Евгений Щепетнов День непослушания 2. Будем жить!
© Щепетнов Е.В., 2020
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2020
* * *
Глава 1
23 июня, день.
Андрей Комаров
– Андрей… что делать? – Настя смотрела на меня так, что мне стало немного не по себе. Черт возьми, я же всего лишь пятнадцатилетний подросток! Она не младше меня! И какого черта вы все от меня хотите?! Я вам что, вождь всех народов?! Ну откуда, откуда я знаю – что делать?!
– Она ходит за девчонками и… смотрит! Смотрит! И облизывается! – Голос Насти сорвался. – Облизывается, как на пирожное! Что делать-то?!
Мне стало так нехорошо, так мерзко, что я едва не застонал. Ну почему, почему я должен решить ЭТО?!
– А что ты предлагаешь? – выдавил из себя после долгого молчания. – Есть варианты? Если есть – сообщи мне о них, пожалуйста.
Молчит. Не дура ты, Настя! Совсем не дура!
– Никаких вариантов…
Голос Лены, как всегда, спокоен до ненормальности. После того как ее изнасиловали, избили, сделали рабыней, – в ней что-то изменилось.
Настя мне так сказала. Лена была домашней девочкой в замечательной семье интеллигентов – преподавателя истории и учительницы русского языка и литературы. Она даже раздеться стеснялась в присутствии чужих людей, даже девчонок! А теперь… теперь я не знаю, кто она.
Нет, так-то знаю, что это Лена Самохина, что ей почти шестнадцать лет, что ее звали Дюймовочкой за малый рост и красоту. (Ох и красивая же! Это что-то потрясающее!)
Знаю все, что мне нужно знать. Все, что я у нее спросил. Вернее, о чем осмелился спросить. Уверен, спроси я о подробностях того «случая», когда они с Настей попались группе из десятка кавказских парней, – она бы мне рассказала абсолютно все. Даже об ЭТОМ. Но я не хочу ЭТОГО знать. И вообще собираюсь о той беде говорить как можно меньше. Слава богу, пока нет никаких признаков, что Настя и Лена после изнасилования залетели.
– Хорошо, – пожал плечами я, не желая брать на себя ответственность. – Лена, а что бы ты сделала на моем месте?
– Ты хочешь скинуть с себя ответственность? – Голос Лены был спокоен, как обычно, но мне показалось – это не голос, а острая иголка, и воткнула она мне ее прямо под дых. – Ладно. Тогда я скажу. Ее нужно убить. Иначе всем конец. Пока она ходит медленно, потом будет ходить быстрее и от нее уже не уйти. Запереть ее в комнате навсегда, кормить и ухаживать за ней? Кто это будет делать? Да и зачем? У нас на руках толпа девчонок, так и не вышедших из состояния безумия. Они едва соображают, когда им приказываешь что-то делать. И мутанта нам не надо.
– Андрюх… давай я это сделаю! – Голос Митьки был хриплым. Мой друг едва цедил слова, и было видно, что даются они ему с трудом. – Только похоронить надо по-человечески, она ведь ни в чем не виновата.
– Все мы ни в чем не виноваты! – резко бросил Мишка, фактический хозяин дома, в котором мы сейчас сидим. Бывший мажор, а теперь просто хороший парнишка, незлобивый и дельный. И отличный боец – и стрелок, и рукопашник. Ушуист, однако, не хухры-мухры!
– Никто ни в чем не виноват! – продолжил Мишка. – Но она теперь одна из нас! И мы должны ее похоронить. Только не дома. Не будем устраивать тут кладбище. Похороним на горе, над Волгой. Там будет кладбище для наших. Боюсь, что их будет гораздо больше…
– Жребий? – предложила Настя.
– Нет! – Я встал и положил руку на кобуру с пистолетом. – Если я ваш командир, значит, и ответственность нести мне. Митя, Миша – лопаты в машину. Берете оружие, боеприпасы – как на серьезную вылазку. Да в принципе все вылазки у нас серьезные! Так что без запаса боеприпасов не выходим. Вообще, ребята, привыкните, какая бы ни была жара, выходим только полностью одетые – разгрузки, комбезы и полный боекомплект. Увижу, что кто-то вышел за ворота раздетым, набью морду. Даже девчонкам!
– У нас не морды, у нас лица! – фыркнула Настя, и я бесстрастно подтвердил:
– Набью морды и лица.
– Чёй-то «морды»! – возмутился Мишка. – Я красавчик! Это у Митьки морда!
Митька попытался сказать какую-то гадость в адрес приятеля, с которым они совсем уж скорешились в эти дни, но я пресек их болтовню:
– Хватит балагана! О серьезном говорим. Не забывайте, по какой причине мы тут собрались. Что за шуточки в самом-то деле?
Все сразу посерьезнели. И правда, какие, к черту, шутки? Ну да, я понимаю – защитная реакция мозга. Не ходить же постоянно в депрессии? Так и спятить можно! А спятивших у нас и так слишком уж много – целый десяток девчонок от десяти до пятнадцати лет. Все бывшие рабыни, которых мы освободили после налета на гнездо банды исламистов. До сих пор, уже неделю после освобождения, они так и не пришли в себя. Делают все, что им говорят, безропотно исполняя приказы, любые приказы, но из состояния «робот» они так пока и не вышли. Я думаю, что их психика все-таки справится с навалившимся на нее безумием, постепенно они отойдут, поздоровеют, но когда это будет – неизвестно. Мы не форсируем события. Пусть все идет своим чередом.
И только одна проблема нас беспокоит так сильно, что пришлось собраться и решить ее как можно быстрее: девчонка, которая на наших глазах превращается в монстра.
После Дня непослушания, как я назвал день, в который на мир свалились метеориты, несущие смертельную болезнь, в живых остались только дети, подростки от десяти до пятнадцати лет. И то не все.
Я не знаю, от чего зависело, кто останется жить, а кто нет, я ведь не биолог. Да скорее всего и биологи не смогли бы определить, что за болезнь скосила все население этого мира. Только нет теперь никаких биологов, некому искать вакцину от этой болезни. Да и зачем она, та вакцина? Кого спасать? Если только мутантов…
Да, как оказалось, не все подростки проснулись после комы нормальными людьми. И не все взрослые умерли. Я не могу мутантов назвать «зомби» – ведь как мы, насмотревшись дурацких фильмов, представляем себе облик зомби? Умер человек, а потом взял и пошел – мертвый и смертоносный. Он воняет, разлагается, но обязательно охотится на людей, потому что таков его инстинкт – догнать живого и слегка покусать. Чтобы и живой стал таким же зомби, хотя непонятно, зачем мертвецу это нужно.
Только вот здешние зомби отличались от канонических зомби из фантастических фильмов и романов абсолютно радикально. Ну да, они тоже жрали трупы. Но кроме трупов они еще жрали все подряд – начиная с гниющего мусора из контейнера и заканчивая живыми людьми.
Во-вторых, как оказалось, эти твари размножаются! Мишка видел, как парочка мутантов занималась сексом прямо перед окнами его дома! Нет, конечно же, мы не видели, как мутанты рожают и какое у них потомство. Но ведь логично предположить, что, если некто занимается сексом без предохранения, уж наверное, он произведет потомство? Потому я и сделал вывод – скоро нам придется столкнуться с потомками этих самых новообразованных из людей существ: невероятно быстрых, сильных, выносливых, а еще – практически неубиваемых. Если, конечно, им не выстрелить в голову.
Но неприятнее всего оказалось новое открытие, касающееся животных. Как оказалось, они тоже могут становиться мутантами. И более того – укус мутанта, если он не привел к смерти за счет банального физического разрушения тела, приводит к тому, что укушенный медленно, но верно превращается в мутанта. Вначале его лихорадит, потом наступает кома. Примерно сутки он лежит в коме. Затем превращается в существо с белесыми глазами, которое бродит за людьми и облизывается, будто видит сладкое пирожное.
Когда я увозил рабынь из общежития училища, в просторечии именуемого «Бакланкой» (от «баклана», потому что в училище в основном учились «бакланы», на уголовном жаргоне это означает «мелкие хулиганы», «шпана»), одну из девчонок укусила крыса, выбежавшая из контейнера с мусором. Результат этого укуса сейчас сидит запертый, вернее, запертая – в одной из многочисленных комнат дома, в двери которой имеется внутренний замок. И вот теперь настал момент наконец-то решить судьбу этой девчонки.
– Миша, Митя, надеваете перчатки, прежде чем ее вязать. Ни в коем случае не даете ей шанса вас укусить. Мить, ты мой старый друг, и, хотя ты раздолбай еще тот, надеюсь, осознаёшь, насколько неприятно мне будет расплескать твои мозги по мостовой, когда ты превратишься в монстра. Миша, тебе говорю то же самое! Если ты позволишь себя укусить, начнешься превращаться в обезьянку…
– В Митьку, что ли? – задумчиво бросил Мишка и тут же получил брошенным ботинком в спину и охнул, а я укоризненно посмотрел в глаза бывшему мажору:
– Миша, ну какого черта? Ты когда вырастешь?
– Не знаю! – пожал плечами Мишка и нарочито тяжело вздохнул. – Может, я в корень пойду! Останусь карликом, а сам… буду производить род человеческий! Я вообще-то согласен.
– Производитель хренов! – фыркнула Настя. – Почковаться будешь, что ли?
– Что, мало у нас девчонок? – безмятежно улыбнулся Мишка, и тут я рявкнул, как американский сержант из глупого кинофильма:
– Молчать! Стоять смирно! Миша, я что сказал только недавно?! Какого черта вы превращаете серьезную проблему в балаган?! Миш, вот поручу тебе это дело – чтобы в другой раз знал, как хохмить! Узнаешь тогда!
– Да нечего узнавать, – вздохнул Мишка. – Поручишь, так сделаю. Она уже вообще-то не человек. Да и знать я ее не знаю – кто она и зачем она. А нам что теперь, целыми днями плакать и рыдать? Не мы такие – жизнь такая. Мир умер, но мы-то не умерли! Так что зря ты на нас наезжаешь, командир!
Хм… может, и зря. Прав Мишка. И девчонка нам вроде как чужая, мы даже имени ее не знаем, и дела надо делать – а всех не пережалеешь. Да и не человек она теперь. Монстр!
– Перчатки и веревки, – мрачно подтвердил я свой приказ. – И быстро сюда. Будем ее вязать.
– А что, здесь нельзя дело сделать? – резонно заметила Настя.
– А потом машину мыть? Вонять будет! И комнату всю перепачкаем! – выходя, бросил Митька. – Правильно Андрюха говорит, отвезем и на месте кончим!
Я поморщился. Неприятно все-таки это слышать! «Кончим»! Нельзя было как-то понежнее? Ликвидируем, к примеру. Или… ну, хотя бы «застрелим»! Нельзя так пренебрежительно относиться к смерти. Все-таки она наша девчонка, даже если необратимо изменилась. Нехорошо!
Всё это я тут же довел до сведения поморщившегося Митьки, и он унесся искать веревку.
Мы едва справились. Запоздали, надо было еще дня два назад этим заняться. Сейчас же гибкая, худенькая девчонка лет двенадцати уже обладала силой взрослого мужика, и мы трое летали по комнате, как кегли. Пока мне это все не надоело и я не двинул ее крюком слева, в челюсть. Челюсть хрустнула, а мутантка потеряла сознание – все-таки что ни говори, а некоторые рефлексы у мутантов остаются прежними, человеческими. Врезали по башке, сотрясли мозг – он и отключился. А мозг всему голова! Хорошо, что на мне были толстые кожаные перчатки – не дай бог попал бы по зубам, занес в ссадину содержимое слюны мутантки, и тогда…
Хм… а вообще-то я и не знаю, что именно случилось бы тогда. Может, был бы жив, а может, и нет. Хотя… назвать жизнью существование этих трупоедов язык не повернется. Но если считать, что те, кто передвигается в пространстве, питается и размножается, обязательно живые существа, значит, мутанты тоже живые существа.
Когда мы ее связали и уселись на пол, тяжело дыша, отдуваясь и ощупывая повреждения, полученные в результате нашей бурной возни, Мишка вытер лоб запястьем и задумчиво сказал:
– Знаешь что, Андрей… я теперь готов вымыть пол, после того как очередному мутанту вынесут мозги. И даже сам готов их выбить. Но то, что мы сейчас делали, было полным идиотизмом, ты не находишь?
– Нахожу… – вздохнул я, и мы замолчали. А что еще можно было сказать? На месте надо было решать вопрос, а не устраивать шоу с поимкой и пеленанием. А если бы и правда укусила? А если бы оказалась настолько сильной и быстрой, что сумела бы нас разбросать и уйти на волю? А там перекусала бы остальных девчонок, и мы вместо одной мутантки получили бы целый отряд! Что лучше: вымыть от крови и мозгов одну комнату или подвергнуть опасности всех здоровых людей в этом доме? По-моему, ответ очевиден.
Мы загрузили дергающуюся и мычащую мутантку в багажник джипа, предварительно проверив, насколько крепки ее путы. Очень уж не хотелось, чтобы кто-то впился мне в затылок, пока я буду вести машину. А потом загрузились и выехали из дома.
На удивление электричество все еще продолжало работать (две недели после апокалипсиса!), хотя я каждый день, каждый час ожидал, что вот-вот его вырубят и мы останемся сидеть в темноте.
В принципе мы к этому были готовы. Уже на второй день после того, как вернулись после набега на общежитие «Бакланки», мы все скопом поехали в «Леруа Мерлен», предварительно пригнав из Юбилейного тот самый «КамАЗ»-«лаптежник», с помощью которого мы с Митькой некогда взломали полицейский отдел. Этот «КамАЗ» плюс фура, ранее загруженная снаряжением из оружейного магазина (ее мы отобрали у банды кавказцев), – и мы хорошенько почистили «Леруа Мерлен», взяв оттуда множество всяких нужных в хозяйстве инструментов, в том числе бензогенераторы, вырабатывающие ток. Там были всякие, начиная от маленьких киловаттников и заканчивая здоровенными пятикиловаттными агрегатами.
Пришлось сделать несколько рейсов, но мы не смогли вывезти и пяти процентов того, что имелось в магазине и на его складах. Чтобы вывезти все подчистую, нужно несколько десятков грузовиков и не меньше недели времени – по крайней мере мне так казалось.
Когда я все-таки сумел «задавить жабу» и остановил наше хомячество, все мои соратники и я сам просто валились с ног от усталости. Мы вывозили инструменты три дня по нескольку рейсов в день. Тащили, загружали в машины, отвозили на базу, выгружали и возвращались. По три рейса в день.
Когда я объявил, что на некоторое время «мародерка» прекращается, вся наша «банда» облегченно вздохнула. Основная нагрузка, само собой, легла на трех особей мужского пола, но и девчонкам тоже пришлось несладко. У машин мы обычно оставляли по очереди то Лену, то Настю – дежурить с оружием наготове, чтобы не остаться в дураках, если налетит какая-нибудь лихая группа мародеров, остальные же таскали почти на равных с нами, парнями. Да, мы старались девушек не перегружать, давали им посильные задачи, но… всякое бывало. Грузим тележку, девчонки впрягаются и волокут к машинам. А как ты определишь, посильный девушки тащат вес или нет? Сами они ничего не говорят. Делают то, что им прикажешь, – как роботы. С одной стороны вроде бы и удобно, но… чувствуешь себя чем-то средним между рабовладельцем и оператором-роботехником. Вообще-то, если честно, неприятное ощущение. Смотришь в глаза девчонки и понимаешь, что перед тобой пустая оболочка. Нет в ней души, живой робот.
Барахло рассовывали по многочисленным хозяйственным пристройкам и помещениям в гостевом доме, в котором была сделана генеральная уборка. Убирали, само собой, девчонки-«роботы». Как говорили некогда ныне покойные англичане: «В каждом свинстве есть свой кусочек бекона». Вот и тут – если бы девчонки были в разуме, вряд ли у них хватило бы силы воли убрать все то, что некогда натворила в гостевом доме резвившаяся там парочка мутантов.
Впрочем, и нам работы хватило. Кости, оставшиеся от хозяина дома, отца Миши, и от его гостей и прислуги, мы похоронили в углу сада, выкопав полутораметровую могилу. Опознать и отделить кости Мишиного отца от костей других людей не было никакой возможности, так что похоронили их всех вместе.
Гостевой дом отмыли девчонки под наблюдением Лены, которую не брал ни жуткий запах, смесь дохлятины и протухшего на жаре дерьма, ни вид разбросанных по полу останков людей вперемешку с дерьмом мутантов.
Странная она девчонка. Тоже своего рода «робот», только разумный, не то что остальные спасенные девушки. Лена никогда не улыбается, никогда не шутит. Говорит всегда по делу, очень разумно и… ничего лишнего. Более того, она совершенно лишена присущих девушкам… хм… не знаю, как это даже и назвать… особенностей поведения? Да, наверное; так будет сказать вернее.
Например, никогда не использует косметику. Более того, сделала все, чтобы не выглядеть как девушка. Взяла да и отрезала свою роскошную золотую косу. Когда я спросил, зачем она это сделала, ничего не ответила, только таращилась на меня ярко-голубыми глазами, не моргая, будто рептилоид. Сделала себе «тифозную» прическу, постригшись «под расческу», так и ходит, больше похожая на юного мальчика-ангелочка, чем на девушку почти шестнадцати лет от роду.
Я спросил Настю, зачем Лена отрезала косу, и вообще – что такое с девчонкой сталось. Настя долго молчала, смотрела в пространство, не глядя на меня, и я уже подумал, что она мне так и не ответит. Но Настя все-таки ответила:
– Понимаешь… когда ее насиловали… ну… все, толпой… то держали за косу. И она ей стала глубоко противна. У Лены до насилия был некий комплекс… или как бы это назвать… психическое отклонение. Она не могла никому показаться голой. Или даже раздетой до трусиков. Только ты не смейся…
Я смеяться не собирался, о чем тут же уведомил Настю, и она продолжила:
– И вот представь: ее, которая даже перед девушками стеснялась показаться раздетой, насилует толпа парней, а потом заставляет ходить голой перед всем миром, да еще и с собачьим ошейником на шее. Тут и у обычной-то девчонки крыша поедет, а у нее… у нее развился небольшой такой психоз: она теперь ненавидит волосы! Они вызывают у нее отвращение! Как напоминание о насилии. Видел, у нее даже на руках нет волос?
Я кивнул, но, честно сказать, не рассматривал Лену, потому и не обратил на это внимания. А Настя продолжала:
– Представь себе – она все свободное время тратит на то, что сидит глядя в пространство или выдирает у себя волоски! Пинцетиком! Дерг! Дерг! Разденется догола – и дергает! Одно хорошо – теперь у нее нет комплекса по поводу раздевания. А если сказать точнее – ей плевать, раздета она или одета. Если бы ты не требовал, чтобы девчонки ходили дома всегда одетыми – она бы точно ходила голой. Так ведь прохладнее, а ей, как я уже сказала, плевать, одета она или раздета. Главное, чтобы было удобно.
Я внутренне содрогнулся – ведь ненормальная! А у нее оружие! Вдруг возьмет да и в спину стрельнет?
Настя меня успокоила, когда я сообщил о своих опасениях:
– Даже и не думай! Чушь это все! Я тебе больше скажу: она считает, что обязана тебе по гроб жизни. И живет только потому, что должна тебе помогать, должна тебя оберегать! И она сделает все, что прикажешь сделать. Абсолютно все! Понимаешь? Прикажешь убить – она убьет. Прикажешь ей убить себя – она тут же снесет себе башку. Прикажешь… хм… стать твоей наложницей – она будет делать все, что ты прикажешь. Как бы тебе объяснить… не знаю, поймешь ли… у нее сдвиг в голове. Лена считает, что уже умерла. Здесь только ее оболочка, которая осталась жить только для того, чтобы помогать тебе. Ты для нее и царь и бог. Да, это ненормально, но Лена и была слегка того… со сдвигом. И вот теперь образовался новый «сдвиг» на почве известных событий. Так я это вижу.
Честно скажу – я обалдел! Нет, ну а как я должен реагировать на известие, что одна из моих соратниц представляет собой психически ненормальную больную, которая вбила в себе в голову некую сверх-идею поклонения Андрею Комарову?! Не любовь, не страсть, а нечто древнее, окаменелое, что-то среднее между самурайским поклонением господину и обетами, принимаемыми древними монахами.
Нет, ну в самом-то деле – как можно серьезно воспринимать слова о том, что некий человек посвятил свою жизнь тебе и готов покончить с собой, если ты ему прикажешь это сделать? Только если принять за основу, что человек серьезно болен психически. Или он самурай древнего рода и мы живем сейчас в пятнадцатом веке. Или в каком там веке жили настоящие самураи? Я не историк, не знаю…
Может, они меня разыгрывают? Настя не лишена чувства юмора, это точно. Девчонка довольно-таки ехидная, за словом в карман не полезет. Ее пикировки с Митькой и Мишкой я слышал, и надо признать – отбривала она их виртуозно, так, что те краснели и хихикали. И кстати, материться она умеет не хуже Митьки. Хотя и редко это делает.
Да, на самом деле я запретил девчонкам разгуливать голышом. Или даже только в трусиках-лифчике. Нет, мне всегда нравились красивые девушки, мне было приятно разглядывать обнаженных красоток, но зачем, выходя из душа, разгуливать по дому в натуральном, так сказать, виде или в одних маленьких трусиках? Зачем провоцировать парней, которые сразу начинают заикаться, краснеть и отводить глаза? Мне не нужно лишних раздражителей, которые уменьшают обороноспособность моих парней. Да и мою тоже, если быть честным… Мы, можно сказать, на войне, так что все должны быть готовы в любой момент открыть огонь по врагу – бандам или мутантам. А как может открыть огонь голая девица, пистолет которой остался в спальне? Или как может быстро отреагировать на опасность парень, который задумчиво смотрит якобы в пространство, а сам косит глазом на проплывающую мимо попу соблазнительной девицы? Нет уж – все в камуфляж, все с оружием и никаких шашней и мыслей о таковых развлечениях.
В последний раз, когда наши девушки ходили голыми, так сказать, в общественном месте, это была уборка в гостевом доме. Ну в самом деле – тут уже деваться некуда. Пачкать одежду во всей той дряни, что валялась на полу, было бы просто нерационально. Голышом убирались. Потому, когда все было закончено, девчонок просто выстроили на лужайке и всех хорошенько отмыли, поливая из шланга. А потом уже загнали в горячий душ (благо что электричество еще есть, а значит – работает газовый котел).
Не знаю… может, я и напрасно беспокоюсь – новая жизнь требует новых правил, новых законов и новой морали. Принято было до Дня непослушания, чтобы все ходили одетыми – вот мы и продолжаем придерживаться прежних правил, законов и морали. Но по большому счету какое мне дело, как в свободное от службы время ходят мои подчиненные? Голые или одетые? Несут службу исправно – да и ладно. И потому пусть хоть ремнями перепоясаются через голые сиськи – мне-то какое дело?
Я понимал это, но все равно продолжал настаивать на соблюдении правил, похожих на те, что были до катастрофы. Цеплялся за эти правила так, будто в них заключен некий особый смысл. Вроде как, если не будешь соблюдать эти правила, перестанешь быть человеком. Глупо, конечно, ума у меня хватало, чтобы это все понять, но… пусть пока будет так. Потом с моими соратниками обсудим нашу жизнь и выработаем новые законы и новые правила жизни. Сейчас нам не до того.
23 июня, день.
Настя Самойлова
Это было бы смешно, если бы не было так грустно. Трое сильных, крепких, тренированных парней отлетали от худенькой девчонки так, как если бы она была чемпионом мира по боям без правил. Понятно, что они хотели упаковать ее, не повредив тела, не сломав рук и ног, – годами в головы этих правильных домашних парней вбивалось правило, гласящее: «Девочек бить нельзя!»
Но сейчас глупо с ней церемониться, глупо до невозможности. Сейчас это Нечто, что неделю назад было стройной девчонкой лет двенадцати-тринадцати, повезут фактически на расстрел, и они при этом боятся поставить ей синяк?! Идиоты! Все-таки парни бывают такими идиотами! И какого черта надо было ее ловить? Здесь надо было уничтожить мутанта! А если она их покусает? Что тогда делать?!
Настя уже потянулась за пистолетом, который торчал из кобуры на ее поясе, когда Андрей наконец-то догадался и ударом в челюсть вырубил это существо, уже начавшее меняться. Девчонка, имени которой Настя так и не узнала (за что себя ругала, и не раз), уже начала обрастать шерстью. Еще не очень заметно, но начала. И похоже, что у нее начали деформироваться кости – она стала ниже и вроде как массивнее. В еде ей не отказывали, все эти дни кормили не хуже, чем остальных девушек, так что набрать массу она могла. И набрала.
Потом парни сидели на полу, потные и злые, а через полчаса они все вместе ехали в джипе, прислушиваясь к тому, как билась в багажнике спеленутая мутантка.
Настя не испытывала к ней такой уж большой жалости. Ну так-то жаль, конечно, – девчонка жила бы еще да жила. Но что теперь поделаешь? Ну не плакать же по ней днями и ночами напролет?
Во-первых, Настя ее совсем и не знала. Даже имени – и то не знала (может, и к лучшему?).
Во-вторых, Настя уже не воспринимала ее как человека. Каждый, кто смотрит на мир белесыми глазами зомби, не может быть человеком. По крайней мере, для Насти. В этом теле уже нет человека, а есть психически ненормальное существо, некий рептилоид, занявший тело живой девушки. А значит, его нужно уничтожить.
Все просто, и никаких тебе самокопаний. Это парни пусть самокопаются, а для Насти все просто и ясно. Мутанта надо убить, живого надо защищать. Простые и очевидные истины.
Лена сегодня была дежурной, так что ее оставили на базе – наблюдать за порядком и охранять сокровища, коих здесь было превеликое множество. Главные сокровища этого мира – оружие и боеприпасы. Часть из них парни выгребли из полицейского районного отдела, часть – некогда было содержимым охотничьего магазина под названием «Егерь» и было замародерено кавказцами, убитыми потом в перестрелке с парнями Андрея.
Карабины, охотничьи ружья, помповики и огромное количество патронов – все это было самым настоящим сокровищем и надеждой на выживание. Если у тебя есть оружие, ты можешь смелее смотреть в будущее на Земле, на которой не осталось никаких законов, кроме закона сильного. А кто сильнее? Тот, кто вооружен правдой, подкрепленной пулеметом или автоматом. Ну и карабином калибра девять миллиметров. Правда, она без оружия как-то и не катит… слабовата такая Правда.
Лена… ох, Лена, Лена! Вначале Настя и сама слегка побаивалась той перемены, что произошла в ее новообретенной подруге. После насилия, совершенного над Леной толпой слюнявых глумливых подростков, можно было ожидать чего угодно, но только не того, что произошло на самом деле. Лена полностью изменилась. Даже не так – она превратилась в другого человека. Абсолютно другого! Домашняя девочка, стеснявшаяся своего тела, не решавшаяся раздеться даже при ней, при Насте, – стала холодной, расчетливой, практически лишенной эмоций машиной для убийства. Для Лены сейчас прикончить какого-нибудь бандита – все равно как сморкнуться. Она абсолютно лишилась чувства стеснения, малейшего стыда – могла спокойно разгуливать по дому голышом, не обращая внимания на дикие взгляды соратников, и только после категорического приказа Андрея ходить одетой стала тщательно, продуманно одеваться, прежде чем выйти из спальни или ванной комнаты.
Вначале Настя думала, что Лена, пренебрегая одеждой, как-то провоцирует парней, непонятно только зачем. Но потом, понаблюдав за ней, поговорив с ней, полностью уверилась – девчонка не в себе. У нее и вправду произошел некий надлом, или, проще сказать, поехала крыша. И Лена все, что происходило вокруг, стала воспринимать совсем по-другому, не так как раньше.
Когда Андрей стал расспрашивать о происходящем с подругой, Настя ему все рассказала, предварительно взяв обещание, что он ничего никому не скажет. В том числе и самой Лене. Неизвестно ведь, как она на это отреагирует.
Когда рассказывала о подруге, следила за реакцией Андрея. За тем, как он отреагирует на известие о том, что некая девчонка готова для него на все. Не загордится ли? Не сделается ли самодовольным болваном? Но Андрей с честью прошел испытание. Он только удивился и, судя по всему, очень даже озадачился. Похоже, он не был избалован вниманием девчонок и представить себе не мог, чтобы кто-то из них был влюблен в него до такой степени.
Впрочем, это и понятно: несмотря на его взрослый, мужественный и брутальный вид, лет Андрею всего ничего – пятнадцать, а значит, какие, к черту, любовные приключения? Это девчонки начинают раньше – с парнями гораздо старше себя. А вот парни… тут все сложнее. Особенно если все свободное время занято спортивными тренировками.
Андрей Насте нравился. Очень нравился. Нравился так, что иногда она думала, что влюблена в него. И это было странно. Нет, странным казалось не то обстоятельство, что она была влюблена именно в Андрея, – почему бы и нет? Высокий, сильный, красивый, да еще и здешний вождь – почему бы в него не влюбиться? Дело совсем не в том. Прошло всего ничего времени после того, как Настю изнасиловали, избили, после того, как она едва спаслась от смерти. И по всем канонам детективных романов Настя сейчас должна была бы испытывать ненависть и отвращение ко всем особям мужского пола. Ведь ее насиловали парни – значит, она должна ненавидеть всех парней.
Но такого не было. Ей нравился парень, и ей было приятно рядом с ним находиться. На самом деле ведь не он ее насиловал! Наоборот, он спас ее от насильников!
Кстати, и Лену тоже. Потому та и предана ему, как собака хозяину. Настя даже слегка заревновала – вообще-то это ее, Настина, подруга! Это ради Лены Настя придумала хитрую комбинацию, в результате которой была уничтожена этническая банда и освобождены рабыни! А Лена взяла да и отдала всю свою любовь и верность какому-то чужому парню! Ну как это так? А если Андрей вдруг (ну фантазии, да – но все равно!) прикажет Лене убить Настю? Выполнит Лена приказ? И тут же себе с горечью отвечала – наверное, выполнит. Точно выполнит! И осознавать это было очень даже неприятно.
Но да ладно. Пока что все идет как надо. Устали только, таскаючи барахло из «Леруа Мерлен», вымотались. Но никто не протестовал – хомячили, как настоящие хомяки. Пригодится барахло, им ведь тут жить. Кстати, очень удачно, что этот магазин под боком, можно время от времени туда наведываться и вывозить товары. Даже если кто-то догадается сделать то же самое – хватит на всех, барахла столько много, что месяц вывозить, и то не вывезешь!
Ехать было не очень далеко, в район мечети. Тут же, на горе над Волгой, было мусульманское кладбище, но туда не пошли. Отъехали чуть в сторону, поднялись по проселочной дороге вверх от яхт-клуба и, найдя ровную площадку, приступили к делу. Вернее, приступили к делу только парни, Настя же забралась на экспедиционный багажник джипа и сверху озирала окрестности на предмет подкрадывания злых мутантов и не менее злых бандитов. Парни же в это время копали могилу.
Настя время от времени поглядывала на мокрые мускулистые спины парней, раздевшихся по пояс, и с отвращением прислушивалась к стуку и мычанию в багажнике, где лежала мутантка.
И едва не пропустила атаку!
Это были собаки. Две собаки, они, вероятно, некогда принадлежали хозяевам здешних коттеджей. Немецкая овчарка и ротвейлер.
Настя знала породы собак. Более того, мечтала: когда вырастет – купит себе собаку. Мать не разрешала заводить ни собак, ни кошек – кошки дерут драгоценную мебель, собаки гадят на землю, чтобы красивые женщины испачкали этой мерзостью свои дорогие итальянские туфли. Так что никаких собак и кошек.
Видимо, это обстоятельство и явилось причиной того, что Настя не сразу начала стрелять. Стрелять по своей мечте – что может быть гаже? Только когда собаки подбежали совсем близко и стали видны их глаза – пустые, белесые, глаза зомбака-мутанта, – Настя вскинула автомат и всадила очередь из трех патронов прямо с забрызганную слюнями пасть монстра. Ротвейлер тяжело рухнул на капот джипа, содрогаясь в муках уходящей жизни, а немецкая овчарка вдруг затормозила всеми четырьмя лапами и понеслась к деревьям, рассчитывая укрыться за старыми дубами.
Настя взяла упреждение и второй очередью перебила собаке позвоночник. Та взвизгнула и на передних лапах поползла дальше, время от времени оглядываясь, и тогда были видны ее глаза. А еще – клыки. Не обычные, собачьи, – такие клыки Настя видела в книжках о древних людях, где рассказывалось о саблезубых тиграх, охотящихся на людей. У этой твари, которая раньше была немецкой овчаркой, зубы стали именно такими – огромными, каждый сантиметров по семь, не меньше. Они торчали из пасти и сверкали на солнце, вызывая ощущение абсолютной нереальности, ведь в остальном издалека собака казалась такой же, как и раньше, до мутации! Если бы не глаза да страшные саблевидные зубы – попробуй-ка отличи ее от обычных собак!
Настя бессильно опустилась на землю и уже привычным движением сменила магазин на полный – так, на всякий случай. Потом добьет патронами початый. Мимо прошел Митька с пистолетом в руке, и через короткое время бухнул один выстрел, еще через минуту – другой. Готово!
– Теперь не встанут, – констатировал Митька. – Знаете, а они ведь шевелились. Обе. Если этим тварям не прострелить башку, похоже, их никакой раной не убить. Восстанавливаются, сволочи! И не просто башку прострелить, а сам мозг!
Все покивали, Андрей успокаивающе похлопал Настю по плечу. Мол, молодец! Она и сама знала, что молодец, но ласка парня ей в самом деле была приятна.
Он вообще приятный, этот Андрей! И ведь никого не бьет, никого не ругает, не орет, а все охотно подчиняются ему, и он на своем месте. Прирожденный лидер, точно. Когда на него смотришь, сразу успокаиваешься, и все становится на свои места. Веришь, что в конце концов все будет хорошо.
Странно, но Настя раньше никогда не встречала таких парней. Все больше мажорчики разной степени гадостности. Ну, вот такие, как Мишка! Нет, Мишка так-то замечательный парень, но он скорее исключение, чем правило. Среди молодежи, которой разрешено все и вся, молодежи, которая не умеет считать деньги (которых у нее море) и мнит себя солью Земли, – вырасти нормальным парнем очень и очень трудно. Может, в том и дело, что его сразу засунули в закрытый британский колледж, оторвав от мажорской среды? В Англии ему пришлось выживать среди высокомерных британских придурков, вот он и не принял их стиль поведения. Как не перенял и стиль общения российских мажоров, существ в большинстве своем в высшей степени противных. Настя насмотрелась на таких, она ведь училась в школе, где таких подростков было более чем достаточно.
Яма была уже готова. Неглубокая, копать было трудно, но вполне достаточная, чтобы труп не выкопали какие-нибудь падальщики. Настя не смотрела на то, как вытащили мутантку, как положили ее в могилу. Ее задача – охранять похоронную команду. И она охраняла. Смотреть, как расстреливают человека, ей совсем не хотелось. Хорошо, что стрелять пришлось не ей…
Хлопнул выстрел, ударив по ушам и по нервам. Настя вздрогнула, но не обернулась. У нее есть свой сектор наблюдения, и она будет за ним смотреть – что бы там позади нее ни происходило.
Зазвенели о камешки лопаты, зашуршала земля, с тихим стуком падая на что-то мягкое и, вероятно, теплое.
У Насти вдруг перехватило горло – ведь несправедливо! Это так несправедливо! Вырвалась девчонка, выжила, прошла через такие мучения, позор, истязания, и вот так?! Да за что же такое наказание?! Она и нагрешить-то не успела!
Ад. Земля – точно ад. Настя слышала такое, только где – не помнила. Наверное, где-то прочитала. Мол, Земля – это ад для нагрешивших душ. Если ты сильно нагрешил – будешь жить долго и в муках. Если не очень сильно – будешь жить долго, счастливо, богато – со всеми удовольствиями. А самые слабогрешившие отправляются назад уже в раннем детстве.
Интересно, а куда же тогда в этой теории укладывается всеобщее уничтожение человечества? Типа – отбыли срок? И как же Настя, Андрей, Мишка и Митька? Они, значит, еще не искупили прегрешения? Потому будут и дальше мучиться?
Внезапно вспомнился старый хороший фильм «Белое солнце пустыни». Там главного героя басмачи прихватили на пляже и спрашивают что-то вроде: «Тебя сразу кончить? Или желаешь помучиться?» И он им отвечает: «Желаю помучиться!»
Вот и Настя так – не торопится в «рай». Помучается еще! А вообще – все странно. Странно, и…
Додумать она не успела. Бикнул сигнал джипа, неожиданно тонкий и несерьезный для такой здоровенной тачки, и Настя запрыгнула в салон на заднее сиденье. Джип рванул с места и покатил по проселочной дороге, выбитой в твердой земле за долгие, долгие годы.
И снова подумалось – а ведь скоро такие дороги зарастут! Некому будет их натаптывать. Да и асфальтовые зарастут – кому за ними следить? И тогда – на чем ездить?
И вдруг по голове как обухом ударило – лошади! Черт подери, лошади на ипподроме! Они ведь умирают с голода или уже умерли! От голода и жажды! Ухаживать-то за ними некому!
Наверное, странно сейчас было бы говорить о том, что надо поехать и посмотреть, что с лошадьми. Но вдруг еще есть живые? Ведь они им точно когда-нибудь понадобятся! Дороги кто будет поддерживать? Лет через двадцать дорог вообще никаких не останется!
– Парни, мне с вами нужно кое о чем поговорить… – начала Настя и замолчала, подбирая слова…
23 июня, день.
Андрей Комаров
Я все больше и больше восхищаюсь Настей. Нет, не только тем, что она красивая, умная и дельная! Хотя все это так и есть. Она еще и талантливая! Ведь я знаю, что Настя никогда не держала в руках оружия – до тех пор, пока не оказалась у нас. И что теперь? С закрытыми глазами разбирает и собирает автомат, пистолет, пулемет! А как стреляет? Да она теперь стреляет не хуже меня! А может, даже и лучше. Вон как ловко срезала собак-мутантов! Молодец, ей-ей, молодец!
Парни достали из багажника и опустили в могилу девчонку, которая некогда была человеком, а теперь стала… кем она стала? Я не знаю. Но только ЭТО, кем… или чем она стала, жить не должно́. Я уверен. И если со мной такое случится – пусть меня тоже убьют. Я не хочу бегать по дорогам безумным зомбаком и жрать трупы. Жрать человечину. Не по мне это!
Я поднял пистолет и нацелил его в голову мутантке. В последний миг перед выстрелом мне вдруг показалось, что в ее глазах мелькнуло понимание, она будто вынырнула из омута забытья и смотрела на меня пусть и белесыми, но вполне разумными глазами. Но скорее всего это мне просто показалось.
В любом случае – было уже поздно. Мой палец, нажимавший на спусковой крючок, выбрал слабину, дожал… и грохнул выстрел. Во лбу мутантки будто кто-то нарисовал красную точку, какую рисовали себе индийские женщины, а земля под затылком окрасилась вишневым цветом.
– Закапывайте! – хрипло сказал я и тихо, себе под нос, пробормотал: «Отче наш! Иже еси на небеси, да святится имя твое… да приидет царствие твое…»
Я дочитал молитву еле слышным шепотом, глядя на то, как лопаты бросают землю вниз, на хрупкое тело девчонки, и в горле у меня стоял ком. За что? Ну, в самом деле – за что нам это?! Нагрешило человечество, факт, но почему ВСЕХ надо наказывать?!
Впрочем, это был глупый вопрос. Если и есть на небесах бог, то он совсем не тот добрый и всепрощающий бог, о котором нам говорили в церкви. Нет, бог на самом деле жесток и равнодушен. Если бы он был всеведущ и добр, никогда бы не допустил того, что творилось в истории человечества все эти тысячи лет. Он бы не допустил, чтобы умерли все – и негодяи, и хорошие люди! Нельзя быть таким жестоким, таким безжалостным ко всем сразу! Это НЕСПРАВЕДЛИВО!
Потом мы поехали домой. Говорить не хотелось, и все молчали, подавленные, мрачные. Вряд ли кому-то из нас прежде доводилось кого-то хоронить. И уж тем более не приходилось присутствовать при расстреле…
– Парни, мне с вами нужно кое о чем поговорить…
Я не вздрогнул, но голос Насти прозвучал настолько неожиданно в тишине, разгоняемой лишь рыком мощного движка, что это показалось странным. О чем еще она может СЕЙЧАС говорить, когда на сердце непроницаемая тьма и печаль? Когда вообще ни о чем не хочется говорить! Моя рука еще ощущала тяжесть пистолета, из которого вылетела пуля, убившая несчастную девчонку, о чем сейчас можно говорить? Я не пью, но сейчас с удовольствием выпил бы что-нибудь такое, что отправит меня в глубокий нокаут!
– Парни, а вы не задумывались о том, что мы будем делать, когда дороги совсем зарастут? Когда на машинах ездить будет нельзя? Я понимаю, вы сейчас можете сказать, мол, будем ездить на вездеходах, дороги чистить тракторами.
– Что ты предлагаешь? – спросил я, заставив себя спокойно отреагировать на слова Насти. В самом деле – мужчина я или нет? Какого черта так разнюнился? Взять себя в руки! Успокоиться! Думать о будущем! Как Настя это делает! Она молодец! А я – осел и чертов ботан!
– Лошади. Надо поехать на ипподром и посмотреть, что с ними случилось. Вдруг они еще живы? Представляете, разведем лошадей и будем на них скакать! И машин не надо! И дорог! Машины ведь когда-то сломаются, а где брать запчасти?
– С запчастями проблем не будет еще лет сто, – хмыкнул Митька. – Ты представляешь, сколько машин стоит по дорогам?
– Стоят, да! Ржавеют, гниют! – вмешался Мишка. – Кстати, неплохо было бы подумать и о том, чтобы пригнать машины на запчасти. Сломается джип – на чем поедешь? Или «КамАЗ»?
– А ты умеешь ремонтировать? – не выдержал я. – Сможешь отремонтировать «КамАЗ»? Или «крузака»?
– Кто-то же его сделал? Значит, другой может и отремонтировать. Поискать книжки по ремонту в библиотеках! Может, кто-то из парней соображает в ремонте!
– Я так-то соображаю… – неохотно признался Митька. – Помогал соседу ремонтировать «Ниву». Но я только в «Жигулях» чуть-чуть соображаю, в иномарках ничего не смыслю.
– Эй, эй! Мы ушли от темы! – возмутилась Настя. – Что насчет лошадей?
– Скорее всего они уже померли, – с сожалением сказал я. – Без еды, без воды… представляешь, сколько времени прошло со Дня непослушания?
– Представляю, – грустно сказала Настя. – Ну а вдруг? Почему бы не посмотреть?
Все замолчали. И я молчал. Но думал. Усиленно думал! И правда, почему бы нам не завести лошадей? Дороги на самом деле скоро придут в негодность. Да и машины развалятся. А вот лошади… лошади – это навсегда! Не пешком же ходить в самом-то деле? Зимой ка-ак… занесет! Ка-ак… навалит сугробов! Машина не пройдет, а вот лошадь – запросто. Не везде, конечно, но пройдет. Только где им корм взять? М-да… тут тоже проблемы. Да ладно, потом разберемся. Идея вообще-то нормальная. Если только лошади живы…
– В общем, так… идея хорошая, но скорее всего ничего не выйдет, потому что коняги уже передохли. Но, чтобы убедиться в этом, надо туда поехать. А чтобы поехать не так просто, чтобы по делу, мы поедем на грузовиках.
– РОВД? – понимающе кивнул Митька.
– РОВД, – подтвердил я его догадку. – Берем бензогенератор, инструменты и… работаем! Если в одном маленьком отделе было столько оружия, то сколько его будет в большом УВД?
– Много! – веско сказал Митька. – Очень много! Два грузовика надо брать! И то – хватит ли?
– Думаю, хватит, – пожал плечами я. – В общем, готовимся. Завтра утром поедем.
– Почему утром, а не сегодня? – спросила Настя, состроив недовольную, кислую рожицу.
Я следил за ее лицом, время от времени оглядываясь назад. Мне было приятно на нее смотреть…
– Потому что надо подготовиться! – компетентно заметил Мишка. – Распределить роли, отработать ситуации, подготовить инструменты и снаряжение. И вот тогда… Подождут твои лошади. Если за две недели с голодухи не померли, значит, ночь еще проживут. Только вот не знаю – а где их держать? Для лошадей вообще-то нужны конюшни! Кстати, ребята… а что насчет крупного рогатого скота? И насчет мелкого не рогатого? Мы что, одними консервами будем питаться? Скот держать не будем?
Честно сказать, за все эти дни такая мысль мне в голову почему-то не пришла. Как-то само собой разумелось – есть магазины, в магазинах имеется все, что нам нужно. Зачем думать о сельском хозяйстве? Если только рыбы наловить! А оно вон что… И правда – нам-то хватит еды. А нашим детям? Нашим внукам? Если передохнут все коровы (скорее всего они уже передохли!), если вымрут овцы, что будут есть наши потомки? Как возрождать цивилизацию без сельского хозяйства?
М-да… интересную вводную дала Настя! Началось с лошадей, а закончилось… вон чем закончилось. Крупным рогатым и нерогатым скотом. А ведь еще и поля надо будет засеивать… А в городе где-то там есть селекционная база, какой-то там институт Юго-Восток, в котором ученые десятками лет культивировали различные сорта ржи, пшеницы, овса и всякой такой каши. Это ведь тоже нам понадобится! Не только скот!
Я ехал медленно, объезжая брошенные машины, и, уже когда до дома осталась пара минут езды, вдруг услышал выстрелы, донесшиеся откуда-то с окраины села. Или из центра? Палили, судя по всему, из охотничьего ружья – двойной, с малым промежутком выстрел. Двустволка, точно.
– Оп-па! Кто-то живой есть! – меланхолично прокомментировал Мишка и, открыв окно, впустил в салон горячий июньский воздух, пахнущий полынью и тленом. Запах тлена, запах гниющих трупов впитался в деревья, в заборы, в дома, в саму землю, и еще долго мы будем его чуять. Хотя уже давно к нему привыкли. Сейчас я, наверное, смог бы при желании сидеть в двух метрах от разлагающегося трупа и есть свой бутерброд с ветчиной. Привык уже к трупам… впрочем, как и все остальные.
– Оружие в боевую готовность. Окна откройте, будьте готовы стрелять! – приказал я и свернул вправо, поднимаясь в гору, к церкви.
Чуть дальше церкви, на взгорке, находился большой коттеджный поселок. Я там ни разу не был, но видел его улицы, когда мы въехали в Усть-Курдюм. Улицы поселка протянуты перпендикулярно основной трассе. Кстати, как раз напротив этого поселка мы и подхватили Мишку, спасавшегося от мутантов. Мишка шустро бежал… до самой окраины добрался!
Дома в поселке совсем не бедные, хотя и не такие дворцы, как у тех, кто захватил себе участки возле Волги. Все-таки возле реки всегда было жить престижнее, чем на сухом взгорке, вот там и собралась вся саратовская «блатата».
Усть-Курдюм – старая-престарая деревня, ведущая свое летосчисление со времен царицы Анны Иоанновны. А может, даже и с Петра. Когда-то деревня была далеко за городом, аж в тридцати от него километрах. Что для времен Анны Иоанновны очень даже далеко – день пути, не меньше. Но теперь Усть-Курдюм почти Саратов – ну что такое двадцать километров от КП ГАИ на Горе? Тьфу одно, если ехать на современной машине. Хм… а вот на лошади будет как раз день пути… или полдня. Это зависит от того, как ее погонять!
Мы свернули и остановились возле крайнего дома коттеджного поселка, не въезжая ни в одну из улиц (их тут было четыре), и стали слушать. Минут пять ничего не происходило, потом жахнуло, и явственно стало слышно, как то ли дробь, то ли картечь прозвенела по знаку «Уступи дорогу». Знак вздрогнул и покрылся оспинами попаданий.
– Ни хрена себе! – выдохнул Митька и, наклонившись, проверил предохранитель на автомате. – Щас по нам ка-ак врежет! Запоем тогда!
– Куда он палит? – Мишка недоуменно скривил губы. – Неужто в нас пытается попасть? А может, поехали отсюда? На кой черт нам этот дебил?
Я подумал, пожал плечами:
– Мало ли… может, от мутантов отбивается… да промазал!
– Ну и что делать? – Митька сплюнул в окно. – Да пошел он на хрен, такой… чудак! Поехали домой, Андрюх! Без него дел хватает!
– А если он там с мутантами бьется? Если погибает один и помочь некому? – вмешалась Настя. – Я пойду! Сейчас вылезу и пойду к нему!
– Не вылезешь и не пойдешь! – жестко сказал я. – Не хватало нам тебя потерять! Не пойдешь!
– Не хватало Андрюхе тебя потерять! Он же в тебя втрескался, только о тебе и думает! – влез Митька и тут же спохватился: – Ой! Прости, Андрюх… я просто языком трепанул не подумав! Извини!
– Андрюха прав! – слава богу, вовремя вмешался Мишка (предательский румянец пополз по моему лицу, и я не мог с ним ничего поделать). – Настя, из-под прикрытия машины выходить нельзя. Какая-никакая, а защита. Получишь заряд дроби в живот – мне кажется, тебе это не очень понравится. Ведь не очень?
– Не очень! – не удержавшись, фыркнула Настя и как-то странно посмотрела на меня, эдаким оценивающим взглядом. – Ну так что делать, предлагай, командир!
Я кивнул:
– Подъезжаем вплотную к забору… Тот, кто стреляет, садит откуда-то со второго или третьего этажа, а под забором он нас не достанет. Ну и кричим! Ты будешь кричать, Настя. Может, женский голос ему больше понравится. А то вдруг примет за банду и начнет по нам палить.
– А ты думаешь, в банде не может быть женщин? – резонно заметила Настя и махнула рукой. – Да нормально, другого ничего и не придумаешь. Давай!
Я завел движок, повернул руль и с места рванул тяжелую трехтонную машину прямо к забору, надеясь, что этот чел не станет по нам палить. Но чел стал. Дробь сыпанула по капоту, и грохот был таким, будто в нас запустили пригоршней гравия.
На удивление – даже краску не облупило! Покрытие металла джипа, похожее на окаменевшую кожу, с честью выдержало испытание, и на капоте остались только темные полоски от ударивших в него свинцовых шариков. «То ли «Раптором», то ли антигравием покрашено», – отстраненно подумал я и, почти вплотную прижав машину правым боком к забору, завопил в окно, забыв, что поручил это Насте:
– Эй ты, придурок! Какого хрена стреляешь?! У тебя что, крыша поехала?! Мы не хотим причинить тебе зла! Прекрати стрелять!
– Мутанты поганые! Всех вас убью! Всех!
Голос парня срывался, и было в нем что-то такое, что заставило меня страдальчески поморщиться. Терпеть не могу пьяных!
– Да он пьяный в умат! – удивленно протянул Митька. – Он ничего не понимает! К нему «белочка» пришла!
– Кто пришел? – заинтересовалась Настя.
– Белая горячка, – пояснил я. – «Белочка»… так белую горячку называют в народе. А Митька у нас плоть от плоти народа! Вот и…
– Сам-то? – фыркнул Митька. – Если мама врачиха, а папа мент – ты не от народа, что ли?
– От народа, от народа… – задумчиво протянул я, соображая, что делать, и вдруг оторопело уставился в нечто черное, длинное, что появилось из-за забора и уставилось на меня черными бездонными зрачками. Я уже не успевал ничего сделать, тем более что встал к забору правым боком и выстрелить мог только сквозь стекло. В принципе так и надо было сделать, но я почему-то замер (стекло лобовое пожалел, что ли?!) и только смотрел, как шевелятся «ноздри» двустволки, вынюхивая себе цель. А целью был я, окаменевший, как тупая статуя, и сидевший на своем месте, как истукан острова Пасхи.
Очередь прогремела так громко, что я слегка оглох. «ПК» калибра 7.62 снес с забора и двустволку, и того, кто ее держал в руках. Ненормальный не успел выстрелить, а вот Мишка – успел.
– Да ни хрена себе! – Митька вытер лоб и обернулся, широко раскрытыми глазами глядя на соратника. – Ты мне чуть башку не снес! Меня даже пламенем опалило! Чуешь, палеными волосами воняет – вот! Мишк, ты охренел!
– Не снес же, – мрачно заметил Мишка. – Он собирался Андрею башку снести, и что мне было делать? Пойдем смотреть, кто это был?
– А толку? – ожил я, чувствуя себя совершеннейшим ослом. Почему я застыл? Почему не выпрыгнул и не открыл огонь?! Ей-ей, меня будто парализовало!
М-да. Первый и последний раз так поступаю. Эдак и сдохнуть можно!
– Ну как… толку… посмотрим, дом разглядим! Может, там и еще кто-то есть! – запротестовал Митька, но я только рукой махнул:
– Не фига там делать. Убили – и убили. И пусть лежит. А если бы кто-то был жив – уже бы появился.
Все замолчали, обдумывая. Честно сказать, настроение, которое и так было отвратительным, испортилось окончательно. Что-то людей становится все меньше и меньше… как будем размножаться? И я невольно посмотрел на Настю. Она почувствовала мой взгляд и улыбнулась:
– Не переживай, командир! Главное, живой! Саданул бы гад сквозь стекло, и что бы тогда?
– Тогда я бы командиром стал! – гоготнул Митька. – Хотя нет. На фиг оно мне надо? Настьку командиршей бы поставили! Она вредная, въедливая, не хуже Андрюхи, так что ей командовать сам бог велел!
– Чёй-то я вредный? – делано оскорбился я. – Вот кто вредный, так это ты! Вечно всякую чушь несешь!
– И совсем даже не чушь… – ехидно ухмыльнулся Митька. – Я промолчу, ладно!
Я посмотрел на него уничтожающим взглядом огнедышащего дракона, вызвав только тихий смешок, завел машину и аккуратно, на всякий случай стараясь держаться под прикрытием забора (вдруг безумец все-таки выжил?!), двинулся вперед. А потом медленно поехал по улице между домами:
– Кричите в окна! А я буду бибикать!
– Что кричать? – деловито осведомился Митька.
– Да что угодно! Например: «Есть кто живой?!» Или – «Поясните за шмот!» Или – «Ты кто такой, давай до свиданья!» Мить, ты что, совсем того? Чего глупые вопросы задаешь? Давай! Ори! Насть, помогай! Может, на женский голос полезут…
Мы проехали вдоль заборов, за которыми стояли как минимум десятка два домов, потом я развернулся и поехал назад. И тут на дорогу вышел человек! Даже два! Нет – трое! Два парня и девчонка! Парням лет по двенадцать-четырнадцать, девчонке… девчонке, похоже, столько же. Смотрят настороженно… Хорошо, что мы уже убрали стволы.
Подъехал, остановился. Стоят спокойно, но смотрят с опаской, без радости. Странно! Должны бы вроде кинуться навстречу – живые люди ведь! Цивилизация! А они как неродные. Кто-то уже тут побывал? Или просто напуганы сами по себе?
– Привет! – поздоровался я.
– Привет… – поздоровался мальчишка, что стоял впереди, – худой, лохматый, в шортах и майке.
– Как дела? – спросил я.
– Дела хреновые, – ответил тот же парнишка. – А у вас?
– Тут ваш сосед палил из ружья, – переменил я тему. – Что за дурачок такой?
– Это Костик, прокурорский сын. Он всегда дурной был, – равнодушно пояснил второй парень, прилизанный, ухоженный – ну копия Мишки! – И папаша у него был дебильный. То не езди возле их дома, то не ходи – вечные скандалы. Говенная семейка.
– Теперь нет семейки, – равнодушно бросил Мишка. – Я его завалил. Он хотел выстрелить в нашего командира. Не успел.
– Командира? – спросил первый, оценивающе осматривая нас и наше снаряжение. – Вы вообще откуда?
– Отсюда. Из Усть-Курдюма. Наша база внизу, у Волги. У нас небольшая община. Там и живем.
– А! Ясно. В газпромовских домах, – кивнул первый. – И что хотите?
– Жить! – слегка раздраженно пояснил я. – А что же еще? Хотите быть с нами – поехали. Не хотите – сидите тут. Только сразу предупреждаю: если с нами поедете, будете выполнять все, что вам скажем. Работать на общих основаниях, как и мы. Подчиняться командованию общины.
– А оно нам надо? – пожал плечами парнишка. – Подчиняться вам? А кто вы такие? Откуда я знаю? У нас и тут все есть.
– А зимой что будете делать? А когда отключится электроэнергия? А когда запасы закончатся – что будете делать? Не знаешь? В общем, надумаете, спускайтесь по дороге до Волги и там нас ищите. Не хотите – сидите здесь. А нам с вами долго болтать некогда. Вас сколько здесь?
– А с какой целью спрашиваешь? – нахмурился мальчишка.
– С такой, черт подери! – уже откровенно разозлился я. – Сообщите по соседям, что мы приглашаем всех желающих к нам жить!
Больше не говоря ни слова, я включил первую передачу и поехал мимо замерших у обочины жителей поселка. Мне было досадно, но вообще-то я их понимал. И правда – а кто мы для них такие? Чужаки в камуфляже, обвешанные оружием. Да еще и убившие их соседа – поганого соседа, но своего, не чужого!
Джип покатился по улице, оставив за кормой троицу аборигенов. Мы молчали. Даже Митька молчал, и это очень странно – неужели начал меняться и теперь не всегда будет трепать языком попусту? Обычно он не упускает возможности вставить свое словцо где надо и где не надо.
Нет, Митька в своем репертуаре! Я погорячился.
– Андрюх! А на кой черт нам нужны эти мудаки? Я же вижу – мудаки! Я их насквозь вижу! Придут такие – на все готовенькое! А мы что? И будем с ними цацкаться?! Не нужны нам такие придурки! Правильно, ребя? Насть, ну скажи – правильно говорю? На кой они нам?!
– Мить… – Настя задумалась, глядя в окно. Я ехал медленно, можно сказать шагом. Почему? Сам не знаю. Просто задумался и тащился на первой передаче, накатиком. Автоматически, совершенно неосознанно.
– Мить… – продолжила Настя. – Если мы не будем набирать людей, как восстановим цивилизацию? Как жить-то будем?
– Как?! – ухмыльнулся Митька. – Ты с Андрюхой, он спит и видит, как с тобой будет жить!
Я аж поперхнулся – вот же сволочь!
– Я с Ленкой! – продолжал Митька. – Ну а Мишка кого-нибудь из девчонок-роботов подберет! Да хоть всех! Типа гарем! Нарожаем детей, научим их всему и будем жить! Как еще-то?!
– Чёй-то мне роботесс? – обиженно фыркнул Мишка. – Нет, ну так-то есть среди них ничё так девчонки, но, может, я сам с Леной хочу! Она мне нравится! Чёй-то ты ее себе прихватизировал?
– Вообще-то стоило бы вначале Лену спросить! – Настя неодобрительно помотала головой. – С чего вы решили, что она будет жить с кем-то из вас? Например, может, она захочет с Андреем! Она на него чуть не молится!
– И чё теперь, у Андрюхи сразу две жены будет?! – Митька искренне возмутился таким коварством. – А нам роботессы?! А не жирно будет, Андрюх?
– Ты чё несешь?! – не выдержал я. – Ты чего вообще языком треплешь?! Митька, я щас тебе навешаю так, что ты забудешь, как языком трепать! Навсегда!
– А чего я вредного сказал? – неожиданно серьезно спросил Митька. – Что, неужели не понятно, к чему идет? Нам нужно иметь детей, иначе все не имеет никакого смысла! Да что скрывать, если ты от Насти тащишься! Да на тебя смотреть страшно, когда ты на нее смотришь, как собака на хозяина! И Настька права… Ленка на тебя смотрит так, что аж завидно. Хм… нет, так-то я не против, если мы возьмем к нам еще девчонок… много девчонок! Будет много детей, будем жить! Цивилизацию воскрешать! Кстати, а ты думал над тем, чтобы написать какие-то законы? По каким законам будем жить?
– Монархия! – отрезал Мишка, прервав Митькины излияния. – Только монархия, самодержавие. Монарх, его приближенные и… все остальные. Нет, так-то законы какие-то нужны, обязательно нужны! Но монарх должен иметь право блокировать закон или, наоборот, быть над ним. Это и есть самодержавие. И насчет девчонок – Митька прав, Андрей. Когда будем разрабатывать законы нашей новой жизни, нужно разрешить многоженство. Как у мусульман. У нас должно быть много детей.
– Ребята, а вы уверены, что у нас вообще могут быть дети? – вдруг тихо, совсем еле слышно спросила Настя.
– То есть?! – в один голос вскричали Мишка и Митька, а я невольно кивнул, с лету поняв мысль Насти.
– А то и есть, – вздохнула Настя. – Вы уверены, что вирус испарился? Исчез? Что он не находится в наших телах? Не витает в воздухе? Представьте – кто-то из девчонок забеременел. Что будет с ребенком? Вы помните, что случилось со всеми, кто моложе десяти лет?
– Если так рассуждать, окажется, что у нас нет никакого будущего! – нервно хмыкнул Мишка. – Доживем до старости, а потом и передо́хнем! И не будет на Земле людей!
– Будут, – криво усмехнулась Настя. – Мутанты. Размножатся, заполонят Землю. Будут охотиться на зверей, друг на друга. И снова станут людьми. Нами…
Мы все замолкли, слегка потрясенные нарисованной перспективой, и Мишка восхищенно присвистнул:
– Вот это да! Насть, ну ты гений! Или генийка? Как правильно, если гений женского рода?
– Настя! Зови меня просто – «гениальная Настя»! Хи-хи…
– Гениальная Настя! Андрюх, ты понял, что она задвинула?! Представь, что каждые несколько десятков или сотен тысяч лет на Землю падает метеоритный дождь, заносящий на нее некую болезнь! Цивилизация вымирает, оставляя после себя… кого? Неандертальцев! Или питекантропов! Да я не знаю, как они называются, но, в общем, дикарей, которых мы считаем нашими предками. Хм… в принципе они и есть наши предки, да. Только не дикари. Наши предки – люди, цивилизацию которых уничтожил вирус. И которые превратились в дикарей. И все по кругу! Все снова! Кстати, может, так и динозавры образовались! Это мутанты!
– А где тогда остатки цивилизаций? Где дома, дороги и все такое прочее из прежних цивилизаций? – хмыкнул я. – Версия хорошая, только шаткая очень. Совсем шаткая.
– За сто лет от городов ничего не остается. А ты представь, если прошло сто тысяч лет? Да все в песок сотрется! Превратится в пустыню Сахару! А знаешь, что есть археологические артефакты, которые не хочет принимать официальная археология? Ты слышал про то, как в угольных пластах нашли болт?
– Чей болт? А сиськи там не нашли? – хихикнул Митька и тут же ойкнул, потому что Настя отвесила ему подзатыльник:
– Не опошляй! Ну все опошлит, мерзавец!
– Андрюха! Утихомирь свою жёнку! – Митька демонстративно потер затылок и обиженно уставился на порозовевшую Настю. – Ты своего мужа лупи! А меня – нечего! Меня моя жена лупить будет!
– Заткнись, Мить, а? Какие жены? Какие мужья?! Ты чего несешь?! Нам вообще-то по пятнадцать лет!
– Митька, конечно, болван, – невозмутимо сообщил Мишка, – но насчет возраста это ты зря. Все выжившие девчонки – скорее всего, хотя я не проверял, – уже взрослые женщины, которые практически почти закончили возрастное преобразование. И мы, парни, взрослые мужчины, способные продолжить род. Так какие же мы дети? Вспомните, во сколько лет женились и выходили замуж в старину? И вообще, хватит уже смущаться, не будем стыдиться разговоров о семье и детях! Вспомни, Андрей, мы одни в этом мире! Теперь МЫ взрослые! Теперь от нас зависит, останемся мы в этом мире или нет! Останутся ли наши дети! Наши внуки и правнуки!
– Скоро увидим, можем ли мы иметь детей, – бесцветным, лишенным эмоций голосом сказала Настя. – Всех девчонок ежедневно насиловали, и не по одному разу. Толпой. Никакой постинор им точно не поможет. Месячных ни у кого не было – за все время, что они у нас находятся. То есть скорее всего они все беременны. Если беременность не прервется, если дети родятся – у человечества есть будущее. Если будут выкидыши – нам всем конец. Нашей цивилизации. И по Земле будут бегать толпы мутантов. Если, конечно, они могут родить… А если не могут – останутся только те виды живых существ, что могут рожать. Вот так, ребята…
Мы молчали. А что еще скажешь? Не хочется верить в плохое, совсем не хочется! Только кто меня спрашивает – верю я или нет? Все так, как оно есть, – и никак иначе.
Глава 2
23 июня, день.
Лена Самохина
Ворота с грохотом закрылись за джипом, Лена прислушалась к удаляющемуся рокоту мощного двигателя и замерла на месте, прикрыв глаза, прислушиваясь к своему организму. Что она хотела услышать, почувствовать – Лена и сама не знала. Если она забеременела после изнасилования – все равно ведь не услышит и пока что не почувствует. Тогда зачем слушать?
Лена была очень умной девушкой. Очень. И образованной девушкой – в различных областях знаний. И ее ума хватало понять, что с ней не все в порядке, что у нее имеется психическое отклонение от нормы. Раньше это была боязнь показать свое обнаженное тело кому-либо, даже близким, родным. И уже тем более показаться раздетой перед подругами и… друзьями.
Впрочем, как раз друзей-то у нее и не было. Друг – это существо мужского пола, которое постоянно думает о том, как бы это Лену раздеть, и… да, заняться с ней сексом. А чтобы мужчина, парень, не добрался до тела Лены и не занялся с ней сексом, надо просто быть от него как можно дальше. Насколько возможно – дальше! И тогда все будет хорошо. Наверное.
И вот ее наказали. Кто наказал? Если есть бог – то это он. Или Судьба – что, впрочем, одно и то же. Боялась обнажиться при людях? Так с нее сорвали одежду и рассматривали, как экспонат в музее порнографии, отпуская глумливые замечания и радостно обсуждая способы, которыми ее будут насиловать.
Боялась секса? Получила – десять парней, во всех позах, грубо, мерзко, грязно и очень больно. Очень больно.
Была ли у нее мысль покончить с собой? Была, конечно. Это ведь так легко – выстрелить себе в голову и тут же отправиться на встречу с папой и мамой! И пропади пропадом этот мерзкий мир!
Что ее остановило, почему она не сделала этот шаг? Сама не знала. Что-то остановило, вот и все. Любовь? Ну да, она влюблена в Андрея, что вообще-то очень, просто-таки невероятно глупо! Почему? Да потому что он вообще-то парень! А ее недавно изнасиловали, и какие ей теперь любови?! Она теперь должна была бы ненавидеть всех парней! Судя по прочитанным книжкам.
Нет, ну в самом деле – срезала косу, побрила голову практически налысо – чтобы ничего не напоминало о пыхтящих, слюнявых, вонючих насильниках, просовывающих в ее тело свои поганые отростки! Эти твари, когда насиловали, держали ее за косу – роскошную, золотистую косу, которой так гордилась мама Лены и она сама, и приговаривали, что эта коса сделана как раз для того, чтобы было удобнее трахать сучку. Вот Лена и состригла эту самую косу, предавшую свою хозяйку. А потом похоронила ее в земле – потихоньку выкопав могилку в углу сада, под вишней.
Это были символические похороны. С косой Лена хоронила себя саму – прежнюю Лену, домашнюю девчонку, для которой не было большей радости, чем радовать своими отметками и своим поведением любимых родителей. Которые сейчас гнили в квартире, использованной Настей и Леной для того, чтобы устроить там некое подобие склепа.
Так вот как она могла влюбиться в парня, о котором неделю назад и знать не знала, и ведать не ведала?! Это нелогично! Это глупо до самой что ни на есть последней буковки слова «любовь»! Этого просто не может быть!
Только вот и того, что происходит вокруг, – «не может быть». Смерти этого мира не могло быть! Трупов, валяющихся по дорогам, не могло быть! Мутантов, охотящихся за людьми, не могло быть! И на этом фоне влюбленность в незнакомого доселе парня – это просто цветочки.
И тем более странно, что на самом деле Лена должна была ненавидеть всех мужчин. Всех! Всех, кто является потенциальным насильником! В том числе и Андрея. Но этого не произошло. Почему? Лена думала над этим, и не раз. И пришла к некоему, может быть, и не совсем логичному, но все-таки выводу: после того как Андрей со своими друзьями освободил ее и остальных девчонок из рабства, в ее сознании он накрепко закрепился как Спаситель, Мужчина с большой буквы. Каким, к примеру, был ее отец – ради своей семьи способный на все. И не надо было обольщаться тем, что он был всего лишь преподавателем истории. Лена точно знала – отец ради нее и ради мамы уничтожил бы кого угодно. И сам бы погиб ради них. Лишь бы они жили. И вот образ отца слился в сознании Лены с образом Андрея, явившегося эдаким ангелом-спасителем в камуфляжной форме.
Нет, тут нет и не было никакого извращения, никакого «комплекса Электры». Отец в сознании Лены был существом бесполым, защитником, и никогда у нее не возникало комплекса, придуманного греками-извращенцами.
Но вот дальше все было не так просто. Анализируя свои ощущения, свои желания и свои устремления, Лена поняла, что одной благодарностью за спасение тяга к Андрею не ограничивается. Что ей на самом деле хочется быть с Андреем как с мужчиной. Ходить с ним под ручку, обнимать его, прижиматься к его телу, целовать его… заниматься с ним сексом! Да, да, и это после того, как ее насиловали, и у нее обязательно должно было появиться, просто не могло не выработаться отвращение к этому самому процессу размножения!
Это могло случиться только в одном случае – прежней Лены теперь не было. Она умерла. И ЭТА, нынешняя Лена похоронила прежнюю девчонку вместе с ее пышной косой. Похоронила воспоминания о насилии, о часах ужаса, когда она смотрела на то, как притаскивали и забрасывали в комнату девушек, носивших на обнаженных телах следы истязания и самых изощренных извращений. И ждала с минуты на минуту, что с ней вот-вот сделают то же самое. И думала о том, что, может, лучше сразу перегрызть себе вены и умереть от потери крови, – ведь у Насти скорее всего ничего не выйдет, Настя не сможет ей помочь. Да и зачем? Кто она такая для Лены? Чужая девочка, случайно встретившаяся на ее пути.
Нынешняя Лена была совсем другой. Пусть и не совсем нормальной, но вполне уверенно выживающей в этом мире. Ну да, теперь она не терпела ни малейших признаков волос на своем теле – кроме бровей да короткой «шерстки» на голове. Она бы и эти волосы повыщипала, но, будучи очень умной девочкой, понимала, что соратники не оценят таких изысков косметологии и будут с подозрением смотреть на безбровую, безресничную, безволосую соратницу. А вот в других местах – почему бы эти волосы не повыдергать? Именно повыдергать, чтобы они как можно дольше не росли. И кстати сказать, боль при выдергивании волос Лене даже нравилась. Она чувствовала себя при этом очень живой, настоящей, ощущала себя! И потому почти все свободнее время посвящала тому, чтобы дергать из себя волоски, находя их и в самых укромных, труднодоступных уголках тела. Старалась это делать так, чтобы никто не видел, – даже Настя, с которой они теперь были практически как сестры, но иногда не получалось. С Настей они жили в одной комнате и спали в одной постели.
Кстати сказать – и здесь никакого извращения. Если они иногда и засыпали обнявшись, прижавшись к друг другу, то не было в их объятиях никакой сексуальной подоплеки. Так засыпают дети, обняв кошку или плюшевого медведя. Так засыпают в объятиях любимой мамы, чувствуя идущее от нее доброе тепло. Ведь иногда так хочется прижаться к родному существу, так хочется покоя, добра! И Настя стала для Лены таким человеком.
Когда Настя, стоя перед захватившими их бандитами, вдруг выдала им сказку о том, что где-то там в квартире дожидается толпа красивых девчонок и что она, Настя, проведет бандитов к ним и сдаст всех, как и положено продажной суке, – Лена вначале не поверила своим ушам, а потом, через пару секунд, все поняла. И одобрила. Скорее всего Настя за ней, Леной, не вернется. Просто никак не сможет ее освободить. Ну нет у нее такой возможности и не будет! Но почему они должны погибать вдвоем? Пусть хоть Настя спасется! Пусть хоть ей повезет! Хоть память о Лене останется…
А когда она все-таки появилась, да еще и в сопровождении вооруженных парней – это было просто невероятно! Невероятно и здорово, как крупный выигрыш в лотерее!
И Лена любила Настю – не так, как Андрея, но так, что порвала бы за нее всех на свете! Кроме Андрея, конечно…
И она делилась с Настей мыслями, когда на нее вдруг накатывало такое желание. Лене иногда хотелось, очень хотелось с кем-нибудь поговорить. Обсудить, поделиться размышлениями. А если Настя спрашивала Лену о чем-то, даже о том, о чем Лене не хотелось говорить, – она все равно ей отвечала. Ведь это же Настя! Настя – часть Лены, можно сказать, ее сестра, сестра, которой у Лены никогда не было и о которой она мечтала с самого детства. Старшая сестра, которая заботится, которая оберегает.
Лена знала, что Андрей влюблен в Настю. Но это ничего не значило. Она не собиралась отнимать его у своей сестры. Если та позволит – они будут жить вместе, две жены. Почему бы и нет? В исламе, например, можно иметь шесть жен, так чем плохо, если будут две? Новая жизнь, новые времена.
Настя знала, как Лена относится к Андрею, и не возражала – пусть себе, от него не убудет. Да и как она могла Андрею и Лене запретить быть вместе, если они захотят? Настя так и сказала: «Не бойся, никто и никогда не встанет между нами, никакой мужик! Мы с тобой вместе – навсегда! Я тебе верю. И ты мне веришь. И я не предам. И знаю, что ты меня не предашь!»
И тоже было признаком нового времени. До Дня непослушания Лена никогда бы не стала доверять девчонкам. Девчонки слабые, коварные, неверные. Так всегда говорила мама, так говорил и папа. Стоит только кого-то полюбить, и тут же найдется разлучница-«подруга», мечтающая о твоем муже.
Мама знала, что говорила, – Лена слышала разговоры взрослых и, будучи не по возрасту развитой девочкой, начитавшейся книг, поняла – мамина бывшая подруг тетя Валя соблазнила отца и уговаривала его бросить семью и уйти к ней. И ведь эта коварная тетя Валя постоянно бывала у них дома, приходила на праздники и дни рождения! Мужа у нее не было, хотя женщиной она была красивой – длинноногая, огненно-рыжая, высокая. Вот и попыталась устроить свое счастье за счет Лены и ее мамы. Но ничего не вышло. Одно дело переспать с чужим мужем, другое – увести его из семьи. Соблазнить можно практически любого мужчину, а вот оторвать его от семьи – это по силам далеко не всем разлучницам. Вот у нее и не вышло.
Лена слушала разговоры родителей поздней ночью, подкравшись к двери и приложив ухо к дверной щели. Тогда она была просто потрясена – как так?! Папа соблазнился этой рыжей ведьмой?! После мамы?! После Дюймовочки?!
Больше в их доме тети Вали не было. Никогда. А папа с мамой вели себя так, будто ничего не произошло. И если бы Лена не слышала, как мама рыдала, сидя за столом в кухне, если бы не слышала, как убитым голосом просил прощения папа, – никогда бы не поверила, что такое могло случиться.
Кстати, как Лена поняла из того разговора, о связи папы и тети Вали сообщила маме сама тетя Валя. «Со мной ему будет лучше! Мы любим друг друга!» Ох и дуреха! Просто идиотка.
Настя была совсем другой. Жесткая, когда надо, и мягкая, добрая, когда кому-то плохо. Честно сказать, она больше была похожа на мальчишку, чем на девчонку, – резкая, прямая, без «двойного дна», веселая и умненькая.
Кстати, как и Лена, Настя коротко подстриглась – не так коротко, как Лена, но очень коротко. Лена ее и стригла – не очень умело, но вполне пристойно. Машинки для стрижки и ножницы они добыли в Юбилейном, в одной из парикмахерских, и теперь стрижки для них были плевым делом. Короткая прическа гораздо удобнее – и мыться легче, и для боя лучше – волосы не мотаются по ветру, не закрывают глаза, не цепляются за кусты и заборы. А сейчас бой – это главное. Все остальное потом. Когда «потом»? Да кто знает когда…
Андрей обращал на Лену внимание не больше, чем на остальных соратников. Вот Настя – это да, на нее он смотрел так, что Лене становилось грустно. Нет, она не завидовала Насте. Завидовать нехорошо! Но очень хотелось бы, чтобы именно ее, Лену, Андрей обнял, прижал к груди, спросил – плохо ей или хорошо. Просто сел рядом и помолчал, держа ее за руку…
Впрочем, он и с Настей не сидел, не держал за руку, не обнимался и уж тем более не занимался сексом. Даже не заговаривал об этом. Только смотрел, смотрел, смотрел…
Время. Время все решит. Все расставит по своим местам. Сколько надо будет этого времени? Да кто знает? Какая разница – сколько? Год, два, три… но она все равно будет с Андреем. Это судьба.
Возраст? Ей уже почти шестнадцать лет. В старину выходили замуж и в двенадцать. Как только месячные начались – все, можно замуж. А чем теперь не Средневековье? И будет у нее пять детей – не меньше. Три мальчика и две девочки. А может, и шесть! Трудно, конечно, вырастить столько детей, она же маленькая, хрупкая, но Лена постарается. Для своего любимого – постарается! И для себя. И для этого мира.
Все изменилось, и она изменилась. Нет прежней Лены. И нет прежнего мира. Хоть плачь, хоть не плачь – ничего уже не вернешь.
Лена развернулась и пошла в дом. Надо будет активизировать девчонок – пусть займутся уборкой. Пыль сотрут, полы помоют. Лето, тут всегда дует ветер – пыль натаскивает! А где пыль, там и грязь, там и болезни.
Девушки сидели в гостиной, где она их и оставила. Сидели молча, глядя в пространство и только иногда моргая длинными ресницами. Роботы, да и только!
Лена вдруг вспомнила фото из Интернета, на нем была запечатлена секс-кукла, сделанная в Японии. Красивая и неживая. Если не присматриваться, не отличишь от живой девчонки. Так и тут – вроде как живые, но… не совсем живые.
Лена их всех подстригла по своему образу и подобию, так что волос у них теперь почти не было. Одели их в шорты и майки – пришлось распотрошить магазин одежды, так что теперь этой самой одежды тут было как… в магазине. Много одежды!
С трусиками и лифчиками заморачиваться не стали. Да и какие лифчики девчонкам 12–15 лет? Все или плоские, или с твердыми бугорками-грудями – нечего тут лифчику удерживать! Пока нечего. Не отвисает и не мешает.
Лена подошла к темноволосой девочке, сидящей на стуле, остановилась перед ней и заглянула в глаза «роботессе».
– Ты слышишь меня? Слышишь? Эй, скажи что-нибудь! Как тебя звать? Как твое имя?
Девчонка не ответила. Она молча смотрела сквозь Лену – безмятежная, спокойная, живая статуя, да и только. И так они все, все десять девочек. Молчат, ничего не отвечают, но делают то, что им скажут. Почему делают и как они понимают, что нужно делать, – неизвестно.
Воздействие болезни? Ну ладно там – одна, две девочки, но сразу десяток?! Лену и Настю тоже насиловали и били, не так, как этих девочек, конечно, но… все-таки. Так почему Лена и Настя не сошли с ума? Впрочем, по большому счету и Лена спятила. Только по-своему, не так, как они. Она полностью изменилась – и прическу сменила, и одевается не как девчонка. Разве это не признак сумасшествия?
Или вот эта патологическая влюбленность в Андрея, которого она практически и не знает, но втрескалась в него, как… как… Лена не могла подобрать определение. Мозг отказывался его подобрать. ТАК влюбляться в мужчину – просто патология. Она бы сделала все, чего бы он ни попросил. Вернее – потребовал бы. Все, абсолютно! И при одной мысли о том, что она может ему позволить все на свете, у Лены начинали «летать бабочки в животе».
Раньше она слышала это выражение, читала о нем в книгах, но считала это каким-то глупым преувеличением склонных к пафосу писателей – для таких же восторженных и глупых читательниц, любительниц романтического фэнтези. Ну какие еще насекомые – ТАМ?! Если только «смешные», для анекдотов. А вот оказалось – и ей пришлось ощутить, что это такое. Когда смотришь на объект обожания, и у тебя вдруг в животе становится легко-легко, когда приливает кровь, когда у тебя все трясется и теплеет, и одна в голове мысль: «Я хочу его видеть! Я хочу его касаться!»
Ужасно. Вообще-то это ужасно. И совершенно не соответствует психотипу Лены, ее воспитанию, ее мировоззрению. Мужчины в ее жизни были где-то между статистикой рождаемости в Гондурасе и брачным поведением хамелеонов острова Корфу. Кстати, насчет хамелеонов – это гораздо интереснее, чем всякие там бабочки в животе.
Нет, Лена не была абсолютно наивной, глупой девочкой, ничего не понимающей в отношениях мужчин и женщин и, как институтки Смольного, называющей куриные яйца «куриными фруктами» (ибо «яйца» слово неприличное и намекает на мужской пол). Разве в век Интернета кто-то узнает о сексе и обо всем с ним связанном только из рассказов дворовых девушек или учебников биологии? Интернет заполонила всевозможная порнуха, и, чтобы разузнать и рассмотреть в подробностях, надо всего лишь сделать соответствующий запрос! Но Лене это было просто-напросто неинтересно. Ну не было в ее ближайших планах отношений с мальчиками, и уж тем более со взрослыми мужчинами (привет Лолите!). Она была серьезной девочкой, образованной, выдержанной, воспитанной, ровной в отношениях и с девочками, и с мальчиками. Ни с кем не ругалась, ни с кем особо и не дружила.
И не сказать, чтобы на нее не обращали внимания мальчики-одногодки и даже парни гораздо старше, – как только Лена начала округляться, у нее начала расти грудь (очень, кстати, внушительная для такой маленькой «Дюймовочки»), предложений «дружить» у нее было более чем достаточно. И совсем даже не от каких-то пропащих парней, наоборот – красивые, положительные, даже учтивые приглашали гулять, в гости, на пляж и в кино. Но Лена как-то так умело, необидно отказывала им всем, и через некоторое время за ней закрепилось звание Недотрога, но, как ни странно, без обидной составляющей. Может, потому, что она не выделяла никого и не отбивала парней у одноклассниц? Не подличала и не наушничала?
Наверное, так и есть. В ней не видели конкурентку, и в ней не видели гордую «принцессу», которая отказывает парням потому, что считает их ниже себя «качеством». Ну просто вот она такая… большой ребенок, выглядевший как маленькая женщина. Немного не в себе, из-за того что перегрузила мозг излишним усердием в учебе.
И никто не знал, даже не мог догадываться, что эта недотрога, которая не рискует показаться раздетой даже в раздевалке среди одноклассниц, наедине с собой позволяет себе помечтать о том, с кем проведет всю свою жизнь. И этот мужчина будет огромным, могучим, смелым и умным – как ее папа. А до тех пор, пока она не встретит своего Мужчину, перед которым не постесняется раздеться, – обойдется и просмотром неприличных роликов. Когда никто не видит. Снять напряжение, мечтая о Мужчине, можно разными способами, вполне доступными развитой, взрослой, продвинутой современной девушке.
Ну да, она не такая недотрога, как все думали! Но разве жизнь не состоит из формы и содержания? Которые совсем не всегда совпадают друг с другом…
Лена вздохнула, отвела взгляд от пустых глаз «роботессы», шагнула к двери, и вдруг сзади послышался тихий голос:
– Катя.
Лена едва не вздрогнула, резко повернулась, посмотрела в глаза девочке и растерянно спросила:
– Что?! Что ты сказала?!
– Меня… звать… Катя, – с видимым трудом выговорила та, и глаза ее уже не были пустыми и бессмысленными.
– О господи! – только и смогла сказать Лена. – Наконец-то! Неужели вернулась?!
– Я… вернулась? – Катя вздохнула и обвела взглядом комнату. – Где я?
– Что ты помнишь? – насторожилась Лена. – Какое твое последнее воспоминание?
– Я заболела. Мама вызвала врача. Мне стало плохо. Я уснула. Проснулась здесь. Кто ты и почему у тебя оружие? Что это за дом? Где мама? Где мои родители?!
Лена вздохнула и задумалась: как рассказать Кате о том, что случилось? И первое, что пришло ей в голову: «Нельзя! Рассказывать о том, как была в рабстве, как над ней глумились – нельзя!»
– Мы подобрали тебя на улице, – после трехсекундной задержки сказала Лена. – Где ты была до того и что с тобой было – не знаю. Что с вами со всеми, с остальными девочками, было, не знаю. Ты сейчас на нашей базе. Я дежурная. И мне тебе нужно кое-что рассказать.
Следующие пятнадцать минут Лена рассказывала о том, что случилось с миром. Вкратце, без особых подробностей. Потом Катя рыдала, а Лена ее успокаивала, сидя рядом и уткнув ее голову себе в грудь. Потом они пили чай. Вернее, Лена отпаивала чаем Катю, которая никак не могла успокоиться и, как только вспоминала о родителях, сразу же начинала рыдать, раскачиваясь, как под порывами ветра. Наконец Катя кое-как успокоилась и только время от времени всхлипывала, судорожно глотая сладкий чай и заедая его печеньем из картонной красной упаковки. Лена любила эти печеньки, покрытые шоколадной глазурью, – она почему-то не толстела от мучного, конституция такая, как и у мамы. Они с ней могли есть что угодно и когда угодно – и не толстели. Одноклассницы, вечно борющиеся с лишним весом, обзавидовались.
Лена осторожно выспросила, что именно Катя помнит из своего периода безвременья и как так случилось, что она вышла из забытья. Что с ней такого случилось, отчего она взяла да и пришла в разум? Но Катя ничего ей не смогла пояснить.
– Я на самом деле не помню! Ну представь – ты заснула, просыпаешься… а ты в чужом доме, перед тобой девчонка с автоматом, а вокруг… странные девочки. Сидят и молчат! Я и сейчас не могу до конца поверить тому, что ты мне рассказала! Пока сама не увижу… извини!
– Ты на Горе жила?
– Да, на Бакинской.
– А ты знала Митьку Круглова?
– Митьку?! Да мы в одном доме живем! Он в соседнем подъезде! Что, и он здесь?!
– Здесь. Только пока его нет, отъехал по делам с ребятами. Скоро приедет. Кать, скажи… а ты что-нибудь видела… ну… когда в забытьи была? Ну… когда ничего не помнишь… ты сны какие-нибудь видела?
– Сны? – Катино лицо сделалось недоуменным; похоже, она силилась понять, но… не могла. – Сны… нет, никаких снов. Просто как выключили, а потом – вот тут. И ты. И что делать дальше – я не знаю. Только… мне обязательно нужно попасть домой. Обязательно! Я должна увидеть! Должна!
– Должна – значит, увидишь… – вздохнула Лена. – Только тебе это не понравится. А сейчас… будем ждать наших. Приедут, поговорим, а там видно будет. Пока давай-ка займемся уборкой в доме. Сейчас я дам тебе в помощь девчонок, они не могут говорить, не могут сами думать, но что им скажешь – то они и сделают. Как роботы. Ты будешь ими командовать. А я буду вас охранять от мутантов. Поняла?
– Я была такая же? Как робот? – Катя закусила губу и вдруг заметила у себя на запястье шрам от ожога. Какой-то из насильников затушил об ее руку сигарету, после чего и остался шрам. Катя нахмурилась, будто вспоминая, потом мотнула головой, отгоняя какие-то мысли, и медленно добавила, четко выговаривая слова:
– Ничего не помню. Но ведь что-то было? Я ведь где-то была, когда вы меня подобрали? Что-то ела, что-то пила? Лен, тут есть большое зеркало?
Лена подумала, кивнула:
– Есть. В гардеробной. Показать где?
Катя кивнула, встала, и Лена пошла вперед, показывая дорогу.
Гардеробная находилась на втором этаже трехэтажного здания – большая комната с выдвижными шкафами, полными одежды и обуви. Папаша Мишки был богатым человеком, работавшим в Газпроме, и практически ни в чем себе не отказывал. Он уже давно мог бы уехать за границу, куда-нибудь в теплые края, но работа есть работа, пока она есть – надо работать. Так он говорил Мишке, а тот рассказал о жизненном кредо отца своим соратникам. Лена этого не понимала – всех денег не заработаешь, так зачем тянуть лямку до самой смерти, отказывая себе в удовольствиях? Ведь столько интересного есть в мире! Можно путешествовать – по земле и по морям, нырять под воду, подниматься в горы, спускаться в пещеры – зачем это постоянное увеличение количества пустых бумажек, если и тех, что имеются, хватит на всю оставшуюся жизнь? Может, это какая-то психическая болезнь – постоянное увеличение капитала?
Одна стена гардеробной представляла собой сплошное, от пола до потолка, огромное зеркало, сделанное скорее всего из нескольких зеркал таким образом, что нельзя было различить ни одного шва. Как так сделали – Лена не представляла. Впрочем, ее это и не интересовало. Зачем ей совершенно лишняя информация?
В зеркале отразились двое: маленькая, похожая на очень красивого мальчика девушка с короткоствольным автоматом поперек груди и темноволосая, с почти такими же короткими волосами, высокая девчонка лет четырнадцати – в майке с короткими рукавами, шортах чуть выше колен и кожаных сандалиях. Девчонка не сказать чтобы красавица, но стройная, длинноногая. Обычная девчонка-подросток, курносая, скуластая. В любом уголке России – каждая вторая такая.
Катя сбросила сандалии, решительно стянула майку и шорты и стала осматривать свое тело, поворачиваясь перед зеркалом.
– Что это у меня? – Она с ужасом указала на рубцы, пересекающие ягодицы. Рубцы поднимались с ягодиц выше, на спину, и спина была иссечена, будто кто-то резал кожу ножом. – Откуда это взялось?! А это?!
Она указала на шрам на животе – кто-то вырезал ей звезду вокруг пупка, и шрам казался старым-престарым, как если бы это случилось давным-давно, лет десять назад или больше. И Лена вдруг задумалась – а ведь и правда, раны у них у всех заживают очень, очень быстро! Любые раны, любые повреждения! Девчонок приводили избитых, изрезанных, а наутро они уже были практически здоровы! Раны заживали!
Увы, не все раны успевали затянуться. Иначе Валя, погибшая в застенках новых рабовладельцев этого мира, была бы сейчас жива. Жалко, хорошая была девчонка!
Лена задумалась, но, когда услышала, как ойкнула Катя, мгновенно очнулась, схватившись за автомат. Кто знает, может, мутанты уже здесь?! Но мутантов никаких не было, только голая девчонка, покрытая шрамами, которая смотрела на Лену с ужасом и горечью:
– Меня насиловали! Я никогда не была с мужчиной, никогда! А теперь я не девственница! Скажи, как это могло случиться?! Как?!
– Не знаю, – почти искренне ответила Лена.
Катя, закусив губу, еще минут десять осматривала свое тело, потом медленно оделась и, когда уже натянула на себя сандалии, задумчиво спросила:
– Сколько времени я здесь?
– Неделю.
– Месячных у меня не было?
Лена чуть не закашлялась. Выдохнула, подумала, честно ответила:
– Нет. Как и у других девчонок. Но пока рано о чем-то говорить. Посмотрим, что будет дальше.
– Ты мне правду говоришь? Не обманываешь меня?
Лена подумала, пожала плечами:
– Нет, не обманываю. Зачем мне тебя обманывать? Тебя тут никто не держит. Хочешь – иди домой. Куда хочешь иди. Здесь никого не держат. Тебя тут держали до тех пор, пока ты была в состоянии ходячего овоща. Теперь ты в разуме, а значит, можешь идти куда хочешь. Но если останешься – будешь подчиняться нашему командованию. Понятно?
– Понятно. – Катя ответила после небольшой паузы. – Ладно, пойдем, покажешь мне, что нужно делать.
И тут же с горечью и яростью воскликнула:
– Черт! Черт! Да откуда же у меня эти шрамы?! Я ничего, совсем ничего не помню! Да что же такое со мной было?!
«Что с тобой было? – грустно подумала Лена. – Ну что с тобой было… издевались над тобой. Мучили тебя. Всеми возможными и невозможными способами. Глумились. Тушили о тебя сигареты. Избивали ремнями, плетью, битой. И как ты выжила – никто не знает. Только бог – если он есть на небесах. И лучше бы тебе не вспоминать, что с тобой делали. Боюсь, ты этого не переживешь. Прежняя Катя умерла. Как и прежняя Лена!»
Они пошли вниз, и минут пятнадцать Лена демонстрировала хмурой, расстроенной Кате, как нужно управлять «роботессами». И потом вся толпа девочек уже мыла полы и вытирала пыль, под строгим контролем Лены и Кати. Дом был огромным, но добиваться полной стерильности его полов никто не собирался. Полы протерли, подоконники и полки вытерли – да и хватит. Работали вдесятером, вот и управились часа за полтора, примерно так.
После уборки пришло время кормить всю команду. Девочкам раздали бутерброды с ветчиной, бутылки с водой и приказали есть и пить. «Роботессы» механически сжевали еду, попили из бутылок, и настало время «гигиенических процедур». В туалет их повели, если говорить проще.
Когда последнюю из девяти девочек привели в порядок, Катя села на диван в гостиной и, не глядя на Лену, сказала:
– Неужели и я была такая?! О господи… ужас-то какой! У них тоже шрамы… Вы их тоже на улице подобрали?
– Тоже… – не моргнув глазом, соврала Лена. Она не любила врать, но… это была ложь другая. «Правильная» ложь. Если сейчас Катя узнает, что как минимум неделю над ней глумилась толпа сексуально озабоченных парней, – что это для нее изменит? Ей станет лучше, если она узнает правду? Станет легче жить? Скорее наоборот: будет представлять, что с ней творили, и вообще спятит. Так на кой черт ей все это вываливать?
Звук рычащего дизеля со стороны ворот поднял Лену с места, и она шагнула к дверям.
– Катя, сиди здесь и не выходи! Поняла? – Лена строго посмотрела на девочку. Та выглядела рассеянной и хмурой и кивнула секунды через три, напряженно о чем-то думая. Может, всплывают воспоминания? Если так, это очень плохо. Не надо сейчас никаких воспоминаний! Совсем не надо!
Лена сбежала по ступеням крыльца и пошла навстречу въезжающему во двор джипу. И тут же заметила на капоте автомобиля черные полосы, которых раньше не было. Лена прекрасно помнила, как выглядел джип до поездки. Абсолютная память – дело такое… все видишь и ничего не забываешь. Главное – не сойти с ума, ведь на самом деле мозг не зря забывает не очень важную для него информацию – чтобы не перегрузить «ячейки». Есть такая версия, Лена о ней читала. Впрочем, вполне возможно, что глупая версия. Ведь сказано было, и не раз, что на самом деле мозг использует всего лишь десять процентов своих возможностей. Так зачем забывать? Она вот ничего не забывает и вроде пока не спятила. Ну… наверное, не спятила.
– Что у вас случилось? – с ходу спросила Лена, дождавшись, когда откроется дверь джипа.
– Урод один… Андрея чуть не застрелил, – хмуро пояснила Настя. – Да не делай такое лицо… не застрелил же! Мишка его уложил. Как у тебя, все нормально?
– Кое-что случилось, – кивнула Лена. – Ребята, в дом пока не ходите, идите сюда, я кое-что вам расскажу.
Все были явно заинтригованы, а когда Лена быстро, в нескольких словах объяснила, что произошло, Настя шумно выдохнула:
– Ффухх! Слава богу! Значит, и другие девчонки могут выйти из… хм… комы. А что ты ей ничего не сказала – это правильно. Пусть будет так. Парни, слышали? Митька, тебя касается – у тебя не язык, а веник! Так и метет!
– Нет, а что сразу «Митька»? – обиженно буркнул парнишка. – Я что, не понимаю?! Не дурак же! Все ясно – подобрали на улице, на Горе. Вот и все. Я знаю Катьку, она девчонка хорошая. Мы с ней не ругались, хотя и не особо дружили. Найдем общий язык, ага. Айда домой. Я жрать хочу – как из ружья! Мы тут тебе кое-что расскажем, Лен… чтоб ты знала. Настя тут одну мыслишку дала, молодец!
Все пошли в дом – усталые, потные. На улице – настоящее пекло. Самый разгар лета! Солнце жарит, как в пустыне. И ни ветерка… Даже страшно подумать о том, что скоро отключится электричество и перестанут работать кондиционеры.
Катя сидела нахохлившаяся, как воробей, испуганно глядя на увешанных оружием хозяев дома. Андрей шагнул к ней, улыбнулся и протянул руку:
– Привет. Я Андрей. А это Настя, Митя и Миша. Ты Катя. Знаешь Митю?
– Ну… да. В соседнем подъезде жил. Значит, все правда, что Лена рассказывала? Мир погиб?
– Мир погиб, – просто сказал Андрей. – А Лена вообще-то старается не врать. Она у нас ужасно правдивая. В общем, так, Кать… у тебя есть выбор. Мы тут никого не держим: хочешь, уходи, хочешь – живи с нами. Мы можем тебя отвезти домой, чтобы сама посмотрела, что и как. Чтобы мыслей никаких не было. Ну и… с родителями попрощаешься. Если решишь остаться с нами – будешь жить на общих правах. То есть подчиняешься нашим правилам, слушаешь, что тебе говорят, и делаешь то, что требуется. Ничего особого мы не требуем. Просто участвуешь в нашей жизни, как и все. Научим тебя обращаться с оружием, будешь ходить так же, как мы, – всегда с пистолетом. Мутанты могут в любой момент напасть. Мы девчонку хоронили, так вот если бы не Настя – нас бы всех перекусали. Собаки. Ну вот как-то так. Насть, расскажи Лене и Кате, куда мы собрались ехать. Пообедаем, да и поедем.
А потом Андрей рассказал подробнее – как они ездили, что случилось в поездке и какую идею выдвинула Настя.
Лена не удивилась. Чего-то подобного она и ожидала. Мир обязательно скатится в Средневековье, так почему бы не подготовиться к этому именно сейчас? Нужно хомячить, хомячить и хомячить. Чем больше будет ресурсов, чем больше будет людей и вооружения, тем больше шансов, что их не задавят конкуренты.
Решили бросить жребий – кому ехать. Между Настей и Леной. Катя поедет в любом случае: оставлять ее с «роботессами» просто глупо – она защитить их не сможет. Ну а парни должны ехать в любом случае – во-первых, они основная ударная сила с их пулеметами, во-вторых, просто сила – таскать ящики кому-то нужно?
С Катей тоже все было не очень просто. Так-то вроде девчонка неплохая, но оставлять ее нельзя еще и потому, что нет к ней пока что такого доверия, как к тем же Насте и Лене. Вдруг уйдет, бросит все… да и оружия здесь куча. Кто знает, что стукнет в голову девчонке, только что вышедшей из забытья.
Оставить же дом без присмотра было бы в высшей степени глупо. Ладно бы раньше, до встречи с жителями коттеджного поселка, но теперь, когда им сообщили о том, где находится база, – это было бы полными идиотизмом. Придут, влезут, дождутся, когда хозяева вернутся домой, и… вжарят со всех стволов! А что, милое дело устроить засаду на въезде во двор! И пикнуть не успеешь, как получишь пулю в лобешник. Нет уж, пусть кто-то из девчонок дежурит и, если что, встретит «гостей».
Бросили монетку, и… остаться выпало Насте, чем она была немало расстроена. Ну это и понятно – вместо того чтобы ехать на «прогулку», придется сидеть дома и ухаживать за толпой молчаливых «зомбачек»! И это при том, что идея поискать лошадей принадлежит самой Насте! Кому, как не ей, ехать на ипподром?
Лена хотела Насте предложить поехать с Андреем, тем более что она, Лена, сегодня дежурная охранница, но… передумала. Очень уж захотелось прогуляться, особенно вместе с Андреем. Пусть Настя пока дома посидит, от нее не убудет.
На том и порешили. Занялись обедом, вскипятили воды для чая, наделали бутербродов – пока парни таскали в джип инструменты (болгарки, диски, и все такое прочее). Затем наскоро поели, не особо различая вкуса еды, и скоро джип выкатился из ворот, остановившись возле фуры и «КамАЗа»-вездехода, припаркованных у забора. Пару минут обсуждали, на чем лучше ехать, и решили все-таки поехать на фуре. Особой проходимости пока не требуется, а вот вместимость у фуры как минимум в полтора раза больше, чем у «лаптежника», как его называл Андрей. Видимо, «лаптежником» его называли из-за здоровенных вездеходных шин, что имелись у «КамАЗа»-вездехода. Об этом Лена уже сама догадалась.
Каждый взял пистолет (Кате тоже дали). У всех, кроме Кати, – автоматы с запасом снаряженных магазинов; два пулемета – это у Мишки и Митьки; ну и снайперская винтовка – ее Андрей положил на всякий случай. Ну, так он сам сказал. Скорее всего и не понадобится, но если забудешь, не возьмешь, – тогда точно понадобится.
Весь багажник и часть салона забили инструментами, из которых самым главным был бензогенератор, выдававший шесть киловатт. Хреновина эта просто-таки огромная, и, если бы не здоровенный багажник джипа, пришлось бы генератор пихать в фуру, что вообще-то потребовало бы усилий при погрузке гораздо больше, чем когда грузили в тот же «крузак». Эта железяка, судя по ее паспорту (ребята сказали), весила больше ста килограммов – сто десять или сто двадцать. Они втроем затаскивали бензогенератор в багажник и при этом шипели и ругались сквозь зубы. Особенно ругался Митька – Лена даже расслышала пару матерных слов, за что тот сразу получил выговор от Андрея: «Какого черта при девушке ругаешься?!» Лене стало даже немного смешно – после того, что она перенесла, матерные слова ее совершенно не волновали и не беспокоили. Но все равно было приятно.
Впрочем, и в прежние времена она бы точно не упала в обморок, услышав матерную ругань. В конце концов – она что, в теплице росла? Ходила в такую же школу, как и все остальные, и наслушалась там всякого-превсякого. Школа – еще тот источник матерного просвещения. Некоторые недоросли из параллельного класса не то что ругались матом – они на нем разговаривали.
Вначале, судя по разговорам, собирались поехать насчет лошадей завтра утром, но потом решили действовать по-другому. Представили, что где-то там умирают голодные лошади, для которых важен каждый день, и переменили планы. Оно и правда – спокойно лечь спать, представляя, что где-то там помирают лошади, невозможно… В общем, решили ехать.
Митька уселся за руль фуры, с ним сел и Мишка как охранник, в джип забрались Лена и Катя. За рулем, само собой, Андрей. Джип пустили первым – разведывать обстановку.
И в этот выезд с собой взяли радиостанции. Вернее, так: в джипе радиостанция была с самого начала – и антенна на крыше, и стационарная радиостанция в салоне. Практически у всех, кто ездит в экспедиции, у всех любителей внедорожья имеются радиостанции – такие, как у дальнобойщиков. Это удобно – едешь по трассе и слушаешь разговоры. Для развлечения или для того, чтобы узнать, где затор, где авария.
В фуре радиостанция тоже была (дальнобой же!) – ее просто настроили на нужную волну. Но кроме того, взяли с собой и японские радиостанции, носимые на поясе, – такая теперь была у каждого в их группе. Как сказал Андрей, больше он ошибки не допустит и на выезд без связи не поедет.
Ехать недалеко, но, как теперь случалось почти всегда, дорога заняла гораздо больше времени, чем до катастрофы, – ко всему прочему, оказалось, что район Студгородка возле моста на Первую Дачную забит всевозможными машинами, сцепившимися в «любовных объятиях». Ощущение было таким, будто все разом рванули из центра на выезд из города, и вот тут, у Студгородка, буквально таранили друг друга, пробивая себе дорогу к жизни.
Скорее всего, конечно, все было не так – люди умерли на ходу, за рулем, машины, сталкиваясь, перегородили дорогу, ну и в них въехали еще автомобили, хозяев которых настигла та же самая беда.
Митька умудрился бампером отодвинуть две легковушки, благо что масса фуры плюс мощность двигателя позволили это сделать, протиснулся мимо помятой белой «Калины», в которой виднелись останки нескольких человек (уже белели кости), и скоро все уже катили по улице Шехурдина, оставив по правой стороне автомобильный рынок Студгородка. До ипподрома оставалось всего ничего, с километр.
Через пять минут машины были уже у ворот ипподрома.
23 июня, день.
Андрей Комаров
Нет, все-таки Митька молодец! Дело он знает! Ловко подвинул машины! Не пришлось объезжать!
Я посмотрел на Лену, сидевшую справа от меня с отрешенно-задумчивым видом, и вдруг подумал о том, что сказала мне Настя. Нет, не может быть так, что в этой чеканно-красивой и холодной голове кипят такие страсти! Ну ведь правда – с какой стати эта девчонка вдруг взяла и в меня влюбилась?! За все время она ничем – ни словом, ни жестом не выказала отношения ко мне! Корректная, выдержанная, даже холодная – как маленькая мраморная статуя, не больше того! Неужели и правда?! Странное ощущение… пока непонятное.
Нет, ну так-то мне приятно… я не избалован вниманием девушек. Не до того как-то было… учеба, тренировки, домашние дела. Где мне было знакомиться с девушками, ухаживать, и все такое прочее? Да и возраст наш… хм… совсем не амурный. Хотя, если вспомнить, – сколько лет было Джульетте? Тринадцать или четырнадцать! А Ромео? Лет шестнадцать-семнадцать. И уже сотни лет над их судьбой умиляются целые поколения людей. Ну да, да – тогда времена были другие, тогда все было по-другому и женились рано! А СЕЙЧАС какие времена? Не другие? А интересно было бы взять да и спросить у нее – напрямую, без всяких там иносказаний! Ответит? Сказать что-нибудь типа: «Ты правда меня любишь?» Что ответит?
Я оглянулся на Катю и снова задумался: вот у нас появился новый человек. Новая девушка. Только недавно она была в состоянии бродячего овоща, и вот поди ж ты – сидит на заднем сиденье и смотрит в окно!
Вполне разумная, выдержанная девушка. Я думал, что при виде костей, трупов и разбитых машин она будет плакать или ее начнет рвать, но нет – спокойная, только слегка бледная. Что это, последствия перенесенных ею психических травм? Почему они все – и Лена, и Катя – так легко переносят ужас, который случился с миром, то, что вокруг – свидетельства постапокалипсиса? Неужели их не трогает то, что они видят? Деформация личности? Они ведут себя не «по-девчачьи»!
Ладно, потом спрошу. И с Леной поговорю, и с Катей. Когда время придет. Жалко, что Насти здесь нет, – с ней было бы легче. Не знаю почему, но легче.
Фура замерла у закрытых ворот ипподрома, на которых, на сетке, были приделаны две стилизованные огромные подковы. Рядом на бетонном заборе рекламные плакаты с надписью наверху «Саратовский ипподром» и предложением о переработке каких-то там сельхозпродуктов. Похоже, что на территории ипподрома вовсю развивалась коммерческая деятельность. Раньше развивалась…
Тяжелые стальные ворота задвинуты. Как их открыть и проникнуть на территорию ипподрома, неясно. Сигать через забор? Так он высокий, не так просто через него перелезть – особенно с оружием. Если подцепить ворота и оттащить их в сторону – например, лебедкой джипа? Но это если они не заперты изнутри. И проверить это можно, только забравшись через забор.
Ну что поделаешь – полезу! Может, и лезть-то туда без толку… лошади давно передохли, если за ними никто не ухаживал. Без корма они еще продержатся какое-то время, а вот без воды… Хотя вода-то как раз у них и должна быть; я читал, что на ипподромах в денниках стоят автопоилки – нажал мордой, и потекло. Электричество пока не отключилось (что удивительно), так что автопоилки все еще должны работать. Пока есть электричество, есть и напор в системе водопровода, – насосы-то качают. Конечно, и они могут выйти из строя, но… у нас на базе вода пока была. В городском водопроводе. Как только он отключится, перейдем на воду из скважины. Вполне приличная вода, я пробовал. Чистая, холодная и без хлорки. Волга-то рядом, до нее пятьдесят метров. Идет инфильтрация. Без воды не останемся.
– Андрюх! – возбужденно закричал Митька, прижавшийся головой к сетке ворот. – Прикинь, там лошади! Много лошадей! Много!
Я шагнул к воротам, посмотрел туда, куда он указывал… Точно! На поле ипподрома, там, где виднелись дорожки для скачек, бродили лошади. Их было очень много – несколько десятков, может, сотня! Черные, рыжие, белые, большие и маленькие – они бродили как ни в чем не бывало и норовили пощипать траву, что осмелилась вырасти по краю территории у забора. Кто их выпустил, как они выжили в эти дни – загадка!
– Ничего не вижу! – пожаловалась мелкая Лена, вставая на цыпочки. – Плохо быть низенькой!
Я усмехнулся и, взяв ее под мышки, приподнял перед собой и так и остался стоять, держа Лену под грудью, прижав к себе. Она была теплой, упругой, и пахло от нее… хорошо пахло. Приятно. Не духами, не дорогими кремами, но чем-то неуловимым, приятным носу. Тут был и запах моющего средства типа «Фейри», и запах шампуня, и что-то неуловимое, непонятное, волнующее сердце, которое сейчас стучало так, что чуть не вырывалось у меня из груди.
Ну да, да – мне почти шестнадцать, я молодой, половозрелый, изнуренный гормонами парень! Мой организм сейчас мучим спермотоксикозом – я все это прекрасно понимаю! Все парни в этом возрасте просто сексуальные маньяки – такими сделала нас природа! Я читал об этом. А против природы не попрешь!
– Рассмотрела? – спросил я внезапно охрипшим голосом.
– Рассмотрела! – серьезно кивнула Лена и неожиданно добавила: – Там человек ходит. То ли девушка, то ли парень – я не рассмотрела. Среди лошадей. Так что, если мы побибикаем, скорее всего он нас услышит.
Кровь стучала у меня в висках, сердце дрыгалось в груди, а мой пах лучше никому не показывать. А то подумают еще… то, что и надо подумать. Хорошо, что на мне камуфляж, а не обтягивающие джинсы…
– Митяй, давай, фафакни! – кивнул я другу.
– Факнуть? Это мы завсегда! – И заржал.
Тоже мне… сексуальный гигант! На словах – все факари и прожженные любовники. Дурачки, ага!
Хотя… может, это только мы с Митяем такие? Это нам было не до танцев-обжиманцев и не до постельных утех? Слышал я, что наши одногодки вполне себе ни в чем не отказывают. Мол, время такое, созрели! Ходили кое-какие разговоры, но, честно сказать, я не особо ими интересовался. Ну… про всякие там «ромашки». Что такое «ромашка»? Это когда садятся в кружок, и ведущий или ведущая крутит на полу бутылочку, и на кого та укажет (противоположного пола, само собой, хотя… всякое слышал) – отправляются в соседнюю комнату изучать позы из Камасутры. Но вообще-то все эти разговоры больше касались так называемых элитных школ, где учились детишки богатых родителей и чиновников (что, впрочем, практически одно и то же).
Рев сигнала фуры едва не заставил меня подпрыгнуть и тут же выбил из головы мысли об упругом теле маленькой Лены. Пневмосигнал – не хухры-мухры, так заревел, аж птицы с деревьев послетали! Если те, кто на территории ипподрома, нас не услышат, это будет очень даже удивительно!
Услышали. Минут через десять в сетке ворот показалось лицо девчонки лет четырнадцати, чем-то похожей на Настю. Глазастая девчонка, симпатичная. Нам вообще везет на симпатичных девчонок – ощущение такое, что все «корявые» и толстушки вымерли после приступа болезни, остались только милашки. Интересно, а если действительно так?! И нет ли под этим обстоятельством какой-нибудь научной базы? Типа выживают только красивые?
– Чего хотели?! – Голос девчонки был хрипловатым, будто она давно не спала и смертельно устала. Глаза красные, светлые волосы растрепаны, и в них застряла соломинка.
– Открой ворота, поговорим, – мирно предложил я. – Не бойся, не обидим!
– Зачем приехали? – Девчонка не двинулась с места. – Кто такие?
– Мы приехали лошадей спасать, – вмешалась Лена. – Думали, они тут погибают.
– Пока не погибают. – Голос девчонки смягчился. – Но скоро могут.
– Ну вот давай об этом и поговорим! – снова встрял я. – Ты видишь, что творится? Дороги скоро зарастут, людям понадобятся лошади, чтобы ездить. Вот мы и приехали, чтобы спасти коней.
– Опомнились! – фыркнула девушка. Именно девушка, а не девочка – присмотревшись, я бы ей дал уже лет семнадцать, не меньше. Слишком уж жестким и взрослым было выражение ее лица, слишком усталыми и грустными, взрослыми, – глаза.
– Опомнились! – повторила она грустно после секундной паузы. – Если бы не мы, все лошади давно бы передохли. С голоду. А то и от жажды.
– Сколько вас? – спросил я настороженно, поглядывая по сторонам. – Мутантов видели?
– Видели, – кивнула девушка. – Лошади их затоптали. Они чуют мутантов и ненавидят их.
Она замолчала, я тоже замолчал. Молчали и Мишка с Митькой, и Лена. О чем говорить? Нас явно не хотят пускать внутрь, с нами не хотят общаться, и… что вообще мы здесь делаем?
И тогда я решил сказать напрямик:
– Меня звать Андрей. Это Лена, а это Митя и Миша. Мы живем в Усть-Курдюме. У нас там что-то вроде базы. Кроме тех, что здесь, – еще десять девчонок. Мы пытаемся выжить, организовать тех, кто выжил, пытаемся возродить цивилизацию. Цивилизации понадобятся лошади, и, наверное, скоро. Машины придут в негодность, дороги зарастут, так что или пешком, или на лошади. Потому мы приехали сюда. Я не знаю, сколько вас и кто вы такие. Думаю, вы имеете какое-то отношение к ипподрому и поэтому тут оказались. Если наша помощь вам не нужна и вы справляетесь сами, мы развернемся и уедем. Обойдемся и без ваших лошадей. Делайте что хотите.
Молчание. Потом девушка кивнула и шагнула к калитке. Загремел засов, калитка открылась:
– Заходите.
– Миша, Митя, останьтесь у машин! Лена и Катя – со мной. Впрочем, если хотите, можете остаться.
– Я иду! – тут же откликнулась Лена.
– Я останусь, – вздохнула Катя. – Лошадей боюсь. Лягнут еще…
Девушка из-за калитки слегка насмешливо улыбнулась, а мы с Леной прошли на территорию ипподрома.
– Я Юля, Юля Морозова, – бросила девчонка на ходу, шагая в сторону широкого кольца дорожек. – Занималась тут в конноспортивной школе. Со мной тут Аленка Денисова и Маша Семенова. Когда все случилось, мы поняли, что лошади погибнут. Они ведь заперты в денниках, и корма у них нет. Вода есть – поилки автоматические, электричество еще есть. Мы живем рядом… ну… почти рядом. Добрались пешком, выпустили лошадей и теперь их кормим. Запаса корма хватит примерно на месяц. Здесь сто три лошади, из них десять пони. Ну вот пока и все. Каждая из нас взяла на себя тридцать лошадей, и… мы живем здесь, на ипподроме.
– А чего вы ждете? – серьезно спросила Лена. – Ну… вот кончится корм, что будете делать дальше?
– Думали над этим, – пожала плечами Юля. – А вот и Аленка! Ален, люди приехали спасать наших лошадей. Говорят, в Усть-Курдюме живут. Маша где?
– Спит. Вымоталась. – Алена внимательно осмотрела нас с Леной, задержавшись взглядом на оружии. – А зачем вам лошади?
Я снова объяснил ситуацию, и Алена, крепкая блондинка лет пятнадцати, задумалась, потом кивнула:
– Да, лошадей разводить надо. Без лошадей – никуда. А чего хотите от нас?
Вопрос был вообще-то интересным – и правда, а чего мы хотим от них? Ну, вот мы приехали. Тут лошади. И что дальше? Куда их? Как кормить? Где держать? Как-то непродуманно, точно… Тем более что я не ожидал сотни лошадей. Думал, будет… ну… десяток! Почему десяток? Да черт его знает! Десяток, и все тут!
– Не знаю, чего хотим от вас, – честно ответил я и пожал плечами. – Когда я ехал сюда, думал только о том, что тут умирают лошади и надо как-то их спасать. А вот как спасать – не знаю! Ну ни черта не знаю! И что делать с ними – тоже не знаю! Вот придет зима – и как тогда? Как кормить? Где им пить, есть? Где жить? Вот вы… кончится корм, куда денете лошадей?
– Выпустим, – вздохнула Юля, – пусть сами себе ищут еду. Мы не сможем найти зерно, овес, сено. Не сможем привезти. Все, что мы могли, сделали, не дали им ослабнуть. А потом… а что потом? Мы думали, что хоть как-нибудь ситуация нормализуется, что хоть какая-то власть останется. Но ничего не осталось. И мы не знаем, как жить дальше.
– Подожди-ка, как это выпустите? А в морозы? Что они будут делать в морозы?! Зимой?! Зимой и весной? Ну летом-то ладно, а потом?
– Мороз им не страшен. У них теплоотдача – один процент, – улыбнулась Юля. – Все равно как человек в шубе. А вот насчет еды… насчет корма все плохо. Они не приучены выкапывать еду из-под снега, в голой степи. А у нас тут степи. И вода… если только из Волги. Или из речек – других речек. Придется гнать коней в сторону лесов – там и спрятаться есть где, и корм легче найти. Ну и воду. А там уже сами, как смогут. Вот так… Им страшнее сквозняки, чем холод. А еще – перепад температуры, когда из теплого денника – и на мороз. А если они все время на воздухе, если под открытым небом – это не страшно. Лошади такие хитрые существа – они ко всему приспосабливаются! Они не боятся ни холода, ни жары! Они не боятся хищников – порвут, как Тузик грелку! К нам три мутанта забежали, собаки. Так они их втоптали в землю – мы и опомниться не успели! И… человек заходил. Мутант. Они его тоже убили. Знаете, как лошади дерутся? Нет? Ухватит за плечо, так швырнет – по воздуху метров пять лететь будешь! А если лягнет – башка отлетит! Так что в лесу они выживут. Особенно если все вместе. А мы их приучаем – чтобы все вместе, чтобы табуном ходили. У них уже и вожак появился – жеребец Жак. Вороной рысак Орловской породы. Вон он, у забора, видите? Красавец!
Я посмотрел туда, куда она показала, и увидел крупного, могучего коня, который блестел под солнечными лучами так, будто его опрыскали свежей краской. Под угольно-черной шкурой играли могучие мышцы, жеребец всхрапывал и бежал мимо нас ровной, красивой рысью.
– Какой красивый! – восхищенно вздохнула Лена. – Настоящий вожак!
– Настоящий! – довольно кивнула Юля. – Трех жеребцов отдубасил так, что думала – ребра переломал. Но нет, целые! Зато теперь слушаются, как коровы пастуха! Он и мутантов заметил, остальных организовал на атаку! Умный, черт!
– А почему черт? – поинтересовался я. – Злой?
– Злой, ага! Так просто не подпустит. Только Аленку подпускает и позволяет надеть седло. Ну или в тележку запрячь! Остальных и покусать может. Лошади его слушаются. Ну, вот такие дела.
– Всякие дела… так что все-таки думаете делать? Как жить? Так и будете обитать на ипподроме? Вы вообще как питаетесь? Что едите? А вот отключится электроэнергия – что будете делать?
– Отключится… на костре будем готовить, – поджала губы Юля. – Еды пока хватает, здесь же и ресторан был. Да и в магазины можно пойти за продуктами, не проблема. Но да – честно сказать, уже задрало. Тяжело! Втроем мы уже просто упахались. Так все-таки, а что вы можете нам предложить?
– Что мы можем предложить?.. Только гнать лошадей к нам, в Усть-Курдюм. Водопой – вся Волга. Вот насчет еды сложнее. Пастись там по большому счету-то и негде. Нет, так-то есть леса рядом! В сторону объездной! Опять же – можно попробовать организовать доставку корма отсюда. Повторю: электричество отключат, что лошади будут пить? Долго они продержатся без воды? А оно ведь вот-вот отключится, уверен! Вода из городского водопровода, не будет ее – тогда как? Погоните подыхающих от жажды лошадей? До нас километров тридцать – полдня хода на лошадях, как я это себе представляю. Там пустим их пастись и будем думать, как доставить корм.
– Мы должны подумать, обсудить! – Юля села на ступеньку здания, видимо административного, и устало положила руки на колени, обтянутые выцветшими джинсами. – Поймите правильно, ведь мы не знаем, кто вы. И что нас там у вас ждет. И что ждет наших лошадей. Понимаете… мы за них отвечаем!
– Перед кем?
– Перед собой. Перед совестью. У нас ведь теперь, кроме них, никого не осталось… они нам как родня!
Я вздохнул, глянул на солнце – время к вечеру, и хоть июньский день долог, но работы предстоит выше крыши, так что задерживаться здесь не стоит. Пусть все будет, как… как будет. Я сделал все, что мог.
– Вот что… Юля и Алена… по большому счету мне все равно, поедете вы с нами или нет. Погоните лошадей или нет. Мы пытаемся возродить цивилизацию, как можем, как получается, – по совести, по закону. Вы или участвуете в этом, или нам неинтересно – где вы и что вы. Делайте что хотите. Надумаете пойти к нам – вот адрес. – Я достал маленькую пачку бумаг для заметок, написал адрес, отдал Юле. – Не надумаете – значит, не надумаете. У нас нет времени на долгую болтовню. Лена, пойдем!
Повернулся и пошел в сторону ворот, больше не обращая внимания на молчавших девчонок. И все-таки, отойдя метров на пять, остановился, обернулся:
– Мы сейчас поедем к Ленинскому райотделу, вскрывать его будем. Там задержимся надолго. Так что, если будет желание пообщаться, что-то обсудить, – подъезжайте. Только на оружие не рассчитывайте – оружие даем только нашим. Вы пока не наши, и на сторону мы ничего не дадим. И вот еще что – бойтесь групп парней. Уже есть бандитские группировки, и самые среди них опасные – этнические. Кавказцы, одним словом. Боюсь, они к вам обязательно заглянут. Ну, вот и все. Удачи, девчонки!
Мне не ответили. Но я ответа и не ожидал. Пусть думают. Если что – как-нибудь обойдемся и без лошадей, пусть наши дети или внуки думают о том, как разводить лошадей. Если они будут, эти самые дети и внуки. Что совсем не факт. Уйдет человечество, и останутся вместо него одни лишь мутанты.
Кстати, что-то давно их не видели, этих самых мутантов. Расслабились, надо внимательнее смотреть по сторонам.
Через пятнадцать минут мы уже ехали по направлению к Ленинскому УВД, или, как папа называл его по старой памяти, РОВД. Я не знаю, как эти организации назывались в последние годы, да и не суть это важно. Важно, сумеем ли мы пробиться через бронированную дверь и капитальные стены этого райотдела. В сравнении с райотделом Юбилейного Ленинский отдел – как Москва в сравнении с Саратовом. Столица мелких отделов Ленинского района. Кстати, есть ведь еще и Волжский райотдел, и Заводской, и Кировский, и Фрунзенский. А еще – ГУВД и куча разных воинских частей. По-хорошему, нам стоит выгрести все эти источники оружия, пока оно не расползлось по всему городу, по всей области. Кроме того, я уверен, что в недалеком будущем оружие и патроны будут основной ценностью в отношениях между выжившими. Есть у тебя оружие – ты сыт и доволен. Нет оружия – ты голодный раб, который ублажает своего господина. Ну как было с этнической бандой, которую мы уничтожили, освободив Лену, Катю и остальных девчонок.
Райотдел, как и ожидалось, был закрыт изнутри. Все-таки нашим людям не откажешь в стойкости и ответственности – сидели на месте до последнего, уже фактически умирая. И перекрыли доступ к оружию. Хотя бы на время. И правильно, вооруженные беженцы в последней стадии истерии – это было бы страшно.
Митька подогнал фуру к самому крыльцу, чтобы удобнее было таскать ящики, когда мы все-таки вскроем наружную дверь и дверь в оружейку. Джип я поставил рядом – так, чтобы можно было протянуть провода удлинителя, не вытаскивая генератор из багажника, и работа закипела. Болгарки у нас были, диски к ним были, так что вскрыть эту дверь – дело времени. По большому счету нам и не нужно взрезать всю дверь – только вырезать штыри замка, и все будет в порядке. Дверь сейфовая – один штырь толщиной в палец на уровне замка, и еще два – снизу и сверху в стальную раму двери. Все просто, и… очень трудоемко. Само собой, чтобы перепилить эти штыри, надо вначале выпилить куски стального листа, закрывающего щель между дверью и рамой. И уже потом – пилить эти самые штыри.
Несколько дисков загубили. Стачиваются на раз. Металл толстый, сталь крепкая. Пока поддался последний штырь – прошло не меньше полутора часов. Такими темпами мы до ночи будем тут сидеть! Все в поту, мокрые как мыши – жарко, а не разденешься! Я потребовал, чтобы все были не просто одеты, так еще и в бронежилетах, и на лицах – специальные прозрачные забрала. Если болгарка сделает гадость, запустив в работающего куском диска, то хоть какая-то надежда, что не поранит. Отец мне некогда даже фото показывал – кусок диска от болгарки, засевший глубоко в черепе мужика. Есть у болгарок такая вот подлючесть. Смертельная.
Тяжелая дверь медленно распахнулась, из затхлой прохлады здания потянуло густым запахом мертвечины. Лежат покойники. Это дежурка воняет, точно. Придется и ее вскрывать – ключи-то от оружейки скорее всего там лежат.
Девчонки оставались у машин, смотрели за окрестностями на предмет подкрадывания супостатов, работали мы втроем, так что, само собой, «гостей» первыми заметили они.
– Андрей! Сюда едет машина! Грузовик!
Голос Лены был таким же спокойным, как обычно, – интересно, ее вообще что-то может вывести из себя? Каждый раз удивляюсь… Я лично – взрывной, могу наорать, взбеситься, хотя и стараюсь этого не делать, даже будучи голодным. Но вот Лена… она до сих пор для меня загадка! И… пример для подражания. Вот каким выдержанным надо быть! Даже голос не дрогнул!
– Пулеметы! Митька, под «КамАЗ», с пять – сорок пять! Мишка – другой пулемет бери и сюда – здесь засядешь, в дверях! Девчонки – за угол, вон туда, к воротам! Я – встречаю.
Грузовик был еще метрах в двухстах, когда мы уже распределились по позициям. Все залегли – оружие на изготовку, предохранители на автоматической стрельбе, все как положено. Чужаки получат отпор, если что. Не факт, что это бандиты, но и мирных граждан нам сейчас на фиг не надо. Чужим оружие не отдадим! Не для того двери курочили!
Это был какой-то то ли китайский, то ли корейский белый фургон среднего размера – и не такой большой, как фура, и не маленький, как «Газель». Что-то среднее между ними. В кабине вижу четверых. Сколько в кузове – не знаю. Кузов изотермический, он даже с кондиционером, или как там у них это называется. В общем, такая штука над кабиной, похожая на кондиционер. Холодильник?
Фургон остановился метрах в двадцати от наших машин, двигатель машины затих, и наружу из кабины полезли парни – да, я не ошибся, их было четверо.
А в кузове – еще четверо. В руках – двустволки, у одного одностволка, по виду как полуавтоматическая пятизарядка, на поясах что-то вроде здоровенных ножей или мачете. Типа крутые ребята. Восемь человек против нас пятерых. Только вот у нас были не охотничьи ружья, а пулеметы. И пистолеты-пулеметы.
– Эй, кто старший? – крикнул один из приехавших, крепкий парнишка лет четырнадцати в джинсах, рубашке с короткими рукавами, русоволосый и совсем не похожий на кавказца. После тех событий с бандой исламистов я опасался и не доверял всем этническим группировкам. Их лучше сразу валить, без разговоров и долгих рассуждений.
– Я старший! – отозвался я и размеренно, не делая резких движений и стараясь не перекрывать вектор обстрела, пошел к нашим «гостям». Они пока не выказывали никаких признаков агрессии, хотя ружья держали в руках и явно были готовы к стрельбе. Но это ничего не значило – «укорот» у меня на плече, стволом в их сторону. Только нажать на спуск – и через миг после моих выстрелов их сметут пулеметчики. Только зачем это надо? Может, просто хотят пообщаться, узнать обстановку, и все такое?
Если начинать все знакомства с убийства – кто в этом мире останется жить? Мы ведь сами себя уничтожим, как безумные крысы!
Успеем еще пострелять. Пока что просто поговорим.
Глава 3
23 июня, день, вечер, ночь.
Андрей Комаров
Мы остановились друг против друга, я осмотрел «гостя» с ног до головы, он разглядывал меня, и никто не спешил начинать разговор. Его соратники сгрудились кучей у него за спиной, и я отметил, что воинской выучки у них ни на грош. Ну да, я тоже не проходил тренировочные лагеря спецназа, но соображения у меня и моих парней хватает, чтобы не собираться кучей перед лицом потенциального противника. Сейчас дать одну хорошую очередь из пулемета, и всем трындец. Башкой-то надо думать, или они ею только едят? Впрочем, это их дело.
– Ну и? – со скучающим видом спросил я, переводя взгляд на парней из грузовика. Они так и стояли толпой, положив стволы ружей на согнутый локоть левой руки, как завзятые рейнджеры Дикого Запада. Фильмецов, видать, насмотрелись о крутых пацанах-пастухах.
– На х… вы влезли на нашу территорию?! – с ходу начал парнишка, не обращая внимания на висевший у меня на плече автомат. – Мы тут живем, а ты приезжий, я тебя не знаю! И это наша мусарня, мы сами ее вскрывать собрались! А вы прирулили! Валите отсюда!
Мне вдруг стало смешно. Ни злости, ни возмущения – просто смех от такой наглости и такого бесстрашия. «Слабоумие и отвага!» – вот его лозунг. Перед ним стоит человек, вооруженный автоматом, а этот придурок лезет вперед. Он на меня наезжает! Не зная – кто я, что я и что у меня в голове!
– Слышь, тебя как звать, вояка? – спросил я почти миролюбиво. – Ты откуда такой взялся?
– Костян я! – Парень воинственно расправил плечи. – Ты думаешь, тебе поможет твоя пукалка? У меня на пятиэтажке напротив сидят два пацана со снайперками, щас покажу на тебя пальцем, и завалят, как оленя! Так что грузитесь и валите отсюда!
Я посмотрел на пятиэтажки – до них было метров сто. Неужели и правда посадил туда кого-нибудь с охотничьим карабином? А что, почему бы и нет? То, что эти черти всего лишь с охотничьими с ружьями – ничего не значит. В ближнем бою картечь самое то. Так нашпигуют свинцом – мало не покажется. Ну и прикрытие со снайперками.
Неприятное ощущение, когда где-то там сидит стрелок и выбирает место, в которое всадит тебе пулю.
Но что-то не вязалось… Где они взяли карабины с оптикой? Если только имелись у кого-то дома? Явно охотничий магазин не вскрывали – тогда бы у них были короткие помповики, а тут – обычные двустволки да пятизарядка-полуавтомат. Были бы и ножи на поясе, были бы и травматы…
– Может, у тебя кто-то там и есть, – спокойно усмехнулся я, – но, когда я упаду, вас всех тут же положат. Вы сейчас под прицелом двух пулеметов и двух автоматов. Только ошметки полетят. И за машиной с вашими пукалками не спрячетесь – пулемет эту жестянку насквозь прошьет. Так что валите отсюда, да так, чтобы я вас больше не видел. Не хочется вас убивать, людей и так осталось мало. А если уедете и потом учините какую-нибудь пакость, мы вас найдем и всех поубиваем. Будь уверен, так и будет. Мы уже человек пятьдесят таких отморозков завалили. Понял, Костян? Или растолковать еще?
– Да ты только с автоматом борзый! – Голос Костяна дрогнул, и я вдруг понял: никаких снайперов у него нет. И весь его народ тут, у машины, растерянные и напуганные. Вон как оглядываются по сторонам, ищут, откуда смерть придет.
– Почему же? – снова усмехнулся я. – И без автомата борзый. Хочешь проверить? Давай так сделаем, по-мужски – разберемся врукопашную. Набьешь мне морду – мы снимаемся с места и уезжаем. Я тебя вырублю – значит, ты уходишь и нам не мешаешь. Согласен?
– Согласен! – Глаза Костяна вдруг хитро блеснули.
Эге… парнишка-то не простой, похоже, единоборец! Какой? Скорее всего – каратист, хотя, может, и боксер. Нет, не боксер, точно. Иначе я бы его знал. Мы друг друга знаем, хоть раз да встречались на соревнованиях. Это или ушуист какой-нибудь, или каратист, или… да кто угодно. Мало ли их развелось, единоборцев хреновых. Напели им в уши, какими они станут могучими бойцами, вот и тащат деньги в секции, считая, что познают путь воина. А этот их сэнсэй наверняка бывший инженер, нахватавшийся верхов единоборств и звезд с неба точно не хватающий. Впрочем, всякое может быть. И всякие «винчуны» и всякая латата вроде боевого самбо. Сохранились еще старые мамонты, не забывшие прикладных видов единоборств.
– Лена, поди сюда! – крикнул я, не оборачиваясь к машинам.
Когда Лена подошла, вся толпа парней восхищенно выдохнула. Ну да, я их понимаю, смешение брутальности и особенностей Дюймовочки – забавный контраст. Красивая она до умопомрачения!
– Лен, мы сейчас вот с этим… хм… Костяном подеремся, а ты постереги барахло. Только встань так, чтобы их на прицеле держать. Парни, вы не смотрите, что она девушка и маленькая, она муху на лету пулей сбивает. А уж яйца отстрелить – это как два пальца об асфальт. Проверено!
Лена кивнула и заняла позицию сбоку, слева от меня, направив автомат на толпу. Теперь они были и под прицелом пулеметов справа, и Лена могла хорошенько проредить компашку – если что. Я же снял автомат, разгрузку, с пояса снял кобуру с пистолетом и все аккуратно положил на край газона, на бордюр у дороги. Рубаху снимать не стал.
– Тебя как звать? – спросил Костян, наблюдая за моими манипуляциями, и тоже положил ружье на землю.
– Андрей. Андрей Комаров. Костян, еще раз: победишь – мы уходим. Проиграешь – уходите вы. Проигрышем будет считаться, если противник не может продолжать бой или сам скажет, что проиграл. Если попробуете изменить условия, если решите, что вы не должны выполнять условия договора, – мы вас убьем. Всех до единого. Понял?
– Понял, почему бы не понять! – ощерился Костян, сбрасывая рубаху. – Только вот что нам делать, если ты проиграешь и вы откажетесь выполнять условия договора?
– Мы не откажемся, – искренне заверил я. – Мы всегда выполняем условия договора.
Это было все-таки карате. Парень встал в стойку – не знаю в какую. Он был довольно-таки крепок, мускулист и, наверное, силен. Вот только не боксер. Он не получал по морде столько, сколько я. И не бил так, что, если бы не было перчаток, сломал бы кости и свалил наповал. Насмерть. А я посвятил этому годы своей жизни. С самого раннего детства.
Его нога взметнулась вверх, норовя врезаться мне в подбородок. Смешно! Ну только представить путь ноги снизу и до головы противника! Эдак можно подловить только идиота, на встречном. Нет, парень, думаешь, зря в боях без правил пинают только в живот и по бедрам, а нокаутируют руками? Потому что не дураки! И это вот не киношка про хитрых ниндзя!
Он норовил достать меня с дальней дистанции, всякими там маваши и уро-маваши, от которых я легко, просто-таки играючи уходил. И ему ничего не оставалось, кроме как войти в ближний бой. На обычную дистанцию, на которой работают боксеры.
Ну и нарвался. Если достаточно резко, даже не очень сильно нанести удар в скулу человека сбоку, крюком, он же «хук», то мозг в черепной коробке получает микросотрясение и как следствие – отключается. Главное, точно попасть. А попадать я умел! Какое бы там ни было «контактное» карате, все равно волей-неволей боец в спарринге сдерживает себя, не решаясь нанести сокрушительный удар. То же самое на соревнованиях. А вот у боксеров, так сказать, руки развязаны. И бьем мы, как умеем. А мы умеем бить.
Со стороны, наверное, это выглядело совсем не зрелищно и даже странно – вот сейчас только Костян бросился в атаку – красиво так, передвигаясь, как на картинке, ну самурай, да и только! Или ниндзя. Или хрен знает кто, но настоящий мастер! И вдруг обмяк, «стек» на землю, как будто из него выдернули все кости.
Так бывает. Никаких тебе красивых полетов на пять метров, как в кино, никаких тебе кровавых брызг, просто – щелк! И вот он уже потек. Готов. Надо знать, куда ударить и как ударить.
Я поднял разгрузку, не без отвращения надел ее на себя, мокрую от пота. Но раз решил, что все должны быть в полной экипировке, значит, так тому и быть. Потом повесил на пояс пистолет, на грудь – укорот, так, чтобы можно было с ходу стрелять. И только потом посмотрел на лежащего в пыли Костяна.
Тот уже начал подавать признаки жизни – открыл глаза, похлопал ресницами, застонал, помотал головой из стороны в сторону. Через минуту – сел, опираясь руками на асфальт.
– Как это ты меня так запросто? – хрипло сказал он и со стоном потрогал скулу, на которой наливался кровоподтек, – Я же, считай, черный пояс!
– Ну и я черный пояс. Каэмэс по боксу.
– М-да. Говорили мне, с боксерами не связывайся, а я не верил! – Костян растянул губы в улыбке, но снова сморщился от боли. Выругался, протянул руку. – Эй, охламоны, помогите подняться! Черт! Похоже на сотрясение мозга. Кружится все! Крепко ты меня приложил!
– Пройдет, – с не совсем искренним сочувствием заверил я. – Ты крепкий парень, так что все нормально будет. Ты сам-то где базируешься?
Костян зыркнул на меня, мол, «с какой целью спрашиваешь?», потом расслабился:
– Здесь и базируемся. По квартирам. Хотели вот мусарню вскрыть, да ты тут помешал. Оружия по квартирам набрали, отбиваемся от мутантов, но хотелось бы побольше иметь! Вы вон как, с пулеметами, значит, и еще есть стволы, а нас последнего лишаете! Совесть надо иметь, пацаны!
– Мне по фигу, что ты говоришь!
Честно сказать, я рассердился, и сейчас мне хотелось наподдать Костяну как можно больше. И лучше – поджопниками!
– Оружие только для наших! И кстати, как вы собирались вскрывать райотдел? Без инструментов!
– Как-нибудь да вскрыли бы, – нахмурился Костян. – Но все-таки, пацаны, какого черта?
– Миш, дай очередь у них над головами, только не задень, – говорю я в рацию, слышу подтверждение, и тут же грохочет пулемет, оглушительно, аж уши закладывает.
Парни невольно приседают, оглядываясь по сторонам. Костян замолкает и быстро натягивает рубаху. Переговоры людей закончены, теперь – говорит пулемет.
Они быстро грузятся в свой грузовик, он срывается с места, поднимая облачко пыли, и скоро исчезает под путепроводом – в сторону Елшанки. Я провожаю его взглядом и облегченно вздыхаю – обошлись без крови, ну и слава богу. Хватит смертей! Хотя они точно еще будут. Но не сегодня.
– Что это было? – Лена укоризненно мотает головой. – Зачем ты взялся с ним драться? А если бы проиграл? Если бы он оказался сильнее? И что тогда?
– Тогда бы мы их всех убили, – не думая, отвечаю я, замечаю удивленный взгляд Лены и тут же поправляюсь: – Лен, я не мог проиграть. Я же все-таки сильный боец и всех сильных бойцов города знаю. Ну не хочу я кровопролития!
Лена снова помотала головой и пошла к дверям райотдела. А я за ней, чувствуя себя нашкодившим мальчишкой. И правда – я что, всерьез надеялся на то, что Костян выполнит договоренность? Что перестанет канючить и тут же уедет? Надо было сразу пальнуть в воздух и прогнать их к чертовой матери! А не устраивать тут гладиаторские бои! Детство в заднице играет, точно. Пора бы и подрасти… морально!
С этими невеселыми мыслями я собрал своих соратников в одну кучку и занялся тем, чем и занимался до посещения нас халявщиками, – грабежом райотдела. Лену и Катю – в наблюдение, сами – вскрывать дверь дежурки.
Дальше ничего неожиданного не случилось. Мы помучились с дверью дежурки (она тоже была стальной и сейфовой), внутри, как и в Юбилейном, – мертвец, только уже разложившийся до состояния каши и кишащий личинками мух. И не один – видимо, тут остались дежурный и его помощник. Само собой, нас вытошнило, выдирая внутренности. Пришлось долго стоять на улице, вдыхая вечерний воздух. Я ругал себя за то, что не взял противогазы, которые имелись в оружейке райотдела Юбилейного, но теперь уже было поздно сожалеть, так что пришлось ограничиться мокрой тряпкой, прижатой к лицу. Помогало это слабо, больше психологически, и, если бы не дисциплина бывших работников полиции, не стенд, на котором висели все ключи под номерами комнат (в том числе и от оружейки), – нам пришлось бы совсем худо. А так – я быстро нашел и схватил ключи. И выбежал наружу, перешагивая через растекшиеся на полу липкие лужи, некогда бывшие людьми.
К виду трупов мы давно уже привыкли, но к трупной вони… к ней, наверное, привыкнуть все-таки невозможно. Хотя… работали же люди и в морге, и ничего – терпели, не уходили. Так что дело привычки.
Грузились мы долго, закончили только под утро. Фура была полна ящиками с оружием и патронами – начиная от пистолетов Макарова и заканчивая пулеметами «Печенег».
Да, тут были и такие. Хоть я и не великий знаток оружия, но моего знания хватает, чтобы отличить магазинный пулемет Калашникова от ленточного «Печенега».
Вообще-то я всегда любил оружие. Не потому, что из него можно стрелять по людям – что я, садист какой-то? Убийца-маньяк? Ощущение тяжелого, пахнущего смазкой и порохом ствола в твоих руках успокаивает, дает ощущение надежности, порядка. Наверное, это работали гены предков, сотни и тысячи лет защищавших свой дом, своих близких от нашествия захватчиков всех рас и вероисповеданий.
Когда мы, усталые, вымотанные, покрытые потом и пылью, погрузились в машины и поехали домой, не скажу, чтобы у меня дрожали руки, но вымотался я так, как после многочасовой тренировки, на которой выдал все, на что был способен. Тридцатикилограммовые ящики с патронами – это не пакет с булочками и пирожными. Никогда не жаловался на отсутствие силы и выносливости, но сегодня мне крепко досталось. Как, кстати, и ребятам – и Митька, и Мишка к завершению нашей операции едва таскали ноги и выглядели как рабы на рудниках, из последних сил старающиеся выполнить норму суточной выработки.
Честно скажу, тяжело нам далась эта мародерка, и, если бы не наша спортивная подготовка, было бы еще хуже. Взять ящик обеими руками, поднять, пройти по длинному, почти стометровому подвалу до лестницы, подняться на первый этаж, пройти пятьдесят метров по коридору, выйти на крыльцо, бухнуть ящик на пол фуры, влезть внутрь и пристроить груз на свободное место. И так пристроить, чтобы забить все свободные места под самый потолок.
Фура присела под грузом – тут было тонн десять, не меньше. А может, и больше – свинец ведь да железо. Наша добыча из райотдела Юбилейного ни в какое сравнение не шла с этой добычей. Разница – как у поживы карманника с добычей медвежатника.
Когда до базы оставалось минуты три езды, я услышал выстрелы. Стреляли короткими очередями из автомата, и стрельба была довольно-таки интенсивной. Такой интенсивной, что у меня заныло под ложечкой, – неприятности! Точно, неприятности!
– Всем приготовиться! Из машин не вылезать! Стрелять из окон! Скорее всего это мутанты!
Ну а кто же еще, если нет ответных выстрелов? Само собой, мутанты. И потому лучшая наша защита – это машины. В них они так просто забраться не смогут.
Вокруг было уже светло. Который час? Около четырех, может, чуть больше. Ворота… ворота приоткрыты! Точно! Кто-то отодвинул створку! За прогалом шириной сантиметров сорок виделось какое-то движение, но какое именно – из машины было не разобрать. Кто-то метался, бегал по двору, а со второго этажа по этим мельтешащим короткими очередями бил автомат.
– Митя, к воротам прижмись как можно ближе! Миша, из кабины – вали всех, кого там увидишь! – прокричал я в рацию, и фура медленно, тяжело, кренясь на правый бок, описала дугу и подъехала в воротам, едва не согнув торчащий в сторону лопух бокового зеркала.
А потом застучал пулемет. И точно – его огонь был более эффективным, чем автоматная стрельба. Потому что, когда затих пулемет, не было слышно и автомата – похоже, что стрелять больше было не в кого.
Но я ошибся. Через короткое время бухнули одиночные выстрелы – раз, два, три… пять! Вот теперь точно все затихло. Ворота поползли в сторону, увлекаемые электромотором, и скоро открылся двор, на плитах которого лежали трупы… Тут же ходили наши парни, держа оружие на изготовку. У Митьки в руках автомат, у Мишки – «макаров». Похоже, что это они делали контрольные выстрелы. Через пару минут появилась и Настя – растрепанная, раскрасневшаяся, усталая.
– Наконец-то! – выдохнула она и, вдруг обняв меня, прижалась к моей груди. – Я уж думала, не дождусь! Представила – осталась одна, вас нет, а вокруг ЭТИ!
Я погладил ее по голове и посмотрел туда, куда она показывала.
Сердце у меня сжалось. Когда-то, наверное, это была семья. Сейчас в них трудно было узнать людей – физиономии неандертальцев, густая шерсть на груди и спине, но остатки одежды, свисающие с искаженных мутацией тел, указывали – вот это существо было когда-то девочкой. И это. А вот это – мальчиком лет пяти или шести, судя по росту. Да и девочки ничуть не старше.
Эти – папа с мамой. Длинные руки, кривые, мускулистые ноги. У женщины – болтающиеся пустые мешочки грудей, тоже покрытые шерстью. Или волосами? Впрочем, какая разница, шерсть или волосы…
А дальше лежали еще четыре трупа – трое мужчин и одна женщина из мутантов. И… растерзанный труп девчонки. Головы не было, только осколки черепа со следами погрызов, будто череп раскусил какой-то дикий зверь вроде медведя.
– Они пришли вечером, почти ночью, – тихо, с опустошенным выражением лица рассказывала Настя, глядя в пол. – Девчонки как раз домывались на ночь – я заставила их ополоснуться. Все закончили, а одна, что помладше, – беленькая такая, голубоглазая, худенькая, – вы ее помните… Она замешкалась. ЭТИ, видать, отодвинули створку ворот, хотя я и не понимаю, как они смогли такое сделать. Может, через забор перелезли, а потом открыли? В общем, смотрю, а они уже здесь, внутри. Из темноты напрыгнули на девчонку, и один мелкий сразу вцепился ей в затылок. Другой хотел укусить меня в плечо, но на мне разгрузка, так что у него ничего не вышло. Автомат у меня всегда на груди – Андрей же сказал, что нужно всегда ходить с оружием наготове, вот я и ходила. Предохранитель вниз, и я ему прострелила грудь. Или живот – не помню, не до того мне было. И в голову выстрелила. А потом заскочила в дом и захлопнула дверь. И началось… Оказалось, что их тут до фига и больше! Они запрыгнули на второй этаж, на третий, даже бегали по балконам. А еще – били в окна кувалдами и молотками. И топорами. И кричали: «Выходи! Эй, выходи!»
– Что?! – Митька вытаращил глаза. – Как это – «кричали»? Насть, ты чего гонишь? Мишань, твои мутанты кричали что-нибудь?
– Во-первых, они не мои! – хмыкнул Мишка. – Во-вторых, я чего-то такого и ожидал. С чего все решили, что мутанты совсем глупые? Что у них мозг не работает? С того, что им одежда не нужна и они жрут трупы? И что? Мало ли кто жрет трупы!
– Только не говори, что люди жрут трупы! – скривился Митька. – А с чего ты ожидал-то, что они типа заговорят?
– С того, что вели они себя по-человечески. – Мишка нахмурился и взял со стола бутыль с минералкой, отпил с видимым удовольствием, откинулся на спинку кресла. – Они ведь тогда меня дразнили. Они нарочно трахались перед окнами. Чтобы я видел. И может, в самом деле могли что-то говорить! Я-то с ними не разговаривал!
– Я тоже ожидал чего-то подобного, – вмешался я, – чуял, что все так просто не закончится. Подождите, дальше они начнут умнеть еще больше. Вы обратили внимание на то, что они использовали орудия труда? Кувалды, топоры? Дальше может быть гораздо хуже. Они объединятся в племена. Они начнут развивать свою цивилизацию. И нас просто сожрут.
– Или мы их убьем! – внезапно вмешалась Лена. И добавила: – Ребята, может, запремся и ляжем спать? Потом все обсудим? Все с ног валятся.
И мы пошли спать. Нервное напряжение боя спало, и мы буквально засыпали на ходу. Даже мыться не стали – просто упали, как были, на ковры, на диваны, и через десять минут в доме раздавались только сопение и храп.
23 июня, день, вечер, ночь.
Настя Самойлова
Так-то не напряжно – сиди, смотри за тем, как девчонки убираются по дому, а можно даже фильмец какой-нибудь включить в записи. Благо, что накачал Мишка всякой всячины несколько терабайтов. Смотри, пока глаза не лопнут. Или пока не уснешь. Только почему-то не хочется смотреть – неинтересно. Эти страсти, эти надуманные приключения, в то время как за окном настоящий постапокалипсис, выглядят наивными, глупыми и совсем не страшными. Эти дурацкие ужастики, эти несмешные комедии, тупые до безобразия.
Настю всегда удивляло: где киношники берут таких тупых сценаристов, способных написать сценарий только для умственно отсталых взрослых детишек? Может, они нарочно пишут такие тупые сценарии, считая, что зритель туп как пробка, что умные фильмы ему не по силам? Теперь уже и не узнаешь: и сценаристы, и продюсеры, и даже их зрители – все перемерли, и скорее всего давно разложились. Или были съедены голодными мутантами.
Настя полистала файлы компа, с которого изображение было выведено на широченный, метра полтора в ширину, вогнутый телевизор, наткнулась на порнушку, которой у Мишки было накачано просто-таки немерено, и минут пять, хмурясь, смотрела на то, как свиваются в судорожных объятиях человекоподобные существа, ненатурально постанывая и пыхтя. Это было грязно, тупо, скучно, а еще – до дрожи напоминало о том, что делали с Настей насильники несколько дней назад. Потому она грубо выругалась, выключила компьютер и даже плюнула в сторону телевизора. Встала и пошла готовить обед – для себя и для девчонок.
Готовить она умела, хотя и не особенно любила. Если они с мамой ели дома, они обычно пользовались полуфабрикатами: разогрел – и ешь. Не очень вкусно, зато времени отнимает мало. Или ходили (ездили) в какое-нибудь кафе.
Готовить Настю научила бабушка – и блины печь в том числе. Настя любила ее блины – толстые, дырчатые, пропитанные маслом. Настоящий ужас фитоняшек, с дрожью считающих каждую проглоченную калорию. Мама всегда возмущалась и фыркала, глядя на то, как Настя наслаждается, поедая бабушкины пироги и блины. Маме стоило огромных усилий поддерживать свою физическую форму в должном порядке – ведь это ее богатство. Кому нужна толстая стареющая баба? Мужчины любят молодых стройных фитоняшек. Или не очень молодых, но стройных. Настя же на зависть своей маме вообще не толстела, сколько бы пирогов не съела и в какое бы время суток. На что мама говорила, что в пятнадцать лет она была такой же… а вот что будет в тридцать лет…
Нет, бабушка Насти полной не была. Но и стройняшкой ее назвать язык бы не повернулся. Так что все впереди. Было – впереди. Теперь – позади.
На десять человек приходилось варить в двух больших кастрюлях, благо что такие в Мишкином доме нашлись. Как и запас картошки, как и ящики тушенки в прохладном глубоком подвале.
Мишкин папа, бывший инженер-геолог, некогда работавший на Севере и доросший до крупного менеджера в отделении Газпрома, был запасливым человеком, готовым к любым неожиданностям, в том числе и к апокалипсису. Нет, скорее всего не к апокалипсису, а к ядерной войне, но… хм… разве ядерная война не апокалипсис? Да какая разница… в общем, он забил склад продуктами на годы вперед, а сам дом построил с таким расчетом, чтобы в нем можно было выдержать длительную осаду – толстенные стены то ли в четыре, то ли в пять кирпичей, которые и жару летом в дом не пустят, и от холода зимой уберегут. Стеклянные окна и двери выдержат выстрел из автомата, а возможно – даже пулю из крупнокалиберной снайперской винтовки. По крайней мере так говорил Мишка, а ему можно верить. При всем своем кажущемся раздолбайстве, Мишка был серьезным, не бросающим слова на ветер парнем. Ему точно можно верить.
Впрочем, Настя верила всем, кто был в их пятерке, – само собой, Лене, Андрею – тоже, Мишке и Митьке без всякого сомнения. Хорошие ребята, дельные и правильные. Что будет дальше, Настя не знала, но точно знала только одно – им надо держаться вместе. Теперь они больше чем соратники, можно сказать – семья.
Настя прикинула, сколько продуктов нужно, чтобы накормить десять девчонок, и пошла за тушенкой. Нет, а что еще делать-то? Где взять свежего мяса? Нескоро еще они поедят борщ с говядиной, точно. Если и выжили отдельные коровенки, то бродят они где-то по сельской местности, не здесь, по голому асфальту. Да как-то и стремно было бы убивать несчастных животин, выживших после апокалипсиса. Тушенка вполне съедобна, и ее можно набрать немереное количество – та же «Лента», считай, под боком. Грузи, вези, питайся. Только хранить где? В холодильнике? И как это до сих пор электричество не отключилось? Даже странно…
Решила сделать рисовой каши с тушенкой. А что? Питательно и вкусно! Только надо на сковороде делать, а не в кастрюле. Ну, чтобы не пригорало. Берешь сливочное масло, бросаешь на сковороду, подливаешь водички, в воду плюхаешь тушенку. А еще – специи всякие типа перца красного, перца черного. Чеснока побольше кладешь, лаврушку. Ну и кипятишь эту массу, разбивая ложкой комки тушенки. А потом в густую, остро-пряно пахнущую жижу кладешь рис. Лучше «Краснодарский», круглый, он хорошо впитывает сок, и получается вкуснее. Каша булькает, рис набухает – тут, главное, кашу не прижарить к дну сковороды. На десять человек мешать кашу трудно, объем большой, но нужно стараться.
Вообще-то кухня в этом доме – это не кухня, а что-то вроде музея современной кухонной утвари. Чего только нет! Посуды – море! Кухонная техника – самых лучших марок! А из ножей, что пристроены в специальные стеллажи вдоль стены, можно было бы составить хорошенькую экспозицию этого самого музея. Тут и японские ножи, и немецкие, и шведские – любой самый дорогой импорт. И российских ножей хватало – некоторые Настя так вообще увидела здесь первый раз в своей жизни и не могла понять, для чего они такие нужны, что с ними надо делать. Вот, например, странный нож – острый, как бритва, с клинком толстым у рукояти и тонким, гибким, начиная с середины. А по лезвию – узорчатые разводы, какие, как Настя знала, должны быть у настоящего булата.
Как оказалось, это и был настоящий булат. Филеровочный нож. То есть нож, предназначенный, к примеру, для того, чтобы снимать филей со здоровенной рыбины.
Это Мишка ей рассказал. Оказалось, что он вообще любитель холодного оружия и всяких там пырялок и металок. Ножей то бишь и дурацких метательных звездочек а-ля ниндзя. И о ножах Мишка знает все, что может знать любитель ножей.
Кстати сказать, он и метал эти самые ножи, как цирковой артист, – однажды показал, красовался перед Настей и Леной и хотел утереть нос Митьке, с которым у них была странная дружба. Странная потому, что они дружили, но одновременно постоянно что-то доказывали друг другу. Типа «письками мерились» – кто что умеет делать лучше. И тут, без всякого сомнения, победил Мишка. Настя даже нарочно поддразнила Митьку, сказав с притворным сожалением, что думала, будто Митька умеет метать ножи гораздо лучше Мишки. Жаль, что ошиблась!
Митька был так раздосадован, что даже не спросил, с чего это Настя решила, что он должен уметь метать ножи, как киношные ниндзя? А если бы спросил, у Насти уже был заготовлен ответ: потому что считала, будто Митька знает и умеет гораздо больше, чем многие ее знакомые.
Ну так… подразнить слегка. А то надоел своими взглядами, облизывающими Настю с ног до головы. Не светит, парень! Если уж насчет какого-то парня и приходили в голову шальные мысли, то на место любимого уже давно имелся реальный кандидат. Ростом повыше!
На кашу ушло около получаса, а еще полчаса – на то, чтобы разложить ее по чашкам и накормить толпу «роботесс». Настя надеялась, что они, как Катя, начнут выходить из своей «задумчивости», но, увы, сегодня этого не случилось. Настя пыталась разговаривать с девчонками, заглядывала им в глаза, тормошила, но… все без толку. Они даже не смотрели на нее. Глядели СКВОЗЬ, в пустоту – бессмысленные, бездумные, пустые куклы.
Настя вдруг с грустью подумала о том, что этим девчонкам сейчас гораздо легче, чем ей, чем всем тем, кто осознает происходящее. Это как наркоз – спишь себе и спишь, а тебя оперируют. Режут, долбят, сшивают. Вот только пробуждение очень болезненное. Пока спишь – все хорошо. А потом начинают болеть раны…
День прошел в хлопотах и размеренной работе по дому. Устроила большую стирку – пока есть электричество, есть вода, стирать надо чаще. Тем более что стиральные машины в этом доме были верхом совершенства. Стало даже немного грустно – теперь такие машины никто не сделает по крайней мере несколько сотен лет. Рассохнутся резинки, выйдут из строя детали машин – и некому будет их не то что производить, даже ремонтировать. Умерли все, кто умел это делать. Но пока техника действует, надо эксплуатировать!
Вечером, уже перед сном, повела девчонок мыться – во двор, к душу, который питался от здоровенного бака, укрепленного на крыше хозяйственного помещения. Скорее всего это был душ для работников. Ну и для всех, кто пожелает под ним помыться, – почему бы и нет? Вода из душевой стекала в канализацию, а наливалась в бак автоматически, как только уровень в ней снижался до отметки ниже половины бака. Тут был и газовый бойлер, но на лето его отключили. Возможно, что под этим душем споласкивались те, кто хотел поплавать в бассейне, вода в котором стала очень неприятной на вид – мутной и зеленой. За бассейном нужно следить, сыпать в него химикаты, а никто из всей их команды не знал, какие химикаты следует сыпать и в каком количестве. Так что, когда бассейн на июньской жаре помутнел и завонял, его просто выкачали, и теперь на дне оставались только зеленые корочки, образовавшиеся после высыхания последних вонючих луж. Бассейн – хорошая штука, но теперь с ним заниматься некому и незачем. Не до буржуйских штучек.
Нападение мутантов Настя постыдно проморгала, за что ругала себя не раз и не два. Она должна была увидеть! Должна была услышать! Они ведь отодвигали ворота, перепрыгивали через стену, ну как Настя их не заметила?! Расслабилась. Привыкла к безопасности и даже мысли не допускала, что они сюда заберутся. Вот на улице – там бы она была настороже, а тут… в доме, наполненном оружием, превращенном в неприступную крепость – чего бояться?
Когда нечто очень быстрое, похожее на мартышку, вцепилось в затылок девчонки, выходившей из душевой, Настя даже не поняла, что случилось. Только когда второе обезьяноподобное существо попыталось прокусить ей плечо, она завизжала, вскинула автомат и всадила твари в живот длинную, патронов на семь очередь.
Но тварь будто и не почувствовала, что кишки ее превращены в мешанину из плоти. Она, яростно рыча, продолжала глодать плечо Насти, добираясь до ее тела, и тогда Настя медленно, как в замедленном действии, подняла ствол автомата выше и выстрелила твари прямо в лоб. И побежала – не думая, не соображая, влекомая только инстинктами, главным инстинктом – инстинктом самосохранения, который подсказывал ей: «Беги! Спасайся! Прочь с улицы!»
Когда Настя захлопнула за собой дверь, в прозрачную пуленепробиваемую створку с такой силой врезался взрослый мутант, что его отбросило назад, и, похоже, он на несколько секунд потерял сознание. Это Настю и спасло. А еще то, что дверь, в отличие от своих северных собратьев, открывалась не внутрь, а наружу. Почему двери северян частенько открываются внутрь? Да просто потому, что, если дом занесет снегом выше крыши, ты дверь, открывающуюся наружу, просто не откроешь. И помрешь с голоду. Здесь не север, так что…
Дверь тут же закрыла на ключ, торчавший из замочной скважины, – стальные стержни скользнули в прочнейшую стальную раму, и… все. Теперь только из пушки прошибать! Больше никак не вскрыть.
То, что происходило дальше, слилось в памяти Насти в мелькание кинокадров, как в старой немой ленте. Первое, что она сделала, – понеслась на второй, потом на третий этаж, чтобы закрыть окна, прикрытые лишь сеткой от комаров. Когда закупорилась намертво, села в кресло и стала мучительно соображать, что же ей теперь делать. А что-то делать надо! Она ведь не будет сидеть и ждать, когда появятся ребята и уничтожат нечисть!
Ее в пот бросало, когда она представляла: вот приехали ребята, открыли ворота, вышли из машины, и… тут же на них со всех сторон набросились мутанты! Стали кусать, рвать, раздирать их тела!
К стыду своему, она не только боялась за жизни своих соратников, которых уже и любила, и считала чем-то вроде родни. Она еще и ужасно боялась остаться одна в этом ужасном, мертвом мире. Никого вокруг, и только девять девчонок то ли зомби, то ли сумасшедших! Да лучше тогда взять и самой выстрелить себе в башку!
Когда успокоилась и все-таки начала соображать, обнаружила, что мутанты бродят вокруг дома, заглядывая в темное стекло широких окон, в дверные стекла, а еще тащат к этим самым стеклам различные неприятно выглядевшие предметы – камни из горки с фонтанчиком, топор из хозяйственного склада, лопату – оттуда же и почему-то совковую. Вооружившись этим всем инструментом, мутанты принялись долбить в окна и в дверь. В дверь стучал высокий тип, весь покрытый шерстью, кривоногий и очень похожий на рисунок из книжки о доисторических временах. Этот типус легко манипулировал розовой глыбой, весом килограммов в пятьдесят, а может, и больше, и методично долбил ею пуленепробиваемое стекло. Стекло пока держалось, но Настя сомневалась, что оно продержится очень уж долго. Нападавший был невероятно, по-обезьяньи силен и не выказывал ни малейших признаков усталости.
Соратники того гада не отставали от родича. Один долбил в оконное стекло у входа совковой лопатой, от чего та громко звенела (пока не переломилась рукоятка), второй рубил стекло топором – тупо и безрезультатно.
А вот паскудник с глыбой в лапах был опасен. Надолго этого стекла не хватит, будь оно хоть трижды пуленепробиваемым.
Бам! Бам! Бам! Бам!
Будто в голову бьют. Доводя до безумия. Бесконечно страшно, нескончаемо, нудно, жутко.
Стекло побелело, помутнело, но держится. Пока держится! А если не продержится? Выкрошит стекло, выбьет стальную арматуру, которая была вплавлена в это самое стекло, влезет и…
Настя так живо представила зубы, впивающиеся в шею, что внезапно ощутила боль в том месте, в которое предположительно должны были вонзиться зубы супостата. Потерла шею и пошла к лестнице, ведущей наверх.
Выходить было страшно. Она помнила, что рассказывали ребята про то, как ловко умеют прыгать мутанты, насколько они быстры и малоуязвимы. Но что делать? Не оставлять же все так до приезда группы? И к тому же все равно придется подавать им сигнал, так что…
Настя аккуратно выглянула с балкона вниз – отсюда вход был хорошо виден. В голову вдруг пришла мысль, что не так просто весь дом был опоясан балконами-террасами, нависавшими над двором. По краю каждого балкона шла толстая кирпичная кладка, и, если за ней укрыться, не страшны никакие пули. Если, конечно, они не выпущены из крупнокалиберного пулемета, который легко прошивает кирпичные стены в два кирпича толщиной. Если верить Андрею, конечно, – он рассказал Насте о том, как работают «крупняки». А Настя верила Андрею. Как можно ему не верить?
В общем, весь дом был построен так, чтобы взять его штурмом можно было только с использованием крупнокалиберного оружия. Из этого дома-крепости можно было простреливать весь двор, сад и даже прилегающую к дому часть улицы (если забраться на третий этаж). Одно только не предусмотрели – сделать так, чтобы мутанты не смогли забраться за забор. Но и это понятно: имеются камеры слежения, есть люди, которые за ними следят, – зачем нужны какие-то стальные штыри по верху забора и ворот? Сработала сигнализация, выскочил чел с дробовиком да и пальнул в негодяя! Если такой идиот вообще найдется… лазить по заборам.
В комнате у выхода лежали автоматы, такие, как тот, что висел на шее у Насти. Стоял ящик с патронами – уже вскрытый, патроны бери да и набивай магазины. И набитые магазины лежали – три штуки. Больше набивать не стали: Андрей сказал, что хранить полные магазины вроде как не рекомендуется – садится пружина подачи патронов в патронник. Хотя и ненамного – примерно на десять процентов за многие месяцы.
Спорное дело: одни говорят, что хранить набитые патронами магазины можно сколь угодно долго, другие – что пружина садится и перестает подавать патроны, и кому верить? (Это уже Андрей сказал: «Кому верить?») В общем, решили следовать золотой середине – набить штуки по три магазина в запас на каждый автомат, пусть будут. А остальные рядом пустыми полежат – у открытого ящика. Так будет надежней.
У Насти в разгрузке уже имелись четыре полных магазина, плюс два в автомате (один привязан к другому изолентой), еще три она взяла в руки, выходя на балкон-террасу. Подойдя к ограждению балкона (пригнувшись, чтобы не было видно с улицы) положила снаряженные магазины на пол и осторожно приподнялась над бортиком, увенчанным металлическими перилами.
Двор – как на ладони. Все освещение, что тут было, включено. Сияют неоновые лампы в столбах вдоль гравийной дорожки, светятся фонари на гостевом доме, светло, как днем! Ох, подольше бы не отключали электроэнергию! Даже представить нельзя – как будут без нее!
Вот он, этот чертов Сизиф с его камнем! Долбит! Присела, пару секунд сидела, прикрыв глаза.
Проверила предохранитель, стоит ли он на автоматической стрельбе. Выдернула магазин, посмотрела, поморщилась – забыла добить патронами после стрельбы! Да черт с ним – перевернула, воткнула другой, полный. Откинула приклад. Снова выглянула, приложила приклад к плечу – поплотнее, чтобы отдача не так чувствовалась, прицелилась и мягко нажала на спуск. Автомат выпустил очередь из трех патронов, и Настя тут же отпрянула, присела – чтобы другие мутанты не заметили, откуда она стреляет.
Постоянное «Бам! Бам!» прекратилось. Убила? Выглянула, готовая к стрельбе, и радостно выдохнула – есть! Прямо в башку засадила!
И тут же едва не завопила – их тут было не меньше десятка! Маленькие и большие, мужчины и женщины – они быстро перемещались по двору, будто вынюхивая место, откуда стреляла Настя, и той пришлось быстро, очень быстро свалить со своей огневой позиции – если заметят, беда будет! Не отобьется она одна!
А тогда что делать? Только ждать ребят, слушать и, как только они подъедут, открыть огонь по мутантам. И сколько так ждать? Да сколько бы ни ждать – предупредить-то надо!
Долгие, долгие часы ожидания. Клонило в сон, и тогда Насте приходилось идти и споласкивать лицо холодной водой. Хватало ненадолго, но… помогало. Полчаса, не больше, а потом хоть спички в глаза вставляй. Даже странно: на улице такая опасность, бродят существа, которые мечтают ее сожрать, – а Насте хочется спать.
Когда послышался рык дизеля, Настя плавала в полудреме и некоторое время не могла сообразить: что же ее вырвало из сладкого сна? Потом выругала себя, сбросила сон – его как не бывало – и выскочила на балкон. Мутанты никуда не делись – так же деловито бродили по двору, расхаживая с видом победителей (как ей показалось), двое глодали изрядно пожеванный труп несчастной девочки, а одна парочка деловито совокуплялась возле гостевого дома, оглашая окрестности стонами и рыком, как настоящие животные.
Настя подвинула к себе полные магазины, лежавшие на полу, прицелилась и… выпустила очередь по тем, что глодали девчонку. Само собой, с первой очереди она им в голову не попала, но шума наделала изрядно. Мутанты всполошились, сексуально-озабоченная пара бросила свое занятие и понеслась к дому, где Настя и встретила их очередью на пять патронов. Промахнуться на таком расстоянии трудно, стреляла она в грудь, но все-таки пара пуль прошла мимо – видимо, потому, что двигались они быстро. Три другие пули ударили в мужчину и в женщину, если их, конечно, можно назвать мужчиной и женщиной. Скорее всего правильно будет называть «самец» и «самка».
Пули их не остановили. Мутанты дернулись, на груди и животе самца расплылись красные пятна.
Самке Настя попала в левое плечо. Видимо, это Настю и спасло – женщина вдруг с невероятной скоростью бросилась вперед, подпрыгнула и, уцепившись лапами за парапет, попыталась влезть туда, где пристроилась девушка. Но раненая рука ее подвела (видимо, Настя попала в сустав), самка завизжала, повисла на одной руке, и тут Настя перегнулась через перила и засветила ей прямо в лоб, очередью разнеся череп вдребеги. А потом стала стрелять в бродящих внизу мутантов, не жалея патронов.
Когда загрохотали пулеметы, Настя едва не всхлипнула от облегчения. Свинцовый дождь снес почти всех, кто бродил во дворе. Как показалось Насте, часть все-таки успела уйти, перепрыгнув через соседский забор. И это было нехорошо. Но пока ее переполняло счастье – вернулись! Живы! И теперь можно будет поспать…
Настя выбежала во двор и бросилась на шею Андрею. От него пахло потом, машинным маслом и сгоревшим порохом. И Насте стало так хорошо, что она даже прослезилась – впервые за все эти страшные дни. Вернулся! Он – вернулся!
24 июня, утро, день.
Андрей Комаров
– Честно сказать, я пока что плохо представляю, как именно мы будем жить! – сознался я. – И не подхожу я на должность диктатора. Умею драться, умею воевать, но руководить государством? Никогда не было такого желания – стать начальником. Даже мысли такой не было, что я когда-то буду кем-то там командовать! Может, кто-то другой этим займется? Настя, например! Она умненькая, деловая – ну и пусть командует! Или вон Мишка, ему самое то командовать – сын олигарха, значит, есть жилка начальническая. А я бы… в разведчики пошел. Поездить, посмотреть – как и что, людей поискать. Людей-то будем привлекать? Или так и будем жить впятером?
– Вчетырнадцатером, – фыркнул Митька. – Забыл про наших «зомбачек»? Да и не впятером, если уж на то пошло… про Катю забыл?
– Забыл… – сознался я и украдкой посмотрел на девочку, с отрешенным видом уткнувшуюся взглядом в окно. – Привык, что мы все время впятером, а теперь нас шестеро.
– Вы обещали отвезти меня домой, – вдруг отреагировала на мои слова Катя. – К родителям. Я должна их увидеть.
– Должна, значит, увидишь! – ответила Настя и повернулась ко мне. – А ты прекращай эти самокопания! Никто не думал, что так выйдет! И, кроме тебя, некому встать во главе нашего… хм… рода! Ты главный, мы тебя выбрали, так что давай соответствуй! Думай! Делай! А что не можешь сам – мы посоветуем, поможем. Но твое слово главное. Ты – диктатор! И то, что ты не хочешь быть диктатором, как раз и хорошо! На фига нам сдался упивающийся властью придурок!
Она помолчала, собираясь с мыслями, и продолжила уже спокойно:
– Лучше тебя кандидатуры все равно нет. А людей… людей будем принимать. Вот только надо сделать так, чтобы власть в один момент не поменялась. Прострелят нам башку из наших же пистолетов, и всему конец. И не вооружать нельзя – а вдруг мутанты? Отбиться-то не смогут!
– Мы никого не пустим в этот дом! – после недолгого размышления сказал я. – По крайней мере в ночное время. Этот дом будет нашим штабом, нашей базой, нашим складом оружия. И никто из чужих в ночное время тут появляться не должен. Установим время посещения, например – до девятнадцати часов. Кроме нас, тех, кто сейчас здесь присутствует, все будут получать специальные пропуска, чтобы сюда войти. Но и они должны будут покинуть базу после девятнадцати часов. По крайней мере – пока мы не удостоверимся в их лояльности. Спать будем с оружием в полной готовности, чтобы сразу в бой, если что. Ну что еще… надо будет пробить в стенах между участками проходы и навесить на них двери. Весь этот комплекс домов должен быть объединен в один укрепленный район, но проходы между участками должны перекрываться в любой момент и так, чтобы не могли пройти ни мутанты, ни вражеские бойцы.
– Грустно! – вздохнула Настя. – Вместо того чтобы выживать всем вместе, мы отбиваемся, делим власть и барахло и… не верим друг другу.
– Ну почему же… я тебе верю! – Митька подмигнул и высунул язык. – Вот тебе, врушка!
Настя фыркнула и, кивнув на Митьку, сказала:
– Видал, Андрей? Его хочешь диктатором вместо себя, да? Мы спятим после недели такого правления! Нет уж, давай трудись, кровавый тиран!
Мне вдруг стало не по себе. Скольких я уже убил? Со счету сбился… да у меня руки по локоть в крови, черт подери!
– Прости, Андрюш… – Настя закусила губу. – Не подумав ляпнула. Ты вынужден убивать. Иначе мы не выживем. И спасибо тебе, что ты всех нас организовал.
Все покивали, но мне от этого легче не стало. В крови я по самые уши, и то ли еще будет?
– Вот еще какой вопрос… – вдруг начала Лена. – Давайте-ка продумаем, как будем селить новоприбывших. И как будем жить сами. Сейчас мы живем, как в общаге, – спим по двое, все общее, такая коммуна. Но это неправильно. Мы должны иметь каждый свою комнату, тем более что комнат хватает. Свое имущество. Мы должны иметь личное имущество и личное пространство, понимаете? Нет, похоже, не понимаете. Тогда объясню: некоторое время мы с вами жили при военном коммунизме. Все общее, ничего личного – все делаем вместе, делим на всех, и все такое прочее. Но скоро это все закончится. Первый стресс после Дня непослушания прошел, и жизнь скоро начнет возвращаться в более-менее привычное русло. Мы захотим иметь семьи, захотим иметь свое имущество – личное, наши личные вещи. Придется и деньги снова вводить в оборот. Что будет деньгами, я не знаю. Может, патроны будут деньгами. Или золото. Кстати, вы не задумывались над тем, чтобы выгрести из магазинов ювелирные изделия, а из банков золотые слитки? Бумажки-то никому не нужны, а вот золото… оно всегда будет в цене. И тот, у кого оружие и золото, будет иметь все, что ему потребуется.
– Да на фига это рыжье! – фыркнул Митька. – Оружие рулит! Будет оружие – будет и золото, и все что угодно!
– Митя, все равно когда-то придется вводить деньги, – терпеливо повторила Лена. – И золото самый лучший материал для денег. Нельзя без денег, понимаешь? Это сейчас хватает и еды, и воды. Пока полны склады, и мы можем брать все, что захотим. Но ведь когда-то это все закончится! И что тогда? Натуральный обмен?
– До этого еще далеко! – махнул я ладонью. – Учтем, но специально в банки и ювелирные магазины не полезем. Запасов продуктов и вещей хватит на годы. Ну… наверное, на годы. Вещей – точно на десятилетия. Представьте, сколько барахла лежит сейчас в пустых квартирах… Продукты портятся быстро, вещи – нет. На сто лет вперед у нас барахла. А насчет комнат – все верно. Вполне вероятно, что у нас скоро образуются пары… хм… они должны иметь свои комнаты.
Я старался не глядеть на Настю, но мой взгляд упорно притягивался к ее лицу, я ничего не мог с собой поделать. Да, я бы с удовольствием с ней вместе жил.
– В общем, выберите себе комнаты, в которых станете жить. Никто не будет заходить в них без вашего разрешения. Если замков в дверях нет – мы их вставим.
– То есть ты меня выпираешь из своей спальни? – удовлетворенно кивнул Митька. – Или, может, поищешь себе комнату, а я останусь спать на этом сексодроме?
– Вали! – ухмыльнулся я. – Хоть посплю нормально! Вечно ногами дрыгаешь, лягаешься. А еще – бормочешь во сне. И повизгиваешь.
– Да врешь! – Митька искренне удивился и опечалился. – Хм… да кошмары все снятся. Или не кошмары… даже не знаю, как это назвать. Дом снится… родичи… я к ним иду, а они все дальше, дальше! Кричать пытаюсь, а в глотку как песку насыпали. Не кричится, и все тут! И, что характерно, повторяется этот сон постоянно, считай, через раз. Хоть напивайся, как спать ложиться. Вот такая фигня…
Мы все замолчали, потупив взгляды. А что тут говорить? Хорохоримся, изображаем из себя взрослых, смеемся, умные речи толкаем, а сами… сами никак не привыкнем, что остались одни, что нет больше наших близких, что впереди будущее, о котором ничего не знаем. И от которого ничего хорошего не ждем. И от этого не просто грустно – выть хочется! Как волку!
– Ну так что дальше? – Мишка решил вставить «свои три копейки». Молчал, молчал, и вот разродился: – Тиран, есть какие-то планы на ближайшее будущее? Что делать будем? Просто сидеть дома или мотаться по городу? Мародерить? Так нам скоро и складывать будет некуда. Оружием весь дом забит! Барахла всякого – кучи! Что все-таки делать-то будем? В ближайшую неделю, месяц?
– И мародерить – чем больше оружия, тем лучше. А еще укреплять наш поселок и готовиться к зиме. Не забывайте – мы теперь сельские жители, и, когда отключится газ и электричество, чем будем отапливаться? Будем искать грузовики, отправим бригаду на заготовку дров. Будем пилить, колоть – все, как положено. Камин есть, и не один, как-нибудь согреемся. Думаю, придется еще и ставить печи. Есть такие печи, в которых дрова медленно тлеют по нескольку часов. Выведем эти печи в окна, вот и отопление. Так что придется поискать эти печи на строительных рынках и по магазинам. Кстати, это будет ценный товар, их надо навозить побольше. Если что – мы на них много чего выменяем. Еще нужно будет пригнать пару тракторов, бульдозеры и экскаваторы. Зимой дороги чистить, да и копать пригодятся. А кто-нибудь варить умеет? Я имею в виду электросварку.
– Я немного умею. – Митька пожал плечами. – Сосед учил. Но плохо варю, кое-как.
– А я вообще никак… – я вздохнул и тоже пожал плечами, – не пришлось научиться. Стреляю неплохо, боксирую неплохо, а вот железо варить… придется учиться. Лен, тебе задание! – Лена почему-то дернулась, испуганно подняла на меня взгляд. – Ты что? Что с тобой? Тоже о родителях вспомнила?
– Тоже. – Лена вымученно улыбнулась. – Так что за задание? Всех мутантов перестрелять?
– Сложнее. – Я тоже улыбнулся. – Тебе надо подготовить наши законы. То есть взять уголовный кодекс, процессуальный кодекс, гражданский кодекс и соорудить из них что-то под нас, с учетом, так сказать, самодержавия. Законы нам все равно нужны, потому что без них никак. Сможешь?
– Смогу, но не сразу, постепенно. Пока будешь править без всяких законов. – Лена улыбнулась и посмотрела на меня странным, каким-то затуманенным взглядом. Хотела что-то сказать, но тут же осеклась, замолчала. А я выспрашивать не стал – сама расскажет, если что.
– Ладно. Без законов так без законов, – я усмехнулся, – буду тираном. Знаете, что пришло мне в голову? А где бы нам броневик взять? И лучше, если с пушкой. Или пулеметом. Ей-ей, я бы чувствовал себя гораздо спокойнее. Есть по этому поводу какие-то мысли? Где у нас воинские части?
– В Татищеве. Ракетные шахты. – Митька почесал кончик носа и с ухмылкой добавил: – Знаешь, а у меня ведь была такая мысль, что где-то в этих самых шахтах могли сохраниться живые. Они ведь на дежурстве не вылезают наружу. И у них автономное обеспечение воздухом, и все такое. Представь, сидят сейчас где-то там под землей и думают: как бы это выйти да не помереть! Смех, да и только!
– Смешно, ага! – Настя возмущенно фыркнула. – До слез! Представь, что там, под землей, умирают люди. От голода, от жажды, и ничего не могут сделать! Держатся из последних сил! Рассчитывают каждый глоток воды, каждую крошку хлеба! Смешно тебе, да?! Щас как тресну!
– Ну чё завелась-то?! – Митька слегка растерялся от такого ярого напора. – Это я так, ради прикола ляпнул! Ну жалко людей, да! Мы-то при чем? Речь шла за бэтээры, так где их искать, кроме как у вояк? И у меня предложение – девчонки сидят дома, пасут зомботелок, а мы втроем рвем когти в Татищево, вернее – в Светлый. А еще вернее – к шахтам. Там и оружие есть, и машины крутые. Надо все к себе таскать, Андрюха прав. Больше захомячим – авторитет будет больше. Вот такое мое предложение. Есть возражения?
– Нормальное предложение, – кивнул я. – Подумать надо, когда ехать. И как вооружиться. Там и мутанты будут, уверен. Нам бы как-то насчет фуры придумать – например, наделать стрелковых амбразур в ее бортах, чтобы огонь вести можно было. Но тогда надо усиливать борта…
– Отвезите меня к родителям! – Голос Кати был почти не слышен, но я его услышал. – Я хочу с ними проститься! Пожалуйста!
– Отвезем… Мить… Миш… давайте съездим? Прямо сейчас. Позавтракали, что еще делать? А девчонки тут останутся – бдить будут. Сокровища охранять. А мы еще к Волжскому райотделу съездим – посмотрим, что там и как. Кстати, надо бы и горючкой разжиться – я видел по дороге «КамАЗы», – сольем, а то ездим, ездим, а все не заправляемся. В баке уже на донышке плещется. Хм… не совсем на донышке, но… в общем, заправимся! Канистр надо набрать – заедем за ними в автомагазин. Может, в аптеку заглянем. В общем, помародерим всласть. Ну и разведаем. Все равно больше делать нечего…
– Опять мы остаемся! Ну что за черт?! – Настя в сердцах стукнула кулаком по столешнице и поджала губы. – Почему мы должны торчать тут, пока они гуляют?
– Насть, они не гуляют. – Лена укоризненно помотала головой. – Они по делам едут. А нам и тут дел хватит. Ребята, только будьте внимательнее, ладно? Мы без вас пропадем, помните об этом. Не лезьте никуда без соображения! Ладно?
– Ладно! – легко согласился я. – Полезем с соображением!
– С соображением! С соображением! – заголосили Мишка и Митька, и девчонки заулыбались. Только Катя осталась серьезной, мрачной, как на похоронах. Неужели все-таки что-то вспоминает? Может, не стоило врать?
Видимо, та же мысль пришла в голову Лене. Она посмотрела на Катю, бросила быстрый взгляд на меня и тут же потупилась, нахмурив брови, что-то соображая. Наверное, все-таки пожалела, что не рассказала Кате все с самого начала. Но теперь – что сделано, то сделано. Нечего жалеть. Все будет, как оно будет. Переживет как-нибудь! Худшее уже позади.
Собирались мы недолго. Все, что нам нужно, уже лежало в машине. Оружие, боеприпасы, инструменты на случай, если нам придет мысль взломать какую-то дверь. В хозпостройках нашли три канистры, видимо, ранее используемые садовником для заправки газонокосилки и всякой такой садовой ерунды. Бензина в них не было, я проверил крышки – те закрывались плотно, так что канистры бросили в багажник. Очень не хотелось разлить солярку по машине – ее потом никакими средствами не выведешь. Вечно будет вонять, она ведь не испаряется, как бензин.
Еще нашли шланг для откачки горючего – длинный, с грушей. Жамкаешь грушу, она накачивает горючку. Хорошая штука. Нахлебаться той же солярки нет никакого желания, а я знаю – при откачке горючего хочешь не хочешь, а дряни этой обязательно попробуешь на вкус, иначе никак.
Выехали около полудня – сегодня спали долго, отдыхая после ночных приключений, да и спешить не было никакой необходимости. По большому счету – куда нам спешить? Что изменится, если мы поедем на час, на пять часов, на пять дней позже? Ни-че-го. Наша жизнь стала такой, какой, наверное, была у древних, доисторических племен: если есть еда, есть где укрыться, если ничего не угрожает, зачем куда-то идти, суетиться, думать, где добывать пищу? Лежи в тени дерева, ешь, пей, хм… размножайся. Рай!
Вот и у нас – еды пока что сколько угодно, в школу идти не нужно, так зачем особо суетиться? Другие райотделы полиции кто-то подломает? Да и черт с ними. Я и не рассчитывал на все арсеналы в городе. Если сумеем взять еще хоть один, это уже хорошо. Но не сегодня. После Ленинского УВД мы все так вымотались, что одна только мысль о том, что придется снова вскрывать бронированную дверь и лазить по трупам дежурных, отыскивая ключи от оружейки, вызывала просто-таки тошноту. Пару дней выждем и снова бросимся мародерить по оружию. Отдохнуть надо.
Ехали небыстро, высматривая брошенные грузовики. У первого же «КамАЗа» остановились, проверили баки. Как и следовало ожидать, они были полны. Взяли себе на заметку эту машину, а пока слили соляру из одного бака, наполнив и бак джипа, и канистры. При всем при том в баке «КамАЗа» осталось еще полно горючего – бак был самодельным, переделанным для дальнобоя, так что емкость его была в разы больше, чем у стандартного.
До Катиного дома добрались примерно через час-полтора после выезда с базы. Заправка отняла время. Но опять же – куда спешить? Чего-чего, а времени у нас теперь предостаточно. Все равно делать нечего…
Всю дорогу я посматривал на Катю – нет ли истерики, ну и… вообще. Мало ли как себя поведет, увидев мертвых родителей. Вернее, то, что от них осталось.
На Горе было тихо – ни людей, ни животных. Только птички мелькали в небе да шумел в проводах горячий июньский ветер. И запах мертвечины – сладкий, привычный, но такой мерзкий…
В квартиру пошли Митька и Мишка, ну и Катя, само собой. Я остался охранять машину. Прежде чем подняться, обшарили подъезд на предмет нахождения мутантов и всякой бандитской нечисти – поднялись и спустились по лестницам. Никакой нечисти не обнаружили и со спокойной совестью пошли в Катину квартиру. Заранее договорились: если я услышу автоматные очереди и никто не закричит ни в рацию, ни просто так, – чтобы не дергался. Значит, выбивают дверной замок. А как его еще вскрывать? Ключей-то нет, ломика тоже. А вот очередь из автомата для замка в самый раз, особенно если дверь деревянная. Но даже если стальная – все равно автомата не перенесет, несварение у нее будет от автоматных пуль. Даже если это жалкий калибр 5.45.
Так оно и получилось. Через пару минут, после того как ребята исчезли в подъезде, раздались автоматные очереди – по три патрона штуки три очереди или больше. Точно, дверь вскрывали. И видимо, открыли, потому что еще минут пятнадцать ничего не было слышно. А вот потом…
Потом хлопнул одинокий пистолетный выстрел, прозвучавший в тишине вымершего микрорайона как пушечный гром. Это уже было совсем не по сценарию, потому я схватил рацию и прокричал:
– Эй, народ, вы чего там?! Развлекаетесь, что ли?
Рация молчала секунд десять, потом глухой Митькин голос ответил:
– Мы уже идем. Опасности нет.
И отключился.
Они вышли вдвоем. Кати не было, сердце у меня екнуло и заныло. Когда подошел Митька, держа в руке листок, явно вырванный из тетради, я уже все понял и молча протянул руку. Митька вложил в нее листок и полез на пассажирское сиденье. Глаза его подозрительно блестели, он был бледен и совсем не выглядел тем Митькой, которого я знал. Мишка был ничуть не веселее и, усевшись на заднее сиденье джипа, закрыл глаза и сделал вид, будто уснул.
«Ребята, я все вспомнила. Все, что со мной было. Я знаю, что вы меня обманули, чтобы не расстраивать, думали, что не вспомню. Но я вспомнила. И я не хочу жить. Я ухожу к моим папе и маме, к братику и сестренке. Я знаю, они меня ждут. Простите и помните меня.
Ваша Катя».
– У нее в руке было, – хмуро пояснил Митька. – Попросилась попрощаться с родителями, пошла в квартиру, а потом бах, и все. И записка.
– Может, стоило ей рассказать? Как-то объяснить, что жизнь на этом не закончилась, что она и все девчонки не виноваты? – с заднего сиденья сказал Мишка. – Ну как психологи делали! Объясняли жертвам, что они не виноваты, что виноват преступник. А то я читал, что после изнасилований бывало такое, что девушки кончали жизнь самоубийством. Не выдерживали угрызений совести. Им казалось, что это они виноваты в том, что их изнасиловали.
– Пистолет забрали? – спросил я, не отвечая на вопрос. А что я отвечу? Может, и надо было рассказать, так кто же знал? Оружие не надо было давать? Так она другим способом бы покончила с собой, если задумала такое дело. Если человек решил завершить свою жизнь – кто ему может помешать? Даже если руки свяжешь – так он сосуды на запястьях перегрызет!
– Здесь ее оставим? – уже почти нормальным, деловитым голосом спросил Митька. – Или хоронить повезем?
– Она хотела быть с родителями, – ответил я, запуская движок. – Вот пусть тут и лежит.
На душе у меня было мерзко, хотелось вопить, отправляя ругательства туда, где предположительно сидит этот белобородый «дедушка» с нимбом над головой. Богохульство, да. Так какого черта он ТАК развлекается?! За что это нам?!
Спустились с Горы по Мясницкой на Горную, по Горной проехали до Октябрьской, по Октябрьской – к Волжскому отделу полиции. Тут было тихо и мирно, никто еще не покусился на «наш» райотдел. Я остановился напротив его дверей, минуту думал, слушая, как тарахтит движок джипа, а потом скомандовал Митьке, и тот молча кивнул. Еще минуты три Митяй корябал на листке бумаги, что лежала между сиденьями, послание чужим мародерам, через пять минут это самое послание уже висело на двери райотдела. И было там вот что:
«Всем, всем, всем! Имущество этого райотдела объявляется собственностью Андрея Комарова и его комаровцев! Те, кто попытается украсть это имущество, будут убиты!
Командир отряда А.Комаров
ЗЫ Тот, кто хочет присоединиться к нашему отряду, может найти нас в Усть-Курдюме, в газпромовских домах. Частота рации для связи…»
Ну и все. А что еще можно было написать? Кого-то, может, и отпугнет. А если кого-то не отпугнет – пусть оглядывается. Ей-ей, я буду стрелять, если не отдадут. Сейчас не до сантиментов. Сейчас надо выживать. А оружие – залог выживания. Кто первый встал – того и тапки. Мы правы в любом случае. Не заняли райотдел раньше? Ваши проблемы.
То же самое надо будет проделать и с Заводским УВД, и с Кировским, и с ГУВД. Может, и прокатит. Людей бы нам еще побольше… надежных людей. Своих. Страшно давать оружие чужакам. Эдак можно и до бунта дожить… решит кто-то, что моя власть не от бога, а совсем наоборот, и устроя мне экзорцизм. И никакие бронежилеты не помогут. И запоры в дверях.
После РОВД решили проехаться по Набережной, посмотреть, что и как. Там вообще-то большой массив домов, может, кого-то все-таки найдем? Людей надо набирать. Без людей сгинем. Жалко, что те девчонки с лошадьми сразу с нами не согласились уехать. По всему видно – хорошие, дельные девчонки. И работы не боятся. Нам такие нужны.
Глава 4
24 июня, день, вечер, ночь.
Андрей Комаров
Я уже собрался свернуть налево, в сторону Затона, когда по машине ударило, будто молотком. Звука выстрела я не услышал. Во-первых, помешала звукоизоляция машины. Во-вторых, дизельный движок никогда не отличался низким уровнем звука – рычит он не слабо даже тогда, когда работает на холостых. Это бензиновые микролитражки мурлычат, как кошки, наш брутал рычит, как медведь.
Моя нога автоматически нажала на газ – и не потому, что я впал в истерику, перепугался, и все такое прочее. Просто мозг сразу сообразил, на уровне подсознания: «Валить отсюда надо! И как можно скорее!» Вот и дал газку. Что, наверное, нас и спасло. Пятиэтажка, в которой находился ресторан кавказской кухни (то ли «Арагви», то ли еще что-то такое), прикрыла нас от невидимого стрелка, и джип понесся в сторону въезда на мост, оставляя после себя эхо и едкий солярный дым выхлопа.
– Все живы? – обернулся я, прижав машину к стене, окружающей территорию грязелечебницы.
– Все! – мрачно кивнул Митька, держась рукой за плечо. – Только меня вроде как зацепили. Нет, не делай такое лицо, не надейся – не сдохну! Слегка зацепило. Крови до хрена только, перевязать бы надо.
Он быстро сбросил разгрузку, стянул пропотевшую рубаху, обнажил плечо. Кровавая борозда сильно кровоточила, но, слава богу, пуля сорвала только кусочек кожи, слегка задев мышцы. Неприятно, больно, но не катастрофично. Засыпать стрептоцидом или просто промыть чем-нибудь вроде мирамистина, и заживет, как выдавленный прыщ. Ерунда!
Я тут же довел это до сведения моего соратника, чем вызвал бурный приступ неудовольствия, – сравнить его героическую рану с прыщом, как у меня язык-то повернулся?!
Нужные средства перевязки у нас были – спасибо Насте. Она заранее заготовила аптечку, имея в виду возможные боевые ранения. Вот как сейчас, к примеру. Тут были и порошки, и мирамистин, являющийся великолепным антисептическим средством (и кстати – профилактическим средством против венерических заболеваний, насколько я знал со слов старших парней).
На перевязку ушло минут десять, а потом стали решать – что делать и как жить. И как сделать так, чтобы кое-кому не жить. Митька яростно и воинственно вопил, предлагая изжить со свету негодяя, покусившегося на его сдобное тело, Мишка ему поддакивал (но надо заметить – не очень уверенно). Я не говорил ничего, ибо и говорить-то особо было нечего. Только ругаться, а от ругани мало что изменится.
– Вы заметили, откуда стреляли? – прервал я очередную тираду Митьки. В основном матерную.
– Мне кажется, я заметил, – кивнул Мишка. – Из «Словакии». То ли с пятого этажа, то ли с шестого. Я еще раньше заметил, там что-то блестело. Сразу вспомнил, что так ловили снайперов, – типа прицел блеснул, и все, вот он.
– А чё не сказал? – скривился Митька и потрогал забинтованное предплечье.
– А что я скажу? Что там что-то блеснуло и, наверное, сидит снайпер? – Мишка криво усмехнулся. – Ты бы первый поднял меня на смех! Мы не на войне, так что какие снайперы?
Митька ничего не ответил. А что ответишь? Прав Мишка, на сто процентов прав. Мало ли что где-то блеснуло? Из-за этого поворачивать назад?
– Андрюх, ну что будем делать? Пойдем на разведку? Узнаем, что за сволочь палит по прохожим? Вернее, проезжим…
– Никуда не пойдем. Поедем домой. Нас мало, и это все опасно. Если туда идти, то только ночью, и то с опаской. А оно нам надо? Просто запомним – сюда не соваться, вот и все. У нас и без этих уродов дел хватает.
– Андрюх… – Мишка вдруг нахмурился, будто что-то вспомнил. – Знаешь, я только сейчас сообразил… машина у гостиницы стояла. Я не всю видел, только кабину, но очень она была похожа на ту машину, в которой твой… хм… дружбан приезжал на разборку с кавказцами. Вы-то не видели, а я видел, когда сидел с пулеметом! Они машину далеко оставили, за углом, но мне было видно. Это магнитовская машина, вроде как «МАН». И вот она здесь. Совпадение?
– Может, и совпадение… – Я повернул ключ в замке зажигания. – Поехали. Потом все обдумаем. Домой. Хватит приключений!
– И мы что, все так оставим?! Никакой ответки? – Митька был искренне возмущен, и похоже, что Мишка был с ним согласен. – Так нельзя! Если мы сегодня будем прощать всем, кто в нас шмаляет, завтра нас вообще задушат!
– Мить, ты в своем уме? – возмутился я. – Нас трое! А там сколько – ты знаешь? Нет! И я не знаю! Там сидит снайпер, который видит все подходы к гостинице! И на этом расстоянии из любой снайперки посадит пулю в лоб! А за нами девчонки! Погибнем мы – кто о них позаботится?! Настя и Лена, а еще толпа «зомбачек»! И мутанты вокруг! А девчонки даже ездить на машине не умеют! Даже за продуктами, если что, не съездят! Понимаешь?
Я отжал педаль сцепления, мягко воткнул первую передачу, отпустил педаль, и джип тихо двинулся вперед, почти не изменив тона работы движка. Потом включил вторую передачу, третью, четвертую… джип катился по Большой Затонской вдоль судоремонтного завода, аккуратно объезжая брошенные легковушки. Здесь было довольно-таки тесно, приходилось протискиваться, едва не цепляя брошенное «железо» бортами, но я справился. Ей-ей, сделался настоящим Шумахером… М-да… скоро уже никто и знать не будет, что это такое – «быть Шумахером». И вообще… ничего знать не будет.
– Что притихли? Что скажете по делу?
– А что сказать… – нехотя откликнулся Мишка. – Прав ты на сто десять процентов. Мало нас. Очень мало. И пока мы не организуемся как следует – соваться в разборки нам нельзя. Верно, Мить?
– Да верно… мать-перемать! – Митька сплюнул в приоткрытое окно. – Только обидно! Сидит какая-то мразь и стреляет по людям! Вот что мы ему сделали?! А если бы убил?! Машину вон продырявил… насквозь дыра. Надо будет хоть чопик забить, а то протечет. А куда потом пошла пуля?
– В спинку Андрюхина сиденья, чуть не в бочень ему. А из спинки – вон в стойку внизу. Там и застряла. Повезло нам, робяты… всего-то Митяя чуть-чуть покоцало. Не, парни, хотим мы или нет, но с этим идиотом надо что-то делать. Как его звать-то? Глад? Точно, это он. Только полный дебил будет палить в незнакомых людей, которые просто едут мимо него и никого не трогают. Сумасшедший.
– Он и есть сумасшедший, – подтвердил я. – Я же вам рассказывал, что он творил… мразь редкостная!
– И как это он сумел уйти из-под обстрела! Всех положили, а этот гад цел! Чертовщина какая-то!
– Он всегда умел выкручиваться. Живучая тварь. Мутант!
– Мутант?
– Ну не человек же. Он еще до Дня непослушания мутантом был. Нелюдем. А теперь его время пришло! Никаких законов, никаких правил! Чем не жизнь? Никто с тебя не спросит, делай что хочешь!
– Пока мозги не вышибут… – хмыкнул Мишка.
– Ну… нет роз без шипов! – кивнул, ухмыльнувшись, я. – Когда-нибудь да вышибут. Зато как порезвится!
– Как думаешь, Андрюх… – начал Митька, поморщившись и осторожно потрогав руку. – А если большинство выживших вот такие, как Глад? Мрази, которые еще в прежнее время жить людям не давали. Разве может из этого выйти что-то хорошее? Цивилизация, прогресс, ну и… все такое прочее. Он же настоящее животное!
– Не обижай животных, – усмехнулся Мишка. – Он человек, а это звучит… совсем не гордо. Животные такое никогда не сделают. Они не убивают ради развлечения.
– Во-первых, – вмешался я, – животные всякое делают. И волки, бывало, наглухо выреза́ли стадо баранов – для развлечения. И лиса в курятнике душила всех, до кого дотягивалась. А люди… ну что люди? Вспомни, кто такой был Дракула? Помните?
– Ну, что-то типа вампира, – пожал плечами Митька и досадливо зашипел: – Уйя… как больно-то! Пацаны, у меня прям руку дергает, как током бьет! Больно!
– Скоро приедем, девчонки болеутоляющего дадут, – успокоил я, но Митька снова поморщился. Он был бледен, и на лбу выступили капельки пота. Но что я мог сделать? Действительно, помочь ему можно было только дома.
– Так кто это был, помните? Дракула?
– Влад Цепеш, граф такой. В Трансильвании жил, – кивнул Мишка. – Я же умный, помню.
– А раз умный, скажи, почему его Дракулой прозвали?
– Да не помню… – Мишка вздохнул, погладил цевье автомата. – Кровь пил?
– Можно сказать и так, – кивнул я. – Он целыми селениями на кол сажал. Всех – взрослых, детей, всех, кого поймали. За невероятную жестокость его и прозвали Дракулой. То есть – Драконом. А сколько в истории было еще всяческих зверств? Да она, эта история, только и состоит из одних зверств! Ну и что? Выжили ведь! Размножились!
– А вот с этим у нас могут быть проблемы, – задумчиво протянул Мишка. – Андрюх, а если и правда мы не сможем иметь детей? Если только мутанты останутся? Как проверить-то?
– Как, как… пусть заделает ребенка Настьке или Ленке! Вот и проверим! Или обеим сразу – для верности! А мы попробуем с «зомбяхами»!
– Не надо их так звать, – вдруг разозлился я, – никакие они не «зомбяхи»! А что касается заделать ребенка, заткнись, а? Захотим заделать и заделаем! Или не заделаем! Ты уже зашпынял меня Настей и Леной! Совсем охренел!
– Эй, ты чё? – Митька опасливо посмотрел на меня. – Я же любя! Чисто по-дружески! Ну да, завидую немного – девчонки уж больно красивые, но я же никогда против тебя, ты знаешь! Я только рад буду, если у вас что-то получится! Чего ты на меня вызверился? Мне и так хреново, а ты еще вон чё… Вот сдохну, тогда пожалеешь, что на меня набросился, как пес цепной!
– Сдохнешь ты, ну как же! – фыркнул я. – Ладно, проехали. Но язык твой – враг твой. Что будет, то и будет… честно сказать, я как-то опасаюсь с девчонками… хмм… любиться. Они такое перенесли… а я к ним с… в общем, вы поняли. А с нашими спящими красавицами… парни, вам правда будет не стремно обнимать девчонку, которая смотрит сквозь тебя? Психически больную? Если не стремно – тогда давайте, вперед! Только сами себя после этого будете уважать? А как на это посмотрят Настя с Леной? Ну вот представьте!
– Как… как… каком кверху! – невпопад буркнул Митька и криво усмехнулся. – Это я так, для красного словца сказал про девчонок. Но мне тоже хочется, чтобы меня любили. Как тебя, к примеру! Мне хочется с какой-нибудь девчонкой… нет, не только секса! Хочется любви, чтобы меня ждали, чтобы обо мне заботились! Семью хочу! Жену!
– Мить, всего пару недель назад ты был школьником! Раздолбаем! – Я недоверчиво помотал головой. – А теперь думаешь, как создать семью и где найти жену?
– Я и щас раздолбай. – Митька снова усмехнулся и глубоко вздохнул. – Только раздолбай, который хочет жить по-человечески, с девчонкой, в семье. В своей семье. Две недели назад, говоришь? Две недели назад мир был жив! Люди были! И мы были совсем другими! Чего теперь вспоминать?
– Давайте проедем по Юбилейному, – предложил Мишка, – побибикаем, покричим. Может, кто-то и выйдет на крики? Люди нужны, люди!
– Куда мы сейчас поедем? Ты видал, что там у Митьки? Ты глянь на него, он того и гляди грохнется в обморок! Нет уж, до дома… в аптеку заезжать не будем, у нас все есть, что нужно.
Джип легко взобрался на подъем возле нефтепромысла, и я вдруг подумал о том, что, если жахнут эти огромные емкости, будет большая беда. И дело даже не в том, что они закоптят небо и все вокруг себя. Нефть польется в Волгу, и тогда будет худо. Запачкает этой дрянью все берега на сотни километров вниз по течению. Даже непонятно, как до сих пор такое не случилось. И начал вспоминать: качалки на Соколовой горе работают или нет? И вроде как припомнил – нет, не качают! Их кто-то остановил. И я вдруг испытал острое чувство благодарности к неведомым нефтяникам, которые, уже умирая, все-таки доползли до рубильника и выключили электромоторы, движущие глубинными насосами. Для детей, для внуков выключили. Чтобы тем… чтобы нам было где жить.
Мимо строительного рынка, огибая аэродромное поле, огражденное серым бетонным забором. Вероятно, Саратов – единственный и уникальный город, дошедший до такого маразма – устроить аэропорт почти в центре города! На Соколовой горе! Самолет, взлетая, проходит над нефтепромыслом, а потом идет над Волгой, совершая разворот. А если авария? Если двигатель заглох? Куда приземляться? В промысел? В емкости с нефтью? Или сразу на дно Волги?! Идиоты!
Отсюда раньше летали в основном на Москву, Питер да в Сургут – отвозя бригады работяг на сменную работу. Теперь – тишина, и только ветер носится над вымершим полем. Скоро, очень скоро вместо аэродрома будут заросли кустарника и мерзкого клена ясенелистного, завезенного к нам, кстати, из самой Америки. Хотели, понимаешь ли, получить много быстрорастущей мягкой древесины. Получили, ага. Эта дрянь теперь растет у всех дорог, распространяя свои семена-«вертолетики». И сто́ит этой пакости завестись в саду… это кошмар. Проклятое дерево обладает способностью подавлять рост других растений. А еще оно способно вызывать аллергию, так как его пыльца, можно сказать, ядовита. Анчар какой-то, а не дерево!
Все это проносилось у меня в голове, пока мы ехали к дому. Да, я много читал и много знал. Разрыв шаблона – так это называли раньше, до Дня непослушания? Почему-то все вокруг считали, что спортсмен обязательно туп и двух слов связать никак не может. Видимо, судили по футболистам и их женам, показавшим себя великими знатоками всех наук на свете. Например, одна из таких жен на полном серьезе заявила, что Солнце вращается вокруг Земли. Сам слышал, в Ютубе смотрел!
База встретила нас хорошей новостью: сразу три девочки пришли в себя. Высокая, крепкая девчонка лет пятнадцати и две на вид помладше и потощее. Настя с Леной им особо ничего рассказывать не стали, решили вначале дождаться нас.
Когда узнали, что Катя покончила с собой, радость сразу притухла.
– Да как же так?! – Лена побледнела и на миг прикрыла глаза. – Это я виновата! Я ее обманула!
Я посмотрел в ее кукольное личико, которое без малейших следов косметики дало бы сто очков вперед лицу любой гламурной красотке, и, вдруг повинуясь импульсу, схватил ее за плечи и притянул к себе. Я гладил ее вздрагивающие плечи и не обращал внимания на происходящее вокруг. И только когда Лена успокоилась, осторожно отстранил ее от себя и увидел, что мы остались одни возле приоткрытой дверцы джипа.
– Ты не виновата. Ты хотела как лучше. Так что забудь! И вот еще что, Лен… она сама выбрала свой путь. Понимаешь? Каждый из нас вправе делать так, как он считает возможным. Если ты считаешь что-то правильным – делай это сейчас, завтра может быть уже и поздно. Нужно жить – здесь и сейчас, и только так! Ты понимаешь меня?
– Я понимаю тебя! – Лена снова шагнула ко мне, поднялась на цыпочках, обхватила мою голову и крепко поцеловала в губы. Ее дыхание было свежим и пахло мятной зубной пастой. И мне вдруг в голову пришла глупая мысль: она готовилась к поцелую, специально почистила зубы? Или всегда такая чистоплотная?
Честно сказать, я нередко забываю почистить зубы… мама всегда меня за это ругала. Папа только улыбался – вряд ли он на войне чистил зубы два раза в день, это точно. Да и раз в день небось не получалось. Кстати, надо бы взять себе за правило – чистить зубы утром и вечером. Утром – понятно зачем, вечером… а вдруг кто-то решит меня поцеловать? А я такой весь из себя с нечищенными зубами!
Эта мысль показалась мне такой глупой и смешной, что я невольно улыбнулся. Лена недоуменно посмотрела на меня, похлопала длиннющими ресницами, хотела что-то мне сказать, но я наклонился и чмокнул ее в носик. А потом приказал:
– Пойдем, разговаривать будем с бывшими… хм… «зомбачками». С Катей как следует не поговорили… Надо будет у этих выяснить, что они помнят и вообще… как будут жить.
Девчонки дожидались нас в гостиной, испуганно таращась на обвешанных оружием обитателей дома. Настя осматривала рану Митьки – видимо, не доверяя моему врачебному искусству. Митька шипел сквозь стиснутые зубы, а когда увидел меня, сразу возопил и потребовал призвать к ответу эту чертову Настьку, которая живьем отдирает замечательные, не нуждающиеся в замене повязки.
Насчет живьем – конечно, соврал. Настя отмочила повязки какой-то жидкостью, потом снова промыла рану – ваткой, осторожно и затем обследовала. Ну и я еще раз поглядел, что там у него.
Кожу, конечно, распороло неслабо, но вроде как мышцы все-таки не задело. Если только ушибло. Накладывать швы не стали – просто прилепили сорванный клочок кожи на место и забинтовали. Настя сделала Митьке укол антибиотика (после того, как я пригрозил, что сам сдеру с него штаны и отпинаю, если будет продолжать вопить и ругаться). Потом она сделала ему еще укол – не сказала, какой, – и все успокоились.
Митька сидел бледный и злой, он отказывался идти отдыхать, Мишка был непривычно молчаливым (может, из-за Кати переживал?), Лена таращила на меня глаза, как кошка, мечтающая о свежей рыбе, Настя, спокойно-деловитая, возилась со своим коробком-аптечкой. И девчонки, которые за все время не сказали ни слова и только смотрели испуганно и странно, как на террористов или злодеев-бандитов. Интересно, что девки себе напридумывали?
– Давайте знакомиться! – начал я, и глаза девчонок ожили, бывшие «зомбачки» внимательно посмотрели на меня. – Я Андрей. Местный, так сказать… хм… диктатор. Ну… президент, значит. Это Лена, это Настя – их вы уже знаете. Этот раненный в попу… в плечо герой – Митя. А это Миша. Как вас звать?
– Я Надя. Надя Мелькишева, – сказала старшая девчонка, не такая красивая, как Настя с Леной (не всем ведь быть потрясающими красавицами-моделями!), но вполне миловидная, слегка полноватая. Или даже не полноватая – просто широкая в кости. Это лет в сорок она будет полная, после того как родит двоих-троих детей. Сейчас просто молоденькая и плотненькая. Прическа типа «каре», только уже отросшая, на глаза лезет, грудь довольно-таки полная для ее лет, ну и вообще – мне кажется, девчонка крепкая и устойчивая психически. Надеюсь по крайней мере.
– Я Катя! – Я едва не вздрогнул, а внутри все заледенело. Сам удивляюсь, как на меня подействовало, зацепило самоубийство ТОЙ Кати. Или уже успел к ней привыкнуть? – Катя Мухина.
– Я Маша Пестова.
Эти девчонки явно моложе пятнадцати лет. Тринадцать им, не больше. Или четырнадцать? Хотя какая разница? Годом больше, годом меньше. Волосы тоже обрезаны коротко, но как-то неровно, будто ножом. Или ножницами – не стараясь сделать красиво, лишь бы покороче. Ну, оно и понятно – возиться с волосами рабынь? Да еще и неспособных как следует за собой ухаживать? Легче их подстричь.
Худенькие. Глазастые, симпатичные, но… какие-то слишком угловатые, что ли… Я где-то читал, что такие юные девушки не случайно выглядят непривлекательно для «самцов» – ну, чтобы эти самые «самцы» на них не зарились и не «испортили» раньше времени. То есть не созрели еще девчонки, секс им не нужен. Так природа сделала. Это потом они начнут округляться, расти вширь, а пока – никаких тебе округлостей и выпуклостей. Кожа да кости. Даже педофилы на них не позарились бы. Позарились дикари, только что слезшие с гор и не видевшие нормальных девчонок.
Впрочем, может, этим ублюдкам и не секс от них нужен был, а возможность поиздеваться? Хотя скорее всего и то и другое.
Интересно, где эти твари, похищавшие девчонок, наркоту брали? Аптеки курочили? Теперь и не узнаешь. Покойников поднимать еще не научились (тьфу-тьфу).
– Итак, Лена и Настя вам вкратце обрисовали ситуацию? – Девочки кивнули. – Что именно они вам рассказали?
Переглянулись, помолчали, ответила, само собой, старшая, Надя:
– Ну… да! Эпидемия всех убила, остались только мы…
Замолчала, опустила взгляд, опасливо посмотрела на меня. Я что, такой страшный?! Затем продолжила:
– Знаете, мне не верится, вы уж меня простите. Пока сама не увижу…
– Увидишь, – пожал плечами я, – специально повезу и покажу. Жили где? На Горе? В Юбилейном?
– С Горы мы. А как мы тут оказались? – Надя обвела взглядом комнату. – Я ничего не помню! И девчонки не помнят. Не помните, девочки? – Те помотали головами. – Ну вот…
Я вздохнул, как перед прыжком в холодную воду, и… бросился в нее:
– Вас захватила банда. Вы были в этой банде сексуальными рабынями. Мы вас освободили, но вы ничего не понимали, ничего не осознавали. Как вы стали «зомбачками», я не знаю, – то ли сразу, как вас захватили, то ли после такое с вами сталось, из-за того, что с вами делали. Факт есть факт – когда мы вас освободили, вы были такими, как те девчонки, другие, вы их видели. Сегодня вы очнулись.
Сидят ошеломленные, с открытыми ртами – соображают! А что тут соображать? Все так, как оно есть. Думают, я им лапшу вешаю?
– Не верите, да? – Я криво усмехнулся. – Тогда пройдите в спальню, разденьтесь и осмотрите друг друга. И все увидите. Но прежде я вот что вам скажу, девчонки… жизнь не кончилась. Мы живы! И что бы с вами ни делали негодяи – это в прошлом. Сейчас вы не понимаете, не помните, не верите, но скоро вы все вспомните. Так вот, прошу вас – не делайте глупостей. Вам еще жить и жить. А мы вам поможем, не сомневайтесь. У вас еще все впереди, и вы нам нужны.
– Зачем? – внезапно спросила Маша Пестова. – Зачем мы вам нужны?
– Зачем? – Я слегка растерялся. И правда, зачем? – Затем, что мы хотим возродить цивилизацию, и нам важен каждый человек. Тем более – каждая молодая, способная родить девушка.
Маша слегка покраснела, и у меня в сердце опять торкнулся ледяной комок. Если она стесняется даже просто упоминания о сексе – что же с ней будет, когда она вспомнит, что с ней вытворяли? А ведь скоро вспомнит!
Я хотел сказать что-то еще, и тут раздался звук – будто на стол упала деревяшка. Я оглянулся и с ужасом увидел, что Митька лежит на столе, и скорее всего стук издал его твердый череп, соприкасаясь со столешницей.
– Готов! – со странным удовлетворением заключила Настя, а я вскочил с места и, сдерживая рвущиеся из глотки крики, выдавил из себя:
– Как «готов»? Ты чего?! Что значит – «готов»?! Что с ним?
– Да ничего! – удивленно пожала плечами Настя. – Спит! Я ему димедрол вколола, чтобы поспал немного. А то он бунт объявил – не пойду спать, да и все тут. А ему покой нужен. Да и мало ли… вдруг аллергия у него на всякие там пули. Теперь не страшно. Поможешь мне его отнести?
Я выдохнул. В висках у меня стучало, лоб взмок. Мне хотелось взять ремень и хорошенько раза три вжикнуть Настю вдоль спины – за мой испуг, за то, что не предупредила! Испуг? Нет, это был не испуг – гораздо хуже. Потерять друга, да еще именно сейчас, когда каждый человек на счету?! Кошмар!
Поднялся, подошел к Митьке, аккуратно подсунул руку под его голову, отодвинул назад, к спинке стула. Потом наклонился, подхватил Митьку под колени и поднял, держа на руках, как маленького ребенка.
– Куда его нести-то?
– Давай на второй этаж! – засуетилась Настя и добавила, широко улыбнувшись: – Хорошо быть сильным!
Ну да, неплохо. Никогда не жаловался на слабость. В отца пошел. Он сильным был, просто ужасно каким сильным. Когда здоровался за руку – люди морщились от боли. Мама даже ругалась: мол, нарочно так сильно стискивает ладонь! И что это нехорошо – так нарочито показывать свою силу, унижать людей. На что отец виновато пожимал литыми плечами: не нарочно же! Наоборот, даже сдерживался! Ну кто виноват, что они такие хлипкие?!
Я на тренировках особо не закачивался, тренер говорил, что излишний «кач» приводит к потере скорости. Лучше быть жилистым и быстрым, чем мясистым и медлительным. Для боксера – лучше. Но все равно – штангу постоянно юзал. Как боксеру без силовых тренировок? Мышцы нужно развивать. Да и самому приятнее не быть тощим «дрищом». Бодибилдером меня назвать трудно, но сила есть, и массы хватает. Так что пятидесятикилограммовый Митька мне совсем даже не в тягость. Я все-таки полутяж, а не в весе пера, как он.
Митьку отнесли в комнату, которую он выбрал для своего проживания. Раньше мы с ним на одной кровати спали. Правильно девчонки придумали – в самом деле надо же как-то и свою, частную жизнь налаживать? Свое жизненное пространство иметь.
Раздевать не стали. Положили на кровать и накрыли простыней. Пусть спит. Постояли, глядя на умиротворенное лицо Митьки, а потом… вдруг повернулись друг к другу и начали целоваться.
Я сам не понял, как это случилось, – вот только что стояли бок о бок, и уже наши губы встретились, а тела вжались друг в друга, будто притянутые магнитами. Ее губы были сладкими, упругими, дыхание чистым и свежим – как… у Лены. И я бы мог стоять вот так часы, дни, месяцы… если бы она не отстранилась и слегка растерянно не сказала:
– Что мы творим? Что я творю?
– А что мы творим? – бездумно ответил я, все еще держа Настю за плечи. – Мне кажется, я тебя люблю.
– И я тебя, – просто сказала Настя и вдруг тихо добавила: – А тебя не смущает, что я была… ну… ты понимаешь. С этими уродами, в общем?! Нет, я так-то проследила, они меня не заразили, и я не беременна, но… может, тебе противно со мной?
Я улыбнулся. Мне стоило большого труда не фыркнуть и не захохотать: что она говорит?! Да что она такое говорит?! Как это мне будет противно с НЕЙ?!
– Я хочу, чтобы ты жила со мной, – так же просто и буднично ответил я. – Хочу, чтобы мы жили вместе.
– И я хочу… с тобой, – ответила Настя, глядя мне в глаза. – Только… а как же Лена? С ней как? Она тебя любит. А ты? Ты что-то чувствуешь к ней?
Я замер. Потом высвободился из рук Насти и сел на кровать рядом со спящим Митькой. Настя так и стояла подле меня, опустив руки вдоль бедер и вопросительно глядя мне в лицо.
– Насть, тебе это правда нужно? – начал я осторожно, пытаясь собраться с мыслями и родить свои выводы. – Ты что, не будешь ревновать? Ну вот представь – мы втроем спим в одной постели. И я с Леной… хмм… а ты рядом. Ты все видишь, все слышишь. И как ты к этому отнесешься?
– Во-первых, можно не жить всем вместе, втроем, – пожала плечами Настя. – Например, мы могли бы приходить к тебе по очереди. Ночь со мной, ночь с Леной. Только что это изменит? Лишние хлопоты, не больше того. Ревную ли я? Знаешь, если честно, – нет. Сама не знаю почему. Во мне что-то изменилось после того, что я пережила. Лена тоже стала совсем другой. Она так же точно не ревнует ко мне. Понимаешь… мы с ней как сестры, даже ближе. Как сестры-близнецы. Не знаю, как так получилось, – что-то повернулось у нас в мозгах, да. Но с некоторых пор я хочу то, что хочет она, и наоборот – она хочет того же, что и я. И еще – жить надо здесь и сейчас. Пока есть такая возможность. Завтра этой возможности может и не быть. Ты понимаешь меня? Вот вы поехали в город, и Митьку ранили. А могли бы убить. И тебя могли убить. Слава богу, если он есть, – уберег! Ты так и не ответил – понимаешь, о чем я?
– Понимаю. – Я кивнул, протянул руку и, зацепив Настю за талию, привлек ее к себе. Уткнулся головой ей в живот и замер, вдыхая запах шампуня, мыла, а еще немножко – чистого девичьего пота. Жарко все-таки на улице, это не здесь, в кондиционированном доме. Волей-неволей пропотеешь. Хоть бы еще месячишко продержались электросети. Хотя я в этом очень сомневаюсь – и так уже невероятно долгое время мы пользуемся электроэнергией, она должна была уже давно исчезнуть. Чудо, настоящее чудо!
– Ну, если ты не будешь ревновать, пусть будет и Лена. Как я к ней отношусь? Я ее люблю.
Настя фыркнула, но я продолжил:
– Да, да, почему бы и нет? Не так, как тебя, но люблю. Как хорошую подругу, как боевого товарища, как красивую девчонку, мечту любого парня.
– А я что, не мечта?! – снова фыркнула Настя.
– И ты мечта. Парни вон все глаза сломали, разглядывая ваши с Леной формы и округлости. Вы, кстати, с ней похожи. Только она меньше размером, вот и все.
– И волос совсем нет! – улыбнулась Настя. – Не будешь пугаться, если увидишь, как она пинцетом волосы выдирает? Ты не бойся, она не сумасшедшая. Она очень хорошая! И добрая! И очень умная! Она столько знает, что впору учителем работать, точно! Родим тебе детей! Будет у нас семья!
– А может, еще парочку жен возьмем? – Я игриво подмигнул. – Раз ты такая не ревнивая. А что – одна стирает, другая готовит…
– Ага, ага… Гюльчатай, открой личико! Знаем, слышали! Нет уж. Хватит нас двоих!
Настя недоверчиво помотала головой и, удивленно подняв брови, добавила:
– А ведь и правда – к Ленке не ревную, а если какая другая девка на тебя глаз положит, так я ее просто порву! Вот как так получается? Почему? Ленка-то тоже девчонка!
– Может, потому, что вы с ней прошли через… через то, что прошли? Ты мне рассказывала – она тебя не бросила, когда ты упала. Дралась за тебя и пострадала. А могла ведь убежать – пока эти уроды занимаются с тобой. Скорее всего они бы за ней и не погнались. А ведь не бросила! И ты теперь испытываешь чувство вины и подсознательно хочешь вину загладить. Вот откуда растут ноги у твоей щедрости.
– Психолог хренов! – Настя недоверчиво помотала головой. – А может, ты и прав. Так все и обстоит. Но только разве это что-то меняет?
– Нет, ничего не меняет, – кивнул я. – Ну что, пойдем? Как мне тебя теперь звать? Жена?
– Хм… звучит как-то странно, – созналась Настя. – Подруга, да и все. Хотя можешь звать и женой. Странно все это, правда? Сидит парочка подростков и рассуждает о том, как они будут жить вместе. Времени-то с гибели старого мира прошло всего ничего, а вот поди ж ты – пятнадцатилетние женятся! Охренеть!
– Охренеть, – снова кивнул я. – У нас теперь все, что происходит, – охренительно. Весь мир охренительный! Ладно. Где жить будем? Все вместе, втроем. Ты комнату подобрала?
– А что комната – та, в которой ты и живешь. Вполне нормальная комната. И кровать там… просто аэродром, а не кровать!
– Насть… – Я погладил ей руку. – А ты не думала о том, как это будет? Ну… секс, после того как тебя изнасиловали. У тебя нет никаких…
– Отвращения? – поняла меня Настя. – К тебе – нет. Думала, конечно. Чужие парни, только представить, что они со мной… меня аж трясти начинает. Так неприятно! Так мерзко! И кстати – у Лены то же самое. А вот представлю, что лежу в твоих объятиях, и становится радостно! Ты не чужой, ты свой, понимаешь? Ты защитник, ты… это ты!
Потом мы еще немного посидели – совсем недолго, минут пять. Снова целовались. И теперь я не стеснялся того обстоятельства, что мои штаны спереди оттопырились так, будто заработал гидравлический домкрат. Чего стесняться своей подруги? Своей жены? Вот если бы я возбуждался, глядя на Мишку или на Митьку, – вот это точно было бы ненормально.
Я даже немного потискал Настю, запустив ей руку под рубашку. Грудь у нее была упругой, нежной и, наверное, очень чувствительной – Настя сразу прерывисто задышала и прильнула ко мне еще ближе. Мир пошел прахом, почти все погибли, но что-то осталось неизменным. И это – любовь мужчины и женщины, если можно назвать мужчиной и женщиной пятнадцатилетних подростков.
Потом мы спустились в гостиную. Мишки там уже не было – Лена пояснила, что он отправился в свою комнату, отдыхать и думать. Лена и девчонки суетились у стола, собирая посуду и относя продукты в холодильник. Кто-то ведь должен это делать?
– Мы тут поговорили с девочками, – Лена кивнула на одну из них. – Решили, что они будут у нас заведовать хозяйством. На выезде от них толку мало, стрелять не умеют, и все такое прочее. А вот по хозяйству – самое то. Готовить, делать уборку, стирать. Научатся стрелять – будем брать с собой на вылазки. И кстати – они все-таки просили отвезти их домой, к родителям. Сделаем?
– Сделаем. Но не сейчас и не сегодня, – заключил я как-то очень устало. Не физически устал, а душевно. Вначале Митьку едва не убили, потом моя внезапная «женитьба» на той, о которой я мечтал все эти дни и недели. А может, и всю жизнь. Сплошные переживания!
– Лен, хочу с тобой поговорить! – Настя на миг покосилась на меня, и я понял – разговор у них пойдет о том, что было у нас наверху, возле спящего Митьки.
Лена не удивилась, молча кивнула в своей обычной манере, и девушки вышли из гостиной, оставив меня наедине с нашими «домработницами».
Я смотрел на то, как девчонки прибирают со стола, и мне вдруг подумалось – а не возвращаемся ли мы в феодализм? А что, очень похоже. Вот я феодал. Вот мои приближенные, дворяне – Митька с Мишкой, Лена с Настей. И вот – прислуга. Мы как-то сразу определили этих девчонок в прислугу, и даже мысли не возникло – а почему они должны нас слушаться? Потому, что у нас есть оружие? Чем это не Средневековье?
А с другой стороны – что остается делать? Только диктатура, только самодержавие – иначе не выжить. Единоначалие, как потом его стали называть. Или это… как его… вертикаль власти! Вот!
Настя и Лена вернулись минут через десять. Спокойные, без следа волнения на лицах. И правда – чего волноваться? Установили график доступа к моему телу, распределили обязанности – дел-то! Хе-хе-хе…
Мне вдруг почему-то стало смешно. Вот же чертовщина! Скажи мне кто-то месяц назад, что я буду ходить обвешанный оружием, убивать людей направо и налево, а еще у меня заведутся две молоденькие, невероятно красивые жены – да я бы ржал до упаду! А потом рассказал бы Митьке, и мы с ним бы ржали до упаду! Фантазеры! Ну надо же такое придумать!
– Андрей! – вдруг обратилась ко мне Лена. – Мы тут с Настей поговорили… ты не против, если мы втроем будем жить в одной комнате? Так было бы практичнее. А насчет графика посещений – это не очень удобно. И нам за тобой легче ухаживать будет, когда мы будем жить вместе.
– Нет, я не против! – Мой голос внезапно осип, и я прокашлялся, чувствуя, как першит в горле. И добавил, подчиняясь внезапному импульсу: – А давайте устроим свадьбу?
Брови Лены поползли вверх, а на губах появилась слабая улыбка. Настя тоже была слегка ошеломлена, но отреагировала мгновенно:
– А правда, почему бы и нет? Маленькая такая свадебка! Посидим за столом и… зафиксируем, так сказать, факт нашей женитьбы. Лен, ты как, не против?
– Я – как вы! – Лена кивнула и посмотрела мне в глаза. – Все, что ты захочешь!
Свадебный ужин? Ну что можно поставить на праздничный стол, когда за окнами угрюмо молчит мертвый мир? Да все что угодно! Все, что есть в магазинах, все, что нашлось в забитой консервами кладовой! Единственное отличие праздничного ужина от обычного – это более красивая посуда. Пришлось вытащить из кладовых Мишкиного отца праздничные сервизы, выглядевшие так богато, что это было даже неприлично. Позолота, роспись, ангелочки и всякая такая хрень. Мишка, улыбаясь, пояснил, что «папан» отличался полным отсутствием вкуса и любил иногда прикупить нечто такое, что, по его мнению, было показателем статусности хозяина – например, вот такой безвкусный сервиз. Но потом у него хватало ума понять, что это самый настоящий кич, и дорогие сервизы, каминные часы, мебель под старину тихо исчезали в дальних кладовых, чтобы потом отправиться к своему новому хозяину. Нуворишу, желающему жить «бахато» и красиво.
Этот сервиз не успели продать очередному дураку, вот он и застрял в третьей кладовой, где хранится запас домовой посуды. Повседневная всегда есть на кухне, а в этой кладовой – вот такие, понимаешь ли, раритеты.
Мы посмеялись, но сервиз на стол поставили. Пусть безвкусица, пусть «бахато», но… это как весточка из прошлого. Хорошего прошлого, где все были живы и впереди у нас было только самое хорошее. Ведь по-другому и быть не могло!
За стол сели в восемь вечера. На улице еще светло, лето все-таки. Двери и окна закупорили – чтобы мутанты не просочились. Теперь можно снять с себя разгрузки, камуфляж и нарядиться так, как хочешь.
Честно сказать, мне особо и не хотелось наряжаться – я что, метросексуал, что ли? Да и наряжаться особо не во что. Магазины с одеждой мы хорошенько помародерили, но я как-то и не задумывался, что нужно взять нарядную выходную одежду. И уж тем более не думал, что мне понадобится свадебный костюм. Носки, трусы, майки, шорты, легкие слаксы и рубахи – и все такое. Потому я и был одет в светлые слаксы, легкую рубашку с короткими рукавами и кожаные сандалии.
А вот девчонки… я даже не ожидал, что они так преобразятся! При взгляде на этих красавиц перехватывало дыхание, а кровь бурным потоком приливала туда, куда… ей положено приливать. Да, и к щекам – тоже. Короткие юбки-размахайки, не знаю, как это называется, – ну когда много складок. Белые полупрозрачные блузки, сквозь которые просвечивают кружевные бюстгальтеры. Выглядит очень эротично! Но… я не понимаю, за каким чертом вообще нужны бюстгальтеры?! Нет, ну если сиськи болтаются, огромные такие, не держатся самостоятельно, тогда – да. Но у этих-то?! Да они сосками не то что бюстгальтеры, блузки рвут!
И белые чулки. Именно чулки, а не колготки! Откуда знаю? А прежде чем сесть за стол, Настя поманила меня пальцем с лестницы и, когда я поднимался, не сводя с нее глаз, – крутанулась на месте, спросив: «Нравится?» Юбка, само собой, тут же приподнялась, обнажив полоску незагорелой кожи над краем чулок и трусики-стринги, почти невидимые на круглой попе. Меня аж жаром обдало! Я такое только в кино видел. Или в порнушке…
Лена выглядела точно так же. Один в один! Копия! Они сейчас были похожи, как близнецы! Разница только в том, что одна была поменьше размером, вот и все. Как добились такого эффекта – не знаю. Косметикой? Да вроде бы и косметики на них не очень много – ну так, ресницы накрасили да тени подвели. Ну вроде бы и на щеках что-то сделали… совсем незаметно – для меня по крайней мере. Но результат… потрясающий!
Итак, на столе драгоценно-безвкусный сервиз, на тарелках – красная икра (черной не нашли!), консервированные фрукты всех видов, бутерброды с колбасой и всякое, всякое, всякое, что можно набрать в гипермаркетах. Пока электричество еще есть… пока не протухло.
Да, это не настоящий свадебный пир, ну и что? Разве что-нибудь изменилось от того, что у нас нет «горячего» или отсутствует селедка под шубой? Да плевать на эту селедку под шубой! Главное, я жив, а рядом со мной сидят две прекрасные, самые прекрасные на свете девчонки! Мои любимые девчонки!
Черт… что со мной? Ну как можно любить одновременно двух девушек? И что интересно – практически одинаково! Как так вышло?! Почему?! Отец всю жизнь любил только мою маму. А если бы этих мам было две? Совершенно… хм… почти одинаковых? Он любил бы их так же, как одну? Что-то я запутался… или просто забиваю себе голову ненужными мыслями?
– Все будет в порядке, не волнуйся! – Настя незаметно подобралась к моему уху, шепнула: – Мы с Леной тебя любим. Ты наш! И все будет хорошо! Обязательно будет хорошо, вот увидишь! Не волнуйся! Мы с тобой!
– Ну что, я буду за тамаду! – важно объявил Мишка, и громкий звук вылетевшей пробки едва не заставил вздрогнуть всех сидящих за столом. Как выстрелил!
– А чего это ты за тамаду? – тут же встрепенулся заспанный и, похоже, не совсем проснувшийся Митька. – А может, я буду за тамаду!
– Ты в задницу раненный герой! – тут же отмел притязания Мишка. – Тебе нельзя. Ты должен сидеть с трагическим лицом и принимать жалостные взгляды окружающих. Ну как же, пострадавший за общее дело – как не пожалеть? А тут надо иметь ясную голову и хорошо подвешенный язык! А это у меня! Так что сиди и подливай шампанского девчонкам. – Он указал на трех новеньких соратниц. И закусывай бутербродами! Чтобы не свалиться с перепоя и не заблевать наш дорогой паркет. А я буду произносить тосты! Кстати, девчонки (он снова кивнул трем новеньким), вы бы позаботились о раненом герое, а он, может, вас и замуж позовет! А что, лиха беда начало!
Митька скептически ухмыльнулся, поднял брови. Мол, дурак ты и не лечишься. Но я заметил, как он бросил быстрый взгляд на троицу девиц, вяло поглядывающих на стол и на нас, «брачующихся». Интересно, что в головах у этих девушек – о чем они думают? Что себе представляют? Ведь память к ним еще точно не вернулась. У Кати примерно через сутки начались воспоминания. Которых она перенести не смогла. А как будет у этих? Может, они более толстошкурые? Смогут пережить то, что с ними случилось?
А тем временем Миша продолжал витийствовать, разлив шампанское по бокалам всем, кто был за столом:
– Итак, сегодня знаменательный день!..
И где нахватался словечек?! В Интернете, что ли?!
– …Сегодня первая свадьба нового мира! Соединяются три любящих сердца…
Я чуть не фыркнул – мало того что тупо пафосно, так еще и замшелые штампы! Тьфу!
– …Настя, Лена, Андрей – мы вас любим, мы желаем вам счастья! Андрей, наш император, ты собрал нас здесь всех вместе, ты заложил основу нашего коллектива! На тебя уповаем!
– Миш, а может, хватит?! – не выдержал я и расхохотался. – Тьфу на тебя! Ты где таких слов набрался?! «Уповаем», черт тебя подери! Поднимайте бокалы, и выпьем за нас всех! Чтобы мы никогда не знали горя!
Мишка ухмыльнулся – похоже, он нарочно клоунствовал, изображал из себя говорливого политика. Ну да бог ему судья – повеселил. И хорошо.
Все, и Мишка в том числе, подняли бокалы, выпили под крик Мишки: «До дна! До дна!»
Шампанское пошло хорошо. Приятный вкус – терпкий, не сладкий. Я вообще-то еще тот выпивоха… можно сказать – никакой. Не то чтобы совсем не пробовал вина – даже водку пробовал, на сборах. И эта самая водка мне так не понравилась, что я больше ее даже не нюхал. Так вот – о сортах вина, о видах шампанского я знал довольно-таки много. Книги на что? А в книгах герои регулярно что-то да потребляют – начиная с самогона (обязательно мутного) и заканчивая ямайским ромом. А еще помню, что Сталин любил «Хванчкару». Читая книги, много чего можно узнать, главное – запоминать прочитанное. А на память я никогда не жаловался.
Мы ели, пили – еще шампанское, еще… потом какое-то красное вино, потом белое. Вроде и понемногу, но через час я уже был, можно сказать, пьян. Все вроде как понимал, и голова не кружилась, но в голове пустота, голоса кажутся одновременно и резкими, и далекими, а еще – расслабилась звенящая струна, которая проходила через всю мою душу. Отпустило, как об этом писали в книжках. Мне было хорошо и спокойно. Почему?
Ну, во-первых, я вроде как выиграл в лотерею, и приз был самым важным, самым дорогим, какой только может быть, – жизнь. Моя жизнь.
Во-вторых, все могло быть гораздо хуже – повстречал бы я этническую группировку, и мне бы выпустили кишки. Или Вадика-Глада с его АУЕ – при «любви» Вадика ко мне результат нашей встречи был бы ничуть не лучше, чем при встрече с кавказцами. А я вот тут – живой, в меру упитанный, напившийся шампанского, рядом с двумя прекрасными девушками. Мало того что прекрасными девушками, так еще и моими женами!
О господи… я даже это слово-то не могу произносить без содрогания! «Жена»! Черт подери, мне пятнадцать лет! Мне! Пятнадцать! Лет! Какая жена?! И уж тем более – жены?!
– Горько! – истошный вопль Митьки вырвал меня из тягучих раздумий. – Горько! Горько!
И с кем первой целоваться?! Что делать-то?!
Встал, беспомощно оглядел обеих и… обняв за плечи, притянул к себе. Исхитрился и чмокнул сразу обеих. Как? Да сам не понял! Пришлось чуть не стукнуть девчонок головами, соединив нос к носу, а потом сразу обеих! Как там говорилось? «Захочешь жить – не так раскорячишься»? Вот и раскорячился. А потом повернулся – поцеловал в губы Настю, подержал секунду, оторвался от Насти – поцеловал Лену. Под хлопки и хохот моих соратников.
Дикая, наверное, картина… жаль, никто не догадался сфотографировать, как это все было. Как-то и не подумали об этом. С исчезновением Интернета и главного Зла этого мира – социальных сетей – исчезло и желание фотографировать каждый свой шаг. Поел что-то – фотку в Сеть, иначе вроде как и не ел! Погулял на улице – зафотал прогулку! Позанимался в спортзале – сфоткал! Вся жизнь в фотографиях, и никакой тебе возни с проявителями и закрепителями, прогресс, однако!
Так вот – все кончилось. Весь прогресс закончился. И желание фиксировать свою жизнь в пикселях – тоже. Может, потом, когда-нибудь… Кстати, а наверное – зря не фотографируем. Что оставим потомкам, какое знание? Как они узнают, что это было и как мы выжили?
Кстати, насчет детей и внуков… хочется, чтобы они были. Но вот уверенности в том, что они будут, нет никакой. Будем действовать методом проб и ошибок… В общем, не попробуешь – не узнаешь.
Сопровождаемые гнусными улыбками и фальшиво-сочувственными напутствиями, мы ушли в свою спальню. Я шел так, будто мне в подошвы того и гляди воткнутся иголки. Глупо, наверное, но я, который не боялся драки, не боялся встретиться лицом к лицу с врагом… побаивался оказаться в одной постели с двумя красивыми девчонками. Это ли не смешно?
Нет, не так – я не боялся… хм… опасался? И так тоже сказать нельзя. Тьфу! Совсем запутался! В общем, мне не хотелось их разочаровать. Весь мой сексуальный опыт ограничивался порнофильмами, и о сексе я, можно сказать, знал только теоретически. Ну не до секса мне было, не до секса! Учеба, тренировки, снова учеба и снова тренировки! Да и соображать в этом направлении я стал не так уж и давно… не зря девчонки норовят гулять с парнями старше их года на два-три! Что толку от глупых одногодков, ничего не понимающих в деле секса?
Волей-неволей в голову приходила мысль, что Настя и Лена уже были с мужчинами… если можно так назвать толпу похотливых насильников. Как бы там ни было, но некий опыт в сексе у них есть, в отличие от меня. И это очень даже напрягало.
Кстати сказать, на лицах обеих моих подруг (ну не поворачивается язык назвать их женами!) никак не отражалось волнение текущего момента: «Ну и что – в спальню? Ну и что – поженились? Нормальное явление! Люди ведь женятся! А мы чем хуже?» Может, это потому они так спокойны, что чисто физиологически женщины быстрее приспосабливаются к изменяющимся условиям жизни? Где-то я читал такую версию. Мол, мужчины ломаются, потому что не могут принять то, что с ними происходит, а вот женщины – те психически гораздо устойчивее. Чушь, наверное! Если бы та же Катя была устойчивее, чем мужчины, она бы не покончила с собой. Хотя ведь нас и не использовали как сексуальные игрушки… откуда мне знать, как бы я поступил в таком случае?
Я ожидал, что подруги тут же погасят свет и будут раздеваться в темноте, но… ничего подобного не случилось. Они деловито разобрали постель, сняв с нее покрывало (белье сменили заранее, такого добра у нас теперь было – хоть каждый день стели новое, а старое выкидывай), а потом принялись раздеваться – ничуть меня не смущаясь, обмениваясь абсолютно малозначительными, не относящимися к делу замечаниями. Ну так, как если бы сейчас находились не в супружеской спальне, а в раздевалке спортзала.
Они даже фигурами были похожи. Не худые, не толстые, скорее – стройные, с плоскими животами и круглыми попками, с маленькой грудью правильной, красивой формы. Такая правильной формы грудь бывает только у женщин с силиконовыми протезами. Однако если присмотреться, можно заметить, что у обеих одна из молочных желез чуть-чуть больше другой. Как и положено натуральной груди.
Да, как сестры-близняшки. Только одна слегка меньше по размеру, да еще – Лена вся гладкая, безволосая настолько, что кажется – перед тобой пластиковый манекен.
И как они были красивы! Черт подери, мог ли я мечтать о таких девушках?! Даже во сне – никогда! Кто я такой для эдаких красоток?! Они должны были достаться какому-нибудь олигарху, мажору, кататься с ним в машине за пятнадцать лямов и… ублажать его по мере сил и возможностей. А вот теперь…
Прежде чем что-то сообразить, я не нашел ничего лучшего, чем вывалить соображения насчет олигархов и мажоров прямо к ногам моих женщин. Настя хихикнула, и даже вечно строго-серьезная Лена улыбнулась. А после улыбки, без всякого намека на пафос, сообщила:
– Глупенький! Ты наш мажор, олигарх, царь и бог в одном лице! Да, так получилось, что мы оказались вместе с тобой. Но разве это плохо? И вообще – хватит болтовни. Иди к нам!
Я шагнул вперед, девчонки снова заулыбались, облапили меня и стали раздевать. Через минуту я голый, как младенец, лежал в постели и почему-то все время испытывал желание прикрыть ладонями низ живота. Что было абсолютно глупо и иррационально в самой что ни на есть высшей степени – а зачем прикрывать? И от кого? Да и каким образом, когда все мое хозяйство деловито обследуют и… готовят к «делу»?
Первой была Настя. Потом Лена. Потом снова Настя. И снова Лена. Всю ночь, до самого утра! И только когда солнце уже поднялось над Волгой, зазолотив крыши домов и купола церкви на бугре, – мы уснули.
Вся ночь была как в тумане – я даже не помню точно, как все происходило. Стоны, всхлипы, легкий шепот, тихий смешок, снова поцелуи – мои девчонки, как оказалось, не против были целоваться и между собой. Но я тоже не против – если твои жены еще любят и друг друга – почему бы и нет? Если их это возбуждает, им это нравится и никому не мешает – да пусть себе. Но вообще-то я заметил, что поцелуи их были чисто дружескими.
Я заснул последним, ощущая в теле приятную усталость и легкое жжение в той части тела, которой сегодня пришлось изрядно поработать. Ну не привык я к таким бурным секс-марафонам! Выжат как лимон!
Где-то читал о том, что молодожены в первую брачную ночь могли довести себя до полного психического и физического изнеможения – так, что аж в обморок падали. Мне тогда это показалось полнейшей глупостью. Теперь – не кажется. Даже мне, спортсмену, привыкшему к экстремальным физическим нагрузкам, и то пришлось нелегко. Но я все-таки в грязь лицом не ударил!
25 июня, день.
Андрей Комаров
Когда я продрал глаза и с легким стоном убрал с груди ногу Насти, каким-то образом оказавшуюся у меня над сердцем, с шеи Настину руку, обвившую меня, как амазонская анаконда, – на часах, стоявших возле камина, было уже начало второго пополудни. Полдня – на выброс. Хотя куда нам торопиться? И зачем? Можно себе позволить побездельничать хотя бы один денек.
Вытащил ноги из-под Лены, придавившей их, как куча камней (вроде и маленькая, а такая увесистая!), я сел на край кровати, едва не застонав от мерзкой, отвратительной боли, – я отлежал и ноги, и руки (девчонки передавили), так что теперь к ногам и рукам возвращалась чувствительность со всеми вытекающими… вернее, втекающими последствиями. Кровь расходилась по конечностям, вызывая тысячи кусачих мурашек. От этих мурашек хотелось выть!
Следующий раз буду поаккуратнее с «грузами». Эдак можно и паралич конечности получить! Опять же – где-то об этом читал. Даже называется как-то странно, типа «синдром молодоженов». Или «паралич молодоженов»? Да какая разница? Главное – суть. Девушка засыпает в объятиях молодого мужа, лежа головой у него на плече, и, естественно, передавливает ему нерв, отвечающий за движение конечности. И дело сделано! Рука висит плетью, а мужик злобно матерится. Или не матерится, но все равно ему неприятно. Несколько дней рукой шевельнуть не может!
Я пошел в душ и минут десять стоял под струями горячей воды, смывая с себя засохшие за ночь следы наших безумств. Да, это была… выдающаяся ночь! Будет что вспомнить, когда стану стариком, сидящим в кресле-качалке в тени огромного тутового дерева. Почему тутового? Да хрен его знает! Под каким деревом хочу, под таким и сижу!
Смыв пот и… все остальное, я вытерся большим махровым полотенцем и тихонько стал одеваться, глядя на лежащих в скомканной постели девчонок. Хм… уже далеко не девчонок. Девушек, наверное? Уже не девочки, но еще не женщины – как-то так. Для женщин – уж очень девчачьи фигурки с гладкой кожей и аккуратными попками без малейших следов целлюлита.
Сбежать по-тихому не получилось. Стоило мне выйти из душа и направиться к шкафу с чистым нательным бельем, я тут же был обнаружен недреманым оком Лены. Она потянулась, как кошка, выгнулась к потолку, ничуть не стесняясь моего присутствия. Затем похлопала по упругой попе Настю и спокойно сказала:
– Ну вот, мы теперь настоящие женщины. Эй, женщина Настя, вставай! Пора дела делать!
На что Настя жизнерадостно промычала что-то нечленораздельное, из чего я разобрал только одно слово, зато сказанное с великолепной яростью человека, которого пытаются оторвать от дела всей его жизни: «убью!»
Честно сказать, особых дел у нас на этот день-то и не было. Надо было осмыслить происшедшее за последнее время и подумать, что дальше делать. Вообще – что делать. Мы как-то бессистемно мотаемся по городу и уже едва за это не поплатились. Завалили бы нас обоих – и Митьку, и меня. И что тогда? Нет, что с нами обоими тогда – это понятно. А вот что было бы с девчонками? Сумел бы Мишка возглавить наш анклав или нет? Что-то я в этом не очень уверен. Вернее, совсем не уверен. Он парнишка хороший, просто замечательный, но вожак из него пока что никакой.
И тут же снова задумался – а из меня какой вожак? Кроме того, что обеспечил нашу группу оружием, – что я сделал? Да практически и ничего такого, за что можно было бы меня, так сказать, расхвалить. Сидим в этом доме взаперти и варимся в своем соку. Вместо того чтобы привлекать людей.
С другой стороны – а может, все-таки нам не нужно много людей? Что мы, не сумеем организовать защиту дома своими силами? У нас теперь еще три девчонки прибавились – обучим их владению оружием, приставим к службе. Какая разница, девчонки они или парни? Поднять автомат, навести на цель и спустить курок каждая сможет! Главное, чтобы как следует умела это делать, а не просто палила в мировое пространство.
Вышел из душа, вытерся махровым полотенцем, натянул чистые трусы – их у меня теперь воз и маленькая тележка. После того как пограбили магазины. Но все равно надо организовать стирку белья – ну не выбрасывать же ношеное?
И вообще – надо продумать всю организацию нашего быта, до самых что ни на есть мелочей. Живем мы временщики временщиками, как будто все происходящее вокруг не навсегда. Будто только на время и скоро кончится. Странно это как-то…
И все-таки поднялись обе. Заспанные, помятые, Настя еще и всклокоченная – у нее волосы длиннее, чем у Лены. Та почти лысая. Кстати, при дневном свете теперь отчетливо видно то, о чем говорила Настя, – ни волоска на теле Лены! Ни на руках, ни на ногах, нигде! Вот это ее торкнуло… это же надо, ТАК выщипать все волосы! Но, кстати, смотрится забавно, возбуждающе и как-то… по-инопланетному. Ага, она инопланетянка! Только и есть, что брови, ресницы да короткий ежик волос на голове.
И кстати – совершенно не стесняется. Почесывается, шагает так, будто не голышом, а в самом лучшем платье для подиума. Красиво двигается… как, впрочем, и Настя. Та тоже и не подумала что-нибудь на себя накинуть – вышагивает, меряя паркет длиннющими ногами. Ох как хороши девушки! И за что мне такое счастье?! Сразу две красавицы!
– Пойдешь с нами в душ? – зевает Настя. – Мы тебе спинку потрем! Ну и… другие места!
– Уже! В смысле – помылся! – сипло выдохнул я, натягивая штаны. – Пойду вниз, посмотрю, как там наши. Вы споласкивайтесь и приходите – обсудим нашу жизнь!
– А может, еще поваляемся? Куда спешить? – резонно замечает Настя. – Где горит? Куда бежать? У нас вообще-то медовый месяц, правда, Лен? Ты, Андрюшенька, еще не исполнил свой супружеский долг! Ну… до конца не исполнил! Да ладно, ладно, старался! Иди уж! Скоро придем!
Я с трудом оторвал взгляд от прелестей моих подруг и чуть не бегом отправился в сторону лестницы. Если я сейчас не уйду, то не уйду еще часа два, это точно. Да и есть захотелось, силы-то потратил!
Митька и Мишка сидели за столом, меланхолично помешивая ложечками в здоровенных фаянсовых кружках, из которых мы обычно пьем чай. Физиономии скучные, на лицах вековая печаль. Услышав меня, спускающегося по лестнице, медленно перетащили тяжелые, как булыжники, взгляды на мою бодрую фигуру и синхронно, с присвистом вздохнули, не сказав ни слова. Я ожидал, что сейчас будут подшучивать на тему: «Что вы там делали?! Все живы?! А то так вопили, будто вас там резали!» – но ничего такого не случилось. Только мутно-нечленораздельно буркнули: «Привет!» – и снова опустили взгляды на столешницу.
– Вы чего такие пасмурные? – слегка растерянно поинтересовался я. – А где девчонки? Ну эти… ожившие? Как твоя рана, Митяй?
– Тебе по пунктам? Разложить по полочкам? – скучающим тоном осведомился Мишка.
– Желательно! – еще больше обеспокоился я. – Что случилось-то?!
– А ничего! – вмешался Митька. – Ничего не случилось. Все как всегда. На улице жара, скука и ничего нет. Мы только жрем, пьем и спим. Одни, кстати, спим!
– Ну… и вы найдете себе девушек! – фыркнул я. – И что, это все?
– По пунктам! – буркнул Мишка. – Девчонки у себя в комнате, рыдают. Они всё вспомнили. Да, как вы вчера ушли, так они и вспомнили, – после третьего бокала шампанского. И начали рыдать. И сейчас рыдают – дверь заперта, и мы туда войти не можем. Не вышибать же дверь? А еще – мы с горя вчера нажрались, и сейчас нам очень даже хреново! А что делать?! Наш командир с красотками развлекается, а мы тут несчастных девушек… через дверь утешаем. Нам тошно и скучно. Вот!
– Может, вам сплясать? – язвительно предложил я. – Охренели, что ли? Скучно им! Парни, не гневите бога! А то устроит нам веселье! Кстати, Мить, ты так и не ответил – что с раной?
– Зажила, – коротко кивнул Митька. – Хоть одна радость от этого апокалипсиса. Или, вернее, от вируса, который ее устроил. Заживает все в момент. Где рана была, теперь только рубец, и чешется.
– В общем, у вас теперь депрессия на почве алкогольной интоксикации, – ухмыльнулся я.
– И на почве спермотоксикоза, осложненного завистью! – уныло констатировал Мишка.
– Миш, слушай, а ты когда учился в Англии, у тебя там были девушки? Извини, что спрашиваю… может, тебе неприятно об этом… но чисто интересно! Как там было с… хм… типа любовью?
– Типа любовь и была! – криво усмехнулся Миша. – Ну какая там любовь, когда мы в закрытом заведении? А вылезали из него, только чтобы посетить спортивную секцию! Да и с кем любовь? С англичанками? Да ты бы видел их физиономии! Королевскую семью видел? У них лошадиные морды! Думаешь, только у королевской семьи такие? Как бы не так! Конопатые, рыжие, дурно одетые. И вообще – дурные! А как узнают, что я русский, так и начинается: а правда, у вас там медведи везде? А вы водки много пьете? А зачем вы нас хотите завоевать? Нет, парни, вы думаете, это я пропагандой занимаюсь? Мол, штампы такие – как русский, так водка и медведи? Да ничего подобного! Они настолько тупые, настолько забитые своей собственной тупой пропагандой – нам и не снилось! И какая с ними любовь? Скажешь, там и наших девчонок хватает? Да, полно наших. И кстати – они там самые красивые, самые элегантные. Вот только дерьмо, в какую обертку его ни закручивай, так дерьмом и останется! Мажорки, одним словом. У этих куриц все мысли о том, как захомутать богатого жениха! Их с детства к этому готовят! Найти правильную партию! Так что ваша жизнь от моей жизни – в этом плане – мало чем отличалась. Порносайты и натруженная рука – вот наша любовь!
– Красиво жить не запретишь! – раздалось хихиканье позади меня. – Волосы на ладони не выросли?
– Насть, подслушивать мужские разговоры нехорошо! – ухмыльнулся Миша. – И подкрадываться нехорошо! Слушай, а хорошо выглядишь! И вид совсем не усталый! И Леночка просто цветет! А вот Андрей что-то какой-то помятый… хе-хе-хе…
– Завидуй, завидуй! – ухмыльнулась Настя и тут же стала серьезной: – Девчонки где?
– Плачут у себя в комнате. Истерят! – Миша пожал плечами. – Ты бы пошла, поговорила с ними, а то как бы что не вышло. Оружия-то у них нет, а вот сделать веревку из простыни да подвеситься на люстре – это запросто. Мы с Митькой пытались с ними говорить, но они только стонут да причитают. В общем, не пустили они нас.
Настя молча кивнула, пошла к лестнице на второй этаж. За ней Лена – так же молча, деловито. И снова мы остались втроем.
Я уселся за стол, налил в чистый стакан апельсинового сока из высокого бумажного пакета, с наслаждением выпил, покатав на языке мелкие кусочки апельсиновой цедры. Прохладный сок промочил пересохшее горло – хорошо! Цапнул бутерброд с колбасой из вчерашних, откусил, откинулся на спинку стула – и это хорошо! Когда ты жив, а весь мир вокруг тебя мертв, начинаешь ценить эти маленькие радости – вкус апельсинового сока, соленость копченой колбасы, ощущение гладкой полированной столешницы под твоими ладонями. Говорят, что живому все хорошо. Только мертвому плохо. Нет, не согласен – живому не все хорошо. Но… нужно ценить те маленькие радости, которые дает тебе жизнь. Ведь могло бы быть и хуже!
И тут со стороны ворот раздался грохот – будто кто-то бил ногой в стальной их каркас. Похоже, у нас гости.
– Миш, посмотришь, кто там? – спросил я, поднимаясь с места. – Мить, а мы на второй этаж. Пулемет свой прихвати. Я снайперку возьму. Нет, лучше я на самый верх пойду, оттуда видно лучше, а ты – на второй этаж. Давайте, парни! И осторожнее!
Глава 5
28 июня, день.
Глад
Глад без замаха резко ударил прикладом карабина в правый бок, парень, не ожидавший нападения, вскрикнул, задохнулся, замер – причудливо изогнувшись, пытаясь поймать открытым ртом глоток сладкого июньского воздуха. Ему это сразу не удалось – затошнило, и на мостовую выплеснулась порция блевотины, окрашенной кровью. Кровь не из внутренностей, из разбитой губы – треснула, когда Глад ткнул парня стволом «тигра» в голову.
– Ну, что? Кто еще хочет демократии? – усмехаясь, спросил Глад, оглядывая замолкшую толпу. Их было не очень много – человек пятнадцать. Среди них – пять девиц. Девиц Глад решил брать в бригаду на общих основаниях – почему бы и нет? Если жить по понятиям, так не обязательно все девки на свете только лишь подстилки для козырных пацанов! Были же на самом деле всякие там Соньки Золотые Ручки!
Кстати, первая, кого он нашел после позорного бегства с Горы, была именно девка – красивая, рослая, сисястая! Когда Глад стал обходить дома в окрестностях Набережной, она открыла дверь квартиры и вышла к нему навстречу. После короткого и откровенного разговора Глад и Ольга пришли к соглашению: они будут вместе устраивать свою жизнь, максимально осложняя жизнь тем, кто им не нравится. А не нравились Оле все, кто не хотел ей подчиняться, все, кто имел свое мнение, отличное от ее. И вообще – все козлы, и только она во всем белом – принцесса. Фактически они с Гладом были очень похожи – своим отношением к жизни, своей злобой и своей жестокостью. Ольга, как и Глад, терпеть не могла своих родителей, считая их полными лохами, неспособными дать ей тот уровень жизни, которого она была достойна. И потому, когда в мире случилось то, что случилось, – Оля даже обрадовалась. Вот теперь она развернется! Вот теперь настало ее время!
Как оказалось, кроме гонора и нахрапа, в новом мире нужно было иметь еще кое-что, например, оружие, которого у Оли не было. И что самое прискорбное – добыть она его не могла.
А вот у Глада оно было. Много! И сам Глад ее вполне устраивал. Он был неглуп, удачлив, обладал способностью выживать – что еще нужно настоящей властительнице? Да, именно властительнице, в подчинении которой скоро окажутся десятки, сотни, а то и тысячи подданных! Которые станут работать для удовлетворения потребностей их королевы!
Родители Ольги были мелкими предпринимателями: небольшой продуктовый магазин, несколько мест на рынках с оптовой продажей круп и муки позволяли жить в общем-то безбедно, но не так, чтобы дочь легко могла себе купить айфон последней модификации, как только он появлялся в салонах связи. Да и кроссовки за сорок пять тысяч ей купить не могли – ходила, как лохушка, в китайских говноступах. А куда деваться? Босиком-то не пойдешь! Приходится таскаться, как нищебродка, в китайском ширпотребе.
Как они так быстро сумели договориться – ауешник и озлобленная на весь мир пятнадцатилетняя красотка, – этого не понимали ни Глад, ни Оля. Что-то вроде мгновенно проскочившей искры. А почему бы и нет? Человек – существо стайное. Никогда он не жил в одиночку – всегда община, всегда род. И подобное тянется к подобному…
В общем, они поговорили, обсудили происходящее, и теперь были вместе – Ольга отдала первенство Гладу, Глад же предоставлял ей делать все, что она хочет, под его присмотром, конечно. И до тех пор, пока не будет намека на то, что Ольга покушается на его власть. Тут Глад был бы абсолютно безжалостен, как и любой другой вожак стаи. Вожак должен быть только один! И тот, кто метит на его место, должен умереть!
– Здесь главный – я! И хозяин – я! Вы или подчиняетесь моим правилам, или же будете – как он!
Глад указал на корчившегося на полу паренька и легонько кивнул Ольге. Та подобрала с земли брошенную Гладом бейсбольную биту, перебросила ее из руки в руку и по дуге обошла жертву, испуганно косившуюся на нее. Потом коротко замахнулась и обрушила полированную палку тяжелого дерева на голень парня.
В воздухе отчетливо прозвучал хруст – будто кто-то сломал сухую ветку. Парень вскрикнул, задохнулся, пытаясь всосать в себя воздух, и тут же получил удар по колену, и с такой силой, что кости разбитой коленной чашечки прорвали легкую ткань брюк и вылезли наружу.
Глад непроизвольно облизнул губы и почувствовал, как напрягся член. Хороша! Ох хороша девка! И в постели хороша – никаких запретов, никакой брезгливости или отказов, делай что хочешь! И сейчас порадовала!
Оказалось, что наблюдать за тем, как она казнит какого-нибудь недоумка, решившего пойти против Глада, удовольствие едва ли не большее, чем делать это самому.
Удары сыпались один за другим – хруст, хлюпанье, хрип… парнишка уже ничего не мог сказать, с разбитой челюстью не скажешь. И с разбитой головой – тоже.
В задних рядах кто-то начал громко, натужно блевать, и Глад усмехнулся:
– Что, не нравится? Следующий, кто поднимет голос против меня, сдохнет еще страшнее! Я распорю ему живот, вытяну кишку и буду наматывать ее на палку! А потом прибью эту палку к дереву! Верите?
Они верили. Он видел по взглядам. Верили и боялись. Это было и хорошо, и плохо. Прежняя кодла не отличалась великим умом, но парни служили Гладу не только потому, что его боялись. Они верили, что Глад знает, что делать, верили, что он устроит их жизнь так, как они могут только мечтать. А потому – слушались беспрекословно. И он не боялся дать им в руки оружие. А эти? Где гарантия, что не выстрелят в спину? Из всех он мог доверять только Ольге, да и то… с осторожностью. По большому счету никому не надо доверять – здоровая паранойя не помешает диктатору, не собирающемуся раньше времени отправиться в мир иной. Надо подозревать всех, всех без исключения, и только тогда, возможно, останешься жить.
Но и без подчиненных нельзя. В одиночку не выживешь. Случись какая-то заварушка – кто будет воевать? Кто станет защищать своего господина?
– Хватит, Олюнчик! – почти ласково бросил Глад, разглядывая забрызганную кровью тяжело дышащую девчонку. Ее белый топик пропитался кровью, ветерок с Волги холодил грудь, и крупные соски вызывающе торчали вперед, так и напрашиваясь на щипок. Гладу очень захотелось секса. Прямо сейчас, прямо здесь! Чтобы Ольга встала на колени в луже крови! И чтобы все смотрели, как они это делают!
– Хватит! – повторил он снова, и бита зазвенела, полетев по плиточному покрытию мостовой. – Он уже сдох! Не трать силы!
Ольга кивнула, шагнула к нему и встала рядом, прикрыв глаза и глубоко вдыхая пропеченный солнцем воздух. Глад с вожделением покосился на ее упругую грудь, но ничего делать не стал. Не время сейчас мацать девок за сиськи! Будет час, будет и развлечение. А пока… пока надо сделать так, чтобы тебе не прострелили затылок. Или не воткнули в него топор или мачете. Как это сделать? Только одним способом – кнут и пряник. Кнут Глад только что продемонстрировал, теперь пришло время пряника.
– Слушайте сюда! – Испуганная толпа притихла, все уставились на Глада. Кто со страхом, кто с любопытством. Глад, выдержав драматическую паузу, продолжил: – Так будет со всеми, кто против нас! Против вас! А пока вы подчиняетесь моей власти, пока соблюдаете мой закон – с вами ничего не будет! Больше того – вы можете делать все, что захотите, пока слушаетесь меня и не возбухаете! Все магазины – наши! Все дома – наши! Берите что хотите! Половину в общак, половину себе! Я дам вам оружие – вы сможете защитить себя от врагов и мутантов! А если вас кто-то тронет – мы все как один пойдем за вас воевать! И это Закон! Вопросы еще остались?
– А девочки как? Что с нами будет?
Глад взглянул на сказавшую это девчонку – симпатичная! Не такая симпатичная, как Ольга, и потощее, но… ничего так! Шортики обтягивают попу, глаза подведены, накрашены, губы полные… неплохо, да!
Задумался на секунду, потом выдал:
– Девчонки на общих основаниях. Служат так же, как и парни. Выполняют все, что я им скажу!
И взглянул на девчонку – поняла, нет? Девчонка слегка подняла брови, чуть улыбнулась. Похоже, что перспектива выполнять все, что он скажет, ее не особо беспокоила. А может, даже и нравилась. Почему бы и нет? Девки тоже любят секс. А некоторые так любят, что и пацанам сто очков вперед дадут! Та же Ольга…
Посмотрел на Ольгу – та встретилась с ним взглядом, чуть кивнула. Этой ночью она сама предложила взять в постель какую-нибудь девку – нравится ей и с девками. А Глада возбуждает мысль о том, что девки будут между собой возиться, а он будет их драть. Ну как в порнушке! Потом можно и пацанчика какого-нибудь в компанию… посимпатичнее… «петуха» драть – не западло!
От этих мыслей Глад так возбудился, что чуть было не приказал расходиться – чтобы тут же подхватить обеих девок и отправиться в номер, сбросить напряжение. Но снова передумал – не время! И заговорил:
– Первые, кто будет со мной, то есть вы, мои подданные, будете моими дворянами! Я посмотрю на ваше поведение – достаточно ли вы верны мне, вашему вождю, а если верны, то станете моими придворными! У вас будут рабы и рабыни, вы сможете жить так, как вам нравится, делать все, что захотите, – пока слушаете мои приказы! Этот мир – для сильных! Жестоких! Остальные будут нашими рабами! Тех, кто нам не подчиняется, те, кто говорит против нас, делает против нас, – мы их убьем! Уничтожим! Размажем! Есть тут те, кто против? Есть те, кто не хочет быть с нами? Сразу говорите и уходите! Нам слабые не нужны!
Неожиданно из группы вышел худощавый очкастый парнишка, типичный ботан, и, помотав головой, сказал, не глядя в глаза Гладу:
– Я лучше уйду… я не умею стрелять, боюсь крови. Я сам как-нибудь, ладно? И я против рабства… рабство – это нехорошо!
Глад широко улыбнулся, шагнул вперед и, прежде чем парнишка успел что-то еще сказать, выдернул из ножен здоровенный нож булатной стали и коротким тычком воткнул его парнишке в живот чуть ниже пупка. Парнишка судорожно вздохнул, вздернув плечи и широко открыв глаза, и стал заваливаться вперед, всем телом насаживаясь на нож. Но Глад не дал ему упасть – он дернул рукоятку вверх и начал медленно, с удовольствием вскрывать тело парня, пока лезвие не скрежетнуло по грудной клетке. Тогда Глад дернул вверх со всей силой, подняв локоть выше плеча, – надрубленное ребро сухо треснуло, отламываясь от грудины, а потом нож снова остановился, не в силах преодолеть крепкую кость. Глад досадливо скривился, рывком выдернул нож, ловко повернулся, обхватив парня за шею спиной к себе, и замер так, наклонив голову и вглядываясь в сизые, вонючие кольца кишок, вываленные до самого паха покойника. Глад легко держал мальчишку на весу, он был крепким, тренированным парнем, и что ему сорок – пятьдесят килограммов кровоточащего мяса?
Жизни в парнишке уже не было – широко открытые, удивленные глаза смотрели в голубое небо, покрытое белесыми, хлопотливо несущимися в даль облаками. Кровь еще струилась из распоротого тела, рассеченное клинком сердце судорожно сжималось в бесполезных попытках протолкнуть животворную красную жидкость по сосудам, доставить ее к замершему и практически уже умершему головному мозгу.
Человек не умирает сразу, Глад это хорошо знал. Он вообще много знал о смерти. Эта тема его всегда интересовала, всегда! Он читал о жрецах майя и ацтеков, которые приносили человеческие жертвы, и представлял, как стоит на вершине пирамиды, покрытый кровью жертв, со странной прической в виде змеи на голове, а внизу бушует море голов – его подданные и его жертвы! Каждого из них он может сейчас, сию секунду поднять на пирамиду, бросить на жертвенный камень, вспороть подреберье, вырвать пульсирующий, горячий комок мышц, называемый «сердце», и наслаждаться, чувствуя, как затихают последние судороги жизни в его, Глада, твердой руке! А еще перед этим посмотреть в глаза жертве – увидеть, как протест, надежда, все земные желания уходят, оставляя лишь понимание своего неминуемого конца и покорность, настоящую, неподдельную покорность его воле, его, Глада, воле! Разве может быть что-то желаннее этого?
И тут Гладу пришла замечательная мысль! Отличная мысль! Потрясающая мысль! А почему бы и нет? Как еще повязать их? Как сделать своими адептами?! А вот так!
Глад отпустил шею паренька, от чего голова того свесилась на грудь, и, переместив левую руку, запустил ее в разрез под грудиной трупа. Нащупал сердце, рванул. Отрывалось оно не так просто, как он ожидал, – скользкие упругие сосуды сопротивлялись, и, прежде чем этот комок мышц показался из разреза, пришлось потрудиться и перемазаться в крови. Наконец сердце оказалось в ладони Глада – крепкое, на удивление крупное для такого худенького тельца.
Глад отпихнул тело парнишки, оно мягко и сочно шлепнулось в лужу крови, новый адепт кровавого культа ацтеков выпрямился, победно осматривая лица бледных как полотно будущих соратников. Постоял секунду, затем медленно отрезал кусочек теплого мяса, по которому еще проходили мелкие судороги. Положил в рот, ощущая солоноватый железистый вкус, и медленно, осторожно начал жевать, прислушиваясь к своим ощущениям. Ничего особенного – все равно как жуешь не очень соленую свинину. Мясо как мясо – никакого особого вкуса.
Кивнул Ольге – та тоже была бледна, но подошла быстро, без промедления. Отрезал от сердца еще кусочек, положил на ладонь и протянул подруге, держа в этой же руке окровавленный нож. Получилось так, будто он собирался покормить синицу, с удовольствием лакомящуюся свиным салом.
Ольга наклонила голову, будто признавая главенство Глада, и аккуратно, одними губами взяла кусочек мяса с его руки. Разогнулась, сделав глотательное движение, затем вдруг наклонилась и, ухмыльнувшись, провела языком вдоль лезвия ножа, слизывая красный, пахучий налет.
– Вкусно! – Она радостно хихикнула, и Глад вдруг притянул Ольгу к себе и чмокнул в окровавленные губы. Ох, как он ее сейчас хотел! Прямо здесь! На трупе! В луже крови! Чтобы вывозиться в красном с ног до головы! Чтобы брызгала, разлетаясь, кровь и стоны разносились на всю округу… чтобы… да много еще чего можно было бы придумать, сексуальная фантазия Глада не знала границ. Но это все впереди. Впереди еще много замечательных развлечений! Теперь весь мир – его! Весь! Каждый человек теперь принадлежит ему… и Ольге!
Только прежде надо привести к присяге всех остальных. Чтобы они почувствовали вкус крови! Чтобы были повязаны, как… как настоящие члены ордена! Кстати, а почему бы не назвать его бригаду Орденом? Черт с ним, с этим дурацким АУЕ! Какие законы?! Какие правила?! Теперь один закон – тот, что дает он, Глад! И никаких законов иных!
– Ты! – Глад ткнул пальцем в ту девку, которая недавно задавала ему вопрос. – Иди сюда! Ну?!
Девчонка подошла, и Глад с удовольствием посмотрел на ее лицо вблизи. Кожа чистая, пахнет хорошо. И краски не так уж и много. Нет, в самом деле красивая девка. Надо будет это дело обдумать – после!
– Бери! – Глад отрезал кусок сердца. – Ешь! И ты будешь моей приближенной! Одной из адепток моего Ордена! Красного Ордена! И все вы – я приму вас в Орден, и вы будете одними из нас! Вы будете править этим миром! Вы, и никто другой!
Глад сам не знал, откуда у него взялось такое красноречие. Нет, так-то он дураком никогда не был и говорить умел – пацан должен уметь развести рамсы. Если «метла» у тебя подвязана хорошо, то при разборках может и до крови не дойти. Уметь развести лохов, уметь разрулить ситуацию – для «черной масти» это совсем не лишнее умение! Что толку от «быков», которые действуют только мышцами и не думают головой? «Быки» они и есть… быки. Мясо. Тушенка! И навсегда ими останутся. Рогатыми животными.
Девчонка приняла мясо, спокойно сунула его в рот, слегка скривившись, как если бы принимала горькую таблетку, проглотила. Потом так же, как и Ольга, наклонилась и лизнула лезвие ножа.
Глад усмехнулся, довольно кивнул. Хорошо!
– Следующий! – скомандовал он и, увидев, что никто особо не торопится, показал пальцем: – Ты!
Это была худощавая девчонка лет тринадцати с прыщавым лицом, на котором выделялся красный угристый нос. На такую Глад позарился бы только в самом что ни на есть «голодном году», когда рядом не будет ни одной бабы. Противно! Эти красные, воспаленные щеки, эти бело-зеленые точки под взбугрившейся кожей… может, ее пристрелить?! На кой хрен такая уродина?
Глад уже дернул рукой, потянувшись к висевшему на плече карабину, когда девчонка рухнула на колени и лихорадочно забормотала, как ни странно, верно определив намерения этого страшного парня:
– Не убивайте! Я все сделаю! Все! Что угодно! Только прикажите, я все сделаю! Только не убивайте! Не убивайте! Я ваша! Я буду вам служить, мой господин!
Глад поднял брови, раздумывая: и правда, а какого черта он смотрит на ее рожу? Ему что, нужна ее рожа? Ее тело? Да пусть ею кто угодно пользуется, ему-то чего? Ему нужно, чтобы она была верна, чтобы делала то, что он скажет. Так и пусть делает!
– На! – Он протянул руку с ножом. – Вырежь у него печень! Отрежь кусок и съешь! Сможешь – будешь жить!
Девчонка уцепилась за нож, мелко-мелко кивая, на коленях подползла к трупу, лежащему на спине, и начала резать, кромсать, добираясь до искомой добычи. Глад запоздало подумал о том, что девка может и не знать, где у человека находится печень. Но тут же успокоился – знала. И через несколько секунд уже держала в руках красный, упругий комок. А потом впилась в него зубами, пытаясь оторвать неуступчивую плоть.
Глад смотрел в лицо девчонки и криво улыбался. Ему вдруг вспомнилось, как читал где-то в Сети о том, что в каждом человеке сидит зверь. Надо только разбудить его, вытащить наружу! У одних это сделать легче, у других труднее – у них звериная натура похоронена глубоко под толстой коркой цивилизации. Но всегда и везде – случись чрезвычайные обстоятельства, и корка трескается, слетает, обнажая звериный оскал настоящей человеческой сути! Звериной, животной сути!
А тем временем девчонка сумела отгрызть кусок упругой молодой печени и теперь жевала ее, давясь, обливаясь кровью, глядя в лицо Глада остановившимися сумасшедшими глазами.
«Надо будет ее все-таки пристрелить! – подумал Глад. – Она совершенно рехнулась! Но позже. Потом!»
– Молодец, – милостиво кивнул Глад, – становись за мной. Теперь ты одна из нас! И никто не посмеет тебя тронуть! Ты сама теперь можешь тронуть кого хочешь! Тебя кто-нибудь обижал? Есть тут такие?
– Есть! – Девчонка радостно, широко и безумно улыбнулась, указывая на толстого парнишку с одутловатым, каким-то полудебильным серым лицом. – Он говорил, что я мерзкая больная тварь! Что меня надо удушить! Что все равно до меня доберется и убьет!
– Подними нож, – ласково кивнул Глад. – Ага, вот так. Иди, убей его! Убей!
Парень с одутловатым лицом странно-тоненько взвизгнул, повернулся, бросился бежать. Девчонка, похожая на клоуна с разрисованным красным лицом, бежала быстрее. Ее худые ноги в удлиненных шортах мелькали, как у виденного Гладом гепарда в зарубежном фильме. Она нагнала спотыкающегося парня шагов через двадцать, не больше, с ходу вонзив нож ему в спину. Парень упал, перевернувшись на спину, а девчонка сидела на нем и, радостно хохоча, поднимала и опускала нож, стараясь попасть в глаза, в нос, а когда от лица ничего не осталось, кроме фонтанирующих кровью ошметков, стала бить в грудь, нанеся в сердце не менее чем двадцать ударов.
– Хватит! Иди сюда! – прикрикнул Глад, которому надоело стоять и смотреть на расправу. Парень-то уже мертв, что толку теперь его кромсать? Вот если бы был жив… это было бы гораздо интереснее! Есть много способов убить человека, и Гладу очень хотелось попробовать каждый из них. А начать с самых простых – содрать с живого кожу, вырезать глаза, отпилить ноги и руки. Замечательные способы!
Кстати, а девчонка перспективная. Черт с ней, пусть страшная, уродливая, зато… полезная. Из нее можно будет сделать классного палача! Ее все будут бояться, и уродливая внешность ей только в помощь!
– Молодец! – Глад довольно кивнул и похлопал девку по тощему заду. – Будешь моей помощницей! Будешь убивать, кого я скажу, пытать отступников! Тебя все будут бояться, все будут уважать! А кто не будет уважать, убьешь, потому что, раз не уважает тебя, – не уважает меня! Поняла?
– Поняла! – Девчонка снова плюхнулась на колени и поцеловала Гладу правое запястье. И теперь ему не было противно ее прикосновение. Все-таки приятно, когда тебе поклоняются! Когда перед тобой пресмыкаются! И так будет со всеми!
– Теперь займись делом, – деловито приказал Глад. – Режь сердце на кусочки и подавай их будущим адептам Красного Ордена. Эй, вы, подходите по одному! Ешьте сердце врага, целуйте клинок! А ты… как тебя звать?
– Мила! Меня звать Мила! – Девчонка-палач смотрела на него преданными глазами рабыни, и Гладу снова стало приятно. Нет, он ее не убьет! Такими кадрами не разбрасываются! Сумасшедшая? Так ну и что? Он и сам… не особо здоровый. Вот и будет ему помощница. Надо будет научить ее как следует владеть ножом, да и приемы карате неплохо бы показать. Но – потом.
– Мила… макай нож в кровь. И давай им слизать – после того как проглотят сердце. Поняла? А если кто откажется есть сердце врага, если кто-то откажется слизать кровь, убей его или ее. Как хочется убей, медленно или быстро – как тебе нравится. И да, зови меня… господином! Обращайся так: «Мой господин!»
Глад слышал такое обращение в каком-то историческом сериале, и оно ему очень понравилось. Вот теперь и пригодилось. И это было приятно. Власть – она сродни сексу. По крайней мере Глад сейчас это определенно ощутил.
Никого убивать не пришлось, хотя переблевалось не меньше тридцати процентов его новой кодлы… его Ордена. Мила отреза́ла кусочек сердца и совала в рот адептам, глядя в лицо темными, будто из одних зрачков состоящими глазами (ну до чего все-таки страшная!), а потом подавала нож, покрытый уже загустевшей, темной, пахнущей нечистотами кровью. Нечистотами, потому что, ничуть не заботясь о том, чтобы взять свежую кровь, Мила просто втыкала клинок в брюшину покойника и вытаскивала его уже окровавленным, со стекающими по лезвию густыми каплями «вишневого сиропа». Ну а само собой – в брюшине воняет совсем не французскими духами, особенно когда рассечены кишки.
И все лизали. С хлюпаньем, с рвотными позывами, но лизали, лизали, лизали!
А Глад наслаждался. Он никогда не был так счастлив, никогда не получал такого удовольствия, как сейчас, наблюдая, как люди, подчиняясь его воле, делают то, что он приказал. И никаких попыток бунтовать! Никаких возмущений! Сломать человека оказалось так просто…
А может, они всегда были такими? Стадо, которое только и ждет пастуха! И вот – нашелся пастух, и эти овцы пошли за ним, не смея даже поблеять!
«Погодите, то ли еще будет! Когда вы попробуете крови по-настоящему, когда вы убьете, когда изнасилуете того, кого захотите, – вот тогда вы и будете все с потрохами принадлежать Гладу. Пока вы всего лишь боитесь. Пока вы еще не принадлежите ему всей душой».
Закончилось посвящение в адепты Красного Ордена большой пирушкой. Из холодильников гостиницы, остававшейся резиденцией Глада, были извлечены всевозможные яства, пока что не испортившиеся, – электричество, как ни странно, все не отключалось, хотя по логике давно уже должно было сдохнуть. Глад думал над этим вопросом – он понимал, что скоро ни электричества, ни газа не будет и что наличие этого самого электричества есть какая-то шутка судьбы, ведь некому уже следить за тем, чтобы ГРЭС или АЭС давали энергию, не говоря уж о ТЭС, работавших на мазуте. Скоро эта лафа закончится, и к зиме нужно будет подумать о том, как сохранить тепло. Иначе и Глад, и вся его кодла просто померзнут.
Но это все позже. Пока что до зимы далеко, и надо заняться совсем другими делами – например, создать из толпы придурков настоящих отморозков, способных защитить и своего господина, и свое никчемное тело. И не только защитить, но и как следует покромсать тела конкурентов, то есть тех, кто не входит в Гладов Орден.
Глад подсознательно понимал, что и как нужно делать. Чем можно и нужно скрепить ту организацию, которую он создает? Кровью, и только кровью. Вначале подчинить, сломать запуганную, растерявшуюся и лишенную ориентиров массу выживших, затем внедрить в их головы мысль об элитарности тех, кто объединился вокруг Глада, мысль о том, что им дозволено больше, чем другим, чужим, не входящим в их банду. Вседозволенность в отношении всех, кто не входит в их тесную группу с жесточайшим контролем сверху, – что может крепче связать до этих пор никогда не встречавших друг друга людей? Превратить их в злобную, жаждущую крови стаю не так уж и трудно, особенно если дело касается подростков, обладающих неокрепшей психикой, всегда склонных к образованию группировок и, как звери в природе, стремящихся к выяснению своего места на иерархической лестнице сообщества.
И тут уже два пути – место на социальной лестнице можно получить либо в результате соревнования, например, тех же драк, либо его даст вожак, управляющий всей жизнью стаи. Поставит, так сказать, на место. Глад выбрал второй путь – самый эффективный.
Много пили. Все, кроме Глада, Ольги и Ксении – той самой девчонки, которая приняла «причастие» сразу после Ольги. Они втроем выпили всего по бокалу шампанского – больше ели и смотрели на то, как жрут и пьют остальные.
Впрочем, был и еще кое-кто непьющий. Та девчонка, Мила. Она так и не вернула Гладу нож, а он, повинуясь какому-то своему внутреннему импульсу, снял с себя пояс с травматическим пистолетом и ножнами для ножа и повесил его на Милу:
– Будешь моей телохранительницей! И палачом! Будешь наказывать тех, кто против меня, а еще – защищать, если кто-то захочет меня грохнуть! Поняла? Будешь моей цепной собакой! Скажу – убьешь! Скажу встать раком – встанешь и обслужишь! Усвоила?
– Усвоила, мой господин!
– Потом научу тебя стрелять. Это травмат, из него убить трудно – если только не в глаз попадешь. Потом и боевое оружие тебе дам, скорее всего помповик. Там особо и знать нечего: нацелил – и стреляй!
Глад заглянул в глаза Милы и снова убедился – у девки крыша поехала. Она смотрела на него, как смотрят только животные, готовые для хозяина на все! Собака, цепная собака, точно! Полезное существо. Пусть будет при нем. Умников ему точно не надо, он сам умник, да еще какой!
Веселье шло своим чередом, а Гладу, насытившемуся и слегка приуставшему, уже надоело сидеть за столом, слушать пьяные выкрики пацанов, визг двух девок, которых те мацали и уговаривали трахнуться, ругань с дальнего конца стола – там сцепились двое крепких парней, едва державшихся на ногах, но усиленно мутузящих друг друга. Глад не собирался их разнимать – пусть дерутся между собой, лишь бы делу не мешало. Выплеснут пар, и, главное, не в сторону Глада.
Пересчитал своих соратников, получилось вместе с ним, Гладом, семнадцать человек. Маловато, но уже кое-что. У него в кодле раньше было гораздо меньше народу. Правда, там имелись уже проверенные, крепкие парни, за боеспособность которых он не переживал. Этих же придется еще учить… толку от них пока никакого. Почти никакого.
– Слушать меня! – Глад встал и постучал ложкой по бутылке с шампанским. – Двери закрывайте, иначе мутанты сожрут! Гуляйте, выпивайте, жрите! Завтра буду учить вас выживать! А мы пошли отдыхать! Кто попытается сбежать – найду и убью! Страшно убью! Все понятно?
– Понятно! Понятно! – протянули голоса, и Глад удовлетворенно кивнул:
– Не упейтесь до смерти! И не поубивайте друг друга! Убивают здесь только по моему приказу или разрешению! Если узнаю, что убили не по делу, – башку отрежу! Кишки выпущу! И да – девок трахайте только по их согласию. Они тоже в Ордене. Узнаю, что вы их трахнули без согласия, кастрирую! Трахать любого здесь могу только я!
Глад встал, пошел к выходу, махнув рукой Ольге и Ксении. Милке и махать не стал – она сама, как послушная собачка, потянулась следом – страшная, худая, вся в засохшей крови, с рукой на рукоятке ножа. На ее губах блуждала полуулыбка, от которой кровь стыла в жилах, и Глад невольно снова задумался: а может, все-таки ее пристрелить? Опасная девка! Пока верная, а завтра?
Они поднялись в номер на втором этаже – большой, двухкомнатный. Видимо, это был номер-люкс. Глад тут же пошел в ванную, попробовал воду, опасаясь, что идет только холодная, но с удивлением и удовольствием обнаружил, что горячая вода все-таки имеется. Похоже, что система водоснабжения горячей водой питалась от мощных электрических бойлеров – ну не будет же три месяца в году гостиница обходиться без горячей воды, как какие-нибудь простые граждане? Обязательно должны быть бойлеры! А электричество пока имеется.
Он сбросил с себя одежду, встал под душ, наслаждаясь струями горячей воды, постояв пару минут, жестом подозвал Ольгу и Ксению, которые уже успели раздеться.
Ольгу он видел голой уже каждый день, и не один раз в день, так что успел привыкнуть к ее телу. А вот Ксению голышом еще не видел, потому с удовольствием разглядывал стройные, немного суховатые ноги, маленькую попку, лобок с маленьким кустиком волос. Все остальное, кроме этого кустика, было тщательно выбрито, и совсем недавно – щетина еще не успела отрасти. Грудь Ксении совсем не большая, даже скорее маленькая – еле торчала над грудной клеткой. Зато соски огромные, и вокруг сосков большие темные полукружия – у Ольги они розовые, едва заметные.
Живот плоский, попка крепкая – Глад это ощутил сразу, вцепившись рукой в ее зад, когда они обе, Ольга и Ксения, намыливали его тело, стараясь не пропустить ни сантиметра площади. И это усердие ему нравилось. Он тут же возбудился, но никаких действий пока предпринимать не стал – пусть вначале вымоются, да и приятно ожидать наслаждения, оттягивать его, зная, что никуда удовольствие не убежит. Двойное удовольствие.
Его вытерли большим махровым полотенцем, и Глад, не одеваясь, пошел в спальню, чувствуя, как пульсирует кровь в паху. И едва не врезался в Милку, стоявшую за углом.
– Тьфу, черт! – Глад яростно глянул на девчонку, пожиравшую его глазами, ухмыльнулся, заметив, как та внимательно рассматривает его член, готовый к бою, и лениво, почесывая в паху, уже ложась на постель, приказал:
– Девчонки придут, сходи и хорошенько вымойся. И одежду выстирай! А пока не высохла – ходи голой! Вот тут будешь спать!
Он бросил на ковер у кровати большое покрывало и, уже забыв о Милке, откинулся на спину, разбросав в стороны руки. Кожу приятно холодила ткань чистой простыни, Глад был сыт, а через несколько минут к нему придут две девчонки, которые его ублажат. Ну чем не жизнь?! Да если бы метеориты не занесли заразу на Землю и не устроили апокалипсис – его бы стоило устроить самому!
Глад бы точно его устроил, без всякого сомнения. Только теперь он начал жить по-настоящему, так, как хотел жить всегда. То есть – делает все, что захочет, и ничего за это не будет! Потому что некому его остановить!
Девки пришли минут через десять. И все было очень хорошо. Очень!
А когда Глад обнаружил, что Милка сидит возле постели и смотрит на то, как Ольга и Ксения его ублажают, он почему-то так возбудился, что едва не зарычал. Но Ксения в самый разгар сексуальных упражнений вдруг проговорила:
– Эта уродина за нами следит! Я не хочу, чтобы она на нас смотрела!
– Ага! – поддержала ее Ольга, которая лежала рядом. – Пусть уйдет эта ненормальная! Вон в ванную пусть идет! Как на ее рожу гляну… Тьфу!
– Будет здесь! – почему-то обозлился Глад. – Я сказал – здесь будет! А кому не нравится, пусть идет куда подальше!
– Ну и уйду! – вдруг заявила Ксения, резко дернулась, высвобождаясь, отчего Гладу стало больно. Едва «орудие производства» не сломал!
– Сука! – взвыл Глад и со всего размаху врезал ладонью по круглой, упругой заднице Ксении. – Сука! Тварь! Милка, отрежь ей сиськи!
Мила вскочила на ноги с грацией кошки, и Глад с удивлением отметил для себя, что она не такая уж и страшная, если не смотреть на багровое, угрястое лицо. Худая, да, но даже сиськи есть – ну… так, можно сказать, чуток наметившиеся, но есть! Ни грамма жиру, точно – жилистая, длинноногая. Вполне все приемлемо… Если бы не ее страшная рожа… м-да!
А рожа страшная, точно. Ее глаза, огромные, черные, были затуманены желанием. Желанием убивать!
Милка взмахнула ножом, который она держала в правой руке, и, если бы Ксения не успела в последний момент ухватить ее за руку, – нож точно пропорол бы живот. Ксения завизжала, опрокинулась назад, отбиваясь от монстра, в которого превратилась еще недавно тихая и мирная полусумасшедшая девка, но Милка запрыгнула на нее, вырвала руку с такой силой, что Ксения не смогла ее удержать, и снова замахнулась ножом, держа его уже сразу двумя руками.
– Стоять! – рявкнул Глад, чувствуя, как к нему возвращается хорошее настроение. – Милка, остановись! Отменяю приказ! Садись на ковер и жди моих распоряжений! А ты, Ксюха… иди в ванную и промой себе зад. Щас буду учить тебя, как надо слушаться господина. А ты, Оля, иди и помоги ей. Другой раз не будешь поддерживать против меня! И да, ты тоже сделай клизму!
Девки молча ушли, Глад же сел на край кровати, спустив с нее ноги, и внимательно посмотрел в глаза своей цепной собаки. Чутье ему подсказывало – сегодня он приобрел такое, о чем не смел и мечтать. И если он кому-то в этом мире может доверять – то это только ей. Абсолютная рабыня! Единственное ее желание – служить господину, то есть убивать! Что щелкнуло в голове этой девки, почему она свихнулась так, а не иначе – да какая разница? Главное, Милка ему полезна, а еще… еще она ему нравится! Родственная душа! Ведь он тоже любит убивать, он наслаждается убийством, мечтает о нем! И вот встретил ту, что на него похожа. Странные повороты иногда выкидывает судьба…
– Тебе нравится убивать? – внезапно спросил Глад.
– Да! – кивнула девчонка и облизнула губы красным язычком. И это его почему-то возбудило. И даже показалось, что она не такая уж и страшная, как с первого взгляда. А что – убрать у нее с рожи прыщи, вылечить кожу, и… ведь вполне симпатичная будет девчонка! А может, даже красивая! Все упирается в эту самую болезнь… как там она называется? Ну, когда прыщи высыпают так, что хоть волком вой? Да какая разница, как называется!
– А что у тебя с рожей?
– Не знаю! – Милка улыбнулась, показав сахарно-белые зубы, и Глад вдруг подумал, что эти зубы искусственные. Ну не может быть таких белых зубов у человека!
– Мама говорила, что меня, наверное, сглазили. – Мила пожала плечами, и соски ее маленьких грудей дернулись вверх. – Лечили, чистили, но они снова высыпают, прыщи эти. Врачи говорили, что это гормональная перестройка организма, что все пройдет. Но я и в школу перестала ходить – дразнились. Говорили, что я уродина. Я даже хотела с собой покончить.
– Если хотела с собой покончить, то почему упрашивала меня не убивать? – искренне удивился Глад, которого против его ожиданий начал забавлять этот разговор. – Отрезал бы я тебе голову, и все бы закончилось! Так зачем просила?
– Не знаю! – Милка широко улыбнулась, и ее багровое лицо просияло. – Захотелось, и все тут! Тебя увидела, мой господин, и захотелось быть с тобой! А потом, когда убила этого жирного… мне стало так хорошо, так хорошо… я теперь всегда буду убивать для тебя, ладно? Ты только меня не прогоняй! Я все для тебя сделаю!
– Все? – ухмыльнулся Глад и затащил ее на постель…
Когда процесс приобщения Милки к сексуальным играм завершился, Глад удовлетворенно ухмыльнулся – целка, точно! Как и ожидал! И от мысли, что он у этой девки первый мужчина, Глад возбудился еще больше – хотя вроде куда еще-то?
Хмурые, притихшие девки явились, когда Глад уже закончил играть со своей «собачкой». Та лежала на полу, свернувшись калачиком, и вроде как спала, улыбаясь полными губами. Бросались в глаза красные мазки на ее бедрах, и девки сразу поняли, что здесь произошло. Поняли, но побоялись что-либо сказать.
Глад приказал принести влажную тряпку и его обтереть. Ольга принесла, и через пять минут Глад был уже чист. И после этого началось настоящее веселье! С криками, стонами, мольбами и всякой такой сопутствующей настоящему развлечению хренью.
29 июня, утро, день.
Глад
Утром пришлось собирать народ, валявшийся там, где его застал удар зеленого змия. Проще говоря, подростки перепились и валялись там, где и вырубились. Наибольшее скопление было возле двух оставшихся девок, лежавших на полу в обнимку с голыми же парнями. Похоже, что порезвились здесь неслабо. Устроили настоящую оргию!
Спящих растолкали пинками, а на тех, кто не хотел просыпаться даже после пинков и воплей, вылили несколько ведер холодной воды, принесенной из ресторанной кухни. Парни и девки натянули на себя помятую, испачканную рвотными массами одежду, по одному и группами уселись за стол дожевывать то, что не успели доесть вчера. Кто-то похмелялся, но Глад предупредил – если сегодня нажрутся так, как вчера, он лично разобьет им морды в кровь. Вчера он разрешил набухаться, сегодня – нет. И если кто-то осмелится это сделать, он… он отдаст его на расправу Милке, и Милка вырежет у преступника сердце! При этом Мила улыбалась так, как Гого из «Убить Билла», правда, на улыбающуюся Гого хотелось смотреть, а на Милу совсем не хотелось.
Первое, с чего Глад начал сегодняшние дела, – это загнал всю кодлу под душ, заставив вымыться и приобрести приличный вид. Затем голых, как они были после мытья, отвел туда, где под замком лежало барахло, которое Глад с прежней кодлой выгреб из оружейного магазина. Камуфляжа хватало всех размеров и расцветок, так что через полчаса вся нынешняя кодла была экипирована как надо – камуфляж, разгрузки, и все такое. Огнестрельного оружия давать не стал – только бейсбольные биты и мачете. Он, конечно, бесстрашный пацан, но не идиот – мало ли что взбредет в голову новообращенным? А если только прикинулись адептами Ордена? А на самом деле мечтают снести башку своему господину? Нет уж… вначале проверить, посмотреть, кто они и что, а уж тогда… Как проверить? Да легко! Найти какого-то чужака и приказать его убить! И не просто убить, а хорошенько помучить, попытать! Чтобы кожу с него содрали! Чтобы кровь лилась ручьем! И только так можно получить тех, кто Гладу нужен. Но и тогда… смотреть и еще раз смотреть!
Огнестрелы дал только Милке и Ксении (у Ольги помповик уже был). С Ксенией они ночью помирились – само собой, после того, как он сделал с ней то, что обещал. Обещал же! Ксения клялась, что больше не повторится, что она будет всегда слушаться его, что бы он ни приказал, на том все и замяли. Впрочем, экстремальные развлечения ей понравились – сама в конце концов призналась.
Обе девушки получили помповые ружья, и тут же, прямо в коридоре, Глад показал, как ими пользоваться. Ксения, как и ожидалось, едва не выронила помповик, когда тот с грохотом выпустил стаю свинцовых шариков, покрыв оспинами стенку возле коридорного окна. А вот Милка Глада опять удивила – она даже не моргнула и только лихо передернула, досылая патрон, когда произвела первый выстрел из своего ружья.
Глад дал ей еще и травматический пистолет – так, на всякий случай, здоровенный «гранд пауэр Т-12». В руке Милки он смотрелся довольно-таки смешно, но до тех пор, пока она не направляла его на цель. Потому что бьет этот пистоль довольно-таки круто, и если засадить из него в глаз – запросто можно убить. Ну а если стрельнуть по телу, одетому по-летнему, – так синячина будет с тарелку диаметром, проверено.
Глад так и ходил со своим снайперским «тигром». Без него чувствовал себя просто-таки голышом. Без оружия – никуда. Хорошо бы еще и автомат где-то надыбать, но… пока что не придумал, как вскрыть тот же райотдел полиции. А где еще-то добыть? В воинской части? Так там то же самое, нужно преодолеть бронированные двери, и только тогда… В принципе им сейчас и охотничьих карабинов хватает. Успеет еще найти оружие!
Мутанты все еще не показывались. После того как Глад подстрелил парочку в окрестностях ночного клуба, они будто пронюхали, что здесь опасная для них зона, и куда-то свалили. А может, и не свалили, но теперь лазили по округе только ночью. Скорее всего так и было – например, труп убитого Гладом ботана за ночь исчез в непонятном направлении. Ясное дело, мутанты уволокли. Теперь как следует пообедают.
Нужно было занять всю толпу каким-нибудь делом, скрепляющим их новую кодлу… Орден. Чем-то таким, что в скором времени сплотит их не совсем еще дружное сообщество. В общем, требовалось найти источник крови, и как можно быстрее. А потому Глад объявил о том, что после завтрака все пойдут на облаву.
А начать решил с «Пентагона», огромного дома на предмостовой площади. В самом «Пентагоне» и за ним, в комплексе из нескольких больших девятиэтажек, должны были остаться живые люди. Орден нужно расширять, а кроме того, Глад был уверен, что среди найденных им живых обязательно найдутся и те, кто не пожелает принять его власть. И тогда можно будет как следует порезвиться.
От предвкушения у Глада даже в паху заныло. Его возбуждали мысли о насилии, о пытках. После вчерашних казней он так возбудился, что его хватило на всю ночь, – он нещадно пользовался телами своих девок, грубо, жестоко, меняя их местами, придумывая все новые и новые способы разнообразить свои ощущения. А верная «собачка» сидела в ногах кровати и широко раскрытыми глазами смотрела на то, что они делают. И почему-то Глада это возбуждало еще больше. И это было странно. Раньше он такого за собой не замечал.
К «Пентагону» отправились на том самом грузовике «МАН», который Глад с прежней своей кодлой некогда угнал от заправки на Горе. Грузовик исправно завелся, стоило только повернуть ключ, и в огромный кузов набились те, кто не удостоился чести сидеть в кабине, то есть все, кроме Ольги, Ксении и Милки. Ну и, само собой, сам Глад – за рулем.
Водил машину он не сказать чтобы хорошо, но сдвинуть с места и проехать куда надо вполне мог. Тем более при отсутствии какого-либо движения в городе. За все время, что он сидел в гостинице после разгрома своей банды, Глад всего лишь один раз увидел проезжающую мимо машину. Это был здоровенный внедорожник, окрашенный в серо-черный цвет. Кто в нем ехал, Глад на рассмотрел, да и какая разница, кто там ехал? Он надеялся, что джип свернет к «Олимпии», и тогда можно будет перестрелять этих козлов и забрать машину себе – стремно все время ездить на грузовике, он ведь козырный пацан, а не какой-то там работяга-дальнобой. А когда увидел, что джип сворачивает по Набережной в сторону моста мимо кафе «Брудершафт», пальнул ему вслед. Попал или не попал, Глад не знал. Потом посмотрел – машины не было, значит, не попал. Да и хрен с ними – когда-нибудь встретятся, и тогда он припомнит этим козлам, что они безнаказанно ездили по территории Ордена, не спросясь и не заплатив выкупа. Какого выкупа? Да какого-нибудь! Кстати, можно перекрыть Энгельский мост – кто-то ведь все равно будет через него ездить, например те, кто собирается перебраться с той стороны Волги, из того же Энгельса.
Все в фургоне уселись на его дно, места хватало с запасом. Туда и больше людей можно засунуть. Неудобно на металлическом полу, но ничего, потерпят. Ехать совсем недалеко, но… тащиться пешком – это не для Глада. А для его войска нужен был пригляд – вдруг разбегутся? Отошли от пьянки, подумали-подумали, да и в бега ударились.
Ну ничего, он придумает, как их заинтересовать! Фургон закрыл снаружи на засовы. Ничего, потерпят десять минут. Впрочем, никто и не посмел Гладу что-то сказать по этому поводу. Ну и правильно, мало ли что ему в голову стукнет. Устроит казнь, как вчера! Страшно!
Въехав во двор «Пентагона», поревел сигналом грузовика, благо что он был как и у многих дальнобойщиков – пневматический, что-то вроде пароходного гудка. Пусть идут на сигнал!
Сам остался у машины с Милкой, которая держала наготове свой дробовик, Ольгу и Ксению отправил с двумя партиями ловцов, приказав смотреть внимательно – потому что опасность может исходить не только от живых, но и от мутантов, которых должно быть уже полным-полно. Глад видел валяющиеся на тротуаре и мостовой человеческие кости с явными следами зубов. Кто постарался? Уж точно не живые люди!
Первый же обход дома дал свой результат: перед Гладом стояли семь человек, четверо парней и трое девчонок. Все примерно одного возраста – около четырнадцати-пятнадцати лет. Что было уже совсем даже не странно – девяносто с лишним процентов тех, кто выжил, как раз такого возраста. Еще был малый процент одиннадцати- и двенадцатилетних, но и те выглядели лет на четырнадцать – видимо, их развитие опережало возраст, и по биологическим часам они были как раз четырнадцатилетними.
Впрочем, Глад об этом не задумывался. Он вообще о таком сложном и неинтересном вопросе не думал. Зачем ему? Он что, ученый? Зачем ломать голову над тем, что не важно? А важно ему набрать свою… нет, не кодлу – армию! И с этой армией подмять под себя весь город. А может, и весь мир! А что, почему бы и нет? Император Земли Глад Первый! Звучит? Звучит!
Стоявшие перед ним парни и девки не выглядели изможденными и оборванными. Да и с чего им быть изможденными? Электричество есть, холодильники работают, в холодильниках – море всякой еды! Жри, спи и трахайся – чем не жизнь? Магазины полны новой красивой одежды – бери сколько хочешь! Лафа! Ну да, есть одно маленькое, неприятное обстоятельство – мутанты. Можно попасться им на зуб и сдохнуть. Но это даже интереснее! А то совсем жиром бы заплыли… Да пока мутанты не очень-то и лютуют. Силу, видать, не набрали, ховаются по щелям.
Глад не стал разводить долгих бесед. Он осмотрел группу своих будущих подчиненных и без всякого вступления, сообщил:
– Я – Глад! Глава Красного Ордена! Это моя территория, а вы мои подданные! И вы должны мне подчиняться, будете делать то, что я скажу! А те, кто не будет выполнять то, что я скажу, – сдохнут. Вопросы есть?
Новобранцы молчали. Девчонки нервно теребили подолы платьев, парни хмуро смотрели в землю, не решаясь взглянуть в глаза обвешанному оружием чужаку. Наконец одна из девчонок, стройная высокая блондинка, презрительно выгнула губы и сказала:
– А если мы не хотим быть твоими подданными? С чего это ты решил, что мы согласимся делать все, что ты скажешь? Это ты прикажешь нам с тобой в постель лечь, и мы должны сразу запрыгнуть? Нет уж, вы сами по себе, мы сами по себе! И вообще – вот придет сюда власть из Центра, и тебя накажут. Ты где оружие взял, небось украл?
Она сделала паузу, посмотрела на своих соседок, пожала плечами:
– Я ухожу, девочки! Вы со мной? Ничего он нам не сделает! Скоро сюда солдаты придут и всех их разгонят! Тоже мне… Орден! Сектанты хреновы! Я-то думала, правда тут какие-то люди, а вы… быдло какое-то! Ничего, власть скоро восстановят, и вас поставят на место!
Девчонка повернулась и медленно, виляя задницей в короткой юбке, пошла прочь, туда, откуда пришла. Еще одна девчонка, брюнетка с прической каре и простоватым лицом с восточными чертами, покусала губы и тоже повернулась, направилась туда, куда зашагала первая.
Все молчали. На лице Глада блуждала кривая полуухмылка, и глаза его стали влажными, будто масляными. Казалось, он наслаждается ситуацией.
А он и наслаждался. Вот оно, то, чего ждал! Вот теперь все будет как надо!
– Взять их! – приказал он негромко и стащил с плеча короткий дробовик «смерть председателя». Этот дробовик был очень похож на обрез, из которого кулаки стреляли по председателям колхозов, и был не менее эффективен, а может, даже и более. Те обрезы были всего лишь укороченными винтовками Мосина, легендарными трехлинейками. Попасть из них в цель не так-то и просто. Чуть двинул стволом, и полетела остроносая пуля куда попало. Этот же обрез заряжался патронами двенадцатого калибра с пятимиллиметрового диаметра картечью. Направил в сторону жертвы, нажал на спусковой крючок, и полетело облако смертоносных пчел!
Глад вообще-то был удивлен. Это насколько нужно быть тупой, насколько нужно быть не от мира сего, чтобы перед лицом людей, вооруженных с ног до головы, вести себя ТАК?! Неужели после всего происшедшего с миром можно вот так не понимать ситуации? Неужели можно быть настолько глупой?
К девчонкам бросились шестеро парней, и Глад постарался запомнить их лица. Первые отреагировавшие на приказ будут самыми надежными, самыми эффективными. Остальные тоже сделали шаги в сторону уходящих «отступниц», но как-то вяло, нерешительно. А двое из парней вообще остались стоять на месте, не сделав даже попытки сдвинуться с места. И этих Глад запомнил.
А еще отметил для себя, что из новичков не попытался убежать никто. Он нарочно следил за четырьмя новыми парнями, ожидая, что кто-то из них попытается бежать. Но не бежали. Просто стояли и смотрели – может, не поняли, что сейчас будет, а может, им было все равно. Но смотрели с большим интересом, глаз не опускали. И это Гладу понравилось. Перспективные парни!
– Уберите руки, твари! Быстро убрали руки! А-а-а! Не трогайте меня!
Блондинка завизжала так, будто ее резали. Парни, что тащили девку, чуть не выпустили ее из рук, но потом подхватили еще крепче и буквально на руках принесли к Гладу.
Вторую, брюнетку, тащили двое парней, и она почти не сопротивлялась – только таращила свои раскосые восточные глаза и вертела головой, глядя на все стороны, будто ждала, что откуда-то сейчас прискачет подмога. Кавалерия в буденовках и с саблями наголо.
Глад ухмыльнулся – не прискачет, дура! Никто к тебе не прискачет! Да и тебя уже по большому счету нет! Только ты об этом пока не подозреваешь!
Он почти любил сейчас эту девку. И вторую тоже. Лучших жертвенных овец и представить было бы трудно!
– Отпусти меня, урод! Мартышка хренова! – верещала блондинка, а Глад все оттягивал и оттягивал представление, наслаждаясь предвкушением того, что должно было произойти. А потом приказал, кивнув Милке, стоявшей рядом с ним и облизывающей полные мокрые губы:
– Срежь с нее одежду. Только аккуратно, девка мне нужна целой!
Милка медленно, как кошка, крадущаяся к птичке, пошла вперед, вынимая из ножен тот самый нож, которым она вчера расправилась с толстым парнем. Ее глаза и губы были влажны, багровый, распухший нос и красные угрястые щеки пылали сильнее обычного, будто девушку изнутри распирала горячая магма, ища выхода на белый свет.
Блондинка завизжала еще громче, задергалась в руках парней, но те держали крепко, ей оставалось лишь попытаться ударить подходящую Милку ногой, обутой в изящные дорогие босоножки, сделанные из переплетения золотистых ремешков. То ли эти босоножки принадлежали ей до Дня непослушания, то ли она успела пограбить магазин в «Пентагоне». Скорее всего первое – видно было, что девка холеная, ухоженная, из хорошей, обеспеченной семьи. Может, из семьи чиновников или эфэсбэшников – тут их жило немало.
– Уйди! Не подходи, уродина! А-а-а!
Блондинка попыталась пнуть Милку, но та с какой-то нечеловеческой грацией увернулась от пинка и с размаху врезала кулаком прямо девке под дых. Блондинка захлебнулась кашлем, склоняясь вперед, а Милка схватила ее за красный топик и рванула на себя. Легкая ткань с треском разошлась, обнажая небольшую грудь, упакованную в кружевной лифчик. Милка поддела его пальцем, оттянула, просунула нож, и лямка щелкнула, разрезанная бритвенно-острой сталью. За ней последовала другая лямка. Потом перемычка между чашечками, и вот уже лифчик сполз на бока, обнажив конусы крепкой красивой груди.
Тем временем блондинка отдышалась, собралась что-то сказать, но Милка поднесла нож к ее глазу и, скалясь на манер акулы из фильма «Челюсти», радостно сказала:
– Я сейчас тебе глаз вырежу! Веришь? Одного тебе хватит, точно! И ухо отрежу! Вот только дернись – и будешь уродкой, поняла?
Блондинка с ужасом посмотрела на кончик ножа, который висел в сантиметре от ее левого глаза, и мелко-мелко, стараясь на напороться на острие, закивала-затрясла головой. Тогда Милка подошла к ней вплотную, левой рукой провела по голой груди и, наклонившись, крепко поцеловала блондинку прямо в губы. Оторвалась, бессмысленно хихикнула и, облизнувшись, оттянула пояс юбки на талии блондинки.
Через несколько секунд девушка была совсем нага, если не считать босоножек. Она тяжело дышала, и широко раскрытые глаза с ужасом перебегали с одного стоявшего перед ней парня на другого.
Глад невероятно возбудился, глядя на то, что делала Милка, а когда она поцеловала блондинку – он чуть не кончил. Да, не зря он ее оставил в живых! Ценная девка!
– Милка, эту тоже раздень, – приказал он и заставил себя успокоиться. Потом. Все потом!
Брюнетка не сопротивлялась. Она тихо всхлипывала и таращилась на Милку, как на чудовище из ада, каким в общем-то та для нее и являлась. Да и не только для нее.
Милка и вторую девку умудрилась не порезать – срезала одежду чисто, как опытный микрохирург. Целовать брюнетку не стала, только потрогала ее грудь и, сморщив нос, сообщила:
– У меня лучше! – И, помолчав, добавила:
– Хочешь, покажу? – Не дождалась ответа, хихикнула, отошла к Гладу.
– Ну что, кто тут быдло? Кто обезьянка? – спросил Глад, глумливо усмехаясь. Ответа он не услышал и приказал: – Поставьте ее на колени!
И тут же передумал, поправился:
– Нет! Нагните ее!
Он обошел блондинку вокруг (та уже всхлипывала и жалобно скулила), похлопал ее по заду, потом медленно расстегнул штаны и…
Блондинка вскрикнула, застонала. Как ни странно, она оказалась девственницей, и это очень понравилось Гладу. Он быстро кончил, поднял обрывок топика, обтер кровь с члена. Заправил рубаху в штаны, застегнул пояс и, чувствуя в теле блаженную истому после полученного наслаждения, приказал, указывая на первого попавшегося парня:
– Теперь ты!
Покрутил головой, выбирая следующего, кивнул еще одному из парней:
– А ты – ее! Давай! Быстрее!
Парень колебался не больше секунды, расстегнул штаны… Вот уже и брюнетка кричит и захлебывается слезами.
Девок насиловали не меньше часа. А может, и больше – Глад время не засекал. Скоро жертвы уже не могли стоять, так что их бросили на землю, где они вяло шевелились в пыли, уже плохо понимая, что с ними происходит и что с ними делают. Когда через девок прошли все парни (Глад внимательно следил, чтобы все поучаствовали в этом действии), он приказал поднять жертв с земли и оттащить к грузовику. Пока тащили, думал, что же такого сотворить, чтобы это было похоже на обряд посвящения, и в конце концов придумал. По его команде достали из кузова веревки, которые, видимо, применялись для закрепления груза в случае, если машина была не полна, блондинке и брюнетке связали ноги и, перекинув веревки через фургон, подняли вверх ногами так, что головы их оказались на уровне груди Глада. Он сам руководил подъемом и на нужной высоте приказал тянущим веревку парням остановиться и закрепить концы канатов на машине.
Подождав, когда все собрались возле вывешенных, слабо постанывавших жертв, Глад картинным жестом указал на эту дьявольскую инсталляцию и важно, стараясь говорить пафосно и веско, сказал:
– Эти две сучки ничего не поняли. Они решили, что могут пойти против Ордена. Они не поняли, что теперь мы тут хозяева! И теперь за это заплатят!
Он помолчал, делая драматическую паузу, и продолжил, обведя взглядом всех, кто стоял возле машины:
– Помните, все, кто состоит в Ордене, могут делать все, что хотят! Пока подчиняются моей воле! Воле Магистра Ордена! Своего господина! А все, кто не хочет подчиняться моей воле, сдохнут! Сегодня мы примем в Орден новых членов! И нас будет все больше и больше! И мы захватим эту страну и весь мир! Весь мир будет наш! У вас будут рабы, которые станут работать на вас и с которыми вы сможете делать все, что захотите! Свобода! Полная свобода! Никаких законов, кроме одного: то, что я вам скажу, то, что прикажу, – это закон! А теперь мы приступим к обряду…
Глад шагнул вперед, остановился возле блондинки – пыльной, в грязных потеках, пахнущей кровью и спермой, достал из ножен свой нож, такой же, как отдал Милке, и, протянув руку, одним резким движением полоснул блондинку между грудей. Длинный разрез разошелся, обнажая белую кость и желтоватую прослойку жира под кожей, Глад сделал еще два надреза по направлению к шее – до ключиц и протянул руку к Милке, которая держала кружку, взятую из кабины грузовика. Из этой кружки водила когда-то пил чай, а теперь она послужит чем-то вроде Грааля, в который Глад соберет кровь. Глад знал про Грааль (читал про него), хотя не верил ни в бога, ни в черта.
Кровь лилась тонкой струйкой по разрезам к голове блондинки, а с головы – в кружку Глада. За несколько секунд там набралось не меньше двухсот грамм. Глад поднес кружку к губам, вдохнул железистый, сырой запах и сделал большой глоток. Кровь была теплой, солоноватой. Отпив, Глад снова подставил кружку под струю, потом приказал Милке поставить под кровоток термос, который взяли оттуда же, из кабины.
Блондинка вначале стонала, а потом затихла, потеряв сознание. Но сердце еще билось – Глад специально пощупал пульс на шее.
Глад дал отпить крови Милке, потом Ольге и Ксении. Отметил для себя, что Ольга очень недобро смотрит на Милку, которая явно оттесняла ее от тела господина. И такое поведение адепток его забавляло и даже радовало. Пусть соревнуются за то, кто больше ему полезен. А он будет развлекаться, наблюдая за тем, как они рвут друг другу глотки. Вот только ему сразу подумалось, что Милку никто из девок одолеть не сможет – как берсерка наивный враг. Она и была чем-то вроде берсерка – ненормально быстрая, сильная и абсолютно безумная, развлекающаяся убийством и насилием.
Ему даже захотелось узнать ее судьбу. Откуда она взялась? Кто она такая? И всегда ли у нее были такие вот наклонности настоящего маньяка? Уж на что Глад был любителем насилия, так вот Милка его точно превзошла. Или это просто так казалось, потому что она вообще-то была всего лишь худенькой четырнадцатилетней девчонкой? Которой совсем не положено убивать людей и резать их на части?
Кровь выпили все. Те, кто принял «причастие» вчера, даже не поморщились. Пятеро новеньких (в том числе и оставшаяся девка) выпили, двоих и девку вырвало. Их заставили пить еще, и они, глядя на залитую кровью, безумно улыбающуюся Милку, выпили и удержали выпитое в себе. На всех крови блондинки вполне хватило, так что Глад задумался, что делать с брюнеткой. Вырезать ей сердце? Содрать кожу? А может, отдать Милке, пусть что-нибудь с ней сделает, что-нибудь забавное?
Потом подумалось – а зачем Милке? Пусть новенькие постараются. Это тоже будет крещением!
– Эй, ты! Как тебя звать? – обратился он к оставшейся в живых новенькой. Кстати, вполне симпатичной девке – веснушек только многовато. Волосы рыжие. Ноги тоже ничего, стройные.
– Я Катя! – сглотнула девка, щеки которой были измазаны кровью блондинки. – Катя Федотова!
– Да мне хоть херотова! – улыбнулся Глад и протянул ей нож. – На, отрежь от этой суки, – он указал на брюнетку, – какой-нибудь кусочек. На ней слишком много мяса!
– Я… я… не могу! – пискнула рыжая, и руки ее затряслись, заходили ходуном. – Я не могу! Не могу!
– Тогда ты щас окажешься на ее месте! И Милка вырежет тебе внутренности. А ты будешь смотреть! Хочешь? Мила, сюда!
Милка широко улыбнулась, подошла к рыжухе, поигрывая ножом, та закатила глаза, едва не плюхаясь в обморок. И тогда Милка вдруг резко ударила ее ладонью по щеке – раз, другой, третий! Голова рыжухи моталась из стороны в сторону, но глаза вернулись на прежнее место. Текли слезы, рыжая тихо всхлипывала, но руки ее теперь не тряслись, когда она брала у Глада нож.
Она отрезала у брюнетки кусок левой груди – под истошные крики жертвы. Резала медленно, широко раскрыв зеленые глаза, – зомби, не понимающая того, что делает. Отрезала, выпустила из рук розовый лоскут, протянула нож Гладу. Тот не взял, кивнул Ольге. И снова крики, снова стоны…
Брюнетка, вероятно, быстро умерла от болевого шока и потери крови, так что адепты Ордена резали уже мертвое тело.
Казненных сбросили на землю и пошли дальше, обходя дома вокруг «Пентагона». Глад решил, что следующих адептов Ордена он будет брать уже с разбором. Чуть кто ему не понравится – будет рабом или послужит жертвой. Слишком много адептов тоже не очень хорошо. Нужно пока притормозить с набором новичков – новеньких будут собирать и запирать в закрытых номерах гостиницы, а потом беседовать с каждым. Так правильнее. И безопаснее.
Глава 6
20 июля, день.
Глад
За несколько дней Глад и его подручные собрали пятьдесят шесть человек. И Глад был совершенно доволен. Нет, ну а в самом-то деле – начал с семи человек! И вот – больше шестидесяти! И он – важный, как король!
Всех адептов покрепче и поразумнее поставил главарями десяток, то бишь командирами. Была даже десятка, состоящая только из девок, – почему бы и нет? Кстати, девки ничуть не менее отмороженные, чем парни. Когда один из новеньких выступил против девок из этой десятки, возмутившись тем, что какая-то там девка смеет с ним «плохо» разговаривать, – его превратили в кусок мяса за считаные секунды. Девки будто с цепи сорвались – били, кромсали, резали, рвали.
Глад не вмешивался и даже поощрял – ему это зрелище было приятно. Это был кавказец. И кавказцев Глад категорически не принимал в Орден. Все кавказцы, которых нашли во время обхода домов, были казнены, пущены на «инициацию». То есть у них вырезали сердца, сливали и пили кровь, ну и развлекались с ними всевозможными, доступными банде способами. Это касалось только парней. Девок кавказской национальности (ну тех, что посимпатичнее) заперли в специальных комнатах (вместе с остальными шлюхами), устроив бордель для всех желающих.
А желающих было много. Практически все – кроме тех, у кого были, можно сказать, установившиеся пары. Девушки инстинктивно, согласно закону природы, ищут себе партнера – защитника, добытчика – и находят его. Всегда. Впрочем, ходили в бордель и те, у кого были пары. Почему бы и нет? Развлечение!
Казнили не только тех, кто имел несчастье родиться в семье кавказцев. Хватало и тех, кто просто был недоволен порядками, царившими в Красном Ордене. Этих убивали не менее жестоко, хотя, честно сказать, однообразная тупая жестокость начала Гладу надоедать. Хотелось чего-то новенького, чего-то вроде гладиаторских боев, чтобы резали и били друг друга по его, Глада, воле. Чтобы было весело и забавно! А то одно и то же – кишки навыпуск, красная туша с ободранной кожей, бредущая по мостовой под вой и улюлюканье стаи, да вопли и хруст костей избиваемой жертвы. Все однообразно и тупо. Где веселье? Где разнообразие развлечений?
Огнестрельное оружие он выдал пока что только тем, кого продвинул в командиры десяток, и тем, кого отметил для себя, выделив за особую жестокость в обращении с новообращенными и просто пленниками. Эти замазаны кровью по самые уши, а еще – Глад чуял своих. Тех, чье звериное, нечеловеческое нутро ранее скрывалось под пленкой добропорядочности. Тех, кому нужен был только повод для того, чтобы наружу вырвалась их негуманоидная суть.
И таких было более чем достаточно. Примерно – каждый второй. Дети, подростки – это маленькие зверьки с неустановившейся психикой, практически лишенные каких-либо сдерживающих факторов, внутренних сдерживающих факторов. Они озабочены лишь одним – поиском развлечений и установлением своего места в иерархии других зверей. И вот эти самые зверьки вдруг получают полную свободу! Абсолютную, ничем не ограниченную, запредельную! И что тогда будет? А будет – Красный Орден, в котором власть взял самый сильный, самый хитрый и умелый зверь, который на ключевые посты поставил своих зверей – чуть-чуть менее удачливых при восхождении по иерархической лестнице.
И тут для главного зверя существует только одна опасность – нельзя допустить, чтобы его место занял другой зверь, более сильный и хитрый. Потому главный должен быть всегда настороже, держать руку на пульсе Ордена и тщательно искоренять заразу инакомыслия – всеми доступными для него методами.
Ну а пока нужно просто налаживать жизнь. Кто-то ведь должен заботиться о поддержании существования Магистра и его адептов? Кто-то должен готовить еду, убирать, стирать, мыть полы, ведь жизнь состоит не только из набегов на окрестности и поимки новых людей, хотя это и важнейшая деятельность, без которой распространение Ордена на весь город, а потом на весь мир просто невозможно.
Всех новоприбывших Глад осматривал сам, и теперь у них был выбор: либо стать адептами, то есть боевиками Ордена, либо обслуживающим персоналом, фактически рабами. Был выбор, если Глад этого желал. А если не желал, он мог волевым решением приказать – этого в рабы. Ну вот не понравится взгляд парня или девки – слишком дерзкий, слишком «вумный», слишком человек речистый не по делу – хлоп! – и вот уже готовый раб.
Опять же в рабы отправлялись те, кто не желал пройти инициацию, – выпить чашку крови, съесть кусочек сердца или печени убитого человека. Те, кто не хотел убивать. Или те, кто для этого был слишком труслив.
Скоро у Глада имелся в наличии костяк его Ордена – тридцать с лишним отмороженных боевиков, вкусивших крови в прямом и переносном смысле. Десяток девок и два десятка парней.
Десяткой девок командовала Анжела (она так представилась) – крупная девка, выглядевшая не на свои пятнадцать, а на все восемнадцать или двадцать лет. Когда случился апокалипсис, Анжела находилась под следствием за избиение одноклассницы – та ей что-то не так сказала, ну и получила по мордасам. Хорошо получила, потому что оказалась в больнице. Всех отмороженных девок, само собой, прихватили менты – уголовное дело, и все такое. Но апокалипсис изменил мировой порядок. Из банды Анжелы уцелела одна лишь ее подручная, такая же отмороженная, похожая на Анжелу, как родная сестра, – Милена.
Как Глад подозревал, никакими они «Миленами» и «Анжелами» не были – их звали вроде бы Нинка Курицына и Машка Цыпленкова, но ему на это было плевать. Как назвались, теми и будут. Главное – суть, а не имена.
А суть была такова – когда поисковая группа встретила Анжелу и Милену, те с радостью приняли предложение вступить в ряды боевиков Глада и принялись зверствовать почище самой Милки. Кстати, Глад сам удивился – насколько расторможенными, насколько зверскими могут быть девки, если у них сняты все моральные запреты и нет угрозы наказания. Он даже как-то довольно долго думал на эту тему и в конце концов пришел к выводу: а что такого странного? Он ведь читал о надзирательницах в фашистских концлагерях – о том, как те расправлялись с заключенными, как забивали их до смерти, подвергали самым страшным пыткам. А еще вспомнил о бабе, жене начальника лагеря, которая делала абажуры для ламп из человеческой кожи. Так и что такого удивительного, если и ему попались этакие полезные девки?
Самое интересное, что они приняли власть Глада как само собой разумеющееся и готовы были сделать все что угодно – лишь бы ему понравиться. Да, и лечь в постель – тоже. И если Глад укажет пальцем, девки порвут любого, кто не пришелся ему по нраву.
Нет, никаких постельных планов и желаний на этих двух отмороженных громилок у Глада не было. На кой черт они ему сдались, когда у него уже есть две стройные, красивые любовницы, плюс тощенькая, но очень даже приятная в процессе палачка, готовая на любое, самое отвратительное и грязное действо ради него – эдакая личная рабыня, счастливая своим рабским положением. Главное – не видеть в процессе сексования ее мордочку, и все будет в порядке.
Кстати, насчет «мордочки». Странно, но Глад заметил, а потом и утвердился в своих выводах: лицо Милки стало очищаться. Угрей на щеках и лбу стало меньше, ушла краснота, оставив слегка розовый цвет кожи, напоминающий о прежнем страхолюдстве. Вдруг оказалось, что Милка обладает не просто тонкими, аристократичными чертами лица, она натурально красива! Феноменально красива – как супермодель с какой-нибудь картинки. И если бы не остатки угрей, которые все-таки не спешили уходить, цепляясь за жертву с упорством дурной болезни, – Милка затмила бы красотой и Ольгу, и тем более Ксению – миловидную, фигуристую, но не сказать чтобы совсем такую уж красавицу.
Что послужило причиной выздоровления Милки – трудно сказать. Ольга как-то ядовито заметила, что немудрено вылечить кожу, если Глад так обильно заливает семенем Милку изнутри и снаружи. Вот и весь секрет ее выздоровления – регулярный секс во всех позах и видах. Чушь, конечно. Скорее всего это вирус, который убил население Земли, так справлялся с болезнью Милки. Совсем даже не постельные причуды Глада.
Да, его почему-то тянуло к Милке, хотя казалось, что она должна была бы его отпугнуть – и тощевата, и мордой страшновата, и… ненормальная. Посмотреть только в ее глаза, в которых плещется целый океан безумия, – и любой другой точно бы испугался.
Девки ее боялись – и Ольга, и Ксения. Даже Анжела с Миленой боялись Милку, хотя и были едва ли не на голову выше ее и тяжелее килограммов на двадцать каждая. Да что девки – парни обходили Милку стороной, боясь ее задеть, хотя она никогда не вступала ни в какие перепалки, ни с кем не ссорилась, не устраивала скандалов. На ее лице, теперь красивом, хотя и подпорченном угрями, вечно блуждала эдакая мягкая полуулыбка, будто Милка всем довольна и радуется каждому прожитому дню.
Впрочем, так оно и было. Она радовалась еде, радовалась красивой одежде, радовалась сексу с Гладом, по просьбе и без просьбы вылизывая его с ног до головы, радовалась, когда вспарывала животы жертв и вытягивала из еще живых людей кишки, наматывая их на руку. При этом она тихо хихикала, пускала слюни, облизывала губы и заглядывала в глаза умирающим. Зачем она это делала – никто не знал. Что она хотела увидеть в глазах еще живого трупа? Почему смерть и мучения других людей доставляли ей такое наслаждение?
Кто осмелится у нее спросить? Если только Глад, но ему не хотелось копаться в чужой душе. Ну вот нравится ей поступать так, а не иначе – да и пусть себе. Ему тоже нравится делать многое из такого, что осуждали и осуждают другие люди. Фактически Милка – это он сам, Глад, только… что-то вроде выжимки, концентрата Гладовой сущности. Зло, воплощенное в худенькой стройной девчонке, мозг которой по какой-то причине стал работать со сбоями, превратив ее в жуткую убойную машину.
Именно в убойную машину. Что явилось причиной мутации – неизвестно. Может, вирус, может, у Милки, как бывало у некоторых сумасшедших, развились такие способности, но только она была невероятно, патологически сильной и феноменально, ненормально быстрой. Когда Милка двигалась, создавалось впечатление некоторой размытости в пространстве – вот только что она стояла на месте и улыбалась каким-то своим мыслям, и… вот девушка уже в шаге от тебя, почти вплотную, нож у нее в руке, а темные ее глаза пристально вглядываются в твои, обещая все муки ада. Это впечатляло. Всех! Даже Глада.
Странное ощущение. Это было сродни тому, как если бы Глад постоянно держал в руке гранату, у которой уже разжаты усики стопора скобы, и не просто держал, а постоянно ею жонглировал, каждую секунду, каждый миг ожидая, что стопор выскочит, скоба отойдет и запал сработает. И… БУММ!
Это щекотало нервы и добавляло перца в и так уже бурную жизнь. И это ощущение ему нравилось. Логика подсказывала, что Милку надо пристрелить. От сумасшедших можно ожидать чего угодно. Но… рука не поднималась это сделать. Не поднималась, и все тут! Даже в сексе он с Милкой испытывал ощущения гораздо более острые, чем с любой из девок, что у него были. Это все равно как заниматься сексом с ядовитой коброй. Или с пантерой, готовой мгновенно оторвать тебе голову – если ей этого захочется.
Возможно, что сравнение с животными будет слишком извращенно, но, когда Глад держал в руках твердые, мускулистые бедра Милки, он почему-то так ее и представлял: черной пантерой, которую сумел укротить, смертельно опасной пантерой, по какой-то странной причине выбравшей его своим хозяином. И у него просто сносило крышу!
Тут было все – и гордость укротителя, и сладкое удовольствие коллекционера, вдруг заполучившего редкую, эксклюзивную вещь; и гордость самца, которому подчиняется жестокая и своенравная самка. Ну и та самая опасность, щекочущая нервы и придающая остроту ощущениям.
Девки? Ревность? Ну да, ревности со стороны Ольги и Ксении хватало – более чем достаточно. Но они ограничивались лишь злобными взглядами и тихим змеиным шипением (так, чтобы не услышала Милка). Конечно, скорее всего она их все-таки не убьет – ведь господин запретил, но поколотить может изрядно, а оно им надо? А если они ее убьют – исподтишка, выстрелив в спину, – Глад сразу сказал, что вначале отдаст на расправу толпе озабоченных сексом боевиков, а потом живьем снимет с них кожу. И снова прикажет трахать. Все убийства, все пытки близких ему людей здесь совершаются только по его приказу или по его повелению. И никак иначе!
Но по большому счету все как-то устоялось. Теперь его кодла… нет, все-таки не кодла, а Орден представлял собой устоявшуюся структуру. Во главе – Глад, самодержец, который своим волевым решением устанавливает законы и своим же решением их отменяет. Правит согласно собственному разумению и желанию.
У него имеются подручные: Ольга и Ксения. Они следят за хозяйством – Ксения, например, ведет учет поступающего барахла, начиная с оружия и боеприпасов и заканчивая продуктами и нижним бельем. А еще – организует процесс кормления и вообще ухода за Орденом, то есть в ее ведении все рабы, которые служат тем, кому им прикажут служить. Рабов сразу клеймят – нашлись умельцы, которые из стальной проволоки изготовили что-то вроде клейма с буквами «РО», его раскаляют на огне (пока газ есть – на газу) и припечатывают ко лбу и плечам рабов. Затем втирают в ожоги краску или сажу. Получается эдакий выпуклый черный знак, сразу указывающий на социальный статус человека. «Раб Ордена». Ну, это чтобы не перепутать с другими рабами, которые точно появятся в этом мире. Ведь пока есть люди, всегда будут и рабы. Закона-то нет! Никаких тебе ограничений! Никаких запретов! Кто сильнее, тот и прав!
Вообще-то ничего нового Глад не придумал. И даже сам не понял – как оно все так сложилось. Как-то вот вышло, и все тут! Что-то предложила Ольга, что-то Ксения, что-то командиры десяток, а он, Глад, все это подытожил и, так сказать, дал этому ход. И получилось пусть не идеально, но вполне жизнеспособно.
Утро начиналось с завтрака, потом распределялись задания – одна или две десятки шли (или ехали) на поиск и отлов новых рабов и перспективных адептов, другая – шерстила близлежащие магазины, стаскивая все ценное и необходимое в хозяйстве на базу. Потом отсюда все равно придется барахло перевозить в другое место, туда, где они обоснуются в зиму, но пока что надо концентрировать ресурсы в одном складе. После обеда появлялись поисковые бригады с отловленными живыми, и начиналось главное веселье – распределение по «социальным лестницам». Глад сам проводил беседу с новобранцами и практически безошибочно определял – куда кого отправить. По крайней мере он сам так считал, что безошибочно.
Первым делом выбирал из группы новоприбывших тех, кто с первого взгляда не был ценен для Ордена, а значит – для него, Глада. Ему не нужны были уроды. Не нужны кособокие и подслеповатые очкарики. Те, что пойдут в боевые десятки, должны быть крепкими, сильными, лишенными физических недостатков. Те, что станут работать в прислуге, – тоже крепкие, здоровые, а еще – чистоплотные. Очень уж не хотелось получить какую-нибудь заразу, с которой не справится даже мутировавший постапокалиптический организм.
С рабами, само собой, не все было так просто. Над ними должен стоять человек, который смотрит за тем, чтобы они не напакостили. Ну, например, не насыпали в еду какого-нибудь яда. Или не плюнули в чашку, или не нагадили.
Глад все ждал, что кто-нибудь из рабов обязательно на этом попадется – его сдадут другие рабы или заметит надсмотрщик. И такой день настал. Неприятное ощущение – ожидание пакости, Глад вообще старался есть только то, что сам доставал из консервных банок. Либо то, что ему готовили под особым контролем, – для этого посылал на кухню Милку, и она смотрела, как повар из рабов готовит ему еду, – варит суп, жарит картошку, мясо. Эту же еду ели его приближенные – те же самые Ольга с Ксенией и Милка.
Это был невзрачный парень, который не пользовался уважением даже среди рабов. Он исполнял самую грязную работу, ел то, что оставалось от остальных (рабы не отличались особым доброжелательством по отношению к своим товарищам по несчастью), ну и, видимо, долго и трудно вынашивал идею, как бы напакостить и боевикам, и своим соратникам. Только вот ему не повезло. Продумал он, с его точки зрения, все очень даже неплохо – вылить в котел с супом ведерко разведенного «Крота», который использовался сантехниками для прочистки канализации. Жуткая штука этот «Крот» – выпил, и тебе каюк, все внутренности спалит зловредная щелочь, растворяющая даже самые тяжкие заторы в трубах, состоящие из жира и дерьма. Что уж говорить о нежных человеческих внутренностях, не приспособленных к перевариванию таких вот… смертельных ядов.
Вообще-то Глад не был уверен, что эта пакость кого-нибудь отравила бы. Или, скорее, так – отравила бы до поноса, если бы какой-нибудь болван умудрился проглотить ложку такой жгучей дряни. Но сам факт! Это ведь покушение! А если завтра кто-то более умелый и знающий насыплет крысиного яда? Или другого яда – мало ли ядов во всяких там магазинах для дачников? И отправит на тот свет Гладовых боевиков, которые, между прочим, ему не так просто достались! Чтобы сделать из них кровавых зверюг, чтобы вышколить этих волкодавов, понадобилось и время, и силы, и нервы!
Вариант, когда травят его самого, Глад даже не рассматривал. Нет уж, не дурак! Вначале из его чашки жрет кто-то из девок – так спокойнее, да и к тому же таким образом они заботятся о здоровой пище своего господина с гораздо большим рвением! Зная, что сдохнут вначале они, а уж потом – Глад. А что, нормальный ход, все по понятиям: «Ты сдохни сегодня, а я последую за тобой завтра!»
– Господин! – Ксения была торжественна и прямо-таки светилась радостью. – Поймали гада! «Крота» в котел налил! Его Жук поймал, заметил, как возле котла крутится, а никого рядом нет! Жук спрятался, а гаденыш взял и вылил в котел эту пакость!
– А откуда узнали, что именно он вылил? – не выдал эмоций Глад, оставшись спокоен и рассудителен, как и полагается настоящему авторитету. – Может, так… ссаки какие-нибудь?
– Ну какие ссаки? – фыркнула Ксения. – Ну, даже если бы и ссаки, что, со ссаками вкуснее? На хрен ему было лезть к котлу! Мне на него стучали уже, мол, подговаривает бежать, а еще – толченого стекла подсыпать в кашу, чтобы все передохли, но я пока его не трогала. Мало ли кто чего болтает? Работать кому-то надо! Но он вот что учудил! Ну и что будем делать? Предлагаю накормить его этим супом! Пусть жрет, не подавится! Выживет – его счастье, не выживет – наше. Или как ты?
– Не… скучно! – Глад зевнул, почесал голову. – Я другое придумал. Кстати, а чего он так озверел? Вроде другие работают, и ничего, терпят. Жратва у них есть, питье тоже есть, этот-то чего камикадзе заделался?
– Да опустили его пацаны, – потупилась Ксения. – Вот он типа жить не хочет, а перед смертью всех решил загнобить.
– Им чё, девок из борделя мало?! – Глад искренне удивился и недоверчиво помотал головой. – Зачем им этот грязный «петух»?! Они чё, пидоры, что ли?! Кто это там такой любитель мальчиков нашелся?!
– Вторая десятка, – скривилась Ксения. – Он чё-то на них вякнул, типа звери, уроды, пидоры… Костян… ну, командир второй десятки, – и вызверился. Зажали его с пацанами и давай драть. Он визжал, как поросенок. Ну… так пацаны говорят.
– А чё я не слышал? – снова удивился Глад. – И чё мне не сказали?
– Нет, ну а чё тебе говорить-то? – теперь удивилась Ксения. – Ну отодрали какого-то там «петуха», раба, это что, событие, чтобы тебе рассказывать? А не слышал потому, что мы как раз с тобой кувыркались, и криков было почище, чем с этим «петушонком».
– Ну так-то да… – неуверенно протянул Глад. – Не событие. Только не нравится мне это все! Рабы-то мои, только я их могу драть! И вообще делать с ними что хочу и как хочу! Какого хрена они мое имущество портят? Тут ведь еще смотри какая штука вырисовывается: они попортили раба, который обслуживает Орден питанием. Крутится, в натуре, возле котлов. И теперь затаил обиду – да любой затаит, если его опустят! И что вышло? Теперь этого раба надо будет покарать. То есть они заставили меня уничтожить мое же имущество! Поняла, нет?
– Вроде бы поняла… но не совсем, – пожала плечами Ксения. – Ты умный, тебе виднее, только какого хрена мы обсуждаем какого-то там «петуха»? Что, ему задницу порвали? Нет! Что он, от этого хуже стал? Нет! Мы с тобой чего только не делаем – хуже ведь не стали! Так какого?!
– Во-первых, не путай развлечения с бабами и с «петухами»! – досадливо поморщился Глад. – С петухом западло, если есть возможность иметь секс с бабой! И обсуждаем мы не «петуха», а то, что какой-то урод решил, что он может самовольно взять и попортить мое имущество! Без моего позволения! А это – беспредел! Я тут смотрящий! Я Магистр Ордена! И ни один мой раб не будет испорчен без моего позволения!
Глад помолчал пару секунд и махнул рукой:
– Ладно, хрен с ним. Поисковые команды еще не появились? Как появятся – скажешь. И соберешь людей.
– А что делать с отравленным супом?
– Да б…! – вдруг разъярился по поводу такой тупости Глад. – На хрена ты меня такое спрашиваешь?! Ноги помой в нем! Трусы полощи! Чего с ним делать? Вылей его, да и все! И пусть жратву готовят – пацаны щас прилетят, голодные, злые, вопить будут. Хочешь послушать, как они будут вопить, если жратвы не сготовлено? То-то же! Шагай!
Ксения недовольно покосилась на Милку, сидевшую на ковре в позе лотоса и блаженно улыбавшуюся во время всего разговора, и, резко повернувшись, вышла из гостиничного номера. Ее обтянутая узкими джинсовыми шортами задница завиляла, и Глад вдруг почувствовал прилив сексуального голода. Последний раз он занимался сексом вчера вечером – трахнул Ольгу и уснул. А сейчас было уже два часа дня – он пообедал, отдохнул и… зря, наверное, отпустил Ксюху! Сейчас бы с ней… чтобы визжала! Чтобы до самой Волги было слыхать! Она это может. То ли правда так ей хорошо, то ли изображает оргазм, только вопит – как мусорская сирена.
Впрочем, Гладу все равно, на самом деле ей хорошо или нет. Главное – чтобы ему было хорошо. А уже ее удовольствие для него совсем до лампочки. Баба должна служить мужчине, самцу – и только так. Без мужчины – она никто! Вот кем были бы те же Ольга и Ксюха? Или болтались бы по городу, потихоньку мародерили, или же захватила бы их какая-нибудь банда, и были бы у хачиков в борделе, где бы имели Ксюху все кому не лень, в любое время суток! Так что пусть радуются, что Глад подобрал и приблизил! Можно сказать – власть дал в руки!
При мыслях о других бандах у Глада вдруг испортилось настроение – сильно испортилось. Сам виноват, конечно: когда наконец-то собрался вскрыть Волжский УВД, инструменты собрал, народ подготовил – хоп! А какая-то сука оттуда уже все выгребла! Пустой стоит райотдел!
Бросился к Ленинскому отделу – и тот вскрыт! Фрунзенский! Октябрьский! Все вскрыты! И Саратовский! И Заводской! Кто там постарался – одна банда или несколько, Глад не знал. Пойманные рядом несколько аборигенов ничего дельного не сказали. Ну да, кто-то ковырялся, работал болгарками, генераторы тока заводили – ну и что? Подойти побоялись, а в другом месте – им и не дали подойти, в Заводском – сразу начали палить, даже завалили одного.
Оружие у Глада было – Красный Орден пробомбил еще несколько магазинов охотничьих товаров по городу, так что стволов хватало, чтобы вооружить в десять раз большую банду, и патронов море – пали, не жалей! Но все равно, автоматы – это вещь. А уж про пулеметы и говорить нечего.
Теперь остается искать какую-то воинскую часть и уже тогда пробовать ее вскрыть. Но это надо ехать в Татищево, в Светлый – там вояки стоят. Вот только где там искать оружие? Где оно хранится? Тут-то все было понятно – вот РОВД, вот оружейка, бери и пользуйся! А там как? Там чего?
На днях нужно будет ехать. Без настоящего оружия – труба! С помповиками хорошо воевать против лохов с бейсбольными битами и мачете, а против пулемета не попрешь. Глад хорошо помнил, как его прежнюю кодлу разнесли на молекулы, когда он собрался поучить хачиков правильному поведению. Два пулемета с флангов да автомат сверху – вот и трындец всем его планам! Хорошо хоть сам ушел – воровской бог помог да воровской фарт. Узнать бы, что за мразь там развлекалась – отомстил бы за убитых пацанов. Впрочем, не надо кривить душой – не за пацанов (ему на них по большому счету наплевать), а за свой страх, за свое унижение, за вонючие штаны, в которые напустил, убегая с поля боя. Чудом ушел! Чудом! И кто-то должен ответить!
Глад вздохнул и поманил рукой Милку, с готовностью запрыгнувшую на кровать. Глядя влюбленными глазами, она уселась у его ног, вопрошая томным взглядом, и тогда Глад позвал ее:
– Давай… действуй.
Милка кивнула и приникла к Гладу…
Нет, все-таки она определенно хороша! Со всех сторон хороша! Во всем! И главное – не предаст. Верные суки не предают!
Поисковые команды появились на базе около шести часов вечера – с хорошим уловом. Каждая команда притащила по десятку новичков плюс кучу полезного груза – всяческой бытовой мелочи и много консервированной еды, которая может долго храниться и без холодильников. Глад каждый день ждал, что лафа с электричеством в конце концов закончится, а значит – отключатся и холодильники. И значит, скоропортящимся продуктам придет конец. А вот консервы – те продержатся долго.
Ездили команды на грузовиках – и на «МАНе», на котором Глад сбежал из бойни на Горе, и еще на трех грузовиках, которые они подобрали по дороге. Недостатка в транспорте, как и в горючем, не было никакого. Сам Глад, когда выезжал с какой-нибудь из поисковых команд, ездил на новеньком «Лендкрузере» белого цвета, на котором одна из девок с помощью баллончиков с красной краской изобразила знак Красного Ордена – красный череп, который нес стилизованный орел.
Гладу знак очень понравился, и он приказал раскрасить таким образом все машины, которые использует Орден. А еще – сделать татуировки на плечах у всех боевиков. Оборудование для татуировки было – рядом находился тату-салон, так там нашлись и аппараты для татуировки, и краски разных цветов – на годы вперед.
Двадцать новичков – это было круто. Обычно привозили три-четыре, и то не всегда. А это прямо-таки жирный улов! Тринадцать парней и семь девок. Парни разные – и убогие ботаны, был даже один инвалид, косоглазый, хромой, еле ковыляющий на тощих ногах, девки тоже не все красавицы – пара толстух, на которых без отвращения не взглянешь, несколько простушек с толстыми лодыжками и мордами колхозных коров. Но были и две красивые девки – высокие, крепкие наподобие Ксюхи и Ольги. Глад сразу же отметил их взглядом и решил сделать все, чтобы принять в число боевиков. Здоровые, сильные девки Ордену нужны. Впрочем, как здоровые, сильные парни.
Такие парни были – пятеро из тринадцати. Крепкие, плечистые, вроде как спортсмены. Их Глад тоже отметил.
– Как взяли? – спросил Глад вполголоса, обращаясь к десятникам. – Были сопротивляющиеся?
– Особо никто не дергался, – пожала плечами Анжела. – Так… морды кривили, но говорить побоялись. Вон тех двух девок я бы к себе взяла. А остальных можно и в рабы. Страшные тупые сучки.
– Мои вроде не дергались, – кивнул Серый, тоже командир десятки. – Только вон тот, видишь, русоволосый? Борзый слишком. Сказал, что типа пойдет с нами, но, если не понравится, уйдет. Я не стал его мочить, решил подождать твоего слова. Но вообще думаю – с ним будет ерунда. Валить его надо. Накуя нам борзые? Как мыслишь, вожак?
– Подумаю… – буркнул Глад, впиваясь глазами в высокого парня, очень похожего на одного типа, которого он, Глад, ненавидел лютой ненавистью. На Андрюху Комарова. Вот бы это был Комар! Уж тогда бы Глад как следует развлекся, вытягивая из этого ментовского сучонка по жилке, по кусочку мяса! Сострогал бы его до самых костей! Но так, чтобы жил подольше и все понимал! Ох, аж дрожь прошла от предвкушения!
Нет, конечно, этот был совсем не Комар. Но похож. Высокий, крепкий, двигается, как на шарнирах, – видно, что тренированный, спортсмен. Смотрит без страха, но и без особой доброжелательности. Но это и понятно – любой, глядя на войско Глада, шибко насторожится. Все обвешаны оружием – тут и ножи, и мачете, бейсбольные биты, помповые ружья и травматы. Раскрашены – на щеках Знак Ордена, на плечах татуировки, некоторые девки по причине июльской жары голые по пояс, даже без лифчиков (а кого стесняться? Каждая тут уже, считай, всех парней перепробовала). Парни точно такие же, только голых по пояс больше, почти все разрисованные, как боевики из киношки «Безумный Макс. Дорога ярости». Насмотрелись… все в игрушки играются! Но пусть. Делу не мешает, так что пускай делают что хотят. Самому Гладу не по чину ходить разрисованным, как персонаж из дурацкой киношки. Возрастом он такой же, как все они, но мозгами гораздо, гораздо старше! А вот все его три девки уже изрисовались с ног до головы – как какие-нибудь якудза. Как свободное время, так их разрисовывают. И как терпят-то?! Больно же! Хорошо хоть заживает практически мгновенно – спасибо вирусу. За день уже нет ни опухоли, ни раздражения. Татуировке будто бы года два, не меньше.
Но красиво, да! И сексуально. Это тебе не дурацкие уголовные партаки! Тут и цветущие вишни, и пейзажи, и крылья… ангелы, черт их задери! Ангелочки!
Правда, Милку ангелочком никак не назовешь – она разрисовалась чешуей, как змея. Забавно трахать змею! Хе-хе…
Новичков построили, и Глад выступил вперед, поглаживая приклад карабина, висящего на плече.
– Я – Глад! Магистр Красного Ордена! Те из вас, кого я выберу, могут вступить в ряды адептов Ордена и занять место рядом с нами! И владеть миром! Остальные – будут нам служить, будут рабами! Или мы их убьем! Это уже как я решу. Меня слушаетесь беспрекословно, кто скажет против – будет убит. Законов у нас мало, и главный закон – что я вам прикажу, то и делаете. Вопросы есть?
Недоумение, страх, широко раскрытые глаза. Ну а что вы ожидали? Что вас здесь примут с распростертыми объятиями и все вам дадут? И за это не спросят? Нет, придурки, – всегда есть волки, и всегда есть овцы. Волки будут резать овец. Это закон природы! Так чего вы тогда ждали?
– А мы можем просто уйти? И вообще – что нужно, чтобы вступить в ваш Орден?
Ага, вот он! Прорезался!
– Нет, уйти никто не может. Или служите нам, становитесь рабами, или будете господами. Все вы находитесь на территории, которая принадлежит мне. А значит – вы или со мной, или рабы. А чтобы вступить в Орден, надо доказать свою лояльность. Пройти ритуал причащения. Нужно выпить стакан крови убитой жертвы и съесть кусочек его сердца или печени. Кто станет жертвой? Тот, на кого я укажу пальцем. Кто мне не понравится. Может, вот тебя как раз и выберу!
Глад внимательно посмотрел в глаза парню, но тот, против ожидания, не опустил взгляда – смотрел исподлобья, тяжело и явно был Гладом недоволен. Может, и правда пустить его на «распил»? Но тут же решил подождать – пусть до конца раскроется. Убить его всегда успеем. Никуда этот борзый не денется – смирится! Или сдохнет.
– Вон того давай! – Глад указал пальцем на хилого, перекошенного мальчишку, которого он сразу выцепил взглядом из толпы. Ну вот на кой черт им инвалид? Если только не пустить его на мясо…
Двое парней подхватили тщедушного парня и практически на руках отнесли к стоящему рядом грузовику «МАН». Деловито-привычно прицепили парнишку к борту грузовика, вздернув за связанные руки, да так и оставили – всхлипывающего и скулящего, в глупых круглых очках на длинном носу.
– Ну что же… приступим! – Глад довольно ухмыльнулся и, подойдя ближе к строю пленников, вытянул руку. – Вот ты… ты… ты… – отходите вон туда, к джипу. Стойте там. Ты… ты… ты…
Некоторые шли к джипу молча, спокойно, опустив глаза к земле, некоторые явно с облегчением, вприпрыжку отправляясь к своей новой судьбе, а вот этот самый бунтарь не двинулся с места, глядя на Глада презрительно и вызывающе. Как в киношке про войну советский воин на фашиста.
– Ну, чего замер? Хочешь быть рабом? – сощурил глаза Глад. – Почему бы и нет? Не все девки у нас красотки, а им тоже хочется члена. Будешь их обслуживать. Да и кое-кто из парней не против, чтобы ты их обслужил. – Толпа радостно загоготала. – Что, в рабство потянуло?
– Я бы тебя потянул, мудак! – холодно бросил пленник. – Жаль, добраться до тебя не успею. Ты мразь, животное, нелюдь! И уйти ты мне не дашь, знаю! Только кишка у тебя тонка против меня выйти! Один на один! Давай? Ну что же ты, мудило, «петушок», – давай один на один? До смерти! Голыми руками!
– Типа ты такой ломом перепоясанный, да? Один на льдине? – криво усмехнулся Глад. – Я тебе что, какой-то чухан, чтобы с таким, как ты, чуханом драться? Я сейчас прикажу, и тебе отрубят ноги и руки. Перевяжут и оставят так ползать. А ночью придут мутанты и тебя сожрут. Так уже было, и не раз. Но у меня есть к тебе предложение. Я сейчас выпущу одного крысеныша – ты его убьешь и тогда уйдешь. Да, да, не ссы, я тебя отпущу! Только убей этого гада! Сразу скажу – он и так умрет. Только смерть его будет гораздо страшнее, чем от твоей руки. Этот гад хотел нас всех отравить. Всех! Яду подлил в суп. Так вот – вы с ним будете драться. Кто из вас выживет, тот и уйдет. А если откажетесь драться – умрете оба, и, как я сказал, без рук, без ног. Как черви! Потому что вы и есть черви! Давайте сюда отравителя!
Парня привели из-за джипа – он сидел там, связанный по рукам и ногам, и все, что говорил Глад, слышал. Ему разрезали веревки на руках и ногах, и он сейчас сидел на асфальте, растирая онемевшие ноги. Он был совершенно голым – рабы вообще должны ходить только голыми, Глад читал об этом в умных книжках. И не ходить, а бегать: раб, который ходит еле-еле, как вошь по мокрой заднице, – это непорядок. Раб должен трудиться на благо Ордена и выполнять задания как можно быстрее.
– Эй ты! – обратился Глад к отравителю. – Я дам тебе мачете, и ты будешь драться вон с тем придурком. Убьешь его – я тебя отпущу. Откажешься драться – с обоих сдерем кожу живьем и пустим гулять. А может, отрубим руки и ноги и оставим для мутантов. Им ведь тоже что-то надо есть. На вот, возьми!
Широкий клинок мачете сверкнул на солнце и со звоном ударился об асфальт, едва не вонзившись в пыльное бедро отравителя. Но не вонзился. Глад умел метать ножи. Глазомер у него великолепный.
Обычное мачете из хозмага – их продавали охотникам и дачникам. И почему-то это мачете не считалось холодным оружием – можно было спокойно возить его за спинкой сиденья. Ну так, на всякий случай… плохих людей поучать. Лезвие из нержавейки, деревянная ручка – ничего особенного. Но если уметь им владеть, голову снесет просто на раз. Оно ветку дерева (сырую) одним ударом перерубает почище топора. Серьезная штучка!
Отравитель встал, неловко наклонился за мачете, от чего кожа на его худом заду и бедрах натянулась до предела, обрисовывая узкие сухие мышцы, выпрямился, взвешивая нож на руке, а потом вдруг быстро, как спринтер, сорвался с места и побежал к Гладу, завывая и размахивая клинком.
Глад не сдвинулся ни на шаг. Милка справа от него было дернулась, ухватившись за рукоятку ножа, висевшего у нее на поясе, но Глад ее остановил, не глядя поймав за руку. А когда отравитель приблизился на расстояние удара и замахнулся мачете, резко выбросил вперед правую ногу в классическом мае-гири.
Удар был сокрушительным. Мачете выпало из руки парня, а его самого буквально унесло назад, сбив с ног и бросив на асфальт. Сила удара, помноженная на скорость движения бегущего человека, – как после этого парень выжил, непонятно. Впрочем, вероятно, у него была разбита печень, потому что он закатил глаза, а изо рта полилась темная кровь. Глад вложил в удар всю свою силу, все умение, всю энергию. Он был очень, очень зол!
– Повесить его! И… выпотрошить! – приказал Глад, глядя на дергающегося, скрюченного отравителя. Тот, как ни странно, не потерял сознания и что-то шептал окровавленными губами, глядя на Глада мутным, невидящим взглядом. Глад не понял, не услышал, что же тот шепчет, но, честно сказать, и не хотел знать. Проклинает? Зовет мамочку? Да какая разница?! Его судьба – отдать свою кровь для инициации. Это мясо! Всего лишь мясо! И больше ничего.
– А со мной – слабо сразиться? – хриплым, срывающимся голосом крикнул борзый парнишка, глядя на Глада с такой ненавистью, что, если бы взгляд мог убивать, Гладу пришел бы конец. – Что, только слабых можешь бить? Инвалидов? Что, тварь, с настоящим бойцом ссыкно подраться? Ну давай, давай – я и ты! Побью тебя – уйду! А не побью… твое счастье!
Глад внимательно посмотрел на этого «наивного албанца» и улыбнулся – широко, счастливо. Потом потянулся, почесал в паху. Весело! Веселый денек! Давно он так не забавлялся!
– Зачем? – спросил он мягко борзого паренька. – Зачем я буду драться с мертвецом? Мне достаточно показать на тебя пальцем, и тебя не будет. Ты не сможешь сладить со всеми. Сейчас тебя оглушат, свяжут, потом над тобой поработает Милка. Знаешь, что она сделает? Вначале – отрежет тебе яйца. И член. Перетянет веревочкой, чтобы ты не истек кровью, и отрежет. Понимаешь, там очень много крупных сосудов, и ты можешь истечь кровью. Потому она вначале перетягивает твое хозяйство, а потом режет. Ей очень нравится начинать с члена. Ну вот такая у нее милая привычка. А потом она начнет сдирать с тебя кожу. Она уже специалист в этом деле! Не заденет никаких крупных сосудов! Так ловко снимает, как охотник-промысловик шкуру с медведя! Оставляет только кожу на ступнях и руках. И на щеках. Получается забавно! Красный такой, как из книжки по анатомии – все мускулы пересчитать можно! Но самое интересное – ты после этого живешь еще долго. Много часов! Куда-то тащишься, идешь, как будто где-то там тебе пришьют кожу на место. Интересно, что никто из тех, с кого мы сняли кожу, не сообразил разбить себе башку об угол дома. И все бы кончилось! Так нет же – они бродят по Набережной, шатаются, падают и снова куда-то идут! Я запретил трогать этих «красненьких» – зачем человеку мешать развлекаться? Пусть погуляет!
Глад усмехнулся, и вся толпа, жадно прислушивающаяся к словам вожака, радостно захохотала – весело же, ведь правда! Только пленники стояли хмурые, бледные, и кого-то в их группе тошнило – слышались характерные звуки.
– Мразь! Нелюдь! – Парнишка был бледен, мышцы его рук напряглись, сделались рельефными, узловатыми, как с картинки. Глад снова вздохнул: хороший экземпляр, мог бы стать боевиком. Жаль, что придется его разделать. Но что поделаешь?
– Взять его! Подвесить! – приказал Глад, махнув рукой толпе, и тут же несколько парней, ухмыляясь, бросились к бунтовщику. И тут же двое передних упали, сокрушенные могучими точными ударами.
«Боксер! Это боксер! – сообразил Глад. – Вот почему он так мне напомнил Андрюху Комарова! Движения! Спокойная расслабленность стальной пружины, четкость движений, походка! Боксер, и довольно высокого уровня!»
А тем временем вокруг боксера образовался круг из тех, кто пытался его завалить, – человек десять, не меньше. Они толкались, лезли вперед, пытаясь ухватить противника за майку, которая тут же с треском сползла с его мускулистого торса, за штаны, которые разорвались буквально по швам, начиная от карманов, и теперь болтались, как две тряпочки. Гладу это напомнило старый фильм, который он случайно поглядел по ящику. Там было что-то про коммуниста, которого убивают кулаки. На коммуниста, крепкого мужика в гимнастерке, навалились враги, он их раскидал и пошел на перепуганного кулацкого сынка – голый по пояс, в обрывках гимнастерки, свисающей с плеч. Тот с испугу и зашмалял героическому коммунисту прямо в голый торс – все шесть пуль из нагана. Вот и сейчас – враги отлетали от парнишки, как кегли в боулинге, и конца-краю этому не было видать. Потом кто-то сообразил, и сзади парню врезали под колени бейсбольной битой. Он упал, тут же попытался встать, но поздно – на него навалились человек пять, не меньше – все крупные, увесистые, черта с два сбросишь. Потом растянули за руки и ноги, зажали – на каждой конечности устроилось по двое, а третий медленно, с расстановкой, гнусно ухмыляясь, срезал с парня остатки одежды, оставив его нагим.
– Ну что, Милочка, сделаешь? – Глад ласково усмехнулся, притянув Милку к себе и ущипнув ее за голый сосок. – Сделай, как я сказал! Пусть живет долго… как можно дольше! Но пусть живет трудно. В общем – развлекись, как хочешь. Только пусть помучается подольше. Давай!
Милка благодарно и широко улыбнулась хозяину, взяла его руку в свои ладони, поцеловала. Потом медленно поднесла ее к своему лицу и взяла в рот средний палец Глада, начала посасывать, заглядывая ему в глаза. Глад вздохнул и слегка охрипшим голосом приказал:
– Иди… делай! Потом… все – потом! Успеем еще!
Милка выпустила его руку, улыбнулась и пошла к парню – худая, стройная, в одних только джинсовых драных шортах, на поясе которых было навешано оружие – травматический пистолет, охотничий нож дамасской стали, мачете. А еще – что-то вроде патронташа с многочисленными кожаными карманчиками, в которых чего только не было. Например, та же самая веревочка, о которой упомянул Глад. Бритвенные лезвия, соль в пакетике, жгучий перец, бутылочка с уксусом и слесарные кусачки. Все, чтобы как следует поработать над жертвой. Милка любила разнообразить развлечение.
Подойдя к распростертому на спине голому парню, она вначале встала над ним, остановившись между раздвинутых ног, потом носком сандалии пошевелила, приподняла его член. Затем аккуратно наступила на него подошвой, нажала, согнув ногу в колене, и парень еле слышно простонал. Конечно, это больно, когда тебе раздавливают яйца. Но то ли еще будет?
Милка вынула нож из ножен. Жертва следила за ней, не отрывая глаза от тусклой полоски стали, украшенной характерными разводами, полученными в кузне. Живот, грудь парня вздымались в судорожных попытках прогнать через себя как можно больше воздуха, как будто это могло ему как-то помочь. Но не все зависит от человека – организм, поняв, что попал в экстремальную ситуацию и желая спастись, сам принимает решение – выделяет в кровь массу адреналина, ускоряет движение крови по сосудам, мобилизует, активизирует всевозможные ресурсы тела. Даже если это уже бесполезно.
– Ты знаешь, а у нее есть свой музей! – радостно крикнул Глад. – Она коллекционирует отрезанные члены! Кладет их в банку с водкой или с текилой и ставит на полочку! А потом любуется! Нет, ну надо же девочке иметь какое-то хобби, правда же?
И толпа подобострастно захихикала, хотя большинству из них не было смешно. Про коллекцию членов знали, а Милку боялись до посинения. Не дай бог с ней связаться! Лучше сразу отрезать себе башку!
Милка смотрела на свою будущую жертву с любовью. Так смотрит художник на чистый холст, на котором напишет, без сомнения, самое свое лучшее произведение.
Так смотрит скульптор на холодную глыбу мрамора, из которой он скоро изваяет, без сомнения, – самую лучшую свою скульптуру.
Как можно не любить это тело? Живое, горячее, трепещущее под рукой!
Как можно не любить эти глаза, из которых скоро уйдет, испарится жизнь!
Жаль, что нельзя в конце пытки убить этого парня, поцеловать его перед смертью, вдохнуть в себя последний выдох его легких!
Милка наслаждалась своим делом. И любила свой «холст». Она любила всех, кого убила. Искренне, радостно любила! И помнила каждого – начиная с самого первого, толстяка, который ее дразнил, и заканчивая вот этим парнем. Впрочем, он еще не стал ЕЕ. Он пока ничей!
Милка ласково провела рукой по груди, по животу парня, чувствуя под рукой трепещущие от ее прикосновения твердые горячие мышцы. Опустила руку на член, поиграла им, ласково улыбаясь, и почувствовала, как тот отозвался на ласку. И тогда она улыбнулась, наклонилась, поцеловала в головку и тихо прошептала:
– Я сохраню его! Это будет самый лучший мой экспонат! Я тебя не забуду!
«Лучший экспонат» как-то сразу обмяк, съежился, но Милка не обратила на это никакого внимания. Она достала из кармашка пояса-патронташа кусочек шнура, как нельзя лучше подходивший для дела, и, приподняв хозяйство парня, обвязала шнур вокруг и аккуратно, сильно стянула заранее заготовленную петлю, уберегая жертву от быстрой и смертельной кровопотери. Господин приказал, чтобы парень жил, – значит, он будет жить. Приказ господина превыше всего! Почему так? Милка не задумывалась. Ее измененный, мутировавший, безумный мозг был запрограммирован только на такое – и следовал программе не раздумывая, не размышляя. ТАК было хорошо, ТАК было приятно. И Милка следовала своим инстинктам.
Парень что-то сказал, дернулся, выгнулся, когда она затягивала шнур вокруг его члена, но Милка не обратила на это никакого внимания. Она священнодействовала, она была погружена в ритуал – ведь это самый настоящий ритуал! Ритуал лишения человека жизни. А ритуалы должны исполняться вдумчиво, правильно и красиво.
Сегодня она решила начать по-другому. Сегодня она начнет с его скальпа. Красивые у него волосы – Мила растянет скальп на дощечке, высушит и будет гладить по волосам, вспоминая этого парня. Она не испортит ему лица! Красивый греческий нос, полные губы… красивый мальчик! И член у него красивый… крупный! Как у господина!
Милка вздохнула, взглянула на парня затуманенными желанием глазами и одним текучим, быстрым движением встала на ноги. Перешла, встала со стороны головы, снова опустилась на колени, схватила парня обеими руками за голову и медленно, сочно поцеловала его в губы. Парень выругался – грязно, матерно, но Мила не обиделась. Мало ли что говорит ее «холст»! Он просто не понимает, как ему повезло. Он будет красивым! Самым красивым из ее жертв! И она его не забудет!
Мила погладила парня по лбу, убирая упавшие на него русые кудри, легко провела пальцами по губам… Парень попытался уцепить ее зубами, клацнул челюстью, как голодный волк, но Мила была быстрее – отдернула руку и погрозила «холсту» пальчиком – не шали!
Затем вздохнула, взяла за прядь спереди и приставила нож к границе волос на лбу. Она оттягивала момент начала пыток, наслаждаясь предвкушением – ее это возбуждало. Так возбуждало, что после казни, для того чтобы разрядиться, ей нужен был долгий и жесткий секс, чтобы господин хлестал ее, чтобы она чувствовала себя маленькой похотливой сукой в его руках! Чтобы ей было больно и сладко… а потом – покой и умиротворение. И ради этого стоило жить! И убивать.
Нож опустился, лезвие вошло в кожу, рассекая ее так легко, будто она была тоненькой и совсем не прочной. Скрежетнул по черепу и медленно двинулся слева направо, от левой брови к правому уху, оставляя за собой красные потеки и капельки, сладко пахнущие свежим железом. Парень дико закричал, забился, но помощники Милы держали его крепко и только жадно смотрели на то, как нож обходит черепную коробку паренька.
Он вопил и вопил, так, что закладывало уши, и за его криком Мила не услышала, как заволновалась, закричала толпа. И только когда помощники вдруг отпустили жертву и руки-ноги парня стали свободны, она поняла, что происходит… странное. Оглянулась, ища глазами источник волнения, и тут же получила сокрушительный удар в скулу, от которого помутнело в глазах, а в челюсти что-то хрустнуло. Мила отлетела в сторону, нож выпал у нее из рук, и секунд десять она сидела на асфальте и не могла собрать мысли в плотный клубок. Нить мыслей ускользала, нельзя было сосредоточиться и понять, что это за крики и почему вокруг все бегают и вопят.
И только когда загремели выстрелы, она очнулась, встряхнулась, одним красивым, сильным прыжком вскочила на ноги и, слегка согнувшись, как пантера перед броском, осмотрелась по сторонам.
Первый ее взгляд был брошен туда, где только что лежала ее жертва. Парня уже не было – похоже, он сбежал. Ну и черт с ним, главное – господин!
Господин обнаружился возле грузовика, рядом с подвешенными на него будущими жертвами. Он держал в руках помповое ружье и беспрерывно стрелял куда-то вперед, куда именно – Мила узнала через секунду, проследив взглядом за тем, куда был направлен ствол помповика. Узнала, но почему-то не поняла, что же это такое было.
Вначале показалось, что среди толпы людей мелькают бабуины – такие обезьяны, которых Мила видела по телевизору до того, как случилось то, что случилось. Обезьяны, которых она видела по телевизору, обладали огромными, как у волков, клыками, были страшны и очень злы. Диктор рассказывал, что этих обезьян боятся и хищники – стая бабуинов может разорвать кого угодно, и, кстати, они даже жрут мясо.
И вот эти существа, что мелькали среди людей Ордена, они очень, очень были похожи на бабуинов! Только крупнее, и двигались с такой невероятной быстротой, что и поверить в это было нельзя, – обезьяны так не двигаются!
Мутанты. Конечно, это мутанты! Откуда они выскочили, сколько их было, – Мила не видела, а пересчитать не могла. Они смешались с толпой, и там теперь шел нешуточный бой – мелькали мачете, биты, ножи, слышались выстрелы из травматов и помповых ружей. Разобрать точно, сколько в толпе нападавших, было совершенно невозможно. Да и не нужно. Ее главная цель на этот момент – защитить своего господина! Жизни без него Мила просто не представляла!
Мила бросилась к Гладу, на ходу вынимая мачете из кожаного чехла. В этот момент ружье Глада щелкнуло и встало на задержку – магазин опустел. Глад бросил ружье, потянулся за висящим через плечо «тигром», но не успел – двое крупных широкоплечих мутантов бросились на него с такой прытью, что пока он достал бы карабин, пока снял бы его с предохранителя – ему уже открутили бы башку. И тогда Глад принял единственно верное решение – схватился за мачете.
И снова не успел. Когтистая рука мутанта рванулась вперед, целясь распороть горло добычи, и… отлетела в сторону, отрубленная сильным и точным ударом. А потом отлетела и голова нападавшего – Милка била мачете так, будто всю жизнь только и делала, как срубала головы «бабуинам».
Второй мутант напал уже на Милку – она встала перед Гладом, закрывая его, и, пока она расправлялась с первым нападавшим, успел полоснуть ее по животу, от левой груди и до самого пояса. Его острые, как бритвы, когти вспороли нежную человеческую плоть, лишенную защиты в виде шерсти либо панциря, и легко вскрыли брюшину, выпустив наружу колечки сизых кишок.
Милка охнула, но боли почти не ощутила. В то время как лапа мутанта вскрывала ее живот, ее рука с зажатым в нем мачете уже описывала полукруг, направляя клинок к голове врага. Он вошел точно в переносицу, с хрустом, с разбрызгиванием крови и глазной жидкости из налитых кровью глазных яблок. Милка била с такой силой, что верх черепной коробки просто слетел, срезанный, будто осколком крупнокалиберного снаряда. Мутант по инерции пролетел вперед и сбил Милу с ног – он был массивнее ее раза в два, а может, и больше, видимо, его прототипом явился взрослый крупный мужчина килограммов сто весом. На Милку он упал уже мертвым – с разрубленной черепной коробкой не повоюешь.
Мила стащила его с себя, села, поморщилась, прижав руки к животу. Кишки, вывалившиеся из живота, неприятно проскальзывали между пальцами и не желали влезать на место. Разорванный живот жгло, как раскаленным железом, дергало, будто кто-то ритмично касался его накаленным на огне гвоздем, а сквозь пальцы обильно сочилась кровь, унося сознание и саму Милкину жизнь.
Она попыталась встать, опираясь на мачете, рука на рукояти скользнула, и Мила едва не отсекла себе пальцы, в последний момент успев разжать их и спасти от ампутации. Тогда она стала подниматься, упираясь уже ладонями в асфальт, и остановилась только тогда, когда услышала рядом рев и мат Глада:
– Милка! Б…, дура! Лежать! Не вставать! Щас закончу этих пидоров мочить и тобой займусь! Пацаны, вали гадов! Вали!
Канонада стихла минут через пять. Милка уже лежала на асфальте, приложившись к нему, нагретому на солнце, мокрой от слез и крови щекой. Ей уже не было больно. Она плавала где-то далеко, в туманном забытьи, где нет ни боли, ни страха и всем только хорошо. Она не чувствовала, как ее взяли на руки и понесли. Она не слышала, как беспрерывно матерился, ревел, как разъяренный бегемот, ее господин. Только краешком сознания она отметила, что он жив, а значит – все хорошо. И счастливо улыбнулась. А потом окончательно потеряла сознание.
– Да выживет! – фыркнула Ксения, которая сделала последний стежок, зашивая длинный разрез на Милкином животе. – Башка цела, печень цела – а значит, все в порядке! Кишки я ей промыла, назад уложила – все ништяк! Будет как новенькая! Недельку отлежится – и будешь ее драть во все дыры! Только писк будет стоять! Так что не переживай. Все ништяк!
Глад тяжело взглянул ей в глаза, и Ксения невольно вздрогнула – в его глазах плескалось безумие. Такое же безумие, как у Милки. «Два сапога пара!» – подумала она и тихонько погладила Глада по плечу:
– Пойдем, я тебя поласкаю? Хочешь? Ты сейчас ей ничем не поможешь – мы все сделали, что надо! Теперь только время! Она живучая, так что не бойся, выживет! Идем, мы с Олей тебя помассируем, поласкаем… трахнем! Пошли?
– Пошла отсюда! – Глад рявкнул так зло, что Ксения невольно вздрогнула и отшатнулась. ТАК зло он еще с ней не говорил. – Я тут буду сидеть! И приготовьте воды, вдруг пить захочет! И пожрать принеси, и попить – во рту пересохло! Ну чего, б…, застыла?! Пошла, пошла! Сука, лучше бы вы все сдохли, чем она! Суки бесполезные!
У Ксении кровь отлила от лица, она побледнела, бросила на тело Милки ненавидящий взгляд и сорвалась с места, выполняя распоряжение хозяина. Замешкаешься – того и гляди вспорет от живота до горла, от него запросто можно дождаться! Совсем обалдел с этой уродливой сучкой! Неужели так охмурила?!
Влюбился! Точно, влюбился! Ох, как хреново… совсем хреново! Что же это дальше будет?
Глад сидел над Милкой, тупо смотрел на ее грубо зашитый живот и думал о том, что такого с ним вообще не могло быть. Чтобы он, Глад, козырный жиган, так беспокоился о девке?! Назначение девки – давать! Подставлять зад и радоваться, что едало не набили! Сделала свое дело, получила пинок – и вали подальше, до следующего сеанса! И только так! И вот – он сидит над умирающей девкой, которая не лучше и не хуже всех остальных девок (кстати, не такая красивая, как Ольга, не такая умелая, как Ксения) и можно даже сказать – почти уродливая! И едва не рыдает, представляя, что она сейчас сдохнет! Ну вот как так?! Почему?! Что с ним?!
Он же вообще хотел ее пристрелить – только недавно! А что теперь? Ну вот что с ним случилось?! Любовь?! Да вы охренели! Какая еще «любовь»?! Это все выдумки для лохов, чтобы лучше их разводить! Бабы придумали эту самую «любовь», чтобы тянуть деньги из мужчин! А мужчинам нужен только секс, и вообще непонятно – зачем люди женились, когда можно просто купить любую телку! Дети? Да пошли они куда подальше, эти дети! Вонючие комки! Какие дети?! Настоящий авторитет, вор в законе не должен иметь детей! И семьи не должен иметь! А если у него есть семья и дети – это не настоящий авторитет, а фуфло! По крайней мере так говорят старые сидельцы, которые придерживаются настоящего, исконного воровского уклада.
Только вот теперь все по-другому. И уклад другой. Да и перерос Глад уровень какого-то там вора в законе. Он император! Он главный на Земле! Просто Земля об этом еще не знает. Но узнает, он все для этого сделает.
Кстати, странно – а почему никто из девок не забеременел? Сколько он уже с ними? Может, просто пока не видно? Ведь и не предохранялись. Если бы та же Милка забеременела, ее беременность тут же проявилась бы во всей красе – при ее-то тонкой талии. Девки сразу бы ему доложили, не упустили бы такое событие.
Стукнула дверь, прервав размышления Глада, и в комнату вошла Ксения, толкая перед собой столик на колесиках. На столике стояли закрытые крышками тарелки, чашки. Судочки, от которых шел вкусный запах.
– Б…! – Глад поморщился, недовольно помотал головой. – Ты опять на лифте подымалась?! Дура ты чертова, ведь застрянешь в лифте! Я все жду, когда электричество отключат! И вот когда отключат – ты будешь вопить из лифта, а я еще подожду тебя вытаскивать! Сказал же – не пользуйтесь! Вот-вот отключат! Ну как тебя еще учить? Пенделями? Так было уже! Ты не учишься! Выпороть тебя ремнем до крови?
– Лучше трахни меня, мой господин! – Ксения встала на колени. – Жестоко трахни! Чтобы я визжала, как сучка! Проучи меня! Заставь стонать!
– Отвянь! – Глад отпихнул девку и наморщил нос. Ему не хотелось секса с Ксенией, и он даже задумался: а может, ее прогнать? Да пошла она на хрен, такая назойливая! Но потом передумал: Ксения делает большое дело, командуя всем хозяйством Ордена. На ней учет и контроль ресурсов, потому с ней надо поаккуратнее. Император не должен разбрасываться кадрами. А самому заниматься всей этой хозяйственной суетой ох как не хотелось! Что он, барыга, что ли?
– Ладно, ладно, что ты? – Глад примиряюще притянул к себе готовую заплакать девушку. – Вишь, у меня настроение говенное, а ты с ласками лезешь. Вот я и сорвался. Ты мне нужна – даже не сомневайся! Без тебя и Ольги – никак! Вы мой ближний круг! Слушай, Ксюх… поговорить с тобой хочу! Об одном деле!
Глад резко переменил тему, и Ксения насторожилась. Вытерла слезы, положила руку на бедро любовника и стала его тихонько поглаживать, как бы невзначай. Все-таки нет лучше способа утихомирить разбушевавшегося мужчину, чем качественный секс. Это она уже знала точно.
– Ну… спрашивай! – Ее рука переместилась к ширинке штанов Глада, но тот мягко и решительно отвел ее руку:
– Хорош… видишь, настроения нет. Ты вот что мне скажи – беременные среди девок есть? Они же трахаются, и не по одному разу в день, так есть пузатые или нет?
– Нет! – решительно отрезала Ксения. – Ни одной! Я бы знала. Никто не беременеет. Хотя и не предохраняются. Хм… думаешь, у нас теперь не может быть детей?
– Наверное… – равнодушно кивнул Глад. – И месячных нет?
– Не-а! – пожала плечами Ксения. – Вначале вроде как были… щас нет ни у кого. Это что теперь, человечество выродится?
– По ходу, да, – пожал плечами Глад. – А тебе не пох? Когда сдохнешь – уже все пох. Или ты хотела детей завести?
– А почему бы и нет? – Ксения скривилась, как от дурного запаха. – Каждая девушка хочет в конце концов завести детей! Нет, а что, плохо было бы – после тебя остались дети?
– После меня? – криво усмехнулся Глад и помотал головой. – Да мне пох! Мне на все пох!
«Кроме как на нее!» – подумала Ксения, глядя на то, как Глад встал и положил руку на лоб Милки. Ей стало завидно – ну почему вот так с этой уродиной, а не с ней, Ксенией?! Да она готова тоже дать распороть себе брюхо, лишь бы парень вот так кружился возле нее, подтыкал простынку, прислушивался к дыханию! Ну что за хрень такая?! Неужели ее, Ксению, и полюбить нельзя?!
Нет, так-то трахнуть многие хотят – только Глада боятся. Но это же ведь не любовь! Любовь совсем другое! Вот такое… с ладонью на лбу, с поглаживанием по щеке, с грустью в глазах даже такого монстра, как Глад. И это все досталось тощей сумасшедшей сучке, которая кончает, когда снимает кожу с очередной жертвы! Да что же это такое?! Несправедливость! Да хоть бы она сдохла, тварь плоскогрудая! Мочалка плоскожопая! Уродина тощая! Эх, яду бы ей подсыпать… да не дай бог Глад узнает – писец тогда придет! Он за свою Милку всех порвет!
– Сколько всего погибло? Сколько раненых? – неожиданно спросил Глад, усаживаясь на место, в кресло возле кровати.
– Десять убитых, десяток раненых. Раненые уже поправляются; все, что погибли, – умерли на месте. Твари оторвали им головы. Есть пропавшие без вести – три человека, но их, наверно, мутанты унесли, сожрут.
– Покусанные есть?
– Есть. Я их в отдельную комнату заперла. Двое – парень и девка из новеньких. А этот ушел… гад! Ну, которому Милка хотела яйца отрезать. Убежал! Он ей врезал, оглушил, а потом как скакнет! А может, и не убежал, может, его муты сожрали. Я-то не знаю, куда он делся. Ну как-то так.
– Да пох на гада. – Глад угрюмо кивнул, задумался. – Если жив, все равно встретимся, найду его. И повешу за яйца. Давай-ка жратву… есть хочу, как из ружья! Со мной пожрешь? Ну, как хочешь…
И он начал жадно хлебать густой суп из металлического супника, не озабочиваясь тем, чтобы налить варево в тарелку.
Глава 7
20 июля. Вечер.
Никита Оленев
Оскаленная рожа с торчащими из пасти здоровенными клыками!
Нырок, уход в сторону – удар! Сбоку, рядом с ухом. Если ударить прямо, по клыкам – можно занести в рану какую-нибудь заразу, а оно ему надо?
«Бабуин» свалился как подкошенный. Ага, все-таки башка у них не железная! И по мозгам все-таки можно настучать!
Бегом, скорее, бегом!
Позади крики, звуки выстрелов бьют по ушам, и кажется, что вот-вот пуля или картечина вопьется в затылок! Быстрее, еще быстрее! На пределе возможностей! Под хрип легких, под боль в исколотых стеклом ступнях, под мучительное напряжение мышц! Уйти как можно дальше, пока они не очухались! И не попасть на зуб мутантам…
Он знал, кто такие мутанты, и уже едва не стал их жертвой. Спасла только скорость. Никита Оленев умел бить, умел бегать и, когда его однажды едва не прихватили в магазине, спасся именно за счет своей тренированности и умения наносить нокаутирующие удары. Все-таки мастерство не пропьешь! Так говорил сосед дядя Коля, когда выгонял из гаража свой «жигуленок», в очередной раз «давший клина» и спасенный золотыми руками старого мастера. Вот и Никита, в просторечии Ник, без тренировок уже месяц или больше, но тело-то помнит!
Ох уж это тело… досталось ему! Скорее бы добраться до дома… Или тут попробовать найти кусок стекла? Нет, все-таки тут. Пока добежит – член отвалится к чертовой матери!
Забежал за угол дома, поискал взглядом кусочек стекла – бутылку хорошо бы найти. Разбить – вот тебе и ножик. Оглянулся вокруг – ничего такого. Чисто, как в трамвае. Влезть в какую-нибудь брошенную машину, там поискать нож? А можно еще и стекло кирпичом кокнуть – вот тебе и стекла! Нет, с автомобильными стеклами не прокатит – они разлетаются на мелкие кусочки.
Витрину! Вот!
Поднял с земли кусок старого асфальта, запустил в витрину магазина рядом с аптекой. Звон! Посыпались куски стекла, крошка блеснула на вечернем солнце.
Оглянулся – не приманил ли кого-нибудь ненужного этот звон? Вроде бы тихо. Если кто тут и обитал поблизости, скорее всего они отправились к тому месту, где стреляют. Твари, похоже, уже знают: где выстрелы, там и жратва.
Эх, дурак он, что вылез навстречу этим нелюдям! Гладовским уродам. Просто подумалось – одному-то не выжить, скоро зима. Надо к кому-нибудь прибиваться. Все лучше, чем сидеть дома и думать, как выжить и не попасться мутантам. Один теперь не проживешь, особенно без оружия. А оружие, как назло, ему не попадалось – если не считать топоров да мачете. Мутанты же, как Ник успел заметить из своего окна, начали наглеть – укрупнили свои стаи и вроде как организовались. У них явно возникло что-то вроде организации. Ну как у этих… в первобытно-общинном строе. Скоро и во двор не выйдешь без того, чтобы не попасть на зуб этим гадам!
Никита осторожно подошел к груде набитого им стекла, стараясь не наступить на острые осколки, подобрал длинный, похожий на кинжал осколок и стал примеряться, как бы это половчее пропилить шнур и не задеть кожу. Шнур глубоко в нее впился, а при том что член и мошонка уже слегка распухли и посинели, чертов шнурок почти не было видно, так он врезался в тело. И теперь стало ясно, что без крови никак не обойдешься. Но и оставлять шнур до того момента, как придет домой, было нельзя. До дома еще минут двадцать тащиться – со всеми предосторожностями, а за это время у него в паху уже будет целое вымя!
Ох, чертова девка! Это жуть какая-то, а не девка! Когда наклонилась над ним и поцеловала, он заглянул ей в глаза и тогда уже реально испугался. Так испугался, что чуть не описался. Да и описался бы – если бы не наглухо затянутый шнуром член. Никита и сейчас ужасно хотел помочиться – вот и еще одна причина того, чтобы снять шнур именно сейчас.
Примерился и начал аккуратно, стараясь не порезаться краешком стекла, пилить капроновый шнурок. Без пореза не обошлось, так что пару раз крепко выругался, сморщился, остановившись на секунду, и снова продолжил.
Шнурок сдался секунд через двадцать – хлестко лопнул и моментально ослаб, оставив после себя глубокую борозду. Кровь зациркулировала в пережатом органе, онемевшем, как отсиженная нога, и Никита невольно застонал – ощущения в высшей степени неприятные.
Потом встал и долго, выжимая из себя все до капли, мочился, проклиная Глада с его бандой и весь мир, который допустил такое безобразие, как апокалипсис.
А еще – впервые пожалел, что выжил, а не остался лежать в своей постели, как родители, как бабушка, как сестры-двойняшки. Лучше бы он вместе с ними отправился на тот свет. На хрен ему этот мерзкий мир, в котором теперь правят такие уроды, как Глад и его совершенно безумная девка-маньячка?!
Точно, маньячка. Глаза черные, на морде придурковатая улыбка.
А этот ее прикид? Голая по пояс, сисек почти нет, как у совсем малолетки, – и татуировка! Она в чешуе! Желтая, синяя, красная чешуя! Ну вот только представить старый мир, где на улице вдруг появилась бы малолетка, по пояс голая, в одних маленьких драных шортах и вся татуированная с ног до головы! Что бы тогда было?! Скандал! А тут… То ли змея, то ли дракон…
Кстати – неужели не больно? И когда успела набить такую татуху, во все тело! Ведь и ноги в татуировке! И спина! И живот! Неужели и до апокалипсиса на ней была татуха? Вряд ли.
Ох и жуткая девка! Брр… аж дрожь берет! Если бы не мутанты – сейчас его член лежал бы в баночке с водкой!
Никита передернул плечами – мороз по коже! Жуть! Кто-нибудь рассказал бы ему о чем-то таком, он бы ржал, как сумасшедший! Мол, начитался книжек о постапокалипсисе и гонишь дурку! А вот теперь…
Сзади что-то шевельнулось, Никита замер, а затем медленно, очень медленно повернулся. Повернулся и остановился – не дыша, боясь шевельнуться, боясь сделать какое-либо движение, которое могут принять за агрессию. Или просто за сигнал к броску.
Пятеро мутантов. Трое раньше были детьми – лет по семь, не больше. Маленькие такие обезьянки с крупными и очень белыми зубами. А с ними, видимо, папа и мама. Папа при жизни был здоровенной тупой обезьяной весом центнера полтора и соответствующего роста, мама – потощее и поменьше, но тоже широкоплечая и сильная. Одежды на всех почти уже нет – так, какие-то клочки, видимо, остатки маек и джинсов. Грудь женщины, как и положено обезьянам, – два пустых мешочка, свисающие к пупку. Мужчина зарос шерстью, как настоящая горилла, но его первичные признаки торчали вперед, как у человека, и он их сосредоточенно почесывал.
«Сука бескультурная!» – вдруг подумалось Никите. А еще у него почему-то отлегло от души – может, не бросятся? Вроде благодушно настроены, наверное, сыты. Может, выхватили кого-то из гладовских уродов? Пожрали, и довольны! Зачем им гоняться за следующей жертвой? Сытому бегать не хочется!
Успокаивая себя таким образом, Никита сделал осторожный шаг назад. Потом другой, третий. Мутанты стояли, смотрели на него маленькими белесыми мутными глазками и никак не реагировали на поведение «бифштекса». И только когда Никита уже отошел шагов на семь и собирался завернуть за угол, маленькая мутантка издала какой-то странный, утробный звук, что-то вроде громкого мяуканья, и бросилась вперед. За ней – двое братьев-мутантов (если это были братья, конечно).
Все, что успел Ник, – это встать в боевую стойку, изготовившись к схватке. И когда мутантка бросилась на него, чтобы вцепиться в горло, он встретил ее ударом в шею. Целил он вообще-то в подбородок, но он у этих тварей был скошенным, попасть по нему не так уж и просто, а кроме того, в полете она вытянула шею, как бы задирая клыки для удара, вот кулак и попал ей прямо по гортани.
Нет, убить таким способом мутанта невозможно, это Никита уже знал. Надо разбить голову, чтобы тварь издохла. Но на какое-то время он все-таки ее выключил. С разбитой гортанью особо не подышишь, придется некоторое время восстанавливаться.
Мутантка отлетела назад, сбив своим телом второго нападавшего, так что Никита остался один на один с третьим – тем, кто когда-то был, вероятно, мальчиком лет шести-семи. Ну или карликом такого же размера.
Этот получил в ухо и на время выключился, шмякнувшись о стену, как мешок с дерьмом.
А потом Никита рванулся бежать, со всей своей возможной скоростью, прекрасно понимая, что убежать не сможет и, похоже, ему пришел конец. Мутанты сильнее его, быстрее его, и, если он все-таки умудряется их побеждать, то не за счет своих феноменальных физических данных, а за счет того, что умнее, а еще – у него хорошо поставлен удар. Не зря все-таки семь лет занимался боксом и стал кандидатом в мастера спорта!
Никита бежал по улице Соколовая в сторону Сенного, отчаянно надеясь на чудо. Позади верещали и ревели мутанты – папа и мама семейки все-таки решили, что человек пригодится им на ужин. Хлопали босые ноги по асфальту мостовой, болели легкие, работавшие, как кузнечные мехи, болели многострадальные ступни, оставлявшие на мостовой красные пахучие следы. Мутанты бежали быстро, но у Никиты было ощущение, что бегут они вроде как вполсилы. Ну не хотят они его сразу пришибить! Может, развлечение у них такое – загонная охота?! Чтобы жирок растрясти, повеселиться, а уж потом можно ему и член отгрызть.
Почему член – Никита и сам не знал. Может, потому что на член сегодня уже покушались, так почему бы на него не посягнуть и еще кому-то? Не сказать бы, что Никита гордился своим хозяйством, но оно было очень даже ничего. Не хуже, чем у других людей!
Все эти глупости лезли в голову, несмотря на отчаянное положение запыхавшегося, покрытого потом беглеца. И страшно, и не место для таких мыслей, но Никита бежит, бежит, бежит… а чушь в голову лезет, лезет, лезет…
Пока опомнился, оказалось – умудрился пробежать улицу Симбирскую и уже приближается к улице Рахова! Все эти улицы перпендикулярны улице Соколовая. Почему не побежал домой, фактически пробежал мимо своего дома? Да сам не понял почему. Может, боялся менять направление, опасаясь, что перехватят? Или надеялся, что стае надоест его гнать и они в конце концов отстанут?
Никита этого не знал. Инстинкт гнал и гнал его вперед, выжимая из тела все ресурсы, которые в нем остались. А осталось их совсем немного – скоро Никита, как автомобиль с пробитым радиатором, закипит, выбросит пар и встанет. Попробуй побегай по июльской жаре, когда на пятки тебе наступает толпа оголтелых мутантов!
А они все ближе и ближе. Повизгивают, похрюкивают, торопятся! И… у Никиты вообще-то появилось подозрение, что не особо торопятся. Вроде переговариваются и даже хихикают! Точно, точно – хихикают!
Звуки плыли в воздухе, в горячем, тягучем воздухе июля, солнце жгло макушку, плечи, пот разъедал широкую запекшуюся рану на границе лба и волос, и Никита чувствовал, что еще немного, еще чуть-чуть, и он упадет. Свалится под ноги преследователям. И они будут рвать, терзать его тело. И только одно его утешало, если можно назвать это утешением: пусть лучше ему перегрызут глотку мутанты, чем долго и трудно умирать с содранной кожей. Никита где-то читал, что с содранной кожей можно прожить много часов, и даже дней. Страшных часов, мучительных часов, когда понимаешь, что фактически ты умер, и ничего, совсем ничего не можешь с этим поделать!
Бежать! Бежать! Держаться!
Если бы не подготовка, привычка к долгим и тяжелым нагрузкам – давно бы валялся в пыли, истекая кровью и захлебываясь нестерпимой болью раздираемых клыками мышц.
Когда он споткнулся, ударился плечом о стоящий посреди дороги красный автомобильчик и свалился на теплую, нагретую солнцем мостовую, он даже испытал облегчение: наконец-то все закончится! Наконец-то он уйдет из этого мерзкого мира и отправится туда, где его ждет семья! Не те разлагающиеся трупы, которые он сволок в соседнюю квартиру (якобы похоронил!), а живые и здоровые, веселые, родные! Если, конечно, на том свете что-то все-таки есть.
Раньше он не задумывался о таких вещах и никогда не интересовался никакими религиозными темами, но теперь, лежа посреди трупа старого мира и ожидая, что в загривок вонзятся белые клыки мутантов… вот теперь как раз и стоит подумать о душе! О ней, о бессмертной! Если она есть, конечно…
Выстрелы прогрохотали так громко, что звук пробился даже сквозь вату в ушах. Но Никита так и лежал, наслаждаясь лучами вечернего солнца, теплом нагретого асфальта и отдыхом, наконец-то пришедшим к натруженным мышцам. Он старался не обращать внимания на боль от раны на голове, он даже забыл, где находится. Его душа плавала где-то далеко-далеко, там, где нет девчонок, развлекающихся мучениями людей, где нет мутантов-каннибалов и где на улицах не стреляют и не льется кровь.
Наконец он пришел в себя. Сколько прошло времени после его падения, Никита не знал. И только когда выстрелы прекратились – по телу прошла дрожь, а в сердце похолодело: догнали?! Эти твари, из Ордена, – догнали?! О господи… лучше бы его сожрали мутанты!
Сознание залило красной, всепоглощающей яростью. Нет, он так просто не сдастся! Он даст им бой! Он еще жив, а значит – может драться! В конце концов – он мужчина! Он боец!
Никита открыл глаза и в первую секунду не увидел ничего, кроме радужных пятен, мелькающих перед глазами. Потом зрение очистилось, и он увидел джип – здоровенный такой, черный, с огромными колесами. У джипа стояли высокий парень в камуфляже, лицо которого показалось ему смутно знакомым, и небольшой парнишка, некрасивый, но с живыми, блестящими глазами, которые постоянно двигались, видимо, оглядывая окрестности на предмет нахождения цели, – в руках парнишка держал здоровенный автомат с необычайно длинным рожком. Или не автомат? Пулемет, наверное. Этот тоже был в камуфляже.
А еще была девчонка. Тоже в камуфляже, никаких первичных признаков девчачьего племени не разглядеть, да и прическа у нее необычайно, даже неприлично короткая (такие называют почему-то тифозными), но спутать ее с мальчишкой было никак нельзя. Тонкие черты необычайно красивого лица не оставляли никакого сомнения в том, что это была девушка. И рост. Она была даже ниже, чем тот шустрый мальчишка со здоровенным автоматом. Девушка держала в руках автомат с откидным прикладом, и этот автомат своим стволом смотрел Никите прямо в живот.
– Мрази! Ну, попробуйте, возьмите меня!
Никита шагнул к дверце автомобиля, оглянулся в поисках какого-нибудь оружия и вдруг с удивлением и радостью увидел за спинкой сиденья легковушки короткую лопату, на рукояти которой было написано «Fiskars». Она торчала из машины так, будто кто-то нашел ее, попытался достать, но… не успел. Почему не успел – дело десятое. Не успел, и все тут. Умер, наверное, а уж от чего умереть в этом мире, за каждого выбирает его судьба.
Лопата в руке, удобная, с острыми краями – меч, а не лопата! Теперь попробуйте возьмите, твари!
– Ну?! Кто первый?! Гниды! Мрази! Подходите! – Никита хрипел, из его рта вылетали слюни пополам с кровью. Видимо, при падении он разбил себе губу.
– Эй, парень, ты чё, охренел? – говорил парнишка с пулеметом, и голос его был веселым и удивленным. – Да на хрена ты нам сдался?! И вообще – чего разгуливаешь голышом? Нудист, что ли? Или крыша поехала?
Высокий вдруг шагнул вперед, остановился перед Никитой, уперев руки в бока. Наклонил голову вправо, влево, каждый раз демонстративно прищуривая то один глаз, то другой, а потом хмыкнул, пожал плечами и спокойно спросил:
– Парень, ты, случайно, не Никита Оленев?
Никита едва не вздрогнул, опустил лопату, которую держал в руках, и тоже всмотрелся в лицо высокого парня. Покусал губу, сморщился от боли, сплюнул:
– Ну я Оленев, и что? Откуда меня знаешь?
– Я Андрей Комаров. Помнишь, как мне проиграл на «городе»? Серебро у тебя, золото у меня. Вспомни, ну!
– Точно… – Никита кивнул, лицо парня было ему знакомо, – Андрей. Ты что, с Орденом?
Он снова поднял лопату, и лицо его сделалось злым и решительным. Но Андрей только пожал плечами и недоуменно спросил:
– Каким таким орденом? Не знаю я никакого ордена! Что за орден? И правда – какого черта ты голым бегаешь, девчонок пугаешь! Ленок, он тебя напугал?
Девчонка мило улыбнулась и нежным голосом, звучавшим, как колокольчик, негромко сказала:
– Было бы чем пугать. От страха вон как съежился! Эй, как там тебя… Никита! Чего боишься? Мутантов мы убили, бояться нечего! Нам ты не нужен – хочешь, так бегай, развлекайся. Хоть голышом, хоть с морковкой в попе – нам-то чего?
Небольшой парнишка фыркнул и захохотал, а девчонка продолжила:
– В общем, рассказывай свою историю, если хочешь. А не хочешь – иди по своим делам, а мы поехали. Вот еще, будем мы тебя уговаривать, дел нам больше других нет!
Никита вдруг ей поверил. Ну не может девчонка с такой ангельской внешностью и с таким нежным голоском так врать! Не из Ордена они, точно!
И тогда он выпустил из рук зазвеневшую о мостовую лопату и начал свой рассказ. Когда рассказал обо всем, что с ним случилось, лица его новых знакомых стали жесткими, хмурыми, без малейшей тени улыбки. Даже шустрый парнишка, живой, как ртуть, – и тот застыл на месте, и на лице его закрепилась маска отвращения и ненависти.
– Охренеть! – протянул он и недоверчиво помотал головой. – Точно, Глад! Я же говорил – там грузовик стоял тот самый!
– Да вроде не ты говорил, а Мишка говорил, – поправил его высокий, но парнишка отмахнулся:
– Да какая, на хрен, разница, кто говорил! Ты глянь, чё они творят! У них уже полсотни отморозков под ружьем! Каннибалы, мать их ети! Я хренею!
– Они типа не каннибалы, – поправил его Никита. – Как я понял, это такой обряд. Выпил крови, съел кусок мяса – вот ты и стал адептом Ордена. Я читал, как в байкерские банды принимали в США, в самые отмороженные банды: вначале новичка били все кому не лень, а потом на него ссали. Он вот так и ходил потом, вонючий и ссаный. Типа настоящий байкер стал. А эти вместо того кровь пьют, ну как у ацтеков было. Жертвоприношение. Но самая страшная там все-таки вот эта палачка. Она ростом как… как вот она, – он указал на Лену, – может, чуть повыше. Красивая девка. Ходит в одних коротких шортах, можно сказать голая, вся в татуировке – чешуя, как у змеи, нарисована. Или как у дракона. И все время улыбается. Представляете? Она все время улыбается, как полудурка! И у нее коллекция членов! Она отрезает их у жертв и заспиртовывает!
Никита вдруг вспомнил, что он сидит голым перед девчонкой, опомнился, закрыл пах рукой. Но никто не обратил на его жест никакого внимания. Им было плевать, одет он или раздет. Оно и понятно – не до него сейчас, совсем не до него!
– И что делать? – Маленький парнишка нервно вздернул пулемет на плечо. – Не добили, вот и результат! Как будем их валить?
– Как-как… пока – никак! – зло сплюнул высокий. – Куда мы сейчас пойдем? Без подготовки, без боезапаса, такими малыми силами? Полсотни бойцов! Это тебе не хрен собачий! А у нас полуобученные парни и девчонки, они еле в мишень попадают! Основная ударная сила – наша пятерка! А это плохо! Готовить надо личный состав, и только потом… Если Глад опять уйдет… беда будет! Ты посмотри, какой он, сука, удачливый! И умелый организатор! Одну банду покрошили – он тут же другую организовал! Талант, да и только! Ладно, дома решим, что делать. Возьмем на заметку. Теперь – что будем делать с Никитой? Берем с собой, если вы не против?
– А он-то не против? – задала закономерный вопрос девчонка. – Может, ему тут интереснее! То с мутантами побегает, то от Ордена попрячется. Веселье!
– Ха-ха-ха! Ленок, да ты сегодня просто фонтан искрометного юмора! – закатился небольшой парнишка. – Я тебя просто не узнаю! Вот что значит семейная жизнь!
– Но-но! – грозно буркнул высокий, но глаза его прищурились, а на губах мелькнула улыбка. – Не трогать мою семейную жизнь! Свою обсуждай! Справляешься с тремя-то девчонками? Как пожалуются, что ты филонишь в постели, так сразу двух у тебя заберем! Чтобы не понтовался, мол, тебе и сотню обслужить не влом! Болтун!
– Хе-хе-хе… – захихикал небольшой парнишка и, не ответив, махнул рукой Никите. – Эй, Никитос, поедешь с нами? Айда, поехали! Чую, парень ты крутой, вон сколько времени от мутов бегал! И от Ордена ушел! И вообще – духовитый пацан!
– Сколько раз тебе говорил, не произноси это слово! – сердито пробурчал высокий, Андрей. – «Пацан» – это значит «маленький поц», а «поц» с иврита – «член». Вот приятно Никите, что ты его назвал «маленькой пиписькой»? А если тебя так назвать?
Девчонка вдруг засмеялась – как колокольчик зазвенел, и оба парня, как и Никита, удивленно на нее посмотрели. Видимо, она нечасто смеялась, потому они так и восприняли ее смех. Что небольшой парнишка тут же и подтвердил:
– Да, Лен, не узнаю тебя! Семейная жизнь тебе точно на пользу! Даже завидую Андрюхе – вон как тебя… хм… пробрал, что ты смеяться стала. Ни разу не видел еще, чтобы ты смеялась!
– Да ну тебя! – Лена улыбнулась и, отвернувшись от собеседника, обратилась к Никите: – Никита, поедем с нами. Мы живем в Усть-Курдюме. Там у нас база. Там еще много народу – тоже где-то с полсотни наберется. Только у нас больше девчонок. Почему так? Ну, так получилось – больше, и все тут. Хотя и парней хватает. Если поедешь с нами, будешь жить по нашим законам. По совести будешь жить. Сразу скажу – никаких кровавых жертв у нас нет. Но дисциплина есть. Если не будешь слушаться командира – мы тебя прогоним. У нас работают все, каждый делает то, что может. Еды хватает, одежды – тоже. И оружие есть. Так что будет возможность отомстить Гладу и его банде. Но – после. Итак, ты с нами едешь?
– Еду! – Никита больше не думал ни секунды. Встал, снова прикрыл ладонью причиндалы (ему вдруг стало очень стыдно стоять голышом перед такой красивой девчонкой) и негромко, краснея, спросил:
– А у вас нет какой-нибудь тряпки? Ну… на время, прикрыться. А то стремно так-то, голышом…
Ему дали штаны – слегка потрепанные, но вполне носимые, дали рубаху – пропотевшую, но хорошую (Андрей с себя снял, они по росту оказались почти одинаковы). Ботинок не было, но, если не выходить из машины, так и ничего страшного. Никита забрался на заднее сиденье джипа, и скоро машина, урча движком, ехала по улице Соколовой в сторону улицы Мясницкой.
До апокалипсиса Соколовая, начиная от Симбирской, была улицей с односторонним движением, но сейчас уже все равно, так как никакого движения и нет. За все время, что они ехали, Никита не увидел ни одной машины ни в попутном направлении, ни навстречу. Почему, он понять не мог и решил спросить у своих нежданных соратников, сидевших в машине так, будто эти поездки для них были совершенно обыденными и даже скучными.
– Как думаете, почему никто не ездит на машинах? Куда делись люди?
– Ну а ты почему не ездил? – Андрей оглянулся, и на губах его появилась улыбка. – Вот что ты делал в тот день, когда… хм… все началось? Мы называем его День непослушания. Апокалипсис, в общем.
– Я… ну, я очнулся, захотел пить. Пошел и… увидел родителей и сестер… и бабушку… неживых…
Голос Никиты прервался, он откашлялся и продолжил слегка осипшим, но спокойным голосом:
– Я стал звонить по телефону – в разные службы. Никто трубку не брал. А потом связь вообще исчезла. Тогда я пошел по дому, по квартирам. В подъезде никого не было – живых. Рядом жили бабка с дедом, ну… чужие бабка с дедом, старики, в общем. Дверь у них простая, не стальная. Я ее выбил… чуть плечо не сломал. Хоть и деревянная, а крепкая! Старики тоже умерли. Я перетащил в эту квартиру моих… открыл окно, накрыл их простынями и оставил. Хотел отнести куда-нибудь похоронить, когда понял, что никто не поможет, но… не стал. Где хоронить? Во дворе? Чем копать могилу? Ну и все такое. В общем, оставил в квартире, как в склепе. Ну а потом жил… продукты были. А когда хотелось еще чего-то, ходил в магазин, всего набирал. Людей не видел. Только мутантов. Только я сразу понял, что мутанты – это зло, и от них прятался.
– Ну а почему никуда не пошел, не поехал? – снова спросил Андрей, уже без улыбки. – Машин-то на улице просто кучи!
– Не знаю, – пожал плечами Никита. – А куда ехать? Кто и где меня ждет? Продукты есть, вода есть… Да и противно – в машинах воняет трупами, покойники там сгнили. Мух просто ужас сколько!
– Ну вот ты и ответил, – усмехнулся Андрей. – Ехать некуда, машины не нужны, все живут растительной жизнью и прячутся по своим норам. Только вот скажи, как ты думал жить дальше? Вот пришла зима. Отопления нет. Электричество – со дня на день рухнет, и я вообще не понимаю, почему оно до сих пор есть. И вот ты – дальше-то как? Мысли не было – собрать кого-то, организоваться? Планы какие-то были?
– Честно сказать, никаких планов. Жил, как в тумане. Ел, пил, спал. Ну да, потом начал задумываться: что делать дальше? Решил к кому-нибудь прилепиться. Вот и вышел к отморозкам Глада. И попал… Я думал, и вы от него, он ведь тут весь район подмял, всю Набережную, Волжский район до центра. Всех собирает! Или в рабы, или в боевики, и никак иначе. Ну или в жертвы. Хотя я уже это вам рассказывал, чего повторяться…
– А вот эта девушка… как ты ее назвал? Милка? – Лена посмотрела на Никиту, и он вдруг почувствовал, как кровь быстрее побежала по сосудам. Ну до чего же красивая! И не просто красивая, она… милая! Дюймовочка, вот! Хрупкая такая, но… сильная! Эх…
– А что – Милка? – Никита невольно вздохнул и воровато отвел глаза от расстегнутой на груди рубахи Лены. Отсюда ему была видна ложбинка между небольшими грудками девчонки, и Никиту это волновало так, что он сам себе удивился – какого черта? Что он, сисек никогда не видел?! Не маньяк же в самом-то деле!
– Она на самом деле такая сумасшедшая? Ну… маньячка? Или прикидывается? Может, они просто тебя пугали? Ну как может девчонка… и, как ты говоришь, симпатичная девчонка… быть такой озверевшей?
– Лен, да какая тебе разница? – вмешался парнишка, которого, как Никите сказали, звали Митькой, – ну озверевшая, и что? Мало ли сейчас ненормальных повылезало?
– Мить, я задала вопрос! Какого черта ты вмешиваешься? – В нежном голоске девчонки вдруг прорезалась сталь. – Если спрашиваю, значит, надо! Понять хочу! Если ты понял врага – значит, уже наполовину его победил!
– Это кто так сказал? – не унимался Митька. – Какой-нибудь Конфуций? Нахваталась всяких книжных глупостей и обижаешь козырных пацанов! Тьфу!
– Ты, козырная маленькая пиписька, в самом деле, ну что ты лезешь? Дай человек расскажет! – Андрей протянул руку и попытался щелкнуть Митьку по носу. Митька мгновенно уклонился, и щелчок пришелся по воздуху. Никита сделал для себя отметку – а пацан-то не так и прост! Скорость движений у него ой-ой! Похоже, что тоже боксер!
– Мить, а я тебя не мог нигде видеть? – Никита все-таки не выдержал, решив узнать все, что возможно.
– Как не мог! На тех же соревнованиях и мог! Только на ринге мы с тобой встретиться не могли – вы с Андрюхой вона какие орясины, а я маненький, хилый… мне только с моим же весом драться! Но я тоже КМС – в своем весе. Так что мы тут собрались тесной компашкой! Кстати, ты на сиськи Ленки-то не заглядывайся. Вообще-то она Андрюхина жена! Тебе ничего тут не светит, ищи другую скво! Хе-хе-хе…
– Я и не заглядываюсь! – буркнул Никита, упорно стараясь не косить глазом в сторону Лены. Ему казалось, она сейчас улыбается. Но Лена не улыбалась. Она снова повторила свой вопрос:
– Так ответь, что собой представляет Милка, на твой взгляд. Кто она и что она. И вообще – что заметил вокруг себя? Вспомни, в подробностях.
– А может, дома будет вспоминать? – предложил Андрей, вращая рулем при объезде очередной преграды в виде брошенной легковушки. – Там еще Мишка и Настя, придется тогда еще раз повторять.
– Небось язык не отвалится еще раз повторить, – внезапно поддержал Лену Митька, – пусть базарит, потом еще расскажет!
– Ну что за выражения?! – сердито буркнул Андрей. – Это тебе что, банда, что ли? Мить, учись литературному языку!
– Вот как, в натуре, найду себе такую жену, как твоя – с литературным языком, так сразу и начну говорить правильно, а пока терпи. Ну чё, Никитос, давай, вываливай, чё вспомнил! В натуре, интересно!
– Да я вроде вам все рассказал, – беспомощно пожал плечами Никита. – Ну да, эта Милка сумасшедшая… она все время вроде как улыбается. Ну как кошка, понимаете? Она все время довольна! И еще, когда она собиралась меня пытать… она перевязала мне… ну это… в общем, член перетянула, чтобы кровью не истек, когда отрежет!
– Пипец! – выдохнул Митька. – А ты это не рассказал! Ну-ка, поподробнее!
– Изврат! – скривился Андрей, но кивнул: – Давай-ка все рассказывай, нечего стесняться. Все тут свои. Мы всякого насмотрелись…
– Ну и вот. – Никита задумался. – Перетягивает мне, а сама в глаза смотрит! В глазах – безумие! А еще… она меня… будто любит! Понимаете? Вот что страшно! Она меня не ненавидит, она меня не наказывает, как Глад! Она меня любит! Ей нравится меня мучить! Ей кажется, что, когда она меня мучает, мне приятно!
– Чёт ты какой-то хрени насмотрелся, ужастиков! – присвистнул Митька. – Эк загнул! Какую психологию вывел – просто пипец! Или порнушек нагляделся?
– А я, кажется, понимаю, – задумчиво кивнула Лена. – Он для нее как холст для художника. Как мрамор для скульптора. А жертва для нее – картина. Когда она над ней поработает. Не удивлюсь, если Милка училась в художественной школе. Художница она или скульптор. Ничего об этом не говорили?
– Нет. У Глада еще две девки подручные. Они другие – типа его помощницы. Тоже в татуировках, тоже с голыми сиськами… хм… как дикари! Да они все как дикари! Все в татуировках, все почти голые! Я видел, некоторые совсем голые, представляете? Только краска, татуировки и пояса, на которых висит оружие! Ножи, мачете. Пистолеты еще – не знаю, настоящие или травматы. Ах да! Оружие. Вот я заметил, что огнестрельное оружие не у всех. Всего человек пятнадцать с оружием. Это в основном помповики. Еще такие, как обрезы, из которых кулаки колхозников шмаляли, – я в кино видел. Только те были из винтовки сделанные, а эти под картечь – дуло очень толстое. Отверстие широкое.
Никита задумался, прикрыл глаза, вспоминая. Новые знакомые поняли, не мешали, молчали.
– Когда выскочили мутанты и всем стало не до меня… я врезал этой Милке так, что другому бы челюсть свернул. Она же только села! И даже не вырубилась, а я ведь нокаутер! Ну да, я лежал в этот момент, бить неудобно, но верьте – я бил от души! Со всей дури! А потом, когда начал сваливать оттуда, оглянулся – Милка уже на ногах и Глада защищает! Понимаете? Она у него типа телохранителя и палача одновременно. И еще заметил, как Глад на нее смотрит. Вот как Андрей на Лену…
Митька усмехнулся, кивнул, мол, понял. Хотел что-то сказать, но Никита продолжил:
– Знаете, она двигается, как мутант, – у нее потрясающая скорость! Если бы она была боксером – конец всем! Мускулистая, или скорее жилистая. Наверно, спортом занималась – гимнастикой или прыжками в высоту. Сжала мне ногу так, что аж синяки остались! Честно скажу, я ее боюсь до дрожи. Это какой-то монстр! Ну что еще… толпа, я уже сказал – все разрисованные, все… как из киношки! Ну это… про Безумного Макса, понимаете? Они играют! Типа – игры такие! И убийства – это для них тоже игры! Они не понимают, что делают! Они в детство впали! Ну вот играют дети во дворе в войнушку или там еще в какую игру – и они играют! В Безумного Макса! В банду!
– Мне отец рассказывал, – задумчиво сказал Андрей, переключив передачу. – Самые страшные зоны – это зоны с малолетками. Тамошние сидельцы – вот такие же отмороженные идиотики. Они придумывают абсолютно дурацкие законы, по которым живут. Например – красное нельзя! Все, что красного цвета, – западло! Мать придет на встречу с сыном – он к ней не выйдет, потому что она в красном платье, к примеру. Или красных ботах. Западло красное! Почему западло? Да кто их знает! Колбасу нельзя! Она на пипиську похожа. Ну и еще всякая дурь наподобие. Зоны с малолетками самые беспредельные. И вот представьте – эти, которые с малолетки, на свободе. Что они будут делать? Как жить? Глад ведь ауешник, воровской закон поддерживает. Хотя сейчас и не знаю… все меняется.
– Как думаешь, Андрей, война будет? – вдруг спросила Лена и поправила автомат, лежащий на коленях.
– Будет. Нам с Гладом слишком тесно на Земле. Он будет подминать под себя всех, кого достанет, и в конце концов мы встретимся. И будет война. Я же не зря торопился с райотделами, теперь вы поняли?
– Теперь – поняли! – вздохнул Митька. – Признаю свою ошибку! Но, честно сказать, задолбались таскать! Кстати, все-таки кто Заводской подломил?
– А я откуда знаю? Кто-то да подломил! Не одни мы такие умные. Хорошо хоть остальные успели обнести… нам еще надо с «крупняком» поторопиться, пока другие не опомнились!
Никита слушал разговоры своих спутников, и на душе почему-то сделалось гораздо легче. Вот вроде бы за окном тот же самый постапокалиптический пейзаж – пустые улицы, брошенные машины, над которыми вьются мухи, ветер гонит через дорогу обрывки бумажек – тоска, печаль и безнадега. Но из сердца ушло отчаяние – он теперь не один! И… есть кому за него подумать. Ведь всегда легче, когда кто-то за тебя думает. Ты можешь возмущаться приказом или соглашаться с ним – но принимать решение не тебе. И это, если разобраться, совсем не так уж и плохо. Одному не выжить, точно.
Джип поднялся на Соколовую гору, проехал мимо бывшего КП ГАИ, проскочил строительный рынок, Юбилейный и понесся по трассе в сторону Усть-Курдюма. Впрочем, «понесся» можно было сказать лишь с натяжкой, потому что приходилось постоянно объезжать заторы из автомобилей. Никита даже удивился – как много машин осталось на дороге. Почему-то он думал, что большинство людей умерли дома, в своих постелях – зачем, куда они неслись в автомобилях? Неужели думали, что где-то лучше, чем в городе, где-то нет смертельной болезни? Или это инстинкт – бежать куда глаза глядят при первом же известии о смертях?
Когда подъехали к дому, где жили его новые знакомые, Никита смотрел во все глаза – ему было не просто интересно, на самом деле он чувствовал, что теперь этот здоровенный дом надолго, если не навсегда, станет его домом.
Ему нравились эти ребята. Они были ПРАВИЛЬНЫМИ, он чувствовал это. Обычные, нормальные ребята – если забыть о том, что они обвешаны оружием с ног до головы.
Джип посигналил, и через пару минут ворота медленно поползли в сторону. Джип тронулся с места и медленно поехал, лавируя между бетонных блоков, уложенных на дороге в шахматном порядке. Никита видел такие блоки в репортажах о Кавказе – их укладывали у ворот воинских частей, для того чтобы никто не мог протаранить ворота с разгону.
Сразу же обратил внимание на площадку выше забора – грубо сваренная из металлических труб и листов, накрытая пластиковой крышей от дождя – это была наблюдательная вышка и одновременно стрелковая ячейка. На ней кто-то дежурил и, похоже, с пулеметом.
Никита прикинул – отличная позиция, с нее простреливалась вся улица вверх, до самой церкви, и вправо на километр, не меньше. Хороший стрелок никого не подпустит в пределах видимости с этой самой сторожевой вышки.
Ворота закрылись позади джипа, он прокатился по плитам, выстилающим двор, и замер возле высокого крыльца, выложенного то ли мрамором, то ли мраморной крошкой. Андрей потянулся так, что хрустнули суставы, зевнул и, дернув ручку двери, со вздохом облегчения покинул джип. Тут же подлетела высокая красивая девчонка в камуфляжных штанах и армейской майке, обрисовывающей довольно-таки высокую грудь, с ходу бросилась к Андрею на шею, впилась в губы долгим поцелуем.
Никита замер, недоуменно покосился на Лену, деловито копошившуюся рядом. Та что-то собирала с сиденья и с коврика – то ли патроны, то ли еще что-то. Хотел спросить, но передумал – какое его дело? Потом разберется, кто тут и что тут. Но вообще-то слегка напрягся – зачем ему сказали, что Лена жена Андрея? А эта девчонка тогда кто?!
– Вторая жена Андрея! – хохотнул Митька, сползая с сиденья и закидывая на плечо пулемет. – Что глаза-то вытаращил! Вот такой у нас командир… любвеобильный! Две жены у него! А почему бы и нет? Я бы и сам не отказался… хе-хе… от таких жен!
– Иди уж… мечтатель! – фыркнула Лена. – У тебя есть уже! Хватит!
Они пошли дальше, перешучиваясь и хихикая, а Никита задержался у джипа. Он, честно сказать, не знал, куда идти и что ему делать. Сейчас Никита с досадой и грустью вдруг почувствовал, что снова остался один. Как всегда – один! Они все свои, они все вместе, а он… так, случайный прохожий, которого походя, ненароком спасли от гибели в зубах мутантов. Неинтересный и ненужный прохожий.
– Все в порядке! – объявила девушка, которую, как узнал Никита, звали Настей. – До кости разрезано, но уже почти заросло. Как там ты говоришь, Миш? В каждом свинстве?..
– В каждом свинстве есть свой кусочек бекона, – объявил аккуратный симпатичный парнишка, тоже в камуфляже и с пистолетной кобурой на поясе. – Английская пословица. Не знаю, точно ли английская, – я там не слышал такого, в этой самой Англии, но приписывается наглам. Вирус затягивает раны просто моментально! Мы не болеем, и зараза нас не берет. Знаете, у меня есть подозрение, что мы можем жить не восемьдесят и не сто лет, а, к примеру, тысячу. Или две. А может, и вечно!
– Типа как эльфы? – заинтересовалась Настя, аккуратно промакивая шрам на голове Никиты какой-то жидкостью и всматриваясь в затянувшуюся рану. От девушки пахло чем-то тонко-ароматным, похожим на масло для тела, а еще – этим самым чистым девичьим телом. Хорошо пахло. Так что у Никиты невольно участилось дыхание. Он уже и забыл, как выглядят и пахнут молоденькие красивые девчонки. Засиделся в своей берлоге!
– Ну типа того! – кивнул тот, кого назвали Мишей. – Вирус сохраняет наши тела вечно молодыми. Но при этом не дает нам размножаться. Такая вот у меня есть версия.
– Ни хрена себе! А на кой черт тогда нам такое бессмертие? – присвистнул Митя. – Человечество, как бы оно ни было бессмертно, все равно вымрет, если женщины не будут рожать! Люди-то убывают! Гибнут в бою или просто случайно: упал, разбил голову, и вот тебе труп! И кем тогда заменить? Ерунда какая-то!
– А что ерундового? – пожал плечами Миша. – Вполне себе версия, не хуже, и не лучше других! И все в эту версию прекрасно укладывается! Вот смотри – ни одна девчонка не забеременела. Факт? Факт? Значит, они не могут рожать!
– А может, это вы не можете нас оплодотворить? – фыркнула Настя.
– А месячные? Нет ведь месячных! Хотя вполне может быть и тот и другой вариант – и вы бесплодные, и мы. Ну так вот: выжили те, кто достиг примерно пятнадцатилетнего возраста – плюс-минус год-два. И дело даже не в возрасте, а в определенном состоянии организма, присущем этому возрасту. Перестройка этого самого организма, гормональные бури, и все такое.
– Умный, да? – ухмыльнулся Митя. – Слова-то какие толкуешь! Гормональные бури! Ишь ты! Метеоролог хренов! Секс-метеоролог!
– Слушай, не мешай, а? – Андрей недовольно помотал головой. – Миша дельно говорит. Я и сам над этим думал и пришел к такому же выводу. И девочки тоже.
– Так вы уже сами до всего дошли? – Миша улыбнулся, махнул рукой. – А я тут распинаюсь! Что зря-то болтать тогда?
– Ну почему – зря? – Лена потянулась, и тонкая ткань топика обрисовала ее крепкую маленькую грудь. И снова по телу Никиты прошла дрожь, и он постарался отвести взгляд от девчонки. Хотя ему ужасно хотелось смотреть на нее и смотреть… вечно смотреть!
– Мне, например, интересен твой взгляд на проблему, – продолжила Лена, подтягивая к себе чайник с кипятком. – Да, мы это все уже обсуждали. Ну и что? Лишний раз обсудить не помешает. Кстати, предлагаю завтра заехать в институт «Микроб». Я понимаю, что наверняка делать там нечего – все ученые мертвы, а мы не разбираемся ни в микробиологии, ни в том, как работать с их приборами, но все-таки! А вдруг кто-нибудь из них оставил лабораторные записи? Какие-нибудь указания, как и что будет дальше? Вели же они какие-нибудь исследования по этому самому вирусу?
– Даже если и вели – что оно нам даст? – резонно заметил Митя. – Сама сказала, мы не понимаем ничего в биологии! Мы не умеем обращаться с приборами! Что нам даст этот институт?!
– А может, мы научимся? Найдем книжки, выучим то, что там написано, и попробуем изменить ситуацию! А что? Создадим вакцину, которая сделает так, что мы сможем рожать! И тогда человечество выживет! Произведем на свет кучу детей, обучим их, и они возродят цивилизацию! Когда-нибудь…
– Хм… ты серьезно? Да люди учатся в институтах годами и годами, чтобы все это изучить! А ты хочешь научиться по книжкам?! Смеешься, что ли?
– Почему это смеюсь? Годами? А что, у нас нет времени? Если верить Мише, впереди у нас сотни, тысячи лет! И мы будем учиться. И будем исследовать вирус! И победим его!
Все замолчали, глядя на Лену. Не удержался и Никита – поднял взгляд на девушку и по спине у него прошел холодок. Неужели влюбился? Так она замужем! За Андреем! Выкинуть эти мысли! Нет, скорее всего это просто гормональный всплеск. Увидел девушек – и сразу бес в ребро, точно. Так ведь кроме этих девушек есть и другие! Найдет он себе подругу, какие его годы! Во дворе вон их сколько бегало! Штук пятнадцать насчитал, точно!
– Так. На завтра – институт «Микроб» и воинская часть, та, что в центре, – я там ворота видал. Все почти в одном месте. Вначале – институт. Кто поедет? Кто-то должен остаться рулить охраной. Девчонки, кто останется?
– Жребий! – в один голос сказали девушки и улыбнулись.
Андрей достал блестящую монету, похоже, пятирублевку, подбросил ее в воздух, поймал, хлопнул по запястью ладонью. Секунду подумал, сказал:
– Орел – с нами едет Настя. Решка – Лена.
Открыл – монета лежала решкой. Настя вздохнула, пожала плечами:
– Мне вечно в азартные игры не везет! Ленусь, следи там за ним – он вечно лезет во все дырки! Нос сует! Еще прищемят!
– Это в какие я дырки лезу? – слегка обиженно протянул Андрей. – Вот ты болтушка!
Митька хотел сказать какую-то скабрезность про дырки, но Андрей тут же показал ему кулак, и тот заткнулся, но рожи строить не перестал – одну противней другой.
– А кто поединки с заезжим дурачком устраивал? Вместо того чтобы его сразу шугануть? У Ленинского РОВД! Так что молчи уж… Тебя вообще бы дома оставить – ты типа императора, тобой рисковать нельзя. На тебе все завязано! Сидел бы дома да руководил!
– Ну уж нет! Я еду, и это не обсуждается! – нахмурился Андрей. – Император я или нет! Хе-хе-хе…
Он не выдержал и рассмеялся. Захихикали и все остальные – все, кроме Никиты, для которого и разговор, и все вокруг было абсолютно чуждым. Так бывает, когда попадаешь в чужую компанию, где все друг друга знают, понимают с полунамека, а ты сидишь дурак дураком и только мечтаешь пораньше отсюда выбраться и поехать домой. Вот только дома у него теперь никакого нет. Вернее, теперь здесь его дом!
– А я? – неожиданно для себя самого спросил Никита. – Я поеду? И вообще – мне что делать? И кто я здесь?
– Хороший вопрос, – задумчиво кивнул Андрей. – Кто ты здесь? И что тебе делать? Ты сам-то что думаешь, кто ты здесь? И что будешь делать? И самое главное – что умеешь делать?
Никита задумался, потом развел руками:
– Ну а что я умею? Драться умею. Больше, наверное, ничего. Стреляю я не очень… если потренируете – научусь стрелять хорошо. Бегаю быстро. – «Видели!» – хихикнул Митя. – Дерусь умело, не хуже, чем Андрей. Если примете в свою компанию, буду драться за вас. Я не предаю, не крысятничаю и работы не боюсь. С детства боксом занимаюсь, так что умею и боль терпеть, и нагрузки. Ну а тут уже сами смотрите – для чего я пригожусь.
– Машину водить умеешь?
– Даже трактор! – усмехнулся Никита. – Я в деревню ездил, дядя у меня там… был. Он на тракторе давал поездить, на гусеничном. И на грузовике – у него «газон» был. Так что умею. Не шибко, не Шумахер какой-нибудь, но умею. В ворота попаду. Ну вот и все в принципе.
– Это уже неплохо! – улыбнулся Андрей. – Завтра с нами поедешь. Мы хотим бэтээр пригнать либо что-то такое наподобие. Чтобы крупнокалиберный пулемет был или даже пушка. Мало ли… тут у нас оружия полон дом, вдруг кто-то захочет его получить, нам надо быть наготове. Тот же Глад – вдруг узнает, что мы тут засели и запаслись стволами, – может попробовать нас достать.
– Кстати, а что думаете с Гладом делать? Вы вообще думаете с ним что-то делать? – осторожно спросил Никита. – Ведь если с ним ничего не делать, он так весь город подомнет! Типчик совершенно отмороженный, вы же слышали, что творит!
– Слышали, слышали… – страдальчески скривился Андрей. – Одноклассник мой… бывший. Я ему когда-то зубы выбил за… в общем, за пакости разные. Даже повторять вслух не хочу эту дрянь, что он делал. И не так давно мы его чуть не достали – он чудом ушел! Мы всю его банду покрошили! Удачливый, гад! И дерзкий. Будем его брать, конечно… но чуть позже. Завтра, как наметили, съездим в «Микроб» и насчет бэтээра разведаем, а уж потом… Вот ты сам прикинь: у нас парней, бойцов – раз-два и обчелся. Ты сам-то стрелять не умеешь! А между прочим, Глад очень даже умеет! И народ у него боевой, и стрелять умеют, и резать. И как мы против них пойдем? Против полусотни? Даже против тридцати отморозков! Да, у нас хорошее оружие, ну и что? Нужно выбивать Глада и всю верхушку банды, а я уверен: Глад все это уже предусмотрел, и к нему так просто не подберешься. Значит, нужно провести разведку, установить график их передвижений, подготовить как следует бойцов, и уже тогда… И лучше, если у нас к моменту атаки будет «броня». С бэтээром, или бээрдээмом мы их на два счета завалим! Разгоним эту шелупонь!
– Валить их надо! Всех валить! – внезапно охрипшим голосом сказал Никита, и его душу залила волна кипучей ярости. – Как только увидишь татуировку Ордена – сразу и валить! Там нет хороших! Поймите, те, кто в боевиках Ордена, – они пили кровь людей, они ели человечину! Они уже переступили черту! Это нелюди! Их только убивать!
– Согласен. Миндальничать не будем! – кивнул Андрей. – Но и подставляться не будем! Мне каждый человек дорог! Не дай бог подстрелят, и что тогда? Без подготовки – никуда!
Все замолчали, задумались. Никита посмотрел в окно – уже сумерки. Странный сегодня был день… жуткий день. Он вдруг ощутил прикосновение капронового шнура к своим причиндалам, и ему ужасно захотелось почесать в паху. Вроде как убедиться – все ли на месте? Смешно, ага… только тем, кто не видел глаз этой маньячки, ее дурацкой улыбки и ее ножа, который приближается к твоим глазам. Брр! Век бы не видеть!
– Сейчас девчонки тебе покажут комнату, где ты будешь спать, и отдыхай. Утром дам тебе пистолет – без оружия никуда не выходи. У нас тут мутантов тоже хватает, целыми бандами бегают. Мы вроде как неплохо отгородились, но они скачут через заборы, так что встретить во дворе мутанта можно запросто. Если что, стреляешь ему прямо в лоб – этого они не любят и сразу подыхают. Ну вот вроде и все. Наелся? Сытый? Тогда давай шагай, сегодня у тебя был тяжелый день. Отдыхай…
Через пятнадцать минут Никита уже лежал в постели – в нормальной, чистой постели, пахнущей стиральным порошком и почему-то духами. Может, потому, что стелила Настя и невольно нанесла этот запах на белье? Никита лежал в полудреме – ноги и руки гудели, отходя от дневного напряжения, а перед глазами мелькала мешанина из кадров, будто прокручивалось документальное кино. А потом он уснул, будто провалился в темный колодец. И впервые за много дней ему было хорошо и спокойно, будто он действительно оказался у себя дома.
21 июля, утро.
Андрей Комаров
– Андрюш, вставай! Пора!
Прохладная рука прошлась по моей груди, ниже… оп! Поймал!
– Кыш! Рано еще!
– Андрей, и правда – пора! Ехать надо!
Я открыл глаза, сел в постели, подложив подушку под спину, и минут пять смотрел, как девчонки одеваются. Красота! Вот сколько смотрю, столько и поражаюсь – ну до чего красивые! Не сказал бы, что я такой уж спец в женских фигурах, но моих знаний хватает, чтобы понять – совсем не все женщины без одежды красивы. Одежда скрывает недостатки, облагораживает, прикрывает то, что лучше не видеть мужчине. А тут… ну надо же быть такими красивыми! Впрочем, в пятнадцать лет гораздо легче быть красивой, я и это понимаю. Молодая кожа, полное отсутствие целлюлита и лишнего веса. Совершенство! Два совершенства. И оба – мои. Повезло!
– Девчонки… вот все-таки не могу понять – почему вы не ревнуете? Неужели сердце не сжимается, когда видите, что я с кем-то из вас?
Язык мой – враг мой! Вот ляпну… и думаю потом: зачем я ляпнул? Все ведь хорошо, мечта, а не семья! И зачем мне копаться, искать мотивы и мысли? Сказал – и пожалел.
Замерли, задумались… потом синхронно улыбнулись и покачали головами:
– Глупый! Глупый!
И продолжили натягивать штаны, извиваясь, влезать в топики, ну и все такое прочее. Кроме лифчиков. Если только не считать лифчиками разгрузки с запасными магазинами. Отец говорил, что в армии «лифчиками» называли такие вот разгрузки.
А меня уже заело! А у меня вожжа под хвост попала! А я удила закусил!
– Чёй-то глупый?! Как сразу – так и глупый!
– Все парни – глупые! – важно заметила Лена. – Вам все равно не понять душу девушки! И вообще – нечего глупые вопросы задавать!
– Нечего глупые вопросы задавать! – эхом откликнулась Настя и тихонько хихикнула: – Глупый!
Я раздраженно отбросил тонкое одеяло и проследовал мимо двух чертовок прямиком в душ. Пока электричество не отключили – надо пользоваться! И мыться как можно чаще – при первой подвернувшейся возможности. Скоро это все закончится!
Будто отвечая на мои мысли, свет погас, и напор воды в кране тут же ослаб. Вот оно! И я почувствовал нечто сродни облегчению – устал уже «ждать смерти». Кончилось электричество! Теперь – только по-старинке.
– Все! Кончилась лафа! – констатировала Настя. – Эх… так хорошо было! Как думаешь, Андрей, это, случайно, не атомная станция жахнула?
– Вряд ли! – откликнулся я, приоткрыв дверь в ванную комнату и стирая с себя остатки мыльной пены. Все-таки я успел слегка помыться.
– А откуда знаешь, что вряд ли?
Похоже, Настя сегодня решила до меня докопаться. Вот бывает у нее такое настроение – делается нудная, вреднючая и достает глупыми вопросами. На которые можно ответить только так же глупо.
– ПАТАМУШТА!
Нет, ну а что я отвечу, черт подери?! Я откуда знаю? Надо будет достать из склада радиометр и теперь проверять воду и все вокруг. Ну так… на всякий случай. О чем я тут же сообщил моим женушкам, чем и вызвал их бурное обсуждение проблемы: кому дать радиометр, кто будет за него отвечать, каким будет журнал выдачи прибора, как вести отчетность, где повесить графики дежурства, и все такое. Мне это было глубоко неинтересно. Девчонки вели хозяйство, и надо сказать – очень умело это делали, сбросив с моих плеч огромный, просто-таки неподъемный груз. Я готов руководить, осуществлять, так сказать, стратегическое планирование. Но вот заниматься хозяйством, следить за тем, как накормлен мой народ, как его обстирывают и обеспечивают барахлом, – нет. Меня просто тошнит от такой работы. Это не мое! Этим как раз и занимались Настя и Лена. Ну и другие девчонки, которых они набрали себе в помощницы. К сегодняшнему дню вышли из состояния «овоща» все девчонки, которых мы освободили из рабства.
С ними не обошлось без истерик – были и слезы, были крики и заунывный вой, но, слава богу, обошлось без суицидов. Все живы, и все более-менее поправились – и психически, и физически.
К этому дню мы собрали у себя почти всех живых, что оставались в Усть-Курдюме, плюс часть живых из Юбилейного. Кто-то не захотел к нам пойти по разным причинам – одних не устраивало самодержавие, которое мы тут установили, – таких я сразу разворачивал и предлагал жить самим. Нам такие не нужны – только смуту вносить да настроение портить. А то еще и какое-нибудь восстание против самодержца и его клики попытаются замутить, придется кровь лить. А оно мне надо? Пусть себе живут как хотят.
Другие решили, что как-нибудь проживут и сами – еды хватает, одежды хватает, зачем им мы? Они и сами могут организоваться, сделать свою общину – и некоторые попытки в этом отношении уже были сделаны. Дважды мы столкнулись с мелкими общинами в Юбилейном – человек по пятнадцать-двадцать в каждой, сколько точно – неизвестно. Все встреченные нами количество участников сообществ скрывали.
Огнестрельного оружия у них практически ни у кого не было – только у некоторых охотничьи ружья, ну и само собой – травматы, от которых по большому счету проку совсем никакого. Только если использовать их против своих же соплеменников – против мутантов они бесполезны.
У нас теперь шестьдесят два человека, из которых чуть больше половины девчонок. Почему так много девчонок – честно сказать, я и сам не понял. То ли парни к нам неохотно идут, решив, что и сами проживут, то ли среди выживших преобладают девушки – по каким-то объективным биологическим причинам.
Вообще-то по большому счету ничего удивительного в том, что девушек выжило большее количество, совсем даже и нет. Я еще давно случайно прочитал в Сети упоминание о том, что по американским законам, если в катастрофе гибнет вся семья, муж и жена, то наследство погибших переходит к родственникам жены, потому что жена после катастрофы жила хотя бы на секунду, но дольше, чем муж, и значит, успела стать его наследницей. То есть в нашем случае – большее количество девушек выжило потому, что женщины, по сути своей, гораздо более живучи. Может, и смешное утверждение, но… почему бы и нет?
За период с момента катастрофы мы успели вооружиться, ограбив почти все райотделы полиции города, вскрыли несколько охотничьих магазинов – что дало нам еще кучу всяческого оружия (в том числе и великолепные охотничьи карабины с оптикой, то есть – снайперские), снаряжения и всего такого. А вот чего нам не хватает, так это крупнокалиберного оружия, способного бороться с бронированными машинами. И бить стены. Если я что-то понимаю в тактике и стратегии, то в скором будущем мы столкнемся с ситуацией, когда какая-нибудь группа людей пожелает отобрать у нас с таким трудом награбленное оружие и снаряжение, и для этого врагам достаточно подогнать бронетранспортер с крупнокалиберным пулеметом либо пушкой и вынести нас вместе с воротами, бронированными стеклами и бронедверями. Никакие стены не выдержат очереди из «крупняка». Он прошивает кирпичные стены навылет. Нужен такой же «крупняк», а еще – гранатометы. И взять это можно только в воинской части. Где именно, большой-пребольшой вопрос.
Нет, так-то все мы знали, что надо отправиться в Татищево, а вернее, в город Светлый, и там заняться поисками оружия и бронетехники, но сказать легко, а вот сделать…
Все надо делать шаг за шагом, и первое, что мы сделали, – выгребли оружие из райотделов. Потом наведались в охотничьи магазины (в те, что не успели пограбить конкуренты). Потом надо было научить наш контингент хотя бы мало-мальски обращаться с этим самым оружием. И уж после возник вопрос: как бы это поехать в воинскую часть и всласть ее пограбить? Только вот… в какую воинскую часть? В Энгельс, на военный аэродром? В Светлый? Или еще куда-то?
Решили, что пока навестим воинскую часть, что в центре города, я видел там красную табличку: «Воинская часть номер…» После чего заедем в институт «Микроб», поскольку он рядом, а уж затем можно наведаться в Светлый.
Вчера съездили на разведку, нашли воинскую часть, и, когда возвращались домой, Митьке вдруг приспичило по-маленькому. Пришлось остановиться, подогнать машину к дому, ведь Митька категорически отказался делать свои делишки на глазах у Лены, – и дожидаться, когда он сходит за угол и вернется назад. Вот тут-то и заметили картинку, от которой просто-таки глаза полезли на лоб: по Соколовой улице со стороны моста бежал абсолютно голый парень. Грязный, пыльный, в бурых потеках, похожих на кровь, он бежал довольно-таки быстро, и его преследовали несколько мутантов, которые, как мне показалось, и не особенно утруждали себя преследованием жертвы. Похоже было, что они ждут, когда же наконец беглец упадет. Они развлекались!
Почему я так решил? А потому, что было видно, как они скалят зубы, переговариваются и периодически то отстанут, то моментально набирают скорость и сокращают дистанцию, держа ее примерно на расстоянии двадцати шагов.
Тут как раз вернулся Митька, и мы с ним устроили мутантам замечательную встречу. И вовремя – парнишка как раз в этот момент выдохся и свалился на землю.
Парнишка хороший – я его помнил, встречался на соревнованиях. Мы, боксеры, знаем всех, кто в нашем городе может представлять для нас опасность на ринге, со многими уже встречались, так что не было ничего удивительного в том, что я этого парня вспомнил. Знал я его. Сильный боец, и проиграл мне по очкам – только потому, что я оказался все-таки техничнее и опытнее, чем он. И вел он себя прилично – не высокомерный, не наглец и не шпана. Нормальный парень, о котором у меня остались только хорошие воспоминания.
Вот и сейчас он меня не разочаровал. То, как он выступил против Глада, как попытался противостоять этой озверевшей толпе, вызвало у меня большое уважение. Я и сам не смог бы поступить по-другому. И скорее всего со мной было бы то же самое, что и с ним. Повезло парню! Если бы не мы…
В общем, надо его подтягивать к руководству общиной. Это будет правильно. Бойцы нам нужны.
– Андрей! Строители спрашивают: цемент когда будет? – Настя указала рукой в сторону парнишки в запыленной робе, переминающегося с ноги на ногу у прохода в заборе.
– А чего он сам-то не спросит? – удивился я. – Чего через посредника? Язык проглотил, что ли?
– Хм… – Настя как-то странно на меня посмотрела, чуть усмехнулась. – Боится парень.
– Чего боится-то? – еще больше поразился я. – Кого боится?!
– Тебя боится! Ты вообще себя в зеркале видал? – Настя тихонько хихикнула. – Весь обвешанный оружием, здоровенный, как… как… в общем – большой! И самое главное – взгляд у тебя…
– Какой взгляд еще, черт подери? – внезапно разозлился я. – Чего придумываете? Какой, на хрен, взгляд?!
– Тяжелый взгляд! – отрезала Настя. – Боятся тебя! Говорят, как глянешь, так аж холодок по спине! Тебе человека пристрелить – как воды выпить! Легенды ходят: мол, ты голыми руками десяток забил и еще полсотни пристрелил. И ножом зарезал. Вот!
– Насть, ты издеваешься, что ли? – У меня вдруг совершенно испортилось настроение. – Придумываете какую-то хрень… Да откуда ты все это взяла? Кто это такую чушь придумал?!
– Мы с Леной, – криво усмехнувшись, неожиданно призналась Настя. – И нашим всем сказали, чтобы, если спросят, вот ты такой и есть. Терминатор! Убийца с руками по локоть в крови!
– Зачем?
– Затем! Сам подумай. Ты – над всеми. Самый сильный, самый ловкий, самый безжалостный и справедливый. Надо, чтобы боялись и уважали. Чтобы порядок был. Вот мы с Леной и придумали… и слушок пустили. А они уже сами все додумали.
– Политики вы с Ленкой!.. – сплюнул я и повернулся, чтобы уйти. И, уже отойдя на пару шагов, был остановлен вопросом:
– Так что насчет цемента? Им столбы забетонировать надо в третьем коттедже. Цемент на исходе.
– Вот и организуй! – огрызнулся я. – Мое дело – убивать! Резать, душить, крушить! А ваше дело – созидать. Вот и созидайте! Организуй команду – грузовик есть, горючка есть, оружие есть, «Леруа Мерлен» под боком, шуруйте! Мне тебя учить, что ли? Мы на разведку, нам не до этой фигни.
И я зашагал дальше, не слушая фырчания Насти. «Убийца», – надо так сказать про меня! «Терминатор»! Тьфу!
Мы позавтракали – хоть электричество и отключили, баллоны с газом пока еще были. И не только туристические плиты. Можем и на печи готовить. Не так удобно, но можем. И генераторы запустить можем, пока горючка есть.
Завтрак уже приевшийся – разогретые консервы, и все такое, но грех жаловаться – могло быть и хуже. А живому все хорошо! Сыты, и ладно. Только надо будет теперь подумать: как станем мыться? Откуда горячую воду брать? Раньше как-то и не задумывались, хотя знали – вот-вот электричество отключат! Все-таки раздолбаи мы, точно. Хотя… у нас и без этого дел было выше крыши. Главное – обеспечить безопасность, а как помыться, мы уже придумаем. Авось и холодной водой пока обойдемся, лето на дворе, в конце-то концов!
Собрались быстро – я, Митька, Лена и Никита. Мишку оставили дома – руководить защитой периметра. Кто-то ведь должен это делать? Да и чего толпой мотаться?.. Нет такой необходимости.
Впрочем, Мишка особо и не протестовал. Парень он ответственный и разумный, и вообще – славный парнишка. На удивление славный.
Даже немного странно – вот как так выходит, что ко мне липнут хорошие люди, а к тому же Гладу – одна пакость? А может, в каждом есть и хорошее, и плохое? И в определенных условиях берет верх та или иная сторона сущности человека? Ну вот рядом со мной, например, Миша хороший парень, а если бы попал к Гладу – стал бы отморозком. Могло такое быть?
Сложный вопрос. Думаю, все-таки нет, не стал бы Миша отморозком. Никита ведь не стал! Отказался стать каннибалом! Так почему Миша должен был бы им стать? Или я – что, я бы стал бы пить кровь и есть человечину? Не могло такого быть!
А вообще вопрос очень сложный. Невероятно сложный! Ни за кого нельзя ручаться, даже за самого себя.
Выехали мы около восьми утра, если бы точным – в семь сорок местного времени. Джип привычно катил по дороге, а я обдумывал, как нам жить дальше. Что еще делать Тирану, как не обдумывать будущее своего народа?
Глава 8
21 июля, утро.
Андрей Комаров
– Назад! – крикнул я, падая на землю и стягивая с шеи ремень автомата. – Засада!
Плохо. Очень плохо! Расслабились. Разболтались. Потеряли бдительность! Я же видел, что ворота приоткрыты! И ведь насторожился, понял, что здесь что-то неладно, и вот – сглупил!
Твари! Раскрашенные мерзкие твари! Все точно – почти голые и то ли в татуировках, то ли в краске, сразу и не поймешь. Есть и парни, и девки. Если бы не голые по пояс – сразу и не поймешь, где парень, а где девка. Да и сейчас особо не разберешь – под краской-то! Рожи размалеванные, как у самых настоящих дикарей! Нет, как у этих самых, киношных дикарей из «Безумного Макса». Не соврал Никита! Впрочем, зачем ему было врать?
Выстрелы ударили почти сразу после того, как я вошел в ворота. За мной шла Лена – шагах в десяти позади, а за ней Митька и Никита. Оружие на плече – у Митьки, пистолет в кобуре – у Никиты. Прогулка, да и только! Одна Лена с автоматом в руках, самая дисциплинированная и спокойная, как танк. Но не очень быстрая.
Ну вот не могут девчонки реагировать быстро, и все тут! Читал, еще давно – у женщин скорость реакции запаздывает секунды на полторы-две. А еще – у них есть такая особенность: при возникновении нестандартной ситуации они впадают в ступор. Множество роликов видел в Ютубе – женщина за рулем своей машины устраивает небольшое ДТП, цепляя чью-нибудь тачку, а потом бросает руль, закрывает лицо ладонями и давит на газ. Картинка получается эпичная!
Почему такое происходит? Да по объективным причинам – у женщины за два с половиной миллиона лет существования человека выработался особый инстинкт, особая реакция на опасность. Если мужчина при возникновении опасности должен либо бежать, либо сражаться, и сделать это надо как можно быстрее, то женщина просто затаивается и ждет, когда опасность исчезнет. Прячется, можно сказать. Забить противника у нее сил не хватит, убежать тоже не сможет. Значит, остается надеяться, что напавший на стойбище тигр или будет убит, или мужчина, побежав, выманит его от стойбища. Либо тигр сожрет этого мужчину, насытится, и до женщины очередь не дойдет. Главное – набраться терпения и ждать.
Вот и тут произошло нечто подобное: не сумела Лена сразу, быстро оценить ситуацию и, вместо того чтобы упасть или отпрыгнуть в сторону, просто осталась на месте и стала ждать, чем все дело закончится и как эти раскрашенные твари будут реагировать на наше появление. Нет у нее еще рефлекса: увидел потенциального врага – не жди нападения, стреляй! Вот Лена и попалась.
В нее попали дважды, и она при этом умудрилась остаться на ногах. Скорее всего расстояние было слишком велико для помпового ружья, потому заряд рассеялся, и в цель попали только лишь пять свинцовых шариков из всего заряда картечи. Два в грудь, два в живот и один в левое бедро. Лена подняла ствол автомата, прицелилась и выпустила весь магазин одной длинной очередью – скорее всего уже в полубессознательном состоянии, захлебываясь кровью, наполнившей ее легкие. А потом упала навзничь, ударившись головой об асфальт так, что я отчетливо услышал стук, будто в мостовую врезалась пластиковая кегля.
Я не побежал к ней, как это сделал бы герой дурацкого боевика. Не пал на колени возле бездыханного тела, не стал лихорадочно нащупывать пульс и кричать: «Ты о’кей?!» Нет, ничего такого я не сделал. Лежа на земле, я приподнял ствол автомата, нашел прицелом раскрашенные фигуры, мелькавшие по двору, и стал методично, очередями по два-три патрона давить эту толпу, сосредоточившись на тех целях, откуда бухали одиночные ружейные выстрелы. Как хорошо, что у них нет армейского оружия! Если бы не это…
Когда подоспели Митька и Никита и тоже начали стрелять, устроившись за створками стальных ворот, явившихся непреодолимой преградой для картечи, только тогда я прекратил огонь и бросился к Лене, под которой уже натекла небольшая лужица крови.
Лена была жива. Ее грудь незаметно поднималась и опускалась, сердце стучало – хотя и очень осторожно, тихо, будто боясь протолкнуть в сосуды больше чем надо крови. Ведь если сейчас поднять давление кровеносной системы – кровь выльется через раны, и тогда организм умрет. Сейчас тело Лены впало во что-то подобное коме, максимально затормозив свою жизнедеятельность.
Но это я понял уже потом. А пока – ужас, охвативший мое сознание, едва не заставил меня затрястись, как от холода. Неужели она умрет?! Неужели – все, смерть?!
Я схватил Лену на руки и побежал к джипу. Открыл дверцу, положил девушку на заднее сиденье. Быстро расстегнув на ней разгрузку и подняв майку, осмотрел ее раны. Раны казались совсем несерьезными – они уже не кровоточили и даже начали затягиваться. Но меня больше беспокоили внутренние разрушения – пробиты легкие, пробит кишечник. А если заражение? Как с этим справится организм?
– Нормально… – послышался тихий голос Лены, она легонько кашлянула, и на губах снова выступила кровь. – Иди… добивай гадов! Пистолет… дай мне в руку. Нет, не бойся – я что, дура, стреляться? Вдруг кто-то в машину сунется – я его и стрельну. Иди!
Я достал из ее кобуры пистолет, передернул затвор, загоняя патрон в патронник, и сунул рукоятку пистолета в руку Лены. Потом забросил на плечо свой автомат, предварительно сменив магазин, достал из багажника «СВД» и негромко бросил в рацию, нажав кнопку передачи:
– Митяй! Я на высоту! Не высовывайтесь, сидите!
– Понял, Первый!
Осмотревшись, выбрал нужный дом и побежал к нему не быстро, но и не медля. Дверь в подъезд была открыта и заложена кирпичом, чтобы не закрылась. То ли мародеры, то ли отъезжающие наивные горожане открыли ее, но так и оставили. От кого теперь уберегаться? Болезни стальные двери нипочем.
В квартиры заходить не стал. Из всех квартир воняло трупняком, и даже тут, на лестничной площадке, запах был едва переносим. А еще – мухи. Мерзкие, зеленые, они жужжали, ползали, лезли в глаза, и я представил, что сейчас творится внутри квартир, там, где мухи устроили себе и ясли, и столовую. Запах мертвечины неискореним, он пропитывает даже металл.
Отсюда, с лестничной площадки девятого этажа, территория воинской части была как на ладони. И я понял, что по большому счету лезли мы сюда совершенно напрасно. Вернее, вспомнил. Это был гараж обеспечения военного госпиталя – «уазики», автобусы, ну и все такое прочее. Нечего было тут делать, точно! Какое, к черту, оружие?! У военврачей! Ну как я мог забыть, что это за часть? Ведь мелькала в голове мысль, что нет тут, в городе, настоящих воинских частей, нет! В Татищево надо ехать за оружием, и только туда. Там охрана стратегических ракет – у них все есть!
Открыл окно – пришлось постараться, закрашены шпингалеты. Стекло обычное, можно было бы и выбить, но побоялся, что враг может услышать, звон в тишине мертвого города разносится далеко. Открыл, встал на колени, винтовку положил на подоконник и начал смотреть на территорию гаража через оптический прицел.
Все как на ладони – вот стоит фура, на которой приехали отморозки, вот они прячутся за колесами, за «уазиком»-«буханкой», который, похоже, выгнали из гаража, чтобы угнать. А что – удобная техника по нынешним временам. Целая бригада влезает, и можно еще барахла какого-нибудь набить. То ли случайно приехали, то ли специально за машиной – неизвестно, да и неинтересно.
Выбрал первую цель – парень с начерненными, как у героя «Пиратов Карибского моря», глазами. Ишь модник какой! Получи, модник!
Тут метров сто пятьдесят, не больше. Поправка на высоту, на расстояние. Ветра нет, дождя нет – стреляй, попадай на здоровье!
И попал. Винтовка ударила хлестко, толкнула прикладом в плечо. 7.62 миллиметра, это вам… не это! Голову противника просто разнесло. Стрелял специально в голову – чтобы наверняка. Чтобы уже не встал. Они-то тоже с невероятной для обычного человека регенерацией! Ранишь, подумаешь, что он сдох, подойдешь ближе – и получишь заряд картечи в желудок. Можешь и не переварить! Да и больно, наверное…
А вот этого достать трудно. Видна только разрисованная нога – от колена до почти паха. Ну что же… и это хорошо!
Бах!
В четырехкратный прицел хорошо видно, как разлетается ошметками колено, как вываливается из-за машины раскрашенный отморозок и орет, орет, орет… Да и слышно – расстояние-то ерундовое!
Бах!
И… все. Полголовы как не бывало. Хорошая винтовка. Точная винтовка! Мне – нравится.
Так… ага! Вон он! Ползет за угол! Нет, парень, сегодня не твой день.
Бах!
Промазал, черт! Метил в голову, а попал в спину. Видать, позвоночник перебил, потому что он как-то странно задергался и ноги обвисли. Но живой и даже ползет – на одних руках!
Бах!
Вот теперь все. Кто у нас там еще? Ох ты ж… а это что еще такое?!
– Митяй! Ответь Первому!
– Слушаю, Первый!
– Митяй! Там мутанты! Много мутантов! Быстро отходите к джипу! Хрен с ними, с отморозками! Уходите!
Не успели. Мутанты побежали сразу со всех сторон – много, много особей! Штук тридцать, не меньше! Десяток во дворе – рвут гладовских отморозков, остальные набросились на Митьку с Никитой! Ах ты черт!
Быстро, едва прицеливаясь, стреляю по ближайшим мутам, выщелкиваю магазин винтовки, лихорадочно набиваю патроны. Вот же дурак! Надо было взять с собой два, три магазина к «СВД»! Какого черта только один?!
Да откуда я знал, что так выйдет?! И вообще-то «СВД» не хотел брать – здоровенная оглобля, только мешается! Но взял – для порядка. Вдруг чего… Ну вот оно и есть – «вдруг». Только лучше бы чтобы не было этого «вдруг»!
Ребята встали спина к спине – выстрел за выстрелом, выстрел за выстрелом. Митька бьет одиночными – патроны бережет. Стреляет он хорошо, да тут промахнуться трудно – расстояние ерундовое. Бьет в грудь – пулемет 7.62 отбрасывает уродов, как дубиной лупит. Никита стреляет из автомата Лены – тоже одиночными. И тоже не промахивается. Близко, в упор стреляют – как тут промахнешься? Мутанты корчатся на земле и снова встают. Не в голову ведь!
Бах! Бах! Бах!
Это не Митька с Никитой! Лена! О господи…у меня аж сердце заколотилась – мутанты рвутся в салон джипа – трое, двое здоровил, один поменьше. Лена отстреливается из пистолета!
Бах! Бах!
БАХ! Это уже я. Один мутант падает – наповал.
БАХ! Еще один!
Бах! Бах! Это Лена. И третий готов!
Переношу огонь влево, добивая тех, кто возле ребят, – валю недобитков одного за другим. Готовы! Штук десять, не меньше, валяется!
Смотрю на территорию гаража – только лужи крови, брошенные мачете и бейсбольные биты. Ну и короткие ружья – помповики и «смерть председателя». Трупов нет. Только лужи крови и обрывки ткани. Утащили? Точно, утащили.
– Ребята, отходим к джипу!
Командую, принимаю ответ и быстро бегу по лестнице к первому этажу. Через три минуты я уже у джипа – перепрыгиваю через трупы мутантов, дергаю на себя дверь и… отшатываюсь, натолкнувшись на широко раскрытые глаза Лены и зрачок пистолета, уткнувшийся мне в лоб.
– Фухх! – выдыхает Лена, опуская пистолет. – Ты чего так пугаешь?!
Она падает на спину, и грудь ее поднимается и опускается в судорожных попытках прокачать как можно больше воздуха. Больше, чем позволяют простреленные легкие.
– Лен, ты как?
Глупый вопрос. Нет, ну а что я еще могу спросить?
– Никак. Теперь – никак!
Голос тусклый, безжизненный, и я внутренне сжимаюсь в ожидании беды.
– Что?!
– Укусили. Два раза.
И я вижу рваную рану на голени, вокруг которой по ткани брюк расплылось пятно крови. И еще одну рану – поменьше, но очень неприятную, похоже на то, как если бы кто-то двузубой вилкой с силой провел Лене по запястью, взрезая кожу до самого мяса.
– Сколько времени у меня осталось? – Лена смотрит на меня устало и грустно. – Я хочу уйти сама, пока еще в разуме. Не хочу, чтобы это был ты. И никто другой. Сама!
– Не надо! – прошу я, сам не понимая, что говорю. – Мы запрем тебя в комнате! Будем кормить! А вдруг найдут вакцину! И ты…
– Не превращусь в мутанта? – Лена усмехается, вздыхает. – Кто найдет, Андрюш? Ты же знаешь…
– Ну что тут? – Открылась дверь с другой стороны, появилась улыбающаяся физиономия Митьки. – Ну мы их и накрошили! Никита тоже молодец, хорошо помог! И ты сверху… Что? Вы чего такие?!
Митька осекся, глядя то на меня, то на Лену, потом глаза его расширились, и он потрясенно выдохнул:
– Ох ты ж! Да как же так-то?!
– Домой едем. Грузитесь. Лен… отдай пистолет Митьке, ладно?
Я почему-то думал, что она будет сопротивляться, откажется отдать пистолет, но Лена только кивнула, протянула его Митьке и, уцепившись за спинку сиденья, села, глядя куда-то под ноги. Кровь из ран у нее уже не шла, и хрипа с кровавой пеной из глотки тоже не было. Быстро у нас заживают раны, фантастически быстро. Мутанты!
Хм… а ведь так и есть – точно, мутанты. ТЕ мутанты превратились в подобие обезьян, мы – стали кем-то вроде эльфов. Долгоживущих и почти неубиваемых. Почти – если не выстрелить в голову и не укусить ядовитым зубом.
Так и не понимаю – с какой все-таки стати укус мута приносит такие неприятности?! Вирус-то в нас уже есть! Почему именно при укусе?! И не нашел ответа. Не биолог я, всего лишь вчерашний школьник, спортсмен и «маменькин сынок». Что я могу знать о вирусах?
В салоне гробовое молчание. Только рык движка, гул шин по мостовой и свист ветра в приоткрытом окне. Говорить не хочется, и только одна мерзкая мысль бьется в голове: «Лучше бы сразу, чем так!» И от этой мысли становится еще хуже!
Проезжаем мимо института «Микроб», но мне сейчас не до него. Совсем не до него! И когда Митька вдруг вопит, требует остановиться, я едва не покрываю его отборным матом.
– Стой! Андрюха, стой! «Микроб»!
– Что «Микроб»?! – сквозь зубы цежу я, и кровь стучит у меня в голове, багровой пеленой ярости закрывая глаза.
– Андрюха, я видел! Ей-ей, я видел! – лепечет Митька, не похожий сам на себя. – Там кто-то есть! Точно есть!
– Да кто там есть?! – с досадой и злостью спрашиваю я, и вдруг до меня доходит: – Да ладно?! Гонишь!
– Да не гоню, в натуре есть! Я видел – человек туда вошел! В каком-то костюме типа скафандра! Ну как в кино – химзащита! Видел фильм «Эпидемия»? Штатовский! Вот там они в таких костюмах ходили! Как в космических скафандрах!
Я торможу, медленно, осторожно разворачиваюсь и еду назад, туда, где виднеется пятиэтажное здание, выкрашенное в желто-кремовый цвет. Вот и навес над крыльцом, облицованным плитами коричневого камня, дурацкий маленький шлагбаум перед стальными воротами, перекрывающими выезд из здания. Стальные решетки в окнах и белые параллелепипеды кожухов сплит-систем. Обычное офисное здание, каких в городах превеликое множество.
Вот только это не просто офисное здание. Это институт «Микроб». И по слухам, в нем хранятся такие бактерии и вирусы, которые могут свободно убить не только население миллионного города, но и всей страны – устроить что-то вроде апокалипсиса. Вранье, конечно, кто это будет держать подобные вирусы в самом центре города? Но в том, что тут имеются опасные болезнетворные штаммы, я уверен. И лихорадка Эбола, и всякие чумы и чумки – все это тут точно есть. Но самое главное – вакцины, которые всю эту пакость вылечивают. Для того и существует институт «Микроб», чтобы бороться с подобной гадостью, создавая вакцины всех видов и возможностей.
Да может быть, и не только этим они занимались – хоть биологическое оружие во всем мире вроде как запрещено, но не пойман – не вор. А вот то, что врачи из «Микроба» мотаются по всему миру, вылечивая своими лекарствами несчастных негров или папуасов, – это стопроцентно точно. Ездят, лечат – вроде как благотворительность. Однако я всегда подозревал, что тут не все так и чисто. Нужно же испытать вакцины в полевых условиях? Так почему бы при этом не выставить себя благодетелями, помогающими несчастным, уничтожаемым страшными эпидемиями?
Может, и цинично, зато – правда. И всем хорошо. Больным, которых вылечили врачи, и врачам, которые испытали вакцину в полевых условиях и, самое главное, не на животных, не на своих согражданах, а на чужих, не рискуя жизнями наших людей. Если не учитывать риск самих врачей, конечно.
Подняв облачко пыли, тормознулся возле входа в институт. Теперь вообще стало много пыли – везде. Скоро, подозреваю, все улицы будут завалены пылью, под дождем превращающейся в жидкую грязь. Объективный процесс – убирать-то некому.
– Митя со мной, Никита на охране машины! – приказал я, всем своим тоном и видом отсекая любые возможные возражения. Впрочем, никто и не возражал. Как обычно.
Митька взял свой любимый пулемет, привычно повесил его через плечо, перекинув ремень за шею, и взял на изготовку, чтобы, если что, стрелять от бедра. Очередь из такой пушки калибра 7.62 остановит любую тварь. Главное, чтобы и меня попутно не снес.
– Поаккуратнее со стволом! – не удержался я и получил в ответ пренебрежительный хмык. Ну да, чего я до него докопался? Митька умелый парень, знает, каким концом стреляет пулемет.
Мы поднялись по крыльцу, вошли в вестибюль. Вот проходная, или скорее КПП – с вертушкой и окошком вахтера. Вертушка крутится свободно, и мы проходим дальше, к лестнице. Тут лифт и три лестницы: одна ведет наверх, две, справа и слева от этой лестницы, – вниз. Как ни странно, на лестницах, ведущих вниз, горят тусклые лампы дневного света, и это при том, что в городе света уже нет. Кончилась лафа с электричеством! Но почему тут все еще горят лампы?! Каким образом?!
Тут же делаю вывод – автономное питание. В таком месте обязательно должно быть автономное питание, иначе все эти чертовы штаммы разбегутся при любой аварии электросетей.
Машу рукой, и мы медленно, осторожно спускаемся по лестнице, контролируя каждый шаг, ожидая всяческих пакостей. Каких именно? Да кто ж их знает! Что там за люди сидят, мы же не знаем – если сидят, конечно! Может, Митьке показалось? Но вообще-то он не настолько… хм… романтичный, чтобы увидеть то, чего нет. Даже излишне конкретный парень.
Шаг за шагом… шаг за шагом… и зачем я полез в этот институт? Дурацкая надежда спасти Лену, вот зачем! А вдруг?! Кто может ее спасти, как не врачи-микробиологи, занимающиеся этим делом все свою жизнь?!
Оп! Первый подземный этаж. Сколько еще их?
– Эй! – внезапно кричу в пустоту. – Есть тут кто-нибудь?! Эй!
Молчание. Где-то далеко, очень далеко вроде бы хлопнула дверь. Киваю Митьке, и мы идем туда, откуда послышался звук.
Длинный коридор, двери, закрывающиеся на электронный замок. Тусклый свет неоновых плафонов, окрашивающий лица в белесый, неживой цвет.
Митька идет сбоку от меня, ствол пулемета вперед – будто вынюхивает этим стволом цель. Лицо друга напряжено, он наготове. Хороший у меня друг! И вообще – хорошие у меня друзья! Лена… ох, Лена, Лена! Что делать?! Ну что же делать?!
Коридор заканчивается стальной дверью с окошком. Митька постучал по стеклу, задумчиво сказал:
– Пуленепробиваемое? Щас попробуем!
Поднял ствол пулемета, нацелив его в окошко, но я остановил:
– Мить, не надо. Просто нажми вон ту кнопочку.
Митька посмотрел на кнопку переговорного устройства на двери, оглянулся на меня и промолчал. Не до шуток, да. Мне, если честно, не шутить хотелось, а выть! Выть, как волку, попавшему в капкан!
Митька нажал на кнопку, и… ничего не произошло. Он нажал еще раз… секунд через пять хриплый мужской голос недовольно спросил:
– Кто там? Чего надо?
Я слегка опешил. И правда, а чего нам надо? Чего мы хотим от этих людей? На что надеемся?
– Поговорить! – наконец-то выдавил из себя я. – Мы хотим поговорить!
– А кто вы? – так же недовольно спросил голос.
– А кто – ВЫ?! – начал злиться я. – Откройте!
– А надо ли? – засомневался голос.
– Надо! – сдерживая себя, заверил я. – Потому что, если вы сейчас не откроете, мы расстреляем эту дверь из пулемета и все равно зайдем. А потом уже будет поздно.
Что именно будет поздно – я не уточнил, потому что сам не знал. Но собеседник за дверью, наверное, меня понял, потому что дверь щелкнула и открылась.
– Будь настороже! – предупредил я Митьку, и тот согласно кивнул. И правда – не хотелось бы получить по башке и остаться тут навсегда. Нам есть для чего жить. Наверное.
За дверью оказался еще один коридор – небольшой, метров пять. И такая же дверь, только без переговорного устройства. Когда закрылась первая дверь, что-то вдруг зашипело, и коридор наполнился клубами белого то ли пара, то ли газа. Я невольно задержал дыхание, а Митька выматерился и закричал:
– Вы охренели, что ли?! Я щас разнесу этот притон!
– Не волнуйтесь, это не опасно. Дезинфекция!
Митька поперхнулся и замер, вытаращив глаза, – голос теперь был женским и довольно приятным.
– Их двое! – тихонько шепнул он, встав на цыпочки и потянувшись к моему уху.
– Как минимум, – рассеянно кивнул я и поправил ремень автомата на плече. – Не делай резких движений. Без моей команды – не стрелять!
Туман в комнате исчез минуты через три, когда мы уже как следует наглотались этой гадости с горьковатым привкусом лекарства. Невидимые насосы выкачали воздух так же быстро, как и накачали, дверь впереди щелкнула и открылась.
Небольшая комната – столы, кресла, компьютер. Пульт с множеством экранов. Охрана? Наверное… пункт охраны. Странно, конечно, но почему бы и нет? В стене напротив входа – стеклянная дверь, скорее всего пуленепробиваемая – уж больно массивная на вид. Вделана в стальную стену, и на ней – переговорник. А еще – неясные белые фигуры. Две? Нет – три фигуры!
Стеклянная дверь с шипением открылась, уйдя вбок, и в лицо ударил теплый ветерок. Только сейчас я заметил, что в подвале холодно, как в холодильнике «Саратов», и невольно поежился. Фигуры в белых скафандрах вышли из дверей, один из них держал руку за спиной, и я тут же среагировал:
– Руки из-за спины вытащили! Быстро! Иначе стреляю!
Я приставил приклад к плечу и взял на прицел. И точно: длинный в белом скафандре опустил руку, и в ней оказался пистолет – «макаров» вроде как.
– Все! Все! Не стреляйте! – Голос длинного показался мне испуганным, что и понятно: испугаешься, когда на тебя смотрят два ствола, да не пукалки, как у него, а настоящие убойные машины.
– Михаил Михайлович, я говорила вам! – Голос принадлежал фигуре пониже, и за стеклом угадывалось женское личико. – Ребята, это ошибка! Мы не хотели стрелять! Это так, на всякий случай!
– А я сейчас на всякий случай прострелю ему ноги! – тихо и зловеще бросил Митька и угрожающе повел стволом. – Бросил пистолет! Быстро!
Пистолет свалился на пол со звенящим стуком, и я недовольно покосился на Митьку, – а если бы эта штука стрельнула, ударившись о пол? Что, нельзя было положить пистолет на стол? Что за театральные эффекты?!
Митька, видимо, понял мой взгляд и неопределенно пожал плечами – мол, как получилось, так получилось.
– Давайте знакомиться? – не унималась женщина. – Вы кто?
– А вы кто? – хмыкнул Митька. Он выглядел забавно с огромным «ПКМ» на ремне. Забавно и опасно – эдакий бойцовый пес, стаффордширский терьер. Не такой уж и большой, но клыки… ай-ай!
– Хватит! – прервал я бесперспективный разговор. – Так мы ни к какому результату не придем. Меня звать Андрей Комаров, это Митя. Мы увидели, что кто-то зашел в здание института, и решили проверить, кто это. Мы не хотим причинить вам вреда, но, если вы попытаетесь причинить вред нам, мы вас убьем. Теперь, пожалуйста, представьтесь, чтобы мы знали, с кем разговариваем.
– Воспитанный мальчик! – явственно хмыкнул длинный, тот, у кого раньше был пистолет. – Не пнул, и ладно!
– Михаил Михайлович, может, хватит? – Девушка в скафандре явно разозлилась. – Вы уже достали своим раздражением, своей желчностью и своим глупым поведением! Я вам сказала, что не надо брать пистолет, что он не поможет, если что, – вы взяли! Я вам сказала, что не нужно ходить в магазин, но вы пошли! Потому что вам не хватает выпивки! И вот результат – у нас здесь чужие люди!
– Маша права, Михал Михалыч, – другой человек в скафандре был спокоен, вежлив, но чувствовалось, что он тоже зол, – вы уже достали! Ради выпивки вы поставили на кон все наше дело! И вообще – наше существование! Как так можно?!
– Ну пристрелите меня, пристрелите! Чем так жить! – Высокий плюхнулся на стул и замер, скрестив руки на груди. – За-дол-бало! Все достали! Все!
– Я Николай Романович, – сказал второй мужчина, – можно просто Николай. Мы научные сотрудники института… единственные научные сотрудники, оставшиеся в живых. Ну вот вроде и все….
– А как вы остались в живых? – спросил я, и кровь билась у меня в висках. – У вас есть лекарство против вируса?
– Э-э… мм… какого именно штамма вируса?
– А что, разве… вирус не один?
Это Митька. Я замер, и только в голове билась, стучала кровь. Я не позволял себе надеяться! Но так хотелось…
– Тихо! Все – тихо!
Наверное, голос мой был таким страшным, что даже Митька отшатнулся и чуть попятился. Я на негнущихся ногах подошел к троим в скафандрах и медленно, тщательно выговаривая слова, спросил:
– У нас в машине лежит девушка, которую укусили мутанты. Вы можете ее спасти? У вас есть лекарство, чтобы ее спасти?
Молчание. Белые фигуры замерли, потом женщина неуверенно сказала:
– Есть вакцина… но мы ее еще ни разу не пробовали. Вернее, на людях не пробовали. На животных она вроде как работает. Но никаких гарантий!
– Гарантий чего? – У меня получилось хрипло, слова едва проходили через глотку. Я откашлялся и продолжил: – Какие гарантии?
– Ну… что процесс будет остановлен, – вмешался мужчина помоложе.
Высокий же так и сидел со скрещенными на груди руками.
– Послушайте. – Я сделал несколько шагов и, взяв одно из кресел за спинку, подвинул его и сел посреди комнаты. – Я не знаю, кто вы и зачем вы тут. Я хочу знать только одно: можете вы помочь моей… жене или не можете! Если можете, помогите! Я для вас тогда сделаю все, что могу! Если не можете – тогда пошли вы к черту! Мне неинтересно, как вы тут живете и почему прячетесь в подземелье! Я глава общины, мы пытаемся заново создать цивилизацию, и эта девушка мне очень дорога! Я ее люблю! Понимаете? Вы меня понимаете?
Снова молчание, потом высокий со скрещенными руками встает, подходит ко мне и садится напротив. И тогда я вижу за стеклом седую бороду, серые глаза и лохматую шевелюру над морщинистым лбом. Глаза смотрят совсем не зло, даже участливо. И голос немного изменился, стал вроде как добрее.
– Андрей, да? Ага… послушай теперь меня. Значит, вот такое дело… мы тут оказались случайно, работали, когда все случилось. Как ты видишь, доступ к нашей лаборатории закрыт, и, пока мы не позволим войти, никто не войдет. Мы тут были не одни, но… наша группа занималась исследованием вируса… впрочем, тебе это ни к чему. В общем, мы тут засели на неделю, благо никто нас дома не ждал. Все трое одиночки. Ну… почти одиночки. Это мои помощники, я научный руководитель и заведующий лабораторией. Когда по миру пошла эпидемия, я пытался остановить моих коллег, чтобы не уходили, говорил, чем это все закончится, но… успеха не имел. Возможно, моя вина, я не был убедителен. Но факт есть факт – все, кроме нас, умерли. И эти… бунтовщики, Маша и Коля, умерли бы, но я заблокировал двери и никуда их не выпустил. А потом, когда все стало ясно, чем закончится, – они и сами никуда не пошли. Теперь мы живем здесь. Живем все то время, пока мир приходил в негодность. Полной картины происшедшего у нас нет, потому что отойти далеко мы боимся – слишком многое поставлено на карту. Да, я иногда выхожу в магазин… – мужчина запнулся, затем продолжил: – Виноват, нервы ни к черту, надо слегка себя заправить. Но в пределах! – Девушка фыркнула. – Все это время мы работали, пытались сделать вакцину, пытались сделать лекарство, которое позволит нам выжить и позволит не допустить превращения в обезьян-мутантов. Да, да – мы все знаем. И работали с лабораторными животными – благо у нас их тут было вполне достаточно.
– Почему «было»? – вмешался Митька. – Вы их съели? Чем вы тут питались? И откуда электричество? Его же отключили?
– Нет, мы животных не ели, – усмехнулся мужчина, – мы их заражали. Смотрели, как они умирают, исследовали тела. Смотрели, как возникают мутанты. Вы же знаете, что и у животных происходит мутация – не такая регрессивная, как у человека, но происходит. Животные становятся более быстрыми, более сильными и… кровожадными. Почему, откуда у мутантов такая тяга убивать – я не знаю. Так действует вирус, изменяя мозг своего носителя. Мутанты становятся машинами уничтожения. У меня есть одна теория, но она настолько безумна, что мне ее не хочется даже озвучивать…
– Михаил Михайлович считает, что дождь из зараженных метеоритов – не что иное, как вторжение агрессивных инопланетян, – спокойно пояснила женщина. – Вирус убивает разумных существ или преобразует их в смертоносные машины, которые подчищают мир, освобождая от ненужных живых существ. Так сказать, прореживая этот мир. А в конце концов вымирают, не оставляя потомства. И мир чист!
– Мы видели, как они занимались сексом, – вяло бросил я. – Потому не думаю, чтобы они так просто вымерли.
– Сексом? – Мужчина даже привстал с места. – Вот как! Но это ничего не значит… совсем ничего! Вы… хм… пробовали заниматься сексом, ведь так? Были случаи беременности?
– Не было, – кивнул я. – И что это значит?
– Это значит, что вирус блокирует способность размножаться. Зато дает такую потрясающую регенерацию, что просто диву даешься! Вплоть до того, что зараженное существо может отрастить новые органы и конечности! Единственное, что его убивает, – разрушение мозга!
– Не вяжется, – помотал я головой. – Зачем инопланетянам нас вычищать и при этом давать нам такую регенерацию? Совсем не вяжется. Но речь не о том. Вы нашли вакцину? Вы можете вылечить мою жену?
– Я к этому и подхожу. Итак, мы проводили исследования и пытались создать вакцину. Во время исследований выяснили, что вирус, попав в организм живого существа, преобразуется в совсем другой штамм. И тогда это существо становится смертельно опасным. Его укус, его кровь, кусочки плоти – все смертельно опасно и невероятно заразно. Тот, кто подвергнется нападению, сам станет таким мутантом.
– А почему мы не стали? – не выдержал Митька. – Не вяжется! Мы-то ни на кого не нападаем! И если бы наша кровь и всякое такое, – он слегка запнулся, – были заразны, мы бы давно стали мутантами!
– А вы тоже мутанты. Только другие! Регенерация у вас повышенная, так ведь? Я не проводил опытов с такими, как вы, но уверен – повышенная. А вот агрессии, как у тех мутантов, у вас нет. И вы не регрессируете, превращаясь в кроманьонцев. Не обрастаете шерстью. В вас другой штамм вируса. Хотя по большому счету вирус – тот же. Вы вообще понимаете, что такое штамм? На всякий случай поясню – это как человечество, оно вроде бы едино. Все люди могут между собой скрещиваться, но… есть чернокожие, есть пигмеи, есть великаны. Но все это – человек. Просто попавший в другие условия жизни и потому изменившийся. Примерно так же и вирус. Может, это слишком популистское, грубое сравнение, но я хотел, чтобы вам было понятно.
Мужчина помолчал, видимо, собираясь с мыслями, затем продолжил:
– Итак, вирус. Мы можем его уничтожить в организме носителя. Но в этом случае носитель полностью теряет способность к сумасшедше быстрой регенерации. Более того, у меня есть подозрение, что вы, молодые люди, с помощью вируса можете жить практически вечно. Размножаться – не можете, но можете быть вечно молодыми и здоровыми. Понимаете? Вам всегда будет пятнадцать лет! Стоит это того, чтобы не трогать сидящий в вас вирус? Стоит это отказа от деторождения?
– Не совсем так, Михаил Михайлович! – вмешалась женщина. – Вирус подавляет способность к деторождению только у женщин! Самцы… то есть мужчины, вполне нормальны, и, если бы женщины могли рожать, дети могли быть. Все дело в женщинах.
– Стоп! – не выдержал я. – Все это очень интересно, но у меня на руках покусанная девушка, которой нужна помощь! Вы можете ее вылечить? Сделать так, чтобы она жила?
– А вот и не знаю! – ворчливо ответил Михаил Михайлович, видимо, обидевшись, что я его перебил, не дал прочитать лекцию максимально подробно. – На людях мы вакцину не испытывали! Как подействует вакцина на человека, я не знаю. Кстати, а почему не спросите: как так случилось, что мы не испытывали ее на себе?
– Как так случилось? – терпеливо спросил я, хотя мне больше всего хотелось пнуть этого профессора прямо в пах. Он сидит, важно рассуждает. А у меня там Лена уже, может, шерстью обрастает! А ему, видишь ли, лекции научные надо читать!
– Потому что мы боимся! Мы не знаем, как подействует на нас эта вакцина! Пусть мы и плохо тут живем, как в тюрьме, но живем! У нас еды на годы вперед, у нас воды сколько хочешь, горючего для генераторов на годы – мы тут можем долго, очень долго продержаться, особенно если будем экономить! А впусти в себя вирус – вдруг организм взрослого человека отреагирует на вакцину и на вирус совсем иначе? Тут нужны исследования, нужны опыты! Мы и вакцину-то произвели совсем недавно, и у нас ее пока маловато. Нужно запускать в производство, вырабатывать больше, и тогда…
– А что тогда? – не выдержал я. – Вы пойдете на улицу, будете ловить мутантов и колоть им вакцину? Зачем? Они что, вернутся в первоначальное состояние? Станут людьми?
– Нет, не станут. Но… вообще-то ты прав. Вакцина нужна покусанным. А еще – таким, как мы. Если такие где-то еще остались. Но страшно, понимаешь ли… повторюсь – на людях не испытывали!
– Теперь – испытаете! – с горечью сказал я и встал с кресла. – Вы готовы прямо сейчас сделать укол моей девушке?
– А не боишься? А вдруг что пойдет не так? А ты потом нас тут перестреляешь?
– Ей уже нечего терять. Я уже видел, что бывает после укуса мутанта.
– Да?! И что же? Извини… чисто исследовательский интерес, ты должен понять. Ты присутствовал во время превращения?
– Да. И после… Превращается в «бабуина». В мутанта. Так что… я могу на вас рассчитывать?
– Можешь. Веди ее сюда. Или она не может идти? Может, дать каталку?
– Не нужно каталки. Если что, я и сам ее принесу, на руках.
– Хм… да, ты можешь! – Биолог осмотрел меня с ног до головы, кивнул. – Товарищ твой тогда пусть тут посидит, чтобы меньше шансов было занести заразу, а ты иди. Мы пока приготовим вакцину.
Я встал и пошел к дверям.
Бах! Бах!
Я выбежал из дверей, приставив приклад автомата к плечу, и только одна мысль билась в голове: на кой черт оставил Митьку? Почему с ним вместе не пошел?!
Это были два мутанта – мужчина и женщина, или скорее парень и девушка, судя по размерам тел. Кстати, уж очень много стало этих самых мутантов! Ощущение такое, что треть из тех, кого мы считали мертвыми, стали мутантами! Брошенных машин на улицах полно, и не во всех них мертвые тела. И вот куда делись хозяева? Убежали? Стали «бабуинами»?
Мужчина прыгал по крыше моего джипа, женщина бегала вдоль машины и мерзко смеялась. Да, да – она смеялась! Я видел, я не ошибся! Она хихикала! И это в то время, как через приоткрытое стекло Никита пытался в нее попасть из пистолета, почему-то не воспользовавшись автоматом Лены. И безбожно мазал. То ли гадина перемещалась слишком быстро, то ли просто от волнения, но ни одна пуля не попала в цель.
Вначале я срезал подонка, нарушавшего целостность лакокрасочного покрытия моей тачки. Очередь из трех патронов – и его как сдуло с крыши. Уж не знаю, куда я ему попал, надеюсь – в башку. В любом случае он хорошо получил. Потом добью.
Когда перевел прицел на бабу-мутантку, она была уже метрах в десяти от меня, и я поразился ее скорости. За секунду она рванула с места так, что только пыль столбом, и, если бы додумалась завернуть за угол, я бы ее не достал. Но я достал. Не с первой очереди, но достал. Проклятая обезьяна, сбитая пулей, вошедшей ей в позвоночник, прочертила метра два по пыльной мостовой, а потом поползла на руках, повизгивая от ярости и боли.
Я не пошел к ней. Обошел джип и убедился, что напарник этой визгливой твари мертв – я удачно угодил ему в голову с левой стороны, снеся половину черепа.
И только тогда пошел к уползающей твари.
Она смотрела на меня снизу вверх, и на мохнатой морде можно было различить человеческие черты. Я видел фото несчастных, которых в старину выставляли во всяких там цирках – среди них нередко были бородатые женщины. И вот эта тварь, если забыть про ее могучие белые клыки, была похожа на такую женщину. Удивительно, как много в ней сохранилось человеческого! В том числе и способность хихикать.
– Отпусти! – гортанно сказала женщина. – Отпусти! Не убивай!
Сказать, что я был поражен, – ничего не сказать. Они умеют разговаривать? Они понимают, что такое смерть?! Я же думал, что их разум на уровне обезьян, не более того!
– Почему я тебя должен отпустить? Ты хотела нас убить!
– Хотела убить, – эхом повторила женщина и оскалила ряды белых зубов, больше подходящих акуле.
– Почему ты хотела нас убить? – спросил я, не надеясь на ответ.
– Потому что вы – еда! – снова оскалилась женщина. – Я должна есть! Мясо теплое, вкусное! Кровь вкусная! Убивать – весело!
Нет, я погорячился насчет разума. Разума у нее не больше, чем у той гориллы, которая умела разговаривать жестами. Или та была шимпанзе? Да какая, к черту, разница, кто это был! Главное, она умела разговаривать на примитивном уровне и знала несколько сотен жестов. И жестами говорила только потому, что ее глотка не была приспособлена к человеческой речи. А вот у мутантов – приспособлена. Мутанты ведь люди! Просто деградировавшие до уровня обезьян!
Я задумался и чуть не попался. Женщина выбросила руку, хватая меня за лодыжку, и, если бы не моя реакция боксера, скорее всего мне бы пришлось совсем худо. Прокусила бы ногу, точно! А когда я отодвинулся, выругавшись и сплюнув, снова захихикала и невнятно сказала что-то вроде: «Весело! Есть хочу!»
Я прострелил ей макушку, развернулся и пошел к машине, внимательно глядя по сторонам на предмет компаньонов убиенной обезьяны. Открыл дверцу и посмотрел на Лену.
Лена лежала на спине, с закрытыми глазами, тяжело дышала. Я с замиранием в сердце осмотрел кожу на ее груди и облегченно вздохнул – ранка от картечи уже затянулась. Рану от картечи на ноге и смотреть не стал – она неопасна и скорее всего уже затянулась.
Укусы тварей тоже зарубцевались и выглядели старыми, будто получены были не меньше года назад. Еще раз с опаской осмотрел кожу – нет ли признаков превращения. Ну да, я знаю, что превращение начинается через несколько часов, даже через сутки после укуса, и начинается оно не с обрастания шерстью, а с изменений в психике. Вначале укушенный перестает узнавать окружающих, впадает в ступор, тупо глядя в пространство и не реагируя на раздражители, а потом становится невероятно агрессивным и нападает на все, что шевелится. Проверено, знаем! Но все равно… на всякий случай.
– Лена! Ты меня слышишь, Лена?
Я коснулся ее лба и почувствовал такой жар, что у меня засбоило сердце. Процесс идет! Еще немного, и она начнет превращаться. И тогда неизвестно, сумеют ли победить болезнь эти самые биологи.
Честно сказать, не было у меня особой веры в них… но делать-то что оставалось? Дать Лене пистолет и оставить ее одну? Чтобы самому не стрелять? Нет уж – пусть делают, что могут.
– Лена, идти сможешь? – спросил я, и Лена открыла глаза. Слава богу – ее глаза, не белесые буркала мутанта!
– Смогу… – Лена осторожно села, ощупала себя руками. – Вроде ничего, восстановилась. Слушай, Андрюш, а может, обойдется? Может, не будет со мной такого?
Я не ответил. И она вздохнула. Мы оба знали.
– Никита, со мной пойдешь! – приказал я. – Почему из автомата не стрелял? Чего из этой пукалки?
– Ну ты же сказал, что для меня пистолет… вот я и… да и не особо я с ним умею управляться, с автоматом-то. Боялся, что куда-нибудь не туда засвечу.
– Вылезайте. Машину закроем. Я людей нашел, Лен. Биологов. Они тебе сделают укол, и ты будешь жить.
Я еле выговорил эти слова. А если не поможет? А если не будет жить? Если вакцина не поможет, так она впадет в забытье, и ей уже будет все равно.
Я закрыл машину сигнализацией, оставив в ней снайперскую винтовку. Снаружи ее не видно – она в багажнике, так что вряд ли кто-то просто так полезет, и без этого машин на улице хватает. Вон в сотне метров от нас стоит новехонький «Лендкрузер», даже без номеров. Небось из салона уехал. Кстати, надо будет потом посмотреть, что он и как. Если труп внутри сгнил – такой машинерий нам на фиг не нужен, вонь ничем не выведешь. А вот если бросили, мутировали, удрали – тогда совсем другое дело. Кстати, чего тут эта парочка крутилась? Может, из «кукурузера» и пришла?
Лена шагала вяло, но все-таки шагала, и даже почти не шаталась. Мы с Никитой шли по обеим сторонам от нее, внимательно оглядывая окрестности, и, только когда вошли в коридор института и спустились по лестнице, я облегченно вздохнул – тут мутантов нет, проверено! После того как баба-мутантка продемонстрировала мне свои способности в спринтерском беге, я был весь на нервах – вдруг выскочат из-за угла? Вдруг прыгнут с крыши? Ведь не успею!
В лаборатории все было готово. Для Лены пригнали каталку, на которую ее и положили, вывозя в эту самую лабораторию. Стояла стойка-капельница и рядом – зачем-то прибор для запуска сердца. Я видел такой в кино и забыл, как он называется. Тут же – еще какие-то приборы, назначения которых я не знаю.
Биологи своих скафандров так и не сняли. Почему – это я и собирался сейчас выяснить.
– А почему вы не снимаете скафандры? Не верите в свою вакцину?
– Я – верю! – тут же заявила женщина. – Михаил Михайлович не разрешает испытывать. Говорит, пока не было испытаний на других людях, пока нет статистики – не рисковать. Если мы умрем, некому будет совершенствовать вакцину. Вообще некому!
– А если верите, так снимайте скафандр! – не унимался я. – И проверьте!
Женщина, ее вроде как звали Машей, переглянулась с Николаем. Потом решительно взялась за шею…
– Не смей! Чертова девка! – завопил Михаил Михайлович, но было уже поздно.
Зашипело, и белый шлем с квадратным стеклом отвалился от костюма, явив миру курносое личико симпатичной женщины, можно сказать, девушки – лет ей двадцать пять – тридцать. Скорее двадцать пять, чем тридцать, – уж больно молодо она выглядела со своей прической каре, не очень аккуратно подровненной то ли ножом, то ли ножницами.
– Ну вот она я! – весело сказала Маша и так же решительно начала расстегивать застежки скафандра. Через пару минут она стояла перед нами в помятых слаксах и вытянутом на локтях и в подоле вязаном свитере.
– Холодно тут у нас! – сказала Маша, проследив мой взгляд. – Иначе нельзя, околеешь!
– Дура! Вот ты и околеешь! И останусь я без помощницы! – проворчал Михаил Михайлович.
– И без помощника!
Пшш… шлем отскочил, явив узкое, с впалыми щеками лицо Николая. Ему было под сорок, и зарос он некрасивой клочковатой бородкой. Да, ему стоило бы побриться… не всем идут бороды!
– Второй идиот! – вздохнул Михаил Михайлович и встал с кресла. – Идиоты! Дайте вакцину и пистолет!
Я невольно дернул стволом в сторону говорившего, и тот вдруг захохотал – заливисто, держась за живот, с привизгом:
– Ох-хо-хо! Ах-ха-ха! Спокойно, мальчик! Пистолет для инъекций! Ну в самом деле не иголки же ей втыкать. А пока раздень ее, мы должны осмотреть состояние тела. И вообще сделать кое-какие анализы – кровь взять, например.
Лена повернула голову, посмотрела на меня, а я посмотрел на Митьку и Никиту. Те смущенно отвернулись, косясь на меня и на Лену, а я вздохнул и пошел к столу.
– Достаточно, если она будет в нижнем белье! – слегка ворчливо заметил Михаил Михайлович. – Кстати, я предлагаю, если раны еще не залечились, подождать с вакцинацией. Иначе потом будет восстанавливаться долго и трудно. Как обычный человек. Учти это.
– У нее в груди картечины, – мрачно сказал я, – в легких. И еще – в ноге. И в животе.
– Плохо! – Биолог был искренне расстроен, это чувствовалось по голосу. – Свинец – вредная штука! Их надо убирать. Надо сделать рентген, а потом… потом извлечь. И только после вакцинировать. Вот о чем я и говорил.
– Я готова! – подала голос Лена, которая до сих пор угрюмо молчала. – Вытаскивайте!
– Сейчас я вакцинирую двух идиотов, потом мы перевезем тебя в другую операционную, сделаем рентген, найдем эти чертовы картечины, и только потом… Кстати, откуда у тебя картечины? Кто постарался?
– Банда! – коротко ответил я. – Банда каннибалов, рабовладельцев. И мне хотелось бы вас похвалить…
Тут биолог издал звук, похожий на иронический смешок: мол, кто ты такой, чтобы меня хвалить?! Но я продолжил:
– Вы правильно сделали, что встретили нас с пистолетом. Могли прийти бандиты из Красного Ордена – так они себя называют. И на будущее: если увидите раскрашенных, как из дурацкого фильма, придурков, в татуировках – прячьтесь или бегите. Это они. Все раскрашенные пили кровь людей, ели человечину – только так можно стать боевиком Ордена.
– О господи! – Маша недоверчиво помотала головой. – Я не верю! Мы же все цивилизованные люди! Ну да, они дети – и что?! Школа разве не учит хорошему?! И родители?! Как эти дети могли опуститься до такого?!
– А я верю. – Николай шагнул вперед, к столу и начал возиться с принесенным пластиковым контейнером. – Ты что, не видела в новостях о том, как детишки поджигают одноклассников? А фильм что, не видели – «АУЕвшие детки»? Про АУЕ – «Арестантский уклад един»? Ты думаешь, из них получилось бы что-то хорошее? Дети – маленькие зверьки, пластилин, из которого можно вылепить что угодно, смотря в какие руки попадет. И вот… вылепили.
– Во главе Ордена – ауешник, Глад. Мой бывший одноклассник, – продолжил я, не комментируя пояснения Николая. – Он один раз от нас ушел, когда мы перебили всю его банду. Теперь создал новую. Гораздо страшнее прежней.
– Что будет с миром? – грустно сказала Маша и оглянулась на Николая. – Коля, ты готов? Давай, делай. Хочется еще пожить, посмотреть, как этот мир умрет.
– Что за упаднические настроения, Маш?! – хмыкнул Николай, подходя к ней с блестящим цилиндром в руках. – Посмотри, это же нормальные ребята! И замечу – они ведь побеждают зло. Ты слышала – они уже однажды побили негодяев, а значит, и еще побьют!
– Вы про нас не забыли? – прекратил я этот диалог, и Николай заметно смутился:
– Извините, ребята. За то время, что мы были в заточении, мы привыкли, что, кроме нас, никого больше нет. А заняты мы лишь исследованиями и разговорами. Вот и болтаем без остановки. Не обращайте внимания – мы болтать болтаем, а дело делаем. Сейчас пшикнем по дозе и займемся вашей девушкой. Машенька, давай!
Нам пришлось уехать, оставив Лену в институте. Меня ждали дома, и я не мог задерживаться надолго. В принципе я не особо опасался, что кто-то сможет проникнуть внутрь лаборатории, прикрытой такими мерами безопасности. Как оказалось, в случае необходимости обитатели лаборатории могли вообще наглухо заблокировать проход стальными щитами, выдвигающимися из стены. Почему не заблокировали, когда мы пытались пройти внутрь, я не знаю. Не спросил. Может, когда-нибудь спрошу. Сейчас не до болтовни.
Лену обследовали, потом прооперировали, вынув из нее свинцовые горошины, засевшие в легких, в кишках и мышце бедра. Свинец – коварный металл. Я помнил из курса школьной истории (вроде как оттуда), что Рим травил сам себя, пользуясь водой, протекающей по свинцовым трубам. Свинец – ядовитый металл, и, находясь в организме, он бы его медленно, но верно отравлял. Оставайся Лена мутантом, как и все мы, ей это было бы не страшно. Более того, скорее всего свинцовые горошины со временем вышли бы из организма – по крайней мере так сказал Михаил Михайлович, оказавшийся вполне приличным, добродушным дядькой – немного с придурью, но в пределах нормы. Типичный такой киношный профессор, увлеченный своим делом и любящий немного выпить хорошей водки. И нехорошей – тоже. Ну надо же как-то скрашивать досуг, сидя в наглухо закрытом подземелье… вообще-то я его понимаю.
Его ученики – Маша и Николай – тоже были хорошими людьми. Ну, мне так показалось – а время все расставит по своим местам. Со мной они обращались очень уважительно, особенно когда узнали, что я и есть глава одной из общин. Претендовать на главенство по причине своего возрастного старшинства не пытались. Однажды что-то такое проскользнуло в словах Маши, которая сказала, что теперь они втроем осколки старого мира и совершенно никому не нужны.
Это было неправдой, о чем я тут же ей и сказал. Они должны передать свои знания ученикам, чтобы эти самые знания не утерялись. И мы их троих будем хранить как самое главное сокровище нового мира. Чем немало порадовал и Машу, и ее соратников, заметно приободрившихся и воспрянувших духом. Все-таки приятно чувствовать себя нужным и осознавать, что ты являешься частью чего-то гораздо большего, чем забытая миром биологическая лаборатория.
Решили, что пока они временно будут жить здесь – пока есть запас горючего для генераторов и есть запас пищи. А там посмотрим. Впрочем, как раз с пищей и водой тут было все очень даже неплохо – этого запаса хватило бы на несколько десятков лет. Склады, морозильные камеры забиты и мороженым мясом, и крупами, и консервами всех видов. Стратегический объект, что уж говорить.
Расчет был на то, что если случится апокалипсис, организованный нашими заокеанскими «партнерами», то лаборатории будут работать долгие годы даже в том случае, если наверху затрещит морозами ядерная зима. Огромные емкости с горючим для генераторов, артезианские скважины с чистой ледяной водой, оборудование, которое могло служить еще и как госпиталь – для раненых и для обожженных радиацией жителей города.
Все это спрятано под мощнейшими перекрытиями, которые, возможно, и не выдержали бы прямого попадания ядерной боеголовки, но уж взрыв километрах в трех от института перенесли бы точно. А может, и выдержали бы даже прямой удар. Лестница, по которой мы спустились, вела в такие глубины под зданием и бетонные стены были настолько могучи – что я бы такому факту и не удивился. Да и странно было бы, если бы вирусы и микробы, способные убить миллионы людей и хранимые под этим зданием, не были бы защищены от внешнего воздействия самым что ни на есть тщательным образом.
Здание строили еще в советское время, и я слышал, как папа не раз говорил: если бы сейчас лили бетон такой прочности, как тогда, то можно было бы не беспокоиться за целостность бетонных зданий. «Совок» умел делать хорошие вещи, не то что сейчас… одноразовые машины, одноразовые, рушащиеся здания.
Весть о том, что с Леной случилась беда, Настя перенесла плохо. Она так побелела, что я испугался – сейчас упадет в обморок! В общем, мне пришлось быстренько успокаивать Настю, рассказывать о том, кого мы нашли и что теперь будет с Леной. Тогда она успокоилась, и последним ее вопросом стало: будут ли теперь у Лены дети. Честно сказать, почему-то этот вопрос интересовал меня в последнюю очередь, – главное, чтобы осталась в живых, а уж насчет детей… это как-нибудь потом. Но вспомнил, о чем говорил профессор, и подтвердил – да, будут. После чего Настя надолго задумалась, а затем выдала: «Когда-нибудь я захочу от тебя ребенка, и не одного! Обещай, что не будешь меня останавливать! Не станешь запрещать мне вакцинацию!» Пришлось пообещать. Хотя тут же я объяснил Насте, что если она сделает инъекцию вакцины, то сразу же превратится в обычную девушку – способную рожать, но неспособную прожить сотни, а то и тысячи лет. И она будет стареть, пока не умрет на моих глазах. А оно мне надо? Мне теперь одной Лены хватит, и я не представляю, как все это будет происходить. Вернее, представляю, как будет происходить, но не представляю, как мы будем теперь жить вместе, все втроем. Ну вот ложимся мы в постель, всем нам уже лет по сорок… только мы с Настей так и выглядим пятнадцатилетними, а Лена уже постаревшая, морщинистая женщина, у которой взрослые дети. Тоже, кстати, выглядящие так, будто они старше меня!
М-да… Только представить – у меня дети, которые выглядят старше меня! Ведь они тоже не будут мутантами. Они родятся обычными людьми. Ведь дети возьмут иммунитет от матери, а мать – обычный человек с иммунитетом против смертельного вируса. Так мне объяснил Михаил Михайлович, а я ему верю. Хотя он может и ошибаться.
Эпилог
Конец августа.
Андрей Комаров
Ночной город страшен. Это не тот ночной город, каким он был до Дня непослушания. Тот город – ясный, светлый, людской. Этот ночной город – владение мутантов. Темный и жуткий, освещаемый только звездами и луной, изредка выглядывающей из-за облаков.
Мы закрасили фары так, чтобы оставалась только узкая щель, подсвечивающая дорогу. Совсем узкая, едва-едва пропускающая свет. А потом и вообще выключили фары и ехали с приборами ночного видения.
Ночью все равно не собираемся ездить, а если уж поедем, как сейчас, так по особой необходимости, когда очень нужно кого-нибудь убить.
Двигатель в тишине ночи слышно издалека, но тут уже деваться некуда – не руками же толкать бронетранспортер и БРДМ? Тихо, накатиком, под горку – так и дошлепаем. Главное, не газовать.
Мы приступили к делу только через две недели. Пока съездили в Светлый, пока нашли, где там у них гараж с военной техникой (оказалось, что он совсем не в Светлом, в военном городке только жилой комплекс). Впрочем, в Светлый заехали тоже не зря, оттуда увезли два десятка новобранцев, вполне приличных ребят и девчонок, детей военных. Кстати, они нам и подсказали, где искать бэтээры.
Взяли пока что два – оба с тридцатимиллиметровыми автоматическими пушками. И БРДМ. Были и с крупнокалиберными пулеметами, но их оставили «на потом». Еще вернемся, заберем. А пока пусть будут пушки. Огневая мощь у них – просто дуровая.
Кстати, набрали и боеприпасов. А еще стрелкового оружия. Ну да, уже и складывать на базе некуда, весь дом завален оружием, но лишним-то оно не бывает! Его теперь не производят, и еще долго, очень долго не будут производить! Пусть будет. Будем постепенно вывозить и складывать у себя.
Самое главное, что взяли кроме бронетранспортеров, – это гранатометы и выстрелы к ним. Тут были и РПГ, и одноразовые типа «Аглень», и огнемет «Шмель». Хватало на складе и пулеметов, в том числе и крупнокалиберных в разобранном виде. Пришлось несколько дней сидеть на складе и грузить всякую всячину – два грузовика аж присели под весом военного снаряжения, а мы покрылись потом, пылью и едва не падали от усталости.
Вообще все дни после апокалипсиса мне запомнились как сплошное, беспрерывное мародерство. Я таскал, таскал, таскал… как муравей. Стаскивая все, что вижу, в свой муравейник. И деваться-то некуда! Не притащишь – помрешь!
В общем, загрузили и фуры, и бэтээры – насколько смогли, чтобы осталось место для пассажиров.
Не все решили уехать с нами. Дураков-то всегда и во все времена хватает – мол, сами проживем, в магазинах все есть. Но идиоты мне и не нужны. Те, кто поумнее, те с нами и уехали. Десять парней и десять девчонок. Они же и помогали нам грузить военное барахло, а потом один из парней сел за руль бэтээра. Иначе бы мы смогли угнать только один.
Вообще же на ближайшие месяцы это наша главная задача – вывозить военные склады Татищева. Будем делать это регулярно, отряжая на «грабеж» специальную команду мародеров. Нельзя оставлять столько оружия на разграбление всяким недоумкам вроде Глада! Не дай бог, у него окажутся гранатометы. Вот тогда мы точно взвоем!
Возили оружие две недели, пока не выгребли все гранатометы, которые сумели найти. И все «крупняки». Угнали еще четыре бэтээра и три «бардака» – так когда-то папа называл бээрдээмы. «Бардаки» тоже были вооружены пушками, так что теперь мы могли противостоять почти любым силам противника – если только это будут не танки и не бомбардировщики. Но вряд ли кто теперь может летать на самолетах – в школах этому не обучали, а против танков у нас есть гранатометы – даже турельные. Раздолбаем, если что, в пух и прах.
В принципе я бы и от танка не отказался, но… пока что танков мы не нашли. Возможно, у нас в области их и нет. Да и зачем они? Танк жрет, как… как танк! Горючки не напасешься. И бэтээры жрут, и «бардак», кстати, жрет немерено, но все-таки не так, как пятидесятитонное чудовище, танк. Нам его просто не прокормить. Хотя кто собирается на нем ездить? Он вообще-то не для того нужен. Как и бэтээры с «бардаками». Прикопать их, чтобы одна башня торчала, и пусть прикрывают нас со всех сторон. И со стороны суши, и со стороны Волги. Мало ли… подкрадутся на барже, либо по льду попробуют зайти – вот тут мы их и встретим.
Кто попробует? Да кому не лень! Тот, кто прослышит о наших сокровищах! Тот, кому не дает покоя наше благополучие! Мало ли на свете идиотов вроде Глада.
В августе ночью уже холодно, но при нашей экипировке это хорошо. На каждом – по бронежилету и по каске. А еще – разгрузки. Запаришься, по жаре-то бегать! Но жарко будет днем, а пока – ночной ветерок пытается пробрать до костей. Помню, как мы в августе ездили на рыбалку – телогрейка едва спасает! А солнце выйдет, и понеслось – аж поджаривает! Скоро осень, скоро холода… нам еще дров надо напилить, горючего навозить. Бензовозы нашли, и не один, так что без соляры не останемся.
Оружие пристреляли, личное оружие, само собой. Потренировались. Ну и пушки на бэтээрах – тоже. Пришлось попотеть, чтобы разобраться, как управлять этими железяками. Но все когда-то в первый раз. Разобрались. Жалко было снаряды, но что поделать? Если кто-то мне расскажет, как научиться, не потратив патронов и снарядов, стрелять из какого-либо оружия, – буду очень благодарен.
Впрочем, чего-чего, а снарядов и патронов у нас хватало. Патронов и раньше было выше крыши, а из Татищева навезли – стрелять не перестрелять! Честно сказать, я и не подозревал, что склады с оружием в этом гарнизоне такие объемистые. Глупый был, конечно. Ведь как рассуждал: зачем части, которая может палить ракетами по Америке, какие-то там автоматы и винтовки?! Ну понятно, нужно на вышках и на КПП солдатику дать в руки ободранный «калаш», типа для порядка, а «Винторезы» на кой черт? А гранатометы, вплоть до автоматического? Кстати, так еще с ним и не разобрались – не придумали, куда поставить. Вернее, с ними, потому что их, автоматических, там оказалось десятка два.
Так вот уже потом, от ребят, которые остались в живых в этом самом городе Светлом, я узнал: при каждой части, которая «заведует» ядерными ракетами, есть не только стрелковые роты охраны объекта, но еще и спецназ, который занимается контртеррористической деятельностью. И вот в этом самом спецназе есть все, что только душеньке убийцы угодно. Начиная со стреляющих ножей и бесшумных пистолетов «ПСС» и заканчивая винтовкой «Винторез» и автоматом «Вал». Всякой всячины, в общем, выше крыши.
Кстати сказать, не такие уж они и бесшумные, как могли бы подумать незнающие люди. Звук даже пистолета «ПСС» таков, как если бы кто-то выстрелил из старой пневматической винтовки. Ну да, это не хлесткий выстрел из пистолета Макарова, и не «плетка» «СВД», но… никаких «пшик», как показывают в глупых кинофильмах, нет и в помине. Я в этом убедился, когда пристреливали оружие, выехав на берег Волги в Усть-Курдюмском заливе. В нынешней тишине, когда нет звуков проезжающих автомашин, нет шума города, нет ничего, кроме ветра и плеска волн, – звук от выстрелов и ударов стальных затворов был слышен достаточно хорошо. Но в любом случае – это и не грохот выстрелов из «калаша», и не бабахи из «стечкина», который присвоил себе Митька.
Кстати, этих «стечкиных» на складе было великое множество – оказалось, их обычно выдают летчикам и вертолетчикам, а еще – дежурным в шахтах стратегических ракет. Патроны те же, что у «макарова», точность выше, вес гораздо больше. На мой взгляд, бесполезная здоровенная железка. Но попробуй докажи это Митьке! Не знаю, почему так происходит, но не раз подобное замечал: люди маленького роста очень любят все большое – большие джипы, большие пистолеты. Видимо, большие вещи каким-то образом повышают их самооценку – подсознательно, конечно. Скажи сейчас Митьке, что он выбрал здоровенный пистолет потому, что рост у него невеликий, – смертельно обидится и будет дуться не меньше трех дней. Дольше у него все равно никогда не получается.
Мы остановили машины за квартал до объекта и пошли пешком. Но прежде я осмотрел окрестности на предмет нахождения мутантов. В прибор ночного видения осмотрел, или, как будет правильно сказать, в ПНВ. Ничего подозрительного не заметил, и мы пошли вперед, разбившись на пары и внимательно глядя по сторонам. Не хватало еще получить укус, по дурости не заметив крадущегося «бабуина». У них температура тела выше, чем у человека, так что светятся они в ПНВ, что твоя печка, только идиот такое не заметит.
Я ждал, что у гостиницы будут выставлены посты, но… ничего такого не заметил. Только двое сидели в красном джипе, стоявшем возле входа. Они сладко спали и, когда мы подошли, не проснулись. Никогда. Выстрел из «ПСС» – как выстрел из «воздушки», вблизи слышно, но в гостинице вряд ли кто услышит. Машину только жалко – потом вонять будет, мозги и кровь по всему салону. Впрочем, на кой черт нам их машина? Привык хомячить, вот и лезет в голову всякое…
Трижды включил рацию на передачу, и бэтээр медленно вполз на площадку перед гостиницей и устроился напротив входа, возле бывшего магазина «Эльдорадо». Отсюда можно простреливать все здание, сверху донизу.
Вообще-то самым лучшим способом было бы сразу закатить в фойе гостиницы несколько бочек с горючкой, разлить их по полу, а потом просто взять и поджечь содержимое. Чтобы весь этот дьявольский притон сгорел дотла! Но вот в чем загвоздка – а рабы? Те, кто отказался становиться уродами, пьющими кровь? С ними как? Тоже – пусть горят? Не по-человечески это. Неправильно. Они этого не заслужили. А потому был выбран промежуточный вариант.
И второй бэтээр тоже вышел на позицию. Покрутил башенкой, поводил стволом пушки вверх-вниз – готов!
Теперь очередь пулеметчиков с «Печенегами». Четверо ребят – несколько дней их обучали. Уж не знаю, как они смогут стрелять по людям, но надеюсь – смогут. По мутантам смогли, а тут – те же самые мутанты. Даже хуже. Мрази!
Пулеметчики распределились в линию – двое перед выходом из гостиницы, двое дальше, чтобы стрелять под углом. Ну и еще десять человек из тех, на кого я мог положиться, – с автоматами и «ПКМ». В том числе – Настя и Лена.
Лену не хотел брать – она после ранения да после вакцинации, но Лена настояла, поддержанная Настей, и я сломался. Пусть будет так. Внутрь я ее не пущу, а снаружи – пусть себе стреляет из-за прикрытия бэтээра. Никакой зачистки! Только стрельба по выпрыгивающим «зайцам»!
В гостиницу пошел с тремя проверенными парнями – Митей, Мишей и Никитой. Первые двое были отличными стрелками, на третьего я тоже не пожалел патронов для тренировки. Теперь он стрелял вполне сносно, тренировки не прошли даром. В принципе особой стрельбы пока не предвиделось – все, что нужно сейчас сделать, – это войти в вестибюль, разлить немного горючки и поджечь. Попутно поубивав всех охранников внутри, если такие там окажутся. Но вообще-то в идеале нужно взять языка, чтобы узнать, где держат рабов. Потому наша задача усложнялась. Как было бы просто – поджечь и раздолбать из пушек! Но люди?!
Дверь в гостиницу открыта. Глупо, но это так! Впрочем, а почему «глупо»? Я чего ожидал – воинских патрулей? Дежурных снайперов? Охрану периметра? Хм… вообще-то да. Именно этого я и ожидал. У нас-то такое есть! Я-то об этом позаботился! А почему они не позаботились?
Может, потому, что они банда, а мы община? Но вообще-то Глад при его хитрости и умении выживать должен был подумать о сохранности своего гнусного тела. Так почему не подумал?
Может, потому что он эгоист? Думает только о себе, и при всей его хитрости и тараканьей выживаемости совсем даже не умен? Скорее всего так и есть. Ну… мне так кажется.
Впрочем, теперь не до рассуждений! Теперь только вперед!
Охрана была. Но охранники, как и те, что были в джипе, просто спали. Тупо спали, устроив помповики на коленях и прислонившись к стене. Два парня и девка с голыми сиськами, видневшимися из-под кожаного жилета. Девка крепкая, можно сказать, толстая – ручищи, как у борца. И все лицо в насечках-татуировках, как у какой-нибудь африканки.
Это дольше рассказывать, чем дело делается. Входим. Видим спящих. Стреляем. Все! Мозги на стену, тишина и покой. Двое застрелены. Девку я просто вырубил ударом в скулу.
Очнулась она минут через пять – бил я не очень сильно. Резко, но не сильно. Иначе бы просто шею сломал. Очнулась когда я хлестнул ей по лицу ладонью, а когда начала шевелиться – зажал рот и приставил к подбородку снизу нож. Ее нож. Я вытащил его из ножен, висящих у нее на ремне.
– Если ты попробуешь шевельнуться, я воткну тебе нож в горло. Если попробуешь кричать – воткну нож, а потом отрежу голову. Я задам тебе несколько вопросов, ты ответишь, и я тебя не убью. Не будешь кричать? Или тебя убить? Если согласна ответить на вопросы, моргни один раз. Если не согласна – два раза, и я тебя убью.
Смешно, ага, – как будто она и правда будет моргать два раза. Дураков-то нет!
– Хорошо. Сейчас я убираю руку, и ты мне ответишь. Итак, где вы держите рабов? Сколько их? Говори тихо, не кричи. Помни – нож у твоей шеи.
Убрал руку, готовый тут же заглушить крик коротким тычком. Нет – глаза таращит, пытается рассмотреть мое лицо. А что ты рассмотришь в темноте? Света-то вообще нет! Я-то с прибором вижу, а для тебя темнота кромешная.
– Откуда я знаю, сколько рабов? Тридцать, может… или сорок. А сидят они вон там, в холодильной камере. Там холодильная комната такая… когда электричество было, там мясо висело. А потом они стали там жить. Ты меня отпустишь?
– Я? Отпущу! А где вся ваша банда живет?
– Не банда! Орден!
– Хорошо. Где ваш Орден живет? Где они располагаются?
– А где им располагаться? По номерам, где же еще? Так ты отпустишь?
Я коротко, без замаха врезал толстухе по скуле, и она обмякла, закатив глаза.
– Мить… Я обещал ее отпустить.
– Понял, командир! Я не обещал!
Щелк!
Клацнул затвор, и во лбу толстухи образовался третий глаз. Я ничуть не переживал на этот счет – я обещал ее отпустить и отпустил. Пусть себе… летит. В небеса. Таким, как она и ее приятели, жить нельзя.
Холодильные камеры мы нашли минут через десять. Просто шагали очень медленно и осторожно – мало ли… громыхнешь чем-нибудь, заинтересуются, шум поднимут. А зачем нам шум раньше времени?
Тридцать семь человек. Парни, девчонки. Все голые, в шрамах. Спали на каких-то тряпках, брошенных на пол, вповалку. Выводить пришлось очень осторожно, буквально затыкая рты. Выводили по двое, я страховал – ребята вели. Времени это заняло очень даже прилично – не меньше часа. Ну, может, чуть меньше… Хорошо, что августовская ночь не то, что ночь в июне, длинная. Скоро осень…
– Еще где-то есть рабы?
Это я обратился к худому парнишке, трясущемуся то ли от холода, то ли от стресса. Парнишка выглядел лет на десять – изможденный, с кривым, свернутым набок носом. Видимо, сломали ударом, а поправить никто не озаботился.
– У них там бордель, – парнишка вдруг громко заклацал зубами, и речь его стала едва понятной, – дде-е-еввкки-и тта-амм ддд….
– Дайте ему что-то надеть, – приказал я. – Отведите его к остальным. Эй ты, – я указал пальцем на парня покрупнее, выглядевшего поздоровее остальных, – где этот самый бордель?
– На втором этаже! Но там много бойцов! Они сейчас разобрали девок по комнатам! В борделе и нет никого!
– Уводи его. – Я сел на стул, стоявший у входа в холодильник, задумался. Что делать? Как достать девчонок, которых сейчас насилуют эти уроды? Списать в расход?
– Всех вывели. – Митька возник за плечом тихо, как тень, и я едва не выругался. Вот же научился ходить, хрен услышишь!
– Лейте горючку.
– Андрюх… а девки? С ними что? Ты понимаешь, что…
– Я все понимаю! Делай, что тебе говорю!
Митька молча повернулся и пошел на выход. Я за ним. Говорить было не о чем. На мне грех. Не на них. Мне отвечать. Перед кем? А перед тем, перед кем придется. Если Он есть, конечно…
– Уходите к бэтээрам. Все по плану.
Молча повернулись, ушли. Я вышел из двери гостиницы, подождал секунд десять, постоял, будто решаясь, потом достал из кармана туристические спички – здоровенные такие, которые не потухают на ветру. Их в охотничьих магазинах навалом – всегда нужны туристам и охотникам.
Жахнуло так, что я невольно отшатнулся – чуть витрина не вылетела! Я ожидал, что бахнет, но чтобы так! И хорошо, что заранее снял ПНВ, иначе бы точно ослеп. Быстро побежал к бэтээрам, чтобы уйти с вектора стрельбы. Глупо было бы сдохнуть, попав под перекрестный огонь своих же пулеметов.
Полыхало здорово. Пламя гудело, пожирая пластик стен, перегородок, столы и линолеум – все, до чего могло дотянуться. Первые выстрелы раздались с противоположной стороны здания – там тоже были наши огневые точки. «Печенеги» били короткими очередями, часто и зло. Потом показались человеческие головы в окнах и на нашей стороне – обитатели гостиницы собирались прыгать со второго этажа, и тут же были сметены пулеметчиками – расстояние небольшое, грех промахнуться. А кроме них еще стреляли снайперы и автоматчики.
Я не стрелял. Я только смотрел. Чтобы прослыть убийцей, не надо самому стрелять. Достаточно просто отдать приказ, и все будет на моей совести. Но мне плевать. Если не выжечь это осиное гнездо – покоя нам не будет! Они подомнут под себя город! Они сломают жизнь и просто убьют десятки и сотни ребят! Я не могу этого допустить! И да, потом мне будут сниться девчонки, сгорающие в адском пламени. И если есть ад, возможно, я тоже в нем окажусь. Но я не мог поступить иначе! Выбор – или мы, или они! Послать наших выбивать бандитов из номеров? И потерять несколько человек? Своих людей! Тех, кто мне дорог, тех, кто мне нужен! Нет. Я не могу на это пойти!
– Бэтээры, огонь по окнам! – сказал я в рацию. И тут же оглушительно загрохотали пушки. Они долбали так, что в уши будто натолкали ваты. Тут же окна гостиницы стали черными, как глазницы старого трупа, лишенные глаз. Тридцатимиллиметровые снаряды курочили, разрывали, разносили вдребезги тонкие бетонные блоки, из которых, собственно, и была сделана гостиница. Снаряды уложены через один – осколочные и бронебойные. Бронебойные крушили стены, осколочные уничтожали все, до чего дотягивались раскаленные осколки металла. Кроме того, повреждения наносили и куски бетона, отлетающие от стен при пробитии их снарядами. Ад! Там сейчас творится ад!
Взрывчатки я не нашел. Иначе бы просто заложил под стены и развалил гостиницу к чертовой матери! Но и так хорошо. Пламя разгорелось, нижний этаж весь в огне. Верхние этажи зияли дырами, в которых тоже мелькало пламя. Оно быстро поднималось наверх, очень быстро! Как лесной пожар! А может, даже и быстрее. Через первый этаж спастись было невозможно, второй тоже уже горел, остальные этажи методично уничтожались огнем пушек и спаренных с ними пулеметов «ПКТ» 7.62. Осколочные снаряды – они не только осколочные. Они еще и фугасно-зажигательные. Так что через полчаса пылала вся гостиница сверху донизу. Горела, как свеча.
Я и не представлял, что здание из бетона может так гореть. Казалось, горит сам бетон. Нет, ну я слышал, конечно, о пожаре в гостинице «Москва», это еще в советское время. Слышал в новостях о том, как горят развлекательные центры и офисные здания. Но одно дело слышать, а другое – чувствовать, как жар обжигает твое лицо, слышать, как лопаются стекла витрин, и чувствовать запах. О-о… этот запах… кто хоть раз был на пожаре, его не забудет! Пластик, ткань, дерево и линолеум, резина и… мясо. Горящее мясо! Я чувствовал запах этого мяса, и, наверное, я очень долго не смогу есть шашлык. Если вообще смогу когда-нибудь…
Скоро я отдал команду прекратить стрельбу. А что зря тратить патроны? Из здания уже никто не пытался выпрыгнуть, а те, кто попытался раньше, валялись на плитах площади грязными, закопченными, изорванными пулями кучками мяса. Будет пожива мутантам – барбекю! Извольте пожаловать!
Когда солнце встало над Волгой, все было кончено. Здание гостиницы, разбитое снарядами, ослабленное жаром бушующего пламени, рухнуло, сложилось внутрь себя и теперь было грудой дымящихся бетонных обломков. Кое-где еще виднелись языки пламени, но это последние, угасающие остатки всепожирающего адского пламени, которого плясало внутри гостиницы этой ночью. Все, что могло сгореть, – сгорело. А что не смогло сгореть, было завалено раскаленной щебенкой и лишено доступа воздуха.
Жалко здание, конечно, хорошая была гостиница, но я бы сделал так еще раз. И еще раз! Сто раз! Тысячу! Лишь бы не подставить под удар никого из моего народа! Лишь бы все были живы! Хватит смертей. Мы выжгли это гнездо ядовитых тварей. И теперь можем спокойно жить. Теперь – все будет хорошо!
Конец августа.
Глад
– Тварь! Это он! Это Комар! – Глад едва не плакал, глядя на то, как дымится вонючая куча, которая когда-то была его пристанищем, его детищем, его Орденом! И все уничтожил этот гад! Все испохабил, размазал!
– Господин, не надо! Давай уедем! Мы все создадим заново! Наберем людей! Будем развлекаться! Как раньше! Господин, давай уедем!
Глад оглянулся на Милку, посмотрел бешеным взглядом, дернулся рукой к ножу на поясе и опомнился – это же Милка! Это единственный человек, который с ним остался! Если не считать Оксаны. Только их он вчера взял с собой, чтобы присмотреть дом где-нибудь в Волжских Далях или Пристанном. В Пристанном и заночевали – отличный особняк, и печи есть, и камины – класс! Зиму прожить – запросто! И Волга через забор! Славно покувыркались на здоровенной кровати-сексодроме. И вот – приехавши! Домой, понимаешь ли, приехал! А тут вот что!.. Хорошо еще, что Милка, как зверь, почувствовала неладное. Остановились за углом и наблюдали, как горит гостиница и вокруг нее бродят люди. А когда рассвело и посмотрел в прицел «тигра» – увидел ЕГО. Вот он, мразь! Вот он, петух гамбургский! Виновник его несчастий! Андрюха Комаров во главе этой толпы! Да с бэтээрами! Ну почему, почему он, Глад, сразу не поехал по воинским частям?! Почему он так сглупил?!
Рука сама собой сняла карабин с предохранителя, прицел остановился на груди хмурого, застывшего на месте парня в камуфляже. Потом перекрестье переползло на голову парня…. и снова чуть ниже.
Бах!
Парня сшибло с ног.
Бах!
Его голова дернулась, и полетели брызги крови.
Бах!
Бах!
Бах!
– Бежим! Господин! Бежим! Хватит! Хватит же!
Глад опомнился, закинул карабин за плечо и опрометью бросился к белому «Лендкрузеру», стоявшему мордой в сторону моста через Волгу. Подбежав к дверце, рванул ее, бросил в салон оружие и плюхнулся на сиденье.
Глад был счастлив! Он давно не был так счастлив! Наконец-то он достал этого гаденыша! Этого Комаришку, смевшего кусать его всю жизнь! Теперь – все! Теперь – конец!
Движок рыкнул, заводясь с полоборота, ручка автоматической коробки передач – в положение «драйв», и трехтонный джип рванулся вперед со скоростью разгоняющегося истребителя. Скорее! Скорее! Еще немного, и поворот на мост!
Джип подбросило, как если бы кто-то поддал ему под зад тяжелой ладонью, но он не перевернулся. Грохнулся об асфальт дисками, на которых свисали остатки изорванных в клочья шин, вильнул – Глад едва удержал его от опрокидывания – и понесся дальше, громыхая, скрежеща высекающими искры стальными кругляшами.
Следующий снаряд прошил джип, разорвав Оксану пополам – половина ее туловища полетела вперед и ударилась о панель. Голова Оксаны с такой силой ударилась в лобовое стекло, что едва не пробила в нем дыру, на стекле расплылась густая сетка трещин.
Спаслась только Милка, и лишь потому, что бросилась на помощь Гладу, могучим усилием отбросив половинку Оксаны и потянув своего хозяина на себя. Когда она наклонилась, бронебойный снаряд прошел ровнехонько через спинку ее кресла и буквально вынес двигатель джипа наружу, разметав его по мостовой.
Милка рванула Глада на себя, но в машину попали еще два снаряда – один бронебойно-зажигательный, этот разорвал Глада пополам, попав ему точно в задницу, и второй – осколочно-фугасный. Последний буквально превратил Глада в фарш и выбросил Милку на улицу, всадив в нее десятка два мелких осколков.
Милка не потеряла сознание. Она встала, посмотрела на бронетранспортер, который стоял в сотне метров от нее и плевался снарядами, и, недолго думая, бросилась бежать – так, как могут бегать только мутанты да она, Мила, бывшая ученица художественной школы, а затем палач Красного Ордена. По ней стреляли, пули свистели рядом, буквально у виска, но безумцам везет – ни одна пуля в нее не попала. А может, она так быстро бежала, что пули не смогли ее догнать.
Куда она бежала, зачем, она и сама не знала. Ее инстинкт, инстинкт полуживотного, гнал ее вперед – туда, где она может найти укрытие и пищу. В том, что она их найдет, Милка не сомневалась. Она вообще ни в чем и никогда не сомневалась – с тех пор как очнулась в новом мире.
О прежнем хозяине Милка не вспоминала. Его нет. Он исчез! А раз он исчез – зачем о нем вспоминать?
26 ноября.
Андрей Комаров
Я выжил. Едва выжил, но – выжил. Половины уха нет, череп слегка пригладило, но… ничего! Главное, мое достоинство на месте, как говорят мои жены! Кстати, Лена беременна. И это – ура-а! Я буду отцом! Просто охренеть…
Народу у нас прибавилось. И лошадей – тоже! Целый табун! Я знал, что девчонки с ипподрома к нам придут. Вернее, приедут. А куда им деваться? Как жить?
Теперь будут жить. И все мы будем жить! Мутанты беспокоят, да, но теперь у нас прочная стена вокруг поселка, охрана, оружия море! И будет еще, мы сюда вывозим оружие целого гарнизона. Теперь город – здесь. А там, где был город, – каменные джунгли.
Топим печи, отправляем экспедиции за дровами – пилим лес, а куда деваться-то? Газа теперь нет. Не помирать же от холода.
Еды хватает, как и одежды. Надолго хватит!
Встретились с группировками из Заводского района и Ленинского. Стрельбы не было – переговорили, разделили сферы влияния, и… в общем-то все. Вообще-то мы сейчас самая сильная, самая вооруженная община. Ну да, как говорят ребята, благодаря мне. Если бы я не подумал тогда насчет оружия, насчет организации общины – ничего того, что у нас есть сейчас, не было бы. Но я подумал. Потому что я на то и Тиран – чтобы тиранить, и самое главное – думать. За всех думать.
Вот так и живем. Не без проблем, конечно. И мелкие бунты были – среди пришлых. Но их быстро утихомирили. Кому по мордасам надавали, а кого просто выгнали. Хотите – идите, куда хотите. Хоть сами живите, хоть в Заводской подавайтесь или в Ленинский. У нас все работают, все имеют обязанности и долги перед общиной. Бездельников и бунтовщиков нам не надо. Тирания, ага!
Ученые-биологи, которых мы нашли, живут с нами. Мы им выделили целый дом под лабораторию. Работают! Их к домашним делам не привлекаем. Они – наши медики и преподаватели. Учат всех желающих – всему, чему сами когда-то научились. И это просто замечательно! Все равно возродим цивилизацию! Все равно!
Милку так и не нашли. Она как сквозь землю провалилась. Но дело-то не в ней. Главное – Глада искоренили. Вот это был настоящий, злой вирус! Если бы он не начал в меня стрелять – ушел бы, и все! И снова где-то образовалась бы раковая опухоль, снова лилась бы кровь и плакали люди. Хорошо, что ненависть ко мне взяла над ним верх. Очень хорошо! А раны мои зажили. В конце концов, я мутант или не мутант?
Но… я успокоился только тогда, когда Лена мне сказала, что сама, своими руками подняла оторванную голову Глада и бросила ее в Волгу. Пусть рыбы глодают! Теперь точно не оживет!
Вот ведь живучая тварь. И как это он не оказался тогда в гостинице? Но теперь этого и не узнаем. Если только не поймаем Милку.
Ну вот и конец истории. Нет, чего это я?! Это начало Истории! Нашей Истории, которую мы построим!
Мы – это я, Митя, Миша, Лена, Настя и еще – тысяча моих соратников. Тех, кто выжил и будет жить дальше! Вакцина-то работает, и есть еще девчонки, которые предпочли тысячелетней жизни рождение одного, двух, трех детишек. Размножаемся потихоньку! И не потихоньку – тоже. Любим мы это дело, ага! Будем жить!
Будет жить человечество. Потому что мы – живы.
Комментарии к книге «Будем жить!», Евгений Владимирович Щепетнов
Всего 0 комментариев