«Дело всей смерти»

Дело всей смерти (fb2) - Дело всей смерти [litres] 1954K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Андрей Марленович Крюков

Андрей Марленович Крюков Дело всей смерти Роман

* * *

Охраняется законодательством РФ о защите интеллектуальных прав. Воспроизведение всей книги или любой ее части воспрещается без письменного разрешения издателя. Любые попытки нарушения закона будут преследоваться в судебном порядке.

© Крюков А. М., 2019

© Художественное оформление серии, «Центрполиграф», 2019

© «Центрполиграф», 2019

Глава 1 Рай как научный факт

Весь день лейтенанта Зацепина в подземном учебном центре был расписан по минутам. Первое, что он видел после утреннего пробуждения, – листок с распорядком. Не будь этого списка – трафарета предстоящего дня – перед глазами, Зацепину гораздо труднее было бы вставать, включаться в жизнь. Просыпаясь, он вспоминал о своем фантастическом, невероятном задании и думал, что сон продолжается. Но листок на стене с многочисленными пунктами, скрупулезно отмеряющими время занятий и отдыха, говорил ему: нет, ты смотришь не сон, тебя действительно готовят к внедрению в рай.

Деловой, бюрократический вид расписания вносил в фантасмагорию струйку обыденности, и это настраивало Зацепина на будничный ритм. Он вскакивал с койки, натягивал тренировочный костюм, выбегал из своей комнатки и устремлялся по коридору – в дверь с круглым окошком, за которой был спортивный зал.

С раннего утра распорядок брал Зацепина в твердые руки и вел, словно по лестнице, пунктами-ступеньками к вечернему отбою. Отлаженный механизм, в который вставили Зацепина, ни на минуту не выпускал лейтенанта из своих шестеренок. Будь Зацепин предоставлен сам себе, его изгрызли бы сомнения. Снова и снова он терзал бы себя вопросами: «Не попал ли я в сумасшедший дом?», «В порядке ли с головой у всех этих генералов и полковников, будто сказочные гномы, обитавших под землей, которые натаскивают меня шпионить за Богом?», «Не заявить ли мне прямо, что я не желаю участвовать в фарсе, хочу ясности?»…

Интенсивная, всепоглощающая учеба отодвигала эти мысли на задний план. К тому же военная дисциплина, субординация не располагали к проявлению любопытства, призывали к сдержанности.

«Должно быть, разговоры о заброске на небо – только легенда, прикрытие для готовящейся операции, связанной с религией, церковью, – решил Зацепин. – Рано или поздно начальники перестанут шифровать свои намерения, откроют карты».

Он заставлял себя сосредоточиться на подготовке. Не мог не видеть: хоть в деле полно странного, штука затевается не рядовая. Ему уготована роль в операции стратегического масштаба. Это наполняло Зацепина энтузиазмом. Выходит, он все же не зря по полной выкладывался в чекистской школе. Теперь он не упустит удачу, в подземном городе тоже сумеет показать себя. Он будет и здесь первым учеником!

Кроме Зацепина, в райские разведчики готовили трех офицеров, имеющих солидный опыт оперативной работы. С капитаном Зуевым из Ленинграда, черноволосым, веселым красавцем, спортивная судьба год назад сводила Зацепина на борцовском ковре. Двое других, майор и капитан, тоже были спортсменами: рослые, отлично сложенные мужчины в расцвете лет. Зацепин гордился, что в подземном центре он на равных с этими заслуженными оперативниками, спортивными чемпионами. В одном вчерашний курсант школы Комитета государственной безопасности даже превосходил их: учиться для Зацепина было делом привычным, а они, чекисты со стажем, порядком подзабыли, что такое сидеть за партой.

Зацепин вызывал новых товарищей на откровенность, выспрашивал, что они думают о задании. Офицеры давали понять, будто не находят в охоте за Божьими секретами ничего удивительного, советовали не забивать голову рассуждениями.

– Приказы не обсуждаются, лейтенант. Меньше знаешь, крепче спишь, – посмеиваясь, говорил Зуев.

Однако их словам не хватало искренности. «Они, как и я, закрывают глаза на нелепость происходящего, прячут сомнения», – решил Зацепин…

Жизнь четверых слушателей – так называли будущих исполнителей операции «Борода Зевса» – протекала в маленьком периферийном секторе рукотворного подземелья, который Зацепин окрестил «кораблем». От остального города сектор отделяла бронированная, полуметровой толщины, плита-дверь. За ней через тамбур, где дежурила вооруженная охрана, путь лежал в неширокий длинный коридор с низким, в трубках люминесцентных ламп потолком, пластиковым полом. В облицованных деревом боковых стенах коридора располагались двери с круглыми застекленными окошками-иллюминаторами. Это напоминало палубу корабля.

Двери с окошками вели в жилые «каюты», два учебных класса, кабинеты начальника центра и руководителя программы, столовую, спортзал, в душевые и туалет, комнату караульного наряда. Все помещения – крошечные, тесные, как судовые кубрики.

Слушатели покидали сектор только на час в день для прогулки по подземному саду-оранжерее. Кроме них, на корабле постоянно находились врач и караульные. Преподаватели, инструкторы, уборщики, официанты появлялись в секторе и, выполнив свои обязанности, немедленно исчезали за бронированным валом входной двери. Лежащая под песчаным, волнисто барханным морем Каракумов, обитель слушателей своей закрытостью, автономностью была похожа не просто на корабль, а на подводную лодку.

Несмотря на столь уединенную дислокацию, команда разведчиков чувствовала себя в фокусе усилий множества людей, населяющих весь уникальный подземный объект – завод-крепость. Четверка офицеров, несомненно, была вершиной огромной пирамиды, где каждый кирпичик служил их подготовке. Работа цехов и лабораторий, мельком увиденных Зацепиным, обеспечивала существование глубинного гарнизона. В них же, очевидно, ковалось небывалое оружие для небывалой операции.

Руководитель программы Неелов намекал слушателям, что страна тратит на программу «Борода Зевса» почти столько же денег, сколько на космос.

– Вы – Гагарины тайного фронта! – ораторствовал Неелов. – Вы тоже покорите небо!

Вскоре выяснилось, что академик сравнивал подопечных с космонавтами не ради красного словца. Говорливый, щедрый на высокопарные фразы и патетику, всегда вдохновенно взвинченный, объятый творческим пламенем, ученый муж умел и в окружающих возбудить азарт познания.

Офицеры грызли чуждые науки, которыми их пичкали в катакомбном университете.

Первые недели подземных курсов были отданы теории. Слушатели собирались по утрам в классе, рассаживались за отдельные столики. Преподаватели – в форме и штатские – менялись через каждые сорок минут. Не верилось, что их лекции адресованы разведчикам, а не каким-нибудь семинаристам.

Ученики в погонах узнали содержание библейских Ветхого и Нового Заветов, познакомились с Кораном, откровениями Будды, иерархией античных богов. Слушатели поднаторели в догматах, постигли разницу между канонической религиозной литературой и апокрифами, разобрались в организации и управлении церквей.

К концу учебного месяца пошли уроки топографии и ориентирования. Офицеры запоминали рельеф ада и рая, рисовали планы небесных сфер. Ландшафты, архитектура потустороннего мира штудировались досконально, как карта района будущего разведпоиска. Преподаватель, водя указкой по развешанным схемам, бесстрастно приводил в цифрах расстояния от земли до рая, высоту окружающих его золотых стен, количество засовов на воротах небесного Эдема…

– Надо же, откуда такая точность! – не удержался от скептического возгласа Зацепин.

– Мы опираемся на последние научные данные, – наставительно сказал преподаватель-подполковник.

– Научные?! – Дух противоречия заговорил в майоре Круглове, старшем из слушателей. В группе его звали Дедом за основательность и тяжеловатый нрав, хотя деду было только тридцать шесть. – Наука отрицает религию. Вы говорите: Бог, рай – для конспирации, верно? Что вы скрываете?

Преподаватель, не ответив Круглову, продолжил лекцию. Когда подполковник вышел, разведчики переглянулись.

– Не помещается у меня все это в голове, – задумчиво поглаживая пальцем тонкие щегольские усики, проговорил капитан Зуев. – В непонятную игру с нами играют.

– А мы должны подыгрывать? Комедию ломать? – воскликнул порывистый, прямолинейный Непейвода, капитан. На его открытом, веснушчатом лице проступил румянец. – Я в органах не первый год, меня секретами не удивишь. Сколько можно тень на плетень наводить? Не доверяют нам, что ли?

– Правильно! – подхватил Зацепин. – Терпение наше испытывают. На дворе конец двадцатого века, а мы долбим это богословие, а зачем – не знаем.

Офицеры впервые позволили себе не скрывать чувств друг от друга. Они дали волю долго копившемуся раздражению, выплеснули наболевшие вопросы.

– Рай у них, видишь ли, научный факт, – ворчал Дед. – Глядишь, завтра скажут, что туда рельсы проложены, поезда ходят. А мы – глотай эту чушь… Или на самолете к Богу полетим, мужики?

– На ракете, – раздался голос от двери.

Глава 2 Операция начинается

Офицеры поспешно встали, приветствуя академика Неелова. За разговором они не заметили, как руководитель программы, в неизменном своем докторском халате, появился в классе.

– На ракете, – повторил Неелов, проходя к доске. – На космическом корабле, – уточнил он, становясь за преподавательскую кафедру. – Пожалуйста, вольно.

Последним словам академика, который никак не мог запомнить, что команды «смирно» и «вольно» офицерам на занятиях не подаются, на этот раз никто не улыбнулся.

Слушатели сели.

– Пора расставить точки над «і», – многозначительно произнес академик, встряхивая седой эйнштейновской шевелюрой.

Зацепин увидел, что маленький Неелов словно раздулся от важности, значит, разговор предстоит серьезный. Лейтенант обратился в слух.

– Я займу часть очередной лекции, не возражаете? Впрочем, вы, кажется, не видите в занятиях проку? Что у вас по расписанию? Ангельские чины? Шестикрылые серафимы, двуликие херувимы… Ага. Вы, конечно, убеждены, все это – небылицы, мифология, опиум для народа, бабушкины сказки? Вам и в голову не приходило, что ваше задание надо понимать буквально, а не иносказательно? Так вот, мой предшественник сказал вам истину. Наука действительно подтвердила материальное существование объектов, которые прежде мы относили исключительно к области веры, духовного измерения. Рай, ад, ангелы, черти – есть.

– Этого не может быть! – запальчиво выкрикнул Непейвода.

– Хватит водить нас за нос, мы не дети, – грубо поддержал Дед.

Академик не остался в долгу.

– «Не может быть»! – передразнил он. – Типичная обывательская реакция на все, что противоречит очевидности. Принять невероятное в братские объятия способны только безумцы или гении!

«Кто же ты, гений или, скорее, сумасшедший, если говоришь, что есть рай и ад?» – мелькнула мысль у Зацепина.

– Не будем горячиться, – примирительно сказал академик. – Согласитесь, многое из того, что сегодня кажется нам очевидным, некогда было скрыто во мраке неизвестности. Об иных вещах люди могли только догадываться, фантазировать, в легендах провидя истину. Вспомним, сколько планет было открыто, как говорится, на кончике пера, а позже их увидели в телескоп. Путеводной звездой великих мореплавателей были предания о неведомых богатых землях, предания, в которые почти никто не верил. В религии тоже содержится предание, сохраненное человечеством в веках, о счастливой стране, где справедливая власть, а жизнь прекрасная. Эта страна ждала своего открытия, как когда-то Америка парусов Колумба. Час настал с эпохой космических плаваний. Десять лет назад в ходе пилотируемого полета были получены первые сведения о некой обитаемой территории в Солнечной системе. Описание ее совпало с картиной библейского рая.

Он замолчал. Слушатели долго не нарушали глухую тишину подземелья, обдумывая слова академика.

– Но в космосе нет воздуха, нечем дышать. А в раю? – собираясь с мыслями, спросил Дед.

– В раю, как в Греции, все есть. – Неелов шутливым тоном попытался разрядить атмосферу.

– И Бог – правда, живет там? – спросил Зуев с интонацией, в которой было чуть ли не восхищение академиком: врет и не краснеет!

– Чистая правда. Космонавты видели его.

Зацепин ловил взгляды товарищей. «Что происходит? Нас опять разыгрывают?» – читалось в них.

Подал голос Непейвода:

– А он, Бог, в самом деле управляет нашей жизнью?

Неелов провел рукой по волосам, кивнул:

– На этом строится вся наша затея! Бог, Демиург, Великий Геометр, он конструирует историю, творит судьбы мира. Путь человечества расписан у него на вечность вперед. Вот мы и подумали: неплохо бы разжиться этих планов громадьем. Скажу без ложной скромности – идея принадлежит мне.

У Неелова на все был ответ.

– Бог, нас учили, всеведущий, – не отступал Непейвода. – Как же играть с ним в прятки? И про подготовку нашего десанта он, выходит, знает? Скажете, он не видит сквозь землю? Курам на смех!

– Но вас также учили, – возвысил голос академик, – что божественное предопределение не лишает человека свободы воли, права выбора. Бог может знать о нашем дерзком замысле, даже руководить нашими поступками. Наш центр – тоже строчка в его плане. Это ничего не меняет. Чертеж земного бытия сделан раз и навсегда. План существует в виде текста, или райского информационного облачка, или Творец держит его в голове. Добудьте этот чертеж – и грядущее станет открытой книгой. В борьбе с империализмом, в историческом противостоянии двух систем мы получим решающее преимущество. Пословица «Человек предполагает, а Бог располагает» уйдет в прошлое… Ах, друзья! Я забываю о времени, когда говорю об этом. Но мы заболтались. В теории, я вижу, вы поднаторели. К практике, к практике, мои мушкетеры!

Неелов оставил класс так же внезапно, как и появился в нем.

Офицеры были в замешательстве. Робкий бунт только усугубил их положение. Они надеялись, поставив вопрос ребром, добиться от наставников правды про задание. А Неелов снова накормил баснями, ясно показав, что иного разговора не предвидится. Принять на веру его слова было то же самое, что расписаться в безумии. Но и не верить – не выход. Это означало не верить Комитету, государству, от имени которых говорил и действовал засекреченный академик. Но как тогда нести службу? Офицеры уперлись в тупик. Надежд на скорый выход из него не осталось. С этого дня им стало трудно вдвойне.

Практические занятия, на которые дал добро Неелов, оказались странными, как все в подземном городе, и увлекательными. Инструктор, демонстрируя фотоснимки с нечеткими портретами, учил узнавать в лицо ангелов, апостолов:

– Архангел Гавриил, специалист по особым поручениям Бога. Предуведомление Девы Марии о рождении Иисуса – его работа. Оперативным путем получить его фотографию не удалось. Имеются достоверные иконописные изображения. Запоминайте. И держитесь от него подальше… Архангел Михаил…

– Маршал? – вопросительно произнес Непейвода.

– Подходящее сравнение. По земным меркам Михаил – маршал, никак не ниже. Главный военачальник на небесах, предводитель ангельских ратей. Предстает обычно в подобающем облачении – доспехах… Далее. Уриил, архангел. Осведомлен о тайнах Вселенной. Может стать ценным источником информации.

– Расколем, – мрачновато обронил Дед.

– Апостол Петр… Этого запоминайте особо. У него ключи от райских ворот. Не сумеете завербовать его, раскрутить на ключи, придется вам карабкаться через стену…

Полевые учения проводились за пределами «корабля», в саду-оранжерее. Здесь был сооружен макет рая. Фрагмент крепостной стены имитировал стену вокруг небесной обители праведников. А две исполинские корабельные сосны, изображающие древо познания и древо жизни, принадлежали раю земному, из которого некогда изгнали Адама и Еву. В реконструкции эдемского сада к пышущим под потолком многосвечовым лампам тянулись, соприкасаясь кронами, пальмы и яблони, северные пихты и тропическое хлебное дерево. Ветви никли под тяжестью зрелых плодов, журчали хрустальные ручьи. Между стволов щипали сочную траву козы, овцы, зебра; под присмотром дрессировщика бродили, вяло огрызаясь, пума и леопард.

– Тогда волк будет жить вместе с ягненком, и барс будет лежать вместе с козленком… – бормотал Дед, осмотрительно далеко обходя зверинец.

Именитый скалолаз из Приэльбрусья обучал слушателей штурмовать райскую стену по всем правилам альпинистского мастерства. Другой тренер, водя разведчиков по декорации рая, указывал укромные места для тайников, продемонстрировал, как закладывать контейнер в дупло на древе познания. Однажды среди дня начальник центра ввел в класс двух женщин и двух мужчин в штатском.

– Знакомьтесь, – сказал генерал-полковник. – Ваши радисты. Им вы будете передавать сообщения с неба.

К Зацепину распределили радистку. Женщина лет тридцати пяти, полная, курносая, с узлом светлых волос на затылке представилась:

– Кузнецова Мария Анатольевна.

Лейтенант, соскучившийся в подземном монастыре по женскому обществу, был с ней словоохотлив, балагурил, строя из себя записного ловеласа.

– Какую вы предлагаете установить между нами связь, а, Маша? – игриво вопрошал он. – О, не говорите про позывные, радиочастоты! Я бы предпочел общаться с вами только на романтической волне.

Губы женщины трогала улыбка. На краснобайство Зацепина она отвечала односложно, уклончиво. Подняла на офицера зеленые глаза. Во взгляде Зацепин увидел грусть и сострадание.

– Вы, наверное, много занимаетесь, Алексей Павлович, – тихо сказала женщина.

Лейтенанта словно окатили ледяной водой. В памяти тотчас всплыли сочувственные проблески и затаенная суровая печаль в глазах преподавателей школы госбезопасности в Москве при прощальных рукопожатиях.

«Почему все они жалеют меня?» – недоумевал Зацепин.

Остаток дня был испорчен. Зацепин разглядывал себя в зеркале. Да, он изменился. Кожа на лице побледнела, под нездорово блестящими глазами залегли тени. «В самом деле, школяр, замученный учебой!» Отражение пугало Зацепина. Он впервые подумал, что здоровье подводит его.

«Бледность – понятно: живу два месяца под землей, как крот, без солнечного света, дышу мертвым воздухом из вентиляции. Скверно, что у меня все чаще кружится голова».

Зацепин объяснял сбои в самочувствии психологическими перегрузками. Справляться с сомнениями становилось все труднее. Противоречия разрывали его. Он так и не сумел превратиться в затянутый в портупею автомат, бездумно принимающий к сведению любую вводную командиров. Разум отказывался признать материальность мира теней. Наставления преподавательского состава по просачиванию в небесный Иерусалим, вербовке ангелов были, конечно, насмешкой над здравым смыслом. Если серьезные, ответственные люди в больших чинах, с научными степенями изо дня в день твердят тебе, что черное – это белое, поневоле перестанешь верить глазам! Зацепин терял ощущение реальности, почву под ногами.

– Может быть, в существовании Бога нет ничего такого уж невозможного? И до его небесной квартиры прямой путь на ракете, как на трамвае? – разговаривал он сам с собой.

Зацепин вынужден был играть в спектакле, своей роли в котором не понимал. В нем крепло неприятное убеждение, что представление это – не комедия, а драма. «Наверное, все они потому и жалеют меня, что мне не выбраться целым из этой разведки. Нам не сообщают, сколько мы пробудем на небе, как вернемся. Это неспроста».

Переживания угнетали. Зацепин видел, что у его товарищей тоже начались нелады со здоровьем. Они плохо выглядели. Деда донимали приступы глубокого лающего кашля. Самбист Зуев предложил Зацепину схватиться на матах в спортзале, не сумел провести элементарного броска, сел, тяжело дыша, жалуясь на резкую слабость. «Ложное положение, в котором мы находимся, никому радости не прибавляет», – сделал вывод Зацепин.

Слушатели не могли посетовать, что об их здоровье не заботились. Ежедневно их осматривал врач. Каждую неделю у них брали кровь на анализ. Офицеров просвечивали рентгеном. Делали им инъекции.

На регулярный вопрос медиков о самочувствии Зацепин и другие слушатели ни разу не признались в своих хворях. Больных уж конечно не допустили бы к выполнению задания. Слушатели, как огня, боялись этого. Чем более туманной, неисполнимой и опасной выглядела в их глазах операция «Борода Зевса», тем с большим нетерпением они ждали команды «Вперед!». Они хотели отличиться, сослужить службу стране. Примешивалось к высокому стремленью и раздразненное любопытство. Только участвуя в операции, они рассчитывали узнать, к чему же их так усиленно, в невиданной секретности, готовили, какие в действительности задачи поставлены командованием в «Бороде Зевса», задачи, размах которых якобы сравним с освоением космоса.

Однажды утром слушатели «недосчитались» Деда. Он не явился после подъема в спортзал. Его каюта оказалась пуста. Накануне майора особенно сильно терзал кашель, и слушатели подумали было, что он в медпункте. Но врач не видел Круглова. Молчал о нем и караул.

– Да куда он денется с подводной лодки, – повторял расхожую шутку остряк Зуев, однако исчезновение майора удивило офицеров.

К началу лекций они, как обычно, собрались в классе, куда вдруг вошли начальник центра и академик Неелов, торжественные и больше обычного загадочные. Генерал-полковник объявил:

– Майор Круглов ночью заброшен в район операции. «Борода Зевса» началась.

Слушателей обрадовало это известие. Старт операции означал конец неопределенности, от которой так страдали офицеры. Они были лишь немного разочарованы тем, как прозаически, неярко началась операция. Впрочем, в разведке не приняты парадные построения, громкие напутственные речи. Они жалели, что им не дали проститься с Кругловым. Академик Неелов словно прочел мысли своих учеников.

– Вы скоро встретитесь там, – сказал он, указав в потолок. Его глаза лучились веселым безумием, как у фанатика, чьи идеи близки к воплощению.

– В связи с началом операции занятий у вас станет поменьше, – объяснил генерал-полковник. – В остальном – распорядок прежний. Собирайтесь с силами и будьте готовы в любую минуту выполнить приказ.

В тот день разведчики слушали преподавателей невнимательно. Их мысли были уже далеко от опостылевшего подземелья. Вечером они обменялись домашними адресами. Они гадали, кого отправят на задание следующим.

Под утро спящего в своей каюте Зацепина потрясли за плечо.

– Пора, лейтенант.

Глава 3 Марш-бросок в Эдем

Ноги при каждом шаге по щиколотку уходили в зеленую жижу. Это беспокоило Зацепина. Преподаватели не упоминали о том, что к раю путь ведет через болото. «Там ли я приземлился? А вдруг промазал?»

Лейтенант с трудом обернулся в громоздком скафандре. Измерил взглядом расстояние до закопченного в атмосферном пламени шара. Оказывается, он отдалился всего метров на пятьдесят от спускаемого аппарата.

«Нужно поторапливаться», – подумал Зацепин.

Неохотно отведя глаза от космического корабля с темнеющим отверстием входного люка, – как от покинутого дома, убежища с призывно распахнутой дверью, казавшегося таким надежным и манящим в неизвестном краю, – человек неуклюже повернулся и зашагал дальше по нетвердой травянистой почве, оставляя заполненные водой, быстро затягиваемые болотной ряской следы.

Не только неустойчивая хлипкая земля под ногами, но и пейзаж вокруг наводил разведчика на неприятную мысль о том, что он попал не по месту назначения. Низкая кустарниковая поросль и деревца, обычные для среднерусской полосы, совсем не напоминали экзотическую пышность райских садов. Конечно, он был только на подступах к раю. Но неужели ландшафт этого райского предбанника мог выглядеть так прозаически? Зацепину с трудом в это верилось.

Он решил, что уже настало время расстаться со скафандром. Инструкция предписывала снять космический костюм и перейти на дыхание «забортным» воздухом только перед стенами небесного сада. Но доспехи сковывали движения и тормозили марш. Зацепин, подавив секундное колебание, нажал кнопку на груди. Задержав дыхание, отсоединил и снял шлем. Резко и глубоко втянул райский воздух.

Грибную сырость, терпкие испарения прелой листвы распознало обоняние в первом глотке. Вкус неземной атмосферы был приятный и не внушал опасений в ее пригодности для жизни. Лейтенант стянул перчатки, сбросил скафандр, оставшись в комбинезоне защитного цвета, пилотке и сапогах. Скафандр, шлем, перчатки сложил под приметным деревом с раздваивающимся рогаткой стволом. Закидал склад ветками. Ножом вырезал крест на коре. И быстро двинулся на восток, обремененный только рюкзаком с портативной рацией и короткоствольным автоматом. Он стремился дальше уйти от места посадки. Если приземление засек противник, то облава начнется от спускаемой капсулы с распущенным по земле цветком парашюта.

«Бегом!» – командовал себе офицер и тяжело топал по чавкающему зыбкому ковру. Выбивался из сил, но пришпоривал себя командой и мчался, разбрызгивая из-под сапог коньячного цвета воду.

Вдруг в свете неяркого дня он уловил пестрый проблеск в зелени. Словно впереди встала радуга. Зацепин укрылся за деревом и развернул карту. Улыбнулся, глядя на синюю черту у края бумажного листа.

«Ты нашел объект. Вот он, небесный Эдем!»

И осторожно, от дерева к дереву двинулся к источнику сияния – протянувшейся за опушкой леса из края в край стене из драгоценных камней. Скоро стена нависла над лейтенантом, заслонив полнеба.

Перед тем как выйти на открытое пространство перед стеной, Зацепин долго разглядывал его, ощупывал взглядом зубцы, башни, венчающие циклопическое строение. Нигде он не обнаружил часовых, наблюдателей. Стена переливалась отблесками бриллиантов, рубинов, изумрудов. Над стеной вставало золотое свечение. Вот это уже было похоже на рай.

Оставалось найти ворота в этой крепости. Или карабкаться через стену. Зацепин рассудил, что альпинистские подвиги прибережет на потом. Молниеносным броском пересек полосу топкой земли до стены и, прячась в мертвом пространстве от возможных взглядов или выстрелов сверху, стал красться у подножья драгоценного забора.

Довольно скоро излишняя осторожность покинула его, – так безмятежно и безлюдно было вокруг. Стена пестро перемигивалась огоньками. Ни одного звука не доносилось из покинутого Зацепиным осеннего, в желто-красном убранстве леса, не долетало из-за стены. Лейтенант перестал таиться, громкое хлюпанье его шагов вспугивало тишину.

Он вымерял сапогами километра четыре вдоль сверкающей кладки, когда за закруглением стены увидел человека. Это был мужчина, задрапированный на античный манер куском белой ткани, бородатый, с густой черной шевелюрой, в сандалиях. Он сидел на маленьком раскладном стульчике у деревянной скромной калитки, смотрел на опущенные на колени руки. Все это Зацепин «сфотографировал» в одно мгновение. Автомат уже целил в белую фигуру.

«Древний римлянин» посмотрел на гостя без испуга и любопытства, долгим доброжелательным взглядом.

– Вы Петр? Апостол Петр? – осведомился Зацепин, которого стала тяготить длинная пауза.

Он не сомневался, что абориген поймет его. В раю все говорят на одном языке, – на этот счет учителя Зацепина были единодушны.

– Я – Муций, – охотно ответил «римлянин». – А Петр дежурит у главных ворот.

– Далеко до них?

– Не близко. Но вам туда ходить не нужно.

– Почему это? – Зацепин спросил для порядка. Он и не собирался топать до главных ворот, у которых наверняка была многочисленная стража. Разведчик дорисовывал в уме план: «римлянина» нейтрализовать, калитку взломать – и даешь рай. Вот только ведет ли калитка за стену?

Муций повторил:

– Вам не следует туда ходить. – И объяснил: – Ведь вы живой. А в ворота идут призванные.

– Призванные? – переспросил Зацепин. – Умершие, что ли? Души?

– Смерти нет. Есть живые, а есть призванные.

Зацепин не стал вдумываться в эти слова: мудрствованиями такого рода он был сыт по горло еще с подземного «корабля».

– А в эту… калитку кто идет? Здесь можно пройти?

– Можно. Только если поменяетесь.

– Как поменяюсь? – Зацепин был сбит с толку.

– Не как, а на кого. Вы должны поменяться с тем, кто в раю. С призванным.

– Поменяться с призванным… – Зацепин усмехнулся. – Отлично. Меняюсь на Наполеона. Или он в аду?

– Этот Наполеон ваш родственник? Близкий человек? Был вашим другом?

– Наполеон?! – Зацепина, который был весь как взведенная пружина, пробил нервный смех.

Муций развел руками.

– Видите ли, поменяться можно только с дорогим, близким человеком. Который был вам небезразличен. Кого вы оплакивали, когда он был призван.

– А его, умершего… призванного, вы возвращаете назад, в жизнь?

– Нет. Вы отправляете его в ад.

Зацепин опустил автомат. Пора было заканчивать этот дурацкий разговор. Пока не нагрянули другие «римляне». Удар ножом, и путь в рай открыт – разведчик и мечтать не смел, что проникнуть в Богову твердыню окажется так просто.

Но убивать Муция рука не поднималась. Правда, и оставлять в разведпоиске свидетеля – неоправданное легкомыслие. А если взять этого привратника в плен, пусть показывает дорогу? Зацепин заколебался. Или Муций сам из призванных, и ножом его не свалишь, тут нужна очередь серебряными пулями?

– У меня нет близких в раю, не на кого менять, – тянул ненужный диалог Зацепин, давая себе еще несколько секунд на раздумья.

– А Вера? – кротко спросил Муций.

Имя прилетело от тихого «привратника», как удар. Разведчик вздрогнул.

– Вера? Что ты сказал? Откуда ты знаешь Веру?.. – забормотал он, приходя в себя словно после затрещины.

Муций кивнул через плечо.

– Она здесь. Хороший вариант. Вы ее достаточно помучили, в аду ей будет не привыкать.

Зацепин не верил своим ушам.

– Я – Веру? Помучил? Веру – в ад?! Она жива! Она не призванная! Ты что болтаешь?! – Он поднял голос, не заботясь о том, что на шум могут сбежаться.

Бросился на Муция с кулаками. А человек в складках потерял очертания, расплылся в белое облачко.

– Стой! – вскрикнул Зацепин, но схватил воздух.

И отдернул руки: облачко, только что бывшее Муцием, оформилось в академика Неелова. Руководитель программы в белом докторском халате едва не приплясывал от переполнявших его чувств.

– Почему медлите?! – напирал он на разведчика. – Лейтенант, вам дело советуют! Меняйтесь с этой Верой и выполняйте задание. До Бога рукой подать. Вперед!

– Я не могу! Это ошибка. Вера жива! – убеждал Зацепин.

И с ужасом видел, что Неелов его не понимает, не хочет слушать.

В бессильном стремлении объяснить, оправдаться Зацепин говорил все жарче. Перехватило горло. Задыхаясь, он сорвался на визгливый крик:

– Не буду меняться! Нет!! Вера – не призванная!

От своего хриплого вопля иеромонах Новогатинского монастыря, отец Алексий, который четверть века назад был офицером КГБ Алексеем Зацепиным, вскинулся на постели и проснулся.

Глава 4 Вещий сон

Он лежал, с облегчением переводя дыхание. Разогнавшееся в ночном кошмаре сердце успокаивалось, постукивало ровнее.

Место нелепого сна заняла в мыслях Вера. Ее губы, волосы. Зеленый мир ее глаз. Ее дыхание и тепло. Столько счастья и нежности принесла эта греза, столько томительно-сладкой грусти, острого раскаяния, что только закрытые веки удержали наполнившие глаза монаха слезы.

– Господи, спаси и сохрани рабу твою, Веру, – прошептал отец Алексий.

Десятилетия он не мог забыть ее. Она даже приблизилась, являлась в воображении чаще, чем в первые годы его монашества. Память всегда дарила ему Веру юной. Ведь он не знал, какая она теперь.

Случалось, и во время молитвы всплывал ее образ, пугая отца Алексия. «Кому же я молюсь?» – спрашивал он себя. С Верой всегда приходило мучительное раздумье: а правильно ли он сделал, предпочтя ей «путь согнутой спины». Так Вера однажды выразилась, наблюдая, как он с рьяной старательностью клал поклоны перед иконой…

Красивой парочкой называли их однокашники по факультету журналистики. На четвертом курсе Алексей Зацепин и Вера Извицкая на лекции стали приезжать вместе из Ясенево, где сняли комнату. Но студенческий роман не закончился свадьбой ни в университете, ни после.

Получив диплом, Алексей отплыл на научно-исследовательском судне в Арктику. Зимовку и дрейф по Ледовитому океану корреспондент журнала «География» описал в цикле очерков. «Цветной шарф полярного сияния» – такого рода метафорами были густо пересыпаны опусы Зацепина. Из восьмимесячного плавания Алексей привез Вере оленьи унты с бисерной вышивкой и туманные планы на будущее.

Он выбирал между карьерой самбиста и газетчика. В журналистике искателя приключений привлекала только романтика перемены мест и впечатлений. Вера тоже была поглощена первыми шагами в «Хроникере», не вылезала из командировок.

Приглашение служить в КГБ пришло точно по адресу: Зацепину отлично подходил жребий рыцаря плаща и кинжала. Три года учебы в школе госбезопасности пролетели быстро. В них не нашлось места ЗАГСу. Да и разве можно вить гнездо, если впереди тебя ждет полная неизвестности судьба Штирлица или Николая Кузнецова?

А потом катастрофа: нагрянула болезнь. Опухоль в голове. Тяжелая операция. Зацепин – мастер спорта, непоседа, танцор, авантюрист – превратился в бритоголового инвалида: повисшая плетью рука, уплывающая из-под ног земля, навязчивый бред про «Бороду Зевса»… Вместо героического поприща – должность заместителя начальника музея разведки.

Вера трогательно заботилась о нем. Она клялась, что его не оставит и будет его женой. Но вчерашний супермен не хотел взвалить на девушку бремя своей немощи. Замужество из сострадания станет для нее тюрьмой. Ее красота, ее будущность умрут в этой темнице, рассуждал Зацепин. «К лучшему, что нашу любовь мы не успели ввести в официальные берега», – заключал он.

Вера спорила, сердилась, плакала, яростно восставала против его «безумной в век космоса идеи уйти в монастырь». Она долго удерживала его от последнего шага.

Девушка бывала с ним в церкви, на богослужениях, чтобы, по ее словам, получше узнать «разлучницу». Однажды в храме на Ильинке они поставили свечки. Зацепин крестился и шептал молитвы. Неверующая Вера задумчиво смотрела на желтые огоньки.

– Я слышала, гадают на свечах. На жизнь и смерть, – сказала Вера. – Попробуем?

– А давай так, – предложил Зацепин. – Если моя свеча догорит первой, то я ухожу. А нет – остаюсь.

– Еще чего! Я тебя все равно не отпущу. Ты от меня так легко не отделаешься, – с наигранной шутливостью возразила Вера.

Свеча Зацепина погасла, не догорев и до половины.

– Вот видишь, – сказал он.

Решение Зацепина уйти из мира было твердым, и никакие женские слезы и уговоры не могли его остановить. И вот теперь, через десятилетия, его донимали сомнения, по верной ли дороге он пошел…

Зацепин разлепил веки, вытер ладонью мокрые глаза. Сел на постели. Только начинало светать. В келью через маленькое окно проникал свет, золотя иконы в красном углу. Стол, два жестких стула, конторка, полка с трудами святых отцов, узкий платяной шкаф, прикроватная тумбочка. Правильнее было ее назвать «притопчанная»: иеромонах спал на узком, грубо сработанном ложе – топчане. Вот и вся обстановка крохотного жилища.

«Как моя келья напоминает каюту в подземном учебном центре!» – подумал отец Алексий. Этот странный сон не выходил из памяти, снова возвращая его к операции «Борода Зевса».

Он не удивился, что в ночном виденье подкралась к нему эта небылица, родившаяся когда-то в его больной голове. Нет-нет да и посещали его воспоминания о диковинном тренинге в молодые годы в бункере под Каракумами.

И хотя он отлично знал, что воспоминания эти были мнимыми, что никогда не учили его штурмовать небеса, ловить Зевса за бороду, что все это только миражи, горячечный бред, визитная карточка опухоли мозга, – полного согласия с собой у Зацепина не было. Видения подземной стажировки являлись к нему столь яркими, отчетливыми, подробными, что от них не так-то легко было отделаться.

Впрочем, и сегодняшний сон отличался избытком деталей, но не принимать же его за правду! Зацепин усмехнулся, вспомнив «римлянина», изумрудные кирпичи, «живых и призванных», скафандр, болото…

Приснится же подобная чепуха! В таком роде представлять путешествие в рай может кто угодно, но только не он, духовное лицо, священнослужитель.

«Все так. Но если „Бороды Зевса“ не было, если не штудировал я в молодости Библию, откуда взялся у меня этот порыв к воцерковлению, к монашескому служению? – задавался вопросом Зацепин. – Ведь больше ни с какой стороны не могли упасть зерна религиозного чувства в мою атеистическую душу!»

Стремление отгородиться от действительности, оборвать дружеские связи, отказаться от любви женщины, рассуждал дальше Зацепин, – это объяснимо для отчаявшегося и озлобившегося калеки, каким он стал после трепанации. Но закрыться от жизни, фигурально уйти в монастырь – совсем не то, что сделаться послушником, а потом принять постриг в Новогатинской обители.

Выходит, его судьбу некогда определила нездоровая фантазия мозга, в котором угнездилась жирная личинка опухоли. Это она, менингиома[1], давя на мозговую плоть, вызвала в сознании Зацепина колоритную иллюзию. Надиктовала образ подземного учебного центра, где бойцов невидимого фронта тренировали вербовать апостолов. Болезнь сотворила академика Неелова, друзей-разведчиков и учебный курс религиозных догм. Получается, что опухоль стала тем миссионером, который просветил Зацепина по религиозной части.

Вклеенную в память поддельную страничку несчастный человек стал считать фактом своей биографии. Его поднимали на смех, командование гневалось. Но Зацепин – сначала из госпиталя, после удаления опухоли, с замотанной бинтами головой, а потом из своей синекуры – музея – слал рапорты и запросы о «Бороде Зевса», настойчиво, нарушая субординацию, разыскивал Зуева, Непейводу, майора Круглова, и академика Неелова, и генерал-полковника Осокина…

«Нет таких в наших кадрах и не было! – чуть не кричали на него в кабинетах. – Вы никогда не служили в Туркмении! Никаких наших объектов в Каракумах нет. Вам нужно дальше лечиться».

И намекали, что лечиться ему следует в психушке. Но он не унимался и разослал письма на домашние адреса офицеров – соучеников по подземному центру. Письма возвратились, не найдя адресатов.

Зацепин только тогда утих, когда ему пригрозили увольнением из органов. А потом он сам попросился в отставку. В религии, в вере увидел он пристань для своего отчаяния. В эти ножны он мог вложить острую муку от несбывшихся надежд, подбитой на взлете жизни…

Собираясь на утреннюю службу, отец Алексий из ящика стола вынул маленькое ручное зеркало. В келье не было настенного зеркала, как не было и занавесок на окне, что подчеркивало аскетизм ее обитателя. И ежедневный взгляд в припрятанное зеркальце – это была единственная, пожалуй, неискренность, допускаемая Зацепиным в своем монашеском бытии. Единственная ли? – Если бы так…

В зеркале он видел узкое бледное лицо с высоким лбом в обрамлении длинных темных с проседью волос. Морщины от носа к краям тонких, строго сжатых губ. Небольшая окладистая борода, наполовину седая. Особенно впечатляли глаза – темные, глядящие с требовательностью и добротой. Внешность праведника, ревнителя веры, живущего в непререкаемом согласии с собой и Божьим миром.

Почему же этот иконописный лик, которым можно было гордиться, теперь казался ему маской? Потому, что все чаще приходили к отцу Алексию недостойные мысли, не вяжущиеся с истовостью и благообразием в его наружности. Он допускал к себе зависть. Он завидовал мирянам, их безыскусной жизни, в которой было место суетным заботам и телесным радостям. То есть всему тому, о чем он дал обет забыть, избрав одинокий путь любви к Богу.

Вот и сейчас он со вздохом сожаления припомнил себя из недавно покинутого сна – сильного, пышущего здоровьем, с крепкими мускулами, не знающего преград, молодого, готового пустить в дело нож и автомат…

А ведь он и теперь не стар – только пятьдесят седьмой пошел. И давно выправилось здоровье. Костяная заплатка на черепе приросла накрепко, надежно закрыв дыру, проделанную трепаном. И не найдешь ее под волосами.

Лет восемь назад совсем прекратились головокружения и боли, в левую руку вернулась подвижность. Врачи, придирчиво разглядывая на снимках его мозг, поздравляли с полным излечением.

Тогда-то он, уже выделенный братией и начальством за усердие и сметливость, получивший духовное образование, впервые услышал лукавый шепот: «Зачем ты похоронил себя в монастыре? Не поспешил ли ты? А Вера? Для чего ты оставил ее? Угодна ли была эта жертва Богу? Подумай, возможна ли любовь к созданному Им миру без любви к женщине? Чего стоит этот мир без женской любви и красоты?»

Это дьявол искушал его. Зацепин спасался от обольщения молитвой. Пылко благодарил того, кто взял у него такую малость – жизнь земную и в ком обрел он жизнь бесконечную.

«Да малость ли? Ведь это твоя жизнь. И посмотри, во что ты ее превратил. Может, не поздно переиграть?» – не унимался нечистый…

И нынешний сон, конечно, тоже послал враг рода человеческого. Чтобы опять внести смуту в его душу. Рассудив так, отец Алексий утренние молитвы творил с особенным жаром, прося у Бога твердости в монашеском подвиге.

После службы в храме, когда монахи расходились, его робко окликнул послушник Клим:

– Благословите, отец Алексий.

Этому застенчивому, но любознательному, смазливому юноше, бывшему актеру, отец Алексий покровительствовал. Он испытывал к нему отцовские чувства, был наставником в духовных, а больше в практических вопросах.

Дело в том, что Клим из-за постоянной углубленности в себя был рассеян, послушания, как именуют в монастыре обязанности, исполнял без усердия, спустя рукава, за что получал взыскания. Отец Алексий учил молодого брата правилам и тонкостям монастырского общежития, советовал, как делать ту или иную работу.

Впрочем, без особого успеха. Сейчас Клим нес послушание в гостинице для паломников. Он нередко забывал выдать богомольцам постельное белье, они частенько рисковали остаться без обеда, потому что Клим сообщал им неверные часы посещения трапезной.

– А ведь я гонцом к вам, – озабоченно сказал Клим.

– Гонцом?

– Один из прибывших вчера паломников просит встречи с вами. Фамилия его Неелов.

– Как?!

– Академик Неелов.

Глава 5 «Оракул»

Из мобильного телефона зазвучал марш. Черноволосая женщина – ярко накрашенная, что придавало ее броской красоте какой-то театральный характер, в необычном золотом одеянии, – опередив мужа, рукой в перстнях схватила телефон со стола.

– Да! Да!

– Кто это? – растягивая слова, спросил нахальный голос.

– Вера… – Женщина сделала мужу страшные глаза, что означало: «Они». – Ясновидящая Вера… Я – мать…

– Слушай, мать. Твои котята здесь. Догоняешь?

– Да, мы знаем. Не делайте им ничего, пожалуйста! Обещаю, мы все выполним, что вы хотите!

– Это не мы хотим. Это ты хочешь. Чтобы твоих котят в ведре не утопили. Включи мозги!

– Конечно, я хочу… включу… Не трогайте их. Я вас умоляю… – Женщина заплакала.

В трубке выругались.

– Зови твоего, с которым я вчера говорил…

Вера, всхлипывая, протянула телефон мужу, полное холеное лицо и вся представительная фигура которого выражали крайнюю растерянность. С ним заговорил уже другой голос – энергичный, густой:

– Аркадий Дмитриевич Неелов? Наследники ваши погостят у нас, пока вы уладите недоразумение. Ведь речь идет о недоразумении?

– Да, безусловно! Вера не может уловить трансфлюиды из грядущего. Наверное, переутомилась, и ее третий глаз потерял восприимчивость. – Толстые щеки мужчины затряслись, высокий с залысинами лоб и даже посеребренные сединой виски покрылись потом. – Временно потерял. Я убежден, все скоро придет в норму. Мы работаем над этим…

– Технология меня не интересует. Не знаю, как вы угадываете будущее, но делали это хорошо. Вы давали нам важные ориентиры в бизнесе. Кому «нам», не уточняю, вы знаете, от чьего имени я говорю. Мы привыкли полагаться на вас и ходить с крупных карт. И вот сейчас, когда на кону миллиарды, вы нас подводите. Нам позарез необходима информация о перспективах криптовалюты и об изменении цен на углеводороды. У нас сделки стоят размером с автобус, вникаете?

– Мне очень жаль. Мы сделаем все от нас зависящее. Завтра, крайний срок послезавтра вы все получите… – мямлил Аркадий Неелов.

– Если третий глаз закрылся, откройте его. Иначе нам придется заняться глазами ваших ребятишек. Вы станете получать по одному глазу в пластиковом контейнере. Знаете, в таком… Ну, в какие в супермаркетах салаты пакуют. Впрочем, вы в магазинах не бываете, за вас все прислуга делает. Неудивительно, если знать, сколько мы вам отваливаем за предсказания.

– Вы не посмеете…

– Посмею. Вот только пока не решил, с кого начать. С пацана или…

– Это чудовищно!

– Или с глаз девчонки?.. Она так хочет увидеть родителей. Пусть посмотрит.

В трубке булькнуло, и она опустела.

– Отключились, – пролепетал муж. Он опустился в кресло, сжав в кулаке коробочку телефона так сильно, что побелели пальцы.

– Ну что, что?! – вскрикнула Вера. – Они не навредят нашим детям?

Аркадий Неелов неопределенно покачал головой. Он не решился передать жене слова похитителя. Пробормотал:

– Все-таки придется обратиться в полицию…

– Да ведь они не велели! – запротестовала Вера. – Если узнают, сразу убьют детей! Ты видишь, они ничего не боятся. Тебе сказали что-то страшное сейчас?!

Неелов только обреченно махнул рукой…

Вера и Аркадий Нееловы находились в золотых чертогах ясновидящей. Кричащая роскошь и нарочитая таинственность кабинета современной ведьмы, всегда так впечатлявшие клиентов, теперь словно смеялись над родительским горем.

Комната была обставлена бесценной мебелью из красного дерева. На столах и обрядовых алтарях, устланных магическими скатертями, лучились золотом и бронзой шандалы и канделябры, сверкали хрустальные шары, пирамиды, причудливой формы кристаллы, а на стенах отливали лаком, играли цветами живописные портреты Веры. На картинах кисти модных и страшно дорогих художников Вера представала демонически прекрасной, с зелеными в пол-лица очами: вещунья, прорицательница, для которой нет тайн за порогом завтрашнего дня. Дорогая обстановка и загадочные атрибуты чудесного промысла, как и двухэтажный в центре Москвы особняк, где вела прием знаменитая предсказательница, были куплены на деньги от пророчеств Веры.

К которым, надо сказать, она не имела никакого отношения. Все ее ясновидение было представлением, шоу. Имитируя пребывание в трансе, нараспев, раскачиваясь, закатив глаза так, что на публику смотрели жуткие белки, Вера только оглашала заученные тексты, которые вручали ей Аркадий или его отец, академик Дмитрий Дмитриевич Неелов.

Когда много лет назад Аркадий Неелов предложил Вере поучаствовать в семейном бизнесе по торговле будущим, изображая провидицу, он открыл ей источник экстраординарных сведений.

Оказывается, академик Неелов построил машину, вроде очень мощного компьютера, по вычислению предстоящих событий. Машина называлась «Оракул». Вере продемонстрировали гудящий шкаф с многочисленными рычажками и тумблерами, по которому разгуливали разноцветные огоньки. На журналистку, гуманитария до мозга костей, недавно вошедшую в семью физиков, эта «трансформаторная будка», знающая, что будет, произвела огромное впечатление.

– Ее не прятать нужно, а наоборот. Это же сенсация! – заговорил в ней репортер. – Нобелевская премия вам обеспечена, – обратилась она к свекру.

– Времена сейчас не для науки, – невесело заметил академик. – А за предсказания заплатят столько, что Нобелевка покажется мелочью. Так что ты уж постарайся, дочка, сыграй жрицу поубедительнее. Ты будешь привлекательной обложкой для нашего общего дела. А машину мы лучше сохраним в тайне.

Вера согласилась скорее из любопытства, чем в расчете на какую-то выгоду. Первые же опыты увлекли ее, открыли в ней склонность к актерству. Она подолгу репетировала «гипнотические» взгляды, научилась говорить глубоким грудным голосом. Отрастила пышную гриву, перекрасилась в брюнетку, пряди закалывала золотыми гребнями, на лоб повязывала ленту с магическими символами. Губы мазала пожарной помадой, густо подводила глаза. Женщина являлась клиентам в золотом балахоне, испещренном рисунками микрокосма, пентаграммами, знаками зодиака и каббалы. Многозначительные пассы перед завороженными посетителями ее чертога ясновидящая производила открытыми по локоть обольстительными руками в браслетах, с ярко-алыми длинными ногтями. Чарующий таинственностью и красотой образ ведуньи двадцатого века не сходил с рекламных щитов.

На дворе тогда стояли девяностые годы, ученые торговали обувью, сигаретами, пивом на рынках и в подземных переходах или искали счастья за морями, а маги, астрологи, чародеи, целители появлялись обильно, как грибы после дождя. Семейное предприятие Нееловых оказалось в счастливой струе и очень скоро стало приносить баснословные доходы.

Женщина со временем так вошла в роль колдуньи, что почти верила, будто именно она провидит будущее и сама исторгает предсказания. Она покупала квартиры и дома, дорогие машины, ездила в круизы, на курорты по всему миру, ее дети учились в Лондоне… «Чародейка и миллионерша – неужели это я?» – удивлялась Вера. Ей иногда казалось, что фантастическая, сказочная жизнь, которую она проживает, – не ее, чужая.

А месяц назад «Оракул» сломался. И теперь Вера была вынуждена отказывать всем, кто жаждал заглянуть в завтра. Целыми днями она с Аркадием упрашивала клиентов подождать. Тем, кому взгляд в будущее уже был обещан, платили неустойки. Некоторые ни за что не хотели входить в положение бедной ведьмы. Самыми несговорчивыми оказались мерзавцы из «Дирижабля». Вера и Аркадий и предположить не могли, что те осуществят угрозы и украдут детей, школьников Надежду и Никиту. Ведь даже фанатики из «Красной гвоздики» – экстремистской подпольной шайки, ставящей целью восстановить Советский Союз, – заложившие в уплату Вериного предсказания свои квартиры, пока не исполнили обещания подпалить особняк ясновидицы. И опять жизнь Веры казалась ей чужой. Не могло быть в ее жизни столько ужаса и беспросветного мрака!

– Ах, как бы я сама хотела сейчас заглянуть в будущее! – твердила Вера.

Все свое отчаяние и боль она выплескивала на мужа. Это он, надоевший, был причиной ее бед. Ему она обязана этим кошмаром наяву. «Ты меня втянул во все это! Из-за тебя я стала посмешищем, мошенницей! Бросила газету. Ты лишил меня доброго имени и профессии. Превратил в цыганку с рынка: „Позолоти ручку, дай погадаю“! А теперь хочешь погубить детей!» – осыпала она упреками супруга.

Общая беда не сблизила ее с мужем, а, напротив, порвала последние нити, связывающие их. Она никогда его не любила. Ведь если мы говорим, что любим уютное кресло у камина, это означает, что оно нам только нравится. Так когда-то понравился ей и Аркадий – аспирант научного института, куда она пришла за комментарием для статьи. Вежливый, интеллигентный, мягкий, симпатичный мальчик. И к нему, очень домашнему, так подходила атмосфера большой родительской квартиры в сталинской высотке.

Вот кто действительно ее очаровал и в кого она влюбилась с первого взгляда, был его отец, академик. Человек-фейерверк, чудаковатый, как все гении, но полный жизни. Он со вкусом ел, пил, со страстью рассказывал о своей работе, поминутно с нарочитой многозначительностью прикладывая к губам палец: «Тсс, об этом молчок, военная тайна!»

У Аркадия словно всего было вполовину от отца. Тот – академик, этот – кандидат наук. Старший Неелов хохотал, младший – посмеивался. Неелов-отец от избытка энергии бегал, а наследник выступал с подчеркнутой солидностью. Академик Неелов и под восемьдесят лет оставался живчиком, не утратил стремительной походки и творческого горения. Аркадий после сорока обрюзг, отрастил живот, что только прибавило ему респектабельности, забросил науку и был вполне доволен должностью генерального директора компании имени своей жены – «Вера».

Похищение детей парализовало его волю. Он раскис и впадал в горестное оцепенение, из которого Вере приходилось его выталкивать.

Нет, на него нельзя было уповать, он ей с детьми не защитник. Вера куда больше надеялась, что спасение придет от академика Неелова. Свекор не мог отремонтировать «Оракула», но присутствия духа не терял. Вчера он уехал «решать вопрос», как он выразился. Куда, – ни он, ни муж ей не сказали. Академик обещал вернуться через два дня.

– Надо сообщить Дмитрию Дмитриевичу, – прервала молчание Вера, – что они снова выходили на связь. Что торопят, угрожают. Пусть он поспешит, если ему дороги внуки… Слушай, давай сами сочиним прогноз и сбудем этому ужасному «Дирижаблю». Ради детей!

Аркадий Неелов перестал вытирать носовым платком лицо и шею.

– Ты считаешь, я об этом не думал? Но тебе же хорошо известен наш принцип трех дней…

Он не стал продолжать. Вера действительно отлично знала этот принцип, установленный ради клиентов, покупающих информацию о далеком будущем. Он был своеобразной гарантией доброкачественности волшебного товара ясновидящей Веры. Три дня подряд должны были сбываться краткосрочные, на одни сутки, предсказания. О несчастных случаях, судебных приговорах, результатах спортивных соревнований. Только после того, как клиент на этих примерах убеждался в непогрешимости Вериных пророчеств, он оплачивал сценарий того, как будут идти дела через год или сто лет.

Принцип был широко разрекламирован, и обойти его было невозможно. Кстати, большинство клиентов просили ясновидящую пролить свет именно на ближайшие день, два, неделю. Цена дальнего будущего была не в пример дороже. Холдинг «Дирижабль», который стоял за похищением детей Нееловых, всегда интересовался только многолетней перспективой. А уже месяц ясновидящая Вера не могла предложить покупателям ни краткосрочных, ни длительных сценариев предстоящего…

– Ну, давай звони отцу. И ступай чинить машину.

– Я позвоню… А «Оракула» чинить не пойду.

Она вскинула на него удивленный взгляд. Последнюю фразу муж произнес твердо, а не тем убитым, бесцветным голосом, к которому она привыкла за дни потрясений.

– Вера, я должен открыть тебе тайну, – продолжил Аркадий Неелов, вставая. – Это его, отца, тайна. Наша тайна. И тебе пора ее знать. Он разрешил. Сойдем вниз.

– Что еще за тайны! Мало мне несчастий, а тут какие-то тайны! – поохала Вера, но пошла за мужем.

Они проследовали через пустую приемную, спустились по широкой, облицованной мрамором и украшенной фигурками химер на каменных перилах лестнице на первый этаж, в просторную переднюю, а оттуда по узкой боковой лестничке – в подвал.

Неелов отпер металлическую дверь, включил свет, озаривший тесный коридор, идущий под домом. В него выходили запертые двери. За одной из них стоял проклятый забастовавший «Оракул». Что за другими, Вера не знала. Она думала, что муж ведет ее к сломанной машине-предсказателю. Но – нет. За поворотом коридора была всего одна неприметная белая дверь. Аркадий Неелов побарабанил в нее условным стуком. Щелкнул замок, из отворившейся двери выглянул мужчина в черном и отступил, давая гостям дорогу.

– Входи, Вера, – сказал муж, пропустив ее вперед.

Вера вошла в тесноватую комнату без окон, со стенами, задрапированными темным шелком. В центре – круглый стол. На нем – доска с рядами крупных букв и словами «Да» и «Нет», на доске – белая перевернутая тарелка с черной стрелкой. По краям доски – свечи в высоких подсвечниках. Свечи не горели, освещала комнату плоская люстра под низким, тоже черным потолком.

Из-за стола поднялся лысый мужчина в красной широкой рубахе. На грудь его свисала на массивной золотой цепи многоконечная звезда. Второй обитатель комнаты, который и отворил дверь, встал у стола, выжидающе глядя на вошедших. На лицах обитателей этой мрачной комнаты лежала печать сильного утомления.

– Выглядит, как филиал моих чернокнижных покоев, – удивленно промолвила ясновидящая.

– Нет, Вера, это скорее филиал нашего «Оракула». Точнее, это наши настоящие оракулы, – сказал Аркадий Неелов. – Перед тобой спириты, медиумы. Познакомься. Фронт, – он кивнул на звездоносца, который по-военному коротко кивнул Вере и щелкнул вдруг каблуками. – Да, это фамилия его Фронт… И Капустин. Здесь они проводят спиритические сеансы. Сеансы связи с нашими агентами в потустороннем мире. Именно от них мы получали знания о будущем. А вовсе не от «Оракула», который – только набитый бесполезной электроникой ящик. Ну что, молчат? – обратился он к лысому.

– По-прежнему. Сил больше нет!

– Все равно вызывайте, вызывайте!.. Месяц назад, – сказал он Вере, которая потрясенно молчала, – наши небесные информаторы перестали выходить на контакт. Отец хочет послать еще одного агента.

– Куда послать? – озадаченно спросила Вера.

– Туда, в загробный мир. Он за этим и отправился, чтобы все устроить. Поехал в Подмосковье, в монастырь. Представляешь, этот агент – монах!

– Монах? – переспросила Вера.

Глава 6 Встреча старых знакомых

– Вы мне сегодня снились, – сказал отец Алексий.

Сомнений быть не могло. Перед ним – постаревший, но – он собственной персоной. Академик из его сна. Из его ложных воспоминаний.

– Сон в руку, – радостно подхватил академик Неелов и, так знакомо Зацепину, пятерней отбросил наверх со лба волосы. Его эйнштейновская «шапка» не потеряла густоты, но была снежно-седой. – А вы все не верите, что я – это я.

– Не верю. Меня убедили, что вас – нет, что вы плод моего воображения.

Они сидели друг против друга за столом в углу вестибюля паломнического корпуса или «гостиницы», как это здание называли в монастырском обиходе. Отец Алексий в длинном до пят черном подряснике и скуфье, Неелов по-молодежному – в джинсах и майке-безрукавке.

– Так и было задумано! – объяснил академик. – Я лично рекомендовал, чтобы ту учебу для вас представили как бы и не бывшей. Что якобы никаких курсов не было. И меня не было, и всех. Чтобы списать все на болезнь, галлюцинации.

– Да ведь вы меня чуть с ума не свели! Разве не проще было приказать мне все забыть?

– Мы заботились не о секретности, а о вас, Алексей Павлович. Случайность отняла у вас шанс отличиться в великом деле, операции столетия. Да что там операции – грандиозном прорыве человечества за горизонты познания! Вы могли вписать свое имя в историю, но оказались отставленным в сторону. Какой удар, какое разочарование! Как бы вы жили с этим чувством? Да эта психологическая травма убила бы вас вернее опухоли!

Отец Алексий задумчиво погладил рукой бороду, но не мог не признать справедливость слов академика.

Однако новая мысль заставила его поднять брови.

– То есть сама операция существовала? Вы это утверждаете? Пусть я выпал из обоймы, но остальные продолжили дело?

– Конечно. «Борода Зевса» – не ваша фантазия, – подтвердил Неелов, понизив голос.

В помещении становилось людно, сновали монахи и миряне, несколько человек, присев на лавки вдоль стен, разговаривали.

– И майор Круглов – Дед, правда, улетел тогда на небо, в рай?.. А самбист Зуев? – недоверчиво спрашивал монах.

– И Зуев, и Непейвода.

Отец Алексий пожал плечами.

– Простите, Дмитрий Дмитриевич, но я переживаю какое-то дежавю. Двадцать пять лет назад вы настаивали, что это возможно и даже в порядке вещей: полет к Богу за его секретами, прости, Господи. А я не хотел, не мог верить. И вот все повторяется! Но я ведь не стал доверчивее. И я уже не ваш курсант, готовый принять из рук отцов-командиров любую ахинею. За четверть века идея райской разведки не стала мне ближе, понятней. Сейчас она выглядит для меня как никогда абсурдно. И даже реальность учебного центра, его преподавателей, нас – слушателей, ваша, Дмитрий Дмитриевич, вовсе не делает реальной обозначенную цель операции.

– Но «Борода Зевса» теперь уже не только теория, но и практика.

– Вы хотите сказать, что операция состоялась? И у вас есть доказательства?

– Есть.

– Какие, где?

– Они будут вам предоставлены.

Отец Алексий только перевел дух. Сказал словоохотливому академику:

– Вы не назвали цель вашего посещения. Зачем вы разыскали меня? Что вас привело?

– Я хочу дать вам еще один шанс.

– Не понимаю.

– Прожить жизнь не напрасно. Принять участие в операции «Борода Зевса».

– Что-что?.. – Священник не находил слов.

Неелов кинул взгляд на чинно беседующих по соседству монахов, перегнулся через стол к отцу Алексию и доверительно заговорил:

– Операция идет. Она вступила в новую фазу. И вы очень нужны. Я приехал за вами.

Повисла долгая пауза.

– Не знаю, кто из нас сейчас бредит или галлюцинирует, – наконец заговорил отец Алексий. – Утро началось со странного сна. Потом появились вы, человек из этого сна. И зовете опять в сон. Да вы поймите, вся прошлая жизнь для меня – теперь лишь сон. Отрезанный кусок. Даже если бы я сочувствовал вашим занятиям, верил в какие-то немыслимые тайные операции, ну какое я могу сейчас иметь к ним отношение?! Разве я похож на солдата, воина? Я четверть века не стрелял по мишеням, не крутил «солнышко» на турнике, не боролся. У меня ватные мышцы и сутулая спина. Давно позабыл все пароли и отзывы. Я пожилой человек. И я священник, монах! Я посвятил себя Богу. Как вы можете мне предлагать участие в таком деле? Разве теперь в КГБ…

– В ФСБ, – поправил Неелов.

– В ФСБ нет годных людей?

– Так ведь и славно, что вы священник. Значит, вы для них… – Неелов указал пальцем в потолок, – свой человек. Вам легче будет вживаться, входить в доверие к окружению и к Самому.

– Не богохульствуйте, Дмитрий Дмитриевич. Нет, в самом деле, настолько обеднела разведка кадрами, что вы полезли в архив? И какие секреты вы теперь добываете? В интересах кого работаете? Страны, которая строила рай на земле, нет. Весь мир вроде строит одно и то же и идет в одну сторону…

Неелов опять откинул со лба волосы, словно поднял забрало.

– Буду с вами откровенен. В статусе операции произошли изменения. Когда не стало КГБ, закрыли и программу «Борода Зевса». Сейчас разведка, государство не имеют отношения к операции. Как и я – к обороне страны. Но операция продолжается. Я веду ее, так сказать, в частном порядке…

– Приватизировали операцию КГБ?!

Неелов рассмеялся, как человек, который всегда рад меткому словцу.

– Корректнее сказать: принял эстафету…

– И что вы ищете в будущем? Кому поставляете информацию?

– Структурам и частным лицам, которые к нам обращаются.

– Не бескорыстно, я полагаю?

– Даром только птички поют, батюшка.

Отец Алексий припомнил, как в подземном учебном центре сомневался в здравом уме Неелова. Теперь речи этого человека снова наводили на мысль о помешательстве. «Но кто сошел с ума? Может, это я обезумел и грежу? Разговариваю сам с собой? Или опять дьявол меня морочит? Насылает обольстительные сны, фантомы седовласых академиков…»

– Воистину: верую, потому что нелепо! И вы зовете меня на работу в свою фирму? Расширяете компанию?

– Остры вы на язык, Алексей Павлович! Ваша задача – помочь своим товарищам.

– Товарищам?

– Вот именно. В штате моей фирмы – если следовать вашей терминологии – работают ваши однополчане. Мы их уже упоминали: Круглов, Зуев, Непейвода. Они мои небесные корреспонденты. Так вот: с ними плохо. Полагаю, они провалились.

– Провалились? То есть схвачены, арестованы? Но кем? Ангелами? Чертями?..

– Чертями, бесами. Адскими отродьями. Ведь ад – это не только место исполнения наказаний. Это еще и контрразведка, и полиция тонкого мира.

«Мне давно надо бы подняться и уйти, а не слушать явно ненормального человека и не возражать ему», – подумал отец Алексий.

Но он не мог заставить себя прервать беседу. Вопреки всему разговор увлекал его. Академик Неелов – настоящий или воображаемый – был отцу Алексию нужен и дорог. Как земляк, встреченный в чужом краю. Как старое письмо или фотография. Привет из молодости. Где осталось зарево северного сияния, пропахшая потом спортивная раздевалка, друзья, любовь, воодушевление бойца, мужские страсти и азарт. Откуда его выдернула болезнь и увела в строгие пределы монастыря.

Его тянуло к Неелову, ему было отрадно говорить о «Бороде Зевса» – пусть это всего лишь сказка. Ему хотелось вспоминать себя персонажем из этой сказки – бесстрашным богатырем. Слова «операция», «контрразведка», фамилии друзей-разведчиков звучали для него сладкой музыкой. Поэтому он без раздражения отечески увещевал Неелова:

– Согласитесь, Дмитрий Дмитриевич, что я не могу принять то, что вы излагаете. Ад, по-вашему, – контрразведка и полиция? Это же ни в какие ворота не лезет. Противоречит всем канонам. Как и ваши представления о рае. Уж поверьте мне, священнику.

– А вы соглашайтесь на мое предложение, и своими глазами убедитесь, – настаивал Неелов. – И своих товарищей вызволите из беды.

– И поправлю дела вашей фирмы?

– Это одно и то же.

– Я помолюсь за вас. И за товарищей. Это все, чем я могу посодействовать.

– Нет! – отрезал Неелов. – Отказа я не приму! Вы должны сказать «да». Жизнь детей от этого зависит.

– Каких детей?

– Моих внуков! – Неелов разнервничался и покраснел. – А вы бесчувственный, жестокий! Какой же вы священник? Где же ваша любовь?!

Последние слова он выкрикнул, собрав взгляды всех присутствующих в вестибюле.

«У него, видно, и правда большая беда», – подумал отец Алексий. Из желания успокоить старого знакомого, сказал:

– Хорошо, хорошо. Допустим, я соглашусь отправиться на небо. Вы меня на ракете туда доставите, как когда-то сулили? У вас имеется и частный космодром?

– Нет, космодрома у меня не имеется, – ответил академик. Он уже взял себя в руки.

– А как же тогда я доберусь в рай? Ну, поведайте мне! Представим, что я согласен. Что тогда?

– Тогда я попрошу вас покончить с собой. Или придется убить вас. Вы должны умереть. Другого пути на небо нет.

Глава 7 Чертова контрразведка

Демон сыска по имени След за ликвидацию шпионского гнезда в райской библиотеке судеб получил должностное повышение и пять земных дней отпуска. Каникулы адский контрразведчик провел на Южном полюсе. След раздувал черными крыльями метели и парил исполинской летучей мышью в снежных вихрях над полями антарктических торосов, нежась в веющей от них стуже, катался на айсбергах.

Но пока он отдыхал от пекла и толчеи преисподней в холодильнике планеты, завершенное дело не шло у него из ума. По возвращении, воцарившись в своем новом кабинете – начальника контрразведывательного отделения – в форменном облачении с соответствующими высокому чину распростертыми десятиметровыми крылами, он затребовал дело и вчитался в него.

Оттиснутые на пергаменте строки наливались кровью под взглядом горящих глаз падшего ангела. Да, сомнения не напрасно точили его. След нашел, где дело проседает, понял, что же осталось не выясненным следствием.

Демон поднял огненный взгляд от кожаных страниц и задумчиво вперил его в прямоугольник картины, мерцающей на стене во мраке кабинета. На холсте был он сам, реющий над алебастровыми наконечниками гор. Тело атлета вытянуто в стрелу, в чеканном лице – вдохновенная дерзость. Мятежно развернутые крылья похожи на черную мантию, полог беспросветной ночи, который он хотел бы опустить над всем мирозданием.

«Демон летящий»[2]. След узнавал себя в изображении и очень гордился им. Только он обладал законченным шедевром. Автор, чья фамилия была как удар долота по мрамору, коротавший вечность в геенне, не отказал ему в просьбе сделать повторение. А вот на земле вызывал восторги недоработанный первенец.

Мастер писал два земных года. На это время хлопотами Следа его освободили от адских мук. Райского блаженства художник был лишен как раз за воплощенную в красках «демониаду». Впрочем, покинул своего заказчика художник без сожаления.

– Творчество – это пытка пострашнее любых ваших терзаний. А наслаждение от творчества я испытал такое, что все прелести рая меркнут перед ним, – оставил он демону парадокс, возвращаясь во тьму и скрежет зубовный адских застенков.

Портрет всегда окрылял демона, если можно так выразиться о крылатой твари. Он ощутил прилив сил и бодрости. И перестал винить себя в недостатках следственной работы.

Упущения в таком исключительном расследовании извинительны. Никто ведь не хотел думать о мелочах, внимание к частностям расценивалось как саботаж. Начальство требовало гнать дело, интересуясь только подтверждением главного – факта Отступничества.

И когда факт этот был, безусловно, доказан собранными уликами, темный мир охватило неслыханное ликование. Ад узрел надежду на решительную победу в историческом соперничестве с силами света.

Только подумать, впервые три души, уже спасенные и допущенные в рай, добровольно отринули райские услады и общество самого Всевышнего! Проявив свободу воли, они направили деяния на то, чтобы, пребывая рядом с Богом, вредить ему. Эта троица – Круглов, Непейвода и Зуев – была незамедлительно вышиблена из небесного рая, подобно Адаму и Еве, изгнанным из рая земного. Но если первых людей после выдворения из Эдема ждала полная превратностей земная жизнь, то души отступников были брошены в ад.

Разоблачение шайки было целиком заслугой демона сыска. А все потому, что След всегда стоял за пресечение любых контактов между миром живых и миром мертвых. Кое-кто в их системе сквозь пальцы смотрел на спиритические диалоги людей и духов. В конце концов, рассуждали такие попустители, вреда от этой «почты» не много.

Ведь духи умерших, которых наивные земляне считали всеведущими, на самом деле не могли сообщить достоверных сведений ни о судьбах Вселенной, ни об устройстве загробного мира, ни о будущем человечества или отдельных индивидуумов. Духи грешников – потому, что не имели доступа к этим секретам. А духи, вызываемые из рая, способны были только тарахтеть об испытываемом блаженстве общения с Богом, прочие темы их не интересовали. Разве что посредством спиритических «свиданий» со своими почившими родичами, организованных медиумом, люди узнавали о припрятанных завещаниях и банковских счетах…

Созданная демоном сыска служба психопеленгации позволила быстро выявлять эти наводимые спиритами мостки. Она же засекла устойчивый спиритический канал, через который группа богоотступников сливала информацию.

И эта информация была не чета пустословию духов. Она была из райской святая святых – библиотеки судеб. Проникнув туда, грязные души видели будущее, как на ладони. К своим прегрешениям они добавили еще одно: склонили к преступному соучастию смотрительницу библиотеки – Атлантиду. И подвели ее под исключение из рая.

«Но почему они замахнулись на Божий промысел? Почему действовали согласованно? Когда успели сговориться?» – ставил След вопрос за вопросом на полях пергаментов. Вот на что дознание не дало ответ. А именно здесь демон сыска увидел опасность. Он поручил этапировать фигурантов дела к себе для дополнительного допроса.

В ожидании преступников След сложил крылья и с подобающей важностью прошелся по кабинету. Он был доволен собой. За каких-то пять тысяч земных лет из рядового ангела мрака, с крохотными, размером с капустный лист, крыльями, он выбился в значительные персоны! А начинал-то, смешно вспомнить: с кочегара в секторе огненного воздаяния. Швырял уголь в топку печи на миллион погибших душ, а позже подкладывал дрова под сковороды эксклюзивно поджариваемых грешников. Тяжелая, грязная работа, и только следи, как бы искры не подпалили оперение! С тех самых пор он возненавидел пламя, пекло, брызги кипящего жира, маркую золу.

Впрочем, его восхождение на административные высоты могло быть стремительнее. Не один и не два раза на этом пути он заходил в тупики, надолго застревал между этажами.

Опыт пригодится в новом походе. Ведь почивать на лаврах След не собирался. Вон как дерзок и честолюбив взгляд на любимом портрете. Даже, пожалуй, излишне, разоблачительно честолюбив. Не кликнуть ли опять художника? Пусть притушит бросающиеся в глаза гордыню и вызов. Не время выдавать свои амбиции.

След вернулся за стол, расправил крылья, вдохнул полной грудью. Из этого кресла открывались захватывающие карьерные дали. Только теперь и настала пора крупной игры. Отсюда начиналась дорога на самую вершину власти. К трону Сатаны.

У демона сыска сладко заныли клыки от предвкушения триумфа. Он грезил наяву, уже видя себя владыкой ада. След фантазировал, как геенну огненную сделает ледяной. Его царство теней – не крематорий, а морозильник с мириадами скованных льдом грешников. Пропащие души здесь будут наказывать не вечной болью, а безмерным одиночеством. Зачем каждое утро раскаленными щипцами вырывать у бывшего карманника отрастающие за ночь ногти, как по старинке практикует нынешняя администрация, если довольно один раз ампутировать у него все ощущения: от зрения, слуха, обоняния, осязания. Лишить равновесия, ориентации в пространстве, чувства времени. И на века оставить в сиротстве и покинутости.

О, какое восхитительное мучение, какая безнадежность вырастут в такой заброшенной душе! Демон даже застонал от удовольствия. Тут смертной боли запросишь, как наслаждения. Грубого прикосновения палача возжаждешь, как ласки. Бесчувственная душа обречется на самые чудовищные переживания! И если телесные ощущения узников ледяного ада будут погашены, то ярче вспыхнут чувства у людей на земле. Он, князь тьмы, позаботится о таком перераспределении «напряжения».

Возрастет накал впечатлений, сила восприятия. Тем самым увеличится сладость удовольствий, которые ведут к гибели души. Обнаженные тела станут желаннее, кушанья аппетитнее, краски тропических морей еще интенсивнее и ярче, ереси обольстительнее! Полевые работники ада – вербовщики и искусители, ловцы человеков – не преминут этим воспользоваться для заманивания в греховные сети. Какой двуногий откажется от услад, даже грозящих вечной погибелью, если они несказанно приятны?

– Все, все, что гибелью грозит, для сердца смертного таит неизъяснимы наслажденья, – с пафосом вслух продекламировал След пушкинские строки. Он знал не только земную живопись, но и литературу – отдавая предпочтение детективам, и другие людские искусства, придерживаясь правила, что бить врага можно, только изучив его оружие.

И совсем короток станет шаг от насыщения к обжорству, от любви к разврату, от сомнения к богохульству.

«У всякого найдем слабину. Каждого ухватим! Не станет праведников, и рай опустеет. И в конце истории не Он, Бог, а я, хозяин ада, буду судить род людской. Ко мне перейдет право сильного, а у Папочки, так издевательски демон именовал Отца Небесного, останется только право первородства. Он – породил, а я воспитаю. Взращу порочное племя и уведу в тлен и небытие. И поставлю точку в проекте „Человек“. И посмеюсь, и восторжествую над ним!»

След услышал свой ликующий смех, опомнился. И вовремя: в кабинет после предупредительного карябанья когтями о дверь, которого погруженный в мечты демон не уловил, прошмыгнул конвойный бес. Доложил, что обреченные доставлены.

«Надо же, как высоко я воспарил. Но грандиозный масштаб дерзаний – мой великий признак!» – самодовольно подытожил демон сыска.

Пристально посмотрел на конвойного. Бес подергивал свиным рылом, как бы принюхиваясь. Не показался ли хвостатому подозрительным одинокий смех начальника?

– Введите обреченного Круглова. Остальных придержите за дверью, – строго приказал След.

Впрочем, он не боялся, что его тщеславные замыслы станут известны. Психопеленгаторы берегли от телепатических взломщиков. Сам Сатана не смог бы порыться в голове демона сыска. А вот контрразведка давно провела телепатическую прослушку в кабинеты адских функционеров, и След имел компрометирующие досье на многих своих крылатых и рогатых сослуживцев.

Только в райские границы доступ гражданам ада был наглухо закрыт. Преисподняя, алчущая разрушения рая, словно в насмешку была вынуждена оказывать услуги по охране райских рубежей. Защищать от просачивания флюидов – психического тока, испускаемого спиритами. Выискивать души, незаконно проникшие в рай – из тех, что временно отделились от тела при клинической смерти, коме и заблудились в мире теней.

Сторожевая миссия была платой темного мира за малую толику любви, которую Творец уделял своим падшим созданиям. Без любви не могло существовать даже царство зла. Но полицейскую и контрразведывательную работу в интересах рая демоны вели только извне. В рай их не допускали, командировок в Эмпирей не оформляли, информаторами в раю адская секретная служба не располагала. В рай из чертовой контрразведки уходили только донесения. А порядок в обители блаженных наводили ангелы. Так, именно херувимы по наводке демона сыска навечно выставили за райские врата Круглова, Непейводу и Зуева, а заодно и Атлантиду.

«А как бы славно было запустить руки в рай. Разведать, что у Него на уме. Познакомиться с Его планами, – снова вознесся в облака воображения След. – Узнать, например, дату второго пришествия, последней битвы, срисовать схему расположения полков этого финального сражения. И выведать, что Папочка предначертал для меня, уготовил ли мне стать царем ада? Хоть бы одним глазком глянуть в книгу судеб, на страничку, где прописан мой путь. Какая досада, что не дано нашему брату полистать эту книжку».

И След, готовясь задать первый вопрос, с обостренным интересом и тайной завистью всмотрелся в того, кому повезло читать книгу судеб в райской библиотеке – обреченного на вечные муки Круглова. Бес прочно усадил грешника на утыканный острыми шипами стул перед столом демона и, помахивая хвостом, удалился.

Глава 8 Допрос

Узнать майора Круглова в создании, корчившемся на иглах, было нельзя. Это был голый карлик с узенькими плечами одно выше другого, впалой грудью, огромным животом, свисавшим бледной каплей до колен тоненьких бледных, как ростки картофеля, ножек и раздутой, в треть туловища, безволосой шишковатой головой. Меж близко посаженных глазок торчал длинный нос. На лоб косо падала черная челка. Левая рука по локоть отхвачена. Из обрубка обильно сочилась кровь, под стулом уже растеклась лужа.

При заключении в ад эфемерные души облачались в специальные тела. Эти «арестантские робы» из особой плоти были идеально приспособлены для восприятия адских наказаний. Тонкая кожа отлично проводила нервные импульсы, как вода электричество. Все тело от макушки до пальцев ног становилось колоссальным болевым рецептором, впитывающим муку, словно губка.

Адские дизайнеры конструировали вызывающе уродливые фигуры – кособокие, низкорослые, с несоразмерными, слишком длинными или короткими конечностями. Лицам придавали черты отталкивающих и скомпрометировавших себя в человеческой истории персонажей или кинозлодеев. Мадам Тюссо – именно она разработала модели тел всех отступников – наградила Круглова сходством с фюрером Третьего рейха.

Да, нынешнее руководство преуспело в усугублении физических и нравственных страданий грешников – в который раз убедился След, оставаясь поборником не телесных, а психологических мучений. Кстати, в раю души, заслужившие блаженство, тоже «одевались» – в молодые, красивые тела, соответствующие великолепию их нравственного совершенства. Круглова при ссылке в ад лишили райского прекрасного тела, сожаление о котором должно было усилить его муки.

– Обреченный, скажите, зачем вам понадобилось передавать на Землю содержание книги судеб? – начал допрос След.

– Я хотел помочь людям, – пропищал Круглов. К безобразным телам голоса прилагались тоже самые отвратительные.

– Но ведь от судьбы не уйдешь.

– Нет, я верю: люди должны знать, что им суждено. Тогда они сумеют выбрать достойное будущее.

– Выходит, Прометей украл для людей огонь, а вы – знания о будущем. И за это расплачиваетесь. И не жалко вам райского курорта? Совсем недавно блаженствовали в небесных чертогах, а теперь истекаете кровью в наших подвалах. Как вас наказывают?

– Распиливают на пятьсот восемьдесят частей. Потом складывают. Наутро куски срастаются.

– И снова пилят?

– Снова.

– Вот я и говорю: так глупо стать бревном на лесопилке! Когда у вас появилась мысль украсть секреты?

– Во время экскурсии по раю для новоприбывших. Нам показали библиотеку судеб. Там меня и осенило.

– Осенило? Или вас кто-нибудь надоумил?

– Никто.

– Скажем, Непейвода или Зуев?

– Нет.

– И когда вы с ними снюхались?

– Мы познакомились в библиотеке.

– А не на земле? – Демон испытующе посмотрел на карлика, ежащегося на шипастом стуле.

Тот поправил челку, сползающую на лоб.

– Нет.

Демон выдержал паузу.

– Сегодня вас пилили? – наконец спросил он.

– Да. Двадцать четыре куска уже отхватили, гады. – Круглов взмахнул обрубком руки, из которого, как из лейки, полетели алые капли.

– Значит, мой вызов прервал экзекуцию? Вот видите, допрос для вас благо. Передышка. В моей власти растянуть ее надолго. Если вы будете говорить правду, а не запираться.

– Что вы хотите, чтобы я рассказал?

– А вот что. Вы прибыли из пустыни… – След заглянул в дело. – Каракумы?

– Верно.

– Скончались от рака легких?

– Тоже в точку. Никотин убивает лошадь, слыхали? И меня прикончил.

– И вот какое совпадение странное. И Непейвода, и Зуев тоже поступили из Каракумов почти одновременно с вами, с разницей в месяц. И характерно, тоже умерли от рака.

– Значит, мы земляки и товарищи по несчастью.

Круглов освоился в кабинете крылатого следователя и вел себя все развязнее и вызывающе.

– А что вы там делали, в пустыне? Вы ведь не верблюды.

Круглов рассмеялся. Его грушеобразное тельце дернулось и глубоко насадилось на шипы.

– Ах, елки!.. Вы бы поаккуратнее с юмором, гражданин начальник, а то я всю пятую точку себе расковыряю. Не прикажете подать мягкий стульчик? В плане, значит, налаживания душевного контакта с подследственным…

– И все-таки, что вы там делали в песках?

– Что-что… Змей ловил. Яд у них целебный. Думал, помажу свой рак или настоечки глотну, и наше милое знакомство с вами состоится не так скоро. Сигареткой не угостите, гражданин следователь? Теперь мне уж здоровье нечего беречь. Ну, угостите! Не знаю, как вас по должности и званию…

– Терпеть не могу дыма.

– И это ад у них называется – без дыма! Везет мне, как утопленнику…

Демон уже понял, что перед ним крепкий орешек и расколоть его будет трудно.

– А ваша профессия? Ну, кем вы работали, чем занимались?

– Опять удивляете. Да у вас в деле небось все черным по белому.

– Да, написано, что военнослужащий. И даже больше: сотрудник секретной службы. Так что мы с вами некоторым образом коллеги.

– Ну вот, счастье привалило. Вы бы мне по-свойски какую поблажку дали. А то обрядили в Гитлера, перед сокамерниками стыдно.

– Это в моей власти. Могу даже вашу земную личину вернуть. И от наказания на время освободить.

– Вот это от души! Прямо по-родственному. Мы, профессионалы, всегда друг друга выручим. Рука руку моет. Бывших чекистов не бывает, верно?

След почувствовал уважение к противнику. Отлично держится. Из глаз катятся слезы от боли и унижения, рука воспалилась и орошает пол кровью, а он балагурит. Нет, этого не сломаешь. Но демон продолжал ставить вопросы, чтобы хотя бы формально довести допрос до конца.

– Ваши подельники Непейвода и Зуев тоже сотрудники тайной службы. А что они делали в пустыне?

– Ну, это у них надо спросить. Может, грибы собирали?

Демон недовольно взмахнул крыльями.

– Я не верю, что вы не были знакомы на земле с Непейводой и Зуевым. Вы одна банда. Вас всех послали к нам, как за линию фронта. С посмертным поручением. На кого вы работаете? Кто вам приказал узнать будущее? Ваша спецслужба?.. – Демон полистал дело, уточняя: – Ке – Ге – Бе?

– Сам ты кегебе, – передразнил Круглов. Он перестал кривляться. Из уродца словно проглянул большой и сильный человек во всем величии своей драмы и подвига. Измученный, но непокоренный. – И кончай крыльями трещать. Ничего я тебе не скажу, курица. Попадись ты мне на земле, я бы тебя ощипал и зажарил. А из потрохов суп сварил. Петух недорезанный. Бройлер. – И майор добавил, что думает о маме «следака пернатого».

Когда конвойный уводил упрямца, с языка демона так и просился приказ распилить сегодня этого обреченного на две тысячи кусков. Но След промолчал.

«В конце концов, он дважды мой собрат: разведчик и падший ангел. Ведь его тоже низвергли с небес», – смилостивился демон.

Снисходительность его объяснялась еще и приподнятым настроением. Неудачный допрос только укрепил в уверенности, что он на правильном пути. «Конечно, их послали к нам с заданием. Недаром обреченный замолчал наглухо, когда я коснулся этой КеГеБе. Это операция спецслужбы. А если прислали их, могут прислать и других. Да и всю ли сеть мы накрыли? Нет ли еще каналов связи? Ничего, из остальных я вытрясу все».

Но от обреченного Непейводы он тоже ничего не добился. Этот грешник отбывал вечное наказание, закопанный вниз головой по грудь в кадку с землей. У его тела, похожего на картофельный клубень, не было ни рук, ни ног. Землю поливали нечистотами, и каждое утро из туловища вырастали, как ветки дерева, кривые многосуставные ножки и ручки и покрывались зелеными листьями. А днем их садовыми ножницами откусывали. Кровь стекала в кадку, удобряя почву. На другой день обреченный снова зеленел.

В кабинете демона бесы выкопали несчастного, перевернули и поставили на еще не полностью сформировавшиеся ветви ног. След сразу взял быка за рога и посулил месячный перерыв в мучениях за подробности операции КеГеБе.

Непейвода, у которого вместо волос на голове змеились корни, даже не подумал говорить по теме. Он тут же плюнул в следователя землей и разразился криками о его маме и мамах всех демонов, чертей и самого дьявола. Он так буйствовал, что его пришлось вкопать в кадку. По-другому не удалось заставить героя замолчать.

И только с третьим демону сыска, брезгливо отряхивающему черные перья от земли, удалось сторговаться.

– Да, да, я на все согласен! Только избавьте меня от этого кошмара хоть на день!.. – встретил обреченный Зуев предложение следствия рассказать об операции в обмен на передышку. – Согласна… – поправился он.

Да, падшую душу Зуева адские «портные» нарядили в тело уродливой усатой женщины.

После того как допрос был снят и кабинет опустел, След поинтересовался в каземате особого режима у дежурного беса, в чем же заключалась пытка обреченного, оказавшаяся для него нестерпимой. Выяснилось, что каждое утро Зуев-женщина самопроизвольно беременел, в этом содержалась насмешка ада над известной историей о Святом Духе и Деве Марии. У него за девять часов вырастал живот, а к вечеру он в муках производил на свет младенца, которого всю ночь баюкал и кормил грудью. Мальчика или девочку забирали, а Зуев снова оказывался в положении.

Так вот, как сообщил бес, больше всего страданий этому грешнику доставляли не родовые схватки и не позор от такого «не мужского занятия», а тоска по своим детям. За ночь он успевал привязаться к очередному отпрыску и ужасно горевал по двум десяткам малюток, которых успел произвести на свет и с которыми был разлучен.

– Изобретательно! – про себя похвалил След коллег из отделения назначения наказаний. Вздохнул. Смежным отделением руководил талантливый начальник – демон Аспид. Он вполне мог составить конкуренцию ему, Следу, в борьбе за вышестоящие должности и сам престол Сатаны.

Но теперь, когда обреченный Зуев выложил ему все про операцию «Борода Зевса», След располагал серьезным козырем. Он был уверен, что на место провалившихся разведчиков с Земли придут новые. След перехватит лазутчиков по дороге в рай.

Нет, он пекся не только об очередном служебном поощрении. Он перевербует земных шпионов и пропустит в рай, дав им новое задание! Эти праведники с двойным дном станут его агентами в раю, куда ему и всем слугам тьмы путь заказан. Они прочитают в книге судеб о его судьбе. И если надо, подправят сочиненную Папочкой биографию…

– Давайте сюда девку, – распорядился демон.

Собственно, необходимости допрашивать Атлантиду не было, След уже выяснил все, что его интересовало. Но он не мог отказать себе в удовольствии полюбоваться на красотку. Он еще во время следствия запретил отбирать у души погибшего острова облик, присвоенный ей в раю, – прекрасной женщины.

Ушедшие на морское дно острова и целые материки, сглаженные до основания ветром и водой горы, пересохшие реки, разрушенные дома, замки, упавшие мосты получали жизнь вечную в человеческом облике.

Души Пангеи[3], колосса Родосского, Помпей стали в раю мужчинами и женщинами с великолепными телами. Но не все попадали на небо. Были вместилища душ, которым, как людским грешникам, в рае было отказано. Например, в аду уродливыми, кривобокими карликами коротали посмертный век Бастилия и здание гестапо, стоявшее когда-то в Берлине на улице Принца Альбрехта. Теперь к племени обреченных принадлежала и Атлантида.

Конвойный поставил перед ним арестантку.

– Садитесь, пожалуйста, – пригласил След красавицу.

Надо ли говорить, что страшное кресло-еж уже сменил мягкий стульчик, о котором безуспешно просил Круглов.

Атлантида грациозно опустилась на шелковое сиденье и скрестила длинные ноги.

Глава 9 Захват

– Хотите убить меня? Значит, моих товарищей Непейводу, Зуева, Деда вы тоже убили? Отправили на тот свет, чтобы там, за гробом, они выполнили ваше задание? Негодяй! – Отец Алексий резко встал из-за стола.

Неелов тоже вскочил и успокаивающе замахал на него руками.

– Алексей Павлович, вы неправильно все понимаете! Позвольте, я объясню. Да никто не убивал и не собирался убивать ваших товарищей!

Они стояли друг перед другом – высокий отец Алексий весь в черном, с блестящим крестом на цепи и низенький раскрасневшийся академик, увенчанный короной встрепанных белых волос.

«Это уже было во сне», – мелькнула мысль у монаха.

Со всех сторон к ним были обращены взгляды.

– Отец Алексий, что с вами? – подал голос послушник Клим, издали наблюдавший за беседой своего наставника и гостя.

– Все хорошо, Клим. Видишь, разговариваем, – не отрывая суженных глаз от академика, откликнулся отец Алексий. В нем клокотала и рвалась наружу ярость, которой можно было ждать от разведчика Зацепина, но никак не от священника.

– Да садитесь же! – зашипел Неелов. – Я понимаю, как дико все это звучит. Но дайте мне сказать. Я объясню, а вы примете решение.

Отец Алексий нехотя вернулся за стол. Выработанные за десятилетия монашества сдержанность и смирение остудили гнев.

– Я позову охрану и сдам вас полиции, – сказал он деловито усевшемуся напротив Неелову. – От сказок вы перешли к угрозам.

– Имейте терпение выслушать. Я все-таки в прошлом ваш руководитель и старше вас. Мои слова вас возмутили, и справедливо. Конечно, предложение умереть кого хочешь выведет из себя. Но насчет ваших товарищей вы сделали неправильный вывод.

– Так что с товарищами?

– Я повторяю: только умерев, можно попасть на небо, в рай. И ваши товарищи умерли. И попали на небо. Но их не убили. Они умерли своей смертью. Поверьте! От болезни. У всех у них был диагностирован рак. В последних стадиях, неизлечимый, неоперабельный. Как и у вас. Только в вашем случае врачи ошиблись.

– То есть вы все лгали тогда про космические корабли, космонавтов, которые видели Бога?

– Разумеется. Но это была ложь во спасение. Мы же не могли так и выложить: через три месяца вы – покойники, а пока позанимайтесь в нашем учебном центре. Было бы негуманно умирающих мучить лекциями и тренировками.

– И все-таки вы нас мучили. Почему вы не прекратили занятия, когда стало известно, что у слушателей рак?

– Вы не понимаете. Мы с самого начала знали, что все слушатели неизлечимо больны. Вы все были отобраны для операции «Борода Зевса» только потому, что жить вам осталось всего ничего. Вы все были обречены на неминуемую скорую смерть. У вас было только время, чтобы получить подготовку и явиться в рай, так сказать, не с пустыми руками.

– А как узнали, что у нас рак?

– Все оперуполномоченные прошли углубленную медкомиссию. Она же была и, как сейчас модно выражаться, кастингом. Только против обыкновения мы искали не лучших из лучших, а тех, кому судьба уже вынесла приговор. Характер операции диктовал и специфику подбора кадров.

Отец Алексий сокрушенно покачал головой.

– Как это бесчеловечно… А со мной, выходит, вам не повезло?

– Зато вам повезло. В Каракумах слушателей продолжали регулярно обследовать. Анализы, снимки. Помните, вас усиленно накачивали лекарствами, капельницы ставили. Вряд ли вы и ваши товарищи можете упрекнуть командование, что вас списали и не пытались продлить вам жизнь. Так вот, повторные обследования вызвали сомнения в вашем смертельном диагнозе. Опухоль у вас оказалась доброкачественной. И вас вместо того, чтобы проводить в последний путь, отправили в Москву, в нейрохирургический госпиталь. Что же вы находите здесь бесчеловечного?

– Свои последние недели и Круглов, и Зуев, и Непейвода могли провести в кругу близких. Если бы вы открыли им правду про болезнь.

– Эх, Алексей Павлович! Это в вас говорит священник с высоты прожитых лет. А вспомните себя тогда. Разве хоть один из вас, узнав, что жить осталось недолго, отказался бы продолжить учебу? Отказался бы участвовать в такой операции? Даже если путь к ней лежит через смерть? Мы до последнего держали ваших товарищей в неведении. Чтобы не омрачать им и без того тяжелые последние дни. Но перед кончиной каждому признались во всем. Я лично и генерал-полковник Осокин просили у них прощения. И знаете, никто из них не упрекнул нас. Они согласились, что мы поступили правильно, дав им поучиться. Каждый выразил готовность после смерти выполнить задание.

– Пусть так. Их смерти нет на вашей совести. Вы их не убивали. Но почему решили убить меня спустя столько лет?

Неелов всплеснул руками.

– Это все мой темперамент! Конечно, я не должен был так прямо заявлять. Это глупость, безрассудство с моей стороны!

– Прямо? А как вы собирались – окольно? Другими словами, моя смерть вам все-таки нужна.

Академик глубоко вздохнул. Зацепин впервые видел его подавленным.

– Постойте. – Неелов заговорил тихо, но с внутренней убежденностью. – Это стечение обстоятельств. Трагическое стечение обстоятельств вынуждает меня. Я пришел к вам как к бывшему товарищу по оружию. Однополчанину, если хотите. И как к священнослужителю. Человеку духовному, высокоморальному. Готовому пострадать за ближнего своего. Я пришел просить о жертве. Вы были готовы к жертве тридцать лет назад. Так примите крест сейчас.

– Опять вы за свое! Тогда я готов был умереть, как солдат в атаке, за родину. А за что вы просите отдать жизнь теперь? За вашу частную лавочку? Фирму по торговле будущим?

– За своих товарищей! Чтобы выручить их. Если они провалились, то сейчас в аду их лихо обрабатывают.

– Но как я могу избавить от загробных мучений умерших людей? Только помолиться за них.

– Есть более действенный способ! Эти герои – Круглов, Непейвода, Зуев – недаром столько лет были нашими глазами и ушами на том свете. Нам многое теперь известно о тамошних порядках, – горячо зашептал академик. Перед Зацепиным снова был ученый муж, страстно увлеченный и гордый своим открытием. – Будущее прописано в книге судеб, которая находится в раю. Это только так говорится: книга. На самом деле это колоссальное хранилище, библиотека. На разных носителях – пергаменте, папирусе, коре, пальмовых листьях, бумаге, каменных скрижалях, медных и глиняных дощечках – записаны судьбы людей, животных и даже растений. Там можно найти истории стран, народов, городов, зданий, изобретений, горных хребтов, акционерных обществ, политических партий, алкогольных напитков, торговых сетей… От сотворения мира до конца времен. Что будут носить в 2200 году, хотите узнать? – Пожалуйста, есть соответствующая запись. В каком году найдут лекарство от рака? – Получите справку. Сколько проживет Крыска, любимая такса питерского семейства Плотниковых, да и каждый из этих самых Плотниковых? – Нет секрета!..

– Ну, Дмитрий Дмитриевич, такое нужно слушать при свидетелях! Чтобы понимать, обманывают меня уши или вы в самом деле произносите эту нелепицу… Клим! – позвал он послушника, который поглядывал из-за администраторской стойки.

– Не надо никого звать! – вскричал Неелов.

Отец Алексий жестом отменил приглашение, и послушник вернулся за стойку.

– Свидетели нам совсем не нужны, – заметил академик. – Я подхожу к самому главному: как вы поможете своим товарищам. Нашим товарищам, – поправился он. – Вы найдете в библиотеке их биографии и внесете исправления. Были они в аду – станут опять в раю!

– Да поймите вы: книги судеб не существует! Все это выдумки темных людей. Создатель не предопределяет нашу жизнь. Свою судьбу мы пишем сами. Каждым своим поступком, каждым сделанным выбором меняем ее! Верьте мне! Я священник, я знаю.

– Хотите сказать, что вы знаете больше, чем я? Вы, получивший представление о потустороннем мире из книг, поучаете меня, практика? Я год за годом получал информацию о стране мертвых из первых рук – от мертвых! И вы учите меня, как устроен тот свет?

«Ну как прикажете с ним спорить! – подумал Зацепин. – Совершенно невозможный человек!»

Но еще раз воззвал к здравому смыслу академика:

– Допустим, книга предначертаний существует. Господь явил ее в сокровенном акте творения, пусть так. А вы воображаете школьную тетрадку, в которой можно зачеркнуть неверно написанное слово и вставить другое. Это не диктант!

– А теперь послушайте меня. С помощью наших агентов… наших товарищей, – поправился академик, – мы проводили соответствующие эксперименты. Чернил в раю, к сожалению, нет. Они кровью вписывали исправления на бумажные страницы. И события менялись.

– Не хочу слушать эту чепуху!

Но академика уже было не остановить.

– Вы спасете от адских мук наших товарищей. А потом найдете и дадите мне информацию для холдинга «Дирижабль». И они отпустят моих внуков. Их ведь похитили, Алексей Павлович, и обещают убить!

У Неелова задрожали губы и повлажнели глаза. Отец Алексий поднялся, обошел вокруг стола и ободряюще дотронулся до плеча старика.

– Вот в этом я готов вам оказать любую помощь. Я понимаю, что все ваши странные слова об убийстве, самоубийстве – от переживаний. Вы не в себе от горя. Я вам помогу. Обращусь к игумену, к самому владыке, они попросят правоохранительные органы принять все меры. Их слово весомо. К ним прислушаются.

Неелов с чувством пожал руку отцу Алексию, растроганно шмыгнул носом.

– Очень тронут. Я не ошибся в вас, Алексей Павлович. Вы образец настоящего солдата и христианина. Пример верности воинскому и человеческому долгу. Воин света! В раю вы одолеете все трудности.

Отец Алексий возвел очи в потолок.

– Вы неисправимы. Давайте-ка я вас провожу. Разговор наш затянулся.

Неелов встал.

– Я никуда не уйду, отец Алексий. И вам отсюда пути не будет. Кроме как на небо. Если вы попробуете звать на помощь, мы захватим монастырь. – Старик обвел рукой вестибюль, поясняя, кто это «мы».

Отец Алексий обнаружил, что помещение заполнено людьми, в лицах которых не было кротости и света паломников.

– Да, Алексей Павлович, эти люди – не пилигримы по святым местам. Они приехали, чтобы помочь мне сдвинуть операцию «Борода Зевса» с мертвой точки. Им очень нужно знать будущее, и за ценой они не постоят. Они могут таких дров тут наломать! В ваших силах сделать так, чтобы никто не пострадал. Теперь мы все время будем с вами. До самого конца. Сейчас мы поднимемся в мой номер, или как у вас это называется, и договорим.

Священника с двух сторон крепко взяли под локти рослые мужчины. От одного детины разило перегаром и луком. Его правая рука была красноречиво опущена в карман пиджака с яркой точкой значка в петлице в виде красной гвоздики.

– Мальчика успокойте, – кивнул Неелов на Клима, который настороженно выглядывал из-за стойки. – Чтобы не поднял тревогу. А то вместо одной смерти может быть много. Не берите грех на душу. Пошли?

Впереди Неелов, за ним отец Алексий с подпирающими его с двух сторон конвоирами двинулись к лестнице на второй этаж. Проходя мимо стойки, Зацепин сказал послушнику:

– Клим, мы побудем недолго наверху. Это мои хорошие знакомые. Не забывай сообщать вновь прибывшим распорядок дня в монастыре.

И он светло улыбнулся парню. Если бы выдержка подвела его, первой жертвой налетчиков мог стать послушник, которого отец Алексий любил.

– Помогай Бог, – сказал Клим и, пока компания поднималась по лестнице, провожал ее взглядом.

В пустом холле второго этажа отец Алексий остановился и повел плечами, пытаясь освободиться из рук конвоиров. Их лапищи сжались крепче.

– Кончайте со мной. Я готов к смерти. Только не трогайте никого больше, – сказал он Неелову.

Академик прочувствованно возразил:

– Я не сомневался в вашем благородстве, Алексей Павлович. Но я ученый, а не убийца… Я не могу вот так просто лишить человека жизни. Даже если этого требуют обстоятельства. Своего товарища…

– Хватит крокодильих слез! – воскликнул отец Алексий. – Мошенник, бандит! До чего докатиться! Академик захватил монастырь! Опомнитесь! Вы старый человек. Вам скоро перед Всевышним ответ держать. Гореть вам в аду!

– Дайте, я погашу эту сволочь, – встрял, дохнув перегаром и луком, бандит. – Тошнит, до чего поповский класс не уважаю.

– Нет! – взвизгнул Неелов. – Нет.

Молитвенно сложив руки, он обратился к священнику:

– Отец Алексий! Лейтенант Зацепин! Сделайте этот шаг сами. Уйдите в небытие добровольно. Спасите мою совесть, наши души!

Монах горько засмеялся.

– И не подумаю! О душе вспомнил. Не веришь ты ни в какую душу. И совести у тебя никогда не было. Когда умирающих заставлял в пустыне на лекциях сидеть, – была совесть?! Когда подонков в монастырь привел, – была совесть?

– Так ради внуков…

– Нет, я тебе не помощник. Одумайся, пока не поздно. И вы все одумайтесь. За внуков епархия попросит. Убивать себя я не буду. Это грех. А мне, как священнику, вдвойне. Нет!

– Ну, что будем делать? – спросил у Неелова охранник, распространяя перегар. – Заведем в комнату и… Я заднего хода не дам.

– Ты еще попробуй возьми меня, – дернулся Зацепин в крепких руках.

Неелов принял решение.

– Ведите ко мне.

– А! – вскрикнул Зацепин и рванулся из рук сторожей. – Значит, смерть? Совсем ополоумели, Дмитрий Дмитриевич!

– Да перестаньте брыкаться! В комнате вас ждет сюрприз. Может, потом вы станете покладистей, – сказал академик.

Но священник не слушал. Его поволокли по коридору. Он вырывался. Черная шапочка свалилась с головы. Лопнула цепь, и тяжелый крест громко ударил в дощатый пол. Упирающегося монаха втолкнули в дверь.

В комнате монастырского общежития на кровати у окна сидел человек в объемной куртке с глубоко надвинутым на лицо капюшоном.

– Отпустите его, – скомандовал Неелов, войдя последним. – Вот, доставил, – сказал он. – Говорите, прощайтесь. Только помни о времени. Совсем мало времени, Вера!

Неелов и его подручные вышли, щелкнул замок. Отец Алексий стоял, потирая плечо, и разглядывал человека на кровати. Он прикидывал, что бы это значило.

Человек откинул капюшон, рассыпав по плечам густые темные волосы.

– Здравствуй, Алексей, – сказала женщина.

Глава 10 Ключик к отцу Алексию

Сутки назад Вера Неелова покинула комнату спиритов сама не своя. Отчаяние, в котором она пребывала после того, как у нее отняли детей, казалось, нельзя было сделать глубже. Но мужу Аркадию – «несчастью всей моей жизни!» – это удалось. В его признании про «Оракул» Вера услышала приговор Наде и Никите. Раньше у нее была надежда, что проклятую машину рано или поздно починят и снова из гудящего шкафа, как из рога изобилия, посыпятся предсказания – залог возвращения детей.

Теперь и этой надежды не осталось.

Как слепая, не разбирая пути, ясновидящая поднялась в свой роскошный кабинет. Дрожащими руками схватила мобильный телефон. Первым ее побуждением было позвонить в полицию. «Лучше поздно, чем никогда!» Но перед глазами все плыло, она бессмысленно водила пальцем по экранчику, не соображая, какой номер набирать: «02», «03», «112»? Мысли разбегались, она не могла сосредоточиться. В контактах выбрала фото свекра и с облегчением ткнула в него.

Неелов долго не отвечал, наконец появился в трубке.

– Вера? – спросил он тоном человека, которого отрывают от дела. – Что ты? Что случилось? Есть новости?

– Есть, – сказала Вера. – Они звонили. Вот, недавно. Угрожали… Такие страшные! Дмитрий Дмитриевич, что делать? Я в отчаянии… – Она разрыдалась.

– Вера, Вера, Вера! – проговорил Неелов. – Что они сказали?

– Ох, не знаю… Все то же. С ними Аркадий говорил… Ужасно, ужасно!

– Вера, возьми себя в руки.

– Я уже ничего не понимаю, ничему не верю! Почему вы не дали мне позвонить в полицию? Вторую неделю я как в кошмаре. Везде ложь, ложь!.. Зачем вы обманули меня?

– Обманул?

– Аркадий мне все рассказал.

Неелов замолчал.

– Ах вот что, – после паузы произнес он.

– Нет никакого «Оракула»! Зачем вы морочили мне голову? Прятали от меня в подвале этих спиритов! И вот чего вы добились!

– Вера, согласись, что мы вместе морочили головы, – с мягкой укоризной сказал Неелов. – Хороши бы мы были в полиции.

Женщина задохнулась от возмущения:

– Так это вы себя боитесь уронить? Свою репутацию? А как же мои дети – ваши внуки?!

– Нет, Вера! Ты же знаешь, что это их категорическое требование: не сообщать никуда.

– Вы погубили меня, так и знайте!

– Успокойся! Еще все поправимо. Я сумею все исправить! Верь мне.

– Как же, Дмитрий Дмитриевич? Как вам верить? Ваш Аркадий совсем ополоумел. Твердит, что вы от духов получали предсказания! С того света! Этому тоже прикажете верить?

– Точно, этому нужно поверить.

– В сказки? – Вера в сердцах дала отбой.

Через минуту, отдышавшись, позвонила снова. Она стояла у камина, облокотясь на мраморную доску.

– Вера, я делаю все, что нужно, правда, – сказал Неелов. – У меня нет ни минуты на разговоры.

– Хорошо, хорошо, я не буду. – Тон Веры изменился, стал просительно-жалобным. – Я так хочу, чтобы у вас все получилось! Только один вопрос еще. Аркадий говорил о монахе. Что вы его собираетесь… использовать.

– Да.

– Кто он? Алексей Зацепин?

– Верно, Алексей Павлович Зацепин. Ты его знаешь?

– Я так и чувствовала! Я училась с ним и потом… Так вот он мне рассказывал такие же сказки про операцию на небе, разведчиков в раю. Но сам считал это бредом, галлюцинацией. Он болел.

– Это был не бред.

– Я догадалась, что речь о нем. Что вы и он… Он ведь тоже работал в КГБ.

– Что ты о нем знаешь? О Зацепине?

– Ничего. Мы расстались много лет назад. Еще до Аркадия. Знаю, что он в одном из подмосковных монастырей.

– В Новогатинском. Мы туда скоро отправляемся… с товарищами… А раньше ты хорошо его знала?

– Хорошо.

В кабинет блуждающей безвольной походкой забрел муж, посмотрел на Веру вопросительно. Погруженный в горькие мысли, он не знал, зачем зашел сюда. Так он слонялся по дому – потерянный, одышливый, огрузневший, – не находя себе места.

– Лучше не бывает! – добавила Вера громче, прищурясь на мужа.

– Хочешь сказать, вы были… у вас было… – подбирал слово свекор.

– Было. Все было, кроме штампа в паспорте.

На белом, пухлощеком лице мужа отразилось усилие вникнуть в разговор. Вера повернулась к нему спиной.

– Ага, так. Тесен мир, – услышала она в трубке. Свекор был явно заинтересован и уже не спешил свернуть беседу. – Удачно, однако!

– Удачно? – Вера была удивлена.

– Я хотел сказать, что твой звонок как нельзя более кстати.

– А чем Алексей может вам помочь? Я не поняла, что он должен сделать?

– О, он очень может нам помочь! Скажи, ты хотела бы увидеться с ним? А он с тобой, как думаешь?

– Не знаю… А к чему нам видеться?

– Нет, ты ответь. Ты имеешь на него… влияние, что ли?

– Я не понимаю. Какое влияние? Мы не виделись столько лет!

– Разлука иногда только укрепляет чувства. Если он увидит тебя – обрадуется? Ты сможешь на него воздействовать, если будешь с ним… поласковее?

– Поласковее с Зацепиным? Странно слышать это от вас, отца моего мужа. – Вера оглянулась. Но комната была пуста, Вера за разговором не заметила, как Аркадий Неелов удалился. – Что вы мне предлагаете?

– Спасти детей. А для этого все средства хороши, согласна? Ты ведь об этом меня просишь: спасти детей?

– Об этом! Спасите моих детей – ваших внуков!

– В этом деле нам не обойтись без Зацепина. Он нам нужен. К нему надо подобрать ключик. Таким ключиком можешь стать ты. Старая любовь сделает его покладистым. Я нажму на эту кнопку, если не сработают другие! – Голос Неелова торжествовал: академик был в восторге от задуманной комбинации.

Женщина вторила ему:

– Я стану ключиком, кнопкой, чем скажете. Я готова на все ради детей!

Так, через сутки после этого разговора, Неелова – ясновидящая Вера – оказалась в «гостинице» Новогатинского монастыря, в мужском ее крыле, куда доступ женщинам был запрещен.

Глава 11 Посмертное поручение

Как вы сюда проникли? Женщинам здесь быть не полагается, – сказал отец Алексий, чтобы что-то сказать.

– А я прошла, как мужчина. Вместе с другими, – ответила Вера Неелова. Она сняла куртку и бросила на кровать. На ней была зеленая блузка с короткими рукавами и глубоким вырезом на груди, черные широкие брюки.

– И вас не остановили? Безобразие.

Отец Алексий говорил машинально. Он во все глаза смотрел на женщину, узнавая и не узнавая.

– А разве подружки не навещают тайно бедных монашков? Взятки сторожам не суют на воротах? Или вы сбрасываете легкомысленным дщерям веревочные лестницы? Как романтично! Признавайся. – Она оставила игривый тон и продолжала: – Да, Алексей, да. Это я, Вера. Что, не похожа? Ну, не пугай меня. Неужели я так постарела? И не выкай мне, пожалуйста!

Отец Алексий опустился на соседнюю кровать: еще одно потрясение этого сумасшедшего дня лишило его остатков сил.

– Нет, Вера, ты не постарела. Изменилась, да. Другая, новая.

– Красивая?

– Мне не по чину говорить комплименты.

– Ты вспоминал меня?

– Вспоминал.

– Часто?

– Непозволительно часто.

– А ты тоже другой. Такой значительный, строгий. Ты похож на толстовского отца Сергия. Отец Алексий, надо же! Но ты не будешь рубить пальцы из-за того, что в твоей келье женщина?

– Не буду, – ответил отец Алексий серьезно, долгим взглядом вбирая в себя Веру. В ней многое было неожиданно для него – округлившееся, утратившее юношескую тонкость черт, подтянутое, ухоженное лицо, длинные пышные черные волосы, которые раньше были светло-русые, стройная белая шея, красивые, набравшие соблазнительную полноту руки.

Женщина не могла скрыть удовольствия. Взгляд Зацепина был красноречивее слов. В этом взгляде она прочитала, что он не забыл ее, что она по-прежнему интересна ему, что он жалеет о годах, проведенных в разлуке, и о том, что променял ее на монашескую рясу.

Она встала, повернувшись так, чтобы на фоне окна обрисовалась ее стройная фигура – результат регулярных самоистязаний в фитнес-клубе – с узкой талией и высокой грудью. Вера была очень моложава и хороша даже в мешковатых мужских брюках, надетых для маскировки, и растоптанных кроссовках. Она приблизилась к Зацепину. Нежно пригладила его растрепанные волосы, и отец Алексий с трепетом ощутил забытую сладость женской ласки.

– Не болит голова? Все совсем зажило?

– Бог помог.

– У тебя ворот разорван. И ссадина на лице.

– Это твои дружки постарались. Неелов и компания. Они меня приговорили. Ты с ними заодно? Почему?

Вера двумя ладонями мягко охватила его голову, заглянула в глаза.

– Неелов – мой свекор.

– Вот как! Его сын – твой муж. Фантастика! А кто он?

Вера пожала плечами.

– Кандидат наук, физик.

– Ты с ним счастлива?

– Нет.

– Почему?

Вера несильно оттолкнула голову Зацепина.

– Догадайся. Ты не оставил мне выбора, когда упек себя в монастырь.

Ее голос прервался. Она отвернулась к окну.

Зацепин поднял руку, чтобы успокоить Веру. Он тронул шелк зеленой кофточки, ощутив под материей уступчивую упругость тела, провел по дуге бедра. Прикосновение к женщине было таким волнующим, откликнулось в нем таким острым переживанием, что он отдернул руку, как от горячего.

– У тебя есть дети?

– Двое. Их похитили. Дмитрий Дмитриевич говорил? Их хотят убить. – Вера снова смотрела на него, теперь с тоской и мукой.

– Ах, ну конечно! – Зацепин хлопнул себя по лбу. – Выходит, он рассказывал о твоих детях? Какое злодейство! Неужели нельзя ничем помочь, ничего сделать?

– Тебе нужно сделать то, о чем просит Дмитрий Дмитриевич.

– Иначе выражаясь, принять смерть? – уточнил Зацепин. – Ты приехала уговаривать меня умереть?

– Нет, что ты! – Вера села на кровать рядом с Зацепиным. – Он разрешил мне проститься с тобой.

– Но я не думаю умирать! Я собираюсь улизнуть через окно. Не очень солидно для батюшки, но для оперуполномоченного, кем я когда-то был, – в самый раз. Ты мне поможешь, Вера?

Женщина отвела глаза.

– Бесполезно, милый. За дверью и под окном люди Дмитрия Дмитриевича. Эти… из «Красной гвоздики». Им нужны предсказания будущего. А предсказания Неелов может получить только с неба. Когда ты сделаешь это возможным. Предсказаниями Неелов расплатится и с «Гвоздикой», и с похитителями за освобождение детей.

– Предсказания будущего! – Зацепин повернулся к женщине, взял ее за плечи. – Это так дико звучит, Вера! Я не могу привыкнуть.

– Мы, Нееловы, давно торгуем будущим, – с горькой усмешкой ответила Вера. – Такая у нас фамильная коммерция.

Она порывисто обняла Зацепина, привлекла его голову к себе на грудь, окунув в запах духов, и у мужчины спутались мысли.

Касаясь горячими губами его губ, Вера пылко шептала:

– Алеша! Солнце мое! Спаси моих детей! Подумай, ведь это могли быть наши дети. Дай мне слово, что пойдешь на все ради них. На все! Дай слово! – Она просунула руку в разодранный до пояса подрясник и стала торопливо гладить грудь монаха.

Он вздрогнул, попытался поймать ее руку.

– Не надо, Вера. Ты же понимаешь…

Вера рассердилась.

– Не смей заикаться про свои дурацкие обеты! Ты отнял у меня любовь, жизнь! Подари мне несколько минут. Давай хоть ненадолго забудем весь этот кошмар. Ты помнишь наше Ясенево?..

Она перехватила руку Зацепина и сунула себе под блузку к часто бьющемуся сердцу. С треском разделила молнию на своих брюках. Настойчиво потянула вверх подрясник, открывая ноги Зацепина. Обоим на мгновение стало смешно: женщина «лезет под юбку» мужчине.

– Тебе неудобно. Приляг… – Она уже вся была на кровати, стряхивала с ног кроссовки и увлекала на себя Зацепина. – Вот так, вот так…

Зацепин увидел на белом квадрате подушки ее лицо, малахит широко распахнутых манящих глаз и разрешил себе забыть, что он монах…

Потом Вера, чувствуя на себе нежный взгляд Зацепина, собирала с пола одежду, обувь. Один кроссовок извлекла из-под соседней кровати. Зацепин тоже натянул брюки и заправил в них рубашку.

– А его, пожалуй, надевать не буду, – сказал он о перекинутом через кроватную спинку подряснике. – Воевать в этом халате с твоим свекром и его ордой будет неудобно, не побегаешь!

Вера выразила недоумение:

– Как воевать? Что ты собираешься делать?

– Спасать детей. А для начала приведу в чувство нашего академика…

– Нет, ты не должен. Ты же знаешь, что нужно делать!

– Сыграть в ящик, наверное? Это после того, как только что ты мне напомнила, как прекрасна, как светла жизнь? Нет уж, Верочка, теперь-то я точно собираюсь жить долго и счастливо. И любить тебя. Монах, как ты видишь, из меня вышел никудышный.

Он привлек к себе женщину и поцеловал в волосы. Вера отстранилась.

– Нет, так ты все испортишь! – воскликнула она с испугом в глазах.

Но Зацепин не слушал. Он стал у кровати и расправил плечи. Он чувствовал прилив сил. Метнулся по комнате. Открыл платяной шкаф, мелькнув в зеркальной створке – с всклокоченными волосами, в мятой рубашке. «Хорош батюшка», – подмигнул отражению. Выдернул металлическую штангу, с которой с грохотом посыпались деревянные плечики.

– Алексей Павлович! Вера! – проник из-за двери голос Неелова. – Что у вас за шум? Вы поговорили? Пора вам закругляться!

– Легок на помине, – усмехнулся Зацепин. Взвесил штангу в руках. – Сейчас мы так поговорим, что мало им не покажется.

Тут ему пришла другая мысль. Он швырнул штангу на кровать, налег плечом на шкаф, толкнул к двери.

– Верочка, у тебя при себе мобильник? Дай я предупрежу охрану. И надо позвонить в полицию…

Он загородил дверь шкафом, придвинул к нему кровать.

– Так что, есть телефон, Вера?

За спиной раздался пронзительный крик:

– Сюда, скорее! Он убегает!

Зацепин обернулся.

– Вера, зачем?!

Женщина – растрепанная, раскрасневшаяся – снова завопила, некрасиво разевая рот:

– Дмитрий Дмитриевич! Быстрее!!

Щелкнул дверной замок. Баррикаду Зацепина сотрясли удары.

Он бросился за своим оружием. Но Вера успела первой: схватила с кровати штангу и, прижав к себе, отскочила в угол.

Шкаф опрокинулся. Зацепин махнул к окну. Его нагнали и повалили на кровать лицом вниз. Скрутили руки за спиной веревкой.

За окном, в монастырском дворе поднимались возбужденные голоса, крики. Шарахнул выстрел.

– Взяли монастырь под контроль, – услышал над собой Зацепин спокойный, твердый голос.

– Теперь дороги назад нет, – откликнулся рядом Неелов. – Верил, что до этого не дойдет…

– Выше нос, папаша! Место тут уединенное. Связь мы заранее отключили, трубки у всех отобрали. Сделаем дело и уйдем по-тихому.

– А почему выстрелы? Я же просил без кровопролития!

– В воздух пальнули. Попугать ангелочков. Никакой крови, но возни, конечно, много.

– Все из-за этой скотины поповской! – раздался близко третий голос. – Из-за его упертости! Получай… – Зацепину достался пинок ниже спины. Он вывернул шею и увидел вверху красную рожу давешнего своего конвоира – пьяницы со значком гвоздики в петлице. – Смотрит, сволочь. Добавки хочешь?

– Не смейте его бить! – вскрикнула Вера.

Она помогла Зацепину подняться и сесть на кровати у спинки.

Зацепин повел плечом, стряхивая ее руку.

– Бить – не бить, а убить придется, – веско заметил тот, кто говорил о захвате монастыря, видимо, главный над боевиками – мужчина за пятьдесят, с военной выправкой и чеканным профилем, в белом свитере со словом «Сочи» на груди.

Вера беззвучно прижала ладонь к горлу.

– Вера, не нужно, – озабоченно сказал академик. Он обнял ее за плечи, повел к двери. – Подождите, я уведу ее. Она свое дело сделала.

– Вы в прошлом офицер? – спросил Зацепина главарь, когда Неелов с Верой вышли. – Почему не хотите уйти из жизни достойно? Предлагаю пистолет с одним патроном.

Зацепин не отвечал. Его внимание перебила боль в голове. Минуту назад она вошла в левый висок и, как сверло, все глубже врезалась в мозг.

– Что вы молчите? – Слово «Сочи» приблизилось к Зацепину. – Самоубийство – честный выход.

– Нет, самоубийство отменяется! – Неелов вбежал в комнату. – Самоубийство не подходит! Нужно все сделать самим.

– Ну, академик! – с неудовольствием сказал главарь. – У тебя семь пятниц на неделе. Ты же говорил, что он наложит на себя руки, а теперь сам мокрое дело торопишь. Мы не убийцы, а политическая организация.

– Я тоже не убийца! Но я не исключал крайних мер. Разве не так? А вы обещали слушаться меня! Если я говорю, что самоубийство не подходит, значит, не подходит. Вы хотите узнать будущее? Так вот, если он сам убьет себя – ничего вы не узнаете!

– Ладно, – примирительно сказал главарь. – Мы сделаем, на что подписывались. Но смотри, отец, ох, смотри, не ошибись снова, – закончил он с угрозой. – Давай! – скомандовал краснорожему.

Тот с готовностью растянул в кулаках тонкую бечевку, дважды дернул ее, проверяя на прочность, и сделал движение к пленнику.

Зацепин не был свидетелем этих ужасных для него приготовлений. Ослепленный и оглушенный болью в голове, он почти не воспринимал окружающее. Он хотел стиснуть череп ладонями, чтобы боль не разорвала его, как котел паром, но руки были связаны. Сжав веки, Зацепин скрипел зубами.

«Еще минуту! – По морю боли плыли слова Неелова, которые Зацепин тщетно силился понять. – Да, я не убийца. Я командир, посылающий бойца на смертельное задание. Алексей Павлович! Вы солдат „Бороды Зевса“. На этом поле боя воюют после смерти. Запомните, в раю вам нужно попасть в библиотеку судеб. Найти информацию о холдинге „Дирижабль“ и партии „Красная гвоздика“… Передать сведения по спиритической связи. По-возможности наладить контакт с Кругловым, Непейводой, Зуевым… Да что с вами? Вам плохо?»

Звуки перестали доходить до Зацепина. Их загородили вскипающие все выше волны боли. И когда стало очевидно, что сильнее боль быть не может, она исчезла. Перестали сверкать молнии, крутиться сверла. Разлилась темнота. Зацепин подумал: «Как хорошо ничего не чувствовать».

Глава 12 Шарик

Час спустя по проселочной дороге, прыгая на ухабах, автобус уносил от села Новая Гать полтора десятка человек. В хвосте салона сидели академик Неелов и Вера. Женщина вытирала слезы салфеткой.

Старик утешал:

– Что ни делается, к лучшему. Он умер своей смертью. После такой операции чудо, что он вообще прожил так долго. Нам не пришлось брать грех на душу. Никто в монастыре не пострадал. Ну, посидели монахи взаперти немного. Они себя и так на всю жизнь заперли, ха-ха. За это я готов отвечать перед кем угодно. Мы вынуждены были на это пойти. Ведь ставка – жизнь детей.

– А если б Алексей не захотел кончать с собой, его бы правда убили?

– А куда деваться? И ты это знала. Поэтому я и позвал тебя. Чтобы ты уговорила друга юности добровольно уйти из жизни. Какого маху я дал! Чуть не угробил все дело из-за своей сентиментальности!

– Почему?

– Страшно подумать, что он сам посчитался бы с жизнью! Тогда весь труд насмарку. Самоубийство – большой грех. Не пустили бы его с таким грехом в рай! Хорошо, он сам обронил – дескать, для монаха, священника грех вдвойне. Надоумил меня: не должен он стать самоубийцей! И его естественная смерть нам подарок.

Вера возмутилась:

– Подарок! Вы ведь говорите о не чужом мне человеке.

– Понимаю, Верочка, как это страшно звучит. Но нужно смотреть правде в глаза… А что вы делали наедине, о чем говорили?

Женщина старательнее заработала салфеткой, вытирая под носом и глазами.

– А о том и говорили. Я рассказала про детей, умоляла помочь.

– Он согласился?

– Да. Только не так, как мы подразумевали. Он захотел бороться. И с вами, и с похитителями детей… – Глаза ее снова наполнились слезами. – Как это все ужасно!

Парень с соседнего ряда кресел, стриженный ежиком, сосредоточенно взглянул на нее и вернулся к своему занятию – он принимал от других пассажиров автобуса пистолеты, автоматы и складывал в большую сумку.

– Бедная, сколько тебе пришлось пережить за последние дни! Но скоро наши мучения закончатся. Надя и Никита будут с нами. Ты все сделала правильно. Главное, он обещал помочь. Значит и там, – Неелов поднял указательный палец вверх, – Зацепин станет действовать так, как нам нужно. Ведь бывших разведчиков не бывает. Я уверен, нет, просто убежден, что он и в рясе мечтал о «Бороде Зевса»! Тебе, девочка, этого не понять…

Неелов направил долгий взгляд в окно, где замелькали серые бока складов, гаражи, штрихкоды заборов. Этот мечтательный взгляд открыл Вере, что академик ждет от загробных действий Зацепина не только освобождения внуков. Оказывается, свекор организовал немыслимый, дерзкий налет на монастырь, чтобы продолжить свой опыт по изучению рая и ада! В жажде познания восьмидесятилетний старик не знал удержу и преград и даже умерших по его милости людей готов был для пользы науки считать своими единомышленниками!

Впечатление было так сильно, что, несмотря на огромную усталость, на не покидающий ни на секунду страх за детей, потрясение от встречи с Алексеем Зацепиным и от его смерти, Вера в который раз удивилась, с каким редким человеком свела ее жизнь и как не похож на него сын – ее муж, Аркадий Неелов!

Автобус впустили за высокий, увитый спиралью колючей проволоки забор. Войско «Красной гвоздики» высыпалось из салона и быстро утекло со складского двора. Последними уходили Неелов, Вера и главарь. У ворот он многозначительно бросил:

– Я жду предсказания.

Пути Нееловых и предводителя «Красной гвоздики» разошлись. Академик и ясновидящая сели в припаркованный неподалеку от склада асфальтовый «ауди». Из последних сил, уже к вечеру, Вера довела автомобиль по Москве до своего особняка.

На пороге их встретил Аркадий. Был он в абсолютно невменяемом состоянии, зеленый, с трясущимися пухлыми щеками. Он протянул им прозрачную пластмассовую коробочку – из тех, в которые в магазинах накладывают салаты. Но в контейнере был не салат.

– Что это, Аркадий? – раздраженно спросила смертельно уставшая женщина, пытаясь разглядеть, что за шарик катается внутри.

Глава 13 Спорник

Ноги при каждом шаге по щиколотку уходили в зеленую жижу. На нетвердой травянистой почве ступни оставляли заполненные водой и болотной ряской следы. Но сейчас это не беспокоило Зацепина. Он понимал, что снова видит знакомый сон.

«Что ж он прицепился ко мне!» – мысленно восклицал Зацепин.

Впрочем, смотреть сон повторно было любопытно. Тем более что второй «сеанс» отличался от первого. На Зацепине не было скафандра. Сколько ни оглядывался, не высмотрел позади космическую кабину. Он шел налегке, без оружия и рации. Не было при нем ни карты, ни компаса. Да и положить их было некуда: все его обмундирование состояло из белого до пят балахона без карманов, подпоясанного веревкой. Ноги были босы. «Как же я буду воевать, если доведется?» – недоумевал Зацепин.

Наверное, из-за того, что не был обременен экипировкой, он быстро одолел расстояние до стены рая. Драгоценные кирпичи знакомо перемигивались елочными огоньками. Зацепин, не таясь, пошел вдоль кладки – знал, что никакая опасность его здесь не подстерегает.

Как и ожидал, за очередным поворотом стены увидел сидящую фигуру. И тут опять начались несовпадения с первоначальным «вариантом» сна. Зацепин не узнал кроткого Муция. Вместо него калитку стерег красавец с надменным выражением смуглого лица, вьющимися длинными волосами, в черном складчатом плаще, похожем на сложенные птичьи крылья.

– Вы не Муций? – спросил Зацепин, желая удостовериться, что глаза его не обманывают.

– Муций? – удивился смуглолицый. – А, этот… Он наказан. Устроил здесь, понимаешь, обменный пункт. Напустил за стену души без допуска. На место их родственников. А родственников спустил в ад, не имея на то указаний. Так перетасовал колоду, что за год не расхлебаешь. Пригрел в раю и клиников, и спорников…

– Клиников, спорников? – проявил интерес Зацепин, входя в роль разведчика.

– Клиники – это нетерпеливые души, – снисходительно пояснил словоохотливый собеседник. – Выпрыгивают из тела раньше времени. При клинической смерти, не дождавшись финала. Своеобразный фальстарт. И что получается? Тело откачали, а душа бойкотирует. Она уже в раю пригрелась и назад, на Землю, идти нипочем не хочет, упирается… А спорники – это души, по которым решение Высшего суда запоздало. Вот вы и есть спорник.

– Я?

– Натуральный! Вы уже на месте, а вердикта нет. Да, такое бывает. Доследование, прения сторон. Но все в рамках установленных сроков. Канцелярия в Высшем суде на высоте. Каламбур.

– То есть теперь поменяться нельзя? А как же попасть в рай? Через главные ворота?

– Нет, через главные ворота идет основной поток. Те, по ком без проволочек принято положительное решение. А вам – именно сюда. Эта калитка как раз для спорников. Они тут кантуются, пока не поступит приговор. Тогда или через калитку – в рай, или на лифте, – След, а это был он, оттопыренным большим пальцем сжатой в кулак руки указал на землю, – вниз, в ад.

– Но живым ведь нельзя в рай, только призванным?

– Конечно, нельзя. Вот мы и вылавливаем и выдворяем самозванцев. А вы хорошо осведомлены о нашей кухне. В КеГеБе неплохо готовят агентов, Алексей Павлович.

Зацепин напрягся, но с облегчением вспомнил, что это только сон. Тем не менее продолжил играть роль.

– Вы ошибаетесь, я не имею никакого отношения к КГБ. Да и КГБ уже давно нет. Я насельник монастыря в Новой Гати.

– Монах? Какое интересное прикрытие для разведчика! А мне вас так хорошо описали: Алексей Павлович Зацепин, лейтенант проходил подготовку по программе «Борода Зевса». Мастер спорта по самбо, отличник учебы. Верно?

– Кто описал?

– Вопрос дилетанта. Уж кому, как не вам знать, что спецслужбы не раскрывают своих информаторов.

– Откуда в раю спецслужба?

– Представьте, она есть, и у нас длинные руки. Поэтому не вздумайте удирать, бросать меня через бедро и вообще делать резких движений. Со мной вам не сладить. – При этих словах демон расправил крылья. Две огромные черные скобки впечатляли и были красноречивее слов. – Да и вокруг мои сотрудники, вы будете немедленно нейтрализованы. Мне хочется потолковать с вами по душам, без потных соревнований по бегу и борьбе. – След поморщился, он оставался верен себе в брезгливом неприятии грубых физических усилий.

Зацепин хотел было отказаться от душевного разговора во сне. Зачем эта игра, если он все равно проснется на своем жестком монастырском топчане? Но почему-то он не был уверен в том, что этот сон закончится, как все сны, – пробуждением. Что-то случилось… Что-то мешало ему смотреть сон со стороны, как интересное кино. Сон казался самой реальностью. И этот чернокрылый был очень отчетлив и конкретен… Ах да!

Вера и Неелов! Нападение на монастырь! «Красная гвоздика»! – вспыхнули воспоминания. Или это тоже было не наяву? – выскочило сомнение.

«Меня же хотели убить!.. Или убили?» – мучился Зацепин.

Демон понял смятение собеседника по-своему.

– Ну-ну, Алексей Павлович! Не стоит драматизировать факт вашего провала. Разведчик должен уметь достойно проигрывать. Давайте-ка обсудим ваше положение. Уверяю, в нем нет ничего ужасного.

След миролюбиво сложил крылья и повелительно щелкнул длинными пальцами. Позади Зацепина из воздуха возник услужливо согнутый бес в обнимку со стулом. Это был тот самый мягкий стул, который недавно принимал соблазнительную тяжесть таза и бедер прекрасной Атлантиды в кабинете демона. Бес поставил стул, угодливо подул на сиденье, сгоняя невидимые пылинки, и исчез.

– Буду с вами откровенен, – приступил к вербовке След, когда Зацепин уселся перед ним. – Наши с вами цели совпадают. Вы хотите попасть в рай – и я хочу, чтобы вы там находились. Вам нужны планы Папочки…

– Кого? – спросил Зацепин.

– А… – замялся След. – Это наш местный сленг… Планы Бога. И меня они интересуют. Но я при Его дворе персона нон грата…

– Вы что же, черт?

– Да уж не ангел. Рекомендуюсь: демон След. Специализируюсь по части сыска.

Зацепин перекрестился. Крылатый сочувственно усмехнулся.

– Нет-нет, это дирижирование вам не поможет. А вот союз со мной для вас очень выгоден. Я закрою глаза на ваши противоправные действия в раю, и вы сможете довести до конца свою миссию. А за это выполните мою просьбу там, за стеной.

– Какую просьбу?

– Придет срок, поговорим и об этом. Как только получите «добро» на доступ в рай… Не понимаю, почему вас маринуют! Очень удивился, когда узнал, что вы направлены к черному ходу. Мы на вас засаду ставили у главных ворот. Вот ваши коллеги – Непейвода, Зуев, Круглов – в свое время прошли по зеленому коридору. Как защитники отечества, без волокиты. Я думал, и с вами канители не будет.

– Я не знаю этих людей, – на всякий случай отреагировал Зацепин. И осторожно добавил: – Вероятно, они были умершие, а я-то живой.

След с сомнением посмотрел на противника и в половину длины распустил крылья, что означало удивление.

– Вы считаете, что живы? А как быть со всем этим? – Он повел рукой по сторонам.

– Это сон? – ответил Зацепин полувопросительно, с надеждой.

– Должен вас огорчить. Вы, как это у вас называется, на том свете. В загробном мире. Вы умерли и призваны на суд.

Зацепин сделал усилие, чтобы проснуться. Но ему не удалось вынырнуть из кошмара в своей монастырской келье. Тогда он ущипнул себя за руку, больно закусил губу. Увы, и после этого пестрая райская стена, осенний лес и крылатое чудовище не исчезали.

– Но это невозможно! – взорвался Зацепин. – Вы меня разыгрываете!

След снова удивленно дернул крыльями.

– Вот те на! Вы представились монахом и не верите в загробный мир! Может, вы отрицаете и бессмертие души? Замечательно: душа не верит в душу!

Зацепин в замешательстве молчал. Потом обхватил голову руками.

– Все кончено! Моя жизнь, где она?! Ее не было, и впереди ничего не будет. Вера! – простонал он.

Демон деликатно держал паузу. В его взгляде не было сочувствия, а только высокомерное презрение к запоздалым сожалениям, которые он так часто слышал от призванных душ.

– Хочу надеяться, что вера поможет вам осесть в раю. Сейчас вы как нельзя ближе к Богу. А это, я полагаю, благая цель для монаха. Свет в конце туннеля. Как, однако, совпадают ваши устремления слуги Бога и разведчика. – Демон позволил себе поделиться наблюдением.

– Не вера. А Вера, – промычал Зацепин, в муке раскачиваясь на стуле из стороны в сторону.

– Женщина? – понял След.

Зацепин кивнул.

– У монаха? – Демон сделал большие глаза. – О времена, о нравы! Куда все катится!

И он глумливо рассмеялся. Получить известие о потрясении нравственных основ было для злого гения приятно, как съесть конфету. След любил сладкое, хотя и скрывал эту слабость, портящую демонический образ демона. Каламбуры След тоже любил.

Издевательским смехом исчадие ада словно бросило вызов Зацепину, и это взбодрило и раззадорило его. Он овладел собой, сел прямо, поправил балахон. Понемногу восстанавливалось душевное равновесие. Понимание, что он умер, уже не ввергало в безысходность, а призывало существовать в соответствии с новой реальностью.

Зацепину легче прочих было примириться с фактом собственной смерти. У него было дело на том свете. Посмертное поручение. Земная жизнь закончилась. Пошел отсчет жизни вечной, жизни души. Для Зацепина это значило, что началась операция «Борода Зевса».

Он загнал поглубже боль, которую вызывали мысли о Вере, покинутой навеки, о безрадостно и бесплодно мелькнувшей жизни, и приступил к выполнению задания. Чтобы его выполнить, надо обязательно попасть в рай. Почему же он еще не в раю, в самом деле? Какие грехи не пускают? Зацепин перебрал причины, держащие его на райском пороге. Что ему могли поставить в вину на Высшем суде? Сомнения, нетвердость в вере, в монашеской «присяге»?

«Я ушел в монастырь от обиды, безнадежности. Искал не Бога, а утешения. Я был как зверь, уползший с глаз долой, в укромный угол, чтобы зализать раны. Бог меня спас, вернул телесное здоровье. А я не выдержал искушения. И докатился до того… О, Господи, в святых стенах!» – Зацепин сморщился от стыда и презрения к себе.

– Да будет вам убиваться. Жизнь! Подумаешь, потеря! Разве вокруг вас – не жизнь? – разглагольствовал демон. – А в раю так и вовсе Канары. Здравница.

Зацепин решил играть с крылатым контрразведчиком в открытую. Может, черный ангел и правда способен помочь ему?

– Я могу сказать, почему не допущен в рай. Перед смертью я имел телесное общение с женщиной.

– Телесное общение? – озабоченно спросил демон. – Как вы витиевато изъясняетесь. Мы, разведчики, должны называть вещи своими именами. Хотите сказать, что вы, монах, имели половую связь? Нарушили обет целомудрия. С этой самой Верой, что ли? Да вы с ума сошли! Вы загубите все дело! А я очень на вас рассчитывал!

Демон вскочил и быстро заходил из стороны в сторону, возмущенно взмахивая крыльями. От его самодовольного бесстрастия не осталось следа. Чужое грехопадение на этот раз не принесло ему удовольствия.

– Так подсобите мне! Я отработаю, – предложил Зацепин.

– Да руки у меня связаны! – всплеснул крыльями демон. – Я не в силах повлиять на решение суда. И провести в рай грешника не могу. Приговоренным к вечному страданию, изгнанным из Папочкиного сада не дано пересекать райских границ. Как я ни подталкивай, это все равно что руками гору передвинуть. Нет, сейчас одно спасенье – молитва. Есть кому помолиться за вас на земле? Свечку поставить? Просите срочно! Я готов организовать связь по спиритическому каналу.

– За упокой моей души молятся братья в монастыре. Если сами целы, конечно.

– Это хорошо. Очень хорошо! – с жаром воскликнул След. Он перестал изображать маятник, присел на свой стульчик. – У вас, так сказать, профессиональная группа поддержки. Это обнадеживает! А я-то думаю, почему при таких вольностях по женской линии вас еще взвешивают. Могли сразу кинуть к нам. Где вам, по правде говоря, и место. Но, может, Папочка вас и помилует. У него ведь теперь ничего не поймешь. – След заговорщически приложил ладонь скобкой ко рту, понизил голос: – Он ведь старенький.

Издевательским тоном демон показал всю глубину презрения свободолюбивой натуры ко всяческому начальству. Священнослужитель в Зацепине хотел было строго запретить злому духу богохульствовать, но вовремя удержал себя от неуместного замечания. Вместо этого Зацепин сказал:

– Предлагаете ждать у моря погоды? И если меня осудят, дорога в рай мне закрыта? Нет, при таком раскладе непростительно пускать дело на самотек.

– Я вам объяснил, что мои возможности ограничены.

– Но ведь Муций протаскивал спорников в рай, сами сказали? Или без него этот контрабандный маршрут не работает?

След задумался.

– Нет, договариваться с новым смотрителем не нужно, – не сразу ответил он. – Муций ведь только объяснял принцип перехода. Остальное делает сам спорник. Все было бы возможно, но в вашем распоряжении очень мало времени.

– Я готов попытать счастья. Хотя может ли испытывать судьбу покойник, линия жизни которого пресеклась?.. Сколько времени у меня есть до приговора?

– Приговор, по моим расчетам, придет с часу на час. Вы не успеете сделать дело в библиотеке судеб. Как только поступит отрицательное решение, вас вышвырнут из рая. Причем не прибегая к моему участию, и даже без помощи ангелов-хранителей. Рай выталкивает из себя проклятых, как пищевод рвотную массу.

– Вы говорите, час или два у нас есть? Стоит попробовать!

Глава 14 Дело всей смерти

– И с чего начать, чтобы попасть в рай по обмену? – спросил Зацепин.

– Пройти в рай можно, обменявшись с дорогим человеком, который там блаженствует. Сначала нужно выбрать такого, – ответил демон.

– А потом?

– Просто мысленно выразить желание обменяться с ним, подумать об этом. Он покинет рай через эту калитку и канет в ад, а вы войдете и займете его еще теплое место.

Зацепин заколебался.

– То есть дорогой мне человек по моей милости будет вечно мучиться в аду?

– Нет, такая вымороченная душа томится в преисподней сущий миг – только до вынесения заместившему ее спорнику оправдательного приговора. В случае же осуждения спорника Высшим судом – до ревизии. Потом статус-кво восстановится. Ревизии проводятся часто. Так что упрекать вам себя нечего. Ну что, рискнем? – Демон загорелся идеей Зацепина.

Соблазн был велик. В Зацепине азарт разведчика, первооткрывателя решительно брал верх над всеми чувствами, заглушал даже мрак от утраты земной жизни. Он всегда хотел подвигов – воинских, монашеских, – но всюду оказался банкротом. И все-таки уже за чертой земного бытия, как бы вдогонку, ему дана возможность оправдать свою жизнь, поставить в конце не точку, а восклицательный знак. Жестокая судьба улыбнулась. Кому еще позволяется играть после того, как опущен занавес? Сесть в поезд, который ушел? Он обязан победить в потустороннем сражении. А в бою все средства хороши.

– Ну же! – подзадоривал След. – Обещаю, я для вашего «сменщика» создам у нас самые курортные условия. Не тюремные, а как в санатории.

– Я готов, – подтвердил Зацепин. – Но мне не с кем меняться. К сожалению, все дорогие мне люди живы. То есть что я говорю! Они, к счастью, живы.

Демон недовольно фыркнул.

– Час от часу не легче! Родители?

– Здравствуют.

– Друзья, коллеги, соратники? Женщины?

Зацепин развел руками, показывая, что никто из перечисленных не значится в милых его сердцу покойниках.

– Вот досада, – сказал демон. – Тогда остается дожидаться решения. Эх вы, дамский любимец! Не дали бы себе воли, были бы давно в раю. Но я вас понимаю. – След жадно причмокнул губами. Из земных удовольствий он любил не только конфеты.

Зацепина гораздо сильнее демона расстроило, что обмен срывается. Для крылатого возня с внедрением перевербованного агента в рай была только захватывающей игрой, шахматной партией в долгом турнире, где выигрыш сулил карьерные трофеи. А для Зацепина значение «Бороды Зевса» было гораздо выше. Эта операция стала главным делом всей его жизни. «Делом всей смерти», – поправился разведчик-монах. Он уже целиком был поглощен операцией, лихорадочно изобретал пути ее выполнения.

Зацепин ругал себя последними словами за то, что поддался порыву и несколькими минутами близости с Верой перечеркнул десятилетия монашеского подвижничества. А ведь стаж «служителя культа» был бы гарантией водворения в раю, отличного старта разведоперации. В монастыре мысли о Вере не отпускали его, лишали покоя и сосредоточенности, не дав преуспеть в подвиге отречения. А ее тело – правда ли прекрасное, по-прежнему молодое или только показавшееся Зацепину таким из-за близорукости вожделения – стало преградой на пути в рай. На пути к рождению его, Зацепина, как героя, воина-легенды, сокрушившего не то что земных, а небесных врагов.

«А ведь она предала меня. Пожаловала, видишь ли, через столько лет за моей гибелью. Приехала обменять у смерти на своих детенышей, прости Господи. И свою любовь, свое тело кинула мне, как подачку на бедность терзаемому муками плоти затворнику. Как ложку варенья – заесть горькую пилюлю смерти. Еще комедию разыграла. „Я с ним несчастна“. Как же! Подцепила сынка академика. А если правда несчастна, то поделом. Наверняка какой-нибудь слюнтяй, неумеха, нытик. У нее слабость была к таким, инвалидам с детства. Ударенным музыкальной школой и кружком английского языка. Я тоже силен в английском, но для меня он всегда был языком вероятного противника. Нашла кому лицемерно жаловаться на мужа. Дурак я, дурак! Но надо вылезать из каши».

Зацепин оценивающе взглянул на демона, прикидывая, сможет ли силой прорваться в рай. Он не обманывался насчет говорливого райского полицейского. Он знал эту следовательскую манеру забалтывать сцапанного, размывая потоком доверительной трескотни его защиту. Усыпить бдительность, подловить, вызвать на гибельную откровенность – вот зачем эта трепливая личина своего парня.

В умных, горящих глазах этой диковинной птицы Зацепин подсмотрел непреклонность и волю. Без сомнения, птицекрылый от словесной увертюры легко перейдет к основной части – иглам под ногти и мордобою. Разведчик решил без необходимости не ссориться с адским знакомцем, а до поры до времени иметь его в союзниках.

– Что вы, След, говорили по поводу спиритического сеанса? – обратился он к демону. – Я бы хотел связаться с монастырем. Узнать, что там творится, молятся ли за меня. Попрошу их удвоить усилия.

– И то дело, – откликнулся демон. – Предлагаю простейший способ спиритического сообщения – голосовой. Он самый быстрый. Вы говорите мне, что спросить, а я диктую вопрос в уши адресата и слушаю ответ. Кому послать голосовое письмо?

Зацепин хотел назвать благочинного или самого игумена, но в итоге дал «контакт» Клима, рассудив, что слышать голоса, как Жанне д'Арк, тем более исходящие от нечистой силы, все же пристойнее послушнику, а не настоятелю. И тут он ощутил легкое покалывание в открытых частях тела – в кистях рук, лице, ступнях. На коже словно лопались пузырьки нарзана. Воздух вокруг разведчика как будто загустел. Он оказался в полупрозрачном потрескивающем от неведомых разрядов коконе. Зацепин испугался, вскочил, опрокинув стул.

– Что такое? – крикнул он демону. – Это приговор? Меня осудили?!

След успокаивающе помахал крыльями.

– Нет, это флюиды. Вас вызывает медиум. Болтайте, я мешать не стану. А разговор с монастырем отложим. Будем считать, что линия занята.

Кокон, окружавший Зацепина, почернел, скрыв окружающее, как если бы разведчика посадили в мешок. Щелчки разрядов нервического тока сделались громче и ощутимее. Зацепин надолго, как ему показалось, очутился в полной темноте. Потом вдалеке увидел два облачка света, которые быстро приближались. Когда они придвинулись на расстояние вытянутой руки, Зацепин понял, что это язычки рыжего пламени на свечах в двух канделябрах. В их свете он разглядел круглый стол с доской, нарисованными на ней вкруг буквами и двумя крупными словами «Да» и «Нет», перевернутую тарелку со стрелкой, а перед собой за столом – темноволосую женщину в золотой одежде. Он узнал Веру. Рядом с Верой был едва различим в полумраке лысый мужчина в красной рубахе, со стеклянной звездой на груди.

– Дух явился, – сказал мужчина со звездой. – Спрашивайте.

Зацепин точно видел, как эти слова произнес лысый, но при этом почувствовал, что их выговорили его собственные губы.

Глава 15 Обмен

– Алексей, спасибо, что ты пришел, – сказала Вера. Голос ее дрожал. – Ох, Алексей, как мне жаль, что ты умер! Я теряю все, что мне дорого. Вся моя жизнь стремительно распадается, рушится! – Она заломила руки. – Только на тебя вся моя надежда теперь. Только на тебя!

Волосы Веры разметались, лицо, искаженное страданием и игрой неверного света, было взволнованно-страстным и удивительно молодым. Зацепина тронуло горе Веры, сердце обожгла жалость к ней, хотя еще недавно он клял ее, винил во всех своих бедах.

– Но что случилось? Что я должен делать? – спросил он участливо. И опять увидел, что эти слова вместе с ним проговорил лысый. – Я готов все сделать для тебя, – добавил он, наблюдая, как напротив мужчина двигает губами одновременно с ним. И только теперь понял, что видит отражение в большом зеркале, стоящем сбоку от Веры. Что лысый звездоносец – это теперь он сам!

«Наверное, я, моя душа, – сейчас в теле этого лысого, скорее всего, медиума, и говорит его губами», – взял в толк Зацепин.

Это открытие не поразило его. За последнее время с ним произошло столько невероятного, что способность удивляться притупилась. Он думал только об операции, которую нужно продолжать и от которой некстати отвлек этот спиритический «звонок». Но он не рвался назад, на передовую, к союзнику-демону. Удерживало сочувствие Вере, желание утешить, успокоить. И удовольствие находиться возле нее, участвовать в ее жизни, быть ей полезным.

Ведь эта женщина вчера пусть наспех, пусть своекорыстно, чуть ли не насильно подарила ему такую радость и внушила такие надежды, что за это не жаль было бы заплатить погибелью души. Если бы только гибель души не вела к провалу «Бороды Зевса», а этого Зацепин ни допустить, ни простить не мог.

И поэтому Вера, которую он снова видел молодой и желанной, а не блеклой и пожухшей, какой в минуту гнева рисовал себе, именно этой своей неуместной красотой, молодостью и пробуждаемым влечением раздражала и напоминала о его непростительной слабости. Во власти этих противоречивых чувств Зацепин слушал сбивчивый рассказ Веры, который она вела, срываясь то в слезы, то в крик.

– Ты не представляешь, что сделали эти изверги, мерзавцы, отморозки, не знаю кто! Они выкололи глаз… Моему Никите, мальчику. Или Наде. Чтобы заставить нас выполнить контракт. Прислали его нам! Только вообрази это! Передали глаз в коробке!

Зацепин задохнулся от возмущения и ненависти к изуверам.

– Верочка, какое чудовищное… злодейство, – вымолвил он. – Как мне больно за них, за тебя…

Вера, не слушая, говорила, нервно пожимая пальцы:

– В полицию, конечно, заявили. Куда же было еще терпеть! Теперь у нас дома засада, слушают телефоны. За «Дирижаблем» тоже следят. Но все пока безрезультатно. В полиции говорят, что надо было сразу обращаться. А теперь похитители могут лечь на дно, и концы в воду. Моих детей уже нет в живых, я чувствую!

– Ничего, будут искать. Есть надежда. Не отчаивайся!

– Искать! Они не там и не то ищут. Дмитрия Дмитриевича арестовали. За нападение на монастырь.

– Неелова арестовали? Быстро же…

– Я одна лицом к лицу со всем этим кошмаром! Этим безумием! – Вера зарыдала, уронила голову в ладони.

Зацепин попробовал встать, и чужое тело, будто нехотя, повиновалось ему. Он подошел к Вере, сел на стул рядом с ней, обнял за плечи.

– Верочка, надо держаться. Муж тебе помогает, поддерживает? Адвокат у Неелова есть?

– У Аркадия сердечный приступ, в больницу увезли. Адвокаты обещают вытащить свекра – он не рядовой человек, да и лет ему уже, и смягчающие обстоятельства – вступился за внуков…

– Видишь, как хорошо. Конечно, нашего академика держать за решеткой не будут.

– Адвокаты адвокатами, а ты помоги мне по своей линии. Ты ведь хоть и мертвый, но со мной. Мне не у кого больше просить помощи, кроме как у призрака! – Она в отчаянии сжала голову руками и вдруг истерически расхохоталась.

Зацепин прижал к себе Веру, которую сотрясал рыдающий смех. Он гладил ее по голове, спине, и женщина затихла.

– Я готов все сделать, всем тебе помочь, – проникновенно говорил он.

– Пожалуйста, сделай быстрее то, о чем просил Дмитрий Дмитриевич, – высвобождаясь из его рук, сказала Вера. – Как можно быстрее! За этим я тебя и позвала, чтобы поторопить. Сделай все, что можешь. Ты же там, у Бога. Попроси! Ради нашей любви! Ради нашего Ясенево. Я тебя любила больше всех. Люблю… Любила… – путалась она в словах, приближая к нему лицо.

Зацепин почувствовал на своих, вернее чужих, губах соленый поцелуй.

– Верочка, я только и стремлюсь сделать то, о чем ты просишь, – растроганно уверил Зацепин. – Но видишь, как получилось. Не пускают меня в рай. Монахам ведь нельзя любить женщин. Особенно таких красивых, как ты. Из-за этого задержка.

Вера порывисто отстранилась.

– Так это я во всем виновата?! – воскликнула она в волнении. – Я все погубила! И тебя, и своих детей! Что я наделала!

– Да нет, нет, что ты! – Зацепин нежно пожал ее руку. – Не вини себя. Ну, кто мог знать, чем все обернется. Ты – чистая душа. Не мне, а тебе место в раю.

И, произнеся это, он уловил неясную мысль, родившуюся от этих его слов. Мысль быстро проползла и скрылась, как змея в траве. Мысль показалась ему острой и важной, но он упустил ее.

Сейчас же в ушах зазвучал знакомый вкрадчивый голос:

– Да, да, ты правильно подумал. Вернись к этой мысли и не отказывайся от нее. Да, она страшная, она кажется тебе немыслимой. Но это правильная, хоть и немыслимая мысль. Хорош каламбур?

– Не искушай меня! Это ужасно, что ты мне предлагаешь, След, – умоляюще сказал Зацепин, тоже переходя с лукавым на «ты».

– С кем ты говоришь? – спросила Вера.

Зацепин не ответил, он слушал демона, который уговаривал:

– Я предлагаю?! Побойся Папочки! Это ты предлагаешь потому, что нет у тебя другого выхода. Это возможность все-таки побывать в раю. Вне зависимости от приговора. А то, что приговор будет не в твою пользу, – девяносто девять процентов из ста, уж поверь моему опыту. У нас парится много шалунов в рясах.

– Но я не могу… сделать это. Как я могу… любимую женщину… – Зацепин исподволь взглянул на Веру.

– А кто тебе сказал, что убивать будешь ты? – нашептывал демон. – Посмотри в зеркало, разве это ты? Это какой-то лысый с дурацкой звездой. Он задушит или ударит по голове. И она уже на небесах. Любимый и дорогой тебе человек. Ты с ней обменяешься – и дело в шляпе.

Зацепин снова ощутил дежавю. Все это уже было во сне. Только там менять Веру на место в раю ему предлагали Муций и Неелов, а сейчас – демон След.

– Нет, рука не поднимется. Вот если бы она сама, ради детей… – раздумчиво пробормотал Зацепин.

– Никаких самоубийств! Иначе она попадет в спорники или, скорее, прямиком в ад.

– А засада? Могут помешать…

– Не успеют. Дом большой, они наверху, ты – в подвале. Не очкуй! Решай быстрей! Счет идет на минуты.

– Да с кем ты говоришь, Алексей? – спрашивала Вера.

– С дьяволом, – ответил Зацепин прямо. Вера охнула. – Он подбивает убить тебя. Да-да, что еще ждать от рогатого.

Вера смотрела непонимающе.

– Убить меня? Что за глупости! Почему, зачем? – спросила она.

– Нет, в его словах большой смысл. Если ты умрешь сейчас, я точно попаду в рай. Вот в чем фокус.

– Да как же?

– Это долго объяснять, а времени нет… Я попаду в рай и сделаю все, о чем ты просишь для твоих детей. Я перепишу прошлое – и похищения не будет. А может быть, я смогу исправить и многое другое. Зачеркну нападение на монастырь, и Неелов не будет арестован. Не случится и сердечного приступа у твоего мужа… Я на час стану Богом.

– Ты хочешь стать Богом? – Вера рефлекторно всхлипнула.

– Вера, ответь, если от твоей жизни зависела бы жизнь детей, ты отдала бы ее немедленно?

Выражение удивленного непонимания сменилось на заплаканном лице Веры смятением и страхом. Она отпрянула от Зацепина.

– Что ты от меня хочешь? Что значит: отдала бы жизнь?! Я должна жить сейчас ради детей, близких. Быть сильной ради них. Живой, а не мертвой!

Зацепин согласно кивнул:

– Конечно, ты права.

– Ничего не конечно! – был тут как тут голос демона. – Не ведись на ее слова. Она снова обкрутит вокруг пальца. Я навел о ней справки. Та еще штучка. Она ни в грош не ставит ни тебя, ни твою работу. Она тебя соблазнила, чтобы в рай не пустить. Она и свечку задула.

– Какую свечку?

– Потом, потом, – торопил демон. – Она – твой ключ к раю. К триумфу, величию. Нашему с тобой величию. Мы будем царить над землей и небом! Неужели откажешься? Из-за этой старой тетки, которая предпочла тебе другого мужчину? Которой не нужны оказались ни твое тело, ни твое дело? Большого дела, не замарав рук, не сделаешь.

Струна ревности, коварно тронутая демоном, завибрировала в душе Зацепина. Это стало последним доводом. Неприязнь к Вере, возбуждаемая в Зацепине словами подстрекателя, пересилила нежность и сочувствие к ней, и участь женщины была решена.

«И правда, она разменяла меня в своей игре, а я пожертвую ею – в своей. Хотя почему это моя игра? Наша игра, во имя ее детей я иду на это. Я умер – и ей не быть живой. Это беспощадная необходимость. Задание должно быть выполнено».

Вера, которая по выражению лица следила за ходом мыслей Зацепина, увидела в нем жестокую перемену и, вскрикнув, вскочила. Она попятилась, вжалась спиной в стену, затянутую черной материей. Зацепин тоже встал, шагнул к Вере, прикидывая, как исполнить дело.

– Алексей, что ты задумал?! – взвизгнула Вера. В ее широко раскрытых глазах метался лисий огонь свечей. – Не смей! У тебя ничего не выйдет! В доме полиция… Господин Фронт! – Она попыталась придать голосу хозяйскую властность. – Медиум! Попросите духа уйти! Я не хочу с ним говорить. Гоните его! – Она притопнула ногой.

Зацепин почувствовал, словно его что-то дергает вверх, словно за волосы тащит из чужого тела, как из мешка. Он мысленно растопырил руки и ноги, глубоко вдохнул и удержался в теле контактера.

– Вера, прости, это нужно… для твоей же пользы… так будет правильно, – неясно бормотал Зацепин, протягивая руки к шее женщины.

Но, не донеся, в задумчивости убрал их. Представлять, как его пальцы сдавливают, ломают горло, которое он много раз целовал, было нестерпимо.

– Подсвечник, – подсказал След.

– Подсвечник, да! – радуясь выходу из затруднения, воскликнул Зацепин. Он повернулся к столу за канделябром.

В этот момент Вера распахнула дверь и выскочила в светлый прямоугольник из полутемной комнаты. Зацепин, подхватив четырехрогий бронзовый светильник, устремился за ней, преодолевая сопротивление арендованного тела, скользя подошвами туфель и роняя свечи. Вера, пронзительно крича, в золотой длиннополой хламиде убегала по узкому коридору.

– Помогите! Эй, полицейские! – надрывалась она.

Зацепин, выжав из ног спирита всю скорость, нагнал женщину в самом конце коридора, упирающегося в металлическую дверь. Он спешил заткнуть ей рот, кроме того, боялся, что Вера обернется, встретится с ним зелеными глазами, и ему будет трудно ударить ее. Поэтому он, не примериваясь, наотмашь хватил женщину бронзовым букетом по затылку.

Вера, оборвав крик, рухнула на четвереньки, ткнулась лбом в дверь. Зацепин перевел дух, прислушался. В доме где-то далеко раздавались голоса. Вера спиной к нему поднялась на колени, ощупывала дрожащей рукой затылок.

– Алеша, за что? – простонала она.

– Не останавливайся на полпути! – вступил адский советчик. – Гони жалость прочь! А то мерзавка опять оставит в дураках! К ней уже бегут на помощь!

Голоса и дробь шагов приближались. Зацепину теперь ничего не мешало размахнуться. Он высоко вскинул руку и с силой обрушил подсвечник на растрепанную голову жертвы. Вера повалилась на бок, черные волосы быстро набухали кровью.

– Молодец! А теперь уноси ноги! – скомандовал След.

И тотчас Зацепин ощутил знакомое электрическое покалывание, воздух вокруг него принялся густеть, образуя кокон. Сквозь быстро теряющую прозрачность оболочку Зацепин немного сверху и со стороны увидел узкий коридор, скорчившуюся Веру с головой в красной луже и гладкую лысину медиума, застывшего с канделябром в руке.

Темнота заслонила картину. Зацепин закрыл глаза. Он был опустошен. Только чувство выполненного долга пребывало в нем.

«Теперь я сделал все, что мог, для успеха операции. Никто не упрекнет, что я поскупился. Я пролил кровь любимой женщины. Такие жертвы на алтарь победы должны быть вознаграждены. Остается пожать плоды моих усилий».

Кромешную тьму то тут то там стали пробивать разноцветные – красные, зеленые, синие – огоньки. Света становилось все больше, и вот Зацепин уже хорошо различал мигающую всеми цветами радуги райскую стену и демона со змеиной улыбкой на тонких губах. След приветствовал Зацепина, отсалютовав крыльями.

– Теперь завершающий штрих, – указывал он. – Думайте о Вере, чтобы с ней поменяться. Представьте ее и мысленно позовите. Она уже должна быть в раю.

Зацепин мешкал. Ему не хотелось бы сталкиваться с Верой, которую он только что убил.

– Ну что же вы! Последний рывок! – подзадоривал След, в азарте взмыв в воздух и кружа над Зацепиным на черных плоскостях оперенных крыльев.

Зацепин вообразил Веру такой, какую видел в монастыре, старательно гоня назойливый образ женщины с намокшими от крови волосами. Искоса он следил за калиткой.

– Встречайте, – сказал демон, приземляясь.

Калитка распахнулась. След болезненно зашипел и отпрянул, – райская благодать, будто кипятком, ошпарила нечистого духа.

Из калитки выпорхнула юная девушка в короткой золотой тунике, ослепительной красоты: белокурая, с огромными небесными глазами, алым бутоном губ, осиной талией, стройными ногами от ушей.

– Это Барби какая-то, – с невольным облегчением сказал Зацепин демону. – Это не Вера.

Глава 16 Обезьяний след

Следователь Кирилл Рьянов, молодой и старательный, набрал номер криминалистов.

– Готово заключение по глазному яблоку?

Он не сомневался, что на другом конце провода его поймут и не придется уточнять, о какой экспертизе идет речь. Даже видавшие виды сотрудники следственного управления были возмущены жестокостью и цинизмом преступников, которые вырезали глаз у похищенного ребенка и прислали родителям.

– Ну, палец или ухо. Бывало. Но чтобы глаз! У ребенка! Зверье. Твари. Полный беспредел!

Действительно, с Рьяновым телефонная трубка сразу перешла к делу:

– Заключение пишем. Есть для вас новости. Коли время не терпит, подходите, переговорим.

– А чей глаз, удалось определить? Мужской или женский? – торопливо спросил Рьянов. Этот вопрос интересовал его и всю группу.

– Вот это вряд ли, – сказали и рассмеялись.

– Сейчас приду. – Рьянов положил трубку, озадаченный неуместным смехом.

– Заключение еще не готово, – отрапортовал он руководителю следственно-оперативной группы. – Я сбегаю к экспертам, узнаю, что они нарыли.

– Долго копаются, – ворчливо сказал руководитель.

У экспертов Рьянова встретили с каким-то веселым оживлением, опять-таки на его взгляд, совсем не подходящим к случаю. Старший из экспертов усадил следователя и, потирая переносицу, неторопливо заговорил:

– Скажите, молодой человек, это вы изымали этот самый глаз?

– Я. А что? – спросил Рьянов, насторожившись.

– Осматривали его? И вам ничего не показалось странным?

– Нет. Похитители угрожали прислать глаз – и прислали.

– А вы не заметили, что он какой-то… не такой?

– Не такой? Нет. А какой?

Эксперт обернулся.

– Оля, подайте-ка.

Женщина в медицинском халате принесла и поставила на стол лабораторный стакан, сняла крышку. На дне лежал глаз.

– Вы видите, какой он темный? Я говорю не о коричневой радужке, а про все глазное яблоко. Разве у вас такие глаза? Или у меня? Или вот у Оли?

– Я, собственно, никогда раньше не видел глаза… целиком.

– Ну то, что глазное яблоко белое, вы, наверное, знаете? Как вареное яйцо. Говорят же: белки глаз. Склера называется. А это что?..

– Ах да, – спохватился Рьянов, – я обратил внимание, что он темноватый. Но подумал: мертвый глаз, может быть, так и выглядит. Может, белок… свернулся?

– Замечательные познания в биологии! – саркастически откликнулся эксперт.

Но молодой следователь и не подумал обидеться, его занимало другое.

– То есть вы хотите сказать, что это не детский глаз?! – воскликнул он в сильном оживлении.

– Не детский и вообще не человеческий. Только у человека глазное яблоко – ярко-белое. А это, скорее всего, обезьяний. Шимпанзе или гориллы – постараюсь сказать после консультации со специалистом.

И он хлопнул ошарашенного собеседника по плечу и весело рассмеялся. В его смехе была радость за неизвестных ему несчастных детей, которых обошла страшная участь.

– Хотя вы правы, – примирительно сказал эксперт, всматриваясь в стакан с глазом. – Для обезьяны склера на редкость светлая. Немудрено и обмануться в запарке. Интересно, очень интересно, что скажет приматолог.

– Но глаз точно обезьяний?

– Абсолютно точно, что не человеческий, молодой человек.

– Значит, они блефуют! И дети, возможно, еще живы и здоровы. Вот спасибо вам! – горячо поблагодарил Рьянов, срываясь с места, чтобы немедленно сообщить новость коллегам. Но в дверях обернулся и сказал оправдательным тоном: – Не только ведь я этот глаз осматривал в доме потерпевших, другие тоже… И ваши люди там были, эксперты.

– С нашими людьми разговор впереди. Написали, видишь ли, в протоколе: «Глаз предположительно принадлежит примату». А люди-то тоже приматы!

– Да ну? – искренне удивился Рьянов.

Эксперт с безнадежностью махнул на него рукой…

– Обезьяна! – объявил Рьянов, врываясь в кабинет руководителя группы. Руководитель у двери натягивал пиджак, собираясь уходить. Он проницательно посмотрел на взволнованное с румянцем во всю щеку лицо молодого коллеги.

– Хочешь сказать, глаз к похищенным детям не имеет отношения и принадлежит обезьяне?

Рьянову оставалось только кивнуть. Руководитель присвистнул.

– Поворот!

– По крайней мере, мать успокоим, эту ясновидящую. – Рьянов был душевным молодым человеком, еще не успел зачерстветь на работе. – Тогда можно будет активнее ее использовать в оперативных мероприятиях, – поспешно добавил он, привычно стыдясь своей излишней, как ему казалось, мягкости.

Руководитель покачал головой:

– Некого успокаивать. Ясновидящая Вера убита у себя дома. Только что стало известно. Я еду туда, давай со мной. Должно быть, это связано с похищением.

Рьянов не сразу двинулся с места.

– Но как это возможно? – расстроенно спросил он. – Ведь в доме засада.

– Это убийцу не остановило. Он задержан на месте преступления.

Когда они торопливо шли по коридору управления, руководитель сказал:

– Нужно искать обезьяну. Обезьяна не кошка. Найдем ее, найдем и похитителей.

Глава 17 Ферма

Ночью его поднял с постели собачий концерт. Жгут сунул ноги в армейские ботинки – он спал не раздеваясь, – встал к окну и, отодвинув край занавески, обежал глазами слабо освещенный двор, запертые ворота, забор с колючей проволокой поверху. Вышел на крыльцо, прикрикнул зычно:

– Тихо! Тарзан, Альма! Молчать, твари!

«Не хватало перебудить весь поселок!» – подумал он.

Лай смолк, перелившись в рычание, виноватое поскуливание и цепной звон. И тем отчетливее стали звуки из сарая. Странные и жутковатые. Низкоголосый рев вперемежку с высоким визгливым аханьем: А! А! А! А!

Именно эта дикая, пугающе нечеловеческая «мелодия» бесила собак.

Жгут потопал по каменной дорожке к сараю, находившемуся метрах в двадцати от дома. Его тяжелое лицо сохраняло спокойное, сосредоточенное выражение. У ворот сарая под ярким фонарем Жгут задержался. Вытянул из ножен на поясе изогнутый охотничий клинок. Засмотрелся на голубую волну стали, повертел в ладони рукоять. Вернул тесак в ножны. Возвратился в дом, спустился в полуподвальный этаж к металлической двери, отпер ее.

– Подъем, – сказал он бесцветным голосом, входя и щелкая выключателем.

Загудевшие под потолком люминесцентные трубки осветили комнату без окон с голыми оштукатуренными стенами, в которой тесно стояли две кровати, стол и на нем телевизор и видеомагнитофон, два стула под одеждой, трюмо с треснутым зеркалом. В кровати у левой стены накрытый одеялом лежал мальчик лет четырнадцати. Девочка года на три младше его сидела с ногами на кровати у другой стены. Ее кукольно красивое лицо было заплакано. Ладонями она зажимала уши.

Она вскрикнула, когда стремительно вошел мужчина, и вся подобралась, глядя на него с ужасом. Мальчик привскочил, дрожащими руками надел очки.

– Пойди, – без объяснений приказал Жгут девочке. Он понял, что и сюда просочились вопли из сарая, поэтому девчонка и затыкала уши. – Опять рыжий колобродит. Успокой его. Только бы заткнулся. А то, право слово, убью…

Он намеренно не договорил, кого убьет, чтобы лишний раз постращать пленников.

Девочка торопливо, боясь не угодить, взяла со стула юбку и кофточку, оделась. Жгут сдавил твердыми пальцами ее плечо. Вывел в коридор, запер за собой дверь. Из дома привел девочку к сараю, откуда продолжали нестись рев и надрывные всхлипы-взвизги. Но девочка не выказывала страха перед тем, что скрывалось в сарае. Мужчину у себя за спиной она боялась заметно больше.

– Вперед, – сказал Жгут, подтолкнув девочку в дверь сарая. Он включил свет, озаривший просторное помещение.

Просторный сарай напоминал зоомагазин. И пахло здесь, как в зоопарке. Вдоль стен располагались клетки и ящики разной величины из металла и дерева, аквариумы. У входа в высокой клетке, забранной мелкой сеткой, переминалась на синих лапках черноперая птица с огромным разноцветным клювом-клешней. Дальше, за стеклом, свернулась неподвижно в блестящую червленым серебром бухту толстая змея. Беспокойно ходила за решеткой кошка – не крупнее домашней, но странно длинноухая, леопардовой расцветки. Два мелких енотовидных создания с желтой шерсткой и длинными хвостами таращили угольные глаза-блюдца из-за проволочной загородки.

Но не эта живность нарушала ночную тишину. В глубине сарая в большой металлической клетке, ревя и надрывно охая, неистовствовало рыжее лохматое чудище.

Это был крупный орангутан, широкоплечий, с бочкообразной грудью, растревоженный и разозленный. Вцепившись в прутья всеми четырьмя волосатыми конечностями, он сотрясал клетку. На плоской сизой морде свирепо вращались маленькие глазки, из раззявленной пасти грозили желтые клыки.

Навстречу людям, яростно взвыв, он выкинул передние длинные паучьи лапы. Жгут невольно попятился. Девочка же наоборот смело приблизилась к самой клетке.

И буйство большой обезьяны вдруг улеглось. Лапы, протянутые, чтобы сокрушить, обмякли и нежно обернулись вокруг девочки. Рев сменился тихим сопеньем и причмокиванием. Девочка и орангутан – он был выше ее на голову и в два раза шире – застыли в трогательном объятии.

– Ромочка, бедненький, один остался. Плохо бородатенькому без своей Беби, – приговаривала девочка, почесывая густые и жесткие волосы у зверя на подбородке и шее.

Из ее глаз текли слезы. Она чувствовала себя такой же несчастной и одинокой. И вот уже обезьяна утешала ее, ласково сопя, ерошила русые волосы на голове девочки скрюченными морщинистыми пальцами.

– Посиди с ним, чтобы не орал, – сказал Жгут.

Если бы он имел охоту к отвлеченным размышлениям, то удивился бы, как это девчонка ладит с таким страшилищем. И сделал бы вывод о том, что по странному стечению обстоятельств попал в зависимость от детей, которых сам же держал в плену. Но рассуждать умозрительно Василий Жгутов, откликавшийся на кличку Жгут, не умел. Был он конкретен и недалек.

Замкнутость и дубоватое бесстрастие отличали его с детства. В армии после срочной он несколько раз продлевал службу. Побегал с автоматом по горам, узнал, как пахнет кровь. Настрелявшись, на гражданке искал легкой жизни. Схватил срок по пустяковому делу. Из заключения вышел с убеждением, что и в тюрьме жить можно. В сорок лет осел в семидесяти километрах от Москвы на окраине дачного поселка. Одноэтажный дом с гаражом и каменным сараем достался Жгуту в наследство, и это была, пожалуй, единственная удача в его биографии.

Жил он одиноко. Потому что такой уклад соответствовал его нелюдимому и недоверчивому нраву. А главное – потому, что всегда знал, что дорожка его не будет прямой и честной, и безопаснее к себе никого не приближать, свой мирок ни с кем не делить.

С некоторых пор посвященные именовали его дачу фермой. Она стала перевалочным пунктом нелегальной торговли экзотическими животными. Бизнес, для которого недвижимость Жгута сделалась базой, был не очень внушительным: подпольной фермой пользовалось полдюжины предпринимателей зверского промысла. Ведь находилась она в глухом углу, да и условий для содержания дорогой фауны у Жгута не имелось. Обязанности Жгута были маленькие: караулить и кормить живой товар, убирать за ним. Бывало, он скармливал плотоядным затворникам мясо их околевших собратьев. Перед тем как пустить на падаль корм, он, наловчившись мастерски свежевать туши, снимал шкуры, которые потом шли на чучела.

Черную работу Жгут выполнял без отвращения, был нечувствителен к своей и чужой боли. Добросовестность и холодная неэмоциональность автомата превращала его в идеального надсмотрщика в этой тюрьме для животных.

Именно в его нору приткнули похитители детей Нееловых. Жгут не возражал. Он даже испытал удовлетворение, что теперь у него будут сидеть не только неразумные твари, но и люди. Его предприятие расширялось! Ему было лестно, как владельцу гостиницы, которой присвоили еще одну звезду. Жгут поверил, что его взяли в большую и опасную игру.

Он не знал, кто и зачем похитил этих детей. С ним договорился о «передержке» мальчика и девочки серьезный человек с несерьезным погонялом – Салат. Жгут заломил за свои услуги сумасшедшую сумму.

– С учетом риска, – поспешил он предвосхитить возражения заказчика.

Но Салат и не подумал сбивать цену.

– По рукам, – сказал он. – Половина сразу, половина потом.

– Это в долларах, – уточнил Жгут и нервно сглотнул. Когда дело касалось денег, вся его невозмутимость улетучивалась.

– Понятно, что не в копейках. Могу в евро. А хочешь – в битках?

– В чем? – переспросил Жгут, подозревая подвох. Не задумал ли этот жук втюхать ему малоизвестную, слабую валюту и таким образом нагреть его?

– В биткоинах, – объяснил Салат. – Такие компьютерные деньги. Ходят только в Интернете, расчеты полностью анонимные. Очень удобно в наших грешных делах. Э, я вижу, ты в этом ничего не понимаешь. Конечно, зачем тебе! У тебя тут природа, воздух, лес. Что может быть лучше зелени. Особенно когда она в долларах США! – Салат захохотал, хлопнул партнера по плечу и уехал.

Жгут даже не успел спросить, когда же следует ждать вторую половину оплаты. Что значит потом? Когда детей вернут родителям? Или… Он с обычной своей отстраненностью решил не заглядывать далеко.

Салат с подручными доставил детей две недели назад, ночью. Пленники были связаны, с черными мешками на голове. Жгут, как заправский хозяин гостиницы, приготовил к их прибытию «номер». Очистил кладовую, принес туда подходящую мебель, даже позаботился о видеоразвлечении для особых квартирантов…

Хлопот с детьми оказалось больше, чем с тропической живностью. Они постоянно ныли, отказывались есть. Мальчишка выпрашивал компьютер, без которого, видите ли, обходиться не мог, девчонка ревела и просилась к маме с папой. Жгут не кричал на них, не бил. Он три раза в день приносил еду и три раза поодиночке водил детей на оправку в санузел – обложенную кафелем клетушку с душем, раковиной и грязным унитазом. Его раздражало, что дети не ценят хорошего отношения. И когда девчонка доняла его слезами, он в воспитательных целях запер ее в сарай-зверинец.

Туда как раз водворили двух здоровенных орангутанов – самца и самку. По впечатлению Жгута, так очень страшных, косматых. К тому же у самки был необычный, совсем человеческий взгляд. Даже безразличного ко всему Жгута приковал этот не звериный взгляд. Только присмотревшись, он понял, что дело в раскраске глаз. У обезьянихи, в отличие от ее спутника, были молочные, почти как у человека белки. В пустой душе Жгута эти удивительные глаза вызвали какое-то беспокойство и опаску. Он проникся безотчетной неприязнью к орангутанам. Он рассчитывал, что эта парочка напугает пленницу, и она станет как шелковая.

Но девочка и семейка орангутанов неожиданно сдружились. Девочка дала обезьянам имена, болтала с ними, кормила. Ее было не вытащить из сарая, с нытьем и капризами к удовольствию Жгута было покончено. А когда обезьяниха Бэби вдруг заболела и лежала пластом, девочка ухаживала за ней, укутывала, поила водой, чем заслужила признательность бородатого мужа больной – Ромы.

Обезьяны стоили больших денег, но Жгут не стал извещать купца о болезни орангутанихи. Тот мог поднять суету, притащить ветеринара, а Жгут не хотел лишних людей на ферме, пока здесь дети. Поэтому он надолго оставлял девочку в сарае возиться с хворой скотиной. Жгут рассудил, что если обезьяна с человеческими глазами сдохнет, то туда ей и дорога, а забота девчонки, может, и даст чахлой шанс выкарабкаться.

К тому же у него нашлись более важные дела, чем обезьянье здоровье. Жгут не забыл слов Салата о загадочных битках. Он отыскал это слово в Интернете и узнал, что биткоины дорого стоят и космически поднимаются в цене. А главное, что их не надо зарабатывать, а можно самому добыть на ферме. «Почему бы не на моей ферме?» – подумал он.

И когда мальчишка стал в очередной раз с настойчивостью наркомана, добивающегося порции наркотика, клянчить у него компьютер, Жгут не оборвал его, как обычно: «Хочешь SOS подать, нашел дурака!», а спросил:

– А ты шаришь в компьютерах?

Никита Неелов, ученик лондонской частной школы, на свою беду приехавший в каникулы на родину, не знал сленгового значения слова «шаришь». Но ответил с надеждой получить заветный гаджет:

– Шарю, еще как! В Интернете могу что угодно вам нашарить, найти.

И похвастался, что он настоящий хакер, сумеет влезть в любой компьютер. Вот, представьте, взломал электронный журнал успеваемости школы и поправил оценки себе и товарищам. Никита рассказывал лихую историю с мальчишеским бахвальством, желая показать этому бандиту, что тоже почти что преступник, свой в доску.

– А эти… биткоины знаешь? – прервал его Жгут.

– Цифровые деньги? Знаю.

– Правда, стоящее дело?

– Не зря же их называют валютой будущего! Те, кто начал их добывать или инвестировал в них пять лет назад, – сейчас миллионеры. – Мальчик говорил степенно, с серьезной убедительностью. Ему нравилось на равных беседовать с этим монстром, перед которым он и сестра трепетали.

– А сейчас можно добывать? – жадно спросил Жгут.

– Можно. И не только биткоины, а любые криптовалюты.

– Разве разные есть?

– Конечно. Например, монеро, солар, эфириум, нано, йота… – сыпал Никита.

Для Жгута это было как путешествие на другую планету.

– И ты знаешь, как добывают?

– То есть майнят? Знаю. Даже здесь у вас можно добывать. Только надо ферму собрать. Главное, оборудование поставить помощнее. – Мальчик инстинктивно понял, что может стать нужен своему тюремщику, и это будет гарантией безопасности для него и сестры.

Жгут даже вспотел от слов мальчишки. «На своей ферме я выращу миллионы», – смекнул он. Но быстро вернулся с неба на землю и спросил:

– А сколько надо вложиться? Ну, дорого стоит это оборудование?

Мальчик не замедлил с ответом:

– Смотря на чем и какую крипту[4] добывать. Если на видеокартах – дешевле. На специальных машинах для вычислений – майнерах – дороже.

И началась для Жгута эра криптостарательства. Он помотался на своем фургончике по Москве со списком электронной начинки для фермы по разведению криптовалюты, составленным пленником. Процессоры, материнские платы, кулеры, шнуры, переходники, видеокарты, блоки питания… И за все деньги, деньги. Скуповатый Жгут кисло смотрел, как тает пачка, из которой он отстегивал за железки с непонятными названиями, наполняющие фургон.

«А вдруг этот умник решил надуть меня и так поквитаться?» – сомневался Жгут. Но, не дрогнув, довел покупки до конца и сгрузил в гараже. Именно здесь он решил разбить ферму, свое поле чудес, на котором вырастут электронные монеты.

Следующий день они ладили ферму. Жгут свинтил по указаниям Никиты металлическую раму – каркас. На нее мальчик расставлял и крепил, извлекая из коробок, компьютерное железо. Он очень увлекся, допущенный к любимым игрушкам, и даже забыл, что сидит в заложниках.

Вечером запустили установку. Перед стартом Жгут сгреб мальчика за грудки и произнес свистящим шепотом, демонстрируя крайнюю лютость, – при этом он невольно копировал устрашающую мимику своих четвероногих постояльцев:

– Позовешь по Интернету на помощь – тебе не жить. И сеструхе тоже. Закопаю!

Мальчик выдержал давящий взгляд тюремщика и смело ответил:

– А если я помогу вам намайнить много денег, обещаете, что отпустите меня и Надю?

– Отпущу. Слово! – легко согласился Жгут. Он не стал объяснять, что распоряжаться пленниками не в его воле.

Еще через сутки Никита показал Жгуту на компьютерном мониторе всходы виртуального золота. Любимым занятием тюремщика стало следить за пополнением электронного кошелька. Он поверил в новые деньги и был опьянен открывающимися возможностями. Впервые в его пустой душе поселилась большая страсть. Таких сильных чувств, какие пробуждало в бывшем сержанте-контрактнике гудение майнящих видеокарт, он не испытывал даже в горячих точках, под пулями.

Жгут сделался криптоманом. Наркотик, на который он подсел, требовал увеличения дозы. Он мечтал запустить еще одну криптоплантацию – из мощных вычислительных узлов, асик-майнеров[5], как их называл мальчишка.

Три дня назад Жгут вернулся из города с десятком этих самых асиков в фургоне, на которые ухлопал все свои сбережения. Привез он и приказ Салата: выковырять глаз у одного из похищенных детей – «лучше – у девчонки» – и передать ему.

Поручение Жгуту не понравилось. Нет, он не ужаснулся ему, не отшатнулся, потрясенный. Его черствое сердце промолчало. Жгут сознавал, что раз вошел в серьезное дело, то нечего строить из себя теленка. Что заявить Салату? Что он, Жгут, не подписывался на кровь, а подряжался только дать детям крышу над головой? Не воображал же он, что добрые дяди сняли его дачу двум подросткам для летнего отдыха? Он сказал «а», Салат требует сказать «б», только и всего.

Вовсе не чудовищность происходящего вызывала протест Жгута. В другое время он бы победно потер руки. Не вечно же ему быть скотником! Авторитетные люди увидели в нем равного, взяли в солидное предприятие. Шаг из живодеров в палачи еще больше приблизит его к ним.

Но бесчеловечное поручение Салата входило в противоречие со стремлением к криптообогащению. Тронь Жгут девчонку, и судьба прибыльного начинания окажется под угрозой. Ее братец – а он упрямый, убедился Жгут – заартачится и не станет собирать и настраивать новую ферму. Удастся ли его нагнуть, заставить? Нет, лучше не рисковать, действовать с очкариком не кнутом, а пряником.

Однако противиться воли сообщников Жгут тоже не хотел. Как же быть? Ответ пришел из клетки с орангутанами. Жгут выгружал продолговатые коробки с асиками и раздумывал о поручении Салата под крики орангутана Ромы. Они становились все требовательнее и отчаяннее. Потеряв терпение, Жгут наведался в сарай.

– Ну что у вас тут?! – рявкнул в сердцах, подходя к клетке.

Ему достаточно было взгляда, чтобы все понять. Обезьяниха лежала неподвижно, с остекленелыми глазами. Рома отчаянно ахал и вскидывал над ней, словно в молитве, длинные лапы.

Жгут досадливо выругался. Возись теперь с дохлятиной, да и хозяин экзота спросит за падеж. Ничего, майнинг – Жгут произносил это вкусное слово, которое с трудом запомнил, с удовольствием – все покроет. Если, конечно, ему дадут развернуться в новом бизнесе. А вот если он начнет потрошить детей, вся его криптодобыча может накрыться медным тазом. Что им дался этот глаз!

И тут он встретился с тускнеющим взглядом мертвой Бэби. На удивление человеческим взглядом из-за светлых белков.

Рома не хотел отдавать свою подругу, не пускал человека в клетку. Жгуту пришлось привести девчонку, и только когда она успокоила вдовца, ему удалось забрать тушу. За домом Жгут содрал с орангутанихи шкуру и вырезал мертвые глаза. Один глаз опустил в стеклянную баночку со спиртом и завинтил крышку. Посмотрел баночку на свет.

«Глаз как глаз. Хотели глаз девчонки – получите глаз девчонки». – Жгут остался доволен своей липой.

Вечером он съездил в условленное место в парке Горького и вручил «домашнее задание» Салату. Тот, прикоснувшись к пальцам Жгута, гадливо отдернул руку. И Жгут понял, что прошел людоедский экзамен. Теперь крутой Салат брезгливо его остерегается. Он, Жгут, в его глазах человек отпетый, конченый, поистине отмороженный на всю голову. И это «повышение» грело самолюбие Жгута, всю жизнь выполнявшего приказы и грязную работу.

Он мог бы повторить вслед за Калигулой: «Пусть ненавидят, лишь бы боялись». Но Жгут не знал этой крылатой фразы. И беспокоился только о том, чтобы подлог не обнаружили, и он не потерял бы очки, полученные благодаря обезьяньему глазу. «Если обман раскроется, как бы мне со своими зенками не расстаться вместе с головой».

Впрочем, переживания были не по части Жгута. Два следующих дня он и Никита провели за постройкой и запуском новой фермы для выработки криптовалюты. Единственное, что отвлекало Жгута, – это постоянные крики овдовевшего орангутана. Беснование горюющего зверя тревожило собак, и они поднимали гам на всю округу. Жгут едва удерживался, чтобы не зарезать бородатого плаксу. Он боялся, что шум в конце концов вызовет любопытство и подозрения и приведет в его дом непрошеных гостей. Откроется и похищение, и золотоносное криптопроизводство.

Однако легко, с помощью ножа, решить судьбу обезьяны Жгут не мог. Он не хотел платить хозяину орангутанов неустойку. Достаточно и того, что доход его от постоя обезьян ополовинился. А деньги Жгуту нужны были позарез. Их поглощали криптофермы, которые сами пока дали только первые крупицы золотого песка. Обезьяний же хозяин обещал объявиться лишь через неделю.

И здесь Жгута выручала Надя Неелова. Она и днем и ночью легко утихомиривала рыжего буяна. Вот почему Жгут, имей он склонность к анализу, мог задуматься о том, насколько оказался зависим от похищенных детей. Зависим до того, что пошел на смертельно рискованный обман своих сообщников. Этим Жгут поставил себя на одну доску с детьми, на их сторону. А что было ему делать, если дети стали залогом превращения его, Жгута, в олигарха!

Поэтому, когда наутро от Салата вдруг поступил приказ «прятать концы»: ликвидировать детей, а тела их уничтожить, Жгут оказался перед непростым выбором…

Глава 18 Рай

Унылый ангел-хранитель, кроткие дети-подростки – мальчик и девочка, тучная золотозубая пенсионерка, благоухающий туалетной водой голубоглазый блондин в приталенном оранжевом пиджаке, бестолковая восторженная собачонка с махровыми полотенцами ушей до земли и он, Зацепин. Больше никого не было на тропическом острове, к длинному песчаному берегу которого жался плоский океан. «И это рай?» – спрашивал себя разведчик.

Если райский сад вызывал недоумение скромными размерами, то малолюдность Царства Небесного беспокоила не на шутку.

«Туда ли я попал, поменявшись с Верой?» – озирался Зацепин. В глубине острова сквозь зонтики пальм проглядывал сахарный фасад виллы, голубизну неба оттеняли айсберги пирамидальных облаков. Где же сонмы праведников и святых, где легионы ангелов? Где престол Бога? Где, наконец, искомая библиотека судеб?

Перемещение Зацепина за драгоценную стену было стремительным, консультации с демоном перед отправкой – скомканными. След гнал в калитку: «Мы в жутком цейтноте!» Чертовы торопливые наставления касались в основном своей странички в книге судеб. Да и эти напутствия Зацепин, занятый Верой, слушал вполуха.

Это все-таки оказалась она, Вера, хотя Зацепин и не сразу признал возлюбленной в явившейся на его зов из-за стены красотке с внешностью и телесными стандартами фотомодели. След открыл ему глаза.

– Она, она, твоя старушка, – удостоверил демон с веселой снисходительностью к слабости человека: изнывать по женщине, которой давно перевалило за двадцать, представлялось чертяке диким. – В раю ее кузов подрихтовали, омолодили, и теперь она как картинка. Даю слово, у нас внизу этот новодел будет в целости и сохранности… Не отвлекайся, тебе о рае надо беспокоиться, книге судеб!

Снова в острые минуты демон был с Зацепиным на «ты».

Но Зацепин, несмотря на понукания сообщника, не мог оторваться от созерцания новой Веры. Он был поражен ею, как откровением. Девушка стояла перед ним нежная, трепетная, воздушная. Красота ее была поистине райской, надмирной. Удивительно влекущей, но лишенной грубого плотского призыва, басовых нот чувственности. Женская прелесть лучшей, розовой поры чистоты и юности была сосредоточена в Вере Next, делая ее невероятно соблазнительной. Но и через совершенную оболочку, под маской незнакомой подиумной куколки, Зацепин явственно прозревал прежнюю, любимую со студенческих лет Веру, дорогие и неповторимые черты, не оставлявшие его во снах и воспоминаниях все годы духовных поисков в монастыре. Да, это была его Вера, сверхъестественно до неузнаваемости преображенная в существо без малейших изъянов, восемнадцатилетняя, – но некто иной, как она!

Сначала Зацепина посетило сожаление, что Вера прекрасна, в утре жизни, а он – седой, преклонных лет. «В утре жизни! – поймал разведчик себя на слове. – Что я плету? Она же мертва. Я сам убил ее!»

И жгучее раскаяние, росшее в Зацепине с того момента, как он ударил Веру, охватило его. Было нестерпимо сознавать, что он поднял руку на такое прекрасное создание. Конечно, рай не случайно щедро реконструировал его вечную подругу, дав ей несравненную красоту и возрастную скидку. Блистательный облик – это, разумеется, выражение природных Вериных достоинств. Он любил и убил ангела, и рай воздал ей по заслугам, наградив ангельской наружностью!

Зацепин рухнул ниц перед девушкой, словно в земном поклоне, растянулся на траве, простер руки к золотым туфелькам-лодочкам.

– Вера, прости меня, если можешь! – истово проговорил он, возводя глаза. Вверх, как две обольстительные ракеты, возносились удивительно стройные, длинные, гладкие ноги красавицы. – За то, что убил, и за то, что лишил рая. Я сделал это от безвыходности и ради твоих детей!

Он немедленно получил нагоняй от демона:

– Что за молебен ты затеял! Брось, брось! «Любимых каждый убивает. Лишь тот, кто смел – мечом». – След, несмотря на поджимавшее время, не отказал себе в удовольствии процитировать Уайльда. – А ты ее – канделябром! Дело сделано. Уводите быстрее! – скомандовал он двум бесам – костлявым, в колючей шерсти, зловонным, сладострастно принюхивающимся к женщине.

– Стойте! – закричал Зацепин, вскакивая. – Не дам ее забирать твоим упырям! Пусть возвращается в рай!

След замахал крыльями, как мельница.

– Что значит – возвращается? Ты в своем уме?! Тогда все напрасно, соображаешь? И ее смерть тоже!

Слова демона отрезвили Зацепина. Но больше подействовало на него равнодушие Веры. В ней он ожидал увидеть страх перед бесами, адом, который стал бы оправданием его порыву отказаться от обмена. А он видел только безучастную покорность. Даже слова о детях не вызвали в Вере всплеска чувств. Казалось, с прежним телом она оставила все земные волнения, заботы и привязанности.

– Ах, Алеша, я не понимаю, о чем ты, – сказала она, смиренно улыбаясь. – Ты убил меня? Ну да какие пустяки. Ты убил – ты подарил. Ты подарил мне нашего Отца! Это такой свет, доброта! Такая полнота жизни! Мне так хорошо с Ним! Но я готова поделиться. Пойди туда, к Нему, узнай Его любовь!

Зацепину горько было встретить противоестественную покорность и довольство в близкой женщине, потерявшей жизнь, детей, рай и предлагающей ему вместо своей женской любви любовь абсолютную.

– Вера, я клянусь, что выручу, верну твоих детей, в лепешку расшибусь! Ты снова возвратишься в рай. Я очень постараюсь! Я… – Зацепин в порыве покаянной нежности давал зарок за зароком. И с недоумением видел, что его горячие обещания Вера встречает безразлично.

– Да-да, – отвечала она ласково, с блуждающей на великолепных пунцовых пухлых губах улыбкой всепрощения. – Ты мне верни Его поскорей, будешь умницей. А пока мне хватит памяти о Нем. Так я пойду?

Она элегически помахала ему ладонью и повернулась, отдавая себя в лапы бесов. Зацепин смотрел, как дивная стройная фигурка удалялась, зажатая уродливыми остовами адских кощеев, пока След не выдернул его из задумчивости.

– Видишь, ее все устраивает. Ей никто не нужен, кроме Папочки. Это как хорошая анестезия. Они там, – демон кивнул на стену, – все такие замороженные. Сейчас сам увидишь. Ступай же!

След распахнул калитку, приглашая в нее Зацепина. При этом он опасливо прикрывался дверцей от кипятка райской благодати. Зацепин, оборвав мысли о Вере, решительно вошел в рай. Демон немедленно захлопнул за ним калитку, оставив в красивых разноцветных зарослях.

После короткой приятной прогулки по благоухающему лесу под пение ярких птиц Зацепин увидел опушку, а за ней золотую песчаную полосу с людьми.

Так Зацепин оказался на острове в странной смешанной компании. Если это и был рай, то какой-то игрушечный, усеченный. Ну, разве что филиал рая. Разведчик искал объяснений. Однако спиритическая связь с демоном почему-то не устанавливалась. Поэтому Зацепин подступил с вопросами к единственному из островитян, который мог быть сведущим в потусторонних реалиях, – своему ангелу-хранителю.

Но ангел был удручен переживаниями о Зацепине – подопечном, вставшем на кривую дорожку. Он напоминал няньку, сытую по горло шалостями воспитанника. Распираемый негодованием и жалостью, белый дух пропускал мимо ушей вопросы разведчика, сводя разговор к попрекам и вразумлениям.

– У меня нет сил видеть, как ты себя губишь! Разве можно вести себя так безответственно! – сокрушался ангел. – Это только подумать, какие номера ты откалываешь! Частный суд решает твою участь – большого грешника! И вместо того, чтобы быть тише воды, ниже травы, ждать со смирением своей доли, ты срываешься на землю, губишь женщину, а потом рокируешься с ее невинной душой. И вот ты в раю! Небо не видело такого легкомыслия! Покинь священные пределы, не по праву тобой приобретенные! У последнего порога отринь гордыню!

– Значит, я все-таки в раю, – отметил Зацепин.

– Самозванно, без дозволения!

– На то я и разведчик, чтобы проходить в запертые двери.

– Мне больше по сердцу монах, а не разведчик! Я надеялся, что уж с тобой-то у меня хлопот не будет. Думал, введу тебя с почестями в ворота рая – и прости-прощай! Как положено ангелу-хранителю доброй души. А ты загремел в спорники, и теперь я обязан быть с тобой, пока не решится твоя судьба. И невольно участвовать во всех твоих плутнях. Пойми, ты только худшую кару на себя накличешь! Ты отсекаешь себе законный путь в рай своим посмертным поведением. Да и мне нагорит за плохое наставничество.

Зацепин рассмеялся.

– Выходит, ты не обо мне печешься, а о своем благополучии. За меня не бойся: семь бед – один ответ, дальше ада не сошлют. А ты донеси начальству про мои посмертные подвиги, тебе и зачтется.

Ангел сокрушенно покачал длинноволосой головой с парящим над макушкой неоновым ободком нимба, показывая, как ранит его шутка собеседника.

– Ни словом, ни делом я не могу вредить врученной моему попечению душе! – воскликнул ангел. – Я всегда на твоей стороне. А вот прямой обязанностью бесовской стражи было не пустить тебя – спорника – в рай, чтобы не умножать твои прегрешения! Но ты спелся с этой крылатой черной пародией на ангела. С этим негативом! Как говорится, скажи мне, кто твой друг…

– Негативом! Это ты про демона? Метко! Но что ж ты не отвел от меня бесов? Тебе же полагалось проводить новопреставленного, то есть меня, в загробное путешествие. А где тебя носило?

Замечание погрузило ангела в безысходную печаль. Даже его нимб погас, а голос истаял до невнятного бормотания:

– Был уверен… ты чист как стеклышко… обойдешься без поводыря… полетел к главным воротам… организовать встречу… чтобы с пением труб и звоном кимвалов… я старался…

Зацепину надоело вслушиваться. Пригожим до слащавости личиком, чувствительностью, белым «платьем» до пят ангел наводил на мысль о мальчиках нетрадиционной сексуальной ориентации, чем раздражал его – воина и пастыря.

– Понимаю. Ты накосячил: бросил меня на дороге, ждал не у тех ворот. Вот След меня и прибрал к рукам. Неполное служебное соответствие по тебе плачет. Давай договоримся, если ты не перестанешь пилить меня, хныкать и не начнешь отвечать на вопросы, я покажу тебе, как мы, разведчики, умеем выколачивать информацию. Узнаешь у меня, что такое форсированный допрос. И твои крылья, и горелка над головой меня не остановят! На политес нет времени. Выщиплю перья и подушку набью! А ну, отвечай, что это за остров, что это за люди и как добраться до книги судеб. Живо, неудачник!

Грозный вид и убедительный тон опекаемого грешника возымели действие на ангела, и он, наконец, удовлетворил любопытство Зацепина.

Остров, выяснилось, был раем Веры. Он был создан в соответствии с ее пожеланиями и вкусами. Оказывается, единого рая для всех, чаще изображаемого зеленой лужайкой, садом, по которому бродят, как неприкаянные, толпы блаженных душ, – не существует. Для каждого праведника возводится собственный рай: тот, который он закажет. Прибывая на вечное житье, праведник загадывает дизайн обители себе по сердцу. Ностальгическую копию любимого уголка или воплощение давно лелеемого в мечтах образа.

Для одного это чопорный английский замок, для другого – улицы Рио-де-Жанейро, затопленные карнавалом. Бурлящие трибуны стадиона в Лужниках – для третьего; милое душе четвертого купе поезда дальнего следования. Есть оригиналы, селящиеся в раю в виде изрытой кратерами поверхности Луны или океанского дна, где в смоляной черноте лениво курсируют глубоководные светящиеся рыбы, – любые фантазии спасенных исполняются.

Заядлая туристка Вера всем земным пейзажам предпочитала экзотику тропических архипелагов. И рай избрала себе соответствующий: вечность она хотела коротать на карибском острове. Зацепину, как нелегалу, индивидуального рая и райского тела не полагалось, он вселился в Верин проект.

– Ну а кто эти люди, почему они в ее раю? – расспрашивал Зацепин, кивая на пенсионерку, блондина и детей, вокруг которых выписывал круги пес.

Ангел рассказал, что праведники не только выбирают, в каком раю быть, но и – с кем быть. В компанию берут родственников и близких людей. Но вопреки распространенному мнению, далеко не все райские поселенцы горят желанием возобновлять в ином мире родственные связи. Многие предпочитают делить райское общество с киноактером или актрисой, певцом, известным политиком или спортсменом.

– Так эта женщина и этот франт – актеры или политики?

– Нет, женщина – мама Веры, мальчик и девочка – ее дети. А молодой человек… – ангел замялся, – сердечный друг, так назовем…

– Ты хочешь сказать, что у Веры был любовник? И он тоже в раю? А дети! Неужели и они мертвы?! Значит, я опоздал! – Зацепин был потрясен. – Я ведь должен был освободить, спасти их! И не успел из-за таких, как ты, которые резину тянут, понял, растяпа?!

Зацепин был вне себя от возмущения. Ангел не дал отчаянию Зацепина разгореться.

– Почему это они мертвы? – с обидой за «растяпу» сказал он. – Все они живы! Даже любимый спаниель Веры – Тимоша. В раю новопреставленный имеет дело не только с отжившими. Он волен взять в свой рай копии здравствующих на земле дорогих людей или животных. Чтобы не страдать от разлуки с теми, с кем смерть развела.

– Так, значит, копии… – протянул Зацепин. Слова ангела объясняли странное поведение островитян. Они то ходили кругами по песчаному пляжу, то замирали, словно игрушки, у которых кончился завод, в неустойчивых позах, с бессмысленным взглядом остановившихся пустых глаз. А потом, судорожно встрепенувшись, снова начинали кружить – до следующего ступора. Видимо, Вера служила батарейкой для своей райской свиты, питала энергией. Вера ушла, и на остатке заряда эти кальки землян агонизировали, будто разрядившиеся автоматы.

– Только все это не надолго, – снова заговорил ангел.

– Что не надолго? – не понял Зацепин.

– Все эти игры – в острова, замки, рандеву с родственниками, актерами… Ко всему этому новые праведники скоро теряют интерес. Все блекнет перед радостью быть с Ним, видеть и славить Его.

– Бога, – досказал Зацепин. – И они потом совсем не вспоминают земную жизнь, близких, друзей?

– Вспоминают, наверное. С разочарованием видя их несовершенства перед лицом абсолюта. Зачем им кто-то еще, если рядом сама безупречность, сама любовь. Странно слышать от тебя эти слова! Разве ты не для того стал монахом, чтобы быть только с Ним – и на земле, и на небе?

Зацепин ответил вопросом на вопрос:

– Ну а где же книга судеб? Проводишь меня?

Ангел побледнел от возмущения, обод над его головой рубиново накалился.

– И не проси! Я тебе толкую о высоком, а ты… Я не помощник тебе в богомерзких затеях! Ты стоишь у вечной погибели и все не уймешься. Одумайся! Покинь рай! И у его порога жди смиренно решения участи! Не усугубляй!

– Да я тебя… – Зацепин сделал резкий шаг к ангелу и поднял руку.

– Хоть бей! – твердо сказал ангел.

Зацепин уже готов был накинуться с кулаками на несговорчивого крылатого гувернера, но неожиданное равнодушие обессилило его. Руки разведчика опустились.

«А собственно, чего я активничаю? – подумал он. – Чуть не подрался со своим ангелом-хранителем. Вот бы всех насмешил! И ради какой цели? Ради чего я тельняшку рву? Операция приватизирована Нееловым. Я его карманный разведчик, следопыт на небесах. Рай он хочет положить себе в карман. Так почему я должен помогать этому колонизатору от науки?.. Или ради Веры, ее детей? Но что это за сердечный друг у нее? Тоже вылитый содомит, в милое общество я попал! А меня, между прочим, нет в ее посмертной свите. Наверное, оранжевый, а вернее, голубой друг ей дороже, чем моя многолетняя привязанность».

– Вот и молодец, – похвалил ангел, заметив перемену в настроении подзащитного.

– Ничего не молодец, – услышал Зацепин знакомый энергичный тенор демона. Голос, распустившись будто цветок, прямо в голове разведчика, возник, как всегда, вовремя. – Встряхнись! Это райский дурман путает тебя. Фирменный коктейль Папочки – смесь из света и любви. Эдемский хмель заплетает ноги посетителям этой забегаловки. Но у тебя есть противоядие. Вспомни про дело! Посмертное поручение! Встань и иди, будь ты неладен!

Зацепин устыдился минутного отступничества, он снова был готов к борьбе. В конце концов, его призывают к оружию товарищи, истязаемые в адской инквизиции. Да и дело – задание, которому он отдал себя, – так беспримерно, что для разведчика вопрос чести участвовать в нем и довести до конца, не заботясь о смысле разыгрываемой уникальной партии.

– Но как мне попасть в библиотеку? Твой пернатый собрат, – он уничтожающе посмотрел на ангела, – не хочет в проводники.

– Заставь их строить плот. Всю компанию мобилизуй!

– Плот? – Зацепин был разочарован и озадачен. Он ожидал волшебного решения, мгновенного перемещения в библиотеку по заветному слову, заклинанию. – Но сколько времени на это уйдет!

– Ты же в раю! Нет там никакого времени! Но все равно торопись!

Зацепин не стал переспрашивать, что означает загадочное: нет времени, но торопись. Он приступил к выполнению приказа строить плот, не представляя, как это делать без инструментов бригадой полуживых, невменяемых манекенов.

– Эй, все сюда! А ну, быстро строить плот! – неуверенно крикнул он копиям.

К удивлению Зацепина, куклы вняли его словам и дружно устремились в лес. Из зелени раздался стук топоров и визг пилы – звуки, удивившие Зацепина еще больше. И вот уже Верина родительница, желтозубо скалясь, вынесла на солнечный берег длинный тонкий ствол пальмы. За ней следовал блондин, покачивая на оранжевом плече бревно. Волокли жердину дети. Даже вислоухий Тимоша тянул зубами ветку, оставляя за собой борозду в песке. Сложив бревна в ряд, Верины любимцы вернулись под пальмовую сень, и в зарослях снова громко заиграла сладкая для Зацепина мелодия лесоповала, внушая уверенность, что плот будет чудесным образом построен, и скоро. Очевидно, теперь воля Зацепина давала копиям жизненную энергию.

Он настолько поверил в успех, что даже не попытался привлечь в артель дровосеков ангела, который, демонстративно скрестив руки на груди, торчал на солнцепеке с надутым лицом и пожухшими крыльями, своим видом показывая, насколько противны ему все эти хлопоты, затеянные по указке дьявола.

Разведчик позволил и себе остаться в роли наблюдателя. Он забежал мыслями вперед, к тому моменту, когда в его руках окажется вожделенная книга. Неелов упоминал, что разведчики вносили исправления в текст судеб кровью. Он, Зацепин, не задумываясь, отдаст по капле ради задания всю свою кровь. Но какая кровь у души?!

Зацепин, не долго раздумывая, подобрал острый осколок ракушки и полоснул себя по руке. Боли не последовало, перламутровая бритва раздвинула кожу, как тесто. И, как тесто, кожа сошлась, – без следа крови и царапины. Он ожидал именно такого результата, но все-таки был озадачен. Не теряя времени, запросил, как быть, у демона. Мысленный вызов остался без ответа – спиритическая связь по-прежнему барахлила.

«Надо заранее найти источник „райских чернил“, – поставил себе задачу разведчик. – Может быть, кровью наполнены жилы копий или течет она в птицах, которые так сладко поют в листве? Придется проверить».

Проверить копии он решил на блондине, к которому испытывал ревнивое мстительное чувство. Когда молодец, играя великолепными мускулами рук и загорелого торса, – оранжевый пиджак и рубашку в пылу трудов он скинул, – показался на берегу с очередной срубленной и очищенной от листьев пальмой, Зацепин направился навстречу, сжимая в кулаке ракушку.

Кровь занимала все его мысли. В памяти поднялся узкий коридор в доме Нееловых, густые рассыпанные волосы Веры в красной расползающейся луже.

Это мимолетное воспоминание, кроме отвращения, ужаса, раскаяния, вызвало у Зацепина, одержимого кровью, безотчетное сожаление: сколько красненькой утекло без пользы.

Глава 19 Убийство на улице Морг

«Для съемок художественного фильма киностудия арендует или приобретет в собственность человекообразных обезьян: гориллу, шимпанзе, орангутана, гиббона. Гарантируем конфиденциальность».

«Научно-исследовательский институт купит или возьмет напрокат за вознаграждение человекообразных обезьян. Цель: психологическое тестирование, животные в ходе опытов не пострадают».

«Частному зоопарку требуются обезьяны, рассмотрим все предложения…»

«Куплю шимпанзе или любую обезьяну. Уход и хорошее обращение гарантирую».

«Цирк купит человекообразных обезьян. Обещаем анонимность сделки…»

Полицейское IT-подразделение щедро высевало на торговых сайтах и в соцсетях эти призывы. По указанным в объявлениях телефонам сидели оперуполномоченные, звонки с предложениями детально отрабатывались, благо следственно-оперативная группа, расследующая похищение детей Нееловых, не испытывала недостатка в людях: дело было, что называется, резонансное, и бригаду укомплектовали не скупясь.

Получив «обезьянье» предложение, сыщики окольными путями выясняли личность и занятие продавца, круг знакомых, докапывались, где он держит хвостатый товар. За иными устанавливалось негласное наблюдение, брались под контроль передвижение, жилье, телефоны и интернет-активность. Параллельно шерстили зоомагазины, зоопарки, птичьи рынки, – обезьяний след в деле о киднеппинге прокачивали досконально.

В поле зрения следствия попали десятки торговцев редкой фауной, как легальных, так и подпольных, контрабандистов-краснокнижников, браконьеров, жучков-посредников, и их ассортимент – обезьяны разных видов и кондиций: от детенышей до седовласых четверолапых патриархов, от карманных до двухметровых кинг-конгов. Одну уникальную мартышку даже пришлось купить за несколько тысяч долларов, чтобы не поломать игру, чем была очень недовольна финансовая служба следственного ведомства.

Раскручивать обезьянью линию руководитель группы поручил Кириллу Рьянову, полагая, что у молодого следователя свои счеты с этими предками человека. И правда, Рьянову, с тех пор как он опростоволосился, приняв обезьяний глаз за детский, не терпелось узнать, какую роль в этой истории играла обезьяна и откуда у нее были такие странные, почти как у гомо сапиенса, глаза.

Его увлекла остроумная идея начальника через обезьяну выйти на похитителей. Кирилл работал азартно, не за страх, а за совесть. Логика была проста. Обезьяны у нас редкость, они постоянно под прицелом любопытных взглядов. Поэтому обезьяну, а значит, и ее человеческое окружение, легко вычислить – свидетелей всегда хоть отбавляй. И если в деле о похищении детей есть след – то бишь глаз – обезьяны, то он может привести к людям: похитителям или их сообщникам. Именно это было целью приманивания обезьянодержателей объявлениями от лица несуществующих киностудий, зоопарков и цирков.

Эксперты не смогли установить, обезьяне какой породы принадлежал пресловутый глаз, поэтому сеть ставили на всех человекообразных. Это был лов очень широким неводом, сослуживцы шутили, что раньше, мол, был у них «обезьянник» только в подвале, а теперь Рьянов превратил в обезьянник все управление. Но титанический труд не казался чрезмерным, в любой момент он мог быть вознагражден блестящим результатом.

Рьянов сам сочинял объявления-ловушки, давал поручения уголовному розыску публиковать их и вести разработку тех, кто угодит в силки, допрашивал теневых торговцев зоотоваром, чьи сомнительные контакты казались перспективными для розыска младших Нееловых. В нескольких объявлениях он указал свой телефон для обратной связи. Конечно, это было не дело следователя становиться подсадной уткой, отбивая хлеб у оперативников. Двигал Рьяновым не только молодой задор, жажда острых ощущений. Кирилл Рьянов искренне жалел несчастных детей и хотел принять непосредственное участие в их спасении.

Не был чужд следователь и тщеславия. Громкое расследование – шанс показать себя, выдвинуться. Тут не годится исполнять свои обязанности от сих до сих, по инструкции. Нужно прыгнуть выше головы. Тот, кто спасет детей, возьмет главный приз, станет героем дня для начальства, журналистов и блогеров. «Пусть это буду я!» – решил Рьянов.

С начала обезьяньей операции на мобильник Рьянова поступило два звонка с предложениями. Владельцы оказались вполне добросовестными. Один – цирковой дрессировщик, размечтавшийся устроить кинокарьеру шимпанзе: «Она моя самая талантливая артистка». Второй – моряк. Он прибарахлился макакой в тропическом рейсе, а поиздержавшись на берегу, надумал поправить дела реализацией живой валюты. От приобретений Рьянов отказался под предлогом, что для съемок требуются обезьяны других пород. Ниточки к детям эти предложения не дали. Но следователь был терпелив, каждый телефонный вызов от незнакомых абонентов принимал с замиранием сердца – вдруг звонят насчет обезьяны?

На четвертый день звонок с незнакомого номера застал его в служебном кабинете.

– Киностудия? – вполз в трубку вкрадчивый мужской голос. – Это вам нужна обезьяна? Располагаю орангутаном…

– Очень интересно! – откликнулся Рьянов. Он перевел мобильник на громкую связь и включил вмонтированный в стол диктофон. Взглянул на часы, было пять часов пополудни.

Пока он проделывал это, трубка молчала, словно в ней прислушивались. Пауза была не в пользу собеседника. «Нервничает, у этого рыльце в пушку», – сделал вывод следователь.

– Опишите вашего орангутана: размер, вес, возраст, – подтолкнул Рьянов разговор. Отнял телефон от уха и отослал оперативному сотруднику эсэмэску с номером, который высвечивался на экране мобильника.

– А что за фильм вы снимаете? – вопросом ответил неизвестный.

– Экранизируем «Убийство на улице Морг». – Рьянов подмигнул сейфу в углу кабинета.

– Ой, как удачно! – радостно воскликнул собеседник. – Тогда готовьте денежки!

– Какой вы быстрый, – возразил Рьянов, интригуя незнакомца. – Сначала надо посмотреть ваш экземпляр. В зубы, так сказать, заглянуть.

– Останетесь довольны! Не обезьяна – медведь! Клыки, лапищи! Килограммов на восемьдесят потянет.

Ему в кино самое место. Готовая кинозвезда… – разговорился продавец.

– И откуда у вас такой красавец?

– Э-э-э… – В трубке замялись. – По случаю взял, по случаю…

– Впрочем, это нас не касается, – сдал назад Рьянов, чтобы не спугнуть клиента. Он убедился: тому есть что скрывать. – Лишь бы подошел по фактуре.

– Подойдет! Огромный, страшный, волосатый. Таким детей пугать.

Слово «детей» резануло слух, стало для Рьянова знаком. Интуиция, это шестое чувство всякой хорошей ищейки, сказала ему, что на связи не просто жулик, промышляющий зверьем. Нет, это тот, ради кого была затеяна вся полицейская охота на обезьян, тот, кто выведет к украденным детям!

Такие моменты ни на чем, казалось, не основанной уверенности его коллеги называли наитием. Ни они, ни Рьянов не догадывались, что в эти мгновения След осенял их взмахом своих крыльев. Это он, демон, воплощение и покровитель сыска, раздвигал перед талантливыми, ревностными работниками гончего цеха завесу грядущего.

– Так где можно взглянуть на вашего монстра? – спросил Рьянов, прилагая все усилия, чтобы говорить спокойно. – А то, знаете, норовят всучить больных, увечных. Например, одноглазых… – Он затаил дыхание, понимая, что так грубо щупать клиента – верх неосторожности. Но собеседник остался невозмутим.

– Глаза, лапы на месте – полный комплект! – заверил он. – Хвоста только нет.

– Как без хвоста? А говорите – комплект!

– Вы не поняли! У них, орангутанов, вообще хвоста нет. От природы не полагается.

– Правду говорите?

– Не сомневайтесь! Редкий экземпляр. Лучших кондиций. Все при нем. И в полном расцвете сил. Мое слово – двадцать тысяч.

– В пределах этой суммы я уполномочен вести переговоры, – сказал Рьянов. Он был готов пообещать золотые горы.

– С вами приятно иметь дело! – Коммерсант не смог скрыть жадную радость. – Позвольте ваше имя-отчество. – Голос в трубке потек сиропом. – С кем имею удовольствие?

– Кирилл. Помощник режиссера.

– Очень приятно! Николай, будем знакомы. Эх, мне бы раньше знать про ваш интерес, может быть, и по второй бы сторговались!

– У вас есть еще обезьяна на продажу?

– Была. Тоже орангутан. Орангутаниха, девочка. Но она приказала долго жить, чертов скотник не уследил, – откровенничал Николай. Его настороженность окончательно сошла на нет. Очевидно, он проникся большим доверием к человеку, уполномоченному распоряжаться суммой в двадцать тысяч долларов.

«Вторая обезьяна, вот откуда глаз-то!» – озарило Рьянова: демон След продолжал подсказывать ретивому коллеге. Предчувствие успеха окрепло. Рьянов, с трудом скрывая нетерпение, спросил:

– Куда подъехать?

– Я сам вас отвезу! – сказал Николай. – Только придется покататься. Товар у меня за городом. У того самого горе-скотника. Часа полтора езды. Поедете?

– Туда полтора да обратно. Да пробки. А рабочий день у меня в шесть заканчивается… – недовольно проговорил следователь. Поломаться было необходимо для правдоподобия: кому в радость сверхурочная работа. Капризничать получалось у Рьянова с трудом. Приходилось изображать чувства прямо противоположные тем, которые им владели. Из него так и рвался крик: «Едем немедленно!» Но Рьянов упорно тянул резину, чтобы дать полицейским время пробить номер собеседника.

– А на завтра не хотелось бы переносить, – взмолилась трубка.

«Боится упустить куш», – понял Рьянов.

Затягивать разговор дальше было подозрительно.

– Уговорили. Не будем откладывать смотрины, – тоном одолжения произнес следователь.

Они условились, на каком углу через сорок минут Николай заберет Рьянова.

– Я буду на «тойоте». Черный внедорожник. – Николай назвал номер.

Едва продавец отключился, Рьянов набрал оперативника.

– Порядок, Кира, – обрадовали Рьянова. – Это телефон Осипова Ореста – Ореста, прикинь! – Максимовича, 1970 года рождения. Проживает в Москве на улице Донской. Богат двумя автомобилями – «шевроле» и «тойотой», записывай номера…

Госномер «тойоты» совпадал, а то, что клиент представился ему вымышленным именем, только усиливало страстную и безумную, ничем, кроме внутреннего чутья, не оправданную, убежденность Рьянова: куда повезет этот Николай-Орест, там и будут украденные дети.

– Печенкой чую, что он наведет на детей! – так и объяснил Рьянов начальнику.

Руководитель следственно-оперативной группы дал добро на поездку. В отличие от подчиненного он не связывал с ней исключительных надежд. Ведь над ним След не махал своими крыльями. Полковничьи погоны начальник заслужил трудолюбием, больше верил в усердие, чем в нюх. Для него это была еще одна рядовая проверка обезьяньего материала в деле, которых было уже немало за последние дни, и все они выдали на-гора только пустую породу. А ведь это была его идея подобраться к похитителям, так сказать, с обезьяньей стороны. Он уже стал сомневаться в ее продуктивности.

Рьянову полковник приказал взять с собой полицейских.

– Пусть следуют за вами на расстоянии. Понаблюдают и прикроют. Будут держать меня в курсе ваших перемещений. И смотри, не вздумайте опять купить какую-нибудь Читу за баксы. А то удержу из зарплаты. Ну, что ты весь как на иголках? Не нервничай, не имей такой привычки. – Руководитель, подчеркнуто уравновешенный, высоко ценил в сотрудниках умение держать себя в руках.

Рьянов покраснел. Он очень легко краснел – располагающим юношеским румянцем. Но, выйдя из начальственного кабинета, сразу забыл обиду на скептическое недоверие полковника к его вещим предчувствиям. Мысли Кирилла переключились на поездку. Ему не терпелось добраться до этого скользкого Ореста, до его орангутана, а через них – до детей.

Рьянов выехал с двумя оперработниками, которых отрядили сопровождать его. Недалеко от назначенного перекрестка следователь покинул автомобиль и пошел по плавящейся под солнцем улице к месту встречи.

В доброе сердце Кирилла Рьянова стучало беспокойство о Нееловых. Еще немного, и он принесет покой и мир в эту семью! «Хотя какой покой и мир… – Рьянов вздыхал. – Несчастная семья! Вот уж правда, что беда не ходит одна. Мало детям бандитского плена, так убийца лишил их матери! – Рьянов не мог забыть бездыханное тело ясновидящей Веры в залитом кровью тесном, как бутылка, коридорчике… – Отец – между жизнью и смертью в реанимации. Единственная родная душа дед – под следствием. Теперь хоть дома, а не в тюрьме». Академика, нарушителя монастырского покоя, намедни выпустили из следственного изолятора под подписку о невыезде.

Вот ему, академику, ради внуков пустившемуся во все тяжкие, вызывавшему у молодого следователя и у всей следственной бригады сочувствие и симпатию, Рьянов мечтал вручить спасенных ребятишек. Следователь представлял, как он за руки возводит тихих, оглушенных пережитым подростков на крыльцо нееловского особняка. Здесь их встречает, раскрыв объятия, седовласый академик, с влажными от слез благодарности и счастья глазами. Старик целует поочередно мальчика и девочку, а потом несильно, но цепко охватывает, едва дотягиваясь, плечи освободителя, притискивает к себе и заходится в облегчающих рыданиях…

На перекрестке Рьянов расстался с грезами, нужно было сосредоточиться на реальности. Он быстро высмотрел внедорожник с нужным номером. Отливая на солнце смоляным блеском, автомобиль поджидал запарившегося в пиджаке, под которым прятался пистолет, молодого человека.

– Прохладно у вас, Николай, блаженство! – сказал Рьянов, устраиваясь в промороженном кондиционером салоне рядом с водителем и фотографируя его взглядом – тщедушного, остроносого, в черных очках.

Через час полковник получил доклад, что «тойота» свернула к дачному поселку «Сосновый бор». Эта информация произвела впечатление на главного следователя. Холодное спокойствие сменил охотничий пыл. Потому, что полковник располагал сведениями: в «Сосновый бор» наезжал незадолго до исчезновения детей один из близких к холдингу «Дирижабль» молодчиков, к которым следствие приглядывалось, – мутная личность с уголовным прошлым и приклеившейся с той поры кличкой Салат. А это не химера, не щенячий восторг прыткого юнца, который ливером что-то учуял. Не совпадение и не случайность. Это его величество случай. В случай полковник верил. Шансы на то, что Рьянова и вправду везут к похищенным детям, подскочили.

И полковник закрутил колесо спецоперации. К «Сосновому бору» выдвинулись полицейские силы быстрого реагирования.

Глава 20 Крепкие слова

«Куда плыть?» – отправил мысленный запрос демону Зацепин.

Проходимость спиритического канала недавно восстановилась. Зацепин доложил чернокрылому абоненту, что плот построен, и След приказал готовиться к отходу.

Копии суетливой гурьбой столкнули плоское плавсредство на голубую с малахитовым отливом воду, и теперь плот ждал пассажиров на прибрежной глади океана.

«Так куда плыть-то? В каком направлении книга судеб? Мне одному ехать или брать с собой кого-нибудь? – раздраженно забрасывал демона вопросами разведчик. Ему казалась нелепой вся эта затея с круизом по раю на плоту. – Далеко же я уплыву на этой изгороди! Ни паруса, ни весел. Отвечай, не молчи!»

«Не нервничай, – прозвучал в голове Зацепина голос демона. – Мы почти у цели. Парус и весла не нужны. Ступай на плот. Брать с собой никого не нужно. Разве что для компании».

Зацепин, давя босыми ногами песок из мельчайших осколков кораллов, мягкий и белый, как мука, направился к плоту.

За ним по-хозяйски последовал ангел-хранитель. Демон словно увидел это.

«Ангел за тобой увязался?» – уловил Зацепин вопрос.

«Да, бродит за мной, как привязанный».

«Гони его!»

– Друг, – обратился к ангелу Зацепин. – Сойди с плота. Я попутчиков не беру.

Ангел и не подумал подчиниться.

– Куда ты, туда и я, – сказал он веско и стал в центре плота, скрестив руки на груди в знак прочности своих намерений.

– Ну и черт с тобой! – махнул рукой Зацепин. – Будешь шестом плот отталкивать.

Ангел недовольно поджал тонкие губы: работать шестом было ниже его достоинства, но благоразумно промолчал, даже не сделал замечание за «черта» – уж очень ему нужно было находиться при подшефном. Тотчас вмешался След:

«Нет, такой матрос тебе решительно не нужен! Пойми, вся затея с плотом – для того, чтобы отделаться от ангела. Вернее, надавить на него».

«Надавить?»

«Нам надо заставить его дать тебе книгу судеб».

«Объясни толком».

«Объясню, но сначала выпроводи няньку с плота. И отчаливай, время не ждет».

– Я передумал, сам управлюсь с шестом, – сказал Зацепин ангелу. – Прошу на берег!

– Не пойду! Я должен быть при тебе неотлучно.

– Что ж тебя рядом не было, когда меня в рай не пускали?

– Это моя горькая ошибка. Больше я ее не повторю!

– Хватит препираться. Как ты со мной, так и я с тобой. Я просил проводить меня к книге судеб, а ты что?

– Потакать тебе в греховных делах я не могу!

– Ну, так и я не могу тебя взять, голубь! – Зацепин приблизился к упрямому хранителю. – Сам не уйдешь, прогоню силой!

И он замахнулся на духа шестом. Ангел, прищурясь на длинную палку, сделал быстрое круговое движение голубыми глазами. Шест, выкрутив Зацепину руки, вырвался, взмыл высоко в небо и, описав большую дугу, упал в джунгли. Зацепин проследил полет взглядом, огорчился: как же он управится с плотом без шеста? Копии, наверное, уловили его беспокойство и, толкаясь, бросились в заросли на поиски.

– Уразумей, что я подчиняюсь и выслушиваю твои грубости только потому, что люблю тебя, – прокомментировал штуку с шестом ангел. – Мои силы движут небесными сферами, и уж поверь, их достанет, чтобы настоять на своем. Смирись: я всегда буду рядом, куда бы ты ни направился.

«Он не уходит. Что делать?» – тиснул спиритограмму демону Зацепин.

«Обругай его», – пришел неожиданный совет.

«Как обругать?»

«Как можно крепче. От всей души!» – В голосе демона прозвучала довольная нотка, ведь ему удалось скаламбурить.

Но душа Зацепина упорно отказывалась понимать.

«Только тогда он отвяжется от тебя. Не выносит их порода крепкого слова», – разжевывал След.

«Да я двадцать пять лет не ругался. Я – монах! Самое грубое слово на языке у меня „черт“, да и его грехом почитаю».

«Нет, черт – слабовато, вполне приличное слово, – заметил демон. – А ты забудь, что ты монах».

«А кто же я?»

«Ты – разведчик! Солдат. Солдафон. Жандарм. Ке-Ге-Бешник. Скалозуб! – След недавно прочитал комедию „Горе от ума“ русского писателя Грибоедова и находился под впечатлением. – А ну-ка, загни в три этажа!»

«Говорю, язык не повернется у меня такую пакость произносить! Да и забыл я уже все!»

«А я подскажу. Бери пример с твоих друзей Круглова, Непейводы…»

«Не знаю я этих людей!» – Разведчик был начеку.

«Ладно, не важно сейчас. Так вот они за крепким словом в карман не лезут. Очень они любят маму вспоминать. Вот, послушай…»

И След принялся отпускать такие забористые выражения, что монаху захотелось провалиться сквозь землю от стыда. «Неужели и я когда-то мог, как Круглов и Непейвода, так сквернословить? Да, конечно, мог, я ведь был плоть от плоти их грубого мира», – подумал Зацепин.

«Надо, Алексей Павлович! Поверьте, нет на него другой управы». – Для пущей убедительности След перешел на «вы».

Зацепин понял, что деваться некуда. Преодолевая брезгливость, с трудом разжимая губы, он выдавил бранную фразу прямо в красивое, одухотворенное, хотя и несколько надменное лицо своего ангела-хранителя.

Что с ним сделалось! Небесный дух, недавно похвалявшийся недюжинной силой, покачнулся на подогнувшихся ногах и чуть не упал.

– Алексей! Зачем? Как ты можешь?! – вскричал он, балансируя крыльями, чтобы восстановить равновесие.

– Я тебя по-хорошему просил очистить палубу! А ты уперся, как… – Легко нашлось непечатное слово. Дальше – больше: – Это ты, трам-тара-рам, вынуждаешь меня похабничать, тара-рам и трах-тарарам!

Удивительно быстро восстанавливались навыки сквернословия! Ангел вздрагивал от поношений Зацепина, пригибался, как под ударами, и пятился к краю плота, пока не оказался на берегу. И тут же на плот запрыгнул сын Веры с улыбкой до ушей, сверкая на солнце очками и полоской брекетов, и вручил Зацепину разысканный шест.

Не теряя времени, Зацепин оттолкнулся шестом от волнистого песчаного дна, покрытого, как и берег, коралловым снегом. Плот с мужчиной и мальчиком заскользил по неправдоподобно спокойной ровной глади, похожей больше на зеркало пруда, чем на чашу океана.

«Командуй!» – обратился Зацепин к демону.

«Курс в океан!» – направил След.

Когда шест перестал доставать дна, Зацепин положил его на плот и огляделся. И остолбенел от необычного зрелища. Плот догонял ангел, торопливо широко шагая в сандалиях по лазурной воде! Рукой он подбирал подол белого хитона. Зацепину не трудно было догадаться, что остановить необыкновенного преследователя можно только руганью. Оправившись от удивления, он прокричал:

– Эй ты, такой-сякой, а ну, катись к… – и погрозил кулаком.

Ангел охнул, споткнулся о складку на воде и погрузился в океан по грудь. Он забился в конвульсиях, словно через воду пропустили электричество. Руки и крылья взбивали пену, гнали волны. Длинные волосы намокли и облепили лицо. Раскаленный нимб, черпнув воды, зашипел, как утюг.

– Это дьявол тебя подучил! Хоть при ребенке бы постеснялся выражаться!.. – испускал ангел захлебывающиеся крики.

Рука течения властно потянула плот в открытый океан, и скоро булькающие вопли хранителя перестали достигать ушей Зацепина. Верин остров скрылся за горизонтом. Плот с маленьким экипажем оказался в бескрайней аквамариновой пустыне под пронзительно-синим небом с храмами неподвижных облаков и раскаленным добела солнцем.

Несколько раз этот величественный покой нарушал ангел-хранитель. Он истребителем пикировал на плот из зенита или подкрадывался к Зацепину по воде, пригнувшись, как солдат под огнем, чтобы стать незаметнее. Он жалобно молил Зацепина только об одном: быть рядом с ним. Его униженные просьбы напоминали причитания влюбленного без взаимности. В полный штиль поверхность океана была ровная, как стол, и ангел не мог скрыться за волнами. Зацепин издалека засекал океанского пешехода и, приставив ко рту сложенные рупором ладони, безжалостно топил его матерщиной. Так же заканчивались и воздушные атаки: пара грязных фраз, словно залпов зенитки, – и ангел курицей, безобразно растопырив крылья, плюхался в хрустальную бирюзу.

Зацепин вел себя так бессердечно и непреклонно со своим ангелом-хранителем по указке демона. След изложил свой план разведчику, когда плот вышел в открытый океан.

«Только ангел способен доставить тебя отсюда к книге судеб, – объяснил След. – Но он не хочет. Как его вынудить? Я придумал, как: разлучить вас. Для ангела-хранителя разлука – невыносимая пытка. Держать ангела на расстоянии можно только ругательствами. Ведь каждый, кто ругается, гонит взашей своего ангела».

«А зачем плот было городить? Я бы мог его и на острове послать. Я думал, на плоту поплыву к книге судеб. А от ангела разве уплывешь! Вон он как по воде шастает!»

«Верно, ангел по примеру Папочки ходит по морю аки посуху. Но плот очень даже нужен. Он – гарантия успеха моего плана по принуждению этого упрямца. Представь, нежные среды – вода и воздух – накапливают энергию брани. Недаром, когда кроешь кого-нибудь, на него и плюнуть хочется. Они, как наэлектризованное поле, станут между тобой и этим нимбоносцем. Тебе даже не придется больше разоряться. Яд уже молвленных тобой гадостей отравит океан и атмосферу. Пространство вокруг плота станет вроде как заминировано на мили вокруг. Изоляция от ангела будет полной. Он тебя ни увидеть даже краем глаза, ни услышать не сможет. Абсолютная разлука! На суше такого эффекта не добиться. Скоро херувимчик, истомясь по тебе – правильно, словно влюбленный по своему предмету, – согласится на твое условие и проводит в библиотеку судеб».

То, что расчет демона верен, подтвердило поведение ангела. Он прекратил попытки вернуться в общество Зацепина. Океан и воздушный купол были так насыщены погаными эманациями зацепинской ругани, что человеко-птица больше не мог ступить на воду или воспарить в воздух. Тумаки поношений вымотали и обессилили нежное эфирное создание. Шатаясь от слабости, с поникшими, мокрыми, извалянными в песке крыльями несчастный дух слонялся по берегу Вериного острова в окружении безмозглых копий, в диком страхе за свое неразумное, жестокое, погибшее чадо. Разлука была горше оттого, что ангела мучило чувство вины: один раз он уже оставил Зацепина и этим сильно навредил. Ангел исторгал мысленные призывы и мольбы к Зацепину, звал его, просил вернуться. Но Зацепин не отвечал на отчаянные телепатические стенания своего диковинного соглядатая.

Глава 21 На плоту

Зацепин был рад, что ему не нужно больше обороняться нецензурщиной, хулиганством сквернословия нарушать величественную красоту окружающего мира. Он наслаждался простором и яркими красками двух океанов – водного и воздушного, втягивал в грудь, привыкшую к застойному воздуху кельи, озоновую свежесть. Солнце не жгло, а ласкало. Над спокойной, будто отутюженной, водной равниной вставали широкие радуги. В прозрачной глубине под плотом перекатывались гигантские шары из миллионов узких, как лезвия ножей, серебряных сардин.

«И все это только реконструкция тропической благодати. Как же тогда прекрасен мир в подлиннике! – не уставал восхищаться Зацепин. И грустил, что ему уже никогда не узнать, как выглядит земля, никогда не объехать ее. – А ведь я так хотел путешествовать, посмотреть свет! Но вместо поездок всю жизнь просидел в четырех стенах кельи».

«Но разве задание, которому ты служишь, не темница? – вдруг спросил себя Зацепин. Эта мысль удивила и испугала его. Показалась ему предательской. – Наверное, След подбросил мне ее, пакостник». Но смекнул, что демону не резон смущать его сейчас подметными мыслями. В интересах демона – поднимать в сообщнике боевой дух, а не травить ему душу сомнениями.

«Нет, это моя родная мысль, и навеяна она красотой и привольем этого загробного пейзажа. Смерть дала мне расчет, но я и в небытие принес свои оковы. Когда же я стал рабом, послушником несвободы? Болезнь сделала меня таким или я сам выбрал путь крепостного, надев портупею? Или когда отказался от Веры?»

Донимая себя этими вопросами, Зацепин заглядывал в пропасти более глубокие, чем лежащая под ним океанская бездна. Впервые с момента смерти он получил передышку и попытался осмыслить свой переход в никуда. До этого в мире ином он не знал ни минуты покоя: суетился, ловчил, прорываясь в рай, даже убивал. На редкость хлопотно оказалось за порогом жизни. Поговорка «На том свете отдохнем» вышла не про Зацепина. «Смерть освобождает всех. Наверное, я самый несвободный человек, раз даже покойником не освободился от земного ярма», – развивал мысль Зацепин.

Дворцы облаков меж тем осели, расплылись и растянулись слоистыми полосами из края в край небосвода. Рыбины тигровой раскраски, растопырив веера плавников, выпрыгивали из воды, словно хотели присоединиться к чайкам и альбатросам в синей вышине. Кит, этот морской Квазимодо, выставив на воздух горб, выпустил фонтанную белую струю.

«И ради несвободы я отказался от нормальной человеческой жизни… Но что значит нормальная жизнь? – вступил Зацепин с собой в диалог. – Жизнь без большой цели, без служения – Богу или разведке, церкви, заданию, стране, идее? Чем тогда наполнить ее? Верочкой? Вот этим? – Он посмотрел на мальчика, купающего руку в океане. – Вера сказала: „Это могли быть наши дети“. Разве дети могут оправдать жизнь? А оправдать смерть?»

– Тебя как зовут, юнга? – спросил Зацепин, с новым чувством вглядываясь в ребенка. Прежде монах всегда смотрел на детей отрешенно, как на странную принадлежность чужого житейского уклада, которой нет и не могло быть у него. И вот представил это хрупкое бытие рядом, в своей жизни.

– Никита. – Мальчик с готовностью подошел к Зацепину. Разведчик еще на острове заметил, что внимание к копиям стимулирует заложенное в них цыплячье сознание и куцую память, делая способными к ограниченному общению.

Никита был в шортах и майке, в резиновых шлепанцах. Зацепин искал в его чертах сходство с Верой. Почувствовал укол совести: этого смышленого паренька, паиньку и ботаника, он лишил матери. Зацепин не знал этого, но копия была младше оригинала: для матерей их дети – всегда маленькие. В руках мальчик держал нечто, похожее на блокнот.

– Что это у тебя?

– Лэптоп. Миниатюрный компьютер.

– Играешь или в соцсетях сидишь? – Зацепин произнес это небрежно, показывая подростку, что он на «ты» с современными технологиями.

– Пишу программы, конструирую сайты. Графический дизайн люблю. Я лучший ученик по информатике.

– Впечатляет. Хочешь стать программистом?

Но копия мальчишки в ответ только оскалилась скобой брекетов. Видно, в кукольной памяти закончились заготовки.

– А может, моряком?

Никита продолжал молча сиять железками. Зацепин пошел дальше:

– Ты не помнишь, как тебя и сестру похитили?

«Вдруг копия и настоящий Никита как-то связаны, и удастся что-нибудь узнать о местонахождении пленника. Мне ведь еще освобождать детей».

– Как меня и сестру похитили – не помню. Помню, компьютер у меня похитили в Лондоне, в школьном пансионе.

«Осечка», – подумал Зацепин.

– Мама у тебя хорошая, правда? – спросил он, стараясь вызвать у себя умиление, которое все не приходило.

– Да, очень, – лаконично ответил ребенок.

– А дедушку ты любишь?

– Мой дедушка академик. Я должен вырасти достойным его.

– Правильно. Дедушку нужно слушаться.

– Я вас слушаюсь, дедушка.

«Содержательный у нас разговор», – разочарованно подумал Зацепин.

– Ладно, иди посмотри на рыбок, – отпустил он компьютерного вундеркинда.

«Дедушка», – с неудовольствием повторил Зацепин про себя. Беседа с сыном Веры не пробудила в нем теплых чувств, а, напротив, вызвала раздражение. Ему второй раз за день – если в потустороннем мире уместно вести счет на дни – напомнили, что он малопригоден для решения задач «Бороды Зевса».

Для того чтобы выполнить сверхзадание, нужен сверхчеловек. А он десантировался на загробную территорию без всякой экипировки, в жалком пенсионерском облике – с седой бородой, немощным телом. И сегодня убедился, что его физических кондиций совсем недостаточно для замогильного подвига. Дал Зацепину почувствовать его несостоятельность этот чертов апельсиновый блондин, мужеложец, милый друг его Веры, которого он теперь не то что ревновал, а ненавидел. Зацепин в поисках кровавых чернил для подчистки книги судеб всего-то хотел уколоть ракушкой руку смазливой копии. Так этот нарцисс и не подумал проявить понимание. Он посмел сопротивляться! И молниеносными ударами ног свалил разведчика на коралловый ковер. Не помогло даже самбо. Растренированное тело не слушалось, забылись приемы, когда-то заученные до автоматизма. Зацепину пришлось признать поражение от Вериного френда. От манекена, миража! Обидно и стыдно!

Получив отпор, разведчик почти смирился с тем, что «чернил» ему не достать, придется быть только читателем книги судеб, а не ее соавтором. Он успокаивал себя тем, что узнать планы Бога и было целью операции, стартовавшей когда-то в каракумских песках. Редакция этих планов – самодеятельность. Непейвода, Зуев, Круглов за много лет нелегальной работы в раю только копировали книгу судеб и перегоняли ее содержание на землю. Они, если верить Неелову, пробовали менять текст книги, но не поставили фальсификацию на поток. Что ж, Зацепин за те крохи времени, что ему осталось гулять в раю, выполнит хотя бы программу-минимум. Посмотрит в книге то, о чем просил Неелов, и заглянет в будущее демона.

Да, поражение от оранжевого заставило Зацепина увидеть себя в реальном, не очень выгодном свете. И вот сейчас шкет с железками на зубах туда же: дедушка! «Эх, встретился бы мне этот оранжевый четверть века назад, я бы показал ему, как лягаться. А моей нынешней тушкой много не навоюешь. Мешок дряблых мышц с костями, вот кто я теперь!»

Это было тем более обидно, что драться с оранжевым оказалось ни к чему. След, без подсказки которого обойтись-таки не удалось, объяснил Зацепину, у кого из райских обитателей течет в жилах кровь и почему бескровны копии. Конечно, в копиях не могло быть никакой крови! Ведь они – только слепки, марионетки. Не было крови и вообще никакой влаги и в ангелах – эфирных созданиях. Правда, ангел-хранитель, нахлебавшийся соленой воды по милости Зацепина, сейчас мог бы поспорить с этим утверждением. И в нем, Зацепине, понятно, почему не оказалось крови. Ведь он пока – душа, не зачисленная ни в рай, ни в ад, а значит, и без соответственной «униформы»: уродливого или прекрасного тела.

А вот у райских законных жителей – праведников – все в наличии. Каждому выдано роскошное тело, чтобы радовать взгляд и во всей полноте наслаждаться любовью Господа, испытывать блаженство в сумме совершенств телесных и духовных. В премиальном теле, которое получают спасенные в раю, есть и подобие крови. Сколько в ней эритроцитов и лейкоцитов – кто знает, а вот цветовой показатель у квазикрови вполне приемлемый. Это действительно кровь, а не водица. Она не голубая или зеленая, а красная, насыщенная цветом, и вполне подойдет для письма. Во всяком случае, так обрисовал След.

Вот такого донора и нужно было заполучить разведчику перед тем, как войти в библиотеку судеб. Прихватить с собой «чернильницу», полную красных мефистофельских чернил. В чернильницы годился любой праведник. «Я захвачу первого, который на глаза попадется, и в нужный момент вскрою», – наметил план Зацепин. Лишь бы хватило сил! Ощущение собственной неполноценности продолжало мучить разведчика. «Борьба еще не раз потребует от меня крепких кулаков, а я слаб и немощен! Очень жаль, что мне не положено новое, молодое, крепкое тело! Как бы пригодилось мне оно!»

Сейчас Зацепину сильнее, чем когда-либо, хотелось выполнить задание. Стать хозяином положения в мире теней. Он начал свои размышления на плоту с того, что задание – темница, а пришел к тому, что нет для него ничего полезнее, чем участие в нем. Прежде он хорошо понимал всю важность задания, его эпохальность. Задача небывалого масштаба, решать которую – великая честь. Но раньше он ждал себе в награду за выполнение операции профессионального удовлетворения, утоленного тщеславия, удовольствия от осознания недаром прожитой жизни и благодарности сограждан – жителей великой страны.

И только теперь Зацепин задумался о выгодах, какие сулит ему участие в таком деле. Влекущая красота вокруг заставила усомниться в правильности самоотречения, жертвенности. Он всем своим бестелесным естеством растворялся в природной благодати. Парадокс: утратив тело, он почувствовал полноту бытия, недоступную ему в монашеском отречении. Потеряв жизнь, он ощутил ее жажду. Его охватило желание жизни вкусной, смачной, где есть место страсти и любви. Жизни, от которой его увела в монастырь болезнь, стремление к которой он прятал под рясой. Видеть небо, солнце, закидывать удочку в прозрачную воду, вдыхать пряный морской воздух, привечать друзей, целовать женщин, растить детей, радостно делать нужное, благое дело. А не ловить Бога за бороду, не стучаться в жизнь вечную. Настоящий вкус только у земной жизни. Небесная жизнь, райская – лишь имитация, отзвук, эхо. Копия. В ней, может, и есть любовь, но нет желания, есть огонь, но нет жара!

Он многого был лишен в жизни. Но, как ни удивительно, смерть дала ему в руки небывалые возможности. Могила оказалась лавкой чудес. «Нужно не искать смысл в напрасно прожитой жизни, не оправдывать ее посмертными подвигами, а прожить ее заново – с толком, пользой для себя и других, – определял новые ориентиры в Зазеркалье разведчик. – Мне одному из всех дано это сделать! Вот для чего мне книга судеб! И След, и академик Неелов преследуют свой интерес. Почему же мне оставаться исполнителем чужой воли? Нет, я тоже сыграю свою игру. Я поправлю книгу не под чужую диктовку, а по своему разумению».

«Книга судеб – это же настоящая машина времени! – продолжал размышлять Зацепин, все больше вдохновляясь. – Можно переписать прошлое! Раз – и не бил я Веру канделябром по голове. Два – и не умирали Зуев, Круглов и Непейвода от неизлечимых болезней и не попали в рай, а потом в ад. Перечеркнута третья строчка – и не бывало опухоли в моем мозге. Знай черкай и надписывай кровью исправления, как в договоре с Мефистофелем! И кровь теперь раздобыть мне не составит труда, спасибо демону за науку!»

Зацепин решил, что пора сворачивать путешествие по океану. Нужно быстрее уламывать ангела и браться за книгу судеб. Он настроился на волну ангела-хранителя и мысленно позвал:

«Еще раз предлагаю: отправь меня в библиотеку. И опять будем вместе, как нитка с иголкой!»

Но ангел, еще полчаса назад ломившийся к Зацепину с заклинаниями покинутой женщины: вернись, побудь со мной, – молчал.

«Отзовись, где ты там?» – снова подал «голос» Зацепин.

Нет ответа. Разведчик звал и звал. Беспокойство его росло. Ведь ангел был единственным мостиком к книге судеб. Если разобиженный ангел покинул его навсегда, – так и бултыхаться ему в живописном Верином океане, пока не придет приговор к адскому лишению свободы. И провалит он задание, и не вернет свою жизнь, не спасет товарищей, не выручит детей Веры, не воскресит ее саму. И даже не придется наложить на себя руки от стыда и безысходности: мертвые не умирают. След успокоил его:

«Не выдумывай, хранители своим половинам развода не дают. Вернется! Снова будете неразлейвода, не то что в океане». – След, как всегда, не упустил случая скаламбурить.

«Звал меня, Алексей?» – будто подтверждая демонские слова, раздался в голове Зацепина голос ангела-хранителя.

«Ты! – Наверное, ангел не поверил себе, услышав в восклицании подопечного столько радости. – Где же ты был?! Я уже подумал, что ты дезертировал!»

«Я давал показания на суде. На твоем процессе».

«Скажи пожалуйста! – Зацепин признал, что его ангел полон сюрпризов. – И что же, прямо – Ему? – Он поднял указательный палец в небо, хотя правильнее было бы указать куда-нибудь в сторону, ведь с Богом они теперь – на одном этаже. – И ты, конечно, выложил все как на духу? Про Веру, канделябр. Про ругань!» – Обжег стыд, что Самому было доложено про его грязный язык. Даже убийство казалось не таким позором.

«Твои дела известны и без моих свидетельств, – заявил ангел. – Мне полагалось оценить меру добра и зла в тебе».

«Характеристику, значит, давал. Представляю, какой черной краской ты меня вымазал!»

«Ах, Алексей, – откликнулся ангел. – Не там ты ищешь врага. Вот со своим чернокрылым ты беды не оберешься. А я душе мне доверенной всегда порадею. Я сказал, что ты натура преданная Господу, искренняя, но сомневающаяся, ищущая».

«А что? Хорошо сказал. Ищущая. Вот сейчас я ищу дорогу к книге судеб. Отведешь меня? Теперь-то ты скажешь „да“?»

«Да. Отведу, – печально согласился ангел. – Вынужден. Ты загнал меня в угол. Я не могу быть с тобой в разлуке».

Зацепин обрадовался, про себя поблагодарил демона. Все-таки план нечистой силы сработал: ангел сдался. Разведчику даже стало жаль это удивительное крылатое существо, обиженное, изруганное им, так тесно связанное с его нелепой судьбой.

«Не горюй, будет и на твоей улице праздник! Сделаем дело, и я стану тебе на радость образцовым, покладистым покойником… На чем к книге поедем-то? Снова на плоту или, может, на облаке?» – весело спросил разведчик.

«А ты уже на месте», – известил ангел.

И раньше, чем его голос прозвучал в голове Зацепина, исчезли океан, плот, юнга.

Глава 22 Неожиданный вызов

Зацепин поморгал, осматриваясь по сторонам.

Что он ожидал увидеть? Анфиладу залов, ярусы шкафов и стеллажей, наполненных «страницами» книги судеб: каменными скрижалями, деревянными и глиняными дощечками, свитками папируса и пергамента, рядами бумажных фолиантов и амбарных книг – с выбитыми, оттиснутыми, вырезанными, напечатанными сведениями о том, что кому на роду написано. Так библиотеку судеб изображал Неелов.

Но Зацепин был в маленькой комнатке. Белые стены без окон, белый пол. Посреди комнатенки – легкий офисный столик и приставной стульчик с сетчатым сиденьем. На столике – компьютерный монитор с черным экраном в компании клавиатуры и мыши. Помещеньице наполнял ровный белый свет, хотя никаких ламп не наблюдалось. Вот и все, к огромному удивлению Зацепина.

Сзади раздалось громкое «апчхи!». Зацепин, у которого нервы были напряжены, резко обернулся. Перед ним стоял ангел и утирал нос рукавом. Вид хранителя говорил, как непросто ему живется с непослушной, своенравной душой. Хитон, заскорузлый от морской соли, висел тряпкой. Волосы спутались. Из крыльев неряшливо торчали в разные стороны свалявшиеся перья. Нимб подергивался, как пламя в неисправной неоновой трубке. И насморк тоже был памятью о купании в океане, устроенном Зацепиным.

– Ты куда меня привел? Где книга судеб? – воскликнул разведчик.

– Ты на месте, – повторил ангел, утираясь полой хитона.

«Хорош у меня адвокат! Так он и перед Высшим судом хлюпал носом», – неодобрительно подумал Зацепин. Но тотчас забыл об ангеле. Все его помыслы заняла книга судеб.

Он у цели задания! Сейчас все планы Бога откроются ему. Судьбы людей, государств, политических режимов и экономических систем – все рядом, только протяни руку. Он и сам заделается богом. Совершит работу над ошибками. Впервые выражение «переписывать историю» получит конкретный смысл. Он станет в один ряд с творцами истории. Им нужны были пушки, войны, революции, партии, чтобы делать историю. А он сделает это в полном смысле росчерком пера. Он напишет историю от руки!

Волна эйфории отхлынула, нужно было браться за дело: искать «чернильницу», листать книгу судеб.

– Не томи, покажи мне ее, – обратился Зацепин к ангелу. – Пусти меня к книге. Я не понимаю, где она.

– Она… – в нос заговорил ангел.

Но тут Зацепин почувствовал знакомое покалывание во всем теле. Воздух вокруг разведчика словно превратился в кисель, скрыв от его глаз комнату, приглушив звуки.

– Что? Не слышу! – крикнул он ангелу, который что-то говорил, указывая на столик с компьютером. Слова ангела не доходили через твердеющую вокруг Зацепина мутную сферу.

В полумгле, окружившей Зацепина, скакали разноцветные электрические разряды, отзываясь уколами в руках, лице, ступнях. Потом они исчезли, и разведчик оказался в кромешном мраке. Он уже догадался, что с ним происходит. Его несло потоком флюидов по спиритическим рельсам. «Кто это меня вызывает? Но как не вовремя. Боже мой, как не вовремя!»

Забрезживший свет подсказал Зацепину, что станция близка. Мгла расступилась, как занавес. Открылась ему полутемная, освещаемая только свечами, знакомая комната. Круглый стол, на нем доска, испещренная буквами, перевернутая тарелка с нарисованной на донышке черной стрелкой, четырехрогий подсвечник, от вида которого Зацепина передернуло. Все было так же, как при роковом спиритическом свидании с Верой. Только напротив него за столом была не Вера, а Неелов. Академик, который отправил его на тот свет – в прямом и в переносном смысле. Старик, чью сноху он убил, а внуков хотел спасти.

– И зачем вы меня выдернули? – сердито выпалил Зацепин… женским голосом. От неожиданности он поперхнулся следующей фразой: «Верните меня немедленно назад!» – и схватился за горло.

Шея была не его – пухлая, короткая, с глубокими поперечными морщинами. Пальцы нашарили цепочку и какую-то круглую металлическую подвеску. Ощупывая шею, он поцарапал складку двойного подбородка длинными наманикюренными ногтями.

Его движения синхронно повторяла тучная, большегрудая женщина, сидящая рядом с Нееловым. В полутьме выделялось пятно ее лица и светлые волосы, собранные на макушке в крупный узел. В памяти завибрировала тонкая струнка. Но воспоминанию не дал оформиться Неелов. Он раскинул руки, показывая, в какие широкие объятия жаждет заключить Зацепина, и закричал:

– Алексей Павлович! Как замечательно! Счастлив вас приветствовать!

Зацепин не испытал ответных теплых чувств к человеку, который измывался над ним в монастыре и стал причиной его смерти. К тому же неурочное свидание, затеянное Нееловым, тормозило «Бороду Зевса», достигшую кульминации. Но Зацепин существовал с неотвязным чувством вины за то, что убил Веру. Жену сына этого академика. Поэтому разведчик удержался от грубого ответа. Он скупо поприветствовал своего бывшего – или и нынешнего? – командира:

– Здравия желаю, Дмитрий Дмитриевич.

Это произнесли его губы, и одновременно сказала женщина напротив. Зацепин на сей раз не нашел в этом ничего странного. Пример прошлого спиритического сеанса помог ему быстро разобраться, что к чему. Женщина перед ним, отражавшаяся в напольном зеркале, придвинутом к столу, – это был он сам. Его бестелесная душа обрела временное пристанище в дебелой женщине-медиуме и говорила ее губами и ее грудным голосом.

Зацепин, несмотря на серьезность момента, не мог не улыбнуться пикантности положения. Женщина в зеркале тоже улыбнулась. Вот ведь, бессмертная сущность монаха оказалась в женском теле – этом сосуде греха! Не поставили бы ему это в вину на Высшем суде, как новую невоздержанность по женской части.

Неелов расценил улыбку по-своему.

– Я рад нашей встрече, Алексей Павлович! – сказал он с заметным облегчением. – Но где же вы пропадали? Почему долго не подавали вестей? Мне с Машей пришлось вас разыскивать. Я жду вашего доклада. Нам ведь нужно обязательно сверить часы!

Он говорил так, словно они расстались вчера, после рабочего дня, а сегодня Зацепин опоздал на службу. «В самом деле, почему я не подавал вестей с того света? Другие покойники гораздо общительнее!» Однако разведчик решил и здесь проявить терпимость к академику. В конце концов, для Неелова никогда не существовало границы между миром живых и миром мертвых, еще на лекциях в учебном центре под Каракумами он поражал слушателей свободой своих умозаключений. Чего стоили его заявления, что Бог есть, рай существует и туда полетят ракеты. Кто ему верил тогда! А теперь он, Зацепин, злится, что его отвлекли от неотложных дел в раю. Да, тут не до логики. Но надо было быстрее отделаться от Неелова и возвращаться.

– Я в раю. Операция проходит успешно. Если б не ваш вызов, сейчас я как раз бы читал книгу судеб, – отрапортовал Зацепин.

– Дорогой вы мой! – растроганно прижал руки к груди академик. – Вы льете бальзам на мои раны! Я знал, что вы прорветесь! Всегда в вас верил! Вы не представляете, как я был огорчен, что именно вы тогда, в Каракумах, сошли с дистанции! Вы подавали такие надежды! Но теперь вы возьмете свое! Милый мой, вы ничего не забыли? Про «Дирижабль», «Красную гвоздику»?

– На память не жалуюсь. Я могу быть свободен?

– Зачем же так официально! Я не сомневаюсь в вашей памяти, вы были лучшим из четверки моих учеников. Но давайте повторим для надежности. Ведь судьба моих внуков в ваших руках. А то вы были не в себе, когда я вас инструктировал…

– Мало сказать, не в себе. Я умирал, а вы орали мне в уши, по-вашему – инструктировали.

– Алексей Павлович! Проявите милосердие! Вы же служитель церкви! Вы знаете, из-за чего каша заварилась! А мне каково? На старости лет сесть на казенные харчи. Я только сутки как с нар вернулся… У сына инфаркт. А Вера, Вера! Не хотел говорить, но придется. Ее нет, ее убили! Этот Фронт, спирит, канделябром по голове! Вот таким же вот. За что, почему?!. И я у вас не сочувствия, не прощения прошу. А милосердия!

Зацепин уже ругал себя за попытку предъявить счет Неелову. Про то, что он встретился с Верой на небе, предпочел не упоминать. И уж тем более о том, что Фронт был совсем не виноват в смерти ясновидящей родственницы Неелова.

– Я вас слушаю. Только прошу, покороче, – сказал он.

Академик стремительно вынырнул из пучин скорби и заговорил по-деловому:

– «Дирижабль» – это московская финансово-промышленная группа, будь она неладна. Мне нужно знать ее будущее, крупные удачные и неудачные сделки, особенно с нефтью, газом, криптовалютой, которые приведут к процветанию или упадку холдинга. Да и вообще, посмотрите, что ждет углеводороды. Когда запасы нефти и газа истощатся? Когда будет найден альтернативный источник энергии и их цена упадет? И почитайте про криптовалюту, заменит ли она традиционные деньги? Об этом многие спрашивают. Дальше «Красная гвоздика» – движение, партия, как они себя именуют. Ее политическое будущее. И вообще расклад политических сил в обозримой перспективе. Это ходовой товар.

Алчность, с какой Неелов нацеливал Зацепина на нужные ему страницы в книге судеб, позволила разведчику сделать вывод, что академик вовсе не собирается закрыть лавочку торговли будущим. Чем бы ни разрешилась драма с похищением детей. Беда с семьей сына его не сломила. И ничему, кажется, не научила. Да и тюрьма не напугала темпераментного ученого мужа. Завтрашний день «Дирижабля» и «Красной гвоздики» ему нужен как средство, чтобы вытолкать автомобиль своего бизнеса из кювета и двигаться дальше, понял Зацепин.

Но Неелов на этом не закончил список поручений.

– И посмотрите, пожалуйста, концепцию пространства-времени, – проникновенным тоном, словно о личном одолжении, попросил он. – Куда она двинет? В какую сторону будет развиваться? Что возьмет верх: теория струн или причинной динамической триангуляции? За решеткой, знаете ли, отлично думается, никто не мешал, никакой суеты, и мне на тюремной подушке пришли кое-какие мысли насчет строения Вселенной.

Зацепин, считавший секунды, тем не менее не перебивал Неелова. Молчал из глубокого удивления и восхищения перед широтой и неукротимым жизнелюбием этого редкого человека. «Строение Вселенной»! Вот что его волнует. Едва Зацепин заподозрил академика в примитивном стяжательстве, заглушившем в нем все другие, даже родственные, чувства, Неелов предстал в своем первозданном образе. В образе исполина духа, искателя, Прометея, которого не остановят, не собьют с пути познания ни превратности судьбы, ни тяжесть лет, ни безумие поставленных задач.

От академика исходили волны энергии и уверенности. Стань таким, как он, и невозможное будет по плечу, думал Зацепин. Все-таки это неуместное сейчас спиритическое свидание оказалось полезным. Оно вдохновило Зацепина, прибавило ему нравственных сил, напомнив, что он на том свете первопроходец, исследователь. Такая поддержка была очень кстати в его выматывающем походе. Раньше След поднимал его в атаку, теперь воодушевлял Неелов. Зацепин хотел всегда иметь подобную опору, кто знает, какие испытания ждут впереди. Поэтому он спросил:

– Мы сможем общаться регулярно? Когда следующий сеанс связи?

– Когда пожелаете! У нас ведь есть теперь замечательная Маша! – сказал академик.

Было видно, как он рад, что погубленный им человек не держит на него зла, а охотно идет на сотрудничество. Он не удивлялся бы покладистости разведчика, если бы знал, что Зацепин полагает себя с ним в расчете. Свою смерть Зацепин уравнял смертью Веры.

– Я было растерял всех своих спиритов-медиумов, – продолжал академик. – Изверг Фронт там, где ему и положено быть, – в тюрьме. Второго духовода – Капустина – затаскали по допросам, он уволился от греха подальше. Но я нашел Машу, Марию Кузнецову. Да вы помните ее? Она была вашей радисткой еще в учебном центре.

– Ну да, точно, а я-то смотрю! – Зацепин, получив ответ на мучивший вопрос, откуда ему знакома эта женщина с узлом на голове, от волнения закашлялся. И машинально похлопал себя по груди. Он почувствовал под трикотажем кофты чашечки объемистого бюстгальтера, наполненные вялой колышущейся плотью. Зацепин сейчас же отдернул руку, словно узнал чужой стыдный секрет. «Немудрено, что у нее так жидко в лифчике, – подумал он. – Ей ведь сейчас много за шестьдесят».

И осекся, испугавшись, что Мария читает его мысли.

– Она ветеран наших славных органов на пенсии, но, узнав, что нужна помощь и дело идет о вас, согласилась без лишних разговоров. Похоже, вы ей запали в душу, Алексей Павлович! – хихикнул Неелов. – Так вот, – посерьезнел он. – Захотите связаться со мной, просто мысленно представьте Марию и позовите ее. А дальше уж забота нашей, так сказать, телефонистки, как нас соединить.

– Чего проще, – оценил Зацепин.

И подумал, что, может статься, посредничеством Марии для контактов с Нееловым ему воспользоваться не придется. Сейчас в книге судеб он так перепишет свою жизнь, что не станет в ней ни человека эпохи Возрождения академика Неелова, ни подземного учебного центра, ни монастыря. А будет в ней только Вера, молодость и ветер дальних странствий.

О том, что он задумал изменить предначертания судьбы, Зацепин Неелову не обмолвился. Хотя был не прочь посоветоваться. Он знал, как исправить свою историю. А вот как переиначить историю страны и мира? Тут бы ему пригодился совет. Но кто знает, как отнесется к идее академик. Вдруг будет против такого вмешательства? Скажет, что опасно перекраивать пряжу судьбы, ведь каждая ниточка в ней переплетена с другими. Станет пугать пресловутым эффектом бабочки, когда одно небольшое изменение грозит лавиной непредсказуемых последствий. Думай академик иначе, разведчики Непейвода, Круглов и Зуев давно бы уже настрочили новое жизнеописание мира под его диктовку. Так что лучше помалкивать. С другой стороны, каким образом Неелов может ему воспрепятствовать? Закупорить в теле Маши, словно джинна в бутылке?

– Мне пора, – засобирался Зацепин.

– Рассчитывайте на меня! – напутствовал академик. – Вместе мы горы свернем! Маша, Алексей Павлович покидает нас. Пожелаем ему удачи!

Несколько сильных толчков-сокращений исторгли душу Зацепина из тела Марии Кузнецовой. Он не мог не отметить, что исход из женщины-медиума напоминал роды. Роды во мрак. Помнится, из лысого Фронта он вылетел стрелой…

И еще одно впечатление вынес из спиритического сеанса Зацепин. Ему показалось несправедливым, что академик ни словом не обмолвился о разведчиках, томящихся в аду. Ведь переброска Зацепина на небо планировалась не только для спасения внуков академика, но и для освобождения агентов райской резидентуры. Страданиями разведчиков в аду Неелов торговал, склоняя Зацепина в монастыре к самоубийству. А сейчас уже и не упомянул. Наверное, списал их со счетов, приобретя новые глаза и уши за гробом – Зацепина.

«Нет, Дмитрий Дмитриевич, ребят я вытащу, пусть для этого мне придется переписать книгу судеб от корки до корки!» – поклялся Зацепин, несясь по непроглядному спиритическому тоннелю.

Глава 23 Книга судеб

Яркое, стремительно разросшееся пятно впереди означало приближение Зацепина к светозарному райскому миру. И возвращение к вопросу, на который он не успел получить ответ от ангела: так где же книга судеб?

Он приземлился на то самое место в комнатке с компьютером, откуда забрал его спиритический ковер-самолет. Еще на подлете услышал, что ангел с кем-то разговаривает на повышенных тонах. Пока Зацепин отсутствовал, в комнате появилось новое лицо.

Это был мужчина в солдатских пятнистых штанах, по пояс голый. Настолько крупный, что в комнатушке стало тесно. Он, казалось, всю ее занял буграми мышц торса и рук. Чем дольше разглядывал его Зацепин, тем отчетливее становилось сходство с известным американским киноактером. Который был еще губернатором штата. Культурист или, по-другому, бодибилдер. «Шварценеггер, кажется, – с трудом припомнил его фамилию Зацепин, подзабывший в монастырском уединении культовых персонажей мирской жизни. – Надо же, какой гигант!»

Хорошо уже разбираясь в райском мироустройстве, Зацепин понимал, что на самом деле никакой это не Шварценеггер. Актер-политик благополучно здравствует на земле. А его образ лучшей поры «Терминатора» и «Коммандос» захотелось поносить кому-то из праведников, и этот маскарадный костюм был ему немедленно предоставлен, – в раю все желания исполняются неукоснительно.

Поэтому ломится страна блаженных от миллионов Мэрилин Монро, Шварценеггеров, Сталлоне, Брэдов Питтов, Анджелин Джоли. Причем в раю эпигоны доводят черты внешности оригиналов, составляющие предмет их зависти, до гротескных пределов. Губы Джоли превращаются у них в два водопроводных шланга, бюст Монро разрастается до величины хеллоуинских тыкв, а Шварценеггер райского пошиба достигает размеров Халка. Так же громаден был мужчина, который грубо требовал у ангела по-английски:

– Показывай книгу! Где ты ее держишь? Давай шевели копытами!

– Я не могу, – отвечал ангел обиженно.

– Как не могу? Ты же здешний библиотекарь?

– Я не библиотекарь! Сколько раз повторять!

Зацепин насторожился. Что это за иностранный охотник до книг? Уж не книгу судеб ли он ищет? У кого еще возник интерес к чтению? Кто он? Разведчик посмотрел на здоровяка с подозрением. А тот уставился на Зацепина, возникшего вдруг в комнате из воздуха.

– Черт! А это еще кто? Ты – библиотекарь? – воскликнул он.

– Я не библиотекарь, дубина, – неприветливо сказал Зацепин по-русски, зная, что иностранец поймет его. Зацепин убедился, что в раю каждый говорил на родном языке, но все понимали друг друга. Он не ждал ничего хорошего от этого субъекта.

– Ну а где здесь тот, кто книги выдает? – гнула свое копия актера, которого зрители с ласковой фамильярностью звали Шварц. – Вроде как в библиотеке конгресса.

«Смотри-ка, он – американец», – понял Зацепин.

– Здесь нет никаких библиотекарей! – раздраженно крикнул ангел. – А книга судеб – вот она, перед вами!

«Так и есть, он тоже за книгой судеб!» – удивился Зацепин.

– Ты показываешь на компьютер. А мне нужна книга! Где она? – настаивал могучий Шварц.

– Где она? – поддержал Зацепин.

– Да вот же, вот она! – Ангел простер к столику с монитором обе руки. – Вы что, ослепли оба?

– А как же библиотека? – спросил Зацепин.

– Здесь всё, – сказал ангел.

– Да нет же! – перебил Зацепин. Ему казалось, что ангел его не понимает. А если поймет, все сразу станет на место. Нужно только хорошенько объяснить. – Здесь должны быть записи на камнях, на кусках кожи, клинопись всякая… Библиотека судеб.

– Точно! – Шварц одобрительно хлопнул Зацепина по спине тяжелой ладонью, отчего монаха швырнуло вперед.

Ангел кивнул:

– Была библиотека.

– И где она? Где? – хором спросили Зацепин и Шварц.

– Была, – повторил ангел. – А теперь она здесь.

– Да где здесь-то?! – вскричал Зацепин. – Пожалуйста, объясни по-человечески.

Ангел внял просьбе Зацепина и пустился в объяснения.

– Библиотека была величественным зданием, – начал дух с торжественной важностью. Он приосанился, что немного скрасило его жалкий вид; даже шмыгать носом стал реже. – Размером с гору Арарат. О, это впечатляло! Как все великие творения Господа! Громады камня, дерева, обожженной глины, металла! Кипы пергамента, папируса, бумаги! Насечки, тиснение, резьба, печать. Пиктограммы, буквы, цифры, иероглифы. Все продуманно и стройно: судьба охотника каменного века хранилась выбитой на граните, юдоль чиновника фараона – записана на папирусе, а великая планида Колумба отпечатана на бумаге в гутенберговском станке… Но нашлись недостойные…

– Недостойные? – переспросил Шварц, ловивший каждое слово ангела.

– Недостойные, скорбь и Божье забвение на их головы! – продолжил нараспев крылатый рассказчик. – Они позарились на эти сокровища, сняли печать с того, что закрыто для них…

– Сняли печать… Да, я понимаю, о ком речь, – поддакнул Зацепин. Он вспомнил несчастных разведчиков Непейводу, Круглова, Зуева.

– Вкусили от запретного плода, как их прародители! – в экстазе возвел голубые глаза хранитель. Его певучая речь завораживала. – Но нет предела мудрости Создателя! Сущего! Причины причин! Устроителя мира! Перводвигателя! Он решил перевести записи в цифру.

– В цифру! – ахнул Шварц.

– Оцифровать книгу судеб! – возвысил голос ангел.

– Оцифровать… – прошептал Зацепин.

– Перевести в цифровой формат, – закончил ангел, указывая на монитор. – Поняли, наконец? – Ангел вышел из транса.

Зацепин переводил взгляд с него на компьютер. Смысл ангельской напыщенной, пафосной речи не укладывался в голове. Он в раздумьях подошел к столику и ткнул пальцем в клавиатуру. Монитор осветился, и на нем появилась табличка: «Введите код доступа».

– Хочешь сказать: теперь все судьбы – в компьютере? – спросил Зацепин недоверчиво. – А для входа нужен пароль?

Золотая голова ангела согласно опустилась.

– Так назови мне его!

– У меня нет пароля, – сказал ангел. – Его знает только Господь. Творец! Альфа и Омега!

Глава 24 Конкурент

Катастрофа!

Операция «Борода Зевса» срывалась перед самым финишем. Все труды, жертвы оказались напрасны. Рай надежно скрыл свои тайны. Теперь не то что исправить книгу судеб, но и заглянуть в нее было нельзя, не набрав секретный пароль!

Впервые Зацепин подумал, что Бог, вопреки правилам, дал ему непосильную ношу. Или по-другому и быть не могло, миропорядок защищает свои устои? Зацепин пришел в рай с недобрыми намерениями и получил достойный отпор. История не хочет, чтобы ее переписывали, а будущее – чтобы в него заглядывали. Не по плечу ему, старику с седой бородой и слабыми руками, преодолевать сопротивление всего мироздания. Что делать дальше? Что предпринять? У Зацепина не было ответа. Он столкнулся с противником, перед которым был бессилен. Цифровую дверь не вышибешь плечом. В замочную скважину виртуальной двери не подсмотришь.

– В компьютерах я чайник, – сказал Зацепин, ни к кому не обращаясь. – Знаю только, какие кнопки нажимать. На сайт монастыря и нашей епархии на компьютере заметки писал. Я ведь журналист. Гуманитарий. В кибернетике я – ни бум-бум. Словом, хакер из меня не выйдет. Выкидываю белый флаг.

Зацепин нетвердой походкой измученного и потерянного человека подошел к златоголовому хранителю и обнял его.

– Пойдем, мой друг, сдаваться в твой суд. Или прямо в ад. Там меня Верочка ждет. Я кончил свои пустые хлопоты.

Ангел благосклонно, как блудного сына, принял в объятия Зацепина. Рукавом мятой хламиды нежно отер ему лицо, поправил всклокоченную бороду. Зацепина глубоко тронули эти участливые, заботливые прикосновения. Горячка боя прошла, и его положение предстало перед ним во всей ужасающей ясности. Груз разбитых надежд, тоска по утраченной жизни – и земной, и вечной, ужас перед концлагерем ада навалились на него, грозя раздавить, свести с ума.

Пока он выполнял задание, у него оставалась надежда. А теперь, на грани капитуляции, он ощутил себя безмерно одиноким, отрешенным от всего и вся. От Верочки, чьих детей так и не спас, от Неелова, чье задание не выполнил, от Непейводы, Зуева, Круглова, которых не освободил. От Бога, верности которому не сохранил. Он отставлен от жизни, борьбы, лишен любви и прощения. И только ангел – не человек, не зверь, не мужчина и не женщина – давал ему утешение.

– Нечего обниматься с этим купидоном, – басом напомнил о себе грозный Шварц. – Знает это пугало пароль! По морде видно. А ну, говори, не то оборву крылья, как бабочке!

Гигант, с угрожающим видом играя мускулами, надвинулся на ангела.

– Индейка рождественская! Будешь говорить?

«Да кто это такой? – снова подумал Зацепин. – Райский праведник? Но почему американец так настойчиво добивается книги судеб? У него нет других дел в раю?»

Ангел, которого Зацепин сегодня не раз обещал ощипать и оставить без крыльев, отреагировал на угрозу американца без ангельской кротости. Он вдруг раздался вширь и ввысь и словно белым облаком окутал исполина. Тот опешил от нападения, но быстро оправился от неожиданности и напряг колонны ног, глыбы бицепсов и грудных мышц.

Однако в объятиях зацепинского хранителя он не смог даже пошевелиться.

– Отцепись от меня! – заорал спеленатый силач и добавил пару непечатных английских ругательств.

Ангел, чтобы обезопасить себя от мата, которого боялся пуще побоев, стиснул атлета еще сильнее.

– Не оскверняй рта срамными словами, – наставительно сказал он пленнику. – Не роняй себя перед Божьим престолом.

– Не… мне мозги! – ругался великан.

Ангел сжимал свои белые длани, как тиски.

– У меня сейчас кишки через рот полезут, – задушенно промычал американец, выпучив глаза на побагровевшем лице. – Я не буду руга…

– Отпусти иностранца. Слышишь, он не будет ругаться, – сказал Зацепин. – А вот я могу снова послать тебя подальше, если ты не скажешь пароль!

Картина борьбы ангела с культуристом навела его на мысль. Может, еще не все потеряно и операцию удастся вывести из тупика? Если ангел и вправду знает пароль, пытка руганью развяжет ему язык. Ведь заставил же ангела Зацепин привести к книге судеб! А что, если так же, гоня матерщиной, он вынудит ангела отдать секретный код?

Ангел между тем снял оковы объятий с полузадушенного Шварца и отошел от него. Двойник кинозвезды по-рыбьи хватал ртом воздух.

– Эх, Алексей, Алексей, – укоризненно сказал ангел. – Разве нам плохо вместе? Если ты снова прогонишь меня, ты останешься здесь один на один со множеством вопросов без совета и участия. А я захирею от одиночества и тоски. Но даже тогда я не назову пароля. Потому, что у меня его нет! Как нет ни у кого из ангелов-хранителей.

– Я не верю тебе, – сказал Зацепин, посматривая на американца, который, отдуваясь, потирал помятые рельефные грудь и бока. – Мне бы очень не хотелось мучить тебя, ты славный парень… Докажи, что не знаешь пароля!

– Посуди сам, будь у меня доступ к книге, разве я не направил бы твою судьбу в верное русло?

– И нарушил бы предначертание Создателя?

– Уж ради своего я бы постарался! И поверь, каждый ангел-хранитель сделал бы то же, чтобы спасти душу, вверенную его хлопотам, от ада.

– Как не порадеть родному человечку… – пробормотал Зацепин, пораженный откровенностью, если не сказать цинизмом ангела. Он вспомнил демона, щеголяющего цитатами из «Горя от ума». И подумал, что черный и белый ангелы не такие уж антиподы, найдутся у них и сходные черточки. – Выходит, Бог вам не доверяет?

– Мы у него под подозрением с того дня, когда самые гордые из нас восстали и были сброшены в преисподнюю, обратились в демонов. И руководить людскими душами дается нам в испытание, вместе с любовью к вам. Из-за этой любви и пропадаем. Род людской со своей беспокойной свободой воли – наше наказание! Ты не представляешь, как трудно вас спасать, если вы не хотите спасаться! Вот о чем ты опять думаешь? О каком пароле? Покинь рай, который ты незаконно топчешь, предайся в руки праведного суда! – завел старую шарманку ангел. – Все твои фантазии – от немощного ума и своеволия. Забудь о мирских соблазнах, о повторении земного круга. Умоляй Создателя о жизни вечной, как я молю Его за тебя!

Зацепин пропустил мимо ушей знакомую песню ангельских увещеваний. Он поверил, что ангел не лжет, пароля у него нет. А значит, нет и надежды на продолжение операции. Значит, конец? Штык в землю?

А вот второй соискатель книги судеб, непонятный Зацепину американец, кажется, не собирался сдаваться. Отдышавшись, он бочком придвинулся к столу и всей тушей опустился на стульчик, который казался под ним игрушечным. Положил руки на клавиатуру и покосился на ангела, словно спрашивая, не против ли он. Ангел не двинулся с места, что американец расценил как разрешение, – и застучал по кнопкам. И столик, и монитор, и клавиатура перед скалой его туловища выглядели миниатюрными. Но его мощные, словно распаренные, пальцы бегали очень проворно, выдавая на монитор строчки символов. Скоро это занятие поглотило его целиком. Взгляд прикипел к экрану. Пальцы вовсю колотили по клавишам. Шею и голую в буграх мускулов спину покрыла серебряная испарина. Зацепин слышал, как тот самозабвенно бормочет:

– Давай же, подыграй мне, крошка… Ведь это мы, американцы, придумали персональные компьютеры и Интернет… Неужели из меня будет плохой хакер?.. В Лэнгли и не тому учили…

Зацепина словно палкой ударили эти последние слова.

– Он сказал «Лэнгли»?! – спросил у ангела. Так это, что же, – агент ЦРУ, американской разведки в раю? Что он здесь делает? Зачем ему книга судеб? «Затем же, зачем и тебе», – ответил сам себе Зацепин. И обмер. Он представил, какие беды сулит родине звездно-полосатый шпион в раю и книга судеб в его руках!

Но только секунду Зацепин был под впечатлением от пугающих картин, которые предлагало воображение. А уже в следующую секунду вернулся на передний край борьбы. Он сорвал свой белый флаг. Он даже почувствовал себя помолодевшим.

Его миссия в раю приобрела новый глубокий смысл. Ведь речь теперь шла не о таких мелочах, как его судьба, не о Вере и ее детях, не о Круглове, Зуеве и Непейводе, не о Неелове. Само отечество взывало к нему о спасении! В этих словах не было преувеличения. Только он мог остановить угрозу, нависшую над страной. Обезвредить противника. Не дать ему читать книгу судеб и тем более вторгаться в нее. А если произойдет худшее и лазутчик впишет в судьбу его страны приговор, – то зачеркнуть убийственные строки.

Возможно, только сейчас он приступил к тому, что являлось его предназначением. Ради этого великого часа он родился. И ради этого умер, – чтобы попасть на небо. Не «Бородой Зевса», не Нееловым он был внедрен в рай, а самой судьбой, которая предуготовила его, сотрудника госбезопасности, для отражения удара по государству из пятого измерения. Из тонкого мира. С того света.

Зацепин снова убеждался, что его настоящая, значительная жизнь была запланирована на «после смерти». Его земное бытие оказалась временным, преходящим, тренировочным этапом перед подвигами небесными. Поэтому он не имел права малодушничать, поддаваться слабости.

Эти размышления вихрем пронеслись в голове Зацепина.

Глава 25 Кошмарная мысль

Но как остановить бугая янки? Зацепин готов был броситься на американца, костьми лечь между ним и компьютером. Но понимал, что проку от такого поступка не будет. Силы не равны. Он хорошо запомнил неудачный поединок с блондином на острове. Здоровяк сделает из него отбивную. Душу вытрясет из души, – привычка демона каламбурить оказалась заразительна. Зацепин только выдаст себя. Он и так поставил себя в невыгодное положение. Американец, конечно же, обратил внимание на его русскую речь и будет держаться с ним настороже. Кто же знал, что в раю нужно скрывать родной язык! Да, шансов одолеть американца в схватке у него не много. Но ведь с этим быком прекрасно справлялся ангел!

– Что же ты бездействуешь?! – воззвал к нему Зацепин. – Жулик нагло, на твоих глазах, при белом свете вскрывает сейф с Божьими секретами! Скрути его!

Ангел равнодушно пожал плечами:

– Я не могу скрутить его.

– Да ты его едва не удавил!

– Я способен только обороняться. А сейчас он не нападает.

– Но он посягает на книгу судеб! Моих товарищей… – Зацепин перешел на шепот, – вы за это выгнали их из рая!

– Твоих товарищей лишили благодати за то, что они делились прочитанным в книге.

– Говори тише! И в чем разница? Этот тоже не из простого любопытства лезет в книгу!

– Этот? Хм! Он напрасно потеет. – Ангел с подчеркнутым пренебрежением махнул крылом.

– Скажешь, не взломает америкос книгу? – заговорщически прошептал Зацепин.

– Нет. Пароли, которые назначил сам Всевышний, не поддаются отмычке!

У Зацепина немного отлегло от сердца. В оцифровке книги судеб есть и хорошие стороны. Не только Зацепину стало труднее добраться до информации. Перед американцем тоже опущен шлагбаум. «По крайней мере, время у меня есть», – подумал Зацепин. Нужно использовать передышку, чтобы найти средство борьбы с этим Джеймсом Бондом. От ангела мало проку, теперь – очередь за демоном.

Но связываться со Следом из комнатки библиотеки было опасно: Шварц мог слышать разговор. Хоть американец, вроде, был поглощен возней с компьютером и не замечал ничего вокруг, требовалось соблюдать конспирацию. Агент ЦРУ не должен догадался о присутствии в раю разведки-конкурента.

В библиотеке не было окон, но дверь в ней была. Тоже белая, едва заметная на фоне стен. Зацепин толкнул ее, не задумываясь, куда она ведет. В глаза ему плеснуло зеленью джунглей, синью неба. Соленый запах океана залепили ноздри. Спутал волосы теплый ветер. Зацепин стоял на искрящемся пляже острова Веры. После стерильной белизны библиотеки парад красок взволновал и взбодрил его. Неподалеку в прихотливых позах скульптурно застыли под солнцем копии. Он подмигнул им. Оглянулся.

Ни комнаты, ни двери, из которой он вышел, не было. Зацепин не стал раздумывать над этим обстоятельством. Цель была достигнута, он получил уединенное место для разговора с демоном. След ответил на спиритический «звонок» и был крайне разочарован рассказом Зацепина о превращении книги судеб в недоступный электронный файл.

«Папочка опять всех обставил!» – назвал вещи своими именами След.

А вот новость об американце, пытающемся взломать компьютерный замок, его заинтересовала.

«И что, может у него получиться? – осведомился демон. – Нет? А если ему помочь?»

«Помочь?! – возмутился Зацепин. – Я же не помогать ему прошу, а как раз наоборот, дать по рукам!»

«Что-то плохо я вас понимаю, неустойчивый прием», – заявил демон.

«След, ты меня слышишь? Отзовись!» – выкликал Зацепин. Но демон покинул его голову.

Зацепин помрачнел. Рассказав о компьютерном взломщике, он совершил ошибку! Демон из его союзника сейчас же превратился в помощника американского шпиона. След хочет узнать свою судьбу. И ему ведь все равно, кто из разведчиков заполучит книгу судеб и удовлетворит его любопытство. Раньше он ставил на Зацепина, опекал его. Но, узнав, что в раю наступила цифровая эра, а Зацепин не в ладах с компьютером, След немедленно возложил надежды на более продвинутого цэрэушника. Зацепин почувствовал себя преданным. Ангел, возникший на песчаном пляже под конец разговора, прокомментировал:

– А что ты ждал от бестии? Отступничество – его родовая черта. – И добавил с ревнивыми интонациями любящей, преданной жены: – А вот я тебя никогда не оставлю. Доверься мне!

Но Зацепину, возродившемуся для борьбы, как Феникс из пепла, было не до уютного общества верного спутника. Он из стороны в сторону мерил шагами полосу пляжа.

– Дурацкое положение! Он там колдует над компьютером, а я не могу помешать! – возмущался Зацепин. И как всегда досталось ангелу: – А вы – небесное воинство – тоже хороши, ждете, когда вор залезет в карман. А профилактикой правонарушений кто будет заниматься? Порядки у вас!

Офицер давно не существующего КГБ поднялся в Зацепине в полный рост, окончательно подчинив монаха.

– Он уже не колдует, – сообщил ангел.

– Как? Уже открыл?!

– Куда ему! Бросил и сбежал.

– Сбежал? Куда?

– К себе. Я же тебе рассказывал, что у каждого – персональный рай.

– Так! – Зацепин энергично потер руки. – Американец обломал зубы о книгу. Отлично! Но он может вернуться? И не один, а с подмогой? С каким-нибудь искусным компьютерщиком?

– Вольному воля, – развел руками ангел.

«Значит, надо опередить американца! Компьютер свободен, действуй! – размышлял Зацепин. – Но мне ведь нипочем не открыть книгу судеб самому! С моим гуманитарным багажом только консервные банки открывать! Как же мне нужен сейчас хороший айтишник, компьютерный виртуоз! Разве что завербовать душу какого-нибудь кибернетика? Но где его здесь найти?»

Зацепин лихорадочно искал решение. На кого он мог опереться в своей борьбе?

Неелов! Ну конечно Неелов! Зацепину так захотелось снова испить из этого родника уверенности и жизнелюбия. Неелов – ученый, физик. Это проблема по его части. Пусть решает ее. Родина в опасности! Для него, в прошлом руководителя засекреченной программы КГБ, это не пустой звук. «Если на то пошло, пусть сам пожалует сюда. Хватит таскать каштаны из огня чужими руками. Ему за восемьдесят, он отжил свое. Умереть за родину – это славное завершение земного пути. В конце концов, он, не задумываясь, забрал в монастыре мою жизнь для продолжения операции. А я ради операции отнял жизнь у Веры. Ставкой в рулетке операции „Борода Зевса“ с самого начала была жизнь. А теперь, когда в игру вступила иностранная разведка, ставка стала больше, чем жизнь: судьба родины. „Ставка больше, чем жизнь“ – был такой польский фильм про разведчика Ганса Клосса…»

Зацепин подумал и о том, что ему нужен не просто помощник. Ему нужна замена. Вот-вот в Высшем суде прозвучит: «Виновен!» – и он вылетит из рая, как пробка из бутылки. После приговора его уделом станет вечное заточение в пекле, может быть, с небольшими поблажками от знакомого демона – глоток воды раз в тысячу лет… И тогда загробный мир останется не прикрыт нашей разведкой, и здесь будет беспрепятственно орудовать ЦРУ.

А Неелов как нельзя лучше подходит на роль резидента в потустороннем мире. Кто, как не он, досконально знает эту «страну»! И в прошлом Неелов был близок к органам. Ни у него, ни у Зацепина нет сейчас в кармане удостоверения разведчика. Но бывших чекистов не бывает, и, когда речь идет об интересах родины и государства, они не могут считать себя частными лицами в отставке. Получается, он, Зацепин, имеет полное право требовать от Неелова жертвы. Даже смертельной, самоубийственной жертвы.

Рассудив так, Зацепин воспользовался спиритическим «телефоном». Он следовал инструкции, данной академиком: вообразить Марию и позвать ее. Первыми при мысли о Марии возникли в памяти колышущийся бюст и узел светлых волос.

«Мария! Мария Кузнецова!» – мысленно окликнул Зацепин.

Он ожидал знакомого покалывания электрическими разрядами – визитной карточки спиритического перемещения, – но ничего не произошло. Зацепин снова вызвал на экран воображения дородную Машу, поаукал ей. Безрезультатно.

«В чем дело? Отказала связь или им на земле нужно время, чтобы принять вызов?» – терялся в догадках Зацепин. Разведчику пришлось долго слоняться по берегу – за ним гурьбой бессмысленно бродили копии, – прежде чем после привычного иглоукалывания и полета во мраке он оказался в просторном теле женщины-медиума.

Знакомая полутемная комната, Неелов за столом напротив, сильнее обычного всклокоченный и радостно возбужденный. Причину своего состояния он объяснил немедленно, не дав Зацепину открыть рта:

– Алексей Павлович! Вы прямо на пир! У нас радость. Мои внуки на свободе! Только что мне сообщили. Операция по их освобождению завершилась полным успехом. Целы и невредимы! Вот оно чудо где! Не только у вас на небесах чудеса. Они и на земле бывают!

Зацепин искренне обрадовался и поздравил академика. Но больше всего он был рад за Веру. Пусть не он освободил ее детей, как обещал, но они спасены.

Что ж, теперь, когда главная драма академика благополучно разрешилась, Зацепин мог, не щадя, посвятить его в осложнения на потустороннем фронте. Что он и сделал. Неелова взволновало известие о чужом разведчике в раю. Но не потому, что страна находилась под дамокловым мечом невиданной ранее угрозы. Первой его реакцией на рассказ Зацепина было:

– Вы видите, они тоже до этого додумались! Они тоже, как и мы, обратились, так сказать, к первоисточнику. Но осуществили это позже нас! Помните, я сравнивал операцию «Борода Зевса» с покорением космоса, а вас с Гагариным? Мы были первыми в космосе, мы обогнали их и в космосе сверхъестественного. Мы выиграли и эту гонку!

– Не выиграли. В том-то и дело, что пока не выиграли, – возразил Зацепин. – А преимущество у противника. Американец – законный праведник, а я в раю на птичьих правах. Обнадеживает, что расшифровать пароль, придуманный самим Богом, нельзя.

– Я не был бы столь категоричен! Не стоит полностью полагаться на слова ангелов. Нести весть о величии Бога – их прямая обязанность, поэтому иногда они бывают недостаточно… объективны. Ведь мы уже разгадали немало шифров Бога: строение молекулы ДНК, структуру атома, геном человека… Но для этого нужны хорошие профессионалы, большие специалисты. А ваш американец, вы говорите, дилетант в компьютерном деле?

– Да, электронная библиотека вместо бумажной стала для него такой же неожиданностью, как для меня.

– Но им недолго перебросить в рай высококлассного хакера.

– Этого я и боюсь. Поэтому вы мне и нужны здесь.

– Голубчик, я понимаю всю напряженность ситуации. Я не остановлюсь перед шагом на тот свет. Внуки в безопасности, сын идет на поправку. Меня теперь ничего не держит, готов сейчас же покинуть наш лучший из миров. Тем более что я под следствием, а смерть – это возможность ускользнуть от правосудия, ха-ха. – Воодушевленному освобождением внуков, Неелову ничто не могло испортить настроение. – Но в компьютерном смысле я профан.

– Вы – профан?

– Я знаком, разумеется, с теорией информации, азами кибернетики. Но как компьютерщик я – уверенный пользователь, не более того.

Зацепин в замешательстве покачал головой Марии Кузнецовой, в полной мере ощутив тяжесть узла на затылке.

– А я-то думал, что в семье физиков знают компьютер как свои пять пальцев, – пробормотал он. – Ваш внук вон не расстается с этой игрушкой.

– Сравнили! Мой внук – маленький компьютерный гений. Если бы эти негодяи убили его, мир лишился бы нового Норберта Винера и Билла Гейтса. И поверьте, во мне говорит не тщеславие деда. А, собственно, где вы видели моего внука?

– В свое время расскажу и об этом. – Зацепин пожалел, что сболтнул о внуке. Не рассказывать же академику о том, что он убил Веру и квартировал в ее раю! Поэтому он перевел разговор: – Гений, скажите пожалуйста! А говорят, что на родственниках талантливых людей Бог отдыхает.

– На детях он отдыхает! А внукам дает втрое. Уж я-то знаю… Когда мой внук за компьютером, пальцы летают у него по клавиатуре, как у Евгения Кисина или Дениса Мацуева по клавишам фортепиано, – продолжил академик серию сравнений. – Эх, Никиту бы к вам туда, он бы живо разгадал этот пароль!

Неелов вдруг замолчал. Зацепин понял, что им одновременно пришла на ум чудовищная, невозможная мысль.

Глава 26 Возвращение

И все сбылось почти так, как мечталось Кириллу Рьянову. Через пять дней после вечерней поездки за город с Николаем-Орестом он поднимался на крыльцо нееловского особняка в центре Москвы. Его триумф был полный, хотя имел незначительные расхождения с картинами, которые он лелеял в воображении. За руку он держал только одного спасенного ребенка – мальчика Никиту. Девочку Надю Неелову вела лейтенант полиции красавица Зоя Лапшина – детский психолог. За ними следовали врач-педиатр и медсестра. У них была особая миссия.

Дети не выглядели подавленными, убитыми. После освобождения с ними возились врачи. Медицина не нашла у них физических или психических травм. Медики заключили, что сберечь в порядке голову в таком ужасе девочке помогла возня с обезьянами, а мальчику – увлеченная работа на криптоплантации похитителя. Эти занятия разбавили кошмар похищения и плена, лишили губительной для психики подростков концентрации.

Но это совсем не означало, что они способны без ущерба пережить еще одно потрясение. А их ждал такой удар, что, как сказал один из профессоров, лучше бы им оставаться в плену. Детям предстояло узнать о смерти матери. И вот этого шока ослабленная психика младших Нееловых могла не выдержать.

В больничном карантине Никиту и Надю держали в неведении, объясняя, что, пока они проходят обследование, родственникам нельзя их навещать. Как поступить дальше: сообщить страшное известие или пусть сделают это дома родственники, – специалисты во мнениях расходились. Наконец, консилиум вынес решение, что лучше для детей будет узнать трагическую новость в родных стенах, от деда, академика Неелова. Академик хоть и находится под следствием, но, конечно, не представляет опасности для детей, ведь само его преступление было вызвано отчаянным стремлением помочь внукам. Расследование нападения на монастырь установило причинно-следственную связь этого дела с похищением детей. Хотя и не давало ответа, как захват монастыря мог способствовать их освобождению. Каким-то образом на судьбу детей должен был повлиять умерший во время налета от кровоизлияния в мозг монах отец Алексий – Алексей Павлович Зацепин. Но при чем здесь монах – следствие добиться от академика Неелова не могло.

Пролить свет, наверное, способны были похитители. Однако подходы к ним оказались обрубленными. И в этом Рьянов винил себя. За то, что не смог схватить, дал уйти хозяину дома, в котором держали детей. Кто мог подумать, что в подмосковном сарае на него спустят двухметрового крокодила и верткого в черных оспинах ягуара! Рьянову пришлось оборонять не только себя, но и провожатого Ореста, который вместо тысяч долларов получил десятки кровавых рваных отметин от зубов и когтей латиноамериканской кошки. В памяти следователя впечатления слились в пестрый ком, без хронологии и порядка: прыжки пятнистой молнии, Орестов визг, распахнувшиеся створки длинной крокодильей пасти, собственные выстрелы по вертким тварям, крики в спину хозяина дачи: «Стой, стрелять буду!» А стрелять уже было нечем, опустевший пистолет отдыхал с отскочившим назад затвором, навсегда успокоив желто-черную кошку и рептилию…

– Ребята взяли бы его, уходи он со двора через ворота или забор, – оправдывался Рьянов перед полковником. – Но беда с этими ветеранами! И сколько он его рыл, этот подземный тоннель, год, никак не меньше! Прямо из сарая, а выход – за сто метров в лесополосе. Так боевики в аулах делали, а он воспользовался этим опытом. И ищи-свищи его, пока мы со зверинцем управлялись! Он ведь успел отпереть полдюжины клеток. Орангутана этого выпустил, удава, лисицу какую-то. Как это все на нас поперло! А его и след простыл.

Хозяина дачи – бывшего сверхсрочника Жгутова – объявили в розыск. Но он как в воду канул или точнее, с учетом обстоятельств, – как сквозь землю провалился. А без его показаний не достать было и «Дирижабль». То, что именно в холдинге – организаторы похищения детей, косвенно подтвердилось, но доказательств не было. Рьянов поклялся, что кровь из носа изловит этого шустрого контрактника.

Надо сказать, никто с Рьянова стружку за упущенного злодея не снимал. Наоборот, он был обласкан начальством и попал, как и хотел, в новостную хронику в венце спасителя детей. Но лучшей наградой стали для Рьянова глаза мальчика и девочки, когда он с оперативниками вскрыл металлическую дверь в подвальную камеру в доме Жгутова – столько в них было недоверчивой радости, надежды, пережитых страданий.

Да, Рьянов был доволен собой и счастлив за спасенных детей. Нет над ними больше угрозы смерти, нет власти мясников! Не будут теперь их тиранить и стращать. Не быть им больше на положении животных, не жить со зверьем – четвероногим и двуногим. Сейчас он передаст Никиту и Надю в заботливые руки родного человека, который обласкает, пригреет, защитит, и больше ни один волос не упадет с их головы, и ждет их жизнь долгая среди добрых и хороших людей.

Поручение доставить детей домой было поощрением от полковника. Старший товарищ знал, как близко к сердцу принимает молодой следователь дела Нееловых, как важно для него поставить последнюю точку в этой эпопее, как приятно будет получить заслуженную благодарность от деда освобожденных детей, большого, уважаемого человека.

И правда, сказать, что Рьянову было в радость исполнять это поручение, значило ничего не сказать. Как он ни старался держаться с подобающим случаю сдержанным достоинством и солидностью, губы расползались в счастливой мальчишеской улыбке, и он становился похож на сверстника Никиты, которого вел за руку.

Он стыдился своей неуместной, как он полагал, улыбки перед затянутой в форменный полицейский жакет и от этого подчеркнуто стройной, с узкой талией лейтенантом Зоей. Девушка посматривала на спутника с интересом – он уже был героем в глазах всего управления, – заставляя следователя, несколько дней назад бесстрашно сражавшегося с клыкасто-когтистой сворой, пунцоветь и белозубо улыбаться еще шире.

Огонек приязни, вспыхнувший между мужчиной и женщиной, старательно и умело раздувал След, истопник с тысячелетним стажем. Своему фавориту Рьянову он уже обеспечил продвижение по службе, организовав его победу в громком деле, и теперь заботился для него о крепком тыле – хорошей жене. Подражая герою фильма о работниках послевоенного МУРа, который демон любил пересматривать, он нашептывал Кириллу о Зое: «Присмотрись к девочке. Девочка правильная».

…Через много лет генерал Рьянов выйдет из больничной палаты, провожаемый взглядом врача, только что констатировавшего смерть Зои Рьяновой, и отправится домой. Но не сможет и полчаса провести в стенах, где все напоминало о жене. Он поедет на службу, войдет в кабинет, включит свет, запрет за собой дверь, чтобы не впускать призрак Зои и отчаяние. Но и Зоя, и отчаяние войдут вслед за ним и займут кабинет, и ему станет невыносимо тесно. Он поймет, что ему теперь нигде не будет места, весь его мир заполнила Зоя и отчаяние, и всегда они будут с ним. Тогда он достанет из сейфа пистолет. Холодный, как рука мертвой женщины. Сядет за стол, посмотрит на призрак жены. Кивнет ему. Передернет затвор с чрезвычайно громким в ночном здании лязгом. И разнесет пулей себе голову… Чтобы реализовать на свой дьявольский манер формулу «Они жили долго и счастливо и умерли в один день», След, взращивая зерно обоюдной симпатии Кирилла Рьянова и Зои Лапшиной, в левую грудь женщины высадил клетку, которая через годы начнет неправильно делиться и даст начало созвездию опухолей, чтобы в конце концов убить и Зою, и Рьянова. Душа самоубийцы в генеральских погонах пополнит сектор ада, в котором под патронажем Следа перемогали вечное лишение свободы недостойные стражи закона…

Академик Неелов распахнул дверь перед гостями. Он на пороге обнял и расцеловал детей. Чмокнул от полноты чувств и с удовольствием в обе щеки красавицу полицейскую. Но к Рьянову с объятиями не полез. И слез в его глазах, как воображал молодой следователь, не было. Он провел всю компанию на второй этаж особняка, в пышно обставленную гостиную. Рассадил по креслам, сам присел на краешек дивана.

– Друзья мои, – сказал он. – Вы спасли этих детей. Поверьте мне, человеку умудренному годами: если вы больше ничего не совершите в жизни, вы уже прожили ее не напрасно!

Эта речь Неелова была лучше тех сцен, которые напридумывал себе Рьянов. Он был польщен и взволнован и, во власти переживаний, машинально сжал руку Зои. Девушка ответила пожатием.

– Дедушка, а где мама? – прозвучал высокий голос Нади. – И папа?

В комнате повисла напряженная пауза. Врач и медсестра стиснули свои чемоданчики. Ради этой минуты они находились здесь. Как было заранее договорено с Нееловым, он должен был в присутствии медиков открыть детям ужасную правду, что мамы больше нет, и они были в готовности оказать помощь, если с кем-нибудь из ребятишек случится истерика.

– Мама уехала… ненадолго. А папа заболел. Мы завтра вместе поедем его навестить в больницу, – сказал Неелов.

Доктор сделал ему большие глаза: Неелов вел себя не по сценарию. Когда же он собирается сделать для детей тайное явным? Ведь правду не скроешь, как ни оттягивай развязку. Но врачи не могут дежурить около детей постоянно. Выходит, академику придется раскрыть им глаза, когда помощи рядом не будет и детям самим придется справляться с последствиями этого удара. Все это было в красноречивом взгляде врача. Но Неелов сделал вид, что не понял его взгляда. Он преувеличенно весело хлопнул в ладоши:

– Надя, а какой у меня подарок для тебя, ты не представляешь! Пойдемте, – пригласил он всех, вскакивая с дивана.

Дети, Рьянов, Зоя, врач и медсестра, еле поспевая за академиком, спустились на первый этаж, прошли по огибающему комнаты коридору к двери заднего входа. Дверь вела в небольшой сад, отделенный от улицы глухим забором. Под деревьями справа стоял диван-качели. А слева – просторная клетка с огромным косматым дисколицым орангутаном!

– Рома! Рома! – закричала Надя и кинулась к клетке.

Рьянов, выходя в сад, успел заметить, как какой-то мужчина в рабочем комбинезоне скрылся за деревьями. Он бросил вопросительный взгляд на Неелова, и академик словоохотливо объяснил:

– Это мой помощник по дому – золотые руки! Садовник, электрик, слесарь. Теперь вот еще и служитель зоопарка, ха-ха!

Неелов, обращаясь уже ко всем, принялся рассказывать, каких трудов ему стоило уговорить начальство центра передержки животных, куда передали конфискованное в доме похитителей зверье, отдать ему на время обезьяну.

– Если бы беда не прославила моих ребят на весь свет, если бы я не тронул их сердце повестью, как сдружились в неволе Надюша и орангутан, нипочем не отдали бы! Целую лекцию мне прочитали – чем кормить, поить, как развлекать этого хлопца. Забот теперь у нас полон рот. Зато Наде – радость!

Взрослые с умилением смотрели, как девочка и орангутан обнимались через прутья. В этой картине был апофеоз истории с похищением, ее символическое переживание и разрешение. Клетка, хрупкая девчоночья фигурка в косматых лапах, нежность, как росток из-под асфальта, доброта, которая все превозмогает… Зоя шмыгнула красивым чуть вздернутым носиком. Педиатр спросил:

– А он смирный, ничего ей не сделает?..

Рьянов тоже засмотрелся на длиннолапого зверя и девочку и забыл о мужчине – помощнике по дому, показавшемся ему смутно знакомым. А когда вернулся мыслями к нему, тот уже давно исчез в садовой зелени.

Снова пришел Рьянову на ум этот персонаж, когда он, – растаявший от восхвалений, щедро расточавшихся ему академиком, разнеженный свежим чувством влюбленности в девушку, так интригующе и соблазнительно затянутую в мундир, – возвращался на машине в управление. Он не поверил себе, поняв, на кого показался ему похожим тот мельком виденный помощник Неелова.

На похитителя! Хозяина фермы-зоопарка Жгутова!

Рьянов рассмеялся, поймал в салонном зеркале удивленный взгляд водителя. «Мне в каждом втором будет чудиться этот подонок, пока не возьму его! – подумал следователь. – Если где-то и искать негодяя в последнюю очередь, так это в доме похищенных им детей».

В это время академик вошел в комнату внука. Мальчик сидел за компьютером.

– Никита, отвлекись-ка, у меня к тебе серьезный разговор, – сказал академик. – Скажи, ты соскучился по маме?

– Да, очень! – ответил Никита.

– Ты хочешь с ней увидеться?

Глава 27 Тайник на кладбище

Следователь Рьянов не поверил своим глазам. И напрасно. Будь он поопытнее в сыске, не отмахнулся бы от показавшегося невозможным сходства мужчины в нееловском саду с разыскиваемым Жгутовым. Но демон След не дал ему подсказки, интуиция промолчала. Инстинкт охотника у Рьянова не сработал. Он не отнесся серьезно к своему подозрению, не выяснил, кто этот мужчина. Поэтому он не только лишился замечательной возможности реабилитироваться в глазах руководства, схватив улизнувшего преступника. Рьянов мог сорвать подготовку к злодейству более жуткому, чем похищение, но оказался в стороне…

А вот Жгут среди людей, окружавших академика, отлично узнал молодого мусора, с которого начались все его несчастья. Этого гаденыша подкинул чертов Орест: будто бы покупателя орангутана, а оказалось – легавого. Он выгнал Жгута из насиженного гнезда. Из-за него Жгут, обдирая в кровь локти и колени, задыхаясь, в безумном темпе прополз стометровку по подземной норе. Это он заставил бросить дом, а главное, – десятки гудящих, словно ульи, майнеров!

Жгут сжимал кулаки от злости, но старался не шевелиться и не дышать, чтобы не выдать себя. Из укрытия за кустами в углу сада он наблюдал, как академик и его гости, в том числе и ненавистный мент, потоптавшись и погалдев у клетки с обезьяной, вернулись в дом. Осталась только девчонка, которая без устали сюсюкала со зверем через решетку. «И здесь она за свое!» – подумал Жгут.

Он долго напрягал слух, чтобы понять, что делается в доме, ушли гости или нет. Жгут был готов в любой момент перемахнуть через каменный, в полтора человеческих роста забор и дать деру по переулку. Он знал, что в этом случае у него будет неплохой шанс уйти от любой погони. Он занял это место в саду, чтобы обеспечить себе свободу маневра и путь к отступлению. Вопреки указанию академика: когда привезут внуков, закрыться в комнате подвального этажа, занятой электрическим прибором, называемым «Оракул».

«Как же! – усмехнулся про себя Жгут. – Там вы меня и сцапаете, как в мышеловке». Он сделал вид, что подчиняется, и спустился вниз, к «Оракулу». Но перед самым приездом внуков побежал в сад. Он не доверял академику. Откровенно говоря, то, что он сунулся в этот дом, поддавшись на уговоры старика, было безумием. И если бы Жгут имел воображение, он сбежал бы немедленно, а скорее всего, никогда на пушечный выстрел не рискнул бы подойти к дому детей, в похищении которых играл не последнюю роль, тем более – не решился бы искать здесь убежища.

Но у Жгута была толстая кожа и крепкие нервы. Поэтому он принял предложение академика. Хотя до сих пор не был уверен, что правильно понял старика, и сомневался, нет ли в его просьбе об услуге ловушки. Уж слишком все выглядело необычно. Сидя в кустах, Жгут снова медленно прокручивал в мыслях события последней недели, пытаясь еще раз разобраться в них и понять, не попал ли он в тонко расставленную мстительным дедом или полицией западню…

Приказ Салата мочить детей Жгут, конечно же, не выполнил. Он был не так глуп, чтобы резать курицу, несущую золотые яйца. Увлечение Жгута криптодобычей отвело от детей смерть. Тяжелое, лошадиное лицо Жгута светлело, когда он думал о таинственной жизни электронных старателей, день и ночь добывающих для него валюту в гараже. Он очеловечивал майнеры, ему они казались добрыми товарищами. К умельцу Никите и его сестре он, напротив, относился как к вещам – обременительным, но очень полезным, без которых прекратится биение пульса на его электрической ферме или пасеке – последнее сравнение нравилось Жгуту больше.

Когда Салат списал детей в расход, Жгут стал их полновластным хозяином. Теперь он мог быть уверен, что похищенных не заберут подельники, не вернут родителям, и он сможет использовать компьютерщика Никиту для строительства все новых и новых «ульев». Но аппетиты Жгута были больше его возможностей. На новые майнинговые блоки не хватало денег. Ведь майнеры сжирали бездну дорогостоящего электричества. А чтобы видеокарты и асики во время работы грелись меньше, мальчишка советовал обдувать их холодным воздухом. Значит, нужно было монтировать в гараже холодильную установку – опять расходы…

Жгут обменял первое намытое компьютерное золото на деньги, но они в момент ушли на оплату счетов электрической компании и на покупку холодильного оборудования. Можно было бы подождать, когда в кошельке зазвенит достаточно биткоинов, и только тогда расширять предприятие. Но Жгут слепо шел на поводу страсти. «Ни дня без нового майнера!» – стало его лозунгом. Он искал, что бы продать, превратить в звонкую монету и купить очередной асик.

И однажды его ищущий взгляд остановился на детях. «Вот кого можно дорого продать! Вот за кого родители выкатят копейку, снимут с себя последнюю рубашку», – загорелся Жгут. Нет, он не собирался лишаться компьютерного всезнайки Никиты. Но вот его взбалмошная сестрица, подруга всех хвостатых-полосатых, была подходящим товаром. К тому же ее освобождение могло стать стимулом мальчишке для усердной работы.

– Слушай, – сказал тогда Жгут Никите. – Ты хорошо мне помогаешь… майнить. – Он с удовольствием выговорил это слово. – Если будешь и дальше стараться, я в долгу не останусь. Я отпущу твою сестру. Ты хочешь?

– Да, конечно, – чуть помедлив, ответил мальчик. – Спасибо!

Жгут понял причину заминки с ответом. В пленнике столкнулись два чувства – радость за любимую сестру и страх остаться в неволе одному. Ответив так, мальчишка поступил по-мужски. Впрочем, это не проняло Жгута: к душевным движениям и поступкам окружающих – низким или возвышенным – он относился одинаково равнодушно.

Никита отправил на электронные адреса отца, матери и деда составленные Жгутом письма. В них тюремщик требовал выкуп и назначал место для передачи денег. Жгут понимал, что идет на огромный риск, вступая в переписку с родственниками похищенных детей. Если они заявили в полицию, все их электронные ящики под контролем. К тому же он действовал вслепую, не зная, что требовали за детей настоящие похитители. Но он потерял осторожность в стремлении сорвать большой куш и накупить еще вожделенных майнеров.

Жгут не успел получить ответ. Вечером того же дня он еле ноги унес от полицейских ищеек, разнюхавших его ферму. В одночасье он оказался без дома, без денег, без колес. Но чего Жгуту было по-настоящему жалко – своих криптоугодий. Пасеки с золотым медом! Так обидно было потерять золотоносную делянку, в которую он вгрохал все сбережения! А главное – расстаться с мечтой. Впервые у Жгута был острый интерес в жизни, воплотившийся в этих удивительных, загадочных машинках – видеокартах и асиках. Они умели из ничего, из электрической розетки вытягивать драгоценную нить. Под крышей его фермы майнеры доились золотом, а струи наполняли чашу электронного кошелька. Жгут не понимал, как волшебные машины работают, и от этого еще больше восхищался ими и благоговел перед их могуществом. Ведь по-пчелиному гудящие агрегаты обещали сделать из него богатого человека, сильного мира сего, хозяина жизни.

И вот в один миг он потерял машины, которые боготворил, и мальчишку – золотую голову, проводника по электронной дорожке в мир изобилия и шика. Жгут догадывался, что его ищут, и отлеживался в подмосковных лесополосах и перелесках, не смея высунуть нос.

Ему нужно было уходить подальше от Москвы. Но его не пускало одно шальное желание. Жгуту хотелось наведаться на место, где Нееловы, прочтя его письмо, должны были оставить выкуп за детей.

Он убеждал себя, что в этом нет смысла. После того как детей освободили, никакого выкупа там быть не может. А если что и может там быть, так это ментовская засада. Но чем больше Жгут, подремывая на ложе из веток в подмосковном лесочке – как когда-то с автоматом в высокогорной кавказской зеленке, – уговаривал себя не маяться дурью и не рассчитывать на бзик родителей, которые вдруг захотят выкупить уже свободных детей, тем навязчивее становилась сумасбродная охота проверить тайник.

Вдруг там деньги? Что, если родители положили их, а потом на радостях от обретения детей забыли или не успели забрать? Эти деньги были бы сейчас для Жгута спасением. Жизнь научила его в безвыходной ситуации искать возможности даже в невозможном. Но однажды утром он решился. На попутке доехал до города и, стараясь не попадаться на глаза полицейским, совершил пеший марш-бросок через половину Москвы на старое кладбище. Он рассудил, что на своих ногах передвигаться безопаснее, чем на метро или автобусе, а на бомбилу денег уже не было.

Дальше его путь лежал в ту часть погоста, где давно уже не хоронили. Сначала он шел аллеями под низкими, густыми кронами, сквозь которые едва просачивались солнечные лучи, вдоль утопавших в растительности обветшалых надгробий. Потом для скрытности стал пробираться прямо через некрополь, от одной могилы к другой, по тропкам между оградок, кустов, деревьев. Жгут уверенно держал направление, потому что хорошо знал эту территорию. После отсидки почти два года вкалывал здесь кладбищенским рабочим.

Скоро он был у цели – могилы в оградке из металлических пик с пожелтевшей от времени мраморной стелой, увенчанной фигуркой молящегося ангела. Рядом с памятником вкопана скамья – мраморная плита на двух мраморных пустотелых коробах-ножках. В одной из ножек и был тайник, который Жгут указал в письме.

Он долго издали следил за могилой и направился к ней, только убедившись, что около нее нет засады. Входя в ограду, он был готов к худшему: сейчас из-за деревьев налетят охотники и сцапают его. Но ничего не произошло, в темной аллее было тихо и безлюдно. Жгут покосился на полустертую золотую надпись на стеле:

Дѣвица Свѣтлана Рушникова,

скончавшаяся 10 июня 1903 года

17 лѣтъ отъ роду.

О, не знай сихъ страшных сновъ Ты, моя Свѣтлана… Будь, Создатель, ей покровъ!

Потянул мраморную плиту – сиденье скамейки. Она не сразу поддалась ослабевшим рукам – в бегах Жгут плохо питался, а после пешего броска по Москве совсем обессилел. Кое-как он сдвинул тяжелую крышку, приоткрыв ящик, и опустил руку в щель. Поводил рукой внутри и нащупал сверток. Не веря себе, он выдернул находку на свет. Это был свернутый целлофановый пакет. «Почему такой тонкий?» – удивился Жгут, торопливо его разворачивая.

Денег в пакете не было. Но был листок бумаги с напечатанным текстом, который Жгут с трудом разобрал в сгущающихся сумерках:

«Предлагаю работу. 50 тысяч долларов». И – номер телефона…

Жгут оборвал воспоминания, потому что малахольная девчонка наконец наигралась у клетки с обезьяной и ушла в дом. Гости, доставившие детей, к тому времени уехали. В доме остались только академик, внуки и пожилая женщина с узлом волос на голове. Жгут прокрался в подвал и затворился в комнате. Отсюда он должен был выйти, чтобы исполнить кровавую работу, для которой его нанял хозяин дома.

Глава 28 Внук

Когда почти нереальная из-за своей чудовищности мысль отправить на небо, то есть умертвить, вундеркинда Никиту для взлома райского компьютера пришла одновременно в голову Зацепину и Неелову, Зацепин, ужаснувшись, подумал: «Так же было с Верой. Но тогда демон науськал меня убить женщину ради успеха операции. А теперь неужели я сам строю планы на крови ребенка? Ведь След бросил меня, и некому внушать мне бесчеловечные комбинации. Боже, в какого изверга я превратился!»

Но напрасно Зацепин винил себя за авторство кошмарной идеи. Без демонской наводки здесь снова не обошлось. След, качнувшись от Зацепина в сторону более перспективного на его взгляд американца, быстро разочаровался в Шварце. Как ни пыжился заокеанский крепыш, как ни потел над монитором, сколько ни долбил несчастную клавиатуру мощными пальцами, – влезть в компьютер он не смог, книга судеб оставалась под замком. Американец надеялся теперь только на квалифицированную помощь из Центра.

Поэтому След решил устроить своеобразное негласное соревнование Зацепина и американца: кто быстрее получит подкрепление с земли, – подыгрывая одному и другому. Он закрыл глаза на встречи американца в раю с земным курьером, хотя такие проникновения обязан был пресекать по долгу службы замогильного контрразведчика. Связь американского агента с землей была организована иначе, чем у Зацепина, не по спиритическому принципу. В ЦРУ связника вводили в клиническую смерть. Он пересекал границу бытия, достигал рая и встречался с агентом. Потом связника откачивали, и, вернувшись к жизни, он пересказывал донесение агента. В отличие от спиритической такая коммуникация была односторонней. Шварц из рая не мог выйти на контакт с Центром сам, а должен был ждать посыльного, чтобы через него передать информацию. В первую же встречу со связником американец послал Центру требование незамедлительно командировать в его распоряжение крутого хакера.

А Зацепину След сдал выигрышную карту, подкинув мысль о внуке академика. Мальчишка, которого демон помог следователю Рьянову вырвать у похитителей, чтобы обеспечить своему протеже карьеру, вдруг понадобился нечистому в новой игре. Демону оставалось только срежиссировать детоубийство. Сложность была в том, что мальчик оказался теперь под крылом деда. А какой дед пожертвует внуком? Уж точно не тот, который для освобождения внуков поставил вверх дном целый монастырь. И он теперь сам поведет кровиночку на заклание? Немыслимо и нелогично. Но След очень хорошо умел переводить кажущееся поначалу невообразимым в возможное и даже очевидное.

След, который читал глубоко в сердцах, знал, что Неелов лишь оправдывал внуками свои бесчинства в монастыре. Нет, монах отец Алексий нужен был Неелову для возобновления небесной операции, которая остановилась из-за провала разведчиков, а уж потом для вызволения внучат. Убедись академик, что теперь для продолжения «Бороды Зевса» нужна голова Никиты – и полдела сделано. След взял Неелова в обработку и за пару дней внушил ему каннибальскую идею. Семена уговоров упали на подготовленную почву. Академик понимал, что судьба операции висит на волоске. У Зацепина очень непрочное положение в раю, он там вроде нелегального мигранта, и вот-вот его попросят на выход.

«Если Зацепин не сумеет зацепиться в раю, – рассуждал академик, – больше рассчитывать не на кого, „Борода Зевса“ умрет. Закроется навсегда и доступ к книге судеб, а она, пожалуй, главная жемчужина, главная ценность на небесах».

И то, что теперь книга переведена в виртуальный формат, – на руку при таких делах. Дрова и камни скрижалей с небес не заберешь. Зато электронные страницы можно скопировать, скачать. А оригинальный файл уничтожить, и оставить ЦРУ с носом. Это будет отличный трофей, достойное завершение операции. Тогда любые жертвы не напрасны.

«Даже смерть мальчика, моего внука?» – спохватывался академик и в ужасе отводил глаза от разверзающейся бездны. Но слышал притворно умильный шепот демона: «Смерть в нежном возрасте – не беда, а благо. Кто рано умер, не узнает тяжести жизни. Родители напрасно оплакивают приставленных ангелочков. Ранний уход дается во избавление. До срока Папоч… Отец наш небесный забирает тех, кому на роду написана беспримерно трудная жизнь и лютая кончина».

Неелов поддавался: «А может, и правда Бог призывает рано тех, кого особенно любит?» И возражал: «Но почему именно мой внук должен умереть ради операции, пусть это будет посторонний человек!»

Что, если выбрать грамотного компьютерщика? Тяжелобольного, на последнем издыхании, и зарядить его посмертным поручением? Словом, пойти по той же схеме, что и при отборе первых исполнителей «Бороды Зевса»? Но такой вариант быстро не найдешь. А Зацепин по два раза на дню торопит: «Шлите взломщика, американцы опередят!» Значит, хакера придется убивать. Но кто будет пачкать руки? Опять просить «Красную гвоздику»? Однако их организация после нападения на монастырь была разгромлена полицией, ее остатки переместились в глубокое подполье, и вряд ли кто-то из «гвоздик» захочет помочь в столь опасном деле, когда и он, Неелов, и они – в петле следствия. Да и станет ли такой покойник поступать в раю по указке Неелова и Зацепина? Узнает, что они причина его безвременного переселения в иной мир, и из мести переметнется в стан врагов – к тому же американцу. На патриотизм покойника вряд ли можно полагаться. Нет, с кандидатом на заброску нужно обо всем договариваться еще на земле. Вот и получалось, что свет клином сошелся на внуке Никите. «А наверху он встретится с мамой. Он же любит маму? В раю им будет хорошо вместе», – находил все новые резоны След, склоняя старика к преступлению.

Под гипнозом дьявольских внушений Неелов включил в комбинацию Жгута. Он оставил на кладбище предложение о работе. Когда Жгут позвонил, засада в доме академика и прослушка его телефонов были сняты – после освобождения детей. Неелов испытал чувство нереальности: он вербует убийцу для родного внука.

– А какая работа? – настороженно спросил Жгут.

– По вашей части, – ответил академик. – Доделаете начатое дело.

Жгут долго молчал.

– Я поживу у вас до этого самого дела. – Он не понял, чего от него хотят, возможно, заманивают в западню, но решил сыграть ва-банк: у загнанного волка был небогатый выбор.

Так беглый Жгут получил крышу над головой и надежду на хороший куш. Хотя проживание в одном доме с бандитом и не входило в планы Неелова, академик поселил Жгута в скрытой от глаз комнатенке в подвале, выдал ему хозяйственный комбинезон и представил медиуму Марии Кузнецовой работником по дому. Тем же вечером он, присмотревшись к «работнику», понял, что с таким можно только в лоб, иначе не дойдет, выложил Жгуту, за какую работу готов заплатить полсотни тысяч долларов.

– Вы убьете мальчика. Моего внука. – Голос его дрогнул. Но Неелов овладел собой и добавил: – Так, чтобы он ничего не почувствовал. – И, разглядев на деревянном лице Жгута удивление, махнул рукой: – Только не спрашивайте, зачем мне это нужно. Не ваше это дело. И не мое дело, как вы это сделаете. Только, чтобы ему не было больно. И – все! – Неелов сорвался на крик. Земля уходила из-под ног. Он не верил, что произносит эти обжигающие слова.

Жгут пожал плечами. Удивление сошло с его лица. Он смотрел на всклокоченного седовласого старика с обычным туповато-бесстрастным выражением.

– Сделаю, как скажете, хозяин, – сказал он.

Так, еще до возвращения освобожденных детей из полицейского карантина, Неелов заготовил палача. А когда дети вернулись домой, он, не откладывая в долгий ящик, завел разговор в комнате Никиты:

– Ты соскучился по маме?

– Да, – ответил мальчик.

– Ты хочешь с ней увидеться?

– Да, конечно. А когда она приедет?

Академик придвинул стул к стулу Никиты, сидевшего у компьютера, и сел.

– Видишь ли, она не приедет. Она не может приехать. Ты уже большой, ты должен понять… Мамы больше нет.

Никита непонимающе смотрел на деда.

– Нет? Почему?

– Она умерла, Никита.

– Мама… – У мальчика задрожали губы и расплылось лицо. – Как же… – Из глаз потекли слезы. – Надя! Мама…

– Не надо звать Надю! Пусть сестра пока не знает. У нас с тобой мужской разговор. – Академик погладил мальчика по голове, прижал к себе.

Никита горько плакал у него на груди.

– А папы тоже… нет? – спросил он сквозь рыдания.

Академик всплеснул руками.

– Что ты, что ты! Папа болеет, лежит в больнице. Я тебя отведу к нему проститься…

– Проститься? – Мальчик зарыдал сильнее прежнего. – Значит, папа умрет?..

Академик забегал глазами по стенам. Биг-Бен и Тауэрский мост на огромных ярких плакатах словно стояли в детской комнате.

– Да, проститься! Потому что скоро ты уезжаешь в Лондон, – нашелся он. – Вы с сестрой возвращаетесь в школу. Поживете лето в пансионе. Там безопаснее. Ты же видишь, что здесь творится! – Академик был раздражен тем, что раньше времени проговорился.

Мальчик кивнул, судорожно вздохнул.

– Вот и хорошо. Да, Никита, беда! Мама-то, а? Вот как бывает. Был человек – и нет. Такая штука смерть. Но у тебя остались папа, сестра, я, твой дедушка. А с мамой ты еще встретишься.

– Как же? Где?

– Все мы когда-нибудь встретимся. После смерти. Смерть, знаешь, не то, чему вас учат в школе.

– После смерти ничего нет.

Академик рассмеялся. Он вскочил, встал в центре комнаты, словно за кафедру. Позиция лектора была для него привычна, слова полились легко:

– После смерти ничего нет? Все так думают! И потому боятся смерти. Как они ошибаются! Но я тебя научу. Смерть – это просто другая страна. Как Англия, как Америка. Ты же учишься в Лондоне, не боишься же? Правда, с того света нет обратных рейсов. А зачем, скажи, оттуда возвращаться? Вот твоя мама там… – Неелов увидел, как глаза внука снова наполнились слезами. – И если бы ты попал туда и встретился с ней, разве хотел бы вернуться сюда и жить без нее?

У Никиты задрожали губы. Он замотал головой:

– Нет, нет!

– Вот видишь! Все мы там будем рано или поздно, все там встретимся. И зачем тогда оттуда уезжать, расставаться!

– Но у меня друзья и в Москве, и в Лондоне, – задумчиво проговорил Никита. – Я не хочу их бросать… И ты здесь, дедушка. И папа, и Надя. Если я буду там с мамой, значит, я буду без вас…

Академик понял, что увлекся.

– Да, Никита, пока мы все здесь. Но никто, мальчик, не знает своего часа. На тот свет билет не покупают, как тебе до Хитроу. Билет туда выдают и, бывает, совсем неожиданно… И надо быть готовым.

– Готовым?

Неелов видел, что внук заблудился в его словах. У ребенка было слишком много переживаний, чтобы вникать в туманные рассуждения деда. Но академик должен был настроить мальчика на нужный лад. На работу на том свете.

– Надо быть всегда готовым к смерти, Никита, – сказал он наставительно. – Ты уже большой и должен знать это. К смерти, которая суть – лишь переезд в новую жизнь.

– А, знаю, там Бог, ангелы, музыка… – Никите показалось, что он наконец понял, о чем говорит дедушка. – Я был в церкви.

– Да что ангелы, Никита! Ты не поверишь, на том свете есть даже компьютеры, твои любимые.

– Компьютеры?

– Представь себе! Вот сейчас ты сидишь за компьютером и там будешь сидеть за таким же. Ничего страшного, правда?

– Ничего, – согласился мальчик. Он был совсем сбит с толку. Мама умерла, а дедушка рассказывает, что умереть – это хорошо. Как же хорошо, если мамы нет, а чтобы увидеть ее, нужно самому умереть?

Но академик продолжал гнуть свою линию. Он старался говорить понятно для ребенка, не преуспевал в этом и все больше горячился:

– И в той, новой жизни, которая после смерти, ну, в новой стране, как в Англии…

– В Новой Англии?

– Да нет же, слушай! После смерти тоже будет все – мама, компьютеры, новые друзья. И им надо будет помочь.

– Маме?

– И маме, и друзьям. Ты же помогаешь своим друзьям?

– Всегда помогаю, даю переписывать информатику и алгебру.

– Золото, а не парень! Значит, если попросит тебя некто Зацепин разобраться с компьютером, поможешь ему, верно?

– А он… некто Зацепин… где попросит? В Англии? В Лондоне?

– Нет, не в Лондоне, а я же говорю: там, где мама!

– Получается, если я тоже умру?

– Вот именно, если. Вдруг! И если так случится, найди обязательно книгу судеб. Запомни: книга судеб. Библиотека. Иди туда. Там будет этот Зацепин, и ты ему помоги.

– В библиотеке?

– Ну, где бы он ни был, помоги, я очень прошу!

Академик перевел дух. Он весь был наэлектризован.

Внук уже вызывал не жалость, а досаду. От умника зависит, закончится операция «Борода Зевса» – главное дело его, академика Неелова, жизни, звездный час человечества, – победой или поражением. От настроя мальчишки на победу, готовности выполнить задачу. «А я вынужден нести перед ним околесицу, наводить тень на плетень. И не сметь сказать ничего прямо!»

Все ведь так просто! Смерть – это та же жизнь. Жизнь на другом континенте. Этот континент, как Евразия, состоит из двух частей: рая и ада. Он, Неелов, как Колумб Америку, открыл новую землю, которую раньше считали территорией фантазии, небылицей, абстракцией идеалистической философии и религии. Он нашел смелость увидеть плоть там, где все довольствовались духом. Его солдаты, его конкистадоры первыми ступили туда. Оставили следы на пыльных тропинках тонкого мира. Доказали, что жизнь после смерти есть, что рай и ад – реальность. А значит, смерти нет! Уход из жизни – не трагедия! Казнь – не самое страшное наказание. А убийство – не самое страшное преступление!

Неелов, в такт мыслям дирижируя руками, вышел из комнаты Никиты, оставив мальчика в недоумении, заплаканным и напуганным. «И я не должен изводить себя упреками из-за внука. Совесть – прочь! Я всего-то отправляю ребенка в интересную туристическую поездку! Пустяк! Немного дальше Лондона. Но как я могу это объяснить мальчишке? Как объясню его отцу?!» Встрепанный старик, не разбирая дороги, шагал по дому, безумно размахивая руками. Он и не заметил, как стал думать вслух.

– Кто меня поймет?! Кто способен осмыслить немыслимое?! Кто может подняться вровень с великим разумом?! – выкрикивал академик.

Его никто не слышал. Надя Неелова возилась с орангутаном в саду, Жгут дрых в подвальной комнатушке, не смея показываться при детях, которые бы сразу узнали в нем своего тюремщика. А медиум Мария Кузнецова не слышала ничего вокруг потому, что вслушивалась в себя. Она только что почувствовала прилив жара к голове и сердцебиение. Человек менее экзотического занятия решил бы, что подскочило давление. Но Мария, крепкая здоровьем, расценила эти симптомы однозначно: дух просился на аудиенцию. Ее сердцем, как кулаком, он колотил в дверь мира сего из мира потустороннего.

Мария сделала два сильных глотательных движения, что означало приглашение душе разведчика к рандеву, и выбежала из своей комнаты на первом этаже в переднюю к поднимающейся широкой парадной лестнице с химерами на перилах.

– Дмитрий Дмитриевич! Зацепин на связи! Вы дома? – крикнула она.

Не дождавшись ответа, стала спускаться по боковой лестнице в подвал.

– Идите скорей, Дмитрий Дмитриевич! Зацепин сейчас явится!..

Ее нагнал голос академика:

– Да тише вы, Маша, наказанье, детей перепугаете!

Едва они уселись в комнате для спиритических свиданий друг против друга у круглого стола, как Мария вошла в транс. Из ее круглого доброго курносого лица проглянул Зацепин – остроскулый, с запавшими щеками, колючими нетерпеливыми глазами, Неелов будто увидел его.

– Ну? – только и сказал Зацепин. – Есть хакер?

– Есть, – ответил Неелов.

– И кто? Внук?

– Внук. Он уже дома.

– Меня интересует, когда он будет у меня!

– Завтра.

– Почему – завтра?! Он мне нужен сегодня, сейчас!

Неелов возмутился:

– Послушайте, Алексей Павлович! Мы ведь говорим о ребенке, моем внуке, а не о котенке. Это котенка недолго утопить. Я должен дать ему проститься с отцом, с сестрой? Дать дома хоть чуть-чуть побыть? Помните, где он был? Я ведь ему дед, у меня есть сердце!..

– В рай сегодня прибывает штатовский хакер. Нас обходят! Присылайте, присылайте мальчишку немедленно! Остальное я беру на себя!

Глава 29 Райские кочевники

«Остальное беру на себя». Это было легче сказать, чем сделать.

Зацепин, закончив спиритический разговор с Нееловым, почувствовал, что сил почти не осталось. Он, сгорбившись, повесив руки, сидел посреди плоской степи на отбойнике пустого шоссе, стрела которого упиралась на линии горизонта в цепочку невысоких белых гор. Над вершинами горел красивый закат.

Неравная борьба на том свете опустошила Зацепина. Лихорадочную активность сменяла апатия. В раю праведники не нуждались ни в сне, ни в пище, не знали усталости. Но Зацепин еле ноги таскал. Возможно, истощением сил рай напоминал ему, что он спорник. Что он здесь чужой. Он даже постарел и одряхлел после смерти, как это ни парадоксально звучит. Морщины на лице стали глубоки, как ущелья, согнулись плечи, глаза слезились, длинные волосы до последней прядки выбелила седина, и он выглядел древнее бойкого Неелова, которого был на четверть века моложе. Рай словно отторгал его, проникшего в страну блаженных незаконно! Старался изжить, извести, отнимая энергию.

Да, поступки давались Зацепину все труднее. Тем ценнее были победы, одержанные им на пределе возможностей. А как, если не победой, назвать дружбу, которую он свел с американским шпионом? Зацепин сумел войти в доверие, привязать к себе агента чужой разведки. И вот результат – он был в курсе всех дел противника.

Чтобы сойтись с американцем, Зацепин заставил ангела вернуть себя с острова в библиотеку. Зацепин был уверен, что агент ЦРУ не ограничится одной попыткой взломать книгу судеб и еще до прибытия с земли помощника предпримет новую атаку на компьютер.

Карауля американца, Зацепин провел многие часы в унылой белизне библиотеки на сетчатом стульчике, бездумно глядя в черный прямоугольник монитора. И дождался-таки! Шварц явился. Зацепин уступил ему место за столом и с мстительным удовольствием наблюдал за вторым штурмом – таким же безуспешным, как и первый. Американец с возрастающим ожесточением барабанил по клавиатуре, потел, наконец, в сердцах вскочил, опрокинув стул, и в самых крепких выражениях высказал Зацепину, что думает о проклятом железе. Зацепин разделил его негодование, посетовав, что тоже бьется как рыба об лед, но не может открыть книгу и узнать дату Второго пришествия.

– А зачем тебе? – удивился американец.

– Когда будет Второе пришествие, у меня часто спрашивали прихожане моего храма, – сочинил Зацепин.

– А, выходит, ты русский поп? – спросил американец. И протянул могучую руку: – Нил.

Так Зацепин завязал нужное знакомство, которое быстро переросло в приятельство. Общая проблема – упрямый, неподдающийся компьютер – сблизила американца и Зацепина, сделав родственными душами.

Справедливости ради надо сказать, что Нил сам шел на контакт. Деятельный, общительный, он изнывал от одиночества в раю. Он верил в рай изобильный, с застольями и шумными веселыми компаниями. Как праведнику Нилу полагался рай по потребностям. Он бы мог населить его копиями земных друзей и закатить пир, то бишь барбекю, на весь мир. Но инструкции Центра запрещали ему «приглашать гостей» в рай, чтобы не рассекретить операцию, не повредить ей. Поэтому русский поп, товарищ по компьютерному несчастью, оказался для говорливого, компанейского янки спасением. Он, закрыв глаза на инструкции, увел Зацепина в свой рай.

Рай Нила представлял собой бескрайние равнины американского Запада, по которым он колесил за рулем многометрового двухэтажного автотрейлера, отделанного красным деревом и медью. Наматывая на колеса километры небесной Америки, Нил переживал ни с чем не сравнимые чувства первопроходца, первооткрывателя, столь близкие каждому американцу, чьи предки заселяли огромный континент, двигаясь на запад.

Нил гнал автодом по живописной, в барашках невысокого кустарника, степи, а Зацепин, борясь с укачиванием, валялся на широкой кровати или утопал в кожаных креслах и диванах в просторном салоне. Но большую часть времени он сидел рядом с водителем, озирая возделанные поля, пастбища, маленькие городки по сторонам дороги, и вел разговор, стараясь выведать как можно больше об американце и его разведывательной задаче.

Американский разведчик был очень откровенен с русским спутником. Это настораживало. Ведь могло оказаться, что открытость и готовность Нила к общению была лишь профессиональной уловкой. Впрочем, то, что он не делал тайны из работы на ЦРУ и охотно посвящал в подробности своей жизни постороннего, имело и другое объяснение, казавшееся Зацепину правдоподобным.

Американец, очевидно, не считал, что в раю действуют те же правила игры для разведчика, что и на земле. Здесь можно работать спустя рукава. К чему разыгрывать детективную комедию, скрываться, строго придерживаться легенды? Какие пароли – между призраками?!

Он не был идейным бойцом, готовым, подобно Зацепину, разбиться в лепешку для выполнения задания. Его «командировка» в рай была вынужденной. Несчастного насильно вытолкнули из жизни, которую он очень любил. Его заставили продать жизнь. За что он, по его словам, был очень обижен на своих командиров.

– Это они, мои боссы, отправили меня на тот свет! За хорошие деньги, не спорю. Положили в золотой гроб!

Все началось с его провала в Юго-Восточной Азии, где он работал против наркоторговцев «золотого треугольника». Нил эмоционально рассказывал, дергая баранку:

– Я засветил агента, местную макаку, в Мактунге, и другие тамошние макаки его возьми да и прикончи. Я говорил своим шефам, что ни при чем, что это стечение обстоятельств, что я не пил в тот день. Но они захотели судить меня. Меня, который отпахал на Дядю Сэма четыре года в Азии, среди сколопендр, москитов и столбняка!

В общем, меня отстранили от работы и потянули в суд. Но я решил, что не доставлю им такой радости. Чтобы на мою Джейн и ребятишек в Мидиленде все указывали пальцем? Нет уж! Я застраховал жизнь на два миллиона и только раздумывал, как бы мне так сыграть в ящик, чтобы комар носа не подточил, и мои сиротки получили бы все сполна и им было чем попки согреть. Но наши волки все разнюхали. Сказали, что знают про мой финт со страховкой и что поэтому, хоть я десять раз перекинусь, ничего моя семья не получит. Но есть у них предложение. Дескать, раз уж я задумал кувырок на тот свет, то пусть он будет с пользой для страны. И если я соглашусь на их вариант, то суда никакого не будет, и страховку получу, и еще втрое. То есть не я, конечно, а мои ребята и Джейн, потому что смерть они мне тоже обещали устроить. И устроили.

– И как ты умер? Ну, как они тебя убили? – не удержался от вопроса Зацепин. Он видел перед собой человека своей судьбы. Ведь его тоже убили, или довели до смерти, чтобы отправить на задание в Царство Небесное. Да, у американского и русского райских разведчиков общим был не только интерес к запертому компьютеру с книгой судеб.

– Приказали идти по обочине дороги, ну и догнал меня грузовик. Может, конечно, и не грузовик, но я так думаю, что грузовик, – удар в спину был что надо. Раз – и очухался я уже здесь, у ангелов.

Он показывал Зацепину цветную фотографию женщины с двумя мальчиками, – крохотную на его широкой ладони, как почтовая марка, – которую как-то протащил на небеса или воссоздал уже здесь своим воображением, ведь для спасенного в раю нет ничего невозможного. Его каменное лицо актера-силача смягчалось, глаза влажнели.

– Вот Джейн, это Френк, старший, а это Боб… На пороге дома в Мидиленде. Мы хотели взять дом попросторнее, уже присмотрели на соседней Винд-Роуз-стрит… Только мне не жить с ними в новом доме на улице с таким красивым названием – улице Розы Ветров… Я теперь вот в этом доме на колесах живу, с русским попом, ха-ха. – Он горько смеялся. – А у тебя, поп, семья, дети есть?

– Нет.

– А, тогда не понять тебе меня, русский. Не понять, как странно все это: вот они там, а я здесь. Мы же одно целое, понимаешь? А они там, а я здесь…

И он стонал, как от боли, скрипел зубами и смеялся.

– Ты бы, чем мучиться, заказал их копии. Были бы они тут, с тобой. Не настоящие, конечно, но все лучше, – советовал Зацепин, искренне сочувствуя семьянину.

Нил качал головой на крепкой и мощной, как колонна, шее.

– Нет. Не разрешают мои командиры. Сказали, пока дело не сделаю, чтоб никого близко не было. Узнают, что я ослушался, – и не видать моим крошкам денег. Да, они меня на крепком крючке держат. Так что, когда сюда заявляется курьер, ты тоже не светись. А то доложит по начальству, что я тут компании вожу!

Из этого логично вытекало, почему американец отрабатывает поручение на небе без рвения, как из-под палки, и строгие инструкции Центра выполняет только для проформы, чтобы не потерять право на вознаграждение. Он не говорил, с каким заданием прибыл в рай и как ему поручили распорядиться книгой судеб, а Зацепин не спрашивал, опасаясь вызвать в американце подозрения. Хоть Нил и был очень натурален в своей тоске по домочадцам и обиде на шантажистов из Лэнгли, Зацепин не исключал, что тот ведет с ним тонкую игру. Вдруг американец все же осведомлен, что в раю действуют другие разведки? Тогда обида на ЦРУ может быть всего лишь легендой, чтобы, подставляясь под вербовку, выманить на себя и раскрыть чужого агента.

Безутешный муж и отец, Нил не был склонен предаваться грусти двадцать четыре часа в сутки. Его бодряческая натура брала свое, и его дружба, которой Зацепин поначалу так добивался, становилась все навязчивей и утомительней. Американец постоянно требовал внимания. Иначе перед кем ему было без устали хвастать экстерьером мистера Олимпия[6], кому с раскатистым хохотом травить анекдоты о блондинках, невоздержанных в питие ирландцах, прижимистых поляках…

Нарулившись за день, вечером Нил загонял трейлер на площадку для отдыха и приглашал русского попутчика в салон. И здесь, у электрического камина рядом с огромным баром, набитом бутылками, разведчики горланили хором песни, обсуждали житье в раю, пили на брудершафт водку – поллитровки с русской сорокаградусной и закуску Нил в неограниченных количествах производил силой своего праведного желания.

Часто и днем Нил останавливал автодом в живописных местах маршрута, и друзья разминали ноги, бродили за беседой по окрестностям – ущельям с хрустальными водопадами, зеленым долинам в ложбинах гор. Американец всегда ходил без рубашки, выставляя напоказ скульптурный торс – с косой саженью в плечах и тонкой талией, – которым по-мальчишески гордился. Они выглядели странной парой. Зацепин едва доставал американцу до середины груди, а в ширину Нил был как два Зацепина. По пояс голый культурист в расцвете сил и белоголовый изможденный старик в белом балахоне. Они пребывали в непрекращающемся марафоне общения, в котором американец забывал о гложущей его тоске по жене и детям, а Зацепин искусно, хотя и не без напряжения, имитировал сердечность. Даже когда Зацепин ненадолго запирался в багажном отсеке автодома, чтобы провести сеанс спиритической связи, американец не находил без него себе места.

Такая жизнь кончилась внезапно. Конец ей пришел после очередного свидания американца со связником. Нил сообщил Зацепину, что взломщик для книги судеб на пути в рай, и виновато, но решительно высадил русского из трейлера прямо на дорогу, чтобы коллега из ЦРУ не стал свидетелем, как резидент общением с посторонним нарушает предписание руководства. В свое оправдание Нил пожаловался, что прибывающий агент с хакерской квалификацией – убежденный боец, педант и аккуратист, и с ним каши не сваришь:

– Представь, он добровольно сыграл в ящик! Даже от денег отказался. Такой службист живо донесет про любое отступление от инструкции. Прости, друг!

Трейлер, мигнув задними красными огнями, уехал. Зацепин остался один в степи, раскинувшейся во все стороны насколько хватало глаз. А он так и не узнал главного – в чем же заключается задание американца, зачем ЦРУ книга судеб!

Не теряя времени, Зацепин, примостившись на низеньком заборчике бетонного отбойника, установил спиритический мост с Нееловым и сообщил неутешительные новости, в ответ услышав, что нашим хакером станет Никита.

Глава 30 Прощение

Узнав, что академик согласился-таки сделать в «Бороде Зевса» ход внуком, Зацепин испытал облегчение и вместе с тем ощутил себя преступником, которому нет оправдания. Он настойчиво подталкивал Неелова к этому шагу. Но когда услышал, что участь мальчика решена, в памяти возникло лицо Веры с кроткой улыбкой на красивых губах, и ему захотелось закрыться от ее ласкового взгляда, ранящего, как кинжал. Ведь он клялся ей спасти детей, а сам, вместе с сообщником, приговорил мальчика!

Зацепин в который уж раз за недолгое время пребывания на небесах поразился и ужаснулся исполинской силе того, что ведет его, толкает на страшные поступки. «Что это за сила? Долг? Любовь к родине? Отчаяние? Тщеславие? Умопомешательство? Или дьявольское искушение?» – спрашивал себя Зацепин и находил, что любой ответ здесь подходит. И любой ответ не может ничего изменить, заставить свернуть в сторону. Он, Зацепин, монах-разведчик, не остановится, пока не дойдет до конца пути. Кони понесли, и горе тем, кто окажется на дороге, попадет под удары тяжелых копыт!

Сидя посреди огромной, как космос, безлюдной степи, Зацепин старался не замечать тень нового злодейства, которая наползла на него, гнал мысли о том, как это возможно, что дед-академик убьет внука. Он сосредоточился на другом: успеет ли агнец-вундеркинд к забегу наперегонки с американским хакером? Ведь американец уже выходит на старт, а наш – еще даже не начал путь на небо.

Значит, опять его, Зацепина, выход. Он должен удержать плацдарм до появления внука академика. Не позволить американцам раньше залезть в компьютер с книгой. Но чем может помешать Зацепин, нелегал в раю, законным гражданам рая, за которыми еще и численный перевес? И как он сможет расчистить от американцев место у компьютера для Никиты, когда тот очутится в раю? Самое нестерпимое, если смерть мальчика окажется напрасной, если сын несчастной Веры не сможет даже применить свои хакерские способности. Такого бремени его, Зацепина, совесть, и так уже перегруженная, не вынесет.

Он перебирал варианты борьбы. Поднять тревогу в стане ангелов: «Караул, книгу судеб воруют»? Или захватить американского хакера на подступах к библиотеке, из засады? Все было не то. Ангелы не волновались за судьбу книги, уверенные, что похитить ее из-под пароля, данного Богом, невозможно. А за хакера вступится Нил, и сила окажется не на стороне Зацепина. Да и не очевидно, что хакер шествует к библиотеке, как какой-нибудь ветхозаветный странник. Очень может быть, он спикирует прямо в белую комнатку с компьютером. Может быть, он уже там! Вдруг уже ломится в книгу!

От этих мыслей Зацепина подбросило. Забыв об усталости, он, путаясь ногами в длинном балахоне, выскочил на шоссе и побежал в сторону разгоравшегося заката. Он громко звал своего ангела, понимая, что без его помощи ему не выбраться из рая американца, не попасть в библиотеку. Но все-таки бежал, теряя последние силы.

Ужасные картины, которые рисовало воображение, толкали его вперед. Диверсанты открыли книгу и переписывают, перепечатывают на компьютере будущее в ущерб его стране! Они строчка за строчкой хоронят его родину, словно лопаты земли швыряют в отверстую могилу! Порхнули пальцы по клавишам, и – на улицах бой, толпы, орущие рты: «Долой инфляцию в сто тысяч процентов!», «Нет выселениям!», «Правительство коллекторов на виселицу!», «Хлеба, а не налогов!».

Добавили еще две строчки – и на карте, где была страна в одну шестую часть суши, рассыпалось, как горох, сорок государств! Дальний Восток, Сибирь и Урал закрашены желтым, в центре и на юге – пестро от надписей: «Заморское владение Тамань», «Екатеринодарский специальный административный район», «Коронная территория Воронеж», «Московский протекторат»…

Еще пару лопат могильной земли – и нет тысячелетней истории, нет многомиллионного народа – белое пятно между Европой и Азией. Только всадники Апокалипсиса – Голод, Болезнь, Война и Смерть – сеют стук копыт по пустой, сквозняками продуваемой суше.

«И я не защитил, не сберег, не смог! – на бегу хватался за седую, растрепанную голову Зацепин. – Не выполнил задание, провалил операцию». Он надрывался под тяжестью неподъемной ответственности и вины, ноги заплетались. «А если признаться американцам в своем шпионстве, выдать „Бороду Зевса“? – пришла ему мысль. – У меня не осталось сил, я сделаю оружием слабость. Предательством я выиграю время, отсрочу казнь над страной и бесславный финиш операции!»

Ведь он уже швырнул в топку «Бороды Зевса» свою жизнь, жизнь Веры, ее сына, а теперь готов был скормить пламени свое доброе имя. Лишь бы операция не провалилась! Пожалуй, других возможностей быть в игре, вести борьбу не было. Только так, подручным неприятеля, он мог быть рядом с книгой, получить к ней доступ. «А там видно будет, кому она в итоге достанется, кому откроется и кому станет служить!» – громоздил фантазии изнуренный, надорвавшийся человек и бежал, спотыкаясь, не в силах поднять голову. «Ангел! Да где же ты, горе мое!»

И чуть не налетел на ангела, загородившего дорогу.

– А! Наконец-то! – взревел Зацепин. – Изволили прибыть! Давай меня молнией в библиотеку! Вперед марш!

– Остынь, Алексей! – осадил его ангел.

Это было произнесено таким повелительным тоном, какого раньше Зацепин у своего хранителя не слышал. От неожиданности он замер, вглядываясь в крылатого.

Ангела было не узнать. Он удивительно преобразился. Был преисполнен торжественности и величия. Он сиял! Даже на фоне яркого заката белизна крыльев и одежд резала глаза. Переливалось сиянием золото волос, лучился диск над макушкой. Ангел стал выше и осанистее. Восторг распирал его! Он весь был воплощенный праздник.

– Прямо новогодняя елка… – пробормотал Зацепин.

Ангел поднял руку, призывая к вниманию. С задником в виде пламенеющего заката сцена была впечатляющая.

– Славь Господа! – ликующим громовым голосом молвил ангел. Вспорхнула и очертила круг над степью стайка птиц. – Ты прощен!

И он, покончив с официальной частью, словно сойдя с пьедестала, светло рассмеялся и обнял Зацепина.

Зацепин, еще не постигнув, какое прощение ему даровано, уже угадал, что мир изменился. Это больше не был удав, душащий его в тугих кольцах. Рай стал раем. Страной вечного лета, молочных рек и кисельных берегов. Страной безграничной любви. Мышцы, сведенные судорогой многодневного напряжения, расслабились. Зрение обострилось. Тело наполнилось силой. Зацепин почувствовал себя всемогущим, способным горы свернуть. Паника, владевшая им, уступила место уверенности, что он любую беду руками разведет.

– Ого! Ого! – восклицал он, радостно смеясь. – Да как же это?

– Нет предела Его милости! – смеясь вместе с Зацепиным, сказал ангел. – Ну, прощай, мой трудный питомец!

– Как прощай? – Зацепин протянул руку к ангелу. – Ты бросишь меня здесь, на дороге?

– Я тебе больше не нужен. Ты можешь теперь быть кем хочешь и где хочешь, стоит тебе только пожелать.

– И в библиотеке судеб?

– И в библиотеке. Подумай о ней – и ты там. Ах, Алексей, Алексей! Опять ты за старое…

Покачав прекрасной золотоволосой головой, ангел исчез, растворясь в вечернем сумраке, подкрашенном затухающим закатом. Столь поспешное расставание лучше слов сказало, каким облегчением было для ангела сбросить тяжкое бремя шефства над беспокойной душой Зацепина.

Зацепин снова остался один на райском шоссе. Казалось, он должен был немедленно лететь в библиотеку и во всеоружии своего нового положения обрушиться на противника. Что ему теперь центнер «шварценеггеровых» мышц! Он обернется сказочным великаном, Суперменом, Поддубным, Ильей Муромцем и сокрушит рать ЦРУ!

Но Зацепин не спешил. В нем бурлили не только могучие силы, но и новые чувства. Он словно вместил в себя весь мир, стал с окружающим одним целым. Он, как самого себя, полюбил все вокруг, всех людей, которых помнил и которых никогда не знал, потому, что был неотделим от них и от мироздания. Он объял необъятное, и вселенная приняла его в свои объятия.

Упиваясь удивительными чувствами взаимопроникновения и родства с миром, Зацепин понимал, что они – следствие сошедшей на него благодати. Это всепроникающая радиация любви, источник которой – Бог. Он сподобился изведать ту космическую любовь, «что движет солнце и светила», как описал эксперт по загробному миру Данте Алигьери.

Но было нечто, что нарушало обретенную цельность и гармонию. Горошина, которая не давала почивать в блаженном единении с миром. Никита!

«Меня простили. И я должен даровать прощение! Отвести руку, занесенную над агнцем!» Нет, Зацепин не отказывался от «Бороды Зевса», от борьбы с американцами за книгу судеб. Но прежде только слабость заставляла его прибегать к запрещенному приему войны с женщинами и детьми. Так он убил Веру. И так поставил на кон мальчишку. Злодейства он оправдывал великой целью. Теперь же его распирала такая мощь и такое великодушие, что он не хотел невинных жертв ради победы. Сильные великодушны.

«Я все сделаю сам! Справлюсь и с ЦРУ, и вытрясу книгу из ящика компьютера. А мальчика я уберегу, хотя бы во имя Веры!» Только бы успеть! Только бы академик не начал пороть горячку!

И как назло попытки протянуть спиритическую связь с землей не удавались. «Телефонистка» академика Мария Кузнецова не отвечала на настойчивые вызовы из райской вечерней степи.

Вдруг Зацепин увидел своим новым острым зрением человеческую фигурку, которая двигалась к нему со стороны гор. Он почувствовал недоброе. Неужели это Никита ищет его? Неужели мальчик погиб?

Зацепин из-под ладони вглядывался в приближающегося по шоссе человека. Фигурка медленно увеличивалась на фоне полосы меловых гор. Не выдержав ожидания, Зацепин сошел с трассы и углубился в степь. Так он решил проверить, действительно ли неизвестный держит курс к нему или случайно оказался на дороге. «Может, это копия жены Нила или кого-то из муляжей его ребятишек бродит тут, ищет своего американца?» – надеялся Зацепин.

Надежды не осталось, когда фигурка тоже сошла с асфальта и направилась степью к Зацепину. У него упало сердце. Этому путнику нужен именно он. А значит, это несчастный Никита! Но в следующую минуту он понял, что поспешил с раскаянием: фигура была велика для мальчика. Походка тоже выдавала человека взрослого. Зацепин не мог в сумерках разглядеть его, но уже различал, что приближающийся человек был в белом и с белой головой.

Неужели это?.. Зацепину так не терпелось удостовериться в своей догадке, что он велел луне выйти из-за туч. И бутафорский мир повиновался воле новоиспеченного праведника! Будто рука сдернула со степи темное покрывало. В свете лунного фонаря стал отчетливо виден человек, который так интересовал Зацепина.

Да, это академик Неелов резво подходил к нему по кустистой равнине – седоголовый, растрепанный, в докторском халате. Ворот и грудь халата были густо выпачканы чем-то бурым. Горло академика было располосовано от уха до уха.

Глава 31 Заступница

Путь академика в вечность начался сразу после сеанса спиритической связи, во время которого Зацепин потребовал немедленно прислать Никиту. Медиум Мария Кузнецова, освободившись от бремени чужого духа, не встала из кресла и не ушла, как обычно. Она осталась сидеть, пристально глядя на озабоченного Неелова.

Взгляд ее был так тяжел и взыскателен, что академик, погруженный в свои мысли, не мог не спросить:

– Что вы так смотрите, Мария?

Женщина, округляя глаза, спросила:

– Вы собрались убить мальчика? Вашего внука?

Академик нахмурился.

– С чего вы взяли? Ах да… – Он досадливо махнул рукой. – Вы что же, подслушиваете? Не ваше это дело!

– Не мое?! – вскинула голову Кузнецова. – Вы хотите, чтобы я закрыла глаза на преступление?

– Вы их можете закрыть навсегда! – многозначительно сказал Неелов.

– Вы мне угрожаете? – Женщина округлила глаза. Все ее крупное тело пришло в движение. – Вы… А, я поняла! Тут преступление на преступлении! Вы и Веру, вашу сноху, убили!

Неелов изумленно и зло расхохотался.

– Что вы? Что ты придумываешь! Вон отсюда! Я не нуждаюсь больше в твоих услугах!

Он вскочил из-за стола. Мария тоже поднялась – и оказалась на голову выше академика.

– Я уйду, только когда буду знать, что мальчику ничего не угрожает! – категорично сказала она.

Неелов понял, что столкнулся с неожиданным серьезным препятствием.

– Ну, Маша! – сказал он примирительно. – Мария Анатольевна… Вы не так поняли нас с Алексеем Павловичем… Я собрался убить внука! Абсурд!

– Я все правильно поняла! Наконец-то поняла! Вы уже давно сговариваетесь убить мальчика. Но раньше я действительно не хотела понимать. Не могла поверить, что вы говорите об убийстве ребенка.

– Да нет же! Это совсем не то, что вам показалось… – Неелов замялся, не зная, какое объяснение придумать.

– А что? Что не так мне показалось, Дмитрий Дмитриевич? – спрашивала Мария, нависая над ним.

Неелов подумал, что, если эта туша навалится на него, ему несдобровать. А судя по воинственному виду, от этой ведьмы можно ждать всего. Он был рад, что между ним и женщиной – столик.

– Молчите? – напирала Кузнецова. – Вам нечего сказать! Я давно вижу, чем вы здесь занимаетесь, академик! Во что вы превратили наше дело. Ясновидение, предсказания будущего! Ложь, мошенничество, и вот теперь – убийство! Докатились! Мне угрожаете глаза закрыть! Куда это годится? Вы деградировали, академик!

Неелов мотал головой.

– Да нет же, нет! Я имел в виду, что откажу вам от места и вы не сможете быть в курсе событий!

– Ах, не выкручивайтесь, Дмитрий Дмитриевич! Вот что! – Мария Кузнецова уперла руки в толстые бока. – Я уведу Никиту и девочку. Я не могу их оставить с вами.

Неелов опешил.

– Куда это вы их уведете? Из родного-то дома? От родного-то деда?

Но женщина, не удостоив его ответом, сделала движение к выходу. Прямая монументальная фигура, лицо с задранным подбородком и, казалось, даже тугой узел на голове выражали непоколебимость намерений Марии Кузнецовой. Она верила, что стоит за правое дело, и это придавало ей сил. Неелов покраснел от ярости.

– Ну уж нет! Никуда ты не пойдешь! – выкрикнул он, пятясь к двери. И вдруг неслыханным для старика стремительным прыжком оказался в коридоре. Захлопнул за собой дверь, налег на нее. Нащупывая ключом замочную скважину, кричал: – Старая дура! Старая дева!

Замок щелкнул, и женщина оказалась взаперти.

– Птичка в клетке! – присвистнул академик.

Побежал по коридору. Глаза его дико горели, седые волосы развевались.

– Василий! Василий! – звал громко.

Он заскочил в подсобную комнату, сорвал с вешалки и натянул на себя, не попадая в рукава, докторский халат. Зачем? Он надел халат машинально, как всегда перед маркой научной работой, опытом. Он подсознательно готовился к грязной, кровавой сцене, в чем не хотел себе признаться.

В коридоре Неелов столкнулся с прилетевшим на крики Жгутом. Работник, тараща глаза, наставил на Неелова устрашающего вида широкий нож. Это был тесак, который Жгут на ферме всегда носил на поясе, а после бегства, отсиживаясь в лесополосах и передвигаясь по Москве, прятал под одеждой. Сейчас, взбаламученный шумом, он собирался защищаться от неведомой опасности.

– Вы мне нужны, Василий… – проговорил Неелов, непонимающе глядя на направленный в грудь клинок. Зачем молодчик показывает ему нож? Неужели этим мясницким секачом он собирается выполнить работу по договору? Зарезать Никиту?!

Неелов представил, как сталь вспарывает тельце мальчика, как кромсает и кровавит слабую плоть, и схватился за сердце. Земля поплыла у него под ногами. Раньше он не задумывался, каким образом нанятый им киллер сделает дело. Демон След старательно отводил от него эти мысли. Смерть мальчика была лишь абстракцией, пунктом в решении задачи по проникновению в райский компьютер. Частью уравнения – а их Неелов много решил в своей жизни.

Сверкание ножа перед носом все изменило. Клинок порвал паутину лжи, которой демон опутал академика. К Неелову вернулся здравый смысл. То, что он собирался совершить, открылось ему в истинном свете, без демонских очков. Умопомрачение прошло. Академик охнул и замахал на Жгута руками.

– Нет, нет! Уберите это! Ничего не надо! Ступайте отсюда. Я все отменяю. Слышите! Все отменяю!

Жгут уже понял, что крики, разбудившие его, не несли ему угрозы, и овладел собой. Он опустил нож. Но слова академика заставили его снова поднять оружие.

– Как ступайте? А уговор? А пятьдесят тонн зеленых? – с внешним угрюмым спокойствием, но внутренне закипая, проговорил он. – Кинуть хочешь? Да я тебя!.. – Жгут, стращая, замахнулся на академика ножом. Как всегда, когда вопрос касался денег, он из медлительного, погруженного в себя увальня превратился в напористого, жестокого вымогателя.

В этот момент резкий, тонкий визг заставил Неелова и Жгута повернуть головы. В начале коридора стояла Надя, всадив в Жгута взгляд круглых, как монеты, глаз, и истошно визжала. Рядом с ней Никита тоже, как завороженный, но молча, смотрел на человека с ножом. Детей привлек шум, они спустилась в подвал и узнали своего похитителя. С огромным ножом он пришел за ними, чтобы убить! Надя, не переставая визжать, кинулась по лестнице вверх. Мальчик остался в подвале. Тюремщик, его нож словно загипнотизировали Никиту и приковали к месту. А Жгут, перехватив нож лезвием вверх, с сосредоточенным лошадиным лицом, примериваясь, тяжело двинулся к Никите.

– Уговор есть уговор, – сказал он себе под нос.

Кровь отхлынула от лица академика.

– Никита, беги! – крикнул он. – Беги, он убьет тебя!

Старик прыгнул сзади на Жгута, обхватил руками шею и повис на нем. Лишь на секунду это задержало Жгута. Поведя плечами, он стряхнул Неелова. Академик, охнув, упал под стену и остался лежать неподвижно, уткнувшись в плинтус. А Жгут продолжил движение.

Но за эту секунду оцепенение Никиты прошло. Он взлетел по лестнице. Жгут, грохоча по ступенькам армейскими ботинками, взбежал за ним. И замер, автоматически приняв стойку для рукопашного боя. На полу передней сидел косматый рыжий орангутан Рома и угрожающе скалил клыки. Увидев человека, он привстал, громко заухал и поднял длинные передние лапы, словно тоже готовясь к кулачному бою.

– Побей его, Ромочка! – высунулась из-за колонны Надя. – Он твою Бэби убил!

«Врет, наглая, – подумал Жгут. – Гадкая девчонка выпустила зверя из клетки, чтобы натравить на меня». Обезьяна будто вняла словам подстрекательницы, глазки-пуговки на плоском сизом, как у алкоголика, лице налились свирепостью и кровью. Волосатое животное, оттолкнувшись от пола всеми четырьмя лапами, метнулось к человеку, чтобы сбить с ног, загрызть, разорвать!

Жгуту пришлось бы туго, не будь у него ножа. Он встретил летящую на него массу быстрым выпадом. Клинок проткнул рыжее плечо, обезьяна взвизгнула и отвернула в сторону. Жгут в два шага нагнал сеющего по полу кровь орангутана и ударом ноги опрокинул на спину. Борода обезьяны задралась, и Жгут молниеносно присел, чтобы перечеркнуть горло орангутана ножом. Но поскользнулся на кровавом полу и только рассек зверю сизую щеку. Закричала девчонка из-за колонны. Орангутан, скуля, улизнул под парадную лестницу.

Жгут изобразил, что преследует его. Но, поравнявшись с колонной, сделал молниеносный финт и выхватил из-за нее девочку. Надя не успела даже вскрикнуть. Волю слезам она дала уже в железных руках Жгута.

– Зови брата, врунья! Пусть идет сюда! – приказал ей Жгут. – Да не реви! А то ты меня знаешь!..

И он провел окровавленным ножом у своего горла и встряхнул девочку за шиворот. Надя поперхнулась рыданиями и замолчала. Но и позвать брата она не могла, лишившись от страха дара речи. Тогда Жгут стал сам звать Никиту, называя его Биткоином.

– Покажись, щенок! Где ты прячешься? У меня твоя сестра. И не вздумай сбежать, позвать на помощь. Тогда сестре конец. И деду… Выходи, Биткоин, не трону!

Жгут запер входную дверь и дверь в подвал, опустил ключи в карман, поднялся из передней на второй этаж. Самое интересное, что обещание Жгут давал искренне. Убивать мальчика он вовсе не собирался.

Это решение пришло к нему не сейчас. Он согласился на мокрую работу только для отвода глаз. Чтобы получше присмотреться к странному семейству, в котором дед нанимает убийцу для внука. Жгут хоть и не был семи пядей во лбу, смекнул, что таким дедом можно будет вертеть, как хочешь. И в полицию старик жаловаться не станет. Жгут учуял здесь поживу покрупнее пятидесяти тысяч долларов. Мальчишку, чем пускать под нож, можно снова впрячь в майнинг. А ферму, и не одну, собрать здесь, в доме в центре Москвы. Дед, недаром же он академик, будет помогать внуку выращивать биткоины.

Так размышлял Жгут. Погоня с ножом была спектаклем, демонстрацией силы, чтобы показать, кто отныне здесь хозяин. И столкновение с обезьяной пришлось как нельзя более кстати. Кровопусканием Жгут сумел запугать и поставить на место всех домочадцев. Шантажируя академика разоблачением, он утвердится в этом доме, подчинит всю семью, заставит плясать под свою дудку.

Жгут повел себя в доме как захватчик. Он перерезал провод стационарного телефона, собрал трубки мобильников, какие смог найти, выключил ноутбук в комнате Никиты, на электрощитке опустил все тумблеры, обесточив гнездо Нееловых. Так он обошел дом и сад, таща за собой хнычущую Надю, и при этом, не переставая, выкликал Никиту. «Уж не дал ли щенок деру?» – хмурился Жгут.

– Все, Биткоин, терпение мое кончилось! – гаркнул он, возвращаясь из сада в дом. – Если сию минуту не появишься, сестре – голову с плеч!

И он взмахнул ножом над головой Нади. Девочка громко ахнула, закрыла руками лицо. Заперев дверь в сад, Жгут прошел в окропленную обезьяньей кровью переднюю. И здесь остановился.

– Считаю до трех. Раз!.. Два!..

Он приставил к горлу девочки, которая стала белее бумаги, лезвие.

– А-а-а! – закричала Надя. Она помнила, что этот страшный человек снял шкуру с обезьянихи Бэби.

– Три!

– Не трогайте ее! Я иду! – раздался крик Никиты. – Вот он я.

Мальчик через две ступеньки слетел в переднюю по лестнице со второго этажа и бросился к девочке. Он снова поступил по-мужски, как взрослый, жертвуя собой ради сестры. Жгуту такое бесстрашие и благородство ребенка было только на руку. Он обхватил мальчика рукой с ножом и победно встряхнул.

Он был доволен. Дом взят под контроль. Дети пойманы, дед заперт в подвале. Больше никого нет. Как же нет? – спросил он себя. А эта тетка с шишкой на голове? Она дома? Жгут отпустил детей, зная, что им теперь некуда бежать. Дети, обнявшись, покорно стояли перед ним.

– Где она? – Жгут выразительно приставил кулак к макушке. – Вас спрашиваю!

Дети делали вид, что не понимают, о ком говорит бандит.

– В молчанку играть?.. Я развяжу вам язык! – Жгут занес нож над девочкой. Она закричала.

– Может быть, в подвале, в комнате со свечами… – еле слышно проговорил Никита, заслоняя сестру.

Жгут выругался и направился к двери в подвал, толкая детей перед собой.

Но краем глаза он уловил движение за окном передней – узкие, как бойницы, окна были расположены по сторонам входной двери. Солдатский инстинкт бросил Жгута к окну. Он скрытно выглянул и увидел на крыльце того молодого мусора, того самого гада, который заставил его умотать с фермы! «И с ним еще два козырька», – мгновенно сосчитал Жгут.

Прозвучал гонг дверного звонка.

– Откройте, полиция! – донесся приказ.

Но все эти звуки раздались уже за спиной удирающего Жгута. Он уносился с такой прытью, какой трудно было ожидать от этого тяжеловесного, погруженного в себя, будто сонного, человека. Через заднюю дверь Жгут выскочил в сад, махнул гравийной дорожкой к стене забора. Швырнул в кусты пятнистый от засохшей крови нож и дверные ключи. Прыгнул на забор и, ловко перекатившись через него, пропал.

Глава 32 Охотничий нож

В особняк Нееловых следователь Рьянов и полиция прибыли по телефонному звонку Марии Кузнецовой. Женщина-медиум, посаженная академиком под замок, не стала вызывать духов и просить помощи у потусторонних сил. Она сделала самое простое и верное, что можно сделать в ее положении, – позвонила со счастливо оказавшегося при ней мобильника в полицию и сообщила о готовящемся убийстве ребенка и своем заточении. В дежурной части было распоряжение: обо всех сигналах, поступающих из дома Нееловых, немедленно информировать следователя Кирилла Рьянова. Поэтому он оказался на месте одновременно с нарядом полиции.

Гостей впустил дрожащий Никита. Мальчик указал на заднюю дверь.

– Он побежал туда!

– Кто побежал? – спросил Рьянов. – Твой дедушка? Это чья кровь?

В сообщении, зафиксированном в книге учета полиции, значилось, что внука собирается убить дед. «Что за чушь», – думал Рьянов.

– Нет, преступник, бандит! – Никита не знал, как объяснить, о ком он говорит. Но быстро сообразил. – Мы сидели запертые у него дома! Где вы нас освободили. Похититель, вот кто!

– Похититель? Жгутов? Он был здесь? – Рьянов схватил мальчика за плечи.

Ярко вспыхнуло в памяти: мужчина, смутно знакомый, скрывается за деревьями сада. Рьянов сорвался в крик:

– В чем он одет?! Он в комбинезоне?!

Никита кивнул. Заплакала Надя. Но Рьянову стало не до детей и не до гражданки, которую якобы удерживает в подвале академик Неелов, не до крови на полу.

– Быстро за мной! – скомандовал он полицейским. – Приготовить оружие! Человек в комбинезоне!

И он выбежал в сад, а за ним – полицейские, щелкая затворами оружия. И тут дверь в подвал заходила ходуном от ударов. Никита, дрожа, отпер ее. Оказалось, колотила в дверь Мария Кузнецова.

– Мальчик! – обрадованно сказала она, когда дверь отворилась. – И девочка! Идите ко мне, мои хорошие! Боже, кровь! Вы целы, ребятишки? – Она прижала детей к своему обильному телу. – А вы не приближайтесь!

Это относилось к академику Неелову, который следом поднялся из подвала в переднюю и хотел было тоже обнять внуков.

– Слава Богу, живы! – вскричал академик. – А вам, Мария Анатольевна, я, кажется, все объяснил. И многократно извинился.

– Вот именно, вам кажется! – заявила женщина. – То, что вы меня заперли, а потом выпустили, ничего не меняет. Испугались последствий, вот и пошли на попятный. Я вас извиню за хулиганство. И за старую деву извиняю. А в то, что вы отказались от убийственных планов, я не очень-то верю. И детей вам не отдам! Только после того, как вас осмотрит психиатр. Может, вы ненормальный? Ну конечно! Безумец! Придумали: убить внука!

– Мария! – Академик приложил палец к губам, указал глазами на детей, трогательно уткнувшихся в грудь дородной женщины.

– Хорошо, я помолчу сейчас. Но в полиции я все скажу, так и знайте, Дмитрий Дмитриевич. И про вашего сообщника с того света. Все, что знаю!.. Кстати, где они? Где эти стражи закона?

– Они побежали догонять похитителя, – сказал Никита, отходя от Кузнецовой.

– Какого похитителя? – смерила его взглядом медиум.

– Василий убежал? – переспросил академик. – До чего страшный человек!

– Какой Василий? Какой похититель? Ничего не понимаю! – фыркнула женщина. – Подождем полицию. Я сдам детей на руки только властям. Подождем! А до того вы, дети, будете со мной. Пойдемте, бедняжки!

И она, взяв Никиту и Надю за руки, величественно поднялась по широкой лестнице сквозь строй химер. Узел седых волос она несла гордо, как корону.

Академик смотрел вслед Марии и детям с сожалением, но не пытался остановить. Вопреки всему, он был благодарен этой громкой женщине, рад, что за детьми есть кому присмотреть. Он еле держался на ногах. После удара о пол кружилась голова. Но куда сильнее Неелова подкосило осознание того, что только чудом он удержался на краю пропасти. У него начинали ходуном ходить руки и выскакивало из груди сердце, когда он вспоминал, как под гипнозом или наваждением приговорил внука. Отрезвление было тяжким. «Наверное, старая дева права. Я и впрямь сумасшедший. Горе от ума. Академик Неелов – клиент желтого дома!»

Ноги подгибались. Вот сейчас он растянется прямо на закапанном кровью полу. Устоял еле-еле. Не хватало воздуха. Держась руками за стены, Неелов проковылял во двор. В саду неуклюже, боком повалился на диван-качели. Оборвал пуговицы на рубашке. Сердце, как пробка, застряло в горле и не пропускало воздух. Конец? Академик через боль усмехнулся: «Все-таки Алексей получит сегодня подкрепление».

Но пробка выскочила, воздух освежил легкие. Сердце ровно погнало кровь. Академик закрыл глаза, прислушиваясь к себе. Работа тела налаживалась. Руки и ноги налились теплом. Неелова охватила блаженная после перенесенного страдания дрема. Далеко, словно на краю сознания, возникла мысль: «Как же все-таки быть с книгой судеб, кого послать к Алексею?» И уплыла, не оставив следа.

Кто-то тихо подошел и остановился рядом. Дотронулся до его груди. Академик только улыбнулся, не открыв глаз. Мягкое прикосновение повторилось. А потом горло вздрогнуло от холодного касания металла, и академик вернулся из забытья.

– Нож? – спросил он, увидев острый клинок. – Зачем?

Судорожно, как утопающий, он вскинул руки, защищаясь. Он хотел позвать на помощь, но нож уже сделал свое дело. Вместо слов из перерезанного горла рвались только хрипы и кровавые пузыри.

Глава 33 Превращения

И вот я здесь, Алексей Павлович, – закончил Неелов описание событий, приведших его на тот свет. – И благодарю Бога, что здесь я, а не Никита. Хотя вы, наверное, не разделяете этой моей радости?

– Еще как разделяю! У меня камень с сердца упал, когда я увидел вас, а не мальчика, – заверил Зацепин. – Я безуспешно вызывал Марию, чтобы просить вас не трогать ребенка. Я же не знал, какие страсти у вас там, на земле, кипят. Что вам не до спиритической болтовни!

Зацепин и академик беседовали, сидя на бетонном отбойнике пустого шоссе посредине степи, ярко освещенной луной. По обыденному тону их разговора трудно было поверить, что дело происходит в раю, а ведут диалог души – одна уже «пожившая» в загробном мире, а другая только что с вокзала.

– Я рад, что наши стремления совпали, – заключил Неелов. – Мы, взрослые, умудренные жизнью люди, не простили бы себе убийство ребенка. И, думаю, в рай бы мне не попасть, доведи я до конца это безумие… А мы правда в раю? Что за безотрадное место, оказывается, этот ваш рай!

Он зябко передернул плечами и запахнул халат, закрыв зияющую подковообразную рану на шее.

– Это не мой рай, – ответил Зацепин. – Я гость в Вальхалле американского шпиона. Теперь и вы можете иметь личный рай, Дмитрий Дмитриевич.

– Обрадовали, – проворчал Неелов.

Он все кутался в залитый кровью докторский халат. Видно, давало себя знать пережитое потрясение от умирания и перехода в иную реальность. Даже нестандартный ум академика не мог сразу вместить свершившееся. Неелова сотрясал нервный озноб.

– Посмотрите, я весь дрожу! Разве это возможно? – выкрикнул академик дурным голосом. – Мурашки у души? Гусиная кожа у тени?!

Он залился истерическим смехом. Его визгливый, рыдающий хохот пронзительно звучал в глухой тишине ночной степи.

Зацепин сочувственно ждал, когда Неелов успокоится. Он помнил, как тяжело сам привыкал к мысли, что земная жизнь кончилась. Как мучительно было сознавать: того, что не сделано, не прожито, – уже не сделаешь, не проживешь никогда… Что тогда поддержало его? Не дало впасть в крайнее отчаяние? Память о посмертном поручении. Об операции, которую нужно выполнять, несмотря ни на что. А если и для Неелова напоминание о «Бороде Зевса» станет лекарством?

– Дмитрий Дмитриевич, книга судеб может уплыть! Американцы раньше нас до нее доберутся!

Неелов оборвал смех.

– Вы правы, я непозволительно развинтился, – сказал он, старательно приглаживая торчащие во все стороны волосы. Для человека с перерезанным горлом такая забота о прическе была, пожалуй, излишней. – Все, я взял себя в руки… Объясните, почему вы изменили намерения в отношении мальчика? Наверное, не только из человеколюбия? Хакер-то нам нужен. Как мы без него обойдемся?

– Мы справимся своими силами. Я получил законный статус в раю, и теперь мне здесь многое по плечу. Как и вам!

– Поздравляю, так сказать, с обретением гражданства! Что же мы тогда сидим в этом американском медвежьем углу? Я не рискнул сразу направиться в библиотеку, пока не повидаю вас. Но теперь я готов к борьбе! Ведите меня, мой Вергилий!

Неелов вскочил на ноги. Энергия била из него ключом. Он снова был прежним Нееловым – деятельным и жизнелюбивым, насколько можно говорить о жизнелюбии за крышкой гроба.

– Идти нам, прямо скажем, не далеко. Все здесь, в раю, на расстоянии желания: захотел – и там! – просвещал новопреставленного Зацепин. – Но перед броском нам надо подготовиться, вооружиться.

– Как? Вы предлагаете взять в руки оружие? Оно здесь в ходу? – живо поинтересовался Неелов.

– Думаю, до нас в раю никто не устраивал поединков. Но сила здесь имеет значение, – ответил Зацепин, вспоминая, как ангел душил в объятиях американца. – Мы должны воплотиться в очень сильные тела. Чтобы одолеть церэушников. Выбирайте, кем вам хотелось бы быть. Представьте его – и станете им. Хватит вам щеголять со сквозняком в горле!

– Интересно! – воскликнул академик. Глаза у него загорелись. – Я хочу принять облик Эйнштейна!

– Так я и думал! – разочарованно сказал Зацепин. – Нет, Дмитрий Дмитриевич! Нам сейчас нужна не сила ума, а сила мускулов. Влезьте в шкуру какого-нибудь костолома!

Неелов пожал плечами.

– Ну, не знаю… – сказал он раздумчиво. – А вы кем нарядитесь?

Зацепин ответил не сразу. Для него это тоже был не простой вопрос. Из патриотических соображений в схватку с американцами хотелось вступить «одетым» а-ля рюс. Отечественные силачи, имена которых подсказывала память, казались разведчику слишком архаичными. Ну не становиться же грузным седобородым Ильей Муромцем с копьем, как на картине Васнецова, или пушкинским дядькой Черномором – взводным тридцати трех богатырей?! Образ Поддубного был невнятен для Зацепина: какой-то крупный мужчина с закрученными усами в майке-борцовке… Не родила русская фантазия и аналогов Супермена, Бэтмена или Майти Мауса.

Зацепин попытался вспомнить ныне живущих силачей. И на ум пришел гигант с бритым черепом. Монах Зацепин видел этого спортсмена ведущим передачу на церковном телеканале. Особенно примечательным в боксерском черепе был скошенный назад под острым углом лоб. Казалось, на ринге кулаки противников должны были рикошетировать от такого лба, как снаряды от наклонной брони танка. У Зацепина вертелась в голове фамилия этого спортсмена-телеведущего, она была какой-то очень подходящей к облику, родственной словам «глыба», «валун», «девятый вал», «валить»… Но так и не вспомнил.

Хорошо, что для воплощения и не требовалось имя аватара.

– Смотрите, что будет! – крикнул Зацепин Неелову. И мысленно дал добро на свое преобразование.

Неизвестно, где приняли его заказ на трансформацию, но он тут же почувствовал себя другим человеком. Шоссе вдруг отдалилось, Зацепин увидел Неелова с высоты в два с лишним метра. О, каким наслаждением было расстаться с немощной, старой оболочкой и ощутить, что давишь на землю полутора центнерами отлично скоординированного ловкого тела, налитого кабаньей мощью. Зацепин разглядывал свои ноги пятидесятого с хвостиком размера, подносил к глазам дыни кулаков. Вместе со старым телом улетучился и сиротский хитон. Зацепин вырядился в отлично сшитый костюм и лакированные туфли. Пиджак не скрывал силу, а подчеркивал колоссальные габариты и стать преображенного Зацепина.

Но Неелов не оценил инкарнации коллеги.

– Боже, какой гигант! Что с вами, Зацепин? – воскликнул он, в притворном ужасе закрывая ладонями лицо. – И вы хотите, чтобы я последовал вашему примеру? Нет уж, увольте!

– Дмитрий Дмитриевич, пока мы препираемся, американцы, возможно, уже читают книгу судеб, – уговаривал Зацепин, прислушиваясь к своему рыкающему голосу. – Почему бы вам не превратиться, ну, хотя бы в Геракла? Или вам больше по душе Атлант?

– Мне не нравится вся эта затея с превращением в гору мускулов! Я хочу быть исполином духа, а не мышечной массы! Я пойду с вами так, в моем нынешнем виде. Прореха на горле мне совсем не мешает!

– Но мне нужен помощник, воин, а не восьмидесятилетний старик, уж извините!

– Не извиняйтесь, на том свете уже можно называть вещи своими именами. Какой смысл ревновать к возрасту, вступив в вечность… А знаете, у меня появилась идея.

– Наконец-то!

– Да. Я все-таки сделаюсь Эйнштейном. – И, отвечая на отрицательный жест Зацепина, Неелов повторил: – Я сделаюсь Эйнштейном! Но чтобы быть вам достойным партнером, надену экзокостюм.

– Экзокостюм? – повторил Зацепин.

– Или экзоскелет, если угодно. Э, я смотрю, вы совсем отстали от жизни в своем монастыре. Это такая конструкция – сбруя или латы, – которую надеваешь, чтобы увеличить свои силы. Как гидроусилитель руля в автомобиле. Робот, с которым становишься одним целым. Эйнштейну бы понравилось.

– Да-да, я слышал о таком, – прогудел исполин Зацепин.

– А сейчас и увидите. Так, говорите, нужно только пожелать?

И на глазах Зацепина академик превратился в знаменитого автора теории относительности. Если раньше он напоминал основателя современной физики шевелюрой, то теперь стал точной копией пожилого Альберта Эйнштейна – с лицом умного зайца, длинными прядями легких седых волос, взлетающих задорно от каждого движения.

Преобразования Неелова на этом не кончились. Эйнштейн оказался одет в железный костюм. Металлические руки оканчивались устрашающего вида клешнями-манипуляторами. Ноги обуты в стальные гусеницы. Неелов повернулся вправо-влево, словно играя искусственными мышцами. Поднял и опустил руки, поочередно согнул ноги в коленях. Железные конечности отлично слушались. Проехался на гусеницах перед Зацепиным. Подвигал клешнями. Они плотоядно щелкнули.

– Не позавидую я тому, на ком сомкнутся эти тиски! – сказал Неелов, похожий на автопогрузчик, пробуя пригладить клешней непослушные волосы.

Зацепин остался доволен экипировкой Неелова-Эйнштейна. Имея такого союзника, можно было смело идти в атаку.

– Все-таки я не понимаю вашей стратегии, – сказал академик. – В том деле, какое нам предстоит, принцип «сила есть – ума не надо» не подходит. Даже если мы навалимся на компьютер с силой атомного взрыва, мы его не откроем. Тут нужен тонкий, хакерский подход. А у нас хакера нет. А?

– Достаточно того, что хакер есть у американцев. Пусть он вскрывает компьютер. А мы отнимем плоды его победы. Захватим уже открытый компьютер, со снятым паролем, и заберем книгу судеб! С моими кулаками и вашими граблями это нам будет не трудно сделать.

– Пусть так, – согласился Неелов и махнул рукой в доспехе, как бы говоря: «Была не была!» – Тогда вперед? В библиотеку?

Но команды от Зацепина не последовало. Захваченный внезапно пришедшей мыслью, он замер – огромный, как гора, в своем новом обличье.

– Мы наденем другие костюмы, Дмитрий Дмитриевич, – сказал наконец Зацепин.

Глава 34 Судьба Жгута определяется

Демон След сидел, расправив крылья, за рабочим столом в своем сумрачном кабинете и рассматривал картину на стене. Его романтический двойник парил над холодными вершинами. Сейчас изображение, в котором След узнавал себя, ему не нравилось. Так всегда бывало, когда дела у демона не шли.

«Не вызвать ли художника? Пусть добавит твердости в лице. Все портит это выражение неудовлетворенности. Мятежный дух! Он в поиске, на распутье. Но разве сильным натурам знакомы колебания? Нет, они всегда знают, чего хотят. Надо бы убрать эту неопределенность из портрета. Спокойствие и воля – вот что должно быть в лице, вот черты истинного величия», – размышлял След.

Однако он отложил встречу с художником. В конце концов, отсрочка пойдет только на пользу любимому полотну. Ведь с каждым днем художник прибавлял в мастерстве, набивал руку. Он писал своих «Демонов» без отдыха, без перерыва. Заканчивал одну картину и сразу начинал другую. Это было его наказанием в аду.

Оно не сразу стало таким. Это След ходатайствовал о смене пытки, стоило ему узнать, что творчество – мука для автора демониады, вечно недовольного результатами своих трудов. Первоначально фантазеры из департамента назначения наказаний придумали ломать художнику пальцы. Сломают, подождут, пока косточки срастутся, и снова – хрясть! Изюминка была не в боли. Мучители изводили живописца безнадежностью: сломанным пальцам не удержать кисть. Думали, без любимого дела ему – край, наивные.

А След «в награду» за отличную доработку «Демона летящего» поставил своего художника к бесконечному творческому конвейеру. Пусть сам ломает себе пальцы в стремлении к недостижимому совершенству! Он поднимет свое мастерство на небывалую высоту, и тогда начальник адской контрразведки попросит его снова поработать над портретом в кабинете. Кстати, все холсты, выходящие с каторжной фабрики «Врубель», След приказал отправлять на растопку котлов с грешниками. Он не хотел конкуренции своему «Демону летящему». В аду должен быть только один «Демон» – тот, который принадлежит ему, Следу. К тому же гибель творений, так трудно давшихся, была для художника сама по себе пытка.

След отогнал праздные мысли о картине и вернулся к нерадостным делам. Американцы, на которых он сделал ставку, не смогли взломать компьютер с книгой судеб. Даже хакер, специально присланный с земли, оказался бессилен против защиты, поставленной многомудрым Папочкой!

След узнал это, подслушав доклад связника, вернувшегося в Лэнгли с неутешительным донесением от райской резидентуры. Демон был вынужден выведывать, как развивается эпопея с книгой, окольными путями, потому что рай был для него не прозрачен. А единственный агент в раю – Зацепин, который мог бы стать его глазами и ушами, перестал отвечать на спиритические вызовы. То ли русский разведчик не простил ему измены с американцами, то ли по другой причине, но он молчал. А именно с ним теперь След связывал тающие надежды заглянуть все-таки в заветную книгу, осветить свое будущее.

Демон был недоволен собой за слепую веру в американское технологическое превосходство. Да, он был убежден, что компьютерный специалист из ЦРУ прорвется в запароленный цифровой сейф! И когда командированный из Лэнгли хакер пересек границу рая, След стал лихорадочно сворачивать резервный вариант с внуком академика Неелова. Он опасался, как бы русские, заслав вдогонку своего IT-вундеркинда, вольно или не вольно не помешали победной – След в этом не сомневался – миссии американского взломщика. Вот почему он не дал Неелову отправить мальчика-хакера на тот свет. Это он подстроил так, что академик вдруг прозрел и ужаснулся задуманному убийству. След разрушил комбинацию, которую сам выстроил.

Поторопился! Американцы обманули его ожидания. А внук академика сорвался с крючка. Вместо мальчика на небо попал сам академик. Этого След не планировал. Все ниточки к раю, книге судеб оказались оборваны. Демону оставалось только заглядывать в замочную скважину: слушать спиритические передачи из-за райской стены, следить за шастаньем курьеров ЦРУ. И надеяться, что Зацепин даст о себе знать, что он и Неелов еще сделают свой ход в соревновании с американцами за книгу судеб.

Мысли демона посветлели: он вспомнил о Жгуте. «Даже если узнать судьбу мне не судьба, – поиграл словами След, – я не зря потратил время на компанию райских разведчиков, академика и его внука. Среди этого человеческого материала я нашел настоящую жемчужину, как сказали бы люди. Нет, Жгут не жемчужина. Это великолепный отброс человеческого рода. Гнилушка. Экскремент. Первосортная скотина и сволочь. Очень перспективный кадр».

Он велел дежурному бесу принести дело Жгута. Испитого вида, худой, поросший свалявшейся шерстью бес доставил в кабинет, прижимая когтистыми лапами к впалой груди, продолговатый ящик, похожий на маленький гроб. Вопросительно-подобострастно посмотрел на демона слезящимися глазками. След кивнул на стол. Бес взгромоздил ящик перед начальником и, пятясь, удалился, оставив острый запах псины.

Демон снял с гробика крышку. Если на земле дела шьют из бумаг, то в адской канцелярии досье составлялось из предметов. Это были овеществленные факты биографии.

След достал из гробика пистолет, задумчиво покрутил в руках. И словно прочитал, что Жгут приторговывал казенным оружием и бензином в своих военных командировках. Глаз обезьяны и скатанный в трубку кусок шкуры в запекшейся крови сказали ему про подпольный зоологический бизнес Жгута. А ключи от металлической двери поведали о Жгуте – тюремщике детей… След доставал один за другим предметы, рассматривал и возвращал в ящик, словно перелистывая страницы дела. «Всегда одна и та же история у наших клиентов. Не биография у них, не события жизни, а вещественные доказательства», – ухмыльнулся След.

Наконец, он нащупал на глубине ящика то, что имело отношение к его планам. Это была металлическая прямоугольная коробочка со встроенным пропеллером. Компьютерная видеокарта. Такими штуковинами Жгут намывал криптовалюту. Виртуальное золото, за которое готов был продать душу.

Но След не собирался покупать душу Жгута. Она и так уже была у него в кармане при таком досье. Нет, Жгут нужен был демону не в качестве очередного узника ада. След хотел использовать Жгута на земле. Этого жадного, жестокого, тупого до бесчувствия, равнодушного до безразличия малого След видел одним из своих ключевых помощников в проекте по «биткоинизации» мира.

След достал из стола золотую коробочку размером с пудреницу. Высыпал из нее на ладонь понюшку желтоватого порошка. По кабинету распространился резкий, приятный демону, запах серы. Он перебил смрад, оставленный неопрятным бесом. След втянул порошок правой ноздрей орлиного носа. Вытряхнул новую порцию желтой пудры, всосал ее левой ноздрей. Закрыл глаза и откинулся на спинку кресла, умиротворенно сложив крылья.

Диковато-красивое лицо демона сыска смягчилось. Он улыбнулся своим мыслям. Серный наркотик вызвал в его воображении ободряющие, дерзкие картины…

К идее второго золота, новых денег След пришел, выискивая пути быстрого пополнения ада. Перегнать рай по народонаселению было его заветной мечтой, и он постоянно изобретал инструменты для массового совращения душ. Золото, деньги были главными орудиями адских сил на земле. Сколько душ заманили они в ад!

А что, если появится новое золото? Новое искушение? Значит, и за него люди станут губить свои души!

След был демоном новой формации и стоял за современные формы работы. Это касалось не только неприятия телесных пыток для заключенных геенны, по его мнению, проигрывающих психологическим. Он всегда шел в ногу с прогрессом. Он первым в аду сфотографировался, первым завел у себя граммофон и радио. Когда на земле раскинул сеть Интернет, След понял, что это отличная колыбель для нового золота. Новый всеобщий эквивалент должен быть цифровым! И штамповать цифровые монеты должен не один «монетный двор», а хоть все компьютеры разом. Так можно соблазнить, втянуть в игру и погубить больше людей. У виртуального желтого дьявола будет коллективный отец.

Окончательно идея электронной битвалюты, которую может «печатать» каждый персональный компьютер, соединенный глобальной паутиной с другими компьютерами, оформилась у демона на полюсе. Вернее, именно в один из своих пикников среди айсбергов он поверил, что его идея осуществима и будет подхвачена людьми. Ведь такие естественные холодильники, как Арктика и Антарктика, – гарантия, что сотни миллионов компьютеров, выплавляющих цифровой металл, не перегреются, на планете есть ресурсы, чтобы остудить эту всемирную фабрику. Возвращаясь с полюса, След завернул на японские острова полюбоваться рассветом с ледяного колпака Фудзиямы. Зрелище потрясло и вдохновило его.

– Как золотое солнце рождается из тьмы, так выйдет из мрака и преобразит мир золото биткоина! – сказал он на студеной крыше вулкана.

Не откладывая в долгий ящик, демон написал манифест, в котором объявлял о биткоине. С опубликованием документа вышла заминка. След никак не мог придумать псевдоним, под которым историческое сообщение уйдет в рассылку. Не мог же манифест выйти от лица нечистой силы! И, только вспомнив о том подъеме духа, который испытал, встречая восход солнца на японской священной горе, он улыбнулся и напечатал на титульном листе японское имя. Под этим авторством весть о биткоине пошла гулять. Первый камень покатился с горы, чтобы вызвать обвал.

След не ожидал такого успеха своей выдумки. Пользователи компьютеров целыми пулами присягали биткоину, включались в артельное мытье золота на новом виртуальном Клондайке. Среди азартных старателей выделялись фанаты, готовые жизнь положить за битки. Из таких След формировал гвардию майнинга. Переиначивая их судьбу, кидал на самые тяжелые участки криптостроительства. Он знал: как бы ни сложились дела, эти энтузиасты останутся верны биткоину, будут растить и пестовать криптовалюту – детище ада. Вот почему большинство гвардейцев Следа влачили дни за Северным полярным кругом, в вечной мерзлоте: там возводились самые продуктивные майнинговые предприятия.

Такую участь он уготовил и Жгуту. Этого молодчика След планировал употребить в дело на полуострове Таймыр. Здесь отчаянные головы в заброшенном поселке на берегу бухты Ледовитого океана собирались строить криптовалютный завод и приливную гидроэлектростанцию для его питания.

В наркотическом хмелю След грезил, что электронное золото обесценит металлическое. Золотой слиток из банковского хранилища станет дешевле буханки хлеба, а бумага – дороже денег, которые на ней напечатаны. Целые страны разорятся, города пойдут с молотка. Сколько судеб будет поломано, сколько надежд рухнет! Сколько душ собьется с пути, указанного Папочкой, и загремит в ад!

След видел себя «Демоном летящим», распростершим над землей полог черных крыльев. Они, как тучи пыли и дыма после атомной войны, укутывали земной шар, и планета коченела, недоступная лучам солнца. Стужа сковала континенты и океаны в ледяной панцирь. След скользил в воздушных потоках над сияющим морозной чистотой и великолепием безлюдья миром Снежной королевы!

Исполнение мечты, достижение идеала хотя бы в галлюцинациях, вызванных серным дурманом, было так сладостно, что демон вскрикнул: «Да! Да!» – и очнулся.

Затуманенным взглядом наркомана След снова уперся в картину. Но теперь он смотрел на нее с любованием. «Демон» несся по небу, словно олицетворяя высоту, размах и дерзновенность замыслов Следа. Наркотический угар привел демона в лихорадочно приподнятое настроение. Его распирала жажда действий. Пора, пора Жгуту отправляться на Север! След выхватил из гробика-досье большой нож в ржавчине засохшей крови, сумасшедшими глазами с расширенными зрачками оглядел его, жадно обнюхал и, словно вбрасывая шайбу в игру, швырнул на стол.

– Ваш нож? – спросил Кирилл Рьянов.

Вопрос резко прозвучал в тесноте допросной комнаты, часть которой была выгорожена стальной решеткой. Следователь сидел за столом, вплотную придвинутым к решетке, а напротив него, в клетке, сутулил плечи Жгут.

Он бросил на нож в прозрачном пакете беглый взгляд.

– Похоже, мой, – ответил равнодушно и потупился.

– Похвально, что не отпираетесь, – сказал Рьянов, убирая нож в портфель.

– Чего ж отпираться? – проговорил Жгут, демонстративно изучая свои руки на коленях. – Я играю в открытую. Что дети у меня жили, признаю. Приютил, кормил, не обижал – спросите у них.

– Это не приютил называется, – заметил Рьянов. – Но сейчас речь не об этом. Чья кровь на ноже?

– Обезьяны. – Жгут пожал плечами.

– Орангутана? – уточнил следователь.

– Его, – кивнул Жгут.

– Зачем вы его порезали?

– Бросился на меня, собака! А вы из общества защиты животных, что ли? – Жгут снисходительно посмотрел на следователя и уставился в угол с отсутствующим видом.

– Нет, Жгутов, я из общества защиты людей… На ноже действительно обнаружена кровь орангутана. Но не только его. Может, сами вспомните, чья еще?

– Кур я резал, гусей, свинью, барана, корову приходилось… – спокойным наглым тоном принялся перечислять Жгут. – К чему вопросы, гражданин следователь? Я ж сельский житель, скотину держу.

– Про скотину вашу можете мне не рассказывать. Свиней и коров я у вас, правда, не видел, а вот сафари вы мне устроили знатное, помню.

– Ну, извините, если обидел.

– На ноже кровь человека, Жгутов!

Жгут выпрямился на стуле, вытаращился на следователя.

– Какого человека?

– Это я у вас спрашиваю.

– Я не знаю. Я детей пальцем не тронул!

– Не про детей речь. Нож нашли рядом с телом известного вам Неелова Дмитрия Дмитриевича, академика.

– С телом? Его убили? Когда?

– А тогда же, когда мы вас задержали. Спросите еще, где?

– Где?

– Я так и буду вам все рассказывать? А вы мне ничего не хотите поведать? – Рьянов старался говорить иронически, показывая, что притворство допрашиваемого для него очевидно. Но удивление Жгута выглядело слишком естественно; если это актерство, то очень тонкое, чего трудно ждать от туповатого парня.

Это наблюдение обеспокоило Рьянова, убежденного в виновности Жгута.

– Вот, полюбуйтесь. – Рьянов достал из портфеля фотоснимки и протянул через стол в клетку. Жгут недоверчиво взял их. – Он найден мертвым в саду своего дома.

Жгут просмотрел снимки.

– Кто ж его так от души уделал? – Жгут возвратил снимки.

Рьянов, не отрываясь, смотрел на него. Жгут заерзал под его взглядом.

– На меня думаете? Я же убежал! Когда я убегал, не было никого на этих качелях! Да вы же сами видели. Должны были видеть. А взяли меня на вокзале. Не мог я убить!

– Мы взяли вас не сразу, а через три часа. То есть у вас было время вернуться и зарезать академика.

– Да зачем, начальник, мне его резать?!

– Вы мне скажите, зачем. Зачем вы вообще были у Неелова дома? Что вы у него делали?

– Он нанял меня убить внука.

– Ух ты! – воскликнул Рьянов. Он подумал, что подследственный хитрее, чем ему представлялось. – На мертвого можно любую напраслину возвести. Не выдумывайте!

– Как на духу, гражданин начальник! Сперва он привез ко мне своих спиногрызов, велел запереть, кормить…

– Неелов велел? А как же Салат?

– Про салат поручений не было. На первое – суп, на второе – отбивные или сосиски с кашей. Кормил от пуза, не жаловались…

Рьянов в сердцах хлопнул веером фотографий о стол.

– Слушайте, Жгутов! Перестаньте ваньку валять! Отвечайте, вы убили Дмитрия Дмитриевича Неелова?

– Не мог я его убить!

– Почему вы убили Неелова?

– Да зачем мне его убивать?

– Кто, если не вы?

– Я не знаю!

– А кто знает?

– Но, гражданин следователь…

– Почему вы его убили?

Глава 35 Ангелы Алекс и Альберт

Нил и американец-хакер не ожидали нападения. Тяжелые оплеухи золотоволосого ангела отбросили их от столика с компьютером и заставили забиться в угол библиотеки. Второй ангел – с всклокоченной серебряной, словно седой, шевелюрой – угрожающе расставил крылья, давая американцам понять, что спуску им не будет.

– Это еще кто? Что вам надо? – выкрикнул крепыш Нил.

– Молчать! – гаркнул золотоволосый отнюдь не по-ангельски. – Вопросы будем задавать мы и не советуем отпираться. Вы – шпионы. Вы проникли в рай, чтобы украсть книгу судеб! Как видите, нам все известно.

– Приехали! – пробормотал Нил. – Второй раз меня в раю бьет ангел. Не рай, а вестерн какой-то!

– Подожди, – прервал его хакер – щуплый, худой парень с острым напряженным личиком, сердитыми глазками за стеклами очков. – Вы ошибаетесь, мы не шпионы. Нам можно поставить в вину только любознательность.

– Любознательный человек – хороший синоним шпиона, – подал голос серебряный ангел и взмахнул крылом. Так резко, что очкарик, вздрогнув, отпрянул.

– Отпираться бессмысленно, – продолжал золотоголовый. – Я же говорю, что вы раскрыты, мы все о вас знаем. Знаем, что вот тебя, бугай, зовут Нил. Что ты напортачил в ЦРУ и теперь исправляешь ошибки. Вкалываешь тут ради жены и детишек, по которым тоскуешь. И от тоски не прочь излить душу встречному и поперечному…

– Ну ладно, ладно! – испуганно воскликнул Нил, косясь на очкарика, навострившего уши.

– А раз ладно, говори, что знаешь.

– Я даже знаю, кто вам на меня накапал… – проворчал амбал. – Смотри, играют в контрразведку! – толкнул он товарища.

Хакер переводил с ангела на ангела затравленный взгляд.

– Мы отказываемся говорить! Отпустите нас немедленно! – визгливо потребовал он.

– А вас никто не держит, – сказал золотой ангел. – Отсюда у вас один путь – в ад. Туда прогоняют шпионов. Скатертью дорога! А если хотите все-таки задержаться у нас, советую отвечать на вопросы. Возможно, мы сочтем, что ваша вина действительно не так велика.

– Нам нельзя в ад! – заспорил хакер. – Нам надо быть в раю!

У него это прозвучало как «надо быть в строю». Американский разведчик боялся не ужасов пекла, а – остаться не у дел, ведь изгнанный из рая, он не смог бы выполнять задание.

– При такой альтернативе все выбирают рай, – довольно сказал ангел с серебряной прической: дело начинало ладиться.

– А какие у нас гарантии, если станем сотрудничать, что нас не отправят в ад? – спросил Нил. Его, в первую очередь, как раз беспокоила перспектива адских мучений. – Ведь мы не знаем вас, ваших полномочий.

– Мы ангелы, – сказал золотоголовый. – У нас в раю большие полномочия. И не рекомендую с нами торговаться, проверять наши возможности. А то вы рискуете сию минуту оказаться в аду.

Его слова произвели впечатление на американцев.

– Все будет зависеть от того, что вы хотите знать, – морща личико, сказал хакер.

– Вы нашли пароль? – начал допрос золотой ангел.

– Да, – ответил хакер.

– Да?! И можете читать книгу судеб?

– Нет.

– Как же так? – встрял в разговор ангел с растрепанным серебром волос.

– Ее нельзя прочесть.

– Но вы же подобрали пароль! – в свою очередь сказал золотоволосый.

– Я подобрал пароль к компьютеру и вошел в него. И видел файл книги судеб. Но прочесть его нельзя. Книга судеб зашифрована.

– И вы не пытались расшифровать? Или вы только по компьютерам мастер?

– Я не буду отвечать.

– Хорошо, спрошу по-другому. Ее можно расшифровать?

– А почему вас это интересует? – подозрительно спросил хакер, прищуриваясь на ангела.

– Потому что мне надо знать, надежно ли защищена информация.

– А сами вы не знаете?

– Кто здесь задает вопросы?

– Хорошо, я скажу. Ее нельзя расшифровать. Довольны?

– Но почему же, почему? – в волнении протянул к нему руки серебряный.

– А потому! – поднял голос хакер. Его личико грызуна стало хищным и злым. – Потому, что я раскусил вас. Вы никакая не контрразведка. Вам самим зачем-то нужен этот компьютер, книга судеб.

– И никакие они не ангелы! – поддержал Нил. – Видел я ангела. Такой же рыжий. И этот под него работает. Но – не он. А ну, пусти, не боюсь я тебя!

И Нил оттолкнул золотоволосого так, что только раскинутые, как балансир, крылья не дали ангелу упасть.

– Смотри! – крикнул Нил хакеру. – Они слабые! Настоящий ангел меня бы в бараний рог согнул. – Он ухватил ангела за крыло. – А ну, выкладывай, кто вы и что вам надо!

Ангелы оказались в положении, в котором до этого были Нил и хакер: теперь американцы требовали от райских пернатых признаний. Но они не на тех напали.

– Кто я такой, спроси у трейлера, – со значением произнес золотистый ангел.

Эта странная фраза умерила пыл Нила. Он опасливо оглянулся на коллегу из ЦРУ и отпустил ангельское снежное крыло. В комнате библиотеки наступила немая сцена. Зацепин и Неелов в обличье ангелов и американцы стояли друг против друга, не зная, что делать дальше.

Теперь, после разоблачения, Зацепин и академик не могли пугать противника сказками о депортации в ад. Рассчитывать на силу тоже не приходилось. Первоначальный план внезапной атакой отбить у американцев компьютер теперь бы не сработал. Зацепин и Неелов были способны в момент сменить ангельские образы на стальное тело боксера с танковым лбом и экзокостюм. Но что бы им это дало? Ведь и церэушники немедленно нарастили бы свою мощь. И американцы и русские были в раю на одном уровне праведников, а значит, имели равные права и возможности. Если ангелы превосходили силой праведников, то праведники по силе были равны. Выходит, затевать драку было бессмысленно. Тем более что такой трофей – компьютер с открытым доступом, но по-прежнему нечитабельной книгой судеб – интереса не представлял.

Однако и отступить, бежать с поля боя, исчерпав возможности борьбы, Зацепин и Неелов не хотели. Тогда бы не разрешенной осталась главная интрига – блефовали или нет американцы, когда утверждали, что открыли только компьютер, а не книгу судеб. И если их слова – правда, то почему они считают, что книгу нельзя расшифровать?

Первым нарушил тишину в библиотеке академик Неелов. Он рукой откинул со лба серебряную прядь – по этому характерному жесту Зацепин узнал бы Неелова в любом обличье – и сказал:

– Вы правы, мы не те, кем представляемся.

– А, признаете! – злобно выкрикнул хакер. – И кто же вы?

– Осторожнее! – предостерег Неелова Зацепин.

– Позвольте нам умолчать об этом, – продолжил академик, сделав Зацепину успокаивающий жест рукой. – Да, мы не ангелы. Но мы… и не демоны. – Он улыбнулся красиво очерченными губами на безукоризненно правильном ангельском лице. – Вот это вы должны уяснить.

– Перестаньте говорить загадками! – прикрикнул хакер.

– Я только хочу сказать, что мы не представляем угрозы, – ответил Неелов и с этого момента обращался уже только к хакеру. – Скажу больше, можем быть полезны вам и вашей миссии. Я хорошо понимаю ваше положение, молодой человек. Вы не пожалели жизни ради дела, ради операции. Вы положили себя на алтарь родины, высоких идеалов, великой американской мечты. А операция с первых шагов застопорилась. Книга судеб не поддалась, и с какой еще стороны подобраться к выполнению задания, вы и ваш товарищ не знаете. Вы в замешательстве. Жертва кажется вам напрасной. Отсюда ваше отчаянье, озлобленность…

– Прямо психоаналитик! И что дальше? – хорохорился хакер.

– Вы зашли в тупик, вам нужна помощь, – внушал Неелов. – Я могу вам ее дать.

– И чем вы можете нам помочь?

– Вот именно? – поддакнул Нил.

– Вы спрашивали, кто я. Скажу без ложной скромности: я крупный ученый. Очень крупный! Я хорошо разбираюсь в здешних делах, потому что занимаюсь ими полжизни. Вместе мы найдем выход.

– Вместе? – спросил хакер. – Я так и знал, что вам нужны мы.

– Конечно! Нам нужны вы, а вам нужны мы, наши знания, наши возможности!

– Нет, – неуверенно произнес хакер. Было видно, что противоречия разрывают его. Он не в силах поступиться конспирацией, но страстно хочет получить помощь в безнадежном положении. – Мы не можем вам довериться.

– А я думаю, что ваш коллега иного мнения. Правда, Нил?

Атлет, застигнутый вопросом врасплох, машинально кивнул и растерянно посмотрел на несговорчивого очкарика.

– Вот вы даже откуда-то знаете наши имена! – словно ища оправдание своему упрямству, ожесточенно воскликнул хакер.

– Это подтверждает мою осведомленность, разве не так? С нами выгодно иметь дело!

– Но мы-то даже имен ваших не знаем!

– Кстати, вашего имени, молодой человек, я тоже не знаю. А наши – могу назвать…

– Осторожнее, – снова предупредил Зацепин.

– Вот видите, и мой спутник перестраховывается. Но разве мы кого-то предадим, Алекс, если я скажу, что я – Альберт? Теперь назовите себя, молодой человек, и будем считать, что мы познакомились.

– Зовите меня Стив, – выдавил из себя хакер и поторопился добавить: – Но это ничего не значит!

– Разумеется, Стив, совсем ничего не значит! – подхватил Неелов. – Вы потеряны, Стив, расстроены. Шутка сказать, вы умерли, и вам в ином мире приходится решать шпионские задачки! Вот вы и цепляетесь за инструкции, правила, пароли, секретность… Пытаетесь в них найти опору. А стоит ли придавать значения формальностям здесь, в раю? Разве с земной жизнью не закончились все формальности? Надо ли сохранять им верность и отталкивать руку помощи? Подумайте.

Зацепин отметил, что хакер Стив впервые ничего не возразил. Очевидно, доводы Неелова заставили его крепко задуматься.

Глава 36 Предложение медиума

У Кирилла Рьянова триумф следовал за триумфом. И орудием его побед был арестованный Жгутов. Немного повиляв, он выложил начистоту все, что знал о похищении детей Нееловых.

Показания Жгутова позволили задержать Салата. Тот сначала все отрицал, но не выдержал очной ставки с подельником. Жгутов, не пытаясь выгородить себя, с бесстрастной неопровержимой подробностью рассказал, как Салат сговаривался с ним о детях, как привез похищенных на ферму, как приказывал выколоть глаз девчонке, а потом убить маленьких пленников. Припертый к стене, Салат потек и дал следователю ниточку к организаторам похищения – службе безопасности холдинга «Дирижабль». А руководитель службы под давлением разоблачений Салата признался, что похитил детей по приказу директоров холдинга. Так в наручниках оказались исполнители и организаторы громкого преступления.

Рьянов торжествовал. Его торжество немного омрачало то, что он никак не мог дожать Жгутова по другому делу – убийству академика Неелова. Жгутов, легко сдавший позиции во всем, что касалось похищения, сознаваться в убийстве решительно отказывался: не я – и все тут! Рьянов втолковывал ему: запираться бессмысленно. Нож, измазанный в крови академика, – улика бесспорная.

– Обезьянья на нем кровь! – стоял на своем Жгутов. – Вся прихожая была в крови этой гадины.

– Неелов убит вашим ножом, на нем – его кровь.

– Я только за обезьянью кровь отвечаю, гражданин следователь. У меня свидетель есть – девчонка. Она видела, как я обезьяну порезал в прихожей.

– Она подтвердила это.

– Вот! А где свидетели, что я академика зарезал? – Жгут победно смотрел на Рьянова.

– Да нож десяти свидетелей стоит!

– Выбросил я нож, сколько можно повторять! Выбросил, когда из дома этого проклятого убегал, от вас убегал! И больше я там не был!

– Значит, вашим ножом кто-то воспользовался, чтобы убить академика? Вы к этому ведете, Жгутов?

– В точку, гражданин начальник. Воспользовался.

– И кто же, по-вашему? Внуки? Мальчик? Девочка? – Рьянов предельным сарказмом в голосе показал подследственному всю нелепость таких предположений.

Жгутов не смутился.

– Может, девочка, может и мальчик, – сказал он упрямо. – Почем я знаю! Дед-то подрядил меня убить внука. Чего бы внуку не побрить деда? Та еще семейка, не смотри, что академики.

– Сказки, что Неелов нанял вас убить внука, советую выкинуть из головы! Вы же отказались от слов, что Неелов привез к вам своих внуков. Отказались от дедушки-похитителя, откажитесь и от дедушки-убийцы. Придумайте что-нибудь поумнее, Жгутов!

– Нечего мне придумывать! Говорю, как было. Зря я в этот дом, в этот гадючник полез!

– Слышу раскаяние, Жгутов, это хорошо.

– Кайся не кайся! На рожон попер, вот и погорел. Но академика я не убивал.

– Ну некому больше! На вас все сходится. А чистосердечное признание смягчает наказание. Слышите, Жгутов? – В голосе Рьянова уже звучала безнадежность.

– Не буду чистуху писать, хоть самого режьте! На меня вам, конечно, легче всего убийство повесить, вот и давите! А эта, с кочаном на голове, Мария, она, значит, не при делах? Старик же с ней крупно поскандалил и запер! Меня на нее натравить хотел. Может, она просто ловчее оказалась и вскрыла академика, пока никто не видел?

Подследственный держался так твердо и был так искренен в своем отрицании убийства, что Рьянову пришлось вплотную заняться поиском других версий смерти академика. А основания сомневаться в виновности Жгутова у него, надо сказать, были.

Поначалу, уверенный, что Жгутов со дня на день признается в убийстве, азартно доводя до конца дело о похищении, следователь не уделил должного внимания двум важным обстоятельствам. Он не потрудился проверить показания Кузнецовой, заявлявшей, что Дмитрий Дмитриевич Неелов вел приготовления к убийству внука. Это совпадало с утверждениями Жгутова, отметаемыми Рьяновым, как фантастические, и представляло дело совсем не таким простым и прямолинейным, как хотелось бы следователю.

И второе обстоятельство: на окровавленном ноже отыскались не только отпечатки пальцев Жгутова, но и другого лица. Кому из находившихся в доме в день убийства они могли принадлежать, – неизвестно. Рьянов, удовлетворившись, что на ноже есть пальцы Жгутова – однозначно записанного им в убийцы, – не распорядился сразу же дактилоскопировать подростков Нееловых и Кузнецову и сравнить их узоры с обнаруженными на ноже.

«Я и сейчас не верю, что на орудии убийства могут быть пальцы Нееловых или Кузнецовой. Но адвокат вцепится в эти неизвестные отпечатки. Для него это лакомый кусок, довод в пользу невиновности подзащитного, – размышлял Рьянов. – Однако если это не пальцы детей или Кузнецовой, то чьи? Ведь других людей в доме не было».

Когда похитители детей были рассажены по камерам, Рьянов вплотную приступил к расследованию смерти академика Неелова, которое в знак признания заслуг молодого следователя было теперь поручено ему персонально. Он решил снова осмотреть место преступления, допросить участников событий того рокового дня. Предвидя разговор с детьми, следователь прихватил с собой полицейского-психолога Зою Лапшину, не признаваясь себе, что это прекрасный предлог увидеть понравившуюся девушку.

Впустил их в дом Аркадий Неелов. Если б Рьянов знал его раньше, то сейчас едва узнал бы. Беды и болезнь сильно подсушили сына академика. Он осунулся, под глазами залегли тени, светлый дорогой костюм висел на нем, как на вешалке. Не только из облика, но и из поведения Аркадия Неелова ушла обломовская рыхлость, безволие. В нем появилась определенность, движения стали резкими, хотя и несколько беспорядочными, суетливыми.

– А мы вас ждем! – сказал Аркадий Неелов, дергаными жестами приглашая Рьянова и Зою подняться по лестнице на второй этаж. – Мы все здесь, все на месте… Все, как говорится, в сборе.

Видимо, ему было утешительно напоминать себе, что все домочадцы рядом, вместе, – ведь их осталось так мало. Потирая руки, он побежал вверх впереди гостей. Он стал подвижностью странно походить на отца. Но если в покойном академике живость была легкой, жизнерадостной, то тревожное мельтешение и нервная жестикуляция сына напоминали вздрагивания от испуга.

Он усадил следователя и Зою, смотревшую на него с сочувствием и жалостью, в красивой гостиной в кресла, развел руками.

– Вот кручусь. Не время разлеживаться по больницам. Надо жить, бороться, действовать ради детей… Ради детей… – Он потерял нить рассуждений, растерянно посмотрел на Рьянова.

В комнату шумно вошла Мария Кузнецова.

– А вот моя золотая помощница. Мой добрый ангел. Что бы я без нее делал!

Кузнецова сейчас была мало похожа на ангела. Губы ее были поджаты, глаза недовольно сузились. Женщина была в свободной блузе и широкой до пят юбке, делавших ее массивную прямую фигуру с воинственно выставленной грудью еще крупнее. Она грозовым облаком надвинулась на сидящих Рьянова и Лапшину, которая даже в полицейском мундире вдруг почувствовала себя беззащитной.

– Не время для любезностей, Аркадий Дмитриевич, мой друг, – сказала Кузнецова, не глядя на Неелова. – У наших гостей важное дело, а вы о пустяках. Спросим лучше, учли ли они нашу просьбу не беспокоить, не тревожить детей?

Ее слова прозвучали ультиматумом. По ее тону было понятно, что она готова защищать интересы детей Нееловых с непреклонностью, свойственной ее натуре.

Одинокая пенсионерка добровольно и совершенно бескорыстно взяла на себя заботы о чужих детях, близко к сердцу приняв их боль и трагедию. Она стала опорой и для их отца, который черпал в нежданной помощнице не только поддержку, но и, вдохновляясь ее примером, побуждал себя к жизни и деятельности. В роли покровительницы гнезда Нееловых, почти до основания разметанного бурями, Кузнецова присвоила себе право говорить и принимать решения за всех домочадцев. Бесцеремонность и бескомпромиссность Марии Кузнецовой, не давшие ей когда-то построить личную жизнь, теперь обратились против тех, кто, по ее мнению, излишне назойливо вторгался в границы оберегаемого несчастного семейства.

Сейчас такими агрессорами была в ее глазах эта пара следователей. Уведомленная о визите, она по телефону выразила Рьянову нежелание, чтобы детям, получившим душевные травмы, напоминали о страшных событиях. «Оставьте их в покое хотя бы на время!» – заявила она в трубку. Рьянов тогда ответил уклончиво. Теперь, на заданный Кузнецовой в лицо вопрос, он согласился не травмировать детей расспросами, если ему будет довольно сведений, полученных от нее и Аркадия Дмитриевича.

– Я уверен, что вы сможете прояснить все интересующие нас вопросы, и детей беспокоить не придется, – успокоил он женщину.

– Ах, я и Аркадий Дмитриевич в вашем полном распоряжении, можете мучить нас без жалости! – воскликнула она, словно восходя на эшафот ради благополучия детей. – Во имя торжества справедливости и правосудия!

– Да, мы расскажем все, что вспомним, задавайте любые вопросы! – замахал руками Неелов, поймав красноречивый взгляд Кузнецовой.

Рьянов кивнул и сказал:

– Сначала мне хотелось бы поговорить с вами, Мария Анатольевна. – Он сделал паузу, выжидающе посмотрел на Неелова. Тот не двинулся с места.

– Ну что же вы, Аркадий Дмитриевич, задерживаете? – напустилась на него Кузнецова, и только тогда Неелов, виновато всплеснув руками, встал и торопливо вышел. – Он просто не знает, что свидетелей положено допрашивать без присутствия других свидетелей, – снисходительно объяснила женщина и добавила, продолжая демонстрировать осведомленность бывшего сотрудника органов в следственной процедуре: – А вам, наверное, удобнее пройти за стол? Или записывать показания будет ваша помощница?

– Нет, мы не собираемся фиксировать беседу, – ответил Рьянов. – Я только хочу кое-что уточнить для себя, разобраться. Вы садитесь, и начнем. – И когда Кузнецова, тяжело опустившись на шелковые подушки дивана, перестала возвышаться над ним, сказал: – Ранее вы говорили, что Дмитрий Дмитриевич Неелов планировал убийство внука, это и явилось причиной конфликта между ним и вами. Объясните, откуда вам стало это известно?

– Слышала разговоры.

– Чьи разговоры?

– Неелова и Алексея Павловича Зацепина.

– Зацепина? Монаха Новогатинского монастыря?

– Да.

– Когда они вели эти разговоры?

– Почитай все время, последний раз – в день смерти.

– Чьей смерти? Зацепина?

– Да нет же! Смерти Неелова Дмитрия Дмитриевича.

Рьянов поднял брови.

– Подождите, как они могли разговаривать в день смерти Неелова, если к этому времени Зацепин был мертв?

Впервые Кузнецова задержалась с ответом.

– Так как? – поторопил Рьянов.

– А вот как. Я понимаю, что для вас это странно прозвучит, молодой человек, но Неелов обсуждал участь внука с мертвым Зацепиным.

Рьянов переглянулся с Зоей Лапшиной. Девушка слушала, приоткрыв алый ротик.

– Вы сейчас так не удивлялись бы, – между тем говорила Кузнецова, – если б сразу после убийства Неелова подробнее поинтересовались, кем я у него служила.

Вы и ваши коллеги, осматривавшие место преступления, посчитали меня прислугой в этом доме, экономкой? А я вела у академика спиритические сеансы. Я – медиум.

Видя, что ее объяснение не прибавило собеседникам ясности, она, для убедительности тряхнув головой с тугим мячиком волос на затылке, уточнила:

– Дмитрий Дмитриевич называл меня телефонисткой! Да-да, телефонисткой на линии между этим и тем светом. Вот по моей линии они с Зацепиным и созванивались.

Щеки Рьянова порозовели. Он не знал, как реагировать на удивительное признание Кузнецовой, и почувствовал, что зашел в тупик.

– Хорошо, – сказал он после паузы. – К этому мы еще вернемся. Поговорим вот о чем. Вы подтверждаете, что тело Дмитрия Дмитриевича Неелова обнаружила Надя Неелова?

– На ее крики прибежала я и увидела этот ужас.

– А Жгутова, работника по дому, вы в это время не видели?

– Нет. Я же рассказывала под протокол, как дело было. Неелов запер меня, потом выпустил, я забрала детей, поднялась с ними наверх. Потом Надя пошла в сад, чтобы запереть в клетку обезьяну. И я услышала ее ужасный крик. Очень прошу, не заставляйте ее снова переживать это, не бередите ее рану!

– Я бы хотел ее спросить, может, она видела этого Жгутова рядом с телом дедушки. – В голосе Рьянова появились просительные нотки.

– Никого она не видела, поверьте мне! А вы что, подозреваете этого Жгутова? Это он?.. – Кузнецова поднесла ладонь к горлу.

– Он главный подозреваемый, Мария Анатольевна… А нож, которым был убит Неелов, вы не брали в руки? А Надя? А Никита?

– Нет, ни я, ни Надя, ни Никита.

– Мне бы все-таки хотелось это услышать от них…

– Какой вы, однако, настойчивый! Безжалостный! Слушайте, вы хотите узнать, кто убил Неелова?

– Конечно, ради этого я и спрашиваю. Не сам же он перерезал себе горло.

– Так давайте спросим самого Неелова! Кому, как не ему, знать, кто его убил.

Глава 37 Зацепин выходит из игры

Зацепин удивлялся, как уверенно и крепко академик взял ситуацию в руки. С какой убежденностью и знанием дела обрабатывал американцев. Это была речь долгожителя рая. А ведь Неелов сам только что пережил кризис новопреставленного. Его самого совсем недавно терзала тоска и боль по утраченной жизни, чувство покинутости в чужом краю. Как быстро Неелов сумел справиться с собой, обуздать естественные переживания человека, перешедшего из одного мира в другой – неведомый, откуда нет возврата!

В который раз Зацепин поразился незаурядности Неелова, силе духа и стойкости этого человека в испытаниях. У него, Зацепина, на «вживание» в потустороннюю реальность ушло куда больше времени.

Хакер Стив мучительно размышлял над предложением Неелова. Ему было тем труднее, что его коллега почти не принимал участия в переговорах. Нил предпочитал помалкивать, догадываясь, что под маскарадным костюмом золотого ангела скрывается русский поп, с которым он свел недозволенную Центром дружбу. Если это станет известно его соратнику да вдобавок окажется, что они имеют дело с русскими разведчиками, которых он, выходит, посвятил в операцию ЦРУ – вот откуда осведомленность этих фальшивых ангелов, – то не видать жене и детям миллионов.

Пользуясь паузой в разговоре, Зацепин прошептал Неелову:

– Я не понимаю, куда вы ведете. Затеваете сговор с противником?

– Только так мы сможем все выяснить, – процедил Неелов. – И про книгу, и про их задание.

– Бросьте шептаться! – вскинулся хакер. – И что это за имя такое – Альберт? Немецкое, что ли? – И добавил: – Или французское?

– Земное имя, Стив, земное! – воскликнул Неелов. – Все мы хотим послужить земле, а значит, должны быть заодно. Делить нам здесь нечего. А к райским секретам ведут разные пути, Стив. На книге судеб свет клином не сошелся. Я – большой ученый, знаю, о чем говорю!

Стив смотрел на расхваставшегося Неелова глазами больной собаки. Его душевные мучения достигли пика, он никак не мог сделать выбор. Этот мальчишка в очках из управления информационных технологий Лэнгли невольно принял на себя роль лидера в американской замогильной разведгруппе и изнемогал под бременем ответственности. Зацепин мысленно сочувствовал ему. Такие терзания он сам испытывал на небесах и не пожелал бы их врагу. Тяжелая доля – принимать решения в беспрецедентной операции!

– Хорошо! – сдался Стив. – Что будем делать?

– Давайте закончим с книгой, – сказал Неелов. – Почему вы считаете, что ее нельзя прочитать? Вы пытались?

– Даже не пытался, увидев, как хитро она засекречена. Применен взломостойкий принцип хранения информации.

– Такой страшный принцип?

– О, не шутите! Файл с книгой судеб находится не только в этой машине. – Стив кивнул на компьютер библиотеки. – Он разделен на части, которые рассредоточены по многим компьютерам. Представим, что речь идет о бумажной книге. Так вот, страницы пропустили через шредер, а нарезанную соломку рассовали по разным карманам.

– И чтобы прочитать, например, о том, когда найдут лекарство от СПИДа, надо перешарить целую кучу карманов, выбрать соответствующие полоски и сложить их в нужном порядке? – подхватил сравнение Зацепин.

– Точно. Немыслимый объем работы!

– А если злоумышленник захочет изменить, переписать божественные предначертания, – его ждут те же трудности?

– Еще большие! Фокус в том, что каждая часть книги судеб – та самая бумажная полоска из шредера – это одновременно и вся книга, ее копия. В части содержится целое…

– Как так может быть? Я не понимаю, – удивился Зацепин.

– Может, может, и вам, как духовному лицу, это известно лучше, чем кому-либо, – вмешался Неелов. – Возьмите Троицу, единого в трех лицах Создателя. Я не удивлюсь, если именно эта форма нераздельно-неслитного существования вдохновила на разработку компьютерной технологии блокчейн. Ведь вы говорите о блокчейне?[7] – обратился он к Стиву.

– Да, здесь применен подобный принцип. Кто бы мог подумать, что в раю в ходу такие продвинутые технологии!

– Так что же со злоумышленником? – настаивал Зацепин, которому упоминание блокчейна ничего не объяснило.

– Уж не вы ли этот злоумышленник? – заметил Стив и продолжил: – Злодею придется внести исправление во все копии книги судеб, только тогда текст изменится. А для этого ему понадобится взломать все компьютеры, на которых – единая во множестве лиц – хранится книга. Что невозможно!

– А на скольких компьютерах она хранится? И откуда в раю компьютеры, кто ими тут пользуется?

– Вот этого я не знаю! Вообще-то чем больше компьютеров хранят копии базы данных, записанной в блокчейне, в нашем случае книги судеб, тем выше уровень ее защиты от подделки.

Стив, который сначала отвечал Зацепину настороженно и неохотно, увлекся, его острое личико раскраснелось и похорошело. Хищный оскал сменился улыбкой вдохновения. Компьютеры были страстью этого головастика, единственной любовью его короткой жизни и его палачом. Ведь не будь он докой в компьютерах, не выписало бы ему ЦРУ командировку на тот свет.

Разговор о чудесах информационных технологий прервало появление в библиотеке пятого лица. Комната озарилась, и из сияния выступил ангел, как две капли воды похожий на Зацепина. Сходство не было случайным – это был ангел-хранитель Зацепина, так поспешно покинувший подопечного на американском шоссе. Именно его воображал Зацепин, творя свой нынешний облик. В комнатке стало совсем тесно.

– О, я уже и не думал свидеться! – весело приветствовал хранителя Зацепин.

Но гостю было не до веселья. Убитый вид ангела красноречиво говорил, что планида неудачника преследует его и после расставания с Зацепиным.

– Ну, что опять стряслось? – заботливо спросил Зацепин, испытывая к хранителю почти родственные чувства.

Ангел оглядел Зацепина с головы до ног и сокрушенно всплеснул крыльями.

– Я так и знал! – трагически воскликнул он. – Но зачем, зачем?

– Что зачем? – не мог понять Зацепин.

– Зачем ты нарядился мной? Почему не даешь мне покоя? Почему не отпускаешь?

Зацепин растерянно молчал.

– Пойми, мне не выписывают ордер на новую душу, пока я не рассчитался со старыми делами, – ныл двойник Зацепина. – А старые дела – это ты, неугомонный! Ты продолжаешь безумствовать! Ты вырядился мной, значит, сохраняешь со мной связь, и начальство считает, что наш с тобой контракт не закрыт.

– Так чего ж ты от меня хочешь? Чтобы я не рядился в ангела?

– Да! Очень прошу! Поиграй в свои игры в другом костюме.

– И только-то! – Зацепин рассмеялся. – Изволь. Есть из-за чего горевать!

И вместо Зацепина-ангела в библиотеке возникла громоздкая фигура боксера со скошенным лбом. На нем была майка, подчеркивающая массивность крутых волосатых плеч и торса, и длинные трусы.

– Ну, совсем стало не протолкнуться, – проворчал Нил, ревниво оглядывая стати боксера. – Тесно, как в птичнике: крылья, перья…

– Рад? – басом осведомился Зацепин у ангела. – Вот ведь как бюрократия вас заедает! Обходной лист тебе подписать не требуется? Или акт, что претензий не имею?

– Я понимаю твою иронию, – сказал ангел, чья сумрачность немного рассеялась. – У нас слишком большое хозяйство, и без канцелярщины не обойтись. И напрасно ты говоришь так отстраненно – это теперь и твой мир тоже. Но мне поздно тебя поучать. Живи своим умом. Прощай!

– Прощай, мой ангел печального образа… Постой, что это у тебя?

Под крылом у хранителя, который повернулся, чтобы уйти, вернее, исчезнуть, Зацепин увидел предмет, похожий на…

– Неужели ноутбук?

– Да, – подтвердил ангел.

– Компьютер – у тебя?! Вот дела! Зачем ангелу компьютер?

– Ты прав, их недавно нам выдали.

– Как, и другим ангелам тоже?

– Всем.

– Да зачем же?

Ангел с запинкой ответил:

– Раз здесь все свои, скажу… В компьютерах хранится книга судеб.

– Я так и знал! – вскрикнул Зацепин. – А сколько всего ангелов в раю, не выдашь тайну?

– Точно мне это не ведомо. Одних хранителей – под восемь миллиардов, по числу здравствующих на земле людей.

– Замечательно! – воскликнул Зацепин. – Книга судеб рассеяна среди миллиардов ангелов. Какое надежное хранилище! Она везде и вместе с тем – нигде. Попробуй-ка загляни в каждый компьютер! Ни у какого вора рук не хватит, чтобы ее выкрасть. Что за прекрасное решение!

– Это Его решение, – с почтением сказал ангел. – Мудрость Его безгранична. Я не устаю тебе повторять, что Он очень, очень интересный партнер. Собеседник прекрасный. Столько обаяния, такта, любви. А ты общению с Ним предпочитаешь какую-то мышиную возню. Прими бесценный дар союза с Ним, который тебе дарован! Это всех касается, – закончил он строго и исчез.

– Ну вот, полегче стало дышать, – заметил Нил. Он все страдал от тесноты.

Неелов никак не прокомментировал визит ангела. Только Стив, которому ангелы были еще в диковинку, затаив дыхание, наблюдал за беседой ангела и Зацепина и, когда ангел удалился, сказал:

– Сразу видно, что настоящий! Не то что вы, липовые!

– Вернемся к нашим делам, – сказал Неелов, пропустив замечание хакера мимо ушей. – Вы, Стив, утверждаете, и ангел сейчас подтвердил это, что книга судеб хранится децентрализовано, в распределенном виде. А вот скажите мне: если тому, кто ее разделил, потребуется ее собрать, ну хотя бы для того, чтобы освежить в памяти, для этого нужен код? Он же должен быть у того, кому принадлежит книга?

– Верно, код-ключ существует, но он такой длинный, что подобрать его… – Стив безнадежно махнул рукой.

– Нельзя подобрать? А если украсть?

– Украсть у Бога? – понизив голос, спросил Нил. – Ведь здесь все Ему принадлежит?

Неелов уклончиво пожал плечами. Его крылья темпераментно трепетали.

– Вот это да! – издал азартный возглас Стив. У него загорелись глаза. – Это будет покруче, чем украсть ядерный чемоданчик у президента! Мистер Альберт, я – ваш!

Стив был покорен Нееловым, его размахом и находчивостью. Он был благодарен Неелову за надежду на успех операции, которая должна была стать оправданием его жизни и жертвенной смерти. Молодой американец перестал делить на своих и чужих и признал авторитет академика в ангельском обличье.

– И я – ваш! – подал голос Нил, потирая ядро бицепса. Ему не очень-то хотелось вступать в противоборство с самим Богом, но надо было отрабатывать миллионы для семьи. Теперь, когда на контакт с посторонними пошел его напарник, признав такое взаимодействие полезным, он не боялся наказания за разглашение тайны и посчитал уместным изобразить энтузиазм. – Рассчитывайте на нас!

– Ну что ж, – довольно потер руки академик и вдруг из ангела превратился в Эйнштейна. Пригладил перья седых волос. – Прошу любить и жаловать, джентльмены: Альберт Эйнштейн! В этом виде я чувствую себя способным на великие дела. Чтобы тягаться с богами, надо быть титаном, не правда ли?

– Ах, вот вы какой Альберт! – узнал великого физика Стив. – Снимаю шляпу!

Внешность автора теории относительности прибавила Неелову веса в глазах американцев. Они приняли его за настоящего Эйнштейна, а Неелов не стал уточнять, что он лишь вешалка для портрета знаменитости.

– С вами нас точно ждет победа! – радовался Стив.

– И чтобы укрепить вас в этой уверенности, подброшу идею, – загадочным тоном сказал Неелов.

Нил и Стив невольно наклонились к нему.

– Сдается мне, ключ от книги судеб нужно искать не у Бога, – многозначительно произнес Неелов.

– А у кого? Куда нам идти? – вопрошали американцы.

– Не у Бога, а у апостола Петра.

– У апостола Петра? – Стив широко раскрыл глаза за стеклами очков. Они были у него голубые, эти глаза, которые на земле он закрыл навсегда ради участия в операции на небе.

– Да, у Божьего ключника. Ему Господь вручил ключи от рая. Наверняка и электронный ключ от книги судеб висит на том же кольце. Да что книга судеб! Я же говорю: свет клином на ней не сошелся. Думаю, у святого Петра целая связка ключей от сундуков с секретами. Эти ключи так и просятся нам в руки!

Американцы внимали Неелову, как учителю. А он продолжал:

– Нам нужно наметить первоочередные мероприятия. Будет правильно, если вы посвятите меня, хотя бы в общих чертах, в ваши интересы на небесах, укажете направление ваших поисков. Чтобы нам построить согласованный план работы, действовать объединенными усилиями…

Зацепин мысленно зааплодировал Неелову. Что за ловкий старик! Сейчас церэушники выложат ему все о своем задании. Он обольстил и фактически завербовал американскую райскую резидентуру, поставил ее под свои знамена. Он в короткий срок сколотил в раю интернациональную армию, вернее шайку расхитителей секретов!

Этот успех Неелова стал последним доводом в пользу решения, которое зрело в Зацепине с того самого момента, как он встретился с академиком в раю.

– Алекс, подгребайте поближе, совет будем держать, – позвал Неелов.

Зацепин не двинулся с места.

– Или вам с такими кулачищами ближе имя Чемпион? – шутил Неелов. – Включайтесь в работу!

– Я – пас, – сказал Зацепин. – Я выхожу из игры.

Глава 38 Вызов духа

– Садитесь сюда, товарищ следователь. А вы, любезная, рядом. Вот так.

Кузнецова рассаживала участников предстоящего спиритического сеанса деловито, как метрдотель – посетителей ресторана. Она явно была в своей стихии здесь, в этой странной полутемной, освещенной свечами комнате с черными стенами без окон, с магическими предметами на круглом одноногом столе.

Рьянов, сев на указанное место за стол, задумчиво потрогал лежащую перед ним доску. Нарисованные на доске крупные буквы образовывали круг. Рьянов отметил, что буквы идут в алфавитном порядке. Внутри круга из букв вверх дном покоилась тарелочка с черной стрелкой-указателем. Рьянов усмехнулся.

– Чувствую себя немного не в своей тарелке, – сказал он, поворачиваясь к Зое Лапшиной, которая заняла стул справа от него. Девушка улыбнулась в ответ; в неровном свете блеснули ее зубы, звездочки на погонах.

– Нам что же, взяться за руки? Кажется, полагается мизинцами соприкоснуться, чтобы замкнуть цепь? – весело спросил Рьянов Кузнецову, устроившуюся в придвинутом к столу кресле с высокой ровной спинкой – такой же ровной, как спина женщины-медиума. Не дожидаясь ответа, он нашел руку Лапшиной. Девушка с готовностью сжала его ладонь. «Что ж, не так все это глупо», – подумал Рьянов. Но ему пришлось тут же прервать приятное рукопожатие, потому что Кузнецова сказала:

– Нет, браться за руки не надо. И магическая доска, чтобы из букв составлять ответы, духу не понадобится.

Дмитрий Дмитриевич Неелов войдет прямо в меня и будет говорить моими устами.

– Вот как, – сказал Рьянов, чтобы что-нибудь сказать. «Нет, все-таки это глупая и никчемная затея, пустая трата времени, – подумал он. – Представляю свой доклад начальству о допросе призрака! Нелепо и смешно».

Рьянов удивлялся себе: как это он согласился на участие в этой комедии! Конечно же, он не рассчитывал получить от общения с потусторонним миром информацию для своего расследования. Заманчиво, разумеется, узнать от убитого, кто виновник его смерти. «Если бы так было можно, мы, шерлок xолмсы, остались бы без работы, – размышлял Рьянов. – Мне просто любопытно посмотреть, как это делается, как вызывают и говорят с духами».

А в присутствии Зои Лапшиной этот опыт был не только интересным, но и приятным. Но когда Рьянов смотрел на Кузнецову, преисполненную серьезной деловитости и даже торжественности, ему становилось неловко за свое недоверие. Медиум вела себя так, словно действительно была причастна к великому таинству. Следователь исподволь наблюдал за ней, стараясь понять, кто же она: мошенница, привычно играющая роль, или фанатик, убежденный в том, что служит проводником между мирами.

Кузнецова раскрыла толстую, в кожаном потертом переплете книгу и, водя пальцем по странице, беззвучно зашевелила губами. «Заклинания, что ли, читает?» – Рьянов подался вперед, чтобы через стол заглянуть в книгу.

– Еще не начинаем, – сказала Кузнецова, не отрывая глаз от книги. – Мне нужно сделать кое-какие приготовления перед общением с новым духом. Настроить инструменты, так сказать. Ведь с Дмитрием Дмитриевичем я еще спиритически не общалась.

– Мы подождем. – Рьянов посмотрел на Зою Лапшину. – Не скучайте, – шепнул он.

– Мне страшно, – почти беззвучно сказала девушка.

Рьянов не понял, правда ли она боится или кокетничает притворным страхом.

– Я с вами, – прошептал Рьянов и шутливо подмигнул. – Я вас в обиду не дам.

– Страшно? – Кузнецова громко захлопнула книгу. – Здесь не аттракцион, дорогая моя! Если страшно, подождите за дверью. Ваши нервы могут помешать духу войти.

– Она справится! – заверил Рьянов. И одними губами сказал Зое Лапшиной: – Останьтесь, вы мне очень нужны как свидетель.

«Свидетель чего? – спросил он себя. – Кому я собираюсь представлять ее свидетельства? Воображаю картину: „Судом исследуются доказательства, полученные во время спиритического сеанса…“ Нет, в такие игры как раз лучше играть без свидетелей, чтобы коллеги не засмеяли».

– Я справлюсь, – поддакнула Лапшина.

– Ну, смотрите! – сказала Кузнецова и убрала строгий взгляд с девушки.

Лапшина едва заметно с облегчением выдохнула. Рьянов, наблюдавший эту сцену, не мог не улыбнуться про себя. Если Зоя и боялась кого-то в этой черной таинственной комнате, то явно не призраков, а грозной, самоуправной хозяйки.

– Тогда приступим.

Она откинулась на спинку кресла, закрыла глаза. Ее большие руки покоились на подлокотниках. Она была величественна и спокойна, как владычица на троне. Даже неподвижная, с закрытыми глазами, она словно священнодействовала – такая энергия, сила исходили от нее. В мрачную, как застенок, подвальную комнату, душную и мглистую от дыма свечей, не долетали звуки города. Ничто не отвлекало внимания от ритуала, которым незримо дирижировала царственная Кузнецова, увенчанная, словно короной, узлом седых волос. Рьянов жадно следил за медиумом. Он искал в ее поведении фальшь, игру на публику. Но не находил. И был рад этому.

«Почему я не хочу ее разоблачения? Не считаю же я, что все это может быть правдой? Что она сейчас, как конвойный арестованного в следственном изоляторе, приведет с того света духа мне на допрос? Разве я могу в это поверить? Да ни на секунду! Не сошел же я с ума!»

Но чем жарче Рьянов спорил с собой, тем отчетливее сознавал, что, соглашаясь на спиритический сеанс, шел на поводу не у своего любопытства, а у подсознательного, неоформленного, отчаянного желания получить новые данные пусть из такого фантастического источника и этим подтолкнуть застопорившееся расследование убийства Неелова. И поэтому сейчас, у самого порога тайны, он сгорал от нетерпения узнать, что же будет дальше.

– Дух Дмитрия Дмитриевича Неелова, приди! – зычно сказала Кузнецова, не открывая глаз.

Зоя Лапшина вздрогнула.

– Приди, дух, и ответь на наши вопросы! – призвала Кузнецова снова.

Несколько секунд ничего не происходило. Вдруг языки пламени всех свечей в двух шандалах наклонились, будто их потянуло сквозняком. Но никакого сквозняка не было. Дверь в спиритическую комнату была плотно закрыта…

Глава 39 Расставание

Тогда, в ночной американской степи, увидев Неелова в залитом кровью докторском халате, с перерезанным горлом, Зацепин испытал разнообразные чувства. Удивление: почему на тот свет пожаловал сам Неелов, а не его внук; облегчение: какое счастье, что ребенок избежал страшной участи, и на его, Зацепина, совести не будет иродова греха, и он сможет взглянуть в глаза Вере; любопытство: кто располосовал горло академику.

И было еще одно чувство – крошечное, росток в дальнем углу души. Его Зацепин сразу даже не заметил. Он пережил то, что переживает часовой, который, честно и терпеливо отстояв на посту, сдал его смене. В Неелове Зацепин увидел долгожданную замену себе, нового резидента в раю. И это чувство, несмотря на его до поры до времени неосознанность, изменило отношение Зацепина к происходящему. Словно кто-то, кто толкал его в спину на небесах, требуя дела, заставляя лезть из кожи вон ради задания, – отпустил его.

Неелову Зацепин мысленно передал эстафету операции и бремя соревнования с ЦРУ. Сначала он отходил в сторону безотчетно, а потом, наблюдая, с какой энергией Неелов взялся за дело, как он ловок и хитер, устранился сознательно. Это было тем легче сделать, что появилась уверенность: книга судеб не может быть использована в качестве оружия против его страны. Он не позволил бы себе уйти в отставку, если бы книга была у американцев. Подозревая блеф за их словами о хитроумных технологиях шифрования, мешающих прочесть книгу, он вместе с Нееловым предпринял бы все возможное, чтобы выбить из рук противника этот меч.

Однако ангел-хранитель, чей визит случился очень кстати, засвидетельствовал: книга судеб запрятана так надежно, что никому до нее не добраться. А если американцам и удастся когда-нибудь прочесть ее, то это будет чтение под контролем Неелова, который уж точно не позволит распорядиться сборником судеб в ущерб родине. Как и другими райскими секретами. Но заявление о своем отступничестве далось Зацепину не легко. Слова трудно сошли с языка. Он приготовился к вопросам и даже обвинениям от Неелова. И они последовали.

– Я не понимаю вас, Алекс! – раздраженно сказал Неелов. – Из какой игры вы выходите?

– Не требуйте от меня называть вещи своими именами в присутствии… – Зацепин указал глазами на американцев.

– Ах вот оно что! – Умный заяц стал злым. – Вы дезертируете? Бросаете меня одного?

– Вы не останетесь в одиночестве. – Зацепин снова повел глазами на Нила и Стива, вслушивающихся в разговор. – Эти ребята пойдут за вами в огонь и воду.

– Но почему вы даете задний ход, когда дело на мази? Мы вместе, у нас чудная команда. Мы первые исследователи в раю. В земле неразгаданной. Мы откроем все ее тайны. Мы постигнем феномен самого Бога! Ваше имя станет синонимом величайших открытий. И вы отказываетесь от такой славной судьбы?

– Вижу, что вы справитесь без меня, поэтому ухожу. А райские тайны мне не нужны. Вы знаете, что я шел сюда не за тайнами.

Он хотел сказать, что тайны тайнам – рознь, что его дело на небесах было делом солдата, разведчика, а не ученого, и это дело окончено. Но не стал разглагольствовать при американцах. Неелов его не понял или сделал вид, что не понял, и сказал:

– Да, знаю, вы собирались облегчить участь своим несчастным товарищам. Значит, грош цена вашим обещаниям?

Неелов выбрал место, чтобы пнуть побольней, и разозлил Зацепина.

– Хорошо, что вы вспомнили о товарищах! – воскликнул он. – Не часто вы о них вспоминаете! Но я отвечу. Я хотел помочь им, исправив прошлое в книге судеб. А теперь этой возможности нет. До книги не дотянуться!

– Мы дотянемся! – заявил Неелов. – Только не надо сдаваться, а?

– Товарищам не помочь обманом и воровством! Я хочу попробовать другой путь. И это еще одна причина, почему я ухожу.

– Наводите тень на плетень! – Неелов скривил лицо в презрительную гримасу. – Рай для вас – бесплатный магазин. Выбирай, что хочешь! На остров потянуло, с теплым песочком, под пальмы! К волооким гуриям. Решили компенсировать монастырский пост?

Здесь раздался явственный вздох сожаления Нила. Он был бы рад предпочесть войне баранку своего трейлера, душевное общение с русским попом, рыбалку на берегу райского океана. А если бы еще посадить в автодом жену и ребятишек! Пусть они не настоящие, он бы даже копиям был рад. Большего счастья и представить нельзя.

Неелов истолковал этот вздох по-своему.

– И мне, Нил, тошно слушать такие речи! Полюбуйтесь на него! С виду грозен до жути. А суть – заячья. Вот за вашим великолепным фасадом, Нил, – у меня нет сомнений – бесстрашное сердце и отважная душа!

Нил промолчал.

– Так вы нас покидаете? Или я вас не правильно понял? – закинул последнюю удочку Неелов. Он незаметно для американцев подмигнул Зацепину.

– Вы правильно меня поняли, дорогой Альберт. В моих словах нет скрытого смысла. Я ухожу.

– Ну, пусть так. Надеюсь, нам не нужно ждать удара в спину? Вы не наведете на след нашей группы архангелов или еще того, кто следит здесь за порядком, каких-нибудь здешних жандармов? – Слова Неелова были полны презрения.

– Не пытайтесь обидеть меня. У вас это не получится. Я искренне желаю вам успеха. Прощайте!

Зацепину хотелось тепло проститься с академиком, с которым много лет назад его связала жизнь, а теперь связывала смерть, подробно объяснить Неелову, а заодно и самому себе, почему он считает свою роль в операции «Борода Зевса» сыгранной.

Но откровенничать при американцах – значило осложнить Неелову дальнейшую работу с ними. Поэтому Зацепин молча обнял Неелова. Тот протестующе, с брезгливостью к предателю рванулся из объятий. Но верзила боксер крепко прижал тщедушного старенького Эйнштейна к широченной волосатой груди, отпустил и в следующий момент ступил на теплый песок острова Веры.

– Куда же вы, Алексей Павлович! – Неелов протянул руки к тому месту, где только что стоял Зацепин.

Он не ожидал, что его соратник так резко обрубит концы. – Давайте поговорим!

Но говорить уже было не с кем, Зацепина и след простыл. Неелов рукой решительно откинул назад седые волосы.

– Что ж, друзья, остались мы втроем, – сказал он американцам. – Будем бить не числом, а умением!

И тут маленький отряд райских разведчиков уменьшился еще на одного бойца. Неелова отделило от американцев густеющим воздухом, а потом потянуло и понесло по темному спиритическому коридору на властный призыв медиума Кузнецовой.

Глава 40 Не думай о рыжей обезьяне

Дух Неелова явился! – открыв вдруг глаза, громко и значительно возвестила Кузнецова, словно дворецкий о прибытии важного гостя.

Рьянов и Лапшина впились в нее взглядами, стараясь в Кузнецовой разглядеть академика Неелова.

– Вы хотите сказать, что он уже здесь… в вас?.. – поинтересовался Рьянов.

– Кто меня зовет? Кто вы? – спросила Кузнецова, беспокойно обводя глазами мрачную комнату, и Рьянов понял, что теперь Кузнецова – это Неелов.

«Ну-ка, посмотрим, какая ты актриса!» – Рьянов не хотел признаться, что принимает за чистую монету свидание с духом. «Это розыгрыш, и я отношусь к нему как к розыгрышу, – сказал он себе. – Поглядим, насколько убедительно Кузнецова будет изображать покойного академика».

– Кирилл Петрович Рьянов, расследую ваше убийство, – представился Рьянов, сознавая всю нелепость этой фразы. Превозмогая себя, он уточнил: – Вы Дмитрий Дмитриевич Неелов, так?

– Да, – подтвердила Кузнецова. – Как далеко вы проникли за мной! А с меня теперь взятки гладки. Меня теперь не ухватишь! Я больше не подотчетен земному правосудию.

– У меня другая задача: ухватить вашего убийцу, – сказал Рьянов. – Вы же за то, чтобы убийца понес наказание?

– Как вам сказать, – задумчиво ответила Кузнецова. – Он не сможет оценить смысла кары, прочувствовать высокую справедливость возмездия. Нет, его смерть меня не утешит.

– Ну, сейчас у нас не казнят даже за убийство, к сожалению. Но он ответит по всей строгости закона. Мало ему не покажется, даю слово.

– Применительно ко мне, скорее, нужно вести речь о несчастном случае.

– Несчастном случае? – Рьянов привстал. Огоньки свечей шевельнулись, вздрогнули тени.

– А как это можно назвать? Несчастный случай – не покараешь.

Рьянов сел, сделал гримасу Зое Лапшиной, означавшую «Вот видишь, как все оборачивается».

– Та-ак, – проговорил он. – Выходит, вас никто не убивал.

– Этого я бы не сказал, – откликнулся Неелов-Кузнецова.

– Что вы имеете в виду?

– Все-таки по горлу она меня резанула.

– Она! – Рьянов снова привскочил с места. – Разве горло перерезал не Жгутов?

– При чем здесь Жгутов? Так вы, значит, ничего не знаете? Нет, молодой человек, от Жгутова в этой истории – только нож. А зарезала меня…

– Стойте! – Рьянов предупреждающе выбросил руку над столом. – Молчите!

Он наморщил лоб, соображая, как поступить. Эта «она» могла быть только Кузнецова, и никто иной. Ну, не внучка Надя же! А значит, Неелов сейчас назовет убийцу в присутствии самого убийцы.

«Так что же, очная ставка? – лихорадочно размышлял молодой следователь. – Но как ее провести, если оба допрашиваемых – одно целое? Постой! – Рьянов одернул себя. – Что я плету? Нет никаких двух допрашиваемых! Ведь реплики за Неелова подает Кузнецова… А если предположить невозможное… Не может быть никакого „если“! Ты заигрался».

Но Рьянову очень не хотелось расставаться с невероятной, призрачной надеждой узнать правду об убийстве Неелова. Пусть спиритический сеанс – это игра, так почему бы не поиграть? Он удало подмигнул Зое Лапшиной и спросил, обращаясь к Кузнецовой, вернее, к тому, за кого она себя сейчас выдавала:

– Прежде чем вы, Неелов, назовете убийцу, скажите, – он заговорщически понизил голос, – Кузнецова, медиум слышит нас?

И получил ответ:

– Она может нас слышать.

– И может прервать спиритический сеанс по своему желанию?

– Вряд ли, пока она в трансе, она даже пошевелиться не в состоянии.

– Отлично, отлично. – Рьянов в охотничьем азарте потер руки. – Зоя, будьте начеку, нам придется задержать гражданку Кузнецову, если она попытается скрыться! Итак, Неелов, вы утверждаете, что вашим убийцей является Мария Анатольевна Кузнецова?

– Нет, не утверждаю, – бесстрастно произнесли губы Кузнецовой.

– Как не утверждаете? Разве не Кузнецова перерезала вам горло?

– Нет.

– И не Жгутов?

– И не Жгутов.

Рьянов испытал разочарование. А чего он, собственно, хотел? Чтобы Кузнецова сама себя обвинила в убийстве? Он получил подтверждение того, что подтверждения не требовало: что весь этот спиритический сеанс – надувательство. Не было здесь никакого Неелова, есть одна Кузнецова, а она, конечно, даже для убедительности своей игры, не станет признаваться в убийстве. Нужно заканчивать эту глупую комедию с допросом духа, поговорить с детьми и возвращаться в управление.

Рьянова вывел из задумчивости вскрик Зои Лапшиной:

– Ой, правда?!

Следователь понял, что прослушал последние слова медиума, реакцией на которые и стало восклицание девушки.

– Повторите, что вы сказали? – спросил он.

– Вам не верится? – Губы Кузнецовой четко произносили слова. – Тем не менее это так. Меня убила обезьяна. Надин орангутан.

Первой реакцией Рьянова на это заявление был смех. Ну надо же, Кузнецова в стремлении правдоподобно сыграть роль Неелова демонстрирует немалую изобретательность. Посмотрите, какую историю сочинила от лица духа! Какую версию выдала! Как правдоподобно звучит!

Но он тут же оборвал смех, поняв, что смеется над собой. «Эх ты, Мегрэ, спаситель детей! А почему у тебя нет такой версии? Почему ты сам не взял обезьяну на подозрение? Ведь она тоже была в доме, когда убили Неелова. Матерая зверюга вполне способна отхватить голову ножом».

Он попросил подробностей, и Неелов устами Кузнецовой обстоятельно описал, как принял смерть от руки орангутана в саду на диване-качалке.

– Врагу такого не пожелаю! До сих пор стоит перед глазами морда этого зверя. Круглая, сизая, как луна. Глазки маленькие, острые. Как он надо мной склоняется с тесаком. Брр! Я пытаюсь бороться, да куда там! Лапы у него длинные, мускулы, как канаты. Борода противная, рыжая, жесткая, лезет в рот… Да, более странную смерть трудно придумать! Академик Неелов произошел от обезьяны и погиб от обезьяны! Интересно, что написали в некрологах?

Рьянов был переполнен впечатлениями, но все же не мог не спросить:

– А вы правда собирались убить внука?

– Мне тяжело в этом признаться: собирался. Бес попутал. Но я вовремя одумался. Теперь я могу быть свободен? Не поверите, в раю столько дел навалилось. И наказать за меня, как вы видите, некого. Обезьяне и так пожизненно сидеть в клетке… Если понадоблюсь, вызывайте повесткой! – Комнату наполнило хихиканье Кузнецовой.

– Спасибо, пока вы мне больше не нужны, – сказал Рьянов.

Веселая нота, на которой закончился странный разговор, соответствовала настроению следователя. Он был доволен. Пусть спиритический сеанс – всего лишь мистификация. Но шоу навело Рьянова на мысль, дало ему новое направление поиска. Вполне может статься, что Жгут и вправду не убивал академика. Вот это номер!

Уйдя в размышления, Рьянов упустил момент, когда Кузнецова перестала быть Нееловым и стала сама собой. Следователя поймала врасплох гневная реплика медиума:

– Так вот ваша благодарность за мои хлопоты: обвинение в убийстве!

Он не успел ответить, а Кузнецова шумно вышла из-за стола, щелкнула выключателем на стене. Комнату залил яркий электрический свет, сразу лишив ее мрачной таинственности. Женщина словно хотела лучше рассмотреть своих обидчиков. Она, переводя взгляд с Рьянова на Лапшину, дала волю своему негодованию:

– Не ожидала от вас, молодой человек! И от вас, красавица! Задержать меня вздумали! Меня! Заслуженного человека, вашего в прошлом коллегу на ниве искоренения скверны. Какой позор! Как вам, наверное, стыдно сейчас, когда Дмитрий Дмитриевич из-за гроба опроверг ваши оскорбительные подозрения!

– Я, пожалуй, пойду наверх, тут дышать нечем от свечей, – просяще сказала Зоя Лапшина.

Рьянов понял, что она хочет сбежать от Кузнецовой, ей неприятна эта агрессивная, горластая, взвинченная особа. Стремление оградить девушку заставило Рьянова сказать резко:

– Мария Анатольевна, здесь нет красавиц и молодых людей! Есть должностные лица, которые ведут расследование убийства.

– Что это вы на меня кричите? – изумленно спросила Кузнецова.

– Извините. Мы проверяем всех, кто может иметь отношение к убийству Неелова. Вы, коллега по искоренению, должны это понимать. Как и то, что подозревать вас у следствия есть все основания. У вас был конфликт с Нееловым в день убийства. И подозрения с вас пока не сняты. Свидетельства духа на спиритическом сеансе к делу не подошьешь. Мы рассчитываем, что вы будете помогать следствию, а не ставить палки в колеса.

На скулах Рьянова горел румянец. Он был готов к долгим препирательствам с Кузнецовой. Но, к его удивлению, медиум притихла.

– Я вся в вашем распоряжении, – только и произнесла она.

– Вот это правильно, коллега, – убрав металл из голоса, похвалил Рьянов. – Потушите свечи и оставьте нас на время.

Кузнецова тут же набрала воздуха во вместительную грудь и двумя мощными выдохами загасила шандалы. Потом недостойно мелкими шажками, словно крадучись, вышла из комнаты и аккуратно, беззвучно прикрыла за собой дверь. Рьянов и Лапшина посмотрели друг на друга и весело рассмеялись.

– Ловко вы ее приструнили, – благодарно сказала Лапшина.

– И не таких приходилось ставить на место, – со снисходительностью бывалого человека ответил Рьянов. Ему льстило одобрение Зои. Но девушка, к которой он чувствовал все больший интерес и теплоту, не могла отвлечь его от навязчивых мыслей о новой версии.

Напрасно он убеждал себя не придавать большого значения услышанному на сеансе столоверчения. Обезьянья версия убийства имеет право на существование, но вряд ли стоит ее переоценивать. Нужно последовательно выполнить все, ради чего он приехал. Опросить все-таки детей. Тем более что защитница их интересов Кузнецова теперь не станет мешать. А обезьяной заняться напоследок. Но чем больше он старался не думать об обезьяне, тем неотступней она возникала в голове. Как в известной притче, он не мог не думать об обезьяне, потому что запрещал себе думать о ней. Ему грезилась плоская морда длинношерстного, словно оплетенного рыжими водорослями, зверя за прутьями клетки.

Не сумев перебороть себя, он прямо из спиритической комнаты позвонил эксперту, исследовавшему нож, которым был убит Неелов, и поинтересовался, могут ли неидентифицированные отпечатки пальцев на нем принадлежать обезьяне. Ответ эксперта был обтекаемым, но в целом обнадеживающим:

– Отпечатки не четкие, большей частью смазанные. Но кое-где рисунок просматривается. Линии не стандартные, так что все может быть. Хорошо бы откатать пальцы у этой самой обезьяны и сравнить.

«Все в наших руках!» – подумал Рьянов. Он укрепился в своей идее взять отпечатки у всех обитателей нееловского гнезда. Рьянов и Лапшина поднялись из подвала в гостиную. Следователь заручился согласием Аркадия Неелова дактилоскопировать детей. Кузнецова пыталась было возражать, но Рьянов ее подчеркнуто игнорировал.

– Что ж, раз надо, значит, надо, – сказал Неелов с преувеличенной серьезностью. Чувствовалось, он благодарен следователю за то, что тот признает его, а не Кузнецову, главным в этом доме.

– Вам, гражданка Кузнецова, я тоже предлагаю добровольно сдать отпечатки, – строго сказал Рьянов. – Это поможет делу.

Кузнецова обиженно фыркнула, но выразить свое недовольство более определенно не посмела. Она стала незаметнее, даже как бы сократилась в размерах. Узел седых волос на ее голове уже не смотрелся короной.

«Но в первую очередь эксперты должны будут взять отпечатки у обезьяны, они интересуют меня больше всего, – рассуждал Рьянов. – Вот только как это удастся им сделать?»

Он решил взглянуть на обезьяну, чтобы понять, насколько сложную задачу предстоит решить экспертам.

– Проводите меня в сад, – попросил он Неелова.

Сад показался Рьянову запущенным. Участок сада справа от центральной дорожки, с диваном-качалкой, на котором обнаружили тело академика, был окружен желтой сигнальной лентой, натянутой от дерева к дереву. Простыня, наброшенная на диван, видимо, скрывала от глаз пятна крови. А слева от дорожки, на зеленой лужайке, как помнил Рьянов, стояла клетка с обезьяной. Но сейчас клетки не было.

– А клетку что, передвинули? – спросил Рьянов. – Где обезьяна?

– Обезьяна? – переспросил Неелов, всем видом показывая стремление быть полезным следствию, но не понимая, о чем его спрашивают. – Ах, обезьяна! Да, была, но теперь нет. Отдали. Невозможно с ней возиться при наших обстоятельствах, видите ли… Да она к тому же раненая была, болела. Пришлось расстаться.

– Кому, кому отдали?

– В надежные руки, – отвечал Неелов, производя движения, означающие готовность всемерно услужить. – Специалистам. Есть приют такой для животных. Под Москвой, кажется.

Через полчаса, выяснив адрес центра передержки диких животных, Рьянов выехал в Подмосковье.

Глава 41 Демон показывает зубы

Надо признать, что упреки Неелова были не лишены оснований. Одной из причин, почему Зацепин решил выйти из операции «Борода Зевса», потерявшей для него смысл, было желание увидеть Веру, быть с ней. Оно нарастало с той минуты, как Зацепин получил прощение. А значит, и Вера, место которой он занимал в раю, после его помилования вернулась домой, в рай. Так, кажется, объяснял механизм перемещений демон. И ничто теперь не мешало их встрече.

Зацепин жадно оглядел сияющий под солнцем берег, пальмы, белый зуб виллы. На песчаной полосе без признаков жизни торчали в причудливых позах члены Вериной свиты. Зацепин со злорадством отметил, что самую нелепую «скульптуру» представлял собой красавчик блондин, обмерший в трусах у кромки воды в стойке пловца, готовящегося нырнуть. Куда традиционнее и поэтому трогательнее была позиция, в которой омертвел спаниель Тимоша, – с поднятой на шерстяной ствол пальмы лапой.

Но Веры нигде не было видно.

«И очень хорошо, что она не встретила меня на пороге, – спохватился Зацепин. – Я бы напугал ее неотразимым шармом грозы ринга! Она бы, конечно, не узнала меня. Нет, этот антураж оставим для вразумления противника, а к встрече с Верой быстренько подберем что-нибудь менее сногсшибательное».

Зацепин подошел к воде, чтобы, глядясь в плоский океан, как в зеркало, сочинить себе «фотографию». И с удивлением обнаружил, что отражение его – это не боксер с «башней» танка. На него из океана смотрел он сам, Зацепин, только помолодевший на десятилетия, в лучшей своей поре. Он был таким – улыбчивым, белозубым, с крепкой шеей и мощными плечами самбиста, – пока болезнь, расползшаяся из мозга, не сжевала его красоту и силу.

В зеркале он разглядел и небольшие «подчистки», черты его лица были подправлены: сделан прямее и тоньше нос, резче очерчен и утяжелен подбородок. Да, тот, кто облачил его в этот образ, попал в точку. Именно в таком виде он и хотел бы предстать перед Верой. Быть с ней самим собой, молодым, у которого жизнь еще не утекла между пальцев… «Только кто это так хорошо все устроил за меня?» – задумался Зацепин.

Кто бы это ни был, он правильно понял Зацепина. Стремясь к встрече с Верой, Зацепин в глубине души боялся свидания и даже был рад задержке, потому что не знал, обрадуется ли ему Вера, нужен ли он ей будет. Он помнил последнюю встречу. Вера, покидая рай, была как блаженная. Весь мир сошелся для нее на Боге, только к нему ее влекло, только он был ей интересен. Только о нем она лепетала, забыв даже о детях. Неужели всякий, кто попытается стать в раю между Верой и Создателем, станет третьим лишним?

Зацепин лелеял надежду, что для него Вера сделает исключение. Разве справедливо, что ради новой любви на небесах она забудет главную любовь своей земной жизни? Вот почему, чтобы вызвать у Веры память о прекрасных годах их любви, Зацепин хотел показаться ей в блеске своей молодости.

Но где же она? Совершает моцион по острову или уплыла на морскую прогулку? Ведь она уже давно должна быть в раю, на своем законном месте, с которого ее некогда согнал Зацепин.

Он побродил по берегу, зашел на виллу, просторные комнаты которой ответили гулкой тишиной на его оклик: «Вера! Вера!» Лесом, полным птичьих голосов, поднялся по склону и с вершины острова долго вглядывался в разложенную внизу серебристо-голубую ткань океана, разыскивая глазами лодочку или корабль. Спустившись на берег, безрезультатно посылал Вере телепатические телеграммы-молнии.

Суетливая активность Зацепина, все возраставшая по мере того, как росла его тревога, разбудила копии. Первым взбодрился Тимоша, закончил свои дела у пальмы, в несколько радостных скачков достиг Зацепина и восторженно-бестолково запрыгал вокруг него.

Но воскрешение копий, их бессмысленные, судорожные телодвижения только подчеркивали пустоту, необитаемость острова. Зацепину пришло на ум, что раз до его появления копии были в отключенном состоянии, выходит, их давно никто не подпитывал своей жизненной силой. А значит – Веры на острове нет. Это открытие его взволновало и не на шутку встревожило. Желание отсрочить встречу сменилось острой жаждой немедленно видеть Веру. Он понял, что не в состоянии больше ждать, пребывая в неизвестности.

Только одно существо могло пролить свет на то, где Вера: демон След. Как же не хотелось Зацепину обращаться к нему! Зацепин оставил неотвеченными множество телепатических вызовов духа зла. А теперь вынужден был сам идти к нему на поклон…

След ответил немедленно. Если бы их связывал телефон, то можно сказать, что демон ждал с трубкой в руках.

«А, пропащий!» – услышал Зацепин.

В восклицании демона не было игривости, иронии, к которым привык разведчик. Интонация была зловещей, угрожающей. Зацепин почувствовал недоброе.

«Рассказывайте, как выполняете мое поручение, – продолжал След. – Достали книгу судеб?»

«Нет, не достал», – ответил Зацепин.

«А что так?»

«Я объясню. Но сначала хочу спросить».

«Ну, рискните».

«Где Вера?»

«Это у вас надо спросить, где вера. Почему вы, монах, так непотребно ведете себя: хитростью пролезаете в рай, обманываете Папочку. Где ваша вера?» – В этом нарочитом непонимании Зацепин узнал прежнего демона – насмешника и каламбуриста. У Зацепина немного отлегло от сердца.

«Хватит кривляться, ты знаешь, о какой Вере я говорю, – отправил он резкую телепатограмму. – А в раю я нахожусь теперь законно. Я прощен. Так что не тебе судить о моей вере. И перестань называть Всевышнего Папочкой!»

«Ах, какие мы стали важные! – ядовито сказал демон. – Не дотянешься! Прощен он! Ты соединился со мной, чтобы сообщить эту новость? Отмалчивался, отмалчивался – и на тебе? Захотел уязвить меня? Посмеяться?»

Зацепин испугался неприкрытой обиды, звучавшей у демона за издевательскими словами, и этого подчеркнутого перехода на «ты». Портить с демоном отношения было опасно.

«Нет-нет, – поспешил исправить положение Зацепин. – Я молчал потому, что мне нечего было тебе сообщить, оцифрованная книга судеб мне не далась. Ну, что ты хочешь при моей компьютерной безграмотности! Ты же сам возложил все надежды на американцев, разве не так? Меня беспокоит Вера. Я обратился к тебе, чтобы узнать о ней».

«По-моему, ты распорядился своей подружкой достаточно определенно. Сосватал ее в ад».

«Да, но временно! Ты же сам мне говорил, что, если меня простят, она тут же вернется в рай. И если даже меня осудят, место Веры в раю сохранится за ней. Говорил? И вот я прощен, а почему же Веры нет в раю? Ты должен знать. Ведь ты обещал покровительствовать ей!»

Ответа Зацепин ждал с замиранием сердца. Демон начал издалека:

«Ты, монах, веришь в обещания черта? Я польщен…»

«Верю! – угодливо вставил Зацепин. – И если обращение на „ты“ оскорбительно для вас… Я позволил себе обращаться на „ты“ только потому, что мы приятели».

«Приятели! – фыркнул демон. – Посмотрю, что ты запоешь, когда все узнаешь. Ну, слушай дальше».

Зацепин внутренне сжался, ожидая удара.

«Ты схватил суть: Вера должна была вернуться в рай. И почему же ее там нет?» – След не скрывал издевки.

«Так почему?» – спросил Зацепин.

«А потому, что я кое о чем забыл тогда тебя предупредить. – След интонацией подчеркнул, что понимать следует как „не захотел“ предупредить. – Разменная душа, ну такая, как Вера, временно отправленная в ад, чтобы освободить место в раю душе-авантюристке, то есть твоей, лишается иммунитета».

«Какого иммунитета?»

«На пересмотр дела. Судьба такой души решается заново. И уж поверь, мы не упускаем возможности подать апелляцию в Высший суд, указать на обстоятельства, которые были недоучтены первым судом. Ну как, согласись, не ухватить за хвост душу, уже, казалось бы, ускользнувшую от нас?»

Демон упивался рассказом.

«И что же с Верой?» – задал ненужный вопрос Зацепин.

«Ты лучше спроси, какой материал мы подкинули Папочке! Пардон, Всевышнему. К какой шалости твоей Веры попросили суд отнестись построже? Думаешь, накапали про ее ворожбу, любовников-альфонсов? Нет! Мы сделали акцент на свече, которую она задула в церкви. Ты должен помнить этот эпизод».

«Опять о свече! – Зацепин сердился. – Я не понимаю, о чем ты говоришь».

«А ты вспомни. В московской церкви вы гадали на свечах: оставаться тебе в миру или уйти в монастырь. Твоя свеча погасла первой, и ты надел рясу. Так знай: твоя свеча не сама погасла. Ее задула Вера, стоило тебе отвернуться. Она не хотела связывать свою жизнь с калекой. И так просто отделалась от тебя, сохранив благопристойность. Всего-то задутая свеча, а сколько последствий! Какой урожай зла! Вера стала презренной гадалкой, мошенницей, обманщицей нелюбимого мужа. Ты стал никудышным, нетвердым в вере монахом, убийцей, обманщиком самого Бога. Странно, что Он простил тебя, не иначе коллеги-монахи вымолили твое спасение на ударных литургиях. Но в случае с Верой суд не дал повторной осечки».

«Так Вера в аду?» – спросил Зацепин.

«У нас, у нас! И теперь не на время, а навсегда. Если тебя, конечно, еще интересует судьба этой цыпы после того, как я тебе открыл глаза на ее, прямо скажем, некрасивый поступок со свечкой. Ха-ха!»

«Провокатор! Сволочь!» – Если бы мысли, которые послал Зацепин демону, могли убивать, След был бы сражен наповал, – столько в них было отчаяния и горечи.

Но демона горе Зацепина только раззадорило.

«Провокатор? Нашел чем попрекать! Кто я, в самом деле, как не провокатор! А как ты думал? – Демон вдруг оставил глумливый тон и повел речь надменно, презрительно цедя слова: – Ты можешь не отвечать мне, не выполнять моих поручений? Не на того напал. Как там у вашего соотечественника Пушкина: „Я еду, еду, не свищу, а как наеду, не спущу!“»

В воображении раздавленного всем услышанным Зацепина встало лицо демона – лицо хищной и гордой птицы.

«Но обещание я держу. С головы Веры пока ни один волос не упал. В какой мере ее пребывание будет приятным, зависит от…»

«От тебя?» – спросил Зацепин.

«Нет, от тебя! От твоей старательности. Вернемся к книге судеб. Когда мне ждать результат?»

«Я не охочусь больше за книгой… – пробормотал Зацепин. – Я ушел, чтобы спасти товарищей…»

«И ты считаешь, этого блеяния достаточно для расторжения нашего договора? Я не хочу знать, что ты там затеял. Мне нужна книга судеб. Берись за дело! Иначе существование Веры в аду превратится в ад!» – След не усмехнулся своему каламбуру. Он был мрачен и не скрывал жестокости.

«Шантажист!» – обозвал демона Зацепин и с затаенным страхом ждал ответного хода – все козыри были на стороне дьявола.

Но След ничего больше не сказал. Он прервал разговор.

Глава 42 По следу Ромы

– Он умер три дня назад, – сказал мужчина в зеленой униформе.

Рьянов не удержался от досадливого восклицания. Он разочарованно смотрел на пустой вольер.

– Что ж вы его не вытянули? Не спасли? – упрекнул он смотрителя центра передержки животных.

– Поздно к нам поступил. Инфекция, заражение крови. Ветеринары ничего не смогли сделать. Вот вы, следователь, и спросили бы с тех, кто так скверно обращается с животными. Думаете, нам не жалко? К нам орангутаны редко попадают. А тут такой прекрасный, здоровенный экземпляр.

Рьянов удрученно покачал головой. Серьезный шанс узнать правду об убийстве Неелова был упущен. Это был и слабый шанс Жгутова на справедливость, если он на самом деле не убивал академика. К тому же доказать, что орудие убийства Неелова побывало в лапах обезьяны, значило косвенно подтвердить осуществимость обмена информацией с потусторонним миром, с духами, – ведь якобы от духа пришла обезьянья версия убийства.

Рьянов, как человек здравомыслящий, не верил в сношения с миром мертвых; спиритический сеанс Кузнецовой считал шутливым представлением. Однако молодой следователь был так увлечен своей профессией, что готов был использовать для пользы дела даже самые невероятные инструменты, прибегнуть к средствам мистики и фантастики ради раскрытия преступления. Он и на тысячную долю процента не допускал существования страны теней и контактов между живыми и мертвыми. Но на миллионную долю он не только допускал, но и страстно желал этого. Его интерес к Зазеркалью не был интересом ученого и бизнесмена, как у академика Неелова. Это был прикладной интерес юного энтузиаста, стремящегося преуспеть на своем поприще всеми средствами. Вот бы удалось приобщить некромантию к традиционному арсеналу форм и методов сыска! Какой заманчивый источник сведений открылся бы блюстителю закона! Только вообразите: очная ставка убийцы и духа его жертвы! Явка духа с повинной!

К сожалению, с устранением орангутана Ромы все возможности направить розыск по новому пути, а заодно и легализовать спиритизм, как средство дознания, были утрачены. Без дактилоскопирования обезьяны нечеткие следы неизвестных пальцев на ноже – слишком слабый аргумент для следствия. Впрочем, оставалась еще надежда снять отпечатки с трупа. Мертвую обезьяну можно выкопать и провести экспертизу. Если, конечно, орангутана зарыли.

– А где туша, труп? – спросил Рьянов.

– Сожгли. Согласно правилам.

От Рьянова не укрылось, что слово «сожгли» было произнесено с легкой заминкой. Пожимая на прощание руку смотрителю, он глубоко заглянул в его ясные глаза – глаза человека, занятого благородным делом помощи братьям нашим меньшим.

– А может, все-таки не сожгли? Есть варианты?

– Бывает, издохших животных отдают на чучела, – колеблясь, ответил смотритель.

– Ну, так проверяйте, проверяйте!

В конторе центра передержки Рьянов снова убедился, что родился под счастливой звездой. Выяснилось: труп орангутана был передан в таксидермическую мастерскую Музея фауны. Накануне бедного Рому увезли туда.

– Там его и найдете, – сказали Рьянову и назвали адрес музейной чучельной.

С этим адресом следователь на всех парах полетел в Москву. Перед отъездом он попросил сотрудников центра:

– Будет кто интересоваться орангутаном, – не говорите, что умер. Скажите, в зоопарк отправили, что ли. Подальше куда-нибудь. В Петропавловск-Камчатский.

«Незачем Наде Нееловой получать еще один удар. Хватит с нее потрясений», – думал Рьянов. Он торопил водителя, и автомобиль несся по шоссе навстречу городу.

Из машины Рьянов попытался связаться с музеем и чучельной мастерской. Он хотел предупредить, чтобы с трупом орангутана обращались бережно и особо позаботились о сохранности лап. Чучельники упорно не отвечали. В приемной музея, напротив, трубку сорвали, едва прошел гудок.

– Музей фауны! – назвался женский голос.

– Следователь Рьянов. Как мне услышать…

– Вы насчет пожара? – не дал договорить музей.

– Пожара? – Рьянов удивился.

– Ах, все равно никого из руководства нет. Все на пожаре.

– А что у вас горит?

– Мастерская.

– Мастерская? – Рьянова посетило нехорошее предчувствие.

– Да, мастерская лаборатории таксидермии…

Рьянову не пришлось разыскивать здание музея – его указывал столб густого дыма. Тротуар и проезжую часть перед старинным фасадом загромождали пожарные машины. Подходы были оцеплены полицией. Рьянов, предъявив удостоверение, прошел за оцепление. Дым валил из окон полуподвального этажа. Пожарные лили из шлангов воду и пену в дымящие проемы. В глубине полуподвала гудело пламя, что-то лопалось и трещало. У красного бока пожарной автоцистерны переговаривались двое мужчин в цивильных костюмах. Они издали наблюдали борьбу с огнем.

– Химии там всякой горючей хватает, – услышал Рьянов слова мужчины профессорского солидного вида, в очках с толстой оправой.

– И ведь сто пятьдесят лет у нас пожаров не было. И на тебе! Именно когда я ответственный в музее за пожарную безопасность! – отвечал ему второй – худой, встрепанный.

– Как вы думаете, уцелеет там хоть что-нибудь? – спросил Рьянов.

Оба посмотрели на молодого человека, как на безнадежного оптимиста.

– Лишь бы дальше огонь не пошел, вот о чем думать надо! – сказал худой, хватаясь за всклокоченную голову.

«Словно кто-то идет впереди меня, убирает доказательства, – подумал Рьянов. – Кому-то словно очень не хочется, чтобы обезьянья версия получила право на жизнь, а Жгутов – возможность оправдаться».

Еще не раз за свою успешную карьеру Рьянов заметит, что будто бы неведомая сила управляет его поступками, ведет его, подталкивает, посылает ему прямо в руки ценные свидетельства и вещдоки. И отбраковывает, заставляет закрыть глаза на другие факты, которые могут усложнить и затянуть процесс расследования, не приведут к быстрому и однозначному следовательскому триумфу.

Как бы поступил Рьянов, если бы узнал, что демон След избрал его своим любимцем и орудием своих дьявольских происков? Что раскрытием сложных, громких дел он обязан не своему таланту, интуиции, находчивости, а адскому промыслу? Доказательства, которые он собирал, на самом деле подсовывались врагом рода человеческого. Рьянов, не ведая того, занимался подтасовкой данных, фабрикацией дел. С его подачи невиновные садились на скамью подсудимых, каток правосудия ломал судьбы, а отпетые мерзавцы, воистину сыны ада, ускользали от руки закона, продолжали свое гнусное дело.

Далеко не ангел Жгут, как исключение, нужен был демону не на воле, а в тюрьме, и не просто в тюрьме, а в дальней, северной, колонии, где отбывают наказание убийцы и маньяки. И поэтому След подчищал, убирал с глаз следствия улики, которые могли вызвать сомнения в том, что Жгут – убийца. Из перехваченного спиритического допроса Рьяновым академика Неелова След понял, откуда грозит опасность его плану по переселению фаната биткоинов в места не столь отдаленные, и, соединив углом указательные пальцы с длинными острыми когтями, вызвал короткое замыкание проводки в чучельной мастерской Музея фауны, где в холодильнике коченел мертвый орангутан Рома.

Демон считал, что и для Рьянова полезнее скорее забыть об обезьяньем следе, принести начальству сшитое на Жгута дело и получить очередное поощрение – за раскрытие убийства академика Неелова, которое было не менее громким преступлением, чем похищение его внуков.

И Рьянов пошел по дорожке, на которую направил его демон. Убедившись, что обезьяна окончательно утрачена, он счел версию отработанной. Обезьянья версия и без того была слабой, а без доказательств ничего собой не представляла. Не ссылаться же на показания мертвого Неелова! Неразборчивые отпечатки пальцев со странным рисунком на ноже могли самое большее свидетельствовать, что нож побывал не только в руках Жгутова, но никак не служили доказательством невиновности самого Жгутова.

Приехав с пожара в управление, Рьянов первым делом умылся. Он не только смывал сажу и копоть, но и умывал руки в судьбе Жгутова.

А душа орангутана Ромы, чья экзотическая земная оболочка, внесенная в Красную книгу, сгорела в чучельной мастерской, в это время пребывала в очень необычном месте. Впервые оказавшись здесь, Рома удивился: «Где это я?» Он стоял на белой, как бумажный лист, земле или полу. По сторонам и сверху все тоже было белое.

Последнее, что он видел перед тем, как уйти с Обезьяньей Печалью, были прутья и деревянный потолок его клетки в саду. Клетка была просторная, но ему было тесно и плохо в ней, потому что Обезьянья Печаль занимала ее почти всю. Сначала, когда она выползла из ножевой раны в его плече и поселилась вместе с ним, она была маленькая и почти не доставляла неудобств, только плохо пахла и покусывала больную лапу орангутана. Но день ото дня она росла, тяжело и жарко наваливалась на Рому, дергала, толкала, тянула куда-то за собой, не давая удобно улечься, вдохнуть свежего воздуха.

А сейчас Рома не улавливал ни звуков, ни запахов. Не было жара в теле, вернулись силы. Он поднес лапу к глазам и удивился еще больше. Лапа была голая, без шерсти, бледнокожая. Он принялся разглядывать ноги, поднимая то одну, то другую. Они тоже были голые, белые, с такими короткими пальцами, что ими нельзя ухватить ветку. И живот, и грудь Ромы светились белой кожей, на них только кое-где сохранились островки рыжей шерсти. Он пожалел, что стал так некрасив, так похож на людей.

«Выходит, это Обезьянья Печаль привела меня сюда», – подумал Рома.

Он огляделся. Он не мог осознать ни размеров, ни формы помещения или местности, в которой находился. У места не было очертаний. Не было ни стен, ни углов, ни границ, ни расстояний. Будто всю обстановку, весь пейзаж, как рисунок, стерли, оставив чистый лист. Только в глубине молочного ландшафта, словно в тумане или на полотне экрана, проплывали тени неясных фигур.

Рома долго топтался на месте, посреди белой пустыни, не зная, что делать, куда идти. Картина вокруг, превращения, произошедшие с ним, удивляли и смущали Рому. Орангутан чуял и перемены внутри себя. Изменения эти были неуловимы, как таяние снега, но они тревожили Рому даже сильнее, чем то, что он видел.

Орангутан почувствовал себя обиженным, обманутым и одиноким. Ему захотелось сочувствия, защиты. Он вспомнил о своей подруге Бэби и решил отыскать ее. Ведь она тоже, раньше его, ушла с Обезьяньей Печалью, а значит, должна была быть где-то здесь, в этом белом просторе.

Рома двинулся по направлению к далеким, мелькающим теням. Он шел, по-обезьяньи раскачиваясь. Тени, к которым он приближался, становились четче. Вдруг, как из тумана, прямо на него вышли двое. Рома испугался и шарахнулся от них, потому что принял за людей. Но сообразил, что это не люди, и испугался еще больше. Отбежав на безопасное расстояние, он с любопытством разглядывал пару, которая следовала, не обращая на Рому внимания.

Эти двое передвигались, как люди, на двух ногах, но при этом один из них имел кошачье лицо, хоть и гладкое, без шерсти, но со стрелками длинных торчащих усов, носиком-пуговкой и круглыми глазками, а у второго вместо носа свисал слоновий хобот. И одежды на них не было, а Рома знал, что людей без одежды не бывает. Глядя вслед, Рома обнаружил у двуногого кота хвост. Правда, хвост был не кошачий, пышный султан, а – лысый, облезлый прутик.

Рома снова тронулся в путь. Его путешествие было долгим. Роме казалось, что он идет много дней и ночей. Он не чувствовал ни усталости, ни голода, ни жажды. Его подгоняло томление и беспокойство. В дороге он встретил много невиданных существ, то ли людей, то ли животных. Он видел рыб, дышащих не через жабры, а через курносые носы. Они вышагивали на хвосте, отрясая на белую землю остатки серебряной чешуи. Он видел петуха без перьев, бегающего кругами на человеческих ногах со шпорами. Он видел своих сородичей обезьян, которые, учись Рома в школе, внешним видом напомнили бы ему иллюстрацию к параграфу о происхождении человека: почти люди, но еще обезьяны… Рома пугался восьминогих, ростом с человека, людей-пауков, которые по пути теряли лишние конечности; прямоходящих бесхвостых крокодилов; черепах без панцирей, разучивающих человеческую походку… Рома был свидетелем, как огромная змея анаконда сбросила кожу и предстала бледным и гибким, как лоза, человеком с руками и ногами, усаженными неразвитыми полупрозрачными пальчиками.

Белая страна Обезьяньей Печали, куда попал Рома после смерти, оказалась сродни острову доктора Моро, на котором из животных делали людей. Орангутан не мог подняться до таких умозаключений, но дорожные наблюдения подсказали ему, что одни обитатели его нового мира – почти люди, в них едва-едва просматривалось сходство с животными, а другие – больше звери, в которых от человека было только прямохождение и наполовину голое тело. Почти люди разговаривали по-человечьи, носили одежду, жили в домах, висящих не в белой пустоте, а расположенных в живописных уголках с изумрудными лужайками под голубым небом.

А зверолюди, напоминающие уродливых и ужасных гибридов животной и человеческой природы, болезненно расставались с признаками бессловесных тварей на молочных пустошах – у них отваливались хвосты, вылезали остатки шерсти и перьев… Рома тоже, морщась, выдергивал рыжее мочало шерсти с боков и из-под колен. Но куда больше его донимала боль, прежде незнакомая, которая рождалась внутри его, в сердце, и гнала вперед, к Бэби.

Он нашел ту, по которой так убивался при жизни, в местности не совсем белой, а тускло раскрашенной. Рома был разочарован. Вместо красавицы орангутанихи с кривыми ногами, висящим животом и сизой мордочкой он увидел белолицую женщину, чьи стройные бедра были повязаны тряпкой, а рот был похож на красный цветок.

Но все равно он обрадовался ей, запрыгал, затряс руками, потянулся к ней, как к родной душе. Он вознамерился ликующим рыком, переливчатыми руладами выразить, как счастлив обрести наконец Бэби. Но издавал только нечленораздельное глухое мычание. Он понял, что с обезьяньим телом у него отобрали и обезьянью речь. И это стало его свежей обидой на новый мир. Он в отчаянии обхватил заколдованную любимую непривычно короткими человеческими руками, стремясь спрятаться в этом объятии от всех постигших его огорчений и обид. Главное же, он хотел укрыться от видения, которое словно ходило за ним по пятам. Он постоянно как бы со стороны видел себя – орангутана – в саду нееловского дома.

Он видел клетку, деревья. И здесь, у клетки, он в кустах нашел нож. Сначала он боялся дотрагиваться до острой штуки, сам вид которой болью отзывался в раненом плече. Но заманчивое сверкание стали оказалось сильнее страха, и он подобрал нож. Он мотался туда-сюда по саду, размахивая блестящей находкой. Потом в саду появился человек с седыми взъерошенными волосами и улегся на качалку. Орангутан, поглаживая нож, смотрел на дремлющего человека. Он запомнил, как другой человек, тот, который его ранил, крутил нож у горла девочки Нади. Обезьянничая, Рома коснулся металлом заросшего седой щетиной горла лежащего человека.

Нож оставил царапину, и это заинтересовало орангутана, он сильнее притиснул клинок. Человек забился, раскачивая подвесной диван, больно схватил за раненую лапу. Рома, сердясь, что ему мешают, настойчиво, с силой надавил на нож, который тут же стал красным от крови. Седой захрипел и забулькал. Голова его откинулась, под подбородком заалел полумесяц. Он перестал раскачивать диван.

Этот мираж вызывал у Ромы острое чувство, напоминающее физическое страдание. Он не знал, что его, как бывает у людей, преследует тяжелое воспоминание, а испытываемые муки называются раскаянием. Он прижимался к Бэби, чтобы на ее груди найти утешение.

Бэби восприняла состояние гостя, его смятение. Она недолго постояла в объятии, а потом деликатно высвободилась из рук Ромы.

– Приятна. Мне нада твердить таблица умножения, – сказала Бэби, старательно выговаривая человеческие слова. Самое удивительное, Рома понял человеческий язык. Впрочем, что такое таблица умножения, осталось для него загадкой.

Чтобы обезьяний супруг не был в претензии на прохладный прием, Бэби, уже неплохо разбиравшаяся в местных порядках, попробовала рассказать ему, почему учиться очень важно. Чем прилежнее учишься, глубже постигаешь человечьи премудрости, – тем быстрее выпрямляется хребет, лучше слушается язык, и мир вокруг перестает быть белым листом, становится похожим на тот, в котором они жили прежде.

Попытки выразить эти сложные мысли ни к чему не привели, в лексиконе Бэби не хватало слов. Она бросила нукать и заикаться. И просто предложила:

– Хочешь, я учить тебя?

Рома благодарно закивал. Он подумал, что учеба сможет отвлечь его от мучительного, повторяющегося кино, в котором он пилит шею старику.

Глава 43 Вершина

Хотя телепатическую беседу Зацепин вел на солнечном пляже, он продрог – таким холодом и бессердечием овеяли его речи демона. След в два счета выбил почву у него из-под ног, разрушил его планы и надежды. «Не адский зной, а стужа – вот суть этих бестий. Лед, а не пламень. Огонь преисподней они предназначают нам, а сами сохраняют хладнокровие и бесстрастие палачей», – убеждался Зацепин.

Он снова был поставлен перед выбором. А ведь совсем недавно он сделал такой трудный и важный выбор: расстался с «Бородой Зевса», Нееловым.

Академик обвинил его, что он сделал это ради Веры. То, что Вера обречена оставаться в аду, потрясло Зацепина. Опять из-за него на Веру свалилась беда. Он окончательно погубил ее. Сначала оборвал ее земную жизнь, а потом стал причиной вечной погибели!

Меньше всего он думал о задутой свече, о женском коварстве, к чему, очевидно, подводил его демон своим подлым наушничеством. В чем он мог упрекнуть Веру? Он был виноват перед ней во сто крат больше. Вера не потеряла для него ореола очарования и нежности. Теплое дыхание воспоминаний о Вере согревало его в монастыре и в загробных мытарствах. И эту теплоту не могло остудить дуновение, загасившее когда-то свечу в глупом гадании. Он по-прежнему хотел видеть Веру и сокрушался, что свидание стало невозможно. Теперь ему – прощенному – не быть с грешной, погубленной Верой, они навсегда разминулись на замогильных дорожках!

И все же не ради Веры он вышел из «Бороды Зевса», покинул компанию охотников за райскими секретами. Вера была лишь желанной наградой в конце пути. А ушел он ради Круглова, Зуева и Непейводы. Ради товарищей. Чтобы вытащить своих однокашников по каракумскому учебному центру из адского пламени.

А След его начинание подрубил на корню. Демон требовал от Зацепина возвращения в шпионы, в райские подпольщики. Но в том-то и незадача, что весь план Зацепина по вызволению товарищей строился на отказе от шпионства, разоружении перед Богом. Отрекшись от посмертного поручения, Зацепин хотел выказать смирение, покорность и благодарность за прощение. И молить так же простить несчастных страдальцев-разведчиков.

Слова ангела-хранителя, славящего Бога, дошли до его сердца. Когда опускаются руки, когда исчерпаны все средства, остается последнее – просто попросить Его. Вот шаг, который стоит самых хитроумных маневров и отчаянных атак! Не ловчить, не комбинировать, а в искренней беседе открыть сокровенное желание. Только надо быть перед Ним чистым, без камня за пазухой. Вот этот камень Зацепин выкинул, порвав с «Бородой Зевса».

А демон предлагал камень поднять и снова держать наготове. Если же Зацепин не захочет возобновлять охоту за книгой судеб, демон замучает Веру. След связал ему руки. А что, если попросить за Веру, а потом за разведчиков? Но будут ли удовлетворены две просьбы?

Зацепин мучительно искал выход. Пейзаж, отвечая его настроению, утратил безмятежность и праздничность. Пестрые краски тропического острова поблекли, умолкли голоса птиц. Зацепин, раздираемый мучительными раздумьями, оказался в черно-белом, неуютном раю.

Шторм в его душе словно перекинулся на копии. Они вдруг перессорились. Вислоухий Тимоша, ощерясь, с глухим рычанием, кинулся на блондина. Хоть мысли Зацепина были заняты другим, он не отказал себе в удовольствии понаблюдать, как альфонс, нелепо подпрыгивая и увязая в песке, увертывается от наскакивающей собачонки. Дети швырялись друг в дружку горстями песка, а золотозубая бабушка призывала их к порядку непедагогичными подзатыльниками.

Возня копий стала раздражать Зацепина, он удалился со своими тяжелыми мыслями в серый, лишившийся изумрудного пигмента лес. Вера, товарищи, книга судеб, демон, Неелов вертелись в его голове. Он снова и снова вспоминал, как расстался с Верой на пороге рая. Он помнил каждое ее слово, ее кроткую тихую прелесть. «Ты подарил мне Его. Это такой свет, доброта! Ты мне возврати Его поскорей…» – говорила она, а Зацепин, изнывая от чувства вины и раскаяния, клялся вернуть ее в рай.

Чем больше он думал о Вере, тем острее становилось желание быть с ней несмотря ни на что, опрокинув все препятствия. Он понимал, что не сможет оставить ее в аду. Он отдался всепобеждающему порыву к счастью.

– Мы будем, будем вместе! – выкрикивал Зацепин, словно заклинание, под обесцвеченными кронами.

Он поднимался в гору, укрепляясь в своем решении, и шаг его делался все тверже и целеустремленнее. Мир вокруг тоже менялся. Деревья отрясли серые листья, лес поредел. Зацепин уже взбирался по лысому скалистому косогору, а сама макушка, к которой он стремился, укрылась снежной шапкой. Но Зацепин упорно карабкался вверх, помогая себе руками, на которых вдруг обнаружил меховые перчатки. И чем ближе он придвигался к свинцовому небу, тем спокойнее делалось у него на сердце.

Его толкало вверх убеждение, что обращаться к Богу нужно с высокого, значительного места. Едва он достиг крыши острова, в небе над ним распустился свиток северного сияния и зазвучала хрустальная музыка сфер. «Цветной шарф», – вспомнил Зацепин свою метафору из юношеского очерка и засмеялся.

Он стоял на узкой, как балкон, ледяной вершине голой скалы, в которую съежился пышный тропический остров. Вокруг, насколько хватало глаз, простирались ледовые поля. Но мир этот не был однотонным и безрадостным. Он был полон оттенков и красок. В белизне льда отражались сполохи и переливы небесного огня. Даже толстая куртка с капюшоном, которая оказалась на Зацепине, была ярко-желтой, веселящей глаз.

Он понял смысл преображения окружающего мира. Рай Веры, в котором Зацепин квартировал, изменился, подстроившись под его индивидуальность, в соответствии с его подсознательным требованием. Выходит, Арктика в молодости не прошла даром, она осталась в душе землей обетованной, к которой он неосознанно стремился.

Когда Зацепин начал говорить, он был совершенно, ледяно спокоен.

– Великий Боже! – сказал он в мерцающее небо. – Я стою на этой горе не для того, чтобы Ты заметил меня, ведь ни одна песчинка, ни один атом не ускользают от Твоего взгляда. Но как велика эта гора подо мной, так велико мое желание и моя просьба: яви милость Круглову, Зуеву и Непейводе! Они протянули руки к книге судеб и за это терпят в аду. Но Твоей мудростью книга судеб теперь роздана в миллиарды рук! За что же им страдать? Избавь их от мучений! Даже если они не достойны Твоих щедрот, ниспошли им убежище и покой ну хотя бы в этой ледяной пустыне!

Зацепин замолчал. Огненные колеса все быстрее крутились в небе. Умиротворение и радость переполняли Зацепина. Не потому, что сделан трудный шаг, что нет больше гнетущих сомнений. Блаженство иного рода росло в нем. Свет умиления и любви, затеплившийся в сердце после первых слов обращения к Богу, усиливался. В этом свете терялись очертания предметов, они будто растворялись на глазах Зацепина. Свет покоряющей любви вбирал его, топил в себе. Его захлестывала неистовая доброжелательность ко всему вокруг: к скале под ногами, к нагромождениям ледяных торосов до горизонта, к пестрому полотнищу северного сияния над головой. Из его мыслей и памяти изглаживалось все земное, суетное, что должна была заполнить огромная, бесконечная радость по имени Бог. «Все не важно, все пустое, кроме этого упоительного слияния», – будто уговаривал его сладкий голос.

Рай подчинял себе Зацепина. Он пытался удержать в голове имя женщины, но оно ускользало. С трудом он поймал его.

– Вера! – исступленно выкрикнул Зацепин. И этот крик, будто якорь, остановил его, уносимого потоком блаженства в беспамятство. Зацепин понял, что нужно, не откладывая, сделать следующий шаг. Но все-таки медлил. Он надеялся дождаться результатов своего заступничества и боялся их не увидеть.

И он был вознагражден сполна. Перед ним, в сполохах небесной цветомузыки, вдруг возник Дед – Круглое, абсолютно такой же, каким Зацепин помнил его. Круглов поддерживал одной рукой другую – распиленную на тонкие ровные ломти, роняющую капли горячей крови на лед.

– Лейтенант! – крикнул он. – Смотри в оба, сейчас остальные наши десантируются! Прикрывай!

И он по крутому склону полез вниз, чертыхаясь и разбрызгивая кровь. Зацепин с ликованием и нежностью смотрел на товарища по оружию, которого не видел четверть века. «Круглов весь в пылу борьбы. Хорошее пополнение будет для армии Неелова», – растроганно думал Зацепин.

Он не долго оставался в одиночестве. Растопырив руки, нетвердым шагом слепого на вершину ступил мужчина. На его голову по самые плечи была нахлобучена деревянная кадка. Он сдернул кадку, рассыпая землю, и Зацепин узнал Непейводу.

– Спасибо, лейтенант, выручил! – поблагодарил Непейвода, швырнув кадку в пропасть. Отряхнулся от земли и скатился вслед за Дедом.

А потом на вершине сделалось тесно. Это капитан Зуев, уже не в женском, а в природном обличье, свалился на гору, а с ним – множество ребятишек. Четыре кокона спеленутых новорожденных Зуев прижимал к груди. А остальные – мал мала меньше – еле научившиеся ходить, и на четвереньках, в распашонках, с сосками в слюнявых ртах, цеплялись за маму, которая превратилась в папу, и друг за друга. Старшие тащили белые свертки с грудными, как муравьи личинок.

– Слушай, Зацепин, – подергивая усиками, хлопотливо спросил Зуев, – не знаешь, можно тут кормилицу найти или хоть коровьего молока?

И когда Зацепин, улыбаясь, пожал плечами, Зуев озабоченно вздохнул, сел на лед и поехал с кручи, а за ним – пища, хныча, хохоча – ухнул вниз весь его удивительный выводок.

– Благодарю, Господи! – подняв лицо к небесному пожару, истово воскликнул Зацепин и в ответ получил новую сладкую волну благодати.

Это была не вся его награда за освобождение товарищей. Вершину с ним неожиданно разделила женщина яркой восточной красоты. Стройная, широкобедрая, в черном водопаде волос, она была одета явно не для полюса – в узкую юбочку и натянутый изрядной грудью топ, не прикрывающий соблазнительный животик с лучистой серьгой в пупке. Атлантида, душа утонувшего острова, – а это была она, – переставляя стройные голые ноги, приблизилась к Зацепину, взяла его за подбородок смуглой обнаженной рукой, заглянула в лицо миндалевидными зелеными глазами.

– Дай я тебя поцелую, избавитель! – проговорила Атлантида томно и прижала ко рту Зацепина горячий бархат полных губ. И – ах! – с восклицанием она спрыгнула с ледовой площадки и побежала под гору, выбирая пологие участки склона.

Зацепин оторвал взгляд от ее мелькающих ловких ног. Ему тоже пора было уносить ноги, пока любовь, разлитая в раю, не поглотила его окончательно, не сделала безразличным к Вере. И тут он понял, что не представляет, как действовать дальше. Чтобы перемещаться в раю, достаточно подумать о нужном месте – и ты там. А есть ли такое же прямое сообщение между раем и адом?

Вот почему он обрадовался телепатическому вторжению демона, который мог ответить на этот вопрос.

«Твои проделки?! – взревел в голове Зацепина След. – Ты выпустил своих дружков и женщину Атлантиду?» – Чувствовалось, что именно потеря Атлантиды его взбесила.

«Я не выпускал, – возразил Зацепин. – Но я попросил выпустить».

«Да как ты посмел! Ничтожество! Я тебе что велел делать? Книгу судеб искать, а ты что натворил? Думаешь, не дотянусь до тебя? Так твоя Вера сполна ответит за все. Ох, ответит!»

«Подожди, След! Ты можешь посчитаться со мной».

«И посчитаюсь! Все кости пересчитают наши умельцы твоей зазнобе!»

«Не трогай Веру! Я иду к тебе».

«Куда ко мне? – Удивление остудило гнев демона. – Что значит идешь?»

«Я добровольно покидаю рай, чтобы быть с Верой. Так я решил. Ведь я имею на это право? Я понимаю, что из ада в рай не пускают. А из рая в ад виза, наверное, не нужна?»

След долго молчал. Когда он заговорил, голос его был задумчив.

«Не знаю, прецедентов таких не было. Но я не вижу препятствий… Объясни, если ты попросил Его о прощении для своих соратников, почему не попросил и о Вере? Вдруг бы выгорело?»

«Хотел. Но потом… Понимаешь, я подумал, что в раю она забудет меня. А я забуду ее. Так уж тут все устроено. Посмертного поручения у меня больше нет. Райский коктейль из любви и благодати – помнишь, это твое сравнение – пьянит меня. Мне надо торопиться, чтобы совсем не захмелеть».

«Что ж, интересный выбор… – У демона зазвучали философские нотки. – Выходит, ты все решил и за Веру. Занятно, есть у нас с тобой что-то общее, монах».

«Есть», – согласился Зацепин.

«Ты прав, в аду земная любовь не проходит, – сказал След. Голос его угрожающе отвердел. – Только у нас в придачу к любви – боль».

«У любви – всегда боль в придачу. Я иду. Где здесь выход из рая?»

Примечания

1

Менингиома – опухоль мозга.

(обратно)

2

«Демон летящий» – картина художника Михаила Врубеля, незаконченная. Находится в Русском музее в Санкт-Петербурге.

(обратно)

3

Πангея – сверхконтинент, некогда объединявший всю сушу Земли.

(обратно)

4

Крипта – сленговое наименование цифровых валют, существующих на основе шифрования (криптографии).

(обратно)

5

Асик-майнер – специализированное оборудование для добычи криптовалюты, в отличие от видеокарт, имеющих универсальное назначение.

(обратно)

6

Мистер Олимпия – соревнования по бодибилдингу, неоднократным победителем которых был Арнольд Шварценеггер.

(обратно)

7

Технология блокчейн – построение электронной базы данных в виде цепочки блоков (записей). Копии цепочек хранятся на разных компьютерах и синхронизированы между собой, за счет чего вносимые в базу изменения распространяются на все копии. Добавление новой информации (блока) происходит, только если не нарушена последовательность предыдущих блоков в цепочке, подтвержденная записями во всех копиях. Поэтому подделать базу данных, взломав один или несколько компьютеров, нельзя: нарушение последовательности записей будет разоблачено записями на других компьютерах, фальшивый блок не сможет занять место в цепочке. На технологии блокчейн основано существование криптовалют, в том числе самой известной – биткоина.

(обратно)

Оглавление

Глава 1 Рай как научный факт

Глава 2 Операция начинается

Глава 3 Марш-бросок в Эдем

Глава 4 Вещий сон

Глава 5 «Оракул»

Глава 6 Встреча старых знакомых

Глава 7 Чертова контрразведка

Глава 8 Допрос

Глава 9 Захват

Глава 10 Ключик к отцу Алексию

Глава 11 Посмертное поручение

Глава 12 Шарик

Глава 13 Спорник

Глава 14 Дело всей смерти

Глава 15 Обмен

Глава 16 Обезьяний след

Глава 17 Ферма

Глава 18 Рай

Глава 19 Убийство на улице Морг

Глава 20 Крепкие слова

Глава 21 На плоту

Глава 22 Неожиданный вызов

Глава 23 Книга судеб

Глава 24 Конкурент

Глава 25 Кошмарная мысль

Глава 26 Возвращение

Глава 27 Тайник на кладбище

Глава 28 Внук

Глава 29 Райские кочевники

Глава 30 Прощение

Глава 31 Заступница

Глава 32 Охотничий нож

Глава 33 Превращения

Глава 34 Судьба Жгута определяется

Глава 35 Ангелы Алекс и Альберт

Глава 36 Предложение медиума

Глава 37 Зацепин выходит из игры

Глава 38 Вызов духа

Глава 39 Расставание

Глава 40 Не думай о рыжей обезьяне

Глава 41 Демон показывает зубы

Глава 42 По следу Ромы

Глава 43 Вершина Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg