«Тот еще космонавт!»

Тот еще космонавт! (fb2) - Тот еще космонавт! [litres] 1837K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Олег Николаевич Мартынов

Олег Николаевич Мартынов Тот еще космонавт! Роман

* * *

Охраняется законодательством РФ о защите интеллектуальных прав. Воспроизведение всей книги или любой ее части воспрещается без письменного разрешения издателя. Любые попытки нарушения закона будут преследоваться в судебном порядке.

© Мартынов О. Н., 2019

© Художественное оформление серии, «Центрполиграф», 2019

© «Центрполиграф», 2019

От автора

Герои и события романа реальны, единственное, о чем хотелось бы сказать, – действия повествования еще не начались. Произойдут они в недалеком будущем, поэтому претензии разного толка и направленности из-за временных, не наступивших коллизий приниматься не будут. Изменены лишь некоторые имена – незначительно, по просьбе специальных служб РФ. Таких как «Водоканал», ЖЭК № 11 города Кушва, «Почта России» и так далее…

Пролог

– Мама, мне страшно!

Женщина отодвинулась от края клетки, заключив в объятия девочку лет семи. – Прижимайся ко мне, доченька, обниму тебя крепче.

В непроницаемой темноте определить, что находишься в клетке, не так уж и сложно, достаточно пройтись, держась за стенку, нащупать угол в 90 градусов, а затем вернуться к оставленному ребенку. Связанные пенькой, в руку толщиной, прутья покрывали пол тюремной камеры, теперь факт, что они заточены в темницу, был очевиден. Еще одним открытием стало то, что клетка находилась не на земле, а висела в воздухе. При ходьбе она раскачивалась, издавая противный скрип, который терялся долгим эхом под сводами помещения.

– Перестаньте ходить, не привлекайте внимания. – Неприятный мужской голос требовательно известил шепотом об излишней суете.

– Кто вы?

– Сидите, не шевелитесь, – из глубины донеслось недовольное шипение, – я сам к вам приползу.

Через минуту рука незнакомца коснулась ноги женщины.

– Нельзя издавать много звуков, нужно спокойно сидеть в тишине. Вас тоже похитили?

– Не помню ничего, проблески сознания, смутно видела странных серых существ, потом провал.

– Та же картина, а девочка ваша дочь?

– Да, ее зовут Маришей.

– Хорошее, доброе имя. Она тоже не помнит момент похищения?

– Нет, она спала, поэтому не добавит моему рассказу подробностей.

– Понимаете, я здесь уже давно, правда, счет времени потерял, знаю некоторые повадки чудовищ. Если не будем шуметь, то проживем дольше. Они обладают хорошим слухом при никчемном близоруком зрении. Моя тактика работает, поверьте.

– Не пугайте нас, пожалуйста, нам и так не по себе…

Свежий поток воздуха ворвался в клетку, прерывая диалог узников. Вдалеке вспыхнул огонек, освещая высокий и широкий вход в пещерный грот. Блики света, скользя по стене скальной породы, приближались, увеличивая озаряемое источником огня пространство, выхватывая местами необычные маски, высеченные прямо в камне. Тяжелые неторопливые шаги сопровождали движение ярких всполохов по выложенному булыжниками полу. Свет факела больно ударил по глазам отвыкших от дневного света пленников.

Через некоторое время, когда узники смогли наконец различать предметы, их взору предстал одноглазый гигант, поросший густой шерстью, который обходил по кругу огромную пещеру, зажигая исполинские черные свечи, равномерно расположенные по периметру. Грот наполнился мерцающим таинственным светом. Приблизившись вплотную к клетке, великан с интересом стал разглядывать людей, подсвечивая себе факелом. Отвратительный смрад проник за решетку, вызывая рвотные позывы. Девочка жалобно всхлипнула, сильнее прижимаясь к матери. Удовлетворив свое любопытство, гигант открыл небольшую дверцу, находящуюся внизу клети, неуклюже просунул в нее увесистый сноп пшеницы и медленно покинул пещеру…

Сегодня Орн надеялся получить желаемое, стать избранным, мечтал, что учитель посвятит его в касту Карающих. И тогда Орн сможет отправиться на Землю Предков и принести Повелителю долгожданную жертву. Осталось пройти последнее испытание, сразиться с Клотом, единственным вернувшимся с далекой планеты. Но Клот стар, менее вынослив, полученные им в прошлом раны будут на стороне Орна.

Посыпанная песком арена готовилась к Великому Бою, великаны расположились по бокам площадки, призывая ритмичными ударами ног выйти соперников для приветствия Учителя. Взирая с высоты каменного трона, он разрешающе опустил длань, черное одеяние всколыхнулось, обнажив трехпалую кисть.

«Сын мой, наступил час обретения тобой силы, данную нашим Повелителем в незапамятные времена. – Речь Учителя всплывала в голове Орна словами, передающимися непостижимым образом на расстоянии. – Пройденное испытание укрепит твою уверенность в неотвратимости исполнения Пророчеств, стань Карающей рукой Предвечного, приуготовь его Пришествие кровью падших врагов. Награда ждет тебя. – Учитель указал на качающуюся под потолком грота клетку. – Да пусть победит сильнейший!»

Клот двигался навстречу, размахивая дубиной над головой. Его уверенные движения, хватка говорили о большом опыте в подобных поединках. Немногим удавалось одолеть старого закаленного бойца, не счесть, скольких он отправил в подземное царство Повелителя. Орн отступал под натиском разъяренного, оказанным ему сопротивлением, соперника. Клот жаждал победы, его твердая поступь, умелые выпады огромной дубиной загоняли молодого циклопа к краю арены. Брызги крови, попавшие на собравшихся гигантов, взрывались в рядах этих зрителей одобрительными возгласами.

Клот, куражась, не наносил убийственного удара, давая Орну вновь подняться и продолжить бой. Сколько бы продолжалась такая игра, неизвестно, но, улучив момент, когда зарвавшийся и празднующий уже победу противник нагло повернулся спиной, показывая Учителю свою непобедимую силу, Орн нанес сокрушительный удар. Треск рвущейся плоти громом повис под сводом пещеры. Голова Клота, оторванная от туловища, выкатилась к подножию трона, уставившись на Учителя остекленевшим глазом. Тело чудовища рухнуло в мокрый от крови песок. Вырвав еще бьющееся сердце из трупа, Орн преклонил главу перед Магистром…

Часть первая Орн

Глава 1

Санька широко распахнул форточку в кунге, пытаясь уловить пряный аромат мяты, перемешанный с животворящими молекулами свежего воздуха. Иногда так хочется раздышаться, наполнить легкие до отказа и с шумом выдохнуть накопившуюся за годы гадость, да так это сделать, чтобы факиры, выпускающие столб огня на радость собравшейся публике, сникли от зависти.

В бесхозные лихие времена будку от старого газика – гордости советского автопрома – привез Рифат, шофер экстра-класса, крановщик, бульдозерист, экскаваторщик и обладатель много еще каких рабочих титулов. Больше, конечно, его беспокоило личное душевное состояние, возможность полноценно расслабиться и отдохнуть в тишине, подальше от суетливого и вечно спешащего города, от тяжелой каждодневной работы, ворчливого и абсолютно не смыслящего в непростом водительском деле начальства.

В комплект с кунгом входили два добротных кальяна и шкатулка размером с кирпич, напичканная немыслимым набором всевозможных трав и пакетиков, внешне напоминающих чайные. Порой в состоянии аффекта, особенно вечером в пятницу, ребята принимались пить чай, экспериментируя с широким травяным выбором Рифата, но уже к закату им становилось весьма нехорошо. Рифат объяснял такое необычное состояние тлетворным влиянием небезызвестной халявы, горячо любимой в самых разных слоях населения, отчего споры не утихали до сих пор, превращаясь в настоящие дебаты, доводя до исступления то одну сторону, то другую.

Автостоянка же располагалась в очень живописном месте, практически готовый пленэр для начинающих художников-баталистов. Люди, живущие в округе, естественно, были под стать местности – кремень. До сей поры старожилы помнят то прекрасное, романтическое время, когда ни дня не обходилось без перестрелок и бандитских разборок, завершавшихся, по обыкновению, карнавальным воем и цветомузыкой милицейских машин да вечно опаздывающих карет скорой помощи. Куда же без пожарных, этих славных городских огнеборцев.

Стоят теперь остовы с пустыми глазницами и взирают с некоторым укором на бывший детский сад да небольшую тенистую аллею с парочкой скамеек, и тополя со стволами в три обхвата могут лишь прошелестеть о былом величии этих райских кущ.

Больше не раздадутся здесь детские радостные голоса, не вскрикнут мамочки от удивления, сплетничая с соседками, не приедет старый цыган на убогой лошаденке, без устали трезвоня в колокольчик, упрашивая поторопиться со сдачей стеклянной тары. Подобного не повторится, а войдет только черным пятном, если угодно, в анналы городской хроники утренняя суета на заднем дворе магазина «Черное amp; Белое» да рев двигателей большегрузных монстров, чей дым от несгоревшей солярки останется висеть до полудня, отравляя смрадным чадом близлежащие улицы. Эх, а пьяная брань, праздно несущаяся с парадного входа алколавки, лишь смачно дополнит в палитру и без того унылого пейзажа дешевой разбавленной серой краски. Сгинул в небытие некогда цветущий уголок нашей необъятной, могучей страны, безвозвратно сгинул! Сколько таких мест по огромной России – не счесть, в каждом городишке найдутся близнецы этой автостоянки и, конечно, похожие развалины. Великая война давно закончилась, а до сих пор приходится восстанавливать, или все-таки успеваем разрушать?

«Пятнадцать тысяч – алименты, двенадцать тысяч – отдать Олегу-камазисту. Да уж, и вправду невеселые раздумья. Не зарабатываю столько, как ни упирайся, хоть тресни». Саня безжалостно раздавил сигарету, небрежно окидывая в зеркало свой внешний вид. Подстричься не мешало бы, вон, аж кудри завились на висках, и побриться необходимо.

– Абдурахман! – крикнул Санька сторожу. – В магазин прогуляюсь, не теряй.

Эдик, он же Абдурахман, а правильнее Абдуманап, средних лет узбек, хитрый, с проницательным, живым взглядом, служил старшим, и единственным, охранником на стоянке. Лениво прохаживаясь между грузовиками, он заглядывал с непременной восточной мудростью под днище автомобилей. Не отметая при этом счастливую возможность быстрого обогащения, взращивая внутри собственного эго надежду отыскать когда-нибудь нечаянно оброненный золотой слиток, хотя, может, и вполне прозаичный служебный долг, вынуждал кланяться машинам в поисках трусливых ног непрошеных гостей – воришек. Время же неспокойное, ухо востро нужно держать, да и район не из самых благополучных, скорее наоборот. Тем не менее он важно кивнул и расплылся в белоснежной улыбке:

– Много не покупай, Санька, а то шайтан заберет.

«Ага, счас, не дождетесь», – подумал тогда Саня.

Имя Эдик идеально подходило для большинства разновидностей шайтанов, особенно стояночных, и образ подходящий, не хватало только рогов, копыт и хвоста. Водители в вечернем послерабочем угаре самозабвенно утверждали, мол, видели, почти трезвыми глазами, хвост, выглядывающий из дверей будки, и рога, скрытые под тюбетейкой, а копыта, спрашивается, как рассмотришь, обувь же мешает. Верить или нет, однозначно ответить на этот вопрос было сложно, но попытки снять с Эдика сапоги хитростью предпринимались неоднократно…

Ненужные, брошенные на произвол хладнокровным строителям дома молчаливо сопровождали идущего в винную забегаловку Саню. Открытыми пастями оконных проемов они, негодуя, требовали, в отместку за свою печальную участь, приношения кровавой ежегодной жертвы.

Глава 2

– Саня, привет!

От дверей магазина, среди постоянно снующих завсегдатаев, отделился высокий человек в красном, с улыбкой не очень пьяного, но веселого орангутана, причем абсолютный блондин, этакий альбинос, в ряду крашеных шатенов.

– А, Женька, привет!

– Нашу опять взял? – спросил участливо Женька.

– Ее, родимую, будешь, или домой торопишься? Понятно, не спешишь, значит. Сходи возьми что-нибудь закусить, ну и запить тоже, – бросил Санька в сердцах. Не любил он, когда на хвост падали беспричинно и неожиданно. Предпочитал сам быть в роли догоняющего. Финансовый коллапс в карманах – это, оказывается, не войнушка, гораздо хуже, чертовски неприятное ощущение. Пора самогон гнать, не напасешься на них, нахлебников.

– Так и полежать, может, завернуть? – отпарировал сразу передумавший поспешать Женька и стремглав кинулся в заветный магазин, опережая двух замешкавшихся на входе, некультурных типов…

Неумолимо приближалась гроза. Ветер срывал с прохожих шляпы, бейсболки, платки, оголял ножки нисколько не препятствующих природной фривольности девушек и женщин, набивал пылью глаза и рот зевак и с каждым новым порывом настойчиво заставлял людей идти спиной вперед. Буря мглою небо кроет! Вроде, четыре слова, а как точно передано, гениально просто. Вспомнить бы еще, кто написал, Горький или же Пешков. Совершенно разные люди, если подумать, а судьба одна на двоих, вот как бывает в жизни.

Догнав Саню на стоянке, Женька гордо вручил ему пол-литра недорогой газировки и небольшую пачку чипсов:

– От всей души, похоже, сегодня настоящий пир справим.

– Расфасовки крупнее не нашлось, только такая, с гулькин нос? Разобрали большие пачки голодные любители дармовщины?

– Саня, без задней мысли, что попалось первое под руку, то и взял.

– Сегодня дома закусывать будешь, скупердяй, просил же, нормальной еды купи.

– По-твоему, это не закуска? Вкусно и полезно, между прочим, жареная картошечка, порезанная для удобства на мелкие ломтики, добавлен лук и зелень, а мелким шрифтом прописаны витамины.

– Смотри, кунг горит!

Дым валил замысловатыми клубами из-под наспех сколоченной крыши, переливаясь на свету яркими цветами радуги, образовывая местами странной формы облака. Непонятный, терпкий, въедливый запах расползался по окрестностям, озорно щекоча ноздри и глаза немногих автолюбителей. Широко распахнувшаяся дверь кунга явила миру очередную порцию разноцветных, воздушных барашков, за которыми навстречу встревоженным бегущим товарищам вывалился слегка пошатывающийся, но довольный Рифат. С видом осведомленного пророка, обращающегося к заблудшей пастве, после непродолжительной паузы он наконец изрек:

– Торкает сейчас нормально.

Поведя поверх голов приблизившихся ребят решительным взглядом, он стремительными прыжками ринулся мимо них, прямиком к старой, ржавой «газели», одиноко пригорюнившейся на окраине стоянки. Ее вместительное чрево усилиями добровольных помощников переоборудовали под самый настоящий и комфортный туалет.

Тридцать лет, еще не дряхлая старость, мило выпирающий животик, ленинская прическа со светлым будущим посередине, внимательнее, чем нужно, взгляд на рекламу наращивания волос и сомнения, изводящие бескомпромиссностью душу, подстричься обязательно когда-нибудь под ноль. К этому возрасту Рифат подошел подготовленным и закаленным бойцом, успел обзавестись устойчивым привыканием к веществам, изменяющим сознание, не то чтобы уж совсем кардинально, закладочно. До этого, слава богу, пока не дошло, но раз в неделю внутренний противоречивый мир тракториста первого класса требовал художественной подпитки, некоего эстетического разнообразия. Управлять мощными машинами – дело не из легких, можно сказать, чересчур напряженное, на грани физического истощения, требуется отменный филигранный навык в работе с рычагами и совиная, ночная острота зрения. Не преминул он, естественно, обрасти и высокопроцентными долгами, в общем, как и положено современному мужчине в сегодняшнем пубертатном мире, а также умению читать Коран на арабском. За глаза приклеили погоняло, по-отечески называли Курикатам, не прижилась среди шоферов привнесенная извне любовь к кальяну. Очередная модная дурость, позвенит, поблестит да пройдет, сгинет безвременно, а привыкание, как ни крути, останется.

– Побегает пусть немного, может, дурь и выветрится. – Женька отважно шагнул в будку, наощупь разыскивая фанерку для раздувания шашлычных углей.

– Тройка, русская тройка! Вынеси нас, родимая, на хорошие немецкие автобаны, пожалуйста, – сказал Саня, распечатывая бутылку водки с одноименным многозначительным названием. – Наверное, Гоголь, когда писал, об этом же размышлял, как думаешь? – задумчиво кивнул на стеклянного соавтора и вычурно наполнил до краев плохо вымытые стопки.

– Были мы на автобанах германских, даже взлетали, Покрышкин целую дивизию обязал, сто самолетов почти. Толку-то, поляки письки шлют теперь вместо колбасы, прибалты в молоко гадят и из шпрот мясо вырезают, а хохлы, те вообще очумели, из газопровода хотят смастерить салопровод, не нужен нам оккупантский газ, гнать сало начнем в Европу, на государственном уровне, с голоду не помрем и печки-буржуйки им топить будем, если понадобится, чем не топливо. – Женька непринужденно, одним рывком открыл пачку чипсов и машинально начал их поглощать, уткнувшись носом в телефон, где гнусавый голос вещал о способах приготовления домашней колбасы. Задела, видать, похабная мясоперерабатывающая промышленность польского соседа. Альбиносовские глаза затянулись истомной, непотребной поволокой, а чипсы принялись уплетаться с удвоенной скоростью.

– Хватит уничтожать закуску, Барабек, дома наешься. – Тяжелая волосатая рука Сани властно легла на распечатанную, ополовиненную пачку. – Лучше выпьем давай, бери стопку. За победу!

Таким незамысловатым, но одновременно торжественным тостом начиналась любая Санькина попойка, независимо от места, времени и окружения. Нравилась уж очень таинственная мегапауза между произнесением сакральных, не для последних поколений понятых слов и употреблением животворящей, но в то же время мертвой воды.

– Согласен, – за победу и за Гоголя, он тоже, молодец, мудрое название для водки придумал, как в воду глядел!

– Бывал я когда-то в Миргороде, Женька, вода там целебная, в детстве еще батю туда перевели. Грех Николаю Васильевичу после той водицы по-другому было писать, и про автобаны, оттудова, уверен. Потому как в школе начал без троек учиться. Женька, видел бы выражение моего отца, пятерки через четверки носил, а в Германии, где он до этого служил, с их шикарными штрассе выше троек никак не выходило. Вода, понял, она, родимая, обычное Н2О. Конечно, немного с газом, курорт, как-никак, минералы всякие. Ну, будем!

– Газ-то сланцевый?

– Откуда мне знать? Провокационные вопросы опять задаешь, шпионские, военная часть же, с детей подписку брали о неразглашении, с пяти лет. Засланцевый, сланцевый, Женька, какая разница, пей давай.

– Скажи еще, в пять лет мог расписаться? Так и представляю: склонился над тобой особист, перегаром дышит в ухо, подписывай, Саня, документ важный, а сам кобуру невзначай поправляет, умора. Сам рассказывал, письму научился только во втором классе.

– Так и есть, сроду не обманывал, во второй класс пошел, когда пять исполнилось. В Западной части войск так и было, порядок такой, чего привязался.

– В первый класс, значит, пошел с четырех? – Женька радовался от всей души незатейливому вранью друга. То он с четырех лет в первом классе, то спасает учительницу из пожара, когда главный пожарный начальник принял решение об окончании спасательной операции, то поднял самоотверженно подводную лодку из Марианской впадины, когда батя взял юного Саню, на каникулах, в дальний, суровый морской поход. Прокатила бы и на этот раз брехня, только вот Женька знал достоверно, что его отец в то далекое время служил обычным ротным пехоты.

Истошный, резкий вопль неожиданно огласил окрестности, прерывая начавшееся было пиршество. Ребята сначала не придали этому значения, полагая, что в таком районе вопли, крики, песни, да и брань матерная, давно вошли в привычку, так сказать, своеобразный кодекс чести для местного населения. Мало ли по какой причине орут люди, может, рожают или помирают…

Женька, весело опрокинув стопку в рот, тотчас заметил:

– Ого, народ перестает скучать, похоже, решил тоже потрапезничать.

В открытую дверь кунга, прытко обскакивая препятствия, несся испуганный и встревоженный Рифат, придерживая руками расстегнутые штаны. Влетев в помещение, он тут же принялся судорожно закрывать на засов дверь, при этом джинсы, повинуясь земной гравитации, слетели на пол, открыв вульгарную надпись, криво нанесенную на трусы мечтательным китайским мастером: «Моей милашке». Помятый, расхлябанный вид Рифата выражал отчаяние, граничащее с паникерством, будто на стоянку въезжал никем не приглашенный, усиленный двойной охраной кортеж американского президента, либо же он нечаянно обделал группу прикрытия и сопровождения этого гаранта, состоящих из гориллоподобных федеральных агентов национальной безопасности США, заранее неудачно спрятавшихся у стеснительной, одинокой «газели».

– Женька, держи форточку! – надрывно выкрикнул Рифат, дрожащими от испуга руками поддерживая за ремень портки. – Саня, а ты возьми лом, да быстрее же, чего встали, шевелитесь.

К слову, ломов в кунге находилось несколько, к какому броситься, и стоит ли вообще напрягаться, с чего бы вдруг, делать больше нечего, почему-то не хотелось браться за работу, прерывать застолье, и поэтому, немного замешкавшись, Саня резонно заметил:

– Рифат, давай выброшу кальяны, погубят же безвременно, лучше водки выпей. Ведь, не ровен час, отдубасишь нас по полной, а потом будешь стыдливо прятаться и искать неудобные оправдания.

– Санек, не до шуток, там, в окне, в доме напротив, кто-то есть, здоровый и мохнатый, может и медведь, в упор на меня смотрел.

Беззлобно рассмеявшись, Женька довольно обыденно отметил, что по-большому лучше ходить дома, а не пучить глаза на чужие окна, если жилье и заброшено давно:

– Мог бы и отвернуться, глядишь, страх и пропадет. Вспомни, Рифат, детство, если становится страшно, просто поворачиваешься к бабушке с немым укором или закрываешь глаза ладошкой. Делов-то, только, пожалуйста, не той ладошкой закрывай, которой туалетную бумагу отрываешь.

Ребята дружно заржали, как знать, куда закинет кальян, заоблачно далеко или приземлит на месте, какая блажь придет в голову по накурке. Только один Рифат не думал смеяться. Бледный вид, спущенные штаны и мелкая, частая дрожь ясно определяли, что ему не до смеха, ситуация намного серьезнее.

– Откуда тут медведь-то, дурик? Хоть и окраина города, но заходить косолапый побоится. Если и встречается, где-то в глухой тайге, километров за двести. Медведь – зверь умный! Просто так в город не попрется, разве голод заставит, но в конце лета совсем немыслимое дело, грибов с ягодами навалом. Рифат, прекращай пугать отдыхающих. – Саня потянулся к бутылке, смакуя в уме второй тост. Кроме как «За победу!», больше в голову хорошего не приходило, поэтому решил разнообразить предыдущий, добавив для значимости: «За Сталина!» Однако придуманный в муках и терзаниях тост неожиданно оборвался на полуслове, так и не успев стать успешным прологом для собравшихся покутить друзей. Вдалеке, где-то за стоянкой, раздался рык, зловещий и протяжный, от которого мгновенно кровь свернулась в жилах и волосы зашевелились во всевозможных местах, заодно покрывая густым холодком обильно вспотевшую спину. Почти сразу послышался громкий хруст ломающихся ветвей деревьев и оглушительный треск поваленного сухостоя.

Посерьезнев, изменившись в лице, Санька решительно двинулся к выходу, для убедительной аргументации прихватив увесистую монтировку.

– Слыхали, рядом совсем? Ну-ка, тише, кто-то крадется.

Ослепительно сверкнуло грандиозной фотовспышкой, вмиг последовал оглушительный удар грома, да такой силы, будто небеса решили, обязательно сегодня, придавить бездонной тяжестью суетливых и никчемных людишек. Ехидно ухмылявшийся в углу Женька рачительно вжался в кресло, пытаясь слиться в одно целое с невиновным в бедах человечества предметом скудной мебели, судорожно поджав ноги к подбородку. Обстановка накалялась спиралью забытой временем кухонной плитки. Выждав секунду, вынужденно выпрямляясь с подобострастного от раската грома полуприсяда, Саня уверенно шагнул в проем двери, одновременно нанося сокрушительный удар инструментом вбок, за предел видимости, чуть не задев дрожащего Рифата, бочком протискивавшегося на печку. Зачитывая вслух суры из Корана, он настойчиво взгромождался повыше, прячась за массивную трубу дымохода.

– Говорил, медведь кругами ходит.

В двух шагах, прячась за дверью, хитро поглядывая на Саню, прикрывшись полиэтиленовым пакетом от первых, тяжелых капель дождя, стоял Эдик.

– Санек, вай, дорогой, говорил же тэбэ, не пэй много, – с хохотком произнес Эдик, от удовольствия присев на корточки, – уже и драться с шайтаном начал.

Оценив сложившуюся недвусмысленную ситуацию, Санька немного расслабился, недоверчиво оглядывая радостного сторожа:

– Ходят здесь всякие, а если бы прибил?

Эдик же смеялся, увлеченно похлопывал себя по бокам:

– Вай, какой смешной, работа моя такой, важный очэн.

– Слышал крики? – Саня указал монтировкой в сторону, откуда, по его предположению, могли исходить страшные звуки.

– Шайтаны там живут, – не прекращал похлопываний Эдик, – скоро придут, выпил много, не любят, когда чрезмерно, Саню забрать, потом радоваться.

– Типун тебе на язык. – Саня сурово оборвал не в меру веселящегося охранника.

– Какая такая типун, женщина, симпатичный?

– Красивый, ага, как шайтан. Женька, хотел бы с бесами встретиться лицом к лицу, тем более поддатый?

В проеме дверей показался встревоженный, раскрасневшийся Рифат:

– Слушайте, а может, в окне и был шайтан? Мужики, как он на меня смотрел, как на закуску, клянусь. – Он прочитал на арабском языке мусульманскую молитву против нечисти, с тревогой поглядывая на одичалые дома.

Эдик с уважением окинул наружность Рифата, перестал, осекшись, глумливо улыбаться, застыв в позе курицы-наседки, собирающейся все-таки покинуть своих ненаглядных цыплят.

– Пойду к сэбэ, водка плёхо, шайтан плёхо. – Он неспешно направился к сторожевой будке, что-то бормоча под нос, с интересом разглядывая привезенную недавно на эвакуаторе разбитую редкую иномарку.

– Как-то невесело стало, да, Сань? Еще и дождь не вовремя зарядил. – Скомкав в кулак опустевшую упаковку из-под чипсов, Женька залпом допил зеленоватые остатки газировки, прицеливаясь к мусорной урне с трехочковой баскетбольной дистанции.

Саня без интереса проследил за полетом выбрасываемого мусора и тут же скомандовал:

– Домой пора, хватит, попили и поели, надеюсь, понравилось? – и выразительно достал ключ из кармана.

Ребята спорить не стали, послушно поплелись к выходу, радостное настроение исчезло, праздник не удался вовсе, еще и этот загадочный рифатовский шайтан, да и сам Рифат, перепуганный насмерть, со своими сурами, без жалости не взглянешь, курнул, называется. Сунув водку за пазуху и закрыв на амбарный замок дверь, Санька на ходу внимательно окинул взглядом пустые строения. В них что-то изменилось, вид, цвет, может, форма. Выглядели отчего-то по-другому, непривычно, и там что-то определенно было, какое-то жутковато-тихое, выжидающее, очень опасное. Чутье достаточно удачливого охотника ни разу Саню не подводило, и сейчас он спиной чувствовал провожающий тяжелый, осмысленный взгляд…

Глава 3

Дома детально обсудили с батей стояночное происшествие, изящно допив принесенную Саней початую бутылку.

– Кабан, поди, с кабанятами заплутал? – спросил отец.

– Рык не кабаний и не медвежий, не похож, слишком тяжеловат для него, в преисподней так кричат грешники, наверное, нет ассоциаций, никаких совершенно.

– Скажешь тоже, скорее из зоопарка зверь сбежал, ну тигр, возможно, или лев, а то и слон в гости пожаловал.

– Вряд ли, в новостях бы давно передали.

– Тоже верно. Нужно тогда проверить тщательно развалины. Если зверь, то, чем быстрее найдешь его, тем лучше будет для жителей, не дай бог, выйдет на охоту. Приятного мало, еще и магазин рядом, своими запахами привлекает.

Саня задумчиво сложил из закуски и столовых приборов нехитрый план местности.

– Бать, а если не зверь?

– Кто же еще, по-твоему, беглые зэки? Неправдоподобно, облаву бы давно устроили, ОМОН у каждого угла понатыкали.

– Дома подозрительные, идеальное место для укрытия, местные побаиваются заходить, дороги в стороне, человек, решивший спрятаться, лучшего схрона, пожалуй, и не найдет. Зверю не резон: городской шум все-таки, стоянка опять же рядом. Не складывается у меня в голове картинка, как-нибудь и чем-нибудь, да и выдал бы себя. Непременно. Давай поохотимся?

– Сначала ружье из ментовки забери, а потом уж устраивай сафари, умник. Сообщить куда следует нужно, без ментов, заграбастают по статье, охота в черте города запрещена, бродячих собак и то не имеешь права стрелять, – подвел итог отец. – Иди, ложись спать, завтра покалякаем…

Глава 4

Гроза бушевала непрестанно, до рассвета, не давая толком Сане уснуть. Ружье вернуть нужно было срочно, тем более срок изъятия подошел к концу. А подоплека сей истории была такова.

В городе проходил один из матчей чемпионата мира по гандболу, неслыханная радость для жителей, редко видевших спортивные мероприятия подобного масштаба. С разных концов света приехала уйма болельщиков: тут и мексиканцы в сомбреро, и африканцы только с повязкой на голове, и чопорные европейцы с неизменной искусственной улыбкой. Видимо, Эдик с них брал пример. В общем, разношерстная, цветастая толпа гостей заполонила мегаполис.

Однажды, в перерыве между соревнованиями, Саня с Женькой и Рифатом решили утолить жажду в недорогом, но модном фастфудовском ресторане. Как водится, немного засиделись за полночь, надумали вернуться домой пешком, а город радовался и призывал не ускорять шаг, то тут, то там попадались развязной троице группки интересных людей разных национальностей. Уже под утро, в Центральном парке, Саня с Женькой разговаривали бегло по-португальски, а Рифат показывал нигерийцам особенности походки королевских пингвинов в Антарктиде. Наряд полиции прошел бы спокойно мимо, – иностранцы, чего с них возьмешь, перепили малость, бывает. Но Женька, как назло, неожиданно подумал, причем вслух и на неплохом русском языке: эй, как вас там, стражи порядка, в честь мирового знаменательного события довезите-ка любезно нас до дома. Неужели слабо?

Оказалось, легко и запросто машину вызвали, конечно, вежливо усадили на мягкие задние сиденья, с мигалкой довезли, но только до ближайшего отделения полиции. После оформления административного правонарушения и наложения соответствующего штрафа ружье пришлось сдать участковой уполномоченной Анастасии Петровне. Правила хранения огнестрельного оружия в России обязывали поступать именно таким образом. Один случайный залет – и досвидос, любимая двустволка, запаришься потом выцарапывать из репрессивных рукавиц бюрократического государственного аппарата. Так вот, Анастасия Петровна считалась хорошим полицейским, ее уважали пересидки, но только это была баба, вдобавок с офицерскими погонами. Не забалуешь…

Наскоро позавтракав ранним утром следующего дня, Саня направился в полицию, рассчитывая незамедлительно получить назад любимое огнестрельное достояние. Сроки прошли, пора возвращать добро. Преступление и наказание свершились, истцы довольны, претензий ни у одной из сторон больше нет.

В кабинете участкового оперуполномоченного, расположенном на первом этаже женского комбинаторского общежития, Анастасия Петровна возвышалась над каким-то амбалом, чередуя обаяние красивой еще в общем-то женщины с громогласными вспышками гневного полицейского жаргона, отчего мужик то вжимался в стул, то вновь приободрялся, радостно утирая рукавом катившиеся на усы сопли.

– Кривоногов, если еще раз тронешь жену, то форма ног будет соответствовать твоей прекрасной фамилии. – Небольшой женский кулачок сжался так, отчего выступили вены, красиво дополняя на пальцах золотые инкрустированные камнями перстни. – Понял, обормот? Не шучу. Вали отсюда, не мешай работать.

– О, Санька, опять ты. Чего в такую рань приперся?

– Настасья Петровна, ну сколько можно меня вялить, ведь сезон охоты открылся, балластом езжу в лес, водки попить да охотничьи байки послушать, люди смеются, заставляют ночью поддерживать костер. Не ребенок же.

– Ничего, Познанский, это полезно, но в меру, имею в виду попить. Может, закодировать тебя, пока не произошло непоправимое? Ладно, скажи лучше, не слыхал ли чего подозрительного или необычного, на вверенном красивой женщине участке?

Саня от внезапно заданного провокационного вопроса слегка напрягся. Неужели она решила не раздумывая записать старого охотника в соглядатаи. Откажешь – не видать тогда ружья, согласишься – тоже паскудный вариант.

– Вроде тихо везде…

– Комплименты разучился делать? Кстати, обалденно красивая женщина очень надеялась на них. Хорошо, по делу теперь, может, соседи чего рассказывают, ну не знаю, в магазине шепчутся? – наседала участковая.

– Настасья Петровна, ей-богу, лучше у бабок узнавать. На любой лавке, у подъездов, полно их сидит. Информация будет точной и развернутой. А чего случилось-то? Между прочим, выглядите сегодня помоложе, на восемнадцать.

Поведя большой грудью к просителю, она вперила черноокий проницательный взгляд прямо в переносицу Саньке:

– Спасибо, юный Ромео. А обычно старше кажусь? Расслабься, не навязываюсь, дел много, чтобы шашни разводить, хотя доля интриги пусть присутствует. Понимаешь, нехорошо как-то стало, Санька, на участке, сказала бы даже, дело дрянь. Ладно, забирай рожок и патроны пересчитай да не забудь расписаться вот здесь, где показываю, остолоп. Надумаешь жениться – приходи, только заранее предупреди меня, марафет наведу и блузку с вырезом побольше надену. Чего рот открыл, подписывай и шуруй отсюда, пока добрая и влюбленная…

От участковой Саня выходил в самом наилучшем настроении. Заветное ружье приятно било в такт по правой части окорока, натирая истомно плечо, в предвкушении долгожданных счастливых дней, проводимых в лесу. Охота являлась единственным занятием, которое он любил по-настоящему, обожая, подходил к ней со всей ответственностью и желанием и, вне всяких сомнений, посвящал большую часть своей жизни. Верный пес Джакомо тоже любил охоту не менее страстно, чем хозяин. Вальяжно носиться по лесу и полям, оглашая радостным лаем родную тайгу, загонять обезумевшего зайчишку или выводить охотников на затерявшийся в чащобе след подраненного лося было, по сути, сродни гончему забегу в собачий рай. Счастье бежало рядом с собакой наперегонки, Саня кое-как поспевал за ними, и в эти минуты им втроем не страшен был сам черт.

Восходящее из-за высоток солнце ярко и весело осветляло утренние улочки, стараясь подмигнуть, ущипнуть и обжечь, озорно подглядывало в окна, отбрасывая на прохожих игривые всполохи, приглашая почудить и побед окурить. Долго же предаваться веселым переглядываниям не имело смысла, становилось ощутимо больно глазам, нетерпимо выжигало зрачки, а птицы знай себе щебетали несуразную чушь. Саня улыбнулся и прибавил шаг, только вчерашние события иногда сводили с его лица благодушие, настраивая на серьезный лад.

На стоянке, разобрав ружье и хорошенько смазав, Саня позвонил Женьке и Рифату, договорились вечером встретиться. Джакомо, настоящий охотничий пес, породы дратхаар, с вислыми ушами, смирно сидел рядом, млея от запаха оружейной смазки. Правда, поводок не давал ожидаемой свободы, но лучше находиться с хозяином, готовящимся к охоте, чем сидеть дома одному в душном закрытом помещении.

Так, в счастливых заботах, и прошел день. Солнышко незаметно перемахнуло кроны вековых тополей и заговорщически подглядывало сквозь стволы. Наигравшись с людьми вдоволь, оно приготовилось прилечь на землю, подложив под себя какое-нибудь зазевавшееся облако. Вечерняя стоянка наполнялась звуками моторов, натужно ревущих после тяжелого трудового дня, и удивленными возгласами водителей, подкалывающих коллег с доброй и неизменно вежливой интонацией.

Джакомо, получив разрешение гулять, немедленно побежал обнюхивать знакомые грузовики. Конечно, зрела надежда, что кто-нибудь угостит хорошую собачку, покормит вкуснятиной, бросит косточку с мясом. Как правило, так и выходило, автостоянки русских городов перенасыщены щедрыми людьми. Желания сбывались с завидной точностью, полакомиться удавалось регулярно, а наевшись до отвала, можно было погонять бродячих собак, коих в избытке несложно найти в соседних подворотнях.

Тем временем ребята собрались у будки сторожа и непринужденно выслушивали анекдот, который рассказывал Эдик, увлеченно жестикулируя руками и смеясь при этом невпопад. Сильный акцент и плохое знание русского языка подвели его в очередной раз. Сочувственно отводили хмурые лица товарищи, лишь в конце рассказа недоуменно переглянулись, не совсем понимая, о чем шла речь, и, махнув на природный талант Эдика постоянно обламывать, поплелись к кунгу.

Глава 5

Медленно стемнело, тени тополей, вытягиваясь в диковинные узоры и кружева, последовательно растворялись в наступавшей мгле, теряя причудливые очертания. Джакомо не возвращался, сколько можно бегать, дай волю – сутками бы пропадал на улице.

– Жак, пора до дому, куда запропастился, варнак ушастый? – Саня начал беспокоиться.

Оставив друзей на Эдика, он неспешно почапал искать запропастившегося невесть куда пса, заглядывая в проходы между машинами, ругаясь последними словами. Жак не откликался на призывный клич хозяина, как будто сквозь землю провалился. Неугомонная собака. Жрет где-нибудь без спроса тухлятину, потом убирай за ним. Найду – всыплю как следует. Затянувшиеся поиски вывели к заброшенным домам. В сгущающихся сумерках они выглядели еще зловеще и пугающе, чем днем. Черные тени надежно укрывали от посторонних глаз внутренности развалин. Идти туда в такое время совсем не хотелось, но чувство долга перед Джакомо, желание наказать его за непослушание влекли Саню ближе, к этим несчастным остаткам былого жилья. Среди наваленных в кучу веток и различного хлама он неожиданно заметил клочок шерсти, болтающийся от ветра, на чахлом стебле. Сомнений не оставалось: Жак пробегал здесь. Вот ведь куда занесло паршивца.

– Жак, иди сюда, домой пойдем, – звал любимца Саня, озираясь по сторонам.

Краем глаза он заметил движение. Скорее вначале издаваемый перемещением шорох, а уж потом и саму быстро промелькнувшую тень. Почему Жак не идет навстречу, голос не подает? Вопросы повисли в воздухе без ответа. За Саней наблюдали, и делали это пристально. Он затылком чувствовал, что взят в прицел и находится у недоброжелателя как на ладони. Любая попытка скрыться от неведомого врага, даже просто обернуться, сразу будет пресечена, и последует неминуемый выстрел, и он прозвучал. Едва успев пригнуться, а реакцией Саню Бог не обидел, в месте, где недавно находилась его голова, со свистом пролетел кусок бетона и с оглушительным грохотом шлепнулся в нескольких шагах от стены дома, разлетаясь на фрагменты, образуя свежий слой мусора, поднимая едкую пыль. Оставаться на месте было крайне неблагоразумно. Какой зверь кидался глыбой, весом под тридцать килограммов – медведь, кабан, тигр? Слон бы, пожалуй, одолел такую массу, но в это верилось с трудом. На Урале слоны с ума не сходят, они тупо замерзают. Что-то здесь не сходилось, чего-то не хватало для полноценного пазла.

Саня, не особо задумываясь над физическими особенностями животных, решил поскорее ретироваться, со спринтерской скоростью убегая на стоянку. Ребята еще не разошлись, болтали между собой, обсуждали насущные проблемы, травя скабрезные анекдоты. Теперь хмуриться подошла очередь Эдика. Все-таки тяжело давался рожденному в глубинке братской социалистической республики великий и могучий, но он старался, а усердие должно было быть вознаграждено обязательно.

– Саня, погоди, куда с ружьем-то? – Женька спросил с тревогой. – Объясни, в чем дело.

Нервно закурив, Саня, расчехлил ствол:

– Собака пропала! Жак так долго не гуляет! Идите домой, поищу засранца, потом договорим. И знаете… в общем, какая-то ерунда. Похоже, медведь из цирка сбежал или слон, а может, и сразу вдвоем, странно другое – Жак голос не подает. Непонятно.

– Какой цирк, почему именно оттуда сбежал? – Рифат прекратил довольно улыбаться. – Отдышись давай и поподробнее расскажи. – И уже более спокойно добавил: – Главное, Саня, не волнуйся, вернется твой Жак, убегал уже и гораздо дольше шлялся. Хочешь, сейчас вместе сходим и найдем его?

Успокоиться и поговорить как следует не успели. Самая большая труба из духового оркестра, усиленная в сотни раз, басовито ударила по перепонкам, хоть закрывай уши. Невыносимо низкий и жуткий аккорд. Нечто среднее между львиным рыком и волчьим воем на мгновение, громогласно вторглось в городские звуки и так же внезапно исчезло, оставляя на лицах ребят красочный букет из смешанных чувств и нешуточного испуга.

– Ну, слышали, человек так не может орать. – Саня запасливо рассовывал патроны по карманам.

– На медведя тоже не похоже, – поддакнул притихший Рифат.

– Вот слон – запросто. – Женька жестом заправского дрессировщика призвал в помощь телефон, акробатически выхватив его из кармана куртки. – Даже видео есть, как по звуку, издаваемому животным, определить пол и возраст африканского слона.

– Некогда определять. – Саня несколько раз подряд подпрыгнул на месте, проверяя незатейливую амуницию, чтобы при ходьбе не звенела. – Если сейчас не найду, то утром может быть уже поздно.

– Возьмешь с собой, Сань? – спросил неуверенно Рифат. Не желал он прослыть трусливым зайцем среди стояночной братии, насмотрелись уж на бесштанные подвиги Курикатама. – Только нужно подготовиться, с голыми руками идти против самца половозрелого возраста, африканского слона, – самоубийство.

– Тогда кое-кто разумный и храбрый тоже составит компанию. Нельзя пропускать такое редкое сафари, потом можно и в Ютьюб выложить. – Женька довольно предвкушал будущую телефонную славу. – Глядишь, и соберу миллион просмотров, и явится миру новый интернет-гуру.

– Ну, лучше, конечно, быть интернет-гуру, чем специалистом по самцам, – тихо, но внятно произнес Саня. – Собирайтесь, если не страшно.

Кунг готовился к необычной спасательной операции.

– В общем, слушайте сюда. С Рифатом обходим дома по периметру, затем прочесываем их по одному. Женька – общий контроль обстановки ну и постоянная связь. Попусту не болтай в эфире, на телефоне выведи на кнопку номера полиции и скорой. Если Жака не находим, то собираемся у выхода со стоянки, решать будем, как дальше действовать. – Саня раздал друзьям по рации, надев на Женьку увесистый блок аккумуляторов, тщательно проверил работоспособность, выбивая кнопками незамысловатый пионерский марш. – А вот со шнурами и переходниками беда, придется будить Олега-камазиста, он теперь в машине живет, жена выгнала.

– Нужно аккуратно к нему вламываться, заходить только с пассажирской двери, где голова, а то он спросонья еще не поймет, кто такие, драться полезет. – Женька внезапно заинтересовался блоком питания. – Саня, постучишься к нему?

– Ноги точно на водительском сиденье? Смотрел? – Осторожно открыв дверцу автомобиля, Саня медленно заглянул в кабину.

– Ну, чего застыл? Пришел в гости – беги за водкой. – Олег-камазист в упор глядел на Саню, лежа животом вниз.

– По другому поводу тебя разбудил, дай проводов для раций, позарез надобно, у тебя видел, катушек пять валялись. С меня бутылка. – Саня поставил ногу на подножку самосвала.

– Зачем так много? – Олег, праздно спавший в кабине КамАЗа, даже не шевельнулся.

– На охоту идем, слона валить и ломать ему хобот, – ответил за всех не воспринимавший сложившуюся ситуацию всерьез Женька.

– Тогда и мне кусок принесите, если не жалко. А про шнуры спросите у Димки, если будут нужны фонари, – в верстаке лежат.

Саня продолжал наставлять ребят, проверяя ногтем остроту охотничьего ножа:

– Особое внимание к дому, который ближе к «газели». Рифат оттуда уже получил по щам, точнее, по голой заднице. Двигаться осторожно, молча, на расстоянии пять-десять метров, не выпуская из виду впереди идущего. Женька, брось телефон в ведро, с кем разговариваю? Готов часами в нем сидеть! Меня слушай и запоминай план действий.

Женька высунул язык от удовольствия, радуясь откровенно высосанной из пальца ахинее.

– Саня, это вещь, посмотри, чего говорят-то, до трех китов скоро так обратно дойдем. Ньютона жалко, получается, зря ему на башку яблоко падало.

– Женька, не отвлекайся, возьмешь вон ту монтировку, в углу, а Рифат – лом, и побольше. Дай-ка мне, сейчас еще и заострю. – Саня подошел к точилке, на ходу затягивая ремень туже. – Если что-то пойдет не так, спокойно докладывайте по рации и не бегите, помните: звери не любят, когда к ним поворачиваются спиной. В дома заходим по одному, а не лезем враз с разных сторон, понятно? Первым идет Рифат.

– Почему это? – мгновенно отреагировал счастливый обладатель лома. – Может, Женьку запустим?

– Нельзя мне, на кого тогда переложите связь и общий контроль обстановки, операцию на грань срыва решили поставить? – парировал Женька, придав лицу самое умное выражение, какое мог состроить. – Тем более аккумуляторы тяжелые, не забраться в окно быстро.

– Рифат, идешь первым, решено. Видел ведь харю подсматривающего шайтана. Рация только на прием, в эфире тишина. Если что-нибудь заметишь, подними палец вверх, да не этот, а указательный, – с некоторой досадой сказал Санька. – И не курить! Если кричу «На пол!», значит, падаем на пол, иначе можно пулю схлопотать в большую лысую татарскую голову, ясно?

– Опять Рифат виноват, и не видел толком-то его, так, мельком, – дежурно пробубнил назначенный Саней авангард. – А вдруг и вправду шайтан?

Под нестройное, согласное мычание ребята медленно потянулись к выходу, проверяя на ходу доставшееся незамысловатое обмундирование. Скромно переминаясь с одной ноги на другую, у порога их поджидал с загадочным видом вездесущий Эдик. Вместо привычной тюбетейки голову венчала шапка-кубанка, и держалась она горделиво, только благодаря большим ушам удачливого обладателя раритета.

– Возьмите меня искат собака, – попросил новоявленный казак с улыбкой очень хитрого узбека, из-за спины которого была явлена самая настоящая сабля.

– Станичник, откель про пса проведал, и откуда такая красота? – заржал добродушно Саня, с интересом разглядывая тонкой работы клинок. – «…поручику Малому от Государя Императора жаловано», – медленно и по слогам прочитал он различимый отрывок наградной надписи, проведя по ржавому лезвию ладонью. – Хоть бы почистил. Холодное оружие надлежит держать в чистоте и порядке.

– Сегодня родня принес, уважение, а собака много бегал, потом пропал, будка хорошо видно, – с нескрываемым лукавством сообщил Эдик, с благоговением возведя очи к небу.

– Бандюги они, родственнички твои, ограбили, поди, музей, а перед мужиками комедию разыгрываешь, – съязвил Санька. – Потому как знаю. Ну, добро, будешь в усилении с Женькой обеспечивать бесперебойную связь, только прошу, не отруби себе какой-нибудь важный для полноценной жизни орган.

– Санька, дорогой, джигиты родиться с ножом, мамой клянусь.

Караван воинов не спеша подходил к домам с противоположного, пожарного выезда стоянки. Впереди, с ломом в обнимку, дефилировал Рифат, издалека напоминая потерявшего военную выправку фалангиста времен Александра Македонского; следом, с кошачьей поступью, крался Санька, держа ружье; чуть приотстав, шел, с гордо поднятой головой, Женька, поигрывая монтировкой и иногда с периодичностью метронома заглядывал в телефон, по-видимому сверяя извилистый стометровый маршрут с показаниями навигатора. Завершал процессию Эдик, почему-то держа обеими руками саблю наголо.

Обходить дома приходилось с жутковатым, липким ощущением. Под ногами шуршал прошлогодний мусор, норовя при случае вонзиться в подошву ржавым гвоздем, да и сюрпризный эффект граблей еще не отменили, тем более окончательно стемнело. Осторожно заглядывая в окна, Рифат умело передвигался по дебрям, ловко орудуя ломом, расчищая от рухляди путь. Периметр оказался чист, подозрительной и заслуживающей внимания проблемки друзья не заметили, а вот при входе в дом, стоящий с краю жилплощадки, произошла неприятная заминка. Пол под тяжестью Рифата с сухим грохотом проломился, и только отборная брань указывала на вполне сносное самочувствие и точное местонахождение страдальца.

– Тише, Рифат, давай сюда лом, вытащим. – Саня деловито забросил ружье за спину.

– Подвал там, и, похоже, глубокий, некоторые двери с замками, – отряхиваясь от пыли и шлепая ногами, доложил Рифат, выкарабкавшись наверх. – Видать, под склады переоборудовали, даже въезд для автомобилей есть, но снаружи он завален, не открыть, ходы широкие, свинофермовские, пройти можно, но темно только, хоть глаз выколи.

– В подвал не полезем, – отрезал Саня и на всякий случай оставил Женьку караулить у зияющей дыры. – Давай, Рифат, вперед, и не греми, а то дичь спугнешь.

Два дома проверили без приключений, не считая того недоразумения, когда Эдик, переполненный адреналином, так засадил саблю в старый шкаф, вогнав клинок по самую рукоятку, что понадобилось несколько минут, прежде чем смогли вызволить его обратно. Следующий дом обходили впотьмах. Пришлось повозиться с замком на входе, кроме того, темнота, полностью вступив в права, укрыла в объятиях дальнюю часть постройки. Еще и фонари начали сдавать, периодически моргая в изнеможении тусклым электрическим глазом. В какой-то момент их пришлось выключить. Наступила зловещая тишина. С разрешения Сани охотники молчаливо прикурили, многозначительно поглядывая на вход дома.

– Готовы? – Санька вонзил свой плевок в землю по-голливудски, сквозь зубы. – Заходим. И, Рифат, давай без дури.

– Саня, знаешь же, не облажаюсь.

– Знаю, вот поэтому и говорю, без дури.

Продвигались почти бесшумно. В холле на первом этаже среди пыли четко просматривались свежие следы, уходящие на второй этаж, отпечатков различили множество, и они принадлежали человеку, это обстоятельство немного успокаивало. Саня знаками показал Эдику проверить первый этаж, а с Рифатом решили подниматься наверх. Болливудские боевики отдыхали в плане передачи эмоций и напряжения, с каким Саня поднимался по лестнице. Водя стволом то влево, то вправо, он приближался к холлу второго этажа. Очень хотелось бросить гранату, а потом уж врываться, но, как назло, в арсенале команды такого архаизма не нашлось. Казачок бы ряженый вместо сабли приволок что-нибудь посущественнее. Иногда острый лом Рифата выползал вперед, давая понять, что брат рядом, под неусыпным контролем держит ситуацию. Проверив правое крыло, ребята вернулись в холл, где поджидали Женька, не желавший пропускать интересное приключение, и кубанец, нещадно разящий саблей воображаемого врага.

– Эдик, хорош тут воздух портить, – прошептал Саня и двинулся в левую часть.

За ним последовал и Рифат, звонко чихнув.

Крайняя дверь в коридоре оказалась закрытой, причем изнутри. Призывая к тишине, Саня осторожно приблизился, внимательно прислушиваясь к издаваемым звукам.

– Там кто-то есть, – сказал он на ухо Рифату и приготовился вышибить хрупкое препятствие, одновременно показывая остальным отойти на безопасное расстояние.

Последовавший удар ногой гулко прошелся волной по вестибюлю, оканчиваясь затухающим эхом. Щас, щас, щас, ща, ас, с. Дверь с грохотом отвалилась внутрь, поднимая пыль, за которой проглядывались два небольших силуэта. Глаза у силуэтов на удивление предстали вполне человеческими, и руки, выставленные перед собой, тоже принадлежали хомо сапиенс. Единственное обстоятельство, немного смутившее ребят, – так это чрезмерная волосатость.

– Это же Лелик и Болек! – воскликнул Эдик, с чертыханием ввалившись в комнату. – Бомжи местные.

– Вовсе не Лелик и Болек, – с нескрываемым раздражением огрызнулись лохмачи. – У нас имена имеются! Леонид и Борис.

– Братья они, из детдома. Квартиру отобрать плохой человек, теперь жить на улица. – Эдик приветственно кивнул братьям, придерживая от падения сползшую набекрень кубанку.

– Та-ак, понятно, а собаку большую здесь не видели или другого какого зверя? – спросил Саня, описывая восьмерки стволом, перед лицами бомжей, непроизвольно копируя с участковой интонацию и форму допроса. – Может, из друзей-собутыльников кто рассказывал. Отвечать!

Одного из маргиналов нехило затрясло.

– Ленька, успокойся, – ткнув брата в бок и попытавшись встать, сказал Борис. Но желания быть проткнутым ломом Рифата, естественно, не возникло, получилось только неэротично поерзать на месте. – Ну, допустим, тут было кое-что, нагнавшее страху. Пожалуйста, уберите ружье, иначе разговора не получится.

– Дипломат, однако, – заметил коротко Женька, включая фонарик в телефоне.

– Закурить дайте, а то молчать буду, – осмелел уже Лелик, непрестанно переводя взгляд с Саньки на брата и наоборот.

Эдик услужливо бросил початую пачку на колени Лелику и, опершись на косяк у выломанной двери, коротко кинул:

– Граница на замок, ни один блат не проскакает.

– Как же вы тут зимой живете, не холодно в морозы? – Давно привыкший к неординарным Эдиковским вводимым новшествам в обороты русской речи, Женька с интересом рассматривал окна и неприхотливое убранство жилья. – На входе замок висел. Чей?

После непродолжительной паузы, поочередно осмотрев присутствующих, жадно затянувшись и выпустив несколько колец сигаретного дыма, Лелик начал вещать:

– Костер разводим в тазике, слава богу, вот и согреваемся, но так было до поры до времени. Сперва Борька заметил, что пропали собаки, тут много бездомных водилось, но враз исчезли. Иногда отлавливали их да шашлык жарили, а замок, с хитрецой, Борька сварганил.

Саню судорожно передернуло от услышанного:

– Как сказал, отлавливали?

– Ловили, да, мясо собак от туберкулеза хорошо помогает, не знали разве? Барсуки тоже сгодятся, но собачки вкуснее…

– Как давно собачек не ели? – перебивая, медленно прошипел Саня.

Рифат интуитивно понял: допрос может перерасти в кровавую неуправляемую бойню, поэтому осторожно рукой отвел ружье в сторону от греха подальше, а Лелик с азартом продолжил, не обращая внимания на суровость Сани:

– Потом вороны пропали тоже почти враз и голуби куда-то подевались. Борька изловчился десятками отлавливать, ох и вкусное же мясо, даже лучше куриного, и тоже весьма полезное, но это так, для словца. Рядом, тут недалеко, есть хорошая помойка, опрятненькая такая, чистенькая, и люди не жадные, судя по выкидываемым вещам. Однажды обнаружили возле контейнеров Федора, мертвого, без ног. Подчистую оторваны, представляете? Знакомец наш замечательный человек был, умел зарядить оптимизмом, да и философ мирового масштаба, Кант в подметки не годился. Со страху и оставили там, непогребенного, ментов не решились вызывать. Стыдно очень теперь об этом рассказывать, пришить дело-то могли. Скажу лишь, что не человек его изуродовал, разодран жутко, кишки вокруг бака намотаны, как будто специально вертели, смотреть без рвоты невозможно, и крови было ужас, стены помойки забрызганы полностью, и капли, большие такие, с горошину, свисали с козырька. Как вспомню, так сердце болеть начинает, а вот позавчера ночью… – Леонид перешел на доверительный шепот: – Сюда, в комнату, заглянул глаз, да-да, во-о-от такой, не смейтесь, размером с окно, здоровый и красный, и смотрел уставившись, не мигая.

Рифат невольно поежился:

– Хочешь сказать, типа кому принадлежал глаз, такой высокий и спокойно доставал до уровня второго этажа?

– Не поверите, он огромный, – оживился Болек. – Выше крыши, вот те крест, видали его и раньше, правда, издалека, а по ночам слышим шаги, поэтому больше костры не жгем, вдруг заметит, и уйти нам некуда. Вот и ждем смертушки своей. Доберется он когда-нибудь до душ наших грешных, чую, хана скоро.

– Ладно паниковать, поди, привиделось? – с подозрением спросил Саня, не особо доверяя рассказу братцев. – Жрете всякую дрянь да собаками породистыми закусываете, живодеры. Пойдемте, братва, отсюда, ловить тут больше нехрен.

– Эй, пачка верни. – К возбужденным от собственного рассказа бомжам подошел Эдик, с особым артистизмом убирая саблю в ножны. – Курить чужой сигарета вредно, шайтан опять придет, зорко глаз смотреть будет, – подытожил допрос новоиспеченный казак и поплелся за ребятами, напевая под нос выдержки из узбекского народного эпоса.

Вереница друзей потянулась в обратный путь, полагая при этом, что есть за гранью человеческого понимания нечто не поддающееся разуму, которое неусыпно следит, оберегает и ждет на небесах, крестообразно распростерши отцовские объятия.

Глава 6

Вернувшись на стоянку, держали военный совет. Первым взял слово Женька:

– Выдумывают они. Какой-то непонятный монстр, чудовище, заглядывающее в окна, убивающее асоциальных Федоров. Бред, свихнулись они от собачатины совсем, не верю.

– Глаза их видел? – буркнул Санька. – Обычно так смотрят люди очень напуганные и отчаявшиеся.

– Ну дак есть кого пугаться, в зеркало посмотрите, – настаивал Женька, – если, допустим, Рифату в рот засунуть ствол карабина, а палец, нервничая, положить на спусковой крючок, он бы тоже не обрадовался. Хорошее настроение при таком раскладе любого оптимиста покинет, улыбнуться толком и то не получится, сведенные мышцы скул не позволят. Не верю бомжам, хоть режьте.

– Оставь мой рот в покое. – Сидевший в углу Рифат немного оживился от Женькиной тирады.

– Тише, хорош ругаться, тут другое. Такого неподдельного ужаса я давненько не встречал. Видели они наяву этого, с глазом. Почему-то мне рассказ показался правдоподобным. Слушайте, и отделаться не могу от ощущения, будто пасут постоянно, наблюдают, на спине скоро дыра образуется от любопытствующего взгляда.

– Наблюдают, ага, из космоса, со спутников, – сказал Женька и наполнил заварочный чайник. – А чем занят Александр? Не пора ли пригласить его на кружечку виски в Белый дом, пусть расскажет о делах охотничьих, как второй год лося добыть не может. Смотри лучше, опять рассказывают, как вырастить грибы на балконе, в домашних условиях. – Тыча пальцем в телефон, он переключился на более интересующую общественность тему. – Представляешь, в лес ходить не нужно, нарезал на порцию и поджарил с картошечкой. Эх, красотища!

– Косяки не забиваете, а пургу несете. Пойду в магазин, – нашарив в кармане купюру, сказал Рифат.

– Сходи проветрись, Рифат. – Вернувшись к грибной теме, Саня продолжил: – А потом грибы обрели разум и объявили Женьке войну, квартирную. Возьми ипотеку, жилец, иначе уничтожим, размножаемся спорами, рать непобедимая пополняется ежеминутно. На работу не ходишь, отбиваешься от новых хозяев квартиры, закрывая плотно двери и окна, но они сделали вылазку через туалет и зашли в тыл вездесущей грибницей. Война проиграна, пиши пропало, доверенность на жилплощадь, и в туалет не пробиться, там дамокловым мечом висит ипотечный договор на двадцать пять лет.

– Элементарное решение житейских проблем цинично превратил в обременительный финансовый документ, чего и следовало ожидать, – вяло сказал Женька.

– Напиток прибыл, соскучились. – Улыбаясь, в кунг вошел, груженный различными бутылками, Рифат. – Сегодня пью за компанию, заметьте, без кальяна, Саня, чего молчишь.

– На приходе он, обрадовался. Думали, водка и Рифат – вещи несовместимые. – Давясь от смеха, Женька глазами указал на чайник с дурман-травой. – Саня, отомри.

– Он тяпнул оттуда, много? Надолго, значит, завис, нужно на трезвую голову подумать. Женька кальян только помешает.

– Согласен на троих, две бутылки водки даже в обществе трезвости приемлемая доза.

В кунг ввалился Эдик, бряцая по-гусарски саблей, держа в руках полный котелок плова:

– Аллах послал…

За окном ночь набирала силу, проникая в каждый закуток стояночного пространства.

– Ребята хорошие. – Эдик размашисто перемешал наваристый плов. – На родине не мешать, но здесь так делать. Знаю их давно, жизнь не сахара, сами выбрать такой дорога, не замечал, чтобы так врать некрасиво.

– Странная история, – вставил Рифат. – Спокойно жизнь протекала в районе, работали, любили, по гостям ходили, а сейчас сплошные недоразумения и непонятки. Глянь-ка, зашевелился вроде.

– За победу! – Спустившийся наконец на землю Саня залпом опрокинул стопку. – А лося, Женька, я добуду обязательно, не денется дальше леса.

– Лосиный бог поведал, дату назвал, когда? В заварнике, кстати, чуть осталось. – Женька еле сдерживался, чтобы не упасть от хохота.

– Тебе только бы поржать. А меня беспокоит чувство, не могу избавиться от мысли, что нас рассматривают будто в бинокль. Хотите – верьте или нет, но не покидает ощущение, которое сродни охоте, тот же азарт, тревога, адреналин. И подглядывают, целенаправленно ведут наблюдение, гарантию даю. Если зверь, то умный шибко для животного. Человек – так, спрашивается, зачем прятаться? Думаю, ответ найдется, дай бог, чтобы обошлось по-доброму и чтобы Жак нашелся, не мог он так бесследно исчезнуть.

– Выпей, Саня, еще стопку. Сожрали Джакомо, братцы, к бабушке не ходи. Не найдем, бесполезно, – с набитым пловом ртом сказал Женька.

– Найдем, жив он, сердцем чувствую.

Нехотя спорили, пока вторая «Тройка» не опустела до дна. Собираясь по домам, выключили телевизор, где с успехом шла программа, показывающая активных пенсионеров…

– Ну, мужики, прощаемся. – Крепкие рукопожатия Сани не оставляли выбора. – Пир закончен, пора и на боковую, впереди тяжелый день. Завтра созвонимся и решим, как поступим дальше.

Короткий гул сдержанных голосов донесся в ответ, приятели гурьбой двинулись на выход. Неожиданно гул повторился, а затем раздался страшный по силе душераздирающий вопль, в ночной тишине особенно звучащий безысходно и драматично. Непродолжительно, зависнув в воздухе, постепенно сошел на нет и исчез, вновь уступая владения ночному спокойствию.

– Это в домах. – Рифат, пьяно качнувшись, указал рукой на развалины.

– Молодежь бесится. Дело было вечером, делать было нечего, – отреагировал Женька. – Сейчас еще и музыку врубят, а потом поедут за пивом, на машинах и мотоциклах без глушителя, праздновать повышение пенсионного возраста.

Санька, лишь один, приостановившись, заметил в проеме между домами черную скалу, передвигавшуюся повадками матерого зверя, бесшумно и мягко, с дьявольской легкостью. Зрелище завораживало, но оказалось мимолетным, отчего можно было принять его за видение, мираж.

– Саня, пойдем! – крикнул Женька, помахав на прощание Эдику. – Чего встал, как вкопанный?

Перекрестившись и мотнув головой, Саня побрел к выходу, то и дело посматривая на притихшие дома. Эдик больше не улыбался, а грустно стоял у будки сторожа, изредка кивая удаляющимся друзьям.

Глава 7

На работу идти не хотелось, но, переборов утреннюю лень, Саня рывком встал с кровати, потянулся на кухню. «Если чайник горячий, то выпью кофе, если нет, то пойду курить». Победителем в этой схватке века оказалась пачка сигарет. Производители табачных изделий уважительно поклонились в заокеанских кабинетах, а еле теплый чайник обиженно отвернулся носиком к стене.

Пасмурная и зябкая погода очистила улицы от прохожих. В магазине Саню привлек разговор стоявших в очереди двух дородных женщин:

– Не первые это убийства, неделю назад целую семью цыган положили, а семьи у них большие, человек по тридцать. Полиция без устали там ковыряется, преступников так и не нашли, думаю, маньяк объявился, серийный.

– Господи, тридцать человек, каким же извергом нужно родиться, чтобы так, и дети, наверное, были?

– В основном одни ребятишки…

Кое-как отстояв в очереди, Саня направился к стоянке. Вид, открывшийся перед ним, не понравился сразу. Три полицейские машины и куча любопытствующего народа окружили будку сторожа, слышались плач и стенания, недовольные окрики полиции:

– Разойдись, говорю, куда прете?

– Жених, привет! – Из толпы вынырнула Анастасия Петровна, ловко орудуя локтями. – На работу, наверное, собрался?

– Надо ехать, без работы нельзя. – Саня с надеждой посмотрел на грузовик.

– Не торопись пока и кунг открой, глянуть хочу. – Участковая жестко посмотрела Сашке в глаза, рефлекторно потирая локти.

– Случилось чего? – С каким-то безразличием он задал вопрос в пустоту.

В просвете между оцеплением лежал накрытый тряпкой предмет, очень похожий на голову. На чью? Саня аж вспотел:

– Эдик, охранник?

Анастасия Петровна кивнула и, взяв Саню под руку, повела к будке.

– Сашок, где был с десяти часов вечера вчерашнего дня до пяти утра? Правильно, дома, а мог бы скрасить вечер прекрасной даме. – Сама же и отвечала, четко ставя ногу, пытаясь попасть с Саней в шаг. – Спал, ага, и подтвердить могут родители. Мо-ло-дец!

– Подозреваете, так и скажите, – нервно сказал Саня, открывая неподатливый замок.

– Суженый-ряженый, не зли меня. Собутыльника твоего, запамятовала опять, Эдика, расчленили. Видел, башка валяется, а тебе хоть бы хны. Спокойный ты чересчур. Статью назвать?

– Он не пил, вера не позволяла, а ушел в двенадцать.

– В полночь, говоришь, а христианская вера разве позволяет бухать круглосуточно, милый?

– Не возбраняется разговеться иногда, по праздникам.

– Зубы не заговаривай, набожный нашелся, прижми задницу на стул и помалкивай.

Анастасия Петровна по-хозяйски открыла шкаф, не выпуская из поля зрения Саню:

– Проломлена стена с торца будки, а внутри кишмиш, чуть сознание не потеряла, пришел бы пораньше – упала, лишившись чувств, в объятия будущего мужа. Пили вчера? Когда же она, горькая, вам надоест? Не тужься, по глазам вижу, заливали литрами в хайло…

– Какие литры, посидели немного, как от бомжей пришли, потом разошлись.

– Какие бомжи? – не дала закончить участковая. – Откуда пришли?

– Вон, в тех развалинах, Леликом и Болеком зовут, – показал Саня на злосчастные дома.

– Какие еще Лелик и Болек? Саня, друг любезный, завязывай с выпивкой, а то еще, не ровен час, подружишься с Геной, а потом и Чебурашка втихаря подгребет… Ну, говори громче! – рявкнула в прохрипевшую рацию Настасья Петровна. – Какая сабля? Сдурели совсем! Руку с саблей? Еще интереснее, сейчас подойду. Так, говоришь, в этих домах? – вновь обратилась Петровна к Сане, указывая направление туго обтянутой форменным кителем тяжеловесной грудью.

– Это два брата, бомжи, Леонид и Борис, Эдик прозвал их Леликом и Болеком.

– Ну-ну, закрывай богадельню, пойдем подышим воздухом.

По дороге пришлось рассказать о Рифате с Женькой, про поход в царство маргиналов, о том, как Джакомо пропал, как ходили ночью искать собаку сообща.

– Стой здесь и не вздумай слинять, а то колено прострелю, любя конечно. – Участковая на корню пресекла Санькину попытку ретироваться поближе к грузовику и решительно направилась к кучке отдельно стоявших полицейских.

Саня от нечего делать начал слоняться вокруг будки сторожа. С ее торца полностью отсутствовала стена, лестница была продавлена в нескольких местах, даже опоры загнулись вовнутрь. За невеселыми раздумьями и застала его быстро вернувшаяся раскрасневшаяся участковая:

– Саня, бомжедруг, какая сабля была у сторожа? Может быть, антиквариат?

– Он рассказывал, мол, родственники подарили, а кто конкретно, не знаю, вон сколько родни, опрашивайте.

– Опросим обязательно, некоторых допросим и с пристрастием. Паять умеешь, муженек? Саня, не красней, не идет тебе, об алиби лучше думай. А мужик-то до конца стоял, да силы, похоже, не равны, – вслух подумала Анастасия Петровна и распорядилась: – Кравченко, всех родственников и праздно шатающихся в автобус, он сейчас подойдет, отвезешь в отделение, капитану Маркову.

Повернувшись к Сане, мягко его подтолкнула:

– Пойдем навестим твоих мультяшных друзей. Представить в детстве не могла, что Лелик и Болек, когда вырастут, станут бомжами, и я буду допрашивать их об убийстве, – прыснула от собственных слов участковая и ускорила шаг.

Идти предстояло недалеко, но за это время в Саниной голове пронесся миллион мыслей. Эдика по-настоящему было жалко, поговаривали, что он многим помогал, занять до получки не отказывал, не говоря о земляках, которые с утра и до вечера тянулись в сторожку в надежде обрести помощь. Пусть земля будет ему пухом! Завернув за угол почти у самого подъезда разрушенного дома, Саня понял, что мир чудес и грез Уолта Диснея превратился в отборный ужас Альфреда Хичкока. В комнате, где обитали братья, в стене зияла огромная дыра. На земле валялись обломки этой самой стены с торчащей из-под нее ногой в кроссовке.

– Семеныч, тут, похоже, еще одно убийство. Как закончите, подтягивайтесь к развалинам. – Настасья Петровна встряхнула рацию, в ответ непонятно булькнуло. – Откуда, не знаю, кто, черт, не слышу, нога торчит по колено! – Она проорала последние фразы. – Так, может, за коленом и нет тела, ага, до связи. Саня, давай иди вперед, все-таки понравившуюся женщину нужно оберегать! – скомандовала Настасья Петровна, рукой приглашая в дом, на всякий случай расстегнув кобуру.

Деревянные лестницы пролетов скрипели жалобно и тонко. Прошла целая вечность, пока поднимались на второй этаж, а за углом ждала неизвестность со многими неудобными вопросами. Дверь в комнату братьев оказалась нараспашку открыта. После вчерашнего налета ее успели посадить на петли, но как-то однобоко, отчего вид двери был жалок и ненадежен, малейшее дуновение сквозняка вызывало зловещий и протяжный скрип. Посередине комнаты лежало тело Бориса, с выколотыми глазами. В неестественной позе, с запрокинутой за голову рукой, отсутствовала часть туловища, от подмышки до бедра…

– Не трогай тут похотливыми ручками улики и не шлепай понапрасну. Чего такой бледный? Эти касатики уже девятые по счету за два месяца. Они, Лелик и Болек? – Настасья Петровна присела на корточки у проема, юбка бесстыдно задралась.

– Вроде это Борис. – Саня старался меньше смотреть в пустые глазницы. – Хотя без сноровки и не отличишь, заросшие оба.

– Ладно, пойдем вниз, подозреваемый. Разберутся тут как-нибудь и без нас. Заодно и расскажешь, зачем сюда приходили, за каким, так сказать, хреном, ага. – Петровна опять вперила проницательно красивые глазки в Санькины опухшие, подпорченные похмельным синдромом. – Пойдем, голубчик, поворкуем.

– Понимаете, Настасья Петровна, тут такое творится, сначала убежала собака, Жак, мы пошли его искать.

– Санька, покороче излагай мысли, – мягко перебила участковая. – У попа была собака, он ее любил. Если бы признавался в любви таким макаром, то я из ЗАГСа сбежала бы не раздумывая. По сути проблемы давай, только важное.

– В общем, они, – Саня кивнул в сторону обломков с ногой, – рассказывали, что видели чудовище огромного роста. Оно в окно к ним заглядывало. У страха глаза, конечно, велики, возможно, им просто почудилось, но напугались очень сильно, еще говорили, бродячие собаки исчезли и птицы.

– Она съела кусок мяса, он ее убил. Саня, захочешь в полиции работать – с таким подходом одними висяками обрастешь. Мысли есть еще, нормальные, имею в виду?

– Так думаю, что встретиться с ним посчастливилось только Эдику и братцам, вот, – завершил сбивчиво предположение Саня.

– Очень дельные мысли, Эпикур. Ходит чудовище по городу, убивает кучу народу, а полиция никак не может выйти на след. С Рифатом еще поговорю, и без кальяна, а тебе, Саня, еще раз повторяю: завязывай давай с питием. Дурдом всегда рад встретить своих героев, не забывай. – Она прикурила сигарету, смачно выдохнув и без того полной грудью. – Нужно будет – вызову. Езжай на работу, не прощаюсь, и да, Женька место жительства не поменял?

– Угу, все заказы профукал…

Закончить незамысловатую фразу не удалось, телефонный звонок выдавил несуразную мелодию, это был как раз Женька. Саня виновато покосился на участковую, но той уже не было никакого дела до отработанного материала, ее больше привлекал подъезжающий полицейский наряд…

Ребята договорились встретиться у Сани дома. Кратко обрисовав сложившуюся парадоксальную ситуацию, делая акцент на взаимоотношениях с полицией, мол, они в этом случае не помощники, а наоборот, могут начать вставлять палки в колеса, Санька предложил самим вычислить и поймать то ли зверя, то ли человека со звериной душой. Кислый вид друзей не обнадеживал, Рифат ушел в Коран на арабском, перебирая четки, Женька, как обычно, вперился в экран телефона. Бодрый голос на плохом русском языке уверял и клялся, что их обуви не будет сноса, подошва сама воспроизводится за счет трения. Китайские наноразработчики получили за это изобретение Нобелевскую премию мира.

– Женька, отвлекись, – обратился Саня к другу, – хоть иногда спросил бы у телефона, за какое достижение в этом году давали Нобелевскую премию мира и кому? Сдается мне, группы молодых китайских специалистов-сапожников там и в помине не было. Эта же премия вручается только за вклад в дело мира, а не за технические открытия.

– Знаешь, Сань, не ровно дышит Анастасия Петровна к некоторым охотникам. Звонила сегодня, достала в доску.

– К премии мира отношения не имеет, о чем спрашивала?

– Где был ночью, у кого, бухал или нет? Стандартные вопросы задавала. Слушай, а как завораживает, только представь, возможность побывать в будущем, где обувь летающая, встал так поутру, потянулся, залез в домашние тапочки, вышел на балкон и херакс, полетел за пивом, прямо в пижаме, заодно и покурил на лету. Чем не вклад за спокойствие на планете? Люди не воюют, когда идут за пивом. – Женька улыбнулся.

– Нужно кому-то устроиться сторожем на стоянку, там и делать засаду, – задумчиво прервал футуристический диалог Рифат и тут же добавил: – Чего смотрите? На работе сейчас аврал, не отпустят меня, разве только ночью, пас поэтому, даже не рассчитывайте.

– Тоже не могу, завал полный, сети тянем по новому заказу, а это минимум месяца два. За это время полгорода могут перерезать, – тут же самоустранился Женька.

– Блин, один я, получается, ничем не занят? – задал законный вопрос Санька. – Ладно. Сработает засада или нет, неизвестно. С чего бы он вдруг припрется?

– За Эдиком же пришел. – Женька увлеченно играл, резко нажимая на экран телефона. – А если его заманить дармовой едой? – Он на мгновение оторвался от игрушки, смачно облизнув губы.

– Кто же ей будет, по-твоему, я? – Саня нервно утюжил шагами комнату. – Задумка, наверное, и неплоха, но быть съеденным в самом расцвете сил почему-то не хочется.

– Каждый охотник должен быть готов к тому, что его, рано или поздно, съедят голодные звери. Это, Саня, месть такая, природная. Ты их, они тебя! – Женька философски поднял ненужный для игры палец.

– Нужно достать крови. Они, звери, ее за километр чуют, обязательно придет, тут его и прихлопнем. О! Осенило, я бараньей крови привезу. Знаю, где взять, праздник же Курбан-байрам на носу. – Рифат остался доволен своей задумкой.

– Завтра тогда и начнем! – подвел итог прениям Саня, устало присев наконец на диван.

Рекогносцировку проводили по устоявшимся правилам военного искусства. План был таков: Саня сидит с ружьем в будке, Женька с монтировкой – под одним из грузовиков, а Рифат с копьем – в кунге. Получался своеобразный равнобедренный треугольник, местность с любого места хорошо просматривалась, при необходимости можно было не пользоваться рациями, друг друга различили бы даже ночью. Рифат, как и обещал, привез двадцатилитровую канистру крови. Выполняя мистический киношный ритуал, помолившись, с серьезным видом обошел стоянку и густо оросил все вокруг ярко-красной кисточкой. Опустевшее ведро хотел поставить поближе к Сане, но тому подобное соседство не нравилось совершенно. Выход был найден: решили оставить емкость при въезде на стоянку.

Устроиться сторожем не составило особого труда. Хозяин стоянки сам сидел ночами, и это ему, похоже, изрядно надоело, поэтому Санино предложение он встретил с великой кавказской радостью, чуть не кинулся исполнять танец с ножами. Сторожевую будку заменили на строительный вагончик, поставили на бетонные блоки, лестницу вновь сварили, укрепив несколькими уголками, стоянку обнесли колючей проволокой. Некоторые водители интересовались, для каких целей предназначено ведро, другие, по-простому, крутили пальцем у виска, с ехидцей наблюдая, как Рифат, шаманя, обходил стоянку с эмалированным сосудом под мышкой.

Саня, не теряя времени, привез из деревни пса-малолетку, с грустью отмечая, как тот неуклюже пытался снять через голову ошейник. Привязываться душой к нему не хотелось, пес же чутьем угадывал настроение нового хозяина, его тоску и поэтому со смирением выполнял подаваемые команды, неумело и невпопад, стараясь предугадать любое желание.

Каждую ночь бойцы со всей ответственностью несли нелегкую вахту. Пару раз возникали забавные случаи, когда Тамерлан – так назвал пса Рифат – с лаем и визгом прятался под будку, тем самым вызывая панику, но это была ложная тревога, серьезных и подозрительных событий не происходило. Ребята даже начали роптать, обвиняя Саню в излишней дисциплине, тяжело им приходилось после работы сидеть ночью в засаде в ожидании неизвестно чего. Но Санька жестко пресекал малейшие поползновения спрыгнуть с этого ответственного мероприятия, виновные и уличенные во сне подвергались жесточайшей обструкции. Крепко спал только Женька, завернувшись в тулуп, имея вместо неба карданный вал грузовика. Замучив донельзя телефон, он предавался сладким грезам, самозабвенно похрапывая громче музыки, раздававшейся из кунга. Конечно, совесть у него иногда просыпалась, и тогда приходилось зорко всматриваться в окрестности, при этом не забывая, однако, отслеживать прошедшие выпуски программы «Военная тайна», а наутро удивлять спешащих на работу водителей новым пониманием мироздания.

Как-то утром возбужденный Женька перед уходом на работу с жаром выдал Сане, что в одной из передач по телевидению рассказывали о великанах, исполинах, циклопах, нефилимах и прочей нечисти, обитавших на Земле в доисторические времена.

– Они ведь тоже люди, но очень большого роста, непонятно только, бесы ли участвовали в их рождении, или люди согрешили, не важно. Занимательнее другое: жрать очень хотели, и много, ну и перешли на людей. Короче, полный беспредел учиняли изверги.

– Сам-то когда-нибудь тоже меня схаваешь, закуску съедаешь еще до открытия бутылки, – поглаживая Тамерлана, сострил Саня, а через секунду добавил: – Как бы в нашем случае не оказался похожий монстр.

– Не-е, это исключено, они в потопе погибли. Ной, когда строил ковчег, выслушивал издевательства разные от них и насмешки. Тихой сапой таскал бревна, не попадаясь им на глаза, веруя, что бог спасет и от воды, и от великанов. – Женька достал из кармана яблоко и с хрустом откусил половину.

– Ты там был и мед-пиво пил, по усам текло, а в рот не попало. – Саня повел резвящегося Тамерлана покормить. – Конечно, ученые доказывают с пеной в устах, что человек произошел от обезьяны, кроме Женьки, естественно. – Убирая миску от щенка, Саня плутовато глянул на друга. – Женька – напрямую из бактерии, но повествование Библии мне все-таки ближе по натуре, в родственниках иметь примата как-то не с руки.

– Наука, значит, не указ? Посмотрите на него, обезьянами брезгует. – Женька искал, куда бы запулить огрызок съеденного яблока.

– Урна есть! Понимаешь, славный потомок одноклеточных, наука, в большей ее части, ищет только способы умерщвления человекообразных, массово и быстро.

Глава 8

Подошла к завершению рабочая неделя. В пятницу, в день водителя, настроение и расхлябанность ребят достигли апогея. Женька пришел с работы уже подшофе, пьяно лыбясь, он норовил надеть наушники на Рифата, уверяя его в необходимости послушать нетленные хиты Адриано Челентано:

– Вылитый ты, Рифат! В наушниках, если не отвлекаться, то при разговоре, когда открываешь рот, кажется, будто поешь его голосом, и жестикуляция итальянская, сплошная комедия дель арте.

– Отвянь, белобрысый. Заняться нечем? – Суетливо крутясь около кальяна, Рифат не обращал внимания на Женькины развлечения, а подошедшему Сане недовольно заявил: – Саня, ну сколько можно тут сидеть?

– Придет не придет, так и жизнь мимо пройдет, – речитативом произнес Женька, несколько смутившись под суровым Саниным взглядом. – Давай по «Тройке», мигом сбегаю, и жизнь засверкает новыми красками. Службу солдатскую опять же тянуть будет легче.

– Валяйте, – сдался Саня, с досады переломив сигарету пополам. – Только, как стемнеет, расходимся по местам.

К полуночи празднующий шоферский люд разбежался по домам. Одних ждали неудовлетворенные жены со сковородой или скалкой в руках, других – сытый ужин и теплая постель, третьих – только голодная собака или кошка. Время текло по привычному руслу, невзирая на людей и их никчемные проблемы.

Саня незаметно задремал, сломленный парами алкоголя, так и не успев проверить посты, а сон оказался более чем странный. Снилось ему, что в Государственной думе произошел сантехнический апокалипсис. Прорвало канализационную трубу на верхнем этаже, прямо над залом заседаний. Самоотверженный бросок бригады сантехников только усугубил ситуацию. Временно остановив поток низвергающейся лавы дерьма в одном месте, они создали переизбыток давления в другом. Позже на экстренно собранном совещании выяснилось, что, по предварительным подсчетам, произошло семь мощнейших сбросов, реальная же обстановка не поддавалась анализу.

Каловые массы, вырвавшись на оперативный простор, радостно бурля и хлюпая, заполняли проходы и рабочие места депутатов, заливали даже кнопки для голосования, скрывая мониторы и недавно полученные результаты. Вонючая вакханалия продолжалась ровно два дня. Именно в эти напряженные для законодательной власти дни, по мнению ведущих политологов страны, и был принят ряд антинародных законов, отменять которые не стали, решили поберечь здоровье народных избранников, вновь уповая на терпеливость и понимание населения. По результатам проведенного расследования сел на два с половиной года в колонию только начальник сантехников…

– Саня, полундра, он здесь! – Рация надрывалась голосом не на шутку встревоженного Женьки.

Еще не до конца проснувшись, Саня деловито переложил ружье с одной руки в другую, медленно открыл правый глаз, оценивая пространство, и шепотом выдал в эфир:

– Еще не вижу, но всем – тихо!

Охота вступала в динамичную первую фазу.

– Женька, замри, не отсвечивай! – Саня взял ружье наизготовку.

Число фонарей на стоянке после реновации многократно увеличилось, но мрачность места и неправильное расположение приборов освещения оставляли врагу множество лазеек, шансы прокрасться незамеченным были невероятно высоки. Под грузовиком, где Женька усердно изображал лежачую статую, тьма казалась наиболее густой и вязкой.

Деревья гулко завибрировали, будто нежданный ураганный шквал застал их за непотребным занятием, затем изогнулись, освобождая кому-то путь, того и гляди, переломятся, и резко отпрянули обратно, с шумом ломая ветки. Тамерлан невнятно гавкнул и жалобно заскулил, пятясь от увиденного кошмара. Редкие световые блики выхватили из ночи вышедшего на стоянку гиганта, единственный глаз которого жадно шарил по сторонам в поисках удобной и легкой добычи, густая шерсть чудовища устрашающе развевалась на ветру, покрывая огромное тело с головы до пят. В мгновение ока оставленное ведро с кровью было подхвачено рукой и незамедлительно пропало в огромном зеве, прогремел зловещий, торжествующий рев. Сомнений больше не оставалось: это тот самый зверь, тот людоед, который отправил Эдика к праотцам.

– Рифат, приготовься, это он, сейчас начнем! – без надрыва приказал Саня, но страх безжалостно побежал под кожей мурашками.

Чудовище остановилось у грузовика, под которым лежал притихший Женька. Внимательно прислушиваясь к звукам ночной стоянки, великан ошалело вращал глазом. Ноздри верзилы раздувались, он периодически задирал голову вверх, вылавливая и вычленяя нужные запахи, мотал головой. Женька из последних сил не подавал признаков жизни, перед ним буквально в метре находились ноги исполина, огромные и безобразные, с забитыми грязью порами, покрытые густой растительностью. Укусить за палец значит подписать себе смертный приговор, а жить хотелось долго и счастливо. Эх, как бы пригодились сейчас тапки из будущего!

Саня, открыв рот от увиденного, краем глаза на периферии зрения заметил, что из кунга повалил дым, собираясь на крыше и вытягиваясь в спиралевидный столб. Рифат опять забодяжил кальян, как же не вовремя он замутил!

– Рифат, туши огонь, он к тебе идет!

Ответа не последовало, рация молчала, зато внутри будки раздалась нарастающая душещипательная музыка. Полилась песня «Роллинг стоунз», где натужный вокал Мика Джаггера громогласно повторял мантру Satisfaction. Циклоп не раздумывая повернул к Рифату, по дороге искалечив любимую уступчивую «газель» водителей, тяжелой поступью приблизился к заинтересовавшему его источнику звуков. Саня не решился стрелять из вагончика сторожа, расстояние казалось большим, да и бить нужно было наверняка, в упор, на перезарядку времени не останется. С проклятиями он ринулся к двери, намереваясь опередить непрошеного гостя, не дать ему расправиться с Рифатом, но открыть ее не успел. Оглушительный, жуткий рев заполнил округу, даже стекла в окне и посуда внутри вагончика задрожали, выплясывая звонкую кадриль. Причина задержки на поверку оказалась вполне банальной.

Женька, встряхнув затекшие руки и ноги, придав лицу устрашающее, героически-демоническое выражение, бросил монтировку в вагончик, надеясь таким образом привлечь внимание гиганта. Циклоп среагировал с быстротой молнии, повернувшись на звук летящего инструмента. Казалось, развязка наступит быстрее, чем предполагалось изначально, закончится поочередной шикарной резней недальновидных глупцов, но в проеме кунга, в облаке дыма, из веселящих татарскую душу смесей, появился собственной персоной Рифат, с ломом-копьем наперевес. Томительное ожидание, секунда – и копье, по замысловатой траектории описав в воздухе дугу, смачно вонзилось в огромный зад зверюги.

– Это, сволочь, тебе, за Эдика и Жака! – услышал жесткое рифатовское пожелание чудищу Женька.

Рифат, конечно же, целил в глаз, но аэродинамика лома была настолько несовершенна, что не позволяла с точностью рассчитать полет по параболе, поэтому даже такое не лучшее попадание было встречено на ура. Кричал, по-суворовски победно, лишь Женька, неловко и некстати высунувшийся из-под надежно укрывавшего его грузовика.

Исполин, случайно раненный, наиподлейшим способом грузно опустился на колено. Разъяренный, кровоточащий зверь может сутками отбиваться от наседающих, алчущих удовлетворения охотников. Догадывался об этом и Саня, бегом мчавшийся к полю битвы. Нужно добить его побыстрее, пока не опомнился. Тамерлан, почуяв внезапно нагрянувшую победу, вырвался вперед на полкорпуса, стремясь прийти первым к финишу и гордо поставить мохнатую лапу на грудь поверженного врага. Извергая из пасти яростное рычание, циклоп пытался неумело вытащить постыдный лом, но куда там. Рифат вложил в этот чемпионский бросок всю мощь, на какую был способен, помноженную кратно на чудодейственный дым кальяна.

Наступил решающий, переломный в противостоянии людей и великана момент. Женька, потеряв остатки бдительности, радостно развесив уши, оказался на непростительно малом расстоянии от ревущего и подраненного зверя. Извиваясь пойманной в невод рыбой, гигант тяжело поднялся на ноги, с нечеловеческой силой принялся крушить попадающиеся на пути к кунгу автомобили. Битые стекла и скрежет рвущегося на части металла дополняли катастрофическую картину разрушений. Разбушевавшееся чудовище резко повернулось на тарзанный вопль Рифата, лом, исполнявший теперь роль своеобразного хвоста монстра, с размаху огрел блондинистую отважную голову Женьки. Если немного уделить внимание аэродинамическим характеристикам лома, его ламинарному течению, хорде и профилю, то предсказуемая, поддающаяся расчету траектория позволила бы вовремя оценить Женьке степень опасности и успеть принять единственно правильное решение для своего спасения. Поэтому уповать приходилось на чудо. Защитным буфером отработал подвернувшийся к месту и времени пес Тамерлан. Безрассудно разогнавшись до предела, в прыжке, целясь в заднюю часть ноги чудовища, вытянувшись в струну и приготовив к атаке клыки, он намеревался впиться в конечность, не давая циклопу очухаться. С бесшабашным собачьим остервенением Тамерлан решил разорвать толстенную ляжку ночного визитера, а потом, улучив подходящий момент, запрыгнуть наконец на его грудь для завершающего аккорда. Но переменчивая собачья удача неожиданно отвернулась от храброго пса. Затянувшийся полный отваги полет прервал внезапно появившийся из темноты увесистый двухметровый лом. Так вместе и рухнули оземь человек, с именем Евгений, да пес, по прозвищу Тамерлан.

Женька помнил удар, легкость, с которой ноги отрываются от стылой, ночной земли, прижатого ударом к голове мохнатого скулящего Тамерлана, заросшую пятую точку великана и даже лом, хвостом торчащий из нее, а вот падение и касание земной поверхности остались для него неразрешимой загадкой.

Санин выстрел пришелся в плечо монстра, пуля с тупым шлепком вырвала из плоти фонтанчик крови. Второй выстрел попал в грудь, отчего загнанный зверь сильнее осел на копье. Он с трудом сохранил равновесие, но какой ценой! Лом углубился в чудовище почти на половину своей длины. Даже не рев, а раскаты грома пронеслись по стоянке, заглушая музыку и крики. Хромая и сметая попавшиеся при отступлении автомобили, циклоп уходил к домам, оставляя за собой широкую кроваво-багряную полосу. Затрещали ветки, и старый тополь, падая, накрыл несколько машин, вой сработавших сигнализаций ознаменовал окончание боя. Преследовать циклопа не решились, разумно полагая, что по оставленным следам рано или поздно отыщут людоеда.

Женька лежал лицом вниз, без движения, кровь тонкой струйкой медленно стекала за ворот куртки, некрасиво подчеркивая и без того измазанные грязью светлые волосы. Пульс прощупывался, но непостоянный, с нитевидным ритмом, дыхание сбивалось и становилось неровным, рядом лежал мертвый Тамерлан, самоотверженно и нечаянно прикрывший своим телом человека. В кунге нашлась и аптечка, и дежурная «Тройка», укромно припрятанная Саней. То ли грамотная перевязка подействовала, то ли водка, нелицеприятно вылитая на голову, но Женька пришел в себя и первым делом осведомился о телефоне.

– Скорую тебе, Женька, нужно, а телефон найдем, не переживай! – Саня заканчивал бинтовать, периодически прикладываясь к лекарственной бутылке.

В это время Рифат вытащил на улицу сварочный аппарат и, кряхтя, сварганил из арматуры трезубец.

– Не надо скорую. – Женька осторожно ощупал рану на голове. – Так пройдет, лучше внутрь залей лекарство. Зуб теперь вставлять придется, а где этот мудак? Грохнули его?

– Ушел, зараза, но, думаю, недалеко. Сможешь идти или здесь останешься? – Саня перезарядил ружье, поминутно оглядываясь по сторонам.

– Пойду, конечно, – твердо сказал Женька, – поквитаться с ним нужно, – и, пошатываясь, пошел искать монтировку и дорогой сердцу телефон.

Глухой стук воткнутого в деревянный пол трезубца Рифата послужил сигналом для выдвижения в поход. След, легко различимый и в эту безлунную ночь видимый далеко впереди, как указатель, вел ребят за собой. Кусты вдоль тропинки сильно примялись, часть деревьев между стоянкой и развалинами оказалась сломана и повалена в беспорядке.

– Похоже, хреново ему, – с удовлетворением отметил Рифат, внимательно осматривая каждую пядь земли.

– Еще бы, такие ранения нанесли, другой на его месте сразу бы сдох. – Саня, пригнувшись, вел ребят по проторенной великаном дорожке.

На углу дома след обрывался, но на стене четко просматривались кровавые мазки страдающего гигантизмом в живописи художника-абстракциониста, по ним и вышли к въезду в подвал.

– В прошлый раз, когда наткнулись на бомжей, мне нужно было дальше пройти, может, и Жака живого бы нашли. Логово его, видать. – Рифат поудобнее перехватил трезубец.

Стараясь ступать как можно тише, постоянно ожидая коварного нападения, троица двинулась вперед.

Ух, уф, ух! Тяжелые меха несуществующей кузницы, не выбрав полного тона, заглохли, послышался паровозный свист, с более низким и протяжным окончанием. Саня украдкой выглянул из-за угла. В центре внушительного подвала с высокими потолками лежал, корчась от боли, циклоп, мордой вниз, массивные руки, потерявшие силу, судорожно скользили по каменному настилу, и только копье-лом ритмично подрагивало в такт биению сердца. Огромные лужи крови окружали тело. Осторожно приблизившись, переступая на цыпочках, Саня понял: гигант повержен, тошнотворный запах гниения вызывал слезоточивость и кашель. Вокруг, среди наваленных куч мусора, проглядывались обглоданные кости и черепа животных, недоеденные куски мяса.

– Вот это да-а! – присвистнул Рифат, намереваясь пробраться вперед.

– Стой, куда! Нужны еще фонари. Женька, дуй обратно, заодно и прихвати тросы, у меня в кузове парочка имеется. Пока подходить к нему не будем! – скомандовал Саня, беря в прицел окровавленную башку зверя. Видать, ею по дороге еще хорошо приложился.

Вдруг раздался низкий, гортанный голос.

– Слышь, Рифат, это он говорит. – Саня показал пальцем на великана.

– Никак, разумная тварь? На арамейском, похоже, базарит, – добавил Рифат, прислушиваясь и пытаясь разобрать слова.

– Какой язык, не понял? – удивился Саня, выражая своим видом крайнюю заинтересованность.

– Трудно разобрать, древнее наречие, такого и не слыхал. – Рифат чиркнул зажигалкой и прикурил сигаретку. – Родители преподавали иностранные языки в университете Казани, с детства и пичкали подряд разной шнягой. Папа приговаривал, что с малых лет хорошо усваивается не только пряник, но и кнут. Порол ремнем регулярно.

– Подожди, так ты полиглот? – Саня недоверчиво покосился на друга.

– Не матерись, знаю несколько языков, но со временем начинаю забывать, практики же нет. – Рифат поднес зажигалку Сане, давая ему тоже прикурить.

– Не пойму, зачем тогда работаешь водителем? – не отставал с расспросами Саня, уважительно округляя глаза.

– Заветная мечта детства! Предки таскали по кружкам, заставляли зубрить языки, а мне хотелось сесть за руль большегруза и уехать от них куда-нибудь подальше, чтобы не нашли. Ночью только и удавалось поиграть с самосвалом. В общем, теперь не общаемся.

– Ну, это зря. Переживают, наверное, позвони сам, поинтересуйся здоровьем, им будет приятно, поверь. А вот и Женька. – Саня, собираясь помочь вернувшемуся гонцу, кивнул Рифату, мол, присматривай за циклопом.

Запыхавшийся, но довольный Женька весело спросил:

– Как пациент, жив?

– Живой пока. Он, оказывается, разговаривает на древнеармейском, – многозначительно поведал Саня, ища поддержку у оказавшегося весьма мудрым Рифата.

– На каком древнеармейском? – Женька тихонько загоготал, прикусив зубами развязавшийся отрез бинта.

– Рифат так сказал, он немного его понимает, – невозмутимо ответил Саня, разматывая трос, – помоги лучше, сейчас начнем вязать.

Рифат силился понять, о чем мычал повергнутый враг, иногда повторяя за ним реплики и отдельные слова.

– Ну, чего выведал? – спросил у Рифата Саня. – Сейчас эту Годзиллу окольцуем.

При свете мощных фонарей работать получалось быстрее.

– Мужики, смотрите! – внезапно выкрикнул Женька. – У него по шесть пальцев на руках и ногах.

– Значит, запарится «фак» показывать. – Саня деловито набросил петлю на ногу гиганта. – Женька, посвети.

Тросы прикрепляли крюками к стене, руки фиксировали жестче ног. Рифат присел рядом с головой циклопа, не переставая делать попытки найти с ним общий язык:

– Просит называть его Орн, рода нефилимов. Вроде так перевод, хотя могу и ошибиться, сложно понять некоторые звуки.

– Они же мифические существа, вымерли давно? – Без отсутствующего зуба Женька произнес фразу нараспев, с очень смешным интервалом, по-детски. – Узнай у него, Рифат, по поводу Ноя?

– Женька, не лезь. Спроси, Рифат, какого черта он тут делает, и есть ли еще такие же подонки поблизости? – Саня осматривал сквозную рану в плече зверя. – Насквозь – хорошо, быстрее заживет. По идее, его шить нужно, а вот лом из задницы доставать ни к чему, без врачей только навредим. Ловко, однако, его завалил, красиво, на охоте так не получается.

– Саня, он говорит, что про других не знает, где находятся. В какой-то праздник, перевести не могу, выбирают по определенным параметрам, и братья-духи перевозят их в капсулах, что ли, на Землю. Женька, помолчи, пожалуйста. Они верят, что скоро придет повелитель Вселенной, и каждый из рода должен приготовить это появление жертвоприношением.

– Не местные, разве что из космоса. А откуда он, узнай точнее, и сколько их вообще? – Саня присел рядом с Рифатом. – И про повелителя выведай, а то, может, на орбите Земли флот их звездный стоит, а мы ни слуху ни духу.

Женька снимал на телефон происходящее, особое внимание уделяя селфи на фоне копья.

– Не поверят, скажут, что фотошоп!

– Саня, он говорит, что его планета от звезды, Солнца значит, четвертая по счету.

– Это Марс! – со знанием дела вставил Женька, выстраивая фонари для лучшего падения света при съемке.

Рифат удивленно посмотрел на друга, переваривая умные слова, вылетающие изо рта блондина:

– Народу у них немного, сто десятков, тысяча значит, живут в пещерах, там можно дышать и есть вода. Одеваются… вот здесь не могу перевести… в мешки. Ну, пусть будут мешки, когда выходят на поверхность. Так, про Повелителя. Он придет сюда, на Землю, править миром, но когда – не знает. Спрашивает, как с ним поступим?

– Скажи ему, что сдадим в зоопарк или в цирк. На Земле грехи искупаются трудом и постом. Посадим на овощную диету, мясца, наверное, наелся на годы вперед, – ехидно ответил Саня. – А братья-духи – кто такие?

Рифат, как мог, объяснял гиганту смысл слов, используя и язык жестов. Выслушав его, уточнял значение словосочетаний, после чего переводил:

– Как рассказывал старший род, братья-духи пришли на Землю в те времена, когда здесь обитало всего два человека. Два, обалдуй? – знакомую фигуру, из пары пальцев, напоминающую английскую «V», Рифат сложил в непосредственной близости от огромного глаза циклопа. – Они не раз спасали его народ, а когда пришла большая вода, часть прародителей подняли к небу и перенесли на Марс. Получается так, если правильно перевел.

– Еще и старший род, – задумался Саня, – а эти одноглазые камбалы, значит, у тех в холуях?

– Младший род подчиняется старшему. – Рифат передохнул, вытирая ладонью выступивший на лбу пот. – Они древнего происхождения, очень мудры, выше ростом и двуглазые. Повелитель даст нефилимам бессмертие и власть над людьми, как было предсказано их пророком.

– Пророки и тоже без Отечества? – Женька, не останавливаясь, менял позы для фотоснимка, не решаясь выбрать подходящую по стилистике.

– Власть им подавай, пусть лом из задницы вытащит для начала, а то Повелитель не примет такую позорную смерть, – сплюнул Саня, прислушиваясь к звукам снаружи. – На вертолет похоже. Женька, хватит фоткать, сходи посмотри, кто громыхает, а то рассветет скоро, пора ментов вызывать.

Не успел Саня закончить фразу, как в проход, к Женькиным ногам, выкатилась граната, выпуская клубы белого густого дыма.

– Ложись! – только и успел прокричать Саня, падая вместе с Рифатом.

Подвал быстро заполнялся удушливым газом, рассудок мутнел, не прекращающийся сухой кашель выворачивал внутренности. Плотная стена дыма на мгновение разверзлась, из тумана появились люди в масках. Несколько секунд – и боль в суставах от заломленных назад рук потихоньку пошла на спад. Тычками и пинками Саньку, Женьку и Рифата вывели из подвала и положили лицом вниз, к фарам закамуфлированного уазика. Так они лежали минут десять, пока на площадку перед домами на посадку не зашел второй вертолет, который кружил невдалеке.

– Ну, алкоголики, поди, больно? – Участливый женский голос выдал незабвенную Настасью Петровну. Сейчас освобожу, только, чур, не дергаться, а то парни серьезные, не любят резких движений.

– Суставы вывихнули. Куда денешься-то, – дружно забубнили ребята.

– Вон, видите того мужичишку в клетчатом пиджаке, с бородкой козлиной? Поговорить с вами хотел. – Настасья Петровна махнула кому-то рукой. – Мы же этого гада вычислили еще до убийств на стоянке. Проворный оказался, сторож колхозного поля снял его на камеру телефона. Он при свете луны, не стесняясь, разгуливал по грядкам. Повадился, говорит кто-то, урожай тырить, траву выбрасывал, ел только корешки, а потом гадил, оставляя после себя огромные горы, видимо, не впрок ему наши овощи. Конечно, не верили долго, смеялись над мужиком, но видео есть, фиксация преступления присутствует, нужно было реагировать. Подключили ФСБ, а вы чуть не завалили плановую операцию по задержанию. С утра хотели его брать. Не пойду, Санька, за тебя замуж, несерьезный ты человек.

– Вроде и не звал, – искоса взглянув на участковую, неуверенно произнес Саня.

– Поговори еще. Возьму и передумаю, нарожаю детишек, будешь в поте лица добывать хлеб насущный, может, и остепенишься. Чего ржете, кони? К наркологу, Рифат, поедешь у меня, и без справки не возвращайся, загрызу. Ну а ты, Один, чего развеселился, думаешь, обойдет истинных арийцев кара небесная? Пропишу, пожалуй, сто пятьдесят часов принудительных работ, помахаешь веничком-то да мусорок по отдельности посортируешь. Вот вы где у меня! – Кулачок Анастасии Петровны проплыл лебедушкой над лежащими на земле друзьями.

Приблизился плюгавого вида мужик.

– Удивительно, уму непостижимо, господа! Взмылин, профессор Взмылин, – представился он, приседая и здороваясь за руку с каждым из ребят, радостно заглядывая в глаза. – Признавайтесь, добры молодцы, это вы одолели супостата? Отменный экземплярчик! Любо-дорого посмотреть, выражаю благодарность от имени ученого совета Академии наук.

– Посущественнее благодарности не предусмотрено, профессор? – Саня наивно приподнялся на локте.

– Гавкать команду не давала, – сказала Анастасия Петровна и выразительно посмотрела на Саню. – Пойдемте, профессор, провожу вас до объекта.

– Голубушка, подождите, пожалуйста, парочка вопросов осталась.

Держась за животы и чуть не падая от смеха, из подвала выползали бойцы спецназа. Недоуменно их оглядывая, Взмылин обратился к ребятам:

– Он же говорит. На каком языке?

– Рифат спокойно с ним общался. – Саня повернулся на правый бок, потирая затекшие руки и приняв важный вид, выдал на-гора: – Это древнеармейский.

– Как, простите, древнеармейский? – переспросил, сдвинув очки на кончик носа, Взмылин.

– Ну да. Древний и забытый язык.

Подошла очередь конвульсивно биться в истерике профессору. Бациллы хохота переметнулись на Настасью Петровну и ребят, не желавших из опасения быть вновь побитыми подниматься в полный рост, а также на солдат, стоящих в охранении. Смех оглашал окрестности. Немного успокоившись, Саня поднялся на ноги, отряхнувшись по-быстрому от грязи, твердой походкой направился к командиру спецназа. Судьба ружья волновала Санькино нутро, но рокот работающих лопастей вертолета заглушал предметный диалог.

– Саня, смотри, Жак бежит! – Женька заорал что есть мочи. – Джакомо, где ты был, родной?

Жак, прорываясь сквозь цепи солдат, летел к Сане, прижав уши, безостановочно лая. Грязный, в репье и сильно исхудавший, он мчался галопом к хозяину. Саня даже не успел до конца повернуться, как получил в объятия прыгнувшего ушастого четвероногого друга. От неожиданности, а больше от радости, оба повалились на землю, чем вызвали новый взрыв хохота…

Глава 9

В кабинете местного начальника ФСБ проводили инструктаж о неразглашении государственной тайны. После нудной беседы вежливо рекомендовали ребятам подписать озвученные ранее настойчивые пожелания.

– Теперь вы свободны. Советую с пониманием отнестись к услышанной здесь информации и, разумеется, держать язык за зубами. – Полковник поднялся из-за стола. – Пойдемте, провожу через пост охраны…

Уже стемнело, целый день друзей мурыжили, по несколько раз просили рассказать о прошедших событиях, дотошно расспрашивая о роли и действиях каждого из троицы в этом кошмарном инциденте.

– Даже не покормили. – Саня уверенно шагал по главной улице города.

Звездная россыпь игриво перемигивалась с тоскливой луной, угрюмо выглядывающей из-за редких облаков.

– Марс-то над нами! – ляпнул вдруг Женька, аккуратно поправляя на голове чистый бинт.

Ребята остановились и уставились в вечернее небо, пытаясь его найти.

– Где точнее, знаешь? – Саня закрутил головой.

– Сейчас найдем. – Женька несколько минут потратил на поиски нужного сайта в телефоне, затем поднял его вверх, сравнивая звездное небо с картой в гаджете. – Вон он! – Рука Женьки твердо указала направление.

– Не красный вовсе. – Рифат, приблизившись к Женьке, по руке ловил выделенный участок неба.

– Красный он, даже кроваво-красный! – Саня смотрел, не мигая, на далекую планету.

Так и застыли на месте завороженные открывшимся звездным миром друзья…

Часть вторая Подготовка к полету

Глава 1

– Владилен Владиленович, Америки больше нет!

Президент слегка вздрогнул, но продолжал неподвижно стоять у карты Сирии, не оборачиваясь. Лишь наклонился, пристально разглядывая область границы с Израилем.

– Кстати, Сергей Кожемякович, – после небольшой паузы наконец повернулся он и уверенным шагом направился к министру обороны, – ваши шутки иного могут довести и до инфаркта. Не спорю, остро, порой и злободневно иронизируете, но аккуратнее нужно обходиться с фразами политического оттенка. – Президент протянул руку и радушно улыбнулся. – Напомните, пожалуйста, сколько лет уже с вами работаем? Вот видите, как летят года, не устали? Давайте перейдем к делу, с чем пожаловали?

Министр, как и положено военному человеку, пропустил вперед президента и на некотором удалении проследовал за ним к рабочему столу. На зеленое сукно легли несколько листов бумаги, извлеченные из красной папки довольно большого объема, на каждом красовался гриф «Для служебного пользования» либо «Совершенно секретно».

– Докладываю. По данным разведки Генерального штаба, в ближайшее время, прошу прощения, сроки уточняются, возможно вторжение на территорию Российской Федерации инопланетной цивилизации, предположительно с Марса.

– Во как! – Президент крякнул от удовольствия, придав правой брови треугольную форму. – За время, прошедшее с начала встречи, вы умудрились уже два раза пошутить. Хорошая тенденция, Сергей Кожемякович, благодарю за позитивный настрой.

При плотном рабочем графике главы государства, когда и поспать удавалось только урывками, психологическая разрядка была просто необходима. Нескончаемой вереницей тянулись совещания, встречи, перелеты, поэтому хорошему юмору находилось место, впрочем, как и доброму слову.

– Посмеялись и хватит, пора за работу приниматься.

– Владилен Владиленович, не думал даже шутковать. В моих руках данные аналитического отдела, записки и фото о случаях появления так называемых НЛО, видео, фамилии свидетелей и их показания, результаты перехвата каналов связи с искусственных спутников Марса, в частности «Марс Орбитер» Европейского космического агентства.

– Подождите, если это правда и они скоро нападут, то при чем здесь Россия? Земля большая и круглая, не пойму, почему, например, им не вторгнуться в Гондурас?

– Полная картина еще не сложилась, простите за аллегорию, товарищ главнокомандующий, сопоставил кое-чего, ну и того, малость подумал. Эти фейковые отравления, химатаки, хакеры, Балтийские страны, санкции, наконец, не пролетят мимо никак, по теории вероятности, обязательно на нас остановятся, да и Россия по площади самая большая страна на планете.

– Безупречная логика! – Президент поднялся из-за стола, бросив кому-то, ожидающему указаний, за картой Сирии: – Срочно вызовите директора ФСБ и соберите на совещание членов Совета безопасности.

Глава 2

Зима на Урале нынче не та, какой помнили ее старожилы. Снега мало выпадает, морозы редкость, если и случаются, то день-два, потом опять слякоть, а когда-то, лет двадцать назад, мело с такой силой и вьюжило, что аж шедшие утром на работу граждане выстраивались в цепочку, рядком не получалось, боялись нечаянно угодить в сугроб и остаться там незамеченными. Кругом валялись птицы замерзшие, бывало, возьмешь ее в руки, не шевельнется, отнесешь поближе к теплотрассе, на заиндевевший, канализационный люк положишь, отойдет, задвигает крылышками, защебечет, но кошки ведь не дремлют, тоже кушать хотят и греться. Судьба, не уйдешь от нее! Деды поговаривали, что птахи порой на лету замерзали и падали оземь, уже с остекленевшими глазами. Снегирей опять же теперь нет, а как красиво выглядели, на белом фоне красные пятна…

Саня поглядел в правое зеркало автомобиля, завершая по правилам обгон еле тащившегося троллейбуса. Старый грузовик, погромыхивая, резво набрал скорость и понесся по улицам города, оставляя за собой хвост из грязи и узкую колею с относительно чистым асфальтом. Троллейбус, похоже, тоже поднажал, даже не думая отставать, как прилепленный, повторяя маневры за Саней. Головушку посетила дурацкая мысль, мол, троллейбус от слова «тролль», значит, как минимум, перевозит троллей, или злобные эльфы запустили их в город, дабы посеять среди добропорядочного населения страх, а затем набить людьми до отказа полный салон и вывезти в укромное место для расправы.

Холодная испарина покрыла неожиданно сморщившийся от таких специфических раздумий лоб Сани. Резко вывернув руль, не снижая скорости, он с хорошим, размашистым дрифтом ушел на второстепенную дорогу. Линии электроподачи троллейбусам остались позади, а сам троллейбус? С содроганием Саня заставил себя посмотреть в зеркало заднего вида. Но троллейбус проехал мимо, немного сбавил скорость перед поворотом, будто размышляя о дальнейших действиях, и как ни в чем не бывало плавно подъехал к остановке. Какая ерунда, мерещится всякое, брр.

Из оцепенения Саню вывел гудок автомобиля, стоявшего сзади. Нужно было выбираться из захолустья и сразу в магазин, а то с ума можно сойти, заработался совсем…

Саня заметил при повороте знак «Проезд грузовым автомобилям запрещен», но адреналин и пьянящий душу занос машины призывали поступиться правилами дорожного движения. Неминуемая расплата за такое решение водителя только и ждала. Пластичный карапуз в желтом жилете нехотя шел наперерез, поигрывая зеброидной палкой. Олицетворение закона улыбалось. Саня в ответ улыбался тоже, но совершенно по другим причинам. Чтобы соблюсти положенные формальности, веселый толстячок в желтом взмахнул жезлом, указывая в небо, очевидно призывая на помощь силы Господни, и вежливо направил освященный теперь перст на обочину.

Все-таки жить стало лучше, и морозы не те, и полиция улыбающаяся, а этот еще и добрый, судя по глазам, напрямую с Богом общается. Чистые, голубые очи, про таких говорят в народе: душа нараспашку. Любого человека примет в дом, одарит лаской и заботой, положит за пазуху, обогреет, даст в жилетку поплакать, а потом отпустит с миром, не взяв ни копейки. Саня чуть не повелся на обманчивую внешность, открыл рот, вынул авторучку из кармана, готовый подписать суровый протокол. Пришлось любезно приоткрывать боковое окно и с воодушевлением внимать рассказчику в форме.

– Лейтенант Пузаков! – представился обаятельный гаишник, скромно повернувшись так, чтобы нагрудный знак не ослепил уважаемого водителя. – Мыюудшрпфщшфукигщп фуа ывавум тдави полка ДПС ГИБДД. Почему нарушаете? Документы предъявите, пожалуйста, водительское удостоверение и техпаспорт на автомобиль, – не дал Пузаков поразмышлять вдоволь Сане, – запрещающий знак видели, страховка имеется? Показывайте, т-а-ак, пройдемте, оформим протокол, Александр Валерьевич.

В патрульной машине, аккуратно припаркованной среди кустиков, сидел другой толстячок, но невеселый. Розовые щечки выдавали в нем Мальчиша-Плохиша, уже повзрослевшего, с отпечатком умеренного возлияния на лице. Добряк передал Плохишу документы и засеменил дальше блюсти закон. Сане же оставалось только плюхнуться рядом с пожившим Мальчишом на сиденье автомобиля, ожидая неминуемого подвоха. Чуда не произошло, засада действительно существовала.

– Александр, здравствуйте!

От неожиданности чуть не проломив крышу гаишного автомобиля, он с содроганием оглянулся. Сзади в полумраке сидел человек. Понять, кто это, не представлялось возможным, но голос показался знакомым, из недавнего прошлого, хорошего или плохого, сразу не разобрать. Человек наклонился ближе, выглядывая между передними креслами, ласково улыбнулся и затряс козлиной бородкой:

– Не узнаете? Это же я, Взмылин! Вспомнили, надеюсь?

– Профессор, как вы здесь оказались? – Саня с удивлением глянул на инспектора, но тот лишь поморщился, нехотя отмахнулся и засобирался выходить из автомобиля.

– Любезный, простите. – Взмылин высунул голову полностью, касаясь бородой погона Плохиша. – Как договаривались?

– Як же, конечно, сделаем, гарно зробим! – Мина на лице гайца выражала полное нежелание куда-либо вылазить из теплого салона.

Оставшись вдвоем в машине, Взмылин теперь не стеснялся, уткнулся бородкой прямо в Санино плечо.

– Чем обязан, профессор? – Саня пытался предугадать последующие действия, но в голове вертелась только одна навязчивая мысль. Доигрался, сейчас упрячет за решетку, неспроста ведь появился. Даже огляделся подозрительно, выискивая, нет ли где спрятавшейся подмоги у этого добродушного ученого, если он вообще имеет отношение к науке.

– Повидаться вот решил, так сказать, соскучился. – Вежливый и успокаивающий голос несколько взбодрил Саню. – Поговорить очень нужно. Простите за спектакль, но другого способа не нашлось, люди мы подневольные, встречаемся, где укажет начальство. Ну а разглагольствовать не стоит. Знаете, Александр, если нарушили правила дорожного движения, будьте добры отвечать за свои проступки, поэтому здесь находитесь на вполне законных основаниях.

– Понимаю, слушаю вас внимательно, о чем разговаривать будем? – Саня насупился.

– Начнем с нашего общего знакомца. – Взмылин откинулся на спинку сиденья.

– Какого же? Неужели Орна?

– Именно! Проницательность, Александр, является хорошим подспорьем в важном, предметном разговоре. Беседовать будем, как изволили догадаться, об Орне Рефаимовиче Нефилимове.

– Добавить к показаниям мне нечего, на прошлом допросе поведал, о чем знал. Закурить можно?

– Курите, думаю, многоуважаемые хозяева автомобиля разрешат. Окно только приоткройте, пожалуйста.

Выждав секунду, пока Саня прикурит, Взмылин продолжил:

– Как известно, Орн не единственный, кто побывал или находится на Земле, за ним, возможно, прилетят и другие последователи. Радовать землян такое событие, естественно, не должно. Вас, надеюсь, тоже заставляет задуматься. Так вот, они разумны, могут судить о тех или иных вещах, обладают языком и памятью, способны выживать в различных климатических условиях, их рост и физическая сила не сравнятся ни с одним из живущих на Земле биологическим видом, но самое главное – они безмерно кровожадны. Человеческая плоть для них лишь рядовое звено в пищевой цепочке. Случаи о массовых и необъяснимых исчезновениях людей – их рук дело. Помните, в новостях передавали о пропаже жителей целого небольшого городка в Индии? В общем, не подарки! Это лицевая сторона медали, обратная более замысловата.

Преодолевать астрономические расстояния за короткий промежуток времени под силу только высокоразвитым цивилизациям. Напрашивается вопрос: кто стоит за ними, направляет, на каких физических принципах основаны их аппараты, если уместно так выразиться, какова конечная цель вторжения? К сожалению, пока у нас одни домыслы, а наука любит факты. Впору бы нефилимами заниматься богословам да эзотерикам различного толка, для них они понятны и предсказуемы. Подумаешь так иногда, история о Ное, который спасает великана во время Всемирного потопа, кажется и не таким уж вымыслом, а скорее достоверной реальностью. Аж мурашки по коже, согласитесь? Не пора ли пересмотреть апокрифичность некоторых книг Ветхого Завета? Понимаю, что это сомнительное занятие с точки зрения полезности для души. Поистине, Александр, мы живем в замечательное время, сказал бы даже, архиинтересное! Да простит меня Владимир Ильич за подобную метафору! – Профессор тяжело вздохнул. – А братья-духи этих чудовищ, Повелитель, никого не напоминают? То-то и оно, волосы дыбом встают от таких ужасных предположений, в голове не укладывается. Непонятно тогда, почему адские существа прибегают к услугам бесперспективных монстров, для чего им понадобились нефилимы, смертные, туповатые, ленивые, неповоротливые? Зачем, из-за их врожденного людоедства? – Взмылин придвинулся ближе к Саньке. – Бог с этими тварями, летали бы по одному, да нечасто, нехай не убудет от человечества, но после допроса Орна вырисовывается очень неприглядная, полная разрушений картина. Собрались монстры, оказывается, перебраться на матушку-Землю, с детьми и скарбом…

Саня не заметил, как закурил вторую подряд сигарету. Не понимал он в этой дебильной затянувшейся тираде смысловой нагрузки.

– При современных средствах обнаружения целей, их уничтожения шансов высадиться на планету у захватчиков практически не осталось бы. Но это кажется лишь на первый, непредвзятый взгляд. Когда мы показали Орну снимки НЛО, он подтвердил, что – да, летают на подобных аппаратах, что управляют ими братья-духи и подобных модификаций множество, как и назначений. Суть заданий, данных братьями-духами, подетально неизвестна, в них посвящают только избранных. Но это полбеды, технические характеристики этих аппаратов – будь здоров, не одну сотню лет топать до таких фантастических технологий, поэтому угроза велика. Надеюсь, Александр, вы меня понимаете? – Взмылин снова откинулся на спинку сиденья, не желая нюхать сигаретный дым.

– Безусловно, профессор!

– Если готовится нашествие, то сколько будет задействовано единиц «летающих тарелок», где определен район посадки, какими методами нас будут убивать, во имя чего апокалипсис? – Профессор глубоко выдохнул и продолжил: – Наши ученые теряются в догадках, диспуты ведутся с яростью ожесточенных боев, того и гляди, польется академическая кровь рекой. Тем не менее решение оказывается на поверхности, может быть и преждевременное, но есть. И знаете, в чем оно заключается? – Не дождавшись ответа, Взмылин вновь прильнул к Сане. – Оно очевидно, как, впрочем, и многие гениальные открытия в истории. Смотрите, живут они вместе, по словам Орна, в комплексе пещер, установить точное месторасположение – дело времени, технически выполнимо. Нужно одним махом нанести по ним превентивный удар, выражаясь военным языком, и раздолбать прямо в их логове. Каково придумано? – В этот момент Взмылин своей экспрессией немного смахивал на бога войны. – Чтобы они головы поднять не успели. Простите, увлекся схоластикой. Вернемся к нашим одноглазым баранам.

Пещеры находятся на Марсе, следовательно, лететь туда нужно не-за-мед-ли-тель-но! – Довольный собой, Взмылин снова откинулся на спинку задних кресел, важно скрестив на груди руки.

Пауза затянулась.

– Александр, почему молчите? – наконец спросил профессор.

Саня боялся говорить, за его спиной сидел сумасшедший профессор, а вдруг пырнет чем-нибудь, эти, в жилетах, закинут в багажник, заодно же, и прямиком в лес увезут. Иди потом ищи-свищи Саньку!

– Вижу, созрели уже, поэтому без обиняков. Торжественно предлагаю лететь на Марс и стать не только национальным героем, ступившим первым на эту планету, но и сравняться величием с Гагариным и Колумбом!

В автомобиле повисла тишина, не сказать чтобы гнетущая, но достаточно неприятная. «Ну и день сегодня выпал! Какой Марс, это же полный бред, профессор совсем свихнулся. Почему не везет мне в жизни, кто даст ответ?» Наконец Саня выдавил из себя давно мучивший его вопрос:

– Троллейбус тоже ваш?

Профессор придвинулся поближе, удивленно поглядывая на истлевшую сигарету, неуклюже застрявшую между пальцами потенциального покорителя Вселенной.

– Прошу прощения, не расслышал, о чем именно хотели спросить?

– Да так, пора мне домой, устал сегодня чего-то. Рад был вас увидеть, и передавайте привет Орну, всего хорошего! – Саня торопливо засобирался, проклиная этот день, Взмылина и его подельников в форме.

– Подождите. – Рука, легшая на плечо, мягко придавила его обратно. – Александр, вы, наверное, неправильно меня поняли? Опасность, нависшая над судьбой человечества, весьма серьезна, угроза благополучию и процветанию народов нешуточная. Правительство РФ уполномочило провести с вами переговоры, убедить добиться согласия на этот полет, применяя и запрещенные приемы в случае отказа.

– Угрожаете, профессор? Это же сумасшествие какое-то, почему именно на меня пал выбор? Есть отряд космонавтов, люди там подготовленные, и наверняка можно найти парочку неадекватных, глядишь, и согласится кто. А космические корабли… Не обладает страна технологиями для межпланетных перелетов. Недавно еще разбивались ракеты при старте, и дырки сверлили в корпусе на орбите. Ужас. Не к тем людям обращаетесь с предложением, профессор. Вам нужен настоящий космонавт, с опытом.

Плечо заныло под неослабевающей хваткой настроенного не отступать Взмылина.

– Александр, прошу, не спешите, пожалуйста, с преждевременными выводами. Принятое скоропалительное решение может подмочить репутацию благоразумного и честного человека. Поверьте, ресурсов и мозгов у державы хватает, технические проблемы успешно решаются новейшими разработками, а космонавтом в некоторых особых ситуациях стать невозможно, им нужно родиться. Если бы не обязательства по сохранению государственной тайны, то, несомненно бы, рассказал, поверьте на слово, почему именно вам надлежит выполнить этот эпохальный полет. Когда-нибудь мы приоткроем завесу над тайной, и вы убедитесь в правильности принятого положительного решения. Пока же, увы, приходится разводить лишь в беспомощности руками. Лучше взгляните вот на эти документы. Здесь оплачены алименты на ваших детей, кредиты, кстати, ближайших родственников тоже, подчеркнута карандашом сумма денежного вознаграждения за полет. Впечатляет размах довольствия? Вот тут, внизу, форс-мажорное развитие событий, на случай неудачного окончания экспедиции. Излишняя, на мой взгляд, статья, уверен, что перелет пройдет гладко, без запинки, но раз положено, то, извольте, прописали и такой неудачный вариант. Полный пансион семьи, ниже читайте, – внуки и правнуки упомянуты, государство заботится о потомках первопроходцев.

Саня выхватил из множества бумаг несколько цифр, и от увиденного глаза заблестели, но не алчностью и жаждой наживы, а скорее от вдруг нахлынувших чувств, хотя и первого исключать тоже было нельзя.

– Берете за горло, профессор. Про собаку мою где написано, забыли? Джакомо, как он тут жить будет, если, предположим, соглашусь на авантюру? Если на то пошло, то и ему должны назначить пенсию.

– Хм, псу пособие? Хорошо, этот вопрос уладим, а родственникам можете сказать, типа нашли высокооплачиваемую работу на Севере, вахтовым методом, через год вернетесь и заживете, как прежде, беззаботно и счастливо. – Взмылин вновь откинулся на спинку сиденья, собирая бумаги в стопочку. – Надеюсь, мы договорились, подпишете сейчас или перенесем на завтра? Подъеду в семь часов утра к вашему дому, а ночью обдумаете досконально предложение.

Тесемка на папке с силой затянулась.

– Да, и не забудьте, пожалуйста, информация конфиденциальна. До свидания.

– Документы на машину и права кто отдаст? Вы или менты? – Саня перелез на гаишное, водительское сиденье и приоткрыл окно, пытаясь остановить Взмылина. – И суммы правда реальны?

– Александр, отныне зовите меня Есей, или Иосиф, как будет угодно. – Так и не ответив на главный вопрос нанятых на работу соискателей теплого местечка, козлобородый ученый с загадочной улыбкой поспешно скрылся в кустиках.

Документы лежали на приборной панели автомобиля, прикрытые неиспользованным бланком протокола. Сграбастав их в охапку, Саня выбрался наконец на воздух. Большие, крупные хлопья снега ласкали разгоряченное лицо. Снежинки, немного задержавшись в этом мире, с радостью таяли, превращаясь в воду, обретая новый смысл существования. Для прагматика они отождествлялись с жидкостью, состоящей из набора молекул, у романтиков же были или еще будут слезами, проходя в преображении через лед, пламя и равнодушие.

Глава 3

Ночью не спалось. Жак лежал в углу комнаты, тихонько поскуливая, иногда поднимался со своего места и подходил к хозяину, тыкался мордой в руку, подставлял уши, забрасывал к себе на голову ладошку, прося погладить, почесать.

Неужели это происходит наяву? Отец, наверное, поймет, а как объяснить матери? Заработки, Север, если не вернусь, о чем им расскажут? Погнался за длинным рублем, вот и результат, сгинул без следа, сберкнижка только осталась… А вдруг обманут с деньгами? Саня поднялся с кровати, вышел на балкон и закурил. Панорама ночного города расходилась ровными рядами фонарей, сливаясь архитектурной перспективой в скопление ярких звездочек неизвестного созвездия, относительная тишина и мерцающие огни города щемили сердце. Вспомнились детство, юность, служба в армии, женитьба, рождение детей, нормальная работа. Столько воды утекло, не собрать теперь обратно. «Четыре же стоянки вокруг, выбирай любую, какой черт дернул меня ставить на ту, злополучную. Спал бы сейчас спокойно, ездил периодически на охоту, не бедствовал же, на хлеб зарабатывал. Теперь лечу на Марс, одуреть! Женька-то с Рифатом не знают, и звонить им запрещено, свидимся еще или нет – большой вопрос. С другой стороны, деньги немалые, слава, почет, уважение, предел мечтаний многих людей…»

В семь часов утра Саня, как и договаривались, вышел из подъезда дома. Одет он был в общем-то правильно: камуфляжный охотничий костюм, сапоги со шнуровкой, защитного же цвета рюкзак, плотно обхватывающий спину, не хватало для походной идиллии только Жака рядом и ружья.

Передние кресла автомобиля занимали два одинаково одетых человека. Старые знакомые, толстячки, вальяжно развалившись, синхронно жевали жвачку, снисходительно оценивая внешность Сани. Отсутствие желтых жилетов, строгие костюмы без галстуков, чисто выбритые лица оттеняли расхлябанный вид Взмылина. Откровенно скучая, он стоял у открытой дверцы дизельной «Волги» и манил рукой, приглашая присаживаться:

– Здравствуйте, Александр, садитесь быстрее, в салоне тепло.

– Не успел замерзнуть, а здравствовать мне пригодится.

– Значит, настроение, так понимаю, на высоте? Похвально, надеюсь, выспались? Братцы, трогайте в аэропорт, пожалуйста. – Профессор обратился к сопровождающим, одновременно извлекая откуда-то из-под ног кожаный портфель, две металлические застежки которого сверкнули светом фар одиноких встречных автомобилей, приглашая непринужденно занять удобную позу. «Волга» плавно двинулась в неведомое будущее, с мягкостью СВ-вагона набирая скорость. В машине становилось душно, толстячки топили печку на всю катушку, не жалея бюджетных средств. За окном проплывал знакомый городской пейзаж, уныло приветствуя немногочисленных сонных прохожих.

– Подпишете сразу или вначале прочтете? Времени до отправления самолета достаточно, поэтому отвлекать не буду, вникайте.

Саня принял из рук демонстративно отвернувшегося Взмылина папку, мельком пролистал несколько страниц, делая акцент на числительных:

– Давайте ручку, так и быть, подпишу.

– Ставьте автограф, где отмечено галочками, и, пожалуйста, кровью, Александр. – Профессор театрально засмеялся, предлагая выбрать понравившуюся из предъявленного набора авторучек.

В аэропорт въезжали через воинскую часть. Часовой лихо козырнул, открыл шлагбаум, пропуская тонированную «Волгу». Виртуозно лавируя между складами и пакгаузами, толстячки умудрялись не сбавлять скорость, с азартом выскочив на летное поле там, где, обдуваемый крепкими уральскими ветрами, замер неказистый АН-26. Окрашен он был в непрезентабельный темновато-серый цвет, без красивых рисунков и броских названий, а единственная надпись на борту различима только с близкого расстояния: «Центр подготовки космонавтов».

Шагнув на ступеньку трапа, Саня заметил, что винт одного из двигателей самолета начал вращаться, убыстряясь с каждой секундой. Взмылин сразу же заторопился, громко хлопнув дверцей «Волги», приговаривая:

– Опоздали чуток, не беда, вам, братцы, до свидания. Александр, смелее поднимайтесь.

Толстячки дружно кивнули, закрыли окна автомобиля и резко взяли с места в карьер, визг сгоревших покрышек колес утонул в звуке набравшей обороты турбины авиадвигателя. На вершине трапа стоял высокий человек в форме, недовольно разглядывая вновь прибывших пассажиров.

– Простите, припозднились чуток, обстоятельства-с. – Профессор легко взбежал в салон самолета.

Приятный запах и теплый воздух встретили задержавшихся, Взмылина и Саню, обещая хорошее времяпрепровождение в полете. Винт второго двигателя раскручивался, догоняя собрата, и вскоре они сольются в унисон, затягивая им вдвоем известную мелодию.

– Ставьте рюкзак вот сюда, а портфель побудет со мной. – Профессор по-хозяйски командовал, нисколько не стесняясь немногочисленных дремавших пассажиров, и как бы в оправдание добавил:

– Лететь долго, часа четыре, выспимся.

Рев двигателей возрастал, самолет, вибрируя корпусом, покатился мимо удивленных громадин летающих пижонов, человек в форме уселся у входа в туалет, с укором рассматривая циферблат наручных часов. В левом ряду салона два пассажира, доселе крепко спавшие, склонив голову на грудь, разом выпрямились в креслах. Саня не поверил своим глазам: перед ним предстали сильно помятые и опухшие Рифат с Женькой. Мутный взгляд, взъерошенная шевелюра, даже у лысого Рифата, встала бы дыбом, будь она в наличии, несогласованные движения, жгучее желание срочно опохмелиться красноречиво свидетельствовали об одной причине столь неприглядного вида. Пили, и очень много, предположительно вчера, а может быть, даже сегодня. Саня остолбенел от неожиданности, во рту враз пересохло. Первым удивленно вскрикнул Женька:

– Ба-а, Саня! Ты откуда? – Его зрачки бегали кругами, ища нужный фокус.

– Да так, зашел вот в гости, посмотреть, как устроились? Доеду до взлетно-посадочной полосы и выйду. Да ведь, профессор?

Взмылин устраивался на сиденье поудобнее, обхватив портфель руками:

– Здравая мысль, между прочим, но боюсь, тот дядька в форме останется недовольным, не будем портить ему с утра настроение. Проедем эту остановку, выйдем на следующей! Кто пойдет за проезд передавать?

Рифат кисло сморщился:

– Тебя-то как сюда занесло?

– Есть тут у кондуктора друг, не буду называть его имени, уболтал, собака, похоже, гипнозом обладает. – Саня пробрался на сиденье, расположенное позади ребят. – А вы как здесь оказались? – переходя на полушепот, поинтересовался он.

– Стыдно рассказывать. – Рифат обернулся, удостоверяясь, чтобы не подслушивали расположенные поблизости пассажиры. – В общем, в ментовку загремел.

– А если поподробнее?

– Подробнее… Что ж, слушай. Сидели с товарищами по работе в кафе, не помню даже сейчас, какой и праздник отмечали – рождение внука или удачный развод, не важно. Как повелось, накидались изрядно, ну и, знаешь же, заскучали вплоть до тоски, невмоготу совсем стало. Так вот, за соседним столиком компания отдыхала, побольше нашей, но с женщинами, веселые такие, симпатичные. Гоготали, танцевали, от души время проводили, вино, шампанское текли рекой, а у нас в меню дешевая водка и из закусок лишь салат зеленый. – Рифат примолк, двигатели железной птицы надрывно взревели, предвкушая взлет.

– Вау, круто! – Женька не слышал разговора товарищей, его внимание занимал отрыв самолета от взлетно-посадочной полосы.

– Ну, а дальше? – Саня засунул голову между сиденьями, подражая повадкам Взмылина.

– Как обычно, понеслось. – Рифат продолжил грустное повествование. – Музыка у них очень громко играла. Веселье вовсю, на нас поглядывают, хихикают, а мы грустные, и кто-то из наших средний палец выложил им на обозрение. Понимаю, варварство, но такое зло взяло, спасу нет. Представь, их столы от яств ломятся, а мы по-бараньи зелень жуем. Слова оскорбительные зазвучали в наш адрес, порочащие честь и достоинство культурно отдыхающего гражданина. Потом помню только удар тяжелый, наверное, стулом припечатали, вот синяк на башке. – Рифат наклонил голову к самому Саниному носу. – Очнулся – мент стоит передо мной. Спрашивает у окружающих: этот дебоширил? Кто же еще, он, подтверждают, зачинщик, других не видели. Наши иуды смылись, видать, сразу. Говорит тогда жандарм, мол, это вы показывали неприличные жесты пострадавшим? Саня, ну не имею такой дурной привычки. Отвечаю, нет, конечно, сам пострадал, и на латыни выдаю типа вали отсюда, без тебя тошно. Ждал адекватного реагирования, в том же духе и на этом же древнем языке, дабы дискуссию перевести в интеллигентное русло, но продуктивный диалог он не поддержал, лишь грубо сказал, что заявление написано, и мне надобно подниматься, следовать за ним. Так и сказал по-английски: «follow me».

Выбор у меня был невелик, не пойдешь – эти допинают, да и полицейский добавит исподтишка. И повел меня этот жандарм, аки агнца на заклание, с базиликом во рту, извилистыми тропами в отделение. Праздник, блин! Три дня сидел в кутузке, телефон сразу отобрали, шнурки с ремнем. Дознаватель, молодой парень, раз только вызвал на допрос, пиши, говорит, Рифатик, явку с повинной, дадут меньше, возможно, отделаешься условным сроком, и нам заморочек лишних не будет, разрешил подумать. Сижу, значит, думаю, а в темнице условия сносные, сухо, не холодно, кормят по расписанию, бошку перевязали, жить можно. Вечером открываются ворота, и закидывают в камеру сразу двоих, как на наколки глянул, так душа в пятки. Синие такие, густые, и это только на руках, страшно подумать, какие на теле. Ну, Рифат Мансурович, подумалось, шайтаны пришли забрать твою душу, не выйти отсюда живым. А они поздоровались при входе, вежливые такие, спокойные, беседу могут поддержать, меня вроде немного и отпустило, до отбоя так и протянули за душевными разговорами. Выдумщики они большие, конечно, истории из тюремной жизни понарассказывали, заслушаешься, и так, вроде как невзначай, ради шутки, предложили сбежать. Мол, завалим охрану, пикнуть не успеют, и достают, откуда ни возьмись, заточки, и тебе братан, тоже найдем. Напрягся я, но стараюсь виду не подать, отшучиваюсь. С заточками против пистолетов и автоматов не фонтан, аж под ложечкой засосало, хорошо хоть успокоили: шутим мы, прикалываемся. Ночью, улегшись скромненько, байки по новой травить начали. Один из них, видать авторитет, и поведал, что на отдаленных зонах, бывало, когда срываются с лагеря, специально берут с собой человечка, которого консервой зовут. Чего смеешься, в натуре говорю. В тайге, через несколько дней скитаний, жрачка заканчивается, а если зимой, ягод и грибов нет, то кору есть? В общем, побегают по лесу, проголодаются хорошенько, и принимаются тогда за консерву. Человека убивают и жрут, дошло? Сразу-то я не врубился, сопоставил вечерние разговоры с предутренними, больше не мог спать. Это они меня хотят в побег взять, для них консервой буду? Еще и трупы охранников свалят на меня, от таких домыслов захотел тут же домой, к маме, в Казань. Представляешь, закопают, Саня, где-нибудь на Уктусе, в районе горнолыжного спуска, присыплют снегом, и весь зимний сезон по твоей спине, или что останется от нее после обеда этих сидельцев, будут кататься горнолыжники, а еще страшнее, ежели саночники. Летом же туристы или пьяная компания, выехавшая на пикник, разведут костер, прыгать надумают через него, хороводы водить, а потом, по завершении шабаша, примутся его тушить. Догадываешься, каким способом? Вот, не сомкнул глаз за ночь, молился Аллаху до подъема, искренне просил помощи, в жизни так не усердствовал, со слезами, и он услышал мои взывания.

До обеда вызывают к дознавателю. Кумекаю про себя: напишу повинную, а дальше пусть будет так, как угодно Всевышнему. Вхожу в кабинет, приготовился, решительный такой, а там восседает знаешь кто? Не угадаешь, Настасья Петровна, участковая – царица наша. Чуть от радости в ноги к ней не бросился, ручки-ножки целовать, упал бы на колени, да конвоир за шиворот удержал. Когда оставили одних, молча дала мне закурить, слова не проронила, для нее меня нет, пустое место, и, главное, карандашом поигрывает. Сколько времени это тянулось, Саня, не могу сказать, решил начинать первым. Обращаюсь к ней: Настасья Петровна, не губи, как поступят со мной? Засыпал вопросами, а она молчит и карандашом в бумагах рисует, кто ее знает, какие рисунки лепит, может, по делу, а скорее к моей фотографии уши пририсовывает или серьгу в нос. Запросто ведь, а потом как выдаст внезапно: мол, кранты тебе, Рифат, вляпался ты в дерьмо по самые помидоры. Помер минувшей ночью в больнице потерпевший, которого ты ударил, скончался, болезный, не приходя в сознание, и рисует опять неистово, а у меня уже колени чешутся, просят опоры, невмоготу стоять. Я ей говорю, что меня огрели по башке в самом начале заварушки, поучаствовать даже не дали, а она как будто не слышит, знай себе выводит на бумаге. Для суда, Рифат, это не аргумент, впаяют тебе, сейчас посмотрю, а, нашла, пожизненное заключение, оставшуюся жизнь будешь раком ходить и испражняться по времени и команде. Здесь уж я сполз на колени, ноги перестали держать, дрожь по телу пошла. Помилуй, родная, как же это, неужели нет выхода? Самого трясет не переставая.

Зыркнула она так на меня молнией и говорит, мол, почему, выход при желании найти можно в большинстве случаев. Могу, например, дать тебе сейчас пистоль, застрелишься, а чтобы не было потом соблазна обвинить меня в соучастии, порву на себе форменную одежду, типа пытался изнасиловать, соответственно применила табельное оружие. Только, Рифат, застрелись, пожалуйста, правильно, не промахнись, а то еще и попытку изнасилования пришьют офицера полиции при исполнении. Это, сам понимаешь, полный залет! И сидит довольная, второй карандаш в точилке-свинье затачивает, с жаром так, со страстью засовывает ей в нутро, изредка поглядывает, с намеком, дескать, смотри давай, хряк, и с тобой подобное могут сделать. Меня такой сценарий не прельщал. Не знаю, Санек, но мне остаток жизни не хотелось провести с неточно простреленной башкой, направленной к бетонному полу, и с табличкой: склонный к побегу.

Свесил ниц я тогда головушку неразумную, до того стало себя жалко, плакать слез не осталось. Говорю ей обреченно, отдам последнюю рубашку, займу у друзей, родственников, кредитов наберу, попроси только, милая моя, Настасья Петровна, помоги. Молюсь, вспоминаю детство, смотрю на нее, заулыбалась, этакая Мадонна на полотнах Рафаэля, до того неземной предстала ее улыбка. Не оставит же своего младенца на произвол судьбы, а Мадонна и заявляет, мол, Рифат, женщина я честная, взятки брать в полиции моветон, но помочь тебе смогу, если согласишься на одно предложение. Какое, матушка? Только прикажи, непременно исполню, и вправду был готов хоть в ад спуститься и сразиться с шайтанами, сколько бы их ни было. Обратился в слух, глазами ее ем, а она мне ласково так: мол, на Марс полетишь, и штрихует карандашом в листочке.

Я на радостях согласился, раздумывать – только время терять. Полечу, отвечаю, хоть за звездой отправь, привезу, спасительница, не сомневайся даже. Потом допер: при чем здесь Марс? Хрень какая-то. Да, Рифат, продолжает Настасья Петровна, на Марс, и достает вот такую кипу бумаг из ящика стола. Если сейчас подписываешь, то выходим отсюда вместе, угощаю тебя сигареткой, поступаешь иначе – покуришь уже только перед этапом. Так как?

Саня, поверь, проткнул несколько страниц, пока авторучкой строчил, думал об одном: лишь бы чернила не кончились, молюсь и подписываю. А по поводу фотографии я оказался прав, дела такие уголовные есть, с личными данными и с фоткой. Так вот, как я и предполагал, изгалялась она на мне, фотографическом, как хотела. Большие уши с серьгой приделала к портрету, ножки кривые, волосатые воткнула, причиндалы больше моего роста приляпала, рисовала, ведьма, в это время, глазом не моргнула. Теперь знаешь, как было, такие вот дела. Царского пошиба сучка!

Саня рыдал, голова, застрявшая между креслами, дергалась в такт содроганиям тела, ноги отбивали чечетку. Он ржал по-ослиному, издавая подобающие образу звуки, настоящая заразительная, гогочущая истерика. Под крылом самолета проплывали редкие облака, Земля, укутанная в одеяло из снега, просыпалась от первых ласковых прикосновений восходящего солнца. Отдышавшись, Саня толкнул Женьку:

– Теперь твоя очередь, алкаш, рассказывать.

Наслаждаясь открывающимся видом за иллюминатором, Женка поцокал восторженно языком:

– Красиво летать.

Потом повернулся к друзьям и буркнул невнятно под нос:

– Ведьма. Рифат правильно сказал. Та еще змеюка эта баба. Здорово нас провела.

– А тебя-то каким образом?

– Значит, иду как-то утром на работу, готовый жертвовать своим сном ради заоблачных прибылей работодателя. Снежок падает, на душе хорошо так, хоть пой. Вдруг как схватит меня кто-то за руку. Гляжу – это наша любимая участковая. Спрашивает она, куда путь держишь, добрый молодец, не за казначейскими ли билетами? Ага, отвечаю, образно и так можно выразиться. Тогда, говорит, и меня возьми с собой тоже, дозарез бабки нужны. Пойдемте, приглашаю вяло, вы в форме, значит, дадут больше, а при желании все отберем. Соображаешь, говорит, Евгений, молодец, а потом так вкрадчиво добавляет: слыхал, дружка твоего, Рифата, расстрелять хотят за убийство и попытку изнасилования женщины-полицейской?

Я чуть не упал с перепугу, закашлялся, а она, настырная, продолжает экзекуцию: наверное, будут показывать по телевизору, скорее всего, в передаче у Урганта, а чуть не подвергшаяся насилию женщина, пожалуй, выступит в программе «Все говорят». Вот срубит бабла-то, ну, это к слову.

Меня-то на мякине не проведешь, тоже не промах, знаю, на смертную казнь наложен мораторий. А она знай свое гнет, первый расстрел за столько лет, поэтому покажут в прямом эфире, без рекламы, в перерывах выступят народные и заслуженные артисты. Как друг, ты мог бы Рифату помочь. Саня, тут я упал прямо в снег, снизу вверх смотрю и спрашиваю: что же мне теперь, вместо Рифата под пулю лоб подставить? Прямой эфир тогда отменят или на второстепенном канале будут показывать, после программы «Орел и Решка»?

Скривилась выдра ехидно, зачем, говорит, так грубо и прямолинейно, Евгений, есть путь попроще и чище – к примеру, полететь на Марс. У меня во время этого диалога задница замерзла совсем, но после такого заявления вставать не хотелось, пусть стынет, иногда помогает от дурости. Да, Женечка, по-доброму продолжила участковая, на Марс. А то сгинет твой собутыльник, и будешь до конца дней бездарно прожитой жизни укорять себя за никчемный поступок и лить крокодильи слезы. День, говорит, даю на обдумывание, а завтра с утра жду в кабинете, и о нашем разговоре не болтай, понял? Затем палец приставила к моему виску, знаешь, как пистолет показывают. Скрылась фурия за пеленой падающего снега так же неожиданно, как и появилась, а у меня до сих пор висок ноет. На следующий день подсунула мне четыре тома «Войны и мира»: читай и подписывай, если надумал. Целый час я эти тома листал, потом запарился и не глядя подмахнул. Теперь вот с вами, в одной упряжке. Куда поскачем, а, русская тройка?

В салон воздушного судна из кабины с обеспокоенным видом вышел бортинженер и на пальцах стал переговариваться с сопровождающим. Человек в форме, по-видимому привыкший к такому способу общения, пытался робко возразить, но под напором убедительных знаков и пары фраз, сказанных на ухо, отступил, заверяя в своей толерантности характерным прикладыванием руки к груди. Член экипажа, нагнувшись, проник в туалет, а охранявший воздушный сортир военный двинулся к пассажирам:

– Пристегните ремни, товарищи, входим в зону повышенной турбулентности.

Взмылин подкрался незаметно и бесшумно присел рядом с Саней:

– Александр, посижу с вами немного, хорошо, а то скучно там одному, но вашей беседе не хотел мешать, да и трясти сейчас начнет, не люблю болтанку. Кстати, Анастасия Петровна велела кланяться, ждет с нетерпением возвращения, сказала, нашла подходящее свадебное платье в Интернете.

– Вот ведь зараза, успокоиться не может. Рифат верно определил ее сущность вурдалачью. – Саня уже не смеялся. – И на Марсе найдет, чтобы кровушки испити.

– Зато летать непередаваемо в кайф! Я же первый раз в самолете. Получается, нет худа без добра. – Вытянув рукав свитера, Женька тщательно протер стекло иллюминатора.

– Пожалуйста, профессор, присаживайтесь. Попробуй откажи вам. – Саня выпрямился в кресле, и уже только потом, более дружелюбно задал вопрос: – Иосиф, а вашего отца, случайно, не Виссарионом кличут?

– Именно так и звали, царствие ему небесное! Иосиф Виссарионович мое имя-отчество, смешно и трагично одновременно, не находите?

Плутоватая ухмылка Сани поигрывала в уголках рта, он снова отвернулся к иллюминатору, почему-то не хотел, чтобы его усмешку видел коварный профессор.

– Протоиерей Взмылин, бывший настоятель храма Сошествия Духа Святого на Даниловском кладбище в Москве, был моим отцом. Большую часть сознательной жизни посвятил не токмо служению церкви, но и научной деятельности, может, знакомы с такими трудами, как «Потоп явь, а не быль!» или «Нефилимы – грех или смех?»? Уже на склоне лет, по немощи, был переведен за штат, то есть, оставаясь в сане священника, освобождался от несения церковной службы. По-мирскому вышел на пенсию, но продолжал участвовать в духовной жизни патриархии, какое-то время возглавлял секретариат кафедры церковной истории Московской духовной академии. Считался в те неоднозначные времена, пожалуй, лучшим специалистом допотопной эпохи.

– Как интересно. – Улыбка Сани слетела с губ.

– Это был период, объясняя простым языком, если позволите применить к вашему случаю, когда люди не могли опьянеть. Еще раз простите, давление атмосферное было очень низким, и процесс брожения, как таковой, становился невозможен. Кстати, на Марсе такая ситуация и по сей день сохраняется, правда, сравнение не корректное, но для понимания сути вполне допустимо, мы же не диссертацию защищаем.

– Ого, вот это новость! – Женька и Рифат разом повернулись к профессору, их лица отражали крайнюю озабоченность. – Можно поподробнее о чудесных атмосферных изменениях?

– Долго рассказывать, постепенно и до них дойдем, но могу ответственно заверить, потопа больше не будет, ждем теперь огня. – Взмылин откашлялся. – В общем, изучать предстоит много, а сроки сжаты. Материал огромен, даже не представляете насколько, но с Божьей помощью осилим. Отец с благоговением надеялся на его покровительственное вспоможение и непременно приговаривал, что знания любого объема, полученные в течение жизни, рано или поздно будут востребованы. Каким образом – неизвестно, но они обязательно пригодятся.

– Ладно, тогда успокоили. Надо как-то поаккуратнее с давлением теперь нам, землянам. – Неблагоприятно складывающаяся экологическая обстановка планеты озаботила легкоранимую душу всерьез задумавшегося Рифата…

За бортом быстро потемнело, самолет то проваливался вниз, в падении останавливая дыхание притихших пассажиров, то с тяжестью устремлялся вверх, вдавливая их тела в кресла. Болтало нешуточно, фюзеляж скрипел, двигатели выли. Старая пиратская шхуна, во время жесточайшего шторма перескакивая на гребнях гигантских волн, стеная и моля о пощаде, безусловно, узнала бы в небесном труженике собрата по несчастью. Рифат испуганно вертел головой, намертво вцепившись в подлокотники. Темно-синий отсвет его лысины по-капитански боролся с приступами морской болезни, мигалкой оповещая команду о неминуемом приближении девятого вала. Радовал такой погодный расклад лишь боцмана, удовольствие, страх, радость приносили Женьке несравненное блаженство, он был в стихии и сам олицетворял эту природную мощь, с воодушевлением воспринимая любое движение корабля-самолета. Окруженный ореолом вдохновения, Женька блистал праздником души, мечтательно уносясь за пределы родной галактики.

Вскоре воздушная чехарда прекратилась, и потрепанная шхуна пошла на снижение. Облачный фронт остался позади, чернея на востоке мощной наковальней, поджидая с верной подругой-бурей новую зазевавшуюся жертву. Взорам пассажиров открылась бескрайняя ширь земли Русской!

Глава 4

Выпуск шасси довел Женьку до экстаза, удовлетворенно хмыкнув, он толкнул Рифата в бок. Похрапывающий салон самолета ожил, забубнил, наполнился потягушками и прочей чушью. Повелись дружеские беседы, сладкая дрема сменилась утренним бодрячком.

– Рифат, просыпайся, сейчас посадка будет, видишь, колеса уже торчат.

Самолет плавно заложил крен, затем выровнялся и нехотя пошел вниз, повинуясь требованиям земных лоцманов. Взмылин засуетился, то открывая, то вновь закрывая портфель, будто у него там уместились сокровища ацтеков, а люди, находящиеся на борту, только ждали удобного случая, чтобы отобрать их у профессора и отдать обратно честным протоамериканцам.

Лишь человек в форме, не желающий участвовать в этой воображаемой экспроприации, грузно облокотился на полки и навис представительно над проходом:

– Выход осуществляем по моей команде, до этого находимся на своих местах и не встаем.

Саня попробовал пошутить, дабы разрядить атмосферу:

– Стюард, а билеты обратно со скидкой будут?

После полной остановки прошло минут пятнадцать, прежде чем винты устало замерли.

– Добро пожаловать на аэродром Чкаловский!

Взмылин юрко выбрался вперед, крепко прижимая к груди портфель:

– Орлы, за мной! Попытаемся вначале отобедать, оно так сподручнее будет.

Гордые птицы особенно и не торопились, у каждого в душе шла внутренняя борьба между двумя противоположными по характеру личностями, удивительным образом уживающимися в едином теле. Тот, другой я протискивался к командирскому креслу, беря бразды правления в свои руки, он же умнее и осторожнее. В обыденной жизни смешной учитель, в огромных очках и мятых штанах, с тихой, скромной улыбкой, теперь упорно лез напролом, пусти, подвинься, мое время пришло, ты накомандовался уже, сделаю как надо, не ударю в грязь лицом, посторонние люди с уважением проводят, скажут, вот посмотрите, идет адекватный человек, ему можно довериться. Пожалуйста, если тебе это понравится, первый я со смехом посторонится, пропустит вперед и шепнет украдкой вслед: неужели тебе не хотелось сделать что-нибудь этакое, несуразное, мальчишеское, пни, например, Взмылину под зад, этому бухгалтеру от науки. Портфель-то как сжал, посмотри, аж костяшки пальцев побелели. Не можешь? Слабак, а командовать лезешь…

Обычный пазик, из тысячи таких же, как он, колесящих по дорогам необъятной родины, скромно дожидался новых героев. Занавешенные окна и известная уже надпись на борту кричали о принадлежности к избранным, к бороздителям Вселенной. Сколько он их перевидал, не счесть, пора и на покой, молодежь подпирает, с дизелями, салоном в два этажа, водителями с высшим образованием, но нужен еще, иногда просто незаменим, но у железа тоже есть срок службы. Опыт, проходимость, простота в обслуживании – простой шофер за сутки на трассе переберет движок, а запчастей полный ящик под задним рядом сидений.

Взмылин с ускорением устремился в раскрытые настежь двери автобуса. Голодный, видать! Полна невзгод и лишений профессорская жизнь, перекусы на ходу, крошки на книгах и жирные отпечатки пальцев на страницах редких изданий. Пища духовная хорошо заходит на полный желудок, усваивается быстрее, откладывается битами информации, образуя необходимый научный жирок, – почти доказано.

– Иосиф Виссарионович, здесь курить можно?

– Не вздумайте, Рифат, теперь нужно бросать. Нате, возьмите лучше леденцы, они помогут. – Из клетчатого пальто Взмылина появилась красивая коробочка, расписанная под хохлому, с позолоченной гравировкой «Табак». – Я тоже курил когда-то, но разум одержал верх над пагубной привычкой.

Ехать предстояло недалече. Звездный городок, дорога в космос брала тернистое начало именно с этого места. Деревья и даже заборы еще, наверное, помнили задиристый смех первого отряда космонавтов, обаятельнейшую улыбку Юрия Алексеевича Гагарина, увесистую походку Сергея Павловича Королева. Конечно, многое изменилось с тех пор, с годами превратившись в пыль. Не вернуть и былой дух пионеров космонавтики, он стал историей русского народа, нетленным памятником, который мы, поколение двадцать первого века, обязаны бережно охранять, помнить о нем и уже, основываясь на этих традициях и заделах, выстраивать новую стратегию и прокладывать свой звездный путь.

Улицы Звездного были чисты и опрятны. Друзья с удивлением обнаруживали местных жителей, автомобили, знаки, регулирующие дорожное движение, магазины… С виду обычный провинциальный городок, но стоит замереть, остановиться, внимательно осмотреться – и уже в каждом закоулке присутствует совершенно особое отношение к истокам зарождения в нашей стране космической эры. Плотными сомкнутыми рядами выплывают памятники, вывески, самолеты на постаментах и люди, по-космически немногословные и радушные.

Автобус остановился у небольшого трехэтажного здания с массивным козырьком над входом. «Брежневскими» буквами, потерявшими цвет, не до конца протрезвевшим художником было выведено: «Столовая».

– Сейчас покушаем! – Взмылин, как обычно, и здесь всех опередил. – Ребята, долго не засиживаемся, поели быстро и сразу в автобус, дел сегодня еще много.

– Ништяк пахнет! – Рифат просветлел, меню, при желании, определялось еще на подходе.

Обед закатили на славу. Салаты трех видов, выбирай любой, борщ с пампушками, котлеты по-киевски, гарниры, чай или компот, здоровенному мужику огромное поле деятельности. Сама фортуна усадила за один столик Рифата и Взмылина, коварно призывая их посоревноваться в поедании котлет. Добавку постоянно предлагали, и профессор с набитым ртом согласно кивал, и ему несли сразу несколько порций. Его чрезмерный аппетит раззадоривал партнера по столику, Рифат не оставлял на разносе ни крошки, методично уплетал за обе щеки, работая увлеченно вилкой. Глаза Взмылина радостно заблестели, перед ним сидел достойный соперник, тем более комплекцией он превосходил его почти в два раза, такая фора тешила научное самолюбие. После четвертой порции, уловив настроение и ритм, противники бросились в бой, остановить их не представлялось возможным. По-джентльменски, не говоря ни слова, они вместе перешли на компот. Взмылин не любил ягоды, иногда попадающиеся в стакане, и так, порой некстати, однако необыкновенным усилием воли заставлял себя их вылавливать, наблюдая, с каким особым цинизмом это проделывал Рифат. Глядя прямо в тарелку профессора, тот смаковал каждую ягодку. Саня с Женькой давно закончили трапезу и с наслаждением, вытянув ноги, созерцали это безжалостное побоище обжор.

Еще с университетской скамьи Взмылин слыл страстным спорщиком, выигрывая любое предложенное пари, особливо касательно еды. Однокашники даже прозвали его, конечно, за глаза Гвоздодером.

Удивлялись, как при такой худобе он умудрялся перемалывать полные кушанья столы, оставляя их похожими на свежеобтесанную доску. Любили его, не без этого, за такой оптимизм, уважали, но на студенческие вечеринки и попойки приглашать перестали уже на втором курсе университета. Не расстроился будущий профессор, в новом учебном году наберут новых школяров, и повторится история заново, круг замкнется, с еще большим размахом, страшен был в своем гневе постаревший Гвоздодер. Теперь же, когда жизненный цикл перевалил за среднестатистическую середину, и бытие, определяющее сознание, повернулось лицом к закату, неожиданно появился соперник по мастерству поедания, не уступающий, как минимум, в классе. Такого нежелательного развития событий допустить было нельзя. С усердием жуя, не чавкая, соблюдая приличия, неотрывно, по-боксерски, сжигая взглядом противника, они целеустремленно вынимали душу из оппонента. Пятый стакан компота, опустевший с монотонностью гонок «Формулы-1», соперники поставили одновременно, гулко стукнув им по подносу.

Ну, подумай, Взмылин, сдавайся, скажи, что наелся, и выходи из-за стола вон, а я победоносно закажу еще стаканчик и торжественно опрокину его стоя, с красиво поднятым локтем, ягоды же оставлю нетронутыми. Вместо этого Рифат с напускной вежливостью подозвал официантку и произнес немыслимое:

– Можно еще стаканчик чая, пожалуйста?

Взмылин побагровел, но тем не менее с подчеркнуто строгой интонацией попросил:

– Простите, повторите чай два раза, будьте любезны!

Отступать не имело смысла, на кону возвышалась ущемленная репутация, авторитет, его гвоздодеровский мейнстрим. Внутренний, чудовищный голос неугомонно ерничал и подначивал: «Еся, какой же ты слабак, лысого уделать не можешь? Ведь когда-то мог с легкостью, на спор, литр водки выпить из горла, не закусывая. Постарел, брат, пора на печку, кости старческие греть и молодость вспоминать». Поэтому, уже на излете поединка, он из последних сил выпалил:

– Лучше сразу четыре принесите, знаете ли, жажда замучила, частые перелеты сказываются.

Рифат поднимать руки вверх тоже был не намерен, выигрыш маячил перед ним своей близостью, давил на мозг короной, пережрать самого профессора из Центра подготовки космонавтов являлось теперь делом принципа, своеобразным долгом чести:

– Тогда уж шесть, чего мелочиться-то, жарковато как-то и вправду.

Отрыжка Взмылина чуть не стала роковой. В желудок три стакана чая могли и не поместиться, содержимое требовало незамедлительного выхода. Эшафот как вариант не подходил. Драться до конца, пока хватит сил! Неимоверная дисциплинированность и самоотдача, выработанные годами, позволили профессору продолжить этот гастрономический батл. Ухмыльнувшись, Рифат, невзирая на былые заслуги уважаемого ученого, пошел ва-банк, залпом опорожнил стаканы, один за другим, давая Взмылину опомниться, наседая своим упорством на самую больную точку в его душе:

– Салаты здесь умопомрачительные, еще бы два съел, если, конечно, время позволяет. – Он блефовал, как в покере, давая профессору небольшой шанс выйти из битвы, сохранив лицо. – К примеру, «Весенний» и «Оливье» вкусные очень…

Взмылин, с трудом допивая третий стакан, резко поднялся и, едва не срываясь на крик, воскликнул:

– Пора, ребятки, надеюсь, наелись? Поблагодарим уважаемых поваров и с Богом поедем по делам.

Спор был проигран, свет потушен, бутафоры убрали декорации, поклониться достойно, без спешки и на свежий воздух, дать волю слезам с досады. Не тут-то было, уже у выхода его окликнул ненавистный теперь, вошедший в раж, Рифат:

– Профессор, можно допью за вами?

От стрелы, пущенной в спину Взмылина, веяло ядом. Позор проникал в каждый капилляр ослабшего от обильной еды организма, разлагая его изнутри, отделяя наживо плоть от костей. Напрасно было взывать к совести выигравшего, сохранить чувство собственного достоинства, отстраниться от ситуации, уйти в себя, собраться, вот что важнее:

– Ради бога, Рифатик, и догоняйте нас!

Победитель, не скрывая обуревавшего его удовольствия, торжественным шагом, изредка переходя на строевой, уверенно подходил к автобусу. Окруженный сонмом невидимых фурий, гордо неся на голове лавровый венок, благословляя на ходу таких же невидимых горожан, он царственно приближался к Взмылину, поджидавшему, рабски склонив главу пред Императором, у дверей пазика. Крепкое рукопожатие вернуло Рифата на землю и возвестило миру о начале новой эпохи правления царя дармоедов. Так ли, не раб он, прикидывается профессор, задумал что-то худое, но виду не подает. Лишь бы не отравил за поругание, обидится и знаниями зачморит, станется с него. Гвоздодер был бы плохим педагогом, не забив в концовку блестящий, кривой гвоздь:

– Рифат Мансурович, не потерплю отказа откушать со мной в удобное для вас время, буду премного благодарен!

– Как будет угодно, Иосиф Виссарионович, к вашим услугам!

Глава 5

Народ невозмутимо сидел в автобусе, размышляя над произошедшим. Молчали, не осмеливаясь проронить ни слова до следующей остановки. В полнейшей же тишине проследовали в здание без вывесок и табличек, где на входе преградил путь строгий дежурный в военной форме. Взмылин долго доставал нужные бумаги, роясь в глубоких карманах пальто, весьма любопытные вещи вылезали на обозрение присутствующим. Кроме всевозможных квитанций, мятых чеков, можно было разглядеть тяжелые связки ключей в различных конфигурациях и платки, от несвежих до аккуратно сложенных и поглаженных. Внушительная россыпь жевательных резинок, открытых неведомо когда либо сверкающих новизной, завершала безделушную композицию, ассортимент внушал уважение. С нетерпением ждали, когда же появится волшебная лампа Аладдина, но зря, похоже, припрятал для торжественного случая.

– За мной, товарищи! – Пропуск, красной книжицей обращенный к вахтеру в развернутом виде, отворил заветный вход в пещеру.

«Конференц-зал», первая встретившаяся табличка, точно отображающая нахождение нужной двери, за которой находился вполне добротный красный уголок из недавнего советского прошлого. Портрет Ленина, конечно же, отсутствовал, зато настоящее руководство страны было представлено вплоть до замов, обособленно висел и глава Роскосмоса Жатецкий Аполлон Иванович. Наклон головы на портрете был направлен сверху вниз, в отличие от прямосмотрящих в будущее коллег, подчеркивая символичность первенства космоса над приземленным смыслом других ведомств и министерств. Однако хитрый прищур президента возвращал коллег обратно, обнадеживал.

Рядом с господином Жатецким, недоуменно поглядывающим на правительство, прилепился небольших размеров телевизор. Если хорошо пофантазировать и представить, то при включенном телевизоре находящиеся в зале люди испытывали двойственность восприятия, невольно сталкиваясь с восклицательным взором портретного Аполлона Ивановича: типа, а вы-то тут что забыли? Делать нечего? Выключите этот ящик и идите работайте! Очень живо и жутковато. Далее по стене расположились фотографии космонавтов, разделенные на равные части, огибая с разных сторон внушительный подиум, на котором приютилась, как росток дубового дерева, желтого цвета трибуна. Завершало экспозицию у самого верха увеличенное фото первого из людей, проторившего дорогу к звездам, Юрия Алексеевича Гагарина.

У трибуны, внимательно разглядывая портреты, спиной к вошедшим, с неестественно прямой осанкой стоял священник. С некоторым опозданием он резко оглянулся. Саня прошептал идущему сзади Рифату:

– Наверное, перед полетом исповедовать будут и причащать. Круто взялись!

– Э-э-э! – Рифат в полный голос, обращаясь к Взмылину, возвестил: – Я же мусульманин, требую имама. Получается, геноцид по религиозным убеждениям?

Профессор улыбнулся:

– Знакомьтесь, брат Никодим, командир экипажа. Прошу любить и жаловать!

Священник обогнул трибуну и, придерживая руками длинный подрясник, приблизился к ребятам. Первым, кому надлежало здороваться после Взмылина, оказался Женька, опуская сердечное приветствие профессора и брата Никодима, судя по добродушному отношению, знакомство которых состоялось задолго до описанных выше событий.

– Евгений, эти со мной! – твердо, по-военному доложил Женька, кивая на построившихся ребят, и протянул руку.

– Очень приятно, Никодим!

Саня, вспоминая, что нужно просить благословение у священника, перекрестился и сложил руки, правой ладонью прикрывая левую.

– Александр, что перекрестились – похвально, остальное делать не следовало, чином иерея не обладаю и до монаха еще далеко. – Открытая и честная улыбка осветила лицо средних лет мужчины, заросшее бурной растительностью. – Мало того, и не инок даже, а только послушник, в монастыре без году неделя, так что давайте руку и будем знакомы.

Наступил черед Рифата, немного обескураженного своими же необоснованными подозрениями.

– Наслышан о вас, Рифат Мансурович. Приятно познакомиться! Имама, если действительно необходимо, перед полетом обязательно пригласим, только не забудьте мне напомнить об этом, хорошо?

Рифат дольше обычного тряс руку брата Никодима, искренне радуясь знакомству. Маленькое человеческое участие иногда сближает быстрее, чем множество пафосных заверений в вечной любви и верной дружбе. Взмылин удовлетворенно крякнул от увиденного, контакт состоялся, начало положено, бог знает, как будет дальше. Экипаж примерно одного возраста, полны жизненной энергии, сил, готовы тянуть лямку в одной упряжке, если нужно, постоять смогут за друзей и Родину не опозорят. Притрутся еще, времени предостаточно.

– Прошу, присаживайтесь поближе, пожалуйста. – Профессор уселся на стол. – Мы собрались здесь не для похода в лес за грибами. Экспедиция предстоит сложная и опасная, дабы успешное ее окончание омрачило чело гнусных завистников, будем интенсивно и напряженно готовиться, поблажек не ждите. Общеобразовательную программу и дисциплины высшей школы курирует ваш покорный слуга, с остальными познакомитесь в процессе обучения. Возникают вопросы – задаем мне или брату Никодиму, не стесняйтесь. Дальше передвижение только вместе, за территорию учебного центра по личной нужде не выходить, в столовую строго на автобусе, водителя знаете.

– Носатый дядька! – Женька согласно кивнул.

– Разрешите продолжать, Евгений? Спасибо, курение и пьянство строго запрещены, женский пол тоже волновать не должен, но по другим причинам. Уровень секретности наивысший. Плакат помните из военных фильмов? Он гласил: «Болтун – находка для шпиона!» Теперь скидывайте свое барахло, нужно переодеться. Евгений, будьте добры, за крайним столом, у трибуны, лежат пакеты, принесите их сюда, пожалуйста. Вещи, которые взяли с собой, оставляем здесь, в зале.

– Трусы тоже снимать? – Женька приволок четыре одинаковых пакета.

– Абсолютно верно, Евгений, с малого начинается большая дорога к звездам, в данном случае нижнее белье будем считать отправной точкой в вашей космической карьере.

– У нас же там и брыльно-рыльные принадлежности. – Саня придвинулся поближе к рюкзаку. – Обрастем, как черти, и станем похожи на Никодима.

– Допустим, обрасти, как брат Никодим, еще нужно умудриться, а вот запускать себя не стоит, Александр, гигиена прежде всего. В комнатах, где надлежит проживать, есть необходимые туалетные аксессуары, вещи сохраним в лучшем виде до возвращения. Готовы? Ну-ка, становитесь в ряд, посмотрю на вас. Красавцы, настоящий экипаж!

Комбинезоны российского отряда космонавтов известны по телерепортажам из Центра подготовки, отличия в нашивках и шевронах были незначительны.

– Вы здесь? – Дверь в зал приоткрылась, вошел незнакомец. – Ну вот, на людей стали похожи. Здравствуйте, Иосиф Виссарионович, – обратился неизвестный к Взмылину. – Не возникло желание полететь с ребятами?

– Знаете же, Олег Дмитриевич, что не получится у меня. – Профессор прошелся вдоль выстроившегося ряда с важностью мелкого чиновника. – Олег Дмитриевич Кононов, инструктор-космонавт-испытатель-командир, мой и, значит, ваш непосредственный начальник. Программа пилотируемого полета на Марс целиком лежит на его плечах.

– До Марса еще не скоро, на Земле пока потусуемся. Как настроение, жалобы есть? – Кононов внимательно осматривал ребят, перед каждым останавливаясь на короткое время, делая только ему известные умозаключения.

– Вопрос можно? – Женька поднял руку и после утвердительного кивка начальника, собравшись с духом, спросил: – Телефоны наши забрали, а если фильмец какой захочется посмотреть, как быть?

– Отчего же, по просьбе сможем организовать просмотр хорошей кинокартины, фильмотека большая, чего стоит, например, «Белое солнце пустыни», поучительный и для души полезный фильм, но думаю, сил не останется на него. Еще вопросы есть? Иосиф Виссарионович, сделайте одолжение, проводите ребят до их комнат. Ну, вот и ладненько. Осваивайтесь, привыкайте, через три дня увидимся, на улицу выходить одетыми, только к автобусу и обязательно в марлевых повязках. Если пожеланий больше нет – прощаюсь, до скорого свидания!

Кононов быстрым шагом покинул конференц-зал, правительство, космонавты, Жатецкий, президент и даже сам Юрий Алексеевич взирали с портретов на современного командира. Такой не подведет, оправдает возложенное на него доверие.

– Что ж, пойдемте, – сказал Взмылин. – Вещи оставляем здесь, не бойтесь за их сохранность, это обычная практика.

– Никодим почему не переодевается? – Сане не давала покоя подозрительная несправедливость: вдруг оставим сумки, а этот непонятно кто придет потом, ночью, и пропадет нечаянно рюкзачок-то, некрасиво получится.

– Александр, позже облачусь в комбинезон, не переживайте, а то некрасиво получится. – Улыбающийся брат Никодим прошел мимо ошеломленного Сани и быстро проследовал за профессором.

Подниматься пришлось на третий этаж, узкие лестничные пролеты, ступеньки, мозаично выложенные гравийной крошкой, тесаные деревянные перила, интерьер, ностальгия по давно ушедшим временам сквозила на каждом шагу, сладко щемила сердце, настраивая на романтичный лад. Взмылин остановился на полпути:

– На втором этаже учебные классы, кстати, справочная литература и пособия находятся уже в комнатах. Прошу относиться к ним бережно, кладезь знаний все-таки.

Расселили по двое: в одной комнате Рифат с Саней, в другой брат Никодим и Женька. Соседство с командиром не обрадовало только одного члена экипажа, он начал было протестовать, как-никак, с Саней они дольше в друзьях, чем кто-либо, жить всенепременно должны были вместе, но профессор молча указал на таблички с фамилиями, а потом и высказался устало:

– По какому принципу так поселили, мне неведомо, связано это, думаю, с дальнейшим направлением вашей деятельности на борту межпланетного комплекса, так что принимайте как должное, располагайтесь и отдыхайте. Меня найдете в учебной части. Понадоблюсь – звоните, в комнатах имеются телефоны.

Саня с любопытством разглядывал доставшиеся апартаменты. Внешне комната смахивала на номер в заштатной гостинице небольшого городишки, коих он много повидал на своем веку, пропадая неделями в командировках. Заправленные по-армейски кровати, вафельные полотенца в ногах, две задрипанные тумбочки, деревянные стулья, произведенные еще фабрикантом Неделиным до Рождества Христова, телевизор, гордо занявший почетное угловое место под потолком и над картой Европы. Мода у местных завхозов такая, видать, прятать от людей на недосягаемую высоту подотчетную рухлядь. Добраться до телевизора просто так было невозможно, даже если использовать стул, и не каждая стремянка помогла бы. Квадратный столик, украшенный графином, и двухсекционный шкаф с посудой внутри завершали скудный дизайн.

– Смотри, Санек, и вправду телефон, еще с круглым циферблатом. Давай Женьке позвоним? Представимся Кононовым и попросим его сходить и достать водки. – Ощерясь, Рифат изучал список абонентов, медленно водя по нему пальцем. – Вот нашел, вроде они.

Не веривший в счастливый исход этой затеи, Саня пробрался к подоконнику, раздвинул цветы и, усевшись спиной к зарешеченному окну, осторожно предположил:

– А если спалят? Взмылин же предупреждал. Покурить бы сейчас, хоть чай заворачивай в газету, уши пухнут. Ладно, звони и про сигареты ему скажи, из невыполнимой задачи превращаем в заведомо провальную.

Рифат, высунув от предвкушения забавы язык, осторожно набрал номер:

– Алло, это Кононов говорит, Евгения, пожалуйста. Замечательно, вас-то мне и нужно. Прошу никому не рассказывать о нашем разговоре, надеюсь, брат Никодим не подслушивает. Вышел в туалет? Тем лучше… – Рифат перевел дух, снова настраиваясь на подражание голосу командира центра. – Евгений, ставлю первую космическую задачу. Тест на проверку смекалки и способности к ориентированию на незнакомой местности. Вам надлежит выбраться из здания незамеченным, в городке найти магазин, без денег приобрести бутылку водки и пачку сигарет. Какую марку? На ваш вкус, название напитка не повлияет на количество набранных баллов. Так же инкогнито вернуться обратно и скрытно, слышите, тайно передать пакет Александру Познанскому. Не понял? Да, без денег и насилия, какие меры будут применены во время вылазки, руководство не волнует, важен результат. Задание ясно?

От удивления Саня привстал, энергично замахал руками и шепотом произнес:

– Сдурел, что ли, мне-то зачем приносить?

Рифат не повел и бровью на замечание, резко скомандовал:

– Выполняйте, через час жду доклада!

Через минуту дверь комнаты напротив хлопнула, и по удаляющимся шагам стало понятно, что Женька с воодушевлением воспринял необычный экзамен. Быстрая, семенящая поступь затухла, сменившись неожиданным, тихим стуком. Рифат, как ужаленный, отпрянул от двери, недоуменно поглядывая на Саню. Брат Никодим, так и не дождавшийся разрешения войти, по-хозяйски заглянул в комнату:

– Можно посмотреть, как устроились?

– Проходите, конечно. Непрошеный гость – хуже татарина, но я уже здесь, поэтому будем искренне рады. – Испуганность Рифата сменилась неподдельным удивлением.

– Обстановка армейская, по-спартански лаконичная. С телефоном разобрались? В списке абонентов наша с Женькой комната под номером 313. Хотя проще сделать два шага и так зайти, по-приятельски. – Брат Никодим предвзято осмотрел нехитрое убранство жилья. – Телевизор включается от пульта, из работающих только два канала, много не посмотришь. Предлагаю для начала перейти на «ты».

– Не вопрос, по рукам! – Спрыгнув с подоконника, Саня протянул ладонь. – Никодим, тебя-то сюда как занесло, обязан же Богу молиться, в тишине и уединении, зачем собрался по Вселенной шастать?

Рифат расслабленно присел на кровать, видимо, первая часть балета осталась незамеченной братом Никодимом.

– Заправленная постель, Рифат, предназначена только для созерцания, в ночное время на ней спят. Встань! – Брат Никодим пододвинул к себе стул, собрался с мыслями и затянул повествование: – Молиться Богу можно и на космических просторах, он вездесущ, а как я сюда попал, длинная история.

– Так мы никуда и не торопимся, – ответил за себя и за Рифата Саня, укоризненно зыркнув на друга, – рассказывай.

– Ну, слушайте тогда. Никодим – это мое настоящее имя. Родители, видимо, решили, что должен выделяться из толпы даже именем. Фамилия моя Дантес, по батюшке Васильевич, но родные и близкие почему-то звали Колей. Можете так же называть, не обижусь. Фамилия знакома?

Ребята неуверенно кивнули.

– Не знаю наверняка, приходимся ли мы родственниками тому самому Дантесу, который Пушкина убил на дуэли, но кое-какие воспоминания по линии отца дошли. Ну, это так, частности. Отец проработал всю жизнь на заводе, мать учительствовала, обычная семья. Я рос простым парнем, учился хорошо, звезд с неба не хватал, спортом занимался, правда, ни в одной из секций долго не задерживался, надоедало. С боксом же вообще труба получилась. Тренер души во мне не чаял, считал, что стану чемпионом области, а может, и на страну выйду, индивидуально тренировал, по два раза в день, радовался как ребенок. Перед соревнованием на первенство среди боксерских секций даже перчатки подарил. Раньше, как было? Несколько спортивных обществ: «Динамо», «Спартак», «Трудовые резервы»… В общем, вручил перчатки и напоследок речь толкнул проникновенную. Дантес, говорит, вспомни своих пращуров, один из них смог завалить великого русского поэта, значит, и ты сможешь стать чемпионом. А я, как твой секундант, буду рядом. Ага, отвечаю, за пять минут уделаю. Вот только выступать мне пришлось не со своим годом рождения, а старше. Из-за лишнего веса в то время, пусть его было немного, но сверстников не нашлось. И что вы думаете? Вышел я на ринг, встал в стойку, как учили, лицо пострашнее скорчил, жду сигнал гонга, а соперник выше меня на голову, руки длинные, не сгибаясь, пятку почесать может, как в фильме Юрий Никулин делал. Да, брат, незадача, думаю, влип. Не прошло и пяти минут, как предполагал, бой закончился моим нокдауном. Ринг плыл, тренер норовил от стыда куда-нибудь спрятаться. Всем ведь рассказал, какой я отличный боец, а тут такой позор. В общем, заревел я белугой и бросил подаренные перчатки прямо в тренера. Больше в секции не появлялся.

Брат Никодим поднялся и налил в стакан воды из графина.

– До бокса я много спортивных секций посещал, по плаванию какой-то даже разряд получил, но все было не то, не мое. Знал, что где-то около меня ходит любимое занятие, совсем рядом, чувствовал всеми фибрами души. И вот однажды попалась мне в руки небольшая книжица, «Вам взлет» называлась. Автор ее, наверное, написал еще в тридцатые годы прошлого столетия. На обложке красовался то ли ПО-2, то ли подобный, ну не важно, зато там так было написано о небе, что это для десятилетнего подростка, искавшего по-своему смысл жизни, стало чуть ли не высшим откровением. Прочитав ее, и не раз, я твердо решил стать летчиком, и желание было тверже любой скалы. Ничего, казалось, не могло остановить меня на пути к заветной мечте.

Путь вырисовывался один, поступить в Суворовское училище, затем, после окончания, в училище летчиков. По крайней мере, так считал мой батя, наведший справки у знакомых. Меня так и подмывало напялить на себя форму суворовца и пройтись по местному Бродвею с гордо поднятой головой. Однако суворовцем стать было не суждено. В пятнадцать лет, на медицинской комиссии в военкомате, меня зарубил стоматолог: прикус зубов неправильный, одиннадцать миллиметров между верхней и нижней челюстью. Спросите, как это может повлиять на боевую учебу? Тогда подумал, что кушать буду много, как хлебальник открою, так армию и разорю. Слезы наворачивались, когда выходил с медицинской картой. Заключение гласило, что не годен!

Вечером с батей смотрели телевизор, он пытался успокоить по-своему, вдумчиво. Посуди сам, говорил, Никодим, ну не взяли тебя в суворовцы – не беда, можно же сразу после десятого класса поступить в летное. Многие так и делают. Ты пока не торопись с преждевременными выводами, может, ошибка какая. У нас, к примеру, на заводе тоже был случай. Принесли чертежи нового дизельного двигателя, набежало всевозможное начальство, один важнее другого, чуть ли не в драку лезут. А я глянул и говорю, что мы его, конечно, соберем, но он не запустится, тут в чертежах ошибка закралась. Они на меня всем скопом навалились, закрой рот, тебя не спрашивают, ты кто такой, занимайся своим делом, не лезь! Ну, думаю, моя хата с краю. Через неделю, как в воду глядел, ни в какую запустить не можем, кабздец. Директор аж поседел – не выполнил заказ правительства и партии, на всю страну опозорят. А начальник цеха у нас был хоть и молодой парень, но башковитый. Говорю ему: давай, Павел, внесем изменения в конструкцию, голову на отруб даю, запустится. Он сначала никак. Конструкторские бюро головы ломали, там народ не чета нам и профессионалы своего дела. Уволят нас всех, к чертовой матери, за самоуправство. Нет, не дам ничего менять. Но в душу ему мое предложение все же запало…

Как-то после второй смены просит: мол, Василий Игнатьевич, останься, пожалуйста, в ночь. Покумекаем, прикинем, что к чему. А мне какая разница, только рад. Утром мы этот злосчастный движок запустили. Много чего переделали, вплоть до изменения системы впрыска. Директор, хоть и седой как лунь, целовал нас взасос, премию выписал, телевизор на нее с мамкой купили цветной, дефицит раньше был. Так что, сынок, не дрейфь, ошибаются даже боги, если за горшки берутся!

По телевизору, премиальному, в это время показывали местные новости, за разговором особо на него не обращали внимания, лопочет и ладно, но потом, почти в самом конце передачи, пошел сюжет об аэроклубе. Как таковой, в те времена рекламы не существовало, но тут приглашали учащихся, только школьников, перешедших в девятый класс. «Во, Колька, смотри, чем тебе не альтернатива? Давай завтра же сходи, авось примут, и нормальный у тебя рот, не бзди!» Так я и сделал и, к моему немалому удивлению, полностью прошел врачебно-летную комиссию. Потом было военное училище летчиков, за хорошую учебу после окончания оставили инструктором. С семьей как-то не сложилось, жена подала на развод, детей забрала с собой, оставив кошку Мурку. Одиночество придавило бетонной стеной, тут еще и аварийная ситуация в полете, отстранили до завершения расследования от неба. Решил на все плюнуть и уйти в монастырь.

Брат Никодим набожно перекрестился, Саня машинально – тоже, а Рифат только руку поднял, но вовремя одумался – он же мусульманин.

– В монастыре, – продолжил рассказ командир, – жизнь замечательная. Молимся, работаем, опять молимся, душа давно этого требовала, ощущал ясно, когда еще летал, только сообразить не мог, как и откуда такое состояние. Позже, в церкви, постепенно встало все на свои места. Иеромонах, иерей – священнический сан, только первый служит и живет в монастыре, другой – в миру. Отличительной чертой их принадлежности к сану является большой крест, носимый на груди. Кстати, Саня, по цвету креста можно определить опытность священника и заслуги перед церковью, понял?

Саня согласно кивнул, история брата Никодима впечатляла.

– Ну ладно, пойду к себе. – Командир засобирался. – Что там Женька поделывает? Будем готовить его вторым пилотом.

– А мы что будем делать, какая у нас будет профессия и задача?

– Саня на бортинженера будет готовиться, Рифат – вторым бортинженером и главным по ядерной энергетической установке, капитан электронов и протонов, царь альфа-, бета- и гамма-излучения, так сказать, самая ответственная должность. Медицина тоже будет на нем.

– Никодим, расскажи хоть немного, какой план, есть ли он вообще, к чему готовиться?

– План готов, продуман до мелочей. Если коротко, то летим до Марса, затем осуществляем высадку на поверхность, находим ваших старых друзей, подкладываем им под подушку гостинец и галопом рвем домой. Все просто.

– Подожди, Никодим, а все-таки почему тебя из монастыря сюда направили? Не стыкуется у меня никак религия и покорение другой планеты. То, что ты в прошлом военный летчик, это понятно, а монастырь-то при чем? – Саня не унимался, пытаясь докопаться до истины.

– Сложно, ребята, это объяснить с наскока. Если не вдаваться в теологию, богословие, где, откровенно говоря, я не силен, то выразить можно одним словом – «послушание», а если двумя, то «монастырское послушание». Подробности у Взмылина выпытывайте, он же профессор, должен дать исчерпывающий ответ. Иконки бы сюда. Попросим. А тебе, Рифат, если нужно что-то по твоей религии, говори, не стесняйся – достану. Ну все, отдыхайте, переваривайте. Если вопросы возникли, в любое время дня и ночи приходите и спрашивайте, постараюсь ответить, их теперь нужно задавать постоянно, это нормально! Ненормально, когда они отсутствуют. – С этими словами брат Никодим отправился к себе.

– Попали же мы, Рифат, и там, – показал Саня на потолок глазами, – и тут, – таинственно указал на пол. – И где Женьку черти носят, поди, попался?

Установившуюся в комнате тишину прервал пронзительный звонок телефона. Рифат настороженно приблизился к аппарату, не решаясь сразу поднять трубку:

– Ленин на проводе. Он в туалет ушел, можно немного у нас побудет? Хорошо, договорились.

– Саня, Никодим ждет Женьку, но не торопит. Может, и пронесет.

Дверь открылась без стука, и в комнату ввалился изрядно замерзший Женька. Демисезонная летная куртка, входящая в повседневную экипировку космонавтов, при своей легкости, простоте и удобстве была плохо приспособлена для постоянного нахождения на морозе, однако обладала одним замечательным качеством. Глубокие, закрывающиеся на замок внутренние полости карманов идеально подходили для транспортировки груза весом в полкило.

– Ну что, барыги! – На столе, как по мановению волшебной палочки, оказалась бутылка водки и пачка дорогих сигарет.

– Ты как это достал? – Рифат не верил собственным глазам. – Как проскользнул?

– Учитесь, сынки. Саня, слышь, Кононов просил, передашь ему, ага?

Рифат, переминаясь с ноги на ногу, положил руку на плечо Женьки и невозмутимо заявил:

– Никому ничего не говорим. Это я тебе звонил, – и голосом Кононова добавил: – Тест сдан на пять, возьмите пирожок с мясом в тумбочке.

– Ты серьезно? Какие же вы мудаки! – С досады Женька сбросил с плеча руку Рифата. – И я, как дурак, повелся.

– Да ладно тебе! – Саня спрятал бутылку под подушку, сигареты незаметным движением переложил в карман комбеза. – Отметим сегодня после ужина, Никодиму скажем аль нет?

– Нужно пригласить, а то как-то не по-людски получится. – Сняв куртку, Женька налил в стакан воды.

– Ты лучше расскажи, как провернул это дело? – Рифат в ожидании уселся на стул.

– Сейчас как дам по лысой тупой башке! Зла не хватает. Короче, после звонка этого пошел я на выход. Размышляю, как выйти, смотрю, Взмылин чапает, и быстрехонько так, прикиньте, в наушниках. Я – за ним, поначалу держался подальше, а перед охранником приблизился вплотную, чуть его с ног не сшиб, а он молниеносно показал пропуск и понесся почти бегом. Чего уж там он такого слушал динамичного? Вахтер на меня даже не взглянул, так со Взмылиным я и вышел. Сразу в кусты юркнул, потом прокрался под окнами к углу здания. Профессор улепетывал, как страус, а я свалил в противоположную сторону. Полдела выйти, осталось быстро найти магазин. Иду себе, никого не трогаю, вижу, бабулька тащит за собой здоровенную сумку. Нужно помочь. Подумал, что провалю задание, Кононов простит, а бабка может и надорваться, а на улице никого, как будто городок вымер. Подхожу к ней, здороваюсь, предлагаю свою помощь, а она, как увидела меня, заулыбалась, довольная такая. Спрашивает, откуда соколик, лететь скоро? Врать ей не стал. Летим, говорю, на Марс – скоро. Посерьезнела, уважительно так спросила: а Кононов-то летит? Нет, он начальник, тренирует нас здесь, на Земле остается в этот раз, руководить будет.

Слово за слово, дошли до ее дома, сумку у подъезда оставил, на первом этаже живет, сама попросила. Прощай, говорю, бабушка, идти мне нужно, в ракету пора, улетят без меня, догоняй их потом, скажи только, где магазин тут у вас, как найти? А она мне протягивает тысячу рублей и говорит: знаю, зачем тебе магазин, звездолетчик, иди и не попадайся тут никому. Лавку найдешь за углом, только не разговаривай ни с кем. Обратно – тихонечко дворами, не привлекай внимания. Поблагодарил ее, конечно, номер квартиры спросил, мол, занесу потом с получки или Кононов отдаст. Промолчала или не расслышала. А дальше – дело техники, все купил, дворами назад и вышел. Вахтеру сказал, что Взмылин забыл книги по антропологии, меня за ними послал, неандертальцев, мол, изучаем. Пропустил.

– Куртку оставь у нас, чтобы брат Никодим не заподозрил, на ужине с ним поговорю по поводу водки, – сказал довольный Саня…

Поздним вечером, после отбоя, Саня с Рифатом, стараясь не шуметь, постучались в комнату, где жили остальные члены экипажа.

– Тише, проходите. – Брат Никодим выставил на стол четыре граненых стакана. – Последний раз пьем до полета, всем понятно? Женька, доставай закуску.

На столе появились хлеб, соль и полуторалитровая банка с компотом. Бутылку разлили полностью, тянуть не имело смысла. В новостях, по телевизору, передавали о массовых забастовках по всей Европе, люди замерзали, тарифы на газ подняли на недосягаемую высоту.

– За Победу! – привычный Санин тост призвал присутствующих приступать к трапезе, но брат Никодим остановил всех, подняв вверх ладонь.

– Погодите, тост хороший и краткий! Но мне бы хотелось добавить немного о наших родителях. Ваши личные дела я прочитал. Не будем вдаваться в методику склонения к сотрудничеству спецслужб, не о них речь. Так вот, не могу сказать, что вы для меня прочитанные книги, но кое-какое представление имею, также и о ваших родителях, да что там греха таить, даже бабушки и дедушки известны и их биографии. Достойные люди! Поэтому предлагаю выпить стоя за них, пусть дождутся своих сыновей и внуков, и нам пожелаю чуть-чуть везения и да хранит нас Господь…

В учебном корпусе вывесили расписание занятий и посещения специалистов. Саня читал вдумчиво, подолгу задерживаясь на некоторых из них, произнося иногда фразы вслух:

– Язык можно сломать. Ну-ка, Женька, ты прочитай.

– Вестибулометрический стенд ЦФ-10, чего непонятного-то? Будут вводить в булки что-то, а потом мерить метром, возможно даже с уровнем.

– Придурок! Тебе, Женька, не на Марс лететь надобно, а в цирке выступать клоуном. Пожалуй, и клоуном не возьмут, там тоже головой думать нужно. – Саня достал из кармана пачку сигарет. – Пойдем подымим?

– Ты что, нельзя же курить, спалят сразу, дымины много и запах останется. Не, Саня, я не буду. – Женька демонстративно отвернулся, бегло пробегая глазами расписание.

– Трусливый к тому же клоун! Ладно, может, и бросим, но курить-то хочется, просто жуть. Видел, что общий только подъем и отбой у всех, а остальное врозь?

– Почему только подъем и отбой? И завтрак, и обед, и ужин, смотри, еще и физподготовка, и личное время. О! Глянь, парашютная подготовка через два дня. Как думаешь, сразу выбросят или помолиться перед смертью дадут? – Женька тщетно пытался создать умное выражение лица, но вовремя спохватился.

– Тебя сразу, мне дадут! – философски ответствовал Саня.

– Не парься, Санек, запасной парашют будет, я по телику видел. – С самой непосредственной улыбкой Женька похлопал друга по плечу.

– Тебе, Женька, парашют не нужен, не примет тебя земля, отторгнет, не пустит в свое лоно, изрыгнет, яко оползень, не мил ты ей со своим клоунским нарядом.

– Сам ты клоун, прикидываешься только умным. – Дружеская перепалка взбодрила Женьку. – Прикинь, врачей-то сколько, а вот и физика, химия, алгебра. На фига снова в школу? По существу, сразу бы на корабль, быстрее же будет, и вперед, на Марс. Ладно, им виднее.

В коридоре показался Взмылин, как всегда, куда-то стремился спешащей походкой, с характерным наклоном тела вперед.

– Изучаете? Молодцы!

– Иосиф Виссарионович, а зачем школьные-то предметы снова учить? – Саня провел ладонью по расписанию. – Столько времени потеряем! Его бы пустить на более существенные науки.

– Зачем, Александр? Вы закон Ома помните? – Взмылин заговорщически подмигнул: – То-то и оно, а это, смею вас заверить, программа шестого класса общеобразовательной школы. Вы у меня и диплом защитите, и за написание диссертации возьметесь, после полета, конечно. Например, кандидатской по астрофизике.

– По бухологии лучше, и сразу докторскую. – Довольный своей шутке, Женька радостно заулыбался во весь рот.

– Евгений, вы бы поменьше выглядели так возбужденно, а то государственная комиссия отправит вас вместо Марса куда-нибудь… в общем, отправит, не сомневайтесь. Они-то уж идиомы нужные подберут, – тоже лыбясь, но с твердой ноткой в голосе сказал Взмылин. – И прошу на мои занятия не опаздывать, да, Евгений?

– Как можно, профессор! – Женька лихо козырнул. – Спать буду в аудитории.

Письменные тесты по пятьсот, тысяче и двести вопросов нагрузили до предела разрушенную вредными привычками психику ребят плюс аттракцион с множеством лампочек, проверяющий реакцию. Загорались они в определенной последовательности, и в зависимости на каком табло и в какой конфигурации, испытуемый обязан был быстро реагировать либо руками, отклоняя ручку в ту или иную сторону, либо ногами – педали. Женька попросился на аттракцион повторно, очень эта игрушка ему понравилась, но ему не разрешили вновь проявить свою удаль. Зато с утра на подъеме он получил втык от брата Никодима за опоздание на построение:

– Ей-богу, Никодим, мы же не в армии. Ну, проспал чуток, пять минут ничего не решат.

– Почему экипаж должен ждать тебя? Пока его величество соизволит проснуться? Ты кто такой, боец? Чуток проспать могу только я, остальные встают заблаговременно и ждут командира в строю. В следующий раз буду поливать холодной водой, прямо в кровати. Всех касается, потом не обижайтесь. Бегом, за мно-о-й. Женька, при команде «бегом» руки должны быть согнуты в локтях и прижаты к туловищу, и в глазах – желание перегнать командира и броситься первым на амбразуру ближайшего дота противника, а не буйное помешательство, плавно переходящее в прогрессирующий идиотизм. Уяснил? Бегом, марш!

Брат Никодим вывел свою команду на трехкилометровую пробежку в парке на территории учебного центра. Лишний жирок Рифата не выдерживал взятого темпа. Проклиная свой кальян и хороший аппетит, он все чаще переходил на прогулочный шаг, сердце бешено колотилось, отдавая в печень хлесткими, колкими ударами. Наступил момент, когда и вовсе пришлось остановиться.

– Рифат, это пробежка, а не экскурсия по парку для ботаников. Нашел знакомый цветок в снегу? Мне тебя пинками подгонять? Я сейчас не в монастыре, я командир экипажа, который готовится лететь на Марс! Саня, Женька, взяли это тело под руки и бежим дальше, держим темп, скорость не сбавлять! – Брат Никодим побежал по дорожке не оглядываясь, он твердо знал, что мужики не отстанут, даже если придется нести Рифата на себе…

Вечером, перед отбоем, собрались в комнате Женьки и брата Никодима.

– У кардиолога видели кота? – Женька вальяжно присел на кровать командира, пока тот укатил по своим командным делам.

– Ага, кабаняра такой! Марсом зовут. Точно такой же кот нарисован на картине в фильме, где артист Янковский играет. Э-э-э! Забыл… – Рифат, поигрывая пультом от телевизора, наконец, включил его, перещелкивая с канала на канал.

– «Обыкновенное чудо»! – Саня задумчиво смотрел в окно. – У меня такое ощущение, что видел его где-то, может, во сне, может, еще где… Провал в памяти, не вспомню. Дежавю сплошное, безжизненная пустыня и кот. Говорящий причем!

– Дай температуру померяю, не заболел ли? – Рифат приложил ко лбу Сани руку, хитро подмигнув Женьке.

– Кардиолог мне понравилась больше, чем кот. Ольгой Павловной зовут, уже познакомился. Докопалась до меня – лечь, встать, замрите, снова дышите, мальчика нашла. Сколько мог – терпел, а потом собрал в кучу ее датчики с проводами и выбросил в корзину для мусора. Визгу-то было! «Жаловаться пойду вашему командиру, испортили дорогостоящее оборудование, не позволю самоуправничать…» Сует мне к носу свой кулачок, угрожая, махонький такой, как у ребенка, тут меня и прибило на смех. Так яростно еще дети меня не стращали. Ей, видимо, настолько не понравилось мое ржание, что уселась за стол, обхватила голову руками и заревела белугой, только плечи подрагивали. Ну, думаю, довел ты, Саня, бабу до слез, вроде не виновата, работу свою выполняла. Мусорку пришлось перерыть, нашел я эти ее присоски, подсоединил к себе и аппарату, лег на кушетку, жду, когда отойдет, успокоится. Немного погодя подошла и заявляет: «Вы что наделали, зачем прикрепили датчик на лоб?» Знать бы их все докторские прибамбахи, ответил я ей, где было свободное место, туда и прилепил. Ольга Павловна присела рядом со мной и засмеялась, да звонко так, беззлобно, а улыбка-то, залюбуешься…

Саня отошел от Рифата и, вздохнув, сказал: – Не болен я.

– Да ты чё, Саня! Она же врачиха, ее задача доковыряться и найти у нас болезнь, не важно какую, лишь бы найти, и списать потом на берег. Как посмотрит сквозь свои очки, так и сердце в пятки уходит, не по себе становится. – Женька залез на кровать брата Никодима уже с ногами.

– Не по себе, не спорю, но красива же? – Саня все так же задумчиво пялился в зарешеченное окно. – И подъехать к ней в нашем теперешнем положении стремно, Взмылин потом всю рифатовскую плешь проест.

– Чего докопались до моей лысины? Очень даже симпатичная! А почему, Саня, стремно? Есть возможность, успевай! Может, последняя женщина в твоей жизни, брат! Тебе, Саня, нужно на сердце пожаловаться, тогда попадешь к ней на прием. Скажи, что колет невыносимо. – Рифат схватился за правый бок, пробежка недвусмысленно напомнила о себе. – Ой, сердце же слева.

– Хорош, сам разберусь! – Ловко перехватив пульт из рук Рифата, Саня выключил надоевший телевизор.

Дребезжащий звонок телефона переключил внимание компании на себя.

– Алло! Да, я. Кто, не понял, повторите? Ого! Сейчас спущусь.

Бросив телефонную трубку на место, Саня схватил марлевую повязку и, отмахиваясь от непонимающих друзей, выбежал наружу. «Ольга Павловна пожаловала к нам в учебный центр, попросила спуститься к ней. Час от часу не легче, думал ведь о ней, из головы не выходила, фантазировал, придет вот так неожиданно и поцелует меня нежно в губы, вот это да-а-а!» Сердце зашлось от предвкушения встречи, возможно, и от ожидания этой встречи, а может, и от давно забытого чувства прикосновения к любви. Да какая такая любовь? Тю-ю-ю! Самопожертвование во имя другого человека, верить в него и ему, во всем, без оглядки? Уважать и ценить мировоззрение, привычки, физиологию? Прощать любое безрассудное поведение, преступление и даже предательство? Во имя любви? Санины щеки жгло раскаленным огнем. Ну и фокус, как мальчишка перед первым свиданием.

Возьми себя в руки, Санек, да сожми посильнее, не выдавай волнения, не дай повода думать о тебе как о слабаке, распустившем слюни при виде миловидной женщины. Не любил же никогда по-настоящему, засовывал под это понятие все, что угодно, только не любовь, и сердце так не стучало, и щеки не пылали. Будь что будет!

Внизу у входной двери, с другой стороны турникета, ждала, смущенно улыбаясь, Ольга Павловна, врач-кардиолог, фея дел сердечных и наверняка имеющая непосредственное отношение, в силу своей профессии, к колчану любвеобильного Амура. На ее руках красовался кот Марс, загораживающий собой почти всю верхнюю половину Ольги Павловны. Зря он так! Кот подмигнул правым глазом и приветливо улыбнулся сквозь усы. Наваждение? Показалось? Саня, спускаясь с лестницы, нарочно замедлил шаг, дабы успокоиться и напустить на себя вид уверенного человека, знающего толк в этой жизни. Щеки же упорно сопротивлялись, не желали остывать, и глаза… А что глаза? Они готовы пустить молнии, и такие, что прожгли бы и Ольгу Павловну, и кота, и вход в учебный центр, и входящего брата Никодима, и автобус, мирно спавший на стоянке, да и все здания, попавшиеся на пути этого высоковольтного разряда.

– Александр Валерьевич! Вы меня простите, пожалуйста, ради бога. Я к вам с не совсем обычной просьбой, – еще издали приветствовала Саню Ольга Павловна.

Брат Никодим, показав пропуск на вахте, мягко отодвинул женщину с котом и, поравнявшись с Саней, удивленно спросил:

– Ты куда? Это к тебе?

– Ко мне, сейчас вернусь! – не останавливаясь и пряча под маской довольное лицо, коротко ответил Саня. – Вы меня лучше простите, Ольга Павловна, заставляю ждать. Учеба, тренировки, забегался, замотался.

Приблизившись, Саня уловил едва ощутимый аромат дорогих духов, исходивший от врача. Глаза, веселые и призывающие, ежесекундно прикрывались опахалом иссиня-черных ресниц, как и локоны волос, выбивавшиеся из-под белоснежной шапочки.

– Вот, Марса не с кем оставить. Главный врач дал мне два дня отгулов, а с собой его брать нет возможности. Я и подумала, что, может, вы, Александр Валерьевич, за ним присмотрите? Еда здесь, в мешочке, в туалет сам ходит – куда покажете. Он хороший и все понимает, если не затруднит, то буду очень вам благодарна. Девочки наши рассказывали, что вы охотник и с животными умеете обращаться.

– А котам разве можно здесь, в центре, находиться? – Саня часто моргал, уставившись на Ольгу Павловну.

– Не волнуйтесь, главврач разрешил, пока вы учитесь и вас не перевели в стационар, то можно. Он правда безобидный и добрый. Да ведь, Марсик? – Нежно поцеловав кота между ушей, Ольга Павловна, не дожидаясь согласия, вручила его Сане вместе с маленьким пакетом с кормом. – На два дня должно хватить, а я, как вернусь, сразу его заберу.

Их пальцы нечаянно соприкоснулись. Саня не мог ничего поделать с собой, такого непонятного состояния не было еще в его жизни. Ниточки небесного тока потекли от его сердца к сердцу Ольги Павловны, создавая между подушечками фаланг свечение и невыносимое жжение. Невольно пришлось отдернуть руки.

– Хорошо, не переживайте, я присмотрю за ним. – Саня готов был провалиться сквозь пол, до того неловко он себя чувствовал в этот момент.

– Ой, спасибочки! Ну, я побежала тогда? Пока, Марсик, не балуй, я скоро приеду. – И изящно повернувшись на каблучках, Ольга Павловна упорхнула, скрывшись за дверями учебного центра.

Охранник понимающе покивал. Ох уж эта любовь! Когда нагрянет? Если нагрянет, то держись, зацепит не по-детски! Перестанешь соображать нормально, ночи потянутся без сна, туман из цветов и ярких красок заполонит разум, предмет любви, как богиня, без изъянов. Готов на все ради этой любви: душу положить, раствориться в ней без остатка, и сладостна тебе покажется измочаленность во имя ее.

Марсик, не отрываясь, смотрел на Саню, обнюхивая и делая свои кошачьи умозаключения.

– Тяжелый ты какой, упитанный! Любит тебя хозяйка? Любит, пойдем знакомиться! – Саня поднялся на третий этаж, поглаживая кота и напевая по дороге, копируя акцент почившего Эдика: – «Кота минэ ты позовеш…»

В комнате, где обитали Саня с Рифатом, стояла библиотечная тишина, ребята сидели за учебниками, и только шелест перелистываемых страниц говорил о том, что все живы, и никто от усердной учебы еще не умер.

– Прошу внимания! На арене цирка кот Марс! Номер с выходом! Алле-ап! – Саня театральным жестом усадил кота на тумбочку. – Кот умный и за глупость может укусить. Гладить с особой осторожностью. Подходим к детектору умственных способностей и знакомимся с пятым членом экипажа.

– Ух ты, котяра, мордан какой! – Рифат первым рискнул обнажить свой потрепанный жизнью IQ. – Здорово, Марс! Имя у тебя настоящее татарское, Марсель, значит, и мы с тобой подружимся. – Гладил он его все-таки с осторожностью. – Вот, татары все умные, что и подтверждает татарский кот Марс.

– Ага, умные и хитрые! И вовсе не татарское это имя, а назван он в честь бога войны Марса. – Женька пропустил вперед брата Никодима, неудачно согласившегося на это представление, а вдруг зверек цапнет командира? Но не страшно – какой экипаж, такой и командир. Никодим же, наоборот, с азартом принял правила игры, представился и погладил кота двумя руками:

– Ну что, чувак? Теперь ты в армии!

Марсик зажмурился от прикосновений и зевнул во всю пасть.

– Ну и хавальник у него, видели? Как у питона, сглотнет и не заметит. – Женька подходил к детектору как пьяный моряк на берегу, с напускной бравадой и лукавой ухмылкой.

Марс сразу же занервничал и недружелюбно завертел хвостом.

– Давай мне лапу, чудище волосатое, я – Женя!

Сказать что-то еще Женька не успел. Марс, со свойственной кошачьим скоростью и реакцией, прижал лапой палец оппонента и небрежно задействовал клыки. Аккуратно так, не до крови…

– А-а-а! Он меня укусил, зверюга, больно же! – Под всеобщее ржание Женька неистово замахал рукой.

– Все ясно с тобой, Женька. Можешь просить в столовой дополнительный стакан молока за низкое содержание белка в головном мозге.

– Ладно вам, это случайность! Мы с ним душа в душу будем жить! А это что? – Женька увидел в руках брата Никодима стопку книг.

– На вот, изучай! Должен знать наизусть! – Никодим выделил пару книг и отдал Женьке. – Они написаны кровью, поэтому от зубов чтобы отскакивало. Проверять буду с указкой, за каждый неверный ответ последует фофан по лбу.

– Инквизиторы! Не Средние же века! КУЛП – курс учебно-летной подготовки, первый год обучения, и руководство по эксплуатации самолета Л-39. Что за самолет? – Женька открыл наугад одну из страниц книги. – Петля Нестерова, так это же мертвая петля?

– Для кого и мертвая, а для грамотных летчиков именно петля Нестерова. Знаешь такого? – Брат Никодим раздал Рифату и Сане оставшиеся фолианты. – Вам тоже наизусть – технические описания ракетных двигателей, начиная с ранних версий. Проверять будут инженеры центра, советую отнестись к изучению серьезно. Они на них собаку съели…

– Никодим, не совсем же я дурак! Нестеров – штабс-капитан, погиб в Первую мировую войну, выполнил первым мертвую петлю, пардон, петлю Нестерова, что еще? По-моему, погиб, когда пошел на таран. – Женька с достоинством оглядел притихших друзей.

– Времени и так не хватает, Взмылин зверствует, задолбал всех со своей физикой, в туалете вопросы даже задает, не скроешься от него, ты еще нам подкидываешь материал. – Саня перелистывал учебник.

– Вот-вот! Каждый день добавляется новая дисциплина, завтра парашютная подготовка начинается. – Рифат взглянул на брата Никодима.

– Нужно выполнить по три прыжка с парашютом, это обязательная подготовка. Будут и тренажер по вынужденному покиданию летательного аппарата с различной степенью перегрузок, и центрифуга, и полеты в невесомости, много чего еще будет. Скоро китайским языком займемся, на мой взгляд, не менее интересное занятие.

– Это-то для чего? – Женька оторвался от захватывающих описаний выполнения фигур пилотажа.

– Сложный язык, пожалуй, самый сложный! – Рифат знающе поднял указательный палец. – У моего бати даже язык распух, когда им плотно занимался.

– Потом узнаете, для чего! По результатам тестирования у всех все в норме. Женька лучший. Вот так! В летное училище бы прошел по первой группе профотбора. Завтра завершаем медицинское обследование, анализы вроде хорошие, начальник медицинской части доволен. Сане только нужно будет сдать дополнительно на кровь, неясности возникли, но это нормально, бывает. Затем занятия со Взмылиным, вечером парашютная подготовка в личное время. Всем все ясно? Хорошо, я – спать. Командиру можно ложиться и до отбоя. И вникайте в то, что читаете, а не зубрите. Думать нужно, думать!

На следующий день, когда уже стемнело, в Саниной с Рифатом комнате появился взъерошенный Женька:

– Хватит башку ерундой забивать, айда в учебные классы, Никодим сказал, что инструктор ждет. Парашютист!

– Спать хочу! Тупо дрыхнуть! – Рифат с трудом оторвался от толстенного учебника. – На, Марсик, читай, потом кратко перескажешь!

– Парашютист, говоришь? – Саня по-военному застегнул комбез. – Ну, пойдем, посмотрим, что он нам нового скажет.

В коридоре второго этажа, прислонившись к стене, скрестив ноги, стоял молодой человек с короткой стрижкой, окруженный сумками защитного цвета. При виде приближающихся ребят он радостно ожил и направился к ним навстречу. Здоровался с каждым в отдельности и представлялся:

– Ефим, ваш инструктор ПСС, поисково-спасательной службы. Ну что, начнем? Вот, парашют Д-6 – основная парашютная система воздушно-десантных войск Российской Федерации, здесь запаска, к ней еще вернемся. В сумках – несобранные парашюты, их и будем учиться сегодня правильно складывать, завтра съездим на тренировочную площадку, потренируемся в приземлении и манипуляциях. Хорошо? При укладке главное – внимательность, если что-то непонятно, сразу поднимаем руку и ждем меня, кстати, так же поступаете и на прыжках, сломали ногу, например, передвигаться самостоятельно не можете, также вскидываем руку. На старте за вами будут наблюдать в бинокль, вышлют машину. Уяснили?

Наука оказалась нудной, и руки дрожали, особенно когда друзья узнали, что укладывают парашюты сами себе и с ними придется прыгать. Не до смеха тут, лишь Ефим позволял острое словцо из лексикона прожженных парашютистов, откровенно скучая от такой работы:

– Рифат, ну что ты как с маленьким ребенком нянчишься? Ногой его туда, ногой! Стой! Шучу я, шучу! А вот рукой давай, можно. – Ефим нервно посматривал на часы.

После отбоя прошло уже больше часа, когда в учебный кабинет зашел брат Никодим:

– Скоро? Спать им пора, режим!

– Все, заканчиваем уже, Никодим Васильевич! Когда прыжки запланированы? Послезавтра? Ну, добро, еще минут десять – и будем закругляться. Саня, не перекручивай стабилизирующий, крепи как есть. – Ефим помог Сане, с уважением глянув на Женьку. – Молодец, первым собрал. Укладочные спицы сдаем мне, в парашюты коллег не втыкаем!

Дни подготовки тянулись один за другим. Подъем, пробежка, завтрак, учеба, обед, опять учеба, ужин, специалитет, свободное время, которого фактически не было, отбой. По этой команде засыпали сразу, мгновенно проваливаясь как в бездну, без снов и иллюзий, до команды «подъем». Прыжки с парашютом немного разбавили рутину получения знаний…

Солнце появилось из-за горизонта внезапно, ожидали его, конечно, и посветлело изрядно, но лучи дружно ударили без предупреждения. Пришлось зажмуриться и насладиться теплом. Ефим уже находился на старте, когда ребята вывалились из пазика. Он внимательно осматривал парашюты, сложенные кучкой на брезентовом полотнище, с опаской поглядывая на руководителя прыжков. Занятый писаниной, тот изредка перебрасывался с молодым инструктором непонятными фразами.

– Никодим Васильевич! Борт по техническим причинам заменили, вместо вертолета дадут АН-2, и ветер поднялся. Решают, могут и отменить прыжки вовсе. – Ефим поднял смоченный во рту палец, определяя старым дедовским методом направление ветра.

– Ладно, ждем! – Похлопав по плечу инструктора, Никодим что-то озабоченно спросил у руководителя прыжков.

Монотонное завывание ветра разрезало звук запустившегося двигателя самолета.

– Понял, готовы! – Брат Никодим подошел к ребятам. – Прыгаем, ветер в норме. Ефим, снаряжаешься?

– Сейчас подойду! – Инструктор ловко набросил на себя парашют, на ходу застегиваясь. Подхватил запас ку из лежащих в ряд на брезенте. – Порядок покидания самолета такой: первый – Рифат, за ним – Никодим Васильевич, потом – Женька и Саня замыкающий, соответственно на борт поднимаемся в обратном порядке. Встали все как Рифат, передом к лесу, ко мне задом. Делаем как учили, без импровизации, после отделения ноги вместе, не забываем, как осмотрели купол, отсоединить тросик запаски, а то понесет вас ветер, как летучих голландцев с двумя парусами, на потеху местных жителей и детворе. При приземлении ноги присогнуты в коленях, ступни параллельно земле, и, Женька, перекатываемся, перекатываемся, а не пытаемся устоять на ногах, понятно?

– Понятно! – за всех ответил Саня. – А ты, Ефим, тоже будешь прыгать?

– Посмотрю, ветер мне не нравится, и потеплело странно. Мы, инструкторы, народ капризный.

Рубя воздух винтом, старенький «кукурузник» подрулил почти к самому старту, дверь открылась, и летчик призывно замахал рукой.

– Так, за мной! – Ефим бегом направился к самолету.

Бежать было неудобно и тяжело, но мужики старались не отстать. Набегавший поток от работающего двигателя мешал забраться в салон самолета, поэтому, кто как мог, вскарабкивался, подталкиваемый Ефимом. Расселись по двое, по бортам, дверь захлопнули, и чадящий самолет устремился ввысь. Кружили над точкой сброса невероятно долго, медленно набирая высоту. Наедине со своими мыслями, стараясь не смотреть друг на друга, ребята переживали этот важный момент в своей жизни, только это Женьку не касалось. Извертелся весь, поглядывая то в иллюминатор, то на пилотов, следя за их работой. Разговаривать не имело смысла, шум работающего двигателя заглушал любое проявление нормального диалога, если и хотелось что-нибудь довести до товарища, то приходилось кричать и повторять по нескольку раз.

От задумчивости отвлек сигнал, напоминающий призывный крик утки-кряквы, на табло загорелась зеленая лампа. Ефим поднял руки, с трудом удерживаясь на вираже, приказывая сидящим подняться. Ступая на расшаперку, он прошел вдоль строя, крепя фалы к стальному тросу, протянувшемуся вдоль салона, взглядом выхватывал страховочные приборы, проверял крепеж деталей парашюта.

– По моей команде подходим к люку. – Он усердно старался перекричать рев двигателя. – Поднимаю руку с плеча, тогда и сигаем. Ясно? Ну и лады!

Ефим рывком открыл дверь, повеяло свежестью и холодком, земля в овале люка выглядела страшно далекой и неприступной, вроде всего тысяча метров, а пропасть, огромная и бездонная пропасть. Тяжестью налились ноги, стали вязко ватными, приходилось бороться с болтанкой, усилившейся с набором высоты, не свалиться бы. Инструктор подозвал Рифата, одновременно показывая, как должны находиться руки при отделении от самолета.

В голове Рифата роились различные предположения о благополучном исходе этой затеи. «Зачем прыгаем, может, отказаться? Нет, мужики не поймут. Была не была! Решено, как вывалюсь, так и зажмурюсь. Ну и слова на языке вертятся. Зажмурюсь!» Ефим выглянул наружу, как будто уронил что-то невзначай и теперь определяет место падения. Поднял палец вверх, сигнализируя пилоту, что все хорошо, готов к прыжку, а тот, улыбаясь, пытался докричаться до инструктора. Зря! Переговариваясь, Ефим отвлекся и убрал руку с плеча Рифата. Как цепной пес, почуявший легкую добычу, резким движением он выстрелил правой ногой, увлекая свое грузное тело в пучину. Рано же! Еще не занял нужного положения для прыжков, еще пилот не перевел двигатель на малые обороты. Рифат не слышал проклятий, несшихся ему вслед, методично отсчитывая вслух: 521, 522, 523, кольцо, и с яростью дернул его, да так, что тросик, вытянувшийся полностью, хорошенько прошелся по лицу, оставляя жгучую боль от брови до подбородка. Вовремя закрыл зенки. Додумать о последствиях он не смог по причине провала и последующего за ним хлопка, совпавшего с навалившейся враз тяжестью. Она как пришла быстро и кратковременно, так и прошла быстро. Неужели открылся парашют? Похоже, открылся! Что дальше? А-а, осмотреть купол, вроде дыр нет, стропы не порваны, не перекручены. Так, отсоединить тросик страховочного прибора от запаски, который должен сработать на четырехстах метрах. Почему один? Где все? Навалившаяся вдруг тишина сменилась звуком удаляющегося АН-2.

«Правда, а где остальные? Неужели забоялись прыгать? И я один такой крутой десантник?» Ну наконец-то, три купола последовательно раскрылись, как одуванчики поутру, белыми шапками, прорезая голубую гладь безбрежного небесного океана, выстроившись волшебными ступеньками лестницей в небо, отражая и играя бликами ярко светившего солнца.

Женька деловито обезвредил запасной парашют и уже определял свое движение относительно земли, как вдруг в непосредственной близости услышал сначала матерные частушки, а потом увидел и захмелевшего от счастья Саню. Метил он прямо в купол Женьки. Дебил!

– Саня, вправо, бери вправо! – Женька орал что есть мочи, налегая всеми силами на свои левые стропы. Влетит же, и свалимся вместе кубарем. Какой же все-таки дебил! – Саня, резче давай, вали вправо, резче!

Каким-то чудом столкновения удалось избежать, буквально метр разделял парней от катастрофы, неистовые похабные песни сменились гробовым молчанием.

– Орлы! Как вы? – Брат Никодим, болтаясь, как не нужный никому мешок с гнилой картошкой, чуть ниже и левее, пытался развернуться по ветру. – Скоро земля, нужно успеть подготовиться к приземлению. Несет изрядно, по-видимому, ветер все же усилился.

– Нормально! – Тоже оценив сложившуюся обстановку, Женька напряженно думал о другом. Он никак не мог натянуть под зад перемычку сиденья подвесной системы парашюта. Область паха, стянутая лямками, болела уже по-настоящему. Пальцы в перчатках задубели, морозец на высоте нехило пробирал сквозь унты и летную форму.

«Быстрее бы приземлиться, а то останусь без причиндалов, никому не нужен герой без мужского достоинства, разве что правительству, им и такой сойдет, чтобы тешить свое самолюбие и значимость. На фига затягивался, знал бы, что выйдет так, оставил бы ремни ослабленными. Эх! И спиной лечу, нужно разворачиваться, и как можно скорее! Быстрее, урод, поторапливайся! Быстрее!» Сугроб снега нежно принял тело измученного Женьки, нижние стропы удалось вытянуть непослушными руками почти до кромки купола. Пальцы потеряли всякую чувствительность. «Без яиц и пальцев! Зашибись! Получил удовольствие! Красавчег! Поднимайся, чего разлегся, не на пляже. Нужно отстегнуть подвеску, может, хоть что-то сохраню целым. Как любят высказываться врачи, помощь, оказанная пострадавшему своевременно, лишь отодвигает чуть дальше фатальный исход…» Пальцы появились, зашевелились. Так, уложить парашют в сумку, где она? На месте, вывалилась из-под запаски.

– Женька! Помогай!

Рядом разыгрывалась трагедия с элементами уличного шапито. Саня, распластавшийся на снежном поле, лежа на животе, подмяв под себя запаску и влекомый наполнившимся от нестихающего ветра парашютом, периодически заныривал с головой в снег, отчего напоминал беременную самку дельфина. Летел, не разбирая дороги, на всех парусах к видневшемуся вдалеке лесу, оставляя за собой проторенную телом борозду. Женька бросил свое занятие по собиранию парашюта и понесся сломя голову к другу. Необходимо было успеть встать на пути этого распластанного заезжего бременского музыканта, так вычурно владеющего народным фольклором. Сколько же у него в запасе этих частушек? И почему сейчас не поет?

Проваливаясь по пояс, прилагая недюжинные усилия, Женька самоотверженно прорывался наперерез, скрадывая расстояние до Сани, но силы покидали, уходили в стылую землицу, уснувшую под спудом белого одеяния, каждый шаг или скок давался все тяжелее и тяжелее. Вот и Санин купол мимо проехал, увеличивая скорость от нахлынувшего некстати порыва ветра. Нет, не достать! Далеко! Бедный Саня, выныривая из снежной пелены, уже в который раз бросался только обрывочными непонятными фразами. И все-таки, сделав восхитительное танцевальное па, Саня затормозил…

У входа в пункт общественного питания, мило беседуя с водителем пазика, стояла раскрасневшаяся на морозе Ольга Павловна. Саня невольно приревновал ее к Носатому, попросив шофера «буханки» тормознуть напротив открытой дверцы автобуса.

– Ольга Павловна! Здравствуйте! Марс живой и в полном здравии. Как съездили? – Он не сводил глаз с водителя пазика, строго и с укором осматривая его комплекцию. – Отдать получится только после обеда, нам нельзя передвигаться по городку без сопровождения.

– Знаю, Александр Валерьевич, и вам здрасте! Вы кушайте, не торопитесь, я подожду! – Ольга Павловна, в тоненьком, ладно облегающем пальто, повязанном бирюзовым шарфиком, засмеялась и показалась еще прекраснее. Смущенно поправила челку, смахнула пролетающие снежинки.

– Может, с нами отобедаете? – Саня нехотя принял вежливый отказ и догнал собратьев у столовой.

Водитель автобуса ему определенно не нравился. Вот так улетишь черт знает куда, мир спасать, вернешься, а эти уже и с бабой твоей в одной постели, и в домашних трико разгуливают по квартире и из свадебного сервиза, подаренного твоими родителями, грязными пальцами вылавливают самые жирные куски. В морду бы дать! Нельзя! Ну, даст бог, поквитаемся, когда вернусь!

Разморенные сытым обедом, ребята дружно клевали, норовя при случае расшибить себе носы о спинку передних сидений. Водила гнал – то резко ускоряясь, то неожиданно резко притормаживая, отчего Сане с Ольгой Павловной приходилось невольно прижиматься друг к другу, особенно при крутых поворотах. Еще перед выездом Саня подсел к ней, надеясь сказать о многом, поговорить, но обеденные котлеты, взявшие большую часть энергии на переваривание, не настроили должным образом на любовный диалог. Так и ехали, молча, впрочем, иногда, на изгибах дорог, приходилось приобнимать Ольгу Павловну, на пионерском расстоянии, держась за поручень кресла, чтобы не свалиться самому и не допустить порчи красоты любимой женщины. Выглядело это вполне прилично и естественно. Смотрела она на него без укоризны, а, наоборот, даже ласково, но потом все же отвернулась к окну, с загадочной улыбкой на устах.

Если сейчас не сказать самого главного, позже такого случая может и не представиться. Саня перебирал в уме подходящие реплики, с недовольством отметая одну за другой. Не то, не то! Все не то!

– Ольга Павловна, я тут подумал немного. В кино бы сходить или в кафе, не откажете? Единственное, что мешает, – положение у нас казарменное.

– Молчите, Саша, я вас понимаю. – Она повернулась к нему и тихо добавила: – Я дождусь вас, тогда и сходим.

Ее рука нашла теплую ладонь новоявленного альфа-самца, отчего тот в запале выкатил в салон автобуса:

– Э! Там, за шоферкой, не дрова же везешь, можно поаккуратнее?

Эффект, произведенный тривиальным набором слов, должен был, по мнению Сани, окончательно возвысить его в глазах Ольги Павловны и размягчить ее черствое сердце. Он даже сильнее сжал ее ладошку, но на крик отреагировал лишь Рифат. Тросик кольца парашюта разделил его лицо на две равные части, наискосок, красная полоска делала его похожим на флибустьера.

– Чего орешь? Люди спят!

– Саша, мы уже приехали. Вынесите Марсика? – Ольга Павловна поглядела на Рифата, пираты ей с детства не особо нравились.

– Да, конечно! Постойте, Ольга Павловна, давно хотел сказать вам… как это… словом, я люблю вас! – Саня от неожиданно вырвавшегося признания побледнел, язык обмяк, кислорода для дыхания не хватало, комок в горле давил на кадык, котлеты в желудке зашевелились, меняясь местами. – Я мигом.

Саня побежал за котом, не дождавшись ответной реакции Ольги Павловны, обгоняя своих друзей, бесцеремонно расталкивая их и не отвечая на недовольные выпады.

– Марс, ты где? Ольга Павловна тебя ждет, пойдем! – Как мешок, Саня взвалил кота на плечи и пулей вылетел на улицу. – Ольга Павловна, Марс очень хороший кот, добрый и чистоплотный, не видно и не слышно его, ел строго по режиму. – Чуток запыхавшись, Саня передал кота хозяйке.

– Спасибо, Саша! Большое вам спасибо! Вижу, что подружились с ним. Ну, мне пора, встретимся на углубленном медосмотре перед полетом. – Ольга Павловна молниеносно чмокнула Саню в щечку и, ускоряя шаг, скрылась за углом здания.

«Вот это да-а-а! Неужели и я ей небезразличен? Тоже любит или балуется со мной? Не поймешь этих женщин, сказала бы прямо, так и так, люблю тебя, Саня, женись на мне, разве бы отказал? Теперь сиди и думай, любит – не любит, ромашка какая-то сплошная».

– Чего уставился? – Саня угрожающе обратился к водителю пазика, мирно отдыхающему у учебного центра в теплой кабине. – Нос береги!

* * *

Экипаж бурно обсуждал что-то из ряда вон выходящее. Больше всех выражал недовольство Рифат, не стесняясь переходить на повышенный тон с братом Никодимом:

– Нельзя так поступать с нами, Никодим! Расписание и без того очень плотное, выучить и запомнить зараз такой объем информации невозможно, издеваются как хотят, подкидывают все больше и больше, есть же предел человеческому организму.

– Вы еще подеритесь! – Саня протиснулся к столу, на котором развернули большой лист ватмана с описанием предметов и занятий. Отдельно несколькими стопками и кучкой лежали пособия, учебники и справочники по различным дисциплинам.

– Тихо! – Брат Никодим медленно поднялся, строго оглядел, резким движением оправил комбез. Ничего хорошего это не предвещало. – Кому-то тяжело, кто-то устал? Насильно держать не будем, рапорт об отказе еще примут. Пиши! – Он достал чистый лист бумаги и протянул авторучку Рифату: – «Командиру отряда космонавтов…» в правом верхнем углу.

– Никодим, не нужно, не буду писать. Что мне без вас делать? Вы для меня, какая-никакая, а семья, а там? Беспробудное пьянство и безысходность… Прости, командир, больше не повторится! Нашло что-то. Пойду к себе, пожалуй.

– Иди, еще желающие есть? Бумаги всем хватит! – Рассерженный брат Никодим кивком разрешил Рифату удалиться, испытующе оглядывая оставшихся ребят.

– А мы что, мы молчали, нам все нравится, да ведь, Женька? – Саня устраивал на столе разруху из книг.

– Ага, даже мало задают, некоторые успевают и за девушками поухаживать! – На всякий случай Женька отодвинулся от друга на безопасное расстояние.

– Ну, вот и ладненько! С девушками поосторожнее, Взмылин не дремлет. Женька, завтра сдаешь зачеты по аэродинамике и самолетовождению, курсы и ориентиры пилотажных зон выучил? Смотри у меня, чтобы от зубов отскакивало, понял? Не подведи! Я завтра ввожусь в заднюю кабину самолета, заместитель начальника центра будет проверять мои навыки пилотирования с инструкторского места, если все пройдет гладко, то полетим скоро с тобой, часов двадцать налетаешь на «Элке»…

Время, отведенное для тренировок в воздухе, промелькнуло инверсионным следом, оставляемым боевым истребителем, берущим на высоте звуковой барьер. Женька довольно быстро освоился в кабине, постоянно упрашивая брата Никодима доверить ему пилотирование в данном виде упражнений. С восторгом упиваясь небесной стихией, он выделывал фигуры сложного пилотажа, превращаясь на посадке в осторожную и внимательную машину. Радовался Никодим недюжинным успехам подопечного курсанта.

Женька с Рифатом тоже старались не подводить командира, вгрызаясь в гранит науки, до изнеможения отрабатывая на тренажерах положенные регламенты. Тяжела ноша звездных первопроходцев, нервы напряжены до предела человеческих возможностей, но шаг за шагом приложенные усилия приближали заветную мечту. Вперед к Марсу!

– Никодим, возьми меня завтра в храм? – однажды вечером попросил Саня.

Брат Никодим, только что вошедший в комнату, вывалил на кровать Рифата огромную стопку книг:

– Какой же бардак! Когда приберетесь?

Учебники по астрономии и пособия по навигации съежили Рифата окончательно, такого количества литературы он не видел никогда.

– Ни одной книги больше не буду читать, какой бы интересной и захватывающей она ни была, – сказал он, захлопнув техническое описание древнего реактора БЭС-5.

– Взмылин на тебя жалуется, книголюб. – Брат Никодим вплотную подошел к возмущенному Рифату. – Пару зачетов вытягивал тебя откровенно.

– Сдал ведь! Чего жаловаться теперь-то! – Рифату невольно пришлось встать перед командиром. – Никодим, задолбал он уже, без масла залезет…

– Куда захочет, туда и залезет, это его прямая обязанность. – Никодим жестко перебил жалующегося подчиненного.

– Слышь, командир, – Саня слез с мятых чертежей, – у меня тоже есть вопрос. Этот, по двигателям который, в очках, странный какой-то. Мало того что курит прямо в аудитории, так еще на разрезанном макете показывает ход течения жидкостей, пуская сигаретный дым по маслоканалам. Скажи ему, чтобы не курил при нас, а то все мысли, где бы стрельнуть сигарку.

Брат Никодим беззлобно засмеялся от души:

– Он профи, принимайте его таким, каков есть! Кто собрался в храм, жду пять минут, потом автобус уезжает. Что? Естественно, после физподготовки…

К храму Преображения Господня подъезжали молча, прерываемые лишь иногда завыванием старого движка пазика да скрежетом разбитой коробки передач. Саня не выдержал такого издевательства над техникой.

– Не насилуй ты ее, – обратился он к водителю, – сцепление пора менять и с коробкой неладно, накроется скоро.

– Встанешь с вами на ремонт, как же, ни днем ни ночью покоя не даете, летуны хреновы, – в том же духе ответил водитель.

Перебранка могла продолжаться и дальше, но открывшийся взору вид заставил участников словесной баталии примолкнуть, Саня даже открыл рот от восхищения. Тринадцатикупольный храм, напоминающий своими очертаниями космический корабль на старте, ждал своих детей, послушных, а более непослушных. Казалось, вот-вот раздастся заглушающий рев ракетных двигателей, и 39-метровая конструкция взмоет в небесную высь, ослепляя невиданным светом окрестности, унося ближних своих в вечность. Перекрестившись, ребята двинулись к входу. Внутри церкви возвышался четырехъярусный иконостас, по словам брата Никодима, вырезанный из сибирского кедра. Саня долго, с интересом вглядывался в иконы, а потом тихонечко спросил командира:

– Мне или кажется, или это так задумано? Верхние ярусы иконостаса как-то наклонены к центру? Или чудеса происходят?

– Молись, Саня, в Звездном городке и храмы звездные, у Бога все возможно, но только по чистой, искренней молитве. – Брат Никодим немного отдалился от ребят. Начиналась церковная служба.

Приидите, поклонимся и припадем Самому Христу, Цареви и Богу нашему. Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу, и ныне, и всегда, и во веки веков…

Неожиданно Женька толкнул Саню в бок и прошептал:

– Смотри, вроде Ольга Павловна здесь.

Знакомый силуэт мелькнул среди разношерстной толпы прихожан и так же внезапно пропал из поля зрения.

– Показалось. – Саня искал взглядом милую сердцу женщину, передвигаясь в левую часть храма, одновременно обращаясь с просьбой о прощении к неловко потревоженным прихожанам. Женщин там разместилось заметно больше. Санины потуги и создаваемый им шум привлекли внимание брата Никодима, неодобрительно поглядывавшего на новоявленного Тристана. Кулак, показанный вкупе с красноречивой мимикой, только раззадорил Саню быстрее отыскать Ольгу Павловну и успокоиться, дать людям помолиться, отвлечься от земной суеты. Привиделось, не она была, а похожая внешне девушка. Иногда желаемое выдается за действительное, наделяя предмет любви качествами, несвойственными вообще человечеству, обожествляя их, рисуя в своем воображении идола. Плата взыщется сполна и будет очень высокой, от разочарования до самых немыслимых вещей, происходящих в сознании поклонника, но поистине страшным из них может стать губительное для всего живого – отчаяние, полное безнадеги и равнодушия…

Брат Никодим, не дождавшись окончания литургии, заторопился на выход, увлекая за собой ребят:

– Саня, твое непристойное поведение в храме легло стыдливым бременем на мои плечи. Пришлось уйти. Ты мешал людям молиться, вышел бы, проветрился, если уж так приспичило, и решал проблемы на улице.

– Понял уже, Никодим. Знакомого встретил, хотел пообщаться, но обознался.

– Поторапливайтесь, проходите. – Брат Никодим подгонял экипаж к автобусу, по дороге здороваясь с редкими прихожанами.

Окрик, сладостный в тот миг, ожидаемый и оттого кажущийся в этом святом месте почти невозможным, прозвучал выстрелом в тишине.

– Саша, постой! – Со ступенек церкви, осторожно перебирая ножками, спускалась Ольга Павловна, покрытая платком. Как же она была мила и строга одновременно! Наспех перекрестившись, боясь поскользнуться, она бросилась навстречу Сане. – Поздно тебя увидела. Не ожидала, что здесь окажешься. – Запыхавшаяся и румяная, грациозно лавируя на дорожке, с какой-то радостью и умиротворением, она оказалась в объятиях Сани.

– Милая, не плачь. – Он нежно смахнул загрубевшими пальцами неожиданно выкатившуюся из прекрасных женских глаз слезинку.

– Это от радости, Саша. – Она прижалась щекой к его ладони. – Не обращай на меня внимания, почудилось: если сейчас вот не окликну, то больше никогда не свидимся. Скажи, разве не права?

– Нет, конечно. Я люблю тебя. Когда прилечу – возьму замуж. Пойдешь? Здесь и повенчаемся.

– Да, Саша, пойду. Только отпускать тебя никуда не хочу, боюсь потерять. Не должен Бог нас разлучить, как он допустит расставание? Родной мой, давай напишу в документах «не годен»? Найду вескую причину, не смогут осудить тебя за это. Сашенька, любимый, пожалуйста, не оставляй меня одну. – Ольга Павловна зарыдала на груди Сани, не стесняясь льющихся слез, крепко обнимая и целуя. Женское сердце предчувствовало неладное, что-то должно было произойти, неизбежно трагичное. Счастье, если оно настоящее, чаще бывает скоротечным, оно не может длиться до бесконечности. Обязательно возникнут невесть откуда взявшиеся подводные камни, и разобьется об них корабль любви, сядет на мель, с трюмами, заполненными водой, тоской и грустью.

– Даю слово, вернусь, знай об этом и жди меня.

– Саня, Никодим зовет. – Женька вежливо кивнул Ольге Павловне, прерывая затянувшееся свидание. – Говорит, в храм к Богу приходим, а не целоваться на виду у всех, грех, дескать.

– Через минуту буду. – Саня сильнее сжал плечи Ольги Павловны, успокаивая, гладил по голове. – Обязательно дождись и помни, что люблю тебя.

* * *

Курс интенсивной подготовки подходил к завершению. Тут и полеты в невесомости, и тренировки с воспроизведением режимов пониженной весомости, имитирующих, в частности, марсианскую гравитацию на самолете-лаборатории ИЛ-76МДК, и отработка первичных навыков ориентации тела и передвижения с использованием различных элементов фиксации, по одеванию, снятию специального снаряжения и скафандров. Друзья совершенствовали навыки профессиональной деятельности в условиях безопорного состояния, выполняли штатные операции в специальном снаряжении и без него применительно к программе предстоящего космического полета, приобретали опыт оценки удобства эксплуатации систем, оборудования объектов космической техники и применяемого инструмента, способствующего качественному выполнению технологических операций. Приходилось всем вместе взаимодействовать при отработке от дельных заданий из общей циклограммы работ по внекорабельной деятельности, повышать устойчивость организма к воздействию специфических физиологических факторов в условиях невесомости.

Брат Никодим неоднократно сетовал, что при переходе на режим пониженной весомости почему-то очень хочется в туалет по-маленькому. Тянет и все тут. После посадки все приходило в норму, как будто и не было позывов. Женька, также скептически настроенный к подобным упражнениям, не забывал подкалывать коллег:

– Командир, не пугай, за то время, пока летим к Марсу, уделаешь корабль полностью, как жить-то будем с такой вонью? Обратно потом еще пилить…

Саня с Рифатом адаптировались лучше других членов экипажа, четко выполняя указания оператора и инструкторов. Сказались дополнительные занятия в гидролаборатории, где они провели много часов, отрабатывая на макетах-модулях в натуральную величину; выход в открытое космическое пространство; тренировки в проведении работ в разгерметизированных отсеках, выполняя техническое обслуживание и ремонт модулей; монтажно-демонтажные и сборочные действия, транспортируя грузы и тому подобное. Пришлось изучать и тренироваться и на комплексе тренажеров, где отрабатывались в составе экипажа и с наземным персоналом навыки по эксплуатации систем и полезной нагрузки сегмента станции в штатных и расчетных нештатных ситуациях, в выполнении многосегментных операций, а также в обеспечении безопасности объединенного экипажа и живучести Международной космической станции.

Чего только стоил комплексный тренажер служебного модуля «Звезда» – тренажер «СМ». Кононов еще на начальной стадии тренировок требовал обратить на него особое внимание. В модифицированном варианте модуль обеспечивал проведение комплексных тренировок по выполнению программы полета. Экипаж отрабатывал навыки управления орбитальным комплексом при выполнении динамических операций, проводились работы с аппаратурой, предназначенной для исследований и экспериментов по программе полета. Будущие космонавты отрабатывали расконсервацию и консервацию комплекса, набирались опыта в работе с бортовыми системами, в том числе при возникновении нештатных ситуаций и при разгерметизации жилых отсеков модулей.

Не менее ценными оказались многосегментные тренировки с имитатором китайского орбитального модуля «Тяньгун-2», а также занятия по обработке бортовой документации.

Еще один комплексный тренажер «СО-1» обеспечивал решение задач по выполнению программы полета на борту стыковочного отсека российского сегмента Международной космической станции.

Естественно, проводились предварительные доработки, с совместной адаптацией под конкретный полет на Марс. При этом тренировки основного состава отряда космонавтов временно были прекращены, чем вызвали недоумение и возмущение американских партнеров, с незамедлительной нотой, отправленной в адрес российского дипломатического ведомства. Причину задержки не объяснили, уведомлений, тем более официальных заявлений не последовало. Наоборот, в учебном центре появилась группа китайских тайконавтов, сносно изъясняющихся на русском. На некоторых тренировках они взаимодействовали с экипажем брата Никодима.

– Ну, Сунь-Буй-В-Чай, тоже на Марс летишь? – Саня дружески похлопал китайского собрата.

– Да, друга, полесю, когда ты болеть мал-мал будешь.

– Ты понимаешь? Что значит болеть?

– Голова Саси болеть больно-больно, китайский друга лететь на Марс, дуплер.

– Дублер, понятно, а чего тогда придуриваешься? Не многовато ли вас понаехало? – От усердной работы извилин у Сани зачесалась затылочная часть головы.

– Это моя дуплера. – Китаец прекратил вежливо улыбаться. – Александр Валерьевич, хватит валять дурака. – На чистом, без акцента, рязанском диалекте он призвал к серьезному настрою. – Как дети, право.

– Прости, друга, думал, ты ни бельмеса по-нашему…

Новые образцы техники, не применявшиеся доколе, охраняемые не хуже, чем первые лица государства, приводили экипаж брата Никодима в настоящий восторг. Александр, Евгений и Рифат были уже не теми наивными парнями из глубинки, ходившими экскурсией по Звездному городку с открытыми ртами, с удивлением рассматривающими пульты управления и панели контролирующих приборов. Теперь это был слаженный экипаж, где каждый знал и понимал, что от него требуется в данной обстановке, какой порядок действий необходим, какое распределение внимания понадобится на отдельных этапах полета. Огромные знания, в короткий срок искусно запиханные в космонавтов группой преподавателей во главе с профессором Взмылиным, дали неслыханные плоды, расцветая яркими и замысловатыми цветками. Не просто зазубренной информацией легли и отложились под коркой головного мозга лепестки науки, а нужной составляющей, способной осмысливать и анализировать, думать и принимать правильные решения даже в самых экстремальных ситуациях.

Последовавшие за обучением государственные экзамены друзья сдали с блестящими результатами, физическая подготовка оказалась на высоте, углубленный медицинский осмотр не выявил противопоказаний для отправки в космос.

Саня с некоторой тревогой ожидал посещения кабинета кардиологии, но обошлось, прошло гладко и почти без слез. Ольга Павловна держалась невозмутимо, выполняя необходимые процедуры механически, ни единым движением, мимикой не выдав своего неспокойного, гложущего чувства вынужденного расставания. Лишь раз, прикоснувшись к груди лежащего на кушетке Сани, дольше, чем положено, укрепляла датчик устройства снятия электрокардиограммы и пропала, ушла за ширму, тихонько полистала журнал учета, отметила показания… Саня понял, что она плачет.

– Оль, я пойду? – Он сел на кушетке.

– Да, Саша, у тебя все в норме, и кардиограмма под нагрузкой, и пульс с давлением. Иди, позови следующего. – Ольга Павловна отодвинула секцию перегородки, по лицу было заметно, что глаза увлажнились, веки припухли.

– Ладно, пойду. Ты это, не плачь сильно-то, сказал, вернусь, значит, так и будет.

Дальше оставаться в кабинете смысла не имело, разревется еще белугой, успокаивай потом, и целовать не нужно, а то сердце у самого зайдется, инфаркт ни к чему.

– Женька, заходи! – Саня толкнул друга в кабинет.

Перед отправкой на космодром Восточный Кононов провел совещание со всеми специалистами, задействованными в подготовке экипажа брата Никодима, ребят пригласить тоже не забыли. Скептическое настроение висело в зале, как пелена сигаретного дыма. Речь шла о новой ракете-носителе, о разгонном блоке, марсианском модуле взлета и посадки, спускаемом аппарате, обсуждались детали специфического пребывания в служебном отсеке. Отмечались слабая подготовка китайского дублирующего экипажа, технические сложности в стыковке с орбитальной станцией «Тяньгун-2» на орбите Земли. Поражали воображение и масштабы собираемой конструкции. За всю историю человечества такого количества орбитальных модулей и кораблей в одном месте еще не было.

Сам полет на Марс представлял неизмеримую опасность, не говоря уже о высадке, выполнении задачи на поверхности и тем более о благополучном возвращении на Землю. Компьютерное моделирование полета оценивало вероятность удачного завершения экспедиции не более 74,7 процента, и это при условии благоприятного стечения обстоятельств на всех, без исключения, этапах перелета. Многие из собравшихся не стеснялись вставлять крепкое словцо, доказывая и убеждая в своей правоте, споры переходили в откровенные разборки между профильными отделами, сдобренные отборными крепкими ругательствами. Друзья были отделены от остальных пуленепробиваемым стеклом. В целях безопасности и сохранения стерильного микроклимата экипаж помещался в автономную, охраняемую камеру-комнату. Посмеиваясь, Женька кратко охарактеризовал свое незавидное положение:

– Ставлю вон на того жирного, во втором ряду. Ишь как вспотел, правду, видать, любит. Пятьсот рублев. Если драка начнется, он одержит вверх, с такой массой у него нет соперников.

– Микрофон прикрой, игрок. – Брат Никодим недовольно попенял собрату, стараясь не выдать своего волнения.

– А мне Взмылин симпатичен. Хоть и худой, но в морду дать сможет, если что. – Рифат закрыл свой микрофон двумя руками.

– Не-е, Кононов завалит всех. Тысячу на него. – Саня пальцем указал на командира отряда. – Он в хорошей физической форме.

– Да прекратите вы, хватит! – Брат Никодим раздраженно рявкнул на не к месту развеселившийся экипаж.

Гвалт и шум прекратились внезапно. Задние ряды, подчиняясь неведомой команде, дружно встали со своих мест и вытянулись во фрунт. Волна поднимающихся, как на стадионе, лавиной приближалась к экипажу брата Никодима. Ярко направленный свет софитов мешал разглядеть того, кто так молниеносно смог утихомирить одним своим появлением эту разбушевавшуюся не на шутку интеллигенцию. Небольшого роста человек, в идеально выглаженном костюме, с осанкой военного, поздоровался за руку с Кононовым, молча выслушал короткий доклад с несколько даже виноватым видом и мягко улыбнулся. Ребята, инстинктивно повинуясь накатывающейся на них волне вставаний, также замерли по стойке «смирно».

– Это Леонов, Алексей Архипович. – Брат Никодим шепотом известил свою команду.

– Да знаем мы, не первый раз замужем. Как такую легенду не узнать, – ответил в том же духе, заговорщически подмигнув, за всех Женька. – Автограф бы взять у него.

– Женька, прикрывай микрофон!

Алексей Архипович тем временем подошел поближе к непробиваемому стеклу и принялся внимательно разглядывать каждого члена экипажа. Казалось, что он зрит прямо в самую душу, проникая в отдаленные уголки неокрепшего, по космическим меркам, сознания. Казалось, скажет сейчас строго, тот и этот не полетят, не достойны столь ответственного и важного мероприятия, не готовы и все тут, и споры мгновенно утихнут, разойдутся академики по своим конструкторским бюро и институтам, распустят экипаж брата Никодима по домам, закроют эту лавочку. Но он только хмыкнул и по-доброму улыбнулся, а подошедшему Кононову бросил:

– Где вы их только берете?

Скрылись они с Кононовым так же быстро, как и появились. Совещание же продолжалось несколько часов. Все обошлось без драк, впрочем, их и не бывало никогда, но ставки уже были сделаны, и ребята не отчаивались до самой последней минуты увидеть кровавую корриду с участием лучших специалистов российской космонавтики. Ожидания не оправдались, видимо, накал страстей не превысил порога, когда раззудись рука, размахнись нога. Не полетели вставные челюсти и выбитые зубы по задрапированным кулуарам конференц-зала. Вернувшийся Кононов знаками показал всем идти за ним, чуть задержав Женьку:

– Евгений, тысячу рублей, которую вы должны женщине за водку, можете отдать мне, не против буду, если и после полета, не к спеху.

– Какую тысячу, какая водка, вы про что, Олег Дмитриевич? – Женька невольно покраснел.

– Женщину помните?! Когда вы ушли самовольно за водкой в первый день, вспомнили? Так вот, это была моя мама. Просила, чтобы мне передали долг. – Кононов смотрел серьезно и не мигая.

– Как мама? Та женщина с авоськами? – Женька от стыда готов был улететь на Марс раньше срока.

– Совет на будущее. В космонавтике любая инициатива наказуема. В городке каждый второй связан в той или иной мере с полетами, случайных людей мало, и ваша авантюра могла закончиться для вас очень плохо. Наказывать не буду, но зарубите на носу: следующая несанкционированная вылазка станет последней. Идемте, чего стоим, кого ждем? Евгений, отомрите.

Уже в самолете, стремительно уносившем ребят к космодрому, они услышали новость. В Китае произведен успешный запуск космического корабля с экипажем из двух человек, командиром Чэнь Дун и борт инженером Су Хо Млин, дальше шла стандартная информационная подача материала, с указанием деталей и задач запуска. Рифат, задумчиво сидевший весь перелет, немного ожил от услышанного и с некоторой долей иронии заметил Сане:

– Засуетились архаровцы. Как думаешь, не облажаются?

– Кто их знает, провалы во всех космических программах случаются. Думай о чем-нибудь хорошем.

– Не думается сегодня. Еще и история пришла на ум, покоя не дает.

– Сказка? – Саня с интересом посмотрел на Рифата. – Рассказывай!

– Понимаешь, как-то стою у магазина, Женьку жду. Трезвый, сигарку закурил, никого не трогаю, а невдалеке старуха с котомкой за плечами, старая такая. Котомка, рюкзак еще, наверное, с войны, на узел затягивается, стоит себе и пристально так смотрит на меня, глаз не сводит. Ну, я ее не знаю, на всякий случай поздоровался и дальше курю. Тут она как подбежит и с таким вниманием заглядывает мне под капюшон: «Сосед, где живешь?» – а голос пронзительный такой, для старухи необычный, я даже опешил. Ну и показал, где живу. Рассмотрел ее получше: морщинистое лицо, нос с горбинкой и – самое главное – большая такая блямба у глаза, с крупную горошину. Вылитая Баба-яга! Чего смеешься, не веришь? Погоди, дальше слушай.

«Кого ждешь, меня?» – спрашивает она. «Нет, – говорю, – Женьку». «Вот тебе! – проскрипела она и кукиш мне под нос сунула. – Не дождешься». Я такого оборота не ожидал, конечно, а она вернулась обратно. Телефон достала из-за пазухи, но видно было, что не умеет им пользоваться, несколько раз нажимала на кнопки, пока экран не загорелся. Ходила с ним минуть пять, а потом опять ко мне подваливает. «Давно за тобой наблюдаю. Убийца, свою мать не пожалел, теперь за мной охотишься». Голос ее стал гнусавым, еще более неприятным. При чем здесь моя мать, Саня? Живая она у меня, здравствует, а бабка не унимается: «Накося выкуси!» – И опять фигу сует, сволочь такая. И добавляет: «Не видать тебе меня, как своих свиных ушей». Тут и Женька вышел из магазина, а она опять: «Недолго тебе осталось, помяни мое слово!» И исчезла, затерялась в толпе… И теперь она постоянно у меня перед глазами стоит…

– Ерунда какая! Придурочных бабок знаешь сколько по свету ходит! Не бери в голову. – Саня перестал подсмеиваться и как-то даже сник.

– Брат Никодим сказал, что молиться нужно и надеяться на лучший исход, все в воле Божьей! Так, может, и будем поступать? – Он немного помолчал и тоже решил рассказать свою историю: – У меня ведь тоже был необычный случай, в молодости еще. Дембельнулся из армии тогда, и вот, пробухался как следует, поехал к сослуживцу в гости. Тогда это было модным, повспоминать, повеселиться, посмотреть, как люди живут, себя показать. Встретил он меня, как водится, выпили хорошо, попели, поплясали, а наутро собрались поохотиться. С вечера уложили пожитки, приятель ружьишко мне старенькое подогнал, спать легли, вроде и будильник завели. В общем, проснулся я раньше, чем будильник затрезвонил, от ощущения, что кто-то в комнате посторонний находится. Голова трещит невыносимо, пить ужасно хочется. На улице темно, не видать ничего. А спали на одной кровати вместе, как напились, так и попадали, кто куда смог добраться. Смотрю, в проеме комнатушки, в коридоре, пятно светлое мельтешит. Сначала спросонья не придал значения, ну блик, отсвет уличного фонаря. Но тут он как давай двигаться. Я пригляделся – ручки, ножки, головка маленькая и на меня пялится. Думаю, сестрица малая проснулась, в туалет засобиралась, ей всего четыре годика тогда было. Нет, волосы будто седые и борода. Я как заору! Всех разбудил, а друган повернулся ко мне, и успокаивает: ты чего не спишь, орешь как баран недорезанный, рано еще. Тут я ему и выложил про увиденный ужас. А он говорит, мол, все нормально, ложись спать, это домовой, теперь будет, что вспомнить. Затем перевернулся на другой бок и дальше стал дрыхнуть. Такие дела, Рифат, нечисть, она и в Африке рогатая.

– Глянь-ка, на закрылках написано: «Не ссыте!». Зови парней. – Рифат навалился на Саню, пытаясь узреть надпись за иллюминатором: – Мужики, айда сюда, кое-что покажем.

Когда Женька с братом Никодимом подошли к их местам, там откровенно ржали, тыча пальцем за борт.

– Это тот техник написал, скорее всего, который отплясывал перед отлетом. Точно он, – предположил Женька, а брат Никодим выдал:

– Гы-ы-ы! Обычай у них такой, танцевать перед отлетом космического экипажа.

Космодром Восточный кипел. Работы не прекращались ни днем ни ночью. Проблемы, связанные с его строительством, отошли на задний план в преддверии нескольких одновременных запусков новейших сверхтяжелых ракет-носителей. Крупная фигура Жатецкого, с красным одутловатым лицом, мелькала на подготовительных площадках, казалось, от его внимания ничего не ускользнет. Несмотря на хороший, пронизывающий морозец, он, засучив рукава, без шапки, часами простаивал под открытым небом у стартового стола, иногда умоляя, иногда подбадривая ругательствами рабочих. Обещая в запале засадить всех по самое «не хочу», что в принципе и случалось периодически. Люди уезжали в кутузку автобусами, находились, конечно, и возвращенцы, за недоказанностью и отсутствием улик отпущенные справедливым судом восвояси, но настроение, заданное руководителем Роскосмоса, неизбежно передавалось всем работникам без исключения, задействованным в реализации успешного запуска космических кораблей к Марсу.

Порой и хлеба выпекали больше, чем требовалось, и привозили не те детали, которые нужны для механизмов, многое шло не по плану. Но государственная машина неумолимо работала, перемалывала огрехи, оставляя после себя труху, ненужное ей в этом вселенском празднике, методично растаптывая и людские судьбы, угодившие нечаянно под каток межведомственных интересов. На такой грандиозной стройке было не до реверансов.

Машина двигалась, и управлял ею твердой рукой Аполлон Иванович Жатецкий, вечный пионер российской космонавтики, октябренок марсианских холмов, комсомолец меркурианских впадин и волонтер сатурнианских колец. Ругали его, ставили на вид, он виновато оправдывался перед президентом и страной, не спал ночами, мотаясь между Москвой и космодромами, сводя и расчленяя многомиллиардные цифры главного финансового документа новостройки. Но, поди-ка ж, сделал, построил и к Марсу готовился отправить в полет. Запустить бы корабль без сбоев, отправить скорее эту экспедицию, а там уже и далековато будет, и списать можно на несовершенство космической техники, на ускоренную подготовку, на экипаж, над которым не смеется только ленивый. Многое можно будет списать, но это потом.

– Да, начмед? – Жатецкий, в позе статуи Петра Великого, обдуваемый холодным ветром, закончил свою мысль вопросом.

Толстенький немолодой медик с сокрушением оглядел главу Роскосмоса:

– Надели бы шапку или, на худой конец, капюшон натяните. Простудитесь, глазом моргнуть не успеете, как голова заболит, кашель замучает, менингит подхватите. У меня брат был, светлая ему память, погодки мы с ним. Заболели оба вирусным менингитом, а при такой болезни только два выхода: либо смерть, либо дурак, вот он-то помер, а я жив до сих пор, как видите. Крепкий организм у меня, в маму. – Начальник медицинской части космодрома с вызовом уставился на Жатецкого, менявшегося в лице от услышанного.

– Успею. В смысле – моргнуть.

Красиво воткнутые в небо, «Союз» с пилотируемым космическим кораблем «Конституция» заслоняли от любопытного солнца другую стартовую площадку, где механические краны-великаны устанавливали на стартовый стол настоящего монстра, сверхтяжелую ракету-носитель с поэтичным названием «Иволга», несущую на себе служебный модуль «Звезда-2М», по размерам и весом превосходившие все, что удавалось производить человеку. На Байконуре завершалась предстартовая подготовка грузового корабля «Прогресс», готового унести на орбиту конструктивные фермы для марсианского комплекса. Второй грузовик, развалившись на стапелях, ожидал своего звездного часа в сборочном цехе, ему отводилась роль звездного топливозаправщика. Такой ажиотаж не ускользнул от внимания спецслужб западных стран. Зарубежная пресса выходила под пессимистическими заголовками: «Русские планируют развязать полномасштабную войну в космосе», «Кнопка уже нажата», «Русские идут». Знали бы, на что идут русские, не гремели бы бубенцами…

– Ну все, «Белое солнце пустыни» посмотрели, «Землян» послушали, пора и честь знать. Дело осталось за малым, – сказал брат Никодим и первым направился к космическому кораблю, чтобы вместе с экипажем отправиться на Марс.

Часть третья Марс

День первый. Старт корабля

– Земле – борт.

– Есть отход мачты.

– Есть наполнительный, есть мачты двадцатый.

– Доклад принял, первый.

– Пуск.

– Есть пуск, бортовой, питание.

– Зажигание, кислород, предварительная, промежуточная.

– Главная, подъем.

– Прошел контакт подъема, двигатели центрального и боковых блоков вышли на режим главной ступени подъема. Параметры систем ракеты-носителя в норме.

Взмылин с нескрываемым интересом посматривал на передаваемую телеметрию запуска. В мониторах, сквозь немногочисленные помехи, среди разрываемых гулом взревевших ракетных двигателей ребята выглядели спокойно и сосредоточенно. Молодцы, ни один мускул не дрогнул при отрыве. Ну, сынки, с Богом!

– Пятнадцать секунд полета. Первая и вторая ступени работают нормально.

– Тридцать секунд. Конструкция корабля в норме.

– Сорок. Стабилизация изделия устойчивая.

– Пятьдесят. Давление в камерах двигателя в норме.

– Шестьдесят. Тангаж, рыскание, вращение в норме.

– Семьдесят. Полет нормальный. Самочувствие хорошее.

– Восемьдесят. Все системы управления ракеты-носителя в норме.

– Сто двадцать. Есть отключение боковых блоков, есть отделение боковых блоков первой ступени.

– Сто тридцать. Стабилизация изделия устойчивая.

– Сто пятьдесят. Двигатель второй ступени работает нормально.

– Сто шестьдесят. Есть сброс головного обтекателя.

– Сто семьдесят. Параметры системы управления ракеты-носителя в норме.

– Сто девяносто. Параметры конструкции ракеты-носителя в норме.

– Двести двадцать. Полет нормальный, время КП…

Изображение экипажа появлялось с перебоями, связь неустойчиво, обрывками, затухала на выходе из динамиков командного центра. Взмылин, нервничая, не замечал, как добрых четыре минуты от начала старта грызет ногти, безжалостно кромсая их почти под корень.

– Двести тридцать. Стабилизация изделия устойчивая.

– Двести восемьдесят. Прошел гарантийный наддув бака окислителя при дисциплине, есть запуск двигателя при дисциплине, есть отключение двигателя второй ступени, есть отделение второй ступени.

– Триста. Сход панелей хвостового отсека.

– Триста двадцать. Параметры конструкции ракеты-носителя в норме.

– Триста тридцать. Двигатель третьей ступени работает нормально.

– Триста пятьдесят. Полет нормальный.

– Триста шестьдесят. Тангаж, рыскание, вращение в норме.

– Четыреста тридцать. Двигатель третьей ступени работает нормально.

– Пятьсот. Полет нормальный.

– Пятьсот двадцать. Параметры систем управления в норме.

– Пятьсот тридцать. Есть выключение двигателя третьей ступени, есть отделение транспортного корабля «Союз-5 МС», бортовой номер 010325, корабль выведен на орбиту, репортаж закончен.

Аплодисменты в Центре управления полетами сменились выводом на большой экран картинки с камер видеоконтроля кабины корабля. Бажовская уральская ящерка с золотой короной на голове, до этого болтающаяся прямо перед Женькой, рванула вверх, стремясь продолжить движение на орбиту дальше, подгоняя несущийся с первой космической скоростью пилотируемый модуль. Запаса желания исполнить задуманное полностью у нее не хватило, поэтому, разочарованно обмякнув, понимая тщетность своей попытки, она на мгновение зависла, будто в нерешительности, и, преодолевая опостылевшее за века земное притяжение, царственно поплыла. Женька улыбнулся в камеру, показал наблюдающим, что на борту все о’кей, и играючи щелкнул Хозяйку Медной горы по самому дорогому – по хвосту.

– На борту порядок, самочувствие хорошее.

– «Печора-1», работаем по листу девятнадцать.

– Девятнадцать принял.

– Проверка герметичности.

– Давление в норме, клапаны открыты.

– «Печоры», можете снять перчатки и открыть гермошлемы.

– Принято.

Рифат не отрывал глаз от сменяющихся сказочных видов Земли:

– Такой красоты я не видал никогда прежде, подумать даже не мог, что где-то существует такая невидаль. Не зря, значит, жил, теперь знаю это точно.

– Мужики, какая же она маленькая и беззащитная, словно мячик, бери и играй, и вовсе не плоская. – Саня косо посмотрел на Женьку.

– Обалдеть, завораживает! Не утверждал это достоверно, просто предполагал, возможно, плоская, так и говорил, – не сдавался Женька, пожимая всем членам экипажа руки, – поздравляю от лица землян выдающихся космонавтов первой марсианской экспедиции с выходом на околоземную орбиту!

День третий. Работа тайконавтом

– Смелые люди эти русские. Ты их наблюдаешь?

– Да, приближаются!

– Мне кажется, вижу их лица.

– Далеко еще, не разглядеть.

– Попробуй, отлети от модуля, выдвини на разгонную позицию антенную ферму.

– Понял, пробую, страховочный фал натянут.

– Наблюдаю позицию.

– Странное ощущение, паришь вроде, как птица, но какая-то космическая, беспомощная в полете.

– Не отвлекайся, работаем.

– Отметка 10,2 метра пройдена, кабель равномерен по всей длине. Конус в рабочее положение переведен.

– Понял, давай обратно.

– Сейчас, помахаю только русским.

– Времени мало, скоро в тень Земли войдем.

– Успеем, нужно же поприветствовать друзей…

* * *

Саня, чертыхаясь, вертелся около Рифата. В скафандре, предназначенном для выхода в открытое космическое пространство, тот напоминал человека-паука, только сильно постаревшего и отяжелевшего от свалившихся жизненных неурядиц, готового ринуться в последний бой против злых пришельцев из далекой галактики.

– Расшаперился, ни объехать, ни облететь тебя. – Саня помогал Рифату облачиться в снаряжение, проверяя и фиксируя в журнале готовности к выходу в открытый космос каждую деталь. – Ну-ка, подыши поглубже.

– «Печора-3», давайте уже тяпайте к шлюзовому отсеку. – Брат Никодим, не прерывая переговоров с Землей, подгонял ребят: – «Печора-4», по готовности доклад.

– Понял, командир.

– Рифат, держись за поручни. После стыковки дам тебе знать, стукну по люку. Давай там аккуратно, не торопись. – Саня еще раз внимательно осмотрел скафандр Рифата. – Закрываю отсек, нормально вроде, делай как учили.

– Захлопывай, педагог, а то дует.

– Не пугай, обалдуй. Самочувствие нормальное?

– «Печора-1», я «Печора-3». Шлюзовой отсек заблокирован, готов к стыковке. – Саня уперся ногами в переборку напротив.

– «Печора-4», к стыковке и выходу готов.

– «Печора-2», готов, параметры систем управления в норме, скорость сближения расчетная.

– Экипажу держаться! – Брат Никодим положил руки на пульт управления кораблем.

– «Небесный странник», это «Печора-1», до вас пятьдесят пять метров, приготовиться к стыковке.

– Наблюдаю, «Печора-1», сближение разрешаю. Подход по моей команде.

– Дистанция тридцать метров, параметры в норме.

– Пятнадцать метров, скорость сближения двенадцать сантиметров в секунду.

– Чуть выше идете, «Печоры», не критично, в захвате.

– Есть контакт.

– Конус зашел, фиксация.

– «Печора-2», проверить фиксацию.

– «Печора-1», положение конуса стандарт, по центру.

– «Небесный странник», подтвердите контакт.

– Подтверждаю, добро пожаловать на борт орбитальной станции «Тяньгун-2».

– Спасибо, «Печора-1», на борту порядок, параметры в норме.

– «Небесный странник», на борту порядок, параметры орбиты без изменений.

– Принято, «Печорам» и «Небесному страннику» спасибо.

Кононов подошел к Взмылину, от волнения переключившемуся с ногтей на бороду.

– Иосиф Виссарионович, вы вообще-то спите когда-нибудь? Как ни зайду, невольно вижу ваши безуспешные попытки перебороть нервное напряжение. Переживаете так сильно?

– Есть немного, впервые же такая техника эксплуатируется и ребята – новички в космосе.

– Пока справляются, устанавливают стыковочные антенные фермы на «Звезду». Постепенно и остальные модули присоединим. Не волнуйтесь, график полета выдерживаем, согласно разработанному плану, китайцы сработали на загляденье, молодцы. Еще немного – и поднимем эту армаду повыше, на орбиту для разгона, и вперед, на Марс.

– Олег Дмитриевич, почему все-таки использовали китайскую орбитальную станцию? Есть же МКС, возможностей у нее намного больше.

– Не так просто объяснить, дорогой профессор, устарела она технически и морально. Помните мой полет в позапрошлом году? Весьма поучительной миссия получилась, поэтому и приняли решение работать с китайскими партнерами, тем более приказы сверху не обсуждаются. Добросовестно выполним программу полета и вернем ребят домой, не сомневайтесь.

День четвертый. К Марсу

– «Небесный странник», удаление расчетное, наклон, склонение заданное.

– «Печоры», визуально подтверждаю, конфигурация стандарт.

– «Печора-1», к запуску разгонного блока готов, параметры орбиты заданные, системы управления двигателями в норме, на борту порядок, самочувствие хорошее.

– Принято, «Печора-1», пуск разрешаю.

Комплекс межпланетных модулей, поделенный четкой металлической нитью ферм на равные части, переливаясь спектром красок в свете солнечных лучей, медленно проплывал мимо остающейся в одиночестве китайской орбитальной станции. Громоздкий космический объект, сотворенный трудолюбивыми руками человека, занимал предразгонную позицию на орбите для решающего броска, выжидая исторического разрешения с Земли так, чтобы, встрепенувшись, расправить крылья и унестись к Красной воинственной планете. В центре корабля-сыра – таким он казался с высокой геостационарной орбиты – располагалось сердце огромной конструкции, состоящее из двух разгонных блоков повышенной мощности, с возможностью производить повторные пуски двигателей не менее двадцати раз за время эксплуатации.

На острие, венчая элегантный вид комплекса, находился черный квадрат, не исключено, что художник Малевич именно его имел в виду, когда писал свою знаменитую картину. Ящик Пандоры, или, как записано в технической документации, реактор ядерного синтеза с электрогенераторной установкой, мог обеспечить потребность в энергетическом питании на несколько сот лет вперед, не только экипаж брата Никодима, но и все, вместе взятые, искусственные спутники Земли и Марса. Три луча, исходящие из центра туловища огнедышащего звездного дракона, заканчивались остальными модулями комплекса, образуя идеально ровный круг, разделенный на одинаковые доли. Они могли трансформироваться на разную длину, в зависимости от решаемых задач, вытягиваясь или уменьшаясь подобно антеннам радиоприемников. В максимально выдвинутом положении радиус межпланетного комплекса составлял около 150 метров, именно такая дистанция требовалась для достижения оптимальных значений искусственной гравитации, при условии вращения вокруг своей оси не менее одного оборота в минуту.

Инженеры долго ломали голову над этим непростым ребусом, жертвовать не хотелось ни одним из показателей, поэтому выбрали, на их взгляд, наивыгоднейшее решение. Быть значению силы тяжести как на Марсе! Саня периодически подтрунивал над тонкой и ироничной конструкторской шуткой: дескать, к Марсу адаптируетесь, подойдете подготовленными, во всеоружии, а до Земли еще дожить нужно, вернуться. Хотя бы так, вам же передвигаться легче будет, мышцы не совсем иссохнут, словом, трудитесь, бродяги, выполняйте поставленную задачу, а случится такая оказия, к матушке-Земле возвратитесь, так на руках носить будем, креслице инвалидное выправим, похлопочем и о мини-электромобиле. В общем, не бросим на произвол судьбы, если, конечно, по дороге домой в здравом уме останетесь от воздействия тяжелых частиц космического излучения, тогда и кресло ни к чему, с тарелочки начнем кормить, холить и лелеять.

Вот и приходилось экипажу брата Никодима закидываться таблетками, медикаментами-радиопротекторами по несколько раз в день, укалываться иглами шприцов, вводя в кровь раствор, нейтрализующий радионуклиды. Спать же было необходимо в специальной капсуле, размерами сопоставимой с каютой небольшой подводной лодки. Инженеры и здесь постарались, скромно пряча улыбку, прикрывшись галантно ладошкой: защитит вас, герои, она от страшного выброса солнечных смертоносных лучей, не пробьет ее плазма, вред от радиации минимизирует, а в случае попадания в станцию микроскопических метеоритных частиц укроетесь в ней и славно примете мученическую кончину от голода или холода.

Сколько же российских заводов по производству чугунных ванн диверсифицировали под это дело, загрузили работой? Какой-нибудь маляр Геннадий, осознанно потративший весомый отрезок жизни на фигурное нанесение эмали и не видевший уже в ней даже намеков на просвет, теперь гордо вышагивал к проходной родного завода, уверенный не столько в завтрашнем дне, сколько в значимости исполняемой миссии. Будет потом с упоением рассказывать детям и внукам, что-де только он, почти в одиночку, спас космонавтов от неминуемой гибели. Чем и прославится в веках, получив высокое звание почетного гражданина, передаваемое по наследству, города Чугуевска.

Ванну же наполнить водой проблематично, существовала строго определенная дозировка, да она и не была предназначена для омовений, потому как выполнена в форме бочки. Не припадешь в жаркую пору ненасытными губами к спасительной прохладе колодца. А вылить на себя чан живительной влаги и посидеть у журчащего ручья в тени пальмового дерева, с тоской вспоминая забытые три аккорда приблатненного шансона? Не дадут и не получится, каждая секунда учтена, в туалет сходить, оправиться только с разрешения командира.

– Чего такой задумчивый, Саня? – Брат Никодим, привязанный к креслу подвесной системой, уткнулся в мониторы рядом сидевшего Женьки.

– Женька, проверь еще разок. Саня, почему молчишь? Не слышу радостного доклада о готовности двигателей.

– «Печора-3», давление, питание в норме, автомат защиты включен. – Саня переключился на работу, отгоняя от себя никчемные размышления. Еще недалеко улетели, а дурь уже полезла из всех щелей. – Конфигурация разгонная.

– Молодец, третий. Женька, что у тебя?

– Склонение, ориентация, наклон, скорость и высота расчетные, к режиму готов! – Женька не отвлекался от поступавшей с мониторов информации.

– «Печора-4», изделие лист тридцать один, прочитан, выполнен. – Рифат пункт за пунктом проводил штатную проверку по контролю реактора.

– «Небесный странник», я «Печора-1», вам счастливого возвращения с орбиты!

– Спасибо, и вам, «Печоры», доброго пути!

– Принято, до скорого!

– Экипаж, внимание! Зажигание.

– Есть зажигание. – Саня глянул на командира.

Брат Никодим слегка кивнул, дублируя по внутренней связи:

– Доклад параметров работы двигателя постоянный.

– Понял, «Печора-1».

– Предварительный, главный…

– Погнали, братцы? – Брат Никодим ухватился за Женьку, который предусмотрительно придвинулся ближе к поручню.

Толчок, весьма ощутимый и продолжительный по времени, заставил экипаж синхронно отклониться в противоположную сторону от направления траектории разгона.

– «Печоры», желаем вам счастливого полета! – Земля рукоплескала стоя.

– Командир, небольшое вращение. – Женька пытался отпрянуть от некстати прильнувшего брата Никодима.

– Это нормально! Против часовой стрелки и ураганы, и циклоны закручиваются.

– Конфигурация в норме.

– Температура, давление в норме. – Саня, не прекращая контролировать показания датчиков и приборов, отрабатывал репортаж по техническому состоянию агрегатов.

– Окислитель вырабатывается по плану.

– Питание рабочее.

– Командир, время.

– Скорость расчетная! – Женька почти выкрикнул.

– Останов двигателей! – Брат Никодим восседал за командирским пультом управления, сопровождая работу автоматики повторным набором нужных манипуляций.

– Есть останов, режим автоматический, время расчетное, температура, давление в норме, питание по дисциплине.

– Визуально подтвердил останов. – Рифат поставил жирную точку в разгоне комплекса до необходимой скорости.

– Женька, параметры траектории?

– Склонение, ориентация расчетные, вращение семь градусов в минуту, правое.

– Саня, лист четыре, подготовка к режиму максимального удаления модулей.

– Есть четвертый, модули запитаны, бортовой, командный готовы.

– Давай, Саня, поехали!

– Есть, команда прошла, отработка происходит штатно.

– Подтверждаю удаление модулей. – Женька не сводил глаз с мониторов управления. – Вроде отходят.

– Есть максимальное удаление, конфигурация стандарт.

– Понял, режим вращения, экипажу приготовиться.

– «Печора-2» готов, «Печора-3» готов, «Печора-4», командир, секунду, отстегнулся не к месту.

– Рифат, ждем. – Брат Никодим спокойно оглядывал служебный отсек.

– Командир, «Печора-4» готов.

– Саня, запускай свою карусель!

– Понял, рассаживаемся согласно купленным билетам, дорогие отдыхающие. Аттракцион начинает работу.

Комплекс, раскинувшийся в бездне на триста метров в диаметре, закружил в неспешном танце вокруг блока разгонных двигателей, уподобляясь колесу обозрения летним днем в Центральном парке культуры и отдыха, удерживаясь от разлета тремя цепкими лапами антенных ферм.

– Вращение заданное, корректирующие двигатели в норме.

– Понял, пробую пройтись. – Брат Никодим осторожно высвободился из-под системы ремней безопасности. – Сойдет, передвигаться можно, будто в воде по шею. Рифат, готовься, твой выход.

Саня, последовавший примеру командира, на радостях от появившейся положительной силы тяжести, подбежал к Женьке, занятому показаниями навигационных приборов:

– Ляпа, догоняй, – и с силой саданул по плечу друга, – вот чуханка! – На пульте управления второго пилота появился скомканный лист из технического блокнота бортинженера. Команды отработаны, значит, в топку.

– Подожди, Саня, выступление Рифата пропустим. На сцене лучший бас-балалаечник Республики Татарстан, победитель конкурса на самую тяжелую флейту России, многократный призер по метанию виолончелей в длину, виртуозный исполнитель…

– «Печора-4», изделие 0318 к запуску готово, фаза активная, параметры управления проверены, бортовой, питание в норме, защита включена автомат. – Рифат не по-джентльменски прервал торжественную тираду Женьки.

– Рифат, жги! – Брат Никодим стоял за спиной второго бортинженера, тщательно отслеживая поступающую информацию, наблюдая за всеми его действиями по введению в строй высокотемпературного газоохлаждаемого реактора на быстрых нейтронах.

– Вращение стабильное, показатель гравитации 0,371 земной.

– Принял, «Печора-2».

– Командир, стержни утоплены, давление в системе охлаждения в норме.

– Не волнуйся, Рифат, я рядом.

Реактор успешно вышел на предварительный режим работы, через пару дней его мощность возрастет до номинальной, имея в запасе по увеличению выдаваемой электроэнергии многократное резервирование. Малозначительные отклонения параметров находились в пределах зеленой, разрешающей, зоны, допустимо вполне.

День восьмой. Не серые будни

– Жека, чем там занят, не отрываешься от экрана? – Проконтролировав показания технического состояния комплекса, Саня лениво разминал затекшие мышцы шеи.

– Да вот тут штуку одну придумал. Мне кажется, гениальный симулятор для не до конца бросивших курить. – Женька жадно вдыхал микрофон, а затем с шумом выпускал в бок воображаемый дым.

– Дай-ка глянуть? – Двумя огромными прыжками Саня покрыл расстояние до рабочего места Женьки. – Ну, в чем прикол?

– Сигара на экране, видишь? Дорогая, гаванская.

– Ну, каждый дурак может скачать такую фотку из Инета.

– Дальше смотри, вот здесь я привязал к микрофону штуцер, в шланге установил обратный клапан, к нему присоединил баллон со сжатым кислородом. Вкурил тему?

– Таблетки сегодня жрал или еще нет? – Саня с некоторым подозрением оглядел друга.

– Не сошел еще с ума, рано. На монитор смотри, вдыхаю – и что происходит?

– Фокус какой придумал?

– На экран гляди, чудик.

В мониторе сигара по мере и силе вдыхаемого кислорода тлела и обволакивалась дымом, чем интенсивнее человек затягивался, тем больше она оставляла пепла.

– Ух ты!

– Теперь самое интересное. Бац – и стряхнул пепел! – Женька заправским движением старого курильщика ловко ударил по микрофону пальцем.

– Сам это придумал? – Саня недоверчиво рассматривал странное устройство.

– Нет, брат Никодим надоумил. Конечно, мне принадлежит идея, – как-то даже с вызовом ответил Женька. – Программу сам писал и датчики монтировал, а с баллонами получилось вообще красиво. Решил подышать подольше, и башка вдруг закружилась, эффект как от прикуренной после большого перерыва сигареты, вот и опробовал кайф. Это же, Саня, прорыв в науке, хлеще, чем электронные сигареты, потом прилетим и запатентуем, продавать начнем, разбогатеем.

– Насчет богатства сильно сомневаюсь, а вот покурить твою виртуальную и дорогую можно?

– Бесценную, Саня! – Женька надменно разрешающе кивнул.

– Ну-ка, уступи место дяденьке. – Саня бесцеремонно выпихнул Женьку из кресла. – Иди погуляй пока, восемнадцать лет исполнится, тогда и зайдешь.

– Легкие не надорви, – парировал словесный выпад Женька и двинулся по отсеку, открывая шторки иллюминаторов.

При вращении комплекса вид за бортом открывался однообразный, взгляд конкретно к деталям конструкции не цеплялся – так, оглядеть общее положение модулей да поглазеть на мелькавшие с хорошей скоростью сияющие звезды, надоедает быстро, примечательного мало.

– Были у бабуси четыре веселых гуся, один белый, другой Саня. Опа! Саня, иди сюда. – Женька прильнул к стеклу, подзывая к себе друга.

– Закрой шторки, башка закружится, у меня еще полсигары. – Саня решил за раз прикончить аварийный баллон с кислородом.

– Бросай курить! – Второй пилот был явно напуган. – У нас гости.

С надеждой оглядывая технологический ящик для медикаментов, Саня недовольно поднялся. Если он проигнорировал прием таблеток, надо доложить брату Никодиму, пусть потом не обижается.

– Кого там принесло, чего несешь? – Перед тем как направиться к Женьке, несколько раз щелкнул пальцем по микрофону. – Показывай, кто пожаловал?

Две небритые рожи космических путешественников заслонили спартанский интерьер служебного отсека от любопытствующих визитеров.

– Сейчас появятся, из-за «Прогресса» выплывут, – Женька тыкнул пальцем, – видал?

– Ё-моё! – Саня от удивления даже присвистнул. – Покурили сигару, называется! Иди буди командира.

– Саня, включи камеры наружного наблюдения и сигару убери с экрана. – Женька было дернулся за братом Никодимом, но, повернувшись, уткнулся прямо в командира, стоявшего за их спинами.

– Не ждал их так быстро, орбиту Луны только недавно пересекли.

– Блин, Никодим, предупреждать же нужно. – Женька глубоко выдохнул. – Чуть приступ диареи не подкосил геройский экипаж. Что делать будем? Может, перебраться на «Атмосферу» и шарахнуть по ним, как следует, из НК-23?

– По местам, вести наблюдение. Саня, по закрытому каналу дальней связи передай команду «Вальс». – Брат Никодим практически влетел в командирское кресло. – Внезапности не получилось, жаль. Рифата не трогать, пусть спит.

– «Колыма» – «Печоре-1». На нашей траектории есть посторонние?

Сигнал шел с задержкой, с увеличивающимся расстоянием от Земли, время ответа также затягивалось, и, когда пришел отклик на запрос, нежданные гости уже ретировались.

– «Печора-1», никого не должно быть, вы одни там.

– Закружились в венском вальсе шесть здоровых мужиков.

– Почему шесть? Нас же четверо. Никодим, давно таблетки принимал? – Саня удивился не совсем традиционному поэтическому дару командира.

– Рифма, Саня, запала в голову, стихи были бездарные, зато ямб мастодонтовский. Чего заладил одно и то же, конечно, ем, остальным настоятельно рекомендую делать так же, если кто-то отнесется к моему требованию поверхностно, применим хирургические методы. Врага встречать нужно подготовленными, а не с армией, состоящей из полудурков и идиотов. Женьке отбой, иди отдыхай, останусь вместо тебя дежурить.

День тринадцатый. Через тернии в вечность

Почти две недели межпланетный корабль с четверкой космонавтов на борту бороздил безбрежное космическое пространство, с каждой секундой унося экипаж брата Никодима от родной планеты на добрые тридцать с лихвой километров. Дни протекали без особых авралов, распорядок ничем не отличался, например, от корабельного. Те же вахты, подъемы по тревоге, учебной или боевой, даже обстановка напоминала кубрики с каютами какого-нибудь океанического сухогруза, конечно же без рынд и тому подобных аксессуаров. Тяготы и лишения марсианской экспедиции приходилось сносить по выверенному, жесткому распорядку дня, затрачивая на сон, личные нужды оставшееся после шестичасовой рабочей смены относительно свободное время. Накапливалась усталость, притупляя чувство опасности и ответственности за эфемерную судьбу населения планеты Земля. Полет продолжался, комплекс упрямо шел к своей цели, подбираясь все ближе к далекому, зловещему Марсу…

Сменивший на дежурном посту Рифата, Саня привычно пролистывал страницы бортового журнала, сверяя полученные технические данные с показаниями приборов за предыдущий отчетный период, в общем, проделывал самую что ни на есть нудную, рутинную работу, повторяющуюся изо дня в день. Вахты несли по двое, все быстро привыкли к такому режиму и неплохо сработались, втянувшись в круговорот повседневных забот и текущих событий. Редко выпадал день, когда напарники менялись – в основном из-за незначительных узкоспециализированных сбоев.

– Женька, как думаешь, прилетит гостенек сегодня или нет?

– Кто их, малахольных, знает? Вчера не было, ни в наше дежурство, ни в никодимовское, – из листа писчей бумаги Женька мастерил самолетик, – на вот, лови «Челленджер».

Бумажное произведение искусства плавно опустилось перед Саней. Ручкой на распластанных крыльях были нарисованы почему-то фашистские свастики и по-русски с ошибками крупно выведена надпись: «Челинджир».

– Заняться тебе нечем! – Саня запустил бедный шаттл обратно.

– Видел, Рифат какой-то замкнутый и угрюмый ходит? – Вырезая из бумаги маленького человечка, Женька жирно написал на нем: «Саня». Усадив бумажного Саню в космический челнок, отправил его по направлению к живому тезке.

– Когда сменялись, он рассказал. – Саня улыбнулся, прочитав написанное на единственном астронавте НАСА в этой межпланетной экспедиции. – Никодим в туалете пропал, а Рифат решил поглазеть в иллюминатор, открыл шторку, знает же, хорошего там не увидит, и пошел подряд шерстить. Отдернул крайнее и обомлел: с той стороны на него зрит черт, шайтан по-ихнему, пятак во все стекло, глаза красные и клыки как у кабана, он со мной на охоте бывал, поэтому не перепутает. Уставился на него, значит, рассматривает, слюни пускает, а потом как рванет и поскакал по ферме к разгонным блокам, хвостом помахивает, оглядывается, как та обезьяна, прыг-прыг и копытами чечетку отбивает, у реактора вдруг пропал. Рифат со страху бросился к пульту управления, проверил, вроде показатели в норме. Никодиму же не стал докладывать, боялся, что засмеет.

– Глюки, точно. Все-таки есть негативное воздействие на организм. У всех по-разному, а Рифата эвон как накрыло, с головой. – Женька перестал заниматься фигней и двинулся к ближайшему иллюминатору. За шторкой вид открывался прежний, безбрежная пустота охватывала щупальцами комплекс и нечистых было не видать. – Приснилось ему.

Саня пририсовал своей копии звезды на погоны и зачем-то добавил знаки мировых валют.

– Торкнуло его явно, раз такой смурной.

– Думаешь, взаправду был черт? – Женька с уважением поглядел на вершину живописи в руках Сани.

– Кто его знает, но, как говорится, дыма без огня не бывает. Ладно, давай будем держать ухо востро и таблеток сожрем побольше, на вот, созерцай. – Саня бросил Женьке свое рукоделие и медленно подошел к ближайшему иллюминатору. – Шайтаны, черти, инопланетяне, никого не забыл? – По сантиметру он приоткрывал шторку, как будто опасаясь, что за ней найдет кого-нибудь непотребного.

– Закрой окно, мы уже внутри! – Незаметно подкравшись, Женька заорал не своим голосом в самое Санино ухо.

Изогнувшись, как ивовый куст над заболоченным берегом ручья, Саня присел от страха, увлекая за собой оборвавшуюся пластиковую шторку. Не изменяя своего положения, он так же, вприсядку, оттолкнулся от пола и отлетел в дальний угол служебного отсека.

– Урод, убить тебя мало.

Женька перегнулся пополам от мучившего его смеха. Замечательно повеселился, шутка удалась. Решил, что пока он приходит в себя, позаниматься спортом на беговой дорожке – тело в тонусе держать нужно, чтобы не застали врасплох друзья или враги. Бегло оглядев Санин монитор, Женька приостановился, – скоротечно изменяющаяся информация привлекла внимание, и уже через секунду встревоженно пришлось звать друга:

– Иди сюда, Саня, хватит валяться, скорее же!

– Опять какую-нибудь гадость придумал? – Приближаясь вразвалочку, ожидая скрытого подвоха, Саня, отряхиваясь, оказался у пульта технического контроля бортовых параметров корабля.

– Температура в контуре реактора растет!

– Я сейчас шуток совсем понимать перестану. – Не веря словам Женьки, Саня заставил себя вглядеться в монитор. – Ох, твою же мать, пусти!

В желтой предаварийной зоне электронный курсор указателя температуры охлаждающих газов неумолимо полз к запретной границе, сработала система оповещения, воем и световой сигнализацией обязуя экипаж занять положенные места при экстренной ситуации. Как ужаленный, Женька влетел в кресло второго пилота, наводя камеры наружного обзора на источник аварии.

– Саня, вокруг модуля реакторной установки туман какой-то нездоровый появился.

– Никодим, Рифат, подъем, тревога! – Пытаясь надеть гарнитуру, Саня одновременно кричал что есть мочи в микрофон.

Защелкали тумблеры управления, клавиши клавиатур запищали под тяжестью фаланг пальцев, сопровождаемые неистовой музыкой сирены и хаотичным миганием ламп аварийной подсветки.

– Командир, температура в контуре на пределе!

– Спокойно, не дергаться. – Спросонья протирая глаза, брат Никодим скомандовал Сане: – Дай контур. Контроль и проверка автоматики защиты. Женька, доложи Земле. Рифат, аварийный лист тридцать.

– Выполняю, командир. – Заспанный вид второго бортинженера вызывал лишь сожаление.

– Никодим, автоматика не сработала, команда не прошла, отключилась сразу. – Саня судорожно пытался вернуть кнопки защиты во включенное положение.

– Мужики, это дымина, пожар! – Бросив свой пульт, Женька рванул к иллюминаторам. – Ни хрена себе!

– Сейчас рванет! Командир, температура перешла в красную зону! – Инстинктивно втянув голову в плечи, Саня не останавливался, оживляя отказавшую автоматическую блокировку.

– Рифат, ты где? – Брат Никодим в спешке искал запропастившегося невесть куда члена экипажа.

– Командир, я в шлюзовой камере, к выходу готов! – буднично доложил Рифат о намерении выйти наружу.

– Куда, кто разрешил? – Командир прыжком оказался у люка в шлюз. – Стоять, кому говорю!

– Он задраен, ты же знаешь, Никодим. Кому-то нужно все равно идти, помоги уравнять давление в камере, – твердо и без напряжения попросил Рифат командира. – Отрубить необходимо вручную, кроме меня, эту шарманку лучше не знает никто.

– Скафандр нужно было проверить перед выходом, соблюсти положенные инструкции, одевание ведь строго вдвоем производят. – Лоб брата Никодима покрылся выступившей испариной.

– Времени нет, командир, я туда и обратно, делов-то на полчаса, сделаю как надо и вернусь.

– Хорошо, приготовься. Уравниваю давление, у тебя на отключение сорок минут, не подведи, Рифат.

– Понял, уложусь.

– Никодим, шлюз открыт, давление нулевое. – Женька доложил о нарушении герметичности шлюзового отсека. – Прицепился к монорельсу, его наблюдаю.

Влекомый тележкой по ферме, Рифат постарался помахать рукой, не отрываясь от станины. Посмотрел на служебный модуль и, выставив перед собой ноги, мягко амортизируя, коснулся обшивки:

– Я на разгонных блоках, двигаюсь к реактору, давление в скафандре падает, но терпимо.

В это время Саня не прекращал попыток привести в чувство автоматику защиты, непрестанно, раз за разом, проделывал необходимые процедуры для ее включения. Женька переместился за командный пульт управления, зорко отслеживая навигационные параметры полета, просчитывая возможные изменения траектории в сложившейся непростой обстановке. Только брат Никодим не отходил от иллюминатора, неотрывно наблюдал за действиями Рифата.

– Командир, температура зашкаливает, датчики взбесились. Может, пока не поздно, отстыкуемся от комплекса? Это же второй Чернобыль, и не где-нибудь там, далеко, а у нас под боком. Быстро Рифата назад и валим? – Саня уже безжалостно колотил по приборам.

– А что потом? Без разгонных блоков нам не обойтись, затормозить даже толком не получится у Марса, а о возвращении тогда вообще можно забыть. Будем пробовать вариант с Рифатом. Молитесь, парни.

– «Печора-4», проник в отсек управления реактора. Сейчас его утихомирю. Командир, придется временно обесточить комплекс, похоже, программная ошибка в цепи электроотклика, автоматика замыкается на себя, по кругу. Нужно перейти на аварийное питание. – Рифат тяжело дышал, натужную работу его легких отчетливо было слышно в процессе радиообмена.

– Как самочувствие, Рифат? – Брат Никодим взволнованно увеличивал изображение с камер наружного наблюдения в мониторе второго пилота. Затем рывком метнулся к Сане, помогая ему подготовить комплекс к обесточиванию. – Мы готовы.

– Давление здорово упало, такое ощущение, что кожа горит синим пламенем и глаза из орбит вылазят. Так, давайте, пора!

По команде Рифата Саня отключил питание на основные узлы и агрегаты станции, оставив только навигационную систему, главный бортовой компьютер, систему ориентации и аварийное освещение в служебном модуле.

– «Печоры», что случилось? – Земля наконец соизволила ответить, но вести с ней переговоры было излишней и недопустимой потерей времени, да и желания в данных условиях не возникало.

– «Колыма», доложу позже, на борту нештатная ситуация. – Брат Никодим резко отрубил блок дальней связи. – Рифат, как там?

– Порядок, командир, еще немного и…

Договорить он не успел. Взрыв огромной мощности сотряс межпланетный комплекс, прокатившись оглушительным цунами от эпицентра до самых окраин гигантской конструкции. Волны вибрации следовали через равные промежутки времени, сопровождаясь скрежетом и лязганьем сталкивающихся между собой кусков вырванных и обожженных элементов реактора. Черный квадрат Малевича окутался сполохами огня, пожирая на своем пути и отсек управления с Рифатом внутри.

– Защита включена, реактор заглушен, система пожаротушения отработала штатно, температура предельная. Командир, если огонь не утихнет, то к Чернобылю прибавится и еще один охрененный взрыв. – Саня с тревогой указал на разгонные блоки. – В них топлива как у дурака фантиков. Эх, мама, роди меня обратно!

– Рифат, ответь! Слышишь меня? – Брат Никодим неустанно повторял один и тот же запрос, пытаясь восстановить утерянную связь. – «Печора-4», молодец! Ответь, пора, брат, назад! Рифат, дуй обратно!

Знали бы ребята тогда, еще до взрыва, что вследствие неправильно надетого скафандра из-за махонькой безделушки, лямки с клапаном, попавшей в стык соединительного шва, давление стравилось настолько, что передвигаться и даже мыслить становилось тяжким занятием. Кессонная болезнь, отправившая на тот свет не одну тысячу водолазов и дайверов, смертельным шагом добралась до глубин космического пространства. Из-за разницы давления внутри человека и снаружи азот, находящийся в крови, закипал, дальше следовала мучительная смерть. Рифат это знал.

Нужно сделать последовательным малейшее движение, правильно рассчитать возможные отклонения от плана действий. Рука кладется вот сюда, ногу медленно ставим тут, подтягиваем вторую. Молодец, Рифат, сойдет для начала. Давай дальше, смотрим за тем прибором, теперь набор кнопок, еще чуть-чуть потерпи, потом домой. Не видишь? Ничего, спокойно, внимательнее глянь, сработало? Отлично, получается же. Осталось вон тот тумблер включить, дотянешься? Как нет? Отказ не принимается, Рифат! Ползи на четвереньках, но включи этот чертов тумблер. Глаза не видят, куда двигаться? Зачем тебе сейчас глаза, ты должен помнить расположение приборов и органов управления наизусть, с закрытыми глазами находить нужный, как учили. Давай, дорогой, соберись! Зря, получается, геройствовал? Ну да, вот так, по сантиметру, по миллиметру, но ползи, обламывай пальцы, стирай ладони в кровь, вгрызайся зубами, но доберись до него, слышишь, не останавливайся, он уже рядом, еще немного. Сделай к нему рывок. Не можешь, почему? Соберись с последними силами, от тебя зависит жизнь друзей. Обязательно получится, давай, Рифат, ну, помогай ногами, вот так, теперь включай. Умница, ты сделал это! Закрывай свои невидящие, кровоточащие глаза и спи спокойно, Рифат, останавливающееся сердце споет тебе колыбельную песню напоследок, убаюкивая по-матерински вечным, тихим сном! Пусть далекие звезды свечами озарят тебе славную дорогу, провожая в последний путь, и шум космического эфира гимном воспоет торжественную песнь великим покорителям Вселенной. Вечная память!

– Рифат, ответь! «Печора-4», на связь! – Еще полчаса после того, как утих пожар, брат Никодим вызывал второго бортинженера.

– Никодим, это конец! Не вызывай, нет больше с нами Рифата! – Саня попытался остановить командира, но осекся под не виданным ранее тяжелым взглядом.

– Рифат, я «Печора-1», ответь! «Печора-4», ответь первому!

Бесполезно взывать к умершим, в таком пожаре уцелеть невозможно по определению, внутренности отсека управления реактором выгорели полностью, обнажив остов из лонжеронов и несущих балок. Заглушенный Рифатом реактор чернел сатином, опираясь на скелет некогда крупного по размерам модуля. Нужно было его отстыковать и искать дополнительные способы восполнения энергии. Штатные солнечные панели необходимого значения не вырабатывали.

– Экипаж, слушай мою команду! Рифата не вернуть, нам жить дальше, поэтому взяли себя в руки и работаем. Женя, доложи Земле о двухсотом, об аварийной деактивации реактора и незапланированном изменении траектории, будем выполнять маневр по сбросу ядерной установки. Саня, запитай по дублирующей схеме основные цепи модулей, солнечные панели раскрыть полностью, проверь работоспособность первого разгонного блока двигателей, готовь комплекс к эксплуатации без энергоблока. Будем избавляться от этого исчадия ада, и побыстрее, каждая секунда дорога. Там такой фон, светиться по ночам будем, на всю оставшуюся жизнь хватит.

– Никодим, а если он не отстрелится? – Саня лихорадочно листал техническое описание стыковочного узла реактора, выуживая важные данные.

– Тогда кто-то из нас застрелится. Проверяй и незамедлительно докладывай.

– Понял, параметры двигателей в норме.

– Склонение, ориентация, вращение в норме. – Женька, удрученный гибелью друга, после сеанса связи с Землей занял свое рабочее место, внимательно проверяя навигационную карту полета. Предательская слеза скользнула по щеке, оставляя рубец в душе.

– Экипаж, внимание, приготовились, пуск!

Сложный маневр завершился удачно, два раза в одну и ту же воронку снаряды, по обычаю, не попадают, проблем с отстыковкой тоже счастливо избежали. Реактор, еще больше почерневший от пожара, медленно уплывал под комплекс, заключив в объятиях мертвой хваткой остывшее тело Рифата, отныне бессменного капитана и вечного командира этого чудовищного космического объекта. Астрономы присвоят ему теперь порядковый номер, обзовут понятным только им именем и оставят скудную запись для будущих поколений ученых, выделив предупреждающим восклицательным знаком: очень опасен, с непредсказуемой траекторией полета. Объект же, посмеявшись вдоволь над жалкими усилиями людишек, отскочит от Марса шариком в игре пинг-понг и унесется в неизвестном направлении, чтобы когда-нибудь, через сотни лет, вновь вернуться к Земле, породившей его, наводя жуткий страх на беспечное человечество. Занесенный палачом топор, ждущий только своего часа…

– Вахты стоим по одному, четыре часа. Сопли не распускать, заступаю первым, а вы бегом в капсулу, внимание на дозиметр. Этот гроб еще долго в окрестностях летать будет, пока не приступим к торможению. Где брать недостающее электропитание, дилемма, однако? – Брат Никодим углубился в расчеты. – Команда была отдыхать, непонятно разве?

– Видал, мне показалось, что у Никодима есть ствол. Перекладывал в комбез из сейфа. – Женька, усевшись на койку, серьезно посмотрел на Саню.

– Он же командир экипажа, захочет – пристрелит нас, хоть и монах.

– Послушником был. Слушай, Саня, а если он умом тронется, как определить? – не унимался Женька. – Может, закроемся изнутри, мало ли какая блажь ему в голову придет?

– Если крыша съедет, то замки не спасут, у сумасшедших на подлянки особая стать, достанет. Тут мне, Женька, мыслишка одна запала. Помнишь Олега-камазиста, на стоянке, ставки с ним все ходили делать?

– Это который, когда напьется, обещал про нас книгу написать?

– Ага, верно, он. Не кажется ли тебе, что это он нас запустил на Марс? Как подопытных кроликов? Сидит у себя там дома, водку жрет и пишет, а мы тут ужом извиваемся. Взял и Рифата убил, потом брата Никодима с ума сведет, так и до нас очередь дойдет.

– В монастырь по пьяни рвался. Брат Никодим тоже, поди, неспроста? – Застывший ужас в расширенных зрачках Женьки передался и Сане. Они дружно с опаской огляделись, затем медленно посмотрели вверх.

– Женька, хватит ерундой заниматься, давай по пять кубиков себе вколем, для надежности?

– Давай уж тогда по семь, чтобы наверняка.

День четырнадцатый. Совещание на борту комплекса

– Скучаем никак? – Брат Никодим появился в служебном отсеке. За те несколько прошедших дней со старта он заметно осунулся, частое недосыпание вызвало покраснение глаз, общий вид командира выражал усталость и встревоженность. Космы волос постепенно обретали прежнюю густоту, аккуратная стрижка сменялась на привычный уже ушедшего от мира человека образ. Аппетит пропал, физические упражнения перестали приносить радость и удовлетворение.

Время Саниной вахты подходило к концу, поэтому хотелось побыстрее подготовить сменяющему его командиру текущую документацию, отчитаться за дежурство и прямиком рухнуть на кровать, забыться в глубоком сне, отбросить вчерашнее трагическое происшествие. Помянуть погибшего друга и двигаться дальше, ради оставшихся в живых.

Брат Никодим предупредил сразу, что долгожданный отдых отменяется. Будим Женьку и настраиваем канал связи с Землей. Думу начнем кумекать, решать, как поступим в дальнейшем. Женьку эта внеурочная командирская инициатива совсем не обрадовала, провалиться, поспать, организм очень настойчиво требовал хоть и тревожный, вполуха, но сон, позволяющий почувствовать себя немного отдохнувшим. Саня только испортил сложившуюся идиллию. Разбудил, ничего не объяснил, кофе сам выпил. Опять чрезвычайное происшествие? Вряд ли, сигнал тревоги не включен, суматохи тоже нет, значит, что-то обыденное, посредственное.

– Вопрос пока один на повестке дня, – начал брат Никодим без предисловий. – Какие меры предпримем без энергоустановки? Есть соображения?

– Командир, позволь? – Саня разложил выкладки расчетов по питанию комплекса, на мониторе открыл графики и схемы расхода электроэнергии на предстоящих этапах полета. – Набросал предварительно, если согласитесь, то через пару дней предоставлю полнейший и точный доклад. Суть в следующем. После потери реактора комплекс испытывает дефицит электропитания. Для нормального функционирования систем нехватка составляет порядка 60 процентов, развернутые дополнительные солнечные батареи этот недостаток не компенсируют, более того, по мере удаления от Солнца эффективность их будет постоянно снижаться, что приведет к вынужденному отключению даже системы жизнеобеспечения станции. Может случиться так, что торможение и выход на орбиту Марса окажутся просто невозможными. При определенной экономии шанс, конечно, есть, дело лишь в цене. Поэтому предлагаю затраты по питанию комплекса осуществлять только на момент торможения и коррекции выхода на орбиту, систему жизнеобеспечения перевести на унитарный режим с отключением рециркуляции водоотведения и уменьшением температуры жилого и рабочих модулей. Теплые вещи на борту имеются, не замерзнем. Для воды найти побольше емкостей, будем колоть лед, если понадобится, еду разогревать один раз в сутки, может, и проживем. Действующими оставить только командный бортовой компьютер, систему управления двигателями и систему регенерации воздуха с некоторыми ограничениями. На орбите, если будет принято решение о высадке на поверхность, перейти всем на «Атмосферу», «Звезду» законсервировать. Опасность кроется в том, что при возвращении к нерабочей станции никаких гарантий в восстановлении систем не будет, а полный абзац, как понимаете. Соответственно, Женьке придется идти с нами на Марс. Я закончил.

– Ясно. Теперь Женя, выкладывай.

– Рассчитать марсианскую орбиту несложно. Комп выдаст несколько вариаций, от нее и импульс на торможение в нужной точке задать. По этому поводу есть кое-какие задумки. – Женька принес из капсулы мятые тетрадные листы. – На мой взгляд, наиболее ответственным этапом является посадка «Атмосферы» на поверхность, кроме этого, мы не знаем точного местонахождения объектов, и пока это выясняется, можем проболтаться на орбите уйму времени. А если потребуется корректировка орбиты? Какие энергетические и топливные затраты будут? Хватит ли? Ну и сам старт комплекса к Земле. Рано что-то вразумительное предлагать, если интересно, вот мои записи. Но я все же за «рискнуть»! Раз долетим, то было бы глупо не выполнить поставленную задачу, тем более мне придется высаживаться.

– Мнения заслушаны, спасибо. Во многом с вами согласен, послушаем рекомендации Земли. Женька, готовь связь и документы, поработаем. Сане – отдыхать!

– Есть! Только у меня до окончания вахты еще полчаса? – Он скрупулезно собрал листы расчетов в стопку, чтобы проверить их в тихой, успокаивающей обстановке капсулы.

– Иди, не уснешь ведь сразу, возьми и мои наброски, проанализируй, может, пригодятся, потом доложишь. – Брат Никодим подал Сане свой блокнот, одновременно приглашая Женьку занять место рядом с командирским пультом управления.

День двадцать первый. Искушение брата Никодима

Как и ожидалось, Земля полностью согласилась с выводами экипажа, одобрив высадку на поверхность всего личного состава, а также схему перераспределения запитки комплекса, за исключением незначительных аспектов, связанных в основном с ключевыми, навигационными маневрами на орбите Марса. Пообещала ускорить и работы по определению точного местонахождения «адских» пещер. Взмылин на сеансе связи с присущим ему сарказмом заверил в долгом, продуктивном разговоре с Орном. Спрашивать о делах и здоровье великана не решились, понимая, что, возможно, в ближайшем будущем он может остаться единственным из своего племени. Для поддержания боевого настроя экипажа, крайне удрученного гибелью Рифата, профессор раскрыл некоторые подробности о выборе ребят в качестве марсианских первопроходцев.

Оказалось, согласно пророчествам, распространенным среди великанов, ходит молва, что помешать колонизации Земли могут люди, которые справятся с одним из разведчиков. До ранения Орна это сделать не удавалось никому, поэтому и было принято решение о привлечении парней к межпланетной экспедиции. Плюс знание Рифатом языка гигантов.

В конце сеанса Взмылин поблагодарил экипаж за грамотные действия при нештатной ситуации и заверил, что лично отправится в Казань к родителям Рифата.

Информация, поступающая от марсианских орбитальных спутников и роверов, действующих на планете, успешно перехватывалась, тщательно обрабатывалась, всесторонне анализировалась, и вскоре картинка сложилась во вполне ясное и четкое представление о районе высадки. Нет, подробных деталей по-прежнему не хватало, непонятна была и обстановка, но зацепки были, и очень даже неплохие…

Гарнитура, одиноко валяющаяся на командном пульте, зашуршала нарастающим фоном, переходя с редкого треска на зловещий шепот. Катавасия космического эфира. Наверное, поток солнечных заряженных частиц накрыл комплекс? Не факт, с Земли предупреждений не поступало, показания приборов в норме. Странно, брат Никодим отвлекся от графика топливного, расходного листа. Как же холодно, свитер не помогает, а скорее мешает в скафандр забраться и здесь, в отсеке, движения сковывает. Очень зябко становится, леденящая дрожь пронизывает до костей, сводя мускулы и суставы. Попить бы. Кстати, нужно уменьшить порцию ежедневного рациона еще на треть, а то не дотянем до дома. Без еды человек проживет и месяц, а вот без воды максимум неделю. В крайнем случае Женьку съедим, как наименее ценного члена экипажа на данном отрезке полета, по принципу значимости. Никодим усмехнулся своим умозаключениям, однако понесло…

– Никодим, здравствуй!

Послышалось или зовет кто? Командир осмотрелся в поиске источника звука. В отсеке по-прежнему висела та же гнетущая тишина. После гибели Рифата она казалась именно такой, скорбь занимала окружающее пространство, в каждом уголке модуля замерла печаль.

– Никодим, стучусь к тебе.

Не послышалось, это в наушниках. Перекрестившись, брат Никодим приложил их к уху.

– «Печора-1», ответил. – Повинуясь установленному радиообмену, он стал внимательно прислушиваться.

– Забавный позывной. Никодим, не пугайся, это я, отец Иероним, помнишь меня?

Никодим опешил, растерялся, онемел – это значит ничего не сказать. Как, каким образом, почему оказался на связи его монастырский духовник? Непонятно совершенно.

– Батюшка? Благословите, грешного!

Вот это фокус, чудеса, да и только! В Центр управления полетами пригласили его любимого отца Иеронима, седовласого старика, не помнящего даже своего дня рождения. Монастырская братия поговаривала, он еще Ленина живым видел.

– Как вы попали на сеанс связи? Случилось что-то экстраординарное? В незапланированное время разрешили выйти?

– Успокойся, у Господа все возможно! Помнишь, рассказывал тебе об иерее, танцующем в храме? – Голос отца Иеронима был неузнаваем, дальность и помехи сильно его искажали.

– Как не помнить, я все наши беседы наизусть могу пересказать. Такое не забывается! – Брат Никодим надел на голову гарнитуру полностью.

– Не живой я нынче, помер на днях. Вот и решил тебя навестить, пока мытарства не начались, потом уж не походишь. Угостишь чаем? – Разобрать слова отца Иеронима становилось все сложнее.

– Как помер? – Брат Никодим перекрестился на заботливо закрепленную его руками иконку Божией Матери.

– Так и отошел в мир иной, Никодимушка. Как все люди умирают? Братия отпела, похоронили. Отец настоятель много хорошего про меня сказал в прощальном слове, по полному чину отслужили панихиду. Так напоишь?

– Как же мне это сделать? Вы там, а я здесь. Да и чай холодный, греть нужно, по графику. – Волосы шевелились у брата Никодима под наушниками.

– Не волнуйся, я недолго. – Связь прекратилась окончательно.

«Наваждение, спятил? Рано еще, таблетки принимаю, уколы ставлю, не может быть такого».

– Никодим, Никодимушка…

В одном из дальних закутков служебного модуля, в полумраке аварийного освещения, сидел старик в черном одеянии, почему-то покрытый с головой схимой. Опершись на трость или что-то похожее на нее, он попросил брата Никодима не вставать со своего места:

– Ты сиди, не поднимайся. Мне тут хорошо тебя видно и слышно. Чай потом попьем, даст бог, когда твое время придет.

– Отец Иероним, как вы здесь оказались? Поверить не могу! – Руки и ноги перестали слушаться брата Никодима.

– Воля Божия! Прими как должное. – Старец удачно занял место между плафонами освещения, как раз на границе света и тьмы, отчего его лицо невозможно было разглядеть. Голос похож, но был словно пропущенный через ревербератор, с металлической ноткой. Этот запах, чем же пахнет, проводка? Не церковный совсем, может, на том свете все по-другому?

– Батюшка, простите. – Брат Никодим собрался было задать вопрос, но отец Иероним ласково его перебил:

– Знаю, что спросить хочешь. Я это, не сомневайся!

Старик коротко напомнил Никодиму некоторые подробности его покаяний и помыслов. Этого точно никто другой знать не мог, исключено.

– Дорога тебе выпала нелегкая, дальняя, а вот по-христиански ли поступаете, не задумывался? Убивать летите божьих тварей, я тебя на это не благословлял.

– Дык, батюшка, не успел я к вам. Собираться быстро пришлось. – Бледность брата Никодима в полутьме наполовину обесточенной станции выделялась как бельмо на глазу слепца. Помолиться не получалось, только начнешь Иисусову молитву, Господи Иисусе Христе, так невидимая сила закрывала сердце, затворяла уста, правая рука наливалась тяжестью, не позволяя осенить себя хотя бы крестным знамением.

– Не благое это дело, Никодим. Противное Богу! Мысли твои дурные, бесовской волей поражены, думаешь, чернецы Ослябя и Пересвет, на поле Куликовом полегшие, по указке Варфоломея тоже во благо на бой шли? Ошибаешься. Убивать себе подобных не по-христиански, не по-людски! Вспомни! «Не убий ближнего своего!» Ладно бы, в храме, да с молитвой на битву духовную подвизался, еще понять можно и нужно, а тут сам со своей сворой летишь убивать ни в чем не повинных тварей, дело рук Божьих. Поворачивай назад, прекрати это кровавое действо, негоже будущему монаху брать в руки оружие, марать их в крови. Они же, как младенцы, неразумны, чисты, поддались силе бесовской – и что, сразу топить в омут, как котят? Поворачивай, говорю, а то прокляну до двенадцатого колена! Не доживут твои сродники даже до отроческого возраста, вымрут как мухи.

Не ведал старец, что левая рука брата Никодима легла на кнопку включения полного штатного освещения. Посторонился бы, поди, тогда взывать так яростно к правде Божьей, и на тебе, осветило скрытое схимой лицо старика. Недобрые, нечеловеческие, звериные глаза блестели под накидкой, и этот невыносимый запах. Вонь, проникающая в самый мозг, серой разъедая изнутри череп. «Это же сера!» – наконец понял командир, и молитва полилась рекой в застывшее сердце, как небесная благодать, снисходящая на души праведников: «Господи Иисусе Христе, сыне Божий, помилуй мя грешнаго…».

– Изыди, бесовское отродье, сгинь! – твердо, с полным пониманием, что перед ним не отец Иероним, Никодим смог перекреститься, тут и ноги сбросили оковы. – Кто ты?

– Ишь ты, догадался. Я тот, кто заберет твою душу, безумец. Тот, кто не даст тебе и минуты упокоения, терзающий и смеющийся. Твоя вечная погибель! – Капюшон схимы оказался отброшен, и перед братом Никодимом предстало нечто ужасное, не поддающееся описанию. Смерть, со всеми своими атрибутами, у которой волосы, как змеи, кишащие в брачный период, извивались, ниспадая до плеч, покрывая белесыми прядями сморщенную полуистлевшую главу, хищный оскал беззубого рта студил тело.

– Командир, что стряслось? – Женька выскользнул из люка капсулы, потягиваясь и зевая.

Хватило мгновения, чтобы старуха с косой исчезла, как и не бывала в помине, растаяла без следа, растворилась, ничего не осталось.

– Лица на тебе нет, заболел? Нужно отдохнуть тебе, Никодим. Жалко, Рифат не с нами, он бы сумел тебя поставить быстро на ноги. – Женька с участием разглядывал командира.

– Ты ничего такого сейчас не видел? – Брат Никодим задал вопрос больше для проформы.

– Что я должен был лицезреть? – не совсем интеллигентно переспросил Женька.

– Да так, ничего. Когда твое время смены?

День двадцать восьмой. Красная планета

Марс вынырнул из черной пустоты неожиданно. Не то чтобы внезапно, враз, а скорее достиг знакомых землянам размеров полной Луны, видимой в тропических широтах, с таким же бледновато-красным оттенком, заполняя собой экраны внешнего наблюдения. Комплекс сжимался для предпоследнего броска на пути к планете, названной именем древнегреческого бога войны. Несущие фермы, повинуясь гигантской руке, собирались одна в другую, складывались матрешкой, уменьшая мидельное сечение станции. Развернутые к Солнцу дополнительные панели сворачивались, не мешая модулям приблизиться к разгонным блокам, вращение вокруг продольной оси прекратилось, снова возникла невесомость, в этот раз она уже не вызывала такую буйную бурю эмоций, как раньше. Есть все-таки большая разница между коротким воздействием нулевой силы тяжести в самолете-лаборатории и трехдневным пребыванием на околоземной орбите, есть, и очень большая. Даже после многодневного полета во вполне сносных условиях пониженной гравитации состояние свободного парения порой может вызвать тяжелый стресс, но не для членов экипажа брата Никодима. Им большим испытанием для организма, в создавшемся положении, становилась обычная утренняя чашка кофе.

Межпланетная станция, после ряда корректировок своего положения на траектории, готовилась перевернуться на 180 градусов, поменять перед на зад, будто избушка на курьих ножках. Чем, возможно, вызвала бы справедливый гнев соратников и охранников грозного воинственного бога Деймоса и Фобоса. Страх и ужас, два естественных спутника Марса, зорко стерегли покой своего господина, готовые по его мановению броситься на любого, кто осмелится потревожить чуткий сон военачальника.

Изрыгнув из своей пасти мощный и продолжительный импульс, данный экипажем на торможение, комплекс постепенно терял прежнюю скорость. Так же изящно вернулся в исходное положение, перевернувшись обратно, не желая раззадоривать раньше времени двух бравых солдат Марса. Отстыковал ненужную теперь первую ступень разгонного блока и с многочисленными всполохами маневровых двигателей неуклюже попятился занимать заданную орбиту вокруг Красной планеты. Отработанная ступень уходила вслед черному ящику с отрицательным альбедо, хаотично кувыркавшемуся на пределе видимости, если у ней еще оставался шанс сгореть в разряженной атмосфере Марса, пусть и через десятки лет, то у сгоревшего реактора была только одна дорога, вперед к Юпитеру и дальше, к краю Солнечной системы. Когда-нибудь, в будущем, он вернется к взрастившему его Солнцу, но это произойдет не скоро, не при нашей жизни…

День тридцать первый. Огни

Гости повадились появляться без стука и постоянно висели рядом с комплексом. Брат Никодим чувствовал это всеми фибрами души, регулярно проверяя их присутствие камерами внешнего вида и визуально.

– Бойцы, хотите посмотреть, как выглядит одна из разновидностей бесов?

– Бог с тобой командир, ну их на хрен!

– Не бойтесь, нет у них физической власти над нами, главное – душу беречь.

Облепив по бокам брата Никодима, экипаж всматривался в увеличивающееся изображение на мониторе командного пульта. Сигарообразный объект темно-стального цвета осторожно приближался к комплексу. Ровная поверхность без видимых заклепок и стыков матово отбрасывала скудные солнечные лучи на панели межпланетной станции. На треть длины корабля пришельцев, в головной части, тускло освещенной изнутри, находилась, по-видимому, командная рубка звездолета. Работая с фокусировкой, брат Никодим наконец выхватил четкую, с хорошим разрешением, картинку одного из отсеков. Три расплывчатые фигуры взирали на земное чудо техники. Большие миндалевидные глаза, тонкий, сжатый рот, сморщенная, в складках кожа закрывали почти полностью едва различимый нос. Заостренные, вытянутые уши плотно прилегали к голому, непропорционально огромному черепу. Невероятно симметричные линии лица, этакое идеальное сочетание гармонии и мертвечины. Они зрили в душу, не сводя глаз с осмелившихся бросить им вызов людей. Ребята, как по команде, одновременно перекрестились. Экран монитора тут же исказился помехами.

Как на работу ходят, сокрушался Саня, ничего не боятся, привыкли околачиваться, сволочи, около модуля-топливозаправщика, шугануть бы их по-хорошему. А незваные издевались, понимали, что ответить космонавтам почти нечем, угроза отсутствует, поэтому и наглели прямо на глазах, игриво всплывая в непосредственной близости от космической цистерны, пуская пульсирующие лучи в сторону служебного модуля. Однако дистанцию держали. Экипаж брата Никодима, за время длительного перелета загнанный в угол, мог и выкинуть для своей защиты какой-нибудь крендель. Непредсказуемость – решающий фактор в борьбе против недружелюбных и любопытных пришельцев.

– Командир, обнаглели совсем, ни на шаг от нас не отходят, прилипли как банный лист к ж… Опа, красиво идут! Снуют туда-сюда, заняться им нечем. – Женька направил выставленный кулак в сторону предполагаемого противника. – Будем переходить на «Атмосферу», нагадят, как пить дать.

– Это мы еще посмотреть!

– «Печоры», ответьте «Колыме». «Печоры»!

– «Печора-2» ответил. Командир, Земля на связи.

– Слушать внимательно, включить запись. – Брат Никодим приоткрыл шторку иллюминатора. – Прилипли, говоришь?

Пробежаться по отсеку, как раньше, теперь становилось весьма проблематичным занятием, важно подойти к командирскому пульту управления, вальяжно усесться в кресло, отстраненно закинуть ногу на колено уже не получалось. Не разбирая, где верх, где низ, отталкивались и плыли, от неуклюжести задевая выступающие части служебного модуля, набивали шишки. Саня по привычке еще пытался вышагивать размеренным шагом, перемалывая велосипедом воздух, но усилий прилагать приходилось вдвойне, и выглядело такое шествие очень комично.

– Координаты цели: широта 39,27269, долгота 117,36831. Расчет посадки за вами. Рекомендуемые параметры орбиты…

– Недопустимая коррекция, – вставил Женька.

– Тихо, слушаем внимательно. Запись идет? – Никодим грубо оборвал второго пилота. – «Колыма», принято, до связи.

– Записано, командир. Я в три шкуры одет и все равно мерзну, в спячку залезть, что ли, до прилета домой? – Женька воодушевленно хлопал себя по спине, обняв руками. – С изменениями параметров орбиты как поступим?

– На Марсе отогреешься, вспотеешь и простынешь, так просто поле боя они не сдадут. – Саня ползком протиснулся к своему рабочему месту.

– Потом обсудим, радуйся, Женька, что высаживаться будешь с нами. – Листая бортовую документацию, брат Никодим в который раз прослушивал аудиозапись состоявшегося разговора с Землей.

– Хоть на Марсе побываю… Как посмотреть на это, конечно, непредвиденная ситуация. – Женька отследил выключение записи сеанса связи и тщательно начал вводить данные в бортовой компьютер. – Вот откуда в здешней атмосфере столько метана, скажите? Как правило, его вырабатывают организмы в процессе своей жизнедеятельности, ну или при разложении выделяется опять же этих самых организмов. Ученые выдвинули много версий. Эх, мудрецы! Ответ-то на поверхности, теперь нам он становится понятным. Серють твари, за раз сотни килограммов, наверное, откладывают. Вы как хотите, а у меня теперь преобладает засранская теория о выбросе и появлении метана в атмосфере Марса. Буду защищать диссертацию о химическом составе этой планеты, так и назову: «Засранизм как следствие эволюции и развития марсианского гигантизма», можно и по-другому, например, «Эволюция и происхождение видов…». По-моему, уже где-то было? Ну ладно, все равно классно же придумал?

Брат Никодим недоуменно посмотрел на Саню, а тот на него, рассуждая вслух:

– Взмылина пригласи, не забудь, научным руководителем, он от такой шняги балдеет. Уверен, экспериментировать предстоит много: он покакал – ты проводишь анализы, ты навалил – он отделяет зерна от плевел. Нобелевская премия по химии, считай, Женька, у тебя в кармане.

Брат Никодим был рад хорошему настроению поредевшего экипажа, особенно в преддверии высадки на марсианскую поверхность.

– Потом и руки тебе не подашь, зазнаешься. – Саня демонстративно вытер ладонь о колено. – А внуки твои будут гордо рассказывать на уроках природоведения, что их дед сделал себе имя на дерьме, исползав на брюхе весь Марс в поисках истины.

Серьезным оставаться не было сил ни у кого. Смеялись дружно, беззлобно, как и надлежало среди друзей…

– Смотрите, огни! – Женька переключил монитор с обзора внешней обстановки на бортовой телескоп, чаще используемый для решения навигационных задач. – Сейчас наведу его на поверхность. Увеличиваю, нивелирую атмосферу, скорость движения. Ого, праздник у них, что ли, какой?

– Похоже, это наш район высадки. Не ошиблись, значит, в Центре управления полетами, молодцы!

– Зная, что мы по их души, и так веселиться?

– Заманивают, может?

– Непонятно. Да мало ли что там происходит.

– Командир, здесь? – Саня с Женькой указали на скопление ярких огней, ожидая команды.

– Да, готовимся к высадке. Саня, подготовить комплекс к консервации, Женька, расчет орбиты и точки схода, я – к скафандрам, займусь пока ими. Не уходят, – брат Никодим закрыл шторку, – нам светлее и веселее будет перебираться на «Атмосферу».

– Есть! – Экипаж принялся за дело.

Переход на взлетно-посадочный марсианский модуль прошел штатно, с соблюдением всех регламентов и мер предосторожности. Первым «Атмосферу» открыл Саня, не сразу попавший в шлюзовой отсек, – деформация входного люка за время перелета мешала сдвинуть страховочные зажимы, пришлось повозиться. Когда работоспособность модуля была восстановлена, ввалился Женька, с ходу предложивший расчехлить космическую пушку НК-23, злобное, но эффективное оружие, доставшееся по наследству еще от советских конструкторов.

– Давай я их, Саня, прижучу? – Женька деловито занял место за пультом артиллерийской установки.

– Ждем Никодима, воинственный ты наш. – Последовательно проводя мероприятия по оживлению модуля, Саня загружал измененное программное обеспечение с командного бортового компьютера. – Лети сюда, поможешь.

– Теперь тепло будет, согреемся. Не трожь ты это, Женька, без моей команды не лезь, может долбануть. Никодим, у нас порядок, чего так долго?

– Сейчас, братцы, иду уже. – Командир проверял отключение всех агрегатов, штатное выполнение закрытия отсеков, терпеливо дожидался отклика системы жизнеобеспечения, переходящей в «спящий» режим. – Готово.

Уже находясь в «Атмосфере», брат Никодим полушепотом довел до всех назначение обычного гаечного ключа:

– Запоминать всем. Вешаю на веревочку, вот сюда, здесь и будет храниться. Это ключик от замочка на «Звезде», изладил кое-чего. Бесы открыть и так бы не смогли, но мало ли что. Понятен расклад? Женька, отстань со своей пушкой, побереги снаряды. На вот, возьми, читай вслух и не отвлекайся, будем покорять Марс.

– Вот так всегда, как Марс покорять, так без Женьки справиться не можете. Ладно, малыши, дяденька с вами, в обиду не даст. Заждалась, хорошая моя. – Женька сиял от счастья, ласково поглаживая пульт наведения орудия.

– Думай лучше о диссертации, будущий нобелевский лауреат. – Брат Никодим последовательно включал тумблеры управления. – Пассажирам пристегнуть ремни, Саня, обратный отсчет, контроль, параметры.

Модуль вздрогнул, мягко отстыковался от фермы, медленно удаляясь, выбрасывая язычки пламени от корректировочных двигателей, уходил к планете.

– Командир, в округе чисто. – Женька вертел башкой на 360 градусов – только с его места открывалась такая возможность.

– Ну и славненько, продолжай читать, лист 064, давай не медли. У Рифата это получалось качественнее. – Брат Никодим направлял к цепи горных кряжей модуль, чем-то отдаленно напоминающий американский лунный «Ястреб», только больше по размерам раза в три. Марсианская гора Олимп вырисовывалась на горизонте и поражала своей величественностью, все-таки двадцать километров высотой, самая большая гора в Солнечной системе. Рядом приютились горные хребты поменьше, по мере приближения к ним они расходились в стороны, расступаясь, как бы вежливо приглашая: «Добро пожаловать на Марс!»

День тридцать третий. Самый чувствительный прибор

Характерный стук сработавших клапанов вывел ребят из перегрузочного ступора. Защитный экран отошел от спускаемого аппарата, перегрузка ослабла полностью, модуль валился в свободном падении на поверхность. Баллистическая траектория, по которой пришлось снижаться, всегда связана с постоянной тяжелой перегрузкой. Если на Земле она равнялась примерно семи единицам, то здесь, на Марсе, не превышала и пяти. Но переносить ее длительное время – это испытание на выносливость, спасибо физподготовке, не прошла даром.

Кто-то может подумать, зачем доводить до такого состояния, спокойно дождаться точки схода с орбиты, не спеша, блинчиком, войти в атмосферу, погасить скорость и, развалившись в креслах, созерцать разворачивающиеся марсианские виды, любуясь огромным рубцом сети каньонов Долины Маринер. Времени, к сожалению, не отвели на экскурсию, оно, как всегда, работает против людей, неумолимо подгоняя, кого упрашивая, а некоторых и пинками. Не даст подумать в нужном направлении, сделать тонкий расчет, оно не останавливается, движется, зазывает человечество за собой, увлекая, смелее, мол, не бойтесь, я уже далеко ушло, догоняйте. И оглянуться не успеешь назад, посмотреть на свою жизнь, разве что мельком.

– Живы, бродяги? – Женька раньше друзей пришел в себя.

– Угу, сносно, – подтвердил очухавшийся Саня.

Брат Никодим, молча, ждал открытия тормозных парашютов. Ну, когда же? Не подведи, родная. Сильные рывки, последовательно повторяющиеся один за другим, возвестили о благополучном выходе куполов. Бажовская ящерка, прихваченная Саней, загадочно подмигнула и со свистом повисла на резинке. Все, невесомости больше нет, получайте удовольствие.

– Женька, осмотри купола, – наконец заговорил и брат Никодим.

– Все три наполнены, командир, насколько удается их увидеть.

– Саня, состояние двигателей, контроль панели?

– Питание, бортовой, автоматика алгоритм заданный, сбоев нет, командир.

Экипаж готовился к исторической посадке на Марс.

– Ручное управление, быстро! – Брат Никодим неожиданно приказал бортинженеру перевести систему управления модулем из автоматического снижения на управляемое.

– Командир, по плану же идет, автоматика отрабатывает штатно?

– Ручное! – Голос брата Никодима был резок и тверд.

– Есть перейти на ручное управление, купола вышли, сигнализация аварийных кнопок и ламп в норме, нагрузка на ручку отсутствует, двигатели в ручном режиме.

– Чует моя задница, что-то не так идет. – Брат Никодим вслух начал отсчитывать оставшуюся высоту: – Три тысячи двести, три тысячи сто, три тысячи, две тысячи пятьсот, отстрел.

– Есть отстрел! – Саня незамедлительно выполнил нужные действия, чтобы посадочный модуль, освободившись от тормозных парашютов, вновь ринулся вниз.

– Отход подтверждаю. – Свое словцо успел вставить и Женька.

Не прошло и двух секунд, как толчок известил экипаж о включении четырех посадочных двигателей, они же будут использоваться и для взлета, но на данном этапе снижения вывести их на взлетный режим было нельзя – такова особенность конструкции. После посадки с них снимались сопла с дополнительным, расширительным контуром, и лишь тогда можно было взлетать во всю дурь, не жалея топлива, а пока нужно экономить. Брат Никодим ушел в себя, ничего не слыша и никого не видя, теперь только от его умения зависело многое, в том числе и жизнь экипажа.

– Двадцать пять метров высота.

– Стойки вышли, зеленые горят.

– Пятнадцать метров.

– Десять.

– Восемь, шесть, пять, четыре, три, два, один.

– Есть касание! – доложил Саня.

– Проверить положение модуля. – Брат Никодим командовал отрывисто и кратко.

– Отклонения от вертикали в норме, положение устойчивое…

Увидеть в небольшой иллюминатор и оценить истинное положение модуля оказалось трудновыполнимой задачей, сколько бы Саня ни вглядывался. Работающие на пределе мощности двигатели подняли такую пыльную бурю, что ее могли вполне наблюдать и даже земные астрономы.

– Двигатели на останов, рычаг переведен в положение «малый», ручка нейтрально. – Брат Никодим формально проговаривал команды, экипаж ликовал, они уже знали: Марс покорен!

– Есть останов, давление, температура в норме, перевел на взлетный! – Не стесняясь, Саня радостно выкрикнул положенные квитанции и звонко разразился рукоплесканиями.

– Мастер, я даже не почувствовал касания. Никодим, ты классный летчик и космонавт, на хрена тебе твой монастырь сдался, борозди в свое удовольствие просторы космического океана. – Женька затянул незамысловатую мелодию.

– Глянь сюда, Саня. – Рука командира легла на указатель высоты автоматического блока управления.

– Что не так? Ядрена батона! Ну и чуйка у тебя, командир. – Саня не мог набрать в легкие воздуха.

– Чё там увидели? – Выводить мелодию дальше Женька неожиданно передумал.

– Пятьдесят три метра показывает, представляешь, где бы мы сейчас были? Аж вспотел.

– Как так-то, почему? – Женька не верил своим ушам. – Могли же тупо плюхнуться с такой высоты. Вот это проперло! Конструкторы напутали?

– Задница – вот самый надежный и корректно показывающий прибор, Женька, это тебе на будущее. – Брат Никодим отвязался от привязных ремней.

– Учту, командир, беречь буду как зеницу ока, никому и никогда! – Смех разбирал второго пилота, временно исполняющего обязанности балласта и по совместительству заведующего артустановкой.

– Чем ржать, как конь, лучше осмотрись, пыль вроде улеглась. Как бы гости на радостях в открытый люк нам подарков не накидали. Саня, готовь ровер к спуску. – Напряжение последних минут немного спало, брат Никодим подобрел.

Горланное «Есть!» экипажа затерялось в сводах модуля, они, будто находясь в строю, собравшись с духом, громко отрапортовали своему командиру. Гордость и несказанная радость обуревали их, служить под началом этого незаурядного человека – огромная честь для каждого из них. Впрямую не скажешь ведь, не любит он подобострастия, может и послать, а вместо адреса назначения вставит какое-нибудь словцо, обязательно с религиозным оттенком.

– На выходе проверяем еще раз скафандры, на поверхности долго не околачиваться, сделали регламентные работы и назад, ясно? – Брат Никодим засобирался к шлюзу.

– Так точно! Никодим, а можно я первым ступлю на эту грешную землицу? Это же знак свыше, что сделать первый шаг я должен. Болтался бы сейчас на орбите, вас ждал, а тут такая оказия. Давай и слова торжественные придумаю? – Женька быстренько спрыгнул с верхнего отсека.

– Ради Бога, валяй! – Брату Никодиму было все равно, кто будет первым, а вот Саня в корне с такой постановкой вопроса был не согласен:

– Почему он, командир, разве я не заслужил, меньше сделал? Рифат должен был вместо него садиться.

– Решайте сами, мне по барабану, кто ступит первым, о регламенте лишь бы не забыли.

Женька рванул к выходу. Взлетно-посадочный марсианский модуль «Атмосфера» конструктивно представлял собой трехъярусный моноблок, состоящий из двух служебных отсеков и одного технического. Четыре двигателя с изменяемым вектором тяги, поочередно установленные с опорными стояночными стойками, обрамляли по периметру нижнее массивное отделение, в котором уместили баки с топливом и ровер для перемещения по поверхности Марса. Внешне он напоминал трехосный вездеход с поворотными муфтами на все колеса, сведенными в треугольник, а чтобы не разлетались на ухабах, они были заключены в гусеничные траки из жаропрочной и стойкой к износу резины. При повреждении, если такое случилось бы, ровер был способен передвигаться и без траков, скорость уменьшалась и проходимость существенно страдала, но маневровые свойства превосходили самые смелые ожидания. На испытаниях, на асфальте, двигаясь боком, он показал скорость 38 километров в час, таким образом, установив новый мировой рекорд среди инопланетных роверов. Только где тут асфальт? Не проложили? Ай-яй-яй!

– Саня, я должен первым пройтись по Марсу! – Женька был выше ростом, поэтому и навис над ним грозной фигурой. – Командир, скажи ему.

– С чего ты взял? Как будущему академику по еще невыдуманной отрасли народного хозяйства, тебе надлежит ступать только в одно место. Ты вон как хорошо развил метановую теорию. – Саня решил не сдавать позиций.

– Тем более нужно уступить право эпохального шага ученым мужам и творческой интеллигенции. – Женька терял терпение, готовый пойти на крайние меры в достижении своих околонаучных замыслов.

– Не в этот раз! – выкрикнул с апломбом Саня осипшим от волнения голосом и шагнул наперерез к люку шлюзового отсека.

– Хорошо! – Женька попробовал зайти с фланга. – Давай вместе ступим, по команде, чтобы никому не было обидно?

– Не шутишь? Только я считаю вслух, и держимся за руки, понял?

– Договорились, мы же все-таки не хухры-мухры какие-нибудь, а члены первой российской межпланетной экспедиции. На нас огромная ответственность лежит.

– Вот именно.

Пока друзья бодались, словесно и физически, их командир, уставший от никчемных разборок, закрыл за собой люк. Стравил давление до марсианского и сделал шаг в историю. Простояв неподвижно несколько секунд, обошел вокруг посадочный модуль и размеренно занялся послеполетным обслуживанием двигателей и опорных стоек. Чего время-то терять. Впереди трудовые будни…

День тридцать четвертый. Кот по имени Марс

– Прощаться не будем, ни к чему. Держи тут, Женька, ухо востро, аппарат береги, нам на нем улетать, жди нас. – Брат Никодим и Саня обняли друга, остающегося для охраны модуля.

Дорога предстояла непредсказуемая и опасная, погрешность при посадке составила около двадцати километров, поэтому до точки расположения объекта в общем получалось примерно 177 километров. Если ничего непредвиденного не произойдет, то в течение одного сола, то есть марсианских суток, космонавты должны были достигнуть назначенного места и успеть желательно до наступления темноты. Марсианский сол равен 24 часам и 40 минутам, наклон оси Марса почти такой же, как у Земли, и лежат они в одной плоскости, поэтому смена дня и ночи абсолютно одинакова. Смена времен года у Марса в два раза дольше из-за удаленности от Солнца.

– Куда ж я денусь, буду ждать, конечно. Берегите себя! – Провожая удаляющийся ровер, Женька продолжал стоять у входа в модуль. Долго наблюдал за желтым марсомобилем, пока тот совсем не исчез за далеким песчаным холмом…

Саня матерился не переставая, доставалось всем: планете с ее губительным климатом, технике, сделанной криворукими бандитами, и даже вскользь упомянул Женьку, помешавшему ему сделать самый главный шаг в жизни. Выбирать путь удавалось порой в последний момент, когда внезапно дорогу преграждали камни с острыми краями или глубокие овраги с обрывистыми склонами. Технику надлежало беречь, да и застрять здесь, на Марсе, было бы глупой затеей, кто потом поможет вытащить, не сбегаешь же в соседнюю деревню за трактором. Наличие лебедок нисколько не добавляло оптимизма, деревьев нет, а трос имеется, красота.

– Саня, тормози! – Брат Никодим, отбивший себе бока на марсианских хайвеях, умоляюще глядел на вставлявшего в речь очередной заковыристый матерщинный оборот Саню. – Уши вянут от твоих изрыганий, можешь написать «Полное собрание сочинений В. И. Ленина», используя лишь нецензурную брань, уверен теперь в этом на сто процентов.

– Видишь ведь, какая дорога. – Саня остановил ровер, проверяя заряд аккумуляторов и работу солнечных батарей. – Солнышко маленькое совсем, думал, будет хуже, но ничего так, греет понемножку сквозь стекло. Меньше половины осталось, пока ходим, подзарядится, даст бог, хватит доехать обратно.

– Километров пятнадцать еще пилить, по моим расчетам. С рассветом подъедем ближе, насколько получится, а там «Краба» в руки и пойдем к дорогим гостям с ответным визитом. Ты, Саня, первым дежуришь. – Брат Никодим предложил тюбик с грибным супом. – Заправься.

– Пить больше хочется. Разбужу через четыре часа, отдыхай, командир.

Марсианская ночь почти не отличалась от земной. Такое же чистое небо, тишина, для полной картины не хватало восходящего месяца Луны. Один раз появились огни, но далеко, почти на горизонте, мгновение – и исчезли по направлению маршрута ровера. Скучно и нудно нести боевую вахту, выйти бы, размяться, проветриться, хотя бы фары протереть, да командир запретил, сиди и охраняй его чуткий сон. Ему что, закрыл забрало скафандра, поджал ноги и дрыхнет как сурок, абсолютно не реагируя на происходящее вокруг, умеет же отключаться, будто в детстве у мамы спит, безмятежно и сладко. Перебираться в отсек за креслами, где и вытянуть ноги приятно, и раздеться полностью для спокойного сна, не решались, враг близко, не хотелось встречать его в одном исподнем, поэтому так и дремали в креслах, скрючившись на отклоненных спинках.

Прошло три часа, как Саня заступил на дежурство. Голова периодически склонялась на грудь. Не спать! Спой какую-нибудь песню или съешь тюбичный шоколад. Только не спи! Освещение приборов и контрольных ламп рисовали на стекле шлема брата Никодима причудливые узоры, сдобренные нечастым ворочанием и умиротворенным похрапыванием. Чтобы как-то себя занять, Саня направлял наружную фару в поисках интересных форм и артефактов, подолгу рассматривая замысловатые фигуры из камней мертвого марсианского пейзажа. Вдоволь наигравшись, он установил световое пятно вперед, овалом выхватив бескрайнюю гладь планеты. Как соль – крупная, морская, но намного темнее, она бликовала под направленным световым пучком внешнего прожектора, за границей которого правила густая, черная, вязкая ночь. Скалы, наевшиеся этой соли-песка, делали попытки выползти, освободиться от навязчивых пут, протягивая острые края-зазубрины к лучу света, подавали сигналы о помощи, отражая габаритные огни ровера, но тщетно, песок навалился на них всей своей массой, коварно заполняя трещины и разломы. Не спать! Саня, как мог, подбадривал себя, всего часик потерпеть и потом смело можно будет провалиться в долгожданную дрему. Не сметь смыкать глаз!

Что это, кошка? Похоже, уснул, а ну по щекам себя, да так, чтобы сопли разлетались в разные стороны, главное – на командира не попасть. В вырванный у ночи светлый овал зашел кот, морда большая такая, хитрая, сам крупный, как поросенок, чернее тьмы. «Где же я тебя видел, котяра? Подожди, вспомнил. Ты же Марс, кот Ольги Павловны, дружбан мой, свидетель наших поцелуев? Спрашивается тогда, чего ты тут забыл? Не-е, я же сплю, вот и снится всякая ерунда. Откуда здесь взяться коту, земному коту, знакомому? Решительно невозможно. Значит, открываем глаза и просыпаемся, вахта еще не закончилась».

Кот сидел не шелохнувшись, пропадать намерений не имел, и вообще его интересовала своя шерсть, которую он начал вылизывать с особой тщательностью. Саня с размаху ударился о панель приборов головой. «Больно-то как, значит, не сплю. Попробую ущипнуть себя за ухо. А-а-а! Членовредительство какое-то, стопудово бодрствую». В это время кот отвлекся от любимого занятия и вальяжно подошел поближе. Неужели мяукает? Пришлось включить наружные микрофоны.

– Неужели тебе нравится смотреть, как я свои яйца облизываю? Вуайерист несчастный. – Кот вытаращил глаза на Саню и продолжил: – Некрасиво же подглядывать, манерам так и не научили? Да я это, Марс! Кстати, тебе привет от Ольги Павловны, велела поклон передать. Чего уставился? Котов говорящих не видел? Ну да, откуда? Запамятовал немного, у тебя же собака, низшее существо, понимает, но молчит. Мы вот, коты, говорим, наверное, уже заметил? Нет, не подумай, постоянно лень нам с вами разговаривать, кормите и ладно. Еще бы яйца лизали, вообще бы цены не было, а так все самим приходится делать. Ох и тяжела же кошачья доля! Саня, не молчи. Ну и рожа у тебя сейчас, ты бы видел! Ну, промямли хоть что-нибудь эпичное! Чтобы понял, общаюсь с адекватным человеком, а то понаберут по объявлению.

– Марс с Земли? – Саня кое-как выдавил из себя слова.

– Вот что ты сейчас сказал, сам-то понял? Марс – с Земли, полная чушь. Ну-ка соберись и давай по новой.

– Ты кот Марс, Ольги Павловны? – медленно, невнятно повторил свой вопрос Саня.

– Уже лучше! Да, я тот самый кот, решил посмотреть, чем вы тут занимаетесь, погулять, так сказать. Но ваш вид меня пугает, плохо ты, Саня, выглядишь. Не бреешься, изо рта, поди, воняет? В баньку бы да с веничком березовым? Понимаю, чистота – залог здоровья и, кстати, бодрого духа. Он у тебя бодрый разве?

– Как ты сюда попал? – Саня инстинктивно почесался при слове «баня».

– Что за глупый вопрос? Обычно. Где хочу, там и гуляю, я кот свободный, узами брака не связан. Захотел – на Марс полетел, захочу – и на Юпитер сгоняю, виды там отменные.

– Как же Ольга Павловна без тебя? – Сане потихоньку начинал нравиться этот дурацкий разговор.

– Ольга Павловна? Дура она! Влюбилась в тебя по уши, суетится, все из рук у нее валится, меня кормить забывает, приходится и со стола иногда спереть что-нибудь вкусненькое, раньше же врожденный аристократизм не позволял, теперь другие времена, хлеб насущный в поте лица, ой, простите, морды, добывать нужно. Какие времена, такие и нравы! Саня, а ты зачем сюда приперся, на кой ляд? Тебе разве на Земле делать нечего? – Кот сел на задние лапы, скрестив перед собой на толстом брюхе передние. – Так удобнее! Ты так и не ответил, мой друг, на вопрос: что забыл-то здесь?

– Задание у нас, секретное. – Саня и не знал, что ответить, такого цирка он еще не видел в жизни.

– В чем же секрет? Улететь от своей любви подальше? Так это и на Земле можно было сделать, ушел на охоту, пробухался как следует, а в магазине купил говядины килограммов десять и выдал за лосятину. Да знаю я ваш секрет, тоже мне тайна. Длинных решили укокошить? Поделом им, будь моя воля и руки, как у тебя, сам бы взял ружье и перестрелял их всех к чертовой матери, камня на камне бы не оставил, вот. Зла на них не хватает.

– Чего тебе-то они сделали? – Санины глаза округлялись от изумления все больше.

– Вот именно, ничего и не сделали. Такой потенциал, а растратили впустую, ни людей толком убивать, ни городов разрушать, ничего не умеют. Ненавижу бездарей! С ними понятно, скука вселенская, а тебе что, жить надоело? У меня этих жизней девять, и то за каждую борюсь до конца. Тебе какой резон голову свою класть рядом с этими обормотами? Молчишь, стыдно признаться? Ладно, не хочешь – не отвечай! Только дам тебе совет простой, кошачий. О себе подумай. Еще молодой, Ольга Павловна тебя ждет и любит, опять же родители престарелые. Тебе ли гоняться за этими тварями по всему Марсу? Вернись, лети обратно. Проверить ваше вранье не смогут еще лет двадцать, героем станешь, медалек тебе навешают, деньгами засыплют, по миру поездишь, слава и почет, одним словом. А не послушаешь меня, так сгинешь тут, пропадешь, найдут ли, если и отыщут, так не поймут, что ты, Саня, первый человек, ступивший на Марс.

– Не первый я! – Саня почти выкрикнул.

– Как не первый? Ну ты даешь, а друзья-то с тобой? Женька, Никодим, Рифат? Здоровы ли?

– Рифат погиб! – Саня расстроился окончательно.

– Да знаю я, так спросил, из вежливости. У нас же, у котов, как у семитов, прежде чем в ботинок нагадить, справимся о здоровье. Жалко парня, ничего не скажешь. Слушай, Саня, пожрать есть у тебя чего, а то во рту маковой росинки не было с утра. Подбрось бедному котику немного на пропитание. Можно и ненужное отдать, слышишь, как живот бурчит? Пить я сам найду, ты мне остатки отдай, все равно выбрасывать будете.

– Есть у меня немного. – Саня зашарил по торпеде в поисках пачки с галетами.

– За это спасибо, благодарен премного буду, ну, открывай тогда, поем да дальше тронусь в путь, дел еще много. – Кот нырнул под ровер, сокращая расстояние до люка.

Саня непроизвольно засобирался в шлюзовой отсек.

– Куда ломанулся? Сидеть! – Рука брата Никодима легла на колено Сане, удерживая его в сидячем положении.

– Никодим, ты это видел? – Под нажимом командира он уселся обратно в кресло.

– Видел и слышал. Голова твоя где, Саня? Коты не разговаривают, тем более советы не дают. – Брат Никодим уже более миролюбиво похлопал Саню по плечу. – Это бесы! Открыл бы им люк сейчас – зашли какие-нибудь, прости господи, пидрюги, тебя бы еще на входе пришили в лучшем случае, а мне, спящему, в открытый шлем перед смертью нассали, и я бы захлебнулся. Понял теперь?

– Мать честная! – Саня сокрушенно схватился за голову. – А я же чуть не купился. Красиво же он рассказывал.

– Бывает. Они могут даже в образе Господа явиться!

И брат Никодим рассказал Сане историю о священнике, танцующем в храме…

– Отец Иероним сам тому был свидетелем. Молодой, еще неопытный, очень ревностно относился к службе церковной. Считал, чтобы она велась по полному чину, с соблюдением устава, без сокращений, и однажды, в самый разгар литургии, какой-то иеромонах вдруг начал танцевать, да так хорошо и азартно, что хоть в ладоши бей и сам пускайся в пляс. Отец Иероним видит все это, посматривает на прихожан, те слушают его внимательно, как будто ничего не происходит, некоторые подпевают батюшке. Понять не может: они что, ослепли? Не видят такое безобразие? Тут отец Иероним не выдержал и подбежал к иеромонаху, утихомирить чтобы, да, видно, так одежду на нем рванул, что разодрал почти пополам. Приход, конечно, ахнул, бабки запричитали… Вывели тогда отца Иеронима из храма под белы рученьки.

Так вот, у кого он потом ни спрашивал, все твердили одно: шла обычная служба, и только безумный инок испохабил заутреню своим поведением, но никто не танцевал. Видать, только ему это привиделось. Вывод, Саня, напрашивается один: не верь своим глазам, обманчиво видение бывает, сердцу верь, молись чаще, и искушения отступят. Ну и службу церковную чти, со своим уставом в чужой монастырь не ползи, а кайся и как можно чаще причащайся Святых Даров!

Вот такие пироги. Боженька сам сделает, как посчитает нужным, для твоего спасения полезным! Ну, и где твой кот? Пропал? Ладно, ложись спать, я подежурю. С рассветом поедем, ближе подберемся.

День тридцать пятый. Бах благозвучный!

Рассвело, но облегчения и сил тревожный сон не прибавил. Неимоверный храп Сани распугал всю нечисть в округе, брат Никодим закрывал несколько раз ему защитное стекло, но тот умудрялся его незаметно приоткрывать обратно, и отследить этот специфический момент было весьма трудно, лишь бы занять себя и не уснуть.

– Снится дом, Никодим. Скоро вставать? – Саня поднял спинку кресла, просыпаясь.

– Пора уже, светает, а дом – это хорошо. Что конкретно снилось?

– Собака, родители, друзья, всего понемногу. Пахло вкусно, борщом, наверное, самое запоминающее, и тепло, по-домашнему уютно, проникает во все тело, размягчает, не передать словами.

– Ладно, побывал дома, теперь и повоевать можно. Давай подкрепимся, чем бог послал, и будем выдвигаться. – Брат Никодим вскрыл несколько пакетиков с едой, минута, и термоэлемент разогрел кушанье, не очень горячее и не холодное, в самый раз. Шипение внутри подтвердило готовность, бери да наяривай – на голодный желудок много не навоюешь. Шипение подозрительно не прекращалось…

– Это рация! – Саня залпом вылил себе в рот содержимое чудного аппетитного тюбика.

– Думаешь, Женька? – Тоже поглощая съестные припасы, брат Никодим прислушался к доносившемуся бульканью.

– Не достанет.

Звуки классической музыки органично вплелись в диалог брата Никодима и Сани. Торжественно и величественно она лилась из бортовых динамиков, заполняя собой небольшой внутренний объем ровера.

– Это Бах, токката к фуге ре минор! – Брат Никодим замер, так и не доев скудный завтрак.

– Приятно будет общаться с такими эрудированными ценителями прекрасного. – Голос, донесшийся из акустических колонок, мягко вибрировал, ничуть не заглушая и не дисгармонируя со звучащей мелодией. – Иоганн Себастьян счастлив, что может доставить вам своей игрой приятные минуты в такую трудную пору. Просит только извинить его за некоторые неточности в исполнении, очень давно играет, не может оторваться, поэтому пальцы потеряли чувствительность, да и кровь, запекшаяся на клавишах, не позволяет иногда взять необходимый аккорд. Этакий непрекращающийся хорошо темперированный клавир какой-то. Судьба порой надсмехается над человеком.

– Вы кто? – Брат Никодим начинал понимать, что за оппонент находится на том конце провода.

– Хм, у меня много имен. Впрочем, можете называть меня Блогер. Нравятся, знаете ли, модные словечки, так и подмывает завести свою страничку в сетях, истинную, без вуали, без никому не нужных пугалок и скрытых подтекстов, и прямой речью призывать заблудших ставить лайки. Больше лайков! Интересно, сколько подписчиков соберу под свои знамена? Роль стороннего наблюдателя тоже привлекательна, созерцать происходящее и получать эстетическое удовольствие от увиденного в мире, будь то война или рождение ребенка, не важно, крайне впечатляющее занятие. Везде присутствует незавершенность, изъян, каждое действо по-своему священно, а если успеваешь удачно повлиять на ход событий, то тут уж настоящий азарт появляется.

Простите, а вы любите играть, всерьез чтобы, как в русскую рулетку, например? Либо пан, либо пропал? Глупый вопрос, конечно, но мне простительно. Ваше путешествие сюда и есть игра, правила почему-то меняются, проиграть, поставив жизнь на кон, очень большая вероятность. Отважные вы все-таки люди, нужно отдать должное, подобающее вашей смелости. Или недалекости? Не настроен утомлять вас, всему есть время и место, поэтому сразу перейду к делу.

Вы и я замечательно осведомлены о намерениях друг друга. Как понимаете, моя роль не совсем привычна и обычна для такого случая. Приходится выступать защитником, покровителем, оберегать своих деток, зорко поглядывать, чтобы никто не посмел их обижать, а у вас, наоборот, инфантильная агрессия. Слово уж очень понравилось, не обессудьте, люди научились его применять теперь по любому поводу. Поучительный пример. Маленький ребенок подходит к маме и задается вопросом: что такое хорошо и что такое плохо? Ей трудно ответить сразу, силится, тужится, не читала она Владимира Владимировича, с ошибками пишет даже на государственных бумагах. И бац! Закатила оплеуху сопляку, ответная реакция на инфантильную агрессию, нечего задавать вопросы, на которые мамаша не знает ответ. Кстати, Маяковский теперь у меня поет, довольно сносно уже научился, учителя же неплохие. Бах злится, ругается на него, что нота не так взята, длительность, регистр, а тот знай свое – стихи нараспев декламировать. Так и музицируют вместе, не отвлекаясь на мирскую суету. Уржешься с ними.

Что-то отвлекся я немного, сентиментальный с годами стал, того и гляди, слезу пущу, вас надумаю пожалеть. Почему бы нет? Идея, пожалуй, и окажу вам такую честь, будете потом своим потомкам рассказывать о моем к вам расположении. Хотите, отпущу с миром, предоставлю возможность вернуться домой, к семье, к любимым людям? Снизойду до вас, мне же не слабо. Предлагать власть, золото, женщин не буду, если бы вы этого желали, то не решились бы на эту дурацкую затею, имею в виду ваш сумасшедший полет. Все это время, с самого старта ведь, наблюдаю за вами, кое-когда и помочь хотел. Увлекли вы меня своим оптимизмом, даже посочувствовал пару раз, но у всех свои цели и предназначения, так будем исполнять их с присущим нам артистизмом и гордостью!

Куда без нее, у вас ее не меньше, ласкает ваши душеньки. Добрались, впервые на Марс высадились. Хорошо, я решил. Доброта – удел слабых и юродивых! Отпущу отсюда одного, обещаю. Слово Великого Блогера даю! Только, кто им окажется, решайте сами. Покумекайте, выбор непростой, мне, например, аскета жалко. Пусть вернется в свой монастырь, когда-нибудь и вспомнит о моей услуге, глядишь, и мне не откажет потом в участии, много ведь не попрошу…

Хотя и другой тоже достоин, изворотливый, проныра, но простак, про таких говорят: на них страна держится. Ну, да решайте, у вас же демократия, спички можете потянуть или монетку бросить. Уж очень мне эти выборы нравятся, в них есть что-то мистическое, загадочное, могу даже язык высунуть. Ну ладно, разберетесь, не буду вам мешать, пойду готовиться к большой игре. Спросите, что за игра? Как же, позвольте, я понял, что вы согласились бросить кости. Неужели откажете мне? Нехорошо это: пили, ели в гостях, обнимались, обещали вечную дружбу и на тебе, по морде, в рыло? Извините за аллегорию, выговориться иногда необходимо, в жилетку поплакаться. Эти-то неспособны разделить с вами переживания, поделиться наболевшим, их лелеешь, воспитываешь, тысячелетиями в обиду не даешь, в ответ одно лишь поклонение и готовность перемолоть все и вся по единственному твоему мановению. Никакой лирики!

В общем, если вкратце, в пещеры, где обитают великаны, имеется три входа, и это для кого-то из вас окажется и счастливым выходом, между прочим. Это будет началом игры. От правильного вхождения в подземный лабиринт будет зависеть ваша дальнейшая участь. Проходите его – так и быть, кладу на алтарь головы нефилимов – всех, без исключения. Не проходите – уж извиняйте, кладу чью-то вашу. Но один из вас уйдет при любом раскладе, как обещал. Спасу его в последний момент, вырву из пасти этих злобных тварей. Не верите? Не сомневайтесь, выбора у вас все равно нет, а слово я свое всегда держу. По рукам?

– Мы согласны, только обойдемся без рукопожатий. – Брат Никодим ответствовал в переговорное устройство. Музыка не прекращалась, усиливаясь на пике литаврами. – Блогер, послушай, хотелось бы гарантий посерьезнее. Твое слово известно, веками обмениваешь его на кровавые подписи клятв.

– Разве не держу свое слово? – жестко перебил Блогер.

– Держишь, но не так, как об этом думают люди. – Брат Никодим спокойно продолжил: – Ты им самого важного никогда не говоришь!

– Фи, что за неосведомленность? Подробно, иногда слишком, объясняю, а если, в силу своего скудного умишка, кто и не понял сути, так уж это не по моей вине. Бывает, и извратят специально. К каждому находить подход трудно, не эскулап же я, в конце концов. – Неприятны были Блогеру сомнения брата Никодима. – Хочешь гарантий? Каких? Ради такой минуты могу сделать одолжение.

– Одолжение пустяковое, выеденного яйца не стоит. Данное слово, как ничто лучше, может закрепить слово, произнесенное при свидетелях. Собери свой народ и сделай при них заявление, а мы увидим, что в случае нашего фиаско ты не сможешь позволить себе уничтожить нас полностью, а все-таки отпустишь одного. Игра есть игра! Пусть победит сильнейший! – Брат Никодим налегал особенно на слово «игра».

– Глупцы, уничтожить вас могу сию секунду! Разорву на куски и раскидаю ваши части тела по окрестностям. Спрашивается, отчего тогда медлю? Обыденность притупляет сознание, а хочется всплеска эмоций, жажды победы в равной игре, где ставка – ваша душа, жизнь и, конечно же, существование этого народа. Сколько смен настроений, от малюсенькой надежды на спасение до полного истошного отчаяния. Стоит посмотреть на это, попытаться сопереживать, не часто происходит подобное…

Хорошо, договорились, я соберу народ у лабиринта, но есть еще одно небольшое требование: вы должны поклониться мне как царю, коленопреклоненно. Не бойтесь, увиденное не лишит вас разума, приду во всем своем блеске и великолепии, как и подобает властителю мира, нужно же тренироваться понемногу, форму обретать! Готовьтесь, музыку оставлю. Гений он, этот Бах, не то, что нынче. Особенно его стихи! Ха-ха-ха! Знатная шутка получилась у этого, как его, забыл совсем, барабанщик, группа музыкальная, известная, жду не дождусь его к себе! Ха-ха!

– «Битлз», Ринго Старр? – Брат Никодим попробовал подсказать Блогеру, но ответа не последовало. Бах музицировал с воодушевлением, ошибок в исполнении становилось больше, кто-то запел, затянул невпопад, кашлянул и попросил на русском начать снова…

– Выключи ты ее! – Саня раздраженно потянулся к рации.

– Не выключается, везде уже нажимал. Давай надевай тяжелый скафандр и проверь ровер. – Брат Никодим перелез через торпеду и забрался в Санино кресло. – В каком пойдешь, в левом или правом?

– Все равно, в чем умирать! Давай в левом.

В ограниченном пространстве ровера снятие повседневного скафандра, впрочем, как и обратный процесс, – такое же малозанимательное занятие, те же неуклюжие движения, рывки, барахтанье. Зато вход в тяжелый марсианский был легким и приятным: расстегнул молнию, как красивое платье на любимой женщине, вошел и так же грациозно застегнул…

– Никодим, видимых повреждений не наблюдаю, шасси в порядке, течи тоже нет. Все нормально. – Для верности Саня обошел ровер еще раз. – Забираться обратно будет тяжеловато. – Он сравнивал два типа скафандра, отличающихся не только весом, предназначением, цветом, но и системами жизнеобеспечения и длительностью пребывания в марсианской среде.

– Не нужно забираться тебе, Саня. – Брат Никодим буднично подгонял под себя водительское кресло. – Возвращайся назад, я справлюсь один.

Ровер при трогании с места дернулся несколько раз и, оставляя за собой бурунчики из песка, поехал к всплывавшим на горизонте пещерам. Летать умеет, а водить так и не научился!

– Никодим, вернись, меня забыл! – закричал Саня. – Ушли вместе и прийти должны тоже вместе, это же закон. Как я потом людям буду смотреть в глаза? – Слышимость позволяла общаться еще некоторое время, пусть и на фоне звучащей музыки.

– Ты свою задачу выполнил сполна, Санек, теперь мне нужно постараться. Доберись обязательно до Женьки и сразу улепетывайте. Скоро окно для возвращения закроется, тогда никаких шансов спастись не останется, вдвоем вы справитесь. – Брат Никодим остановил невдалеке ровер, проверил работу электроагрегатов, панели сложились и вновь вышли в рабочее положение.

– Нет, так не пойдет! Дойду пешком, если не возьмешь, туда всего пятнадцать километров, а до Женьки сто пятьдесят, да и завалишь без меня все дело. – Уверенный в своей правоте, Саня твердым шагом направился к роверу.

– Если будешь идти размеренно, с постоянной скоростью и неглубоко дышать, то воздуха тебе хватит дней на пять, не больше займет и дорога. Воду экономь, поешь уже с Женькой. Иди аккуратно, камни обходи. Саня, стой, кому сказал, еще один шаг – и я пристрелю тебя! – Брат Никодим в подтверждение своих слов выдвинул крупнокалиберный пулемет, тот, словно Петрушка на ярмарке, раскланялся на разные стороны, беря в прицел Саню.

– Никодим, брось, никто лучше меня не справится с «Крабом», ты же знаешь. Мог Рифат, но его больше нет. – Саня все же сделал опасный шаг.

Глухо заработал дистанционно управляемый пулемет, выдав короткую очередь. Фонтанчики песка стеной на мгновение скрыли Саню от брата Никодима.

– Не шучу, поворачивай и иди! Это приказ! Ну, кругом! – Стальной голос командира не предвещал ничего хорошего.

– Эх, Никодим! Пристрелишь меня, тогда у тебя появится возможность остаться живым и вернуться, он же обещал, кто-то один. Так давай, стреляй!

Если бы сейчас на Сане была тельняшка, то, несомненно, разорвал бы ее вдоль, а потом еще на раз и по диагонали.

– Не дури! Его обещания ничего не стоят, ложь его имя, обман и страдания. Иди с миром и не оглядывайся, что бы ни случилось, понял? Приказываю тебе и прошу! А я уж им поклонюсь в ноги, да так, что запомнят навсегда, не на один век! – Брат Никодим резко сорвал ровер с места.

– Никодим, что для тебя я еще могу сделать? – Саня провожал друга и командира, понимая и чувствуя позвоночником: увидеться им больше будет не суждено.

– Вернитесь домой, слышишь, обязательно долетите! – Несмолкаемая фуга Баха заглушила последние слова, но Саня понял отчетливо: – Прошу еще прощения и молитв ваших за меня!

Следы ровера, проезжавшего в этом месте пару дней назад, то терялись, то неожиданно возникали снова, петляя между расщелинами и скалами, огибая крутые склоны песчаных дюн, как нить Ариадны, вели к взлетно-посадочному модулю, к надежде на спасение. Саня забирался иногда на каменные возвышенности, увидеть бы модуль, хотя бы антенну, да куда там, и тридцати километров еще не пройдено, разочарованный, поспешно спускался и монотонно продолжал свой путь, считая про себя детскую скороговорку:

– На златом крыльце сидели царь, царевич, король, королевич…

Ритм помогал выдерживать постоянную скорость, не сбить дыхание, медленно, но верно продвигаться вперед. В короткие промежутки отдыха Саня смачивал губы водой из аварийного запаса скафандра, тяжелевшего с каждым пройденным метром. Умыться бы! Пот заливал лицо, неприятно оставляя разводы соли, на зубах похрустывал песок. Как он попадает в герметичный, казалось бы, и цельный шлем, уму непостижимо? «Дойду ли?»

Яркая вспышка света озарила безлюдную пустошь Марса. Фобос, зависший в зените, тревожно бликовал, и ему, видать, перепало. А если разозлится, обидится? Низринет тотчас вниз и покончит с нарушителями спокойствия одним махом, чтобы другим было неповадно соваться. Не оглядываться! Саня помнил наказ командира, укрыться бы где. От хорошего бархана и камней толку мало, завалит, накроет песком, без посторонней помощи не откопаться, и как же тяжело даются шаги, за плечами будто рюкзак, набитый кирпичами, и такое состояние уже в первый день, нужно искать срочно укрытие. «Выдержу ли, дойду ли?» Под ногами задрожало, заходило ходуном. «Марсотрясение, сейчас пойдет ударная волна, как же медленно я иду». Скорее, падай! Фобос скрыла мгла, потемнело вмиг, вихри из пыли исполняли танец смерти, кружась, вальсируя, призывно подхватывая Саню под локоть, давай, мол, присоединяйся к нам, составь компанию. Огромных размеров камень собирался вот-вот последовать приглашению танцоров, придавить спрятавшегося за ним необычного оранжевого человечка, лишить единственной защиты, да года берут свое, не угнаться за молодежью, останусь на месте, посмотрю, глаз порадую.

Вроде обошлось. Следы бы ровера не исчезли. «Найду ли их после такой бури? А почему стало тихо? Музыка Баха больше не звучит. Хоть Бах и великий, а надоел хуже горькой редьки, и вправду, умолк. Попью немного и в путь».

Никодим, где тебя теперь искать, среди живых или мертвых? Бах получился на славу, хороший такой БАХ, звучный! Вот тебе, брат, и фуги с кантатами!

День сорок пятый. Кремль, Москва

– Ваш ход, Владилен Владиленович! – Министр обороны Российской Федерации, как всегда, был собран и подтянут.

– Наблюдаю все время за вами, уж простите, издержки образования. Осталось три хода, и вам будет мат, а вы цепляетесь за призрачную надежду, или это в вас известный «авось» сидит? – Президент задумчиво глядел на шахматную доску. – Сдавайтесь и пожмем дружески руки. Бессмысленно же дальше продолжать партию!

– Авось, может быть, но положение мое не так и критично. Если, к примеру, сожру вот эту пешку, то офицер шаханет вашей королеве. – Кожемякович проделал задуманное, стараясь незаметно, под столом, вытереть вспотевшую некстати ладонь о полы парадного кителя.

– Это предсказуемо. Пешка и предназначалась в жертву, а вы клюнули. Вот и пожинайте теперь плоды своей неуемной фантазии. Шах и мат! Еще быстрее получилось. – Президент элегантно срубил офицера конем, довольно потирая руки. – Коняшку-то и не восприняли всерьез. О, боги, будьте нам порукой!

– Так и знал, что продую опять! Это Гомер? – Министр обороны аккуратно расставлял фигуры для новой партии.

– «Илиада», замечательная книга! Читали? – Довольный президент прохаживался у увесистого письменного стола.

– Читал, давно, в детстве, – чуть покраснев, невнятно ответил Кожемякович.

– Кстати, Сергей, как там дела у ребят, что слышно?

– Пытался вам вчера еще доложить, но вы оказались на пресс-конференции, не стал беспокоить. – Министр поднялся из-за стола и вытянулся. – Не война же началась.

– Ну-ну, слушаю. – Глава государства занял свое рабочее место.

– Связи как не было, так и нет. Наши попытки не увенчались успехом. Комплекс на орбите Марса, без признаков жизни, работает только маяк. Через год-полтора ожидается сход в плотные слои атмосферы, не очень удачно выбраны параметры. Более-менее достоверно можно утверждать, что модуль на поверхности, а в каком состоянии и работоспособности, неизвестно. Вчера прошла информация, что десять дней назад марсианские поверхностные роверы зафиксировали толчки амплитудой около семи баллов, они находятся далековато от эпицентра, но есть вероятность, что взрыв все-таки был произведен, с эквивалентной мощностью около ста мегатонн. Цифра соответствует применяемому заряду, обрабатываем поступившие данные, к вечеру буду готов доложить.

– Хорошо. Ваши предположения по поводу экипажа? Смогли уцелеть? Какова вероятность благополучного исхода экспедиции?

– Скорее всего, экипаж погиб! Окно для старта с Марса закрывается на днях, даже в случае их выживания и удачного попадания на комплекс шансов вернуться немного. По длинной траектории им не продержаться, корабль не рассчитан на такую продолжительность, запасов воздуха, воды не хватит, даже со всеми натяжками. Прогноз неутешителен.

– Сергей Кожемякович, спасибо! Подготовьте, пожалуйста, представление к государственным наградам…

– В закрытом списке? – Министр нечаянно перебил президента.

– Разумеется. И наверное, посмертно… – Владилен Владиленович вяло посмотрел на министра обороны, вытащил черного вороного коня из ровного строя шахматных фигур, любезно расставленных Кожемяковичем, и направился к выходу: – Пойду к премьеру, проверю на нем Гомера!

Часть четвертая Coda

Глава 1

Оживление на автостоянке начинается примерно около шести часов утра. Редкие автовладельцы, ответственно относящиеся к своей работе, стягиваются к машинам, зябко поеживаясь на ветру. Кто-то заглядывает под капот автомобиля, проделывая известные положенные по эксплуатации процедуры, проверяют уровень масла, силясь рассмотреть нужные на щупе метки, отворачивают неподатливые крышки бачков тормозной жидкости и антифриза, бегают, как угорелые, с манометром, измеряя давление в шинах. Кто-то, наоборот, поверхностно относящиеся к техническому состоянию авто, недовольно запихивают себя в салон, спешно запускают двигатель и без прогрева вылетают прочь со стоянки. Кто-то же бережно смахивает прилипшую пыль ветошью, попрыскивая предварительно на стекло моющим средством из пластикового бутылька.

Разные люди, разные автомобили, и дальнейшая судьба их сложится тоже по-разному. Пройдут ли вместе до конца своих дней или разбегутся после непродолжительного общения, ведомо лишь на небесах и, в меньшей степени, базе данных ГИБДД. Случаются, конечно, и радостные повторные встречи, нежданно появляющиеся на нелегком жизненном пути, но чаще они мимолетны и с накипью грусти. Ого, это же моя бывшая проехала, узнал ее по царапине на правом боковом зеркале, постарела-то как, и уже провожаешь с сочувствием и снисходительностью. Счастливых тебе поворотов, милая!

Разъедутся ранние пташки, и с восходом солнца налетит основной косяк, безудержно галдящий, куда-то всегда спешащий, с азартом покрикивая, бранясь между собой. Деловитые водители большегрузов, удачливые бизнесмены, мелкие клерки, опаздывающие работники сферы услуг и обслуживания, заботливые мамашки, отвозящие своих чад в детский сад или школу, соберутся вместе и, как обычно, организуют пробку при выезде со стоянки, не делая скидку на пол, возраст и расовую принадлежность. Таким образом повторяется изо дня в день, невзирая на времена года. Поругавшись утром, вечером, того и гляди, идут, обнявшись, смеясь и настойчиво предлагая взаймы. Но в выходной день стояночная жизнь ненадолго замирает, никто никуда не торопится, дети не плачут от попавшего на них снега или грязи, слетающего слой за слоем с крыши автомобиля, энергичными движениями смахивающими щеткой мамы или папы. Тишина и идиллия!

В это же воскресное утро было по-другому. Двенадцатитактовый блюз сотрясал глубину парковки, казалось, еще немного – и защитного цвета кунг пустится во все тяжкие, подпрыгивая и переваливаясь в ритм грохочущей музыки. Тяжелые гитарные рифы сопереживали пронзительному и тонкому вокалу, то туго переплетались, как разворошенный клубок змей, то расставаясь, расходились на октаву, чтобы вновь слиться в музыкальном экстазе под несмолкаемый гром барабанов. Охрана знала, что такой хоррор на стоянке слушает только Олег-камазист. Напьется и требует продолжения банкета, и, как всегда, за праздничным столом он окажется один. Или просто забыл выключить телефон, уснул, впрочем, и такое случалось довольно часто, жди теперь, когда батарейка сядет.

Ночью он сидел на кушетке перед поставленной вкось табуреткой, покачиваясь, с пьяных шар муслякая огрызок карандаша, и старательно выводил на листке бумаги латиницей слово «CODA». Потом, когда проснется, схватится за раскалывающуюся голову, красными с бодуна глазами окинет грязный маслянистый стол, нальет из оплавленного чайника воды, жадно доест оставшийся кусок нарезки бекона и, пошатываясь, враскачку выползет на свежий весенний воздух. Какая сода? Откуда она? Понаписал, блин! Завязывать нужно с пьянством, а то придет еще в голову позвонить в ФСБ и сказать в трубку изменившимся от выпитого голосом:

– Магазин «Черное amp; Белое» на улице Курортной заминирован. Требую прекратить выпуск алкогольного напитка «Тройка», и немедленно, сию секунду. Иначе через три дня, три ночи и три часа три человека взорвут этот рассадник зла к едрене фене три раза!

«Пора завязывать, не пойду до туалета, пока Сани нет, можно сходить по-маленькому и на его заднее колесо автомобиля». Грузовик, покрывшийся за ночь свисающими сосульками, угрюмо приготовился к непристойной экзекуции. «Как же надоели эти алкаши! Трезвые – люди как люди: и отремонтируют, и помоют, и из кузова мусор выметут, а как нажрутся, хоть волком вой, ржут, галдят и оправляются чуть ли не на кабину. Сани на них не хватает, где же он, забыл меня, умотал за своим призрачным счастьем, колеса некому теперь подкачать, на дисках сижу. Эх, засада!»

Олег целеустремленно приближался к предававшемуся воспоминаниям грузовику, на ходу хаотично нашаривая понадобившуюся внезапно ширинку. Судя по всему, заднее колесо было отброшено сразу, не успевал. Опухшие от изнурительного писательского труда воспаленные глаза судорожно искали приемлемую для гажения площадку. Неожиданно он застыл на месте, с изумлением рассматривая надпись на выпавшем ночью снежке. Забыл подлец? Ходил тут, орал благим матом, песни пел, фурил, где ни попадя. Во как уставился, ничего не помнит! На снегу перед самой кабиной, каллиграфическим, если так можно выразиться, почерком, тоже с большой натяжкой, сверкала соломенно-желтым, почечным цветом фраза «CODA»!! С жирными двумя восклицательными знаками на конце! Не сказать, что надпись была выведена идеально, но для современного изобразительного искусства являла определенный интерес, этакий эталон пофигизма и ярчайшего разгильдяйства, помноженный на народную тягу ко всему прекрасному. Крупными, с классическим наклоном, буквами, с завитушным соединением и закругленностью, достойной отличника по русскому языку, она, как будто последняя надежда попавшего на необитаемый остров Робинзона, как сигнал SOS, выложенный на песке, красноречиво взывала к небесам, приглашая пристально обратить на себя внимание.

Выделенные восклицательные знаки свидетельствовали только об одном – что это еще не точка. Думай, всяк проходящий мимо, размышляй, включи мозги, пошевели извилинами. Олег и старался так поступить, окончательно забыв о цели своего прихода. Опять сода? Что за сода такая? Какая, нахрен, сода? Нужно Саню возвращать, хватит, налетался! Что же это все-таки значит? Не пойму, сода какая-то! Написал бы «чай», еще понять можно, коротко и ясно. Нужно купить чай, сахар, посложнее, конечно, но тоже выполнимо, а сода зачем? Пироги братва собралась печь? Не похоже, из области фантастики. Что тогда?

Еще в бытность вхождения в кризис среднего возраста Олег заметил, что частое употребление высокоградусных напитков приводит к частичной потере памяти. Пробовал выстраивать математическую зависимость от соотношения количества потребляемого продукта к продолжительности беспамятства, но из-за ретивого характера и малоподготовленного организма эксперимент так и не был доведен до логического завершения. Поэтому на свет явилась весомая альтернатива. Он начал придумывать загадки и ребусы, например, однажды, когда первые три стопки проходят как разогрев перед основным выступлением, решил выложить на письменном столе посадочные аэродромные знаки.

Букву «Т» для отметки границ зоны приземления самолетов он смастерил, используя для этого нехитрый канцелярский набор из школьного пенала дочки. Ручки, карандаши, стирательные резинки, скрепки – все пошло в дело, все пригодилось. Следующим утром, когда проспался, то перед ним развернулся игрушечный аэродром, по направлению взлетно-посадочной полосы которого, в конце, ожидала бравая уменьшенная модель французского истребителя «Мираж-2000». Оставалось только приподнять пластмассовый постамент с копией самолета и обнаружить под ним спрятанную накануне заначку.

Задача с содой выглядела сложнее, никаких понятных зацепок, явных и видимых ориентиров, лишь подозрительная мочевидная надпись на снегу и корявое послание на листе бумаги. Похвалил себя, не раздумывая: растешь, Олег, растешь, как на дрожжах, изобретательным становишься, с выдумкой подходишь к пьянству, комбинируешь. Зачем же только усложнять и без того трудное задание? Самому ведь потом распутывать этот клубок, созданный воспаленным разумом.

В кунге, жадно отхлебнув из чайника воды, Олег внимательно осмотрел содержимое полок, шкафчиков и полуобгоревшей тумбочки. Не сомневался, что решение ребуса существует, где-то рядом находится, иначе все надписи теряли всякий смысл, а позволить себе праздное и бессмысленное житие не хотел, любил ценить время и временами оценивал любовь. Ничего сверхъестественного в тумбочке не оказалось: детали, инструмент, провода, на полках пакетики с чаем, сахар кусками в разорванной коробке, стопки, кружки. Необходимо их вымыть! Дальше – пакеты с просроченным сроком годности, вилки, ложки, сода. Так, сода, стоп! Может, она даст подсказку, может, в ней кроется разгадка?

Как-то выпадает она из общей картины беспорядка, никогда не обращал на это внимания, а сейчас как завороженный разглядываю. Очень даже интересно! Ну вот, пожалуйста, так и есть. Внутри коробки с содой лежала свернутая вдвое записка, из середины которой на стол выпали пятьсот рублей одной замечательной купюрой. На верном пути находитесь, товарищи, пытливый ум заставляет надевать калоши. Олег с нескрываемым любопытством и удивлением прочитал короткую запись. Она гласила: «Дебил! Это не сода, а CODA! Окончание музыкального произведения! Понял? CODA, на латинице! Название четвертой части! Опохмелись на эти деньги и садись писать, верни ребят домой. Начни с кузни и не пей больше так много!» Понятно теперь, еще одной загадкой в истории человечества стало меньше, еще одна страница перелистнута и закрыта. Что ж, CODA так CODA, начинаем!

Глава 2

Обычная старообрядческая ветхая кузница, с прохудившейся деревянной крышей, покрытая по обуглившимся, кирпичным, подпирающим несущий свод колоннам толстым слоем почерневшего мха.

Дверь, скорее калитка, болтающаяся на единственной ржавой петле. Сапожник без сапог! Можно же хоть вход сделать презентабельным, не позорились бы, тоже мне кузнецы! Саня осторожно приподнял клеть и вошел внутрь.

– А-а, Саня, заходи! Соизволил все-таки навестить нас? – У наковальни склонился здоровенный обросший цыган пожилого возраста в знакомом всем кузнечном фартуке, что-то объясняющий худенькому подростку в рваной, прожженной телогрейке. – Проходи, посмотри нашу выставку, пока мы тут заняты.

– Хорошо, погляжу.

В углу лежали наваленные друг на друга греческие и римские щиты, копья, мечи разных эпох. Рядом, на обитом железом столе, расположились диковинные фигурки не то людей, не то животных, застывшие в неестественных позах, тут же были разбросаны и наконечники стрел, дротиков, замки, ключи, детали от неведомых механизмов. Дня не хватит, чтобы осмотреть все разнообразие произведенной продукции кузнечного ремесла.

– Принеси-ка мне воды, Филиппка! – Цыган отправил юнца из кузни, вытирая руки о фартук, пристально разглядывая посетителя. – Надумал никак?

– Думай не думай, а мимо тебя не пройдешь. – Саня взял в руки статуэтку богини Афродиты. – Красивая, как моя Ольга Павловна. Долго такую ваять?

– Умеючи, за день сделаю, а с больной головой и жизни мало. Хочешь, научу?

– Спасибо, не надо. Никудышный из меня ученик, время только отниму.

Калитка сухо скрипнула, Филиппок приволок два огромных ведра с водой, взрослое выражение лица подростка, его крепкие, длинные, не по росту, руки указывали на недюжинную физическую силу и не по возрасту умственные способности. Поставленные ведра гулко стукнули о каменный неровный пол.

– Молодец! Уголька еще принеси, хорошенько поддать нужно нынче. Доделаем оградку, тогда и передохнем малость.

– Михаил, ты мне скажи, пожалуйста. Другого способа разве не существует? Только такой?

Статуэтка ослепляла неземной красотой, куда ни кинь взгляд, везде в ней просматривалась божественная чистота линий, завершенность пропорций, живость и одухотворенность каждого наклона, каждого изгиба, чувствовалась рука великого мастера. Саня нехотя вернул изваяние на место.

– Что тебе сказать на это? И до тебя бывали странники, и после будут, не впервой. Нам-то что, водой колодезной напоили, хлебушком поделились, дорогу указали, ну, иди себе, нас вспоминай добрым словом. Только не всем суждено дойти, места здесь топкие, болотистые, в лесах дремучих разбойники шалят, так и ждут вас, доброхотов, обобрать да жизни лишить. Кто посильнее, тот проскакивает, случается, кто и обратно возвращается, и такое было, но многие остаются там, в дебрях, не найдешь и поминай как звали.

– Идти-то далече? Я вроде не из пугливых, за себя смогу постоять.

– Верст двадцать, не больше. Сила тут другая нужна, Саня. Ты, вон, крестик хоть и носишь, а в бане снимаешь, жжет цепь-то златая. Проезжаешь храм, так даже не перекрестишься, не постишься, на потом все откладываешь, надеешься, как по заказу вера придет. Ведра иди подними, которые Филиппка принес, погляжу, какая у тебя богатырская удаль. К нам не мудрено прийти, выйти не всем удается, слезами чистосердечными умыться надобно.

«Тоже мне проверка силы, в них литров по пятнадцать, а то и меньше будет. Смеются надо мной, сейчас как покажу им гиревой спорт, на вытянутых руках подниму». Саня скоренько приблизился к водным снарядам, давно не пробовал заниматься, но не беда, и поболее весом тягал. Эка невидаль! Хорошо смеется тот, кто смеется над собой! Схватив ручки и правильно, по-спортивному, расставив ноги, он хотел рывком дернуть ведра вверх, удивить своей выправкой, мощью, но они не поддались ни малейшему движению, предпочитая оставаться на полу. Из свинца, наверное, сделаны? Изменив позицию, Саня корячился, тужился, обходил вокруг, но так и не смог сдвинуть их ни на миллиметр. «Как же так? Пацан, хилый подросток, с легкостью ими управляется, а я и приподнять не могу?» Цыган добродушно смеялся в окладистую бороду:

– Не надрывайся, бросай. Не выйдет у тебя ничего, тут сноровка особая нужна. Филипп тоже не сразу научился, ты и кувалду в вертикальное положение не поставишь, а все туда же: сила есть – ума не надо.

– Что теперь, один у меня выход получается?

Калитка распахнулась, и в кузню въехала тележка, влекомая помощником, доверху, с горкой, наполненная углем.

– Разжигай горнило, Филиппка, работать начнем, делу время, потехе час. – Кузнец напялил на себя остроконечную войлочную шапку. – Дай знать, Саня, если будешь готов. А нам некогда, заказов много.

Загудели меха, со свистом выдыхая воздух, цыган кочергой помешивал угли, отделяя и выбрасывая на лист железа камни и окалины, попадающиеся иногда вместе с черным топливом.

– Филиппка, подь сюда, неси заготовки, я к мехам сам встану.

Приваленные к стене пролеты оградки жалобно позвякивали, вбирая стуки и стоны, издаваемые ритмичными ударами кувалд о наковальню. Аккуратно присев на них, Саня следил за спорой работой кузнецов. Красками не нарисуешь, а они с железом такое вытворяют!

– Михаил, а оградка-то кому? Из богатых? Завитушек уж много, вычурно слишком. – Саня похлопал по выступающим резным прутьям ограды, дивясь архаичному стилю манеры исполнения. – И птицы райские, и звери диковинные, кому же такая красота?

– Как кому? – Цыган остановил подмастерье, уже замахивающегося для нанесения очередного удара. – Твой же заказ, для тебя и делаем, сам ведь просил покрасивее, вот и стараемся.

– Мне – зачем? – Саня остолбенел. Как обжегшийся нечаянно огня, он соскочил с ровного ряда пролетов. – Когда это я просил? Чё-то не припомню такого!

– Ты что, паря? У меня и бумага имеется, на, смотри. – Кузнец достал из фартука сложенный обляпанный лист. – Черным по белому написано: оградка для могилки четыре на шесть метров, твоя подпись. Зачем только такую большую, не понимаю. Тебе платить нечем?

Юнец недружелюбно переложил кувалду в другую руку, со вниманием ожидая от кузнеца сигнала к действию.

– Родители не положили разве с собой? Обычно мамки всегда своим чадам что-нибудь, да кладут. Может, родственники, знакомые, нет?

– Карманы могу вывернуть, ничего с собой не взял. Пустой я! – Саня демонстративно вывернул наизнанку наружные карманы брюк и куртки.

– Внутренние тоже покажи. – Отрок глазами указал на собачку молнии. – Сами не полезем, разбойничать не будем.

– Да нет ничего, откуда взяться-то? – Резко расстегнув клапан, Саня дернул левый лацкан куртки и с нескрываемым недовольством вывернул и внутренний карман.

На пол, звеня и играясь, откуда ни возьмись посыпались монеты.

– А говоришь, нет ничего! Обманываешь нас! Нехорошо это! Собери сколько нужно, остальное отдай ему, нам чужого не надо. – Цыган обратился к расторопному помощнику.

Не понимая, что происходит, откуда деньги взялись и зачем ему могильная оградка, Саня изумленно уставился на россыпь монет, среди которых попадались и золотые, отличающиеся от остальных размерами и характерным притягивающим блеском.

– Есть кому молиться за тебя, Саня. Вишь, сколько в карман положили, не на одну оградку хватит. С такой мошной и разбойников минуешь, откупишься, а там Петр с Павлом встретят, в обиду не дадут. Так, может, рискнешь, пойдешь? Все такой дорогой проходят, никто не минует, даже святые старцы и то пешочком идут. Филиппка их сопровождает, уговор у нас с шатунами, не трогают тех, кто с ним под ручку идет.

– Ну, а меня? Проводит?

– А ты разве старец, святой? Бороду вон бреешь, седины опять же немного. Нет, не похож! У них и таких денег мешками, тяжелые, все золотые, самим не донести, Филиппка порой обессиленный возвращается, хотя силушку его видел. Сам иди, еще молодой, авось и выберешься, а нет, так отправлю обратно тебя, по-старому, как научен.

В ушах Сани зазвенело, голова закружилась, кузня расплывалась, меняя форму и очертания. Пытаясь устоять на непослушных ногах, он ухватился за крюк, вбитый снизу в навес крыши. Шум плавно перерос в отчетливый колокольный перезвон, величаво возвещающий о приближении времени обедни.

– Колокола откуда? Где-то рядом церковь? – Саня, держась за крюк обеими руками, недоуменно спросил у опешивших от вопросов кузнецов.

– Привиделось тебе, Саня, ближайшая в городишке, объяснял ведь уже, двадцать верст до нее. Наковальня это звенит, ишь расчирикалась как! Она за день наши потуги принимает, а потом выдает тревожным набатом, а ты сам и послушай. Давай, поможем, плохо тебе? Подержим, не упадешь. Прислони ухо-то, не стесняйся, пойдем. Да ты на колени-то встань, не боись. Зазорным считаем лишний раз поклониться, мним, строим неведомо что из себя, а слушать же удобнее так, ну, клади головушку, да прямо на станину. Слышишь, нравится?

– Колокола, настоящие чудеса! Каким же образом наковальня выдает перезвон?

– Перевернись, другим ухом послушай, ну как? То-то же! Филиппка, держи ему руки, не давай вставать. Да не брыкай ты, Саня, больней будет, себе хуже только делаешь. Отправлять его сейчас будем обратно. Не готов он еще с нами. Пусть ума-разума наберется. Держишь, Филипп? – Кузнец ласково огладил взъерошенные волосы Сани, как бы определяя попутно место для нанесения решающего удара.

– Эй! Вы что задумали, изверги? Так же не договаривались? – Бесполезные Санины телодвижения вырваться из цепких рук юноши вызывали на его суровом лице лишь сожалеющую ухмылку. – Просил только вернуть обратно, а не членовредительствовать. Прекратите немедленно!

– Голову держи крепче, не хватало еще ухо ему отсечь, смеху потом не оберешься. Вскрикнуть не успеешь, как верну. Помяни мое слово. – Кузнец некоторое время присматривался к лежащим у верстака кувалдам, вероятно сопоставляя размер молота с крепостью Санькиного черепа. – Мы с Филиппом только на иконах во всем блеске и великолепии, как на параде, а в обычной жизни приходится и поработать, кувалдой помахать, где доспехи подправить, оружие починить. Опять же уважаемым людям до Эдема без приключений добраться. Вот хороший, как раз для тебя! – Старый цыган отер руки о фартук и, приноравливаясь к ручке выбранного инструмента, с важным видом приблизился к лежащей на наковальне голове Сани. – Да не верти ты так зенками. Идет, Санька, битва и до самых последних времен продолжится. В следующий раз приходи подготовленным, бойцы бесстрашные нам нужны, враг силен, спуску не дает. Одолеем, конечно, сомнений нет, и разбойников искореним, одна им масть. Павших из наших жалко только. Приходят, как ты, круги округ кузни наматывают, знают все, рядятся друг перед другом, дай, кузнец, мол, оружие вострое да броню стойкую. Не понимают, что этого мало, нужно вот здесь, в голове и сердце, иметь кольчугу, она больше охоронит от ворога. Сильным духом, прежде всего, нужно быть. Не шевелись, у меня рука легкая. Филиппка, держи его сильней!

Саня не видел профессионального замаха кузнеца, подростка, выражение их лиц. Только холодная гладь наковальни обжигала щеку да покосившаяся от времени калитка, прощаясь, жалостливо поскрипывала, неумеючи подпевая в такт заполняющему необычную кузню колокольному звону. Страшный, тяжелый удар молота расколол голову несчастного Саньки, как орех, молниями распространяясь по всем клеточкам обездвижимого тела. Горячие проблески затухающего сознания взывали к справедливости и праведному гневу, медленно сворачиваясь в точку, потом пропала и она. Ни звука, ни света.

Глава 3

Жутко болела голова, в висках тоненькие капилляры сопротивлялись откачивающему из мозга внутричерепное давление маленькому невидимому насосу. Сквозь поцарапанное стекло шлема Саня увидел голубоватый окрас неземного неба. Для Земли недоставало глубины и обширности. Тело, закованное в скафандр, ныло, тупо отдаваясь в ребра и покалеченную спину невыносимой болью. Его везли на какой-то повозке, не особо заботясь о сохранности раненого человека. Назойливый комариный писк работающего механизма прослушивался и через многослойную шумоизоляционную защиту марсианского оранжевого одеяния. Собирая попадающиеся на пути неровности, телега ходко двигалась к намеченной цели, на подъеме бойко сжимая комаров в тучу, органично дирижируя писклявым хором аккумуляторных насекомых, разгоняя их на спусках, монотонно вибрируя несмазанными осями.

– Очнулся, Сань? – Небо закрыл шлем, прячущий в себе небритого Женьку. – Как оно, болит?

Повозка остановилась, Женька поправил крепежные ремни, туже стянув ими болтающиеся ноги друга.

– Тебе, Саня, нужно попить. Если слышишь меня, то попробуй хлебнуть из своего аварийного запаса, я его подключил к «Малышку». Иначе загнешься, топать еще очень долго. – Включив светодиодные лампы на кончиках краг, он осветил изможденное лицо Сани. – Если понимаешь меня, моргни два раза, если нет, то пять. – Хихикнув, Женька осмотрел сквозь стекло шлема зрачки глаз. – Вроде на свет реагируют, но не пойму, ты очухался или еще нет?

Саня, с некоторой задержкой, выдержал постоянный интервал, моргнул четко пять раз и закрыл снова глаза.

– Понимаешь, значит, и шутишь уже почти как Петросян. Ладно, отдыхай, я потащил дальше свои сани. Устану, подойду к тебе, и пей, больше прикладывайся к воде, ее достаточно, не забудь.

Повозка тронулась в путь, ведомая неугомонным и напевающим себе под нос Женькой. В наиболее зыбких местах марсианской пустыни приходилось помогать четырехколесному «Малышку», что с лежащим ничком на нем Саней было делом трудоемким и затратным физически. Не приспособленный для таких телодвижений скафандр все время норовил принять удобное только ему положение, поэтому требовались недюжинные усилия для преодоления сопротивления каркаса, плюс ко всему максимальный вес самой тележки, груженной под завязку аккумуляторами, емкостями с водой, кислородом и провизией, да еще с беспомощным Саней на борту. Остановки для отдыха становились продолжительнее, время движения короче.

– Женька, подойди!

Двигатель телеги запел фальцетом, сбрасывая с себя нагрузку, затем внезапно осип и, переходя на доверительный шепот, успокоился. К Сане подошел запыхавшийся Женька, ощупывая крепления фиксирующих ремней лежака.

– Заговорил, молодцом, Саня! Как ты?

– Жить можно. Где находимся, куда меня везешь?

– Удивишься, наверное, но мы до сих пор на Марсе. – Женька не скрывал своей радости. – Ты много не говори, вредно. Еще день-два – и приедем к модулю, там быстро поставим тебя на ноги. Он хоть и разрушен, но герметичность сохранена, и система жизнеобеспечения работает нормально.

Сане с трудом давались слова, он не узнавал своего голоса, связки не слушались, пересохшие губы почти не размыкались.

– Что с модулем, почему разрушен? Как ты меня нашел?

– Поклевали его родственнички Орна, вы же когда уехали, в ту ночь, так там тарелки разные летать начали. И круглые, и треугольные, и сигарообразные, сейчас-то понимаю, подвозили этих тварей. Я в напряге, задраился полностью и провел всю ночь в верхнем отсеке, а солнце как взошло, меня сразу же и сморило в сон. Хорошо, что Никодим выставил «Периметр» на крупные объекты. В общем, он меня и разбудил. Я протер глаза, глянул в прицел и обомлел: стеной идут, не стесняясь и никого не боясь, как дома. В руках у кого что, кто камни прет на себе, кто бревно волочет, кстати, раз есть дубины, то где-то растут деревья, увидишь сам, когда приедем, а некоторые и с железяками шли, много интересного тебя ждет.

– Знаю, у них в лабиринте и деревья растут, и руду добывают.

– Ого, что за жилье Минотавра?

– Потом расскажу. Что дальше-то?

– Значит, вышагивают так, ко мне приближаются, окружили, гады. Думаю, не выбраться отсюда живым, пропал Женька. Ни с Землей связи нет, ни с вами.

– Давай без героических подробностей.

– Ладно, самый смелый у них вырвался вперед, пригнулся, думает, не замечаю его, а он чуть ли не на карачки упал, крадется. Дебилы дебилами, а понимают, что пушка будет. Короче, подошел ближе и как прыгнет! Прямо своей громадной одноглазой башкой об мой выпущенный снаряд. Вдребезги, ну, башка его, понял? Дальше я, как в компьютерной игре-стрелялке, начал палить. Ух и жарко же было! Одних валишь, за ними другие идут. За холмом, видать, перегруппируются и по новой лезут. Палец устал у меня на гашетку жать, все истратил, расстрелял весь боекомплект, увидишь около модуля горы гильз и трупы циклопов. Красотища, был бы художником, обязательно зарисовал это грандиозное побоище и непременно запечатлел себя в окровавленном скафандре, одной ногой опирающегося на груду из поверженных врагов.

– Женька, давай по делу. С модулем-то что?

– Не нравится такая поза? Думаешь, забанят в Фейсбуке? Потрепали модуль немного. Колпак, локаторы снесли, пушку изогнули, так патронов же нет все равно, двигатель с одной стойкой сломали. Невьянская падающая башня – наш модуль теперь. Стоит, сверкает рваными боками, народ радует. В смысле, радовал. Последнего я из ружьишка подстрелил, пришлось выйти, а то бушевал люто, все бы разнес к чертям собачьим. В спину всю обойму ему всадил, не хотел никак от локатора оторваться маньяк. Вот так и закончилась битва. Следующей ночью улетели тарелки, так же покружили и убрались восвояси. Даже пальнул им вслед пару раз, чтобы знали: мимо Женьки и мышь марсианская не проскочит.

– Ружье с собой?

– Конечно, ты на нем лежишь, если что, с ним теперь не расстаюсь, вместо бабы он у меня, как у казака конь!

– Сам ты конь! Значит, модуль накрылся? Взлететь не сможем?

– Да ты что, Саня, какой взлет, смеешься? Забудь, протянем месячишко, а там будем думать, как прикончить по-божески друг друга. Сам увидишь, жить в нем еще можно, но летать уж никак. Куча железа, был бы здесь пункт приема металлолома, нас бы наградили почетными грамотами за первое место.

– Нашел меня как?

– Это посложнее оказалось, не чудищ мочить. Когда рвануло, я понял, что «Краба» привели в действие. Ждал два дня, вызывал вас по рации, тишина, а в какой-то момент твой маяк засветился и пропал, уже после взрыва. Раз маякнуло, подумал, где-то рядом находишься. Ну и собрался, пошел искать, в модуле все равно больше делать нечего. Снарядил «Малышка», да в путь-дорогу и отправился. Помирать в корабле или в пустыне – большой разницы не видел. По мере приближения сигнал становился устойчивее, так и отыскал тебя. Почти целые марсианские сутки отгребал. Скорее всего, у тебя позвоночник сломан, жалко, Рифата нет, он бы разобрался.

– А маяк Никодима? Не было сигнала?

– Не было. Хочешь – проверь запись, я все просматривал. Точно не было. – Женька вытащил из-под Сани переносной пеленгатор. – Поехали отсюда, дозиметр зашкаливает, слышь, как стрекочет. Никодим не выжил, так думаю, в эпицентре никто бы не смог выжить.

– Поехали, балагур, только не вытряси из меня душу.

Зрелище марсианского побоища, развернувшееся перед друзьями, поражало своей масштабностью и жестокостью. На многие десятки метров вокруг лежали в неестественных позах закоченелые туши гигантов, со следами страшных ранений. Вспухшие брюхи трупов, посмертные маски ужаса и страдания, застывшие на огромных лицах, оторванные конечности, высохшие ручьи крови… Накренившийся модуль, с вырванным, смотрящим в сторону двигателем, обломанной посадочной стойкой, дополнял жалкую сюрреалистичную картину неравного боя. Осторожно ступая между луж разлившегося топлива, Женька, тяжело дыша, из последних сил приложил руку к электронному замку люка.

– Потерпи, Саня, еще чуть-чуть, скоро будем дома.

Прислонив друга к разложенной механической лестнице, он грузно забрался в шлюзовой отсек, отыскивая пульт управления грузовым лифтом. Вскоре оба оказались внутри модуля.

– Снимем сейчас скафандры и заварим чайку. – Женька с перерывами освобождался из опостылевшей одежды космонавтов. – Саня, ты не чувствуешь совсем рук и ног?

– Ощущаю, но как-то странно. Знаю, что они на месте, что это мои руки и ноги, а пошевелить не могу, будто где-то в мозгу неправильно подается к ним ток, блокируется.

– Говорить-то ведь можешь, осмысленно причем. На рот сигнал проходит, а на руки нет? Странно и вправду. Так, давай, аккуратно тебя переверну, будем снимать скафандр. А боль есть, в спине там, в шее?

– Нет, смелее ворочай. На всякий случай приготовь обезболивающий укол, кто его знает.

– Сейчас. – Женька, в насквозь промокшей от пота футболке, вскрыл аварийную медицинскую аптечку модуля, срезав пломбу внушительных размеров тесаком, лежащим на пульте управления. – Может, сразу вколем?

– Не надо пока, тащи так. – Саня приготовился к худшему варианту развития событий.

– Как скажешь! При переломах нельзя изменять положения пострадавших.

– Вызывай тогда скорую помощь. Звони в полицию, скажи, попали в дорожно-транспортное происшествие, циклопов не забудь упомянуть, пусть фуру для трупов прихватят.

– Актуальная идея! Адреса вот только точного не знаем. Планета Марс, как пролетите гору Олимп, берите во вторую подворотню налево. Между хребтами я вас встречу, в оранжевой футболке с надписью «Россия».

– Тащи давай, волонтер. На телевидении тебе бы передачу вести вместо Малышевой. Что болит, где болит, здесь? Хорошо, очень хорошо, просто замечательно! Не тяни, тащи, говорю.

Женька, упершись ногами в скафандр, попытался приподнять Саню так, чтобы первой вышла голова из шлема.

– Больно же! – неожиданно Саня вскрикнул и бесчувственно обмяк.

– Саня, что с тобой? Говорил же, нельзя переворачивать. – Незамедлительно Женька сделал укол в мягкие ткани предплечья. Пульс не прощупывался. Наклонившись к груди, он пытался уловить слабое сердцебиение. – Только не помирай раньше меня. Слышишь, Саня?

Дыхание прекратилось. Заметавшись, Женька вывалил содержимое аптечки на пульт, нужно было найти нашатырный спирт. Привести в чувство, отхлестать по щекам, надеть ему маску и подать под давлением кислород. Это займет какое-то время, а его в данной ситуации и не было. Приподняв Сане голову, он одним движением нацепил маску, рывком бросившись в верхний отсек в поиске дополнительного медицинского набора. Здесь нашатырь точно должен быть. Наконец заветный пузырек был найден. Не теряя ни секунды, Женька стремглав слетел обратно, как матрос при боевой тревоге на корабле, скользя по перилам на одних руках. От увиденного Женька застыл на месте, чуть не выронив препараты. Саня сидел, обхватив колени ладонями, кислородная маска, как солнцезащитные очки, за ненадобностью задралась на лоб.

– Тебе лучше? – немного ошалело поинтересовался Женька.

– Скажи мне, Женька, ты помнишь, как выглядят на иконах архангел Михаил и апостол Филипп?

– На иконах? Не помню.

– Очень похожи.

– Кто похож? Нашатырку тебе несу, ложись.

– Почти один в один.

– Саня, ты бредишь, какие иконы, ложись давай.

– Все хорошо, Женька. Мне уже лучше, руки и ноги заработали.

– Не болит нигде?

– Не болит. Ты вроде хотел чай заварить? Давай попьем?

– Сейчас поставлю. Ты как, очухался?

– Испугался, что всякой ерундой мне весь зад исколешь, вот и очнулся.

– Приколист, однако. Как жить дальше-то будем? – Женька засуетился около термоблока.

– Нужно выбираться с этой планеты. На орбите нас ждет корабль, каким-то образом необходимо туда попасть.

– Каким, интересно, способом? Это, Саня, нереально. Может, пришлют за нами экспедицию?

– Скорую помощь?

– Наверняка знают, что мы живы, место посадки определено. Не бросят же умирать?

– Никто, Женька, не будет посылать сюда за нами. Ближайшие лет десять, а то и двадцать. Ни одному правительству мира это пока не по силам. Очень затратное мероприятие получается. Даже если и объединят усилия, риск велик. Одно дело – лететь мочить бесов, другое – спасать оставшихся в живых. Мы расходный материал. Шанс нам давался, а раз им не воспользовались, то и нечего пенять.

– Мы же человеческая цивилизация! Жизнь людская превыше всего остального в этом мире!

– Книжек начитался? Идеалист ты, Женька! Гуманизм при любом государственном устройстве, будь то демократия или монархия, понятие растяжимое. Как растянешь, так мера человеколюбия и проявится, где меньше, где больше, а это все-таки константа, пожалуй, единственная постоянная в этой жизни. На костях никогда и ничего хорошего не построишь, какими бы гуманными целями люди ни руководствовались. Царя убили в восемнадцатом году и что получили взамен? Причем убили в нашем городе.

– Как, опять убили? Я и не знал.

– Не смешно, Женька, ты типичный придурок. Нас и послали сюда, потому что только идиоты, как мы с тобой, долетят и выполнят поставленную задачу, нам не грозит слабоумие, по причине присутствия оного в нас де-факто. Не жалко им нас, таких стоянок по стране неимоверное количество. Мы и под танки хорошо бросаемся под Москвой, насмерть стоим под Сталинградом и Берлин берем со слезами на глазах, только не понимают современные Навуходоносоры, что с такими же слезами и на баррикады ползем, кровавые бунты устраиваем и тысячами в застенках расстреливаем. Пугачевщина в нас сидит, глистами! Вроде их нет, ни один анализ не показывает, а создались благоприятные условия – и все, вперед!

– Про Навуходоносора ты классно загнул!

– Опять ржешь? Сдерживают нас до поры до времени, лифты социальные придумали, лидеров воспитывают, стимулируют рождаемость. Что бы сказал на это Иосиф Виссарионович?

– Да какой Взмылин? Сталин, вот кого я имел в виду! Позвольте спросить, а кто главенствует над проектом? Лидеры гребаные! Собрать бы их всей толпой, форумом, да и отправить сюда, на перевоспитание. Кто выживет, вернется, тому губернатором быть, а знаешь, почему мы все вот такие, жадные до крови? Культура, Женька! Та же пугачевщина, только с иезуитским наклоном! С замиранием сердца смотрим по центральному главному каналу, как мужеподобная балерина на всю страну рассказывает, какого цвета у нее нижнее белье и как она сношалась с любителем сока, который пугает несчастные семьи с маленькими детьми своим ором, врываясь в квартиры и без стеснения усаживаясь за скудный стол. Спрашивается, а где наши великие художники, поэты, музыканты? Куда девались? Должны же быть? Земля Русская регулярно их рождает!

На твой вопрос ответит Интернет и телевизор. Мир, мол, изменился, ты устарел. Вот тебе новая культура: вместо художников – поющие парикмахеры, вместо поэтов – безумные болгары, вместо музыкантов – проституточного вида дивы, для которых что в порно сняться, что спеть под фанеру в День Победы – никакой нет разницы. Тошно становится и страшно! Задумывается народ, может, лучше туда, на баррикады, чем под танки? По-своему опять построим новый мир, разрушим этот противный старый? Обнулим кредиты, поделим чужое, перевешаем надоевших зажравшихся элитных псов, перетопим всех бюрократов-минипигов? Заживем тогда, поровну разделяя и властвуя, расчищая себе место под кирзовые сапоги, грязные от разложившихся останков вчерашних правителей.

Нельзя так жить! Невозможно на костях строить будущее, каким бы счастливым и прекрасным оно ни казалось. Замкнется круг, и все пойдет по новой!

– Ничего, как тебя торкнуло! Выход-то есть? Ругать все горазды, а дельное предложить не могут. – Женька разогревал чай уже в третий раз.

– Выход есть! В любой ситуации и из любого положения. Ты эту железяку сможешь поднять в воздух?

– Ты про модуль? Да ты что, этим занимался Никодим, я, конечно, тоже прошел тренаж, но так, больше для красного словца.

– Теоретически все-таки можешь? – Саня прошелся по отсеку, проверяя работоспособность икроножных мышц.

– Теоретически могу на нем и до дома, минуя орбитальную станцию, долететь. Нет, Саня, это нереально. Давай смотреть правде в глаза.

– Хорошо, поставлю вопрос по-другому. Представь, что модуль цел и готов к взлету. Оживил картинку?

– С трудом. Ну, допустим.

– Есть у тебя навыки пилотирования модуля, знаешь, на что смотреть и как управлять?

– Понятно, что знаю. Подготовка второго пилота включает обязательную отработку посадки и взлета марсианского модуля. Я не так изящно проделывал это, как Никодим, но на тренажере, он оставался невредимым, и даже иногда получалось козырнуть очень мягким касанием.

– Меня больше теперь интересует взлет. – Саня вбежал на верхний отсек.

– Ничего сложного во взлете нет, посадка поопаснее будет. Задал в бортовой комп инфу, подождал, когда выдаст расчеты, включил автоматику и взлетай, расслабленно попивая чаек.

– А если в ручном режиме и расчеты только на бумаге?

– Комп же работает, там и калькулятор есть. – Женька, как ему показалось, поддел Санину неосведомленность.

– Ты не понял. Модуль не найдет и не сблизится с кораблем в автоматическом режиме. Это нужно будет сделать тебе вручную.

– То есть ты предлагаешь мне взлететь, а потом вывести модуль на орбиту станции, состыковаться и все на руках?

– Именно, догадливый ты мой!

– Теоретически попробовать можно.

– Женька, хорош, давай к практике переходить.

– Отрабатывали и стыковку, но понимали, что пригодиться нам это не должно. Резервирование автомата многократное, как-то даже и не обращали особого внимания на ручное пилотирование. Получалось через раз и ладно, сойдет. Но при условии готового к взлету модуля, а у нас что, общежитие для двух бездомных марсиан. Скоро и это жилье отберет мученическая, но героическая кончина. Все время представляю себе, как через несколько десятилетий здесь поставят стелу, высекут из камня наши довольные рожи. И крупными буквами напишут: «Именно на этом месте отважные первопроходцы встретили глупую и бессмысленную смерть. Слава придуркам!»

– Так и сделают, если не сообразим, как отсюда поскорее убраться. – Саня тоже смеялся, оглядывая с верхней палубы окрестности. – И бревна есть, и заготовки железные. Дело за малым осталось, будем ремонтировать модуль и готовить к взлету. Снимем лишнее, починим двигатель, стойку уберем, бревно подержит до отрыва, подкопаем и выправим наклон. Сварочник наладим, не проблема, ключи тоже сварганим. Думаю, что такая задача нам по плечу.

– Топливо где брать будем? Там немерено вытекло.

– Посчитаешь, вычтешь вес одного члена экипажа, пушку выкинем, колпака нет, обтекателя, из отсеков повыкидываем все ненужное, продукты, воду, запасы кислорода тоже за борт. Не состыкуемся – меньше мучиться без них будем, а коли повезет – все найдем на корабле.

– Тебе бы, Саня, в Генеральном штабе штаны протирать! Тогда и у меня предложение есть. Давай бревна поставим вместо всех стоек, а их выкинем, оставим на память будущим экспедициям?

– Точно, молодец, Женька! Теперь к расчетам. Нужно вычислить орбиту станции, когда она над нами, маяк должен светануть, подготовимся и в следующий ее проход рванем. Понял задумку?

– Конечно, чего тут сложного. Ты сидишь на шухере, ждешь появления на горизонте корабля. Увидел и бегом в модуль, я запускаю движки и взлетаем, благословясь. Проще простого. Только бежать нужно очень быстро. Бред сумасшедшего. Хотя бы простейшие приборы понадобятся, Саня, астролябий, например, а если эти опять появятся. – Женька многозначительно кивнул за люк шлюза.

– Не нарисуются больше, оставшиеся в живых на концерте классической музыки.

– Точно спятил, что за представление?

– Сборная солянка, поэты тоже будут! Решено, сегодня отдыхаем, завтра с утра принимаемся за дело.

– Ты где будешь спать, наверху или здесь? – Женька засобирался в артотсек.

– Ты спишь у командного пульта! Здесь твое рабочее и командирское кресло, как и положено по штатному расписанию.

– Быстро же назначил меня командиром, а ты кто тогда?

– Подчиненный, но с правом голоса.

– Это двоевластие, Саня, до добра не доведет.

– Что же предлагаешь?

– Я командир и точка! – Женька дружески рассмеялся. – Придется удивлять тебя, себя и земную общественность. С бревнами как-то еще никто не взлетал.

– На ступе деревянной Баба-яга пробовала, стартуя с разрушенной избушки на курьих ножках, поговаривают, что на самом деле так было. – Саня обрадованно налил себе горячего чая, – так что, командир, доставь меня живым к Ольге Павловне. Обещал ей вернуться!

– Понятно теперь, откуда у тебя такой ораторский талант проявился. Умеешь убеждать. Так и быть, привезу тебя целехоньким к твоей Лауре! Должен будешь, и не одну бутылку.

Глава 4

Работа спорилась, с шутками, прибаутками, друзья обходили горы мяса, выискивая среди поверженных врагов обломки бревен и куски металла. Сносили найденное добро в кучу к модулю. Для снятых агрегатов и запасов вырыли глубокую яму, дно выложили плащами гигантов, ими же обернули драгоценный клад, для пущей надежности и сохранности присыпали толстым слоем грунта. Над получившейся могилкой соорудили крест, сваренный из металлических прутьев. Постепенно выровняли модуль, убрали посадочные стойки, под днище завели небольшой сруб. Саня старался зря не беспокоить Женьку. Лишь в крайних случаях, когда требовалась его помощь, он, покрикивая в переговорное устройство, бодрым голосом обрисовывал сложившуюся ситуацию. Где подержать, что принести, каким образом закрутить, видел ведь, как парень старается, из кожи лезет, тренируется. Днями и ночами Женька уходил подальше от освещенного модуля, встречал и фиксировал момент восхода и захода солнца, чертил на песке известные только ему формулы, скрупулезно записывал в тетрадь, часами просиживал за компьютером. Как-то Саня наблюдал такую картину: Женька на ровной площадке очертил несколько линий и по секундомеру проходил один и тот же путь несколько раз. Пеший по-летному, у них такая забава называется. Проделывал этот номер до тех пор, пока удовлетворенно не цокнул языком в микрофон.

– Саня, теперь все знаю о станции. Есть проблема.

– Говори, не томи. У меня этих проблем несколько, а у тебя всего лишь одна.

– Одна, но зато какая. Топлива хватит оторваться и выйти на орбиту. На маневры недостает, как ни крутил, не сходится.

– Много не хватает? Что делать теперь?

– Прилично, чего боялся, то и произошло.

– Может, отключим движок, который питает генераторы? Сэкономим малехо.

– Не хватит! Придется попадать с первого захода в десятку. Короткий импульс на торможение, парочка на боковые маневры и все, приплыли. Высоту и скорость нужно занимать тютелька в тютельку. Придется рискнуть!

– Не впервой. Вся надежда на тебя!

– Ладно, пойду снова играться игрушками на песке. Довести действия нужно до автоматизма, чтобы машинально заскочить на станцию.

Неработающий двигатель ребята сняли полностью, Саня выбросил ненужные детали, удалил контурные перебитые топливопроводы, упростил конструкцию донельзя.

– Женька, он только отработает взлет. Больше ничего сделать не могу.

– Тогда блокируй в цепи и противоположный. Вращения еще нам не хватало. Погоди-ка, вот и топлива нам немного добавил. На орбите вместо четырех оставим два. Ищи схему и сделай так, чтобы при отключении больного второй тоже вырубился.

– Сейчас, все брошу и полезу в бумагах копаться. Ладно, понял, сделаю.

В действительности Саня проделал обширную работу по восстановлению модуля. Приспособить сварочный аппарат, собрать его из микросхем, довести до ума, до работоспособности, из металлолома сварганить необходимые инструменты, которых не нашлось в штатном комплекте, в стесненных условиях скафандра производить тончайшие манипуляции по демонтажу и последующей сборке двигателя – все требовало невероятного напряжения сил и воли. Он постоянно что-то точил в отсеке, крутил, замерял… Недовольно надевал скафандр, и выходил уже в который раз на поверхность. Порой казалось, что не спит совсем, и вот однажды доложил Женьке:

– Командир, модуль к старту готов!

– Это не модуль, Саня, а модель из кружка «Очумелые ручки». Господи, вывези нас отсюда! Помоги нам! Обет даю: если вернемся, храм построю, в монастырь уйду! Вот те крест! Саня, какие-нибудь молитвы помнишь? Читай вслух! Вставай на колени!

– Ты как Никодим – что не сделает, все крестится.

– Как же иначе? Только на Марсе, оказывается, вера приходит и крепнет, ибо жизнь на волоске. Вспоминаем о Боге только в минуты опасности. Как же нам понадобится помощь Всевышнего!

– Чего читать-то? «Отче наш»?

– Другие знаешь?

– Ну, «Богородице деве радуйся…»

– Вот, давай, подряд читай, все, что помнишь!

* * *

Два долгих дня потратили на отработку слаженных действий. Женька расписал этапы полета, по секундомеру засекал время и следил за каждым выполненным движением. Как на тренажере, они с Саней снова и снова доводили до автоматизма малейшую деталь в управлении модулем. Вносили изменения в порядок работы с органами управления и начинали все заново. Иногда этот сложный процесс заходил в тупик, от усталости пальцы переставали слушаться, мозг отказывался адекватно воспринимать такой большой объем информации, позволяя себе допускать фатальные ошибки. Тогда делали перерыв, чаевничали вприкуску с галетами, тщательно анализировали произошедшее и, подкрепившись, вновь усаживались за рабочие места. Со слов Женьки, десять раз подряд выполненный тренировочный взлет без значимых отклонений будет считаться оценкой «хорошо», и только после такого досконального тренажа можно садиться в модуль и рвать смело домой. Он доходчиво и подробно объяснял Сане специфику и необычность данного старта:

– По привычной схеме полета мы должны оказаться в роли догоняющих, взлетели, заняли нужную высоту орбиты, выдали импульс на торможение, уровняв скорости, затем кувырок для стыковки, сидим и ждем. Станция, в свою очередь, тоже, по идее, делает кувырок и, используя стыковочную систему «Курс», принимает в свои радушные объятия. Но для этого на комплексе должен кто-то находиться, то бишь я, а где в результате я нахожусь? Правильно, по шею в дерьме, в прямом и переносном смысле.

– Добавил бы еще, что в полной…

– Не перебивай, Саня. Поэтому, исходя из заданных условий задачи, решение видится такое: взлетаем и выходим на орбиту перед кораблем, тормозим и кувыркаемся. Если я все правильно рассчитал, то в течение суток она нас поцелует в макушку, мягко и нежно. Если где-то ошибся, то по одному варианту нас раздавит, как клопов, всей массой, ежели резко тормознем, по-другому, может, и состыкуемся, через пару лет, в не очень плотных слоях атмосферы Марса, дав недостаточный тормозной импульс. Топлива на исправление ошибок не будет. Вкурил последствия?

– Ты сам как считаешь, получится? – Саня, морщась, доедал надоевшие галеты.

– Попробовать стоит. Ну, не получится, ничего же не теряем? Не шмогла я, не шмогла, как та известная лошадь. Если серьезно, то дистанция между модулем и комплексом выбрана, на мой взгляд, оптимальная, время отключения основных двигателей – тоже. Недаром исписал формулами несколько гектаров будущих марсианских сельхозугодий. Нам бы килограммов восемьсот топлива для уверенности, однако взять их негде. Саня, такой план лучше же, чем здесь остаться подыхать?

– Да и так понятно! Что ж, ты командир, тебе и решать! Помни только заповедь Господню «Не убий!». Меня не убий, понял?

– Обещать не буду, глупо. Давай лучше еще раз, со второго такта, с отключения двигателей?

Глава 5

В назначенный день для старта ребята хорошенько выспались, по приказу Женьки бросили заниматься хождением по плану, нарисованному на поверхности. Перед смертью не надышишься! Отдых и крепкий сон творят чудеса, особенно перед важным событием в жизни. За три часа до запуска двигателей провели предстартовый контрольный тренаж, Женька вышел на поверхность для предполетного осмотра модуля, попинал сруб, подергал крепления двигателей, визуально оценил состояние корабля. Саня в это время готовил отсек для полноценного функционирования внутри, попеременно проверяя контрольные приборы на пульте управления. За час до старта заняли свои кресла, сверили часы, включили обратный отсчет на секундомерах… Напряжение и волнение возрастали пропорционально остающемуся до пуска времени. В полной тишине слышно было биение сердец.

– Ну что, Санек? Авось пронесет?

– Через семь минут узнаем, я готов!

– Я тоже!

– О чем думаешь?

– В общем-то ни о чем. Вредно в нынешней обстановке думать, кроме как о времени нажатия кнопки «Пуск». Это важно, остальное отбрасываю от себя прочь и тебе советую так же поступать.

– Обидно будет, если все наши усилия окажутся напрасными. Сделать почти невозможное, а потом облажаться.

– Не думай о плохом, все будет хорошо! Мне тоже не по себе. Оптимистичнее, Саня, не нагнетай!

Минутная готовность, Саня вслух четко отсчитывал десятки секунд, начиная с двадцатой. Спокойно открыл блокирующий от непреднамеренного нажатия колпачок кнопки запуска двигателей, положил на нее большой палец правой руки, левой запустил систему охлаждения. Нервозность постепенно нарастала, чувствовалась во всем, отрывистые, движения были резки и коротки. Женька понимал, что творится в душе друга, какие в ней происходят метания, успокаивающе поднимал руку, чем, в принципе, еще больше раздражал Саню. Сама планета, замерев в ожидании развязки, притихла, с интересом наблюдая за двумя чужими. Под модулем прошел всполох огня, как бикфордов шнур, поочередно выбрасывая искры, зажигая все четыре конусообразных сопла. Еще секунда – и страшной силы реактивный столб пламени омыл бревенчатый сруб, угрожая переброситься на корпус корабля. Но «Атмосфера» уже отошла от импровизированного стартового стола, нехотя зависнув, будто раздумывая о своем будущем, а потом, ускоряясь, набрала скорость, с оглушительным грохотом покидая неприветливую планету, разметав напоследок бревна и разбросав по округе ближайшие барханы камней и песка. Модуль стремительно уходил ввысь, выжигая и без того скудные запасы кислорода в разряженной атмосфере Марса.

– Есть останов пары двигателей.

– Время, доклад? – Женька, сохраняя положенный наклон подъема, ловко орудовал ручкой управления модулем.

– Как в аптеке, вращение допустимое.

– Саня, приготовься.

– Жду!

– Глуши!

– Есть останов, полный, время расчетное, вроде уложились.

– Ага, висим, ящерку с собой не забыть бы.

– Тряхнуло-то как!

– Проверь, все хоть нормально?

– Вроде норм.

– Готовься к кувырку, что там с остатком?

– Лампы горят, но булькает еще немного.

– Интересно, станцию видно?

– Перевернемся, посмотрим, чего гадать-то.

– Так, поехали! И раз, и два, и три до кучи.

Негостеприимный кусок диска блеклого Марса, видимый в бортовые иллюминаторы, плавно переместился под модуль, открывая взору бездонную пропасть с мириадами звезд. Созвездия легко угадывались и на марсианской орбите.

– Саня, отвязывайся, дуй в верхний отсек, посмотри, видно ли станцию?

– Сейчас, отвык что-то от невесомости. – Саня, лихо оттолкнувшись от кресла, будто пловец, сложив руки лодочкой, проплыл в отсек.

– Ну, что там, видать? Как найдешь, меня зови.

– Нет никакой станции, Женька. Одни звезды.

– Внимательней ищи, она еще далеко. Светиться должна не так, как звезды, ярче немного. Может, в тени еще?

– Сам посмотри, умник.

– Ничего без меня не можешь сделать. – Недовольно бурча под нос и покряхтывая, Женька последовал за Саней.

– Ну, убедился?

– Неужели просчитался? Не может быть! Сиди здесь и наблюдай. – Женька юркнул обратно, на ходу извлекая из расположенных вдоль бортов глухих карманов свои тетради. Сверив расчеты с данными об орбите станции на колене, вырвал чистый лист и наспех начал перепроверять полученные ранее результаты. – Саня, все верно. Смотри в оба, скоро должна появиться.

– Смотрю, никого.

Женька припал к разлифленному лючку для астрономических наблюдений, определяя склонение орбиты:

– Если есть ошибка, то не могу понять, где ее совершил. Саня, мы ее все равно увидим, Марс небольшая планета, ищи выше и ниже тогда.

– Хороший расчет, зашибись…

– Не пойму, все ведь верно. Орбита та же, скорость примерно та же, чуть меньше. Расстояние между нами должно быть в пределах трех-четырех километров. Визуально просто обязана появиться!

– На второй виток скоро пойдем, звездочет.

– Тихо! Маяк заработал, внимательней смотри, где-то рядом.

– Не вижу ничего.

Женька вернулся к Сане, ухватив того за ногу:

– Где, сказал бы, в каком месте, а это что, по-твоему?

– Звезды, Солнце, станции нет.

– Прямо на нас прет. Вон, видишь, смотри на созвездие Ориона, правее на два пальца от Бетельгейзе.

– Ага, нашел, ну ты и глазастый.

– Сиди тут, привяжись. Я за пульт, начинаем стыковаться. У нас всего два пшика, может, три.

– Пшикуй не пшикуй, все равно получишь крен.

– Саня, потом повеселимся. Второго захода у нас нет.

– Понял тебя. Ого, как увеличилась! Точно нормальное сближение?

– Нормальное, рыскание я отслежу, ты мне вертикалку ори.

– Знаю, не учи! Женька, по дальномеру быстро все же сближаемся.

– Нормально, контролирую.

– Реально быстро. Внимание, выше – два идем.

– Увеличивается?

– Да, два сорок уже!

– Гадство, сейчас отработаем.

– Как и чем?

– Погоди!

– Вроде стабилизировалось, вправо заваливаемся, не видишь, что ли?

– Вижу.

– Два десять – выше.

– Понял.

– Семьдесят четыре дистанция, один восемьдесят – выше, вправо – семьдесят.

– Постоянно докладывай. Метрах на пятнадцати будем тормозить.

– Женька, сорок семь до станции, по центру, вправо – один шестьдесят.

– Придется раньше пшикнуть.

– Влево много не давай, парируй кабрирующий момент. Если уйдем влево, то все, пролетим окончательно, а вправо – ферма. Может, остановит?

– Понял, не мешай!

– Саня, что там? Приехали, модуль неуправляем, блин!

– Аккурат идем встык между разгонным блоком и «Звездой», девять метров.

– Семь.

– Куда точно втыкнемся?

– Должны в ферму.

– Бегом сюда, бросай все. Господи, помоги! Ключ и ящерку.

– На, лови.

Саня прикрепил к скафандру фал с гаечным ключом, оставленный братом Никодимом. Выполнив сальто, мгновенно пристегнул себя к креслу привязными ремнями, набросил на руку резинку с зеленым хвостатым талисманом:

– Неприятное чувство. Ожидание катастрофы.

– Сейчас столкнемся. Потом, Саня, нужно сразу же попытаться выбраться.

Неуправляемый модуль, разметая и разламывая надстройки «Звезды», отрывая с корнем громоздкие тубусы со свернутыми солнечными панелями, сдирая обшивку с повернутого к разгонному блоку бока, с настойчивостью выпущенного пушечного ядра прорывался к преграждающей беспорядочное движение соединительной ферме. Жадно заключив ее в стальные объятия, верхний отсек модуля вогнулся вовнутрь, стыковочным узлом разрушая по пути попадающееся оборудование и вкруговую застекленную кабину. Осколки ливневым дождем посыпались на экипаж, с воем втыкаясь в приборную панель командного отсека. Разорванный силой удара шпангоут, каким-то чудом минуя головы космонавтов, разделил их, уткнувшись зазубренным концом в пульт управления. Обескураженные ошеломительным столкновением, ребята сидели в своих креслах, с тревогой прислушиваясь к шипящему свисту выходящего через пробоины воздуха. Какое-то время, казалось, худшее позади, они пристыковались, пусть и весьма нестандартным методом, что закончились выпавшие на их долю нелегкие испытания, что модуль наконец остановится в своем хаотичном полете, жесткой сцепкой обхватив соединительную ферму. Забрезжила слабая надежда на благополучный исход, но мнимой и призрачной она становилась по мере развития дальнейших трагических событий.

Балка, под весом наплывавшего на нее искореженного корпуса модуля, сдавливала лонжероны командного отсека, выгибая их, как фольгу, угрожая раздавить всей своей тяжестью прикованные к сиденьям тела космонавтов. Бортовое освещение выключилось, мониторы бортового компьютера потухли, заискрился разноцветными бенгальскими огнями командный пульт управления, дым, выползая из-под стыков приборной доски и обшивки, заполнял отсек, скручиваясь в жгуты, спиралью выходил наружу.

– Саня, уходим! – Женька наощупь открыл замок привязных ремней. По шараханью и недовольному бурчанию понял, что Саня отстегнулся тоже и пробирается к шлюзу.

Подмяв под себя переборку верхнего отсека, балка со скрежетом остановилась у изголовья кресел. Модуль, постанывая, по инерции складывался вдоль фермы, намереваясь навалиться на разгонный блок, перекрыть спасительный единственный выход, будто решил не отпускать космонавтов от себя, оставить навечно, замуровать, запечатать. «Покидаете меня, бежите, как крысы, с терпящего крушение корабля, бросаете на произвол судьбы, воспользовались мной, а теперь, за ненадобностью, как надоевшую собаку, выкидываете на улицу? Нет, не так пойдет! Не по-вашему будет. Все здесь умрем, все останемся, и вы, и я, разнесу в щепки вашу станцию, устрою прощальный поминальный костер. Видит бог, сделал все возможное для вашего спасения, а вы предали меня».

Саня, с трудом уцепившись за поручень, подтягиваясь, с громким выдохом пускал свое тело, как таран, на деформировавшийся от столкновения, заклинивший при аварии люк шлюзового отсека. Сдвинувшись на палец толщиной, он не желал поддаваться настойчивым усилиям человека, маня в приоткрывшуюся щель несуществующей свободой и сомнительными ценностями. Саня упорно не сдавался, неоднократно нанося по аллегорической Берлинской стене сокрушительные таранные удары, недемократично пиная ногой, беспощадно просовывая носок башмака в образовавшуюся безвизовую брешь:

– Женька, нужно вместе, заклинило люк!

В кромешной темноте, среди бессмысленного визгливого пения летающих в произвольном порядке обрывков обшивки, деталей оборудования, кусков арматуры, понять, почему замешкался Женька, было безнадежно и бесперспективно. Модуль, заваливаясь набок, ложился вдоль фермы, покрываясь густой пеленой дыма, сдвигая в командном отсеке прижимающую кресла балку, придавливая очумевшего Женьку к застрявшему поперек кабины шпангоуту. Ни перелететь сверху, ни поднырнуть снизу. Сколько он ни пытался, наваливаясь на обрубок конструкции, расшатать или хотя бы сдвинуть, освободить немного места так, чтобы протиснуться, пролезть, ничего не получалось, все усилия оказывались напрасными.

– Уходи, Саня, мне не выбраться!

– Рви сюда, ко мне!

– Не могу, зажало меня, уходи, говорю!

Включился нашлемный фонарь, Саня искал причину задержки экстренной эвакуации.

– Легко сказать, уходи! Мне без тебя не выломать! Давай помогу. Раз, два, взяли! Еще разок, повторяем.

Смертельным кольцом анаконды балка прижимала Женьку все сильнее к армированному шпангоуту, медленно и верно вспарывая отсек, как открывашка консервную банку, сдавливая в своих железных объятиях хрупкий скафандр.

– Дави, еще немного! Пошла, Женька! – Упершись ногами в кресло, Саня что есть мочи увлекал за собой неподдающуюся железяку, одновременно выпрямляя в струну измученное тело. – Сильнее дави, давай!

В ответ Женька только захрипел и из последних сил навалился на злосчастный шпангоут. Нечеловеческие усилия друзей, жажда спастись любой ценой, а более счастливый случай, из разряда тех, которые принимают за стечение удачно сложившихся обстоятельств, бывает, и вспоминаем о Боге в такие моменты, уповая на его божественный промысел и всенепременную благодать. Но как бы то ни было, проклятый кусок металла, обламывая остатки приборов, выскочил из созданного им паза и вместе с обессиленным экипажем полетел к шлюзовому люку. Как в танце, ребята закружились вокруг обломка, со скоростью приложенных сил, ясно различая сквозь стекла шлемов свои недоуменные лица, с ужасом ожидая конечной развязки, летели, вальсируя, к приоткрытой, заклинившей спасительной двери.

Защитные шлемы скафандров необъяснимым образом выдержали убийственное соприкосновение, люк отлетел как мячик, открыв зияющую дыру черного безвоздушного пространства. Женька успел ухватиться одной рукой за обрез выходного отверстия, тем самым кардинально изменив траекторию движения, но удержаться не удалось, скорость вываливания была слишком высока, да и танцующие, как правило, не видят вокруг себя складывающейся неблагоприятной обстановки. Того и гляди, не толкнуть бы кого ненароком. Поэтому Саня крепко обхватил ноги друга, странный танец, неудобная позиция, еще необычнее сами вальсирующие, и, акробатически с рас качки, он ногами смог зацепиться за сопло одного из основных двигателей разгонного блока, не давая Женьке отправиться дальше в безвременное путешествие по орбите Марса. Даже Деймос и Фобос удивленно переглянулись, мол, таких фуэте мы еще не видели на своем веку.

Постепенно, размеренно, высчитывая каждый поворот головы, каждое движение, космонавты уселись на сопло верхом, напоминая безмятежных отдыхающих на «банане», ожидая приятной морской прогулки и кучу радостных переживаний. Продолжаться такое расслабленное сидение долго не могло, по причине неизбежного сближения разрушенного модуля с закрывающим половину звездного неба разгонным блоком. Еще минута – и двигательный отсек будет смят, вместе с сидящими на новом увлекательном аттракционе космонавтами. Что-то предпринять, предотвратить падение, спрятаться от надвигающейся безобразной массы искореженного модуля не оставалось ни времени, ни сил. Воинственная планета не хотела отпускать первопроходцев, ставя перед ними, раз за разом, заведомо невыполнимые задачи, играя их жизнями в бильярд, извлекая на игровой стол, не по правилам, убийственные шары переменчивой фортуны.

– Женька, нужно валить отсюда!

– Знаю, у меня только одно предложение. Оттолкнуться и лететь по направлению к «Звезде» как можно быстрее.

– Без страховки? Это же верная смерть! Вдруг промажем?

– По-любому дольше проживем, чем оставаться здесь и безропотно дожидаться, когда нас раздавит и размажет о разгонный блок. Встаем потихоньку, держимся за руки, как в детском саду, и ныряем к стыку с фермой. Ключом свяжем руки, чем больше будет наша площадь, тем больше шансов уцелеть, за что-нибудь да зацепимся. На счет «три», понял?

– Добро, командуй!

Эти секунды полета к командному модулю являлись, пожалуй, самыми тягучими и длинными в жизни друзей. Расправив руки, как крылья двух больших неведомых птиц, они парили в невесомости, связанные гаечным ключом брата Никодима. Наверное, вся жизнь пронеслась в их головах. Это был затяжной прыжок без парашюта, с надеждой, что во время падения напарник передаст спасительную амуницию, успеешь застегнуть подвесную систему и, дернув вытяжное кольцо, с благодарностью будешь ожидать долгожданного хлопка раскрывшегося парашюта. Оставались бы силы, может, и наступил бы тогда мандраж, неуверенность, мысли бы одолели мрачные, раздумья нехорошие о процентах попадания. К счастью, обессиленность притупила реальность, отогнала лишние умозаключения, сконцентрировавшись на собирание в один кулак остатков всех физических и умственных запасов организма.

Оттолкнуться в нужном направлении, с точно рассчитанной амплитудой оказалось делом простым и даже в некотором смысле легкой и приятной затеей, а с другом, взявшись за руки, и не страшно вовсе. Так и приземлились они на раскуроченный бок «Звезды», самортизировав за счет выходящего из рваных пробоин сжатого воздуха, который мог сыграть злую шутку уже в обратной ситуации, когда этот же выходящий под большим давлением воздух грозил сорвать космонавтов при передвижении по обшивке командного модуля и унести в открытое космическое пространство.

Но на «Звезде» были предусмотрены поручни и лееры для безопасного технического выхода и обслуживания станции. С ними намного увереннее можно было двигаться к входному люку, грамотно обходя возникающие в изодранном корпусе воздушные гейзеры. Чуть дольше, чем планировали, провозились с открыванием шлюзового люка. Хитрая, неумело приваренная с одного края гайка не сразу отошла под натиском импровизированного ключа брата Никодима, но и это небольшое препятствие они благополучно преодолели…

Глава 6

– Управление станцией переводим на «Союз». Ты, Саня, дуй туда, я здесь пошурудю.

– Что делать будем с блоком и «Прогрессом»?

– Топливо на «Звезду» и разгонный блок.

– «Атмосферу» куда? Да и состояние, и работоспособность не ясна у блоков!

– Разберемся по ходу! Ты на месте, готов?

– Да, готов! Общую сеть будем задействовать или с переносных носителей?

– Если сеть фурычит, то с нее качай.

– Питание на пределе, освещение не включай пока.

– Чуть не врубил, вовремя предупредил, Санек.

– Слушай, Женька, похоже, на глобальные маневры не хватит.

– Что можно придумать?

– Качаю, секунду. Нечего тут выдумывать, если разгонный блок отработает как надо, то и в составе комплекса дойдем до дома. Его-то мы запустим как-нибудь.

– А если повреждения не позволят?

– Тогда, Жендос, отстыковываем «Звезду» и на ней летим к Земле.

– Так это же года полтора займет?

– Очень даже хорошо. Будет время для подготовки торжественных похорон. Пока цветы, венки закупят, договорятся с лимузином, батюшку пригласят, глав государств, место на кладбище присмотрят.

– Ты сейчас это серьезно, Саня?

– Ну, быть готовым ко всему нужно, Женька. После случившегося с нами подвох обязательно где-то поджидает. Не может так везти постоянно. Прет же?

– Думаешь, на разгонном блоке нахлобучит?

– Почему нет? По-моему, самое время. Все, скачал. Ты там к системе жизнеобеспечения командного модуля подключись.

– Мешать будет.

– Подключайся смелее, наша «живучка» нам еще пригодится. Запускаю сканирование систем «Союза», потом «Звезду» проверим.

– Правильно, все по порядку. По разгонному включи запись, будет время – тщательно еще раз посмотрим.

– Понял, работаю. Что со связью предпримем?

– Просканируешь «Звезду», тогда станет понятно. Заметил, что ни одного локатора не осталось?

– Углядел уже, антенн тоже половину не нашел.

– Как бы пожара не случилось на «Атмосфере». – Женька наблюдал из командного отсека за расплющенными по разгонному блоку, дымящимися останками марсианского взлетно-посадочного модуля. – Все рядом, жизнь и смерть. Спас модуль чудом нас, а потом едва не угробил.

– Там гореть нечему, подымит и перестанет. – Саня водил пальцем по монитору, сверяя результаты сканирования «Звезды» с параметрами технического состояния, прописанными в листах бортовой документации. – Так и есть, жизнь со смертью, любовь с ненавистью, и даже, в футбольном турнире, победа на выезде с поражением в домашнем матче.

– Философ ты, Саня.

– Поневоле приходится.

– Что со «Звездой»?

– Ничего хорошего. Разденусь, пожалуй, надоел скафандр, второй кожей стал, сросся со мной, боюсь, с кровью отдирать придется.

– Не торопись! Нужно будет еще раз выйти наружу, заправить модули.

– Может, ты сделаешь?

– Не могу, должность теперь не позволяет. Командиру не подобает заниматься тяжелым, рабским трудом. Он – мозг. Для всего остального существуют подсобные малообразованные рабочие.

– Правда, Женька, невмоготу. Второй раз там побывать выше моих сил, правда.

– Саня, я бы с удовольствием, с превеликим. Но ты это провернешь лучше, больше отрабатывал на тренажерах, подетально, до винтика сможешь разобрать.

– Понимаю, но так в лом. Ладно, решено, деваться некуда, я выйду. Про «Звезду» интересно?

– Говори, красноречивый.

– Одна, в общем-то, хорошая новость. Двигатели в рабочем состоянии, силовые и коммуникационные кабели процентов на пятьдесят не повреждены, система жизнеобеспечения уничтожена полностью, восстановлению не подлежит, аккумуляторы на исходе.

– Значит, прощай наша чугунная ванна?

– Свинцовая она.

– Сдурим мы с тобой, Санька, по дороге до дома и ни один маневр выполнить на орбите Земли не сможем.

– Да ладно тебе, таблеток-то и уколов полно. Может, додумаемся как-нибудь кнопку нажать. Предлагаю стрелками ее выделить и написать крупно: «Жми сюда, придурок!»

– Ты бы такой посыл понял?

– Стрелки бы, наверное, различил, а вот прочитать, думаю, что нет.

– Вот и я о том же. Ладно, занимайся разгонным блоком. Не нравится мне «Атмосфера». Лишняя она тут. Совсем ни к чему, весь пейзаж портит.

– Без нее и нас бы не было в живых…

Из результатов анализа систем разгонного блока явствовало, что двигатели не повреждены, сохранили рабочие параметры, имелась небольшая потеря топлива, вычислили ее величину и решили заправлять с учетом этой утечки. Женька с головой ушел в расчеты точки старта, Саня носил в спускаемый аппарат воду, продовольственные припасы, наладил подобие биотуалета, приволок даже парочку аккумуляторных батарей. Каждый выход из «Союза» обсуждали с доскональностью, кто и сколько сможет взять с собой, наполнение шлюза требовало большого расхода воздуха. Его старались экономить, Саня предупредил сразу: дефицит, через неделю будет чувствоваться во всем. Заявление Женьки об увеличении сроков перелета тоже не добавило оптимизма. Сорок дней – минимум, Земля ушла дальше намного, придется догонять.

Тем не менее в назначенный день и час станция содрогнулась от оживших двигателей разгонного блока, хорошенько приложив ребят к спинкам кресел, и, набирая необходимую расчетную скорость, понеслась к далекому дому.

Дни потянулись с тягучестью жвачки. Возникающие сложности решали по мере возникновения. То проблема с походом в туалет, приходилось справлять нужду прямо в сиденьях, то регулярно выходящее из строя оборудование «Звезды» – сказывалось недавнее столкновение, – через ее сети шло прямое управление комплексом и основная навигация. В другое бы время и при лучших условиях жизнь на борту межпланетного комплекса казалась бы очень интересной и захватывающей, по подобию приключенческого романа, с главными положительными героями, сильными и мудрыми людьми, не ведающими страха и упрека, со смекалкой и нестандартным мышлением подходящими к любой нештатной ситуации, умело решающими возникающие проблемы. На первый взгляд так и было! На самом же деле два обессиленных человека, мучимые постоянной жаждой, голодом, холодом, пытались элементарно выжить. Они не тратили свою жизненную энергию по пустякам, выработали график дыхания, потребление пищи и воды. Научились без отвращения пить плохо отфильтрованную мочу. В полузабытье Женька целенаправленно проговаривал лишь одну фразу: «Не забыть!» Таким образом, он напоминал себе и Сане о моменте запуска двигателей на торможение при подлете к орбите Земли, стрелка отсчета неумолимо приближала их к этой важной во всех смыслах точке.

Чтобы хоть как-то развеять себя, отвлечься, Саня периодически сидел за радиоприемником, понимая, что без утерянного на орбите Марса внешнего оборудования никакой возможности поймать волну или передать сообщение у него нет. Что такое бесполезное занятие отнимает силы, но желание и надежда подначивали. Вдруг удастся поймать волну центра управления? Уже и Земля на фоне миллиардов звезд выделялась своей яркостью и мерцанием, Луна, проявившись сначала крошкой, становилась различимее, вроде вот он, дом, терпите, мужики, немного осталось, рукой подать.

Но займет такой полет многие и многие безысходные дни, и долгожданный финиш – под очень большим вопросом. Когда-то, в далеком детстве, Саня серьезно увлекался радио, выписывал журнал «Техника – молодежи», по схемам собирал примитивные радиоприемники, иногда улавливая обрывки фраз из заграничных радиопередач. Безудержный восторг и неподдельная радость обуревали его ранимое подростковое сознание! С какой гордостью он показывал отцу произведение своих рук, взахлеб рассказывая о пойманных радиоволнах и серьезных перепалках радиолюбителей. Может, ностальгия по былым счастливым временам либо простое желание занять себя чем-либо, не дать овладеть тоске и отчаянию своим разумом, может, еще какая веская причина, неведомо, но Саня разобрал штатную радиостанцию, что-то поменял, что-то выкинул за ненадобностью, где-то припаял, где-то скрутил катушку. В целом устройство получилось незатейливым, выглядело весьма непрезентабельно, с торчащими проводами, разбросанными по всему пульту лампами, резисторами, транзисторами. Немалое удивление вызывало нахождение подобных радиодеталей на борту современной космической станции. Но хреновина работала, выдавая положенное шипение, и снова замолкала в эфире. Вымерли там все, что ли? Прилетим, а там пусто, вот будет фокус!

Так повторялось на протяжении ряда дней. Однажды в один прекрасный момент Саня неожиданно поймал «Голос Америки» на русском языке. Радости не было предела.

– Женька, не спи. Голос вероятного противника поймал.

– Тише, сделай потише, могут услышать соседи, потом донесут.

– Ты смотри, как грязью поливают нашего президента – красота, заслушаешься. Живы, значит, на Родине, ничего не изменилось, прямо как бальзам на душу. Слюна у янки, наверное, брызжет на микрофон? Разошлись-то как, заслушаешься.

– Попробуй лучше поймать волну Центра.

– Бесполезно, канал зашифрован.

– Может, новости передадут?

– Все равно, в одном ключе будет передача, Америка превыше всего и так далее, неуемные.

Постепенно Саня расширил список запрещенных в советское время радиостанций, доведя их число до полусотни. Батя, будь рядом, давно бы прибил за это непослушного сына. Но та пора прошла безвозвратно, ну или, если угодно, почти минула. Поэтому, как и раньше, несли пургу ведущие, на все лады склоняя страну и руководство далекой и непонятной России. Конечно, русский язык дикторов претерпел значительные изменения, новая поросль диссидентов и предателей вдоль и поперек, порой используя лишь междометия, чихвостила прошлых и настоящих вождей, пришлых и своих доморощенных, забрызгивая благодарных слушателей непотребным семяизвержением антироссийских деепричастных оборотов. Забойным рэпом, до боли напоминающим наши околоточные народные частушки, умягчали сердца непримиримой толстозадой розовощекой оппозиции. Складывалось впечатление, что работали только одни радиосрамники, опущенные в вещание еще в прошлом веке, а затем случилось страшное, и люди враз пропали, без следа, осознав внезапно свою вульгарность и губошлепство. Остались в эфире только эти передачи, как напоминание о вполне приличной цивилизации, живущей когда-то на планете под названием Земля.

Используя любую свободную минуту, Саня крутил колесико приемника, методично отмечая в листке проверенные частоты и набранную комбинацию цифр поиска, неустанно повторяя:

– Я «Печора-3», ответьте.

– «Колыма» – «Печоре-3».

– Кто-нибудь слышит меня?

– «Печора-3».

– Ответьте, прием.

Радиосвязь, тем более на таких огромных расстояниях, дело очень специфическое. Значение имеют: длина волны, частота, с которой передается сигнал, мощность передатчика и приемника, вплоть до погодных атмосферных условий на Земле, учитывается множество факторов. Вероятность выйти на радиолюбителя была намного выше, чем предположить установление связи с каким-нибудь космическим центром. И однажды такое радостное событие произошло! На исходе очередного сеанса, уже собираясь немного отдохнуть от дел праведных, Саня аккуратно складывал листки бумаги с записями, помечая их порядковыми номерами, вдруг обратил внимание на повторяющиеся характерные для занятой волны шумовые амплитуды.

– Пройдусь еще раз по ней и спать. Подозрительные шумы, может, есть на ней кто, частота как раз любительская. Азбукой Морзе передам наши позывные.

– Попробуй, может, кто и отыщется, – вяло сказал Женька. Истощенный организм все чаще укладывал в сон, тяжелым спудом закрывая веки.

– О-ко-ло, Бакитекут… – Импровизированным ключом передачи знаков, смастеренным своими руками, Саня выстукивал в радиоэфир позывные станции, для пущей надежности дублируя на рабочей частоте голосом собственный позывной. – Ответьте. Всем, кто меня слышит, ответьте. Кто-нибудь, выйдите на связь. Я – «Печора-3», терпим бедствие.

– На связи, «Печора-3». Я – Александр «Лиса», частота двести полсо…

Голос оппонента, еле уловимый, с провалами, плохо различимый из-за возникающих помех, сладко грел душу и елеем вливался в уши изможденного экипажа.

– «Лиса», повторите частоту. Пожалуйста, работайте на ней, не исчезайте, слышите?

– Вас плохо слышно, «Печора-3». Не могу различить.

– Пробую настроить поточнее. Только не пропадайте.

– Вы где находитесь? Судя по сигналу, Австралия или Новая Зеландия?

– «Лиса», мы в космосе. Меня тоже зовут Сашей.

– Тезки, значит! Не понял, какой космос?

– Мы космический экипаж, русские, терпим крушение. Не можем установить связь с Центром управления полетами.

– Разыгрываете меня? Не слышно вас совсем.

– Александр, все серьезно, мамой клянусь! Не обманываю вас.

– Посмотрю попозже по вашему позывному в каталоге запусков.

Связь внезапно оборвалась, помехи исполняли свою неумолкающую космическую сонату. Еще долго Саня вызывал ставшего так быстро родным и близким «Лису», но все усилия по возобновлению сеанса оказались напрасными.

– Не парься, Саня! Земля же вертится, вот и ушел твой Александр на обратную сторону. Часов через пятнадцать вернется, как миленький.

Женьке становилось хуже. Он все время забывался в дреме, почти не ел, слабо реагировал на внешние раздражители. Саня даже боялся делать ему уколы, брал на себя большую часть бодрствования. Корабль нельзя было оставлять без управления.

– Не забыть!

В предсказанный Женькой срок Саня вновь начал искать «Лису». Как же дорог был ему этот, в общем-то, незнакомый человек, как же он ждал начала работы радиоприемника, сколько надежд связывал с этой невероятной удачей! Умолял о скором появлении, чтобы воспринял диалог всерьез, не передумал, вспомнил рабочую частоту.

– «Печора-3», я «Лиса», как слышите, прием.

– Александр, это Саша, слышу вас хорошо. Что случилось, почему прекратили связь?

– Сигнал от вас не проходил. Почти и не спал. Думал все время о вас. По каталогу экспедиция же не завершена, вы еще на МКС?

– У вас сейчас какое время суток?

– Раннее утро, а у вас?

– Постоянно ночь, кругом звезды, солнышко светит, но далеко очень.

– Вы мне до сих пор не ответили, Саша. Летите же по орбите?

– Не могу всего сказать, секретность. Александр, а вы территориально где находитесь?

– Колюткино, дачный поселок, недалеко от Екатеринбурга. Слыхали о таком?

– Еще бы, мы сами из тех мест, когда-то жил на Уралмаше.

– Вот как, интересно, земляки к тому же, это в корне меняет дело. Так чем могу быть полезен, Саша?

– Слушайте меня внимательно, Александр, не перебивайте. Возьмите ручку, бумагу и тщательно записывайте, готовы?

– Да, записываю.

– Позвоните, пожалуйста, по этому номеру телефона… Попросите Взмылина Иосифа Виссарионовича. Скажите ему, что его номер вам дал Саня Познанский, и дальше дословно: летим обратно, задание выполнено, остались вдвоем, имеются технические неполадки на борту, связь отсутствует. Дайте, пожалуйста, ему параметры канала. В общем-то все, заранее спасибо.

– Хорошо, я попробую. Выйду подальше от сарая, чтобы не создавать помех. Саша, а что за неполадки? МКС не падает?

– Не имею права вам рассказывать об этом, простите. Ситуация катастрофическая, но МКС на месте, не волнуйтесь.

– Понял вас, до связи.

– Александр, не подведите, ждем.

Невозможно продолжительное время тянулось ожидание, нервы, как натянутая струна, вибрировали и звенели, отдаваясь ритмичной пульсацией вен в висках. Решалась их судьба, жизнь зависела от простого участия обычного человека, волею судеб оказавшегося у них на пути. Очень многое решалось от разговора Александра и Взмылина. Без команд с Земли, поддержки, посадка выглядела проблематичной, опасной, крайне трудновыполнимой, еще и Женька своим состоянием здоровья добавлял беспокойство. Наконец прозвучало долгожданное:

– Саша, я «Лиса». Дозвонился, но на том конце трубки сказали, что тебя не знают и вообще я мудак, если еще раз позвоню, то натравят полицию.

– Как, это сказал Взмылин?

– Он же взял трубку, я сделал все в точности как вы просили, все передал.

– Как же так? Попробуйте еще раз позвонить, пожалуйста, и запишите еще один номер, это мой отец, скажите ему, что попросил вас дозвониться, так как связь не везде берет, скоро приеду. Ничего больше не говорите, хорошо? Лучше будет, если звонок сделаете с левого телефона, то бишь чужого.

– Если вы так настаиваете, только… Саша, подождите, ваш Взмылин вроде перезванивает…

Эпилог

«Мы возвращались! Экипажем в полном составе: брат Никодим, Рифат, Женька, я. У Бога все здравствуют, живые и мертвые, в нашем понимании. Мы вместе выполнили поставленную задачу и с честью завершали эту экспедицию. Сердца погибших друзей незримо присутствовали с нами, оставшимися по эту сторону бытия. В минуты наивысшей опасности они хранили нас и оберегали, освещая и указывая обратный спасительный путь, подбадривая и поддерживая, помогали уйти от неминуемой гибели, успокаивая и вселяя надежду, призывали мудро противостоять нахлынувшему отчаянию.

Впереди нас еще ждали нелегкие испытания, полные тревог и переживаний. Мы еще не знали тогда, что не сработают с первого раза двигатели разгонного блока на торможение. Нависла угроза реального пролета родной планеты и неизбежной встречи со светилом. Пришлось выходить в командный модуль, буквально ползая на карачках, устранять неисправность; в полнейшем цейтноте решать высокоалгометрические задачи по коррекции траектории. Мы устанавливали связь с Землей, отказываясь от работы с другими важными системами станции, и это, пожалуй, явилось решающим фактором благополучного итога при аварийной посадке. Без своевременной помощи Земли мне такие действия были бы не под силу.

Под конец Женька находился без сознания, единственный раз очнувшись только для того, чтобы напомнить мне о необходимости включения двигателей. „Не забыть!“ О его состоянии до сих пор пишутся большие научные медицинские труды. Казалось бы, одна запоздалая ошибка при подлете привела бы к целому букету отклонений, таща за собой их всех, как рыбак собирает неводом рыбу, камни и коряги.

Отделение спускаемого аппарата произошло на более высокой орбите, чем планировалось, в результате приземление плавно перешло в приводнение, и мы жестко упали в Атлантический океан. Не знали мы и о попытке силового захвата приводнившегося космического корабля…»

Эскадренный миноносец «Моника Левински» ВМС США на всех парах мчался к месту посадки, выжимая из машин всю мощь американской экономики. Охмелевший от счастья капитан Джон Скотт видел в этом событии руку провидения, он верил в свою звезду, знал, что когда-нибудь ему выпадет шанс схватить за хвост птицу феникс и взять билет бизнес-класса в свою недостижимую дурацкую американскую мечту. Этот шанс обретал вполне реальные черты в виде наивных русских, неумело свалившихся прямо по курсу его героического эсминца.

– Сэр, разрешите дать вам огня? – Старший помощник капитана Дональд Кук, гладко выбритый молодой мужчина в тщательно выглаженном белом военном костюме, лихо виляя бедрами, подобострастно отчеканил шаг и услужливо щелкнул дорогой, в золотой оправе, зажигалкой.

Только сейчас заметил Джон, что сигара в его рту уже добрых полчаса описывает круги, требуя незамедлительного розжига. Почему нет, может, и Кука возьму с собой, неплохой малый, к тому же красив, породист, будет моей отдушиной в старости.

– Дональд, сколько хода до цели?

– Через полчаса будем на месте, сэр!

– Готовьте аварийную команду к высадке, и прошу вас, повежливее с этими русскими, если они живы, конечно.

– Да, сэр!

– Дональд, берегите себя…

Совершенно по-другому видел сложившуюся неоднозначную ситуацию капитан первого ранга Иван Заяц, командир атомного подводного ракетоносца «Илья Муромец». В его годы однокурсники давно нянчили внуков на пенсии, а он, как мальчишка, без устали бороздил просторы Мирового океана, верой и правдой защищая могучую далекую Родину. Объяснить высокий смысл своего служения жене и дочке у него не получалось уже тридцатый год, с тех самых пор, как на четвертом курсе училища он узнал, что станет отцом.

– Вахтенный, доложите обстановку!

– Командир, аппарат почти над нами! На сходящихся курсах идет в район посадки эсминец «Левински».

– Скотт! Старый, жирный педераст еще жив? Тысячу стрел ему в колчан. Не быть ему адмиралом, будущим внуком клянусь! Объявляйте боевую тревогу, боцману на всплытие, спасательную бригаду к выходу.

– Есть, лодке стоять по местам!

Земное, ослепительное, жгучее, круглолицее солнце наслаждалось развернувшимся под ним в Атлантике соперничеством.

– Во как светит, прямо в глаз бьет. – Каперанг Заяц, привычно щурясь, подставил небритое лицо освежающему, легкому морскому бризу. – Я спущусь вниз, остальным находиться в рубке. Старпом, проветри шахты «Калибров», пусть помучаются от догадок – противные. Переноску в рубку, с собой рацию возьму, погуляю малость.

– Есть открыть люки шахт пусковых установок! Рацию командиру!

В это время на борту американского эсминца происходила чудовищная и сверхнапряженная дискуссия между капитаном Скоттом и его любовником, старшим помощником Куком.

– Дональд, я ошибаюсь, или он это делает? – Капитан всматривался в даль, увеличивая максимально зум бинокля.

– Да, сэр, вы правы! Он мочится прямо в океан.

– Фу, безрассудно.

– Сэр, вы видели его пенис? Может, повернем, пока не поздно, обратно?

– Адмирал не простит, Дональд, машинам малый вперед!

– Но они готовы уже нанести по нам удар, сэр! Люки открыты.

– Вопрос в том, дорогой Кук, кто сделает это первым, стоп машина!

– Но, сэр, мне не хочется умирать, у нас же отличное совместное будущее. Спишемся на берег, купим ранчо подальше от океана и заживем тихо, в любви.

– Свяжите меня с «Муромцем».

– Hello, Ivan!

– Hi, Jonny! How are you?

– Thank you, all is well!

– Джон, давай по-русски? Не силен я в ваших артиклях.

– О’кей! Ты стал уже, как у вас… grandfather?

– Дедушка? Не-е… Не могу никак дочку выдать замуж, достойного нет.

– У нас очень много хороших холостой парен. Давай знакомлю?

– Да ты что, американца мне еще не хватало в зятья.

– Зря, Иван. Перебрался бы к нам, во Флориду, я тебе первый время помочь, купишь дача, так у вас дом, да? Воспитывай внуков, загорай пляж, буду гости ходить, виски пит.

– Ты что, меня покупаешь, Джон?

– Нет, не думай. Просто дружеское предложение, ты – мне, я – тебе, баш на баш. Правильно сказал?

– Правильно-то правильно, а что я тебе?

– Сущий пустяк, ничего стоящего. Отдай мне этот батискаф и иди домой, потом с тобой свяжутся. Ведь ты в двухсот милях от моих территориальных вод.

– Нет, Джон, при всем к тебе уважении, так не поступлю. – Заяц скрестил пальцы за спиной. – У нас за это яйца отрывают и скармливают без соли тебе же. Подожди немного, возьму на буксир эту посудину, да и пойду потихоньку до дому.

– Жестокий народ и нравы варварские. Тогда, Иван, я буду тебя топит.

– Взял и испортил такой приятный день. Джон, мне не обязательно подниматься в рубку, мои и так шмальнут не задумываясь, меня за бортом оставят. Подумай, не успеешь пукнуть своим любвеобильным задом. Только руку осталось поднять, видишь, как из кармана достал?

– Эх, Иван! Гореть тебе ад синим пламя! Руль на левый борт, машинам средний вперед.

– Так и тебе не хворать, Джон, рот сильно на ветру не открывай, внутренности простудишь, сквозняк вреден очень.

Так и разошлись два старых капитана, война не началась, а значит, жизнь продолжается. Лишь Заяц, побледневший, с окоченевшими от холода, а может, и напряжения конечностями, зарычал в рацию, обращаясь к командиру спасательной бригады:

– Эй, каплей, чего возишься?

– Командир, там один забаррикадировался, чуть глаз главстаршине Коробейникову не выбил. Вытащить их не можем.

– Мне что, самому их оттуда доставать?

– Пинается, гад. Второй вроде не жилец.

– Значит, сломай первому ногу, у тебя две минуты, понял?

– Так точно!

«Несмотря ни на что, Женька все-таки выжил. Несколько месяцев за его жизнь боролись лучшие специалисты военной медицины. Еще годы заняла реабилитация, какое-то время он проходил курс лечения в институте имени Бехтерева, потом Женькины следы затерялись. Поговаривали, что он даже был помещен в психиатрическую лечебницу, из-за невозможности восстановления, затем видели его в одном из монастырей Соловецкого архипелага, не знаю, не могу сказать с достоверностью. Мы так больше после посадки и не встречались.

Настасья Петровна, по слухам, круто пошла вверх по служебной лестнице, сначала в главк, затем и в министерство, теперь прочат должность одного из заместителей министра МВД.

Кот Марс живет со мной, постарел, осунулся, с виноватым видом подходит к еде, заглядывает пристально в глаза. Джакомо тоже со мной, уже не ходит, скулит по ночам, спать не дает, скучает по Ольге Павловне. Ее не стало после восьми лет нашей совместной жизни, причиной смерти явилась поздняя диагностика онкологического заболевания.

Такие дела!

На охоту выбираюсь все реже, завел щенка, назвал Тамерланом, но былого восторга ничего уже не приносит. Сижу в гордом одиночестве и дописываю эти строки, жду Взмылина, который едет с новой безумной идеей. Ему бы лечиться, пока не случилось как с Оленькой. Насколько наслышан, он с треском был выгнан из Центра подготовки космонавтов, да еще в придачу и из пары закрытых институтов. Чего уж там произошло, мне неведомо…

Конечно, мы не сможем отодвинуть время пришествия Антихриста, победить бесов своими силами, одержать такую нужную победу над врагом всех людей, но когда-нибудь все точно узнают, что наши усилия были нужны человечеству, жертвы были не напрасны. Встанем в строй ближних у престола Господня, и воздадут нам хвалу и споют ангелы самую красивую песню на свете. Как солдат в окопе перед атакой, ожидая зеленую ракету, всматривается в даль, не знает, какое ему отведено место в наступательной операции. Для него конечный рубеж атаки – опушка леса, первая линия траншей противника. Кровь из носа, по сигналу, заставить себя подняться из укрытия и бегом, стреляя на ходу, прорваться по узкой тропинке среди минных полей, которую заблаговременно, ночью, проделали саперы. Ворваться в окопы, уничтожить врага и, если остался живым, готовиться к неминуемой контратаке. Только потом, годы спустя, читая специальную литературу по боевым действиям фронтов и армий, седой солдат поймет, что его опушка оказалась самой нужной на тот момент, самой важной точкой на карте начальника Генерального штаба…

Наше путешествие покажется кому-то никчемным, безрезультатным, имеющим к грядущим историческим событиям посредственное отношение. Скажет, мол, если великаны были перенесены бесами на Марс, где гарантия, что вновь не произойдет нечто подобное? Места же во Вселенной предостаточно! Всех ли уничтожили? Они ли вообще всадники Апокалипсиса? Отвечу, что с такими умозаключениями можно договориться и до того, что можно подвергнуть сомнению всю историю человечества, саму книгу Откровений и наш полет в целом.

Но мы научились побеждать самого опасного и коварного врага! Мы показали своим примером, не самым лучшим, наверное, но все же, что для рода людского один-единственный правильный путь развития – дорога любви и добра. Они одолеют зло обязательно, иного не случится, и это тоже неизбежно! Только она, любовь, вечна и непререкаема!

Людям необходим Марс, у каждого из них должен быть свой, личный полет к нему, выстраданная победа и долгожданное возвращение. Пишет нам Человеколюбец нашу судьбу, как это и ни удивительно, им же свыше дана и воля в придачу, только одному человечеству, лишь роду людскому предоставлена такая уникальная возможность следовать тем или иным путем, выбирать, понимаете, выбирать, почти как он! Между чем и кем? Известно с младенчества, еще с утробы матери! Главное – не забывать со временем! Не забыть!

Ну, вот и все, приехал Взмылин, я заканчиваю свой дневник.

С любовью, ваш Саня».

Оглавление

От автора

Пролог

Часть первая Орн

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

Часть вторая Подготовка к полету

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

Часть третья Марс

  День первый. Старт корабля

  День третий. Работа тайконавтом

  День четвертый. К Марсу

  День восьмой. Не серые будни

  День тринадцатый. Через тернии в вечность

  День четырнадцатый. Совещание на борту комплекса

  День двадцать первый. Искушение брата Никодима

  День двадцать восьмой. Красная планета

  День тридцать первый. Огни

  День тридцать третий. Самый чувствительный прибор

  День тридцать четвертый. Кот по имени Марс

  День тридцать пятый. Бах благозвучный!

  День сорок пятый. Кремль, Москва

Часть четвертая Coda

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg