«Синяя лихорадка»

Синяя лихорадка (fb2) - Синяя лихорадка 1278K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Александр Сороковик

Александр Сороковик Синяя лихорадка

Синяя лихорадка

– Капитан, удача! Это просто невероятно! Только что получили обработанные данные бортового компьютера – атмосфера, близкая к земной, разве что кислорода поменьше да инертные газы другие. Зато гравитация – 0,85 G, будет легче двигаться, – старший помощник сиял, как новая золотая монета, – сейчас принесут официальный доклад, я просто поспешил сообщить вам радостную новость приватно, так сказать.

– А растения, животные? Следы разумной жизни? – лицо Капитана не выражало никаких эмоций.

– На планете следов разумной жизни не обнаружено. Ни построек, ни обработанных полей, ни дорог и так далее. Только вот, есть там одна странность – небольшой горный массив, откуда исходит какое-то непонятное излучение. Наши учёные утверждают, что оно совершенно безвредно, но природу его определить не могут.

– Безвредно, говорите? – Капитан досадливо передёрнул плечами. – Ну, так и очень хорошо, что безвредно. Что ещё?

– Растения и животные напоминают земных, но мы подробно их ещё не исследовали, да и неважно всё это!

– Конечно, неважно. У нас есть все нужные эмбрионы. Ну, что же, будем садиться! – Капитан помолчал, потом, словно нехотя продолжил: – Я очень надеюсь, что там всё-таки не окажется разумной жизни.

– Я тоже, – вздохнул старший помощник, – но у нас нет другого выхода – все ресурсы исчерпаны: горючее, вода, продукты, энергия для анабиоза. Мы просто не дотянем до следующей звёздной системы, тем более, никому неизвестно, что нас там ждёт.

* * *

– … И что теперь? Мы должны убраться отсюда в двадцать четыре часа? Иначе нас всех разложат на атомы?

– Ну, зачем так мрачно? – Капитан усмехнулся, – Эти ребята отнеслись к нам вполне доброжелательно. Они давно уже не зависят от своих тел, практически стали кем-то вроде духов. Но принимать могут любой облик. Вернее, не они сами, а слуги-андроиды, неотличимые от людей. Например, их главный беседовал со мной в облике английского лорда 19-го века – просто вроде как вселялся духом в этого андроида.

– А откуда он узнал, как эти лорды выглядели?

– Они не только это знают. Наш бортовой компьютер они читают, как открытую книгу, так я понял. В общем, они не возражают против нашего присутствия на их планете, но с одним условием: не превращать её в промышленный концлагерь, как это случилось с Землёй. А я думаю, что мы тоже не очень хотим этого, тут наши желания совпадают.

– Но мы же не можем полностью отказаться от современных технологий! А вдруг нас найдут разведчики Космической Лиги?

– Даже если они нас найдут, мы не выстоим против них, хотя и будем сражаться. И кто знает, может, как раз эти ребята нам и помогут?

* * *

– Сэр, планета уже в зоне досягаемости локаторов. Скоро сможем выйти на орбиту.

– Отлично, лейтенант! – Полковник Хопкинс довольно сощурился, глядя на адъютанта, – Что показали спутники разведки?

– Спутники разведки были запущены неделю назад, сэр. Из их сообщений следует, что на планете существует довольно развитая колония, население – около трёх миллионов, в основном занимаются сельским хозяйством. Очевидно, одни из тех, кто сбежал с Земли сразу после создания Космической Лиги. Крупных городов нет, только столица, и то, по нашим меркам – это не город вообще. Очевидно, самое мощное оружие аборигенов – тяжёлые пулемёты, которые они держат на случай нападения хищников, сэр.

– Ну, что ж, лейтенант, действуйте согласно Уставу!

– Есть, сэр! – адъютант лихо козырнул и, развернувшись, вышел.

* * *

– Господин полковник, вот мы составили обращение к правительству этой м-м… планеты.

– А! Ультиматум?

– Простите, сэр, но согласно Уставу, это называется «Обращение». Вы прочитаете? – лейтенант протянул полковнику отпечатанный на принтере листок.

– Хм… Да. Знаю я все эти «Обращения»! – он пробежал глазами текст, – Великая честь, борьба за свободу и демократию, долг каждого правительства Космической Лиги, защита прав человека во Вселенной. В общем, готовьтесь, ребята, к набору рекрутов-новобранцев и строительству военной базы, так? Если перевести ваше дипломатическое словоблудие на простой солдатский язык, то и получится ультиматум! – Хопкинс довольно хохотнул. – Отправляйте и начинайте готовить десант.

– Но, сэр… – лейтенант замялся, – по Уставу мы должны ждать ответа трое суток, и только в том случае, если местное правительство откажет нам в содействии, или промолчит…

– А вы что думаете, они пригласят нас добровольно? И даже, если пригласят, десант всегда должен быть наготове! Выполняйте!

– Есть, сэр!

* * *

– Что будем делать? Дружно подниматься с пулемётами наперевес против тяжёлого крейсера с бластерами дальнего боя?

– Можно дать им приземлиться, а потом захватить врасплох и перебить по одному!

– Пусть наши девчонки завлекают и поят их, а потом мы с ними быстро управимся!

– Наденем их форму, проникнем на крейсер и захватим его!

Молодёжь горячилась, высказывая подобные авантюрные планы, обсуждая и тут же отвергая их. Когда шумная дискуссия стала постепенно стихать, поднялся седой старик, один из членов Совета и, подняв руку, потребовал тишины.

– Друзья мои, – начал он свою речь, – вы много и правильно говорили. Мы не сможем бороться с военным крейсером Космической лиги на равных. Они приземлятся, даже если мы не ответим на их ультиматум. Если мы не подпишем с ними договор на строительство баз, они всё равно построят их. Если наши юноши не захотят пойти добровольцами в Космический десант, они заставят их силой, или перебьют. Если девушки не захотят дарить им свою любовь, они насильно возьмут её. Мы не сможем противопоставить захватчикам силу, но можем победить их хитростью. Отправляйте командиру крейсера наше радушное приглашение приземляться, а мы тем временем подготовимся к встрече. В чём-то наши молодые друзья правы: мы будем завлекать их, поить первосортным виски, девчонки будут им улыбаться, местная деревенщина охотно записываться в десантники. Мы усыпим их бдительность, а потом…

– А потом перебьём и захватим корабль! – глаза юноши горели боевым задором.

– А ты пробовал когда-нибудь убить беспомощного и беззащитного человека, пусть даже врага? – спокойно спросил старик. Юноша смутился и опустил взгляд, – И кроме того, нельзя просто уничтожить их, даже, если нам представится такая возможность – вместо них прилетят другие, и их будет ещё больше! Мы должны сделать так, чтобы они сами покинули нас и не захотели вернуться!

– Но как это сделать?

– Вот, ещё давно я нашёл в нашей библиотеке одну занятную книжицу, там рассказывается, как туземцы на долгое время сохранили независимость своего острова, пугая колонизаторов страшной заразной болезнью. Я попросил нашего архивариуса сделать копии этой книжицы, чтобы все прочитали её. А ещё, мы изготовим для наших друзей с крейсера книгу о том, как много лет назад наша колония чуть не вымерла от страшной болезни, которая ушла, но может дремать в скрытом виде до сих пор. У нас ещё есть два-три дня, этого хватит, чтобы подготовиться. Кстати, я консультировался с местными, так сказать. Они тоже не в восторге от предстоящего визита, и будут помогать нам в реализации нашего плана.

– А чем они могут помочь?

– Ну, как тебе получше пояснить? Ведь для этого спектакля нужно много весёлых девиц и туповатых деревенских парней, а где мы их возьмём? Нашего далёкого предка они встречали в виде английского лорда, а для этих… гостей мы попросим их принять немного другие обличья.

* * *

…Сообщение от местного правительства поступило за три часа до истечения срока ультиматума. В обширном послании сообщалось, что правительство с радостью ждёт гостей с далёкой Родины-Земли, среди местных юношей наблюдается небывалый подъём и желание записаться добровольцами, а несколько территорий оспаривают честь постройки у себя первой военной базы.

Задержку ответа они объяснили тем, что как такового центрального правительства у них нет, и они долго думали, кто может взять на себя такую ответственность, потом собирали этих людей в столице – принимать решение. Да и запустить древний радиопередатчик тоже удалось не сразу.

Всё понятно. Маленькая колония выбрала меньшее из двух зол. Лучше пусть построят базу, завербуют несколько сотен юношей, но не тронут остальных жителей. Сопротивляться военному крейсеру силами необученных новобранцев с допотопными пулемётами равнялось самоубийству.

В конце послания аборигены запрашивали, привиты ли члены экипажа от синей лихорадки. Корабельный доктор, тощий очкастый Сэм Келлер, ничего об этой болезни не знал, но повода для тревоги не видел: у парней есть Универсальная Прививка, ограждающая от любых вирусов. Вновь завербованных тоже привьют, а до безопасности остальных им дела нет.

– Ну, что ж, может оно и к лучшему! – сказал сам себе полковник, оставшись в одиночестве. – За каждого новобранца платят хорошие деньги, за договор о военной базе – тем более. Трофеи в этой дыре, в случае захвата – ничтожны, а здесь получается реальный куш. Конечно, парни будут недовольны, что им не дали размяться… – Полковник задумчиво повертел в руках стопку виски, которую собирался выпить перед сном, – но, с другой стороны, кто им помешает вовсю оторваться в увольнении с местными девчонками? Не эти же тюфяки-аборигены!

Хопкинс довольно крякнул, опрокидывая в рот свой «ночной колпак», и вскоре быстро уснул, безмятежно улыбаясь.

* * *

… Вначале десантники были недовольны. Вместо большого города с множеством весёлых, шумных ресторанов, они попали в небольшой городишко с несколькими цивилизованными улицами и двумя-тремя забегаловками. Но вскоре недовольство исчезло. Местное виски было весьма неплохим, продавали его по смехотворной цене и в любых количествах. Обычно эти забегаловки пустовали, но стоило появиться десантникам, как подходили местные ребята, угощали виски, с уважением разглядывали военную форму, слушали, раскрыв рот, армейские байки, и не обижались на грубоватые шутки солдат.

Через полчаса обязательно появлялись девчонки – смазливые, весёлые, не гордые – словно на одно лицо. Они заливисто хохотали, садились десантникам на колени и не торопились убирать со своих бёдер их горячие, истосковавшиеся по женскому телу, руки.

Аборигены при этом подхихикивали, пили вместе с парнями, но никогда не пытались вступить в спор за девиц. А те, не обращая на своих никакого внимания, охотно шли с десантниками в маленькие комнатки, где дарили им любовь, ничего не требуя взамен.

На вербовочные пункты стояла очередь местных парней – одинаково неуклюжих, по-крестьянски неторопливых и неповоротливых. Их регистрировали, давали подписать контракт на десять лет, вручали «Памятку защитника Демократии» и отпускали по домам до старта, назначенного на конец месяца. Полковник Хопкинс мудро рассудил, что при таком энтузиазме завербованные никуда не денутся, а положенные им пайки можно сэкономить и сбыть потом за полцены в ближайшем космопорту.

Договора о строительстве двух новых военных баз в разных концах обитаемых земель на этой планете были подписаны с правительством буквально на днях. Полковник отправил рапорт командующему, получил от него благодарность и тонкий намёк на генеральские звёздочки. На радостях в этот вечер будущий генерал-майор Хопкинс не ограничился одним «ночным колпаком», а выдул больше полбутылки виски.

* * *

Эта троица приходила сюда не впервые. Вначале здесь появился капрал Джо Уиттер – высокий, худой, молчаливый. Затем рядовой Стив Биркин – широкоплечий коренастый балагур. Последним к их компании присоединился лейтенант Хью Джадсон – невысокий шатен с грустными глазами. Они не любили наливаться дешёвым виски и наслаждаться доступными девицами, похожими на резиновых кукол.

Им нравилось сидеть на веранде небольшой загородной харчевни, выпивать немного, но хорошего виски, пробовать необычные блюда, которые здесь подавали и беседовать с местными парнями, непохожими на тех, что заполняли столичные забегаловки: трусливых, туповатых и неотличимых друг от друга.

Начальство спокойно отпускало людей в увольнения: никаких конфликтов с местными не возникало, так что пускай ребята расслабляются. Потом начнётся служба, дежурства, боевые вылеты, военные операции на других планетах, не таких сговорчивых, как эта. Поэтому сдружившаяся тройка проводила здесь так много времени.

Вскоре к их столику, помимо парней, стали подсаживаться девушки. Они тоже разительно отличались от одинаковых стандартно-модельных блондинок из городских ресторанов. Среди них встречались высокие, миниатюрные, рыженькие, темноволосые, озорные, задумчивые – разные. Впрочем, было у них и нечто общее: несмотря на открытость и лёгкость в общении, никому бы и в голову не пришло попробовать положить руку им на бедро, или посадить к себе на колени.

Ухаживание за девушками было деликатным и ненавязчивым, на уровне взглядов, улыбок и лёгких, почти незаметных прикосновений. В местной колонии царил здоровый дух патриархальной деревенской жизни: никто не напивался, не буянил, не выяснял отношения. Парни, чтоб дать выход молодой силе, которую не могла истощить ежедневная работа, устраивали соревнования по футболу, борьбе, плаванию.

Тройка десантников охотно принимала участие в этих забавах и вскоре к ним стали относиться, как к своим: принимали в общие разговоры, могли отвесить дружеского тумака, не ревновали девушек, кокетничавших с чужаками.

В этот день они впервые заговорили о том, что давно волновало каждого, но не говорилось вслух. Но послезавтра – старт, и сегодня было чуть больше выпито виски, чуть более волшебной казалась погода, чуть более ласковыми взгляды девушек, с которыми ребята успели подружиться. Через дорогу от харчевни начинались поля с колосившейся пшеницей, сады наливались местными плодами, похожими на яблоки, вдали мычали безрогие здешние коровы. За столом сидела не только молодёжь, но и более взрослые мужчины, даже несколько стариков.

– Ну, что, друзья, – спросил один из них, высокий, с морщинистым лицом и пронзительными голубыми глазами, – послезавтра – в полёт? Надоело, наверное, тут дурака валять?

– Нет-нет! – пылко воскликнул Стив, – Вовсе не надоело, мы бы ещё здесь остались, – при этом он невольно посмотрел на маленькую темноволосую девушку, смущённо при этом улыбнувшуюся.

– Ну, так что за вопрос? – старик смотрел на парня строго, без улыбки, – Подайте рапорт, чтоб вас перевели в охрану базы, которую начнут строить в следующем году, вот и будете здесь! Как раз на этом месте пройдёт её граница.

– А как же всё это? – Джо Уиттер повёл рукой в сторону полей и садов, невысоких домиков.

– А это всё снесут, – спокойно сказал старик, – построят казармы, полигон, завезут концентраты. Ну, ты же лучше меня это знаешь. Идёт война за Демократию, и в этой войне сантиментам нет места!

– Я не хочу больше воевать за Демократию! – вдруг выпалил Стив, – Нас всегда убеждали, что лучше, чем Демократия, ничего нет, поэтому мы и должны нести её другим народам. Но я не хочу, чтобы здесь построили военную базу, уничтожили поля и…

– … и определили местных ребят, твоих друзей, в казармы, а девчонку, которая тебе нравится – в солдатский бордель? – закончил старик.

Десантник только кивнул. Старик внимательно посмотрел на него и спокойно сказал:

– Ты знаешь, парень, нам ведь этого тоже совсем не хочется!

* * *

– Как идёт подготовка к старту?

– Отлично, сэр! Новобранцы в полном составе поднялись на борт и разместились в отсеках.

– Какая у них обстановка? Настроение?

– Прекрасно, сэр! Парни довольны, хотят немедленно лететь воевать!

– Хм-м… Довольно странно, вам не кажется? Нечасто встречается подобный энтузиазм, верно? Обычно приходится применять угрозы, наказания. Почему такое, лейтенант? – полковник смотрел исподлобья, постукивая пальцами по столу.

– Я думаю, сэр, из-за скуки. Это же очень скучная планета. Что они видели в жизни? Работа в поле, патриархальные нравы, никакого разнообразия. А тут – возможность повидать мир, проявить себя, заработать денег… – у адъютанта не было никаких сомнений.

– Ладно, как бы там ни было, мы здесь отлично поработали. Из увольнений все вернулись?

– Почти все, сэр, ещё четверо вернутся завтра.

– Отлично, тогда послезавтра – старт! Да, и передайте доктору мой приказ: как можно скорее сделать всем этим новобранцам Универсальную Прививку.

– Есть, сэр! Разрешите идти? – адъютант лихо щёлкнул каблуками.

– Да-да, идите! – задумчиво пробурчал полковник.

* * *

… Доктор ворвался в каюту Хопкинса без стука и сразу заявил дрожащим голосом:

– Сэр, в пятом кубрике у новобранцев четыре трупа!

– Что? – полковник сразу забыл о нарушении доктором дисциплины. – Что там произошло? Драка?

– Не знаю, сэр! Я сразу побежал к вам…

– Выясните и доложите, чёрт вас возьми! – кулак полковника ударил по столу.

Не успел доктор Келлер вылететь из каюты, как в дверь постучали, и вошедший офицер доложил о трёх мертвецах во втором кубрике. Полковник бросился к экранам видеонаблюдения. Сразу на нескольких из них он увидел скорченные тела новобранцев с застывшими гримасами боли на лицах. Одни лежали на своих койках, другие на полу. Один парень выполз в коридор и лежал у входа. Полковника бросило в холодный пот.

– Что здесь происходит? – вымолвил он непослушными губами.

– Сэр, я боюсь, что это… простите, но похоже на эту самую… – доктор замялся, – синюю лихорадку.

– Почему же вы не сделали им Универсальную Прививку, идиот?!

– Я не успел, сэр! Как только получил ваш приказ, сразу пошёл в пятый кубрик, он ближе всего, а там они уже лежат…

– Но почему… почему, – полковник Хопкинс в ярости сломал карандаш, попавшийся под руку, – почему они заболели? Ведь этот придурок, бургомистр, или как его… он же говорил, что случаев синей лихорадки не было уже больше ста лет!

– Наверное, сэр, потому, что вирус этой лихорадки есть на корабле, у наших парней. Он не мог активизироваться под действием Универсальной Прививки, но перекинулся на незащищённых ею туземцев…

– Значит, для нас она не опасна? – перебил его полковник.

– Как сказать, сэр. Пока трупы не начали разлагаться – не опасна. Но через два-три часа тела начнут синеть, резко ускорится процесс гниения и вирус перейдёт в активную стадию. Тогда, боюсь, даже Универсальная Прививка не поможет… Конечно, возможно, что выживет часть экипажа с природным иммунитетом, именно так и выжила их цивилизация много лет назад, я читал об этом в их библиотеке…

– Что нам нужно делать? – резко прервал разглагольствования Келлера полковник.

– Как можно быстрее избавиться от тел! Лучше всего – выжечь всё огнемётами, все помещения, где были новобранцы! Эта зараза не переносит высокой температуры. К счастью, их кубрики располагаются в стороне от остальных служб корабля…

– Огнемётному взводу готовность номер один! – полковник Хопкинс проявил недюженную быстроту реакции, – Мы стартуем немедленно. Лейтенант Дестер! Сразу после работы огнемётчиков, задраить все люки, ведущие в отсек новобранцев! Залить все щели свинцом, забетонировать и заминировать! Никому не подходить к ним ближе, чем на сто футов!

– Простите, сэр, но там на планете, четверо наших парней, они в увольнении, мы же не можем…

– Можем, Дестер, ещё как можем! Подготовьте приказ: тем четверым – все надлежащие почести. Письма родственникам, награды, пособия – всё, что положено героям, погибшим смертью храбрых в борьбе за Галактическую Демократию. Планету внести во Всегалактический Чёрный Список, чтоб сюда никто не совался. Конечно, лучше всего было бы взорвать её к чертям с помощью аннигиляционной бомбы, но у нас таких бомб нет, а Космическая Лига удавится, но не выделит на это средства. Так что пусть они сами дохнут там от своей синей лихорадки! А мы отправляемся на карантин, – он вздохнул, вспомнив несостоявшиеся генеральские звёздочки, и добавил:

– Это война, джентльмены!

* * *

Маленькая темноволосая девушка, никого не стесняясь, повисла на шее у рядового Биркина, который прижимал её к себе и что-то ласково говорил вполголоса.

У рыженькой хохотушки и капрала Джо Уиттера всё ещё только начиналось, поэтому они ограничивались радостными взглядами и улыбками.

Крейсер давно растаял в небе, оставив после себя только круг выжженной земли.

– Ну, ты понял, наконец, почему я так тащил тебя за собой в это увольнение? – воскликнул Джо, обнимая своего всё ещё не понимающего товарища. – Не мог же я оставить друга в этом болоте!

– Но у меня там… Постойте, я же копил деньги, хотел после службы купить домик, жениться… Мои накопления, больше десяти тысяч…

Старик взял его за плечо, повернул в сторону колосящихся полей, цветущих садов, аккуратных домиков и смеющихся девушек:

– Вот они, твои накопления! Здесь не тысячи, здесь миллионы, миллиарды… Я думаю, парень, что тебе крупно повезло!

Июнь – июль 2014

Записки Исполнителя

Действие рассказа происходит в недалёком будущем, в вымышленной стране. Автор настоятельно просит не проводит никаких исторических параллелей и сравнений.

10 октября 28 г. э. н. д. (Эры Новой Демократии).

Хорошо, что вчера послушал свою и пошёл на день рождения к её подруге, хоть никакого настроения не было. Благо, на подарок не пришлось тратиться – вспомнили про ароматический светильник, подаренный нам в прошлом году.

Посидели, выпили, поговорили, познакомились с подругиным сожителем – упакован мужик нормально, видно, что не бедствует. Пока дамы на кухне о своём трещали, мы с ним в комнате водочкой баловались, под бутерброды с сырокопчёной колбаской (живут же люди!). Ну, слово за слово, я и рассказал ему, что третий месяц без работы, на старой сократили, а новую найти не могу.

Диплом мой никому не нужен, блатные места – только по хорошему знакомству, всё, что могут предложть – неквалифицированный труд за полторы-две тысячи монет в месяц, а коммуналка одна около двух тысяч! В газете тоже ничего хорошего, сплошные агентства, где нужно заплатить кучу денег, чтоб получить телефон работодателя. А когда звонишь туда – этой вакансии давно нет, или условия совсем не те! В армию записаться, контрактником? Страшно. Там убить могут.

Мужик посочувствовал с улыбкой, потом мы ещё выпили, и пошёл разговор о политике, о врагах демократии. Тут он как-то вскользь спрашивает, а мог бы я сам лично уничтожить этого врага, мешающего нам хорошо жить?

А я уже хорошо поддатый был, говорю, как думаю – убил бы, и рука не дрогнула! Особенно, если после этого хорошую работу найду. Он усмехнулся как-то особенно, взял клочок бумаги и написал телефон и своё имя. Позвонишь, говорит, завтра, сошлёшься на меня, я там работаю. Если подойдёшь, будешь хорошо зарабатывать!

11 октября 28 г.

Позвонил по этому телефону ближе к обеду, когда голова немного прошла. Ответила девушка, очевидно секретарь. Записала меня на собеседование на завтра, на десять часов. Посмотрел я по карте, что это за адрес – ничего не понятно, офисный центр и всё. Ладно, поеду, так и так терять нечего.

13 октября 28 г.

Я больше не безработный, я – Государственный Исполнитель! Надо же – официальное оформление, соцпакет. А зарплата… Даже не верится! Двести монет за один акт! Это около двух часов с подготовкой, исполнением и отчётом. Так что в день можно три-четыре раза отработать. Платят за каждый выполненный акт, причём платят сразу! Закончил дело и через час на карточке уже двести монет! Красота!

16 октября 28 г.

Завтра – мой первый акт! И, конечно, первая зарплата. Надо расслабиться, выспаться, как следует, но мне не до сна. Пока меня учили, да всё показывали, я переживал как-то абстрактно, а вот теперь вдруг стало страшно. Да, акт совсем несложный. Я даже не увижу того, кто сидит на стуле. Просто зайду в закрытую будку, возьмусь за рычаг и, когда загорится красная лампочка, опущу его вниз. Всё! Остальное сделает электрический ток.

Но ведь всё равно, как ни крути, а я должен убить человека! Пусть я не увижу его, до акта – живого, после акта – мёртвого, он не будет смотреть мне в глаза, кричать, умолять о пощаде… Нет, всё же это – ужасно! Может, отказаться? А дальше что? На эти двести монет можно в супермаркете накупить продуктов на пару дней. А потом будут ещё акты, ещё зарплаты.

И всего-то дел – опустить рычаг! А на стуле ведь не просто человек, это враг! Из-за которого я не мог найти работу и бедствовал! Этих врагов с каждым днём всё больше, их ловят, допрашивают, судят и приговаривают к актам. А такие, как я – помогают их уничтожать, а, значит, вносят свой вклад в дело Свободы и Демократии.

Ну, хватит истерить! Сейчас достану НЗ, приму сто грамм для успокоения нервов. Больше нельзя, а соточка – самое то будет. О, похорошело сразу! Всё, теперь – спать!

17 октября 28 г.

Ну, как говорится, с почином! Действительно, ничего страшного. Конечно, мандраж с утра был конкретный. Но взял себя в руки, собрался, сосредоточился. Вышел из дому пораньше, прошёлся пешком, развеялся. Прибыл на место вовремя, даже чуть раньше. Встретил меня старший смены, спросил, всё ли в порядке, готов ли я?

Затем усадил за стол, дал на подпись бумаги: инструктаж по технике безопасности, подписка о неразглашении, должностная инструкция. Ещё получил бланк отчёта о выполненной работе, его надо будет заполнить потом. Оказывается, нужно обязательно зафиксировать все данные: силу тока, напряжение, время начала и окончания, внести эти данные в отчёт.

Ну, надо, так надо. Пока шли со старшим к месту акта, опять начал нервничать, но попытался задавить мандраж мыслями о высокой зарплате, да о том, как кроме продуктов куплю бутылку хорошей водки, и напьюсь сегодня! А ещё успокаивала мысль, что там на стуле – враг. Пришли, завёл он меня в маленькую будочку без окон. На стене – рубильник, над ним красная лампочка. Крохотный столик для бумаг, приборы: амперметр, вольтметр, часы.

Всё произошло на редкость обыденно: через пару минут загорелась лампочка, я дёрнул рычаг. Никаких криков там, возни, грохота. Снял показания, записал. Появился старший, вывел меня наружу, привёл в какую-то комнату, сказал заполнять отчёт. Заполнил, подписал, он посмотрел, кивнул: «Порядок, сегодня можешь отдыхать». Всё оказалось проще, чем я думал.

17 декабря 28 г.

Прошло два месяца, как я работаю Исполнителем. С улыбкой вспоминаю первые дни – страхи, сомнения, опасения. Ничего особенного – работа, как работа. Получил задание, расписался, дёрнул рычаг, снял показания, сдал отчёт, и всё – беги к банкомату. Впрочем, я теперь сразу деньги не снимаю, пусть лежат. Продуктов закупили достаточно, с коммуналкой рассчитались, пора думать о более серьёзных покупках.

Сегодня наконец-то намекнул своей, кем я работаю. До этого ссылался на подписку о неразглашении, не хотел её пугать. Зря боялся! Она отнеслась к этому философски – работа денежная, я при этом жизнью не рискую, график свободный. Что ещё надо?

А я вдруг подумал: хорошо, что мне только рычагом дёргать, а вот раньше Исполнители сами и вешали, и головы рубили. Ужас! Вот этого я бы точно не смог! Это же как – в глаза смотреть, своими руками убивать… Нет-нет, у меня работа интеллигентная: рычаг вниз – двести монет на карточку. Ещё раз вниз – ещё двести! Главное – чётко все делать и бланки с отчётами заполнять без ошибок. Портачить нельзя, такую работу потерять – представить страшно!

20 декабря 28 г.

Сегодня вызвал меня начальник отдела. Я думал, накосячил где-то, ругать будет. А он наоборот, похвалил, сказал, что я стараюсь, не отлыниваю: вон, сколько уже актов провёл, и все без замечаний! Не пора ли более серьёзным делом заняться? Да и зарплату надо повышать, что такое двести монет, когда можно по триста за акт получать! Ну, я конечно, в стойку: что делать нужно? Оказалось – гильотина. Ну, вроде аналогично, тоже за рычаг себе дёргай, и все дела. Только тут не электричество, а нож. Я сначала согласился, с радостью даже, а когда меня старший повёл рабочее место показывать, да объяснять что к чему, струхнул я маленько.

Оказывается, тут в будочке не спрячешься: надо стоять возле гильотины, следить за подручными, чтобы правильно уложили этого… ну, клиента, что ли. Зафиксировать верхнюю колодку у него на шее, а потом уже дёрнуть рычаг прямо возле этой самой гильотины.

Нехорошо мне стало. Раньше-то как я работал? Клиента не видишь, всё происходит за стенкой, при этом никакой тебе крови, отрубленных голов и прочей мерзости. Я же говорил – интеллигентная работа. А здесь средневековье какое-то! И самое неприятное – клиента ведут к гильотине у тебя на глазах! А вдруг он истерику закатит, вырываться начнёт? Как ему тогда голову рубить? Я же не садист какой, просто работаю исполнителем, а тут такая нервотрёпка! И добавка – всего-то сто монет! Не хочу я, мне так хорошо было при электрическом стуле! Вот уж, верно – жадность фраера сгубила!

24 декабря 28 г.

Ночью почти не спал: мучили кошмары. Сегодня не выспался, пошёл на работу с больной головой. Нужно провести последний акт на электрическом стуле, а завтра, после обеда первое гильотинирование. Как хорошо, аккуратно, культурно было работать, привычно всё, и будочка уже, как родная: так нет, денег ему мало!

С досады зашёл в ближайший бар, заказал водки – а что, теперь могу себе позволить! Думаю, надо сегодня выпить, страхи перебороть, благо завтра на работу к обеду, успею отоспаться. Тут ко мне за столик подсел тот самый мужик, который меня сюда сосватал. Он здесь давно работает, старшим исполнителем! Разговорились, я ещё водочки заказал, вроде как в благодарность, что сосватал. Ну, и поведал ему о своих страхах. Ох, и смеялся же он! А потом порассказал мне кой-чего, в тайны, так сказать, посвятил – я только водку успевал заказывать, не скупясь: за такую информацию платить не жалко!

Оказывается, в нашем Департаменте столько этих актов проводится… Ведь такой Департамент на всю нашу Независимую Страну один, в Столице. И электростул с гильотиной (на жаргоне исполнителей «детский сад») – это только первые ступени, для мелких хулиганов, как он выразился. Те, кто там работают, называются «дошколятами» – работа простая, спокойная, зарплата копеечная. Можно, конечно, всю жизнь там проторчать и без особой нервотрёпки мутузить клиентов электричеством да рубить им головы.

Но настоящей карьеры там не сделаешь и денег не заработаешь. И если я хочу серьёзными вещами заниматься, то нужно быстрее всю эту ерунду заканчивать, и переходить к настоящему делу – комплексным актам. Что это такое? О, это разговор не на полчаса – давай-ка, иди, отсыпайся, чтоб завтра быть в форме. И не мандражируй перед актом, увидишь – ничего страшного! А через пару дней встретимся, ещё поговорим! Тебя шеф не зря тянет, нервы у тебя крепкие, предрассудков вроде нет, далеко пойдёшь, бабло будешь лопатой загребать!

Да уж, бабло – это неплохо! Ладно, надо домой – отсыпаться. Что ж это за комплексные акты такие?

25 декабря 28 г.

Прав был мужик этот – ничего страшного! Опять куча бумаг, отчётов. Пришло время, завели меня в комнату без окон, со светильниками на стенах. Подошёл я к гильотине, осмотрел всё, вроде порядок. Дал сигнал помощникам, гляжу, ведут клиента. Руки у того за спиной скованы, рубаха белая, с открытым воротом, на глазах – повязка (с повязкой это они хорошо придумали!). Ведут его быстро, почти несут. Он ничего, не бухтит, не вырывается, только бормочет что-то бессвязно – молится, что ли?

Те его на стол быстренько уложили, специальными зажимами зафиксировали. Я верхнюю колодку на шею опустил, закрепил и – сразу за рычаг. Тут никаких лампочек не предусмотрено, сам решаю, когда чего нажать. Рычаг опустил – и в сторону, чтоб не запачкаться. Ну, там, надо сказать, всё продумано: нож упал, лязгнул, голова – в специальную коробку, а стол автоматически опрокинулся, зажимы отстегнулись, тело в люк открывшийся упало. Несколько секунд буквально. Честно сказать, когда голова в коробку плюхнулась, мне чуть тошно стало. А в остальном… Ненамного сложнее, чем стульчик!

Вот интересно, сколько же за эти комплексные акты платят? Там, наверное, не так всё просто…

28 декабря 28 г.

Ух, хорошо вчера посидели! Мне премию к Новому году выдали – пятьсот монет! Я и пригласил в бар того мужика – старшего исполнителя, «крёстного» моего, ещё пару таких, как он корифеев – чтоб научили уму-разуму.

Да, есть, о чём подумать! То, чем я до сих пор занимался, и впрямь, детский сад. Ещё одна ступень – виселица, а там уже начинается такое… Хотя и виселица – это всё равно посложнее будет: там уже ты с клиентом непосредственно работаешь, сам ему петельку на шею надеваешь, сам потом табуретку выбиваешь – никакой автоматики, ручная, понимаешь, работа! Да ещё рассчитать нужно длину верёвки, да узел правильно завязать, да на шее у клиента его как следует расположить – целая наука! Там сразу на исполнение не назначают, нужно учёбу пройти, недельные курсы. Ну и оплата уже весомая – полкосаря, пятьсот монет за акт.

Но это всё не так страшно. Вот дальше начинаются серьёзные вещи… Уже – никаких повязок на глаза, рычагов, табуреток и прочей ерунды. В ход идут растяжки, жаровни, клещи, иголки, свёрла, плети с колючками. Тут надо с клиентом работать в полном, так сказать, контакте, и чётко исполнять цель акта – когда добиться признания, когда просто подержать клиента «на болевом пороге», чтоб сговорчивее стал, когда «оприходовать», но с максимальным эффектом, чтоб не сразу, значит, «отлетел».

Это, если предложат, надо уже не неделю, а месяца два спецкурсы посещать, учиться премудрости исполнительской. Потом поучаствовать в качестве помощника, дальше уже начинать самостоятельно работать, но под присмотром. А уж потом только лично проводить акты. Но! Оплаты там идут уже совсем по другим ставкам! Тысячи, десятки тысяч монет. Государственные льготы и пособия, спецпайки, служебный автомобиль.

Поговорили мы о делах, а затем просто посидели, потрепались под водочку о рыбалке, о футболе, о бабах. Всё, как положено. Надо с этими мужиками и дальше контакт держать. Хватит прозябать в нищете, толкаться в середняках, здесь можно выйти в большие люди.

Ну всё, пора расходиться! Такси!

21 марта 29 г.

Всё идёт по накатанной колее. Месяц назад окончил курсы по работе на виселице. Интересная наука! Я раньше думал, что просто берёшь верёвку, скручиваешь из неё петлю, накидываешь клиенту на шею, табуретку выдёргиваешь – и все дела. Ан нет! Тут надо и длину этой верёвки рассчитать, в зависимости от веса клиента, и узел правильно завязать, и… ещё куча всяких премудростей. Но – ничего, всему научился, и так ловко провёл первые акты, что снова премии удостоился, на этот раз целую тысячу огрёб!

И параллельно с этими всеми делами, начал ходить на курсы повышения квалификации – серьёзные курсы, не чета всей нынешней работе. Вот где университеты: там и основы анатомии, и психологии, ну и, конечно, практика.

А на работе сегодня казус произошёл: клиентом баба оказалась. Довольно молодая, но уже террористка – против демократии выступала, хотела Правительство свергнуть. Ну, с такими у нас разговор короткий. Правда, короткий разговор в трибунале был, а вот мне пришлось повозиться!

Как потащили её к перекладине, как давай она вырываться, орать – уши заложило! Там помощниками два амбала были, не могут удержать, и всё! Я, пока помощь подоспела, тоже к ней кинулся – она, словно змея вертится, не даётся, визжит без остановки. Тут ещё двое охранников подбежали, еле-еле её скрутили, к петле поволокли. А она головой крутит, не даёт петлю надеть. Ну, в общем, оприходовали её, но нервов это стоило! Да ещё и синяков наполучали, так она, гадюка, ногами молотила. Хуже нету мороки – с бабами дело иметь!

26 марта 29 г.

Интересную вещь заметил. После того, как я ту бабу повесил, моя стала меня побаиваться. Я ей не рассказывал про это, вообще, не хрен ей подробности знать! Она и не спрашивает ничего, довольна тем, что мы теперь из бедности уверенно вылезли в зажиточность, и выше поднимаемся! Я ей раньше на Восьмое марта что дарил? Вялый букетик, да какой-то парфюм дешёвый. А в этот раз она от меня серёжки с брюликами получила. Есть разница? Раньше мы жрали мясные обрезки, а сейчас она с базара парную говядину тащит. Приоделась, малому вещей накупила, планшет новый, айфон. Квартиру скоро надо будет сменить, в престижный район переехать.

Но раньше она просто восхищалась, радовалась, а теперь вижу – бояться стала. Понимает, кем я работаю! Она ведь опасается, что начну ей припоминать, как она меня пилила в годы безденежья, бить её стану. Нужна ты мне! Пока в доме порядок, пока ты у меня боишься слово поперёк вякнуть, я тебя не трону. Но ежели чего… Проведу показательный акт по устрашению, так, для разминки, и всё. Надолго заткнёшься.

Ладно-ладно, это я так, с устатку фантазирую. Пока не за что тебя актировать… Жаркое отлично приготовила, и бутылку пива холодного поставила на стол, в доме порядок, не за что тебя наказывать. Ну, разве что, ночью, ха-ха, на супружеской кровати!

10 июля 29 г.

Позади курсы, стажировка, теперь я самостоятельно любой акт могу провести. Шеф, когда присутствовал на моём первом «сольном выступлении», так и сказал: «Тут контролировать нечего. Ещё месяц-два, и можно категорию старшего давать. Наш золотой фонд!»

15 октября 29 г.

Сегодня юбилей. Ровно год моей работы в Департаменте. Мне присвоили категорию старшего исполнителя, выписали премию. Вечером я даю банкет в «Золотой Лилии». Столы по высшему разряду, культурная программа – всё, как положено. Все коллеги будут, и начальство тоже. Сам директор Департамента обещал быть! Я сюрприз ему приготовил: пригласил самого Кики Анджелу! Господин директор, я разведал, от его пения тащится. Конечно, денег это стоило – не передать, но я теперь могу себе позволить.

С улыбкой вспоминаю свои метания год назад: как бы клиента не увидеть, да как же раньше могли головы рубить или вешать, а что делать, если оно вопить начнёт или пощады просить? Хорошо, что я быстро все эти интеллигентские позывы в себе подавил. И теперь я – Старший Государственный Исполнитель! Будущее моё ясно и чётко. Я ещё молод, но уже кое-чего достиг. И впереди – должности начальника отдела, заместителя директора, а там…

О, в вестибюле ресторана возникло движение, это прибыл господин директор. Я иду навстречу, широко улыбаясь и впитывая в себя его ответную улыбку, немного снисходительную, как и положено для младшего коллеги, но вполне доброжелательную. Его ладонь тянется ко мне для рукопожатия, я в ответ протягиваю свою, и чуть не отдёргиваю назад: весь рукав моего нового костюма запачкан чем-то алым. Я с ужасом вижу такие же алые пятна и на директорском костюме, и на руках, лицах, одежде моих коллег, тоже высыпавших навстречу шефу.

Почему, откуда здесь кровь? Ещё секунда, и начнётся паника… но в эту минуту я понимаю, что просто зазвучали первые аккорды знаменитого хита Кики Анджелы «Алое одиночество». А вот и сам Кики, слегка небритый, в коротком платье, томно стонет в микрофон, чуть не облизывая его, и мощные прожекторы выбрасывают в холл ярко-алые сполохи, создающие настроение… У директора на лице растроганная улыбка, он, похоже, не ограничится сухим рукопожатием, а кинется меня обнимать. Я довольно улыбаюсь:

– Здравствуйте, господин директор!

Июль 2014

«Театр и мир»

"Все может произойти, все возможное вероятно.

На крошечном островке реальности воображение прядёт

свою пряжу и ткёт новые узоры. Сквозь внешний

бытовой слой просвечивает иной, таинственный и

загадочный пласт реальности…"

Август Стриндберг (финальная фраза из фильма Ингмара Бергмана «Фанни и Александр»)

– Эге-гей, публика почтенная, полупочтенная и так себе просто! Мимо не проходите, в наш балаган загляните! За медную четвертинку увидите чудесную картинку! За бронзовую полушку поглядите пьесу – не безделушку! А за серебряный грош к нам и графский повар вхож! Довольно вам тешить брюхо, у нас потеха для глаза и уха: не стоят сокровищ этого мира представления по пьесе сэра Уильяма Шекспира! Безумства любви и шпаги, яда и стилета в невероятной тр-ррагедии «Ромео и Джульетта»!

Зазывала прыгал, жестикулировал, хохотал, скликая публику в ярко раскрашенный полотняный балаган, расположившийся на ярмарочной площади. Одетый в разноцветное трико и шутовской колпак с бубенчиками, он закрывал лицо трагической белой маской с опущенными уголками рта и нарисованной крупной слезой, вытекающей из левого глаза.

Почтенная, полупочтенная и всякая другая публика довольно охотно тянулась к балагану, были тут и оборванцы, и народ почище, мастеровые, деревенские гуляки, ремесленники, служанки. Важно прошествовал богатый купчишка, с расфуфыренной женой и двумя дочками – юными девицами, скромно потупившими взгляд, однако изредка стреляющими глазками по группкам молодых парней, нарочито не обращающих на них никакого внимания.

– Нет, ну это ужасно, Донатий! Просто какое-то издевательство! Трагедия Шекспира в балагане на ярмарочной площади! Ну что ты молчишь, несносный! Неужели тебя это не возмущает?

– О, да, моя госпожа! Это действительно ужасно! Бродячие комедианты посмели играть трагедию Шекспира, безумцы! Святотатцы! Может, прикажете их повесить? Одно слово – и наши бравые воины вмиг прекратят это безобразие…

– Донатий! Если я кого-то и прикажу повесить, так это тебя! Почему ты всё время надо мной смеёшься? Мне надоели твои шуточки! Я хочу говорить серьёзно!

– Но моя госпожа! – Благородный дворянин изобразил недоумение, затем наклонился к собеседнице и шёпотом произнёс: – Я серьёзен, как папский нунций на приёме у короля! Разве когда-нибудь даже в мыслях я мог посметь ослушаться вас? Только прикажите, и ваш верный Донатий тут же обнажит свою шпагу и заколет любого врага, или даже себя – как вам будет угодно!

– Хорошо, Донатий! Сейчас ты мне докажешь свою преданность! – его собеседница, совсем юная, гордая графиня Изабелла порывисто протянула руку в сторону разноцветного балагана. – Мы идём на представление сюда! И даже не смей возражать мне! – она сердито топнула изящной ножкой.

– Слушаю и повинуюсь, моя госпожа! – её спутник преувеличенно смиренно поклонился. В руке его появилась мелкая монетка, которую он подбросил невысоко на ладони. Тут же возле него образовалась стайка мальчишек-оборванцев.

– Хозяина балагана ко мне! – коротко приказал Донатий, не глядя, кинув монетку мальчишкам. Самый ловкий из них, высоко подпрыгнув, поймал её и с радостным воплем помчался к балагану. Вскоре оттуда вышел невысокий плешивый толстяк в потёртом, заношенном камзоле и поспешил к Донатию и его спутнице. Сдержанно поклонился и спросил:

– Чего изволят почтенные господа от недостойного комедианта?

– Моя госпожа желает видеть твой спектакль. Два места в центральной ложе!

– Господь с вами, ваша светлость! Откуда в моём рыночном балагане ложи? Это же не столичный театр!

– Тогда – два лучших места в первом ряду! И чтоб вокруг – только приличная публика, никакой черни! – Донатий достал сверкающую золотую монету, хотел бросить хозяину, однако передумал, и вложил в его руку. Тот принял дорогую монету почтительно, но не раболепно.

– Слушаюсь, ваша светлость! Всё будет сделано в лучшем виде!

Он поспешил внутрь шатра, а его светлость с лёгким поклоном обратился к своей юной спутнице:

– Вы не передумали, моя госпожа? Это всё же балаган на рыночной площади…

– Я никогда не меняю своих решений, Донатий. Пора бы уже запомнить!

– О, прошу прощения, я и впрямь забылся… Давайте отойдём в тень, к фонтану, там прохладнее.

Миновало совсем немного времени, появился толстяк-хозяин театра, протянул руку в приглашающем жесте, и важно изрёк:

– Прошу вас почтить своим присутствием наш спектакль. Только уж не серчайте, ваши светлости, если увидите не совсем то, что ожидали, тут народ простой, мы больше для них старались…

– А если народ такой простой, зачем вы Шекспира для них ставите? Попроще пьесы не нашлось? – девушка смотрела на толстяка прямо, слегка постукивая сложенным веером по раскрытой ладони другой руки…

– О, ваша светлость! – хозяин трагически воздел руки к небу. – Вы не представляете, как эти простецы любят Шекспира! На той неделе мы давали «Гамлета», так представьте, аншлаг провисел на кассе всю неделю! Впрочем, кажется, это было в другом городе. А что вы желаете увидеть сегодня, любезная госпожа?

– Как это, что? Кажется, твой зазывала с утра ещё кричит о том, что у вас тут за спектакль!

– Да, конечно, ваша светлость, представление объявлено, отрепетировано и будет разыграно в лучшем виде! Но вопрос-то в другом. Каждый видит то, что он ждёт, за чем пришёл и за что заплатил свои деньги. Реальность у каждого своя. Кому-то по душе будут драки и дуэли, а кому-то – объяснения в любви. Вон тот почтенный отец семейства лишний раз убедится, что детей надо держать в крепкой узде, а вон та барышня, вытирая слёзы, будет строить планы, как помочь влюблённым убежать от родителей, разумеется, видя себя на месте героини! А что хотите увидеть вы?

– Я хочу увидеть пьесу Шекспира! – надменно произнесла девушка.

– Да не прогневается ваша светлость, если я скажу ещё несколько слов. У меня не простой балаган, а вы, госпожа, не простой зритель. Вы прекрасно знаете, что всё это было в Италии, двести лет назад. Вам известен сюжет, время и место действия. Вы помните, что, к примеру, сперва Тибальт убьёт Меркуцио, а затем – Ромео Тибальта, и это послужит началом цепочки различных событий, которые и приведут к трагическому концу. А если бы это происходило здесь и сейчас? Либо совсем в другой стране, через двести лет? Или это невозможно? Может быть, потом у людей будут другие проблемы? Или проблемы останутся теми же, но решать их будут по-другому?

– Но ведь Шекспир писал не об этом! – юная графиня начинала гневаться.

– Разве мы знаем, о чём на самом деле писал Шекспир? И как он написал бы свою трагедию сейчас? Либо через двести лет? Но ведь можно попробовать узнать это, правда, ваша светлость? Смотрите представление, смотрите внимательно. И если захотите, я помогу вам выйти из рамок этой трагедии, увидеть из-за её контуров новый узор, другой пласт, иное время… Впрочем, я умолкаю, тем более, что пора начинать. Покорнейше прошу проследовать в зал!

Толстяк не обманул. Для них поставили два роскошных, принесённых откуда-то специально ради такого случая, кресла в первом ряду. Вокруг кресел и позади, публика также была весьма приличной: тот самый купчишка с женой и дочерьми, несколько горожан побогаче, пара-тройка щёголей в почти новых камзолах.

Все они почтительно поклонились, когда их светлости проходили к своим местам. Донатий отвечал лёгким кивком, а Изабелла не обратила на их поклоны ни малейшего внимания. В первых трёх рядах с креслами и стульями наступила тишина, дальше, где стояла чистая публика попроще, витал лёгкий шум. На галёрке же веселье не прекращалось, только чуть притихло.

Слуги начали гасить специальными колпаками на длинных палках свечи в настенных светильниках, в зале стало темно. Только сцена с опущенным грубым занавесом освещалась несколькими масляными лампами. Вот на ней появился печальный клоун-зазывала со скрипкой в руках. Он молча поднял её к плечу и заиграл невыразимо грустную, щемящую мелодию. Остановился, прислушался, опустил скрипку. Посмотрел в зал, выдержал паузу и со вздохом произнёс:

– Нет повести печальнее на свете, Чем повесть о Ромео и Джульетте…

Занавес начал раздвигаться, на сцене появились слуги двух враждующих семейств, все сразу, причём в количестве явно большем, чем в пьесе. Недолго думая, они взялись лупцевать друг друга палками и кулаками.

Галёрка оживилась ещё больше. Послышался одобрительный свист, подбадривающие реплики. Вскоре появились и господа, начались дуэли на шпагах. Тут уже оживилась и «чистая» публика.

Постепенно сражения словно иссякали. Промелькнул, как сон, бал в доме Капулетти. Вот остался на сцене только балкон, юная девушка на нём, пылкий юноша внизу.

О чём говорят они? Всё ещё только начинается, их диалог совсем обыден, не так ли? Но нет, это уже не диалог, а прекрасная песнь любви…

Зрители застыли в молчании. Кто-то заскучал, потому, что кончились драки, кто-то заслушался этой странной песнью без музыки, одними словами… Донатий сидит рядом, взор его не выражает ничего определённого, он словно отсутствует.

Возле одной из кулис появился толстяк-хозяин, он улыбается заговорщицки, прижимает палец к губам, зовёт за собой. Изабелла приподнимается со своего кресла, делает неуверенный шаг в его сторону. И вот, она уже на балконе, где стоит Джульетта, а толстяк исчез, словно его и не было.

И сейчас надо уговорить юношу бежать, бежать немедленно, не ждать до утра, девять часов – это так поздно! Изабелла словно закрыла собой юную Джульетту, спрятала её внутри себя, а какая разница, ведь та сама же сказала: «что значит имя?». Теперь она останется здесь, а они пусть бегут. Бегите, юные и влюблённые, бегите в тот мир, где на рассвете верный Лоренцо обвенчает вас, где не случится этих глупых поединков, где Тибальт и Меркуцио останутся живы, а Ромео не станет убийцей и не убежит в Мантую! Всё будет хорошо!

И Изабелла кричит, кричит им: «Надо убегать прямо сейчас, пока ещё не поздно!», но они не слышат её, пытается хватать их за плечи, но руки проходят сквозь тела, они поют свою песнь любви, и у них ещё нет слёз, они счастливы и не знают, что обречены…

И у Изабеллы, стоящей на балконе, тоже нет больше слёз. Всё идёт так, как и задумал творец этого действа и не ей бороться против его воли…

«А я никого не люблю, и не любила» – грустно подумала Изабелла. В кулисах появился хозяин балагана, он сочувствующе улыбнулся ей, снова приложил палец к губам. На секунду показалось, что всё вокруг словно окутал туман, предметы стали какими-то вязкими, потеряли абрисы. Но эта секунда быстро кончилась…

Действительность начала обретать чёткость. Размытые контуры исчезали, становились резкими, ясными. Девушка опять оглянулась, не понимая, где она. Балкон стал каким-то угловатым, с большими прозрачными окнами. А под ним не было привычной площади, не просматривались соседние дома и наступал уже вечер. Почему-то казалось, что она находится очень высоко над площадью, убеждаться в этом не хотелось, слишком страшным казалась сама мысль всмотреться в эту бездну. Но где-то в глубине сознания зрело и крепло понимание того, что эта бездна привычна и обыденна, в ней нет ничего страшного.

Одежда тоже казалась чужой, непривычной. Не было тяжёлого, многослойного платья; ноги, открытые на всю длину, обтягивала до колен плотная тёмно-синяя ткань. Откуда-то пришло название: «леггинсы», и вскоре она перестала чувствовать инородность этой казавшейся ещё недавно совершенно неприличной одежды.

То, что было надето на ней сверху, открывало руки ниже локтя, живот, а также оттопыривалось на груди. Топик, вот что это! Постепенно уходило всё, связанное с настоящей жизнью, а всё необычное, непонятное, дикое и непривычное становилось родным и понятным: и ничем не прикрытые короткие волосы, и странная мягкая обувь на тонкой подошве, и золотая цепочка на лодыжке. Последняя тень удивления промелькнула в голове, когда она подняла к лицу плоскую блестящую коробочку, которая вдруг засветилась огнями и зазвучала красивой мелодией.

Она долго смотрела на игру огоньков, потом вспомнила, что нужно делать и провела пальцем по прозрачной крышке, на которой красовался портрет юноши с короткой причёской и выразительными синими глазами. Смартфон – мысль прозвучала отдалённым эхом, и больше ничего уже не напоминало девушке о старинном городе, узких улочках и ворохе нелепой одежды, стесняющей движения…

– Белка, ну ты чё, опять трубу кинула куда-то, найти не можешь?

– Сам ты Белка! – огрызнулась она. – Ещё раз так назовёшь, пошлю на фиг. Послушаю папеньку и выйду замуж за Парика. Он богатенький, не то, что ты!

– Ага, давай! Парик пацан конкретный, твои выбрыки терпеть не будет, не то, что я! Это точно!

– Ладно Юр, кончай гнать! – примирительно произнесла девушка, – Только больше не называй меня Белкой, сколько же можно тупить? Сказала ведь – Бэла! С одним «л», как у Лермонтова! Ты где?

– В Караганде! На аллейке тут рядом, на лавке. Давай уже, спускайся, а то припрутся твои родаки, и не пустят!

– Иду уже, иду!

Юра ждал на лавочке в скверике неподалёку, потягивая светлое пиво из бутылки. Бэла плюхнулась рядом, недовольно проворчала:

– А мне не мог взять, кавалер?

– Ох, блин, как же это я? Счас закажу такую же! – Он приподнялся, запустил руку за спину, вытащил ещё одну бутылку. – О, молодцы. Уже доставили! Прошу, мадмуазель!

– Трепло ты, Юрчик! – девушка потянулась к нему, поцеловала. – Спасибки!

– Ладно уж, пей на здоровье. Как с папенькой, говорила?

– Толку с ним говорить… Он ведь как? Всё конкретно спросит, по пунктам: где жить собираетесь, на что жить, а твой университет, а если ребёнок? Это всё, скажет, несерьёзно, а я вас обеспечивать не собираюсь…

– Да, сурово… А ты чего ответишь?

– Чего-чего! Что я ему расскажу? Про работу твою дивную и зарплату дерьмовую? Про хату, которую нам снять не на что? Про диванчик на кухне, который нам у твоих предков светит в лучшем случае? А, ну его, надоело! И вообще, он вчера весёлый пришёл с корпоратива, а в таком состоянии не говорит о делах, сразу обрывает. Зато я у него пару копеек выцыганила «на мороженое», давай зависнем где-нибудь, развеемся?

– Зависнем, конечно, куда ж мы денемся! – парень обречённо махнул рукой. – Лучше б папенька твой за меня словечко замолвил, пристроил куда, ты же знаешь, я работать могу, да только с улицы на хорошие места не берут!

– Слушай, ну кончай кишки мотать, и так тошно! Смотри, вон пацаны с програмками, куда-то приглашают, узнай, чё там у них?

Юра поднял руку, сделал ладонью приглашающий жест. Шустрый паренёк в жёлтой футболке оказался самым расторопным и подскочил к парочке, опередив двоих конкурентов. Он быстро вручил ребятам программки и привычно затараторил:

– Наше новое арт-кафе «За углом» даёт умопомрачительный креативный ремейк старинной драмы мистера Шекспира, про безумную любовь и пролитую кровь, про острую шпагу и заколотого беднягу, про фейковый яд и похоронный обряд…

– Ладно, хватит по ушам ездить! – Юра грубовато остановил распространителя. – Давай два билета, только самые лучшие, понял?

– Нет, ну до чего дошли! – Бэла покачала головой. – «Ромео и Джульетта» в арт-кафе, среди публики, между столиками! Как они там играть-то будут, а?

Они поднялись и медленно пошли в сторону арт-кафе, которое и вправду было за углом, совсем рядом.

– А так и будут, – Юра отчего-то развеселился, – Джулька свой яд не успеет выпить, как его какой-нибудь халявщик из-за столика стянет и вылакает! А у Ромки свистнут кинжал и он начнёт шарить по столикам, чтоб заколоться столовым ножом. Вот смеху будет!

– Дурак ты, Юрка, и уши у тебя… Это же классика, драма, трагедия! Почти что про нас. Там ведь тоже родаки их довели.

– Да не, у тех круче, вроде как воевали они. А тут твои олигархи с моими пролетариями даже говорить не будут. Ну, и ваще…

– Слышь, Юр, – перебила его девушка, – а ты, если б меня увидел вот так, ну, типа, отравленную, закололся бы?

– Ага, щас, закололся! Я б тебя в реанимацию отвёз!

– Скучный ты, Юра! Нет в тебе романтики. Ладно, вроде пришли, давай заходим, начнётся скоро, посмотрим что ли, чё эти креативщики там начудили!

Странный какой-то зал, подумала Бэла, когда они вошли. Но ещё более удивило её то, что представление уже было в разгаре. Ромео бродил с одной стороны зала, Джульетта – с другой, они ещё не видели друг друга, а только слышали.

Бэла резко повернулась, чтоб возмутиться обманом: почему сместили время начала спектакля? Почему в зале нет столиков, слишком темно, и по закопчённому потолку пляшут трепещущие тени, словно на стенах горят свечи, а не бра. К ним спешил лысоватый толстяк, кого-то напоминающий, раздражающе знакомый.

Он улыбался ей, протягивал руку, что-то говорил. Воздух вокруг словно заколыхался, стал гуще, помутнел. Она с удивлением почувствовала на себе вместо привычной одежды какие-то длинные складчатые и тяжёлые одеяния с кружевами, оборками и лентами.

Попыталась нащупать телефон, чтоб позвонить кому-нибудь, зацепиться за привычный, устойчивый мир, но рука вместо гладкого корпуса ощутила что-то шершавое, длинное, но уже почти привычное.

«Только бы не упасть» – успела она подумать, падая в тёмную, вязкую бездну. А на убогой сцене с самодельным занавесом, над телами юных влюблённых плакали, обнявшись, бывшие враги – Монтекки и Капулетти…

– Моя госпожа? – Донатий склонился над ней, сидящей в кресле, и сжимающей в руке сложенный веер, – Представление окончено, нам пора идти!

Девушка словно очнулась, подняла голову. Внимательно посмотрела на своего спутника, оперлась на его протянутую руку, встала. Они не спеша направились к выходу среди уважительно расступающейся публики, вышли на площадь. Тут же подкатила карета, ловкий молодой кучер соскочил с козел, открыл дверцу и почтительно поклонился. Они уселись на мягкие сиденья, и карета неспешно покатилась по дороге – кучер хорошо усвоил, что юная графиня не любит ездить быстро.

– Что скажете, моя госпожа? Понравилось вам представление в балагане?

– Донатий, – девушка была необычно серьёзна, – отчего ты никогда не зовёшь меня по имени? Отчего называешь госпожой – мне не нравится это титулование, не называй меня так! Какая я тебе госпожа – твой род знатнее и богаче моего, титул – не хуже, а состояние – гораздо больше. Ты относишься ко мне, как к маленькой девочке, но при этом почтительно называешь госпожой.

Я действительно, словно маленькая девочка путешествовала сегодня по другим мирам. То я была в Вероне во времена Шекспира, пыталась спасти влюблённых. Потом ощутила себя совсем в другом мире, на мне был очень диковинный костюм, я держала в руках какие-то диковинные вещи, говорила на диковинном языке… Но опять я чувствовала себя Джульеттой, только это была Джульетта из какой-то другой страны, нездешняя.

Я словно стала понимать какие-то вещи, которые не понимала раньше, что-то произошло, Донатий! Этот странный балаган, странный хозяин, странные его слова…

– Наверное, ничего странного, Изабелла. Иногда всё вокруг кажется необычным, но этот мир достаточно прост. Надо только принять его, таким, как есть, и не думать о том, где кончается явь и начинается сон. Ты права, Изабелла, мне пора уже относится к тебе, по-другому, ты повзрослела, а я не заметил этого.

– Я не знаю, Донатий, может и так. Но на сегодня сны кончились, я вернулась домой… И мне почему-то кажется что на площади уже нет этого балагана, что комедианты торопливо сложили шатры с костюмами, и несутся теперь в своих повозках в другое место, а гривы их коней развевает встречный ветер…

Карета подъезжает к дому отца Изабеллы. Или к замку Капулетти. Или к квартире Бэлиного папеньки. Но, возможно, это и не карета вовсе, а дорогой автомобиль. И кто знает, какие узоры выткутся на этом островке, какой пласт проявится… Кто знает…

Июль – декабрь 2015

Злая вода

Утреннее неяркое солнце обливало позолотой прозрачные, ещё не заросшие листвой кроны деревьев. По отлогому спуску, ведущему к неширокой, спокойной глади реки, тихо журчал ручеёк. Белые, жёлтые, красные цветочные головки радостно выглядывали из зелёной травы, подставлялись гудящим тут и там жёлто-коричневым насекомым, очень похожим на пчёл.

– Пчёлки, цветочки, ручеёк… Сейчас вот лягу под кусток, пожую листок, напишу стишок!

– Ага, про любофф!

– И не говори… Красота-то какая, Господи! Не врали, значит в Информцентре.

– Да-а, повезло этим ребятам, которые жить здесь будут! Травка кругом, цветочки!

– И дышать они будут вот этим нектаром, а не смогом…

– Или корабельным концентратом…

Молодые парни радостно галдели, начались уже обычные в таком обществе дружеские тумаки и подталкивания, но сзади послышалось деликатное покашливание, и шум прекратился. Покашливал, пряча улыбку, Капитан – Виктор Потёмкин, пожилой человек невысокого роста, коренастый, с неправильным грубоватым лицом. Седина, несмотря на возраст и профессию, почти не коснулась его волос, только справа от макушки до лба росла абсолютно белая прядь.

– Ну, что, нравится новый дом для переселенцев? – продолжая улыбаться, спросил он и, не ожидая ответа, произнёс: – Мне тоже нравится! В общем, так. Давайте, ребята, ещё полчасика погуляйте, а в 16.30 по корабельному времени – назад. Смените своих товарищей, им тоже хочется воздухом подышать! В 20.00 – прошу всех, кроме вахты, разумеется, в Актовый зал, на собрание.

Он развернулся, медленно пошёл к Кораблю, посреди почтительно расступившейся молодёжи. Виктора весь экипаж не то, чтобы боялся, просто очень уважал. Ветеран Космофлота, прошедший и переживший многое, он держал на Корабле железную дисциплину, при этом умудряясь быть справедливым. Это был его последний полёт, он оставался на Планете командиром, президентом, генерал-губернатором над двадцатью пятью тысячей переселенцев, ещё спящих в анабиозе в громадном модуле, находящимся на орбите Планеты.

Виктор оглянулся на полянку у реки – молодёжь опять весело галдела, толкалась и смеялась. Он улыбнулся, пошёл дальше к Кораблю. С реки донёсся сильный всплеск, небольшая волна пробежала по спокойной поверхности. «Рыба, что ли? Кру-упная!»

* * *

Собрание на корабле проходило шумно. Все радовались благополучной доставке модуля на место, красивым пейзажам новой колонии, возможности отдохнуть перед долгой обратной дорогой. Виктор поблагодарил экипаж, представил нового капитана – нынешнего старшего помощника, назначил спуск модуля на Планету назавтра. В заключение он сказал:

– После спуска модуля объявляю режим отдыха. Свободным от вахты и плановых работ разрешается выходить из Корабля, соблюдая, разумеется, Устав. Планета полностью пригодна для жизни и абсолютно безопасна, все данные обработаны Информцентром и подтверждены нашими приборами. Вскоре начнётся заселение Планеты колонистами, а пока можете купаться, ловить рыбу, отдыхать. Меры безопасности – обычные. Сухой закон остаётся в силе.

* * *

Второй пилот решил осуществить давно задуманный план в один из последних дней перед вылетом. Модуль благополучно опустили на Планету, включили систему подготовки выхода первой партии людей из анабиоза. Капитан, вернее уже Президент (или, как он сам себя называл, генерал-губернатор) Потёмкин с группой ближайших помощников готовился к началу работ по заселению, организации жизни колонистов.

Экипаж отдыхал. В основном устраивали пикники в лесу, иногда ловили рыбу, пекли её на костре. Купались нечасто – тихая речка иногда вдруг вспенивалась волной, затихающей также неожиданно, как появлялась. Связывали это с начинавшимся межсезоньем – нашей весной, с её ветрами, тучами, дождями.

В этот день дождя не было, и второй пилот постепенно отбился от товарищей, ушёл подальше, вверх по течению реки километра на полтора. Нашёл тихое местечко на берегу, снял верхнюю одежду, сел на песок. Оглянулся – скорее по привычке – вокруг никого не могло быть. Достал из рюкзака бутерброды, положил на полотенце. Затем вытащил со дна серебряную фляжку, открутил пробку и, сладко зажмурившись, сделал несколько больших глотков. Слегка закашлялся, схватил бутерброд с колбасой, начал жевать. По телу прокатилось блаженное тепло.

На Корабле царил сухой закон на всё время полёта, не только в Космосе, но и на стоянках. Провинившегося могли списать на Землю без права летать, а такого наказания все очень боялись. Он прихватил эту фляжку с коньяком ещё с Земли, ожидая удобного момента, чтобы применить её по назначению. До возвращения на Корабль оставалось шесть часов – сейчас он выкупается в реке, допьёт коньяк, поест, затем уснёт тут же, на берегу. Проспится, съест ароматную таблетку, чтоб не было запаха, а потом спокойно вернётся на Корабль!

Он бережно положил фляжку на полотенце, бросился в воду, поплыл. Утонуть не боялся – с детства умел плавать, как рыба. Неожиданная волна ударила его в лицо, он развернулся и прозевал другую волну, идущую навстречу. Хлебнул воды, его слегка протащило вперёд, но он быстро выплыл, вернулся на берег.

– Ничего себе, тихая речушка! – он криво усмехнулся, погрозил реке кулаком. Плюхнулся возле вещей, отпил из фляжки, немного поел. Постепенно допил весь коньяк, зашвырнул флягу далеко в кусты: за пару дней её никто не найдёт, а потом, когда он улетит, это уже не будет иметь никакого значения. Завёл будильник на часах, расстелил под кустами подстилку. Глаза его стали мутными, рот кривила недобрая усмешка.

– А вот я перед сном ещё искупаюсь! Плевал я на твои волны, – он грязно выругался, – и на тебя плевал!

Пошатываясь, забрёл в речку, поплыл. Тотчас же накатилась волна. Он опять выругался, развернулся навстречу другой волне, большей, чем первая. Хитро улыбнулся и поднырнул под неё, как это делают опытные пловцы. Оттолкнул руками и ногами воду, резко рванулся к поверхности и… с силой ударился головой о дно. От неожиданности он схватил ртом воду, завертелся, совершенно теряя направление. Подоспела новая волна, сильная, злая, беспощадная. Закружила, ещё раз ударила о дно и потащила, ликуя, уже мягкое, безжизненное тело…

* * *

– Утонувшего нашли его товарищи, отдыхавшие на берегу ниже по течению. Смерть наступила от удушья, при попадании воды в лёгкие. Следствием многочисленных ушибов явилось то, что пострадавший потерял сознание и захлебнулся. А ушибы он получил, потому, что не контролировал свои движения в результате сильного опьянения. – витиевато докладывал Доктор, – Никаких следов насилия или нападения нет. Его просто ударило несколько раз о дно.

– Но, насколько я знаю, Второй пилот хорошо плавал! Как же он мог так… растеряться, что ли?

– Ал-ко-голь! Послушайте, Капи… то есть, Президент! Ничьей вины здесь нет. Похороните его и забудьте. Парень сам себя погубил.

– Кстати, о похоронах, – Виктор повернулся к новому Капитану, – не могли бы вы, э-э… взять на себя эту неприятную обязанность? Ну, как полагается в полёте: мешок, открытый Космос, почётный салют, радиограмма семье: «Погиб при исполнении»? А то, знаете ли, не хотелось бы начинать историю колонии с кладбища, да и то… Кто там открывает список погребённых? Герой, защитивший колонию от злобного хищника? А-а, нет, просто пьяный идиот, захотевший поиграть в супермена…

– Я думаю, решим, – кисло улыбнулся его преемник, – действительно, хорошее начало…

Виктор вышел на лужайку у ручья, поднялся на пригорок. Река неспешно несла свои воды, светило солнышко, пели птицы. Всё правильно. Парень сам виноват – нечего было нарушать сухой закон, напиваться и лезть в воду. Такое запросто могло случиться и на Земле, правда, там уже почти не осталось подобных идиллических мест для купания. Выбросить из головы и забыть, есть дела поважнее. Он развернулся, пошёл назад, но его не оставляло смутное чувство близкой опасности. Отмахнуться от него Виктор не мог: за почти сорок лет в Космофлоте он отточил это чувство до остроты бритвы…

* * *

Следующие дни проходили в сумятице. Вышла из анабиоза первая партия колонистов: в основном молодёжь, семейные и одинокие, в большинстве своём строители, земледельцы, десятка три инженеров, другие специалисты. Нужно было закладывать посёлок (в будущем – город), засевать поля, разбивать огороды, сажать сады, заниматься животноводством. Работа предстояла колоссальная, причём главная трудность состояла в том, чтобы грамотно скоординировать все усилия, правильно распределить людей.

За всеми этими хлопотами тревожное чувство хоть и не исчезло совсем, но затаилось где-то глубоко, оживая в редкие минуты затишья. Нужно было успевать везде, полностью контролировать процесс, не забывая при этом натаскивать молодых руководителей, учить их самостоятельно принимать правильные решения, не оглядываясь каждый раз на него.

Недели через три процесс вошёл в накатанную колею. Заняты все были по-прежнему, но работа стала налаженной, чёткой; стали видны контуры будущей колонии. У молодёжи появилось время и желание отдыхать по вечерам, разбиваться на парочки, уединяться в лесу или на побережье.

Однажды утром одну такую парочку нашли на берегу в небольшой впадине, захлёстнутой водой, под тяжелым валуном, о который их ударила выплеснувшаяся на берег волна. Очевидно, они уединились там от всего мира и не заметили опасности. Но почему, почему волна выплеснулась на берег с такой силой, и именно там, где сидели влюблённые?

Через два дня утонули трое юношей, выехавших вечером на лодке половить рыбу. На этот раз всё происходящее видели десятки человек – на берегу было много молодёжи, отдыхавшей после трудового дня. Лодка скользила по водяной глади, рыбаки готовили снасти, и тут прямо из глубины поднялась высокая волна, перекатилась через них, потащила за собой, закружила в водовороте, втянула в воронку и…снова спокойная гладь реки, только плывёт вниз по течению перевёрнутая лодка… Хорошо, что на берегу среди молодёжи был один из руководителей, он-то и не позволил никому лезть в воду: спасать уже некого, так что не нужно подвергать опасности остальных!

Больше Виктор не сомневался – дело было не в случайностях. Вода на Планете (либо то, что обитало в воде) целенаправленно убивала колонистов. До выяснения обстоятельств Виктор запретил приближаться к реке кому бы то ни было без его личного разрешения (которое, впрочем, он и не собирался давать). Запрет оправдал ожидания: за неделю не произошло ни одного несчастного случая. Однако новая беда пришла совсем с другой стороны.

В тот день шли обычные работы: строители возводили дома, в поле работали будущие фермеры – пасли небольшое стадо коров, пропалывали овощные плантации, ухаживали за недавно высаженным садом. Тучка, появившаяся на горизонте и стремительно увеличивающаяся в размерах, никого особо не напугала. Кто потянулся к брезентовому навесу, под которым оборудовали временную молочную ферму, а кто продолжал работать в поле, не обращая внимания на приближающийся дождь.

Туча очень быстро заполнила собой всё небо и разразилась сильным холодным ливнем, через несколько секунд превратившимся в град. Градины, огромные, как грецкий орех и стремительные, как картечь, не щадили никого. Почти все, кто был в поле, больше тридцати человек, погибли. Градины разрывали брезент, и, хотя теряли часть своей силы, покалечили многих укрывшихся там людей. Стихия уничтожила драгоценное коровье стадо, с таким трудом вывезенное с Земли. Уничтожены были и все посевы, и большинство деревьев.

На другой день пришлось заниматься похоронами. Экскаватор рыл могилы подальше от реки, наблюдатели зорко следили за горизонтом, но в этот раз всё обошлось. На другой день вырыли огромную яму (в суете не обратили внимания, что вырыли её слишком близко к воде), сгребли туда останки несчастных коров. Засыпали землёй, трактор начал разворачиваться и вдруг земля под ним осела в громадную воронку, со дна которой хлынула вода.

Всё произошло в считанные секунды, оба тракториста даже не успели открыть двери, как оказались погребёнными под слоем воды и глины. Тут же с реки донесся грохот поднимавшейся, словно цунами, громадной волны. Она залила берег, заполненный людьми, но смогла только сильно окатить всех водой на излёте. И хотя вреда особого не нанесла, моральный удар оказался непоправимым.

Люди, прилетевшие осваивать мирную, безопасную Планету, оказались на передовой. Они готовились в худшем случае бороться с дождями, грозами, засухой – привычными трудностями, с которыми можно столкнуться везде. А здесь их встретила враждебная стихия, а может быть, и враждебный разум. Кто хочет их выжить с этой Планеты, а скорее всего, уничтожить? Вода, злая сама по себе, или направляемая чьей-то злой волей?

* * *

С болью в сердце Виктор объявил осадное положение. Приказал людям готовиться к анабиозу – ресурсы модуля не были рассчитаны на несколько тысяч бодрствующих человек, а о том, чтобы жить на поверхности Планеты, нечего было и думать. Солнечные батареи модуля могли поддерживать состояние анабиоза ещё несколько сотен лет, а его прочность была надёжно испытана Космосом.

Оставалась бодрствовать инициативная группа: сам Виктор, его ближайший друг и заместитель Арсений Зозуля, осуществлявший наблюдение за мерами безопасности, Доктор, два профессора – химии и биологии, три инженера и шестеро молодых людей, отобранных лично Арсением: дисциплинированных, толковых, невозмутимых.

Среди несостоявшихся колонистов царило подавленное настроение – расходились по своим ячейкам молча, со слезами на глазах. Кто знает, когда они теперь выйдут из анабиоза, а если и выйдут, то что их ждёт? Закрылись двери, включилась замораживающая аппаратура. Время для них опять остановилось…

Вечером в каюту к Виктору постучались. Зашёл Арсений. Присел к столу, долго кряхтел, возился, устраивался поудобнее.

– Давай, брат Арсений, не тяни кота за хвост, – печально улыбнулся Виктор, – ему же больно…

– Кому больно? – Арсений перестал возиться, уставился на друга немигающим взглядом, – Коту? Какому коту?

– Перестань паясничать, Арсюша, – ещё печальнее сказал Виктор, – я ведь тебя пятьдесят лет знаю, с детства. Ты же принёс мне какую-то очень нехорошую гадость, и чем больше ты возишься, тем хуже, я чувствую, эта гадость…

– Да, уж Витенька, гадость, это точно… В общем, даже не знаю, как это получше сказать…

– А ты говори, как есть! – разозлился Виктор, – Мне эта жвачка уже надоела! Мнёшься тут, как красна девица!

– Не сердись, Витя, тут сложно так сразу. В общем, ещё когда погибла та парочка, я заподозрил неладное (Виктор хотел сказать, что он почувствовал опасность ещё раньше, но промолчал). Стал приглядываться, расспрашивать, наблюдать. Через несколько дней я случайно стал свидетелем одного разговора. Какая-то девушка рассказывала подруге, что утром она шла мимо ручейка, а вода ни с того ни с сего всколыхнулась и облила ей ноги.

– Тот же сценарий, что и с той парочкой, только масштаб поменьше, – подался к нему Виктор.

– Ага. И дальше – по убывающей. Подружка поведала, как один парень хотел напиться из кружки (воды, кстати, из того же ручья). А она эта вдруг возьми и выплеснись ему в лицо. Они посмеялись и начали болтать о пустяках, а вот я насторожился.

– Почему же ты сразу мне не рассказал? Не доложил, в конце концов!

– О чём, Витя, докладывать? О девчонке с мокрыми ногами или о мужике с окаченным лицом?

– Да, действительно мелковато для единичного случая. Но я так понял, что такие мелочи происходили со многими, верно? – Арсений кивнул, – Между прочим, в первый же день высадки, когда молодёжь галдела на берегу реки, я поднимался к Кораблю и услышал плеск большой волны. Тогда не было ни ветра, ни сильного течения; я ещё подумал, что это рыба…

– Вот-вот, – Арсений выслушал его очень внимательно, – видишь, как всё непросто…

– Ещё как непросто, друг мой! Вот ещё она гадость – доклад Доктора. – Виктор показал на листочки бумаги с распечатанным текстом. – Я получил его в день катастрофы с градом. Даже читать начал… А закончил только сегодня, перед твоим приходом, не до того было… В общем, дело такое. Люди после высадки стали пить местную воду, готовить на ней пищу. И вскоре потребление этой воды выросло в три-четыре раза! Человек всё время хотел пить; пил, но не мог напиться. И при этом чувствовал себя всё хуже. Молодёжь не заостряла на этом внимания, организм крепкий, сил много, работали, так сказать, на внутреннем резерве. А вот те, кто постарше – заболевали часто. Я по привычке употреблял корабельную воду, меня это не коснулось, а вот люди… Не уследил я за своими людьми…

Виктор помолчал, покатал по столу ручку. Арсений не торопил его, понимая, что ничего хорошего он сейчас не услышит…

– Ты знаешь, для чего вода нужна в организме? – неожиданно спросил Виктор.

– Ну-у в целом… Она растворяет какие-то вещества, разжижает кровь, а потом, собрав из организма всякую гадость, выводит её наружу. В виде мочи.

– Надо же, – Виктор посмотрел на Арсения с уважением, – наш милый Доктор описал этот процесс на трёх страницах. А ты самую суть ухитрился втиснуть в три фразы… Так вот, эта коварная водичка с Планеты и тут нам гадит. Не хочет она ничего растворять, никаких вредных веществ с собой из организма забирать. Конечно, кое-что она делает – немного разжижает кровь, часть вредной гадости выводит наружу, но делает эту работу очень неохотно. Поэтому и пьют люди эту воду литрами, а напиться не могут…

– Да-а, – протянул поражённый Арсений, – враг, так сказать, не только снаружи, но и внутри нас… В общем, я так понимаю, колония обречена? Лучшее, что нам остаётся, это забиться в анабиоз, проспать ещё, сколько там возможно, а потом всем выйти с кольями наперевес и погибнуть в неравном бою?

– Это, Арсюша, мы всегда успеем.

– У тебя есть какой-то план? – быстро спросил Арсений.

– Точно пока не знаю. Завтра поговорю ещё с нашими уважаемыми учёными, инженерами. А там видно будет…

– Темнишь, дружище? Скрываешься от старого друга? – полушутя спросил Арсений.

– Нет, просто сам до конца не понимаю. Не хватает какой-то детали, чтобы мозаика сложилась. Давай, друг Арсений, подождём до завтра. Вечерком заходи ко мне, будем решать, что делать дальше.

Они поднялись, Виктор проводил друга до дверей. Мужчины молча пожали друг другу руки, Арсений ушёл к себе, а Виктор вернулся в каюту. Два усталых пожилых человека, друзья и соратники, полководцы спящей в анабиозе армии, скрывавшие за шутливым трёпом глубокую боль и озабоченность.

* * *

Вечером следующего дня они снова встретились. На этот раз всё было по-деловому, без обычных шуточек.

– Сегодня Арсений, я, кажется, нашёл тот самый кусочек мозаики. Погоди, – остановил он друга, – дай закончить. Мозаику ещё надо сложить, сделать выводы. До решения проблемы очень далеко, и не факт, что мы её решим. В общем, так. Рано утром я с тремя парнями выезжаю… ну, вроде как в экспедицию. Если мы не вернёмся, – Виктор указал на запечатанный пакет на столе, – тут все распоряжения, ты останешься вместо меня. Ещё здесь я обозначил свои мысли, догадки, выводы относительно нашей беды. Не хотелось бы их озвучивать в сыром виде, это на случай моей гибели.

Ты останешься за главного, и вот тебе мой категорический приказ: воду пить только корабельную, для технических нужд использовать её же. Никаких контактов с природной водой! Никаких! Из модуля выходить только раз в день по полчаса, для прогулки, при этом не отходить от модуля дальше десяти метров! И так: трое гуляют, а трое внимательно наблюдают за небом, рекой, ручьями, лужами и так далее. Составьте график, вас остаётся десять человек – вахты, занятия, отдых: всё по расписанию, чтоб не расслаблялись. Связь со мной в аварийном режиме – раз в день в 21.00. Максимально коротко – всё в порядке, до связи.

– Слушаюсь, товарищ генерал! – очень серьёзно сказал Арсений, – Если ты назначаешь нам такие условия жизни, значит, так и нужно. Я тебя знаю, зря ты не скажешь; я даже не прошу тебя поделиться своими догадками, знаю – бесполезно.

– Спасибо, дружище, что не пристаёшь с вопросами. Я действительно ещё не всё понял, дай Бог, ещё пойму. Помни, главное – никаких контактов с природной водой! Это очень важно!

* * *

Потянулись дни ожидания. Арсений неукоснительно соблюдал приказ Виктора, в зародыше подавляя недовольство подчинённых, особенно обоих профессоров – те требовали нормальных прогулок, не желали нести вахты, нарушали дисциплину. Приутихли они только тогда, когда Арсений всерьёз пригрозил отправить их в анабиоз. Виктор регулярно выходил на связь, скупо сообщал, что всё идёт по плану, не вдаваясь в подробности. Арсений также кратко докладывал, что происшествий не случилось, всё в норме. Так прошло полтора месяца, и Виктор, наконец, сообщил, что они возвращаются. Через три дня, утром, вдали показался крытый грузовик, вскоре подъехавший к модулю. Выглядели приехавшие, несмотря на долгий путь посвежевшими и бодрыми. Первым делом Виктор протянул Арсению флягу с водой.

– Попробуй-ка этой водички! – радостно воскликнул он.

Вода, действительно, была великолепна. Чистая, свежая, живая. Не сравнить с полезной, но безвкусной корабельной водой, или с опасной природной из ручья!

– Откуда? – Арсений никак не мог оторваться от фляги.

– Сейчас всё узнаешь. Собираемся в зале через десять минут.

– Когда мы выезжали отсюда, у меня ещё не было чёткого плана, – начал Виктор после того, как все собрались, – Интуитивно я приказал ехать вдоль реки, выше по течению. Что я хотел найти, и сам не знал. В голове прокручивались картины разрушения нашей колонии, гибели людей. Накануне выезда я разговаривал с нашим уважаемым Профессором биологии, и среди прочего он рассказал мне об интересных исследованиях воды, проводившихся ещё в ХХ веке. Тогда эти исследования не получили широкой огласки, поэтому неспециалисты знают о них очень мало. Так вот, не вдаваясь в подробности, можно сказать, что любая природная вода обладает некоторым подобием интеллекта: красивая музыка, добрые слова, положительные эмоции создают стройную, гармоничную структуру воды, и наоборот, отрицательные импульсы, разрушительная музыка и тому подобное эту структуру уничтожают, можно сказать, что вода болеет.

Если взять одну банку с водой, скажем, на концерт тяжелого рока, а другую в зал филармонии слушать скрипичный концерт, это будет разная вода. Нет, химические и биологические анализы покажут одинаковый результат, но вот структура её будет разной. Стройная и гармоничная во второй банке, и хаотическая, сумбурная в первой. А теперь представьте разницу между водой среди чистой природы, пения птичек, солнышка, козявок, бабочек, и водой среди гибельной цивилизации с её войнами, насилием, страхом!

Мы не знаем историю этой Планеты, но можем предположить следующее. Вряд ли развитие здешней цивилизации сильно отличалось от земного. Долгие столетия или даже тысячелетия насилия над природой, загрязнения почвы, военных конфликтов… Чем закончилась эта цивилизация? Мировой войной? Эпидемией? Глобальной техногенной катастрофой? Это нам неизвестно, да и не так уж важно. Местное человечество исчезло без следа, оставив вначале разваленную, а теперь восстановившуюся Планету. Суть в том, что долгие годы воду разрушали и заключительный катаклизм, уничтоживший людей, нанёс её структуре последний, сокрушительный удар. Затем долгие столетия местная природа приходила в себя, восстанавливалась. Начала восстанавливаться и структура воды, но не до конца. Она так и осталась повреждённой, несовершенной, негармоничной. И в то же время хорошо запомнившей всё, что с ней сделали люди.

А теперь представьте себе: в этом заповедном уголке, где давно исчезли химзаводы, войны, катастрофы, появляются существа, неотличимые от тех, что когда-то так надругались над этой водой! Вначале вода как бы «сомневается» – пока пришельцы не делают ничего плохого. Лёгкий всплеск реки, который я наблюдал в первый день – признак волнения: нападать, не нападать? Если это те же самые существа, их надо уничтожить, чтобы они вновь не разрушили такой прекрасный, гармоничный мир! Вот тут и появился этот самый Второй Пилот. И без того, человек жёлчный и агрессивный, он под воздействием алкоголя, выплёскивает эту агрессию на пока ещё спокойную реку. Теперь сомнений нет: пришельцев надо уничтожить, они – угроза мирному существованию Планеты. Конечно, вода не обладает разумом в человеческом понимании, действия её были просто… ну, как бы, инстинктивны. Начинается необъявленная война, её результаты вам известны.

Так вот. Перед выездом я приказал ни в коем случае не контактировать с природной водой. Люди как бы исчезли из поля зрения реки, и что же? За время нашего отсутствия не было ни волн, ни дождя с градом, ни прочих катастроф, не правда ли? (Арсений кивнул).

Теперь, о нашем эксперименте. Мы ехали в закрытой машине, пили корабельную воду, наружу практически не выходили. Через три дня экспедиция очутилась в живописной долине у подножия высокой скалы. Там выбивался наружу небольшой ручеёк, который мы и сделали объектом нашего опыта. В этом месте ручей выходит из глубоких недр, там он только зарождается, и не успевает ещё впитать в себя волну начинающейся агрессии. В течение недели мы проводили возле него много времени: рассказывали забавные истории, ребята вспоминали своих девушек, за которыми они скучали, мы пели хором плавные, красивые песни, включали хорошую музыку. К концу недели мы уже спокойно пили воду из этого ручейка, вы смогли оценить её вкус, мы угощали ею по приезде.

Кстати, особенно хорошо на воду влияет молитвенное пение! Да-да, не смейтесь! У нас были записи настоящей церковной службы ХХ века. Вы все знаете меня, как грубого материалиста, я и сейчас не скажу, что стал верующим. Но могу сказать одно: молитвенное пение вылечивает больную воду лучше, чем что-либо другое, и в новой колонии будет звучать это пение! Среди колонистов есть несколько служителей церкви, мы разбудим их в первую очередь, пусть кадят ладан, читают и поют свои молитвы. Кто хочет, пусть верит, кто не хочет – его воля. Но раз это помогает спасти колонию, значит, так оно и будет!

Новая колония начнёт своё существование с той поляны с ручейком. Здесь, у реки, останется модуль, ему ничего не угрожает. Мы будем пробуждать людей небольшими партиями, перевозить в закрытых машинах на новое место и там строить дома, расчищать поля, сажать деревья. Но предварительно все будут проходить очень серьёзную подготовку: из нашего обихода должна полностью исчезнуть агрессия, злоба, зависть – всё то, что разрушает и воду и душу! Кто не сможет справиться, будет отправляться обратно в анабиоз. Потом, когда абсолютное большинство будет жить по этим новым правилам, мы разбудим и этих, несправившихся. Тогда они, будучи в меньшинстве, всё равно адаптируются к новой действительности. Завтра же начнём подготовку к отправке первой партии, составлять списки, разрабатывать план подготовки людей. А пока – отдыхать!

* * *

Вечером Арсений вновь зашел в каюту Виктора. Сел за стол, посмотрел на него очень внимательно, осторожно спросил:

– Витенька, а ты уверен, что всё получится? Как-то это… невнятно, что ли… Ну, молитвы эти, церковное пение, ладан. Средневековье какое-то… Да и подготовка эта, как её воспримут? Тоже как-то малопонятно… беззлобность, добро, подставление щёк, Ганди, Толстой…

– Ох, и наплёл же ты, Арсюша, – рассмеялся Виктор, – всех в одну кучу сгрёб! Смотри на это проще. Насчёт молитвы я уже сказал – воду излечивает, и ладно. Никто ни тебя, ни меня насильно верить не заставляет. Хотя, если честно, после всех этих событий, мне больше хочется верить, чем не верить!

– Ох, ничего себе, – присвистнул Арсений, – верующий Президент колонистов Виктор Потёмкин во главе своей паствы… Это, доложу я вам, картина та ещё!

– Не смейся, Арсений… Раньше, в XIX веке, Президенты, то есть генерал-губернаторы все были верующими, и большинство народа тоже. И порядка тогда, кстати, было намного больше!

– Я не об этом… Просто мне не очень-то верится, что вот мы во главе с попами выйдем к нашей реке-убийце, помолимся, споём песенку, она застыдится, покраснеет, скажет, что больше не будет…

– Я же сказал, что осваивать Планету мы начнём с того ручейка, а нашу речку пока оставим в покое. На неё, конечно, сейчас не подействуют ни песни, ни молитвы. Надеяться на это было бы наивно. Просто теперь, если мы будем жить в добре, тот ручеёк понесёт информацию всей воде Планеты: пришельцы не опасны, они хорошие ребята, не надо их трогать! Мы будем расширять свои владения, лечить воду, восстанавливать её структуру, дружить с ней. Постепенно вся вода на Планете восстановит свои полезные свойства и жизнь наладится!

– А ты понимаешь, сколько для этого понадобится времени? – тихо спросил Арсений.

– Понимаю. Но это – единственный путь. Мы будем лечить друг друга – природа Планеты и люди. У нас просто нет другого выхода…

Июнь, ноябрь 2013

Десятый праведник

Они действовали быстро и слаженно, словно давно репетировали этот исход. Муж, одевшийся за минуту, схватил в охапку ребят, буквально выдернув их из кроваток, завернул в какое-то одеяло, сгрёб детские вещи, до которых смог дотянуться. Прижал дочку и сына к себе, нашарил в кармане ключи от машины. Не оборачиваясь, выбежал из квартиры, зная, что Жена бежит за ним:

«И кто на кровле, тот да не сходит взять что-нибудь из дома своего; И кто на поле, тот да не обращается назад взять одежды свои…» [1]

Помчался по ступенькам вниз: лифт уже не работал. «Хорошо, что у нас восьмой этаж, а не двадцать четвёртый!» – мелькнула мысль. Детишки заворочались, просыпаясь, дочка слегка захныкала.

– Тихо, тихо, – пробормотал он, задыхаясь от бега, – уже сейчас, уже скоро…

Хорошо, что машину вчера оставили на уличной стоянке, а не в подземном паркинге. Он, еле переводя дух, кинулся к дверце, бросил детские вещи на капот, освободил левую руку. Изогнувшись, достал ключи, нажал брелок сигнализации, попытался открыть дверцу. Правая рука занемела совершенно, дети уже не спали, начали выворачиваться, капризничать. Жена подоспела в последний момент, быстро открыла машину, помогла забросить ребят на заднее сиденье.

Кинули следом их одежду, захлопнули дверцу.

Жена, забравшаяся с другой стороны, уже сидела рядом с детьми, что-то успокаивающе говорила, прижимала к себе. Он бросился на водительское место, включил зажигание. Старенький верный внедорожник завёлся сразу. Еле выждав время прогрева, Муж тронулся с места, завернул за угол. Едва успел улечься лёгкий сквозняк, пролетевший за ними следом, как 24-этажный дом, который они только что покинули, стал медленно, беззвучно оседать, будто песчаный холм. Только песок не оставался на асфальте, а закручиваясь лёгкими бурунами, словно стекал в невидимые воронки и вскоре лишь ночной ветерок перекатывал по земле пыльные облачка. В зеркале он увидел расширенные от ужаса глаза Жены.

– Тише, родная, – он пытался говорить спокойно, хотя самого била нервная дрожь, – только, ради Бога, тише! – показал глазами на детей.

Те, прижавшись к матери, сидели тихо, словно мышата. Они свернули на широкую улицу. Невдалеке горел дом, рядом орущая толпа ломилась в закрытый продовольственный магазин. Раздался звон разбитой витрины, люди кинулись внутрь. Вдруг чёрное ночное небо располосовала длинная ветвистая молния, и почти сразу грохнул невероятный по силе раскат грома. При ярчайшей вспышке они увидели город, в нескольких местах багровевший пожарами, мечущихся по улицам людей.

Вдруг из переулка им наперерез бросились какие-то тени. Сначала он затормозил, думая, что это такие же, как они, беглецы, ищущие спасения в этом хаосе. Однако фары высветили оскаленную рожу, лишённую всякого человеческого подобия. Существо размахивало пустой бутылкой, готовясь запустить её в лобовое стекло. Чуть поодаль другая тварь нагнулась к земле, явно нашаривая камень. Он круто повернул вправо, выжал газ.

Урод, размахивающий бутылкой, отскочил в сторону, выронил её, запрокинулся назад, на кучу мусора. Второй успел поднять камень и даже замахнуться, но отлетел вперёд, сбитый углом бампера. Остальные кинулись в стороны. Он резко вывернул руль и, не оборачиваясь, выдохнул:

– Только не вздумай мне ничего говорить! Если бы я не сбил этого подонка, он мог бы убить всех нас!

Она молча помотала головой, прижала к себе детей, чтоб не видели они рассыпающиеся дома, тупых агрессивных существ, размахивающих бутылками – безумных женщин, расхристанных, с голыми грудями, кривляющихся и не менее пьяных, чем мужчины.

– Боже, когда же они успели, когда успели? – очень тихо повторяла, словно заклинание Жена.

– Что успели? – спросил он, выезжая на дорогу, ведущую за город. Рядом с ними беззвучно осело ещё два дома, снова песок от них втянулся в невидимые воронки.

– Что успели? – повторил он, не столько ожидая ответа, сколько желая разрушить тишину, установившуюся между ними.

– Потерять человеческий облик. Образ и подобие Божие. Стать животными. – Она слегка подалась вперёд, – Ведь ещё вечером всё было нормально.

– Что было нормально? Этот сумасшедший мир был нормальным? На нашу семью косились, словно на идиотов: муж, жена, двое детей! Тут кругом – «семьи» то из двух мужчин, то из женщин. А то ещё «триады» эти, «семьи» из трёх партнёров. И ведь все узаконенные, со свидетельствами о браке, во Всемирной церкви «венчанные»!

– Да какая это церковь! Гнилая пародия! Настоящую церковь разгромили много лет назад, загнали в подполье, на смех подняли – ретрограды! А эти, из Всемирной, продвинутые, современные: традиционную семью – долой, пьянка, наркотики, разврат – пожалуйста! У них ведь главой-то кто? Лесбиянка, прости, Господи, – «Архиепископ»!.. Да я вообще-то не об этом. Раньше, во время смут и революций, проходили месяцы, недели, дни…

– … а сейчас оскотинились за несколько часов! – Муж сбавил скорость, прислушался. Город остался позади, они ехали по пригородной дороге. Дети, убаюканные ровной ездой, снова заснули. Вокруг было пусто, безлюдно. Небо по-прежнему змеили молнии, раздавался гром, но где-то на высоте, не приближаясь к земле. Дождь не шёл, однако становилось всё холоднее.

Он остановил машину на дороге среди полей. Вокруг пусто, местность хорошо просматривалась. Вышел на дорогу, встал на пригорке, Жена подошла вплотную, прислонилась к его плечу.

Начиналось время рассвета, но небо оставалось тёмным: наползали мрачные, сизые, грозовые тучи, да и гарь от погибающего, горящего Города затмевала свет.

– Ладно, хватит, – он приобнял Жену, развернул в обратную сторону, – пошли назад, а то превратимся в соляные столбы…

– Ты думаешь, это…

– А что же ещё? Содом и Гоморра, разлива середины 21-го века.

– А мы, выходит, единственные праведники? Типа, Лот с семейством?

– Ну, какие мы там праведники… – он пожал плечами, – просто, может, меньшие грешники…

– Погоди, – она настойчиво взяла его за руку, – но тогда, значит, никого лучше нас не нашлось? Или, хотя бы десяти таких, как мы, нас же только четверо!

– «Авраам сказал: да не прогневается Владыка, что я скажу еще однажды: может быть, найдется там десять? Он сказал: не истреблю ради десяти.[2] – процитировал Муж.

– Вот-вот! Город разрушен, мы спаслись. А в чём наша праведность? Не крали, не убивали? Сохранили традиционную семью? Ходили в настоящую, не Всемирную Церковь? Бедным пару раз помогли?

– А разве этого мало?

– Не мало! Не мало для того, чтобы просто считаться добропорядочной семьёй! Но, чтобы спасать города, нужно гораздо больше! А если мы проходим за праведников, если никого не осталось лучше нас, тогда – всё! Этому миру конец! Я не пойму только, зачем мы спаслись…

– Ну, ещё пока не спаслись, – проворчал он, – идём к машине, посмотрим, что там и как.

Дети по-прежнему спали, свернувшись на заднем сиденье. Они сели впереди, закрыли окна – холод становился всё сильнее. Муж достал мобильник, пощёлкал кнопками. Сети не было. Жена поняла его сразу, попробовала включить свой телефон – то же самое. Он стал настраивать радио – на всех диапазонах только глухой треск.

– Ну что, всё понятно? – он не спрашивал, скорее утверждал.

Она только кивнула, глаза её наполнились слезами. Муж накинул ей на плечи куртку, ласково обнял, укачивая, словно ребёнка.

– Мы сейчас где-нибудь остановимся, надо отдохнуть, поспать. Потом, когда будет светло, поедем дальше, искать таких же странников, как мы. Праведников, – он криво усмехнулся, – не одни же мы такие… достойные.

Он завёл машину, медленно поехал дальше, держа одну руку на руле, а другой по-прежнему обнимая Жену. Сизые тучи, казалось, опускались всё ниже, пошёл крупный дождь. Капли его, большие, вязкие, тягучие медленно ползли по лобовому стеклу, застревали в щётках дворников, мешали обзору. В какой-то момент, они поняли, что это уже снег. Его хлопья становились всё крупнее, покрывали толстым слоем буйную июльскую листву, засыпали сугробами дорогу, еле движущуюся машину, поля и деревья.

«Молитесь, чтобы не случилось бегство ваше зимою, или в субботу. Ибо тогда будет великая скорбь какой не было от начала мира до ныне, и не будет. И если бы не сократились те дни, то не спаслась бы никакая плоть; но ради избранных сократятся те дни»[3]

Они свернули в тупик возле какого-то нежилого строения, остановили машину. Муж разложил сиденья, они улеглись рядом со спящими детьми, укрылись куртками и одеялами, обнялись все вместе. Холод совсем не чувствовался, было даже как-то уютно.

– Наш маленький семейный Апокалипсис… – тихо пробормотала Жена.

– Спи, родная, – прошептал Муж, целуя ледяными губами её такие же холодные губы, – утро вечера мудренее…

– Да, да, именно мудренее, – она улыбнулась нелепости этой фразы: понятно же, что утра у них уже не будет.

– Спокойной ночи, – тихо прошептал он.

– Спокойной ночи, – еле слышно отозвалась она.

* * *

– Так что же у вас не получилось с этим… м-м… проектом?

– Вообще-то, можно сказать, что отрицательный результат – это тоже результат.

– Ну, да. Логично. А всё же, почему результат получился отрицательным? Что помешало?

– Не скажу точно, но, по-моему, вмешался фактор «десятого праведника».

– А-а, это… Понимаю. Но откуда он взялся, этот праведник, ведь этих было только четверо, и ещё, насколько я помню, других пятеро?

– Нет, как оказалось, был ещё один. Мы просто упустили его из виду.

– И как только это выяснилось, проект пришлось свернуть?

– Ну-у… он сам начал возвращаться в первоначальное состояние, мы уже не могли вмешиваться, здесь наши возможности заканчиваются…

– А… скажите, это действительно были праведники? Они отличались чем-то особенным?

– Как вам сказать… Лет двести назад все они, кроме этого, десятого, звались бы обычными людьми, но за это время мы… ну, как бы… провели определённую работу, и теперь…

– … подобных людей можно зачесть в праведники!

– Благодарю вас, совершенно верно!

– И теперь, чтобы достичь результата, нужно этих десятерых привести к остальному уровню, не уничтожая физически?

– Да, физически их уничтожать ни в коем случае нельзя – тогда они так и останутся праведниками, мешающими нам.

– А духовно их уничтожить стало гораздо сложнее, потому, что они прошли некий этап, почти смерть. Теперь эти люди стали ещё сильнее, а если встретятся с тем самым десятым праведником, тогда все наши усилия пропадут даром…

– И в этом случае мы можем проиграть.

– Значит, наша задача…

– … приложить все силы к их разъединению и духовному уничтожению.

– Да, именно так.

* * *

Дневное солнце слепило глаза, заливало ярким светом салон их машины. Муж с Женой проснулись почти одновременно, радостно глядя друг на друга. Снега не было и в помине. Царило обычное летнее утро. Они быстро вылезли из машины, выбежали на дорогу.

Город, ещё вчера дымивший пожарами, сегодня стоял, как ни в чём ни бывало, на своём месте. Дым, конечно, был, но какой же город без дыма? Известное дело, смог!

Муж завёл двигатель и они быстро поехали назад. Зазвенел телефон. Она взяла трубку, о чём-то недолго поговорила, дала отбой. Глазами показала ему на магнитолу, он понял, включил радио. Послышалась обычная эстрадная галиматья, тупые шутки ди-джеев, затем последние новости: популярная певица поссорилась со своим бойфрендом. Известная актриса улетела отдыхать на Райские острова. Знаменитый модельер наконец-то выходит замуж. Как вчера, как обычно.

– Значит… это всё нам привиделось? – взглядом спросила она.

– Нет, это было. Но что произошло и почему так закончилось – не знаю, – также беззвучно ответил он.

В Городе тоже ничего не напоминало о вчерашнем. Дома стояли на месте, толпы народа проводили обычный выходной день. Никто не грабил магазины, не бросался с бутылками на автомобили. Они подъехали к дому, поднялись на лифте на свой восьмой этаж, зашли в квартиру. Всё, как прежде. Только сами они стали другими.

– Почему не разрушен Город?

– Потому, что в нём всё-таки нашлось десять праведников.

– Это мы?

– Да.

– Но нас ведь только четверо!

– Значит, где-то в городе есть остальные. Настоящие праведники. Мы должны их найти. Ибо ради десяти праведников Господь не разрушит Город.

* * *

Седой, сгорбленный старик сидел за столом в крохотной каморке на окраине Города. Неяркий свет жёлтой восковой свечки освещал его древний лик, старинные книги на столе, небольшую икону. Это был, наверное, последний служитель той ещё, настоящей Церкви, почти уничтоженной, растерзанной, отвергнутой людьми и заменённой на лукавую, блудливую Всемирную «церковь». Всю ночь он молился о милости, и сейчас, наконец, увидел, что Город спасён. Но понимал он, что этим обязан не только и не столько своим усилиям, но и неведомым ему девяти праведникам. Их нужно обязательно найти. Вместе они – сила. Ибо ради десяти праведников Господь помилует этот Город.

Май – июнь 2013

Новости мобильной связи

Тяжёлая бронированная дверь, облицованная под красное дерево, громыхнула так, что посыпалась штукатурка в подъезде, а гулкое эхо пошло гулять по всем шести этажам престижного малоквартирного дома. Юра как бы отрезал, оставил внутри свои последние слова: «Всё, убирайся отсюда сегодня же! Развод без базара! И уйдёшь в чём есть, всё мне останется! Дура!!!»

Как всегда, он был прав. Вадька, друг детства, опытнейший адвокат, так устроил все его права собственности, что в случае развода жене доставался шиш. В лучшем случае, с маслом. Насчёт её умственных способностей Юра тоже не промахнулся. В самом деле, целый час он пытался вдолбить ей, что у него на работе такие неприятности, что простое увольнение может оказаться подарком судьбы. А у неё одна реакция:

– Ой, Юрочка, а как же Канары? Мы ведь собирались!

– Какие, на хрен, Канары? – он, наконец, не выдержал, сорвался на крик, – На меня навешивают срыв колоссальной сделки, там такие суммы… Ещё и могут приклеить сговор с конкурентами – имущества не хватит рассчитаться!

И тут она выдала такое, после чего Юра закричал про развод и громыхнул дверью:

– Но ведь я уже всем рассказала… Мы не можем не поехать…, – ну прямо из фильма: «Я уезжаю в Гагры с самим Якиным!»…

Садясь в машину, он подумал, что больше всего жена раздражала его именно своим тупым следованием стандартам: он никогда не мог убедить её, что сейчас те же Вьетнам или Таиланд гораздо круче Канар, а его «Лексус 570» – шестисотого мерса.

Но самое обидное было то, что и насчёт неприятностей он был безнадёжно прав…

Юрий Николаевич работал заместителем директора головного, столичного филиала крупнейшей торговой компании. Где-то с полгода назад пошли слухи, что уходит на заслуженный отдых Первый вице-директор. Обычно должности в компании занимались «с повышением на один шаг», но здесь система давала сбой: Второй вице-директор достойно занимал свою должность, но вот до уровня Первого явно не дотягивал. Основным кандидатом становился директор головного филиала – Дмитрий Васильевич, а у Юры, при таком раскладе появлялся отличный шанс занять его освобождающееся место.

Последний месяц Юра со своей командой «дожимал» многотысячную сделку с господином Карлом Штайером, типичным немцем, аккуратным, пунктуальным и дотошным. Он торговался за каждую копейку, словно за огневой рубеж, нисколько не скрывая того, что параллельно ведёт такие же переговоры с их конкурентами, фирмой «Марс», по принципу: «Сойдусь с теми, кто больше уступит».

Дать скидку они могли только за счёт удешевления производства. Имея доступ к технологии В, можно было уступить до четырёх с половиной процентов (на их языке – четыре и пять), технологии А – пять и два. Во вторник Юра докладывал обстановку шефу, Дмитрию Васильевичу:

– Последняя наша уступка Штайеру – четыре и пять, – говорил он, – В крайнем случае, можем уступить ещё одну десятую процента – за счёт транспортных расходов, тут мы конкурентов обгоняем, больше четырёх с половиной они не потянут, а Карлу этого будет достаточно. Но всё это хорошо при одном условии: «Марсиане» не имеют доступа к технологии А. Мы только начали её осваивать, но можем рискнуть – уступить четыре и девять и даже пять процентов. Но если там эта технология освоена – нам крышка. Они дают немцу пять и два, и мы в… луже!

– Ты, Юра, не дрейфь, – веско говорил тогда шеф, – Я провёл разведку и ответственно заявляю: «Марсиане» даже на шаг не приблизились к реализации технологии А. Так что – смело вперёд, четыре и шесть, не больше. Те не прыгнут выше головы, и немец будет наш! А с ним и премия, да какая…

… А вчера Юра узнал, что г-н Штайер заключает сделку с фирмой «Марс» из расчёта четыре и восемь, так как технология А ими почти освоена. Он ворвался в кабинет Дмитрия Васильевича и, несмотря на присутствие сотрудников, потребовал объяснений. И получил:

– Вы, Юрий Николаевич, за свои фокусы отвечайте сами, и не пытайтесь закрыться мной. Я вам вчера чётко сказал, что можно смело идти вплоть до пяти процентов, а вы решили, что хватит уступать. Крупной премии захотелось? А может тут и не премия вовсе, а чего похуже?!

– Ах, ты сволочь… – бессильно выдохнул Юра, – Прикрыл свою задницу…

* * *

Он вспоминал вчерашние события сидя в машине, когда услышал трель мобильника. С работы. Сейчас начнётся.

– Юрий Николаевич, будьте, пожалуйста, сегодня в десять ноль-ноль в малом зале. Вас хочет видеть Генеральный директор.

– Хорошо, – спокойно ответил он, – Я уже в пути.

Так. Если в малом зале и Генеральный, это не просто тихое изгнание, это публичная порка с последующим четвертованием. Ну что же… Надо напоследок сделать три звонка, внести в ситуацию полную ясность. Он достал телефон, включил. Набрал длинную комбинацию из букв и цифр, подождал, пока на экране загорелась зелёная рамка. Первый звонок – жене.

– Значит так… – он не успел закончить, трубка взорвалась рыданиями.

– Юрочка, миленький, прости меня, пожалуйста! Я дура, не понимаю ничего, но ты только не бросай меня, ладно? Я постараюсь… я не буду…, – в трубке гудело не очень сильно, все слова можно было разобрать.

– Ладно, не реви. Никуда я не денусь, только учти, неприятности могут быть очень крупные, – он оборвал разговор, позвонил дочке.

– Олька, привет. Тут у меня на работе полный… как это, капец! Меня крупно подставили, сейчас еду на разборки. Так что будь готова к переменам: я, может, с треском вылечу, есть шанс на большие деньги попасть; тогда уже не смогу тебе учёбу оплачивать, а может, и машинку твою продам.

– Папка, не переживай, я почему-то думаю, что ты выкрутишься! Ты же у меня умница! А если правда так плохо, то и хрен с ней с учёбой и с машиной тоже! Мы ещё не такие времена видали, всё равно ты опять поднимешься!

– Ладно, доченька, буду стараться! – он улыбнулся растрогано. Вот настоящий друг, не бросит в беде! И слышимость была чёткая, никакого фона. А теперь, самое главное… Он набрал номер шефа, дождался его «Алло!» и ласково спросил:

– Здравствуйте, Дмитрий Васильевич! Как поживаете, совесть вас не мучает?

– А, это ты, придурок? – голос директора был весел, но в трубке гудело и шумело невыносимо, – Хочешь правду знать? Ну, вот тебе правда: да, это я тебя подставил! И ты хрен что докажешь – свидетелей у тебя нет, а в моём телефоне стоит защита от записи! Теперь ты вылетишь на фиг, а я поднимусь! И помощниками у меня будут не такие придурки, как ты, а нормальные ребята. А то он, видишь ли, порядочный, с конкурентами не знается, идеалист хренов! Моя докладная уже у Генерального, так что тебе хана, урод… – шум стал нестерпимым, да и слушать дальше не имело смысла.

Мозаика сложилась в чёткую картинку – благородный директор выводит своего гнусного зама (который с треском вылетает вон) на чистую воду, сам достойно восходит на должность Первого, а там под шумок пропихивает своих людей на обе руководящие должности головного филиала… Да, это не просто задницу прикрыл, это гораздо хуже… Правду теперь он знает точно, и это знание надо использовать.

В малом зале собралось почти всё начальство: оба вице-директора, руководители основных филиалов, начальник службы безопасности, подошли ещё несколько человек. Наконец в зал вошёл сам Генеральный, высокий худощавый седой старик с проницательными глазами и ироничной улыбкой. Он сухо поздоровался со всеми и сразу приступил к делу.

– Мы собрались здесь для того, чтобы разобраться с очень неприятной ситуацией. Как вы знаете, со дня на день ожидалось подписание важнейшего для нас контракта с представителем немецких деловых кругов, господином Карлом Штайером. Вам также известно о том, что такие же переговоры вели наши стратегические конкуренты – торговая фирма «Марс». Мы остановились на уступке четыре и шесть, а наши конкуренты предложили четыре и восемь. В результате контракт остался за ними. Непосредственные переговоры вёл заместитель директора головного филиала господин Максименко. Юрий Николаевич, мы хотели бы услышать, почему вы остановились на рубеже четыре и шесть, а не использовали резерв до пяти процентов?

Юра встал и коротко, сухо доложил о своём разговоре с шефом.

– А вот у меня тут докладная нашего уважаемого Дмитрия Васильевича, где он утверждает обратное – вы, якобы, имели точные сведения об отсутствии у конкурентов технологии А, и поэтому настаивали на рубеже четыре и шесть. Что вы скажете?

– Дмитрий Васильевич лжёт! Я, к сожалению, не могу этого доказать, но он хотел от меня избавиться, и поэтому так подставил!

– Ага, значит, подставил! А скажите, Юрий Николаевич, почему вы не доложили о том, что два года назад к вам обращался представитель «Марса» с предложением, ну скажем так, вредить нам, и помогать им? За соответствующее, понятно, вознаграждение. Было такое?

– Действительно, было. Но я же сразу… Как не доложил? – растерялся Юра, – Я тут же пришёл к Дмитрию Васильевичу, всё рассказал ему, спросил ещё, может докладную написать? А он рукой махнул – зачем, говорит, писать? Ты их послал и ладно, я сам доложу.

– Ну-у? Здорово! Дмитрий Васильевич, был такой разговор?

– Никакого разговора не было. Я до последнего времени ничего не знал ни о каких переговорах своего зама с конкурентами. Случайно узнал несколько дней назад, о чём и написал в своей докладной.

В зале стояла тишина. У Юры потемнело в глазах, пересохло в горле. Значит, вот как лихо закручен сюжет! Теперь стала понятна та фразочка о порядочности и конкурентах…

– Юрий Николаевич, – раздался голос Генерального, он говорил даже с каким-то сочувствием, – Мы знаем вас давно, как опытного и толкового работника. Ну, бывает, как говорится, бес попутал. Раскайтесь в пособничестве конкурентам, принесите извинения Дмитрию Васильевичу. Ну, конечно, штраф заплатите, в должности потеряете, но останетесь на работе. Как, Дмитрий Васильевич, сможем мы его простить?

– Я не знаю…, – шеф явно растерялся, он не был готов к такому повороту, – я, конечно, против, но если Вы предлагаете…

– Вы против… Ага, ну конечно, предателей надо казнить, это правильно… А вы что скажете, Юрий Николаевич?

– Я ещё раз повторяю. На уступке четыре и шесть настаивал Дмитрий Васильевич. Предложение от конкурентов я получал, но не соглашался, о чём и было ему доложено как непосредственному начальнику. Своей вины в этой ситуации я не вижу. Можете меня наказывать, увольнять, штрафовать. Доказать я ничего не могу. Это моё последнее слово.

– Ага. А ваше последнее слово, Дмитрий Васильевич, ваша докладная, так?

– Да, так.

– Ну ладно, всё ясно… А вы оба хорошо помните тот разговор в кабинете? Можете его привести дословно? – у Юры мелькнула мысль, что Генеральный всегда сумеет поставить всех в тупик, – Ну вряд ли, конечно. Давайте мы вам поможем!

Он хищно наклонился над столом, нажал какую-то кнопку. На весь зал загремел уверенный голос шефа: «Ты, Юра, не дрейфь, я провёл разведку и ответственно заявляю: «Марсиане» даже на шаг не приблизились к реализации технологии А. Так что – смело вперёд, четыре и шесть, не больше. Те не прыгнут выше головы, и немец будет наш! А с ним и премия, да какая…»

Генеральный склонил голову набок, явно наслаждаясь видом побледневшего, растерянного Дмитрия Васильевича.

– А вот ещё интересный телефонный разговорчик, записан через час, – сказал он.

– «…Так что будь спокоен, дальше чем четыре и шесть этот болван не сдвинется, – голос был тот же, уверенный, неторопливый, – Давай четыре и восемь и забирай немца! Только смотри, чтоб со мной рассчитался по полной программе, а не как в тот раз. Это тебе не…»

– Ну, дальше не интересно, – Генеральный улыбался так же иронично, – Думаю, тут всё понятно. Дмитрий Васильевич, конечно, позаботился о защите от записи, но у нас возможности немного…м-м-м получше. Меня давно смущали участившиеся случаи утечки информации, я и устроил с помощью Михаила Андреевича, – он кивнул в сторону начальника службы безопасности, – тотальную, уж извините, проверку. Теперь мы знаем, так сказать, своих героев… Да, могу также огорчить «героя» тем, что контракт с г-ном Штайером остался за нами. Вчера я взял на себя смелость вмешаться в ситуацию, и перехватил его буквально из-под носа у конкурентов. Нашей компанией заключён контракт на очень крупную сумму из расчёта уступки пять ровно. Так что все бонусы и премии, полагающиеся непосредственным участникам, – он слегка улыбнулся и кивнул в сторону Юры, – остаются в силе.

– А теперь, – после паузы, совсем другим голосом продолжил Генеральный, – перейдём к текущим делам; к кадровым, так сказать, перестановкам. Наш уважаемый Николай Максимович не чувствует в себе сил далее трудиться на должности Первого вице-директора. Мы провожаем его на заслуженный отдых и благодарим за работу.

Все поднялись, зааплодировали. Генеральный вручил Первому кожаную папку с золотой дарственной надписью, и маленький конверт, где как все знали, была банковская карточка с крупной суммой. Николай Максимович не сел на своё место, а скромно устроился на боковом стуле.

– Наш Второй вице-директор, Алексей Петрович, изъявил желание остаться на своей должности, мы одобряем его решение. Итак, нам необходимо определить, кто станет Первым вице-директором. Я думаю, это должен быть молодой, энергичный, опытный, а главное, абсолютно преданный нам человек. Сегодня я имел удовольствие убедиться в том, что такой человек у нас есть. Господа, разрешите представить вам Первого вице-директора нашей компании Максименко Юрия Николаевича!

Ошеломлённый Юра поднялся и под аплодисменты сотрудников направился к своему новому месту. Генеральный пожал ему руку, слегка улыбнулся:

– Господин Максименко, поздравляю вас с вступлением в должность. До понедельника я даю вам возможность отдохнуть, а в восемь тридцать в понедельник жду у себя. Работы много, но я думаю, вы справитесь. Николай Максимович первые дни будет с вами, введет в курс дела…

* * *

… Юра отъехал от офиса метров сто и остановился у веранды открытого кафе. Вышел из машины, сел за столик, заказал коньяк, залпом выпил. Вот это да! Вот это поворот! Дальнейшие события в малом зале запомнились плохо: охранники уводили куда-то его бывшего шефа, Генеральный назначал новое руководство головного филиала… Как хорошо, что он воспользовался Олеговой программой!.. Юра стёр комбинацию из букв и цифр, зелёная рамка погасла. Набрал номер дочери.

– Оленька, привет! Ты знаешь, я таки выкрутился…

– Папка, я же говорила, что ты гений! Чем кончилось, остался замом, не понизили?

– Какой понизили! Я, дочурка, теперь Первый вице-директор…

– Оп-па… Я тихо офигеваю… Ну, понятно, у нашего папы такие неприятности… Это… ты как умудрился?

– Бери такси, Олька, и приезжай сюда, – он назвал адрес, – я тут выпил немного, так что сядешь за руль, отвезёшь меня куда-нибудь в злачное место, мы с тобой устроим шикарный ужин, и там, за кружкой коньяка, я тебе кое-что расскажу…

– Уже еду! Ну, папка, ну супермен!

Юра позвонил домой. Трубку схватили на втором гудке:

– Ой, Юрочка, я так волновалась! У тебя всё в порядке?

– В порядке, в порядке, всё закончилось даже лучше, чем я ожидал.

– Ой, правда? Как чудесненько! Так мы на Канары поедем?

– Поедешь сама, или Лариску свою возьмёшь, у меня много работы. Всё, давай, я занят, буду поздно, – он сморщился: ничего-то её, кроме Канар, в этой истории не зацепило!

Наконец, он набрал Олега.

– Спасибо, старик, твоя программка мне здорово помогла! – он в двух словах описал другу сегодняшние события, – В самый решительный момент я чётко знал, от кого чего ждать, только вот с шефом не ожидал, видно не дослушал тогда про его предательство, когда он мне всё высказывал, сильно шумело в трубке.

– А-а, я же говорил тебе – секретная программа, только для своих: «Виртуальный собеседник»! Ты код вводил? Зелёная рамка загоралась? Ну и всё! Ты слышал не слова своего собеседника, а его сокровенные мысли, выраженные словами!

– Вот-вот! Я тогда чётко понял, кто, так сказать, есть ху, и в семье и на работе. А шум, ты говорил…

– Ну да! Чем больше шум, тем неискреннее собеседник, в обычном режиме ты слышал бы от него прямо противоположное, а если всё слышно чётко – значит, говорит то, что думает. Ну, в общем, ладно, я программу снимаю, нельзя ею долго пользоваться.

– А мне уже не надо! Я теперь и так всё про всех знаю!

Он устало улыбнулся. Великая вещь – мобильная связь! Особенно её новейшие технологии!

Февраль 2013

Невыносимый женский характер

В маленьком зальчике дорогущего ресторана за столиком, накрытым не обильно, но очень богато, сидело двое мужчин лет пятидесяти. Один из них, пониже ростом, полноватый, крепко сбитый, был одет со вкусом, в дорогой костюм от известного кутюрье, бледно-голубую сорочку, носил очень хорошие кожаные туфли.

Гладко выбритый, с тёмно-каштановыми с проседью, красиво причёсанными волосами, на безымянном пальце – золотой перстень хорошей работы покалывал глаз тонким блеском небольшого бриллианта. Этот человек вёл себя сдержанно, говорил негромко, ухоженные руки спокойно лежали на столе, но видно было, что он рад встрече со своим собеседником, очевидно, старым другом.

Его собеседник, наоборот, говорил быстро, жестикулировал отчаянно. Был он высок ростом, кряжист, как минимум два дня небрит, рыжие волосы всклокочены. Однако, приглядевшись, можно было заметить, что одет он не хуже, а может, и лучше своего визави, просто его хорошая одежда скорее богемного, чем делового стиля, казалась дешёвой из-за помятости и пятен, а несколько перстней на толстых пальцах являли собой очень дорогой, но, увы, совершенно махровый китч.

Они выпили по рюмке «Хеннесси», и хорошо одетый мужчина сказал:

– Я очень рад, Витька, что тебя встретил, и ты, судя по всему, не бедствуешь. Но скажи мне, почему ты нигде не проявлялся?

– Ну не люблю я ваш интернет долбаный, и соцсети ваши… тем более, – пробурчал рыжий.

– Я искал вас и по старым адресам, и по всем этим сетям, – продолжал его собеседник, – но из нашей четвёрки нашёл только Вадика и Лёшку. То есть… Вообще говоря, нашёл я только Лёшку, а он рассказал мне, что Вадька умер три года назад…

– Как?! – воскликнул рыжий, – Вадька умер! Что с ним случилось?

– Спился. Не вписался в «новый порядок», как впрочем, и Лёшка. Но тому не дала спиться Юлька, большая умница, – поддерживала его, всегда была рядом, буквально за шкирку вытаскивала. А Вадькина Катя бросила его в самый трудный момент, тот потерял всё: работу, сбережения, жену… ну, и не выдержал…

Они подняли рюмки и, не чокаясь, выпили. Помолчали. Хорошо одетый продолжил свой рассказ:

– Лёшка, конечно, тоже был на грани, но… я же говорил, ему жена не дала утонуть, да и я его успел поддержать, сразу, как нашёл, устроил к себе в компанию на хорошую должность, сейчас вот будем его квартирный вопрос решать…

– Э, да что там решать-то, Андрюха? – Витька замахал руками, – завтра же поедем, и перепишем на него любую мою хату, какую он захочет!

Андрей засмеялся, протянул свою ухоженную руку, поймал беспокойную Витькину конечность и сжал её, тепло улыбаясь.

– Ты, старик, такой же, как и пятнадцать лет тому назад. Для друга готов последние штаны с себя снять!

– А, какие последние, – смутился Витька, хотя и был обрадован, – для меня это мелочь… Я тех квартир в девяностые столько скупил… Они ж тогда копейки стоили – три-четыре тысячи долларов двухкомнатная. Я их и понакупал тогда, а затем перепродавал… – он торопливо налил обе рюмки, выпил свою, не дожидаясь друга и помотав рыжей головой, тихо сказал:

– Ах, Вадьку жалко, как жалко, блин! Он же из нас был самый благородный, самый справедливый, самый добрый… – голос его дрожал.

– Поэтому, наверное, и погиб…

– Нет, не поэтому! – зло выкрикнул Витя, – Это из-за бабы его гнусной! Такого человека бросила! И в такой момент! Нет, я всегда говорил, все бабы – твари!

– Ну, прямо-таки, все, – улыбнулся Андрей, – Лёшка только благодаря своей бабе и жив остался. Да и моя Анюта, не ангел, конечно, но жаловаться грех…

– Не знаю, не знаю, – задумчиво сказал Витька, вертя в пальцах пустую рюмку, – может, и не все. Но есть такие стервы, не дай Бог! Вот смотри, наша четвёрка… Ты, я вижу, спокойно шёл наверх все эти годы, у тебя мозги всегда были в порядке…

– Да нет, Витя, наверное, просто оказался в нужное время в нужном месте…

– Ладно, скромный ты наш! Я не об этом. Твоя Анька… ну, да… и поддержит и поругает, всё в меру. Юлька, говоришь, Лёху спасла? Ну, не знаю, может, и так. А вот Катька – стерва классическая! Такого мужика загубить!

Он залпом выпил ещё одну рюмку и решительно отодвинул бутылку:

– Всё, хватит! Расскажу я тебе, брат Андрюха, интересную историю. Про одну стервозную бабу. Такую стервозную, что и представить себе трудно. И если бы, Андрюха, не эта стервозная баба, лежать бы мне сейчас в земле, как Вадька, либо прозябать, как Лёшка. Я ведь, если ты помнишь, никогда не блистал особым умом или хитростью. Так, не пришей кобыле хвост.

Андрей, заинтригованный таким началом, ждал продолжения. Ему очень хотелось узнать, как его друг, действительно не блиставший особыми талантами, стал таким богачом, причём явно не бизнесменом и не бандитом. А ещё его очень занимал вопрос, как можно разбогатеть при помощи «стервозной бабы».

– Так вот, дружище, ты помнишь, наверное, наш жутко секретный Научно-исследовательский институт – НИИ специального оборудования? Работал я себе там инженером, сочинял какие-то таблицы, пил по вечерам разбавленный спирт с техниками, ухаживал за молодыми лаборантками и не подозревал, что есть в полуподвале на отшибе лаборатория № 48, которая занимается вопросами связи пространства и времени. Конечно, официально у них был вполне приличный план работ, они даже какого-то мыша запускали куда-то, откуда он возвращался с задержкой на полсекунды, и был там один старый чудак – профессор Малкин Юрий Борисович.

Вернее, бывший профессор: в своё время он имел кучу публикаций, защищал диссертации на тему параллельных миров, получал звания. А потом на каком-то очередном пленуме партии прозвучала резкая критика о ненаучности этого направления, его антимарксистском содержании. С профессора сняли все звания, отобрали служебную квартиру и лабораторию, грозили даже отправить в психушку. Но как-то обошлось, ему разрешили не только дышать, но и работать сторожем, и жить здесь же, в каморке под лестницей.

А тут подоспела перестройка, прекратилось финансирование, умирающему государству стало не до НИИ СО, его разворовывали, приватизировали, перепродавали. В результате лаборатория № 48 – полуподвальная, на отшибе, осталась бесхозной. Юрий Борисович всё это время так и жил там, а я прибился к нему, когда лишился и работы и жилья. Так вот, оказывается он, пока половина его сотрудников рванула за рубеж, а другие осваивали турецкие и китайские блошиные рынки, всё это время продолжал свои исследования. Беда, по его словам, была в том, что все рассматривали реальность, как нечто неизменное, а он считал, что существует бесконечное множество параллельных пространств…

– Я слышал об этой теории, – перебил его Андрей, – каждое «или» порождает как минимум две новые реальности, получается что-то вроде дерева с ветвями разной толщины и разветвлённости…

– А в начале этих толстых ветвей, – закончил Витя, – находятся узловые точки, вернувшись в которые, можно прожить свою жизнь совсем по-другому, причём в оставшейся реальности ты не исчезаешь без следа, а остаётся твой «двойник», который и будет отдуваться за тебя… И реальностей этих может быть безчисленное множество. Ну, в общем, ты понимаешь, о чём речь.

Так вот, когда я прибился к профессору, он уже заканчивал собирать свое устройство. К нему часто захаживал один из бывших сотрудников, Гена, парень немного помладше меня, с каким-то вечно-тоскливым лицом. Как мне рассказал Малкин, когда-то давно Гена поссорился по пустячному поводу со своей девушкой, с горя напился, пошёл колобродить в малознакомой компании, ещё много пил, потом целовался с неизвестной девицей, а утром обнаружил себя в её квартире, на разложенном диване под одним с ней одеялом.

На кухне тем временем хлопотали её родители, накрывали стол; а потом он сидел во главе этого стола, очумело вертел похмельной головой. Слева её брат, здоровый бугай, ласково наливал ему водочку, говорил, как любит сестру, не даёт её никому в обиду и дружески, до синяков, сжимал его локоть. А справа её отец любовно накладывал ему на тарелку грибочки, говорил о чести семьи, о моральном облике комсомольца и о том, как легко можно вылететь из института за «аморалку». И мамаша, победно улыбаясь, тащила на стол огромное блюдо с горячим, причём подавала его на стол прямо над головой несчастного Гены, всем своим видом показывая, что запросто может и перевернуть его будущему зятю на голову…

Короче, Гена так и остался там, в этой семейке. Его жизнь сложилась крайне нелепо: эта Галя, которой Бог не дал ни ума, ни красоты, с детства вдолбила себе в голову, что нужно быть замужем, иначе люди засмеют; но, заполучив таким способом мужа, травила его, как могла: и неудачник он, и лопух, и мямля. Каждый день вместе с тёщей они унижали и долбили его, а в перестройку вообще начался кошмар: тесть замутил какое-то совместное предприятие, шурин подался в рэкет и крышевал папашу.

Гена же, «вшивый интеллигент», так и не нашёл себе места в этом «семейном бизнесе», так как с детства был приучен зарабатывать, а не грабить других, и за это получал ещё больше. Когда он случайно узнал о том, что Юрий Борисович не только занимается теорией, но даже собрал своё устройство, он добыл где-то сто долларов и буквально ходил за Малкиным по пятам, умоляя отправить его назад в тот злополучный день, чтобы не ссориться со своей девушкой, не напиваться и не лезть в чужую компанию.

Когда тот возражал, что это может быть опасно, Гена так вздыхал, что становилось ясно: ему больше подойдёт гибель, чем такая жалкая жизнь. Профессор махнул рукой, сказав: «Ладно, я тебя избавлю от этого кошмара. Приходи в лабораторию завтра в пять вечера», а сам вдруг решил впервые за долгое время выйти на улицу прогуляться.

В лабораторию он уже не вернулся: старик отвык от улицы, потерял осторожность. Его насмерть сшибла какая-то машина, которую, конечно, никто не заметил. Я хотел устроить профессору приличные похороны и подумал, что мне очень пригодятся для этого Генины сто долларов. На другой день, когда он пришел в пять часов, я не сказал ему ничего о смерти старика, просто взял деньги, посадил его в кресло и нажал нужные кнопки, благо Юрий Борисович вчера всё настроил и показал мне.

На следующий день, после похорон, я валялся на диване в лаборатории и думал, как жить дальше, как вдруг в дверь постучали, и я увидел… Гену! Вернее, его двойника, который остался отдуваться за настоящего Гену и хорошо запомнил слова профессора о пяти часах вечера завтра. Было как раз пять, и он снова желал отправиться в свою узловую точку и снова протягивал мне сто долларов…

Витя помолчал, наполнил рюмки, и сказал:

– Давай, Андрюха, выпьем за Галю! За её стервозный характер, за её гнусную натуру. Благодаря ей за эти пятнадцать лет я заработал больше полумиллиона долларов начального капитала.

Андрей приподнялся на стуле и ошеломлённо сказал:

– То есть, ты хочешь сказать…

– Ну, да… именно так. Тридцать шесть с половиной тысяч долларов в год, неплохие денежки для старта, правда?

Январь – февраль 2013

Игра в кошки-бешки

Месяц назад патрульный катер Авроры – одной из Внешних Колоний, зацепил в космосе модуль от потерпевшего катастрофу корабля. В его единственной камере пребывала в анабиозе семья – молодые родители и мальчик лет десяти, который прижимал к себе кошку – обычную, белую с серыми пятнами, беспородную, но, как видно, горячо любимую.

Таким образом, судьба преподнесла жителям Авроры царский подарок. Кошка оказалась не только не стерилизованной, но и беременной. Родителей и мальчика возвели в Почётные граждане, подарили им шикарный дом, обеспечили высокооплачиваемой работой.

Маленький хозяин поставил условие, чтоб их с Розой – так звали кошку – не разлучали, поэтому лучшие ветеринары Авроры обеспечивали ей круглосуточный уход и наблюдение прямо на дому. Вскоре высокопоставленная кошка благополучно разрешилась пятью котятами. Она жила обычной кошачьей жизнью, чувствовала себя отлично, а главное, не только охотилась на мышей и крыс, но и учила этому своё потомство.

* * *

Президент колонии на Авроре, огромный, неторопливый, медведистого вида мужчина, которого все называли просто Марк, взошёл на трибуну в зале заседаний Совета.

– Дорогие друзья! Мы все очень рады чудесной находке, позволяющей сделать нашу Аврору чистой, свободной от крыс и процветающей. Вы все знаете, какие неудобства причиняет Внешним Колониям закон «305-10», устанавливающий монополию на разведение и содержание кошек. В своё время никто не подумал об этом, Метрополия воспользовалась ситуацией, и теперь продаёт во Внешние Колонии только стерилизованных кошек и кастрированных котов, по заоблачным ценам. Сейчас мы попробуем сломать эту систему и при этом сделать нашу Аврору процветающей и передовой.

Через год-другой всё наше население будет обеспечено потомками крысоловки Розы, мышей и крыс уничтожат, и в каждом доме заурчит пушистый зверь, на радость детям и взрослым. Метрополии придётся смириться, так как нет никаких запретов на содержание нестерилизованных кошек, но вот вывозить их за пределы Авроры будет нельзя: закон 305-10 это запрещает категорически, и нарушителя ждут драконовские штрафы и экономическая блокада.

Когда процесс дератизации завершится, к нам захотят приехать на проживание многие достойные люди, и теперь уже мы будем решать, кого нам принимать, а кого нет. Но давайте посмотрим, кто захочет приехать к нам? Скорее всего, это будут пожилые обеспеченные люди, которые с радостью захотят жить в Колонии, в своих чудесных домах, где нет места мышам, но полным кошек и котов.

Однако молодёжь, работоспособная, умная, активная, к нам не поедет. У нас нет подходящей работы, ни для кого, кроме аграриев. Промышленность в зачаточном состоянии, не говоря уже про науку. Да, мы производим кое-какие товары, не лучше и не хуже; не дешевле и не дороже, чем у сотен таких же колоний, разбросанных в космосе. Если кто-либо захочет что-то купить или сделать инвестицию, у него будет колоссальный выбор, и что может заставить его выбрать именно нас?

Как я уже сказал, отсутствие крыс и наличие кошек создаёт комфорт для проживания, но не для развития экономики. Я знаю, сейчас мне возразят, что мы можем наплевать на Метрополию и открыть продажу кошек и котов, не лишённых функций воспроизводства, всем желающим. Да, в течение года мы будем получать огромные прибыли. Потом они иссякнут – любая колония в состоянии мобилизовать все средства и купить парочку пушистых крысоловов.

Вскоре те создадут своё потомство, которое также успешно будет продаваться. А на нас обрушатся судебные иски за нарушение закона «305-10», штрафы, экономические ограничения, и как следствие, полный крах промышленности, образования и внешней торговли. Но если повести нашу игру умно и уверенно, то через несколько лет нас ждёт небывалый подъём и дальнейшее процветание на долгие годы…

* * *

Такси остановилось у вольеров «Государственной Аврорианской селекционной станции по разведению бешек», из него вывалился жутко солидный господин в полотняном костюме и светлой рубашке, и поспешил внутрь. На входе его вежливо остановил охранник и поинтересовался целью посещения.

– Кошки мне нужны, кошки, коты, котята. Я знаю, у вас тут их продают, мне сообщали. Я куплю, заплачу, сколько нужно! – посетитель говорил торопливо, и всё время оглядывался назад, словно опасаясь увидеть подъезжающую толпу конкурентов, размахивающих пачками денег, таких же как он, любителей котов.

– Извините, но мы не торгуем кошками. У нас станция по разведению местных животных – бешек. Впрочем, я позову сотрудника, он разъяснит вам всё подробно.

Вскоре появился сотрудник – небольшого роста плотный человек с добродушным, открытым лицом. Он также выслушал монолог любителя кошек, виновато развёл руками и повторил слова охранника:

– У нас нет никаких кошек, вас, наверное, ввели в заблуждение.

– Как это нет, а вот это что? – посетитель указал на вольер, где валялись на солнышке, играли, бегали и просто сидели десятка полтора пушистых зверьков.

– Это наше национальное достояние, местные животные, бешки и бешты! – служитель расплылся в улыбке. – Можете зайти внутрь, погладить их, это уже привитые особи, готовые к контактам. Эти зверьки очень хорошо приручаются и охотно даются в руки.

Солидный быстро зашёл внутрь, огляделся, словно выбирая. К нему тут же подошёл такой же презентабельный, толстый, рыжий зверь, потёрся об ноги и издал звук, очень напоминающий кошачье мяуканье.

Посетитель расплылся в блаженной улыбке, подхватил рыжего на руки, прижал к себе.

– Ах ты, котяра, обормотина рыжая, морда усатая! – он поднял животину на вытянутых руках, заглянул под хвост. – Мужик! Полноценный мужик! Ах, хороший мой, тебя-то мне и надобно! Как я могу его купить, ведь вы продаёте котов, не отпирайтесь! Цена мне безразлична, я хочу вот этого рыжего, и ещё пару кошечек.

– Дорогой друг! Давайте сразу поставим все точки над і, – служитель был очень любезен, но довольно холоден, – я ещё раз повторяю, здесь нет никаких кошек, это местные животные, очень похожие на них, вы можете ознакомиться со всеми документами. Они называются бешки.

– Ага, бешки, значит, – посетитель понимающе улыбнулся и слегка подмигнул служителю, – очень правильно, зачем нам с вами проблемы с таможенными патрулями Метрополии? Нет у меня никаких кошек, я тут пару бешек себе прикупил, так сказать…

– Всё правильно, это бешки. Но мы не продаём их, наш закон это запрещает. И в то же время, понимая, как всем хочется общаться с такими милыми зверьками, мы просто дарим их тем, кто желает.

– То есть, вы хотите сказать, что я могу вот так вот просто забрать это чудо, не заплатив ни гроша? – полотняный костюм был удивлён до крайности.

– Да, вы можете забрать этого бешта с собой, поселить у себя в гостинице или в доме. Разумеется, после инструктажа по уходу и кормлению. Пока вы здесь, он в вашем распоряжении. Но забрать его с собой нельзя. Закон строго-настрого запрещает гражданам других планет вывоз бешек и бештов за пределы нашей Авроры.

– Стоп! – очевидно, посетитель был бизнесменом не из последних, так как соображал быстро. – Значит, можно только своим? Гражданам вашей Колонии?

– Э-э… не совсем так: не просто гражданам, а Почётным гражданам.

– Так-так… Ловко, ничего не скажешь! А как можно стать Почётным гражданином? Нужно совершить какой-нибудь подвиг?

– Это тоже способ. Но есть более мирные методы, приносящие пользу нашей Колонии. Например, крупные инвестиции, контракты высококвалифицированных специалистов на работу у нас, долгосрочные торговые соглашения. То есть не просто деньги, а вложения в экономику. Да, вложения большие, но не потраченные даром, а приносящие вам хорошие дивиденды.

– Вот это дело! Это по-нашему! – в голосе солидного посетителя смешались восхищение и едкий сарказм. – Это вы молодцы-ребята! Давненько я думал, куда капиталы вложить, а тут вот оно – и себе выгода, и хорошим ребятам польза, и настоящие коты и кошки в награду!

– Бешты и бешки, – поправил служитель, – пойдёмте, я свяжу вас с представителем Департамента, и вы обговорите все детали. Своего бешта вы, разумеется, можете взять с собой.

* * *

Через два месяца с космодрома Авроры стартовал звездолёт, на котором улетали три Почётных гражданина, увозившие трёх представителей местной фауны: одного бешта – толстого, рыжего, похожего на своего нового хозяина, и двух молоденьких изящных бешечек: полосатую и чёрно-белую. Законы Авроры были соблюдены – каждый Почётный гражданин может вывезти только одно животное.

– В конце концов, милый, ты совершил очень удачную сделку, – новая Почётная гражданка была не просто изящной хорошенькой блондинкой, но и главным советником и секретарём у своего мужа, – у этих ребят неплохое будущее, и свои дивиденды с наших инвестиций рано или поздно мы получим. А пока удовлетворимся прибылью с нескольких первых помётов наших питомцев.

– Я думаю, мы их не будем продавать, – задумчиво промолвил муж, – мы их подарим. Подарим хорошим, добрым людям, страдающим от полчищ наглых крыс и мышей! Мне недавно жаловался советник министра, да и у главного прокурора с этим проблемы…

– Отличная идея! И не забудь ректора Центрального университета, у нас дочка школу заканчивает. – Она ласково посмотрела на тоненькую девчушку-подростка, увлечённо гоняющую клавиатуру на телефоне, а другой рукой поглаживающую блаженно развалившуюся на её коленях полосатую мурчалку. – Да, кстати, давай сразу привыкать к тому, что мы везём не кошек, а бешек. Так сказано во всех документах, а зачем нам неприятности с Таможенным контролем Метрополии?

* * *

– Вот так, внучек, и стали мы первой среди Внешних Колоний. Мало кто понимал тогда Марка, многие требовали срочной распродажи животных, получения быстрой прибыли. Ведь Метрополия и вправду ничего не могла сделать: нет никаких законов, не разрешающих продавать местных животных, похожих на запрещённых к вывозу кошек, как две капли воды.

Потянулись учёные комиссии, завязались споры и дискуссии на тему «Бешка или кошка?», включились разные защитники природы и экстремалы со всех сторон. Когда Метрополии удалось добиться запрета экспорта бешек с Авроры, было уже поздно. Эти животные благополучно расселились по всем Внешним Колониям и спокойно размножались, наплевав на все запреты.

Нас, конечно, пытались задавить, устроив экономическую блокаду, но из этого ничего не вышло. К тому времени наш торговый бренд «Бешка» завоевал сумасшедшую популярность – ты прекрасно знаешь, сколько отличных товаров выпускается под этим именем, у нас открывались филиалы известных компаний, в Университете нашей столицы хотели преподавать лучшие профессора, мультсериал «Космические Бешки» бил все рекорды просмотров.

Так что, внучек, сиюминутная прибыль не всегда самая лучшая. Иногда нужно немного потерпеть, чтобы потом получить неизмеримо больше. Ведь теперь очень многие Колонии ориентируются не на Метрополию, а на нас – сильную, мощную, динамично развивающуюся Аврору.

– И всё это благодаря бешкам? – спросил внук, мальчишка лет восьми, удивлённо разглядывая крохотного мяукающего малыша, которого бережно нёс за пазухой из дома соседей, к себе на постоянное жительство.

– Нет, не столько бешкам, сколько умным и прозорливым правителям, таким, как Марк. И кстати, пора вернуть бешкам их родное имя, мы сейчас начинаем всем говорить об этом. Пусть они называются так, как было изначально: кошки и коты!

– Кошки. Коты. – задумчиво повторил внук. – Ты знаешь, дед, мне так даже больше нравится. У меня теперь будет жить настоящий кот! – и он радостно засмеялся.

Май – июнь 2017

Пассажирка

– И когда кончится эта проклятая жара? Десять утра, а уже пекло!

– Не говори. Ни одного пассажира за три дня. – Алекс взглянул на типа, который до смерти надоел ему за это время, но, всё же, улыбнувшись своей белозубой улыбкой, добавил: – Как будто все попрятались в норы и затаились! Неужели никому не нужно никуда лететь?

– Не «никуда», а в Татаму, – кадык на худой шее его собеседника дёрнулся. – Мне плевать на тех, кто летит в другом направлении!

– Не огорчайся, Гарви, скоро появятся, – Алекс поморщился от запаха дешёвого виски, которым разило от собеседника, отошёл к музыкальному автомату, бросил никель.[4] Пластинка опустилась на диск и зазвучала популярная песенка Патти Пэйдж «Tennessee Waltz»:

I was dancin' with my darlin' to the Tennessee Waltz When an old friend I happened to see…

На вид Гарви лет сорок пять, высокий, худой, плохо выбритый, маленькие глазки спрятаны под кустистыми чёрными бровями. С утра начинает напиваться в баре (в такую-то жару!), при этом становится всё более агрессивным. Ругает всех подряд, цепляется к официантам и работникам маленького аэропорта. Он неплохой пилот, но крупно повздорил с руководством: то ли из-за пьянки, то ли пассажирам нахамил. Теперь летит домой, в долгосрочный отпуск – без оплаты, разумеется – а как дальше будет, неизвестно.

Алексу двадцать шесть. Среднего роста, крепкий, улыбчивый, светловолосый. Он арендует у Компании маленький самолёт, и возит пассажиров по незначительным городишкам на Южном побережье. А вот на север, в столицу штата, три раза в неделю летает большой четырёхмоторный «Боинг».

Полёт в Татаму стоит двести долларов. На четверых – по пятьдесят. Не хочешь ждать попутчиков – плати все двести и лети один. Гарви платить не хочет. Четвертый день ждёт попутчиков, торопиться ему некуда. Четвёртый день отравляет существование всем окружающим.

Вдали, на серпантине дороги показался автомобиль. По тому, как он быстро и хищно глотал мили, оставшиеся до аэропорта, было видно, что машина мощная и дорогая. Так и оказалось. Открытый «Ягуар» последней модели словно в прыжке подкатил к зданию и, резко затормозив, замер у входа.

Открылась правая дверца, на тротуар вышла девушка. Невысокая, ладная. Тёмно-зелёное с коричневым дорожное платье, каштановые волосы собраны в пышный хвост, на голове соломенная шляпка с коричневой лентой. В руках – небольшой чемоданчик и зонт.

Повернулась к машине и помахала огненно-рыжей, в больших солнцезащитных очках, девушке за рулем. Та послала ей в ответ воздушный поцелуй, и «Ягуар», завизжав покрышками, резко рванул с места.

Алекс разочарованно вздохнул. Девушки, приезжающие на таких машинах, не летают ни в Татаму, ни в другие городишки Южного побережья. У неё, наверное, билет на «Боинг». Она летит в столицу штата, а потом дальше, в Нью-Йорк.

Однако девушка миновала стеклянные двери, ведущие в здание аэропорта, и уверенно направилась к их столику. Остановилась, приветливо улыбаясь.

– Вы Алекс Стенли? – посмотрела на него, на Гарви, затем опять на него. Глаза синие, ясные, смотрит прямо, внимательно.

– Да, – Алекс торопливо приподнялся, подвинул девушке стул, – присаживайтесь, мисс…

– Ида. Ида Кроуфорд.

– Очень рад, мисс Кроуфорд! А это Гарви Броуди. Чем могу быть вам полезен, мисс Кроуфорд?

– Ох, не надо этих «мисс», Алекс! Просто Ида. Ведь вы пилот, да? Сможете отвезти меня в Татаму, срочно?

– Конечно, мисс… то есть, Ида. Могу, только вот, – Алекс замешкался, заблудившись в её синих глазах, – нам не хватает ещё двух пассажиров.

– А когда же они подъедут? – она слегка улыбалась.

– Не знаю. Может, они вообще не подъедут, – он не знал, как объяснить Иде ситуацию: Гарви наверняка не согласится платить пополам с ней стоимость перелёта.

– Дело в том, мисс Кроуфорд, – голос Гарви был полон непонятной Алексу злости, – что самолёт до Татамы стоит двести долларов на четверых. Кроме вас, пассажиров пока нет. Я, как работник Компании, не плачу за перелёт, если, конечно, в самолёте есть свободные места. Хотите лететь прямо сейчас – платите полную стоимость. Нет – ждите других пассажиров!

– Нет-нет, я задерживаться не могу, меня ждут в Татаме! Мне сказали, что билет стоит двести долларов, я думала, что это с каждого! Алекс, вы можете лететь прямо сейчас?

Он только кивнул, наглость Гарви его ошеломила.

– Тогда – вот деньги, – она достала из сумочки аккуратно сложенную пачку двадцаток, протянула Алексу, – когда мы вылетаем?

– Через час…

– Тогда я отлучусь на пятнадцать минут, вы не уйдёте? Я могу оставить здесь вещи?

– Да-да, разумеется, я никуда не уйду, – Алекс постепенно приходил в себя.

Девушка обогнула столик и направилась в здание аэропорта. Он резко повернулся и натолкнулся на злой, насмешливый взгляд.

– Что, малыш, хочешь поругать старину Гарви? Что это он себе позволяет, негодяй! Обманул бедную девочку! Присвоил право лететь даром!

– Послушай, Гарви!

– Нет, это ты послушай! Видел, на какой машине приехала эта соплячка? С какой лёгкостью отдала двести долларов? Я за такие деньги должен горбатиться Бог знает сколько времени, а она выложила их, словно двадцать пять центов! Её папаша, небось, ей каждую неделю выдаёт столько – на карманные расходы. А я домой лечу, детишкам даже подарки купить не на что!

«А виски хлестать каждый день, есть на что?» – мелькнула мысль у Алекса.

– Вон она, идёт сюда. Давай, улыбайся ей дальше, ты же с неё глаз не сводишь! Вперёд, парень, ухаживай за милой мисс, ведь её папаша Кроуфорд – миллионер, я читал о нём в газетах, вдруг он тебя полюбит, к себе приблизит! Только вот за какой холерой она летит в Татаму, непонятно… Ладно, я удаляюсь, не буду вам мешать.

Он отошёл к стойке, слегка пошатываясь и бормоча себе под нос. А с другой стороны к столику приблизилась Ида, всё так же чуть улыбаясь.

– Ну вот, я готова! – она бросила взгляд на пустой стул. – Мы уже идём? А где мистер Броуди, он летит с нами?

– Он подойдёт попозже. Мне нужно осмотреть самолёт, проверить готовность. Это займёт полчаса – я утром уже всё проверял, чистая формальность. Вы можете подождать здесь, в баре, а можете возле самолёта, – он втайне надеялся, что она пойдёт с ним.

– О, нет! Я лучше пойду с вами! Побуду рядом, посмотрю. Можно?

– Конечно, можно! Я буду рад вашему обществу…

– Спасибо. А вот мистеру Броуди, мне кажется, моё общество не доставляет удовольствия!

– У него неприятности, Ида. Похоже, что его собираются увольнять, – он хотел добавить, что Гарви доставляет удовольствие только общество бутылки виски, однако промолчал. Девушка ему очень нравилась, но в глубине души он понимал, что пьянчужка и циник Гарви по своему положению ему ближе, чем славная, хорошенькая дочь миллионера Ида.

Они подошли к самолёту, и Алекс принялся за работу. Иде он поставил раскладной стульчик в тени ангара. Она аккуратно присела, поправила свою шляпку и внимательно наблюдала за Алексом, изредка перебрасываясь с ним короткими фразами.

Вообще-то, он не любил, когда кто-то смотрел, как он работает, но сейчас никакого раздражения не было. Наоборот, присутствие девушки давало ощущение уюта и спокойствия.

Вскоре он закончил проверку, вытер руки и улыбнулся Иде.

– Ну всё, можем лететь! Мне нужно только будет зайти к диспетчеру, получить документы. Вы подождёте меня здесь?

В это время они увидели приближающегося к ним Гарви. Он криво усмехался, держа в руке небольшой саквояж.

– Нет-нет, – Ида инстинктивно шагнула к Алексу, – я пойду с вами. Мне нужно… купить в дорогу лимонада, и вообще…

– Конечно, Ида, пойдёмте!

Они прошли мимо Гарви, который, пропуская их, ехидно улыбнулся и отвесил шутовской поклон.

Алекс быстро получил документы для вылета, и они направились обратно. Гарви поджидал их, развалившись на раскладном стульчике, где недавно сидела девушка. Он помахал полупустой бутылкой виски, которую держал в руке.

– А вот и наш пилот! И прекрасная леди с ним! Мы отправимся в чудесное путешествие, полетим в далёкую, сказочную страну! Разрешите загрузиться в самолёт? – он снова шутовски поклонился и полез в салон, забросив сначала туда свой саквояж.

Алекс повернулся к Иде и твёрдо сказал:

– Вам лучше будет сесть в кабине, Ида. Там есть место второго пилота, оно свободно.

Он помог ей подняться в кабину, чуть задержал её руку в своей.

– Вам удобно? – спросил он.

– Конечно, большое вам спасибо, – с облегчением произнесла девушка, – здесь, рядом с вами, я буду чувствовать себя в безопасности, – она мягко улыбнулась ему, медленно отняла руку, – а как же мои вещи, Алекс?

– Да-да, я сейчас, – он взял её зонт и чемоданчик, устроил их в багажном отсеке, полез в кабину.

«Ну почему, почему такая славная девочка обязательно должна быть дочкой миллионера! И я могу только катать её на самолёте за деньги папаши, но никогда не посмею даже приблизится к их особняку где-нибудь на Пятой Авеню…» – с горечью думал он.

Алекс вывел самолёт на старт, поднялся на небольшую высоту и взял курс на юг, в сторону Татамы. Он полностью погрузился в свои мысли и не сразу понял, что Гарви. просунул в кабину голову и что-то говорит ему.

– Что? – Алекс снял наушники, чтобы лучше слышать.

– Я говорю, отключи рацию и садись на остров Хэдли. Там есть заброшенный посёлок и шоссе, оно годится для посадки.

– Что ты несёшь? – обернулся к нему Алекс и увидел в его руке заряженный «Кольт» – в отверстиях барабана виднелись округлые головки пуль.

– Давай, малыш, аккуратненько садись на шоссе и не задавай идиотских вопросов! Там я тебе всё растолкую. И без глупостей, а то я твоей подружке что-нибудь ненароком отстрелю!

Алекс отключил рацию и заложил вираж на посадку. Краем глаза он следил за Идой. Девушка сидела спокойно, только побледнела и крепче схватилась за подлокотники.

Он приземлился на старое шоссе, заглушил мотор. Гарви выкатился из салона, сделал приглашающий жест.

– Приехали, голубки, прошу на выход.

Алекс вылез из кабины, помог спуститься Иде, которая сразу встала у него за спиной, не отпуская его руку.

– В общем, так, ребята! Я не собираюсь вас убивать, но мне нужны деньги. Ваш папа, мисс, богатый человек, я думаю, сто тысяч его не разорят. Только что по радио в программе светских новостей передавали, что он сейчас в «Юго-Западном яхт-клубе», там есть аэродром, а значит, и рация. Ты, Алекс, немедленно свяжешься с ними, а потом наша милая маленькая мисс объяснит папочке, чтобы он был умничкой и сегодня, до темноты, прислал сюда геликоптер, который сбросит саквояж со ста тысячами долларов мелкими купюрами.

А ты объяснишь нашему другу, что остров этот давно заброшен, невелик, все подходы к нему просматриваются, поэтому, если я увижу, что кто-то приближается сюда, я просто застрелю его милую дочурку, мне терять уже нечего! А когда я улечу с деньгами, ваш папочка сможет забрать вас отсюда. Хотел взять тебя в долю, малыш, но теперь вижу, что ты мне не помощник. Так что я заберу себе всё, извини! Давай, выходи на связь!

Алекс включил рацию, затем обернулся назад.

– Послушай меня, Гарви, не дури! Тебя схватят и посадят на электрический стул! Это же не шутки!

– Да, малыш, это не шутки! Ты ещё сопляк и веришь в то, что Компания будет о тебе заботиться, даст достойный заработок, проводит в своё время на пенсию. Не обольщайся, малыш! Меня Компания имела двадцать лет, мной затыкали все дыры, я работал пилотом в таком дерьме, что тебе и не снилось! А теперь меня вышвыривают на улицу, только потому что такие вот мистеры Денежные Мешки не желают понимать, что выжали меня, как лимон, что я спиваюсь только благодаря им! В общем, хватит! Давай, вызывай папашу! И не забудь включить громкую связь!

– Хорошо, Гарви, – пожал плечами Алекс, – успокойся, я всё сделаю, как ты хочешь. Только не причини вреда мисс Кроуфорд.

Он взял микрофон и стал вызывать аэродром яхт-клуба. Левая рука его лежала на сиденье возле свёрнутой в узел лётной куртки. Когда ему ответили, попросил диспетчера пригласить к микрофону секретаря мистера Кроуфорда. Гарви дёрнулся было к нему, но Алекс спокойно объяснил, что сам миллионер никогда не подойдёт к микрофону по вызову какого-то неизвестного пилота.

Гарви злобно выругался, но остался на месте. Алекс был прав. Пришлось сказать, что дело касается дочери мистера Кроуфорда, чтобы убедить диспетчера пригласить даже секретаря.

Вскоре секретарь, мистер Харрисон, был на связи. Алекс, отбросив дипломатию, напрямую сказал ему, что он пилот самолёта, который вёз мисс Кроуфорд в Татаму, что их похитили, и за неё требуют выкуп, что условия выкупа похитители передадут через него только лично мистеру Кроуфорду. Его дочь здесь рядом, она всё подтвердит.

Мистер Харрисон невозмутимо выслушал его, затем велел оставаться на волне, ему нужно переговорить с мистером Кроуфордом. Алекс повернулся к Гарви лицом, включил рацию на приём и положил микрофон на сиденье, оставив включенной громкую связь. Теперь его свободная правая рука оказалась возле куртки.

– Послушайте, мистер Броуди, – вдруг тихо сказала Ида, – вы ошибаетесь насчёт моего отца: он никогда не заплатит вам…

– Заткнись, – перебил её Гарви, – тем хуже для него. И для тебя.

В этот момент Алекс быстро сделал шаг влево, подхватив куртку, свёрнутую в узел, с сиденья. Гарви дёрнулся револьвером за ним, но пилот тут же нырнул под его руку, одновременно швырнув куртку тому в лицо. Раздался выстрел, не причинивший никому вреда, так как Гарви потерял прицел, уворачиваясь от летящего в него узла. Ида громко вскрикнула.

В следующий миг Алекс выбил револьвер из руки Гарви, и мужчины схватились врукопашную. Алекс был моложе и сильнее худого, пропитого Гарви, однако тот оказался вёртким и жилистым, а кроме того, явно имел больший опыт в драке.

Ида прислонилась спиной к шасси и, прижав ладони к лицу, с ужасом наблюдала за схваткой. Вот Алекс уже почти завладел «Кольтом», но Гарви изловчился и сжал его запястье, выгибая руку с револьвером назад. Ида снова вскрикнула, но в это время ожила рация, о которой все забыли, и послышался голос диспетчера.

– Алло, алло, с вами будет говорить мистер Харрисон.

– Мистер пилот? – в холодном голосе секретаря явственно сквозила издёвка, – Мистер пилот, я переговорил с мистером Кроуфордом. У босса сегодня хорошее настроение, поэтому он просто советует вам проваливать и не морочить ему голову. Они с дочерью, мисс Энн Кроуфорд, отдыхают здесь, в яхт-клубе, и я разговаривал с ними обоими. Мисс Энн передаёт привет своей «сестрёнке» и просит её не волноваться за свою жизнь. Будьте здоровы, мистер пилот! Советую больше нас не тревожить, а то шутка перестанет быть смешной. Всего доброго, мистер пилот!

Алекс всё-таки завладел револьвером, но в этом уже не было нужды. Он медленно повернулся к Иде.

– Так ты не мисс Кроуфорд? – голос его от волнения срывался. Он встал, подошёл к самолёту и выключил рацию.

– Я хотела объяснить, но мистер Броуди не стал меня слушать. Я действительно мисс Кроуфорд. Но мой папа, Генри Кроуфорд, не миллионер, а обычный страховой агент, живущий в Татаме. У него обострилась язва, он попал в больницу, и я хотела побыстрее попасть к нему. Наверное, мистера Броуди сбила с толку машина, на которой я приехала. Меня подвезла приятельница, Сара. Она, действительно, дочь богатого человека. А мы за свою жизнь никогда не видели ста тысяч, ни мелкими купюрами, ни крупными.

Алекс поймал себя на мысли, что такой расклад нравится ему гораздо больше. Он подошёл к Иде, взял её под руку. Они засмеялись и направились к самолёту, оставив за собой нелепую, сгорбившуюся фигуру сидящего на земле бывшего пилота Гарви Броуди.

Февраль-март 2014

Белее снега

Чёрный БМВ вылетел на перекрёсток и, игнорируя красный сигнал светофора, пронёсся поперёк «зебры». Молодая женщина с девочкой лет шести, переходившая улицу, не успела даже испугаться, настолько это было неожиданно. Раздался глухой удар, машина, визжа покрышками, вылетела к противоположному тротуару, смяла припаркованные там автомобили и встала. Из неё выбрался крупный мужчина в дорогом пиджаке и, пошатываясь, быстро пошёл в сторону переулка.

Наперерез ему бросился парень, стоявший с девушкой неподалёку, следом за ним пожилой мужчина. Однако водитель на ходу ударил парня в лицо, завернул за угол и скрылся в переулке, ведущем на соседнюю оживлённую улицу. Пожилой остановился, явно опасаясь преследовать здоровяка-водителя. Остальные свидетели этой сцены толпились вокруг пешеходного перехода, на белой разметке которого уличный фонарь равнодушно освещал расползавшуюся красную лужу…

Почему я тогда вас отпустил? Надо было настаивать на своём, твердить, что один с Алёшкой не управлюсь, что он маленький, капризный. Но вы всё равно убежали: «Мы быстро, честное слово! Важная тренировка, тренер просил обязательно быть!». А теперь мы с ним навсегда одни остались. Нет, не одни, спасибо Светланке, она учёбу забросила, всё время с нами. Вернее, с Алёшкой, с племянником своим, которому она теперь вместо матери. А я бегаю по кругу – всё хочу подонка того наказать, как будто вину снять с души. Понимаю, что этим своих девочек не верну, но нельзя же так – их нет, а эта мразь спокойно по земле ходит!

Свидетели сперва с пеной у рта кричали: «Это он: из машины вышел, шатаясь, пьяный был, вот этот, точно, я его узнал!». А теперь глаза прячут, мямлят, что вроде и не он вовсе. И следователь говорит, что владелец не причём, он дома был, а машину у него угнали – нарик какой-то, под кайфом.

Тот негодяй непростым оказался, у него связи, знакомства, деньги. Свидетелей запугал, или подкупил. На следователя начальство надавило. А мне адвокаты намекнули, чтоб сидел и не рыпался – иначе быстро дело сварганят, распространение наркотиков, например, и упекут лет на шесть. А Алёшку – в детдом, фамилию сменят, в другую семью отдадут, или вообще, за границу.

Знают, суки, чем взять! У меня мысль была – купить пистолет, можно же найти каких-то подпольных торговцев, подстеречь этого гада где-нибудь возле офиса, подойти поближе – он ведь в лицо меня не знает, все дела его адвокатишка крутил – и выстрелить в рожу пару раз, сколько успею. И что дальше? Меня тут же схватят, и всё, та же картинка: папа в тюрьме, сын в приюте. Нет, тут спешить нельзя! Пусть думают, что они меня сломали. А я пока затаюсь, залягу на дно. Но тебя, гад, всё равно достану…

* * *

Квартиру я продал, зачем она мне теперь? Купил себе жильё в пригороде, комната крошечная, удобства частичные. Зато разница хорошая получилась. Из неё я потратился на дорогой компьютер, да ещё на «Беретту» с глушителем. Буду теперь этого гадёныша изучать, все его страницы взломаю, выслежу и настигну. А остальные деньги Светланке отдал – чтоб она Алёшку официально усыновила и вырастила, если что, тогда у меня руки развязаны будут – это мы с ней давно решили.

* * *

Пора. До Алёшки не доберутся, он теперь официально Светин сын, я всё рассчитал. Знаком со всем окружением этого гада, и даже с ним самим. По интернету, конечно. Знаю все его слабости и возможности. Если нужно, проникну в любой дом, просочусь в любую щель. Света требует, чтобы я не подставлялся, хочет, чтобы вернулся обязательно. Алёшке рассказала, что папа выполняет особое задание в далёкой стране, но скоро непременно к нему приедет – нельзя малыша оставить без папы, он и так не помнит, что у него мама была, её мамой называет. Ну, что же, она с ним дома остаётся, а я отправляюсь в путь: этот гад с друзьями на базу отдыха в Самойловку собирается, или там его достану, или по пути. А дальше, как Бог рассудит…

* * *

Залепленный снегом внедорожник не дотянул до тяжёлых, глухих металлических ворот буквально полсотни метров. С трудом приоткрылась правая задняя дверца, на занесённую снегом дорогу вывалился мужчина в коротком полушубке и, проваливаясь в сугробы почти по пояс, побрёл к воротам. Нашарил звонок и стал нажимать кнопку, пытаясь сквозь завывание метели услышать звук.

Снегопад усиливался, холмики непорочно-белого снега вырастали на крыше автомобиля, на капоте, заполняли ямки следов, оставленные в снегу человеком у ворот. Он позвонил ещё раз, попытался было постучать в тяжёлые створки, но быстро оставил это занятие – такими массивными, гасящими любой звук они были.

Крепкий двухэтажный дом под синей металлочерепицей безмолвствовал, однако светились фонари во дворе и у ворот, а также два окна на первом этаже – значит, хозяева были дома. Наконец, после ещё нескольких попыток быть услышанным, входная дверь, ведущая в дом приоткрылась, и на пороге появилась мужская фигура в овчинном тулупе, шапке и валенках.

Фигура махнула рукой, словно говоря: «Слышу, иду!», и направилась к воротам по узенькой дорожке, засыпанной вполовину от уровня снега во дворе – очевидно, недавно чищенную. Вскоре раздалось шарканье лопаты, разгребавшей снег, и калитка приоткрылась. Хозяином оказался крепкий старик невысокого роста, с седыми «офицерскими» усами и цепким взглядом светлых глаз.

– Застряли? – отрывисто спросил он.

– Да, застряли, и с дороги сбились. Еле пробрались, двигатель на пределе, вся соляра вышла… Вы не выручите нас? Может, у вас есть горючее? И тягач – машину вытянуть?

– Да какой тягач, мил человек, не видишь, что творится? Вы тут завязли капитально. В Самойловку ехали?

– Ну да, в неё. Престижный посёлок, блин, а дорогу сделать не могут. Всё замело, навигатор какую-то хрень несёт, так мы огни увидели, и к вам добрались… чуть-чуть не доехали…

– Ладно, я сейчас санки возьму, подойду. А вы пока выгружайте вещи, и – в дом. Всё равно машина тут надолго застряла.

Не дожидаясь ответа, старик направился к хозяйственному домику за санками, а его собеседник побрёл обратно к машине. Вскоре хозяин дома-крепости вышел из ворот, таща за собой «санки» – широкую и длинную конструкцию, на которой смогли бы разместиться человек десять.

Из внедорожника вышел его владелец – высокий, крупный, с внешне ленивым прищуром. Не здороваясь, в упор уставился на хозяина дома, ожидая от того каких-то слов. Но дед говорить не спешил – смотрел в ответ слегка насмешливо и ждал. Вмешался невысокий, что подходил к воротам:

– Вот, Игорь, товарищ говорит, что мы тут застряли надолго, в дом приглашает.

– А машина? – Игорю пришлось всё же говорить первому.

– Кто её здесь тронет, в такую метель? Потом можно будет трактор вызвать, дорогу расчистить, а пока приглашаю вас к себе. И места в доме хватит и еды.

– Да у нас тоже всего полно, мы же на Рождественский пикник собрались, – с переднего сиденья высунулась в окно коротко стриженная молодая женщина, – ой, холодно-то как!

– Ну, тогда грузите все вещи на санки, закрывайте машину, пусть тут стоит. Дамы налегке, мужчины, впрягайтесь, и – в дом. А там разберёмся.

Вскоре, грузно переваливаясь в сугробах, двое мужчин потащили тяжёлые сани к дому. Третий, Игорь, озабоченно проверял, хорошо ли закрыта машина, работает ли сигнализация. Догнал сани возле самых ворот, упёрся сзади, придал ускорение.

Просторная прихожая заполнилась мокрыми дублёнками и шубами, снегом, стряхиваемым с шапок, толкотнёй и смехом. Незадачливых путешественников оказалось шестеро – три пары. Всем лет по тридцать-тридцать пять, только одна девушка выглядела моложе.

Хозяин отошёл в коридорчик, ведущий из прихожей в кухню, похлопал в ладоши.

– Минуточку внимания! – он улыбнулся, дождался относительной тишины, – Верхнюю одежду вешайте здесь, с собой берите сумки с личными вещами, остальное пусть пока остаётся. Поднимайтесь на второй этаж – вот лестница. Я сейчас включу наверху отопление, прогреваться будет долго, но потом станет тепло. Приду, покажу вам комнаты. Переодевайтесь в сухое, вымокшее развешивайте на батареях. Затем будем готовить праздничный ужин. За столом и познакомимся, как следует. А покамест – меня зовут Вадим Сергеевич.

Вскоре в просторной столовой накрывали большой праздничный стол. Вадим Сергеевич хотел обойтись своими запасами, но женщины запротестовали и начали доставать из сумок закуски. Тогда хозяин распорядился ставить на стол только самое скоропортящееся, остальное складывать в холодильник.

Вскоре все уже сидели за столом. Коротко стриженую женщину, которая ещё в машине говорила про пикник, звали Леной, она оказалась женой надменного владельца внедорожника, Игоря. Невысокий, полный блондин, звонивший в ворота, представился Денисом. Его жена, красивая, томная, темноволосая Марина, улыбалась всем ничего не значащей псевдозагадочной улыбкой.

Третья пара, хоть и сидела за общим столом, казалась немного отстранённой, застенчивой, что ли. Худощавый, нескладный Валентин и рыженькая, похожая на студентку-первокурсницу Аня, улыбались мало, держались скованно, да и одеты были хуже всех – хозяин заметил это ещё в прихожей. Они походили на бедных родственников, прихваченных с собой из милости.

Однако вскоре, в основном стараниями Вадима Сергеевича, некоторая натянутость исчезла. Он обаятельно улыбался, подливал Марине и Ане вино (Лена пила коньяк), рассказывал анекдоты, балагурил. Мужчины налегали на водку, которую ловко разливал Денис, и вскоре хозяин дома знал их историю: почти все они – друзья ещё с института, вместе учились, даже пытались заниматься бизнесом, но что-то не срослось. Потом разъезжались по разным городам, снова возвращались, но связи не теряли: общались в Одноклассниках и в скайпе.

А в этом году решили вместе съездить отдохнуть на престижную базу отдыха в Самойловке, там собираются обычно всякие бизнес-сливки – Игорь затеял какой-то новый проект, и хотел подключить к нему друзей. Новый год все встречали по-семейному, а Рождество решили отметить узким дружеским кругом, но помешала буря.

Нашла объяснение и некоторая отчуждённость Валентина и Ани – оказалось, что Валик недавно связался с какой-то сектой, лишился всего имущества, но благодаря Ане вырвался из их лап и теперь вернулся к нормальной жизни. Аня была младше и остальные видели её впервые, знакомы были только по переписке.

Почти вся компания оказалась курящей, и Вадим Сергеевич, давно отказавшийся от пагубной привычки, выделил место на веранде, в доме просил не дымить. Гости постоянно выходили покурить, возвращались за стол, выпивали, ели, сыпали анекдотами и случаями из жизни. Оттаяли даже «бедные родственники»: Валик рассказал какую-то хохму, а Аня вспомнила забавную историю про свою подругу, которая тоже заблудилась в метель.

Денис даже засобирался идти разжигать мангал, но Игорь остановил его, едко напомнив про голого и баню – шашлык планировался на завтра. Застолье заканчивалось, усталость брала своё: почти всё было выпито и съедено, кто-то ещё сидел за столом, кто-то выходил на веранду. Вадим Сергеевич возился на кухне, убирая посуду. За окном, выходящим во двор, мелькнула тень, ухнуло с глухим звуком. «Наверное, снег с крыши упал», отстранённо подумал он. Хотел выйти в столовую, но в это время с веранды, где происходили перекуры, раздался пронзительный женский крик.

* * *

Игорь лежал на полу, на боку, нелепо подогнув под себя правую руку. Голова его была запрокинута вверх, а на месте правого глаза чернело развороченное кровавое месиво. Пистолет с глушителем валялся неподалёку, а сигарета, выпавшая из руки убитого, ещё дымилась…

Вадим Сергеевич быстро оглянулся: Лена, жена Игоря, которая и кричала, стояла, прислонившись к стене и закрывая рот руками. Аня сжалась в тёмном углу прихожей, где висели пальто и дублёнки, глаза её были зажмурены. Денис стоял позади всех, напряжённо вглядываясь в полумрак веранды. Не хватало двоих – Валентина и Марины.

Марина обнаружилась в маленькой комнатке с другой стороны коридора, напротив входа в столовую – она стояла возле двери, слегка покачиваясь и закатив глаза. На все вопросы только мотала головой и всхлипывала. Лицо её украшали свежие царапины, а запястье левой руки распухло и посинело.

Валентин скатился по лестнице со второго этажа, вид имел растерянный. Вадим Сергеевич быстро подошёл к убитому, попытался нащупать пульс, затем повернулся к своим гостям и резко сказал:

– Идите все в столовую, веранду нужно закрыть! – он поставил окна на режим проветривания, быстро прошёл в прихожую, пошарил в шкафчике. Достал ключи, запер входную дверь, затем дверь на веранду. Поднялся на верхнюю площадку, зашёл на несколько минут в свою комнату, и только после этого появился в столовой.

Все сидели за столом, но к еде не притрагивались. Хозяин обвёл взглядом своих гостей, медленно, с расстановкой, произнёс:

– В моём доме произошло убийство. И убийца находится здесь, в этой комнате. Я живу один, гостей, кроме вас, в последнее время у меня не было. Ко мне приезжает семейная пара – приготовить, убрать, но позавчера, ещё до наступления бури, я отпустил их на праздники домой. Больше никого в доме нет, и никто его за это время не покинул: с верхнего балкона открывается панорамный вид на нетронутую снежную целину по всей округе. Разве что, убийца успел выскочить на крышу, где его подобрал вертолёт. И, хотя буря практически утихла, мне такой вариант кажется невероятным.

– А может, убийца телепортировался отсюда за тысячу километров, или вообще, в другое измерение? – спросила Марина.

– Может, и так, – спокойно ответил Вадим Сергеевич, – но тогда всякое расследование теряет смысл. Я предлагаю всё же оставаться в рамках реальности.

– А зачем нам вообще заниматься каким-то расследованием? – Денис смотрел хмуро. – Надо вызвать полицию, пусть они этим и занимаются.

– Полицию я уже известил, у меня проведен спецкабель, так что связь всегда есть. Но им сложно сюда добраться – все дороги завалены снегом. До завтра они точно не приедут, тем более, что убийца здесь, и никуда не денется: ни на обычном автомобиле, ни пешком отсюда не выбраться – нужен снегоход, аэросани, лыжи на худой конец. Я думаю, что каждый из вас, непричастный к убийству, разумеется, заинтересован в том, чтобы быстрее найти виновного – никому не хочется находиться с убийцей в одной компании, разговаривать с ним, улыбаться, не зная его планов. Итак, – заключил Вадим Сергеевич, – перейдём тогда к опросу, так сказать, свидетелей.

– А на каком основании, собственно говоря, – Валентин смотрел на него весьма неприязненно, – вы тут собираетесь нас допрашивать?

– Не допрашивать, а опрашивать, – спокойно ответил Вадим Сергеевич, – на основании того, что это мой дом. И ещё, на том основании, что я прослужил в МВД пятьдесят лет и вышел на пенсию в звании генерал-лейтенанта.

– Ну, ни хрена себе! – Лена вертела в руках рюмку с коньяком (и когда налить успела!). – То-то, я смотрю, Игорёша, как вас увидел, напрягся сразу, и аж лицом почернел! – она опрокинула в себя рюмку, сморщилась, запила водой, затем театрально развела руками и объяснила: – У него с ментами, пардон, свои счёты были, он их не-на-ви-дел!

– А за что же он так ненавидел ментов-то? – Вадим Сергеевич был спокоен, и даже доброжелателен, – Он что же, чем-то незаконным занимался? Рэкетом, или чем?

– Не-е, ну что вы… Он у меня бизнесменом был, генеральным директором, бога-атеньким, успешненьким! – Лена хихикнула и налила себе ещё рюмку, – В открытую прохожих не грабил, а так – объе…горивал, скажем! А кто у нас из крутых, да успешных перед законом чист, а? То-то же!

– Ладно, оставим эти счёты, «любил-ненавидел», не в этом дело. Вы скажите лучше, у него с кем-то из вашей компании были ссоры, вы ничего не слышали?

– Какие ссоры, любезный Вадим Сергеевич? Откуда? Эти клоуны боялись слово поперёк вякнуть, изгибались перед ним! Это у них «нерушимая мужская дружба» называлось!

– Что ты несёшь, Ленка! – Денис вскочил со стула, лицо его стало красным, – Кто это здесь клоуны?

– Да ты первый клоун и есть! Тебя Игорёша по морде бил и в дерьме купал, а ты только облизывался, да головой кивал с улыбочкой. И все кореша его такие же. Про Валика не знаю, но наверное, и ему досталось, раз он к сектантам свалил от лучшего друга. А ты до сих пор ему задницу лижешь…Вернее, лизал.

– Лена, прекрати! – Марина была вне себя, её лицо покрылось пятнами, она тяжело дышала.

– Ой, кто к нам пришёл! – Лена снова развела руками и засмеялась, – Девочка-недотрога, верная боевая подруга мужа своего! За честь семьи любого порвёт! Только что же ты тогда Игорёшу не порвала, когда он тебя у Деника одолжил на ночь? И потом ещё одалживал пару раз?

– Он не одалживал! Я тогда пьяная была, он меня просто изнасиловал!

– А потом ты его догнала, и ему пришлось изнасиловать тебя ещё два раза! – Лена снова захихикала, – Как минимум, два – это то, что я точно знаю.

– Откуда ты можешь знать?

– А оттуда, подруженька, откуда и Деник твой узнал, от благоверного моего, царство ему… подземное! Игорёше ведь в самый кайф было, не сколько сам процесс осуществить, сколько потом мне всё рассказать, чтоб я, сука, не рыпалась, место своё знала! А потом с мужем той бабы, им оттраханной, водочки выпить, по душам поговорить, да после пятой рюмочки и ему всё рассказать, да не в лоб, а намёками, чтобы мучился, да спросить не смел! Если проглотит, значит всё, сломан чувак, его самого теперь в позу можно ставить, на любую афёру подписывать! А если начнёт возбухать, так поломать его с особым наслаждением – разорить, посадить, унизить. Вот он Деника твоего и имел всю жизнь… на побегушках. Кости кидал ему с барского стола, да тебя иногда потрахивал. А он за эти кости делал вид, что всё пучком! Игорёша и здесь захотел тебя поласкать, в комнатку затащил, да что-то ты несговорчивая была, а может, поломаться решила. А тут я – вот она, морду-то тебе малость расцарапала. Он сразу на веранду выплыл: я, мол, здесь не при делах, просто покурить вышел! А пока я тебе морду полировала, тут его кто-то и оприходовал! И скажу я, товарищ генерал, как под присягой: удобнее всего на Деника подумать, тут вам и мотив, и обстоятельства. Только не верьте, кишка у него тонка, он же Игоря боялся, как удава! В спину ещё мог бы выстрелить, а в лицо… нет! И духоборец наш, просветлённый, тоже по-моему не смог бы, мелок больно. Да и не за что ни ему, ни малолетке его муженька моего убивать, он их ещё не успел поиметь, только примеривался… А, да всё равно, кто его грохнул, главное – я теперь богатая вдова, мне и без завещания всё перейдёт. Господи, до меня ж только сейчас дошло: всё, кончились муки мои, я теперь свободна, убили гада! Жаль, не я это сделала, я пистолетов боюсь, все это знают! – Лена икнула, устало махнула рукой, – Ну всё, я пошла в люльку, будьте здоровы, ещё коньячку тресну, у меня там заначка есть, и буду спать… Генерал, проводите даму в номер, я устала!

Она слегка пошатываясь, вылезла из-за стола и направилась к лестнице. Вадим Сергеевич вышел следом, догнал, подхватил под руку. Вскоре он вернулся и сообщил:

– Девушка отдыхает. Я на всякий случай закрыл её снаружи – во избежание недоразумений.

– Так вы что, ей поверили? Она тут наплела с три короба, всех обгадила, а сама: «пистолетов боюсь, это не я!» – Марина была вне себя.

– Успокойтесь, Марина! – Вадим Сергеевич поднял руку. – Алиби мы сейчас будем выяснять. Если даже Лена – убийца, она никуда не денется, а пока от неё толку никакого. Нам важно понять, она правду говорила? У вас с Игорем были отношения?

– Да какие отношения! – взвилась Марина, – Он обманул меня, заставил… А Денис молчал, он зависел от него, тот посадить его мог…

Денис опустил голову, нервно гоняя по столу катышки хлеба. Вадим Сергеевич не стал его ни о чём спрашивать – всё было понятно.

– А что у вас что за отношения были с убитым? – повернулся он к Валентину с Аней. – Я так понимаю, что вы с ним раньше не ссорились?

– Да, верно, – Аня пожала плечами, – Я вообще только вчера со всеми, ну, кроме Валика, конечно, познакомилась.

– А зачем вы сюда поехали, простите? У вас же проблемы были с сектой какой-то, квартира им ушла… Здесь, в Самойловке, отдых дорогой, а у вас сейчас другие заботы, с жильём надо решать.

– Поэтому мы и поехали сюда с Игорем, – Валентин остановил Аню, пытавшуюся что-то сказать, – он нам помочь обещал. Я тогда здорово влип, с этими братьями-сектантами, спасибо, Анюте, она меня вытащила оттуда. Начал в себя приходить, а ни жилья, ни денег нет. Тут я стал друзей вспоминать, однокашников в сети нашёл, пошла переписка – как дела, как жизнь. Про себя рассказал. Ну, все только охи да ахи, а Игорь, хоть и не сразу, но предложил в одном деле поучаствовать. Сначала всё больше общими фразами, а месяц назад написал: «Вот, как раз проект один начинаю, поехали со мной. Если нужные люди одобрят – всё у вас будет!» Ну, мы и поехали…

– А когда увидели, что всё это блеф, тут же Игорька и завалили! – хохотнул Денис.

– Ничего мы ещё не увидели, не успели разобраться, – огрызнулась Аня.

– А что тут разбираться, – Денис скривился в жёсткой ухмылке, – Игорёша меня всю жизнь имел, я у него на крючке сидел, по самые помидоры. А теперь он и вас захотел приобщить к культурному поимению, так сказать… Тебя, Валик, в афёру какую-нибудь втравил бы, дал бумаги подписать, и потом шантажировал, а Анечку твою, как Маринку в своё время, напоил бы и…

– Спокойно, Валя, не нужно! – Вадим Сергеевич резко надавил на плечо Валентина, усаживая его на место, – Поменьше эмоций, господа! Значит, у вас конфликтов с убитым пока что не было?

– У них всё было впереди. Вернее, было бы… – усмехнулась Марина, – они с Игорем лет десять не виделись, только в сети общались, не то что мы, каждый день его рожу лицезрели.

– Мы все с института ещё друг друга знали, и девчонки тоже, – вступил в разговор Денис, – правда, с Валиком реже виделись, а потом он вообще в секте своей пропал, и связь с ним потерялась. Ну, и вновь обрелась недавно. Вот Аню, да – не знали раньше, он по почте нам её фотки показывал, вживую только перед отъездом познакомились, буквально вчера. Ты, Валька, можешь на меня как угодно бросаться, но я же насквозь нашего друга вижу – ты ему был нужен, как очередной клоун в свиту, а Аня твоя… она девочка молоденькая, красивая, даже по фоткам видно…

На этот раз Валентин не реагировал. Он сгорбился на своём стуле, не пытаясь возразить Денису.

– Скажите, Валентин, – Вадим Сергеевич повернулся к молодому человеку, – если убитый… Игорь был таким нехорошим человеком, почему вы так легко ему поверили? Ведь вы же давно его знали!

– Вот именно, что давно! Тогда, в институте он не был таким. И контачили мы не так часто, я ведь не с ними вместе учился, а на параллельном. Да, случались конечно, с ним тёрки, но как-то несерьёзно всё это было. А потом я вообще в другом городе жил, мы на расстоянии общались. Ну, и затем у меня началась эпопея с сектой. Да и кому мне было верить? Все только ахали, а он реально предложил помочь… Не знаю, может, и вышло бы что-нибудь…

– Ага, вышло бы, – хохотнула Марина, – вышло, и снова вошло. И так шестнадцать раз…

– Почему шестнадцать? – недоумённо посмотрел на неё Валентин.

– Анекдот такой есть! – оживилась Марина. – Судят, значит, джигита за убийство соседа…

– Стоп, стоп! – Вадим Сергеевич поднял руку, – давайте пока анекдоты оставим! Скажите лучше, когда вы там, в комнате, с Леной отношения выясняли, ничего не слышали?

– Как же не слышать, хлопок услышала, очень чётко услышала! Я в этот момент как раз в себя начала приходить, хотела этой… вдовушке нашей глазки повыцарапать, а тут слышу – хлоп!

– И что же, вы сразу передумали царапаться?

– Передумаешь тут! Сначала хлопнуло, потом упало что-то тяжёлое, мягкое, кто-то пробежал в прихожей, бр-р-р! Я так и замерла на месте, а Ленка постояла немного и на веранду бросилась…

– Хорошо, пусть так. А вы, Аня, что видели, что слышали? Вы же в это время были в прихожей?

– Да, я вышла туда, чтобы взять из дублёнки лекарство, у меня желудок разболелся: непривычно, слишком много съела… Когда подошла к вешалке, услышала какой-то хлопок, это меня насторожило. Затем на веранде что-то упало, туда вбежала Лена, закричала. Мне стало страшно, хотелось стать незаметной…

– Значит, перед этим никто с веранды не выбегал? – быстро спросил Вадим Сергеевич.

– Не знаю я, не знаю! Мне было страшно, глаза закрыла, никого не видела!

– Хорошо, хорошо, успокойтесь, не надо так нервничать! Итак, вот что получается: Игоря могла убить его жена – вы видите, какие там были отношения. Могли убить Денис или Марина – там тоже мотивов хватало! Но у всех у них есть алиби: Денис во время выстрела был в туалете на первом этаже, Марина с Леной выясняли отношения в маленькой комнатке напротив веранды, через коридор. Вряд ли они договорились между собой, такая ложь вычисляется на первом же перекрёстном допросе. Я был на кухне и прибежал после Дениса, так что, даже, если бы и имел мотив, алиби у меня тоже есть.

Валентин с Аней алиби имеют, но не очень убедительное: Аня была в прихожей, а Валентин – на втором этаже, это никем не подтверждается, мы их там обнаружили только после убийства. Но зато они меньше всех были заинтересованы в смерти Игоря – наоборот, надеялись, на его помощь, так что мотива к убийству у них нет никакого. Вот и выходит такая нескладушка: те, кто имел причины к убийству, имеют и алиби, а у кого алиби шаткое – не имеют причины.

– А, может, всё-таки, есть ещё кто-нибудь? – Денис глядел исподлобья, – Кто пробрался в дом перед самой бурей, затаился в какой-нибудь кладовке, вышел, убил Игоря, а затем опять спрятался?

– Как он пробрался в мой дом? После бури это невозможно, он бы оставил следы, а заранее – откуда он знал, что вас занесёт ко мне?

– А, может, он за вами охотился? Что у вас, за время службы врагов не было? Затаился в доме, а тут мы… Он и убил вместо вас Игоря…

– Ну да. Перепутал немного, – генерал усмехнулся.

– Ну, тогда не знаю! Ерунда какая-то! У одних мотива нет, у других алиби есть! Кто же убил тогда?

– Вадим Сергеевич, – Валентин внимательно смотрел на генерала, – а вы уверены, что никто не мог заранее пробраться к вам в дом и спрятаться там? Вон, у вас на двух этажах сколько комнат, да ещё кладовки, ниши, да мансарда почти жилая! Можно спрятаться, а потом в любой момент покинуть дом и уйти!

– А как же снежная целина вокруг дома?

– Ну и что, – пожал плечами Валентин, – мы тут все на виду, у нас нет ни снегохода, ни лыж. А преступник мог лыжи спрятать где-нибудь во дворе, затем надеть их и – адью! Пока полиция доберётся, он успеет до трассы дойти, а там ищи-свищи!

– Да, Валентин, вы всё говорите верно. Но есть одно «но». Если убийца следил именно за Игорем, откуда ему было известно, что тот с компанией попадёт ко мне? Ведь он не мог заранее караулить где-то возле дома, ожидая, что машина собьётся с пути и приедет к моим воротам!

– А я знаю! – Марина возбуждённо вскочила. – Убийца заранее прятался в доме, а его сообщник был в машине. Когда началась буря, он испортил навигатор и заставил Игоря повернуть к дому, о котором знал заранее!

– И куда же этот убийца подевался? И кто сообщник? – Вадим Сергеевич слегка улыбался.

– Сообщник – понятно, это наша вдовушка. Придумала план, наняла киллера, а сейчас, пока мы тут сидим, он уходит на лыжах, а она спит наверху, в обнимку со своим алиби!

– Марина, я видел совсем недавно, никаких следов лыж на снегу нет, могу ещё раз подняться, посмотреть, и вас пригласить. Из дома выйти невозможно, после убийства я всё запер. Так что, если ваш гипотетический убийца не ушёл до сих пор, значит, он мёрзнет где-то во дворе. Мы можем, конечно, следить с балкона хоть всю ночь, но сначала позвольте выяснить один момент. Не все из вас говорили правду, – Вадим Сергеевич смотрел без улыбки, – кое-кто утаил одну маленькую деталь, которая не даёт мне покоя… Вот, например, вы, Валентин, что-то слышали тогда, на втором этаже?

– Да, я слышал крик, и сразу побежал вниз. Выстрела я не слышал.

– А что вы делали наверху?

– Я поднялся, чтобы сходить в туалет, извините. Внизу санузел был занят, и я решил пойти наверх.

– Да-да, так и есть, – Вадим Сергеевич слегка кивнул, – в нём как раз находился Денис. Кстати, хочу спросить и у него – там ничего не было слышно?

– Нет, всё было тихо, если можно так сказать, никаких звуков извне не доносилось.

– Ни хлопка, ни шума, ни свиста, ни чего-то ещё?

– Нет, только звуки льющейся воды, ну и… крик, конечно, потом…

– А вы, Валентин, ничего не слышали?

– Нет, я тоже слышал только те звуки, которые были… ну, внутри санузла.

– Простите, а что именно вы слышали?

– Как это, «что»? То, что слышит человек, когда ходит в туалет! Неужели надо всё подробно пояснять?

– Прошу вас, пожалуйста, расскажите подробно, что вы делали в туалете.

– Ну, знаете! Ладно, если вам это так интересно, то извольте, – молодой человек явно злился, – я зашёл в туалет, помочился в унитаз, слил воду, вымыл руки, а когда выходил, услышал крик, и побежал вниз!

– И кроме этого, не было никакого шума, свиста и так далее?

– Не было никакого свиста! И шума не было!

– Это точно?

– Да, абсолютно точно!

– А у вас нет привычки не мыть за собой руки после туалета? Или не сливать воду?

– Да что вы себе позволяете? – вспыхнул молодой человек, – Нет у меня такой привычки! Что вам ещё от меня надо?

– Больше ничего! Я не зря так подробно спрашиваю вас о столь интимных вещах. Вы утверждаете, что поднялись на второй этаж, зашли в туалет, сделали там свои дела, слили воду, помыли руки, а потом услышали крик и прибежали вниз. Вы также утверждаете, что не имеете привычки не пользоваться сливом и рукомойником после туалета. А между тем, вы в туалете на втором этаже не были. Или не мыли там руки и не сливали воду!

– С чего вы взяли? – Валентин был растерян.

– А с того, что если бы вы там были, сливали воду и мыли руки, то наверняка бы услышали довольно противный свист, сопровождающий процесс слива воды по стояку. К сожалению, этот дефект, допущенный при строительстве, так и не смогли устранить.

– А что, я должен всё в голове держать? Теперь припоминаю, вроде был какой-то свист, но я совершенно не обратил на это внимания и тут же забыл об этом. Да, точно был!

– А вот Денис говорит, что не было! Значит, кто-то из вас лжёт!

– Я не лгу, – Денис приподнялся, – я подошёл к умывальнику, хотел вымыть руки, но… – он сконфуженно улыбнулся, – услышал, как по телеку Малеев рассказывал, как его фанатки чуть не разорвали… Мне хотелось дослушать. Только после этого руки помыл. Так что, свист, помешавший мне, я бы точно услышал! А потом Лена закричала, и я выбежал оттуда…

– Какая разница, что он там слышал на первом этаже? – вскинулся Валентин.

– А такая разница, что стояк у этих санузлов общий, и весь этот свист и шум прекрасно слышен как наверху, так и внизу… Дефект, говорю же. Собираюсь в этом году наконец-то найти грамотных сантехников, чтобы устранили. А вы, видно, до этого в том санузле не были, иначе бы заметили этот дефект и не выдумывали эту историю с его посещением. Когда Денис сказал, что слышал из туалета откровения звезды, которые и до меня доносились в кухне, я понял, что на втором этаже никто воду не сливал. Конечно, это личное дело каждого, как посещать санузел, но, по-моему, человеку, непричастному к преступлению, нет смысла городить столько лжи!

– Да, генерал, вы правы, сдаюсь… Эта метель всё мне обломала. В Самойловке все было бы проще. Кто ж знал, что мы попадём сюда… А ждать другого случая я уже не хотел. Ради Бога, Аня, сейчас молчи, мы с тобой поговорим позже! – Валентин остановил девушку, пытавшуюся что-то сказать. – Теперь, до приезда полиции, я арестован?

– Ну, как арестован… У меня нет такого права, я просто попрошу вас побыть в отдалённой комнате, не выходя из неё, и всё.

– Хорошо, только у меня есть две просьбы. Мне нужно поговорить один на один с Аней, а потом с вами.

– Конечно. Аня может побыть с вами сколько нужно, а потом я тоже зайду к вам. А сейчас пойдёмте.

* * *

Зимнее утро было мягким, светло-серым, тихим. Вокруг дома по-прежнему лежал нетронутый ковёр белого, чистого снега. Ровная поверхность его нарушалась тут и там почти незаметными птичьими следами, да оттисками лап, не то собаки, не то лисы. А от дома, через широкое поле к трассе, к цивилизации, в сторону города тянулась колея – следы снегохода.

– Как же так? Кто уехал? Почему? – Денис выглядел раздражённым. – Я не понимаю, он что, сбежал, или вы его отпустили?

За столом, кроме хозяина, сидел он с Мариной и Лена, которой уже всё рассказали.

Вадим Сергеевич едва заметно улыбнулся.

– Уехал вовсе не тот, кто вы думаете. Уехала Аня, я дал ей снегоход, который был у меня в гараже. Я записал все её показания, она расписалась. Потом, конечно, ей придётся встретиться со следователем, и всё рассказать ему. А сейчас я взял на себя смелость отпустить её. Девочке очень тяжело. Её друг оказался совсем не тем, за кого себя выдавал, да ещё и убийцей. Она бы просто не выдержала до приезда полиции. Пусть поедет домой, отдохнёт, справится со стрессом. А где её найти, я знаю.

– А, это другое дело… – пробормотал Денис, – хотя, всё равно…

– Что «всё равно», Денис? – генерал смотрел неприязненно, – Вы что, настолько огорчены убийством старого друга? Мне кажется, что вам всем здесь только стало легче от этого.

– Ну, почему… наверное, вы правы… Только раньше вы утверждали, что снегохода у вас нет…

– Наверное, прав. А про снегоход – я не говорил, что его нет. Просто без меня до него добраться невозможно. Итак, сегодня-завтра приедет полиция во главе с моим другом и учеником, капитаном Аникеевым, он кроме всего, позаботится о том, чтоб моё имя не трепали журналисты и тивишники. Да, и вот ещё что. Скажите, Лена, вы знали про то, что ваш муж возил с собой пистолет, «Беретту» с глушителем?

– Что? Возил пистолет? – Лена была поражена, – Хотя… Кто его знает? Мы давно жили каждый своей жизнью… Не знаю. По-моему, он всё время кого-то опасался, наверняка возил, это на него похоже…

– Я так и думал, – улыбнулся Вадим Сергеевич, – а сейчас извините, я хочу посмотреть, как там наш подозреваемый, и потом отдохнуть.

– Но зачем он это сделал? Какие у него были мотивы? – Денис выглядел растерянным.

– Вскоре вы всё узнаете. А пока могу только сказать, что мотивы у него были, и очень веские.

Он встал из-за стола и направился к лестнице. Вдогонку услышал голос Лены:

– Вадим Сергеевич, передайте этому парню, что я хочу нанять для него самого лучшего адвоката, в благодарность, так сказать!

* * *

– Света… то есть, Аня, уехала?

– Да, я думаю, она уже в городе.

– Спасибо, Вадим Сергеевич! – Валентин помолчал, затем добавил, – Я всё рассказал вам, поэтому вы знаете: несмотря на то, что Света мне помогала, она здесь не причём. Я не хотел брать её с собой, но она настояла, уговорила мать остаться на это время с Алёшкой. Без неё я бы не управился: она дала мне знать, когда этот тип остался один, да и держать под рукой длинный пистолет с глушителем на вешалке, в рукаве своей дублёнки, засунутом в карман, тоже она придумала. У неё действительно – характер. Кроме того, она очень любила свою старшую сестру Аню и племянницу, моих девочек; даже назвалась здесь её именем…

– Валентин, а что это за история с сектой?

– А, это… Когда я искал пути, по которым можно было приблизиться к окружению этого… ну, убитого, я нашёл в сети историю его приятеля, действительно связавшегося с сектантами и подумал, что он теперь умер для мира, и я могу как бы занять его место. Они с ним виделись давно и нечасто, всё же параллельный поток, кроме того, я в сети выкладывал фотки, немного откорректированные фотошопом, вроде приучал к своей внешности. Так и вышло, никто ничего не заподозрил!

– Да, ловко… В общем, полиция будет здесь сегодня-завтра. Я думаю, что мы с капитаном Аникеевым найдём для следствия смягчающие обстоятельства. Во всяком случае, отягчающих обстоятельств он искать не будет. Кроме того, Лена косвенно подтверждает, что её муж мог возить с собой пистолет с глушителем.

– Как же так, ведь это у меня…

– Запомни, сынок, – голос генерала звучал жёстко, – никакого пистолета ты не привозил и в рукаве дублёнки не держал. Его возил с собой потерпевший, Игорь, это был его пистолет. Ну, и оставил по халатности, кажется, в сумке в прихожей, а ты заметил и… в общем, я чуть позже расскажу подробнее, что говорить. К тебе особо придираться не будут – им главное, что преступление раскрыто по горячим следам, а там уже всё не так важно.

– Но зачем? Зачем вы это делаете для меня?

– Ради твоего сына. Ради Светы. И ради справедливости, которую закон иногда не хочет понимать. Надеюсь, что много тебе не дадут, Света в это время позаботится о твоём сыне, а я буду ей помогать. Кроме того, Лена хочет нанять для тебя хорошего адвоката, я ей подскажу, кого.

– Спасибо, вам Вадим Сергеевич! – снова прошептал Валентин.

Генерал только махнул рукой и вышел из комнаты. Ну, не говорить же ему, что любое следствие, проведённое по всем правилам, с допросами и очными ставками, легко установит то, о чём генерал давно догадался: Аня (вернее, Света), следившая за Игорем, вместо того, чтобы подать Валентину сигнал, сама схватила пистолет, бросилась на веранду и выстрелила в убийцу дорогих ей людей. Что подоспевший парень вытолкнул её в прихожую, вжал в угол возле вешалки, вырвал пистолет, бросил на пол, а сам рванулся к лестнице на второй этаж.

Дублёнка со следами пистолета в рукаве, уехала вместе с девушкой. И теперь вся надежда на капитана Аникеева. А генерал почему-то был уверен, что он его не подведёт.

Декабрь 2014 – январь 2015

Война и макароны

…– Да, так вот, про шинели. В сорок первом, осенью, ещё ничего не понятно было. Немец пёр, а мы отступали, огрызались, иногда в контратаки ходили. Ну и вот, пришли холода и выдали нам новенькие шинели. А бойцы-то у нас в основном деревенские да колхозные, для них тогда новая шинель была, как сейчас шуба соболья. Уж так они ими гордились, любовались, берегли.

Раз как-то по болоту, по камышам идти пришлось, переходили на другую позицию. Так шли осторожно, шинели подвернули, чтоб не пачкать. И тут немцы нас засекли, давай из пулемёта строчить. Пока пристрелялись, пару секунд у наших было, чтоб залечь, и командир не растерялся, сразу скомандовал: «Ложись!» И сам первый, в болотную жижу – бух! И мы за ним в болото – те, кто шинели получить не успел, да те, кто не ценил их особо… А все остальные не легли: кто присел, кто нагнулся. Ну не могли они такую богатую вещь, как новая шинель в болоте запачкать! Не могли! Так почти вся рота там в камышах и осталась, в новеньких-то шинелях…

– Дед, а макароны как же? Ты ж про макароны обещал!

Дед мой был военным шофёром, прошёл всю войну, имел четыре ранения и кучу наград – орденов и медалей, которые надевал только на День Победы, да на торжественные мероприятия, куда его приглашали: и в школу, где я учился, и в другие школы. Я очень гордился своим доблестным дедом, и вместе со всеми слушал его рассказы о войне, об атаках, боях, наступлениях… Это были хорошие, правдивые, героические истории – хоть сейчас в книжку.

Но когда я вырос и стал настоящим писателем, то не захотел включать в свои книги эти рассказы, таких историй хватало в других книгах и журналах, они походили друг на друга и, как говорится, трогали ум, не задевая сердце. И я стал писать рассказы по другим историям, которые дед рассказывал дома, в памятные дни, приняв «сто грамм наркомовских». Он сидел в простой рубашке с открытым воротом, его шрам на груди наливался краснотой, седая голова покачивалась в такт рассказу.

Дед снова наливал свои «наркомовские», всё больше краснел, но рассказывал чётко и ясно, иногда повторяя свои сюжеты, но никогда не путаясь в деталях и не привирая. Потом приходила бабушка Катя и уводила деда спать – только её, свою жену, боевой своенравный дед слушался беспрекословно.

А я шёл к себе и долго ещё переживал удивительные фронтовые истории своего любимого деда Андрея, который давно уже лежит на старом городском кладбище, рядом со своей верной Катюшей.

* * *

– А макароны… То уже позже было, в сорок втором, – дед выпивал очередную стопочку, закусывал чёрным хлебом, и неспешно продолжал свой рассказ.

– Тогда другое время настало. Перелом, не перелом, но некоторые города и посёлки уже начали освобождать. Ну вот, заканчивалось лето, наши выбили немцев из нескольких сёл, наступило на фронте затишье. А у нас беда: повара убило шальным осколком. Пока нового прислали, да пока он хозяйство принимал… В общем, на третий день только и получили горячую пищу.

А повар-то этот, чтоб долго не морочиться, наварил макарон целый казан, да салом заправил – ешь, не хочу! Я до этого два дня толком не ел, горячего не было, так, сухпаёк намял, да водой запил, всё ласточку свою ремонтировал, двигатель там, то да сё, в порядок приводил, в общем.

Ну, отладил, вымылся, почистился. А тут и макароны подоспели, новый повар разъезжает на телеге, да всем накладывает. И не просто пайку, а сколько хочешь, от пуза. Ну, я и оприходовал, чтоб не соврать, три котелка, чаем горячим запил, и мечтаю себе завалиться на пару часиков в тенёк – поспать.

Да не успел спрятаться, вестовой прибегает, так и так, к командиру, срочно! Ну всё, думаю, пропал сладкий послеобеденный сон! И точно, всё как есть угадал. Отправляйся, говорит, срочно в деревню Михайловку, там у нашего лейтенанта семья – родители, да жена с сыном. Только вчера немцев оттуда выбили, мы завтра дальше пойдём, а у него такая возможность есть с семьёй повидаться.

Ну и дальше уже лейтенанту, как старшему:

– Захватишь с собой ещё старшину Сойкина, пока там будешь со своими миловаться, он с шофёром на склад заедет, возьмёт кой-какого довольствия. Потом за тобой в деревню, и чтоб к 22.00 были в расположении части!

В общем, поехали мы. Лейтенант со мной в кабине, старшина в кузове. Ехать недолго, скоро и прибыли. Деревня небольшая, почти все дома целые – не успели немцы пожечь, не до того было, наши туда не заходили даже, те сами драпанули, как поняли, что дело швах. И полицаи за ними.

Мы к хате подъехали, наш лейтенант выскочил, а ему навстречу жена, да родители. И малец рядом орёт, признавать не хочет – он же батю никогда раньше не видал.

Тут мне старшина тихонько так и говорит:

– Давай, товарищ красноармеец, пока тут суд да дело, на склад смотаемся, им не до нас сейчас, а через пару часов вернёмся!

Так бы мы и сделали, но не дали нам никуда уехать, потащили за стол. Оказывается, немцев в деревне мало было, взвод – человек десять, да трое полицаев. Не зверствовали, побаивались – лес-то рядом, и кто там в лесу этом, поди знай. А местные там припасы прятали – муку, зерно, пару коров, немного свиней да кур.

Немцы в лес не совались, полицаи – тем более. Ну и сохранили провиант да живность, и решили своих как положено встречать, даже кабанчика вчера забили. Так что стол нам накрыли по высшему разряду: и яйца, и сало, и творог, и молоко. Соседи тащат, кто что может – как же, наши бойцы, родные, освободители!

А я смотрю на это всё, и чуть не плачу: у меня же полная утроба макарон этих, будь они неладны! Подумать только, ещё пару часов назад я ничего аппетитнее не предполагал, уплетал за милую душу, а тут вот они вкусности, на столе предо мной, только бери, да ешь! А я не могу! Чуть не плачу от такой несправедливости, а не могу! Ну что нам стоило на склад уехать, там часа бы три прошло, успели те макароны перевариться – ну, и в сортир потом сходить, делов-то. И тогда, пожалуйте к столу!

Да и перед хозяевами как неловко! Они же от всей души всё это выставили, хлопочут, вокруг нас такие девушки вьются, да с лаской, с улыбками. Старшина, гляжу, творог наворачивает, да хлеб с салом, а там уже и мясо жареное несут, а я сижу, как дурак, глаза выпучил, не знаю, что делать.

И тут слышу какие-то нехорошие звуки: шум мотора, крики, топот. Переглянулись со старшиной, вымахнули из-за стола, и бегом к выходу. Да так и не успели на улицу выскочить: дверь распахнулась, и в хату полезли немцы. Сбили с ног, отобрали оружие.

Тут заходит ихний офицер – холёный, гладкий, крупный. Нас подняли, держат, ему показывают. Тот удивляется, откуда, мол, в оставленной деревне «русиш зольдатен»? Что-то они там болботали, выясняли, видать, не напоролись ли на наши войска, нет ли здесь ещё кого? А тут и лейтенанта приводят: без ремня и фуражки, лицо растерянное.

Офицер посмотрел брезгливо, понял, что наших тут больше нет. А нас, видимо, за дезертиров принял. Махнул рукой на выход, сказал рослому фельдфебелю: «Эршиссен» – расстрелять, значит. И тут я понял, что всё, война для меня закончилась. Как и для нашего лейтенанта и старшины. Оружия нет, немцев десятка два, не меньше, у всех карабины, или даже автоматы. А я, не поверишь, об одном думаю: так и не успел всех этих яств на столе отведать! И так мне обидно стало, слов нет!

А тут, смотрю, эта рожа фашистская, боров-офицер, стол накрытый увидал, и в улыбке расплылся. Идёт к этому самому столу и радостно гогочет, своим на него показывает. Те тоже заулыбались, затарахтели по-своему. И я вдруг представил себе, как нас сейчас выведут за хату, расстреляют по-быстрому, и бегом назад, к столу. И будут жрать проклятые фашисты вот это всё, от них сбережённое, и с любовью для нас приготовленное! И такое вдруг во мне поднялось, что и не рассказать!

А фрицы чуть замешкались, никому отвлекаться неохота на расстрел русских швайнов, все поближе к столу придвигаются. Фельдфебель-то порядок быстро навёл, определил троих: ты, ты и ты шагом марш! Да пока он определял и командовал, пока все отвлеклись, и на еду смотрели, образовалась у меня та самая секунда, которая иногда в бою всё решает. Да и злость кипела нешуточная!

Они нас даже не связали, думали, что сейчас кончат по-быстрому, и всё. И сапоги не сняли, не успели. А я как раз три дня назад их подбил новенькими каблуками, с подковками. В общем, двинул этим сапогом ближайшего ганса в колено, а кулаком в харю. Автомат у него вырвал, и очередью, по фрицам. А сам не своим голосом ору всё, что знаю по-немецки: «Хальт! Хенде хох! Аллес цурюк, шнеллер!», а дальше по-русски, густым таким армейским матом!

Ну, и мои командиры не растерялись! Старшина, хоть и хозяйственник, лихо на самого фельдфебеля запрыгнул, и давай его душить. Тот автомат вскинул, да повернулся неловко от неожиданности, и в своих как пошёл палить! Ну, тут и началось: немчура в двери ломится, во двор, спасаться: своё же начальство по ним стреляет! Те, что снаружи остались, ничего не разберут, бегают, вопят, не понимают, что творится.

А уцелевшие выбежали из хаты, за ними мы со старшиной с автоматами, и давай их добивать. В общем, дым, грохот, но чувствуем, немцев много, сейчас они сообразят, что к чему, и нас покрошат, как капусту в борщ. И тут из хаты вылетает наш лейтенант, как был – без ремня и фуражки, но тоже с автоматом, и морда у него самая зверская.

Дал он очередь, да как заорёт, что было мочи: «Вперёд, в атаку! За Родину! За Сталина!!! Ур-ра-а!!!» – и прямо на фрицев. Мы – за ним, и тоже «Ура!» во всю глотку. Ну и сломались наши немцы. Те, что во дворе были, не понимали ничего, решили, что нас тут много: знали, сволочи, что такое русское «Ура!»

Так и побежали, бросая оружие, поднимая в страхе руки. И попадали прямо к бабонькам местным, которые не побоялись, поддержали нашу атаку: кто с кольями, кто с палками, а кто и так. А уж они фрицев на землю положили, да на совесть упаковали их же ремнями. И жирного борова-офицера привели связанного. Так и разбили мы всех. Как потом узнали, это какие-то разгильдяи фашистские отстали, соблазнились деревушку пограбить, еды добыть, чтоб драпать слаще было. Ну и пограбили на свою голову…

Нас бабы окружили, целуют, обнимают, хохочут. Девки на шее виснут, в хату к столу тащат. А я отбиваюсь и глазами всё рыскаю – о, вот он, домик деревянный, на задах. Еле отбился, и бегом туда. Пока воевал, да орал нечеловеческим голосом, ничего не чувствовал, а как всё кончилось, подпёрли желудок макароны-то!

Вышел я вскоре, руки сполоснул, и бегом к столу, ибо чувствую, что после лихого боя да облегчения жрать хочу, как никогда не хотел! Так, наверное, сам всё и смёл со стола. Старшина остался немцев пленных караулить, лейтенант рядом со мной сидит, и только глазами хлопает, а я не могу остановиться, и ем, ем, ем…

Так меня за столом наш полковник и застал. Ему по рации сообщили, про немцев этих, да и стрельбу они услыхали, как подъезжали. Он в хату ввалился со всею свитой; наш лейтенант докладывает, бабы галдят, а я, веришь, не могу остановиться, понимаю, что надо встать, старшего по званию поприветствовать, а не могу.

Полковник наш был мужик правильный, только засмеялся, да велел другого шофёра найти, чтоб назад машину вести. Меня в кузов загрузили, и я заснул, как убитый. Вот так, Толька и воевали мы. И я часто думаю, что конечно, лейтенант наш со своим «За Сталина!!! Ура!» ход этой битвы переломил напрочь, можно сказать. Но ведь, по правде говоря, нечего б ему было переламывать, кабы я не заварил всю эту кашу со своими макаронами!

Май 2017

Примечания

1

Матфея, гл. 24, ст. 17–18

(обратно)

2

Бытие, гл.18, ст.32

(обратно)

3

Матфея, гл. 24, ст. 20–22

(обратно)

4

Никель – пятицентовая монета. (Дело происходит в 1950-х годах)

(обратно)

Оглавление

Синяя лихорадка

Записки Исполнителя

«Театр и мир»

Злая вода

Десятый праведник

Новости мобильной связи

Невыносимый женский характер

Игра в кошки-бешки

Пассажирка

Белее снега

Война и макароны Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg