалуйста, не бросай меня! – закричал я. – Вернись!

Я устремился было за ней, но в белой мгле растаяли даже ее шаги.

Я долго стоял, словно в пустоте. Раздавшийся неподалеку шорох вернул меня в реальность. Я вдруг вспомнил, где нахожусь. Не став дожидаться, пока из тумана вынырнет очередной монстр, поспешил к дому. Вернувшись на второй этаж, прямо в одежде упал на смятую постель и долго лежал, глядя в потолок.

Глава 10 Иллюзорный дом

Кто-то ткнул меня в бок. Еще и еще. Я распахнул глаза и резко сел.

– Харэ дрыхнуть, Зверек! – сказал Трошников, – Давай подъем!

И он исчез из поля зрения. Вскоре стихли и его грохочущие неуклюжие шаги.

Я потер глаза, удивленно осмотрел комнату. При этом на душе было так неспокойно, словно произошло что-то важное и нехорошее, а я забыл. И, покопавшись в хаосе, какой собой представляли мысли в трещащей с похмелья голове, я вдруг вспомнил! Вспомнил, как ночью выходил из дома и видел… розовый город! Что за чушь? Приснится же такое…

Взгляд снова скользнул по комнате. Полумрак. Лишь из-за плотно завешанных штор едва пробивался тусклый свет. Причем неясно, еще утро или уже день. Итак: я на кровати, одетый, укрытый краешком покрывала, сапоги и портянки валяются на полу… Как я сюда попал? Наверное, Петрович притащил, когда мы с Антоном укушались… А как же розовый город? Сон или нет?

Закрыв глаза, я принялся по порядку вспоминать все, что мне привиделось. Предположим, это случилось в реальности. Когда вставал, я сначала подошел к окну… Я сполз с кровати, шатаясь, доплелся до окошка и раздвинул шторы. Окно напоминало аквариум, в который всыпали стиральный порошок и хорошенько взболтали. Деревья, словно водоросли, таращили из этой мути темно-зеленые ветви. Да уж, если за этой мутью и есть какие-то утес и город, попробуй разгляди… Я вздохнул и задернул штору. Так, что было дальше? Я спустился по лестнице… Ага, значит, я на втором этаже!

Натягивая сапоги, увидел, что рядом на полу валяется грязная и промокшая книжка «Царство сказочных грез» Игоря Сорога. Точно, я же все это время таскал ее с собой! Сунул книгу обратно в сапог и поковылял к двери. За ней оказался небольшой коридор, который оканчивался… лестницей! Это еще ни о чем не говорит. Я же каким-то образом попал в эту комнату. А значит, даже в полукоматозном состоянии в процессе транспортировки мог пьяным сознанием отметить, куда именно меня волокут: лестница, второй этаж. К тому же я действительно мог спускаться вниз ночью, например в сортир, а сон про розовый город приснился уже после того.

Подавленный и разбитый, как Германия в сорок пятом, опираясь о перила, я кое-как достиг первого этажа. Где-то журчала вода. Я пошел на звук и вскоре в предбаннике обнаружил Трошникова, склонившегося над умывальником. Когда Антон высунул голову из-под струи воды, вид у него оказался жалкий.

– Зверек, мне стремно до талого, – хрипло пожаловался он. – Ну вот скажи: на хрена Петровичу нужно было так нас накачивать? Всех начкаров споил, теперь за подчиненных принялся? Диверсия какая-то!

– Сами хороши. Нам же в глотки никто насильно не заливал, – ответил я и осмотрелся. – А где он сам-то?

– Да хрен его знает. – Антон снова сунул голову под воду. – Когда я встал, его уже не было. Во здоровье! Он же бухла высосал больше, чем мы, нас по комнатам растаскал, а с утра огурцом – еще и умотал куда-то. Надо бы, кстати, пожрать чего сообразить. Пойду поскребу по сусекам.

Трошников завинтил кран, выключил в предбаннике свет и, шатаясь, побрел в сторону кухни.

– Кстати, освежись, – бросил Антон по пути. – С похмелья помогает.

Я с сомнением взглянул на умывальник. Трезветь «башкой в холод» как-то не хотелось. Да только голова-то трещит! Хотя бы лицо сполоснуть, точно не помешает. Я, не включая свет, вошел в предбанник, протянул руку к крану и вдруг заметил что-то темное на дне раковины. Не то тряпка, не то… Сердце бешено забилось: это нечто напоминало огромную черную жабу! Я отдернул руку, засомневался. Первым порывом было – включить свет. «Я что, теперь так и буду шарахаться от каждой тени? – упрекнул я себя. – Я же в доме! Какие жабы, что за бред?» Я отвинтил кран, набрал в ладони воды, хотел уже плеснуть на лицо, но мне стало казаться, что тряпка-жаба дышит. Чтобы убедить себя, что это не более чем плод воображения, резко схватил тряпку, и в тот же миг руку пронзила дикая боль. Я с воплем выскочил из предбанника. Рядом тут же оказался Антон.

– Зверек, что случилось? – И, взглянув на мою руку, воскликнул: – Ого! Чем это ты так?

Между большим и указательным пальцем оказался алый порез.

– Там, в умывальнике… – еле выговорил я. – Оно… Оно цапнуло меня!

Трошников включил в предбаннике свет.

– Кто цапнул? Тряпка?

Я тоже заглянул в умывальник. Там действительно лежала обычная тряпка. Я с сомнением посмотрел на нее, затем на рану. Быть может, вчера где-то порезался, а теперь в темноте случайно обо что-то задел, оттуда и боль? Видимо, так! А как же иначе?

– Да, Зверек, похоже, тебя со вчерашнего еще не отпустило. – Антон дружески хлопнул меня по плечу. И, увидев мое исказившееся болью лицо, тут же воскликнул: – Извини, забыл!

Однако боль в плече тут же воскресила в памяти еще одно воспоминание: огромный черный змей, впившийся зубами в старую рану. Я поспешно расстегнул китель и ошарашенно уставился на свое изодранное плечо. Оно было все так же замотано темно-зелеными грязными кусками ткани – бинтами, ради которых разорвал свою форму Шурович. Однако в них виднелись две темные точки с запекшейся кровью – следы клыков! Но если мне в плечо действительно вцепился змей, значит, мой ночной поход на улицу, розовый город, летающие дети – все это правда! А если так, то… то и с ней я встречался наяву!

– Зверек! – Трошников помахал ладонью перед моими глазами. – Ты как, в порядке?

– Антоха, мне нужно выйти на улицу! – заявил я.

– Тебе нужно… что?

– Надо кое-что проверить! – Я пошел к выходу, застегивая по пути китель.

– Э-э-э, погоди! – Трошников побежал за мной. – Тебя что, все еще самогон торкает? Куда ты поперся, идиот?

Но я уже распахнул дверь.

Снаружи было сыро и прохладно. Туман стоял настолько плотный, что в паре метров от двери не проглядывались деревья. Я вслушивался в тишину. Ощущение складывалось такое, будто природа просто вымерла – ни пения птиц, ни стрекота насекомых, ни даже шелеста листьев. Словно во всем мире остался лишь этот дом, парящий в туманной бездне.

Я помедлил с минуту, стоя на крыльце, а потом уверенно шагнул с деревянных ступеней и очутился в высокой, достигающей пояса траве.

– Ну куда ты поперся? – раздался сердитый голос Трошникова позади. – А ну, стой!

Я оглянулся. Силуэт Антона казался темным пятном, окруженным аурой света на фоне ярко-мутного прямоугольника двери.

– Я по-быстрому, только гляну – и сразу назад, – заверил я.

– Ага, один раз уже вышли глянуть… Или ты забыл? – Вспомнив о нашей вылазке из караулки, Трошников сам насторожился и на всякий случай схватил автомат, который с момента нашего прихода стоял у порога.

– Не боись! Так ты со мной? А то давай автомат, я сам схожу… – Я шагнул к крыльцу, протянул руку.

– Копыта убери! – Трошников отступил, пряча за спину оружие. – Ладно, пошли. Только, если что, сразу назад! Понял?

Вспоминая розовый сон, я прикинул, в какой стороне видел обрыв утеса и гладь залива с фантастическим городом на дальнем берегу. Держа перед собой штык-нож, я осторожно двинулся в ту сторону. Однако пока что навстречу из тумана выплывали лишь привычные, вполне реальные деревья, а ноги вязли в густой траве. Вовсе не темно-красной. Признаться, снова идти в туман было жутко. Успокаивало лишь ворчливое сопение друга, идущего за спиной.

– Поведешься с придурком – себе дороже, – раздавались его нервные причитания. – Верно говорят: дурная башка ногам покоя не дает. Не пойму, что ты хочешь здесь найти?

– Доказательство того, что все, привидевшееся мне ночью, случилось в реальности!

Трошников тут же остановился.

– Мы здесь из-за того, что тебе что-то там приснилось?

– В том-то все и дело: не знаю, приснилось или нет, – ответил я, продолжая продвигаться вперед в густой траве. – И я здесь для того, чтобы узнать.

– Вот ты глюкоман, Зверек! – Антон все же поплелся следом. – Из-за какого-то сна снова лезть в задницу…

– Сон, говоришь? – перебил я его. – А как же свежая рана на плече?

– Может, по пьяни ударился о дверной косяк, и все тут.

– Ничего себе косяк! Да там же следы зубов! Я уверен, что все это произошло наяву. Я ночью выходил на улицу, меня тут схватил гигантский змей, а спасла меня собака и… и девушка.

– Так вот в чем дело! – ухмыльнулся Трошников. – В бабе!

– При чем здесь она? – вскипел я.

– Ладно, не базарь, иди! – Антон ткнул меня в спину стволом автомата. – Я с тебя фигею. Неужели ты влюбился в девку из собственного сна? Все, иди… Иди, говорю!

Я брел дальше, а сам вдруг задумался: «Ведь Антоха-то прав. Ведь весь этот риск только ради одного: знать, что она – реальна! Но если это окажется правдой, что тогда? Что будет дальше?» И сам же ответил на свой вопрос: «Что-что… Тогда плевать на всех монстров в мире, я должен ее найти!»

Я остановился.

– Чего? – спросил Трошников.

– По-моему, это было где-то здесь, – неуверенно сказал я, осматриваясь, словно в такой пелене можно было что-то разглядеть. – Правда, тогда тумана не было…

– Да, конечно! – вскричал Трошников. – Ты сам послушай, что ты несешь. Ты ведь херню порешь! Выходит, ты ночью поперся на улицу… Ну, это ладно, вполне возможно. Но ты говоришь, что не было тумана! Он, наверное, специально для тебя пропал, а потом снова возник. Два дня был, а лично для тебя на полчаса пропал. Так? А потом спустились инопланетяне и открыли таинственный портал в свой мир, потому что одна из инопланетянок тебя захотела. Потом тебя схватило это инопланетное чудище, как его там, – гигантская кобра, что ли…

– Антон, перестань!

– Что перестань? Что перестань-то? А по-моему, все обстоит так: туман есть сегодня, был вчера и никуда не девался ночью. Кобры твоей и телки инопланетной не было… Не спорь! Приснилось! А плечо… Ударился по пьяни о дверной косяк!

Как ни обидны были слова друга, но я понимал, что он, скорее всего, прав. Я тщетно вглядывался в пелену тумана, все еще надеялся разглядеть за ней розовый город. Хотя понимал: его там нет и быть не может!

– Зачем же ты тогда пошел со мной? – хмуро спросил я.

– Да потому, что ты твердолобый осел! Пошел, чтобы ты убедился: сказок не бывает! Я ведь знаю, ты бы все равно поперся сюда. И удержи я тебя силой, нашел бы способ удрать тайно. А учитывая твою способность к выживанию, того и гляди, сожрут тебя тут какие-нибудь черные гады…

Антон внезапно замолк. Мы оба насторожились, вспомнив вдруг, где именно находимся. И мне тут же показалось…

– Ты слышал? – воскликнул я.

Трошников вздрогнул:

– Что?

Я приложил палец к губам, прислушиваясь. Тишина.

– Да так, видимо, померещилось.

Однако теперь меня не покидала тревога.

– Что-то и правда не так, – прошептал Трошников, приподнимая автомат. – Слушай, Зверек, пойдем-ка лучше отсюда обратно в дом.

Мы, озираясь, осторожно двинулись в сторону крыльца, благо дверь осталась открытой, и в тумане желтым пятном сиял спасительный прямоугольник входа.

– Вот, опять! – сказал я. – Слышишь?

Теперь мы ясно слышали разносящийся вдали какой-то звук – звонкий, дребезжащий.

– По-моему, это… гитара! – поразился Антон.

Да, звуки действительно напоминали переливы гитары. Кто-то играл, далеко-далеко… На посту?

– Поет, – раздался шепот Трошникова у самого моего уха.

Теперь до нас доносилась песня. Слов было не разобрать, но я и без того знал ее. Эту песню часто пел… Рыбалкин! Это ведь его голос и песня его!

– Не может быть! – прошептал Трошников. Он тоже узнал голос. – Ты веришь в призраков?

– Поверь мне, это точно не призрак. И не Рыбалкин.

Мы уже по горькому опыту знали, чем оканчиваются встречи с двойниками.

– Зверек! Антоха! – раздался крик Рыбалкина, как мне показалось, гораздо ближе, чем до этого звучало пение.

Я почувствовал, как ладонь Антона сдавила мне запястье. Мы, не сговариваясь, попятились к желтому светлому пятну открытой двери.

– Ну, где же вы? Я жду вас! – Голос Рыбалкина прозвучал так близко, что, если б не было тумана, я мог бы увидеть говорившего. При этом в интонации слышалась угроза.

И вдруг неподалеку раздались треск ломаемых веток и тяжелое дыхание, словно кто-то быстро продирается сквозь бурелом. К нам! И мы побежали.

– Что же вы, кореша? – зловеще скрипел шепот, уже не похожий на голос погибшего друга. – Фо-о-о… бли-и-изко-о-о…

Треск стал еще громче – кто-то стремительно рванул за нами следом. Я боялся оглянуться, чтобы не увидеть нашего преследователя. До крыльца оставалось буквально метра три, как вдруг мой сапог предательски увяз в траве, и я рухнул ничком. И в этот момент заметил, что на земле прямо у моего лица что-то белеет. Едва я схватил это, Трошников рванул меня за шиворот, и через мгновение мы очутились на крыльце. Как только за нами захлопнулась дверь, треск и дыхание внезапно стихли, словно никого снаружи и не было. Открывать, чтобы проверить, мы, конечно же, не решились. Я спиной привалился к двери, не глядя повернул ручку замка. И тут заметил, что сжимаю в онемевших пальцах… белый платок! Ее платок!

Спустя минуту мы, переводя дух, сидели на кухне, и я разливал обнаруженный в холодильнике у Петровича самогон – нужно было нервы успокоить после вылазки.

– Не знаю, как ты, Антон, а я этому Петровичу не доверяю, – сказал я, стукнув о стол опорожненной стопкой. – Теперь я уверен, что он рассказал нам далеко не все.

– Согласен, – кивнул Трошников. – Что-то он юлит и недоговаривает. Предлагаю внимательнее осмотреться в доме, пока хозяина нет. Может, найдем чего?

Дом оказался не таким уж большим, каким показался нам вчера. На первом этаже располагались холл, баня с предбанником, гостиная и кухня. На второй этаж вела лестница и оканчивалась небольшим коридорчиком с четырьмя дверьми. Две оказались заперты. За третьей я узнал ту самую комнату, в которой провел ночь.

Теперь, очутившись здесь при включенном свете, я понял, что это детская. Две маленькие кроватки у стен, на полу цветастый ковер с изображением мультяшных героев, над небольшим журнальным столиком полка с детскими книжками. На столике рядом с увядшими в вазе цветами в золотистой рамке стояла небольшая фотография. Я поднял ее, стер со стекла пыль. С фото, улыбаясь, смотрели белокурый мальчик лет восьми и темненькая девочка чуть постарше. В памяти тут же всплыли голоса: «Как думаешь, он настоящий?» – мальчишеский голос. «Не знаю», – девичий, похожий на звон колокольчика. Быть может, это были они? Кто это, дети Петровича? Или бывшего командира части? Или я встретил призраков? От этой мысли по спине пробежал холодок. Я вернул фото на место.

– Судя по смятой кровати, ты тут опочивал, – сказал Трошников, похлопав по спинке крохотной детской кровати.

Кроватка действительно оказалась варварски измятой. Интересно, и как я на ней поместился?

За четвертой дверью второго этажа располагалась, по всей видимости, спальня для взрослых. Как и в детской, все тут покрывал толстый слой пыли. Ощущение складывалось такое, будто на второй этаж до нас никто не поднимался много лет. «Интересно, а где же тогда спит сам Петрович?» – мелькнула мысль.

– Я здесь спал, – заявил Трошников. Это прозвучало не столько как утверждение, сколько как вопрос. И Антон озадаченно добавил: – Я помню, что вышел утром именно из этой комнаты!

Удивляться было чему: громоздившаяся посреди комнаты огромная двуспальная кровать была не просто не тронута. Судя по толстому слою пыли на шелковом покрывале, последний раз на ней спали еще в бытность командира части.

– Как же ты здесь спал? – воскликнул я, но тут же понял. На полу у стены обнаружилось большое вытертое от пыли пространство, а рядом с ним лежал ремень со штык-ножом и подсумком. – Да, видать, не добрался ты до постели-то…

– А я-то его искал, – проворчал Трошников, подняв ремень.

У изголовья кровати стоял журнальный столик с ночником, а у дальней стены трельяж, уставленный какими-то женскими безделушками. Подойдя к нему, я опешил от неожиданности. С зеркала сквозь толстый слой пыли на меня смотрел с трудом узнаваемый человек: лицо осунулось, глаза и щеки впали, под глазами набухли темные мешки. И это не считая многочисленных кровоподтеков и ссадин. Во что же меня превратили эти кошмары… Я провел пальцем по гладкой поверхности зеркала, оставляя в пыли прозрачную дорожку.

Взглянул на флакончики духов, губные помады, пудреницы… Все выглядело так, словно хозяйка решила ненадолго отлучиться, а оказалось, что навсегда. По всей видимости, катастрофа нагрянула так внезапно, что люди попросту не успели собрать вещи. Просто исчезли, и все. Интересно, на них тоже, как и на нас, напали монстры? Не похоже, если учесть, какой погром оставляют после себя чудовища. Я невольно вспомнил недавние события в караулке: черные чешуйчатые твари, кровь товарищей… И тут же накатила жуть, я аж зажмурился, словно этим мог прогнать кошмарное видение. А когда распахнул глаза, остолбенел. Из зеркала на меня пялилось залитое кровью лицо мертвеца: волосы спутаны, один глаз вытек, на его месте – кровавый сгусток с копошащимися в нем червями, а второй смотрел прямо на меня – мутный и безжизненный. Опухшие, потрескавшиеся губы дрогнули. Я не слышал голоса, но по губам прочел: «Фо-о-о… бли-и-изко-о-о…»

Я отпрянул от зеркала, чуть не разбив его. Рядом тут же очутился встревоженный Трошников.

– Что? Что случилось? – воскликнул он, с опаской глядя по сторонам.

– Там… – проговорил я, дрожащим пальцем указав на зеркало.

Трошников взглянул туда и, не увидев ничего подозрительного, снова повернулся ко мне, схватил меня за плечи, встряхнул:

– Ну, Зверек? Чего?

– Зеркало!

Антон подошел к трельяжу, осмотрел, даже заглянул за него.

– Зеркало как зеркало. Тут нет ничего. Сам посмотри.

Он повернул меня к трельяжу, я медленно поднял глаза. В тусклом от слоя пыли зеркале снова было мое собственное отражение.

– Ну что я могу сказать, – деловито заключил Трошников, усаживаясь на диван, когда мы снова спустились в гостиную. – Дом как дом. Ничего необычного.

– Ничего необычного… – передразнил его я. – За исключением всякой чертовщины.

– Это, мой друг и соратник Зверек, не необычное. Просто тебе нервную систему лечить надо. Вот как выберемся отсюда, нас наверняка сразу дембельнут: меня – за проявленное мужество, тебя – по состоянию здоровья. Ну а как окажемся на гражданке, определим тебя в специальное учреждение для душевнобольных…

– Да пошел ты!

Меня все еще трясло. Я нервно прохаживался по гостиной. Неужели Антоха прав и я действительно двинулся по фазе? Он ведь не встречает всяких там мертвых собак и ожившие тряпки, не видит фантастические города, отражения трупов в зеркалах и не гоняется за фантомами… Я со злости ударил кулаком по какой-то двери, и та, скрипнув, приоткрылась.

– Антоха, гляди, чуланчик! – воскликнул я. – Что-то раньше я этой двери не замечал. Кстати, здесь мы еще не смотрели!

За дверцей царил мрак. Я нащупал выключатель, и под потолком зажглась тусклая лампочка, осветив небольшую комнату. Я ахнул:

– Вот это да!

Это оказался вовсе не чулан, а кабинет размером четыре на четыре, без окон. Вдоль стен от пола до потолка тянулись стеллажи книг, которых хватило бы на небольшую библиотеку. Я медленно прошел вдоль книжных рядов, бегло читая названия. Перед глазами проплывали многотомные энциклопедии и труды каких-то незнакомых мне авторов. Некоторые книги оказались настолько толстыми, что их корешок не уместился бы в ладони. Я отметил, что все эти книги в основном по медицине, психологии, философии, этнографии, теологии, хотя попадались и художественные произведения.

– Да тут, видать, не военный жил, а какой-нибудь доктор наук, не иначе, – сказал я, проводя рукой по пузатым пыльным книжным корешкам. – Не Петрович же все это читает!

Сама эта мысль показалась мне абсурдной. Как-то не вязались эти тома с длинными и заумными названиями с образом грубого мужика в армейской грязной куртке и резиновых сапогах.

В дальнем углу стоял стол, заваленный беспорядочно разбросанными тетрадями, распахнутыми книгами, блокнотами, какими-то исписанными листками, карандашами и ручками. Все выглядело так, словно работавший здесь человек ненадолго вышел. В центре стола лежала огромная раскрытая книга. Некоторые места в ней оказались небрежно подчеркнуты карандашом. Я надавил пальцем кнопку настольной лампы, склонился над книгой и прочел одну из подведенных строк: «…Здесь тобой сотворенное способно растерзать тебя, во всей подробности жутких твоих чувств при этом…»

– Зверек, ты здесь? – В дверном проеме появился Трошников. – Чего нашел?

Он посмотрел по сторонам и равнодушно вздохнул:

– А, всего лишь книжки…

– Похоже на рабочий кабинет, – сказал я. – Может, мы тут найдем хоть какие-то ответы.

– Что ж, давай поглядим.

И Антон, подойдя к столу, принялся бесцеремонно рыться в тетрадях и бумагах.

– Ты поосторожнее, а то Петрович догадается, что мы тут были. Вдруг это его?

Однако Трошников, игнорируя мои предупреждения, продолжал раскрывать тетрадь за тетрадью и не заслуживающие, на его взгляд, внимания просто отбрасывал в сторону.

– Плевать я хотел на Петровича, – заявил он. – Если тут есть что-то такое, чего он от нас скрыл, это его личные проблемы. Мы же имеем право знать!

Трошников уселся на резной с высокой спинкой стул, положил на колени пачку с тетрадями и принялся по одной пролистывать их, небрежно швыряя просмотренные обратно на стол.

– Гляди, тут какие-то выписки, – сказал он, раскрыв очередную тетрадь. – Вот послушай: «О, сын благородной семьи, какие бы устрашающие видения ни возникли в бард о абсолютной сути, не забывай слова, что я скажу тебе; иди вперед, храня в сердце их смысл; именно в них – тайная суть познания: „Когда меня осеняет бардо абсолютной сути, я отрину все мысли, полные страха и ужаса, я пойму – все, что предо мной возникает, есть проявление моего сознания, я узнаю, что таков вид бардо, сейчас, в этот решающий миг, не устрашусь мирных и гневных ликов – моих же проявлений” Иди вперед, произнося эти слова отчетливо и ясно, и помни их смысл. Не забывай их, ибо в этом тайная суть: уверенно познать, что все, возникающее сейчас, даже если оно пугает, есть твое отражение…» – Антон бросил тетрадку. – По-моему, какая-то ахинея.

– Все, возникающее сейчас, даже если оно пугает, есть твое отражение, – задумчиво повторил я. – Хм, знакомые слова!

Я подобрал тетрадь. Почерк был мелкий и корявый, буквы словно плясали и читались с трудом. Мне пришлось низко склониться над лампой, чтобы разобрать еще несколько строк: «…Если ты этого не познаешь, ты устрашишься их, устремишься прочь и придешь к новым страданиям. Если ты этого не познаешь, ты увидишь во всех пьющих кровь божествах Владык Смерти и устрашишься их. Ты почувствуешь себя испуганным, растерянным и слабым. Твои собственные проявления обратятся в демонов, и ты будешь блуждать в Сансаре. Но если ты не испытаешь ни влечения, ни страха, – ты не будешь блуждать в Сансаре…»

– Да, вспомнил! – вскричал я. – Это же строки из Тибетской книги мертвых!

– Откуда ты знаешь? – удивился Трошников.

– Читал. В детстве.

– Ну ты, Зверек, и обморок, – усмехнулся Антон. – Я в детстве «Трех мушкетеров» читал…

Дальше в тетради шли выписки из каких-то энциклопедий, статей, книг. Например: «И.Ф. Гербарт считал, что несовместимые идеи могут вступать между собой в конфликт, причем более слабые вытесняются из сознания, но продолжают на него воздействовать, не теряя своих динамических свойств…» Или: «…Мы должны различать личное бессознательное и не- или сверхличное бессознательное. Последнее мы обозначаем так же, как коллективное бессознательное – именно потому, что оно отделено от личного и является абсолютно всеобщим, и потому, что его содержания могут быть найдены повсюду, чего как раз нельзя сказать о личностных содержаниях», – а рядом приписка: Юнг К.Г., «Личное и сверхличное, или Коллективное бессознательное». Все это сопровождалось множеством комментариев на полях, написанных настолько мелко, что невозможно было прочесть.

В других тетрадях описывались какие-то опыты, страницы рассекали многочисленные графики и таблицы с цифрами, а от скопления непонятных терминов буквально закипали мозги.

– Я ни черта не смыслю во всей этой научной белиберде, но, по-моему, Петрович не такой уж мужлан, каким пытается казаться, – заметил Трошников.

– Может, это не Петровича вовсе, – возразил я. – Все это могло остаться от прежнего хозяина и валяется тут уже лет пять.

– Пять лет? Как же! Да ты посмотри на тетради – ни пылинки! Или, думаешь, Петрович тут прибирается на досуге? Бумага не потускнела, тетради как новые, а в последних записях чернила – будто вчера писали. Вот гляди… – Антон взял со стола ручку и почеркал на листке. – Ну? Что я говорил? Один в один!

Чернила действительно были похожи. Может, совпадение? Но мне ведь тоже сразу показалось, будто хозяин, оставивший этот рабочий беспорядок, только-только отлучился. А если Петрович действительно сюда не сторожем приставлен, а как-то замешан во всей этой истории?

– А вот это и правда интересно! – воскликнул Трошников, раскрыв очередную тетрадку. – Зверек, погляди! Похоже, дневник какой-то…

И вдруг замолк.

– Антоха, ты чего? – Я выхватил у него из рук тетрадку и пролистал. Вся она была исписана короткими фразами с указанием времени, даты и кратким комментарием. Все тот же уже знакомый почерк. Я прочел:

«23:10–21.06 – Гриненко. 2-й пост. Встреча с эрвическим образцом. Реакция положительная.

23:15–21.06 – Раганин. 1-й пост. Встреча с эрвическим образцом. Реакция положительная.

23:30–21.06 – Рыбалкин. 3-й пост. Встреча с эрвическим образцом. Реакция положительная. На грани отрицательной. Вмешательство посторонних…»

– Это чё за хрень? – пробормотал я и снова уставился в тетрадку. Дальше шло:

«24:30–21.06 – Провин. Окрестности караульного помещения. Встреча с эрвическим образцом. Реакция отрицательная.

1:10–22.06 – Драпко. 1-й пост. Встреча с эрвическим образцом. Реакция положительная.

1:10–22.06 – Волков. 2-й пост. Встреча с эрвическими образцами. Реакция отрицательная.

1:40–22.06 – Рыбалкин. Окрестности караульного помещения. Встреча с эрвическим образцом. Реакция отрицательная.

2:05–22.06 – Раганин, Драпко, Гриненко, Агеев. 2-й пост. Встреча с эрвическими образцами. Раганин, Гриненко, Агеев – реакция положительная, Драпко – реакция отрицательная…»

Я перевернул пару страниц.

«22:55–22.06 – Шурович. Болото. Вмешательство. Реакция отрицательная…»

– Насколько я понимаю, под «реакцией положительной» подразумевается то, что человек все еще жив, – хмуро сказал Трошников.

– А под «отрицательной»… – Я запнулся, с трудом подавив подкативший к горлу комок. – Но как он мог узнать все это?

– Вывод только один: за нами с самого начала наблюдали!

Я пролистал тетрадь, нашел конец записей.

– Гляди, а это про нас: «23:15–22.06 – Трошников, Гриненко. Прибытие в иллюзорный дом. Реакция положительная».

Тут на полях стояла пометка все тем же почерком: «Гриненко – очень восприимчивая личность, с богатой фантазией. Предрасположен. Трошников, напротив, очень твердолобый парень. Может, потому до сих пор и жив». Дальше шло:

«23:45–22.06 – Гриненко. Иллюзорный дом. Эрвическая встреча. Реакция положительная.

4:20–23.06 – Гриненко. Выход в эрвическое подпространство. Эрвическое вмешательство. Реакция на грани отрицательной…»

– Эрвическая встреча, эрвическое вмешательство… – задумчиво повторил Антон. – Что это может значить?

– Если вспомнить, что случалось в указанное время, это означает…

– Монстров!

– Кстати, термин, я думаю, позаимствовали у древних питхов – коренных жителей этих мест, – припомнил я. – Те называли эрвами существ, которых якобы могли призывать их шаманы. А еще…

– Наплевать! – отмахнулся Трошников. – Это все не важно. Хоть у древних папуасов. Меня сейчас больше волнует другое: если эти записи вел сам Петрович, выходит, все, что он нам тут наплел, – лапша на уши! Это явно какой-то эксперимент, в котором Петрович играет не последнюю роль. Мы же тут – подопытные.

Я захлопнул тетрадь и бросил на стол.

– Слушай, Антоха, по-моему, валить отсюда нужно. Причем как можно скорее. Похоже, этот Петрович нас не просто так сюда притащил. И спаивает он нас наверняка нарочно.

– Валить-то – это хорошо, это здорово. – Антон заходил по кабинету. – Но куда? Тут этот чертов туман кругом. Мы и километра пройти не успеем, как нас схавает какая-нибудь черная дрянь. А Петрович потом напишет: «Трошников, Гриненко. Встреча с эрвическими образцами. Реакция отрицательная».

– Ну, знаешь, схавает не схавает… Может, и пронесет. Мы же умудрились удрать из караулки и довольно далеко ушли! Если останемся здесь – нам точно каюк, а так есть хоть какой-то шанс спастись. Не очень-то хочется быть подопытным кроликом в каких-то экспериментах… Кстати, то, что мы пили, это была действительно самогонка? Тебе никакого странного привкуса не показалось?

Трошников продолжал ходить по кабинету, напряженно размышляя, а я принялся снова копаться на письменном столе. Я перекладывал тяжелые тома, тетради с научными записями, но ничего ценного, что могло бы нам хоть как-то помочь, так и не нашел.

– Сплошная научная муть, – заключил я, отходя от стола. – Антоха, может, перестанешь мельтешить? И без того тошно.

Тот остановился на середине кабинета и задумчиво уставился на висящую над столом картинку в деревянной рамке. И вдруг глаза его восторженно расширились.

– Зве-ере-ек! Гляди-ка сюда!

Это оказалась вовсе не картинка, а топографическая карта с нанесенными от руки пометками.

– Ну, карта, и чё такого? – сказал я.

И тут до меня дошло. Я внимательнее рассмотрел начерченные черной пастой каракули.

– Да это же схема этих самых мест! Конечно: вот караулка, вот периметр постов и квадратик склада посередине…

От караулки вверх уходила змейка дороги и оканчивалась стрелкой с надписью «Красновка». Ее пересекала ровная линия – Погорское шоссе, и она упиралась в края карты. Вверху справа у этой линии стояла пометка «Погорск», а внизу слева располагалось скопление квадратиков с подписью «и. Речки».

– Интересно, а где мы сейчас?

– Здесь! – Я уверенно ткнул пальцем в карту. – Видишь эту точку? Тут подпись «Иллюзорный дом». Как в тех записях!

– Да, пожалуй… – Антон задумчиво потер кончик носа. – Так, дай сообразить. Если мы вышли к дому со стороны этого болота, а дверь в той стороне… Так-так-так… Ага! Выходит, Красновка находится там. – Палец Антона указал на один из книжных стеллажей.

– Если пойдем по пересеченной местности, наверняка заблудимся. Не лучше ли воспользоваться дорогой?

– Дорога – это здорово, да только тогда придется идти мимо караулки.

Меня невольно передернуло. Возвращаться туда, мягко говоря, не очень-то хотелось.

– А если сделать по-другому… – Я снова упер палец в точку «Иллюзорный дом» и повел его вниз по карте к широкой голубой линии с подписью «р. Герба». – Если мы сначала дойдем до реки – это, если верить карте, меньше километра. По ней мы сможем добраться до поселка Речки, а там как раз проходит шоссе. По крайней мере, хотя бы выйдем к людям.

– Ты хоть представляешь, сколько придется пилить вдоль реки до этих самых Речек? Это даже навскидку километров пятнадцать, причем не по трассе, а через бурелом. Да еще и в этом долбаном тумане.

– Можно попробовать соорудить плот, – возразил я. – Течение Гербы как раз в нужную нам сторону.

– А что это за синяя полоска тут под сопкой? Похоже на еще одну реку. Приток Гербы, наверное. Придется переходить вброд.

– Она, видимо, небольшая. Ручеек.

– Пусть так. Еще меня смущает вот это… – Трошников ткнул пальцем в небольшой небрежно заштрихованный прямоугольник сразу за предполагаемым ручейком. – Заметь, прямо у нас на пути! Как думаешь, что это может быть?

– Фиг его знает… Но это все равно лучше, чем идти через караулку. Будь что будет!

С уходом решили не мешкать, чтобы нас не застал Петрович. Опустевшие от патронов подсумки мы наскоро набили попавшейся под руку на кухне провизией (неизвестно ведь, сколько нам придется идти) и поспешили к выходу.

– В общем, так. Как только распахиваю дверь, бегом, не останавливаясь, рвем вниз под сопку, пока не доберемся до ручья. Тут всего метров семьсот – и не на такие дистанции бегали, – инструктировал на ходу Трошников. – Потом быстро форсируем ручеек, огибаем слева этот чертов прямоугольник, чем бы он ни был, а там уже на берегу Гербы разберемся, что дальше, будем действовать по обстоятельствам. Главное – не заблудиться и не потерять друг друга в тумане. Ну что, готов? Давай!

Трошников распахнул дверь, и я, еле успевая прикрывать лицо от жестких веток, ринулся следом за ним сквозь лес. Где-то слева раздался шорох, словно что-то поджидало нас и теперь устремилось следом. Этого еще не хватало!

– Антоха, за нами что-то гонится! – закричал я.

– Сам слышу! Беги, не останавливайся! Немного осталось!

Поваленные стволы бурелома словно бросались под ноги, внезапно возникая из тумана. Я каким-то чудом умудрялся перепрыгивать их, и ноги сами несли меня вниз по склону. Из белой мглы навстречу выплывали черные деревья, длинные ветви лезли в глаза, рвали одежду. Я поднимал руки, защищаясь от их хлестких ударов, и бежал, бежал, бежал… По хрену, что тяжело! По хрену, что тяжело! По хрену! Шорох за спиной начал стихать. Отстает?

И вдруг земля вздрогнула под ногами, да с такой силой, что меня бросило вперед, как от взрывной волны. Я поднял лицо из грязи, быстро вскочил на ноги, глядя по сторонам. Хотел спросить у Антона, как он, но вдруг понял, что спрашивать не у кого. Я один!

– Зверек! – раздался в тумане сдавленный крик, и его заглушил внезапно прогремевший лай автомата.

Я побежал на звук, но следующий толчок снова сбил меня с ног. Я упал, а когда поднял голову, увидел прямо перед собой искаженное болью лицо Антона.

– Зверек… помоги… – успел прошептать он, и неведомая сила повлекла его куда-то. Я успел поймать ладонь Трошникова, но пальцы не выдержали и разжались. Антон растворился в пелене тумана.

В этот миг что-то с шумом поползло мимо и больно ударило меня по пальцам. Я машинально схватил это и почувствовал холодный металл. Автомат! Антон все еще держит его за лямку! Сила, утащившая Антона, повлекла за собой и меня. Однако я перевернулся ногами вперед, уперся подошвами в какие-то корни и что было сил потянул за автомат. В туманной дымке я разглядел огромную яму и Трошникова, тщетно пытающегося из нее выбраться. Как я ни старался, тащивший его монстр был явно сильнее.

– Помоги… сбить… – прохрипел Трошников.

Я заметил, что его за щиколотку обвило чешуйчатое черное щупальце.

– Держись за дерево! – крикнул я.

Антон обнял ближайший ствол и отпустил лямку. Я же на четвереньках пополз с автоматом к яме. Уперев ствол в перепачканное глиной нечто похожее на щупальце осьминога, я вдавил спусковой крючок и выпустил остаток магазина. Щупальце задрожало и разжалось. Трошников сбил его каблуком, выбрался из ямы и вскочил на ноги.

– Бежим! – Он помог мне подняться. – Ну, давай, скорее!..

Взметнув грозди земли, на пути у нас выросла толстая черная извивающаяся арка. Пробежав прямо под ней, мы рванули через лес, перепрыгивая вырастающие под ногами щупальца, напоминающие ожившие корни исполинских деревьев.

И вдруг лес кончился. Пробежав еще несколько шагов, я услышал снизу хлюпающий звук и почувствовал, как сапоги наполняются водой. Рядом появился запыхавшийся Антон.

– О, черт! Вода! – вскричал он.

Перед нами простиралась гладь реки и терялась в тумане так, что не было видно противоположного берега.

– Ручеек, говоришь? – зло сказал Антон. – Да тут лодка нужна, не иначе!

Между тем позади все нарастал зловещий шум. Я с сомнением взглянул на реку. Похоже, все-таки придется плыть. И я, не раздумывая, пошел вперед.

– Нет, не тут! – раздался совсем рядом девичий голосок. – Здесь слишком глубоко! Давайте сюда!

Мы с Трошниковым разом обернулись. Прямо перед нами из тумана возникла уже знакомая мне белокурая девушка в сером плаще.

– Можете не бояться, это подземный эрв. – Она кивнула в сторону все еще яростно ломающего деревья скрытого туманом монстра. – Он боится воды.

Она махнула рукой:

– Идите за мной. Тут брод неподалеку.

Я не шелохнулся: позабыл обо всем, лишь продолжал зачарованно пялиться на белокурую красавицу. Все-таки она реальна!

– Зверек, не тупи! – Трошников дернул меня за рукав.

Мы поспешили за девушкой. Метров через тридцать она остановилась и уверенно вошла в воду. Речка в том месте действительно была не очень глубокой. Мы пересекли ее, погрузившись максимум по грудь, и вскоре благополучно оказались на противоположном берегу. Прислушались – тишина. Спасены!

– Спасибо, – сказал Трошников.

И тут мы поняли, что нашей спасительницы рядом нет.

– Куда она подевалась? – удивился Антон, озираясь.

– Она всегда так, – ответил я. – Появится невесть откуда и так же внезапно исчезнет. Ну, так как, теперь-то мне веришь? Она никакой не глюк!

– Верю, верю, – кивнул Трошников. – Только откуда она взялась-то и куда пропала?

– Спросил бы чего полегче…

– Странно это как-то.

– Тут все странно.

Мы еще какое-то время настороженно вслушивались в тишину. То ли эти чудища действительно побоялись воды, то ли просто отстали… Так или иначе, но нас больше никто не пытался сожрать.

– Ну что, двинули дальше? – сказал Трошников.

– Погоди, дай отдышаться, пока спокойно, – ответил я, обессиленно опускаясь на песок. – Кто знает, может, там дальше еще больше бегать придется.

Я стащил сапоги, вылил из них воду.

– Пойдем, Зверек! Пойдем! – Антон похлопал меня по плечу. – На том свете отдохнем. А если не поторопимся, скоро туда и отправимся.

И Трошников побрел, еле волоча уставшие ноги. Я с опаской посмотрел, как его силуэт исчезает в тумане. Быстро натянув сапоги, я поспешил за ним…

– Слушай, а твоя подружка и правда ничего, – сказал Антон, и на лице у него заиграла пошлая улыбка. – Когда у нее плащ намок, видал, какие формы?

– Рот завали! – резко оборвал я. Мне захотелось его придушить…

Мы не прошли и ста метров, как вдруг из тумана возникло неожиданное препятствие, да так внезапно, что я едва не врезался в него.

– А вот и собственно «заштрихованный квадратик»! – Трошников задумчиво рассматривал высокий, выше человеческого роста, забор, сложенный из белого кирпича. За годы кладка во многих местах осыпалась, пожелтела, а кое-где и почернела от сырости, поросла мхом и травой. По верхней кромке забора тянулись рыжие от ржавчины клубки перепутанной проволоки.

– Что будем делать? – спросил я.

Трошников ощупал сырые холодные кирпичи, взгляд его скользнул вверх.

– Подержи-ка…

Он отдал мне автомат, поплевал на ладони, подпрыгнул и уцепился за верхний край забора. Сапоги заскользили по стене, из-под подошв посыпались камешки, и в следующее мгновение Антон очутился наверху. Выругался, выпутываясь из проволоки.

– Ну и как? – спросил я.

– Как во время учений на контрольной полосе. Немного усилий – и ты на высоте!

– Да я не об этом. Что там, с другой стороны?

Трошников пожал плечами.

– Сам как думаешь? Как и везде – туман. Даже земли не видать.

– Так, может, ну его на фиг, этот «заштрихованный квадратик»? – Я с опаской посмотрел по сторонам. – Давай лучше, как и планировали, обойдем его стороной.

Трошников посидел какое-то время, видимо размышляя, а потом спрыгнул обратно.

– Да, ты прав. Неизвестно, что там, за забором, а проверять не хочется. По-моему, хватит с нас приключений, и так немало нашли их на свои задницы.

Мы пошли вправо вдоль забора. Он тянулся еще пару сотен метров, а потом вдруг оборвался покосившимися ржавыми металлическими воротами, увенчанными звездами с облупившейся красной краской. Рядом возвышался одноэтажный кирпичный домик с выбитыми окнами— видимо, контрольно-пропускной пункт. По ту сторону от ворот в туман убегала выложенная бетонными плитами дорога.

– Сдается мне, Зверек, что это какая-то заброшенная воинская часть, – сказал Трошников, обходя ржавый шлагбаум.

– Думаешь, та самая, про которую Петрович рассказывал? – насторожился я.

– Та, не та… Поди сейчас разбери!

Антон потянул за воротину, звякнула цепь.

– Заперто!

– Мы же решили обойти этот чертов «квадратик»! – напомнил я.

Но Трошников неожиданно проявил обычно не свойственное ему любопытство и пошел к КПП. Я вздохнул и поплелся следом. Двери там не оказалось, лишь на петлях сохранились ошметки древесины. Сама же дверь валялась в коридорчике, словно ее сорвала и швырнула туда чудовищная сила. И я даже боялся представить, какая именно… Мы вошли внутрь, осторожно ступая по скворчащему под ногами битому стеклу. Заглянув в комнату, в которой когда-то дежурили дневальные, я увидел стол, на нем телефон и рядом с ним две армейские кружки. В них оказалась засохшая плесень. Видимо, кто-то пил, но не допил чай. Заправленная темно-синим одеялом кровать у окна была измята так, будто с нее недавно кто-то встал. На стуле, что стоял у окна, висел армейский китель (что удивительно – без нашивок и эмблем), а в углу – пара кирзовых сапог с накинутыми сверху портянками. В приоткрытой железной пирамиде у двери я заметил даже изъеденный ржавчиной автомат. В общем, на КПП все выглядело так, будто воинская часть все еще обитаема, если, конечно, не считать покрывающего все толстого слоя пыли, ржавчины и выбитых дверей и окон. Удивляло, что за столько лет тут никто ничего не разграбил. Быть может, оттого, что до ближайшей деревни километров пятнадцать и сюда обычно не забираются грибники-рыбаки-охотники? Но меня беспокоило другое: что могло тут случиться, если дневальный убежал, не надев китель с сапогами и бросив личное оружие? И будто в ответ на этот вопрос, мой взгляд остановился на стене, посреди которой виднелся продолговатый рубец, словно ударили чем-то большим и тяжелым.

– Антоха, может, пойдем отсюда, а? – Я попятился к выходу.

– Чего ты дрейфишь? – усмехнулся Трошников. – Если тут кто-то когда-то и устроил погром, так это случилось много лет назад.

Он выглянул в окно.

– Слушай, а давай пройдем через часть. Вспомни карту, так выходит намного быстрее.

И, увидев сомнение у меня на лице, добавил:

– Зверек, уверяю тебя, тащиться через эти руины не опаснее, чем через лес. Зато намного удобнее. Тут хоть асфальт. Всяко лучше, чем продираться через бурелом.

– Ладно. Только давай по-быстрому, – нехотя кивнул я, – а то мне тут как-то не по себе. Только представлю, что тут произошло…

– А ты не представляй!

Мы вышли с обратной стороны КПП и побрели по заросшей травой дороге с тянущимися вдоль нее потускневшими черно-белыми бордюрами. Слева и справа, подобно призракам, навстречу выплывали из тумана руины. Этим зданиям повезло меньше, чем КПП, некоторые были разрушены настолько, что превратились в груды кирпичей. Вот мимо проплыли остатки столовой, о чем мы догадались лишь по чудом сохранившейся табличке у входа. Крыша этого здания провалилась внутрь, словно сверху на него наступил великан.

– Смотри, а это, видимо, была санчасть! – сказал Трошников, остановившись у полуразрушенного крыльца, на козырьке которого был прикреплен красный крест. – Давай заглянем. Может, там какие-нибудь аптечки остались. Нам бы пригодились.

У некогда двухэтажного здания верхний этаж был снесен напрочь, а у нижнего уцелели лишь холл и несколько кабинетов. В холле по углам валялись сорванные со стен поблекшие щиты с изображениями солдат, оказывающих первую помощь, и рекомендациями, как вести себя при ядерном взрыве и химической атаке. Мы вошли в ближайший кабинет. Первое, что бросилось в глаза, – стоявшая у окна кушетка. Ее дерматиновую поверхность рассекали длинные, похожие на оскалы порезы. От стеклянных шкафов, что стояли у стены, остались лишь металлические рамы, да и те выглядели так, словно по ним долго колотили топором. Содержимое же шкафов теперь скрипело под нашими подошвами. Мы осторожно ступали по каше из иголок, пинцетов, скальпелей, ножниц, бинтов, осколков стеклянных колб, шприцов, бутыльков и прочей медицинской всячины. Тут словно развлеклась кучка вандалов. Хотя о том, кем на самом деле были эти самые «вандалы», я не хотел даже думать.

Набив подсумки бинтами, какими-то таблетками, пузырьками с йодом, мы пошли дальше по коридору. Вдруг там найдется еще что-нибудь полезное… На двери следующего кабинета висела табличка: «Полковник Светлов». Я толкнул дверь. Среди обломков письменного стола и деревянных шкафов громоздились кипы бумаг и папок…

– Такое ощущение, что с тех пор, как случилось то ЧП, сюда вообще не ступала нога человека, – заметил Трошников. – Хотя это странно. Даже если случилась катастрофа и все внезапно погибли, потом-то военные должны были тут все забрать. А они не то что документы, даже оружие бросили!

– С другой стороны, если тут никто ничего не забирал, где же погибшие? Лично я не увидел даже костей. Люди словно исчезли!

– Значит, тот, кто это сделал, и костей не оставляет, – сказал Трошников.

Мы оба тут же покосились на выбитое окно, за которым клубился туман.

– Пойдем-ка дальше, – прошептал я. – Все равно мы тут ничего не найдем. Только время теряем.

Я пнул сваленные беспорядочной кучей папки. Из них высыпались какие-то личные дела с фотографиями. Я присел, пролистал их. На фото в основном были молодые люди в военной форме – видимо, служившие тут солдаты-срочники. Однако попадались и офицеры. В самих папках оказались какие-то анкеты, медицинские карты.

– О, погляди! – воскликнул Трошников, вынимая из кучи одну из папок. – Это же Петрович!

На фото действительно оказался Петрович, только без усов и в парадной форме. В той же папке среди бумаг мы даже обнаружили копию его военного билета.

– Откин Александр Петрович, – прочитал Трошников. – О, а это что такое?

Он вынул из папки синюю тетрадку с приклеенным сверху белым медицинским пластырем, на котором от руки было написано: «Дневник капитана Откина».

Я уселся на чудом уцелевший стул и раскрыл тетрадь.

– Ты что, собрался сейчас это все читать? – воскликнул Антон. – Тут же трындец сколько страниц!

– Зато, возможно, именно в них объясняется, что тут вообще происходит, – ответил я. – Поймем, что за хрень тут творится, – будет больше шансов выбраться. К тому же пока ведь все спокойно.

Трошников с сомнением покосился на окошко, подумал и махнул рукой:

– Ладно, читай!

Глава 11 Дневник капитана откина

10 мая

Сегодня вечером прибыл в расположение части. Встретили приветливо…

Что за чушь!..

Полковник Светлов сказал, что каждый офицер обязан вести дневник. Понятно, он-то доктор, психолог. У него работа такая – загружать подчиненных всякой ерундой.

Говорит, что подобные записи способствуют адаптации на новом месте и снимают стресс… А может, у меня от них стресс? Тем более зачем нужны эти писульки, если, по словам того же полковника, никто их читать не будет? Да и вообще, я офицер, а не писатель!

В общем, все хорошо, погода хорошая, люди хорошие, настроение не очень…

11 мая

Ладно, убедили. Буду писать.

Итак, в городок я приехал вчера поздно вечером. Меня встретил на уазике полковник Светлов. Я так устал, что уснул в машине. Полковник растолкал меня, когда уазик уже въезжал в ворота у КПП. На плацу я увидел строй солдат и офицеров, а также горстку людей в белых халатах. Всего человек полсотни. Видимо, несмотря на позднее время, меня вышел встречать весь личный состав гарнизона. Когда я выбрался из машины, солдаты хором гаркнули:

– Здравия желаю, товарищ капитан!

Почувствовал себя идиотом. Можно подумать, к ним заглянул генерал, не меньше. Это такая шутка? Впрочем, полковник Светлов объяснил, что сюда весьма редко приезжают новые люди, потому для их подразделения это действительно событие. Затем он представил меня командиру части майору Перцеву.

– Вы наша самая большая удача! – сказал тот. При этом пялился на меня, словно голодный пес на кусок говядины. Я, конечно, понимаю: новый человек тут – событие, и все такое… Но чтобы настолько! Одичали они тут, что ли?

– Товарищ майор, давайте не будем задерживать нашего нового коллегу, – со сладкой улыбкой сказал полковник Светлов. Словно все творящееся вокруг него – театральная постановка, а он лишь зритель, следящий за сюжетом. – Наверняка капитан Откин устал с дороги и хочет отдохнуть.

Тут он был прав. Я устал, как загнанный конь. Не думал, что неделя в поезде может так вымотать.

– Быть может, его временно поселить в санчасти? – Майор Перцев неуверенно взглянул на полковника. – Понаблюдаем, так сказать. Там есть замечательная палата…

– Мы с вами уже это обсуждали. Капитану гораздо комфортнее будет сразу обустроиться на постоянном месте. – При этом полковник сделал ударение на слове «гораздо». – У нас же есть свободные квартиры в общежитии, ведь так?

Когда мы познакомились с полковником Светловым, тот заявил, что работает всего лишь доктором в гарнизоне. Да только он, похоже, не только званием выше командира части, а вообще является тут главной фигурой, и последнее слово остается за ним. Надо это запомнить!

Пока мы шли к общежитию, полковник Светлов задавал вопросы. Так, общие: где я родился, где учился, где служил, кто родители, есть ли семья. Я отвечал, хотя видел: он и так все прекрасно знает. Еще бы, ведь это есть в моем личном деле, а он, как психолог, наверняка его читал. Так к чему это? Очередная проверка?

Наконец мы дошли до трехэтажного здания. Балконы с гирляндами сохнущего белья явно говорили, что оно жилое. Откуда-то с третьего этажа алой кометой прилетел окурок и грохнулся нам под ноги. Полковник Светлов сердито задрал голову, однако грозить уже было некому – курильщик скрылся. Майор распахнул дверь крайнего справа подъезда, затем дверь квартиры на первом этаже.

– Отдыхайте, набирайтесь сил, – сказал полковник Светлов. И напоследок вручил мне эту тетрадку, настоятельно порекомендовав вести дневник, не пропуская ни дня.

Когда за ними закрылась дверь, я услышал голос майора Перцева:

– Охрану оставить?

– Излишне, – ответил полковник Светлов. – Думаю, стоит доверять нашему новому коллеге.

Охрану? Впрочем, неудивительно. Помнится, когда я подписывал контракт, меня сразу предупредили, что часть эта – секретная и занимается какими-то важными правительственными разработками. Какими именно – не сообщили. Ничего, скоро я это узнаю…

Мне выделили однокомнатную квартиру – как холостяку. Впрочем, одному-то много и не надо, был бы холодильник, плита, стол да кровать. Командир части пообещал, что, когда привезу семью, дадут апартаменты побольше. Надеюсь, что так. Мне ведь по условиям контракта обещали не меньше трех комнат! Хотя, как я успел заметить, многие квартиры в общежитии пустуют, так что есть куда переезжать…

Народа в городке живет немного. Кроме меня, тут служат всего пять офицеров: медик полковник Светлов, командир части майор Перцев, еще трое – командиры взводов, фамилии которых я пока не запомнил. В казарме располагается единственная рота – десятка три солдат. Есть еще гражданские – те самые люди в белых халатах. Но чем они тут занимаются, я пока не знаю. Вот, собственно, и все население городка.

Сегодня с утра меня разбудил стук в дверь. Оказалось, пришел посыльный солдат и сообщил, что пора на завтрак. При этом он стоял и разглядывал меня, словно экспонат в музее, пока я не спросил:

– Чего еще?

Посыльный тут же скрылся, даже не объяснив, куда идти. К счастью, выйдя на улицу, я заметил марширующую в столовую роту. Их вел старшина, который, завидев меня, так растерялся, что дал команду «смирно» с равнением на меня. Мне ничего не осталось, как, чувствуя себя полнейшим придурком, приложить ладонь к черепу. Меня впечатлило, как эти бойцы ведут себя в строю. Что выправка, что строевая подготовка… Они шли, выполняя команды так четко и слаженно, что можно подумать, будто это образцовая часть. «Да уж, устав тут явно на первом месте», – решил я, глядя на синхронно вышагивающих бойцов. Ни дать ни взять клоны! Пропустив роту подальше вперед, я отправился следом.

Как оказалось, столовая находится неподалеку от моего нового дома – в соседнем здании. Когда я вошел, солдаты, уже успевшие рассесться по четверо за квадратными столами, тут же перестали уплетать кашу и уставились на меня так, что я снова ощутил себя музейным экспонатом. Офицеры завтракали тут же. Заметив мою растерянность, ко мне подошел полковник Светлов.

– Не стесняйтесь вы так, – сказал он, пожимая мне руку. – Их можно понять. Они ведь уже несколько лет не видели новых людей.

– Несколько лет? Вы шутите? – Я окинул взглядом солдат и только сейчас заметил, что на вид им больше лет, чем обычным солдатам-срочникам, лет по двадцать пять. – По сколько же здесь служат?

Тот уклончиво мотнул головой, мол, вопросы потом, и повел меня к столу. Что поразительно, офицеры тоже как-то странно на меня поглядывали. Как-то это все настораживает…

После завтрака бойцов увели на какие-то занятия. Я ожидал, что меня введут в курс дела, обозначат круг обязанностей и я приступлю к службе. Однако мне посоветовали пойти разобрать вещи, отдохнуть с дороги. Вещей у меня с собой немного: форма да сменное белье. Распихав все это в шкафу и пристроив на тумбочке фотографию жены с ребенком, я упал на кровать и проспал до середины дня. Меня опять разбудил посыльный – позвал на обед. После еды полковник Светлов снова посоветовал мне отдохнуть. До ужина бездельничал, валяясь на кровати, пока снова не явился посыльный…

12 мая

Сегодня меня наконец-то повели в казарму знакомить с личным составом. В части, как выяснилось, помимо пяти офицеров, служат тридцать солдат-срочников. Вчера, помнится, я решил, что это уставная часть, так четко эти бойцы вели себя в строю. Но я ошибся. Это и понятно: какой может быть устав в подразделении, которое находится посреди тайги, да еще где нового человека видят впервые за несколько лет? После каких-то очередных занятий (меня удивило, что они тут вообще есть) бойцов распустили и предоставили самим себе. Так что всю вторую половину дня они бездельничали: играли в волейбол, спали… Одно меня поразило: возможно, столько лет службы вместе так сильно сплотили этих ребят, что они ничего не делали врозь: если в волейбол – то всей ротой, если же идут спать – также сразу все. Даже засыпают (сам видел!) чуть ли не одновременно. Исключением были лишь дневальные на КПП и в казарме. Наряда в столовой я не заметил, там работают гражданские.

Офицеры большую часть дня также занимаются всякой ерундой. Когда взводные привели солдат с занятий, они заперлись в кабинете в казарме и до вечера резались в карты. Звали и меня, но я отказался. Светлов весь остаток дня прохлаждался в беседке у санчасти: читал книги, время от времени делая какие-то записи в блокноте. Перцев вообще взял удочки и ушел на рыбалку, сказав мне перед уходом:

– И вам советую, потому как делать тут больше нечего!

Как же он оказался прав! Я устал от безделья. Чтобы хоть как-то убить время, я решил прогуляться по городку. Осмотрел столовую, клуб, санчасть, заглянул на КПП. Что удивляет, встречают меня все по-прежнему более чем странно. Особенно солдаты рассматривают меня не просто с нескрываемым любопытством, а даже с восхищением, как будто к ним приехал не новый офицер, а известная кинозвезда. А один из командиров взвода лейтенант Мраморов даже пожал мне руку со словами:

– Очень приятно познакомиться! Вы наша самая большая удача!

Не знаю, в чем это я удача, но до сих пор так и не приступил к своим обязанностям. Да и, похоже, работы для меня тут вообще не предвидится. Ротой командует майор Перцев, в ней всего три взвода, и у каждого из них также есть командир-офицер. На какую должность пригласили сюда меня? Сказали, что все объяснят на месте. Ну вот, я тут, и что дальше? Да уж, не так я себе представлял эту командировку. А еще говорили, что это особая элитная часть, выполняющая какие-то сверхважные задачи…

13 мая

Я уже третий день в части, но так и не получил никакой работы. Это притом, что все до сих пор продолжают твердить, будто я – их самое лучшее приобретение. Все свободное время я только и делаю, что шарахаюсь без дела. Уже трижды осматривал казарму, санчасть, столовую. А Перцев сегодня вообще заявил:

– Охотой не увлекаетесь? А то сходили бы. Тут, кстати, очень хорошая охота…

Я патологически не могу сидеть без дела! С детства не приучен! Отчаявшись, я обратился к Светлову, попросил дать мне хоть какое-нибудь занятие. И тогда тот поручил мне проверить кипу каких-то бредовых солдатских сочинений, в которых мне всего-навсего нужно было сосчитать, сколько раз там встречается слово «я» и сколько – «мы». И ради этого я семь дней трясся в поезде, причем полдня в закрытом вагоне? Меня срочно сорвали из родного города, заставили покинуть жену с сыном, привезли в какую-то глушь, куда из-за повышенной секретности даже письма писать нельзя… И все ради чего? Бездельничать или считать слова в дурацких сочинениях?

– Что ты переживаешь? – сказал как-то командир части. – Через год майора получишь и поедешь обратно. А останешься – так и до полковника рукой подать. Тут выслуга лет – год за три! Думаешь, если бы мне генерала не пообещали, я бы тут торчал?

Майора! Это, пожалуй, единственная причина, по которой я здесь. Ведь неплохая перспектива – всего через год майора получить! Если, конечно, я за этот год с ума не сойду от скуки…

14 мая

Солдаты продолжают вести себя странно. Все больше они кажутся мне каким-то стадом идиотов. Строем они ходят красиво, это да. Но, пожалуй, этим их способности и ограничиваются. Как-то рядовой Ванин уронил ручку, и тут же чуть ли не вся рота бросилась помочь ее поднять! Причем это выглядело не как дружеская помощь, а как… как рефлекс, что ли? В волейбол они вообще играть не умеют – похожи на толпу, гоняющуюся за мячом. Куда мяч – туда и все. Ощущение возникает такое, словно они все думают одинаково и об одном и том же. Я наблюдал за ними в столовой: есть они начинают разом, причем без команды, и точно так же заканчивают. Даже ложки ко рту подносят одновременно!

Помню, я стоял у КПП, когда по дороге шел строй и пел строевую песню. И тут я услышал позади пение: оказалось, оба дневальных КПП тоже поют, и более того – размахивают руками, словно и сами идут в строю. Я решил понаблюдать за дневальными. Вскоре рота отправилась спать. И что вы думаете: дневальные тут же стали сонными и вялыми, буквально засыпали стоя!

На вид все эти ребята вроде разные, но, с кем ни заговори, тут же возникает ощущение, будто перед тобой один и тот же человек. У них просто-напросто отсутствует какая бы то ни было индивидуальность. Они одинаково говорят, одинаково улыбаются, одинаково рассуждают. Порой кажется, будто у них на всех один общий мозг. Я, эксперимента ради, попытался некоторым из них задать один и тот же вопрос, на который обычно у каждого человека имеется собственное мнение. Все ответили мне одно и то же! Чуть ли не слово в слово! Неужели годы изоляции способны сделать с людьми такое?

Кстати, Светлов так и не сказал, сколько именно они здесь служат. Выглядят все солдаты, как я уже писал, лет на двадцать пять. Это тоже странно, ведь по закону служить парни должны не больше двух лет. Конечно, их могли призвать не в восемнадцать, а позже, но ведь и полковник говорил, что те уже много лет не видели новых лиц, а значит, они тут дольше, чем положено по закону. И вроде служат они не по контракту. Странно все это…

15 мая

Со мной происходит что-то невероятное. Вчера вечером попытался вспомнить свою жену и сына – но не смог! Я долго разглядывал их фото, пытался вспомнить, какие они: привычки, характер, манеру разговора, улыбки… Ничего. Пустота! Более того, я не мог припомнить ни одного дня, проведенного с ними. Я вспомнил, что жену зовут Юля. Но как мы познакомились? Где сыграли свадьбу? Когда родился наш сын Валерка? А ведь, когда я уезжал, ему исполнилось пять лет! Кто родители моей жены? Кто мои родители, наконец? Поразительно, я не помню даже своих родителей!

Что со мной? Я болен?

Я всю ночь не мог уснуть, бродил по комнате и вспоминал, вспоминал, вспоминал… Однако до того момента, как я проснулся в автомобиле в этой воинской части, я не помню ничего. Знаю, что неделю ехал в поезде, однако ни одной детали из этой поездки не помню. Откуда я приехал? Ни названия города, ни улиц, ни лиц родственников и знакомых… Ни одной зацепки!

Пойду к полковнику Светлову и во всем разберусь! Что тут вообще происходит? Быть может, это как-то связано с разработками, которые тут проводят? Они уже сделали из солдат каких-то зомби. Из себя я зомби сделать не позволю…

…Я возмущен до глубины души!

Полковник меня выслушал, долго о чем-то размышлял, а потом вдруг выдал со своей извечной сладкой улыбкой:

– Вы, молодой человек, верно, переутомились. Давайте-ка я выпишу вам больничный. Отдохнете недельку-другую…

Переутомление? Больничный? Отдохнуть! Я же и так тут ни хрена не делаю!

Выходя из медицинского кабинета, я столкнулся с Перцевым.

– Здравия желаю, – бросил тот на ходу и поспешно вошел в кабинет полковника.

Я наклонился за оброненной справкой, на которой доктор-полковник нацарапал список стрессопонижающих препаратов.

– Что случилось, профессор? – услышал я голос майора из-за неплотно запертой двери.

– Похоже, у нас проблема, – раздраженно ответил Светлов. – Черт возьми, можно ж было перестраховаться и подкинуть ему пару-тройку воспоминаний…

Полковник вдруг замолк. А потом поспешно прикрыл дверь.

Подкинуть пару-тройку воспоминаний? Воспоминаний чего? И что означает «подкинуть»? Не знаю, что и думать…

* * *

16 мая

Я в шоке! Сегодня в части случилось ЧП. Так получилось, что я стал невольным его свидетелем. А может, даже причиной…

Шатаясь утром без дела, решил посетить здание, куда каждое утро уводят солдат на занятия. Это оказался большой кирпичный одноэтажный бокс, абсолютно без окон. Со стороны он больше похож на склад или огромный гараж, чем на учебный корпус. Расположен бокс между сопок далеко за пределами части. Туда ведет хорошо вытоптанная широкая дорожка.

Я подошел к огромным воротам, в которые без проблем въедет даже грузовик, потянул за металлическую скобу-ручку. Закрыто!

– Хотите посмотреть на занятия? – раздался голос позади.

Я обернулся и увидел майора Перцева.

– А чему тут обучают солдат? – спросил я, наблюдая, как Перцев давит на кнопку звонка (я ее сразу не заметил). – И кстати, я до сих пор даже не знаю, к какому роду войск относится наша часть.

Сам я все еще ношу общевойсковые нашивки, хотя успел заметить, что у всего личного состава части, даже у офицеров, вообще отсутствуют какие бы то ни было знаки отличия: есть погоны со звездами, и все – ни эмблем, ни шевронов. Я уже подумывал, может, и мне снять с формы все лишнее, чтобы не выделяться. Но решил повременить до тех пор, как выдадут новую форму.

– Войска у нас… – Майор усмехнулся. – Скажем так… научные.

Ворота приоткрылись. За ними возник мужчина в белом халате – один из гражданских. Он без лишних слов пропустил нас внутрь и тут же запер ворота. Я успел заметить, как сработала на входе сложная система замков.

Мы пошли в конец тускло освещенного коридора к небольшой двери.

– Полковник Светлов сказал, что в этой части давно не появлялось новых людей, – решил я задать давно терзавший меня вопрос. – Насколько давно, если не секрет?

– Последний сотрудник, прибывший сюда, не считая вас, конечно, – командир третьего взвода капитан Новиков. К слову, он, когда приехал сюда пару лет назад, был еще просто лейтенантом! Что же касается солдат-срочников… Призыв сюда последний раз был пять лет назад – прислали двух человек, да и то после… хм… одного случая. А демобилизации отсюда не было ни разу. Эти парни, не считая тех двоих, были призваны, если мне не изменяет память, лет семь назад.

– Разве у нас в стране настолько призывают? – удивился я.

– Обычно нет. Но, учитывая специфику нашей секретной службы…

– А это законно?

Ответить Перцев не успел, так как мы подошли к двери, и он распахнул ее. К моему удивлению, за дверью оказался ученический класс, на вид вполне обычный, правда без окон и огромный. Я прикинул его размеры и понял, что он занимает большую часть бокса. Солдаты сидели по двое за расставленными по кругу партами. Неподвижные, словно манекены. Центр оставался свободен. На нас не обратили никакого внимания. Занятие вел полковник Светлов. Он стоял в сторонке у стены и говорил, на мой взгляд, какую-то белиберду, что-то вроде: «…голова… глаза… пасть… тело… лапы… хвост…» Заметив нас, полковник коротко кивнул, не прекращая нести эту ахинею.

– Итак, сосредоточились! – наконец громко повелел полковник.

Солдаты никак не отреагировали, продолжали сидеть неподвижно, глядя прямо перед собой. Мне даже показалось, что они в трансе. Шли минуты, ничего не происходило. Я уже было повернулся к полковнику, чтобы задать вопрос, но тот знаком дал понять, чтобы я молчал.

И вдруг в центре класса возникло белое туманное облачко. «Что это за газ?» – подумал я, почувствовав странный, едва уловимый незнакомый какой-то болотный запах. Я заметил, что выходит облачко из небольшого отверстия, расположенного в полу посреди класса. Облачко между тем быстро увеличивалось, превращаясь в белый столб, который почему-то клубился в середине комнаты и не расходился в стороны. Лишь один раз дымная петля устремилась было куда-то, но Светлов тут же воскликнул: «Держите, держите!» – и она вернулась обратно к центру. Столб тумана уже вырос до потолка и раздулся так, что едва не касался столов.

– Так-так, – сказал полковник. – Он уже там!..

Он? Я вгляделся в туман, и теперь мне стало казаться, что там, в белой дымке, что-то есть: какой-то темный, едва различимый силуэт. Но сквозь белую пелену совершенно невозможно было рассмотреть, что это. Или кто?

– Что там? – не сдержался я.

Один из солдат вздрогнул, услышав мой голос, и повернул голову. И вдруг нечто темное, длинное, извивающееся выскользнуло из тумана и петлей набросилось на шею этого бойца. Тот захрипел и в следующий миг, перевалившись через стол, скрылся в непроглядной пелене.

– Стоп! – закричал полковник Светлов.

Солдаты вдруг ожили и бросились на помощь товарищу. Из тумана выскользнуло еще одно черное щупальце и метнулось к другому солдату. Тот успел пригнуться, и щупальце врезалось в стену, да с такой силой, что по кирпичам пошла трещина.

– Я сказал, стоп! – заверещал Светлов. – Газ! Откачивайте газ!

Зажужжало какое-то устройство, видимо насос. Туман мгновенно исчез, втянутый обратно под пол, словно его и не было. В центре комнаты в луже крови лежал солдат: тело и чуть в стороне – голова.

– Сосредоточенность! – Светлов нервно прохаживался мимо окровавленного тела. – Сколько можно вам твердить – здесь отвлекаться нельзя! Концентрация превыше всего!

– Всем построиться в коридоре! – скомандовал Перцев. – Капитан Новиков, ведите личный состав в расположение роты. Занятий сегодня больше не будет.

– И да, после обеда соберите их в актовом зале, – строго сказал Светлов. – Я прочту им лекцию о концентрации внимания.

Меня поразило, с каким спокойствием говорили офицеры, как обыденно отдавали приказы и с какой невозмутимостью построился и вышел из класса личный состав. Все вели себя так, словно не произошло ничего необычного. Я же продолжал с ужасом смотреть на лежащего на полу обезглавленного парня. Ведь этот солдат мертв! Почему всем плевать?

– Да, бывает у нас и такое, – сказал Перцев. – Пойдемте. Тут и без нас разберутся.

Я вышел вслед за ним из класса. Навстречу нам по коридору спешило несколько человек в белых халатах: с носилками, ведрами и швабрами.

Весь вечер я думал о том, что произошло на занятиях. На занятиях чем? – вот вопрос! Больше всего меня беспокоит судьба того солдата. Русов – кажется, так была его фамилия… Была! Почему все так легко отнеслись к его гибели? Что за существо было в том тумане? Откуда оно появилось и куда пропало? Научные войска! Что за исследования здесь проводят? Слишком много вопросов. Но раз уж меня вызвали сюда, значит, они должны посвятить меня в курс дела. Завтра же пойду к Светлову и потребую дать на все ответы.

Кто-то стучит в дверь…

…Прибежал посыльный и доложил, что меня вызывает к себе командир части. Сейчас все и выяснится…

…Сказать, что я поражен, – ничего не сказать. Впрочем, обо всем по порядку. Постараюсь как можно подробнее описать эту встречу. Во-первых, чтобы ничего не забыть, а во-вторых… Вдруг мне придется давать показания в суде?

Итак, я пришел в штаб. В кабинете командира части, помимо самого майора Перцева, я увидел и полковника Светлова. Очень кстати!

– Вас, наверное, беспокоит сегодняшний инцидент? – с ходу заявил майор.

– Беспокоит? – вскричал я. – Пару часов назад на моих глазах какое-то чудище насмерть растерзало солдата! И по-вашему, это должно меня всего лишь беспокоить? Да я просто в ярости! Что тут вообще творится? Я офицер этой части и имею право знать!..

Майор поднял руку и все тем же спокойным голосом прервал меня:

– Именно для того, чтобы все объяснить, мы вас сюда и пригласили. Профессор, вам слово!

– Дело в том, что мы проводим здесь очень важные исследования… – начал названный профессором Светлов.

– Такие важные, что человеческая жизнь не в счет? – перебил я.

Но полковник оставил мою реплику без внимания и продолжал. Он сказал, что цель проводимых здесь исследований – влияние сознания на окружающий мир. Мол, есть теория: если человек будет чего-то сильно желать, это случится.

– Профессор говорит о том, что люди способны вызвать определенные события усилием своей воли, – добавил Перцев. – Цель наших экспериментов – научиться развивать эти способности, управлять этой самой волей, ну и в результате вызывать нужные нам события.

– Вы меня дурачите! – усмехнулся я. – Вы что, сейчас говорите о магии?

– Это не магия, а наука, – снисходительно покачав головой, ответил полковник Светлов.

– И какое отношение к изучению воли и сознания имеет тот монстр?

– Какой монстр? – удивленно наморщив лоб, взглянул на меня Светлов.

– Не пытайтесь меня одурачить! – Внутри у меня снова начало закипать. – Я же видел щупальце, вынырнувшее из тумана и схватившее бойца!

– Ах, вы об этом… – Полковник улыбнулся своей идиотской сладкой улыбкой. – Так не было никакого монстра!

– Как это не было, если я сам видел…

– Скажите, что вас сейчас окружает? – неожиданно спросил он.

– Какое это имеет значение? – Вопрос меня обескуражил. Он что, пытается перевести разговор в другое русло? Не выйдет! Я добьюсь правды! – Я не собираюсь играть с вами в дурацкие шарады! Мне нужно знать…

– Просто ответьте, – настаивал полковник Светлов. – Это важно. А главное – даст вам ответы на все, что вас интересует. Итак, что?

– Странный вопрос… – Я, пожав плечами, взглянул по сторонам. – Вижу вас с майором, стены, окно, стол. Чувствую запах… Какое, кстати, вонючее у вас на окне растение!

– Вы на сто процентов уверены, что все это здесь есть?

– Абсолютно!

– А вот я бы не торопился с выводами.

И полковник принялся объяснять, что все наши ощущения – не более чем некий код, поступающий в мозг. Тот обрабатывает полученную информацию подобно компьютеру и выдает результат нашему сознанию. Ну а уже то, что возникает в сознании, мы и называем реальностью. Например, человек видит, как в его палец вонзилась игла. Со стороны организма это выглядит так: мозг принял сигналы от органов чувств – глаз, нервных окончаний, – преобразовал их, а затем в виде картинки и ощущений отобразил в сознании владельца.

– Но ведь можно, например, подключить к мозгу человека электроды и сымитировать эти сигналы, – сказал полковник. – И человек точно так же увидит иглу и испытает боль в пальце, хотя не было никакого укола. Человеку будет казаться, что все это происходит в реальности. Но мы-то знаем, что это не так, что это лишь иллюзии, созданные искусственно.

– Ну, сейчас-то у меня не подключено к голове никаких электродов, – усмехнулся я.

– Откуда вы знаете? – спросил майор Перцев. – Ведь, если ваше тело, скажем, лежит в лаборатории, а в мозг вам посылаются сигналы, имитирующие все это, – он обвел рукой кабинет, – вы не сможете понять, иллюзия это или реальность. Ведь так?

– Быть может, и вас тогда не существует, – пошутил я, – и вы – лишь сигналы, направленные в мой мозг?

– Не исключено, – вполне серьезно ответил майор. – И тут возникает вопрос: что в таком случае для вас реальность: лаборатория с приборами или иллюзии, которые она создает?

Я уже с меньшей уверенностью взглянул по сторонам.

– Не беспокойтесь: все, что вас сейчас окружает, вполне реально, – все с той же сладкой улыбкой произнес Светлов. – Просто мой коллега вас подводил к мысли, что все наши ощущения, чувства, эмоции всего лишь исходят отсюда… – Он ткнул указательным пальцем себе в висок. – И если вы что-то увидели, это еще не значит, что все произошло на самом деле.

– Так вот к чему вы клоните! – вскричал я. – Всеми этими научными бреднями вы пытаетесь убедить меня, что не было никакого чудовища! Хотите сказать, что мне это лишь померещилось? И солдат с оторванной головой, и треснувшая стена…

– Не совсем. – Полковник окончательно сбил меня с толку. Видя мое смятение, он произнес, обращаясь скорее к себе самому: – Тут определенно необходим небольшой экскурс в историю!

Следующие полчаса он рассказывал мне, что в районе, где мы сейчас находимся, наблюдается весьма необычное природное явление. Еще издревле у местного народа, питхов, сохранилось множество легенд об этих краях, якобы тут частенько встречали странных существ. Питхи их прозвали эрвами. В легендах их описывали по-разному: то это прекрасные нимфы, то загадочные духи леса, то жуткие чудовища, а случалось даже – гигантские драконы.

– Ну, всякие там оборотни, вампиры, циклопы, драконы и куча прочей фантастической фауны встречаются практически в каждой мифологии, – сказал я.

– Согласен, – кивнул полковник. – Однако в мифологии питхов есть одно отличие. В сказаниях большинства народов оборотни и драконы – реальные существа. Питхи же говорят о том, что эрвы – это ожившие фантазии, иллюзии. Они возникают из сознания людей – являются как бы их отражениями. Якобы человек встречал в этих краях свою собственную сущность, воплощенную в реальность.

– Обычная галлюцинация. Многие наркоманы и параноики вам расскажут о том же, – возразил я.

– И тут соглашусь. Да только эрвы – нечто иное. Галлюцинации видит лишь один человек. Эрвов же, если верить древним питхам, могли наблюдать одновременно многие. То есть порожденный сознанием одного человека эрв становился реален для всех окружающих! А еще галлюцинации не способны вступать в физический контакт с людьми, тогда как, по описаниям питхов, их иллюзии были настолько реалистичны, что могли, например… оторвать человеку голову.

– Хотите сказать, голову тому парню оторвал мифический древний дух? – Я уже не знал, возмущаться мне или смеяться. – Вы так и будете мне сказки рассказывать?

– Все по порядку, – сказал Светлов. – Я уже подхожу к сути. Так вот, считалось, что, каков человек, каковы его мысли, желания, побуждения, в таком виде и представал перед ним эрв. Но, так как у большинства людей желания и мысли были довольно скверными и низменными, а сами люди – полны страхов, эрвы чаще всего являлись им в виде кошмарных чудовищ. Большинство мифов заканчиваются тем, что эрв убивает своего создателя. Потому питхи старались держаться подальше от этих мест. Впрочем, в легендах встречаются и другие случаи: когда людям с открытым сердцем и чистой душой являлись иные эрвы – прекрасные девы и юноши, загадочные животные, которые могли даже помочь своему создателю. В одном питхском мифе герой и вовсе женился на девушке-эрве и прожил с ней долгую и счастливую жизнь. Сохранились также истории о шаманах, которые якобы могли призывать эрвов и даже управлять ими, более того – направлять их против других людей, уничтожая целые селения.

– И вы действительно в это верите? В античные времена рассказывали, что на высокой горе тусуются боги. Люди давно уже вскарабкались на Эверест и даже улетели в космос, но что-то нигде не обнаружили ни Зевса, ни Юпитера.

– Конечно же, современные люди, как и вы, отнеслись скептически к питхским легендам, – вздохнул Светлов. – В советские времена в этих местах даже выстроили пару деревень. Да только странный факт – у многих людей, которые селились тут, со временем появлялись психические отклонения: возникали частые галлюцинации, снились кошмары, кое-кто даже сошел с ума. И это не считая высокой смертности. Причем люди умирали при довольно странных и необъяснимых обстоятельствах. Когда подобных случаев стало чересчур много, ученые заинтересовались этим феноменом и решили разобраться в его причинах. После тщательного изучения аномалии оказалось, что питхские сказки возникли не на пустом месте…

Полковник выдержал торжественную паузу.

– Светлозан – так было названо новое открытое тут вещество. Наименование, кстати, оно получило по фамилии обнаружившего его ученого. – При этих словах полковник Светлов гордо вскинул подбородок.

– Поздравляю! – без особого восторга произнес я.

– Увы… – Выражение лица полковника стало менее пафосным. – Открытие сделал не я, а мой отец. Я лишь продолжаю его дело в изучении свойств светлозана.

– Это вещество тут повсюду, – с энтузиазмом добавил Перцев. – Воздух буквально пронизан им! Особенно много его содержится в местных болотах. Когда же с болот поднимается туман, это – чистейший светлозан!

– И что же это за вещество? – поинтересовался я.

Тут оба заметно сконфузились.

– Честно сказать, мы до сих пор не разобрались в его природе, – признался полковник-профессор. – Я считаю, что светлозан выделяется в результате разложения произрастающей только в этих местах травы, которая большей частью встречается в болотистой местности. Так как именно на этом растении обнаруживаются скопления вещества.

Светлов кивнул на подоконник, где в цветочном горшке раскинулось зеленое растение с широкими листьями. То самое, источающее болотное зловоние.

– Мой коллега, – он кивнул на майора, – считает иначе. По его мнению, светлозан не газ вовсе, а, как бы парадоксально это ни звучало, неизвестная науке форма жизни, нечто вроде бактерий. А один наш безумный товарищ по институту и вовсе высказывает версию, что светлозан – скопление нанороботов-репликантов, либо оставшихся от древней высокоразвитой цивилизации, либо занесенных на Землю извне, представьте себе… ха! пришельцами! Чушь полнейшая! Надо быть неслыханным идиотом, чтобы утверждать…

– В общем, нам еще предстоит разобраться, что же на самом деле представляет из себя нечто, названное светлозаном, – прервал его возмущения Перцев. – Но факт остается фактом: с помощью этого вещества можно творить настоящие чудеса.

– Вы хотите сказать, что все рассказанное в местных сказках – правда? Но это же, как вы только что сказали, чушь полнейшая! Фантазии не оживают! И уж тем более не отрывают людям головы!

– У нас есть на этот счет одна гипотеза… Отмечу, что это всего лишь предположение и его еще следует доказать!

Полковник поинтересовался, специалист ли я в области медицины, психологии, биологии…

– Конечно же нет! – ответил он за меня. – Мне ли не знать… Ну, тогда попытаюсь объяснить как можно доходчивее…

Я не ботан, но, как понял из объяснений полковника, наш мозг испускает некие электромагнитные импульсы, и этой энергией можно научиться управлять.

– Простой пример, – воскликнул Перцев, видимо заметив мои сомнения.

Он положил на стол лист бумаги.

– Что будет, если я на него подую? Верно – он сдвинется!

Майор дунул, и листок заскользил по полированной крышке стола.

– А теперь представьте, что вместо вашего дыхания толкать лист будет излучаемая вашим мозгом энергия.

– Хотите сказать, что то же самое можно проделать силой мысли?

– Именно! Слышали когда-нибудь о телекинезе?

– Видел, в кино. Да только это были фантастические фильмы.

– И все же, могу вас заверить, это вовсе не фантастика! Конечно же, в обычных условиях излучаемые мозгом электромагнитные импульсы ничтожно слабы. С их помощью вы не сдвинете даже пушинки. Лишь немногие на планете обладают достаточно мощной энергией, чтобы передвигать предметы на расстоянии. И даже таким людям требуются годы, чтобы научиться концентрировать эту энергию. Но взгляните, что случается, когда в дело вступает светлозан!

Перцев выдвинул на середину стола вентилятор и нажал на кнопку включения. Лист сорвался со стола, унесенный потоком ветра, и приземлился у моих ног.

– Мы считаем, что светлозан каким-то образом усиливает испускаемую мозгом энергию. Причем во много-много раз! Эффект получается настолько сильный, что один человек способен выдавать импульс, как если бы одинаково мыслили одновременно миллионы человек!

Я с сомнением взглянул на Светлова. Тот кивнул.

– Конечно, пример моего коллеги несколько утрирован… – Он выключил вентилятор. – Но в целом идею он передал верно.

– Все равно это одни лишь слова. И звучат они как бредни из области научной фантастики. Если бы это было реально…

Я вдруг замолк – прямо передо мной на уровне глаз висел лист бумаги! Он трепетал на ветру, хотя лопасти вентилятора уже остановились. Ощущение было такое, словно лист держался на исходящем откуда-то снизу потоке воздуха, хотя там не было ничего, что могло бы дуть. Я ошарашенно взглянул на Перцева. Тот стоял у окна рядом с растением и, закрыв глаза, сжимал указательными пальцами свои виски. Я протянул руку, чтобы пощупать лист, – не мерещится ли мне, но тот вдруг сорвался вниз и снова упал к моим ногам.

– Долго не могу, – устало сказал майор, вытирая пот со лба. – Требует слишком большого сосредоточения.

– Не знал, что вы так умеете! – удивленно воскликнул полковник.

– Тренировался. В свободное от службы время. – Майор взглянул на него взглядом триумфатора. – Для того и держу тут это растение. Правда, от него светлозана немного. А вот было бы его побольше, я, пожалуй, смог бы приподнять и стол!

– Допустим, вы правы, – кивнул я, все еще пораженный увиденным, и на всякий случай отодвинулся подальше от окошка с опасной травой. – Предположим, человек действительно с помощью этого вашего светлозана способен силой мысли влиять на окружающий мир. Но ваши аборигены говорили также о видениях. Якобы галлюцинации одного человека видели и другие люди, более того, эти образы могли причинить им вред. Хотите сказать, что такое тоже реально?

– Думаю, вы уже сами знаете ответ. – Светлов хитро взглянул на меня. – Потому что сами видели, насколько это реально.

Я невольно содрогнулся, вспомнив монстра, возникшего из тумана.

Полковник деловито заходил по кабинету, заложив ладони за спину.

– С причинением вреда на расстоянии, я думаю, мы разобрались. Если человек способен силой мысли сдвинуть камень, он может его и кинуть. Так? Хотя удар можно нанести и без камня – лишь направив энергию в нужную точку. Теперь что касается видений… В начале разговора мы неспроста спросили вас, что вы сейчас видите и чувствуете. И как вы помните, мы пришли к выводу, что окружающая нас реальность – лишь образ в нашем сознании, а создают его сигналы, поступающие в наш мозг. Мы говорили также о том, что эти сигналы можно воссоздать искусственно, например, в лаборатории, подключив к мозгу электроды.

– Допустим…

– Не «допустим», а так оно и есть! Теперь вернемся к нашим импульсам…

По мнению полковника и его коллег, электромагнитные импульсы, испускаемые мозгом, – не просто энергия. На них влияют мысли, эмоции, ощущения человека. То, что он видит, чувствует, желает в этот момент, – все отражается в испускаемой его мозгом энергии.

– То есть каждый мозг – что-то типа передатчика, – заключил я.

– Ну… вроде того. – Светлов скривился от простоты моих сравнений. – Однако, если выражаться вашим языком, мозг – передатчик, но он же и приемник. Мы способны улавливать импульсы, испускаемые другими людьми!

– Это как если вы станете транслировать по своему радио музыку, а кто-то настроится на вашу волну, – попытался объяснить Перцев.

От его сравнений полковник Светлов скривился еще больше.

– А теперь представьте, что вы одновременно включили множество таких… хм… передатчиков, – сказал полковник. – Что получится?

– Шум?

– Фон! Импульсы, испускаемые различными людьми, переплетаются, образуя некий электромагнитный фон. Причем информационный фон! Импульсы зависят от психического состояния тех, кто посылает сигнал. Представляете, сколько информации содержится в этом фоне? Его можно смело назвать коллективным сознанием, ведь в нем заключена информация из всех сознаний, чьи сигналы вливаются в него!

По словам Светлова, все мы не только постоянно живем в этом фоне, но и, сами того не подозревая, воспринимаем его и даже в некотором роде зависим от него. Например, если в нем преобладают какие-то определенные настроения, мы невольно перенимаем их.

– Это как если сотня передатчиков будут играть грустную мелодию, а только один – веселую, то тот один со временем подхватит настроение большинства и переключится на грустную волну? – заключил я.

– Слишком утрированно… Но в целом мысль вы уловили.

– Вот-вот! Убеди в чем-либо сотню людей – и одиночки подчинятся, сами того не желая! – воскликнул майор. – Так можно управлять миром!

– Тут мой коллега прав, однако мы сейчас говорим о другом. Так как люди, хотят они того или нет, находятся под воздействием информационного фона и черпают из него информацию, отсюда вытекает, что для влияния на сознание человека не нужны никакие лаборатории и электроды. Достаточно лишь того, чтобы человек находился в этом самом фоне. Конечно же, в обычных условиях влияние информационного фона на разум весьма слабо…

– Но у вас есть чудесный светлозан, который во много раз усиливает сигнал, – закончил я за полковника.

– Именно!

– А теперь вы скажете, что этот ваш коллективный информационный фон, испускаемый сознаниями, способен передавать не только эмоции и желания, но также образы, – пробормотал я. – И когда кому-то что-то грезится, эту галлюцинацию способны увидеть и другие люди. Так?

– Вот видите! – обрадовался полковник. – Тут вы уже догадались сами!

– Но как эта галлюцинация, пусть и коллективная, способна причинить кому-то вред?

– Все очень просто. До этого мы говорили о том, что испускаемой мозгом энергией можно управлять. Представьте себе, что вам пригрезился, скажем, камень, упавший на человека. И ведь действительно произойдет удар! Почему? Да потому, что вы будете уверены в том, что камень реально существует, а значит, сами того не подозревая, вложите в удар свою энергию. Вред причиняет не галлюцинация, а вы сами! А теперь взгляните на ситуацию глазами пострадавшего. Его мозг перехватывает посланный вами образ – летящий в него камень, и он точно так же верит, что камень существует, а потому тоже, сам того не подозревая, вкладывает в удар иллюзорного камня и свою энергию. Вуаля! Человек пострадал, а камня-то на самом деле и нет! И кстати, представить можно не только камень, а, скажем, бетонную плиту, снаряд, ракету…

– Или чудовище, отрывающее человеку голову! – вставил Перцев и с улыбкой провел пальцем себе по шее.

Я, невольно содрогнувшись, покосился на растение, предположительно выделяющее этот самый светлозан. Как бы бредово это ни звучало, но, если они правы, рядом с этим растением лучше вообще не думать. А то, чего доброго, нафантазируешь себе что-нибудь непотребное…

– К слову, иллюзии здесь не просто побочный эффект, – добавил Перцев. – Это, так сказать, двигатель всего. Весьма сложно просто взять и направить куда-то свою энергию. Мы ведь понятия не имеем, что она собой представляет, как она работает и вообще каким образом ее направлять. Куда проще представить некую знакомую силу, способную что-то сотворить. Например, чтобы поднять лист бумаги, мне пришлось представить, как с пола на него дует ветер. Хотите набить кому-то морду – представьте чемпиона-боксера. Ну а хотите разрушить дом – представьте себе взрывчатку. Впрочем, для этого у вас может не хватить силенок, ведь результат зависит от количества выделяемой вами энергии…

– Если все это правда и мы все находимся под воздействием вашего светлозана, отчего же по улицам не разгуливают галлюцинации? – спросил я.

– Это вопрос веры, – ответил полковник. – Чем сильнее вы верите в реальность фантазии, тем больше энергии вкладываете в этот образ. И тем больше шансов, что эту фантазию увидят другие. Однако не так-то просто искренне всей душой поверить в то, чего на самом деле нет. Даже древние питхи далеко не всегда встречали тут эрвов. Видимо, лишь самые впечатлительные, верившие в местные предания. Да и то если вокруг было достаточно светлозана.

– Вы не представляете, каких усилий мне стоило представить себе ветер, чтобы поднять тот листок, – добавил Перцев. – Ведь подсознательно я все время осознавал, что никакого ветра из-под пола нет и быть не может! А вот галлюциногенные препараты в этих краях я вам принимать категорически не советую. Видения бывают ну очень реалистичными…

И, сказав это, майор машинально почесал длинный розовый рубец, пересекающий запястье его правой руки. Мне даже жутко было подумать, что за дрянь могла оставить этот шрам.

– Кстати, я себя в последнее время как-то плохо чувствую… – сухо заметил я, рассматривая на вид ничем не примечательное растение – трава и трава, ничего особенного. – Это как-то связано с вашей отравой?

При слове «отрава» майор презрительно фыркнул.

– Понимаю, что вас беспокоит, – ответил Светлов. – Конечно же, все мы находимся в зоне риска. И на нас оказывает воздействие это вещество. Да, ваше нынешнее психическое состояние связано именно с этим. Но, поверьте, пройдет. Вы просто еще не адаптировались. Подышите местным воздухом недельку-другую и придете в норму. К тому же нами было разработано средство, способное свести действие светлозана к минимуму. Конечно, не полностью устранить эффект, и все же… Вы уже получаете необходимое лекарство – его добавляют вам в еду.

– Когда я ехал сюда, мне не говорили ни о каких препаратах и испытаниях…

– Разве? – наморщил лоб Светлов и вынул из стола какие-то бумаги. – Вот! Тут черным по белому написано, что вы соглашаетесь соблюдать секретность и осознаете степень риска. Это ведь ваша подпись внизу?

Скорее всего, я подписал бумаги, не глядя. Больше думал о возможности, едва став капитаном, получить майора. Плюс хорошая зарплата, выслуга лет… Да уж, истину говорят: бесплатный сыр только в мышеловке!

– Да, но какое отношение ко всему сказанному имеют солдаты и что это за странные у них занятия?

Светлов и Перцев переглянулись и какое-то время молчали.

– Вот мы и подошли к сути, – осторожно начал полковник. – Как бы вам объяснить… Вы уже поняли, что при помощи светлозана люди силой своего разума могут влиять на окружающую действительность. Для изучения этого феномена нами была отобрана группа людей – впечатлительных и с богатой фантазией. Все эти солдаты находятся тут вовсе не для охраны эксперимента. Они и есть эксперимент! Мы обучаем этих парней управлять этой удивительной силой, которую открыл нам светлозан.

– Какие-то они странные. Это газ сделал их такими? Просто, как я понял, вы с майором находитесь здесь не меньше, но не похожи на сумасшедших, как эти бойцы.

Светлов снова взглянул на майора, словно спрашивая, стоит ли рассказывать. Тот пожал плечами, мол, вам решать.

– Тут вы правы, – сказал полковник. – Дело не только в светлозане. Просто я решил пойти дальше в своих исследованиях, чем мой отец. Только вдумайтесь: если один человек силой своего разума способен двигать камни, что будет, если управлять этой энергией станут одновременно множество человек? Они смогут сворачивать горы! Но для этого нужно сделать так, чтобы группа людей думала не просто об одном и том же, а синхронно, одинаково!

Страшная догадка настолько поразила меня, что я потерял дар речи.

– Вы что, используете этих парней как подопытных кроликов?

– Почему же сразу такие эпитеты? Мы учим их управлять разумом, действуя как единый организм! Это люди, способные силой мысли творить невероятное! Представляете, какие перспективы это открытие сулит человечеству?

– Ага, например, новый вид оружия!

Я представил себе, как несколько машин выпускают на поле боя газ, а потом туда входит группа этих зомбированных клонов – и волна порожденных ими чудовищ разрывает врагов на части.

– Не спорю, это вещество может применяться в военных целях. – Полковник тоже перешел на повышенный тон. – Но ведь найдется и мирное применение светлозану! Представьте себе людей, которые смогут поворачивать реки вспять, раздвигать горы, возводить величественные здания, останавливать астероиды… И все это – лишь силой мысли! Людей, которые…

– Этих несчастных вы называете людьми? – вскричал я. – Да вы посмотрите на них! Это же зомби! Двигать горы, поворачивать реки… А у них вы спросили, хотят ли они этого? А того убитого паренька?

– Увы, прогресс требует жертв, – ответил Перцев. – Испокон веков солдаты гибнут, причем частенько за совсем уж ничтожные вещи. Мы же стремимся к великому! К тому же эти парни давали присягу служить своей Родине и, если нужно, отдать свою жизнь.

– Поймите же, это настоящий прорыв для всего человечества! – сказал полковник, видя, что аргументы майора лишь еще больше разозлили меня. – А если мы найдем способ синтезировать светлозан, чтобы распространить его по всему миру, Земля превратится в царство сказочных грез! Для людей станет возможно все, чего они только пожелают. Не нужны станут ни заводы, ни фабрики. Представьте себе жизнь, когда у людей все появляется само собой – стоит лишь вообразить. Представьте себе мир, сотканный из фантазий!

– Так вы хотите этим заразить всю планету? Все человечество превратить в таких же зомби, как эти несчастные?

– Вы просто не понимаете! – вскричал полковник. – Развитие человечества…

– Скажите, насколько все это законно? – прямо спросил я. – Если я доложу о том, что тут происходит, куда следует, что мне там ответят?

– Вы подписывали бумаги о неразглашении! – напомнил Перцев.

– Это были правительственные бумаги или Министерства обороны? То есть, если я сообщу подробности о ваших экспериментах, скажем, в Генштаб или Кремль, мне ответят: все нормально, все законно. Так?

По лицам майора и полковника я понял, что далеко не все подробности их исследований известны руководству. Это еще больше подкрепило мою решимость.

– Да, но… – начал Светлов, но я уже направился к двери.

– Так или иначе, я не стану замалчивать преступления и тем более способствовать их совершению! – сказал я на пороге и вышел из кабинета, громко хлопнув дверью.

– Вам не кажется, что мы допустили ошибку? – услышал я голос Перцева за дверью.

– Мы и раньше ошибались, – ответил Светлов. – Однако соглашусь: это самый непростительный просчет с нашей стороны!

…Из штаба я прямиком отправился в казарму – узнать, сообщили ли родным рядового Русова о случившемся. Большая часть личного состава сидела на расставленных на центральном проходе между кроватями стульях и пялилась в закрепленный над входом телевизор. Шла какая-то комедия. Видимо, на экране произошло что-то смешное, так как все солдаты разом захохотали. Смеялись и те, что лежали на кроватях, и даже дневальный, хотя с его места у тумбочки телевизор не был виден. Хохотать перестали также одновременно. Мне стало жутко. Неподалеку от входа стояла кровать Русова.

– Что, до сих пор не сняли? – спросил я, кивнув на бирку с фамилией, привинченную к спинке.

Солдаты почти синхронно повернули голову в мою сторону.

– Зачем? Это же Вити Русова кровать, – удивленно поинтересовались одновременно человек пять или шесть.

«Не все разом, – отметил я. – Значит, кое-что индивидуальное у них все еще осталось. Но какими они станут еще лет через пять такой жизни?»

– Но ведь он это… – сказал я. – Такая смерть…

– Вы что-то путаете, товарищ капитан, – все так же невозмутимо ответило несколько голосов. – Майор Перцев сказал, что с Русовым все в порядке.

Я аж дар речи потерял. Такая наглая ложь!

Вдруг солдаты разом встали и вытянулись, как по команде «смирно». В расположение вошел майор Перцев. Холодно взглянул на меня.

– Надеюсь, родителям парня уже сообщили? – спросил я, кивнув на кровать погибшего.

– Зачем? – с деланым удивлением воскликнул тот. – Чего лишний шум поднимать?

– Лишний шум? – Я почувствовал, как внутри у меня начинает закипать кровь.

– А что не так-то? Поваляется боец пару деньков в санчасти. Делов-то…

– Как это в санчасти? У него же…

– Царапина? – с улыбкой спросил майор, нагло глядя мне в глаза.

Я, больше не говоря ни слова, покинул казарму и пошел в санчасть. Там обошел все палаты, но встретил лишь пару человек в белых халатах – гражданских. На их подозрительные взгляды отвечал, что ищу полковника. Русова в санчасти, конечно же, не оказалось. Впрочем, как и других солдат. Только теперь я задумался, что ни разу не видел, чтобы бойцы хоть когда-нибудь обращались за медицинской помощью. Быть может, они научились излечиваться силой своего разума? Кто его знает, какие еще возможности таит в себе этот светлозан…

– Кстати, а где Русов? – как бы невзначай поинтересовался я у проходящего мимо человека в белом халате.

– Кто?

– Боец, пострадавший сегодня на занятиях.

– Не знаю, – пожал тот плечами, его взгляд стал еще подозрительнее. – Я его тут не видел. Вам лучше у полковника Светлова спросить!

Я обошел санчасть, но ничего подозрительного не обнаружил. Позади здания увидел дверь, обитую оцинкованным металлом, а рядом с ней, у самой земли, – окошко. Я заметил, что белая занавеска по ту сторону стекла приоткрыта. Тогда я встал на четвереньки и заглянул в окно. Увиденное меня скорее возмутило, нежели удивило. Посреди комнаты на железном столе лежало тело рядового Русова!

17 мая

С утра пораньше я снова отправился в казарму. Во мне еще оставалась слабая надежда, что не все офицеры в курсе этих преступных экспериментов. По крайней мере, взводные, приставленные лишь следить за личным составом, могли ничего и не знать. Капитан Новиков прибыл сюда последним, да и как человек он мне нравился больше других, потому именно с ним я решил поделиться тревогами и планами.

Новикова я застал за столом в кабинете дежурного.

– От нас скрывают информацию! – с ходу начал я. – Рядовой Русов… Его нет в санчасти!

– Конечно нет, – спокойно ответил тот. – Ведь он выздоровел. Его сегодня утром перевели в казарму.

Я так и застыл с раскрытым ртом. Не знал, что и думать, когда шел за Новиковым по коридору. Это что, розыгрыш? Так не шутят! А когда взглянул на кровать Русова, то и вовсе остолбенел. Вчерашний мертвец лежал в своей постели! Живой!

– Ему нельзя вставать… – Голос Новикова вывел меня из ступора.

– Как самочувствие? – спросил я у солдата.

– Нормально. Спасибо, товарищ капитан, – ответил воскресший, приподнимаясь на локтях. Я заметил у него на горле толстый слой бинта…

До вечера я бродил сам не свой. Таинственное воскресение Русова не выходило у меня из головы. В памяти то и дело всплывали то щупальце, выпрыгивающее из тумана и обвивающее солдату шею, то железный стол в подвале санчасти с лежащим на нем телом. Да у него же голова была отделена от туловища! Такое не лечат! Это был труп! Труп!

В столовой во время завтрака и обеда я встречал Перцева и Светлова. Те сидели за одним столом и тихонько переговаривались, поглядывая на меня. Я же думал о том, на что способны эти люди, если перейти им дорогу. Они запросто жертвуют целой ротой молодых парней и уж наверняка ни во что не поставят жизнь одного назойливого офицера. А если все, что они рассказывали о своих экспериментах, правда, расплата может быть очень жестокой… И я решил пока не подавать виду, притвориться, что не собираюсь предпринимать никаких действий. О своих планах не стал говорить даже с младшими офицерами. Кто знает, на чьей они стороне? А когда ко мне подошел Перцев и спросил, не переменил ли я мнение о вчерашнем разговоре, я подумал: «Скажу, что теперь с ними, – заподозрят ложь. Люди так быстро не меняют своих позиций» – и ответил:

– Пока еще думаю.

– Надеюсь, вы примете верное решение.

И в этих словах прозвучала явная угроза.

На ужин я не пошел. Сказал, что плохо себя чувствую. И это было правдой, ведь меня до сих пор мутило от их треклятого светлозана, а провалы в воспоминаниях просто сводили с ума. Я лишь надеюсь, что из-за этой отравы не лишусь памяти окончательно и смогу довести до конца то, что задумал. Кто-то должен помочь этим нечастным солдатам и прекратить творящийся тут беспредел!

Пока пишу эти строки, личный состав части, включая офицеров, строится для похода в столовую. Воспользуюсь этим, чтобы снова наведаться к санчасти. Ведь, пока все будут ужинать, останутся лишь дневальные в казарме да на КПП. Пробраться незамеченным будет несложно…

…До санчасти я добрался благополучно. Да только железная дверь оказалась все так же заперта, и даже окошко на этот раз было полностью завешено шторкой. Как быть? Вернуться? Но я подумал вдруг: никто ведь не знает, что я здесь, для всех болею дома. Тогда я спрятался в кустах неподалеку от санчасти и принялся ждать.

Я просидел в своей засаде долго. Солнце зашло за сопки, округу окутала тьма, над частью вспыхнули фонари… Мое терпение оказалось ненапрасным. К санчасти подошел человек в медицинском халате с ведром в руках. Открыл дверь и, не закрыв, вошел внутрь. Я подбежал к проходу и заглянул в щель, потом скользнул за дверь, сбежал вниз по узкой лестнице по ступенькам, стараясь двигаться бесшумно.

Лестница окончилась длинным коридором, который тянулся в двух направлениях. Я засомневался: в какую сторону пойти? Справа раздались шаги. Я пробежал в противоположном направлении, отыскал какую-то дверь и поспешно скрылся за ней. Какое-то время прислушивался, пока не удостоверился, что меня не заметили. Где-то клацнул замок, видимо, человек ушел.

Только теперь я огляделся и понял, куда попал. Здесь было ужасно холодно. Помещение очень походило на морг. И тут я догадался, что это та самая комната, где лежал рядовой Русов. Вот и занавешенное окошко. Правда, крови не заметил. Похоже, после того как убрали тело, кафель и стол начисто вымыли.

Я решил осмотреться, одновременно выдумывая легенду на случай, если меня тут застукают. Мол, я случайно зашел сюда, а меня заперли… Все комнаты оказались безлюдны. Во многих стояли кровати, столы, медицинские шкафы с инструментами. Парочка комнат походила на тюремные камеры: пустые, с решеткой на маленьком окошке под потолком и цепями, один конец которых оканчивался кандалами, другой был прикован к торчащему из стены кольцу.

И вдруг, распахнув очередную дверь, я натолкнулся на человека.

– Извините, я заблудился… – тут же начал я свою байку.

Это оказался солдат. Он стоял молча, опустив голову. Длинная челка полностью закрывала его лицо.

– Видимо, я по ошибке вошел не в ту дверь, а кто-то меня запер… – продолжал я врать, но запнулся – солдат поднял голову.

Лицо его оказалось обезображено настолько, что походило на гигантский нарыв.

– С вами все в порядке? – Ничего умнее спросить в этот момент мне не пришло в голову. А в следующий миг солдат, рыча, как зверь, бросился на меня.

Я отпрянул к противоположной стене, поскользнулся, упал. Да только нападавший даже не коснулся меня – его растопыренные пальцы дрожали в метре от моего лица и явно целились мне в горло. Только теперь я заметил, что солдат крепко связан: на шее и на ногах у него сверкали стальные кольца с прикрученными к ним цепями, которые другим концом крепились к скобам, вбитым в противоположную стену. Солдат рвался, натягивая цепи, словно струны. К счастью, те держали крепко… Едва я понял, что мне ничего не грозит, поднялся, переводя дух, осмотрел узника. Он был грязный, изодранный, в бессильной злобе, оттого что не может дотянуться до меня, царапал себе лицо обломанными окровавленными ногтями. Разодранная армейская форма клочьями свисала с его израненного тела. И вдруг я узнал его!

– Русов? – неуверенно произнес я.

Солдат никак не отреагировал на мои слова и продолжал биться, теперь уже лежа на полу. Видимо, желание разорвать меня выбило его из сил. У меня же не осталось сомнений, кто это – на перепачканной кровью форме я разглядел бирку с фамилией. «Если это действительно Русов, кто же тогда в казарме? – билось у меня в голове. – Интересно, есть ли в этом подвале еще кто-нибудь? Может, тут уже половина роты?»

Рядом с бьющимся на полу солдатом я заметил ведро, а в нем – остатки какой-то бурды. Наверное, тот человек в белом халате приходил сюда его кормить…

– Товарищ капитан! – раздался строгий голос. – Вам нельзя здесь находиться!

Я оглянулся. Твою ж мать! Вспомнишь кого, он и появится! Позади стоял тот самый человек в белом халате. Взглянув на его лицо, я отметил, что раньше в части никогда его не видел.

– Я хотел бы знать, что тут происходит! – начал я.

Незнакомец поднял ведро.

– Товарищ капитан, вы должны немедленно покинуть это помещение!

Слово «немедленно» он сказал с таким нажимом, а пальцы его так крепко сжали рукоятку ведра, что я подумал: «Сейчас оно полетит мне в голову!» Я решил не спорить и поспешно вышел в коридор.

– Туда! – Человек указал ведром и, держась на расстоянии, пошел следом за мной.

– Я вынужден доложить об этом командованию!

– Нет, это я вынужден доложить командованию! – ответил человек в халате…

18 мая

Домой я возвращался поздней ночью. В голове – кавардак. Как такое вообще возможно? Если животноподобный оборванец в подвале – рядовой Русов, кого же я тогда видел в казарме? И чье тело вчера лежало на железном столе? Ведь это точно был мертвец! Не могли же они его оживить? Если же в казарме настоящий Русов, что за кошмарный его двойник томится в подвале? Не знал, что и думать. Зато понял одно: в части действительно проводят страшные эксперименты над людьми! И я должен остановить это – прикрыть этот концлагерь!

Я пробирался, скрываясь в тени деревьев, кустов и зданий. У дома меня ждал неприятный сюрприз: я еще издали услышал голоса, а приблизившись, увидел у подъезда двоих в спортивных костюмах. Они сидели на лавочке и лениво потягивали пиво из жестяных банок. Я притаился. Как быть? Дождаться, пока уйдут? Но они могли просидеть и до утра. Была не была: я достал сигарету, прикурил и, выйдя из сумрака, привалился к углу дома – будто бы только недавно вышел покурить. Они ведь могли и не заметить, как я выходил!

– О, здорово, Саня! – окликнул меня один из них. Это оказался капитан Новиков. – Что, тоже не спится?

Я подошел, соображая: искренне ли он говорит, ни в чем меня не подозревает? Я взглянул на второго. Этого я лично не знал, лишь видел пару раз около дома.

– Как себя чувствуешь? Слышал, ты заболел, – поинтересовался Новиков. В его словах было лишь добродушие. Значит, все в порядке.

– Ничего, уже лучше, – ответил я. – Надо выспаться, завтра на дежурство.

И, метнув окурок во мрак, я вошел в подъезд. Пронесло!

Хотя сейчас вот пишу все это и понимаю – вся моя конспирация бессмысленна. Наверняка тот человек, который застукал меня в подвале, уже доложил командиру части и полковнику. Те поняли, что я под них копаю. Иначе как еще объяснить, для чего неподалеку от подъезда дома остановился патруль – офицер и два солдата (хотя обычно патрули в части не выставляют) и уже час торчит там? Явно наблюдают, не пойду ли я еще что-нибудь вынюхивать! А если так, значит, мне не доверяют и моя жизнь в опасности. Короче, бежать отсюда надо! И чем раньше, тем лучше. Осталось лишь придумать как…

…Я выключил настольную лампу, чтобы наблюдатели решили, будто я лег спать. Сам же в темноте наспех собрал вещмешок. Выглянул в окно: патруль по-прежнему торчал в тени неподалеку от подъезда. Незамеченным не выбраться! Тут я вспомнил, что прямо из подъезда можно попасть в подвал. К счастью, дверь туда оказалась не на замке. В подвале я нашел окошко, ведущее на противоположную сторону дома, узкое, но мне удалось сначала выпихнуть в него вещмешок, а затем выбраться самому.

Для начала нужно было как-то покинуть часть. Проще всего – перелезть через забор. Однако, как я вспомнил, по его верхней кромке тянутся какие-то провода. Вдруг забор под напряжением? Решил не рисковать. Значит, нужно каким-то образом пройти через КПП. От него тянулась дорога, которая, скорее всего, упирается в трассу. Если добраться до нее, там можно остановить попутную машину, доехать до какого-нибудь населенного пункта, ну а уже там сесть на автобус или поезд. Благо деньги у меня остались. Ну а когда доберусь до столицы – прямиком в штаб Министерства обороны…

И вдруг я понял, как нелепо буду там выглядеть. Заявляется дезертир, давший подписку о неразглашении и сбежавший из секретной части, и начинает сыпать какими-то фантастическими обвинениями. Кто мне поверит? Нужны доказательства! Я знал единственное место, где их можно добыть, – в кабинете полковника Светлова! Значит, прежде чем бежать, нужно заглянуть туда!

Я минут десять наблюдал за санчастью, сидя в темноте, но не заметил ни души. Наконец решился – подобрался к двери, дернул за ручку – заперто. А чего я еще ожидал? Обошел здание, но обнаружил лишь ту самую ведущую в подвал металлическую дверь, тоже запертую. Осмотрел окна. На нижних – решетки, до верхних – не достать. И тут я заметил, что на втором этаже одно окошко приоткрыто – как раз у козырька, нависающего над крыльцом. Я без труда вскарабкался на козырек и протиснулся в окошко. Прислушался. Тишина! Все помещения внутри здания оказались незапертыми, видимо, надеялись на внешние замки. Я сбежал на первый этаж, нашел кабинет с табличкой «Полковник Светлов». Копаться в бумагах времени не было. Впрочем, одного взгляда на их корешки было достаточно – все они касаются тех страшных опытов, что ставят над людьми в этой так называемой воинской части. Я сгреб в вещмешок документы, какие попались под руку на столе, в выдвижных ящиках, на полках, набил его под завязку, а затем так же через окно выбрался на улицу.

Едва оказался снаружи, услышал топот шагов. Только укрылся в тени, как мимо пробежала группа солдат. Видимо, патруль понял, что меня нет в комнате, и забил тревогу! А когда они узнают, что я не просто сбежал, а перед этим побывал в кабинете полковника… Какое наказание меня ждет? В памяти тут же всплыл образ прикованного в подвале Русова, и мне стало жутко…

Едва я приблизился к КПП, меня ослепил свет фонарика.

– Стой, кто идет?

– Не узнал своего офицера? – крикнул я, прикрываясь ладонью.

– Здравия желаю, товарищ капитан!

Узнал? Нет, просто увидел звезды на погонах!

– Мне нужно к реке на минутку сбегать, – с ходу сочинял я, не сбавляя шаг. – Ходил сегодня на рыбалку по совету майора Перцева, да забыл там бушлат…

Я и не ждал, что мне поверят. Главное было – дойти до ворот, а там уж можно попытаться прорваться силой… Но, к моему удивлению, солдат пошел отпирать ворота. Значит, дневальных еще не успели оповестить!

На КПП зазвонил телефон. Солдат у ворот неторопливо отпирал замок. Кто-то, видимо второй дневальный, снял на телефоне трубку. Мне не нужно было слышать, что там говорят, и так понятно – кто и зачем звонит. Дневальный у ворот стал неспешно распутывать соединяющую две створки цепь.

– Когда назад пойдете, постучите, – сказал он, отперев ворота. – Я вам открою…

И вдруг дневальный замер, поменялся в лице, словно впадая в транс.

– Вас ищут! – озадаченно сказал он, будто прочитав чужие мысли. – В части тревога!

Телепаты хреновы!

Заметив, как рука дневального скользнула по цевью автомата, я схватил его за китель, отшвырнул в сторону и быстро протиснулся в ворота.

– Стой, стрелять буду! – раздалось позади.

Хлопнул выстрел, скорее всего, предупредительный. Да только я уже несся по дороге. Позади раздался топот, ночь резали лучи фонариков, время от времени выхватывая мою бегущую фигуру. Нет, по дороге нельзя, догонят! Я рванул вправо, в лесную чащу, особо не выбирая направления. Понятия не имел, куда именно бегу. Знал лишь, что нужно бежать куда угодно, только бы подальше от этой кошмарной части.

Впрочем, не привыкший к лесным марш-броскам, я довольно быстро выбился из сил, а прожившие семь лет в этих краях солдаты шли по моим следам, словно гончие псы. Я уже давно понял, что долго не выдержу, что скоро наступит момент, когда не смогу сделать и шага. Так и произошло. Споткнувшись об очередную ветку, я повалился в кусты и не смог подняться. Шум преследователей раздавался совсем близко. Ладонь нащупала какую-то палку. Я подтянул ее, сжал, приготовившись ударить, как только из-за листвы появится чья-нибудь голова. Хотя и понимал, что это бесполезно. Даже если мне и получится вырубить одного дневального, есть еще и второй, а у того – автомат…

Однако судьба оказалась ко мне благосклонна. Преследователи остановились неподалеку от меня. Видимо перестав меня слышать, они потеряли направление. Сквозь ветви куста я видел, как они прислушиваются и вглядываются в чащу, шаря лучами фонариков по листве и деревьям. В какой-то момент мне даже показалось, будто один солдат смотрит прямо на меня. Я вжался в траву.

– Все, возвращаемся! – окликнул его другой дневальный. – Ты разве не ощутил приказ? Командир всех собирает в части.

И они ушли.

Я еще какое-то время лежал, прислушиваясь, чтобы удостовериться, что это не уловка, что они действительно прекратили погоню. Тишина! Не веря своему счастью, я сел, придавив локтем ноющий бок и все еще тяжело дыша. Да уж, отвык я от таких дистанций!

Но, как ни сладостна была эта мысль, я понимал, что выбраться из части – еще не побег! Наверняка майор с полковником не просто так собирают личный состав. Скоро они выстроят бойцов цепью и прочешут лес вдоль и поперек. Успокоиться можно будет, лишь когда сяду в поезд. А чтобы это случилось, нужно хотя бы добраться до трассы. Но знать бы еще, где эта трасса… Я прикинул, в какой стороне находится часть и дорога, и пошел, надеясь, что выбрал верное направление.

Брел без привала, пока над сопками не засверкали солнечные лучи. Вокруг меня обступал одинаковый лесной бурелом. Пару раз я забрел в болото, пришлось искать обход. Раз шесть на моем пути возникали сопки. Так и брел: спуск, подъем, спуск, подъем, спуск, подъем… И вот, забравшись на очередную вершину, я взглянул вдаль. Теперь было достаточно светло, чтобы осмотреться и понять, сколь безнадежна моя ситуация. Меня окружал одинаковый холмистый пейзаж и зеленая даль. Ни дороги, ни населенных пунктов. В правильном ли направлении я иду? Но страх оттого, что за мной погоня, погнал меня дальше. Уж лучше сгинуть в лесу, чем на цепи в подвале! Я обломал ногти о стволы, изодрал лицо и форму об острые ветки, но продолжал идти. И лишь когда солнце поднялось в зенит, позволил себе сделать привал.

Пользуясь передышкой, достал из вещмешка похищенные бумаги. Даже беглого взгляда на записи было достаточно, чтобы понять – я взял то, что нужно. Личные дела солдат с пометками о том, как изменяются их личности, отчеты о ходе экспериментов, записи полковника с пометками. Я стал просматривать документ за документом. Светлов с Перцевым сказали мне правду: и про опыты, и про вещество светлозан. Для чего они мне все это рассказали? Видимо, ожидали от меня другой реакции, рассчитывали сделать своим сообщником. В таком случае нужно было лучше подбирать себе кадры! Я, в отличие от них, не злодей!

Среди бумаг попадалось немало описаний самих экспериментов. Если не вдумываться, какой ценой достигалось все это, результаты исследований впечатляли. Подопытные силой мысли воссоздавали погодные явления: вызывали дожди и ураганы, разгоняли тучи. На их глазах за считаные часы росли деревья, они призывали просто фантастических существ.

Схема работы всегда была одинакова: подопытным говорили, что от них требуется, те сосредоточивались, представляли себе результат – и событие происходило. Чаще всего солдаты знали, что случилось это благодаря их усилиям, фантазии, вере и газу светлозану. Однако, как отмечали ученые, наилучшего результата они достигали, когда подопытные сами не знали, что происходящее – порождение их фантазии. Ведь в таком случае те истинно верили, что все случается на самом деле. А вера в порождении иллюзий – главный инструмент. Бывало, в дни, когда выпадал туман, солдатам сообщался какой-то факт: например, им говорили, что, по прогнозам синоптиков, завтра ожидается сильный ливень или ураган. Те верили, обсуждали это, морально готовились. Ну а с утра на часть обрушивались силы стихии. Да что там погода… Как-то бойцам сообщили, что на землю вторглись пришельцы! Мол, неподалеку приземлился НЛО и надо прогнать чужеземных супостатов. И в тот же день бойцы вступили в бой с пришельцами! Те отступили в свой инопланетный корабль и покинули Землю.

Конечно же, судя по записям, таких фантастических результатов ученые достигли далеко не сразу. Поначалу, лет шесть-семь назад, когда бойцы только прибыли в часть, вводные им давались простые и реалистичные. Например: по округе неподалеку от части бродит лось, медведь или другая живность. Солдаты отправлялись в лес и обнаруживали там зверюгу. Да и то далеко не всегда подопытные встречали иллюзорного зверя – некоторые сомневались в его существовании, и фантазия не оживала. Теперь же бойцы, за годы натренированные, привыкшие к чудесам и начавшие мыслить коллективно, запросто призывали даже дракона. Как записал Светлов, «…хватало бы фантазии, биоэнергии у подопытных, ну и светлозана…».

С последним порой возникали сложности. Для призыва фантазий требовался светлозан, и чем больше, тем лучше. В воздухе в этих краях он, конечно, есть всегда, да только в небольшом количестве. Солдаты всегда способны воплощать небольшие фантазии, особенно учитывая, что при этом используется их коллективный разум. Но для призыва крупных иллюзий светлозана требуется много. Удачей было, когда с болот приносило туман, состоящий из этого таинственного газа, но так случалось нечасто. Для действительно сильных призывов условия были чаще всего неблагоприятные. Именно поэтому для тренировок бойцов был построен учебный корпус, тот самый, где лишился головы рядовой Русов. Ученые выпускают там концентрированный светлозан, и благодаря этому их подопечные могут оживлять почти любую фантазию. Правда, даже там фантазии воссоздают небольшие и ненадолго. Во-первых, чем крупнее призываемый объект, тем больше энергии подопытных требуется для его поддержания, а во-вторых, даже натренированным солдатам не удается слишком долго верить в то, чего нет на самом деле.

Читая все это, я даже восхищался гением изобретателей. Да только восторги мигом рассыпались в прах, стоило вспомнить методы, которыми это достигалось. Солдатам постоянно внушалось, что все они – единый коллектив, что их подразделение должно быть единым целым, и год от года эти парни все больше становились похожи друг на друга, начинали мыслить одинаково и действительно превращались в единый организм. Больше не существовало Ваниных, Русовых, Манько и прочих. Теперь есть только группа лишенных индивидуальности существ, навсегда вычеркнутых из списков общества. Даже для родных они давно были мертвы – тем сообщили, что парни погибли в горячих точках…

Ничего, я выведу этих негодяев на чистую воду! Быть может, для этих несчастных подопытных не все еще потеряно…

Чего я так и не смог найти в этих записях – это объяснение, почему живой Русов оказался в казарме, в то время как его изуродованный безумный «близнец» сидел на цепи в подвале.

Взглянув на солнце, которое заметно сместилось на небосводе, я понял, что мой привал слишком затянулся. Записи так увлекли меня, что я позабыл о времени. Надо идти дальше! Я уже поднялся с камня, на котором сидел, и стал запихивать бумаги обратно в вещмешок, как вдруг заметил синюю тетрадку. На приклеенном к обложке белом пластыре было написано шариковой ручкой: «Проект, НИКТО“». Я сунул эту тетрадь в мешок следом за остальными бумагами, да только вспомнил, что другие документы частенько ссылались на этот проект. Причем многие опыты ставились именно как подготовка к нему. Любопытство взяло верх. Я снова присел на камень и распахнул тетрадь.

На первой странице размашистым почерком (так писал сам полковник) описывалась теория создания живого существа с помощью разума. Причем не временной иллюзии, а именно постоянного, которое не исчезнет вскоре, а сможет существовать годами и, что главное, будет неотличимым от настоящего. Для более эффективного сотворения предлагалось воспользоваться коллективным разумом испытуемых, хотя и оговаривалось, что в теории такое под силу и одному человеку при очень сильной вере в то, что объект действительно существует. Далее описывались этапы эксперимента, первые опыты создания живых существ: насекомых, кроликов, кошек. Например, бойцам говорили, что к ним приблудилась кошка, возможно, прибежала из деревни Речки, что находится в нескольких километрах от воинской части. Когда в существование кошки верили все испытуемые, им показывали животное. Однако, как и в других экспериментах, поначалу создаваемые существа были нестабильны – довольно быстро исчезали. Приходилось сообщать подопытным, что животина удрала или померла.

И вот первая удача – создание собаки Никты…

«Никта! Я же знаю ее! – вспомнил я. – Она сидит на цепи у казармы!» Пожалуй, это единственное животное, которое я встречал в пределах части. Я даже пару раз подкармливал ее. Выходит, она… иллюзия!

В тетрадке говорилось, что собака не только выжила и не исчезла, но даже имела пол, а также физиологическое строение и повадки обычного животного. Это был грандиозный успех. Да только ученые стремились к большему – к созданию человека!

Подготовка шла полгода. Для начала солдатам объявили, что в ближайшем будущем к ним в часть направят нового офицера и что по новой программе Министерства обороны у личного состава есть уникальная возможность самим выбрать себе такового – какого пожелают. Были проведены тщательные опросы: какого командира вы хотите? К тетрадке прилагалась пачка анкет примерно такого содержания: честный, добрый, отзывчивый, справедливый, смелый, решительный… Дальше шли краткие описания: темные волосы, светлые глаза, высокий, худощавый… Была также пачка коряво нарисованных картинок. В общем, ученые выявляли образ человека, наиболее подходящий всем членам группы.

И вот – следующий этап. Солдатам наконец объявили, что, согласно их просьбам и пожеланиям, командованием был подобран подходящий офицер. В часть он прибудет 10 мая этого года. Бойцам также показали его фотографию, чтобы они запомнили, как должен выглядеть офицер (фоторобот, созданный на компьютере по их рисункам). Здесь же в тетрадке лежала эта фотография… Моя!

«Александр Петрович Откин», – прочел я на обороте фото.

Этого не может быть!

Далее шел комментарий, что полковник Светлов этот эксперимент решил посвятить своему отцу Александру Петровичу Светлову, дело которого он продолжает. В честь него он и решил дать имя и отчество новому существу. Фамилию выбрал майор Перцев. Тот оказался с юмором – «Откин» наоборот читается «Никто»…

Я захлопнул тетрадь.

Какое-то время сидел, глядя в никуда. Я не могу быть иллюзией! Вот же я – живой, думающий! У меня есть тело, я чувствую, переживаю, испытываю боль…

Я снова раскрыл тетрадь, перечитал все сначала, принялся листать страницы. Дальше шли описания хода эксперимента, плюсы, минусы. Главным недочетом опыта отмечалось отсутствие памяти у нового существа. Собака Никта могла обойтись и без нее, да только человек-то должен иметь воспоминания! Конечно, они могли просто посадить созданное существо на цепь, как и собаку, причем где-нибудь в подвале, подальше от посторонних глаз. Однако ученым важно было понаблюдать, как «экземпляр» станет общаться с личным составом, как его примут, не развеется ли иллюзия… Когда же эксперимент удался, полковник записал: «Это наша самая большая удача…»

– Самая большая удача! – повторил я.

В голове царил хаос. Нет, это все чушь! Я живой! Живой?! Живой ли? И с каждым мгновением мне все больше казалось, что права тетрадка. Все сходилось идеально. Даже слишком идеально!

Я не знаю, сколько еще просидел на камне, сжимая синюю тетрадку. Внутри меня росла пустота, и жизнь теряла смысл. Жизнь? Так ведь нет и не было никакой жизни! Еще неделю назад меня вообще не существовало! А я, глупец, пытался припомнить своих родителей, жену, сына… «Можно ж было перестраховаться и подкинуть ему пару-тройку воспоминаний!..» – сказал тогда полковник. Теперь ясно, что он имел в виду! Я вынул из кармана фото, где я с женой и ребенком стоял на какой-то аллее, и представил себе, как какой-то паренек в офисе перед компьютером клацает мышкой и гоняет стрелочку по экрану монитора, подделывая этот снимок. Подделывая мою жизнь! Я в ярости смял фото, хотел разорвать… и вдруг неподалеку раздался шум – кто-то продирался через бурелом.

Они идут! Мысли о бессмысленности бытия мигом схлынули. Иллюзия я или нет, но инстинкт самосохранения у меня такой же, как и у всех! Надо бежать! Я попытался вскочить с камня, но… не смог! Мои ноги словно одеревенели. Взглянув на ступни, я увидел причину – их оплетало вырастающее из земли какое-то странное черное чешуйчатое растение, похожее на лиану, а по полянке, на которой я сидел, легкой белой дымкой стелился туман. Светлозан! Я рванулся, но растение поползло вверх, оплетая мне руки, торс, кольцами обвилось вокруг шеи. «Это все иллюзия! Его не существует на самом деле!» – в отчаянии твердил я. Иллюзия или нет, но держала она меня вполне реально и сильно, словно трос. Я упал, и рядом выросло еще несколько черных лиан, они прижали меня к земле. Теперь я не мог даже шевельнуться…

– Вон он! – послышалось одновременно с десяток голосов, и среди листвы показались солдаты, обступили меня и уставились с одинаковыми довольными улыбками на одинаковых лицах.

Следом за ними в поле зрения появился Светлов. Дал знак, они отошли подальше.

– А ведь вы были абсолютно правы, капитан Откин. Разум – это в первую очередь мощное оружие! – с мерзкой сладкой улыбкой сказал он. – Да уж, заставили вы нас побегать. Мало того что вломились в мой кабинет, так еще и удрали с весьма ценными документами. Ай-яй-яй! Не ожидал, что на такое способны…

Видимо, он хотел сказать «иллюзии», но засомневался, в курсе ли я. Вдруг еще нет, и он нарушит ход эксперимента? Но тут он заметил валяющуюся рядом раскрытую синюю тетрадку и поднял ее.

– Ну вот, теперь вы все знаете. Чуть раньше, конечно, чем следовало бы, и все же… – Он убрал тетрадь в свой планшет. – Надеюсь, вы дочитали до конца. Это избавит нас от долгих объяснений. Вы искали правды и хотели разоблачить нас? Теперь-то, я думаю, вы понимаете, что без нас и этих ребят, которых вы накануне так легкомысленно обозвали «зомби», вас бы попросту не существовало. Никогда!

– Я вам не верю! – выдохнул я. – Этого не может быть!

– Вы не верите фактам?

– Что вы называете фактами? Исписанную вами же тетрадку? Думаю, вы специально состряпали всю эту чушь, чтобы запудрить мне мозги. Надеетесь, что это удержит меня, и я не предам огласке ваши преступления? Или вы просто решили свести меня с ума, чтобы я превратился в одного из тех несчастных, что мучаются у вас в подвале? Я понял суть ваших экспериментов – вы хотите создать армию зомби! Да только я все равно не сдамся! Люди все равно узнают правду!

– Вы зря возомнили себя спасителем, капитан Никто! – сухо сказал подошедший Перцев. – Вы всего лишь результат эксперимента, и не более того. Да и то, как выяснилось, не совсем удачный. Вас никогда не было и не будет впредь. Мы допустили ошибку, доверив бойцам самим выбирать темперамент и характер синтезируемого объекта. Честный, справедливый, отзывчивый, решительный… В следующий раз будем осторожнее.

Он повернулся и громко сказал кому-то:

– Можете его отпустить!

Оковы ослабли, черные лианы скрылись под землей, оставив после себя в земле небольшие отверстия. Я с трудом сел, потирая онемевшие руки. Посмотрев по сторонам, с сожалением отметил, что, кроме Перцева и Светлова, поблизости никого нет. Солдаты стояли метрах в тридцати от нас и не могли слышать наш разговор. Если бы они все слышали, быть может, поняли бы, что все происходящее – лишь жуткий эксперимент, а они в нем – лишь подопытные.

Майор подозвал одного солдата.

– Этот офицер совершил серьезное преступление, – сказал он, кивнув на меня. – Отведите его на гауптвахту. Если он попытается бежать, разрешаю стрелять на поражение. Разговаривать с ним запрещено!

Мне заломили руки за спину и поволокли обратно в часть.

– Послушайте! Вы должны меня выслушать! – попытался я по пути втолковать своим конвоирам. – Все, что здесь происходит…

Я умолк, ощутив во рту нечто живое. Челюсти мои сжались так, что едва не заскрипели зубы. Я понял, что, если попробую продолжать, мне запросто вырвут язык. Причем сделать они это могут, даже не прикасаясь ко мне – одной лишь силой мысли…

19 мая

Эти строки я пишу, сидя на бетонном полу камеры в том самом подвале под санчастью. Вчера Светлов принес мне мой дневник и настоятельно порекомендовал и дальше его вести. Сначала я швырнул тетрадку в угол камеры.

– Чего вы так нервничаете? – по-отечески ласково спросил полковник, подняв тетрадку и улыбнувшись. Ненавижу эту его мерзкую улыбочку! – Ведь ваши записи – ценная информация для науки. Нам важно сохранить данные о том, что думает объект, узнав, кто он на самом деле.

– Я показал бы вам, что «объект» думает, если бы не это! – крикнул я, сжав кулаки и позвенев цепями, не позволяющими далеко отойти от дальней стены.

Светлов лишь рассмеялся моим пустым угрозам. Какое-то время молча разглядывал меня. Причем смотрел так, как смотрят на диковинное животное.

– Вы так упорствуете, словно вам небезразлична ваша судьба, – задумчиво сказал он. – Забавно, конечно, что вместе с человеческим образом вам достались также свойственные людям инстинкты: самосохранение, желание быть свободным, жить. Но вы задумайтесь все же: ради чего вам жить? У вас нет прошлого, нет будущего. Вы – никто! Независимо от того, хочется вам в это верить или нет. Так что прекратите вести себя по-человечески и не мешайте нам довести эксперимент до конца. Будьте благодарны хотя бы за то, что вы вообще появились на свет.

Он положил тетрадку на пол и пододвинул ко мне ногой так, чтобы я мог до нее дотянуться. Туда же бросил шариковую ручку. Я схватил тетрадь, разорвал в клочья и швырнул обрывки под ноги полковнику:

– Вот вам моя благодарность!

– Не нужно все так усложнять – ни нам, ни себе, – вздохнув, сказал тот и, к моему удивлению… достал из планшета новую тетрадку. Один в один такую же!

– Я ожидал от вас подобной реакции. – Он бросил тетрадь на пол и подвинул ее ногой. – Это копии, сделанные специально для вас, на случай если вы решите уничтожить дневник. У меня еще много, поверьте. А если потребуется, сделаем еще. Если же вы вовсе откажетесь писать… Что ж, не беда. Конечно, это огорчит нас, но большого вреда эксперименту не причинит. Чего нельзя сказать о вас, ведь, если вы продолжите так себя вести… Как вам новая квартирка? Привыкайте! – Полковник обвел рукой камеру. – Хотя у вас есть выбор. И это, кстати, главная причина моего к вам визита. Соглашайтесь сотрудничать с нами, не делайте глупостей, участвуйте в эксперименте – и вам дадут свободу.

– Идите к черту! – Я разорвал вторую тетрадь. – Можете быть уверены, как только я выберусь отсюда…

– То что? – Полковник наморщил лоб, якобы удивляясь. – Вы сбежите отсюда? Ах да, вы же еще не знаете! Думаю, вам интересно будет услышать о том, что иллюзии вроде вас существовать могут лишь до тех пор, пока их окружает светлозан. Да, в этих краях он повсюду. Даже сейчас мы, желая того или нет, вдыхаем его. Однако территория, которую покрывает эта удивительная субстанция, не безгранична. Как только вы покинете зону воздействия светлозана, вас не станет. Радуйтесь, что мы обнаружили вас вовремя. Если бы вы прошли еще пару-тройку километров… Пуф – и все, вас нет! Вы – ожившая фантазия, образ, порожденный мыслью и воплощенный светлозаном, как идея скульптора, воплощенная в камне. Разбей ее – и шедевр снова станет грудой камней.

– Это лишь в том случае, если все, сказанное вами, – правда, – возразил я. – Вы думаете, что я поверил во всю эту чушь? Хотите знать мое мнение? Я думаю, что я – живой человек, никакая не иллюзия. И сейчас я – тоже часть эксперимента. Думаю, вы специально наговорили мне все это, во-первых, чтобы я не сбежал, а во-вторых, чтобы посмотреть, как будет вести себя человек, которому внушили, что он – ожившая фантазия. Психологические войска? Тут, как я погляжу, куда ни плюнь, кругом одни научные эксперименты. Даже не знаешь, чему верить, а чему – нет. Причем одни здесь – психологи, другие – психи!

– Значит, не верите мне? – наморщил лоб полковник.

– А какие у вас доказательства, кроме ваших слов?

– Хотите доказательств? Так бегите! Посмотрим, что с вами случится, когда покинете зону светлозана. Только документы с собой брать мы не позволим. Они для нас слишком важны.

Полковник говорил так уверенно, что меня вновь стали мучить сомнения. А вдруг он не врет?

– Даже если это правда, я лучше исчезну, чем стану помогать в ваших чудовищных экспериментах!

– Что ж… Впрочем, ничего другого я от вас и не ожидал. Честный, справедливый, решительный…

Полковник бросил на пол еще одну тетрадь. Да сколько у него их?

Где-то в недрах подвала раздался не то рев, не то стон. Полковник заметил мою реакцию.

– Все еще интересуетесь судьбой рядового Русова? О, тут все просто. Иллюзии – это ведь не только вымышленные ожившие зверушки, пришельцы и… прочие существа. – Он с улыбкой взглянул на меня. – Питхи, например, утверждали, что самые способные из шаманов, живущих в этих краях, были оборотнями – сами могли превращаться в волков, тигров, драконов и прочую живность. И это вовсе не мифы! Механизм прост: человек верит, что он превращается в зверя, и направляет свою энергию на то, чтобы окружить себя иллюзией. По сути, он и становился зверем! У него на самом деле появляются клыки, когти, и он способен причинить ими такой же вред, как если бы они были настоящими. Хотя вам ли не знать, насколько реалистичны бывают иллюзии. Энергия создателя порождает предметы настолько реалистичные, что я, скажем, могу пожать вам руку…

Я громыхнул цепями, сжав кулаки.

– Впрочем, не стану этого делать. Уж больно вы нынче агрессивны! – Полковник рассмеялся. – Так вот, истории о шаманах-оборотнях навели нас на мысль. Если человек способен воссоздать реалистичные когти, клыки и драконью кожу, отчего бы ему не воспроизвести, например, почки или сердце. Мы оказались правы: при помощи светлозана и биоэнергии люди действительно способны залечивать раны! Мы провели немало подобных экспериментов. Например, когда одному бойцу потребовалось удалить аппендикс, мы просто внушили ему, что он здоров. И все – никакой операции! Если нужно удалить из организма какие-то вредные вещества, можно, скажем, внушить пациенту, что в его теле есть какие-нибудь существа или нанороботы, чистящие организм. И это отлично работает! Ну а царапины у наших доблестных солдат исчезают буквально на глазах! Конечно же, на самом деле раны никуда не пропадают, просто настоящие ткани заменяются иллюзорными, а те настолько реалистичны, что останавливают кровь. Со временем раны заживают, и иллюзорные ткани постепенно заменяются настоящими. А один подопытный и вовсе силой мысли смог отрастить себе руку, которую легкомысленно потерял во время очередного эрвического призыва. Он, кстати, пользуется ею до сих пор. Ясное дело, рука у него обратно не отрастет, она остается иллюзорной, и если он выйдет из зоны светлозана, она у него исчезнет.

– Хотите сказать, если я пожелаю себе огромные мышцы, чтобы разорвать эти цепи и вырвать вам кадык, – это произойдет? – зло спросил я. Как же мне этого хотелось!

– Вы – нет, – с деланым сожалением ответил Светлов и постучал себя пальцем по виску. – Ваш мозг – иллюзия и не выделяет энергии. А вот я, пожалуй, смогу. Ну, после должной тренировки, конечно… Так о чем мы с вами говорили? Ах да, о медицине! Эксперименты в этой области идут так успешно, что мы давно отказались от услуг врачей. Сами были в санчасти, видели, что палаты пустуют. Солдаты у нас не болеют и силой своей коллективной мысли исцеляют не только себя, а даже научный персонал и своих офицеров.

– Хотите сказать, рядового Русова воскресили из мертвых? – Я был так поражен, что позабыл о гневе.

– Не совсем… – Полковник погладил свой бритый подбородок. – С рядовым Русовым такой номер не прошел. Ведь в первую очередь сам пациент должен верить в свое исцеление, направлять на восстановление свою жизненную энергию, а потом поддерживать эти иллюзии. Да только пациент-то был мертв! Как можно что-то внушить мертвецу? Майор Перцев – кстати, кандидат наук в своей области – решил, что мертвых все-таки возможно воскрешать – силой чужого разума. И он оказался абсолютно прав. Доказательство вы сами видели в этом подвале. Однако тут нас ждал подвох. Нам удалось с помощью коллективного разума подопытных воскресить погибшего: иллюзорные ткани так хорошо воссоздались, что даже голова приросла к нужному месту. Однако воскресший Русов – это всего лишь оболочка, тело: крепкое, здоровое, но абсолютно лишенное разума, сознания. А ведь именно разум делает нас личностью! Да только разум у человека существует благодаря мозгу, а тот у рядового Русова уже был мертв к тому моменту, когда мы вернули ему голову. Так что вряд ли воскрешение рядового Русова можно назвать удачным возвращением к жизни.

Какое-то время полковник молчал, слушая, как беснуется где-то в дали коридора скованный цепями безумец. Я тоже терпеливо ждал. Несмотря на всю переполнявшую меня ярость, мне все же было интересно узнать разгадку: каким образом воскресший Русов оказался в казарме?

– Мы уж решили, что этот подопытный для нас потерян, – продолжал Светлов. – И вдруг я нашел решение! Я вспомнил о проекте «НИКТО», частью которого вы являетесь. Тем более что у нас уже был удачный опыт в этом. – Он с улыбкой взглянул на меня. – И тогда мы сообщили личному составу, что исцеление рядового Русова прошло благополучно, что он жив-здоров и скоро вернется в строй. Признаться, мы и сами не ожидали, что результат окажется столь успешным. Тут дело пошло намного проще, чем с вами. Ведь все подопытные прекрасно знали своего сослуживца, с которым провели не один год. Весь личный состав роты был уверен, что Русов поправляется в санчасти, а потому не прошло и пары часов, как тот действительно появился в одной из медицинских палат. И, как вы сами видели, он до сих пор с нами! Так что, можно сказать, рядовой Русов – ваш брат. Он такая же иллюзия, как и вы, порожденная теми же создателями. Правда, он, в отличие от вас, более покладистая иллюзия.

– Быть может, лишь до тех пор, пока не узнает правду? – возразил я.

– Правда – та же иллюзия. Во что люди верят, то и есть правда.

– Но ведь созданный вами Русов – не живой! Это лишь ожившая фантазия!

– Скажите, считаете ли вы себя живым?

Я задумался. Конечно же, я жив! Ведь я чувствую, мыслю, испытываю боль, страх… Именно поэтому меня до сих пор не покидают сомнения, что все эти рассказы про то, что я – иллюзия, ложь, что мне лишь пудрят мозги, а на самом деле я обычный человек.

– Признаться, мы с коллегами долго сомневались, можно ли считать иллюзии живыми существами, – сказал полковник. – Ведь что делает нас живыми? Возможность думать, принимать решения, испытывать чувства. Первое время мы считали, что иллюзии – как роботы: всего лишь исполняют то, что мы от них ждем. Скажем, ты знаешь, как должна вести себя собака, и созданная тобой иллюзия будет вести себя именно так. Как актер, который играет роль по заранее написанному для него сценарию, и сценарист тут – подсознание создателей. И это действительно так, однако лишь отчасти. Наблюдая за вами, проведя тесты, ну и учитывая ваше поведение в последние дни… Особенно эта ваша выходка с побегом и похищением документов… Все это наводит на мысли, что вы действительно обладаете свободой воли, мыслите и самостоятельно принимаете решения. Создатели дали вам облик, характер и темперамент, но в остальном вы свободная личность. А значит, вы – живое существо, пусть и плоть ваша соткана не из живой материи, а из биоэнергии ваших творцов. И точно так же иллюзорный Русов более подходит под категорию «живой», чем его безумная прежняя реальная оболочка.

– Хотите сказать, что иллюзорный Русов – точная копия оригинала?

– Не совсем. Создатели наделили своего сослуживца всеми качествами, которые знали сами: обликом, характером, кое-какими привычками и знаниями. Так что внешнее, визуальное сходство – абсолютно. Но вот внутренний мир, переживания, личные тайны, а также знания, о которых даже не подозревали сослуживцы, – все это навсегда сгинуло вместе с реальным телом. Быть может, истинная сущность этого человека теперь пребывает в каком-то загробном мире? Ведь есть мнение, что сознание – вместилище души и после смерти эта самая душа отправляется в иные миры… Впрочем, это уже вопрос теологический. Для нас же важно лишь то, что мы имеем в нашем реальном мире. А имеем мы эрва – абсолютно новое существо, созданное разумом, очень похожее на оригинал, с которого скопировано.

Светлов ушел, сказав напоследок, что его предложение о сотрудничестве пока в силе, мол, подумайте хорошенько. Я долго сам не свой бродил по камере, думал, разбивал кулаки о стены. А потом заметил на полу среди обрывков бумаги эту тетрадку. Я все же решил описать недавние события. Сам не знаю для чего. Быть может, как исповедь для потомков?

20 мая

Я уже сутки сижу в этой камере и, кроме человека в белом халате, который приносит баланду, никого не видел. Человек этот до раздражения молчалив. Он игнорирует все мои вопросы. Не назвал даже своего имени. Он просто молча опускает котелок с какой-то съедобной бурдой на доску, туда же кладет кусок хлеба и ставит стакан чаю. Затем подвигает доску так, чтобы я мог дотянуться до еды. Спустя час возвращается и забирает посуду. Я не ем. Для чего? Ведь Светлов прав: если я всего лишь иллюзия, в чем смысл моей жизни? Мое прошлое – всего несколько дней, прожитых в этой части, настоящее – сырой подвал и цепи на руках. И в будущем, похоже, ничего лучшего мне не светит. Конечно, если не согласиться на предложение полковника…

Он заходил с утра. Поинтересовался, не передумал ли я. Ответ был «Нет!».

– Не понимаю, чего вы так упорствуете?

– Вы хотите, чтобы я спокойно жил, зная, какие мерзости тут творятся, и врал, глядя в глаза этих несчастных подопытных? Ну нет! Уж лучше подвал и цепи! Отпустите меня – и пожалеете. Я найду способ вас остановить!

– Какой правдивый ответ, – задумчиво сказал полковник. – Кстати, вы ведь могли обмануть нас. Согласиться на наши условия, выбраться отсюда и попытаться, например, позвонить на «большую землю». Однако не делаете этого и прямо заявляете о своих намерениях. Честный, решительный… Это, оказывается, и слабые стороны характера, данного вам вашими создателями. Нам бы туго пришлось, пожелай подопытные хитрого и изворотливого офицера. Ну, это ваш выбор…

…Снова приходил этот безмолвный человек в белом халате. Передо мной стоит еда, но я по-прежнему к ней не притронулся. Хотя, признаться, навредить так могу лишь себе. Надзиратель забирает посуду независимо от того, пуста она или нет. Моим мучителям плевать на мое состояние. Есть же хочется так, что желудок сводит. Уж не знаю, способны ли иллюзии умереть от голода и жажды, но испытывают они их точно. Особенно хочется пить. С трудом сдерживаюсь, чтобы не выпить хотя бы чай. Но если выпью – значит сдался!

Я все думаю о будущем. Если я не собираюсь согласиться на условия полковника, как планирую жить дальше? Провести остаток дней в этой камере? От одной мысли тошно. Признаться, я все больше подумываю о том, для чего мне вообще жить. Если я – иллюзия, мое существование не имеет смысла. С другой стороны, есть более простые и быстрые способы покончить с собой, чем медленно умирать от голода. Например, у меня есть цепи, концами они крепятся к стене. Если обмотать одну из них вокруг шеи…

…Решено! Прощайте, мои создатели и мучители! Радуйтесь, читая эти строки. Вот, как вы и желали, запись о том, что думает порожденное фантазией существо, узнавшее, что оно всего лишь иллюзия! Прощай, никчемная жизнь…

* * *

21 мая

Как это ни удивительно, я все еще жив. Похоже, моя попытка суицида провалилась. Подозреваю, надзиратель заметил, что я пытаюсь удавиться цепью, и успел меня спасти. Видимо, какое-то время я провалялся без сознания. Когда очнулся на полу камеры, рядом никого уже не было. Одно удивляет – я не испытываю боли в горле, да и следов от цепи на шее не чувствую. А ведь там непременно должна была остаться рана! Ощущение такое, будто и не было никакой попытки самоубийства.

Черт бы его побрал, этого надзирателя! Еще пара мгновений – и я был бы свободен от всего этого кошмара! Да уж, непросто решиться на такое второй раз, но все же придется. Надо лишь дождаться, когда человек в белом унесет еду, – он всегда уходит из подвала и долго не возвращается. Второй раз он не сможет мне помешать!..

…Черт! Черт! Черт! Будьте прокляты этот подвал, эти цепи, этот надзиратель, эта мерзкая воинская часть! Я все еще жив! Я ведь был уверен, что в подвале никого нет! Я дождался, пока стихнут вдали шаги и хлопнет входная дверь, прежде чем накинуть себе цепь на горло! Быть может, за мной постоянно наблюдают, например, с помощью скрытой камеры?

Кстати, у меня снова не осталось никаких следов после удушения. Как такое возможно? Хотя в этой воинской части люди себе руки силой мысли отращивают, что говорить о каких-то там шрамах. Возможно, объяснение в этом.

Так или иначе, надо придумать иной способ свести счеты с жизнью. Причем такой, чтобы сразу и наверняка. Мертвых даже тут не воскрешают. Несчастный Русов тому пример…

…Приходил надзиратель, приносил баланду. Я сделал вид, будто смирился, и поел, и между тем незаметно спрятал в рукав ложку. К счастью, надзиратель, забрав пустую посуду, этого не заметил. Затем я несколько часов просидел в углу, делая вид, что сплю, сам же украдкой точил ложку о каменный пол. Она стала так остра, что можно бриться. Теперь осталось осуществить задуманное. Даже если за мной следят, когда я перережу себе горло, им не успеть – пока добегут сюда, буду уже мертв. Хватило бы только духу. Главное – не струсить!..

…Это какое-то безумие! Я по-прежнему жив!

Господи, за что? Я собственноручно вскрыл себе горло! Каких усилий воли мне стоило на такое решиться! Ни за что на свете не смогу снова добровольно пережить такую боль… И что же, все было напрасно? Я все еще жив! Все еще жив! Жив! Жив! Будь проклята такая жизнь!

Я долго метался по камере, умоляя: «Убейте меня! Освободите!» Но мои мучители остались к этим мольбам столь же холодны, как грязные стены этой камеры. Я даже просил: «Господи, да отпусти же меня, наконец!» Но, видимо, людским богам нет дела до оживших фантазий. Бесчувственные зомби – вот мои боги, вот мои создатели! И они безжалостны, раз снова и снова возвращают меня к жизни. Вот и теперь у меня на горле, том самом горле, которое я вспорол, резко полоснув по нему заточенным металлом, не осталось и следа от страшного пореза. Нет даже крови на полу в том месте, где билось в предсмертных конвульсиях мое тело. Видимо, пол начисто вытерли.

Одно мне невдомек: для чего они это делают? Зачем им оставлять меня в живых? Ведь мое исчезновение всем только на руку. Нет человека – нет проблемы (пусть и вымышленного человека). Но они для чего-то упорно возвращают меня к жизни. Сейчас вот держу в руках свою заточенную ложку. Она по-прежнему у меня. Мне жутко! До сих пор не верится, что я оказался способен сотворить такое. Хотя, возможно, нашел бы в себе силы сделать это еще раз, если бы был уверен, что это конец. Но где гарантия, что я вновь не очнусь в этой камере? Меня пугают не боль и смерть, а бессмертие. Как, однако, забавно: сколько людей на пороге смерти усиленно борются за жизнь, цепляются из последних сил, просят высшие силы хотя бы на миг продлить их никчемное существование. Я же, наоборот, упорно пытаюсь умереть, а бессмертие висит надо мной как проклятие. Эй, вы, те, кто так любит жизнь! Согласились бы вы продлить свой жалкий век, избежав смерти в обмен на подвал и цепи?

Эта мысль отчего-то так позабавила меня, что я расхохотался. Я что, и вправду смеюсь? Похоже, схожу с ума! Вот мое будущее – обезумевший сумасшедший, скованный цепями в подземелье. Я тут же вспомнил Русова, и мне стало не до смеха, жутко. Ну уж нет! Я должен пытаться снова!

Есть идея. Попробую сесть в углу, вскрыть заточенной ложкой себе вены и, спрятав за спину порезанную руку, притвориться спящим. Надеюсь, кровь не вытечет из-под меня и не выдаст. Быть может, я успею потерять достаточно крови, прежде чем они поймут, что я вовсе не сплю…

22 мая

«Если вам так нравится истязать себя, это ваше право. Можете продолжать в том же духе. Однако ваши попытки бессмысленны…» – это было первое, что я услышал, вернувшись к жизни.

Не вышло? Снова жив? Впрочем, я уже так привык к провалам, что не ощутил прежнего отчаяния. Лишь пустоту и разочарование. Открыв глаза, увидел у своего лица армейские ботинки, а взглянув вверх, разглядел нависающего надо мной Светлова.

– Пожалуйста, перестаньте мучить меня, – взмолился я, с трудом поднимаясь с пола. Сил хватило лишь отползти к стене и сесть, привалившись спиной к холодному бетону. – Почему вы не даете мне умереть? Прошу, убейте меня!

– Убить… – повторил полковник и вздохнул. – Если бы было все так просто…

Он отошел к дальней стене, присел на корточки и, сцепив перед собой пальцы, задумчиво уставился на меня.

– Поверьте, если бы это зависело от меня, я бы позволил вам свести счеты с жизнью и тем самым избавил бы и себя, и вас от проблем. Но…

Он замолчал, и от этого молчания мне стало не по себе.

– Но? – повторил я, предчувствуя, что ответ мне не понравится.

– Как это ни прискорбно признавать, мы несказанно далеки от понимания природы оживающих фантазий.

И вы тому пример. Знай мы больше, конечно же, не допустили бы такого просчета. Мы даже предвидеть не могли последствия! Это и неудивительно, ведь до этого мы имели дело лишь с временными фантазиями. Вскоре после сотворения они рассеивались сами собой – и никаких проблем. Есть, правда, еще собака Никта, которая здравствует и поныне. Однако, в отличие от вас, она не обладает разумом и способностью говорить, оттого с ней тоже проблем никогда не возникало…

– Да не томите же, профессор! – оборвал я его рассуждения. – Если в том, что я все еще жив, не ваша заслуга, так объясните, в чем проблема?

– В вас! – ответил он и, помолчав, добавил: – Как же долго мы добивались того, чтобы породить постоянную фантазию! Однако ни разу не задумались над тем, как потом эту фантазию устранить.

– Хотите сказать, я бессмертен? – Это привело меня в ужас.

– Нет, не бессмертны. Однако и умереть так просто не можете. Человек – порождение природы, и убивает его природа: он умирает от старости, болезней, физических повреждений. Вы же – порождение разума. И убить вас может лишь разум! Причем разум, вас породивший! До тех пор, пока живы ваши создатели и пока они верят в ваше существование, ничто не способно вас ликвидировать.

Светлов сказал это с таким сожалением, что я поверил, что он не врет. Выходит, я был все-таки прав: мое исчезновение им лишь на руку, и будь у них возможность, меня давно б уже не стало. Не убей я себя сам, это сделали бы они. Значит, они не могут!

– Вы говорили, что иллюзии могут жить лишь до тех пор, пока их окружает светлозан, – припомнил я. – Что вам мешает просто посадить меня в машину, отвезти подальше, туда, где нет вашего газа, – и дело с концом. Ведь я, как вы сами сказали, исчезну!

Полковник покачал головой:

– Признаться, я тогда блефовал, просто вас пугал. Да, за границей действия светлозана вы исчезнете. Однако не погибнете. Ведь вы – фантазия. Место вашего обитания – не этот мир, а разум ваших создателей. В реальном мире вы лишь проекция, порожденная верой ваших создателей в то, что вы существуете. Даже в этой камере вы находитесь лишь потому, что ваши создатели верят в то, что вы находитесь в ней. Вся рота испытуемых знает о том, что вы под арестом и содержитесь в подвале санчасти. Именно поэтому вы, умирая, вновь и вновь возникаете тут. Даже если мы отвезем вас за границу действия светлозана и вы исчезнете, спустя какое-то время снова окажетесь в этой камере.

Меня пробрал озноб. Это какой-то замкнутый круг! Неужели я обречен? Неужели выхода нет? Зато, если у меня и были до этого сомнения, действительно ли я иллюзия или меня просто дурачат, теперь их не осталось. Был бы я живым существом, не сидел бы сейчас в этой камере.

– Выходит, для того, чтобы я умер, вам нужно убедить моих создателей в том, что я мертв. Так?

– Именно!

– В чем же проблема? Просто убейте меня на глазах у солдат, чтобы у них не осталось сомнений. – Я уже готов был на все, что угодно, лишь бы прекратить этот кошмар.

– Скажете тоже, убейте! – печально усмехнулся полковник Светлов. – Ваши создатели вовсе не зомби, как вы их постоянно называете. Они – люди! Пусть и с несколько измененной психикой, но люди! К тому же они солдаты и прекрасно знают, что устав запрещает казнить офицера без суда и следствия, какое бы преступление он ни совершил. Мы ж не на войне! Но даже если мы и позволим себе такое безумие, кто-то из испытуемых может усомниться в вашей гибели, и тогда вы появитесь вновь, например, на больничной койке в санчасти.

– А если объявить им, что я неизлечимо болен и вот-вот умру?

– В части, где уже несколько лет нет болезней и люди способны силой мысли отращивать себе органы? Вы, верно, шутите!

Все не слава богу!..

– Тогда скажите им, что меня отправили в другую часть и я погиб по пути. Скажем, попал в аварию!

Вот уж не думал, что сам буду придумывать способы своего убийства.

– Не пойдет, – покачал головой полковник. – Это еще хуже. Так как испытуемые воочию не увидят вашей гибели, они будут сомневаться в том, что вы действительно мертвы. А значит, ваш образ по-прежнему сохранится в их памяти, и еще неизвестно, каковы будут последствия. Да, на какое-то время вы, несомненно, исчезнете. Но представьте ситуацию: кому-то из испытуемых покажется, что он увидел вас. Скажем, обознается, перепутав с каким-то офицером. По роте поползут слухи, что вы вернулись, и… вуаля – вы снова тут! Причем возникнуть можете где угодно и когда угодно. Нет уж, избавьте нас от таких сюрпризов.

Какое-то время мы оба молчали.

– Признаться, вы поставили нас в весьма затруднительное положение, – наконец сказал Светлов. – Насколько проще все было бы, согласись вы сотрудничать. Однако, как вы сами понимаете, отпустить вас мы не можем. Для нас это слишком рискованно, учитывая ваш характер. Мало ли чего еще от вас можно ожидать… Однако и устранить вас мы не в силах. По крайней мере, до тех пор, пока ваши создатели верят в то, что вы в добром здравии. Так что… привыкайте!

Он встал и обвел рукой камеру.

– Но вы не сможете держать меня тут долго! – вскричал я. – У солдат рано или поздно возникнут вопросы, отчего вы держите в заточении офицера и не принимаете никаких мер.

– То-то и оно… То-то и оно… – задумчиво сказал полковник Светлов и вышел из камеры.

Едва за ним закрылась дверь, я с яростью швырнул на пол заточенную ложку. Теперь уже бесполезную – орудие мучения, а вовсе не убийства. Однако, когда спустя полчаса явился надзиратель с баландой, я уже успокоился и пребывал в унылом смирении. Обреченный! И, опустившись на пол, я, пусть и без аппетита, поел. Толку истязать себя голодом, если даже он не способен тебя убить?

23 мая

«В этой камере вы находитесь лишь потому, что ваши создатели верят в то, что вы находитесь в ней» – эта фраза, сказанная Светловым, почему-то всплыла у меня в памяти, едва я проснулся. Весь сегодняшний день, как и вчерашний вечер после ухода полковника, я пребывал в подавленном состоянии. Но эта фраза вновь и вновь отчего-то возникала в памяти, не давала мне покоя. «Верят в то, что нахожусь здесь…» – в этом таился какой-то секрет.

И вдруг я понял какой. А что, если они поверят в то, что я нахожусь в другом месте? Окажусь ли я там на самом деле? И чем больше я думал об этом, тем увереннее становилась мысль, что это сработает. Если я действительно ожившая фантазия, сработает непременно! Вопрос лишь – как убедить своих создателей в том, что я не здесь? Сложновато, находясь в цепях и в подземелье. Есть, правда, небольшое окошко под потолком, в которое даже можно выглянуть, если стать на цыпочки. Да только за все дни, что я тут нахожусь, к этому окну не приблизилась ни одна живая душа.

Я думал над этим остаток дня, и у меня созрел-таки план. Я решил написать письмо. Благо бумага и ручка у меня есть. А так как я время от времени делаю записи в дневнике, то, что я пишу, никого не насторожит. Писал же я своим жене и ребенку, как теперь выяснилось несуществующим. Но солдаты-то об этом не знают, они-то уверены, что я – приехавший к ним офицер, у которого где-то далеко есть семья. В письме я коротко рассказал о том, что произошло недоразумение: мол, меня обвинили в преступлении, которое я не совершал, и взяли под стражу. Однако теперь все в порядке, начальство во всем разобралось, признало меня невиновным и освободило из заключения, а потому теперь я нахожусь в своей квартире, где и пишу это письмо. В конце я для правдоподобности написал, что очень их люблю, целую и с нетерпением жду, когда мы сможем увидеться.

Вырвав из тетрадки лист, я сложил его так, словно он был в конверте. «Если за мной наблюдают через скрытую камеру, план может провалиться, – думал я. – Надо отправить послание незаметно». Я встал на цыпочки и долго, изображая тоску, смотрел в окно. Я и раньше так делал, потому это не должно было вызвать подозрений. Достав из рукава заточенную ложку, я несколько раз осторожно, но сильно ударил ею по уголку оконного стекла, а когда оно треснуло, аккуратно надавил на осколок. Образовалась небольшая дырка. Затем я вынул из другого рукава письмо и просунул в отверстие. К счастью, снаружи был ветер. Какое-то время письмо трепыхалось у меня в руке, а затем я разжал пальцы, и послание умчалось вдаль. Если его кто-то найдет, может решить, что я написал письмо, оставил на столе, и его унесло в окно сквозняком. Остается лишь надеяться, что его найдут именно мои создатели, а не офицеры или кто-то из гражданского персонала.

Уже отправив послание, я вдруг подумал: если план сработает, выходит, фантазии могут управлять своими создателями! Эта мысль меня так позабавила, что я едва не рассмеялся. Нет, нельзя подавать виду, иначе тюремщики смогут заподозрить неладное! И все же, хоть я еще не на свободе, настроение мое улучшилось. Теперь остается ждать…

24 мая

Я уже дважды вскрывал себе вены – прошлым вечером и сегодня днем! Этот способ из всех испробованных методов самоубийства показался мне самым безболезненным – порезы вытерпеть несложно, а потом жди, слабея, пока не наступит беспамятство. С каждым разом делать это все проще. Вот уж не думал, что к собственной смерти можно привыкнуть! Теперь я даже не прячусь, наоборот, пускаю себе кровь так, чтобы видели мои мучители (если они, конечно, действительно за мной следят). Они знают о моих попытках покончить с собой, так что их вряд ли это удивляет. Меня же беспокоит другое – я по-прежнему остаюсь в камере! Либо мое послание так и не нашли, либо оно попало не в те руки, либо план попросту не сработал. Ведь мои создатели могут и не поверить тому, что написано в письме. Впрочем, прошло еще так мало времени…

25 мая

Да, да, я по-прежнему здесь! В этой гребаной камере! Вчера я отправил еще два послания. Первое – объяснительную, в которой сообщил, что мое бегство было вызвано психическим расстройством, но теперь все в норме. В конце я прямо намекнул, что по рекомендации полковника Светлова отлеживаюсь в постели своей комнаты. Второе – приказ о моем освобождении от имени командира части майора Перцева (надеюсь, солдаты не знают его почерк). Ну, хоть какое-нибудь должно же сработать!

…Снова камера, снова цепи. Похоже, таким образом покинуть эти стены не выйдет. Неужели я обречен годы торчать в этом каземате, пока не перемрут мои создатели? Так ведь они могут дожить и до старости! Проклятье…

27 мая

Больше суток у меня не было возможности писать сюда. Но сегодня вечером Светлов принес дневник ко мне домой. Да-да, я снова дома! Впрочем, обо всем по порядку…

Вчера днем я еще раз порезал себе руки и провалился в сон, но очнулся по-прежнему в камере. После этого оставил эти бессмысленные попытки. Толку себя истязать, если это не приводит к ожидаемому результату? Меня снова охватило отчаяние. Выхода нет, жизнь – дерьмо и все такое… Эти мысли сводили меня с ума. А о чем еще может думать человек, понимающий, что обречен долгие годы провести в цепях в сыром подземелье?

И вдруг ближе к вечеру я внезапно ощутил сильную усталость. Меня начало клонить в сон, хотя время было довольно раннее. Я сел в угол, достал дневник, даже попытался что-то написать, но буквы расплылись перед глазами, и, прочертив ослабевшей рукой по странице черту, я вырубился. А когда очнулся, не поверил глазам. Распахнув глаза, я увидел белый потолок. Я лежал в кровати в своей комнате, в одних трусах, укрытый одеялом. Форма была аккуратно сложена рядом на стуле.

«Получилось! – вдруг осознал я. – Все-таки сработало!» Мне хотелось прыгать от счастья. Второй мыслью было то, что я напрасно истязал себя, кромсая острой ложкой вены. Видимо, какое-то из моих посланий все-таки попало к создателям, и они поверили в мое освобождение. И как только это произошло, я тут же перенесся на новое место. Верилось в такое чудо с трудом, но факт остается фактом – я очутился дома!

Встав с кровати, я потянулся было к выключателю настольной лампы и вовремя остановился. Что случится, если кто-то увидит свет в моем окне? Вот тут-то меня накрыла новая мысль: что делать? Я так стремился удрать из камеры, что ни разу не задумался над тем, как себя вести, если мой план все-таки удастся. Вот я на свободе и… что дальше?

Поначалу мной овладели прежние стремления: нужно как-то остановить этот чудовищный эксперимент! Но как? Предположим, мне удастся проникнуть в кабинет командира части, где есть телефон, и дозвониться до столицы. Я представил себе лицо человека в правительстве или Министерстве обороны, который снимет трубку. «У меня важная информация!» – скажу я. «Военные в секретной лаборатории ставят чудовищные опыты над людьми!» – скажу я. «Они превращают людей в зомби и порождают чудовищ силой мысли!» – скажу я. И после каких слов, интересно, на том конце повесят трубку со словами: «Звонит очередной параноик, помешанный на теории заговоров…» Для таких обвинений нужны доказательства! Но даже если у меня получится их снова выкрасть, добраться с ними я смогу лишь до границы действия светлозана. К тому же теперь, после прошлого похищения, эти бумаги наверняка хранят в сейфах, и заполучить их будет ох как непросто…

И вдруг я поймал себя на другой мысли, которая поначалу показалась чудовищной. Я вдруг понял, что мне плевать! И на эксперимент, и на судьбу этих зомбиподобных существ, которые когда-то были людьми. Честный, отзывчивый, справедливый… Да, быть может, я когда-то и был таким. Но они делали все, чтобы меня сломить, и, похоже, добились своего. Теперь единственное, чего я хочу, – покоя! И едва я осознал это, понял, что нужно делать, – бежать из этой части, и как можно скорее! Если верить полковнику, едва я пройду несколько километров и пересеку зону действия светлозана, меня не станет. Как тот выразился: «Пуф – и все, вас нет!» И даже если он прав, если я не исчезну насовсем, мой образ останется в сознании создателей, и спустя какое-то время я способен появиться вновь, могут пройти годы, прежде чем это случится. Да и в том случае ничто не помешает мне еще раз прогуляться за пределы светлозановой границы. Вот оно – долгожданное забвение!

Конечно же, я понимал: мое исчезновение скоро заметят, будет погоня. А когда поймают, снова запрут, причем на этот раз далеко и надолго, так, чтобы у меня не было возможности повторить побег. При воспоминании о камере в подвале меня передернуло. Что угодно, только не обратно! Нужно было торопиться! А потому я выбежал из дома и укрылся в кустах. Вот тут-то я вдруг понял, что выбраться из части не так-то просто. Через забор не перелезть – он под напряжением, а пройти через КПП, как это было в прошлый раз, точно не получится. Кто ж меня выпустит?! Да и солдаты теперь после моего прошлого бегства будут настороже. К тому же создатели должны видеть, как я покидаю часть. Ведь если они не заметят моего побега, будут верить, что я все еще отлеживаюсь в своей квартире. А если так, едва я пересеку границу светлозана, снова окажусь дома в постели.

Пока я лихорадочно соображал, что же делать, неподалеку вспыхнул свет. Присев в кустах, я увидел, как по дороге мимо прокатил уазик, тот самый, на котором меня привезли в часть. Автомобилем этим пользовались редко, лишь если кому-то требовалось съездить куда-то по делам за пределы части. Похоже, это был как раз такой случай. Уазик между тем остановился у штаба. Из него выскочил офицер, взбежал на крыльцо и скрылся в дверях. Видимо, вошел ненадолго, так как дверца машины осталась открытой. Наверняка и ключи в замке зажигания! «Интересно, мои создатели дали мне умение водить автомобиль?» – подумал я. Однако размышлять времени не было. Да и не проверишь никак, пока не попробуешь. Ну, была не была! Едва я очутился за рулем и захлопнул дверцу, ноги машинально легли на педали, левая рука нащупала ключ, правая – рычаг переключения передач. Да! Видимо, солдаты, выдумывая меня, знали, что офицер, окончивший военное училище, должен иметь водительское удостоверение. Я сдал назад в тот самый момент, когда из штаба вышел офицер.

– Что за херня? – крикнул он.

Я же узнал в нем капитана Новикова. Он меня, похоже, не разглядел, так как прикрывался ладонью от слепящего света фар. А в следующий миг я вдавил педаль газа и рванул к КПП.

Пока я мчался по дороге, а справа и слева мелькали черно-белые бордюры, представлял себе, как хорошенечко разгонюсь, протараню ворота, сорву их с петель и, оставив позади негодующих дневальных, полечу прочь по ночной дороге – к свободе! Но едва я увидел впереди железные ворота, соединенные смотанной в несколько витков цепью, меня охватили сомнения. Это только в кино машины безнаказанно таранят любые препятствия. Я же, скорее всего, просто разобью машину.

«В кино… – подумал я, приближаясь к КПП. – Откуда я вообще знаю, что такое бывает в кино? Я ведь за всю свою короткую жизнь не видел ни одного боевика. Быть может, солдаты наделили меня своими воспоминаниями? Хотя сейчас это не важно. Что делать-то теперь?»

Ворота между тем становились все ближе. И назад не повернешь – дневальные уже заметили автомобиль и вышли на улицу. Я увидел у них в руках автоматы и понял, что, если не сбавлю скорость, скорее всего, меня изрешетят раньше, чем домчу до ворот. А может – и пусть? Если меня расстреляют сами создатели при попытке к бегству, они будут уверены, что я мертв, а значит, я не смогу вернуться! Да, но если я выживу? Если меня лишь ранят? Нет уж, лучше придерживаться первоначального плана. Но как прорваться через КПП? А если остановиться? Пока офицеры не подняли тревогу, все солдаты уверены, что я на свободе и все обвинения с меня сняты. Ну, давай же, решай: таранить или… Едва дневальные настороженно подняли автоматы, я сбросил газ и притормозил у КПП.

Один из дневальных подошел к левой дверце. Надо было видеть его лицо, когда я опустил стекло.

– Товарищ капитан?

Я заметил, как насторожился и второй дневальный. Даже солдаты, сидящие в курилке неподалеку от КПП, повернули голову в нашу сторону и замерли, хотя ни видеть меня, ни слышать не могли. Долбаные телепаты! Небось, теперь уже вся часть в курсе, что я подъехал к КПП. Ну, по крайней мере, меня не хватают и не волокут в подвал – пока мой план работает.

– Здравия желаю! – Я старался говорить как можно добродушнее и спокойнее, хотя самого едва ли не била дрожь. – Может, откроешь ворота?

– А разве вам можно покидать часть? – с сомнением спросил дневальный.

– Майор Перцев разрешил мне съездить в поселок, развеяться, – не моргнув глазом, соврал я. – Вы ведь знаете о моем состоянии здоровья.

– Да, слышали. И очень переживали за вас. Рады, что вам лучше.

«Говорит о себе во множественном числе», – отметил я. И заметил также, что, пока он говорил, второй дневальный тоже шевелил губами. Похоже, они уже соображают одновременно. Скоро у них станет один разум на всех – будут как многоголовое чудище. Впрочем, плевать. Моя задача – выбраться отсюда, а после меня – хоть потоп!

– Командир части сказал, что ночь, проведенная в баре или клубе, пойдет мне на пользу, – продолжал сочинять я, боковым зрением подмечая, что второй дневальный приблизился. Встали и те, что сидели в курилке, и медленно двинулись к автомобилю. – Вас разве не предупредили?

– Нет, – ответил дневальный. – Мне нужно доложить.

К моему удивлению, он не пошел на КПП к телефону, а замер, выпучив глазища. Я вдруг понял: чтобы «доложить», ему теперь даже не нужно подходить к телефону. Просто кто-то из других солдат их коллективного разума перехватит мысленное послание, разыщет нужного офицера, все ему расскажет и передаст ответ дневальным. И тем станет ясно: все сказанное мной – туфта на постном масле. Что делать? Выскочить из машины, перелезть через забор и побежать? Так разве ж успею…

– Зачем докладывать?! – воскликнул я. – У меня же есть разрешение, подписанное лично майором Перцевым!

И неожиданно для себя я схватил из бардачка машины первую попавшуюся под руку бумажку и сунул под нос дневальному. Тот какое-то время вглядывался в листок, а потом пожал плечами:

– Все в порядке. Проезжайте.

И пошел отпирать ворота. Солдаты вернулись в курилку, второй дневальный опустил автомат.

«Как сказал полковник Светлов, „то, во что верят, и есть правда“. Уж не знаю, как для других, но для этих несчастных – точно», – думал я, вдавливая педаль газа. И, оставив позади КПП, помчался навстречу свободе…

– Вы не перестаете нас удивлять, капитан Откин, – услышал я голос, едва проснулся.

Раскрыв глаза, я увидел улыбающуюся физиономию Светлова. Как же мне хотелось наброситься на него и придушить! Да только руки мои оказались крепко связаны, а удавка на шее не давала даже привстать. Я лежал раздетый в постели, укрытый одеялом. Аккуратно сложенная форма – на стуле у изголовья. Нет, не может быть! Я ведь сбежал… Сбежал!

– Хитро, весьма хитро. – Светлов помахал зажатыми в кулаке листками. Я узнал свои послания, которые рассылал из подвальной камеры.

– Почему я снова здесь? – прохрипел я. Удавка мешала говорить. – Вы же сами сказали, что я исчезну, как только пересеку границу.

– И я не соврал.

– Разве? Тогда какого лешего я тут?

Полковник помолчал, явно наслаждаясь произведенным эффектом. Чертов садист!

– Как только мы узнали, что вы пропали из камеры и проехали мимо КПП на угнанной машине, отправились следом за вами. Поехали вдвоем, я и майор Перцев. Солдат с собой не брали. Автомобиль нашли быстро. Правда, в кювете, с помятым бампером… Ай-яй-яй! Повредили казенное имущество!..

– Пустой? Автомобиль был пуст?

Полковник с улыбкой кивнул:

– Конечно же, он был пуст! Вы же иллюзия и не можете жить там, где нет светлозана.

– И все же я тут! – обреченно вздохнул я.

– Поразительно, вы, сами будучи иллюзией, неплохо разобрались в законах иллюзорного мира. Браво! – Полковник похлопал в ладоши. – Вы решили, что если солдаты не увидят, как вы покидаете часть, то, исчезнув, снова окажетесь здесь. И были абсолютно правы! Потому постарались, чтобы испытуемые видели ваш побег. Но…

– Но?

– Но украденный вами уазик спустя несколько часов снова проехал мимо КПП. Солдатам же сообщили, что вы вволю погуляли в поселке, а затем мы благополучно вернули вас обратно – на заднем сиденье в стельку пьяным, – и теперь вы отдыхаете в своей квартире. И – вуаля, вы тут!

У меня невольно вырвался стон.

– Я же говорил вам, что мы не можем вас так просто отпустить, – сказал полковник.

– Я всего лишь хочу покоя! – в отчаянии заверил я. – Дайте мне исчезнуть, и, клянусь, больше я вас не побеспокою!

– Уж извините, но мы не можем рисковать. Это вы сейчас так утверждаете. Но где гарантия, что вы не передумаете, когда появитесь вновь? Причем появиться можете в самом неожиданном для нас месте и в самое неблагоприятное время. Конечно, сейчас вы в отчаянии, пленник, узнавший правду о своей сущности. Неудивительно, что вы хотите свести счеты с жизнью, которую и жизнью-то не назовешь. Но что будет, когда вы окажетесь в безопасности и свыкнетесь с тем, кто вы? Честный, отзывчивый, справедливый… Все это в будущем может стать для нас проблемой. А то, что вы еще и научились манипулировать своими создателями, делает вас в разы опаснее. Так что для нас более благоразумным будет держать вас при себе. Вопрос лишь – где и как?

Я молчал. Светлов продолжил:

– Сотрудничества у нас не выйдет, это мы уже проходили. Мы могли бы снова посадить вас в камеру, но, как показала практика, стены для вас тоже не помеха. Можно, конечно, найти более далекое и уединенное место, чтобы у вас не было никакой возможности доставлять нам беспокойство. Например, у майора Перцева есть домишко за рекой, в паре километров от городка. Его подвал – то, что нужно.

Снова подвал? Снова цепи? Меня невольно передернуло.

– Не беспокойтесь, на этот раз вас ждут не оковы, – с идиотской сладкой улыбкой сказал полковник Светлов, заметив мою реакцию. – Точнее, оковы, но несколько иного плана… Подвал майора не годится, потому что подопытные непременно должны знать, где вы. Иначе может получиться то же, что и со смертью: кому-то покажется, что вы вернулись, – и капитан Откин снова заноза в наших… сами понимаете где. Вы ведь как треклятый джинн из бутылки – появитесь там, куда вас призовет ваш повелитель. Но мы нашли выход, который раз и навсегда избавит нас от проблем!

Полковник встал и пошел к выходу. На пороге обернулся:

– Ну а пока живите как прежде. Наслаждайтесь последними мгновениями. И да… – Он вынул из планшета мой дневник. – Можете закончить свои записи. Поставить, так сказать, точку. Больше этот дневник вам не понадобится. Завтра я его у вас заберу, он будет подшит к вашему личному делу.

Положив тетрадку на тумбочку, полковник распахнул дверь и позвал:

– Рядовой!

В комнату вошел Русов. Точнее, псевдо-Русов! Они специально приставили ко мне именно его?

– Приступ прошел. – Полковник кивнул на меня. – Можете освободить.

Оковы с моих рук и шеи спали, словно их и не было. «Снова эти магические штучки! Но как он это сделал? – Я удивленно взглянул на псевдо-Русова. – Он ведь такая же иллюзия, как и я, а значит, не может порождать фантазии. Видимо, все дело в создателях, которые верят в то, что он – один из них. Работает не его, а их объединенный разум. Вот бы мне так суметь, я бы им устроил иллюзорное шоу. Кровавое шоу!»

– Капитан Откин свободен. Но все же следите за ним, чтобы он не наделал глупостей, – предупредил полковник солдата. – За пределы части не выпускать. При попытке бегства удержать любым способом. Приказ ясен?

– Так точно, товарищ полковник!

…Какое-то время я сидел, свесив ноги с кровати. Свободен? Да неужели! Я надел форму и пошел к выходу. Оставленный присматривать за мной псевдо-Русов держался настороженно в сторонке и мне не препятствовал. Я вышел из подъезда, вдохнул полной грудью прохладный утренний воздух.

– Здравия желаю, товарищ капитан, – козырнул мне проходящий мимо солдат. – Как ваше здоровье?

– Спасибо, не жалуюсь.

Я сел на лавочку. Похлопал по карманам, но сигарет не нашел. В голове все вертелись последние слова полковника. Что же они задумали на этот раз?

Мимо прошло еще несколько бойцов. Те как ни в чем не бывало хором поздоровались и тоже справились о моем самочувствии. Чего это вдруг все заинтересовались моим здоровьем? Ах, ну да, я же сам написал в своих посланиях, что у меня был психический срыв. Или тут дело в чем-то другом? Быть может, полковник и его научная шарашка сказали всем, что я умираю? Исключено. Они же сами говорили, что такой вариант не сработает – в воинской части, где люди способны отращивать конечности и оживлять обезглавленных мертвецов, нельзя умереть. И солдаты это прекрасно знают. Так в чем же подвох?

Курить хотелось жутко. И угораздило же моих создателей наделить меня этой дурной привычкой!

– Эй, солдат! – окликнул я псевдо-Русова. – Можно тебя попросить принести из квартиры пачку сигарет? Она лежит на тумбочке, под тетрадкой. Да не боись, не убегу. Просто самому ходить пока тяжело, не отошел еще от болезни.

Солдат заколебался, но все же пошел. Я знал, что никаких сигарет на тумбочке не было и нет, однако псевдо-Русов вскоре вернулся и протянул мне пачку. «Тут уж полковник с майором правы: управлять этими несчастными не так уж сложно», – подумал я, закуривая, при этом отметил, что иллюзорная сигарета совсем не отличается от настоящей.

– Может, вам не стоит, товарищ капитан, в вашем-то положении? – робко поинтересовался псевдо-Русов.

– А что со мной не так? – насторожился я.

Тот замялся.

– Ну-ка, ну-ка, колись!..

– Полковник предупредил, что вам не следует знать…

О-па! Вот это уже интересно!

– Знать о чем?

Псевдо-Русов молчал, потупив взгляд.

– Рядовой, как старший по званию, я приказываю вам… – начал я, но смягчился. – Русов, не томи. Как человека прошу. Чего мне не следует знать?

– Ну-у-у… – Тот сконфузился еще больше. – В общем, он сказал, что вы неизлечимо больны и болезнь эта прогрессирует.

– А что это за болезнь такая, он не сказал?

– Известно какая! – ответил солдат. – У нас такое и раньше случалось не раз. Особенно среди новичков. Бегут из части куда глаза глядят. Бьются, как лихорадочные, когда их ловят. А потом посидят недельку на киче – в камере под санчастью, успокоятся, и снова все в порядке. Говорят, места у нас тут такие – на психику сильно влияют. С непривычки кажется, что с ума можно сойти…

Говорил он так, словно испытал такое на собственном опыте. Интересно только, опыт этот ему передался от оригинала или из воспоминаний создателей?

– Ну, раз такое и раньше случалось, значит, мне нечего опасаться. Так?

– Есть чего, – мотнул головой псевдо-Русов. – Полковник Светлов говорит, что у вас другой случай, серьезнее. Какое-то обострение, способное повредить ваш мозг. Это сильно повлияет на ваш рассудок, более того, может наступить паралич. – Он печально взглянул на меня. – Сочувствую.

Вот оно что! Вот, значит, чего они для меня придумали! Решили сделать из меня идиота! В этой воинской части люди силой мысли способны излечить любой физический недуг, но им неподвластны болезни разума. И пример – все тот же Русов. Точнее, его оригинал, который, возможно, до сих пор прикован в подвале. Ученым ничего не стоит внушить своим подопечным нужную идею, которая сведет меня с ума и пригвоздит к больничной койке – буду мирно бредить в какой-нибудь палате санчасти и больше никому не причиню беспокойства. Солдаты же будут знать, где я и в каком состоянии, так что сбежать или возродиться в другом месте у меня не получится. Я бы рассмеялся, если б не было так грустно. И страшно! Это же хуже смерти…

…Описываю все это, сидя за столом в своей квартире. Как же я зол! Я просто в бешенстве! Так хочется уничтожить все, стереть с лица земли! И эту ненавистную воинскую часть, и своих мучителей, и этих несчастных зомби, над которыми ставят эксперименты! Кстати, это был бы выход. Не будь этой части, исчезни мои создатели, не станет и меня. Но как это сделать – вот вопрос!

Кто-то стучит в дверь…

…Заглянул псевдо-Русов, сказал:

– Полковник Светлов спрашивает, почему вы не приходите завтракать.

Я было удивился, ведь посыльный не прибегал, да и телефона у меня дома нет. Но тут же вспомнил, что этот солдат – часть коллективного разума. Этим телепатам не нужно никуда бегать или звонить, чтобы друг с другом связаться.

– Передай, что я плохо себя чувствую, – зло съязвил я. – Вот-вот в обморок грохнусь!

Честно сказать, я не соврал. Мне действительно нездоровится. Интересно, это уже начала действовать их иллюзорная магия или у меня развилась мания от ожидания худшего?

– Что-то еще? – спросил я у псевдо-Русова, все еще торчащего в дверном проеме.

Тот мотнул головой и пропал, захлопнув дверь.

«Разум – это в первую очередь мощное оружие!» – говорил Светлов, и это оружие сейчас нацелено на меня. Вот бы развернуть его против них же самих, я бы дал такой залп!

Кстати, а ведь это идея! Помнится, полковник говорил еще кое-что: «То, что вы научились манипулировать своими создателями, делает вас в разы опаснее»… Он прав, я могу стать очень опасным! И кажется, я понял, что нужно делать…

…Я позвал псевдо-Русова, тот сразу же появился в дверном проеме.

– Пройди! – Взяв солдата за рукав, я усадил его на табуретку. Помолчал, вздохнул и серьезно спросил: – Русов, ты знаешь, почему я пытался сбежать из части?

– Ну, у вас был нервный срыв…

– Да, я сорвался. Но вовсе не из-за болезни. Это случилось после того, как я узнал правду. Узнал, какая опасность нам всем грозит.

Псевдо-Русов какое-то время пораженно пялился на меня, а потом мотнул головой:

– Полковник Светлов предупредил меня, что у вас могут быть навязчивые идеи. Говорил, что вы можете… извиняюсь за выражение… нести чепуху.

Кто бы сомневался…

– Еще бы, – усмехнулся я, – они ведь не хотят, чтобы об этом все узнали.

– Мне неинтересно! – оборвал солдат и встал. Хотя по глазам его я видел, что ему все же любопытно.

– Дело твое, верить или нет. Но я, как командир, который несет ответственность за своих подчиненных, считаю своим долгом вас предупредить.

– Я не буду это слушать! – Псевдо-Русов пошел к двери.

– Хорошо. Можешь не слушать. Но мне ведь никто не запретит говорить, ведь так?

Солдат вышел из комнаты и захлопнул дверь. Да только я был уверен, что он стоит по ту сторону и прислушивается.

– И я буду говорить! Быть может, еще не все потеряно, и кто-то сможет спастись… Хотя, скорее всего, слишком поздно. Ведь это вот-вот должно случиться! Быть может, уже завтра!

– А что будет завтра? – Псевдо-Русов приоткрыл дверь и уставился на меня, хлопая глазищами.

– Полковник Светлов и майор Перцев велели офицерам ничего не рассказывать личному составу. Опасаются паники. Или, быть может, надеются, что все обойдется. Наивные! Ничего не обойдется! Нам всем конец! И я считаю, что преступно это скрывать от вас. Ты ведь знаешь, я вам друг. Вы же сами выбрали в командиры именно меня – честного, отзывчивого, справедливого.

Псевдо-Русов поспешно кивнул.

– В общем, мой долг – предупредить вас. Вы должны быть готовы…

– К чему готовы, товарищ капитан? – Заинтригованный и встревоженный, псевдо-Русов вошел в комнату, снова сел на табуретку.

– Скажи, что ты знаешь о тумане? – спросил я.

– О том, который приходит с болот? – Солдат пожал плечами. – Ну, благодаря ему мы можем оживлять фантазии, призывать всяких фантастических чудищ, лечить, двигать предметы силой мысли…

– Да-да, все верно… Но что такое, по-твоему, этот туман?

– Ну… Это газ. Он как-то влияет на мозг и…

– Это вам полковник сказал, да? – Я с усмешкой покачал головой. – Что ж, пришла пора открыть вам истину. Вы считаете, что благодаря туману призываете монстров. Да только туман – и есть монстр! На самом деле это живое существо, причем разумное, способное принимать различные обличил. Оно называет себя…

Тут я запнулся. Как оно себя называет-то? И я ляпнул первое, что пришло в голову:

– …Оно называет себя Фо. И этому Фо очень не нравится то, что люди используют его, пытаются подчинить, заставить работать на себя. Много лет людям удавалось контролировать его. Он был вынужден исполнять наши приказы, принимать по нашему желанию всякие формы. Однако эксперимент вышел из-под контроля. Несколько дней назад Фо удалось освободиться от нашего влияния. Он в ярости и, похоже, собирается явиться сюда, чтобы отомстить. Нами было замечено большое скопление тумана в нескольких километрах севернее городка. Похоже, Фо накапливает силы и вот-вот обрушится на нас всей своей мощью – полчищами чудовищ! И да смилуются над нами небеса, когда это случится!

– Этот Фо… Он точно придет? – озадаченно спросил псевдо-Русов. – И ничего нельзя сделать?

Я с удовлетворением отметил, что он напуган до смерти. У меня получилось! Надеюсь, эта новость быстро распространится среди этих зомби-телепатов. Я со скорбной миной покачал головой:

– Ничего. Я просто хочу, чтобы вы знали и готовились к худшему. И даже если офицеры станут убеждать вас в обратном – не верьте. Они лишь хотят, чтобы вы до последнего оставались в неведении.

Когда псевдо-Русов ушел, я долго смотрел в окно на то, как вдали между сопок собирается туман – светлозан. Если мой план сработает, не пройдет и нескольких дней, как мои создатели сами уничтожат себя. И я наконец обрету долгожданный покой…

Глава 12 «Помни про розовый город!»

Я закрыл тетрадь и швырнул ее обратно в кипу личных дел.

– Ну, что об этом скажешь? – спросил Трошников.

– Хрен знает… Больше похоже на фантастику. – Я взглянул на бумаги. – Впрочем, как и все происходящее здесь. Зато, если все написанное правда, это многое объясняет.

– Не думаешь ли ты, что мы действительно общались с призраком? Ну или как его там… Блин, да Петрович тусуется с нами уже много лет! Хочешь сказать, наши начкары все это время бухали с ожившим глюком?

Что я мог ему на это ответить? Я снова окинул взглядом разбросанные по полу бумаги. Взгляд останавливался на отдельных словах: «светлозан», «анкеты личного состава», «психологические тесты», «эрвическое вмешательство»… Теперь, после дневника Петровича, все это обретало смысл. Неужели все правда?

– Странно, что это так и лежит здесь, – заметил я. – Разве стало бы Министерство обороны оставлять тут какие-то документы? Эксперимент-то был важный, секретный. И если верить дневнику, еще и успешный.

– Может, они не смогли их забрать?

– Или побоялись!

– Даже думать не хочу о том, что могло им помешать…

Осмотрев уцелевшие кабинеты и палаты санчасти и не найдя больше ничего интересного, мы выбрались на улицу. Теперь мы оказались на небольшом плацу. Под ногами еще сохранились едва заметные белые полосы разметки для строевой подготовки. Во многих местах сквозь асфальт проросла трава, а кое-где даже кусты и деревья. Навстречу из тумана выплыла небольшая трибуна с некогда белым, а теперь рыжим от ржавчины флагштоком. Вдоль одного края плаца валялись вывернутые с корнем щиты, на которых в остатках облупленной краски угадывались изображения марширующих солдат. На вид – обычный плац, какой есть в любой воинской части. Но я тут же представил шагающую роту бойцов-клонов с одинаковыми лицами, и мне стало не по себе.

– Что будем делать? – спросил Трошников, остановившись и посмотрев по сторонам. – Лично я предлагаю идти дальше до реки Гербы, а там сплавиться на плоту до деревни. Хотя есть и другой путь: Петрович в дневнике упомянул, что от КПП идет дорога, которая выходит на трассу…

– Антон, погоди! – Я поднял кулак. – Ты слышишь?

Откуда-то раздавался едва уловимый шум, словно где-то работал двигатель. Он постепенно нарастал, приближался и становился похожим на…

– Трактор, – неуверенно сказал Трошников. – Или БТР!

– Может, нас ищут?

– Ага, чтобы пристрелить. Вспомни Шуровича. Это были военные!

– С другой стороны, Андрюху убить могли случайно. Быть может, они и не враги нам!

– Вот как-то не хочется проверять…

Рокот двигателя уже был настолько близок, что казалось, его источник вот-вот возникнет из тумана. Вдали появилось мутное желтое зарево – не то свет от фар, не то от прожектора.

– Знаешь что, Зверек… – Антон дернул меня за рукав. – По-моему, нам лучше пока спрятаться где-нибудь.

Мы побежали обратно к санчасти и перемахнули через подоконник. Как только укрылись, в туманной пелене возникли два ярких круга. Это оказались фары. Прямо на нас медленно ползла военная машина, отдаленно напоминающая отечественную БМП. Она была обвешана множеством веток, видимо для маскировки. С небольшой башенки наверху в небо смотрел ствол пулемета. Машина выкатила на середину плаца, замерла, и из распахнувшегося на ее корме люка посыпались солдаты в камуфлированной форме и темно-зеленых круглых шлемах. Туман прорезало множество лучей фонариков.

– А вот, собственно, и приятели того мудака, который Шура завалил, – зло прошептал Антон и тут же дернул меня за китель и присел. – Да пригнись ты, идиот!

– Думаешь, те самые?

– Конечно, они! Не наши же! На их форму глянь!

Тут не поспоришь. Форма в самом деле была точно такой же, как на том солдате.

Трошников осторожно выглянул:

– Дома обшаривают. Скоро здесь будут. Небось, Петрович обнаружил, что мы пропали, и доложил куда следует.

– По-твоему, он с ними? Судя по его записям, не похоже.

– Не важно. Главное – они не с нами!

Антон снова выглянул.

– Много их. Не отстреляемся. Да и автомат, жаль, только один, и патронов мало.

– И что ты предлагаешь?

– Короче, я так думаю: валить надо, пока не поздно. Уж лучше, как и планировали, доберемся до Речек, а оттуда – до трассы.

Трошников, пригнувшись, перебежал к окну у противоположной стены. Я прокрался следом.

– В общем, так. – Антон кивнул наружу. – Как только махну, бежим к забору. До него всего метров двести. Главное – нам потом не потеряться в тумане. Окажемся за забором – там уж разберемся, как быть дальше. Ну что, готов?

Я уцепился за подоконник, собрался.

– Ага!

– Давай!..

Антон исчез в окошке. Я прыгнул следом. Рванул, как на стометровке. Тут же в нашу сторону ударило множество желтых лучей. За спиной грянула очередь. «Мимо!» – мелькнула мысль. Но, пробежав еще несколько шагов, я замер. Передо мной на земле лицом вниз лежал Трошников! У меня подкосились ноги. Не сводя глаз с расползающихся по спине товарища бордовых пятен, я опустился на колени и перевернул его. Теперь Антон смотрел неподвижными глазами в белое, словно молоко, небо. Он был мертв.

Позади раздался скрежет множества ботинок по асфальту. Я оглянулся и зажмурился от слепящих фонариков. «Ну уж нет!» Я сжал кулаки. Высвободив из рук Антона автомат, я повернулся к преследователям. Да только не успел даже поднять оружие. Снова грянула очередь. Грудь пронзил огонь, и мир вокруг перевернулся…

…Розовый свет.

Я, словно пушинка, плыл в нем, растворяясь в теплом сиянии. Видел… Нет, скорее, чувствовал образы. Это было не как кино и не как отдельные картины. А еще была песня. Нежная, будто все хорошее, что слышал я за жизнь, слилось в единую мелодию. Ей вторил шепот множества людей. Прислушавшись, я смог различать даже отдельные голоса. Они говорили обо мне. И я знал, что все это – родные. Краем сознания отметил, что тех, кто говорит со мной, давно нет в живых. Точнее, они есть. Теперь снова есть! Я вслушался и разобрал голоса друзей. Или это просто иллюзия: я слышал их лишь потому, что хотел слышать?…Шурович… Саморов… Драпко… Бабин…..Скрип калитки… Звон стекла… Треск ломаемых костей… Хрип… Рычание… Скрежет множества лап по половицам…

Свет вокруг стал мутнеть, словно в клубничный сироп попала чернильная капля. Он превращался в туман – черный всепожирающий туман. И заполнял пространство, пока все вокруг не обратилось в полнейший мрак. Музыка осталась, но теперь это был протяжный душераздирающий гул, наполненный воплями, стонами, скрежетом и треском, впитавший в себя все самое жуткое, что мне доводилось слышать. Остались и образы, но они обратились в кошмары. Я больше не видел и не слышал родных и друзей, теперь мною овладели чудовища. Они были во мне. И я понял вдруг, что они всегда жили там. Что они – часть меня! И я растворился во тьме. Тьма поглотила меня целиком…

…Я вздрогнул, словно вступил в невидимую яму, и открыл глаза. Я лежал в постели, сверху нависал белый потолок. Тело ломило, будто меня пропустили сквозь компрессор танкового двигателя. Голова раскалывалась – не столько от боли, сколько от пережитого ужаса. Что это было? Сон, просто кошмар? Грудь жгло, будто по ней прошлись паяльной лампой.

Осмотрелся. Я понятия не имел, где нахожусь и как сюда попал. Знал лишь, что предшествовало этому что-то жуткое. Когда напрягал память, там возникали лишь образы чудовищ, боль, страх… Что из всего этого было правдой, а что одним из тех мутных снов, которые недавно мучили меня, я отличить не мог. Я вспомнил караул, друзей, которые вроде бы погибли… Потом еще бегство через лес… Антон! Они убили его! Однако чем глубже я копался в недрах памяти, тем больше осознавал, что такого просто быть не может. Это походило на какой-то нелепый ужастик – порождение параноика-сценариста. Это не могло быть правдой! Быть может, я сошел с ума?

Я с трудом приподнялся в постели, сел и посмотрел по сторонам. Белоснежный потолок, светлые обои, окно. «Может, я в больнице? – мелькнула вполне логичная мысль, – Скорее уж в психушке! Хотя в палатах там вряд ли бывают такие большие, да еще и приоткрытые, окна без решеток…»

С трудом передвигая ноги, я доплелся до окошка. От такого марш-броска меня чуть не стошнило, но я глотнул свежего воздуха из распахнутой форточки, и тошнота затаилась.

К великой радости, я понял, что место, где нахожусь, вовсе не сумасшедший дом. Сквозь зеленую стенку трепещущей на ветру листвы сирени увидел, как по дорожке идут люди. Большинство из них – в военной форме. Промчался уазик цвета хаки. В песочнице на детской площадке суетились дети, а в беседке о чем-то весело трепалась молодежь. Между трехэтажек вдали виднелась дорога, которая упиралась в шлагбаум КПП. Видимо, это военный городок, а за КПП – какая-то воинская часть. Сам я находился на первом этаже какого-то дома. Из окна виднелся вход в подъезд. Похоже, многоэтажка. В чьей я квартире?

Вглядываясь в этот почему-то знакомый пейзаж, я поймал себя на мысли, что больше всего меня радует вид солнца и голубого неба. «Видимо, оттого, что тумана нет…» И вдруг я вспомнил! Вспомнил все! И караул, и туман, и монстров, и Петровича…

«Да это же Красновка – поселок, где я служу! Наш военный городок! – наконец догадался я. – Вон за теми воротами с КПП – наш танковый полк. Даже казарма видна. Но как я тут оказался? А, наверное, меня нашли и привезли сюда! Все хорошо! Тумана нет! Я спасен!»

Между тем за окном на улице началась какая-то суета: люди забегали, детей из песочницы забрали встревоженные мамаши, пропала из беседки молодежь. По дороге вдали с гулом пронеслась колонна военных машин. Неподалеку остановились два офицера. Через открытую форточку я слышал их разговор.

– Надо начать срочную эвакуацию, – встревоженно говорил один другому. – В первую очередь увозим детей и женщин…

И вдруг оба замерли и уставились куда-то. Я взглянул туда же. Холод пробежал по коже, а ноги подкосились. С дальней сопки со стороны КПП, клубясь и вздымаясь, подобно гигантской призрачной волне, катился туман, пожирая сосновые кроны. Вот он уже поглотил половину неба, вот заполнил весь горизонт, подобрался к самому городку… И хлынул на улицу, накрыв дома по самые крыши. Я с криком упал на пол, обхватив голову руками, сдавив уши ладонями, чтобы не слышать того, что творится на улице: криков, треска крошащихся костей, скрежета челюстей и щупальцев…

Когда я вновь открыл глаза, в комнате был полумрак. Выбитое окно скалилось клыками уцелевших стекол, сквозь него зловещей дымкой заползал туман. Комната осталась прежней, хоть и напоминала теперь морг. Напротив меня была дверь. Я заметил, что из-под нее в комнату втекает нечто темное и расползается по полу. Кровь?

– Зверек! – послышался голос, а затем торопливый стук в дверь.

Я прижался к батарее, боялся даже пошевелиться, меня затрясло.

– Звереныш, ты здесь?

Голос я узнал – это Антон! От этого внутри похолодело еще больше. Трошников мертв!

– Олежа, открывай давай! Я знаю, что ты там!

А вдруг он все-таки выжил? С трудом подавив страх, я все же нашел в себе силы подняться и приблизился к двери. Отодвинул задвижку, толкнул ее.

– Олежа, ты чё? – сказал Антон. – Что-то случилось?

Он жив! Жив! И тут я заметил струящуюся у Антона по подбородку алую дорожку.

– Ты чего, Олежа? Это же я! – говорил Трошников, выплевывая при каждом слове густую кровь. На груди его выросли три бордовых пятна. Следы от пуль!

Я отпрянул к окну.

– Ты чего, Олежа? Это же я! – повторило множество голосов у меня за спиной.

Они выплыли из тумана подобно призракам: Сычев, Шурович, Волков, Роганин… Во главе этого кошмарного строя – полузверь-получеловек Провин. Начкар, бледный, как туман, стоял в стороне.

– Фо-о-о… бли-и-изко-о-о! – скомандовал капитан.

– Фо-о-о… бли-и-изко-о-о… – хором повторили остальные.

Я попятился, наступил на что-то скользкое… Кровь? Тут же потерял равновесие и полетел на пол. Однако удара о пол не почувствовал. Я словно провалился в невидимую бездну. Тьма захлестнула меня…

Я видел множество видений, подобных этому. Однако осознавал, что это лишь кошмар, уже после того, как снова погружался во мрак. Ведь каждый раз я просыпался в новом месте, и все окружающее казалось мне реальностью. Несколько минут я радовался спасению, наслаждался видом солнца и голубого неба, узнавал родные знакомые пейзажи. Затем в видение вклинивался бред и все оборачивалось кошмаром. При этом я постоянно видел людей, которых давно считал мертвыми. Они являлись в самых невероятных пугающих образах, манили куда-то. А затем приходили монстры…

С каждым разом видения становились все ужаснее. Я все реже оказывался в знакомых местах, все чаще просыпался в каких-то катакомбах, напоминающих подземелье старинного замка. Я блуждал по мрачным холодным сырым коридорам, спасаясь от полчищ преследующих меня чудищ. И каждый раз они настигали меня, рвали на куски, пожирали. И я снова проваливался во мрак, чтобы вскоре вновь очутиться в очередном кошмаре. Я множество раз погибал в страшных мучениях, и казалось, этому не будет конца. Словно теперь моя судьба – вновь и вновь переживать эти ужасы и боль.

Однажды я очутился на лестнице, огромной спиралью обнимающей гигантскую колонну. Она бесконечной змеей тянулась вниз. Дорогу освещало трепещущее пламя факелов, торчащих на стенах из металлических, похожих на черные костлявые пальцы скоб. Они встречались через каждый десяток ступеней: выныривали навстречу из-за поворота и исчезали позади. По пути я не увидел ни одной двери, ни одного ответвления. Только длинная-длинная лестница, голые булыжники стен да факелы, факелы…

Я брел совершенно голый. Холод пробирал до костей, и я прижимал локти к бокам, чтобы хоть немного согреться. Я спускался, хватаясь за холодные булыжники, и не мог вспомнить, как и почему здесь оказался. Однако знал – вверх идти нельзя, там поджидает что-то опасное. Быть может, уже когда-то бывал там во время очередного кошмара? Не важно! Сейчас – только вниз! Только там ждут покой и освобождение! Я уже выбивался из сил, а лестнице, казалось, нет конца. И все же я так и не решился остановиться и передохнуть, меня не покидало чувство опасности. Они следят! Подстерегают! Идут за мной! Нужно спешить!

Вдруг что-то черное мелькнуло под ногами – нечто живое быстро проползло от стены к стене и скрылось в щели между камнями. Я отпрянул, машинально схватившись за булыжник, но тот неожиданно со скрежетом ввалился в стену. Руку тут же пронзила боль. Я отпрыгнул в сторону, в панике стряхивая с запястья черное существо, присосавшееся к коже, подобно пиявке. Оно было размером с указательный палец, чешуйчатая спинка вздрагивала и колыхалась волнами, а десятки мелких лапок вдоль склизкого тела вибрировали и все глубже вгрызались мне под кожу. Я махал рукой, пытаясь стряхнуть эту тварь. Даже ударил несколько раз о стену. Не помогло. Тогда я сунул руку под пламя факела. Тварь сморщились, скрючилась и, покрывшись пузырями, свалилась на пол. На запястье у меня осталась миндалевидная рана.

Между тем я заметил, что из дыры в стене, куда провалился булыжник, вытекает черный живой ручей. Десятки таких же маленьких черных жирных тварей, набегая друг на друга, ползли вниз по стене. Остолбеневший от ужаса, я смотрел, как они расползаются передо мной по нижним ступеням и, поблескивая в свете факелов, задирают кверху безглазые тупоконечные головы. Видимо, они учуяли меня, так как в следующий миг вся эта черная масса хлынула к моим ногам. Факел! Я сорвал его со стены и взмахнул, касаясь ступеней. Несколько слизняков, издав протяжный писк, скорчились, остальные отпрянули. Боятся огня! Но обрадовался я рано: на миг отступившие твари снова бросились ко мне. Я неистово махал факелом, сбивал огнем одних, но их место тут же занимали другие. Они все напирали, окружая со всех сторон. Парочке даже удалось добраться до ступней. Я поджарил их факелом. Жара будто не чувствовал, боль от укусов была в тысячу раз сильнее.

Бежать!

Взгляд метнулся вниз по ступеням. Однако склизкие спинки монстров уже блестели повсюду, а из выступа в стене теперь хлестал настоящий живой поток. Под ним у стены вырос небольшой копошащийся холм и растекался по ступеням. Может, вверх? Нет, вверх нельзя! Почему? Не важно, нельзя – и все! С каждым взмахом факел, казалось, становился все тяжелее, мышцы ныли. И все больше тварей копошилось вокруг, и все меньше становился освобождаемый огнем пятачок. Слизняки наползали на поджаренные тела своих сородичей, друг на друга, превращаясь в колыхающуюся блестящую лужу…

Долго не продержусь! Я сорвал второй факел, стал жечь их двумя. Да только не успевал отбросить одних, как на их месте возникали другие. Ноги пронзала боль – несколько слизняков уже повисли на ступнях и вгрызались под кожу. Какая-то тварь карабкалась вверх по ноге. Если срочно ничего не предпринять, они сожрут меня живьем!

Решившись, я прыгнул вниз по лестнице. Но черную лужу перескочить не смог, угодил голыми ногами прямиком в живую массу. Ощущение – как если б заскочил на раскаленную сковороду. Еще несколько шагов, стиснув зубы от боли, мне пришлось пройти прямо по спинам слизняков. Внизу уже виднелись свободные от тварей ступени. Ну, еще пару шажков! Ноги деревенели. Слизняки облепили ступни и икры и жрали заживо. Я уже не чувствовал отдельных укусов, все слилось в одну сплошную невыносимую боль. Вдруг под ногой у меня что-то лопнуло – видимо, один из слизняков. Ступня заскользила, я едва не упал. К счастью, успел схватиться за каменную кладку. Один из факелов полетел вниз и с шипением погрузился в склизкий поток. Твари ринулись врассыпную, оставив догорать с десяток трупов сородичей.

Собрав все силы для отчаянного рывка, я оттолкнулся от стены, перепрыгнул через черную блестящую живую лужу и побежал. Живая масса все увеличивалась и стекала вниз по лестнице, но теперь уже у меня за спиной. Преодолев пару сотен ступеней, я оглянулся – лестница была пуста, черная лужа скрылась за поворотом. Тогда я обессиленно опустился на ступеньку и с отвращением взглянул на присосавшихся к ногам слизняков. Закусив губу, поднес к ногам факел и сжег паразитов. На ноги страшно было взглянуть – с меня ниже колена словно заживо содрали кожу. Но могло быть и хуже! Я взглянул туда, откуда пришел. Метрах в трех от меня уже росло и быстро приближалось темное пятно, волнами перекатываясь через ступени. Я с трудом поднялся и, пройдя еще вниз, собрал со стен несколько факелов, а затем разложил их, соорудив нечто вроде огненной баррикады. Почувствовав жар, черная волна остановилась. Слизняки задирали тупые головы, угрожающе пищали, но дальше не поползли. На какое-то время это их остановит! По крайней мере, пока не догорят факелы. Когда же это случится, я буду далеко. И, пересиливая боль в ногах, я поспешил дальше вниз.

Наконец лестница закончилась. Я очутился в коридоре. Он тянулся вдаль и исчезал в непроглядном мраке, отчего казался бесконечным. Я остановился в сомнении. Однако позади медленно нарастал какой-то скрежет. Даже подумать жутко было, кто его может издавать! Слизняки – не самое страшное, что меня может поджидать в этих катакомбах. Они идут за мной! Надо спешить! Дальше факелов не было. Я снял один на лестнице и шагнул в коридор. Шел так долго, что время потеряло смысл. Думал лишь о том, как бы поскорее скрыться от непрестанного скрежета и цокота за спиной, который не отпускал меня ни на шаг. «Они не успокоятся, пока не растерзают меня! – билась в голове мысль. – Почему сейчас не трогают? Еще недостаточно проголодались? Или они играют со мной, упиваются моим страхом и отчаянными попытками спастись?» Мне хотелось бежать, однако истерзанные ноги позволяли лишь тащиться еле-еле.

Факел погас, но совсем темно не стало. Откуда-то исходило едва уловимое сияние. Я посмотрел вперед, назад – повсюду мрак, и лишь рядом со мной – слегка подсвеченное пространство: кусок стены, пола, потолка. Я прошел дальше. Свечение переместилось вместе со мной. И вдруг я понял: источник света – я сам! Это от меня исходит розоватое свечение! Это обрадовало, придало сил. Я побрел дальше. Однако чем дольше я шел, тем сильнее смыкались тиски мрака вокруг. «Сияние меркнет!» – вдруг понял я и с ужасом подумал, что наступит миг, когда розовый свет иссякнет, и я окажусь в полной темноте. Прибавил шаг – надо было поскорее добраться до света, пока мое сияние не угасло. Стук собственных торопливых шагов разносился по пустому коридору, и порой мне казалось, что это не шаги вовсе, а хор тихих издевательских усмешек.

Справа и слева метрах в трех от меня возвышались сложенные из огромных булыжников стены, а высоко над головой серой аркой нависал свод потолка. Вся эта конструкция словно давила, сжималась. Иногда на пути выплывали из тьмы черные похожие на норы проходы. Каждый будто манил: иди ко мне, я спрячу! Но я шел дальше, боясь даже оглядываться на эти темные пасти. Должен же этот коридор хоть куда-нибудь привести! Проклятый холод! Я все сильнее прижимал локти к животу, растирал ладони, дышал на них, чтобы хоть немного согреться, и шел, шел, шел… А смерть шагала рядом, не отступая ни на шаг.

В какой-то миг я отметил, что коридор стал значительно уже. Теперь расстояние между стен было не более трех метров, и оно продолжало сужаться. Проходы-норы перестали встречаться, и теперь по обе стороны тянулись лишь сложенные из булыжника голые стены. Вскоре я уже мог, вытянув руки в стороны, дотянуться до обеих стен. «А вдруг в итоге стены сомкнутся и дальше будет не пройти? – возникла тревожная мысль. – Вдруг там тупик?» Я остановился, оперся о стену, переводя дыхание, сплюнул на пол. Стоит ли идти дальше? Понятное дело, на лестницу возвращаться нельзя. Однако я мог бы исследовать одну из тех нор, что встречались на пути в коридоре. Взгляд метнулся туда, где остались во тьме черные проходы. А что, если выход был в одном из них?

Тут я заметил, что расстояние между стен стало еще меньше. А ведь я не сделал и шага! И страшная догадка поразила меня: «Это не коридор сужается! Стены… Они движутся – ползут навстречу друг другу!» Несколько секунд я ошарашенно смотрел, как на полу медленно исчезает под наползающим камнем темное пятно слюны. А потом пришел в себя. Надо бежать! Я рванул обратно, туда, где во мраке остались еще недавно казавшиеся зловещими, а теперь такими желанными проходы в стенах. Только бы успеть! Только бы успеть! Стены все наступали, быстро сокращая мое жизненное пространство. Их движение заметно ускорилось, словно, почувствовав мою спешку, они тоже заторопились, отрезая мне путь к спасению. Наконец я разглядел во мраке темное пятно – проход. Я уже двигался боком, цепляясь за булыжники так, что обламывались ногти. Скорее же, скорее! И когда до спасительного прохода уже можно было дотянуться рукой, серые камни сдавили мне грудь. Дыхание перехватило, коридор сжал меня смертоносными тисками. Конец!

И тут я заметил внизу нечто темное. Щель или крохотная дверь? Собрав остаток сил, я рванулся и, раздирая о камни кожу, с трудом присел, а затем кое-как протиснулся в узкий проход. Позади раздался гулкий хлопок – стены сомкнулись за моей спиной. Спасен!

Розовый свет, исходящий от меня, еще не совсем угас. В этом тусклом сиянии я смог осмотреться. Это оказалась крохотная, заваленная каким-то хламом комнатка без окон и с единственным выходом – тем самым, через который я попал сюда. Несмотря на то что проход сейчас наглухо был закрыт стеной, я решил не рисковать и тут же завалил его всем, что попалось под руку: какие-то коробки, стулья, картины, чемоданы, ковры. Все очень ветхое, гнилое, но почему-то знакомое. Где я мог раньше все это видеть? Впрочем, не важно. Сейчас все не важно, главное – укрыться от чудовищ, спрятаться, исчезнуть, не быть! Даже если коридор снова раскроется и монстры решат меня разыскать, им меня не найти, им сюда не добраться – в этот укромный темный уголок. И, засыпав выход, я впервые ощутил успокоение. Я в безопасности! Холод все так же сковывал тело. Я сел на что-то холодное и жесткое, спиной прижался к ледяной стене и, поджав к груди колени, обхватил их руками. Освобождение! Какое-то время от моего тела еще исходило едва заметное розоватое сияние, а потом пропало. Мой свет угас!

Я не знаю, сколько просидел в этой темной холодной комнате. Казалось, целую вечность. Да это было и не важно. Время потеряло смысл, как и все остальное, что когда-то волновало меня. Холод настолько сковал тело, что я лишь все сильнее прижимал колени к груди. И в этой позе эмбриона становилось легче, я словно возвращался в то время, когда жил в утробе матери: когда было безопасно и тепло, до того как я родился в этом мире, полном кошмаров и горя. Хотя я все же понимал: чем дольше сижу так, тем меньше шансов у меня подняться и выбраться отсюда, а холод рано или поздно… нет, не убьет… скует меня здесь навсегда! Но мне и не хотелось больше никуда идти. Для чего? Чтобы снова бежать, прятаться, страдать? Уж лучше вечные холод и мрак!

«Все! Хватит! Конец мучениям!» – мысленно произнес я.

– Ко-о-онец! – подхватил множимый каменными стенами едва различимый хор голосов. Может, я действительно сказал эту фразу вслух? Или это мое уставшее воспаленное подсознание вступило со мной в диалог? – Это-о-о… ко-о-онец… Осво-о-обожде-е-ение…

И вдруг другой голос – тихий, по-девичьи звонкий – резко сказал:

– Нет!

Я вздрогнул, взглянул по сторонам. Но не увидел ничего, кроме все того же привычного мрака. Я один.

– Хва-а-атит… это-о-о… сво-о-обода, – убаюкивал звучащий в голове хор моих собственных голосов.

Я снова опустил голову.

– Очнись! – все тот же требовательный резкий, звонкий голосок. – Ты должен встать! Подняться! Идти!

– А есть ли-и-и смы-ы-ысл? Приш-ш-ш-ло освобожде-е-ение-е…

– Вставай и иди!

Я же по-прежнему сидел на голом полу, слушая этот странный диалог, и сильнее жался к стене. И мне казалось, что стало немного теплее. Идти? Куда? Зачем? Снова бежать, прятаться, терпеть? Ну уж нет!

– Давай же! Твой мир ждет тебя, – настойчиво твердил девичий голосок. – Он рядом, лишь протяни руку. Он прямо за этой стеной. Смотри сам!

Я с трудом разлепил одеревеневшие веки, но ничего не увидел, кроме тьмы. Я хотел ответить, что нет тут ничего, но губы словно окаменели, я уже не мог произнести ни слова.

– Да нет же! – Невидимая собеседница будто прочла мои мысли. – Он рядом. Справа от тебя. Смотри!

Я кое-как повернул голову. И вдруг действительно разглядел лучик, пробивающийся между камней, – едва заметную полоску розового света. Мне невыносимо захотелось приблизиться к этому свету. Да только я столько усилий потратил, чтобы сжаться как можно сильнее, привыкнуть – почти согрелся. Если же встану, меня снова ждет жгучий холод…

– Да встань же! – До этого нежный и ласковый девичий голосок вдруг прогремел командой.

Это оказалось так неожиданно, что я вздрогнул и расцепил руки. Словно в мои заледеневшие жилы вдруг влили вместо крови кипяток. Я поднялся так резко, что закружилась голова, и я едва не упал. Успел схватиться за выступ в стене, тот самый, из-за которого лился розовый свет. Став на колени, осторожно заглянул в эту щель. Там, с той стороны стены, в розовом свете благоухал великолепный мир. Яркий красный шар пылал на нежно-розовом небе, отражаясь в сияющем красном заливе. Искрящиеся волны разбивались о каменные бордовые утесы, а на дальнем берегу раскинулся причудливый великолепный город… А ведь я уже видел все это! Пальцы до боли вцепились в камни, стараясь хоть немного расширить узенькую щель. Безнадежно. От теплого и желанного мира меня отделяла холодная ненавистная стена.

– Так тебе не выбраться, – снова прозвучал голосок. Теперь сквозь щель я видел глаза – синие и прекрасные. Та, что со мной говорила, была по ту сторону, снаружи. – Ты должен найти выход!

Она права, где-то должен быть проход в тот чудесный розовый мир! И я должен его найти, чего бы это ни стоило! Я осмотрелся и с удивлением увидел стены и заваленную хламом комнату. Тьма отступала! Подняв руку, я взглянул на ладонь. Она опять светилась тусклым розовым светом. Я снова горю!

Итак, что нужно делать? Пока что выход у меня был лишь один – дыра в стене, через которую я сюда попал. И я принялся разгребать хлам, подумав: а ведь это я сам замуровал себя в этой ледяной темнице! Наконец освободил проход и с радостью обнаружил, что стены там нет – коридор снова раздвинут. И все же я замер перед выходом, нерешительно вглядываясь в открывшийся за ним, пугающий неизвестностью мрак.

– Иди! – подбодрила девушка.

Я пролез в проход, осторожно ступая босыми ногами по холодным камням. За ним в обе стороны тянулся все тот же темный коридор. Я невольно поежился, вспомнив его ледяные тиски…

– Они-и-и все-е-е плотнее-е-е смыка-а-аются, да-а-авят, крош-ш-ша ко-о-ости… – тихий хор моих собственных голосов будто эхом прокатился по пустому коридору.

Я остановился.

– Они не могут причинить тебе вред! – заверила девушка. – Потому что они – часть тебя, часть твоего мира. Тут все в твоей власти. Иди и ничего не бойся!

– Иди и ничего не бойся, – повторил я и осторожно пошел вправо. Ведь слева лестница, а там – чудовища!

Я шел, с опаской оглядываясь на удаляющуюся спасительную темницу, а впереди ждала лишь тьма. Я вздрагивал при каждом шорохе, но стены пока оставались неподвижны. Это пока! Просто они ждут, когда я отойду подальше, чтобы не смог спастись. Вот тогда-то они сомкнут свои смертоносные ледяные объятия! Я в отчаянии посмотрел назад, туда, где осталась пусть холодная и полная безнадеги, но безопасная комнатка, и с трудом удержался, чтобы не побежать к ней.

– Нет, ищи путь! – прокричала девушка. Я уже едва слышал ее – так далеко ушел. – Вспомни розовый город!

Когда же я снова взглянул вперед, мне показалось, что где-то вдали среди мрака мерцает розовый свет. Выход? Я поспешил дальше.

– Ничего не бойся, ничего не бойся… – подбадривал я себя, в то время как сердце сжималось от страха.

И когда впереди уже ярко сиял розовый свет, стены все-таки двинулись навстречу друг другу. Нет же, нет! Я побежал. Но чем ближе становился свет, тем теснее коридор, словно это чудовищное здание, по которому я блуждал, всеми силами пыталось не отпустить меня. Я споткнулся, упал. Когда поднялся, коридор оказался настолько узок, что мне пришлось протискиваться плечом вперед. Я продирался так, пока не застрял. И даже после этого в отчаянии рвался вперед. Она обманула меня? Завела в ловушку? Лучше бы я остался там!

– Сопротивляйся! Ты сильнее их! – Сквозь боль я едва слышал девичий голос, который теперь звучал совсем рядом, впереди. – Эти стены – часть тебя, твоего мира.

Здесь все подчиняется тебе! Ты можешь раздвинуть их даже руками!

– Как же, руками – скажешь тоже… – прохрипел я. – Да они сдавили меня с такой силой, что еле дышу!

– Просто попробуй!

Впрочем, выбора у меня не осталось. Ведь еще мгновение – и стены расплющили бы меня в лепешку. Я уперся руками в стену – я смогу! я должен! – и что было сил толкнул. К удивлению, стена поддалась и очень легко отъехала в сторону. Шокированный и одновременно окрыленный успехом, я раздвинул стены, насколько хватило размаха рук. Так просто?

Теперь я заметил, что вокруг совсем светло, и источник этого розового света вовсе не я. Он оказался рядом: коридор оканчивался тупиком, и в его углу я увидел узкую яркую полоску. Я еще больше расширил коридор, и передо мной открылось небольшое окошко. Крохотное – всего два кулака в высоту и три в ширину. Я присел около него, полной грудью вдохнул тянущийся снаружи ароматный воздух. Сразу за толщей стены начинался лес с причудливо изогнутыми стволами деревьев и красной листвой. Некоторые ветви почти касались окна. Рядом с окошком на веточку села алая птичка и с интересом стала разглядывать меня. Я протянул руку. Птичка махнула крыльями и исчезла в розовом небе. Я попытался расширить окошко, – со стенами ведь получилось! – однако лишь ободрал пальцы.

– Нет, сдвинуть эти стены тебе не под силу, – раздался голос по ту сторону. – Ты создавал их не одну жизнь – и, уж конечно, не сможешь разрушить за пару минут. Так что все-таки придется найти другой выход.

В окошко просунулась ладошка и нежно слегка сжала мои пальцы. Я обхватил ее, прижался к ней губами.

– Ну, давай же, иди! – подбодрила она. – Я жду тебя снаружи!

Осмотревшись, я не увидел ничего, кроме тупика с окошком и тянущегося от него коридора. Стены больше не раздвигались. Значит, выход с другой стороны. Но ведь там лестница, а на ней… черные слизни!

– Это твой мир, – напомнила девушка. – Не забывай об этом! Все, что здесь есть, – часть тебя. Что бы тут ни произошло, все это лишь игра твоего воображения. Важно лишь то, чего желаешь ты, остальное для тебя существовать не должно.

И, собравшись духом, я пошел по коридору. Обратный путь показался намного короче. Впереди слышались какие-то тихие шорохи, скрежет. Это они! Подстерегают! Да только иного пути нет! Я должен пройти! Добравшись до черных дыр в стене, я с сомнением взглянул на них, но останавливаться не стал. Где-то на полпути нашел погасший факел, тот самый, что я бросил. Поднял его – хоть какое-то оружие. И вот, наконец, я разглядел впереди трепещущий свет факелов – лестница. Едва подошел к арке, за которой вверх убегали знакомые ступени, факел в руке у меня вспыхнул. Просто магия какая-то! Впрочем, тут меня уже ничто не могло удивить. Я остановился в нерешительности. А как же монстры? Но, вспомнив уверенные наставления девушки, все же шагнул на ступени. Теперь вверх!

Спустя какое-то время я увидел некогда сооруженную мной преграду из факелов. Они все еще пылали, создавая огненную баррикаду. Слизняков поблизости не оказалось. Я перешагнул через пламя и пошел дальше, на всякий случай держа наготове факел. Затем увидел дыру в стене, из которой когда-то вытекал черный живой поток. Слизняков не было и здесь, но я все же запихнул в дыру несколько факелов, на случай если монстрам все же вздумается опять мной полакомиться.

Чем выше я поднимался, тем больше меня терзали сомнения: точно ли там выход? Я не помнил, как в прошлый раз очутился на лестнице, ведь тогда я обезумел от боли и страха. А вдруг я пришел на лестницу снизу? Вдруг выход за одним из тех проходов, что остались в коридоре?

– Где же ты, моя спасительница? – позвал я. – Мне нужна подсказка!

Однако ответом было только эхо моего собственного голоса.

Под ступней у меня что-то хрустнуло. Взглянув вниз, я отпрянул. Под факелом у стены, поджав ноги и раскинув руки, лежал скелет, уставившись пустыми глазницами в потолок. Пламя факелов бликами дрожало на черепе и костях, на которых еще не сгнили остатки плоти. Костлявые пальцы правой руки сжимали рукоятку валяющегося рядом горящего факела. Видимо, этот несчастный, как и я, брел по этой бесконечной лестнице, но так и не достиг цели.

И тут меня поразила страшная догадка: «Это же… я!»

Череп с хрустом повернулся на бок, и теперь черные глазницы уставились на меня. Зубы разжались, словно мертвец улыбнулся. Во рту у него что-то зашевелилось, меж зубов блеснуло нечто живое. Впрочем, я уже догадался что. Огромный жирный слизняк сполз по нижней челюсти, упал на грудь и, извиваясь, пополз по костям. Я отпрянул к противоположной стене, выставив вперед факел. Скелет словно пришел в движение – слизняки теперь лезли отовсюду: копошились под ребрами, ползли из глазниц, рта, ушных отверстий, обвивали кости, поедая остатки плоти. Мертвец превратился в живую черную склизкую массу. Надо бежать! Вниз, обратно в коридор! Зачем я ушел из спасительной темницы?

Но, преодолев с десяток ступеней, я остановился, вдруг вспомнив: «Она сказала, что это всего лишь игра воображения!»

– Это игра воображения! – повторил я как заклинание. – Я должен видеть лишь то, что желаю видеть! Остального – не существует!

Я закрыл глаза. Вдох, выдох. Если она права, значит, все это лишь галлюцинации. Их – нет! Они не могут мне навредить! Распахнув глаза, я осторожно пошел вверх. Каково же было удивление, когда я не увидел за поворотом ни слизняков, ни скелета. Оказалось, в том месте осыпалась часть кирпичной кладки – и куча обломков действительно формой напоминала человеческое тело, а на гладких блестящих камнях дрожали огненные блики. Померещилось? Или она права – и я действительно здесь всесилен? «Это твой мир», – говорила она. А если это так, мне тут нечего бояться. И, выбросив ненужный факел, я уверенно заторопился вверх.

Вскоре на лестнице стали появляться арочные двери. Впервые увидев такую, я с сомнением останавливался: туда или вверх? Открыв дверь, увидел длинный коридор, похожий на тот, что был внизу. Куда он ведет? А если в новый тупик? Нет, уж лучше вверх!

Чем дольше я поднимался, тем чаще попадались двери. За одними были коридоры, за другими – небольшие комнаты или огромные залы. Некоторые помещения выглядели знакомыми. Например, за одной дверью я увидел комнату: кровать, рядом – стул с аккуратно сложенной военной формой, разбитое окно, за которым клубился туман, а слева – дверь. Из-под нее блестящей лужицей растекалась кровь. Я уже видел все это раньше!

Раздался стук в дверь.

– Зверек! – Голос Антона Трошникова. – Звереныш, ты здесь?

Я знал, что увижу, если раскрою дверь! Я зажмурился. Это иллюзия! Всего этого нет! Раскрыл глаза: кровавое пятно пропало, передо мной же была серая пустая комната. Я захлопнул дверь.

Я еще не раз обнаруживал за дверьми места из прошлых кошмаров. Хотя бывали и другие комнаты – спокойные, мирные, безопасные. Например, за одной из дверей оказалось помещение – в точности как моя комната в детстве: заправленная цветастым покрывалом кровать, спортивный уголок, стол, заваленный учебниками. За окном я разглядел знакомый двор: дорожку, за ней – низенький заборчик, огораживающий детскую площадку. С горки каталась ребятня. Один паренек, заметив меня, помахал рукой, мол, выходи гулять. Я чуть не поддался порыву распахнуть окошко и выбраться наружу. Но тут же вспомнил: это все иллюзии, тут нет ничего настоящего! Я же ищу выход – розовый свет!

Иногда я встречал и чудовищ. Распахнув очередную дверь, увидел гигантское существо, напоминающее увеличенного в тысячи раз богомола. Оно ринулось на меня, клацая клешнями. Я захлопнул дверь. Но, вспомнив исчезнувших слизняков, закрыл глаза и постарался убедить себя, что за дверью никого нет. Снова распахнул – пусто. Проделав этот трюк несколько раз, обратил внимание, что чудовища перестали встречаться на моем пути. Словно невидимый хозяин этого странного мира понял, что монстрами меня теперь не проймешь, и оставил свою жертву в покое. А если верить девушке, хозяин всего этого – я. Неужели это я сам пугал себя, порождая кошмары?

Лестница наконец кончилась. Через отверстие в полу я выбрался в небольшую круглую комнату с множеством окон, сияющих розовым светом. Достаточно больших, чтобы в них пролезть! Вот он – выход! Я подбежал к одному из окон… и едва не разрыдался от отчаяния. За окнами действительно простирался чудесный розовый мир: море, скалы, город на побережье. Да только я смотрел на все это с высоты небоскреба, находясь на вершине гигантской башни. Вот он – желанный мир: так близок, но так далек!

– Это что, шутка? – в отчаянии закричал я.

Так долго забирался сюда – и что теперь? Снова вниз? Быть может, выход был за одной из тех дверей. Но за какой?

Я побрел обратно, раскрывая по пути каждую дверь. Нет, это безнадежно! До этого я уже распахнул десятки дверей, а закрытыми остались еще сотни. И нет гарантии, что эти выходы не приведут меня к новым коридорам, лестницам, дверям, тупикам. Можно целую вечность блуждать по этому исполинскому замку, но так и не найти выход! Мой мир? Хорошенький же мирок я себе создал: полные чудовищ бесконечные катакомбы! Я обреченно опустился на ступени. Что делать?

«Тут важно лишь то, чего желаешь ты!» – припомнил я слова девушки. Легко сказать! Ведь желаю я лишь одного – выбраться отсюда!

И вдруг мне в голову пришла идея. Я даже сам себе поразился, отчего раньше не догадался попробовать. Я не раз заставлял исчезать кошмары, но ни разу не попробовал что-то создать. Если желаю найти выход, так пусть он окажется рядом. Вот прямо тут! Это мой мир – и он должен мне подчиниться!

Я зажмурился и представил себе, что лестница не так уж длинна. Стоит преодолеть еще сотню ступенек – и будет выход! Распахнув глаза, я встал и поспешил вниз. И действительно, с каждым шагом лестница становилась все светлее, к отблескам факелов примешивался розоватый оттенок. Воздух же наполнялся чудесным цветочным ароматом. Я больше не слышал гулкого эха темных коридоров, скрежета чудовищ и шипения наползающих стен. Я вслушивался в пение птиц, шелест леса впереди и шум прибоя. Я уже бежал, перескакивая разом по две ступени, и наконец из-за поворота возникла арка с распахнутой дверью, а за ней – красный лес и розовое небо!

Я остановился, щурясь от яркого света.

– Ты смог! Выбрался!

На фоне алого солнца я видел лишь девичий силуэт, но я сразу узнал ее.

– Теперь ты свободен! – с улыбкой сказала она, шагнув мне навстречу.

И едва она оказалась в моих объятиях, свет хлынул из-за ее спины и поглотил все вокруг…

Глава 13 Избавлю мир от чудовища

Очнулся я от резкой боли в руке и тут же ощутил такое головокружение, словно в меня влили бутыль спирта и он разом дал в голову. Немного погодя понял, что боль от укола. А головокружение, видимо, от той гадости, что мне вкололи. Я в больнице? Или это очередное видение, которое вскоре обернется кошмаром? Попытался пошевелиться – безнадежно. Тело словно онемело, я не мог шевельнуть ни рукой, ни пальцами, даже открыть глаза. Все, что мне оставалось, – это слушать.

– Что стряслось, Каппа? – раздался мужской голос по ту сторону реальности. – Для чего звали?

– Пси, похоже, он пришел в себя! По крайней мере, если верить показаниям приборов.

Кто-то склонился к моему лицу, я почувствовал на щеке дыхание.

– Да нет, Каппа, думаю, приборы вас подвели. Состояние прежнее. Но спасибо, что предупредили. Я понаблюдаю. А пока пойдемте, у нас есть дела важнее.

По дверному хлопку, болезненным эхом отозвавшемуся в голове, я понял, что они ушли, и с трудом распахнул глаза. Правда, сразу же закрыл, ослепленный ярким светом. Все, что успел понять, что нахожусь в каких-то катакомбах. К счастью, не в средневековых замковых подвалах. Эти, скорее, напоминали военный бункер. Второе усилие позволило мне не только открыть глаза, но даже сесть. Это вызвало новый приступ боли – на этот раз в районе сердца. Я увидел, что грудь мою пересекает белая полоска бинтов, а в ее центре – бордовое пятно запекшейся крови. В меня же стреляли! Меня передернуло от этого воспоминания. Но, похоже, я выжил. Да и пулю наверняка вытащили. Если не двигаться, боль почти не чувствуется, видимо, мне вкололи обезболивающее. А вот резких движений лучше не делать!

Комната оказалась настолько крохотной, что в ней с трудом помещались больничная кровать, на которой я очнулся, металлический шкаф и стол с монитором и какими-то приборами, к которым от моего голого торса тянулись сизые провода. Я их тут же сорвал. На все это лила белесый свет трубка лампы дневного света, прикрепленная под потолком. Входная дверь напоминала больше люк подводной лодки, а у моего изголовья я обнаружил закрытое шторкой круглое окошко. Похоже, это какое-то медицинское учреждение. Неужели меня спасли?

Я был в одних трусах. Однако, обследовав комнату, в шкафу обнаружил свою одежду и обувь. В районе груди на кителе зияла дыра в темном ореоле засохшей крови – место, куда попала пуля. Одевшись, я осторожно надавил на рукоятку двери, и та бесшумно открылась. За ней оказался узкий коридор метров пятнадцать длиной и около метра шириной: металлические выкрашенные в белый цвет стены и в них – множество люков в человеческий рост. С обоих концов коридор оканчивался такими же люками. Точно какой-то военный бункер! Я осторожно двинулся по коридору, но не прошел и пары шагов – клацнул замок, скрипнула дверь, в центре коридора открылся проход, из которого в помещение хлынул свет. В этом светлом прямоугольнике возник темный силуэт.

Я поспешно вернулся в комнату и прикрыл дверь. Только бы не сюда! Но по коридору гулко простучали приближающиеся шаги, ручка двери повернулась. Едва я упал на кровать, накрылся одеялом по подбородок и зажмурился, в комнату кто-то вошел и встал около меня.

Он долго молчал, я лишь слышал дыхание и чувствовал, что на меня смотрят.

– Не притворяйтесь, молодой человек, – наконец сказал он. Я узнал голос одного из тех, что были в комнате, когда проснулся. – Я знаю, что вы очнулись.

Я продолжал жмуриться.

– Значит, провода от приборов вы отцепили, не приходя в сознание? – весело спросил он.

О, черт! Об оторванных от груди проводах я совсем позабыл! Теперь уже не было смысла прикидываться, я раскрыл глаза.

У кровати стоял мужчина в военной форме, на вид лет шестидесяти, седовласый, коротко стриженный, с пепельной бородкой-подковкой.

– Кто вы? – спросил я, приподнявшись, и тут же скривился от боли, пронзившей грудь.

– Я доктор. И настоятельно рекомендую вам поменьше двигаться. Рана еще не зажила.

– Значит, меня спасли?

– Да, вы в полной безопасности!

Я со вздохом опустился обратно на подушку. Я в больнице! Неужто все закончилось?

– Я присяду? – вежливо спросил доктор.

И, не дожидаясь разрешения, сел на кровать.

– Если верить обнаруженным у вас документам, – продолжал он, – вы рядовой, военнослужащий воинской части, расположенной в поселке Красновка. Все верно?

Я кивнул.

– Насколько я знаю, ваша часть охраняла некий расположенный здесь неподалеку объект. Вы прибыли сюда в качестве караульного?

Снова кивнул.

– Вы единственный выживший?

Вопрос бритвой резанул по памяти. Нас было двенадцать! А теперь я один! И я видел, как они умирали…

– Меня отпустят домой? – спросил я вместо ответа.

– При первой же возможности! – пообещал доктор.

Как же мне хотелось ему верить! Мчаться бы без оглядки, подальше от этих чудовищ, тумана, секретных экспериментов… Быть может, теперь меня отвезут обратно в наш полк или вовсе комиссуют после всего этого кошмара и отправят домой…

– Но пока этого не произошло, я хочу задать вам еще несколько вопросов. Не против?

Хотя, похоже, доктора мало волновало, против я или нет, так как он, не дожидаясь согласия, положил на кровать какой-то прибор, видимо диктофон, и принялся спрашивать: о том, как появился туман, о чудовищах, напавших на посты и караулку, о том, как мы выжили и добрались до заброшенной части. Я рассказывал все без утайки. Доктор слушал внимательно, время от времени делая какие-то пометки в блокноте. Иногда глаза у него разгорались восторгом, и он говорил: «Поразительно!» – причем в тех местах, когда моих товарищей монстры рвали на части. «Да он просто одержимый! – поймал я себя на мысли. – Я ему рассказываю, как гибнут люди, а он, небось, видит в этом лишь реакции индивидуумов, протекающие процессы, результаты опытов… Да он просто маньяк!» Когда рассказ дошел до Петровича, доктор явно удивился.

– Значит, жив, зараза! – воскликнул он. – Потрясающе!

– Вы знакомы? – Я удивился не меньше.

– Да, – уклончиво ответил доктор. – Скажем так, служили вместе.

Я внимательно взглянул на него. Да кто он такой? Служить вместе они могли лишь в одной воинской части – той самой, на развалинах которой мы побывали с Антоном. Я решил на всякий случай не рассказывать о том, что прочел дневник капитана Откина, что порылся в кабинетах бывшей санчасти, да и что вообще знаю о каких бы то ни было секретных экспериментах. Мало ли чем это мне обернется…

– Ну а когда мы пришли в заброшенную воинскую часть, появились какие-то военные и… – Я болезненно прижал ладонь к ране на груди. Видимо, обезболивающее начало отпускать – она все сильнее ныла. – В общем, дальше вы, я думаю, знаете.

– Не совсем, – с улыбочкой возразил доктор. – Расскажите, что было после того, как вас убили!

Я настороженно взглянул на него: откуда он знает? В памяти тут же воскресли кошмарные видения: катакомбы с факелами, движущиеся стены, слизняки и другие чудовища…

– Что значит «убили»? Я ведь не умер!

– Ошибаетесь, вы как раз-таки умерли. И были мертвы… – Доктор взглянул на часы. – Больше суток!

Я молчал, недоверчиво уставившись на него, но он, похоже, вовсе не шутил.

– Когда вас привезли сюда, вы не дышали, а в районе сердца была дыра от пули. Как, по-вашему, вы были живы? Мы даже реанимировать вас не пытались. Да и что поделаешь с трупом? Однако сегодня утром этот самый труп нас весьма удивил, так как своим стоном чрезвычайно напугал моих коллег. Когда мы вас осмотрели, оказалось, что вы снова дышите и, более того, начали бредить и трепаться про какие-то подвалы. Вы явно страдали, а потому, едва мы перевели вас в эту палату, вкололи обезболивающее.

– Быть может, вы ошиблись – я на самом деле был жив, просто тяжело ранен?

– Именно так решили мои коллеги. Но не я! – возразил доктор. – Ошибки быть не могло. Я лично осматривал вас и авторитетно заявляю: вы были мертвы. Но каким-то образом ожили. И я пытаюсь понять – каким?

– Разве такое возможно?

– Вы спрашиваете меня о том, что возможно, а что – нет, после всего того, что тут пережили?

Доктор рассмеялся. Мне же было не до смеха.

– У меня есть предположение на этот счет, – наконец серьезно сказал он. – Правда, это лишь гипотеза, и она требует более тщательного изучения и проверки… Я думаю, что все дело в светлозане.

Я хотел было спросить, о чем он говорит: нужно ведь поддерживать легенду: мол, я не знаю, что тут на самом деле происходит. Да только по выражению лица доктора понял: он рассуждает вслух, словно меня тут нет.

– Да-да, кроме как воздействием светлозана, этого не объяснить! – задумчиво сказал он. – Когда пули попали в тело, оно действительно умерло – все, кроме мозга.

А тот продолжал жить, поддерживаемый излучаемой им же энергией. Быть может, при помощи иллюзий мозг способен создать некую автономную систему, не дающую ему умереть. Любопытно! Конечно же, для жизни органическому телу необходимо питание, и мозг не исключение. Скорее всего, светлозан способен насыщать организм всеми нужными веществами. Вопрос лишь: где все это время находилось сознание, пока тело было мертво, а мозг – жив? – Он снова взглянул на меня. – Вот почему нам важно знать, что вы видели после того, как вам в сердце угодила пуля.

– Скажем так… Мне снились странные сны, – нехотя ответил я. – Жуткие.

– Расскажите о них. Желательно как можно подробнее.

– Ну… Сначала был свет. Розовый свет…

Доктор слушал меня молча, озадаченно почесывая бородку.

– Удивительно, – воскликнул он, когда я закончил. – Еще вопрос: вы вспоминаете все происходящее как сон?

– Нет, у меня ощущение, что все это происходило наяву. – Меня снова передернуло от жутких воспоминаний. – Все казалось таким реальным…

– Полагаю, это оттого, что оно и было реальным. По крайней мере, лично для вас.

– Я не понимаю…

– Мы всегда рассматривали проблему снаружи – как порождения сознания воплощаются в нашем реальном мире, но никогда не изучали ее изнутри – что происходит с личностью по ту сторону реальности. Впрочем, мы подозревали нечто подобное…

Похоже, он снова говорил сам с собой – просто рассуждал вслух, так как совершенно не обращал на меня внимания. Мне стало любопытно, и я осторожно спросил:

– Что именно?

– Как что? Наше подсознание! – с жаром воскликнул доктор и продолжил таким тоном, словно перед ним была лекционная аудитория, полная ученых, а не один-единственный солдат-срочник: – Это же целый мир, сотканный из воспоминаний, ощущений и накопленного опыта.

Именно в него мы погружаемся, когда видим сны! И именно туда отправилось ваше сознание, когда ваше тело погибло. Ведь мозг продолжал жить! А что, если в условиях светлозана мозг вообще не погибнет, вырабатывая энергию и поддерживая себя иллюзиями? В таком случае после гибели физического тела наше сознание переместится в подсознание и продолжит там существовать – вечно! Тогда после смерти человек отправится в мир, который сам себе создал за годы жизни. Наши земные оболочки же – словно гусеницы, которым суждено ползать лишь для того, чтобы набраться опыта и в итоге окуклиться и обратиться в бабочек – некий дух, вечно живущий в мире фантазий! Уж не знаю, есть ли на самом деле жизнь после смерти, но, похоже, одну из ее разновидностей мы только что открыли.

Доктор задумчиво уставился куда-то в стену или даже сквозь нее. Видимо, он и вовсе позабыл о моем существовании.

– Кстати, это полностью согласуется с большинством представлений о жизни после смерти, – продолжал он бормотать себе под нос. – К примеру, некоторые утверждают, что после смерти люди навеки соединятся с теми, кого любили при жизни. И это так! Ведь в подсознании каждого человека сохраняются образы всех, кого он когда-либо встречал! Существование ада и рая? Тоже есть! Скажем, если при жизни человек всего боялся, был не уверен в себе, верил в то, что после смерти его ожидают мучения и адское пекло, это и случится после смерти – ведь его внутренний мир, его подсознание будут наполнены комплексами, страхами и страданиями. Если же при жизни человек был уравновешен, бесстрашен и считал, что поступает правильно, после смерти его ожидает рай – внутренняя гармония. Именно об этом говорят святые всех религий: будь праведником – и после смерти тебе это зачтется! Только в этом случае имеется в виду не какое-то мифическое место, куда попадают души, а внутренний мир человека – его подсознание. В таком случае наше сознание и есть душа, о которой столько толкуют, подсознание же – место, где она обретает бессмертие! Тут тебе и Рай, и Валгалла, и Тартар, и любое другое царство мертвых, описанное в религиозных трактатах. Главное – верить, что именно туда попадешь после смерти. Или же можно выдумать себе свое собственное послесмертие.

– Вас послушать, так какой-нибудь маньяк, уверенный, что он при жизни поступал правильно, после смерти окажется в раю, – заметил я. – А праведника с комплексами и страхами ожидает ад!

– Вы верно уловили мысль, молодой человек! – одобрительно кивнул доктор. – Именно! Тут ад и рай мы создаем себе сами, при жизни. А после смерти, так сказать, пожинаем плоды. В общем, вырисовывается следующая картина: когда вас подстрелили, мозг продолжал жить, а потому ваше сознание переместилось в подсознание – ваше индивидуальное царство мертвых. Затем что-то произошло, вы каким-то образом смогли выкарабкаться из мира собственных грез. Как только это случилось, мозг направил энергию на регенерацию мертвого тела. Мы ведь и раньше видели, как иллюзии затягивают раны и воссоздают органы. Вот почему раны почти исчезли, и даже пуля, если верить рентгену, почти растворилась – это действуют иллюзии! – Доктор взглянул на меня. – Если все так… Поздравляю, молодой человек, вам удалось совершить путешествие на тот свет и обратно.

– А если бы мне не удалось вернуться, что бы случилось с моим телом?

– Ну… – Доктор поскреб подбородок. – Полагаю, мозг не дал бы ему обратиться в прах, поддерживал бы его своей энергией, ну а вы бы продолжали обитать в мире собственных грез. Хотя мы видали и похуже – когда сознание покидает еще живое тело. Наверняка вы слышали о зомби – этакое бездушное существо, лишенное разума.

Я тут же вспомнил безумного рядового Русова из дневника капитана Откина.

– А если мозг все-таки погибнет?

– В таком случае вы узнаете, есть ли на самом деле жизнь после смерти.

Доктор рассмеялся.

– Все это весьма любопытно, – задумчиво сказал он. – Надо поразмыслить над этим на досуге…

Он выключил диктофон.

– Что ж, молодой человек, это все, что я хотел от вас узнать. Теперь надо решить, как быть с вами дальше.

Доктор ненадолго задумался, а потом уверенно встал.

– Пойду соображу вам что-нибудь поесть. Вы, небось, проголодались?

Тут он был прав. Есть хотелось до коликов в желудке.

Доктор раскрыл дверь, но на пороге обернулся.

– И да, один момент! Тут повсюду дорогостоящее оборудование. Да и ваша рана еще свежа. Потому настоятельно не рекомендую вам покидать это помещение. Понятно? Я скоро вернусь.

Он ушел. Я же с наслаждением растянулся на кровати. Неужели этот кошмар закончится? Я даже закрыл глаза, предвкушая скорую развязку. И вдруг в голове раздалось четкое: «Беги!» – резко, как приказ командира. Я вскочил в постели. Это же она, ее голос! Но, посмотрев по сторонам, никого не увидел.

Взгляд упал на окно. Вдруг она там? Я отодвинул шторку и отпрянул. За ней оказалось круглое окошко, напоминающее корабельный иллюминатор, но походило оно на аквариум, в который влили молоко. Туман! Значит, я по-прежнему здесь!

Я вгляделся в окно. Разглядел совсем рядом большую армейскую палатку и стоявшую справа от нее бронированную машину на гусеницах, отдаленно напоминавшую БМП – ту самую, которую мы с Антоном видели в заброшенной части. Повсюду сновали люди в камуфлированной форме, в круглых касках и с автоматами. Один боец прошел совсем рядом, и я четко увидел у него на каске серебристую табличку с буквой греческого алфавита. Тот, словно почувствовав мой взгляд, обернулся. Я присел. «У человека, застрелившего Шуровича, на каске была такая же табличка! – припомнил я. – И те двое, что стояли у моей кровати, называли друг друга Пси и Каппа – также греческие буквы. Это же те самые военные, что застрелили Шуровича и Трошникова, а также стреляли в меня!»

Я снова осторожно выглянул в окошко. На этот раз заметил, что слева от палатки сложены какие-то мешки. У меня почему-то мелькнула странная мысль, что это – трупы. Я придвинулся ближе к окну и тут же отпрянул.

Это действительно оказались тела. Одетые в такую же, как моя, армейскую форму! Неужели это?.. Я прижался к иллюминатору, стер со стекла испарину от собственного дыхания, пригляделся… и узнал их! Это были Шурович, Провин, начкар и другие, а крайним, ближе ко мне, лежал Антон Трошников. «Среди них должен был лежать и я», – мелькнула мысль. И тут же возникла новая, тревожная: «А вдруг это произойдет? С чего я вообще взял, что меня отпустят домой? Да и что вообще оставят в живых?» – «Это все, что я хотел от вас узнать», – вспомнил я слова доктора перед его уходом, и они вдруг обрели иной смысл. Если ему больше ничего от меня не нужно, зачем я ему? А если этот доктор – один из тех, кто работал над проектом оживления фантазий, он, конечно же, не позволит, чтобы я рассказал об этом кому-нибудь еще. Ведь именно это пытался сделать капитан Откин, что кончилось для него цепью в подвале. Что же в таком случае ожидает меня? Смерть, темница или чего похуже?

Осторожно приоткрыв дверь, я выглянул. Коридор был пуст, в его центре по-прежнему сиял дневным светом выход. Бежать! Я поспешил к нему, выглянул наружу. Туман не позволял многого разглядеть – повсюду лишь равномерная, уже осточертевшая белая пелена. Бежать-то – это здорово… Но далеко ли я уйду один и без оружия в тумане и полном монстров лесу? К тому же вдруг я ошибаюсь? Что, если мне и правда не желают зла, пытаются помочь и потом отправят домой? Для начала нужно во всем разобраться. Я решил осмотреться в бункере.

Как можно тише, насколько позволяли предательски скрипучие кирзовые сапоги, я пошел влево по коридору, раскрывая двери. За ними я находил лишь крохотные комнаты, а в тех – какие-то приборы, компьютеры, шкафы с непонятными инструментами. Сомнений не было – это явно какая-то лаборатория. Добравшись до двери в дальней стенке коридора, я распахнул ее и оторопел: передо мной предстала небольшая кабина: большое лобовое стекло, под ним – приборы, кресло, рычаги… Выходит, это вовсе не бункер! Это огромная машина! Передвижная лаборатория! Я когда-то интересовался военной техникой, листал справочники и журналы. Однако ничего подобного не встречал ни в наших войсках, ни в зарубежных. Может, засекреченный образец?

Я внимательнее взглянул на приборы и рычаги. Что-то во всем этом было знакомое… И тут понял: да это же кабина танка! Просторнее и комфортнее, но в остальном все как на месте механика-водителя. В танковом полку по долгу службы мне не раз приходилось водить и Т-62, и Т-72, и Т-80, а также БМП, БТР, БРДМ и прочую технику. Я даже подумал вдруг: интересно, смогу ли завести эту машину? Но рисковать не стал.

Я двинулся по коридору в обратном направлении, попутно открывая оставшиеся двери, но находил за ними все те же крохотные, напичканные аппаратурой кабинеты. И ни души. Ближе к выходу меня ждал приятный сюрприз – оружейная пирамида, а в ней – несколько автоматов неизвестного мне образца. Зато среди них оказался знакомый мне «калаш». По всей видимости, они поставили сюда автомат Антона Трошникова. На нем не было магазина, однако тут же в пирамиде лежал мой пояс со штык-ножом и подсумком, а в том – патроны. «Ничего, теперь я им так просто не дамся!» – твердо решил я, надев пояс и пристегнув к автомату полный магазин.

Ближе к корме чудо-машины за одной из дверей я с удивлением обнаружил душевую и туалет. Да тут жить можно! Небось и кухня есть? И не ошибся, она оказалась за следующей дверью. Приоткрыв ее, я увидел, что там горит свет, а также услышал невнятное бормотание. Там кто-то есть! Посомневавшись, я все же поставил автомат у порога и осторожно заглянул в щель. По ту сторону двери была крохотная кухонька: стол, шкаф, плитка, раковина, маленький холодильник. У стола стоял доктор. Весело напевая что-то себе под нос, он взял с полки пакет и высыпал его содержимое в тарелку. Раздался щелчок – закипел электрический чайник. Доктор вылил кипяток в тарелку, размешал. Затем наполнил стакан, сунул туда чайный пакетик. В общем, ничего подозрительного – доктор, как и обещал, соображал мне поесть. Пожалуй, лучше вернуться в палату, пока он не заметил, что я без спросу шарахаюсь по лаборатории…

Я уже собирался уйти, как вдруг заметил, что доктор вынул из кармана какой-то белый пузырек, высыпал его содержимое в стакан с чаем и, все так же весело напевая, принялся размешивать ложечкой помутневшую жидкость. Я распахнул дверь.

– Я же просил вас не покидать… – ошарашенно вскричал доктор, спрятав руку с пузырьком за спину.

– Это мне? – спросил я и, переступив порог, взял стакан с чаем. – Пить охота жутко!

Я поднес стакан к губам и заметил мелькнувшую в глазах доктора надежду. Похоже, он подумал, что я ничего не заметил.

– Но нет. Пожалуй, сначала вы. – И я сунул стакан в руку доктору.

– Вы мне не доверяете? – спросил он, стиснув его ладонью, дрожащей настолько, что выплескивался чай.

– А с чего мне вам доверять? – Я кивнул на серебристую табличку у него на камуфлированном кителе – «Пси», буква греческого алфавита. – Вы убили меня!

– Замечу, что не я лично… Но да, в вас действительно стреляли! – согласился тот. – Однако вы с вашим товарищем сами виноваты! Видели же, что тут творится. Когда наш боец заметил движение в тумане, он, конечно же, среагировал. Мы ж не знали, что это не монстр! Что касается вас, как мне рассказали, вы подняли автомат и направили его на солдат. Что, по-вашему, они должны были делать? Подождать, пока вы выпустите по ним пару рожков, а потом расцеловать? Хватит и того, что кто-то из ваших убил нашего бойца. Мы нашли труп на болоте.

«Этот кто-то – перед вами», – подумал я. Но решил на этот счет промолчать. Впрочем, тут он прав. Я и сам, выстрелив в того человека, засомневался: а вдруг убил своего? Туман вокруг сплошной был, попробуй там разбери…

– С другой стороны, если бы мы хотели вас убить, – продолжал доктор, – могли это сделать раньше, пока вы лежали в отключке. Почему, по-вашему, мы этого не сделали?

– Вам виднее. – Я пожал плечами. – Может, оставили для опытов. Или хотели получить от меня какую-то информацию. И по всей видимости, получили. «Это все, что я хотел от вас узнать» – так вы, кажется, недавно сказали? Так или иначе, но теперь, похоже, планы на мой счет у вас изменились.

– Вы ошибаетесь, молодой человек. Я уверяю…

– Так отпейте!

– Хорошо, будь по-вашему.

Доктор медленно поднес стакан к губам… а в следующий миг запустил им мне в голову. Я успел пригнуться, стакан разлетелся о стену, взорвавшись осколками и брызгами. Доктор же метнулся к выходу, туда, где я оставил автомат. Но я оказался проворнее. Едва я схватил оружие, доктор замер, выставив перед собой вспотевшие ладони.

– А вот теперь моя очередь задавать вопросы! – сказал я, направив ствол ему в грудь. – Итак, что было в стакане?

– Скоро здесь будут мои коллеги, и тогда… – затараторил было доктор.

– Отвечайте на вопрос! Считаю до трех и стреляю. – Я снял автомат с предохранителя и дернул затвор. – Раз… Два…

– Поверьте, я не пытался вас отравить. Это всего лишь снотворное! – И тут же поспешно сказал: – Я в самом деле добавил в ваш напиток снотворное. Но это для вашей же пользы! Мы не ожидали, что вы оживете, да еще и придете в себя. Однако это произошло. Да только мы не можем прямо сейчас вывезти вас отсюда, но и держать вас здесь слишком опасно. Вы не контролируете свои эмоции, ощущения! Знаете, к чему это может привести? По глазам вижу, что знаете! Так что, поверьте мне на слово, лучше вам снова уснуть.

– Я уже достаточно выспался, – отмахнулся я. А самого передернуло от перспективы снова вернуться к слизнякам в катакомбы. – Следующий вопрос: кто вы?

– Военные.

– Что это за подразделение? Я о таких раньше не слышал.

– И неудивительно. Скажем так, это особые войска. Мы прибыли сюда разобраться, что здесь происходит, и постараться исправить ситуацию.

– Вы кто такой?

– Тоже военный. Только ученый. Здесь меня называют Пси. Тут так принято. Не спрашивайте почему.

– Ваше настоящее имя, звание?

– Вообще-то, это секретная информация… – заюлил доктор.

– Раз! Два!..

Доктор молчал, потупив взгляд.

– Что ж, это ваш выбор… – Я упер автомат в плечо, палец лег на спусковой крючок. – Три…

– Светлов! – вскричал он с болезненной миной. – Моя фамилия Светлов! Полковник Светлов!

– Вы полковник Светлов? – Я был настолько поражен, что опустил автомат.

– Вы меня знаете? – не меньше меня удивился доктор. – Ах, ну да! Упомянутый вами капитан Откин! Так?

Он улыбнулся. «Сладкая улыбка» – так написал Петрович в своем дневнике.

– Я думал, что вы погибли, – сказал я, вспомнив, чем закончился дневник, а также руины воинской части.

– А, вы про тот день, когда пришел туман?

Я понятия не имел, что именно тогда там случилось, – Откин об этом ничего не писал. Все же кивнул.

– Да, я и сам поначалу испугался, когда белая волна накрыла городок. Люди бегали, кричали, спасались, не понимая, что обречены. Я тоже бежал. Но это был всего лишь инстинкт самосохранения. Это теперь я понимаю, что даже если бы я умер, как остальные, в этом не было б ничего плохого. Умереть ради дела своей жизни – почетная смерть, это того стоит. А то, что произошло, – воплощение всех моих многолетних мечтаний и стремлений. Капитан Никто думал, что своим поступком остановит все. Наивный! Все случилось наоборот: он, сам того не понимая и не желая, запустил процесс, о котором мы даже мечтать не могли. Мы и не представляли, что такое вообще возможно! Благодаря Откину мы создали бога!

– И все же, в отличие от остальных, вы уцелели.

– Естественно! – Снова эта улыбочка. Она действительно «сладкая». – Видимо, он не захотел стать отцеубийцей. Ведь это я его породил! Во многих религиях говорится о сыновьях богов – Иисусе, Геракле и прочих, но я никогда не слышал о людях, рождающих богов. Однако мне удалось. Вот он я, перед вами!

«Ну и самомнение у него», – подумал я, а вслух сказал:

– А как же остальные? Вы говорили, что там погибло много людей.

– И вы туда же! – вскричал полковник. – Вы рассуждаете, как те олухи, которые закрыли проект. Они тоже причитали: мол, слишком много потерь личного состава… Так без потерь нет прогресса! Наука испокон веков требовала жертв! Она – как древний кровожадный языческий бог: чтобы от него что-то получить, дай ему крови! Разве мы смогли бы выйти в космос, покорить атомную энергию, победить множество болезней, спуститься на дно океанов, не пожертвовав некоторым количеством людей? Нет! Всегда кто-то рискует ради прогресса, и не все храбрецы выживают. Так и здесь: я им толковал о возможностях создавать целые вселенные, а они мне твердили про какие-то там жертвы.

– Мои друзья… Они тоже, по-вашему, вынужденные жертвы ради прогресса? – Внутри у меня стало все закипать.

– Конечно! – воскликнул полковник, но тут же заткнулся, взглянув на меня. Видимо, у меня был такой вид, что он смекнул, что, если разговор дальше пойдет в таком духе, еще пара слов – и я спущу курок, а потому поспешил перевести тему. – Впрочем, не будем об этом. Давайте вернемся к делам насущным. Лучше скажите, молодой человек, что вы собираетесь делать дальше? Не будем же мы так вечно стоять.

– Снова умирать или спать точно не входит в мои планы.

– А какие у вас варианты?

– Например, уйти отсюда!

– Каким же, интересно знать, образом? – Опять эта идиотская улыбочка.

– С вашей помощью! – Я упер ствол ему в лоб. – Идите к выходу! Или, хотите сказать, ваши товарищи меня не выпустят в обмен на жизнь своего доктора Пси?

– Отчего же… – Полковник, пожав плечами, послушно направился к двери. – Быть может, вас даже не попытается снять какой-нибудь снайпер и вам действительно позволят уйти. Но я не об этом.

Полковник Светлов дошел до выхода из мобильной лаборатории, остановился на пороге и повернулся ко мне:

– Вам не выбраться отсюда! И вы сами знаете почему!

Он больше не улыбался, смотрел мне прямо в глаза. У меня по спине пробежал холодок. Нет, не от этого взгляда, а от того, что доктор имеет в виду. Тут он прав: даже если меня не подстрелят и не бросят мой труп к остальным за палатку, в лесу меня подстерегает нечто пострашнее пуль. Монстры!

– Я же предлагаю вам выход. – Полковник Светлов показал пузырек. – Вернитесь на кухню, выпейте чайку и усните. Когда же мы со всем разберемся, я вас разбужу. Обещаю.

Конечно же, я не мог знать наверняка, обманет он или нет. Думаю, после всего сказанного и сделанного, уснув, я бы больше не проснулся. Да это в принципе было и не важно. В тот момент я вдруг осознал другое: истинное чудовище вовсе не то, что скрывается в тумане, а тот, кто его породил! Это благодаря полковнику Светлову гибнут люди в когтях монстров, а он даже гордится этим. «Вынужденные жертвы»… Я припомнил, с каким наслаждением полковник слушал мой рассказ о том, как чудовища разрывали моих друзей. Тут капитан Откин прав – да он просто одержимый, маньяк! Ему же плевать на людей! Его интересуют лишь опыты и их результаты! Да и вообще, полковник сказал, что они здесь потому, что появился туман. Но так ли это? Быть может, наоборот: туман появился именно потому, что вернулся полковник? Вдруг все это – продолжение эксперимента? А теперь этот безумный ученый наблюдает, как нас терзают его чудовища!

Все это вихрем пронеслось у меня в голове.

– Я уйду отсюда, – твердо сказал я. – Но прежде…

И вскинул автомат.

– Если убьете меня, вас точно отсюда не выпустят, – испуганно вскричал полковник.

– Плевать! Это все ваша вина! Этот туман, монстры – все это создали вы! Не будь ваших экспериментов с фантазиями, ничего этого бы не случилось.

– Но, убив меня, вы не остановите то, что происходит!

– Зато избавлю мир от чудовища! Говорите, почетно умереть за свое дело? Так умрите!

И, направив ствол в лоб полковнику Светлову, я надавил на спусковой крючок.

Я не сразу понял, что именно произошло. Лишь удивился, когда автоматная очередь прорезала пустоту. Полковник просто исчез! «Это что, какая-то описанная капитаном Откиным иллюзорная магия?» – подумал я. Когда же увидел убегающего с воплем полковника, до меня дошло, что никакой мистики тут нет: он стоял на пороге и просто спрыгнул. Я снова вскинул автомат, но полковник уже исчез в тумане. Я дал очередь наугад и увидел, что на выстрел отовсюду сбегаются люди в военной форме и круглых касках, на бегу снимая автоматы. Я быстро захлопнул массивную бронированную дверь, до упора провернул колесо задвижки. Снаружи послышались крики, в дверь забарабанили, но я уже бежал к кабине.

Полковник Светлов сказал, что мне не выбраться отсюда пешком. Но для чего идти, когда можно ехать? Раз они прибыли сюда на этой походной лаборатории, значит, она на ходу и они ее держат готовой к маршу. Правда, у меня были некоторые сомнения, что я смогу завести этот мобильный дом, а главное – управлять им. «Если не удастся, придется держать оборону, – думал я, мчась по коридору к дальней двери. – Раз стучат в дверь, значит, снаружи сюда так просто не попасть. Конечно, они могут, например, ее взорвать. Да только у меня есть автомат! В любом случае так просто им меня не взять!»

Но, очутившись в кресле механика-водителя, я понял, что отстреливаться не придется. Меня окружали знакомые приборы, тумблеры, рычаги – один в один как в танке. После нескольких привычных манипуляций мотор ответил протяжным свистом. Получилось! Даже двигатель тут газотурбинный, как на Т-80! Видимо, на его базе и собирали эту машину. Как же я обрадовался, что служу именно в танковых войсках!

Взявшись за рычаги, я дал круг на месте, глядя, как перед кабиной разбегаются люди в форме. Машина шла тяжело, наверное, из-за гигантских размеров. А так от танка в управлении «дом» отличается лишь габаритами и комфортом – кресло оказалось намного удобнее, а кабина просторнее, чем в «восьмидесятке». Увидев впереди более-менее ровную и открытую местность, я рванул машину прямо и помчался, ломая кусты и небольшие деревца, маневрируя между толстыми стволами. Я опасался, что в тумане въеду в какой-нибудь сосновый ствол и застряну. Однако мобильный дом благополучно выехал на довольно просторную поляну, и я дал газу. Куда ехать – не имело значения, лишь бы подальше от этих убийц цвета хаки!

Правда, укатил я не очень-то далеко – всего два, от силы три километра. Я понял, что «приехал», после того как дом на гусеницах сначала замер, натужно свистя, а потом и вовсе покряхтел чуток и заглох. Я попытался снова запустить двигатель – не вышло. «Может, сломалось что или топливо на нуле?» – подумал я, откинувшись в кресле. Но проверять и уж тем более что-то чинить времени не было. Ведь военные всполошились и бросились в погоню. А теперь, после угона их технического чуда, на снисходительность рассчитывать глупо. Теперь-то уж мне точно не поздоровится! Так что лучше поскорее покинуть этот мобильный дом.

Прежде чем это сделать, я решил по-быстрому пробежаться по кабинетам. Неизвестно ведь, сколько мне придется выбираться из леса. Вдруг тут есть какие-нибудь припасы и медикаменты? Наспех распахивая двери, я хватал все, что попадалось под руку: таблетки, бинты, ампулы – и распихивал все это по карманам. Затем заскочил на кухню. Увидев в холодильнике уставленные продуктами полки, я тут же схватил какую-то банку и, вскрыв ее штык-ножом, принялся жадно поглощать содержимое. Это оказалось что-то вроде маринованной фасоли. Мне показалось, ничего вкуснее я в жизни не ел! Сколько ж я пролежал без сознания?

Не успел я прикончить и половину банки, как мобильная лаборатория вдруг вздрогнула и стала медленно крениться на бок. Я бросился к ближайшему иллюминатору и увидел за ним мутную клокочущую жижу болота. Так вот почему машина остановилась! Сунув за пазуху несколько наугад схваченных из холодильника банок, я ринулся к выходу. Дверь оказалась довольно герметичной, воду не пропускала. Да только и меня выпускать не торопилась. Провернув до упора колесо замка, я навалился на дверь всем телом. Она слегка приоткрылась, по краям выступила вода и ручейками потекла на пол. И все, больше дверь не поддавалась. Видимо, во что-то уперлась.

Я без особой надежды пару раз пнул дверь и побежал к кабине. Там выхода и вовсе не оказалось. Неужели нельзя было что-то предусмотреть для водителей на случай эвакуации? Хотя какая может быть опасность у военных «ботаников»? Они же не для войны эту машину строили! Я несколько раз попытался снова запустить двигатель – безнадежно. Тогда, схватив автомат, в отчаянии принялся лупить прикладом по лобовому стеклу. После десятка ударов понял, что приклад разлетится быстрее: на стекле не оставалось не то что трещин, а даже царапин. Я развернул автомат стволом вперед и дал очередь. Стекло покрылось светлыми кляксами, но насквозь пули его не пробили. Бросив автомат, я опустился на пол, схватившись за голову. Стоило столько рисковать, чтобы вот так подохнуть в этом бронированном гробу?

Я обреченно смотрел, как, пузырясь, плещется за лобовым стеклом темная мутная жижа и ее поверхность ползет все выше. Под ногами заструились ручейки: вода просачивалась в приоткрытую мною дверь. Что случится раньше – я задохнусь или утону? Какая разница, ведь так и так – смерть!

«Быть может, и к лучшему, – подумал я. – Ведь, если полковник Светлов прав и после смерти мы отправляемся в собственное подсознание, я вернусь в розовый город. Я уже нашел туда путь. А там – она!» От этого стало как-то теплее на душе. Вера в жизнь после смерти – вот что испокон веков позволяло людям совершать героические поступки и жертвовать собой. Главное – как следует убедить себя, что земная жизнь – не конец, тогда и умирать легче, независимо от того, правда это или нет.

И только я примирился с неизбежным и решил, что дни мои сочтены, где-то неподалеку раздался скрежет отпираемого замка. Не веря ушам, я побежал на этот звук. «А вдруг это военные?» – мелькнула мысль. Я на миг остановился. Но лишь на миг. Плевать! Выберусь, а там видно будет. Может, и не пристрелят…

Звук доносился из кухни. Распахнув дверь, я увидел в потолке открытый люк, а за ним… ее! При виде этого милого личика, голубых глаз, длинных светлых волос я мгновенно позабыл, где и почему нахожусь, – просто стоял, как кретин, и восхищенно пялился на нее.

– Может, поторопишься, а? – привела она меня в чувства. – Машина вечно тонуть не будет!

– Ах да. Конечно.

Я забрался на столик – тот самый, на котором полковник Светлов готовил мне сонное зелье, забросил на крышу автомат и схватился за край люка. Попытался подтянуться – не вышло. Пальцы соскользнули с мокрой брони. Расстегнув китель, я сбросил на пол всю припасенную мною еду. Снова подтянулся. На этот раз более удачно: грудью навалился на крышу, ноги повисли в воздухе, поймал каблуком какой-то выступ, оттолкнулся и оказался на крыше. Тут я увидел, что мобильная лаборатория уже наполовину скрылась в мутной воде и продолжает погружаться.

– Бежим! – крикнула девушка, ловко перепрыгнув на кочку с торчащим из нее черным сухим стволом дерева.

Подбежав к краю крыши, я прыгнул следом, однако оказался не столь ловким – угодил в воду. Одной рукой держась за дерево, второй девушка поймала лямку моего автомата и подтянула меня к кочке.

– Откуда ты взялась? – воскликнул я, выбравшись на сушу.

– Все вопросы потом. Сейчас надо торопиться, – ответила она. – Идем.

Я с трудом поднялся, отряхнулся. Моя спасительница уже пошла, и я, хлюпая полными воды сапогами, заторопился следом, боясь потерять ее в тумане.

– Куда мы идем? – спросил я, догнав ее.

– Куда бы тебе хотелось?

– Ну… Выбраться отсюда.

– Вот мы и выбираемся, – сказала она, причем как-то грустно. – В километре отсюда находится дорога на Красновку. До поселка пешком часа четыре. Если в Красновке туман, не заходи туда. Иди дальше по трассе до тех пор, пока не увидишь небо. Тогда все кончится.

– Что?

Она остановилась и прямо посмотрела на меня. Я и сам понял, что вопрос тупой. Конечно же, кончится весь этот непонятный кошмар!

– Кто ты? – спросил я.

– Ты спрашиваешь, кто я такая или мое имя?

– Давай для начала имя.

– Как бы ты меня назвал?

– Лада, – пошутил я, рассматривая ее золотистые длиннющие волосы. Прямо как у героини моего любимого романа.

– Значит, я – Лада, – ответила она и, улыбнувшись, добавила: – А если как в «Царстве сказочных грез», то получается Адал. Верно?

– Ты тоже читаешь Сорога? – с восхищением воскликнул я. И тут до меня дошел смысл ее слов. Дело в том, что в романах Игоря Сорога, если человек перемещался в иную Вселенную, его имя произносилось наоборот – этакий опознавательный знак пришельца. – Почему Адал? Ты что, из другого мира?

– Не совсем. – Она как-то странно улыбнулась.

– В таком случае кто же ты, Адал?

Она посмотрела мне в глаза и покачала головой.

– Ты не поймешь. Или не поверишь, – тихо сказала она. – По крайней мере, пока…

Мы шли постоянно в гору. Она впереди, я чуть позади, восхищаясь каждым ее движением. Я думал о том, как в таком месте, полном смерти и безумия, в моей жизни могла появиться она? Иногда Адал останавливалась, смотрела по сторонам, говорила: «Нам туда» – и уверенно шагала дальше. Я удивлялся: как она ориентируется в тумане и откуда у нее такая уверенность, что мы идем правильно? Впрочем, не возражал. Шли без остановок. Ноги безумно ныли, однако самолюбие не позволяло мне остановиться: не могу же я облажаться перед такой красоткой! Она, вон, идет себе впереди и не ропщет!

«Кто она? Откуда? – размышлял я. – Почему появляется в самых неожиданных местах и ведет себя тут уверенно, как дома?» Мне вдруг вспоминалась та ночь, когда я услышал голоса за дверью – ее и Петровича. «Ты не должна вторгаться в его мир. Он для тебя закрыт!» – сказал ей тогда капитан Откин. А еще: «Ты тоже появилась здесь не по своей воле…» Что он имел в виду? Адал оглянулась, словно прочла мои мысли, и, не сбавляя шага, послала мне обворожительную улыбку. Я стиснул зубы и зашагал быстрее. Она рядом, а остальное не важно! И плевать на всех чудовищ!..

Вспомнив о монстрах, я вдруг подумал о том, что мы уже так много прошли в тумане, а на нас так никто ни разу и не напал. Раньше и шагу ступить было нельзя – какая-нибудь дрянь в ногу вцепится. Теперь же и не верится, что не так давно из этого тумана возникали чудовища, каких не увидишь и в страшном сне…

И тут же, словно в ответ на эти мысли, неподалеку раздался треск. Я замер, вглядываясь в туман, автомат мигом оказался в руках… А в следующее мгновение красавица, шедшая впереди, подбежала ко мне, обвила мою шею руками и прильнула губами к моим. У меня кровь ударила в голову. Я машинально обнял ее… Да только она вдруг вырвалась, отстранилась.

– Неужели ты так ничего не понял? – сказала она. – Здесь нельзя думать о плохом! Иначе оно обязательно явится, и тогда – конец!

– Да уж, замечательный способ отвлечь, – пробурчал я, чувствуя, как сердце сходит с ума в груди.

– Извини. Первое, что пришло в голову.

– Что ж, сработало… – Я облизал губы, все еще ощущая на них будоражащий кровь вкус.

Она отвела взгляд.

– Тебе нужно поскорее выбраться отсюда. Тут профессор Светлов прав – ты не можешь контролировать свои эмоции, а потому рано или поздно все равно убьешь себя. Если это случится, я…

Она замолчала, опустив голову. Я протянул руку, чтобы вытереть побежавший по ее щеке ручеек. Но она вдруг отпрянула и отвернулась.

– Нужно идти! – сказала она и быстро пошла, не оглядываясь.

Мы прошли еще минут пятнадцать. Все это время я размышлял над тем, что же все-таки происходит? Почему она помогает мне? И откуда знает о нашем разговоре с полковником Светловым? И вдруг до меня дошло: она – одна из них! Быть может, даже приехала сюда с теми военными. Тогда понятно, как меня нашла: она была в их гарнизоне, когда я угнал мобильный дом, и просто опередила своих коллег. Если она из окружения полковника Светлова, понятно тогда, откуда знакома с капитаном Откиным. Объясняет это и то, что она вытащила меня из моего кошмара. Я представил, как она сидела у моей постели, когда я лежал в отключке, и говорила со мной, вела меня. Вот только непонятно, что за игру она ведет. Явно не ту же, что полковник Светлов. И почему помогает мне? Впрочем, не важно. Раз помогает, значит, у нее есть на то причины.

Задумавшись, я едва не врезался во внезапно возникшую из тумана стену. Это оказалось сооружение из посеревшего от старости белого кирпича. Оно тянулось вверх и в обе стороны, так что невозможно было понять, забор это или стена. Как же достали меня эти стены из тумана! Я замер в нерешительности, однако Адал уверенно зашагала вдоль постройки, бросив:

– Пойдем, тут безопасно!

И я устремился за ней, поймав себя на мысли, что, даже шагни она в пекло, все равно бы пошел. Потому что туда идет она!

Стена вскоре оборвалась безобразным проломом, который, видимо, когда-то был окном. Это оказалось здание. Я с сомнением заглянул внутрь. Безопасно, говоришь? Окна выбиты и раскурочены, изнутри веет могильной сыростью и холодом. Во многих местах на стенах зияют проломы, словно сюда вломились огромные и жуткие незваные гости. «Наверное, так же сейчас выглядит караулка, – мелькнула мысль, от которой стало не по себе, – Стоп! Адал говорила, что надо думать только о хорошем, иначе придут чудовища! Так… Лютики-цветочки, лютики-цветочки…»

Перед выломанной болтающейся на одной петле дверью путь преграждала груда кирпичей – видимо, остатки крыльца. Я взобрался на них и заглянул в окутанное туманом просторное помещение. Судя по обстановке, здание когда-то было жилищем. В углах громоздились остатки мебели, из разбитого шкафа, словно язык из огромной пасти, вывалились лохмотья одежды. Вдоль стены тянулась вверх широкая лестница с редкими, как зубы старца, ступеньками.

– Тут можно немного отдохнуть, – объявила Адал, присев на край ощетинившегося пружинами выпотрошенного кожаного дивана. – Ты, небось, устал.

– Вовсе нет, – ответил я, хотя ноги одеревенели от долгого подъема.

Я присел рядом с ней.

– Чей это дом?

Адал многозначительно улыбнулась.

– Ты что, правда не узнаешь? – сказала она. – Ты ведь тут уже бывал.

Она встала и прошлась по скрипучим, проломленным во многих местах половицам, обернулась, раскинув руки.

– И правда не помнишь?

Я мотнул головой.

– Иди сюда, – потянула она меня за рукав.

Я послушно прошел за ней в какую-то небольшую комнатку. На стенах – остатки деревянной обивки, окон нет, в углу – горка булыжников.

– Похоже на парилку, – сказал я.

– Это и есть бывшая баня. Ты, помнится, сидел вот тут, – она указала на груду досок, остатки деревянных лавок, – а я стояла здесь!

Адал стала в центре комнатки.

– Не может быть!

Я вдруг понял, что она права – комнатка действительно была похожа на парную в доме Петровича. Я снова прошелся среди руин, внимательнее взглянул на окружающую меня разруху. Узнал планировку дома, рисунки на ободранных обоях, остатки ковра на полу, раскуроченную белую с золотым мебель на кухне… Если подняться по лестнице, на втором этаже окажется комната, где я спал. Только выглядело все так, словно тут прошлась шайка вандалов. Или чего похуже…

– Когда это случилось? – тихо спросил я. – Когда разрушили дом?

– Лет пять назад.

– Как это пять лет! – Я уставился на Адал. – Ведь мы были здесь, как ты сама говоришь, с Антоном. Недавно! Или это все-таки другой дом?

Я снова посмотрел по сторонам. Теперь я заметил, что все здесь покрыто толстым слоем пыли, доски и кирпичи во многих местах почернели от старости, поросли плесенью и мхом, а кое-где сквозь половицы пробилась трава и даже кусты. Все было в таком запустении, словно дом забросили несколько лет назад. А еще я обнаружил кучу следов кирзовых сапог! На полу бывшей гостиной что-то белело. Это оказался платок – такие нам выдавали в армии. Я наклонился, поднял его, развернул. В углу черными нитками были вышиты буквы: «Г. О.» – Гриненко Олег. Это же мой платок! Я сам вышил эти буквы!

– Ни хрена не понимаю! Да что тут происходит?

– Вот мы и подобрались к самому главному. – Адал встала напротив и прямо посмотрела мне в глаза. – Быть может, сначала тебе это покажется бредом… Что ты знаешь об эрвах, Олег?

– Эрвы – что-то вроде оживших фантазий. В них верили питхи – коренной народ Погорья. Еще о них много пишет Игорь Сорог. В принципе, это главная фишка его романов. Ну и, если верить дневнику Петровича, полковник Светлов ставил опыты по оживлению фантазий и призыву всякой живности.

– Вот видишь, ты и сам все прекрасно знаешь, – сказала она. – Только есть, как говорится, одно но: эрвы – не обязательно живность.

Я молча смотрел на нее, не понимая, к чему клонит.

– Не дошло? Все просто: вы с Антоном действительно были здесь, и дом этот выглядел точно так же, как сейчас. Просто вы видели все иначе.

– Ты хочешь сказать…

– Именно! Все остальное дорисовала ваша фантазия. Обстановка в доме, мебель, баня – все это был созданный вашим воображением эрв.

– Да ну… Чушь! – Я мотнул головой. – Я помню, что ночевал на втором этаже. Да ведь тут половины ступенек не хватает! Как я туда поднимался? А еще мы сидели здесь на стульях, ели приготовленную Петровичем еду…

– Это были воображаемые стулья и воображаемая еда.

– Чушь, – повторил я, опустившись на разломанный диван. – Но как такое возможно?

– Это ведь эрвы, Олег! Они реальны для тех, кто в них верит. Не путай их с галлюцинациями. Та же самая сила, что позволяет воображаемым чудищам ломать реальные стены, позволяет удерживать твое реальное тело на воображаемом стуле. Ты ведь читал дневник капитана Откина.

Он довольно подробно описал механизм порождения иллюзий.

– Так, стоп! – резко оборвал я. – Слушай, прекрати, а! Мне сейчас не до смеха. Я уже почти поверил, что фантазии и правда способны оживать, и те монстры проявляются вовсе не из иного измерения, как нам на этом самом месте врал Петрович. Но то, что эти руины недавно выглядели как обычный дом, – уже перебор.

– Ты же хотел узнать правду!

– Правду? – Я вскочил и заходил по комнате. – Правдой был тот мир, в котором я прожил свои сознательные девятнадцать лет. Потом я отправился в караул и пришли чудовища. И оказалось, что я не до конца знал свой привычный мир, раз в нем бывает такое! Это была новая правда! И вот теперь ты мне преподносишь еще одну: мол, дом, в котором я меньше суток назад спал, парился в бане, пил самогонку и жрал жареную картошку, мне приснился. Да не только мне одному, а еще и моему приятелю! Так? Мол, бывает в мире и такое! Может, хватит правд, а?

– Твой мир нисколько не изменился, – спокойно сказала Адал, – но он остался там – за туманом. Здесь же все работает по иным законам. И чтобы выжить, тебе нужно эти законы понять. Я же здесь для того, чтобы объяснить тебе, как тут все устроено. Что мне сделать, чтобы ты успокоился и наконец выслушал?

– Поцелуй меня! – съязвил я. – Один раз это сработало.

Я перестал нервно прохаживаться взад и вперед по раскуроченной комнате и, обхватив голову руками, присел на уцелевший бело-золотой стул.

– Я просто не знаю, чему тут верить, а чему – нет. Быть может, и этих руин не существует, а они мне просто грезятся? Вдруг я посреди леса? Да и леса никакого нет: я в пустыне, а деревья мне мерещатся! Может, и это плод моей фантазии?

– Вполне возможно, – ответила она.

– Так как отделить фантазию от реальности?

– А никак. Во что веришь, то существует. Во что не веришь – того нет.

Я помолчал, нервно потер виски руками. Мне захотелось себя ущипнуть, чтобы проснуться. Да только я знал, что могу отстрелить себе ногу, но все это не исчезнет.

– Ладно, давай разбираться по порядку, – согласился я. – Для начала: чей это был дом?

– Тут жил когда-то командир части майор Перцев. До тех пор, пока не пришел Фо.

– Все твердят мне про какого-то загадочного Фо. Но кто это такой?

– Кто или что… – Адал пожала плечами. – Никто, по правде сказать, не знает. Как ты уже понял, ученые попытались научиться контролировать порождающие эрвов силы и поставили тот злополучный эксперимент с солдатами. Ты обо всем этом читал в дневнике. Кончилось тем, что пять лет назад благодаря капитану Откину высвободилась какая-то неведомая сила. Она пришла в виде тумана, из которого хлынули полчища чудовищ. Туман приходил и раньше, но на этот раз его словно кто-то направлял, контролировал. Вот эту силу и называют Фо. В принципе это все, что пока известно.

– Отчего же раньше эта сила себя не проявляла? Вообще-то, я сюда уже полтора года езжу в караулы и ни разу не видел, чтобы развалины превращались во дворцы, а на посты нападали чудовища. Что изменилось-то?

– Тут ты не прав, – ответила Адал. – Эрвы возникали тут всегда, просто не такие сильные, как сейчас. Неспроста еще с древности питхи обходили стороной эти болота. Да и ваши караулы не на пустом месте назвали, как вы говорите, «глючными». Вспомни рассказы сослуживцев: то призрак в кустах промелькнет, то тень примет очертания монстра, то кому-то кошмарный сон приснится… Но все это были так, мелочи, по сравнению с тем, что происходит сейчас. Такого тут не случалось с того злополучного дня, когда пришел смертоносный туман. Ощущение такое, будто Фо вернулся. Почему? – Она снова пожала плечами. – Кто знает?

– Ладно, давай про дом. Предположим, ты права. Мы с Антоном побывали в месте, порожденном нашей же фантазией. Но почему мы увидели вместо руин хоромы?

– Когда вы с Антоном впервые шли сюда, были уверены, что Петрович ведет вас в безопасное место, и он привел. Эта уверенность и породила иллюзию – безопасный роскошный дом.

– А расположение комнат, эти белые стулья, обои, диван, баня… – Я обвел вокруг рукой. – Я же именно это видел, только оно было целым.

– Тут все просто. В реальности-то вас окружали остатки стен, мебели, ковров и обоев. Вот ваше подсознание и дорисовало остальные детали, как бы это могло выглядеть до разрухи. Между прочим, вы тут видели и множество предметов, которых никогда не было в доме майора Перцева. Они появились лишь в вашей иллюзии. Вы же знаете, что обычно бывает в домах, и ваша фантазия дополнила картинку всякими там перечницами и сахарницами, вазами, банными вениками, постельным бельем, шторами на окнах, картинами.

– Да, но мы-то с Антоном мыслим по-разному. Как мы могли видеть одно и то же? – спросил я. И, подумав, сам тут же ответил: – Ах, ну да – информационный фон, о котором говорил полковник Светлов. Так? Мол, мы с Антоном, находясь рядом, переняли мысли друг друга и все такое…

– Вот видишь, ты все сам прекрасно понимаешь! – воскликнула Ад ал.

– Почему же сейчас я вижу руины?

– Да потому что, когда мы шли сюда, ты не знал, что идешь в тот же дом, а потому увидел все таким, какое оно есть на самом деле. Иллюзии нужно постоянно поддерживать, иначе они исчезнут. С другой стороны, если бы я тебе сказала, что мы возвращаемся в дом Петровича, он бы сейчас выглядел точно так же, каким был, когда вы сбежали отсюда. Твоя фантазия снова создала бы эту иллюзию.

– Допустим… – Я с сомнением покачал головой. – Ну а если я, скажем, верю, что тут не руины, а дом, а кто-то – нет? Он будет видеть руины?

– Нет. Ведь, если ты создашь что-то фантазией, другие неосознанно прочтут твои мысли, а потому увидят то же, что и ты, – поверят, что это существует. Точно так же и ты воспринимаешь чужие фантазии. Зато, зная, что это иллюзии, ты можешь, к примеру, придумать механизм, позволяющий тебе ходить сквозь стены. Тут уж кто кого перефантазирует.

Я задумался. Звучало все это чересчур фантастично. Зато объясняло, каким образом Ад ал появилась передо мной посреди парилки. Это нас с Антоном окружали вымышленные стены, для нее же их не существовало. Она-то знала, что это всего лишь иллюзии. Выходит, этим можно управлять!

– Предположим, что все так… Но если мы не были защищены стенами, выходит, туман все время тоже оставался здесь.

– Ну да, ведь благодаря ему поддерживалась ваша иллюзия.

– Почему же он не убил нас? Почему на нас не обрушились полчища чудовищ, как это было в караулке?

– Повторяю, вы были уверены, что находитесь в полной безопасности. Убивает не туман, а скверные мысли. Туман лишь средство обращать фантазии в реальность: плохие – в плохое, хорошие – в хорошее. Что тут непонятного?

– Да, действительно… Что непонятного-то? – Я снова вскочил и зашагал по комнате. – Да все тут, на хрен, непонятно! Странно и похоже на бред! Ладно, поехали дальше… А Граф?

– Пес?

– Да. Я уже дважды видел его. Этот пес вовсе не мебель из фантазий и не вымышленное чудовище. Он живой, реально существует! И все же я видел его.

– Реально существовал, ты хочешь сказать, – поправила Ад ал.

Я вздрогнул и опустил голову.

– Этот пес умер, когда тебе было одиннадцать лет, – продолжала она. – По крайней мере, так тебе сказал отец. Ты отдыхал на каникулах в лагере, когда это произошло, а когда вернулся – пса дома не оказалось. «Чумка», – сказал тебе отец. Но ты так и не поверил ему. Считал, что тот просто кому-то отдал твоего Графа. Родители до этого не раз говорили, что держать в квартире огромную собаку – проблема. Следующие два года ты заглядывал в чужие дворы в надежде найти своего друга, например, привязанным на цепи. В итоге отчаялся и перестал искать. Однако ты так и не поверил, что пес действительно умер…

– Выходит, его тоже на самом деле нет? Это тоже оживший, выдуманный мною эрв?

Адал подошла и провела ладонью по моей щеке.

– Туман порождает не только монстров. Тебе грозила опасность и нужна была защита. Вот подсознание и послало тебе защитника – твой верный пес пришел, чтобы спасти тебя. Ты ведь верил в то, что он жив и рано или поздно найдется.

– Как странно все… – Я взглянул на нее. – И все же он ведь – как живой. Я могу его потрогать, погладить.

– Как и любое порожденное в тумане существо или предмет.

– А где он сейчас? – после паузы спросил я.

– Как и всякая твоя фантазия – всегда рядом. Только позови.

– Позвать?

– Ну да. Как ты обычно это делал?

– Граф! – неуверенно сказал я. Потом посвистел, крикнул громче: – Граф, ко мне!

Неподалеку в кустарнике раздался шорох, и через мгновение в руины заскочил огромный серый пес. Замер, глядя на меня, качнул хвостом, а потом радостно бросился ко мне.

– Привет, привет, дружище! – Я потрепал его по холке. – Я тоже тебе рад!

Пес вертелся под ногами, бросался мне на грудь, пытаясь лизнуть в лицо. Я гладил его жесткую шерсть и думал о том, что он действительно похож на того самого Графа, который пропал еще в детстве. А если это его копия, то уж чересчур точная.

– Он говорит, что тоже рад тебя видеть, – сказала Адал, а потом почесала псу за ухом и шепнула: – Ну все, Граф, ступай. Не отвлекай нас. Нам еще многое нужно обсудить с твоим хозяином.

Покрутившись еще чуть-чуть у моих ног, Граф послушно метнулся обратно к крыльцу и скрылся в тумане.

– Он вернется, – сказала Адал, заметив, с какой печалью я посмотрел ему вслед, – когда будет нужен. Или когда сам позовешь.

Признаться, воскрешение Графа поразило меня больше, чем все остальное, вместе взятое. В том, что это именно мой пес, я не сомневался. Да только, даже если отец обманул меня тогда и Граф не умер, пес никак не мог тут появиться. Неужели он ожившая фантазия?

“Ты разговаривала с ним, – сказал я. – Каким образом?

– И ты можешь. Ведь он – часть тебя, это твоя собственная фантазия. Более того, раньше ты уже делал это.

– Я? Когда?

– Просто вспомни, как это было. Играл в солдатики?

– Конечно. Я ведь когда-то был мальчишкой.

Адал подняла с пола два обломка кирпича и протянула мне:

– Вот, возьми.

– Что это?

– Сейчас – обычные камни. А теперь представь, что они живые, и заставь их разговаривать.

– Как? – Я с сомнением взглянул на камни в ее ладонях.

– Как-как? Точно так же, как заставлял когда-то говорить своих солдатиков.

– Но ведь тогда я говорил за них.

– И да и нет. «Да» – потому что воображаемые герои и были тобой. Это твоя фантазия, в них твоя задумка, твои мысли. А «нет» – потому что, играя, ты мысленно наделял их определенными качествами, чертами характера. В игре солдатики начинают как бы жить сами по себе, ведут себя в зависимости от той сущности, которую ты в них вложил. Храбрец у тебя говорит как храбрец, трус – как трус, принцесса – как принцесса.

– Но ведь это я говорю за них! – повторил я.

– Не ты! Твоя фантазия! Вообрази, что твой солдатик – какая-нибудь известная личность, скажем Иосиф Сталин. Твоя игрушка начнет вести себя так, как, по-твоему, должен вести себя советский вождь, будет даже копировать манеру его речи.

– И все же это я буду придумывать фразы, которые «говорит» солдатик. А раз так, сказать за него я могу все, что угодно и как угодно.

– Нет, не можешь! Если твой храбрец начинает говорить как трус, а рыцарь – как принцесса, получится, что ты лжешь сам себе. А значит, либо разрушится миф, созданный твоей фантазией, либо, что более вероятно, изменятся твои персонажи, их характеры. Представь себя в театре, где ты одновременно и зритель, и режиссер, и драматург, и все актеры, вместе взятые. На сцене происходит поставленная тобой же пьеса. И вдруг ты меняешь суть постановки: переписываешь реплики, реакции героев, их действия. Выступление не прервется, просто изменится ход спектакля.

Адал вложила мне в каждую руку по камню:

– Вот, попробуй!

Я с сомнением взглянул на нее: «Она что, серьезно? Или издевается?» Все же поставил камни на кирпичную площадку, которая когда-то была подоконником.

– Я убью тебя, злой разбойник! – вскричал я и стал бить правым камнем по левому.

– Тебе не победить меня, шериф! – возразил левый и нижней кромкой врезал правому по макушке.

– Бац… бац… бац… – комментировал я, стукая камни друг о друга, имитируя кулачный бой. Потом в ярости швырнул и «шерифа», и «разбойника» в стену. – Ерунда все это! Детский сад какой-то…

– Вот поэтому-то ты и перестал понимать их, – вздохнула Адал.

Какое-то время я молчал, разглядывая обломки кирпичей.

– Адал, а как ты объяснишь то, что нам являлись живые люди? – вдруг вспомнил я. – Рыбалкин на посту видел свою подружку с гражданки – Милку. Драпко утверждал, что застрелил помначкара. А я видел Леху Волкова… Это ведь не чудища, не животные и не предметы!

– Рыбалкин не видел своей подружки, – ответила она. – Просто он был падок на женский пол и всегда боялся, что Милка об этом узнает. Помня ее импульсивный характер, он переживал, что в порыве ревности она может и убить. Вот ему и привиделось то, чего он боялся больше всего на свете… Об отношениях Драпко и Провина, я думаю, и говорить бессмысленно. Они не ладили еще в ту пору, когда Провин был рядовым. Сам помнишь, что Драпко пару раз даже лупил будущего сержанта. Ну а когда Провин стал заместителем командира взвода, Драпко понял, что тот рано или поздно на нем отыграется. И Провин пришел к нему в виде маньяка с топором. Что касается тебя… Ты сомневался, что Волков мертв, вот он тебе и явился живым. Но потом ты увидел труп, испугался, и все тут же обернулось кошмаром. Так что вам являлись не сами Милка, Провин и Волков, а очень реалистичные, дополненные страхами фантазии. Это были все те же монстры, только выглядели они как люди.

«Как много она о нас знает, – подумал я. – Видать, навели справки, прежде чем ехать сюда». Но я решил пока не поднимать эту тему: надо побольше от нее всего узнать. Да и не хотелось ссориться с красоткой, которая явно ко мне неравнодушна, раз столько раз вытаскивала меня из всякого дерьма.

– Если все эти чудовища – плод нашей же фантазии, хочешь сказать, мы сами заставили их рвать нас на части?

– Если ты наделяешь выдуманный персонаж сущностью чудовища – вот тебе и результат.

– Чушь! – вскричал я. – Мы же сами себе не враги!

– Попытаюсь объяснить, – вздохнула Адал. – Представь себе, что мир – огромный дом, и в нем полно комнат. Это личные апартаменты каждого его обитателя. Есть такая комната и у тебя. Там ты хранишь свои мечты, мысли, фантазии, воспоминания, переживания и прочее. Так вот, в этой комнатке в самом дальнем углу есть маленькая ниша. В нее ты прячешь все то, что мешает тебе жить, то, что ты желал бы забыть: твои страхи, комплексы, мрачные мысли, постыдные и неприятные вещи. Ниша настолько темная, что ты и сам боишься туда заглядывать. И уж тем более не хочешь, чтобы туда заглянул кто-то посторонний и узнал, что в твоей просторной светлой комнате есть такие скверные места. Впрочем, тебя может утешить, что такая темная ниша есть у каждого обитателя вашего дома. А теперь представь: кто-то нечаянно или нарочно приоткрыл дверь твоей мрачной ниши – и все ее содержимое хлынуло в комнату, а оттуда стало проникать и в дом – в мир. И вот теперь в реальном мире появилось то, что ты так надежно пытался спрятать в глубинах своей личной комнаты – своего подсознания.

– Но мои страхи, комплексы – они не материальны! Они не могут причинить физический вред!

– Заключенные в оболочку эрва – могут. Ты же сам не раз убедился, что это так. Туман – распахнутая дверь твоей комнаты, твоего подсознания.

Я уперся лбом в стену. Нервно содрал кусок уцелевших обоев, швырнул его на пол.

– Понимаю, тяжело узнать о том, что твой главный враг – ты сам. Но, увы, это так.

– Как тут все странно и запутанно… – прошептал я. – Кстати, я постоянно вижу какой-то розовый мир. Это мое подсознание?

– Да. Если взять мой пример – сравнение с домом, розовый мир – твоя комната. Ты и раньше бывал там – во снах. Твой внутренний мир прекрасен, по крайней мере лично для тебя. Ты строил его годами, привнося туда самые лучшие образы из реальности, там собрано все самое хорошее, о чем ты когда-либо мечтал. Однако попасть туда не так просто. Войти в него можно лишь с чистым разумом, спокойным и счастливым. Когда же ты напуган, зол и раздражен, в твоем мире тебя ждет лишь темный чулан – та самая башня, полная чудовищ, страхов и опасностей.

Я вздрогнул, вспомнив лестницу с факелами, смыкающиеся каменные стены…

– Хотя ты, как я понимаю, вовсе не желаешь умереть и снова совершить путешествие в царство собственных грез. – Адал встала с дивана. – А потому пойдем-ка дальше. Пора тебе выбираться из тумана. Мы и так что-то засиделись.

Тут уж не поспоришь. Но, уже направляясь к уродливому пролому в стене, который когда-то был дверью, я вдруг вспомнил еще кое-что.

– Когда меня подстрелили, я не умер. Так? Полковник Светлов сказал, что это связано с туманом. Светлозан каким-то образом не дает погибнуть мозгу. Так, быть может, и мои друзья все еще живы?

– Вполне возможно, – ответила она. – Не удивлюсь, что их тела сейчас валяются где-нибудь. Сами же они играют в кошки-мышки с разумом: блуждают по лабиринтам своего подсознания, ищут выход из несуществующего города, замка, бункера, пустыни… Или уже нашли там укромный темный уголок и забились в него, загнанные своими страхами.

Перед глазами у меня встала темная холодная комната, в которой я укрывался от собственных чудовищ.

– Хочешь сказать, что мои друзья обречены на вечные мучения? – Я так и замер на пороге. – Они ведь теперь даже умереть не могут, пока их окружает этот чертов туман!

– Что поделать-то? – ответила Адал. – Каждый барсук сам носит свои яйца. Кажется, так говорил командир вашего взвода?

Она спрыгнула с развалин крыльца, обернулась:

– Ну так как, ты идешь?

– Ага, иду!

Я спрыгнул следом и, закинув за спину автомат, уверенно зашагал в лес.

– Постой! Ты куда? Трасса в другой стороне! – крикнула Адал.

– Я знаю. Только я иду не к трассе. Я иду к складу!

Глава 14 Царство сказочных грез

– Что находится в том здании? – спросил я, продираясь сквозь бурелом.

– Не знаю, – ответила Адал. – Думаю, именно то, о чем писал капитан Откин в своем дневнике.

“Там упоминался какой-то аппарат, выпускающий концентрированный светлозан. Возможно, именно оттуда взялся весь этот туман. Тем более что впервые мы увидели его именно на постах – рядом со складом. Уж не знаю, кому и для чего понадобилось выпускать этот газ, но, если удастся перекрыть поток, туман исчезнет, и тогда конец всему этому безумию. Так?

Адал пожала плечами:

– Может быть. Тут уж я знаю не больше тебя. За пять лет никто не был внутри экспериментального корпуса, который вы называете складом.

– Был. Тот, кто снова пустил туман!

Я остановился, посмотрел по сторонам, припоминая топографическую карту, которую видел в доме Петровича. Прикинул направление и побрел дальше.

– Если я прав, в этом складе туман наиболее плотный. Как думаешь, насколько опасно туда войти?

– В мире, где монстры выдуманы самим тобой, нет ничего опасного. Нужно лишь перестать бояться.

– Ну а как насчет чужих кошмаров?

– Если ты перестанешь воспринимать их как опасность – безопасны. Когда ты видишь монстра, порожденного чужим разумом, ты пугаешься его. Так? И он тут же превращается из чужого кошмара в твой собственный. А потому становится опасным и для тебя. Не забывай: они – фантазии, ты – творец, они – лишь эрвы, ты же – тот, кто их создает. Просто перестань думать о монстрах – и о своих, и о чужих. Думай о чем-нибудь хорошем, и все будет хорошо.

– О чем, например?

– Например, обо мне. – Ад ал кокетливо улыбнулась и пошла вперед, бросив по пути: – Так уж и быть, давай покажу дорогу. А то мы так годами плутать будем.

Все время, пока мы шли до поста, я старался вообще не думать ни о чем, боясь, что любое воспоминание может воскресить кошмарных чудищ. Однако, когда в тумане возникли тусклые фиолетовые огни – освещение периметра поста оказалось все еще включено, я остановился, чувствуя, как сердце бешено забилось в груди. Ад ал сжала мне руку и прошептала:

– Старайся думать о том, что тут было, как о чем-то нереальном. Представь, что обо всем этом ты прочитал, скажем, в романе. Пусть страшном, кошмарном, но романе. На самом деле не было ничего ужасного, никто не погиб, а все случившееся – лишь больное воображение автора. Такого ведь не может быть на самом деле!

– Не может быть на самом деле, – тихо повторил я. – А такого ведь действительно просто не может быть! Все это какой-то бред сумасшедшего!

Сделал глубокий вдох, выдох. «Да, не может быть! Или вовсе окажется розыгрышем. – Подбодрив так себя, почувствовал, как успокаивается сердцебиение. – Вот сейчас закручу вентиль с веселящим газом, туман рассеется, а вокруг окажутся мои товарищи с криками:,Сюрприз!“»

Я шагнул к ограждению, снимая с ремня штык-нож. Перекусив, как учили, с помощью ножа и ножен несколько унизанных железными ежиками проволок, отогнул их, сделав в ограждении небольшой проход. Сначала пропустил Адал, затем пролез сам.

– Где-то здесь, в районе второго поста, должны быть ворота во внутреннем ограждении. Стоя на посту, не раз видел, как Петрович ходил к складу.

И я побрел по знакомой песчаной постовой дорожке. Раньше столько раз бродил по ней, что теперь ноги сами понесли в нужном направлении, несмотря на непроглядный туман. И я старался не думать о том, что здесь произошло. Ведь это произошло не со мной, а в каком-то безумном выдуманном романе… Вскоре перед нами возникли ворота. Я принялся срывать с замков печати и распутывать соединяющую створки цепь.

– Эй! Кто-нибудь! – Хрип раздался так близко и внезапно, что тут же вернул все страхи.

– Спокойно! – Адал сжала мою задрожавшую ладонь. – Прежде чем поддаваться игре фантазий, стоит проверить – вдруг это реальность?

В траве неподалеку послышался шорох, и хриплый знакомый голос снова позвал:

– Есть тут кто?

Сняв автомат, я осторожно двинулся на звук. Вдруг что-то выпало из травы прямо мне под ноги. Отскочив, машинально надавил на спусковой крючок. К счастью, забыл снять автомат с предохранителя. В метре от моих ног на тропинке высовывалась рука, а ее хозяин был скрыт травой. Осторожно раздвинув стволом автомата высокую полынь, я оторопел.

– Леха? Волков!

Мой сослуживец, считавшийся погибшим, живой лежал у тропинки и смотрел перед собой каким-то остекленевшим взглядом. Снова галлюцинация? Тут я заметил, что тело Волкова как-то странно присыпано землей. Приглядевшись, понял, что он не просто присыпан, а вкопан по пояс. Видимо, поэтому не может выбраться! И вдруг вспомнил, как это произошло. Я же видел, как под землю провалилось тело Волкова. Выходит, он был еще жив, а потом как-то выкарабкался на поверхность!

– Потерпи, сейчас помогу. – Я принял с я штык-ножом ковырять землю.

Волков продолжал отрешенно смотреть в пустоту. И вдруг он дернулся, словно пришел в себя. Его мутный взгляд остановился на мне.

– Леха, это я, Зверек! – говорил я, продолжая копать. – Узнал? Все будет хоро…

А в следующий миг мой сослуживец издал хрип, больше похожий на звериный рык, а потом резко схватил меня за штанину. Я упал, и Волков с невероятной силой потащил меня к себе. Его скрюченные пальцы, словно два паука, устремились к моему горлу. Адал бросилась на помощь. Мне удалось упереться ногой в грудь Волкова и с трудом оттолкнуть обезумевшего солдата. «Это еще хорошо, что он вкопан! – подумал я, отползая в сторону и потирая горло. – А если б был свободен? Наверняка разорвал бы меня на части».

Услышав за спиной сопение, я резко обернулся, схватив автомат. Но позади, громко дыша и высунув розовый язык, стояла овчарка.

– Уже все в порядке, Граф, – махнул я рукой. – Спасибо, что пришел.

Пес лизнул меня в щеку, вильнул хвостом и, не спеша, затрусил прочь, растворившись в тумане. Оперативно, однако! Телохранитель, блин…

Я снова взглянул на Волкова, который все еще хрипел и тянул ко мне руки.

– Да он не в себе!.. – прошептал я, оттягивая воротник и хватая ртом воздух.

– Как раз наоборот, – возразила Адал. – Он в себе! Причем так глубоко, что реальность для него кажется частью его нереальности. Сейчас он смотрит не сюда, а… как бы в глубь своего подсознания. Даже представить сложно, что именно он сейчас видит.

«Бывает, сознание покидает еще живое тело, – вспомнились слова полковника Светлова. – Наверняка вы слышали о зомби – этакое бездушное существо, лишенное разума».

– Ему как-то можно помочь? – спросил я, рассматривая бьющегося в исступлении сослуживца.

– Сначала разберись со своим собственным внутренним миром, а потом уже пытайся наводить порядок в чужом, – ответила Адал. – Лучше пойдем. Быть может, ты прав и помочь твоим друзьям можно, прекратив все это.

Я поднялся, снова взглянул на друга. Тот внезапно успокоился и снова впал в какую-то прострацию. Что происходит у него там, в голове? Какие чудовища его терзают?.. В этот момент я твердо решил во что бы то ни стало разобраться со всем этим. А вдруг не только Волков, но и другие мои товарищи живы? А раз так, нужно вернуть их! Посмотрел туда, где сквозь туман едва проступали очертания склада. Быть может, разгадка ждет за этими стенами? И, сорвав последнюю пломбу, распахнул ворота.

К складу тянулась асфальтированная дорожка. Она была заброшенной, пробившаяся сквозь множество трещин трава в некоторых местах превратила ее в зеленый ковер. Справа и слева над тропой нависали ветви вымахавших выше человеческого роста кустов и полыни. Туман тут сгустился настолько, что нам с Адал пришлось взяться за руки, чтобы не потерять друг друга. Вскоре впереди показались огромные ржавые ворота склада.

– Заперты, – объявил я, ощупав их холодную поверхность.

На них не было ни ручки, ни замка, ни даже замочной скважины. Справа на стене я заметил кнопку звонка и тут же вспомнил: Петрович писал, что ворота отпирал изнутри дежурный. Возможно, когда случилась катастрофа, он находился внутри. Как же мы сейчас попадем туда?

– Есть идея! – воскликнула Адал. – Помнишь, капитан Откин, которого вы зовете Петровичем, рассказывал вам с Антоном о том, как он с солдатами бегал на устранение ЧП? Он упоминал, что тогда одна из стен рухнула.

– То, что рассказывал Петрович за столом, – сплошная туфта. Ни слова правды! Он тогда врал нам про порталы в иные миры и прочую чушь…

– А если не все наврал? Вдруг про стену – правда? Может, все-таки стоит проверить?

В принципе, других вариантов у нас не было. Не ломать же ворота голыми руками… И мы осторожно пошли вдоль стены склада.

– Петрович сказал, что они заняли оборону на сопке, – рассуждал я. – Единственная примыкающая к складу сопка – та, на которой находится третий пост.

Я остановился перед стеной.

– Если пролом и был, он должен находиться где-то здесь.

С сомнением оглядел уходящую в обе стороны огромную стену.

– Честно говоря, не совсем понимаю, что именно мы ищем. Пролом, если он и был, наверняка тогда сразу же заделали. По крайней мере, за годы караулов ни разу не видел в складе дыр.

– Да, но заделать могли наспех, возможно, даже в один кирпич, – отозвалась из тумана Адал. Она находилась всего метрах в трех от меня, но я не видел даже ее силуэта. – Так что ищи места, где кладка или кирпичи как-то отличаются.

Мы принялись кирпич за кирпичом осматривать стену.

– Ума не приложу, как должно выглядеть место, где был пролом! – обреченно воскликнул я. – К тому же кладка-то несвежая – пять лет прошло. Ее теперь и не отличить от старой. Может, уже раз пятнадцать глядел на нее, да не понял, что это она. Я же не каменщик! Вот долбаные кирпичи!

И в ярости стукнул кулаком по стене.

– Погоди! – воскликнула Адал. – Это что такое?

– Где? – Я удивленно осмотрел стену, но ничего необычного не увидел.

– Да вот же! Прямо над твоей рукой.

Я ощупал кирпичи… и вдруг один из них шелохнулся!

– Он едва держится! Ну-ка, помоги…

Вдвоем мы расшатали кирпич, и вскоре тот упал к нашим ногам. За ним оказалась пустота. Ощупал дыру.

– Так и есть. Кладка в один кирпич. Видать, в самом деле наспех заложили.

Я подергал за остальные кирпичи, даже пару раз ударил прикладом автомата, но те держались крепко и не торопились не то что отваливаться, даже шататься.

– Надо чем-то расширить дыру. Есть идея! Там, у ворот внешнего периметра в районе первого поста, есть пожарный щит, – вспомнил я, – а на нем наверняка лом или топор. Ты подожди, по-быстрому сгоняю.

Добежав до ворот в конце тропинки, я вдруг понял, насколько опрометчивым было решение сбегать к пожарному щиту одному. Все это время нервы мои были на пределе, и лишь присутствие Адал сдерживало меня от срыва. Теперь же, когда остался один, мной снова стали овладевать отчаяние и страх. «Почему она не пошла со мной? – вертелось в голове. – Может, она решила проверить?» Первым порывом было – вернуться. Однако сдержался. Повернуть назад не позволило самолюбие: Адал всего лишь хрупкая девчонка, это ей впору бояться и прятаться за мою спину, а не мне за нее! К тому же последние несколько часов ничего плохого не случилось, значит, не должно произойти и сейчас! И, убедив себя в этом, я решительно пошел к первому посту.

Проходя мимо внутренних ворот, снова заметил торчащую из травы руку Волкова.

– Ничего, братишка, скоро спасу тебя! – сказал я, не столько чтобы подбодрить его, сколько себя.

Из тумана навстречу, словно декорации кошмарного кино, выплывали столбы периметра, между которыми паутиной раскинулась колючая проволока. Иногда на столбах чернели коробки точек связи. Над головой, подобно ярким фиолетовым кляксам, мерцали лампы освещения. Все это было таким знакомым и… теперь таким чужим. И я старался не думать о том, что тут недавно случилось. «Все это было не со мной! – твердил про себя. – Это я прочел в жутком романе сумасшедшего писателя…»

Вышка первого поста возникла так внезапно, словно выступивший навстречу темный исполин. С трудом подавил вновь нахлынувшее чувство тревоги. «Пожарный щит у самых ворот. Это совсем рядом», – мысленно подбодрил я себя и направился к воротам. Щит висел там же, где ему и следовало быть. Да только, к моему удивлению, красная обтянутая сеткой-рабицей крышка оказалась приподнята. Взгляд скользнул в поисках подходящего тяжелого предмета и остановился на паре вбитых в щит гвоздей. На них что-то должно висеть! Чего-то на щите не хватает! и когда понял, чего именно, по коже пробежал холодок. Тут был топор! Красный пожарный топор!

Это открытие мгновенно воскресило в памяти рассказ Эдика Драпко о маньяке с топором… и тут же неподалеку раздались шаги! Кто-то шел по дорожке! Я с сожалением и отчаянием вспомнил, что забыл автомат у склада. Схватив с пожарного щита багор, взял его на изготовку, словно средневековый рыцарь алебарду, и приготовился к драке, кто бы на меня ни вышел. Шаги становились все громче, теперь различалось чье-то сиплое дыхание. Еще мгновение – и из тумана возникнет… Кто? Не важно! В любом случае мне это не понравится…

«Адал говорила, что в мире, где монстры выдуманы самим тобой, нет ничего опасного, – превозмогая страх, напомнил я себе. – Если она права…»

Опустив багор, я закрыл глаза, вдохнул, выдохнул, успокаиваясь. Когда-то у меня уже получалось – там, в башне на лестнице с факелами, а значит, может сработать и здесь. «Чудовищ не бывает! Они выдуманы самим тобой!.. – мысленно повторял я. – Они выдуманы… Выдуманы… Выдуманы!»

Открыл глаза. Тишина. Получилось! Шаги, дыхание – все исчезло, а из тумана так никто и не появился.

Обратно мне хотелось вернуться бегом, однако подавил это желание. Наоборот, пошел к складу не спеша. Пусть все монстры мира знают, что их для меня больше не существует! Я их победил!

– Гляди, что нашел! – весело воскликнул я, разглядев в тумане силуэт Адал, и поднял над головой багор, гордый не столько находкой, сколько тем, что мне удалось одолеть своих чудовищ. Причем победить, даже не вступая с ними в схватку.

Стена сопротивлялась ударам, но все же мне довольно быстро удалось багром проковырять дыру достаточно большую, чтобы пролез человек. Какое-то время мы молча смотрели на серую мглу и пустоту по ту сторону стены. Наконец Адал шагнула к дыре.

– Погоди. Я первый!

Схватившись за края пробоины, я уже собирался забраться в склад, но помедлил и повернулся к ней. Просто должен был задать вопрос, мучивший меня все то время, что мы сражались со стеной.

– Слушай, Адал, скажи честно, этот трюк с находкой кирпича… Мы действительно нашли ту самую брешь из рассказа Петровича или ты просто убедила меня в том, что дыра есть и она действительно появилась? Это опять всего лишь сила воображения?

– Какое это теперь имеет значение? – Она улыбнулась. – Сработало ведь…

– Так и знал!

И, поплевав на ладони, я полез в пролом.

Удивило, что внутри склада тумана почти не было, только под ногами стелились белые призрачные волны. Глаза быстро привыкли к полумраку. Я стоял посреди длинного просторного коридора. Слева он оканчивался воротами. Адал передала мне автомат, а затем я помог ей самой пролезть в дыру. Неподалеку в противоположной от ворот стороне виднелась дверь. Я подошел к ней, толкнул. За ней открылось темное помещение. Рука машинально ощупала стену у двери в поисках выключателя, и, к моему удивлению, зажегся свет – четыре расположенные в углах лампы осветили квадратную комнату, просторную, словно школьный класс.

– Вот это да! – прошептал я.

Посреди класса были расставлены по кругу парты. В точности как описывал Петрович. Да только за партами оказались люди! Точнее, они больше походили на мумии: исхудавшие настолько, что кожа прилипла к костям, покрытая толстым слоем пыли… Видимо, они просидели так много лет. Судя по одежде – солдаты. Их оказалось тридцать. Неужели те самые, о которых писал Петрович? В центре зала на полу клубился туман, и оттуда в потолок бил белый фонтан. В углах помещения рядом с лампами я заметил решетчатые отверстия, видимо вентиляции, в них и утекал туманный поток.

Позади меня появилась Адал и нерешительно замерла в дверях.

– В принципе нечто подобное и ожидала здесь увидеть, – сказала она.

– Ожидала? – удивился я.

– Ну да. Суди сам. Все происходящее больше напоминает цепь заранее спланированных кем-то действий, а вовсе не случайные события. Вспомни, например, атаки на вашу караулку и ее штурм. Ты же сам тогда отметил, что монстры действуют сообща, что они больше напоминают армию, нежели просто разбежавшийся зоопарк. А у армии должен быть командир. Тот, кто направляет бойцов.

– Так ты думаешь, что они…

Я приблизился к одному из солдат, осмотрел его. Действительно, несмотря на покрывавший лицо и одежду слой пыли, он не выглядел мертвым. Больше походил на давным-давно впавшего в транс медиума. Я наклонился к его лицу, в надежде услышать дыхание. И вдруг отпрянул. С губ солдата посыпалась пыль, они дрогнули.

– Они… они живы! – опешил я. – Но как такое возможно?..

– Приветствую тебя, первый обитатель нового мира, увидевший его создателя! – эхом прокатился по залу хор голосов.

Посмотрев по сторонам, я понял, что говорят все сидящие за столами солдаты одновременно. Впечатление складывалось такое, словно они – одно единое существо. Я вопросительно взглянул на Адал: мол, это тоже порождение моей фантазии? Та пожала плечами.

– Ты… то есть вы что-нибудь знаете о том, что происходит? – спросил я.

– Конечно, – снова хором ответили солдаты. – Происходит сотворение.

– Сотворение чего?

– Рождение новой системы. Нового мира. Моего мира! И ты – один из первых обитателей новой Вселенной.

Я снова растерянно взглянул на Адал.

– Ты не понимаешь. Попробую объяснить. – Солдаты одновременно вздохнули. – Ты уже знаешь, что есть некое природное явление – энергия, способная воплощать фантазии в реальность. Мы находимся в месте, где она проявляется наиболее сильно. Люди заметили это давным-давно и пытались контролировать эту энергию. Да только ни шаманы древних времен, ни современные ученые не смогли до конца раскрыть те возможности, какие она дает. Для них это было словно игрушкой. Эти люди напоминали варваров-дикарей, в руки которым попал автомобиль. Из его кабины можно сделать жилище. Можно постучать по корпусу дубиной и послушать, как звенит металл. Кое-кому из варваров, быть может, удастся случайно повернуть ключ и запустить двигатель. Впрочем, он лишь перепугает соотечественников ревом мотора, не более того. А можно просто поклоняться «большой железной штуке» и складывать под ее колеса жертвы. Ведь, раз она такая сложная, скорее всего, ее построили боги! Никто из этих дикарей не в состоянии понять, на что в действительности способен этот сложный механизм, который им достался. Так и здесь. Даже профессор Светлов, умный человек, не смог понять и оценить природу изучаемого им феномена. Он был близок к сути – созданию мира фантазий. Но мир этот он видел слишком приземленно: создание оживших кукол, психотропное оружие, исцеление силой мысли и оживление мертвых – все это мелочи по сравнению с теми возможностями, какие дает обладание этой энергией. И мне потребовались годы, чтобы это понять. Результат моих размышлений ты видишь прямо сейчас.

– Так все происходящее – твоих рук дело?

– Не рук, – ответило многоликое существо. – Разума!

– Но для чего?

– Я же сказал: происходит рождение новой Вселенной, новой системы! Ведь что такое, по сути, Вселенная? Это всего лишь набор определенных законов, благодаря которым все существует и взаимодействует между собой. В случае знакомой тебе Вселенной это законы физики, химии, биологии… Но кто сказал, что уже существующая система единственно возможная и верная? Я предлагаю иную схему – мир, где будут править не законы, а фантазии. Мир, где реально все, что только можно придумать. Царство сказочных грез! Вот какие возможности открывает этот феномен, эта энергия! И прямо сейчас ты наблюдаешь процесс создания этого царства грез, видишь сотворение новой Вселенной.

– А нас, людей, ты спросил? – закричал я. – Хотим ли мы этого? Нам прекрасно живется и в нашем привычном мире. Мы ведь сами можем решить, как нам лучше. Какое ты имеешь право решать за других?

– Это вы-то можете? – одновременно усмехнулись солдаты. – Много вы решали, когда вас создавали такими, какие вы есть? Быть может, кто-то из вас предпочел бы иметь, к примеру, плавники вместо ног или клешни вместо рук. Однако вас создали с руками и ногами, невзирая на ваши пожелания. Загляни в любой религиозный трактат: некий бог сотворил мир, а потом населил его. Скажи, хотя бы один из творцов в этих трактатах спросил у своих созданий, хотят ли они этого? Нет! И не важно, кто именно сотворил все сущее: бог, эволюция или пришельцы из космоса. Важно лишь то, что вы – люди – в сотворении не участвовали! Вас просто поселили в этом мире с его законами, где камни непременно падают на землю, огонь греет, а вода замерзает на холоде, в мире, с его бесконечным круговоротом рождения, жизни и смерти. Вы всего лишь приспособились к той системе, в которую вас забросили в том виде, каком создали. С тех пор так и живете, приняв законы бытия как факт, даже не задумываясь, что все могло быть иначе. Так почему же я должен спрашивать ваше мнение? Вы просто увидите новую реальность, приспособитесь к ней и будете жить дальше по моим правилам, в мире, который создам для вас я!

– Да кем ты себя возомнил?

– Я – Фо! Порождение разума и порождающий разум!

– А по-моему, ты всего лишь кучка подопытных кроликов – горстка свихнувшихся солдат с невесть откуда взявшейся манией величия!

– Да, помнится, люди думали, что ставят надо мной эксперимент. Ничего, теперь я поставлю его над ними!

– Под экспериментом ты подразумеваешь тех чудовищ, которые тебе подчиняются?

– Чудовища мне не подчиняются, – ответили солдаты. – Если пес покусал своего хозяина, кто виновен – пес или хозяин, который плохо воспитал питомца? То же самое и с вашими скверными мыслями, комплексами, страхами, из которых и выходят ваши монстры. Так что, как говорится, не перекладывай проблему с больной головы на здоровые. Не ставь мне в вину то, что ваши собственные порождения вам вредят. Учитесь мыслить правильно.

– Не знаю, чего ты там себе вбил в голову, но я пришел остановить это безумие! – твердо сказал я.

– Что именно ты называешь безумием? Вселенную, которую я создаю? В вашем мире люди постоянно безнаказанно причиняют друг другу зло и бездумно уничтожают все вокруг, включая себе подобных. В моем же мире единственный твой враг – ты сам. Живешь в гармонии с собой – счастлив, нет – страдаешь. И при этом, по-твоему, выходит, что ваш полный безумия мир – здоров, а мой, где правит разум, – безумен? Звучит парадоксально, тебе не кажется?

– Ты так расхваливаешь свой мир, словно это нечто чудесное, – зло сказал я. – Тебя послушать, так это прямо рай на Земле. Да только пока что я вижу лишь белую мглу, порождающую монстров. И не более того. Так что твой мир вовсе не так хорош, каким тебе кажется. Он опасен! Фантазии в нем убивают!

– Это оттого, что вы еще не приспособились, не поняли, по каким правилам живет моя Вселенная. Фантазия здесь – величайшее благо! Но лишь для тех, кто умеет ею пользоваться. Конечно, тем, кто не умеет, фантазия – злейший враг. Но ты думаешь, ваш так называемый «реальный мир» безопаснее? Представь себе все того же дикаря-варвара, попавшего в ваш век. Ему все будет казаться враждебным: автомобили и поезда норовят сбить, электроприборы бьют током, он будет обжигаться о газовые плиты, резаться о стекла, травиться какой-нибудь бытовой химией, а есть еще современное оружие! Он даже в дом не сможет войти, так как не сумеет воспользоваться дверью и ключами, не говоря уж о лифтах. Тебе же все эти приспособления кажутся очень полезными. Почему? Да потому, что древний человек, в отличие от тебя, просто не знает, как со всем этим обращаться. В итоге он забьется под какой-нибудь балкон и будет там дрожать от страха. Хотя, вместо того чтобы бежать и прятаться, ему нужно всего лишь научиться. Так и в моем мире. Пойми его законы – и обретешь счастье и гармонию. Ведь фантазии могут порождать не только чудовищ, но и нечто прекрасное.

– Можешь привести хоть один пример? Что-то я пока не встречал в этом тумане ничего прекрасного!

– Уверен? На самом деле ответ на этот вопрос стоит настолько близко к тебе, что ты сам не подозреваешь об этом. Запомни: прекрасное порождаете вы сами. Точно так же, как и монстров!

Я задумался. Но лишь на мгновение.

– Все это не важно. Я пришел не философствовать с тобой, а прекратить все это!

– и каким же образом, если не секрет? – поинтересовался Фо.

– Перекрою туман!

– Так ты хочешь убрать туман? – По комнате прокатился смех, словно со всех сторон грянул десяток динамиков. – Ищешь вентиль, который можно повернуть и все разом закончить? Что ж, дерзай. Он у тебя за спиной. Поверни.

Я оглянулся. Из стены действительно торчало колесо вентиля. Подбежав к нему, быстро провернул его до упора. Белое бурление в центре зала прекратилось, фонтан перестал бить в потолок.

– Доволен? Да только этим ты уже ничего не изменишь, – усмехнулось существо.

– Газ ведь перекрыт, – опешил я. – Разве теперь туман не рассеется?

– Конечно же, он рассеется. – Все солдаты довольно улыбнулись. – Я уже создал его достаточно много, чтобы он покрыл весь мир. Постепенно он расползется во все края, и там, куда он дойдет, буду я. Все познают блага нового мира, моего мира – царства сказочных грез!

– Да ну? – Я снял с плеча автомат, рванул вниз рычажок предохранителя, дернул затвор. – Говоришь, нельзя уничтожить туман? Зато можно уничтожить тебя!

Я упер автомат в голову ближайшего солдата и надавил на гашетку. Грянула очередь. Кровь брызнула на стену. Солдат повалился на пол, и над ним повисло облако пыли.

– То, что ты делаешь, – бессмысленно, – прозвучал хор голосов. – Физическое тело – оболочка, важная лишь в том мире, где все живет по физическим законам, где все состоит из оболочек. В царстве сказочных грез, который я создал, это не имеет никакого значения. Тело тут, скорее, обуза, которую люди таскают за собой по привычке и которая мешает развернуться фантазии…

Я выстрелил в следующего солдата.

– Полковник Светлов считает, что главный инструмент в создании иллюзий – мозг. Что излучаемая им энергия – двигатель всего. Но он ошибается. Мозг – это тоже часть организма, а значит, такая же бесполезная оболочка, как и все остальное тело. Сознание, и только оно, – вот что важно! А что такое, по сути, сознание? Это всего лишь информация: набор данных и алгоритмов, позволяющих этим данным работать. Но информация может храниться где угодно. Например, носителем может стать некое вещество, которое один профессор так самодовольно назвал своим именем. Светлозан – вот единственный и необходимый мозг новой Вселенной. Он практически безграничен и способен вместить все.

Снова выстрел, и еще один солдат рухнул к моим ногам.

– А потому, – продолжал Фо, – убивая их, ты не уничтожаешь меня. Эти тела уже выполнили свою функцию, породив меня своим сплоченным разумом. Теперь я живу вне этих тел, живу в царстве грез. По сути, я и есть это царство грез! Чистая энергия, растворенная в светлозане. Так что теперь я – вечен! И скоро вы все познаете счастье нового мира – мира фантазий…

– По мне, так ты просто блефуешь, – ответил я. – Правда, как-то неубедительно. Ты стольких убил, а теперь, когда смерть настигает тебя, дрожишь от страха и придумываешь уловки, чтобы сохранить свою мерзкую жизнь!

Я подошел к следующему солдату.

– Фо-о-о… уже-е-е… зде-е-есь!.. – прошептал тот.

Я выстрелил и ему в висок и подошел к следующему.

– Фо-о-о… уже-е-е… зде-е-есь!..

– Это тебе за Трошникова! – Я быстро переходил от одного пыльного солдата к другому. – За Шуровича! За Рыбалкина! За Волкова! За Саморова!

Патроны кончились. Заменив магазин, я стрелял, стрелял, стрелял… И вот уже под всеми столами, кроме одного, валялись окровавленные пыльные тела. Белый кафель пола побагровел от растекшихся кровавых луж.

– Процесс сотворения завершен, – заявила оставшаяся голова некогда многоликого существа. – И ты скоро убедишься в этом. Если выберешься отсюда невредимым, обретешь небывалое могущество. Но знай: все немыслимые силы постараются помешать тебе сделать это!

Прогремела очередь. Последний пыльный солдат упал с простреленным черепом.

– Все немыслимые силы будут мне мешать, – повторил я последние слова Фо. – Что он имел в виду?

И будто ответом на этот вопрос отовсюду послышался гул. Внутри у меня похолодело. Я знал, что это, потому что уже слышал такое раньше. Цокот тысяч ножек, шорох ползущих чешуйчатых тел, рык, писк… Здание задрожало, словно началось землетрясение. Неподалеку рухнула с потолка плита, как будто нечто чудовищно огромное навалилось на крышу. По одной из стен пробежала трещина, и кирпичи с грохотом обрушились. В туманной бездне, открывшейся за проломом, чернела лавина копошащихся чешуйчатых тел…

Глава 15 «Ты воюешь сам с собой!»

«Этого на самом деле не существует! – закрыв глаза, в спешке затараторил я. – Их нет! Они выдуманы! Всего лишь выдуманы! Выдуманы!..» Но на этот раз умиротворение не наступало, скрежет, царапанье, рычание не смолкали. Наоборот, внутри меня все больше сковывал тягучий ужас, а воображение рисовало жуткие картины: как щупальца, когти, лапы, клыки жалят, раздирают плоть, отрывают руки и ноги…

– Осторожно! – раздался крик Адал.

Распахнув глаза, я увидел, как нечто темное и извивающееся скользнуло мне под ноги. Я срезал его автоматной очередью и, крикнув: «Бежим!» – схватил Адал за руку и ринулся прямо в пролом. Какая-то тварь уцепилась за сапог, я сбил ее прикладом и что было сил рванул сквозь высокую траву и кусты.

– К воротам! – крикнул я, но с той стороны раздались треск ломаемой древесины и пронзительный писк. Я расстрелял непроницаемо-белый туман. Треск и писк прекратились. Перепрыгнув через черное чешуйчатое тело, перегородившее ворота, мы очутились на тропинке периметра.

На миг я растерялся, с сомнением посмотрев на тянущуюся в обе стороны дорожку, теряющуюся в пелене тумана. Где-то там ломались столбы ограждения, рвалась колючая проволока… Куда бежать-то? По идее – вправо. С той стороны ворота и тропа, которая выведет к караулке.

– Олег, внизу! – закричала Адал.

Земля под ногами вздулась. Отскочив в сторону, я увидел, как из образовавшейся в холмике дыры появилось длинное щупальце и, извиваясь, устремилось к нам. Грянула очередь. Разорванное пулями щупальце уползло обратно в дыру.

– Надо бежать! – Адал едва перекрикивала шум.

– Куда? Они прут со всех сторон!

Я расстрелял очередное возникшее из тумана чудовище… и автомат замолк.

– Черт возьми, патроны кончились! – обреченно сказал я. – Теперь, кажись, нам конец…

На тропинке между тем возникло еще несколько черных чешуйчатых тел. Справа, слева и позади я чудовищ не видел, но слышал, что нас обступают со всех сторон. Теперь монстры приближались неторопливо, словно чувствовали, что мы безоружны и беспомощны. Я взглянул на Адал, и сердце мое сжалось. Если бы речь шла только о моей жизни… Но ведь рядом она!

– Ну уж нет! – прошипел я окружающей нас черной орде и рванул из ножен штык-нож, словно мог им остановить полчища чудовищ.

– Держи гранату! – крикнула Адал и вложила что-то мне в руку.

Я машинально выдернул чеку, метнул и повалился на землю, прикрыв собой девушку. Раздался взрыв. Подняв голову, я увидел, что на тропинке дергаются несколько оторванных конечностей.

– Откуда у тебя граната? – Я удивленно взглянул на Адал. И тут до меня дошло. – Девочка, ты ж молодчина! Конечно же, ведь это мир фантазий! Ну, теперь мы еще повоюем!

Справа с треском порвалась колючая проволока. Сквозь нее продиралось существо, габаритами не уступающее танку. Я схватил с тропинки булыжник размером с кулак. «Граната! Это граната!» – мысленно твердил я. Затем потянулся к воображаемой чеке и… нащупал ее! Получилось! Взглянул на ладонь. В ней оказалась настоящая граната – РГД-5, мне уже приходилось метать такие на учениях. Сорвав чеку, я швырнул ее. Взрыв! И чудовище медленно осело на бок, снова попыталось встать, загребая паучьими конечностями, но я не дал ему подняться. Отстегнув от автомата магазин, я пристегнул его вновь, представив, что тот полный. Надавив на гашетку, я с удовольствием ощутил отдачу и увидел, как мои пули разрывают черный панцирь. Чудовище запищало и задергалось, беспомощно ковыряя песок перебитыми конечностями, и, наконец, рухнуло, задрав в небо паучьи лапы.

– Коли выберешься – обретешь небывалое могущество! – вскричал я. – Вот о чем говорили эти пыльные солдаты!

Я весело взглянул на Ад ал, но не увидел на ее лице восторга.

– Олег, по-моему, тут что-то не так… – сказала она.

– Что не так-то?! – воскликнул я, обстреливая очередного монстра. – Да, умея управлять фантазией, я могу создать целый арсенал оружия! Вот прямо сейчас: хоть гранатомет, хоть ракету «земля – воздух»! Разве это не могущество?

Неподалеку надломился фонарный столб. Фиолетовая лампа упала, словно метеор, а в том месте в тумане возник темный силуэт. В первое мгновение я остолбенел – этот монстр оказался размером с трехэтажный дом, не меньше. Он медленно надвигался на нас, выступая из тумана и обретая форму огромного клеща. Какое-то время я с ужасом наблюдал, как перешагивают через проволоку периметра тонкие длиннющие ноги и раскрываются на уродливой физиономии блестящие челюсти.

– Кстати, о гранатомете… Он был бы сейчас очень кстати! – опомнившись, прошептал я и тут же, подобрав какую-то палку, положил ее на плечо.

«Гранатомет… Это – гранатомет! – твердил я. Открыл глаза – ничего не произошло. Я снова зажмурился. – Гранатомет! Это – гранатомет! Ну, давай же…»

– Что-то случилось? – встревожилась Адал.

– Да так… Просто я почему-то не могу превратить палку в РПГ, – обреченно воскликнул я. – Может, потому, что я никогда не стрелял из гранатомета?

Чудовище между тем приближалось. Я метнул в него пару наспех придуманных гранат, но они, похоже, не причинили великану особого вреда.

Вдруг справа мелькнула тень и бросилась под ноги клещу-переростку. Завязалась борьба. Это напоминало бой муравья и кошки, зато нашему неожиданному союзнику удалось отвлечь монстра от нас.

– Это же Граф! – воскликнул я. – Мой пес!

– Я же сказала, что он явится, когда потребуется помощь! – прокричала в ответ Адал. – Но твой пес тут не помощник. Он не сможет сдержать их. Даже этого.

Граф между тем метался под клещом, хватая его за ноги. Чудовище вертелось, втыкая острые конечности в землю, но никак не могло попасть в верткого пса. Но ведь рано или поздно ему это удастся!..

– Я мог бы попробовать создать танк, – неуверенно сказал я. – Им-то я управлять умею…

– А тебе не кажется, что монстры становятся все крупнее? – заметила Адал. – Ты думаешь, борьба с ними – единственно правильный выход?

– И что ты предлагаешь? Поговорить с ними о перемирии? – прокричал я, попутно пристрелив очередную чешуйчатую пакость, вынырнувшую из тумана и попытавшуюся цапнуть меня за ногу.

– Адал права, воевать с ними бесполезно, – раздался голос позади.

Мы обернулись. По тропинке к нам шел Петрович. Шел быстро, но так открыто, словно вокруг не творился весь этот хаос. «Быть может, оттого, что он – один из них? – вспомнил я. – Он ведь тоже ожившая фантазия!»

– Вот, выпей! – повелел он, сняв с пояса армейскую фляжку и протянув мне.

Я с сомнением взглянул на Адал.

– Да пей же, если хочешь жить! Скорее! – рявкнул Петрович, сунув горлышко к моим губам. – Это остановит чудовищ!

Я обстрелял выскочившего из тумана очередного монстра, затем схватил фляжку. Будь что будет… И, сделав несколько больших глотков, поморщился:

– На вкус – самогонка.

– Это и есть самогон, – ответил Петрович. – Но с кое-какими добавками. Мое собственное изобретение. Я и раньше угощал им солдат в караулах. Да и тебя тоже не раз, если помнишь. Это средство помогает успокоить разум и, пусть и на время, нейтрализует действие светлозана. Смотри сам!

Уж не знаю, чего Петрович туда подмешал, но по мозгам его пойло дало сразу и мощно – я едва не упал, так сильно закружилась голова. При этом внутри меня мгновенно возникло чувство какой-то непревзойденной уверенности и непобедимости. Думаю, это подействовал алкоголь. Неспроста говорят: пьяному море по колено. Тело мое словно покрылось непробиваемой броней, а мышцы налились небывалой силой, и мне вдруг захотелось крикнуть: «Ну, где же вы, гады! Давайте, попробуйте меня взять!» Да только чудовища больше не нападали. Я по-прежнему слышал, как они беснуются где-то неподалеку за пеленой тумана, но теперь эти звуки казались какими-то далекими, словно весь этот кошмар переместился в какую-то параллельную вселенную.

– А вот теперь можем поговорить, – сказал Петрович. – Опусти оружие.

Я не опустил. Продолжал настороженно водить стволом по сторонам. Мало ли что?

– Твое оружие здесь бесполезно. – Петрович положил ладонь на ствол автомата. – То, что ты убиваешь чудовищ, – такая же иллюзия, как и то, что они на тебя нападают. Тебе ведь уже не раз твердили: монстры – это ты сам, твои страхи. Ты воюешь сам с собой! Ты думаешь о монстрах и порождаешь монстров.

– Я и раньше встречал чудовищ из собственных кошмаров, – ответил я, все еще с опаской оглядываясь, – Но их никогда не было так много!

– Это сделал Фо. Скажем так, раньше в твой внутренний мир слегка приоткрылась дверь, и твои кошмары проникали сюда сквозь эту щель. Теперь же Фо распахнул ее полностью. И все, что таилось в тебе, хлынуло в реальный мир. Но Адал права: в этой битве тебе не выиграть. Ведь ты не можешь победить сам себя! Чем более изобретательным и сильным станет выдуманное тобой оружие, тем крупнее и ужаснее будут чудовища, тобой порожденные. Ведь и то и другое – твои собственные фантазии.

– Но что же мне делать? Не могу же я сейчас начать внушать себе, что чудовища не существуют! Я уже пытался – не вышло. Второй раз не стану. Да мне только глаза закрыть – и они мигом набросятся и порвут нас на куски…

– Согласен, – ответил Петрович, – ты не можешь контролировать свои эмоции, свой разум. А потому здесь тебе оставаться нельзя. Тебе нужно было послушать свою подружку, которая с самого начала советовала выбираться из тумана. Ты же решил поиграть в героя. Поиграл? Теперь довольно! Иди за мной!

Он пошел, но я не шелохнулся.

– Куда ты нас поведешь?

– Известно куда – туда, где безопасно.

– Или, как в прошлый раз, в очередной иллюзорный дом?

– О чем ты… – Петрович оглянулся и удивленно замер. В лицо ему смотрело дуло автомата.

– Олег, что ты делаешь? – поразилась Адал. – Он же нам помогает!

– Согласен, он зачем-то сдержал чудовищ. Но помогает ли? С чего мне ему доверять? Он такая же иллюзия, как и они. – Я кивнул в сторону, откуда из глубины тумана раздавались рычание и хрип. – Такое же чудовище!

– Туман порождает не только монстров, – сказала Адал. – Граф, твой пес, – он ведь тоже порождение фантазии!

– Мой пес – тоже монстр. Видела, как он рвет врагов на части? Просто это чудовище, которое воюет на моей стороне.

Адал опустила глаза.

– Пусть так. Но ведь и Петрович на нашей стороне!

– Да ну! Что-то я сомневаюсь. Он врал нам тогда – почему я должен верить ему сейчас? Быть может, он заодно с теми, кто ставит опыты над людьми!

– Я желаю тебе лишь добра, – заверил Петрович.

– Ага, недавно один полковник тоже так говорил. Все такие добренькие, как я погляжу! Тогда, добряк, может, расскажешь про те записи, что мы с Антоном нашли у тебя в доме?

– Какие еще записи? – удивился он.

– Не прикидывайся! Я сам читал твои бумаги – об экспериментах!

– Я объясню, – сказала Адал Петровичу. – Дело в том, что Олег с Антоном, когда ты их привел в бывший дом командира части, нашли там тетрадь с подробным описанием гибели их друзей. И они решили, что ты тоже замешан во всем этом. Но дело-то в том, Олег, – она повернулась ко мне, – что никаких записей там не было!

– Как это не было? – вскричал я. – Я же сам держал в руках тетрадку! В доме мы нашли кабинет. Там были книги, тетради с пометками, документы.

– Ты говоришь о тех самых руинах, где мы недавно были, так? Или я что-то путаю? – Адал улыбнулась. – Что-то я не припомню там никаких кабинетов.

– Но… – Я захлопал глазами, вспомнив развалины. Действительно, там ведь не было ни одной уцелевшей комнаты. – Откуда же тогда все это взялось?

– Да все оттуда же, откуда берется все остальное, – ответила она, легонько постучав пальцем по моему лбу. – Кабинета в доме не было, как не было и самого дома. В реальности руины оставались руинами! Все, что вы видели, – тоже плод вашей фантазии!

– Я не понимаю…

– Поймешь потом, – нервно сказал Петрович, посмотрев по сторонам. – У нас мало времени. Действие препарата не безгранично.

– Так дай глотну еще! – Я вырвал из рук Петровича фляжку, приложился к горлышку и сказал: – А теперь говори!

Адал вздохнула.

– Хорошо, попробую объяснить. Возьмем книги. Задумайся, почему ты их увидел? Ты с детства увлекался психологией и парапсихологией, читал книжки по эзотерике. Подсознательно ты с самого начала понимал, что все происходящее так или иначе связано с человеческой психикой. Вот ты и нашел в кабинете кучу литературы на эти темы – тебе их подкинуло твое воображение. Рукописи, что вы обнаружили в кабинете, – это своего рода подсказки, которые давало тебе твое же подсознание. Вспомни, ты также нашел в тетрадях выдержки из Тибетской книги мертвых. Почему? Да потому, что именно в Книге мертвых ты когда-то вычитал о том, что фантазии способны оживать. «…Здесь тобой сотворенное способно растерзать тебя, во всей подробности жутких твоих чувств при этом…» Таким образом, твое подсознание давало тебе ответы на вопросы, которые ты искал.

– Предположим, что все так… Ну а записи с указанием точного времени смерти наших товарищей?

– Тут, думаю, также все объяснимо, – подумав, сказала она. – Во-первых, вы с Антоном с самого начала отнеслись к Петровичу с недоверием и подсознательно чувствовали, что его рассказ во многом ложь. Во-вторых, главной вашей целью оставалось одно – выжить, выбраться из тумана. Ваше пребывание в доме было лишь иллюзией безопасности. Сознание рисовало вам красивые картинки – окружающую обстановку, но подсознательно-то вы знали, что всего этого нет, что это иллюзия. Даже на карте, которую вы нашли, была подсказка – это место было обозначено как «иллюзорный дом». А потому, сами того не понимая, вы подсознательно стремились уйти оттуда, выбраться в более безопасное место. Но как заставить вас покинуть дом? Вот подсознание и подкинуло вам стимул – записи об убийствах ваших друзей. Кстати, именно там ты впервые увидел намек на эрвов, о которых читал в мифах питхов и в романах своего любимого писателя. Вспомни фразы: «эрвическая встреча», «эрвическое вмешательство»…

– Предположим, это так… Но что скажешь о карте, которая висела на стене? Она-то была настоящая, ведь мы именно по ней вышли к бывшей воинской части!

– Думаю, кто-то из вас, ты или Антон, а может, даже вы оба до этого где-нибудь в полку видели топографическую карту этой местности, в том числе и с изображением заброшенной воинской части. Вот ваше бессознательное и создало иллюзию – повесило ее на стену у вас перед носом, чтобы вы смогли найти выход из тумана. Так что, Олег, это вовсе не Петровича кабинет. Это ваше подсознание постоянно приходило к вам на помощь и давало подсказки.

Я призадумался, но автомат не опустил. В этом долбаном иллюзорном мире я уже окончательно запутался.

– Предположим, и это правда. Да только Петрович твой тоже не ангел! Взять тот разговор, когда мы с Антоном сидели на кухне, – вспомнил я. – Петрович, ты же врал нам все тогда про какие-то порталы и инопланетные зоопарки!

– Да, врал, – не стал отпираться тот. – Но что я мог вам сказать? Вот он я – придуманная кем-то ожившая фантазия? Вы бы просто решили, что я сумасшедший. А так как вы ждали хоть каких-то объяснений происходящего, пришлось импровизировать.

Я представил себе свою реакцию на подобное заявление. А ведь действительно: как бы мы с Антоном отреагировали, скажи он нам тогда правду?

– Те солдаты, у которых я угнал «дом на колесах», они тоже иллюзия?

– Я не знаю, кто они. Честно! – ответил Петрович. – Однако среди них я заметил одного знакомого мне человека.

«Полковника Светлова», – догадался я. И мне почему-то стало приятно от воспоминания, как я вышвырнул великого профессора из его собственной лаборатории.

– Полагаю, узнав о тумане, военные сразу сообразили, что причина в эксперименте, который они тут когда-то проводили. Вот они и прислали ученых разобраться. – Петрович снова тревожно оглянулся. – Надеюсь, вопросов больше нет? А теперь пойдем, не то будет поздно. Или оставайся и умри!

Он быстро зашагал к воротам. Я помедлил, но лишь мгновение, и заторопился следом. Я видел в тумане темные силуэты чудовищ, но, когда мы приближались, они отступали, давая нам дорогу. «Интересно, это правда действует зелье Петровича или, быть может, он просто убедил нас в том, что, выпив это, мы будем в безопасности, вот монстры и не напирают? – подумал я. – Впрочем, какая разница? Главное – работает!»

– А как же Граф? – Я остановился, вспомнив о собаке.

– Он же, как ты сам сказал, – всего лишь чудовище, – лукаво взглянула на меня Ад ал.

– Да, но он же мое чудовище!

– Не переживай. Твой верный пес не может погибнуть, пока жив ты, – сказала она. – Потому что живет в твоей памяти. Так что за него не беспокойся. Лучше подумай о себе.

Мы дошли до ворот периметра. Дальше вверх по сопке тянулась знакомая тропа, ведущая к караулке.

– Я бы повел другой дорогой, но так быстрее, – сказал Петрович. – К тому же от ворот начинается дорога, которая выведет к трассе. И еще… Когда будем около здания караулки, постарайся не думать о том, что там произошло. Твои воспоминания, связанные с этим местом, настолько сильны, что даже моему лекарству не сдержать такого негатива.

Я уверенно кивнул, и мы пошли дальше. Однако чем выше я взбирался по сопке, тем больше уверенность покидала меня и все сильнее колотилось сердце. Когда же из тумана показалась калитка, я невольно замер. Адал взяла мою вспотевшую ладонь, и я стиснул ее пальцы.

– Все в порядке, – пообещал я, глядя в ее синие, словно небо, глаза. И попытался улыбнуться. – Может, поцелуешь для храбрости?

– Поцелую, когда дойдем до трассы, – с улыбкой пообещала она. – Пусть тебе это будет стимулом. Думай об этом!

– Идет, – ответил я и распахнул калитку.

Легко сказать – «не вспоминай», когда каждый кирпич, каждая ступенька, каждая железка напоминает о том, что тут было! На асфальте все так же темнело бордовое пятно – место, где монстр растерзал начкара. Вон там, у крыльца, мы с Антоном сражались с гигантским пауком. Вон у того окошка стоял Сычев, после того как в него вселилась какая-то дрянь. Из выбитых окон караулки по туману расползался желтый свет – генератор по-прежнему работал, снабжая электричеством караулку и периметр постов. Обитая металлом дверь, сорванная, когда здание атаковала орда чудовищ, болталась на единственной петле. Справа от нее уцелела металлическая коробочка – точка связи собачки. Телефонная трубка висела на шнуре, и из нее, словно из потустороннего мира, каким теперь представлялось прошлое, тянулся электрический шум. И мне казалось, что на том конце провода кто-то вот-вот скажет: «Фо-о-о… бли-и-изкоо-о-о!..» Я отвернулся, прогоняя скверные воспоминания, и поспешил за Петровичем. Тот уже распахнул ворота. За ними начиналась дорога, ведущая к нашей части, а там – дом!

Все время, что мы шли, чудовища не приближались, но и не отставали. Видимо, они двигались следом на небольшом расстоянии, так как я слышал скрежет, шорохи, сопение и хрип.

– Я еще кое-что хотел спросить, – сказал я, стараясь не отставать от Петровича. – Что на самом деле случилось в той воинской части, где ты служил? Откуда взялись эти пыльные солдаты?

Петрович вопросительно взглянул на меня.

– Я прочел твой дневник. Нашел в кабинете полковника Светлова в бывшей санчасти.

– Вот оно что… – пробормотал он. – Ну, тогда ты наверняка помнишь, чем он закончился – последнюю запись. Я сказал одному из подопытных солдат…

– Русову.

– Да, ему… сказал, что утром придет некий Фо. Якобы туман – это живое существо и оно недовольно тем, что люди его используют. И этот самый Фо явится, чтобы покарать нечестивцев. Я надеялся, что эти несчастные солдаты призовут иллюзию, которая уничтожит все и всех и тем самым прекратит эти жуткие эксперименты. Но я и подумать не мог, к чему это приведет…

Петрович помолчал. Видимо, воспоминания причиняли ему боль. Он продолжал:

– Вскоре на рассвете солдаты повели себя странно: они все разом вышли из казармы и, не обращая внимания ни на какие команды, направились в сторону экспериментальной лаборатории – склада, как вы его называете. Их будто вела какая-то неведомая сила. В тот момент они, как никогда, походили на армию зомби. Те из офицеров, кто пытался силой остановить их, падали, держась за голову, испытывая страшную боль. Мы видели, как солдаты вошли в лабораторию и как закрылись за ними ворота. А к вечеру нахлынула волна тумана – и… появились монстры! Все произошло очень быстро. А потом туман ушел, словно его и не было, оставив истерзанные трупы и руины воинской части. В живых остался только, как недавно выяснилось, профессор Светлов. Ну и я. Да и то термин «в живых» ко мне вряд ли подходит. Ведь я тоже всего лишь порождение фантазии. Как ты правильно выразился, такой же монстр, созданный коллективным разумом этих несчастных. С тех пор так тут и живу, не в силах ни уйти отсюда, ни умереть – фантазию ведь нельзя убить, ее можно только забыть.

Рядом раздался треск. Я обстрелял выскочившую из тумана черную тварь.

– Зря я вспомнил о чудовищах, – встревожился Петрович. – Мысли о кошмарах их влекут, как мух дерьмо. Даже мой препарат уже не справляется с твоими эмоциями. Надо торопиться.

Когда впереди в тумане возникло нечто темное, я замер, вскинув автомат. Однако Петрович прошел мимо и уверенно зашагал к этой черноте. Я осторожно пошел следом и… вдруг понял, что это наш ГАЗ-66! Он стоял, съехав в кювет, растопырив открытые дверцы. Подбежав к машине, я заглянул в кабину – никого, затем в кузов – тоже пусто. Теперь я заметил, что повсюду виднеются следы борьбы, на темно-зеленом металле зияют вмятины и дыры, по брезенту тянутся пять длинных рваных борозд – следы когтей. Увидев на земле у колеса кровь, я отвернулся. Так вот почему мы не дождались смены!

– Выходит, они не доехали всего каких-то пары километров, – с горечью прошептал я и ударил кулаком по ободранному борту машины.

– Прекрати, слышишь? – Петрович схватил меня за плечи и встряхнул.

Он обвел взглядом туман, за пеленой которого раздавались треск, скрежет, рычание, шипение… Я тоже насторожился: мне показалось или звуки стали ближе?

– Садись в машину и поезжай. – Петрович подтолкнул меня к кабине. – Так ты быстрее выберешься из тумана.

– А разве он сможет? – удивилась Адал.

– Смогу! – уверенно сказал я, забираясь в салон. – Рука немного болит, но я в состоянии вести машину.

– Вообще-то, я не это имела в виду… – начала она.

– Он сможет! – твердо перебил Петрович. Потом повернулся ко мне: – На повороте в Красновку не сворачивай. Езжай сразу до Погорска. Там еще нет тумана. Надеюсь, и не будет. Ну, давай торопись!

Я повернул торчащий в замке зажигания ключ, и двигатель отозвался знакомым урчанием.

– Ну, чего ты ждешь? – крикнул я Адал. – Поехали!

Она замотала головой, попятилась.

– Я не могу!

– Что значит «не могу»? Ты что, остаешься? Без тебя я никуда не поеду!

– Ты должен. Если ты останешься – погибнешь. Но я с тобой поехать не могу.

– Но почему? Что тебя здесь держит?

Она быстро взглянула на Петровича и опустила голову.

– Он не знает, да? – сказал тот. – Ты не рассказала ему!

– Я не смогла!

– Не рассказала что? – Я заглушил двигатель, выбрался из машины. – Что еще вы от меня скрываете?

– Олег, ты просто многого обо мне не знаешь… – В ее больших голубых глазах появились растерянность и испуг.

– Так расскажи. Я весь внимание!

– Сейчас нет времени. Если действие вещества закончится…

Бесполезная увертка!

– Или рассказывай, или поехали! Я не двинусь с места, пока не узнаю правду!

– Бывает такая правда, что уж лучше и не знать. – По щекам ее побежали мокрые дорожки.

– И все же я предпочитаю ее услышать!

– Что ты хочешь от меня услышать? – в отчаянии вскричала Адал. – То, что создал и меня?

– Ой, только не говори, что ты тоже… – усмехнулся я. И вдруг ужасная догадка мелькнула в голове. Я даже побоялся произнести это вслух – слова застряли у меня в горле. Но Адал закончила за меня:

– Да, и я тоже!

– Нет! – Я мотнул головой. – Не может быть!

– Ты ведь догадывался об этом. Причем уже давно, – с горечью сказала она. – Просто боялся себе в этом признаться. Я эрв, Олег. Всего лишь плод твоей фантазии.

– Но… как такое возможно?

– Помнишь, Фо сказал, что туман может порождать не только монстров? Сказал тебе, что пример стоит совсем рядом. Он имел в виду меня! Ты давно влюблен в героиню романа Игоря Сорога, мечтал повстречать такую же Адал, как он описал. Так вот, туман воплотил твои желания в реальность. Я твоя иллюзия, ожившая мечта.

– Я не верю!

Конечно же, я лгал себе – я верил и прекрасно знал, что это так. Иначе как еще было объяснить все те странности в ее поведении: то, что она постоянно будто читала мои мысли, знала вещи, которые не мог знать ни один посторонний человек, вечно появлялась в самых неожиданных местах в моменты, когда мне грозила опасность. Она даже была в моем кошмаре, когда я лежал в отключке!

Я опустил автомат. Мысли в голове клубились подобно туману. Разум отказывался верить, но сердцем я чувствовал, что это и есть правда. Да я бы вышел один с голыми руками против всех чудовищ мира, лишь бы это оказалось обманом. Но обманом все это время была она! Тут повсюду сплошной обман, нет ничего настоящего!

– Олег! – Она взяла меня за руку, и я отпрянул от нее, словно от прокаженной.

– Да идите вы к черту со своим лживым миром! – прокричал я и, забравшись в машину, захлопнул дверцу, чтобы не слышать ее плача.

Я долго сидел, опустив голову на руль. «А есть ли он вообще – этот руль? Существует ли машина? – думал я. – Быть может, это тоже иллюзии, созданные моей фантазией? Верить больше ничему нельзя!» За лобовым стеклом деревья тянули ко мне ветви, похожие на паучьи лапы. «Может, и деревьев этих тоже не существует? Где гарантия, что все это – реальность? Что весь мир – реальность?» Если бы в этот момент на меня обрушились полчища чудовищ и растерзали, я посчитал бы это за благо – все лучше, чем та пустота и безнадега, которые все больше заполняли мою душу. «А может, и меня тоже нет? Вдруг я тоже всего лишь фантазия? Вдруг и меня кто-то выдумал?» Я выпрямился. «Они правы. Нужно бежать, бежать из этого жуткого мира, в котором повсюду окружает ложь! Мне здесь нет места!»

Я снова запустил двигатель. Открылась правая дверца.

– Можно я провожу? – тихо спросила Адал.

Я не ответил. Но она все равно села на соседнее сиденье. Петрович сурово на нее посмотрел, но ничего не сказал. Какое-то время мы молчали.

– Прости, – прошептала она. – Я хотела рассказать тебе раньше. Но боялась, что ты не поймешь. Боялась, что навсегда потеряю тебя…

Она коснулась моей ладони. Я ощутил теплое прикосновение и невольно отдернул руку. Теплое – как живое! Но всего лишь «как»! Адал отвернулась. Тело ее содрогнулось от рыданий. Я скривился: искусственные эмоции искусственного существа!

– Именно поэтому Петрович запрещал мне встречаться с тобой, – прошептала она. – Вам, создателям, часто плевать на свои творения!

Я, не говоря ни слова, включил фары. Их свет отвоевал у тумана несколько метров пространства. Какое-то время я смотрел, как проплывают и клубятся над кустами белые призраки. Иногда бросал мимолетные взгляды на Адал, и сердце мое все сильнее ныло. Почему все так? Впервые я повстречал девушку, о которой мечтал всю жизнь, и та оказывалась иллюзией!..

– Прощай! И еще раз прости! – не выдержала она и распахнула дверцу, чтобы уйти. Навсегда! И в этот момент я неожиданно для себя схватил ее за плечи, притянул к себе и зарылся лицом в ее светлые волосы. Я целовал ее губы, мокрые от слез щеки и понимал, что мне наплевать, кто она такая. Знал лишь, что она – та единственная, ради которой я готов был еще тысячи раз пройти через весь пережитый ад, лишь бы она была рядом…

Что-то ударилось в дверцу и заскребло по металлу. Я увидел, что слева за стеклом шевелится нечто покрытое мелкими черными чешуйками. Впереди в свете фар замаячили силуэты.

– Торопись! – крикнул Петрович. – Похоже, лекарство перестает действовать.

Да, медлить больше нельзя! Я переключил передачу, дал задний ход. Машина выкатилась из кювета, раздавив попавшего под колесо монстра. В зеркале заднего вида мелькнул силуэт Петровича. Он поднял руку, что-то прокричал, видимо – «Удачи!», а в следующий миг его одинокая фигура растворилась в белой пелене. Мы помчались по дороге.

Перед машиной выскочило нечто черное, но я даже не успел рассмотреть что – машина вздрогнула от глухого удара, и на лобовое стекло брызнула зеленоватая слизь. Я включил дворники.

– Но если ты – та самая Адал из романа Сорога, почему ты здесь? – спросил я, не отрывая взгляда от дороги. – Ведь не я тебя придумал, а он. Ты порождение не моей, а его фантазии.

– Со мной немного иначе, – ответила она. – Меня действительно выдумал не ты. Я воплощение фантазии писателя. Именно он наградил меня всеми качествами и характером. Просто, читая романы, ты принял мой образ таким, каким для тебя создал его автор.

– То есть и другим фанатам Сорога ты тоже можешь являться? – Я ощутил, как в голосе мелькнули нотки ревности.

– Не совсем так. Да, я та самая сороговская Адал, но такая, какой представлял ее именно ты… Осторожно!

На пути появилось чудище, габаритами не уступающее нашему автомобилю, но я вовремя крутанул руль, машина вильнула, и монстр остался позади.

– Ну и? – спросил я.

– Если кто-то другой под воздействием светлозана точно так же вообразит себе эту героиню, она тоже появится, но это уже буду не я, – ответила она и взглянула на меня с удивлением, явно поражаясь моему спокойствию. Хотя чему тут удивляться? Я за последние дни видел так много чудовищ, что они перестали пугать меня до дрожи в поджилках. Вот уж не думал, что к такому можно привыкнуть…

– Значит, эта версия Адал только моя? – спросил я, признаться, весьма обрадованный этим выводом.

– Да, я – только твоя. И кстати, скорее всего, другая Адал будет не похожа на меня. Каждый ведь представляет героев по-своему. Теоретически, если встретятся несколько фанатов творчества Сорога, есть шанс повстречаться и нескольким Адал. И ты сам удивишься, насколько мы будем разными.

Я снова с сомнением взглянул на нее. Все это было даже более фантастично, чем ожившие кошмары. Те хотя бы чудища, какие бывают разве что в ужастиках, а вот она сидит рядом – абсолютно реальная: беседует со мной, с мокрыми щеками и теплыми ладонями… Она не может быть выдумкой!

Адал вскрикнула, но я уже и сам заметил впереди гигантский силуэт – клещ-переросток, видимо, тот самый. Выжил, зараза! Я просто проскочил прямо между его гигантских лап.

– Помнишь нашу игру в солдатики? – спросил я. – Ну, те камешки, что ты дала мне в иллюзорном доме… А как с тобой? Выходит, и тобой я управляю, как теми камешками? И разговариваю за тебя?

– Выходит, так, – вздохнула она.

– Но ведь я за тебя сейчас не говорю! Ты сама произносишь слова, я же их только слышу!

– Это потому, что ты управляешь мной не осознанно, а бессознательно. Это твое подсознание говорит за меня и руководит моими поступками в соответствии с тем характером, каким наделил меня писатель.

Какое-то время я молча давил педаль газа, глядя на туманную мглу и бурую ленту разбитой за годы грунтовки. Справа и слева мелькали черные силуэты. Иногда чудища выпрыгивали на дорогу, однако настигнуть машину не успевали. Лишь пару раз царапнули по борту.

– Но если ты – моя выдумка, откуда тогда так много знаешь?

– Это не я знаю, – поправила она, – а ты!

– Я? Да ведь ты рассказываешь вещи, о которых я понятия не имею!

– Я не сказала ничего такого, чего ты не знаешь, – возразила она. – Многие вещи, происходящие вокруг, ты воспринимаешь неосознанно. Скажем, если ты что-то увидел, но не придал этому значения, твое подсознание все равно отметило и сохранило в памяти. Твой мозг постоянно работает, обрабатывая полученные факты, и время от времени выдает тебе ответы. В привычном тебе мире это иногда происходит во снах: к примеру, композитору может неожиданно присниться новая мелодия, а ученому – какая-нибудь формула, которую он долго пытался вывести. По той же причине некоторым снятся вещие сны: подсознание человека постоянно анализирует происходящее, а потом выдает спящему картинку того, что скоро может произойти. Когда же сон сбывается, люди говорят: мистика! А никакой мистики тут нет. Пророк – их собственный разум. Точно так же работает и интуиция: у человека возникает предчувствие, скажем, скорой беды. На самом деле это сигнал из подсознания, которое, проанализировав факты, пришло к выводу, что может случиться некое нехорошее событие.

– Да, я уже понял, к чему ты клонишь. Хочешь сказать, что ты что-то вроде передатчика, через который мое подсознание общается со мной?

– Именно. Можешь считать, что я говорю от имени твоего разума. Все, что я тебе рассказываю, – выводы, к которым пришел ты сам, пусть и неосознанно.

На крышу что-то упало. Сверху раздался скрежет, словно кто-то ползет по металлу.

– Выходит, все эти примеры с говорящими солдатиками, объяснения иллюзорности дома и появления давно умершей собаки, а также выводы по поводу записей Петровича… До всего этого я додумался сам? – Говоря это, я левой рукой продолжал держать руль, а правой придвинул поближе автомат.

– Конечно. Ведь ты с детства много читал, особенно книги по психологии и эзотерике, любил легенды питхов и был фанатом творчества Сорога, который писал о порождениях разума – эрвах. Плюс к этому факты, полученные уже здесь: дневник капитана Откина, рассказ Петровича, общение с Фо, наблюдения за поведением чудовищ. Вот твое подсознание и сделало все эти выводы. Я их лишь озвучила.

– А вдруг я ошибся? Вдруг все совсем не так?

Ад ал пожала плечами:

– Может, и ошибаешься…

В стекло ударилось нечто черное и окатило меня россыпью осколков. В окне же появилась гнусная физиономия и зашипела, растопырив муравьиные челюсти.

– Держи руль! – крикнул я и, схватив автомат, выпустил в чудовище длинную очередь. Физиономия пропала.

– Кстати, почему Петрович против того, чтобы ты была со мной? – Я положил автомат и перехватил руль.

– Он не то чтобы против… – уклончиво ответила Адал. – Просто он знает, чем все это заканчивается.

– И чем же?

– Рано или поздно человек, породивший эрва, возвращается в свой привычный мир, – с грустью ответила она. – А созданное им существо не исчезает, а остается одиноким скитальцем этих болот…

Я резко нажал на тормоз. Машина замерла. Моя рука потянулась к ключу, чтобы заглушить двигатель, но ладошка Адал удержала ее.

– Нет, ты не должен оставаться сейчас! – вскричала она. – Если ты останешься – погибнешь, а мне ты нужен живой! И пусть ты будешь не рядом, а в том далеком мире, сама мысль о том, что ты в безопасности, – уже для меня счастье. Этот мир пока слишком опасен для тебя. Ты еще многого не понял, многого не умеешь. Тобой правят твои страхи, а страхи порождают чудовищ. Но если ты когда-нибудь научишься… Если ты захочешь… – Рыдания заглушили ее слова. – А еще ты должен предупредить всех в своем мире. Ведь Фо идет и к ним!

Отовсюду нарастало множество жутких звуков – приближалась черная орда моих собственных страхов. Они раздавались так близко, что казалось, туманный занавес вот-вот раздвинется и покажет кошмарное представление. Впереди в свете фар показалась какая-то черная извивающаяся тварь и зигзагами устремилась к машине.

– Торопись! – взмолилась Адал.

Я снова нажал на педаль газа. Машина взревела и понеслась, подпрыгивая на колдобинах разбитой дороги. Вскоре впереди появился перекресток. В свете фар я разглядел указатель с надписью «Красновка». Первой мыслью было отправиться дальше – в поселок, в свою воинскую часть. Но, вспомнив предупреждение Петровича, я все же свернул на Погорское шоссе, стараясь не думать о том, какая судьба постигла жителей поселка и моих сослуживцев, – ведь в Красновку пришел туман! Теперь под колесами стелилось серое полотно асфальта. По трассе ГАЗ-66 помчался еще резвее. Орда монстров и вовсе затихла позади…

Всю дорогу до Погорска я молчал, глядя, как мелькают внизу белые черточки дорожной разметки да выплывают навстречу столбы с номерами километров. Когда мелькнул знак с обозначением, что до Погорска осталось 10 километров, туман начал заметно редеть. Теперь с каждым километром я все четче различал тянущиеся по обе стороны дороги деревья. Заметила это и Адал.

– Ты добрался! – прошептала она, и в ее словах одновременно были радость и печаль. – У тебя получилось!

– А как же ты? – встревожился я. – Тебе ведь нельзя дальше!

– Не переживай за меня. – Она грустно улыбнулась. – Ведь я не могу умереть, пока жив мой создатель. Я останусь с тобой, пока ты помнишь обо мне. Главное – знай, что я есть и люблю тебя!

Она прижалась ко мне так крепко, словно теряла меня навсегда.

– Я вернусь! – пообещал я, прикоснувшись губами к ее светлой макушке. – Обязательно вернусь! Верь мне! Я тоже люблю тебя!..

Последние слова прозвучали в пустоту. Туман внезапно кончился – и вместе с ним исчезла она. Растаяла, словно сон, словно фантазия…

Машина вдруг заглохла и, проехав по инерции еще пару десятков метров, встала.

– Ну, вот и все, – прошептал я, щурясь от слепящего солнца, сияющего на голубом небосводе.

Слева от меня благоухала зеленью поляна, обрывающаяся склоном. За ним, там, далеко внизу, искрясь, извивалась ленточка реки, а за ней до самого горизонта простирался город. Реальный город! Я опустил голову на руль, сдавил виски ладонями и подумал об Адал. Даже радость того, что мне удалось скрыться от собственных страхов, вырваться из кошмара, не могла заглушить горечь потери.

Распахнулась дверца. В грудь мне уперся ствол автомата.

– Не двигайся! Кто такой? – раздался суровый голос. – Откуда?

Я взглянул на держащего автомат военного, судя по погонам – курсанта, и усмехнулся:

– Рядовой Гриненко. Механик-водитель. Танковый полк. Красновка.

Курсант смутился, но автомат не опустил.

– Редько, кто там у тебя? – послышался басовитый голос.

– Солдат, товарищ прапорщик, – отозвался курсант. – Выехал прямо из тумана. Говорит… говорит, что из Красновки!

Рядом с ним возник толстый усатый прапорщик.

– Красновка, говоришь? – Прапорщик потер подбородок. – А ну, вылазь, боец. Редько, проводи его пока к дежурному по училищу. Там разберемся.

Я спрыгнул на землю, осмотрелся. Только теперь заметил, что повсюду на поляне чернеют ямы свежевырытых траншей, тут и там снуют вооруженные люди в бронежилетах и касках, из глубоких окопов торчат стволы пушек. Я оглянулся. Сразу за бортом машины, на которой я приехал, высилась белая туманная стена и тянулась вверх, сколько хватало глаз. Она раскинулась от горизонта до горизонта и медленно наступала. Я снова окинул взглядом направленные на туман стволы орудий. «Они даже не представляют, с кем собрались воевать!» – подумал я. И в тот миг вся эта пелена тумана вдруг представилась мне пожирающим мир гигантским белым чудовищем с тридцатью головами, каждая из которых – часть объединенного разума, называемого Фо. Впрочем, это было мимолетное видение. В следующий миг курсант ткнул меня в спину автоматом:

– Ну, давай, боец, ступай!

И я пошел вниз по асфальтированной дорожке к видневшимся вдали воротам Погорского военного училища.

– Эй, товарищ прапорщик, глядите! – услышал я позади. – В машине-то двигатель напрочь раскурочен! Как он ехал-то на ней?

Эпилог

– Ну, ты горазд сочинять, – восхищенно покачал головой старший лейтенант Кедрович. – Ни дать ни взять – триллер!

Сидящий перед ним израненный, в грязной рваной форме солдат не ответил, лишь пожал плечами: мол, хотите – верьте, хотите – нет.

Начальник караула откинулся на спинку стула и с наслаждением затянулся сигаретой. Он уже давно пренебрег правилами и дымил прямо в кабинете: пока парень рассказывал, выкурил полпачки, не меньше – не хотелось его прерывать. Или просто история нагнала столько жути, что отбила желание выходить в курилку на темную улицу.

– Что ж, спасибо, что развлек, – сказал Кедрович, встав. – Караул – дело скучное. И все же пора тебе в камеру. Было велено оформить тебя на гауптвахту. Курсант Соколенко!

– Я! – тут же повернулся сидящий за пультом связи караульный, причем испуганно, словно начкар собрался устроить ему взбучку. Чего он так нервничает? Вроде не в первый раз в карауле…

– Сбегай разбуди выводного.

– Я не сплю, товарищ старший лейтенант! – раздался голос из комнаты для бодрствующей смены, и в кабинет начкара заглянул здоровенный черноволосый детина. – Что-то не могу заснуть – всякая дрянь снится. Этого, что ли, на кичу? – Его воспаленные от бессонницы глаза остановились на солдате. – Ну что, пойдем!

Задержанный послушно поднялся. При этом Кедрович почему-то испытал облегчение оттого, что этого странного солдата наконец уведут с глаз долой, и даже поймал себя на мысли, что слегка побаивается стоящего перед ним щупленького паренька. Не то чтобы он поверил всему сказанному… И все же этот боец, что бы там на самом деле ни произошло, испытал нечто такое, что сильно встряхнуло его психику: в глазах парня поблескивал жутковатый огонек безумия и ярости – такой пристрелит и не моргнет.

– На самом деле я пришел всего лишь предупредить, а вы уж решайте, что с этим делать, – сказал солдат. – А для себя я уже все решил. Так что мне пора!

– Пора? – Кедрович аж дымом поперхнулся. – Куда?

Солдат не ответил, лишь странно усмехнулся, как будто что-то задумал, и молча направился к выходу.

– Ты смотри… это, парень… – предупредил начкар. – Не дури!

И все же он решил сходить до гауптвахты и проверить, чтобы все прошло нормально, лично увидеть, как его запрут в камере. Парень из самой Красновки, откуда уже несколько дней нет вестей. Он первый, кто вышел из тумана. Да если с ним что-то случится, с начкара голову снимут…

Пересекая вслед за выводным и задержанным комнату бодрствующей смены, Кедрович обратил внимание, что сидящие в креслах двое караульных провожают их какими-то беспокойными взглядами.

– Глючный какой-то караул, – раздался шепот за спиной начкара.

– Ага, не говори…

Кедрович резко обернулся. Взгляды караульных стали еще беспокойнее.

– Кого это тут глючит, а? – рявкнул он. – Могу помочь. Знаете, что целебный труд лечит любые недуги? А ну, схватили тряпки и живо наводить порядок!

Караульные покорно встали и, словно два привидения, проплыли мимо. Кедрович проводил их взглядом до туалета. Тут из-за приоткрытой двери темной отдыхаловки послышался кашель, затем стон. Начкар прислушался. Да нет, все в порядке…

Он вышел на улицу. Еще не рассвело. Поежившись от пробившегося сквозь китель холодного ветра, начкар окинул взглядом освещенную фиолетовым светом фонарей маленькую площадку перед караулкой. При виде стелящейся над асфальтом дымки тумана ему стало не по себе. А когда за воротами возникло какое-то движение, сердце заколотилось так, что едва не выскочило из груди. Но это всего лишь вернулась с постов смена. Кедрович уже который раз пожалел, что позволил задержанному трепаться почем зря – теперь вот и мерещится всякая дрянь. Лучше бы сразу отправил его на кичу…

– Чего встал? – зло рявкнул начкар трясущемуся у двери не то от холода, не то от страха часовому собачки. – Смену запускай!

Тот, еще крепче прижав к груди автомат, испуганно посмотрел по сторонам и, с опаской озираясь, нехотя побрел к воротам, сразу за которыми начинался мрак.

Выводной между тем постучал в дверь гауптвахты. С той стороны послышался скрежет отпираемого замка. Кедрович невольно улыбнулся, радуясь, что наконец-то избавился от этого странного парня: «Быть может, утром приедут за ним из комендатуры. А нет – пусть до вечера сидит в камере, а там заступит другой начальник караула, и дальше – не мое дело!»

И тут он заметил, что задержанный, стоящий у двери гауптвахты, начал исчезать, буквально таять на глазах. Это ему вовсе не померещилось, так как увидел это и выводной, озадаченно воскликнувший:

– Чё это за хрень?

А в следующий миг солдат пропал! На его месте осталась лишь туманная дымка. Пару секунд она сохраняла очертания исчезнувшего солдата, а потом медленно осела, смешавшись со стелящимся под ногами туманом.

– Эй! Куда это он подевался? – вскричал ошарашенный выводной, шаря ладонью на том месте, где еще несколько секунд назад стоял задержанный, и перекрестился. – Чертовщина какая-то!

Смена в воротах и часовой собачки тоже замерли с выпученными глазищами.

– Чего остолбенели? – вдруг опомнился Кедрович. – Караул в ружье! Быстро прочесать тут все! Не под землю же он провалился!..

«Хотя ни хрена мы не найдем», – подумал начкар. Сам он почему-то нисколько не удивился тому, что произошло. «Я что, поверил в его бредовый рассказ? – поразился себе старший лейтенант. – Хотя после такого как не поверить-то?»

Выводной скрылся в дверях – побежал поднимать караул. Смена, взяв автоматы на изготовку, озадаченно бродила по площадке, заглядывала за углы здания, за пулеулавливатель, вглядывалась в темноту за ограждение. Еще больше перепуганный часовой собачки вернулся на крыльцо и прижался к стене, затравленно глядя по сторонам. Кедрович не торопился уходить в караулку. Он смотрел на клубящийся над площадкой туман и думал о том, что же ждет этот мир завтра.

И вдруг ему показалось, что за сеткой ограждения что-то появилось. Это было столь мимолетное видение, что Кедрович не мог потом с уверенностью сказать, показалось ему или нет. Ему почудилось, что среди клубов тумана возник тот самый исчезнувший солдат Олег Гриненко, или Зверек, как называли его друзья. Рядом с ним стояла девушка с поразительно длинными светлыми волосами, а у их ног сидела серая овчарка. Солдат поднял руку, махнул, будто прощаясь, и снова исчез, растворившись во все больше окутывающем округу белом, словно молоко, тумане.

А утром пришел Фо…

Оглавление

Пролог

Глава 1 Караул

Глава 2 «Уходите отсюда!»

Глава 3 Нападение

Глава 4 Такого не бывает…

Глава 5 «Держимся вместе, отходим к караулке!»

Глава 6 «Спокойно, это не монстр!»

Глава 7 Оно надвигается

Глава 8 «Главное – не останавливайся!»

Глава 9 Все дело в складе

Глава 10 Иллюзорный дом

Глава 11 Дневник капитана откина

Глава 12 «Помни про розовый город!»

Глава 13 Избавлю мир от чудовища

Глава 14 Царство сказочных грез

Глава 15 «Ты воюешь сам с собой!»

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg