«Легендарный»

Легендарный (fb2) - Легендарный [СИ] 862K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Максим Сергеевич Бондарчук

Максим Бондарчук ЛЕГЕНДАРНЫЙ

Глава 1

Иногда бывают моменты, когда хочется побыть одному.

Забыть о насущном, подумать над тем, что произошло и как это повлияло на твою жизнь. Раньше у меня всегда на это не хватало времени. Теперь же, когда времени осталось совсем чуть-чуть, я вдруг осознал, что именно сейчас мне хочется выкроить эти несколько минут и в полной тишине, которой здесь так не хватало, просто подумать.

Смерть!

Смерть!

Смерть!

Они опять разбушевались. Кровожадные ублюдки. Сборище немытых каторжников, лишенных свободы до скончания времен, они как стервятники, чувствовали скорую схватку и труп, на который были готовы наброситься прямо сейчас.

Через маленькое каменное окошко, забитое вдоль и поперек металлическими прутьями, я видел как поднимались и падали многие из тех, кому в определенный момент не повезло попасть в это место. Они поднимались и падали, поднимались и падали. И кровь лилась из их ран, и тела изнеможенно тряслись под ударами вражеских кулаков, бессильно пытаясь защититься. А потом тишина. Спустя секунду зрители взрывались криком ликования и вываливались на поле, чтобы растерзать бедолагу, быть может еще живого и дышащего, но уже не способного отбиться от изголодавшихся до крови людей.

В камере почти всегда было прохладно, несмотря на то, что снаружи царил настоящий ад. Каменные стены иногда покрывались конденсатом. Стекая по поверхности, маленькие струйки воды собирались в небольшой выбоине в углу, выколоченной прежними заключенными, откуда потом ее можно было пить. Слегка теплая, с металлическим привкусом и отдававшей неприятным запахом, она была чуть ли не единственным источником влаги, пить которую можно было без больших опасений.

Смерть!

Смерть!

Смерть!

Толпа не на шутку разбушевалась. Подойдя к стене, все еще держа ладони сложенными «кульком», я взглянул сквозь металлические прутья на арену и увидел последний этап смертельной схватки. Старик Рене бил изо всех сил. Его кулаки подобно молоту Тора опускались на свою жертву, выбивая из последней остатки жизни.

Удар — кровь.

Удар — кровь.

Конец стал очевиден после того, как руки поверженного противника опустились на землю и уже не поднялись. Следующие несколько секунд прошли в могильной тишине, после чего решетки открылись…

Стервятники вырвались из своих клеток и бурным потоком полились прямо в центр арены. Победитель смог покинуть ее до того, как на ней не осталось пустого места. Ошметки тела летели в разные стороны. Рев и крики наполнили здешнее пространство. Они вгрызались в его тело, рвали на ней одежду, словно это было последней ценностью во вселенной. И только спустя несколько минут, когда от тела не осталось ничего кроме алого песка, а толпа осознала, что пир окончен, откуда-то сверху прозвучал гонг.

Трапеза завершилась.

И так на протяжении почти двух лет…

— Расскажи мне все что там произошло, с самого начала.

— Это займет слишком много времени. Оно у тебя есть?

— Да.

— Странно, мне всегда казалось, что его никому никогда не хватает.

— Вернемся к делу.

Он вошел в камеру чуть позднее.

Солнце на этой планете всегда горело блекло-фиолетовым светом и было похоже на размазанный по палитре мазок высохшей краски, которую художник забыл смыть. Конвой вошел неспешно, как будто мое присутствие его мало интересовало, взял в окружение и провел до самого верха, откуда открывался незабываемый вид на закат. Явление, передать словами которое было практически нереально.

Фиолетовый диск закатывался за Саркаститовые горы, острыми клыками возвышавшиеся почти над всем горизонтом на протяжении двухсот километров подобно челюстям исполинского аллигатора. Говорили, что там, за этими горными перевалами, за заснеженными вершинами, где нещадно дул ураган Вервульф, была свобода. Такая недостижимая для почти двух тысяч заключенных, чьи жизни теперь были закованы в кандалы этой отдаленной от всех живых маршрутов тюрьмы. Сюда очень редко заходили космолеты и новые не часто забредали в это место. По правде говоря я только раз за два года видел транспортник, заходивший на посадку с южной стороны космопорта. Вроде как привезли очередную партию заключенных. Не знаю. Сложно оценивать ситуацию на планете, поверхность которую можно было увидеть лишь пару раз: когда тебя привозили сюда, когда поднимали на поверхность для допроса и, когда уводили на арену, где жизнь большинства заключенных почти всегда заканчивалась смертью.

Три раза. Только три раза закат солнца на этой планете можно было увидеть своими глазами. Ни больше и не меньше. Такое великое чудо, явление огромной планеты, приближенной к небесному светилу ближе всех остальных планет-гигантов в этой системе, пропустить столь невероятное событие было настоящим кощунством. И я пытался задержаться как можно дольше у громадного окна, разглядывая поднимавшиеся из-за горизонта языки фиолетового пламени — протуберанцы.

— Красиво, правда?

— Да.

— Жаль, что ты больше этого не увидишь.

В кабинете было тепло. В сравнении с каменной камерой в которой мне довелось пробыть три года, ощущение теплоты и уюта в комнате для допроса казалось настоящим райским наслаждение, за которым, а мне это было известно наверняка, скрывалась боль и отчаяние, впитавшееся здесь даже в стены.

Он почти не говорил — предпочитал смотреть. Наблюдать. Его лицо мало о чем могло рассказать, если только не брать в расчет несколько звезд, висевших у него на груди и погоны, указывавшие на высокое положение этого человека на планете. Его грубость оказалась оправдана — заключенные боялись его и боготворили. Его слово — закон. Его указы неукоснительно выполнялись в течение нескольких минут. Ничто на этой планете-тюрьме не делалось без его ведома и такой контроль приносил свои плоды — за годы эксплуатации тюрьмы не было зафиксировано ни одного побега.

— Ты видел бой?

— Да.

— Как тебе?

— Они дрались как животные.

— Рене мой лучший боец.

— Он чудовище.

— Тебе ли об этом говорить.

— Ты позвал меня ради этого?

Он отвернулся и спустя секунду каменное окно за его спиной распахнулось, открыв вид на пустыню, покрывавшуюся тьмой наступавшей ночи.

— Знаешь о чем я думаю каждый раз, когда смотрю на эту планету? — он не повернулся и продолжал говорить, стоя ко мне спиной, — о том, что и мы все подобны ей. Наша звезда зашла и тьма наполнила наши души. Мы стали зверьми, как те, кто сейчас ползает на четвереньках, собирая ошметки бедолаги на арене.

Потом он развернулся, прямо посмотрел на меня и сел на кресло, пододвинувшись к столу.

— У меня есть приказ. Мы должны узнать как все произошло?

— Ты и без меня прекрасно это знаешь.

Офицер слегка приподнялся и указал на записывающее устройство в дальнем углу. Оно было похоже на раскрытый чемодан и оказалось набито электронной начинкой.

— Это не просто личный разговор двух старых приятелей, а допрос.

— Тогда в чем проблема?

— В твоем упрямстве.

— Оно много раз меня выручало.

— Не сегодня, — коротко ответил офицер, — не в этот раз.

— Ты всерьез думаешь, что дела минувших дней как-то помогут вам всем?

— Прошло не так много времени с того самого боя.

— Там много погибло людей, — мне вспомнился четверг девяносто восьмого года, когда звено из стальных машин шло разомкнутым строем к позициям противника и попало в засаду.

— Как все произошло? — повторил вопрос офицер. — Мальбук… это же было там, верно?

— Там очень красивое солнце. Оно похоже на желток куриного яйца в подсолнечном масле.

— Не уходи от ответа.

— Я и не собираюсь.

В груди слегка защемило.

— Нас наняли за три недели до случившегося. Сложно сказать что мы чувствовали в тот момент, но земля на той планете редко когда замерзала и больше походила на черные топи, в которых машины тонули почти по «щиколотку», опасно погружаясь в эти зыбучие пески Мальбука. Наши двигатели перегревались почти каждые десять минут. Мы были вынуждены делать привал прямо на открытой местности, не ища каких-то укрытий и не заботясь о собственной безопасности.

— Почему?

— А что делать? Двигаться было нельзя. Охлаждающая жидкость кипела в емкостях, как будто подогретая на котле. Жара, тяжелый зыбучий грунт, грязь в отдельных районах, все это создавало неимоверную нагрузку на узлы, и реактор, работавший на пределе своих возможностей, мог взорваться от малейшей перегрузки.

— Что потом?

Я с секунду помолчал.

— Потом мы дошли до назначенного места, по уши в грязи и уставшие как собаки, однако обнаружили уже остывшие остатки второго звена.

Офицер подозрительно посмотрел сначала в мою сторону, потом в сторону записывающего устройства.

— Ты все правильно помнишь?

— Я же говорил — слишком много воды утекло с того момента.

— Значит ты мог кое-что забыть?

Я наклонился вперед через стол, стараясь оставаться на месте. Потом облокотился и попытался встать, но охрана, наблюдавшая за всем со стороны, тут же усадила меня обратно, среагировав на мои действия почти моментально.

— Я знаю о чем ты думаешь, — прошептал я ему. — Знаю так же что написано в этом поганом отчете. Нет, я шел на помощь быстро насколько это было возможно в тот момент. Ты и все остальные, думаете, что я нарочно замедлил ход, чтобы не ввязываться в схватку с превосходящими силами противника, но это ложь. Я никогда не избегал схватки. Никогда! Даже, когда знал, что все может закончится печально. Такова моя натура. Но в тот день все будто говорило о том, что их смерть будет неизбежной.

Офицер замолчал. Внес мои слова в специальный журнал и тут же поднялся, повернувшись к окну, откуда теперь можно было смотреть на почерневшие скалы Саркаститового гребня. Температура упала. С внешней стороны окна, уже сейчас начавшей покрываться инеем и причудливыми ледяными узорами, офицер видел как столбик термометра начал падать вниз. Одно деление. Второе. Затем третье. И так до тех пор, пока минус не стал смертельно опасным для всего живого, что могло находиться за пределами тюремного комплекса. Снег посыпал с неба. Маленькие крошки, как будто хлопья попкорна оседали на черной поверхности планеты, закрывая мертвую землю белоснежным покрывалом.

— Такое редко можно увидеть, — начал офицер, опять встав спиной ко мне. — Я столько лет здесь и последний раз видел нечто подобное четыре года назад, — потом он едва слышно усмехнулся. — Забавно. Иногда мне кажется, что природа просто издевается над нами. То невыносимая жара, от которой хочется забиться в самый холодный угол этой тюрьмы, то пронизывающий до костей холод. Никогда бы не подумал, что остаток жизни проведу в месте, где календарным летом можно замерзнуть насмерть.

Он устало вздохнул и еще какое-то время пробыл в таком положении, внимательно всматриваясь в покрытые белой пеленой горы.

— Заключенные, те, что еще работали в закрытых ныне копях Саркаститовых гор, утверждали, что слышали как воют волки, когда ветер Вервульф поднимается на самый пик этого проклятого места. Кто-то даже говорил, что видел целые стаи этих хищников, когда выбирался на поверхность.

Потом он слегка повернулся, держа руки сложенными за спиной и украдкой посмотрел в мою сторону.

— Но мы-то знаем, что все это байки.

Молчание.

— Живого на поверхности этой планеты нет и быть не может, но людям почему-то свойственно видеть в темноте все самое страшное, что таится в их прогнившей душе. Я устал, старик. Правда. Устал и хочу на покой.

— Я тоже.

— Помнишь как мы клялись, что будем сражаться до тех пор, пока у нас хватит на это сил? Как встали в один ряд: ты, я, Войтенков, Никитин, все наше звено, сложили руки, будто скрестив мечи перед страшным боем, и дали общую клятву.

— Конечно помню.

— Сколько нас осталось спустя годы?

— Только мы с тобой.

— Черт. Я так и не смогу отыграться у Войтенкова.

— Он тебе все простил. Ты же знаешь.

— Да, знаю. Но мне хотелось взять реванш. Жаль, что старина ушел раньше, чем нас опять свела судьба.

В комнате для допросов наступила тишина. Последние охранники, стоявшие у входа, вышли и теперь в помещении остались только два человека: я и он.

Потом офицер развернулся, потянул руку к пульту управления и уже хотел было закрыть каменное окно, но я попросил оставить все как есть.

— Не делай этого. Я хочу посмотреть на планету.

— Она тебе так нравится?

— Последние несколько лет я только и делал, что смотрел в мокрые каменные стены своей камеры и слышал как кричат озверевшие заключенные перед очередной схваткой на арене. А здесь… здесь все иначе.

Он усмехнулся и отвел руку от пульта. Затем вернулся за стол, поднес несколько документов и принялся молча читать, иногда поглядывая на меня из-подо лба.

— Давай начнем все с самого начала. Двадцать восьмое июля.

— У нас есть на это время?

— Я дам тебе его столько, сколько потребуется. Не скупись на детали, быть может перед казнью эта исповедь облегчит тебе душу.

Глава 2

Двадцать восьмое июля.

— Полная.

— Что?

— Говорю, коробка полная. — Войтенков спрыгнул со стального листа боевой машины, стряхнул грязь со своих штанов и закурил. — Он не успел сделать даже одного выстрела — короба набиты под завязку боеприпасами. Странно, что вся эта дрянь не сдетонировала, когда луч прожег машину насквозь.

Мех лежал на каменной глыбе, ставшей для него надгробной плитой. Лежал немного накренившись, будто устав от длительного боя. Корпус был изрезан осколками, вдоль всего боевого отделения виднелись прорези от попадания лучевого вооружения. Тут и там на броневых листах можно было увидеть шрапнельные отметины — оружие, которое редко использовалось в боях «мех-на-мех», но в крайних случаях способное здорово повредить движущиеся узлы, если удача была на стороне стреляющего. В этот момент я не преминул высказаться насчет этого.

— Ему здорово повезло, — сказал я, поднимая с перепаханной тяжелыми боевыми машинами земли стальной рифленый шарик. Размером с крупный абрикос, может чуть меньше, смертоносная начинка являлась идеальным оружием для истребления пехоты, но вот мехи… они мне казались всегда были хорошо защищены против подобного вооружения. Но сейчас, глядя как остывали останки некогда громадной машины, я подумал, что в этой жизни нельзя быть уверенным в чем-то на сто процентов и всегда существует маленький, но шанс, что даже такое безобидное, на первый взгляд, оружие, выведет из строя и поможет уничтожить шестидесятитонную громадину.

— Ты про того, кто стрелял? — Войтенков приблизился ко мне и поправил очки. — Да, ты прав, — он выхватил из моих рук шарик и подкинул вверх. — Ему здорово фортануло в этом случае. Обычно они как горох от стенки… отлетают, не причиняя никакого вреда. Но тут походу рванул фугас.

— Ты так думаешь?

— Да. — Войтенков кивнул головой и сжал шрапнель в своей ладони. — Там, — он указал чуть дальше за холм, где виднелось несколько крупных воронок от взрыва. — Я проверил то место — их заложили заранее, будто зная, что мехи пойдут этим местом. Когда машина Лирроя оказалась над ним сработал магнитный детонатор. Пошли, я тебе покажу.

Мы приблизились почти вплотную к еще горячим останкам боевого меха от которых жарило как от батареи, потом обошли со стороны и остановились у ног, которым в этом бою досталось больше всего.

Броня на них была почти вся сорвана. Оказались оголены жизненноважные узлы, в которых как раз и было обнаружено множество шрапнели разного диаметра, застрявших там после взрыва. Обычно такое случалось, когда огонь велся поистине ужасающий, буквально срывавший крепленую броню, словно куски свежего мяса. Войтенков отошел назад — жар был сильным. Потом закрыл рот повязкой и попросил меня последовать за ним к воронке.

— Ты думаешь, это она? — спросил я, встав у края и посмотрев вниз. — Здесь на несколько килограммов тянет.

— Возможно.

— Ты говорил с Никитиным? Он ведь был рядом, насколько я помню.

— Нет, — он отрицательно покачал головой, все еще держа повязку у рта. — Его отвезли в госпиталь. Выстрел «Громовержца» чуть было не разрезал его «Вурдалака». Страшная мощь, с таким я еще не встречался ранее. Я сам видел как покачнулась его машина после того выстрела. Даже представить не могу, сколько энергии было в том импульсе.

— Он в порядке?

— Сложно сказать. Его мех изрядно потрепало. Признаться честно, я вообще не уверен, что он сможет доковылять самостоятельно до базы.

И правда, до базы было почти полторы сотни километров — сущая мелочь для громадных махин, привыкших к длительным марш-броскам. Но бой слишком сильно уменьшил потенциал боевых роботов, ставших теперь просто куском черного металла неизвестно как еще державшихся на ходу.

— Ты считал потери?

Войтенков откинул повязку и последний раз затянулся сигаретой после чего отчитался.

— Абсолютных минуса — двое. Еще один на пути к ним. Я помог медикам вытащить его из кабины, но там… — он махнул рукой.

— Что там?

— Его разрезало пополам. Все было вывернуто наружу. Врачи вкололи ему медпак, чтобы он не помер до госпиталя, но мне кажется, что старина уже не жилец.

— Ты докладывал на базу?

— Нет.

— Хорошо. Вернемся к машинам. Нужно посмотреть на все с мостика.

И вид на поле боя открылся поистине масштабный. От леса не осталось почти ничего. Огромная площадь лесных насаждений оказалась повалена, словно несколько минут назад по этому месту прошелся невиданной силы ураган. Вековые деревья были вырваны из земли и лежали, подняв массивные корни в небо. Кое-где еще догорали мелкие кустарники, которые с высоты боевой машины казались лишь маленькими огненными точками.

Воздух здесь был лучше. По рации передали, что противник отошел на свои позиции и хорошо укрепился, стараясь держаться на почтительном расстоянии от основных сил клана. Нам лишь оставалось собрать с поля боя то немногое, что еще могло послужить клану и группе для восстановления потерь.

Я вернулся в кабину пилота.

— Доложи состояние меха.

Войтенков ответил не сразу.

— У меня серьезные повреждение корпуса в районе реактора, но броня выдержала. Есть значительные потери силовой установки, поэтому мой максимум на сегодня лишь пятьдесят процентов от возможного.

— Маловато.

— Сам знаю, старик, но без серьезного ремонта, я ничего не смогу сделать. Температура в реакторе скачет как ошалевшая. Я даже отсюда чувствую как горячо там.

Секундная заминка.

— Что-нибудь еще?

— Да, я распорядился, чтобы двое наших остались на месте для патрулирования, пока инженеры и механики будут собирать разбросанный лом. Все это дело пойдет на переплавку. В остальном же все как обычно.

— Хорошо. Давай на базу, а я пока гляну что у меня.

Связь с Войтенковым оборвалась. Я переключил систему в режим диагностики и пока ждал отчета, краем глаза увидел как «Черный Ястреб» моего старого друга сдвинулся с места.

Тяжело переставляя свои могучие ноги, робот едва держал равновесие, то и дело опасно кренясь в сторону. Шаг. За ним следующий. Правая часть была полностью беззащитной — броневые листы и динамическая защита отсутствовали напрочь и даже с такого почтительного расстояния я мог видеть искрившуюся проводку, тянувшуюся от силовой установки и распределявшей энергию во все жизненноважные узлы.

В бою такое был могло привести к гибели машины и пилота, но сейчас, когда шум выстрелов и взрывы остались позади, «Ястреб» мог ничего не бояться и в таком неуклюжем темпе ковылял еще очень долго, пока не скрылся за спинами более уцелевших собратьев, также шагавших обратно на базу.

Система произвела проверку узлов. Отчет готов.

На панели высветилась трехмерная модель боевого меха. «Бешеный Кот» в этот день в очередной раз доказал, что он не зря любим многими опытными пилотами. Пройдя проверку огнем и временем, его броня порой спасала от таких попаданий, после которых многие из машин просто теряли способность двигаться и вести ответный огонь.

Корпус был относительно цел, если не считать зияющую дыру в боку и несколько вмятин, то бой для меха прошел относительно спокойно. Короба с ракетными установками дальнего- и ближнего действия, находившиеся по правую и левую сторону его «плеч» — пусты. Орудия исправны. Вот только гидравлика и система охлаждения оказались не в самом лучшем состоянии.

— Плохо — сказал я сам себе, понимая, что о быстрой дороге домой можно забыть. На естественном охлаждении такая громадина далеко не разгонится, а учитывая расстояние и почву под ногами, путешествие могло растянуться на несколько часов.

— Ты скоро? — вдруг появился голос Войтенкова. — Радары показывают, что ты еще даже с места не сдвинулся.

— Да, — коротко ответил я, — закрывая отчет и готовя машину к движению. — Не жди меня, я тебя не догоню.

— Охлаждение? — как будто читая мои мысли, сказал Войтенков.

— Большая часть жидкости вылилась. Баки пробило осколками.

— Плохо, черт бы его побрал.

— Ну да ладно, не впервой.

На этом разговор закончился. Машина была готова к движению. Система подключила резервные мощности, по корпусу прошлась волна привычной дрожи, когда металл начинал вибрировать, словно мышцы живого человека, после хорошей тренировки. Двигатель подал энергию на движущиеся узлы и спустя секунду правая нога меха сделала свой первый послебоевой шаг.

Поле битвы остывало от жара и крови, пролитой несколькими часами ранее. Испытание Права Владения длилось четвертые сутки и уже сейчас становилось понятно, что победа ускользает из рук Клана Волка, на стороне которого воевало подразделение наемников. Заявка была очень рискованной. Силы обороняющегося противника почти вдвое превосходили атакующих, как качеством состава, так и самих машин. Что можно было сделать, когда в прямой видимости появлялись с десяток сверхтяжелых машин, чья лобовая проекция была защищена от всего, что только могло быть? Почти ничего. Снаряд за снарядом взрывались на корпусе «Громовержца» не оставляя на нем практически никаких повреждений. Хлопушки — разочаровано говорил Войтенков, отсчитывая количество гильз, выпадавших из специального лотка под ноги боевой машины и одновременно уворачиваясь от летевших в его сторону ракет. Все было тщетно. Командование надеялось вымотать противника и одним ударом с фланга заставить оборону расколоться, однако в планы почти всегда вмешивалась погода. Дважды за эти несколько дней разведывательный отряд из четырех «Рысей» пытался совершить маневр в обход укрепрайона, но всякий раз тонул в зыбких песках, будто в пустыне засасывавших все, что попадало в них. Дождь, слякоть, ночью жуткий холод, опускавшийся на планету и превращавший все это в хрустевшее стекло, звук от которого разносился далеко вперед и выдававший местонахождение любой скрытной группы. Задача стояла очень сложная и выполнить ее было первостепенной и главенствующей на данный момент в планах руководства клана.

До базы оставалось несколько километрах, как в эфир ворвался голос Войтенкова.

— Долго тебя не было.

— Я уже на подходе.

— Вижу. Радары ведут тебя еще с самого русла. Твоя крейсерская скорость упала почти вдвое.

— Я же сказал, у меня пробиты баки. Температура в реакторе слишком высокая. Я не могу рисковать.

— Да, ты прав.

На секунду наступило молчание. Я еще раз проверил показание термометра и вывел всю необходимую информацию на панель.

— Ты уточнил насчет потерь?

— Да, — грустно отозвался Войтенков. — Никитин выпал из строя на неопределенное время. Еще один умер прямо на столе у врачей. Это тот, про которого я говорил еще на поле.

— Да, я помню.

— Остальные вроде как ничего, но они устали. Нужно все обговорить. Руководство Клана собирает Совет и хочет, чтобы мы присутствовали на нем.

— Зачем?

— Сложно сказать. Я знаю, что наемников обычно не посвящают во внутренние дела Кланов. Но сейчас видимо другое время и им нужно знать мнение каждого, кто воюет на их стороне.

— Сходи за меня.

— Ты уверен?

— Да.

— Хорошо, думаю, они не будут против.

Вскоре его голос пропал и на смену ему пришло радиошипение, мерзко врезавшееся в уши во время движения.

Весь оставшийся путь прошел в полной тишине. Яркие лучи прожекторов, встретившие меня у входа, скрестились, и чей-то громкий голос, вещавший откуда-то сверху, потребовал остановиться для предварительного осмотра.

На корпусе имелось несколько отметин — своего рода знаки отличия для громадных машин, по которым каждый желающий мог определить принадлежность боевого меха к Клану, его возраст, боевой опыт пилота и статус, которым тот обладал среди остальных воинов. Но сейчас, после боя, когда на корпусе все было черным-черно от сажи и осколки снарядов, а так же отметины лучевого вооружения, буквально изрезали машину вдоль и поперек, разобрать в опустившейся тьме ночи, что там было начертано оказалось почти невозможно.

— Выйди на мостик! — все еще вещал голос сверху.

Я встал с кресла, расстегнув ремни безопасности. Открыл люк и выбрался на поверхность, где сразу попал под перекрестный свет нескольких особо мощных прожекторов и сковывающего холода. Они били ярко, так ярко, что мне пришлось закрыть лицо рукой и смотреть в сторону «голоса» лишь из-подо лба, стараясь избегать света.

Прошла минута. Температура падала все ниже и стоять на месте становилось все более опасно.

— Долго шли, командир.

— На то были причины, — в ответ крикнул я я, не убирая руку от лица.

— Можете следовать установленным маршрутом. В боксе вы получите всю необходимую техническую помощь.

Огромный комплекс. Несколько десятков квадратных километров стали и бетона. Два корпуса жилых помещений, бесчисленное количество складов, громадные боксы, снабженные всем необходимым для обслуживания и ремонта боевых машин прямо с боя, космопорт и еще черт знает что. Система охраны и слежения, установленные по периметру комплекса, замыкали и без того хорошо охраняемую зону от внезапного нападения, а постоянные патрули лишь довершали общую картину, которую можно было описать всего несколькими словами — полная безопасность.

Здесь постоянно что-то строилось, обустраивалось. Нельзя было сказать, что хотя бы один день прошел просто так. Нет. То и дело где-то возникали новые здания, охранные пункты, вышки слежения и многое другое. Как грибы после дождя вокруг ограждения поднимались ДОТы и минные заграждения, казалось, Клан тратил на все это немыслимые ресурсы, что шло вразрез с негласным правилом: экономить на всем, на чем только можно. Но обученный горьким прошлым, Клан Волка никогда не жалел денег на безопасность и идя вперед, и решая территориальные вопросы, первым делом решал вопрос безопасности.

— Ну вот, — послышался голос Войтенкова, когда машина наконец встала в бокс, испустив причудливый свист и наконец заглохнув.

Я выбрался на поверхность, ожидая когда персональный лифт поднимется на верх и я смогу войти в него. Снизу машина выглядела очень плохой. Броневые листы налипли один на одного, после попадания в корпус машины протонно-ионного излучателя. Луч вошел почти под прямым углом и прожег броню насквозь, заставив толстые листы расплавиться, как кусок масла, и стечь тоненькими струйками вниз ближе к ступням. Дыра была поистине огромной. На глаз диаметр был ничуть не меньше двух-трех метров, но и этого оказалось достаточно, чтобы повредить систему охлаждения и почти задеть реактор.

— Проклятье. — Войтенков подошел ближе, когда я вышел из лифта. — Тебе не стоило лезть на рожон. Посмотри, что стало с машиной.

— Я был впереди, что мне еще оставалось делать? — потом с секунду помолчал и продолжил. — Что сказал Совет?

— Они обеспокоены.

— Правда?

— Да, — Войтенков кивнул головой. — Руководство Клана дало Хану Диккерсу неделю на завершение Испытания на Право Владения. Прошло четыре дня, а Клан Волка уже понес слишком серьезные потери в этом споре и конца и края ему не видно.

— Они не отступят? — поинтересовался я, хотя знал ответ.

— Скорее Хан Джером Унисон признает себя дезгрой, чем Клан сделает это.

Войтенков осторожно осмотрелся — в боксе было пусто, но говорить подобное вслух было опасно для жизни.

— Значит нужно готовиться к еще одной мясорубке, — я сделал шаг в сторону.

Вскоре появился и механик. Молодой паренек, всего восемнадцати лет от роду, он был высок, смугл и чем-то похож на моего первого инструктора, только на двадцать лет моложе. Казалось, он был болезненно худощав, но в этих жилистых руках и вытянутом, как у богомола, теле, хранилось куда больше силы, чем могло казаться на первый взгляд.

Его привязали ко мне сразу, как только территориальный спор между Кланами вошел в свою горячую стадию. Прибыв на базу в составе бинария, мальчугану мало что довелось видеть и весь его мир сосредотачивался на болтах и гайках, крутить которые ему приходилось почти каждый день.

— Я прибыл как только мог, — юношеским голосом отрапортовал механик, приставив руку к непокрытой голове.

Я дал сигнал Войтенкову, что разговор о прошедшем еще будет продолжен, а сейчас мне стоило рассказать, чего я хотел от своего механика, ведь работы для него было очень много.

— Вас здорово потрепало.

Взгляд оценивающе скользнул по остывшему корпусу машины и остановился на самых тяжелых повреждениях.

— Это ведь ПИИ? Я прав?

— Да, — одобрительно кивнул головой.

— А это РДД? Характерные следы.

Смышленый парень. Жаль, что он не смог стать воином, кто знает, может быть именно он помог бы решить судьбу Клана в недалеком будущем.

— А это шрапнель. Но не близко. Взрыв был далеко, вас только задело.

— Почему ты так решил? — не без любопытства поинтересовался я, идя в след за механиком, на котором роба была слегка великовата и подобрана в спешке, как будто человек, ранее носивший ее, умер и ему не оставалось ничего как взять со склада то, что было.

— Видите это, — он указал на продолговатые отметины. — Начинка прошла по касательной. Взрыв был далеко, наверное мина или фугас. Мех задело лишь отчасти и поэтому не причинило никакого вреда.

— Откуда такие познания, парень, ты ведь никогда не выходил в бой?

Он опустил взгляд.

— Я много читал.

— Разве это разрешено?

— У нас было много литературы в учебном центре на Лире. Я прочел ее всю. Инструкторы закрывали глаза на это, поскольку половина из сиб-группы отсеялась уже на второй месяц.

— О чем именно ты читал?

— Типы повреждений, характерные следы, отметины. Воспоминания воинов прошлого, ТТХ мехов Клана и многое-многое другое. Каста техников — это особый слой. Хоть мы и не воюем напрямую, но именно от нас зависит подготовка мехов. Однако это мало кто ценит, считая, что так и должно быть.

Мальчуган опустил взгляд, потом коснулся ладонью обгоревшей броневой плиты и опять заговорил.

— Как там все прошло? — вдруг выпалил он, широко открыв глаза. — Я слышал грохот. Он доносился до базы с невероятной силой. У кого-то взорвался реактор?

Я вспомнил взрыв во время боя. Характерный, самый страшный, который только мог произойти в пылу сражения. Стая ракет впилась в разодранный «Лиходей». Судьба его решилась быстро. Короткая вспышка, потом детонация оставшегося боекомплекта. Динамическая защита не смогла отклонить веер стремительно опускавшихся ракет, после чего реактор рванул, разбросав остатки меха на несколько километров вокруг. Мы все это видели. Облако пыли, грязь, гриб из пепла и песка. Ударная волна, расползавшаяся во все стороны, едва не опрокинула боевой робот. Он накренился, я автоматически дернул штурвал в противоположную сторону и перевел мощности на второй край, дав возможность двигателям выровнять положение и не дать случиться худшему.

— Я думаю это тебя не касается… — потом замялся, понимая, что не могу вспомнить имя своего техника.

— Уильям, меня зовут Уильям, но друзья по сиб-группе всегда звали Билл.

— Да, Билл. Займись лучше моим мехом, а бой оставь мне, — я уже собирался уходить, как он вновь окликнул меня.

— Но ведь он был, правда? Скажите, ведь был?

Мне пришлось остановиться.

— Да, — коротко ответил, после чего продолжил идти.

Офицер молча посмотрел в мою сторону. Вроде все как всегда. Протокольные нюансы, бумажки, записи в отчет и многое другое. Потом наклонился, чтобы сделать последнюю пометку и обратился ко мне.

— Что ты можешь о нем рассказать?

— О ком?

— Твой техник, — офицер откинулся на спинку кресла и немного повернулся на бок. — Ты говорил, что у вас с ним наладились дружеские отношения.

— Он был мне как сын. Странное чувство, но за время, что я пробыл на той базе и воевал на стороне Клана Волка, мне почему-то приглянулся этот паренек. Его тяга к машинам — клянусь, он разбирался в железе лучше, чем я. Мог одним взглядом дать оценку повреждениям любой машине, а потом немедленно приступить к ее ремонту. Это же бесподобно! Таких мало где можно было найти и самое печальное, то, что сам он до последнего жалел, что не прошел Аттестацию и вылетел за долго до ее начала.

— Ты знаешь как это случилось?

— Да, — я попытался вспомнить все детали. — Мне удалось заполучить личное дело Билла и ознакомиться с ним. Небольшая папка, — я выпрямил большой и указательный пальцы, указывая на толщину содержимого.

— Расскажи.

— Он прибыл на Лиру еще юнцом. Сиб-группа, двадцать человек — половина мальчиков, половина девочек. Ничего особенного. Согласно сопроводительным документам, все они были «детьми» Кайла Моргана и Екатерины Долговой. Вторая партия. Первая за три года до этого ушла на Майлз-12 и спустя время пополнила ряды штурм-легиона. Дальше их путь я не отслеживал. Уильям шел вторым с конца, согласно «описи» инструктора Диллана и как он сам выражался «вызывал крайнюю неприязнь, выливавшуюся в агрессию по отношению к сибу». Этот Диллан называл его браком. Исключением, когда евгеническая программа давала сбой и среди отборного материала почему-то появлялись подобные ему. Парень был умен, соображал быстрее своих сверстников и усваивал информацию в любых объемах за считанные минуты, но вот физические данные: сила, ловкость, выносливость, и многое другое, без чего будущий пилот просто не мог обойтись, были его слабым местом. Диллан не стал церемониться и вышвырнул мальца на вторых предварительных Испытаниях.

— Разве евгеническая программа не отсеивает таких еще на стадии тестирования?

— Не знаю, — я пожал плечами, глядя в распахнутое каменное окно, где теперь нельзя было ничего разглядеть из-за навалившейся тьмы. — Я не генетик, меня учили смотреть в электронный прицел, а не в микроскоп. Однако парень мне понравился.

— Только этим? У нас было много толковых техников.

— Толковых много, таких как он — больше нет.

Офицер вернулся к своим делам.

— Ты говорил, что Совет был обеспокоен ситуацией. Что они говорили?

— Не знаю. На заседании присутствовал Войтенков. Он лишь сказал, что хан Диккерс был вне себя от ярости. Неделя на все, из которых четыре дня сплошные потери. Клан потерял уничтоженными два звена, еще три тяжелых меха нуждались на тот момент в серьезном ремонте, в то время как разведка не могла даже приблизительно оценить масштаб ущерба нанесенного Клану Отпетых.

— В чем ты видел провал Испытания на Право Владения?

— Мы плохо подготовились. Клан Волка недооценил противника, считая, что находясь вдали от своих родных мест, Отпетые банально не смогут закрепиться на столь неудобном участке планеты. Плюс, отсутствие прямого снабжения. В самом начале я даже понимал хана, почему тот выставил столь рискованную ставку, уменьшив количество сил со своей стороны чуть ли не вдвое, но потом, когда мы впервые встретились лицом к лицу с противником, мое мнение кардинально изменилось.

— Почему? — офицер внимательно слушал, отложив в сторону ручку и бумагу.

— На их стороне был не только численный перевес и сила сверхтяжелых мехов. Они очень грамотно оборонялись. Стреляли только наверняка, отрезая тяжелые машины от легких и расстреливая каждую из них из определенного типа вооружений. Никогда не лезли на рожон и всегда сторонились лобового боя, укрываясь за каменными холмами планеты. Я за четыре дня увидел перед собой только восемь машин противника. Восемь из двадцати шести. Они даже не сражались на полную мощь, в то время как мы разбивали себе лбы, пытаясь пробиться через первую линию обороны.

— К чему ты клонишь?

Я усмехнулся, не торопясь с ответом. Потом вопрос повторился и на этот раз более серьезно.

— Мы на допросе, старина, не заставляй меня силой вытаскивать из тебя показания.

В этот момент в кабинет вошел охранник. Едва переступив порог, высокий смуглый мужчина выпрямился, как струна, и тут же доложил.

— Извините, что отвлекаю, я знаю, что сейчас допрос, но на втором ярусе беспорядки. Требуется ваше вмешательство.

— Что за черт?! — недоумевая выкрикнул офицер, приподнимаясь со своего места.

— Вам лучше прибыть на место лично. Я присмотрю за преступником.

Офицер нехотя поднялся, накинул на плечи китель и направился к выходу, где вскоре пропал, оставив после себя длинный шлейф сигаретного дыма, тянувшегося за ним, как нитка за иголкой.

Глава 3

Время всегда играло против нас.

Моменты жизни любого пилота можно было разделить на несколько частей: рождение, когда металлическая утроба евгенической лаборатории выплевывала на свет новоиспеченное чадо, концентрированное нечто, где сплелись гены тех лучших, что когда-то отдали жизнь на алтарь служения Клану, потом подготовка, переброска на планету-полигон и следом Аттестация. Достаточно просто для людей, которые с самого рождения жили мечтой о славе.

Или о смерти.

Сиб-группа мало чем отличалась от многих, что давным-давно, еще на заре эпохи великих войн и легендарных сражений, ступили на пустынную планету Ут, где температура никогда не поднималась выше восемнадцати градусов по Цельсию и ветры, бушевавшие по всей ее поверхности, подхватывая песок, наждачным полотном проносились по округе, скребя и больно режа молодую, еще не успевшую огрубеть, кожу едва оперившихся подростков.

Я помнил тот день как будто это было вчера.

За спиной завопил двигатель — транспортный корабль, похожий на сгорбившегося старика и прозванного из-за своей сутулости «жуком», сложил металлические крылья, выпустив в воздух последнюю порцию отработанной энергии.

Было холодно.

Жутко.

Мы сбились в круг, как стадо овец в холодную ночь, думая, что таким образом сможем согреться все вместе, но вскоре рассыпались в стороны, гонимые налетевшем невесть откуда ветром.

Он шумел и крутился. В небе появилась воронка и дьявольские искры молний, расколов небесную твердь, расползлись вдоль чернеющих облаков причудливым узором.

Да, мы все это помнили.

Сколько нам было? Пятнадцать лет.

Я помнил свой первый шрам, полученный после удара кнутом, помнил все команды инструктора и то, как злобно он взирал на каждого из нас, будто выискивая очередную жертву для своих испытаний.

Бег, затем короткая остановка.

— Упор лежа принять!

И вся группа, как один живой организм рухнула на каменную землю, ударяясь руками об острые края разбросанных глыб.

Кровь.

Пот.

Крики о помощи.

— Отжимаясь отдыхаем!

Затем бег, опять короткая остановка.

Он был стар, если такое слово вообще было уместно для человека, счет жизненных лет которого был неизвестен нам до самого конца. Многочисленные складки на его лице., будто запечатлевшие в себе всю суровость и злость этой планеты, испещрили его физиономию. Он был настоящим воплощением страха и ненависти, которое тот испытывал ко всему живому, что прибывали на эту планету.

— Раз-два! Раз-два!

Муштра не кончалась.

Стихая ближе к вечеру, она возобновлялась с новой силой утром.

— Раз-два! Раз-два! Не вижу ваших радостных лиц!

Ни мне, ни кому бы то ни было так и не довелось узнать его имя.

— Зовите меня инструктор.

Короткое имя, звенело машинным голосом в его горле, отдаваясь от металлических стен наспех построенных бараков и наводя ужас на парней и девчонок, так близко похожих друг на друга.

Отец — Эдвард Гувер, высокий мужчина средних лет. Я видел его фотографию только однажды, в кабинете мамаши — так мы называли единственную женщину в нашем окружении, учившую нас всему, что требовалось евгенической программе сразу после рождения. Она мало говорила о наших родителях, почти не распространялась о том, что все мы одного поля ягоды и должны называть друг друга братьями и сестрами, вместо «сиб», столь странного и мало о чем говорившего нашему детскому слуху названия. Гувер погиб. Погиб как герой, впрочем как и все те, кто своими подвигами заслужил право быть источником новых поколений настоящих воинов. Про мать я так ничего и не узнал. Кто знает, может это и было к лучшему, ведь в каждом из нас была частичка наших предков, подаривших нам жизнь и впустивших в этот суровый мир…

В тот день инструктор вызвал меня к себе поздно ночью. Сразу после отбоя, когда ветер за стенами бараков выл, словно изголодавшийся зверь и на улице можно было схлопотать десяток порезов от поднятой металлической шелухи, взвинченной в смертоносный вихрь местным ветром, я все же не мог сказать «нет» и, прикрывшись плащом, направился вперед, согнувшись и двигаясь все дальше от моего нового дома.

В конце концов я чуть было не заблудился. Видимость упала почти до нуля и каждый шаг был шагом в неизвестность.

— Ты опоздал, — коротко произнес инструктор, когда я смог переступить порог его дома.

Здесь было тепло — не в сравнение с тем местом, где пришлось ночевать нам всем. Горела лампа, в углу стояла небольшая, но аккуратно заправленная кровать. Несмотря на поздний час она так и не было раскрыта, а сам инструктор не желал ложиться спать, оценивающе поглядывая в мою сторону.

— Ты опоздал, — повторил он, вырывая из моих рук плащ и стряхивая на пол жмени песка, осевшего в складках одежды, после чего вернулся обратно за стол.

— Я шел так быстро как мог.

Он согнул руку и посмотрел на наручные часы, потом взглянул на страницу журнала после чего заявил.

— Время 01:28, вызов был сделан 01:10, от бараков до меня не больше шести минут хода «вразвалку».

— На улице ураган, — попытался оправдаться.

— А мне какое дело?

Его взгляд стал враждебным и в воздухе тут же возник металлический блеск, больно ударивший мне по лицу.

Я так и не понял, как он успел это сделать. Не смог увернуться, не смог отбежать, чтобы не получить этот удар, но в миг, когда по щеке потекла кровь и слезы вопреки моему желанию упали из глаз, я осознал какую ошибку допустил, когда попытался открыть свой рот.

Все случилось очень быстро. Он вскочил со своего места, следом бросился ко мне и только вовремя поднятые руки, скрещенные в защитном блоке, смогли погасить часть тех мощных ударов, что обрушились на меня после хлесткого удара кнутом.

В конце концов, когда наказание подошло к концу и силы, мои и его, иссякли окончательно, я уже не мог стоять на ногах. Он схватил меня за шкирку, выволок за пределы помещения и вышвырнул на улицу, крича и матерясь, что в следующий раз я так легко не отделаюсь.

Ветер усиливался. Песок больно резал глаза и плащ, оставшийся там, с другой стороны дверей, мог бы помочь мне.

Я возвращался с чувством горького сожаления. Слез не было, я боялся плакать, боялся, что песок налипнет на мокром лице и станет еще только хуже. Шел обратной дорогой едва держась на нога, двигался очень медленно, ориентируясь исключительно на тусклый свет охранных фонарей, блекло мигавших в самом конце пути. Уже у входа в барак я чуть было не упал — так сильно ноги пострадали после ударов инструктора, что мышцы чуть ли не кричали от боли и содрогались от малейшей нагрузки.

— Что случилось? Как ты?

Она встретила меня тем самым приятным голосом, что каждый из нас помнит до самой смерти. Звонкий, но в то же время по-матерински тихий, затрагивавший какие-то внутренние струны души и заставлявший успокаиваться даже в самые тяжелые минуты жизни.

Я лег рядом с ней, на отдельную койку, стоявшую в углу и прикрытую небольшим тонким махровым одеялом. Девушка приподнялась, взглянула на меня и включила ручной фонарик, спрятанный ею во внутреннем кармане-секрете еще во время погрузки на транспортный корабль. Свет больно ударил в глаза — она чуть было не закричала. Потом выпрямила руку и дотронулась до набухшей щеки, начинавшей приобретать черно-синий оттенок. Глаз слегка заплыл, но смотреть было возможно. Я держался руками за живот и едва мог говорить, ведь каждый вздох или того хуже — кашель, чуть ли не вырывал нывшие ребра, размятые мощнейшими ударами инструктора всего несколько десятков минут назад.

— Он бил тебя?

— Да, — кивнул я, осматриваясь по сторонам и слыша, как начинают просыпаться остальные сибы.

— Почему?

— Я опоздал. Потратил слишком много времени.

Гул от ветра пробивался даже сквозь стены барака. Девушка обратила на это внимание и немного наклонила фонарик вниз, чтобы он не бил так ярко.

— Но на улице такая погода.

— Я знаю.

Внезапно ко мне подошел Антон. Мальчуган всегда был немного неуклюж, как бегемот, грузно выползавший из пруда на сушу, двигался рывками и чаще напоминал робота, чьи шарнирные соединения давно требовали смазки, но в этот раз он как-то ловко перепрыгнул через стоявшие койки со спящими сибами и сразу оказался возле меня.

— Дай сюда.

Он выхватил фонарик из Светы, направил его яркое пламя мне прямо в лицо и чуть было не рассмеялся, видя что сейчас представляет собой некогда приятное личико молодого парнишки.

— Похож на отбивную в нашей столовой.

— Разве так можно, Антон. У него кровь.

— Ну и что? Подумаешь. У нас у всех была кровь.

— Но он бил его ни за что!

— Тихо ты!

Я выпрямил руку и взял фонарик себе.

— Хватит, — сказал я, выключая гася яркий луч. — Нужно спать. Завтра он вернется и все начнется по новой.

Наступило молчание. Кто-то из противоположного угла проснулся от нашего разговора и мерзко выругался, потребовав «заткнуться и спать». В этом голосе я узнал Виктора. Узнали его и остальные, послушно разойдясь к своим кроватям и тут же спрятавшись под одеяло.

— Тебе больно, правда? — спросила она украдкой, говоря почти шепотом.

— Мне больно, Света. Очень больно.

— Бедненький, — он протянула руку и погладила «шишак» на щеке, касаясь своими тоненькими пальчиками, приятное тепло которых тут же отозвалось непроизвольным сокращением мышц по всему телу.

Она была красивой. Почти идеальной, как мне могло казаться на тот момент, ведь на протяжении всей нашей жизни, начиная от зачатия и рождения внутри металлической утробы и заканчивая этой ночью, я постоянно видел ее рядом с собой. Ее красивые голубые глаза и лицо, сочетавшее в себе все самое прекрасное и идеальное, вызывали у меня чувство притяжения, которое нельзя было заглушить никакими средствами. Она, как магнит, всегда притягивала к себе, а я и не пытался сторониться, всматриваясь в ее глаза и понимая, что в какой-то степени смотрю в лицо своей матери, которую никогда уже не увижу.

Мы все были похожи друг на друга. Словно близнецы, каждый из нас хранил в себе частичку отца или матери, отразившихся на нашей внешности. Кто-то был высок и смугл, как отец, у кого-то кожа оказалась белой, словно снег, подобно той, что, наверное, была у матери. И глаза! Голубые. Густые русые волосы. Я унаследовал от матери больше, чем того предусматривала евгеническая программа и лишь физические данные: сила, выносливость, быстрота реакции, коей славился мой отец, оказалось во мне развито гораздо сильнее чем у других. Но внешность играла большую роль.

Я помню день, когда попросил свою мамашу показать фотографию отца поближе.

Она встала со своего места, нехотя проследовала до стены, где висела фотография моего давно умершего отца и, сняв маленький портрет, поднесла ко мне.

Тогда я впервые смог разглядеть его лицо поближе.

Мужчина средних лет, с длинным шрамом, протянувшемся по лицу, как будто бритвенно-острым лезвием невидимая рука полоснула его. Прямой взгляд, едва заметная щетина и скол на подбородке. Я так и не узнал откуда он взялся, да и был ли в этом смысл, когда его гены были во мне, как часть громадной мозаики, моя натура, характер, даже внешность и черты лица были воплощением его самого во мне и в тех сибах, что спали рядом в старом бараке, наспех построенном из подручных материалов другими сиб-группами до нас.

Утром «шишак» немного уменьшился в размерах, но все еще был огромен. Некоторые братья-сибы посмеивались надо мной на предрассветном марш-броске, но я старался не брать в голову подобное, осторожно поглядывая в сторону инструктора.

— Раз-два! Раз-два! Шире шаг!

Он бежал параллельно нашей колонне и не отставал даже на шаг. Несмотря на мерзкую погоду и низкую температуру, отчего изо рта во время дыхания вылетал пар, инструктор бежал по пояс голый, показывая всем нам, что никакая погода не может остановить его, если он сам этого не захочет.

У финиша, когда мы свалились без сил возле громадного валуна, закатившегося сюда с небольшого крутого пригорка, он дал нам слегка отдохнуть.

Дышать в окружавшей со всех сторон песчаной буре было почти невозможно. Легкие надувались, как кузнечные меха, а инструктор даже не думал останавливаться.

— Самое главное, кадеты, это ваше тело. Оно ваше оружие и вы должны уметь с ним обращаться. Слабость, хлипость, неумение дышать во время длительного марш-броска, а так же неуемное жранье во время обеда перед броском — все это делает вас уязвимыми перед обстоятельствами. Будущий пилот в первую очередь должен рассчитывать только на себя. Мех не сдвинется с места, если внутри не будет живого пилота. Вы не сможете прицельно вести огонь, если взгляд ваш будет «замылен», а сердце в груди трепыхается, словно белка в колесе. Научитесь понимать свое тело и подчинять, тогда и управление шестьюдесятью тоннами смерти покажется вам простым развлечением.

Он еще долго говорил нам о правилах, о том, что нас ждет и как все это пройдет. Говорил и о тех, кто не сможет дойти до Аттестации и отпадет, как сгнившие гроздья, пополнив ряды низших каст.

Это вызывало страх. Мы все знали, что этот день наступит, что однажды нас поставят перед фактом и натравят друг на друга, заставив сражаться на поле боя за заветное право носить звание пилота боевого меха. Но то, что из двадцати человек, детишек, едва успевших понять как им жить дальше, до Аттестации дойдет от силы пять-шесть, а сдать и вовсе смогут лишь единицы, стало для каждого из нас потрясением.

Он ждал нашей реакции, но сил не было даже на то, чтобы отреагировать на сказанные им слова.

Потом инструктор разделил нас на пары и распределил на открытой местности, поглядывая в сторону надвигающейся бури.

— У вас будет шанс, прямо сейчас, на своем примере доказать мне, что вы не зря несете в себе гены великих. Покажите на что вы способны и в будущем Клан вознаградит вас, если вы, конечно, будете достойны этого.

Потом наступило молчание.

Он встал неподалеку и подзывал по одной паре к себе в импровизированный круг, где через секунду начинался бой.

Парень с парнем, девушка с девушкой, иногда, когда ему хотелось изюминки, он плевал на правила и выставлял разнополые пары на бой, наблюдая, как начинается заведомо неравный бой. Тех, кто отказывался бить своего соперника, тут же наказывал ударами кнута. Несколько раз витиеватый хвост ручной змеи вздымался вверх, а потом со свистом опускался на плечи парней.

Крик и боль.

Затем снова приказ сражаться.

Кто-то соглашался, кому-то было все равно и он отказывался поднимать руку на неравного соперника. И только Виктор безо всяких слов выходил против любой из девочек-сибов, нанося размашистые удары, будто ударяя кувалдой. Через несколько минут песчаная арена оказалось алой от пролившейся на ней крови.

Марина и Джейна не смогли покинуть круг самостоятельно и девочек буквально на руках вынесли те, кто отказался биться в таких условиях.

Хотя политика Клана и была против такого, но в реальном бою пол не имел значения. Иной раз женщины проявляли себя куда лучше, чем мужчины, но здесь, когда нам всем не было еще и двадцати, схватка напоминала кровавое побоище. Ни одна из девушек не смогла победить своего оппонента. Лились слезы, текла чужая кровь, а он продолжал вызывать на бой сформированные пары.

— Последняя двойка! — прокричал инструктор, сжимая в руках окровавленный кнут.

Я посмотрел на Свету и тяжело вздохнул.

— Я постараюсь не бить.

— Он все равно увидит и тебе достанется больше всех.

Мы вышли в круг, встали один против одного и бросились в центр по команде, где сцепились в драке, будто и не было между нами никакой симпатии. Она била так сильно как только могла. Силенок ее едва хватало на то, чтобы нанести мне какую-то боль. Я старался тянуть время, поддавался, уворачивался, бросал ее на землю и уходил назад, выжидая момент, когда инструктор остановит бой. Но он не останавливал. Он будто читал мои мысли и только подгонял, выкрикивая всякие гадости в мою сторону и подстегивая к кровопролитию.

В воздухе то и дело возникала черная змея. Хлыст разрезал пространство над головой, мерзко стрекоча, потом улетал обратно и вновь оказывался в руках инструктора.

— Где удары, салага! Я не вижу твоего «контакта».

Наконец, настал момент, когда Света уже не могла стоять на ногах. Силы ее подошли к концу и мне просто требовалось нанести последний удар, чтобы все прошло как надо.

Она кинулась ко мне, выбросив руки вперед и на лице ее появилась злоба. Что это было? Почему она так сделала? Но перед тем, как чужой кулак встретил ее и маленькое тельце рухнуло на каменную поверхность планеты-полигона, удар хлыста, возникший из ниоткуда, оказался неминуем.

Огненная резь коснулась спины, отчего вся кожа натянулась, будто на дубильном станке. Я закричал, закрутил руку за спину и попытался коснуться того места, но не успел. Ноги подкосились. Перед глазами все поплыло. Следующее, что я почувствовал была каменная земля, соприкоснувшаяся со мной во время падения.

Конец.

На этом все и закончилось.

Из груди вырвался стон. Огненная боль, растекавшаяся по всей спине вдоль позвоночника, не думала стихать. Сжав зубы из последних сил, я попытался подняться. Открыл глаза и, едва оторвавшись от земли, тут же был вбит в нее сапогом инструктора.

Его лицо мне запомнилось на всю жизнь. С тех пор прошло почти четыре десятка лет, а этот взгляд и смех снится мне по ночам. И тот бой, и кровь, и боль, и шрам, сохранившийся до сей поры. Все это осталось со мной, даже спустя столько лет.

Он прижал меня к земле, распустив черную змею в своей руке и давая ей опуститься мне на шею. Потом посмотрел на лежавшую рядом Свету и вскинул хвостатое чудовище вверх. Воздух над головой вспыхнул — кнут рассек пространство, смертельно изогнувшись, потом пролетел еще несколько метров и врезался в землю у самой головы, раздробив лежавший на том месте камень.

Это было предупреждение. Возьми он слегка левее и вместо камня раскололась бы моя голова. Света простонала. Я повернул голову и увидел как она встала, пошатываясь из стороны в сторону и держась руками за ребра. Песчаная буря была уже рядом. Ветер вокруг усилился до невозможности и вскоре, спустя каких-то десять секунд, непроглядная стена пыли накинулась на нас, поглотив под собой импровизированную гладиаторскую арену и всех кто находился рядом.

Девушка упала, не выдержав сильного ветра. Рухнула почти на то самое место, откуда с таким трудом смогла подняться. Я попытался встать и помочь ей, но нога инструктора крепко прижимала меня к земле. Удивительно, но несмотря на шквальный ветер, режущий песок, превратившийся из безобидной осадочной горной породы в смертоносную наждачную бумагу, мужчина не сдвинулся с места. Он стоял, словно каменное изваяние, не чувствуя боли и страха перед стихией.

— Видишь! — кричал он, поглядывая на меня своими красными от прилившей крови глазами. — И так будет каждый раз, если ты вздумаешь дурить меня, салага!

Он вытянул руку с кнутом в сторону Светы, указал на нее и снова заорал во все горло, пытаясь перекричать шум свистевшего ветра. — Отныне и впредь, вы будете драться друг с другом всякий раз, когда я захочу этого! Теперь никаких правил, никаких условностей, только настоящий бой, из которого должен выйти лишь один!

Затем он закинул кнут за спину — ветер поднял хвостатое чудовище и подхватил, вздыбив окровавленное орудие к самому небу. Неподалеку появился смерч. Громадная воронка крутилась в смертельном танце всего в каких-то паре сотен метров от нас, засасывая в себя все, что было возможно.

Я стал ощущать как земля подо мной затряслась, как забегали мелкие камушки и песок, словно оживший, задвигался в сторону смерча.

— Ну, а теперь посмотрим из какого ты теста!

Он выждал еще несколько секунд, пока смерч не приблизился на опасное расстояние. Теперь стоять на месте стало опасно.

Он убрал ногу — грудь сразу отозвалась, заныв колющей болью в ребрах, сделал несколько шагов в сторону и тут же пропал из виду, утонув в кружившемся повсюду песчаном тумане.

Наконец, я смог подняться. Силы все еще оставались внутри меня, но ветер, безжалостный, резавший кожу на лице, словно наждачкой, прижимал к земле, то и дело заворачивая края старой куртки за голову.

Света что-то крикнула. В шумевшем гуле песчаной бури я смог разобрать лишь собственное имя и еще несколько слов. Сделал усилие, выпрямил ноги и оттолкнувшись ими от каменной земли, выскочил вперед, подбежав к ней так быстро как это было возможно.

Она лежала на месте, закрыв голову руками. Под головой увидел кровь. Света посмотрела на меня и только сейчас я сумел заметить как сильно разбита бровь и губа, покраснев от свернувшейся крови и песка, налипшей на них сразу после этого.

— Где он?

Я отрицательно покачал головой.

— Я не могу встать!

И тому были причины.

Смерч приближался к нам с устрашающей быстротой и бежать под давлением кружившегося ветра и режущегося песка было просто невозможно. Его громадное тельце вытянулось до самого неба и изгибалось, будто ожив и танцуя в такт навевающему ветру.

Я снял с себя куртку, накрыл тело Светы и лег рядом с ней, обхватив руками и прижав к себе так сильно, что почувствовал как трепетно бьется ее сердце и как тяжело ей было дышать.

Вскоре стихия настигла нас. Я ждал худшего. Думал, что это последний момент в моей жизни, когда я смогу увидеть живое человеческое лицо. Ждал, когда смерч поднимет нас всех, закрутит в своих объятия, а потом сбросит с огромной высоты, разбив о каменную поверхность планеты, как два неподатливых желудя.

Песок залетал под куртку, засыпал глаза и не давал нормально дышать. Я попытался слегка приподнять его часть возле головы и посмотреть, что же там творилось с другой стороны. Но стоило мне только сделать это, как куртка взвилась вверх и чуть было не улетела в самое небо. В последнюю секунду я успел схватить ее и прижать обратно, но за эти несколько секунд, что пространство открылось моим глазам и я смог разглядеть бушующую стихию вокруг нас, смерч был прямо возле нас.

Его разинутая пасть искала своих жертв. Рвала камень, поднимала их и крутила, как безобидные игрушки, после чего раскидывала в разные стороны. Дождь из глыб и каменного ливня падал с неба непрерывным потоком. Несколько особо крупных кусков рухнуло в нескольких метрах и чуть было не задели нас.

— Не смотри! Прошу закрой нас!

Света боялась. Она стремилась укутаться в куртку и закрыла глаза руками.

Я сделал то, что она просила, но любопытство не давало мне покоя. Еще несколько раз я попытался взглянуть из-под куртки наружу, что же там творилось, но едва ли мог рассмотреть хоть что-нибудь отчетливое — песок стеной вращался вокруг нас и только блеклое сияние едва пробивавшегося солнца, давало понять, что мы все еще живы.

Спустя двадцать минут все затихло. Горы песка оказались возле нас. Несколько крупных осколков лежали воле нас и были похожи на громадные остроконечные зубы, вырванные из пасти дракона и выброшенные наружу.

Я стряхнул насевший на спину песок, попытался встать, но тут же упал, сраженный невидимой болью внутри тела, оставшейся еще с того самого поединка, где мы со Светой схлестнулись в неравном бою. По спине текла кровь. Я чувствовал как теплой струйкой алая жидкость стекала вдоль позвоночника, что стало неприятным знаком для меня.

Я повернулся, попросил девушку посмотреть то самое место, куда вцепилась черная змея инструктора и едва задрав куртку, услышал как она закричала. Зрелище видимо было не самое приятное и по взгляду, увиденному мною как только я повернулся к ней, стало понятно, что дело худо.

— Там… там будто разрезано ножом.

На этом все и закончилось. Я перевернулся на бок, стараясь держать спину прямо и не нагружать ее лишний раз, вспомнил как мамаша — та самая женщина, что заменила нам всем настоящую мать, рассказывала и объясняла как следует себя вести в таких ситуациях и главным, что усвоил из ее уроков — было хладнокровие. Кровь едва ли могла испугать меня в тот момент, но вот боль — острая словно бритва, появлявшаяся неожиданно и бившая так сильно, что скулы сводило в разные стороны, невозможно было терпеть вечно и в последний момент, когда я и Света решили подняться и направиться обратно к баракам, я не смог сдержаться и закричал. Так сильно и пронзительно, что из глаз полились слезы и мир поплыл, как будто водяной. Я пошатнулся, начал клониться в сторону и все мое тело в одночасье стало неуправляемым.

Голоса. Шум вокруг нас. Гул удаляющегося ветра.

Все это оказалось приглушенным и напоминало звук из канализационной трубы, когда любой крик и шорох становился низким и басистым, лишенным чего бы то ни было человеческого или природного.

Света попыталась меня удержать, но все напрасно. Я упал, рухнув раненой спиной на острые камни, многократно усилив те неприятные ощущения, что свалили меня с ног.

Мир стал черным.

Я слышал ее голос. Пытался ответить. Но язык предательски отказывался шевелиться, выдавая наружу нечленораздельные звуки и непонятные слова.

Потом мрак.

Сложно сказать сколько мне пришлось пролежать в таком состоянии, но, когда мне удалось выбраться из него и посмотреть, что же все-таки произошло, вокруг уже было тепло.

Кровать подо мной немного скрипела. Пружины под матрацем изогнулись и в следующую секунду резко выпрямились, издав мерзкий скрипучий звук, заставивший обратить на меня внимание всех сибов в помещении.

Войтенков подбежал, не скрывая своей улыбки, был еще малыш Никитин, мальчуган прыткий, с широкими и добрыми глазами, но он так и остался стоять на месте, поглядывая на меня вопросительным взглядом, будто спрашивая: «Черт, да ты еще жив?! Как же так! Не может быть!»

И всему этому можно было найти объяснение, если бы не боль, вернувшаяся ко мне вместе с сознанием.

Света была рядом. Она сидела на краю кровати и держала мою руку, поглаживая ладонь большим пальцем.

Я не мог разглядеть ее лица — вокруг было темно и свет горел только у входа, мерно освещая пространство вокруг. Были и другие сибы, что удивились моему воскрешению, но они решили остаться в стороне, боясь инструктора и того, что он мог повторить с ними тоже, что и со мной.

— Как?

Но ответа не последовало.

Войтенков присел рядом на край и дал немного воды. Потом отставил металлическую флягу в сторону и тихонько заговорил.

— Уже отбой. Не шуми.

Потом тяжело вздохнул и посмотрел на Свету.

— Она дотащила тебя до бараков.

— Что? — удивленно спросил я.

— Да, друг, все именно так. Прямо как мешок с песком, проволокла весь путь, пока мы не наткнулись на вас во время дежурства. Признаться честно, — казарму слегка встряхнуло. Ураган продолжал бушевать за стенами помещения и время от времени ударял по хрупкой конструкции, заставляя ее сотрясаться и сыпать пыль на голову спящим. — Я думал вам обоим каюк.

Несколько человек из глубины казармы в один голос подтвердили это.

— Что будем делать?

— Спать, — ответил Антон, после чего посмотрел на Никитина. — Леха, возьми его вещи.

Он передал мою куртку, встряхнул ее еще раз, но посильнее, вытряхнув остатки песка на пол, после чего швырнул ее на старый табурет, казавшийся настоящим артефактом в мире, где давно ничем подобным не пользовались.

Вскоре проснулся и Виктор. Парень всегда вел себя странно. Не любил большинство сибов из группы и всегда старался держаться особняком, выделяясь на фоне остальных поистине исполинским ростом и силой.

Он встал со своей кровати, прошел через темный ряд кроватей и уже приблизившись ко мне, встал между койкой и Светой, боязливо отодвинувшейся от него поближе к холодной стене.

Виктор был смугл, как и все парни в нашей сиб-группе, даже чуть темнее, но не сильно, чтобы можно было сказать о нем как о мавре. С короткой стрижкой и прямым, как выстрел лучевого оружия, взглядом, на его лице всегда висела гримаса презрения ко всему на что он смотрел.

Усевшись на край кровати и грубо оттолкнув Войтенкова и Никитина, Виктор наклонился ко мне и заговорил очень низким, почти басовитым голосом, что для подростка казалось просто немыслимым.

— Тебе просто повезло, салага. Выставь инструктор меня с тобой в паре, ты бы и минуты не выдержал.

Его агрессия никогда не имела под собой веских причин. По крайней мере мне так казалось. Он был таким всегда, сколько себя помнил и помнили его остальные, злость и ненависть ко всему, что было слабее его и меньше, казалась не имела границ. Всякий раз, на построении или простом показательном выступлении, когда сиб-группа готовилась к отправке на планету-полигон, он не жалел никого, кто встал напротив него, чем собственно и заработал себе дурную славу у всех, в ком текла кровь тех же родителей, что и у него.

На этом разговор и закончился.

Прежде чем вернуться к себе, Виктор бросил презрительный взгляд на последок и уснул, рухнув на кровать, как мешок, после чего молчание наступило и во всей казарме.

Ушел и Антон Войтенков и Леха Никитин, испугавшись грозного соплеменника. Осталась только Света, смотревшая на меня своими прекрасными глазами, которые я едва мог разглядеть в блеклом свете единственной подвесной лампочки у входа.

— Тебе больно? — спросила она.

— Да, — ответил я и хотел было что-то сказать, как стены казармы вновь задрожали. Ураган бушевал совсем рядом. Лампочка резко погасла — свет в казарме исчез окончательно. И в этом страшном дребезжании, когда сила стихии обрушилась на маленькое помещение посреди безжизненной пустыни, девушка вернулась к себе на кровать, закутавшись с головой в старое махровое одеяло.

Глава 4

В зале стояла гробовая тишина. Несколько человек, окружив громадный овальный стол, на котором сейчас блестела и искрилась трехмерная карта местности, внимательно изучали сложившуюся ситуацию. Двое сотрудников из числа обслуживающего персонала завершали работы по настройке оборудования и вскоре удалились, предварительно проверив соединения на прочность.

— Все плохо, хан. Настолько, что мне сложно говорить.

Офицер разведки докладывал хану Диккерсу.

— А вы попытайтесь — я выслушаю.

Хан был зол. Хотя на лице его мало что отражалось и эмоции давным-давно оставили этого человека, срывы иногда случались. Они всегда наступали внезапно. Как землетрясение, как идеальный шторм, появление которого ты можешь ждать неделями, а он так и не наступит, а когда ты расслабишься, дашь слабину и раскиснешь — тут же возникал на горизонте.

Именно таким сейчас и предстал перед высшими офицерами хан Диккерс. Отведенная Кланом Волка неделя подходила к концу и ему требовалось знать причины, по которым выдвинутая ставка не сыграла так, как было запланировано.

Офицер сделал глубокий вдох и тем немногим, кто сейчас находился в зале для совещаний, стало понятно в каком напряженном состоянии находился докладчик, чье сердцебиение напоминало стук барабанов перед публичной казнью.

— Я слушаю вас, — тихо произнес хан. — Докладывайте обстановку.

Офицер неуверенно приблизился к столу, взял в руки длинную полупрозрачную указку и втопил ее в трехмерную модель планеты, жонглируя фигурами и складками местности как ему хотелось. Масштаб внезапно изменился, планета резко увеличилась в размерах и на смену маленькому шару — коим была планета, вдруг пришли плотные леса и гористая местность. Снимки из космоса смогли запечатлеть с высоким разрешением все до самых мельчайших подробностей. При желании можно было даже разглядеть замерших на одном месте солдат и гражданских лиц, работавших бок о бок с пилотами Клана на базе.

— Они закрепились здесь, — офицер дернул указку в сторону и ландшафт перед ханом быстро изменился. — Горный перевал, складки местности. Их главные силы по-видимому стоят здесь.

— По-видимому? — переспросил хан.

— Да, — неуверенно ответил офицер. — У нас нет точных данных, нет снимков. Они используют энергетический купол, чтобы скрывать свое местонахождение. Наши датчики постоянно фиксируют скачки энергии в низине. Но если принять во внимание количество сил противника и модели боевых машин, то нельзя найти более удобного и вместительного места чем это.

Офицер ткнул указкой в закрытую песчаными перевалами низину, где и в самом деле можно было спрятать две дюжины машин.

Затем тишина вновь воцарилась в помещении. Молчание хана говорило лишь об одном — он не был доволен услышанным и хотел подробностей, которых офицер разведки не мог ему предоставить.

— Я так понимаю, все это основано лишь на слухах и предположениях?

Хан Диккерс слегка приподнялся на кресле и заглянул в трехмерную модель предполагаемого места дислокации войск Клана Отпетых.

— Да, — офицер отошел от стола и стал ждать дальнейшей реакции.

Она последовала не сразу. Удостоверившись, что из присутствующих больше нет желающих говорить, хан встал со своего места и вышел вперед, оказавшись посередине комнаты у пульта управления голографической моделью. Затем повернулся к оставшейся части боевых офицеров и заговорил уже с ними, меняя тон с хладнокровного на более жесткий.

— Четыре дня, — он выпрямил руку и стал загибать пальцы. — Четыре проклятых дня вы сражаетесь на передовой с Отпетыми и до сих пор не можете сказать как так вышло, что мы не продвинулись в выполнении поставленной задачи даже на миллиметр. В первый день вы потеряли три тяжелых машины, во второй — два разведывательных летательных аппарата и звено «Рысей», на третий и четвертый вы превратили целый бинарий в груду дымящегося металлолома. За четыре дня Клан потерял столько, что можно было завоевать половину планеты, а вы как маленькие дети, напакостив, разводите руками и говорите, что не понимаете как так произошло. Мне кажется, или Клан доверил управление мехами не тем людям? Может мне стоит поднять вопрос о вашем разжаловании в низшие касты и заставить каждого из вас крутить болты и гайки, а управление боевыми машинами доверить более серьезным и ответственным людям?

Никто не ответил. Обстановка понемногу накалялась и присутствовавшие офицеры решили не усугублять ее, явно осознавая свои ошибки в Испытании на Право Владения.

— В таком случае вам всем следует проанализировать случившееся и приготовиться к следующему этапу Испытания. На этот раз все должно пройти так как запланировано, ибо второго такого раза уже не будет. Время на исходе.

И правда. Отведенное Кланом Волка на реализацию территориальных споров время таяло на глазах. Каждая минута была на счету и следующие три дня, что еще оставались в распоряжении хана Диккерса, могли спасти положение, хотя сам он очень смутно видел перспективы решающей атаки.

Наконец офицеры вышли, оставив после себя лишь напряжение, что еще висело в воздухе после серьезного разговора. Хан вызвал помощника, приказал последнему распечатать всю имеющуюся информацию и разведывательные данные, а так же предоставить как можно скорее детальную опись всех имеющихся боевых машин, что могли принять участие в решающем прорыве на данном направлении.

— Наемников учитывать? — спросил помощник, записывая распоряжения.

— Кстати, — хан поднял взгляд, — я ждал, что командир отряда должен был присутствовать на совете офицеров. Почему его здесь нет?

Помощник ответил не сразу. Ему потребовало связаться с узлом сообщений и передать запрос, после чего, когда наручная виртуальная панель зажглась ярким огнем и ответ появился перед глазами, тот смог заговорить.

— Они только-только возвращаются на базу. Как мне передали с развернутого на передовой штаба, командир ушел последним. Его боевой мех очень сильно пострадал и не может идти на полную мощность.

Хан откинулся на спинку кресла, не спуская взгляда с помощника, будто бы ожидая, что тот должен что-то сказать еще.

— Вот передают, — продолжил он, — что вместо командира на совете будет присутствовать один из бойцов отряда.

— Совет завершил обсуждение. Его присутствие тут уже не имеет значения, — потом с секунду помолчав, добавил. — Хотя, нет, передайте охране пусть прибудет ко мне сразу по возвращению на базу. Я хочу узнать что там произошло.

Дело было сделано. Последние распоряжение были отданы и помощник, словно призрак, быстро удалился из кабинета, оставив хана одного посреди горевших мигающим огнем панелей и трехмерной модели планеты, масштаб которой в данный момент был увеличен почти на максимальное значение.

Войтенков прибыл через двадцать минут в сопровождении двух охранников, стоявших по обе стороны пилота и державших ситуацию под полным контролем. Не то, чтобы хан боялся покушения или не доверял наемникам — как-никак они все были воинами и появились на свет путем отбора евгенической программы, но статус и положение Войтенкова, а так же всех тех пилотов, что воевали за Клан Волка с презрительным для остальных клеймом «наемник», делали разговор достаточно скованным.

Антон отдал честь, едва приблизился к хану на расстояние вытянутой руки, склонил голову и только после этого протянул руку. Хан проигнорировал этот жест, предложив Войтенкову немедленно доложить обо всем, что произошло в последней схватке.

— Руководство Клана Волка и я в том числе обеспокоены сложившейся ситуацией. Мы несем потери, но при этом не продвигаемся вперед.

— Я понимаю, — ответил Антон, поглядывая на пульсирующее изображение трехмерной модели.

— Понимаете? Что именно?

— Ситуацию, — продолжал отвечать Войтенков несмотря на явное давление со стороны хана.

— Тогда расскажите о ней.

Хан вернулся на свое место, достав из внутреннего кармана кителя портсигар и сразу закурив. Его густые усы ожили, когда тот выдохнул серый дым через ноздри и сразу глубоко затянулся.

— Мы проигрываем Испытание, хан. — Антон решил сказать все как есть. — Клан Отпетых оказался слишком серьезным противником для нас.

Диккерс молчал.

— Они не идут в открытое столкновение, не контратакуют, хотя во время последнего боя в котором мы едва уцелели, сделай они это и навались на нас оставшимися силами, боюсь мы бы с вами сейчас тут не разговаривали.

— Продолжайте.

— Ими кто-то руководит. Кто-то очень опытный и сильный. Мой командир разделяет эту точку зрения, хотя остальные пилоты сводят все к банальному невезению. Но я не склонен верить фортуне, когда вижу перед собой столь грамотно выстроенную оборону.

— Хорошо, — хан продолжал коротко комментировать каждый вывод Войтенкова и только один раз позволил себе поправить.

— Скажите, — он вытянул из сигареты оставшееся содержимое и оставил дотлевать в небольшой стеклянной пепельнице. — Многие высшие офицеры негласно винят меня в провале Испытания на Право Владения, считая, что выставив такую экстремально низкую ставку, я приговорил всех нас к проигрышу еще на старте событий. Вы разделяете такое мнение?

Войтенков хотел сказать да. Он с самого начала не верил, что силами в два раза уступающими силам противника вообще можно было что-то сделать. Но видя прямой, почти ледяной, как ночи на этой планете, взгляд хана, решил не говорить всю правду.

— Здесь сошлось много факторов.

Хан улыбнулся. Он раскусил Войтенкова.

— Не такой уж вы и храбрый, как о вас говорят.

Диккерс поднялся с кресла и прошелся по пустому помещению.

— Я попросил своего помощника принести мне ваше личное дело, но думаю, будет правильно, если я спрошу все лично у вас. Как так случилось, что один из лучших в своей сиб-группе вдруг оказался в рядах наемников? Вы не вольняга, не дезгра. Вы прошли Аттестацию достойно своих родителей. Я навел кое-какие справки и узнал, что инструктор, курировавший вашу сиб-группу, отмечал у вас небывалое стремление к победе и прыть, а так же смекалку, которая, собственно говоря, и позволила вам стать пилотом. Как же так?

Войтенков решил отмолчаться.

— Понимаю, — хан продолжал говорить. — Воспоминания. Все мы не любим рыться в своем прошлом, особенно если оно наполнено неприятными событиями, которых можно было избежать. Но если говорить откровенно, — Диккерс посмотрел на Войтенкова все тем же ледяным, опустошающим взглядом. — Как вы оказались среди наемников?

— Жизнь непредсказуема.

— И только? — хан удивленно поднял брови. — Вы пеняете на обстоятельства, хотя сами только что сказали, что не верите фортуне. А что есть фортуна, если не прихоть обстоятельств, а?

Войтенков стал чувствовать как хан Диккерс загоняет его в угол.

— Бросьте, зачем пытаться обмануть меня, если я и так вижу вас насквозь.

— Тогда зачем все эти вопросы?

— Я хотел услышать это от вас. Знать правду и слышать ее — это разные вещи. У меня в голове хранится информация о всех моих подчиненных, о каждом высшем офицере, начиная от рождения и этапах жизни в сиб-группе, заканчивая сегодняшним днем. Мне нравится держать все под контролем и вести события за руку до самого конца. Но в этот раз все почему-то пошло наперекосяк, несмотря на все мои усилия.

Хан Диккерс на несколько секунд замолчал. Панель управления резко вспыхнула перед его глазами, озарив всю комнату ярко зеленым цветом, после чего, выдав несколько коротеньких писков, так же быстро погасла.

— Я должен понять причину провала, — заговорил хан, — высшие офицеры разводят руками, никто не может мне дать ответ на этот важный вопрос, теперь я хочу спросить об этом у вас.

Он перевел взгляд с потухшей панели на Войтенкова.

— Боюсь, я не открою вам истины. Причины просты — мы недооценили своего противника. Он сильнее, упрямее, расчетливее нас. Его действия очень продуманны.

— Значит причина все-таки во мне, — мрачно подытожил Диккерс.

— Я этого не говорил, хан.

— Но вы об этом думаете все время, что мы разговариваем с вами. Не отрицайте — это читается в ваших глазах, в ваших ответах. Тоже самое мне говорили и другие офицеры до вас, но они предпочли обойтись более обтекаемыми формулировками.

Войтенков сглотнул скопившуюся во рту слюну, потом попытался сказать что-то еще, но хан перебил его.

— Думаю, с вами мы обсудили все, что я запланировал, но мне хотелось бы встретиться с вашим командиром.

— Конечно, — на этот раз твердо ответил Антон. — Я передам ему ваш приказ. Что-нибудь еще?

— Нет. Можете идти.

И Войтенков ушел, быстро покинув кабинет. Уже за дверями он почувствовал как ему стало легче, когда за спиной щелкнул замок и прохлада опустевшего коридора накинулась на него. Этот разговор буквально выжал из него все силы и, сделав шаг, чуть было не упал прямо на месте, поняв как тяжело было находиться в одном помещение с этим человеком.

Слова Диккерса он передал сразу как только встретился со своим командиром. Найдя собрата по сиб-группе в боксе у все еще теплого меха, Антон не стал говорить что ему пришлось выслушать и как он чуть было не сорвался, желая высказать хану все, что накопилось внутри него за время Испытания и за что он мог легко поплатиться собственной жизнью.

— Что сказал Совет?

— Они обеспокоены.

— Правда?

— Да.

Разговор он закончил быстро, стараясь уйти подальше и перевести дух уже у себя в комнате.

Командир остался в боксе, общаясь со своим техником так будто и не было между ними пропасти субординаций. О чем и зачем ему так и не стало известно, ведь все это для него было чужим и почти безразличным. Антон вспомнил свои страхи, вспомнил как долго не мог заснуть перед Аттестацией, щемясь к краю своей койки в полупустом бараке и думая, что провалит их и окажется разжалован без права на пересдачу в самые низшие касты, откуда ему был бы закрыт путь обратно в пилоты. И пусть все это прошло давным-давно, но воспоминания, покрытые пылью и давно потерявшую актуальность, все еще навещали его время от времени, напоминая какой ценой он добыл себе победу.

Глава 5

— Держи, держи его ровнее. Ровнее, я сказал! Какого черта ты делаешь, кадет?! Разуй глаза и посмотри на панель управления! Какие цифры ты там видишь?

Света опустила взгляд, пытаясь отыскать среди многочисленных кнопок и рычагов те самые цифры, указывавшие на критическое отклонение корпуса машины от заданных параметров. Ее руки вспотели, рычаги стали мокрыми и теперь предательски вырывались из ее ладоней, стоило только резче дернуть их в сторону.

— Я не слышу! — доносился грозный крик инструктора из наушника. — Повтори, что я тебе сказал?

— Цифры, — с трудом выдавила она из себя.

— Что за цифры?

— Корпус… точнее…отклонение от нормали.

— Еще раз.

— Отклонение корпуса.

— Полностью!

— Отклонение корпуса от нормали.

— Да, черты бы тебя побрал! Именно это я от тебя и прошу! Взгляни на приборы перед собой, вторая горящая панель у главного экрана.

Девушка быстро бросила взгляд в указанную область и тут же уперлась в мигавшую тревожным огнем цифровую панель, где прямо сейчас виднелись устрашающие цифры.

— Я вижу у себя тоже, что и ты сейчас, — продолжал кричать инструктор не выключая связь. — Какого черта я должен делать все за тебя? Кто из нас будет солдатом?

— Я, — ответила Света, едва сдерживая слезы.

— Что это? Я не могу поверить. Ты… ты хочет заплакать. Будь я проклят если это так. Я даже отсюда чувствую как ты пытаешься удержаться, чтобы не зареветь. Брось все это! На войне тебе никто не поможет. Ты сама должна все контролировать и держать под рукой. Возьми рычаги в руки, сожми их так сильно, будто в них сейчас заключена твоя жизнь и выровняй этот проклятый кусок металлолома, чтобы он не рухнул на землю.

Света не отпускала их, как мог подумать инструктор, но еще сильнее сжала их, да так, что косточки на пальцах побелели.

Машина сопротивлялась — девушка допустила много ошибок во время очередной тренировки и теперь судьба ее была полностью в прямом и переносном смысле в ее же руках.

Старый мех был лишен смертоносной начинки и переделан под учебные нужды уже очень давно, но опасность его от этого не становилась меньше. По одному только внешнему виду можно было сказать, что эта штуковина, прошедшая огонь войны и забвение, была старше всего, что находилось на этой планете, но все еще могла дать жизни, повесь только на нее всю необходимую начинку. Однако в данный момент его корпус был слишком сильно перекошен неудачным маневром и держался на «пальчиках», чтобы с грохотом не рухнуть на каменистую поверхность планеты-полигона.

Дул страшный ветер. Песчаная буря ушла далеко на север, но даже сейчас ее сила могла легко опрокинуть старый мех, раздавив внутри себя и самого пилота.

Мы наблюдали за этим из небольшого бункера, где была оборудована станция слежения и пункт связи. Инструктор сидел в самом центре, окруженный приборами и датчиками контроля, передававшие на его компьютер всю информацию о состоянии учебного меха. Была и видеотрансляция из кабины пилота, которую наблюдали и другие сибы.

Ее лицо было напряжено. Да, мы все видели это. И больше всего я боялся, что она испугается. Я прошел этот тест самым первым, хотя инструктор грозился оставить меня «на закуску», но что-то пошло не так и в последний момент, когда Антон уже взбирался на мостик потрепанного жизнью меха, инструктор поменял нас местами, приказав занять место за штурвалом.

Теперь мне самому было страшно за Свету. Она должна была справиться, она просто не могла поступить иначе. Слишком много ошибок, слишком много неудачных решений и резких движений, дергавших многотонную машину из стороны в сторону, как больного во время припадка. Вот на экране загорели цифры температуры реактора. Висевшие почти у предельных значений, они вскоре поползли вниз. Следом пошли и остальные. В какой-то момент я выдохнул, веря, что девушка справилась. Она смогла взять себя в руки, исправила те многочисленные ошибки, что привели ее в такое трудное положение и, казалось, полностью взяла под контроль ситуацию.

Шаг. За ним еще один. Неподатливый мех наконец начал слушаться своего пилота и твердо зашагал к финишной прямой.

Другие сибы заулыбались. Мрачным оставался лишь Виктор. Его взгляд мало о чем мог говорить, но в этот раз он был недоволен произошедшим, словно ждал провала Светы на испытаниях и готовился отпраздновать этот момент.

— Что ж, неплохо для первого раза, но ты заставила нас всех понервничать.

В эту секунду инструктор встал со своего места и подошел к громадному стеклу, откуда открывался вид на весь полигон, где только что проходили тренировки. Отсюда, с почти двадцатиметровой высоты можно было увидеть все, и песчаная буря, уходившая все дальше и дальше, лишь облегчала задачу.

Полоса препятствий пройдена. Финишная прямая осталась позади и вот он уже шел к микрофону, чтобы объявить полученные Светой баллы, как вдруг все замерли и сам инструктор, будто дикая кошка почуявшая засаду, выгнулся и в туже секунду бросился к панели управления.

Все произошло очень быстро. Краем глаза он увидел как резко и совершенно без всякого основания машина подалась вбок, едва переступив красную линию. Секунда заминки — на экране показалось замершее в последнем мгновении лицо Светы и тут же пропало, зашипев многочисленными помехами.

Вся группа устремилась к окну, вопреки запретам и правилам. Устремилась и прилипла почти вплотную, чтобы запечатлеть в своей памяти момент, когда робот стал падать вниз, склонив грузную голову, будто перед смертью.

Грохот, облако пыли, лязг гнувшегося металла и проклятия инструктора. Все это смешалось в воздухе и наполнилось страхом перед следующими часами.

— У нас ЧП! Срочно выслать две группы во второй квадрат!

Орал он в микрофон.

— Что значит буря? У нас ЧП, вы там оглохли все! «Завал», да!

Зыркнув на нас красными от злости глазами, инструктор швырнул микрофон на стол и потянулся к «штормовке», накинув которую тут же бросился вниз по лестнице к дверям.

Мы побежали за ним, но большинство осталось стоять у выхода, вспомнив приказ не покидать помещение без указания инструктора и только мне, словно оглохшему и потерявшему связь с собственным чувством самосохранения, почему-то показалось, что именно сейчас я должен быть там, рядом со Светой, которая в этот момент, как никогда нуждалась в помощи.

— Две группы во второй квадрат! — продолжал говорить инструктор держа у рта небольшой передатчик. — Буду там через несколько минут. Да, у меня свой транспорт. Знаю. Пусть поднимут одну грузовую вертушку с креплениями. Мне плевать на погоду, она здесь всегда такая! Все, конец связи.

С этими словами он вскочил в кабину горбатого грузовичка-вездехода, с шипованными колесами за которыми тянулись гусеницы специально приспособленными для этих «дорог», и стал заводить, дав мне те несколько секунд, чтобы я смог проскочить дверной проем и подбежать к грузовику, а затем спрятаться в небольшом отсеке для груза, выпрыгнув через открытую металлическую дверцу сразу за ним.

Здесь не дул ветер, но было темно, как будто внутри металлической утробы, откуда все сибы когда-то попали на этот свет. Несколько продолговатых прорезей выходили наружу и через них можно было наблюдать за происходящим с той стороны машины.

Завыл двигатель, корпус затрясло и вскоре машина медленно поползла вперед, уходя все дальше от наблюдательного пункта, где в этот момент предпочли остаться остальные члены сиб-группы.

Я боялся этого с самого начала тренировок. Уж больно Света нервничала в этот день и будто предчувствовала страшное, выходя вперед к своей машине, когда остальные наблюдали за ней. Другие девушки молча проводили взглядом свою соплеменницу, оставшись в стороне и промолчав, когда инструктор прорычал на всю группу, предупредив о недопустимости любой помощи и подсказках во время тренировок. Да и как это можно было сделать? Она далеко, внутри стального корпуса машины, а мы — здесь, в нескольких километрах в бетонной коробке, в окружении бушующей стихии, чья основная сила умчалась далеко от этого места, но отголоски песчаной бури все еще доносились до этих стен.

Колеса вздрогнули под грузовиком и часть корпуса завибрировала, когда мчавшийся к месту крушения транспорт налетел на «каменку» — некое подобие дороги с выпуклыми булыжниками, отполированными ветрами до почти идеально ровной поверхности. Несмотря на скрежет, инструктор не сбавил ход. Мне даже показалось, что грузовик ускорился, стремясь как можно быстрее проскочить этот промежуток дороги и выйти наконец на более приемлемую почву, если таковая вообще могла существовать на этой планете.

Грузовик подскочил, повернув резко в сторону. Я попытался разглядеть через продолговатые щели, откуда сейчас летел песок и пыль; прищурился и всмотрелся вдаль — мы были далеко. Корпус наблюдательного пункта окончательно пропал из виду, хотя как мне казалось мы не проехали и четырех километров, но из-за поднявшейся тучи пыли и песка было сложно сказать точнее. Потом транспорт устремился вперед — я почувствовал как двигатель зарычал сильнее прежнего и задняя часть, та, что была на гусеничной половине, внезапно опустилась, словно пыталась зацепить за дорогу и остановить машину, так сильно рвавшуюся к месту крушения.

Скорость понемногу падала. Я уцепился руками в перегородку, потом прижался спиной к холодной железной пластине, игравшую роль защиты для водителя на случай если огонь по машине велся из-за спины, глубоко вдохнул и стал ждать.

Грузовик затарахтел, подпрыгнул в последний раз, наскочив на камень у дороги, и сразу остановился, расслабленно зашипев и начав дымить, будто готовый загореться в любую минуту.

— Я на месте, — докладывал инструктор, — начинаю осмотр машины.

Хлопнула дверь. Мужчина выбрался наружу и зашагал вперед, приближаясь к развалившемуся меху в нескольких десятках метрах от грузовика.

Я осторожно отодвинул замок, вытолкнул дверцу грузового отсека и, стряхивая с себя насевшую пыль и песок, буквально выкатился наружу, кашляя и тяжело дыша.

Ветер скрыл мое присутствие и позволил остаться незамеченным еще на некоторое время. Поднявшись и силясь рассмотреть что же произошло, мне удалось разглядеть черный корпус учебного меха, лежавшего сейчас на боку, немного накренившись в сторону дороги. Инструктор копошился рядом с ним, поднимаясь все выше и выше к кабине пилота, чтобы отыскать девушку.

Я пошел по его следам. Шел осторожно, стараясь не привлекать внимания к себе. Затем, схватившись за несколько погнутых металлических кусков, видимо не выдержав силы падения и согнувшихся под тяжестью меха, стал подниматься вверх.

Он выбил шнур, буквально отодрав запасной клапан, державший люк катапультирования и закрывавший единственный выход для пилота. Потом схватился за рычаг обеими руками и потянул на себя. Рыча и проклиная все на свете, инструктор поднял железную перегородку, весившую почти шестьдесят килограммов, и откинул в сторону, тут же нырнув внутрь и пропав на несколько секунд из моего поле зрения.

На горизонте вспыхнули первые молнии. Песчаная буря начала разворачиваться и скоро должна была оказаться здесь.

Любопытство и страх сейчас владели мной. Я мог держаться так еще несколько минут, пока мужчина не появиться вновь, но тогда меня будет невозможно не заметить, а мог спуститься вниз и спрятаться обратно в грузовом отсеке. Там меня никто не будет искать, а сам инструктор не поймет, что везет за своей спиной наглого сиба, позволившего себе нарушить железный приказ.

Вскоре мужская рука показалась наружи. Схватившись окровавленными пальцами за край люка, она вытолкнула, как кусок мяса, женское тельце на крышу кабины и вскоре опять пропала внутри. Затем появилась голова, туловище. Инструктор выпрыгнул следом и подхватив девушку, стал осматривать ее, проверяя пульс и что-то бормоча себе под нос.

В эту секунду я подался вперед. Мне не терпелось взглянуть жива ли она. Сможет ли идти и удастся ли ей продолжить обучение вместе с нами.

Не заметив за этими размышлениями как сильно я вылез вперед, пластина под моими ногами предательски затрещала. Реакция была почти мгновенной. Выстрел. Огненный комок энергии выпорхнул из пистолета и пролетел у самой головы, пронзив искореженный металл и отскочив от бронированной части в другую сторону.

— Какого черта! — вдруг заорал инструктор, не убирая пистолет в кобуру. — Как ты тут оказался?

Теперь можно было не прятаться. Это было бессмысленно.

Выйдя вперед и полностью раскрыв себя, я сделал несколько твердых шагов в сторону кабины, после чего замер, будто потерявший над собой контроль.

Отсюда я увидел Свету. Она была без сознания и вся в крови. Бровь на ее лице оказалась разорвана и свернувшая кровь делала ее лицо почти неузнаваемой.

— Чего вылупился, болван? Раз ты тут, то помоги мне!

Мое тело вздрогнуло как по команде и ноги сами понесли меня к нему.

Перепрыгнув через несколько вывернутых наружу кусков металла и развалившейся части фронтальной обшивки, я через несколько секунд был уже рядом с ним.

— Держи здесь!

Я прижал двумя маленькими руками кровоточившую рану на шее. Потом посмотрел на инструктора, чье лицо было наполнено гневом и злостью.

— Прижми тампон и держи так, пока я не вернусь!

Он выпрямился и нырнул опять в кабину, откуда вскоре вытащил маленькую аптечку, содержимое которой было выпотрошено в спешке прямо внутри боевого меха.

Обезболивающее. Бинты. Куча стимуляторов, способных поднять даже покойника. Все это сейчас лежало перед моими глазами.

— Что с тобой? Крови никогда не видел?

Мне было плохо. Кровавые ладони едва ли делали мне лучше и вскоре я просто не смог смотреть на них. Комок подходил к горлу, становилось муторно и желудок навязчиво пытался вытолкнуть содержимое обратно наружу.

— Ты нарушил приказ… — говорил инструктор, делая спасительный укол Свете, — самовольно покинул территорию наблюдательного пункта, — потом взял бинт и разорвал зубами упаковку, — забрался внутрь служебного транспорта и оказался на территории испытательного полигона, тем самым поставив под угрозу собственную жизнь до обретения необходимых навыков выживания и самообороны, — затем, когда все было сделано, поднял девушку на руки. — Ты наплевал на все протоколы безопасности и мои личные указания, за что по прибытию обратно в штаб будешь подвергнут дисциплинарному наказанию.

Его голос звенел смертельной угрозой и страх перед ним был вовсе неиллюзорным. Он выполнит обещание и сделает это самым извращенным способом, как любил этот делать всегда.

Инструктор спрыгнул вниз и потопал к грузовику, совершенно забыв про меня. Я догнал его, проскользнул через приподнятую ногу боевой машины и встал перед ним, держа дверцу грузовика.

Света все еще была жива и меня это очень сильно обрадовало. Не знаю почему, но именно на этом факте я заострил свое внимание, когда почувствовал удар ладони по своему лицу. Боль будто прошла мимо меня, только огненное чувство и «загоравшаяся» щека заставили вернуться из мира мыслей в реальность.

Ветер поднял песок и крутил в вихре целую тучу горной породы. Инструктор смотрел на меня, гудел заведенный двигатель. Я не знал что сказать и просто молчал, потирая рукой алую щеку.

— Ты… ты, чертов сопляк!

Мне казалось, что я слышал как скрежетали его зубы от злости.

— Если бы только это было в моей власти… если бы только ты не был еще ребенком, клянусь, я выбил бы из тебя всю дурь и заставил рыдать кровавыми слезами.

Затем на секунду замолчал и сразу после этого закричал не своим голосом.

— Ты нарушил мой приказ!

Он было замахнулся второй раз, но едва рука поднялась над его головой, как сразу остановился, медленно опустив уже готовившуюся к удару ладонь.

Лицо резко изменилось, дыхание стало ровным и вскоре гнев сошел на нет, уступив место хладнокровию.

— Полезай в ящик.

Это был тот самый грузовой отсек в котором я пробыл первую половину пути. Я не стал дожидаться второй просьбы, которой вполне вероятно можно было и не дождаться, быстро шагнул в сторону, все еще потирая горевшую щеку рукой, и запрыгнул внутрь, закупорив вход вывалившейся металлической перегородкой.

На этот раз мы ехали медленнее. Грузовик больше не подпрыгивал на каменистой поверхности планеты-полигона, двигатель спокойно тарахтел и не было слышно скрежета корпуса от давившей со всех сторон стихии. Мы просто спокойно двигались по направлению к базе, где меня ждало самое страшное.

Разговоры о наказаниях всегда были самыми страшными в сиб-группе и чаще всего наполнялись небылицами и придумками самих сибов, пытавшихся таким образом показать всю серьезность нарушения приказа. Дополняли картину и истории «мамаши». Сколько раз она твердила нам, еще маленьким детям, которые толком не могли понять зачем и почему появились на этот свет и как так получилось, что вместо обычных родителей, которых мы были лишены с самого рождения, были обязаны называть отцом и матерью только одного человека, что послушание самое главное, что однажды мы встретим того, чей указ должен стать для нас нерушимым. Она редко приводила конкретные примеры наказаний, но всегда концентрировала внимание на опасности даже самой мысли нарушить правило или, тем более, приказ будущего инструктора и командира.

— Вас накажут так сильно и так больно, что вы никогда этого не забудете.

Тогда мы все слушали это с содроганием сердца и с чувством праведного страха перед будущими искушениями. Но вряд ли кто-нибудь из сибов вообще мог подумать, что нечто подобное, хотя бы отдаленно похожее на все эти сказки и небылицы, могло воплотиться в реальность прямо перед их глазами.

Инструктор не сказал ничего по возвращению на базу. К этому времени вся сиб-группа была уже там — Антон украдкой смог поведать, что после происшествия с учебным мехом и нашего отъезда к месту падения, спасательная бригада эвакуировала их оттуда, приказав молчать и не обсуждать случившееся.

— Мы не можем говорить.

Его глаза испуганно бегали по коридору, где сейчас толпились взрослые люди в форме.

— Потом, — сказал он, отходя за черту, — в другой раз.

Девушку унесли в медблок, куда доступ был закрыт посторонним. Меня же и еще несколько человек из других групп отвели в специальные комнаты, где заставили ждать около полутора часов до появления инструкторов.

— Нарушение, — начал он совершенно спокойно, усевшись прямо напротив меня и положив перед собой тлевшую сигарету. Дым от нее поднимался к самому потолку и там, коснувшись белоснежного покрытия, разбегался в разные стороны. — Ты меня разочаровываешь и очень сильно. Мы были далеко, нас никто не видел, буря бушевала всего в нескольких километрах. Я мог бы сделать все, чтобы ты потерялся на том полигоне, а потом, после очередной Аттестации, твои останки истлели до такого состояния, что ни одна экспертиза не смогла бы понять как и почему ты умер.

Он не боялся своих слов, говорил открыто не обращая внимания на камеры в углу комнаты у потолка и других, незаметных для человеческого глаза скрытых средств слежения. — Будем честны, кадет, я слишком много тебе прощал в последнее время. Твое наказание лишь запоздалая попытка дать тебе понять, что и как нужно делать и кому подчиняться.

Я молчал.

— Скажешь что-нибудь?

Я пожал плечами. Мне не хотелось ничего говорить, да и страх внутри меня не давал разинуть рот и высказать хотя бы пару слов в свою защиту — так сковывающе действовало на меня присутствие этого человека в комнате.

— Вот, — он толкнул несколько развернутых листков на которых был написан вывод комиссии по случившемуся. Я слегка наклонился вперед, пробежался глазами по словам и уже по первым строкам догадался, что меня ждет в скором времени.

— Ты понимаешь что здесь написано?

Я утвердительно кивнул головой, после чего инструктор полез в карман и вытащил оттуда коротенькую продолговатую деревяшку сантиметров четыре в длину и около сантиметра в диаметре, после чего передал ее мне.

— Это тебе пригодится. Считай меня зверем, но мне не доставит удовольствие то, что я буду делать завтра.

После этого он вышел из комнаты и ушел куда-то далеко. Я даже не слышал его шагов, ведь все мое внимание было сосредоточено на этой маленькой деревяшке, на поверхности которой сохранились небольшие впалые отметины, оставленные маленькими зубами.

— Восемь! — кричал кто-то из зала и свист ядовитой змеи опять разрезал воздух.

— Девять!

И снова все повторилось.

— Десять!

— Одиннадцать!

— Двенадцать!

После чертовой дюжины я потерял сознание. Оно провалилось в другой мир, где боль и страх, слезы и мольбы о помощи ушли на второй план. Здесь было тепло, спокойно, здесь я чувствовал себя как дома, как в той металлической утробе, где как мне казалось каждый сиб ощущал полную, если не сказать абсолютную безопасность. Лишь изредка разум поднимался из омута небытия, подталкиваемый на поверхность болезненными укусами змеи, чтобы опять, едва вынырнув, погрузиться вновь. Она извивалась, металась из стороны в сторону, как жадный зверь выискивая лазейку для удара, и с новой силой впивалась в еще не огрубевшую кожу, вырывая и откусывая кусочки кожи.

Церемония наказания закончилась в девять, когда отбой всем группам был объявлен по громкоговорителю, установленному рядом с бараком. Мальчики и девочки, повзрослев раньше обычного, прошли мимо меня ровным строем, даже не посмотрев, после чего погрузились в специальный пассажирский транспорт и умчались далеко вперед, обратно к своим ржавым койкам, где теперь стало слишком много свободного места.

— Ты кричал и это было страшно.

Света разбудила меня и в туже секунду попросила у меня прощения. Спина адски болела и огненная волна боли, появлявшаяся каждый раз стоило мне только резко пошевелиться, пробежалась вдоль всего корпуса.

— Ты была там? Я думал, что ты в лазарете.

Мне удалось устроиться так, чтобы можно было разговаривать. Свет не горел, в бараке было жутко холодно и ветер, дувший здесь почти каждый день, свистом проносился вдоль стен. Остатки сиб-группы, которая к этому моменту поредела на несколько человек, мирно спали у себя на кроватях. Марина и Виталий покинули планету днем ранее, не выдержав проверки на стрельбище и получив на ней тяжелые ранения, Дилон и Таня ушли следом за ними. Что случилось я так и не смог выяснить — никто не хотел говорить об этом. Антон молчал, лишь отмахиваясь от вопросов, а Леха Никитин и вовсе попросил не заводить разговоров на эту тему, недвусмысленно намекнув на нежелание оказаться на лобном месте.

— Что случилось на полигоне? — спросил я, держа ее руку и всматриваясь в лицо.

— Я не знаю, — ответила она. — Я пыталась его удержать, но… но как-то все получилось не так.

Света задрожала и вместе с ней задрожали и стены, вибрировавшие от налетевшей воздушной стихии. На мгновение внутри все затрепетало и казалось еще несколько секунд и ветер сорвет кровлю и разнесет все к чертовой матери, оставив группу на открытом воздухе.

Но все обошлось. Стихия утихла, умчавшись куда-то далеко, стены остались на месте.

— Мне сказали, что ты был там, когда инструктор приехал к машине?

Я кивнул головой, стараясь меньше двигаться и не вызывать боль в спине.

— Зачем, дурачок? Был же приказ.

— Я не знаю, — пожал плечами и потянул ее руку на себя. — Мне показалось, что я должен был быть там.

— Но тебя высекли за это.

— Да, правда.

— Тебе было больно?

— Очень. Мне до сих пор больно.

Она положила вторую руку поверх моей и подняла к своим губам. Впервые за долгое время и почувствовал прикосновение губ человека, который мне был не безразличен. И хоть каждый из нас видел во всем этом что-то свое, ценность последнего прикосновения для меня оказалась непередаваемой.

— Спи. Завтра он снова будет здесь, — сказал Света и ушла к себе.

Но завтра наступило намного раньше, чем казалось в тот момент. Вызов поступил почти в три с половиной ночи и приказ четко указывал на то, кто и когда должен был появиться у инструктора в кабинете.

Я поднялся со своей кровати, держась руками за ржавые поручни и пытаясь как можно быстрее надеть форму и проследовать путем, давно изученным наизусть. Теперь ни ветер, ни буря, ни что либо другое просто не могли сбить меня с пути. За то время, что все мы находились на планете-полигоне, каждый из нас до метра изучил маршрут до здания инструктора, где тот прибывал все свободное от службы время. Чуть левее от дороги и сразу вперед не глядя на бурю и песок. Прямо до упора и потом налево. Спустя какое-то время, двигая ногами так быстро как это было возможно в том состоянии, что я находился сразу после наказания, мне удалось достичь цели хотя и опоздав на несколько минут.

В дверь никогда не стучали — дурной тон. Инструктор все равно видел кто и когда к нему приходил. Может это было чутье, а может все дело в камерах, висевших чуть выше у самой крыши и тихо поглядывавших на всех и каждого, проходившего рядом с домом.

В это время он не спал. Она вообще пытался спать как можно реже, напоминая нам о том, что жизнь пилота и без того скоротечна и нечего тратить столь драгоценное время на сон.

Инструктор взглянул на меня, потом приказал повернуться и снять куртку, оголив исчерченную красными линиями спину.

— Ты с достоинством выдержал наказание, — сказал он, разглядывая изрезанную кожу. — Похвально. Я ожидал немного другого.

Потом повернулся на своем кресле и продолжил говорить, но уже не обращая внимания на меня.

— Ты можешь сесть, я подготовил для тебя стул.

И правда. Рядом с выходом стоял небольшой деревянный стул, сбитый наспех кем-то из других сибов.

— Это вольняги. Их работа. Как это часто бывает — грубо, некачественно, непрофессионально. Иногда, думая над всем тем, как жило наше общество раньше, я поражаюсь, что мы смогли достичь высоких успехов в строительстве государств и мира, управляемые такими людьми.

На последнем слове он сделал особенный акцент, выждав несколько секунд и продолжив.

— Вы здесь уже месяц и нам есть кое-что обсудить. Сядь.

Я наконец сел, как он и велел мне. Попытался расслабить спину, но она все равно адски болела, давя нестерпимой болью вдоль всего позвоночника.

— Должен признать, — начал инструктор все так же сидя ко мне спиной, — ты несколько удивил меня. Сначала там, у поваленного робота, тогда я даже на секунду пожалел, что не прострелил тебе голову, потом второй раз — на лобном месте.

Мужчина встал со своего места и вышел из-за стола, потянув за собой небольшую синеватую дымку тлевшей в зубах сигареты.

— Я здесь уже очень давно и повидал всякое. Многие кто попадали туда, на «лобник» держались достойно, но мало кому удавалось удивить меня такой выносливостью. Ты, можно сказать, заставил старика пересмотреть свое отношения к сибам.

Потом он глубоко затянулся, выдавив из сигареты почти все соки, и положил догорать в почерневшей от грязи и окурков пепельнице.

— Ты знаешь кто твои родители, кадет?

— Да, — ответил я впервые за все это время.

— Знаешь как они выглядели?

— Смутно. «Мамаша» показывал отца, но… но я почти не помню характерных черт его лица. Лишь отдаленно вспоминаю какие-то общие признаки.

— «Вы все их храните и несете вместе с собой на протяжении жизни» — это наш ильхан любил говорить.

— Вы встречались с ним?

— О, да, — не без гордости сказал инструктор и лицо его заметно изменилось. — Мы были на марше. Двести лучших пилотов и я в их числе. Последний бой, последний рывок перед самой знаменательной битвой в истории Клана. Разве можно было переоценить такой шанс, идти бок о бок в бой в одном строю с ильханом! Это нельзя передать словами, но тогда, когда я был немного старше тебя и уже имел кое-какой боевой опыт, мы были подобны ангелам в битве с кровожадными демонами. Клянусь, если бы он отправил нас в ад, мы бы не задумываясь последовали туда. Да, было время, не то что сейчас.

Грусть наполнила его слова и теперь его лицо вернуло себе прежний хмурый вид за которым, как мне показалось, скрывался совсем иной человек, нежели тот, что без капли жалости кнутом изорвал мне спину.

— Зачем вы позвали меня? — я набрался смелости спросить инструктора и ожидал худшего. Я заставил себя взять инициативу в свои руки и повести разговор за собой. Мужчина на мгновение опешил, но после, видимо понимая, что мне и так досталось больше чем всем, заговорил.

— Я хочу знать зачем ты полез в грузовик?

— Не знаю. Мне показалось, что я должен был быть там, когда увидел как Света… кадет Светлана не справилась с управлением и повалила мех на бок.

Инструктор легонько улыбнулся.

— Какие у тебя отношения с кадетом Светланой?

— Никаких. Точнее, обычные, мы относимся друг к другу, как брат к сестре, и наоборот. Как соратники.

— И только?

Он стал приближаться.

— Да, — теперь с трудом ответил я, стараясь не смотреть в глаза инструктора.

— Ты не побоялся наказания, нарушил мой приказ, зная, что я сделаю все, чтобы выбить из тебя дурь, и все равно полез в этот чертов грузовик, чтобы увидеть ее. Я правильно тебя понимаю?

Я сказал «да» и был готов ощутить на своем лице жгучий удар кнута, скрученным кольцом всегда висевшим у инструктора на поясе. Секунда молчания. Мгновение. Вот его рука уже опустилась к поясу и пальцы раскрылись, словно лепестки кровавого тюльпана, как вдруг… ничего не произошло. Я услышал лишь твердые шаги, удалявшиеся обратно к столу.

— Тебе стоит хорошенько подумать над этим.

— Над чем?

— Над вашими отношениями. Понимаю, сейчас ты не в том возрасте чтобы думать о близости и о том, что между мужчиной и женщиной может быть нечто большее, чем просто взаимовыручка и желание быть всегда рядом в трудную минуту. Близится Аттестация и я уже принял решение выставить вас против друг друга. Не знаю пока как это будет происходить, но правила тебе известны — победителем выйдет только один. Я не хочу, чтобы ты поддался кадету Светлане, не желая уничтожать ее мех и тем самым отправляя в низшие касты. Ты лучше ее, умнее, сообразительнее. Уперт, но для пилота это даже хорошо. Однако есть чувство, которое пока ты смутно можешь осознавать и, соответственно, бороться с ним, и которое может помешать тебе стать великим воином, задатки которого есть в каждом из вас. В ком-то больше, в ком-то в меньшей степени, но я знал одного из твоих родителей и мне ведомо как он сражался.

— Мой отец! — я слегка приподнялся, наклонив спину и тут же резко вернувшись в обратное положение — боль не дала мне встать и я решил не травмировать себя еще больше.

— Когда-нибудь я всем вам расскажу об этом, но пока тебе стоит зарубить на носу — через две недели начнется подготовка к Аттестации и с того момента каждый из вас будет жить отдельно. С того момента вы все будете сами по себе. Не будет больше братьев, сестер, сиб-группы. Я сделаю все в моих силах, чтобы слабые отсеялись и остались лишь лучшие образцы.

— Но Света не сильная. Он едва поспевает за нами.

Инструктор согласился.

— Да, ты прав. Но мне кажется, в качестве эксперимента стоит вытянуть эту девушку на Аттестацию. Я хочу увидеть как ее мех сгорит под напором огня твоего робота. Я хочу чтоб это сделал ты, и только ты. Никакой другой результат меня не устроит. Ты ведь хочешь стать воином?

— Конечно, — не медля ответил я.

— Вот и отлично. На Аттестации ты мне докажешь это. И первым кто падет от твоей руки будет именно Света.

Глава 6

Офицер вернулся спустя полчаса, взволнованный и явно не в духе. Сел на свое место, потянулся за сигаретой и быстро закурил, сделав первый вдох настолько глубоким, насколько ему позволяли его легкие.

— Не обращай внимание — обычные формальности.

— Неприятности?

— Заключенные озверели. Они всегда себя так ведут после схватки. Как будто напившись крови становятся одержимыми, — потом отложил сигарету и стал перечитывать все то, что было записано с моих слов. Устройство примерно перепечатывало все, что ловил ее чувствительный датчик, даже слова тех, кто иногда забегал в кабинет допроса и бросал всего несколько слов, после чего уходил.

— Что было дальше?

— Подготовка.

— Хан Диккерс не отказался от Испытания на Право Владения?

— А разве мог? Для него это было смерти подобно. Нет. Это все понимали.

— Что говорил Совет?

— Совету нужен был результат и хан решил получить его любой ценой. Это был вопрос престижа, авторитета в глазах остальных пилотов. Поднимался даже вопрос о привлечении групп вольняг как пушечного мяса. Все равно их бы никто не считал. Они размножались, как саранча, и на ближайших планетах их можно было вербовать хоть сотнями.

Офицер внес кое-какие детали в протокол и снова посмотрел на меня.

— Ну ты же понимал, что это смерть?

— Конечно, — я кивнул головой и слегка откинулся на спинку деревянного стула. Он скрипнул, простонав как будто живой, после чего опасно изогнулся, готовый треснуть прямо подо мной. — А что я мог сделать? Ничего. Я подчинялся. Я был пилотом. Я и сейчас пилот. Другой вопрос, что никто, даже высшие офицера штаба не желали упрекать хана в его непрофессионализме. Ставка была сумасшедшей. В два раза! Ты можешь себе такое представить?! Только откровенному простофиле могло прийти в голову такое. И вот он здесь, прямо в зале совещаний, стоит перед тобой и задает тебе вопрос. Что ты ответишь, зная, что после откровений с твоих плеч могут полететь погоны?

— Ты так боялся потерять звание, что решил промолчать?

— Мне было плевать на свое звание, но только не на свою жизнь. Когда воюешь вне Клана, зная, что никто не будет соскребать твои мозги с обгоревших частей меха, а священный пул так и останется чем-то несбыточным и далеким, жизнь вовсе не кажется дешевой ерундой, как в молодости, когда все мы смотрим на риск несколько иначе.

Секунда молчания.

— Я много думал над этим. В перерывах между сражениями и перелетами в громадных шаттлах, когда внутри грузового отсека тебя сковывает холод, от которого невозможно спрятаться, когда кровь стынет в жилах и любое резкое движение приводит твои мышцы в движение, боль от которого сводит скулы, вот тогда начинаешь понимать и ценить собственную жизнь гораздо больше чем раньше.

— Ты сделал свой выбор, — пробормотал офицер, вспоминая как все произошло. — Нечего пенять на судьбу. Ты потерял веру в Клан.

— Никогда!

Я попытался встать, но охранники быстро усадили меня обратно, прижав к спине стула чуть ли не ломая его.

— Все нормально, — сказал офицер, приказывая солдатам отпустить меня, — это бывает. Старые травмы прошлого никогда не отпускают.

Потом он отложил бумаги, посмотрел на меня и предложил поговорить откровенно.

— Я не хочу обсуждать это с кем-то еще.

Он понял к чему я клонил и сказал охранникам выйти.

— Теперь ты можешь говорить.

— Я никогда не терял веры в Клан, слышишь! Никогда! Меня оклеветали и выбросили, как собаку на улицу в разгар морозов.

— Ты убил двух вернорожденных пилотов из смежной группы.

— Они встали у меня на пути. Они не оставили мне выбора.

— Это не оправдание, старик, ты не хуже меня знаешь это. Шла война. Тебе вообще повезло, что тебя не закопали на той планете. Трибунал не принял твоей стороны, все улики указывали на тебя. Как по-твоему они должны были отреагировать на случившееся?

Я не захотел говорить дальше. Все это слишком трудно давалось мне и сами воспоминания, словно лезвием вспарывали мою память, вытаскивая на поверхность все то, что мне хотелось спрятать как можно дальше.

— Был ведь еще Виктор?

— Был и он, — ответил я, отведя взгляд в сторону.

— Ты думаешь это он последним выстрелил в боевой мех Светы?

— Откуда мне знать. Вокруг все грохотало и взрывалось. Я едва мог увидеть куда ступает мой робот, а тут еще звено «Визиготов», как стая ястребов, пронеслась над нашими головами. Представляешь каково мне было в тот момент, мальчишке-подростку, который едва мог обхватить штурвал управления своей ладонью? Земля подпрыгивала передо мной от взрывов и корпус то и дело вздрагивал от такой мощи. Что там можно было разглядеть в такой суматохе? Ничего.

— Но ты ведь видел как взорвался ее мех?

Я замолчал, вспомнив те последние мгновения жизни машины.

— Да, — коротко ответил, но после продолжил, — такое сложно забыть, особенно, когда взрывается реактор. Ты видел такое хоть раз?

— На войне подобное сплошь и рядом.

— Нет-нет, я не об этом. Видел ли так как взрывается машина человека, который был для тебя не безразличен. Как невероятная сила буквально разрывает корпус машины на части, раскидывая их по всей территории военного полигона, а после сжигает дотла.

Офицер промолчал.

— Этот взрыв превзошел многое из того, что грохотало тогда на Аттестации. Сложно передать что я тогда почувствовал. Наверное, это было похоже на шок. На страшный сон от которого невозможно проснуться. Осколки металла, пламя, воронка и черное пятно, оставшиеся на месте взрыва. Представляешь? Вот он, прямо перед тобой, здоровенный мех набитый оружием под завязку, а через мгновение его уже нет. Был человек и нет человека.

Офицер вздохнул, но не стал задерживаться на этом эпизоде.

— Сколько машин ты уничтожил в тот день?

— Одну.

— Кто это был?

— Зак.

— Да-да, помню. Это тот, что получил травму во время марш-броска?

— Он самый.

— Я считал всегда, что его машину уничтожила Света за секунду до своей смерти.

— Нет, но она очень хорошо прошлась по его лобовой броне. «Лиходей» был весь в дырах, брони почти не было — она валялась у него под ногами, срезанная протонно-ионным излучателем ее боевого меха. Она была уже готова добить его, но… взрыв. Черт, — я закрыл глаза. — Все могло сложиться иначе.

— Не кори себя.

— Я был рядом.

— Мы все там были. Ты же слышал приказ Инструктора — каждый сам за себя. Там больше не было сиб-группы, там мы все сражались за свое будущее. Кому-то повезло больше, кому-то чуть меньше. Да и воды с той поры утекло слишком много. Не стоит придавать этому значения.

— Наверное, ты прав.

Допрос продолжился и на этот раз он принял какой-то иной характер. Воспоминания задели и офицера. Нам всем было о чем вспомнить. Как-никак внутри нас жили одни и те же гены.

— Ты что-нибудь слышал о тех, кого направили в низшие касты?

Я пожал плечами, хотя давным-давно сталкивался с некоторыми вернорожденными из своей группы, но уже как представителями других каст. Это произошло спустя несколько лет после Аттестации на Королевской Верфи в созвездии Орла. Александр — ученый-генетик, работавший над совершенствованием евгенической программы, уже много лет состоял в коллегии крупных ученых Клана. По иронии судьбы он не узнал меня при первой встрече, хотя мы оба были похожи почти как братья-близнецы.

— Это не указано в твоем личном деле.

— Там этого и не могло быть. Я никому не рассказывал. На верфи я побывал уже после изгнания из Клана. Тогда я хотел убраться подальше от всего, что так или иначе напоминало мне прошлую жизнь. Несколько лет скитаний по самым отдаленным уголкам галактики, тюремное заключение, побег, работа на грузовом трейлере, пиратство, наемничество, — я слегка улыбнулся, — в этом личном деле нет и половины всего того, через что я прошел.

— И ты не боишься мне об этом говорить?

— «Саркаститовые высоты» — конечная станция моего жизненного пути. Я прекрасно знаю, что отсюда уже не выйду. Так что…

— Ладно, — подытожил офицер, у нас еще много времени, чтобы обсудить и эти нюансы.

Потом он сделал еще несколько заметок и вышел из-за стола, направившись к дверям, где его встретил охранник с нижних этажей. Он доложил ему о состоянии охранных систем и еще о чем, что я пропустил мимо ушей, закрыв глаза и вспомнив тот самый момент, когда реактор машины Светы взорвался а разорвал боевой мех на куски.

* * *

В ночь перед расселением мы в последний раз собрались все вместе в центре барака, где прошли несколько месяцев нашей жизни и где произошло слишком многое, чтобы забыть об этом в один момент. Девушки, парни, все, кроме тех, кто покинул сиб-группу, не пройдя контрольных испытаний или получившие травмы, не совместимые с дальнейшей службой в боевых рядах Клана. В стороне остался только Виктор. Он проигнорировал нас и просто остался стоять в стороне, наблюдая за всем происходящим с нескрываемым презрением.

— Это наш последний день как сиб-группы, — начала Леха Никитин, сложив руки на груди и потом вытянув их в центр. — Завтра мы станем другими.

Кто-то из присутствующих положил свою руку поверх его, потом этот же жест повторили все до единого и в самом верху оказалась моя рука, накрывшая ладонь Светы.

— На Аттестации мы станем врагами друг другу. Мне сложно представить как там все будет происходить, но знайте, вы всегда останетесь моими братьями и сестрами.

— Даже когда будешь стрелять в них? — вдруг вклинился в разговор Виктор. Затем шагнул вперед, выйдя из тени слабоосвещенного угла и громко расхохотался. — Детишки. Вы сами не понимаете что делаете. Нет больше никакой сиб-группы. Нет больше братьев и сестер. Скоро мы станем за штурвал боевых машин и начнем стрелять друг в друга. Вот ты, — он указал на Войтенкова, смотревшего на Виктора с опаской, — толстяк, что ты собираешься делать, когда кто-то из них наведет на тебя свои орудия?

Антон промолчал.

— Или ты, — теперь он указал на меня, — он выставит тебя против Светы и заставит убить ее. Ты ослушаешься, а? Скажешь, что не будешь этого делать.

— Не твое дело.

— Конечно, — он вернулся обратно в тень и уже оттуда сказал свои последние слова, после чего замолчал. — Мне плевать на всех вас и на то, кем вы себя возомнили. Плевать на ваши клятвы, обещания и обеты. Когда наступит Аттестация я сделаю все, чтобы мой противник сгорел первым. Неважно, кто будет против меня — он умрет сразу.

«Круг» замолчал и страх проник в душу каждого из нас. Виктор ненавидел нас всех, хотя и был частью каждого из нас. Все мы были маленькими частичками огромного паззла, но далеко не каждый хотел складываться и становиться частью чего-то общего, предпочитая быть другим и уйти в сторону.

— Пусть все случится как и должно, — тихонько, почти шепотом сказала Света, потом повернулась ко мне лицом и положила свои руки мне на плечи. — Поклянись перед всеми, что ты не дрогнешь на Аттестации.

— Я постараюсь.

— Если нам суждено выйти друг против друга, не бойся стрелять в меня.

— Что ты такое говоришь?

— Потому, что я сама не смогу сделать этого. Я не смогу выстрелить в тебя. Ты лучше меня, так пусть лучший и победит.

Я тут же вспомнил слова инструктора, сказанные в тот день в его доме.

— Не могу даже представить тебя кем-то другим, кроме как воином, — продолжала Света, все еще держа свои ладони на моих плечах. Она смотрела на меня и в ее прекрасных глазах было что-то больше, чем просто симпатия. Красивое лицо напоминало мне о матери, которую я никогда не видел. Характер девушки говорил о том, что наш предок был таким же добрым и ласковым, похожим на нее. Все девушки в сиб-группе унаследовали от матери нечто подобное, но только в Свете все это нашло максимальное отражение, чем влекло к себе еще сильнее.

— Я не смогу выстрелить в тебя. Да и какой из меня воин, если я даже не в силах переступить через себя.

Потом она опустила руки и зашагала к своей койке, где уже были собраны вещи и несколько рюкзаков — малых и больших, аккуратно стоявших в углу. Она легла на голый матрас, накрывшись «ветровкой», после чего заснула. Остальные члены «Круга» последовали ее примеру, разойдясь каждый по своим местам и укладываясь спать.

Я все думал над этими словами. Почти битый час, когда все внутри казармы уже давно спали крепким сном, я смотрел в черный потолок, на котором еще с самого заселения успел пересчитать каждую царапинку и гвоздь. Думал о том, что буду делать на Аттестации.

В конце концов усталость взяла верх и я провалился в небытие, погрузившись в мир грез, где меня встретили мои старые знакомые. Я видел всю группу. Видел тех, кому не удалось добраться до финишной прямой и которые сошли с дистанции на пути к заветной цели. Они все твердили, что я справлюсь, смогу сделать то, что ждал от меня Инструктор. Он был рядом, стоял немного позади их, привычно держа руку на поясе, где, скрутившись в несколько колец, висела змея.

— Ты ведь не будешь идти против моей воли? — спрашивал он, выходя из-за спин остальных сибов.

Я крутил головой, что-то говорил. Рот открывался, но слова почему-то растворялись в воздухе, превращаясь в неразборчивое мычание.

— Не подведи меня, кадет, не подведи.

Утро нас встретило криком солдат. Дверь с треском слетела с петель, упала на пол и разлетелась на несколько частей. Двое крупных солдат вбежали вперед и, проникнув вглубь казармы, стали переворачивать еще сонных кадетов прямо вместе с кроватью.

— Подъем! — орал инструктор, триумфально войдя в сопровождении оставшихся у дверей солдат. — Время кардинальных перемен!

Я вскочил со своей койки, схватил на автомате сумку с вещам и в числе первых покинул казарму, спешно поглядывая по сторонам и пытаясь отыскать там Свету. Вскоре появилась и она. Остальные, кто проспал неожиданный визит инструктора, вышли последними. Среди них был и Войтенков, неуклюже топая со своими пожитками, прижимая к груди куртку и старые сапоги.

— Выкинь! — кричал офицер на Антона, — они тебе уже не понадобятся. — Потом вырвал обувь из его рук и выбросил в сторону. Потом приказал остальным сибам оставить вещи на земле.

— Сегодня у вас знаменательный день, — кричал он, стоя в крутившемся вокруг него песчаном завихрении. Бури не предвещалось, но погода на планете почти всегда была такой. — Я могу поздравить вас всех. Поздравить с тем, что впервые с детских пеленок и наставлений мамаши-наставницы, вы получите реальный шанс стать пилотами. Теперь никаких детских забав, никаких холостых патронов и громких хлопушек. Теперь все будет по-настоящему. Настоящие пули, настоящие ранения, настоящая смерть.

Мы молча слушали его.

— Этот этап был сложным. В самом начале вас было два десятка, а сейчас едва ли наберется половина. Скажу больше, к моменту, когда кто-то из вас возьмет в руки штурвал и получит законное право называться воином Клана, вас будет еще меньше. Два. Может быть три. А может и никого вовсе. Аттестация покажет насколько сильно вы хотите ими стать. Хочу так же предупредить, что с этого момента и система наказаний будет изменена. К вам будут применены те же правила, что и к взрослым пилотам во время войны. Поэтому любое неповиновение может грозить вам смертью. Дезертирство — смерть. Отказ выполнять приказ старшего по званию — смерть. Убийство пилота боевого меха вне Аттестации или Вызова — смерть. Никаких исключений из правил. Я ясно все объяснил?

ВОУТ!

ВОУТ!

ВОУТ!

— Прекрасно, — подытожил инструктор и тут же дал команду по рации, чтобы машины начали отправку кадетов.

Они напоминали небольшие сплюснутые грузовички, наподобие того, что мчался к месту крушения учебного меха Светы, только слегка длиннее и оборудованный легким стрелковым вооружением. В первый такой агрегат сел Виктор. Он не стал дожидаться своей очереди и встал впереди всех, запрыгнув в приготовленное сидение, прижав ногами тот скудный скарб, что позволялось взять с собой.

Потом люк закрылся, машина загудела и скребя широкими шипованными колесами, начала убегать вперед. Я проследил за ней почти до самого горизонта, пока маленькая точка не скрылась за пределом возможного, оставив после себя лишь легкий шлейф из пылевого облака, поднимавшегося все выше и выше к самому небу.

Погрузка продолжалась чуть больше получаса. Света стояла передо мной и ни разу так не обернулась, хотя она знала, что я стою за ее спиной. Инструктор окликнул ее, сопроводил до грузовика и усадил в дальний угол пассажирского отсека, кинув взгляд в мою сторону. Потом проследовал ко мне, указал на приближавшийся грузовик и в самый последний момент, когда я был готов уже сесть, схватил за руку и повернул к себе.

— Это последний раз, когда мы видимся вживую. Правда, это не значит, что я не буду следить за тобой. Ты по-прежнему будешь слышать мой голос, иногда я буду вызывать тебя по видеосвязи, но… — он крепко сжал мое плечо, — не делай глупостей.

Затем он с силой толкнул меня вперед и сразу закрыл за мной люк.

Двигатель заревел — я едва успел ухватиться руками за поручни и занять место, чтобы не упасть после резкого старта. Потом посмотрел в небольшое окошко, откуда в последний раз мне открывался вид на ту пустынную холмистую местность, где сиб-группа провела все это время, и закрыл глаза.

Все еще хотелось спать. Странное чувство змеей проползло прямо в душу и в какой-то мне стало одиноко. Я хотел было повернуться, как это делал раньше, когда спал в бараке, и попытаться прикоснуться ладонью до Светы. Мы лежали так близко, почти вплотную, всего лишь несколько десятков сантиметров между проржавевшими кроватями и мы вместе. Я столько раз думал над этим, пытался коснуться ее сейчас, но холод металлической обшивки одернул меня.

Машина подпрыгнула на попавшемся под колеса камне, потом резко повернула в сторону и начала набирать скорость. Дорога стала ровной, очень странной для такой планеты, что навело меня на мысль о необычной поверхности по которой сейчас двигалось транспортное средство. Я повернул голову, протер рукавом запыленное стекло и прислонился к нему, всматриваясь в новый мир, который открывался мне прямо сейчас.

Теперь все было иначе. Голая каменистая местность в одночасье сменилась плотными застройками: высились башни, армейские боксы, кое-где прокидались ремонтные мастерские боевых мехов. Вдоль трассы носились грузовые машины, чуть дальше поднималась диспетчерская вышка — космопорт тянулся прямой линией позади всех, прямо за ограждением. Кругом мигали предостерегающие надписи, ходили патрули и все вокруг напоминало настоящую базу, готовящуюся к нападению противника.

Вскоре машина пролетела и это, удаляясь все дальше вглубь пустыни. Я отчаялся верить, что мы вообще доедем куда-нибудь. Кругом, почти до самого горизонта, насколько мне позволял обзор, были сплошные камни. И песок, подымаемый мощными ветрами чуть ли не до самого неба. Бури здесь не кончались почти шесть месяцев в году и самое страшное еще было впереди.

Через двадцать минут грузовичек стал понемногу сбрасывать скорость. Корпус машины трещал, издавая причудливый звук, потом его обшивка изогнулась, как будто кто-то извне сильно надавил на нее пальцем, а затем резко выпрямилась обратно.

Писк.

Торможение.

Дорожная поверхность ответила многочисленным шелестом каменной шрапнели, пробежавшейся по днищу грузовика в результате резкой остановки.

— Приехали, — отозвался хриплый голос извне.

Люк отворился — свет и песок полетели мне прямо в лицо вместе с хлестким ударом сухого ветра.

— Вылезай, у нас мало времени.

Я разомкнул ремни безопасности, взял то немногое, что было с собой, и полез наружу, вспоминая, что львиная часть пожитков теперь никогда не попадут мне в руки.

Перед глазами ничего не изменилось. Несмотря на то, что мы проехали не меньше полусотни километров, пейзаж вокруг остался таким же как и возле барака — песок, ветер и камни. Кругом все было неизменно за исключением моего нынешнего жилища.

Оно напоминало собачью будку только приспособленную для жизни человека. Не слишком много, чтобы было где развернуться, но и не так мало, чтобы биться плечами о стены пытаясь развернуться на пустом месте. Только самое необходимое: кровать, маленький вытянутый шкаф, стул, стол. Электричество подводилось по подземному кабелю, протянутому бог знает откуда, но подававшему свет исключительно несколько часов в день, чтобы была возможность помыться и привести одежду в порядок. Стирка, готовка, все это оставалось на мне. Об этом я смог понять по небольшому сухпайку, лежавшему на кровати, и нескольким сменным наборам белья.

— С тобой свяжутся.

С этими словами водитель и двое охранников вышли за двери, оставив меня одного посреди каменной пустыни, где до самого горизонта не было живой души.

Машина взревела, колеса упорна хватались за поверхность пыльной дороги, после чего грузовичек умчался вдаль, оставив мне на прощанье облако дорожной пыли. Я еще долго стоял у дверей, глядя как транспорт уходит все дальше от моего нового дома, пока окончательно не скрылся за горизонтом. Потом зашагал внутрь и лег на кровать.

Глава 7

— Я обещал тебе рассказать каким был твой отец. Что ж, думаю, пришло время поговорить об этом. И хоть это запрещено и тайна рождения таких как ты должна сохраняться до самой смерти, перед Кровопусканием это поможет понять тебе какая кровь течет в твоих жилах и почему ты обязан победить в этом сражении… Он был храбрым воином, смелым, задиристым. Иногда его характер играл с ним злую шутку, но благодаря какой-то внутренней силе, дремавшей в нем и просыпавшейся в самый критический момент, ему удавалось избегать смерти, ловко выкручиваясь из сложных ситуаций и выходить оттуда победителем. Высокий, красивый, девушки из сиб-группы любили его, хотя каждая из них старалась не показывать виду, ведь отношения на тот момент времени не одобрялись и все силы вернорожденных были брошены на подготовку к Аттестации, да и возраст мало благоволил такому, о чем он сам любил рассказывать. Его нельзя было спутать с кем-то другим. Даже в бою, когда звено выдвигалось на позицию, продавливая вражеские огневые точки, его мех всегда шел впереди. Мне даже не нужно было смотреть в его сторону, чтобы понять кем был уничтожен ДОТ или кто только что уничтожил метким выстрелом противника. Это все был он. Всегда. На его теле, как и на корпусе машины, было столько шрамов и царапин, что по ним можно было сказать через что прошел этот воин на пути к священному пулу. Он был уникален по своей природе. В нем все складывалось гармонично. Не было каких-то резких перепадов и каждая черта характера идеально вписывалась в его натуру. Поговаривали, что генетики на его примере тестировали новое направление евгеники, моделирую на клеточном уровне саму суть человеческого характера. Правда или нет сказать сложно, но почти все кто встречался с ним в реальной жизни отмечали удивительную идеальность этого человека. Правда, мне было жаль, что наши пути разошлись. Откровенно говоря, я хотел последовать за ним. Его аура, харизма, она не была чем-то заурядным, она буквально вибрировала, когда твой отец находился рядом. Но жизнь, к сожалению, распорядилась иначе. Он улетел далеко, вместе со вторым штурм-легионом на захват крепости Малбек. Тогда наш Клан потерял много хороших бойцов, но главной потерей была именно его. Я несколько раз подавал запрос на выдачу документов по тем событиям, но все время получал отказ. Там было нечто, не знаю как объяснить, но дело засекретили, людей, что остались в живых, будь-то пилоты, техники или обслуга, набранная из вольняг-пушечного мяса, вывезли на дальний гарнизон и не выпускали почти полгода, а когда они смогли вернуться, их мозги напоминали чистый лист. Я опросил всех кого смог найти, но ничего нового так и не услышал. Ты должен понять, малыш, твой отец не был простым. Он был элитой Клана, тем редким исключением за которым каждый из нас готов идти до конца. Мало кому удавалось так сплотить вокруг себя бойцов, помогать им, воодушевлять, когда казалось смерть уже замахнулась косой и готова опустить ее на наши головы. Все это время я только и думаю о том, что мог бы последовать за ним, но… черт, все получилось иначе. И вот теперь ты здесь. Когда мне сказали кто прибудет ко мне в группу, я не поверил своим ушам. Дети самого Эдварда Гувера. Да я бы скорее поверил в перерождение Ивана Керенского, чем в это, но ты был там. Вы все там были. Словно маленькие копии того самого человека с которым я прошел огонь и воду. И тогда мне в голову пришла мысль. Если Эдвард один смог добиться такого успеха, смог повести за собой столько людей, то что могут сделать двадцать таких Гуверов. Ты можешь себе представить? Почти две дюжины уникальных людей, пока что маленьких, не осознающих великой силы в своем теле, но готовых на великие свершения. Галактика бы треснула по швам и застонала, если хотя бы половина из вас добралась до рычагов управления боевыми машинами… Теперь вас стало гораздо меньше. Кто-то ушел, не оправдав великого звания «ребенок Гувера», кто-то выдержал, но так и остался бледной тенью великого воина. И только в тебе я вижу его самого. Поверь, это не просто слова старика, ностальгирующего по старым временам, о нет. Это гораздо больше и вскоре ты это поймешь. К черту формальности, забудь про все, что было раньше. Перед тобой финишная прямая и ты обязан пролететь ее быстрее всех. Уничтожить любого кто встанет у тебя на пути. Нет больше никаких братьев! Есть только ты и путь к званию пилота. Забудь про чувства к своим соплеменникам — теперь ты один и никто не придет на помощь! Осталось всего несколько дней до финальных испытаний. Аттестация пройдет сложнее обычного — я посодействовал этому. Я знаю, что ты справишься, знаю, что ты преодолеешь все трудности на этом пути! Знаю это только потому, что вижу в твоих глазах Эдварда Гувера. Того самого, кто повел за собой людей. Того самого, кто когда-то спас мне жизнь.

Запись закончилась. Я в очередной раз прослушивал слова Инструктора и думал над тем, что он сказал. Он так и не появился, как и обещал мне тогда перед отправкой. Его голос я услышал по специальному прибору связи, вмонтированному в стену и пищавшему, как пойманная в клетку мышь. Прокручивал сообщение снова и снова, иногда останавливаясь в местах, где он упоминал моего отца.

«Вера», говорил он. «Это все, что осталось у нас с той поры». Я сидел на своей кровати. Один посреди огромной пустынной планеты. Пытался несколько раз выйти наружу, но все время попадал под удар стихии — буря бушевала уже второй день. Запасы пищи и воды подходили к концу и вызвать кого-то с базы не представлялось возможным — приемник работал в одну сторону. Стал экономить еду, питаясь только один раз в день.

По вечерам, когда становилось жутко холодно и одиноко, включал запись по новой, слушая как инструктор рассказывал про моего отца.

— Сиб-группа номер двадцать семь. Этот номер выжжен у меня на запястье как память о том, откуда я пришел, и кто мне дал путевку в жизнь. Я смотрю на нее прямо сейчас, когда диктую это сообщение записывающему устройству, и как будто возвращаюсь в то время, когда мне было столько же сколько и тебе. Огонь, вода, выстрелы и раздирающая боль от первого ранения. Кто знает как все могло сложиться попади мой соперник на предварительных испытаниях туда куда он целился. Наверное, меня бы сейчас не было в живых. Тогда в лесу двоих из наших так и не нашли. Черт его знает что с ними произошло, но парни исчезли. Пропали, как будто их и не было вовсе. Мы вернулись в казарму, посмотрели по сторонам и легли спать, уставшие от всего и вся, что преследовало нас на протяжении последних нескольких дней. И несколько коек так и остались пустовать до самого утра. Потом за ними пришли. Двое солдат, по-моему это были вольняги, взяли кровати и унесли, и больше я их не видел. Мне не передать как страшно тогда было. Как будто со всех сторон дьявольская сила сдавливала меня тисками и пыталась выжать оставшиеся соки, а потом выбросить как сморщенный сухофрукт. Но я сопротивлялся. Сжимал зубы до боли в челюсти, а потом кричал, как ты тогда на лобном месте. Ты можешь злиться на меня, проклинать. Мне все равно. Эдвард поступил бы так же. Он всегда так поступал. Слабость для пилота смертельна. Только железная воля и стремление достичь поставленной цели — вот, что отличает настоящего пилота от мямли-вольняги. Они скованы чувствами, они слабы, потому что природа наделила их этой слабостью. Евгеника — первая попытка человека вырваться из оков природы и сделать будущие поколения свободными. Идеальными. Гувер был таким. Он смог освободиться от проклятья и стал героем.

Жилище постепенно засыпало песком. Стихия за пределами этого маленького островка безопасности бушевала сильнее обычного. Едва я смог приоткрыть дверь и посмотреть краем глаза на все происходящее, как ветер ударил меня по лицу, глаза заболели от попавшего внутрь песка и дверь тут же захлопнулась обратно.

Шел четвертый день. Еда заканчивалась и страх в купе с отчаянием становился внутри меня все сильнее. Теперь мне казалось, что инструктор говорит со мной напрямую. Я прослушал запись сообщения уже сотню раз, видел силуэты людей, проходивших мимо моего жилища, через маленькое окошко. Поднимался с кровати и на последних силах подходил к дверям. Шум. Ветер. Вой стихии нарастал. Какой сегоднядень? Пятый? Шестой? Я не знаю. Я видел как опускалось местное солнце за горизонт, видел как бледные лучи пробивались сквозь занавесу пыли и исчезали, давая понять, что день подошел к концу. Но мне все почему-то казалось ложным. А вдруг это постановка? Вокруг меня ведь никого нет. Я помню как далеко машина отъехала от базы снабжения. Отсюда по меньшей мере сотня километров. Звук пассажирского корабля или другого транспорта я бы услышал. Меня нельзя было обвести вокруг пальца. Но тогда почему я вижу людей с другой стороны дверей?

— Знаешь почему Аттестация называется Кровопусканием?

— Нет, — покачал головой и увидел как двери жилища распахнулись.

— Традиция посвящения в воины с давних времен была основана на крови. Воином нельзя родиться, это звание нельзя купить, ты можешь быть кем угодно, но для того, чтобы обрести этот титул нужно было пройти через кровь. Ты не можешь узнать, что чувствует пилот, когда уничтожает противника, пока сам этого не сделаешь. Ты никогда не узнаешь, что такое боль, пока не ощутишь эту боль на себе, пока не причинишь эту боль кому-то другому. И чем чаще ты это делаешь, тем быстрее привыкаешь ко всему окружающему. Рождение — Смерть. Убийство — Секс. Все это противоположные стороны человеческой жизни. Одни и те же движения. Вперед-Назад, Вперед-Назад, Замах-Удар, Замах-Удар. Ничего нового, все придумано до нас, нам лишь остается отточить эти навыки до совершенства и применять по мере необходимости. Мы рождаемся в крови и с криком, и умираем такими же. Кровопускание — тоже рождение, только во взрослую жизнь.

— Как… как ты… тут… — бредил я, пытаясь подняться.

— Скоро все должно закончится, — продолжал Инструктор. — Ты придешь в себя. Займешь почетное место в кабине пилота и сделаешь то, что задумано. Я все устроил. Скоро ты сам увидишь. Осталось совсем чуть-чуть.

Затем дверь закрылась. Ветер перестал влетать в жилище и холодный воздух накинулся на меня, заставив спрятаться под одеяло как можно глубже.

Хотелось есть. Очень сильно.

Вода закончилась и единственное что мне осталось сделать, так подставить руки под сломанный умывальник, откуда с самого края ржавой трубы стекало несколько капель, а затем глотать, когда в ладонях накапливалось их приличное количество.

— Наш Клан жив, потому что мы следуем традициям. Многие отказываются от этого, но Керенский завещал нам двигаться только по этому пути. Хан знал о чем говорил. Он был мудрым человеком и видел больше, чем его враги. Быть может именно поэтому его никогда не любили. Сильных всегда боятся, потому что сила требует выход и чаще всего она обрушивается на слабых. А слабых бьют. Бьют всегда и безжалостно. Не слушают мольбы, не думают над тем как им больно. Ты должен понять это, вдолбить в свою голову эту простую истину и следовать за ней, как за путеводной звездой. Аттестация уже близко. Будь готов к ней.

Я бредил. Все это время мне казалось, что он здесь. Утром. Днем. Вечером. Мне постоянно мерещилось, что Инструктор рядом со мной, за невидимой стеной. Наблюдает, слушает как я разговариваю сам с собой и только потом появлявшегося у меня в дверях. Наконец наступило время, когда от голода и бессилья я перестал чувствовать разницу между реальностью и выдумкой. Из последних сил поднявшись с кровати, проследовал до дверей и увидел, что за ней стоит нечто огромное. Гонг прозвучал необычно громко. Я поднял голову, посмотрел вокруг себя, но ничего кроме пустыни, камней и песка не увидел. Кроме нее… Машина высилась в нескольких десятках метрах от жилища. Еда, вода, все было рядом. Вцепившись в баллон с питьевой водой и проглотив столько жидкости сколько мог вместить мой желудок, я упал на землю, довольный вытирая влажные губы и смеясь, истерично хохоча во все горло. Силы начали возвращаться. Потом пища. Горячая, закрытая в небольшом контейнере, она источала такой невероятный аромат, что слюни стекали по подбородку.

Гонг прозвучал вновь. В воздухе появились первые «Визиготы». Нужно было что-то делать. Я встал на ноги, выпрямился и попытался прийти в себя. В мозгу всплыли данные ранее инструкции. Это было начало! Аттестация началась. Но как… как это все оказалось здесь? Я ведь все время был рядом, я не мог пропустить этот момент.

В конце концов ждать долго было нельзя. Вспомнив все, чему меня учили, я подошел к механизму подъему, все еще шатаясь из стороны в сторону, как пьяный, нажал несколько кнопок и поднялся на мостик, где тут же забрался в кабину пилота. Инструктор не обманул. Все действительно было серьезно. Боевой мех оказался оборудован оружием и целым веером Ракет Дальнего и Ближнего Действия. Руки схватили рычаги управления. Несколько секунд настройки панели управления и вот сердце меха загудело, распределяя энергию, как кровь по кровеносным сосудам, по жизненно важным узлам. Шаг первый. Я осторожно нажал на рычаги — робот наклонился вперед, потом его правая нога сделала движение и сразу остановилась. Было страшно. Потом опять, но только чуть сильнее. Робот задрожал, по корпусу пробежалась волна вибраций, которая вскоре стихла. Второй шаг… третий. Машина вела себя стабильно, хотя и чувствовалась некая строптивость в движущий механизмах, как будто сталь и железо не хотели подчиняться подростку и всячески сопротивлялись новому пилоту. Однако уже ко второму десятку я приловчился. Десятки тонн стали и вооружения двигались очень быстро, несмотря на кажущуюся неуклюжесть. Земля под ногами робота содрогалась. Пыль и песок подскакивали, когда боевой мех с грохотом опускал тяжелые ноги на каменную поверхность. На радаре загорелось несколько точек — это был маршрут. В голове все перемешалось, в желудке вновь появилось чувство голода. Он требовал еще, но пища и вода остались там. Я совсем про них забыл. Вскочил в открытую кабину лифта, бросив все там, на земле, а сам оставшись ни с чем.

Но скоро все должно было закончиться. До главного поля сражения оставалось несколько километров. Сущий пустяк!

Вот появились первые вспышки. Над горизонтом засверкали огни выстрелов и звуки непрерывной стрельбы доносились до моих ушей. Огонь. Взрывы. Столб черного дыма поднимался к самому небу.

«Кому-то не повезло» — пронеслось у меня в голове.

Потом опять взрыв и огненная волна разбежалась в разные стороны. Что это было? Луч ПИИ пронесся рядом со мной. От неожиданности я резко потянул рычаги на себя, заставив машину остановиться. Потом повернул корпус в сторону, туда откуда прилетел сгусток энергии, но ничего не увидел.

Местность вокруг потихоньку менялась. Чем ближе я подходил к полю битвы, тем сильнее вокруг все становились усыпано обломками уничтоженных машин. Где-то были лишь маленькие осколки, где-то целые части важных узлов. Попадалась единожды и правая часть корпуса, отброшенная взрывом и сохранившая на себе, как шрам, несколько продолговатых отметин от энергетического оружия.

Вскоре я увидел и первых противников.

Первый бой, это всегда волнительно. Сравнить подобное можно только с первой интимной близостью. Ты весь дрожишь, думая, что готов ко всему, но при этом понимая, что способен от волнения натворить глупостей. Пытаешься сосредоточиться и распределить силы равномерно, подстегиваешь себя, вдохновляешь. Но с приближением часа Х неуверенность внутри тебя только усиливается.

Так было и здесь. Кто из них кто? Где была Света и на каком мехе она воевала? Вот чей-то Вурдалак бросился в решительную атаку, дымя пробитым корпусом, откуда вырывались языки пламени вперемежку с искрами. Все горело и полыхало. Отчаянная попытка, но слишком опрометчивая. Безрассудная. Несколько выстрелов пришлись аккурат в зияющую брешь. Секунда заминки. Корпус накренился в сторону и взрыв. Я увидел как объятый пламенем Вурдалак разлетелся на части, а парашют с пилотом, успевшим катапультироваться за секунду до смерти, распахнулся в бледно сером небе.

Потом новая атака. Из поднятой занавесы пыли и грязи вдруг появились сверхтяжелые машины. Локи. Тор. Запищали выпущенные стаи ракет.

Я стоял почти рядом от этого зрелища и даже не заметил, как со стороны ко мне подкрался вражеский мех. Выстрел. Попадание. Корпус завибрировал и панель управления вспыхнула кричащей тревогой.

ОПАСНОСТЬ!

ОПАСНОСТЬ!

ОПАСНОСТЬ!

Система сканирования мгновенно провела проверку повреждений и выдала картинку пострадавшей брони. Везение. Защита выдержала, хотя и была пробита на половину. Потом опять удар. Это был Бешеный Кот. Вытянутая морда, два блока ракет и две громадные пушки, смотревшие на меня и готовые открыть огонь. Я повел рычаги в бок, стараясь повернуть машину самой толстой броней к врагу, сделал это почти за секунду до выстрела и опять принял на себя удар двух основных пушек. Броня затрещала. На этот раз машине повезло меньше. Вражеский Кот и не думал останавливаться. Он пер на меня, словно обезумев и не понимая, что столкновение приведет к гибели обеих машин.

Наконец, мне удалось выстрелить в ответ. Несколько попаданий, потом веер ракет. Короба стали пустеть, а результат был почти нулевым. Бешеный Кот уходил в сторону, когда десятки ракет опускались в заданный район. Огненный дождь скорее взрывал землю под ногами вражеского меха, но не причинял вреда ему самому. Пару ракет попали, но цель выдержала и продолжила атаку.

В какой-то момент земля под ногами затряслась. Все вдруг стало ходить ходуном и машина едва не рухнула на бок, когда мощная череда взрывов накрыла мою машину со всех сторон. Над головой загорелась красная лампа тревоги. Все было очень плохо. Кто и как мог нанести такой сокрушительный удар и чуть было не разорвать машину в клочья.

Едва только все стихло, сквозь дым и поднятую каменную пыль перед моим лицом засверкала сияющая в проблеснувшем солнце броня Пустынного Орла. Высокая броневая часть, выпуклые скосы комбинированной защиты и две спаренные лазерные пушки. Вспыхнула энергия. Луч остановки пронзил броню насквозь. Потом еще выстрел и дым повалил в кабину пилота. Я стал задыхаться. Приборы трубили тревогу и система пожаротушения как могла пыталась справиться с очагом возгорания возле реактора.

Они накинулись на меня как звери на одинокую жертву. Стреляли без перерыва, а я только и мог как лишь огрызаться редкими вспышками ПИИ. Все горело, полыхало. Земля под массивными ногами боевого робота буквально ожила и начала шевелиться. Спустя несколько секунд раздался взрыв. Ударная волна разлетелась в разные стороны, а вместе с ней и куча осколков. Несколько из них впились в лобовое стекло. Оно не посыпалось, но паутина мельчайших трещин покрыла всю ее поверхность. Видимость резко упала и в последний миг, когда на мгновение шум и выстрелы прекратились, я увидел перед собой корпус вражеской машины. Мех был прямо передо мной. Всего в полутора сотнях метрах. Это считай вплотную, как если бы два человека столкнулись друг с другом лбами. Страх и инстинкт самосохранения заставили надавить на гашетку и закричать. Орудия загрохотали. Огонь выпорхнул из длинных стволов и впился в разодранную броню Бешеного Кота. В ответ полетели ракеты…

Дальше я увидел сон. Там было холодно. Ветер дул со всех сторон и мне казалось, что ангелы, о которых говорила Света по ночам, подняли меня на крылья и уносили в небо. Тучные облака, блеклое солнца и лучи, исходившие от него, не грели, только освещали. Потом зенит. Облегчение и полная расслабленность. Не было страха, не было боли, не было ничего, что сопутствовало мне на протяжении всего боя.

Я умер? — спросил себя и посмотрел вниз. С такой высоты поле боя казалось игрушечным, маленьким. Огонь едва ли походил на то пламя, что бушевало во время схватки. Нет, все было не по-настоящему. Я смотрел на маленькие человекоподобные изваяния, видел как они двигались в разные стороны, как наступали один на одного и уклонялись от взвившихся в небо, как птиц, смертоносных ракет. Потом резкое пикирование и грохот. Опять и опять.

Глава 8

— Я сделал то, что вы просили. Правда, мне пришлось повозиться с гидравликой, но это пустяки по сравнению с пробоиной от протонно-ионного излучателя.

Билл вытирал руки, когда я вошел в бокс, чтобы осмотреть как прошли ремонтные работы. Техник постарался на славу и сложно было не похвалить мальчугана, проделавшего такую колоссальную работу всего за несколько часов. Шрамы на теле машины стали менее заметными, пробоины покрылись солидным слоем новехонькой брони и самое главное — системы жизнеобеспечения и катапультирование, вышедшие из строя в последнем бою, были восстановлены и исправно функционировали.

— Прекрасно, — сказал я, обходя громадную махину. — Просто великолепно, — потом посмотрел на своего техника и поблагодарил за работу.

— Пустяки. Это просто царапины.

— Царапины?

— Конечно, — он поднял плечи, как будто хотел выглядеть больше и устрашающе в моих глазах, но затем выдохнул и принял свой прежний вид. — До вас у меня был один пилот. Старый. Может даже старше вас. Сколько ему было лет я не знал, но по лицу такого не посчитать. Так вот он всегда шел напролом. После боя, если его машина еще была в состоянии дойти сама до базы, броня на его корпусе напоминала растопленное масло. Все стекало вниз от высокой температуры, потом застывало и превращалось в кашу. А он мне, значит, говорит: делай, дружище, что хочешь, но чтобы через два дня техника стояла как новенькая.

— И как ты с этим справлялся?

— В самом начале это было просто адский труд. Я вручную спиливал расплавленные части броневых листов, потом при помощи крана поднимал новые и приваривал. И так до тех пор, пока все не приходило в норму. Это могло занимать до двенадцати часов подряд, затем я ложился спать на пару часов, поднимался и снова приступал к работе. Когда внешняя часть оказывалась выполнена, мне приходилось ковыряться в проводке. Как вы понимаете, такая высокая температура жгла всю электронику и соединительные провода.

— Ты молодец, — я похлопал его по плечу и снова посмотрел на отремонтированный мех. — И как долго ты пробыл у него?

— У кого?

— У предыдущего пилота.

— Всего ничего. Я даже толком не успел его узнать. Да и не любил он общаться со мной, как это делаете вы. С вами мне интересно, а до этого я почти все свое время проводил в боксе. Утром он приходил в мастерскую, забирался в кабину пилота и направлялся в бой. Потом возвращался, весь в шрамах и почти не на ходу. Вылезал обратно, спускался без помощи лифта, прямо так, карабкаясь и цепляясь руками за уступы еще не остывшей толком брони, и уходил к себе спать.

Я усмехнулся. Сел на ящик с инструментами и продолжил слушать.

— В один прекрасный день он явился в бокс как это делал всегда, что-то буркнул мне и забрался внутрь машины. Я открыл ему двери, погода была солнечной и очень теплой. В полдень стояла неимоверная жара. Я ждал, когда он вернется, чтобы приступить к ремонту пораньше, но к моменту, когда Клан официально признал потерю звена, мне уже рассказали, что старик больше не появится.

— Как он погиб?

— Все слухи. Не знаю точно. Наверное, он не слишком долго мучился. Нас собрали на смежном плацу, вывели в отдельную группу и отвезли на место последней схватки старика. Было страшно и любопытно одновременно. Мне не терпелось увидеть как все произошло, но про приезду меня ждало лишь разочарование. Груды металла, хлам, воронки, выжженная земля и ни единого признака жизни. Я долго ходил по тому полю. Кое-что взял себе на память, потому что знал, что меня должны перенаправить в другое отделение для обслуживания новой машины.

Билл достал из кармана маленький шарик, раза в два или три раза меньше шрапнели.

— Это часть шарнира. Не знаю почему, но мне нравится таскать его с собой. Я считаю, что он приносит мне удачу.

Он слегка потряс его в руке, потом подошел ко мне и передал этот незамысловатый предмет в мои руки.

— Тяжелый.

— Не так уж и сильно, но в кармане дает немного веса.

Потом он замолчал на секунду, опустив взгляд.

— Ты здорово потрудился, Билл. Честно, я не ожидал, что ты сможешь вернуть машине ее прежний вид. Думаю, ты заслужил пару свободных дней, чтобы отдохнуть в нормальном помещении.

Он поднял взгляд, оторвав его от бессмысленного созерцания бетонного пола, улыбнулся и почесал затылок.

— Я бы рад, но… но мне будет хорошо здесь. Койка тут неподалеку, я пристроил ее в техническом помещении. Там тепло, нет шума и можно побыть одному. Разрешите остаться здесь и не уходить на отдых.

— Хорошо, — я отдал ему металлический шарик. — Пусть будет по-твоему.

Этот парень нравился мне. В нем было что-то простое, незамысловатое, притягательное. Что делает человеческое общение приятным и добрым. Я любил его как сына, если вообще когда-то мог понять такую любовь. Он заботился о семидесяти пяти тоннах железа так, будто это было самое важная вещь в его жизни. Холил и лелеял боевую машину и иногда даже разговаривал с ней, когда я уходил и он оставался один в ремонтной мастерской бокса. Я слышал несколько раз эти разговоры. Наивные, по-своему забавные. Он дотрагивался до корпуса машины и словно чувствовал боль, которую перенесла она во время попадания. Я хотел было сказать, что тварь перед ним бездушна, что она не слышит его слов, что все разговоры с Бешеным Котом не более чем чудачество не имеющее смысла… но не стал этого делать.

Пусть разговаривает.

Вернувшись к себе, я застал в комнате Антона. Он выпивал, держась за бутылку и иногда поворачивая ее в своей ладони, всматриваясь в янтарно-золотой блеск спиртного напитка.

Было поздно. Весь этаж корпуса, отведенный под жилые помещения, уже давно спал, работали только ответственные за участки и трудоголики. Пилоты, солдаты, технический персонал — спали.

— Что случилось? — я приблизился и вытащил из его руки бутылку. Потом отставил ее в сторону и сел рядом. — Мм? Расскажешь мне?

— Мне кажется, все это добром не кончится.

— Ты о чем?

— Я слышал сегодня разговор двух элементалов-разведчиков. Они говорили про Хог-кратер, это там, где по их словам и держаться вражеские машины. Говорили, что со всех сторон это место окружено чем-то на подобии зыбкой магмы. Как в пустыне, только горячее в несколько раз. Упомянули даже кого-то из своих, попавшего в эту ловушку и чуть не зажарившегося в ней.

Антон снова потянулся к бутылке и налил в стакан.

— Помнишь я говорил тебе о втором разведывательном звене «Рысей»?

— Да.

— Похоже их постигла такая участь.

Я пожал плечами.

— Может да, а может и нет. Клан и так слишком много потерял за эти несколько дней. Я вообще удивлен почему хан остался таким спокойным и не запросил вопреки условиям подкрепление с других планет, дабы задавить Отпетых числом.

— Хах, — Антон усмехнулся. — Как будто ты не знаешь хана. Он слишком принципиален. Он рыцарь. У него есть кодекс, есть честь и достоинство. Он не может забрать обратно данное Отпетым слово. Офицеры его не поймут. Да и противник станет презирать. Кто потом пойдет на соглашение с человеком, который в любой момент может нарушить его?

Антон выпил остатки спиртного, толкнул граненый стакан вперед и попытался встать. Тело повело в сторону, я хотел было помочь, но потом он ухватился за край стола и на секунду задержался.

— Со мной все в порядке… не волнуйся.

— Ты дойдешь сам?

Ответом стал взмах руки. Он всегда так делал, когда не хотел говорить, но отвечать все же приходилось. Двери захлопнулись, кондиционер тут же заработал. В комнате стало прохладно и свежо. Через минуту аппарат автоматически выключился и через несколько секунд наступила тишина.

Я взвалился на кровать, совершенно не желая спать. Лампа на столе по прежнему горела слегка приглушенным светом. Я лежал и слушал, ловя мельчайшие звуки доносившие со стороны. Вот кто-то тучный прошел по коридору, свернув в южное крыло. Громкие шаги, широкие… наверняка это были элементалы. Странные они ребята. Выведенные из пробирки воины. Чем-то похожие на вернорожденных, но приспособленные для особых целей. Элитная пехота. Они не раз и не два помогали в масштабных сражениях, уничтожая крупные цели, закладывая взрывчатку в ноги ничего не подозревающим вражеским мехам. Иногда совершали вылазки в тыл врага. Они всегда воевали отчаянно. Почти на пределе возможностей, чем в принципе и оправдывался их скверный характер.

Все как один сварливые. Мало кто из них заводил дружбы с «не своими», предпочитая иной раз быть в одиночестве, чем пожать руку кому-то иному. Но когда дело касалось войны, вряд ли находились другие добровольцы, способные на безрассудные шаги.

Потом слух уловил писк системы сканирования — шла проверка центральным компьютером всех узлов. Пожаротушение, сигнализация, датчики движения и распознавания «свой-чужой». Маячок у самого потолка, куда я сейчас смотрел уже несколько минут, вдруг вспыхнул ярким огнем. Всего каких-то доил секунду, после чего погас обратно.

«Значит все в порядке» — подумал я, и повернулся на бок. Спать я вовсе не хотел. Мне было трудно это делать после всего, что произошло. И тот парень… Мне было неприятно, что мальчуган, с золотыми руками ночевал в рабочем помещении. Да, я понимал, что он техник, понимал и то, что члены его касты ночуют в других помещениях и вход в корпус вернорожденных им строго запрещен.

Но, черт возьми, я не мог это так оставить!

Вскочив с кровати, я направился прямиком к дверям, накинув на ходу куртку и закрыв за собой комнату, зашагал к лестнице, где столкнулся с Никитиным, стоявшему у большого окна и я глядевшего вдаль, как будто завороженного.

— Леха, ты что здесь делаешь? Разве ты не…

— Я попросил, чтобы меня выписали раньше времени.

Его тело было замотано в «кокон»- медицинскую броню, способствовавшую быстрому заживлению ранений и ожогов. На лице несколько синяков, у виска, чуть выше буквально на пару сантиметров, виднелся наложенный шов. Были еще ссадины, царапины и прочие мелкие повреждения, на которые ни я, ни он не обращали внимания.

— Это был глупый поступок с твоей стороны.

— Пожалуйста, старик, не читай нотаций. Мы едва остались в живых, я вообще уцелел только чудом, а ты начинаешь…

— Хану не понравится, что нарушают правила.

— Хан занят другими делами. На меня ему плевать. Я слышал последние новости — все так плохо?

Я помог ему подняться на этаж выше и постарался вкратце ответить на поставленный вопрос.

— Хана поджимают сроки. Совет ждет результата, а его нет. Прибавь к этому большие потери и не самые лучшие отношения с высшими офицерами. Все винят его в провале.

— А ты? — спросил Никитин.

— Я? Я просто делаю то, чему меня учили и ради чего я здесь. Видишь? — я отвернул воротник и показал оголенную часть шеи, куда после прохождения Аттестации наносилась татуировка в виде разинутой волчьей пасти каждому новому пилоту. — С этой стаей меня уже мало что связывает.

— А меня связывает. Я татуировку не вывел. Я до сих пор считаю себя частью Клана. Мне даже жаль слышать подобное от тебя.

— Не стоит сильно огорчаться. Я пронес боль изгнания через всю свою жизнь и наконец смог избавиться от нее. Керенский говорил, что прошлое — это сила, откуда каждый воин Клана обязан черпать энергию для будущих свершений. Для меня это, увы, стало обузой. Оно тяготило меня и я не мог сделать шаг, чтобы не оглянуться в прошлое. Кровопускание. Первый поверженный мех, первое выполненное задание. Все, что произошло важного со мной в жизни, произошло в Клане. Мне было очень трудно освободиться от этого груза, но сейчас, глядя на себя с высоты прожитых лет, я считаю, что не зря принял такое решению.

Потом мы прошли по длинному коридору, где людей уже не было, вышли на небольшой балкон и остановились.

— Ты сам-то веришь в то, что говорил Керенский? — спросил Никитин, держась перемотанной рукой за перила.

— Да, верю так же сильно как и много лет назад. Иногда мне кажется, что он был кем-то больше, чем человек. Нельзя прозреть ситуацию в мире на много десятилетий вперед, как будто ты сам проделал прыжок во времени и в пространстве, а затем вернулся, наполненный знаниями будущего. Как можно объяснить его решение подготовить Клан к сражению у вулкана Вельзур? Никто и предположить не мог в то время, что именно там состоится важнейшее сражение того десятилетия. Клан Волка могли уничтожить, но Иван Керенский, как хищник, ощущая опасность, сумел привести войска в боевую готовность и отразить внезапную атаку противника.

Никитин на несколько секунд замолчал.

— Разведка.

— Нет, — я отрицательно покачал головой, — разведка здесь ни при чем. Кругом царил хаос, отсутствовало снабжение, не было самого необходимого. Командир второго разведывательного звена Джон Малкольм докладывал, что извержение вулкана должно состояться со дня на день и никто в такой период не станет нападать на ослабленные силы Клана.

— И Керенский не поверил ему?

— Нет. А представляешь, чтобы случилось доверься он ему тогда?

— Может это просто везение? Внутреннее чутье, которое есть у каждого из нас.

— Слишком много везения для одного человека. Так не бывает. Да и не может простой человек управлять Кланом, воюющим всю свою сознательную историю. И мы в нем… мы рождаемся, подобно волчатам с уже раскрытой пастью, готовой впиться в горлу своему врагу. Потом всю жизнь тренируемся, сражаемся, гибнем и вновь рождаемся. Этот бесконечный цикл никогда не закончится, пока есть хотя бы один Клан, помимо Клана Волка.

— Такова наша жизнь, — тихо произнес Леха.

— Да, наверное.

Потом он повернулся и попытался сделать шаг. Попытка оказалась неудачной. Нога слегка подвернулась и если бы не перила, за которые пилот ухватился в момент падения, Никитин не смог бы устоять.

— Ты сделал глупость, что выписался раньше времени.

— Мне надоело лежать. Медицинская капсула напоминает гроб. У меня мурашки по коже каждый раз, когда я думаю о нем. А сам-то ты куда шел. Я не ожидал увидеть тебя на лестнице в такое время.

— В бокс. В мастерские.

— Что ты там забыл в такое время?

— Хотел забрать мальчугана. Бедолага спит в техническом помещении. Хороший парень, мне его жалко.

— Он из другой касты, старик, не лезь в эти дела. Пусть все остается так как и было.

— Я же говорил, что с Кланом меня теперь мало что связывает и правила кастовой системы тоже.

— Ага, а ты еще меня ханом Диккерсом пугал. Думаешь твою выходку он одобрит?

— Наверное, нет. Но все равно скоро это закончится. Осталось совсем мало времени до истечения данного Советом срока и у хана отзовут все полномочия.

— Это риск.

— Как и всегда.

Затем Никитин повторил попытку. На этот раз шаг стал более уверенным. «Кокон» здорово мешал, но пилот решил продолжить идти несмотря на все неудобства.

— Ты знаешь где меня искать в случае чего.

Я отпустил пилота, а сам направился в бокс, куда и направился, пока не встретил Никитина. Здесь все так же было прохладно, у главных ворот даже холоднее. Потом прошел вдоль стоявшего в ремонтном сцеплении меха, остановившись на секунду и еще раз окинув взглядом места попаданий, и только потом направился в техническое помещение.

Здесь горел приглушенный ультрафиолетовый свет. Его лучи расползались по обшарпанным стенам и останавливались на продолговатой деревянной доске, где висели чертежи запасных модулей, вырванные листы их старой технической документации, справочники, методические пособия и многое-многое другое. На столе возле нее лежало еще больше литературы, что очень сильно удивило меня.

Билл лежал на узкой кровати, больше похожей на тюремные нары. Ее края были подбиты войлоком, подушка смята, а сам паренек лежал клубком, обкрутившись стареньким полосатым одеялом, невесть откуда взявшимся на базе.

— Эй, — окликнул я его тихо.

Билл проснулся, вздрогнув всем телом как после приснившегося кошмара. Протер глаза, с секунду смотрел на меня не убирая взгляда, и только после этого потянулся за часами.

— Я поспал всего ничего.

— Прости. Я думал, что ты еще не спишь, но когда увидел горящий свет ультрафиолета, просто не смог не полюбопытствовать.

Он приподнялся, скинув на колени одеяло, потом встал, накинул на плечи рабочую куртку, помятую и измазанную на рукавах машинным маслом, и потер руками лицо.

— Что-то случилось?

— Где ты все это взял? — указал я на книги. — Я ни у кого такого не видел.

— Коллекционирую, — коротко ответил он. — По-разному бывает. Одну там, другую — здесь. Перекупал бывало у других пилотов. Нам ведь нельзя покидать без приказа боксы, вот и приходилось просить бойцов, элементалов, чтобы те после боя в разрушенных городах приносили мне что-нибудь из книг. Порой, я тратил половину своего жалования на книги.

— Похвально, — я подошел к деревянной доске ближе, чтобы поподробнее рассмотреть висевшие книги.

— Правда? А я думал вы будете меня ругать. Это ведь не поощряется в Клане.

— Если б я в нем состоял, тогда бы наш разговор был иным.

— А разве не так?

— Нет, — я взял в руки одну из книг. — Я — наемник, Билл. Меня мало что связывает с Кланом. По крайней мере сейчас.

— А раньше было по-другому?

— Да, раньше было иначе.

— Расскажите мне! — он широко открыл глаза, потом подошел ко мне и взял за рукав. — Я ведь тоже мог стать частью Клана, но… — потом опустил взгляд. — Меня все считали неудачником. Сразу, как только я провалил Аттестацию, со мной перестали общаться мои братья. Все, с кем мы прожили на полигоне долгие месяцы, перестали считать меня родным. Вы ведь тоже чувствуете нечто подобное, правда? Расскажите мне как это случилось.

Я открыл первую страницу книги: «ТАКТИКО-ТЕХНИЧЕСКИЕ ХАРАКТЕРИСТИКИ БОЕВЫХ МАШИН, А ТАК ЖЕ СОВЕТЫ ПО РЕМОНТУ В ПОЛЕВЫХ УСЛОВИЯХ. Второе издание. Дополненное.»

— Это долгая история.

— Сейчас глубокая ночь. До утра полно времени.

Я закрыл книгу и вернул на место.

Глава 9

Я проснулся от громких криков, доносившихся со стороны коридора. В комнате было жарко. У дверей горел свет и по полу, словно змеи, расползались бледные лучи от висевшей потолочной лампы.

Рука жутко болела. Ныли ноги, в груди ощущалось нечто инородное.

Я потянул свободную руку, дотронулся до предполагаемого предмета и с удивлением обнаружил, что лежу завернутый в странную материю, как ребенок в пеленке едва появившись на свет. Лежу на кровати в медицинской палате и вокруг меня работают приборы. Молчаливым истуканом здесь находился и робот-врач. Здоровенная вытянутая штуковина, парившая в воздухе, с лицом как у крысы, вытянутым и некрасивым, двигалась по палате, время от времени заглядывая в показания приборов.

Вскоре в помещение вошел и настоящий врач. Он сделал несколько заметок в свой электронный блокнот, потом шагнул вперед, обойдя робота-врача, и сел на край койки, посмотрев на меня через толстые линзы очков.

— Проснулся?

Я ничего не ответил. Сил не было чтобы даже открыть рот.

— Тебе здорово повезло. Ты помнишь что-нибудь?

Но я молчал. Я хотел говорить, но не мог.

— Ему требуется восстановление, — заговорил басистым голосом робот. — я провел все необходимые процедуры и наблюдаю за ним с того самого момента как он поступил ко мне в палату.

— Есть какие-нибудь серьезные последствия катапультирования?

— Степень ожогов не критична. Ушибы, ссадины, царапины. Закрытый перелом голеностопа — результат неудачного приземления после катапультирования. Я навел справки: полигон во время Аттестации кадетов был усеян крупными и мелкими обломками и кресло пилота приземлилось аккурат в один из таких.

— Да, я знаю. Мне уже докладывали.

Робот отлетел в сторону, уткнувшись обратно в приборы. Потом вытянул свои длинные изогнутые, как у богомола, руки и стал нажимать ими на кнопки, набирая текст и форматируя исходные данные.

Доктор все это время смотрел на меня. Его взгляд мало что говорил мне, да и был ли в этом какой-то смысл, — я знал, что уничтожил одну из машин. Знал, что тем самым заработал себе право называться пилотом и моя мечта наконец сбылась, а значит все страшное позади.

В таком состоянии я провел еще несколько дней. Постепенно ко мне возвращались силы, перелом срастался и не малую долю в моем выздоровлении сыграл этот причудливый механизм, названный кем-то из врачей «железным знахарем». Он никогда не спал, никогда не уставал. Он всегда был рядом и полон сил. Любил говорить, но только лишь тогда, когда его об этом просили. Он забавлял меня и это давало мне силы терпеть больничный режим, от которого уже спустя несколько дней меня начинало тошнить.

В среду второй недели я сумел подняться на ноги. Боль все еще давала о себе знать но это скорее было легкое покалывание в области стопы, никак не сказывавшееся на моих движениях. Робот опросил меня о самочувствии, записал ответы в специальный бланк и тут же вылетел через дверь, покинув помещение так стремительно, что я даже успел удивиться такой прыти, ведь за все время, что он был со мной, этот скряга парил в воздухе и перемещался по палате со скоростью достойной самой старой черепахи.

Консилиум врачей вынес свой вердикт уже на следующий день.

— Жизненные показатели в норме, общее состояние — в норме. Больше тебе здесь нечего делать, пилот.

«Пилот». Наверное, это было самое главное, что мне хотелось услышать в тот момент.

«Пилот». Я еще несколько раз произнес это слово у себя в уме и только после этого отправился к выходу. Все вещи были со мной, я собрал то немногое, что принесли мне во время лечения обслуживающий персонал. Выбрался из душного корпуса и уже у дверей увидел, что нахожусь на территории громадной базы, в центре которой размещался медицинский корпус военного госпиталя. Это была та самая база мимо которой я проезжал, когда сиб-группу раздробили и кадетов развезли по разным сторонам планеты-полигона. Издалека это место казалось не таким впечатляющим, но здесь, находясь прямо в сердце базы, все здания, машины, даже люди были похожи на великанов. Неподалеку завизжал приземлявшийся космолет. Несколько десятков элементалов — исполинского роста бойцов, грузились в брюхо транспортного корабля, покидая тренировочную базу и направляясь куда-то вдаль.

Потом в нескольких сот метрах появилось звено мехов. Тяжелые машины шли полностью разоруженные. Не было ни орудий, короба ракет пустовали. Только несколько небольших стволов, предназначенных для поражения незащищенной живой силы, все еще поглядывали свысока своими вытянутыми стволами.

Все было очень и очень необычно.

— Я рад, что ты поправился, пилот.

Инструктор подкрался ко мне в тот момент, когда я уже собирался уходить. Он смотрел на меня давно запомнившимся мне взглядом, потом сложил руки на груди и указал вдаль в, сторону горизонта, где было видно как формировался фронт песчаной бури, растянувшейся почти на несколько десятков километров. Доносились звуки грома. Сверкали молнии.

— Это очень редкое явление на этой планете. Мы называем его Айо. Переводится с «Идли» как Чудовище. Скорость в эпицентре может достигать порядка 60 м/с.

— Это много?

— Хватит чтобы разбросать большинство мехов, как игрушки по комнате. Ты куда-то собирался?

Он был непривычно вежлив со мной, что не могло не вызвать подозрений.

— Пойдем, я тебе кое-что покажу.

Затем Инструктор проследовал по бетонным плитам, лежавшим здесь в качестве покрытия, вдоль больничного корпуса, шагая уверенно, почти не оглядываясь назад и не наблюдая иду я за ним или нет. Но я шел. Совершенно не понимая почему это делаю.

— Ты наверняка сейчас думаешь почему все так резко поменялось, правда?

Я сказал «да», хотя и не думал продолжать разговор.

— Ты еще молод. Очень сильно молод. Кто-то считает это недостатком, но мне кажется все идет как надо. Я рад. Правда рад, что ты выдержал Аттестацию и прошел ее.

— А кто еще стал пилотом, — не выдержал и спросил я.

Инструктор остановился у небольшого здания, прилегавшего к главному медицинскому корпусу и игравшему роль смежного технического помещения. Несколько окон выводило на нашу сторону, но оттуда никто не смотрел — люди были все сосредоточены на первых двух этажах корпуса.

— Тебе это интересно?

— Мне интересно кого я уничтожил. И те голоса в пустыне… Вы ведь приходили ко мне?

Он ничего не ответил, но и не отказался прокомментировать случившееся во время Кровопускания.

— На тебя напало сразу несколько мехов. Это я все подстроил. Ты пришел на поле боя последним и первые минуты вел себя на удивление плохо. Шел грудью на все орудия и проглатывал снаряд за снарядом. Сказать откровенно было мгновение, когда я подумал, что тебе конец. Но ты оправдал возложенное на тебя доверие. Ты выдержал. Ты уничтожил своего противника, хотя и получил критические повреждения своего меха. Как говорил мой инструктор в свое время: «если перед своей смертью вы уничтожили хотя бы один вражеский мех, значит ваша смерть была не напрасной».

Он улыбнулся и хотел было уже идти дальше, но я остановил его, схватив за руку, отчего тот был сильно удивлен и по привычке потянулся к кнуту, висевшему до сих пор на его поясе, но затем, передумав, заговорил уже немного иным голосом.

— Мы не имеем права говорить об этом.

— Тоже самое ты говорил и про моего отца.

— Ты?

— Я пилот. Теперь я могу так говорить, — перебарывая дрожь в голосе, продолжал я.

— Мне пришлось нарушить это правило, чтобы ты знал какая кровь течет в тебе.

— А в них? В них она тоже текла. Все мои сиб-братья и сестры были такими же.

— Нет, — он покачал головой. — Они были бледной тенью твоего отца. Они совершенно другие. В них нет и миллионной доли того, что есть в тебе. Ты почти абсолютная копия Эдварда Гувера. Можно сказать зеркальное отражение, пусть и моложе на несколько десятков лет.

— Значит ты не скажешь кто был в том мехе?

— Кадета нет в живых. Это уже прошлое. Оставь его там и двигайся вперед. Я вижу твое прекрасное будущее и незачем зацикливаться на подобных мелочах.

Наконец мы зашагали быстрее и разговор окончательно прекратился. Буря постепенно набирала силу. Я видел как чернели небеса, как сверкала размашистая молния и слышал как грохотало небо, в злобной ненависти готовое обрушить нам на головы всю свою силу.

Внутри бокса было тепло, вокруг ходили люди. Кто-то был одет в строгую форму, кто-то — в промасленную робу, снизу доверху покрытую пятнами и порезами. Стоял шум — люди переговаривались между собой и совершенно не обратили внимание на вошедших людей.

В двух противоположных углах стояли машины. Исполинские боевые роботы ремонтировались усилиями двух ремонтных бригад, отчего треск и грохот не прекращались ни на секунду. Сыпались искры от сварки, горело несколько крупногабаритных ламп. Были даже автономные тележки с боеприпасами, отвозившие смертоносный груз подальше от этого места и выгружая в специальный бронированный трюм, строившийся под землей каждого бокса.

Встав неподалеку от одного из роботов, инструктор обратился ко мне.

— Нравится?

Я смерил машину снизу до верху, потом спокойным голосом объявил.

— Хорошая машина.

Тот улыбнулся.

— Уже рассуждаешь как настоящий пилот.

— А ты ждал восторженных криков?

— Что-то такое да.

— Машина старая, — продолжил я, видя как один из техников латает дыры в броне боевой машины. — Как будто на ней сменилось несколько поколений пилотов.

— Ты должен гордиться этим, боец. Машины, как и люди — со временем и опытом становятся только лучше. Новенькие, блестящие, они только производят впечатление, но порой подводят в самый важный момент. Старая техника уже одним своим существованием подтверждает, что готова на все, дай ей только возможность.

— Именно поэтому Клан никогда не увольняет в запас старых пилотов?

— Да. Безотходное производство.

Мы прошли дальше и остановились у подъемной кабины, куда и он, и я вошли сразу по готовности. Лебедка натянулась, механизм завибрировал и вскоре мы поднимались с черепашьей скоростью прямиком к мостику, где нас уже ждал один из пилотов, осматривавший поврежденную антенну.

— Все так плохо? — сходу спросил Инструктор, едва кабинка открылась и он смог выйти.

— Нет, — ответил коренастый мужчина, выпрямляясь и поправляя помятую униформу. — Но ремонт займет больше планируемого времени.

— Твоя лошадка выглядит не так уж и страшно.

— Ей просто повезло. Будь эти малолетние остолопы чуть умнее, они бы разнесли мех в клочья.

Потом мужчина повернулся, увидел меня и замер, будто бы удивленный такой встрече. Его взгляд висел на мне почти целую минуту. Инструктор говорил с ним, задавал вопросы и тот умудрялся отвечать, не отрывая глаз от меня. В какой-то момент мне надоело, что он так пристально смотрит на меня и в следующую секунду попросил его перестать пялиться.

— Что? — улыбаясь спрашивал Инструктор, — узнал кого-то?

— Шутишь, да это же Эдвард. Точно, Эдвард! Говорю тебе! Старина помолодел на пару десятков лет, уменьшился в размерах, но остался таким же.

Они оба рассмеялись.

— Я не тот, за кого вы меня представляете, — заявил я, все еще оставаясь внутри кабинки лифта.

Мужчина обратился к Инструктору.

— Так это он будет теперь управлять машиной?

Тот одобрительно кивнул головой.

— Когда мне вчера сказали об этом, я даже представить себе не мог, кому передаю своего меха, — потом он махнул мне рукой. — Не стой как истукан, иди сюда.

Мужчина открыл люк, перекинув броневую пластину на бок, присел на корточки и ловко запрыгнул внутрь кабины, напоследок выкрикнув что-то вроде «поторопись». Я неспешно приблизился, Инструктор молча наблюдал за мной, потом посмотрел в чернеющую дыру, куда только что опустился незнакомый мне человек, и только убедившись, что ничего опасного мне не грозит, опустил ногу на ступеньку, постепенно погружаясь во тьму кабины боевого меха.

Здесь было необычно просторно. Места могло хватить, чтобы тут разместилось порядка шести-семи взрослых человек и еще бы осталось где развернуться. Мужчина, появившийся из темноты, как будто прочитал мои мысли, видя как я осматриваю пространство перед сиденьем, потом приблизился ко мне и объяснил эту странность.

— Нет большей части оборудования, снято внутреннее бронирование, плюс отсутствует прослойка теплоизоляции. Эта машина воевала в ледяном аду на Элказуре. Там температура никогда не поднимается вышел минус сорока по Цельсию. Такой холодины, друг мой, ты еще не чувствовал, поверь мне.

Я обратил внимание на его голову, когда мужчина наклонился вперед, чтобы достать что-то на приборной панели. От макушки до затылка тянулся очень четкий шрам, похожий на хирургический разрез или что-то в этом роде. Рука невольно выпрямилась, потом коснулась шрама и тут же вернулась обратно. Пилот резко выпрямился, посмотрел на меня, но ничего не сделал.

— Старые травмы. Не делай так больше.

Потом он объяснил, что машина участвовала в Кровопускании. Что ее доверили одному из кадетов из смежной группы, которая, как я понял, воевала сутками ранее. На вопрос что с ним стало и сумел ли он уничтожить кого-то, мужчина лишь развел руками, сославшись на то, что не знает как там все произошло, но вот кровь с кресла пилота ему пришлось отмывать самостоятельно.

— Знаешь, Эдвард, иногда я вспоминаю то, что было с нами раньше. Нашу группу, тот участок Лавовой Тропы, по которой мы шли двое суток и чуть было не погибли, как подчинили целый город мятежников не потеряв даже одного меха. Все это было чертовски классно. Это был риск, азарт, доблесть и храбрость на грани безрассудства. Безумие, которое ты источал и которым сподвигнул многих драться с остервенением. Сейчас мало таких. По правде говоря, здесь я не видел никого, кто хотя бы отдаленно был похож на тебя.

Затем указал на несколько трещин на лобовом стекле.

— Самое страшное, что может случиться в бою — это разлом лобового стекла. Если взрыв будет достаточно сильным и «лобовуха» расколется, миллиарды осколков вопьются в пилота, превратив его в решето. Мне кажется, что лучше умереть сотнями других способов, чем испытать нечто подобное. Смерть мгновенная, но такой я не хочу даже для своих врагов.

Вдоль крепежных пластин тянулось несколько таких трещин. Небольшие, всего пара сантиметров в длину и едва заметные, но по словам мужчины, стоявшего сейчас прямо у лобового стекла и внимательно вглядывавшегося в поверхность прозрачного материала, это могло сыграть злую шутку во время боя.

— Долго он еще будет в ремонте?

Тот пожал плечами.

— Рвешься в бой? Не торопись — на твой век хватит.

Я выбрался на верх, оставив второго пилота в кабине. Поднялся по небольшой лестнице обратно наверх — шум ремонта опять стал громким. Инструктор помог мне встать, затем выждал некоторое время и сказал, что сейчас самое время сделать важный шаг в моей новой жизни.

Мы вернулись в кабинку лифта, опустились к ногам боевой машины и замерли у его левой «ступни», где нас уже дожидался один из техников со сварочным аппаратом. Встретив нас, он полез к выключателю, потом дернул ручку на себя, заставив загрохотать железную коробку на весь бокс, и приготовился, держа в своих руках напряженное синее пламя.

— Что это? — спросил я.

Инструктор указал на одну из броневых пластин, замененных буквально пару часов назад. Она блестела в свете горевших ламп, была чистенькой, как будто только что отлитой на литейном заводе, и явно контрастировала по сравнению с другими — грязными, слегка расплавленными от попаданий лучевого оружия и просто покрытыми вмятинами от разлетавшейся во время взрывов шрапнели.

— Мы выжжем твое имя и звание на этой пластине. Со временем, когда твои подвиги будут копиться, а счет поверженным противникам перевалит все приличные границы, ты получишь право поднять «клеймо». И так до тех пор, пока не удостоишься чести выгравировать свое имя в лобовой проекции кабины. Это высшая похвала, которой может быть награжден пилот. Идти грудью на своих противников, показывая им кто ты есть на самом деле — что может быть прекраснее.

Затем Инструктор отдал приказ технику — мужчина накинул на глаза защитную каску, аккуратно прислонил синее пламя к металлу и стал медленно водить им по подготовленному трафарету, выжигая имя и фамилию. Потом символ Клана — Голову Волка, оскалившуюся на своего врага, и шесть пятиконечных звезд на заднем фоне. Пламя мерно двигалось по блестевшей поверхности броневой пластины. Накаляло ее до красна, потом, словно ласково поглаживая, тянулось все дальше и дальше, пока необходимая информация не была нанесена на отведенный участок.

Когда аппарат заглох и техник смог снять защитную каску, выжженная надпись все еще была красной. Глаза волка, казалось, были налиты кровью, а сам он вот-вот вырвется наружу и вцепится в горло кому-нибудь из нас.

— Ты свободен, — сказал Инструктор технику-вольняге, а потом обратился ко мне. — Теперь начинается твоя новая жизнь, Эдвард. Ты знаешь, что должен делать. Кровь в твоих жилах подскажет тебе. Это память — она ничего не забывает.

Глава 10

Офицер отложил бумаги в сторону. Запись была сделана. Глазами он в последний пробежался по только что подписанному документу и сразу обратился ко мне.

— Знаешь, что это?

Я отрицательно покачал головой, глядя в окно на черные вершины Саркаститовых высот.

— Ты даже не посмотрел на них.

— Честно говоря, мне все равно, даже если я и знаю, что там написано.

Офицер ничего не ответил. Встал со своего кресла. Спина жутко болела — шел второй час допроса и усталость давала о себе знать.

Потом прошел по периметру кабинета, смерив шагами каждую стену, остановился возле картотеки, открыл одну из полок и стал копаться в пожелтевших бумагах, выискивая там что-то особенное.

— Тут даже ночь красивая, — заговорил я, не отрывая взгляда от окна. — Там, внизу, всего этого не видно. Одни каменные стены, да вопли сумасшедших. Я рад, что попал к тебе сюда. Здесь хорошо.

Офицер на секунду остановился, перестав перебирать пальцами многочисленные ярлыки и папки, потом посмотрел искоса в мою сторону и снова принялся за дело.

— Может быть. Я никогда особо не присматривался — одни сплошные камни. Что в них может быть интересного? Ты же помнишь нашу планету-полигон, где мы проходили обучение? Это же один сплошной булыжник. Я вдоволь нагляделся на такие пейзажи еще там, а уж здесь и тем более.

Потом он вытащил одну из толстых папок, перевязанную поперек синей лентой и следом громко захлопнул полку, развернувшись и зашагав к себе за стол.

— Я не зря спросил тебя, знаешь ли ты что это? — он опять поднял лежавший на столе документ. — Это только прелюдия, а вот это… — потом взял во вторую руку найденную в картотеке папку, — отчет трибунала по твоему делу. Я вчера немножко ознакомился с ним. Признаться честно, мне до сих пор не ясно как ты избежал смерти.

— Это было давно, — коротко ответил я.

— У нас много времени. Ночи здесь длинные.

Я посмотрел на офицера.

— Могу подняться? У меня ноги затекли, да и хочу поближе посмотреть на эти горы.

Мужчина одобрительно махнул рукой, хотя подобное во время допроса было категорически запрещено. Бояться ему было нечего. Он знал, что охрана за дверью и в случае чего примет меры. Даже если его возьмут в заложники, судьба беглеца будет решена очень быстро.

Я не без удовольствия выпрямился во весь рост. Наклонился назад, повернувшись вправо и влево несколько раз, заставив мышцы заныть. Затем сделал шаг по направлению к окну и замер на том же месте, глядя на папку с записями трибунала.

— Неужели так много?

— Тебя это удивляет?

— Совсем чуть-чуть.

— А вот меня — нет. Ты убил двух вернорожденных. Офицера и бойца из его звена. Судя по записям — очень хорошие пилоты. Убил на пятый год службы, прямо в его кабинете, а потом застрелил подчиненного, задержавшегося в тот день до полуночи в ремонтном цеху, — мужчина замолчал на пару секунд, переворачивая страницу. — Здесь написано «хладнокровно и расчетливо». Все так и было?

Я приблизился к окну и смотрел прямо перед собой, наблюдая как оживают пики гор, все еще освещаемые каким-то внутренним светом, поднимавшимся из-под земли.

— Это произошло очень давно. Я же тебе говорил. Слишком много воды утекло с той поры.

— Но ты помнишь? Я знаю, что ты все помнишь. Это читается в твоих глазах, в том, как ты пытаешься не реагировать на все услышанное сейчас. Следствие так и не выявило точных мотивов тех убийств, хотя и потратило на это много усилий и времени. Тебе назначили судебно-психиатрическую экспертизу, но она не нашла никаких отклонений, и это при всех имевшихся прямых и косвенных уликах, а значит трибунал должен был назначить высшую меру наказания.

— И что?

— Но ты жив! Ты здесь, рядом со мной, стоишь всего в паре метрах от меня и смотришь в окно. Я хочу знать почему так произошло.

Наконец, я оторвал взгляд от темных гор, где начали зарождаться первые песчаные вихри. Развернулся к своему собеседнику и протянул, закованные в толстые наручники, руки.

— Может снимешь? — спросил я, уже зная ответ.

— Нет, старик, не в этот раз.

Потом опять посмотрел в окно и заметил, что скоро будет буря.

— С чего ты взял? — спросил офицер, не спуская с меня глаз.

— Вихри. Они как буревестники на море — первые признаки приближающейся бури. Я видел такое раньше, когда работал на грузовом трейлере. Мы как раз транспортировали оборудование на одну из таких планет, и уже по прибытию на верфь и последующей разгрузке, я мог своими глазами видеть как формируются настоящие бури, начинавшиеся как простой ветер, но уже спустя несколько часов стеной смерти проносившиеся по поверхности планеты, снося и уничтожая все, что попадалось им на пути. Здесь будет нечто подобное.

Офицер согласился.

— Ты прав. На сегодня передавали начало нестабильности в погоде, — потом наклонился к столу и продолжил читать отчет трибунала. — «Проник в ремонтный цех и со стороны черного входа и, воспользовавшись отвлеченностью пилота, напал на него со спины…»

Он зачитал еще несколько протокольных строк, после чего посмотрел на меня, ожидая моих комментариев ко всему услышанному.

— У меня были на то причины. Весомые. Личные. Конечно, я бы мог оформить все официально и законно, вызвать по очереди каждого из них на поединок, обвинив во лжи и поставив на кон свою честь, но это заняло бы слишком много времени, да и зарождавшийся в то время конфликт между Кланом Волка и Отпетыми не позволял этого сделать, поскольку хан запретил подобное на время войны, разумно посчитав, что терять ценные кадры вне боя — это слишком большое расточительство.

— Ты мог подождать.

— Мог, но не хотел. Я терпел их оскорбления довольно долго, чтобы дать этому сойти на нет.

Офицер спросил прямо.

— Причина?

Я улыбнулся.

— Забавно. Ты говоришь как и те люди, что допрашивали меня в то время. Прямо один в один.

— И все же, — офицер продолжал настаивать.

— Наверное, — начал я, — незачем тянуть это с собой в могилу. Все равно те, кто так или иначе был с этим связан давно на том свете или скоро туда отправятся. — Потом я сделал небольшую паузу, вновь обратив внимание на яркое свечение на пиках гор. Оно пульсировало, как будто оживало, потом вдруг поблекло, словно собиралось окончательно погаснуть, но следом разгоралось ярче обычного, разбрасывая томное освещение в разные стороны. — Все началось со слухов. С момента Аттестации прошло полных четыре года, я служил в штурмовом звене и к тому времени хорошо знал тех, с кем воевал на протяжении последних лет. Мы все еще были мальчишками, пусть повзрослевшими, циничными, каждый со своими принципами и плохими чертами, но все же мальчишками. Кое-кому едва стукнуло двадцать, кто-то было старше на несколько лет и уже имел офицерское звание. Я мало обращал на это внимание, концентрируясь на схватках в которых мне приходилось участвовать. В одном бою мне удалось уничтожить две вражеские машины. До сих пор не знаю как меня тогда не убили, но по возвращению на базу, я получил награду и личное одобрение командования. Мне сулило хорошее продвижение по службе. И это уже тогда, в двадцать с лишним лет! Я гордился этим. Не хвастался, но и не пытался скромничать, особенно, когда приходилось говорить об этом напрямую. В один момент я услышал разговор в коридоре. Я шел по своим делам, возвращаясь из бокса, и вдруг поймал в воздухе свое имя. Остановился. Прислушался. Пилоты разговаривали неподалеку, один из которых говорил обо мне. Сначала я не придал этому значение. Зависть среди молодых пилотов в то время была обычным делом. Юношеский максимализм, попытки показать себя с лучшей стороны, чем кто-либо. Все это было. Но потом я стал слышать как меня обвиняли в каких-то несусветных вещах. Что я и не пилот вовсе, что во время Кровопускания Инструктор помог мне, что он специально подстроил все таким образом, чтоб моя машина оказалась на поле боя позже всех остальных, когда из-за дыма и взрывов нельзя было рассмотреть кто куда стреляет и по ком. Дошло даже дело до того, что однажды один из них назвал меня вольнягой. Мы сцепились прямо в столовой, завязалась драка, я нанес ему несколько ударов, но вбежавшая охрана и пилоты по старше растянули нас, не дав поубивать друг друга. С той поры все только усугубилось. Ложь обо мне расползалась, как вонь от дохлой лошади. Сначала я пытался оправдываться, потом перестал делать и это, смирившись, что на время войны с Отпетыми мне не разрешено вызвать на поединок этого недоноска.

— А ты пытался?

— Конечно. Два раза давал запрос, но их всегда отклоняли. Мне было обидно и вскоре я убедил себя все решить самостоятельно.

— Но ты ведь знал, что тебя должны будут казнить за это?

— Когда тебя переполняет ненависть и злоба, о последствиях думаешь в последнюю очередь. Я хотел их смерти и я добился этого.

— Что стало последней каплей?

— Офицер, с которым я расправился первым делом, был знаком с Инструктором и тоже присутствовал на Кровопускании со всеми остальными. Наверное, он знал что-то такое, чего мне Инструктор не рассказал. После ночного рейда в тыл противника, он зашел ко мне и сказал, что знает как все было на самом деле. Я не хотел его слушать, но он настоял на этом, объявив, что в уничтоженной мною машине во время Аттестации была заложена взрывчатка, на случай, если я не смогу взорвать ее самостоятельно. Этакий план Б Инструктора, который тот пустил в ход, когда увидел, как несколько машин зажали меня в кольцо и планомерно поливали огнем. Он сказал, что я физически не мог уничтожить мех, имея на борту такое слабое вооружение, и в последнюю секунду, когда мою машину объяло пламя и система катапультирования вот-вот должна была сработать, Инструктор активировал взрывное устройство в момент моего последнего выстрела. Так он говорил, а потом добавил, что среди дыма и огня сложно было разобрать как все произошло, поэтому Инструктор объявил всем о моей сдаче. Сделал это прямо в наблюдательном пункте, вопреки регламенту, который требовал тщательного изучения результатов Аттестации целой коллегией инструкторов и пилотов старшего звена.

— Ты ему поверил?

— Нет, — холодно ответил я.

— И поэтому убил?

— Он усомнился во мне как в пилоте, в моих навыках и умениях, назвал «вольнягой». Этого было более, чем достаточно, чтобы поквитаться с ним.

Я замолчал и память тут же вырвала из глубины невидимых архивов тот самый день, ту встречу, когда я уже все решил и шел по длинному холодному коридору, уже зная, что и как буду делать.

Там не было слов — он все понял сразу. И бой тот был похож на молчаливую дуэль, где вместо выстрелов воздух разрезали кулаки. Я победил его не получив при этом ни одного удара. Я был моложе его, сильнее, ловчее, у меня получилось скользнуть под его руки и ударить прямо в пах, заставив согнуться, а после, сжав кулак, нанести удар костяшками пальцев чуть ниже ноздрей, заставив костяную перегородку треснуть и впиться в мозг. Он замер на секунду, хрипя и закинув голову назад. Потом пошатнулся и рухнул на пол, перевернувшись на бок.

— Что ты чувствовал в тот момент? — раздался вопрос офицера.

— Ничего. А может что-то и было — я не помню. Это было давно.

— В отчете сказано, что ты застрелил его подчиненного.

— Я взял пистолет из сейфа, находившегося рядом со столом. Он никогда не закрывал его и мне это сэкономило много времени.

— Что было дальше?

— Спустился по лестнице к главным вратам, потом прошел по бетонке к боксам — там горел яркий свет и на протяжении почти трехсот метров нельзя было пробежать незамеченным. Мне пришлось совершить крюк и пробраться в нужный бокс через запасной вход. Ну, а дальше… я не стал с ним говорить. Подождал, когда он повернется ко мне лицом, навел пистолет и сделал два выстрела.

Офицер записал услышанное.

— Охрана пришла сразу?

— Сработала тревога. Звуки выстрелов в такое время суток, когда не работают генераторы и все станки, а ремонтные механизмы отключены, разлетаются на большие расстояния. Охрана горохом посыпалась к боксу, подняли по тревоге несколько звеньев, заискрили по периметру прожектора. База мигом ожила и через несколько минут возле бокса было не меньше двух сотен вооруженных солдат. Среагировали на выстрелы и элементалы…

— Ты сопротивлялся?

Я отрицательно покачал головой.

— Не было смысла. Я не хотел чьей-то смерти, кроме их. Потом был допрос, меня поместили в камеру похожую на эту, только слегка меньше, со стенами из мягкого материала, чтобы я не смог убить себя сам, изъяли все, что у меня было, а потом держали так до самого трибунала.

Офицер поднялся со своего места, достал сигарету и закурил. Время было поздним, за окном появились первые завихрения будущей бури. Он посмотрел на меня, как бы говоря: «Да, черт возьми, ты оказался прав, буря совсем скоро будет здесь». Затем вытянул из сигареты почти половину содержимого, выдохнув сероватую дымку в потолок, и снова сел за стол.

— Как ты избежал смерти?

— Инструктор, — коротко ответил я. — Это все он. Он верил до самой смерти, что я — это мой отец, Эдвард. Он маниакально верил, что во мне живет тот самый человек, в которого он верил, как в Бога. Но… я был совершенно другим. Меня роднила с ним разве что внешность, больше ничего. По крайней мере мне самому так казалось. Я никогда не видел своего отца живым. Пара фотографий и постоянные разговоры о том, каким легендарным человеком он был. Великим. Это слово я слышал постоянно, когда говорил кем были мои родители. В разговоре то и дело проскакивали «охи» и «ахи», в конце концов я перестал говорить о своем Кодексе.

— Но ведь это тебя и спасло?

Я взглянул в чернеющий горизонт. Буря набирала силу и вот-вот должна была спуститься с Саркаститовых высот на равнину, где бы обрела всю имеющуюся силу.

— Мне неизвестно, что сказал Трибуналу Инструктор, но поговаривали, что именно моя родословная позволила мне избежать смерти. Эдвард спас меня. Отец даже с того света охранял меня.

Потом посмотрел в глаза офицеру, сидевшему в этот момент на своем кресле.

— Там было трое. Судьи. Все старые, будто высушенные мумии. Кто знает сколько им было лет, но, когда они услышали имя моего отца, то чуть было не побледнели. Дело решили рассматривать в закрытом формате и перенесли заседание на вторник следующей недели. Меня же отвели в камеру, похожую на крысиную нору — яму, вырытую прямо под зданием трибунала. Холодно было так, что мышцы сводило, а кожа стала похожей на гусиную. Несколько дней я мерз в этой чертовой дыре, пока в концу недели ко мне в камеру не пришел Инструктор.

— Зачем?

Я замолчал, проигнорировав его вопрос.

— Знаешь, — обратился я к нему, — я уже очень давно ничего не ел. Давай, сделаем перерыв. Сделай мне одолжение, как брату-сибу, а потом мы продолжим.

Глава 11

Он вошел поздно вечером, когда дежурившие у дверей камеры солдаты сменились и патрули за пределами здания начали свое ночное бдение. Вошел тихо. Так, что я почти не услышал его шагов, пока он сам не разбудил меня.

В темноте я не сразу рассмотрел Инструктора. Мне казалось, что все это сон. Остатки сновидений, когда ты еще полностью не проснулся и объятия Морфея все еще сковывают тебя.

Мужчина прошел чуть дальше за мою койку, схватил старый металлический стул за край спинки и поднес почти вплотную ко мне, после чего сел, закинув ногу на ногу.

Я ждал, когда он что-нибудь скажет. Сон испарился — теперь я понимал, что это он. Поднялся с кровати и попытался протянуть руку для приветствия, но тот не сделал того же, перейдя сразу к делу.

Голос звенел и от этого было не по себе. Он говорил очень кратко, сокращая предложения чуть ли не до нескольких слов, стараясь держать себя в руках, чтобы не накинуться на меня с кулаками.

— Зачем ты это сделал?

— У меня было повод, — ответил я.

— Какой?

Я рассказал все как было. Инструктор внимательно выслушал меня, потом скинул правую ногу на пол и слегка наклонился вперед.

— Тебе грозит смерть. Ты знаешь об этом?

Я утвердительно покачал головой.

— Что ты намерен делать?

— Ничего. Пусть все идет к своему логическому завершению.

Инструктор промолчал. За дверью послышался шум — несколько солдат, не скрывая своего присутствия, громко топали тяжелыми сапогами по полу. Они о чем-то переговаривались, потом на секунду остановились у дверей камеры, открыв небольшое окошко и посмотрев в спину Инструктора.

— Все хорошо? — спросил кто-то из них.

— Да. Все хорошо, — ответил мужчина, даже не повернув головы.

Вскоре солдаты ушли, оставив нас наедине.

— Почему Трибунал решил рассматривать дело в закрытом режиме? — спросил я.

— Кодекс, — коротко ответил Инструктор.

— А что в нем такого? Просто информация и ничего более.

— Ты так и не понял.

Мужчина встал со своего места. Его терзали сомнения, а может он просто был взволнован пуще обычного. Я много раз видел его таким, но было это слишком давно. Даже на планете-полигоне, когда ярость его буквально выплескивалась через край, его состояние не было столь разбитым и угнетенным, как будто все в его жизни, все, что было важно и ценно, вдруг в один миг теряло значимость.

— Я столько раз тебе это объяснял.

— Не понимаю.

— В этом все и дело. Ты не понимаешь.

Наконец, он не выдержал и начал говорить все как есть.

— У Трибунала есть все, чтобы привязать тебя к столбу и расстрелять.

— Тогда к чему весь этот разговор, встреча?

— Ты стал говорить как взрослый человек — это радует. Жаль, что мне приходиться видеть все это в тюремной камере. — Инструктор немного поежился от холода, царившего в камере уже продолжительное время, потом сел на стул и достал из кармана несколько свернутых бумаг.

— Я бы мог плюнуть на все и занять самое дальнее место на трибуне, чтобы не видеть твоего лица, когда тебя начнут фаршировать свинцом. Наверное, это было бы самым разумным решением, но нет… Нет, Эдвард, я не могу позволить тебе умереть во второй раз. Не могу. Вот, — он передал мне бумаги, — здесь твои новые документы. Я вступился за тебя Высокому Трибуналу. Поставил на кон всю свою жизнь, чтобы тебя не лишили собственной.

Я взял из его рук бумаги. Не глядя положил рядом с собой на кровать.

— Что все это значит?

— Слушай меня внимательно, Эдвард. Завтра ты улетишь отсюда. В полдень в космопорт прибудет грузовой корабль «Гелиос», бортовой номер 663737. Запомни это. Он пробудет здесь всего несколько часов, пока не выгрузит боеприпасы и запчасти для мехов. Капитан корабля Сергей Мельников — он мой старый знакомый. Я связался с ним еще вчера и договорился о твоем зачислении на борт.

— А как же Клан?

Он замолчал. Тяжело вздохнул и продолжил.

— Ты больше не будешь частью Клана, Эдвард. Такова цена твоей жизни. Тебя выкинут из стаи без права на возвращение. Ты будешь лишен всех полученных ранее званий, твое имя будет стерто из евгенической программы, а сиб-группа навсегда забудет о тебе. Я уже молчу о том, что ты никогда не сможешь оставить свои гены в Священном Пуле Клана. Мне жаль, старик, но иначе нельзя.

Для меня это стало шоком. Пребывая до сего момента почти в спокойном состоянии, я был буквально ошарашен услышанным. Больше не в стае… Отдельно от всех… Лишен всего и вся.

— И что я буду делать без всего этого? Вы… Ты…не можете со мной так поступить.

— Все уже решено, — коротко отозвался Инструктор, поднимаясь со стула. — Трибунал счел это единственным способом наказать тебя за смерть двух вернорожденных и при этом оставить в живых. Не пытайся апеллировать или сопротивляться — это бессмысленно. Завтра утром тебе официально объявят о том, что ты дезгра. Обвинят в трусости и дезертирстве. Затем дадут сутки, чтобы убраться с планеты.

— Они сказали, что вы все подстроили там, на Аттестации, — крикнул я ему вдогонку.

Инструктор остановился, прежде чем уйти из камеры.

— Мне очень жаль, Эдвард.

Затем он вышел, хлопнув металлической дверью так, что она завибрировала тихим гулом. Солдаты быстро перекрыли выход, заперли дверь на замок и остались стоять неподвижно до самого утра.

В тишине прошла вся ночь. Я спал как убитый и ни разу за несколько часов не проснулся, несмотря на лютый холод, царивший в камере подземной тюрьмы. Мне удалось под самое утро, когда в дверь постучали и несколько человек, во главе с начальником штаба и двумя охранниками-элементалами, вошли прямо в камеру.

— Вставай, — сказал он громким голосом и кинул мне все мои вещи, оставшиеся в казарме. — Времени совсем нет.

Все случилось так, как и говорил Инструктор: Трибунал сохранил мне жизнь, но при этом лишил всего, что связывало меня с Кланом. Записи и Кодекс были уничтожены, любое упоминание в сиб-группе, в боевых действиях, в которых мне удалось поучаствовать за эти несколько лет — приказали стереть.

Я стоял посреди громадного зала, похожего на Колизей, и смотрел перед собой, на главную трибуну, где размещались судьи в высоких креслах, обитых бледно алой тканью. Каждый из них сказал свое слово. Я почти не слушал.

«Ты… предатель….дезгра… лишить и стереть любые упоминания…»

Было еще много слов, но до меня они уже не долетели. Охрана подхватила меня под руки и повела к выходу. Несколько десятков шагов и вот уже прошлая жизнь, к которой я стремился с самого рождения, рассыпалась на части, превратившись в труху и ненужный мусор. Кто я? Куда теперь идти? Зачем жить и что делать? Разве для этого я прошел через все, чтобы спустя пять лет быть выброшенным на свалку истории и превратиться в изгоя?

Вопросы так и остались без ответа. Мне дали всего несколько часов, пока «Гелиос» разгружал содержимое трюмов. И все эти несколько часов я просидел один в казарме, плача как маленький мальчик. Мне не было стыдно за это. Скорее, я просто не мог сдерживать себя. Когда много лет живешь одной лишь целью, понимаешь необходимость и важность принадлежности себя к Клану, а потом узнаешь, что Клан вышвырнул тебя за двери, не хотелось и жить.

— Поднимайся! — рыкнул капитан, войдя в пустую казарму.

Вещи были со мной — теперь меня ничего не держало.

— Тут это… надо еще кое-какие документы уладить. Быстрее к кораблю! Я не буду ждать долго!

Капитан знал меня. Знал кто и как меня зовут. Он два раза назвал мое имя, предупредив, что Инструктор больше не появится и не свяжется со мной, и теперь мне необходимо как можно быстрее добраться до космопорта.

Собрав все вещи, я вышел из казармы. Далеко от здания звучала музыка. Барабанная дробь, потом грохот выстрелов винтовочного калибра. Я остановился, выйдя на посадочную полосу — шум разогревавшихся двигателей заглушал посторонние звуки. Постарался прислушаться, но ничего не получилось.

— Быстрее! Ну же!

Подгонял капитан. Придерживая правой рукой фуражку, он нес с собой сопроводительные документы и с силой толкнул вперед, больно ударив локтем по плечу.

— Нет времени! Быстрее!

Потом слова окончательно утонули в грохоте работавшего корабля. Уходили последние мгновения старой жизни. Поднимаясь по трапу, я напоследок взглянул на базу Клана Волка, где теперь все для меня было враждебным. Люди, машины, даже сама природа, разбушевавшаяся не на шутку. И когда стоять было уже нельзя, я закрыл двери.

Корабль напоминал длинную вытянутую стальную крысу. Толстый грузовой трюм, словно набитое брюхо животного, выпирало в разные стороны. Двигатели были лапками и слегка подрагивали, когда мощные порывы энергии выбрасывались из сопел. Загудели гравитационные ослабители — машины поднялась над землей, оторвавшись на несколько метров и зависла. Потом, через несколько секунд резко развернулась, мерно вздымаясь ввысь, чтобы спустя еще некоторое время подняться в самые облака.

— Сколько тебе лет? — спросил капитан, когда нашел меня в одном из помещений.

— Чуть больше двадцати.

Тот улыбнулся.

— А точнее говорить тебя не учили?

Я сказал все как есть, потом сел на приготовленный стул и посмотрел в монитор бортового компьютера. На ней то и дело выскакивали маленькие значки, горели проложенные в космическом пространстве карты. Были еще какие-то непонятные символы и знаки, но разобраться в них мне не представлялось возможным.

— Короче, — начал капитан, почесывая свой облысевший затылок.

Он был груб, мощно сбит, как единый кусок стали, крепок физически и совершенно раскрепощен в словах. Это даже вызывало у меня недоумение, поскольку к такому разговору и матерным словам меня попросту не учили. — Теперь ты работаешь у меня, юнга.

— Юнга? Что это?

— Мальчишка на моем корабле.

— Я — воин.

Тот отрицательно покачал головой.

— Уже нет.

Потом достал несколько бумаг и передал мне.

— Тебя зовут Эдвард?

— Нет. Так звали моего отца. Инструктор постоянно путал…

— Мне плевать, что и как там путал этот чертов сукин сын, но в документах ты значишься как Эдвард. Запомни, мальчишка, когда мы будем заходить в порты и верфи, ты должен называть себя так, как написано в документах. Меня уже несколько раз стопорил пограничный контроль и платить штраф в очередной раз не с руки. Усек?

Пришлось согласиться.

— А теперь, чтобы сразу ввести тебя в курс дела, возвращайся в свою каюту и переоденься. Как выйдем на орбиту, для тебя найдется работенка. Там все узнаешь и познакомишься с моими парнями. Они славные бродяги.

Он что-то буркнул себе под нос, достал старую, как и он сам, трубку, набитую табаком, после чего закурил. По помещению распространился мерзкий запах. Синеватая дымка повисла прямо над головой.

— Скоро и сам закуришь, а теперь проваливай. У нас много работы.

Корабль вышел на орбиту очень скоро и почти сразу начались приготовления к прыжку. Персонал корабля носился по всем ярусам, готовясь к самому ответственному и важному моменту.

— Что там происходит!? — орал капитан в микрофон. — Мощность двигателя до сих пор всего шестьдесят процентов! Будь я проклят, если это корыто развалится раньше, чем я умру! Живо привести эту консервную банку в порядок!

Стремительный людской поток понесся вниз, стуча подбитыми подошвами по металлическим ступенькам. Выпрыгивали, словно мыши, из щелей и маленьких комнатушек, бежали и кричали. Бежали и кричали. Суматоха наполнила корабль и вместе с ним, смело и меня.

Кто-то схватил меня за рукав, потянул за собой, крича и ругаясь, протолкнул чуть дальше, втиснувшись в самую глубь ремонтной бригады.

— Где дополнительные кабеля? Нужно срочно подвести дополнительное питание из второго реактора!

Под ногами что-то зашевелилось. Я отпрыгнул в сторону, потом увидел как по металлическому полу, скребя тяжелой чешуей, ползло нечто похожее на громадного червя. Поначалу мне показалось, что тварь готова наброситься на меня, обвить мои ноги и утащить, но лишь через некоторое время, когда два десятка вопящих мужиков набросились на нее и схватили, потащив к широкому разъему генератора, понял, что это было на самом деле.

— Подача питания по команде! — крикнул кто-то из глубины.

Меня опять оттолкнули. На этот раз не церемонясь, ударили в спину, отбросив к стене, где меня подхватил бородатый толстяк, жевавший с причмоком табачные листы и выплюнув их сразу, как только я оказался перед ним.

— Что за дьявол… Ты вообще кто?

Прозвучала сирена. По громадному машинному отделению пролетел писк из нескольких динамиков, пронзивших холодное пространство мерзким звуком. Люди застыли, как будто замороженные, потом одновременно ожили и рассыпались в разные стороны. От Генератора тянулось несколько здоровенных кабелей. Воздух внутри завибрировал, когда питание начало распространяться по ним во все уголки грузового корабля.

Один человек остался стоять у компьютера.

— Двенадцать процентов!

Второй молчал, поглядывая на приборную панель, где прямо сейчас, в режиме реального времени росли показания датчиков.

— Двадцать пять!

— Слишком медленно! — ответил второй и провернул рычаг на несколько делений вверх. Кабеля затряслись. Гул токопроводящих систем стал ощутим по всему помещению. Стало не по себе и я непроизвольно зашагал назад.

— Половина! Пятьдесят процентов!

Мощности росли. С каждым новым процентом грузовой корабль начинало трясти все сильнее. Машинное отделение гудело. Люди, оставшиеся здесь, едва держались на ногах, чтобы не упасть от всего грохота и вибрации. Потом внутрь вбежало еще несколько космических моряков, двое из которых тянули за собой два скрутка кабелей потоньше, чем те, что были присоединены несколькими минутами ранее. Доставив все на место, они быстро, насколько это было возможно в ту минуту, воткнули их в имевшиеся разъемы, заставив искры посыпаться со всех сторон. Кого-то ударило током. Крик. Кровь. Обожженная плоть. Я видел как один из них схватился за свою обуглившуюся руку и в следующую секунду потерял сознание.

— Восемьдесят процентов!

Кричал стоявший у панели моряк.

— Девяносто!

Наконец, когда метка индикатора вплотную приблизилась к ста, машина выплеснула накопившуюся энергию в сопла. Корпус задрожал. Все, что не было прикреплено, прибито или приварено, подпрыгнуло вверх. Адская карусель, невесомость, секунды состояния, когда небо и земля поменялись местами, стали боевым крещением для меня в качестве юнги на грузовом корабле. Я парил в воздухе, как птица. Барахтался, словно маленький ребенок в небольшой ванне, наполненной водой, думая, что так смогу двигаться в этом доселе неведомом для меня состоянии. Дрожь пропала. Генератор скинул часть нагрузки на смежные энергетические установки и стал громыхать вполовину меньше.

Оттолкнувшись от стены, я выпорхнул вперед, стремясь отлететь как можно дальше от стены и приблизиться к дверям. Запертые на внутренний замок, они не поддались и остались неприступными, пока кто-то с другой стороны не открыл их при помощи панели. Невесомость постепенно спадала. Притяжение на корабле восстанавливалось, а вместе с ним и ощущения магнетизма космического корабля.

— Ты в порядке? — спросил вбежавший космический моряк со шрамом на лице. Затем не дожидаясь ответа схватил меня под руки и поволок к выходу, где уже столпилось несколько десятков человек, в том числе и пара медиков, одной из которых оказалась женщина. Дымя сигаретой, она закинула длинные волосы за плечо, вытащила саквояж и тут же принялась осматривать меня на наличие травм. Дым валил из ее ноздрей целыми волнами. Мерзкий, отвратный, она глотала его огромными порциями, совершенно не заботясь ни о какой стерильности и безопасности во время осмотра.

— С этим все норм. Убирайте его.

Она оттолкнула меня в сторону, подняла приборы и медицинские инструменты, после чего твердым шагом направилась к бедолаге, обожженному мощнейшим ударом тока. Тело его находилось у энергетической установки и было все покрыто обугленными кусками кожи. Где-то сгорела одежда, запекшаяся кровь обволакивала открытые раны и последние минуты жизни моряка прошли под циничные слова врача, совершенно не заботившегося о пациенте, отходившего в мир иной под страшные муки.

— Этот скоро все… — заявила она, цинично бросив взгляд на все еще живого моряка.

— Сколько ему? — спросил кто-то из толпы.

— Пара минут.

— Дай ему обезболивающее.

— Бессмысленно. Пустая трата медикаментов.

Через несколько минут он скончался.

Она стояла возле него, куря одну сигарету за другой, пока второй врач осматривал остальных пострадавших. Они были страшные, грязные, какие-то уродливые и абсолютно непохожие на тех, с кем мне доводилось воевать в одном звене. Они были вольнягами. Все, кто сейчас находился на корабле, кто работал, обслуживал это ржавое корыто, были отбросами Кланов, жившими своей, особенной жизнью.

— Эй, — окликнул один из тех, кто стоял рядом со мной. — Ты чего такой испуганный?

Я с трудом поднялся на ноги, окинув взглядом всех присутствовавших рядом. Потом выглянул в машинное отделение. Энергетическая установка работала исправно. Из динамиков был слышен голос капитана, ворчливо упрекавшего «бродяг» в медленной работе, врача-женщину, курившую уже бог знает какую сигарету по счету, второго доктора постарше, собиравшего свои пожитки в кожаный саквояж и обходившего пострадавших по второму разу. Все эти люди будто не замечали его. И наверное это было к лучшему, ведь я никак не мог отделаться от мысли, что теперь являюсь частью команды, где не было ни одного вернорожденного и все, с кем мне предстоит жить и работать, для меня не являлись людьми по определению.

— Замир, этих в лазарет, жмура — в топку. И приберитесь здесь, а то и так живем как на помойке.

Приказ донесся до меня чуть позже, но отступать и перечить было нельзя. Я пошел вперед, толкаемый людским потоком и вскоре уже держал в руках носилки с телом единственного погибшего во время прыжка моряка. Громоздкое тело, похожее на вздувшегося клеща, оно болтыхалось словно желе всякий раз, когда мы резко поворачивали в одну из сторон. Потом спустились вниз по металлической лестнице, из последних сил стараясь не выронить труп, и сразу погрузили на механическую тележку, отправившую тело в пылающий крематорий, созданный как раз для таких дел. Языки пламени накинулись на новую жертву, обхватили со всех сторон и проглотили. Считанные минуты и ничего не осталось. Даже маленького намека на человеческое тело, лишь горсть пепла, высыпавшегося в специальный отстойник, где вскоре вылетело за борт вместе с остальным накопившимся мусором.

Моряк, что нес тело вместе со мной, поднес руку к сердцу и, наклонив голову, начал молиться. Я стоял, молча наблюдая за ним, потом подошел ближе и спросил что это было.

— Прощанье. Мы делаем так всегда, когда один из нас покидает судно. Старая традиция.

Потом он почесал густую бороду и протянул мне руку.

— Ты новенький? Я видел как ты вошел сегодня по трапу к нам на борт. Не буду говорить, что рад тебя видеть, но все равно здесь мы на одном корыте и жрать местную отраву, что готовит наш кок, будем тоже вместе. Малик.

Рука медленно выпрямилась и вскоре я почувствовал как стальные пальцы обнимают мою ладонь и сжимают, готовые переломать кости. Он был силен. Чертовски силен и совершенно спокоен.

— Как тебя звать?

— Капитан зовет меня юнгой.

Моряк улыбнулся.

— Он всех молодых так зовет. Этот чертов сукин сын не делает различий почти ни для кого. Разве что Мира для него исключения, а так…

— Мира?

— Врач. Та, циничная сука, что пожалела обезболивающее для нашего безвременно покинувшего этот мир друга.

Он указал в иллюминатор, где горели ярким огнем звезды, и только что был развеян прах кремированного моряка.

— Он ее боится и уважает одновременно.

— Ты знаешь ее?

— Немного. Она тут со дня ввода этой консервной банки в строй. Настолько пропиталась ненавистью ко всему, что многим просто страшно просить у нее помощи. Лучше сдохнуть в муках, чем попасть к ней на стол.

— А кто она? Кто ее предки?

Моряк пожал плечами.

— Черт ее знает. Она «вольняга», как и все мы на этой чертовой посудине. Здесь нет идеальных и тебе стоит сразу это понять.

Он хлопнул меня по плечу, потом развернулся и ушел через открытую металлическую дверь. Стук сапог на лестнице стих чуть позже.

На следующий день меня вызвал капитан. Корабль пересек крупную торговую магистраль и скоро должен был выйти на прямой маршрут к торговым докам, где по словам старого моремана собирались все крупные торговцы ближайших систем.

— Это аукцион. Там деньги. Много денег. А где деньги, там и я.

Ночь прошла чертовски плохо. Я практически не спал, проведя ночь в бессмысленном созерцании всего, что только попадалось мне на глаза. К утру я был похож на кусок живого мяса не самой первой свежести. Давила боль в душе. Первый день вне Клана, вне его правил, вне всего, что было частью моей жизни на протяжении многих лет. Шум, гомон, постоянные крики этажом ниже, пробивавшие даже толстые стены каюты и проникавшие внутрь просты не давали уснуть. Игра в покер, пьянки, бои без правил, где пропивались и проигрывались наличные всего личного состава корабля. Я не мог поверить, что нахожусь среди всего этого сброда, и самое главное — отныне являюсь его частью.

— Ты уже с кем-нибудь подружился? — спросил он, выкуривая сигарету.

— Мельком. У меня не было времени.

— Постарайся сделать это как можно быстрее. Мои бродяги не любят тех, кто не пьет и не играет с ним в кости. Такие люди вызывают у них подозрение.

— Перетерплю.

— Не советую. Иногда лучше иметь одного лишнего друга, чем врага. Мы здесь все в одной лодке и до доков еще черт знает сколько времени. Тебе нельзя быть отдельно от всех. Да и вообще, почему я должен уговаривать тебя как маленький ребенок маму? Я приказываю тебе после нашего разговора пойти вниз и напиться с первым попавшимся моряком!

Я промолчал, поглядывая на едва не выпадавшую из его рта сигарету. Щетина блестела на его упитанном лице, глаза напоминали два направленных дула, готовых выстрелить в любой момент.

— Миру видел? — спросил он вдруг спокойным голосом.

— Да.

— Ха-ха-ха, — рассмеялся он, выпуская наружу клубы сероватого дыма, — а говоришь ни с кем не познакомился.

— Я же сказал мельком.

— Она хорошая баба. Может слегка грубовата, но свое дело знает.

— Врач, который не помог умирающему человеку — какая же она хорошая.

Капитан замолчал, не понимая о ком идет речь. Отложил в сторону бумаги, потом подпер двойной подбородок рукой и слегка наклонился вперед.

— Ты о том несчастном, которого вчера убило током? Ничего не знаю. Она врач — она сама решает как и что делать. Если не помогла, значит в этом и не было смысла.

— Она пожалела ему обезболивающее. Он был покойник, но его смерть могла быть другой.

— Мне все равно. Что было вчера, то было вчера. Меня мало интересуют такие подробности. Может и пожадничала — допускаю, но мы, порой, в космосе по несколько лет и медикаменты на вес золота. Я целиком и полностью ей доверяю. Если она приняла такое решение, значит на то были причины.

Потом он вернулся в свое привычное состояние, когда его тело перевалилось назад, заставив кресло под ним заскрипеть и выгнуться.

— И вот еще что, — начал капитан, — ты ведь знаешь кто мы.

— То есть?

— Мы те, кого в Кланах называют «вольнягами», ты — другой. Инструктор не предупредил тебя об этом.

— Я уже догадался, — брезгливо ответил я.

— Прекрасно. Ты уже наверняка видел пару сотен человек на этом корабле. У нас нет идеальной внешности, нет лучших генов и родители наши были простыми работягами. Ты можешь испытывать отвращение к нам, можешь ненавидеть или презирать — дело твое. Но ты теперь часть команды и я не позволю, чтобы из-за различий в кастовой системе, в которой ты вырос, у меня на борту начались беспорядки. Прошлый мир остался позади, оставь там же и свои убеждения. Привыкай. Становись таким же как и мы.

— Вольнягой? — вдруг вырвалось у меня из груди.

Капитан тяжело вздохнул.

— Не будь я должен твоему Инструктору, ты бы уже давно вылетел в мусорный люк за такую дерзость. Но я дам тебе второй шанс, поскольку когда-то его дал мне Инструктор. Забудь кем ты был там, теперь ты такой же «вольняга», как и мы, нравится тебе это или нет! — капитан слегка приподнялся от злости. — Ту будешь драить сортиры, если я прикажу, будешь нести дежурство там, где я этого захочу! И если мне придет в голову нарядить тебя клоуном, ты послушаешь меня, потому что ты теперь такой же вольняга, как и те сотни немытых и грязных бродяг, которых я подобрал на задворках Вселенной. Ты — мой! Ты — моя вещь! Игрушка!

— Я — воин! — ударил себя в грудь и подошел почти вплотную к столу, где лежал пистолет капитана.

— Говно ты, а не воин!

Я кинулся вперед и схватил рукоять пистолета прежде, чем капитан смог поднять тушу и броситься мне наперерез. В руках ощутилась приятная холодная тяжесть. Большой палец привел курок в боевое положение, указательный, вот-вот был готов согнуться и прижать спусковой крючок, подведя между жизнью и смертью капитана красную черту.

— Убить меня хочешь? — спросил космический моряк, опускаясь обратно в кресло. — Валяй, — он махнул рукой. — Через несколько секунд у дверей будет дюжина вооруженных охранников. Ты запрешь двери, попытаешься отстреливаться, но в магазине всего двенадцать патронов. Кого-то убьешь, кого-то ранишь, но долго ты не продержишься и вскоре тебя схватят. И самое малое что тебе грозит, это выброс живым в открытый космос, когда все внутри тебя взорвется и превратится в кашу. Не будь увольнем, юнга, моя смерть не изменит твою судьбу — она в твоих руках, но сейчас они держат оружие.

— Никто… никогда… не смел говорить, что я не воин, — шипел я сквозь зубы, держа пистолет направленным на капитана. — Слышишь меня!

За дверями почувствовалось движение.

— Они пришли, — тихо заявил капитан, поднимаясь с кресла. — Охрана здесь. Они вооружены.

Наконец, послышался топот многочисленных сапог, прямо как в тот раз, когда убило моряка.

— Мы здесь, кэп! — крикнул кто-то из-за двери. — Только скажите и мы изрешетим этого слизняка!

— Ну вот, — продолжил капитан, выходя вперед и протягивая мне руку. — Первое решение оно всегда самое трудное. Когда-нибудь ты мне отомстишь, как и всем тем, кто насмехался над тобой. Но это время еще не пришло. Потерпи немного и все само встанет на свои места.

Я отдал ему пистолет сам не понимая почему. Дверь распахнулась и в кабинет вломилось несколько человек с оружием в руках. Они схватили меня, отволокли к выходу и принялись лупить, сбив с ног и буквально втаптывая металлическими набойками в холодный пол космического корабля.

Я не стал защищаться. Наверное потому, что сам понимал к чему это приведет.

Еще не время — твердил сам себе и от стыда, и бессилия молча глотал слезы. В тюремную камеру меня поместили чуть позже. Стащили как кусок мяса, обработанного перед этим молотком для отбивных. Здесь было холодно и темно. По краям тянулись взмокревшие от конденсата трубы, укрепленная дверь почти не пропускала шума. Я не слышал ни голосов, ни топота подбитых сапог. Даже шум работавшего двигателя в машинном отделении едва доносился до меня, заглушаемый плотными стенками тюремной камеры.

Утром за мной пришли.

Мира вошла первой, пнув ногой скрученное в позе эмбриона тело. Потом наклонилась, раскрывая медицинский саквояж и доставая все необходимое.

— Давление в норме, хотя этот паренек похож на обледенелый кусок говядины.

Я проснулся, дрожа от холода на маленьком засаленном матрасе, набитым соломой и еще какой-то странной жестковатой материей. Губы были синими, кожа покрылась мурашками и все мое тело обрело мертвецки бледный оттенок.

— Вставай, гниль, хватит отлеживался.

Она курила. Опять.

Мерзкий запах то и дело пробивался в мои ноздри, вызывая приступ кашля.

Двое человек подошли с обеих сторон и подняли меня, подхватив под руки и отведя на свет, где ходили люди, совершенно не обращая на меня внимания. Тут было много помещений: закрытые, решетчатые, похожие на жилые комнаты и просто изолированные металлические коробки на подобие моей камеры.

И первое что привело меня в чувство, была вонь.

Люди источали просто ужасный аромат пота и крови. Немытые долгое время, они вкалывали на нижних этажах грузового корабля почти безвылазно и надлежащего ухода, превращаясь в каких-то странных существ, только отдаленно походивших на людей.

Врач шла впереди всех, сжимая в зубах сигареты. Потом повернула в сторону, ударив каблуком о железную ступеньку, и принялась бодро подниматься на верх, где вскоре остановилась у своего кабинета, окруженного охраной и несколькими десятками моряков, ожидавших своей очереди на медосмотр.

— К черту всех. Принимаю только «срочных».

Это означало, что прием окончен не успев начаться. Толпа нехотя зашевелилась, потом начала рассыпаться в разные стороны и вскоре полностью растворилась на этажах грузового отсека.

Женщина открыла дверь, вошла в своей кабинет и уселась за столом.

Охрана усадила меня напротив.

Здесь было тепло — тело сразу приятно заныло от резкой перемены обстановки; светло и пахло медицинскими препаратами. По сравнению с тем, что творилось с другой стороны кабинета, здесь царил настоящий порядок и чуть ли не кристальная чистота, о чем она не побрезговала рассказать, предупреждая меня не марать только что помытый пол.

— Оставьте нас одних, — махнула она рукой, приказывая охране выйти за двери. — Начнем. Нечего тянуть время. У меня его и так мало.

Женщина встала из-за стола, проследовала ко мне и наклонилась, вглядываясь в красные уставшие глаза. Посветила маленьким фонариком, проверив реакцию зрачков, несколько раз прижимала указательный и средний палец к шее, определяя пульс без всяких дополнительных приборов.

— А ты крепкий, — заметила она и что-то внесла в свой блокнот. — Я думала ты помрешь раньше, чем я смогу к тебе попасть.

Мне становилось лучше, но к разговору пока был не готов.

— Давай сразу все уясним, чтобы потом не было проблем. На этом вонючем корабле всего два врача и почти тысяча с лишним моряков, которые воду то видели лишь на картинке. Зараза то и дело накидывается на нас, поэтому мы стараемся экономить на всем. Дезинфекция, профилактика и прочая ненужная ерунда — это все не про нас. Каждый здесь выживает как может. Приятно тебе это слышать или нет, но если заболел, помощи жди в самом крайнем случае.

— Как же вы собираетесь швартоваться к докам, если тут полно болячек?

Врач подняла брови.

— Хороший вопрос. Никак. С борта корабля из всей команды мало кто спускается. Капитан, иногда я, чтобы прикупить чего-нибудь, и еще парочка человек из его команды. Остальные всегда остаются на борту.

— И умирают здесь?

— Да. Внизу две печи. Хоронить нам негде, а целыми трупами выкидывать как-то не комильфо, думаю, это лучшее, что могло с ними случиться после смерти.

Она достала из нагрудного кармана смятую пачку сигарет и закурила, предварительно поднеся к себе фарфоровую пепельницу. — У тебя слабый пульс. Ты сильно замер, дай-ка…

Она опять наклонилась вперед, отогнув воротник и тут же остановилась, увидев оскалившуюся волчью пасть. Затем вынула сигарету изо рта и положила тлеть в пепельницу.

— Черт, — выругалась женщина, — всякого дерьма повидала, но такого… Что ты тут делаешь?

Я вернул воротник на прежнее место, закрыв татуировку, набитую сразу после Аттестации, как символ зачисление в ряды Клана. Смерил женщину взглядом и остановился на ее лице. Она мне показалась достаточно симпатичной, но уж слишком провонявшей табаком, от которого тут было просто некуда деваться. Бледно-пшеничные волосы, закрученные в конский хвост, прямой взгляд, красивые губы и нос. И что еще больше меня удивило — зубы. Они имели естественный оттенок и совершенно не пострадали от вредной привычки, которая должна была предать им мерзко-желтый цвет.

— А я то думала, откуда на нашем корыте такой красивый паренек, а оно вот что…

Я молчал.

— Знаешь, тебе стоит избавиться от этой татуировки. Раз ты здесь, то обратной дороги уже нет.

— О чем ты?

— Бродяги. Они не поймут, когда увидят ее, — она указала пальцем на шею. — Мало кто из них пылает жаркой любовью к Кланам. Ты один из вернорожденных, а многие из нас до сих пор помнят как волки выжгли родные планеты, не оставив там камня на камне.

— Меня еще тогда не было на этом свете.

— Тебя это не спасет. Никто не будет разбираться. Лучше послушай моего совета и выведи ее.

Она развернулась к пепельнице и достала почти истлевшую сигарету, сделав несколько глубоких затяжек.

— Здесь рядом есть кабинет моего коллеги. Он немного со странностями, но ты не обращай на это внимание. Просто скажи, что тебе нужно и он все сделает.

— Хорошо.

— Я тебе покажу, где он.

Мы вышли из кабинета наружу. Мне стало гораздо лучше и холод больше не сковывал мое тело. Тепло разлилось по мышцам, сердце мерно постукивало в груди. Я пришел в норму и сделал это достаточно быстро, о чем заметила и Мира, заявив, что я похож на собаку — так быстро на мне все заживало. Потом провела по длинному коридору, то и дело указывая по сторонам.

— Здесь все в постоянном движении. Движение — это жизнь. Стоит тут чему-то сломаться или не вовремя быть отремонтированным, как все, считай, что это конец. Корыто давно должно быть списано в утиль, но наш бравый капитан выжимает из проржавевших гаек и болтов последние соки. Того и глядишь, что где-то произойдет разгерметизация и нас всех выкинет к чертовой матери в открытый космос.

Мы повернули направо. Где-то внизу раздался громкий хохот и шум ликования донесся до моих ушей. Я остановился, подошел к ограждающим перилам и посмотрел в самый низ, в жерло металлического вулкана. Воронка уходила так глубоко, что было невозможно охватить все взглядом. Но звук, как мячик для пинг-понга отражался от стен, как свет от зеркал, и долетал до самых верхов.

— Петушиные бои, — безразлично отозвалась Мира, вытягивая новую сигарету. — Ты там вряд ли что увидишь. Бродяги развлекаются как могут.

Потом снова эхо ликования. Сильнее обычного, оно закружилось, словно песчаный вихрь планеты-полигона и поднялось в самый верх. Затем опять и опять. Второй, третий, четвертый раз. Я сбился со счета, пока шел за женщиной, как за поводырем, и уже у самых дверей ощутил, как по телу пробежалась дрожь.

Мы оказались в конце пути — дальше идти было некуда. Тупик. Здесь и размещался кабинет второго врача, окруженного со всех сторон громадными стенами. Запах антисептика сразу появился в воздухе, стоило мне приблизиться вплотную. Раздался звонок, дверь заскрипела и нехотя отворилась.

Врач устало посмотрел на свою коллегу, дымившую немного поодаль от меня, потом перевел взгляд на меня и коротко заявил.

— Время приема с шести ноль-ноль и до…

— Мы тут по другому делу, — вклинилась Мира. — Необходимы иные навыки. Дай пройти.

Она бесцеремонно втиснулась между старым доктором и дверьми. Затем протащила и меня, усадив на полусогнутое медицинское кресло, где лежала мятая простыня и парочка использованных тампонов.

— Мог бы и прибраться.

— Я только начал, — заявил док и закрыл дверь. Потом прошел к небольшому деревянному столику у кресла, взял ампулу, сломал кончик и смочил содержимое в тампон. Через секунду он задрал голову, одной рукой приоткрыл правый глаз и закапал в него содержимое.

Тело немного вздрогнуло. Мышцы затряслись и глаза тут же покраснели. Мира молча следила за всем, после чего подошла к своему коллеге и забрала тампон.

— Ты же сказал, что завязал с этой дрянью.

Тот ничего не ответил.

— Что тебе от меня нужно? — врач быстро поморгал глазами, пытаясь прогнать содержимое ампулы по всему глазу.

— Не зли меня, Марк. Ты клялся, что этого больше не повторится.

— У меня рецидив. Мне было нужно как-то унять боль, иначе я бы просто умер.

— Ты сдохнешь раньше, чем мы причалим к докам, а у меня тут и без этого тысяча немытых бичей, которые скоро начнут умирать, как мухи!

— Не кричи, — абсолютно спокойно ответил доктор и посмотрел красными глазами на меня. — Чего тебе, мальчуган?

Я посмотрел на женщину, потом поднял руку и оттянул воротник, оголив характерную татуировку. Доктор надел очки, наклонился и внимательно все рассмотрел.

— А-а-а, — прохрипел он, — волчонка выкинули из стаи и теперь он ищет новый приют.

— Избавься от татуировки! — громко заявила Мира. — Как можно быстрее!

— Это займет полтора часа. У меня сейчас оборудование простаивает. Нужно все проверить, прежде чем работать на живом человеке.

— Как знаешь, — буркнула женщина и направилась к выходу. — И это… — Мира на мгновение остановилась у дверей, — никому не слово.

— Хорошо… хорошо…хорошо, — шептал он сам себе под нос. Так тихо, что вскоре его слова сплелись в одну сплошную «шшш…». Женщина вышла за двери. Лязгнули замки и спустя секунду мы остались наедине. — Сколько лет тебе, воин, хотя… не важно. Раз ты тут, значит все пошло не так, как ты хотел.

Он отошел от меня и, шеркая ступнями, приблизился к столу с инструментами. Взял несколько тоненьких медицинских причудливых зубцов, провел ими по татуировке и одним острым концом проткнул кожу. Не до крови, но боль была ощутимой.

— Что случилось? Как все произошло?

Я промолчал.

— Не хочешь говорить? Твое право. Вернорожденные на моей памяти редко вживаются в роль вольняг. Они предпочитают смерть такой жизни.

— Почему вы мне это все говорите?

— Не знаю. Я просто говорю. Иногда мне хочется поговорить с кем-то новым на нашем корабле. Обычно, когда нет особого повода, я встречаюсь с моряками лишь два раз за их жизнь: когда они больны, и, когда они смертельно больны. В такие моменты особо не поговоришь, да и смысла нет, они сами не хотят ничего рассказывать. Все сплошные сплетни, да сказки. А ты — воин Клана. Пусть бывший, но все же воин. Я тоже когда-то был там, на передовой. Помню, как мне пришлось зашивать двух элементалов. Настоящие гиганты! Одного стола было мало, чтобы взгромоздить этих чудовищ на них для операции. Потом четыре часа на ногах и снова тела. Один за одним… один за одним. Я вспоминаю те дни с ностальгией. Тогда я знал зачем живу, а сейчас… черт его знает как все объяснить, но даже дурман меня не спасает.

— Что вы закапывали в глаза?

— А? — промычал он будто не слышал моего вопроса. — Тогда гремела канонада. Били из чего-то огромного. Вроде как «Мальба» вела огонь из своей чудовищной пушки. Земля подпрыгивала, когда снаряды разрывались внутри нее. Целыми кучами поднимались в воздух, а потом падали, засыпая все и вся своим покрывалом.

— Что у вас в глазах? — повторно спросил я, видя как блестели зрачки доктора и как странно он смотрел в никуда, будто пытаясь разглядеть нечто, что было сокрыто от взора других.

— Их было около двухсот — так мне сказали в штабе. Вернулось лишь дюжина. Два боевых меха, настолько сильно изношенных, что едва стояли на ногах. Остальные элементалы. Я латал каждого из них. Никогда не видел настолько уставших и испуганных существ. Мне казалось, что они ничего не боятся. Но эти глаза! Я видел воплощенный страх в них. Видел, отражение его в зрачках. Видел, как они дрожали, как непроизвольно сокращались их мышцы, стоило лишь вспомнить о прошедшем бое. И он передался мне. Он до сих пор живет во мне.

— Вы меня слушаете?

Опять разговор.

— Здесь, на этом корабле, время останавливается. Сначала тебе кажется, что он огромен. Что невозможно даже приблизительно запомнить все детали этой посудины. Но с годами, когда ты проводишь в каютах все свое время, ты запоминаешь все. Абсолютно все. Каждую ступеньку, каждый болт, каждый шаг по металлической лестнице. Помнишь, как пахнет смазочная жидкость в машинном отделении, можешь с легкостью различить что ели и пили утром моряки, едва почуяв их запах у себя за дверями. Можешь по памяти составить подробный план всех нижних этажей, где даже сам черт ногу сломит. Ты все запоминаешь. Человеческий организм, память, наш разум — удивительные механизмы. Мы всегда недооцениваем его возможности. Стоит нам только усомниться в нем, как он тут же показывает насколько мы ошибаемся. Вот даже сейчас.

Доктор внезапно замолчал и отвернулся в сторону. Стены кабинета вдруг затряслись, стали ходить ходуном. Записи, колбы, медицинские инструменты, что лежали на столе и не были спрятаны в специальные коробки, попадали на пол. Врач прошел вперед, пошатываясь из стороны в сторону под действием дурмана, потом дотронулся трясущейся рукой до стены и тут же застыл.

— Кораблю плохо. Топливо на исходе. Переходит в режим экономии. Будем идти долго и медленно.

Я смотрел на зажмурившегося старика в белом халате, воображавшего, что слышит как бьется живое сердце внутри космического корабля. Вибрация не стихала. Она налетала волнами, как судорога. Отступала на некоторое время, а потом опять возвращалась, но уже с новой силой.

Затем он вернулся, уставший и совсем не желающий продолжать работать. Взял длинный выжигатель, похожий на инструмент для пытки, накалил его добела и поднес к шее.

— Больно будет только в самом начале. Не кусайся, я знаю, у тебя уже выросли клыки.

Я зажмурился, видя как белесый наконечник приближается все ближе и ближе, потом сжал зубы и тут же почувствовал сильный укус, растянувшийся от челюсти и до шеи.

— Стая выбросила тебя, щенок, но жизнь на этом не заканчивается. Ты скоро сам это поймешь. Нужно лишь время. Да-да, только время. Это самый лучший препарат, который я только могу посоветовать тебе принимать ежедневно. Он дешевый, доступный и почти не приносит побочных эффектов. Терпи и все вскоре станет хорошо.

Он водил выжигателем очень аккуратно. От края до края, от звезды до звезды, повторяя контуры эмблемы Клана Волка, пока накаленный наконечник не выжигал все, что было начертано на молодой коже. Миллиметр за миллиметром…

— Что ты чувствуешь? — вдруг спросил он.

— Боль. Сильную боль.

— Ты не кричишь. Даже слез не видно.

— Я держу их в себе.

— Молодец. Лучше лишний раз оскалиться, чем заплакать.

Потом он направил наконечник вверх и принялся удалять надпись чуть вышел эмблемы.

— Покраснение останется — тут я ничего поделать не смогу. Но если не говорить кто ты и откуда, то никто ничего не узнает.

— А ты?

— Я? — он вдруг на мгновение остановился. — Мне не зачем говорить об этом. Мне это ни к чему.

— Мира говорила, что Волков не любят за их жестокость.

— На то они и волки, а не овцы, — доктор отложил выжигатель и взял тампон. — Нас всех коснулась Далекая Война. Кланы рвали на части все, что было им враждебно. Волки отличились в этом, поэтому их не любят, но уважают.

— За что можно уважать таких, как мы?

Врач легонько усмехнулся.

— Они отчаянные. Храбрые. Они воплощение крайностей — если уважают, то до самого гроба, если ненавидят — то на всю жизнь. Даже смерть для них ничего не значит. Я видел своими глазами целые памятники, установленные в честь погибших воинов. Громадные глыбы и надписи на них! Имена. Звания. Обломки машин. Клан чтит тех, кто воюет с ними бок о бок и не забывает даже после смерти. Это внушает уважение всем без исключения.

— И врагам?

— Им тем более. Некоторым таким памятникам не один десяток лет. И даже находясь во владении других Кланов их не трогают.

— А что бывает с теми, кого изгнали?

Доктор смочил покраснение вторым тампоном и косо посмотрел на меня.

— Сложно сказать. О них мне ничего не известно. В Кланах не любят говорить о дезгра, там чтят храбрецов, а не предателей. Ставят в пример воинов, что своей жизнью и, что немаловажно, смертью доказали право быть отобранными в качестве отцов и матерей будущего потомства.

— Ты говоришь так, будто имел к этому отношение.

Он снова поднес выжигатель.

— Может да, а может и нет. Сейчас это уже не важно. Мы здесь, на этой богом забытой посудине, тащимся сквозь черный холодный космос к очередному порту. Мы бездомные. У нас нет ничего, кроме этого корабля. Ни Родины, ни Клана, ни жен, ни матерей. Даже дети, если они существуют, давно забыли нас. Мы — никто. И скоро ты таким же станешь.

Огонь опять охватил кожу, заставив сжать зубы от боли. Наконечник аппарата медленно двигался по коже, оставляя после себя красные линии. Поднимался вверх, чтобы коснуться контура последней звезды, и вновь опускался вниз, охватывая разинутую волчью пасть.

На все ушло несколько часов. Мы говорили с доктором почти не переставая. Он явно был доволен тем, что делал, говорил, как ему хорошо видеть и слышать нового человека, ведь все остальные, те, что пропивали и проигрывали на ставках в кулачных боях все свои деньги, давно перестали быть для него людьми. Тени. Жалкое подобие разумного человека, под действием страха, голода и спиртного превратившегося в животное.

— Готово, — он отложил инструмент на металлическое блюдце и отошел в сторону.

Я потер рукой шею, дотронулся до того самого места, где была татуировка и ощутил как горела огнем кожа.

Док удалился в смежное помещение. Пробыл там все полминуты, но выйдя оттуда был похож на пьяницу, влившего в себя добрую дозу спиртного. Глаза блестели от дурмана, тело едва заметно подрагивало, руки тряслись, а его лицо сморщилось, словно только что из него выжали все соки.

Затем он присел, развалившись на потертом кресле и раскинув руки в разные стороны, после чего из глотки донеслись неразборчивые звуки. Он пытался говорить, но получалось очень плохо. Потом закрыл глаза. Заснул. И пробыл в таком состоянии около двадцати минут, лишь изредка всхлипывая, как ребенок, которому приснился кошмар.

Мира вошла чуть позже. Не постучав, открыла дверь и громко затопала массивными сапогами по металлическому полу. Увидев доктора в таком состоянии, женщина лишь проверила пульс, прижав два пальца к краю шеи и подытожив, что в этот раз он «набрался не так сильно».

Потом она подошла ко мне и посмотрела на покраснение. Убедившись, что от татуировки не осталось даже намека, удовлетворенно закурила, выпустив в воздух солидную порцию серого дыма.

— Давно он такой? — она кивнула в сторону спавшего доктора.

— Полчаса, — ответил я, — может меньше.

— Черт, — она нервно потянула сигаретный дым, — надо было не уходить.

— Он умрет?

— Вряд ли… пока что. Но кто знает как все пойдет дальше.

Женщина шагнула вперед, сжимая в зубах сигарету, подошла к лежавшему без сознания доктору и наклонилась к его лицу.

Она понюхала запах изо рта, приоткрыла правый глаз, куда доктор закапывал дурман, и внимательно осмотрела испещренные красными капиллярами белки.

— Жить будет.

Мира помогла мне встать с кресла. Она была зла на своего коллегу. По глазам я видел как горел огонь внутри них и вот-вот женщина была готова накинуться на мужчину и разбить ему лицо своими огромными ручищами, так непохожими на обычные женские ручки. Но почему-то все заглохло. Она огрызнулась, выплюнув остатки сигареты на пол и грязно выругавшись в адрес коллеги, потом села на свободное кресло и устало откинула голову назад.

— Будь оно все проклято. Столько лет на этой чертовой посудине и никакого просвета. Год за годом, год за годом я вынуждена смотреть на эти опостылевшие рожи и делать все в моих силах, чтобы этот клоповник внизу не передох раньше времени. Они чудовища. Животные. Свиньи! В них не осталось ничего человеческого. Только выпивка, секс и жажда крови. Ты бы видел что начинает твориться, когда капитан покупает на сутки портовых шлюх для этих дураков. Заводит несколько десятков потрепанных девок на нижние палубы, как беспомощных овец в загон к волкам, и наслаждается с высока, как животные набрасываются на них. Это страшно. Мерзко. Жутко. Ты можешь себе такое представить?! Всего пара десятков женщин на целую когорту мужиков… Грязь и пот, крики и стон. Даже железо пропитывалось той вонью, что исходила от тел моряков, совавших свои члены в давно потерявших свою свежесть проституток. А потом их выносили. Обессиленных. Как половые тряпки после генеральной уборки. Выкидывали у трапа, где их подбирал персонал порта, и забывали. Порой нам требовалось несколько бочек антисептического порошка и какой-то еще дряни, чтобы продезинфицировать нижние палубы и не получить горы трупов во время долгого перелета. Не удивительно, что старик подсел на эту гадость, — Мира посмотрела на ворочавшегося на кресле доктора, — я сама иногда ловлю себя на мысли, что может ну его… попробовать и сразу станет легче. К черту здоровье — оно и так уже никакое, зато мне станет легче. На время, но станет. А там глядишь и конец. Закончится контракт и я порву эту чертову бумажку-договор и сойду на землю, чтобы больше глаза мои не видели этого железного гроба.

Женщина с трудом поднялась на ноги.

— Хочешь увидеть все это?

— Что именно? — я посмотрел на нее.

— На чудовищ.

— Не знаю. А это обязательно?

— До порта еще долго. Ты должен привыкнуть.

Глава 12

Ночью в тюрьме всегда становилось жутко холодно. Даже на верхних этажах, где работали котельные и жар распространялся повсюду, чувствовалось холодное дыхание планеты. Что творилось внизу было даже сложно представить. Не удивительно, что те, кто отбывал срок в самой низине этой планеты-тюрьмы, умирали задолго до того, как их срок подходил к концу. Болезни скашивали практически всех. Мало кому удавалось выжить в подобной обстановке.

— Врачи на корабле так и не сказали остальным кем ты был на самом деле? — спросил офицер, поднося к столу два стеклянных стакана с горячим чаем. Пар извилисто поднимался вверх, приятный аромат желанно ударил в ноздри. Я обхватил обеими ладонями стакан и почувствовал как приятное тепло коснулось моей кожи.

— Нет, — ответил я и слегка отхлебнул сладкого напитка. — Хотя я не уверен, что бродяги не догадывались.

— Бродяги?

— Капитан и Мира так называли их. Бродяги, космические моряки, чудовища, монстры. Было много других слов, но все они выражали ненависть к тем, кто работал рядом с ними.

— Почему?

— Они… они и вправду потеряли все человеческое. Остались лишь инстинкты: голод, жажда, секс. Я видел все это своими глазами. Женщина отвела меня к буферной зоне — это такая часть корабля, разделяющая жилые каюты от рабочих помещений. Там царил хаос. Шум, крики, вопли. Когда начинались драки, все словно превращалось в единый комок ненависти, раскручивавшийся с невероятной скоростью. Они избивали друг друга на импровизированной арене. Ставили заработанные деньги, проигрывали их, потом снова ставили и снова проигрывали, а когда в карманах ничего не оставалось — выходили на арену сами.

Офицер внес сказанные мною слова в протокол.

— Опиши это подробнее.

— Они называли арену «ямой», т. к. она находилась в самом низу, в углублении, и почти идеально подходила для места кровопролития. Вокруг собирались почти все. Те, кому не удавалось найти себе места, размещались чуть выше на металлических балконах. Но вся кровь была внизу. Мира отвела меня туда, но сказала не приближаться слишком близко — вонь стояла ужасная. Бродяги мылись раз в день и вода проходила несколько стадий очистки, прежде чем снова по циклическому пути не возвращалась обратно в душевые. Кто-то даже пытался пить ее, хотя после такого количества очисток, она, как говорила женщина, превращалась в «мертвую воду».

— Как в сказках?

— Что-то вроде, только вреда от нее было больше. В яме было трудно находиться. Даже на подходах было не по себе и спертый воздух удушал сильнее, чем отсутствие вообще какого-то кислорода. Много криков, воя, а когда на арену выходили первые бойцы, все словно взрывалось.

— Бой шел до смерти?

— Нет. Сказать честно, за время работы на корабле, я ни разу не видел, чтобы кого-то убили. Женщина говорила, что смерть никому не интересна. Убитый уже не сможет поставить денег, не сможет их проиграть и радовать толпу в поединке. Все заканчивалось ровно на том моменте, когда один из гладиаторов уже не мог встать. Звучал гонг — скрипучая железная коробка издавала что-то похожее на скрип заржавевшего шарнира с трудом проворачивавшегося под действием огромной силы — все расступались и бедолагу уносили прочь.

Офицер продолжал заполнять протокол.

— Ты не пытался драться?

Я промолчал, вспомнив однажды брошенную женщиной фразу.

— Уверен, ты бы мог хорошенько там заработать.

— Сколько мне тогда было…

— Все равно, — он поднял голову. — Разве эти бродяги могли с тобой потягаться? Ты прошел подготовку — это уже дало тебе многое.

— Тогда для меня было дикостью причинять боль другому человеку просто потому, что он стоял напротив меня. Когда это было нужно кому-то другому, но не тебе. Мне не нужны были деньги — я просто не знал, что с ними делать, не знал как с ними распоряжаться. Другое дело они. Моряки дрались за эти бумажки, как за воду и хлеб, разбивали свои лбы, но выигрывали, чтобы потом кровавыми руками схватить помятую пачку купюр и прижать к своей груди. Ты не понимаешь, старина! Я видел эти безумные глаза. Этот взгляд, когда один из них, все еще едва держась на ногах, подбегал к букмекеру и вырывал из его рук десятки бумажек. Потом овации. Сотни рук ударялись друг о друга, наполняя яму радостью победы. Это все было далеко от меня.

— И как же ты жил все это время?

Я пожал плечами.

— Выживал. Привыкнуть так и не смог.

— Что было после того, как корабль пришвартовался к докам?

— Это была огромная станция, точнее несколько десятков станций, соединенных между собой герметичными переходами, по которым сотни человек могли в любой момент перейти из одной части доков в другую. В каждой из таких был свой генерал. «Султан». В одной продавали оружие. В другой — женщин и рабов. Кому-то было по нраву платить за информацию и тот шел прямиком к «Султану» в восточную часть. Там продавалось и покупалось все. Я никогда бы не смог подумать, что за пределами Кланов, тех территорий и планет, что контролировались ими на протяжении многих десятилетий, могло твориться все это. Другой, совершенно иной мир. Я будто бы провалился в прошлое на сотню лет назад и очутился в каком-то диком сообществе, где все на чем строилось мое мировоззрение оказалось пылью. Понимаешь? — я обратился к нему с этим вопросом, но офицер продолжал заниматься своими делами, вписывая все услышанное в раскрытую папку. Горячий напиток постепенно остывал. Я еще несколько раз отхлебнул от него и почувствовал, что тот стал немного противным. Затем отложил в сторону. — Мира говорила, что из персонала корабля никто кроме капитана и ее не покидает борт, но в тот раз для меня сделали исключение. Помню, как чувствовал напряжение внутри, словно снова оказался утром в закрытом домике перед самой Аттестацией. Ноги немного дрожали, мышцы время от времени непроизвольно сокращались и все мое нутро будто бы вывернулось наружу, когда я своими глазами увидел этот мир! Мы шли по трапу, спускаясь все ниже и ниже, пока не оказались на бетонной дороге, разделявшейся у самых дверей на несколько маленьких тропинок, уходивших в разные стороны. В углу стоял охранник, рядом — проститутка. Она внимательно осмотрела сначала капитана, потом скользнула безразличным взглядом на Миру и остановилась на мне.

— Почему?

— Наверное, — я слегка помялся, — наверное, моя внешность очень сильно отличалась от той, что она привыкла видеть. Не хочу говорить слово «красивый», но что-то очень близкое к этому.

Офицер замолчал.

— Мы оказались в коммерческой части, там правил Султан Ген. Странное имя тогда мне показалось очень экзотическим. Обычно мне приходилось слышать что-то типа Макс, Виктор, Жан, Майкл, но не это. Оказалось, им был старик почти восьмидесяти лет от роду, бывший заключенный-вольняга, сбежавший из плена и обосновавшийся в доках, когда они еще не были так развиты и напоминали обычную груду космического мусора, болтавшегося в космосе. Его по праву считали одним из самых влиятельных Султанов доков. Капитан сразу пошел к нему, а нас с Мирой оставил у дверей, сказав, что мы можем распорядиться освободившимся временем по своему усмотрению.

— Что было дальше?

— Она провела меня по всем значимым местам коммерческой части. Там было много людей, все разные, уродливые, не похожие друг на друга. Все что-то искали, покупали, продавали. Были и те, кто привозил целые эшелоны грузов и тут же выставлял их на продажу. Пираты таскали людей на привязи, как животных, в клетках выгружали странных существ, отлавливаемых на разных незанятых планетах системы. Все шло в торговлю. Такого я раньше никогда не видел.

— На тебя это как-то повлияло?

— Конечно. До сих пор вспоминаю то место. Сейчас его правда уже нет — Клан Кречета уничтожил доки, не оставив космосу даже пыли. А жаль — я бы туда вернулся.

Офицер тяжело вздохнул. Допрос уже перевалил за несколько часов и длинная ночь, начавшаяся, казалось, совсем недавно, растягивалась на неопределенный срок. Все слишком тревожило его. Воспоминания. Прошлое. Часть той жизни, что давно осталась лишь хроникой в его мозгу.

— Ты не хотел вернуться назад? — вдруг спросил он как бы невзначай.

— Куда? В Клан? Там меня не ждали. Первое время мне было по-настоящему тяжело. Когда ты внутри машины, громадного оружия справедливости, ты понимаешь что делать, куда идти и в кого стрелять. Когда тебя лишают определенности — все становится гораздо сложнее. Жизнь раскрывается перед тобой во всей ее мерзкой красе, давая возможность сделать шаг в любом доступном для тебя направлении, а у тебя для этого нет сил. Просто нет. Куда идти, если даже мир в котором ты был рожден и воспитан оказался лишь маленькой песчинкой настоящей Вселенной, в которой ты был презираем всеми, чьи родители не могли похвастаться идеальным прошлым и генами. Мое происхождение стало для меня проклятием от которого я хотел избавиться как можно скорее.

— Именно поэтому ты изуродовал свою внешность?

— Да, — коротко ответил я. — Но это случилось уже после. На корабле, когда капитан поставил меня перед фактом, что я не могу сидеть сложа руки, время от времени помогая с работой в машинном отделении. Он хотел, чтобы я начал приносить деньги и не нашел ничего лучше, как выставить меня на арену. Сначала я сопротивлялся — я не хотел попадать в яму. Не хотел становиться одним из них. Я был готов делать все, что угодно, но только не это.

— Почему?

— Док сказала мне, что если я спущусь туда и пробуду там хотя бы один час, то навсегда поменяюсь. Нельзя сказать, что она говорила неправду. После первого боя, когда кэп буквально вытолкнул меня на ринг и мне пришлось победить, раскромсав в кровь одному из бродяг лицо, да так, что тот походил на кровавое желе, я почувствовал внутри себя изменения. Сначала едва ощутимые, как шепот, потом сильнее и сильнее. И вскоре это чувство стало давить на меня. Мне хотелось еще и еще. Я не спал всю ночь, а утром, как наркоман побрел прямиком вниз, к яме. Людей в такое время там было мало, но я прождал почти десять часов, чтобы первым выйти туда. Мне сложно описать, что со мной случилось, но этот дурман взял меня в клещи. В тот день я избил еще двоих. Букмекер передал мне смятую пачку денег, посмотрел на меня оценивающим взглядом, как будто пытался купить меня, и только затем ушел в толпу. Я положил купюры в карман, вернулся в кабинет к врачу и отдал все ему.

— Зачем?

— Они мне были не нужны. Я дрался за что-то другое — не в деньгах дело. Это было удовлетворение, что ли. После изгнания злоба копилась во мне и вскоре должна была выплеснуться. Мне стоило дать ей выход. А когда выброс произошел и адреналин проник в кровь, я понял, что по-другому просто не могу. Черт! Ты не сможешь меня понять. Одно дело, когда ты уничтожаешь своего противника на расстоянии, да так, что не можешь разглядеть лица и предсмертных судорог, и совсем другое в рукопашном бою. Здесь все иначе. Нет, я, конечно, знал, что меня там ожидает, но что все обернется именно так, таким образом, вывернет меня наружу и сделает другим, не мог даже предположить.

— Ты убил кого-нибудь из них?

Я отрицательно покачал головой.

— Тогда о чем ты беспокоишься?

Его вопрос был странным. Я промолчал несколько секунд, не понимая шутит он или нет, потом вгляделся в его глаза, полные безразличия ко всему, что не касалось его лично.

— Ты же сам сказал, что ни капитан, ни врачи, ни даже ты, не видели в них людей.

— И как это все оправдывает?

— Очень даже оправдывает. Бой всегда заканчивается так — кто-то выигрывает, кто-то остается на земле. Это жизнь. Законы природы. Мироздания. Не нужно искать глубинных смыслов там, где все гораздо проще.

— Ты говоришь так, потому что не сталкиваться ни с чем подобным.

— Да ладно? — офицер ехидно улыбнулся, оттянув край губы. — После твоего изгнания, я служил в Клане все это время и мне доводилось видеть гадости и мерзость почти каждый день. Войны. Глобальные и локальные. Много кого мне довелось уничтожить и не меньше пришлось похоронить. Я привык. Я понял, что можно сойти с ума, если задумываться над каждым выпущенным снарядом. Каждое попадание — это чья-то боль. Чья-то кровь, жизнь, закончившаяся в самом рассвете сил. Чьи-то слезы. Насилие никогда не приносит радости. Никому. Разве только конченным психам, что получают от этого особенное удовлетворение.

— А разве мы нормальные?

— Конечно. Иначе бы не сидели здесь. Нам хватило сил и умений, чтобы дожить до этого дня. Сколько нас было? Всего дюжина, чуть меньше, а в живых осталось двое. Разве это не показатель? Полоумные не живут так долго — время не то. Так что зря ты терзал себя в тот момент. Если человек отказывается быть человеком и скатывается в пучину животных инстинктов, полностью покоряясь им, то и жалости они не достойны. Как бешеные звери они подлежат отстрелу. Ты делал правое дело, просто никто тебе этого не объяснил.

* * *

Он пересчитывал деньги, сидя на своем громадном кресле и улыбался, как будто только что сорвал джек-пот. Его глаза горели, толстыми пальцами капитан перебирал помятые купюры на некоторых из которых все еще была видна кровь. Закончив делать это и отложив солидный выигрыш в сторону, он обратился ко мне, потирая руки и готовясь сделать предложение.

— Ты уже наверняка догадываешься зачем я тебя позвал сюда?

Я молчал, чувствуя как боль растекается от моего глаза, опухшего после пропущенного удара одного из бродяг. Меня избили почти до бессознательного состояния, кое-как, каким-то невообразимым образом, мне удалось довести бой до победного конца и последствия его все еще мучили меня нарастающей болью.

— Тебе сегодня здорово досталось, мальчик мой, но все это было не зря, — он коснулся ладонью пачки денег и остановил на ней взгляд. — Я вот что подумал. Может хватит этого мордобоя, а? Ты молод, силен, у тебя есть выучка, в конце концов ты умеешь управлять мехами.

— Что вы хотите? — напрямую спросил я капитана. Тот поднялся со своего места, все еще держа взгляд на смятой пачке денег, потом прошел вдоль стола и остановился у громадного иллюминатора, выводившего взор капитана корабля в черное холодное пространство космоса.

— Мне кажется, что тебе достаточно калечить себя. Ты уже сам на себя не похож. Взгляни в зеркало. Что с тобой стало. Твое лицо превратилось в отбивную, скоро ты и сам себя не узнаешь.

— Я не понимаю.

Капитан глубоко вздохнул.

— Ладно, — он хлопнул в толстые ладони, — не буду тянуть со словами. Я хочу, чтобы ты участвовал в боях на боевых машинах. Это своего рода гладиаторские сражения, но только там все, как на войне. Победитель получается куш: деньги, славу, престиж и уважение публики, погибший не получает даже сострадания.

— Разве я недостаточно зарабатываю тем, что бью твоих моряков?

— Да брось! — он махнул рукой, словно отгонял от лица мелкого комара, — они — никто. Эти деньги просто копейки, по сравнению с тем, что мы можем поиметь, если ты управляешь мехом так же, как и сражаешься руками.

— Мы?

— Да, — твердо ответил капитан, — ты и я. Команда.

— Вы шутите?

— Вовсе нет. Настоящая команда. Я разговаривал с Султаном в доках. Он шепнул мне на ухо, что скоро начнутся бои на Эль-Данго — это мертвая планета вдалеке от Кланов и внутренних войн. Туда слетятся все стервятники системы. Таких денег ты никогда в своей жизни не видел.

Его глаза загорелись.

— А они?

— Кто?

— Бродяги.

— А что с ними не так? Они продолжат убивать себя ради стакана пойла и очередной портовой шлюхи, которых после нашей победы будет пруд пруди на корабле. Послушай меня, — капитан глубоко вздохнул, — чтобы ты понял как обстоят дела, скажу тебе следующее; есть два пути: либо ты соглашаешься и мы летим прямиком к Эль-Данго готовиться к побоищу века! Либо, — теперь он заговорил очень тихо, — ты так и останешься гнить там внизу, в машинном отделении и совсем скоро превратишься в одного из них.

— Вам это нужно больше, чем мне.

— Ну-у, — он потянул последний звук, — я бы не стал торопиться с выводами. Скажем так — это будет выгодно нам обоим.

— Вы хотите мне что-то предложить.

— Да.

— Что именно?

— Свободу, друг мой. Свободу.

Потом он вернулся к столу, сел на кресло и достал из папки несколько бумаг, перебрав которые, вытащил один листок, где значилась печать Клана Волка.

— Инструктор не просто отдал тебя мне, чтобы спасти твою жизнь и не дать Трибуналу нафаршировать тебя свинцом. Инструктор продал тебя, а я на свой страх и риск согласился на это. Поскольку никто из местных не любит волков за их прошлое, я очень сильно рисковал. Ты наверняка и сам уже обо всем узнал, но я скажу больше, если бы хотя бы один из них, — он указал пальцем вниз, намекая на моряков, — узнал кто ты и откуда, боюсь, наш корабль бы не долетел до доков без жертв.

— Свобода в обмен на что? — спросил я его, все еще чувствуя боль на лице.

— Деньги, — пролепетал капитан с таким желанной интонацией, что чуть было не подавился слюной.

— Почему вы считаете, что я смогу что-то сделать?

— У тебя просто нет выбора, — капитан развел руки в сторону, чувствуя, как я был готов согласиться, — какая альтернатива? Родиться и вырасти с теми, кого ты считал лучшими представителями Клана, с самого детства впитывать идеологию превосходства над всеми остальными вольнягами и умереть как один из них в бесполезной потасовке за стакан чернильного пойла? Неужели ты хочешь так закончить?

— Конечно, нет.

Капитан усмехнулся.

— Подумай пару часов, а потом возвращайся ко мне.

Я развернулся и стал уходить.

— И вот еще что, — капитан окликнул меня, — сходи к врачу. Я не хочу, чтобы ты умер раньше времени.

Дверь захлопнулась — я вышел наружу. У врача я оказался немногим позже. Корабль трясло после прыжка в новую систему и весь корпус был готов развалиться на части, выбросив в открытый космос сотни человек вместе с грузом. Но все обошлось, как впрочем обходилось и всегда. Несмотря на свой возраст и техническое состояние, грузовой корабль выдерживал даже самые трудные перегрузки во время перелета от одной планеты к другой. Были нападения пиратов, перестрелки, когда все кто мог держать в руках оружие, бросались к пультам управления защитными турелями и давали отпор огнем из всех стволов по налетевшему неприятелю.

— Там зеркало, — указал мне рукой мужчина в белом халате. Его глаза как обычно блестели, что наводило меня на соответствующие мысли, движения рук и тела были слегка заторможенными, но я не стал ничего говорить, разумно заметив, что тут стоит просто промолчать и дать ему получить свою долю покоя.

Отражение показалось мне ужасным. Некогда, вне всяких сомнений, красивое лицо вдруг превратилось в кусок окровавленного мяса. Гематомы, ссадины, порезы, едва сошедшие синяки и прочие прелести кулачных боев виднелись по всей физиономии, отчего мне пришлось отвернуться и больше не смотреть в отражение.

Док присел на кресло.

— Ты победил?

— Да, — я подошел к столу, где лежали медицинские инструменты и положил рядом с ними деньги.

— Спасибо. Ты очень сильно выручаешь меня.

— Мира не в восторге от этого, — заявил я, возвращаясь к зеркалу и закуривая.

— Она хороший врач. Своеобразный, грубый, прямолинейный, иногда ее цинизм граничит с безжалостностью, но она знает свое дело.

— Я видел как внизу горели печи.

Он кивнул головой.

— Два трупа, запущенный случай. Мира не стала их лечить. Ничего страшного.

К такому отношению я уже стал привыкать и слова доктора не смутили меня.

— Ты выглядишь задумчивым.

— Сегодня я узнал, что меня продали в рабство, чтобы не дать умереть. Пока шел сюда, не мог избавиться от мысли, что мой Инструктор так поступил со мной.

— Смерть или рабство, — усмехнулся доктор, — плохой выбор.

— Я тогда не знал.

— А как бы поступил, если б догадался?

Я пожал плечами.

— Не знаю.

Огонь сигареты вспыхнул в полутемном помещении и тут же погас, став очень-очень слабо виден.

— Ты можешь что-нибудь сделать с лицом, — я указал рукой на искалеченную плоть и фингал под глазом.

— Это пройдет. Тут я тебе не помощник.

— Я не об этом. Я хочу, чтобы ты изменил мою внешность. Чтобы меня не узнали в случае чего мои бывшие братья.

— Тогда тебе стоит спуститься в машинное отделение и вызвать на бой двоих или троих одновременно. Дальше они все сделают сами. Тебя изуродуют, да так, что мать родная не узнает.

Доктор на секунду замялся, понимая, что сказал глупость, после чего извинился.

— Капитан сделал мне предложение. Он хочет чтобы я дрался на мехах и победил в турнире.

— Эль-Данго?

— Да, откуда ты знаешь? — удивился я прозорливости доктора.

— Теперь мне понятна смена курса. Нечасто мы туда прилетаем, видимо один из Султанов решил организовать турнир. Это бойня, малыш, страшная. Я видел такое всего один раз. Настоящая мясорубка, где нет ни правил, ни возможности для пощады. Игрушка богачей, где те сливают свои деньги, взирая с высокой трибуны на безумцев, разрывающих друг друга огнем своих орудий.

— И что мне ответить ему?

Тот потер глаза руками.

— Какая разница, ведь мы уже летим туда. У тебя есть время, чтобы подготовиться и только. Два месяца пути и мы там, а дальше все зависит только от тебя. Будь храбрым и тогда свобода станет твоей.

В этот момент в кабинет вошла Мира. Она сразу посмотрела в блестевшие дурманным блеском глаза. Ей все стало ясно. Потом крики, ругань, проклятия и мат вперемежку. Она кричала так сильно и надрывно, что казалось стены содрогались от всего этого. Потом встала рядом со мной, посмотрела на мое лицо и закурила.

— Я все знаю, — заявила она, поднося яркий огонек зажигалки к зажатой в губах сигарете. — Не делай этого, малыш.

Впервые за долго время я услышал от нее нечто, что можно было назвать лаской. Хотя голос ее по-прежнему оставался стальным, угрожающе вибрируя от каждого ее слова, в нем чувствовалась материнская забота, дремавшая в ней долгое время.

— Я еще ничего не решил.

— Капитан положил корабль на курс. Теперь твое решение ничего не значит. Я была у него пару минут назад — он мне все рассказал.

— И что теперь.

— Теперь ты превратишься в одного из них.

Он сплюнула на пол и обернулась к двери, откуда доносились вопли дравшихся в яме моряков. Едва уловимые, они все же пробивались на поверхность, давая понять, что безумие, зародившееся там уже очень давно, продолжает править балом.

— На Эль-Данго ты погибнешь.

— А здесь?

Она глубокого затянулась.

— Здесь ты хотя бы живешь. Пытаешься жить. Договор не вечен. Ты сможешь как-то расторгнуть его.

— Вряд ли, — я покачал головой и посмотрел на молчавшего все это время врача. Он сидел в своем кресле, отрешенный от этого мира, с глазами, похожими на два стеклянных шарика, протертых только что влажной салфеткой. Мира обратилась к своему коллеге, но тот издал лишь несколько непонятных звуков, смешавшихся с гулом работающего реактора.

— Он хочет заработать деньги на твоей смерти. Этот чертов сукин сын использует тебя, а потом вышвырнет в ближайшем помойном доке, где никто и никогда тебя не найдет. Подумай, мальчик мой, — она приблизилась и обняла меня. От нее пахло горьким табаком и дымом. — Посмотри на себя. Ты был… таким…таким красивым. Среди всех этих уродов ты казался мне настоящим чудом в этом металлическом гробу, а теперь трансформировался в монстра.

Я опустил ее руки, в одной из которых все еще тлела сигарета, потом усадил женщину в кресло и встал напротив медицинского столика, где лежало несколько разломанных капсул и пара ватных тампонов.

— У тебя были красивые родители, раз у них появился такой прекрасный ребенок.

— Наверное, — тихо ответил я. — Сложно сказать.

— Что ты такое говоришь?

— Я помню только отца, да и то, это воспоминания глубокого прошлого. Детские годы, когда мы только-только начали обучение у Матушки. Впервые его фото я увидел в небольшой рамке на стене. Сейчас я уже мало что могу о нем рассказать, но тогда это врезалось мне в память очень сильно.

— А мама?

— Нет, — я отрицательно покачал головой. — Ничего. Даже примерно не могу сказать, — потом я повернулся к Мире — она сидела взволнованная и снова курила сигарету. — Ее образ я всегда составлял из внешности сестер, что появились на свет одновременно со мной — и они были прекрасными. Если хотя бы малая часть материнской красоты передалась им, то какой же прекрасной была она сама. Голубые глаза, длинные пшеничные волосы, прямые, как стрелы, стройная и высокая, добрая, заботливая, отзывчивая. Я могу говорить о ней очень долго и вряд ли расскажу все.

— Ты замечательный.

Я усмехнулся.

— Ну да, конечно.

Доктор стал просыпаться. Его тело слегка затрясло, но потом судороги прекратились. Глаза стали двигаться из стороны в сторону, дурман постепенно покидал его разум и вскоре тот пришел в себя.

— Думаю, я готов тебя подлатать.

Мира ушла, так и не обронив на прощанье и слова, а я продолжал думать над тем, что только что говорил. Ее образ был во мне. Всегда. Собранный из осколков лиц и движений, черт характеров и голосов. Я представлял свою мать идеальной, такой, какой была Света, какой были все те девушки, что появились в этом мире путем слияния одних и тех же изначальных компонентов. И только так я мог все еще походить на простого человека.

— Приступим, — прохрипел доктор, беря трясущейся рукой хирургический скальпель. — Не бойся, скоро дрожь пройдет и я буду в норме.

Лицо было изуродовано до неузнаваемости. Несколько месяцев боев сделали свое дело. Ни одного живого места, клочка кожи или мяса. Все испытало на себе страх и ужас кулачных сражений на самом дне ямы. Я зарабатывал и избивал, зарабатывал и избивал, потом брал кипу окровавленных денег и нес ее доктору, что своими толстыми руками, держа скальпель, вырезал из плоти металлические осколки, оставленные самодельными кастетами моих противников. К концу первого месяца я перестал чувствовать боль. Даже в самые трудные минуты, когда я падал вниз, сбитый с ног ударами оппонента, мне не было больно. Я смеялся, а в ответ получал еще сильнее. Хохотал, как умалишенный, и на меня набрасывались с новой силой.

День за днем.

День за днем.

Гонг. И победа в моих руках. Опять пальцы крепко сжимают купюры. Противник уползает в свой угол и грохот оваций проносится по металлическим трибунам. Мое лицо стало каменным, выщербленным. Хрящи на кулаках стерлись. Наконец, наступил тот момент, когда выходить против меня было некому. Страх и ненависть сделали свое дело. Бродяги боялись меня, боялись моего внешнего вида, ставшего чем-то потусторонним, пугающим, не похожим на человека.

— Тебе надо остановиться, — говорил док в который раз зашивая меня после боя. Он был пьян, что очень сильно удивило, ведь за подобным я его раньше никогда не замечал. Изо рта несло перегаром, глаза блестели как после дозы и язык, едва переваливаясь с одной стороны рта на другой, был бледным. — Мы уже подходим к Эль-Данго. Осталась пара дней.

— На кого я похож? — вдруг спросил я его, подняв лицо к горевшей лампе.

— На безумца, ненавидящего самого себя сильнее, чем тех моряков с которыми он дерется.

— Я не хочу чтобы там меня узнали. Теперь я другой.

— Да, ты очень сильно изменился за это время. По правде сказать, мне будет жаль потерять такого пациента.

— Ты уже хоронишь меня?

Доктор отложил скальпель.

— Я — доктор, малыш, я в чудеса не верю. Эль-Данго — плохое место. Там гибнут люди.

— Люди всегда где-нибудь гибнут.

— Нет, малыш, — он отрицательно покачал головой, — смерть бывает разной. Есть огромное отличие между: умереть в машине, сражаясь за идею, за Клан, за честь, и совсем по-другому — умереть за прихоть зажравшихся чудаков, которым некуда девать свои деньги.

— Я буду драться за свою свободу.

— Благородная цель, — док опять взял скальпель.

— А ты, — я обратился к нему. — Ты не хочешь отсюда уйти?

— Не могу.

— Как это так?

— Долгая история. Она тянется из самого глубокого прошлого.

— У нас есть время. Мне хочется услышать.

— Ну, — он вдруг замялся, все еще держа в руках скальпель и пытаясь вырезать им из брови торчавший осколок. — Я родился вольнягой на севере небольшого городка Каппелан-2, основанного за двенадцать лет до моего рождения группой поселенцев, прибывших туда после вторжения Кланов. Там было тепло, много пресной воды, хороший климат — идеальное место для зарождения и развития жизни. Возле базы росли высокие размашистые деревья, чьи кроны были похожи на настоящие живые произведения искусства. Их ветви уходили сначала в стороны, а потом вверх, формируя таким образом причудливый образ на подобии короны древних царей. Будучи ребенком я часто играл возле них, поглядывая на птиц-литьеров, гнездившихся на них целыми стаями. Отец был врач — это и предопределило мое будущее. Каждое утро он брал меня с собой в госпиталь лечить больных рабочих, вкалывавших по двенадцать часов на полях и шахтах, где добывался ценный минерал из которого можно было извлекать энергию. Мне нравилось копошиться рядом с ним. Вначале он ругался и требовал от меня строгости и дисциплинированности во всем, но потом смирился, видя мою тягу к анатомии, биологии, химии. Я многому у него научился, старик умело подогревал мой интерес к науке, к знаниям. К двенадцати годам я уже помогал ему в операционной, подменяя иной раз медсестер, потом, когда стал еще старше, начал вести прием за него. В один прекрасный день он умер — не проснулся, так и оставшись лежать в своей кровати, подложив ладони под голову, будто бы готовясь проснуться с минуты на минуту. Мать похоронила его, но уже через три недели слегка с неизвестной болезнью, которую я так и не смог вылечить. Не дожив до своего совершеннолетия, я остался круглым сиротой и единственным человеком на Капеллане-2, который мог принимать и лечить больных. Этим я и занимался, пока через четыре года на планету не прилетели волки. Я до сих пор помню ту самую эмблему на броне машин, выжигавших разросшееся поселение лазерами и буквально втаптывая дома своими огромными ступнями. Нам ничего не сказали, не было никаких требований. Только яростное уничтожение, после которого на месте Капеллана-2 остались лишь руины. Выживших было немного — несколько десятков человек, закрывшихся в одной из шахт, оставались там несколько дней, пока голод и жажда не заставила их выйти наружу. Потом был плен, допросы, выдворение за пределы планеты и скитания по системе в поисках хоть какой-то работы и пропитания. Спустя несколько месяцев, пребывая в буферной зоне пиратских доков, мне удалось познакомиться с одним незнакомцем. Он представился купцом и обещал вытащить меня и моих друзей из той проклятой дыры, куда нас закинуло по воле судьбы и где мы торчали уже вторую неделю. Он говорил много, все время что-то обещал и никогда ничего не требовал взамен. Я повелся на эти уговоры и дал свое согласие, а когда вступил на борт его корабля, понял, что обратной дороги уже нет. Капитан — работорговец. Жадный, алчный. Мы все здесь его рабы. Уже много лет я не схожу с корабля просто потому, что не могу этого сделать. Были попытки побега, но меня всегда находили и возвращали обратно. Мира тоже знает об этом, но женщине удалось завоевать симпатию этого ничтожества и теперь ей позволено немного больше, чем остальным, хотя она так же в оковах. У него есть отряды — гончие. Цепные псы, которые следуют по пятам за всеми, кто убегает с его корабля. Они не останавливаются, пока не отыщут свою жертву, а жить в постоянном страхе, что вот-вот эти металлические твари найдут тебя… нет, уж лучше такая жизнь, чем постоянное бегство. Мне неприятно сообщать тебе, малыш, но твой Инструктор продал тебя. Не знаю, стоило ли сохранять тебе жизнь таким образом или все же нужно было принять неизбежное…

Затем доктор потянул скальпель на себя — боль слегка дала о себе знать, вытащил небольшой треугольный осколок и положил его на стол.

— Он ничего не сказал об этом.

— И правильно сделал, — док вновь принялся за дело, — вернорожденный… существо взращенное из лучшего материала Клана и обученный для схваток и боев на передовой во имя своей стаи. Что может быть более унизительным, как превратиться в раба? Наверное, ничего. Скажи он тогда это тебе, ты бы наверняка предпочел смерть такой участи, а он по какой-то неведомой мне причине не хотел этого.

Наконец операция была закончена. Лицо напоминало кровавый бифштекс, исполосованный скальпелем и перемотанный со всех сторон бинтами и пластырем. Вид был очень страшным и следующие несколько часов, пока затягивались раны и следы от хирургического вмешательства, я сидел в кресле и слушал врача. Он протрезвел от дурмана, стал походить на нормального человека, немного уставшего от всего и вся, но все еще верящего в какой-то светлый исход своего существования. Рассказывал про семью, про дом, которого лишился по вине Клана Волка. О том, как мечтал отомстить за всех погибших в том столкновении, но вскоре смирился со случившимся.

— Я никогда уже не сойду на землю. Никогда. Раньше мне хотелось выть от всего этого. От осознания собственной обреченности. Но теперь… все как-то поменялось.

— Тебе не нужна свобода?

— Я не смогу ею воспользоваться, — он посмотрел на меня и потянулся к шкафу. Брязднули несколько полупустых бутылок со спиртным. — Я так привык ко всему, что меня окружает, что не могу себе вообразить как буду жить иначе. Здесь, вопреки логике и разуму, я могу хоть как-то существовать, а там, за пределами корабля, в другой реальности и мире у меня нет никаких шансов. Опять скитания, опять поиск чего-то подходящего, опять нищета и голод.

— Я могу помочь тебе.

Он улыбнулся и было в этой улыбке что-то нехорошее.

— Ты уже помог мне больше, чем можешь представить. Тех денег, что ты отдал мне, хватит на долго. Не переживай за меня. Моя жизнь прошла, сейчас это просто движение к логическому концу. К тем печам в самом низу корабля, где сгорают тела всех кто заканчивает свой жизненный путь на этой богом забытой посудине. Я лишился своей свободы по глупости и уже не могу ничего исправить. У тебя же другая ситуация — ты молод, силен, у тебя есть навыки и умения. Ты все еще можешь исправить. И Эль-Данго, каким бы проклятым не было то место, как ничто иное подходит для этого дела.

Потом он налил себе спиртного в стакан и поднял его перед собой.

— За твою свободу, вернорожденный. За будущее, которое ты себе вернешь.

* * *

Эль-Данго относился к категории «мусорных» планет, как в прямом, так и в переносном смысле слова. Когда-то очень давно здесь работал огромный мусороперерабатывающий комплекс, включавший в себя четыре больших и дюжину малых заводов, разбросанных по всей планете, собиравших, сортировавших и переплавлявших металл, поставлявшийся сюда со всех горячих точек, отчего производство не останавливалось почти никогда. Лишь однажды, вовремя перемирия воюющих сторон, планета ненадолго застыла, погрузившись в молчаливый сон, чтобы на следующий день вновь взреветь всеми мощностями.

С тех пор прошло достаточно времени. Линия фронта ушла слишком далеко от планеты и доставка металлолома становилась все более не рентабельной, пока в конце концов все грузовые пути не опустели окончательно и заводы не замолкли до лучших времен…

— Вот и приехали, — заговорил капитан, стоя у иллюминатора и наблюдая за коричневым шариком, — Эль-Данго, давненько я здесь не был. Сколько прошло? — он спросил кого-то со стороны, но ответа не последовало. Я стоял рядом и наблюдал за всем происходящим. В этот день вся команда работала на предел сил. Почти аврал. Всюду носился экипаж, из машинного отделения доносились крики и мат, двигатель пыхтел изо всех сил и вскоре корабль должен был войти в плотные слои атмосферы, подвергнувшись сильнейшему давлению на свой корпус. Капитан обоснованно боялся — это читалось в его напряженном состоянии. Старая рухлядь и так дышала на ладан и скорее годилась для того, чтобы быть переплавленным на одном из местных заводов, но кэп не хотел. Он все время твердил что все пройдет как надо, что машина сможет пережить приземление и вот тогда он все подлатает.

Снижение началось ровно в два по бортовому времени. Сильнейшая тряска застала экипаж врасплох и разбросала людей по отделениям, держа всех в ожидании самого страшного. По корпусу пронеслась вибрация, листы начали вгибаться, трещать, кое-где система зафиксировала значительные повреждения. Капитан бросился к пульту управления, сел в кресло и принялся нажимать толстыми пальцами на кнопки панели.

— Стабилизировать руль! Мощности. Мощности, я сказал! Доложить обстановку в машинном!

По связи прокричали.

— Держать мощности в диапазоне между 50–70! — продолжал орать капитан.

Подбежал помощник.

— У нас… там.

— Что ты говоришь?

Из-за сирены слова было очень сложно разобрать.

— Зафиксировано несколько трещин, но обшивка пока держится!

— Ничего. Выдержим! Скоро все пройдет!

Корабль стремительно снижался. Оборудование искрилось, в отдельных помещениях погасло освещение. Но капитан шел на риск осознанно, словно чувствовал уверенность в ржавом корыте, за штурвалом которого находился только что. Затем удар — резкое торможение. Часть внешней бронированной хвостовой обшивки отлетела в сторону, оголив внутренние металлические пластины, дрожавшие как листья на ветру.

— Мощности до восьмидесяти!

Скорость снижения стала падать. Медленно, но стабильно корабль начал удерживать курс, ценой невероятного количества сожженного топлива и энергии. Два передних сопла были переведены в вертикальное положение.

Пуск.

Повторное торможение.

— Хорошо! Хорошо идем!

Капитан потянул штурвал на себя — нос корабля задерся высоко вверх и дополнительные ускорители, включившиеся в последний момент, окончательно выровняли грузовой корабль, не дав тому уйти в неконтролируемое пике.

Вскоре все стихло. Система пожаротушения включилась на втором и третьем уровне, гася возникшее пламя в нескольких помещениях, а генераторы подали свет, заменяя собой вышедшие из строя.

Из иллюминатора в своей каюте я впервые увидел Эль-Данго. Она была похоже на громадную мусорную свалку, где от ржавого металла, корпусов давно уничтоженных машин и отбуксированных в свой последний приют гражданских и военных кораблей не было видно практически ничего. Горы мусора. Настоящие железные пирамиды, тянувшиеся своими озлобленными конечностями к самому небу, которое в этот момент напоминало собой кровавый разлив, где в центре горело небольшое желто-фиолетовое солнце. Когда корабль снизился еще сильнее, я смог разглядеть и заводы. Они были поистине величественными, с трубами высотой в несколько сот метров, с цехами, где спокойно могли разместиться несколько десятков боевых машин и ленты конвейера… много лент. Они как кровеносные сосуды, расплетались в разные стороны, уходя вглубь планеты и соединяясь в небольшие узлы, где давным-давно начиналась погрузка металла на переплавку и где сейчас все стихло до лучших времен.

Док встретил меня на лестничной площадке, когда я будучи готовым к высадке ждал команды капитана, сообщившего о скором приземлении. Собирать особо было нечего. Старик увидал меня, подошел ближе, сверкая залитыми дурманом глазами, протянул руку для прощального рукопожатия и, получив его, тут же молча ушел. Мира провела коллегу взглядом, сказав мне лишь о том, что мне предстоит сделать очень многое, чтобы выкарабкаться из этого места живым и самое главное — свободным.

— Вперед, малыш, нас ждут великие свершения и куча денег.

Вместе с капитаном мы покинули борт. Двигатели грохотали. Раскаленные добела сопла потихоньку остывали и вскоре устало зашипели, выплюнув из себя остатки отработанной энергии.

Земля под ногами слегка хрустела, воздух напрочь провонял ржавым металлоломом и спустя несколько секунд во рту появился характерный металлический привкус. Капитан шел вперед все дальше и дальше уходя в противоположную сторону от корабля. Постоянно бормотал нечто под нос, время от времени поглядывая на меня и удивленно поднимая брови.

— Ты что, не рад?

— Чему? — я держался от него на шаг позади.

— Новому миру, — капитан раскинул руки, как бы пытаясь охватить тот воображаемый мир безграничности в который он только что попал после длительного путешествия.

— Я пока не вижу здесь ничего кроме мусора.

Он остановился, подождал пока я поравняюсь с ним и укоризненно ткнул меня указательным пальцем.

— В этом твоя проблема — ты не видишь за всем этим хламом золотых гор, которые скоро упадут нам в руки. Здесь еще мало людей, но кое-кого я тебе смогу показать.

Я оглянулся — никого не было. Потом остановился на секунду и прислушался к окружающему меня шуму, однако и в этот момент ничего, что могло бы стать признаком жизни человека на этой вселенской свалке так и не появилось.

Когда корабль скрылся за высокими холмами из мусора и отработанного металла, капитан вышел на редкую открытую площадку, что в далекие времена была погрузочным узлом. Длинные конвейерные ленты, механизмы подъема и погрузки металла, режущий станок и громадный двигатель, заставлявший всю эту конструкцию оживать и двигаться вперед. Неподалеку стояло покосившее от времени и ветра строение. Кэп вошел в него, попросив меня подождать снаружи, потом вышел, широко шагая по запыленной дорожке и держа в руках громадный гаечный ключ. Ударяя им по толстым гайкам-креплениям, он заставлял молчавший долгое время металл звонко поддакивать, все сильнее и сильнее разнося звук во все стороны.

— Что вы делаете? — спросил я его, когда капитан приблизился ко мне почти вплотную.

— Здороваюсь, — улыбнулся он, — здешние не любят чужаков. Я вообще удивлен, что они не начали стрелять по нам еще у корабля.

— Но здесь никого нет.

— Ошибаешься. Они все здесь.

Ветер поднял металлическую пыль в самое небо, когда погода ухудшилась и серые тучи начали стягиваться в центр, как звенья боевых машин, готовясь к генеральному сражению. Я ждал вместе с капитаном. Непонятно чего, непонятно когда. Но ждал. Кэп лег на одну из конвейерных лент, подложив под голову свернутую кожаную куртку, закрыл глаза и заснул, не обращая внимания ни на приближавшийся шторм, ни на пустоту, царившую вокруг. Я увидел несколько человек спустя полчаса, на пике металлической горы в трех или более километрах южнее. Едва разглядев миниатюрные фигурки, подбежал к капитану и разбудил. Потом появились еще несколько, но ближе, затем группа из дюжины рослых мужчин, словно призраки, возникли в сотне метрах от нас, держа в своих руках длинные копья, наконечники которых блестели в лучах заходившего солнца и внушали страх, от которого я на секунду потерял дар речи.

Но капитан был спокоен. Увидав неизвестных, он, как ни в чем не бывало, направился к одному из них, обернутому в длинный коричневый саван, и единственному кто был вооружен.

— Я успел вздремнуть, — радостно заговорил капитан. — Почему так долго?

— У нас были дела, — ответил неизвестный, держа руку возле висевшего на поясе оружия. — Ты прибыл без объявления. Турнир еще не начался.

— Да знаю я, — кэп махнул рукой. — Решил подойти заранее.

— Ты был у Султана?

— Да.

— Что он сказал?

Слышался очень сильный специфический акцент.

— Все как обычно: одна ставка — один пилот. Кстати… — он повернулся ко мне и, вытянув руку, указал в мою сторону. — Это он и есть.

Молчание. Несколько человек окружили меня. Главарь, с которым разговаривал капитан, сделал два шага вперед и посмотрел на меня сквозь почти закрытый тюрбан, обмотанный вокруг головы и спускавшийся на лицо.

— Что с его лицом?

— Любит драться. Моим рабам на корабле особо нечем заняться, вот они и бьют друг другу лица.

— Ты проверял его?

— Он чист.

— За ним не придут?

— Нет, можешь об этом не беспокоиться.

— Прошлый раз мы едва выжили, «садикун».

— Со мной такого не произойдет.

— Ну что ж, — незнакомец в последний раз посмотрел на меня, — следуй за второй группой, они выведут тебя.

Трое незнакомцев на горе тут же исчезли, остальные, стоявшие по периметру, держа под контролем всю местность вокруг, стали потихоньку спускаться и окончательно брать нас в кольцо.

— Они всегда были здесь, — шепотом сказал капитан, вернувшись ко мне. — Они ждали. Они всегда ждут агрессии.

— Садикун… что это?

— «Друг», — капитан улыбнулся, — на их языке.

— Никогда такого не слышал.

— Не мудрено, — он смотрел по сторонам, — я же говорил, что они не любят чужаков. Последний раз, когда они доверились чужакам, сюда явился Клан Алмазной Акулы и выжег все, к чему прикоснулся. От двадцатитысячного анклава осталось полторы тысячи, часть из которых потом умерла от голода, ведь остатки войск Клана продолжили космическую блокаду еще в течение трех месяцев, не подпуская редкие торговые суда к планете. Эль-Данго тогда была на волоске от голодной смерти…

Капитан указал вперед, где за грудами металла и опустевших цехов перерабатывающего и литейного заводов виднелись редкие могилы, накрытые наспех сваренной крышей. Таких миникладбищ было очень много. На пути нам встретилось около дюжины, если не больше. От трех могилок и до нескольких десятков в одном месте. Незнакомцы в саванах молчали. Даже когда разговор между мной и капитаном становился громким, они никак не реагировали на это. Лишь однажды, когда речь зашла о Кланах, главный повернул голову, чтобы бросить короткий взгляд.

— Пришли, — сказал он с акцентом.

— Но это просто куча мусора, — удивился я.

— Не все что на виду должно восприниматься как истина, иногда стоит посмотреть глубже.

Подойдя ближе мы увидели как два охранника, оборудовавших себе место для наблюдения прямо на верхушке высокой горы, спустились вниз по вытянутым лестницам и подняли широкие врата, открывшие проход прямиком в нутро мусорной горы.

Капитан взял меня за плечо и повернул к себе лицом.

— Послушай, малыш, теперь, когда ты знаешь, где эти бедолаги живут и прячутся от налетов, у тебя есть только два пути: ты либо выходишь отсюда победителем и получаешь заслуженную свободу, либо не выходишь никогда. Сбежать не получится, — он кивнул в сторону стоявших неподалеку охранников. — Они знают эту планету как свои пять пальцев, так что не пытайся сбежать — это не поможет.

Но я и не хотел и даже не помышлял об этом. Глупо было предупреждать о том, о чем я догадывался практически сразу как эти незнакомцы окружили нас. Я ответил, что все прекрасно понял. Кэп улыбнулся, хлопнул по плечу и направился вперед, проходя сквозь разинутую металлическую пасть подъемных ворот.

Внутри было, но терпимо. Местные, завидев незнакомцев, начали выходить из своих маленьких, похожих на крысиные норы, домов, чтобы своими глазами разглядеть тех редких посетителей, что раз в несколько лет, а может и реже, посещают это место ради кровавой забавы. Женщины были полностью укутаны в длинные одежды, закрывавшие все, вплоть до лица и глаз; дети с интересом следили за нами, и лишь старики недобро оглядывались, что-то бормоча себе под нос и размахивая руками, будто отгоняя невидимых врагов от своего жилища.

Длинный коридор начал уходить все ниже. Угол становился все более крутым и ступеньки под ногами уже не гарантировали безопасность. У массивной железной коробки мы остановились спустя минуту, задержавшись у парапета, откуда открывался вид на величественную пещеру, вырытую бог знает кем и какими усилиями, и теперь напоминавшую настоящий подземный амфитеатр, где в самом низу творилась бойня между огромными боевыми машинами.

— Это там? — спросил я тихо капитана.

Тот кивнул головой и вошел в кабину лифта, потянув меня за собой. За нами последовали трое охранников — остальные предпочли остаться.

Подъемные механизмы заскрипели, где-то неподалеку раздался гул проснувшегося двигателя, приведшего в движения лебедку. Кабинка медленно начала опускаться и вскоре я потерял из виду тех немногих незнакомцев, что следовали за нами от самого корабля.

— Удивлен? — наконец заговорил в полный голос капитан.

— Еще бы.

— Здесь все и происходит.

Я подошел к краю кабинки и посмотрел на всю арену целиком. Отсюда она казалась поистине впечатляющих размеров. Напоминавшая собой перевернутый усеченный конус, в основании ее диаметр составлял более одного километра. Несколько сотен толстенных швеллеров, тянувшихся по окружности вверх, держали на себе львиную долю веса всего потолка. Остальная часть приходилась на четыре гигантских опорных столба, собранных из уничтоженных и списанных в утиль боевых машин. Внизу мельтешили несколько десятков рабочих бригад — что-то меняли, таская за собой тележку с инструментами. Капитан следил за мной, следил за моей реакцией, ловя каждое движение и удивленный взгляд.

— Понравилось?

— Никогда бы не подумал, что нечто подобное, величественное может быть построено без усилий Клана.

— Да, эти ребята приложили много усилий, чтобы все это работало и функционировало. Надеюсь, теперь ты понимаешь озабоченность того парня, что интересовался твоей «чистотой».

— Почему они так странно разговаривают?

— Они — другой народ. Скитальцы в этой огромной Галактике. Им удалось сохранить то, чего в нас уже давно нет.

— Например.

— Уникальность, — капитан облокотился на ржавую ручку внешней перегородки кабинки лифта. — Язык, культура, обычаи. В общем все то, что я уже забыл, а ты никогда и не знал. Видел их женщин?

Я кивнул головой, вспомнив этих закутанных в длинные одежды существ.

— Им нельзя показывать себя. У них воюют в основном мужчины, женщинам отведена второстепенная роль.

— Мире бы это не понравилось.

Капитан усмехнулся.

— Мира другой человек. Мы все — другие. Поэтому эти люди относятся к нам с подозрением. Даже если ты проживешь здесь всю свою оставшуюся жизнь, ты все равно останешься чужаком. У них хорошая память. Добро помнят, зло — запоминают. Они ценят только поступки. Слова для них ничего не значат. Нужно хорошо постараться, чтобы завоевать у них уважение, и для этого придется пройтись по трупам.

Лифт остановился. Двигатель зарычал, устав от тяжелой нагрузки. Несколько натянутых тросов, державших кабинку по краям металлической конструкции, ослабли, и в последний момент опустили новых гостей к самой земле.

— Вон там, — капитан вытянул руку и указал на маленькую чернеющую нору в противоположном конце арены, — выход боевых машин претендентов, а вон там, — потом он повернулся в другую сторону, где за громадными решетчатыми вратами скрывался второй выход, — бокс чемпиона.

— Кто это?

— Тот самый против которого я поставлю все свои деньги, а ты мне приумножишь их.

— О нем что-нибудь известно?

Нехотя капитан заговорил.

— Его называют «Головорезом» из-за специфического способа уничтожения своих противников. Когда враг уже едва дышит и машина вот-вот должна взорваться, его луч ПИИ прожигает вражеский робот под креплениями головной части, так, словно ее отрезают ножом. Иногда машины взрываются и она вовсе подлетает вверх на радость публике. Ему уже три раза удавалось побеждать.

— Имя?

— Не знаю. Никто не знает. Говорят он прибыл много лет назад откуда-то со стороны Альшаина и выставил свою кандидатуру, заявив, что растопчет любого, кто встанет у него на пути. Так и произошло.

— Вольняга?

— Не знаю. Да и какая разница?!

— А вдруг он из моего Клана, что тогда?

Капитан на секунду замолчал, когда рядом с ним прошло несколько стражников. Потом отвел меня в сторону и заявил.

— Послушай меня, малыш, я не знаю кто он, как его зовут и откуда родом. Мне плевать на это. Меня интересуют деньги. Мы проделали огромный путь, сожгли немыслимое количество энергии и все это надо как-то возместить. Ты хорошо себя показал с моими бродягами на корабле, но теперь ты должен мне гораздо больше, чем можешь представить. Скоро сюда слетятся торговцы и букмекеры, а значит ставки поднимутся до небес. Все, что от тебя требуется — это размазать чемпиона по земле.

— А если это кто-то из моих? Что если он меня узнает.

На эти слова капитан лишь улыбнулся.

— Ты когда последний раз смотрел в свое отражение? Ты изуродовал себя до неузнаваемости. Тебя же мать родная не узнает. Впрочем… хватит пустых разговоров, нам пора идти.

Он довел меня до ближайшей пещеры, где передал двум охранникам, втолкнувшим меня внутрь небольшой комнаты. Было холодно, темно, сыро Неподалеку горела свеча и воск от расплавленного желтоватого стебля по желобку стекала в специальный контейнер. Женщина вышла вперед, открыла лишь глаза, оставив всю остальную часть лица закрытой. Внимательно осмотрела, потом молча указала на деревянный стул, стоявший возле поломанного книжного столика.

Я сел на него, коснувшись руками давно забытого материала. Железо. Сталь, полимерные материалы, композитная броня и многое-многое другое. Но дерево! Оно было здесь, прямо подо мной. Я осторожно сел на стул, потом потрогал пальцами надтреснутый подлокотник, скол по которому тянулся до самого низа, после чего обратился к женщине.

— Кто вы? Почему меня отвели сюда?

Она ничего не ответила. Села напротив, положив руки на стол и что-то достав из кармана.

— Лицо, — она указала пальцем на меня. — Мне нужно твое лицо.

— Лицо? Зачем.

Я протянул второй рукой по щеке, чувствуя кончиками пальцем многочисленные шрамы и швы, оставленные на лице кулаками врагов и лезвием скальпеля.

— Нет-нет! — закричала она. — Убери! Нет рук! Нет рук!

Я резко одернул ладонь, после чего мелькнула вспышка. Яркая, как взрыв сигнальной ракеты. Потом кромешная тьма ослепления и снова фигура женщины.

— Хорошо! — говорила она с уже знакомым акцентом. — Еще раз.

Щелчок.

Вспышка.

Она всматривалась в нечто плоское, что лежало перед ней на столе, водя по ней тоненькими пальцами. Только наклонившись, я увидел встроенный экран с панелью управления, где запечатлелось мое лицо, а следом и детальный осмотр и сканирование, что было запущено компьютерной программой на наличие инородных тел.

— Безопасность, — говорила она, подняв взгляд на меня. — Много врачей, — теперь она провела рукой по своему лицу, как бы намекая на те швы, что еще не зажили окончательно. — Много резать. Зачем?

Я немного приходил в себя.

— Так надо, — выдавил из себя и снова замолчал.

— Надо? Резать? Зачем?

Когда сканирование было завершено, она встала со своего места, вытянула из паза небольшой компьютер и поднесла его мне.

— Много ран. Тебя били. Жестокость.

На трехмерной модели моей головы и правда были отмечены все повреждения, что перенесло мое лицо, а так же череп, после сотен боев в яме. Трещины, сколы, поврежденные мышцы, отметины от кастетов и много все остального. Я видел ее изумленные глаза, смотревшие сначала то на меня, то на снимок и отчет системы.

— Я был вынужден.

Она не поняла моих слов, покачав головой и что-то переспросив, но уже на своем языке. Затем вернулась к своему месту, вложила компьютер в паз и взмахом руки потребовала встать.

Загорелся свет посреди комнаты. Яркий луч упал на пол почти перпендикулярно, освещая лишь небольшой кусочек коричневых досок и пространство вокруг них.

— Здесь! — громко приказала женщина.

Когда я встал в него, то ощутил едва уловимое тепло, как будто солнце пробилось сквозь толщу земляной породы и железа, уколов меня жарким прикосновением.

— Одежда. Пол.

Дальше объяснять было не нужно. Я все понял сразу, хотя и слегка побаивался раздеваться до гола, помня слова капитана об отношениях местных людей к чужакам. Но деваться было некуда. Она не отворачивалась — все время следила за мной. Потом подошла ближе, коснувшись рукой изрезанного плеча и спины, на которой протянулись длинными полосами шрамы от кнута Инструктора.

Руки.

Туловище.

Ноги.

Затем голова.

Она прошлась портативным детектором вдоль всего тела, внимательно изучая каждый шрам и след, оставленный на коже еще во время пребывания на планете-полигоне. Прибор пищал, светился неприятным ядовито зеленым оттенком, как будто наполненная капсула я отравой, она иногда касалась меня холодным корпусом, заставляя непроизвольно вздрагивать, что сильно злило женщину, скрупулезно осматривавшую мое тело.

Наконец, закончилось и это.

Она так же молча ушла в сторону, дав мне знак одеваться. Подождала с полминуты и когда я был готов сойти с места яркого света, вдруг приблизилась вновь, больно ткнув в шею.

— Что это?

Я был уверен, что от татуировки не осталось и следа. Много раз после боя, на корабле, возвращаясь в свою каюту, едва держась на ногах, рассматривал кусок покрасневшей кожи в зеркале, пытаясь разглядеть хоть что-то, что могло вызвать подозрение у окружающих.

Теперь же меня охватил страх. Неужели она что-то увидела? Быть такого не могло! Я знал, что док сделал все идеально и сам много раз убеждался в этом. Но сейчас… сейчас мне стало не по себе.

— Что это? — повторила она вопрос все еще держа палец у шеи.

— Ожог. Огонь.

— Где?

— Корабль, — я пытался объяснить ей. — Труба. Очень горячо. Случайно коснулся.

Некоторое время она молчала. Ее взгляд мне мало о чем говорил. Эти черные, почти бездонные глаза упрямо смотрели на меня не скрывая подозрения.

Вскоре вошел и капитан в компании предводителя местных. Включился свет во всем помещении. Женщина отошла в сторону, обогнула мужчин по периметру вдоль стены и тут же выпорхнула за дверь, оставив нас троих в одной комнате. Теперь его лицо ничто не скрывало. Оно было худым, почти костлявым. Впалые щеки, острый нос, непривычно большие скулы и взгляд… очень похожий на тот, что был у женщины. Волосы оказались подстрижены почти под «ноль». На оголенном высоком лбе виднелось несколько продолговатых шрамов.

Подождав пока я смогу хорошенько рассмотреть его, он вскоре шагнул вперед к столу, где прочитал отчет, сформированный компьютером после проделанного сканирования.

— Что с лицом? — спросил он не поворачиваясь ко мне. — Откуда столько повреждений?

— Это драки, — вклинился в разговор капитан.

— Я спрашивал его, садикун, не тебя.

Потом он повернулся, сделал несколько шагов и передал портативный компьютер мне в руки. Зрелище было не из приятных. Кости оказались чуть ли не перемолоты кастетами моих противников в яме. Чего греха таить — так оно и ощущалось, когда я выходил на ринг и держал удар несмотря ни на что. Нос и вовсе сросся не совсем так как нужно, отчего дышать последние несколько дней было очень затруднительно. Был еще подробный отчет об общем состоянии организма, но я не стал его читать до конца, потому как мне все стало понятно уже с первых строк.

— Что… Что с ним не так? — начал волноваться капитан.

— Где ты его нашел? — строго спросил предводитель. — Он слишком поврежден. Долго не протянет.

— С чего ты взял?! — возмущался Кэп, понимая, что ситуация выходит из-под контроля.

— Нам нужны сильные. Он — не сильный. Он слишком поврежден. Никто не будет на него ставить.

— Да… да как же так… что ты… он чертовски силен. Клянусь тебе! Он может управлять мехами! Он способный малый.

— Он — труп, садикун. Он — никто.

Предводитель начал разворачиваться к выходу. Капитан тут же подбежал к нему, обхватив за плечо и чуть ли не накинувшись с мольбами дать ему возможность выставить меня на бой.

— Ну пожалуйста. Я даже доплачу за него. Хочешь денег? У меня много денег. Назови любую сумму и ты сразу ее получишь, но только выпусти его на бой.

— Нет, — отрицательно покачал головой предводитель. — Чемпиону нужны лучшие. — Он, — мужчина указал на меня рукой, — не лучший. Он — мусор. Металлолом, ни на что не пригодный кроме как для переплавки.

— А Султан? Султан будет здесь?

— Да, со дня на день.

— Если он разрешит, ты выполнишь просьбу?

— Слово Султана — закон. Если он решит, что этот кусок мяса будет необходим, я предоставлю ему возможность выйти на ринг и сразиться.

* * *

Усталость сказывалась на общем самочувствии слишком быстро, чем я ожидал. Офицер ушел, чтобы отдохнуть в смежной комнатушке около получаса назад, оставив меня наедине с охранником, не спускавшего с меня взгляда ни на секунду. Потом старый приятель вернулся, но не один. Был еще какой-то человек, которого я не узнал, но он вскоре вышел, нагнав в комнату приторный запах мерзкого табака.

— Уже глубокая ночь, а мы с тобой еще не закончили, — жаловался офицер. — Вы можете быть свободны, — обратился он к охраннику. Дверь лязгнула, появился прохладный ветерок. — Черт, до утра еще бог знает сколько времени. Знаешь, — он обратился ко мне. — Когда-то давно я думал, что было бы неплохо иметь в сутках не двадцать четыре, а скажем — тридцать часов или больше. Под конец жизни мечта сбылась, а я ей не рад даже капельку.

— Бывает и такое, — ответил я, посмотрев на покрытую тьмой каменную поверхность планеты. — Когда взойдет солнце?

— Еще не скоро. А тебе зачем?

— Мне нравится как оно горит. Нравится его свет, лучи, плазматические выбросы, похожие на волны громадного бушующего океана. Я лишь однажды видел такое, на корабле. С тех пор не могу забыть. А тут на это можно смотреть чуть ли не каждый день.

— Наверное, — безразлично ответил офицер, — но я не люблю все это. Мне опостылела эта планета. Надоела моя работа, мои заключенные, мои охранники. Все, что так или иначе связанно с этой планетой. Я хочу убраться отсюда и как можно скорее.

— Что тебе мешает?

— Ты, брат мой. Ты.

Я замолчал.

— Удивлен, правда? — офицер поднялся со своего места. — Мне нужно довести твое дело до конца, выяснить детали, сопоставить факты и вынести решение. Потом, согласно приказу, я могу покинуть планету и вернуться в строй. Черт, — он облокотился на край стола и посмотрел в окно. — Я так хочу вернуться туда, опять сесть в кресло пилота и повести боевую машину в бой. Старик, ты даже представить себе не можешь как я жду этого момента.

— Приказ отдал Хан Диккерс?

— Я не могу тебе сказать, прости, братик. Давай вернемся к твоей истории.

Офицер так и остался стоять, хотя я ждал, что он по привычке сядет за стул и начнет подробно записывать каждое мое слово. Но в этот раз все пошло не так. Я почувствовал изменение в его отношении ко мне и не стал противиться этому.

— Меня забраковали сразу после осмотра. Капитан был в ярости. Он буквально кипел, как раскаленный, когда понял, что не видать мне личной схватки с Чемпионом на которой он планировал наварить бешеное количество денег. Оставалось надеяться на Султана.

— Расскажи мне о нем.

— Он прибыл на планету очень скоро — через два дня. Приземлился на небольшом тяжелом истребителе и в сопровождении целой свиты наемников сразу спустился к арене. Кэп метался вокруг него, как клеврет, лип даже когда его отгоняла охрана. Постепенно на планету стали стягиваться другие работорговцы. Все они свозили своих кандидатов на чемпионское кресло. Были и рабыни, беженцы, торговавшие своим телом ради безопасности и куска хлеба, оружие, боеприпасы, технологии, драгоценности. В считанные дни планета воскресла из мертвых, став чуть ли не главным черным рынком во всей системе. Мне удалось как-то выбраться на поверхность и увидеть все своими глазами. Сотни людей расхаживали вдоль конвейерных лент, раскладывая товар и торгуясь на месте, продавая и покупая все, что было выгодно. Крики, шум, гам, звуки заходивших на посадку кораблей, ремонтные бригады, бегавшие как угорелые по проржавевшим цехам перерабатывающего завода. Это был настоящий хаос и правил им Султан. Ему было на вид шестой десяток, но люди шептались, будто этот человек давно уже не человек и внутри он существо искусственное. Сложно сказать насколько все это могло оказаться правдой, но отношение к нему было иным.

— Это как?

— Уважение и страх. Именно так бы я назвал все то, что испытывали к нему люди. Едва ступив на землю той помойки, как начались приготовления к гладиаторским боям. Расконсервировали отдельные боксы, приводились в порядок старые трибуны. Арена наполнялась людьми и все это происходило на моих глазах и глазах капитана, который только и ждал, как бы пожаловаться Султану на несправедливое отношение. Попыток было много, но они закончились ничем. Наконец, толстяк сдался. Он перестал искать контакта с Султаном и спустя неделю уже собирался улетать, но желание заработать хоть что-то, подтолкнуло эту свинью сделать пару ставок на пилота по имени Марк Боггарт по кличке «Бегемот».

Офицер нахмурил брови.

— Марк Боггарт? — переспросил он, словно вспоминая, где он мог слышать о нем. — Странное имя, мне кажется я мог о нем что-то знать.

Я пожал плечами.

— Мне оно ни о чем не говорило. Но парень был неплох, по крайней мере первые два сражения.

— Ты видел как он сражался?

— Я же сказал, что капитан остался на Эль-Данго, поставив на пилота кое-что из своих сбережений. Это был не куш, который тот планировал сорвать на моей смерти или победе, но приличная сумма. Пилот победил своего противника всего за двадцать минут. Разнес на своем «Катапульте» бедолагу в щепки. Когда машина взорвалась и ударная волна разлетелась во все стороны, стены арены буквально задрожали под этим натиском. Все зашевелилось будто ожило. Я смотрел на все с большой высоты, но и там волна затронула почти все, что не было должным образом закреплено. Странно, как эта навесная конструкция и не рухнула вовсе, но первый бой прошел удачно. Публика ликовала. Кровь пролилась и зрелище начало набирать обороты.

Офицер вернулся к своему привычному делу. Он сделал несколько записей, потом занес всю полученную информацию в компьютер и снова стал слушать.

— Сколько их всего было?

— Кого?

— Гладиаторов?

— Всего четырнадцать.

— С Чемпионом?

— Без.

— Почему?

— Я понял, что он ждал сильнейшего и не хотел тратить силы и боеприпасы на слабаков.

— Как часто происходили сражения?

— По-разному. Все зависело от продолжительности сражений. Всего на праздник крови отводилась неделя, по завершению которой Чемпион выходил на бой с сильнейшим.

— Насколько я понял из твоих слов, ставка капитана не сыграла?

Я улыбнулся, вспоминая разгневанное лицо своего «хозяина», потерявшего на ставке очень большие деньги. Первая победа вселила в него ложную уверенность в исходе всего турнира, но Марк оказался не таким опытным и вскоре его не стало.

— Давай остановимся на это поподробнее.

Я рассказал ему все, что запомнил с того дня. Выбор Марка был проигрышным еще на этапе комплектации, когда каждому пилоту давалось право оснастить свою машину любым набором оружия и брони. Пилот сделал ставку на силу и мощь, превратив «Катапульта» — машину поддержки второй и третьей линии в неповоротливую каракатицу с припаянными оружиями ПИИ малой мощности. Не знаю зачем он это сделал и на что рассчитывал, но вместо того, чтобы просто забросать своего противника ракетами, он полез на рожон и вскоре был уничтожен. Не помогла и броня, навешанная на нем, как чешуя. Скорее, она и стала для него той роковой ошибкой, за которую обычно расплачиваются собственной жизнью. Горела эта железяка знатно, как и лицо капитана, чей кошелек полегчал на очень солидную сумму.

Офицер усмехнулся.

— Тебе нравится смаковать неудачу своего капитана.

— Он не был моим капитаном, — перебил я слова офицера. — Он был работорговцем. Мразью, как я потом узнал. И поверь, знай я тогда, на корабле, все, что мне стало известно уже после освобождения, я бы свернул ему шею прямо в его каюте.

— Так все плохо?

— Более чем.

Офицер не стал заострять на этом внимание.

— Как все проходило дальше?

— Бой за боем, — безразлично продолжил я. — Кто-то побеждал, кто-то проигрывал. Победитель уходил в бокс своими ногами, проигравший — собирался по кускам несколькими ремонтными бригадами. Они не сражались как воины. Это были цепные псы, отпетые, безжалостные. Бандиты, убийцы, приговоренные к смерти, но выкупленные работорговцами для дальнейших боев. Я видел как неумело они распоряжались своим боезапасом, как опрометчиво шли на риск и в итоге оставались ни с чем. Нас учили иначе, хотя и твердили каждый день, что цель оправдывает средства.

Щелкнуло несколько приборных датчиков. Появилось сообщение о беспорядках в третьем и шестом тюремном корпусе. Офицер на минуту отлучился, чтобы отдать соответствующие указания и снова вернулся ко мне. Я устал. Мне хотелось слегка отдохнуть и этот небольшой перерыв был как никогда кстати.

— Чертовы безумцы, — огрызнулся брат-сиб, садясь в свое кресло. — Они никак не угомонятся.

В эту мгновение за окном начиналась буря. Темно-серая пелена, напоминавшая невероятных масштабов покрывало, двигалась в нашу сторону. Предвестники бури не подвели. Они никогда меня не подводили, стоило мне их только увидеть, как я знал чем все закончится.

Офицер посмотрел в окно. Потом перевел взгляд на меня и как бы сказал: «Да, дружище, ты был прав, отрицать не буду». Мы помолчали с минуту, пока вся эта картина апокалипсиса не заполнит каменную поверхность до самого горизонта. Поднимется в небо и опуститься махровым одеялом вниз.

Удар.

Грохот.

Скорость была невероятной. Затряслись стулья, стол. Стоявшие на поверхности стола кружки полетели вниз и разбились на несколько частей, оставив после себя несколько мокрых капелек уже остывшего напитка.

Секунда.

Вторая.

Вихрь пролетел, накрыв тюрьму до самого верха. За ним ничего нельзя было рассмотреть. И в это мгновение мне почему-то вспомнился полигон, Света. Как мы лежали на голой земле, накрывшись от налетевшей стихии и думая, что все, конец. Как я обнимал ее своими руками и был готов на самое крайнее, чтобы она выжила в тот момент.

Затем второй удар — несколько каменных глыб, как ядра, упали с неба на землю. Земля под ногами задвигалась.

— Черт, — выругался офицер, — давно такого не было.

Сила бури постепенно сходила на нет.

— Она вернется, — сказал я. — Вот увидишь.

— Опять твои наблюдения?

— Что-то вроде этого. Такая мощь не может уйти просто так, ей нужно разрушение.

— Мы выдержим, — с нескрываемым оптимизмом ответил офицер. — Не в первой.

— Охотно верю.

Разговор вернулся к Эль-Данго. Офицер все время спрашивал про Султана. Про его роль во всем этом побоище, про то, как он руководил и что получал от кровавого развлечения. Я отвечал — все равно с тех пор прошло слишком много времени и хранить это было просто бессмысленно. Потом спросил про Чемпиона, про мою схватку с ним, попросил описать в мельчайших подробностях все с самого начала: от подготовки и до победы, которая ознаменовала для меня не только свободу от рабства, но и новую жизнь, о которой я мало что подозревал, когда был сибом.

* * *

— Ты уверен, что это получится? Ты серьезно? А вдруг… вдруг он усилил свою защиту? Что насчет ферроволоконного покрытия и неостали? А щиты? В прошлом бою его противник не смог даже пробить их.

Я слушал слова своего секунданта, хотя он мне был безынтересен. Старик почти шестидесяти лет от роду напоминал выжатый лимон: кожа, натянутая на кости, истощение и безумие в глазах. Кто и зачем приставил его ко мне так и осталось загадкой, но самое главное было уже решено — бой состоится в самое ближайшее время.

За дверями послышался шум. Стук тяжелых сапог, голоса нескольких десятков человек и постоянное напряжение, что сопровождало меня с самого утра.

Двери распахнулись, внутрь вошел Султан со своей свитой. За ним стояло несколько охранников с длинными копьями из числа местного населения и вооруженная винтовками братия.

Вблизи он показался мне еще более старым. Глаза светились едва уловимым нечеловеческим светом, в голосе ощущалось искусственность. Одежда плотно прилегала к его телу, а сам он был абсолютно спокоен, как будто все в этом мире его совершенно не интересовало.

— Не передумал? — сказал он вибрирующим металлическим голосом.

— Нет, — ответил я, разглядывая схему вооружения своего Бешеного Кота.

Султан слегка наклонился вперед, взял из моих рук пожелтевшую бумагу, на которой все было исчерчено многочисленными угольными линиями, после чего вернул мне.

— Неплохо. Очень разумная расстановка приоритетов.

— Это удивляет? — решил спросить я.

— Да. Не похоже на дилетантскую, как у тех, что уже не смогут говорить.

Он еще раз пробежался взглядом по комплектующим.

— Где ты этому научился?

— Приходилось сражаться.

— Сколько лет?

— Чуть больше пяти.

Он подозрительно помолчал, словно подсчитывал в голове, когда и где мог меня видеть. Потом вытянул руку и коснулся ладонью моего лица.

— Женщина, что тебя осматривала, сказала, что ты слишком поврежден. Однако на тебе нет татуировок. Нет ничего, что могло бы указывать на принадлежность к какому-либо классу. Откуда ты вообще взялся?

— Есть очень далекая планета…

— Название?

— Не могу сказать, потому как не знаю.

Я врал, врал откровенно. Старался держаться, чтобы не выдать свою ложь, поэтому не стал говорить дальше.

Султан начал что-то подозревал и это нельзя было не заметить. Его глаза сверкнули, костлявая рука опять коснулась моего лица и тех многочисленных шрамов и разрезов, что затянулись давно, но оставили следы своего присутствия на коже. Потом дотронулся до шеи, где была татуировка и внимательно осмотрел это место.

— Что это?

— Ожог.

— Женщина сказала мне, но я хочу знать правду.

Напряжение росло.

— Это и есть правда. Сказать мне больше нечего. Можете спросить моего капитана — он подтвердит.

И тут я сильно рисковал, да так, что мог потерять все на что рассчитывал. Кэп мог рассказать им правду, настоящую, не придуманную, выдать всю мою подноготную и тем самым лишить последнего шанса на победу.

К удивлению Султан оттянул руку от шеи, выпрямился и развернулся к двери.

— Чемпион очень силен и он ждет увидеть тебя в деле.

Я встал вслед за Султаном.

— Передайте ему, что он не разочаруется.

Султан улыбнулся и было в этом что-то дьявольское. Потом шагнул к двери и скрылся за ней вместе со своей свитой. Топот солдат стих спустя несколько секунд, дав мне время перевести дух и все хорошенько обдумать.

— Почему бы не усилить щиты? — продолжал настаивать секундант. — Он разорвет тебя на части!

— Нет, — возразил я. — У него не будет для этого возможности.

— Ты с ума сошел! Ты вызвал Чемпиона на бой, поставив на кон собственную жизнь и хочешь выйти против него голым и безоружным!

Старик схватился за лысую голову и чуть было не упал на колени. Несколько минут он ходил из стороны в сторону, как костлявый лев в клетке, думая, что я шучу и скоро соглашусь с ним, но в итоге понял, что ничего подобного не произойдет.

— Мне нужны полные короба. По половине РДД и РБД в каждой. Корпус облегчи настолько, насколько это возможно. Скинь все слои броневых листов, оставив только в реакторной части. И вот еще что, — я повернулся к секунданту, — мне нужны прыжковые ускорители.

— Зачем? — опять завыл старичок. — Арена и так слишком мала для прыжков.

— Просто сделай это.

Он не стал перечить. Вернулся к верстаку и принялся что-то собирать, попутно поглядывая на изрисованный чертеж, куда я время от времени вносил свои правки.

Время поджимало. Я вызвал Чемпиона на бой почти сразу, как только остыли орудия его модернизированного меха. «Каратель» был укомплектован по последнему слову. Чувствовался опыт сотен боев, которые дали Чемпиону самое драгоценное для пилота: понимание сильных и слабых сторон своей машины, а так же умение пользоваться всем этим в бою. Тяжелый и неповоротливый мех едва ли мог конкурировать с Бешеным Котом на поле боя, где есть место куда отойти и зачем спрятаться. Залпы ракет накрыли бы машину врага еще задолго до того, как он увидел бы саму машину. Но Арена представляла собой нечто иное. Здесь пространство ограничено, а значит рано или поздно этот зверь должен был подойти очень близко, на расстояние, где ракеты уже не играли бы никакой роли.

Я хорошо понимал это, поэтому решил сделать ставку на скорость, которой не было у «Карателя». Открытый бой «лоб в лоб» уничтожит мою машину почти сразу; слишком разные весовые категории.

— Может установить щиты? — старичок повернулся ко мне.

— Нет, — холодно ответил я. — В этом нет смысла. Генераторы только утяжелят мою машину.

— Но как ты собираешься с ним драться? Его залп расплавил броню Ястреба с предельного расстояния. Не помогло даже усиление, которое я ему установил.

Услышав эти слова, я повернулся к бормотавшему у верстака секунданту.

— Значит ты сделал неверный вывод.

— Откуда ты можешь об этом знать? — наконец возопил старичок, обиженный моими словами. — Ты же раб! Такой же как и я! Где ты мог все это узнать?

Я не стал отвечать. Мой разум был полностью поглощен будущим сражением с Чемпионом. Я видел все его бои, видел как он сражался и безусловно не мог не понимать с кем и чем столкнусь, когда двери на арену распахнутся. Но Чемпион не был безупречен. Самоуверен — да. У него были ошибки, промахи. Его спасало только то, что противники не пользовались этим.

К моему появлению в боксе уже кипела работа. Высокое каменное помещение оказалось хорошо оборудовано под любые потребности ремонтных бригад, которые в прямом смысле слова творили чудеса с техникой. Я увидел несколько подвезенных ящиков с ракетами, за ними чуть дальше на подвесах держались готовые к закреплению прыжковые ускорители. Падали броневые листы, рабочие нещадно срезали их несмотря на всю абсурдность этой затеи. На меня смотрели как на сумасшедшего, но в конце концов делали свое дело молча, хотя я буквально кожей чувствовал, что они говорили у меня за спиной.

Забравшись в кабину пилота, я ощутил странное чувство внутри меня. Как будто прошлое вернулось. Как будто и не было всех этих лет изгнания, унижения, бегства от самого себя и попытки наконец найти свое место в новом мире. Я услышал голос Инструктора. Так живо и так по-настоящему, что интуитивно выпрямил спину. Были и остальные сибы. Ночь перед Аттестацией. Бой. Победа. Звание воина. Пять лет сражений. Суд. Изгнание. Все пронеслось перед моими глазами, как в момент неизбежной смерти.

— Броня сброшена, — вдруг окликнул кучерявый работник, нырнувший в люк вслед за мной.

— Хорошо, — ответил я не оборачиваясь. — Оставьте только на реакторе. Все остальное на землю.

В следующую секунду он скрылся за металлической перегородкой и шум режущих инструментов наполнил бокс до самого потолка.

— Послушай меня, парень, послушай внимательно, — говорил секундант. — Ты совершаешь ошибку. Ты не протянешь на поле боя и двух минут. Излучатели Чемпиона зажарят тебя, как курицу.

Я смотрел в его безумные глаза, выпученные в порыве отчаяния. Он размахивал костлявыми руками, тряс чертежом и постоянно что-то говорил. Но слова проходили сквозь меня. Я четко знал, что делаю и для чего.

— Риск, — заговорил я, — это неизбежность.

Разговор закончился, а вот работа продолжилась с новой силой.

Ракеты грузились на подъемные механизмы и крепились в короба на плечах Бешеного Кота. Сначала на правом, потом на левом плече. Вскоре, когда стрелка часов перевалила за полночь и половина работников отправилась на отдых, оставшаяся часть вкалывала на остатках сил.

— Что насчет орудий?

Я посмотрел на две громадные пушки, крепившиеся в «руках» машины. Пользы от них не могло быть никакой, особенно в таком раскладе, когда воевать лицом к лицу я не собирался. Последнее решение вызвало больше всего разногласий, но и они стихли, так как сил не было даже говорить.

Через полчаса пушки были отгружены на специальную площадку и Бешеный Кот превратился в нечто безрукое и голое, напрочь лишенное как защиты, так и огневой мощи… Так могло казаться с первого взгляда, вот только ракетные короба были набиты под завязку.

— Ты — сумасшедший, парень, — твердил уставший старичок. — Я уверен, что завтра тебя не станет. Но, клянусь, из всех боев, что я видел на этой арене, этот будет самым безумным за все время.

— Уже хоронишь?

— Тут все ясно.

Старик ушел, причитая, как старая бабка, за ним последовали остальные работники и вскоре рядом с роботом стихла всякая работа.

Я обдумывал последние детали. Риск был очевиден, но машина Чемпиона была слишком бронированной и хорошо вооруженной, чтобы выходить на него лоб в лоб. В последнем сражении он показал себя именно таким — жестоким, упрямым. Это стоило обернуть против него, иначе исход боя будет не в мою пользу.

На следующее утро, когда я вошел в бокс к машине, Султан встретил меня скверным взглядом. Он был здесь один, что немало удивило меня и остальных работяг. Стоял у самых ног Бешеного Кота и внимательно осматривал «раны» и «порезы», оставленные режущими инструментами.

Глаза Султана блеснули, электронный голос вырвался изо рта.

— И сколько ты намерен драться этим обрубком?

— До победы, — нисколько не колеблясь, ответил я.

Султан еще раз окинул взглядом то нечто, что когда-то было боевой в его понимании машиной, прошел вокруг и остановился за спиной. Ракетные короба были увеличены и двумя грузными контейнерами опустились на плечи боевой единице.

— Твоя хитрость может тебя погубить.

Он поднял взгляд и сейчас, стоя возле него, я увидел как сверкают глаза Султана.

— Одно попадание и твоя душа отправится на небеса. Грохот будет знатный.

— Я не позволю ему это сделать.

— Посмотрим.

Султан ушел, а значит до боя оставался всего час. Секундант бродил по боксу, словно тень. Он не смотрел ни на меня, ни на машину. Все время говорил как я ошибаюсь и пытался поскорее убраться отсюда, закончив все дела и забыть про это как страшный сон.

— Время, — сказал старик, наконец приблизившись ко мне. — Пора.

Я не стал ждать и быстро направился к подъемному механизму. Двигатель загудел — небольшая конструкция стала медленно вздыматься вверх. Люди внизу смотрели на меня, они становились все меньше и меньше, пока с высоты огромного меха не превратились в суетившихся под ногами муравьев.

Странное ощущение родилось внутри меня. Я словно снова испытал дежа вю: Аттестация, мясорубка, грохот и дымовая занавеса….

Скользнув внутрь кабины и закрепив ремни безопасности на своих плечах, взялся за штурвал.

— Я уже стал забывать какого это.

Машина взревела. Панель управления вспыхнула ярким огнем разноцветных кнопок и индикаторов. По корпусу пробежала необычная дрожь.

«Система прошла проверку».

Искусственный интеллект докладывал очень быстро. Перед глазами появлялись цифры, данные, схема бронирования зазеленела и проверка пусковых установок наконец дала понять, что машина готова выйти на Арену.

«Чемпион здесь!» — орали динамики по периметру. Публика восторженно встречала своего непобедимого гладиатора.

Я слышал голос «зазывалы» даже сквозь броню своей машины.

«Беспрецедентное явление! Новичок решил бросить вызов!»

И взрыв оваций в ту же секунду. Волна криков пронеслась вдоль края Арены, как ударная волна после мощнейшей бомбардировки.

Я остановил машину перед высоченной клеткой. Люди внизу спрятались в смежных помещениях, следя за моими движениями из маленьких окон-бойниц. Шли секунды, я смотрел вперед и пытался разглядеть за массивными столбами, поддерживающими Арену, мех Чемпиона. Вот блеснула черная броня, земля задрожала от многотонной машины противника. Вооруженный, бронированный с ног до головы, «Каратель» вышел вперед, демонстративно подняв орудия вверх, показывая, что ждет соперника и не скрывается от него.

Ворота стали подниматься. Клетка потихоньку открывалась и сердце вместе со скрежетом стальной лебедки начало биться сильнее обычного. Шаг, за ним следующий. Страх не давал нормально сосредоточиться. Вскоре свет прожекторов осветил мою машину сбоку, я увидел тысячи людей на переполненных трибунах. Мошкара! Их нельзя было подсчитать, нельзя было отличить один от одного, как только вся живая масса поднялась на ноги и вместе с этим орудия Карателя ударили по мне.

Луч ПИИ пронзил воздух и пронесся в рядом с корпусом, когда прыжковые двигатели подняли Бешеного Кота вверх. Трибуны заорали. Индикаторы пожелтели, от неожиданной перегрузки. Датчик температуры стал неумолимо подниматься вверх, что грозило взрывом реактора, а с ним и всего меха.

Падение.

Грохот.

Ноги Бешеного Кота погрузились в землю от такой силы.

— Он сбоку! — кричал секундант, наблюдая за боем со стороны. — На девять часов!

Я резко повернул голову. За столбом машина была в относительной безопасности, но Каратель нельзя было подпускать слишком близко. Расстояние — вот тот козырь, которым я должен пользоваться.

Шаг вперед — черная машина грузно двигалась в моем направлении. Затем остановка. Орудия потянулись за моим силуэтом и выстрелили на упреждение, впившись в край столба и откусив от него солидный кусок железа.

Нужно действовать, даже такому мощному робота нужно было остывать после таких выстрелов. ПИИ был хорош, но для его использования требовалось очень много энергии, что накладывало значительные трудности на реактор, нагревавшийся до предельных значений после одного-двух таких выстрелов.

У меня было несколько секунд. Вытолкнув Кота чуть вперед, я дал залп из РДД, направив ракеты по тепловому следу. Дюжина смертоносных ракет выпорхнула из коробов, как птицы из клетки, устремившись с высокой скоростью к Карателю, огибая его со всех сторон. Казалось, вот секунда и они вопьются в броню вражеской машины и разорвут ее, как вдруг, в последнюю секунду сработала динамическая защита Карателя. Облако холодного дыма окружило его с ног до головы и ракеты разлетелись в разные стороны, самоуничтожившись сразу, как только потеряли тепловой след.

Публика аплодировала.

Это стало неожиданностью. Едва звуки взрывов стихли, как из тумана запестрели выстрелы лазерных установок малой мощности. Скорострельные орудия выпускали около двадцати таких лучей в минуту, создавая веер непроходимой огневой мощи.

Нужно было что-то предпринимать. Вот послышался грохот за колонной. Сомнений не было — Каратель начал движение в мою сторону и не прекращал стрелять, заставляя меня оставаться за преградой до тех пор, пока расстояние между нами не сократится до минимальных для мощного залпа значений.

Ударив по кнопкам, я запустил прыжковые двигатели. Машина взлетела на пятнадцать метров, подняв облако пыли под собой. Рванув штурвал, я направил движение парившей машины чуть правее, уходя из-под огня вражеского меха.

Вот появился его корпус. Многотонная боевая машина по инерции двигалась прямо к колонне, хотя запуск двигателей нельзя было не зафиксировать.

Залп!

Несколько ракет, свистя, вылетели из короба и устремились вниз, падая, как сокол на свою добычу, в верхнюю часть кабины пилота, где бронирование было минимальным.

Секунда.

Вторая.

Я тянул рычаги и не сбавлял мощностей прыжковых двигателей до самого последнего момента, удерживая машину ровно над Карателем. Вот ракеты приблизились к нему и дистанционный взрыватель, почувствовав металл, запустил взрыв, расколов несколько ракет на многочисленные осколки.

Облако железных частичек ударилось в кабину, пробив его во многих местах. Каратель остановился. К удивлению многих на трибуне, прекратилась и стрельба. На несколько секунд, пока я держал машину в полете и уводил в сторону, чтобы была возможность приземлиться за укрытием, на случай внезапной атаки, я не мог понять что произошло. Внешне машина была цела. Издалека ни ее корпус, ни лобовое бронированное стекло Карателя, через которое пилот мог лицезреть поле битвы, не было повреждено или уж тем более уничтожено. Машина просто замерла на месте, заставив меня и многих зрителей замереть в ожидании чего-то внезапного.

Вскоре Бешеной Кот пришлось «усадить». Датчик температуры краснел от предельных значений внутри реактора, индикаторы зашкаливали. Я передержал — это было очевидно но в той ситуации мне пришлось пойти на осознанный риск, чтобы окончательной убедиться в свершившемся.

Прошла минута.

Я держал Кота на приличном расстоянии от противника. Смотрел на голографическую трехмерную модель Арены, следя за значком машины Чемпиона, ожидая когда тот в конце концов оживет и продолжит бой.

В наушниках висела тишина. Несколько попыток вызвать секунда ничем хорошим не увенчались. Потихоньку на Арену начали высыпаться ремонтные бригады. Противоположные врата, откуда вышла машина Чемпиона, открылись и это стало знаком.

— Не стрелять! Не стрелять! — звучало в динамиках.

Я снял шлем, вывел машину на открытую местность, чтобы ее было видно, и тут же встал с кресла. Плечи слегка болели, ремни безопасности оказались слишком сильно затянуты, тело приятно заныло. Из конусовидной кабины Бешеного Кота, открывался широкий вид на поле боя. Каратель стоял в полукилометре от меня. Целехонький и невредимый.

На панели появилось новый сигнал. Входящее звуковое сообщение висело в ожидании приема.

— Мы не можем подойти к нему близко, пилот, корпус раскален очень сильно.

Люди и правда держались от машины на почтительном расстоянии. Я сел обратно в кресло, не стал одевать шлем — необходимости в этом уже не было, направил Кота прямиком к Карателю и уже через несколько минут был рядом с ним.

Вблизи эта машина выглядела очень устрашающе. Сбоку от кабины пилота были начертаны многочисленные символы и знаки, своего рода летопись подвигов и заслуг, которыми хвастается каждый пилот. И в этом случае гордиться было чем.

— Огромный список, — сказал я вслух, не подозревая, что меня могут услышать. Появилось еще одно голосовое сообщение, на этот раз от Султана.

— Проверь что с ним. Мы следим за тобой.

Нужно было одеться. Несмотря на то, что самый жар был чуть ниже, попасть в кабину стоило немалых сил и времени. Встав с кресла и надев защитный костюм, я вышел наружу.

Тысячи людей молча наблюдали за мной. Еще несколько сотен стояли вокруг на земле, так же следя за всем, что я делаю. Датчик внутри защитного костюма сигнализировал о высокой температуре. Не критичной, но опасной для здоровья. Между машинами был зазор, но преодолеть его не составило труда. Шагнув через несколько защитных турелей и уже опустевших систем динамической защиты, я подошел к запасному люку. Он был закрыт. Первые попытки разобраться с проводкой возле него и вскрыть ручным способом не дали никаких результатов, но четвертая, когда в дело пошли принесенные из кабины Бешеного Кота инструменты, увенчалась успехом. Замок поддался, металлическая перегородка толщиной в семь сантиметров автоматически откинулась в сторону, приоткрыв достаточно свободного места.

Внутри все было по-спартански. Ничего лишнего, не смотря на пустующее место по обеим сторонам кабины. В центре кресло пилота, сверху — решето от осколков. Длинных, коротких, продолговатых и овалообразных. Пройдя чуть дальше, я увидел кровь под ногами пилота. Он был мертв, а тело изрезано осколками, пронзившими сначала броню крыши, а затем и его самого. Даже погибнув, он не отпустил рычагов и все так же, застывшим взглядом, смотрел перед собой, словно готовый в любую секунду ожить и продолжить бой.

— Он мертв.

Больше я ничего не говорил. Вернулся к себе в машину и зашагал в сторону бокса. Когда Каратель остыл, ремонтные бригады взялись за дело. Тело вытащили на поверхность, спустили на землю и унесли на носилках, оставив робот стоять посреди Арены. Зрители оставались на своих местах. Всем было интересно, что же будет дальше. Но интриги не случилось. Чемпион оказался повержен.

В боксе меня уже ждал Султан. Он встретил меня у ремонтной стойки, когда я спустился на землю. Ждал один, без охраны. Увидев меня, он указал в сторону Арены, вытянув худую руку, как указатель.

— Это не победа, — отрицательно качал он головой. — И хоть я всегда уважал грубую силу, мне стоит тебя поздравить.

Я молчал.

— Пойдем. Мне есть что с тобой обсудить.

Когда мы вышли в коридор, там нас встретил Капитан. Он стоял на углу, нервно оглядываясь по сторонам, и завидев нас, тут же бросился навстречу.

— Это мой. Мой раб победил!

Султан посмотрел на него, но не остановился.

— Эй, мальчуган, ты что, забыл меня?

— Нет времени на разговоры.

— Что? Что ты такое несешь? Ты мой. Слышишь, ты! Ты мой. Я купил тебя! Забыл?

Я остановился и вместе со мной остановился султан. Капитан не ожидал подобного и несколько секунд молча смотрел то на меня, то на Султана, внимательно следившего за каждым его движением.

— Я слушаю, — сказал он искусственным голосом.

— Он мой, — робко отозвался Капитан.

— Сколько ты за него хочешь?

— Хочу… Чего?

— Деньги, топливо, бесплатный ремонт, женщин. Назови свою сумму.

Капитан опустил голову и стал нервно чесать затылок. Цена вот-вот должна была созреть в его голове. Мы ждали. Шло время. Минута. Потом алчный работорговец наконец разродился необходимой ценой и несмотря на явный перебор, Султан дал свое согласие ничуть не поведя бровью.

— Найди Малика на внешнем периметре, он даст тебе оговоренную сумму.

Глаза Капитана раскрылись от неожиданности. Казалось он был готов подпрыгнуть от радости, но сдержался, учащенно дыша от радости хорошо завершенной сделки.

Мы зашагали дальше. Коридор заканчивался, в конце нас ждал яркийсвет. Лифт, несколько десятков секунд монотонного подъема и солнечные лучи впились в глаза, ослепив на короткое время обоих.

— Мой корабль чуть дальше, на второй платформе. Ты знаешь где это?

Я ответил, что нет.

— Хорошо. Там я тебе все расскажу.

Глава 13

Офицер устало смотрел на меня.

— Он знал кем ты был?

— Да, — ответил я. — Несмотря на изуродованную внешность и все попытки скрыть кто я и откуда взялся, Султан почти сразу все понял. Он так и сказал: «Думаешь Чемпион бы принял вызов какого-то раба? Нет. А вот сразиться с сыном самого Эдварда Гувера — такое не часто выпадет в жизни.»

— О чем вы с ним разговаривали?

Я пожал плечами.

— Всякое было. Султана интересовали причины и следствия. Как? Почему? Я пытался все объяснять, но в его уме не складывалось как так получилось, что мне пришлось столько времени пробыть рабом на службе работорговца.

— Ты больше не попал на его корабль?

— Нет.

— А что с экипажем? Ты не видел их?

— Чуть позже я узнал, что док умер как раз во время моего боя с Чемпионом. Дурман довел его. Очень жаль, он был хорошим человеком.

— Мира?

— Ничего не знаю. Работорговец отчалил в тот же день, как получил деньги за меня. Султан так и не назвал сумму, посчитав, что это в прошлом и не стоит заострять на подобном внимание.

— Почему он так поступил?

— Он знал моего отца… нашего отца, — я прямо посмотрел на офицера. — Рассказывал о нем, говорил, что много лет назад, когда война между Кланами набирала свою силу, он встретился с ним в одном бою. Не сказал правда по одну ли сторону им пришлось сражаться, но о той битве у каньона до сих пор слагают легенды.

Офицер закурил.

— Я думал, что все эти Султаны выдумка чудаков. Они говорят о событиях почти полувековой давности так, будто только вчера участвовали в них. Не знаю даже стоит ли все это вносить в документы.

Я махнул рукой.

— Пиши, пусть бумага сохранит историю, раз нам всем скоро суждено будет покинуть этот мир.

Он усмехнулся.

— Что-нибудь еще?

— Работа. Наемники. Он дал мне право выбрать свой дальнейший путь. Я мог бы уйти, забраться в самый дальний угол нашей Вселенной и никогда не напоминать о себе, спокойно доживая век где-нибудь на задворках человеческой цивилизации. Однако выбрал предложение Султана.

— Ты подался в головорезы, — упрекнул офицер.

— Неправда. Мы делали то, что умели. То, чему были обучены с самого рождения. Хорошо убивать людей, когда тебе говорят, что это благо для Клана. Любое преступление сразу начинает казаться праведным делом, маленьким злом во имя большого добра. И совсем по-другому, когда ты начинаешь делать все то же самое, но за деньги. Мнение о поступках меняется кардинально.

— Не говори так. Клан воспитал нас всех. Только благодаря ему мы живы и способны делать пользу для него.

— Да, наверное ты прав.

В дверь постучали. В кабинет вошел охранник и положил сопроводительные документы на стол. Потом развернулся и вышел из помещения.

— Не скажу, что мы стали друзьями, но между нами установился доверительный контакт. Он позволял мне чувствовать себя равным ему, иногда даже позволял упрекать его в чем-то, но я старался держаться от его темных дел подальше. Интриги меня всегда отталкивали.

— Когда ты улетел с Эль-Данго?

— Через пару дней, когда формальности были доведены до конца и меня объявили новым Чемпионом. Это накладывало определенные обязательства, такие как присутствие на новых сражениях, если конечно к тому моменту я все еще оставался живым. Но я не придавал этому большого значения. Регалии меня не интересовали. Я думал о другом — о том, какой будет моя новая жизнь. Когда за несколько лет ты поднимаешься из грязи, потом падаешь в нее, лежишь долгое время и только-только начинаешь отрывать лицо от земли, чтобы посмотреть на звезды, весь мир кажется чудовищно обманчивым. Мне мерещились заговоры. Признаюсь честно, пару дней я считал, что Султан обманул меня подобно работорговцу, выкупив меня у одного, чтобы заставить служить самому себе. В принципе все было именно так, но свободой выбора в этот раз я был наделен гораздо больше, чем на корабле Капитана.

— Продолжай.

— Мы отправились в систему Игнион к самой отдаленной планете Чатрук.

— Это за Великой Туманностью?

— Да, — я кивнул, — у черта на куличках. Очень далеко от владений Кланов. Так далеко, что тьма, окутавшая это место, казалась мне бесконечной.

— Почему именно туда?

— Если б я знал. Но по прибытию я не обнаружил больших отличий. Люди там убивали друг друга как и везде. Мира не было. Те небольшие участки демилитаризованной зоны, где обычно располагались медицинские центры, латавшие раненых бойцов, оказались забитыми под завязку. Едва они вставали на ноги и уходили на передовую, как тут же на их место прибывали другие. Этот чертов конвейер не останавливался почти никогда. Какого же было мое удивление, когда спустя столько времени после Аттестации я увидел там Войтенкова.

Офицер заметно оживился, когда услышал знакомую фамилию. Усталость как рукой сняло.

— Ты обнаружил его там? Но как? В документах значилось, что его звено отправили на приграничную заставу «Жернова».

— Это мне неизвестно. Брат-сиб не сразу узнал меня. Хотя это и не удивительно, учитывая, что стало с моим лицом с последней нашей встречи. Султан набирал команду и ему требовались опытные и сильные бойцы. На местном рынке, где были сосредоточены представительства всех имевшихся на месте вербовочных пунктов, я и увидел его. Антон знатно постарел, хотя и прибавил в мускулатуре, вырос. Поначалу я даже думал, что ошибся. Приглядывался. То с одной стороны зайду посмотреть, то с другой. Он обратил на меня внимания, думал я слежу за ним; шпион. А когда решил во всем разобраться, то не поверил своим глазам.

— Ты был рад этой встрече? — офицер внимательно следил за мной.

— Что за идиотский вопрос? Мы ведь с ним из одной бочки по сути вылезли. По нашим жилам течет одна и та же кровь. Как я мог быть безразличным к этой встрече?

— Но ты ведь не любил Виктора. Как бы ты отнесся к такой встрече, если бы обнаружил именно его, а не кого-то другого.

Я с секунду помолчал.

— Виктор был исключением из правил. Он ненавидел всех и все отвечали ему взаимностью. Или быть может ты симпатизировал ему?

Офицер отмахнулся.

— Это дела минувших дней. Я не люблю копаться в том, что уже не имеет никакого значения.

— А меня тогда зачем спрашиваешь?

Офицер удивился.

— Это допрос, старина, а не дружеские посиделки. Я выполняю приказ руководства Клана, в том числе и хана.

— Не думаю, что хану будет это интересно читать.

— Ты не думай — отвечай.

Он поднялся из-за стола и начал ходить по кабинету.

— Что произошло после?

— Мне пришлось очень долго ему все объяснять. Неохотно, обходя не самые приятные для меня моменты. Но и ему было что скрывать — это чувствовалось в его нежелании говорить о периоде после распределения, когда всех расфасовали по звеньям и отправили воевать. Что там случилось и как он оказался вне Клана я не спрашивал. Однако чуть позже Антон сам все рассказал. Там была мясорубка. Граница. Кланы отгрызали друг у друга части территорий, словно куски мяса. Его бросили в самое пекло. Два дня непрерывных сражений на передовой, ранение, голод, отсутствие боеприпасов и времени на ремонт. В конце концов их окружили, а остатки перемололи в трехчасовом сражении. Ему удалось катапультироваться и пешком уйти с того места. Больше вроде как никто не выжил. К моменту, когда он смог выйти на место прежней дислокации войск, из своих там никого не осталось. Он ушел к местным, пытался вернуться, но Клан медленно выдавливали со всех позиций. Догнать своих ему так и не удалось. Его записали в покойники. Дальше — больше. Антон стал жить у местных. Люди попались хорошие. Несколько месяцев отсиделся у них за пазухой и как только подвернулась возможность вылететь с планеты, очутился в полностью контролируемой противником территории.

— Это он так говорил? — спросил недоверчиво офицер.

— Да.

Он занес сказанные слова в документ и продолжил.

— Наемники его личная инициатива или вынужденное решение?

— Сложно сказать, — я пожал плечами. — Могу сказать только то, что радости от своей работы он не испытывал. Пропала мотивация. Высшая цель. Убивать, уничтожать…. за что? Его словно лишили прошлого, где он видел опору всему, что делал.

— А ты? Ты разве ее не потерял?

— Можно сказать и так.

— Не жалеешь?

— Раньше были какие чувства, сейчас — нет. Все прошло.

Офицер выдохнул.

— Чертовски долго мы с тобой разговариваем, а до конца еще много чего надо узнать.

— Ну так и не делай. Отдохни.

Он усмехнулся. Потер лицо руками, погладил закрытые глаза и закурил.

— Если бы все так было просто. Нет, старик, самое лучшее в любой работе — это довести ее до конца.

Потом он затянулся, проглотил дым и выдохнул его перед собой.

— С какой целью Султан собирал команду?

— Ему нужны были воины. Те, кто сделает то, что от них потребуют. Сделают это быстро и хорошо.

— В задачи вашего звена входили грабеж, пиратство, налеты?

— Можно и так назвать.

— То есть, да?

— Пусть будет так.

— Сколько лет ты этим занимался?

— Двенадцать.

— Двенадцать лет?!

Офицер аж привстал со своего места, когда услышал это.

— Двенадцать и четыре месяца. Султан щедро платил, считал меня за равного, давал укрытие, когда за моей головой приходили охотники. Он берег меня как зеницу ока. Дорожил мною.

— Бойня во время эвакуации Док-13 твоих рук дело?

Я немного помедлил, вспоминая зеленую, как поля Ваппергона, планету. Огонь, охвативший пшеничные поля, созревшие в то время года. Крики людей, стремившихся безумным потоком к спасательным пассажирским кораблям и многое-многое другое.

— Да, — коротко ответил я, — я был там.

— Какой приказ ты получил от Султана?

— Задержать эвакуацию на два с половиной часа, посеять хаос и неразбериху. Применение оружия разрешалось только в случае прибытия боевых машин защитников Аграрного комплекса, размещавшегося там уже много лет. В целом все удалось сделать как надо.

— Тогда погибло более восемнадцати тысяч человек. Давка, огонь, там творился ужас.

— Я не сделал ни одного выстрела по мирным людям, если ты об этом, хотя и не отрицаю, что мои действия имели прямое следствие на количество погибших. Мы встали аккурат в нескольких километрах от взлетно-посадочной полосы, а после подошли на расстояние прямой видимости полосы, куда заходили пассажирские корабли для эвакуации. Завидев нас они сразу улетали, пытаясь найти подходящее место. Но там такая местность, что громадному кораблю негде было развернуться и люди умирали так и не дождавшись помощи.

Офицер потер лицо.

— Зачем? Что ему это дало?

— Говорят комплекс сильно задолжал ему и так он решил проучить руководство, заодно показав остальным, что может случиться с ними. Кланы были далеко, защищать все эти планеты было просто некому и эффект эта операция безусловно возымела.

— Ты получил за это деньги?

Я кивнул.

— Много?

— Достаточно, чтобы совесть заткнулась.

* * *

Оставалось всего несколько дней. Было больно смотреть как великий хан Диккерс, не знавший до этого поражений, приходил к мысли, что на этот раз он оказался бессилен. Противник перехитрил его. Заставил считаться и почти вынудил признать свой проигрыш.

Высший состав офицеров уже несколько часов обсуждал последний, генеральный штурм укрепрайона. Мнения расходились, многие не понимали как с оставшимися силами взять реванш за предыдущие дни и наконец вынудить войска противника уйти с этой территории.

— Я не могу дать вам стопроцентных гарантий, хан. Все слишком зыбко.

Офицер отошел от стола, где бугрилась трехмерная модель местности, провел взглядом остальных и оставил слово за Диккерсом. Он устал. Даже немного постарел за эти несколько дней нервной битвы с очень хитрым и умелым противником. Потом подошел к столу и еще раз посмотрел на карту будущего поле битвы.

— Что докладывает разведка? Вам известно кто командует войсками?

— Нет, — послышался голос из дальнего угла. Вперед на свет вышел худощавый элементал и встал рядом с остальными. — У нас нет никаких данных. Они хранят полное радиомолчание. Никаких переговоров, никаких намеков на исходящие сообщения или попытки связаться с кем-то, кто мог бы им помочь. Это очень странно.

— Вот и я об этом, — продолжил хан, не убирая взгляда с карты. — Черт, этот кто-то знает свое дело не понаслышке. Никогда не слышал, чтобы у Клана Отпетых были такие бойцы.

— Случайность, — сказал кто-то.

— Нет, — отрицательно покачал головой хан, — это не случайность. Слишком много везения для такого маленького отряда. Все очень продуманно, мастерски выверено, как будто работает опытнейший офицер, — потом замолчал на несколько секунд и добавил. — Я должен узнать кто это.

Затем хан выпрямился и обратился к разведчику-элементалу.

— Добудь мне эту информацию. Даю тебе двенадцать часов. Пилоты в отличие машин не могут молчать вечно. Подберись как можно ближе к ним, но в бой не вступай.

Элементал махнул головой, развернулся и направился к выходу. Остальные офицеры провожали его взглядом, ожидая дальнейший указаний от хана.

— Ну, а ты, — обратился он ко мне сквозь все помещение, — не скажешь своего мнения.

Я подошел ближе, хотя понимал, что мне нельзя находиться рядом с офицерами по понятным и им, и мне причинам. Встал неподалеку и взглянул на уже давно изученную местность.

— Я уже все говорил ранее — пока нет точной информации о количестве техники противника, о его позициях, о подступах и возможных направлениях, говорить что-то — это просто зря сотрясать воздух. Я бы предпочел подождать двенадцать часов и только тогда начинать что-то решать.

— А если элементал не вернется? — сказал один из офицеров, — или вернется, но ни с чем. Мы ведь уже пару раз посылали разведчиков и результат был примерно таким, как я и говорил.

— Нужно ждать, — ответил я, — время еще есть.

— Но его мало, — заговорил второй офицер, чуть старше первого. — Время против нас и Отпетые это прекрасно знают. Чем дольше мы откладываем, тем сильнее они становятся. Они вынуждают нас не только нервничать, но и спешить, а это на войне смерти подобно.

— Хорошо, что вы предлагаете?

Офицер подошел к хану, указал на несколько небольших ущелий, тянувшихся параллельно позициям противника.

— Мы можем снять несколько боевых машин и заменить их элементалами. Солдаты будут незаметны в складках местности и смогут подойти максимально близко, когда основные силы начнут атаку на прежнем направлении. В момент, когда Отпетые высунутся из своих нор, элементалы набросятся на них и уничтожат. Маленькие цели будут сложны для громоздких и неповоротливых машин.

— Но мы ведь даже не знаем, чем они обладают, — возразил хан, поглядывая на меня. — Наш изгнанник прав в главном — это сражение будет последним, вот только для кого. Для нас, для них или для меня.

Офицеры переглянулись между собой.

— Будем ждать. Нельзя торопиться.

Офицеры разошлись, оставив кабинет почти пустым. Остался только я и хан Диккерс, опустившегося в кресло от усталости. Часы показывали глубокую ночь, персонал давно видел седьмые сны, за исключением лишь тех, чье круглосуточное присутствие обеспечивало безопасность всего комплекса.

— Скажи, — внезапно начал хан, — трудно ли убивать за деньги?

— Не знаю… это сложный вопрос. Иногда происходило так: если не я, то меня, и тогда уже выбора не остается.

— Женщины… дети?

— Нет, никогда. Как никогда я не убивал ради удовольствия.

— Почему ты не захотел вернуться в Клан? — хан закурил.

Я приблизился чуть ближе, оперевшись о край стола с картой местности.

— Это уже прошлое.

— И ты ничего не чувствуешь? Нет желания оставить после себя нечто большее, чем длинный шлейф из трупов?

Молчание.

— Султан говорил, что все проходит. Он не соврал.

Хан немного поежился в своем кресле. Дымок от сигареты поднимался все выше и выше, пока не упирался в потолок, где разбегался в разные стороны.

— Жаль, что ты отклонил мое предложение. Я бы мог посодействовать, чтобы из твоего Кодекса были вычеркнуты все годы отшельничества.

— Не нужно. Память людей сохранит обо мне больше информации, чем несколько строк в документе.

— Ты похож на своего отца. Эдвард был таким же.

Я зашагал по кабинету.

— Прошло столько лет, — начал я, — а мне только и говорят, что я во всем похож на отца. Я пытался уйти от этого, пытался стать другим, поменяться внешне, а люди только и делают, что хвалят мои гены.

— Ты должен гордиться этим. Твой отец был легендарным человеком. Твоя ошибка в том, что ты отказываешься, а нужно принять свое абсолютное сходство с великим предком.

— А мать?

— Она была прекрасной женщиной. Одной из тех о которой можно было сказать, что ей далось все о чем только можно мечтать. Внешность, харизма, ум, проницательность, здоровье и блестящий евгенический потенциал. Она расправлялась с вражескими машинами, как с игрушками, кроша их всех на металлолом. Это было слияние века, когда Советом было принято решение создать поколение воинов, родителями которых стали эти два легендарных человека. Редкий материал, которому завидовали в других Кланах.

Хан гордо поднял голову вверх.

— Кто бы мог подумать, что все повернется таким образом.

Я вопросительно посмотрел на Диккерса.

— О чем вы?

Он встал с кресла, вытянув из сигареты остатки, потом выдохнул и вдавил бычок в пепельницу, подходя все ближе ко мне.

— Знаешь, я не хотел говорить об этом при всех, но мне кое-что известно о предводителе Отпетых с которыми мы сейчас воюем.

— Да, и что же?

— Разведка докладывала мне об этом, но точного подтверждения пока нет. Вроде как в переговорах проскакивало имя Виктор и у нас есть основания полагать, что речь идет именно о твоем брате-сибе.

Я не мог поверить в услышанное.

— Вранье. Наверняка элементалы что-то перепутали.

Хан пожал плечами.

— Очень может быть, хотя это и объясняет почему противник знает наши шаги наперед. Он ведь наше оружие. Мы научили его всему.

— Значит именно поэтому вы отправили элементалов… за подтверждением.

— Да.

Хан вновь окинул взглядом карту местности.

— Странно все это. Как будто неведомые силы, что управляют нами откуда-то сверху, решили сыграть злую шутку с каждым из нас.

— Мне кажется, что все это невозможно.

— Почему же? — спросил хан, искренне не понимая слов с моей стороны. — Все вероятно. Утром я сделал запрос в базу данных насчет каждого из вашей группы и узнал, что Виктор бесследно пропал во время штурма вулкана Бигстоун восемь лет назад. Извержение уничтожило все следы и поиск не дал результатов. Сначала он попал в списки бесследно исчезнувших, после — погибших. А тут мне докладывают, что во время перехвата зашифрованного сообщения несколько раз упоминалось имя Виктора Гувера. Тебе не кажется это странным?

Я согласился.

— Что-то здесь не так. Никто не будет передавать по каналу, пусть и зашифрованному, свои данные. Все используют в качестве идентификатора номера боевых машин, редко — только имена.

— Это мне-то и не дает покоя, — хан улыбнулся. — Но нужно быть реалистом, человек, командующий обороной Отпетых, знает о тактике нашего Клана все. Он будто читает нас и всегда находится на шаг впереди, поэтому всем нам стоит запастись терпением и ждать доклада разведчиков, после чего тщательно подготовиться к генеральному сражению.

Через двенадцать часов разведка вернулась с задания. Никто не пострадал, не было даже перестрелки. Элементал докладывал он необычном спокойствии в зоне оборонительных рубежей противника, словно все, кто там был, давным-давно исчезли. Информация насчет Виктора не подтвердилась, но вопрос так и остался висеть в воздухе, поскольку никто точно не знал правда это или нет.

Высшие офицеры собрались почти сразу в зале для совещаний, как только доклады разведки был сформирован. Хан Диккерс ждал откровения, но получил сухие цифры. Ничего нового. Оборона как и прежде была готова выдержать самый сильный удар Клана Волка, разбив о себя любую технику.

— У нас нет таких сил, — говорил один из офицеров, почти потеряв голос. — Нет достаточно опытных пилотов, тех техники, нет ничего, что могло бы проломить оборону Отпетых.

Слово взял второй.

— Я все еще настаиваю на скрытой атаке элементалов. Лобовая приведет к гибели всех ее участников. А так мы хоть попытаемся посеять хаос в их рядах.

Обстановка накалялась. Время до завершения испытания на право владения стремительно утекало, приближая час, когда нужно было что-то решать.

Хан молчал. Он слушал остальных офицеров, небывало сильно сцепившихся друг с другом в споре за генеральное сражение. Доходило до криков, после чего все начиналось заново.

В конце концов люди просто устали. Отчаяние и осознание будущего поражения казалось поглотила всех, в том числе и хана.

— Нам нужен отвлекающий маневр. Другого выхода попросту нет.

— Значит элементалы? — спросил старый офицер.

— Да, — коротко ответил хан, поглядывая в мою сторону. — Наемники возьмут на себя самую сложную роль — пушечное мясо. Они пойдут первыми, отвлекая на себя внимание, а когда силы противника стянутся к главному направлению, элементалы ударят с фланга и с тыла. Так у нас будет хоть какой-то шанс.

Офицер роптали.

— Почему наемники? — спросил один из них. — Вы не доверяете своим?

— Они здесь именно для этого. Они — солдаты удачи, вот и посмотрим изменит она им в сражении или нет.

Все оглянулись на меня, я промолчал. Приказ хана был тверд и несокрушим. Последние детали операции улаживались уже в обстановке полной секретности, в которые меня не посвятили.

Я вернулся в бокс спустя пятнадцать минут и застал своего техника за чтением. Увидав меня, он закрыл старую книгу, спрятал в своем шкафу и поприветствовал, пожав мне руку вопреки правилам.

— Долго вы, — говорил он.

— Скоро все начнется.

Он вытянулся, словно уколотый иглой, посмотрел на стоявшего робота и быстро отрапортовал о проделанной работе.

— Не стоит, — перебил я его. — Верю, что ты все сделал правильно. Что насчет брони?

Техник стал рассказывать.

— Я подлатал все поврежденные листы. Даже маленькие кусочки ферроволоконной стали пришлось заменить на новехонькие, что привезли недавно на базу.

— Правда? Я не видел кораблей.

Мальчишка махнул рукой.

— Было шумно. Они зашли с востока, когда солнце светит сложно что-то увидеть на горизонте. Быстро сели, разгрузились и улетели.

Потом мы подошли к машине чуть ближе. Броня Бешеного Кота сверкала, как доспехи на бесстрашном рыцаре. Боекомплект лежал в коробах у ног машины и был готов в любую минуту погрузиться в лотки.

Я повернулся к технику. Мальчуган посмотрел на меня вопросительным взглядом.

— Я сделал что-то не так?

— Нет, все хорошо. Правда, мне нравится как ты делаешь свою работу. Просто… просто мне хотелось тебе кое-что сказать.

Я положил ему руку на плечо. Он посмотрел сначала на нее, потом в мое лицо, состарившееся и ставшее хуже не только из-за шрамов от скальпеля, но и от времени. Несколько секунд молчал, но так и не смог найти слова.

— Впервые за долгое время я не знаю что сказать.

— А не нужно ничего. Я делаю свою работу, вы делаете свою.

— Да, наверное, но все равно нужно нечто большее, чем монотонное исполнение приказов.

— Например? — техник подошел к ноге робота и сел на небольшую платформу.

— Человечность, что ли…

— Странные вы слова говорите. Как будто и не вернорожденный вы.

Я подошел к нему и сел рядом.

— Видишь, — я указал рукой на многочисленные надписи на броне машины. — Все это плод десятилетий войн и сражений. Многие гордятся этим, любят показывать свои заслуги всем, чтобы те видели насколько страшны они в бою. Но реальность такова, что заслуги омыты таким количеством крови, что невозможно оправдать ее ничем. Неизвестно кому было страшнее, тому кто видел все это, или тому, кто управлял.

— Вы же бились за Клан.

— Какое-то время да. Но потом все изменилось. Это долгая история, парень, ты вряд ли поймешь меня.

Мы разговаривали очень долго. Просто по душам. Он говорил о своих мечтах, откровенничал, как на исповеди, даже не думая, что говорит о сокровенном с человеком не являвшимся для него родным. Это была связь на уровне мыслей, как у отца и сына, как у близнецов, когда один едва подумав, слышит как мысль вслух продолжает другой.

Час.

Второй.

Время пролетело так быстро, что вскоре в боксе стало холодно и мы разошлись каждый по своим комнатам. Я долго думал. Размышлял над будущим сражением, где мне и остальным бойцам из наемнического звена предстояло взять на себя роль мяса. Никитин не особо обрадовался услышанному, но попытался свести все в шутку, заметив, что подобное отношение ему не в новинку.

— Я же тебе говорил не стоит привязываться к нему.

Я посмотрел Лехе в глаза.

— О чем ты?

— Ну, парень… техник, я видел как ты разговаривал с ним, словно сын с отцом.

— Какое это отношение имеет к тому, что нас ждет?

— Самое что ни на есть прямое. Ты становишься слабее. Я же вижу по тебе, как ты все время думаешь, что станет с парнем, если нас всех в следующем бою перемелют в труху. Тебя волнует его будущая судьба?

— Да, — ответил я. — Что в этом такого удивительного?

— С одной стороны — ничего, а с другой, — он немного задумался, глядя как по взлетной полосе в нескольких сот метрах от жилого комплекса шагают охранники-элементалы, — нам вообще нельзя заводить друзей. Сегодня ты сидишь с ним за одним столом, а завтра его остатки придется соскребать с обожженной земли. Подумай сам, — он хлопнул меня по плечу, — лишние эмоции ни к чему, нам нужны силы, чтобы сражаться.

Я повернулся, поднялся с кресла и прошел вдоль стен.

— Это все возраст.

Леха усмехнулся.

— Ты хоронишь себя раньше времени.

— Не в этом дело, — я прохладно отнесся к его усмешке, — старею и начинаю думать о том, о чем в молодости просто не было времени.

— Правда? — он отошел от окна и сел в мое кресло. — И о чем же?

— О том, что будет после, — я взглянул на него с упреком. — Я ведь не соклановец. Священный пул для меня несбыточная мечта. Все вернорожденные сражаются и убивают только ради того, чтобы дать жизнь будущим поколениям воинов. Они умирают с этой мыслью. А я? Я уже много лет живу и сражаюсь вне этой идеи. Мне нужен смысл за который стоит держаться даже в самый тяжелый момент боя. Быть может этот парень и станет им для меня.

Леха подозрительно посмотрел на меня.

— Ты спятил, брат-сиб.

Наступило неловкое молчание.

— Я и не верил, что ты меня поймешь. Может стоит и тебе об этом задуматься, а сколько нам еще осталось? Сутки, может чуть больше. А там… что там, за той чертой, после которой никто из нас уже не будет стоит и ломанного гроша. Что ты собираешься оставить после себя?

— Память, — твердо ответил Никитин.

— Память, — вторил я ему, — жаль только, что время и войны сотрут ее в порошок, оставив на ее месте обрывки воспоминаний множества людей, которые спустя десятилетия не смогут даже припомнить твоего имени. Я много думал над этим. Столько времени потрачено и все впустую. Никаких целей — один сплошной огонь и взрывы. Заходит солнце, ты закрываешь глаза, думая, что вот завтра, завтра-то точно что-то изменится. Но нет, ты поднимаешься с кровати, следуешь в бокс, забираешься в кабину пилота и вновь идешь на штурм. Зачем, ты никогда не думал?

Никитин нехотя подошел ко мне.

— Ты раздуваешь из мухи слона. Мы не первые в этом мире, перед нами стоит цель возвысить Клан, сделать его самым сильным, чтобы одно только название ввергало в страх и трепет любого противника. Вот наша цель. Мы высшая каста, которой доверили столь серьезную задачу, а ты просто взял и стоптал ее, превратив в мишуру из крови и гильз. Война — это не только смерть, это начало новой жизни. Все самое великое в этом мире поднималось из пепла войны, которое разжигали ее противники. На пепелище, где казалось не могло врасти ничего кроме сорняков, возводились цитадели, города, столицы. Нашими руками творится история. Она омыта кровью, но она священна, посему и мы должны отдавать должное тому, что творим.

Потом она замолчал, отошел к окну и снова посмотрел на длинную взлетно-посадочную полосу.

— У твоего мальчишки был шанс — он им не воспользовался. К сожалению, его инструктор не подарил ему второй, как тебе, поэтому не делай из этого трагедию. Ему нравится то, чем он занимается, вот пусть и продолжает это делать.

— А я?

— А ты, — он слегка повернулся ко мне, — ты лучше подготовься к генеральному сражению. Выспись, ведь вполне возможно сейчас — это будет последний раз, когда мы видимся вживую.

* * *

Это был прекрасный цветущий сад, где девять месяцев в году шло лето, а зима и осень лишь на два месяца заявляли о себе, чтобы потом очень быстро убраться прочь, передав бразды правления самой прекрасной поре года, которая здесь достигла своего апогея. Солнце грело очень мерно, никогда не переходя на жар, от которого хотелось скрыться в тени высоких деревьев, но и не давая холод сковать все живое, поддерживая жизнь на этой прекрасной планете.

В тот день до полудня мы ждали. Султан велел звену держаться подальше от систем идентификации машин, что располагались по периметру охраняемой зоны. Высадившись за несколько дней до операции в восточной части материка, окруженного теплым океаном с двух сторон и омывавшего его теплыми течениями почти весь год, мы засели в ущелье, тем самым избежав обнаружения в случае воздушного сканирования.

Задачи перед звеном стояли простые — подобраться как можно ближе к двух космодромам и не давать кораблям заходить на посадку, пока не поступит приказ отойти на безопасное расстояние.

— И все? Больше ничего? — спрашивал один из наемников, поступивший в звено совсем недавно. Он пришел на замену Майклу, старому вояке, погибшему несколькими неделями ранее после налета на грузовой конвой, и теперь всячески стремившегося поскорее ворваться в бой. Султан лично «купил» его на одном из рынков в Альтуре, заплатив, с его слов, бешеные деньги и теперь ждавшего соответствующей отдачи. Он был груб, мало что понимал в тактике и стратегии войн, которые велись по всей Галактике, но был храбр до безрассудства, порой подставляясь так сильно, что мог умереть в любую минуту.

— А чего ты хотел? — отозвался второй, малыш Дэн. — У нас есть приказ.

И приказ нужно было выполнять. Аграрный комплекс напоминал собой целую сеть сплетенных между собой мини-фабрик и заводов. Где-то выращивались высококачественные продукты под наблюдением специалистов и роботов-механиков, где-то все это дело собиралось, расфасовывалось и тут же перерабатывалось в готовую продукцию. Десятки тысяч человек работали день и ночь только лишь в западной части этого колосса, что по всей видимости перешел дорогу Султану и которого требовалось наказать. Я никогда особо не любил карательные операции, чего греха таить — я всегда был против этого. Убивать невинных, пугать тех, кто никак не мог постоять за себя и делать это сидя в многотонной машине оборудованной смертоносным оружием, меня никак не радовало. Но приказ был и его следовало выполнять.

Во мне все еще жило клановое воспитание. То самое, от которого я так старательно пытался уйти. Самовольство категорически воспрещалось. Ты винтик, маленькая деталь в огромном механизме Клана, что работала исправно лишь тогда, когда все были подчинены одной цели. И наемничество, увы, не стало исключением. Поменялись лишь конечные цели, все остальное осталось прежним.

— Мы и правда будем стрелять по мирняку?

— Нет, — ответил я, переключив канал связи на защищенную частоту. — Наша задача не подпустить транспортники к космодрому.

— Но для этого достаточно двух-трех машин. Зачем целое звено?

Вопрос действительно был очень хорошим. Этого не понимал я. Я чувствовал какую-то недосказанность во всем этом. Впервые за долгое время Султан не провел брифинг, не стал разговаривать и обсуждать детали операции со мной лично. Он был зол и без настроения. Я подумал, что все это следствие какой-то ссоры, конфликта, и не стал донимать его своими расспросами. Но теперь, когда подобные вопросы поднимали и те, кто был долек от дружеских разговоров с Султаном, я стал сомневаться в правдивости целей еще больше.

Вскоре в небе появились первые пассажирские корабли. Это было сигналом которого мы все ждали.

Звено боевых машин выползло из ущелья и направилось прямиком к взлетно-посадочной полосе, дабы перекрыть любую возможность приземления крупногабаритных кораблей. Сделать это оказалось не очень трудно. Едва завидев неподалеку от безопасной зоны несколько тяжелых машин, пилот сделал несколько запросов в диспетчерскую, сигнал которых нам удалось перехватить.

— Что там у вас? — спрашивал капитан корабля, медленно заходя на посадку.

— Не понимаю, — отвечали ему с земли.

Звено мехов двигалось под прикрытием искажающего магнитного поля, временно мешавшего системам обнаружения четко зафиксировать наличие посторонних объектов на территории космодрома. Это дало нам фору в полчаса, а может и больше. Но когда «туман» поля развеялся и всем все стало ясно, заходивший на посадку корабль, резко увел транспорт в сторону, поднимаясь все выше и выше, пока окончательно не покинул заданную траекторию.

— Они пытаются связаться с нами, — докладывал один из наемников.

Я тоже видел несколько входящих сообщений со стороны диспетчерской. Но молчание нельзя нарушать, пока машины не подойдут к полосе почти вплотную. Оставалось около километра и скорость стоило увеличить.

Я отдал соответствующий приказ — звено зашагало еще быстрее, заставляя землю чуть ли не содрогаться в конвульсиях от многотонных машин, мчавшихся к заветной уели чуть ли не на максимальной скорости. Вскоре, когда полоса была уже в прямой видимости, я решил принять сигнал с диспетчерской.

— Что за черт? Кто вы такие?

— С этой минуты космодром не будет принимать корабли.

— Что значит не будет? Кто ты такой вообще?

Вопрос остался висеть в воздухе без ответа. Для убедительности я вывел машину вперед, чтобы четко видеть всю территорию единственного космодрома в округе, способного принимать крупные транспортные корабли. Были еще два в северной и западной части Арграного комплекса, но те были слишком малы и не могли принять у себя соответствующий транспорт, так что главная цель была достигнута.

— Что теперь? — спросил Войтенков.

Его машина стояла рядом со моей, чуть правее на возвышенности, откуда Катапульт мог легко поражать любую цель еще на подходе.

— Ждем, — ответил я и тут же вызвал по связи флагман Султана, болтавшегося в это время неподалеку на орбите планеты. Связь долго и упорно не хотела налаживаться. Пришлось переключить некоторые дополнительные мощности для усиления контакта и только тогда кое-как, сквозь помехи удалось связать с Султаном.

— Все готово. Мы выполнили задачу.

— Отлично, — отозвался звучным электронным эхом голос Султана. — Попыт… ай…есь…. не дать… людям….улет… еть.

— Что? Вас плохо слышно.

Связь то глохла, то налаживалась вновь.

Один из наемников доложил, что его аппаратура сигнализирует резкий скачок радиопомех, вызванный по вей видимости намеренным сбросом защитных систем комплекса, гасившего любую связь в заданном радиусе.

Это было плохо. Получив какие-то расплывчатые указания от Султана, связь вскоре оборвалась окончательно. Вторая и третья попытки связаться ничем хорошим не увенчались и через пять минут голос с другой стороны перестал появляться вовсе.

В небе опять появились корабли.

— Два грузовика, — крикнул Антон, переводя короба с РДД в боевую позицию. Корабль резко шел на снижение. Связаться с пилотом и убедить его отказаться от задуманного было невозможно и вскоре Войтенков сделал один предупредительный выстрел.

Снаряд выпорхнул из его орудия и взорвался черным облаком осколков рядом с кораблем, покромсав тому обшивку вдоль корпуса многочисленными пробоинами. Корабль зашатался, потом свернул вправо и попытался уйти от огня машин, но лишь еще сильнее усугубил свою ситуацию. Крыло корабля оторвалось — куски металла полетели в разные стороны. Потом возник огонь, черный шлейф потянулся за ним и через несколько минут бесплодных попыток выйти из пике, корабль вонзился в землю, взорвавшись в ту же секунду.

— Что за черт!? — крикнул я. — Почему открыли огонь?

Второй корабль испугался повторить участь первой машины и ушел по длинному крюку дальше от нашего расположения.

Огонь медленно охватывал сухую растительность, пожирая ее с такой жадностью, что вскоре перескочил на пшеничные поля, где в это время работали мелкогабаритные роботы-помощники. Словно повинуясь коллективному разуму, они бросились спасать почти созревший урожай, занимаясь тушением огня при помощи имевшихся гидрантов и водонапорных систем. Но силы были слишком неравны. Теплая засушливая погода и почти идеальные условия сделали свое дело. Огонь медленно, но верно пробивался все дальше и дальше, охватывая сначала мелкие аграрные ячейки с экспериментальными сортами пшеницы, после чего, разбудив внутри себя аппетит, перекидывались на более крупные открытые и незащищенные участки.

— Я спрашиваю какого черта!

Антон молчал.

Попытка связать с Султаном опять не увенчалась успехом. Меня начинала охватывать паника. Это не входило в планы и дальнейшие действия нельзя было просчитать каким бы то ни было способом. Сначала я видел только роботов, но вскоре появились и люди. Десятка два работников вместе с роботами пытались локализовать пожар всеми имеющимися силами. Потом им на помощь подоспели дополнительно еще две бригады общей численностью до ста человек. Но этого все равно было недостаточно. Огонь бушевал уже на значительно площади и не собирался останавливаться.

Неожиданно панель управления замигала и я увидел Султана, чей канал связи кое-как пробивался сквозь занавесу радиопомех.

— Что… что у вас… происход….

— Огонь. Мы сбили корабль.

Я ждал гнева. Думал, что вот сейчас-то начнется настоящая жара. Ведь Султан никогда не прощал самовольства и строго наказывал, когда от оговоренного плана отходили слишком далеко. Однако к моему удивлению ничего подобного не произошло. Он сказал, что все так и должно было случиться, что это даже хорошо и всем нам нужно стоять до тех пор, пока он не отдаст приказ на отступление.

— Не допускать корабли к посадке!

Было последнее, что он сказал прежде чем связь оборвалась.

Все звено слышало приказ и рассредоточилось вдоль взлетно-посадочной полосы, при этом держась подальше от бушующего огня.

Черный дым поднимался к небу огромным облаком. Все мгновенно потемнело, а сам день сменился ночью от такого пожара. Я видел как несколько человек, тушивших то, что уже нельзя было спасти, упали на землю, задыхаясь от угарного газа и дыма, нависшего на этой частью Аграрного комплекса. Люди медленно стягивались к полосе, пытаясь найти тут спасение. Вначале их было не так что бы много, но через пятнадцать минут, когда огонь перебросился на другие части, сохранившиеся от огня, а дым постепенно рассеялся, людской поток стал поистине огромным. Это были тысячи! Они как червь, ползли и бежали к единственному месту, где могли найти спасение.

Пара кораблей иногда появлялись в воздухе. Это были мелкогабаритные спасательные капсулы на пару сотен мест, что в такой ситуации не решали ровным счетом ничего. Антон держался высоты и стрелял во все, что пыталось сесть или хотя бы дать намек на посадку. Иногда это было лишь предупреждение, когда снаряды взрывались далеко от корабля, но один раз он не промахнулся.

Железная птица, объятая огнем, стремительно понеслась вниз навстречу земле, где и нашла свой конец.

Взрыв.

Грохот.

Топливо из баков разлетелось в разные стороны, напалмовым одеялом накрыв тысячи людей, штурмовавших посадочную полосу. Их всех объяло пламя. Дальше смотреть было не на что.

Капсулы взмыли в небо и больше не появлялись. Я ждал, что в какой-то момент на помощь простым людям подойдут охранные отряды. Думал, что вот сейчас, совсем скоро мы встретимся с настоящим противником. Однако время шло. Пожар охватывал все новые и новые поля, жадно вгрызаясь в зеленую поросль и начавшие плодоносить деревья, поглощая все к чему прикасался, а охраны не было.

Связь с флагманом медленно восстанавливалась. Султан принял сообщение сразу, как только это стало возможным. Его лицо было хмурым, он явно не был готов к тому, что сейчас творилось на территории Аграрного комплекса, отдал пару приказов и сразу обратился ко мне.

— Я засек приближение двух крупных спасательным кораблей. Они должны появиться в твоем секторе с минуты на минуту.

Дальше молчание. Я ждал.

— Сбей их!

— Что?

— Да, именно так! Они не должны сесть на полосу.

Связь оборвалась. Я посмотрел перед собой и увидел толпу людей, бежавшую от огня к спасательным капсулам. Вне моего внимания они смогли обойти звено наемников и приземлиться с противоположной стороны, где ракетные системы машины Войтенкова не доставали до них. Люди прыгали в едва открытые люки, перебивая друг друга, садились в кресла и помогали другим. Две машины сдвинулись с места. Лиходей и Катапульт вышли за пределы оговоренной планом и двинулись вперед, наперерез бежавшим к капсулам людям. В воздухе послышались выстрелы. Громыхали крупнокалиберные пушки, взрывавшиеся фугасными снарядами и поражавшими осколками все живое, что попадали под них. Люди рассыпались в сторону. Несколько раз Катапульт Войтенкова выстрелил за пределы полосы, в то место, где сели спасательные капсулы.

Взрыв.

Потом второй.

Груды земли и песка поднялись в небо.

Мимо.

Машина сделала еще несколько шагов вперед и теперь пилот четко видел свою цель. Тут шансов у них практически не осталось. Он навел орудия, сделал небольшую поправку на неровности местности и сделал всего два выстрела, обрушив на голову уже готовившихся взлетать людей несколько десятков килограммов взрывчатки, разорвавших капсулу и людей внутри на части.

— С первым покончено, — холодно отрапортовал Войтенков.

Я опустил взгляд, посмотрел на радар и увидел поднимавшуюся в небо цель. Вторая к капсула успела оторваться от земли и стремительно набирала высоту. Маленькая птичка порхала своими крылышками, тщетно совершая противоракетные маневры, в надежде вырваться вверх и избежать судьбы своего второго брата. Но к сожалению ей было не суждено этого сделать. Ракеты взмыли ввысь и полетели следом, как собаки идущие по кровавым следам, они четко держались теплового хвоста, настигая небольшой космический челнок, пока взрыватели не отреагировали и не приказали ракетам взорваться.

Осколки покромсали обшивку летательного аппарата. Сначала отвалилась хвостовая часть. Машину затрясло и скорость мгновенно упала. Потом откололись части боковой брони и следом вся остальная часть корпуса, пока машина не разлетелась в труху, выкинув в стороны десятки сидений с пассажирами.

Сначала в воздухе забелел один парашют, следом второй, третий, двадцатый, сороковой.

Внезапно небо стало белым от парашютной ткани, так резко контрастировавшей на фоне черного дыма и алого огня.

— Добить? — спросил кто-то из наемников.

— Нет, — ответил я.

И тому были причины. Пассажиры падали прямо в пекло полыхавшей территории, где на протяжении сотен метров вокруг не было ни единого островка безопасности. Они сгорели заживо, так и не поняв зачем и кому все это понадобилось.

Войтенков вернулся на позицию. Ракетные короба были наполовину пусты. Из пушек валил дым, говоривший о сильном перегреве систем, что требовало передышки для дальнейшего боя. Пилот Лиходея подошел чуть позже.

— Нужно идти дальше, — сказал он, — окружать взлетно-посадочную полосу. По всей видимости у нас гости.

На радаре появились семь целей больших размеров. Они шли боевых строем прямиком на нас и не было никаких сомнений кто это мог быть. Помощь подоспела, но уже очень поздно. Те, кто пытался прорваться к спасительным капсулам или приземлиться, чтобы помочь остальным, давно погибли или ушли, и теперь от прибывшего подкрепления толку было почти никакой, что, конечно, не отменяло того факта, с кем нам предстояло сразиться за контроль над космодромом.

Стенка на стенку двинулись навстречу друг другу. Теперь можно было не прятаться. Открытый бой — что может быть лучше?

Они шли разомкнутой цепью, держась на расстоянии десяти-двадцати метров друг от друга. Поначалу орудия противника молчали, но едва стоило приблизиться чуть ближе, когда корпуса машин с обеих сторон стали в отрытую на выжженной огнем земле, звуки выстрелов наполнили пространство вокруг, раздавив тишину воев скорострельных орудий и энергетического вооружения. Бой начался.

Ракеты с обеих стороны посыпались на головы соперников, как град, не жаля и не разбирая кто где. Взрывы, грохот, земля дрожала под стальными ногами боевых машин. Огонь, стихнувший на некоторое время и перекинувшийся на соседние поля, вновь обуял это место, огненной хваткой сцепив поле боя непроходимой горящей стеной.

Вот посыпался один из врагов. Системы охлаждения не выдержали. Его орудия замолчали в тот же миг, когда температура внутри реактора и жизненно важных систем перевалила критическую отметку. Из щелей попер черный дым, кое-где появились языки пламени, медленно, словно змеи, заползавшие внутрь корпуса машины и уничтожавшие его оттуда. Секунда.

Другая.

Хлопок. Система катапультирования вытолкнула приговоренного к смерти пилота в небо, после чего произошел взрыв. Боекомплект сдетонировал почти сразу, когда реактор сотрясло несколько мелких ударов и корпус раскололся на четыре части. Головная упала под ноги, словно сраженная невидимым мечом, тело и руки улетели дальше. Остатки, те, что еще представляли собой какое-то подобие единой конструкции, остались догорать на том же месте, дав время для передышки остальным машинам.

Сколько это продолжалось сказать было практически невозможною Дым. Огонь. Выстрели и постоянный крик по внутренней связи, глушили любой звук извне, что пытался пробиться сквозь стену звукового безумия, творившегося сейчас на обломках Аграрного комплекса.

Спустя десять минут упал второй мех, через несколько минут единым взрывов разорвало на части самый тяжелый робот, шедший во главе спасательной группы. От него не осталось даже мокрого места.

Огонь все сильнее и сильнее сжимал кольцо пламенной ловушки, подталкивая сражавшихся пилотов все ближе друг к другу. Кто-то из наемников закричал. Я резко повернул в машину в сторону. Увидел, как машина малыша Дэна держалась на ногах только благодаря неимоверным усилиям пилота, тянувшим десятки тонн обуглившейся стали в противоположную от падения сторону. Его мех оказался гол. Броневые листы расплавились от попаданий ПИИ и теперь стекали, словно мед, в самый низ к ногам, где скапливались в целые комки, приковывавшие тяжелую машину к земле, как кандалами. Раздался выстрел. Энергетический луч вражеского излучателя впился в остатки лобовой брони и проткнули ее насквозь.

Дым.

Огонь.

Робот был обречен. Его нужно было покидать.

Шли секунды. Корпус все сильнее обволакивал дым, из-под которого то и дело ехидно выглядывали алые всполохи пламени, но ничего не происходило. Я вызвал его по связи — молчание. Очередная попытка — и все тот же результат. В какой-то момент мне показалось будто я видел, как в небо взлетело нечто похожее на кресло пилота, но тут же понял, что это был черный кусок головной части, подкинутый вверх мощным взрывом.

Он не сделал этого. Или не смог, кто знает. Ударная волна разлетелась в разные стороны, слегка покачнув моего меха перед новой атакой и быстро устремилась вдаль.

Один за одним громадные машины вспыхивали ярким огнем. Взрывались лотки с боеприпасами, за ними ракетные короба, отрывавшие, словно изголодавшиеся звери, целые куски брони, обжигая белесыми языками термитной смеси все, что встречалось им на пути.

Один за одним.

Один за одним.

В конце концов в огненном круге осталось лишь несколько машин. Бой был окончен. Пламя сузило место для пространства и последний из вражеской группы пошел на таран.

Многотонная машина разогналась и ударила меня в лоб. По стеклу протянулись трещины, паутина из миллионов маленьких капилляров начала вырисовываться прямо у меня на глазах.

Еще удар. Робот опасно накренился назад и система тут же начала сигнализировать об опасности.

Внимание!

Внимание!

Внимание!

Вспыхнула панель управления. Трехмерная модель робота указывала на значительные повреждения в области лобового конструкта. Броня мялась, искажалась, вдавливалась под действием невероятной силы прямо внутрь, но из последних сил держалась на креплениях, не давая оголить самые важные узлы.

— Прикончи его! — крикнул кто-то из оставшихся в живых наемников.

В воздухе промелькнул луч ПИИ. Мимо. Потом снова — и на этот раз очень близко с кабиной пилота последнего противника. Через секунду, когда крен от давления второго робота стал смертельно опасным, луч буквально прожег кабину меха с височной стороны, расплавив все, что находилось внутри.

Движение прекратилось. Давление постепенно снижалось и вскоре машина замерла передо мной в своем последнем предсмертном броске.

Еще пару секунд от корпуса исходило сильное испарение. Датчики радиационного фона фиксировали резкое повышение всех допустимых значений, после чего предупредили об обпасности заражения самого пилота.

Мне удалось выровнять машину, стабилизировать его самые важные узлы и вывести на ровную поверхность, уходя все дальше и дальше от горевшего пламени. Робот последнего защитника опустил голову. Пилот был мертв. Из зияющей дыры валил дым и даже пламя, что должно было накинуться на новую жертву, старательно обходило стороной погибшую машину.

Дело было сделано. Бой закончился и потери были значительно с обеих сторон. Два наемника из звена погибли. Чей-то мех пострадал больше, чей-то меньше, но досталось всем и больше всего попалось Антону.

Войтенков едва удерживал машину от взрыва. Дымясь и коптя, как древний паровоз, он медленно шагал в безопасную сторону, разумно избегая любых мест откуда мог начаться обстрел. Я окинул взглядом Комплекс. С ужасом увидел, что всего пару часов назад желтые пшеничные поля и зеленые луга вдруг превратились в черную сажу, где не было ничего живого. Огонь уничтожил все это, продолжая жадно поглощать то, что еще оставалось целым.

Султан связался со мной чуть позже, когда звено отошло на прежние позиции и ждало дальнейших указаний. Он был рад, хотя и сдерживал себя от слишком сильных, бросающихся в глаза эмоций, поблагодарил нас и приказал уходить.

— Вас будет ждать грузовой корабль во втором квадрате.

Мы вернулись туда так быстро, как смогли. Путь замедлял лишь мех Войтенкова, но поделать тут ничего было нельзя. Вскоре, когда все машины были погружены и космический корабль пронесся над полем боя, я увидел какие ужасные последствия были у этой операции. Тысячи гектаров вокруг были выжжены дотла, здания комплексов, теплицы, жилые помещения и лаборатории превратились в пепел. Не осталось ничего, что могло бы быть восстановлено и продолжить работу. А люди… их почти не стало. Обугленные тела лежали повсюду. Их наверняка были тысячи, но взлетев очень высоко, я уже не мог разглядеть местность и просто смотрел вниз, понимая, что все это было сделано моими руками, и руками тех, кем я командовал в тот момент.

— Что за черт? Почему все пошло не по плану?! — кричал я, едва войдя в кабинет к Султану.

Он спокойно сидел на своем кресле, отвернувшись к широкому окну, где открывался вид на планету. Затем медленно повернулся ко мне и посмотрел блестевшими искусственными глазами.

— Все прошло как надо. Ты выполнил задание.

— Убивать мирных не входило в задание!

— Ты и не убивал их, — совершенно спокойно отвечал он.

— Да, но я чертовски этому поспособствовал! — я подошел к окну и указал туда рукой. — Там погибло по меньшей мере несколько тысяч человек. Они сгорели заживо так и не поняв кто и зачем на них напал!

— Почему ты так остро на это реагируешь? Ты столько лет служишь мне и только сейчас стал замечать, что война приносит не только деньги, но смерть, разруху и уничтожение.

— Есть большая разница в кого стрелять и ты это прекрасно знаешь.

Султан промолчал, дав мне немного времени остыть.

— Они все погибли, — продолжал я, — все, до единого. Когда корабль взлетел, я пытался разглядеть хоть кого-нибудь живого, но не нашел даже малейших признаков жизни. Этот комплекс стал для них могилой.

— Успокойся, — ответил Султан, поднявшись с кресла и подходя ко мне. — Ты просто устал. Немного отдыха, пару часов сна и все пройдет.

— Нет-нет-нет, — причитал я, — все это не так. Все слишком сложно.

— Но разве там, откуда тебя вышвырнули, вам не говорили про все это?

— Нам рассказывали ради чего все это будет происходить. Деньги — это не та причина, чтобы можно было спокойно спать после всего увиденного.

Я повернулся к нему.

— Я хочу бросить все это, — вдруг резко заявил я.

Мне казалось, что эти мысли, зревшие внутри меня и, наконец, выплеснувшиеся в виде слов застанут Султана врасплох, но тот остался непробиваемым и после этого. Я слышал только его натуженное дыхание, как будто два огромных кузнечных меха раздувались и сжимались внутри его груди.

— Я ждал этого.

— Ты знали, что я скажу это?

Он повернулся к окну.

— У меня были сомнения, что потеряв смысл существования вернорожденные рано или поздно начинают задавать себе вопрос «Зачем?». Странно все это, но ты не первый, и, к сожалению, не последний кто вот так вот ставит меня перед фактом. Я не могу тебя держать, Эдвард, у меня просто нет для этого сил. Ты с полна отплатил за свою свободу еще там, на Эль-Данго, но твои действия на протяжении этих двенадцати лет только укрепили меня в мысли, что ты просто абсолютная копия своего отца. Тот тоже не мог смириться с очень многим, что творилось вокруг него, часто вступал в спор с руководством Клана, дискутировал на фундаментальные темы самой сути кастовой системы, иногда, очень рискованно предлагая отступить от нее. Ему не были чужды простые чувства вольняг, поскольку сам он и многие из тех, кто вступил в то время в ряды Клана Волка были простыми людьми. Это уже потом для него открылись пути к Священному пулу, к обители, в которой сосредотачивались самые ценные генные материалы Клана. Подумать только, ты и Эдвард. Две копии — ранняя и поздняя, а разницы совершенно никакой. Даже рабство не сделало из тебя зверя, хотя ты очень старался, пытался вырваться из той кутерьмы, в которую тебя загнали обстоятельства, калечил себя, измывался над собой, но гены, гены то никуда не спрячешь. Они как нитка за иголкой всегда будут идти за тобой, куда бы ты не направился. Не вини себя в смерти тех несчастных — такова жизнь. Кто-то погибает, кто-то продолжает жизнь. Не спорю, очень многое из того, что произошло там, — он указал своей высохшей, похожей на ветку давно сгнившего дерева, рукой на планету, — будет еще очень долго преследовать тебя, но это как раз таки и есть доказательство того, что ты человек, а значит горе других для тебя не просто слова. Ты чувствуешь это своим сердцем, нутром, которое вроде как перестало воспринимать боль и страдания. Тебя тренировали, закаляли, делали машину для убийств, но не смогли. Ты все еще человек. Плохо это или нет, сказать сложно, но в твоем случае тебе стоит принять это как неизбежное, ведь ты — Эдвард, а это уже чего-то да стоит.

Султан замолчал и вернулся за стол, окунувшись в донесения и электронные документы. Потом не поднимая головы сказал, что на ближайшей пиратской верфи я смогу сойти на «берег», где буду волен жить той жизнью, которой посчитаю нужным.

* * *

Мы выступили почти сразу и всем звеном, теперь зная наверняка, что группой Отпетых командовал Виктор. Я долго думал над тем, как поведу себя, когда встречусь, будут ли меня терзать сомнения, прежде чем вместо нас заговорят пушки. Эти мысли не давали покоя очень долго. Утром же они только усугубились. Техник сделал все как я просил. Мех был в полной готовности, вооружение исправно и боеприпасы заполнили собой системы заряжания и ракетные короба, превратив мех в настоящую машину смерти. Хан Диккерс принял план генерального сражения в последний час перед решающей атакой. Элементалы нырнули в своих бронекостюмах в ущелье несколькими часами ранее и уже были на местах, ожидая нашего появления, чтобы совершить нападение с тыла в самый разгар боя.

Все было тихо. Ни Леха Никитин, ни Антон Войтенков ничего не говорили. Все были на взводе и опасались, что для каждого из них это будет последний бой. Медленно звено подходило к разграничительной линии, где вскоре должны были появиться вражеские мехи. Именно здесь уже долгое время Клан Волка не мог преодолеть невидимую черту, за которую Отпетые не пускали машины, отбивая одну атаку за другой, нанося непоправимый ущерб машинам Клана и вновь отбрасывая на прежние позиции.

Погода стояла тихая, но был туман. Ложившийся легкой пеленой почти до самого горизонта, он очень сильно закрывал обзор и делал почти невозможным нормальное ориентирование, посему почти все звено доверило прокладку маршрута искусственному интеллекту.

В какой-то момент зазвучали выстрелы. Два вражеских меха показали свои головы из низины и принялись стрелять прямой наводкой по машинам звена. Пара снарядов легли чуть левее, но два остальных обрушились на крайнего справа, значительно повредив броню корпуса, сорвав несколько крупных листов и отбросив в сторону.

— Началось.

Завязалась перестрелка. Нужно было двигаться не снижая интенсивность огня. Каждый шаг, каждый метр, который преодолевал робот, стоил колоссальных энергетических потерь. Двигатели и узлы перегревались и когда кому-то требовалось немедленно остыть, чтобы не взлететь на воздух, на смену ему вставал другой мех.

Шаг за шагом мы двигались с переломной черте и чем ближе подходили, тем сильнее давил на нас огонь вражеских машин. Сверкали лучи ПИИ, рвались ракеты, сбитые системами ПВО, все грохотали и дыбилось.

Вот к двум первым присоединились еще два вражеских меха. Свежие, почти не потрепанные предыдущими атаками, они как будто только что сошли с конвейера и зашагали нам на встречу, подняли пушки и начали стрелять.

— У нас проблемы! — кричал Антон. — Они фокусируют огонь! Еще несколько минут и я уже не смогу двигаться.

Я увидел как часть огневой мощи переключилась с меня на Войтенкова. Его мех трясло под ударами снарядов и энергетического оружия. Система постоянно докладывала о состоянии каждого из них и робот Антона был в самом худшем состоянии. Броня корпуса почти исчезла, он развернул машину боком, подставляя под удар еще целые броневые пласты своего меха. Но они вскоре слетели расплавленными кусками на холодную землю планеты, оголив жизненно важные узлы. Теперь защищаться было нечем. Из дыр в броне валил дым. Он что-то кричал в эфир, требовал помощи, но до не го мне было слишком далеко. Один из наемников бросился к нему. Лиходей тяжело передвигая стальные ноги прикрыл собой почти уничтоженную машину Антона и в ту же секунду получил удар ПИИ в моторный отсек. Искры фонтаном вылетели наружу, осветив собой все в радиусе нескольких метров.

Нужно было что-то делать.

Я ускорился, воспользовавшись тем, что огонь защитников переключился на других. В считанные секунду пробежал почти до самых вражеских позиций и выстрелил всеми имевшимися ракетами в ту часть, где были сосредоточены роботы Отпетых. РБД взмыли в небо, расчертив его белесыми следами, потом остановились, на секунду замерев и стремглав рухнули на головы врагу. У кого-то сработала динамическая защита. Местность в один миг окуталась в белый дым и скрыла в себе всех врагов. Ракеты упали кто куда, потеряв цель, но в итоге взорвавшись неподалеку. Огонь на некоторое время прекратился. Я посмотрел на мех Войтенкова и зрелище было совсем уже печальным. Дым валил из всех щелей. Перегрев и следом пожар был лишь вопросом недалекого времени.

— Катапультируюсь! — прокричал он.

Стоило только системе выплюнуть пилота в небо, как произошел взрыв. Опять огонь, опять земля тряслась под ударами многотонных машин и в бой пошли уже все оставшиеся силы с обеих сторон. Никто не скрывался. Один. Второй. Третий…. Восьмой. Мехи Отпетых, оскалившиеся броневыми рисунками зверей и драконов выползали на поверхность и среди них был тот самый, которым управлял Виктор. Он не скрывал себя. Нагло вышел вперед и загорелся огнем многочисленных выстрелов.

Внимание! Опасное повышение температуры! Опасное повышение температуры.

Датчики поднимались вверх. Цифровая панель замигала красным. Жарко стало даже внутри кабины пилота.

Несколько машин перевели орудия на ближайших противников. Требовалась немедленная помощь.

— Они вышли! Повторяю. Они вышли! Все до единого!

Я еще несколько раз прокричал эту фразу по внутренней связи, зная, что меня услышат нужные люди. Скоро элементалы вступят в бой. Эти маленькие по сравнению с мехами, существа, покажут все на что они способны.

Тем временем ситуация перед позициями Отпетых становилась все более опасной для наемников. Я видел как загорались и отступали один за одним мехи моего звена. Сначала дрогнула машина Себастьяна. Старый вояка не выдержал фокусированной атаки и буквально повалился на спину, все еще стреляя из давно расплавившихся энергетических орудий. Катапультирование в таком положение было невозможным. Мех Виктора подошел к нему почти вплотную, навел орудия и сделал несколько выстрелов прямо в бронированную кабину, разорвав ее на части. Живым после этого остаться было невозможно.

Черный мех развернулся ко мне. Всего в каких-то ста пятидесяти метрах он стоял от меня и держал орудия наведенными, когда я не мог ему ничем ответить. Удерживая на себе две наступающих вражеские машины, я видел как кричала система ракетного предупреждения. Машину взяли на прицел.

Внимание! Зафиксировано целеуказание Ракет Ближнего Действия! Внимание…

Предупреждение прозвучало два раза и каждый раз я ловил себя на мысли, что это конец.

Удары двух первых машин приходились аккурат в самое бронированное место корпуса. Листы ферроволоконной брони вперемежку с неосталью плавились, но не слетали с креплений, давая мне хоть немного шансов не умереть от лобового обстрела противников. Боеприпасы медленно подходили к концу. Сначала заклинили правый лоток — орудие замолчало и вскоре стало ясно, что автоматический ремонт невозможен.

— Я горю! — кричал Никитин. — Реакторный отсек оголен! Брони не осталось совсем! Командир, они наступают со всех сторон, где эта чертова пехота-переростки!?

На горизонте вспыхнуло несколько ярких огней. Горы осветились сигнальной ракетой, взлетевшей так высоко, что свет от нее распространился до самых низин и укреплений Отпетых.

— Где они?! — продолжал кричать Никитн.

Но я не мог ответить ему. Машина тряслась, но держалась. Я не мог отступить. Я чувствовал, как бойцы смотрели на меня и ждали, что будет дальше. Если сделать шаг назад, то все будет окончено и для них.

Пехота появилась у подножья маленькой горы, затем рой из нескольких десятков элементалов рассыпался в разные стороны и накинулся на вражеские мехи, цепляясь за них при помощи прыжковых двигателей и ручных крюков.

— Огонь! Концентрированный огонь из всех орудий по головной машине!

Виктор отвел машину. Черный мех зашагал обратно к своим позициям. Атака элементалов явно застала его врасплох и Отпетые спешно перегруппировывались для обороны. Сейчас нужно было нападать.

Я отдал приказ к наступлению, но к этому моменту из целого звена мехов в боеспособном состоянии осталось всего три. Машина Войтенкова уничтожена, Себастьян погиб, но больше всего не повезло третьему, чью машину разорвало от детонации боекомплекта.

Едва только мехи вышли в атакующий строй, как под ногами начали разрываться шрапнельные фугасы. По корпусу лязгнул горох из металлических шариков, бивших может и не так больно для машины, но доставлявших множества неудобства. Несколько элементалов упали замертво, когда взрывы начали происходить в оборонительной части Отпетых. Шрапнель косила их, но не останавливала.

Я направил последнее действующее орудие в сторону черного меха и сделал два выстрела. Снаряды разорвались на броне не нанеся никакого вреда. Дым развеялся и вскоре орудия врага обратили на меня внимание. Я нажал на рычаги и заставил поврежденный мех быстро ускориться в направлении машины Виктора. Он был готов стрелять, но почему-то не делал этого. Я ждал этой секунды все время, пока расстояние между нами стремительно сокращалось. Сто. Восемьдесят. Пятьдесят метров. А он все молчал. Выстрела не последовало даже когда столкновения было уже не миновать. Наконец, когда до лобового удара оставались считанные мгновения, напротив взорвалась мина. Энергия взрыва оторвала металлическую ногу Бешеному Коту, подкосив его в последний миг. Следуя по инерции, оставшиеся несколько десятков тонн буквально влетели в мех Виктора, раздробив бронированное стекло кабины пилота, а меня выкинув наружу, сорвав кресло с креплений.

Удар был мгновенный. Все вокруг внезапно закружилось, как на дьявольской карусели. Что-то взрывалось, в нос ударил резкий запах раскаленного металла. По лбу потекла кровь и боль, спавшая до этого, резким болезненным укусом впилась в меня, заставив закричать что было мочи.

Ремни не спасли положение, я лежал на спине далеко от того места куда улетело кресло, чувствуя, как сломанное ребро упирается в кожу и готово вылезти окровавленным концом наружу. Машина Виктора не двигалась. Я лежал на крыше капитанской рубки и ждал, что скоро начнется резкое движение, меня сбросит на землю, где я и найду свой конец. Но ничего не происходило. Не было ни выстрела, ни движения. Я попытался подняться — боль. Еще одна попытка лишь вырвала из моей груди крик, отчего стало еще более невыносимо. Ребро в конце концов уперлось в кожу так сильно, что после третьей попытки подняться, прокололо ее, выглянув алым обломанным краем наружу.

Вдалеке догорал мех Никитина, объятый пламенем и дымом. Еще чуть дальше элементалы добивали последний вражеский мех, окутав его, словно осы. Оставались считанные минуты до момента, когда сражение закончится. В небе появились первые Визиготы. Истребители промчались над полем боя, оставив после себя характерный след, поднялись в небо и уже оттуда пошли обратным курсом.

Я оттолкнулся, повернул голову — было чертовски жарко. Нагретый металл остывал и все это место напоминало одну большую сковороду. Оттолкнулся еще раз, вон вдалеке показался люк выхода. Это то, что мне было нужно. Еще чуть-чуть, самую малость, а там и лестница и быть может медпак с обезболивающим. Еще пара метров, полтора. Я схватился за ручку рукой и тут же одернул, закричав сильнее прежнего. Кожа на ладони взбугрилась, покраснела и стала покрываться волдырями. Накалившаяся металлическая ручка была адски горячей. Я обхватил ладонь второй рукой, прижал к себе и чуть было не заплакал — так горячо мне было и невыносимо от боли.

— Вызываю головную машину… повторяю…вызываю головную машину.

В наушниках звучал голос хана. Диккерс продолжал посылать сообщения, а я, не в силах ответить, продолжал лежать, сжимая зубы от боли. Рука стала красной. Волдыри ощущались уже очень сильно и вскоре должны были лопнуть. Перемотав вторую ладонь остатками разорванной ткани, осторожно взялся за ручку. Было горячо. Нажав на нее, постарался провернуть против часовой стрелки. Сперва она не поддавалась. Потом ручка начала движение и скрип замков все сильнее бил в уши. Наконец люк распахнулся, поднялся вверх и откинулся в сторону. Расплавленный металл стекал по краям люка, собираясь небольшими порциями на краю. Я прислушался. Тихо. Внутри либо никого не было в живых, либо меня ждали.

Мне все же удалось кое-как выпрямиться, превозмогая боль спуститься по небольшой короткой лестнице вниз и увидеть кабину Виктора изнутри. Она сильно деформировалась после удара. Лобовое стекло рассыпалось в дребезги, оставив осколки лежать повсюду. Отдельные части впились, как иглы в стенки, часть из них пронзила насквозь внутренние перегородки, застряв в уже металлической части кабины.

Я прошел вперед, держась рукой за грудь и постоянно поглядывая на алое пятно в боку. Ребро жутко болело, хотелось кричать, но еще больше я хотел посмотреть Виктору в глаза. Я так долго ждал этой встречи, пока шел вспоминал все то, что он говорил, когда мы еще были братьями-сибами, думал, что может сейчас он скажет мне все, но едва обошел кресло со спины, как замер не в силах сказать что-то самому.

Пилот умирал. Изо рта текла кровь. Все тело было прошито осколками стекла, вонзившимися в кожу, словно стрелы. Пилот дышал. Грудь время от времени поднималась, жадно проглатывая воздух. Я подошел ближе, снял защитный шлем, закрывавший лицо и увидел ее. Пшеничные волосы скомкались под шлемом и небрежно лежали на ее лице. Прекрасные глаза смотрели на меня и маленькие капельки слез то и дело стекали по щекам, падая на окровавленную грудь.

— Я сразу узнала тебя. С первой секунды, как ты показался на поле боя, — из последних сил говорила Света.

— Ты не выстрелила.

— Не смогла… Я же говорила тебе об этом еще в том бараке. Не выстрелила на Аттестации, не смогла сделать этого и сейчас.

— Но… почему ты здесь? Как?

Она улыбнулась. Слезы перестали течь. Еще несколько раз она вдохнула теплый воздух и навсегда замолчала, а я стоял, как истукан и смотрел на нее, не понимая, что все на это закончилось. В наушниках опять появился голос хана. Он вызывал меня, требовал выйти на связь и доложить обстановку. Я подошел к панели, вытащил одну запасную автономную батарею с блоком связи, настроился на частоту Кланового звена, после чего получил возможность поговорить с ханом.

— Да, черт возьми! Эти мрази еще узнают, что такое сила Волков!

Он радовался и это сложно было скрыть. Потом последовала благодарность, еще какие-то слова, поздравления. Я держал приемник у уха, но продолжал смотреть на нее. Она была прекрасна. Воплощение всего прекрасного, что было в моей матери сошлось и в ней. И вот сейчас она мертва. Мертва благодаря мне. Я положил трубку. Подошел к ней, не зная, что хочу сделать, встал напротив и… заплакал. Впервые за долгое время я не смог сдержать себя от этого. Боль от слез отозвалась болью в груди, в руке, во всем теле. Что-то закололо в самом сердце. Рука автоматически припала к грудной клетке, в глазах потемнело и тело стало клониться в низ.

* * *

Офицер выслушал меня и только потом закурил. Допрос утомил его. На часах была ночь, стрелка медленно, почти нехотя ползла к своей финишной прямой, где вскоре должна была обозначить начало нового дня.

Саркаститовые высоты в это время почти полностью были сокрыты тьмой. Иногда, если воспользоваться специальным прибором, можно было увидеть очертания острых пиков самых высоких из них, но они находились так далеко от тюрьмы, что все разглядеть не представлялось возможным, отчего я перестал смотреть на них и закрыл глаза, дав себе немного времени для отдыха.

— Он отпустил тебя? — спросил офицер, перелистывая страницу старого протокола.

— Да. Как и обещал, на первой же верфи я сошел на «берег» и был полностью предоставлен себе.

— Что ты почувствовал в этот момент?

Я с секунду помолчал.

— Сложно сказать. К свободе как таковой я вообще никогда не был приучен. Не привык жить так, как будто ничего и не было. С чистого листа, когда за спиной сотни боев, сражений, половина жизни давно осталась позади, и тут ты один. Нет друзей, нет знакомых. Никого, кто мог бы помочь или хотя бы подсказать как жить дальше.

— Чем ты занимался следующие несколько недель, месяцев?

— Попытался устроиться на работу, но это было не по мне. Меня разворачивали у двери, едва я только пересекал порог кабинета. Потом скитания, работа грузчиком у местного барыги в техническом доке, где два месяца приходилось питаться просроченными мальтерианскими консервами из проваренных конечностей планетарных собак. Вечером же, когда полиция оставляла это место, я дрался за деньги. Мне хотелось убраться оттуда как можно скорее и кулаки помогли мне в этом деле. Однажды после кулачной схватки, меня арестовала полиция, вроде как за работу без должным образом оформленных документов, но к тому времени я уже знал кому и когда перешел дорогу, поэтому не удивился. Меня отправили за решетку на полгода, заперли в одной клетке с парнем по имени Джек, у которого вместо левого глаза был светящийся протез, которым тот мог видеть в темноте. Мы подружились. Он оказался славным мужичком, хотя и ненавидел всех живущих в Галактике людей. Мы подолгу разговаривали, иногда проводили за разговорами целые ночи, а после ложились спать за час до подъема. Я хотел его выкупить после своего освобождения, но парень был на особом счету у администрации тюрьмы из-за четырех попыток побега, еще болел какой-то дрянью, буквально высасывавшей из него все соки. К концу моего заключения он умер. От него остался скелет обтянутый кожей и этот чертов светящийся глаз. Не знаю, что потом с ним случилось, но тело его вынесли в тот же день, а меня перевели в отдельную камеру, где я проторчал до конца срока.

Офицер внес все в базу данных.

— Ты больше не возвращался к наемничеству?

— К тому, какое оно было у Султана — нет. Иногда я брался за охрану границ, соглашался на патрулирование самых опасных участков, отбивая почти ежедневные вылазки контрабандистов, заслужил кое-какое уважение среди бывалых вояк, мне даже дали скидку в местном баре. Это был совершенно иной опыт. Достаточно интересный и важный, поскольку мне приходилось жить и работать рядом с теми, кого я должен был презирать всем своим сердцем. Но как оказалось они мало чем отличались от меня внешне. Такие же чумазые, грязные после боя, с уставшими от всего глазами и желанием поскорее набить горло водкой, чтобы забыть о прошедшем дне до следующего рассвета. Прожив среди них, я понял, что очень долго ошибался, моя голова была забита чепухой, бредом о классовом превосходстве одних над другими, что гены, эти невидимые переплетенные нити дают тебе привилегии. Это все дерьмо. Они ничуть не хуже нас. Они почти такие же, просто другие. Те же руки, то же туловище. Может они слегка слабее и не так быстро мыслят, но они вместе. Они не оттолкнули никого, кто пришел к ним за помощью и ночлегом.

Офицер поднял взгляд на меня.

— Ты до сих пор держишь зло на Клан.

Я не стал отпираться.

— Конечно. Я считаю, что трибунал ошибся. Он не понял меня, мой поступок. Я отстаивал свою честь вернорожденного, ведь тогда это для меня было святым.

— А сейчас?

— Много воды утекло с той поры. Я многое переосмыслил, многое увидел, со многим общался. Я знаю, что ошибался если не во всем, то в очень многом. Все эти сказки, бредни о высшем и великом пути, где каждый найдет достойную награду своей жертве. Глупость. Мы оставляли за собой горы трупов и обуглившихся осколков, а взамен не получали ничего. Путь растянулся на многие годы, кто-то ушел раньше времени, кому-то удалось продержаться чуть дольше, но какой результат? Правильно — никакого. Мы просто убивали, прикрываясь высокими ценностями, а ведь кровь от этого не становится менее красной. Она все такая же алая и горячая, а трупы коченеют очень долго, если в момент детонации их просто не разрывает на части. Ты бы видел их глаза, эти искаженные лица, будто высеченные из камня. Глаза! Открытые и налитые кровью. Что может быть страшнее чем это? Не знаю. Это чертовщина, брат-сиб. Я понял это слишком поздно. Во мне давно зрел план отойти от этого, попытаться найти себя в чем-то более мирном, созидательном, но руки мои были созданы и обучены только одному — убивать. Знаешь, как страшно осознавать это, что ты просто ничего другого не можешь? Не умеешь. Не способен научиться.

Офицер остался неподвижен.

— Я не думал над этим никогда.

— Подумай.

Он отвел взгляд.

— Ничего не обещаю. Много работы.

— Нам врут. Постоянно заливают уши дерьмом, а мы только радуемся, потому что не можем выслушать другую сторону. Вольняги — это звучит так презрительно, что хочется блевать, а ведь в них ничего такого нет. Они вольные! А мы? Мы продукт. Растение, выращенное под строгим наблюдением таких же растений. Мы цепные псы. Нам командуют — мы выполняем. Мы возвращаемся живыми и тут же получаем кость в знак благодарности и быть может самку, которая даст продолжение рода.

— Ты говоришь глупости, старик.

— Нет, — я качал головой, — никаких глупостей. Правда! Посмотри мне в лицо. Что ты видишь на нем, кроме изрезанной кожи и шрамов, оставленных врачом-наркоманом, а?

— Ничего.

— В этом-то вся и проблема — я перестал быть человеком, а ведь лицо и глаза — это то единственное, что делает нас таковыми. Султан не был человеком и его глаза были тому подтверждение. Ни голос, менявшийся всякий раз при помощи встроенной программы, ни кожа, давно побледневшая до омертвения. Глаза! Они сверкали искусственным блеском, делая его чуждым к любому состраданию, ведь существо потерявшая это, навсегда перестает быть человеком. Он мне так и сказал перед самым уходом, что я никогда его не пойму, а он не поймет меня, ведь между нами временная пропасть глубиной в несколько десятков лет и целая эпоха, в которой когда-то жил мой отец… наш отец.

Офицер устало потрепал шевелюру. Затем встал из-за стола, закрыл свободной от сигареты рукой портативный компьютер и подошел к черному окну. На горизонте начинали появляться первые блики поднимавшегося солнца.

— Отец давно умер.

— Но мы его продолжение.

Он согласился.

— Тогда почему мы такие разные? Евгеническая программа должна была сделать нас едиными во всем. Копиями. А получилось именно так.

Я пожал плечами, чувствуя как все сильнее начинало болеть в запястьях, скованных тяжелыми наручниками.

— Наверное, это лишний раз дает понять, что природа, как бы мы не пытались ее обуздать, все равно найдет способ разнообразить даже таких идентичных с точки зрения евгеники существ.

— Знаешь, — офицер выпустил струйку дыма в стекло. — Мне кажется я начинаю понимать, что с тобой произошло. Это называется разочарование.

— В какой-то степени.

— На тебя очень сильно повлияло общество вольняг. Этот как зараза.

Я рассмеялся.

— Это не болезнь, которую можно подхватить зимним утром, это нечто большее.

— И что же?

— Осознание. Мы просто дураки. Мы сражаемся и умираем за великое нечто, не понимая, что уничтожая не создаем ничего, кроме хаоса. Я понял это задолго до бойни на Док-13, но она стала последней каплей.

— Тебе нужно немного отдохнуть, — сказал офицер, вытягивая из сигареты последнее. — Я почти закончил, да и солнце начинает подниматься, наверное, будем потихоньку закругляться.

— Оно здесь прекрасно. Впрочем, как и в тот раз, когда я впервые его увидел. Жаль, что Света не может полюбоваться этим.

Тут он снова посмотрел на меня.

— Странно, что она не дала о себе знать перед боем. Ты ведь не знал о ней, правда?

— Я был до последнего уверен, что это Виктор.

— А если бы узнал, как поступил бы в тот момент?

Я замолчал и предпочел не отвечать.

— Мое время прошло, ведь так?

— Увы, — ответил он с прискорбием. — Они ждут.

Он подошел к столу, взял несколько документов и зашагал ко мне, потом вызвал охрану — двое солдат вошли в кабинет и подняли меня за руки.

— Пошли, — сказал офицер, — тебе есть на что глянуть.

Мы направились по уже знакомому маршруту вниз, прямиком на самое дно, где размещались камеры заключенных. Слышались крики, вопли, стоны умирающих и тех, кто еще пытался выжить в этом проклятом месте, держась за остатки рассудка, сопротивляясь неизбежному безумию.

Смерть.

Смерть.

Смерть.

Они опять разбушевались. Безумцы почуяли жертву, готовясь отведать свежей крови. Мы шли медленно, заглядывая в каждую камеру. Через маленькую щель бронированной двери мало что можно было разглядеть, но иногда оттуда доносились звуки: кто-то отворачивался посмотреть на конвой, кто-то просто лежал неподвижно, не обращая внимания на людей, а кто-то, у кого сгинули во тьме тюремной камеры последние остатки человечности, бросался на двери, ударяя голыми кулаками и крича во все горло.

— Отпусти! Отпусти меня!

Вскоре конвой остановился у самой ямы. Опять драка, опять кто-то из двух окажется побежден и участи его нельзя будет позавидовать. Удар. За ним следующий. Кулаки врезались в побледневшую плоть, оставляя на ней заметные алые следы. Кровь сплевывалась, части отколотых и раздробленных зубов вывались на землю, а бой все продолжался. Вот один из них упал, ноги подкосились в самый опасный момент и теперь ему было не суждено подняться. Двери распахнулись, толпа разъяренных безумцев накинулась на него и брызги крови начали лететь в разные стороны.

— Мне жаль, старик, — начал офицер, — но следующий ты.

Меня отвели в отдельную камеру, находившуюся в самом низу и упиравшуюся смежной каменной стеной прямо в арену. Здесь все начиналось и все должно было закончиться. На полу лежали ошметки старой одежды, куски проржавевшей колючей проволоки, которой приговоренные к смерти обматывали руки и несколько окровавленных бинтов, тянувшихся по полу до самой стены. На них были нацарапаны имена. Много имен. На самых разных языках и наречиях. Длинные и короткие, выдолбленные каким-то невообразимым образом и просто нанесенные кровью, почерневшей от времени и влаги, но все еще отчетливо читавшиеся невооруженным взглядом.

У меня было время. Совсем немного: около двадцати минут, прежде чем останки поверженного несколькими минутами ранее заключенного уберут с арены до следующего боя. И мне ничего не оставалось как провести остатки жизни в полной тишине. Я не стал готовиться, просто сел напротив выхода и ждал, когда железные двери, как на Эль-Данго, распахнуться и я в последний раз дам бой, результат которого был известен с самого начала.

Послышались шаги. Время подходило к своему завершению. Группа солдат прошла вдоль стен тюремной камеры, открыла дверь и встала на выходе, ожидая моих действий.

— Не томи, — сказал один из них, держа автомат в рука. — Все уже заждались.

Я встал, сделал несколько шагов и вылез из камеры, попав сразу под луч прожекторов, бивших откуда-то сверху. Крики взрывом пронеслись по камерам. Все как на Эль-Данго.

— Заключенный номер 2024664. Наемник. Убийца. Дезертир. Причастный к многочисленным преступлениям на территориях Клана Волка и других секторах за Пределом, в том числе: грабежи, налеты, вымогательства, заказные убийства и участие в незаконных военных операциях.

Приговор зачитывали не долго.

Герой — кричали безумцы в клетках, а я молча шел к центру, пытаясь найти взглядом своего противника.

Герой — кричали они еще сильнее и вскоре противник появился передо мной. Высокий, сильный. Да, результат был очевиден, но разве не так все было на Эль-Данго? Разве не так я думал, когда держал оборону на заставе Мангуст? Нет. Ничего не предрешено. Стоило попытаться. Стоило драться, как в последний раз и победить, ведь иначе просто не могло быть.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg