«Привилегия выживания. Часть 1»

Привилегия выживания. Часть 1 (fb2) - Привилегия выживания. Часть 1 [Publisher: SelfPub] 2765K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Алексей Игоревич Шаханов

Предисловие

Написание этой книги заняло непозволительно долгое время, я начал ее еще в 2012 году. Сам факт того, что ей суждено было, в конце концов, случиться – лишь в малой части моя заслуга. Большая же часть принадлежит трем людям, которые на разных этапах моего сочинительства поддерживали меня, вдохновляли, критиковали, мотивировали, читали наброски и имели терпение выслушивать мои многочисленные и далеко не всегда интересные идеи. И за это им огромное спасибо. Маме – Ирине, жене – Татьяне и другу – Юрию.

Уважаемый читатель!

Данная книга предназначена строго для лиц, достигших совершеннолетия.

Автор не несет ответственности как за действия героев и их убеждения, так и за действия читателя после прочтения данной книги.

Все герои и события вымышлены, любые совпадения случайны.

Продолжая читать, вы подтверждаете, что ознакомлены с вышеуказанной информацией, и что вам 18 или более лет.

Глава 1

Год четвертый, лето.

– Засек его?

– Нет.

– Бля, твою за ногу…

Смоукер сквозь зубы прошептал еще пару проклятий, помолчал, и, в конце концов, отпустил тангетку. На самом деле толку спрашивать не было ни малейшего, не хуже меня должен был понимать, что если мы за все это время не смогли отследить место, с которого вели огонь, то от еще одной попытки ничего радикально не изменится. Хотя напарника своего я понимал прекрасно, у самого уже тик под глазом на нервной почве.

Я повел биноклем вправо-влево от предполагаемой точки выстрела. Пламегаситель? Наверняка, но если бы только он был причиной. Облачко пороховых газов заметить сложно, но при таком количестве выстрелов я бы рано или поздно на него наткнулся. За неполные две недели поисков выучил наизусть каждую херову травинку на этом долбаном холме. И хоть бы одна шелохнулась.

Вывода отсюда может быть два. Либо мы оба конкретные долбоебы, страдающие слепотой и глухотой одновременно, либо, что, хочется верить, более вероятно, этот засранец охренительно замаскировал свою позицию. Впрочем, последнее, по сути, никак не оправдывает, уже который раз нас обводят вокруг пальца. И что самое обидное, даже понятия не имея о нашем существовании.

Опустив бинокль, я машинально бегло огляделся по сторонам. Расположившись между двумя припаркованными друг рядом с другом седанами, сзади прикрытый «домом на колесах», стоявшим на кирпичах и видимо раньше исполнявшим роль будки для охраны, я почти по пояс лежал в живой изгороди, ограничивавшей парковку перед супермаркетом, сквозь которую мне было отлично видно весь сектор, а вот обнаружить при этом с холма, например, меня в этих зарослях было практически невозможно.

Супермаркет находился в семидесяти метрах на три часа, многоуровневый гараж в ста пятидесяти на пять, еще дальше был спуск к реке, перед которым с шести до девяти часов растянулся небольшой парк. На десять часов уходила дорога к шоссе и спальному району с другой его стороны. И, наконец, прямо по курсу на двенадцать часов располагалась лесополоса, и начинались холмы, на одном из которых засел этот долбаный снайпер. Если точнее, то вот на этом сраном холме, примерно в трехстах пятидесяти метрах от моего местоположения. Как и ожидалось, никакого движения вокруг, кроме парковки перед супермаркетом.

– Смоук, похоже, папуас еще жив, – шепнул я в микрофон радейки.

Папуасами временно нарекались те счастливчики, которым предстояло подохнуть от моей или Смоукера пули. Правда, в данном случае все обстояло несколько иначе, но сила привычки велика.

– Тогда наблюдай, может, будет еще стрелять, – мой напарник старался не терять оптимизма.

– Не, не вариант, я бы не стал.

Папуас действительно был еще жив, но шанса у него не было ни единого. Через бинокль было хорошо заметно, что ему неслабо разорвало плечо. Это вам не из мелкашки по голубям пулять, судя по звуку, калибр приличный, не настолько крупный, конечно, чтобы слона насквозь продырявить, но даже средний бронник вряд ли спасет.

Он полулежал, откинувшись на свой рюкзак, и громко стонал. Рука повисла на куске плоти и почти оторванном рукаве кожаной куртки, которые не давали ей окончательно покинуть своего хозяина-неудачника. Парень быстро истекал кровью, алая лужица на асфальте росла с каждой секундой. У него, скорее всего, был шок, и вряд ли он адекватно соображал, иначе бы уже давно попытался найти себе укрытие, но именно неподвижность и отделяла пока парня от того света, на который он от потери крови неминуемо отправится в самое ближайшее время. Попробуй он встать или хотя бы резко дернуться, его тут же накроет вторая пуля. А так время работает на снайпера, он экономит боезапас и лишний раз себя не обнаруживает.

Цугцванг для папуаса и гребаный статус-кво для всех остальных. Надо отдать должное гаду, этот стрелок с холма не сделал еще ни одной ошибки, которую я бы мог заметить. Ниндзя хуев.

Шесть выстрелов за две недели. Ни одного промаха. Барахло с трупов забирал аккуратно, ночью, дважды элегантно обойдя нашу засаду.

Откровенно говоря, это банальное везение, что именно мы на него охотиться начали, а не наоборот. Я в свое время чуть промедлил с выстрелом и упустил нужный момент, а вот снайпер предоставленным шансом воспользовался, чем и выдал свое присутствие. Выстрел номер раз.

Он произошел неожиданно, так что я смог только примерно по падению тела определить направление, с которого прилетела пуля. Тем не менее, у нас хватило терпения и нервов выждать двое суток практически без движения, и когда снайпер наконец пальнул повторно, мы вычислили холм, с которого вели огонь.

Уже под вечер второго дня женщина забежала в супермаркет, а минут через пять на выходе получила пулю, снесшую ей полчерепа. Выстрел номер два.

Последовавшие за этим выстрелы три, четыре и пять продолжили нашу долгую и пока безуспешную охоту.

Причем в ночь после третьего выстрела Смоукер, заложив приличный крюк в пару километров, переместился к подножью холма, на котором, по нашим прикидкам, находился снайпер.

Посменный отдых с этого момента стал похож на засовывание башки в пасть тигру. Спать приходилось с включенной рацией и оружием, снятым с предохранителя, в то время как напарник внимательно осматривал подходы к твоей позиции. Истощались не только запасы терпения, начали подсаживаться запасные батарейки на обеих радейках.

И все равно, несмотря на то, что, ориентируясь по звукам выстрелов, район поисков удалось значительно сузить, даже находясь практически в том же месте, что и стрелок, Смоукер не мог определить конкретную точку.

У меня же начали закрадываться сомнения в исправности собственного зрения. Ну никаких внешних признаков. Ни вспышки, ни облака пороховых газов, ни блеснувшей оптики. Ровным счетом ничего. И вот, минуту назад снайпер в шестой раз положил пулю в цель.

Отвлекшись на секунду от папуаса на парковке, я глянул в сторону супермаркета. Там, в глубине здания, началось какое-то движение. Стеклянная стена почти на всю ширину фасада первого этажа теоретически открывала все внутреннее пространство для обозрения, но дальше линии касс даже днем свет практически не проникал, погружая торговый зал в полумрак. И вот оттуда только что появились два пока еще нечетких силуэта и медленно продвигались по направлению к выходу. Только теперь появились. Учуяли или услышали? Скорее услышали, конечно, но в принципе разницы никакой, исход становился ясен окончательно.

На самом деле, если не считать последних пяти минут, лежащий сейчас в крови на парковке папуас вызывал неподдельное уважение. Тихо войти, провести внутри почти полчаса, набрать полный рюкзак и выйти, не притащив за собой никакого хвоста, – это дорогого стоит.

В памяти всплыла картина месячной давности, когда мы со Смоукером только-только отыскали это «уютное» местечко и попытались здесь чем-нибудь поживиться. Мне потом несколько дней подряд снился этот блядский супермаркет. Постоянно маячащие рядом тени, прилавки, кишащие насекомыми, липкий и местами скользкий от крови пол, усыпанный осколками стеклянных стен местных киосков, снующие под ногами стаи огромных крыс и какое-то безумное количество полуобглоданных останков людей и животных, о которые постоянно норовишь споткнуться в темноте, не имея возможности включить фонарик, дабы не привлечь внимания местной всегда голодной публики.

А самое главное – запах. Кошмарный смрад, смешанный из целой коллекции тошнотворнейших ароматов, которые источали гниющие на прилавках продукты, разлагающиеся трупы, крысиное и еще хер знает чье дерьмо, раздавленные насекомые и, наконец, главные местные обитатели. Чудовищную вонь последних невозможно перепутать ни с чем, она как огромная сирена над ухом, сигнализирующая об опасности, не дающая расслабиться ни на долю секунды. Если где-то и существует ад, то в этом супермаркете точно находится его филиал.

– У тебя дохлятина на горизонте, – раздался в ухе громкий шепот Смоукера.

– Вижу, но эти ребята явно не по мою душу.

Из главного входа медленно вышагивали два бывших представителя homo sapiens. Зомбаки довольно уверенно направлялись к истекающему кровью.

Если раньше никогда не сталкивался с ними, издалека отличить их от людей практически невозможно. Во всяком случае, тех, кто умер с полным комплектом конечностей и внутренних органов. Только вблизи становятся заметны грязно-серый цвет кожи и безжизненные глаза со смазанной, почти отсутствующей радужной оболочкой. У меня, впрочем, уже был настолько богатый опыт встреч с этими тварями, я их с любого расстояния вычислял в полсекунды.

Плавные растянутые движения погруженного в глубокий транс, аккуратные шаги, услышать которые, если мертвец в мягкой обуви или совсем без нее, очень непросто. Частые остановки при ходьбе, чтобы прислушаться и принюхаться. Зрение у зомби было слабое, но это с лихвой компенсировалось охерительным слухом и обонянием. Шуметь, потеть, а тем более истекать кровью рекомендуется только при наличии непреодолимого желания быть съеденным заживо.

Особой скоростью они похвастаться не могли, убежать проблемы вроде бы не составляло, но твари обладали поистине нечеловеческим упорством, преследовать по запаху крови жертву могли несколько дней. И чем их больше, тем сложнее остановить, приходится использовать огнестрел, а на звуки пальбы радостно сбегается новая дохлятина.

Стоны оборвались как по команде, папуас, наконец, заметил новую угрозу. Он резко попытался подняться, рука, висевшая практически на честном слове, оторвалась вместе с рукавом. Дальше я уже не смотрел, точнее, поднеся к глазам бинокль, внимательно вглядывался в определенную Смоукером зону холма, откуда сейчас должен был случиться новый выстрел. Послышался сдавленный вскрик, похоже, папуас сильно расстроился от потери руки и, так и не встав окончательно, рухнул обратно на асфальт, впрочем, тут же завозился, вновь пытаясь встать.

Выстрела не было. Я не выдержал, оторвался от бинокля и глянул на парковку. Он почти поднялся на ноги, но явно не успевал. Лямка рюкзака соскочила с плеча с отсутствующей рукой, и тот упал на землю. Парень, стоя на коленях, завывая то ли от боли, то ли от страха, хрен его знает, пытался одной рукой поднять рюкзак и закинуть на плечо, зомби перешли с шага на бег, им оставалось максимум метров пятнадцать.

Ну сейчас точно. Я снова прильнул к окулярам бинокля. Расклад был очевиден. Уйти папуас уже не успеет, сейчас его начнут жрать, а он, в свою очередь, – очень громко орать, и если снайпер не захочет потом доставать ценный рюкзак из самого эпицентра зомби-парада, он обязан прикончить папуаса прямо сейчас. Но выстрела не было.

Со стороны парковки послышались удары, возня. Видимо, этот товарищ на что-то надеялся и пытался отбиться. Его скорая смерть была неочевидна только ему самому.

Ну почему ж ты, блядь, не стреляешь?

– Слышь… Тут ходит кто-то…

– Кто ходит? – я задал самый идиотский вопрос из возможных в данной ситуации.

Смоукер не ответил, то ли из-за тупости вопроса, то ли ему сейчас было не до меня.

– Как сможешь, дай свою позицию, – собрался с мыслями я и бросил взгляд на лежащую рядом винтовку.

Прошло секунд тридцать, прежде чем Смоукер снова вышел на связь. За это время я успел аккуратно вытащить ствол винтовки через кусты наружу, снять с предохранителя и дослать патрон в патронник.

– Я от двушки метрах в двадцати ближе к точке, – послышался сквозь помехи шепот моего напарника. – Кто-то прошел вниз по склону… Метрах в тридцати правее меня…

Так, второй ориентир – сломанное дерево. От него вправо. Я впился взглядом в то место, где должен был проходить неизвестный. Попался, козлина. Шевельнулись ветки низенькой ели, сквозь высокие заросли травы и кустарника мелькнул камуфляж. Он действительно направлялся вниз. Почти не скрываясь. Да еще днем. Какого хера?

– Вижу его, сейчас сниму, – шепнул Смоукер.

«Но снайпер должен быть левее, как он справа-то возник?» – мелькнул у меня в голове вопрос. Он был как последний кусок головоломки, вставший на свое место. Меня осенило.

– Стой! – прошипел я в микрофон. – Стой, бля, вообще не двигайся!

Перевел бинокль туда, где должен был по идее находиться Смоукер. Тот, замерев сначала на полушаге, начал медленно опускаться в траву. Отлично, можешь меня обматерить, я тебе потом все объясню.

Тем временем мужик в камуфляже пересек границу лесополосы и рысцой подбегал к парковке. Кратность бинокля позволила увидеть, с чем этот тип вышел повоевать.

За спиной, судя по стволу и скользящему цевью, болтался помповый дробовик, в набедренной кобуре справа находился пистолет с глушителем, а в руках боец держал, ни хрена себе, АС «Вал» второй модификации, стоявший на вооружении только в нескольких спецподразделениях в стране. Картину дополняла явно непустая разгрузка. Херов терминатор был упакован по самое не могу. На башке у него была очень похожая на мою собственную гарнитура, наличие которой окончательно меня укрепило в первоначальной догадке.

Снайпер работал не в одиночку и сейчас не стрелял потому, что ждал своего напарника, который должен был по возможности тихо всех положить, забрать барахло и свалить. Ну не могли они позволить зомбакам копаться в уже собранном рюкзаке до темноты. Это жадность, ребята, единственная ваша ошибка за все время. Вопрос – фатальная ли?

Напарнику снайпера оставалось преодолеть меньше сотни метров до папуаса, который, невзирая на катастрофическую кровопотерю, на удивление бодро продолжал отмахиваться от дохлятины ножом и отпинываться ногами. Впрочем, зомбакам ножевые вообще до фонаря. Разве что в голову, да и то, это уметь надо.

Наскоро прикинул варианты. Самый простой: напарник кладет папуаса и зомбаков, я кладу напарника и… И все, тупик. Снайпер после моего выстрела уже точно не высунется. На звук моей винтовки из супермаркета наверняка поползет новая дохлятина, я к нему значительно ближе нахожусь, в итоге меня либо сожрут, либо попаду под прицел и стану седьмым в черном списке. Стоп. А если…

– Снайпер его прикрывать будет, пока тот жив, – Смоукер будто читал мои мысли.

Похоже, объяснять ничего не придется, он уже разобрался в ситуации.

– Да, если снайпер начнет палить, выдвигайся, пройди через верх и выходи на него со спины. Не сможет он смотреть в обе стороны сразу.

Все, ставки сделаны, работаем.

Я сложил бинокль и сунул в карман разгрузки, рассматривая теперь происходящее на парковке через оптический прицел. Конечно, рискованно, вероятность заметить меня была ненулевой. Несмотря на то, что солнце было практически позади меня, соответственно блик от оптики был маловероятен, но вот ствол винтовки явно торчал наружу из зарослей.

Надежда была только на то, что для всех участников действа в данную секунду существовали вещи, требовавшие гораздо более пристального внимания.

Папуас заметил мужика в камуфляже, но совершенно неправильно оценил ситуацию, крикнул тому что-то. Тот улыбнулся, сказал что-то в ответ и слегка мотнул головой, мол, иди сюда. Прицелился в ближайшего зомбака. Парень, сломя голову, кинулся по направлению к «спасителю». У того улыбка сошла с лица, он слегка повел стволом в сторону. «Вал» беззвучно дернулся, и удивленный папуас с пулей в груди осел на асфальт.

Дохлятина радостно накинулась на переставшего сопротивляться паренька. Вопреки моим ожиданиям мужик даже не стал добивать мертвецов.

Удостоверившись, что они полностью поглощены своим основным занятием, мужик аккуратно обошел «трапезную» и остановился перед рюкзаком.

Я сделал протяжный вдох-выдох и слегка потянул на себя спусковой крючок, выбирая его свободный ход. Теперь ждать момента. Ловил каждое движение цели, как будто сам вместе с ним снимал со спины дробовик, клал его на землю, переворачивал рюкзак, взваливал его себе на плечи. Мужик наклонился, чтобы весь вес рюкзака пришелся на спину и стал поправлять лямки, поглядывая на чавкающих зомбаков.

«Сейчас!», – почувствовал я и выстрелил. Пуля прошила левое колено насквозь, мужик взвыл и завалился на землю. Завозился, выбираясь из-под рюкзака, без паузы перекатился вбок, одновременно выставляя «Вал» перед собой. Автомат был направлен в мою сторону.

Я, не выходя из положения лежа, оттолкнувшись руками от земли, рванулся назад и укрылся за высоким бордюрным камнем, ограничивавшим зону изгороди. Вовремя.

Длинная и явно неприцельная очередь рубанула по кустам, вжикнув несколькими пулями у меня над головой, частично застряв в обоих седанах и оставив несколько дырок в фанерных стенах «дома на колесах». Молодчик, бля, за наблюдательность пять. Вторая очередь, похоже, опустошила магазин, и я решил выглянуть, оценить обстановку.

Мужик успел в перерыве между очередями спрятаться за рюкзаком. Один из зомбаков оторвался от кормежки и заинтересовался «свежей кровью». Он даже сделал несколько шагов по направлению к мужику. Будто взорвавшись изнутри, половина головы зомбака превратилась в выходное отверстие, и того швырнуло на асфальт. Докатившийся меньше чем через секунду звук выстрела был подписью снайпера под этим попаданием.

Все шло, как и предполагалось, стрелок с холма прикрывал своего напарника и давал Смоукеру шанс наконец себя обнаружить.

Тем временем на доске появились новые пешки. Еще штук пять мертвецов легкой рысью высыпали из супермаркета. Мысли вихрем понеслись у меня в голове. Метров сорок до зомбаков, напарник не будет стрелять сейчас, он лежит напротив входа, серьезный риск разбить стеклянный фасад, тогда вместо пяти будет пятьдесят, значит, снайпер будет лупить первым, завалит одного, максимум двоих, остальные пройдут дальше. Двадцать метров, напарник попробует стрелять, но придется выцеливать головы, в тело все еще рискованно, короткими очередями, тоже одного, максимум двоих. Десять метров, напарник перейдет на короткий ствол, зомбак бросится, дальше возня. Отлично. Я нащупал тангетку на плече.

– У тебя двадцать секунд, – сказал я Смоукеру и выдернул «Ярыгина» из кобуры.

Снял с предохранителя и проверил патрон в патроннике.

Оказалось, что я просчитался, записав обоих противников в супермены. Снайпер выстрелил четыре раза, попал всего дважды, один в ногу и один в живот. Зомбаков это лишь замедлило, вместо одной большой волны образовались две поменьше. Напарник принялся очень рискованно поливать длинными очередями дохлятину, почти не целясь. Послышался звон стекла со стороны супермаркета.

Сука, сейчас все из-за тебя ляжем нахер!

– Готово! – услышал я в наушнике нервную радость Смоукера. – Давай!

Я подскочил, продрался сквозь кусты и рванул, петляя на всякий случай, через парковку. Из пяти мертвецов осталось трое, у мужика снова опустел магазин, а перезаряжать он, как я и думал, не стал, выхватив пистолет, продолжил отстреливать тварей. Мне оставалось метров тридцать, когда ближний к мужику зомбак будто споткнулся на бегу и завалился набок, а тот неожиданно развернулся на меня. Тело среагировало само, я уже лежал на земле за колесом ближайшей машины, когда прозвучало несколько тихих щелчков, и около меня взвизгнули рикошетами по асфальту пули.

В отличие от вооружения напарника снайпера, мой «Ярыгин» стрелял громко, поэтому требовалась очень веская причина, чтобы самому ответить огнем. Но этого делать не пришлось. Двое оставшихся зомбаков, наконец, навалились на мужика, и я, уже вскакивая, услышал звяканье упавшего на асфальт его пистолета.

Подбегая к месту, быстро оценил ситуацию. Пока мужик отпихивал здоровой ногой прыгнувшего на него мертвеца, я успел подхватить с земли выпавшую у него «Беретту» с глушителем, одновременно машинально ткнув так и не задействованного «Ярыгина» обратно в кобуру. Зомбак откатился и тут же получил от меня две пули в голову. Вроде затих.

Я глянул на мужика. Немолодой уже, но сухой, поджарый. Из рваной раны на шее толчками лила кровь, на разорванном правом рукаве камуфляжной куртки расплывалось красное пятно. Мертвец все-таки успел пару раз куснуть. Левая нога была неестественно согнута в районе колена и торчала в сторону. Несмотря на дикую, наверняка, боль, он не издавал ни звука, только молча буравил меня глазами.

Стоило мне отвлечься на полсекунды буквально, он потянулся здоровой левой рукой к поясу, на котором висела пара гранат. Я с двух шагов по-футбольному ударил носком ботинка ему по кисти. Левую руку отбросило в сторону, я тут же наступил на нее, прижав к асфальту, а в сгиб локтя правой всадил еще пару пуль. В принципе я мог бы его и сразу прикончить, но в данной ситуации, если придется столкнуться с большой партией мертвечины, живой отвлечет на себя гораздо больше внимания.

«Беретту» сунул за пояс, «одолжил» у мужика «Вал» и магазин из разгрузки, после чего, не сходя с его руки, сосредоточился на дохлятине. Теперь это было несложно, я их как цель не интересовал, инстинкт самосохранения у них отсутствовал напрочь, они тянулись к лежащим на земле и истекающим кровью, мне же оставалось лишь аккуратно по одному их выцеливать.

Примерно через минуту я смог выдохнуть, аккуратно отцепить гранаты с пояса мужика и оглядеться. Ему было уже совсем хреново, когда я сошел с его руки, он даже не попытался прижать порванную артерию на шее. То и дело закатывал глаза, что–то бормотал. Я наклонился пониже и прислушался.

– …уйти дайте… ребенок же совсем… с того света достану…

– Ты не поверишь, – мрачно хохотнул за спиной Смоукер.

Я обернулся. Ни хера ж себе, снайпер. Походу мужик еще не совсем бредил. Смоукер вел, заломив ей руку и приставив пистолет к голове, девчонку. Несмотря на мешковатый маскхалат, по-мальчишески короткую стрижку и подростковые черты лица, ошибиться в определении пола было бы сложно. Она шла с видом взбешенной кошки, разве что не шипела и не мотала хвостом из стороны в сторону. Мы увидели одновременно, я ее, а она мужика.

Глаза у нее в секунду стали, как два блюдца, она вскрикнула: «Папа!» – и рванулась к нему. Смоукер от такого поворота событий слегка оторопел и отпустил ее.

Девчонка подбежала к мужику, упала рядом с ним на колени, захлебываясь ревом. Я и сам как-то несколько запоздало попытался среагировать, дернулся даже было, чтобы ее оттащить.

Лицо у мужика просветлело на миг: «Настюша, маленькая, все путем». Девчонка зарыдала совсем уж громко, начала трясти его, причитая, старалась поднять, но он уже потерял сознание.

– Уходить надо, мы тут как на ладони, – шепнул подошедший Смоукер, обстреливая взглядом окрестности.

– А с ней что делать?

Он помолчал, будто собираясь с мыслями, вздохнул и отвернулся.

– Не знаю, решай сам, – сказал он.

Даже если не брать в расчет, что я две минуты назад чуть ли не у нее на глазах, по сути, отправил на тот свет ее папашу, тащить девчонку с собой крайне рискованно по дюжине причин. Может просто уйти?

Она уже не рыдала, лишь всхлипывала, размазывая по щекам слезы.

Я подошел, она подняла на меня полные ненависти глаза. Нет, оставлять ее за спиной нельзя. Прицелился, она даже не успела испугаться.

Пока Смоукер шмонал трупы, я сгонял за своей винтовкой и остальным барахлом, после чего уже вдвоем, подхватив рюкзак папуаса, рысью побежали к лесополосе.

У подножья холма мы сделали последнюю остановку. Смоукеру надо было забрать свое добро из дневки, кроме того он притащил с собой винтовку девчонки-снайпера.

Американская машинка, не из штатных армейских, иначе я бы знал название, видимо, охотничий вариант, под триста тридцать восьмой калибр. Винтовка явно не новая, но ухоженная, плюс неплохая десятикратная оптика. Недолго думая, я снял со своей СВУшки прицел и приторочил ее к рюкзаку.

– Замаскировалась охерительно, еле нашел, – рассказывал Смоукер уже на ходу, периодически затягиваясь сигаретой. – Она чуть ли не траншею там себе выкопала. Бревно с холма катилось, между деревьями застряло, ну вот она под ним…

Я на какой-то момент выключился из его монолога. Неправ, я был абсолютно неправ. Не имел права так поступить. Нельзя было ее убивать.

Просто уйти. Сломать ей ногу и просто уйти. Никакой траты патронов в следующий раз. Соплежуй херов. Если бы дохлятина из супермаркета все же решила погулять по окрестностям, это могла бы быть последняя охота.

– Лапник к веткам привязан, хер догадаешься, – продолжал Смоукер. – Мы еще когда от парковки в первый раз смотрели, подумали, что просто елка лежит. В общем, если б она не лупила как из пулемета в тот момент, я бы и в двух шагах от места ни хера не нашел.

Он замолчал, покосился на меня.

– Сейчас бы накатить граммчиков сто пятьдесят, – прочитал Смоукер мои мысли.

– Да, я бы не отказался.

Впрочем, алкоголь теперь безопасно было потреблять разве что сидя в танке, опьянение в нынешних условиях резко понижает шансы выжить.

Глава 2

Год четвертый, лето.

Что есть закон, если его соблюдение некому контролировать? Что есть правило, если некому его тебе навязать?

Как только социум, как единый механизм, перестает существовать, вместе с ним исчезают условности, которые держат каждого отдельного представителя в рамках отведенной ему функциональной роли.

Правила, законы, традиции, насаждаемые социумом, возникающие под лозунгом заботы о человеке, в реальности же работающие либо на развитие и процветание социума в целом, как единого организма, либо, что бывает гораздо чаще, – на выгоду устанавливающих правила, без следа растворяются в наполненном ужасом и эгоизмом сознании тех, кто инстинктивно адаптируется к новой реальности.

Продолжающие же из-за страха перед неизвестным или от маразматичной принципиальности цепляться за эфемерные социальные гарантии, не способные осознать всю глубину погружения в хаос окружающего мира и свою абсолютную в нем беззащитность, просто подыхают как табун лошадей, несущийся к пропасти. Мысли, что «так надо», «так правильно», «так все делают», не дают возможности остановиться и оценить реальное положение вещей.

Для выживания не существует законов, правил, запрещенных приемов, оно не связано с подлостью и благородством. Мораль, правила дорожного движения, система товарно-денежных отношений – все эти условности требовали постоянной поддержки, рекламы и продавливания со стороны социальной машины, выдавая за благо набор самоограничений. А их соблюдение или несоблюдение даже в то время не гарантировало конкретных последствий.

Зато вот никто и никогда не будет вешать на край каждой крыши огромную надпись «НЕ ПРЫГАТЬ!», никто не напишет инструкцию по пользованию падающим кирпичом, в которой будет надпись размером с полстраницы, что, мол, не стоит пытаться ловить его лбом, и что вероятность смертности, бля, растет прямо пропорционально высоте, с которой этот кирпич летит. Потому что это здравый смысл. И на вопрос «а почему нельзя?» нет необходимости долго объяснять, что, мол, неправильно, что ай-ай-ай, аморально и неправомерно. Почему нельзя? Можно, вперед. Похороны за свой счет.

Проводить в помещении с одним выходом не больше пяти минут, спать по очереди с готовым к бою оружием, мыться при первой возможности. Не потому, что грязный, потому что жить хочется. Все это теперь является здравым смыслом, который на таком базовом приземленном уровне не терпит маргиналов.

А вот не совать нос в город – это как раз из серии условностей, которые нарушаются при реальной необходимости. Только там все еще можно найти необходимую экипировку, оружие, медикаменты, даже продукты, под которыми обычно понимаются консервы, пусть даже с истекшими сроками хранения.

И все бы замечательно, если бы не тот факт, что любой город сейчас был похож на спящий осиный улей, очень чутко спящий улей.

Мы крадучись пробирались по узкому переулку между двухэтажками. Пришлось идти в обход, старый маршрут оказался непригоден для использования, какие-то дебилы, видимо, с песнями и плясками недавно пытались там пройти. Ну как еще объяснить десяток зомбаков над тремя трупами в забаррикадированном со всех сторон дворе? Это ж надо было умудриться притащить с собой всю эту дохлятину…

Зомби жрали обычно долго и вдумчиво, человека за один «присест» до конца съедали, только если их было очень много. В остальных случаях они могли несколько раз возвращаться к убитому, постепенно обгладывая его до кости. И судя по виду этих трех счастливчиков, лежали они здесь не дольше суток. Ох и повезло нам не пойти через город вчера.

Вообще, ситуация с питанием у зомбаков довольно странная, и дело даже не в том, что сама возможность работы пищеварительной системы у этих тварей вызывает массу вопросов. По поводу любой системы их организма возникает такая же масса вопросов, ответить ни на один из которых без вскрытия, соответствующих исследований и образования, чтобы интерпретировать результаты, не представляется возможным.

Вопреки распространенным в первое время у напуганных до усрачки выживших бредовым историям на тему того, что дохлятину интересуют исключительно человеческие мозги, зомбаки жрали практически все. Причем круг их гастрономических интересов не ограничивался людьми. Любые животные могли стать жертвой. Лично наблюдал зомбака, с удовольствием уплетавшего целую колонию гусениц. Другой вопрос, что большую часть крупных животных, в отличие от относительно медлительного человека, было не так-то легко поймать. Кошки, собаки, крысы и разных видов птицы, которые продолжали населять город и окрестности в приличных количествах, дохлятину чуяли за версту, а так как последняя никакими навыками в плане коллективной охоты не обладала, животным обычно не составляло труда избежать опасной встречи. На зуб попадали разве что раненые или больные, впрочем, зомбаки совершенно не гнушались даже падалью.

Инстинкт пожрать работал даже у той дохлятины, которая, по идее, не смогла бы пищу переварить, разорванное пузо и волочащиеся по земле кишки совершенно не препятствовали аппетиту.

При этом нельзя сказать, что питание было для зомбаков обязательной регулярной процедурой. Они могли не есть, как минимум, неделями, при этом становясь разве что чуть более вялыми.

Еще более странной была история с питьем. Вода зомбакам была явно необходима, причем чаще, чем мясная диета. Тем не менее, мне ни разу не приходилось наблюдать, как они пьют. Вместо этого у них было что-то вроде купания, заходили в водоем по колено, падали, проводили под водой пару минут и выползали на берег. Величина водоема принципиального значения не имела, это вполне могла быть лужа посреди улицы. Вероятно, по этой причине большая часть дохлятины в городе рано или поздно скапливалась в местных подвалах, где всегда было сыро и могло скопиться много воды. Во время дождя часть зомбаков выбиралась наружу, иногда часами отмокая на одном месте. Последнее обстоятельство с учетом сегодняшней погоды меня довольно сильно напрягало, но тянуть дальше с вылазкой мы не могли себе позволить.

Смоукер добрался, наконец, до выхода из переулка, за которым начиналась широкая улица, присел и, выглянув за угол, через плечо показал два пальца и направление. Две твари за углом слева. Как раз там, где должна была располагаться конечная точка нашего маршрута.

После перестрелки на окраине у супермаркета у нас было практически все необходимое. Кроме боеприпасов. Оказалось, что патронов для снайперской винтовки осталось всего восемь штук, полтора магазина для «Вала» и один магазин для «Беретты». Дробовик оказался пустой, а девочка-снайпер, кроме винтовки, ничего при себе не имела. Короче, выбора у нас не было.

Впрочем, у дождя были свои плюсы. Я взглянул вверх. Темно–серое с редкими белесыми проплешинами небо монотонно поливало водой мертвый город, скрадывая и без того блеклые цвета, звуки, запахи. Казалось, что даже наши непромокаемые накидки насквозь промокли, хотя тогда мы бы уже давно подыхали от переохлаждения.

Смоукер снова медленно высунулся за угол. Замер. Я мельком осмотрелся.

– Чш, Чш, – Смоукер привлек мое внимание, похоже, хотел посоветоваться.

Человеческая речь неплохо отделяется от посторонних звуков даже на приличном расстоянии, поэтому, когда пытаешься привлечь внимание напарника, не стоит кричать ему: «Эй, Вася, иди сюда!» – обычно это плачевно заканчивается и для кричавшего, и для Васи.

Медленно переступая на полусогнутых, приблизился к Смоукеру, присел, облокотившись на стену дома, боком к напарнику.

– Короче, смотри, оружейка через дом за углом, – почти не шевеля губами, произнес он, – один задохлик у первого дома, и один чуть дальше по улице, метров сто.

Смоукер при этом смешно жестикулировал одной только кистью левой руки. «Вал» покоился у него на сгибах локтей, и ладонью правой напарник похлопывал по рукояти в такт словам.

– Я обойду первого и пойду по центру, между ними, войду, осмотрюсь, дернутся – свиснешь, патроны не трать, просто сориентируй. Ты, вроде, в прошлый вот там заседал, – он мотнул головой в направлении развалин на противоположной стороне улицы, – там еще черная хрень какая-то болтается, тент, или что-то вроде того, не помню ее там. Глянешь?

– Угу, это тент, да, я его как подстилку использовал, ветром сдуло, зацепился за что-то, видать, – сказал я.

Мы поменялись местами. Я положил винтовку на колени, вытащил «Беретту», на которую сменил «Ярыгина», потому как патронов к обоим стволам было почти равное количество, но у первого они были дозвуковые и имелся глушитель, после чего выглянул за угол.

Широкая улица тянулась в обе стороны минимум на полкилометра. От некоторых зданий остались только руины, остальные красовались огромными дырами и выбоинами на фасадах, обрушившимися балконами, разбитыми стеклами в окнах и витринах, следами от попаданий пуль. Асфальт потрескался и местами напоминал вспаханное поле. Тут и там валялись человеческие останки и останки останков. Здесь почти четыре года назад был бой. С тяжелой техникой, крупнокалиберными пулеметами и прочей свистопляской. По этой улице из города эвакуировали последних людей «без признаков инфицирования». Эта формулировка в медицинской карте была покруче взявшего джек-пот лотерейного билета. Впрочем, как и в случае с лотереей, такую запись в карту получить людям «с улицы» было довольно затруднительно.

Первый зомбак был совсем близко, метрах в тридцати, но не смотрел в мою сторону, точнее, не смотрела. Когда-то это была женщина. Впрочем, перестав считать их хоть в какой-то степени людьми, я поймал себя на том, что почти прекратил обращать внимание на их пол и возраст. Второго заметил не сразу, он стоял за автобусной остановкой у подъезда с противоположной стороны улицы.

Присутствие этих двоих могло свидетельствовать о присутствии людей поблизости, но вряд ли бы тогда зомби стояли столбом посреди улицы. Скорее, эти как раз вышли на прогулку для «искупаться». Нам еще повезло, тварей могло быть значительно больше.

Так, ну теперь моя позиция. Почти полностью разрушенное здание, от которого остался только фасад первого этажа и небольшая часть стены с окнами второго. Весь остальной дом представлял собой холм из обломков бетонных стен и торчащей арматуры.

– Дай бинокль, – я, не глядя, протянул руку.

Подняв бинокль к глазам, прошелся взглядом по всем возможным снайперским позициям, до которых мог бы додуматься, почти на всех я уже побывал, когда мы в прошлый раз заходили в этот магазинчик «за покупками», и оставил на каждой хотя бы по одному «флажку», видному издали. Камень или разбитые бутылки на подоконнике, дырявое полотенце яркой расцветки, в общем, нечто, привлекающее внимание или мешающее вести огонь. И сейчас я видел, что все мои «флажки» на месте. Это значит, что либо здесь никого нет и не было, либо я проебал какую-то из возможных точек, и тогда нам вполне вероятно настанет полный и непоправимый пиздец. Но если об этом постоянно думать, можно стать параноиком. Себе жизненно необходимо верить безоговорочно.

Я сунул «Беретту» в кобуру, бинокль – Смоукеру и снова взял в руки винтовку.

– Ну, что скажешь? – он флегматично докуривал первую за утро сигарету.

– Пойдет, – одобрил я план Смоукера. – Я, правда, от этой точки никогда не был в восторге, руки-ноги там переломать – как два пальца обоссать, но для обзора реально лучший вариант. Как перейду дорогу и буду у обломков – проверка связи. Дальше как обычно.

Смоукер затушил бычок и показал «о’кей».

Я вышел из переулка и медленно двинулся в сторону развалин. Дождь делал меня почти бесшумным, но не невидимым. Не успел пройти и двадцати метров. Зомбак развернулся и посмотрел прямо на меня. Я замер. Тварь продолжала стоять на месте, но старательно нюхала воздух. Хуй тебе, сука, нет здесь обеда, давай, проваливай.

Скосил глаза на Смоукера. Тот уже прицелился в мертвую башку и поглядывал на меня с немым вопросом. Я очень медленно жестом показал ему «нет». Положить гниду всегда успеем. Смоукер еле заметно пожал плечами, мол, как знаешь, но «Вал» не опустил.

Я стоял еще две минуты в одной позе, не шевелясь, почти не дыша, и был-таки вознагражден за терпение, зомбак повернулся в другую сторону и уставился в свое отражение в одной из немногих уцелевших витрин.

Добравшись до развалин, я нашел себе укрытие и включил рацию.

– Смоукер Хантеру, – привычно запросил я, понизив голос.

– На приеме.

– Проверка связи.

– На пятерку.

Я вздохнул и полез вверх. Ноги скользили по мокрому камню, винтовку пришлось перевести за спину, надо было работать обеими руками, цепляясь за все, что можно. Продвигался я довольно медленно, помимо опасений насадить себя пузом на какую-нибудь арматурину, боялся повредить гребаную винтовку, болтавшуюся на спине поверх пустого рюкзака. Таскать его с собой даже на короткую вылазку – это было своего рода оптимистичной традицией.

Поскользнувшись в очередной раз и приложившись локтем об бетон, я сквозь зубы выругался. Смоукер наверняка оборжался, наблюдая это «покорение Эвереста».

Дождь усилился. Прошло минут пять, прежде чем я, наконец, добрался до места. Несмотря на плохую погоду, обзор для организации прикрытия отсюда был более чем приемлемый. Оружейный магазин был на первом этаже в здании прямо напротив. Слева от него, судя по вывеске, был книжный, а справа несколько невысоких жилых зданий, протянувшихся почти до самого перекрестка. С прошлого нашего прихода сюда почти ничего не изменилось, разве что тел на улице стало слегка больше. После беглого осмотра достопримечательностей я вернулся к обследованию своей временной позиции.

Здесь тоже кардинальных перемен не случилось. Куски бетонных блоков были навалены практически вровень с сохранившимся подоконником, что позволяло более-менее комфортно устроиться лежа. Висящий на торчащей арматурине колышущийся на ветру тент подал мне идею. Под дождем в качестве подстилки от него вреда больше, чем пользы.

Придавив его края камнями в двух местах и закрепив тем самым на месте, я получил навес и маскировку одновременно. На фоне тента я теперь выделялся значительно слабее, чем на фоне неба. Рюкзак снял и положил рядом, лямки мешали свободно держать руки перед собой.

– Слышь, может тебе еще туда чаю с бутербродами принести? – по голосу чувствовалось, что Смоукер лыбится.

– Как меня видно? – я проигнорировал его прикол и перешел к делу.

– Скрылся нормально, обзор как?

– Норма, высовываться раньше времени не буду, так что правый от меня сектор твой, пока к оружейке не повернешь.

Все эти меры предосторожности, ставшие в нашей жизни чем-то вроде чистки зубов по утрам, простым ритуалом, доведенным до автоматизма, были направлены совсем не против зомбаков, однако уже не раз спасали нам жизнь. А уж в городе это было даже не столько предосторожностью, сколько пресловутым здравым смыслом, потому как словосочетание «людное место» в последнее время приобрело самый негативный из возможных оттенков.

– Принял, – отозвался Смоукер и начал движение.

Лежать на мокром бетоне было холодновато, я попеременно дышал на руки, следя за улицей, уходящей налево, на север, и краем глаза наблюдая за передвижениями моего напарника.

Он с приличным запасом обошел первого зомбака и двинулся к оружейке. Теперь и южное направление было моим. Я высунулся из окна, чтобы посмотреть направо. Стоп. А эта тварь где? Второго зомбака под навесом не было. Я нащупал тангетку выносного микрофона на плече.

– Смоук, второ… – договорить я не успел.

Со стороны перекрестка прозвучали выстрелы. Короткие очереди, два-три ствола. Подо мной взвизгнули по асфальту рикошетами пули. Смоукер! Тот уже скрылся внутри оружейки, за ним забежал зомбак.

– Люди, человека три, перекресток на юге, расстояние сто пятьдесят, – скороговоркой выдал я.

Все, работаем. Переместился для стрельбы в правый сектор. Вытащил винтовку. Сошки. Предохранитель. Патрон в патроннике. Снял заглушки с прицела. Выставил винтовку перед собой, временно, закрыв полой накидки прицел.

Справа дали еще пару очередей по витрине, пули гулко отскакивали от пуленепробиваемого стекла, не оставляя под таким углом даже следа от попадания.

– Смоук, статус, – запросил я, готовясь к любому варианту развития событий.

– Норма, – успокоил меня напарник, – сам в порядке, два зомбака в минусе.

Значит, внутри еще один был. Круто сориентировался.

– Что с улицей? – Смоукер все же сильно нервничал, и я его в этом отлично понимал.

– Нормально пока. Из-за угла, похоже, ствол торчит, вход смотрит. Явно не засада, иначе меня бы сначала накрыли. Просто напоролись случайно.

Теперь осталось выяснить – кто на кого здесь напоролся.

– В принципе, задача не изменилась, давай за покупками, главный вход мой, – сказал я.

– Умный, да, поменяться со мной не хочешь? – огрызнулся Смоукер.

На самом деле, он все понимает. Несмотря на блядские обстоятельства, а скорее даже из-за них, нам теперь боеприпасы нужны не меньше, а может и больше, чем две минуты назад.

– Ладно, дай мне пять минут, здесь где-то был черный ход, уйду через него. Где встретимся? – Смоукер наконец оставил в покое лирику.

– Двор с зомбаками помнишь?

– Угу.

– С северного входа арка, там вроде в подвал вход. Вот не заходя внутрь, на лестнице.

– Херовая идея, если подвал не закрыт…

Я не услышал конца его фразы. Три человека в «урбан» камуфляже заканчивали перебегать улицу рядом с тем самым перекрестком справа. Заканчивали, блядь. Я отвлекся, пока говорил со Смоукером, и понял это только сейчас.

Коротко глянул на маячивший с моей стороны улицы ствол. Тот был на месте. Значит минимум четверо.

– Смоук, трое перешли улицу, главный вход все еще простреливается.

– Ясно.

Сначала я подумал, что эти трое сорвались перекрыть черный ход, но ошибся. Все было прозаичнее. Ублюдки незамысловато и нагло перли к парадному, куда полторы минуты назад забежал Смоукер. Они были охерительно вооружены и экипированы.

Последние модели АК, удобные рюкзаки с нижней подачей магазинов. С нажатием кнопки выщелкиваешь магазин, на его место встает следующий, и так до 10 раз.

Бронекомплекты, судя по виду, пятого или шестого класса, но самые современные, то есть относительно легкие, чтобы выдержать средней длины марш. Попадание в грудь или живот даже из моей нынешней винтовки пробитие не гарантировало.

Двигался противник четко, быстро и слаженно, хотя, судя по всему, с вооруженными людьми они уже давно не сталкивались. Один перемещался практически по центру улицы. Остальные двое шли друг за другом по противоположной от меня стороне, но к домам не прижимались. Такая формация была хороша против зомби, когда у тебя огнестрел. Как можно больше открытого пространства между собой и дохлятиной, валить которую, если аккуратно, можно хоть дивизиями. Но сейчас, ребята, не тот случай.

До оружейки троице оставалось метров пятьдесят. Я убрал полу накидки с прицела и быстро поймал в перекрестье первого из двойки у домов. Выстрел. Пуля попала точно в промежуток между бронежилетом и бедренной пластиной. Ногу вывернуло, и боец рухнул набок.

Не досмотрев, как он упадет, я немедленно по памяти навелся на то место, где был шедший следом. Никого. По центру тоже. Вот это, бля, реакция. Один, видимо, за угол зашкерился, второй наверняка за бетонным блоком, преграждавшим проезд. Шустрый засранец, до блока было метров семь, не меньше. Раненый воин быстро осознал горечь своего положения и завыл со всей скорбью, катаясь по земле.

Очень эффективная в плане деморализации противника тактика в нынешних условиях стала еще более устрашающей. Теперь раненый не столько даже давил на психику товарищей по оружию своим видом и задерживал группу, которой его бы пришлось тащить на себе, сколько привлекал криками и запахом крови дохлятину.

Со стороны бетонного блока прозвучал одиночный выстрел, и кричавший с простреленным забралом успокоился насовсем. Круто, намек понял. Но от зомбаков это вас уже…

Из-за блока далеко вперед по улице вылетела граната. Секундой позже еще одна в переулок на моей стороне улицы. Мне, чтобы уйти из зоны поражения, достаточно было опустить голову. Прозвучали три громких хлопка, совсем не похожих на разрыв гранаты, третий где-то в глубине переулка, куда скрылся один из живых пока еще бойцов. Что за херня? Я мельком высунулся и глянул влево, на предполагаемое место взрыва. Все, что я увидел, – оседающее красное облачко.

Ни разу не видев ничего подобного, я мгновенно понял назначение этих «гранат». Взрывпакеты с кровью. Отвести от себя зомби такой более чем реально. Блядь, ребята, кто ж вы такие? Быстро проверив, не высунулся ли кто из укрытия, я бегло через оптику рассмотрел убитого. Белая нашивка на рукаве. Твою мать, приехали.

Держа палец на спусковом крючке, левой рукой дотянулся до микрофона.

– Смоук, у нас «черепа» в гостях. Один минус, двоих пока прижал на улице. Поторопись.

– Бля, пиздец, – только и смог выдохнуть Смоукер.

Он знал, кто такие «черепа».

Сформированное в срочном порядке подразделение специального назначения состояло в основном из боевых офицеров разведки и привлекалось по большей части для проведения наиболее сложных операций по эвакуации кого следовало в наводненном зомбаками городе. Но на что эти ребята действительно способны, стало понятно, когда они с незначительными потерями подавили восстание в военной части, находившейся в черте города. Мало того, что они пригнали туда пару вертушек, которые разнесли все по кирпичику, так после этого, окружив территорию части, прошерстили все вдоль и поперек, отстреливая выживших. Эти же товарищи проводили «зачистки» гражданского населения на «зараженных территориях». В общем, это подразделение могло заставить обосраться кого угодно одним видом этих самых нашивок с изображением человеческого черепа.

Напоролись здесь именно мы, и причем крайне жестко.

Тут и там начали появляться зомбаки, парочка из них уже вылизывала асфальт в месте взрыва «кровяной гранаты». Еще немного, и здесь будет не протолкнуться.

Из-за угла, за которым должен был находиться один из «черепов», высунулась «змея» гибкой видеокамеры. Сбить эту хрень сложновато, патронов мало, видеокамера у засранца может быть не одна. Не вариант.

С другой стороны, оставалось секунд десять максимум, прежде чем меня засекут. Затем один прикроет огнем, второй саданет разок из подствольника, и эти развалины станут моей ебаной могилой.

Решение надо было принимать немедленно. Я переполз вправо, укрывшись от видеокамеры за стеной. Привстал на полусогнутые, и продолжил движение в том же направлении, туда, где когда–то располагалась южная стена здания. План приходилось рожать на ходу. Пока двигался мимо проемов окон, пару раз глянул вниз, но никакого движения не заметил. Все правильно, еще секунд двадцать у меня есть, пока проводят повторный осмотр. Потом высунутся и начнут обрабатывать остатки дома из ГП. И это при условии, что нет второй группы, которая заходит мне в спину. Даже думать об этом не хотелось.

Наконец добрался до края, каким-то чудом не переломав себе ноги на этих блядских развалинах. Поднял винтовку, глянул через оптику. Видеокамера как раз скрывалась за углом!

Вскочил, перехватил винтовку левой, правой снял с пояса гранату, одним движением отщелкнул предохранитель, удерживавший чеку, вторым вытащил саму чеку и, размахнувшись, изо всех сил швырнул гранату в сторону бойцов за укрытиями. В локте тут же заныло, похоже, растяжение, но сейчас было не до этого. До «черепов» около полусотни метров, только бы долетела. Граната была еще в воздухе, когда я уже снова вскидывал винтовку.

Мне повезло трижды. Граната упала всего в нескольких метрах от бетонного блока на стороне укрывшегося за ним «черепа». Он подскочил, перекатился через блок и оказался с другой стороны боком ко мне. Я выстрелил почти одновременно с грохотом взрыва. Меня не задело осколками, а вот моя цель оседала на асфальт. Пуля прошла через руку, раздробив плечевую кость, и попала в тело чуть ниже подмышки, где из брони только армированная ткань. Он еще шевелился, но слышимых с моей позиции звуков не издавал, видимо, пробито легкое. Не жилец, отлично.

Навелся на угол дома, за которым оставался последний из этой троицы. Тот не торопился превращать себя в мишень и не высовывался.

Меня снова посетили мысли о второй группе. Давно пора было выбираться отсюда, но я не мог оставить Смоукера без прикрытия.

– Смоук, у меня второй минус, ты какого хера еще не ушел? – прошипел я в микрофон.

– Здесь ебаная стальная дверь, и она, бля, закрыта на три замка, – Смоукер еле сдерживался, чтобы не орать, – взломать уже пробовал, сейчас взорву нахер стену по периметру. Работай, сколько сможешь, потом уходи. Все, не отвлекай, мне обе руки нужны, – отрезал он.

Я отпустил микрофон и прислушался. Не показалось. Где-то справа вдалеке работали движки. Мелковаты для серьезной техники. Бля, ну не с газонокосилками же они воевать пришли?! Звук постепенно становился громче, и, наконец, я краем глаза уловил движение на перекрестке.

Все. Вот и пиздец. По перекрестку на север легкой рысью двигались два четвероногих силуэта.

– Смоук, два «Бульдога» прут с южного перекрестка, расстояние меньше двухсот.

Я понимал, что подгонять его нет необходимости, скорее просто сообщал ему, что максимум минуты через полторы нас обоих можно будет в качестве дуршлага использовать.

«Бульдогов» вживую я видел только один раз, лет шесть назад, на выставке старой военной робототехники. Этих тварей изначально конструировали как переносчиков грузов, сопровождающих пешие отряды, но проект не пошел, финансирование прекратили. Вспомнили о них значительно позднее, когда многие военные операции почти на сто процентов стали проводиться дронами на удаленном управлении и полностью автоматизированными роботами. «Бульдоги» были переоборудованы для ведения боя против живой силы, зачистки территории от партизан. Почти трехметровое тело, больше всего похожее на сильно сплющенную в горизонтальной плоскости сигару, специально спроектированное, чтобы под большинством предполагавшихся углов обстрела вызывать рикошет. Из наплывов на корпусе в верхней части торчали два крупнокалиберных пулемета, которые, поворачиваясь, могли простреливать всю верхнюю полусферу и большую часть нижней. Слепая зона была под «брюхом» в паре метров от центра, но туда еще попробуй доберись.

Встроенные гироскопы позволяли им держать равновесие гораздо лучше человека. Глушилки против них не помогали, где падали или останавливались почти все беспилотники ранних поколений, «бульдоги» продолжали работать, переключаясь на автономные алгоритмы. Единственное, чего, пожалуй, они не умели – это одновременно двигаться и точно стрелять. Собственно поэтому их рекомендовали использовать в парах. Один перемещается, другой ведет огонь.

При всем этом я даже попробовать не мог по ним пальнуть. Нутром чуял, что гад за углом с видеокамерой уже знает, где я нахожусь, и стоит мне только направить оружие в другую сторону…

Сердце бешено колотилось в груди. Адреналин не давал по–настоящему испугаться, хотя по ситуации давно можно было начинать паниковать.

«Бульдоги» замедлились, до них оставалось меньше сотни метров. У ближайшего пулеметы начали разворачиваться в мою сторону. Идей у меня больше не было.

Быстро навелся на первого робота и, почти не целясь, выстрелил. Пуля срикошетила от корпуса машины и ушла куда–то в сторону. Из-за угла высунулся «череп», я только и успел, что отскочить от окна и упасть ничком на пол.

С внешней стороны стены шарахнул взрыв. Таки саданул из подствольника, сука. На меня посыпалась бетонная крошка, в ушах зазвенело. Я кое-как попытался отползти от фасада. Перед глазами плыли разноцветные круги, полз почти наугад, подтаскивая левой рукой винтовку, а правой ощупывая пространство перед собой. Сквозь звон в ушах послышался грохот пулеметов, похоже, «бульдоги» обрабатывали то окно, где я был десяток секунд назад.

– Времени нет совсем! Меня накрыли! – проорал я в микрофон, почти не слыша свой голос.

Смоукер что-то ответил. Даже если бы я разобрал – что именно, было уже неважно. Теперь каждый сам по себе.

На случай, если нам требовалось разделиться, была договоренность встретиться у схрона на окраине города, где мы оставляли большую часть содержимого наших рюкзаков, чтобы не тащить все на себе в город. И это был первый раз, когда пришлось воспользоваться нашим «планом Б».

Круги перед глазами плыть перестали, но в голове еще шумело. Один из «бульдогов», судя по звукам, перенес огонь на оружейку, доносился звон разносимой витрины, на крупный калибр она рассчитана не была.

Значит, второй робот все еще охотится за мной.

Я кое-как поднялся и начал лихорадочно искать глазами пути к отступлению.

Узкая улочка за развалинами, на которых находился я, несколько невысоких домов рядом и сумасшедшее количество дохлятины. Они были везде. Десятка три, не меньше. Обходили мои развалины справа и слева, направляясь к главному месту действа, ошивались на этой узкой улочке, выходили из домов, вылезали из каждой щели как тараканы. Парочка из них безуспешно, но с маниакальным упорством пыталась забраться ко мне на второй этаж.

Быстро проверил, что кроме этих двух больше никто мной не интересуется, достал «Беретту» и аккуратно успокоил обоих выстрелами в голову.

Я, естественно, не знал, сколько времени понадобится «черепам» с их металлическими зверушками, чтобы меня достать, и это только подгоняло. Сзади стрельба пошла во всех направлениях, работали не только пулеметы, били еще несколько АК. И хотя, по идее, гребаным «черепам» было теперь не до меня, расслабляться нельзя было ни в коем случае. «Бульдоги» легко разберутся с дохлятиной, а за мной может уйти группа людей. Начинать с ними перестрелку, не имея ни малейших преимуществ, было равноценно самоубийству.

Взяв короткий разбег, я сиганул через здоровую дыру между плитами, чтобы оказаться на краю этажа. Оставалось бы только спуститься вниз. Новый взрыв грохнул в самый момент приземления. Я потерял равновесие, и, едва успев сгруппироваться, кубарем скатился к «подножью» развалин.

Зажатая в руке винтовка противно звякнула оптикой о камни и на этом наверняка потеряла гордое звание снайперской.

Секунда ушла на то, чтобы сообразить – все конечности в наличии, и арматурой я себя ни в каком месте не проткнул.

Поднял глаза. Надо мной стоял зомбак. Среагировал инстинктивно, раньше, чем оценил ситуацию. Направил на него винтовку и нажал на спуск. Пуля прошила живот насквозь, зомбак пошатнулся, но устоял на ногах. Идиот, бля! Пистолет тебе на что? Но поздно, сразу несколько мертвецов развернулись в мою сторону.

Не дав нависавшему надо мной гаду опомниться, я повторно выстрелил навскидку. На этот раз пуля попала точно ему в глаз, разнеся вдребезги затылок на вылете.

Подскочил и, перепрыгнув через распластавшееся на земле тело, рванул по узкой улочке на север, в сторону от возможной второй группы охотников за моей головой.

Оставшиеся три патрона расстрелял почти сразу, расчищая себе дорогу, и тут же без сожаления выкинул винтовку. Со сдохшей оптикой и без патронов она стала восьмикилограммовой гирей, которая мешала мне выполнить главную в данную секунду задачу – выжить.

На бегу выхватил из кобуры «Беретту». Двенадцать патронов. Двенадцать раз смогу продлить себе жизнь, если буду использовать их с умом. Конечно, в ножнах на груди покоился нож, но толку от него против такого количества дохлятины будет немного. Все-таки не спец я по рукопашке совсем.

Успел пробежать всего метров пятьдесят, зомбаков становилось все больше, меня то и дело успевали ухватить за штаны, за куртку, от накидки я избавился практически сразу. Вырваться удавалось, но улочка и без того неширокая сужалась, и дальше уже было не пройти. Плюнув, свернул в первый попавшийся переулок. Мать твою, тупик. Сзади топот дохлятины. Куда?

Черный ход в одно из зданий. Дверь металлическая, но замок вшивый. Попробовал с разбегу высадить ногой. Дверь чуть с петель не сорвалась, открыта оказалась, гадина.

Сходу влетел внутрь темного, узкого и довольно длинного коридора, в конце которого маячил свет. Хорошо хоть не подвал. В светлом проеме появилась человеческая фигура. Один из зомбаков был внутри и перекрыл мне дорогу. Назад поворачивать смысла не было, я отлично знал, что меня там ждет. Только вперед.

Уже на бегу выстрелил. Мимо. Еще выстрел. В голову не попал, только в горло. Тем же движением, что вламывался в дом, влетел ногой в грудь мертвеца. Тот, не сумев сохранить равновесие, рухнул на пол, а я оказался стоящим на нем. Наступил на горло, выстрелил в голову. Тот как бы нехотя затих, а я тут же присел и замер, прислушиваясь и осматриваясь.

Похоже, я был в какой-то мастерской, коридор по идее служебный, там наверняка были боковые двери в подсобки, которые в темноте и суматохе я не заметил. Свет пробивался через три больших окна, наскоро заколоченных досками. Не пролезу. Станки, столы, инструменты. Запах плесени и затхлости. Ну, бля, куда дальше?

Наконец, в конце зала я заметил лестницу, ведущую наверх.

Шаги со стороны коридора были все громче, дохлятина спешила на обед. Впереди никаких звуков слышно не было, а потому я устремился к лестнице. Проскочив через тамбур, оказался на лестничной площадке первого этажа. Направо дверь на улицу, и в нее, сука, уже скребутся твари. Да вы самонаводящиеся там что ли?

Попробовал пнуть дверь напротив. Без шансов, закрыта намертво, высаживать разве что со стеной вместе.

Слева наверх вела лестница, но героически сдохнуть на крыше пока совсем не входило в мои планы. На площадке между этажами в окно не пролезть, слишком узко. Внутри похолодело. Что, бля, допрыгался? Куда теперь? Зомбаки уже в тамбуре. Рефлекторно взлетел на площадку между этажами. Дохлятина, отталкивая друг друга, полезла за мной.

– Хантер Смоукеру.

Он выбрал идеальный момент, чтобы выслушать мою последнюю волю.

Схватившись за перила, я ударил ногой ближайшего зомбака, сразу после несколькими выстрелами выключил еще двоих. Они покатились вниз, увлекая за собой остальных.

– Хантер, ответь Смоукеру.

– Да занят я, твою мать! – заорал я, не прикоснувшись к тангетке.

Куча-мала из мертвецов скатилась почти до входной двери.

Это был мой последний шанс. Снял с пояса единственную оставшуюся гранату и, сорвав чеку, закинул вниз. Сам залег на

лестнице, уходящей вверх, зажал ладонями уши и открыл рот пошире. Помогло мало.

Жахнуло так, что я на пару секунд потерял сознание. Когда пришел в себя, ощущение было, будто моей черепушкой играли в футбол. Совсем недавний близкий выстрел из ГП, а теперь еще взрыв гранаты в помещении отзывались в голове непередаваемыми ощущениями адской боли.

Я не вышел – выполз обратно на лестничную площадку.

– Некисло херануло, – прошептал я, увидев последствия внизу.

Весь подъезд был красно-бордовым внутри. Зомбаки, иссеченные осколками, один или два с оторванными конечностями, огромной окровавленной массой шевелились на полу. Меня вырвало, то ли от кошмарного запаха, то ли от контузии.

Внизу в дверном проеме была видна часть улицы, на которой валялась вышибленная взрывом входная дверь, придавившая собой одного из зомбаков. Вторая дверь на первом этаже потеряла часть своей деревянной отделки, практически изогнулась дугой, но выдержала.

Хватаясь за поручни, чтобы не поскользнуться на разбросанных повсюду потрохах, я побрел вниз. Куча из дохлятины слегка оживилась и потянула ко мне клешни. Добив особо упорных из «Беретты», выщелкнул обойму. Один патрон. Еще один в стволе. Отвоевался.

Шатаясь, вернулся обратно в мастерскую. Нашел монтировку и принялся отдирать приколоченные доски от оконной рамы. За это время меня не побеспокоил ни один херов зомбак. Я бы удивился, если бы не мое состояние. Впрочем, позже я понял, в чем дело. Организм у этих тварей в общем и целом работает так же, как и у нормальных людей, так что оглушить их могло ничуть не хуже. А намазанные толстым слоем остатки дохлятины по всему подъезду почти наверняка перебили мой запах.

– Хантер, ебать тебя в кадык, нажми гребаную кнопку и ответь, пока я не разозлился.

Слух начал возвращаться, и сквозь колокольный перезвон в голове прорезался голос Смоукера. Переживает он за меня, видите ли.

– Нормально все, – прохрипел я в микрофон. – Пустой почти, где-то западнее от оружейки.

Я тяжело перевалился через подоконник и оказался в переулке по другую сторону здания.

– У тебя голос странный, ты там срешь что ли?

– Нет, – у меня даже не было сил послать его по матери.

– Короче, выйди на проспект к северу от тебя. Только аккуратно, «черепа» идут в том же направлении. Как доберешься, на северо-востоке увидишь гостиницу «Атлантис», надпись есть на крыше, тридцать пять этажей, в этом районе выше только пара-тройка зданий, не ошибешься. Вот дуй туда, восемнадцатый этаж, номер восемнадцать тридцать два.

– Принял.

Я не подал вида, но даже контузия не помешала мне слегка охренеть от услышанного. Смоукер не повел бы меня в капкан, в этом я был уверен на все сто, но он бы никогда не выбрал себе резиденцию в гостинице, даже на пару часов. Теперь становилось понятно, как он выбрался из оружейки. Кто-то вытащил его оттуда и привел в отель. Смоукер направил меня туда же, значит, западни он не подозревает. В чем же тогда подвох? Он ведь должен быть, я не сомневался. Ну хоть дохлятины больше не предвидится, с этими ублюдками я наобщался на пару лет вперед.

С севера доносилось редкое стрекотание автоматов. «Черепа» шли дальше, даже не попытавшись всерьез мне отомстить. Это было совсем на них не похоже.

Собственно, следы боя на улице с оружейкой – это были следы столкновения на выходе из города конвоя «черепов» со взбунтовавшейся военной частью. Единственный раз, когда они потеряли за один бой больше двадцати человек. Я знал это потому, что мы со Смоукером стояли в оцеплении на карантинном КПП, том самом, через который вырвался из города «покусанный» конвой. Нам повезло поделиться сигаретой и переброситься парой слов с одним из «черепов», пока шла химпроверка.

«В асфальт закатаем», – сухо процедил тогда он сквозь зубы. И ведь закатали, практически в прямом смысле слова, насколько я знал, из той военной части живым не ушел никто, вырезали всех, от генералов до солдат.

Отсюда вывод получается только один – на меня просто решили не тратить время и силы, имелась гораздо более приоритетная задача.

Переулок кончился выездом на широкий проспект, и вдалеке на северо-востоке действительно возвышалось здание с огромной синей надписью «Атлантис». Я, вздохнув, с трудом разлепил пальцы на рукояти «Беретты» и ткнул его в кобуру. Оставшиеся два патрона надо было приберечь до гостиницы.

Глава 3

Год первый, зима.

Отец учил меня: «Не бойся быть напуганным, не беги от собственного страха. Ничего не боятся только очень-очень глупые люди. Страх – это твой союзник. Научись его контролировать, никогда не выключай голову, не давай страху руководить тобой и превращаться в панику. И тогда он поможет тебе даже в самой сложной ситуации, когда кажется, что все обстоятельства против тебя».

Мне было тогда лет пять или шесть, в этом возрасте трудно было что-то донести до меня, так что отца я не особо слушал, но нечто подобное он говорил достаточно часто, чтобы, в конце концов, сказанное осело у меня в голове, стало моей собственной мыслью.

И хотя физиологию процесса я узнал значительно позднее, а настоящий сильный страх испытал еще позже, управлять одним из самых базовых человеческих чувств я учился с детских лет. Когда учительница решала, кого вызвать к доске, когда мы с пацанами играли в «войнушку» во дворе, когда я нес двойку в дневнике домой – даже в таких мелких ситуациях я использовал каждый шанс.

Страх мобилизует, мгновенно перестраивая процессы в организме, готовит его к критическим ситуациям. Человек становится сильнее, быстрее и сосредоточеннее. Если не контролировать этот «форсаж», либо проблема, вызвавшая страх, должна разрешиться, либо состояние перерастает в панику. Оценка ситуации сводится к самым примитивным путям решения, причем чаще всего человек выбирает наиболее хреновое из них. Вырастает шило в заднице и непреодолимое желание бежать, делать что-то в то время, когда надо остановиться, глубоко вдохнуть и просчитать варианты, или, наоборот, когда надо действовать, человек замирает, ныряет головой в песок и отказывается дальше принимать участие в событиях, которые чаще всего продолжают раскручиваться и без него, порой с самыми убийственными последствиями. Это была теория.

И как всякая хорошая теория, она не выдержала попадания в глупую голову, в данном случае – мою.

Вместо того чтобы оградить от неприятностей, извращенная моим мозгом идея наоборот подталкивала раз за разом проверять свою психологическую устойчивость в деле. Впрочем, настоящая практика до поры обходила меня стороной, ни в одну серьезную историю вляпаться, вопреки желанию, так и не удалось, не то чтобы я нарывался, но никогда не избегал конфликта. В какой-то момент я подумал, что, возможно, мне придется годами ждать возможности, если таковая вообще представится.

Решение подписать армейский контракт пришло спонтанно, точнее, когда я больше в шутку завел этот разговор со Смоукером, он отреагировал неожиданно живо, чем здорово меня подстегнул.

«Нам дадут стволы, курс рукопашки, абонемент в спортзал, так еще и заплатят за это? Где расписаться кровью?» – энтузиазм моего друга напоминал локомотив на полном ходу. Даже спорить не хотелось, тем более что я себе представлял все примерно в таких же радужных красках.

Дома мы наплели, конечно, что, трезво все обдумав и взвесив, решили всего-то за восемнадцать месяцев заработать себе реальную путевку в жизнь. Впрочем, номинально это даже не было ложью, социальные льготы и привилегии «защитникам Родины» полагались приличные.

Зато девушка моя только пальцем у виска покрутила, заявив, что если выходные я не буду проводить дома, то нахер я тогда вообще такой нужен. Обещал ей выбрать место службы поближе к ее спальне.

Контракт оформлялся на полтора года, из которых в течение первых шести месяцев новобранец проходил «курс молодого бойца», где его тестировали, определяли дальнейший профиль, обучали, экзаменовали и присваивали звание, после чего он отправлялся по распределению защищать всех и вся от вероятных противников.

Контракты делились на две группы, если грубо: боевые и небоевые. Соответственно, последние гарантировали достаточно скучное и относительно безопасное времяпрепровождение в ходе исполнения контракта. И единственным условием, с которым нас отпустили из дома, было подписание именно такого варианта. Крыть нам было, в принципе, уже нечем, несмотря на то, что «боевые коллеги» повышались в звании быстрее и получали награды чаще, от этого росли только зарплата и премиальные, все последующие гражданские льготы на уровне до офицерского для обоих типов контрактов были одинаковыми.

Армия все меньше ассоциировалась со словом «служба», становясь просто работой, такой же, как и любая другая, связанная с риском для жизни. На поверхности все еще побеждали «ура-патриотизм» и проморолики про гражданский долг, которые во время окончательного перехода армии на контрактную основу просто заполонили ТВ и интернет. Это было объяснимо, власти всерьез боялись остаться без пушечного мяса вообще.

Впрочем, когда реформы вооруженных сил закончились, истерическая пропаганда любви к отечеству постепенно увяла сама собой, люди вставали в строй, чтобы зарабатывать неплохие деньги и строить карьеру, как в армии, так и после ухода с военной службы.

Именно расчетливыми молодыми карьеристами, двадцатидвухлетними выпускниками вузов хотели видеть и видели нас родители, а не двенадцатилетними балбесами и сорванцами, коими мы были по факту, несмотря ни на какой биологический возраст. И просвещать их по этой теме мы не собирались, отчасти потому, что сами изо всех сил верили в свою взрослость и разумность.

Подписав в военкомате, помимо сотни других бумажек, небоевой контракт, мы стали резервистами, которые только в случае мобилизации уровня «шухер до небес» могли рассчитывать понюхать пороху.

Следующие полгода мы учились и сдавали тесты, тренировались и сдавали тесты, натаскивались и снова сдавали тесты, казалось, что даже спали на время и расстояние. С трудом представляю, какой ад ждал боевых, тренировавшихся в отдельных школах подготовки, если по количеству их было в лучшем случае два из десяти, и во время КМБ отсеивали две трети, в основном, по состоянию здоровья. Но некоторые разрывали контракт и уходили сами, осознав, что армейская жизнь совсем не такая сказочная, как обещали в рекламе.

Реформы в армии привели к тому, что теперь вопрос «чем занять солдата на время службы?» не стоял, скорее «как подготовить охерительного профессионала в кратчайшие сроки?».

Эти шесть месяцев были для меня в разы хуже, чем в институте, за пять с половиной лет в котором гребаная учеба уже сидела в печенках, единственное отличие – теперь грела мысль о том, что я зарплату получаю за свои старания.

Окончив КМБ с достаточно приличными оценками, мы оба получили звание «младший сержант» и несколько опций на выбор, где провести оставшийся год. Руководствуясь принципом «если сами не повоюем, так хоть рядом постоим», выбрали военную разведку и отправились за тысячу километров от родного города, в в/ч самого что ни на есть специального назначения.

Тут мы быстро поняли, чего стоят все наши ожидания и предположения. Я впервые сильно пожалел, что плохо и мало слушал отца, он об армии рассказывал достаточно охотно и без прикрас, но мне, разумеется, тогда казалось, что он служил черт знает когда, сейчас все иначе, что после реформ из нас будут клепать суперменов конвейером.

Буквально за пару недель после распределения по подразделениям мы убедились, кто здесь спецназ, а кто будет ходить в наряд по столовой. Боевые постоянно пропадали где–то на полигонах: ТСП, стрельбы. Они возвращались раз в две недели, отоспаться, помыться, пообщаться с семьями, связь на полигонах вырубали начисто. Там, кроме армейских радиостанций, которые, к слову, прослушивались 24/7, не работало ничего.

Но свой шанс мы со Смоукером получили: резервистов разделили на оперативный резерв и общий. Попав в первый, мы раз в месяц на неделю-две также стали выезжать на полигон, периодически пересекаясь на занятиях с боевыми, отношение которых к нам я всецело прочувствовал еще в первый приезд туда. Мы только выгружались из машин, а рядом курившая группа «боевиков» уже пихала друг друга локтями, переговариваясь как бы между собой, но так громко, чтобы мы не пропустили ни слова.

– Глянь, братуха, машины для убийства пожаловали.

– Ага, я слышал, один такой килла с метлой и лопатой роту положить может.

– Хы, секретные учения на продуктовом складе – это вам не в тапки ссать.

– Ты че, салага, какие учения, у них первое правило: «Сильному тренировка не нужна – слабому не поможет».

По их мнению, на иерархической лестнице мы находились где-то между насекомыми и говном, причем насекомые нас опережали с большим запасом. До беспредела никогда не доходило, так что я на все эти тонкости субсоциального обособления смотрел сквозь пальцы, но вот Смоукера подколки на тему классовых отличий сильно задевали, хотя он, конечно, никогда этого не показывал, и уверен, кроме меня, никому не говорил. Он всерьез гордился тем, где и кем он служит, что не отсиживается в общем резерве, добиваясь выполнения любой задачи с максимально возможным результатом. Отделение его с воем и матюками лезло на стену от постоянных бешеных нагрузок, неизменно почти по всем дисциплинам находясь на одном из первых мест по части.

Впрочем, мучиться от вселенской несправедливости в лице боевых контрактников Смоукеру суждено было недолго. Шел пятый месяц службы, когда неожиданно боевые в полном составе убыли в срочную командировку. Все до одного, в течение нескольких часов. Причем они сами точно не знали, куда, в какой-то Усть-Пердюйск, которого на карте с микроскопом-то не найти.

Через несколько дней вся остальная наша часть в срочном порядке, включая гражданский персонал, переехала на полигон, где еще спустя сутки была объявлена мобилизация второй степени. И это на одну ступень выше той самой, которая «шухер до небес», то есть предполагается как бы уже ведение крупномасштабных боевых действий на территории страны.

Сразу после завтрака мы прошли тотальный медосмотр, во время которого нам разве что в жопу с микроскопом не залезли, при этом каждого третьего обследуемого ждало вежливое приглашение в грузовик с красным крестом. Их всех увезли в тот же день куда-то в город, как нас соизволили проинформировать – на дообследование. Никого из них больше мы никогда не видели. Более того, мы окончательно охерели, когда примерно настолько же уменьшился офицерский состав.

Через день на общем построении на плацу командир части перед изрядно поредевшими рядами личного состава толкнул речь, что, мол, настала пора послужить Отчизне, туманно рассказал о надвигающейся террористической угрозе, на всякий случай напомнил о последствиях разглашения государственных тайн, отменил выходные и отпуска.

В курилках стало оживленнее. Версии выдвигались самые разнообразные. Учитывая то, как в армии на самом деле эффективно работает сарафанное радио, можно было уверенно предполагать, что реальной информацией обладало только высшее командование части, если обладало вообще. Даже самому ебанутому параноику не могло тогда прийти в голову связать разглагольствования о террористах с раздуваемой уже пару недель СМИ по ящику очередной историей про помесь атипичного гриппа с какой-то там птичьей пневмонией.

Еще через несколько дней в городах началась паника, о которой мы много позже узнали только из новостей по ящику.

На узле связи работал брат командира взвода, который после долгих уговоров согласился открыть нам канал для пары звонков, перед выездом на полигон ни я, ни Смоукер, не удосужились связаться с семьями.

Но до родителей, как и до пары друзей из института, я так и не дозвонился, связаться удалось только со своей теперь уже бывшей девушкой. Она ревела в трубку, сказала, что из города проход только через карантинный контроль, на котором ее пропустить отказались. В ответ на просьбы связаться с моими родителями я был истерически послан нахуй, как бесчувственное говно.

Смоукеру не удалось поговорить вообще ни с кем из своих, от чего у него, спокойного как танк, абсолютно ничем не прошибаемого человека, теперь постоянно было такое выражение лица, как будто он на гвоздь наступил.

На следующий день нашу роту повезли на окраину города, рядом с которым была дислоцирована часть, дежурить на карантинном КПП.

По телевизору все происходящее в мире казалось чем-то далеким, нереальным: много громких слов, ни о чем не говорящие цифры, кадры хроники с трясущейся камерой – такие выпуски новостей можно было наблюдать и в любое другое время, разве что слегка пореже.

Мы высыпали из машин на разбитую дорогу, привычно построились, и пока ротный, прохаживаясь вдоль первой шеренги, напоминал нам, псам сутулым, задачу, я рассматривал своими глазами то, что до этого удавалось увидеть только через объективы видеокамер новостных каналов. Впрочем, мир не стал от этого выглядеть реальнее. Скорее наоборот, стало казаться, что я сплю и вижу какой-то отвратительный сон, который никак не желает заканчиваться.

Город был полностью обнесен сетчатым забором, расположенным по внутренней стороне окружной дороги с колючей проволокой поверху и понизу с каждой стороны, который местами в спешке доделывали. Через каждые полсотни метров рядом с забором стоял боец с автоматом. Кое-где с колючки свисали зацепившиеся за нее трупы, метрах в пятидесяти от КПП стоял протаранивший изнутри забор внедорожник. Два столба были вырваны с корнем, видимо, кто-то хотел покинуть город по эксклюзивному маршруту. У авто были прострелены колеса и лобовое стекло в нескольких местах, но тонировка боковых не позволяла увидеть, что стало с водителем и пассажирами. Неподалеку от внедорожника курили три автоматчика.

Сам КПП состоял из системы рентгеновского досмотра грузов, просвечивающей автомобили вплоть до тридцатитонников, и стоявших рядом нескольких больших палаток, связанных между собой гофрированными тоннелями-переходами. Поодаль расположились четыре огромные фуры передвижных лабораторий.

Справа от дороги внутри периметра на обочине стояло в очереди на выезд не меньше сотни частных автомобилей, слева – не меньше тысячи человек на своих двоих. Рядом с очередью по обеим сторонам прогуливался целый взвод автоматчиков в химзащите. Примерно раз в три-четыре минуты из ближней к нам палатки выходил кто-то из беженцев и грузился в один из припаркованных рядом автобусов. Из транспорта через КПП за пределы города за те десять минут, что мы слушали командира роты, проехал только военный грузовик, и то без очереди.

Надо всем этим через установленные в нескольких местах динамики разносилось с частотой раз в две минуты одно и то же объявление: «Граждане, внимание! Для прохода через контрольно-пропускной пункт вам необходимо иметь при себе удостоверение личности, пластиковую медицинскую карту и заполненную форму номер 017–1/у, которую вы можете получить в районной поликлинике по месту жительства или в центральной районной больнице №7. При проходе через контрольно-пропускной пункт сохраняйте спокойствие, детей держите за руку или на руках, выполняйте все команды медицинского и военного персонала, в противном случае огонь на поражение открывается без предупреждения!»

С каждой секундой этого зрелища мне все сильнее хотелось выйти из строя, порвать на хрен контракт и поехать домой, только вот оказаться сейчас по ту сторону колючки и прицела автомата мне хотелось еще меньше.

Те «небоевые», кто не дежурил на КПП, шли в караул, количество объектов, бравшихся под охрану, выросло раза в два. Караул был гораздо спокойнее, можно было дрыхнуть целый день, никаких тебе буйных в очереди или попыток несанкционированного пересечения периметра.

Однако нашему взводу, и наверняка в числе прочего благодаря отделению Смоукера, отличника хренова, чрезвычайно «везло», каждые вторые сутки мы неизменно отправлялись на КПП.

Впрочем, кто знает, были бы мы готовы ко всему последовавшему, если бы распределение по постам сложилось иначе.

К тому времени, как наше подразделение погнали на КПП, просто перелезать через забор уже никто не пытался. Очень уж красноречиво висели на нем трупы. Их не то чтобы специально не снимали, просто времени и людских ресурсов не хватало. Тем не менее, в мою смену, все время почти почему-то приходившуюся на ночные часы, дважды пытались проехать забор насквозь на автомобилях, один раз это была целая колонна из трех машин. Причем люди были с оружием, пальбу открыли по солдатам, охранявшим периметр, еще на подъезде.

Как только головная машина, взревывая движком, повалила один из столбов ограждения, стандартное объявление в динамиках прервалось резкой командой «Ложись!», и через секунду с находящегося в паре сотен метров снаружи периметра холма шарахнули два РПГ. Первый выстрел попал точно в головную машину, со взрывом превратив ее в огромный факел. Второй прошел рядом, срикошетив от земли, влетел в окно первого этажа жилого дома. Внутри раздался взрыв, и из разбитого окна повалил густой дым.

Потом заорал командир взвода, потребовав стрелять на поражение. Все, кто был относительно поблизости, включая часть взвода, находившуюся на КПП, принялись поливать свинцом оставшиеся две машины. Последняя в колонне с визгом покрышек крутанулась почти на месте и умчалась обратно куда-то в центр города, вторая так и осталась стоять. Видимо, водитель был уже мертв. Открылась одна из дверей, и из машины с истерическим воем выскочила женщина. Впрочем, крик почти сразу оборвался, под плотным огнем она и трех метров не успела пробежать. Пальба продолжалась еще полминуты. Взводный пытался докричаться до солдат, чтобы прекратили огонь, но куда там. И не слышно, и нервы у многих сдавали. Как с цепи сорвались, обстреливали машину, пока она в решето не превратилась, некоторые успели все три выдававшихся магазина извести.

На участке, где из города пыталась прорваться колонна, той ночью в оцеплении стояло мое отделение, один был убит, второй тяжело ранен, и через два дня скончался в госпитале.

Всего через три часа после этой попытки прорыва кто-то из очереди беженцев решил попиздеть «за жизнь» с одним из солдат, слово за слово, дело дошло до фразы: «Тебе там за забором охерительно живется, да, а мы тут в говне полном, так ты мне еще указывать будешь!» Этот хрен бросился на солдата с ножом, тот замешкался, боясь задеть кого-то еще в очереди, и получил колотое в живот. Смоукер, оказавшийся рядом, вскинул автомат и без колебаний отправил на тот свет мужика с ножом, после чего, вместо того, чтобы броситься к раненому сослуживцу, просто заорал: «Медик!», не сводя глаз с людей в очереди. Если кому и хотелось рыпнуться в тот момент, под взглядом Смоукера это желание пропало само собой.

– Первый раз человека убил, – сказал он мне после дежурства. – Это нормально, что мне похер?

– Не знаю, – честно ответил я. – Мне пока убивать не приходилось.

Впрочем, я с первым в жизни убийством отстал от своего друга всего на два дня. В следующую смену я вместе с отделением под руководством командира взвода лично, психолог в штабе решил, мол, у меня может быть психологическая травма после произошедшего, дежурил внутри основной палатки, через которую проходили эвакуируемые.

Для того чтобы снизить нагрузку на КПП по диагностике, желающие эвакуироваться должны были получить в своей поликлинике, где организовывались мобильные медпункты, заключение врача по форме 017–1/у, только потом проходить повторный анализ на КПП, просто чтобы можно было удостовериться, что по дороге от поликлиники он не успел прихватить с собой заразу. У кого бы я ни спрашивал, никто, толком не мог объяснить, что именно эскулапы искали на тестах, только знал, что это были следы от пребывания в мозгу каких–то личинок паразитов, как объяснил один из медиков, то ли бычьего, то ли свиного цепня.

В палатку зашла молодая семья: папа, мама и годовалая дочка у папы на руках. Уселись за второй стол, пошла регистрация. Доктор забил все данные в ноутбук, сверил номера карт и потянулся к ламинатам форм. «Аа где…» – начал он. Отец семейства, бойкий парень, тут же передал дочурку жене, наклонился к доктору: «Да-да, конечно, можно вас буквально на пару слов? Тут такое дело, понимаете…» – тихо и с нажимом начал он, заводя доктора за ширму.

Я сделал пару аккуратных шагов по направлению к ширме и прислушался. Это заметила девушка и тут же, обняв дочурку, окликнула меня: «Молодой человек, извините, пожалуйста, а вы не покажете нам, где тут у вас туалет?» Фокус я понял, и жестом показал одному из моих бойцов заняться проблемой, а сам снова обратился в слух. Девушка смотрела на меня со смесью растерянности и отчаяния.

За ширмой вполголоса, но ожесточенно спорили.

– Да поймите вы, у нас вегетарианская семья, какое к чертям мясо…

– Я вам еще раз говорю, дело не только в мясе, мне в любом случае нужен документ.

– Ну нету у меня его. Ваш хренов тест не работает нормально при повышенной температуре, а Оксанка простудилась три дня назад, понимаешь ты или нет?!

– Тогда лечитесь, приходите, когда выздоро…

– Доктор, у тебя дети есть? Ей год и три месяца, я ее в этом аду лечить должен? Ты хоть в городе был, знаешь, что там творится?

– Это меня не касается, – с этими словами доктор вышел из-за ширмы.

– Теперь, сука, коснется! – прошипел парень, догнав его, крепко поймав в захват левой рукой того за шею, прикрывшись им, как щитом, а правой приставил неизвестно откуда взявшийся карандаш ему к глазу.

«Вовремя взводный пожрать пошел», – только и успел подумать я, снимая автомат с предохранителя. Все отделение заученно взяло парня на прицел.

Визор костюма химзащиты на докторе был из тонкого пластика и вряд ли смог бы оказать достойное сопротивление проникающей способности остро заточенного карандаша.

– Саша… Не надо… – пролепетала девушка уже явно в полуобморочном состоянии. Единственное, что ее сейчас удерживало от потери сознания, была сидящая у нее на коленях дочурка, которая, не мигая, совершенно круглыми глазами смотрела на папу.

– Лена, помолчи, – оборвал ее муж, оскалившись, – бери Оксанку, мы сейчас уходим. – Он явно чувствовал себя хозяином ситуации. – Все слышали?! Мы сейчас все вчетвером уходим, и никто из вас, падлы, не двигается с места, ясно?!

– Слушай меня внимательно, гондон, – к собственному удивлению спокойно обратился я к новоиспеченному террористу. – У тебя ровно десять секунд, чтобы перестать выебываться, взять жену, ребенка, и бодрой трусцой вернуться в город. Врача можешь с собой забрать, мне на него плевать, зато тебе наверняка не плевать на свою семью. Осталось пять секунд.

Парень не был профессионалом. Он на какую-то секунду ослабил хватку, отвел от меня глаза и посмотрел на дочку. Этого мне вполне хватило. Выстрелом в голову уложил на месте. Жена его все-таки упала в обморок. Дочка захныкала, но вряд ли поняла ситуацию, скорее просто от громкого звука выстрела.

Медик, поняв, что реальная угроза миновала, перестал изображать статую и набросился на меня чуть ли не с кулаками, обещая пиздюлей от начальства вплоть до расстрела за наплевательское отношение к его безопасности. У лежащего с дыркой в башке террориста-неудачника подергивались пальцы, как будто он все еще тянулся к валяющемуся рядом карандашу.

Нет, я бы хотел, наверное, его отпустить, уверен был, что в той ситуации можно было договориться, если бы у меня был вагон времени. Впрочем, даже это было не так важно, во время службы у меня на все случаи жизни имелась четкая инструкция, и она не предусматривала ведение переговоров.

Вбежавший в палатку старлей, увидев, что ситуация уже не требует экстренных мер, успокоился, наорал на медика, да так, что тот извиняться ко мне пришел потом, посмотрел запись с камер наблюдения, после чего снял меня с дежурства и отправил в санчасть писать объяснительную. После чего я имел трехчасовую беседу с психологом, из которой я так и не понял, должен ли я ощущать себя виноватым, потому что чувство вины – это нормально в такой ситуации, или думать, что я был втянут в последствия чужих решений, и мой выбор не имел дилеммы с морально-этической стороны в силу установленной для меня социальной роли.

«Да все ты правильно сделал», – сказал Смоукер после смены в курилке, протягивая мне сигарету. «Все вещи в этой жизни делятся на приоритетные и неприоритетные. Ты вот приоритеты расставил верно. Он – нет. А своим самокопанием можешь подтереться, реально в ситуации уже ничего не изменишь».

Я закурил и промолчал. Перед глазами еще стояло лицо маленькой девочки, потерявшей отца, которой вряд ли уже суждено было повзрослеть. Ее с матерью ближайшим транспортом переправили в седьмую больницу, которая еще какое-то время должна была охраняться, пока не закончится эвакуация.

Я совершенно не думал об этом в момент, когда стрелял, да и до момента тоже. Этот день врезался в память потому, что в первый и последний раз меня поразило собственное поведение, насколько я был спокоен, и как легко мне далось решение выстрелить.

Сильно сомневаюсь, что за это стоило благодарить армейских психологов, наверняка нас по-тихому кормили какой-нибудь дрянью, но даже при этом многие из моих сослуживцев стали медленно съезжать с катушек. Причем депрессия, неадекватное поведение и драки без повода – это были только цветочки. Я слышал как минимум о двух случаях, когда бойцы во время дежурства открывали огонь по своим, причем один из случаев произошел на КПП, где, помимо двух солдат, были застрелены еще пятеро гражданских.

Тогда я списывал все на стресс и слабую психику.

Спустя несколько дней в часть пришел ответ на мой запрос о родителях, моей девушке и паре приятелей, можно было указывать до пяти человек в списке. Один из друзей числился среди мертвых, остальных не было ни там, ни в списке эвакуированных. Впрочем, мне еще повезло получить хоть какую-то информацию, примерно половина запросов оставалась вообще без ответа.

Почти в это же время КПП окончательно заблокировали, прекратив эвакуацию, из города выезжали только по особому распоряжению, безо всяких дополнительных проверок. Мобильная лаборатория уехала вместе со всем оборудованием, на месте остались только пустые палатки.

В первые же сутки очередь выросла раза в четыре, люди требовали пропустить всех, потом умоляли пожалеть хотя бы детей, в конце концов, попытались пройти силой. Ценой нескольких убитых и раненых с обеих сторон очередь удалось разогнать.

Зима сменила, наконец, осень, ударили морозы и выпал снег, который лег практически с первого раза. По ящику уже давно работал только один государственный канал, вся программа которого состояла исключительно из выпусков новостей, в которых, в общем-то, говорилось одно и то же. Никаких подробностей, изредка сухая статистика и инструкции по действиям при ЧС. Чаще рассказывали о положении дел за рубежом, но эти репортажи также не сильно отличались деталями.

За все время не было сказано ни одного слова о причинах, и ни слова о том, с чем нам в конечном итоге предстояло иметь дело. Об оживших мертвых говорили только на уровне слухов, что вместе с другими не менее идиотскими версиями про инопланетян, бактериологическое оружие и кару господню нормальными людьми всерьез не воспринималось.

После закрытия КПП наш взвод, разумеется, не остался без дела, мы почти сразу попали в караул, охранять склады с боеприпасами.

Территория была не очень большая. На наши отделения пришлось по четыре вышки в периметре. Погода стояла отвратная, вроде снег выпал только пару недель назад, а метель завывала чистой воды февральская. Сильный ветер, мороз и херовая видимость, человеческую фигуру перестаешь различать на расстоянии всего в пару десятков метров. Из-за погоды начались перебои со связью с частью, и когда в положенные восемь вечера наша смена на объекте не появилась, всерьез мы занервничали далеко не сразу.

– Посты центральному, доложить о несении службы, – радейка на столе ожила голосом командира взвода.

– Второй пост без происшествий.

– Шестой пост без происшествий.

– Первый пост без происшествий.

Я повторил установленную формулировку, отчитавшись за пятый пост, и продолжил свое занятие, требовавшее недюжинного терпения, координации и самообладания, а именно – пытался найти положение равновесия, сидя на стуле с опорой только на две его ножки.

– Четвертый пост центральному. Четвертый пост, центральному ответь.

Заснули они там что ли? Я попытался рассмотреть соседнюю вышку через окна своей, но не увидел ничего, кроме мельтешения снега снаружи.

Наконец старлею надоело надрывать глотку.

– Пятый центральному.

Я дотянулся до тангетки.

– Пятый на связи.

– Пробегись до четвертого, разрешаю применение пыток насильственным лишением анальной девственности, если через три минуты я не услышу от них доклада.

– Понял, принял, – ответил я и, отпустив кнопку передачи, оглянулся на мирно посапывающего на соседнем стуле солдата, – Рязанцев, подъем!

– А? Что? – рядовой Рязанцев дернулся, оторвав голову от сложенных на столе рук, чуть с места не подскочил.

Его способность засыпать меня поражала. Мы с ним говорили минут шесть назад, сна у него не было ни в одном глазу.

– За старшего, на четверке, похоже, то ли от тебя заразились, морды плющат, то ли в проеб ушли, взводный командный голос уже сорвал.

Я поднялся, надел куртку, подхватил со стойки автомат и вышел на улицу. Метель снаружи поприветствовала меня пронизывающим порывом ледяного ветра, от которого на секунду перехватило дыхание. Я не успел пройти и половины лестницы, ведущей к земле, как вдруг где-то над деревьями снаружи периметра, как раз в районе четвертой вышки, вспыхнул огонек сигнальной ракеты. Затем раздался выстрел. Еще один. Дальше пошла настоящая пальба. Короткие очереди, пара штатных АК, таких же, какой был у меня в руках. Я замер, прислушиваясь. Ответных выстрелов не было. Но четвертая вышка продолжала поливать огнем неизвестного противника. Я взлетел по лестнице обратно, распахнув дверь, ворвался внутрь вышки и подскочил к радиостанции.

– Центральный пятому.

Замер. Молчание. Снаружи продолжали стрекотать автоматы.

– Центральный, ответь пятому!

Грохнул взрыв. Где-то там, откуда доносились выстрелы. И тут же, как отголосок, будто эхом донеслась стрельба со стороны КПП. Твою мать, да что происходит-то?!

КПП объекта, где находились главные ворота и, собственно, караулка, по радейке не отвечал.

Сигнала тревоги взводный не передавал, сирена молчала, но с такой пальбой вариант с заблудившимся грибником отпадал. Так. Перестраховаться. Еще пару секунд промедлил, формулируя в голове фразу, затем поднес ко рту микрофон.

– Внимание постам! Боевая тревога! Внимание постам! Боевая тревога! Первый, второй и седьмой, резерв к центральному, старший второй. Шестой и третий, резерв к четвертому.

Тем временем Рязанцев выполнял команду «в ружье»: опускал стальные шторки с бойницами и врубал освещение. Теперь три мощных прожектора били светом в близлежащий лес. После этого он снял оружие с предохранителя, взвел затвор и с немым вопросом в глазах уставился на меня.

– По обстановке, – выдохнул я и выскочил на улицу.

До четвертой вышки было метров сто пятьдесят, но по такой погоде у меня ушло больше минуты, чтобы добраться до нее. Часовой стоял у подножья вышки с одним из солдат отдыхавшей до боевой тревоги смены третьего поста. Он не стал со мной играть в уставные реверансы. Так что я, не останавливаясь, добежал до вышки, периодически утопая по колено в снегу, и рванул наверх по лестнице.

– Вы че, воины, слабанули?! Круговую, живо! – прикрикнул я на солдат внизу между вдохами.

Они подбежали ближе к забору и засели за металлическими бортами с амбразурами, примыкавшими к вышке с каждой стороны. По дороге со стороны шестого поста, периодически поскальзываясь на ледяной корке неглубокой колеи, бежал еще один боец.

Я почти взлетел по последнему пролету на вышку и распахнул дверь. Темно. Вентиляция то ли не работала, то ли ее забыли включить, клубы порохового дыма витали по помещению.

– Да ебать же, так не бывает! Магазин еще дай, ща я из них решето сделаю!

Оба солдата стояли у бойниц, практически не отрывая от них взгляда, и перезаряжали автоматы.

– Отставить! – прикрикнул я на них с порога, – вы совсем тут ебанулись? Фитиль, что за херня происходит?

Они, наконец, обратили на меня внимание. Фитиль, огненно–рыжий, похожий на ирландца парень, старший четвертого поста, нервно почесал затылок и сбивчиво начал пытаться объяснить ситуацию.

– Сержант, это не люди, отвечаю. Не-не, мы все по правилам сделали, орали, чтобы остановились, долго орали, потом в воздух предупредительный, а они прут и прут. Ну мы это, ебанули по ним. Попали, точно попали, а им похер, как бессмертные, бля. Гранату закинули, а они…

– Так, разряжай, оружие на стол! Почему на связь не вышли? – спросил я, хотя с первого взгляда на радейку все было понятно. Основной и запасной аккумуляторы лежали на столе отдельно от радиостанции.

– Да она как раз разрядилась, а… – начал второй боец, Крапивин, кажется.

– А сменить аккумулятор или пешком до моей вышки сбегать мозгов не хватило, – закончил я за него. – Показывайте, в кого стреляли.

Вроде не пьяные, и дурью на вышке не пахнет, только порохом. Я прильнул к бойнице и посмотрел туда, куда указывал Фитиль. У крайнего ряда деревьев действительно маячили две человеческие фигуры, медленно, но верно продвигаясь все ближе. Наверняка этого вольные стрелки херовы не заметили, но одеты нарушители были в камуфляж.

– Дайте направленный на них, – сказал я и достал складной бинокль.

Бойцы метнулись к ручкам, управлявшим прожекторами, направляя лучи на двоих у леса.

Изрешеченные таким количеством пуль, что точно не имеющие никакого отношения к живым, к периметру медленно шли помощник начальника караула и один из солдат следующего наряда, того, который уже больше полутора часов назад должен был нас сменить.

– Е-мое, что ж происходит-то, а? – выдавил из себя Фитиль, яростно почесав затылок.

Я промолчал. Несмотря на то, что, глядя на бредущих к нам мертвецов, мне хотелось орать и сверкать пятками в безопасную сторону, мир в мой голове не перевернулся, происходящее не показалось чем-то сверхъестественным. Скорее наоборот, последние недели вдруг обрели какой-то смысл, ебанутую на всю голову, но все же логику.

– Вы че тут, в уши долбитесь?! – с этими словами в помещение ворвался Смоукер, вызвав у меня дежавю. – Радейку вообще не слышите, охламоны.

– Сдохла радейка, – мрачно ответил я за охламонов.

– Ну, вам охерительно повезло, что вход на склад со стороны вашей вышки. Эти твари прошли ворота, их до хрена, и через пару минут они будут здесь. Да, кстати, если кто еще не в курсе, разговаривать с ними бесполезно, мы их больше в качестве обеда интересуем. Попробуем закрыться на складе, хотя бы до утра. Если есть идеи получше – выкладывайте, нет – выдвигаемся.

– Какие твари, какого к херам обеда, что ты несешь? – спросил я.

Смоукер будто ждал этого вопроса и ответил без паузы.

– Обеда, еды, короче, я был рядом с КПП, когда открыли ворота. Они бросаются, сбивают с ног и жрут заживо.

Бред. Это какой-то полнейший бред. Эпидемия бешенства или нечто подобное могла бы как-то объяснить поведение, но не способность игнорировать огнестрельные ранения в таких количествах.

Смоукер молча сверлил меня взглядом. Если он прав, сейчас нет времени искать объяснение происходящему, в эту минуту можно лишь принять правила игры в том виде, в котором они были изложены.

Диалог невозможен, единственный выход с территории перекрыт, забор под током, отключить его отсюда не удастся, связи нет, и ко всему прочему…

– Их убить вообще реально? – подал голос Крапивин, который вместе с Фитилем пару минут назад бился над решением этой задачи.

– Мне кажется, что они и так не живые ни разу. Выстрел в голову вроде работает, но не всегда, без гарантии, – отмахнулся Смоукер, не сводя с меня взгляда.

– Ладно, – вздохнул я, – мне нужно забрать своих людей с вышек.

– Не успеешь, давай без геройства, там относительно безопасно, если запрутся наверху. А утром будем думать, как их вытаскивать.

– Хорошо, согласен, погнали.

Пока спускались вниз и отпирали склад, выстрелы стали раздаваться с ближайших к нам вышек. Смоукер оказался прав, времени было в обрез, мы едва успели закрыть за собой дверь.

Только в тот момент я сообразил, что надо было притащить с собой радиостанцию с вышки, теперь мы вообще не представляли, что творится снаружи, и не имели связи с оставшимися бойцами на вышках.

Впрочем, очевидно, что все находились примерно в одинаковых, очень херовых условиях. Со склада, конечно, выходов было несколько: дверь, пара ворот, но все это примерно в одном месте. Тихо съебаться огородами можно было даже не рассчитывать.

Побродив в полумраке по лабиринтам стеллажей, отыскали ящики с патронами нужного калибра. Магазинов к своим автоматам не нашли, так что патронами просто набили карманы.

На складе стоял откровенный мороз, отопление по вполне понятным причинам отсутствовало. Часа через полтора стало понятно, что дальше согреваться физическими упражнениями бессмысленно, только силы тратить.

Разломали несколько поддонов, ящиков, и, вопреки всем требованиям безопасности, развели костер. Квадратура у помещения была серьезная, естественной вентиляции хватало, чтобы дым почти не накапливался.

Смоукер первый раз за все время закурил, я попросил у него сигарету и отвел немного в сторону от скучковавшихся у костра солдат.

– Что дальше, есть идеи? – вполголоса спросил я.

– Можно пересидеть здесь, пока не подойдет помощь, хотя есть у меня подозрение, что хер тут кто появится даже через неделю.

– Не факт, хотя я тоже не рассчитываю. Надо выбираться отсюда как-то. Замерзнем, сука, раньше, чем оголодаем.

– Только ты понимаешь, что мы себе приговор сейчас подпишем? Во время мобилизации оставим охраняемый объект, это трибунал.

Он облокотился на стеллаж и рассматривал потолок, видимо, в поисках подсказок.

– Да, но мы и без того в полной жопе, разве нет? – задал я риторический вопрос. – Тревожная кнопка сработала, и где же наша доблестная, мать ее, «кавалерия»? Нет ее, хотя вертушка передовой группы должна примчаться максимум через сорок минут. Вывод – либо в части всем на нас похуй…

– Либо за пультом в штабе никого нет, – закончил он за меня.

– Ждем до утра, дольше смысла нет. Если выберемся, выйдем на трассу и до ближайшего населенного пункта. Дальше разберемся.

– А отсюда ты как, бля, собираешься вылезти? – усмехнулся Смоукер.

– Не знаю, – признался я и, последовав примеру друга, подпер стеллаж плечом.

– У меня есть пара мыслей, – оживился вдруг он, – я видел этих тварей недолго, но очевидно, что от мозгов у них ни хрена не осталось. Да и бегают они медленно.

Я перебил его, предложив самый незамысловатый вариант из возможных.

– Может, откроем дверь и перестреляем всех нахуй? Патронов выше крыши.

Смоукер покачал головой.

– Их там не меньше сотни, может, больше. У двери вряд ли все вместе, но громкие звуки их привлекают, похоже. У нас у каждого всего по два снаряженных магазина. А нормальных стрелков здесь три-четыре человека, включая меня с тобой.

Это верно, да. Кроме прочего, если стрелять надо только в голову, шансов у нас маловато.

– Выкладывай свои мысли.

– Из стеллажей строим стену, вот отсюда, – Смоукер показал рукой на промежуток между дверью и воротами, – и вглубь почти до конца. Открываем дверь, они попрут сюда. Заманим этих гадов, сколько сможем, а сами выскочим через ворота и будем молиться, чтобы снаружи их хотя бы поблизости в тот момент не было.

План был бредовый. Просто хотя бы потому, что за воротами их могло оказаться не меньше. Но я не мог придумать ничего лучше, поэтому просто кивнул в знак согласия.

– О’кей, мы-то с тобой договорились, а с ними что? – я кивнул на греющихся у костра бойцов.

– Ты сержант, или где? – криво ухмыльнулся Смоукер. – Приказы не обсуждаются.

Я глубоко вздохнул, но спорить не стал. Он вряд ли видел ситуацию так, как видел ее я, и объяснять ему все тонкости было бы бесполезно.

Мы затушили бычки и вернулись к костру.

Да, армейский закон гласит – приказы исполняются, а не обсуждаются. Но как насчет незаконного приказа, который идет вразрез всякому уставу? Эта проблема никогда не вставала передо мной, несмотря на огромную разницу между написанным на бумаге и тем, что существует в реальности.

Мало того, каждый из десяти сидящих перед нами солдат, обязанных выполнить любое наше поручение, думал сейчас более всего прочего о том, как вернуться домой живым и здоровым к семье, друзьям и любимой девушке. В конце концов, даже при удачном раскладе наши действия будут являться дезертирством чистой воды.

Впрочем, решать проблемы надо по мере их поступления, и сейчас основная задача – выбраться со склада. Для начала я должен был удостовериться, до того, как откроем дверь и впустим сюда ад снаружи, что страх не управляет этими пацанами, а работает на них. Но если нет…

– Хант, когда нас отсюда вытащат? – подал голос Рики, самый молодой из моего отделения.

Видимо, это и являлось сейчас главной темой обсуждения, потому как остальные подняли глаза на меня со Смоукером.

– Скорее всего, уже не вытащат, – без выражения ответил я.

Лица у них помрачнели. Но я не собирался их подбадривать. Наоборот.

– Мы расходный материал, нас кинули. Если кто хочет поиграть в самопожертвование во имя родины, и до трупного окоченения охранять ящики с ржавеющими патронами, – вперед, возражать не буду.

– Да ладно тебе, Хант, мы не на Северном полюсе, – осклабился Ляховцев, – сейчас повсюду такое дерьмо творится, мы у них не в фаворе, ну и че? Они прилетят, никуда не денутся. Разведка своих не бросает, ебта!

Ляха был наивен как второклассница.

– Мы ждем до утра, потом выходим. Попробуем сами до части добраться, – как будто не услышав его, сухо закончил я.

– Куда выходим, бля?! – скривившись, вскрикнул Глебов. Аж с места подскочил. – Ты там не был, бля, а я был, я видел! Мы дверь откроем, они нас сожрут всех к ебени матери!

Несколько солдат автоматически скорчили такую же, как у него, гримасу.

– Муха, отставить визг, сейчас мертвые сбегутся в полном составе.

– Че, смелый охуенно, да? – Глебов сверкнув стеклами очков, смерил меня взглядом. – Ты что ли, сука, дверь открывать будешь?!

Он был на грани с самого начала. Готов был вспыхнуть от малейшей искры. Вопрос в том, один ли он такой?

– Я открою, веришь? – Смоукер вряд ли понял идею, но решил мне подыграть.

То, что его на слабо поймать невозможно, я отлично знал. Блеф по-хорошему был очевидный. Но только не для человека в истерике.

Он пошел к двери. Ровной неторопливой походкой человека, принявшего решение.

Глебов хотел что-то сказать, но получалось у него только беззвучно открывать и закрывать рот, как у выброшенной на берег рыбы. Он стоял и как завороженный смотрел на Смоукера.

Тот уже дошел до двери, рука потянулась к массивному засову.

Остальные солдаты, кроме Фитиля, повскакивали со своих мест. Этот в своем сержанте был уверен на все сто и просто ждал окончания спектакля.

Вдруг, как по команде, Муха опомнился, сорвался с места, подхватил свой автомат и прицелился в Смоукера. Я с опозданием на долю секунды взял его на прицел. Все тут же шарахнулись от Глебова в стороны.

– Стой, бля, убью! – автомат в его руках ходуном ходил, он бы в жопу слона не попал с метра в таком состоянии, но я решил не рисковать.

– Ты хорошо подумал? – спросил я насколько мог спокойным тоном и одновременно, целясь в Муху, сделал несколько скользящих шагов влево, чтобы в случае чего меня и Смоукера не скосило одной очередью.

– Заткнись! – крикнул мне Муха, и снова Смоукеру. – Отойди от двери!

– Пацаны, вы че, вроде не бухали еще, – Ляха попытался разрядить обстановку, – хорош членами мер… – с этими словами он сделал шаг к Мухе, но так и замер, на полуслове и полушаге. Автомат Глебова смотрел теперь ему в грудь.

– Да вы что, не понимаете нихера?! Они нас угробить хотят!

Я почувствовал, что еще немного, и он реально шмальнет в кого-нибудь. Дальше отпускать ситуацию было нельзя.

– Ладно, – прервал я Глебова, – ты выиграл. Раз пошла такая пьянка, устроим демократию, решим голосованием, уходить или оставаться.

– Каким нахуй голосованием?! – заорал он, снова развернувшись ко мне. – Я щас любого порешу, кто к двери подойдет, понял?!

– Муха, – вкрадчиво начал я, – пока ты, размахивая автоматом, отстаиваешь свои права, это нормально, могу понять. Но если, угрожая жизни, заставляешь своих сослуживцев что-то делать, ты становишься террористом, а они – твоими заложниками. И тогда я без всяких разговоров всажу пулю тебе в жбан, и все здесь присутствующие меня в этом поддержат.

– А то, – ввернул Смоукер. С его стороны раздался щелчок предохранителя.

Глебов очень хотел что-то гневное ответить, открыл рот, набрал было воздуха в грудь, но ответить ему было нечего. Выдохнул, сглотнул. Превратившись из борца за справедливость в кандидата номер один на трибунал, он как-то даже потух.

Оставалось закрепить успех.

– Когда будете думать, – обратился я уже ко всем, – учтите, что вертушка должна была прилететь уже час назад. Даже если мы у них не в приоритете, они должны были сделать облет без высадки. И еще учтите, что отравление угарным газом легко не заметить вовремя, если будем и дальше костер жечь, то подохнем до полудня, а если не будем – замерзнем насмерть. Ну что, есть желающие подождать ебаное подкрепление?

Неожиданностей не произошло, проголосовали одиннадцать к двум. Вторым на стороне Глебова, по его словам, был здравый смысл. Возражать никто особо не стал. Автомат только отобрали.

Снаружи продолжали скрестись и биться в закрытые двери, но уже дежурно как-то, будто нехотя. В какой-то момент я даже сам забыл про эти звуки, как забывают про шум дождя, если достаточно долго его слышат.

Стену из стеллажей удалось закончить только к шести утра. Через пару часов должно было светать, так что времени на сон уже практически не оставалось. Хотя вряд ли бы кто-то смог спокойно сомкнуть глаза при таких обстоятельствах. Половина людей сидела плотным кольцом вокруг костра и курила. То ли за неимением водки, то ли переживали, что на том свете курева не найдут. Остальные бродили по складу, как будто в надежде обнаружить скрытый тоннель в светлое будущее или хотя бы радиостанцию.

Я тоже от нечего делать побродил так какое-то время, даже наткнулся на вполне рабочий карманный фонарь, забытый кем-то в одном из шкафчиков, предназначавшихся для хранения спецовок и инструментов.

В животе уже в который раз заурчало, но предложить желудку мне было абсолютно нечего. В караул каждому выдавали по одному сухому пайку, и все выданное было съедено и выпито еще днем, потому как вечером мы должны были, по идее, вернуться в часть на поздний ужин.

Чтобы хоть как-то отвлечься, сел чистить автомат. Руки быстро коченели от общения с ледяным металлом, приходилось периодически прерываться, чтобы их отогреть. Мерзли зубы, которыми приходилось держать найденный фонарик, за небольшой пятак рядом с костром свет не проникал. Процесс от этого шел очень медленно, впрочем, я никуда не спешил. Никогда не понимал идеи нормативов по разборке и сборке оружия на время. Ну, то есть, разбираешь за двенадцать секунд, потом полчаса тщательно чистишь, после чего за двадцать секунд собираешь. Бред. А если эти скоростные манипуляции нужны, чтобы неисправность в бою устранить, тогда стоило, видимо, солдат с простейшими вариантами этих самых неисправностей знакомить. Только ни одного норматива на эту тему я не…

– Слышь, ты там дыру протрешь.

Надо мной стоял Смоукер и протягивал мне флягу.

– Что это? – я с сомнением покосился на нее, не отвлекаясь от процесса чистки.

– Это, – он выдержал театральную паузу, всем своим видом показывая, как ему оскорбителен вопрос, – благородный спирт, подкрашенный не менее породистым чаем, в простонародье – коньяк.

Я принял флягу и, запрокинув голову, сделал пару хороших глотков. Коньяк оказался далеко не первосортным, но ничего общего с крашеным спиртом не имел.

– Хорошая хрень, – признал я.

Смоукер ухмыльнулся довольно, мол, фирма веников не вяжет.

Когда я, наконец, собрал автомат воедино, из-под дверей ангара начал пробиваться свет. Решающий момент настал. Не сговариваясь, все собрались и подтянулись к выходу, даже Глебов, который, тем не менее, являл собой полнейшую обреченность. Отсутствие у него оружия дополняло образ приговоренного к смертной казни.

Смоукер встал возле двери, все остальные, включая меня, расположились полукругом метрах в десяти, прицелившись в дверной проем. Смоукер бегло окинул нас взглядом, кивнул и потянул на себя задвижку, после чего толкнул ногой дверь и тут же отбежал на безопасное расстояние.

Дверь со скрипом распахнулась, в проем ворвался солнечный свет, на какой-то момент меня ослепивший. Снаружи не раздавалось ни звука, в проеме никого видно не было. Прошла минута, вторая. Нервы были как натянутая струна, вряд ли кто-то был готов к такому развитию событий. Смоукер снова пошел к двери, ступая как можно тише. Ему оставалась всего пара метров.

Мимо двери снаружи прошел человек в камуфляже. Очень похожей на смоукеровскую мягкой походкой. Замер, зачем-то принюхался, и двинулся дальше, исчезнув за косяком.

Глебов шумно выдохнул: «Свои!» – и рванулся наружу. Он выскочил через дверь и побежал в сторону, куда ушел человек. За ним никто не дернулся, никто не попытался остановить. Еще несколько секунд гробовой тишины. И вдруг где-то снаружи раздался его вскрик. Выстрел. Кто-то из нас пальнул от неожиданности.

– Идиоты, блядь! – зашипел Смоукер, шарахнувшись от двери. – Кретины недоде…

И почти тут же в дверной проем хлынула лавина этих ублюдков. Мы, пытаясь сохранить хоть какое-то подобие боевого порядка, отступали вглубь помещения, поливая их длинными очередями.

Ляховцев споткнулся, растянулся на полу, вскочил и тут же получил шальную пулю в грудь.

– Куда палите, долбоебы, глаза разуйте! – проорал я, пытаясь перекричать десяток автоматов.

Ляха не шевелился. Несколько тварей в первых рядах накинулись на него, остальные, спотыкаясь об них, шли дальше. В головы мы попадали редко, количество прущих на нас практически не уменьшалось, а через открытую дверь забегали все новые и новые.

Дойдя до конца стены из стеллажей, мы прекратили стрельбу и галопом понеслись к дальним воротам. Смолов добежал первым и вцепился в засов и дернул в сторону. Тот даже не шелохнулся. Секундой позже к нему присоединился Рики, и они вдвоем пытались решить эту задачу.

Ублюдки уже добралась до поворота, и не занятые вопросами проржавевших засовов, сменив магазины, снова открыли огонь. Глаза после яркого света не успели снова привыкнуть к полумраку ангара, поэтому поливали чуть ли не на ощупь. Эффективность соответствующая.

– Ну, долго вы еще возиться будете?! – крикнул Крапивин.

– Сейчас! Почти! – ответил Рики.

Между нами и тварями оставалось всего метров двадцать, когда, наконец, раздался скрежет металла засова. Смолов навалился что есть силы на ближнюю створку, и та нехотя начала открываться. В образовавшийся проем на него с улицы кинулся один из этих уродов. Они сцепились. Смолов попытался его оттолкнуть, но гад крепко вцепился в куртку, и они вдвоем кубарем выкатились наружу. Рики, не раздумывая, выскочил за ними.

– Все, погнали, живо! – крикнул я остальным, и сам выбежал из здания.

Со вчерашнего дня как будто ничего не изменилось, та же наблюдательная вышка, тот же сетчатый забор, те же сугробы и обледеневшая дорога с глубокой колеей. Разве что сотня-другая мертвецов разгуливала по территории.

Рики удалось со второй попытки попасть гаду в голову, первый выстрел пришелся Смолову в руку. Тот громко мыча от боли, поднялся. Сквозь окровавленную щеку у него просвечивали два зуба. Мертвец все-таки успел урвать свой кусок напоследок.

Тем временем весь наш слегка поредевший отряд высыпал наружу. Последними выскочили Фитиль и Смоукер, закрыв за собой створку ворот и прижав ее спинами.

Крапивина не было. Он остался внутри, но я даже не стал ничего спрашивать.

Быстро огляделся. Перед дверью в ангар скопился еще десяток мертвецов, некоторые из которых развернулись на нас. Еще несколько уже двигались к нам от забора и ближайшей вышки.

– Оружие за спину и бегом, стрельбу отставить, – скомандовал я и первым, утопая в снегу, побежал к дороге.

Оглянувшись на ходу, я увидел, что вся группа дисциплинированно выполняла поставленную задачу и двинулась колонной за мной. Замыкающими так и остались Смоукер с Фитилем, которых таки отбросило открывающейся створкой. Этим тварям трех человек на завтрак было мало.

У забора справа кучка мертвецов жрала дымящиеся останки. Глебов, видимо, решил срезать и перелезть через забор. Редкостный везунчик. Резервные генераторы продолжали работать, и забор все еще был под напряжением.

Наш отряд на удивление лихо и без потерь добрался до ворот КПП, несмотря на полчища живых трупов, которые по глубокому снегу и скользкой наледи на дороге передвигались еле-еле. Но их приходилось обходить по широкой дуге, и колонна растянулась.

Смолова Рики и Веселов уже практически тащили на себе. Он потерял много крови, но времени даже жгут наложить у нас не было. Большая часть мертвецов увязывалась следом за нами.

У ворот их было десятка два, пришлось потратить почти все оставшиеся патроны, чтобы прорваться. Пока я, Грач и Хомяк расчищали дорогу к КПП, расстреливая ублюдков, преграждавших нам путь, оставшаяся часть колонны попала в серьезный замес.

Обернувшись на крики, я увидел Веселова, в которого вцепились сразу двое, и Рики с Камовым, пытающихся этих гадов от него оторвать. Смолов лежал на земле лицом вниз, не двигаясь, уже похоже без сознания.

Еще чуть дальше по дороге Фитиль и Смоукер, встав спина к спине, короткими очередями отстреливали ближайших к группе противников.

Наша тройка рванула обратно, но вовремя не успела, к тому моменту, как мы добежали до основной части группы, в живых из них остался только Рики, который, израсходовав весь боезапас, отмахивался сразу от троих тварей автоматом как дубиной. Я подбежал почти вплотную, остановился, прицелился в одного из них и нажал на спуск. Раздался щелчок, выстрела не последовало. Ближайший гад переключился с Рики на меня. Я со всей дури зарядил прикладом гаду по пасти и добавил ногой в живот. Тот отлетел метра на полтора, но тут же начал подниматься. Без огнестрела ловить здесь было нечего.

Уже вшестером мы побежали к воротам, на ходу снаряжая магазины патронами, которые оставались в карманах.

На этот раз нам удалось выйти, хотя Хомяку в караулке, куда он забежал, чтобы разблокировать ворота, успели вгрызться в ногу, и он хромал за нами, опираясь на Фитиля, подвывая на каждом шаге.

Теперь оставалось добраться до шоссе. Через лес всего три километра, но с раненым на шее по сугробам далеко не уйдешь. По дороге километров десять, но риск сравнительно минимальный, да и шанс был, что встретим какой-то транспорт, может где-то на дороге стоит «Урал» следующей смены?

Где-то через два километра беготни по петляющей дороге преследующая орда мертвых подотстала, и мы смогли остановиться перевести дух. Хомяк выглядел еще херовее Смолова, но отключаться вроде не собирался, и я, отрезав рукав своего кителя, туго перевязал ему ногу. Пяти минут не прошло, а на горизонте снова замаячили мертвецы.

– Надо в лес уходить, по дороге они нас легко найдут, – подал голос Рики уже на бегу.

– Что, сил много разговаривать? – одернул его Смоукер. – Давай вон раненого тащи тогда.

Рики сменил Грача, который до этого помогал бежать Хомяку, но не унялся.

– За тем поворотом. В лес надо. До трассы рукой подать. Я местный. Знаю здесь все.

Мы переглянулись со Смоукером.

– Может малец прав? – спросил я.

– Не дотащим.

– А по дороге сколько еще тащить?

– До трассы.

– А потом?

Смоукер замолчал на несколько секунд. Ответ напрашивался, мы для того и бежали, чтобы хоть какими-то колесами разжиться. Только ему, как и мне, было очевидно, что тачку на шоссе мы можем ждать до посинения, а ближайший поселок километрах в пятнадцати. К тому времени Хомяк инеем покроется, да и мы вместе с ним.

– Не знаю, – наконец выдохнул Смоукер.

– Давайте. Сворачивать, – Рики уже тяжело дышал из-за повиснувшего на нем Хомяка, поэтому общаться предложениями длиннее одного слова был не в состоянии.

– Группа, стой. Привал, – я вдруг отчетливо осознал, что надо делать.

Грач и Фитиль в недоумении смотрели на меня, Рики помог Хомяку опуститься на землю, облокотиться на придорожный сугроб, и нетерпеливо озирался по сторонам. Смоукер невозмутимо достал откуда-то из недр куртки пачку сигарет и закурил.

– Давай сержант, решай, – немногословный Грач подбодрить меня решил, что ли? Впрочем, он не знал, что я уже все решил.

– Помните первого гада, который мимо двери прошел? За ним еще Муха выбежал, – начал я издалека.

– Ну, – кивнул Фитиль.

– А вы помните, как он принюхивался?

– Ну да, – быстро ответил Рики. – Или нет. Не помню. Какая, блин, разница?

Остальные наморщили лбы, подняли глаза к небу, пытаясь вспомнить момент.

– Д-да, кажется, помню, он еще остановился так, – наконец произнес Грач.

– Это кровь, – сказал я и указал на ногу Хомяка. – Они запах чуют.

Повисла тишина. Рики наконец перестал озираться по сторонам и посмотрел на нас. Последние две фразы он пропустил.

Смоукер докурил, выкинул бычок и подошел к Хомяку.

– Хант прав, – тихо сказал он, наставив на него автомат. – Хочешь, я тебе помогу, или оставайся мертвецам на обед. Но дальше мы без тебя идем.

Я знал, что именно это и должен был сказать сам, но не мог этого сделать. Не мог заставить себя. И вообще не представлял, чего стоила Смоукеру эта фраза, но у него ни один мускул на лице не дрогнул.

– Смоук, ты чего? – слабо засопротивлялся Хомяк. – Пацаны, я дойду, я допрыгаю, если надо.

– Э, погодите, а что такое-то? – Рики отчаянно пытался въехать в происходящее.

– Мертвецы кровь чуют, – нехотя просветил его Фитиль.

– Не, парни, ну так нельзя, – Грач, как самый возрастной во взводе, решил в очередной раз изобразить профессора, огорченного невежеством студентов. – Давайте до трассы доберемся, а там решать будем. Рики, сколько отсюда через лес?

– Километра два, или даже меньше. Здесь, правда, пара болот есть, но я знаю где, мы их обойдем легко.

Смоукер, такое впечатление, вообще никого не слышал.

– Давай, решай, потом мы уходим, – снова обратился он к Хомяку.

У того уже слезы потекли по щекам. Он все твердил, стараясь не смотреть в дуло направленного на него автомата: «Пацаны, я дойду, отвечаю, только не бросайте».

– Да вы не знаете даже наверняка, чуют они там что или нет! – Грач взывал к нашему благоразумию. – Ну вспомните, они на звук выстрела в ангар прибежали, а вы тут хренову теорию из пальца высасываете!

– Все, время вышло, – с этими словами Смоукер поставил автомат на предохранитель и закинул его за спину. – Рики, веди нас к трассе.

Тот сделал пару неуверенных шагов к обочине и остановился, глядя на Хомяка.

– Рядовой Филатов, через пару минут сюда доковыляют мертвые, которые очень хотят тебя сожрать, шевели копытами! – прикрикнул я на Рики.

Пару секунд помедлив, Рики, больше не оглядываясь, зашагал вглубь леса. Фитиль пошел за ним.

– Вы нелюди, бля, – сквозь зубы процедил Грач нам вслед, не двигаясь с места, – шакалы ублюдочные. Перестрелял бы вас сейчас в спину. Только не дождетесь, я до вашего уровня не опущусь!

Хомяк попытался встать, как-то жалобно матернулся и снова опустился на снег. Стрельбы мы так и не услышали. Ни в свою сторону, ни вообще.

Лес был довольно густой, с многочисленными буреломами и оврагами, в которых снега почти по пояс, по прямой идти нереально, так что вся надежда была только на Рики, который, как выяснилось, не такой уж и знаток по части этих мест, из болота разок его все же пришлось доставать, куда он провалился, проломив тонкую корку льда.

На шоссе мы вышли только через час с небольшим. Прямая заснеженная дорога в пару полос тянулась в обе стороны насколько хватало глаз.

– Хант, смотри-ка, джекпот, – Смоукер указал рукой влево, – сам пришел, даже не верится.

Темная точка автомобиля хорошо выделялась на фоне дороги, постепенно увеличиваясь.

– Так, ну что, мы ребята мирные, просто просим подвезти, – Смоукер отдал Фитилю свой автомат и жестом отправил его и Рики, который получил автомат от меня, на обочину.

Машина приближалась. Здоровый внедорожник, сколько бы там народа ни было, для четверых место могло найтись. Когда до него оставалась сотня метров, мы сделали невинные выражения лиц, насколько могли, улыбки до ушей растянули. Даже руки вытянули, голосуем, мол.

Спасла только реакция. Автомобиль, не сбавляя скорости примерно в сотню километров в час, вильнул в нашу сторону с очевидным намерением сбить. Мы синхронно сиганули на обочину, благо сугробы позволяли. Внедорожник промчался дальше, окатив нас снежным душем из-под колес.

– Вот гондон, а, – фыркнул Смоукер, мотнув головой, – ладно бы просто мимо проехал, Фитиль, дай ствол!

Фитиль перекинул ему автомат, Смоукер в две секунды снова оказался на дороге, с колена прицелился в удаляющуюся машину, промедлил несколько секунд и опустил оружие.

– Патронов жалко, – с досадой пояснил он.

– Ладно, – махнул рукой я, – встретимся еще с ним, если доведется.

– Так он все равно в другую сторону ехал, – вставил Рики, святая простота. Он все еще пребывал в полной уверенности, что мы в часть возвращаемся.

Я и Смоукер посмотрели на него как на полоумного, потом переглянулись и заржали. Ничего особо смешного не было на самом деле. Просто нервы давали о себе знать. Вдалеке с той же стороны показалась наша вторая попытка.

– Прет нам сегодня. Все, нахер, – сразу сказал я, – второй шанс уже один на миллион, орлы, все на дорогу.

– Этот никуда не денется, – кивнул Смоукер, – Рики, Фитиль, как будет подъезжать, пальните в воздух.

Даже на приличном расстоянии было видно, что приближавшаяся легковушка побывала в конкретной переделке. Разбитые фары, изогнутый дугой капот, оторванный передний обвес и приличное количество пулевых отверстий на корпусе и в стеклах. В салоне наверняка дубняк, даже если печка работает.

Я и Смоукер прицелились, Рики с Фитилем дали по паре коротких очередей над крышей.

Водитель все понял и не стал играть в героя, замедлившись, притер машину к обочине. Кроме него, внутри был еще один человек на переднем сиденье. У обоих головы были замотаны шарфами так, что одни глаза торчали.

Я продолжал держать водителя на мушке, Фитиль и Смоукер пошли к машине, один с пассажирской стороны, другой со стороны водителя.

– Рики, пассажира возьми на себя, – не поворачивая головы, сказал я.

– Уже, – послышался из-за спины ответ.

Смоукер дошел до двери водителя и, качнув стволом автомата, потребовал опустить стекло. Они обменялись несколькими фразами, после чего Фитиль и Смоукер сели в машину на заднее сиденье. Фитиль, высунувшись из окна, жестом показал нам, что садиться надо справа.

Возникшая в голове надежда воспользоваться автомобильным навигатором для более подробного, чем «прямо», определения дальнейшего маршрута движения угасла, как только я оказался внутри и увидел переднюю панель. Одна из пуль угодила в мультимедийный экран, превратив его в сложную и совершенно бесполезную мозаику осколков.

Автомобиль оказался на удивление широким, так что нам четверым удалось разместиться сзади без наездников на коленях. Смоукер тем временем знакомил нас с попутчиками, уперев дуло автомата водителю в голову, просунув его между подголовником и креслом.

– Пацаны, мы в компании прекрасных девушек, Ольги, – кивок в сторону водителя, – и ее сестры, Елены, – кивок в сторону пассажира, – они любезно согласились довезти нас хоть на край света.

Рики, сидевший между мной и Фитилем, хохотнул. Коротко так, неестественно.

– Поехали, кстати, – закончил Смоукер знакомство, легонько ткнув Ольгу автоматом в затылок.

– Мы тебе не таксисты, урод, – прошипела Лена с пассажирского сидения.

– Лен! – одернула сестру Ольга.

Автомат вместо подголовника очень помогал ей в правильной оценке ситуации. Машина плавно тронулась с места.

– Девчонки, спокойно, – Фитиль включил дипломата, – найдем другую машину на ходу и оставим вас в покое.

– Вы правильно сделали, что остановились, я вряд ли бы промахнулся. Давайте жить дружно, если не хотите превратиться в пешеходов, – сказал я. – Лена, сиденье легко простреливается, но я надеюсь, что мне не придется тратить на тебя патроны.

Сидевшая впереди меня Елена злобно засопела, но промолчала. Безусловно, у меня и в мыслях не было ни в кого стрелять, уверен, что и Смоукер всерьез не рассматривал такой вариант. Впрочем, захват заложников сам по себе, неважно, с мнимыми угрозами или реальными, уже плюсовал к нашей потенциально печальной участи, помимо военного преступления, еще и терроризм. Отчасти успокаивало только осознание того, что иного, более адекватного выбора при данных обстоятельствах я не видел.

Машина еще даже не успела набрать более-менее приличную скорость, как стало понятно, что в своей догадке я не ошибся. В салон из многочисленных пулевых отверстий врывались ледяной воздух и редкие снежинки, обжигавшие кожу лица при касании. Несмотря на это, минут через пять езды я почувствовал, что засыпаю. Это была даже не прошлая бессонная ночь. Нервное напряжение последних недель, державшее меня в тонусе, почему-то отпустило. Мы условились, что через час Рики меня разбудит и сможет подремать сам.

Уже сквозь сон мне вдруг пришла в голову мысль, что машина, на которой мы ехали, кажется смутно знакомой.

Глава 4

Год четвертый, лето.

Доверие – это не показатель, не характеристика человека, мол, этому я готов подставить спину, а этому – нет. Доверие не вытекает только из опыта общения, чаще из необходимости зависеть от кого-либо и нежелания или невозможности получить гарантии и просчитать все варианты.

Под доверием подразумевается некое ощущение комфорта в момент, когда решение, влияющее на тебя непосредственно, принимает человек, кому ты доверяешь. Когда не ждешь удара.

Самая суть же в том, что далеко не всегда тот, кому ты подставил спину, получил кредит доверия от тебя лично. И еще реже это тот, кого ты проверил временем и обстоятельствами.

Изредка записывая в надежных друзей окружающих, мы забываем о тех, кому спокойно вручаем ключи от всех дверей, в том числе и свою жизнь, иногда в глаза их никогда не видев. Строители, врачи, водители общественного, как, впрочем, и любого другого транспорта, пилоты самолетов, повара в столовых и ресторанах, производители лекарств, бытовой техники, автомобилей, военные и полицейские, даже продавцы интернет-магазинов – список гораздо шире, чем кажется. И это только напрямую: гайку не довинтил, на тормоз не нажал, симптом перепутал, или улику пропустил. Косвенных связей не перечесть. И все эти люди в соответствующих обстоятельствах могли бы стать причиной нашей смерти. И это только ненамеренно.

А сколько сволочей вполне легально убивают нас ради денег или власти, и мы сами часто помогаем им в этом, продолжая искренне, по-бараньи верить тем, кто обещает о нас заботиться, кормить, защищать.

Да, подписываются договоры оказания услуг, товарные чеки, гарантийные талоны и страховки от несчастных случаев. Только кого эти бумажки хоть раз поднимали из могилы?

Но даже стремясь к полнейшей независимости от всех и вся, даже будучи мастером всех видов боевых искусств, увешанным огнестрелами с ног до головы, обладая околопараноидальной осторожностью и дьявольской интуицией, около трети жизни человек беспомощно спит. Кроме того, периодически возникает необходимость жрать, срать, а в последнее время еще и перезаряжать оружие. Жизнь одиночки превращается в сплошную бесконтрольную русскую рулетку. Я не вел никакой статистики, да и людей мы, слава богу, встречали не так уж много на своем пути, но одиночки попадались крайне редко.

Правда, быстро усвоив, что путешествовать одному предельно небезопасно, люди старались не сбиваться в большие стаи. Далеко не каждая относительно многочисленная группа хотя бы отдаленно напоминала сплоченный отряд бойцов, действующий как единый организм. Эффективность от увеличения количества участников чаще всего только падала. Мобильность у такой группы очевидно меньше, шума она при этом создает больше, в итоге вероятность нападения дохлятины росла в геометрической прогрессии. Но человек, как ни крути, животное социальное, и липнет к подобным себе с завидным упорством. Особенно, если это хоть чем-то оправдано.

До гостиницы «Атлантис», конечной точки моего небольшого маршрута, оставалось еще около километра, но я решил с легкого бега перейти на шаг. Стоило бы поторопиться, до заката оставалась всего пара часов, но нестись сломя голову, чтобы на входе попасть к зомбакам в теплые объятия, я себе позволить никак не мог. Да и нечего мне им было сейчас противопоставить, по-хорошему. Про людей вообще молчу.

Дождь почти прекратился, осталась только едва заметная морось, которая уже не грозила в момент вымочить до нитки, хотя ничего приятного в себе не несла. Небо оставалось все таким же серым, без малейшего намека на солнце.

Я внаглую свернул на въезд на эстакаду, на десятиметровой высоте перепрыгивавшую два перпендикулярно к ней идущих шоссе и выводившую меня практически напрямую к «Атлантису». Я был здесь как на ладони, несмотря на приличное количество автомобилей, разбитых или просто оставленных на дороге. Толковому стрелку с любой из нескольких близлежащих высоток не составило бы труда меня снять, но рискнуть получить пулю на автостраде было гораздо предпочтительнее, чем в одиночку соваться в местные дворы и переулки без карты и знания местности.

Сверху открывался неплохой вид на местную малоэтажную застройку, посреди которой расположилась гостиница.

Меня не покидало ощущение какой-то подставы. Чем ближе я подходил к цели, тем сильнее часть меня хотела развернуться и топать в другом направлении, к оставленным на окраине мной и Смоукером рюкзакам. Только вот остаться одному, без напарника – это форменное самоубийство, а к суициду я относился резко отрицательно. И последний оставшийся в обойме патрон никогда бы не приберег для себя.

Здание «Атлантиса», судя по дизайну, строилось сравнительно недавно, с модным в последние годы у архитекторов скошенным фасадом, как цунами нависавшим над соседними пяти-шестиэтажными домами. Две огромных металлических колонны под углом выходили из верхней части здания и упирались в землю, придавая устойчивость конструкции. В образованном треугольнике располагалась обширная и почти пустая парковка и прозрачный купол атриума, в который вели снаружи несколько входов.

Почти у каждого входа толпились зомбаки. Отсюда, с эстакады, они были похожи на толпу фанатов, готовых разорвать выходящего из отеля кумира на сувениры. Впрочем, приглядевшись, я заметил еще дохлятину. На парковке, около небольшого одежного торгового центра напротив гостиницы, на перекрестках поблизости. Мог ли Смоукер с компанией привести сюда всех этих засранцев? Я забрался в один из автомобилей, закрыл дверь, лег на пол у заднего сидения и нащупал на плече микрофон.

– Смоукер Хантеру, – запросил я, подождал несколько секунд и повторил запрос.

– На приеме, – наконец откликнулся напарник.

– Сколько вас?

– Двое, в чем проблема?

– Окно у тебя куда выходит? Можешь глянуть со стороны парковки?

– Легко, я так понимаю, ты уже добрался.

– Не совсем. Это вы столько друзей с собой приволокли?

– Нет, – ответил Смоукер, – за нами шли несколько, но они наверняка остались у входа.

– Что-то мы в последнее время часто в компании попадаем. Ко второму раунду с «черепами» я не готов.

– Где ты?

На этом вопросе я слегка завис. Я доверял Смоукеру, иначе бы не пошел сюда. Но после разборки у оружейного, сейчас, видя такое количество дохлятины там, где мы должны были пересечься…

– Недалеко, минут через двадцать при нормальном раскладе доберусь.

Пауза.

– Ясно, через главный не ходи, – Смоукер кашлянул, – есть два входа с противоположной стороны. Один через подсобку на кухню, дальше по служебной лестнице. Или через спортзал на подземную парковку. Оттуда ведет лифт на первый этаж, пролезешь по шахте.

– Ок, пойду через кухню. Отбой.

Я выбрался из машины и дошел до поворота эстакады, где начинался съезд. Достал из кармана бинокль и еще раз вдумчиво осмотрел подходы сверху.

Придется прорываться через главный. Если кто слушает эту частоту, по указаниям Смоукера придет либо в тупик, либо к задохликам на вечеринку. Мы прекрасно понимали, что в эфире можем быть не одни, поэтому обо всех условных сигналах давно договорились.

Вопрос теперь был только в том, как с двумя патронами в обойме избавиться от десятка зомбаков у входа?

Теоретически можно было бы прокатиться на машине и на ней вломиться в атриум через стеклянную стену. Фокусами по части завода двигателя без ключей я не владел, но эти безусловно полезные навыки не были жизненно необходимыми, в панике люди оставляли не то что ключи в замке зажигания, но даже грудных детей на заднем сиденье.

Другое дело, что, в отличие от фильмов про постапокалипсис, которые я когда-то обожал, в реальности любое топливо имело свой срок годности, а без соответствующих условий хранения, например, находясь в бензобаке, теряло свои свойства еще быстрее. Сейчас, спустя почти четыре года, завести любой брошенный автомобиль без свежей горючки было практически невозможно. Потому что мы пытались, причем неоднократно.

Но даже если бы мне удалось каким-то чудом найти транспорт на ходу, облегчив себе задачу на входе, я бы сильно осложнил ее на выходе, звук ДТП наверняка заинтересует всех в радиусе пары кварталов, и не факт, что это окажутся только мертвые ублюдки.

Три центральных входа были оснащены широкими двустворчатыми автоматическими дверьми, наверняка заблокированными после отключения электричества. А вот два по бокам, без надписей и пяти звездочек, скромно намекавших, что это лучшая гостиница в городе, скорее всего, были эвакуационными. Такие двери, оснащенные системой «антипаника», автоматически разблокируются при любом ЧП, но открываются изнутри наружу, то есть из здания на улицу, что для зомбаков являет собой совершенно непосильную задачу. Главное – каким-то образом оттянуть их от дверей, хотя бы ненадолго.

Добравшись до парковки, я, недолго думая, во весь голос обложил зомбаков хуями и, убедившись, что они отлипли от входа и заинтересовались моей скромной персоной, рванул вокруг здания. Маневр был из серии бесстрашно-слабоумных, но, на мое счастье, никаких непреодолимых преград на пути не встретилось, и когда я снова, пробежав вокруг здания и слегка запыхавшись, оказался у входа, то смог зайти внутрь в гордом одиночестве.

Атриум представлял собой большой круглый зал. Довольно светлый, наверное, если бы не немытые три года стекла. На полу скопился толстый слой пыли, но это не помешало увидеть выложенную разноцветной мраморной мозаикой классическую шестнадцатилучевую розу ветров, центр которой располагался ровно под центром купола.

Справа находилась стойка ресепшн, слева, судя по указателю, проход в спорткомплекс, прямо – не очень длинная, но широкая лестница, ведущая к ресторанам и иным залам. Еще правее стойки находились четыре лифта. Удивительно, но здесь царил почти образцовый порядок, либо гостиница была закрыта для постояльцев, когда все началось, либо из нее эвакуировать удалось быстро и организованно. Впрочем, не так уж и организованно. Справа перед ресепшн на одном из диванов лежало полуразложившееся тело человека. Судя по размеру, вряд ли принадлежавший взрослому труп лежал на боку, подложив руки под голову.

Бам! Удар по стеклу со стороны главного входа. Я резко обернулся. Зомбак, первый из бежавших за мной, достигнув входа, видимо, без задней, как и вообще какой-либо мысли, рубанулся в него головой. Сквозь дверь ему вполне ожидаемо проникнуть не удалось, и теперь он скреб стекло снаружи, параллельно измазывая его кровью из рассеченного лба.

«Спасибо, что напомнил», – шепнул я про себя и зашагал к лестнице. Действительно, расслабляться было еще очень рано, отсутствие дохлятины на первом этаже совсем не говорило о том, что гаденышей в гостинице в принципе нет.

В отличие от более-менее светлого атриума, весь остальной первый этаж был погружен в полумрак. Что такое нормальное электрическое освещение, я уже стал забывать, а фонарем практически не пользовался. В первую очередь, потому, что батарейки ценились подчас уже больше патронов, во вторую – потому, что свет карманного фонарика при желании можно разглядеть за несколько километров от источника, и это крайне хреново может сказаться на обладателе оного.

Остановившись у лифтов, стараясь не смотреть на светлое пятно зала внизу, я ждал, пока глаза привыкнут к темноте.

– Хант… связь…, – сквозь дикие помехи разобрал я слова напарника. Похоже, он не первый раз пытался со мной пообщаться.

– Смоук, я внутри, – громко прошептал я в микрофон.

– Не пон… втори…

Я шагнул вплотную к лифту, просунул рацию между полуоткрытых створок, снял микрофон с плеча и поднес поближе ко рту.

– Смоук, я внутри, у лифта, внутри, как мне подняться? – плюнув на риск, в полный голос произнес я, осматриваясь. Глаза еще слабо адаптировались, я почти ничего не видел. Впрочем, тишину, кроме дохлятины у входа снаружи, больше ничто не нарушало. Пока.

– До пятнадцатого иди по лестнице, на пятнадцатом через шахту, я там оставил веревку, как понял меня? – неожиданно разборчиво произнес Смокуер.

– Понял, понял тебя, отбой.

Видимо он догадался, как и я, подойти к шахте лифта.

Лестницу нашел достаточно быстро, но затем меня, как оказалось, ждали тридцать лестничных пролетов на ощупь. Окна здесь если и были, то тонировка у них была глухая, а рисковать открывать двери на этажах в надежде выловить немного света из коридора не хотелось по вполне понятным причинам.

Вздохнув, я нащупал в боковом кармане фонарь. Достал, нажал на кнопку. Не горит. Нажал еще раз. Фонарь включился, прощально мигнул и снова погас. За-е-бись… Похоже, он был включен последние сутки пребывания у меня в штанах. Запасные батарейки остались в рюкзаке на другом конце города. Дебил, бля. Я постучал костяшками пальцев себе по лбу. Звук был глухой.

Прижался спиной к стене, выставив перед собой пистолет и полностью переключившись на слух, пошел вверх. Отсчитав нужное количество этажей, аккуратно приоткрыл дверь в центральный коридор. Ничего. Ну то есть разницы между закрытыми и открытыми веками так и не появилось. Даже если солнце зашло уже за горизонт, вряд ли здесь было бы настолько темно, скорее всего, по всей гостинице, кроме атриума, на окнах был выставлен высокий коэффициент светоотражения, такой же, как на лестнице, который без электропитания и доступа к центральному пульту здания поменять не получится. Пришлось продолжить путь, полностью обратившись в слух, матеря про себя высшие силы, не соблаговолившие ниспослать мне прибор ночного видения, а также самого себя за то, что очень вовремя проверил работоспособность фонаря.

Я шел, слегка касаясь рукой стены. Дойдя до первой попавшейся двери в один из номеров, остановился, провел рукой по двери примерно на уровне собственного роста. Отлично, выпуклые. Один, пять, два, четыре.

Номер пятнадцать тридцать два нашелся почти напротив лифта, чуть левее. Планировка вряд ли сильно различалась по этажам, кроме, разве что, нескольких верхних, где обычно располагались самые комфортные номера, поэтому тридцать второй на восемнадцатом должен был располагаться примерно в том же месте.

Раздвинув створки ближайшего лифта, я действительно нащупал толстую веревку, с навязанными на ней петлями через равные, примерно в полметра, промежутки.

«На безрыбье и рак – щука», – решил про себя я и полез вверх. Здесь полное отсутствие света пришлось как нельзя кстати. Несмотря на мою почти паническую боязнь высоты, три этажа по этому жалкому подобию лестницы я преодолел относительно шустро. Выбравшись из шахты, я вытянул за собой веревку.

Номер восемнадцать тридцать два действительно оказался там, где я и предполагал. Из-под двери пробивался очень слабый свет, но не доносилось ни звука. Я подождал пару минут, затем присел на корточки справа от двери, достал «Беретту» и свинтил глушитель. Два патрона не сделают большой разницы, но более громкий выстрел в любом случае оказывал больший психологический эффект. Я не стал тратить много времени, продумывая все возможные варианты развития событий, – когда готовишься ко всему на свете, по сути, оказываешься не готов ни к чему конкретному. Войти, оценить силы, при необходимости быстро выйти. Это все, что я мог сделать. При отключенном электричестве считыватель естественно не работает, так что если дверь не закрыта изнутри механически…

Дотянувшись до ручки двери, я как можно медленнее потянул ее вниз и подтолкнул дверь. Та беззвучно открылась. Коротко выглянул из-за косяка, присев как можно ниже. Тихо встал и быстро зашел внутрь, сразу вжавшись в стену справа от двери и прицелившись в человека, стоявшего у окна, единственного в номере. Уже начинало темнеть, но в номере тонировка была минимальной, так что света было вполне достаточно, особенно после долгого времени в полной темноте.

– Замри, – сказал я негромко, но так чтобы меня наверняка услышали.

Видно было, что человек у окна чуть не подпрыгнул от неожиданности.

– Повернуться можно? – судя по голосу, это была молодая девушка.

– Медленно и подняв руки, – уточнил я. – Ты кто?

– А ты кто такой? – повернувшись, вопросом на вопрос с неким вызовом в голосе ответила она.

Симпатичная, – мелькнуло у меня в голове. Явно нервничала, похоже, у нее не было оружия, либо чувствовала, что не успеет вытащить, но держаться старалась уверенно, как будто от этого у нее бронежилет вырастет. Нет, девочка, такие штуки только в кино проходят.

– Назови мне хотя бы одну причину, почему я должен продолжать этот разговор?

Я действительно не собирался оставлять ее в живых.

– Хант, я захожу, – донесся из коридора голос Смоукера.

Он правильно сделал, что предупредил заранее, я мог бы и шмальнуть от неожиданности, – стоя рядом с дверью, краем глаза все равно посматривал в проем, готовясь встретить любого незваного гостя.

– Смотрю, вы уже начали знакомиться, – ухмыльнулся он. – Это Алиса.

– Растяжек понаставил на шестнадцатом? – обратился я к Смоукеру, не посчитав необходимым представляться.

– А ты лестницу вытащил, когда залез?

Я только хмыкнул в ответ.

– Винтовка твоя где? – спохватился напарник.

– Патроны кончились, прицел разбил, надоело таскать, выкинул, – коротко объяснил я.

– Ты бы ствол-то опустил, пристрелишь кого-нибудь ненароком, – посоветовал он со вздохом.

– Пока не имею такого намерения, – больше по инерции, нежели осознанно, отмахнулся я. – Смоук, кто она, что здесь делает, и что вообще происходит?

Смоукер ногой развернул ближайшее кресло лицом к двери и опустился в него, положив «Вал» на колени.

– Она дочь хозяина оружейного магазина.

– Что ты там делала? – я вновь повернулся к девушке.

– Помогала твоему приятелю спасти свою жопу, – обиженно фыркнула она.

Это никак не отвечало на мой вопрос, но кое в чем они оба, надо признать, были правы. Держать ее на прицеле сейчас уже не имело особого смысла, я убрал «Беретту» в кобуру, навинтив перед этим глушитель обратно.

– Как ты там вообще оказалась?

– Проверяла, что дверь в подсобку не открыта, – нехотя объяснила она.

– Там есть подземный этаж, – решил вмешаться Смоукер. – Склад с оружием, боеприпасами и прочей полезной хренью, не так ли, Алис?

– Я передала только то, что мне сказал отец, – сухо ответила девушка.

– Ну он бы наверняка не стал врать дочурке, – саркастически усмехнулся я, обращаясь даже больше к Смоукеру.

– Кстати, где он сам?

– Не знаю, думаю, что его уже нет в живых.

– И ты решила опустошить папин тайничок и поиграть в Рэмбо-мстителя?

– Пошел ты! – взвилась Алиса. – Ты и твой Смоукер херов!

Она широким шагом удалилась в соседнюю комнату, громко хлопнув за собой дверью.

– Почему гостиница? Что мы здесь забыли? – задал я, наконец, наиболее интересовавший меня в действительности вопрос.

– В этом номере их семья жила последние несколько лет перед тем, как все началось. А забыли мы здесь электронную карту доступа, – с этими словами Смоукер извлек из внутреннего кармана и продемонстрировал мне небольшой белый прямоугольник.

– И почему ты решил, что нас не наебывают?

– А что с нас сейчас брать? Припасов с собой никаких, патронов тоже почти не осталось, а для «Вала» и твоей «Беретты» дозвуковые еще и хрен достанешь. Кроме того, если наебщики решили воспользоваться нашей помощью в получении этого куска пластика, – он легонько помахал карточкой, – то они вряд ли были бы способны нам сильно навредить.

Логика в его словах была, и все же…

– А какой толк от карточки, если электричества во всем городе нет?

– Там что-то типа убежища, должен быть резервный источник.

– Смоук, а ты не запал ли на нее часом? – спросил я, вложив во фразу максимум иронии.

– А что, так заметно? – с наигранным испугом спросил Смоукер.

– Сколько ты ее знаешь? Пару часов?

– С половиной, да.

– Карточка у тебя, какого хера?

– Только она знает код от двери, – Смоукер вяло шевельнул рукой, указав большим пальцем на дверь в соседнюю комнату, где скрылась Алиса, – без него карточка бесполезна.

– Это она сама тебе сказала? – с сомнением протянул я.

Смоукер промолчал. Он достал две сигареты, одну протянул мне и щелкнул зажигалкой. В номере завитали еле заметные в полутьме клубы дыма.

– Сначала мы пытались вернуться домой, – начал он после затяжки. – Потом хотели найти место, в котором можно будет спокойно жить. Потом мы пытались найти хотя бы нормальную группу, которая нас примет. Сейчас думаем о том, чтобы патронов и жратвы хватило на завтра.

– Мы выживаем, – ответил я, – сейчас это главное.

– Выживаем, да, – протянул он. – Сколько это твое «сейчас» длится, а?

Это прозвучало почти как претензия. Я удивленно уставился на темнеющую в кресле фигуру друга. Я мог бы ожидать такую фразу от кого-то стороннего, но от человека, который бок о бок с тобой пережил последние четыре года, и с которым вы лучшие друзья с самого детства…

– Что ты этим хочешь сказать? – без вызова, но напряженно ответил вопросом я, чувствуя, что пауза затянулась.

– Устал я, – выдохнул Смоукер, – просто устал. Устал жить каждый день как последний, спать с открытыми глазами, шарахаться от собственной тени.

Я молчал. На секунду возникло ощущение, что сидящий напротив – это не тот, кого я оставил под огнем в оружейном магазине несколько часов назад. Смоукер никогда не жаловался. За почти два десятилетия, сколько я его знал, он ни разу не показал себя слабым или обиженным. Не принимал жалость, не просил сочувствия.

– Я не первый день об этом думаю. Когда-то я был уверен, что у нас просто нет выбора, что мы просто сдохнем, если будем вести себя, как нормальные люди.

Он вздохнул. Этот разговор ему давался тяжело, Смоукер терпеть не мог откровенничать и выворачивать свое «я» наизнанку.

– Выбор есть на самом деле, – продолжил он. – Знаю, вернуть назад уже ничего не получится, но я хочу изменить хоть что-то. Если бы не она, – он кивнул в сторону двери, – мы бы сейчас не разговаривали. И для меня это знак. Судьба дает мне шанс, возможность.

Долбаный фатализм. Терпеть не могу, когда люди начинают усматривать высший смысл там, где не могут или не хотят найти причину и следствие.

– Знак чего? Что именно ты собрался изменить? – спросил я, старательно скрывая раздражение.

– Я уже изменил. Она жива, для начала достаточно. И еще я перед ней в долгу, и хочу этот долг выплатить.

– Мы все равно убьем ее, – понизив голос до полушепота, сказал я, – ты хоть это понимаешь?

До этого разглядывая пространство перед собой, он уставился на меня. Смотрел долго, будто у меня на лице трактат написан был. Снова вздохнул и как-то обреченно что ли кивнул.

– Понимаю. Но не сейчас, ведь так? А там посмотрим.

Он что-то решил уже для себя. Я не знал, что именно, но спорить и доказывать было бесполезно. Нет, Смоукер не был чужд логике и здравому смыслу, но редко тратил на обдумывание любой проблемы дольше десяти секунд, а когда делал выбор, переубедить его не мог никто и ничто. Его потрясающее упрямство могло сравниться только с легкостью, с которой ему давались самые сложные и жесткие решения. Во всяком случае, так я считал до этого разговора.

– Жрать хочется невозможно, – я сменил скользкую тему, понимая, что разговор этот еще найдет свое продолжение, когда и если мы откроем дверь в подвал оружейки. – У твоей новой подруги есть что-нибудь?

Я не видел, но почувствовал, как поморщился Смоукер при словах про подругу.

– С собой у нее была какая-то сумка, спроси сам.

Я сделал шаг к двери в соседнюю комнату и на секунду почувствовал себя неловко. Ну вот только извинений еще не хватало. Постучал, и, не дожидаясь ответа, открыл дверь.

За дверью обнаружилась спальня с большой кроватью, на краю которой лежала упомянутая Смоукером сумка. Алиса стояла у окна и курила, аккуратно стряхивая пепел на подоконник.

– Алиса…

– Чего тебе? – прервала она меня не оборачиваясь.

– У тебя поесть что-нибудь имеется?

Помолчала, видимо борясь с желанием послать меня вторично. Вздохнула.

– Баранину будешь? – неожиданно спокойно спросила она. – У меня осталась пара банок.

Она затушила сигарету, села на кровать, покопалась в сумке, выложив оттуда небольшой складной нож и туристическую аптечку, протянула мне банку консервированной баранины, пластиковую литровую бутылку воды и небольшой пластиковый же цилиндр.

– Что это? – в темноте я не разглядел этикетку.

– Специи, – ответила она тоном человека, стоящего рядом с башнями Абрадж аль-Бейт, которого только что попросили подсказать, который час.

Специи, блядь… Ебаные специи… Стараясь удержать на месте лезущие от удивления через лоб на затылок брови, я не смог не спросить: «А соуса демиглас у тебя там не завалялось случайно?»

– Это у тебя вместо спасибо? – с наигранной обидой парировала она.

– Спасибо, правда, – серьезно и совершенно искренне ответил я, выложив на подоконник продукты и достав свой нож, принялся вскрывать банку. Со времен армии мне не доводилось видеть консервы без встроенного ключа. – Просто не понимаю, как ты жива до сих пор?

– У меня хорошие друзья.

– И где они?

Она молча продолжала укладывать все выложенное обратно в сумку.

– Ладно, а зачем тебе, если не секрет, понадобилось оружие? – спросил я.

– Хотела добраться до аэродрома.

– Многие хотели добраться до аэродрома, хрен кому удавалось, – хмыкнул я.

Не то чтобы я это знал доподлинно. Но военный аэродром, о котором она говорила, был мне отлично знаком. Для совершения прыжков с парашютом военнослужащих нашей части возили именно туда. Системами охраны он был напичкан как спелый арбуз семечками. Начиная от кучи камер и датчиков, и заканчивая комплексами РЛС/ПВО и автоматическими турелями на периметре. Черт его знает, откуда у них электричество для всей этой байды, но то, что аэродром функционирует даже сейчас, знает каждый. Регулярно, где-то раз в три месяца, за исключением зимы, туда прилетает по два-три больших самолета.

В первый год, когда карантин вокруг города перестал существовать, на аэродром ломанулись толпы людей в надежде выбраться из ада. Живыми назад возвращались только те, кто не подошел достаточно близко.

А еще я знал, что аэродром все четыре года охраняют «черепа».

– Я в курсе, – сказала Алиса, – но у меня особо выбора не было.

– А зачем тебе на аэродром?

– Теперь может и незачем, – протянула она.

Закончив открывать банку, я машинально потянулся к специям. Цилиндр был разделен на 4 части, каждый со своей крышкой. Я открыл их поочередно. Судя по запаху, там находились перец, молотый чеснок и какая-то травяная фигня. После секундного размышления я поставил специи на место.

– Может меня тоже посвятите в суть дела? – спросил вошедший Смоукер.

Он присел на противоположную от меня сторону подоконника, подвинул к себе пепельницу и закурил.

– Давайте так, – сказала Алиса, пару секунд посверлив взглядом поочередно каждого из нас, – я вам отдаю половину из того, что мы найдем в убежище, а вы взамен поможете мне в одном деле.

– О’кей, не вопрос, – охотно ответил Смоукер, – что за дело?

Я тем временем осторожно, дабы не порезаться, ел с ножа, изредка запивая мясным соком из самой банки, из привычной осторожности не притронувшись к воде. Следующая фраза Алисы заставила меня поперхнуться.

– Убить кое-кого.

Неожиданно. Впрочем, нынче такое время, отправить кого-нибудь на тот свет может понадобиться любому. Однако, несмотря на то, что я совершенно не собирался Алисе помогать, разузнать детали стоило по двум причинам. Во-первых, если Смоукер упрется рогом, и мне не удастся его отговорить, лучше сразу понять, с чем мы будем иметь дело. Во-вторых, возможно, узнав побольше, Смоукер и сам откажется.

– А с этого места можно поподробнее? – спросил я.

– На нас напали. Некоторых убили, остальных держат в заложниках.

– Не, ну это несерьезно, – хмыкнул Смоукер, похоже, он и сам был заинтересован в видении всей картины, – расскажи детально, от начала до конца.

Алиса глянула на него, как смотрят на ребенка, который три часа к ряду задает вопросы типа «а почему вода мокрая?».

– Какая вам разница-то? – спросила она.

– Алиса, мы должны четко понимать, ради чего рискуем, кроме того, мы не наемники, мы не станем без какой-либо причины убивать направо и налево, – вкрадчиво пояснил я, прикончив остатки баранины.

Смоукер кивнул. Вторую часть фразы я ввернул исключительно для него.

Она помолчала, видимо пытаясь помириться с неизбежным и собраться с мыслями.

– Нам удалось найти хорошее место далеко за городом. Туда не заходили чужие, и мертвых почти не было. Овощи мы выращивали сами, даже две коровы было… В город заходили редко, только если очень нужно было, и с людьми старались не встречаться. В общем, однажды понадобились лекарства, пришлось идти. Показалось, что за нами кто-то следит, мы подкараулили его. Пацан, мелкий, двенадцать лет. Отпустили его вроде, а он уходить не хочет.

– А родители его где? – не выдержал Смоукер.

– Да неважно, – огрызнулась Алиса, – он соврал, что потерялся, а одному страшно. Это все неважно, дай расскажу.

Смоукер примирительно поднял руки, потом сделал жест, будто застегивал молнию на губах.

– В общем, не убивать же его, – продолжила Алиса, – взяли с собой, у нас там и так из восемнадцати человек четверо детей было. Сначала все нормально шло, а через три дня этот шкет пропал. В ту же ночь на нас напали. Убили всех, кто пытался защищаться, остальных увели…

Было видно, что ей тяжело все это вспоминать, и как только повисла пауза, я решил все-таки задать пару вопросов, один из которых уже давно не давал мне покоя, и ответа на который в рассказе так и не нашлось. Скорее – наоборот.

– Сколько их было? – спросил я.

– Человек десять.

Теперь еще более непонятно.

– То есть вас было четырнадцать взрослых против десяти, почему вы не смогли защитить себя?

– Нам было нечем особо, – тихо сказала она.

– Подожди-ка, – нарушил свое негласное обещание Смоукер и опередил меня с ключевым вопросом, – если у вас нечем было защищаться, почему ж вы раньше не вскрыли отцовский тайник?

– Ненавижу оружие, – еще тише, но твердо произнесла она.

М-да. Наверное, в прошлой жизни это было бы даже достойно уважения. Но сейчас за такие принципы приходится дорого платить.

Впрочем, читать Алисе мораль я не собирался, одного взгляда на нее сейчас было достаточно, чтобы понять – во всем произошедшем она в первую очередь винит себя.

– Ладно, понятно, – сказал я, – а ты успела убежать?

– Нет, не успела, – покачала головой Алиса. – Меня тоже увезли. В тюрьму.

– В смысле, в тюрьму? – Смоукер вопросительно вздернул бровь.

– Это не фигура речи, – фыркнула Алиса, – там реально тюрьма, нас в камерах держали. Не только нас, на самом деле, там много людей было. Выпускали только, чтобы мы работали, кормили ровно так, чтобы мы не сдохли, и все равно некоторые не выдерживали.

Теперь окончательно ясно, зачем она к аэродрому полезла. Оружие ей для бартера понадобилось. Только «черепа» бы ее расстреляли еще на подходе, помогать кому-либо им интересно примерно в той же степени, в какой меня волнует, какой сегодня день недели.

– Так сколько там людей всего держат? – спросил Смоукер.

– Не знаю, но пятьдесят минимум наберется.

– И их вдесятером охраняют?

– Да нет, их больше, двадцать или тридцать, точно не знаю. Но они часто уходят, постоянно в тюрьме их человек семь-восемь находится.

– Хорошо, понятно, но как ты тогда здесь оказалась? – спросил я.

– Ну там пацан этот же был, про которого я говорила, – ответила Алиса, – сначала просто к камере приходил, вроде пообщаться, потом всякие безделушки стал приносить, хлеб, даже цветы.

– Он влюбился в тебя что ли?

– Ну типа того, – поморщилась она, – сказал, что я похожа на принцессу. Потом как-то сказал, что когда станет здесь главным, мы поженимся.

Целеустремленный сын полка, однако.

– А ты что? – хмыкнул я.

– А что я? Спросила, а почему не сейчас? Он отнекиваться начал, я сказала, что ему слабо даже свидание устроить.

– Я так понимаю, что он все-таки устроил? – спросил Смоукер.

– Да, не знаю – как, но он притащил ключи от камеры и нужных дверей и вывел нас за ворота.

Я попытался представить себе ситуацию. Вот они выходят, Алиса пытается сбежать, парнишка понимает, что его развели, поднимается тревога… Был ли шанс скрыться?

– Неужели он тебя так просто отпустил? – спросил я.

– Эээ, нет, он… – Алиса замялась с ответом, явно не хотела отвечать прямо, но правдоподобное что-то придумать на ходу не смогла.

– Он хотел закричать, да? – продолжил я за нее. – Хотел позвать тюремщиков на помощь?

Алиса будто хотела сказать «да», даже такой как бы полукивок сделала, но в этот момент до нее дошло, куда я клоню. В ней будто что-то надломилось, она уронила голову на руки, закрыв ладонями лицо. Ответить она смогла далеко не сразу.

– Он не успел крикнуть. Я ему рот зажала. Я просила его молчать, просила, просила, – голос у Алисы дрожал, она плакала, – но он только вырывался…

Я почти пожалел, что решил проверить свою версию.

– Ладно, для начала все же придется посмотреть, что в оружейном находится, – обратился я к Смоукеру, – на данный момент боеспособность наша на нуле.

– Логично, – кивнул он, – завтра с утра займемся, а пока надо постараться выспаться. Алиса, ты тогда останешься в этой комнате, мы займем гостиную.

Она не ответила. Оставив Алису в одиночестве, мы вышли из спальни и закрыли за собой дверь.

– Ну что, ты уже готов схлестнуться с парой десятков вооруженных головорезов? – вполголоса спросил я напарника.

– Не готов, – признал он, но тут же добавил, – пока что. Надо вооружиться, провести разведку, а там видно будет. От своих слов насчет долга я отказываться не собираюсь, если ты об этом.

– Я о том, что ты себя переоцениваешь, – отмахнулся я.

– Может быть, – неожиданно согласился Смоукер. – Слушай, тебя не вырубает еще?

– Нет, так что дежурить пойду первым. Я буду в коридоре, через два часа сменишь меня.

Забрав у Смоукера его АС «Вал» М, я вышел из номера, на ощупь пробрался в ближний к нему конец коридора и устроился за двумя здоровыми кадками с высохшими растениями в них, рассыпавшимися в труху, если их задеть. Несмотря на то, что здесь не видать было ни зги, выбор позиции был оптимален. В принципе я бы мог остаться в номере, но если чисто гипотетически предполагать возможность появления противника, то придется с той же долей вероятности предполагать, что он будет знать, в каком номере мы находимся. А уж дохлятина, если вдруг окажется на этаже, абсолютно точно попрется именно к нашей двери. Против людей из номера при должном везении можно положить одного-двоих. Дальше внутрь летит граната. В противостоянии с зомбаками перспективы не менее радужные.

Из своего угла я отлично простреливал выходы с лестниц и из лифтового холла. А вести огонь на слух мне уже доводилось, и не раз.

Но враги пока не показывались, так что в связи с вынужденным ничегонеделанием мне только и оставалось, что размышлять.

Я ни в коей мере не собирался принимать все слова Алисы на веру, но после ее рассказа мозаика более-менее начала складываться, даже то, что она доверилась двум опасным незнакомцам, было вполне объяснимо. Чувство вины и желание мести, особенно когда они превращаются в идею фикс, становятся сильнейшими мотиваторами. Даже в принципиальную неприязнь Алисы к оружию я готов был поверить, профессиональная деятельность ее отца вполне могла быть причиной.

Мысль движения по пути наименьшего сопротивления также не давала мне покоя. Трезво рассуждая, от Алисы проще было бы избавиться на месте, без приключений с превосходящим по многим параметрам противником. У меня не было к ней никакой агрессии, это во мне говорило выработанное за долгое время умение безэмоционального просчета вариантов. Единственное, что меня удержало от этого до появления Смоукера в номере, это молчание моего шестого чувства. То самое ощущение надвигающейся подставы, которое не давало мне покоя днем, и которому я уже давно привык доверять, ничуть не стало сильнее, когда я впервые увидел Алису. Что бы ни вызывало завывания сирены у меня в голове, это совершенно не относилось к ней.

Я еще какое-то время пытался прислушиваться к своим внутренним ощущениям, потом вдруг поймал себя на том, что мысленно перенесся домой и вспоминал свою семью. История, рассказанная Алисой, почему-то натолкнула меня. Неожиданно ярко я увидел отца, маму, будто они стояли передо мной, как в день, когда провожали меня до поезда три с половиной года назад. Мать за меня слишком переживала, несмотря на все заверения и объяснения армейского контрактного агента, отец же, после того, как узнал о моем решении, был в бешенстве, он уже почти договорился о моем трудоустройстве во вторую по величине в стране промышленную корпорацию. Поэтому оба они были с почти идентичными натянутыми улыбками и вопросом в глазах: «ну в кого ты такой балбес?».

Я хотел, наверное, попытаться все объяснить и смягчить, но сначала не позволяла гордость, а в учебке было стыдно перед другими курсантами. Для связи с родными выделяли один день в неделю, в зале установлены были сразу 6 систем видеосвязи, так что пообщаться без свидетелей не получалось. Уже позже я пришел к выводу, что сделано это было специально, ни разу за все время я не слышал, чтобы кто-нибудь в этом зале жаловался на тяготы и лишения.

А с того момента, как служение родине досрочно закончилось побегом с охраняемого объекта, поговорить с родителями ни мне, ни Смоукеру больше не довелось. Мобильная связь перестала работать через месяц после объявления мобилизации, а к тому времени, как нам удалось добраться до рабочего компьютера с потенциальным выходом в сеть, не только интернет, вообще ни одна ГКС не подавала признаков жизни.

Примерно пару месяцев спустя после вынужденного дезертирства так случилось, что мы оказались на узле связи. Оборудование оказалось нетронутым, а для дизельного генератора, имевшегося, видимо, как раз на случай отключения электричества, стояла почти полная бочка солярки. Вопреки имевшимся у нас на тот момент задачам, не воспользоваться таким шансом мы не могли.

Большая часть стандартно используемых армией, полицией и МЧС частот молчала, в эфире оставшейся части творился полный бардак: кто-то на кого-то орал, что-то требовал, посылал всех на хуй или умолял прислать подкрепление в виде танковой дивизии минимум.

И все же нам посчастливилось связаться с несколькими лагерями для эвакуированных. Врали, что мы из карантинного контроля, из ФСБ, из специального медкорпуса при МЧС, что срочно, и что специальные полномочия, говорили что угодно, лишь бы нам дали интересующую информацию.

Но без документов и печатей продавить мало кого удавалось, да и те лагеря, которые все же делились какими-то сведениями, располагались в лучшем случае в сотнях километров от родного города. Как и ожидалось, ни одно из имен, названных нами, в списках эвакуированных не фигурировало.

Просидев шесть дней за радиостанцией, мы вынуждены были уйти, хотя и на третий день уже было очевидно, что добиться чего-либо шансов нет никаких. Не то чтобы мы отчаялись, хотя старались о доме и родных даже между собой после этого не разговаривать, просто держали эту бесплодную надежду где-то глубоко в себе.

Может быть, так продолжалось бы до сих пор, если бы спустя долгое время, в телецентре, куда мы пробрались, ища батарейки для собственных переносных раций, не оказался один из временных армейских штабов, которые организовывали на многих относительно легко охраняемых объектах в городе во время эвакуации.

Пожалуй, это был тот самый момент, когда мы по-настоящему осознали, что старого мира, который мы всю жизнь принимали как должное, нерушимое и само собой разумеющееся, больше нет.

Не только окружающий город был мертв, насколько к нему, кишащему зомбаками, применимо это слово. В радиоэфире стояла гробовая тишина. Автоматический поиск в течение нескольких часов по всем частотам ничего не дал, мы даже пробовали, хоть это и смешная доля вероятности, нащупать что-нибудь в ручном режиме, но все тщетно.

В тот самый момент, когда мы, исчерпав на ожидании запасы еды и воды, собирались уходить, радиостанция поймала слабый сигнал.

– Помогите… Пожалуйста… Если меня кто-нибудь слышит… – донесся сквозь сильные помехи женский голос.

– Слышим вас, назовите себя, – Смоукер первым добрался до микрофона.

– Господи, слава богу, я уже не надеялась, пожалуйста, помогите, мой муж сломал ногу, он без сознания и истекает кровью, я даже не знаю, как правильно перевязку сделать, – быстро заговорила она, периодически сглатывая.

– Еще раз, кто вы и где находитесь?

– Наталья, Наталья Чернова, я… Я не знаю, где я… В каком-то доме, мы убегали, я не запомнила, – женщина всхлипнула.

– Если я не буду знать, где вы находитесь, я не смогу вам помочь, – Смоукер терпеливо пытался добиться ответа.

– Ну вы же можете отследить сигнал… Или как там у вас это называется? – нашлась она.

– Женщина, мы не служба спасения, даже не армия, мы в таком же положении, как и вы, попробуйте подойти к окну, осмотритесь.

– Аа… А кто вы? – запоздало поинтересовалась она. – Вы даже не… – она вдруг резко вздохнула, как делает человек от испуга. Вздох оборвался на середине, видимо, отпустила кнопку.

Смоукер молчал, понимал, что на том конце наверняка пытаются себя не выдать. Прошла почти минута. Он уже поднес ко рту микрофон, как вдруг в динамиках раздался крик, заставивший нас обоих вздрогнуть.

– Помогите! Они здесь! Пожалуйста, умоляю, помогите! – сквозь крики и помехи были слышны глухие удары, похоже, в дверь кто-то ломился.

С микрофоном у рта Смоукер замер, на лице его явно читалось «я не знаю, что делать». Я сам оцепенел на несколько секунд, потом дотянулся до радиостанции и выключил ее.

– Какого хера, Хант?! – Смоукер прекратил изображать статую и посмотрел на меня.

– Все, хватит, мы теперь одни, – я не знал, как ему донести, как сказать, что мы не можем больше так рисковать, что должны прекратить любые попытки.

Но он понял. Постоял немного, опершись обеими руками на столешницу, потом с криком: «Твою мать!!!» яростно швырнул микрофон в стену. В тот день для нас погасла последняя надежда вернуть назад свои жизни. Мы еще несколько раз были в этом телецентре, но к радиостанциям даже не подходили.

В конце концов, я просто убедил себя в том, что все, кого я знал, все, кто когда-либо был мне близок, – мертвы. Я постарался вычеркнуть их из своей жизни и глубоко закопать мысли о них. Впрочем, сделать это мне не удалось, какое-то время я только и жил воспоминаниями о ином, нормальном мире, в котором у всех, кто умудрился выжить в этом аду, были совсем другие роли.

Но, в отличие от Алисы, мне некому было мстить и уже не за что было бороться. Все мое существование, в котором я никогда не видел высшей цели, окончательно утратило всякий смысл, и только инстинкт самосохранения не оставлял никакого выбора, кроме как цепляться за каждый вздох, оправдывая любые жертвы ради него.

Я щелкнул зажигалкой, также позаимствованной у Смоукера, и глянул на часы. Время за размышлениями летело быстро, я умудрился пересидеть слегка свое дежурство. Ноги от длительного нахождения в одной позе затекли, и я, поднявшись, оперся на стену и подрыгал в воздухе поочередно каждой ногой, стараясь сильно не шуметь.

Смоукер безмятежно дрых на разложенном диване, словно человек, полностью уверенный в завтрашнем дне. Я даже позавидовал.

Разбудив его, наскоро высказав свое мнение относительно лучшей точки обстрела и передав оружие, я повалился на диван, и только тогда до меня дошло, почему напарник расслабился настолько, что при моем приближении не то что не потянулся за оружием, а даже не проснулся.

Кажется, вечность уже не спал на нормальной кровати. Подтянув под голову подушку, я даже не успел определиться с более точной датой, вырубился почти мгновенно.

Несмотря на то, что уже во вторую мою смену начало светать, мы позволили себе по шесть часов сна каждый. Рискованный, но сказочный подарок.

Я проснулся и посмотрел на часы. Восемь с четвертью. Внутренний будильник сработал с опозданием на пять минут. В комнате я был один. Дверь в спальню была открыта, внутри также никого не было. «Беретта» будто сама прыгнула ко мне в руку и с готовностью щелкнула предохранителем.

Крадучись, подошел к входной двери номера и прислушался. Ни звука. Медленно приоткрыл дверь и посмотрел в щелку. В коридоре, несмотря на солнечное утро, царил легкий полумрак. Не увидев никого в левой части коридора, я открыл дверь полностью и скользящими шагами переместился влево, готовый открыть огонь в любую секунду.

Завтракают, блядь. Они завтракают. За кадками с пожухлыми пальмами сидели Смоукер с Алисой. Она скармливала ему баранину из второй банки и что-то рассказывала. Смоукер ел и угукал, не поворачивая головы.

– Ребята, вы так больше не делайте, – подходя к ним, чувствуя, что уже отлегло, сказал я.

– Что, понервничал? – с набитым ртом, усмехнувшись, спросил Смоукер.

Алиса только сделала удивленные глаза, она явно не поняла, в чем моя проблема.

– Доедай и пора выдвигаться, не будем тянуть удачу за хвост, – сказал я.

– Согласен, – кивнул напарник.

Собрались мы очень быстро, благо вещей при нас практически не имелось. Лишь Смоукеру пришлось задержаться, чтобы снять растяжки с обеих лестниц, гранаты на дороге не валяются, а при нашем, прямо скажем, скудном боезапасе, вообще каждая на вес золота. Хотя веревочную лестницу мы так и не отвязали, о чем потом слегка пожалели.

К главному входу соваться было бессмысленно, там наверняка дежурила та дохлятина, которая вчера носилась за мной вокруг гостиницы. Небольшое окно в подсобке на втором этаже открывалось вручную, что было как нельзя кстати. Бить стекла было бы делом крайне небезопасным.

Первой спустили Алису, на ремне от автомата, Смоукеру пришлось по пояс высунуться из окна, а мне держать его за ноги. Так ей до земли оставалось всего метра полтора. Мы следом просто выпрыгнули, в армии хорошо учили не ломать ноги по идиотским поводам.

Несмотря на солнечное утро, снаружи было очень прохладно, вчерашние лужи на асфальте и не думали высыхать.

Зомбаков на территории гостиницы почти не оказалось, кроме вполне ожидаемой группы у главного входа, который мы обошли по широкой дуге, пробираясь к воротам.

А вот за территорией оказалось минное поле. Мертвецы, такое ощущение, плотно оккупировали район, почти через каждые пару десятков метров хотя бы один да был. Некоторые бесцельно брели куда-то, другие просто стояли, как будто только и ждали нашего появления. Впрочем, при таком их количестве был смысл опасаться совсем других гостей.

Алиса взяла на себя роль проводника, благо неплохо знала окрестности, и повела нас какими-то переулками, где всего пару раз мы наткнулись на зомбаков. Но справиться с ними вдвоем со Смоукером нам удавалось на раз-два, даже не тратя драгоценные патроны. Один отвлекает внимание, либо валит на землю, второй добивает ножом, в глаз или под челюсть, чтобы гарантированно поразить мозг. Я поздно спохватился, подумав, что Алису все это веселье может вывести из равновесия. Но при одном взгляде на нее в тот момент стало понятно, что я зря беспокоился, она больше бы переживала, прибив муху тапкой.

Дворами мы вышли к соседней широкой улице, где было поспокойнее. Мертвецов поблизости не обнаружилось, и мы, засев за одну из припаркованных у тротуара машин, позволили себе чуток расслабиться и перекурить.

– Смотрите, парни, у нас попутчик, похоже, – улыбнулась Алиса, указав на здоровую овчарку неподалеку справа, наблюдавшую за нами.

Псина, прижавшись к одному из домов боком, наклонив немного голову, сверлила нас взглядом.

– Нет у нас ничего с собой, извини, братан, – виновато развел руками Смоукер, обращаясь к овчарке.

Пес не среагировал, казалось, вообще просто прилип к дому, но как только мы, затушив бычки, двинулись в противоположную от него сторону, последовал за нами. Дистанцию держал четко, не приближаясь и не отдаляясь.

У меня вновь проснулось какое-то неясное ощущение тревоги, как тогда, вчера, на эстакаде. Я остановился. Пес тоже.

Я достал «Беретту» и прицелился в овчарку. Пес тут же юркнул в один из переулков. Он отлично знал, что такое оружие.

– Хантер, ты совсем с ума сошел, зачем? – с укором в голосе спросила Алиса.

Смоукер тоже одарил меня удивленным взглядом.

– Может, и ничего, может, и показалось, – ответил я скорее своим мыслям, чем спутникам.

Но мне не показалось. Не прошло и полминуты, эта же овчарка вновь появилась у нас на хвосте. Алиса в какой-то момент остановилась, обернулась к псу и, присев на корточки, легонько засвистела, протягивая ему руку. Тот никак не отреагировал на этот жест дружелюбия, остановившись на невидимой границе сорокаметрового радиуса с нами в центре.

Смоукер требовательно похлопал меня по плечу. Я развернулся по направлению нашего движения, и внутри у меня похолодело. Дорогу нам преграждали шесть собак. Они скалились и рычали, но с места не двигались.

Мы со Смоукером как по команде повернули головы в переулок слева, но там была та же картина. Еще пятерка собак готова была нас встретить с той стороны.

– Теперь понятно, откуда такое количество дохлятины было на той улице, – шепнул мне напарник вполоборота.

– Это они шли за вами вчера, а зомбаки за ними, – зло прошептал я в ответ, умом понимая, что злиться не время, да и не на кого особо.

Алиса сзади ойкнула и отскочила мне в спину. К псу, который шел за нами, также прибыло четвероногое подкрепление, и он с ними вместе, уже не скрываясь, скалил зубы. Я сильно пожалел в ту секунду, что не угостил тварь свинцом.

Нас играючи загнали в угол, как только мы отошли на достаточное расстояние от скопления зомбаков. Спецназеры херовы. В бессильной злобе я сжимал обеими руками рукоять «Беретты».

– Господи… – выдохнула Алиса.

– Не бежать, только не бежать, – прошипел Смоукер.

Собаки мелкими шажками начали приближаться к нам со всех направлений, готовые броситься вперед в любую секунду. Стая, зажав нас в полукольцо, оставляла единственный путь к отступлению, на противоположную сторону дороги, где перпендикулярно ей, уводила во дворы узкая улочка.

Мозг работал с дикой скоростью, просчитывая и отбрасывая варианты.

Слишком мало патронов, слишком мало. В улочку эту – самоубийство, они только и ждут. Куда? В переулок слева – назад к зомбакам. Бля, куда?

– Смоук, гранату, живо, – я еще не договорил, как она оказалась у меня в руке. – Как закину, идешь первым, как и шли, кладешь по максимуму, Алиса, с ним, ни на шаг от него. Все.

Я вытащил чеку и слегка разжал пальцы, удерживавшие на месте рычаг. Раздался щелчок. Граната взведена. До собак оставалось меньше тридцати метров. Я выждал с взведенной гранатой в руке еще секунду, на которую мое сердце, казалось, замерло, и почти без замаха кинул ее в переулок слева от нас перед собаками.

С места сорвались все одновременно. Граната еще была в воздухе, когда Смоукер, уже на бегу, рубанул двумя длинными очередями по собакам впереди. Алиса бросилась за ним. Я успел пробежать угол дома за долю секунды до взрыва. В переулке шарахнуло. Меня тут же оглушило.

Смоукер впереди одним движением закинул «Вал» за спину, почти мгновенно достал из кобуры на боку «Глок 88» и, не снижая темпа, продолжил палить по трем оставшимся на ногах собакам, ушедшим от автоматных очередей.

Я оглянулся и понял, что просчитался. Ведомая овчаркой группа со стороны улицы не попала под осколки гранаты из переулка, взрыв их лишь замедлил, собаки огибали вход в переулок по приличной дуге. Выпустил себе за спину два остававшихся у меня патрона, но попасть ни в одну из бегущих псин не повезло. Они неслись как человек под обстрелом, рывками из стороны в сторону, обе пули ушли в «молоко». На бегу, не глядя, ткнул «Беретту» в кобуру, но промахнулся, и пистолет полетел на асфальт. Одна из двух оставшихся в живых собак впереди нас рванулась к Алисе, бежавшей второй. Я ее как раз догонял и успел достать собаку в момент прыжка ударом ноги. Получив ботинком по морде, она по инерции пролетела между мной и Алисой и, громко заскулив, рухнула на асфальт.

– Окно!! Первый этаж!! – проорал я Смоукеру, не слыша свой голос из-за звона в ушах, лишь надеясь, что его не так сильно глушануло. – Гранату на улицу!!!

Тот услышал, забежав чуть вправо, выпустил в ближайшее незарешеченное окно пару пуль и, не останавливаясь, с трех шагов прыгнул сквозь стекло, вместе с осколками влетев внутрь здания. Алиса рыбкой нырнула следом. Мне оставалось лишь пару шагов до окна, когда мимо меня оттуда вылетела граната. Сердце снова замерло на ту секунду, пока я сам делал последний шаг, чтобы нырнуть в темный провал окна. Не долетел. Почувствовал железную хватку зубов на левом ботинке. Лишь успел подставить руки, чтобы не врезаться головой в стену под подоконником. Изо всех сил, с криком оттолкнувшись свободной ногой от подоконника, втащил за собой вцепившуюся в ботинок гребаную овчарку, ту самую. Оказавшись внутри, пес сразу отпустил ногу и прыгнул мне на грудь. Но этой доли секунды мне хватило, чтобы перевернуться на спину и схватить его на приземлении за лапу и за горло.

Грохнул второй взрыв.

Пес извивался, пытаясь вгрызться мне в горло, не давая ни шанса вытащить нож.

– Смоук! – крикнул я, все еще не слыша почти ничего, понимая, что не удержу эту тварь.

Смоукер оттолкнул от себя Алису, упавшую на него, и тут же, не поднимаясь, ударил пса ногой. По морде не попал, куда-то между шеей и плечом, но псину с меня как ветром сдуло. Я без промедления рванул нож из ножен на груди, и уже сам, из упора лежа прыгнув к вскакивающей овчарке, ударил пса ножом в бок. Тот взвизгнул, извернувшись, попытался укусить за бьющую руку, но только получил коленом в голову и обмяк.

Я выдернул лезвие ножа из тела животного и оглянулся.

Алиса отползла в дальний угол комнаты, а Смоукер уже был на ногах лицом к окну с готовым к бою ножом. «Я пустой», – прочитал я по губам. Заебись, теперь патронов нет вообще. Мы в здании, в котором вполне может оказаться дохлятина, вооруженные только ебаными ножами, на улице неизвестное количество выживших собак. А еще в радиусе пары-тройки кварталов все, кто угодно, были в курсе нашего местонахождения. Прекрасный расклад, бля.

Слух постепенно начал приходить в норму, и я отчетливо услышал, как Смокер, особо ни к кому не обращаясь, будто прочитав мои мысли, сказал: «Вот теперь конкретно в жопе».

Я поднялся на ноги и тут же почувствовал резкую боль в левой ноге. Все-таки прокусил, гаденыш.

Слух медленно возвращался, но перезвон в ушах уходил медленно и неохотно.

– Алиса, все нормально? – спросил я.

Ответа не последовало. Она сидела на полу, вжавшись спиной в стену, и, как завороженная, смотрела на мертвого пса.

– Алиса! – рявкнул я, отчего Смоукер даже повернулся сначала в мою сторону, а потом посмотрел на девушку.

– А? – она вздрогнула и посмотрела на нас.

– С тобой все в порядке? – повторил я вопрос уже спокойно.

Она неуверенно кивнула, наконец, оторвав взгляд от пса, уставилась в проем окна, через которое мы «зашли».

– Надо сваливать, – коротко бросил я и, оставив Смоукеру наблюдение за улицей, сел на пол и стал расшнуровывать ботинок.

– Что с ногой? – спросил он, стоя у стены слева от окна и вглядываясь в ту сторону, где должна была оставаться большая часть собачьей стаи.

Зашипев от боли, я стянул ботинок и размотал порванную и слегка окровавленную портянку. Могло быть и хуже, псина прокусила ботинок только клыками, оставив у меня в ноге четыре дырки. Проблема была в другом: нога прилично кровоточила, от потери крови, конечно, не помру, но от этого ничуть не легче.

– Хант, что с ногой? – Смоукер уже стоял с другой стороны окна и осматривал южное направление, куда нам теоретически надо было двигаться.

– Бежать смогу, кровит только.

– Плохо, Алис, у тебя вроде платок был? Тащи сюда.

Алиса вытащила из кармана большой светло-синий платок и протянула мне. Рука у нее дрожала.

– Чистый? – спросил я скорее для проформы, на платке была пара старых пятен.

– Д-да, нормальный, – Алиса затравленно озиралась.

Я сложил платок в длину вчетверо и обернул вокруг ноги в месте укуса, после чего поверх платка туго намотал портянку.

– Хант, ты не можешь с нами идти, – мотнул головой Смоукер.

– С какого это хера не могу?

– Сам знаешь. Или тебе озвучить надо?

– Уж будь любезен, – насколько мог саркастично попросил я, хотя вполне догадывался, к чему он клонит.

– Даже если мы все вместе доберемся до оружейки и откроем подвал, половина дохлятины города встанет под дверью и будет ждать, пока мы выйдем.

– Жратвы запас в твоем магазинчике есть? – осведомился я у Алисы, которая никак не могла решить, взять ей нож прямым хватом или обратным, и трясущимися руками продолжала вертеть его так и эдак.

– Я точно знаю, что у дохлятины будет больше терпения, чем у нас запасов пищи, – ответил за девушку Смоукер.

Он был прав, на все сто прав. Шансов у нас троих вместе было значительно меньше, чем по отдельности. Разве что лично у меня в обеих ситуациях вероятность выжить стремительно приближалась к нулю.

– О’кей, так, – вздохнул я, – начиная с этого момента, шесть часов вам, чтобы добраться туда, девять – оттуда. Еще три часа внутри. Соответственно либо через восемнадцать часов, то есть, – я глянул на часы на руке, – в шесть тридцать пять на этом месте, либо через двое суток у схрона.

Смоукер покивал моим прикидкам.

– Ок, но здесь жду не дольше получаса. И не в самом доме.

– Ежу понятно. Сам пока не уверен, что останусь поблизости.

Смоукер после принятого решения, наконец, стал похож на себя: снова появился обычный расслабленный прищур в глазах и целеустремленность в движениях. Возникшая проблема даже его ненадолго застала врасплох. Точнее, не сама даже проблема, а необходимость отцепить меня от коллектива. С нашей группой случалось всякое, но, как ни странно, врозь мы не уходили уже очень давно, если не считать вчерашней перестрелки, и никаких детально отработанных схем на такой случай предусмотрено не было.

Я старался в голове держать все варианты, в том числе и тот, что мы видим друг друга в последний раз, и сомневался практически во всем: удастся ли им двоим добраться до оружейки, получится ли открыть дверь, если вообще она там есть, окажется ли там все то, что папаша Алисы оставил ей вместо завещания, смогут ли ребята дотащить все это обратно, и не двину ли я кони к тому моменту. Но в самом Смоукере я был уверен как в себе. Пожалуй, в каком-то смысле даже больше, чем в себе. Не обладал он такой гибкостью мышления и не передумывал в последний момент.

Ни единого слова больше сказано не было, да и смысл, ну не прощаться же, в конце концов.

Они не стали терять больше времени, и, еще раз осмотрев внимательно всю видимую часть улицы, выбрались наружу через разбитое окно. Я проследил, чтобы они без приключений добрались до следующего перекрестка, после чего смог позволить себе сосредоточиться на основной задаче ближайшей пары дней. Не то чтобы вопрос выживания когда-либо переставал быть основным, но сейчас я отчетливо услышал клацанье секундомера над ухом.

Помещение, куда мы вломились с улицы, было офисным: несколько рабочих мест полукругом с далеко не самыми современными стационарными компьютерами на столах, один проектор, к экрану которого были обращены рабочие места, стеллажи с папками и архивные шкафы. И на всем этом толстый слой пыли. Ничего вдохновляющего.

Подхватив за лапы, я волоком подтащил мертвую овчарку к разбитому окну и, стиснув зубы, кое-как вытащил на подоконник. Выдохнув, перевернул пса лапами к улице и, достав нож, в несколько движений вспорол ему брюхо, после чего вытолкнул труп наружу. Он шлепнулся на асфальт с отвратительным хлюпающим звуком.

Я глянул на улицу и понял, что возникшая было мысль забаррикадировать с помощью одного из шкафов разбитое окно уже не актуальна, зомбаки приближались со всех направлений, шуметь теперь было крайне опасно. Оставалось только надеяться, что лежащая у окна овчарка перебьет запах моей крови. Я, пятясь, отступил на несколько шагов вглубь помещения и, вытерев лезвие ножа о тряпичную спинку подвернувшегося под руку кресла на колесиках, двинулся к располагавшемуся в дальнем от меня конце зала коридору – единственно возможному сейчас пути отступления.

Подошел к первой двери. Прислушался. Дернул ручку. Кабинет. Следующая дверь. Такой же кабинет. Дальше переговорка. Все эти помещения в центре здания, окон не было, так что выбраться не вариант. Так, а здесь закрыто. В полумраке я разглядел пиктограмму подсобки на двери. Понятно, даже пытаться не буду. Самое полезное, что я там найду, – пластиковую швабру. Блядь, но где-то же здесь должен быть выход!

Ага, знак эвакуации. Я без промедления дернул ручку двери под стрелкой и толкнул ее плечом. Твою мать! Оттуда из темноты на меня бросились два зомбака, я в последнюю долю секунды успел захлопнуть дверь перед их носом. Послышался гулкий удар с той стороны. Бля, да что ж мне так везет-то сегодня?!

Оглянулся. Через просматриваемые из коридора окна было видно, как по улице медленно, будто крадучись, двигались несколько мертвецов. Я выудил из нагрудного кармана помятую пачку, достал оттуда последнюю надломленную сигарету и зажигалку. Пальцы не слушались, подкурить удалось только с третьего раза. Глубоко затянувшись, с силой выдохнул в сторону зала с разбитым окном и снова вытащил нож, отступая все дальше по коридору. Вероятность, что сигаретный дым перебьет мой запах, была крайне невелика, но на безрыбье…

В самом конце пути оказался выход на лестницу. В голову настойчиво стучалась безумная идея выйти на крышу. Расстояние между этим и соседним зданием дальше по улице было совсем небольшим, пара метров. Более разумных мыслей в голове не возникало, и я, задержавшись всего на секунду, рванул наверх, прыгая через две ступеньки.

Пролет между вторым и третьим этажом оказался забаррикадирован поваленными компьютерными столами и стеллажами. Люди? Возможно. Этого только не хватало. Впрочем, если они не повыскакивали, когда мы втроем вломились через окно на первый этаж, то и сейчас вряд ли появятся. «Да и нет худа без добра, – тихо уговаривал я себя вслух, в обход баррикады перелезая по перилам на следующий пролет, – дохлятине понадобится гораздо больше времени, чтобы доползти до меня».

После третьего этажа я, наконец, добрался до выхода на чердак. Часть пролета была отгорожена массивной решетчатой дверью с кодовым замком. В треугольнике же между лестницей и потолком, такое впечатление, что наспех, через приличные промежутки были вертикально вбиты в потолок и приварены к перилам арматурные прутья. Мысленно поблагодарив про себя отечественное распиздяйство, я влез на перила. После попытки протиснуть между прутьями голову, оказалось, что не хватает буквально пары сантиметров.

«Ничего, ничего, голова пройдет – все пройдет», – шепнул я себе. Выбрав самую длинную и самую близкую к двери пару прутьев, вскарабкавшись, повис перпендикулярно им, ухватившись руками за один, а ногами уперевшись во второй, и изо всех сил попытался их растащить. Арматура была не самая толстая, но не поддавалась. Я ослабил давление ровно настолько, чтобы не упасть, сделал несколько глубоких вздохов, и на последнем выдохе снова потащил прутья в разные стороны. Получается! Еще немного… Бам! Сварной шов не выдержал, и прут, который я держал в руках, оторвавшись от перил, резко изогнулся дугой, прищемив мне левую ладонь о металлический косяк двери. Больше от неожиданности, чем от боли, я отпустил его и рухнул на лестницу, зверски приложившись спиной о ступени, каким-то чудом не расшибив при этом голову.

«Ебаное железо! – проорал я, корчась от боли, – если не грыжа, так перелом!», – и тут же осекся. Парой этажей ниже отчетливо слышались шаги.

Забыв про ноющую спину, я вскочил и в три секунды пролез в образовавшийся проем. Взлетев по последнему пролету, я наткнулся на еще одну дверь, обитую тонкими металлическими листами, низкую, пролезть в которую можно было, только согнувшись в три погибели, ведущую уже непосредственно на чердак. Открывалась она, по идее, на меня и по виду была достаточно прочной, чтобы даже не мечтать ее высадить. На ржавых петлях висел массивный амбарный замок, также не внушавший надежды. Но вот петля на косяке, изогнутая и, видно, не единожды сорванная, держалась на двух здоровых гвоздях, которые местный «мастер золотые руки» даже не смог до конца забить. Они были просто загнуты к петле. Впрочем, мне это было сейчас только на руку. Присев на корточки, я начал ножом разгибать гвозди, которые не без труда, но все-таки поддавались. На лбу выступила испарина.

Внизу послышался грохот, видимо, зомбаки добрались до баррикады и своротили ближайший стол. Эти ублюдки не остановятся, вопрос только в их количестве.

Отогнув гвозди на достаточный угол, чтобы зацепить пальцами, я попытался их просто вытащить. Хер там, эти две сволочи, которые вполне возможно были старше меня, намертво приржавели к петле. Недолго думая, отколупнув пару щепок от деревянного косяка, вонзил нож между ним и петлей.

Получилось совсем неглубоко, и когда я с силой потянул рукоятку на себя, конец ножа отломился. Коротко матюкнувшись, я оглянулся и застыл. По лестнице к решетчатой двери поднимались два мертвеца.

Умом я понимал, что просто так они в проем не пролезут, но заставить себя отвернуться не мог никак. Зомбаки через перила тянули ко мне руки, беззвучно открывали и закрывали рты, смотря куда-то перед собой. Один из них споткнулся и упал на нижнюю площадку. Я посмотрел, куда он упал, и сердце екнуло. Еще как минимум три твари, перелезая через упавшего, поднимались сюда.

Стиснув зубы, я все-таки смог вернуться к петле, на этот раз постаравшись как можно глубже воткнуть нож. Щепки от косяка сломанным ножом было откалывать куда сложнее, но я не мог позволить себе ни тени сомнения. Пыхтел, то и дело поглядывая на жаждущую моей крови дохлятину. Старался дышать только ртом, вонь от этих уродов, заполнявшая лестничную площадку, была просто невыносимой.

Наконец нож вошел на достаточную, по моему мнению, глубину, но только я ухватился за рукоять, как лязгнувший металл за спиной заставил обернуться. Один из поднимавшихся зомбаков додумался-таки полезть по перилам: еще чуть-чуть, и он окажется на моей стороне. Я дернул нож, но он, сука, уже крепко засел в щели. В два прыжка подскочив к проему, врезал ногой лезущему мертвецу в грудь. Тот сорвался с перил и упал на головы остальной дохлятине. Я в ту сторону уже не смотрел.

Петля со скрипом поддалась, мне удалось вытянуть ее из косяка на несколько сантиметров. Схватился за ручку двери и рванул на себя. Ни с места. Рванул еще раз. Дверь резко приоткрылась, но тут же остановилась, удерживаемая замком, а вот гребаная ручка осталась у меня в руках. Блядь! Без промедления вцепился в саму дверь, уперся коленом в косяк, и снова рванул на себя. Еще раз. И еще раз. Ну давай же! Оглянулся на зомбаков. К проему лезли уже двое. Долбанул пяткой по ебаным гвоздям. Снова рванул дверь. Она распахнулась, открывая чернеющий лаз на чердак. В этот же момент пальцы соскользнули, и я понял, что теряю равновесие.

Перед глазами поочередно мелькнули ступеньки, потолок, тянущие ко мне свои клешни приближающиеся зомбаки. Я кубарем скатился вниз, остановившись у самого проема. Тут же в меня вцепились несколько рук. Не замечая десятка ушибов, я как волк, попавший в капкан, отчаянно барахтался, извивался, бил дохлятине по рукам, стараясь не смотреть на почти пролезшего в проем, перегнувшегося через перила мертвеца, клацающего зубами перед моим лицом. Казалось, этот кошмар длится вечно. Наконец, мне удалось перевернуться на живот. Уперевшись руками и ногами в ступени, я рванулся вверх, затылком сломав нос нависающему надо мной зомбаку. Тот отшатнулся на секунду, которой мне хватило, чтобы окончательно освободиться.

Опомнился я только на чердаке, сидя в полной темноте рядом с захлопнутой дверью, тяжело дыша, слыша в ушах только гулкие удары зашкаливающего пульса. Если бы зомбаки ждали и здесь, я бы стал легким обедом, последние силы оставил снаружи.

«Хуй вам, твари!» – проорал я, отдышавшись. Твари ожесточенно скреблись за дверью, явно не согласные на внеплановый «разгрузочный день».

Все тело болело так, будто меня долго и смачно били. Прошло несколько минут, прежде чем прекратилась нервная дрожь, а перед глазами перестала стоять перекошенная серая рожа зомбака с распахнутой пастью. В этот раз реально на волосок. Смоук, надеюсь, оно того стоило.

Я с трудом поднялся и привычным движением потянулся за… Бля… Бля! Да еб твою мать!! Нож остался дохлятине в качестве сувенира.

Глава 5

Год первый, зима.

«Не бывает безвыходных ситуаций, просто иногда вам не нравится ни один из возможных выходов», – это было одно из любимых выражений моей преподавательницы по психологии.

Несмотря на обычно демонстрируемый и пропагандируемый ею оптимизм, она всегда казалась мне прагматиком до мозга костей.

«Мы живем в четырехмерном пространстве-времени, иногда нужного вам выхода определенной ситуации нужно просто дождаться».

Это не были разглагольствования на тему «если очень захотеть – можно в космос полететь», скорее ситуативная модель, уравнение, в которое необходимо только подставить конкретные значения переменных. Впрочем, если бы я еще тогда до конца понимал смысл этих слов, то не попадал бы в ситуации, из которых выход приходится ждать. «Если вы поставили перед собой цель и не знаете, как ее достичь, возможно, проблема не в выборе маршрута к ней, может, цель стоит поискать другую?»

Для меня почти никогда не существовало ситуаций, чтобы я не видел хотя бы одного разумного выхода. Скорее наоборот, чаще всего моя голова разрывалась от обилия вариантов. Поэтому на принятие многих решений у меня уходило существенно больше времени, чем требовали обстоятельства.

Хотя, подозреваю, во многом это было лишь оправданием собственного нежелания брать на себя ответственность за риск и последствия. Но и за это приходилось платить.

В то время как я бездействовал, момент для принятия решения мог быть безнадежно упущен. И даже если я успевал сделать выбор, мой анализ на этом не заканчивался в девяносто девяти случаях из ста, иногда спустя длительное время приводя меня к мысли, что мой выбор был ошибкой в той или иной степени.

Я не спал, просто проваливался в полудрему на несколько минут, во время которых в голове невольно прокручивались картины последних дней, в особенности вчерашняя ночь, и выныривал только для того, чтобы погреть руки, держащие автомат направленным на переднее кресло пассажира.

В машине было холодно, воздух гулял между пулевыми отверстиями в стеклах, даже дыхание шести человек не успевало его согреть. Только сейчас заметил, что Ольга, у которой на руках были меховые перчатки, все равно вела машину попеременно то правой, то левой. На свободной в это время руке она сидела, благо вариаторная коробка передач позволяла.

С момента посадки, судя по одометру, мы проехали больше тридцати километров, но ни пейзаж за окном, ни атмосфера в салоне автомобиля практически не изменились, разве что снегопад совсем прекратился, и из-за густых облаков время от времени проглядывало солнце.

Впереди по-прежнему была только ровная трасса почти без уклонов, припорошенная слегка снегом, с сугробами на обочинах, а по обеим сторонам от дороги стоял густой лес, изредка уступающий место небольшим полянам.

Ни малейшего намека на человеческое присутствие. То есть совсем. Ни встречных машин, ни стоящих, ни тем более людей на своих двоих. Лишь однажды справа промелькнул сугроб со сваленной в сторону обочины серединой, будто кто-то с разбега пытался нырнуть через него в кювет. Под прорехой красное пятно на снегу.

Рики, молчавший большую часть времени с момента нападения на охраняемый нами склад, неожиданно разговорился. То ли стресс давал о себе знать, то ли спермотоксикоз, потому что объектом его вербальных исканий стала Лена, младшая из сестер. Нет, я может быть еще понял бы, если бы он не был таким же, как я, Смоукер и Фитиль, дезертиром, спасающимся от сотен голодных тварей, ставшим свидетелем гибели стольких людей. Но нет, как с гуся вода. Во всяком случае, внешне.

Кто-то из ребят в его отделении говорил о том, что он детдомовский, усыновили уже подростком. Впрочем, должно ли это было что-то менять?

– Так откуда вы говорите, девчонки, местные? – допытывался Рики.

– Да, – почти на все вопросы односложно отвечала Ольга, Лена предпочитала отмалчиваться.

– Ну так и я тоже почти местный, соседняя область, – радостно покивал он. – А тачка у вас чего такая дырявая?

– Стреляли потому что, – ответила Ольга ровным голосом.

Для такой ситуации она вообще была просто образцом спокойствия.

– Ну это ясен хрен, а кто стрелял-то? – не унимался Рики.

– Военные.

– Какие такие военные, почему?

– Тебе какая на хер разница? – не выдержав, зло огрызнулась Лена.

– А чего ты такая дерзкая, а? – обиделся Рики. – Я с вами нормально по-людски разговариваю.

Лена вдруг повернулась, уставилась на него, видимо собираясь послать, потом ее взгляд упал на наши автоматы, и через пару секунд она, так и не проронив ни слова, вернулась к созерцанию дороги впереди.

– Блин, да ладно вам, девчонки, – осклабился Рики, – вы не думайте, никого мы стрелять не собираемся. Просто же подвезти попросили, нас там у склада жесть как прижали. Вы бы видели, какой там…

– Под дулом автомата попросили, – язвительно буркнула Лена.

– Чего? – то ли не расслышал, то ли не сразу понял Рики. – А, ну так это, мы ж не знали, кто там, что там. Мало ли что. Вы вообще хоть знаете про всю эту хрень?

Я выключился из диалога. Неожиданно возникшая в голове догадка заставила забыть про сон. Я напряг память и вспомнил то дежурство на КПП на выезде из города. Конечно, стопроцентной уверенности быть не могло, но все же повреждения были похожи. Большинство пулевых отверстий спереди и по правому борту автомобиля. Если догадка была верной, то ехали мы сейчас на третьей и единственной машине, оставшейся от конвоя, пытавшегося прорваться через заграждение в обход КПП, которой удалось уйти из-под обстрела обратно в город.

Любопытно, но само по себе ни о чем не говорило, так что я не торопился делиться своими умозаключениями с присутствующими.

Тем временем лес слева отступил от дороги, и потянулось огромное поле.

– Давай-ка сворачивай налево, – произнес Смоукер.

Я, прильнув к окну, увидел справа от дороги знак, указывавший, что до деревни каких-то три километра. Ольга свернула на раздолбанную колею проселочной дороги, по которой, судя по лежащему слою снега, не ездили уже несколько дней. Автомобиль, то и дело подпрыгивая на ухабах, с черепашьей скоростью продвигался вперед.

– Не застрянем? – подал голос Фитиль.

– Да не должны вроде, – с долей сомнения протянул Смоукер.

– А если все же застрянем? – в голосе Ольги впервые звучало беспокойство.

Я ее, в общем-то, понимал: даже если мы девушек отпустим, без транспорта далеко не уйдут. Ну разве что за плечами у них экстремальный курс выживания, а в багажнике лежит хотя бы недельный запас еды.

– Подтолкнем, если что, – я ответил за Смоукера. – Самим неохота пешком тащиться.

– Оль, смотри, – Лена ткнула локтем сестру и указала на что-то впереди.

– Вижу, – отозвалась Ольга.

– Человек что ли? – Рики наклонился вперед, к передним креслам, пытаясь получше рассмотреть.

– Останови, – сказал Смоукер. – Хант, пойдем глянем.

Он вытащил ствол автомата из подголовника и вышел из машины. Фитиль пересел на его место. Я открыл дверь, предварительно жестом показав Рики не спускать глаз с Лены. Тот в ответ широко ухмыльнулся и, подмигнув мне, показал «о’кей». Идиот, бля.

Выйдя из машины, я почувствовал, как в затекшие и замерзшие ноги впиваются тысячи иголок. Под понимающим взглядом Смоукера я сделал несколько приседаний.

Метрах в пятнадцати перед машиной действительно лежало тело человека. Прилично занесенный снегом, он лежал на животе, замерев в такой позе, как будто полз. В обозримом радиусе вокруг движения также не наблюдалось, и мы решили подойти. Одет лежащий перед нами мужчина был явно не для пешей прогулки в мороз. Джинсы и легкий свитер. Судя по цвету видимой части лица, он уже давно не принадлежал к числу живых. Смоукер подошел к нему сбоку и легонько дважды пнул под ребра. Реакции ноль.

– Медицина тут бессильна, – мрачно, с театральным вздохом, изрек он. – Ну что, за руки, за ноги, оттащим вдвоем?

– Стой, – осадил я уже наклонившегося к трупу со стороны ботинок Смоукера. – Я знаю, ты будешь смеяться, но все же.

Оставив его рядом с телом, я вернулся к машине. На вопрос о наличии веревки Ольга только отрицательно помотала головой. Я забрал у Фитиля и Рики ремни от автоматов и штанов, и сказал отогнать машину метров на пятьдесят назад. Смоукер все понял, еще когда я подходил к нему, на ходу вытягивая ремни на всю длину и сцепляя их пряжками между собой.

– Ну ты, бля, параноик, – он улыбаясь покачал головой. – Кино насмотрелся?

Я только плечами пожал. Вероятность того, что под трупом лежала граната, была лишь чуть выше вероятности обнаружить там живого динозавра, но даже осознавая это, я хотел перестраховаться.

Это не было некое шестое чувство, я не считал себя экстрасенсом или гением. Скорее во мне говорила простая осторожность, иногда принимавшая гипертрофированные формы. Происходило это не так уж часто, но Смоукер уже давно успел привыкнуть. Тем более что нет-нет, да и срабатывало, так что убеждать лишний раз не пришлось.

В общем, смирившись, Смоукер протянул мне оба своих ремня и пошел в сторону отъехавшей машины.

Прицепив пряжку последнего ремня к нему самому, я получил подобие самозатягивающейся петли, которую и одел на руку трупу. Длина импровизированной веревки была с десяток метров, явно недостаточно для безопасного расстояния, впрочем, вариантов лучше под рукой все равно не было.

Залезши в придорожный сугроб и вытоптав себе опору для ног в максимальном удалении от трупа, я сел ногами к нему, и как гребец весла, без рывков потянул на себя ремень. Пряжки выдержали, и я, хоть и с большим трудом, но все же вытянул в несколько приемов метра полтора.

После чего медленно подкрался к трупу. Под тем местом, где он лежал до «переезда», обнаружилось только пятно крови. Я сделал знак Смоукеру, и пока он подошел, перевернул тело и снял петлю с руки. Рана была где-то на животе, но темный от крови старый порванный свитер не давал понять, какая конкретно.

– Ты уверен, что нам точно надо в эту деревеньку? – спросил я, указывая на кровь.

– У меня другой вопрос, – ответил Смоукер задумчиво. – Как считаешь, сколько он здесь пролежал?

– Считаю, что минимум с ночи валяется.

– Вот. Он сейчас деревянным должен быть. Помнишь, когда алкаш во дворе у нас замерз?

– Нуу, вроде помню, и?

– Это ж я его тогда нашел, – усмехнулся Смоукер. – Так вот он бревно бревном лежал, его в машину на каталке не могли запихнуть, руки в стороны торчали. А этот вон, – он кивнул на труп, – аж в струнку вытянулся, пока ты его тащил.

Труп действительно теперь лежал, вытянувшись в направлении движения.

– Загадочно, – с легкой издевкой в голосе согласился я, – и что?

Он только хмыкнул. Было очевидно, что никакого дальнейшего развития мыслительного процесса ждать не стоит.

– Ладно, Шэрлок, – сказал я, хлопнув Смоукера по плечу, – давай, за руки, за ноги, и вперед.

Я ухватился за ботинки, Смоукер за кисти рук, и мы понесли труп к обочине. Он был не очень крупным на вид, и вполне ожидаемо оказался достаточно легким по весу, чтобы не пришлось тащить волоком. Добравшись до обочины, мы на «раз-два», качнув тело из стороны в сторону, кинули его в сугроб. В ту же секунду Смоукер неожиданно резко вскинул автомат и отступил на дорогу.

– Смоук?

– Он меня за руку ухватил, – проговорил тот, не поворачиваясь.

– М-да, ну и кто из нас параноик? – припомнил я Смоукеру его же собственные слова.

– Хант, я не шучу, – он, наконец, взглянул на меня.

По лицу было видно – не шутит.

– Ладно, – кивнул я, подтолкнув друга в сторону машины, – даже если это один из этих, не кажется он мне особо опасным. Может у них процессы от холода замедляются.

– Какой у мертвых к херам метаболизм? – отмахнулся Смоукер.

– Не такие уж они и мертвые, раз шевелятся, – неожиданно для себя самого произнес я.

Пока шли назад, несколько раз оглянулись, но труп продолжал лежать там, где его оставили.

– Ну, чего там? – спросил Рики, как только мы открыли задние двери машины.

– Труп, – ответил Смоукер коротко, – замерз насмерть.

Оставшийся путь до деревни я размышлял. Безусловно, несовместимые с жизнью ранения вроде бы однозначно отвечали на вопрос. С другой стороны, до вчерашнего дня смерть для меня была синонимом отсутствия какой-либо двигательной активности. Но ведь, в конце концов, жизнь – это всего лишь форма существования материи. А какая именно, с пульсом и обменными процессами или без – это уже тема для дискуссии. Впрочем, уверен, большинство бы сошлось на том, что эти твари людьми не могли быть признаны ни при каких обстоятельствах.

Впереди показались дома в два-три этажа. Старые, некоторые из которых наверняка проще было бы снести и выстроить новые, чем отремонтировать. Справа от нас почти вплотную к домам подступал еловый лес, а слева все так же тянулось огромное поле. Когда мы миновали первый ряд покосившихся заборов, дорога стала чуть получше, видимо, здесь колею все-таки выравнивали иногда.

И опять никого. Ни живых, ни мертвых. Похоже, что деревня давно уже загибалась, некоторые из домов явно были необитаемыми. Но полное отсутствие людей без видимой причины конкретно давило на нервы.

Я внимательно осматривал окрестности на предмет наличия какого-нибудь транспорта, но кроме проржавевшего насквозь трактора без колес в одном из дворов ничего не попадалось.

Не доехав буквально пару метров до пересечения с перпендикулярной дорогой, мы таки застряли. На перекрестке этом, несмотря на мороз, под снегом оказалось месиво грязи, и машина, угодив передними колесами в яму, села на днище.

Понадобилось минут десять, чтобы ее вытолкать назад. Даже Ольга, которая в то время как мы вчетвером, утопая по щиколотку в грязи, налегали на капот, сидела в машине, материлась не меньше нас. Было понятно, что дальше пытаться проехать смысла нет. Пришлось сломать один из заборов, чтобы хватило пространства развернуть автомобиль в обратную сторону.

После короткого перекура, Смоукер и я решили прогуляться по деревне пешком, оставив остальных у машины.

– Где все люди-то? – спросил он озадаченно, как только мы отошли. – Забор своротили, хоть бы кто выскочил.

– Может, не только со складом такая херня произошла, может, везде так, – высказал я единственное крутившееся в голове предположение. – Просто эти заранее успели съебаться.

– Один точно не успел, – хмыкнул Смоукер. – Кстати, глянь, у дальней двухэтажки.

Я посмотрел, куда он указывал. За забором виднелся сугроб в форме крыши автомобиля.

– Угу, вижу, только сначала в дом зайдем, во-первых, хозяева еще здесь могут быть, во-вторых, ключ от тачки сто процентов там, если он вообще где-то поблизости.

Смоукер кивнул.

Участок с домом окружал относительно новый по сравнению с большинством здесь штакетник метра полтора высотой с большой калиткой и воротами рядом, перед которыми и стоял темно-синий кроссовер.

Калитка оказалась закрыта, и мы по очереди аккуратно перелезли на участок. Я сразу переместился за капот автомобиля, укрывшись за двигателем, как самой пуленепробиваемой его частью, чтобы можно было наблюдать все четыре окна обоих этажей.

Смоукер же двинулся к небольшой веранде в центральной части фасада, в глубине которой располагалась входная дверь. Встав слева от косяка, он оглянулся на меня, после чего нажал кнопку звонка. Выждал несколько секунд и постучал в дверь кулаком. Наконец он подергал ручку двери, но тщетно.

Я в эту минуту внимательно следил за окнами. Висевшие там непрозрачные занавески так ни разу и не шелохнулись.

Ладно, а если так? Я с силой пнул передний бампер. Автомобиль мигнул аварийкой несколько раз, значит, сигналка сработала, и либо на ключ напрямую, либо через спутник должен был поступить сигнал.

Прождав еще пару минут, я направился к веранде.

– Может, оно и к лучшему, – Смоукер старался быть оптимистом, – не придется вести переговоры.

– То, что никто не вышел, еще не означает, что внутри никого нет, – напомнил я. – Давай через окно попробуем.

Тройной стеклопакет оказался значительно прочнее, чем мы думали. Разбить прикладом автомата само стекло Смоукеру удалось, но оказалось, что внешний слой был армирован почти невидимой металлической сеткой, с которой пришлось серьезно повозиться.

Пока Смоукер выбивал сетку из рамы, я озирался по сторонам. Звон осколков и звуки ударов вряд ли были слышны от нашей машины, но вот если кто находился в соседних домах, например, точно был в курсе происходящего.

Наконец, расковыряв приличную дыру рядом с ручкой, Смоукер разбил оставшиеся внутренние стекла, затем, просунув внутрь руку, открыл окно настежь и первым полез внутрь. Я последовал за ним.

Мы попали в довольно тесную кухню, в которой едва могли бы развернуться два человека. В доме было ничуть не теплее, чем снаружи. Смоукер занял позицию у единственного, если не считать открытого окна, выхода из помещения, я же позволил себе заглянуть в холодильник.

– Блин, нам нужен рюкзак, – шепнул я, разглядывая соседствующие с парой кастрюль нехилые запасы консервов и полуфабрикатов.

– Хант, мы вроде за ключами зашли, – недовольно поднял брови Смоукер.

– Слушай, нам и так трибунал светит, а ты из-за пары банок тушенки паришься.

– Ладно, – он махнул рукой, – пошли, осмотримся.

Закрыв холодильник, я попробовал покрутить краны раковины. Безрезультатно, примерзшие, они отказывались проворачиваться.

Из кухни вглубь дома вел коридор. Здесь нас встретил отголосок знакомого с недавних пор неприятного запаха, который становился сильнее по мере продвижения. Мы переглянулись.

Слева, судя по табличкам, едва различимым в полумраке, двери в ванную и туалет. Под прикрытием Смоукера я заглянул и туда и туда. Внутри никого не обнаружилось. В ванной комнате ручку крана поднять удалось, но вода не пошла. В туалете унитаз был расколот в нижней части, подтверждая мою мысль, сантехника в отсутствие отопления полопалась к чертям.

Коридор после поворота вывел в прихожую. Входная дверь справа, винтовая лестница на второй этаж слева, две двери прямо. Я показал Смоукеру на левую, сам направился к правой. Практически одновременно мы зашли каждый в свою комнату.

Небольшой рабочий кабинет. Несколько книжных шкафов у дальней стены, большой резной письменный стол с офисным креслом за ним, обращенный к входу, пара мягких кресел рядом, телевизор напротив окна. Я раздвинул шторы на окне, присел за стол и потыкал кнопку включения стоящего на столе ноутбука. Реакции ноль, разряжен напрочь.

Тут мое внимание привлекла незакрытая дверца шкафчика в основании стола. За ней я обнаружил также открытый сейф, в котором помимо каких-то документов находились две коробки патронов 9х19, и снаряженная обойма к пистолету. Любопытно, а где же…

– Хант, зайди, – Смоукер позвал в голос.

В просторной гостиной, посреди которой он, сидя на столе, дымил сигаретой, я обнаружил причину гадостного запаха. В углу комнаты в кресле, склонив голову на левое плечо, с пулевым отверстием в виске сидел труп мужчины. Рядом на полу валялся пистолет.

– Это еще не все, – зажатой между пальцами сигаретой Смоукер указал куда-то себе за спину.

Обойдя стол, я увидел еще два трупа. В замерзшей луже крови на боку лежала женщина с тремя пулевыми ранениями в спине, прижимая к себе маленького ребенка, закрывшего руками лицо. У обоих были прострелены головы.

Я много успел повидать на эвакуационном КПП такого, от чего потом ночью нормально заснуть не мог, но чтобы ребенка, вот так… Смоукеру, похоже, тоже было не по себе, большая часть пепла от сигареты падала ему на штанину. Вдруг он соскочил со стола, растоптал окурок и повернулся ко мне.

– Мы должны вернуться домой. Обязаны, бля. – с этими словами он подобрал с пола пистолет и протянул мне.

– Твоя находка, тебе и носить, – помотал головой я.

– У меня еще полторы обоймы к АК, – Смоукер хлопнул ладонью по магазину автомата, – а у тебя одна, и та неполная.

– Как знаешь, – мне оставалось только смириться.

Ключи от машины нашлись в ящике шкафа в прихожей вместе с компактным, но достаточно мощным фонарем с почти полным зарядом, и пачкой сигарет, которая в первую очередь перекочевала к Смоукеру в куртку.

После чего он отправился на второй этаж, а я в это время занялся своим новым оружием. «Зиг Зауэр» двести пятидесятый, компактный, с коротким стволом, такой только за пазухой и носить. Кобура, правда, для него отсутствовала, пришлось соорудить из снятых с обуви в прихожей шнурков перевязь через плечо. Получилось не очень удобно, достать пистолет можно было только минимум в два движения, да еще и придерживая левой рукой, чтобы он не выпал, когда первым движением дергаешь за свободный конец узла-самосброса. Но рисковать потерять хотелось еще меньше, да и доставать его из кармана – это еще та лотерея: зацепится, как пить дать. В кабинете высыпал из коробок и распихал по карманам патроны и запасную обойму. Пристрелять бы еще совсем не помешало, надо заняться, как появится возможность.

В животе предательски заурчало, только сейчас я вспомнил, что не ел ничего уже больше суток. Наскоро закончив разбираться с патронами, я двинулся прямиком на кухню, по пути встретив Смоукера, который закончил осмотр второго этажа.

– Наверху две спальни, ничего интересного, – разочарованно проговорил он, бухая ботинками вниз по лестнице, – кстати, рюкзака нигде не было, зато нашел сум…

Я остановил его на полуслове, резко подняв руку. Смоукер замолчал, замер и недоуменно воззрился на меня. Я тоже замер и, почти не дыша, прислушался. Далекие выстрелы. Короткая очередь. Мы рванули на кухню и уже секунд через пять стояли снаружи дома, бегло осматриваясь. Никакого движения в обозримом радиусе.

Женский крик. Откуда-то со стороны перекрестка, где мы оставили машину. Перемахнув через забор, не скрываясь, на всех парах понеслись обратно к перекрестку. Не добежав метров сто пятьдесят, мы снова услышали короткую очередь. Инстинктивно упали мордой в снег и перекатились к противоположным заборам. Я, наконец, сообразил, откуда конкретно раздаются выстрелы.

– Смоук, это от леса за участками, – выдохнул я, поднимаясь.

– Из таких же стволов долбят, – кивнул Смоукер, очевидно имея в виду наши АК.

Еще издалека стало понятно, что рядом с машиной никого нет. Передняя и задняя дверь с водительской стороны были открыты, из выхлопной трубы тянулся пар, значит, двигатель продолжал работать. Смоукер остался прикрывать меня на углу ближайшего к машине дома, а я уже крадучись дошел до автомобиля. Внутри пусто, снаружи пусто, крови не видно. Ну не испарились же они?

Присмотревшись, я увидел цепочки следов уходившие от перекрестка в сторону леса. Махнул Смоукеру, чтобы тот подтянулся, и двинулся по следам. На границе последнего ряда домов дорога обрывалась, дальше следы вели между елок по довольно глубокому, почти по колено, снегу.

Метров через пятьдесят я увидел чуть поодаль, рядом с толстой сосной, стоящего спиной к нам человека в камуфляже. По характерной манере закатывать шапку на самое темечко я узнал Фитиля. Он явно прятался за стволом дерева от кого-то впереди. От кого, и сколько их там – рассмотреть мешал довольно густой ельник.

Ситуация была непонятная, поэтому окликнуть его я не решился. Вместо этого шепотом подозвал Смоукера, показал ему, куда смотреть, дождался, пока он сам найдет глазами Фитиля.

– Вижу, – сказал Смоукер, – остальные где?

– У него и спросим, давай в клещи, я справа, ты слева.

Мы разошлись по широкой, метров в пятьдесят дуге, обходя с обеих сторон все так же торчавшего на прежнем месте Фитиля. Продвигаясь, я, наконец, увидел за ельником прогалину, на которой находилась оставшаяся троица. Что-то явно было не так, двое лежали на снегу без движения: Рики и Лена. Ольга сидела на коленях, склонившись над сестрой. Я уже отчетливо слышал голоса, которые становились все громче по мере моего приближения, но слов разобрать никак не получалось.

Не имея возможности нормально оценить обстановку, я нашел себе укрытие между нижних ветвей большой разлапистой ели, и заметил, что Смоукер с противоположной от меня стороны залег за здоровым пнем. Присутствия внешнего противника, наличие которого могло бы как-то объяснить происходящее, не наблюдалось. Наоборот, создавалось впечатление, что укрывшийся за деревом Фитиль держит на прицеле именно троих человек на прогалине.

– Фитиль! – позвал я его громко.

Он и Ольга дернулись, резко развернувшись на голос, Фитиль даже повел автоматом в мою сторону, но так и не сообразил, видимо, где именно я нахожусь. Говорить что-то дальше у меня желание поутихло, мало ли, еще шмальнет с психа, зацепит.

– Свои это, свои! – крикнул Смоукер.

У него была более выгодная позиция для ведения переговоров, и, несмотря на то, что Фитиль резво развернулся в его сторону, продолжил, вообще не высовываясь из-за пня.

– Что тут, твою за ногу, происходит?!

– Сержант, она его убила! – крикнул в ответ Фитиль, узнав голос своего командира отделения.

– Противник есть?! – проигнорировав ответ, решил на всякий случай уточнить Смоукер.

– Нет! Чисто! – помедлив пару секунд, ответил Фитиль.

После этих слов Смоукер поднялся из-за своего укрытия и направился к центру прогалины. Я выбрался из-под ели, и двинулся туда же.

– У нее калаш Рики! – предупредил Фитиль, все еще стоя за деревом.

Рядом Леной действительно валялся автомат, но та явно не была в состоянии им воспользоваться, правое плечо кровоточило, она плакала и стонала от боли. Ольга, которая, размотав шарф с головы, пыталась сделать сестре перевязку, могла бы в принципе схватить ствол, но очень маловероятно, что смогла бы опередить меня и Смоукера.

Самого Рики, подойдя ближе, я теперь хорошо видел. Он лежал на боку рядом с расстеленной на снегу курткой. Штаны с трусами были спущены до колена. Очевидно, он пытался отползти, но наискось прокатившаяся по спине очередь не дала ему шанса. Потянув за плечо, я перевернул тело на спину и сглотнул, сдерживая рвотный позыв. На месте причиндалов было кровавое месиво. Еще одна очередь, причем, судя по черным точкам порошинок на незалитых кровью участках кожи, с близкого расстояния.

– Да что тебе надо-то от нее, а?! – крик Ольги заставил меня вздрогнуть. Она орала на Смоукера, который было склонился к Лене, теперь, подобрав автомат Рики, пошел ко мне. – Что тебе объяснить, а?! Как один из вас, сволочей, ее насиловал, а второй чуть не убил?! Это что ли тебе объяснить?!

Смоукер не отвечал. Он лишь коротко махнул Фитилю, чтобы тоже подошел, и, сложив приклад, повесил автомат Рики через плечо. Глядя на Смоукера, я вопросительно мотнул головой в сторону девушек.

– Спросил у Лены, что произошло, – сказал он вполголоса.

– И?

– Ненавижу, – безэмоционально произнес Смоукер.

– В смысле? – я непонимающе нахмурился.

– Это все, что она сказала, – пожав плечами, пояснил он.

– Что по подстрелу?

– Я особо не успел посмотреть. Один вот здесь, – он показал на себе, – в район ключицы, второй чуть повыше локтя, но там вообще царапнуло. Сами по себе раны не смертельные, да и крови вроде немного, на терминал пока не тянет.

– Так, ладно, – я переключился на подбежавшего Фитиля, – кратко и без эмоций, с того момента, как мы ушли.

Он вздохнул, закрыв глаза, будто собираясь с мыслями.

– Короче, вы как ушли, она с ним ни с того ни с сего потрепаться решила. Ну, в смысле, младшая с Рики. Потом говорит такая, типа поссать, одной идти стремно. Ну и он, ясен хер, вызвался.

– Дальше, – кивнул я.

– Их минут десять не было, потом пальба, визги, старшая из тачки и туда…

– А ты зачем из тачки и туда? – прервал Фитиля Смоукер абсолютно верным, хотя и несвоевременным вопросом.

– А я, ну это… – Фитиль замялся, понятно было, что сработал рефлекс сторожевого пса, ожидать от него адекватного объяснения не стоило.

– Ты дальше давай излагай, – подгонял я.

– Короче я ее обогнал, она вообще хер ориентируется, сюда дотопал, смотрю, Рики уже синего дал, младшая с его калашом стоит. Я только сунулся, она на меня, ну а мне че делать? Я пальнул, потом старшая подлетела, хер знает, что на уме…

– В общем, ясно, – махнул я рукой, – остальное – лирика.

На самом деле я уже примерно представил развитие событий, еще когда осматривал труп Рики. Фитиль просто подтвердил отсутствие противоречащих вводных.

– А что ясно-то? – Смоукер удивленно вздернул бровь. – С чего фейерверк начался?

– Куртка расстелена, он раздет, она одета, тут не пахнет изнасилованием.

В этот момент Лена взвыла. Ольга от неожиданности отшатнулась от нее, так и не затянув до конца узел на повязке.

– Твою налево, куда поверх одежды-то? – закатил глаза Смоукер и направился к девушкам.

Ольга после этой фразы, увидев наше приближение, бросилась на нас с кулаками, объяснять ей, что мы хотим помочь, было бесполезно, поэтому Фитилю была поручена роль смирительной рубашки.

Дальше я и Смоукер, несмотря на стоны и всхлипывания Лены, поставили ее на ноги и аккуратно сняли с нее сначала повязку, а потом пальто. Под пальто оказалась толстовка.

– Только через голову если, – пробурчал Смоукер.

– У тебя вроде ножик был.

Смоукер извлек из внутреннего кармана куртки миниатюрный складной нож. С его помощью удалось, разрезав толстовку и футболку под ней, оголить правое плечо девушки.

– Хорошего мало, – сухо заключил Смоукер, осмотрев рану, – скользнула по ключице… Судя по выходному, ушла вниз, пробила лопатку.

Мы быстро сделали некое подобие давящей повязки, шарфов, которыми девушки обвязывали головы, и отрезанного рукава толстовки за глаза хватило, чтобы перевязать и зафиксировать руку, после чего надели пальто обратно.

– Держи вот так, – Смоукер сложил руки стонущей от боли Лены на животе так, чтобы левая поддерживала за локоть правую.

Ольга уже давно перестала кричать и вырываться, и как только мы закончили перевязывать ее сестру, я махнул Фитилю, чтобы отпустил.

– Мы донесем Лену до машины, – обратился я к Ольге, – у нас теперь свой транспорт в наличии, так что больше не задерживаем.

Она добежала до сестры, остановилась, потом резко обернулась, как будто только сейчас до нее дошел смысл моих слов. Глаза расширились.

– Не задерживаете?! – прошипела Ольга в бешенстве. – Не задерживаете?! Нас здесь бы вообще не было, если бы не вы, уроды. А теперь у моей сестры пуля в плече из-за вас!

– Пуля у нее потому, что она убила одного из нас и пыталась убить еще одного! – взревел я.

Ольга не ответила. Отпихнула меня и Смоукера, обняла пошатывающуюся Лену и повела к деревне. Та шла с трудом, еле переставляя ноги, постоянно норовя споткнуться.

Провожать не стали. Обойдя медленно бредущую парочку, мы молча двинулись обратно к дому, в который я и Смоукер забирались в поисках ключей от машины.

Теперь, будучи уже втроем, набрали в сумки, добытые Смоукером, максимум полезного из того, что удалось отыскать: восемь банок консервов, в основном, тушенки, пять пластиковых бутылок с превратившейся в кусок льда водой, кое-какие инструменты, два больших кухонных ножа, пару кастрюль, три столовых ложки, аптечку с небольшим набором лекарств, туристическую газовую горелку и три небольших баллона с газом для нее, полотенца, теплые носки, перчатки, блокнот и карандаши. Единственный найденный мобильник оказался с расколотым экраном и попытки включения игнорировал.

Наскоро упаковавшись, закинули барахло в кроссовер, предварительно очистив его от снега.

Я сел за руль, устроил автомат между дверью и сиденьем и нажал кнопку запуска двигателя. Тот, несмотря на явно длительный простой, завелся без проблем. Обратив внимание на ожившую панель приборов, я только сейчас сообразил, что мы не успели проверить уровень топлива. Будет очень несмешная комедия про трех дебилов, если горючка на нуле. Посмотрев на шкалу, облегченно выдохнул, в баке оставалось почти три четверти, запас хода – четыреста пятьдесят два километра, можно смотаться, куда ворон костей не заносил и обратно.

Загрузившийся навигатор бесстрастно сообщил, что сигнал GPS потерян, и предложил подключить устройство с доступом в интернет. Молодец, ты бы еще сказал, где его взять.

Включив обогрев всего, что только можно, я поежился, пока вентиляторы климат-контроля разгоняли по салону еще холодный воздух, но уже через минуту почувствовал боль в отогревающихся на теплом руле закоченевших пальцах. К тому моменту, когда электроника дала оборотам движка упасть, через оттаивающее лобовое я увидел Смоукера, идущего со связкой ключей в руке от дома к воротам.

Фитиль все-таки цапанул с собой ноутбук из кабинета, уселся на заднее сиденье, воткнул в прикуриватель неизвестно откуда взявшийся у него зарядник и теперь ожесточенно шмыгал носом и чесал затылок, пытаясь угадать пароль методом перебора всех известных ему слов.

Смоукер тем временем, наконец, подобрал из связки нужный ключ, открывающий ворота, и распахнул обе створки. После чего жестом заставил меня проехать несколько метров и внимательно изучил место, с которого машина трогалась.

– Что там? – спросил я, когда он забрался на переднее сиденье.

– Да так, глянул, не течет ли чего, – ответил Смоукер, прислоняя кисти поочередно то ладонями, то тыльной стороной к воздуховодам.

– Куда едем? – осведомился я, выруливая на дорогу.

– Давай сначала на трассу выйдем, а там разберемся.

– Можем сразу домой рвануть в принципе, один раз по пути заправиться, полагаю, осилим.

– Тоже об этом думаю, но хорошо бы карту бумажную раздобыть, – ответил Смоукер.

Я кивнул и покатил в сторону перекрестка. Машина уверенно проглатывала кочки и ухабы, не внедорожник, конечно, но сомнений по поводу ее способности преодолеть месиво дерьма на перекрестке не возникало ни малейших.

Легковушки на месте уже не было. Нет, учитывая то, что произошло с Рики, меня совершенно не мучила совесть. Тем не менее, когда мы проезжали место последней стоянки, мысль о том, что в машине девушек дикий холод и полное отсутствие каких-либо припасов, забралась ко мне в голову.

Фитиль, тихо матюкнувшись, оставил попытки залогиниться и отложил ноутбук.

Смоукер достал две сигареты, прикурил, и протянул одну мне.

– Сержант, и мне дай, – попросил Фитиль, сунувшись между передними сидениями.

– Ты ж вроде не куришь? – ухмыльнулся Смоукер.

– Да я бы и на грудь принял вообще, с такой жести-то. А курить просто перед армейкой бросал, думал, дыхалки не хватит столько бегать, – объяснил Фитиль, пока Смоукер доставал третью сигарету.

Машина в очередной раз подпрыгнула на кочке, Фитиль снова матюкнулся и полез под сиденье за оброненной зажигалкой.

– Может, пристегнешься все-таки? – обратился ко мне Смоукер.

– Я, знаешь, некомфортно себя чувствую, привязанный к креслу.

– Зато гранаты под трупами выискивать ты первый, – припечатал он.

Придумать адекватное оправдание я не успел. Впереди выросла знакомая легковушка, которая, находясь в единственной колее узкой дороги, преграждала нам путь. Издалека было сложно понять, работает ли мотор, но никаких признаков движения не наблюдалось.

Я и Смоукер переглянулись и синхронно пожали плечами. Когда до легковушки осталось метров десять, я сбросил скорость до нуля, но глушить не стал из принципа, хотя деться особо было некуда, если что.

Из машины вышла Ольга и направилась в нашу сторону. Остановилась перед капотом.

Мы вылезли из кроссовера, и я краем глаза заметил, что Фитиль единственный, как бы невзначай, прихватил с собой автомат.

– В чем проблема? – спросил Смоукер у Ольги, хлопнув дверью.

– У нас бак пробит, – медленно, поникшим голосом произнесла та, – наверное, пробили еще пока сюда ехали, я не заметила, пока лампочка не загорелась. Даже на десять километров уже не хватит.

– Хреново, – кивнул Смоукер.

– Слушайте, – Ольга говорила с явным усилием, наверняка мы были последними людьми на земле, к кому бы она сейчас обратилась за помощью, – Ленке нужно в больницу, а это только назад в город, там центральная еще работает, наверное.

Я глянул на Смоукера, он на меня.

– Минуту погоди, – сказал он Ольге.

– Че-то пиздит она походу, – хмыкнул Фитиль, как только мы втроем отошли за багажник. – Не помню, чтоб мы так напоролись.

Конспиролог хренов. Я в принципе его предвзятость понимал, к стреляющим в меня тоже теплых чувств не питал бы, но это уже перебор какой-то.

– Ей смысла пиздеть нет, – покачал головой Смоукер, – а даже если и так, разницы-то по-хорошему никакой. Парни, смотаемся до города, что мы теряем, в конце концов? Заодно, может, карту достанем.

– Дальше КПП не проедем, машина угнанная, документов нет, а даже если в периметр каким-то раком попадем, назад нас точно не выпустят, – напомнил я.

– Через КПП и не поедем, – спокойно уступил Смоукер, – высадим перед проходной, там тоже врачи есть.

– Бля, вот знаете, если честно, я хуй пойму, с чего мы им помогать собрались? – не унимался Фитиль.

– С того, что мы им должны, – отрезал Смоукер, – во-первых, нас до деревни довезли, во-вторых, без машины они остались по нашей вине.

У Фитиля на лице было написано, куда все эти долги, по его мнению, девушкам надлежит себе засунуть, но спорить не стал.

Я же Смоукера внутренне поддерживал. Обе девушки в этом дерьме оказались по нашей вине. Что бы там ни произошло между Леной и Рики, оно не случилось бы, не останови мы утром на трассе эту машину. И если сейчас мы уедем – наверняка похороним обеих. Ольга сестру не оставит, а дотащить ее на себе даже обратно до деревни силенок не хватит.

– Хер с ним, – нарушил я повисшее молчание, – прокатимся до города. Смоук, попробуй их тачку отогнать, я не протиснусь, с дороги съезжать не хочу, увязнем еще.

Смоукер показал «окей» и направился к легковушке.

После того, как Фитиль переложил автоматы Рики и мой в багажник, а Ольга помогла Лене дойти до кроссовера и усадила на переднее сиденье, я объяснил ей план дальнейших действий.

– К какому КПП? – Ольга недоуменно покосилась на меня. – Вы что, вообще ничего не знаете? Нет там больше никаких КПП, как бы мы из города, по-твоему, выехали?

В этот момент двигатель легковушки взревел, она буквально прыгнула из колеи вправо на высокий придорожный сугроб, но перевалиться через него так и не смогла, застыла, продолжая реветь мотором, на долю секунды в верхнем положении, после чего сползла вниз и, уперевшись левыми колесами в землю, завалилась на борт, каким-то чудом удержавшись от переката на крышу.

– Еб твою мать, – только и смог тихо выговорить я.

Мы с Фитилем бросились к машине, навалившись с разбегу со стороны крыши, смогли ее «облокотить» на сугроб.

Через минуту стекло со стороны пассажира опустилось, и наверх как ни в чем ни бывало выбрался Смоукер. Каскадер долбаный.

– Сержант, ну ты, ебта, даешь, – протянул Фитиль.

– Живой? – спросил я скорее по инерции.

– Да заебись вообще, – отмахнулся Смоукер, спрыгнув на дорогу. – Я в отличие от тебя пристегиваюсь.

– Я в отличие от тебя машины не переворачиваю, – парировал я ему в тон.

– Дорога свободна? – с обидой в голосе спросил Смоукер.

– Относительно, – вздохнул я.

– Все, какие еще вопросы? – вздернув бровь, изрек он и, не дожидаясь ответа, направился к нашей машине.

– За руль не пущу, – крикнул я ему вдогонку, – эта тачка у нас последняя.

Он на ходу через плечо продемонстрировал мне средний палец.

К тому времени как мы впятером выехали на шоссе и устремились к городу, снова начался снегопад, причем настолько лютый, что видимость установилась практически нулевая. Несмотря на то, что трасса была прямой, будто по линейке проведенной, рисковать все же не хотелось, поэтому тапкой в пол не давил, машина, кроме шуток, у нас действительно была всего одна, да и ясно было как белый день: случись что, ждать помощи неоткуда.

Пытаясь рассмотреть в свете противотуманок сквозь летящий навстречу снежный поток стелющуюся впереди дорогу, изредка поглядывая на затихшую на переднем сиденье Лену, я с интересом слушал рассказ Ольги. Не обладая до сих пор практически никакой реальной информацией, кроме выпусков новостей по ящику, которые, помимо откровенного наебательства и неизвестно откуда взявшейся статистики, по большей части никаких ценных сведений не несли, я только сейчас начал осознавать весь масштаб происходящего.

Понятия не имею, по какой причине Ольга вдруг решила всем этим поделиться, вряд ли в поисках среди нас сочувствующих, хотя, по сравнению с ее рассказом, будь хотя бы половина из него правдой, ночное нападение на склад боеприпасов казалось новогодним утренником в младшей группе детского сада.

После первых вспышек в нескольких удаленных друг от друга точках планеты того, что СМИ поначалу именовали не иначе как эпидемией, изредка спекулируя на тему бактериологического оружия, по городу прокатилась волна убийств и суицидов. Количество полиции в городе сильно увеличилось, ввели комендантский час. После чего все официальные СМИ вдруг резко сменили риторику, сосредоточившись в основном на зарубежных беспорядках, панике и числе жертв. Про нашу страну сообщения и интервью сводились к лютому оптимизму, типа не смотрите, что у нас так же херово, мы полностью контролируем ситуацию, а завтра будем совсем полностью контролировать.

В интернете тем временем поползли слухи о живых мертвецах, появились фотографии, видеозаписи. Эту информацию на удивление быстро давили, удаляли материалы, отключали сайты и блоги.

Бессрочно закрылись на карантин школы, вузы, детские сады, предприятия, магазины, клубы, рестораны, некоторые больницы и поликлиники. Из домов настоятельно рекомендовали не выходить без крайней необходимости.

Спустя еще неделю по всей стране ввели военное положение, на улицах появились люди в камуфляже и техника. За окнами периодически стали раздаваться выстрелы.

Младший брат Егор серьезно заболел, и у отца не осталось выбора, кроме как рискнуть съездить за лекарствами в центральную больницу, найти работающую аптеку было уже невозможно. Его арестовала полиция, как было ими заявлено по телефону, по подозрению в грабеже. С ним самим даже не дали поговорить.

Молодой человек Ольги, решивший съездить в отделение полиции, куда отца якобы увезли, объявился у нее на пороге спустя почти сутки, истекающий кровью, с рваными ранами на теле, будто от укусов. Он умер у нее дома спустя несколько часов, скорая так и не выехала, невзирая на мольбы и угрозы. Ольга вместе с Леной завернули тело в простыню и вытащили на лифтовую площадку, это было все, что они могли сделать.

Ночью девушки вместе с матерью проснулись от крика, младший зачем-то открыл входную дверь, за которой стоял оживший мертвец. На крик ребенка буквально за какие-то секунды сбежались соседи. Мертвеца оттащили и проломили ему топором голову, но было уже поздно.

В течение следующих нескольких дней сначала окончательно вырубился и без того почти не функционировавший интернет, потом перестала работать мобильная связь. Затем прекратилась подача отопления, электричества, воды и газа.

Объявили тотальный карантин и экстренную общую эвакуацию города, о чем вещал мегафон из патрулировавшего квартал бронетранспортера. Из сборного эвакуационного пункта, до которого необходимо было добраться самостоятельно, людей транспортировали до седьмой центральной больницы, где проводили какие-то тесты, после чего вывозили к одному из нескольких КПП за чертой города, откуда уже впоследствии должны были доставить в некую безопасную зону.

Мать ни в какую не хотела уезжать без отца, убедить ее было невозможно. Они прождали его еще трое суток. К этому моменту последние продукты были на исходе, оставшиеся скудные запасы воды превратились в лед, отогревать ее было нечем.

Собрав небольшую группу соседей из тех, кто еще не эвакуировался, Ольга вместе с сестрой и матерью погрузили в машину самое необходимое и поехали до ближайшего СЭПа.

По ее словам, в городе царил полнейший хаос: трупы на улицах, стрельба, сгоревшие автомобили, разгуливающие мертвые, мародеры, на свой страх и риск обчищавшие магазины средь бела дня.

На территорию сборного пункта, организованного в здании школы, их не пустили, он был переполнен. Военные у шлагбаума нехотя пояснили, что до больницы раз часа в три ходит всего пара грузовиков, а людей в здании уже на три дня таких рейсов.

Еще в двух СЭПах, куда рискнули съездить, ситуация была та же самая. Оставаться в доме, превратившемся, по сути, в бетонную коробку, было бессмысленно, дежурить у СЭПа в надежде, что освободятся места, представлялось слишком опасным, единственным выходом виделся вариант самостоятельно ехать напрямую до больницы.

Выждав у шлагбаума около часа и пристроившись к одному из эвакуационных конвоев, под прикрытием БТРа группе повезло без серьезных проблем достичь больницы. Но там их также отказались пропускать, мотивируя тем, что эвакуируемых принимают только из СЭП.

Таких самостоятельно добравшихся у ворот скопилось уже огромное количество. Площадь перед больницей была буквально забита людьми и автомобилями. Со стороны больницы через мегафон раздавались призывы немедленно разойтись и не мешать проведению эвакуации, в ответ неслись крики, что, мол, сами пиздуйте, что следующий конвой захватим, и что вообще сейчас ебальники обезьянам камуфляжным повскрываем.

Военные до поры все это игнорировали, разве что установили на один из БТРов водомет и с недвусмысленным намеком развернули его в сторону толпы за воротами.

Намек дал скорее обратный эффект, в стекло будки охраны у ворот полетела бутылка, потом еще несколько камней полетели в солдат, причем одному из них камень угодил в лицо. Его с окровавленной рожей увели в здание, и в ответ пальнули из автоматов в воздух, а по первым двум рядам людей у ворот долбанули из водомета.

За всем этим почти никто не заметил, что к площади со всех сторон стягивались ожившие мертвые. Только когда уже на самой площади стали раздаваться душераздирающие вопли тех, кого начали жрать, стало понятно, что происходит.

Толпа в панике ломанулась на территорию, полезли через забор, стали таранить машиной ворота. Началась страшная давка. В это же время военные открыли огонь на поражение. Толпа шарахнулась в обратную сторону, но у некоторых гражданских также оказалось при себе оружие, они начали стрелять в ответ.

Во время перестрелки матери девушек пуля угодила в ногу, они еле успели отвести ее до машины. Военные вызвали подкрепление, подъехали два танка, сделали несколько выстрелов из пушек, постреляли из пулеметов, и на этом конфликт исчерпался ввиду очевидного неравенства сил.

Та часть группы, которой удалось пережить перестрелку и не попасть в зубы мертвецам, в больницу проникнуть больше не пыталась. Они вернулись к своему дому, теперь пришлось уже самим стать мародерами, чтобы хоть как-то существовать.

Следующий месяц превратился в ад. В городе развернулись боевые действия, с танками и вертолетами, при этом было абсолютно непонятно, кто с кем воюет. Но шанс получить пулю во время «похода за продуктами» стал чуть ли не больше, чем быть сожранным зомбаками.

Помимо этого, между мародерствующими группами людей, запертых в городе, часто происходили конфликты, порой оканчивающиеся убийствами.

СЭП, находившийся в школе, перестал существовать. Что именно произошло, Ольга не знала, но видела воронки от взрывов на школьном дворе, усеянном телами людей, и частично обрушенное само здание.

К середине третьей недели от группы в двенадцать человек осталось только пять, из них двое раненых. Канонада уже давно стихла, теперь тишину нарушали лишь редкие перестрелки. Тем не менее, зомбаков на улицах меньше не становилось, а найти что-то ценное или, еще важнее, съестное, становилось все сложнее, и для этого приходилось уходить от дома все дальше.

Отчаявшись, перестав надеяться хоть на какое-то подобие чуда, девушки отправились на разведку к выезду из города, где располагался наиболее близкий к их району КПП. Все, что они увидели, это сломанный шлагбаум и несколько трупов вокруг палаток. Не то что охраны не было, вообще ни одного живого человека поблизости.

Девушки рванули обратно в город, чтобы вывезти остальных, но дом, в котором они скрывались все это время, оказался пустым.

– Остальное вы в принципе знаете, – вздохнув, закончила Ольга.

– А до того момента вы у КПП никогда не были? – осторожно спросил я.

– Нет, я же сказала, нас бы не пустили, какой смысл?! – отрезала она.

– А мать ваша где тогда? – я глянул на Ольгу через зеркало заднего вида.

– Мама… – замялась она, но спустя пару секунд нашлась, – я не знаю, мы не нашли ее.

– Понятно, – кивнул я.

Очевидно было, что из рассказа упущены некоторые детали, да и по времени не все совпадает. Теперь я был уверен на сто процентов, что видел уже их легковушку, да и спецоперация «черепов» против двух военных частей в черте города, которые требовали эвакуации, не желая оставаться в карантинной зоне, длилась всего неделю, а не три.

Но в целом Ольга не врет, скорее недоговаривает, боится превратиться в наших глазах из жертвы обстоятельств в убийцу сослуживцев. И, положа руку на сердце, я понимал ее мотивацию, более того, в подобной ситуации наверняка сам принимал бы похожие решения, так что устраивать допрос с пристрастием и мстить за погибших солдат в ту ночь, когда тройка машин была расстреляна при попытке пересечения границы города, у меня не было ни малейшего желания.

Однако посвящать присутствующих в результаты своих дедуктивных изысканий я также не торопился. В той заварушке у Фитиля погиб приятель, земляк, с которым они росли вместе. Зная характер Фитиля, информация о том, кто был виновником, в отличие от смерти Рики, которого, к слову, за его длинный язык готова была подвесить большая часть роты, могла чрезвычайно плачевно сказаться на здоровье обеих девушек.

– Ладно, – подал голос Смоукер, – а что с больницей, ты уверена, что она еще работает после всего?

– Не знаю, – ответила Ольга после паузы.

– А военные все еще там? С чего ты взяла, что если тогда по вам херанули из танков, то сейчас в кокошниках с караваями встречать будут?

– Не знаю.

– Так если они в больнице, как мы внутрь-то попадем? Или может, ты как обойти знаешь?

– Это при условии, что там вместо армии и докторов не окажется полная больница мертвецов, причем ходячих, – предположил я, – тогда медпомощи мы там огребем по самые гланды.

Ольга промолчала. Ясное дело, ответов ни на один из поставленных вопросов у нее не было.

– Заебись план, а? – хмыкнул Смоукер. – Четкий. Хант, как тебе?

Да уж, изначально выбранная нами линия, мягко говоря, перестала быть актуальной. Собственно, вопрос Смоукера завуалировано подразумевал не столько оценку Ольгиной идеи добраться до больницы, которой до плана, как до Луны раком, сколько сомнение в наличии оснований в таких условиях рисковать собственной жопой.

С одной стороны, я данное мнение поддерживал всеми руками, с другой – до родного дома нам пилить больше, чем дохуя, провианта и горючки нужно много, остановка для этого в населенном пункте по пути так или иначе гарантирована, так проще уж это сделать в относительно знакомом городе. Все это я и высказал вслух.

– Стволы еще нужны, – вставил Фитиль в общем-то правильное замечание, – и патроны не помешают.

– Кроме того, рекогносцировку еще никто не отменял, – добавил я, – с разбегу в пекло не полезем, осмотримся на месте, тогда и определимся.

– Ну, будем посмотреть, – протянул Смоукер. – Ты город хорошо знаешь?

– Нормально знаю, – откликнулась Ольга. – Только зря вы надеетесь, порастащили уже все, что только можно.

Снегопад все не утихал, но даже при этом было заметно, как поредел лес по обе стороны дороги. До КПП по моим прикидкам оставалось всего несколько километров. Во время остановки для «отлить», Фитиль, сложив одно из задних сидений, перебрался в багажник, где, согнувшись в три погибели, при помощи горелки развернул полевую кухню, разогрев на всех воды и тушенки.

Организм встретил полутеплые консервы с ликованием, потребовалось немало волевых усилий, чтобы ограничиться только половиной наших скудных запасов.

Лена выпила несколько глотков воды, молча отказавшись от тушенки. Ольга даже не пыталась уговорить сестру. Одного взгляда на нее было достаточно, чтобы понять – дело совсем не в принципах. Я старался вести машину аккуратно, но увидеть все неровности дороги при такой погоде было нереально, машина то и дело подпрыгивала, отчего Лена каждый раз тихо охала, и ее бледное лицо искажалось гримасой боли.

Совсем снижать скорость было нельзя, до заката оставалось всего несколько часов, учитывая рассказанное Ольгой, соваться в город с наступлением темноты – форменное самоубийство.

Впереди показались палатки, модульный вагончик охраны и сетчатый забор, перпендикулярно дороге уходящий в обе стороны. Стрела у шлагбаума отсутствовала, притормозить пришлось только для того, чтобы аккуратно объехать валявшийся на дороге труп. Судя по раскуроченному основанию шлагбаума, стрелу снимали передним бампером на приличной скорости.

– Хант, вырубай светомузыку – сказал Смоукер, передавая мне автомат.

Я выключил противотуманки, дорогу стало различать сложнее, но и шансов заметить нашу машину стало чуть меньше.

Сквозь падающий снег впереди медленно проступали очертания домов. На первый взгляд, никаких отличий со времени моего последнего приезда – в начале осени дали увольнительную на трое суток. Впрочем, погружаться в воспоминания сейчас было не самое подходящее время.

Мы миновали первые дома и несколько валяющихся на дороге человеческих тел. Одно из них, лежавшее поперек дороги почти посередине, переехали на чем-то крупногабаритном. Даже запорошенное снегом, оно заставило комок подкатиться к горлу.

– Куда дальше? – спросил я, не оборачиваясь.

Ольга с заднего сиденья наклонилась вперед и, нависнув над моим ухом, стала объяснять проезд до больницы, периодически сопровождая вербальную навигацию жестами.

– Здесь направо, на мост, – ткнув пальцем в отпочковывавшуюся от шоссе эстакаду, сказала она, – и до второго съезда справа.

– Почему не по шоссе, оно же вроде до центра идет? – запоздало спросил Смоукер, когда мы уже миновали желтые отбойники на развилке.

– Там дальше авария была. Много машин разбитых, не проехать.

Шоссе явно до самого последнего момента активно эксплуатировалось военными, занятыми в эвакуации, и даже при том, что снег, разумеется, никто не убирал, колея позволяла на скорости стабильно держать машину на курсе. Но вот после выезда на эстакаду я почувствовал, что ни полный привод, ни относительная внедорожность нашего транспорта не спасала от периодических заносов.

Когда до больницы оставалось, по словам Ольги, меньше пары километров, впереди сквозь мельтешение снега я уловил какое-то движение. По мере приближения стали различимы фигуры двух человек, бредущих по дороге прямо на нас.

– Не останавливайся, – завидя их, вцепившись в мое сидение, сдавленно выпалила Ольга.

– И не собираюсь, – насколько мог спокойно ответил я, сбросив скорость до минимума, чтобы аккуратно объехать обоих.

Одного взгляда на близком расстоянии было достаточно, чтобы понять, это не путешественники автостопом. У одного отсутствовала рука, у второго была рваная рана на шее с одной стороны, так что голова почти лежала на противоположном плече. Они вялым шагом приближались к автомобилю, но когда между нами оставалась всего пара метров, я плавно выжал газ, и через левое зеркало пронаблюдал, как мертвецы растворились в белой мгле позади.

Ольга с явным облегчением выдохнула и отпустила мое кресло.

– На следующем светофоре направо, больница почти сразу слева, большие ворота и забор, увидишь, – сказала она.

После поворота кроссовер выехал на большую площадь. Слева, как Ольга и сказала, находилось большое белое здание в десять этажей, обнесенное решетчатым металлическим забором метра три в высоту с массивными раздвижными воротами посередине. Некоторые окна в здании были разбиты. На заборе отчетливо виднелась колючая проволока.

И все же первое, что действительно бросилось в глаза, – это количество автомобилей на площади. Несколько армейских, припаркованных рядом с будкой охраны, остальные гражданские. И вот их было, пожалуй, несколько сотен. Они занимали большую часть свободного пространства за исключением небольшого пятака перед воротами и узких проездов, ведущих от него к выездам с площади. Даже на небольшой лужайке, окружавшей памятник какому-то деятелю, было припарковано несколько штук.

Некоторые машины частично или полностью сгорели. Снега навалило прилично, но даже через сугробы то тут, то там были видны трупы и несколько небольших воронок от взрывов.

Очевидно, Ольга не врала насчет расстрела гражданских, большая часть пулевых отверстий в машинах были со стороны больницы.

Я притормозил в доброй сотне метров от ворот и, выключив двигатель, повернулся к Смоукеру.

– Ну что, пора на разведку?

Он кивнул.

– Так, – сказал я, передавая ключ от машины Фитилю, – ты здесь, если что – отъедешь к назад эстакаде, там встретимся.

– Ну, не вопрос, – пожал плечами он, явно недовольный таким решением.

– Осмотримся, – обратился я уже к Ольге, – если все нормально, позовем.

– Давайте побыстрее, – сказала она, поглядывая на сестру.

Фитиль вышел вместе со мной и Смоукером из машины, чтобы перебраться на водительское место.

– Ну что, махнем через ворота? – уже на ходу спросил я Смоукера. – Туда они колючку не вешали.

– На кой хер? – ответил он, вытянув руку чуть левее ворот. – Вон калитка.

Слева от охранной будки действительно наличествовала калитка, которую я сразу не заметил. Сама будка явно пустовала уже какое-то время, дверь была распахнута настежь, стекла выбиты, на единственном столе внутри слой снега толщиной с ладонь.

Тишина вокруг стояла полная, лишь изредка нарушаемая карканьем воронья, вившегося вокруг нескольких относительно свежих, видимо, трупов.

Подойдя почти вплотную к воротам, за одной из машин мы увидели четырех дворовых собак, глодавших лежащую на земле оторванную взрывом или просто крупным калибром человеческую ногу. Три помельче, видимо, терпеливо дожидавшиеся, пока сильнейший наестся, сразу бросились наутек, главарь шайки, напротив, схватив зубами голень и не будучи в состоянии поднять ногу полностью, волоком оттаскивал ее, не забывая попутно злобно рычать на нас.

Смоукер поднял было на всякий случай ствол автомата, но я, положив руку на ствольную коробку, мягко опустил его вниз, показав Смоукеру движением головы, что лучше обойти. Псина проводила нас взглядом, но следом не пошла, считая, что отстояла свою добычу.

Калитка оказалась незапертой, только закрытой на задвижку. Петли для замка были соединены намотанной проволокой.

– Безопасность на высоте, – хмыкнул Смоукер, переведя автомат за спину, стал не спеша разматывать проволоку.

Пока он был поглощен этим занятием, я пытался рассмотреть что-нибудь через окна первого этажа больницы. Но до здания было не меньше метров тридцати, кроме того, в отсутствие электричества во всем городе на улице было намного светлее, так что узреть ничего интересного не удавалось.

К площадке перед рядом дверей вела широкая лестница и огибавшие ее по сторонам два широких полукруглых пандуса. Сами двери, как центральные раздвижные, так и обычные распашные, по краям были из темного стекла и тоже не давали возможность увидеть что-либо внутри здания.

Смоукер тем временем закончил возиться с проволокой и, отодвинув щеколду, толкнул решетку калитки. Та со скрежетом и скрипом отворилась, и мы зашли на территорию.

– Люди здесь все же есть, – заметил Смоукер, указывая на вытоптанную в свежем снегу тропинку, ведущую к центральному входу.

– Я уже не знаю, хорошо это или плохо, – буркнул я, вспоминая Ольгин рассказ.

– Заходить не будем, глянем вполглаза, если заведение работает, вернемся к тачке.

– Глянем.

Смоукер первым поднялся по лестнице, дернул одну дверь, вторую, крайняя слева оказалась открыта. Он приоткрыл дверь и заглянул внутрь. Прошло секунд пять, прежде чем он многозначительно изрек: «Хмм…»

– Что?

– В том и дело, что ничего.

Он зашел в здание. Я следом.

Широкий холл во всю длину. Как только дверь за нами закрылась, стало почти темно, только в дальнем конце было посветлей от окон с противоположной стороны.

Прямо перед нами стоял ряд турникетов, за ними ряд рамок металлоискателей. Слева и справа от металлоискателей по одному большому интроскопу и кабинке для личного досмотра. На одном из столов рядом с интроскопом лежал мобильный детектор взрывчатки, этими штуками мы проверяли всех эвакуируемых перед входом на КПП. Похоже, всю эту байду установили недавно, наверное, при вводе карантина.

Справа вглубь холла тянулась длинная стойка регистратуры, слева – гардероб и несколько рядов кресел, как в зале ожидания. Дальше виднелись широкие проемы лифтов, по паре с каждой стороны.

Людей в холле не было. Мы простояли еще несколько секунд без движения, прислушиваясь. Ни звука.

– Ау, есть кто дома? – громко спросил Смоукер в пространство.

Я не стал ждать ответа и, обойдя турникеты, направился к стойке регистратуры, где на оргстекло перегородки скотчем были прилеплены большие листы с крупными надписями.

«Порядок процедуры эвакуации», по пунктам. Рядом лист с номерами СЭПов, против каждого один или два номера кабинетов. Местонахождение временного хранилища личных вещей и тому подобное.

– Есть что полезное? – спросил подошедший Смоукер, дымя сигаретой.

– Пока нет, может, по кабинетам пройдемся? – предложил я.

Смоукер открыл было рот, но ответить не успел.

– Замерли оба и подняли руки! – раздался голос со стороны входа.

Приплыли, бля. Из досмотровых кабинок выскочили два человека с автоматами, из-под стойки, перед которой мы стояли, вынырнули еще трое. Краем глаза я уловил движение у лифтов, с той стороны нас тоже встречали.

Мы медленно подняли руки, у Смоукера сигарета так и осталась зажатой между пальцев.

Худшее, что я представлял себе до этого момента, – нас сцапает военная полиция на территории. Похоже, это было из серии, когда реальность превосходит все ожидания. Эти хрены были в гражданской одежде и к армии или полиции, кажется, никакого отношения не имели.

– На колени встали! Руки не опускать! – мужик, который кричал, подбежал к нам и уже чуть спокойнее скомандовал к троим за стойкой, – Давайте, бля, стволы у них заберите.

– Дэн, не ори, сейчас, – ответил за всех троих молодой парень в центре.

Троица отбежала от стойки и скрылась где-то в глубине помещения между стеллажами с папками, а секунд через пять выбежала в холл со стороны турникетов.

Я лихорадочно прикидывал, стоит ли изобразить бойцов при исполнении: нападение на оных в условиях военного положения было приговором для нападавшего, стрельба на поражение открывалась без разговоров.

Оставшийся у кабинок автоматчик подбежал к выходу из здания и, почти прилипнув мордой к стеклу, осматривал окрестности.

– Вы хоть в курсе, что полагается за ваши действия при военном положении? – спросил я, стараясь держаться как можно увереннее.

– Еще раз вякнешь – получишь пулю, – ответил у меня из-за спины кто-то из тех троих, что скрывались за стойкой регистрации.

Проверять его слова я не решился, если Ольга не врала, то этим засранцам может быть абсолютно по барабану любое положение.

С нас сняли автоматы, после чего тот хрен, которого назвали Дэном, принялся хлопать по карманам сначала Смоукера, потом меня.

Нащупав пистолет, он расстегнул две верхних пуговицы моей куртки, запустил туда руку и попытался его вытащить. Крепко привязанный, пистолет не поддавался. Засранец с силой дернул его разок так, что шнурки перевязи впились мне в плечи, после чего озадаченно уставился на меня.

– Че за хуйня?

– Он привязан, – спокойный тон давался мне уже с большим трудом.

– Дебил, бля, отвязывай давай, – с этими словами он с силой ткнул мне стволом автомата в висок.

Я подчинился. Мысль в голове была только одна – нас не убили сразу, значит, им что-то нужно.

Как только я передал пистолет, нам накрепко смотали руки за спиной скотчем и, подгоняя прикладами и матюками, потащили в дальний конец холла, потом направо по коридору и вниз по лестнице, где шедший впереди Дэн и кто-то позади нас включили фонари, освещая путь. Пройдя четыре пролета и пару коридоров, мы попали в большой зал с пустым бассейном посередине, где нас снова поставили на колени недалеко от бортика.

После недолгих вполголоса переговоров нападавших, все, кроме Дэна и еще одного мужика, у которого за спиной висел автомат Смоукера, ушли обратно наверх.

– Кто еще с вами? – спросил Дэн, наведя на нас фонарь.

По спине пробежал холодок, до меня окончательно дошло, насколько серьезно мы попали. Как только они узнают, что им нужно, почти наверняка тут же нас грохнут. Если будем молчать – тоже грохнут, чуть позже. Смоукера, видимо, тоже не посещали никакие светлые мысли, потому молчал вместе со мной.

– Вы че, ебанутые что ли?! – разозлился Дэн и врезал мне носком ботинка под дых.

Больше от неожиданности, чем от боли, я завалился вперед и сильно треснулся головой об кафельный пол. Дыхание перехватило, я только беззвучно открывал и закрывал рот.

– Тоха, подержи фонарь, – сказал Дэн своему приятелю, и, переступив через меня, подошел к Смоукеру.

Вдохнув наконец воздуха, я попытался подняться.

– Лежи, сука, – Тоха наступил мне на спину, заставив растянуться на полу.

– Я тебе щас колено прострелю, веришь? Веришь?! – с нажимом сквозь зубы процедил Дэн.

– Верю, – ответил Смоукер.

– Кто еще вами? Че здесь делаете?

– У нас раненый. Мы хотели его врачам передать.

– Какие врачи? – искренне удивившись, заржал Дэн. – Че ты мне плетешь тут?

– Я не плету, я объясня…

– Не пизди!

Раздался звук удара, Смоукер тихо взвыл и повалился на кафель рядом со мной, получив прикладом.

– Вас в машине минимум трое было с оружием, – тоном, не терпящим возражений, произнес Дэн, – и не надо мне тут зачехлять, что он раненый. Еще раз для тупорылых: че здесь забыли?!

В этот момент там, откуда мы заходили, хлопнула дверь.

– Что у нас тут? – донесся от двери еще один голос.

– Карантинщики, двоих взяли, – ответил Тоха, – пиздят про какого-то раненого.

– Ну-ну, понятно. Сейчас посмотрим. Поднимите-ка их.

Нас обоих рывком подняли и поставили обратно на колени.

– Так, – протянул вошедший, наклонился и посветил фонарем поочередно на наши лица, – Дэнчик, иди-ка ты наверх, ребятам помоги.

– Старый, я…

– Все, я сказал, – спокойно и властно прервал его Старый. – Череп хоть не проломил. Кто ж по голове-то стучит, а? Давай родной, топай, не серди меня.

Дэн, не проронив больше ни слова, вышел из зала.

Я глянул на Смоукера. Он был без шапки, а с левой стороны головы красовалось приличное рассечение, кровь капала с мочки уха.

Старый почти шепотом перебросился несколькими фразами с оставшимся в зале Тохой, потом отошел и вернулся с пластиковым креслом, которое поставил в метре от меня и уселся в него, чуть подавшись вперед. Рассмотреть его никак не получалось из-за пляшущих после света фонаря цветных кругов перед глазами.

– Зовут меня Степан Артемьевич, – представился Старый. – Откуда ж вы такие, ребятки, нарисовались? Прямо теряюсь в догадках. Может, просветите?

– Мы везли раненого в больницу, – тщательно подбирая слова, начал я, – должны были передать врачам, чтобы оказали ему медицинскую помощь. Здесь же есть медперсонал? – спросил я как бы невзначай.

– Не-не, дружок, кстати, как тебя?

– Семен, – сказал я.

– А ты? – обратился Старый к Смоукеру.

– Иван.

– Ваня и Сеня, значит. Так вот, Сеня, так дело не пойдет. Сперва вы мне на вопросы ответите, а там видно будет.

Попытка втянуть его в диалог провалилась. Но без информации не будет ни единого козыря на руках.

Круги перед глазами, наконец, начали растворяться в темноте зала. В свете фонаря передо мной сидел высокий грузный мужик, на вид полтинник, может, больше, судя по сильно седеющим аккуратным усам и короткой бороде, волосы на голове были коротко стрижены. Что реально привлекало внимание, так это синий бронник с надписью «PRESS» и затертыми пятнами крови.

– Значит, раненого везли, говорите. И где он, этот раненый?

– Снаружи.

– В синем паркетнике?

– Да, вы знаете, где они?

– Вопросы задаю я, ты отвечаешь, – не меняя благожелательного тона, вкрадчиво произнес Старый, – в третий раз объяснять не буду. Сколько вас всего?

– Пятеро.

– То есть машина одна?

– Да.

– И все из одной военчасти?

Что он хочет узнать? Что? Наверняка мы живы только потому, что он этого пока не знает. Смоукер отмалчивался. То ли ему действительно крепко досталось, то ли просто не видел выхода из ситуации.

– Не все, нет, – покачал головой я.

– А кто остальные?

– Точно не знаю, недавно пересеклись.

– Машина у вас откуда? Оружие? – вдруг сменил тему Старый.

– Оружие табельное, – я сразу ответил на самый простой вопрос, чтобы дать себе время подумать.

– Понятно, а машина?

– Нашли, на дороге.

– С ключами внутри, – с налетом иронии как бы подсказал Старый.

– С трупом внутри, – быстро нашелся я, – ему вроде уже без надобности.

– Понятно, – усмехнулся Старый, – а «Зиг Зауэр» тебе по табелю положен? – спросил он про пистолет.

– В бардачке нашел, – не моргнув глазом, ответил я.

– Ну да, ну да. А ты, друг мой ситный, – обратился он к Смоукеру, – что такой неразговорчивый?

– Голова болит, – буркнул тот, – дайте закурить.

Смоукер решил потянуть время. Хотя, судя по всему, фактор времени для этих людей особого значения не имеет. А помощи ждать все равно неоткуда, даже если Фитиль после долгого нашего отсутствия решит заглянуть в больницу, в лучшем случае его ждет та же судьба, что и нас.

– А отчего ж не дать, – Старый был само гостеприимство.

Он, не торопясь, извлек из кармана пачку сигарет и, достав одну и привстав с кресла, поднес сигарету к лицу Смоукера, после чего выудил из другого кармана зажигалку, и, щелкнув ею, подождал, пока Смоукер прикурит.

– На чем я остановился?.. – Старый потер бороду. – Да, в бардачке нашел, значит. Давно из части слиняли? Или с дежурства? – его тон почти неуловимо изменился, стал жестче.

Все предыдущее было так – разговор по душам.

– Мы не линяли, – стараясь говорить твердо, но без вызова возразил я, – на нас напали, выбора не было.

– Кто напал?

– Мертвецы.

– А где конкретно произошло?

– На объекте.

– Сеня, – Старый подвинулся ближе и навис надо мной, – ты в угадайку решил со мной поиграть? Или статус свой не просекаешь?

– Ну это же секретная информация, – как бы оправдываясь, ответил я.

Это был риск, но если начнут бить, хоть пойму, что им от нас понадобилось. Старый замолчал секунды на три, я уже приготовился к худшему, но он вдруг рассмеялся.

– Веселый ты парень, Сеня, – он шутливо погрозил мне пальцем, – такого Вербова не знаешь случаем?

Я отрицательно помотал головой. Старый принялся называть какие-то другие фамилии, позывные, спрашивать, а знаю ли я их. Назвал больше десятка. Но никого из этих людей не знал ни я, ни Смоукер. Врать тоже не решился, мало ли, зачем спрашивает.

– Ну ясно, – как-то разочарованно вдруг констатировал Старый.

Он перестал нависать надо мной и откинулся на спинку кресла. Все, вопросы кончились. Так что он хотел? Что узнал? Я же вроде и не сказал ничего.

– Артемич, может я спрошу? – осведомился Тоха.

– Спросил уже один тут, – резко осадил его Старый. – Не врет он. Прибалтывает конечно, но карантинщик из него такой же, как из тебя, Анатолий, балерина.

Отодвинулся, обсуждает вслух, все, для них мы уже не жильцы. Что делать? Сердце колотилось все быстрее, пробила нервная дрожь. Что же, блядь, делать?! Стоп! Карантинщики…

– Ладно, – Старый поднялся с кресла и махнул Тохе, – заканчивай здесь, потом наверх.

Он повернулся к выходу. Раздался щелчок предохранителя.

– Стойте! – крикнул я. – Я знаю, что вам нужно!

– А толку? – отмахнулся Старый.

– Дайте мне одну минуту. Всего одну.

– Ну, – скучающе изрек он.

– Карантинщики вас прижали, так? – быстро заговорил я. – У вас здесь еда, медикаменты, оружие есть, людей вроде тоже достаточно, обороняться удобно с таким забором, так?

По молчанию обоих я понял, что на верном пути. Спокойно, главное – спокойно. Теперь не ляпни лишнего.

– Только патроны у вас на исходе. Эти ваши, – я кивнул на Тоху, – думали, что мы из их группы. Вы поняли, что нет, но решили, что раз форма такая же, то, может, мы в одной части с ними служили, и как наживку нас использовать, так?

Лицо Старого я не видел, но стоял он неподвижно, слушал, значит, я действительно угадал.

– Карантинщиков не знаю, да, но знаю, где патроны можно достать. Много, на год вперед хватит.

Я замолчал. Сердце продолжало отбивать бешеную чечетку в груди. Старый понял, что продолжения не последует, и приземлился обратно в кресло.

– Смышленый ты парень, Сеня, – одобрительно усмехнулся он, – быстро соображаешь, молодец. А что за место?

Ну да, так я тебе и сказал.

– За городом, сами не найдете, показывать надо.

– Ну ты скажи, может, мы там были уже?

– Если бы были, – парировал я, – с патронами бы полный порядок был.

Наглею? Да нет, нормально. Другого шанса не будет.

– А не тот ли это объект, с которого вы от мертвых свинтили?

– Не тот, – соврал я, но тут же добавил, вспомнив мертвецов на эстакаде, – даже если они и туда добрались, сейчас холодно, вялые уже все.

Старый опять потер бороду, помолчал.

Снова хлопнула дверь, в зал вошел еще кто-то. Он подошел к Старому и, наклонившись, начал ему что-то шептать на ухо. Тот слушал, потом в какой-то момент раздраженно цокнул языком, буркнул: «Твою мать! Хорошо, я понял, свободен».

Человек развернулся и быстрым шагом покинул зал.

– Ладно, – Старый вновь обратился ко мне, – уговорил, завтра утром с парнями поедешь. А ты, Ваня, здесь пока отдохнешь, а то вдруг приятель твой передумает, доверяй, как говорится, но проверяй.

– Без него не поеду, – заявил я, – или оба, или никак.

Старый снова подался вперед и внимательно посмотрел на меня.

– Я ведь все равно узнаю, так или эдак – вкрадчиво, вроде даже не угрожая, произнес он. – Можно ведь и по-другому поговорить?

– Язык откушу, – не отводя взгляда, сказал я, – все равно ведь убьете, мне терять нечего.

– Врешь, – спокойно сказал Старый, – а если нет, мы вот с Ваней по душам пообщаемся, да?

Смоукер впервые за весь разговор поднял голову и молча впился взглядом Старому в глаза. Тот изучал его несколько секунд, потом мотнул головой, крякнул и встал на ноги.

– Хорошие вы ребята, ничего не скажешь, – с улыбкой произнес Старый, – правильные, гвозди из таких делать. Вот слово даю, если завтра в обратный путь не пустыми поедем, – отпущу, даже гостинцев в дорогу заверну. Оружие только, уж не обессудьте, отдать не могу.

– Ничего, спасибо, – ответил я. – Так есть у вас доктор? Ему бы голову перевязать, – я кивнул в сторону Смоукера.

– Решим, – махнул рукой Старый, уходя.

Ублюдок. Теперь, когда мы стали нужны, он вновь превратился в олицетворение радушия. Оружие он не отдаст. Будто всерьез предполагает – поверим, что вот от сердца отрывает. Я ни на долю секунды не сомневался, что слово его говна не стоит, и как только мы окажемся на складе, он пустит нам пулю в башку, может, и того раньше.

Минут через пятнадцать мне и Смоукеру смотали скотчем уже ноги, но освободили руки. Как оказалось – ненадолго. Принесли пожрать. Рисовая каша с говядиной в полимерной упаковке из содержимого армейского сухого пайка и вода в пластиковых стаканах. Из столовых приборов наличествовала только пластиковая ложка. Предусмотрительные говнюки, получить из этого хоть какое-то подобие оружия вариантов не было никаких.

Ели под прицелом автоматов, так что даже приберечь, допустим, обломок этой самой пластиковой ложки для проверки на прочность армированного скотча не представлялось возможным.

После ужина нам снова связали за спиной руки, попутно привязав к разным, торчащим из стены в паре метров друг от друга батареям отопления, привели женщину с небольшой сумкой через плечо, на которую была нашита эмблема Красного Креста.

На женщине, в отличие от всех остальных людей, которых я здесь видел, была медицинская униформа, пуховик был украшен нашивками с тем же красным крестом и надписью «Реанимация». Она создавала стойкое впечатление заложницы, не только потому, что ее привели, но и потому, что здоровьем Смоукера ее озадачили прямо-таки в приказном порядке. Впрочем, если она здесь и не по своей воле, то довольно давно, затравленного взгляда нет, а жлобы с автоматами вели себя с ней вполне буднично.

Голову Смоукеру она зашивала очень неторопливо, постоянно причитая, что Тоха, стоявший рядом и освещавший фонарем рану, неправильно это делает, не под тем углом, опускает руку и так далее. На четвертый раз Тоха не выдержал, кинул ей фонарь, сказал, что если дохуя умная, то пусть сама светит, как ей надо, после чего перетащил кресло, в котором сидел Старый, на угол бассейна метрах в пяти от нас и уселся в него, развалившись в максимально вальяжной позе.

Сам на себя Смоукер со связанными за спиной руками светить, естественно, не мог, но женщину-врача это нисколько не озадачило, фонарь был передан мне, причем буквально в зубы. Шила и бинтовала она долго, но профессионально, насколько я, знакомый с этими вещами, в основном, по коротким курсам первой помощи, мог судить.

Пару раз от них до меня доносился шепот, почти на границе слышимости, так что слов я не разобрал.

К тому времени, как голова Смоукера была забинтована, а поверх бинтов надета валявшаяся все это время на полу шапка, два жлоба, скучавших у входа, по указанию Тохи притащили с другого конца бассейна два дубовых от холода старых больничных матраса.

На этом приятности закончились. Помещение покинули все до одного. В зале стало темно хоть глаз выколи.

Я подвинул матрас ногой ближе к себе и кое-как устроился на нем, улегшись на правый бок.

– Как ты там? – спросил я в пространство, выждав еще несколько секунд.

– Нормально, жить буду, – отозвался Смоукер, и тут же уточнил, – пока что.

Сотрясение у него, точно. Это при том, что даже если мы завтра будем здоровы как космонавты, со связанными руками против нескольких вооруженных людей можно даже не трепыхаться.

– Ты, кстати, круто разобрался, – прокашлявшись, сказал Смоукер, – я просечь не успел.

Оставалось только надеяться, что он понимал – нас все еще могли слушать. Правда, в открытую предупреждать его об этом мне тоже не хотелось, чем меньше противник о нас знает, тем лучше.

– Жить хотелось, – пожал плечами я, – половину на ходу додумал.

– Мне все еще хочется.

Да ясен хер, что это только отсрочка. И наличие десятка часов запаса для размышления вряд ли принесет какую-то пользу. Нет, твою мать, я еще не смирился, надо попытаться.

Я перевернулся на живот, почувствовав, что правая рука уже окончательно затекла. В нос тут же шибанул резкий запах от старого плесневеющего матраса.

– Ты чего там? – спросил Смоукер, сам он, судя по отсутствию каких–либо звуков, так и не двинулся с места.

– Да заснуть пробую. Не получается, мыслей в башке много.

– Я тут тоже думаю, этот Старый как забыл про раненого, когда ты ему про патроны стал насыпать.

– Либо неинтересно ему, либо до Фитиля уже добрались.

– В любом случае, я бы на его месте не сунулся, – помолчав, подытожил Смоукер.

Да, я бы тоже. Рассчитывать придется только на себя.

Страх все еще накатывал волнами, не давая нормально сосредоточиться, в ушах раз за разом звучал щелчок предохранителя, после которого лишь секунды отделяли бы от смерти. Бля, возьми себя в руки, хватит сопли на кулак мотать! Думай!

Сколько же людей у Старого в распоряжении? В засаде участвовало шестеро, плюс он сам, плюс женщина-врач. Это минимум. Нет, плюс еще один, кто-то же спалил наш приезд. Сомневаюсь, что наблюдателем был кто-то из последних двоих, да и с точки своей он не ушел бы, завидя нас.

А один ли наблюдатель? Здание почти квадратное, чтобы перекрыть все мертвые зоны, потребуется четыре человека, и на месте Старого я бы так и поступил. Так что двенадцать минимум, а не восемь. Уже дохера.

Сколько из них завтра поедут? Информация от меня ненадежна, патроны – это важный, но все равно только бонус, на который они изначально не рассчитывали. Жертвовать обороноспособностью больницы не станут. Значит, на вылазку соберется меньше половины, это четыре-пять человек. Но даже такого количества для двоих связанных многовато.

А времени будет всего пара часов, чтобы попытаться рвануть когти. Ведь грохнуть нас могут еще на подъезде к складу, как только завидят въезд на территорию. В больнице и рядом дергаться смысла ни малейшего. Значит, только в дороге.

Что по транспорту? Теоретически они могут использовать любой автомобиль, стоящий на площади. С другой стороны, какой смысл заправлять тачку, которую могут с этой же площади угнать? Нет, я бы поставил машины непосредственно на территории, а площадь использовал бы в качестве заправки, сливая бензин с баков при необходимости, только вот ни одной машины на территории самой больницы заметно не было, когда мы заходили. Впрочем, здание большое, с подземными этажами, не может ли здесь быть и подземный гараж? Да запросто, например, на несколько машин реанимации.

Весь транспорт они использовать точно не станут, вдруг что случится во время вылазки, но и на одной тачке не поедут. Рисковать делать два рейса в их ситуации глупо, да и место могут спалить, мало ли, куда я их повезу. Если у них легковые, то оптимально по грузоподъемности – три. Если есть что побольше, тогда две. Но опять же, оба варианта одинаково хуевые. Сколько бы машин не было, меня и Смоукера наверняка посадят в разные.

И в каждой будет водитель и минимум один человек для нашей охраны. Даже если удастся навести шухеру, пнуть водилу, и даже если машина при этом улетит с дороги, шансы все равно в лучшем случае один к двум. Не говоря уже про то, что, находясь в разных машинах, не сможем скоординировать наши действия.

Спустив ногу с матраса, я тихо отстучал ботинком по кафелю цифровой код провала операции. Все коды знали только связисты, но базовым вещам у нас учили всех подряд.

Смоукер вместо ответа начал копошиться, явно пытаясь максимально приблизиться ко мне. Я сделал то же самое, так что в итоге мы смогли общаться шепотом настолько тихим, что чтобы его услышать, понадобился бы хороший направленный микрофон, предполагать наличие которого в группе Старого в рабочем состоянии, припасенного специально для подобных случаев, было чем-то из разряда параноидального бреда.

– Ты не слышал что ли ничего? – с ходу спросил Смоукер, очевидно имея в виду его перешептывания с врачом.

– Нет.

– Мы никуда не доедем завтра. На выезде из больницы будет ждать засада. Постреляют тех, кто поедет, потом захватят больницу.

– Кто захватит?

– Другая группа, может и карантинщики, не знаю. У них со Старым война.

– Это врач сказала?

– Ну да, что, не веришь?

– Да нет, почему, верю.

Я действительно искренне верил. Более простого объяснения всему этому не было. Старому устраивать такой сложный спектакль бессмысленно, а для врача от передачи нам фальшивой информации ничего бы не изменилось. Другой вопрос, как бы нам самим под пули не попасть?..

– А врач твоя ничего не говорила по поводу того, чтобы нас не покрошить, пока они людей Старого выносить будут?

– Говорила, – ответил Смоукер, – отличить просто, камуфляж и связанные руки.

Ну, логично, блин. Задавать очевидный, вертевшийся у меня на языке вопрос я не стал. В нашем положении любая тень шанса – это гораздо больше, чем приходилось рассчитывать всего несколько минут назад. Просто смириться с самим фактом своего положения было чрезвычайно непросто, все нутро протестовало против роли статиста, даже нет, котенка, которого уронили на ринг между двумя разъяренными бойцовыми псами. Конечно, котенок их мало интересует в данный конкретный момент, но попасть под раздачу может легко. Можно было сколько угодно анализировать и выстраивать тактические схемы, но факт нашего пребывания в полнейшей заднице неизменен.

Вообще, если бы существовал «джекпот наоборот», то за последние двое суток мы таких сорвали бы штуки три. И будущее в ближайшей перспективе вырисовывалось все более печальным.

Глава 6

Год четвертый, лето.

Если последствия полностью известны заранее – выбор теряет смысл. Если последствия абсолютно неизвестны – тоже. Выбор покоится на субъективно очерченной границе между причинно-следственной связью, лишающей человека любимой короны венца творения, и хаосом непонимания связи событий во времени и пространстве, выбивающим из-под ног почву сложившейся в сознании картины мироздания. Вся сущность выбора сводится к приблизительному решению уравнений с несколькими неизвестными и собственному толкованию последствий, обеспечивая необходимой индульгенцией при любом раскладе.

Долгое время я искренне считал себя человеком, медленно принимающим любые решения. Впрочем, это не было недостатком с моей точки зрения, я втайне кичился вдумчивостью и ответственным подходом деталям. Процесс приносил спокойствие и ощущение стабильности.

Когда же мир вокруг перевернулся с ног на голову, обстоятельства часто стали требовать чуть ли не мгновенной реакции, уравнения стали проще, да и сам я их максимально упрощал, изо всех сил пытаясь подстроиться под новые условия.

Множество ответов, особенно простых, всплывают из подсознания почти моментально, весь остальной процесс выбора, способный растянуться на бесконечность, занимает осознание и доказательство самому себе правильности избранного пути.

И именно принятие собственного сознания по большей части в роли пассажира далось тяжелее всего. В какой-то мере спасала мантра про капитана корабля. Не стоит же капитан днями и ночами у штурвала, для этого есть рулевой. Только вот иногда твой корабль летит на скалы, а все, что ты можешь в этот момент, – наблюдать с мостика и делать вид, что тебе совсем не страшно.

Выбраться на ощупь с чердака и перепрыгнуть с короткого разбега на крышу соседнего здания оказалось самой простой задачей. Расстояние было всего метра три, и хотя нога после укуса еще ныла, передвигаться не мешала. Я даже расслабился немного, узрев на дальнем от меня краю крыши железные поручни пожарной лестницы. Оставалось только спокойно спуститься вниз и усвистывать на форсаже к оговоренному месту встречи.

Но в эту же секунду меня кольнуло ощущение опасности рядом. Не интуиция, нет, и уж точно я еще не ебнулся окончательно, чтобы считать себя экстрасенсом. Просто иногда ты видишь что-то периферическим зрением, слышишь вроде даже не звук, а его отголосок и не придаешь в тот момент ему значения. Но мозг, уже натасканный несколькими годами почти непрекращающегося стресса, где-то на подсознательном уровне продолжает анализировать и, спустя какое-то время, выдает готовый результат.

За мной наблюдали. Повертев башкой, я довольно быстро обнаружил причину моей тревоги. Крыша дома через улицу справа. Двое. С оружием. Метров сто пятьдесят. Твою же мать! Я уже не помнил, когда последний раз так крепко и надолго влипал в неприятности.

Не теряя времени и не желая оставаться на потенциальной линии огня, я бросился к пожарной лестнице. Но выстрелов слышно не было.

Быстро спустившись и спрыгнув с ржавеющей и предательски со скрипом покачивающейся металлоконструкции, оканчивающейся на высоте метров трех от земли, я приземлился с перекатом, после чего, почти прижавшись к стене дома, добежал до низенькой арки под переходом между домами, выводившей на улицу. Продвинувшись уже шагом до ее конца, вжимаясь спиной в холодные и грязные панели из искусственного мрамора, аккуратно выглянул в проем между стеной и водосточной трубой.

Дохлятина, из той, что осталась на улице, а не кинулась за мной в здание, увлеченно жрала убитых нами собак. Рядом с ними в ту минуту можно было фотографироваться без особого риска.

Внимательно всматриваясь в верхнюю границу одного из относительно высоких для этого района города зданий, стоявшего правее от меня на противоположной стороне улицы, я пытался снова найти глазами местоположение двух потенциальных противников.

Разборка с собачьей стаей ожидаемо не осталась незамеченной не только зомбаками. Людей в городе становилось меньше с каждым годом, но здесь все еще действовало немало разномастных групп, которые не пытались свалить подальше, а продолжали находиться в пределах смертельно опасной «кормушки», периодически выползая из берлог поохотиться за едой, барахлом, патронами, оружием и иногда людьми, с трупов которых можно было впоследствии снять все перечисленное выше.

Так, одного нашел. Но только одного. Он переместился ближе к левому краю здания и теперь мог свободно простреливать как крышу, с которой я спустился, так и выход из арки.

Второй сейчас движется ко мне? Если бы я не знал так хорошо Смоукера, то подумал бы, что это они с Алисой наковыряли где-то патронов и решили помочь мне выбраться.

Кстати, действительно ли их двое? Если с той стороны целая группа, то шансов у меня против них ни малейших, даже если бы было с чем воевать.

Нужно отходить. Почти напротив пожарной лестницы был черный вход в подъезд следующего дома, но мне безумно не хотелось повторно соваться в незнакомое здание. Значит, во двор.

Напоследок еще раз осмотрел видимые окрестности. Наблюдатель все так же торчал на одном месте, зомбаки и не думали расходиться. Вот и ладненько, пора выдвигаться.

Пробегая мимо входа в подъезд, я остановился, приложил ухо к двери и, задержав дыхание, прислушался. Тишина. Потянул ручку на себя, обесточенный электромагнитный замок предсказуемо не создал мне препятствий. Приоткрыв дверь на небольшой, но заметный даже издалека угол, я рванул дальше во двор.

Если будут в поисках меня проходить здесь, удастся выиграть немного времени, проверить здание на всякий пожарный им придется.

Двор оказался довольно просторным, в центре детская площадка: карусели, качели, горка, вокруг лужайка с деревьями, вымощенными дорожками и скамейками. На дороге рядом с домами припарковано несколько автомобилей. Вот колеса бы мне сейчас точно не помешали, но об этом оставалось только мечтать.

Я промчался насквозь, к выезду из двора, перемахнув преграждавший путь шлагбаум, ненадолго задержался у угла дома и, коротко выглянув на улицу, удостоверился в отсутствии противника. После чего, наметив следующую точку маршрута, понесся налево по улице, параллельной той, где мы схлестнулись с собачьей стаей.

Метров через сто, пересекши улицу по диагонали, нырнул направо в переулок, мимоходом наскоро проверив – нет ли за мной хвоста. Так, следующая цель – тентованный армейский грузовик, врезавшийся в кирпичный забор небольшой церкви. Метров сто пятьдесят.

Бежать по широкой улице по прямой с одной и той же скоростью – это все равно что таскать тигра за хвост, даже самый косоглазый и криворукий стрелок имеет превосходные шансы поставить жирный крест на твоем существовании. Впрочем, в идеале я бы вообще предпочел передвигаться полуползком узкими переулками и дворами, где вероятность неожиданно получить пулю в башку стремилась к нулю. Проблема в том, что в этой части города дорогу я знал только приблизительно, надо было хотя бы вернуться к гостинице, чтобы маршрут к схрону прикинуть более-менее точно. Да и встреча даже с парой зомбаков в узком переулке без оружия могла перерасти в серьезные неприятности.

Водительская дверь грузовика была приоткрыта. Я вскочил на подножку и заглянул в кабину. Никого, о водителе напоминала только смятая армейская кепка на потертом и продавленном сидении. Ключей в замке зажигания, конечно, не оказалось. Это не особенно расстроило, завести нынче первый попавшийся двигатель было бы под силу разве что с помощью магии.

Вскарабкавшись в кузов через задний борт, я заметил в глубине под сидушками несколько деревянных ящиков. Мысленно попросив высшие силы поддержать меня в эту трудную минуту и отщелкнув замки, удерживавшие крышки, я принялся поочередно открывать каждый. Химзащита, снова химзащита, противогазы, бронежилеты. Бля, не мой сегодня день. Ни патронов, ни оружия, а бронник мне сейчас только повредит. Мобильность ниже, устану быстрее, а отстреливаться все равно нечем.

По мере приближения к гостинице стали попадаться зомбаки. Пока немного, местность относительно открытая, да и силы бежать еще не покидают, можно было позволить себе игнорировать их. Некоторые увязывались следом, постепенно отставая. Впрочем, я прекрасно отдавал себе отчет, что за спиной на самом деле собирается большая толпа, и как только остановлюсь, рано или поздно она меня достанет, запах крови для них был как проложенный маршрут в навигаторе.

Отдых между перебежками становился все короче, дохлятина почти не давала перевести дух, изредка приходилось защищаться. Благо, теперь уже не голыми руками, на пути я не раз натыкался на человеческие останки, какие-то подобия баррикад. За это время успел подобрать и выкинуть кухонный нож, бейсбольную биту и строительный молоток. С последним, справедливости ради надо сказать, расстался не по собственной воле, он застрял в черепушке зомбака.

Сейчас я тащил с собой двухкилограммовый колун, который хоть и справлялся с располовиниванием черепов дохлятины не хуже, чем с поленьями, в плане экономии сил был хуже некуда. Лишний повод похвалить себя за потерю боевого ножа, который был практически идеален в этом плане.

Когда до гостиницы осталось километра полтора, я почувствовал, что начинаю уставать. Хвост надо было где-то сбрасывать.

Я рассчитывал только на то, что мало кто из этих тварей, даже летом, в пик активности, хорошо справлялся с определенными действиями: плавание, удержание равновесия, лазание и далекие прыжки. И уже сейчас, завидев далеко впереди знакомую синюю надпись «Атлантис», я напряг память, вспоминая, что видел с эстакады днем ранее.

К самой гостинице даже подходить не стал, сделав небольшой крюк, пересек шоссе по надземному переходу, лестницы твари не очень любят, хотя надолго их это не задержит.

После перехода, свернул направо, в туннель, прорезавший насквозь насыпь, по которой проходила железная дорога. С той стороны оказалась какая-то бывшая промзона. Слева, если пройти по грунтовой дорожке под эстакадой, виднелся выезд на шоссе, справа, чуть вдалеке, несколько промышленных зданий, явно не эксплуатировавшихся уже несколько лет, впереди нагромождение каких-то мелких складов, гаражей, шиномонтажей и автомастерских.

Что ж, может оказаться что-то полезное, пока дохлятина не понабежала, стоит оперативно прошерстить территорию.

Подходя ближе, я увидел – здесь явно кто-то уже побывал до меня, и не один раз. Выбитые стекла, выломанные двери, перекушенные дужки амбарных замков и перепиленные петли. Повскрывали и порастащили, шакалы, бля.

Ближайший небольшой ангар с выцветшим баннером, обещавшим все виды ремонта, был открыт, правая створка ржавеющих ворот, находившихся посередине длинной стороны, распахнута настежь. На земле неподалеку валялся навесной замок. Обойдя здоровенную лужу с масляными разводами перед входом, я заглянул внутрь. Через ряд окон в стене напротив пробивалось достаточно света, так что глазам не пришлось привыкать.

Верстаки, выпотрошенные металлические шкафы, с валяющимися рядом инструментами, слева ближе к торцу выложенная кафелем длинная яма с парой лестниц на торцах, ведущих вниз, на треть заполненная мутной грязно-желтого оттенка водой, справа три подъемника, перед которыми пылился старенький хэтчбек. За подъемниками угловая перегородка, через окно которой были видны столы, архивные шкафы и стеллажи с папками. По обе стороны от ворот впритык к стене стояло несколько высоких локеров.

Я решил осмотреть шкафы, надо было покопаться в оставшихся инструментах и сменить, наконец, оружие. Положив колун на верстак, с которого тут же поднялось целое облако пыли, начал изучать содержимое выдвижных ящиков.

В основном ключи, насадки, болты… Шуруповерт, бля, отлично, засверлю насмерть. А здесь что? В нижнем ящике я обнаружил стамеску. Новая, с прорезиненной ручкой и скошенным как у гильотины лезвием. Не нож, конечно, мяса не нарежешь, но для колющих ударов самое то.

Заткнув стамеску за пояс, направился к перегородке, офис осмотреть тоже не помешает. Замер, не сделав и пары шагов. Прислушался.

Похоже, мотоцикл. Приближается. Да твою же мать. Быстро оглядевшись в поисках укрытия, притаился за задним колесом хэтчбека и вытащил стамеску.

Источник звука все приближался. Уже рядом с ангаром. Вроде проехал. Нет, бля, остановился где-то неподалеку. Звонко щелкнула подножка. Раздались голоса, женский и мужской. Они довольно громко о чем-то спорили, но слов разобрать не получалось.

Пытаясь успокоить разогнавшийся пульс, я начал глубоко дышать. И тут, среди запахов машинного масла, пыли и какой-то химии уловил до боли знакомый. Гребаная дохлятина где-то неподалеку.

Послышались тихие всплески. Они доносились откуда-то из ямы. Дна ее я сейчас не видел, но там был зомбак, как пить дать. Спалит, говнюк, а если внутрь зайдут оба сразу, у меня ни шанса. Ближе к двери надо.

Привстав, крадучись, на полусогнутых пошел к воротам. На полпути понял, что не успею, кто-то быстрым шагом приближался ко входу. Стиснув зубы и собрав всю волю в кулак, чтобы рвануть с места, я прокрался до локеров слева от ворот и спрятался за последним, вжавшись спиной в стену.

– Сама разберусь! – недовольно крикнула женщина почти от самых ворот, – иди лучше на складе посмотри!

Место для пряток я выбрал очень хреновое, стоило вошедшему сделать несколько шагов вправо от входа, и я буду как на ладони. Переговорщик из меня так себе, стамеска против любого огнестрела – никакущий аргумент, вся надежда была только на зомбака в яме, но он, гад, словно назло мне, затих.

Скрипнули петли створки ворот, просвет на бетонном полу закрыла тень. Не особенно аккуратные шаги были слышны уже по бетону.

Куда пойдет? Направо или налево? Огнестрел или нет? Я был настолько напряжен, что не заметил, как задержал дыхание.

Из-за угла локера метрах в шести от меня показалась вытянутая рука с револьвером.

В эту же секунду со стороны ямы послышался тихий всплеск. Женщина, видимо, крутанулась в ту сторону, рука с пистолетом исчезла. Я позволил себе выглянуть. Отлично, идет к яме. Из оружия кроме револьвера только монтировка, подвешенная сбоку к поясу. Ну все. Поехали.

Уже чувствуя позывы на вдох, тихо сглатывая от потребности в кислороде, переложил стамеску в левую руку, чтобы правой схватить при возможности огнестрел, все еще стискивая зубы от напряжения и ступая как можно тише, начал приближаться.

Женщина дошла до края ямы, глянула вниз, усмехнулась и, заведя руку с револьвером за спину и приподняв ею край короткой пуховой куртки, сунула оружие за пояс.

– Эй, моряк, – обратилась она к зомбаку, – ты слишком долго плавал. Потянулась к монтировке на боку. Достать уже не успела.

Молниеносно схватив ее за шею правой, левой тут же приставил к горлу стамеску, уткнув острием в трахею. Женщина дернулась, рефлекторно пытаясь освободиться, одновременно пытаясь вытащить револьвер. Пресекая эту попытку, рывком почти со всей силы сдавил ей шею, и плотнее прижал острие стамески.

– Тихо! – прошипел я, – Не рыпайся.

Молчит. Не шевелится. Осознает ситуацию. Это хорошо.

Тем временем зомбак, чудовищно разбухший от долгого пребывания в воде и уже даже отдаленно не напоминающий человека, безуспешно пытался выползти по ступенькам наверх.

– Убивать я тебя не хочу, – уже спокойнее тихо произнес я, развернув женщину лицом к воротам, прикрывшись ею, как щитом, краем глаза все же посматривая на плескавшегося в яме зомбака. – Разойдемся мирно, вы по своим делам, я по своим, ок?

– Если убивать не хочешь, че ножик к горлу приставил? – осторожно просипела она.

– Ну вы разгуливаете тут с пушками, еще пальнете в кого, – объяснил я. – В общем так, ты давай сейчас спокойно, как будто ничего не случилось, типа тебе просто показать что-то надо, позовешь своего приятеля, и мы обсудим все, как цивилизованные люди. Хорошо?

– Да, – без раздумий ответила она.

Ну ясен хер, что да, кто бы сомневался. Я слегка ослабил давление на шею.

– Ну давай.

– Валера! – крикнула она предательски подрагивающим голосом.

В ответ тишина.

– Валера! – теперь крик был уже громче и увереннее.

– Ну чего еще?! – донеслось снаружи, откуда–то издалека.

– Иди сюда, блин, чего! Показать кое-что надо!

– Ща приду, не ори! – донеслось снаружи.

Я резко вонзил стамеску глубоко в шею женщины и тут же выдернул с уводом влево, чтобы максимально расширить рану, затем без паузы нанес два удара сбоку в область легкого.

Кричать она уже не могла, изо рта вырвался только булькающий хрип.

Рывком снова развернув женщину лицом к яме, правой выхватил у нее из-за пояса револьвер, после чего ударом ноги в спину столкнул вниз по лестнице. Падая, она сшибла зомбака, и они вместе шумно плюхнулись в воду.

Не теряя времени, но все же стараясь не громыхать ботинками по бетону, я быстро вернулся на исходную позицию за локерами, на ходу выщелкнув барабан револьвера и убедившись в наличии полного боекомплекта из шести патронов.

Сквозь плеск воды послышались шаги снаружи. Заходит.

– Надя, епт, ну ты где?

До него, похоже, наконец дошла суть происходящего, судя по звукам шагов, он рванулся к яме. Я, повторяя предыдущий успешный маневр, крадучись двинулся за ним.

Здоровый мужик, под два метра ростом, да еще с автоматом, тут со стамеской лучше не лезть.

Он подбежал к краю ямы и как остолбенел, видимо, охреневая от увиденного. На несколько секунд завис, которых мне как раз хватило, чтобы подойти метров на пять. Я прицелился в голову и выстрелил. Бля! За долю секунды до выстрела мужик наклонился, и пуля прошла над ним, звонко влепившись в стену. Дождался, перфекционист хуев!

Не давая засранцу времени среагировать, я всадил ему две пули в спину и рванул вправо по диагонали, сокращая дистанцию. Мужик, заорав от боли, ожидаемо развернулся по кратчайшей траектории через левое плечо, и «Сайга» в его руках, которую я поначалу принял за автомат, плюнула огнем в то место, где я только что находился. Послав еще две пули в левую сторону груди, я подскочил к оседающему на пол противнику и практически в упор добил выстрелом в голову. Он прямо-таки чудом не свалился в яму вслед за своей бабой.

Я развернулся в сторону входа и замер, прислушиваясь. Выждал секунд десять, пытаясь сквозь плеск воды в яме уловить хоть какой-нибудь звук снаружи. Только после этого позволил себе перевести дух и наскоро обыскать труп мужика. Надо было поторапливаться, с минуты на минуту сюда доберутся зомбаки, которых я привел за собой от гостиницы.

В первую очередь забрал «Сайгу» и повесил на себя, попутно проверив количество патронов. Ствол старый, ему лет наверняка больше, чем мне самому, к тому же предыдущий хозяин за ним не особо трепетно ухаживал, кое-где была заметна ржавчина, пластиковый приклад надтреснут в двух местах и абы как замотан почерневшим от грязи медицинским пластырем.

С патронами оказалось негусто, всего четыре, хотя в магазин входит раза в два больше, но на душе все равно стало немного спокойнее.

Переводчик огня упорно не хотел менять положение, даже под ударами рукояти револьвера. В конце концов, я плюнул, выщелкнул магазин, вынул патрон из патронника, вставил в обойму, и поставил магазин на место.

Револьвер в кобуре от «Ярыгина» утонул, быстро достать его будет проблематично, но ведь не в карман же класть. Да и нет в нем пока особого смысла без патронов.

Пошарив по карманам мужика, я нашел небольшой складной нож, ключи с нерабочим брелком сигнализации, надо полагать, от мотоцикла, початую пачку сигарет, зажигалку, карманный фонарик с почти полным зарядом, дырявые рабочие перчатки и моток бинта, который уже весь пропитался кровью, а потому стал абсолютно бесполезен. Все, кроме бинта, я распихал уже по своим карманам и выбежал на улицу.

Мотоцикл оказался совсем рядом. Древний, как говно мамонта, пожалуй, еще советских времен. С обеих сторон от сидения были приторочены две явно непустые спортивные сумки.

Мне было зверски интересно, откуда у мертвой теперь уже парочки взялся свежий бензин, возможно, стоило спросить их, прежде чем отправлять на тот свет, но в тот момент, да и сейчас в общем-то, времени заострить всерьез внимание на этой теме не было.

Дохлятины в зоне видимости пока не наблюдалось. Хотя сейчас это была не самая моя большая проблема. На мотоцикле я ездил всего один раз, лет двенадцать назад, когда мы всей семьей приезжали к дяде на лето. Я тогда показал высший пилотаж, на приличной по дачным меркам скорости вписавшись в забор, повалив его на припаркованную с другой стороны отцовскую машину. Успех был оглушительным, мне сразу же пожаловали почетное звание каскадера и к железному коню больше не подпускали на пушечный выстрел.

Но альтернативы в данную минуту у меня никакой не было.

Перевел карабин за спину, развернул мотоцикл в сторону эстакады и уселся на поскрипывающее сиденье. Вставить ключ в замок, повернуть. Вместо кнопки запуска двигателя справа на руле были какие-то два рычажка без маркировки. Бля, ладно, кикстартер еще никто не отменял. С третьей попытки движок запустился.

Ну, поехали. Включил первую и начал отпускать сцепление. Слишком быстро, мотоцикл подо мной дрогнул, от неожиданности я полностью отпустил ручку, двухколесный динозавр дернулся на полметра вперед и тут же заглох, завалившись вместе со мной на правый бок. Я взвыл от боли в правой ноге и локте, на которые грохнулся вместе с мотоциклом.

Матерясь, кое-как выкарабкался и стал поднимать агрегат. Переборщив с усилием, я начал заваливать его уже на левую сторону, после чего тот благополучно встал на подножку, которую я забыл убрать. Я же по инерции уткнулся в сиденье и обжег левую ногу об глушитель. Уже практически взвыв во второй раз, я осекся, даже про боль забыл.

Из тоннеля показались зомбаки, они пока шли довольно неторопливо, значит, у меня было еще время на повторную попытку. Но всего на одну, тварям до меня оставалось около полусотни метров.

Руки противно подрагивали от нервного напряжения. Двигатель запустился с первого раза. Зомбаки, заслышав урчание мотора, бросились вперед. Мне стоило неимоверных усилий плавно отпустить сцепление и понемногу добавить газ. Про переключение передач я вообще забыл, и даже выкрутив ручку газа до отказа, с черепашьей скоростью покатился к выезду на шоссе.

Сердце бешено колотилось. Вцепившись в руль, я бессильно смотрел на бегущую мне наперерез дохлятину. Им не хватило буквально секунду, с первым зомбаком мы разминулись в нескольких миллиметрах. Отчаянно давя в себе желание оглянуться, я смотрел только перед собой и, объезжая ямы и выбоины в асфальте, наконец, достиг выезда на шоссе.

Здесь, наконец, я вспомнил про вторую и иные передачи, и сковывающий животный страх начал понемногу отпускать. Правда, заставить себя набрать хоть сколько-нибудь приличную скорость я не мог, мотоцикл, а скорее – моя неуверенность, не давали расслабиться.

И все же, было что-то магическое в езде на двух колесах. Когда промзона, из которой с таким трудом удалось выскочить живым, осталась далеко позади, я с интересом, будто турист на экскурсии, глазел на проплывающие мимо серые многоэтажки, обгоревшие остовы машин на обочинах и изредка попадавшихся зомбаков, которые не без любопытства, но без особой надежды успевали сделать несколько шагов в мою сторону, прежде чем раствориться в туманной дымке позади, которая за какие-то полчаса успела заволочь все пространство вокруг. Конечно, смотреть на самом деле было особо не на что. Не было в окружавшем пейзаже ничего общего с кадрами из фильмов или игр, или просто картин про постапокалипсис, пусть даже псевдодокументальных. Вместо смешения ярких красок – оттенки серого, в который со временем неуловимо превратились все остальные цвета. Вместо насыщенности деталями – давление пустого пространства с изредка встречающимися абсолютно обыденными предметами, где глазу не за что зацепиться.

Когда в первый раз выпадает возможность отвлечься от беготни и выживания, взглянуть на все это, ощущения примерно те же, как будто впервые увидел покойника. С одной стороны, каким-то шестым чувством безошибочно определяешь, что это не спецэффекты и не кукла, а с другой – на подсознательном уровне ждешь, что он сейчас откроет глаза и заговорит, потому что ты не в силах перевести мертвое тело из категории людей в вещи.

Дорогу выбирал скорее по наитию, нежели по каким-то осознанным ориентирам. Но, похоже, в этот день полагавшуюся мне дозу неприятностей я уже хлебнул, дальше везло как только слепому в бильярд может.

Примерно через час я без всяких приключений выехал к окраине города и, свернув на окружную, погнал на восток, туда, где находился схрон с небольшим запасом консервированной жратвы и патронов, и где через полтора дня мы и должны были по плану пересечься со Смоукером.

Окружная дорога, в отличие от шоссе, выводивших из города, была практически пустой на многие километры.

До введения карантина все, кто успел разобраться в ситуации, рвались как можно дальше от городской черты через ближайшие магистрали. Когда же установили периметр, о котором теперь напоминал только тянувшийся справа от меня метрах в тридцати от отбойника двойной сетчатый забор с колючкой, окружной дорогой стала пользоваться разве что армия. Все гражданское население в это время либо мыкалось в поисках возможности эвакуироваться, либо жалось по норам, отчаявшись вырваться или вообще потеряв надежду выжить.

А потом карантина не стало. Вдруг, в один день. Ясное дело, что никакого цунами из дохлятины, как предполагали некоторые любители пофантазировать, синхронно захлестнувшего все КПП, не случилось. Все было гораздо банальнее и страшнее.

Исчезнувшая преграда породила вторую волну миграции. За несколько дней город практически опустел, все, у кого была возможность, снова рванули наружу, в надежде найти среди всего окружающего дерьма хотя бы оазис нормальной жизни. Кто-то сдох по дороге, кто-то, потратив все силы и ресурсы, осел там, где закончился бензин, а многие, поняв, наконец, что привычный мир перестал существовать на всех параллелях и меридианах, вернулись обратно в город, решив, что знакомый ад лучше неизвестности.

Но то место, куда возвращались эти люди, мало общего имело с кошмаром, от которого они пытались сбежать и с которым теперь вроде были готовы смириться.

Стремление к выживанию, безопасности, освобождению от ответственности толкало людей на создание новых социальных пирамид. Формировались новые группы, раскалывались, объединялись и пожирали друг друга. Достаточно быстро выделилось несколько крупных и сильных боевых группировок, которые и поделили между собой город, вобрав в себя, подчинив или уничтожив остальные.

Причем отношение к малым группам или отдельным людям было особенным. Никаких «налогов», даже грабежи были редкостью, ну что можно взять с человека, у которого из ресурсов только скудный запас продуктов, какого даже ему самому не хватает.

Убить и обчистить? Так поначалу поступали только слабые или небольшие группы, для которых сам факт встречи с другими представителями хомо сапиенс нес в себе большие риски. Но выгоды от этого варианта маловато, а для большой группы – так вообще никакой.

Рекрутировать? Изредка, если потенциальный новобранец мог принести серьезную пользу, например, военный хирург, да если еще и с опытом, был на вес золота. Но чаще всего включать в свою сплоченную банду людей со стороны особо никто не стремился. И дело не столько в лишних ртах, сколько в дополнительном шуме. Немало групп, особенно в первый год, закончили свое существование, оставшись без патронов и сил, подохнув от голода или обезвоживания, сожравши половину своих товарищей, окруженные со всех сторон целой армией дохлятины.

По той же причине отваливалась перспектива использования рабского труда.

В течение нескольких месяцев на северную часть города наводила страх группа ебанутых на всю голову, но очень везучих отморозков. Настолько везучих, что даже перестрелка на улице с соседней бандой, с последовавшими полуторачасовыми пытками главаря этой банды, во время которых он орал так, что было слышно за три квартала, а потом еще и покатушками по району с разбрасыванием из окна машины частей тела главаря сошли им с рук.

Эти славные ребята все время держали при себе одного-двух рабов, обычно молодых девушек, но иногда бывали и мальчики, для постирать носки или постель погреть. Так вот, поймали они как-то немого парнишку, держали на привязи, развлекались от души недельки две, пока он однажды ночью не разгрыз себе руку до кости и медленно истек кровью. Меньше чем через час вокруг дома, где заночевала группа, на запах крови собралась пара тысяч зомбаков. Естественно, выйти из такого кольца живым не суждено было никому.

Веселая история эта могла быть пиздежом чистейшей воды, однако поучительности у нее сей факт не отнимал.

Ну и, наконец, оставался еще вопрос доверия, проблемы со способностью к которому начинались у любого, кто смог прожить достаточно долго. Из-за его отсутствия незнакомые персонажи могли расстреливаться еще на дальних подступах, просто во избежание любых рисков.

К сожалению, или к счастью, любой группе, не настроенной на постоянные перемещения, выжить автономно было почти нереально.

Любой отряд, который хоть что-то собой представлял, пытался захватить и удержать под своим контролем определенный ресурс, будь то склад стройматериалов или магазин снаряжения для туристов, не говоря уже про продукты, медикаменты и оружие.

Рано или поздно захваченный ресурс становился необходимым для кого-то еще. Дальше все зависело от соотношения сил, при этом обе стороны были крайне заинтересованы в бесконфликтном решении вопроса, потому как любая перестрелка или кровопролитие в девяти случаях из десяти давали старт зомби-фестивалю, что в результате оказывалось проигрышем для всех, нередко с фатальными последствиями.

Таким образом, оказалось, что большой группе бартер и дипломатия выгоднее грабежей и пострелушек, а небольшие отряды превратились в основном в «челноков», перемещавшихся между территориями больших групп и обеспечивающих не только торговлю, но и связь.

И если попытка организации долгоиграющего лагеря с периметром была предприятием довольно небезопасным, то беготня с рюкзаками по городу, была лотереей чистой воды. Помимо зомбаков, был нехилый риск нарваться на людей, иногда целенаправленно охотившихся на «челноков».

Впрочем, те, кто не смог вписаться в эту шаткую систему, шансов имели еще меньше. Жить только за счет мародерства мало кому удавалось, а если еще и без нормального лагеря, так вообще никому.

Разумеется, существовал еще вариант выйти из города и наладить натуральное хозяйство. Но изначальный пиздец случился зимой, адекватные отшельники в это время сидят в тепле и поедают заранее заготовленные запасы.

Поговаривали, что кому-то удалось восстановить несколько ферм, но лично мне ни одного фермера за все время не попалось. Во всяком случае, до встречи с Алисой, но на ее жилье еще предстояло посмотреть.

Весной бартерная торговля серьезно поутихла, многие переключились на охоту и собирательство, попутно методом антинаучного тыка с голодухи установив, что мясо животных, вопреки всем заверениям медиков во время карантина, абсолютно безвредно, во всяком случае, в том смысле, что от его поедания в зомбака никто не превратился.

Превращение произошло иного рода, и совсем по другим причинам. Человек социальный мутировал в загнанного зверя, который никому не верит, всего опасается, для которого завтрашний день – вероятность. К этому добавлялся целый список различных полезных навыков, среди которых умения разжечь костер без зажигалки или отличить съедобные грибы от несъедобных были далеко не на первых местах. И «здоровье как у быка», например, означало не столько готовность к физическим нагрузкам, сколько сильную иммунную систему и зубы без кариеса. Любые девиации от такого портрета были, мягко говоря, слабо жизнеспособны.

Физически и морально адаптироваться за очень короткое время оказалось для многих невыполнимой задачей. Без всякой статистики можно было утверждать, что от голода, переохлаждения, отравления и заражения крови погибло гораздо больше людей, чем от пули, ножа или зубов дохлятины.

И это была только первая волна. Еще до конца года в городе вымерло большинство стариков и детей. Количество трудоспособных индивидуумов неуклонно снижалось, даже один легкораненый или больной круто осложнял выживание для группы из десяти человек.

Вторая зима окончательно выкосила всех «негодных», кому повезло пережить первую. Большая часть вторичных ресурсов перестала быть востребованной, группам, охранявшим их, пришлось сняться с насиженных мест. Естественно, превращаться в «челноков» никто из них особенно не хотел.

Начался новый передел собственности. Бои достигли серьезного размаха, ведь к тому времени каждый первый обладал хотя бы каким-то огнестрелом. При серьезных разборках дело доходило до применения не только гранатометов, но и в отдельных случаях техники. Разумеется, с учетом пристального внимания дохлятины к любым звукам, это ничем хорошим не заканчивалось.

Лес рубят – щепки летят, под наплыв зомбаков попали не принимавшие участия в боевых действиях группы, которые находились в зонах конфликтов. Именно тогда мы в числе других малочисленных групп окончательно покинули город и переселились на окраину.

Нам повезло наткнуться на небольшой поселок из частных домов, в нескольких подвалах которых обнаружились натуральные бомбоубежища. Там было все, от сушеных долек ананасов до мазей от ушибов и растяжений. Везение было неописуемым. Остаток зимы мы потратили на создание полноценной базы, перенося все движимое имущество в самое просторное из убежищ. Внутри при желании относительно комфортно могло разместиться человек пятьдесят. Снаружи мы установили оборонительный периметр: заграждения от зомбаков, относительно простенькие ловушки, растяжки с гранатами и сигнальными ракетами, наконец, наблюдательная позиция на чердаке наиболее выгодно расположенного для этого дома со скрытыми бойницами.

Но, пожалуй, именно это и было нашей главной ошибкой. Чем выше забор – тем сильнее желание за него заглянуть. Наткнувшись на серьезный периметр, гости сразу почуяли лакомый кусок пирога. Да и сами по себе они оказались не промах. Уйти удалось только чудом, побросав все, что мы успели к тому моменту нажить. Это отбило любую охоту в дальнейшем искать абсолютно безопасную крепость. Чем ценнее то, что у тебя есть, тем больше людей хотят у тебя это отобрать.

Так наша жизнь превратилась в осознанное нахождение баланса между опасностью сдохнуть, не обладая ничем, и опасностью сдохнуть, обладая всем. Наверное, сложись что-то иначе или поступи мы по-другому, поведи себя умнее, пировали бы сейчас в подземном бункере и горя не знали. Но, несмотря на мою страсть к самокопанию, я понимал, что проблема неудач при принятии решений в таких вот уникальных случаях в том, что отрицательным опытом можно разве что подтереться, второго шанса не будет.

Впереди уже маячила конечная цель моего маршрута. Последний раз мы на этой развязке были неделю назад, когда пополняли запасы схрона и разгружались по максимуму для вылазки в город. За прошедшие дни, на первый взгляд, ничего не поменялось. Но судить пока было рано.

Не снижая скорости, на первом съезде повернул направо и, проскочив пустой КПП после выезда на шоссе, ведущее из города, чуть подсбросил, поглядывая каждые две секунды в единственное зеркало заднего вида. Рассмотреть что-либо из-за вибрации корпуса было почти нереально, кроме того, стекло зеркала раскололось на несколько частей, видимо, как раз во время моей первой попытки оседлать мотоцикл. Одно я мог сказать с уверенностью – хвоста за мной не наблюдалось.

Метров через четыреста я доехал до леса, остановился у ближайшего поворота, слез с мотоцикла и трусцой вернулся к границе лесополосы.

Без труда нашел знакомый старый ясень, забрался на третий ярус веток и нащупал во внутреннем кармане куртки бинокль.

Здесь, на окраине, тумана не было, развязка просматривалась отлично. За исключением пары-тройки вездесущих зомбаков – чисто. Обычно, после осмотра подходов, Смоукер выдвигался вперед, а я с дальнобоем и широким углом обзора предоставлял ему неоспоримое тактическое преимущество. После зачистки он выбирал себе удобную позицию для обороны, и я уже мог спокойно подтягиваться сам.

В одиночку можно рассчитывать только на случай, кроме того, скоро должно было начать темнеть. Окончательно решив, что игра не стоит свеч, я вернулся к мотоциклу.

Скатив его с дороги в ближайший ельник, принялся исследовать содержимое подвешенных к сиденью сумок. Рваный и слежавшийся спальник, грязный настолько, что изначальный его цвет определить было нереально, который, судя по всему, служил скорее для маскировки мотоцикла, нежели по прямому назначению, я сразу вынул и отложил в сторону. Под ним оказались инструменты и пятилитровая канистра, похоже, с бензином. Во второй сумке – двухлитровая пластиковая бутылка воды, упаковка галет, потрепанный дорожный атлас, какие-то тряпки.

Нормальной еды никакой не нашлось, парочка из гаража явно планировала короткую вылазку. Галеты я уговорил минуты за две, но есть захотелось только сильнее. Воду неизвестного происхождения я очень старался не пить, но обезвоживание – это крайне нехорошая штука, поэтому пришлось позволить себе маленькими глотками опорожнить примерно четверть бутылки. Если не пронесет, можно будет выпить остальное.

Атлас я сразу переложил во внутренний карман куртки, потому как единственная на группу карта осталась у Смоукера, да и в принципе – вещь сама по себе очень раритетная, выпускать их на бумаге почти перестали уже лет десять назад, а мобильные телефоны и планшеты заряжать было нечем, да и хрен его знает, что стало со спутниками за несколько лет.

Вернувшись к ясеню на краю леса, я заметил, что уже начинало темнеть. Вскарабкавшись обратно на свою импровизированную наблюдательную позицию, разложив спальник между двух больших веток и двумя ремнями от кобуры пристраховавшись к стволу дерева, я кое-как устроился на ночлег.

Последний раз внимательно осмотрел развязку в бинокль и, положив «Сайгу» на грудь, постарался заснуть.

В ожидании время тянется крайне медленно, несмотря на постоянное ощущение опасности, которое организм рано или поздно притупляет в тщетной попытке сохранить здоровой нервную систему.

Если вдуматься, ожидание занимало большую часть моего жизненного времени, меньше, чем сон, но больше, чем сумма всех происходящих событий. За эти последние годы я по полной ощутил, что такое информационный голод. Будучи, откровенно говоря, вполне среднестатистическим человеком, до начала службы в армии я за пару недель пропускал через себя такой объем информации, которого хватило бы на целую жизнь какого-нибудь моего средневекового предка. Наверняка именно поэтому классическая литература изобиловала диким количеством подробнейших описаний, жизнь тогда протекала в совершенно другом темпе, и каждое даже незначительное изменение воспринималось как большое событие, отсюда такое внимание к деталям.

И вот сейчас с точки зрения объемов информации весь мир откатился чуть ли не в каменный век. На фоне этого монотонное терпеливое ожидание иногда становилось просто невыносимым, я на стену был готов лезть. Ждешь погоды, ждешь светлого времени суток, ждешь, пока выспится Смоукер, ждешь, пока дохлятина рассосется с предполагаемого маршрута, ждешь, пока очередной папуас-счастливчик появится в зоне видимости. Это не то напряженное нервное ожидание, когда как сжатая пружина, как спринтер в колодках после команды «внимание» с подрагиванием в мышцах и холодом где-то в области живота, это медленное самоубийственное превращение в покрытый мхом камень.

Сделать ничего нельзя, отвлечься нечем, переключиться не на что, ты наедине с собой и своими мыслями. Удача – если можешь размышлять конструктивно: строить планы, анализировать, перебирать перспективы. Если перспективы радужные – это большая удача, обычно все сводится к выбору из серии «каким из этих пистолетов вы хотели бы застрелиться?».

Но чаще всего ты погружаешься в воспоминания, смотришь хреновое кино про самого себя. Память у меня отличная, так что этих гребаных фильмов целая коллекция, большую часть из которых я бы при первой возможности сжег.

Первые несколько месяцев перед глазами постоянно всплывала нормальная жизнь, просто какие-то яркие моменты из далекого прошлого, или даже целые истории, но постепенно их почти полностью вытеснили кровь, грязь и смерть.

Меня вдруг кольнуло осознание того, что родителей я вспомнил прошлой ночью первый раз за год, наверное, если не больше. И в тот момент воображение уже не было в состоянии нарисовать их лица.

Предыдущая жизнь стала казаться такой далекой, как будто я наблюдал за ней через мутное стекло, как будто все это происходило с кем-то другим.

Выживание неуклонно требовало поступательного некроза личности. И до какого-то времени платить такую цену становилось все сложнее. Уверен, что я бы быстро сдался, если бы не Смоукер. Он казался абсолютно непрошибаемым, даже в тех ситуациях, когда про свою человеческую природу необходимо было забыть, Смоукеру без видимого труда давались тяжелые решения, не разрывая его при этом по частям. Это придавало мне сил.

Впрочем, после встречи с Алисой я осознал, что с ним творился такой же, если не больший пиздец. Он не сломался, конечно, иначе я бы понял, но был на грани и схватился за соломинку. Последний шанс хоть на какую-то долю остаться человеком. Он все еще боялся переступить ту черту, которую, по моему мнению, мы пересекли уже черт-те когда.

Урывками часа по два, между которыми приходилось спускаться вниз и заниматься физкультурой, чтобы хоть немного согреться, я проспал до следующего утра.

Машинально подведя механизм на наручных часах, я отметил про себя, что уже два часа как пошли последние сутки до предполагаемой встречи. Жду как жена с войны, блин. Хотя, если без шуток, только сутки одиночества, а я уже стал гораздо дерганнее. После любого скрипа раскачиваемых ветром высоченных сосен взводил затвор «Сайги» и долго вглядывался в промежутки между деревьями, каждые полчаса взбирался на ясень, осматривая развязку и подходы к лесополосе.

Время встречи прошло, а рядом со схроном так никто и не появился. Уже почти стемнело, и с дерева были видны лишь очертания развязки, ограждения, опоры освещения, указатели на эстакаде на фоне темнеющего неба. Я понимал, что уже не увидел бы никакого движения в такой темноте, но продолжал до рези в глазах вглядываться.

В голове крутилось много вопросов и вариантов произошедшего, и хотя все они были одинаково вероятны с моей колокольни при полном отсутствии информации, расшатанные нервы требовали искать везде врагов. Даже в человеке, которому я безоговорочно доверял свою жизнь последние годы.

Наш разговор в гостинице где-то на эмоциональном уровне зацепил меня, разозлило то, что он принял решение в одиночку, будто заранее был уверен в моем ответе. Самое обидное, что он был прав, и это злило еще больше. В том, чем нам пришлось стать, не было места долгу, чести и сочувствию, не было места морали и принципам.

А теперь он собирался отказаться быть машиной для выживания, переодеться в белое и нести добро и вечные ценности, словно нашел некий рецепт, выход из ада, которым не собирался делиться.

«Если так, святоша херов, в этот раз я за тобой не пойду», – прошептал я, не отрываясь от бинокля.

Я не верил в выход, меня перестали пугать жертвы, которые пришлось и еще придется принести, точка невозврата давно пройдена, а попытка разворота равносильна смерти. Сколько бы я ни сомневался, сколько бы ни пытался представить иной путь, я видел только свою гибель.

Последняя группа, частью которой весной второго года по воле судьбы мы стали, состояла вместе с нами из девяти человек. До сих пор не понимаю, как им удалось протянуть так долго, и какого хрена дернуло подобрать на дороге двух вооруженных незнакомцев в камуфляже. К тому моменту это уже был даже не риск, скорее форменный суицид.

Эти семеро вынуждены были сняться с обжитого места и уехать из города. Запасы подходили к концу, если зимой, несмотря на морозы, была возможность отходить далеко от постоянного лагеря в поисках чего-то ценного или для бартера с другими группами, то уже начиная с весны окрестности наводняла дохлятина, которая не то что не давала отойти на достаточное расстояние, но и в принципе выйти из здания, иногда заставляя по несколько дней разговаривать исключительно шепотом, а передвигаться – крадучись.

Ехать, в общем, было куда, дачные поселки, фермы, разномастные склады, даже заводы, лотерея только в том, чтобы не попасть в уже занятое кем-то место, либо суметь при необходимости отбить жилище у нынешних обитателей или зомбаков. А главное – нужно быть готовым полностью перейти на самообеспечение.

В городе, несмотря на все его опасности, постоянно существовала некая экосистема, остатки социума, державшиеся вместе на простых вещах типа торговли. Общество не могло прекратить существование в одночасье, оно просто медленно скатывалось все ниже по цивилизационной лестнице, постепенно отмирая по краям своей территории.

Снаружи рассчитывать можно было только на себя и собственные ресурсы. Хотя, даже при этом, будь я на месте Апостола, не стал бы так рисковать. Этим позывным мы со Смоукером за глаза окрестили Петра, мужчину за рулем микроавтобуса, подобравшего нас, не столько из-за имени, конечно, сколько из-за какой-то почти отеческой опеки над всеми в группе. Я его титаническому терпению мог только позавидовать. Он готов был выслушать каждого, подбодрить, обнадежить, чуть ли не сопли утереть.

Петр представился и представил остальных. Дверь нам открыла и впустила в машину Юн, китаянка. Как и у многих азиатов, определить ее возраст точнее, чем средний, возможным не представлялось. Она тоже к пополнению в рядах отнеслась вполне спокойно, во всяком случае, так показалось. У остальных же на лицах читался целый спектр негативных эмоций от страха и недоверия до агрессии и неприязни.

Девушку на переднем сидении, единственную, у кого в тот момент было оружие в руках – охотничья двустволка, звали Карина. Видимо, сознавая себя главной хранительницей спокойствия, но не желая, с одной стороны, явно проявлять агрессию и открыто брать нас на прицел, а с другой из-за размеров двустволки не имея возможности сделать это по-тихому, компенсировала положение злобным внимательным зырканием и старательным сидением вполоборота к нам.

В кузове, помимо Юн, находилась Анна, женщина лет сорока, с двумя детьми, мальчиком Витей и девочкой Мариной.

Несмотря на то, что в машине было достаточно свободных кресел, они сидели втроем на двух, причем Анна сидела ближе всех к проходу, как бы создавая барьер между нами и детьми, с вызовом смотрела то на меня, то на Смоукера.

В самой глубине кузова, на наваленных тюках и сумках полулежа расположился отец Карины, Бакир, который при нашем появлении приподнялся, с некоторой долей презрения окинул взглядом, после чего вернулся в исходное положение. Ненадолго, впрочем, будучи явно пенсионного возраста и олицетворяя собой всю мудрость группы, устроил нам нечто среднее между допросом и собеседованием.

Смоукер не горел желанием общаться и по большей части молчал, уставившись в проплывающее за окном поле, сухо отвечая только на те вопросы, которые задавались непосредственно ему. Я же в свою очередь решил использовать редкую возможность получить информацию со стороны, поэтому охотно поддерживал диалог.

В первую очередь, нас, естественно, спросили, есть ли у нас нормальные человеческие имена, на что мы ответственно заявили, что есть.

Нас вполне ожидаемо приняли за дезертиров, что в целом было недалеко от истины, я даже не стал пытаться Бакира разубедить, рассказав про нападение на охранявшийся нашим подразделением склад более-менее подробно, упустив лишь несколько нелицеприятных деталей.

Старик, в свою очередь, поведал о том, что их группа уже два дня в дороге, и что изначально они рассчитывали доехать до его загородного дома километрах в двадцати на юг от черты города и обосноваться там. Проблема состояла в том, что единственный мост через реку, закрытый на ремонт в прошлом году, так и не доделали, проехать по объездной тоже не получилось, весной шли такие дожди, что грунтовку размыло напрочь, машина чуть не села на брюхо. Затею пришлось оставить.

Объехав город по окружной, они отправились искать счастья на севере, и, практически только-только проехав КПП, наткнулись на нас, направлявшихся обратно к лагерю, после неудачной вылазки за продуктами. Под громким словом лагерь скрывалась нерабочая водонапорная башня, которая была нашим временным прибежищем с начала весны. Там можно было заночевать и в темное время суток развести костер, благо дыра в потолке неплохо отводила дым, хотя укрытием от непогоды из-за выбитых всех до единого окон башня была слабым. Помимо этого, спуск и подъем был небезопасным, основанием для башни служили металлические фермы, карабкающегося по лестнице в центре человека можно было легко увидеть с любой стороны, любые передвижения по ней ограничивались временем после заката и до восхода. Даже запасы наши хранились не в башне, а в небольшой нише, которую мы выкопали собственными силами в неглубоком овраге под корнями пары стоявших рядом деревьев. В принципе, ее можно было бы попытаться расширить и забыть про башню, но место слишком близкое к городу, чтобы игнорировать опасность зомбаков.

Собственно, отсутствие безопасного жилища и было основной причиной, по которой мы согласились присоединиться к скитальцам на микроавтобусе. Даже договариваться не пришлось, достаточно было переглянуться со Смоукером.

Это было наше первое столкновение с людьми за месяц, если не больше. В основном, мы уже старались избегать любых контактов, кроме случаев исключительной необходимости.

Мы проездили еще почти день без какого-либо успеха. Пилорама, первый предполагавшийся кандидат на землю обетованную, оказалась занятой, более того, наше приближение встретили парой выстрелов в воздух. Чтобы не создавать впечатление жертвы, мы разок пальнули в ответ, затем чинно, но оперативно развернулись и тут же получили еще пару выстрелов по машине. Никого не задело, но намек был предельно понятный.

Следующей остановкой стал большой дачный поселок где-то в сотню участков. Начиналось все неплохо, мы даже присмотрели пару домов с крепкими заборами вокруг участка. Смоукер, тем не менее, настоял на том, чтобы мы сначала осмотрели поселок полностью. Сгоревший до основания дом никого особенно не напряг, но чем дальше мы ехали, тем больше замечали странностей. Выбитые ворота, судя по всему, автомобилем. Выбитые внутрь. Следы от пуль на некоторых заборах и стенах домов. Снаружи. Этого не было достаточно для того, чтобы мы уехали, но достаточно, чтобы начали искать. И нашли, причем достаточно быстро. С того конца поселка, где стояло наименьшее количество домов, вплотную к дороге примыкало огромное поле, разделенное густым кустарником на квадраты.

Я не уверен, что в первую очередь привлекло мое внимание, но я попросил остановить машину и вышел. Снег полностью сошел всего пару недель назад, и свежая трава еще не успела вырасти, так что следы были хорошо видны. Здесь определенно кто-то съезжал с дороги в поле. Причем регулярно.

Пошел по следу. Через сотню шагов я почувствовал запах. Так часто пахло в городе. Тогда же меня догнал Смоукер, и уже вместе мы прошли еще полсотни до зарослей, ограничивающих участок.

Продравшись сквозь плотный кустарник, мы застыли на месте. Комок подкатил к горлу, рвотный позыв удалось сдержать с большим трудом.

Яма, метров пять в диаметре, поодаль, еще одна, поменьше, и еще одна. В каждой трупы, не меньше десяти, наваленные грудой, полностью обгоревшие, местами до кости, будто слипшиеся в единую черную массу с торчащими наружу конечностями.

Если у меня и были сомнения относительно того, как все это понимать, они окончательно улетучились, когда я, стараясь дышать через рот и не смотреть на обгорелые останки, прошел до третьей ямы, за которой обнаружилась еще одна. Выкопаны они были явно в разное время.

Как выразился потом Смоукер, когда мы вернулись в машину и рванули когти, «ебаная рыбалка». Весь поселок был одной большой наживкой, которую время от времени проверяли. И, похоже, что схема работала. Да так хорошо, что «рыбаки» даже не удосужились устроить кладбище подальше.

Ночевать пришлось на дороге рядом с машиной. Утром следующего дня, только рассвело, мы двинулись в путь. Правда, с комфортом путешествовать нам суждено было всего несколько километров. Оказалось, что датчик уровня топлива нагло врал про треть бака, мы ехали, по сути, на парах.

Когда машина окончательно встала, с Анной случилась истерика в легкой форме. Она и так была как на иголках после того, как нас обстреляли вчера, а вставшая посреди шоссе машина стала последней каплей. Впрочем, ее вполне можно было понять, дочери лет восемь от силы, сын не намного старше сестры.

Но с другой стороны, назад идти бессмысленно, примерно столь же бессмысленно, как оставаться на месте. Апостол с Бакиром ей все это терпеливо объясняли в течение получаса, пока остальные сидели на чемоданах. Анну старательно успокаивали и обещали про все хорошее. Но не помогало. Ей нужны были гарантии, что, естественно, было смехотворно само по себе, но для человека в таком состоянии логические аргументы силой не обладают.

В какой-то момент Смоукер не выдержал, плюнул, тихо выругался и встрял в дискуссию, быстро и доходчиво на пальцах объяснив реальное положение дел, употребив слово «сдохнем» раз пятнадцать за минуту. Лицо у Анны вытянулось, глаза округлились, с плача она без промежуточных этапов перешла на крик, вылила на Смоукера ушат помоев, начинавшийся со слов «а ты кто такой», короче Гордиев узел Македонскому не поддался. Смоукер только успевал коротко огрызаться.

Атмосфера накалялась, но единственное, что я чувствовал в тот момент, – это потерю драгоценного времени. Недолго думая, затолкал пару лежавших рядом тюков в свой полупустой рюкзак, приконтровал с обеих сторон пару сумок, взгромоздил рюкзак на плечи, затянул ремни и пошел вперед по дороге.

– Ты куда это собрался вообще?! – раздался сзади голос Карины.

Обернувшись, я увидел ее и двустволку, направленную мне в живот.

– Дальше, вперед, – я попытался пожать плечами, но сделать это с грузом за спиной выразительно не получилось.

– Свинтить ты собрался, пока никто не видит! – уверенная в своей наблюдательности, заявила Карина.

– И далеко я, по-твоему, убегу на своих двоих с таким рюкзаком? – удержаться от сарказма у меня не получилось.

Она хотела ответить, даже воздуха в легкие набрала, но я ее опередил.

– Смоук прав, единственный шанс – продолжать движение и чем скорее, тем лучше. А если ты хочешь сама тащить все это барахло – да не вопрос, – с этими словами я снял с плеч рюкзак и поставил перед собой, всем своим видом предлагая Карине его забрать.

Та помолчала несколько секунд, переводя взгляд с меня на рюкзак и обратно, после чего вернулась к машине и стала упаковываться. К ней присоединился Смоукер и Юн.

Когда наша четверка неторопливо протопала шагов двести, нас догнали Бакир с Петром. По тому, как последний периодически оборачивался, уверен, что у них и в мыслях не было оставлять Анну одну, с их точки зрения это была воспитательная мера чистой воды.

Оставшись без объекта для изливания на него истерического негатива, наедине с детьми, Анне удалось за считанные минуты взять себя в руки, и уже через четверть часа вдоль дороги мы шли вдевятером.

Несколько нехитрых вычислений потребовалось мне для того, чтобы прийти к выводу, что при нашей скорости движения и количестве остававшихся в распоряжении продуктов, а в первую очередь – воды, нас хватит километров на пятьдесят от силы. Я поделился своими соображениями со Смоукером и Апостолом. Петр задумчиво покивал, достал из кармана карту, и принялся, беззвучно шевеля губами, что-то по ней прикидывать.

Во время следующего привала мы втроем обсудили расклады. Очевидно было, что с большой дороги надо уходить, рисковать нарваться на еще одну мышеловку не хотелось, а вероятность ее встретить в стороне от магистралей наверняка была ниже.

Ближайшее пересечение было в пятнадцати километрах, соответственно дальше либо на запад, либо на восток. Поначалу восток выглядел привлекательнее, больше населенных пунктов и отдельных зданий. Но Смоукер предложил идти на запад, логично обосновав это тем, что если восток привлекателен для нас, значит – и для всех остальных, кроме того, из-за ограниченных ресурсов у нас не будет возможности проверить даже большую часть вариантов заселения. Нам нужен был один, максимум два, но стопроцентных.

На западной стороне почти все достижимые точки располагались слишком близко к дороге, что нас также не устраивало.

И тут Апостола осенило.

– Я не сразу вспомнил место, – он ткнул пальцем в карту, – мы вот здесь отпуск с семьей проводили.

– Ну круто, конечно, а толку? – покачал головой Смоукер. – Далековато, не дойдем.

Я кивнул, место действительно было за границей обозначенной нами же зоны.

– Дойдем, – отмахнулся Апостол, – не так уж и далеко, поднапряжемся и дойдем.

– Что там вообще? – спросил я.

– Дом отдыха, всего несколько лет как построили, вот тут, на берегу озера. Его поэтому и нет на карте. Он сам небольшой, вряд ли много кто про него знает. Вода есть, лес рядом, что еще нужно?

В группе противников идеи с домом отдыха не оказалось. Споры начались, когда встал вопрос избавления от лишнего груза. В итоге из трех палаток оставили одну большую, выкинули значительную часть вещей кроме летней обуви и кое-что по мелочи типа веревок и небольшой канистры, в которой бензина оставалось буквально на донышке.

Скорость ненамного выросла, из Бакира с его пузом ходок был так себе, про детей и говорить нечего. Но сил тратилось значительно меньше, и привалы делались реже.

К полудню второго дня наша группа добралась до съезда с шоссе, обозначенного неприметным указателем с креативным названием «Дом отдыха «Озерный». Отсюда на юг через лес по узкой извилистой дороге оставалось пройти чуть меньше десяти километров.

Разумеется, соваться напролом через парадный вход желания не возникало, мы разбили палатку километрах в четырех от пункта назначения. Я, Смоукер и Апостол отправились на разведку. Шли через лес, параллельно дороге, в паре десятков метров, в итоге такая предосторожность нас и спасла. Идти оставался какой-то километр, когда позади послышался звук двигателя. Залегли кто где стоял. Мимо проехало две машины, черный внедорожник и серебристый универсал. Дорога была не самая ровная – щебенка с глубокими колеями местами, двум машинам не разъехаться, но эти ребята гнали на приличной скорости, не первый раз здесь, явно.

На наш немой вопрос Апостол только виновато пожал плечами. Впрочем, историю с разведкой в любом случае требовалось довести до конца. Кроме того, каждый нес с собой по несколько пустых пластиковых бутылок, мы планировали еще и набрать воды в озере, потому как в лагере не осталось ни капли.

Правда, теперь даже поодаль от дороги подходить напрямую было неразумно, пришлось сделать приличный крюк, причем бегом в хорошем темпе, чтобы успеть вернуться в лагерь до заката. Апостол держался молодцом, несмотря на явное отсутствие хорошей физподготовки, старался двигаться в нашем темпе.

С противоположной стороны озера, куда наша тройка вышла для рекогносцировки, лес не подступал вплотную к озеру, но спуск к нему был менее отлогий, что дало возможность хорошо рассмотреть предполагаемую цель маршрута. От нашей позиции метров четыреста, бинокль был только у меня, так что осматривать достопримечательности пришлось по очереди.

За песчаной полосой с расставленными беспорядочно несколькими шезлонгами, полого уходившей в воду, метрах в пятидесяти-семидесяти вдоль берега стояли три дома практически в ряд. Площадку ограничивал с каждой стороны небольшой деревянный пирс с привязанными к нему лодками и катамаранами. Метрах в тридцати в сторону от левого пирса располагался двойной эллинг.

Дома все двухэтажные, правый и средний совершенно идентичные, с внешними лестницами на второй этаж, видимо, гостевые. Хозяйский дом, располагавшийся чуть дальше от берега, был побольше, с широким крыльцом и небольшой пристройкой. Левее от него находился то ли сарай, то ли гараж с металлическими воротами.

Рядом с хозяйским были припаркованны виденные нами ранее внедорожник с универсалом. У внедорожника был открыт багажник, но людей нигде не наблюдалось.

Солнце светило под углом, но преимущественно с нашей стороны, так что в окнах узреть никого не получалось. У гостевых домов обращенная к озеру сторона была зеркальным панорамным окном практически на всю высоту стены, рассмотреть что-либо в котором, разумеется, не было никакой возможности.

Насмотревшись, я передал бинокль Смоукеру.

– Людей вообще нет, – резюмировал я для Апостола свои наблюдения.

– Две машины есть, значит, как минимум двое, – не отрываясь от бинокля хмыкнул Смоукер.

– Я тебе больше скажу, если две машины, то это человек пять-шесть скорее, – парировал я.

– Даже если их десять, места здесь все равно хватит на всех, – сказал Апостол.

– А с чего ты решил, блин, что они будут так гостеприимны? – спросил Смоукер, передавая Апостолу бинокль.

– Я не решил, но разве у нас есть другие варианты?

Апостол тоже много времени не потратил на изучение противоположного берега, сложил бинокль и отдал мне.

– Не знаю насчет вариантов, но история с пилорамой не повторится, мы без колес, и стрелять, если что, нам будут в голую спину, – ответил Смоукер.

– Значит, я пойду как переговорщик, – заявил Апостол, – если буду один без оружия, они не почувствуют угрозы и не станут…

– Это если они милые душевные люди, – перебил я, – а если нет, то пристрелят тебя только в путь, в особенности, если не почувствуют угрозы.

– А смысл им это делать? – искренне недоумевал Апостол. – У меня взять нечего даже.

– Бля, ну ты, Петя, как с другой планеты свалился, – фыркнул Смоукер, – что, про каннибалов не слышал ни разу?

Это он загнул, конечно, но отпускать абы кого со знанием твоего точного местоположения в нынешних условиях отважился бы не каждый.

– Я в любом случае пойду, вы меня прикроете, если что.

– О’кей, если ты так рвешься лечь грудью на амбразуру, – не вопрос, – пожал плечами я, – но мы даже не знаем, сколько их, чем вооружены…

– Хант, давай-ка мы тут до завтра останемся, – сощурился Смоукер, – посмотрим, посчитаем, прикинем. А Апостол пока с водичкой в лагерь сходит, проведает невротиков.

Логично, не можешь принять решение – собери больше информации.

– Апостол? – нахмурился Петр.

– Ну да, твой позывной теперь, что, не нравится?

– Да нет, я в общем… – он растерялся, не зная, как отнестись, пытался придумать свое отношение на ходу.

– А мне нравится, – усмехнулся я. – Ну так что, согласен? Один сможешь дойти?

– Смогу, – кивнул Петр, – завтра утром я за вами вернусь.

– Нас очень мало для группы поддержки, – передавая Апостолу свои пустые бутылки, – сказал я. – Так что завтра приводи всех, кто может нормально стрелять, оружие тащите все, что есть.

– Давайте мы постараемся обойтись без кровопролития, – твердо сказал он.

– Постараемся, – вздохнул Смоукер.

Он не врал и не пытался успокоить, тогда мы действительно все еще верили, что с людьми можно договориться.

За время, оставшееся до темноты, увидеть что-либо полезное так и не удалось, люди в поле зрения появлялись всего дважды, общим числом в три человека. Мы даже как-то воспряли духом, если их группа настолько небольшая, то шанс подселиться серьезно возрастал.

Еще до темноты я почувствовал, что меня срубает, поэтому отдал Смоукеру бинокль и, несмотря на холод, быстро заснул. Тот разбудил меня где-то через полтора часа.

– Хант, тебе стоит на это глянуть.

– Что?

– Не что, а кто, этих ребят становится больше.

Я подышал на руки пару раз, пытаясь не думать о закоченевших до боли ногах.

– Дай посмотрю, – я протянул руку за биноклем.

Четыре. Еще четыре пары фар. Насколько можно было в их свете что-то рассмотреть, я насчитал пять человек. Разгружаются, похоже.

– Сколько ты видел? – спросил я

– Хер знает, много, – глухо ответил Смоукер, – не меньше десятка.

Однако, пиздец, приплыли. Ситуация, как и баланс сил, поменялись радикально. Не будут нам здесь рады, теперь можно было утверждать с уверенностью.

Передав обратно бинокль, я решил дальше не мерзнуть и начал зарядку, состоявшую по большей части из приседаний и отжиманий.

– Ну и? Что делать будем? – спросил Смоукер, терпеливо дождавшись, пока я закончу упражнения.

– Спать. У меня пока вообще никаких мыслей нет.

Я не видел, скорее – интуитивно предположил, что он пожал плечами. После чего с кряхтением поднялся и стал обустраивать себе лежанку.

Тем временем на том берегу разгрузка закончилась. Заносили все в хозяйский дом, потом еще минут сорок вся банда торчала внутри. Жрут небось, засранцы, ужин у них. Из открывавшейся во время разгрузки двери пробивался свет, но окна были темными. Собственно, когда дверь окончательно закрылась, ничто не свидетельствовало об обитаемости этого места. Умно. Интересно, а наблюдателей догадались поставить? После ужина они стали расходиться по хатам. Двенадцать вышли из хозяйского дома. Сколько осталось внутри – неизвестно, но и дюжины вполне хватало, чтобы серьезно осложнить наши планы.

Утром, пока ждали Петра, успели взбодриться зеленым чаем. Смоукер, оказывается, одну бутылку оставил себе. В ней и вскипятили воду, разведя небольшой костер поодаль от берега в лесу. Смоукер предварительно набрал каких-то трав, листьев, порвал всю эту лабуду на мелкие кусочки и затолкал в бутылку через горлышко. После того, как вода вскипела, дал ей немного остыть, взболтал, открутил крышечку, с сомнением посмотрел на содержимое и аккуратно приложился к бутылке. Сделав пару глотков, скривился и протянул мне.

Вкус был гадостный, чайных дел мастер своими травками сделал только хуже, впрочем, когда нормальную пищу ешь настолько редко, что каждый такой момент может считаться праздником, организм гораздо спокойнее принимает в себя всякую дрянь.

Вернувшись к озеру, мы обнаружили нешуточную активность на противоположном берегу. Готовили новую вылазку, не иначе, причем серьезную, задействовав пять машин из шести. Серый универсал загнали в сарай и прикрыли ворота. В оставшиеся авто расселись четырнадцать человек, большинство с оружием, и плотной колонной укатили по грунтовке в лес.

– Сколько осталось? – в голосе Смоукера чувствовалось напряжение.

– Двоих только вижу, а так – черт его знает, – ответил я, не отрываясь от окуляров.

– Даже не знаю, что хуже, – протянул Смоукер.

– О чем ты? – спросил я, убирая бинокль в карман.

– Они бы вели себя значительно спокойнее, если бы их было до хрена.

Ну в общем резонно, мало того, что людей там для комфортной обороны наверняка осталось немного, так мы еще и как будто специально время подгадали с дипломатическим визитом.

Где-то через полчаса объявился Апостол. Один, остальных, кто пошел с ним, остановил на привал в лесу недалеко от дороги. Петр поведал, что информацию о готовящихся переговорах восприняли с воодушевлением, чего нельзя сказать о нашей инициативе по поводу огневой группы поддержки. По его словам, только Карина рвалась в бой, но Бакир не только запретил ей идти, но и предусмотрительно отобрал двустволку, с которой Карина не расставалась даже ночью, переламывая, дабы исключить самострел, но с вложенными в стволы патронами укладывая себе в спальник.

В итоге двумя добровольцами без особого на то желания оказались Юн и сам Бакир, который использовал свое участие, как основной аргумент в пользу разоружения дочери, дескать, у нас оружия должно быть с запасом. Помимо двустволки, у него имелось пятизарядное полуавтоматическое ружье с простенькой оптикой, впрочем, вполне достаточной для выполнения сегодняшней задачи.

У Юн, кроме миниатюрного травматического пистолета, оружия не было, и Апостол отдал ей собственный новенький полимерный револьвер. Добавить сюда наши со Смоукером «калаши», и получался вполне неплохой арсенал.

Сложнее было с вопросом тактики, две слабенькие рации давали возможность разделить группу поддержки только пополам и расположить на дистанции не больше пары сотен метров, дальше они просто не добивали.

Проблема была еще и в том, что нормальных позиций для эффективного прикрытия не было: с запада озеро, с востока густой ельник почти вплотную примыкал к домам, это было бы удобно, если бы мы собирались прокрасться на территорию, но никак не для наблюдения. С севера – поросший низкой травой почти голый берег озера без каких-либо укрытий, при этом с кромки леса с той же стороны по моим прикидкам видно было бы только боковую стену хозяйского дома. Очевидно, что наименьшей из зол будет южная сторона, откуда из леса рядом с дорогой относительно неплохо просматривались выходы на лицевую и тыльную стороны домов.

Глядя на Бакира с Юн, я понимал, мало того, что никакого энтузиазма в отношении огневого прикрытия они не испытывали, стрелять в людей их заставить будет не менее сложно, чем уговорить самих лезть под пули. Деградация людей как социума шла ударными темпами, осознание того, что привычные правила больше не работают, пришло очень быстро, кто не осознал – тот не дожил. Но между осознанием и переламыванием себя через колено, отказом от большинства базовых моральных принципов, существовала огромная разница. От времени это зависело мало, необходимо было попасть в соответствующую ситуацию.

Поэтому мы со Смоукером поделили роли так, как это обычно и происходило при любых вылазках: он ближе к цели, я – дальше, на прикрытии. Разница с нынешней операцией была лишь в том, что теперь каждому досталось по напарнику в нагрузку.

Настала пора выдвигаться, медлить нельзя было по двум причинам. Во-первых, мы ничего не знали о времени возвращения уехавших утром, во-вторых – Апостол. Сказать, что он нервничал, значит, ничего не сказать, лицо посерело, он все время двигал челюстью так, как будто жевал невидимую жвачку, периодически сглатывая и бросая косые взгляды в сторону домов. С таким видом только на эшафот.

Мы пожелали ему удачи, Юн даже обняла, сказала, что в него верит. Петр кивал и пытался выдавить подобие улыбки. Получалось паршиво.

Мы с Бакиром отошли примерно на сотню метров на запад, вдоль берега, где деревья подступали почти к самой кромке воды. Выбрав место с достаточно высокой травой, я подошел максимально близко, насколько возможно, к берегу, присел на одно колено и еще раз внимательно осмотрел поочередно все дома в бинокль, на всякий случай, свободной рукой имитируя козырек для бинокля от пробивавшегося сквозь тучи солнца. Движения ноль, лишь дверь хозяйского дома была приоткрыта.

Бакир тем временем повесил двустволку через плечо стволами вверх, не спеша уселся на поваленный ствол дерева метрах в десяти позади меня, положил ружье на колени и смачно высморкался в сторону. Нет, он не считал саму затею с переговорами идиотской, но вот все наши тактические приготовления воспринимал как игру детей в солдатики.

Тем временем Смоукер запросил проверку связи. Я ответил, что слышу, сообщил, что на позиции. Одновременно с этим снял автомат с предохранителя и взвел затвор.

Где-то через минуту у ближайшего к нам дома показался Апостол. Он медленно шел по направлению к хозяйскому, не скрываясь, нарочито слегка разведя руки в стороны. Он не дошел буквально метров тридцать, остановился и поднял руки.

Одновременно дверь хозяйского дома приоткрылась, и на крыльцо вышла женщина с оружием. Вроде охотничий карабин или типа того, с такой дистанции было сложно разобрать. Она что-то крикнула и мотнула головой. Апостол медленно сделал полный оборот вокруг своей оси, очевидно демонстрируя отсутствие огнестрельных сюрпризов.

Вроде диалог завязывается, уже маленькая победа. Если сразу стрелять не стали, есть шанс хотя бы разойтись мирно, а там уж будем посмотреть. В общем, ситуация внушала здоровый оптимизм. Я настолько сосредоточился на происходящем там, что когда рация ожила в нагрудном кармане, вздрогнул и с первого раза не расслышал сообщение.

– Не понял, повтори, – сказал я, надавив на тангетку, стараясь не отрывать взгляд от людей у дома.

– Говорю, проблемы у нас! – прошипел Смоукер сквозь легкие помехи.

Уточнять не потребовалось, я уже видел, что за проблемы.

По берегу по тому же маршруту, которым двигался Апостол, бежал ребенок. Бежал со всех ног. За ним, забыв про всякую осторожность, припустила Юн. Еще чуть дальше – Смоукер, постепенно отставая, двигаясь на полусогнутых, почти вплотную к гостевым домам, стараясь оставаться незамеченным.

– Какого… Откуда он взялся? – Бакир, судя по звуку, вскочил с места, забыв про ружье на коленях, упавшее тут же в траву.

– Хрен его знает, – процедил я сквозь зубы, уже беря на прицел женщину на крыльце, пытаясь параллельно боковым зрением контролировать бегущих.

Юн догнала ребенка у угла последнего дома, одновременно попав в поле зрения женщины на крыльце, схватила за руку, тот завизжал, вырываясь. Одновременно с ним заорала женщина.

Юн только сейчас ее заметила, видимо опешила, увидев направленное на нее оружие, замерла и ослабила хватку. Ребенок тут же вырвался и побежал к крыльцу. Юн подняла левую руку, в опущенной правой все еще держа револьвер. Поздно. Женщина, продолжая что-то орать, вскинула оружие.

В тот же момент Смоукер, настигший китаянку, в один прыжок оказался позади нее, схватил за ворот куртки и с силой рванул на себя, вытаскивая обратно за угол. Выстрел. Но Смоукер с Юн уже скрылись за углом. Ребенок тем временем забежал в дом, хлопнув за собой дверью.

Апостол так и не двинулся с места, стоял как изваяние, даже не опуская рук. Женщина перевела ствол на него. Я потянул за спуск, но не успел.

Выстрел. Он резко согнулся и медленно завалился на бок. Автомат в моих руках дрогнул, выдав короткую очередь. Женщина дернулась, выронила оружие, и сделав пару шагов на подкашивающихся ногах, рухнула на ступени крыльца. Еще очередь. Вроде попал. Но она уже не двигалась.

– Ох ты ж ебаная доля, – пробормотал Бакир. Он уже стоял рядом, чуть левее меня, подняв ружье, смотря в оптику.

– Сядь ниже! – шикнул я на него.

– Чего? – не понял он.

– В доме еще есть стрелок, еще стрелок есть, – донеслось из рации.

Смоукер стоял у самого угла дома, перехватив автомат под левую, правой держал у рта рацию. Позади него, прижавшись к стене, обхватив руками колени, сидела Юн.

Я перевел взгляд на хозяйский дом. Точно. Окно на втором этаже открыто. Оттуда сверкнула вспышка, послышался выстрел, з-зыкающий звук пули, и совсем рядом с берегом на почти ровной глади воды брызнул фонтанчик.

– Уходим, блядь, чего! – зло передразнил я Бакира и осекся, перебор, он не заслужил, боевой опыт нулевой.

– Давайте сюда в темпе, вас один хрен спалили, – не унимался Смоукер.

– Принял, идем, – уже на бегу выдохнул я.

Тем временем со стороны дома снова донесся выстрел, то ли стрелявшему полк врагов мерещился в лесу, то ли он реально рассчитывал наугад по нам попасть.

Бакир быстро остался где-то сзади, его крейсерская скорость равнялась моему быстрому шагу. Ничего, не потеряется, дойдет.

Я летел сквозь лес, легко перепрыгивая поваленные деревья и подныривая под мешавшими ветками, яростно сжимая в руках автомат. Перед глазами раз за разом падал на песок Апостол.

Меньше минуты мне потребовалось, чтобы присоединиться к Смоукеру и Юн.

– Что произошло? – спросил я, слегка запыхавшись.

– Пацан прямо на нас вышел, он сам не ожидал, – в голосе Смоукера слышалась досада и злость, – ну испугался, естественно. И эта тоже, устроила, не нашла ничего лучше, как в догонялки поиграть.

Юн не ответила. Сидела, не шевелясь, такое впечатление, что не дышала даже. Только смотрела на лежащего Апостола.

– Он жив? – я кивком головы показал на Петра.

– Жив, но я не знаю, насколько все плохо, ему бедро прострелили походу.

У меня слегка отлегло. Апостол лежал всего в паре десятков метров, на боку, спиной к нам. Я достал бинокль и вгляделся. Дышит, сто процентов. Теперь ему главное не вставать и вообще лучше не двигаться.

– Внутри один боец еще как минимум, не считая пацана, – продолжил Смоукер, присев и на секунду высунувшись из-за угла. – Там же, на втором.

Патовая ситуация. О новых переговорах и речи быть не могло. Отступить из-за раненого мы не могли. Он сейчас представлял собой отличную мишень, и любую попытку к нему сунуться можно было вполне считать за самоубийство. Находящиеся внутри наружу не сунулись бы, даже если в доме есть черный ход. Все, что они знали об атакующих, то есть о нас, это наличие двух групп с оружием в лесу. Только совсем уж идиот не додумается предположить, что черный ход, как и в принципе любая сторона дома, не простреливается. Однако время работало совсем не в нашу пользу, особенно, если у обороняющихся была связь с теми, кто уехал. В нашем распоряжении при относительно хреновых раскладах был час, может меньше.

– Зачищать надо, иначе мы его не вытащим, – вздохнул я.

– А дальше что? – спросил Смоукер, не оборачиваясь. – Скоро к ним такое подкрепление подойдет, нас самих в мелкую пыль зачистят. Бакир, кстати, где?

Я оглянулся. Старик, через каждые секунд десять переходя с бега на шаг и обратно, только поравнялся с дальним гостевым домом.

– Вон он, несется. Минуты через две будет. У тебя есть другие варианты? – спросил я, где-то в глубине души надеясь, что Смоукер действительно что-то придумал.

Тот молчал, то ли размышлял, то ли посчитал вопрос риторическим.

– Эй там, в доме! – вдруг крикнул он. – Давай поговорим, а?!

Ответа не последовало. Но Смоукер не собирался так просто сдаваться.

– Мы не хотели никому причинить вреда, вы первые начали стрелять! В нашей группе тоже есть дети! У нас кончились все запасы! Идти было некуда! Мы не знали, что это место кем-то занято, мы просто хотели поговорить!

– Уходите! – раздался женский голос из открытого окна.

Вот так, коротко и ясно.

– Да пойми ты, если мы уйд…

Выстрел прервал Смоукера на полуслове, пуля вонзилась в стену дома, за углом которого мы скрывались. Подошедший, тяжело дышавший Бакир, услышав звук выстрела, отшатнулся, чуть не потерял равновесие. Юн еще больше подобрала под себя и без того согнутые ноги и закрыла лицо руками.

– Уходите!!

Смоукер посмотрел на меня, на Апостола, в его глазах читалось отчаянье.

– Нет у меня вариантов, – тихо произнес он.

– Так, ладно, – я постарался собраться с мыслями, – Юн, нам понадобится помощь.

Китаянка, не открывая лица, помотала головой.

– Юн, послушай, – снова начал я.

Нет, бесполезно, она только мотала головой. Я присел рядом с ней на корточки и коснулся плеча. Она вздрогнула, убрала руки от лица и посмотрела на меня.

– Я не могу, не могу, – прошептала она, – мне страшно.

Я перевел взгляд на Бакира. Тот вроде отдышался и, сощурившись, смотрел на Апостола.

– Да, он пока еще жив, но времени у нас нет, – ответил я на незаданный вопрос, – мы сейчас попробуем его вытащить, нужна твоя помощь.

На последнем моем слове он резко повернулся ко мне.

– Довытаскивались уже, – сказал он с не скрываемой злостью. – Недоносок, ты хоть понимаешь, что это все из-за вас? В войнушку поиграться они решили…

Стиснув зубы, я неимоверным усилием воли подавил желание съездить ему по физиономии.

– Как своих ведь приняли, как в семью… – он снова начал задыхаться. – А отплатили чем… Вы ж нам всем смертный приговор подписали!

Смоукер повернулся, смерил Бакира испепеляющим взглядом, но промолчал.

– Хант, ты со мной? – обратился он ко мне вполголоса и, получив от меня кивок в ответ, определил план действий. – Сейчас пальну по ним, отвлеку, и пойдем в обход, с другой стороны.

– Ублюдки… Мало вам крови, – произнес Бакир уже как будто по инерции, почти безэмоционально, тяжело опускаясь на землю рядом с Юн.

Смоукер высунул из-за угла только автомат. В этот же момент со стороны второго этажа раздался выстрел, и в землю рядом с нами впилась пуля. Смоукер ответил тремя короткими очередями, одну вверх и две по первому этажу. Послышался звон разбитого стекла. Он сделал паузу и дал еще одну очередь, после чего двинулся ко мне. Я в свою очередь, соблюдая максимальную осторожность, крадучись пошел вокруг дома. Дойдя до дальнего угла южной стороны, аккуратно высунулся. Никого. Почувствовав хлопок напарника по плечу, рванулся к хозяйскому дому. Добежал до стены рядом с самым правым окном, прижался к ней и взял на прицел окно на втором. Как только Смоукер снова догнал меня, я сделал было шаг по направлению к крыльцу, но был схвачен за руку. Смоукер отрицательно мотнул и головой и коротко махнул, показывая следовать за ним.

Я оказался прав в предположении насчет черного хода, почти посередине тыльной стороны дома обнаружилась дверь. Смоукер присел перед ней на колено, медленно потянул ручку вниз и попробовал открыть. Заперто. Он показал мне двигаться дальше, поднялся и с силой саданул под двери ногой, без видимого эффекта, после чего рванул за мной.

Мы обогнули пристройку непонятного назначения и вышли к крыльцу с другой стороны. Апостол, завидев нас, кривясь от боли, приподнял голову, но я тут же жестом попросил его оставаться на месте.

Женщина, лежавшая на ступенях крыльца, головой к земле, несмотря на огромную кровопотерю от нескольких ранений, все еще была жива. Прижимая руки к ране на животе, она редко дышала, с трудом втягивая в себя воздух, уставясь невидящим взором куда-то в небо.

Мы быстро подскочили к парадной двери и, встав с двух сторон от нее, приготовились заходить. Скрываться дальше не имело смысла, выложенное пластиковым ламинатом крыльцо громко обозначало наши передвижения.

Смоукер попробовал ручку, убедился, что не заперто, дождался, пока я сделаю полшага назад, приоткрыл дверь, после чего с силой пнул ее ногой. Та распахнулась и, ударившись об стену, пошла назад, но я вовремя прихватил ее, удержав в крайнем положении. Мы поочередно аккуратно заглянули внутрь, чуть подседая, стараясь не показывать в проеме ничего кроме оружия и минимально необходимой для обзора части лица.

Глаза не сразу привыкли к полумраку, но света из распахнутой двери хватило, чтобы удостовериться, внутри никого не было. Одно большое помещение, обеденный зал, совмещенный с кухней, несколько столов со стульями, рядом навалено несколько сумок, рюкзаков, на стуле рядом с мойкой стояло ведро, накрытое крышкой, на столешнице небольшая газовая плитка с кастрюлей на ней, справа от столов ближе к углу небольшой диванчик, по центру лестница на второй этаж, дверь черного хода чуть левее, напротив нас, несколько шкафов, встроенных в левую от нас стену, там же вход в пристройку.

Тишина, нарушаемая только бульканьем кипящей в кастрюле воды и тиканьем старинных настенных маятниковых часов с кукушкой рядом с входной дверью.

Проверив, что никто не прячется за косяком с обеих сторон, я скользнул внутрь, следом Смоукер. Взяв на прицел черный ход и лестницу на второй этаж, подождал, пока Смоукер методично обошел все, заглянув в пристройку, каждый шкаф, и вернулся ко мне.

– Чисто, – шепнул он, – там баня, ничего интересного, давай наверх погнали.

Я показал «о’кей» и первым двинулся к лестнице. Второй этаж, небольшой коридор, три двери, все открыты настежь. Через проем слева виднелась узкая полоска пола и лежащее поперек тело. Указав Смоукеру на оставшиеся две комнаты, я пошел туда.

Женщина, моложе той, что осталась на крыльце, девушка даже, на светло-сером свитере кровавое пятно, ранение в грудь, чуть повыше солнечного сплетения, второе, смертельное – в голову, над правым глазом. Отвлек так отвлек.

Рядом с ногами валялся карабин, россыпь патронов на полу, запасной магазин на подоконнике. Под подоконником лежала вверх дном мобильная радейка, такие на машины обычно ставят, дальность, не в пример нашим, по прямой до полтиника километров. Очень хреновый знак.

Я шагнул через тело и потянулся за карабином. Услышав топот сзади, молниеносно развернулся и чуть было не пристрелил Смоукера, который, пренебрегая всеми правилами, ворвался в комнату, демонстрируя мне объемный медицинский чемоданчик.

Мы выбежали из дома, но Апостола на прежнем месте не было, только небольшая лужица крови в том месте, где он лежал. Впрочем, искать долго не пришлось, Бакир и Юн тащили его под руки в сторону дороги.

– Стойте! – крикнул им Смоукер, подбегая.

– Отвали, – процедил Бакир, – мы тут с вами помирать не собираемся.

– Да куда вы, бля, собрались-то?

– Не твое дело! – отрезал Бакир, и обратился к Апостолу, будто мгновенно забыв о нашем существовании. – Давай, Петюня, приободрись, всего полчасика потерпи, Каринка у меня, ты же знаешь, в меде училась, она тебя враз на ноги поставит.

Апостол вместо ответа только изредка постанывал. Кусок какой-то тряпки, которой была наспех перевязана его нога, вообще никак не помогал. Левая штанина джинсов, полностью пропитавшаяся кровью, казалась почти черной.

И тут Смоукера накрыло. Он дернул старика за плечо, разворачивая к себе. Юн в одиночку удержать Апостола не могла, и тот, тихо взвыв от боли, осел на землю.

– Какие на хер полчаса! – схватив Бакира за грудки, Смоукер взревел так, что даже я невольно втянул голову в плечи. – Вы и за два часа не доползете, а он кони двинет от кровопотери!

Бакир попытался вырваться, но куда там, Смоукер вцепился в него как клещами.

– Посмотри, блядь, он синий уже почти! С такой перевязкой только в морг тащить! – Смоукер с силой оттолкнул старика и крикнул мне, – Давай, Хант, не стой, на раз-два!

Переведя автоматы за спину и сложив руки квадратом, мы взгромоздили на этот импровизированный стул бледного как полотно Апостола, невзирая на его слабые протесты, и почти бегом понесли обратно. Все это время он еле слышно просил нас оставить его и спасаться самим.

Пробегая мимо крыльца, я краем глаза отметил, что женщина на ступенях умерла, руки ее, раньше прижатые к животу, безвольно скатились в район шеи.

Сдвинув три стола вместе, мы бережно уложили раненого на них. Пока Смоукер сгонял за медицинским чемоданом, я выключил газ у плитки и отставил наполовину выкипевшую кастрюлю. Пробежался по залу, срывая с карнизов над окнами пледы и полотенца. Стало гораздо светлее. Склонился над Апостолом.

– Сейчас будет больно, потерпи.

– Они вернутся, – с трудом шевеля слипшимися бледными губами, произнес он, – вам надо уходить.

Я принялся аккуратно развязывать и снимать повязку с ноги. Апостол взвыл и попытался подняться.

– Лежи и терпи, я же говорил, будет больно, – сказал я, не отвлекаясь от процесса.

Он покорно улегся, сцепив пальцы в замок на груди.

Смоукер, раскрыв чемодан, изучал содержимое. Я в свое время на КМБ даже зачет по первой помощи с трудом сдал, мне это все было неинтересно, я больше интересовался видами вооружения, тактикой и тому подобным, а он даже посещал всяческие факультативы на тему полевой медицины, потом с энтузиазмом демонстрировал мне фотки с их тренировок. Как знал, блин, я лишь надеялся, что он хоть что-то помнил с того времени.

– Нам повезло, никто походу не пользовался, – Смоукер вытащил из чемодана инъекторы разного калибра, инструменты в стерильных упаковках, несколько разноцветных пакетов, и разложил все это на ближайшем стуле. – Навылет? – коротко спросил он.

– Да, – слегка согнув Апостолу ногу в колене, я как раз рассматривал выходное отверстие на задней поверхности бедра, – вроде не так уж сильно раздраконило, пуля не экспансивная.

– Это ты внутри не видел, – осадил мой оптимизм Смоукер, – так, берешь нож и разрезаешь штанину крест-накрест с обеих сторон, вот так, уголки срезай на хрен, мешать будут, давай поживее, крупную артерию вряд ли перебило, иначе бы он уже концы отдал, но мы много времени потеряли.

Сам он подхватил со стула два инъектора и, закатав рукав Петру, что-то ему вколол. Пока я возился со штаниной, Смоукер уже снял куртку и закатал рукава собственной толстовки.

– Что дальше? – спросил я.

– Сейчас посмотрим, держи как держишь.

С этими словами он стал ощупывать ногу около раны, периодически слегка надавливая. Апостол молчал. Смоукер вопросительно вздернул бровь. Я нащупал у Петра на шее пульс. Слабый, но есть.

– Нормально, отключился просто, – сообщил я.

– Ну отлично, так даже лучше, иди держи опять ногу.

Пока я держал, он наложил жгут, обработал края обеих ран из небольшого баллончика, после чего обколол из третьего инъектора. Порылся в чемодане, достал пару пакетиков, надорвал, вынул оттуда маску и перчатки, надел и подставил мне руки, кивнув на балончик.

В этот момент в дом зашли Юн с Бакиром.

– Вы хоть знаете, что делаете? – с порога начал он.

– Займитесь лучше чем-нибудь полезным, – отмахнулся я, пшикая Смоукеру на перчатки, – соберите оружие, боеприпасы, радиостанцию заберите со второго этажа и тащите все сюда.

Юн, ни слова не говоря, отправилась на второй этаж. Старик еще с полминуты потратил на то, чтобы пройтись по нашим медицинским квалификациям вдоль и поперек, плюнул в сердцах и вышел из дома, но довольно быстро вернулся, держа в руках карабин убитой на крыльце, и закрыл за собой дверь.

Смоукер залез на стол, зажав левую голень Апостола между ног, нагнулся вперед, держа руки в стороны, и осмотрел выходное. Выпрямился, матюкнулся и потребовал пинцет и спринцовку.

– Чего? – нахмурился я.

– Блядь, тебе клизму делали? – он страдальчески закатил глаза. – Груша такая резиновая, маленькая, вон, в синем пакете, пинцет рядом, в прозрачном. Нет, стой, только надорви и дай мне, инструмента не касайся, – Смоукер повертел передо мной руками, демонстрируя полнейшую стерильность своих верхних конечностей.

Дальше я от него слышал только тихую «мать-перемать» и названия инструментов. Обрезав края обеих ран от обожженных мертвых участков кожи, удалив излишки крови и покопавшись внутри сначала пальцем, потом зажимом, потом зажимом и пинцетом, он достал оттуда три кусочка кости и небольшой металлический обломок – наконечник пули.

Апостол пришел в сознание, но лежал спокойно, обезболивающее пока действовало. Юн по указанию Смоукера, поила Петра кипяченой водой из кастрюли, предварительно переливая ее из одной алюминиевой кружки в другую, чтобы остудить. Бакир уселся на диван, положив рядом радиостанцию, и смотрел в одну точку перед собой.

Закончив с извлечением, Смоукер залил внутренние части ран каким-то гелем, потом окончательно заполнил обе раны другим гелем, напоминавшим монтажную пену.

– Ну что, доктор, как дела? – спросил я с мрачной ухмылкой, подавая тампонирующую повязку.

– Так себе, – извернувшись и утерев лоб сначала одним, потом другим рукавом толстовки, ответил Смоукер, – пуля срикошетила от кости и ушла в сторону. Отломки я удалил, а там хрен его знает…

– В смысле хрен его знает?! – взвился Бакир.

– Я похож на томограф?! Или на полевого хирурга?! – огрызнулся Смоукер. И более спокойным тоном продолжил: – Аппликация на кости должна помочь. Но кровообращение нормальное может не восстановиться, мышцы зашивать я не умею. Все, что можно сделать еще, – это наложить шину, там как минимум трещина, может, перелом.

Бинтовали ногу мы уже молча. Вдруг Юн замерла на месте с чистым бинтом в руке.

– Вы слышали? – шепотом спросила она.

– Нет, что такое? – спросил Бакир.

Я и Смоукер только синхронно покачали головой, прислушиваясь.

– Отсюда, кажется, – Юн подошла к шкафам у противоположной стены.

Слева от них обнаружилась фальш-панель, которую мы со Смоукером не заметили во время беглого осмотра. Подцепив ее пальцами, Юн потянула панель на себя и заглянула внутрь. Только в этот момент мне пришла в голову запоздалая мысль, что мы забыли что-то важное.

Юн вскрикнула, изнутри шарахнул выстрел. Все в зале кроме Апостола попадали на пол. Фальш-панель распахнулась, открывая небольшую кладовку. На полу сидел пацан, по виду чуть старше сынишки Анны, уперев прикладом в стену и направив перед собой помповый дробовик. С расширенными от ужаса глазами, из которых в два ручья текли слезы, он снова и снова судорожно щелкал спуском. Кое-как заставив себя перестать смотреть в гипнотизирующую черноту дула, я поднялся на ноги и медленно направился к кладовке, готовый в любую секунду отпрыгнуть в сторону, если малец догадается все-таки перезарядить. Не мигая, он смотрел на меня, сопровождая стволом мои передвижения.

Оказавшись достаточно близко, я прыгнул вперед и, ухватив «Ремингтон» за цевье, вырвал из рук пацана. Тот как будто опомнился, вскочил и бросился мимо меня к выходу из дома. Я не дал ему на это времени. Отбросив оружие, тут же повалил парнишку на пол, лицом вниз, прижал спину коленом и заломил руку. Он не издал ни звука, просто молча пытался вырваться.

Я, наконец, позволил себе обернуться и посмотреть на Юн. Она лежала на спине, подняв голову, и смотрела себе на живот. Руки у нее дрожали, но не от боли, она боялась дотронуться до раны. Выстрел был с близкого расстояния, дробь не успела разлететься, создав дыру в куртке диаметром в несколько сантиметров, вокруг которой все быстро заплывало кровью.

Бакир подбежал и упал рядом с ней на колени. Попытался взять китаянку за руку, поймать ее взгляд, но бесполезно, в условиях тяжелого шока окружающий мир для нее перестал существовать.

– Больно, да, я знаю… сейчас… сейчас… – он огляделся, будто пытаясь что-то найти. – Все будет хорошо.

Он закрыл ладонью рану, осторожно прислонил, потом слегка нажал. От давления кровь потекла еще быстрее, расширяя алое пятно на куртке, просачиваясь между пальцами. Бакир отдернул руку.

– Да сделайте вы хоть что-нибудь! – крикнул он, обращаясь по большей части к Смоукеру.

Нет, здесь Смоукер был бесполезен, чтобы это понять, не нужно было быть специалистом. Разве что в соседнем здании бы находилась хорошая больница с квалифицированными профессиональными врачами в полной боевой готовности, с электричеством, водой и запасами донорской крови нужной группы.

Юн угасала на глазах, уже не могла держать голову поднятой, взгляд окончательно перестал быть осмысленным, дыхание стало частым и поверхностным, а кожа еще бледнее, чем у Апостола, вокруг нее образовалась целая лужа крови.

Смоукер подошел, опустился перед стариком на корточки, дождался, когда тот поднимет взгляд с лежащей.

– Здесь ничего нельзя сделать, – медленно и с нажимом произнес он, поднялся и вернулся к столам, бинтовать Апостола.

Она умерла буквально через минуту, без криков, без стонов, просто перестала дышать, неожиданно, как будто щелкнули выключателем. Бакир сидел на коленях, держал ее руку и что-то шептал. Прислушавшись, я понял, что он молится.

Смоукер закончил накладывать бинты, снял с ноги Апостола жгут и скрылся в пристройке. Вышел, держа в руках пару шнурков для обуви. Ими мы связали пацану руки за спиной и лодыжки, после чего отнесли на диван. Он не брыкался, и не произнес ни слова, только плакал и изредка шмыгал носом.

– Давай, надо шину наложить, – сказал Смоукер и полез в медицинский чемодан.

В этот момент я услышал шум двигателей. Подъезжать близко они не стали, шум затих где-то на отдалении. Мы со Смоукером подхватили с пола свои автоматы и, проверяя на ходу остаток патронов в магазинах, не сговариваясь, распределились по окнам. Я занял юго-западный угол, отслеживая подходы с берега озера и гостевого дома от стены, за которой мы сами прятались полчаса назад. Смоукер взял на себя восточный сектор, напротив леса, и тыльную сторону гостевого дома.

– Бакир, – позвал я.

Тот даже не шелохнулся, оставаясь в той же позе, только шевелил губами.

– Бакир, ты Карину еще хочешь увидеть в этой жизни или как?

Он, наконец, оторвал взгляд от тела Юн и уставился на меня. Смотрел долго, с ненавистью. Под взглядом Бакира какой-то момент я непроизвольно повел стволом автомата в его сторону. Но он тяжело поднялся, подобрал свои ружье и двустволку и пошел к окну, выходившему на север.

Я никак не мог заставить себя полностью сосредоточиться на обстановке вокруг дома. Краем глаза я следил за Бакиром, казалось, что стоит отвернуться, он тут же выстрелит мне промеж лопаток.

Прошло несколько долгих минут. Пульс в висках отбивал бешеную чечетку. С моей стороны так никто и не появился.

– Смоук, видишь кого? – спросил я.

Он, не сводя глаз с деревьев, отрицательно мотнул головой.

Вдруг на диване, на котором лежал пацан, ожила радиостанция. Короткий треск, пара щелчков и, наконец, хриплый голос.

– Мы знаем, что вы внутри, отзовитесь, – прозвучало как приказ.

Я находился ближе всех, поэтому присел ниже подоконника, добрался до дивана, забрал радейку и тем же манером вернулся в угол, выкрутив громкость на максимум, чтобы все, находящиеся в зале, смогли слышать.

– Даю минуту, чтобы ответить, это ваш последний шанс.

– На приеме, – я старался говорить максимально спокойно.

– Из наших есть кто живой?

– Да, мальчик еще жив.

Повисла пауза. Несмотря на критичность ситуации, я невольно проникался уважением к противнику. Не суетятся, не бросаются в атаку, прекрасно понимая, что деться нам некуда.

– Не верю, дай с ним поговорить, – голос был уверенный, без тени волнения.

Я прокрался обратно к дивану и поднес микрофон к лицу мальца.

– Назови свое имя и фамилию, – сказал я и зажал тангетку.

Он посмотрел на меня, шмыгнул носом и еле слышно произнес: «Олег… Чудинов.»

– Еще раз, громче, – потребовал я.

– Олег Чудинов, – в глазах у него снова заблестели слезы.

Снова пауза на том конце.

– Олег, Олежа, сынок, с тобой все в порядке, ты не ранен?! – голос был совсем другой, с надрывом.

– Папа, папа… – залепетал пацан. – Папа…

– Он в порядке, не ранен, – ответил я и, подумав, добавил, – пока что.

– Сука! Отпусти ребенка, гнида! Я тебя… – передача оборвалась, я скосил глаза на дисплей. Да нет, радейка работает.

– Я понял, – динамик снова говорил хриплым голосом того, кого я для себя назначил лидером их группы, – ну вот что, оставляйте оружие внутри дома и выходите к озеру, обещаю, что мы никого не убьем.

– Не пойдет, – покачал я головой, – гарантий никаких, зачем бы вам нас в живых оставлять…

– А как насчет моего доброго слова? – мне показалось, что он усмехнулся. – Каких гарантий должно быть достаточно людям, которые скопом налетают на поселение, охраняемое женщинами и детьми.

– Мы ни на кого не налетали, человек от нас вышел на переговоры, а его чуть не застрелили.

– А может ваш человек был наживкой, чтобы выманить наших наружу.

– Ваши первые выстрелили.

– Хорошо, допустим, только откуда вы здесь в принципе взялись?

– Искали безопасное место для постоянного лагеря, мы не знали, что оно занято, надеялись договориться, может быть, места бы хватило на всех, отправили переговорщика, а ваши начали палить.

– А переговоры с женщинами и ребенком вести собирались, или так совпало удачно? Не трудись отвечать, вопрос был риторический. Ладно, – вздохнул он, – допустим, что я тебе верю, допустим, что это все печальное стечение обстоятельств. Вот передо мной сейчас стоят муж, два брата и сын застреленных вами женщин, требуют вашей крови, рвутся в бой, грозятся на куски порвать. Что мне им сказать, а? Что вышло недоразумение, что вы прекрасные ребята и вас надо отпустить? – он замолчал, логично предполагая, что тишина будет достаточно красноречивой.

Бакир, такое ощущение, полностью ушел в себя и разговор вообще не слушал. Смоукер, напротив, поймал мой взгляд, как только я обратил на него внимание.

– Даже если он не пиздит, доброго слова в качестве гарантии маловато будет, – буркнул он.

– Я в курсе, – ответил я. – Делать-то что теперь?

– Ты здесь еще? – прозвучало из динамика. – Звать тебя как?

– Вася, – ответил я после секундной паузы.

– А меня – Коля. Ну так что, Василий, придумал, что мне своим говорить? Ты пойми, их от вас сейчас отделяет только моя уверенность в твоем благоразумии. Думаю, что мне не нужно объяснять очевидное, штурм вы не переживете. Вы хотите гарантий, резонно, но тогда и вам нужно что-то дать мне взамен. Согласен?

Он полностью контролировал ситуацию. Я не столько понимал, сколько где-то на уровне интуиции чувствовал, как ему потихоньку удается меня раскрутить. Два шага вперед, один – назад. Паузы делал специально только для вопросов с очевидным ответом. Он точно знал, куда ведет наш диалог. Я хотел как-то сбить его с курса, перехватить инициативу, но в голове никаких мыслей не было. Вообще.

– Согласен, – я непроизвольно пожал плечами.

– Вот и хорошо. Ты, кстати, на Володю не обижайся, он за сына переживает. Ну действительно, вы ж не террористы какие, чтоб ребенка в заложники брать. У него вся жизнь впереди, отпустили бы парнишку, а?

Опять пауза, и опять ответ был самоочевиден.

– Не можем мы пока этого сделать, – старательно подбирая слова, ответил я.

– Тоже резонно, понимаю, – тут же согласился Николай, – давай по-честному, и нашим, и вашим. Поменяемся, вы мне Олега, а я вам одного из своих ребят. Будет хороший жест с вашей стороны, я парней смогу успокоить немного, а то ж меня скоро к стенке поставят за миротворчество. Что скажешь?

Нельзя было соглашаться на его условия, я это знал. Но отказываться совсем тоже было нельзя, и он это отлично понимал. Я мучительно искал хоть какой-то путь вразрез навязываемого сценария. Смоукер вполголоса матюкнулся, тоже наверняка прокручивал в голове варианты и, судя по всему, хороших ему не попадалось. Пауза затянулась.

– Вася, ты подвох что ли какой ищешь? – Николай будто мысли читал. – Так нету никакого подвоха. Сам знаю, сволочное время пошло, доверять кому бы то ни было сложно, так я и не требую доверия-то. Для вас ситуация вообще не поменяется, вы ничего не теряете, сделай доброе дело, дай отцу сына обнять.

– А сам пойдешь? Ты в обмен на пацана? – спросил я.

Он задержался с ответом, буквально на секунду дольше, чем обычно.

– Я бы пошел, – усмехнулся Николай, – только кто ребят-то моих здесь сдерживать станет, других миротворцев не предвидится.

– Вот папаша Олега и будет, как там его, Володя, кажется? – добавил я и затаил дыхание.

На этот раз он молчал почти минуту.

– Уговорил, через пять минут буду.

– Блядь, подстава, сто процентов, – делая ударение на каждом слове, произнес Смоукер.

– Каким образом? – недоумевал я.

– Не знаю, – покачал головой Смоукер, – не знаю, но никаких обменов им не будет.

Пока я завис на попытке проанализировать диалог, пытаясь понять, что его так насторожило, Смоукер уже принял решение. Он перевел автомат за спину, отлепился от своего угла, метнулся к Апостолу, подхватил со стола револьвер, оставленный там Юн, и подбежал к дивану. Вынув нож, он в одно движение рассек шнурок на ногах Олега, схватил его за воротник пуховика и рывком поставил пацана на ноги.

– Олег, слушай меня внимательно, – Смокер говорил спокойно, но в голосе звенел металл, – делаешь сейчас все, что я говорю, быстро и без возражений, если сможешь, обещаю, что все будет хорошо, и скоро увидишь отца, ты меня понял?

Под его пристальным прищуром Олег быстро закивал, периодически косясь на револьвер.

Я снова услышал звук двигателя, он быстро приближался.

– Что ты задумал, засранец? – спросил Бакир.

Он так и стоял у своего окна, сжимая ружье с такой силой, что костяшки побелели. Я как бы невзначай взялся за рукоять автомата и положил палец на спусковой крючок.

– Они не дадут нам так просто уйти. Через пять минут мы все покойники, – ответил Смоукер, даже не глядя на старика.

Ружье в руках последнего начала разворачиваться в нашу сторону. Уже готовый выстрелить, я использовал единственный доступный аргумент.

– Смоукер не только нас двоих пытается вытащить из этого дерьма. Если тебе на себя плевать, то Петр всего этого точно не заслужил.

Бакир хотел что-то ответить, но не успел. Из-за угла гостевого дома выехал черный внедорожник и остановился напротив входа, метрах в двадцати. Из него вышли трое мужчин, двое с водительской стороны, с оружием, укрывшись за автомобилем, взяли на прицел вход. Высадившийся с переднего пассажирского, без оружия, сделал пару шагов к крыльцу, остановился, жестом приглашая нас выйти к нему. У всех троих поверх гражданской одежды были надеты стандартные армейские бронники камуфляжной расцветки.

– Хант, закрой обратно окна, быстро, – сказал Смоукер, указав револьвером на стену напротив леса.

Я бросился к нужным окнам. Пока второпях заново завешивал их пледами, заметил как минимум пару вооруженных людей за деревьями. Они уже даже не прятались, но огонь не открывали, видимо, ждали команды. Интуиция Смоукера в очередной раз не подвела. Он подвел Олега к двери и, как только исчезла непосредственная угроза обстрела со стороны леса, распахнул ногой дверь. Присел, укрывшись частично за косяком, частично за пацаном, продолжая удерживать его за воротник, приставил револьвер к виску Олега.

Находящийся перед машиной мужик развел руками, он все еще не понимал, что дальше будет.

– Автоматы на землю и пять шагов в мою сторону! – крикнул Смоукер.

Они даже не шелохнулись. Дисциплинированные и не из пугливых.

– Василий, не дури, это просто страховка, вы там все тоже не с водяными пистолетиками, – радиостанция говорила голосом Николая.

Он явно не собирался подставляться, отправил левого хрена для исполнения своей роли в заложниках. Я был в принципе готов к такому повороту, но теперь, когда он сам вышел на связь, появилась возможность выиграть немного времени. Я подхватил с пола тангетку.

– Последний раз говорю, автоматы на землю и пять шагов в мою сторону! – повторил Смоукер.

– Ты не приехал! – рявкнул я в микрофон. – Ты нарушил условия сделки. Если через минуту не появишься, переговоры отменяются.

– Да, понимаю, моя вина, – Николай был само терпение, – дай мне пять минут.

– Две минуты, – сказал я.

Пусть поломает голову, пытаться наебать нас второй раз он вряд ли рискнет, а если пойдет сам, сложно будет координировать всю свою группу на ходу. Я обернулся как раз в тот момент, когда Смоукер направил пистолет в сторону человека перед машиной и выстрелил. Тот аж подпрыгнул на месте, вздернув вверх руки. Олег заорал и схватился за правое ухо, револьвер в момент выстрела находился близко к его голове, при худшем раскладе разрыв барабанной перепонки. Он дернулся, но хватка у Смоукера была железная.

– Следующий выстрел будет в ногу! На счет три! Два уже было! – Смоукер демонстративно ткнул револьвером Олегу в сгиб колена.

Бакир вскинул ружье и прицелился в Смоукера, я в ту же секунду – в Бакира.

– Не смей, – громко сказал старик Смоукеру, – пристрелю.

– Убери ствол, немедленно, – потребовал я, обращаясь к Бакиру.

– Идиоты, прекратите херней заниматься, – прошипел Смоукер, – Бакир, тащи сюда Петра, Хант, подгони машину ко входу.

Раздав ценные указания, он снова переключился на троих у внедорожника. Его нажим все-таки сработал, двое на прикрытии осторожно положили на песок автоматы, такие же, как наши собственные, и вышли из-за машины.

– Еще три шага! – скомандовал Смоукер. – Живее! На землю! Лицом вниз! Руки за голову! – он выстрелил еще раз, теперь в воздух, для ускорения процесса. – Хант, давай… Хант, твою за ногу, пошел!

Я помедлил еще секунду, вглядываясь в лицо Бакира. Он во время второго выстрела вздрогнул, ружье в руках заходило ходуном, но на спуск он так и не нажал. Не мог выстрелить, несмотря на то, что в его глазах мы уже были монстрами, тварями, заслуживающими только смерти. Не мог заставить себя преступить черту, за которой сам бы стал подобен тем, кого с такой силой ненавидел.

Как только я выскочил из дома, дыхание сразу перехватило, каза-лось, даже сердце не билось. Периферическое зрение затуманилось, я бежал будто по тоннелю, в дальнем конце которого маячил внедорожник. Казалось, что спину мне жгут десятки взглядов через перекрестье прицела, каждый собственный шаг слышался как выстрел.

Водительская дверь была открыта, как только я сел за руль, стало понятно, почему. Посередине торпедо была прикручена радиостанция. Николай раздавал приказы, нас окружали, надо было рвать когти.

Включил заднюю и, чуть не наехав на лежащую рядом троицу, звучно впилился запаской, висевшей на задней двери, в перила крыльца. К машине подбежал Смоукер, чуть ли не волоча Олега за собой, рывком открыл мою дверь.

– Держи его, – выдохнул он.

Как только я ухватил ребенка за рукав пуховика, Смоукер молниеносно скрылся в доме. Олег все еще держался за ухо и громко стонал.

Я выскочил из машины и пальнул пару раз из автомата над головами начавших подниматься мужиков, которые тут же снова ухнули мордой в песок.

– Лежать, бля! Кто еще рыпнется – снесу башку к херам собачьим! – зло пообещал я.

Смоукер с Бакиром вывели Апостола из дома. Последний вскрикивал почти на каждом шаге, обезболивающее прекратило работать, на его гримасу было больно даже смотреть.

Пока Апостола загружали в машину через заднюю правую дверь, я пытался разобрать что-нибудь из той гавкатни, которая стояла в эфире. Николай был совсем не похож на себя образца пятиминутной давности, он чуть ли не орал, сопровождая каждую команду пятиэтажным матом. Похоже, у нас все-таки был шанс. Сердце уже было готово вырваться из груди, когда справа от меня уселся Бакир, а Смоукер забрал Олега и затолкал его перед собой на заднее сиденье, следом прыгнул сам и, еще не захлопнув дверь, крикнул: «Гони!».

Троица перед машиной тем временем подскочила, и двое мужиков бросились к лежавшим неподалеку автоматам. Я втопил педаль акселератора, с места выписывая вираж в их сторону, отсекая путь к оружию. Один заметил мой маневр и сумел отпрыгнуть, второй оказался менее внимателен. Ему хватило времени только чтобы подобрать ствол и оглянуться.

Чуть подпрыгнув на неровном песке, внедорожник поддел его как бык матадора, я только успел заметить, как он, взмахнув руками, впечатался головой в правую часть капота, и мгновенно пропал из вида, оставшись где-то позади.

Разворачиваться под прицел отпрыгнувшего было глупо, и я принял решение продолжить движение вокруг дома. Оказавшись с тыльной стороны, я погнал машину вдоль леса на юг. Похоже, решение оказалось сколь неожиданным для меня самого, столь и верным. Нас собирались встречать с берега и перераспределиться толком не успели. Даже те, кого я, еще находясь в доме, приметил в лесу, как оказалось, уже обходили его с южной стороны, между хозяйским и гостевым. Тем не менее, стрельбу открыли мгновенно, едва мы оказались на виду. В машину попали две или три пули, одна угодила в заднее правое стекло, прошив его насквозь, впилась в крышу изнутри. Николай, матерясь на чем свет стоит, требовал стрелять по колесам.

Впереди показался выезд на лесную дорогу, путь перекрывал синий седан. Слева деревья подступали практически вплотную, соваться в лес было слишком большим риском, впрочем, обогнуть справа тоже вряд ли получилось бы, там параллельно дороге тянулась неширокая, но почти метровой глубины канава, если бы встряли, нам бы крайне быстро наступил полный и бесповоротный пиздец.

– Пристегнитесь, живо! – крикнул я, потянувшись к собственному ремню и прицелившись в багажник легковушки.

– Не тарань! – крикнул Смоукер, – сработает подушка – движок заблокирует. Объезжай его!

Молоток, сам я в горячке ситуации о блокировке двигателя даже не подумал. Но объезжать все равно не собирался. Лишь снизил скорость до минимума на подъезде.

За долю секунды до удара я снова нажал на газ. Ткнулись в легковушку мы чувствительно, и ее сразу повело в сторону. Одновременно и внедорожник начало выдавливать влево. С ближайшей к дороге здоровенной сосной разминуться удалось в паре сантиметров, пожертвовав левым зеркалом, его начисто снесло об ствол дерева.

Миновав его, я чуть вильнул влево и, со скрежетом освободившись от удерживавшего нас препятствия в лице легковушки, ненадолго утопил педаль в пол, разгоняясь, чтобы как можно скорее уйти из-под огня. И не зря, сзади еще пару раз раздавалась стрельба, хотя попаданий по машине я так и не услышал.

Вырвались. Вырвались, твою мать. Эта мысль, как сошедшая с ума от счастья собака при возвращении домой хозяина, металась в голове, сбивая любые попытки сконцентрироваться.

Пацана высадили метров через двести. Он не побежал, не попытался укрыться в лесу, просто стоял на дороге и смотрел нам вслед, держась за ухо.

Через несколько километров мы доехали до поворота, от которого приблизительно в трех-четырех сотнях метров разбили лагерь по дороге сюда.

– Останови, – сквозь зубы бросил Бакир.

– Нет, – моментально возразил Смоукер, – мы не успеем…

– Останавливай! – перебил его Бакир, открывая на ходу дверь.

Я затормозил, стрелять в человека старик, может, и не был способен ни при каких условиях, но вот выпрыгнуть на ходу – это я вполне допускал. Как только машина остановилась, Апостол также открыл свою дверь.

– Ты-то куда собрался? – спросил я.

– Я не могу их бросить, – говорил он с трудом, каждое слово давалось через боль.

– Никто никого не бросает, – сказал Смоукер, то и дело поглядывая в заднее стекло, – мы вернемся, когда за нами хвоста не будет. А сейчас у тебя кровотечение может открыться…

Петр покачал головой.

– Я не боюсь. Меня там, – он указал пальцем вверх, – встретят жена и дочка, и я смогу попросить у них прощения за то, что не был с ними до конца. А сейчас, – Апостол слабо кивнул в сторону Бакира, – они моя семья.

Бакир помог ему выбраться из машины, подставил плечо, и они медленно пошли в сторону лагеря.

Я смотрел, как они удаляются, и не мог ни уехать, ни побежать за ними. Последнее было бы равносильно самоубийству, как только преследователи, в наличии которых сомневаться не приходилось, найдут оставленную машину, начнут искать группу по лесам. Группу с раненым и двумя детьми. Группу без транспорта и еды.

Но уехать – значило не просто оставить. И проблема была не в том, что я где-то в глубине души чувствовал, что мы не вернемся. Все сделанное могло быть оправдано лишь жертвой ради группы, в противном случае, Бакир оказывался прав на наш счет.

– Машину легко отыщут, – прервал мое самокопание Смоукер, – поехали, это лучшее, что мы можем сейчас для них сделать. Вернемся, как только сможем.

Я сжал челюсти и надавил на педаль газа, тщетно уговаривая себя, что Смоукер прав. Впрочем, мы действительно вернулись через трое суток. Поблизости ничего найти не удалось, поэтому мы выгребли из нашего тайника рядом с водонапорной башней и привезли все свои запасы.

На месте лагеря осталось только небольшое кострище и тело Апостола, накрытое спальным мешком.

Смоукер положил автомат, закурил, сел на землю, закрыв свободной рукой глаза. Я стоял над телом и не мог пошевелиться, казалось, еще немного, и меня разорвет от ярости и чувства вины. Так простоял без движения, наверное, несколько минут. Смоукер подошел, положил руку мне на плечо. Я обернулся. Под моим взглядом он убрал руку и отступил на шаг.

– Ради чего? – спросил я. – Ради чего?

– Я был не прав, – тихо сказал он.

– Нет, прав. И Бакир был прав. И Апостол был прав, – сказал я. – Только все это было бессмысленно.

– А тебе какой смысл нужен? – неожиданно зло ответил он. – Спасти всех, чтоб жили долго и счастливо? Лежал бы сейчас рядом, – Смоукер кивнул на тело.

Зря он это.

Скинув с плеча автомат, я рванулся вперед, выбрасывая прямой правой, но Смоукер был готов. Он нырнул под удар и тут же сам пробил в живот. Удар был с короткого замаха, через куртку дыхание не сбил, только остановил. Смоукер рванулся вверх, схватив обеими руками меня за шею, попытался пробить в голову коленом. Я в последний момент успел подставить руки и ответил пинком по голени опорной ноги. Смоукер тихо взвыл, ослабив хват и дав мне возможность вырваться. Выпрямляясь, я ударил прямой ногой в район солнечного сплетения. Хорошо попал. Смоукер отлетел на метр, упал, перекатился через спину и вскочил в стойку, пытаясь справиться с перехватившим дыханием, хватая ртом воздух. Я быстро сократил дистанцию и пробил левой-левой-правой. Но попал только первым, и то вскользь, от остальных Смоукер ушел. Вторую серию я сделать не успел, дыхание к Смоукеру вернулось, и, сделав ложный замах правой рукой, на который я среагировал, он от души приложился левой ногой боковым по печени. У меня от боли аж искры из глаз посыпались. Я отшатнулся, и Смоукер тут же обрушился на меня с длинной серией руками в голову, под разным углом, не давая опомниться или подстроиться. Я пытался отступать и уклоняться, но раза три точно пропустил. В голове зашумело, периферическое зрение пропало. Я резко бросился в ноги и, навалившись плечом, повалил Смоукера на землю. Он вцепился в мою куртку и рванул в сторону, пытаясь меня перевернуть и оказаться сверху, но, переворачиваясь, я в свою очередь рванул его в ту же сторону, мы перекатились еще раз, и он снова оказался внизу. Пытаясь остановить вращение, Смоукер меня отпустил. Освободившись, я тут же вскочил на ноги. Он тоже, но опоздал буквально на полсекунды. С широкого замаха, почти наугад из-за кругов перед глазами, я врезал апперкотом справа. Попал. Смоукера повело, и он, не удержав равновесие, опустился на колено.

Ярости больше не было. Желания продолжать – тоже. Я постоял пару секунд и тяжело осел на землю, вытянув ноги. Только после этого Смоукер позволил себе расслабиться и повалиться на спину.

– Ну что, спустил пар? – осведомился он, продолжая валяться. – Легче стало?

– Не особо, – вздохнул я, осторожно пробуя пальцем рассеченную бровь.

Я в тот момент думал, что с ним происходит то же самое, что и со мной. Что его разрывает чувство вины, злобы на себя, на других, на обстоятельства, на несправедливость жизни, в конце концов. Я был слишком сосредоточен на себе, чтобы понять.

Через неделю мы наткнулись на небольшую группу, четыре человека. Увидели их прежде, чем они нас. Случайно, просто оказались в нужном месте в нужное время.

Я собирался привычно тихо обойти их и топать своей дорогой, но Смоукер меня остановил. Сказал, что не собирается больше бегать от неизбежного. Я понимал, о чем он, но в тот момент отказывался признать это. Спросил его. Он ответил, прямо и ясно. Даже не спрашивал, пойду ли я с ним, просто ждал, пока я осознаю очевидный для него факт. Я недолго колебался. Кивнул. Дальше была наша первая охота.

Смоукера с Алисой я прождал неделю. Заканчивался провиант, который я на следующую ночь таки умудрился вытащить из схрона в багажнике одного из ржавевших рядом с развязкой автомобилей. Но я был готов ждать до последней банки консервов, хотя причиной было отнюдь не строгое следование договоренностям.

За долгое время нахождения в паре я привык к тому, что один из нас всегда бдит и охраняет второго. Сутки для нас делились примерно на три части: когда сплю я, когда Смоукер, и когда мы передвигаемся или работаем. Под работой понималось абсолютно все, ну кроме пожрать и справить нужду.

Эта рутина и наличие напарника стали для меня абсолютом, как смена дня и ночи или времен года. Тем тяжелее стало столкновение с новой реальностью, к которой я оказался совершенно не готов. Тем не менее, я изо всех сил старался окончательно не впасть в паранойю и мыслить конструктивно.

В принципе, логичным решением было бы двинуться к оружейному магазину самому, но даже при том, что маршрут до места я знал отлично и сам по себе путь с закрытыми глазами мог бы пройти, с нынешним арсеналом, да еще и в одиночку, такой поход превращался в смертельную лотерею.

Если оставлять за скобками сознательное невозвращение, все многообразие «чего угодно», что могло бы произойти, сводилось для меня, по сути, к двум вариантам. Либо Смоукер мертв, либо их с Алисой прижала дохлятина, или еще хуже – люди, причем так, что они не могут выбраться самостоятельно.

С первым все понятно, думать тут не над чем. А вот второй не давал мне покоя. Если я рвану в город, смогу ли я чем-то оказавшимся в западне помочь? Против людей – точно нет. Эти не будут сидеть под дверью, скорее наблюдать с удобной отдаленной позиции и простреливать подходы.

А если зомбаки? Зависит от количества, естественно. Но если бы их было немного, Смоукер бы уже разобрался самостоятельно.

Я вдруг поймал себя на том, что говорю вслух, и даже не шепотом, а в голос. Твою мать. И рука опять дрожит.

Неделя в одиночестве раскачала нервную систему до предела. Я почти не ел, стараясь максимально экономить скудный запас продуктов, и почти не спал. Ощущение опасности, незащищенности перед лицом любой угрозы во время сна, давило как тисками. Поначалу мне удавалось это игнорировать. Ровно до момента, пока, проснувшись, не обнаружил зомбака под своим деревом. Засранец наверняка пришел от развязки, да и действительной проблемы в одиночку не создавал, но теперь сомкнуть глаза дольше, чем на полчаса, как бы мне этого ни хотелось, я не мог. Чаще всего удавалось задремать минут на пятнадцать, но как только я начинал проваливаться в фазу более глубокого сна, развивалось некое подобие панической атаки, мгновенно выдергивая обратно в реальность. Все, дольше ждать было нельзя. С катушек съеду раньше, чем закончатся запасы еды.

Плюнув на все предыдущие рассуждения, я собрал вещи, залил бак мотоцикла под крышку и с наступлением сумерек поехал к городу. Будучи в паре, я бы, безусловно, предпочел идти пешком и засветло. Обычно мы со Смоукером так и шли, не торопясь, тихо и аккуратно, добираясь до оружейки примерно за сутки, со всеми необходимыми остановками и предосторожностями.

Сейчас же я рассчитывал добраться до места за час. Теоретически, если выжать остатки дури из двухколесного динозавра, можно было и быстрее, но дорогу было видно уже так себе, а рисковать включать фару я не хотел.

Минут через двадцать монотонной езды по окружной меня начало клонить в сон. Вот же блядь, где он был всю неделю?! И какого хера именно сейчас?! Я что есть мочи помотал головой. Сон отступил, но через минуту вернулся. Я чуть сбавил скорость и сильно прикусил язык. Бесполезно. Впереди уже был нужный съезд с окружной. Я отвесил себе оплеуху, и вдогонку еще одну, сильнее. Вроде отпустило. Кожа на щеке горела, будто к горячему утюгу прислонился, но голова немного прояснилась.

Мимо проплыли первые дома на окраине, по моим прикидкам, ехать оставалось полчаса всего. Однако уже почти совсем стемнело, а в городе из-за тени от зданий будет еще темнее. Фару все-таки придется включить. Один хер уже теперь, уговаривал я себя, все равно на мотоцикле в город – это как с поездом играть в «кто первый свернет». Щелчок кнопки на руле, и дорогу впереди озарил свет. Фара, разумеется, была старой и тусклой, но ехать по сравнению с предыдущими условиями стало куда приятнее. И в этом крылась своя опасность. Незаметно снова начали слипаться глаза.

Впереди стоял развернутый почти поперек дороги седан. Я не заснул, глаза были открыты, но вот сознание будто под воду провалилось. Звуки вокруг приглушились, зрение затуманилось, седан впереди приглашающе подставил правый борт. Мне было легко и комфортно. Сейчас я врежусь в него, перелечу через руль, приземлюсь на мягкий, теплый асфальт, повернусь на бок и засну, глубоко и спокойно…

По тормозам я ударил в последний момент. Не помогло. Удар пришелся в левое крыло. Меня мгновенно сорвало с мотоцикла и швырнуло вперед, через багажник автомобиля. Перед глазами мелькнул свет фары. Я только успел сгруппироваться. Удар, еще удар. Плечо, колено, спина, локоть, голова.

Боль была сильной, но терпимой, то ли из-за сотрясения, то ли от шока. Кое-как приподнявшись, я оглянулся. Метров семь протащило, не меньше. Похоже, после своего неуклюжего сальто я приземлился сначала на ноги, это и спасло.

Не удосужившись проверить, не сломано ли чего, я вскочил и поковылял к мотоциклу. Тот лежал на боку и признаков жизни не подавал, мотор молчал. Тихо сквозь зубы подвывая от боли, я поставил его на колеса и попытался завести. Двигатель чихнул и умолк. Еще две попытки результата не дали.

Доездился, блядь, упырь сонливый. Теперь только на своих двоих, это часа два, не меньше, но сам виноват.

«Сайга» тоже пострадала. Я нашел ее рядом с мотоциклом с окончательно расколотым прикладом, который в два удара об асфальт со злости удалось полностью отделить от ствольной коробки. Ну и хер с ним, меньше тащить.

Закинув карабин за спину, все еще хромая от боли в колене, я заставил себя перейти хотя бы на легкий бег.

Правой-левой, правой-левой. Держаться широких улиц и не думать. Совсем не думать. Не просчитывать варианты, потому что какие тут нахер варианты, ты покойник практически.

Правой-левой, правой-левой. Забудь про боль, ты не с поломанными ногами лежишь, и кровью не истекаешь, больно – значит, живой, беги, сука.

Правой-левой, правой-левой. Не оборачивайся, не трать время, даже если сейчас их нет, будут, полгорода дохлятины сбежится сожрать тебя, гаденыш, беги.

Правой-левой, правой-левой. Давай, поднажми, еще три раза по столько и ты на месте, финишная прямая почти, а ты даже не вспотел.

Наконец мыслей не осталось, даже страх куда-то ушел, только бег, дыхание и темные силуэты домов по сторонам. Вдох-выдох, гулкий стук ботинок по асфальту, клацанье болтающегося за спиной карабина.

В два часа уложиться не удалось. И в три. И в четыре. В темноте я несколько раз путал повороты, пытаясь срезать напрямик, приходилось возвращаться. Когда на уже подкашивающихся ногах, выплевывая наружу горящие огнем легкие, добежал до оружейки, начало светать.

Я позволил себе первый раз оглянуться. Дохлятины на хвосте не было. Впрочем, рано радоваться, ближе к концу дистанции колено подотпустило, так что темп я держал вполне приличный, могли и подотстать, нагонят, надо поторапливаться.

У оружейки зомбаков тоже не оказалось. Люди? Легко, только уже плевать, на рекогносцировку времени нет, противопоставить мне им нечего, а разворачиваться назад сейчас будет еще тупее, чем направиться сюда изначально.

Придушив мысли о предосторожностях, я доплелся до входа. Внутри, несмотря на полумрак, все было знакомо до боли. Ничего не поменялось. Магазин на первом, небольшой офис со входом изнутри магазина на втором, никаких открытых потайных дверей, новых трупов или тел зомбаков.

Ровным счетом ни-че-го.

Сил идти куда-либо, даже искать достойное убежище уже не осталось, ни физических, ни морально-волевых.

Найдя в офисе единственный отдельный небольшой кабинет, проверив, что дверь открывается в зал, сорвал ручку с внешней стороны, используя свой карабин как рычаг, закрылся в кабинете. От людей не спасет, но дохлятина точно не откроет.

Лег на единственном свободном месте, у окна, на пол, пошарил во внутреннем кармане куртки и выудил рацию. Включил, проверил канал, поднес ко рту и зажал тангетку.

– Смоукер Хантеру.

Подождал несколько секунд и повторил вызов.

– Смоукер Хантеру ответь.

Ясно. Поставил рацию рядом с собой, перевернулся на бок, положил руку под голову и закрыл глаза.

«Сейчас отдохну, пару минут полежу и все», – шепнул я себе и почти мгновенно уснул.

Глава 7

Год первый, зима.

Жизнь любого человека постоянно сопровождает множество опасностей. О большей части из них мы предпочитаем не думать, чтобы не сойти с ума от страха и паранойи. Никому неохота постоянно держать в голове, что здание, в котором он находится, может обвалиться, что на улице в него может ударить молния, или что можно банально склеить ласты, провалившись в открытый люк канализации.

С остальной частью опасностей мы сживаемся, привыкаем к ним, веря в установленные социумом догмы: правила поведения, технику безопасности, и тому подобное. При этом твердим себе, что все будет хорошо, что все получится, что уж с нами-то точно ничего плохого не случится. Особенно легко такая мантра дается, когда ты молод, здоров и безосновательно уверен в себе.

И поэтому мы во множестве разных ситуаций в жизни готовы рисковать, даже когда в этом нет реальной необходимости, любим иногда пощекотать себе нервы, заглянуть, так сказать, страху в лицо.

Чушь собачья! Нас не пугает опасность сама по себе, насколько огромной она бы ни казалась. Настоящий страх вызывает отсутствие контроля, ощущение беспомощности перед угрозой, когда чувствуешь, что тебя тащит по течению, а ты не в состоянии сделать ничего, кроме как барахтаться, пытаясь не захлебнуться. И тогда, какой бы ты сильный, умный и смелый ни был, даже самое ничтожное сомнение, самая легкая неуверенность рано или поздно сожрут тебя изнутри.

– Подъем, бля! – вместе с командой из глубокого сна меня вырвал пинок ботинка в живот. Рядом, судя по похожим звукам, будили Смоукера.

Я с трудом принял положение сидя. Удивительно, но память отказывалась подсказывать, как мне удалось заснуть, ведь вечером казалось, что нервное напряжение от ожидания не даст сомкнуть глаз.

Мне развязали ноги, рывком подняли и без особых предисловий повели на выход. Коридор, направо, лестница вниз, другой коридор, пошире, поворот, лестница вверх, два пролета. Не то чтобы запоминание маршрута было необходимым, или вообще имело значение, скорее я хотел побыстрее проморгаться и привести в боевую готовность если не весь организм, в конце концов, затекшие ноги и почти полностью онемевшие руки размять не улыбалось, то уж какие-никакие упражнения для мозга я был вполне в состоянии сделать.

Путешествие закончилось, как и предполагалось, довольно большим гаражом. Свет от фонарей наших конвоиров метался по помещению, но я все же успел рассмотреть два десятка машиномест под легковые и четыре под микроавтобусы «скорых», которых в наличии осталось всего две машины. Рядом с ними был припаркован мобильный командный пункт – тоже микроавтобус, только армейский и тяжело бронированный. Похоже, что он стоял здесь не меньше пары месяцев, видимо, местные военные во время эвакуации оставили его по какой-то причине, а вскрыть людям Старого его не удалось.

На стандартного размера машиноместах расположились разнокалиберные внедорожники, стоило отдать должное Старому в выборе средств передвижения, дорожный просвет и мощный движок при нынешних обстоятельствах имели определяющее значение.

Нас провели через все помещение и поставили на колени рядом с широким и высоким проемом в стене, за которым угадывался пандус, дугой уводивший то ли на следующий уровень, то ли непосредственно на поверхность. В пользу последнего говорил холод, которым явственно тянуло от проема.

Двое из четверых гоблинов, сопровождавших нас, куда-то скрылись, оставшаяся парочка закурила, облокотившись на высокий «кенгурятник» ближайшего автомобиля. В ответ на просьбу Смоукера поделиться сигаретой они поржали и рекомендовали хавальник завалить, дабы случайно зубы не растерять.

За исключением фонарей конвоиров в помещении стоял непроглядный мрак.

Вернулись двое, принеся с собой четыре рюкзака примерно по полтиннику литров каждый. Сразу за ними в гараж спустился Старый в сопровождении Дэна и Тохи.

– Доброе утро, други мои! – лицо Старого освещено не было, но в голосе угадывалась улыбка от уха до уха, – как спалось? – спросил он с такой заботой, что меня аж передернуло. Козел.

– Нормально спалось, – откликнулся Смоукер без тени иронии и продолжил чуть громче, – Степан Артемьевич, дайте еще сигарету, а то у ваших друзей не допросишься.

При этих словах четверка гоблинов, вполголоса общавшаяся между собой, сопровождая процесс периодическими жизнерадостными смехуечками, враз затихла. Уж в чем Старому отказать было нельзя, так это в умении установить дисциплину, все четверо подобрались, наверняка мысленно обещая при первой возможности вырвать Смоукеру язык.

– Да кури на здоровье, – рассмеялся Старый, выуживая и кармана пачку, – а ты, Сеня, как насчет подымить?

Я кивнул.

– Еще будут какие пожелания? – спросил он, не отвлекаясь от организации нашего перекура.

– Вообще да, если честно, – проговорил я, с трудом удерживая зажженную сигарету во рту, – в туалет хочется так, что сил никаких нет.

– А что ж вы сразу-то не сказали? – расстроился Старый, разве что руками не всплеснул. – Докуривайте, и будет вам туалет.

С этими словами он повернулся к Дэну и Тохе.

– Толя, возьми с собой Карася и Гриню, проводите орлов на насест. А ты, Дэнчик, заканчивай сборы, заводите четырехсотку и один реанимобиль, только проверьте все хорошенько, чтоб туда-обратно без остановок. Из мобиля все лишнее во второй сложите. Давайте в темпе, хлопцы, прыжками.

У нас отобрали недокуренные сигареты и затушили, после чего повели к той двери, через которую в гараж заходил Старый. Прошли несколько пролетов по лестнице, два полутемных коридора и остановились у двери с недвусмысленной надписью.

– Так, – вздохнул Тоха, впившись в меня взглядом, – писюны вам тут никто держать не собирается, так что руки временно освободим. Если кто взбрыкнет – отправим на тот свет прямо со стульчака. Уяснили?

Мы со Смоукером односложно выразили свое понимание местных правил посещения сортиров для гостей. После чего тугой армированный скотч на моих запястьях рассекли ножом и втолкнули в туалет. Проходя через полутемный тамбур с умывальниками в сторону непосредственно санузла с кабинками, я на ходу начал прикидывать шансы взбрыкнуть. За мной зашли два автоматчика, проход между раковинами и противоположной стеной был неширокий, шанс устроить свалку был, но освобожденные только что руки были абсолютно онемевшими и висели плетьми, каждое движение давалось через боль. Ближайшие пару минут не стоило даже думать о том, чтобы вырвать у кого-то из топающих за спиной гоблинов оружие.

В зале с кабинками было непривычно светло и зверски холодно, единственное большое окно было разбито, причем явно намеренно, по всему периметру, из-за чего под ним образовался целый сугроб. Почему разбили – понятно, даже при температуре как на улице вонь в зале стояла адская, ближняя кабинка к двери была закрыта, но следующие две дверцы были распахнуты, и говнище там разве что по стенам не было размазано. Унитазы переполнены, рядом валялись горы загаженной туалетной бумаги, старых газет, каких-то распечаток.

Меня подтолкнули к относительно чистой четвертой кабинке. Осмотревшись, я не обнаружил там ни намека на бумагу.

– А есть, чем жопу-то вытереть? – поинтересовался я у гоблинов.

– Клешней своей подотрешься, – нехотя откликнулся один из них.

– Ну, как скажешь, тебе же потом мне обратно руки связывать, – пожал плечами я.

– Блядь, ну вон, нарви себе из использованной! – он проявил прямо-таки искреннее участие, очевидно живо себе представив описанный мной процесс.

Руки постепенно приходили в норму. Несмотря на неприятное ощущение, как будто десятки иголок впиваются в каждый палец, я понимал – кровообращение восстанавливается. Отрывая себе чистые куски газет, украдкой поглядывал на автоматчиков. Они находились в разных углах зала, то есть теоретически, бросаясь к одному, я мгновенно попадал под огонь его напарника, даже с учетом эффекта неожиданности слишком рискованно. При должном везении был вариант после броска сцепиться с ближайшим противником и, развернувшись вместе с ним, укрыться от огня дальнего, но живой щит от автоматной очереди вопреки законам кинематографа был защитой только слегка более надежной, чем кусок картона, например. В общем, взбрыкивание радужных перспектив не сулило.

С опорожнением кишечника я справился быстро, и как только надел обратно штаны и куртку, меня выдернули из кабинки, повалили лицом на грязный кафельный пол, связали запястья скотчем и потащили к выходу.

Настала очередь Смоукера. Пока его заводили внутрь, я, стараясь чтобы это было незаметно для Тохи, попробовал пошевелить запястьями. На этот раз меня вязали на скорую руку, не тяп-ляп, но и не особо крепко. Ослабить скотч получилось, но совсем немного, недостаточно для попытки освободиться.

Сам Тоха стоял, прислонившись к стене, и вяло пожевывал то ли жвачку, то ли конфету, искоса наблюдая за мной, я же для вида переминался с ноги на ногу, чтобы скрыть движения рук за спиной. Действовать все равно нужно было крайне осторожно, скотч похрустывал при растяжении и скручивании, спалиться при этом как два пальца обоссать. Я настолько был поглощен этим занятием, что вздрогнул, когда из туалета донесся резкий глухой звук удара. Тоха тут же встрепенулся и направил на меня автомат. Я, естественно, изобразил статую.

– Что там у вас?! – чуть приоткрыв дверь свободной рукой и не спуская с меня глаз, спросил он.

– Все зашибись, Толян, наш армейский друг с горшка слез неудачно, поскользнулся, – с ехидцей ответил один из гоблинов.

Мудачье, это они сигарету припомнили Смоукеру.

– Давай, Рэмбо, поднимайся, – подал голос второй ублюдок.

Секунду спустя снова удар, и еще один.

– Что ж ты неуклюжий такой, боец, как только тебя в армию-то взяли? – деланно сокрушался первый.

– Пацаны, хорош! – повысил голос Тоха. – Выводите, времени нет.

Дверь распахнулась, и из туалета выволокли скривившегося от боли Смоукера. Он упал на колени, все еще хватая ртом воздух, в живот били, главное, чтобы без сломанных ребер.

Когда нас привели обратно в гараж, один из внедорожников и машину реанимации уже выкатили с парковочных мест. Они стояли друг за другом лицом к выезду. Двое бывших конвоиров, остававшихся с Дэном, торчали рядом с не тронувшейся с места «скорой», укладывая в нее носилки, чемоданы и какое-то мелкое оборудование, Старый и Дэн беседовали рядом с готовым к выезду внедорожником. Точнее – первый, скупо жестикулируя, давал какие-то указания, а последний только скалился и время от времени коротко кивал. Завидев нашу процессию, Старый хлопнул по плечу Дэна, и тот запрыгнул внутрь «скорой», на место водителя. Нас тем временем поставили на колени перед Старым.

– Други, ну вы и горазды серить, – обратился к нам Старый с усмешкой, – мы уж заждались, пора в путь-дорогу, а то ведь до вечера не уедем. Готовы? – спросил он скорее для проформы, потому как, не дожидаясь ответа, продолжил, обратив внимание на злобное выражение лица Смоукера. – А вот щеки дуть – это вы бросьте, ежели по поводу вчерашнего. Это в армии все просто, отцы-командиры за вас подумали, инструкцию на любой случай жизни расписали, знай только приказы выполняй.

Он, казалось, увлекся, сквозь ширму иронии отчетливо звучали отголоски искреннего праведного гнева.

– Натаскали птенцов желторотых клевать по свистку, а у них самих сомнение в голове и не мелькает даже. Объяснили же знающие старшие, кто правый, кто левый, зачем тупыми вопросами голову забивать, да? Только в ногу строем маршировать мешает. А тут вдруг раз, и сюрприз такой, по эту сторону колючки-то, оказывается, рыцарям королевства нисколечко не рады, даже шмальнуть норовят в светлую головушку. Как же так, где справедливость и уважение к защитникам отечества?

Старый присел перед нами на корточки и заговорил тише, но с нажимом, будто гвозди вколачивал каждым словом.

– Кончилось королевство, ребятки, лопнуло как мыльный пузырь, нет больше правых и левых, никто не защитит и никто не поможет, за все, что принималось как данность, нужно драться. Ваше существование теперь – привилегия, и полагается она далеко не каждому.

Он поднялся на ноги, короткая лекция окончена.

– Сеню, – Старый указал на меня, – грузите в четырехсотку, будет дорогу показывать. Второго – в реанимобиль, в кузов. Все, стартуйте.

Меня запихнули во внедорожник, на заднее правое сиденье, слева сел Тоха, положив автомат на колени так, чтобы в любой момент полоснуть меня очередью, впереди расселись два мудака, сопровождавшие нас до сортира.

Заурчал двигатель, вспыхнули фары, осветив стену напротив и ведущий наверх пандус. Видимо, прогреть движок успели еще в наше отсутствие, машина сразу мягко тронулась и покатила вперед.

По мере подъема по пандусу впереди светлело, не доезжая полвитка до поверхности, водитель потушил фары. Из гаража автомобили вынырнули с тыльной стороны здания, и теперь объезжали больницу по кругу, единственные ворота на территорию находились со стороны главного входа.

Несмотря на непроглядные тучи, все вокруг казалось ослепительно белым, вновь повалил снег, еще гуще, чем вчера. Через завесу снегопада с трудом проглядывались силуэты соседних зданий.

– Хватит чахнуть, – Тоха больно пнул меня по голени носком ботинка. – Куда ехать?

– На северо-запад, восьмое шоссе, – ответил я.

В этот момент мы достигли ворот. Водитель остановил внедорожник, опустил стекло, и, высунув руку, коротко махнул. Тут же из главного входа выскочили двое и бодрой рысью, периодически поскальзываясь на присыпанном снегом обледеневшем асфальте, поскакали к воротам. По задумке, ворота имели электропривод и открывались с пульта в будке охраны, но в отсутствие электричества, разумеется, никакого другого способа, кроме ручного, не было. Вдвоем гоблины быстро разобрались со стопорами, удерживавшими ворота на месте, затем, навалившись, один у торца, а второй у противовеса, откатили их в сторону.

Пока внедорожник выезжал с территории больницы, я попытался рассмотреть место, где должен был находиться синий кроссовер, на котором мы вчера приехали, но безрезультатно. То ли снегопад был слишком плотным, то ли кроссовера там уже не было. Стали бы нас держать отдельно друг от друга, если бы захватили всех пятерых? Оставили бы их в живых?

– О себе лучше думай, – сказал Тоха, заметив мой взгляд.

Разумеется, мне хотелось узнать, что случилось с Фитилем и девушками, ведь нас всех спалили еще на подъезде, но спрашивать я передумал. Не было никакого резона даже отвечать на мой вопрос, тем более – правду.

Лавируя между припаркованными машинами, наш мини-конвой медленно, как сапер по минному полю, пробирался через площадь.

У меня комок подкатил к горлу, сердце забилось чаще. Фраза Тохи сработала как некий спусковой механизм. Мысли о товарищах по несчастью отошли на второй план, уступив место инстинкту самосохранения. Я нервно сглотнул, отвернувшись к окну, смотрел на проплывающие мимо машины, теперь больше напоминавшие сугробы на колесах. Показалось, или было движение? Там, между дальних рядов. Нет, точно показалось, в этом гребаном снегу рассмотреть что-либо нереально.

Но страх не отступал, наоборот, становился все сильнее. Засада реальна, и она где-то близко. Не прямо за воротами, чтобы не рисковать попасть под огонь из здания больницы, но наверняка и не слишком далеко от площади, иначе пришлось бы перекрывать слишком много направлений.

Пульс эхом отдавался в висках. Еще ночью я по много раз прокручивал в голове возможные сценарии засады, оценивал вероятности, риски, продумывал план действий. Идиот, стратег херов. Сейчас перед глазами стояла только одна картина: пара пулеметов и изрешеченная пулями машина с четырьмя трупами, которые и опомниться-то не успели, как коньки отбросили.

Раздался удар по днищу. Внедорожник слегка дернулся, его повело, водитель дернул руль в противоположную сторону, но машина не слушалась, через секунду влетев в бок ближайшей легковушки. Меня бросило вперед и ударило головой о подголовник кресла впереди. Подавшись назад и открыв глаза, первое, что я увидел, – вооруженные люди в камуфляже, появившиеся как из-под земли почти рядом с внедорожником. Я тут же извернулся и повалился ничком в пространство между сиденьями. Со всех сторон послышались крики: «Руки вверх! Бросай оружие! Замри!»

Внутри машины стояла гробовая тишина. Не то что там обороняться, никто даже не пикнул, настолько быстро все произошло. Нападавшие, не давая времени оценить ситуацию, сами открыли задние двери, выволокли меня и Тоху наружу. Пытаясь не потерять равновесие со связанными руками, я инстинктивно дернулся, за что мгновенно получил под дых и был отправлен валяться лицом в снег.

Повернув голову налево, чтобы хоть как-то дышать в этом положении, я увидел днище внедорожника и две пары ног в камуфляжных штанах и военных ботинках рядом с водительской дверью. Спустя пять секунд водитель и передний пассажир также валялись на снегу. Скосив глаза вверх, я увидел «Паутину», сеть с шипами, намотавшуюся на передние колеса. Полиция такие обычно использует.

Сзади, судя по звукам, очередь дошла до водителя «скорой». Потом послышалось шипение, похожее на дымовую шашку, что-то пару раз глухо звякнуло, видимо, эту хрень бросили в кузов.

Через некоторое время из кузова «скорой» раздался надрывный кашель, отъехала боковая дверь, снова разнеслись крики «Оружие на землю!» «Лежать!», «Руки за голову!», кашель все не смолкал, кого-то шумно вырвало.

Еще минуту я провалялся в снегу, пока меня не подхватили с двух сторон под руки и не повели к «скорой», где четверо, включая Смоукера, уже сидели шеренгой на коленях с руками за спиной. Его и меня посадили на правом фланге шеренги, поодаль от остальных.

У Смоукера и еще двоих лица были в слезах и соплях, они постоянно кашляли. Из открытых боковой и задних дверей «скорой» валил густой дым, и хотя ветром его сносило в противоположную от нас сторону, я сразу почувствовал легкую резь в глазах и першение в горле. Смоукеру наверняка пришлось очень хреново в кузове, ну ничего, оклемается, мы оба живы и даже не ранены, остальное вторично.

Тем не менее, прыгать от радости в данный момент было равносильно пиру во время чумы. Явная перспектива сдохнуть в ближайшие сутки превратилась в более туманную с неизвестными вводными. Это плюс? Да, только мы как ждали пассивно своей участи, так и ждем, изменился лишь решальщик этого вопроса.

Нападавших, половину в белых маскхалатах, половину в однообразном армейском камуфляже, легких бронниках, балаклавах и баллистических очках, я насчитал двенадцать человек. Если учесть, что для гарантированного успеха плана с засадой необходимо было перекрыть не меньше четырех выездов непосредственно с площади, это пара взводов минимум. Некисло. Более того, операция по захвату была проведена настолько четко и гладко, будто на показухе по случаю девятого мая. Хотя, на показухе-то как раз любят порожняком пострелять и раненых потаскать, чтоб громко и эпично. А здесь быстро, эффективно, без единого выстрела и без единого пострадавшего с обеих сторон. Кроме того, я был почти уверен, что наблюдатели в больнице так ничего не увидели и не услышали.

С ходу предположить можно было только три варианта, кем эти нападавшие являлись. Но со спецназом полиции или ведомств не вязалась уставная камуфляжная форма, а из трех армейских частей, расквартированных в городе и его окрестностях, на роль таких вот профи могли претендовать только боевые контрактники нашей, но наши укатили из расположения давно и с концами, если бы оставались в городе, я был уверен, что знал бы, армейское сарафанное радио похлеще деревенского будет. Впрочем, окончательно поставить крест на этой версии можно будет только тогда, когда я увижу лица.

Оставался еще вариант с гастролерами, но тогда всплывала масса вопросов относительно причин их появления и исходной задачи.

С противоположной от больницы стороны подъехал пикап, с пассажирского сиденья которого выбрался еще один человек в камуфляже и направился к нам. Остальные вояки слегка оживились, один из них, сняв очки и стянув с головы балаклаву, устремился навстречу командиру. В том, что прибыл именно начальник, сомнений быть не могло.

После короткого диалога в две-три фразы эти двое подошли к нашей шеренге. Командир, к моему удивлению, оказался довольно молод, не больше тридцадки на вид, и то только благодаря очень старомодным усам, как из советских времен войны в Афганистане. При иных обстоятельствах я бы наверняка нашел его облик довольно комичным.

– Внимание, – кашлянув, начал он совершенно будничным тоном, – в соответствии с поправками к закону о чрезвычайном положении вы обвинены и признаны виновными в убийствах и покушениях на убийства гражданских лиц и военнослужащих при исполнении, захвате заложников и мародерстве. По совокупности преступлений вы приговариваетесь к смертной казни. Единственным…

– Ээ, какие убийства, че за беспредел?! – не выдержал тот хрен, который во внедорожнике сидел справа от водителя, – Кончай шерифа охуевшего корчить!

Командир сделал пару шагов в направлении крикуна и резко ударил снизу вверх носком ботинка ему по челюсти. От звука попадания меня аж передернуло, он завалился на спину без сознания. Нокаут. Командир коротко глянул на лежащего, кашлянул и неспешно вернулся на исходную.

– Не перебивайте меня пожалуйста, – произнес он с тем же убийственным спокойствием, обведя глазами слегка поредевшую и окончательно притихшую шеренгу, – единственным основанием для неприведения приговора в исполнение будет ваше полное содействие. Оказавшему наиболее посильную помощь смягчаю приговор до исправительных работ. Срок определяю на основании степени содействия.

Командир переместился к началу шеренги и навис над водителем внедорожника.

– Ты. Какие средства связи у вас есть для коммуникации с больницей?

– Слушайте, – промямлил водитель заискивающе, – я ничего не знаю, я ни в чем таком не участвовал, просто за баранкой сижу, в жизни ни в кого не стрелял никогда…

Командир кивнул и, не дослушав исповедь, переступив через лежащего в нокауте, остановился перед Тохой. В ту же секунду за спиной водителя возник боец и ударил его сзади в район шеи. Сверкнуло лезвие, водитель беззвучно упал мордой в снег. Затем тот же боец присел на одно колено перед лежащим на спине без сознания пассажиром, перехватил нож обратным хватом, свободной рукой накрыв торец рукояти для большей силы удара, и вонзил нож лежащему в глазницу по самую рукоять. Он умер, так и не очнувшись.

До этого момента, даже со связанными руками, находясь почти в том же положении, что и остальные пленные, я, тем не менее, испытывал некоторое мстительное злорадство, глядя на угнетаемых недавних угнетателей. Это ощущение оборвалось с первым же ударом ножа, инстинкт самосохранения снова заработал на полную. Из огня в полымя, блядь. Даже нет, хуже, эти хрены еще более ебанутые, чем предыдущие.

– Тот же вопрос, – обратился командир к Тохе.

– Нет средств, мы не планировали связываться, – еле слышно ответил Тоха, запинаясь.

На всколыхнувшейся внутри волне страха я отлично представлял, что он сейчас чувствует, беспомощно стоя на коленях рядом с только что убитыми товарищами.

– Хорошо. Когда и в котором часу в больнице ожидают возвращения вашей группы? – спросил командир.

– Сегодня, до конца дня.

– Время?

– Время мы точно не оговаривали.

До меня начало доходить. У настолько чистого и тихого захвата была конкретная цель. Просто лишить противника части личного состава было недостаточным для «карантинщиков», это лишь начало многоходовки. Машины должны были остаться неповрежденными, чтобы под видом возвращения конвоя атаковать базу противника.

– Где расположены ваши наблюдательные посты в больнице?

– Ээ, – Тоха замялся, – тут на словах сложно объяснить.

Командир сделал жест кому-то за шеренгой, достал из внутреннего кармана офицерской куртки небольшой блокнот и то ли маркер, то ли карандаш, раскрыв блокнот на пустой странице, протянул Тохе.

– Рисуй.

Пока Тоха пытался что-то изобразить на бумаге, командир переместился еще левее, к Дэну.

– Ты. Как охраняются входы в больницу?

– Дык, как бы никак не охраняются, – Дэн выдавил нервный смешок.

– Хорошо. Кто из здесь присутствующих не сможет провести меня по всем помещениям больницы, которые используются вашей группой?

– Не сможет? – переспросил Дэн. И тут же ответил: – Да все смогут, че там мочь-то…

– Комбат, мертвые на подходе, – обратился к командиру один из бойцов, у которого из рюкзака необычно правильной прямоугольной формы торчала всенаправленная антенна.

Комбат – то есть командир батальона. Если так, то это уже не пара взводов, а две-три роты, человек триста может легко набраться. То есть армия еще в городе?

– Сообщи всем, чтобы сворачивались, – ответил Комбат. – Отход к основной точке сбора. Норд!

– Я, – откликнулся человек, встречавший Комбата, когда тот приехал.

– Художника и этих, – он указал на Тоху и меня со Смоукером, – грузите с собой, остальные бесполезны.

Троица из «скорой» попыталась вскочить на ноги, но куда там. Их быстро отоварили прикладами до полной потери желания сопротивляться.

Нас тем временем отвели к пикапу и покидали, как бревна, в открытый кузов. Опять же лицом вниз, перевернуться не дали, как только я предпринял попытку, сверху тут же рыкнули и тычком ботинка вернули в исходное положение, видимо, на бортах пикапа расположились новоиспеченные конвоиры. Так что Дэна и остальных я уже не видел, но сомнений насчет их судьбы не было никаких.

Все происходящее плохо укладывалось в голове. С одной стороны, эти люди просто обязаны быть действующим подразделением. И отсутствие на форме каких бы то ни было знаков отличия роли не играло. Привычные к жесткой субординации, действуют очень слаженно, работа в парах и тройках, контроль секторов, все четко, доведено до автоматизма. Подобные навыки формируются годами. Любой тактический маневр нашего со Смоукером взвода в сравнении с ними был бы неотличим от броуновского движения.

С другой стороны, никакие чрезвычайные положения не позволяли убивать безоружных пленных направо-налево, независимо от того, в чем они могли обвиняться, а казнь по законам военного времени, насколько я знал, не распространялась на гражданских лиц. Кем бы ни были эти спецы, им совершенно плевать на военный трибунал.

А с третьей стороны, я прекрасно понимал, что мое стремление разобраться продиктовано исключительно страхом за свою жизнь, желанием повысить свои шансы, хотя бы виртуально, и что мои выводы никак не влияли на текущую ситуацию.

Везли нас относительно недолго, четверть часа от силы. Как я ни старался запомнить маршрут, все усилия пропали даром. Если сторона поворота еще угадывалась по ощущениям, то определить угол поворота и скорость пикапа было делом нереальным.

После остановки нас вытащили из кузова и повели через двор какого-то склада, обнесенный высоким забором и заполненный разномастными автомобилями. Рядом парковали «скорую».

Слева располагалась высокая арка со шлагбаумом, через которую мы, предположительно, и попали сюда. Впереди – широкое здание с зоной разгрузки для грузовиков, длинная платформа с резиновым отбойником на высоту пола фуры с высоким навесом над ней, множество роллетных ворот во всю ширину стены, одни из которых были открыты. Нас провели по лестнице у края платформы и через ворота внутрь здания. Большие окна, располагавшиеся почти под потолком, давали достаточно света, чтобы разглядеть помещение, разве что в глубине, где рядами стояли высокие, метров по десять стеллажи, царила полутьма. Перед нами, прямо посреди широкой площадки на расчищенном от паллет и погрузчиков месте стояла армейская палатка, среднего размера, метра четыре на шесть где-то. Рядом тихонько тарахтел портативный дизельный генератор.

Проведя через тамбур, конвоиры усадили нас на садовые пластиковые стулья у правой от входа стены палатки, снова вручили Тохе блокнот с ручкой, потребовав продолжить рисовать, но теперь уже не только посты, но и примерные планы этажей. Затем они вышли, за исключением двоих, оставшихся нас охранять.

Здесь было значительно теплее, чем на улице, провод от генератора из-под полы палатки тянулся к обогревателю рядом со столом в центре, тоже литым из дешевого пластика. С противоположной от нас стороны стола пустовала пара стульев. Комбата ждем, к гадалке не ходи.

Было достаточно светло, две газовые лампы с отражателями, свисавшие с перекладины между столбами опор, позволяли, скосив глаза, наблюдать за работой Тохи. В этом не было ни малейшего смысла, его рисунки не несли для меня никакой пользы, но я изо всех сил пытался отвлечься, думать о возможном вызволении себя из этого дерьма было еще более бесперспективно, а иллюзии насчет присутствия даже ничтожной доли контроля над ситуацией не возникало.

Если человеку, печально ожидающему отрубания руки, сообщить, что ему вместо этого отрубят палец – он будет счастлив. Если человеку, катящемуся вниз с горки в аквапарке, на полпути объявить, что в бассейне нет воды – остаток веселого заезда он проведет в панике. Меняется ли при этом объективное положение вещей? Не имеет значения.

Важен лишь вектор, субъективное ощущение тенденции, движение вверх или движение вниз. И в эту секунду я чувствовал себя брошенным в море человеком с гирей, привязанной к ногам.

Прошло меньше суток с того момента, как мы оказались в плену, но я уже был на грани срыва. Планы на будущее, стремление вернуться домой, ненависть к захватчикам, все поглотило ощущение пребывания в текущем моменте и обвивший тело, как колючей проволокой, страх. В каждом звуке слышался щелчок предохранителя, в каждом движении охранников виделся направляемый на меня ствол автомата, каждая секунда, каждая ебаная секунда казалась последней. На шее будто затягивалась петля, когда выдыхаешь, и уже не можешь снова вдохнуть…

В глазах начало темнеть, сердце ухало набатным барабаном, каждый удар гулким эхом отдавался по всей груди, я часто дышал, но не мог надышаться, легкие словно прекратили выполнять свою основную функцию, бесполезно гоняя туда-сюда воздух.

Паника. Блядь, сейчас отключусь.

Я сильно прикусил язык. Боль, появившись где-то на периферии сознания, спустя несколько долгих секунд вспыхнула ярким пятном в мозгу, возвращая в реальность. Темнота, в которую я почти провалился, нехотя отступила, оставив на лбу под шапкой холодный пот и покалывания в пальцах от гипервентиляции.

Это уже второй раз за день. Первый случился на выезде из больницы, только тогда оборвалось в самом начале этой трясучки, на нас напали. Тут до меня вдруг дошло, как чувствовал себя Муха в позапрошлую ночь на складе. В таком же состоянии ведь, как я сейчас, просто нервная система у него была слабее, поэтому и накрыло по полной в ситуации, когда я был спокоен как удав. Но если я иду по той же тропинке, сколько еще шагов мне осталось до того, чтобы быть готовым броситься в объятия голодному крокодилу?

В палатку вошел Комбат в сопровождении еще двоих бойцов, остановившихся у входа, и направился к Тохе. Автоматчики по углам сделали пару шагов вперед, чтобы командир не перекрывал им линию стрельбы, и взяли нас на прицел.

Тоха продолжал чертить, усердно, усиленно не обращая внимания на происходящее вокруг. Комбат наблюдал за работой Тохи почти полминуты.

– Достаточно, – сказал он, наконец, и протянул руку за блокнотом.

– Нет-нет, я еще не закончил, – ответил Тоха быстро, прижав блокнот к груди, – надо еще маршруты, номера комнат подписать, что где…

– В этом нет необходимости, – сказал Комбат.

– Есть необходимость. Вы сами не разберетесь, – Тоха поднял, наконец, глаза на Комбата и осекся под его взглядом.

– Разберемся.

Тоха пытался, изо всех сил пытался оказаться полезным. Он мысленно мучительно метался в поисках пути к спасению и не находил его. Отчаяния в его голосе становилось все больше, каждая фраза давалась ему через силу.

– С-слушайте, я могу провести в здание, чтобы никто не заметил, – после паузы, все еще прижимая к груди блокнот, проговорил Тоха, – я знаю, куда перенесли запасы и оружие, без меня не найдете.

– Найдем.

Мне казалось, что Комбат уже давно мог бы дать команду автоматчикам за спиной и поднять блокнот с трупа. Вместо этого он продолжал заниматься планомерным уничтожением любых попыток договориться, даже руку не убирал ради пущего эффекта. Зачем весь этот спектакль?

– Пожалуйста… Не убивайте… Все, что скажете… Пожалуйста…

Сломался. Голос дрожит, слезы катятся по щекам, он уже не надеется выторговать свою жизнь. Снова накатил легкий приступ злорадства. Конечно, я хотел отомстить. Хотел бы сам стоять над ним с автоматом, заставить его почувствовать все то, что чувствовал я. Но хотел ли при этом его смерти? Даже не так, смог бы выстрелить? Тогда, на КПП, несмотря ни на что я чувствовал себя на правой стороне. Боролся с терроризмом, спасал заложника-врача, четко следовал букве устава. Без тени сомнений, почти без сожалений, застрелил отца годовалой дочери, загнанного в угол жизнью, но не имевшего по инструкции права на оправдание. Положа руку на сердце, согласно моему внутреннему моральному компасу, Тоха гораздо больше заслуживал смерти.

Вот он сейчас передо мной, тварь, чуть не убившая меня без какой-либо серьезной причины или даже повода, но беспомощный и раздавленный, умоляющий о пощаде. И как бы я ни хотел заставить себя не испытывать ничего, кроме презрения и ненависти, где-то глубоко внутри мне было его жаль. Не мог я ничего с собой поделать, как не смог бы нажать на спуск, будь оружие у меня. Потому что в такой ситуации никто не освободит от груза отнятой жизни, никакая инструкция не оправдает чужую кровь на руках.

После короткой команды бойцы у входа подскочили к вяло сопротивляющемуся Тохе, выкрутили ему руки и поволокли наружу.

Комбат проводил их взглядом, подобрал с пола блокнот и ручку, спрятал в кармане куртки и уселся за стол, положив на столешницу руки и сцепив пальцы в замок.

– Ты, – он коротко кивнул в моем направлении, – место, куда вы ехали, реальное или со страху придуманное?

– Реальное, – ответил я.

– Что там находится? – спросил Комбат.

Тут вдруг вмешался Смоукер. Это было вдвойне неожиданно, потому что он с момента нашего пленения разве что сигареты просил по собственной инициативе, я уже начал думать, что ответственность за наши дальнейшие судьбы полностью возложена на меня одного.

– Товарищ подполковник, может вы нам руки освободите сначала, а то это допрос какой-то получается, – сказал он.

Нагло, очень нагло. Почему? Смоукер решил, что ставки слишком высоки, чтобы продолжать осторожничать? Чего он только добьется своим выпадом? И почему подполковник-то? Само слово «комбат», конечно, как бы намекает, но не в его же возрасте, во всяком случае, не в таком боевом подразделении…

– Это и есть допрос, – Комбат даже бровью не повел, но и не осадил, что в принципе уже было хорошим знаком.

– Мы не убийцы и не террористы. На каком основании допрос? – продолжал гнуть свое Смоукер.

– Являетесь ли вы действующими военнослужащими?

– Да, и что?

– Тогда не да, а «так точно», товарищ младший сержант, это во-первых. А во-вторых, вы подозреваетесь в самовольном оставлении места несения службы и хищении оружия. От ваших дальнейших ответов во многом зависит ваш статус, – на последнем слове Комбат красноречиво расцепил пальцы и развел ладони в стороны, оставив сведенными запястья.

То есть со статусом вопрос пока? Надо отдать должное Смоукеру, на этот раз он быстрее разобрался в ситуации. Комбат был из той странной породы «законников», которые в армии встречаются еще реже, чем на гражданке, уж слишком расходятся уставы, написанные разве что для бесстрашных защитников Отечества с агитационных плакатов, с реальной армейской жизнью. Правда, здесь тоже есть нюанс, его трактовка законов и уставов позволила за час порешить шесть человек без суда, следствия и почти без доказательств, так что о требовании адвоката или военного суда можно было забыть.

– Повторяю вопрос, – тон у Комбата не менялся абсолютно, – что там находится?

– Склад боеприпасов, – ответил Смоукер.

– Вы оба несли там службу?

– Так точно.

– Что произошло?

Пока я взвешивал, что стоит говорить, а что – нет, Смоукер начал рассказывать. Он достаточно подробно описал события последних двух дней, за исключением конкретных деталей захвата сестер и рейда по чужому дачному дому с последующим угоном машины. Это правильно, обвинения в дезертирстве и халатности нам и так будет выше крыши.

Комбат внимательно слушал, изредка еле заметно кивая. Как только история дошла до больницы, он прервал Смоукера.

– Достаточно, как вас взяли, мне неинтересно, ваш никакущий уровень подготовки и так понятен.

– Разрешите уточнить, почему? – Смоукера совершенно не к месту комментарий Комбата задел за живое.

– Потому что военнослужащий, а уж тем более разведчик, должен, даже находясь в полном окружении, – с этими словами Комбат поднял вверх указательный палец, подчеркивая важность произносимого, – оказать решительное сопротивление противнику, чтобы не попасть в плен. А вы, напротив, решительно в него сдались. Соответственно…

– А что мы, по-вашему, должны были сделать? – не выдержал Смоукер.

– Еще раз ты меня прервешь, товарищ младший сержант, и я лишу тебя возможности высказывать свое мнение вслух.

Смоукер как в стену с разбега головой влетел. Он заткнулся, конечно, понимал, что Комбат слов на ветер не бросает, но мучительно боролся с кипевшим в нем желанием выразить свое негодование. Комбат помолчал немного, наблюдая за внутренними терзаниями Смоукера, после чего продолжил.

– Итак, боевая задача не выполнена, охраняемый объект оставлен, вы отступили, чтобы, по вашим словам, сохранить личный состав. Суммарно под вашим началом находилось около двадцати подчиненных. Большая часть мертва, остальные пропали. Таким образом, боевые командиры из вас как из лома балалайка. Более того, вместо немедленного возвращения к месту постоянной дислокации вы решили реквизировать гражданский транспорт и дезертировать домой за мамину юбку, в результате чего был убит военнослужащий и ранен гражданский. Ну и в заключение вы, вместо доставки раненого к месту оказания квалифицированной медицинской помощи, попали в плен и утратили оружие.

Комбат сделал паузу, то ли проверяя, не забыл ли чего в списке наших «достижений», то ли давая возможность нам всецело осознать достигнутые нами «высоты».

– Ваши спутницы, кстати, смогли скрыться, не в последнюю очередь благодаря единственному остававшемуся под вашим командованием солдату, который, в отличие от вас, заметьте, действительно оказал решительное сопротивление и погиб как герой, защищая мирных граждан.

Известие о смерти Фитиля меня не ошарашило, лучшее, на что я рассчитывал, это его попадание в плен, и все же эмоционально общий посыл речи Комбата зацепил, будто эти два дня мы действительно оплачивали жизнями своих подопечных. Как бы я не старался защититься, как бы не уверял себя в обратном, как бы не доказывал себе, что не имел ни малейшей возможности оценить обстановку по-другому, принять иные решения, сомнение и чувство вины уже засели в мозгу.

– С учетом имеющейся у меня информации о вашем подразделении и невозможности переброски вас в их расположение, на неопределенный срок поступаете под мое командование.

Вот это было в высшей степени неожиданно, я прям-таки охренел.

– Разрешите вопрос? – мне удалось быстро подобрать с пола челюсть и вклиниться в паузу после последней фразы Комбата.

– Валяй.

– Я не совсем понимаю, под чье конкретно командование и на основании чего мы поступаем. На форме у вас нет знаков различия. Мы же не имеем права просто верить на слово?

По лицу у Комбата скользнула ухмылка. Буквально на долю секунды.

– Твой сослуживец более сообразительный, хоть и с шилом в жопе, – сказал он мне, – но первый вопрос вполне правомерный.

Он встал из-за стола и подошел ко мне, на ходу извлекая из внутреннего кармана куртки офицерское удостоверение. У солдат и сержантов таких штук не было, ограничивались внедренным при рождении подкожным чипом с паспортными данными, куда вносили информацию о военной службе, и двухмерными штрих-кодами на запястье и левой стороне груди, которые, помимо общей информации о военнослужащем, содержали ссылку на ячейку сервера. Правда, без считывающего устройства эти татуировки были бесполезны. Офицерам же выдавались еще такие вот книжечки, где каждая страница была закатана в специальный пластик с количеством защит больше чем на банкнотах. Кто бы мог подумать, что они когда-нибудь реально пригодятся.

Большую часть страницы занимала фотография. Ну да, он. Вербов, Олег Анатольевич. Именно его фамилию Старый назвал первой. Дальше я прочитать не успел, Комбат перелистнул пару страниц и снова сунул удостоверение мне под нос.

Присвоено воинское звание – подполковник, причем больше двух лет назад. Интересно, за какие такие заслуги?

Комбат спрятал удостоверение и вернулся к столу.

– Что касается второго вопроса, то внимательнее устав надо читать, воин. Взаимоотношения наши общим командиром не определены, но задача у нас общая, соответственно и обязанности тоже, с учетом разницы в должностях, естественно. Прямые командиры твои или убиты, или вне зоны досягаемости, соответственно я, как старший по званию, в текущих условиях являюсь твоим начальником.

О как, ловко. Я уже хотел было возразить относительно общей задачи и обязанностей, но осекся. Посыл был ясен как белый день, или с нами в упряжке, или дезертир. И как обходится Комбат с дезертирами, я уже примерно представлял. Только вот на кой хрен мы ему понадобились?

– Так точно, товарищ подполковник, виноват, а разрешите еще пару вопросов? – закинул я удочку.

– Разговорчивый нынче личный состав пошел, – протянул Комбат, – ну давай.

– Хотелось бы уточнить в общих чертах относительно подразделения, в которое мы вливаемся.

– 731-й отдельный батальон, военная часть 55054. В общих чертах этого хватит. Еще что хотел?

Номера мне ни о чем не говорили, но я укрепился в своей догадке – к местным воякам эти товарищи никак не относились.

– КПП на въезде в город был пустой, в больнице какие-то бандиты, где вся остальная армия, полиция?

Комбат глянул на свои наручные часы и снова уставился на меня, как-то испытующе что ли, оценивающе.

– Склад боеприпасов этот, про который вы говорили, где-то к северу, северо-западу от города находится, да? – спросил он.

Значит, знал он про склад? Иначе как он так с ходу угадал, с площади больницы мы выезжали чуть ли не в противоположном направлении, Смоукер местонахождение не называл, да и выводы из его рассказа соответствующие сделать нельзя.

– Так точно, к северо-западу, – согласился я.

– А ты не задумывался, откуда в том районе взялось такое количество оживших мертвецов?

Конечно, не задумывался, ни времени, ни необходимости до этой минуты не было. Но если разобраться, действительно, откуда? Все близлежащие поселения в полтора дома размером, там, например, куда нас привезли сестры, по моим представлениям, могли жить человек сорок от силы. Город не то чтобы совсем далеко, но шанс, выйдя из него в произвольном направлении, наткнуться на склад был мизерным.

– Никак нет, – ответил я, – но если предполагать, то на случайность не очень похоже.

– Не похоже, потому что не случайность, – кивнул Комбат, – к северо-западу от города располагался палаточный лагерь, куда эвакуированных свозили.

– То есть мертвых привлек лагерь?

– Нет, – с сомнением покачал головой Смоукер, тогда они бы не пошли к нам, да и как бы мертвые из города вышли?

– Что-то случилось в самом лагере, – полусказал–полуспросил я, как студент-двоечник у доски, сомневающийся, может ли ответ, который он доподлинно не знает, быть настолько очевидным.

– Он был уничтожен, – ответил Комбат.

Не дожидаясь, пока наши со Смоукером охреневшие выражения лиц трансформируются в осмысленные вопросы, Комбат продолжил:

– Научники просчитались в своих тестах, в лагере произошла вспышка. С учетом опасности для близлежащих стратегических объектов было принято решение лагерь ликвидировать. Для минимизации риска решили использовать химическое оружие. Его применение усугубило ситуацию, больше половины находящихся в лагере, примерно тридцать тысяч, превратились в ходячих мертвецов. Они атаковали охрану на периметре лагеря, в итоге какая-то часть из них добралась до вашего склада.

Количество вопросов в моей голове уже превышало все разумные пределы.

– Товарищ подполковник, я не совсем понимаю, – сказал Смоукер, – то есть эвакуация больше не проводится? Поэтому оцепление с города сняли?

Комбат сделал жест одному из автоматчиков, тот подошел и, достав нож, разрезал скотч на запястьях сначала у меня, потом у Смоукера. После чего молча вернулся на исходную.

Каждое движение давалось с болью, но от радости я ее почти не замечал, разминая затекшие и зверски замерзшие без нормального притока крови запястья.

– Раз уж мы теперь в одной лодке, – сказал Комбат, – я хочу, чтобы вы понимали простую вещь. Если дождь застает в чистом поле, нормальный и подготовленный человек раскрывает зонт, а не пытается от тучи убежать. Вся история с эвакуацией была обречена с самого начала. Невозможно изолировать проблему, не имеющую четкой локализации. Но оперативно разработать гибкий комплексный сценарий для таких масштабов также нереально. Эвакуацию продолжали не для обеспечения безопасности населения, а во избежание хаоса и анархии. Люди должны верить, что наверху есть план. План действительно есть, только мы в этом плане отсутствуем.

До меня, наконец, дошло. Нет, вопросов не стало меньше, скорее наоборот, но вот эту самую простую вещь, о которой говорил Комбат, я осознал.

Нас кинули. Всех и каждого, девяносто девять процентов страны, а может быть – и мира. Кинули задолго до произошедшего на складе, до начала эвакуации, может быть, даже до мобилизации. Запустили огромный человеческий механизм просто так, просто чтобы работал и не мешал.

– Ради чего нас приговорили? – медленно спросил я.

По лицу Комбата опять скользнула мимолетная ухмылка.

– Ради тех, кто может себе это позволить, – ответил он.

– Похоже, что у вас есть свой план. Что вы собираетесь делать? – спросил Смоукер.

– План есть, – подтвердил Комбат и, взглянув на часы, добавил, – и каждый должен внести свой посильный вклад. Свист, – обратился он к тому автоматчику, который нас освобождал, – они уже должны были приехать, позови сюда командиров взводов.

Автоматчик кивнул и вышел из палатки.

– Вы будете прикомандированы ко второму отделению третьего взвода, у них как раз недокомплект, – сказал Комбат, – званий формально я вас не лишаю, но с этой минуты считайте себя рядовыми до дальнейших распоряжений. Встать, смирно.

Повинуясь привычной команде, мы поднялись со стульев и выпрямились, устремив взгляд в пространство перед собой. Я вдруг почувствовал, что страх смерти, неизвестности, медленно отступает. Снова часть системы, снова винтик в большой машине, удобно и просто. Неужели жизнь совсем меня ничему не учит?

В палатку вместе с автоматчиком Свистом вошли трое, двое мужчин и женщина. Одного из них я уже видел, Комбат его Нордом называл, остальные, видимо, устраивали засаду на других маршрутах. Баллистические очки у всех троих покоились на шеях, а балаклавы были подвернуты наверх, открыв лица. Все трое казались старше Комбата.

Три взвода, как-то маловато для батальона. Но я уже догадывался о причинах. Что бы там подполковник ни пел относительно нашего дезертирства, вся эта веселая компания подчинялась высокому командованию не больше нас. И поперек приказа лезть пожелали далеко не все в батальоне.

– Товарищи офицеры, у нас пополнение, – обратился к вошедшим Комбат, – бойцы, представьтесь, имя и фамилия.

Мы назвали каждый свои.

– Скат, – продолжил Комабат, – воины поступают к тебе в распоряжение, во второе их определяй.

Самый возрастной из взводных, лет сорока, наверное, как-то неопределенно кивнул и пожал плечами одновременно, мол, как будто у меня выбор есть. Очевидно, что пополнение в рядах у него энтузиазма не вызывало.

– Личное оружие вновь прибывшим пока не полагается, любые перемещения только с сопровождающим, по одному на каждого. Информацию по окончании совещания довести до личного состава. Это всех касается. Скат, познакомь новобранцев с их командиром отделения и возвращайся, – закончил Комбат.

Скат устало смерил нас взглядом. «За мной», – мотнув головой, буркнул он и первым вышел из палатки.

Снаружи тем временем разворачивалась кипучая деятельность. Народу прибавилось, теперь здесь находилось не меньше трех десятков человек. Они освобождали территорию вокруг палатки и начали устанавливать еще две. Между стоящими в глубине зала стеллажами ездил высотный электропогрузчик, на вилах которого стояло сразу два человека. Погрузчик поднимал их на нужный уровень, и дальше они принимались вскрывать установленные на полке короба, очевидно, выискивая ценное содержимое. Еще несколько человек таскали откуда-то со двора набитые сумки и рюкзаки.

– Лычки, эмблемы, нашивки – все долой, – сказал Скат без каких–либо предисловий.

– Как к вам обращаться? – спросил Смоукер, пока мы избавлялись от знаков различия.

– Вы же слышали, Скат, вот так и обращайтесь.

Поймав наши недоуменные взгляды, он пояснил.

– Я сам не в восторге, но смысл есть, имен одинаковых много, а по фамилии… Кто вы такие, чтобы меня по фамилии звать?! А пока выговоришь «товарищ капитан», я уже состариться успею. Кстати, у самих позывные есть?

Мы назвали каждый свой. Скат на секунду задумался, потом удовлетворенно кивнул.

– Нормально, среди наших таких нет, а почему по-английски-то?

– Да еще с детства, с онлайновых игр пошло, – ответил я, – а в армии кто слышал, как мы друг друга называем, просто запоминал, ну а потом как-то привыкли все.

– Ясно. Значит так, сейчас передадим вас командиру отделения, он вами займется.

Скат развернулся и начал выискивать глазами кого-то среди трудившихся сборщиков палаток.

– Так, а что сейчас происходит-то? Что мы делаем? – спросил Смоукер.

– Кушать сейчас будем, – не поворачивая головы, ответил Скат, – мы кушать будем, не вы, на вас пока паек не расписан. Даст бог, вечером разберемся с этим. Лесник!

От общей группы отделился один из бойцов и подошел к нам. Не особо выдающегося роста парень, но широкий, как два меня в плечах, с абсолютно неподходящим к такому телосложению жиденьким юношеским пушком вместо бороды.

– Да, кэп, чего звал? – спросил он.

– Пополнение тебе в отделение, – сказал Скат и кивнул на нас, – займи их, пусть врастают, следи, чтоб не свинтили, вооружать пока не спеши.

– Лады, не вопрос, – сказал Лесник.

Скат скрылся в палатке, а «комод» добродушно осклабился и пожал каждому из нас руку. Хватка у него была железобетонная.

– Саша, – представился он.

– А Скат сказал, что вы тут только по позывным общаетесь, – удивился Смоукер.

– Ну, в общем, да, – хмыкнул Лесник.

Оказалось, что обязаловка в этом плане ограничивалась боевой обстановкой, просто для некоторых, как Скат, было проще придерживаться какой-то одной системы.

Лесник быстро пристегнул нас к общему движению. Мы вместе с остальными собирали палатки, налаживали полевую кухню, таскали продукты и воду, в итоге, несмотря на заявление Ската, нам все же перепало немного риса с говядиной.

После обеда стало слегка теплее не только в желудке, но и на душе. Однако я отдавал себе отчет в том, что пленниками мы перестали быть разве что номинально. Даже просто поговорить со Смоукером наедине не получалось, Лесник, несмотря на внешнее добродушие, вместе с еще тремя бойцами отделения не отпускал нас ни на шаг, постоянно находясь рядом. Впрочем, сам он общался довольно охотно, чем я успешно и воспользовался.

«Карантинщики» – это слово оказалось не только обозначением конкретной группы, как я поначалу подумал, ориентируясь на слова Старого, так многие горожане именовали по сути всех военных, находившихся в черте города и в оцеплении.

Тем не менее, у Старого именно на Комбата был большой зуб. После неудачной попытки гражданских прорваться в больницу во время эвакуации, 731-й батальон формально привлекли на временной основе для усиления ее обороноспособности. На самом деле с обороноспособностью там, с учетом присутствия двух танков, было все в полном порядке, собственно, в первую очередь, поэтому штурм требовавших эвакуации горожан и провалился. Другой вопрос в том, что после него часть оживших мертвых по каким-то причинам не рванула по следам разбегавшихся с площади людей, тем самым осложнив подход к больнице и выход из нее как на своих двоих, так и на колесах. Разумеется, достать людей из закрытой машины у мертвецов шансов не было, но и выбраться из машины при таком раскладе невозможно.

Конечно, танкам ничего не стоило покрошить мертвых в мелкие ошметки, только вот тихо и избирательно это сделать они были не в состоянии. Да и сама идея – как по воробьям из пушки. Здесь-то и пригодился Комбат и компания, которым поставили фактическую задачу провести зачистку площади и близлежащих территорий.

Лесник был уверен, что этим должны были заниматься «черепа», как и любой задачей, связанной с эвакуацией, но на тот момент у «черепов» работы уже было выше крыши.

Естественно, я заинтересовался, чем должен был в таком случае заниматься 731-й. Лесник посмотрел на меня с удивлением.

– А тебе Комбат разве не сказал ничего? – спросил он.

– Да я как-то и не спрашивал.

– Ракеты мы охраняем, точнее – охраняли, теперь-то хрен его знает.

– Какие такие ракеты? – опешил я.

– Те самые, большие зеленые, – хохотнул «комод».

Расспрашивать дальше я не стал. И так было понятно.

Батальон был ничем иным как спецподразделением РВСН, и вся информация о нем самом, как и о ракетах, наверняка была гостайной. Причем такой, про которую не прочитаешь на каждом третьем форуме в сети. Теперь было ясно, что имел в виду Комбат под минимизацией рисков, почему по палаточному лагерю применили именно химическое оружие.

Зачистив площадь, батальон какое-то время оставался в больнице, ожидая переброски командованием себе на смену другого подразделения. Но случиться этому было не суждено. Одна из военных частей, дислоцированная в городе, взбунтовалась. Об этом я узнал, еще когда дежурил на карантинном КПП, но не был в курсе подоплеки. Этим ребятам выпал очень хреновый жребий, они занимались охраной СЭПов и патрулированием города, то есть находились в самой гуще дерьма. Из-за этого они потеряли больше трети личного состава. Столкновения с мародерами, нападения мертвых, едущая крыша у каждого третьего в СЭПе, причем не только от нервов, буйный психоз был одним из симптомов заражения.

Командование обещало семьи военных из этой части эвакуировать в приоритетном порядке. Естественно, когда дошло до дела, нашлись более приоритетные приоритеты. Во всяком случае, Лесник так предполагал, что в принципе было довольно логично и вписывалось в общую картину.

Мятежники напали на конвой «черепов». Атака была неудачной, конвой остановить не удалось, после чего на подавление мятежа была брошена большая часть имевшихся в распоряжении командования сил, в том числе и отряд, охранявший больницу на постоянной основе, вместе со всей техникой, оставив 731-й в гордом одиночестве.

Тут-то и появилась на горизонте группа Старого. Когда на улицах пальба перешла с ружейных на артиллерийские калибры, они решили перебраться в более безопасный район, подальше от развернувшейся против мятежной военной части операции. Сначала Старый предложил Комбату помощь в охране больницы, в обмен на передачу им в распоряжение одного этажа здания и доли в получаемом снабжении. Тот, естественно, отказался, мол, коров для подоить пусть ищут в другом месте.

Через несколько дней Старый со своей бандой перехватили колонну снабжения, направлявшуюся в больницу. Еда, вода, топливо для генераторов и иные жизненно необходимые вещи доставлялись регулярно, раз в три дня. Оружие, боеприпасы, теплые вещи и оборудование приходило по запросу. Маршрут был один и тот же, кратчайший, а потому организация засады проблемы не составила. Колонна была большой и долгожданной, Комбат планировал за счет нее серьезно укрепить оборону здания, потому как операция против мятежной части затягивалась, возвращение постоянного гарнизона должно было случиться неизвестно когда.

Старый таким образом убил сразу двух зайцев, серьезно усилил свою группу, при этом 731-й оставив в довольно тяжелой ситуации. Командование не было готово отправлять новые конвои неизвестно куда, а обеспечить прикрытие конвою тяжелой техникой или закатать в асфальт Старого и компанию не входило для них в приоритетные задачи. В общем, вопрос встал ребром, и решать его надо было в кратчайшее время.

Комбат организовал проведение переговоров, на которых в итоге не появился ни один из лидеров. Он рассчитывал устранить Старого и его охрану, так сказать, отрубить змее голову, а сам Старый при этом отправил на переговоры всего несколько человек, в качестве отвлекающего маневра, и решил взять больницу штурмом. И вполне возможно, благодаря такой наглости и эффекту неожиданности, у него бы получилось, если бы на месте 731-го был кто-то еще. А так, потеряв человек сорок еще на подходе к территории, ему пришлось планы по блицкригу сворачивать.

– Как же он тогда больницу захватил? – сощурившись спросил Смоукер, который большую часть времени молчал, но явно с интересом слушал Лесника.

– А он ничего и не захватывал, – отмахнулся Лесник, – так, занял пустующее. Приказ пришел, нас в срочном порядке на аэродром перебросили.

– А здесь вы опять как оказались, тоже приказ?

– Нет, когда наверху, – Лесник ткнул пальцем в потолок, – решили, что с эвакуацией не срослось, изобрели какой-то новый план, Комбат говорил, типа, массовая передислокация войск.

– Куда? – спросил я.

– Хрен его знает, на юг куда-то, где потеплее.

– То есть вы поперек приказа пошли? – спросил Смоукер.

– Ну, не все, – поморщился Лесник, – Комбат когда объявил, что нахер весь этот маразм, что он не может на людей в городе наплевать и типа остается, сначала его вроде все поддержали. Потом начштаба толкнул телегу, что типа у нас нет права на самоуправство, кто останется, тот дезертир, преступник, предатель Родины. Ну вот, половина обосралась и поскакала высокий приказ исполнять. Ну и хуй с ними, завтра вот генералам новая моча в башню шибанет, скажут всем вешаться на ближайшем столбе в интересах Родины, интересно, что они тогда запоют, дебилы.

Меня, впрочем, интересовало другое. Комбат не такой уж «законник», каким изначально показался, скорее – хитрый переговорщик. Лесник, сам того не зная, вручил мне несколько козырей для того, чтобы попытаться с подполковником договориться, но нужно было выбрать момент.

После обеда палатки складывать никто не спешил, только убрали со столов, и началась посменная чистка и смазка оружия. Несмотря на отсутствие у нас собственного, чтоб не сидели без дела, меня и Смоукера посадили за отдельный стол, вручили автоматы и пистолеты командиров взводов и Комбата лично. Те все еще совещались и уходом за своим оружием озаботиться не могли. Разумеется, стволы предусмотрительно выдали без боеприпасов и даже без магазинов, чтобы в самом крайнем случае, если нам взбредет в голову шальная мысль хватануть патрон с соседнего стола, мы успели бы сделать максимум один выстрел. Отлично понимая всю самоубийственность подобной затеи, бойцы из отделения Лесника не особо пристально за нами наблюдали, и, наконец, удалось пообщаться с глазу на глаз, первый раз за сутки.

– Из хомута в шлейку, твою ж налево, – вздохнул Смоукер.

– Мне кажется, что обстановка посимпатичнее, чем вчера вечером, – заметил я. – Кроме того, у меня есть идея насчет следующего разговора с Комбатом.

– Если ты ему хочешь начать втирать, что он тоже дезертир, то я тебе не советую.

– Так не впрямую же. Просто не вижу других вариантов кроме разговора начистоту.

– Я вижу, – сказал Смоукер, но после паузы добавил, – правда, они все слишком дохрена рискованные. Знаешь, чего я боюсь гораздо больше? Дома творится примерно такой же пиздец, даже если бы мы вчера туда рванули, было бы поздно.

– Ты этого не знаешь, – с нажимом шепнул я, – отсутствие информации – это не более чем отсутствие информации.

– Не об этом речь, – скривился Смоукер, – ну вот представь, мы вернулись домой, и что? Твои и мои все это время сидели по хатам? Бред, там на четыре квартала один продуктовый магазин, так что если они живы, то либо эвакуировались, либо сами свалили. И куда ты их в этом случае искать пойдешь?

– Ты сдался что ли? Сам же вчера говорил…

– Не сдался я. – перебил он. – Еще нет. Просто от нас слишком мало зависит. А когда зависит – принимаем неверные решения. Если бы мы не поехали в больницу, сейчас были бы на полпути к дому.

– То есть, по-твоему, надо было сестер оставить подыхать на дороге?

Смоукер вздохнул, задумался, даже шомполом перестал в стволе автомата возюкать, но так и не ответил.

Да уж, неравенство не из самых простых, даже гипотетическое. С одной стороны, собственная семья, все самые близкие люди, которые, однако, неизвестно где и живы ли вообще, а с другой – две девушки, которых он в глаза-то первый раз видит, но здесь и сейчас, и они пары суток бы не протянули, не забери мы их вчера с собой.

– Помнишь, что ты мне сказал, когда я чувака этого на КПП убил? Ну, который карандашом медика проткнуть собирался.

– Историю помню, – ответил Смоукер, – а сказал что – не особо.

– Ты сказал, что я все правильно сделал. Я и сам понимаю это, мозгами понимаю. Но вот ни разу не легче. Мне снится иногда. Даже не он сам, его дочь с женой. Их же в город обратно отправили, не знаю, что с ними стало в итоге. И вот не хочу я об этом думать, а все равно возвращается.

– Не приписывай себе последствия чужого решения, – хмыкнул Смоукер, – ты отвечаешь за тот выбор, который есть конкретно у тебя.

– Вот именно, – усмехнулся я, довольный тем, что Смоукер сам повернул разговор в нужное русло, – так что прекращай думать, куда там наши отправились из дома. Будем делать то, что зависит конкретно от нас.

Смоукер фыркнул и, вздернув бровь, продемонстрировал мне промасленную ветошь, дескать, вот, что от нас сейчас зависит. Я только пожал плечами в ответ.

Глядя на него, я никак не мог для себя решить: он так хочет попасть домой, потому что переживает за свою семью, или это бессознательное желание вернуться назад во времени, в цепочке событий, туда, где мир надежен и устойчив, наполнен смыслом.

Впрочем, возможно, сама эта мысль есть бессознательный поиск оправдания себя. Ну то есть вот если бы сейчас выбор полностью зависел от меня, рванул бы я домой? Рванул бы, без особых колебаний. Но переживал ли я настолько сильно за свою семью? Ведь переживать надо, переживать – правильно. Или во мне просто говорит чувство вины, что все, кроме собственной жизни, ушло на тридцать третий план? Ответ был самоочевиден, не хотелось его даже в голове формулировать, не то что со Смоукером обсуждать. Тогда бы пришлось признать, что никакие жены и дочери мне не снятся, и я это сказал, только чтобы друга поддержать.

Как только мы закончили чистку и смазку оружия, «комод» придирчиво проверил нашу работу и удовлетворенно кивнул, после чего положил на стол еще два автомата.

– А это чьи? – вздохнул Смоукер.

– Ваши, – усмехнулся Лесник, – если будете себя хорошо вести, то и магазины с патронами вручим.

Вот ведь сила стереотипов, в таком виде автомат был по сути ни чем иным, как неудобной трехкилограммовой гирей, однако воодушевлению, причем, судя по лицу Смоукера, не только моему, не было предела.

Где-то через полчаса в палатке объявился Скат. Никто не вскочил и не «засмирнил», несмотря на появление офицера, похоже, к этим уставным формальностям здесь относились пофигистично.

– Ну что, соколы, готовы к подвигам? – спросил Скат, подсев за стол рядом с нами.

– Так точно, но нам вроде оружие не полагалось… – полувопросительно протянул я.

– А что, не нравится? – удивился Скат. – Могу забрать.

– Да нет, просто неожиданно как-то.

– Планы поменялись, – посерьезнев, ответил Скат, – охранять ваши морды свободных людей нет, поэтому сразу ставлю боевую задачу.

Ну конечно. Всегда есть подвох. Всегда. Меня бесило, что нас продолжает тащить по течению, не давая ни шанса сделать собственный выбор.

– Сегодня вечером машины, на которых вас везли, поедут обратно. Мы рассчитываем, что их пропустят, поэтому ворота откроются на короткое время. Занимаются этим всегда два человека. Для того чтобы ворота остались открытыми после проезда автомобилей, мы заменим этих людей на вас двоих.

Мы со Смоукером коротко переглянулись. Заменим, бля, это теперь так называется.

– Вы изобразите поломку механизма, – продолжал Скат, словно не заметив нашего замешательства, – и задержите закрытие ворот до соответствующей команды. Принцип понятен?

Не дожидаясь ответа, он встал со скамейки и хлопнул в ладоши.

– Детали будут доведены на брифинге взвода позднее. Вопросы?

– Товарищ капитан, – начал я осторожно, «Скат» как-то не шел на язык, – задача ясна, но, честно говоря, дело у вас, кажется, довольно ответственное, а боевой опыт у нас с товарищем не очень большой…

– Все получится, соколы, я в вас не сомневаюсь, – прервав меня, хмыкнул Скат и удалился.

– То есть они больницу сегодня брать собираются, – протянул Смоукер, понизив голос, когда Скат отошел на достаточное расстояние.

– Ясен хрен, – откликнулся я вполголоса, – зачем бы они так напрягались, чтобы тачки без единого выстрела захватить? Они были им без повреждений нужны.

– Так передние колеса у внедорожника все в дырках от «паутины».

– Подозреваю, что с них станется замену найти, меня больше другое волнует.

Смоукер вопросительно воззрился.

– Ты знаешь, почему именно мы? – начал я с вопроса.

– Аа, вот ты к чему про боевой опыт…

– Машины – это отвлекающий маневр, атаковать они будут через главный вход, поэтому ворота и нужны открытыми.

– Ну да, логично, – согласился Смоукер.

– Так вот, когда с воротами будет заминка, если люди Старого что-то заподозрят, мы ляжем первыми.

Смоукер только тяжело вздохнул в ответ.

Комбат все просчитал. Люди на воротах рисковали больше всего, подставляя спины под пули, так зачем рисковать своими бойцами? Мы же были идеальными кандидатами. Военные, поэтому проще отдать приказ. А самое главное – только что бывшие в плену у группы Старого, поэтому Комбат точно знал, что мы не переметнемся. Ему даже не нужно было быть уверенным в нас лично. Если из путешествия, в которое нас Старый отправил, мы вернемся живыми, он нас сам прикончит в первую очередь.

Чистка оружия закончилась, но магазинов с патронами вполне ожидаемо мы, в отличие от всех остальных, не получили. Не заслужили, видать. Впрочем, у меня стали закрадываться сомнения, что Комбат в принципе собирается рисковать адекватно нас вооружать.

Пока мы вместе с другими собирали палатки, генераторы и провиант и грузили по машинам, народу вокруг явно поубавилось. Как объяснил Лесник, второй взвод, которым руководила женщина с позывным «Тельма», уже выдвинулся. Они должны были малыми группами проверить маршруты для подхода основных сил, после чего скрытно занять огневые точки вокруг больницы для обеспечения наблюдения и прикрытия.

Через некоторое время всех повзводно собрали на брифинги. В нашем оказалось человек тридцать. В отсутствие достаточного количества стульев, а также какой-либо карты или схемы, мы просто образовали широкий круг, в центре которого Скат, раскопав где-то пару мелков, прямо на бетонном полу довольно скрупулезно изобразил больницу, площадь и окружающие здания и дороги.

Дальше он принялся объяснять каждому отделению их задачу, отдельно остановившись на нас со Смоукером, представив нас взводу, дотошно распедаливал, где мы должны находиться, куда бежать, что делать и тому подобное.

Общая задача, как я и предполагал, сводилась к атаке через главный вход. Все три отделения до начала операции должны были веером распределиться за последним рядом зданий со стороны фасада больницы по позициям, которые нам укажет второй взвод.

По наступлении темноты внедорожник и «скорая» начинают свое движение отсюда, с базы. Одновременно наш взвод перемещается на огневые позиции на краю площади. Как только автомобили выезжают на площадь с северо-запада, отвлекая тем самым внимание наблюдателя в больнице, наше, второе отделение, начинает продвигаться к воротам с юго-запада. Идея была в том, чтобы прибыть почти одновременно, с небольшим опозданием после машин.

Как только внедорожник встанет напротив ворот, и их откроют, главный вход, если внутри кто-то будет следить, ослепят фарами, наблюдатели же наверху наверняка сосредоточатся на остальной части площади. Окно будет секунд в пятнадцать не больше. За это время второе отделение должно было ликвидировать людей на воротах и вытащить тела на площадь за ближайшую машину, а мы со Смоукером должны были, предварительно скинув белые маскхалаты, выйти к воротам.

Как только автомобили доберутся до подземного гаража, и там начнется стрельба, взвод по команде в полном составе устремляется к главному входу и занимает первый этаж.

– А если наблюдатели нас все же заметят? – спросил Смоукер, терпеливо дождавшись предложения Ската задать вопросы.

С языка снял, блин. Наблюдателям, окажись у них «ночник», достаточно будет одного взгляда в нужную сторону, чтобы спалить подход нашего отделения за километр.

– Во-первых, наблюдатель один, – терпеливо, но довольно снисходительно объяснил Скат, – во-вторых, мы знаем его позицию, в-третьих, если он вас заметит, им займется Тельма.

На словах все звучало довольно грамотно и красиво, за исключением, естественно, моего и Смоукера выхода на сцену. Это был тот случай, когда оказаться правым неприятно до тошноты. Смена людей на воротах явно была самым слабым звеном во всей цепочке действий, хотя задумка офицеров была вполне понятной. Раздергать находящихся в больнице, атаковать сразу в двух точках, причем уже находясь внутри здания, избегая лишних потерь и сея панику в стан врага.

После брифинга Лесник решил познакомить нас с отделением. Я пожимал руки, кивал, шесть раз произнес свой позывной, но из отделения никого не запомнил. Все происходящее стало фоном, настолько я сосредоточился на себе и мыслях о предстоящем.

Ожидая приказа, мы просидели часа два, наверное. Чтобы хоть как-то занять себя, досконально изучил схему, нарисованную Скатом, пытался в мельчайших подробностях вспомнить все время нахождения в больнице, откуда куда нас водили, помещения, коридоры, каждую лестницу.

Смоукер, наоборот, старался отвлечься, вместе с отделением травил тупые бородатые анекдоты и армейские байки.

Наконец появился Скат, предложил всем быстро справить нужду и перекурить, на что предоставил десять минут. Дальше построение, экипировка бронежилетами всех, кроме нашей пары, разумеется, потом облачение в белые маскхалаты. Но совсем без внимания Смоукера и меня не оставили, нагрузив здоровыми рюкзаками и медицинскими сумками. Патроны так и не выдали.

Всей толпой нас благоразумно не пустили, чтобы не привлекать лишнего внимания мертвецов, на маршрут выходили по отделениям, с интервалом в пять минут. На улице Лесник растянул нас в колонну с дистанцией шагов в десять между бойцами и повел строго посередине дороги.

Погода благоволила, снегопад стал тише, но все еще серьезно ограничивал видимость, что для атаки подходило как нельзя лучше, лишь бы не прекратился до темноты.

Добравшись до здания почти напротив больницы с обратной стороны, мы поднялись на второй этаж, где были встречены Тельмой в сопровождении одного из бойцов второго взвода. Там мы оставили рюкзаки и сумки, Лесник получил указания насчет места ожидания, где нам предстояло скоротать время до темноты.

На выходе мы наткнулись на ожившего мертвого. После этого я вынужден был внутренне признать, что оставить меня и Смоукера без патронов было очень грамотным решением, в противном случае мы бы, психанув и начав пальбу, похоронили бы всю операцию еще до ее начала. Смоукер даже вскинул автомат, забыв на нервах, что стрелять нечем.

Ребята Лесника же среагировали спокойно и эффективно, как того и требовала ситуация, – повалили мертвеца на землю, после чего «комод» собственноручно успокоил того на веки вечные ударом ножа в мозг через глазницу.

За время нашего пребывания на предстартовой позиции, мертвецы побеспокоили нас еще дважды, впрочем, абсолютно с тем же результатом.

– Все-таки не понимаю, – протянул я вполголоса, глядя на неподвижное тело в снегу неподалеку.

– Я тоже, – согласился Смоукер, – что мы им дались, могли бы друг друга спокойно жрать.

– Да не об этом речь, – поморщился я, – как они в принципе двигаются? Тело после смерти не генерирует тепло, температура ниже нуля, знаешь, что происходит в такой ситуации?

Смоукер только вопросительно вздернул бровь.

– Человек из воды состоит на три четверти, – пояснил я, – они должны были бы превратиться в ледяную статую.

– Я где-то читал, что вода может не замерзать при минусе, – хмыкнул он.

– Ну да, только для этого условия нужны определенные…

– А рыбы в Арктике как плавают? Там температура воды постоянно ниже нуля.

– Это не аргумент, – отмахнулся я, – они ж не мертвые плавают, кроме того, у них белок специальный в крови есть.

– Да я тебя и не убеждаю ни в чем, – пожал плечами Смоукер, – или ты реально думаешь, что мы вот сейчас научную дискуссию ведем? Разберемся за сигареткой в проблеме, об которую люди сильно поумнее нас голову сломали.

– А ты мне предлагаешь размышлять о том, как мы сегодня в очередной раз можем запросто подохнуть?

Смоукер снова пожал плечами. Но ему и самому наверняка хотелось хоть ненадолго забыть о том, в каком положении мы сейчас находимся.

– Я помню, что ты вчера говорил, – после паузы сказал он, – возможно, ты прав, и они на самом деле живые, ну, в каком-то смысле этого слова.

– Именно. Да, сердце не бьется, да, дышать им не нужно, но мозг же как-то работает? И мышцы тоже. Даже в минус.

– Может, у них свой белок есть, как у рыб.

– Какой белок, у каких рыб? – заинтересовался Лесник, подходя и подкуривая сигарету.

– Арктических, – откликнулся Смоукер. – Они не замерзают, хотя температура воды ниже нуля.

– Хера себе, серьезно? – «комод» выказал искреннее изумление. – А у меня, короче, случай был, пошли мы как-то с батей на рыбалку зимой…

В общем, дальше околонаучная дискуссия не пошла.

С наступлением сумерек наше отделение переместилось южнее, во двор, откуда через низкую арку между домов мы должны были попасть непосредственно на площадь.

Лесник достал откуда-то два набедренных подсумка и протянул каждому. Внутри оказалось по паре снаряженных магазинов.

– Начальство дало добро, – прокомментировал он неожиданный фестиваль щедрости, – сейчас уже будем начинать.

Мы с плохо скрываемой радостью принялись торочить подсумки к ремню и примыкать магазины к автоматам.

– Только учтите, – добавил Лесник, – шмальнете раньше времени, или кому-нибудь из нас в спину – руки-ноги повыдергаю.

Не только он, все отделение теперь вело себя с нами значительно осторожнее: старались не поворачиваться спиной, все время держали в поле зрения, откровенно на прицел не брали, но я видел – стреляющая рука практически все время покоилась на ствольной коробке, готовая в любой момент соскользнуть к пистолетной рукояти автомата.

Долго, впрочем, испытывать давление подозрительных взглядов не пришлось. Радист поднял руку, требуя тишины, секунд пятнадцать молчал, прижимая наушник к голове, доложил, что принял информацию, после чего сообщил, что машины выдвинулись с базы.

Лесник кивнул, построил нас в колонну по два так, что наша со Смоукером пара оказалась во втором ряду, и наскоро объяснил больше для нас двоих, разумеется, порядок движения: «Строго и сразу за тем, кто впереди, третья и четвертая пары – движемся, если есть место за укрытием. С предохранителя без команды не снимать».

Мы вышли под арку, «комод» остановился у самого края, выглянул налево за угол и замер, очевидно, ожидая появления на площади с севера внедорожника и «скорой».

Ждать пришлось всего минуты три, но за это время пульс успел прыгнуть ударов до ста двадцати в минуту и обратно. Ощущения были сродни первым прыжкам с парашютом, когда, уже поднявшись с места, развернувшись к хвосту и уткнувшись мордой в парашют впередистоящего, изредка посматривая из-за его плеча через распахнутые створки люка на далекую землю, разрываешься пополам между желанием поскорее услышать вой гребаной сирены и рвануть вперед, и таким же сильным желанием увидеть, как створки люка закрываются, всех сажают на места, а самолет разворачивается для захода на посадку. Один в один, разве что здесь тишина стояла просто чудовищная, начинало казаться, что я слишком громко дышу.

Уже совсем стемнело, и на фоне непрекращающегося снегопада даже очертания самой больницы с нашей позиции можно было едва рассмотреть. Это чуть успокаивало и придавало уверенности.

Лесник коротко махнул рукой и первым выскочил на площадь, сразу нырнув за припаркованный у обочины минивэн. Мы, вслед за первой парой, последовали его примеру. На ходу краем глаза я действительно уловил отсвет где-то слева, но шум двигателей даже в такой тишине расслышать не удавалось.

Мы довольно быстро продвигались, короткими перебежками меняя укрытия одно за другим, редко останавливаясь дольше, чем на пять секунд. «Комод», то ли под влиянием вопроса Смоукера во время брифинга, то ли самостоятельно имея схожие опасения, погнал нас по дуге, оставляя сближение непосредственно с воротами на самый конец маршрута, явно пытаясь максимально обезопасить отделение от взора наблюдателей.

Слева уже хорошо различим был звук двигателей, машины показались в поле зрения. Лесник указал на самый близкий к воротам, припаркованный метрах в двадцати правее седан, а сам помчался напрямик к забору, на ходу вытаскивая из набедренной кобуры пистолет с глушителем. Пока мы добирались до седана, Лесник бухнулся в снег вплотную к забору и, просунув ствол пистолета через решетку, направил его на главный вход.

Внедорожник был уже совсем близко, в полусотне метров всего. Водитель дважды сверкнул дальним светом в тот самый момент, когда мы укрылись за седаном.

С маскхалатами пришлось повозиться, мало того, что разоблачаться пришлось практически лежа, так еще что я, что Смоукер, на радостях прицепив подсумок с запасным магазином на бедро, совершенно забыли про него. Пришлось второпях отстегивать и пристегивать обратно. Мы едва успели закончить.

Автомобили остановились возле ворот, и буквально через секунду створка с лязганьем поехала в сторону. Я перевернулся на живот, уперся руками в землю и превратился в сжатую пружину. Сейчас. Вот сейчас.

Створка ударилась в упор, и тут же справа донеслись два звонких щелчка. Такие же щелчки раздались со стороны машины. Боец первой пары, лежавший под передним колесом седана, прошипел: «Пошли, в темпе». Мы вчетвером подскочили и понеслись к воротам.

Откуда-то сверху раздался звон разбитого стекла. Смоукер остановился на секунду и задрал голову. Я схватил его за плечо и, увлекая за собой, выдохнул: «Давай, там наблюдателя сняли».

Меньше чем через десять секунд наша четверка была с другой стороны ворот. Ближайшего убитого «привратника» сразу, схватив за ноги, уволок за створку один из бойцов первой пары. Второго пришлось тащить втроем от дальнего конца створки несколько метров. Я мельком глянул на одежду обоих. Темные джинсы, темные пуховики. Не очень похоже, но в такой темноте должно проканать, должно.

Двигатель внедорожника взревел на холостых, недвусмысленно давая понять, что наше окно закрывается. Обе машины начали движение на территорию. Мы остались со Смоукером у ворот вдвоем. Краем глаза я видел, как пятно света от фар уходит от главного входа.

Сердце провалилось куда-то вниз живота, дыхание перехватило. Я старался не думать ни о чем, но воображение упорно рисовало десяток направленных на меня через зеркальное стекло стволов. Смоукер тоже слегка потерялся, стоя столбом рядом со мной.

Я схватился за ближнюю к проему ручку и осторожно толкнул створку. Ноль эффекта. Толкнул сильнее. Снова ничего. Прошло секунд пять. Теперь двумя руками и всерьез. Оказалось, что изобразить поломку довольно легко, если у тебя от нервной дрожи руки ходуном ходят. В какой-то момент створка неожиданно поддалась, я поскользнулся и грохнулся в снег. Еще пять секунд.

Поднявшись, я обернулся к Смоукеру и картинно развел руками, мол, как насчет помочь, а? Только в этот момент он, наконец, словно исполнил команду «отомри». Указал ему на ручку, которую толкал сам, и торопливо пошел к дальней с другой стороны створки. Еще пять секунд. Украдкой глянул на Лесника. В темноте сложно было сказать, но мне показалось, «комод» показал большой палец.

– Ээ, ну что у вас там стряслось-то? – раздался голос со спины.

Кто-то спускался по лестнице. Спокойно, вразвалку почти.

Три звонких щелчка. Звук падающего тела.

– Все, бля, в укрытие, – громко шепнул «комод».

Я уже было рванулся к Смоукеру, чтобы вытащить наружу за створку, но остановился. Безумная мысль заметалась в голове.

– Нет, они не знают, они еще не знают, – в голос ответил я и тут же крикнул Смоукеру, – поднимай его! Неси внутрь!

Тот вряд ли сразу понял идею, но готов был довериться мне даже в такой ситуации. Он бросился к неподвижно лежащему телу, подхватил под руки и поволок обратно. Я в это же время одним движением перевел автомат на грудь, уже на бегу снял с предохранителя и взвел затвор.

Все время оглядываясь, я шел рядом, и как только кто-то внутри открыл дверь, чтобы помочь Смоукеру зайти, я полоснул короткой очередью и тут же рванулся внутрь здания. До Смоукера уже дошло, судя, по всему, потому что он мгновенно выпустил труп и почти моментально оказался рядом со мной внутри.

Темно, хоть глаз выколи. Но мне и не нужно было видеть, я помнил. Вскинув автомат, я дал по короткой очереди в сторону каждой кабинки для досмотра. Потом длинной очередью прошелся в направлении стойки регистратуры. На гардероб магазина не хватило. Не успел я вынуть магазин, как включился Смоукер, поливая короткими очередями весь холл. Пока он отстрелялся, я успел перезарядить.

– Все, тащи остальных, прикрою – громко сказал я.

– Ок, – коротко ответил Смоукер и выскочил наружу.

Или мне только показалось, что ответил? В ушах звенело от выстрелов, перед глазами от вспышек ходили круги. Ослепший и глухой – охуительное прикрытие, бля. Присев на ощупь рядом с турникетом, я изо всех сил пытался рассмотреть окна в дальнем конце холла, разве что на их фоне удастся кого-нибудь рассмотреть.

Вроде мелькнула тень… Или нет… Там, у лифтов…

– …на предохранитель ставь, – шепнул Скат над ухом.

Я дернулся рефлекторно, но он уже схватил мой автомат за цевье, не давая развернуться, а второй рукой не больно, но чувствительно шибанул по затылку.

– Оружие на предохранитель, сокол, навоевался, – шепнул он громче. – Автомат давай сюда. Второй магазин тоже.

Пришлось подчиниться. Зрение и слух медленно возвращались. С обеих сторон меня обходили другие бойцы взвода, методично осматривая помещение. Послышались далекие выстрелы. Звук шел откуда-то из глубины коридора, где должна была находиться лестница. Похоже, в гараже все только начиналось.

Я попытался подняться, но Скат меня осадил. Тем временем, внутрь зашел Смоукер в сопровождении Лесника и остальных бойцов нашего отделения.

– Так, давай, дровосек, двигайте дальше, – распорядился Скат, ухватив Смоукера под локоть и заставив присесть рядом со мной. – Ну вы дураки совсем, – протянул он как-то даже уважительно, – понимаете хоть, что вас чуть свои не положили?

Я не нашел, что ответить. Только сейчас до меня начало доходить, что реализовывать мой шикарный план по захвату первого этажа, никого в него не посвятив, было не совсем оправданно. Даже совсем ни хера не оправданно.

– Потом Тельме скажете спасибо, придержала своих, а сейчас молитесь, чтобы все гладко прошло, а то у Комбата с вами разговор очень короткий будет. Остаетесь здесь до дальнейших распоряжений, без команды даже пердеть не разрешаю, – закончил Скат и отправился вслед за своим взводом.

Все дальнейшее происходило без нашего участия. Подмывало попытаться слинять, конечно, но мы прекрасно понимали: снайперы Тельмы даже с территории выйти не дадут.

Операция заняла еще часа четыре, оборонявшихся после перестрелки в гараже, в которой был убит и сам Старый, оставалось, как оказалось потом, человека четыре, но здание большое, а торопиться Комбат, очевидно, не собирался. Его отряд за все время не потерял ни одного человека.

Но даже после захвата всей больницы, вопреки моим ожиданиям, ничего не закончилось. Перегон транспорта, оборудование командного пункта, столовой, медпункта, в котором теперь заправляла та самая женщина-врач, которая вчера предупредила Смоукера о готовящейся на дороге засаде. Она осмотрела его швы, сделала новую перевязку, заставив меня вторично ассистировать. Я, впрочем, был ей благодарен за неожиданную передышку.

Большую же часть времени Смоукер и я провели, вынося за территорию трупы. В гараже в числе убитых мы обнаружили Тоху, причем пулю ему, судя по расположению входного и выходного, пустили в затылок. Отблагодарили за содействие, бля.

Я был уверен, что почетную обязанность по перемещению мертвых возложили на нас в наказание. И ошибся, конечно, наказывать к тому моменту еще даже не начинали.

После полудня, когда я уже был готов валиться с ног от усталости, нас вызвал к себе Комбат. Под командный пункт переоборудовали зал ЛФК на втором этаже, перенеся сюда необходимую мебель и оборудование.

– Разрешите? – спросил я, заглянув помещение и на всякий случай постучав по открытой двери.

Комбат отвлекся от неизвестно откуда притащенной большой карты города, разложенной на двух сдвинутых столах посреди помещения, и скупым жестом пригласил зайти. Кроме него, в зале больше никого не было.

– Я, товарищи военнослужащие, одного не понимаю, – безэмоционально, как бы рассуждая вслух, говорил он, прохаживаясь туда-обратно вдоль нашей коротенькой шеренги, – вам в вашем подразделении голову с жопой местами поменяли или вы от рождения альтернативно одаренные? Складывается ощущение, что часть устава, посвященная субординации, стала бы для вас серьезным откровением.

Он остановился, повернулся к нам лицом, но смотрел будто сквозь нас, как в пустоту.

– Вы в курсе, что в китайском языке слово «кризис» состоит из двух иероглифов: «опасность» и «возможность»?

Повисла пауза, вопрос, похоже, был не риторический.

– Никак нет, – чуть ли не хором ответили мы.

– Не удивлен. Ошибочный перевод, на самом деле, – Комбат продолжил ходьбу, – но посыл абсолютно верный. У меня были большие сомнения относительно того, как с вами поступить. Но вы мне сами в определенном смысле решение подсказали. Завтра в восемь утра в составе первого взвода отправитесь на склад, с которого дезертировали. Задачей непосредственно твоей и твоей, – с этими словами он поочередно ткнул Смоукера и меня пальцем в грудь, – станет полная зачистка территории склада от мертвецов. Невыполнение задачи расцениваю как повторное неповиновение приказу. Вопросы?

Пиздец. Это смертный приговор, который мы сами по доброй воле должны будем привести в исполнение. Сука, вот же сука драная, а.

– Вопросов нет, – заключил Комбат после пары секунд молчания, – до завтра можете отдыхать, все, свободны.

Не сговариваясь, мы отправились в гараж – единственное место, формально определенное, как курилка.

– Твою ж налево, – выдохнул Смоукер, подкурив и протянув мне пачку сигарет с зажигалкой, снятые с тела одного из убитых, – каждый раз кажется, что мы в дерьме по самые уши, что дальше уже некуда просто.

– Нет уж, извольте с головой занырнуть, – мрачно подхватил я, затягиваясь. – Извини, что из-за меня нырять приходится.

– Забей, – отмахнулся Смоукер, – ты думаешь, если бы не твоя выходка, сложилось бы иначе?

– Не знаю, наверное, не сложилось бы, – вздохнул я.

– Знаешь, я все понимаю в принципе, в другой ситуации он бы нам, как Тохе, пулю в затылок пустил, а так мы ему нужны просто, еще и спасибо должны сказать за шанс на реабилитацию, – Смоукер вздохнул, крепко сжав челюсти. – Просто неприятно осознавать, что наша жизнь настолько ни хера не стоит.

– Нет, – покачал я головой, – просто Старый был прав, жизнь – это теперь привилегия, и на свою мы еще не наработали.

Глава 8

Год четвертый, лето.

Выбраться из города оказалось не в пример проще, чем попасть внутрь. Пришлось, правда, сигануть из окна со второго этажа, потому что под дверью кабинета скреблась дохлятина. А дальше бегом на восток, в парк, где рядом со входом располагался прокат велосипедов. Мало у кого нынче хватило бы наглости и глупости воспользоваться этим видом транспорта, но мне вдруг стало наплевать. Перещелкнуло что-то в мозгу. Я даже позволил себе порыться под прилавком прокатной, достать насос и подкачать колеса у выбранного велика. Спину больше не жгло ощущение опасности.

Впрочем, маршрут я все же выбрал знакомый, тот самый, которым мы уже пользовались сотню раз, наверное. В узких переулках было не всегда удобно передвигаться на колесах, но шанс неожиданно нарваться на неприятности был на порядок ниже.

Сомнений насчет того, что делать дальше, тоже не было никаких. В одиночку мне не выжить. Никак. Либо сдохну, либо сойду с ума, неизвестно, что раньше. Искать новую группу – самоубийство, это время безвозвратно ушло, как уходит возраст, когда можно было найти новых друзей, просто выйдя во двор погулять.

Но нынешнее одиночество открыло одну возможность. Не стопроцентную, конечно, шанс получить пулю вместо приветствия был, но в данном случае я готов был рискнуть.

Оставив велик неподалеку от заброшенного завода километрах в пяти за чертой города, повязав на верхушку найденной длинной ветки завалявшийся в кармане бинт в качестве белого флага, не торопясь и не скрываясь, зашагал в сторону заводского административного корпуса.

Он находился с противоположной стороны, необходимо было миновать цеха и пару складов. Знал я все это потому, что меньше чем три года назад это место считалось домом, базой, крепостью, и тому подобным. Крепостью, впрочем, с большой оговоркой, никаких заборов с колючкой и баррикад на входе, но для человека, досконально изучившего территорию, практически идеальный вариант. Несколько входов-выходов почти в каждом помещении, лабиринты переходов внутри и между зданиями, множество высоких позиций для наблюдения и стрельбы. В таких условиях одинаково хорошо как избавляться от изредка забредавших сюда зомбаков, так и обороняться против живого вооруженного противника, даже если численный перевес на его стороне.

– Стой! – раздался сзади женский голос. – Руки подними!

Я вздрогнул, замерев и мысленно приготовившись к худшему, через секунду облегченно выдохнул.

– Палку на землю! Оружие на землю!

Осторожно опустив на землю ветку с импровизированным белым флагом, медленно сняв с плеча многострадальную «Сайгу» и положив ее рядом, вернулся в исходное положение.

– Повернись, медленно!

Я повернулся.

– Привет, Женя, – я попытался выдавить улыбку.

– А… Андрей?

Блядь, как обухом по голове. Лет сто не слышал свое имя, отвык.

– Ты один? Кирилл с тобой? – спросила она.

– Один, – вздохнув, ответил я. – Может, уже перестанешь в меня целиться?

Она только сейчас сообразила, что все еще держала меня на мушке. Вместо ответа, Женя закинула автомат на плечо, подошла и обняла меня. А я все так же стоял, как идиот, с поднятыми руками. Лет сто никто не обнимал, отвык совсем.

Оглавление

Предисловие

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg