«Спец»

Спец (fb2) - Спец [litres, исправленная версия)] (Второй шанс [Поселягин] - 2) 2362K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Владимир Геннадьевич Поселягин

Владимир Поселягин Спец

Серия «Наши там» выпускается с 2010 года

© Поселягин В. Г., 2019

© Художественное оформление серии, «Центрполиграф», 2019

© «Центрполиграф», 2019

* * *

Потянувшись, я развёл руки, подняв их на ширину плеч, и сделал несколько гимнастических упражнений, продолжая наблюдать со второго этажа бывшей школы, а сегодня армейского тылового госпиталя, как идёт разгрузка трёх машин. Привезли с санитарного эшелона новеньких. Уже наступила осень, середина октября, бойцы и командиры ходят в шинелях да телогрейках. Снаружи моросил дождик, а у нас ещё ничего, тепло. Вдали а мутным от стекающей воды стеклом и каплями дождя виднелись тёмные крыши домов Москвы. Да, меня отвезли в Москву. Сейчас расскажу, как дело было.

В общем, последствия первого взрыва защита погасила, а вот второго приглушить не смогла, тем более и оставалось там заряда процентов пять в накопителе. Я не знаю, что сделал медальон защиты, теперь и не узнаю – сгорел он, оплавившись, вон на груди остался след ожога, но частично он меня спас. Ни контузии, ни серьёзных травм, кроме одной: ногу мне собирали по кусочкам, причём по закону пакости именно ту, что у меня была повреждена в прошлой жизни. Пострадали и малая, и большая берцовые кости. Ладно хоть, коленный сустав целым остался, врачи сказали, ходить смогу, даже быстро, а вот бегать – увы. В общем, стала моя нога короче на пять сантиметров, и меня ожидала медицинская комиссия, что спишет меня из армии. Это особо и не скрывалось, да и я всё прекрасно понимал, сам в этом разбираюсь.

Ногу мне, скорее всего, отрезали бы, тут валом раненые, кому захочется возиться с очередным поступившим, пусть тот даже и командир? Однако, к счастью, очнулся я, ещё когда меня перевозили, с шиной на ноге и в бинтах. В медсанбате смог уговорить местного военврача связаться с нашим госпиталем, и меня отправили туда, – а там уже и Анна ждала, – где мои друзья-хирурги и поработали. Ну а когда меня отправили в тыл, ранение-то тяжёлое, Анна, получив разрешение, отправилась вместе со мной. Перевелась, если проще. Она сейчас тут же проходит службу, в госпитале, где я сейчас лежу. Жена. Мы поженились месяц назад, официально, к нам сюда сотрудник ЗАГСа приезжал, главврач всё устроил. Я рад, и жена тоже. Чудо она у меня. Сняла комнатку неподалёку, готовит вкусности, в основном пирожки, и приносит. Деньги есть, я даю, мол, скопил, а то цены сейчас в Москве ого-го!

По поводу магических амулетов: потерял я только амулет защиты, как его ни было жаль, остальные снял, убрал в сидор и отдал его Анне на хранение. В первое время чуть не возникла проблема со мной: документов-то нет, как оформлять? И я незаметно достал из кольца своё командирское удостоверение, решив проблему. А иначе меня точно комиссуют. Сейчас у меня вся правая нога до паха в гипсе, третью неделю только начал ходить на костылях, а как их снимут, вызову сапожника, и тот снимет мерки и сделает обувь, для правой ноги – с высоким каблуком. В этом случае я смогу ходить, пусть с лёгкой тросточкой, но вполне свободно. Опыт-то есть.

Ну а насчёт планов, то я уже успел их обдумать, времени-то было вагон и маленькая тележка, хотя, откровенно скажу, мне было чем заняться, но об этом после. Так вот, я уже всё обдумал и, проанализировав ситуацию, вот что решил. Война хоть и идёт с заметными различиями, чем в моей истории, но не так и сильно. Просто немцы где быстрее захватывали какие-то города, а где-то с этим тянули. Например, Ленинград в блокаде был всего две недели, и оттуда до этого момента много что успели вывезти. В остальном так же. Киевский котёл тоже был, недавно немцы его окончательно переварили, но всё же не все войска там успели захлопнуть, где-то около трети вырвались. Именно они и создали тонкую цепочку обороны, которую немцы раз за разом рвали, двигаясь к Москве. Дивизии ополчения, как и в моей истории наспех сформированные, вставали на местах таких прорывов, погибая, но останавливая немцев на какое-то время. Однако, судя по рассказам новичков, а слухи по госпиталю так и ходили, я смог понять, что немцы будут у Москвы раньше, чем в моё время, а там и до городских боёв недалеко. Это если сибирские дивизии не подоспеют. Не хотелось бы оказаться среди этой мясорубки, да ещё в таком малоподвижном состоянии. Поэтому, проанализировав всё, я вот что решил. После выписки или, точнее, после того, как госпиталь будут эвакуировать дальше в тыл, как немцы подойдут к Москве, отправлюсь с ним. Не хочу Анну из виду терять. Потом я планировал комиссоваться, отправиться в какой-нибудь городок, например, меня вполне устраивала Казань, крупный тыловой город, сдать в местном институте все экзамены на врача, приобрести домик и, устроившись в больнице, обычным врачом, перетянуть жену к себе. Так же по военной службе. Правда, не знаю, получится что или нет. Ладно наш армейский госпиталь, оттуда Анну отпустили, несмотря на нехватку врачей, понимали ситуацию, а вот отсюда могут и не отпустить. Правда, была у меня одна мыслишка, беременность поможет, но я пока оставил её на потом.

По поводу амулетов, ладно те, коими я пользовался до ранения, все они при мне, сейчас речь о той цепочке с украшениями-подвесками, которую я нашёл у коллекционера в Минске. Единственная моя находка у немцев в тылу. Когда я немного отошёл и меня уже перевезли в Москву, я попросил Анну вернуть часть вещей, и она так и не поняла, куда они у меня делись, а когда обмывала меня, даже не поняла, что они на теле, она их не видела. Могла бы нащупать, но рисковать я не стал, руки сам обмывал. Около трёх дней я пытался понять, что это за амулет, работая преимущественно с наступлением темноты, чтобы соседи не видели. Я не был привилегированным ранбольным, общая командирская палата на три десятка коек, и одна из них моя. Цепочка не была шейной, как я поначалу думал, хотя по длине и похожа. Однако застёжки на ней не было, а голова в неё не пролезала. Но я попытался, вдруг растянется? Не вышло, зато я смог вступить с амулетом в контакт. Как оказалось, он работал только на голове, причём в таком положении, когда обе металлические пластины-подвески закрывали виски. Как диадема, но только из цепочки. Точно не скажу, но предположу, что это эксклюзивная модель, сделанная в единственном экземпляре или малом количестве каким-то магом-артефактором.

Если проще – это амулет-помощник. Буквально. Работал он левитацией, то есть способен дистанционно работать с предметами. Как грузчик или магический помощник. Поначалу я предположил, что он входит в комплект амулетов магического ювелира или артефактора, но нет, амулет явно не терпел конкуренции. Да и не мог амулет из комплекта того же артефактора работать на дальность в километр, а этот именно такой был. Я за эти два месяца успел всё изучить, что вокруг в городе происходило. Даже предотвратил четыре изнасилования, семь десятков краж, из них две трети уличные, остальные в квартирах, ну и остальное. Всё, что в моих силах, то, что успевал заметить. Тем более Анна сняла комнату рядом и была под моим постоянным присмотром, о котором я ей, конечно же, не сообщал.

Самое главное, амулет способен распараллеливать сознание на сорок пять потоков, и каждым потоком я мог работать как одной рукой. Сорок пять магических рук-помощников. Когда разобрался, я чуть не ошалел от радости, ну и от скуки стал активно тренироваться с амулетом. А тренироваться нужно было, требовались умение и опыт им пользоваться. Поначалу я мог стабильно держать шестнадцать потоков, но за два месяца активных тренировок поднял до двадцати девяти. Сегодня утром смог вытянуть до тридцати и пока остановился, нарабатывая опыт. Кстати, я могу дистанционно завести машину и, управляя ею, отогнать в другое место. У двух угонщиков так машины отобрал, а их, ничего не понимающих, выбросил из кабины.

То, что я набрал техники, главное, танков, – это в плюс. Уже сейчас могу сформировать экипажи для шести танков, это я о тридцатьчетвёрках, или для пяти КВ. Да и с авиацией так же. Важно эту технику освоить, а то я её не знаю. Цепочка у меня постоянно на голове, всё равно её не видят, снимаю, только когда с койки встаю, а так штука нужная. В будущем я её в шапку планировал вделать, удобно. А то постоянно опасаюсь, что Анна проведёт рукой по моим волосам, иногда так делала, – и нащупает её.

Как бы то ни было, но я активно шёл на поправку, причём такими темпами, что врачи дивились. Да и я слегка был удивлён, тоже в теме, понимаю, что с такими ранениями несколько месяцев лежат. Я должен был ближе к Новому году начать ходить, а тут в конце сентября стал аккуратно шастать по палате, пережидая приступы головокружения от долгого лежания, а потом уже и по коридору шаркать тапкой на левой ноге да постукивать костылём. Сначала было тяжело, а потом ничего, расходился. В палате нас шестеро ходячих, сестричек позвать или врача, воды поднести попить – это к нам. А причина такого скорого выздоровления мной была найдена. Я точно не уверен, но как-то другого ответа не было. А это то вино из магической фляжки. Я тут привык его по утрам и вечерам по пятьдесят грамм пить, для поднятия тонуса, да и крови сколько потерял, и, возможно, именно оно дало такой эффект. Что я о нём знаю? Вот к таким выводам я пришёл после довольно долгого анализа. Причём я не жадничал. Остальные парни в палате тоже получали вино, жена разливала, я его в обычной фляжке хранил. Она постоянно дивилась, что фляжка у меня каждый раз полная. Ещё бы, я её по ночам пополнял. И у других парней тоже были заметные улучшения, даже у летуна, который сильно обгорел. По крайней мере, по ночам он перестал стонать и скрипеть зубами, корка стал отпадать, и зарозовела молодая кожица. Правда, пришлось всё это прекратить, главврач как-то узнал, да и особист госпиталя тоже, нагрянули на днях. Опросили, отобрали у меня фляжку, к счастью, простую, армейскую, с остатками. Особист перевернул у меня все вещи. Но остался ни с чем, сообщил, что вино трофейное.

Причём ругались оба, чуть мне статью не пришили. Я уж потом понял, в чём дело. У одного из парней в палате, капитана-артиллериста, которого недавно привезли, гангрена началась, а с винца всё прошло. Ещё в нашем госпитале чин лежал с таким же воспалением, тут имелась генеральская палата, вот капитана к нему и поместили. Как я потом узнал от медсестёр, остатки вина ему и споили. Есть улучшения или нет, не знаю, это всё три дня назад произошло. А сам чин из политработников был, корпусным комиссаром. Это что-то вроде генерал-лейтенанта. По два ромба в петлицах. Этот тип мне сразу не понравился. Неделю как в госпитале – и бабу захотел. Причём физически он мог, ранения ног позволяли. Используя амулет-помощник, я с изумлением подслушал, как он отдал адъютанту приказ доставить ему женщину. Так прямо и сказал. Сразу видать, сам из простых рабочих или крестьян, дорвавшихся до власти, привык матом общаться. Адъютант от него мало чем отличался, видимо, комиссар подбирал себе под стать, и этот мордоворот выбрал медсестру посимпатичнее, втихую, без свидетелей, приставил к её виску пистолет, пояснив, что от неё требуется. Однако у него и привычки ухаживать за девушками… А та и мужчин-то ещё не знала, вот я и решил её спасти, и мне это удалось. Когда девушку завели в палату и та, плача, начала раздеваться, я просто сломал член этому комиссару, который в стойке был, не так и трудно оказалось. Ох как мужик орал, и винить-то никого, кроме себя, не мог, сам его в руке держал. Я хоть обезопасил медперсонал и свою жену. Адъютант комиссара на неё поглядывал, жена-то у меня видная, но возможности уединиться у битюга не было, а все попытки познакомиться Анна игнорировала, вот тот и переключился на медсестёр. Правда, осторожно, главврач на него наорал, да и та девушка ему пожаловалась. Главврач и сам пытался избавиться от комиссара, перевести в ведомственный госпиталь, но там открещивались, мол, мест нет. Видимо, знали этого кадра и иметь с ним дел не хотели. Осталось вылечить его побыстрее и отправить обратно к месту службы. Именно поэтому он так в моё вино и вцепился.

Но особист меня беспокоил больше. Не во всех госпиталях имелись особисты, обычно вербовали кого-то из персонала, и они, так сказать, несли параллельную службу, докладывая о разных случаях. Однако тут не повезло, был настоящий, который также был на должности начальника архива. Так вот, больно уж тот копать стал, как началась эта история с вином: откуда, кто приносил, ну и остальное. Напрягал изрядно, за эти три дня успел достать до печёнок. Такое впечатление, будто его накрутили сверху, и он отрабатывает меня, чтобы выбить информацию, откуда взялось это вино. Хотя, может, и сам инициативу проявлял, чтобы отметиться у начальства, тот ещё карьерист. Я уже серьёзно планирую свернуть ему шею, причём подальше от госпиталя, чтобы подозрения не навести, но этот гад и служит тут, и живёт. Ничего, я что-нибудь придумаю. Вон он дважды на машине уезжал, её а ним присылали, и один раз он пешком вернулся. Плохо, я засёк это, когда особист уже на территорию госпиталя проходил, не успел перехватить и сделать видимость нападения криминалитета, но надеюсь, такой шанс мне ещё представится. А что? Думаете, мне его жалко? Да нисколько, этот ради карьеры и по трупам пойдёт или по судьбам тех, кого за решётку отправит, а виновны они или нет, ему наплевать. Та ещё чёрная душонка.

Закончив уже привычную зарядку у окна, я положил на подоконник гантель. Мне её Анна принесла, но одну, второй в той комнате, которую она сняла, просто не было. В другой руке у меня был графин, полный воды. И, потянувшись, я с придыханием сказал:

– Эх, не могу смотреть, как люди работают… Пойду полежу.

От моей явно неожиданной реплики кто-то из парней хмыкнул, хотя некоторые и старше меня были, но тут мы запанибрата общались, кто-то засмеялся. А я сначала разлил из графина воду по поилкам, двоим дал сразу напиться, это моя обязанность на этой стороне палаты, надо же девчатам помогать, после чего, устроившись на кровати, руками помогая поднять загипсованную ногу, поставив костыль в головах, уже привычно проверил, какая ситуация в госпитале и в городе. Анна спит после дежурства. С ней всё в порядке. В городе ситуация обычная. И я подробнее занялся госпиталем. Двое умерли, не выдержали тяжёлых ран, трое стабилизировались. У одного гангрена пошла, готовят операцию, будет ампутация – это плохо. Однако из-за действий особиста приходится сидеть тихо, да и вино уже вряд ли поможет, слишком далеко зашло. Комиссар у себя в палате с шиной на прооперированном члене, адъютант рядом с перебинтованной грудью и плечом в гипсе. Вчера разозлил меня, слишком к девчонке одной приставал, видать, думал, что он такой неотразимый, уже хотел утащить в укромный уголок, да та отбилась с моей помощью. Здание тут трёхэтажное, бывшая школа, которую отдали под госпиталь. Палата генеральская на третьем этаже в бывшей учительской, наше крыло, где палаты с командирами, на втором, тут же и Анна работала с парой врачей, ну и когда адъютант решил покурить и начал спускаться, я и поставил подножку. Рядом никого, будто тот сам споткнулся, и в результате падения выбил плечо из сустава, правильно падать он не умел – одно сломанное ребро и в двух трещины. Хорошо ступеньки пересчитал. Мне кажется, весь женский персонал вздохнул с облегчением, когда всё это случилось.

Я не говорю, что девчата, пошедшие в армию медсёстрами, или местные помощницы, прям недотроги, хотя большинство были именно такие, но имелись и те, которых можно уговорить, и уговаривали, лихие парни из фронтовиков пользовались популярностью, но этих невзлюбили конкретно, особенно когда Тонечка, та самая медсестра, которой пистолетом угрожали, об этом случае рассказала. Теперь адъютанта третьей дорогой обходили, да к комиссару заходили вдвоём и только когда зовут. Хорошо, Анна там не работает.

В одной из палат на втором этаже, через три от нашей, трое политработников отмечали выписку. Вот, кстати, палата большая, а лежали втроём, привилегированные, это уж точно. Причём двоих выписать можно было ещё пару недель назад, так нет, они третьего ждали. Из одной армии были, решили вместе возвращаться. И сейчас, где-то достав водку да закуски, заперлись в палате и нажирались. Госпиталь завтра покинут, форму уже получили. В принципе, не возражаю против такого отмечания, главное, чтобы пристойно себя вели и их вечеринка не выплеснулась за пределы палаты. Потренировавшись в использовании амулета-помощника, несколькими «руками» я на складе поднимал и опускал вязанки нательного белья, тренируя использование, другими в шести стоявших в разных местах машинах делал вид, что управляю, крутил рулём, переключал передачи и нажимал на педали. Нормально, с некоторым трудом, но тридцать параллельных сознаний работали, и это хорошо. Потом потренировался в стихиях, например, почистил тело от грязи, поправил матрас, не обращая внимания, что лежу на нём, ну и так, по мелочи. Помедитировал и решил, что пора прогуляться. Лечащий врач разрешил мне это делать, но только осторожно. Надо новичков навестить, тем более ажиотаж вокруг них схлынул, другие любопытные, получив информацию, разошлись, можно и мне навестить их.

Сев, я взял костыль и, встав, сообщил сопалатникам: – Пойду к новичкам, узнаю свежие новости.

– Узнай, как там Тула, держится или нет, – попросил старлей-танкист, который как раз из Тулы был и очень беспокоился, что его город практически в осаде.

– Две недели уже оборону держат, – вздохнул я. – Хорошо, узнаю.

Я сунул в карманы по нескольку яблок и груш из своей тумбочки. В ней-то у меня с десяток их лежало, и множество – в браслете было. А что, левитацией владею, вот и обобрал сады на километр вокруг, всё равно мало кто их собирал. В результате с полсотни мешков витаминов теперь было. Причём не только яблоки и груши, но и вишня, и смородина. Правда, засветил я пока яблоки и груши, жене сказал, мол, знакомые принесли. И теперь, обходя раненых, оставлял у кого яблоко, у кого грушу и расспрашивал новичков. Мне охотно отвечали, уничтожая фрукты. Из моей армии новоприбывших не было, да и вообще из нашей Четвёртой в госпитале всего трое были, считая меня. Все комиссию не пройдут, спишут на гражданку, как и меня.

Вернувшись в свою палату, я рассказал парням новости:

– Тула держится, хотя и тяжело приходится. Калуга пала, наши отходят, немцы давят. Неразбериха там. Один из новеньких оттуда, пулемётчик стрелкового полка. Насчёт Твери слухи оказались правдивы, двое с той стороны прибыли. Пала два дня назад, наши отходят, хотя вроде на реке их притормозили. Ситуация там непонятна. Крым сдали, говорят, немцы наших в Чёрном море топили, столько пленных было…

– Может, врут? – спросил обгоревший летун Сергей.

– Морячок там из Новороссийска, каплей, от него информация.

– Что ещё? – спросил капитан.

– О сдаче Харькова вы знаете, неделю назад немцы его оккупировали, но пока дальше не двинули, резервы подтягивают, потери у них большие вышли при захвате города. Наши этим пользуются, километрах в тридцати от него укрепляют оборону. О Ленинграде тоже знаете, в блокаде, плохо там всё… В Одессе немцы уже месяц сидят, об остальном новички не в курсе, тоже слухами живут. Кроме морячка, все с местных фронтов, многого не знают.

– Да, держатся наши, – вздохнул капитан.

Лёжа на боку, я включился в полемику, обсуждая ситуацию на фронтах, и она никого не радовала. Скучно было, вот и чесали языками, по нескольку раз перетирая услышанные события. Недолгая удача наших войск под Ельней, она и тут была, не сильно порадовала. Всё равно выжать из этой операции максимум наши не смогли и упустили немцев из колечка. Пусть те всю технику и тяжёлое вооружение бросили, но главное – люди. И как бы Политуправление ни превозносило эту операцию как величайшую победу, мы-то понимали, что всё закончилось пшиком. Вон, артиллерист был оттуда, так что информация из первых уст.

Мы как раз поужинали – всего одиннадцать из всех, кто лежал в нашей палате, могли делать это самостоятельно, и я в том числе, остальных кормили, – когда к нам заглянула Аня. Она была в белом приталенном халате и шапочке, смотрелась чудесно. Чёрт, я ведь действительно люблю свою жену. Её приходу я искренне порадовался, хотя и вижу её каждый день. Она чмокнула меня в губы, это максимум, что можно было ждать от неё при свидетелях, и присела ко мне на кровать. Мы немного поговорили, и Анна стала обходить остальных парней, всем мерила температуру. У танкиста оказалась повышенная, как бы не воспаление, и Анна велела везти его в процедурную, будут снимать бинты, смотреть, что с ранами.

Вроде бы обычный вечер в госпитале, даже обошлось без воздушного налёта из-за непогоды, но часов в девять вечера в палату забежала санитарка.

– Кирилл, там к твоей жене эти пристают, что завтра уезжают. В палату ещё затащили, а главврача ударили, когда он пытался Анну Андреевну защитить. Нос разбили. Револьвером угрожали.

Меня аж перекосило от этого известия. Парни заматерились, кто-то застонал. А Василий, лейтенант-разведчик, лежавший весь в гипсе – у него парашют не полностью раскрылся, – завозился и рухнул с кровати, явно собираясь ползти к двери. Санитарка ахнула и кинулась к нему. А я пришёл в такую ярость, что был готов на безумные поступки, но всё же некоторая частица твёрдого расчёта у меня присутствовала. Поэтому, сунув руку под подушку, достал амулет-помощник. Причина, почему я стал не постоянно его носить, имелась веская. Да, на нём тоже были чары отвода глаз, и никто амулет не видел, но вот следы от него – вполне. Бывает так: долго шапку носишь, а когда снимаешь её, остаются кругом прижаты волосы. Наверняка ведь у многих это замечали. Вот и амулет, хоть и скрыт, но волосы прижимает. Сам я этого не видел, а у соседей вопросы стали возникать, оттого и стал таиться. Хорошо, меня недавно постригли, и на голове короткий ёжик, но всё равно видно. А снимаю я амулет в присутствии посторонних довольно просто: делаю вид, что провожу рукой по волосам.

Надев амулет, всё равно никто не поймёт, что это я с головой делаю, хотя ранее так открыто его не надевал, я подхватил костыль и, грохоча им, направился к двери под причитания санитарки, одновременно изучая обстановку в палате у этих трёх уродов, у которых зачесалось кое-где, а в руки попала моя жена. Там вдруг приглушённо хлопнул выстрел. Я успел заметить, что, пока двое пытались раздеть Анну, бившуюся в их руках, стараясь вырваться, третий целился из ТТ в сторону двери. Просто отлично. Он удивлённо моргнул, когда ствол его пистолета, направленный выше голов, просто для испуга, вдруг слегка опустился и дёрнулся в повторном выстреле. А в дверях-то стоял особист, присланный туда главврачом, да трое бойцов, из тех, что были записаны как ограниченно годные, если проще – им по пятьдесят лет было, с винтовками – вся охрана тылового госпиталя.

Пуля, выпущенная мной с помощью амулета, попала особисту точно в лоб. Не мог я не воспользоваться такой возможностью, достал. Хозяин пистолета мгновенно протрезвел от осознания того, что случилось, а в это время пистолет, выкручивая его запястье, под мат полного ужаса стрелка снова загрохотал выстрелами. Это офицер в упор расстрелял двух подельников, потратил два патрона на одного и три на другого, с гарантией пристрелил. Под визг стрелявшего, который пытался остановить взбесившееся оружие, я заблокировал ему левую руку, и ствол ткнулся ему в висок. Прозвучал последний выстрел. Ну вот и всё. У дверей своей палаты я сделал вид, что от эмоций поскользнулся и упал, санитарка теперь бросилась ко мне, зовя коллег на помощь, чтобы поднять меня, но алиби у меня теперь стопроцентное.

А через минуту я уже обнимал и успокаивал Анну. Она сидела у нас в палате, рыдая мне в пижаму, а я гладил её по спине и обдумывал проблемы, которые могут свалиться на жену. А ведь её могут сделать крайней. Для местных спецслужб, особенно удальцов из политуправления, не важно – кто, главное – назначить виновного. А раз жена была в палате, когда это всё случилось… Надо думать. Отдавать жену на растерзание я и не подумаю. Если они захотят войны, они её получат. Поверьте, я использую все возможности, но не дам её в обиду, а возможностей у меня немало.

Одновременно я амулетом-помощником вскрыл сейф особиста, достал папку, которую он на днях завёл на меня, и через форточку, левитируя, вынес на улицу. Там она мгновенно промокла под дождём, после чего я сбросил её в дымовую трубу котельной, где вскоре папка превратилась в пепел. Ладно, время покажет, чем эта история закончится.

С некоторым трудом мне удалось успокоить жену. Парни – кто молчал, сочувственно сопя, кто словами пытался пожалеть. Правда, в тоне так и проскальзывала ярость в сторону наглецов. А когда пронёсся слух, что один из них сошёл с ума и начал расстреливать всех вокруг, тон сменился на удивлённый. Я же, прижав жену к себе и убедившись, что она перестала дрожать, тихо зашептал ей на ушко:

– Сиди, внимательно слушай и запоминай. То, что случилось с теми уродами, – это кара, но сейчас не об этом. Погибли работники политуправления, значит, будет следствие, а у следователей одна забота: не искать, кто виноват, а назначить виновного. Для них ты – идеальный вариант, была в палате. Если главврач не струсит, он тебя прикроет, тогда проблем не будет. Просто запомни: я хоть и лежу в госпитале, но у меня тоже есть возможности. Если тебя пригласят в машину, чтобы проехать в управление, значит, тебя списали, отобьют всё, что можно, сама признаешься и всё подпишешь. У меня знакомцы есть, я же детдомовский, из Ленинграда, встретил тут парней из банд, дам сигнал, и они будут караулить снаружи. Когда тебя повезут, они перехватят. Ты их не увидишь, даже не крути головой, просто прими это как факт. Запомни: если вдруг зазвучат выстрелы, и все, кто с тобой будет в машине, погибнут, сразу открывай дверь и уходи в снятую комнату. Собери вещи и оденься в гражданскую одежду. Сними другую комнату, деньги у тебя есть. Там свяжемся друг с другом, я дам новые инструкции. И ничего не бойся, я с тобой и никогда тебя не брошу и не отвернусь. Я не прощу только предательства, но я в тебе уверен, как в себе.

Анна только крепче прижалась ко мне, сосредоточенно сопя. От её волос шёл аромат яблока, сводивший меня с ума. Это от трофейного шампуня, пузырёк которого я подарил жене на день рождения, ей двадцать три исполнилось, у меня его целая коробка, из Минска. Конечно, вот так вываливать на неё всё сразу после пережитого не стоило бы, но Анне надо понять, что она под моей защитой и я помогу всегда, пусть будет уверена во мне.

Когда прибыли следователи, и из НКВД были, и из политуправления, и из комендатуры столицы, я стал ожидать оргвыводов. Как ни странно, прояснилось всё довольно быстро, правда, пришлось посетить кабинет главврача. Было забавно видеть его с повязкой на лице, нос ему таки сломали. Оказалось, он был в курсе, что жена планировала отправиться со мной, а терять сотрудника при кадровом голоде не хотел, вот мы и пришли к соглашению: он её прикроет, но она обязана остаться в его госпитале до конца войны, ну или пока не найдётся замена. Я ещё вытребовал условие по поводу беременности: три месяца на декрет, а потом она вернётся к службе. Главврач скривился, но согласился. На этом мы и ударили по рукам. Нас обоих устраивали условия, жена при этом была больше сторонним наблюдателем, полностью отдав переговоры в мои руки.

Главврач условия выполнил полностью. Этот старый коммунист нажал на нужные рычаги, так что Анна была потерпевшей, а я, как муж, мог присутствовать при её опросе. Всё списали на сумасшествие того стрелка, который всех положил, усиленное алкоголем. В общем, пьяные пострелушки, бывает. У многих взяли подписку о неразглашении, у Анны тоже, и на этом всё. А в освобождённой и отмытой палате уже устраивались новые жильцы, шесть коек поставили. Анна не стала уходить, хотя ей и разрешили, чтобы прийти в себя, и продолжила эти сутки дежурства. К себе в палату я вернулся за полночь и уснул. Да уж, тяжело день закончился, но, к счастью, всё же благополучно, и даже с некоторыми плюсами. Для меня, по крайней мере. Да и почему мне было не воспользоваться моментом? Вот я и воспользовался.

Следующая неделя прошла нормально. Сегодня утром мне сняли гипс и, осмотрев на ноге швы, обработали их и отправили меня на рентген. Стараясь не наступать на всю в красных полосах шрамов и точках от швов ногу, которая казалась мне жутко худой и бледной, стуча костылём, я добрался до нужного кабинета. Изучив снимок, хирург велел мне побольше ходить, но ногу беречь, а гипс больше не нужен. А ещё через неделю, второго ноября, собралась очередная медицинская комиссия, которая, осмотрев меня, постановила: списать и выдать справку об инвалидности, чтобы я мог получать военную пенсию.

К выписке меня стали готовить через три дня, пятого ноября, и я постепенно стал собираться. Заказал сапожнику три пары обуви. Первая – обычные чёрные ботинки для весенне-осеннего сезона, которые подходят для повседневной жизни и практически к любой одежде, даже к форме. Потом – лёгкие летние туфли, тоже чёрные. Ну и унты, зимняя обувь с меховым голенищем до колен. Вся обувь, естественно, с высоким каблуком под правую ногу. То есть я сделал заказ на все сезоны, чтобы обувь была в наличии. Надо ему ещё домашние тапки заказать, тоже вещь нужная.

Теперь о форме. Красноармейская, в которой меня в немецкий тыл отправляли, пришла в негодность, да и осталась в том медсанбате. Однако моя командирская форма осталась при мне, тем более на френче награды были прикручены, да и шинель по размеру имелась. И я сказал жене не подбирать мне на складе форму по размеру, мол, всё есть, мою старую привезли. И когда наступил день выписки и мои документы были готовы, я сходил в туалет и, пока там никого не было, достал из браслета форму, правда, пришлось срезать петлицы и снять с фуражки звезду, и вернулся в ней, глухо постукивая тростью, которую изготовили мне недавно в столичной мастерской. Лаком ещё пахла.

Я попрощался с парнями, забрал нехитрые вещички и, прихрамывая, направился к выходу, по пути благодаря за заботу медперсонал. Аня отпросилась сопровождать меня.

Мы пока будем жить в комнате, которую она снимала, хотя жена в курсе, что я планировал приобрести домик де-нибудь на окраине, но с той стороны, что подальше от приближающихся немцев, а они за эти недели существенно приблизились к Москве. Выйдя на крыльцо бывшей школы, я осмотрелся и вздохнул. Снова дождь, ледяной. Хотя идти всего метров четыреста, но мокнуть не хотелось. Я был в шинели. Когда началась непогода, я вынул Ане из кольца свою плащ-палатку, и она в дождь закутывалась в неё. Вот и сейчас была в ней. Эх, жаль, ни одну из машин достать не могу! А у меня среди легковых было с два десятка разной трофейной техники, включая пару итальянских с открытым верхом – всё добыто в Минске, угнал у оккупантов, и ключи имелись, – и несколько советских машин. Пара фаэтонов и три эмки – чёрная и две армейского зелёного цвета. Одна из армейских была в виде вездехода, модели ГАЗ-61, и выше других. А чёрная, между прочим, из той брошенной колонны, где было две зенитки и два броневика. Почему её не перекрасили, не знаю, но предполагаю, что просто не успели, реквизировав из какой-то организации на нужды армии. И сейчас она пригодилась бы, тем более заправлена и подготовлена мной к выезду. Это ещё когда я у немцев в тылу был, со скуки несколько машин привёл в порядок, чтобы использовать можно было. Конечно, трофейной техникой воспользоваться нельзя, сразу привлеку внимание, а вот советской почему бы и нет? Но не сейчас, Аня рядом, а я продолжал скрывать от неё информацию о магии. Не стоит ей об этом знать. Только в крайнем случае я расскажу о ней, в самом-самом крайнем случае. Поэтому мы вдвоём накрылись плащ-палаткой и двинулись.

Надо сказать, этот путь дался мне тяжело, если бы не Аня, пару раз точно навернулся бы. И у трости на конце имелась резиновая насадка, так что я уверенно опирался. Нет, точно машина нужна, тем более изрядно по городу помотаться придётся, выбирая себе дом. Ну а как машину залегендировать, я придумаю. Есть пара идей. Худо-бедно мы добрались до двухэтажного деревянного барака с коммунальными квартирами, где на первом этаже у старушки Аня и снимала комнату. Отопление в этом доме было печное, и на общей кухне печка стояла, туалет на улице, ванной не имелось, жильцы ходили в общественную баню, хорошо, что хоть водопровод был оборудован. Ничего, это ненадолго, уж я позабочусь. Аня, оказывается, ещё с утра готовилась – на столе накрыт под полотенцами праздничный ужин. Мы отправили сохнуть на печку шинели и плащ-палатку, оттёрли от грязи обувь, и меня усадили за стол. Пригласили всех из коммунальной квартиры, кто был дома, – это наша хозяйка, двое соседей, ну и мы с Аней, остальные отсутствовали. Хорошо посидели. А после этого мы с Аней остались одни…

А ночью, пока она спала, я, накинув на плечи шинель, вышел во двор, в туалет, а потом на улицу и, пользуясь, что вокруг пусто, только на крышах некоторых домов дежурили наблюдатели-зенитчики, достал эмку зелёного цвета с армейскими номерами. Не ту, что полноприводная, больно уж она приметная, а обычную легковушку. Проверил машину и, заперев её, вернулся в дом. Это чтобы завтра утром при свидетелях машину не доставать. А так стоит припаркованная, и пусть стоит, ключи к ней у меня в кармане. Устроившись у жены под боком – ох и тепло! – я вскоре уснул.

Утром, быстро позавтракав остатками вчерашнего пиршества, Аня чмокнула меня в щёку и упорхнула на службу. У неё сегодня ночного дежурства нет, поэтому в восемь часов надо её ждать, и я, как примерный муж, должен её встретить, обогреть, накормить и спать уложить. Я взял на себя такие обязанности, то есть, пока жена служит, домашнее хозяйство на мне. Проводив жену, я облачился в форму, надел ремень с кобурой «парабеллума», вернул на фуражку звёздочку и вышел к машине. Со второго раза запустив движок и давая машине прогреться, я попытался тряпочкой убрать со стекла лёд, а то за ночь машина превратилась в ледяную скульптуру.

Когда я наконец выехал на дорогу, то немного покрутился по улицам и добрался до здания горвоенкомата, откуда меня и призывали на срочную службу. Тут все сменились, никого из знакомых не увидел, но всё решили быстро. Вернули мне паспорт, забрав командирское удостоверение и выдав взамен вроде военного билета, где было указано, что я комиссован по ранению, а справку из госпиталя вложили в личное дело. Покинув здание военкомата и снова прогрев машину, я покатил в сторону окраин столицы, ничуть не смущаясь, что документов на машину у меня нет, но пока не останавливали, да и не заметил я, чтобы такой контроль уж был.

Сначала притормозил у газетного киоска, накупил галет и, устроившись на заднем сиденье продолжавшей тарахтеть мотором машины, чтобы работала печка, изучил объявления о продаже домов. Желательно с большим приусадебным участком и сараем. Ну да, мне амбар нужен, чтобы в нём постепенно приводить в порядок технику. Я не говорю об авиации, имею в виду авто- и бронетехнику. У меня половина танков без боекомплекта со снятыми пулемётами и без топлива. Ещё о техобслуживании помянуть стоит. Хорошо, на складах, на которых немцы собирали трофейное вооружение, были танковые пулемёты да и прицелы к пушкам. Было чем снаряжать. Главное, было бы где. И будет чем время занять. Так что амбар был необходим. Анна, конечно, интересовалась, откуда у меня деньги на покупку дома, я ответил, что заработал. А что? Я не соврал, трофеи действительно честно заработанные.

К моему удивлению, объявлений о продажах домов хватало. Видать, бегут жители из столицы. Думаю, чем дальше, тем больше их станет. Отметив несколько адресов, я перебрался на место водителя и покатил по первому. Мотор моей ГАЗ-М гудел ровно, новенькая машина, этого года выпуска с нововведениями, вентилятор стоял мощный, не все экземпляры могли им похвастаться. Видимо, до того, как машина была брошена, на ней ездил высокий армейский чин, да и улучшенная отделка салона на это намекала. Плавный ход мне тоже нравился. Управление слегка дубовое, но я быстро приноровился. Вообще эмки были в основном чёрного цвета, что на гражданке, что в армии, но после начала войны все армейские легковые машины быстро перекрасили, наводя маскировку. Эта машина также была перекрашена, и очень качественно: когда я проезжал армейский пост, на меня даже не взглянули.

Дом, который мне понравился, был аж одиннадцатым из тех, что я посетил. Это был крытый железом крепкий пятистенок, не обшитый, с тёмными от времени брёвнами на каменном фундаменте. Пять окон смотрели на улицу, два – во двор, одно большое кухонное – на соседнее подворье, и два окна выходили в огород. Впереди были зал и спальня, отделённая крепкой стеной из брёвен, всё это топила одна печка. Кухонная печка отапливала вместе с кухней сени, где тоже можно спать. В целом же помещения просторные, спальня хозяев, зал, кухня и сени, общая площадь – сто сорок квадратных метров, вполне прилично. Даже не только водопровод и канализация имелись, но и тёплый туалет, не придётся на улицу бегать, хотя и там «скворечник» стоял. Однако душа не было, я уж не говорю про ванную, но при доме была выстроена банька, ещё довольно свежая.

Солидный огород с колодцем, огороженный двор и две хозпостройки. Одна – типичный скотник, совмещённый с дровяным сараем, другая – огромный амбар. Как рассказала хозяйка, её муж, погибший на фронте ещё в августе, был ремесленником, имел кооператив, создававший разные поделки и сдававший их государству. Мелкое производство. Да вот война. Честно сказать, я и не подозревал, что такие частные хозяйства, которые работали на государство, вообще существовали в это время. Но, оказалось, были. Не во всём государство может покрывать потребности своих граждан, оттого и разрешили такие мелкие кооперативы. Думаю, скоро запретят, не любят наши власть имущие конкурентов, особенно если они зарабатывать будут больше.

Амбар был пуст, из него всё вынесли, но так даже лучше. Как раз там два КВ-2 бок о бок встанут, и ещё место останется. Второго этажа не было, своды высокие – идеальное место для подготовки техники к боям. А я чуял, что она пригодится. Большие двухстворчатые ворота позволяли загонять внутрь разнообразную технику. Ну, двойки, возможно, по высоте и не войдут, а вот единицы запросто, включая остальные танки. Да, у меня ещё Т-35А есть с конической башней и поручневой антенной. Нашёл его на месте сбора трофейного советского вооружения, он в порядке был, на ходу. Его немцы подготавливали к отправке в Германию, куда-то в музей, только вооружение осталось установить и боеприпасами пополнить. Этим я тоже собирался заняться. Хотя этот танк я планировал оставить просто как экспонат. Также и из остальных моделей танков. Что-то меня на коллекционирование потянуло. Уж не знаю почему.

В общем, дом мне понравился. Его покупку отложили на завтра, договорившись встретиться утром. А возвращаясь к машине, я обнаружил, что ко мне направляется армейский патруль. Старший лейтенант, шинель которого перетягивали ремни, и двое бойцов с винтовками. Явно комендачи, не спутаешь. Наверное, приняли меня за действующего военного. Ожидая их, я поглядывал вокруг. Неплохая улица, а чуть дальше проехать и повернуть – будет окраина Москвы и дорога на Ярославль. Чуть дальше – железнодорожные пути в ту же сторону, но шум составов сюда не доходил, значит, не будет будить по ночам. Старший патруля, подойдя, козырнул и представился:

– Старший лейтенант Никитин, комендантский патруль города Москвы. Попрошу ваши документы.

Достав из кармана френча документы, я протянул их старлею. Тот несколько секунд удивлённо изучал их, хотя и так было видно по трости, что я не совсем в порядке. Взглядом указав на кобуру, он поинтересовался:

– Откуда оружие? Никакой информации об оружии у вас в документах нет.

– Трофей, – коротко пояснил я.

– Можно?

– Да, конечно.

Расстегнув кобуру, я достал «парабеллум» и дал его изучить старлею. Возвращая документы и с некоторым сожалением оружие, он на миг задумался и потом поинтересовался:

– Скажите, лейтенант, как я понял, вы зенитчиком были. Где воевали?

– Ну да, командиром батареи. А воевал сначала в Западном военном округе, потом на Западном фронте после переименования. А в чём интерес?

– Да понимаете, там же в районе Минска у меня брат двоюродный воевал. Тоже зенитчиком был. Может, встречались? Лейтенант Сомин, командиром батареи был.

– Знал я одного Сомина, отчества не скажу, а звали Анатолием.

– Точно, Толик. А отчество у него Олегович. Вот посмотрите, это он?

Старлей достал из кармана своего френча портмоне и, достав фотографию, показал мне. На снимке были запечатлены два молоденьких лейтенанта, явно оба только из училищ, одним был стоявший передо мной старлей, а второй – Сомин.

– Да, это он, мой временный командир, – возвращая фото, подтвердил я. – Кстати, как он? Ранение, конечно, было тяжелое, но состояние вроде стабильное, должен был выжить.

– Не знаем, о ранении я сейчас от вас узнал. Пришло сообщение родителям, что пропал без вести. Я пытался выяснить, и удалось узнать, что пропал он под Минском. Спрашиваю иногда вот, бывало, в госпитали заходил, интересовался, и никаких известий. А вы, значит, с ним в последнем бою вместе были?

– Получается, что так.

– Расскажите, я должен знать… Да и семье Толи отписать надо.

– Расскажу, почему нет? Главное, вам нужно знать, что лейтенант Сомин – герой, и этот факт не подлежит сомнению. Я сам, как единственный после боя оставшийся на ногах командир, на него наградные оформлял, меня попросили, комдив Романов. На «Боевика» написал.

– «Боевика»?

– Орден Боевого Красного Знамени.

Мы оба понимали, что сейчас не время для долгой беседы, поэтому я сказал:

– Если хочешь знать о всех подробностях, подходи как-нибудь к этому дому, я его приобретаю. Тогда и пообщаемся. А если коротко… Я командовал отдельным зенитно-пулемётным взводом при охране штаба 4-й армии, и мне поступил приказ усилить охрану железнодорожно-о моста…

Я вкратце описал, что происходило у моста и как я отправил Сомина с другими ранеными санитарным эшелоном. Думаю, до госпиталя он доехал, но там очередное окружение, поэтому родные о нём ничего не знают. Конечно, попасть раненым к немцам в плен – это верная смерть, но бывает, выживают, так что ещё не факт, что Сомин погиб, может, где в плену.

Старлей пообещал в ближайшие дни зайти с тетрадкой, чтобы всё записать с моих слов, как очевидца, и отправить родным. И мы расстались. Патруль направился дальше, а я решил, раз есть свободное время, прокатиться по музеям, должны быть открыты, вроде ещё не начали эвакуацию, может, успею. Заодно заеду куда-нибудь перекусить. Да, и надо за портфелем с моими вещами заехать, который я прикопал перед тем, как уехал в училище. Надеюсь, там ничего не пострадало.

Следующие четыре дня пролетели в круговерти. Дом я купил, причём Аня перед покупкой в нём побывала, и он ей понравился, она не ожидала, что он будет такой большой. Насчёт хозяйства я её успокоил, это на мне, дома она будет лишь отдыхать от службы, чем изрядно утешил, а то та испугалась грандиозности хозяйства. Нет, лениться она не собиралась, сказала, что будет помогать, но это будет зависеть от усталости. Хозяйка уезжала к дочери во Владивосток, поэтому оставляла практически всё, а так как семья была зажиточной, имелось много чего ценного. И я выкупил всю обстановку с имуществом, даже швейную машинку и патефон с пластинками, хотя в браслете они у меня были, и не по одному. Дом я оформил на себя и жену, мы прописались, где положено в службах, познакомились с участковым, который был в звании сержанта, и справили новоселье. Народу пришло много, в основном из госпиталя. Никитин был. Именно на него я валил, как на своего знакомца, который одолжил мне машину. Надо же было как-то объяснить, откуда она у меня.

Новоселье справили хорошо, я потом всех развёз по домам. Но единственным минусом было общение с участковым, который заявил, что я обязан взять постояльцев. На что я ответил, что я детдомовский и в общежитии жить не хочу, нажился уже. Вон, люди бегут, проблем с жильём нет, пусть там заселяются. В общем, отбрил его. Да и бывшая хозяйка нашего подворья призналась мне, отчего у неё квартирантов нет: а потому, что сообщала беженцам, что дом продаёт, а с балластом в виде постояльцев сделать это сложно, и отправляла всех по соседям. Вот так и продала мне свободный дом. Но мне сказала, что я могу брать постояльцев по своему желанию, но внаглую вот так пихать мне их не имеют права. Я уточнил у Никитина об этом, и он подтвердил, однако проблемы с жильём из-за беженцев поднялись на такую высоту, что сейчас уже у хозяев их желанием не интересуются. Силой заставляют. Ну-ну, посмотрим. У меня не общежитие и не ночлежка.

А портфель с вещами и документами я достал, и он был в норме, даже ничего не отсырело. Теперь у меня свой хирургический инструмент, тестер и разные рабочие инструменты, всё было на месте, даже книги.

По поводу поиска амулетов пока ничего не скажу, беглый осмотр ничего не дал, а на вдумчивый у меня не было времени.

Сегодня, в понедельник, я выгнал машину со двора и отвёз довольную Анну до места службы, всё же наш дом был далековато, в трёх километрах, на трамвае полчаса ехать, да ещё с пересадкой. Но сегодня я решил шикануть и отвезти её, тем более погода снова ухудшилась, шёл снег вперемешку с дождём, и моё предложение жена приняла в охотку. Но от машины придётся избавляться, мне был неприятен интерес участкового, которого я дважды засекал на нашей улице, будто случайно там прогуливающегося. Добравшись до госпиталя, я поцеловал жену и предупредил, что вечером встречу её и сопровожу домой, нечего ей в темноте в одиночку по улицам Москвы топать, но встречу без машины, мол, её вернуть нужно.

И сейчас мой путь лежал к сыну одного коллекционера, который, как мне стало известно, распродавал коллекцию покойного отца. Она ему без надобности, в отличие от денег. Вот и посмотрим, может, я что пригляжу? Надо только по пути заехать на Главпочтамт, жена попросила. Она потеряла связь с семьёй: они снялись с места, она почту поменяла – вот так и потерялись. Осталась одна надежда: они догадаются отправить на Главпочтамт письмо до востребования. Ранее Анна ходила сюда в течение двух месяцев раз в неделю, теперь я это буду делать. И сейчас работница почты, проверяя пачки писем, вдруг действительно нашла нужное среди свежих. Значит, семья Анны в порядке. Они жили в Севастополе, мать у Анны тоже врач, была призвана на службу. Есть ещё сестра Дарья шестнадцати лет. Это единственные родные моей жены, и всё последствия Гражданской войны, поэтому мать очень о дочерях переживала. Мне письмо не выдали, и я уточнил у сотрудницы, может ли моя жена его получить, если она сменила фамилию и документы теперь у неё другие? Мне ответили, что нужно лишь свидетельство о браке, где вписана её девичья фамилия. Это свидетельство было дома. Поэтому я решил вернуться домой, а потом заехать за женой: ничего, отпросится на час, ради такого отпустят. А на выходе я был сбит с ног телом, а над головой засвистели пули, впиваясь в дверной косяк здания почты.

– Твою же мать! Не успел с защитой, – только и простонал я, пытаясь сбросить с себя мёртвое тело и достать пистолет из кобуры.

Самое забавное, если тут вообще юмор уместен, что происходящее не имело отношения к моим делам или моим захватам, а было банальное ограбление. Вооружённый налёт. Причём не почты, из которой я выходил, а находившейся рядом сберкассы. А такое поведение бандитов было обусловлено тем, что передо мной шёл сотрудник милиции в звании лейтенанта, видимо, на него и отреагировал один из бандитов, выпустив весь магазин из пистолета. Браунинга, как я смог определить. Меня не задело, хотя пули вокруг и свистели, лишь был придавлен телом сотрудника милиции. Я не успел ни от тела избавиться, ни оружие достать, как бандит, открывший стрельбу, заметил мои движения и на истерике рванул ко мне:

– Ты что это удумал, урод, куда руки потянул?! А ну доставай, что там у тебя?

Пришлось достать пистолет, откидывая его в сторону, и, униженно скуля, просить меня не убивать. Причём были свидетели, другие прохожие, что залегли там, где находились, они всё слышали. А когда молодчик нагнулся, чтобы поднять оружие, а свой пистолет он между прочим ранее очень шустро перезарядил, в моих руках оказался МП. Не тот, что мне выдали перед заброской в немецкий тыл и после возвращения забрали, а один из трофеев. Короткая очередь сбила бандита с ног, потом я прошёлся по кабине машины налётчиков, это был фаэтон ГАЗ-А, и водитель поник к рулю. В это время на улицу из дверей сберкассы стали выскакивать налётчики с мешками денег в руках, четверо их было. Остатка магазина мне хватило, чтобы положить всех. Быстро перезарядив автомат, я, сильно хромая – трость осталась лежать на месте падения, – проконтролировал сначала молодчика и водителя, а потом и оставшуюся четвёрку. М-да, вшестером в одной машине им было бы тесновато.

Сделав вид, что осматриваю машину, я убрал автомат обратно в браслет и, дохромав до молодчика, поднял свой «парабеллум» и, возвращаясь, убрал его в кобуру. Подняв трость, я прислонился к стене здания почты, ожидая появления сотрудников соответствующих служб. Бежать смысла нет, работники почты быстро сдадут меня, тем более жену мою знают. Вычислят быстро, а я не хотел, чтобы отдача достигла жены, так что стоим и спокойно ждём. Хотя нет, не стоим. Шальными пулями было ранено двое прохожих, это не я постарался, а у меня в кармане шинели индивидуальный пакет, всегда ношу на всякий случай, так что опираюсь на трость, нога разболелась, и направляюсь к ним. Именно там и застали меня двое прибежавших сотрудников милиции, с небольшим опозданием появились и бойцы комендантского патруля. Один из прохожих зажимал свою рану, пока я второму перевязывал руку, и в это время один из сотрудников милиции, опросив очевидцев, а их с два десятка было, подошёл ко мне. Но дождался, когда я закончу и со вторым, и только после этого обратился ко мне:

– Товарищ, можно вас?

– Да, конечно, – кивнул я и, подойдя к водосточной трубе, где текла ледяная вода, стал отмывать от крови руки. Ещё и шинель дома мыть, которая была в пятнах крови свалившегося на меня лейтенанта, да и в грязи – поваляться пришлось.

– Сержант Парфёнов. Мне хотелось бы выслушать вашу версию произошедшего. Нет, к вам никаких вопросов нет, более того, мы благодарны за уничтожение бандитов, но всё равно хотелось бы выслушать вас. Например, откуда у вас автомат и где он?

– Насчёт произошедшего сообщу так. Как бывший командир Красной армии, комиссованный по ранению, орденоносец, я не мог смотреть на такое бесчинство и уничтожил бандитов любыми способами.

– Очевидцы говорили, что вы умоляли не убивать вас. А потом всех постреляли, – ткнул тот в то, что ему казалось самой болезненной точкой для меня, но это было не так.

Достав платок из кармана, я стал вытирать ледяные после отмывки руки, поясняя этому настырному менту:

– В госпитале я лежал с командиром-разведчиком, вот тот и описал. На задании, если тебя окружили, можешь хоть молить не убивать, упав на колени, хоть обделаться. Это не страшно, страшнее – не выполнить задание. А обманув врага, усыпив его бдительность, воспользовавшись тем, что отвлёк его внимание, ударил и уничтожил его, после чего выполнил задание, за это тебе честь и хвала. Я воспользовался его советами. Как видите, сработало.

– Но вы потом прошлись и добили всех раненых.

– Привычка, – пожал я плечами. – Почему-то раненые враги не сдаются и отстреливаются до конца.

– А оружие, где автомат?

– Не знаю, видимо, потерялся, – снова пожал я плечами. – У меня нет.

– А пистолет?

– Трофейный, лично снятый мной с адъютанта командира охранной дивизии вермахта, пленённого мной.

– Ясно. – Мент обернулся и пробормотал: – Начальство приехало. Документы ваши теперь можно осмотреть? Руки вроде чистые.

– Конечно.

Достав документы, я предъявил их, но возвращать тот их не спешил, передал подошедшим командирам, которые также их изучили. Как, впрочем, и меня, стоявшего, опираясь двумя руками на трость. И дальше серьёзно допрашивать меня не стали, видно было, как мне тяжело, даже пот на лбу выступил, так что просто опросили, дали подписаться в показаниях, после чего поблагодарили и отпустили. Я в шоке: в моём будущем при подобной ситуации я давно уже сидел бы в каталажке, мне ещё приписали бы и ограбление сберкассы, чтобы бандитов выгородить. Я без шуток, знаю один такой случай, когда я ещё служил в спецназе. Даже пистолет не отобрали, сорок первый год, а милиционеры уже чтили священное право трофея. Ну или не стали нагнетать обстановку, время не то. Насчёт автомата не спрашивали, видели, что его действительно при мне нет. К тому же их явно смутили мои награды, засветил их, когда шинель расстёгивал, чтобы документы достать, ну и когда убирал их обратно.

Перевязанных мной пострадавших уже увезли, бандитов сносили к проезжей части, за их телами машина должна прийти. Оружие и мешки с деньгами собирали да осматривали изрешечённую машину бандитов. Я же, завернув за угол, направился к машине и мельком обернулся. Да, особо и не скрываясь, за мной шла слежка. В гражданке, но точно топтун. Я сел за руль, с усмешкой наблюдая, как тот заметался, и, запустив движок, пользуясь тем, что движение слабое, развернулся и покатил домой. Разгоняясь. Дома я вычистил и, как мог, отмыл шинель. Оставив её сохнуть на печке и подтопив дом, я достал справку, надел гражданское пальто и покатил за женой. В госпитале действительно проблем не возникло, отпустили, и мы доехали до почты. Тут уже пусто было, только пятна крови остались, которые тщательно отмывала дворничиха.

Я первым выбрался из машины, открыл дверь жене и помог ей выбраться, козырнув топтуну, ожидавшему нас у здания. Видимо, догадался спросить у местных работников, что я здесь делал. Анна даже не обратила внимания на пятна, так спешила. Получив письмо, она тут же, отойдя в уголок, в нетерпении вскрыла его, быстро пробегая глазами строчки. Потом стала читать повторно, уже медленно. Я стоял рядом. Она наконец оторвалась от письма и с сияющими от радости глазами сообщила:

– Живы. Они сейчас в Новороссийске, успели эвакуироваться из Севастополя на «Армении». Мама – заведующая челюстно-лицевым отделением Главного военно-морского госпиталя Черноморского флота. Военврач второго ранга. Дашка рядом с ней. Комнату в городе снимают. Тут есть их адрес, куда писать.

– Думаю, откладывать не стоит, нужно кратко написать о произошедшем и наш адрес, пусть письма на него шлют. Более подробное письмо ты чуть позже им отправишь, главное – связь восстановить.

– Ага, – согласилась Аня.

Аня устроилась за высокой столешницей и стала быстро черкать ответное письмо на вырванном мной из блокнота листке. Потом я ловко свернул его в треугольник, так как конвертов в продаже не было, да и редкость они, и мы тут же отправили его, купив пару марок, не военная же почта. Когда мы покинули здание почты, я заметил, как топтун метнулся к своей машине и проследовал за нами к госпиталю, где я оставил счастливую жену, а потом он за мной и дальше поехал. Но в улочках мне удалось сбросить хвост, и я спокойно добрался до дома сына коллекционера. Тут удобное место было, никого, сараи вокруг, поэтому я убрал машину в браслет – она своё отъездила.

Опираясь на трость – что-то действительно нога разболелась, – я поднялся на пятый этаж и прошёл к нужной двери. Этот адрес мне слил один из работников музея, так что я знал, куда шёл. После звонка мне открыл обрюзгший мужчина лет тридцати, кстати, тоже хромой и с палочкой, что, видимо, и освободило его от призыва. Я оказался не одним покупателем, у него ещё трое находились. Не страшно, своё-то я уж точно получу. Пройдя в комнату, я обнаружил, что другие покупатели в возрасте, интеллигенты. Двое типичные маньяки-коллекционеры, а вот третий старичок больше похож на работника музея, и, судя по тому, как хозяин морщился, глядя на него, тот довольно долго и безуспешно уговаривал передать всё музею. Безвозмездно. Так и оказалось, уговоры и при мне пошли, причём хозяин квартиры откровенно его посылал, пока не вспылил и силой не выставил из квартиры. Да уж…

Всё добро было выложено на столах, или прямо на полу, на подстеленных тканях, или же в выставленных ящиках. Я, как и два других покупателя, медленно всё обходил, причём те не понимали, что я здесь делаю: как-то не походил я на их окружение, скорее на бандита. Это ещё пистолет они не видят, из-за пальто кобуру я снял, оружие в браслете, достану мгновенно. Урок у почты был наглядным примером. И хотя на меня поглядывали с подозрением, как бы то ни было, всё же мне позволили осмотреть экспонаты. Я касался разных предметов, подавая чуть маны. Первым засветился браслет, не скажу, что копия моего, но похож, даже очень. Указав на него, поинтересовался у хозяина:

– Сколько?

– Триста, – хмуро ответил тот.

– Молодой человек, – начал один из гостей, – может, нам этот экспонат тоже интересен?

– Ничего не знаю. Цену назвали, я плачу. Кто не успел – я не виноват.

Достав пачку банкнот, я отсчитал нужную сумму, которую вручил хозяину, и забрал браслет. Присутствующим казалось, я убрал его в карман, но на самом деле – в браслет-амулет, который принял его, в находке не было уже ни капли магии. Покупатели заворчали, а я продолжил. Хозяин коллекции не был против такого моего метода – не за всё выбранное платил, а сразу по мере нахождения интересующего экспоната, так что я продолжил. Нашёл ещё два таких же браслета – один явно мужской, со сценами охоты, другой – похожий на женский, потом четыре кольца, два перстня, и засветилась рукоятка кинжала. Были находки в виде броши, заколки, кулона, пары пуговиц, двух медальонов, явно пряжки ремня и серьги, комплект. Остальное на ману не отозвалось. Всего засветилось двадцать предметов, причём я старался, чтобы это никто не заметил, в случае чего, пока свечение не прекращалось, обращая внимание на себя. Надеюсь, я найду тут то, что отвечает за защиту, вся надежда именно на медальоны.

Оставил я здесь шесть с половиной тысяч. Но нисколько не жалел. Забрал покупки, распрощался с хозяином и покинул квартиру. Не сразу, но коляску с поднятым верхом остановил, – в Москве стало проблематично поймать транспорт, даже пролётки, такси так совсем практически исчезли с улиц столицы. Заехав в магазин и купив некоторые продукты, включая свежее привозное молоко, я доехал до дома, где на углу замерла знакомая машина. Хм, и адрес узнали, быстро они. Демонстративно расплатившись с возничим, я договорился, что он подъедет в семь вечера, свозит меня за женой. Отперев входную калитку и заперев её изнутри, я прошёл к крыльцу. В доме я первым делом подкинул дров, подтопив обе печки. Потом натаскал воды в баню, ну, как натаскал – использовал амулет-помощник. И затопил. Баньку мы с Аней испробовали в первый же день после переезда.

И сел разбираться с амулетами. Оказалось, все три браслета – это амулеты расширенного пространства, склады, если быть точными. Два браслета пусты, в третьем имелось некоторое барахло. Да, не повезло, действительно барахло, ничего ценного. Потом я изучил оба медальона, амулет-помощник снимать не стал, они магией не конфликтовали. Зарядил и сделал привязку к себе, уколами в палец, после чего поработал с ними. Оба отвечали за защиту. Один заметно мощнее, другой послабее, на уровне моего старого. Его я разрядил и убрал в своё кольцо, там всё самое ценное находилось. На будущее, если вдруг снова останусь без защиты, чтобы замена была. Более мощный амулет я повесил на шею, а так как он цепи не имел, я использовал обычный шнурок. Уф-ф, ну наконец, а то как голый себя чувствовал. Хм, как бы второй амулет защиты жене подарить и сделать так, чтобы она никогда его не снимала? Надо подумать.

Пока же, пользуясь тем, что время ещё было, я продолжил изучение покупок, параллельно восемью потоками готовя ужин, чтобы накормить жену, когда вернусь с ней. У нас, конечно, осталось что-то, что мы гостям не раздали от вчерашнего новоселья, но хочу свежего сготовить. В этот раз я решил побаловать Аню пельменями. Мясорубка имелась, мука, яйца и мясо тоже, так что на кухне шла работа, причём активная – пельмени лепились. А отварить их быстро, и после баньки легко пойдут со свежей сметанкой. Заодно хлеба испеку, тесто я уже поставил…

Один перстень также отвечал за хранение вещей, имея пространственный карман. Правда, он всё же имел конечный размер и, по моим прикидкам, был с амбар моего подворья. Я так подсчитал, войдёт в него, если по танкам считать, шесть КВ-2, ну и ещё пару тридцатьчетвёрок можно втиснуть. Вещь нужная. Тем более всё же амулеты хоть и находятся под чарами отвода глаз, но нащупать их можно. Я пару раз чуть не спалился перед Анной, успевая отвести её внимание разговорами. Так что браслет на ночь всегда снимал, но перстень и кольцо оставлял, она на них не обращала внимания, так как нашёл, как включать опцию отвода глаз, и включал её. А что, это в древности амулеты прятали, сейчас никто не поймёт, что это такое, с виду обычное украшение, не более. Анна лишь поинтересовалась, не девушка ли мне колечко подарила, и, убедившись, что нет, мол, это подарок на память, больше не спрашивала. А вот браслет я скрывал и снимал на ночь, надевая по утрам.

Тут мне ещё вот какая идея пришла: ведь амулетам безразмерного пространства не важно, заряжены они или нет, всё равно будут хранить всё, что в них положено. И чтобы лишние браслеты и перстни не носить на руках, забить их под завязку и убрать в кольцо, а когда нужно, доставать, заряжать, это быстро, и извлекать из них всё, что нужно. На мой взгляд, идея отличная, по сравнению с тем, чтобы на себе весь этот металл таскать. Надо подумать и проанализировать этот момент.

Это пока всё, что я успел, остальные амулеты и не доставал из браслета. Собравшись и убедившись, что дома всё в порядке и готово, банька натоплена, одевшись, я вышел на улицу. И как раз нанятая пролётка подъехала. Давно уже стемнело, однако наружка продолжала отслеживать, в амулете-помощнике имелся сканер, как я уже говорил, который позволял мне постоянно их контролировать. Топтун хотел перелезть незаметно через забор, собаки-то не было, все окна закрыты ставнями, светомаскировку ещё никто не отменял, но я ему не давал. Он трижды поскользнулся на корке льда, разбив локоть и наставив синяков. А когда наконец смог залезть на забор, то не смог удержаться, естественно, не без моей помощи, и свалился с него. Снаружи. На этом его упорство закончилось, и, глухо матерясь, потирая отшибленные места, он вернулся в машину, решив больше не искушать судьбу.

Пролётка покатила к госпиталю, и наружка последовала за нами в отдалении, изредка сверкая подфарниками. Фары не использовали, запрещено, светомаскировка. У госпиталя мы простояли минут пятнадцать, пока моя жена не выпорхнула на крыльцо с парой медсестёр, смена которых тоже закончилась. Кстати, одна из них заняла комнату, которую ранее снимала Аня. Мы их развезли по домам и направились к себе. Наружка не отставала. У нашей «усадебки» отпустив пролётку, мы заперли ворота… и дальше банька, а потом ужин при свечах… Конечно, романтично, но свет-то выключили, я уже привык, хотя на окнах светомаскировка. Это регулярно происходит. Аня была восхищена моими кулинарными способностями, и, когда мы поели и уже пили чай с ватрушками, я сказал:

– Как ты, наверное, заметила, я обустраиваюсь по дому. В огороде разметил квадрат и собираюсь выкопать там блиндаж. Нам нужно укрытие на случай налётов. Сама знаешь, по ночам постоянно тревогу объявляют, укрытие необходимо. Думаю, за неделю сделаю. В три наката планирую. Завтра за досками и брёвнами поеду, насчёт машины уже договорился, так что завтра за тобой заеду. Это, конечно, не комфортабельная легковушка, грузовик, но лучше на нём, чем пешком или на пролётке.

– О трамвае забыл.

– И до него дело дойдёт со временем, – согласился я и, сделав глоток чая, продолжил: – Однако это ещё не всё. Я договорился, и на нужды госпиталя выдадут продовольствие. Можно считать шефской помощью. Предупреди главврача насчёт приёма и разгрузки, чтобы люди были, я часов в семь вечера подъеду. Будет шесть половинчатых говяжьих копчёных туш, шесть мешков муки, шесть с горохом и две бочки вина. – От туш и вина в браслете, оставленных прошлым его владельцем, нужно избавляться. Выбросить жалко, а вот так раздать – вполне можно. – Не смотри на меня так, это не то вино, другое. А то больно уж скудное питание в госпитале. Надоели эти каши-размазни. Пусть нормальные супы варят, на мясе. Хотя бы тем, кому можно по питанию. Да, завтра приготовлю гороховый суп на копчёном мясе, вечером попробуешь.

– Это не из того, что госпиталю собираются передать? – нахмурилась Аня.

– Не волнуйся, раненых обкрадывать не буду, – криво усмехнулся я. – Окорок в сенях висит, там же мешок гороха. А для раненых продовольствие я только завтра получу.

– Извини, я неправильно подумала, – смутилась Аня… Оба за день уставшие, мы быстро уснули. К счастью, жена ничего так и не узнала о событиях у почты. О том, что я там участвовал, – точно. Надеюсь, и не узнает. Хм, и как мне от наружки избавиться? Она уже начинает напрягать, столько планов в тартарары летит! Хм, интересно, а что будет, когда они пробьют номер машины, которой я пользовался, и узнают, что она ни за какой частью не числится? С вопросами ко мне подойдут? Вполне возможно.

Утром мы позавтракали, и Аня направилась к остановке трамвая, она находилась в паре минут пешком. Сегодня у неё обычная смена, а вот завтра суточное дежурство. Я отслеживал её с помощью амулета-помощника. Она благополучно села в трамвай и укатила.

А наружка сменилась, машина та же, но люди другие. Похоже, я чем-то заинтересовал нашу милицию, вроде их люди, несмотря на недостаток сотрудников, выделить всё же смогли для слежки.

Я же стал изучал остальные амулеты, одновременно параллельными сознаниями проводя работы. Даже в стихийной магии поработал, например, в направлении земли. Блиндаж я действительно собирался сделать, вчера первый слой на штык снял. А сейчас на метр углубил, уплотняя стенки. Лопата воткнута рядом, для вида, а на стенках я сделал следы от неё.

Часам к десяти я закончил изучение ещё трёх амулетов. А именно – пряжки, кинжала и кулона. Кулон оказался защитой, слабенькой, не боевой амулет. Мне кажется, он детский, для повседневной носки, во избежание получения травм. Я разрядил его и убрал в свою коллекцию. Пряжка – это амулет-сканер, подаёт на сетчатку лаз информацию на шесть километров вокруг. Штука нужная, вставлю в свой ремень и буду использовать, а то меня беспокоит, что жена без присмотра. Пряжка с другими амулетами не конфликтует, оттого и пришлась мне по нраву, хотя полное изучение её возможностей я до конца ещё не довёл. Кинжал мог резать любые предметы – от камня до металла. Подозреваю, ему и танковая броня что пластилин. Штука нужная, но пока необходимости в нём нет. Разрядил и тоже убрал в запас. Остальные вещицы пока не трогал, но и до них время дойдёт.

Одевшись снова под военного – чистая шинель, ремнями перепоясан, шапка-ушанка с амулетом-помощником – и заперев дом, я, не торопясь, направился к остановке. Наружка отслеживала меня со стороны. Доехав до рынка, я смог сбросить хвост, скрывшись в улочках. На сам рынок выберемся потом с Аней. Там много чем торговали. А ей нужно приобрести что-то для дома, но главное, одежду, платья, а то всё форма да одна смена белья, нехорошо. Я ушёл за гаражи, достал ЗИС с крытым кузовом, но пустым, явно армейская машина, видно по покраске и номерам, и стал заправлять её из канистр. Потом прогрел мотор и покатил к порту. Как я узнал, там можно приобрести доски и брёвна для блиндажа, да и дрова.

На воротах сообщил, что приехал покупать доски, но меня не пустили на территорию, отправили к зданию правления порта. Там я нашёл нужного человека, договорился о приобретении стройматериалов, даже скобы можно купить, и я всё оплатил в бухгалтерии. По моим прикидкам, придётся три рейса делать, чтобы всё увезти. Я даже в порту двух грузчиков нанял, чтобы они мне дома разгрузили машину. А то подозрительно будет, как это инвалид машину в одно рыло разгрузил.

Для первого рейса загрузили доски, которых за лето скопилось огромные штабели, и я смотрел, чтобы гнильё не подсунули. Сверху закинули ящики со скобами и гвоздями. Один грузчик сел в кабину, другой залез в кузов. А у дома ждала наружка, удивились моему такому появлению. Смотрели, как я открываю ворота и задом загоняю грузовик во двор, потом отпираю амбар, куда грузчики и начали разгружать доски. Похоже, моя деятельность так заинтересовала представителей слежки, уж не знаю, кто ими командует, но они заслали ко мне участкового, который подошёл, когда я со второй ходки поставил машину под разгрузку. Теперь были брёвна для наката и сруба блиндажа, длинные, на два метра из кузова торчали.

– Что здесь происходит? – входя через открытые ворота во двор, даже не поздоровавшись, требовательно поинтересовался участковый.

– А тебе какое дело? – также невежливо откликнулся я.

– Ты как с представителем власти разговариваешь?! – аж взвизгнул тот.

– Если этот представитель власти ведёт себя как хамло, отвечаю тем же, – жёстко сказал я и скомандовал:

– А сейчас, сержант, кругом! Шагом марш! И постучись как положено, представившись по всей форме.

– Я это так не оставлю! – стал угрожать участковый.

– Да ты что? Ты, крыса тыловая, мне, фронтовику, ещё угрожать будешь? Да я тебя сгною, мигом повестку в зубы – и на передовую, посмотрим, как ты там по окопам скакать будешь, урод. Ну что, есть что сказать? Ты не смотри, я до твоего начальства быстро доберусь и поясню, как их представитель мне, орденоносцу, грубил и угрожал. Долго ты на своём месте пробудешь? Кругом, я сказал!

Сержант поиграл скулами, но всё же вернулся на улицу и, уже вежливо постучавшись и представившись, прошёл во двор, когда я разрешил. Ну и нейтральным тоном поинтересовался, явно внутри кипя от злости, чем я занимаюсь.

– Бомбоубежища у меня нет, вот сделать и собираюсь, – таким же нейтральным тоном объяснил я. – Немцы Москву частенько бомбят, укрытие необходимо. Стройматериалами запасаюсь. Я удовлетворил ваш интерес, товарищ участковый?

– Откуда у вас эта машина?

– Сослуживцы дали до вечера. Они в Москве новую матчасть получают, завтра на фронт отбывают. Вошли в положение и дали машину.

– И документы имеются?

– Конечно.

Эту липу я сделал ещё утром: номер части настоящий, я там действительно служил, пусть проверяют. Так что участковый вернул документы на машину и отбыл, мельком осмотрев груз. После третьего рейса я отвёз грузчиков в порт, у меня там ещё был интерес: в мастерских порта, как оказалось, начали изготавливать печки-буржуйки по заказу армии, и нужды населения тоже учитывались, продавали ему. Также через бухгалтерию я приобрёл такую печку и трубу для дымохода, отвёз домой и разгрузил уже сам амулетом-помощником. На этом всё, время полседьмого, поэтому я загрузил в кузов продовольствие из браслета и вино, запер дом и покатил к госпиталю. Но со следующего дня затихарюсь, буду заниматься хозяйством, наведу мосты – хочу сдать экзамены и получить диплом врача, а то на меня уже косятся, чуть ли не тунеядцем считают. Ага, инвалида-фронтовика. А ночью отгоню машину, оторвусь от слежки, уберу в браслет и вернусь пешком. Пока планы были такие, а там посмотрим.

А на пути меня застала сирена предупреждения воздушного налёта. Остановив машину и поставив её вплотную к стене кирпичного дома, я остался сидеть в прогретой кабине. Всё равно ничего вокруг не знаю, даже где и бомбоубежище. Надеюсь, бомба меня минует. Хотя укрытие-то амулет-помощник мне найдёт, но я поленился искать, и так пережду. Время есть, сижу и думаю. А не повоевать ли мне? Сделать танковую группу и повеселиться в немецком тылу. Браслеты, куда трофеи убирать, имеются. На мой взгляд, идея отличная. Тем более и желание есть. Нужно пользоваться, пока война и имущества бесхозного огромное количество вокруг. Это я о немцах и о том, что они захватили. Надо всё обдумать. Хотя всё равно подготовка серьёзная требуется, но идея действительно стоящая. Хм, а что я помню о налёте японцев на американскую базу в декабре? Будет мне там чем поживиться во время этого дела? Мне бы подлодку. В будущем, в мирное время такая штука точно сгодится. Да и вообще запас карман не тянет.

Вздохнув, я открыл дверь и, встав на подножку, осмотрел небо. Низко висевшие тучи ясно давали понять, что погода для полётов крайне неблагоприятная. Немцы уже дней шесть не летали и не бомбили Москву, и непонятно, отчего объявили тревогу, если погода как-то не особо наладилась. Но гудение в небе ясно слышно. Может, у немцев небо и чистое, но над столицей всё тучами затянуто, так что если и будут бомбить, а по ночам летали высотники, то только наугад.

Вернувшись в кабину, я сел пережидать налёт. Как я и думал, для немцев этот вылет – просто напомнить о себе, чтобы мы не расслаблялись, потому как большая часть бомб сыпалась за городом. Говорю же, наугад сбрасывали.

При отбое воздушной тревоги я покатил дальше. Наружка всё так же следовала за мной в отдалении. В госпитале на налёт не обратили внимания, все помещения ранеными заполнены, просто нет столько персонала, чтобы спустить их в подвалы. Меня уже ждали, так что, развернув машину, я подогнал её задом к дверям входа на кухню, рядом с которой находилась кладовка. Пока пара пожилых бойцов из санитаров разгружали машину, подошёл главврач и его зам по снабжению, именно он и принимал груз. Расписавшись в наряде на приём продовольствия, я отогнал машину и направился на поиски Анны. Заодно парней из своей палаты навестил, яблоками угостил.

Приехав домой, мы поужинали, гороховая похлёбка Анну восхитила, и, пока жена омывалась в небольшой жестяной ванне, баня сегодня не топлена, я отогнал машину а сараи, с трудом уйдя от наружки, убрал её и вскоре пешком вернулся домой.

Следующая неделя пролетела как-то стремительно. Вести с фронта становились всё тревожнее и тревожнее, немцы медленно, но всё же приближались к Москве. И мои предположения, что может дойти и до уличных боёв, похоже, становятся всё вероятнее. В некоторых местах немцы находились уже в ста километрах от столицы.

Я за это время освоил все приобретённые амулеты, изучив, за что они отвечают, и закончил укрытие – получился типичный блиндаж с двухуровневыми нарами, столом и печкой-буржуйкой в центре, земляной пол, и на нарах – купленные на рынке соломенные тюфяки, в тупичке – некоторый запас продовольствия и одеял, посуда, керосиновая лампа, свечи и запас дров. В общем, если что, переждать можно. Аня, конечно, подивилась, что так быстро всё сделано, но я объяснил это тем, что мне помогали. Так что теперь в случае налёта мы досыпали в укрытии.

Я уже пообщался с руководством университета по поводу сдачи экзаменов, но меня обломали: ради меня одного отвлекать преподавателей от и так сильно уплотнённого графика учёбы никто не будет. Так что только весной, когда будет выпускаться ускоренный курс, меня примут на общих основаниях. В общем, надо ждать полгода. Я лишь пожал плечами, подожду, тем более планы имелись.

Наружку через четыре дня сняли, после того как я продовольствие в госпиталь привозил, это была разовая акция, хотя в будущем я планировал её повторить. Но участковый стал чаще мелькать, вероятно, ему перепоручили за мной приглядывать, что он и делал с особым удовольствием. Ну а так как я закончил основные дела, в планах на ближайшие дни снова пройтись по рынку, барахолкам или скупщикам, поискать в продаже амулеты. Грабить музеи и коллекционеров я пока не хочу, а продать они мне вряд ли что захотят.

А что касается амулетов, которые я приобрёл не так давно… Пряжку я вделал в свой ремень, сверху приклеил другую, срезанную, с армейской звездой, чтобы замаскировать амулет, но сканер теперь работал, и жена под присмотром. Сам сканер я уже более подробно изучил. Информацию можно подавать, как я говорил, на сетчатку или обоих глаз, или на любой по выбору в случае надобности. Этот сканер можно использовать как тактический планшет, идеальный инструмент для артиллериста, что миномётчика, что гаубичника, всё видно, ну и как для стрелка, а я всё же снайпер. Пока опыта его использования у меня нет, но некоторые теоретические наработки я сделал, осталось только проверить их в деле, но это на будущее.

О тех же четырёх кольцах. Одно имело пространственный карман, это женское колечко, да и карман едва с чемодан размером. Правда, человека втиснуть можно, жаль только, эти склады живое принимать не могут. Точнее, могут, но убивают, я на немцах проверял. Второе кольцо – это амулет ночного видения, совмещённый с биноклем. Днём работал плохо, не предусмотрен для этого, но ночью я с ним – бог. Когда за женой по вечерам ходил, всегда им пользовался. Третье кольцо оказалось лекарским амулетом, но лечить он не мог, чистый диагност. Для меня, как для неполноценного врача, документов-то нет, это просто восхитительная находка. Это кольцо-диагност можно и в патанатомии использовать. В теории уж не знаю, а вот на раненых в госпитале, пока жену ожидал, проверил. Вещь. Четвёртое кольцо оказалось бытовым. Да тот же зонтик. У меня уже был амулет схожего действия, и этот в запас ушёл.

По остальным вещицам скажу так: были и интересные находки, и откровенный мусор. Брошь оказалась амулетом из комплекта мага-артефактора. Их ещё пространственными называли. Она самая ценная находка из всех моих покупок. Амулет-диагност на втором месте. Именно так. Эта брошь, когда я к ней подключился и смог управлять, позволяла мне видеть, отправляя картинки на сетчатку глаз, магические линии и магемы. О да, теперь я снова видел амулеты в этом зрении! Функций у броши довольно много, но если проще, это – Магическое око. Жаль, она не позволяла влиять на магемы, работать с ними. Чистое Око – как увеличительное стекло у ювелиров. Однако вещь всё равно нужная, позволила мне изучать остальные амулеты и их структуру. Единственный минус – амулеты в спящем режиме брошь не видела; пока я не подам ману и плетение не засветится, для броши эти украшения остаются украшениями. Так что искать амулеты снова придётся методом тыка. Ничего, я ещё изучаю все возможности броши, может, найду опцию видеть скрытое.

Об остальных амулетах. Комплект серёжек – это амулет подводного дыхания. Не знаю, почему он в таком виде, но факт остаётся фактом. Теперь, проткнув уши, я не только смогу плавать среди льдин благодаря амулету климат-контроля, но и нырять, и уходить на глубину. Полезная опция. О тех двух пуговицах скажу, что одна отвечала за тот же климат-контроль, а вторая – странная. Я не сразу разобрался, что это камера наблюдения, правда, дальность управления – метров пятьдесят, но если её закрепить в определённом месте, я буду всё видеть в режиме онлайн. Данные также на сетчатку идут. По сравнению со сканером качество картинки, конечно же, лучше, она даже цветная, но зато у сканера возможностей больше, как и дальности. Обе пуговицы ушли в мою коллекцию, запас пополнялся. А вот заколка преподнесла сюрприз. Это оказалась энциклопедия. Книга, если проще. Для меня бесполезная, языка не знаю – не латынь, на арабскую письменность похоже. Тоже в запас ушла.

Изучив все покупки, я подумал: хорошо, но мало, нужно ещё добыть. Сегодня утром проснулся и, не будя жену – она после суток, час назад пришла, до полудня будет отсыпаться, – выбрался из постели. Привычно подтопив печи, приготовил завтрак и, поев, стал работать. Все основные дела сделаны, я даже дом отмыл, что было непросто. Полы деревянные, некрашеные, грязь быстро покрывает их, поэтому нужно соскабливать её. Однако используя стихии в направлениях Земли, Воды и Воздуха, я за двадцать минут навёл блеск, и в доме запахло сосной, у нас сруб-то сосновый. Доски пола и брёвна сруба заблестели, как новые. Наш дом Аня обожала, особенно за тепло и за этот запах хвои. До такой степени, что, когда написала огромное письмо матери, предложила сестре переехать к нам, место было. Обуславливала это тем, что у нас безопаснее. Ха, немцы к Москве рвутся, нашла безопасность. Вторым письмом она предложение отменила, пояснив почему. Ответа пока нет, рано ещё, ожидаем.

А по поводу работы, то я не искал себе занятие, давно уже решил, чем займусь. Никуда я не устраивался, хотя на это и смотрят косо, но фронтовик, да ещё инвалид, и молчат. Пара предложений трудоустройства была, но так, скорее совесть успокоить. Беженцев в столице много, так что рабочей силы хватало, не требовалось меня силой куда за шкирку тащить и оформлять на какую работу. Одну участковый пытался подкинуть, сторожем на склады, пришлось аккуратно послать его. Во второй раз жена – она же знала, что я неплохой хирург, даже инструмент свой имею, Аня его чуть не облизала, настолько он ей понравился. Пока я им не пользовался, жена себе его прибрала в работу. Аня даже с главврачом поговорила, и тот мной заинтересовался, но сделал своё предложение: он решает вопрос с получением мной диплома врача, а я, как и Аня, работаю в госпитале до конца войны. Пока думаю, принять это предложение или нет. В принципе, полгода прождать я вполне могу, а с тем авралом в военных госпиталях связываться не хочу. Это ведь снова призыв на службу. А раз в госпитале могу служить, то время военное, напишут приказ и отправят в какой медсанбат для усиления и пополнения. Я уже навоевался. В том смысле, что меня уже такими приказами подставили под инвалидность, хватит. Лучше подожду полгода, получу диплом и устроюсь в какой-нибудь столичной больнице, где также нехватка врачей. Я не бегу от войны, меня бои не страшат, вот ещё, но командиров над головой я больше терпеть не хочу. Вон, ногу укоротили из-за одного м… – полковника из разведупра нашей армии. Может, действительно найти его и вернуть должок? Желание есть, возможности нет. Ладно, если немцы его не отблагодарят, то после окончания войны я это сделаю, инвалидом, око а око.

А по поводу работы, то она на дому. Я о технике, второй день потихоньку её восстанавливаю. Амбар утеплён, там стоит кирпичная печка, видимо, чтобы и зимой можно было работать, так что, пока я завтракал, управляя амулетом-помощником, затопил её, и постепенно амбар прогревался. Пройдя в него, я закрыл ворота на засов, чтобы войти нельзя было, и достал из браслета КВ-2. Это второй, первый за последние два дня я привёл в идеальный порядок. Без шуток. Когда я только достал его, то уставился на него, как баран на новые ворота. Что я о танке знаю? Да ничего. Танкист, который лежал со мной в одной палате, помочь тоже не мог, он командовал батальоном лёгких танков, и если о БТ или Т-26 ещё что-то сказать мог, то о новейших танках – ничего. Сам издали только видел. Так что я промучился в первый день, пока заправлял, делая всё амулетом-помощником, масло заливал, пулемёты устанавливал на место, боекомплект пополнял. Разве что не заводил, шуму будет столько… соседей пугать не хотел.

Сегодня у жены выходной, она отсыпается, а я, изучив брошь, прошёл в амбар, сунув её в карман френча. Снова начав работать с танком, устраняя недоделки, понял, что начинаю разбираться в боевой машине. И не сразу, но сообразил, что это влияет брошь, видимо, у неё была опция познания механизма. Позже я нашёл эту опцию в меню. Конечно, такой сложный механизм, как танк, ей не доступен, но если сосредоточиться отдельно на двигателе, потом на трансмиссии, вооружении и остальном, то становится всё интуитивно понятно. Я настолько увлёкся, что позволил себе привести танк в порядок, он не был в таком состоянии, наверное, даже когда завод покидал. Естественно, работал я не своими руками, амулета-помощника вполне хватало. Мне даже можно было во время работ находиться в доме. Жаль только, не запустить двигатель, проверить хотелось бы, был бы амулет, который глушит звуки, совсем хорошо, но чего нет, того нет.

Со второй двойкой я справился за три часа. Первую машину я пополнил гаубичными снарядами, добытыми на захваченных немцами артскладах, но когда сработала опция познания механизма, то я понял, что у танков используется ослабленный заряд, пришлось перебирать, так что боекомплекты у обоих танков теперь в порядке. Жаль только – одни фугасные…

А за обедом жена спросила:

– Так что ты решил по поводу предложения нашего главврача?

– Пожалуй, откажусь. Снова форму носить, приказы выполнять… Нет уж, мне одной ноги хватило понять, что мне этого не нужно.

– Но ты же военный, как ты можешь отказаться от этого?! – изумилась Аня.

– С чего ты взяла, что я военный? – пожал я плечами, намазывая масло на булку и сверху шлёпая колбасу, после чего, впившись зубами в бутерброд, промычал:

– Нет, я был призван для срочной службы. Дальше училище, война, ну и наша встреча. Я никогда не видел себя военным, совсем другие планы… Хотя насчёт получения практики я не против, если вольнонаёмным возьмёт, например, дневные смены без всяких дежурств с обязательными выходными… Полгода у вас в госпитале, потом сдаю экзамены, получаю диплом и устраиваюсь в нашей районной больнице, совмещая должность хирурга и патологоанатома. Я узнавал, обе должности вакантны. Вот это меня устраивает… Ты давай допивай, на рынок пора.

Сегодня мы планировали купить зимнюю одежду. И шапку-ушанку для Ани, а то ей по службе выдали будёновку. Я так смеялся. Теперь я её для бани использую, вполне ничего.

Жена убежала собираться, а я прибрался на кухне и тоже стал одеваться, размышляя. Аня – молодец, ни разу не поинтересовалась, откуда у меня средства, есть – и хорошо, значит, муж заботится о семейном очаге. Однако нашлись те, кто такой интерес проявил. Два дня назад нас посетил участковый, явно по чьему-то приказу.

– Скажите, гражданин Крайнов, откуда у вас средства на покупку дома?

– Купил на отчисления по инвалидности, – спокойно ответил я.

– Издеваетесь?

– Да что вы, как можно?! Но если по-честному, то мне письмо пришло от моего отца, написано, что, мол, осознал всё, просил простить, и в конверте была очень толстая пачка денег. Советовал использовать деньги разумно. Хватило на дом и обустройство.

– И где этот конверт с письмом?

– Да давно на растопку ушли.

– И кто может подтвердить, что вы средства именно так получили?

– Свидетелей не было. Да и к чему они мне? Отца я так и не видел, а увижу, скажу спасибо за выплаченные а все годы алименты, но в дом не пущу.

Участковый ещё задал несколько вопросов и отбыл. Конечно, моё пояснение белыми нитками шито, но пусть докажут, что не так было.

Заперев дом и ворота, мы с женой направились к остановке трамвая. Слежки не было, я контролировал это дело. Аня, вцепившись мне в локоть, на ходу рассказывала новости о госпитале.

После рынка, где я выступал исключительно в качестве носильщика, так как всё, что мне необходимо, я уже приобрёл, и покупками занималась Аня, мы посетили военторг и потом вернулись домой. Когда супруга разобрала всё по шкафам, я сопроводил её на дежурство и потом до полуночи поработал в амбаре – смог привести в порядок два пушечных броневика, снарядив их. И только после этого отправился спать.

Однако не тут-то было. Нет, не налёт, немцы уже три дня не летали. К соседнему дому подкатила легковушка и грузовик с бойцами. Я поначалу подумал, что это за соседями, раз там остановились, но нет, подсвечивая фонариками, они цепью направились к моему дому. Вот этого ещё не хватало!

Проверив сканером, я убедился, что жена в госпитале, с ней всё в порядке. И меня навестила не милиция, а сотрудники госбезопасности, которые «вежливо» заколотили сапогами по калитке.

Быстро убрав все амулеты, оставив лишь перстень и кольцо, в которое я убрал все разряженные амулеты, я накинул френч, но так, чтобы награды было видно, и, держа в руках керосиновую лампу, вышел к воротам:

– Кого там ночью носит?

– Спецгруппа НКВД, откройте дверь, у нас приказ на обыск.

– А откуда я знаю, что вы действительно из НКВД и ордер на руках имеете?

– Откройте калитку, мы вам его предъявим.

– Без шуточек мне.

Зашумев запором, я приоткрыл калитку. Но гости не пошевелились – на них был направлен ствол «парабеллума». Осмотрев двух командиров, позади которых толпились бойцы, я требовательно приказал:

– Документы и ордер. А то знаю я вас, диверсантов, не раз встречаться приходилось.

Мне предъявили документы, которые я внимательно изучил.

– Всё в порядке. Закон есть закон, осматривайте, – распахнув калитку, разрешил я, возвращая бумаги и убирая оружие в кобуру.

Я отошёл в сторону, подсвечивая, так что бойцы быстро стали разбегаться по двору, трое в дом прошли, и мы с командирами проследовали за ними. На крыльце, оббивая снег с галош, я поинтересовался:

– И чем я так заинтересовал вашу службу? Чем бывший фронтовик так привлёк ваше внимание?

– Сигнал поступил, – уклончиво сказал лейтенант, старший в этой группе.

– А, ну если поступил, то тогда конечно.

Мы прошли в избу, и лейтенант, осматриваясь, спросил:

– Вы один?

– Ну да. Жена в ночную в госпитале.

– Дежурство?

– Ночная смена.

– Понятно.

Обыск в доме, естественно, ничего не дал, я всё в кольце держал, но вот амбар меня неожиданно подвёл. Даже блиндаж не так внимания привлёк, как амбар. Бойцы там нашли кое-что интересное. А именно – отчётливые следы танковых гусениц на земляном полу. Это да, этого я не предусмотрел. Масса техники была такова, что ямины оставляли солидные. Я как-то внимания не обращал, а сейчас жалею. Ну и ещё несколько пятен от масла или солярки и вдавленные следы колёс железнодорожной цистерны, которую я тут доставал и переливал из неё топливо по топливозаправщикам и бочкам разных машин.

– И что вы на это скажите? – поинтересовался лейтенант, изучив следы, даже пятна потрогал и испачканные пальцы понюхал.

– Сам удивлён.

– Судя по следам, у вас тут тяжёлый трактор был, – сделал вывод лейтенант, не заметив, как я с облегчением вздохнул: видимо, он в бронетехнике не разбирался, да и бойцы его не поправили. – А также тут были складированы запасы топлива. Что вы на это ответите?

– Следы объяснить не могу, они были при покупке дома.

– Свежие следы-то, – осмотрел углубление от одной из пар железнодорожных колёс лейтенант. – Не пойму, железнодорожные, что ли?

– Ага, пути сюда продолжили, а тут вагон с рельс съехал, – хмыкнул я.

– Поговори мне ещё. Вот что, собирайся, с нами проедешь. Там поговорим.

– А основание?

– Умный больно? Давай, поторапливайся.

Мне дали собраться, я даже записку успел жене начеркать, и меня погрузили в легковушку, стиснув с боков двумя бойцами из конвоя. Когда мы покатили в сторону управления, на углу, явно торжествуя, наблюдал за нами участковый. Вот теперь должок у меня к нему был, явно он настучал.

Мы доехали до управления, где меня обыскали и, естественно, ничего не нашли, кольцо и перстень на пальцах так и не нащупали. Но забрали трость, определив, что без неё я хоть и плохо, но передвигаться могу. Меня сопроводили в камеру, довольно плотно набитую.

– Фронтовики есть? – громко спросил я.

Сидельцы зашевелились, недовольно ворча. Я тоже был бы недоволен, если бы меня разбудили в полвторого ночи. Я достал, зарядил и надел амулет ночного видения. Рассмотрел: фронтовиков, да и вообще военных здесь нет, обычная криминальная шушера. А вот это странно, с чего бы это – сорок рыл в тесной камере, и ладно бы в управлении милиции, но не в управлении же госбезопасности? Они воришками не занимаются, если, конечно, сидельцы на немцев не работают или против правительства что-то не замышляют. Пресс-хата? А вполне может быть.

Охранник ушёл. А место свободное надо искать, так что я амулетом-помощником отлевитировал ключ и повернул его в замочной скважине. После чего покинул камеру, заперев её. Арестанты в такой темноте ничего и не рассмотрели. Пройдя по коридору, нашёл маленькую камеру, всего с двумя нарами и тремя заключёнными – двое в генеральской форме, третий полковник, лётчик, судя по синим петлицам. Хорошо их отработали, все в крови и синяках. Открыв дверь, я зашёл в камеру, запер её снаружи, вернул ключи на место и, подойдя к одним нарам, пододвинул генерала, устроившись рядом.

Утром меня разбудили. Потрясли за плечо, и делал это полковник, генерал, рядом с которым я спал, сидел у меня в ногах и с любопытством смотрел на меня.

– Ты кто? – спросил полковник.

– Лейтенант в отставке Крайнов, комиссован по ранению из рядов РККА. Был командиром зенитной батареи в 4-й армии. Сначала при штабе армии, а потом госпиталь охранял, пока не ранили. Две недели назад прошёл медицинскую комиссию и был списан. Нога повреждена, укоротилась на пять сантиметров. Женился, приобрёл на полученные в наследство деньги дом. По доносу оказался здесь. Но о чём донос, не сообщили, при обыске ничего не нашли, но всё равно забрали. Это если кратко, если рассказывать всё, можно книгу написать.

– Фронтовик, значит? – морщась и держась за челюсть, пробормотал генерал.

– Орденоносец, дважды награждён, орденом Красной Звезды и медалью «За отвагу». – Откинув полу шинели, я показал награды, у меня их не забрали.

А вот у командиров их не было, только рваные отверстия на их местах.

– Что орденоносец – это хорошо, только для нашей камеры ты званием не вышел, – сказал полковник.

– Я комиссован, и по сути – гражданский человек, так что теперь на звания, выше – ниже, мне плевать. А насчёт камеры – вы правы, сначала в одну завели, она полна была, даже сесть негде. Я даже отойти от двери не успел, как другой конвоир меня к вам отвёл. Здесь нащупал свободное место и вот, устроился. Кстати, нас кормить будут?

– Скоро баланду разнесут, – ответил полковник.

В коридоре явно царил переполох, слышался топот, ругань, но мои сокамерники не обращали на это внимания, и я решил, что это обычное дело. Больше со мной не говорили, вероятно посчитав, что я подсадная утка, выведывать информацию, да и мне особо говорить с ними было не о чем, они даже не соблаговолили представиться. Когда наконец принесли завтрак, я возмутился, что всем выдали пищу через раздаточное окно, а мне нет. Раздатчик даже глаза выпучил, заглядывая к нам в камеру:

– А ты откуда тут взялся? В этой камере трое должно сидеть.

– Меня не спрашивали, привели и заперли. Давай мою порцию, и смотри, чтобы не меньше, чем у остальных.

Я забрал миску с ложкой и кружку с напитком, похожим на чай, и, пройдя к нарам, пристроился на них. Стола не было, все ели, держа миски в руках. Хлеб – один кусок ржаного. Ел я быстро, подозревая, что могу не успеть. И действительно, только к чаю приступил, как за мной пришли. Причём втроём. Увидев, как они заскакивают в камеру, я, пуча глаза, в несколько глотков опустошил кружку. Успел. Не то чтобы я вот так есть хотел, до помутнения рассудка, но раз моё, то моё, всё съем и никому не оставлю.

Меня скрутили – миска и кружка полетели на бетонный пол – и в полусогнутом состоянии попытались повести к двери. А я не шёл, нога заболела, так что пришлось поджать ноги, и по сути меня понесли. Занесли в один из кабинетов, где находились двое командиров госбезопасности – хозяин кабинета в звании старлея и лейтенант, который ночью меня брал, и конвоир, что отводил меня в камеру.

Старлей с ходу у меня спросил:

– Как вы оказались в камере изменников родины?

– На них не написано, что они изменники, – пробурчал я. – Завели и заперли.

– Этот? – указал старлей на бледного конвоира.

– Этот завёл в камеру, она вроде полная была, судя по спёртому воздуху и шуму дыхания. Потом другой пришёл и отвёл в камеру, где мне свободное место нашлось на нарах.

– Точно другой? – прищурился старлей.

– Точно, он повыше был. А что случилось?

– Тут мы вопросы задаём, – отбрил хозяин кабинета и приказал конвоиру: – Свободен.

Когда тот вышел, хозяин кабинета, откинувшись на спинку стула и сцепив руки на животе, стал задумчиво меня изучать.

– Чего? – осмотрел я себя. – На мне узоров нет и цветы не растут.

– Ты был прав, нагл чрезмерно, – кивнул старлей лейтенанту.

– Вот и я говорю, что это подозрительно, – откликнулся тот.

– Хм, пройдите через круги ада на передовой, тоже чувство страха атрофируется. Так чего меня арестовали, есть причины?

– Не арестовали, а задержали до выяснения, – перебил старлей. – На вас поступила анонимка, что вы состоите в банде, ездите на угнанных машинах, участвуете в налётах, вас видели вместе с людьми, которые говорили на немецком.

– Ух ты! Серьёзные обвинения. И что, доказательства представлены? Хотя, постойте, что-то такое я припоминаю. Ну да, две недели назад участвовал в налёте на сберкассу в центре города. Да по ошибке перестрелял соучастников. Мне потом милиция также по ошибке благодарность объявила, бывает. Или вот: восемь дней назад я доставил шефскую помощь нашему госпиталю, продовольствия полную машину. Это тоже, наверно, считается диверсией? О, а по поводу встречи с немецким резидентом. Я немецкий учу и желаю получить разговорную практику, и нашёл такого собеседника, профессора медицины, знающего немецкий в совершенстве, но то, что он резидент, я не знал, спасибо, открыли мне глаза. Что же вы сидите? Быстрее нужно хватать его, пока он ложкой подземный ход к немцам не прокопал.

Несколько секунд старлей пристально смотрел на меня, после чего вздохнул.

– Вы можете быть свободны. Свои вещи заберёте на выходе. Извиняться за задержание не буду, из-за вашей наглости. Свободны.

Вызванный конвоир сопроводил меня к выходу. Там я получил свои вещи, но пистолета не было, что меня возмутило.

– Эй, а оружие?

– А у вас есть документы на него? – поинтересовался дежурный, что всё выдавал.

– Это трофей, взятый мной лично в бою.

– Будут документы на него, получите.

– Не боитесь, что ответка прилетит?

– Что? – не понял тот.

– Потом поймёте.

Мысленно матерясь, я покинул здание управления НКВД и направился по площади к одной из улиц. Махнул рукой, подзывая пролётку, они тут обычно дежурят. Сообщив адрес, я велел побыстрее доставить меня до места.

Не стоит думать, что я такой борзый, отчего так себя вёл, не имея ума. О нет, я первым делом окидывал взглядом собеседника, снимая с него психоматрицу, опыт у меня был, исходя из этого и строился разговор. Старлею импонировали наглецы, так что тут я сыграл хорошо. А на выходе просто сорвался. На нервах был. Зря, конечно, но насчёт ответки я серьёзно. Арсеналы управления изрядные, даже несколько броневиков в гараже имелось, я успел их осмотреть сканером и решил подчистить их, полностью. В ответ за то, что пистолет прикарманили. Посмотрим дальше, может, злость и пройдёт.

Добравшись до дому, я первым делом затопил печи. Дом остыл, не хватало ещё, чтобы трубы водопровода полопались, но нет, к счастью, успел. Аня вечером будет, так что я всю одежду отправил в стирку, запах отбить, ну и сам попарился. Успел дела переделать, потом достал из браслета мотоцикл с коляской и покатил за женой, не хотел на трамвае трястись. Аня знает: без меня госпиталь не покидать, я всегда встречу её. Москва сейчас с наступлением темноты опасна, разного криминала хватало. Я усадил жену в коляску, и мы вернулись домой. Закатив мотоцикл в амбар, я убрал его в браслет. О том, что ночь не дома провёл, я ей не сообщил.

Где-то за полночь, обнимая жену в постели, я наконец дождался, когда участковый отправился в туалет, а там гнилые доски подломились, и он утонул. Я помог, дальности работы амулета-помощника хватало. Я же говорю, всегда ответку возвращаю. Интересно, как именно жители нашего района будут описывать его гибель?

Следующие пару дней всё прошло нормально. Участкового похоронили, хотя то, как он погиб, всё ещё вызывает улыбки у некоторых горожан, слух действительно разнёсся. Я продолжал работать с бронетехникой, все тридцатьчетвёрки, которые забрал обратно у немцев, были мной вооружены и заправлены и вполне на ходу. Я только профилактику провёл. Ну и КВ-1 начал заниматься, пока парочку снарядил и к боям подготовил. Все эти танки имели окраску немцев и кресты, но перекрашивать я не стал, хотя бочки с нужной краской были. Сегодня у Ани ночное дежурство, так что я подготовился и, когда стемнело, на эмке, той самой, на которой в первые дни катался, направился к управлению НКВД. Дальше, используя амулеты, я пробрался на склад вооружения. Вернул свой «парабеллум» и выгреб патронов к нему, всё, что было, да пару ящиков гранат, после чего покинул здание и, добравшись до припаркованной на соседней улице машины, вернулся обратно. Не думаю, что моё посещение и пропажу заметят, значит, никто не пострадает, ну и желание вернуть своё удовлетворил, даже компенсацию получил.

Дома, устроившись на кровати, сон почему-то не шёл, я размышлял. Эта вся мышиная возня мне поднадоела. Хотелось активных действий. Пока немцы пытаются прорвать оборону, а наши держатся, стоит поработать по тылам противника. Повеселиться хочу, скучно мне, ещё погода эта угнетающе действует, хочу на море, на Мальдивы, к солнышку и золотистому песку. Поэтому я решил встряхнуть себя. Не скажу, что я такой адреналиновый маньяк, но встряска изредка мне требовалась, я это ещё по прошлой жизни заметил.

Утром, уложив жену спать, – световым днём я её не забирал, мы так договорились, сама добиралась, я сопровождал её только по ночам, – я позавтракал и уже собрался пройти в амбар, как раздался стук в калитку. Почтальон пришёл, принёс письмо от матери Анны из Новороссийска. Будить жену я не стал, оставил письмо на столе, на кухне. Аня проснётся и прочитает. Я прошёл в амбар, где продолжил работы. К обеду закончил со всеми КВ, набил уже руку. После обеда с женой провожу её и займусь Т-35А. Его обслуживать и снаряжать желательно в темноте. Причина была веской: он по длине в амбар не входил, из ворот часть будет торчать, или корма, или перед. А в темноте проблем нет, смогу установить пулемёты ДТ, шесть штук. Пополнить боекомплекты двух башен с сорокапятимиллиметровыми башнями и боекомплект главной башни с танковой трёхдюймовкой КТ-28. Остальное всё на месте. После этого танка у меня на очереди три Т-28, двенадцать Т-26, несколько БТ-7 и БТ-7М, потом броневики, тягачи с тракторами и автотехника. Всё в порядок приведу. По моим прикидкам, дней на пять работы. И можно отправляться. Теперь обдумать, как с женой поговорить, чтобы она отпустила меня, а ведь она не отпустит: собственница ещё та и беспокоится за меня. Подумаю, есть одна идея, стоит её проанализировать.

Я прошёл в дом и приготовил обед одним из потоков сознания, поставил чугунок на стол, стал расставлять тарелки. Время – второй час, я дал Ане поспать подольше, но разбудить не успел, как снова стук в ворота. Пришлось одеваться и выходить. Погода безветренная, сверху крупными хлопьями падал снег. Это снова был почтальон. Я открыл ворота и получил телеграмму на имя жены. На её новую фамилию. Я поблагодарил почтальона, расписался в получении и, вернувшись в дом, положил телеграмму к письму, после чего отправился будить жену.

– Ух, холодный какой. – Ответив на поцелуй, Аня потянулась и спросила: – С улицы пришёл?

– Да. Почтальон был, принёс письмо и телеграмму. Из Новороссийска. На столе на кухне оставил.

Радостно взвизгнув, Аня рванула на кухню, где сначала быстро пробежала глазами телеграмму, а потом стала вскрывать письмо. Я же заканчивал сервировать стол, поглядывая на жену, которая заметно хмурилась.

– Что-то случилось?

– Мои последние письма мама не получила, только первое. Она Дашу к нам отправила. Собственно, в телеграмме указан номер поезда, когда он прибывает в Москву и вагон.

– Ясно. Ну ничего, встретим.

– Да, встретим. – Продолжая читать письмо, Аня устроилась за столом и, посмотрев на тарелку, удивлённо протянула: – О-о-о, плов. Я же так растолстею, и ты меня разлюбишь.

– Ты по этажам в госпитале постоянно носишься, все калории сбрасываешь, так что можешь не опасаться за фигуру. Да и кормят вас там в госпитале не пойми чем, скорее в скелет превратишься с таким питанием. Ешь смело.

Жена улыбнулась и приступила к обеду, перечитывая письмо. Как она пояснила, в основном у них было всё в порядке, живы, госпиталь перебрался в Новороссийск и нёс службу, мать Анны покинуть его не могла, но отослала младшую дочку, всё же город временами бомбили. Это она ещё не знает, что в Москве происходит. По радио такое не услышишь, я сам новости узнаю от раненых, как у настоящих очевидцев. Там тоже информация процентов на восемьдесят верна, неточности бывают, но по радио или в газетах вообще информации нужной нет. Описывали, как живут, приветы передавали, порадовались замужеству, ну и обычные новости. Аня сообщила, что поезд прибывает через три дня вечером, но точное время неизвестно, расписание сбито. Придётся узнавать на вокзале, это на мне.

До вечера я пробыл с женой, мы слушали музыку, заводя патефон, договорились после следующего дежурства куда-нибудь сходить, в театр или оперу, они работают вопреки всему. А вечером она стала собираться в госпиталь, и я выгнал из амбара мотоцикл. Его уже я не прятал, всё равно слежки за мной больше не было. Доставив жену на место службы, вернулся обратно, проверил обстановку на подворье и в доме и, достав Т-35А, стал с ним работать. Потом занялся Т-26. Успел сделать шесть из двенадцати, что у меня были в наличии, отобрав самые лёгкие в восстановлении, там и требовалось-то что обслуживание, заправка да пополнение боекомплекта. Остальное на завтра.

За три дня я полностью закончил с танками, трофейными тоже, теми, что немецкие, проверил и привёл их в порядок, они теперь тоже в боевой готовности. Самоходки тоже считаю. И начал заниматься броневиками. Всего у меня было двенадцать пушечных и семь пулемётных. Это то, что из советской бронетехники, но также было восемь немецких броневиков, из них шесть пушечных, там автоматические пушки стояли, вроде мелкокалиберных зенитных. Да как на Т-2. И два броневика с зенитными пулемётами, счетверённые установки. Было ещё двенадцать бронетранспортёров. Из них десять «Ганомагов» и два похожих на них, но укороченной разведывательной версии. Успел ввести в строй три броневика, как пришло время ехать на вокзал. Банька натоплена, всё готово, Аня на работе и присутствовать при встрече не может, там аврал, немцы снова пытались двинуться, вал раненых пошёл, бои кипят страшные. Когда эшелон придёт, всё же это не пассажирский поезд, грузовой, эвакуировали промышленность, я уже узнал. В семь вечера должен быть. Не знаю, как Ольга Петровна смогла посадить дочь на этот поезд, в один из трёх пассажирских вагонов, где ехал персонал эвакуируемого завода, всё же эшелон относился к тем, что вёз особый груз. Видимо, имела нужные связи.

Я достал машину с полным приводом, и на ней поехал к нужному железнодорожному узлу. Высадки пассажиров на вокзале не будет, эшелон-то грузовой и проходной, дальше в тыл двигался, стоянка всего пять минут, но я договорился, что меня пропустят к нему. Так что встречу Дарью, и мы поедем домой. Там отправлю её в баню, после поездки это необходимо, и за стол, кормить. Сегодня я куриную лапшу сварил, а к чаю испёк перемячи, такие пирожки по-татарски. Когда Анна освободится, она и сама не знала, может, вечером, может, завтра. Я просил её не переживать, пусть переночует в госпитале, а завтра я заберу её.

Добравшись до железнодорожных путей, оставил машину в стороне и дошёл, куда должны поставить эшелон. Ждать пришлось минут сорок, эшелон задержался из-за того, что пропускал санитарный поезд. Благодаря амулету климат-контроля я чувствовал себя неплохо, хотя сильный ветер так и желал выстудить, но я лишь ворот шинели поднял. Не спеша подойдя к вагону, где толпился народ, стал высматривать Дарью. Мелькали лучи фонариков, всё же темень вокруг. Ещё и снегопад начался, но это не помешало мне рассмотреть девушку, похожую на мою жену, и на всякий случай уточнил:

– Дарья?

– Да. А вы Кирилл?

– Да. Аня не могла приехать, в госпитале срочная работа. И можно на «ты».

Приняв чемодан и баул и поставив их на снег, я протянул руки и помог младшей сестричке моей жены спуститься из вагона, всё же высоко было, после чего вручил ей свой фонарик, чтобы она себе подсвечивала, и, подхватив вещи, держа их в одной руке, опираясь второй на трость, направился обратно к машине, размышляя. Теперь мне понятны такие задумчивые взгляды Анны. Она мои вкусы прекрасно знала, и Дарья явно в моём вкусе. Она была более молодой копией Анны.

Идти я старался побыстрее. Дарья одета явно легко, не для нашего климата, ветер ещё, поэтому и торопился довести её до машины. Всего пассажирские вагоны покинуло человек двадцать, видимо, как и Дарья, попутные пассажиры. Куда они делись, я не смотрел, снежная круговерть скрыла.

Мы дошли до машины, и, пока я убирал вещи на заднее сиденье, девушка устраивалась на переднем. Запустив движок и вырулив на нужную улицу, мы покатили в сторону дома. Ехали молча, я видел, как Дарья устала, у неё явно мечта – добраться до постели и спать, спать, спать, так что не нагружал её. А когда мы подкатили к нужному перекрёстку, я, благодаря сканеру, определил, что Аня едет к нам, видимо, всё же смогла отпроситься или, возможно, закончила, так что я остановился у остановки, и вскоре из трамвая выпорхнула с другими пассажирами Аня. Посигналив и мигнув фарами, я подъехал. Дарья, узнав сестру, выскочила из машины и обняла её, я тоже вышел наружу и терпеливо ожидал, когда они успокоятся, заодно переложил вещи на переднее сиденье. Моя догадка оказалась верна, сёстры сели сзади, вместе, обмениваясь новостями, перебивая друг друга. Загнав машину в амбар, я отправил девчат в баню, а сам остался по хозяйству.

Потом, когда мы втроём сидели на кухне, девчата продолжали щебетать, и я услышал, что Дарья собирается закончить школу, у неё последний класс был, десятый, а потом она планировала в медицинский поступить. Семейная традиция. И я сказал Дарье:

– Планы у тебя хорошие, но есть небольшая проблема. – Я показал пальцами размер этой проблемы, между ними было не больше сантиметра. – Немцы неподалёку, и зимой на территории столицы развернутся уличные бои. То есть город по факту превратится в развалины. Школы и университеты работать не будут. Тут станет очень опасно. Смертельно.

– Но вы же писали… – Даша расстроенно посмотрела на сестру.

– Я поспешила, – призналась Аня. – Кирилл прав. Но мы останемся здесь. Уже был составлен список госпиталей, которые начнут эвакуировать в тыл в ближайшее время, и нашего госпиталя там нет. Он останется тут со всем персоналом. Уже подготавливаются подвалы, где он вскоре развернётся. Поэтому я остаюсь в Москве, Кирилл тоже, так как не хочет меня бросать.

– Придётся вступить в силы самообороны, – кивнул я, подтверждая. – Хотя я предпочёл бы вас связать, закинуть в машину и увезти.

Посмотрев на кулак, который мне показывала Аня, я поцеловал его и, насмешливо подмигнув Дарье, услышал её вопрос:

– И скоро немцы здесь будут?

– Неделя, максимум две. Я вообще удивлён, что их ещё нет на окраинах, должны быть. Видимо, оборона наших войск настолько ожесточённая, что немцы несут большие потери. Кстати, солнышко, – повернулся я к жене, – у меня есть для тебя новость. Не знаю, хорошая или нет.

– Говори, – нахмурилась Аня.

– Я знакомца встретил, под Минском рядом стояли, майор-танкист. Он из госпиталя, сильно обгорел, но вроде восстановился. Он из трофейной техники бронегруппу собирает, экипажи из госпиталей, их уже прозвали «командой инвалидов». Группа должна прорвать фронт и уйти в тыл немцев, атакуя там их колонны и нанося чувствительные удары. Это всё афёра, фактически ни армия, ни госбезопасность об этом не знают, всё подготавливается втайне, иначе не отпустят, так что участие там для тех, кто согласился, ничего не даст, ни наград, ни признания. Никто о нас не узнает. Идут только добровольцы. Планируется пять дней, всё равно топлива и снарядов на большее не хватит. Мне предложили принять под командование два броневика с зенитными установками. Раз Дарья здесь, она сможет присмотреть за домом и тебе помогать. Пять дней, солнышко.

– Нет. – Ответ был короткий и категоричный.

– Жаль. Я уже дал согласие. Завтра утром отбываю.

Аня заплакала, склонив голову. Дарья, вздохнув, стала её утешать, а потом увела в нашу спальню. Причём я видел, что она меня поддерживала, но сестру жалко было больше. Для нашей гостьи кровать была подготовлена в горнице рядом с печкой, но, похоже, спать мне сегодня придётся одному. Хотя нет, чуть позже меня позвали, и Дарья ушла к себе. У нас было прощание, всё же пять дней, а я думаю, и больше.

Утром Анна показывала Дарье хозяйство. Жена сегодня до вечера оставалась дома. Я же оделся в красноармейскую форму без знаков различия, сверху – телогрейка, потом шапка-ушанка и унты. Прихватил сидор с мелкими вещами, но это больше для виду. И, попрощавшись, попросив меня не провожать, похромал к трамвайной остановке. Как сообщить Ане, что я собираюсь отправиться воевать, я не нал, но приезд Дарьи и совместный ужин позволили прямо в лоб это выдать. Ничего, Аня девочка сильная, приняла это, не требовала не рисковать, просто попросила вернуться. Живым.

Метель не унималась, и я мог достать боевую машину прямо посередине проезжей части, вряд ли кто это и заметил бы, но всё же рисковать не стал и нашёл укромное место, что труда не составило. А достал я БА-10М, пушечный броневик. Мне нужна была практика его использования. Закинув сидор в кольцо, я забрался внутрь боевой машины, устроился на месте командира, шапку сменил на шлемофон и, закрывшись, запустил двигатель. На месте мехвода и заряжающего теперь мои «руки» амулета-помощника. Броневик затарахтел мотором и, стронувшись с места, уверенно покатил по улицам к выезду из Москвы.

Столицу уже начали перекрывать, несколько недель шло строительство дотов, дзотов, разных укрепточек, часть улиц готовили к баррикадам, свозя противотанковые ежи, посты чуть ли не на каждом перекрёстке. Но передвигаться можно, особенно на броневике, на который особо не обращают внимания. На выезде я пристроился к грузовой автоколонне и покатил за ней. Из-за плохой дороги двигалась она медленно, к тому же днём авиации противника можно было не ожидать. Колонна, конечно, для меня отличная маскировка, но мне надоело тащиться за ней, тем более сканер прекрасно всё вокруг показывал. Так что, обогнав по обочине машины, двадцать три их было, а в прикрытии, во главе колонны – пулемётный броневик, я двинул вперёд уже в одиночку. Однако заметил, что и колонна увеличила ход, пристроившись за мной. Если раньше она шла максимум двадцать километров в час, то сейчас держала мою скорость – чуть больше сорока. Видимо, решили меня использовать как паровоз. Думаю, водителям понятен этот термин. Ничего, я лично не против, тем более они меня всё так же маскируют.

Двигались мы по трассе на Волоколамск. Часто встречались усиленные пулемётами и иногда пушками посты, но нас не останавливали, явно о колонне были предупреждены. Не доезжая до города Истры, который немцы недавно заняли, я ушёл в сторону и прямо по заснеженному полю направился к окопам, отлично их видя. Противотанковой артиллерии у наших вблизи не обнаружил, даже лёгких пушек нет. Точнее, они были, три сорокапятки, но там, где я отметил место пересечения передовой как у нас, так и у немцев, для них была мёртвая зона. Хотя у бойцов были противотанковые ружья, правда мало. Но всё равно могли по мне пальнуть. Значит, надо договариваться.

Стронув броневик с места, я проехал ещё полтора километра и скатился в низину. Тут покинул бронемашину, убрал её в браслет – больше она мне не нужна, дальше уже трофейная техника потребуется – и, прихрамывая, также с тростью в руке, направился к блиндажу штаба батальона, как я его определил.

Метров четыреста пришлось идти по полю, где иногда свистели пули – это немцы постреливали для профилактики, но я не опасался, защита активна. При приближении к окопам у блиндажа я услышал спор бронебойщиков – был шум двигателя или нет. Пришлось прервать их. Выходя из круговерти пурги, я зычно скомандовал:

– Бойцы, проводите меня к командиру!

Те аж вздрогнули, когда я появился, и схватились за оружие. Но я прикрикнул:

– Отставить! – И уже спокойнее разрешил их спор:

– И шум двигателя вам не послышался.

Старший, по треугольникам на шинели – младший сержант, строгим голосом спросил:

– Вы кто?

– Прохожий. У нас тут через позиции вашей части планируется прорыв в тыл противника, нужно обсудить это с вашим командиром. Это батальонный КП, я не ошибся?

– Ошиблись. Штаб полка у нас здесь.

– Хм, так даже лучше. Куда идти?

Сам сержант и проводил меня. Он заглянул в блиндаж и доложил, что к ним вышел неизвестный, комполка требует. После этого пропустил меня. В блиндаже было с десяток военных, в основном командиров, и старшим тут явно был майор с хроническим недосыпом. И как только я спустился в освещённый керосинками блиндаж, он спросил грубым тоном:

– Кто вы?

– Кто я? – переспросил я, пожал плечами и, подойдя к буржуйке, грея руки, сказал: – Сейчас уже и не знаю, раньше был лейтенантом, командиром зенитной батареи, потом ранение, после чего меня подчистую списали. Теперь меня можно уверенно называть военным инвалидом, как бы обидно это ни звучало. Вы ещё наверняка не слышали о «команде инвалидов», но, надеюсь, мы прославимся. Один майор-танкист, тоже, как и я, комиссованный, обнаружил на одном из ремонтных заводов в Москве трофейную бронетехнику, часть даже на ходу и боеспособна. Он смог организовать её восстановление и практически из ничего создал танковую группу из полутора десятка танков и бронетранспортёров. Все трофейные, в немецкой раскраске и с крестами. После этого он стал искать людей в экипажи. Набирал таких же инвалидов. Так и была создана эта «команда инвалидов». Мы уходим в рейд в тыл немцев, будем уничтожать их колонны. Техника стоит у вас в тылу, майор отправил меня договориться о безопасном пересечении передовой.

– Почему он сам не подошёл? – поинтересовался майор. – И кто он такой? И почему нам не сообщили из штаба дивизии?

– Не знаю, как его зовут. Я с ним ещё под Минском встречался, а здесь он меня узнал. Фамилия его то ли Васин, то ли Васечкин. Он обгорел так, что смотреть страшно, носа почти нет, поэтому и использует меня для переговоров. А то, что из штаба дивизии не сообщили, то там не в курсе, никто о нас не знает, это всё организовано силами фронтовиков. На добровольных началах.

– Все добровольцы? – спросил один из лейтенантов, явно особист, в форме политрука.

– Конечно, – повернулся я к нему и, посмотрев прямо в глаза, добавил: – Идут инвалиды, у кого нет ног или других частей тела, и выбраться из горящей машины они не смогут. Это смертники, шансов вернуться у них никаких, и они это прекрасно понимают, поэтому драться будут до последнего, пока не погибнут.

– Когда идёте? – привлёк к себе внимание комполка.

– Чем быстрее, тем лучше. Желательно прямо сейчас. Пурга нас скроет, позволив углубиться в тыл. Если хотите, мы можем проутюжить позиции немцев, а вы следом за нами их захватите. Если не боитесь вести бой при ограниченной видимости.

– Не боимся, – криво усмехнулся тот. – Ради освобождения нашей земли на всё пойдём, а то всё пятимся и пятимся. Надоело.

Комполка согласился участвовать в атаке и отправил вестовых комбатам, так что началась подготовка, и мы обговорили, где пойдут танки. Покинув блиндаж, я направился в тыл полка, нужно достать из браслета технику и устроиться в одном из танков. Но, как назло, за мной увязался особист. Не хватало мне ещё свидетеля. Пришлось скрыться в пурге, и он меня удачно потерял.

Отойдя в сторону, я стал по одной единице доставать технику, сразу беря амулетом-помощником её под контроль. Мои магические экипажи обустраивались в машинах. Образно говоря, всё же они бестелесные, но маховики наводки или боеукладку проверяли. Точнее, я проверял, всё же это были мои параллельные сознания, что ими управляли. За последнее время активной эксплуатации амулета я смог держать уже тридцать два распараллеленных сознания, что мне изрядно помогало в работах, скоро и до тридцати трёх дойдёт. Я достал пять немецких танков Т-III, две самоходки и два гусеничных бронетранспортёра, пока для видимости хватит, тем более всю технику из-за снега всё равно бойцы полка не увидят, а мне главное – засветить хоть что-то.

Устроившись на месте командира одной из троек, я, мысленно управляя, стронул технику с места. Она уже минуту тарахтела на морозе, выпуская сизые облачка дыма. Хорошо, что завелись все машины, до этого я их не проверял.

Когда мы приблизились к окопам, я специально проехал на своём танке рядом с блиндажом КП штаба полка, чтобы засветить бронемашину, и, перевалив через окопы, устремился вперёд. Остальная техника шла цепью на дистанции пятидесяти метров друг от друга. Немцы забеспокоились, они не могли не слышать рёв танковых моторов, так что стали взлетать осветительные ракеты – ага, днём, во время сильного снегопада, но это им не помогало. И они, покидая блиндажи, растекались по окопам, занимая огневые позиции. Заработали пулемёты, на всякий случай отсекая возможную атаку. Артиллеристы молчали, целей не видели, а вот миномёты захлопали. Благодаря сканеру я отлично видел всю линию немецких позиций, так что, замирая на коротких остановках, танки посылали вперёд снаряд за снарядом, пулемёты же пока молчали, рано им. Самоходки работали по артиллерии, которая была на прямой наводке. Все свои бронемашины я чувствовал как продолжение рук и мгновенно реагировал на любое изменение ситуации.

Поначалу было очень сложно вести бой на разной технике, и я периодически мазал, никак не получалось нормально взаимодействовать с моим артиллерийским планшетом в виде пряжки, всё же теория отличается от практики. Но постепенно нашёл, в чём ошибки, и дальше снаряды летели всё точнее. Треть боекомплекта выпустил, когда отметил, что уже не мажу. У меня что в танках, что в самоходках было восемьдесят процентов осколочно-фугасных снарядов, остальные бронебойные, что пока без надобности. В результате я на километр и даже дальше выбил на немецких позициях все пулемётные точки и артиллерию, всё же снаряды довольно далеко летят, так что никто мне в борта снаряд не всадит, убрал я эту проблему, и сканер это точно подтвердил.

Наконец мы достигли окопов. И если самоходки замерли, поводя стволами, выискивая опасность, изредка отправляя осколочные снаряды в скопления живой силы противника, то танки не то чтобы утюжили окопы, я не хотел, чтобы кто-то провалился и застрял, а, двигаясь над окопами, пулемётами очищали их. Когда наша пехота достигла немецких позиций, то они на семьсот метров в ту и другую сторону были неплохо почищены, так что бойцы спрыгивали в окопы и проводили уже окончательную зачистку и осмотр. По моим прикидкам, только моей группой было уничтожено больше трёхсот пятидесяти немцев. У них, похоже, тоже недостаток резервов, мало солдат было на такую территорию.

Всё это в опыт, и этот небольшой бой ясно показал моё преимущество перед немцами. В условиях плохой видимости, в такую вот непогоду или ночью, если они не будут пускать осветительные ракеты, я их просто расстреляю до того, как они вообще поймут, откуда по ним бьют. Да и ночью, находясь на отдалении, смогу прицельно бить. Главное – после каждого выстрела позиции менять, а не то подловят. Сейчас же, пока два моих танка утюжили две позиции миномётчиков и гоняли тылы – кухни и полковой склад вон захватили, я подкатил к пехотинцам и отыскал командира, судя по трём кубарям в петлицах шинели, комбата. Открыв боковой люк башни, я высунулся и, перекрикивая шум мотора, прокричал ему:

– Мы закончили! Полтора километра немецких позиций проутюжили, уходим дальше! Тылы немцев заберите, мы их захватили, склад и кухни! Удачи!

– Спасибо, – услышал я его ответ и заметил прощальный взмах руки.

Захлопнув люк и развернув танк, я покатил к дороге, забирая с собой остальную бронетехнику, что, к счастью, нормально пережила бой. На дороге я вылез наружу и убрал оба бронетранспортёра в браслет, они больше не нужны, в массовке сыграли – и хватит. Из боевых же отсеков другой техники через открытые люки стали вылетать пустые гильзы от снарядов, перезаряжалось всё оружие. Не думаю, что пехотинцы останутся здесь, с противником по бокам, скорее всего, соберут всё, что могут, из трофеев и вернутся обратно. А может, и нет, если комдив подкрепление пришлёт и сможет развить прорыв. Было бы чем. По сути, путь в немецкий тыл открыт, и немцы это тоже понимают: благодаря сканеру я увидел, как из деревушки, стоящей при дороге в трёх километрах отсюда, в которой находилось около роты пехоты и другие части, да зениток хватало, и где, судя по технике, располагался штаб полка, выезжает к месту боя колонна. Похоже, немецкий командир сюда резервы перекидывает. Рядом с деревенькой находилась гаубичная батарея, наши стодвадцатидвухмиллиметровые пушки. Неподалёку стояла автотехника и тягачи, что их буксировали. Полноценная батарея из четырёх орудий. А вот и первые трофеи. Там поаккуратнее надо будет.

Колонна из шести грузовиков, бронетранспортёра и двух броневиков, причём один был наш, пушечный БА, была встречена мной на полпути. Броневики мне понравились, грузовики с пехотой – нет. По снаряду в кузовы, и пулемётами прошёлся, добивая. А вот бронетехнику я целой захватил, просто блокировал управление и вооружение, вырубив экипажи. Ведь мои «руки» амулета-помощника могут и как кулаки работать, удар по голове – и в ауте. Потом открыл люки, выбросил их наружу и убрал технику в один из браслетов, который я подготовил как раз для упаковки трофеев. Он ещё пуст. Всё это я проделал, сидя в танке, выбирался лишь однажды, чтобы трофеи отправить в браслет, тут нужно лично касаться того, что хочу убрать, ну, или достать. Немцев из экипажей броневиков я добил, уже лично, не хочу никого в живых оставлять.

Сначала я решил захватить и убрать на склад гаубичную батарею, однако, приблизившись и изучив её, понял, что она мне не нужна. У каждого оружия есть свой ресурс, и, естественно, он конечен. Когда он заканчивается, оружие или списывают, или отправляют ремонтникам, которые приводят его в порядок, меняют стволы и изношенные элементы механизма. Эти орудия, видимо, были захвачены в начале войны и активно эксплуатировались. Когда только успели до такого состояния довести, насколько я помню, стволы этих орудий могут до семи тысяч снарядов выпустить, пока не потребуется замена ствола. Вроде не сильно ошибся. И этот хлам мне не нужен.

А с батареей я разобрался за двадцать минут. За триста метров бронебойными снарядами, хватило по одному, я просто расстрелял казённики, приведя их в негодность, дальше пусть сами мучаются с этим металлоломом, после этого осколочными снарядами прошёлся по землянкам и стоянкам техники и двинул к ним. Выжившие артиллеристы пытались бежать, думая, что спасутся в пурге, но они ошибались. Никто не ушёл, всё поле теперь было усеяно трупами. Пулемёты хорошо поработали. А трофеи всё же были: оружие – в основном пулемёты, несколько автоматов и пистолеты; чуть в стороне, в небольшом овражке, были складированы ящики со снарядами к орудиям, по виду, два боекомплекта, а у меня такие системы в запасе имелись, так что снаряды пригодятся. Прибрав всё, направился к деревушке, где меня уже явно ждали. Поняли по звукам боя, что происходит. Вон как суетятся у пушек на окраине. Однако воевать будем по моим правилам. Их оборона у меня на прицеле, буду бить издалека, чтобы даже вспышек выстрелов противник не видел.

Танки и самоходки замерли в полукилометре от окраины деревни, нащупывая цели – я отчётливо видел две одноствольные зенитки, две противотанковые пушки и ещё две подвозили, торопливо разворачивая на позициях. Не знаю, возможно, я сглупил, достав именно тройки, всё же калибр пушек у этих танков мелковат, хотя мощность осколочных снарядов если не больше, чем у сорокапяток, то сравнима, а у четвёрок калибр больше, и использовать их против пехоты предпочтительнее. Именно так, тройки и создавались против бронетехники, тогда как четвёрки имели более универсальное назначение и отлично работали и по пехоте. Они должны были прорывать оборону, уничтожая противотанковые средства. Однако ничего менять я не стал, меня вполне удовлетворяли боевые качества троек, тем более в прикрытии с самоходками подразделение как раз и становилось универсальным.

Убедившись, что цели распределены, я дал залп. Танки били осколочными по зениткам, а самоходки двумя залпами разметали противотанковые пушки. И теперь я на предельной скорости рванул к деревне. Тройки шли без остановок, самоходки же дважды давали «короткую», чтобы прицельно выпустить снаряд по той или иной цели. Они снесли пулемётный пост, поразили штабной броневик, который сейчас ярко полыхал, и разметали несколько групп пехотинцев, стекавшихся на эту сторону деревни для укрепления обороны. Однако было поздно, да и практически невозможно. Десяток танковых МГ троек работали не переставая и, что важно, очень прицельно, патроны наугад не выпускались, только по цели. Разойдясь на дистанцию сорок метров между бортами, танки ворвались в деревню и, уверенно двигаясь по улице или по огородам, изредка подминая заборы, благо снег неглубокий был, едва по колено, стали зачищать её. Самоходки в это время, повернув, стали обходить деревню, чтобы перекрыть бегство немцев. Причём их только слышно было, продолжавшийся снегопад хорошо скрывал их. К тому же самоходкам нужно расстрелять с той стороны, куда мы двигались, противотанковые средства. Пушек уже не было, единственную батарею мы на ноль помножили, но оставались зенитки, которые и нужно уничтожить.

Самоходки уже вышли на позицию и открыли огонь. Сначала поразили две легковушки, пытавшиеся скрыться в сопровождении штабного автобуса, к слову, нашего, а потом и зенитки разметали. Тем более время у них было: немцы направили стволы вглубь деревни, ожидая танки, а снаряды полетели со спины. Немцы ещё пару раз пытались прорваться на технике, но и она заполыхала.

Танками я работал очень аккуратно, стараясь прикрывать соседние машины, если немцы устраивали засады с целью закидать гранатами или мину кинуть на машинное отделение. Тут хоть и не фронтовики были, штабные, но храбрецы встречались, однако я не дал шанса ни одной попытке противостоять мне. Причём, помня и зная о местных жителях, пусть их и немного, старался стрелять так, чтобы их не зацепить. Например, можно было срезать перебегающую через улицу группу немцев, но на траектории полёта пуль дальше был сарай, где прятались гражданские, там были и дети, поэтому пулемёты молчали, а немцев я в другом месте перехватил. И так было несколько раз. Так что я могу уверенно сказать, что потери среди гражданских если где и были, то не по моей вине, к сожалению, противник на них как раз не обращал внимания, палил напропалую, таких я уничтожал с особым удовольствием. Удрать смогли едва десятка два человек, самоходки ещё стреляли им вслед, жаль, на них пулемётов нет, никто не ушёл бы.

Задерживаться в селе я не стал, пусть гражданские недоумевают, что это было, понятно, что Красная армия пришла и сразу дальше ушла, но это только догадки. Из строений я всего два дома и один сарай повредил, по паре осколочных снарядов пустил, там немцы засели. Отъехав от деревеньки на километр, я встал на дороге. Требовалось сменить два танка. Причина была в их ходовой, вскоре встанут. Дело в том, что на одной из улиц техника стояла – грузовики, штабные машины, легковушки, мотоциклы. Немного. И эти два танка сделали из них блины, что плохо сказалось на ходовой. Подумав, я решил заодно заправить и пополнить боекомплект машин. Тем более на самоходках уже по десятку снарядов осталось. Так что достал ящики со снарядами и патронами и, пока всё пополнялось, обошёл обе повреждённые машины. Всё же менять я их не стал, а решил получить дополнительный опыт ремонта и прямо на дороге, можно сказать, на ходу, провёл необходимый ремонт. Что хорошо с этим амулетом-помощником – он мог влиять на металл, правда, это требовало сосредоточенности, но не страшно. Я устранил все повреждения, у других машин провёл техобслуживание и остался доволен, моя группа снова в полной боевой готовности.

Вся работа заняла от силы полчаса, и едва я закончил, как засёк сканером, что с тыла в сторону деревни, гудя моторами, идёт мощная бронегруппа. Я так понимаю, немцы уже сообщили всем, кому можно, о прорыве советских танков. Вот, видимо, сюда и прислали запасные подразделения. Интересно, они рассмотрели, что это бывшая их техника? Если и нет, то могли по шуму двигателей и звуку пушек определить. Это нетрудно, у каждого типа техники свой звук, и опытные фронтовики свободно определяют их.

С помощью сканера я осмотрел всю вражью технику на предмет трофеев. Набитые пехотой грузовики меня не привлекали, сложно их брать так, чтобы они целыми остались, проще расстрелять, но разная бронетехника очень даже интересовала. А она в колонне была. Немцы смогли сформировать довольно мощную силу поддержки: тридцать девять грузовиков, которые перевозили полнокровный батальон; две батареи противотанковых пушек; батарея лёгких полевых гаубиц, их почему-то буксировали не грузовики, а советские лёгкие тягачи «Комсомолец», и боекомплект к ним был в трёх грузовиках; четыре «Ганомага», у одного стояла спаренная пулемётная зенитная установка; штабной броневик с антенной, но без вооружения; два танка тип «два», одна тридцатьчетвёрка, не перекрашенная, но поверх звёзд намалёваны большие кресты, чтобы издалека было видно, вероятно, недавний трофей, камуфляж зимний; ну и самое ценное – шесть самоходок наподобие моих. И я прикинул, что из выше перечисленного прибрать к рукам. Гаубицы тоже неплохи, сами немцы их хвалят, состояние среднее, но ещё долго прослужат, можно брать вместе с тягачами и грузовиками с боеприпасом. В общем, решено, работаем выборочно.

Я съехал с дороги и, удаляясь в поле, направился навстречу колонне. Захват бронетехники произошёл для немцев незаметно. Для начала я вырубил все экипажи самоходок: по очереди накинул удавки и сломал им шеи. Работа не быстрая, но я справился. После этого самоходки под моим управлением свернули в поле, где была низина, и встали там. Также и с тридцатьчетвёркой, от тел потом избавлюсь, а вот двойки меня не интересовали, слишком изношены. Да и вообще я удивился их наличию, думал, их в впервые месяцы войны все выбили, ан нет, вон, ещё коптят небо.

Командир, ехавший в штабном броневике, заволновался, его явно удивило, с чего это часть техники ушла с дороги? Сам не видел, снег мешал, но ему, похоже, сообщили. Пришлось и его отправить на тот свет со всеми, кто в броневике был, эта машина мне тоже пригодится. А вообще я вот о чём подумал: хватать вот так технику не стоит, лучше сделать это после войны. Ведь за это время военная мысль шагнёт далеко вперёд, устранят все детские болезни разной техники, новую изобретут. Разве КВ-1 сможет противостоять тому же ИС-3? Если уж технику набирать, то активно использовать её во время войны, постоянно заменяя на более свежую. На мой взгляд, идея отличная. Лишь отмечу, что для себя я собирал всё, мало ли в будущем армию где создам?

Водители и командиры тягачей тоже были мной убиты, и, управляя, я также отогнал гаубицы в сторону, за ними последовали и грузовики с боеприпасами, водители и сопровождающие которых тоже уже были мертвы. А вот артиллеристы заволновались. Естественно, всё это проделывая, я оставил без присмотра свою бронетехнику, которая продолжала тарахтеть на холостых, мне нужны были все «руки» амулета-помощника, что и позволяло, хоть и с трудом, но следовать плану. Колонна начала останавливаться. Я отогнал броневик командира к самоходкам и задумался. У самоходок всё же заряд больше, так что использую-ка я их. Все восемь наличных самоходок обрели наводчиков и заряжающих, их развернули передом к колонне, и я дал залп. Пехота уже начала спрыгивать на дорогу, а тут восемь выстрелов, и у восьми грузовиков буквально взрываются кузовы. Самоходки работали залпами, а вот мой танк сначала поджёг обе двойки, осуществлявшие передовой дозор с тридцатьчетвёркой, пока последняя их не бросила и не удрала в поле, скрывшись в снегопаде. Потом я расстрелял бронетранспортёры, решив их не брать, хотя две машины явно новые. Противотанковую артиллерию уже уничтожили, там грузовики красиво детонировали боеприпасом. А потом я вернул «руки» в танки и покатил к колонне. Выживших было много, и теперь – работа пулемётов. Гонял я пехоту вдоль горевшей колонны и по полю.

С артиллеристами у гаубиц совсем другое дело. Я работал, стараясь не повредить технику. Убедившись, что колонна уничтожена и зачищена, я развернул две самоходки и дал залп вдоль дороги, так как на ней в отдалении встали две машины, пассажиры которых прислушивались к звукам боя, не решаясь двигаться дальше. И тут оба снаряда буквально раскидали машины на обломки. Выживших трое, и они уходили. Двое тащили третьего. Пусть сообщат, что случилось.

А теперь сбор трофеев. Осматривать машины и проводить ремонт с обслуживанием не было времени, потом сделаю. Так что выкинул из боевых отсеков танка, самоходок, броневика и тягачей тела экипажей и убрал всё в один из браслетов. Потом мои «руки» пробежались по трупам у колонны, проведя сбор документов, жетонов и всего ценного, снимая оружие и амуницию. Всё это вместе с боеприпасами я складировал в три ЗИСа с пустыми кузовами, которые пришлось достать из браслета. Набив их, вернул обратно. И, пополнив боеприпас, в том же составе – пять танков и две самоходки – я направился дальше по дороге.

Пока у меня силы и желание повоевать оставались, так что я решил продолжить, тем более ещё только час дня. Да и ночью можно повеселиться, как я уже говорил. Двигался я в сторону Волоколамска, он моя следующая цель.

Надеюсь, штурм города пройдёт как надо. А сейчас, сидя на своём месте командира, я на ходу наяривал ложкой консервы с хлебом, пил какао из термоса – всё из трофеев, хорошо шло, как родное, – и размышлял о том, что успел сделать за эти пять часов с момента, когда пересёк окопы советского полка и впервые открыл огонь. Получается, я уже уничтожил более тысячи немецких захватчиков. Вдумайтесь, тысяча! Я только сейчас начал осознавать, какое оружие и какие возможности у меня в руках. Да, эти амулеты – вещь серьёзная. А ведь я хотел продолжить их поиски, да вот отложил. Амулет-диагност изучил моё тело и даже дал рекомендации к лечению и восстановлению моей ноги. Надеюсь, найду лекарский амулет, хотя понял, что это редкость. Вот вернусь из этого рейда и продолжу поиски. Стимул-то изрядный.

В пути мне встретилась одна колонна из четырёх грузовиков, полных продовольствия, которые я перехватил и в целом виде отправил в браслет. Потом была противотанковая засада, немцы использовали зенитную батарею среднего калибра, которую я также отправил на склад. Ещё пару раз попались наблюдатели, и я отстрелил их. Но в целом дорога была странно пуста, её будто вымели. Поэтому я тщательно проверял её на предмет минирования, но пока всё чисто. Я пересёк железнодорожные пути на переезде, до Волоколамска осталось километров двадцать, когда сканер засёк крупное скопление людей в лесу, который находился в километре от дороги. Причём там были и лошади.

– Кавалеристы, что ли? – задумчиво пробормотал я и, перенастроив сканер на изучение этой группы, кивнул себе: – Ну точно, наши, видать, как и я, в рейде по тылам противника. Примерно шесть эскадронов, есть раненые. О, у них там машины, и даже танки есть! Три. Причём всё наше. Окруженцев встретили или совместно действуют?

Моя колонна приблизилась к тому месту, где кавалеристы могли видеть дорогу. Именно видеть, снегопад прекратился, и видимость была восхитительна. Солнце ещё не появилось, но чистый снег сверкал, подсвечивая округу. Я решил не останавливаться, в группе наверняка командиров хватает, со шпалами, а то и, гляди, со звёздами, помнится, генералы-кавалеристы тоже в рейды ходили, так что проезжаем мимо, у меня Волоколамск впереди, и чую, всё, что было ранее, – это ещё цветочки, именно там ожидает меня самая жесть боёв. А бои в городе, да ещё для бронетехники без пехотного прикрытия – это очень серьёзно. Но мне нужен этот опыт, пригодится в боях на территории Москвы. Я до сих пор уверен, что до этого дойдёт. Успеют сибирские дивизии или нет, не знаю, но повоевать придётся.

И тут сработал закон пакости. Видимо, немцы знали, где укрылись кавалеристы, но сил блокировать их и уничтожить не было, а тут ещё я. Сканер ясно показал две группы наблюдателей с рациями, разместившиеся на высотках. Почему с рациями, я понял, когда вокруг колонны начали падать снаряды. Работали тяжёлые гаубицы, батарея, не меньше, и довольно точно, хотя попаданий пока не было. Я увеличил скорость, и техника стала расходиться, чтобы не быть общей целью. Одна группа корректировщиков была на прямом прицеле самоходок, так что с коротких остановок они их поразили, а чуть позже удалось достать и вторую группу. Однако снаряды продолжали падать, значит, корректировщики ещё есть, но пока находятся за зоной дальности сканера. И это не авиа-наводчик, небо не лётное пока.

Я продолжил двигаться по полю, маневрируя, и вот в зону сканера вползла ещё одна группа наблюдателей, и мы рванули к ним. Всё же дистанция для пушек-самоходок великовата, ведь у них «окурки», а не длинноствольные пушки. Приблизившись, и их поразили, после чего, вернувшись на дорогу, ускорили ход, до города не так и много осталось. Хорошо, техника в порядке. Кавалеристы с опушки леса с немалым интересом наблюдали, что происходило на дороге и в поле. А чуть позже я обнаружил, что меня нагоняет конница и грузовики, танков не видел, видимо, отстали.

Нагнать меня всё же не успели, так как, издали расстреляв блокпост и хиленькую оборону на въезде, моя бронегруппа на полном ходу ворвалась на территорию города, сея смерть и панику. Кавалеристы, к моему удивлению, последовали за мной, тем более дорогу я им расчистил, и, между прочим, хорошо. По ним практически никто и не стрелял, так что они стали за моими тройками растекаться по улицам. Грузовики остановились, а вот танки тоже вломились в город. Серьёзным из них был только один, тридцатьчетвёрка, два других были Т-26. Свою группу я разделил на две части. В каждой по самоходке и в прикрытии – танки, у одной группы два, у другой три, считая мой командирский. Впереди шли самоходки, снося своим орудийным огнём всё более-менее опасное, их лобовая броня вполне крепка, чтобы в данном бою отправить их вперёд. За ними – уже танки, пушками и пулемётами поддерживая самоходки. Один танк стрелял вперёд, замыкающий, развернув башню, охранял тылы. В моей группе два танка могли осуществлять прикрытие впереди. Всё это длилось, пока мы, подминая или отбрасывая разную технику, стоявшую на улицах города, и уничтожая всё живое, двигались к центру. Мы рвались к штабу армии. Самоходки, подставляя лобовую броню под снаряды, выползли из-за угла на площадь, на которой и зенитки стояли, и даже танки, но больше всего было штабных машин, и стали расстреливать всю эту технику. Пока работали самоходки, свои танки я притормозил, не желал их терять здесь.

Гусеницы моим самоходкам быстро сбили, да и лобовую броню испятнали попаданиями, даже несколько пробитий было, но они продолжали методично бить: каждый выстрел – и точное попадание. Пожаров уже на площади полно. Даже несколько осколочных снарядов забросили в окна двух зданий, где и размещался штаб. Пока шла эта перестрелка и немцы, пытаясь оправиться от неожиданности, посылали группы солдат окружить нас, а у некоторых противотанковые ружья были, я открыл боковой люк и выскользнул наружу к наконец нагнавшим нас артиллеристам. У ближайших сразу разгладились лица, а то они слишком напряжены были. Нет, то, что на трофеях воюют свои, они уже поняли, слишком мы это демонстративно делали, трупов противника на улицах масса, как и уничтоженной техники, но видеть своего, в форме, армейской телогрейке и шлемофоне советского танкиста – это всё же большое доказательство.

Ко мне подскакал командир, старший лейтенант, судя по кубарям, и, спрыгнув с коня, крепко меня обнял, крича что-то радостно-возбуждённое, пока его бойцы спешивались и занимали позиции, осматривая рядом дома. И тут самоходка, стоявшая метрах в тридцати, вспыхнула, хотя пушка продолжала монотонно посылать снаряд за снарядом, огонь до боеукладки ещё не добрался.

– Вы кто?! – прокричал мне на ухо кавалерист. Из-за шума боя общаться можно было только так.

Мы отошли к корме танка, встав под его прикрытием, хотя тут стенка двухэтажного кирпичного здания нас ещё прикрывала, но рикошет никто не отменял. За сегодняшний день этот вопрос мне уже поднадоел, но ответил я сразу, быстро и кратко:

– «Команда инвалидов». Собрали всю захваченную технику, восстановили и рванули по тылам немцев. Наше командование не в курсе, всё на добровольных началах, экипажи из комиссованных фронтовиков, все инвалиды, включая меня. Сам понимаешь, мы будем драться до конца, – показал я на горевшую самоходку, которая всё ещё продолжала стрелять. – Смертники мы, одни добровольцы и в плен сдаваться не будем. Командир у нас – майор Васечкин.

В это время огонь добрался до снарядов, но на полноценную детонацию не хватало, боекомплект был практически весь растрачен, так что только выбило люки, и огонь вырвался наружу, что произвело на старлея впечатление. Я же торопился, у меня и вторая самоходка на соседнем перекрёстке тоже запылала. Достав из планшетки карту, я показал план города.

– Откуда у тебя это? – спросил старлей.

– Купил в книжном в Москве. Значит, слушай, тут штаб армии, немцы своих генералов эвакуируют по этой улице, сейчас наши танки обгонят их по соседним улицам и перекроют отход. Нужно взять в плен генералов и доставить их советскому командованию, это наши войска точно воодушевит. Пошли своих, чтобы пленили их, нам, сам понимаешь, не до этого, мы дальше давить этих тварей будем. Ещё два наших танка на соседней улице, не стреляйте по ним.

– Добро. Карту одолжишь?

– Дарю.

Старлей побежал к генералу, тот только что подскакал в сопровождении свиты, и стал передавать ему мои слова, а я неловко, из-за раненой ноги, забрался в люк и, закрывшись, начал действовать. А то действительно генералы уйдут. Хорошо, там улица техникой запружена была, образовался затор, который стремительно убирают, но шанс их перехватить ещё есть. Да ещё какой! Если что, я моторы на машинах поломаю, но сбежать им не дам.

Выезжать на перекрёстки, где полыхали самоходки, я не стал, сдал назад, между прочим, на танки в качестве десанта забрались бойцы, сабли им не особо мешали, и мы дворами и огородами стали объезжать площадь, пересекая улицы и там посылая снаряды в ту технику, которую самоходки не уничтожили. Пулемёты снова работали не преставая, пехоты немало вокруг было, и мы её изрядно проредили, потери в десанте, правда, тоже были, но мы смогли вырваться на улицу, где были генералы. Не ушли. Пулемёты смели их охрану. Убедившись, что их вяжут и грузят в несколько захваченных машин, я сопроводил этот ценный приз к советскому генералу, дальше тот сам решит, что делать, а я продолжил воевать, немцев в городе хватало, и где они находятся, мне известно, как и на что направлены стволы их пушек. Поэтому всегда внезапно появлялся с тыла и открывал губительный огонь.

Однако, как я ни прикрывал свои машины, сначала один танк загорелся, продолжая вести бой, попал под случайный выстрел, второй подожгла наша тридцатьчетвёрка, которая была с кавалеристами. В её двигатель два снаряда всадили, и танк превратился в неподвижную мишень, но боеприпасы были, и он продолжал вести по немцам огонь. Кажется, советские танкисты поняли свою ошибку, видя, по кому танк стреляет, но ничем помочь не могли, экипаж «сгорел», воюя до конца. Кавалеристы, глядя на такую «самоотверженность» «команды инвалидов», сами дрались как черти, и постепенно город был очищен. О да, пусть городок небольшой, но сильной бронегруппой под моим командованием и всего шестью ротами кавалеристов взять его удалось.

Самое сложное – это железнодорожный узел за окраиной города, который был хорошо укреплён, я сунулся туда с тремя танками, и тут же на открытой местности потерял одну машину, которая тоже превратилась в огневую точку, и, пока два танка пятились, тот вёл огонь, ослабляя оборону на этом направлении. Неплохо справился. Проблема была в том, что у оставшихся машин закончился боезапас, так что я отогнал их за дома на окраине Волоколамска и достал из браслета боезапас, всё равно никого рядом, кавалеристы по всему городу рассыпались, и я один работаю. Местные жители прятались. Нормально.

После пополнения боекомплекта, используя дома как укрытия, я на миг высунулся и сделал прицельные выстрелы. На путях открыто стояли эшелоны, ещё один, дымя паровозной трубой, пытался покинуть станцию. На нескольких его платформах были немецкие танки четвертой модели. В некоторых уже находились экипажи, и они прямо с платформ тоже вели огонь, и один из моих домов-укрытий начал гореть. Но и мы действовали тоже на поражение: горели цистерны с топливом одного из эшелонов, была разбита часть зенитных средств, которая сожгла на подходах наш третий танк, и сейчас мы стреляли по танкам на платформах, благо они были к нам бортами повёрнуты. Два загорелись. И расстреляли паровоз эшелона, который пытался уйти, и тот, горя, стал замедляться. Я даже удивился, что попали, он был за пределами дальности стрельбы наших пушек.

Также мы стреляли осколочными по грузовым вагонам. Наверняка в некоторых снаряды перевозились, и я хотел вызвать их детонацию. Судя по тому, как танкисты спешно покидали свои машины, моя догадка была верна. Рванули сразу три вагона, да так, что даже нас тряхнуло, а на станции вообще царил ад, часть танков сбросило с платформ. А мы продолжили огонь и, видя, что на станции паника, на предельной скорости покатили к ней. Объезжая лужи горящего топлива, вытекающего из полыхающих цистерн, и не прекращая вести огонь, мы проехали станцию, ворвались на территорию пакгаузов и погнали перед собой толпу немцев. Меня не удивило такое их количество, с одного эшелона как раз разгружалось, как я понял, свежее пополнение. Выгнав их на поле, я давил, расстреливал их из пулемётов и работал пушками. Некоторые немцы умудрялись заскакивать на броню, но, прикрывая друг друга, мы сметали таких хитрецов пулемётами.

Однако именно они и положили конец моей группе. Смогли поджечь мой танк, бросили на моторное отделение подожжённую канистру, которая вспыхнула, горевшее топливо стало протекать на мотор, и в боевом отсеке стало светлее, а дышать тяжелее. Второй танк тоже пехота остановила, сначала мину зашвырнули под гусеницу, точнее, их с десяток кинули, но увернуться от всех не получилось, а потом и его, обездвиженного, подожгли. Немцев было слишком много, и несмотря на то, что их было с батальон, больше шести сотен, то есть две роты, мы положили. Остальные всё же справились с нами, и это на открытой местности. А второй танк до конца прикрывал мою машину, которая, пылая, понеслась к реке. Аккуратно скатившись под обрыв, уходя от огня пехоты, я вывалился из танка и стал кататься по снегу, сбивая пламя. Одежда обгорела, шею опалило. Почему-то защита от огня не спасла, надо будет с этим разобраться. А танк, ревя мотором, проехал чуть дальше и провалился в реку, по самую башню. Там огонь стих, только из башни, истончаясь, всё ещё шёл дымок.

Я встал. Одежда на мне парила, что-то ещё тлело. Помогая себе руками, я стал карабкаться наверх обрыва и обнаружил, что в мою сторону бежит до взвода немцев. Я достал из браслета МГ, поставил его на сошки и открыл огонь. Тут ещё тридцатьчетвёрка кавалеристов, явно двигаясь по следам гусениц моих танков, тоже выскочила на поле и стала гонять выживших немцев. Ну и я помогал, не давал её обездвижить или ослепить, закрыв смотровые щели. Немцы, бежавшие ко мне, наполовину были мной прорежены, остальные залегли и активно отстреливались. Поэтому я, дотянувшись, свернул всем «руками» шею, а то высунуться не давали, пули так и свистели над головой, и уровень заряда моей защиты заметно просел. Я мимоходом зарядил его до полного, одновременно меняя пулемёт, а уже расстрелял всю ленту. Да, я не перезаряжаю пулемёт, а меняю на другой, снаряжённый. С учётом того, что у меня их три десятка, бой вести смогу долго. Но не довелось, экипаж тридцатьчетвёрки, разогнав оставшихся немцев, покатил ко мне, ревя дизелем и звеня траками. Снова по колее от моей машины двигался.

Я убрал пулемёт и встал, показывая край обрыва, а то ещё загремят вниз. Танк замер передо мной, и открылся люк мехвода, который махнул рукой, подзывая к себе. Хромая, я подошёл и головой вниз стал забираться в боевой отсек машины, мне помогали в несколько рук. Пришлось сесть на пол за сиденьем стрелка-радиста, очень тесно было. Пока танк разворачивался и катил обратно, мне протянули подключённый шлемофон стрелка, а то мой обгорел, торчали куски и обрывки. Надев его, услышал вопрос, видимо от командира танка:

– Где остальные?

– Больше никого. Из «инвалидной команды» только я выжил.

– Жаль. Воевали вы просто здорово. Я никогда не видел такой выучки и взаимодействия. Как единый организм. Я давно воюю, с июля, но такого ещё не видел, а повидал многое.

– Все ветераны были. Я сам зенитчик, только командовал, куда стрелять, а остальное всё – эти парни.

Вытирая лицо, я осмотрелся: гильз полно, а боеукладка пустая, теперь понятно, отчего экипаж только пулемёты использовал.

Вдруг нас изрядно потрясло, похоже, мы через рельсы проехали. Потом стали поворачивать то в одну сторону, то в другую, явно по городу ехали. Я поинтересовался:

– Куда мы?

– К выезду из города, где все наши собираются. Штаб мы уже захватили, там много документов собрали. Приказ пришёл от командования: уходим на соединение с нашими.

– Оставь меня, – попросил я.

– Что? – не понял командир.

– Оставь меня в городе.

– Не понял, зачем?! Мы же уходим.

– У меня с немцами счёты. Найду рабочую бронетехнику и повоюю ещё, не волнуйся, помирать я не собираюсь, а вот должок вернуть – обязательно.

– Я не могу, извини.

– Приказали?

– Приказали помочь.

– Ты в каком звании?

– Лейтенант, а что?

– Я тоже лейтенант, в прошлом командир зенитной батареи, комиссован по ранению. Орденоносец. Приказывать я не могу, мы в одном звании, поэтому прошу – оставь. Я сам выберусь. Выполни просьбу бывшего фронтовика.

Несколько секунд командир молчал, после чего вздохнул и приказал:

– Механик, стой.

– Спасибо, лейтенант.

Вернув шлемофон, я надел свой и головой вперёд выбрался из открытого люка. Командир танка, высунувшись из башенного люка, видя, как я хромаю к ближайшему забору, отдал честь, и танк, взрыкнув двигателем, стал разгоняться, уходя дальше. Я же зашёл за угол, осмотрелся и, убедившись, что свидетелей нет, и сканер это подтвердил, достал тридцатьчетвёрку, ту, что днём захватил, с огромными крестами, нарисованными поверх звёзд. Оба люка были открыты, и верхний башенный, и мехвода. Я забрался на корму, не очень ловко получилось, потом на башню и, спустившись на место командира, закрыл люк, ну и мысленно одной из «рук» и люк мехвода. После чего, запустив движок, рванул на максимальной скорости к выезду из города, где за его пределами немцы организовали засаду. Надо нашим помочь, пока они в неё не влетели. Немцы туда зенитную батарею перегнали, объехав город по окраине. В кузовах установлены двуствольные «Флаки», и замаскированы они хорошо, и, если эти «метёлки» ударят по колонне, выезжающей из города, будет всем плохо. Жаль, на танке рации нет, я связался бы с нашими.

Конечно, я мог «руками» амулета ликвидировать засаду, но к чему? Стоит поддерживать образ мстящего фронтовика. Поэтому, когда ничего не подозревающая колонна наших войск и кавалеристов направилась к выезду, я сделал так, что одна зенитка выстрелила. Наводчик, конечно, схлопотал по шее, но и остальным пришлось открыть огонь, раз их обнаружили. Они успели расстрелять только передовую машину, остальные сдали назад, так что потери минимальны. Пока единственный уцелевший танк кавалеристов пробирался вперёд, это те, что меня подвезли, я погнал к выезду из города напрямую по пустым огородам. А повалив очередной забор, обнаружил перед собой заснеженное поле и зенитки в низине, которые били в сторону дороги. До них метров двести было. Не снижая скорости, поднимая тучи снега, но не стреляя, я же вроде как один в танке, рванул к ним.

Танк кавалеристов выехал на открытую местность, стреляя из пулемёта, снарядов-то у них нет, это у меня полная боеукладка. Одну зенитку немцы успели развернуть и чуть ли не в упор дали по мне очередь, да поздно: подмяв сначала одну – ох и качало! – потом вторую, за ней третью и четвёртую машину, я стал гонять по полю выживших зенитчиков, а бегать по снегу, проваливаясь, да ещё от танка – очень сложно. Наконец я остановился и, наполовину высунувшись из башенного люка, помахал шлемофоном в сторону выезда из города. После чего нырнул обратно, а то пули засвистели, и погнал навстречу нашим, им теперь ничего не мешало выехать на дорогу.

По большому счёту встречаться с ними я снова не хотел категорически, так как за весь день так строил разговор, что, говоря фактически правду, ни разу фамилию свою не назвал. А тут подъеду, сразу потребуют предстать пред генеральские очи, и придётся инкогнито своё раскрывать, однако танк без снарядов – это просто большая мишень, так что я махнул рукой на свою маскировку, никуда не денешься, надо поделиться боеприпасами. Пришлось с места командира, всё это на ходу, перебираться на место мехвода. Шишек бы набил, если бы не шлемофон и телогрейка.

Подкатив к дороге, я развернулся и подъехал к танку того неизвестного лейтенанта, встав бок о бок. Открыв передний люк, я даже выбраться не успел, как подскочившие бойцы-кавалеристы выдернули меня и давай подбрасывать в воздух, крича что-то невнятное. Танкисты из соседнего танка присоединились к ним. С трудом, но мне удалось их успокоить и уговорить поставить на ноги. Ещё нога снова разболелась, руками хватались за неё.

– Во, лейтенант, – широким жестом указал я на трофейный танк. – Дарю. Махнул не глядя. Боеукладка полная, перекидывай часть снарядов в свою машину и сформируй экипаж.

– Спасибо, чертяка, – крепко обнял он меня и сразу стал командовать.

Пока его мехвод осматривал подаренную машину, остальные трое танкистов с парой бойцов стали перекидывать снаряды из танка в танк. Ещё и топливо собирались перелить, их тридцатьчетвёрка почти обсохла. А один из окруживших меня бойцов вдруг спросил:

– Товарищ, а что это такое – махнул не глядя?

– О, вы что, не знаете этой игры? У нас в 4-й армии Западного фронта она была очень популярна. Играется так: один предлагает другому обменяться. Мол, махнём. Если тот соглашается, оба отворачиваются и вкладывают в руки то, что хотят обменять, не нравится или надоело. Бывало, что меняли трофейные пистолеты, фотоаппараты, вроде даже трофейный мотоцикл махнули. Хотя и фантики или игрушки были. Главное – вернуть обратно нельзя, только на махнём. Играющие до последнего момента не знали, что им попадёт. Давай попробуем наглядно, боец. Ну что, махнём?

– Махнём, – улыбнулся тот.

– Отвернись.

Мы отвернулись, я снял с руки часы и сжал в кулаке, после чего повернулся и спросил:

– Ну что, меняемся?

Что может быть у простого бойца? Так что я не надеялся получить что-то ценное, а ему часы пригодятся. У меня ещё есть, ха, несколько сотен. Бойцы внимательно смотрели за нашими действиями и видели, кто что выбрал, у некоторых замелькали улыбки. Мы передали вещи друг другу и с интересом стали изучать, что получили. Мне достался неплохой, но всё же простой кинжал, а тот с интересом крутил в руках часы. Кто-то из бойцов смеялся, кто-то поздравлял, но вроде всем понравилось. Я жалею, что раньше ещё на батарее игру не завёл, а тут, надеюсь, разойдётся.

Кстати, к нам направлялась большая группа всадников, там и генерал был, по папахе видно. И когда они подъехали, генерал молодцевато соскочил с коня и приказал мне:

– Доложитесь.

– Лейтенант в отставке Крайнов, комиссован по ранению. Входил в рейдовую бронегруппу «команды инвалидов». Единственный остался в живых.

– Командование о вас не знает.

– Формирование шло частным образом, добровольцы помогали. Я там точно не знаю, в последний момент присоединился к группе, но командовал нами майор Васечкин, танкист. Он в одной из самоходок сгорел, дальше командование принял я.

– Ясно, – кивнул генерал и, осмотревшись, сказал:

– Времени задерживаться нет, нужно немедленно уходить. Как я понял, вы изрядно расчистили нам путь и немцы не смогли пока заткнуть дыру. Нужно воспользоваться этим. Что вы успели сделать?

– Сначала на передовой окопы на километр очистили, там стрелковый полк их занял. Потом штаб немецко-о пехотного полка уничтожили, с усилением и гаубичной батареей. Резерв полка также нам попался, ещё резерв корпуса в виде батальона на машинах с бронетехникой. Раскатали их. Ещё сняли наблюдателей на высотках, корректировщиков и здесь, в городе, постреляли и на станции. Это всё.

– Уже за одно это к высшей награде представить можно. Причём всех. Пройдёмте к машине, лейтенант, там всё опишете.

Это мне не понравилось, я предпочёл бы в другое место пристроиться, а потом свалить и дальше по тылам гулять, но эти явно не отпустят.

Танкисты в группе были, экипаж набрали, так что оба танка двинули впереди, потом кавалерия, то, что осталось после городских боёв, и трофейные машины. С два десятка набрать смогли и один броневик, который замыкал колонну. Меня пригласили в штабной автобус. Свободных лошадей взяли на привязь.

Зам. генерала в звании майора, я по шпалам смотрел, хотя они тут свои звания имели, есаул и всё такое, стал записывать за мной. Что и как делали и примерное количество потерь со стороны немцев. По пути я попросил остановиться, мол, мы рядом с дорогой спрятали собранные с немцев документы. Сходив на обочину и сделав вид, что в снегу швыряюсь, я действительно вернулся с двумя сидорами, полными немецкими документами. Двое командиров сразу стали их осматривать и составлять списки.

Сбив лёгкий заслон, мы добрались до передовой, где удар был с двух сторон, подготовились. Прорвав оборону, мы перебрались к нашим. Это произошло уже ближе к полуночи.

Тут в темноте, отойдя до ветру, я и ушёл. Вроде встряхнулся, можно и домой. Конечно, этот рейд не на пять дней получился, как я планировал, но устал так, что на ходу засыпал. Вытащив тот же броневик, я погнал на максимальной скорости обратно к Москве. Трижды по полю объезжал посты. Москва была перекрыта, на ночь всегда так делают, так что, объехав, всё так же стараясь не попасть в засады и засеки, и заехав на нужную улицу, я подъехал к своему дому. Убрал броневик и стал стучаться в ворота. Сканер показал, что дома и Анна, и Дарья, в одной постели спят. Я мог бы и сам открыть, но лучше пусть меня впустят, чтобы вопросов избежать, как в закрытый дом попал. Не сразу, но Аня всё же вышла на крыльцо и, узнав, кто стучится, радостно взвизгнув, побежала ко мне. Открывая калитку, спросила:

– Тебя не пустили на войну? – И почти сразу отшатнулась.

Было темно, и меня она опознала по голосу, а такая реакция была от запаха, который шёл от меня, запаха гари, сгоревшего пороха и крови. Пришлось объяснять:

– Пустили. Повоевали уже. Нет больше нашей «команды инвалидов». Я единственный остался в живых.

Мы прошли в дом, и Аня снова охнула: мой вид был красноречивее слов – телогрейка обгоревшая, вата торчала, шлемофон выглядел не лучше. Снимая одежду, я попросил её:

– Шею мне посмотри. В танке горел, опалило немного. Ещё бы помыться, но это завтра, сейчас сил нет, полностью выложился.

Аня принесла аптечку и, устроив меня на табурете, глотая слёзы, стала обрабатывать раны. Даже ещё ожоги нашла. А все вонючие тряпки, пахнущие гарью, в сени выкинула, чтобы дома запаха не было. А потом мы устроились на кровати Дарьи, которая на нашем супружеском ложе почивала, так и не проснувшись, и я сразу вырубился, настолько был измотан.

Утром я проснулся первый. Надел амулет-помощник и стал одновременно готовить завтрак, затапливать баньку и печи в доме. На шум вскоре и девчата проснулись. Дарья удивилась моему появлению, но Анна всё пояснила. Когда мы завтракали, меня забросали вопросами. Скрывать особо я ничего не стал, ну и описал всё, что было, закончив такими словами:

– Жаль, конечно, что рейд так быстро завершился, но результаты всё равно огромные, больше двух тысяч немцев уничтожено, четыре генерала и с десяток разных полковников в плен попали, добыты штабные документы и штаб армии уничтожен. Есть чем гордиться.

– Тебя теперь наградят? – спросила Дарья.

– А вот этого, надеюсь, не произойдёт. Причина проста. Не хочу, чтобы кто-то знал, что я в этом участвовал. Если тот генерал от кавалерии умён, он всё себе припишет, тем более два сидора личных документов как доказательства вполне хватит. Да и пленные имеются. В этом рейде я понял, что по краю ходил и выжил чудом. Единственный из всех. Скорее всего, больше мне так не повезёт. Проверять не хочу. Повоевал хорошо, теперь буду домашними делами заниматься. Я не трус, и от войны не бегу, но этот рейд ясно показал, что комиссовали меня не зря. Я несколько раз чуть не погиб или заживо не сгорел, и всё из-за повреждённой ноги.

– Ну и правильно, – согласилась Аня и, посмотрев на меня, добавила: – Я в госпиталь, и ты тоже собирайся, со мной поедешь, мы там тебе раны обработаем. У нас врач по ожогам имеется, он тебя посмотрит.

– Они такие сильные?

– Нет, покраснение есть, но волдырей нет. Дней пять не мыться, мазь использовать, и всё пройдёт. Тебя действительно опалило.

– Я в баню хотел, – проворчал я. – Затопил уже.

– Мочить нельзя, вечером я сама тебя влажным полотенцем протру. Хотя-а… Чего ждать, задержусь. Идём в баню, а потом в госпиталь… Даш, убери со стола.

Младшая сестричка Анны стала суетиться на кухне, а мы пошли в баню. Жена тщательно, но аккуратно меня обтёрла, даже обгоревшие на затылке волосы промыла, и мы, собравшись, направились к трамвайной остановке. Прихрамывая, я опирался на руку жены: моя трость, к сожалению, сгорела в танке, а запасной нет. Надеюсь, в госпитале другую получу, Аня договорится, ну и пару запасных поищу. Вон, есть же трости с клинками внутри, поищу такие. Когда вернусь из госпиталя, помогу Даше со школой, документы при ней, надеюсь, проблем не возникнет, ещё ей нужно оформить разрешение на проживание в Москве. Это в райотделе милиции делается.

В госпитале Аня извинилась за опоздание, мол, по семейным обстоятельствам, а потом провела меня к нужному врачу, и тот, осмотрев мою шею, обработал её и наложил повязку, сообщив, что действительно ожог не страшный и через пару недель я о нём и не вспомню, но, пока воспаление, желательно ходить с повязкой. Не потеть, баню запретил. В принципе, я и сам это знал, но предпочитал не заниматься самолечением, а отдаваться в руки профессионалов.

Поцеловав Аню и подтвердив, что вечером её встречу, я отправился домой. К счастью, посещение госпиталя прошло благополучно, из раненых кавалеристов, кто сюда мог поступить, никого не встретил. Я действительно не хотел привлекать к себе внимание. Чёрт, а всё сам, знал ведь, что так будет, но всё равно отогнал танк к кавалеристам. Ладно, надеюсь, моё участие в этом рейде не всплывёт, хотя фамилию засветил. К наградам и признаниям я равнодушен, так что переживём, и слава мне ни к чему.

До обеда я решил вопрос о прописке Дарьи, это обязательно нужно было сделать для учёта, да и город фактически на осадном положении. Вести с фронтов тревожные, в одном месте немцы уже в двадцати километрах от Москвы, даже ночью доносится канонада. Сам я не слышал, спал после рейда как убитый, от других узнал. Школа у нас в районе есть, не отданная под госпиталь, только детей там с трёх районов… В три смены учёба идёт, и втиснуть туда ещё и Дарью было очень сложно. Мы с директором насчёт этого поговорили, отказ я слышать не хотел и смог уговорить взять девушку. Думал, придётся продовольственную взятку давать, говяжьими копчёными тушами, но нет, и так взяли. Во вторую смену будет ходить в 10-й «Е». Это с часу дня до четырёх, потом третья смена.

Наконец я занялся хозяйством, а при Дарье пришлось действительно всё делать самому, долго и сложно, оказывается, это. Я немного мухлевал, конечно, там, где она не видела, использовал амулет-помощник, но работа шла. Уже стемнело. Я закрылся в амбаре и приводил в порядок захваченную технику, размышляя. Было о чём. Проведённый рейд дал мне возможность понять, что использование амулета-проводника в паре со сканером – это отличный инструмент командира. Подразделение из бронетехники разных моделей, танков и самоходок, показало себя сверх ожидаемости. Я в восхищении и не скрывал этого. Тут опыт, пусть и небольшой, но получил. Теперь дело в другом. О море я пока не говорю, кроме двух речных бронекатеров и русской ладьи ничего серьёзного у меня пока нет. Сейчас я имею в виду покорение воздушного пространства, благо было чем. На немецкие машины я пока не замахиваюсь, слишком скоростные для меня и сложные в управлении, особенно без необходимого опыта полётов. Даже «Штука» тяжела. А вот У-2 или «Чайки», которые в два раза скоростнее кукурузников, можно попробовать использовать и наносить ночью удары по транспортным колоннам противника. Ночью-то мне никто не помешает это делать.

Надо это хорошо обдумать. Лыж у моих самолётов нет, значит, нужно использовать укатанные дороги или сделать полосы самому. Благо необходимая техника имеется. Сначала на У-2, нужно восстановить лётный навык. Начну с одного самолёта под своим управлением, наберусь опыта, потом парой летать буду. Часов пятьдесят налетаю, постепенно на «Чайки» начну переходить. Тоже поначалу освою одиночный полёт, потом парой или звеном летать начну. Эрэсы у меня есть, и много, бомбы тоже, буду бить по ночам по разным целям. Ох и повеселюсь… В общем, и тут опыта наберусь. Дальше освою остальную технику, ну и посмотрим насчёт морской тематики, но до лета это не горит. Надо только как-то подать Анне информацию, что я буду отсутствовать по ночам. Хм, может, сделаю вид, что устроился на военный аэродром вольнонаёмным? Например, на трактор, полосы чистить. Ночное дежурство через день. Неплохая идея, она мне нравится. Этим можно объяснить, откуда машины беру, да с аэродромного парка.

Тут время наступило за Аней ехать, так что я оставил дела и направился за женой. Дарья готовилась к школе, все принадлежности мы ей купили, одежда тоже есть, нормально. А идея об авиации мне нравится всё больше и больше. Да и насчёт повторения танкового рейда тоже стоит подумать. Если за неполные сутки я так результативно поработал, то можно сказать жене, что я на дежурство, например, в нелётную погоду, а сам к немцам в тыл, на У-2, и через сутки возвращаюсь отсыпаться. Чёрт, и эта идея мне нравится, только сначала амулеты поищу и разные артефакты. Ногу бы мне восстановить. Да и тут тоже есть вопрос, восстановлю, вернут в строй, нет, хромать до конца войны остаётся. Вот и стою перед выбором: лишиться свободы действий или нет. Последнее мне нравится больше. Решено – пока похромаю.

Пока я ездил на трамвае за Аней, опираясь на новую трость, то продолжал размышлять. Идея использовать авиацию, конечно, хороша, но есть и свои минусы. Сбросил часть бомб, и лети обратно. А можно найти колонну, совершить посадку по пути следования, подготовить миномётную батарею и, используя сканер, разнести эту колонну. В этом случае она будет полностью уничтожена, а не остановлена на некоторое время, слегка потрёпанной, чтобы продолжить движение чуть позже. Также можно наносить удары по железнодорожным станциям, набитым эшелонами, гаубицы у меня есть, по штабам или складам, целей подобрать можно много. Однако мне нужен и лётный навык, очень нужен, чую, вскоре он пригодится в полной мере, и быть неплохим лётчиком и уметь летать на разных типах самолётов, и боевых, и гражданских, или одномоторных и двухмоторных, дорогого стоит. Тут тоже надо подумать, и можно совместить, если цель жирная, сажусь и уничтожаю на земле. Если цель неплохая именно для удара с воздуха, бью сверху. По ситуации.

Мы с Аней вернулись домой, и, пока она общалась с сестрой, я продолжал размышлять и всё прикидывать. Сейчас говорить о «трудоустройстве» я не стал, повременю несколько дней, нужно коллекционеров обойти, может, что найду. Тем более народ побежал из столицы, вон паника какая. Сам я не заметил этого, мы в трамвае разговоры об этом слышали. Да и машин на улицах, набитых скарбом, полно.

* * *

Ночью меня аж подбросило на кровати. Звук и сотрясение были явно от близкого разрыва артиллерийского снаряда. На секунду замерев, слушая усиливающуюся канонаду, я велел жене, которая тоже проснулась:

– Быстро собирайся, хватай Дарью и в укрытие. Затопите буржуйку.

– Что это, бомбёжка?

– Нет, артналёт, немцы к городу прорвались, другого объяснения у меня нет, слишком близко стреляют, на окраине города.

Девчата мигом оделись и убежали, а дом изредка сотрясался от близких разрывов, и, если бы не ставни и бумажные ленты, наклеенные крест-накрест на стёкла, они точно по-вылетали бы. Собрав всё ценное, я вышел на улицу. Неподалёку у своего палисадника стоял сосед, тоже фронтовик, списанный по увечью, у него руки не было. Мы с ним не особо общались, он окопник, меня своим не считал, хотя то, что я фронтовик, признавал. Окопники – это своя элита.

На горизонте стояло зарево, Москва горела. Немцы действительно прорвались, и, похоже, бои начались у крайних домов. Если сил они накопили достаточно, то укреплённые дома, превращённые в укрепточки, надолго их не задержат. Я только вздохнул, посмотрев на разрыв гаубичного снаряда на перекрёстке, немцы без системы сыпали снарядами, просто по квадратам, пугая и поджигая. Специально по частному сектору лупили, суки. Целым город им явно был не нужен.

Посмотрев на часы – время второй час ночи, – я прошёл на своё подворье и спустился в блиндаж и запер дверь. Осталось лишь ждать. Блиндаж был проморожен, печку только-только затопили, и в ней начал играть огонь. Дарья сидела на нарах, закутавшись в одеяла и полушубок, но постепенно в помещении стало теплеть. Аня, сев с сестрёнкой, обняв её, спросила у меня:

– И что теперь будет? Обещали ведь в газетах и по радио, что не допустят немцев в Москву.

– Обещать – не значит жениться, – хмыкнул я, сидя у открытой дверцы буржуйки и подкладывая щепки. – Бои за город будут, страшные, кровопролитные.

– Мне в госпиталь нужно, – вскинулась та.

– Не сейчас, слышишь какой обстрел? Стихнет, я тебя провожу. Лучше ложитесь и досыпайте, вам завтра свежая голова нужна будет. Тебе, Дашь, тоже. Про школу можешь забыть, не думаю, что теперь уроки начнутся. Это вчера все натужно пытались показать, что в городе всё в порядке.

– Госпиталь наш уже фактически переведён в подвалы, сейчас, наверное, здание покидают, – несколько отстранённо сказала Анна.

– Я же сказал: спите, – повторил я.

Убедившись, что огонь в буржуйке весело полыхает, прикрыл дверцу и, забравшись на соседние нижние нары, достал свёрток. То есть сделал видимость, что достал. Пройдя к столу, размотал материю и взял в руки СВТ в снайперском исполнении. Вот она, моя винтовочка, будет для неё работа. Тут же, в свёртке, был ремень с подсумками, в которых находились магазины к винтовке. Я зажёг на столе лампу и стал чистить винтовку.

Ане всё не спалось.

– Откуда у тебя оружие? – спросила жена.

– Солнышко, у меня и танк в заначке есть, не то что пулемёты, я уж не говорю о винтовках. Как настоящий фронтовик, запас средств для убийства себе подобных всегда имею. Тем более зная, что начнутся городские бои, грех было не позаботиться об оружии. Ты будешь спать наконец или нет?

– Без тебя – нет, – отчётливо хмыкнула Дарья на мой вопрос.

Пришлось оставить винтовку на столе, даже не успев её разобрать, только разрядил, и устроился под боком жены. Дарья лежала у стенки, а я с краю, жена между нами, но места хватало всем. И вскоре под продолжавшуюся канонаду и близкие разрывы мы уснули.

Сон то и дело прерывался разрывами. Непривычно это, но поспали, хотя встали утром слегка разбитыми. Пока девчата умывались, я подкинул дров и поставил чайник на буржуйку. Зарядив винтовку и убрав её со стола, я стал нарезать бутерброды. После завтрака мы стали решать, что делать. Обстрел не прекратился, более того, усилился, к утру немцы, похоже, ещё артиллерии подвезли. Ане на службу нужно, там её место, и прятаться здесь – это преступление, сколько раненых она может спасти, мы оба это понимали, как и то, что выходить наружу смерти подобно. Снаряды так и свистят. В общем, я решил осмотреться.

С некоторым трудом открыв дверь, так как её завалило обломками, я разобрал мусор и, выбравшись, осмотрелся, матерясь под нос. Дом покосился, снаряд попал в угол, крыша – как решето. Амбара не было, только угли. Почему наш дом не сгорел, не знаю, соседские за ночь или сгорели, или сейчас ярко полыхали. Всё было затянуто дымом. Я, конечно, мог и не выбираться наружу, мне из блиндажа было всё видно, сканер показывал, но для виду вылез.

Район наш уже не обстреливали, редко один-два снаряда залетали, так что увезти Анну в госпиталь было возможно, стоит обдумать, как это сделать. Дальности сканера не хватало, чтобы увидеть окраину, где идут бои, но скопление там наших войск я всё же рассмотрел. Раненых уносили, подразделения сменялись, бои, похоже, там шли жаркие. Госпиталь Анны работал; действительно, все в подвалах, тем более верхний этаж бывшей школы полыхал. Как бы её туда доставить? Броневик достать и отвезти? Не вариант, могут остановить и отправить на передовую, мол, там немцы, а мы тут катаемся. Машину доставать не хочу, её корпус осколки не выдержит. Может, танк? Но тут ситуация та же, что с броневиком. Эх, владел бы я телепортацией… А Анне объяснил бы такое чудесное перемещение. Как-нибудь.

Вернувшись в блиндаж, я ответил на вопросительный взгляд жены:

– Можно попробовать. У меня только такой вопрос: вам там санитарки нужны? – и кивнул на Дарью. – Я был бы спокоен, если бы она под твоим присмотром была, помощницей.

– А ты? – сразу отметила Аня этот момент.

– Амбар сгорел, в дом снаряд попал… Хочу навестить немецких артиллеристов и сказать, как я ими недоволен. По Москве не меньше тридцати тяжёлых батарей работает, хочу проредить их.

– Смешно, – улыбнулась Дарья, а вот Анна была серьёзна, уж она-то знала, что я с такими делами не шучу. Хотя тоже не понимала, как я смогу помешать немцам обстреливать город.

– Ты будешь осторожен? – спросила она.

– Обязательно, – серьёзным тоном ответил я. – Если обстрел начнёт стихать, значит, я добрался до немцев… Теперь собираемся, я вас провожу. Проверьте документы, при вас ли всё, что необходимо. Помните, теперь госпиталь будет вашим домом. Оттуда – никуда. Госпиталь, а значит, и вас я всегда найду, куда бы он ни переехал. Договорились?

– Да.

У обеих были выданные мной вещмешки, плотно набитые вещами, так что тут всё в порядке. Сам я в красноармейской форме, чистой и свежей, с утеплённым бельём, телогрейка, свитер под ней, шапка-ушанка и тоже сидор при мне. Винтовку я под нары убрал. Точнее, сделал вид, отправив её в браслет. Заперев блиндаж, не на замок, на щеколду, мало ли кому он пригодится, мы направились на улицу. Анна только горестно застонала, рассматривая дом. Да уж, ремонт его не спасёт, тут только новый строить. Хорошо, я всё ценное из него забрал, мародёрам там поживиться будет нечем. Даже ворота снесло от близкого взрыва.

Людей на улице мало, да и те перемещались перебежками, чуть что – падали, опасаясь очередного разрыва. Да и мы тоже раз пять полежали, но за час, и то из-за того, что я не мог держать высокую скорость, мы добрались до госпиталя. Появлению Анны там порадовались, рук не хватало. И она сразу включилась в дело. Для Дарьи тоже нашлась работа. Позже Анна поговорит с главврачом, чтобы сестрёнку официально сиделкой приняли и на довольствие поставили. Тем более она из семьи медиков, многое знает, конечно, не как медсестра, но почти на уровне.

Я попрощался, пообещав быть через пять дней, шесть – крайний срок, и похромал в тыл. Именно так, я уходил от передовой как можно дальше. Авиацию я планировал использовать позже, да и не ожидал, что её время придёт так рано. Дождусь ночи, с дороги взлечу на У-2, переберусь к немцам в тыл, облетев Москву стороной, и начну работать по артиллеристам. Использую я стодвадцатимиллиметровые миномёты, хватит для точечных ударов. У меня их две батареи, но и одной достаточно. Главное – ночи дождаться и многочисленные посты пройти. А самолёт использовать хочу для быстрого перемещения.

Я покинул город. Дорога из него была забита. То к городу колонны, то обратно, санитарных машин много, и меня даже подбросили, пусть на подножке, однако отъехал я от столицы километров на тридцать. Потом в роще, расчистив площадку, развёл костёр, поел и, завернувшись в медвежью шкуру, которая раньше в блиндаже лежала, уснул ногами к костру. Нужно отдохнуть перед ночным делом. Лёгкий мандраж всё же был, это мой первый полёт на незнакомом аппарате, тем более ночью, но я старательно его гасил. А остановился я здесь по той причине, что дорога рядом с рощей отлично подходила в качестве взлётной полосы, главное, чтобы машины ездили поменьше. Всё же трасса, довольно крупная, стоял сплошной гул техники. Осталось дождаться наступления темноты, и можно лететь.

Проснулся я в отличном настроении, хорошо выспавшись. Мороз, который другим сильно щипал щёки, меня не беспокоил, амулет климат-контроля был активен, так что я и на снегу могу спать. Наверное. Не проверял. Откинув шкуру, я с помощью сканера осмотрелся – ночь мне нисколько не мешала, ведь имелся амулет ночного видения. Дорога как была забита, так и оставалась, а неподалёку, что меня удивило, тут же, в роще, находились две группы людей: два человека наблюдали у дороги за движением, а семеро расположились в стороне, у них и радиостанция была. Немецкая. Видимо, разведка, считают технику и передают своим, на диверсантов как-то не похоже. Да и амуниция не та: ни взрывчатки, ни советской формы, налегке. Точно разведка. Особо ценного при них ничего нет, всё наличествующее у меня и так есть.

Потянувшись, я встал и стал делать лёгкую зарядку. Потом умылся из фляжки и достал завтрак. Дело в том, что, пока мы с Аней жили в нашем доме, ещё до Даши, я, занимаясь в амбаре техникой, параллельно на кухне готовил пищу и запасал её впрок. Вот для таких моментов, как сейчас, чтобы не готовить и время не тратить. У меня в запасе было много солдатских котелков, наших и немецких, я их отмыл и заполнял сваренными в большом чугуне щами или борщом, пловом и другой пищей, даже стопки блинов были. Так что такой готовой еды у меня достаточно, на пару месяцев хватит, и всегда горячая. Остывает, только когда достаёшь из браслета. В данный момент я вынул тарелку, на которой лежала горячая яичница с кружочками полукопчёной колбасы. На краю – ломоть хлеба. В комплекте шёл стакан свежего молока.

Позавтракав, я направился к дороге. К немцам я не ходил, хватило «рук», чтобы их вырубить и связать их же верёвками. Остановившись, подумал: а как я объясню, что связал немцев, а моих следов на снегу нет? Пришлось идти и потоптаться и у главного лагеря, и у наблюдателей, а потом потопал к дороге, прокладывая колею. Колонны шли сплошняком. Но вот сканер засёк в одном из грузовиков с десяток бойцов, похоже на патруль. Пришлось поспешить, чтобы он не проскочил, и успел, чуть не под колёса выскочил, махая рукой. Тормозя юзом, машина всё же остановилась, и бойцы без приказа посыпались из кузова, беря округу под прицел. Снег белый, чистый, так что вокруг видимость хорошая, несмотря на темноту. Открывший дверь кабины сержант – к моему облегчению, это оказался сотрудник госбезопасности, – оглядываясь, строго спросил:

– В чём дело, боец?

– Лейтенант в отставке Крайнов, – представился я. – Ночевал в роще, обнаружил немецких разведчиков с рацией, которые наблюдали за дорогой…

– Где? – Сразу спрыгнув с подножки, сержант посмотрел в сторону рощи и стал командовать: – Панин, готовь группу, будем брать немцев. Быстро, пока уйти не успели…

– Не спеши, сержант. Я уже связал их, девять человек, все живы. Пошли конвоиров, пусть приведут их. По моим следам найдёте. В двух местах: на опушке двое наблюдателей и дальше основная группа.

– Да? – Сержант удивлённо посмотрел на меня: – Сам взял? Тростью забил?

– Не ершись. А бойцов пошли. И ещё: меня не поминай в рапорте, пиши, что сам взял, хорошо?

– Панин, слышал? Бери шесть бойцов и иди посмотри. – Потом снова повернулся ко мне: – Крайнов… Крайнов… Знакомая фамилия, по радио слышал. А это не ты с кавгруппой генерала Белова немецких генералов захватил? «Инвалидная команда»?

– А что, об этом по радио сообщали? – удивился я.

– Да, и о вас тоже говорили. Значит, вы?

Мы отошли в сторону, а водитель отогнал машину на обочину, чтобы освободить дорогу. Панин с группой бойцов уже добрался до опушки, и двое остались с наблюдателями, приводя их в сознание, остальные пошли дальше по моим следам к основной группе. Я приглядывал за ними краем глаза с помощью сканера.

– Да, я участвовал в той операции. Честно скажу, выжил чудом, и как-то уже не тянет участвовать в этой авантюре. Я недавно женился, не хочу жену вдовой оставлять.

– Всех участников к наградам представили, – глядя в сторону рощи, сообщил сержант. – Я слышал, вас тоже ищут.

– Награды, слава… Меня это не интересует. Орден у меня и так есть, за летние бои, мне хватит. Не за награды воюем. А кавалеристы действительно заслужили, пусть их чествуют… Что там, в Москве, уличные бои начались?

– Да. Непонятно, откуда у них столько сил. Пленные сообщают, что три свежие дивизии уже в бой бросили, это кроме двух пехотных и моторизованной, что вчера ночью пробились к окраинам. Разведка прошляпила сосредоточение войск.

– А откуда атаки идут, с Волоколамского направления?

– Нет, там тихо, после вашего рейда немцы раны зализывают. Со стороны Одинцова прорвались, с Можайского направления. Там они кулак прорыва собрали.

– Ясно.

– А сам ты что здесь делаешь? – поинтересовался сержант, отметив, что от рощи ведут группу немцев и бойцы нагружены сверх меры, явно всё в лагере собрали, даже спальные мешки, в которых можно и на снегу спать. Немцы были хорошо снаряжены.

– Ответ, что просто гуляю, не пройдёт, как я понимаю? – усмехнулся я. – Дом мне снарядом разнесли в Москве, вот, думаю, куда перебраться в другое место. Жена пока в госпитале поживёт, она врач, военный хирург.

– Понятно…

Они остановили пару попутных машин, куда погрузили пленных и их вещи, и покатили к Москве. Сержант предложил было подвезти, но мне нужно в другую сторону. И я вернулся в рощу. Обойдя её, на опушке с другой стороны я достал биплан и, разобравшись с запуском, амулет-брошь помог с опцией познания механизма, завёл двигатель и посидел в кабине, привыкая к управлению. Баки у машины полные, осталось только взлететь. С этим была проблема – дорога ни на минуту не пустела. Похоже, с ней я в пролёте.

Я заглушил двигатель и убрал самолёт. Так как машина была связной, вооружения не имела, да и сбрасыватели для бомб устанавливать нужно, благо я очистил склады той авиачасти, где самолёты позаимствовал, и всё необходимое у меня есть. К слову, там и самолётные лыжи имелись, я только сейчас узнал. Надо будет инвентаризацию провести. Попозже. Сейчас же я достал трактор с отвалом и в три захода расчистил взлётную полосу – луг здесь был неплохой, ровный, для взлёта и посадки годится. Убрав трактор, снова достал самолёт, поставив его в начале полосы, и, запустив движок, стал готовиться к полёту. Поверх своей одежды я натянул ещё лётный комбинезон, надел утеплённый шлемофон с очками и шарф, напялил парашют и только после этого, устроившись в кабине, дал газу и пошёл на взлёт. К моему удивлению, взлетел нормально и, потихоньку набрав высоту, ста метров хватит, стал стороной облетать Москву. К немцам я решил подобраться с тыла.

Чуть позже я влетел в снежный циклон. Поначалу испугался: не видно, где низ, где верх, может, я уже боком лечу и вот-вот готов сорваться в штопор? Но сканер показывал – всё отлично. Потрясло изрядно в одном месте, но я смог лететь дальше, ориентируясь по данным сканера. Перелетев передовую, я стал углубляться в тыл немцев, а чуть позже с правым разворотом пошёл в сторону Одинцова. На подлёте, совсем уж сближаться не стал, нашёл пустой участок дороги и пошёл на посадку. Скользил, конечно, да и снегопад начался, но я был доволен своей первой посадкой, что она вообще благополучно завершилась, да и первым полётом в этой жизни. Заглушив двигатель, выбрался наружу, снял всё лишнее, потом заправил и обслужил самолёт и убрал его в браслет. Двигатель горячий, если самолёт мне потребуется, мотор запустится сразу. Для дальнейшего передвижения я выбрал танк, немецкую тройку. Несмотря на мой патриотизм, всё же тридцатьчетвёрка комфортностью не отличалась, я уже успел сравнить. А тут место командира вполне удобное и не тесное.

Устроившись в кресле командира, я запустил двигатель и, отъехав от дороги, по которой уже поехал очередной транспорт, встал. В сторону передовой двигалась колонна, и я решил перехватить её. Колонна состояла из двадцати шести машин в сопровождении двух бронетранспортёров. Мотоциклистов не было. Меня интересовало всё, что везли машины. Продовольствие и боеприпасы. Судя по грузу, везли его в одну из пехотных дивизий. Артиллеристам патроны к пулемётам или карабинам, а также ручные гранаты ни к чему.

Колонну я захватил. Начал с концевого бронетранспортёра, дистанционно перебив солдат в десантном отсеке, командира и водителя, после чего остановил боевую машину. Потом постепенно уничтожал водителей и сопровождающих, если те в кабинах сидели, и тоже останавливал технику. Так до головного охранения и добрался. Десять минут – и колонна стала моей. Подогнав все машины так, чтобы они стояли вплотную друг к другу, я подъехал на своём танке и, покинув его, стал убирать тела из машин, раздел их и обезоружил, забрал у всех документы, все трофеи сложил в браслет. После чего, покинув дорогу, покатил к Москве, оставляя Одинцово слева. Двигался по бездорожью. Если где овраг или речка, которые я не мог преодолеть, то покидал машину, перебирался по льду на другой берег, снова доставал танк и катил дальше, и таким образом, ориентируясь по гулу канонады, к шести вечера я добрался до немецких артиллеристов. Повезло: тут в поле в пяти километрах от окраины Москвы разместился целый дивизион из четырёх батарей. Судя по длинноствольным пушкам, французские трофеи. По дальности, эти орудия вполне доставали до района, где находился мой дом, да и калибр походил на тот, что оставлял воронки в моём районе.

Изучив расположение позиций, я решил, что брать трофеи не буду, немцев здесь слишком много: помимо семисот артиллеристов неподалёку в деревеньке располагался какой-то штаб. Не глуша мотор танка, мне он не мешал, пусть тарахтит, я достал четыре тяжёлых советских миномёта и штабель ящиков с минами. Ящики сразу стали вскрыться, взрыватели закручиваться в мины, в общем, пошла подготовка к стрельбе. Наконец всё подготовлено, хватит и артиллеристов уничтожить, и штаб. Стрелять я решил так: по два миномёта на одну батарею, потом смена целей. Первый выстрел был пристрелочный. Отметив, как настроен прицел и куда попала мина, а я промахнулся, сделал повторный выстрел и, высчитав точность наводки, стал стрелять залпами, и, к моему шоку, ни одного промаха! Мины попадали точно в орудия, ни одной зря выпущенной мины! Потом прошёлся по орудийной прислуге и командованию батарей и дивизиона, нельзя этих спецов оставлять в живых, затем по стоянке техники и складу снарядов. После этого перенёс огонь на оставшиеся две батареи и за две минуты уничтожил и их. Выживших артиллеристов оставался мизер, и я не стал на них тратить мины: бил по группам, а не по одиночкам. После этого всей батареей открыл огонь по штабу. Работал я ювелирно, старался, чтобы мирные жители не пострадали, и вроде получилось. А штаб если и не уничтожил, то потрепал до полной недееспособности.

Посмотрев на штабель с оставшимися минами, а потратил я чуть меньше половины от запланированного, убрал их вместе с миномётами, после чего, устроившись в танке, направился параллельно передовой к следующей цели. Мой сканер видел на шесть километров. Не по три в разные стороны, а по шесть в любую сторону, в сумме под моим присмотром была территория в двенадцать километров. Я в центре этого круга. Соответственно, всё, что происходит в зоне контроля сканера, мне известно. Так я увидел, что на границе зоны работы сканера находится ещё одна батарея, достать её миномётами я мог. Но это предельная дальность, рассеивание большое, вот я и решил подобраться поближе. На два километра. Да так удачно вышло, что ещё шесть батарей обнаружил. Две – с лёгкими полевыми немецкими гаубицами, у меня такие были, взял трофеями во время танкового рейда, ну и тяжёлые имелись. Одна батарея – это наши стопятидесятидвухмиллиметровые, помнится, обозначаются они как М-10. Остальные немки. Причём, судя по лошадям, буксировались те конно.

Пришлось подбирать позицию так, чтобы все обнаруженные батареи находились в зоне стрельбы. Кроме немецких артиллеристов находились и несколько тыловых частей, госпиталь в селе, и в шести километрах разворачивался крупный склад артиллерийского боезапаса, туда грузовики двигались. Из семи батарей вели огонь только три, другие, было видно, только что прибыли, позиции не оборудованы, и бойцы копали землянки. Впрочем, у остальных тоже шли земляные работы.

Найдя отличное место – в полутора километрах располагалась одна из батарей, – я установил миномёты на подносы и стал готовить мины. Тут чуть больше нужно, чем я ранее потратил. А дальше поступал так: когда одна из батарей давала залп, я под этот шум делал пристрелку. Начал с тех батарей, которые не вели огонь, и бил по людям, именно они основная ценность вермахта, орудия-то ещё наклепают, а специалистов долго растить. Все мои миномёты были направлены на одну цель, рассеивать их я не стал. Один уничтожал орудия, другой – технику, два работали по людям, которые землянки рыли и готовили места под склад боеприпасов, вот и накрыл их. Они прыгали в вырытые ямы, думали, там укроются, но я только этого и ждал и забросил туда по паре мин. Фарш. Остались одиночки, меня они не интересовали, но миномёты дали шесть залпов, выпустив двадцать четыре мины, и одна батарея была мной с гарантией уничтожена. Потом я так же следующую накрыл и остальные, которые пока обустраивали позиции. На других трёх начали что-то подозревать, заметили зарева горящей техники и детонацию боекомплектов у орудий и тех ящиков, что ещё в машинах были. Забегали, засуетились, да поздно. Мины полетели, и батареи уничтожались одна за одной. Надеюсь, наши защитники и жители в городе ощутили, как ослаб огонь артиллерии немцев. Однако канонада не стихала, работы у меня ещё много.

Наконец на этом участке я в основном всё завершил, остался склад, пара транспортных колонн на дороге и пехотный батальон немцев, который шёл к Москве, все они были в дальности моих миномётов. Госпиталь меня не интересовал, как и мелкие тыловые службы. Хотя последние парой мин и можно накрыть, чтобы не расслаблялись. Склад на расстоянии шести километров, то есть в дальности миномётов, и можно не обращать внимания на рассеивание, главное – попасть, дальше детонация сама произойдёт. Открыл огонь я сначала по дороге, разметав транспортные колонны, и по пехоте прошёлся, полностью не уничтожил, но нанёс просто чудовищные потери. Это точно. Потом по тыловым частям отстрелялся, их шесть было, как и задумал – по паре мин бросил прицельно. У меня осталось три мины, вот их я и выпустил по складу. Там на разгрузке полсотни машин было, и рвануло так, что меня с ног едва не сбило взрывной волной. Всё осветило вокруг вспышкой, и поднялся гриб взрыва. И это ещё склад не настолько полный, что туда успели завезти за сутки припас, колонн десять, не больше.

Убрав миномёты, я вернулся в тёплый салон танка, который продолжал тарахтеть рядом, и покатил к одной из батарей. К той, где наши гаубицы были. Там техника и орудия целыми остались. Трофеи нужные. Я подумывал передать эту батарею нашим, ещё не решил как. Выживших троих артиллеристов разогнал пулемётами, не став преследовать, и, убрав все трофеи в браслет, покатил дальше, объезжая горевший склад по большому кругу, а то из него вылетали и разрывались снаряды. Не хватало ещё сюрприз получить. А объехав его, я обнаружил ещё четыре батареи и пару корпусных складов, а также забитую техникой и войсками дорогу. Просто сказка, это то, что надо. Одними миномётами я тут не обойдусь, нужно несколько гаубиц достать. Миномёты по батареям работать будут, гаубицы – по дороге и штабам. Да, так и сделаю.

Я как раз позиции размечал, когда со стороны Москвы стала отчётливо видна вспышка, очень яркая, несмотря на снегопад, и донёсся грохот разрыва. Чёрт, неужели в Москве ядерный заряд рванули? Очень похоже. У меня же там Аня с Дашей. Убью гадов. Всё, это война на уничтожение.

Чуть позже, успокоившись, я понял, что это не ядерный взрыв. Да и нет ещё таких зарядов, рано им, если, конечно, я один такой попаданец. За ядерный грибок я принял детонацию какого-то крупного склада. Наверняка немцы своим стремительным рывком захватили местность, и наши уничтожили свой склад. Взрыв произошёл километрах в семи от меня, за зоной работы сканера, и километрах в трёх, а то и в двух от Москвы. Точно не скажу. Городская окраина могла пострадать, а то, что и немцам досталось, это точно. Я не поленился, прокатился, и действительно обнаружил развалины, где ещё были пожары и отдельные взрывы. Ну точно, это пакгаузы были. Да и железнодорожная ветка туда заходила. Наши взорвали, причём дождались, когда немцев вокруг побольше соберётся, чтобы им крепко досталось. Некоторые действительно изрядно пострадали, остальных лишь потрепало. В целом же наши задачу выполнили – и военное имущество уничтожили, и хоть какой-то урон немцам нанесли.

Вернувшись на выбранную мной позицию, я снова осмотрелся – плотно забитая дорога, штабы и батареи. Достал две батареи тяжёлых миномётов, всё, что у меня было, и батарею немецких лёгких гаубиц – это максимум, что я мог использовать одновременно. Причём я переиграл: как более точные, миномёты будут работать по дороге, первыми залпами, а так как они скоростнее гаубиц, нанесут максимально возможный ущерб. Потом по штабам. А гаубицы всё это время будут уничтожать четыре артиллерийские батареи. Здесь брать трофеи я не планировал. А насчёт батарей я ошибся: это не отдельные части, тут был дивизион тяжёлых орудий и одна отдельная батарея. Вот так я и распознал, где находится центр управления дивизионом. Когда всё было готово, я сразу открыл огонь – у меня всё же столько планов, а ночь коротка, так что не будем задерживаться. Да тут ещё четыре мелких склада нашёл, кинул по мине в каждый. Как говорится, не съем, так хоть понадкусываю. Не сахар им будет штурм Москвы, уж я позабочусь. Потери немцы действительно несли страшные, может, за ночь я их так измотаю и тылы порушу, что сломаю хребет наступления? Поглядим, сам ещё не знаю.

Перебравшись дальше, я продолжил работу, изредка беря трофеи. Если встречал грузовые колонны и в них продовольствие, то обязательно забирал. Война долгая, вопрос питания ещё будет стоять остро, так что это необходимые запасы. Приватизировал пару складов, видимо дивизионные, разнообразие имущества удивляло. К трём утра я уничтожил общей сложностью двадцать семь артиллерийских батарей, около двадцати складов, примерно столько же штабов, перехватил и забрал семь транспортных колонн – одну танковую, двадцать новеньких четвёрок шли к фронту, я не мог пройти мимо такого подарка. Постоянно бил по дорогам, по войскам, которые там шли, трижды наносил удары с тыла по передовым частям. Но всё когда-нибудь заканчивается. У меня осталось мин для тяжёлых миномётов по десять штук на ствол. НЗ. Да и гаубичные снаряды тоже изрядно потратил, около трети наличного запаса. Правда, сразу пополнял запасы у немцев, даже изрядно, больше, чем выпускал. Немцы тоже использовали наши тяжёлые стодвадцатимиллиметровые миномёты, но такого боезапаса на их складах я не обнаружил, о чём крайне жалел. Очень уж мне это оружие понравилось. Нужно поискать, где такие мины можно добыть. Пленного возьму, из миномётчиков, чтобы пункты боепитания показал, наверняка там найду нужный калибр.

В общем, кошмарил я всю ночь немцев с азартом и с огоньком. Да так, что они, нервные, во все стороны стали рассылать усиленные бронетехникой патрули. Я их из своей пушки шестнадцать штук пожёг. Развлекался, мне эти патрули не мешали. Единственно, кто остался без моего внимания, – это люфтваффе: так как я работал вблизи передовой, то не обнаружил ни одного аэродрома. Или перебраться ближе не успели, или слишком близко для них, и, чтобы найти аэродромы, нужно уходить дальше к немцам в тыл. А я решил, что раз в тылу, тем более у меня ещё четыре дня есть, раз обещал Ане через пять вернуться, то стоит использовать их с максимальной пользой.

Немецкого миномётчика я всё же выкрал, офицера. Тот отправил меня к интендантам, так как нужной информацией он не владел, а вот интенданты уже сообщили, где можно найти необходимый мне боезапас. На ближайшей железнодорожной станции, там целые штабели разных ящиков стояли, бери не хочу. Добравшись до этой станции и пользуясь тем, что погода снова ухудшилась, метель началась, я, просто гуляя, уничтожая часовых, используя амулет-перстень, посылая ледяные иглы, забрал все ящики. Вообще все боеприпасы. А также прихватил топливный состав, в котором только авиационный бензин был, солярки не имелось. А потом поджёг эшелон с боеприпасами, чтобы он мою деятельность прикрыл, и под разрывы за спиной укатил на своём танке.

Уже семь утра, я изрядно потерял времени с посещением станции, но зато нашёл нужный калибр мин. Именно нужных. По количеству, там их разгрузили из шести вагонов, не так и много получалось, я за ночь столько же выпустил, но на этот рейд мне хватит, тем более он ещё не закончился, может, ещё найду этот тип боеприпаса. А в данный момент, уехав от горевшей станции, я перебрался под бок фронтовому аэродрому, нашёл-таки люфтваффе, и, загнав танк в рощу, прямо в нём и устроился спать. Надо сил набраться, а как снова стемнеет, продолжу гнобить немецкие войска. По следам танк не найдут, я стихию Воздуха использовал, замёл снегом колею.

Когда я проснулся, танк уже в сугроб превратился, а замёл я его хорошо: мимо в паре метров пройти – и не поймёшь, что под этим сугробом боевая машина стоит. Я смёл снег и, пока двигатель прогревался, поел – блины со сметаной, запивая чаем. Снаружи пока не стемнело, ещё около часа ждать, так что я стал слушать рацию. Да уж, общения хватало, кодировок, морзянки… По открытым переговорам понятно, что моя ночная деятельность до сих пор обсуждается. Неразбериха была и из-за уничтоженных штабов, в результате чего штурм Москвы затянулся, и советские войска смогли укрепить свои позиции и кое-где даже, в поле, выбить немцев. Значит, моя деятельность приносит пользу, и стоит продолжать.

Наконец начало темнеть. Тут возникла одна проблема: движок, прогреваясь, ревел громко, это сейчас он стал тише тарахтеть. В общем, на аэродроме услышали и отправили отделение солдат из охраны посмотреть, кто это шумит в стороне от дороги. Погода всё так же нелётная, немцы к земле прикованы, как, впрочем, и наши авиаторы. Солдат я перехватил, уничтожил при подходе, и стал изучать аэродром, на предмет ценного. Батарея автоматических одноствольных зениток – это хорошо, берём. Две стояли в кузовах грузовиков, то есть подвижные машинки. Ещё спаренные зенитные пулемёты в единственном бронетранспортёре при штабе лётной части, которая расположилась на этом поле. Сама часть – бомбардировочная, но лаптёжников тут не имелось, одни штурмовики, а были уже знакомые сто одиннадцатые «хейнкели». Их было двадцать шесть, хорошо замаскированных на опушке. Имелась одна пара мессеров, не думаю, что приписанная к этому штаффелю, скорее всего, охотники гостят. Разведывательных самолётов на аэродроме не было, видимо, на других дислоцируются, но был один «шторьх», да и тот в санитарной версии. Точно санитарной, не спутаешь, и штатные носилки внутри лежат. Это всё, что было на этом аэродроме. Наземная техника – восемь грузовиков, два топливозаправщика, четыре специализированные аэродромные машины, два трактора, тягач с краном на корме, видимо, для ремонта использовали, восемь легковушек, семь мотоциклов, о зенитках я уже говорил, ну и автобус. Причём наш, марки «ГАЗ». Было две полевых кухни, обе немецкие.

Самих немцев было три сотни, тут и лётный с техническим составом, и охрана, считай зенитчиков, ну и обслуживающий персонал. Обустроились они хорошо, землянок хватало, вот в них я и собирался немцев похоронить, используя стихию Земли. Хоть металлоискателями пусть ищут, ничего не найдут. Пропала часть люфтваффе, пусть страшилки рассказывают, была или нет, даже следов не осталось.

Так я и сделал: принял солдат дозора, потом продвинулся поближе и с пятисот метров, используя амулет-помощник, постепенно уничтожил всех. Причём делал это так, чтобы свидетелей не было и тревогу не подняли, и мне это удалось. Зашёл солдат в туалет – и не вышел. В землянке слышались голоса, смех – и вдруг тишина. И так везде. Потом я собрал трофеи – технику, самолёты, всё, включая полётные карты и личное имущество. Тела в землянках я разровнял и всё закрыл пургой – чистая опушка, никаких следов присутствия здесь подразделения люфтваффе. Да и вообще людей. Свои следы тоже замёл. Потом достал свой танк и покатил дальше – сеять доброе и хорошее.

До девяти часов вечера я успел найти и посетить ещё два аэродрома. На одном дислоцировалась разведывательная эскадрилья и истребительная часть. Истребителей тридцать шесть, разведчиков – восемь, был ещё один транспортный «юнкерс». Я всё прибрал и повторил сокрытие, как и на первом аэродроме, и, несмотря на то что в деревне рядом, всего в двух километрах, стояла какая-то тыловая часть, всё это проделал незаметно. Никаких следов не осталось, будто и не было аэродрома. Причём часть лётно-о состава ночевала в деревне, вот они удивятся увиденному. Я их не тронул.

На третьем аэродроме дислоцировались штурмовики, уже знакомые мне лаптёжники, семнадцать единиц, и два «шторьха». Тут я поступил так же, как и с остальными. Они исчезли в дикой России. Причём я пару патрулей перехватил, перебив их, но часть оставил в живых, и, выйдя к ним под видом лешего (полчаса на маскировку убил), замогильным голосом стал вещать на немецком, что это русская земля и против них даже сказочные русские жители вышли, и я вот, леший, начал уничтожать аэродромы со всем содержимым. При этом вокруг меня вьюга кружила, хотя погода уже успокоилась, даже ветра не было. С двумя немцами фокус прошёл, поверили, и я их отпустил, пусть дальше слухи распускают, третьего добить пришлось, с ума сошёл.

А вечером я покатил обратно к передовой, снова по тылам работать, немцев кошмарить. Стал активно с дальних расстояний обстреливать разные части, запас мин снова стремительно таял, но я нашёл три пункта боепитания, где они были в наличии, и пополнил запасы. Уничтожил я два десятка артиллерийских батарей, три десятка миномётных, около сотни танков и около пятидесяти захватил в трофей. Преимущественно тройки и четвёрки. С пяток «чехов» взял, для пробы. С три десятка самоходок. Три сотни грузовиков – крупные колонны попались с ценными трофеями. Штабы уничтожал. Немцы были изрядно растеряны, носились, искали, откуда я стрелял, находили пустые позиции и ничего больше, а я уже в других местах был. В общем, поспать я им не дал. И где-то часам к пяти, когда уже близился рассвет, я прошёлся рядом с очередной остановленной колонной, решая, что делать. В этот раз мне достался суперприз. Я не о технике в колонне, которую уже убрал в браслет, а о двух генералах, один из которых Гудериан, трёх полковниках и ещё десятке офицеров, связанными сидевших на обочине. Генерала я захватил, когда он менял дислокацию своего штаба, ну не нравилась ему информация, что один за другим штабы других частей замолкали, а потом поступали сообщения об их уничтожении путём удивительно точного миномётно-артиллерийского огня.

Я осмотрел пленных и стал размышлять: передать их нашим – отличная идея, но как? За эту ночь мне дважды встречались советские разведгруппы, которые работали в ближнем тылу немцев. Почему бы не передать их такой группе, пусть тащат к нашим. А захватил я их так, что они и не поняли, что пленил их я один, потеряли сознание, очнулись в плену, техники их вокруг уже нет, и советский солдат стоит, в телогрейке, унтах, в шлемофоне танкиста и с немецким автоматом на плече. В общем, в шоке были, так резко положение их изменилось.

Очередная группа советской разведки, как показал сканер, была в тридцати километрах от нас. Пешком с этими я не дойду. Поэтому я сделал так. Пригрозив немцам, что они под охраной, отошёл в сторону и достал технику. Грузовик и бронетранспортёр. Немцев посадил в грузовик и сделал так, чтобы они не видели кабину, что она пуста, а сам устроился в бронетранспортёре и поехал за ними. Пулемёт демонстративно направил на пленных, чтобы они не удумали шутки шутить.

Километра за полтора до ночной стоянки разведчиков пришлось всех высадить, дальше пешком. Убрал технику и за сто метров до лагеря, достав громкоговоритель, сказал:

– Внимание, советские разведчики! Нами захвачены высшие чины вермахта, но нам они не нужны. Просьба забрать их и отвести к советскому командованию. Кстати, здесь два генерала, один из них Гудериан. Поторопитесь, вашего представителя ожидаю в течение пяти минут…

Я видел по сканеру переполох и панику у разведки, но всё же они прислушались к моей речи и направились в мою сторону, обтекая по бокам.

– Эй, я всё вижу. Один ко мне, остальные на месте. У меня пулемётов на всех хватит. Может, вы не наши? А?

После небольшого совещания ко мне направился их представитель, остальные заняли круговую оборону. Их тут вообще всего семеро было. Встав метрах в двадцати, разведчик осмотрел толпу немцев и задал вопрос:

– А откуда нам знать, что это настоящие генералы?

– Ничего себе! – возмутился я, продолжая прятаться а пленными. – Им тут генералов дарят, а они ещё морду воротят. Слушай, хрен горбатый, может, тебе ещё рот вареньем намазать, чтобы жизнь слаще казалась?

Несколько секунд с той стороны длилось молчание, переваривали мои слова, после чего смутно знакомый голос вдруг спросил:

– Крайнов, ты, что ли? Только ты про морду и варенье часто говоришь, особенно когда возмущаешься.

Я же, мысленно ругнувшись, тоже узнал знакомца, он из разведки был, выписался из нашей палаты за месяц до меня.

– Вася? – уточнил я на всякий случай.

– Да, это я. Ты как здесь оказался? Тебя же комиссовать должны были.

– Так меня и комиссовали, с тростью хожу. Партизаню потихоньку. Слушай, я тороплюсь, бери немчиков и гони это стадо к нашим. И ещё просьба: обо мне не говори, мол, сами случайно взяли, ну и там дальше придумаешь. Добро?

– Слушай, Кирилл, а это не о тебе по радио говорили?

– Я диктору язык вырву, всем растрепал.

– Значит, о тебе. Это правда, что из той группы больше никто не выжил? По радио об этом не говорили, среди своих слух ходит.

– Правда. Я единственный, кто выжил.

– Давай к нам, пообщаемся.

– Ну ладно, – вздохнул я.

Разведчики вышли из-за деревьев, двое побежали по нашим следам, посмотреть, есть ли кто ещё, остальные осматривали пленных, а мы с Васей обнялись. Давно не виделись. Потом, сидя у костра и прихлёбывая чай, я описывал тот свой рейд. Радист уже отправил шифровку в центр, и чуть позже пришло сообщение готовить посадочную площадку, за пленными вышлют транспортник. Причём особо отмечено, что я должен быть в этой группе. Вася мою просьбу не выполнил, сообщил, откуда пленные взялись. И чего я их жалел? Надо было перестрелять. К нашим я не хотел, так и сказал, за дом не отомстил. Партизаню потихоньку, вон две колонны только успел перехватить, маловато. Но в шифровке приказ был категоричный: доставить во что бы то ни стало.

– Вась, ты сам подумай, сколько сил мне потребовалось, чтобы перебраться к немцам в тыл, и вы всё это прахом пустить хотите. Отправите пленных, и ладно, они и им будут рады.

– Не могу, Кирилл, сам понимаешь, приказы начальства игнорировать я не имею права.

– Тогда я с боем уйду, ты этого хочешь?

– Кирилл, будем честными друг с другом, с тобой даже наш радист справится, а он у нас девушка семнадцати лет, хрупкая, но ловкая. И автомат свой лучше отдай.

– Всё, не друг ты мне больше.

Отвернувшись, я надул губы и так и сидел. Вырваться я смогу, без проблем, вырублю разведку и свалю, продолжу заниматься своими делами. Только аккуратно как-то нужно, чтобы пленные не разбежались. Посидев немного, я осмотрелся: в лагере остались трое на охране немцев, остальные отправились искать подходящую площадку, и я сказал Васе:

– До ветру отойду.

– Тут пруди, а то знаю я тебя, шустрого.

– Злой ты.

– Это не я злой, это жизнь такая, – ответил он, и мы вместе засмеялись.

Это была моя поговорка, он много что у меня заимствовал, пока мы вместе в госпитале лежали.

Я подумал: а почему и не слетать в тыл? Если что, у меня отработанная схема, как к немцам вернуться. Один раз долетел, полтора часа в воздухе пробыл, и во второй раз получится. Так что решу все вопросы с советским командованием, чтобы меня не искали, а то мало ли что, это напрягает, и снова своими делами займусь. Тем более немецких артиллеристов я проредил, мелочовка осталась, нужно подождать, пока они ещё перекинут к Москве батареи, и уничтожить. Пара дней у меня есть. На службу я не хочу, уже привык действовать своей головой. В армии я делать смогу только то, что велят и приказывают, как-то не хочется возвращаться к этому. Я комиссован, вернуть меня в строй не смогут. А вот попросить, например, куда инструктором… но только попросить, так что я могу решить, давать добро или нет. Естественно, ответ будет – нет.

Площадку нашли и пленных повели туда, расчищать её, а точнее, утаптывать поле. А через час после того, как стемнело, раздался гул моторов. Я по сканеру видел – летели два транспортника типа «Дуглас». Мы разожгли костры, и они пошли на посадку. По очереди, сначала один сел, убедившись, что мы те, кто нужен, приземлился второй. Вот тут пришлось поторопиться, сканер показал, немцы приближались, да с двух сторон. Усиленные патрули. Не взлетим – расстреляют к чёрту. К счастью, предупреждать никого не пришлось, все и так торопились, разведка тоже летела, я в первом самолете был, и мы, поднявшись в воздух, направились к нашим. В стороне от столицы пересекли передовую, и уже через полчаса самолёты катались по полосе одного из тыловых аэродромов, находившихся за Москвой. Сейчас он стал фронтовым.

Когда моторы заглохли, серьёзные и прямые как палки бойцы НКВД стали выводить пленных. Были и репортёры, снимавшие всё это. Так как Вася меня предупредил, что такое наверняка будет, нужно осветить в прессе, всё же вон какой шум был с пленением первых четырёх генералов, и сказал, что нужно выглядеть получше. Мол, прибудем, и он поищет мне командирскую форму, а то уж больно у меня вид расхристанный. Но я остановил его, моя форма была при мне. И стал «доставать» её из сидора. Форму командирскую с наградами и шинель с нормальной новенькой шапкой-ушанкой. Надо было видеть глаза бойцов, которые не понимали, как всё это уместилось в сидоре. Я только унты оставил свои, всё же по моей повреждённой ноге сшиты. А когда салон опустел, я, выбираясь через дверцу, картинно замер в позе, при этом незастёгнутая шинель распахнулась, показывая заслуженные награды, и двое фотографов этим воспользовались. Сняли. Ладно, пусть будет. Я уже один раз попал в газету в начале войны, до сих пор её храню, пусть и эта будет.

Пока второй самолёт выруливал рядом с нашим, Вася уже делал доклад начальству. Один из разведчиков был постоянно при мне, Вася приказал, вот и сейчас сипел перебитым носом за спиной. Заметив меня, Вася махнул рукой, подзывая, а докладывал, как оказалось, он генерал-лейтенанту со смутно знакомым лицом. Ну точно, Рокоссовский. Видать, недавно повышение в звании получил. Но есть за что, лихо он летом воевал, как я слышал. Подойдя, я козырнул и представился:

– Лейтенант в отставке Крайнов, товарищ генерал-лейтенант.

– Лейтенант Симонов доложил, что это именно вы взяли штаб Гудериана, это так?

– Не совсем, я там вообще случайно оказался. Меня пригласили войти в состав партизанского отряда «Смерть Гитлеру», но пробыл я там всего несколько часов, участвовал всего в двух засадах на колонны. Генералов этих так и взяли. Я был командиром расчёта ДШК, так как знаю эту машину. Мне поручили передать пленных, что я и сделал, но никак не ожидал, что моя партизанская карьера завершится так быстро. Два часа, я был партизаном всего два часа! Обидно.

– Но и сделано немало.

– Это точно.

– Поговорим о том, как вы воевали, чуть позже, а сейчас вас желает видеть лично товарищ Сталин.

Я лишь кивнул. Ну что тут сказать, не мог я такую одиозную фигуру оставить без внимания. Конечно же, я приглядывал за ним с помощью сканера. Так что немного был знаком с ним, хотя и дистанционно. И когда началась Битва за Москву, я обнаружил Сталина в бункере под Кремлём, но столицу он не покинул. Командование обороной находилось там же, в бункере, и, если Сталин хотел со мной встретиться, значит, меня повезут туда. В данный же момент нас попросили построиться и сделать групповое фото, потом пленных увели, а мы дали короткое интервью. Как я слышал, корреспондентам пообещали чуть позже предоставить время пообщаться со мной. Меня же об этом и не спросили.

Мы с генералом и его адъютантом поехали на генеральской машине, между прочим, у меня такая есть, полноприводная, и, когда мы покинули аэродром вместе с кавалькадой машин, генерал попросил рассказать и о рейде «команды инвалидов», и о моей партизанской жизни. Двухчасовой. Делать нечего, пришлось рассказывать. Свою версию, естественно, кто же правду будет говорить? Мы с генералом сидели сзади, а адъютант на переднем сиденье и тоже с немалым интересом слушал. Мы уже в город въехали, когда я закончил, и Рокоссовский задал вопрос:

– Кто является командиром партизанского отряда и как вы туда попали?

– Командует отрядом капитан Ветер. Я почти уверен, что он действительно капитан. Ветер – псевдоним. Мне тоже дали. Дедом прозвали, видимо из-за трости. Почти весь отряд состоит из бывших военнопленных, бежавших из лагерей. Обо мне слышали, нашли и пригласили к себе, я согласился. А через передовую перебрался просто. У отряда авиация есть. Трофейный связной самолёт на трёх человек. Я у нас в тылу как раз его ждал, когда с немецкой разведкой встретился, парни-партизаны их скрутили, а я сделал вид, что это я их пленил и патрулю сдал. Ну а потом мы через линию фронта перелетели. Сутки адаптации и первый бой, а потом у вас оказался. Всего по перехвату двух колонн успел поучаствовать в засаде, и всё.

– Обидно, – улыбнулся генерал, повторяя мои слова, сказанные ранее.

– Немцы артобстрелом мне дом разнесли, так что уговорить меня партизанить удалось легко. Однако с перехватом двух колонн, я считаю, что отомстил за свой дом. Больше не тянет. Причина банальна. Нога болит так, что хоть на стенку лезь. Может, ещё мороз влияет. Так что больше в тыл к немцам я не ходок. Думаю, в Горький или Казань перебраться, или где потеплее. Тут стреляют много.

– Вы, лейтенант, вольны в своём решении, так что как пожелаете. Если нужна помощь с местом на поезде, обращайтесь, помогу.

– Благодарю, но не думаю, что это понадобится, товарищ генерал. У меня знакомцев среди лётчиков хватает, долечу с комфортом попутным бортом… Знаете анекдот о призывнике?

– Послушаю.

– Призывник хочет поступить в лётное училище, но медкомиссию не прошёл, тогда он идёт к военкому и говорит: хочу в зенитчики. Тот удивлён: почему туда? В ответ призывник поясняет: я не летаю, никто не будет.

Наконец мы добрались до Кремля, точнее, улицы неподалёку. А разрушений тут хватает. Здесь рядом был запасной спуск, нас встретили, обыскали и сопроводили вниз. Лестница последние силы забрала, так что я спустился уже почти никакой от усталости. А ведь ещё подниматься… Встреча с главой государства прошла несколько сумбурно. Был организован фуршет и награждение. Меня, отставника, повысили в звании до капитана, чем изрядно удивили, и наградили двумя орденами Боевого Красного Знамени. Один за танковый рейд и участие в пленении генералов, второй за участие в другом пленении, которое прошло сегодня. Ситуация была такова, что закончили всё быстро, всё же на улицах города шли бои, да и сотрясение почвы ощущалось, когда падали тяжёлые «чемоданы». Я же не все батареи уничтожил, а может, и новые подвезли. Сталин со мной общаться не стал, возможно, нужды не видел, а вот на растерзание прессы меня отдали. Два часа ада, после чего за меня взялись особисты и контрразведка. До полуночи я рапорты писал. Как в танковый рейд попал и как у никому не известных партизан оказался. Да и вообще расспрашивали, кто они такие. Вроде всё складно написал и рассказал, потому что отпустили и даже отвезли, куда я попросил, в госпиталь к жене. Награды при мне, как и книжицы к ним, даже документы переделали, теперь я по ним капитан в отставке. Умеют работать, когда захотят.

Госпиталь находился в стадии передислокации. Мне это водитель пояснил, он в курсе был. В машине мы вдвоём были, а машина ГАЗ-А, та, что фаэтон. Высадил меня у входа в подвалы, где царила суета, за ранеными подъезжали машины или сани. Поправив шинель, я направился к старшим. Охрана госпиталя тормознула, но, узнав, кто я, обозначился как муж старшего военфельдшера Крайновой, добрался до одного из врачей. Он сказал, но я и без этого уже знал, сканер помог, что Ани здесь нет, а вот Дарья присутствовала. Меня пропустили, и я нашёл её в небольшой комнатушке, где она собирала вещи. Девушка обрадовалась моему появлению, я ведь три дня отсутствовал. Забрав два сидора, и с вещами Анны, спросил, как Даша устроилась. В госпиталь её не оформили, взяли на добровольных началах, работала за еду, скажем так. Причина в том, что штат переполнен.

Мы вышли из подвалов и, осмотревшись, направились к выходу со двора – на машинах мест нет, там все свободные места занимали раненые, госпиталь переезжал за сорок километров от Москвы. Анна уже туда перебралась. У ворот, передав Дарье оба сидора, попросил её:

– Подожди здесь, я за машиной схожу.

– Ага.

Завернув за угол, я прошёлся чуть дальше, а то много глаз, и, убедившись, что никто не видит, достал из браслета машину, полноприводную. Кстати, у меня такие же машины были из немецких трофеев, французские вездеходные грузовики и немецкие легковушки. Запустив движок, я подкатил к госпиталю. Ехать вдвоём – преступление, так что взял ещё двух врачей и медсестру из госпиталя, они позади сели, вещи – на колени, часть в крохотный багажный отсек убрали. Я пристроился за тремя грузовиками с ранеными и так проехал большинство постов. Останавливали дважды, но, видя, что в машине медики, пропускали. Тем более одним из постов знакомый сержант командовал, тот, кому я немецких разведчиков передал. Он меня тоже опознал, даже поблагодарил за помощь, приказав бойцам пропустить нас. Так что и тут без досмотра проехал. А документы на машину были, я ещё неделю назад озаботился состряпать несколько липовых комплектов. Вроде все метки где положено стоят.

Мы уже подъезжали к нужному городку, когда я сказал Дарье:

– Думаю в Горький перебраться, ещё есть вариант с Казанью. Снимем квартиру и будем жить. Госпитали там тоже наверняка есть, постараемся Аню перевести.

– Ой, а можно в Горький? У меня там одноклассница живёт, она туда ещё с началом войны к бабушке уехала.

– Скажу честно, насчёт Горького ещё думаю, как я слышал, его бомбят из-за заводов, расположенных там, и сильно бомбят. Хотя особой разницы нет, бомбят-то заводы, а не жилой сектор.

– Вот, жить можно.

– Хорошо, мы с Аней подумаем и решим.

В это время грузовики заехали на территорию каких-то строений. Это не школа, похоже, какое-то ведомственное здание, но и не больница. Пассажиры наши всю дорогу, пользуясь возможностью, просто проспали, что и позволило нам с Дашей спокойно поговорить, сейчас, собрав вещи, направились в одно из зданий, а я спросил у Дарьи:

– Ты есть хочешь?

– Умираю, – простонала та.

– Беги поищи Анну. Подозреваю, она в том, втором здании, в окне мелькнула. Приведи её, обеих вас покормлю, домашним.

Даша побежала туда, Анна действительно там, сканер показал, а я стал думать, чем кормить девчат. Едят они не много, так что одного полного солдатского котелка с борщом, подкрашенным ложкой сметаны, на двоих хватит, ну и макароны по-флотски на второе. И чаем с лимоном залакировать всё. Я достал еду, включая нарезанный хлеб на тарелке. Анна уже бежала к машине, так что вышел и обнял её. Девчата устроились на заднем сиденье машины и накинулись на еду, обе голодны, к тому же в этом здании столовой нет, значит, будут возить им пищу в термосах из ближайшей школьной столовой.

Активно работая ложками, девчата расспрашивали меня. И я, всё так же сидя на месте водителя, описал, что встретился с партизанами, как мы громили с тылу немецкие батареи, на что жена с сестрой подтвердили, что через некоторое время после моего ухода обстрел действительно намного уменьшился. Потом им о взятых в плен генералах рассказал, ну и о награждении. Меня тут же попросили показать награды, которые к моему френчу прикручивал лично Сталин. Он это редко делал, обычно в коробочке награду вручал, а тут сам навесил. Расстегнув шинель, я показал ордена.

Аня сказала, что за эти три дня к ней дважды наведывались военные, искали меня. Она отвечала честно: к немцам в тыл отправился, партизанить. Я её похвалил.

Запахнув шинель, я широко зевнул и сказал:

– Больше суток не спал. Надо найти место выспаться.

– Жаль, у нас все свободные места заняты, я бы тебя куда уложила. Ждём, когда разбомбленный мост железнодорожный починят, чтобы отправить раненых дальше в тыл. Наш госпиталь тоже эвакуируют. Я только что узнала это на планёрке. В Горький нас отправляют.

Мы с Дарьей переглянулись, и я сказал:

– Судьба.

– Вы о чём? – смерила Аня нас подозрительным взглядом.

– Не ревнуй, солнышко. Если уж я захочу сделать Дарью второй женой, пусть и гражданской, я это сделаю. Сама знаешь, она в моём вкусе, а ходить мимо, как кот рядом со сметаной, я не собираюсь. Характер не тот. Моё – значит, моё.

– Эй, я тут! – возмутилась Даша.

Аня же, задумчиво посмотрев на меня, ласково спросила:

– Милый, ты помнишь, как я со скальпелем работаю? Говорят, кастраты тоже неплохо живут.

– Не понимаю, чего ты злишься? – Девчата уже поели, так что я, перегнувшись через спинку сиденья, стал наливать им в кружки чай. – Наоборот, радоваться за сестру должна. Война страшная, и потери среди мужчин таковы, что после войны за них до драк может доходить. Дарья может остаться старой девой, ни детей, ни семьи. А тут мужчина под боком, детей общих я признаю. Единственно, измены не потерплю, прогоню сразу.

– Как интересно, – хмыкнула Анна и, сделав глоток чая, продолжила: – Тебе изменять, значит, можно, а нам нет?

– Я всё ещё тут сижу, – пробормотала Дарья, спрятав лицо за кружкой.

– Мужчины моногамны, солнышко, для них владеть несколькими женщинами так же естественно, как дышать, а вот у женщин другое дело. Напомню, у мужчин бывают гаремы, а вот у женщин – нет. Ну за редким исключением. А вообще я по характеру гаремник, и более того, полностью поддерживаю понятие кровной мести, и даже следую ему… Что вы так на меня смотрите? У меня очень специфичный вкус, и должен сказать, найти ту, кто мне по вкусу, очень сложно. С вами мне повезло, встретил и упустить не хочу.

– Я вот думаю: плеснуть тебе чай в лицо или нет? Очень хочется. Только сомневаюсь, что это поможет.

– Ага, не поможет. Ладно, оставим эту тему, раз вы к ней ещё не готовы, я лишь хотел сразу всё пояснить, чтобы потом вопросов не было. Добавлю разве что, что гарема из двух жён мне вполне хватит, бегать налево я не буду. Да и детей больше будет, я лично их люблю. В смысле – своих детей. На чужих мне наплева… В общем, они мне безразличны.

– Почему?! – хором спросили сёстры.

– Потому что любить можно только своих детей, потому что они – свои. Чужих можно только терпеть. Дети – это эгоистичные, маленькие, злобные и мстительные создания, для которых одно единственно правильное мнение – это собственное. В ином случае слёзы, истерики и всё остальное, отчего родителям приходится крутиться, подстраиваясь под них. Так что детей я готов любить, но, как уже говорил, только своих. Если мне чужого в подоле принесут, выгоню обоих. Это, кстати, намёк. Ладно, поели, планы у вас какие?

– У нас работа, а тебе выспаться нужно.

– Это да. Мост когда восстановят? Это чтобы примерно знать, когда госпиталь будет отправлен в Горький.

– Мост ещё неделю будут ремонтировать. Но нас могут эвакуировать на машинах до следующей станции, и там уже поездом в Горький, а значит, это раньше.

– Любит командование всё усложнять, даже если это медики. Вот что предлагаю я. Мы с Дарьей отправляемся в Горький, воздухом, самолёт будет. Там ищем квартиру или дом, снимаем его. Ты прибываешь с госпиталем, и у тебя уже будет место постоя.

Бум-с. Потерев лоб, который Анна проверила на крепость с помощью дна кружки, я спросил:

– И за что?

– За явную попытку соблазнить мою младшую сестру, пока меня с вами не будет. Только не говори, что ты её не тронешь в Горьком.

– Дарья, – проникновенно посмотрел я на неё, – я тебе честно скажу: ты мне нравишься, даже очень, о любви ещё рано говорить, мы слишком мало друг друга знаем, но твою ревнивую сестру я очень люблю. Но если и ты войдёшь в нашу семью, я и тебя любить буду. Только потом не спрашивайте, кого больше, ответ всегда будет один: обеих одинаково.

Бум-с. Убирать голову я не стал, так что получил вполне заслуженно по лбу. Грустно на них посмотрев, пробормотал:

– Совсем сон отбила.

Вообще-то всю эту речь я обдумал заранее. Дарья мне действительно нравилась, не меньше Анны, девчонка в самом соку, и просто глупо было заставлять застаиваться её. Она – уже распустившийся цветок, можно понюхать, но меня просто с ума сводит мысль, что её будет обнюхивать кто-то другой. Я уже считал её своей собственностью и вот сейчас закинул удочку. Ответа сразу я и не ждал, пусть подумают, осмыслят и примут какое-нибудь решение. Надеюсь, правильное. А то не хочется от Анны скрываться, а потом предъявлять пузо Дарьи, ставя жену перед фактом. Ничего, Анна девушка хорошая и сестру очень любит, думаю, постепенно свыкнется.

Переведя разговор на другую тему, мы ещё немного пообщались, хотя жена всё равно была недовольна и явно дулась на меня. Очень дулась. Ничего, успокоится. И девчата направились в здание, прихватили оба своих сидора с вещами, а я покатил искать место постоя. Не сразу, но мне удалось найти частный дом. Правда, постояльцев там хватало, но на лавке место свободное нашлось. Тем более день, никого нет, только ночью будут. Хоть высплюсь. Убрав машину на склад и перед тем, как уснуть, я, уже лёжа на лавке, по привычке проверил, как там мои девчата. Я старался всегда их контролировать. Дарья нормально, мыла операционную перед следующей операцией, а вот Анна… В данный момент, прогнувшись в пустой процедурной и задрав форменную юбку, она позволяла драть себя коллеге, врачу по имени Евгений, который давненько неровно дышал к моей жене. М-да, ситуация. Причём я видел, что особо Аня удовольствия не получала. Это была месть, просто тупая месть. Видимо, она ещё не отошла и со злости так поступила… Рано я с ней на эту тему поговорил, может, всё на усталость её наложилось, или я был не особо корректен, но что вышло, то вышло. Жаль. Честно скажу, я был очень расстроен. Обидно, я же ничего не сделал, не изменял ей ни на деле, ни мысленно, а она так поступила. Всё же разница в воспитании у нас есть, в прошлой жизни для меня нормально иметь и жить с двумя женщинами, у меня такое уже было, хотя и не долго, причём не по моей вине. А тут воспитание, видимо, не то, да и время тоже, в этом и есть разница, я готов, а они ещё нет. Уф-ф, даже думать сейчас ничего не хочу. И вообще, утро вечера мудренее. Да и пошло оно всё…

Разбудила меня хозяйка. Вечером, как я и просил, в восемь часов. Заплатил я за два дня, чтобы здесь квартировать, но, как оказалось, сделал это рано. Уточнив, есть ли в городе ЗАГС, я покинул дом и, достав машину, доехал до госпиталя. Оставив машину у ворот, прошёл в здание и, заметив знакомого врача в курилке, попросил передать Анне записку: «О твоей мести с Евгением в куре, надеюсь, с ним ты будешь счастлива. На развод подам сам. Прощай».

Тут как раз и Евгений пришёл покурить и, увидев меня, вздрогнул, но уверенно подошёл, протягивая руку. Удар в челюсть, а потом под дых вышли у меня великолепно. Удерживая его, хрипящего, за шиворот, я спросил:

– Понял за что?

– Дкха, – с трудом только и смог выговорить он.

– Надеюсь, с Анной ты будешь счастлив так же, как когда-то был счастлив я. Она хорошая… Была.

Отпустив его, отчего Евгений шлёпнулся на пол, я развернулся и, сильно прихрамывая, направился обратно. Выезжая из городка, благодаря сканеру я видел, что записку Анне передали, и она рванула к воротам, но меня там давно не было. Да и не о чем нам уже говорить. Каждый сам кузнец своего счастья, а у Анны он есть, Евгений её действительно любит. А подам я заявление на развод в другом месте, в городке ЗАГС не работал, его здание сгорело от бомбёжки. Сейчас же я решил продолжить веселье у немцев в тылу. Настроение подходящее. Есть на ком злость сорвать. Стычка с Евгением меня не успокоила.

Отъехав от городка километров на пять, я убрал машину и, осмотревшись, направился в поле. На дороге не взлететь, то и дело шли колонны или, редко, одиночные машины. В поле я достал У-2 и всё необходимое, поставил самолёт на лыжи, так-то лучше. Запустив мотор, я прямо с поля, на котором ветер так поиграл, что смёл снег практически до земли, поднялся в воздух и снова отправился в тыл к немцам. В этот раз я и взлетал, и управлял самолётом куда как увереннее. Да и не одевался особо, утепляясь. В прошлый раз я сглупил, скорее из опасения, оделся так, что стал похож на неуклюжего медвежонка, аж с трудом на крыло забрался, а уж как в кабину залезал – это вообще достойно занести в анналы юмористического ролика. Сейчас же я был одет по-прежнему в командирскую форму и шинель, только шапку-ушанку сменил на лётный шлемофон и шею утеплил шарфом, вот и всё, но амулет климат-контроля обеспечивал вполне комфортное состояние.

Я поднялся метров на триста, тут попутный ветер был, и полетел, размышляя. А ведь это я научил Анну заниматься сексом в такой позе. Она мне девственницей досталась, и пришлось изрядно постараться, передавая опыт, и чтобы она полюбила постельную гимнастику. А то есть такие деятели, которые в первый раз так испортят момент, что девушки как огня боятся секса. Времени, конечно, мало было, но всё же она не была новичком и знала, что делать, что и доказала в госпитале с чужим мужчиной. Ну хоть не опозорила меня своей неопытностью. В принципе, после сна во мне что-то перегорело, и Анна стала мне как чужой человек, безразлична. Когда их в Горький переведут, посещу город и там разведусь. Хочу сбросить эту гирю с ног, заботиться я могу только о своих родных, Анна же перестала ею быть, не хочу иметь с ней ничего общего. Ладно, Анна – это отрезанный ломоть, и больше о ней думать не стоит. Ещё не хватало всё это повторно переживать и обдумывать, она этого теперь недостойна.

Я увидел, что пересёк линию фронта. Теперь стоит подумать о ситуации под Москвой. Жукова здесь нет, он, тяжелораненный, продолжает с больничной койки руководить обороной Ленинграда. Обороной Москвы командует маршал Шапошников. И, надо сказать, командует неплохо. Пока летел, я отметил прибытие дальневосточных дивизий, скапливающихся для удара. Охрана и секретность вокруг них жуткие, если я даже слухов о них не слышал, а обнаружил только с помощью сканера, пролетая неподалёку. Две дивизии уже здесь были, но сколько их в действительности, пока не знаю. И, что подозрительно, дивизии отправили не в город, а километров за двадцать от Москвы, где я пролетел. Это могло объяснить только одно: там будет фланговый прорыв, как и с другой стороны, и, думаю, все те немецкие войска, штурмующие столицу, окажутся в кольце. План неплох, и тогда драконовские методы в маскировке себя оправдывают. Надеюсь, у мужиков всё получится, а уж я постараюсь им помочь. Этой ночью снова по батареям поработаю, сократив их количество, а потом по штабам. Нужно дезориентировать противника.

Я продолжил размышлять, отметив, что пилотирую и ориентируюсь на местности почти машинально, не сосредоточиваясь, но и стараясь не потеряться, зная, где и как лечу. Так вот, по поводу общения в Кремле с группой товарищей из особого отдела и контрразведки. Они мне чуть душу не вынули, пытаясь узнать, откуда взялась трофейная техника, потому что на единственном заводе в Москве, куда свозят трофеи, чтобы их отремонтировать и отправить в войска, пропаж не замечено, всё по спискам проверено. Так откуда техника? На всё я отвечал однозначно: не знаю. Что якобы слышал от парней из «команды инвалидов», то и говорил. Ладно, по этой теме отстали, но стали расспрашивать, КАК эта группа бронетехники с немецкой символикой от Москвы добралась до передовой, минуя все мосты, посты и секреты? Это было невозможно. Это я тоже объяснил достаточно просто. А кто сказал, что её перегоняли? Меня от Москвы везли в кузове грузовика, мы там в карты играли. Посты были, останавливались, слышал, как общались, потом дальше ехали. Технику я увидел за пять километров от того полка, где мы пересекали передовую, познакомился с экипажем, и уже через двадцать минут мы направились к передовой. Дальше общение с комполка, меня переговорщиком выбрали, ну и всё остальное. А то, что в экипажах наши парни-фронтовики, это я чем угодно поклясться могу, со всеми пообщаться успел. Не думаю, что допрашивающие поверили, да нет, конечно, не поверили, но информацию к сведению приняли и будут проверять. Позже, когда проверят и у них снова появятся вопросы, я не хотел бы попасть к ним в руки. Много нестыковок. Одно меня оправдывало: я попал в «команду инвалидов» с пылу с жару, а они это проверили, и действительно многого мог не знать.

Вот за такими размышлениями мой полёт прошёл как-то быстро и незаметно. Вроде только взлетел, а уже оказался в тылу у немцев и даже нашёл подходящую площадку для посадки. Сканер подтвердил – место неплохое. В этот раз посадку я совершил, мягко заскользив на лыжах. Растёт опыт. Надо и дальше его набирать. Особенно на двухмоторных самолётах, на которых у меня совершенно практики не было, что в этой, что в другой жизни. Стоит отметить, что пока я крутился над оккупированной территорией, то часто видел и посты воздушного наблюдения, в данном случае «слухачей», так как погода была так себе, да и темно, одиннадцатый час ночи, и разные засады, и засеки. Видимо, моя прошлая деятельность была оценена по достоинству, если такие силы брошены на охрану тылов. Тут чуть ли не целая дивизия была разорвана на мелкие части, чтобы прикрыть их с тыла, а может, и две.

Убрав самолёт, я достал свой любимый танк, по крайней мере, я к нему привык, и покатил в сторону ближних тылов немецких дивизий, которые штурмовали Москву. Между прочим, три района полностью захватили и очистили, но пока встали, ни сил, ни средств не осталось, ждали резервы и пополнение в боеприпасах. Это тоже последствия моих действий. Все эти сведения я получил от майора-интенданта, взяв его на дороге в плен. Колонну с продовольствием перехватил, в браслет отправил, а с колонной несколько машин-прилипал шло, вот на одной из них этот майор и ехал. Много что интересного рассказал. Тут, оказывается, генералы уже паникуют, а солдаты в леса заходить боятся, одна мысль о лешем в ужас приводит. Разошлась-таки информация, это радует. Надо будет поддерживать слухи.

Я работал в течение трёх дней, пока не началось стремительное наступление Красной армии. Я всячески старался помогать ей, и мне это удалось. Колечко замкнулось. По моим прикидкам, в окружении оказалось чуть больше ста тысяч солдат противника, остальных погнали, освобождая оккупированные территории. Да и боевых частей там почти не было, одни тылы да авиаторы. Хорошо наши рванули.

Эти три дня я и трофеями затаривался. Сказать честно, ими в основном и занимался. Да настолько увлёкся, что немцам есть стало нечего и стрелять нечем. А сегодня, когда в пять утра началась артподготовка и наши войска двинули, я стал отходить вместе с немцами, держась в их тылу и активно мешая им отступать, организовывая засады. То колонну обстреляю, то у моста пробку создам, то ещё что, и те если не успевали разбежаться, то оказывались в плену, их нагоняли моторизованные подразделения советских частей.

Наступление шло две недели, и оккупированные территории были освобождены где на триста, а где и на четыреста километров. Наступательный порыв наших войск ослаб из-за потерь и растянутых коммуникаций, так что войска встали и начали создавать оборону. А вот немцы в колечке просидели восемь дней, пока не начали сдаваться: а нечем им было оборону держать, и в данный момент кольцо было ликвидировано, в плену после интенсивных боёв оказалось сто десять тысяч солдат и офицеров, включая шесть генералов. Но их наличие уже никого не удивляло и не радовало, и раньше их в плен брали, не сенсация, скажем так. Это была первая самая крупная успешная наступательная операция Красной армии, и мне было приятно, что я хоть и инкогнито, но участвовал в ней.

Эти две недели я не только мешал немцам отступать, заставляя их в панике бросать всё, чтобы богатые трофеи доставались нашим, но и чистил железнодорожные станции. Я придумал, как можно много и быстро набрать трофеев. Да на таких станциях. Если в первое время я брал всё вместе с вагонами, то, когда набил все браслеты и места хранения, перешёл просто на изъятие нужных трофеев. Более того, доставал то, что захватил раньше, и избавлялся от вагонов, так больше вмещалось. Исключение только составили цистерны с разным топливом – бензином для самолётов и грузовиков и дизтопливо. Ох, сколько я его набрал, на всю жизнь хватит. Больше скажу, проведя инвентаризацию, я стал избавляться от того, что мне особо не нужно, оставляя на дорогах вооружение, где немцы, отступая, уже прошли, а наши ещё не появились, и всё доставалось советским частям, пополняя трофеи. Так что теперь браслеты забиты только тем, что мне нужно и что я считаю ценным. Сейчас все они разряжены и убраны в кольцо.

Сегодня пятнадцатое декабря, и за последние дни я изрядно устал, поэтому, логично, решил отдохнуть. Тут ещё время, проведённое на открытом воздухе и в боях, ясно показало, что нога болит именно от холода. Я подумал и решил: а почему бы не податься в тёплые края? До лета. А летом вернусь. Тут я убью несколько зайцев разом. Пережду зимний период в тёплом климате, где-нибудь в райском местечке, нога хоть успокоится. Найду лётную школу и получу необходимый лётный навык и практику под присмотром инструкторов. За эти две недели боёв я активно эксплуатировал лёгкую авиацию, намотав на У-2 около тридцати часов и на «шторьхе» около двадцати. Кстати, последний мне больше понравился из-за закрытой кабины. Однако должен отметить, что с каждым вылетом, когда я перелетал с одной точки фронта на другую, а то на танке не наездишься, то делал это всё лучше и лучше, появлялся личный опыт пилотирования. Пусть пока, скажем так, лёгкой авиации. За более серьёзную я не брался, ещё опасался, тут всё же без инструктора не желательно. Конечно, сам вряд ли гробанусь, парашют и амулет-защита спасут, но машину жалко, хотя у меня в браслетах больше двухсот самолётов, и все новенькие, хлам с растраченным ресурсом я советским войскам подарил, пусть осваивают его и используют. Около двадцати присвоенных мной машин из двухсот можно условно признать гражданскими, главное – закрасить армейскую символику. Остальные – чисто боевые машины.

Я вышел из охотничьей избушки, затерянной в заснеженных лесах Брянщины. В ней я отсыпался, когда убедился, что наши войска вчера встали в оборону, а то шатало от усталости. Морозный воздух освежал, печка-то в избе была повреждена, и дым внутрь тянуло. Я решил, что можно отправляться в солнечную Аргентину, туда захотелось, там есть всё, что мне нужно. Однако необходимы документы, причём настоящие. Поэтому перед ней – в Испанию, она вроде нейтральная, язык-то знаю. А уж в Аргентине по испанским документам получу второе гражданство. По этим документам приобрету какой-нибудь особнячок, а возможно, и яхту, которую можно будет убирать в браслет и доставать, когда нужно. А по пути в Испанию посещу Германию, Гиммлера шлёпну, ну и на острове побываю, лорда отправлю к праотцам, что занял место «жирного борова». Надо же ответку кинуть за то, что они всё же развязали войну с Союзом, в которой ещё и я пострадал. Нога постоянно даёт о себе знать. Если не отвечу, сам себе не прощу.

Достав танк, я покатил по заснеженной лесной дороге, надо найти площадку, достать «шторьх», и можно вылетать, тем более скоро стемнеет, что облегчит мне полёт. Я отметил, что неподалёку стояли какие-то немцы. Хм, нет, не немцы, эстонцы карательного батальона. Не знал, что они уже есть, думал, в сорок втором появятся. Это была рота при двух бронетранспортёрах и шести грузовиках, так что я сделал небольшой крюк, посетил их, уничтожив, освободил деревеньку, ну и технику прибрал. В одном из браслетов немного места оставалось, втиснул. Машину можно было и не брать, но это в основном европейская техника, легко можно продать в любой стране. В той же Испании без проблем купят. Главное – перекрасить её, а то серый цвет и кресты тактических знаков опознавания не красят.

После уничтожения карателей, поднявшись в воздух, я направился в сторону Польши. А в полёте прикинул. Сам я комиссованный, и вряд ли меня будут искать, даже если будут, скажу, что был в таких-то городах, да и вообще путешествовал и лечился. До лета можно спокойно провести время в тёплых странах. Загар как-нибудь объясню. Вот и получается, что я свободен в своих решениях и выполняю то, что хочу.

* * *

Постукивая тростью по каменной мостовой, я шёл по набережной Темзы. Лондон продолжал жить, несмотря на продолжавшиеся налёты немцев. С момента, как я покинул Россию, прошло девять дней. Как ни странно, но мне понравилось путешествовать воздухом. Летел я фактически на бреющем, на высоте метров пятьдесят, обходя стороной населённые пункты или части, так что если кто и слышал шум авиационного мотора, то лишь отдалённый, но я уверен, меня никто не видел, летел-то только ночью, отсыпаясь днём. Две ночи – и я был в Берлине, доехав до города на одной из моих легковушек, красном генеральском «мерседесе». Изображал покалеченного офицера вермахта из аристократии, что вполне удавалось.

Первым делом посетил парикмахерскую и дорогое ателье. А то оброс и подходящей одежды нет. Пять дней пробыл в Берлине и не только пополнил свой гардероб дорогой и качественной одеждой, от зимней до летней и для отдыха, но и посетил два десятка лавок старьёвщиков и антикваров. Ночью отключал сигнализацию и изучал, что в них имелось. Однако тут или бедность сказывалась на нужные находки, или ещё что, но я обнаружил всего семь амулетов. Один из них – браслет-склад, большой, самый крупный из тех, что у меня были. И не пустой. Весь хлам я выкинул на городской свалке. Из остальных шести четыре – бытовые амулеты, пригодиться может только один, как я разобрался, он используется для вспашки земли перед посадкой. Почти что моя стихия Земли, но слабее раз в двадцать. Пятый амулет – это поисковый, но настроен на поиск воды под землёй в засушливых районах. Одна из его опций – он способен вытянуть воду на поверхность и сделать родничок. Неплохо, но я и сам стихиями подобное способен совершать. Шестой амулет самый важный, именно из-за него я и задержался в Берлине, надеялся другие подобные найти. Это был редкий лекарский амулет, правда узкоспециализированный. Если проще, он работал по глазам, восстанавливал зрение, или даже выращивал новые глазные яблоки. Я ещё изучаю его возможности, так что пока описываю не совсем уверенно. Однако ногу мою он лечить не способен.

Правителя Германии Гиммлера я не тронул. Ещё во время полёта понял, что нельзя его трогать, может быть ещё хуже, мало ли кто на его место придёт и заключит союз с наглами против наших. А Гиммлер англичан ненавидел всей душой. Вот пристрелить премьер-министра Англии мне ничего не мешает, потому как тот не особо шёл на контакт с нашими и поставок военной техники пока что мизер, считай, нет, а золото брал, просто время тянул. В общем, точно пули просит. Решил пристрелить его из немецкой винтовки, пусть на немцев думают. И вчера перед рассветом я добрался до берегов Англии, подлетел со стороны Атлантики, двигаясь над волнами. К несчастью, меня заметили, визуально, но мне удалось уйти вглубь острова, избежав попаданий снарядов с зениток. А когда истребители подоспели, я уже ехал на машине в сторону Лондона. Машина была французской, «рено»-пикап зелёного цвета, тут таких хватало, поэтому глаза не мозолила. Эту машину я в Германии позаимствовал. Единственное неудобство – ездят не с той стороны, а руль у меня правильно установлен.

Правительство Великобритании размещалось недалеко от Лондона, так что уже вечером, выследив лорда Галифакса, я застрелил его в своём кабинете через окно с восьмисот метров. Винтовку оставил на месте. Потом уехал в Лондон, снял комнату в отеле – документы на местного жителя у меня были в порядке, забрал из сейфа в одном из банков – и вот, переночевав, решил прогуляться. Нужно подумать, а потом начать изучать, что выставлено на продажу у старьёвщиков и антикваров. Нужен амулет ногу восстановить, надоело калекой быть.

А размышлял я вот о чём. Англичане ладно, по радио уже сообщили о гибели их премьер-министра, обещая, что боши за это поплатятся. В остальном война шла с переменным успехом. Роммель гонял англичан с их союзниками в хвост и гриву, да и на другом театре военных действий всё активно. Сейчас речь не о них, а об американцах и японцах. Я ещё в Германии из газет узнал, что японцы тут тоже решили повторить налёт на военно-морскую базу пиндосов. Правда, на два дня раньше сделали это по сравнению с моей историей и утопили оба американских авианосца, а не упустили их. Да и вообще, судя по потерям, в этот раз пиндосы их больше понесли. Однако были и отличия. Гиммлер не стал объявлять войну США, передав дипломатическими путями, что они не поддерживают союзников. Так что пока шла эта переписка, и что будет дальше, я не знаю.

Японцы очень быстро и остро отреагировали на действия немцев, прислав ноту протеста по поводу манкирования союзническими соглашениями. Пока ещё собачатся, но думаю, может и до разрыва соглашений дойти, хотя Японии это невыгодно. Полагаю, война Германии с США всё равно будет, последним она просто необходима, чтобы поднять экономику военными заказами, значит, пиндосы что-нибудь устроят, чтобы обвинить немцев и начать войну. Вот я и размышлял, что из этого повернуть в свою пользу. Американцы строят неплохие боевые корабли, и можно позаимствовать парочку не самых крупных, чтобы я мог ими управлять и вести бой, а свалю всё на японцев. Раз оказался в Атлантике, то просто глупо ничего не заиметь из морского, не только боевых кораблей или авиации, меня интересуют не только гидросамолёты, но и гражданские суда, желательно яхты. И чем роскошнее, тем лучше. Люблю путешествовать с комфортом.

Подняв ворот пальто, а то с реки ощутимо тянуло холодом и сыростью, я направился посмотреть антикварные магазины. Из-за бомбёжек их мало осталось в городе. Я отправил мальчонку, который собрал мне список открытых. Всего семь на весь город. Дойдя до припаркованной машины, я доехал до первого магазина и стал изучать, что выставлено открыто, и попросил показать, что находится в кладовке. В этом магазине я обнаружил три амулета, которые и выкупил по цене мелкой старины. Как я и думал, англичане, грабители и барахольщики, на свой остров всё награбленное стаскивали, так что неудивительно, что у них так много древностей и среди них встречаются амулеты в бо́льших количествах, чем в других странах. Про Союз я не говорю, мне кажется, часть магов там жила, в районе Казани или Болгара, и думаю, там в музеях я найду множество амулетов и, возможно, необходимый мне лекарский.

После первого магазина я по очереди посетил остальные, успев к вечеру закончить. Мои находки исчислялись восемнадцатью предметами. Вдумайтесь: семь лавок антикваров в Лондоне и восемнадцать найденных амулетов, двадцать лавок в Берлине, а найдено семь! Разница заметна, не правда ли? Ворюги рыжие. Если учесть, что среди англичан встречается немало рыжеволосых, я недалёк от истины.

Под вечер, вернувшись в отель и заказав ужин в номер, одновременно с приёмом пищи изучал амулеты. Так, одиннадцать сразу отправил в барахло, по схемам видел, что такие у меня уже есть, и, похоже, они попадаются массово. В оставшихся семи было два амулета-хранилища с безразмерным пространством, тоже довольно часто встречаются. Правда, в таком виде мне ещё не попадались. Обычно кольца, перстни или браслеты, а тут кубик, чем-то похожий на кубик Рубика и размером такой же. Только на его гранях не квадратики, а рисунки, но такие, будто это поделка авангардиста. Линии ничего общего с магемами не имеют, видимо для маскировки, или просто у создателя этого амулета чувство прекрасного такое было. Этот амулет был самым крупным по размеру хранилищем из тех, что у меня были в наличии. Если проще, я туда весь Лондон сунуть мог вместе с домами и территориями. Это я, конечно, приукрасил, но не сильно, половина точно вместится. Как раз для хранения морской тематики – судов, кораблей и всего остального. Тем более раз у англичан амулет нашёл, то у них же первые такие трофеи и позаимствую. Тут в газете было написано, что новейший турбинный эсминец-лидер типа «R» вошёл в состав флота, команда после ходовых испытаний приняла, вот его и прихвачу. Он был водоизмещением более двух тысяч тонн. Великоват, но раз уж решил…

Амулет-хранилище, который я собирался использовать для хранения морской техники, не был пуст, загруженность – десять процентов. Я мельком просмотрел, что в нём складировано, и, прикинув, решил, что он ранее принадлежал какому-то правителю или крупному военному вождю. Посудите сами. Тонн семьдесят железа в виде мечей, копий, кольчуг и доспехов, сотни две воинов можно снарядить. А вооружить – так тысячи две. Шатры, припасы, как для людей, так и для лошадей. Котлы, брёвна, видимо для создания временных крепостей, даже дрова были. Стенобитные машины, разные катапульты. Особенно меня позабавил золотой шлем, красиво сделано, кило двенадцать весит. Именно из-за шлема, вспомнив один советский фильм с Леоновым, я и решил, что амулет принадлежал Александру Македонскому. А почему и нет? По времени схоже, и, судя по качеству пошива комплектов одежды, где-то тот век. Хотя, может, я и ошибаюсь. Только мне это ничего не нужно, значит, стоит избавиться. Придумаю как.

Второй амулет-хранилище был вделан в рукоятку кинжала, который я приобрёл вместе с ножнами. Самая дорогая моя покупка, но так быстрее, чем по ночам грабить магазины. А удобно: носишь на поясе, и, если что нужно, положил руку на рукоятку и достал. Неожиданное решение, но мне нравится. Это кубик неудобен. Кинжал тоже не пустой был, но в основном с припасами: тонн десять копчёной рыбы да бочки с вином. Ну или с чем-то, нужно проверить. Сам амулет по объёму не особо большой, если сравнивать с кубиком Рубика, на уровне моих браслетов. Думаю, с десяток эсминцев или пяток грузовых судов войдёт.

Оставшиеся пять амулетов – вполне нужные магические инструменты. Два в виде колец оказались лекарскими. Один отвечал за обработку и заживление ран, даже пулевых или от стрел, полный заряд истратит – и даже шрама не останется, отрубленную руку приживит, если прошло не более получаса. Второй – противоожоговый, восстанавливает всё даже после ожога до обугливания и убирает все последствия отравления организма. Первый амулет для ран вроде подходит, да не совсем, свежие раны он лечит и устраняет, а моя, считай, застаревшая, тут другой тип лекарских амулетов требуется. Такие есть, но искать нужно.

Три последних амулета тоже неплохи, два входили в комплект оборудования мага-артефактора. Один – подобие броши, тоже Око, но заметно хуже по качеству, второй – ремонтный, способен влиять на магемы и в случае необходимости устранять проблемы в линиях плетений. Давненько я его искал, тоже в мою коллекцию ценных амулетов ушёл. По сути, с ним на руках я сам смогу простенькие амулеты делать. Совсем простенькие. И третий амулет, который я тоже посчитал ценным, а он таким и был, имел вид барельефа с какого-то предмета и был способен отводить взгляд от крупных предметов. Если закреплю его на эсминце, то он его, несомненно, не скроет, но вот дом, вроде моего разбитого пятистенка в Москве, вполне, размер позволял. Да и амбар тоже. Но не больше. Классная и нужная вещь, можно свой лагерь скрыть и то, что я не пожелаю показывать. Да я на самолёте или танке его закреплю и буду кататься или летать невидимым. Это я, конечно, преувеличил. Но пока стою, меня не засекут, поеду – тут уж амулет не подействует. Интересно, если с места стрелять буду, меня засекут? Надо проверить, как такая возможность представится.

Благодаря броши я распознал амулеты не за дни, а за минуты, так что, пока ужинал, все их изучил и убрал, распределив по ценности. После чего вызвал прислугу. Когда официант убирал поднос с пустыми тарелками, я попросил его позвать администратора, а лучше – хозяина отеля, мол, у меня к нему деловое предложение. Хозяина не было, администратор же пришёл, и ему я предложил приобрести у меня копчёную рыбу и бочки с вином. Хотел освободить кинжал-хранилище. В Англии уже были проблемы с продовольствием, его часто не хватало, так что за моё предложение ухватились, мы быстро договорились о цене, и мне выделили грузовую машину без водителя, как я попросил. Отъезжая от отеля, я загружал машину и возвращался. Шесть рейсов – и я освободил кинжал и изрядно заработал. За это время приехал хозяин отеля и поблагодарил меня за поставки. Более того, выдал именной абонемент на бесплатное проживание в течение месяца в любое удобное для меня время. Я его взял, но сообщил, что завтра съезжаю.

Покинув Лондон, я поехал в Ливерпуль, именно туда приходят основные конвои из США, к тому же надо забрать имущество из банков. Благополучно сделав это, я стал изучать порт, где стоял на разгрузке недавно прибывший конвой. Как говорили старожилы, изрядно потрёпанный немецкими подводниками. Моё внимание привлекло одно грузовое судно, заставленное ящиками и явно корпусами самолётов. Пообщавшись с матросом с него, я узнал, что на этом грузовом судне доставили двадцать гидросамолётов «Каталина» в разобранном виде и авиационное топливо. Странно, я был уверен, что такие самолёты – а дальность у них четыре тысячи километров, я купил в Лондоне авиационный альманах, и там такой самолёт был описан – сами способны долететь с промежуточной посадкой для дозаправки, а их, оказывается, доставляют морем и собирают уже тут. Эти будущие патрульные воздушные суда должны поступить в береговую охрану Англии. Уже не поступят, я положил на них глаз.

Естественно, одними «Каталинами» дело не ограничилось. На борту судна было ещё шесть самолётов другого типа и бочки с топливом и горюче-смазочными материалами. Это были также гидросамолёты в комплектации с противолодочными, они должны были поступить туда же, куда и «Каталины», задача которых – поиск и уничтожение подводных лодок противника. Мне такие самолёты, думаю, тоже пригодятся. Может, за лодками охотиться я и не буду, но как транспортники их использовать – вполне.

Ночью я пробрался на борт судна. В порту как раз стояла пара морских прогулочных катерков, вот их я и позаимствовал, использовав один. Оглушив вахту – да по голове дистанционно дал «руками», – всё отправил в кинжал-хранилище. Легко ушло, заняв едва двадцать процентов всего его объёма. Все бочки с топливом я не забирал, решил фейерверк устроить, с десяток оставил на палубе, и отправил в трюм три вагона с промышленной взрывчаткой, найденной на одной из железнодорожных станций. Судя по маркировкам, это наши бросили на станции, а немцам было не до них, не прибрали. Я заминировал вагоны, после чего покинул судно и перебрался на борт танкера. Вот он мне нужен весь, и причина имелась. Он доставил мазут, на котором ходили боевые корабли, и много, танкер был очень крупным. Так что команда была тоже оглушена и отправлена в лодки, а те – к берегу, танкер же я отправил в кубик Рубика. Дальше наглеть не стал, покинул порт и активировал детонатор. Грохнуло так, что несколько судов затонуло, а два выбросило на берег.

А с утра я кинулся в Плимут за эсминцем, пока он у стенки стоит и пополняет припасы, а то свалит куда, лови его. Добрался нормально, хотя патрулей и блокпостов прибавилось, по сравнению с тем временем, когда меня на острове не было. До сих пор ищут диверсантов, проникших на самолёте на остров.

Да, ещё когда я был в городах, где находятся банки, то, естественно, посетил все лавки старьёвщиков и антикваров, в Ливерпуле в том числе, общее количество приобретённых амулетов – тридцать одна единица, но времени не было их изучить, оставил на потом. Тем более в Англии как-то стала нервной обстановка, особенно после гибели премьер-министра, так что я планировал завершить дела с эсминцем и перебраться наконец в Испанию. Там тоже амулеты буду искать, но уже не так яростно. Вот такие планы.

В Плимуте я оказался под вечер. Снимать комнату я не стал, убрал машину на склад и прогулялся у порта. Вообще, как мне стало известно, Плимут на время войны потерял своё значение базы военного флота из-за того, что немцы постоянно его бомбили, поэтому эскадры и отдельные корабли стояли в других гаванях. А причина того, что этот новенький лидер оказался здесь, в пополнении припасов, а также официальной церемонии с участием корабля. Он давал салют. Поначалу должен был участвовать в празднике в связи с тем, что англичане одержали победу в Средиземном море в бою с эскадрой итальянцев, выиграли одну из битв, но из-за гибели премьер-министра праздник был отменён, траур. А так как корабль всё равно был здесь, то и поставили его на загрузку. Его куда-то отправляли, из слухов я не смог узнать куда, секретность, но запасов набирали много, рейд явно дальний. Может, конвой будет сопровождать?

Пока я изучал порт, начало темнеть. Моё внимание привлекло то, что в порту также загружалась припасами и топливом подлодка. Пришлось брать языка из военных моряков, боцман попался, который и подтвердил, что вместе с эсминцем выходит и эта лодка. Заодно о ней узнал, получил информацию по характеристикам. Лодка океанская, дальность – восемь тысяч морских миль, полторы тысячи тонн водоизмещения, одиннадцать торпедных аппаратов и орудие с зениткой. Экипаж пятьдесят – шестьдесят человек. Модель «Т», третьей серии постройки со сварным корпусом. Эта лодка спущена на воду три месяца назад и уже ходила в поход на полтора месяца. Тоже неплохое приобретение, любого утихомирит, она способна выбить дурь из головы любого врага с помощью носового восьмиторпедного залпа. Чёрт, я тоже её хочу, тем более я собирался заиметь лодку, правда не такую большую, но, может, и она на что сгодится? Одним словом, посмотрим. Но брать её вместе с лидером нужно немедленно, а то они покидают порт через четыре часа, в десять вечера. Им ещё боновые заграждения и минные поля проходить, лоцман покажет путь. Значит, у меня не так и много времени.

Пока меня останавливало одно: как это всё провернуть? Если кто исчезнет, команда другого судна точно всполошится. Я вот что думаю: нужно пробраться на борт одного из кораблей, лучше лидера, на нём спрятаться легче, и ожидать, когда он выйдет в открытое море, и там можно спокойно прихватизировать корабли. А по официальной версии пойдёт – пропали в море в боевом походе, сколько таких потерь было и будет. Команды? А что команды? Мне англичане нравятся ещё меньше, чем немцы. К последним я гораздо терпимее отношусь. Пусть моряки – простые люди и в политике не замешаны, так это и не важно, мне вообще эта нация не нравится. Очень я их не люблю, как и американцев. Даже не могу сказать, кого больше, их или пиндосов. А моряков, если что, я легко на тот свет отправлю, всё же они – руки их правителей и выполняют то, что те им приказывают, так что за дело получат. Вот такой план я придумал.

Осуществить его оказалось на удивление легко, несмотря на отличную охрану мест стоянок боевых кораблей, и, используя амулет сокрытия, я прошёл по сходням на борт корабля, скрылся внутри и стал ожидать.

Ожидание продлилось долго, но зато через сутки я смог выяснить, что эсминец и лодка шли в сторону Гибралтара, сопровождая шесть транспортных судов с войсками и разным вооружением. Я подсчитал, тут была полнокровная пехотная дивизия, танковый батальон, автотехника и артиллерия. Кстати, танки американские, М-3 «Ли», на этом же судне с два десятка «виллисов» было. Также конвой охраняло ещё два «Охотника», эсминцы, небольшие противолодочные корабли, куда меньше моего лидера. Убедившись, что всё идёт как нужно, ночью я спокойно ликвидировал команду, работая быстро, но незаметно. Это было нетрудно, хотя и морально тяжело, всё же экипаж этого крупного эсминца составлял двести тридцать человек плюс рота солдат. Несмотря на не самую лучшую погоду, сильное волнение, и, похоже, вообще шторм ожидается, войск взяли до предела. В общем, экипаж и солдаты, раздетые до исподнего, отправились в холодные воды Атлантики, а я подогнал к борту подлодку, проводившую боевое сопровождение в надводном положении. «Охотники» не мешали, они отошли вперёд – их дымы на горизонте видно, – осуществляя передовую разведку, так что лидер сопровождал войска один. Лодка, как я понял, слушала воду, чтобы услышать немцев.

Команда лодки тоже была мертва, я дистанционно это сделал, она недалеко шла, зарываясь в воду высоким носом непривычного вида. От тел тоже избавился и, сбросив ход, как раз стемнело и вахтенные с грузовых судов плохо видели мой корабль, я остановил его, перешёл на лодку и убрал лидер в кубик Рубика. После этого, устроившись на верхнем мостике лодки, стал отходить в надводном положении в сторону грузового судна с танками и разной техникой, мои «руки» управляли всеми системами. За сутки на корабле, пока субмарина шла неподалёку, я изучил работу команды и в принципе разобрался, как лодка управлялась, а опция познания механизма позволила изучить вооружение. Впрочем, я теперь от и до также сам лидер знал. Ничего, когда полностью освою амулет-помощник, смогу и управлять им, и одновременно вести бой, а не то сейчас только управлять, перегнать из пункта А в пункт Б способен.

Сейчас же я решил перехватить судно с тем грузом, что меня интересовал. И я это сделал. Смог нейтрализовать рулевого и вахтенного офицеров и отвёл судно в сторону, отчего оно скрылось в ночи от остальных, ну и застопорил ход. Уже все спать легли, так что только капитан забеспокоился, но я и его успокоил. Пересев в морской катер, я перебрался к борту судна, сам спустив сходни. А дальше быстро пробежался по судну, отправив за полчаса всё, что на нём было, в хранилище в рукоятке кинжала. Причём делал я это, пока судно и лодка, двигавшаяся рядом, на полном ходу нагоняли конвой и нагнали. После этого я вернулся на лодку, убрав катер. Судно пошло дальше с заблокированным рулевым управлением, а я, обогнав конвой, стал выходить на боевой курс.

Прицеливание осуществлялось всем корпусом лодки, из-за этого пришлось отойти вперёд, чтобы встать на пути конвоя и накрыть всех разом. Мне самому всё было внове и непривычно, но очень возбуждающе и интересно. Я выбрал головной транспорт и пустил на пробу одну торпеду, внимательно наблюдая с помощью сканера, как она движется к судну. М-да, я думал, она быстрее, уже было видно, что поправка взята неверно. Но это в опыт. Торпеда не попала, прошла за кормой, но, к моему удивлению, следующий чуть в стороне второй транспорт, тот самый, на борту которого я побывал, сам вошёл в зону движения торпеды, и он взорвался в носовой части.

– Это вам за Севастополь, – сказал я и стал пускать торпеды одну за другой, по одной на каждый транспорт.

На пять их я выпустил пять торпед, но первый транспорт как-то не спешил тонуть. Оставив две торпеды, я скатился по лестнице центрального отсека управления лодкой, закрыв люки над моей головой двумя «руками», и, так как скучно было всё делать в тишине, я решил подавать себе команды:

– Погружение на глубину перископа.

Экипаж лодки за сутки трижды это делал, и, что требовалось для этого совершить, мне было известно, так что лодка ушла под воду. А я, подняв перископ, наблюдал, как два транспорта из шести тонут, видимо, повреждения для них оказались критичны. Один был из тех, что я ограбил. Торпеды попали в них, когда лодка ещё погружалась, так что я, будучи уже под водой, слышал попадания, необычные звуки. А остальные ничего, держатся, два увеличили скорость, остальные остановились и начали спускать лодки, явно у команд не было надежд удержать суда на плаву. Там шла драка за места в лодках, и вооружённые солдаты явно побеждали. Одно уходящее судно мне не достать, а вот второе – вполне, и я пустил торпеду. Сейчас получилось почти в упор, метров восемьсот до него было, и попадание было точным, в центр судна, хотя я уже определил, как вести наводку и пуск.

Я проводил взглядом уходившее второе судно, где-то узлов пятнадцать оно давало, если устраивать гонки… в надводном положении лодка быстрее на один узел. Я перевёл перископ на оставшиеся суда. Одно почти затонуло, нос виднелся, но вот он приподнялся и в пузырях воздуха ушёл под воду. На поверхности мелькало множество олов, однако начинался шторм, и шансов у держащихся на воде не было. Второе судно почти затонуло, волны захлёстывали палубу, но два других, с которых шла эвакуация, часть лодок уже спустили, тонуть не спешили. Выпустить торпеду я не успел, в зону работы вошёл сначала один «Охотник», а потом и второй, которые на максимальной скорости спешили к месту разыгравшейся драмы. Ждать их действий я не стал, сканер уже показал наименее пострадавшее судно, так что торпеда покинула аппарат и пошла к нему. Стрелять по неподвижной цели такое удовольствие. Активировав закрытие внешних люков торпедных аппаратов, я скомандовал на погружение пока на пятьдесят метров и, уходя в сторону на электромоторах, разворачиваясь и держа среднюю скорость, пользуясь свободным временем, стал перезаряжать торпедные аппараты. «Рук» не хватало, сложная работа. Заодно наблюдал, как торпеда попала и как «Охотники» приближались. Сейчас поиграем.

Эсминцы можно уничтожить, используя «руки» амулета-помощника, но к чему, если я продолжаю испытывать своё недавнее приобретение и заодно получаю уникальный опыт подводной охоты? Вдруг он мне в будущем пригодится? Да не вдруг, точно пригодится, жить я планировал долго. Когда они подошли и стали искать подлодки, то, как я понял, решили, что к конвою прорвалось несколько немецких подлодок, и я развернулся и прицелился. У всех торпед можно ставить глубину, и, как я видел, она стояла на всех два метра. Менять я не стал, хотя мог, и решил открыть огонь из трёх кормовых аппаратов. Выпустил я по каждому из эсминцев по одной торпеде, причём не по три веером, как обычно делают подводники, мол, вдруг повезёт, одна да попадёт. К моему неприятному удивлению, один ловко увернулся и, обнаружив меня, направился в мою сторону. Я крутился из стороны в сторону, уходя от глубинных бомб, а эсминец с завидной точностью сбрасывал их рядом. Я же всё никак не мог выйти на линию прицеливания, этот гад не давал. Пока я от одних бомб уходил, он вторую партию сбрасывал. Что ни говори, но славу отличных моряков англичане получили не зря. Тут ещё второй «Охотник», убедившись, что больше подлодок нет, присоединился к первому, и я понял, что мне конец. Теперь понятно, отчего немцы в подлодках в последнее время такие потери начали нести. Амулет-помощник задействовать я не хотел, чтобы игра более-менее честной была, иначе не то чтобы нечестно, просто неинтересно.

Вот сейчас я и понял: игра игрой, но жизнь у меня одна. Так что перебил в рубках обоих «Охотников» рулевых и офицеров и застопорил их машины, после чего из носовых аппаратов пустил по одной торпеде. Им хватило: один переломился, сразу на дно пошёл, другой тонул чуть дольше. А я, добив одно транспортное судно, оно единственное осталось на плаву, отошёл под водой в сторону и, всплыв, направил лодку к Испании. Думаю, на рассвете буду на месте. Тут ещё шторм разыгрался, так что лодка буквально плясала, уходя носом в волны, и те перекатывались по палубе.

Ночь была изматывающей, ещё лодка умудрилась меня укачать, но зато интересной в плане опыта и встреч. По пути мне встретилась немецкая подлодка, которую шторм сносил куда-то в сторону. Утром стало спокойнее. Я посмотрел: контуры берега совпадали, тут рядом находился Бильбао, это уже Испания. И я, достав шлюпку из своих запасов, убрал подлодку в кубик Рубика и направился к берегу. А там, промокнув, так как на пляже волны чуть не перевернули шлюпку, да и ливень начался, выбрался на берег и, дойдя до дороги, извлёк машину и в ней переоделся. И надо бы раздобыть карту, чтобы узнать, где находится Мадрид. Мне туда нужно. Запустив движок, я покатил по дороге. Не знаю, куда она меня выведет, но надеюсь, какую придорожную гостиницу встречу. Спать хочу.

Пять месяцев спустя, 16 мая 1942 г.

Две тысячи метров над водами Атлантики на широте Дакара

Борт воздушного судна типа «Каталина»

Самолёт уверенно поедал километры, и вскоре должны показаться берега Африки, и я, проверив датчики, откинулся на спинку кресла пилота, заложив руки за голову, и задумался. А хорошо всё прошло. Как ни странно, всё, как я спланировал, так и вышло. В Испании прожил две недели, документы сделал, настоящие, полученные в мэрии Мадрида, и много чего закупил, даже холодильники с морозильными камерами. Взял десять. Я слышал, что их и в Союзе делали, но ни разу не видел. Продовольствия закупил немало, в основном из быстропортящегося – молока три десятка тонн, сыра три грузовика кругов, разных сортов, колбас, сливочного масла, сметаны несколько фляг, шоколада, винограда, того же хамона обоих видов много взял, а мне он понравился, отличное мясо и копчёности, приготовленные со знанием дела. Да много чего, деньги были. И кухня испанская мне понравилась, запас готовых блюд этой кухни у меня теперь солидный.

До Аргентины я добрался морем на пассажирском лайнере, который двигался туда прямым маршрутом. Отдохнул за время пути отлично. Там я получил второе гражданство и приобрёл дом в черте прибрежного города, машину и яхту, довольно крупную, моторную, три года как на воду спущена, очень хорошо и качественно сделана для этого времени. Также оплатил уроки по пилотированию, выбрав самого лучшего инструктора лётной школы. Перелететь из одного места в другое я могу на лёгких самолётах, теперь нужно освоить тяжёлые, но главное – овладеть высшим пилотажем. Денег немало ушло на лётную школу, но я получал всё, что хотел. Фактически не летал я только в нелётную погоду. К тому же в стороне, на пустынном побережье, нашёл неплохую полосу, пригодную для взлёта и посадки, и стал изучать самолёты, которые были у меня в запасе, а то в лётной школе всё устаревшие, бипланы в основном, из крупных только вполне свежий «дуглас». В результате я самостоятельно изучил и налетал семьдесят часов на мессерах, делая высший пилотаж и крутя разные фигуры, привыкнув к машине, на лаптёжниках, на бомбардировщиках, на советских машинах, все испробовал и на каждой не меньше двадцати часов налетал. Благо топливо было. Делал это над морем, не хотел светить технику. Так что я теперь считаюсь опытным лётчиком, даже корочки получил гражданского пилота. Более того, сдал на диплом врача и имею лицензию, только не работаю по ней, это на будущее. Всё это перемешивал с купаниями в тёплых морских водах и прогулками на катере или своей яхте. Да и на рыбалке не один раз был.

Естественно, я не забывал о той технике, которую набрал, даже арендовал огромный ангар на всё время, что жил в Аргентине. Этот ангар находился за Буэнос-Айресом, на окраине частного аэродрома, и там, доставая всё, что нужно, я и работал. Так я собрал все «Каталины», а чуть позже и облетал их, а потом и всё остальное. Тратил на это все субботы и воскресенья, остальные дни – пилотаж с редким отдыхом.

По поводу амулетов. Естественно, о них я не забыл и набрал более трёхсот, в основном в Испании, в Аргентине гораздо меньше – около пятидесяти едва отыскал. И нашёл нужные лекарские, даже несколько штук. В общем, ногу восстанавливать в прежнем виде не стал, она осталась короткой. Зато залечил кость, теперь она не собрана из обломков, а как от рождения цельная. Мышцы залечил. Теперь нога в порядке, только имела жуткие послеоперационные косметические шрамы, которые пугали девчат, с которыми я любовь крутил. Но нога больше не болела, и я хожу без трости. Оставалось одно неудобство – заказ специальной обуви.

Месяцы пролетели, и сейчас я возвращался в Союз, дела у меня там. И снова повоевать пора, желание имеется. Да, забыл описать политические новости за прошедшее время. Япония активно воюет, с Германией не порвала, по-прежнему они союзники. Немцы воюют теперь и с США. У последних якобы немцы торпедировали пассажирский лайнер, один из тех двух скоростных, что доставлял войска в Британию, но я сомневаюсь, думаю, сами сделали, чтобы вызвать реакцию и можно было объявить войну Германии. Это произошло три месяца назад. Хотя, может, и британцы американский лайнер взорвали. Вот уж кому всё это выгодно, американцы вроде к войне не готовы были, чуть позже обязательно бы в неё вступили, а сейчас им рановато было. Точнее не скажу.

О войне на Восточном фронте точно ничего не знаю, далеко и слухи противоречивые идут, вот и лечу, сам узнаю, лично. Заодно наконец закончу с разводом. Аргентина – райский уголок, я это признаю, ну если в бедняцкие кварталы не заходить, но это край земли, настолько она оторвана от основных действий на политической арене. Вот я и летел обратно, развлекусь, дела закончу, ну и после окончания войны, скорее всего, навсегда покину Союз. Мне понравилось в Буэнос-Айресе, и на моей яхте флаг этой страны. Кстати, теперь моё имя, что в Испании, что в Аргентине – Александр Белов, вполне неплохое, и местные могут выговорить. Тут русских вообще достаточно много, но на контакт они не шли, сам я их не встречал, да и очень занят был, не до этого мне было. Подготовка всё время занимала, а крохотные промежутки свободного времени, как я уже говорил, тратил на отдых и купание. Да и физкультурой активно занялся, для пилотажа это обязательно нужно, чтобы нагрузки выдерживать.

У самолёта был встроен автопилот, так что сидеть постоянно за штурвалом не требовалось, и за спинкой у меня сделана лежанка. Обозначений у него не было, видимо, британцам, когда они должны были собирать эти самолёты, самим требовалось нанести опознавательные знаки, так что машинка серенькая, ни за кем не числилась. Но вооружена штатно, а пулемёты уже я установил, если что, с места пилота смогу открыть огонь из всех стволов, тут даже крупнокалиберные стояли, три штуки. Проверив курс и высоту, расслабиться я не успел, заметив на горизонте полосу: ну наконец-то, а то у меня уже баки почти сухие. Я ведь как сделал: покидая Аргентину, вылетел на пассажирском самолёте, который совершал чартерные рейсы в Рио, это в Бразилии, а оттуда уже на «Ка-талине» поднялся в воздух, там самое короткое расстояние между континентами. Дом я законсервировал, яхта при мне, машину, которую купил в Буэносе, тоже прихватил, так что спокойно покинул Аргентину и вот, возвращаюсь. Ну да, точно, не показалось – земля.

Внизу я увидел караван хорошо гружённых судов. Облетел их за кормой, не входя в зону работы зениток, и направился дальше. Дакар остался в стороне, и, найдя пустую и тихую бухту, я приводнился, подогнав самолёт к берегу. Там достал топливозаправщик, шланги и, заправив самолёт, снова поднялся в воздух, между прочим, начал нагонять тот конвой. Я летел вдоль побережья к Гибралтару. Так эти гады подняли самолёт в воздух с помощью катапульты, которая была на крейсере, и тот направился в мою сторону, хотя видели, что я их обогнал и спокойно улетаю. Догнал, пытался облететь и осмотреть меня со всех сторон, но я его отогнал пулемётом. Тогда тот отлетел и ринулся в атаку. Но я сбил засранца, нечего тут показывать, у кого достоинство больше, всё равно проиграет.

Добравшись до Марокко, я приводнился недалеко от города, снова заправил самолёт, провёл техобслуживание, всё же серьёзный перелёт пережил, и убрал его, после чего на грузовой крытой машине – достал самую неприметную из моего запаса – и в лёгкой одежде покатил в сторону города. Там подъехал к рынку и стал скупать свежие фрукты и овощи. Как я делал: подъезжал, мне в кузов сгружали в корзинах и мешках то, что я заказывал, проверяя, чтобы гнилья не было, потом катался по городу, освобождая кузов, и возвращался на рынок. Восемь раз так машину доверху наполнял. И приобрёл шесть бочек с морской рыбой, привык к ней, полюбилась. А фрукты я в Аргентине привык постоянно есть – витамины, свежевыжатые соки… Так запасы и пополнил, когда ещё обратно вернусь? Хм, может, до конца войны в Союзе пробуду?

Переночевал я на пустынном берегу и на той же «Ка-талине» полетел дальше. Путь мой лежал через Средиземное море, Италию и Румынию к нашим. Решил напрямую лететь, по ночам.

Лететь через территории, охваченные войной, всё же оказалось непросто. Это в жарких странах, где хочу, там и летаю, никому до этого нет дела, а тут я мгновенно засёк, как в темноте в мою сторону, быстро сближаясь, летит одиночная цель, уверенно опознанная мной как истребитель. Причём немецкий. Думаю, его навели на меня с земли по шуму двигателей. Однако неплохо у немцев поставлена служба обнаружения. Эх, надо было остаться, как хотел, но решил засветло добраться до советских территорий и сесть на какую-нибудь речку…

После отдыха на африканском берегу я полночи летел на скорости двести пятьдесят километров в час, это чуть выше крейсерской. Летел над Средиземным морем и потом, повернув, сел в Красном море на пустынном египетском берегу. Тут и выспался, и купался в тёплой морской водичке, и порыбачил. А как стемнело, полетел дальше. Пролетел между Стамбулом и Анкарой, слегка зацепив Чёрное море, пролетел рядом с Крымом, видел его по левому борту, и там-то и засёк за собой этого «ночника». Но я не так давно довернул и сейчас летел над Азовским морем. Пока особо не петлял, не прятал свой маршрут. А вот над советской территорией, уверен, пролёт одиночно-о самолёта засекут, и я собирался петлять, чтобы не определили конец моего маршрута. А до рассвета час остался.

Немецкий пилот снизился, чтобы видеть меня на фоне пока ещё тёмного неба, и стал сближаться для уверенного поражения. Использовать бортовое вооружение я не стал, шуметь не хотел – тиха украинская ночь, – и, используя одну из «рук», просто вырубил пилота. Истребитель, войдя в пике, с километровой высоты вошёл в тёплые воды Азовского моря. Надеюсь, тёплые, не проверял ещё. Оставив Ростов по правому борту, а направление я держал на Харьков, я решил снизиться до ста метров, заодно изучу, что по дорогам движется. Мне не известно, наш Ростов или уже нет, чьи территории находятся подо мной. И сразу понял – наши. По дорогам наши передвигались, не ошибёшься. Немецкой техники почти и нет. Чуть позже я нарвался на передовую и повернул в сторону тыла наших войск. Интересно, тут случилась Харьковская катастрофа или только готовится? Доберусь до Горького, первым делом газеты прочитаю за последние полгода.

Уже начало светлеть, когда я, найдя не крупную, но ровную речку, аккуратно приводнился и подогнал машину к берегу. Заправил самолёт, одновременно проведя его обслуживание, и убрал в амулет, рукоятку кинжала. Отойдя от берега, я поставил под деревом палатку и вскоре уже спал в ней.

Проснулся в шесть вечера, это я что-то разоспался, но зато привыкаю к местному времени. Ведь Аргентина имеет другой часовой пояс, там день – здесь ночь, и, пока летел, я постепенно перестраивался под это время, ещё пара дней – и окончательно перестроюсь.

Похоже, моими поисками никто не занимался, это я о залетевшем на советскую территорию неизвестном самолёте, поэтому я, свернув и убрав палатку, пошёл купаться. А выбравшись на берег, закинул удочки и достал из амулета горячую еду. И, пока ел, поймал две краснопёрки и леща. И так разохотился, что до самой темноты так и рыбачил. Восемь полных вёдер рыбы выудил! Редко когда такой клёв, приятно. Надо запомнить эту речку, ещё как-нибудь вернусь порыбачить. Потом я амулетом заморозил всю рыбу и убрал улов в одно из хранилищ. Когда-нибудь да пригодится. Вдруг подарить кому понадобится или ещё что?

А с наступлением темноты я снова устроился в кабине «Каталины» и, взлетев, направился дальше. Летел на высоте сто метров, держась подальше от населённых пунктов и петляя. Крюк заложил изрядный, но всё же за час до рассвета сел на воды Волги. Можно было и на «шторьхе», он потише, но дальность мала, а тут с одного раза добрался до конечного маршрута.

Снова, уже привычно обслужив и заправив этот гидросамолёт, между прочим, он мне нравился всё больше и больше, я убрал его в хранилище и, отойдя от берега, до Горького тут километров тридцать было, ближе не подлетишь из-за часто встречающихся населённых пунктов, достал на полевой дороге ГАЗ-А. Устраиваясь за рулём, проверил машину – заправлена, всё в порядке, заодно сложил крышу, превратив машину в кабриолет, – и покатил в Горький. На пути встречались прохожие, и, приметив группу явно деревенских женщин – четверо, с двумя мелкими детишками, я остановился, спрашивая:

– Гражданочки, я на Горький правильно еду?

Меня осмотрели цепким взглядом, отметив награды на груди и молодость, и самая бойкая, усмотрев трость, наискосок лежавшую у моей левой ноги, улыбаясь, ответила:

– Правильно, гражданин, километров двадцать – и будет окраина.

– Понятно. Благодарю. Вас подвезти?

– Да мы уже пришли, – махнула рукой молодка куда-то в сторону от дороги, где были видны строения. – Вон наши коровники.

– Ну что ж, было бы предложено. Хорошего дня, красавицы.

Газанув, я тронулся с места и покатил дальше, держа невысокую скорость, километров сорок, иногда пятьдесят, быстрее не позволяло передвигаться ужасное качество дорожного полотна. Тут, видимо, трактора до войны гоняли, так её разбили. Часто приходилось выезжать на обочину.

Тут я заметил столб пыли на дороге и догнал четыре самоходки. Настоящие самоходки, помнится, они называются Су-76. Обгоняя, с интересом изучал их. Тоже к городу направляются, и, значит, дорогу они разбили, только непонятно, куда их гоняли и зачем. Танкодром? Может быть.

Чуть позже дорога стала заметно лучше, колеи гусениц уходили куда-то влево от реки, и я уже уверенно держал шестьдесят километров в час, пока вдали действительно не увидел окраины города. На въезде никого не было, это не прифронтовая полоса, глубокий тыл, но пару патрулей видел, комендачи гуляют. Город бомбят, это видно, несколько раз замечал, и это в жилом районе, у заводов, наверное, разрушения значительнее. Однако я думал, что увижу больше следов налётов, и был удивлён обратным.

Приметив очередной патруль, трёх бойцов с командиром в звании лейтенанта, я притёрся к обочине и подозвал старшего:

– Лейтенант, не подскажете, как проехать к комендатуре?

Тот, надо отдать должное, сначала проверил документы, мои и на машину, выяснив, что она записана за казанским авиационным заводом и выдана мне в личное пользование согласно приказу директора завода с такого-то по такое число. Все подписи и печати стоят, так что всё в порядке. В последнее время в подделке документов я очень серьёзно поднялся. Командир патруля с некоторым сомнением вернул мне документы и ответил:

– Через две улицы направо и прямо до конца. Там увидите… Товарищ капитан в отставке, а это не вы в рейде инвалидов участвовали?

– Да, было дело. «Команда инвалидов». Единственный выживший.

– Я газету читал, там ваше фото и генералы немецкие.

– И это было.

Лейтенант отдал честь, и я покатил дальше. У комендатуры припарковал машину, где стояли ещё мотоцикл с коляской и две легковушки, эмка и такой же фаэтон, как у меня, и, прихрамывая, больше для виду опираясь на трость, поднялся по ступенькам на крыльцо. Те немногие, кто был на улице, с интересом изучали меня. Вышедший из здания старлей-артиллерист, без одной руки и с орденом Красной Звезды на груди, приветливо кивнул мне.

Время – восемь утра, когда я прошёл в комендатуру и подошёл к столу с дежурным, который умудрялся сразу говорить по двум телефонам. Отвлекать занятого человека не хотелось, так что, указав на себя и на стул, я сел, а дежурный только кивнул, продолжая разговор. Вытянув ногу, я без особого интереса слушал, как решались интендантские вопросы, и когда дежурный освободился, сначала один телефон положил, а чуть позже и второй, то я встал и подошёл к нему. Тот, устало потирая лоб, спросил:

– Что вам, товарищ?

– Доброе утро, капитан, мне сто пятый тыловой госпиталь нужен. Адрес интересует.

– Адрес – это хорошо. А что за госпиталь?

– К вам его ещё в прошлом году должны были перевести из Москвы. Разве нет?

– Я знаю номера всех госпиталей в городе и пригороде. Сто пятого у нас нет.

– Приказ, что ли, отменили? – сам у себя спросил я.

– Он вам зачем? Кстати, предъявите документы.

Достав из нагрудного кармана документы, там же была справка военной медицинской комиссии по поводу моего ранения, я протянул всё дежурному, а сам продолжил размышлять. Получается, зря я в Горький прилетел, нет здесь Анны.

– Так зачем вам госпиталь? – стал уточнять дежурный, изучая мои документы и, открыв журнал, внося в него данные.

– Жена у меня там служит, старшим военфельдшером, хотел встретиться с ней, – рассеянно ответил я.

– Жена служит, и вы не знаете, где её часть находится? – удивлённо поднял он брови.

– Да мы ещё зимой разошлись с ней, – отмахнулся я. – Собственно, я для того и приехал, чтобы официально развестись. У меня зимой нога разболелась, раны очень реагируют на холод, поэтому я на юг уехал, на Черноморское побережье. Сочи знаете? Вот в том районе знахаря нашёл, дедок один, и он меня травками лечил. Полегчало. Интерес у меня там появился, вот и решил развестись. А вы меня так расстроили…

– А… а то я всё понять не могу, почему вы такой загорелый, а вы с югов. Как там?

– Жарко. Море тёплое, как стало можно, купался не переставая и загорал. С начала мая. Войны не видел, она от тех мест далеко. Редко немецкий разведчик пролетал на предельной высоте, и всё.

– Да, хорошо-о-о… – явно представив себя на моём месте, мечтательно протянул дежурный, но, встряхнувшись, спросил: – Кстати, товарищ капитан, а почему вы не в армии?

– Не понял? – изрядно удивил меня он. – Я же комиссованный!

– Это так, но в феврале этого года вышло постановление: часть из тех, кто был комиссован, но годен для тыловой службы, даже в боевые части, зенитные войска подходят, снова призываются на службу. Странно, что вы это не слышали, и по радио говорили, и в газетах писали. Вы со своим ранением вполне годны, хотя медкомиссию всё равно придётся пройти. Видели того артиллериста, что недавно вышел? Безрукий, а всё бегает, каждый день, просит куда назначить, не может дома сидеть. Вы где призывались, в Москве? Я вас сначала по фамилии узнал, потом уже внешне.

Я назвал военкомат, районный, и сказал:

– Однако вы меня ошарашили. Я действительно об этом не слышал, хотя половину времени на юге проводил в войсковой части, но даже там никто мне об этом не сказал.

– В смысле – в части?

– Да авиационная, истребительная, полк моряков. Я с командиром эскадрильи познакомился и попросил научить меня летать, мечта юности, и тот научил. Да так, что я новейшие истребители МиГ и Як освоил, ну и ещё на «Чайке» летал. Зимой и весной делать нечего было, и вот, налетал. Правда, бензин сам доставал, в полку его на это дело не было.

В это время вбежал взмыленный лейтенант.

– Извините, товарищ капитан, – выдохнул он. – Родила. Мальчик. Три двести.

Капитан передал ему повязку дежурного, проворчав:

– Наконец-то, я думал, не дождусь тебя. Поздравляю с сыном, Микола, – расплылся в улыбке капитан.

Я тоже поздравил, но куда как более спокойным тоном, а капитан, забрав мои документы, кивком пригласил следовать за собой. Войдя в пустой кабинет, он устроился за столом хозяина, а мне предложил стул напротив.

– Так что будем делать? По правилам я должен направить вас в тот военкомат, где вы приписаны, и там вы снова пройдёте процедуру призыва, пусть и ограниченно-о контингента. У вас в документах будет пометка «ограниченно годен». Найти, куда вас направить для службы, будет нетрудно.

– Может, на «ты» перейдём? – предложил я.

– Давай.

– Скажу честно, до сих пор прийти в себя не могу. Признаюсь, ошарашил так ошарашил. Даже не знаю, что и сказать. Я человек не военный и приказы выполнять не очень люблю. Начальства над собой не терплю, а если приходится, то вынужденно. Я ведь срочник, да-да, не смотри на меня так. Призвали на срочную службу, зенитное училище, война, ускоренный выпуск – и пошло. Заработал я награды и звания честно, с капитаном так через одно звание перескочил за тех генералов, но я по сути не зенитчик, а пулемётчик. Я командовал пулемётными зенитками, которых в тылу не так и много, а все эти расчёты, поправки, приборы наведения – всё это для меня тёмный лес. Поставят такой батареей крупнокалиберной командовать, где в тылу, я же опозорюсь. Конечно, я не отказываюсь снова форму надеть, родина для меня – святое, но и в зенитчики я не хочу. Поэтому прошу помочь пройти медкомиссию и получить удостоверение лётчика. Вот лётчиком в какую-нибудь дивизию ПВО легко пойду, тем более, по словам морячков, летаю неплохо, на уровне среднего истребителя, и подготовлен как «ночник». В боях не бывал, но фигуры крутил, выносливость есть. Куда лучше тех лётчиков, что из училищ приходят, как их называют – «взлёт и посадка». Тем более полгода отдохнул на югах, отпуск отгулял, пора и повоевать. А с пройденной медкомиссией и лётным удостоверением в кармане я в военкомате, думаю, без проблем получу нужную должность. Только лётного удостоверения у меня нет.

– А моряки?

– Не успевал. Хотел слетать, развестись, я до Горького на попутном транспортном борте долетел, вернулся бы и всё сделал, тем более я лётчик, а не техник. Оказывается, нужно знать устройство самолёта, а я не знал, думал, подтяну, а тут, видишь, уже не успею.

– То есть самолёт тебе не известен?

– Общую конструкцию знаю и считаю, что больше не нужно. Это механики должны каждую гайку знать, а лётчикам пустой информацией голову забивать не стоит. Если в тылу врага сбили, то какой там ремонт, если над каждым кустом ствол торчит, ноги в руки – и беги. Если сел на своей стороне – или дождался ремонтной летучки, или сам оттранспортировал самолёт на попутной машине. Так зачем лётчику знание самолёта? Лишнее время занимает в училищах. Лучше больше полётов давали бы.

Капитан снял трубку, поискал кого-то по разным кабинетам, нашёл нужного:

– Зайди в кабинет Селиванова. – Положил трубку и сказал мне: – Знаешь, помочь с медкомиссией можно и даже проверить, как ты истребитель знаешь. У нас тут есть на аэродроме истребители, всё же авиационный завод имеется. Собирают и испытывают.

Тут в кабинет, резко открыв дверь, вошёл подполковник, судя по синим петлицам и синему околышку фуражки, из ВВС. Сняв фуражку и повесив её на вешалку у входа, он пригладил волосы и под нашими взглядами спросил:

– Чего звал?

Капитан указал на меня:

– Знакомься, капитан в отставке Крайнов. Тот самый, что генералов в декабре брал и с «командой инвалидов» немцев на их же танках жёг.

– О?.. – только и произнёс подполковник:

Подойдя, он протянул руку.

– Бадин.

Встав, я пожал её, и мы с интересом стали разглядывать друг друга. Награда у него была, орден Боевого Красного Знамени и юбилейная медаль.

– Рад знакомству, – сказал подполковник. – О вас, капитан, очень много говорили.

– Можно на «ты», я хоть пока и гражданский, но, похоже, скоро это закончится.

– Да, Пётр, – по-свойски обратился капитан. – Я тебя по этому поводу и позвал. Капитан ограниченно годный и, оказывается, всю зиму и весну учился летать, на истребителях. У моряков Черноморского флота. Здесь оказался случайно, по ошибке, и узнал от меня о постановлении за февраль. Хочет не в зенитчики, а в истребители. Говорит, его профессионально готовили в «ночники», но лётного боевого опыта не имеет.

– Ну, хотеть-то ты можешь куда хочешь, а пойдёшь, куда прикажут, – с интересом посмотрел на меня подполковник. – На чём летал?

– Начинал на «Чайках», потом сел на МиГи и Яки. По словам старшего по полётам, почерк свой начал иметь, средний уровень.

– А с тренировками «ночника»?

– А вот тут у меня, оказывается, дар прорезался. Я в темноте как кот вижу. Мы проводили учебные бои, и я всегда за несколько километров в полной темноте засекал наших, которые пытались найти меня и зайти в хвост. Сорок учебных боёв – сорок побед. Ни одного поражения.

– Прямо так все?

– Да. С этим зрением у меня один минус – выстрелы слепят. Про чужие пока не скажу, а свои – точно. В первый раз, когда ночью проводили учебные стрельбы по макетам на земле, еле из пике самолёт вывел, слёзы текут, пятна, ничего не вижу. Это уже потом, перед тем как на гашетку нажать, я начал глаза закрывать, тогда легче стало.

– ЛаГГ знаешь?

– В сорок первом недалеко от меня сбитый упал. Больше вблизи не встречал.

– «Ночник», значит? – потёр подполковник подбородок. – А что, проверить можно. Как насчёт сегодня полетать, показать свою удаль? У нас на аэродроме звено высотников имеется, а МиГи ты знаешь. Проверим, как держишься в воздухе. Думаю, соседи одолжат машину, я договорюсь. По потраченному топливу и ресурсу решим.

– Я согласен, почему и нет?

– Но если сбросишь меня со своего хвоста, ко мне в часть пойдёшь?

– Хм, какая разница, где служить. Отправят к вам, буду у вас воевать.

– Вот и договорились. А по ночным полётам и ориентированию я тебя потом проверю.

– Главное, чтобы мой военкомат в Москве к вам направил.

– Этот вопрос могу решить я, – подал голос молчавший до этого капитан. – Позвоню, договорюсь, чтобы тебя призвали и выслали документы к нам.

– Быстрее будет его попутным бортом в Москву отправить, и так же обратно. Это можно, – сказал подполковник.

– Меня это тоже устраивает, я не передумал развестись с женой. Если их госпиталь там, сделаю это, если нет, то выясню, где он находится, и, когда будет возможность, закончу начатое.

– Так сильно разлюбил? – поинтересовался подполковник.

– Да. Не хочу, чтобы человек, ставший чужим, носил мою фамилию.

– Ладно, идём, сейчас машину вызову и доедем до аэродрома. Мой полк базируется на площадке двадцать четвёртого авиационного завода.

– Машину можно не вызывать, я на своей. Одолжил на пару дней у знакомых.

– Хорошо, – кивнул Бадин и, пожав руку капитану, сказал: – Буду должен. До завтра.

Подхватив фуражку, он вышел, я, забрав у капитана свои документы, за ним. И мы покатили, куда указывал подполковник. Он пояснил, что на заводе как раз и собирают эти ЛаГГ-3 и из этих машин сформирована эскадрилья, которая сейчас дежурит, отбивая налёты. Потери были в основном не боевые. Лётчики молодые, ночью летать не умели, самолёты били. Пришёл приказ сформировать полк, и вот подполковник Бадин и командует этим полком, уже три месяца как. Постепенно опыт лётчиков полка рос, и сейчас они уже не такие салабоны, как раньше, а вполне опытные лётчики, имеющие сбитых и награды. Немного, налёты не так часто случаются, но были.

На аэродроме следов бомбардировки было куда больше, но самолёты укрыты хорошо, стояли в капонирах. Проехав пост – часовой, узнав командира, пропустил не останавливая, что мне не понравилось, – мы подкатили к штабу. Бадин познакомил меня со штабными командирами и лётчиками 2-й эскадрильи, которые тут скучали, и ушёл, но вскоре вернулся с невысоким старлеем со звездой героя на груди и двумя орденами. Старлей шёл и морщился, а рукопожатие у него оказалось крепким.

– Вот, Кирилл, командир звена «ночников», старший лейтенант Светлов. Его к нам для усиления и обучения наших лётчиков прислали две недели назад. Он сам изъявил желание тебя проверить.

От этих слов Светлов скривился, но кивнул, подтверждая. Не знаю, чем его купил Бадин, но проверять меня явно не горел желанием. Мы прошли к самолётам, которые выкатили из капониров, и к нам стал стекаться весь свободный люд. Светлов же наблюдал, как я, устроившись в кабине, запускаю двигатель, типа сдаю ему экзамен на знание предмета. Закрыв кабину, я дождался, когда Светлов пойдёт на взлёт, и, вырулив сам, дал газу, разгоняясь. Оторвавшись от полосы, я стал кругами, следом за старлеем, пристроившись у него сзади справа, подниматься на высоту. Причём, качая туда-сюда крыльями, изучал возможности машины, все плюсы и минусы, у каждой ведь свой характер, и этой мне нужно узнать.

На шести тысячах, когда мы уже надели кислородные маски и подали воздух из баллонов, Светлов покачал крыльями. Рации у меня в машине не было, только приёмник, но он молчал, лишь треск в наушниках. Мы разошлись, и, отдалившись, по сигналу с земли – по приёмнику услышал, – я развернулся и пошёл на Светлова. Не долетая до него, я свалился на крыло и рухнул вниз. Светлов, явно не ожидая такого подарка, рванул следом, готовясь пристроиться в хвост и дать пристрелочную «очередь», показывая, что я сбит. Хватит продержаться у хвоста десять секунд, это считается сбитием. Однако он не ожидал того финта, который я провернул. Я открыл закрылки, отчего машина, казалось, остановилась, ремни врезались в плечи, и я закрутил штопор, отчего старлей пролетел мимо, а я, вернув самолёту управляемость, пристроился к его хвосту. Десять секунд он крутился как бешеный, но сбросить меня не смог. Так что, когда время истекло, Светлов покачал крыльями, и мы снова разошлись в разные стороны. Новая атака, и в этот раз на встречных маршрутах оба одновременно развернулись и закрутили фигуры. Дважды старлей выходил ко мне в хвост, но долго продержаться не смог, чтобы гарантированно «сбить» меня, а я три раза ему на хвост падал, и один раз десять секунд продержался. Даже чуть больше. Потом Светлов всё же смог меня условно сбить, и я не поддавался, он действительно классный лётчик, и после приказа с земли мы пошли на посадку. Про себя не говорю, я жульничал амулетами. Поэтому два – один в мою пользу. Сел я классически, на три точки, почти нежно посадив машину, и подвёл её к капониру. Выбравшись, я крепко пожал руку механику – машина просто в отличном состоянии – и лётчику. А все сравнивали нас. Светлов был мокрый от пота, а я – будто и не летал.

Подойдя, старлей крепко сжал мне руку и, улыбаясь, сказал:

– А ты молодец, не ожидал. Только учти, ночью тебе такое не удалось бы.

– Ты извини, старлей, но ночью это у тебя никаких шансов. Я «ночник» и вижу в темноте очень хорошо, почти как днём.

Тот сразу загорелся это проверить, этой же ночью, но пришлось успокаивать его, это как Бадин скажет. А вот и он, лёгок на помине.

– Ну вы и дали… – покачав головой, протянул подполковник. – Не ожидал. Что скажешь, лейтенант?

– Грамотный и опытный лётчик. Не знал бы, что он недавно учиться начал, подумал бы, что лет пять уже летает. Талант. Нет, талантище.

– Отлично, капитан, ко мне в полк обязательно.

– Товарищ подполковник, – прищурился Светлов. – Если товарищ капитан действительно такой хороший ночной лётчик-истребитель, я уже не сомневаюсь в его словах, то его лучше к нам.

– А что вы на меня смотрите? – пожал я плечами. – Куда пошлют, туда и отправлюсь.

Меня забавляла эта ситуация. Два командира спорили, де я буду служить, они бы ещё монетку предложили кинуть. Не им это решать. Однако они успокоились не сразу. Меня пригласили к лётчикам-«ночникам», они отдельно жили, вырыли полуземлянку, рядом их механики и стоянка самолётов. Однако и у других лётчиков я побывал, пообедали вместе. Потом Светлов отправил меня спать, мол, ночью он меня всё же проверит, одна атака, больше тратить ресурсы машины так яростно не будем. Да ладно, я не против.

В Горьком я задержался на три дня. Однако лётное удостоверение получил, с пометкой «лётчик-ночник», его подписал начальник управления полётами авиадивизии ПВО. Он был в звании майора и действительно технически очень подкованный командир. Также я тут, в тыловом госпитале прошёл медкомиссию, плановую, и врачи, закончив осмотр, признали меня ограниченно годным, выдав соответствующие бумаги. Откровенно сказать, я сомневался, что пройду её, если буду проситься в лётчики, поэтому официально я проходил комиссию как зенитчик, и меня пропустили. А на следующий день я и удостоверение получил. Светлов обещание выполнил, тем более я его ночью переиграл. Более того, Светлов раструбил всем об этом, и теперь весь город говорил о нашем учебном бое. Нашли тоже тему. Ну и что такого там было? Поднялись и разлетелись. В стороне над определённым квадратом должны были обнаружить друг друга и атаковать, показав атаку включённым прожектором. Светлов меня выискивает по бокам, сверху и внизу, а я к нему прилетел сзади, перевернувшись, вися на ремнях вниз головой и с трудом открыв свой фонарь, постучался в его стекло согнутым пальцем. Ох как он струхнул и вниз рухнул! На этом бой и закончился, Светлов признал поражение, и хорошо, умел проигрывать. Не обижался, и стол выкатил неплохой. Даже договорился с Бадиным, и тот в принципе не против, если я к ним уйду. А немцы за эти дни так и не появились в городе. Мой военкомат в Москве уже известили, они переехали, прошлое здание сильно повреждено было, и дали новый адрес. Меня уже ждут, готовят бумаги.

Поэтому сегодня, забрав машину с территории полка, я якобы покатил к городу и железнодорожному вокзалу, собираясь на поезде отправиться в Москву, однако у меня были другие планы. Укатил от города километров на десять, нашёл, где деревень поменьше, и, когда стемнело, достал У-2 и через три часа был в окрестностях Москвы. За двадцать километров сел, знаю я, как тут Москва с воздуха охраняется, и остальной путь преодолел на машине, оставшиеся пять часов до рассвета проспав на заднем сиденье. Да и ещё парочку часов, и только потом, умывшись и позавтракав, покатил дальше. Первым делом в библиотеку, газеты почитать нужно.

На въезде был всего один пост, но машины они не останавливали, просто наблюдали, а я подозрений не вызывал. И документы подготовил, что машина из Горького, историю придумал. Зря, что ли? Может, ещё остановят? Как бы то ни было, но я доехал до Ленинской библиотеки, которая была частично на ремонте после прошлогоднего штурма столицы и частично эвакуирована, однако читальный зал работал. Я взял подшивку газет за полгода и углубился в чтение. Ну что ж, мне не соврали, действительно есть такое постановление. В остальном тоже. И ещё, несколько дней назад началось главное наступление Красной армии под Харьковом. Вам ничего это не напоминает? Вот и я о том же. Опять на те же грабли наступают, и хрен предупредишь. Ещё из-за этого постановления я в этом наступлении участвовать не смогу. Создал бы левое танковое подразделение советской армии и воевал, причём хорошо. Уж я-то себя знаю. В остальном много информации к размышлению, были яркие события и нет. Умер от ран Жуков в Ленинграде, Рокоссовский за оборону Москвы стал расти в званиях и должностях. Да и вообще в кучу смешалась настоящая история и из прошлой моей жизни. Где-то наши больше территорий освободили, где-то немцы города заняли. С парой мест вроде в моей истории вообще дотуда не доходили, а тут города захватили. Голова кругом идёт от переизбытка информации, надо её проанализировать.

Сдав газеты, я забрал паспорт, который в залог оставляется, когда проходишь в читальный зал, и покатил к военкомату. Город постепенно восстанавливался, я не поленился, проехал по той улице, где у меня дом стоял. Только пепелище, а в блиндаже семья беженцев живёт. Погуляв по участку, осмотрев сырую яму на месте погреба, вернулся к машине и доехал до военкомата. Оставив машину у входа, я прошёл в здание, и вскоре нужный сотрудник был найден. Он забрал у меня документы, справку медицинской комиссии, изучил лётное удостоверение и характеристику от Светлова, написанную от руки, и вскоре выдал новенькое удостоверение, со всеми положенными метками и моим фото в форме капитана ВВС. Направление было в московскую авиадивизию ПВО. А фото я ещё в Горьком сделал в фотоателье, в двух разных формах, зенитчика, то есть с общевойсковыми эмблемами, и лётчика. Пригодилось последнее.

После военкомата я доехал до здания Главного штаба ВВС РККА, где мне выдали направление на службу. А Светлов молодец, он дозвонился до штаба своей дивизии и передал данные обо мне, и сотрудник управления подтвердил: насчёт меня был звонок сверху с указанием, куда направить. Соответственно, он это направление и выдал.

Форму, чтобы снимки сделать, мне в Горьком одолжили, поэтому сейчас я заехал в военторг, который тоже переехал, и приобрёл необходимое. Да, я знаю, что мне должны всё выдать, купленное будет запасным комплектом. В машине я прикрутил награды, переоделся и, довольный, притопнул ногой: давно хотел в форме военно-о лётчика походить, сбылась мечта идиота. Переложил документы по карманам и поехал в комендатуру. Надо же узнать, где Анин госпиталь.

Оставив машину у входа в комендатуру, я протянул дежурному документы, и тот, внося данные в журнал посещений, с удивлением сказал:

– У вас же тут направление для дальнейшего прохождения службы в 287-й формирующейся истребительной авиадивизии. В 27-й полк. К нам какие вопросы? Объяснить, где находится штаб дивизии?

– Нет, мне это уже объяснили ещё в военкомате, – ответил я, показав трость, на которую он, видимо, не обратил внимания.

– А-а-а, ограниченно годный. Да, я это ранее понял, у вас стоит отметка в документах. Так в чём вопрос?

– Меня интересует, где находится 105-й тыловой госпиталь.

– Причина интереса? – продолжая запись в журнал, спросил дежурный.

– Там проходит службу моя жена, Анна Крайнова. Во избежание вопроса, почему я не знаю, где она, сразу скажу: мы уже не живём вместе, и я ищу её для процедуры бракоразводного процесса. Я надеюсь, полностью ответил на ваш вопрос, товарищ дежурный?

– Да, – поднял он голову, поглядев на меня. – Вполне.

Тот начиркал адрес на листке и протянул мне, пояснив, что госпиталь находится сейчас там. Недавно переехали, здание только после ремонта. Посмотрев на адрес, я только хмыкнул. В этом здании бывшей школы я сам лежал. Госпиталь находился там же, где и раньше был. Жаль, сейчас времени нет навестить его, через час я должен быть в штабе дивизии, согласно времени в направлении. Надеюсь, успею побывать в госпитале в ближайшее время.

Поблагодарив дежурного, я покатил на окраину города. Штаб авиационного корпуса, где я буду служить, находится в Москве, но мне нужно было в штаб дивизии, а тот находился в военном городке за городом. Не доезжая до него пары километров, убрал машину в хранилище, естественно делая это, чтобы никто не видел, и с сидором за спиной и шинелью на сгибе руки направился к расположению одного из авиационных полков ПВО и штаба самой дивизии, куда он входит. Дивизия, как я узнал, находилась в стадии формирования. На въезде в городок меня проверили, потом у входа в штаб дежурный принял документы и ушёл, попросив подождать, искоса посмотрев на трость и на моё лицо. Через десять минут меня вызвали к командиру дивизии, полковнику со звездой героя и другими наградами на груди. Меня удивило, что он был несколько молод для такого звания, едва за тридцать. Но явно боевой, значит, всё в порядке, выслужил. Изучая мои документы, он посмотрел на трость и разрешил сесть.

– Капитан, признаюсь, я в некотором смущении. Мне позвонили из штаба нашего корпуса ПВО, приказали обеспечить вас машиной, механиком и отправить в бессрочную командировку в Горький для защиты города и производств от налётов противника. Я уж не говорю, кем вас записать в полку с вашим званием, да и должности для вас нет. Машины тоже нет, дивизия находится в стадии формирования, и по факту как боевая единица она не существует, в отличие от полка, где вы будете проходить службу. Я разве что механика могу выделить, который отправится с вами в Горький, но он знает только МиГи.

– Можно слово, товарищ полковник?

– Прошу, – разрешил тот и, откинувшись на спинку кресла, подпёр щёку рукой, выставив вверх указательный палец, и стал с интересом ожидать, что я предложу.

– Насчёт машины, то проблемы нет, себе я её найду. НИИ ВВС, полигоны и остальное, найти живую машину можно. Думаю, не сегодня завтра самолёт у меня будет. Я могу надеяться, что его запишут за мной?

– Конечно.

– По поводу же должности, то я не претендую. Лётчики-«ночники» летают преимущественно в одиночку, потому как потерять в темноте ведущего очень легко. Да и столкновение может произойти. Я сам одиночка, и меня готовили к боям в ночное время именно для этого. Переиначу высказывание: в поле и один воин. Так что тут тоже проблем нет. На аэродроме Горького я буду одиноким стрелком, не входя ни в какую команду, звено или эскадрилью, хотя официально я могу где-то быть записан, да хоть простым лётчиком. Последнее меня более чем устраивает.

– Что ж, ваша пометка «ограниченно годен» идеально вам подходит для службы в тылу и средствах ПВО особенно. Сейчас я отправлю вас к вашему командиру полка, майору Иванову, всё оформите, встанете на довольствие, с механиком познакомитесь, товарищами по полку. Я распоряжусь, чтобы провели всё быстро.

– Благодарю, товарищ полковник.

Покинув кабинет, я в сопровождении дежурного прошёл в соседнее здание, где находился штаб полка. Он препроводил меня к майору, тому самому Иванову, ну и дальше рутина: вписали в полк, внесли в моё командирское удостоверение, где я теперь прохожу службу. В полку меня встретили более-менее нормально, уже в курсе, кто я и для чего прибыл, и не особо удивились, что я в капитанском звании, а буду по сути рядовым лётчиком, не имея должности даже командира звена. Тем более «ночники» – особая каста и у них всё не как у людей. Меня записали в состав звена управления рядовым лётчиком. Направление на передислокацию в Горький я получу позже, машины-то нет. А вечером мне представили моего механика – Никита Егоров. Это был парень лет двадцати пяти, светловолосый, коротко стриженный, худой, моего роста, с въевшимся в кожу рук маслом и в звании старшего сержанта. Довольно опытный, и я у него четвёртый с начала войны. Пока было время, я предложил ему пройтись, мы пообщались, знакомясь. Механик неплох, я о нём и у других расспросил, служит в полку с его формирования, нареканий не имеет. Да и те лётчики, у которых он был механиком, им были довольны. Двое из них не вернулись с боевых вылетов, третий из госпиталя был комиссован. Парень всё косился на мою кобуру с «парабеллумом» у меня на ремне, из-за которого мне табельное оружие не выдали. Комполка так распорядился, раз ношу, пусть это будет на законных основаниях.

Ночь я провёл в казармах, мне выделили комнату, где уже жили три лётчика, такие же безлошадные, как и я, покидать расположение запрещалось. Ну что я скажу, снова я в армии, добился-таки своего. Машины пока нет, но будет. Завтра решу с машиной, мы уже договорились с Никитой – как пригоню машину, пока записываю её на себя, он её осмотрит. Сейчас Егоров с группой таких же безмашинных механиков собраны в бригаду, по сути аварийную, и они срочно восстанавливают некоторые повреждённые машины. Немцы налёты на Москву не прекратили, так что лётчикам ПВО дел всегда хватает. В чём-то комполка я понимал, как, впрочем, и командира дивизии: пришёл инвалид, а это как ни смотри, но с пометкой «ограниченно годный». На фронт не отправишь, дивизия после формирования именно туда направится, поэтому бессрочная командировка в Горький – действительно, для них выход. Полк где-то будет воевать, я со своим механиком записан в его листах, а по факту на довольствии будем стоять в полку Бадина и воевать там же.

Так, ладно, мне ведь ещё машину выделить нужно, а де её взять? Пришло недавно тридцать машин из другого округа, так их давно распределили, а лишать боевых лётчиков боевого друга ради меня… Моё предложение самому найти себе истребитель всех устроило, и многие даже гадали, до споров доходило, найду я истребитель или нет.

В девять часов утра я зашёл в штаб и, подойдя к дежурному, попросил позвонить в город. Набрав номер телефона госпиталя, спросил:

– Скажите, старший военфельдшер Крайнова проходит у вас службу?

– Старший военфельдшер – нет, а военврач третьего ранга Крайнова – да, служит.

– Ага, ясно. Она сегодня в госпитале? Дежурит или нет?

– А кто её спрашивает?

Я повесил трубку – настырная собеседница мне не понравилась своим навязчивым любопытством, которое так и пёрло из её голоса, – и задумался. Я попросил дежурного по штабу передать комполка, что я планирую отправиться за своим истребителем и мне нужна увольнительная, и, когда тот отвлёкся, ушёл в другой кабинет и воспользовался печатью, неосмотрительно оставленной на столе. Сделал оттиски на десятке разных бланков и нарядов. Ничего противозаконного на самом деле, обворовывать полк не буду, просто люблю пользоваться своей техникой, а чтобы на ней ездить, нужны документы, наряды и путевые, и вот сейчас я их подготовил, иначе кто же направление на приём техники даст, куда поеду, к кому, тоже неизвестно.

Найдя Никиту, предупредил, мол, за машиной уезжаю, и спросил, куда поставить истребитель после посадки, примерно сообщил, когда меня ждать. Обед я пропущу, а вот на ужин надеюсь успеть, не позже семи вечера буду. Прихрамывая, с той же тросточкой я дошёл до выезда, предъявив часовому увольнительную, и стал ждать. Скоро две машины в город поедут, грузовые, на склады, обещали меня подкинуть. Минут двадцать прождал, и меня действительно подкинули до окраины леса, дальше я не поехал, сойдя на лесной дороге. Когда машины укатили, я, осмотревшись, хотя это не обязательно, сканер-то работает, достал «виллис». Номера я давно поставил советские армейские, ещё когда в Аргентине был, снял с другой машины, и документы на неё сделал, а вчера вечером, когда в комнате один был, задержался с выходом на ужин, оформил уже завершающе – теперь этот лёгкий внедорожник принадлежал штабу моего авиационного полка. Я это делал с далеко идущими последствиями, планируя пользоваться внедорожником в Горьком. Записан на мой полк, а там я один его представитель, не считая Никиты. Светлов из другого полка, хотя и нашей дивизии. Удобно. Правда, почему-то таких машин я практически не видел, всего две мелькнули, зацепив глаз, поэтому и решил её использовать. Видимо, поставки от так называемых союзников ещё только начались, и машины не успели особо примелькаться в Красной армии. А может, шли они в основном на фронт и здесь, в тылу, их не так и много? Не знаю.

Машина была покрашена в типичный защитно-зелёный цвет, коим пользовалась Красная армия, это уже я перекрасил часть техники, и выглядела она новенькой, только-только полученной. Крыша сложена, верх открыт, стекло обзорное я не опускал. Убедившись, что грузовики удалились, я сел на место водителя, проверил документы и, запустив движок, помчался к городу. На посту меня тормознули. Подошёл лейтенант и двое бойцов, с интересом осматривая машину, видимо, всё-таки рано я её достал. Изучая документы мои и на машину, лейтенант расспрашивал насчёт неё, я и описал, откуда она здесь взялась. Машина только вчера в полк пришла. Хорошо, на днях в Горький отбываю, лишних вопросов не будет. Как я и думал, на посту просто заинтересовались новинкой, и, удовлетворив любопытство, меня пропустили. М-да, точно рано достал, на меня все глазели, пока я по городу катил. Пришлось сделать морду кирпичом и ехать уверенно, смотря вдаль. Сначала я поискал и нашёл ЗАГС, их объединили из нескольких районов в один, пообщался со служащей, пояснив проблему, и та, поискав в картотеке – о чудо! – нашла запись в книге учёта о нашей регистрации. Угостив служащую шоколадкой, узнал все подробности развода. В принципе, сложностей нет, если только Анна не обратится в комсомольскую организацию, чтобы надавить на меня. Ну, это чушь, за кем вина, жена знает, подпишет всё, где нужно, как миленькая. И комсомол тут не поможет.

Выйдя из здания и разогнав детишек, которые забрались в машину, я покатил к госпиталю. План такой: еду за Аней, вместе с ней до ЗАГСа, регистрирую развод, оба справки получим об этом, и всё, отвожу её обратно. Потом а город, ищу подходящую площадку, взлетаю на МиГ-3 и лечу на аэродром. Пока Никита осматривает машину, ужинаю и оформляю машину на себя. Это планы на сегодня, а что завтра – там видно будет.

Я добрался до госпиталя и, оставив неподалёку от входа машину, вокруг которой сразу стали собираться ходячие раненые в полосатых пижамах – ха, у меня тоже такая была, – направился на поиски Анны. А в рекреации наткнулся на Дарью в медицинском халате, под которым видна гимнастёрка с петлицами – сержантские треугольники и медицинские эмблемы. Голова без шапочки, волосы в тугой косе. Прелесть.

– О, привет, – легко улыбнулся я. – Анна здесь? Она мне нужна.

– Привет, – расцвела Даша в улыбке. – Она отдыхает после операции.

– Нужное дело, – вполне серьёзно кивнул я. – Но позови её.

Дарья только сейчас обнаружила, в какой я форме, глаза её расширились, и, сделав шаг назад, она осмотрела меня с ног до головы, пройдясь и по наградам, после чего выдала:

– Красавец. Но подожди, ты же танкист?

– Был зенитчиком, танкистом, артиллеристом, миномётчиком, даже подводником, в одном боевом походе участвовал, правда, не потопили ничего, но страху, когда на нас глубинные бомбы сбрасывали, натерпелся. Теперь вот решил лётчиком стать. И стал, истребителем. На фронт меня не отправят, ограниченно годный, буду летать в полку ПВО, по ночам бомбардировщики перехватывать, «ночник» я. Учился этому несколько месяцев… Так ты Анну позовёшь?

– А что случилось? Ты почему так долго пропадал? Я у Ани спрашивала, а она только плачет, – забросала меня вопросами Даша, даже не делая попытки стронуться с места.

– Это наши дела. Поторопись, ЗАГС работает не бесконечно, нужно съездить и развестись. Собственно, я только из-за этого и приехал, взяв увольнительную. Нужно успеть, я отбываю на днях в другой город, который буду защищать.

Кроме нас, в рекреации хватало народу, и все делали вид, что им как будто тут и надо стоять, и активно грели уши. Мне-то пофиг, а Дарья их наконец заметила и отвела меня к стенке, где тихо спросила:

– Почему вы поссорились? Может, помиритесь? Аня тебя любит, она часто по ночам плачет, я-то слышу.

– Это не обсуждается. Решение я не изменю и ничего иметь общего с Анной не хочу.

Даша покусала нижнюю губу, что выглядело очень эротично, я же в это время поздоровался за руку со знакомым врачом, проходящим мимо. А Дарья задала другой вопрос:

– Почему ты такой загорелый?

– На юге полгода жил, на Черноморском побережье. Я в Сочи домик купил, понравилось на море жить… Так ты Анну позовёшь или мне кого другого попросить?

Даша кивнула и пошла за Анной, посоветовав мне серьёзно подумать. А я вышел на крыльцо и там, среди курильщиков, заметил знакомое рыло Евгения. Он раздобрел, заматерел, старшим военфельдшером стал и сейчас, тоже увидев меня, нахмурился, но взгляд не отводил. Подходить к ним я не стал, стоял на крыльце, дыша свежим воздухом и изредка здороваясь со знакомым, говоря, что с делами у меня неплохо. С парой знакомцев подольше поговорил, узнавая новости госпиталя за последнее время. Вот машину мою за стеной людей, что рассматривали её, даже видно не было. Иногда звучал сигнал, пробовали, видать.

Анны я не дождался, странно, что до неё слухи не дошли о моём появлении, а вернулась Дарья в сопровождении молодой девицы, тоже, похоже, медсестра и тоже сержант.

Судя по довольному виду Дарьи, меня ожидал сюрприз.

– Здравствуйте. Меня зовут Фрося Антонова, я руковожу комсомольской ячейкой в нашем госпитале, – представилась незнакомка. – Как вы, товарищ капитан, боевой командир, орденоносец, комсомолец, лётчик, и решились на такое преступление, как развод? В советском обществе это очень порицается. Я, как глава нашей комсомольской ячейки, не дам свершиться этому преступлению. Весь наш коллектив меня поддержит.

Я несколько секунд пристально изучал девицу, терпеть не могу таких наглых и бесцеремонных людей, которые лезут не в свои дела, считая их общественными. Границы нужно знать. Переведя взгляд на Дарью, сухо спросил:

– Твоя работа?

– Я не хочу, чтобы вы с Анной разводились. Вы – идеальная пара, а ссору можно пережить. Даже если Анна виновата, прости её и живите дальше так же дружно, как и раньше.

– Такое не прощается. Причину говорить я не собираюсь, некрасиво так поступать хоть и с бывшей, но всё же супругой, выдавая её тайны. Ты Анну, как я понял, так и не позовёшь?

– Нет, – с вызовом ответила та.

Пожав плечами, я проверил сканером, здесь ли Анна, надо было сразу это сделать, но, отвлечённый новыми впечатлениями, я упустил из вида этот амулет. Анна оказалась в душе и, хм, имела заметный округлый животик. Шестой месяц, точно. Округлив глаза, я резко спросил у Дарьи:

– Почему ты мне не сказала, что Анна в положении?

– Она должна была сама тебе сообщить этот приятный сюрприз, – вздохнув, призналась та.

– А мне зачем? Отцу ребёнка она разве не сообщила?

– Да как вы смеете так говорить об Анне Андреевне?! – возмутилась комсомолка.

Но я на неё даже не взглянул.

– Что знаю, то и говорю, – отмахнулся я и спросил у Дарьи: – Так что, обрадовали будущего папашу? Судя по сроку, его работа.

– Не оскорбляй мою сестру, – тихо и со злостью прошипела Дарья. – Это твой ребёнок, чем хочешь поклясться могу.

– Дарья, по статистике каждый третий мужчина растит чужого ребёнка, не зная об этом. Мне кукушонок не нужен. Вот что: я войду в положение Анны и, пока она беременна, на глаза попадаться не буду. После родов найду её и разведусь. И пусть сменит фамилию на свою и мою ребёнку давать не смеет.

Комсомолка попыталась снова рот открыть, но я махнул на неё рукой и, достав из кармана апельсин, протянул Дарье, буркнув:

– Витамин молодой мамаше.

Даша взяла его, а я, прихрамывая, направился к машине, что-то нога разболелась, сейчас трость была бы кстати.

Из-за новостей, которые я только что узнал, адекватно вести себя я не смогу, где-нибудь да сорвусь, так что сегодня поездка в ЗАГС откладывается. А потом найти время будет сложно, если только после войны.

Освободив машину из плена любопытных, я покинул дворик госпиталя и покатил к выезду из города, продолжая размышлять. Анна – отрезанный ломоть. Если Дарья надеется нас помирить, то такого не будет никогда. Это как из своего туалета, выложенного плиткой, чистенько-о и вымытого, перейти в колхозный сортир, загаженный до предела, или спать на грязных досках и есть с пола. Да я теперь брезговать буду прикасаться к Анне, что уж говорить о сексе. Бр-р, даже думать не хочу. Так что развод – дело решённое, и я не передумаю ни сейчас, ни потом.

Пока катил по улочкам, я немного успокоился и решил, что всё делаю правильно. Но всё же: а чей ребёнок? И как Евгений отговорился от отцовства и убедил, что он не его? Или, к облегчению того, к нему не подходили с этим вопросом? Вот это вполне вероятно. А ведь можно проверить, но только после рождения. Соответствующий амулет у меня есть, в нём имелась функция определения родства, результат стопроцентный, не то что тест на ДНК, которого пока и не существует. Если ребёнок мой, то признаю, но развод это всё равно не отменяет, и даже разрешу носить мою фамилию, раз моя кровь и плоть. Если будут долги по алиментам, выплачу и, возможно, даже буду помогать ребёнку, но только ему. А вообще, почему и не помедлить с разводом? Мне эта мысль пришла только что, когда я остановился у пельменной. Взяв двойную порцию пельменей со сметаной, я устроился в сторонке за столиком и продолжил размышлять. А ведь и плюсы в этом есть, я ведь военно-полевую жену завести собираюсь, а тут, если разонравится или излишне приставучей станет, то – извини, дорогая, я женат, и развода мне не дают. Комсомол запрещает. Но возможны варианты гражданского брака: жить семьёй, детей нарожать, которые возьмут мою фамилию, только женат я буду на другой. Как я уже говорил, везде есть свои плюсы и минусы. Вот и получается – брак с Анной будет отличной ширмой. С кем она жить станет и от кого детей вынашивать – это уже её заботы, меня это не интересует.

А сейчас, раз оказалось свободное время, пригоню МиГ на наш аэродром раньше времени. Я проехал пост на выезде из столицы и, развив приличную скорость, по-нал дальше. Быстрая езда позволяла мне развеяться, скинуть напряжение, разжать пружину, которая начала скручиваться, когда я узнал о положении Анны, и мне это удалось. И вскоре я свернул в сторону от дороги, сканер обнаружил подходящую площадку, и людей рядом нет. Убрав машину, я выждал время, пока мимо не пролетит УТИ-2, после чего достал МиГ-3. В последний раз я на нём летал под жарким солнцем Аргентины. Думаю, это у меня самая проблемная машина из всех. Мало того что это редкая разновидность истребителя, высотник, так ещё малый ресурс двигателя. Если бы я часто не возвращал мотор к исходному состоянию, благодаря амулетам, его давно пришлось бы выбросить. Ресурс – тридцать моточасов, куда это годится? Я же на этом МиГе уже налетал часов сорок и планировал дальше летать, восстанавливая самолёт. Однако как это будет происходить в Горьком, даже не знаю. Восстанавливать мотор и поднимать его ресурс будет сложно, могут заметить. Тут и Никите изрядно работы, и, возможно, придётся заказывать новые моторы для машины.

Я надел парашют, наш, советский, хотя ремённая система у немцев мне казалась удобнее, и я обычно использовал её. Фуражку поменял на шлемофон и, устроившись в кабине, пошёл на взлёт. Кстати, машина радиофицирована, и рация мной доработана. Неплохая слышимость, и треска помех почти нет. Особо набирать высоту я не стал, поднялся всего метров на двести, тут лететь-то пару минут, только оторвался от земли, как вон, уже полоса виднеется, так что лёг на крыло и с разворотом, выпуская шасси, пошёл на посадку. Посадочная скорость у МиГов, говорят, избыточная, но, на мой взгляд, всё познаётся в сравнении, в будущем скорость ещё выше будет. Мне она виделась приемлемой, и жаловаться я не спешил. Тут проблема обычно не в машинах, а в полосах для посадки, и вот подгоняют под них все наличные машины. Сел я красиво, на три точки, мягко, как говорят лётчики, и, сбросив обороты, покатил по полосе, приближаясь к тому месту, где должен ждать Никита. Однако его не было. Но это и понятно, я прилетел раньше, чем договорились.

Подкатив к стоянке, укрытой маскировочной сетью, и заглушив двигатель, я надел фуражку, взял трость и стал выбираться на крыло, наблюдая, как ко мне бежит с десяток человек да от штаба пылит машина. Опознали меня сразу, помогли спуститься с крыла. Никита с другими механиками закатили самолёт в укрытие: нужно осмотреть его, провести обслуживание, заправить, проверить вооружение. Хотя чего его проверять, всё на месте, снаряжено, хоть сейчас в бой. Мы же доехали до здания штаба, где недавно прибывший от комдива Иванов, приветливо кивнув, спросил:

– Так, значит, машину нашёл? Быстро. Я, честно сказать, в это не верил. Ладно, давай документы на неё, оформим на тебя.

– М-м-м… Товарищ майор, я машину обещал достать? Достал. Документов нет, она по ним вообще списана с полностью выработанным ресурсом и разобрана на запчасти.

– А как я её оформлю? – спросил начальник штаба полка. – Бумага на неё нужна.

– Подожди, – остановил начштаба майор Иванов и спросил меня: – Её не хватятся?

– Я её у интендантов за ящик водки купил. Машина в порядке, но документов нет, тут всё честно и вопросов нет. А по поводу как записать. У вас же есть разбитые машины, которые не восстановить. Вот можно по документам такой разбитой её и записать. Не думаю, что кто-то будет проверять, главное – наличие.

– Дело говорит? – спросил комполка у начштаба.

– Ага, а разные номера вписать на моторах или фюзеляжа? – проворчал тот. – Ладно, двигатель запишем как заменённый, с кузовом что-нибудь придумаем. Сделаем документы, к вечеру будут, и машина станет числиться за полком.

– Работай, – кивнул ему Иванов, и, когда начштаба вышел, спросил меня: – А у твоих интендантов ещё есть самолёты?

– Да нет, они по вооружению, а этот МиГ вообще в карты выиграли.

– Они там что, вообще белены объелись?! – взвился майор. – Боевые машины в карты проигрывать!

– Да это они так пошутили, товарищ майор. Весёлые ребята. А самолёт им действительно случайно достался.

В это время снаружи завыла сирена, и я спросил:

– Что это?

– Боевая тревога, – на ходу застёгивая верхние пуговицы френча и быстро выходя из кабинета, бросил майор. – Немцы летят.

Дежурный, что-то выяснявший по телефону, на вопросительный взгляд майора, положив трубку, сказал:

– Немцы, высотники идут, с передовой сообщили. Они их минут пять назад засекли. «Юнкерсы». Идут на предельной высоте по прошлому маршруту, наземники определили в тринадцать тысяч метров, но возможно, четырнадцать. Две группы по двенадцать самолётов, направление на Москву.

– Вторая и третья эскадрильи на взлёт! – приказал майор и, уловив мой вопросительный взгляд, пояснил:

– Сегодня мы дежурим.

Мы вышли из штаба и стали устраиваться в машине, чтобы направиться к стоянкам машин. Уже была пущена ракета, и к своим самолётам бежали лётчики. Положив руку на плечо майора, я попросил:

– Товарищ майор, разрешите тоже совершить боевой вылет?

Покосившись на меня, он спросил:

– Карту боевых действий учил? А если заблудишься?

– Рация есть, запрошу землю, сориентируют. Да и сложно здесь заблудиться, вниз глянул – есть линия железной дороги, посмотрел, где солнце, и сориентировался.

– Добро.

Меня высадили у стоянки моего самолёта, и, быстро подходя, я велел Никите:

– Машину к вылету. Боевое задание.

Через шесть минут, вырулив на начало полосы, я пошёл на взлёт со звеном из трёх мигарей. Комполка, который тоже решил сегодня полетать, первым поднялся в воздух, потом я, и дальше тремя тройками вторая эскадрилья и за ней третья. Вскоре я обогнал комполка. Понимаю, что нельзя и просто не положено, раз уж он возглавляет, но я поднимал машину в воздух, будто форсируя движок, но на самом деле амулет помогал. Я собирался подняться на двенадцать тысяч и тоже был в утеплённом комбинезоне. Когда мне его протянули, я, чтобы не привлекать внимания, надел его поверх формы, потом парашют, шлемофон, и вот я уже в воздухе.

– Пичуга-семь, кто у тебя там из орлов вперёд выскочил? – вдруг заговорила земля.

– Кот, оттянись назад и вернись в строй, – тут же отреагировал Иванов.

Гадать, к кому это обращаются, нет смысла, только с чего это меня Котом обозвали?

– Пичуга-семь, разрешите первому атаковать противника. Строем ходить не умею, только мешать буду, а как разбить его строй, знаю. Вам легче работать будет.

Несколько секунд длилось молчание, после чего в динамике прохрипело голосом Иванова:

– Добро.

Это было наивысшее доверие, и я это понимал, покачал крыльями в благодарность, чтобы больше не нарушать радиотишину. Пока мы шли навстречу немцам, нас наводили с земли, а допустить их к Москве нельзя. Надеюсь, бой будет зрелищный, именно к этому я и готовился. Амулеты активны, можно начинать.

А вообще меня удивило, что мы навстречу летим, я слышал, что лётчикам ПВО запрещено удаляться от Москвы. Мол, защищаете её, так и крутитесь там. А мы явно собирались перехватить немцев на дальних подступах. Я уже поднялся на четырнадцать тысяч метров, а мигари на такую высоту подняться не могут, кроме моего, и решил, что этого хватит. А вот и немцы. Хм, да, теперь я вижу, почему они такие наглые. Потому что в недосягаемости для наших истребителей: те летят на тринадцати, а наши МиГи-высотники максимум на одиннадцать с половиной могут подняться. Немцев может достать только крупнокалиберная зенитная артиллерия, поэтому они и летают днём. И что важно – всего два человека в экипаже и никакого оборонительного вооружения. Мечта, а не противник. Ещё я понял, что Иванов, давая мне добро на атаку немцев, просто постебался надо мной, прекрасно понимая, что шансов у меня нет. Я лишь смогу погавкать снизу, как мелкая шавка, не сумев приблизиться к ним. Опустить меня в глазах других решил? Принизить? Не знаю. Дальше видно будет.

Немцы засекли меня сразу, длинный инверсионный след выдавал моё положение, и, мне кажется, не могли поверить своим глазам, видя выше себя советский истребитель. Наверное, подумали, какая-то новая модель, новая разработка. А я стал подниматься ещё выше, но едва достиг шестнадцати, как, клюнув носом, вдруг стал падать, успев проскочить перед строем бомбардировщиков, и тут же в пике снова понёсся вверх, атакуя замыкающий «Юнкерс-86». Я решил потренироваться в пилотаже на высоте, хотя мог тупо подходить и расстреливать. Я дал прицельную очередь, которая прошла по кабине, убивая лётчика, и по мотору, который тут же вспыхнул, и бомбардировщик, задымив, завалился на крыло и, вращаясь, понёсся вниз.

Когда немец рухнул, я, сразу перевернувшись, тоже пошёл вниз и решил сделать «качели»: каждый раз, устремляясь вверх, бить то по началу строя немцев, то по концу, туда-сюда. Правда, на несколько секунд замер на месте, прежде чем снова обрушиться вниз, и мне это не понравилось – отличная цель для немецких стрелков. Хорошо, что всё же оборонительного вооружения тут нет. Сделав такие же «качели», я сбил в первом звене из трёх самолётов не ведущего, а второго справа, и тот также с убитым лётчиком и повреждённым левым мотором, вращаясь, понёсся к земле. Немцы расстроились и полезли вверх, и я не стал их разочаровывать, показав, что и на четырнадцати с половиной тысячах могу уверенно держаться в воздухе. Амулет активно снабжал мотор кислородом, и тот не задыхался.

Ладно, хватит играть в поддавки, будем бить наверняка. Я ещё дважды сделал «качели», сбив двоих, и немцам осталось только ругаться в бессильной злобе. Но сделать они ничего не могли и упрямо шли дальше, вновь сомкнув строй. Вот так можно воевать. А немцы опустились на тринадцать с половиной тысяч, видимо, лететь на предельной высоте им было тяжело, ведь какая разница, если я их везде достаю?

Тут и наши подлетели, и я увидел мастер-класс. Двое пилотов (один был комполка), у которых была набрана максимальная скорость, взяли ручки на себя и стали резко подниматься, выжимая всё из своих движков. Не так и много вытянули, но сблизились с немцами и метров с четырехсот открыли прицельный огонь в момент, когда истребитель готов был вот-вот замереть на месте, после чего хвостом падать. Я же отлетел в сторону, с интересом наблюдая, что будет дальше. И что важно – наши попали, за одним из «юнкерсов» потянулся белёсый след от правого мотора, и чуть позже он не смог удержать высоту и стал снижаться. И МиГи, что крутились ниже, набросились на него, как стая волков, мгновенно разодрав. А та парочка, набрав скорость, снова полезли в высоту. В этот раз результата нет, но они не оставляли попыток. Правда, немцы тоже стали подниматься, и я решил сделать своё предложение:

– Пичуга, Кот на связи, приём.

– Слушаю, Кот.

– Есть предложение: могу атаковать немцев и повредить им движки, держать высоту они уже не смогут, и они ваши.

– Добро, действуй.

Атаковать было просто, я даже «качели» не делал, догонял и бил по двигателям. Троим пробил их. И теперь немцы не выдержали, открыли бомболюки и посыпали бомбы, а потом с разворотом стали поодиночке разбегаться. Кроме одной тройки, но и их дождались, всех отправив на встречу с землёй. А немцы правильно поступили, разлетаясь: из четвёрки оставшихся, пока по кому-то работают, другие успеют уйти. Догнав ещё одного, я подбил ему двигатель, да хорошо, аж языки пламени было видно, и погнался за остальными. И решил шикануть, как-то внезапно в голову мысль пришла. Сначала двух догнал и повредил им моторы, что будет с ними дальше – и так понятно, а потом, догоняя явно командира этой группы, оглушил его и наблюдателя рядом, после чего взял «рукой» амулета-помощника управление самолётом и отдал штурвал от себя, будто машина на скорости решила оторваться и на бреющем уйти. Я только крикнул по рации:

– Этот мой!

Сработало, никто не стал нас преследовать, и так есть кого ждать, подбитые немцы теряли высоту, не уйти им. А я, гоня перед собой бомбардировщик, повёл его к Москве. Подумав, решил, что пора, и стал вызывать:

– Земля, ответь Коту. Земля, ответь Коту.

– Я Броня, тебя слышу, – прозвучал знакомый голос. Позывной его я не знал, вызывал наугад, и он ответил, видать, запомнил мой голос, да и позывной.

– Броня, я Кот. Гоню бомбардировщик к столице. Немцы пожелали в гости к хлебосольным хозяевам прийти. Дайте направление на аэродром и обеспечьте встречу. Гоню командира группы. Ведущего. И зенитчиков предупредите, чтобы мой трофей не сбили.

– Ай, молодец, Кот! Молодец! Веди его на запасной аэродром. Там встретят.

– Броня, я в столице сутки, где это? Или хотя бы скажи, где это от аэродрома Пичуги.

Несколько секунд длилось молчание, наконец прорезалось:

– В семи километрах на северо-запад, длинная бетонная полоса. Комитет по встрече уже готовится принять гостей.

– Принято. Будем через десять минут.

Я не удержался и провёл бомбардировщик с выпущенными шасси на трёхстах километрах в час над городом на высоте шестисот метров, всё так же держась в хвосте. Конечно, скорость минимальная, самолёт на грани сваливания, но держался. И вот в стороне от нашего аэродрома я и вправду рассмотрел ещё одну полосу, где, видимо, ещё какие-то авиационные части дислоцировались. Там действительно встречали, народу хватало, и ещё на территорию три грузовика заезжали. Приподнявшись, я повёл бомбардировщик вокруг аэродрома, показывая, что он готовится к посадке, и вот, отдалившись, он развернулся, всё так же в моём сопровождении, и пошёл на посадку. К счастью, всё прошло штатно, и самолёт покатил по бетонной полосе, сбрасывая скорость и тормозя. А когда он остановился, глуша моторы, я своими «руками» открыл люки и стал хлопать экипаж по щекам, сам продолжая наматывать круги над полосой. Командир очнулся, как раз когда в самолёт протиснулся крепкий боец НКВД и стал его разоружать, а вот второй немец оставался без сознания. В общем, приняли немцев, о чём я тут же решил сообщить земле:

– Броня, я Кот, гостей встретили хорошо, повели к столу. Вижу вторую группу, имею треть боезапаса и топлива, могу успеть сделать пару заходов.

– Кот, я Броня, добро, действуй.

Я стал подниматься, наблюдая, как перед немцами встают шапки разрывов, в основном под ними, похоже, и зенитки их не достают, но они и мне мешали атаковать, парни из второй эскадрильи тоже в сторону оттянулись, да и пустые они должны быть. С пустыми баками. Ага, вижу: первая эскадрилья нашего полка на подходе, и ещё две эскадрильи из каких-то частей подлетают. Пришлось вызвать землю:

– Броня, я Кот, не могу атаковать, зенитчики не дают. Прошу прекратить огонь.

– Кот, я Броня, атакуй. Повторяю: атакуй.

– Я Кот, принято.

Я пошёл на немцев, и, как по команде, разрывы прекратились. Атака была успешной, всё по той же причине – нет оборонительного вооружения, я просто подходил и расстреливал немцев. Бил не по кабинам, это не красиво, а по двигателям, чтобы шёл чёрный дымный след при падении, – вот это смотрится восхитительно. Развлекался, одним словом. Сбил я таким образом четырех, после чего, уходя в сторону, сообщил земле:

– Броня, я Кот, я пустой, двигатель заглох, планирую к аэродрому.

– Я понял тебя, Кот, молодец.

И я сосредоточился на управлении, так как двигатель действительно заглох и винт остановился, а МиГ – это не та машина, где планирование простое дело. В пологом пикировании я стал спускаться, наматывая круги над своим аэродромом, там уже видели, в чём дело, и освободили полосу от машин второй и третьей эскадрилий, так что я сел, на три точки на скорости двести километров в час, и покатился по полосе, аккуратно сбрасывая скорость, заворачивая к стоянке моей машины. Там Никита уже ждал. Машина остановилась, вот только вылезти мне не дали, выдернули из кабины, хорошо, я ремни успел отстегнуть. Так с парашютом толпа лётчиков и кидала меня в воздух, под мои вопли и просьбы поставить на землю. Мол, я предпочитаю сам пилотировать, а не когда это делают за меня. Причём Иванов ещё и командовал, чтобы повыше подкидывали. Наконец, когда я потерялся, где небо и где земля, меня поставили на землю и всего обхлопали, выражая так свои чувства, а Иванов обнял, облобызал и, громко крича от избытка чувств, спросил:

– Ты понимаешь?! Ты понимаешь, что ты сделал?!

– Восьмерых сбил и одного посадил к нам на аэродром, – попытался угадать я.

Тот на миг замер, осмысливая мной сказанное, и, тряхнув головой, всё же пояснил:

– И это тоже. Но главное – немцы-то летают безнаказанно, практически не неся потерь. А ты как-то поднялся на высоту и резал их, как свиней. Сверли дырку, тут простой наградой не обойдёшься.

И он был прав, звонки в полк посыпались со всех сторон, и прозвучал главный приказ: немедленно доставить капитана Кота – кто только такой позывной придумал? – в Кремль. Похоже, я малость перестарался, и если мои догадки верны, то про Горький можно забыть. Да и сглупил я. Надо было посмотреть, как эскадрилья работает, и повторить. А те увидели, что я творю, – вон инженер дивизии уже осматривает мою машину, хочет знать, как я смог на четырнадцать километров подняться, – и вряд ли теперь отпустят. Тут ещё пришлось быстро марафет наводить… И вот меня повезли в Кремль. Снова, но это уже не катакомбы.

Уже стемнело, когда я покинул штаб. Пользуясь темной, достал крупный бумажный свёрток и направился к механикам. День, конечно, сегодня просто был атас. Узнал, что Анна в положении, что не сильно понравилось. Это была обида. Мы с женой сколько пытались – и ничего, а тут она с Евгением – и пожалуйста, результат. Хм, может, тело Кирилла мне бракованным досталось и детей он иметь не мог? Да нет, я полное медицинское обследование делал, амулетами, никаких патологий, а несколько зарождавшихся болезней и язву желудка я вылечил. Зубы разровнял, сделав ослепительную улыбку. Видимо, не везло. А тут с другим… Обидно. Пусть я застал их один раз, но раз изменяла, то что мешало ей делать это раньше или позже? Нет, не мой ребёнок, гарантия.

Сегодняшний бой серьёзно вымотал, а тут ещё поездка в Кремль, и Иванов лично проследил, чтобы я выглядел на все сто и не опозорил полк. Повёз нас с комполка лично Броня, это был позывной командующего ПВО Москвы и Московской области. Всё прошло нормально. Сталин встретил, узнал, улыбнувшись в усы, наградил медалью «Золотая звезда» и орденом Ленина. Иванов тоже «Ленина» получил. Небольшой банкет, фотографы с фотосессией, что тоже вымотало. Ещё завтра ждать в полк корреспондентов и фотографов, меня должны сфотографировать на фоне моего истребителя, нужно подготовиться.

Когда мы вернулись в полк, стол уже был накрыт, и мы обмыли награды, благодаря всех, что бой прошёл гладко и все мы отлично потрудились над этим. Комполка отдал несколько приказов, чтобы подготовка шла к приезду корреспондентов, они часов в десять утра будут, вроде меня ещё к «юнкерсу» повезут, чтобы и на его фоне фото сделать, но это пока неточно. Хорошо посидели, и часов в одиннадцать я вышел, мол, пора на боковую, но пошёл к машинам. И, пока шёл, не обнаружил своего мигаря. Да его вообще нет на аэродроме и в зоне работы моего сканера.

– Доброй ночи, товарищи техники, – подойдя, поздоровался я.

Те тоже отмечали, ведь наши победы это и их тоже.

Под самолётом, укрытым брезентом, сидело с полтора десятка механиков, техников и оружейников… только свои. Светомаскировка не была нарушена. Горела лампочка, освещая стол. На меня посмотрели несколько растерянно и в разнобой поздоровались, Никита тоже был. Я, присев с краю стола, где мне освободили место, положил пакет, ошарашив всех:

– Товарищ Сталин, узнав, что я к вам иду, решил всех угостить… Угощайтесь, товарищи, тропические фрукты из-за границы.

Достав нож из-за голенища сапога (у меня из-за него чуть проблем не было при проверке в Кремле), я стал нарезать фрукты. Это оживило людей, стали пробовать. Тут были мандарины, апельсины, бананы и один ананас. Завязался разговор, награды мои новые рассматривали, ну и расспросы пошли. И так, потихоньку, я в коллектив и влился. А Никите сказал:

– Комполка велел восемь звёздочек рисовать за сбитые, тот «юнкерс», севший у соседей, не считается. И кстати, куда мой аппарат дели? Стоянка пуста. В другое место укатили?

– Товарищ капитан, его инженер дивизии забрал. Сказал, приказ из штаба корпуса поступил, и комдив распорядился. Увезли нашу машину изучать. Не знаю почему, машина как машина, не сильно новая, явно довоенного выпуска.

– Ясно. Про замену что говорили?

– Обещали новую. Тоже с рацией.

– Добро, будем ждать. Хм, а командировка в Горький, кажется, отменяется, здесь служить будем.

Я покинул механиков, пусть спокойно дальше отдыхают, и направился в комнату, где мне была выделена койка. Там разделся, не поленился сходить в душ и вскоре уснул.

Разбудили меня к завтраку. Я привёл себя в порядок, сделал зарядку, и после завтрака меня вызвал к себе хмурый Иванов. Я-то вчера не так и много выпил, голова не болела, похмелья не было, а вот он хорошо отметил, но повод серьёзный был. Встретил комполка меня взмахом руки, мол, присаживайся, и с ходу сказал:

– Знаю, что твою машину забрали. Приказ сверху. И ничего не сделаешь. Будь уверен, её уже не вернут. Она ведь экспериментальная? Я это сразу понял. У начштаба ты получишь направление в запасной полк, куда новые МиГи пришли, один командирский, с рацией, твой. А завтра отправишься в Горький, этот приказ никто не отменял. Егорова с собой берёшь, там механиков для этих машин нет, кроме группы Светлова, но у них своя работа. Всё ясно?

– Да, товарищ майор.

– Свободен.

Иванов был немного резковат, но понятно, что причина – не я, с трудом он не сорвался на мне, но остался в рамках приличий. Вот за это ему спасибо.

Покинув кабинет, я зашёл к начштаба, но тот прогнал, ещё ничего не готово. За командировочным вечером велел зайти, всё равно завтра отбываем, а за документами на получение машины – через час, и можно за ней съездить.

Не съездил, военные корреспонденты прибыли. Двое, один с «лейкой». Пришлось становиться в разные героические позы и улыбаться искренне и радостно. Я был в форме, с наградами, на фоне чужого истребителя, но сделали вид, что моего. Потом вопросы задавали, и много. А к «юнкерсу» так и не съездили, его уже куда-то отогнали изучать, хватило рассказа. Расспросили, как летать начал, я рассказал о лётчиках-моряках, но без подробностей, не хочу людей подставлять. Много интересного описал. И да, дивизионный особист уже подходил с расспросами, где я был и всё такое. Ответил, что уже всё рассказал особисту в Горьком, в полку Бадина, а из Москвы прилечу, ему скажу, что опросили в Москве. Не хочу я с ними общаться.

За самолётом я покатил после обеда, штабную легковушку дали. Аппарат мне понравился, и пока я его принимал, то доработал «руками», доводя до совершенства, будто это не серийная машина, а ручной сборки, вылизанная. Новая машина у меня довооружена, кроме одного крупнокалиберного пулемёта БС и двух лёгких, поставили ещё два дополнительных БК под крыльями. Я сделал пробный вылет, вернулся, всё подписал и перегнал машину к нам, где её принял Егоров, радостно охая от отличного аппарата. И так до вечера мы с ним возились. Вернее, он работал, а я морально помогал. Лёжа в тени под крылом на свёрнутом брезенте, травил анекдоты. Да так, что работа шла медленно, Никита постоянно ржал, держась за живот. Вечером механика со всеми вещами, своими и моими, винтовкой, инструментами и оборудованием для ремонта и обслуживания самолёта на грузовике отвезли на вокзал и отправили поездом в Горький, а завтра уже я полечу.

Утром после завтрака я сходил в штаб, где получил документы на себя и Егорова. Попрощавшись со всеми, я уже у машины облачился в комбинезон, мне помогал незнакомый техник, которого Егоров попросил подготовить мою машину к вылету, раз его не будет. Парашют, шлемофон, планшетку сверху. Поднявшись по крылу в кабину, убрал в неё фуражку и трость и стал ожидать разрешения на вылет. Минут через десять услышал в наушниках добро. В Горьком предупреждены, ждут, так что, выкатив самолёт на полосу, я начал разгон и, оторвавшись от полосы, уверенно повёл машину ввысь, направляясь в нужную сторону.

Чтобы не заблудиться, я использовал нитку железной дороги, заодно посмотрел, где там поезд Никиты. Он уже почти добрался до города, если я, конечно, не ошибся, но по времени сходится. Зайдя на посадку, я нормально приземлился и подогнал машину к стоянке звена Светлова, мой самолёт встал четвёртым. Подбежавшие механики встретили меня, помогли выбраться, забрали парашют с комбинезоном, шлемофон и отнесли к месту общего хранения, закатили под маскировочную сеть мой МиГ. Сказав, что мой механик скоро прибудет, я сел в подъехавшую машину, и меня отвезли к штабу, где встретил Бадин. Тут я и получил поздравления: о моём бое и, главное, о результатах они слышали, в подробностях передавали по радио, и вечером обещали накрыть стол, а с меня рассказ, что и как было. Я сдал все бумаги, ставя себя и Егорова на учёт, взял грузовую машину и покатил к вокзалу. Там, оставив водителя в машине, ушёл за пакгаузы, достал «виллис», отогнал его к вокзалу и пошёл встречать Никиту. Поезд как раз подошёл. Механик обрадовался, увидев меня на перроне, опирающимся обеими руками на трость. Когда водитель с Никитой перегрузили вещи из багажного вагона в грузовик, почти полный получился, я не помогал по известным причинам, я заметил, что мой механик собрался забраться в кузов, и остановил его:

– Никита, мне машину выдали, личную. Приказ самого, – ткнул я пальцем в небо. – Так что у нас теперь своя машина, записана на штаб нашего полка. Ты, кстати, и ею заниматься будешь, и пользоваться соответственно по служебной или личной надобности. Идём.

Водитель полуторки с любопытством пронаблюдал, как Егоров, забросив вещи на задок, а винтовку аккуратно положив рядом, с интересом стал ходить вокруг внедорожника. Он такую машину видел впервые. Водить умел, даже удостоверение имелось, так что я посадил его а руль, пусть привыкает, а сам сел рядом, объясняя, что тут в машине и как. И мы неторопливо покатили к аэродрому, а полуторка попылила следом. Часовой на въезде проверил наши документы, с удивлением оглядев машину, и пропустил на территорию, и мы направились к месту стоянки самолёта, где разгрузились рядом с моим МиГом. Механики звена Светлова помогли, заодно познакомившись с коллегой. Полуторку я отпустил, больше не нужна, а внедорожник пристально стали изучать механики, подняв капот и копаясь в двигателе и задавая вопросы Никите, который машину сам меньше часа знал. Но отвечал уверенно. А задавали ему те же вопросы, которые он сам недавно задавал мне о ней.

Я решил спасти Никиту и, усадив его в «виллис», доехал до здания штаба, где начали собираться лётчики, которые тоже сразу обступили машину. Я помог Никите оформиться, всё, как полагается. Командировочное удостоверение у него, как и у меня, бессрочное, отметку о прибытии сделали, на довольствие поставили. В общем, бюрократия. Параллельно я оформил и машину, подав документы на неё. Мол, из полка, мне выделили, будет использоваться мной и звеном Светлова из нашей дивизии. Так что теперь и на «виллис» будет выделяться бензин и другие горюче-смазочные материалы и запчасти, если потребуется.

Потом Егоров стал осваиваться в землянке механиков, где ему выделили койку, раскладывая там вещи, впрочем, я тоже, но в полуземлянке звена Светлова, где я и раньше ночевал, а теперь койка совсем мне перешла. В общем, мы в полку прописались… А вечером был банкет.

Следующие три дня – ничего, ни полётов, ни налётов. Я сидел и штудировал карты, запоминал для определения на местности, где и что находится, чтобы не заблудиться. Из Москвы пришли газеты, я парочку в заначку убрал, там на первой полосе моё фото на фоне МиГа. Классное фото, даже мне понравилось, хотя я по этому поводу достаточно придирчивый. За эти три дня мы освоились в полку, мне легче было, я здесь уже бывал, но и Никита ничего, влился в коллектив и сейчас в своём рабочем комбинезоне возился с машиной. Насчёт «виллиса» ажиотаж, конечно, был, но не такой и сильный, как я ожидал. Рядом автозавод похожие машины выпускал. Лишь Бадин попросил, если их машина занята, пользоваться моей в случае необходимости. Я не отказал, глупо, да и не жалко, пусть пользуются.

До нас дошла информация, что у передовой сбили немца-штурмовика и тот рассказал, что после того разгрома под Москвой, всё же одна группа полностью уничтожена, а командир в плену, и его фото в газетах было, и писали об этом, а вторая вернулась сильно потрёпанная, немецкая разведка судорожно искала информацию о новом истребителе русских, пока не выпуская бомбардировщики на новые задания. Это для них – смерть. Хотя бы днём, ночью шансы ещё есть.

Светлов со своими укатил на американце в город, форсить, девушек кадрить, сказав, что в ресторан. Я не поехал и сейчас в простом лётном комбинезоне с закатанными рукавами и штанинами возвращался с Волги с удочкой в одной руке и ведром в другой. Подойдя к стоянке, я поставил ведро и спросил у Никиты:

– Новости есть?

– Тихо, товарищ капитан.

– Зря ты на реку не пошёл, водичка – просто прелесть, я и накупался, и порыбачил. Сейчас уху варить буду, ужин-то я пропустил. Кстати, герои-любовники уже вернулись из города?

– Звено Светлова? Смешно сказали. Нет, ещё не приехали. А на реку я как пойду, это вам за самоволку ничего не будет, а я под трибунал не хочу. Приказ: не покидать расположение.

– Да не волнуйся, увидел бы сигнальные ракеты, миом тут оказался бы, я приглядывал за аэродромом, но тихо всё было.

И тут, будто вопреки моим словам, в небо от штаба взвилась сигнальная ракета.

– Зелёная, – отметил я, полуобернувшись и наблюдая а её падением. – Наша.

Мы с Никитой тут же подорвались с места. Отставив улов в сторону, я прыгнул к вещам, быстро облачился в форму и утеплённый комбинезон и запрыгнул в кабину, застёгивая ремни. Мотор уже ревел, прогреваясь, когда подскочивший на мотоцикле посыльный, взобравшись на крыло, протянул мне карту, прокричав:

– Высотный разведчик на «юнкерсе», к нам летит.

На карте были отмечены места, где он пересёк передовую и где потом его засекли. Линия прямая, летел действительно к нам. Достать его нельзя, у нашей авиации просто нет возможности подняться на такую высоту, и тот бой под Москвой – удивительный и невозможный случай, чему было множество свидетелей. Авиационные инженеры и конструкторы не понимали, как на обычном истребителе, а они его до винтика разобрали, можно было подниматься на такую высоту. Вон, через особиста вопросы присылали, я вчера отвечал. Мол, я не знал, что подниматься нельзя, мне никто не говорил, вот и поднимался. Чувствовал я себя в принципе нормально, хотя и хуже, чем ниже. В остальном ответить ничего не могу. Летал и сбивал. Тем и ответить нечего было.

Судя по карте, «юнкерс» уже пролетел изрядное расстояние, а звено ЛаГГов, которое дежурило сегодня, выше его так и не поднималось, и лётчики в бессильной злобе лишь наблюдали приближающийся инверсионный след. А я, делая круги, стал набирать высоту, не насилуя мотор и чуть позже включив кислородное оборудование. По большому счёту мне оно не особо нужно, амулет-скафандр защищал, но надо же объяснить, почему воздух не растрачен, так что пусть будет. Я был на одиннадцати тысячах метрах, когда «юнкерс» проходил надо мной на тринадцати тысячах. Однако я продолжил подъём, плюнув на маскировку: гада надо сбить. Уже вставали шапки разрывов, и я попросил Берёзу, дежурного по зенитной обороне города, прекратить огонь. Всё равно не достают. Не сразу, но орудия смолкли. Это взволновало пилота, который понял, почему могли замолчать зенитки, и с двумя наблюдателями начал крутить головой. Засекли всё же, как я к ним с хвоста захожу, и поползли дальше на высоту. Да поздно, точная очередь из пяти пулемётов, три из которых крупнокалиберные – и из их левого мотора вырвался чёрный дым, который густел с каждой секундой. Да уж, пять пулемётов – это всё же лучше, чем три. Я дал немцам немного пролететь, слегка снижаясь и оставляя за собой полосу чёрного дыма, и снова атаковал, повредив второй мотор. Это был конец, и немцы это поняли. Один за другим умирающую машину покинули три фигурки, а разведчик, неуправляемо вращаясь и разрушаясь от нагрузки, стал падать, ведя за собой полосу чёрного дыма. У него начал гореть и хвост, но падение сбило пламя. К счастью, «юнкерс» рухнул не на город, а на окраине, в поле.

– Берёза, я Кот, немец наказан, встречайте незваных гостей.

– Кот, я Берёза, всё видел. Возвращайся. Гостей встретят.

– Вас понял.

Спускался я спокойно, держа среднюю скорость, и легко пошёл на посадку, подрулив к стоянке. Лицо Никиты светилось, когда он помогал мне выбраться и снимал снаряжение. Механики вообще редко видят результаты своей работы, когда над аэродромом их лётчик, на их аппарате, над которым они трясутся сутками, сбивает противника. Это не только победа лётчика, но и победа механика, общий вклад.

Егоров всё же не удержался, тем более здесь были и другие механики, и некоторые лётчики из полка Бадина, и спросил:

– Как аппарат, командир?

– Аппарат в порядке. Слиток золота, а не истребитель. Заправить и пополнить боекомплект, а я на доклад, – приказал я и, достав из кармана галифе апельсин – это уже становилось традицией после удачного вылета угощать механика фруктом, – кинул ему. Егоров ловко поймал его.

Уже темнело, и за мной прислали машину: всё же быстрым ходоком меня назвать сложно, трость принципиально постоянно ношу с собой, и Никита, когда я выбираюсь после моего вылета, подаёт её мне. В штабе меня поздравили с победой, яркой и красивой, уже записали её на мой счёт, вносят в бумаги. Значит, к восьми звёздочкам на корпусе моего МиГа прибавится ещё одна. Из штаба командования ПВО Горького уже звонили, узнали, кто сбил, и тоже просили поздравить лётчика и представить к награде. Немецкие высотные разведчики у наших лётчиков и зенитчиков уже в печёнках сидели. Я попросил указать в журнале, что немец на одиннадцати летел, мол, не надо преувеличивать, но мне отказали, много свидетелей было, однако в своём рапорте я написал, что сбил немца на одиннадцати шестистах тысячах метров. А то один раз – это случайность, второй – тенденция. Я и так уже привлёк внимание конструкторов и инженеров, совершив невозможное, а сейчас они вообще пере-возбудятся. А мне и ответить нечего, КАК я это сделал? Так что, раз на бумаге написано – одиннадцать шестьсот, значит, одиннадцать шестьсот. Люди и ошибаться могут, а тут документ.

К счастью, последствий не было. Потом отметили в узком кругу, но мы, высотники, не пили, для нас это яд, особенно на высоте – а вдруг сигнал вылета? Механики же не сдерживались, им можно. К моему удивлению, представили меня к «Боевику», а я думал, что поменьше будет, но это солидная награда. Однако получу или нет, не знаю…

Время шло, немцы не появлялись, у нас было тихо. А вот на Москву был совершён массированный ночной налёт, участвовало больше сотни самолётов, половина высотники, остальные подходили на девяти тысячах. В основном они и понесли потери, из высотников немцы ни одного не потеряли. Сбитые лётчики пояснили такой налёт: хотели отомстить за своих. Узнали, что лётчик с позывным Кот находится у Горького, это тот разведчик, пока его не сбили, успел сообщить своим, как и то, на какой высоте я его гонял. В результате немцы потеряли четыре бомбардировщика, два «ночники» сбили, и два зенитками. Но налёт практически удался, пожаров было много и потерь среди мирных граждан.

У нас служба текла мирно, я каждый день ездил на речку, купался и рыбачил, если что – мигом на аэродроме буду, увидев ракеты, именно этим и отговаривался, когда меня укоряли за такие отлучки. Да и уезжаю я только на речку, люблю в водичке поплескаться, а она недалеко, и километра нет. Хорошо, над головой начальства нет, у Ба-дина со Светловым мы дислоцируемся, но не подчиняемся.

Прошла неделя – и ни одного вылета, немцы в нашу сторону и не дёргаются. Конечно, приятно так думать, что они просто опасаются отправлять сюда свои высотники, зная, что здесь Кот, то есть я, но причина может быть и в другом. Однако на Москву немцы налёт повторили, практически в той же численности. Причём теперь им помогали наводчики, ракетами показывая важные цели. К утру-то их почти всех изловили, но налёт в этот раз дорого стоил, не помогли ни аэростаты заграждения, ни зенитная артиллерия. Сбито было девятнадцать, а высотники опять ушли без повреждений. Но и наши лучше подготовились к такому массированному налёту, и потерь в имуществе и людях было куда меньше.

И вот немцы вспомнили о промышленном районе Горького. В полночь нас, «ночников», разбудили по тревоге. Только высотники, численность не известна, но много. Уже через десять минут звено Светлова, четыре самолёта, и мой МиГ оторвались от полосы. Я, как всегда, работал в одиночку, поднимаясь в стороне от звена Светлова. Мы успели подняться на семь тысяч метров, когда обнаружили немцев, то есть не успевали набрать заданную высоту, и они, значит, просто пролетят над нами. Светлов рванул с набором высоты перед ними, а я стал наворачивать круги, стараясь побыстрее сократить расстояние между нами. А потом также погнался за немцами, имея преимущество в скорости. А вон и город вдали, немцы уже его почти достигли. Прижав ларингофон к шее, я запросил землю:

– Кот вызывает Берёзу. Берёза, ответь.

– Берёза слушает.

– Вижу восемнадцать «юнкерсов»-высотников. Прошу разрешения атаковать.

– Я Берёза. Кот, атакуй. Как слышишь, приём? Атакуй.

Моего юмора не поняли, тут всё равно атаковать нужно, если видишь противника, но раз есть приказ, то я стал подходить к замыкающему немцу поближе, чтобы расстрелять его в упор.

Я уверенно подошёл практически вплотную и заметил, как заволновались немцы, причём сразу во всех самолётах. Быстро проанализировав увиденное, я понял, в чём дело. Скорее всего, они за передовой слушали эти территории, используя мощные радиостанции, засекли наши с Берёзой переговоры и предупредили эту группу, мол, внимание, в воздухе Кот. Меня они не видели, значит, предположение верное. Это, конечно же, моя догадка, я многое умел с помощью амулетов, но не вставать на чужую волну и слушать. Как бы то ни было, медлить не стоит, город почти под нами. Поэтому я открыл огонь, дал две короткие очереди по левому и правому мотору. Один заглох, а второй, выбросив языки пламени, тут же потух, но дымил, и «юнкерс» пошёл вниз. А я обстрелял второй, ставший замыкающим. И он, вращаясь, понёсся к земле. Тут немцы все разом открыли бомболюки, видимо, приказ был, и бросились врассыпную. Пришлось связаться с землей:

– Берёза, я Кот. Сбил двух на двенадцати тысячах метров, остальные сбросили груз на окраине города и удирают. Преследую. Три гостя успели выпрыгнуть, ловите их у города.

– Принято. Бей их, Кот, не дай им уйти.

Последнее явно было личным напутствием того дежурного командира, который сидел за рацией и сегодня командовал обороной, именно у него были сосредоточены нити управления всей ПВО Горького и окрестностей. Ладно, выполняем. Только вряд ли я всех загоняю, топлива не хватит.

Пока мы переговаривались, я догнал третий «юнкерс», а потом и четвёртый, сбив их. Огненными комками они рухнули на землю. Потом догнал пятый и долго преследовал шестой и, сбив их, вызвал землю:

– Берёза, я Кот. Сбил шесть. Топлива осталось только на возвращение. Однако могу догнать седьмой, и тогда у меня уже будет вынужденная посадка. Сесть в темноте смогу без проблем, не поломав машину, гарантирую, но нужно разрешение.

– Я Берёза, добро, Кот, сообщи, где сядешь, вышлем топливо и механиков.

– Принял.

Сбив и седьмой, я сообщил об этом и пошёл на посадку, уведомив Берёзу, где примерно нахожусь. Просто квадрат на карте, без ориентиров. Немцы-то нас слушают, не хотелось, чтобы они прилетели, а на меня они жуть какие злые. Мотор стал работать с перебоями, когда я коснулся колёсами травы поля и покатил по нему, сбрасывая скорость. Сообщил Берёзе, что посадку произвёл и жду машину с топливом и механиком. Потом выключил необходимые тумблеры, отключая питание приборов, и, выбравшись на крыло, снял парашют. Аккуратно спустившись на землю, я посмотрел на два зарева пожаров, один довольно близко, в паре километров, второй вдали, всполохи виднелись на горизонте, и, довольно потянувшись, хмыкнул. Вроде в этот раз сработал чисто и не перегнул палку. Мог же я на двенадцати тысячах метров сбить семерых, пользуясь тем, что бомбардировщики не вооружены? Вполне мог, и пусть они в действительности на четырнадцати тысячах летели, где их и сшибал, но двенадцать – и точка. Тут и Светлова прикрыл, для него немцы вне досягаемости были, а я с трудом, но мог подняться и отработал их. На мой взгляд, неплохое объяснение. Странно, что только высотников прислали, почему обычных бомбардировщиков не было? Устраивали же те такие налёты на Москву, почему сейчас так не поступили? У меня было такое впечатление, будто это была проверка, пробный вылет. Если бы он прошёл благополучно, немцы прислали бы уже массированную группу самолётов. Как известно, промышленные предприятия Горького у них как кость в горле.

Ещё раз вздохнув, я оставил парашют на крыле и пошёл к новенькому «юнкерсу», который стоял в километре от меня. А вы что, думаете, я просто так затеял эту аферу с семью сбитыми? О нет, я решил, что в хозяйстве такая высотная машина точно пригодится, поэтому вырубил экипаж и взял управление на себя. Всё же опыт подобно-о двойного пилотирования у меня был. Сбил тот, седьмой, и пошёл на посадку, не на аэродром же мне его вести, там мигом трофей отберут. А посадил далеко, чтобы колеи приехавшие меня выручать не увидели. Добрался быстро, трость запасная в кольце была, но я её не доставал, без надобности, обувь у меня отличная, с высоким каблуком у укороченной ноги. Открыв люки, вытащил обоих членов экипажа, лётчика и наблюдателя, закинул их парашюты и шлемофоны обратно в люк и убрал «юнкерс» в амулет-кубик. Обыскав эту парочку и забрав у них всё ценное – ремни с пистолетами, документы, планшетку у пилота, шоколад в карманах нашёл, – я волоком потащил их «руками» за собой к своему МиГу. Там бросил их под крыло, связав обоим сзади руки их же ремнями, для надёжности, и, забравшись на крыло, сунулся в кабину, включил рацию, подсоединив штекер шлемофона, и вызвал штаб обороны ПВО:

– Берёза, ответь Коту.

– Берёза на связи. Что-то случилось? Машина уже выехала.

– Берёза, на меня двое немцев со сбитого самолёта вышли. Только они какие-то чумные, вроде пьяные, но не пахнет. Они даже оружие не доставали, я их разоружил, связал и по голове рукояткой пистолета дал, а те только мычат, говорить не могут.

– Понял тебя, Кот. Пленных заберут те, кто к тебе выехал. Врачи их проверят.

– Принято, Берёза. Жду.

Я залез под второе крыло, лёг на расстеленный парашют и, закинув ногу на ногу, покусывая травинку, стал ожидать. Наконец сканер подал сигнал, что по дороге скачет одинокий всадник. Он осмотрел пожар на месте падения самолёта и поскакал дальше. А так как я совершил посадку метрах в ста от дороги, всадник рассмотрел в поле силуэт моего самолёта и свернул ко мне. Это оказался милиционер. Метрах в пятидесяти от меня он спрыгнул с лошади и, вполне профессионально укрываясь за её корпусом и держа наган наготове, крикнул:

– Эй, есть кто живой?!

– Не ори, немцев разбудишь. Есть живые, – принял я сидячее положение.

– Вы кто?

– Капитан Крайнов, лётчик-истребитель из ПВО Горького. Сам-то кто будешь?

– Участковый милиционер, сержант Васильев, выехал на поиски сбитых немецких лётчиков.

– А чего один?

– За мной едут на телегах помощники из добровольцев. Я вперёд поскакал.

Это я видел: две телеги с полутора десятками пожилых мужчин и более молодых женщин, вооружённых в основном оглоблями. Хотя парочка охотничьих ружей была. Сержант поинтересовался:

– А вы, товарищ капитан, откуда здесь? Сбили? И что за немцы?

– Не сбили, сержант, не сбили. Сам сел. У меня два варианта было. Сбить шесть самолётов противника и возвращаться на аэродром или сбить седьмой и без топлива совершить вынужденно посадку. Начальство дало добро на последнее, я сбил седьмой и вот загораю тут под луной. Да ты подходи, чего мнёшься в стороне?

– Так это вы их? Здорово, – оставив лошадь, но держа револьвер в руке, направился ко мне участковый. – А что за немцы-то?

– А немцы, видимо, со сбитого бомбардировщика. Сами на меня вышли. Странные, бормочут непонятное, будто пьяные, но от них не пахнет. Я их разоружил и связал, вон под крылом лежат, без сознания. – Я достал из кармана фонарик и осветил их.

– А почему без сознания?

– Шумят, вот по голове рукояткой пистолета и приголубил. Надеюсь, мозги у них станут на место, и они перестанут вести себя как сумасшедшие.

Говоря это, я ничем не рисковал. Кто их слушать будет, что летели они и летели, а тут очнулись в плену и ничего не помнят. Было что-то такое у обоих, не зря же я про странное опьянение ввернул. Сержант, осмотрев пленных, покосился на меня, а я расстелил на коленях взятую у этих немцев карту и, подсвечивая её, стал изучать, бормоча ругательства. На ней были отмечены все предприятия Горького, знали, гады, куда лететь и что бомбить.

Тут подкатили телеги. Васильев оставил двух женщин с граблями, вполне годных для охраны, и с остальными укатил других немцев искать. Женщины были бойкие, так что мы успели языками почесать, пока вдали не услышали звук мотора и не показался отсвет фар. Сканером-то машину я давно засёк и сейчас, когда она приблизилась, помигал в её сторону фонариком, чтобы сориентировать водителя. Это была полуторка с двумя бойцами из охраны аэродрома, Никитой и бочкой в кузове. Немцы к этому времени очнулись, и бойцы их приняли, забрали у меня их документы и оружие, карту, а потом стали помогать заправлять машину. Сделали просто: подогнали грузовик задом к крылу, пробросили длинный шланг и вставили его в горловину бака, бензин сам потёк. Опыт в этом у парней был немалый, потому что у нас на аэродроме, включая полк Бадина, топливозаправщиков не было вообще. В бочках возили и вёдрами заправляли. Или вот так самотёком с кузова машины. Весело, да? А там это считается вполне нормой, уже все привыкли и не обращают внимания, будто это так и нужно. Может, подарить им топливозаправщик? Только как?

Закончили мы, когда уже начало светать. Мне развернули мою машину – взлетать желательно по проверенной полосе, там, где я садился, – и Никита даже успел провести её лёгкий осмотр, но она была в порядке. Запустив двигатель и погоняв его на разных режимах, разогнавшись, я пошёл на взлёт, а бойцы, собравшись, закинув в кузов пленных и подсадив туда же женщин, чтобы подбросить их до их деревни, покатили обратно к Горькому. Я же, не поднимаясь на большие высоты, долетел до аэродрома и после разрешения с земли пошёл на посадку. Механики и лётчики из звена Светлова помогли закатить истребитель в укрытие.

– Поговорить надо, – сказал я Светлову, выбираясь на крыло и расстёгивая пряжки парашюта. – Есть мысли, как улучшить работу. Если бы сразу этот метод взяли на вооружение, ни один немец не ушёл бы. Этот метод работает, я его под Москвой применял, надо было обмозговать его здесь.

– Интересно. Говори, послушаем с парнями, вместе обдумаем.

Однако подробно растолковать свою идею я не успел, за мной прислали машину. Так что, пока я скидывал комбинезон и менял шлемофон на фуражку, лишь наскоро пояснил свою мысль: немцы думают, что сбить их сложно – пока из пулемётов повредишь моторы немца, весь боеприпас потратишь. Вот я и предлагаю: повреждать по одному мотору и гнаться за следующим, повреждённый точно снизится, не удержав высоту, опыт подобной практики есть, а там его будет ждать Светлов с парнями и сбивать. Так мы успели бы больше противников в землю вогнать.

Лётчики остались обдумывать сказанное мной, прикидывать такую совместную тактику применения – я лишь попросил их не говорить, что поднимался на четырнадцать километров, это тех, что на земле, обмануть не сложно, но не таких же «ночников», они правду знают, – а я с тростью в руке устроился в машине, и мы покатили к зданию штаба.

В штабе, приняв поздравления от командиров по поводу сбитых, я сел писать рапорт. Мне подтвердили пока пять, обломки ещё двух пока ищут. Я показал на карте, где упали все семь, и штабисты, определив местонахождение двух ненайденных, скоординировали действия, приказав направить туда поисковиков.

Когда я вернулся к Светлову, он со своими ребятами уже закончил обсуждать новую тактику применения «ночников», решив проверить её на практике во время следующего налёта. И попросил полетать на моей машине, хотел проверить её на высоте. Его механик осмотрел мой МиГ – обычная машина, ничего не нашёл. И Светлов поднялся в воздух. А меня вызвали теперь в штаб обороны, куда я покатил на «виллисе».

Там тоже поздравили, генерал даже обнял на радостях, и огорошили новостями. За эти семь сбитых меня представили к повышению в звании и новой награде, да ещё пришёл орден за разведчика. Награждать будут вечером – а кроме меня ещё трое удостоились наград, – торжественно, на плацу аэродрома. Так что я, значит, получу майора в двадцать два года? Вроде у лётчиков такое бывало. Но пока документы в штаб моего полка уйдут, пока там подтвердят – всё же я числюсь за Московским военным округом, а здесь в командировке, – и бумаги придут обратно, пройдёт немало времени.

Вернувшись, я обнаружил Светлова, задумчиво ходившего у моего самолёта, который обслуживал Никита. Поставив внедорожник на его обычное место под масксетью и подойдя к старлею, я спросил:

– Ну и как полёт?

– Машина, конечно, отличная, явно ручной сборки, всё идеально подогнано, но всё же высоту больше одиннадцати с половиной не держит, мотор захлёбывается и глохнет от недостатка воздуха.

– Не знаю, что и сказать. На высоту машину поднять могу, но как это получается, извини, сам не знаю. Прошу машину: миленькая, поднимись ещё выше, и она поднимается. Это что с прошлой было, что с этой. Может, в этом всё дело?

– Может быть, – хмыкнул старлей.

– Хорошо ещё, сейчас лето, пулемёты не замерзают, а что зимой будет? Да, кстати, у нас вечером награждение. Всем на плацу быть.

Светлов кивнул, и мы направились завтракать. А потом отсыпались.

Три следующих дня никаких событий не принесли. Немцы не летали, мы тоже. То, что я сбил семь самолётов, да ещё высотников, конечно, вызвало интерес, всё же это большая редкость, но правильно оформленные документы ясно показывали, что это было сделано на одиннадцати тысячах метров, редко двенадцати. На той высоте, где МиГи хоть и с трудом, но могли работать. Об этом бое и количестве сбитых даже по радио объявили, назвав мою фамилию. Парни, сидевшие у тарелки репродуктора, это слышали и позвали меня. Да я не успел, но на словах мне передали, что было сказано.

Награждение прошло нормально, я получил свой «Боевик», другие тоже свои награды, кому они пришли. К счастью, все их дождались, всё же не всегда такое бывает. А сегодня утром мне сообщили, что я могу вставить ещё по одной шпале и явиться в штаб за новыми документами, майора мне утвердили. Возвращаясь же из штаба, я заехал в местный, Горьковский медицинский институт. Я там сдаю экзамены на диплом врача. Я смог договориться с руководством института, и они пошли мне навстречу, только преподавателей я должен вылавливать сам, так как сейчас пора приёмных экзаменов. Сегодня я надеялся попасть к преподавателю по анатомии. Табель с оценками постепенно заполнялся. Я это затеял со скуки, тем более профессия для мирной жизни тоже нужна.

К счастью, я застал нужного преподавателя, и даже у него нашлось время. Опрашивал он меня три часа и давал задачи, мы даже в морг ездили, и я на практике показывал знание предмета, так что ещё одна роспись с отметкой «отлично» у меня появилась. Осталось сдать ещё три предмета. Удачно найдя двух преподавателей, договорился, когда они смогут принять меня. К сожалению, преподаватель третьего предмета в отъезде, будет только через неделю. Ничего, подожду.

А когда возвращался в полк, на въезде знакомый сержант на посту попросил меня срочно проехать в штаб. Меня ищут. А чего искать? Я сообщил, где буду. Тем более, если бы вылет, меня из-под земли достали бы. Нет, тут что-то другое. Так и оказалось. Дежурный по штабу сообщил:

– К вам тут, товарищ майор, товарищ полковник приехал. Командир авиационного корпуса, фронтовик.

– Кто такой?

– Егорьев его фамилия.

– Нет, не слышал, – стараясь вспомнить всех полковников ВВС, пробормотал я. – Ладно, сейчас узнаю. Где он?

– Комполка повёл его показывать ваш истребитель, они сейчас там, на стоянке.

– Угу.

Я сел в «виллис» и, с пробуксовкой стронувшись с места, погнал к моему самолёту, отметив по пути, что на аэродроме стоит незнакомый Як, видимо, полковник на нём прилетел. Гнал я по привычке так, что пыль столбом стояла, по этой манере езды меня издалека узнавали. У моей стоянки действительно виднелась группа командиров. Я с разворотом повернул и ударил по тормозам, ставя машину точно на её место. Подхватив трость, направился к гостям. Там был и Светлов, и возвышался своей мощной фигурой Бадин. Нормально. А вот полковник выглядел знакомым, где-то я его видел, но смотрел он на меня как на совершенно незнакомого, но уже известного человека. Ну точно, вспомнил!

– Здравия желаю, товарищ полковник, давно не виделись. Полгода уже почитай как.

– А мы знакомы? – нахмурился тот, явно пытаясь припомнить, встречались ли мы и где.

– Ну как же, в камере на Лубянке одну баланду хлебали. С нами тогда в одной камере ещё два генерала сидели.

Командиры вокруг тут же навострили уши, слушая такие откровения, подобного о нашей жизни они явно не знали.

– А-а-а, ты тот лейтенант-миномётчик?

– Зенитчик, вообще-то. А так – да.

– Помнится, недолго ты у нас пробыл.

– Так меня и задержали за слишком наглый и независимый взгляд, не испугался приезда спецгруппы НКВД. Вот решили проучить, в камеру посадить.

– Как я посмотрю, не очень им это помогло.

– Точно.

Полковник наконец нормально со мной познакомился, хотя этого не требовалось, он меня и так по фото из газет знал. Там и краткая биография моя была. Странно, что по ним сразу не опознал. Хотя у нас встреча в камере мимолётная была. Егорьев попросил командиров оставить нас наедине, и мы неспешно пошли вдоль стоянки. И полковник посвятил меня в суть проблемы:

– Я недавно принял корпус, с дивизии перешёл. Воюем вроде хорошо, хвалят, но повадился к нам днём высотный разведчик летать. Полетает, а ночью по разведанным целям немцы бомбардировку устраивают. И никак его с верха не сковырнёшь. Мне комфронта грозит, снимет, если я этого гада не уберу. Тот на артиллерийский склад навёл, крупный, большая воронка получилась. Это было последним предупреждением. Мне сутки дали убрать этого разведчика. Он днём как по заказу летает. У меня младший брат тут у вас служит, командир отдельного зенитного дивизиона, он и посоветовал к тебе обратиться. Как видишь, я перед тобой честен. Поэтому и прошу: помоги эту сволочь с неба убрать.

– Проблем с помощью я не вижу, да и согласен, дело нужное. Если отпросите меня у командования, на пару дней командировку организуете, слетаем и уберём.

– Всё сделаем, дарагой, ты, главное, сволочь эту сверху сковырни.

Егорьев взял машину у Бадина и смотался в штаб ПВО. Не знаю, что он генералу наобещал или как просил, но два дня командировки мне дали, официально, с бумагой. Лечу один, механик остаётся здесь, полковник сказал, что у него неплохие техники, справятся с моим МиГом. До наступления темноты оставалось четыре часа, успеем засветло перелететь до аэродрома комкора – он решил использовать площадку одного из своих истребительных авиационных полков, рядом с которым и находился его штаб, под Воронежем. Расстояние шестьсот пятьдесят километров. Там тоже случилась Харьковская катастрофа, сейчас немцы рвутся к Сталинграду, и вышли вот под Воронеж, в пятидесяти километрах от него. Сейчас они вроде наступают быстрее, чем в моей истории, но я не такой её знаток, чтобы знать это точно.

Егорьев на своём Яке долетел без дозаправки, дальности хватило, у меня же дальность больше, так что, естественно, тоже доберусь. Обе машины заправлены, и я сказал, что пойду выше, потому что на низких высотах мне на МиГе тяжело, то есть пристраиваться к самолёту Егорьева не буду. Тот подумал и кивнул, согласен, но главное – не терять его, чтобы он вывел на аэродром. Он полевой, хорошо замаскирован, и я, мол, могу легко заблудиться, местность-то мне незнакома. Ага, как же. Я на «Каталине» столько пролетел и не заблудился, а тут короткий перелёт и заплутаю?

Мы поднялись в воздух и полетели в сторону фронта, полковник на высоте три тысячи километров, я поднялся на шесть тысяч. Рацию мне настроили на волну, на которой работали истребители в корпусе Егорьева, и мы в принципе могли бы общаться, но сейчас соблюдали радиотишину. Да и позывной Кот немцам очень уж хорошо знаком, и было решено его не светить, не спугнуть добычу, поэтому временно мне его сменили. Мы с полковником обсудили это.

– Как-то бойцы меня демоном прозвали, – сказал я. – Позывной Демон мне нравится.

– Это не по-нашему, не по-советски. Будешь Соколом-семнадцать.

– Сокол-семнадцать так Сокол-семнадцать, хотя Демон мне нравится больше.

Летели мы на одной крейсерской скорости пятьсот километров в час. Ну, для меня она крейсерская, а полковник напрягал движок, но уверенно вёл меня. Позже он поднялся на пять тысяч километров, а я на десять. Вот здесь хорошо. Летели без проблем, изредка по рации были слышны какие-то переговоры, но это не корпус Егорьева, до него ещё рано, а потом уже и его стали слышать, боевую работу. И вот когда по моим расчётам до места осталось лететь минут десять, я вдруг услышал:

– Сокол-семнадцать, я Грач, Сокол-семнадцать, как слышишь, приём?

– Я Сокол-семнадцать, Грач, слышу тебя хорошо, – ответил я полковнику, это был его позывной.

– Со стороны солнца нужный немец, работай.

Присмотревшись, а у меня были трофейные солнцезащитные немецкие очки с напылением, я действительно рассмотрел на высоте со стороны солнца тёмную точку и инверсионный след. Знакомый уже «Юнкерс-86» в модификации разведчика полз на тринадцати тысячах метров в сторону своих территорий. Не знаю, сколько ему до передовой, но постараюсь не дать уйти. Что облегчало мою задачу – я был между немцем и передовой, то есть успевал перерезать ему путь, поднимаясь на высоту. Как-то слишком медленно она росла, как бы «юнкерс» надо мной не прошёл.

С разведчика меня засекли и стали уходить в сторону. Поначалу он и не дёргался, но когда я прошёл отметку двенадцати тысяч километров, забеспокоился, а на тринадцати уже откровенно запаниковал и полез выше. Не помогло. Разведчик вооружён не был, множество фотоаппаратуры, очень мощной и дорогой, на носу – и ни единицы оборонительного вооружения, кроме личного оружия у пилота и у наблюдателей. Сначала я поджёг им правый мотор, потом левый, заодно убив пилота, и, вращаясь, разведчик понёсся к земле. И что, и всё, что ли? Как-то я быстро задание выполнил, недолго пробыл на фронте. Ладно, где там полковник? А, вон он, и ещё тройка Яков, видимо, с аэродрома дежурное звено поднялось.

Я стал спускаться, не забывая отслеживать всё вокруг с помощью сканера, и увидел, как одинокий парашют опускался к земле, причём на наших территориях, и его там готовились встретить. Это один из наблюдателей со сбитого «юнкерса», остальные или не смогли покинуть подбитую машину, или ещё что помешало это сделать.

Когда я достиг группу местных, мне приветливо покачали крыльями и повели на аэродром. Да, это нужно, топливный датчик показывал практически сухие баки. В попытках догнать на форсаже, я сжёг немало топлива, весь резерв ушёл. К счастью, аэродром был недалеко, и я уже засёк скопление людей и техники на опушке небольшой рощи, хотя здесь вокруг в основном поля были. И тут я засёк, как к нам на бреющем несётся пара мессеров, а звено, что нас охраняет и крутится в вышине, их пока не засекло, и у врага все шансы свалить нас при заходе на посадку. Играть я не стал, пытаясь перетянуть одеяло на себя, и сразу сообщил:

– Грач, пара мессеров со стороны солнца на бреющем атакует.

– Понял, – сразу откликнулся тот и, убирая шасси, поддал газу, уходя в сторону, а звено кинулось сверху на немцев.

Один мгновенно ушёл вправо, а второй влево, ловко вышло, явно отработанный приём, но получилось так, что первый в мою сторону полетел, и я не сплоховал, довернул, чуть не уйдя в штопор, но удержал, с трудом, машину и вжал гашетки, врезав по мессеру со всех пяти стволов. И по полю покатился огненный шар, срезал я «охотника», а вот второй ушёл. Пользуясь высокой скоростью, просто сбежал.

Теперь уже мы спокойно зашли на посадку, и боец показал, куда мне свернуть, полковник-то знал, куда ставить свою машину. Только я заглушил двигатель и стал открывать фонарь, как подбежавшая толпа выдернула меня из кабины, а дальнейшее напоминало дежавю. Помнится, было такое. Тоже в воздух кидали. Хорошо, что не уронили. Егорьев, молодец, подошёл, прекратил это ликование и, пока техники откатывали мой МиГ в укрытие и заправляли его, представил командиров и лётчиков вокруг и пригласил всех в столовую, где, по его словам, уже накрывали праздничный стол, это он распорядился, когда ещё в воздухе был.

– Товарищ полковник, мне бы домой, – попросился я.

– Так ночь же. Вон, почти стемнело, – повернулся он ко мне.

– Так я же «ночник», для меня это норма. Я пока сюда летел, ориентиры запомнил и без проблем вернусь обратно.

– Нет, рисковать я не буду, завтра утром полетишь. Тем более мои командиры не поймут, если я такого героя отпущу.

– Тогда разрешите комбез снять, да и вообще привести себя в порядок, у меня всё в кабине машины находится.

– Добро.

Полковник свернул в свой штаб, доложить командующему о выполнении его приказа, высотный разведчик сбит, а я прошёл к стоянке, где скинул комбинезон и планшетку и поменял шлемофон на фуражку. Прихватив трость, тоже направился к штабу. Но перед уходом угостил старшего механика, занимавшегося моим истребителем, апельсином, пояснив, что это за фрукт и как его чистить.

Егорьев ещё не освободился, общался по телефону, поэтому я достал командировочное удостоверение, и мне поставили в нём отметки о прибытии на место, также оформляли бумаги на сбитых, обоих видели все, так что тут проблем не было. Да и уже сообщили, что немец сел прямо в расположении танкистов, которые приняли его со всей широтой русской души. Патруль еле отбил измордованного немца. Недавно этих танкистов бомбили, и они понесли потери, поэтому немудрено, что такого верхогляда так отчитали.

Я как раз завершил дела, как раз зашёл довольный полковник. По виду понятно – хвалили. Он ответил на мой вопросительный взгляд:

– Командующий просил передать лётчику, сбившему разведчика, его личную благодарность. Я также позвонил в Горький, в штаб обороны, сообщил о двух сбитых и о том, что завтра утром вылетаешь обратно.

– Спасибо, товарищ полковник.

– А теперь в столовую, водка стынет.

Посидели действительно хорошо, фронтовые лётчики продемонстрировали своё гостеприимство. Особо я не пил, завтра вылет, это понимали, но пару символичных рюмок я всё же принял. За Победу и за товарища Сталина. А спать меня уложили в землянке комкора, там была свободная койка.

Утром я стал прощаться с фронтовыми лётчиками. Судя по количеству машин, видно, что полк свежий, ещё не истаял под ударами немцев, и я надеюсь, продержатся подольше. Пришёл проводить меня и полковник, крепко обнял и сказал небольшую речь, в основном благодарил. Ну и я в ответ – мол, если будут появляться такие же высотники, зовите, поможем. А когда я подошёл к машине, то обнаружил вместо шестнадцати звёзд победы – восемнадцать. Молодцы парни, постарались. Устроившись в кабине, я поднялся в воздух и, не напрягая мотора, полетел в сторону тыла. А когда достиг высоты две с половиной тысячи километров, понял, что всё же задержался. Ночью нужно было лететь. В мою сторону направлялись пять пар мессеров, и цель – явно я. Шли они не на высоте, а на бреющем, естественно, не желая, чтобы их обнаружили. Пользуясь этим, форсируя мотор, помогая амулетами, что прибавило мощности двигателя, я полез на высоту, одновременно вызывая землю:

– Грач, ответь. Грач, вызывает Кот.

– Грач на связи. Кот, что случилось?

– Засада. На меня выходит десять мессеров. Видимо, у аэродрома был наблюдатель, который их вызвал. Мне не уйти, принимаю бой.

– Понял. Держись, Кот, помощь скоро будет.

Что у аэродрома есть наблюдатель, теперь я не сомневался, наверняка ночью высадили, с того же «шторьха», и он до утра успел достичь границ аэродрома. А я ещё удивился, чего это парочка в стороне от аэродрома устроилась, но тогда подумал, что это секрет охраны, выдвинутый подальше от части, но теперь понял – это и есть наблюдатели. Я лишь мельком их окинул взглядом, но рацию приметил, причём нашу, советскую, да и в нашей форме были, при оружии, именно поэтому я на них и не обратил внимания. А вот «охотники» – ну точно, отправили лучших – действительно не дали мне уйти: пока две пары в стороне нарезали круги, чтобы ускорить подъём, я всё же поначалу смог оторваться, но меня догнали на восьми тысячах. Тут я уже в своей стихии. Первая пара атаковала в лоб, вторая старалась зайти с хвоста, а третья заходила со стороны солнца, похоже, эта и должна меня добить, пока остальные отвлекают. Однако воевать по-честному я тоже не собирался, как и героически погибать. У меня магия есть.

Ведущего той пары, что шла мне в лоб, я сбил, используя стихию Огня. Самолёт вспыхнул, даже из кабины выбивался огонь, и ведущий рухнул вниз, входя в штопор, а ведомый испуганно дёрнулся в сторону, я по нему отработал всем бортовым вооружением. Но, к сожалению, не сбил, лишь попал, и тот, выпуская тонкую струйку, которая начала густеть, пошёл в сторону своих. Не дойдёт, наши перехватят. Я сообщил о недобитке Грачу, который, судя по мату, сам вылетел мне на помощь. А бой у меня превратился в свалку. Честно сказать, в таких схватках я не участвовал и поначалу растерялся. Но постепенно стал осваиваться: ещё одного сбил, этого честно, пулемётами, но других двоих – стихией Воздуха, сломав им крылья. Что удобно, стрелять можно по любому, кто в перекрестья прицела попадёт, своих тут нет. По мне тоже стреляли, и, гады, попадали, за десять минут боя успели превратить мою новенькую машину в чудом державшееся в воздухе решето. Это меня разозлило, и ещё два немца огненными комками полетели вниз. А что сделала оставшаяся тройка? Правильно – дала дёру, потому что Грач прибыл с подмогой, целую эскадрилью привёл. Того недобитка они уже вогнали в землю и перехватили одного из тройки беглецов. Остальные, к сожалению, ушли.

Меня повели обратно к аэродрому, на такой развалине добраться до Горького нереально. Вот и аэродром, думал, не долечу. Отметив, что немецкие наблюдатели продолжают следить, что делается на аэродроме, я клюнул носом и пошёл на штурмовку. Поначалу никто не понял, что творится, боезапас-то у меня остался небольшой.

– Кот, что происходит? – немедленно последовал вопрос Грача.

– Обстрелял немецких наблюдателей. Искал их, и вот рассмотрел. Пусть людей пошлют тела проверить.

Полковник отдал несколько приказов своим особистам, а я пошёл на посадку. А там произошла катастрофа: стойка шасси сложилась, и мой МиГ, взрывая гнущимися лопастями землю и сломав крыло, скапотировал. Конец машине. Я видел, что тут её не восстановить. Лично я смог бы, но как я это объясню? Так что придётся только пожалеть о потере. Народу сразу набежало множество, общими усилиями подняли самолёт, и я, расстегнув ремни безопасности, выпал вниз головой на подставленные руки. Потом, отстегнув парашют и отбросив его в сторону, я взял протянутую трость и фуражку, которые тоже выпали из кабины. Фуражка имела три пулевые пробоины, трость в двух местах расщеплена. Все ходили вокруг моего истребителя в шоке. Ладно повреждения, полученные при неудачной посадке, так ещё пулевых пробоин сосчитать никак не могли. Больше пятидесяти были в кабине, во многих местах прострелен фонарь, а я целый, лишь матерюсь и отряхиваюсь от пыли. Кто-то вспоминал Бога, кто-то что-то говорил о везении, но в одном сходились все – я чертовски везучий сукин сын, раз смог из такого боя выйти без единой царапинки. Уже подтвердили шестерых сбитых мной. А тут ещё и врач пристал: мол, после такой посадки я точно не мог обойтись без травм, а из-за стресса их не чувствую. Срочно на осмотр. Еле отбился, подтвердив свою врачебную квалификацию, так что обошлись лишь вопросами и ощупываниями, но тот всё же нехотя подтвердил, что я действительно в порядке. А это точно чудо.

Закинув на плечо парашют, а больше имущества у меня не осталось, я похромал к землянкам, где размещался штаб. В это время Яки заходили на посадку, и механики принимали машины, отводя их в укрытие. Работали споро. В штабе меня похвалили – шесть сбиты, все подтверждены, на земле свидетелей хватало, уже звонили, лично комфронта наблюдал за боем, переживая, когда один наш идёт против десятерых мессеров. Всё же это что-то с чем-то, это не безоружных высотников гонять. Ну и посочувствовали моему горю. Многие не раз «безлошадными» становились и знали, что это такое. Дальше было оформлении бумаг, позвонили в Горький, сообщили о трагедии, мол, отправят меня наземным транспортом, потому что попутного борта сегодня нет.

В это время зашёл особист. Он изучал тела, которые нашли в обстреливаемом мной месте, подтвердив, что это действительно немцы. Шифроблокнот цел, разбираются. Всё, что нужно, я получил, в этот раз прощание было более скомканное, два часа назад оно как-то не так завершилось. Машина уже ждала, это был ГАЗ-64, очень похожий на мой «виллис». Этот советский внедорожник я увидел впервые в Горьком, где они выпускались. Бадин недавно получил его и сделал командирским, сам гонял. Устроившись в кабине, я велел водителю трогаться. А свои разбитую трость и простреленную фуражку я подарил полку, они теперь висят в столовой на видном месте. Мы не успели отъехать и пару километров, как остановились и, выйдя наружу, стали наблюдать, как два десятка штурмовиков «хеншель» вбивают полк и штаб корпуса в землю. Остановить их было некому, кроме пары зениток, активно бьющих по ним.

– Конец нашим, – прошептал водитель.

– Не говори ерунду, – отозвался я. – Окопались хорошо. А страшно только прямое попадание, так что потери будут, но не большие. Наверное, мой мигарь добивают, гады… Вот что, оставь меня там дальше, на перекрёстке, я остановлю попутную машину, а ты давай обратно. Раненые там точно будут, и все машины на счету, чтобы увезти их в госпиталь.

– Есть, – козырнул тот.

Мы вернулись в машину и доехали до перекрёстка. Я выгрузился с вещами, и ГАЗ-64 на предельной скорости, которую позволяло развить качество дороги, попы-лил обратно. А штурмовики, закончив своё дело, улетали, лишь за одним тянулась тонкая струйка дыма. Видимо, зенитчики на аэродроме постарались. Закинув парашют на плечо, подотчётное имущество, я направился с дороги подальше в поле. Как-то мне не хотелось по земле ехать в Горький. По железке тоже можно, но немцы мост разбомбили, чем сильно усложнили нашим переброску резервов и боеприпасов. У меня есть У-2 в запасе, его и использую. Для наших тылов – самый предпочтительный самолёт, и пусть на дозаправку придётся садиться, но доберусь уже сегодня. Да и не привлечёт он внимания, сколько тут таких летает…

Найдя неплохое место, я достал самолёт, проверил его, в порядке и заправлен, запустил двигатель и, забравшись в кабину, поднял машину в воздух. Двигаясь метрах в двухстах от поверхности земли, я полетел в сторону Горького. Да уж, после скоростного МиГа пересаживаться на эту тарахтелку… тяжело. Будто на месте стою. Снова привыкать нужно. Часам к двенадцати я сел на дозаправку, заодно поел, использовал одно из тех готовых блюд, которые заранее сготовил, и оно ещё горячее. И полетел дальше, к трём часам оказавшись над нашим аэродромом. Сделав круг, я пошёл на посадку. С вышки явно с удивлением наблюдали за моим появлением, по полётному расписанию никакого связного самолёта тут не должно быть. Я же, совершив посадку, докатил до укрытия, где раньше стояла моя машина, и заглушил двигатель. Посмотрев в сторону выглядывающих из соседнего укрытия механиков, где был и Никита, я поднял на лоб очки и, снимая шлемофон, крикнул:

– Во, Никита, принимай аппарат, махнул не глядя!

Тот узнал меня, подскочив, взобрался на крыло, помог вылезти, забрав парашют, тюк комбинезона и шлемофон. Помогая мне спуститься, спросил:

– А где мигарь, командир?

– А МиГ, Никита, тю-тю. – И, поздоровавшись с подошедшим Светловым и парнями, пояснил: – Обратно летел, десять мессеров подстерегли, утянул их на высоту и там принял бой. Думал, на высоте отсидеться и уйти, не дали. Шестерых я в землю вогнал, ещё один с дымом уходил, истребители Егорьева перехватили, ещё двое ушли. Так что машина за себя отомстила. А при посадке сложилось правое шасси, и машина скапотировала, разрушаясь. В ней потом больше двухсот пробоин нашли, немцы хорошо стреляют. Представляете, моя фуражка и трость, которые в кабине лежали, прострелены, вся кабина – в решето, а на мне ни царапинки. Я их тому полку подарил, думал, на удачу, оказалось – нет. Мы отъехали от расположения всего на пару километров, как на них штурмовики обрушились. Машин двадцать работало. Судя по дымам на земле, потери есть. Вот такие дела.

– А этот связной откуда? – спросил Светлов, похлопав по крылу У-2.

– А это мне подарили. Генерал на дороге встретил, узнал, что это я тот лётчик, который в одиночку с десятью дрался, меня водитель сдал, а он этот бой видел, один мессер чуть на их колонну не упал, неподалёку воткнулся, долго обнимал и вот этот аппарат на время дал. Сказал, всё равно лётчик погиб, забирай пока. Потом пришлёт за ним нового пилота.

– Прямо так и отдал? – удивлённо приподнял бровь Светлов.

– Сам удивился. Его за грузовиком буксировали. Я уже потом, когда в воздух поднялся и дальше полетел, вспомнил, что ни имени его не спросил, ни документы на эту машину. Хотя бы письмо начеркал. Вообще ничего.

– Как бы проблем с ним не было.

– Надеюсь, не будет. О, вот и машина из штаба, ну всё, я на доклад. Никита, самолёт осмотри, заправь, подготовь к вылету. Пусть пока в нашем укрытии постоит.

Мой механик с другими парнями стал закатывать аппарат в укрытие, а я, поздоровавшись с дежурным по полку, прикатившим за мной, поехал к штабу.

Там я завис до вечера, много бумаг оформлять требовалось. К счастью, своё дело штабные в корпусе полковника Егорьева знали отлично, а необходимые справки и документы у меня были: и о потере машины, и о восьми сбитых за вчерашний день. В последнее время уже никто не удивляется, что я могу за один бой сбить противника больше, чем другие это делают за год, поэтому спокойно записали мне в лётную карту этих сбитых, и теперь у меня там их двадцать четыре. Солидно. Ну и вечером во время ужина я в подробностях описал, что и как всё происходило за эти сутки. И как разведчика сшиб, и мессера в землю вогнал, который подстерегал на посадке. Как на следующее утро немцы мне засаду устроили, как бой проходил, как наводчиков у аэродрома разглядел сверху и атаковал, ну и как совершил неудачную посадку и чудом остался цел. Даже без царапинки. Вот так этот день и закончился.

Два следующих дня я бомбардировал штаб обороны ПВО Горького по поводу получения новой машины, там отвечали, что сами торопят Москву, но пока машин нет. Мы со Светловым договорились: в случае налёта я буду использовать машину одного из его ведомых, а пока я летал в качестве связного. То почту доставлял, то фельдъегерей, в основном по окрестностям работал. Мне вскоре это надоело и, сообщив Бадину, что самолёт забирают, от того генерала лётчик прибыл, сам отогнал аппарат от аэродрома, убрал самолёт в хранилище и вернулся на попутке. И – о радость! – на следующий день приказ: прибыть в Москву за новой машиной. Точнее, не новой, из запасного полка. МиГи прекратили выпускать ещё в прошлом году, но на хранении они ещё были, зачастую в ящиках, не собранные, и вот их собирали и ставили в строй. К сорок второму основные запасы уже выбрали, но, видимо, ещё что-то было.

К счастью, в Москву был борт, и меня подкинули, там нашёл попутную машину и добрался до нужного запасного полка, где и переночевал. А утром осматривал истребитель. Не знаю, что за криворукая команда его собирала, но то, что его следует перебрать, – это факт. Однако в получении я расписался, так как машина также имела дополнительное вооружение, как в моём прошлом мигаре. Вот только рации не имелось, только приёмник. Машину мне заправили, оружие снарядили, пришлось расписаться в получении, после чего, подняв МиГ в воздух, я отогнал его километров на тридцать от Москвы и пошёл на посадку. Я на этом поле доставал свой первый мигарь, который потом инженеры забрали и не вернули. Покинув кабину машины, я отошёл в сторону и, используя амулет-помощник, за полчаса полностью разобрал аппарат и потом стал собирать его, правильно подгоняя узлы. Два часа работы – и машина стоит полностью вылизанная, будто ручной сборки. Заправив её, решил проверить, тем более отчётливо видел на высоте очередного «юнкерса»-разведчика, который шёл для проведения разведки и фотосъёмки.

Надев парашют и шлемофон, я неуклюже забрался в кабину машины и, запустив двигатель – ах, как приятно урчит! – погоняв его на разных оборотах, пошёл на взлёт и стал кругами набирать высоту. За девять минут, гораздо быстрее серийных машин, я оказался на одиннадцати тысячах метров, сближаясь с разведчиком, который пока беспокойства не проявлял, двигаясь ровным треугольником над Москвой. Зенитки работали как сумасшедшие, разрывы шрапнели вставали множеством облачков, но ниже немца на километр, а то и два, они его просто не доставали. Когда я вошёл в зону их работы – вот, наверное, на земле стали меня материть, приказывая убраться в сторону, а я не слышу, рации-то нет, – разрывы начали стихать. Поднимаясь дальше, я только увеличил скорость. Тут немец, когда я начал нагонять его, причём достаточно быстро, и забеспокоился. Немец полез на высоту – какая очевидность, все вы так делаете! – и на ней, сблизившись, я начал обстрел со ста метров. Бил по правому двигателю. Уйдя на разворот, я посмотрел на нитку дыма, что потянулась за немцем. Говорю же, я не промахиваюсь, особенно в упор. И вторым заходом убив пилота, поджёг и второй мотор. Разведчик, вращаясь, стал падать. Я чуть не поседел, переживая – он на жилые кварталы падал, но, к счастью, вошёл в землю на песчаном берегу Яузы, причём на пустом, множество детей купалось дальше. Амулет дальнего видения даже с такой высоты позволял это видеть достаточно отчётливо.

Вот так убедившись, что аппарат в порядке, я снизился до двенадцати тысяч метров и пошёл на Горький, весело напевая матерные частушки. Час – и я на месте. Особо не гнал и на подлёте пошёл на снижение. Так что над аэродромом оказался на высоте метров сто и с ходу пошёл на посадку. У диспетчерской вышки был расстелен знак разрешения совершить посадку. Подогнав аппарат к месту стоянки, с помощью Никиты выбрался наружу и, сдав снаряжение, велел принимать машину, пополнить боекомплект, почистить оружие, ну и заправить аппарат. Механики звена Светлова помогали с работой, всё равно скучали, а тут хоть какое-то дело.

– А что, пострелять пришлось? – спросил Никита, подавая мне новенькую фуражку.

Подошедший Светлов, приветливо мне кивнув, прислушался, сложив руки на крыле машины и опираясь на них.

– Да, над Москвой внаглую летал разведчик, вот я и не удержался. Тем более аппарат проверить хотел.

– Сбил? – уточнил Светлов и на мой молчаливый кивок поинтересовался: – И на какой высоте тот шёл?

– Сначала на тринадцати, потом полез на четырнадцать, и там я его догнал. Только знаешь, немец ведь подъём не прекращал и был на четырнадцати двухстах. Думаю, он мог подняться и выше, да не успел.

– И многие это видели?

– Москва – крупный город, и самолёт упал на берег реки почти в центре, чудом никого не угробив. А я сюда полетел.

– Заберут тебя от нас. Немцы Москву бомбят в последнее время как исступлённые, а ты тут загораешь.

– Верно, Семён, только я ведь не разорвусь, а для наших парней на фронтах Горький важнее, чем Москва, с его множеством производств и заводов. В Москве они тоже есть, но здесь всё же больше. Тем более откуда они узнают, что это я сбил, я сказал вам, знаю, что не проговоритесь, а в штабе об этом сообщать не буду. Просто перегнал, и всё.

– Всё равно заберут.

– Поживём – увидим… – сказал я, закончив переодеваться, и с новенькой тростью в руке, отходя от МиГа, который уже закатывали в укрытие, спросил: – Слав, а де машина?

– Антон укатил в город к своей девушке.

– Это надолго, – понял я, вспомнив, что один из ведомых Светлова недавно влюбился и при любой возможности бегал к зазнобе. В данном случае уехал.

Пришлось идти пешком к строениям, где располагался штаб, а это не близко, но прогулялся, после полёта и небольшого боя даже полезно. В штабе я оформил машину, отдав документы на неё, чтобы получить материальную часть, боеприпасы и топливо, ну и меня снова включили в боевое дежурство. То есть аэродром не покидать, быть в постоянной готовности. Как это всё знакомо. Хм, а не сходить ли мне на речку, не искупаться ли? Очень хочется. Так и сделал: прихватив Светлова и ещё пару парней, ушёл на Волгу. Повезло, день тихий, немцы не давали о себе знать, отдохнули мы хорошо, и на берегу нас нашёл посыльный. Точнее, меня. Пришёл приказ командировку прекратить, вернуться в Москву для прохождения дальнейшей службы. Вылетать немедленно.

Видимо, командование штаба обороны ПВО Горького изрядно наскипидарили, раз оно так носилось и торопилось. Не успели мы вернуться в расположение полка Ба-дина, как мне уже всучили пачку документов и направили к готовой к вылету машине, которая уже стояла в начале полосы, только заранее прогретый мотор молчал. Никиту, всё оснащение для обслуживания истребителя, наши вещи и мой «виллис» отправят эшелоном завтра. Вот ещё не хватало, это я о последнем, надо мне объяснять, откуда он взялся, а в полку не знают, поэтому взял и подарил его Светлову. Мол, дарю, владей. И даже несмотря на ругань комполка Бадина, мы сходили в штаб полка и всё оформили, я подписал, где нужно, так что машина оставалась в Горьком. Парням – не жалко, пусть владеют.

Простившись со всеми и устроившись в кабине в полном снаряжении, я вскоре оказался в воздухе и направился в Москву. Приказ был перелететь обратно на аэродром моего полка. Того, где числюсь, 27-го истребительного. Полёт не запомнился, летел на двух километрах, меньше чем за час добрался до Москвы и вскоре пошёл на посадку. Где теперь будет место стоянки моей машины, я не знал, поэтому, ориентируясь по знакам регулировщика, подогнал самолёт к укрытию. С собой в полёт я взял обычный набор из трости и фуражки, а также сидор с личными вещами.

Выбравшись и сняв снаряжение, включая комбез, я надел фуражку и, доставая из карманов апельсины, стал раздавать их техникам. Об этой моей привычке в полку Бадина давно гуляли слухи, и я активно их поддерживал, говоря, что эти фрукты из Кремля. Сколько вынес – до сих пор раздать не могу. Шутку оценили и посмеивались. Никита к тому же делился моими подарками, разделывая апельсины на дольки, так что все знали вкус тропического фрукта.

Оставив довольных парней, я, демонстративно прихрамывая и опираясь на трость, направился в сторону штаба, придерживая на плече сидор. Прислать за мной машину так никто и не удосужился. Шёл я максимально медленно, временами отдыхая и общаясь со знакомыми, которых хватало, успел узнать за те несколько дней, что прожил здесь. Поэтому мой путь к штабу занял полтора часа. Из штаба полка меня направили в штаб дивизии. Оттуда пришёл срочный приказ. В комнате, где сидел секретарь комдива, было ещё шесть командиров, ожидавших своей очереди, два майора, как и я, остальные меньше званием. Двое таращились на меня, узнали, остальные четверо, видимо, пока нет. Приветливо кивнув знакомому старлею за столом, я сказал:

– Лови.

Надо отдать должное, поймал он апельсин ловко и, с удивлением осмотрев его, понюхал и спросил:

– Это что?

– Это? Взятка. И раз ты её получил, давай выкладывай, почему меня так срочно вызвали?

Тот убрал апельсин в ящик стола и ответил:

– Не знаю, зачем тебя вызвали, комдив тоже не знает. Приказ сверху пришёл, из штаба нашего 6-го авиационного корпуса ПВО. Сейчас доложу.

Старлей ушёл в кабинет комдива, а я встал у настенного в полный рост зеркала, которое висело у входной двери, и, осмотрев себя, поправил пару складок. Секретарь вышел, пригласив меня. Комдив действительно ничего не знал, он позвонил в штаб и доложил о моём прибытии, получив приказ отправить меня в штаб корпуса. И на своей машине он повёз меня лично. Видимо, сам хотел узнать, что происходит. В штабе меня первым делом отправили в секретариат, и я там оставил все документы, которые мне дали в штабе полка Бадина, и даже своё удостоверение и лётную книжку. И пришлось ждать минут пять, пока меня пригласили в кабинет командира нашего 6-го авиационного корпуса. Мы с комдивом прошли и представились. Кроме комкора в звании полковника, тут был ещё политработник в форме дивизионного комиссара, мужчина в полувоенной одежде, сразу выдававшей в нём советского чиновника довольно высокого ранга, и ещё один мутный тип в гражданском костюме-тройке. Не наш пошив, вроде итальянская модель.

– Майор, сегодня утром сбили высотного немецкого разведчика. Некто на МиГе. Не знаете, кто?

Вопрос был явно для проформы, комкор и так знал ответ, так что, смущённо ковыряя носком ботинка пол, я негромко сказал:

– Я его случайно, товарищ полковник… Самолёт новый, проверить хотел…

– Почему на приказы с земли не отзывался?

– Была бы рация, отозвался бы, товарищ полковник, но у меня только приёмник на новой машине стоит, к тому же отключённый. Хотел в Горьком поставить радиостанцию, там «Лавочкины» собирают, да вот вызвали. Причём срочно.

– Это я вызвал, для защиты Москвы. Раз уж ты такое творишь, то решили держать тебя на главном направлении удара немцев. Да вот некстати англичане видели, как ты этого разведчика сбил, и так возбудились, что побежали к товарищу Сталину просить МиГи, а заодно того лётчика, что разведчика сбил. Наши особисты быстро выяснили, кто это был. Вы почему о сбитом не доложились в штабе полка в Горьком?

– Забыл, – ответил я, изучая потолок.

– Скажите, майор, – вдруг подал голос мутный в гражданском костюме. – Вы говорите на английском? – Последнее он спросил именно на английском.

– Да, я учил этот язык, живя на берегу Чёрного моря, когда учился летать.

– У вас отличное произношение, – приподнял тот в удивлении бровь.

– Мне легко даются языки, – пожал я плечами. – Тем более знать язык врага нужно обязательно.

– Вы и немецкий знаете?

– Немецкий знаю, но сейчас я говорю об англичанах.

– Вы их не любите? – спросил дивизионный комиссар.

– Не люблю.

– Почему?

– Нет более подлой нации, которая столько бы вредила России и Союзу в целом, как англичане. Немцы, думаете, сами напали? Как же! Англичане в войне начали проигрывать и стали судорожно искать, кого бы в эту войну ещё втравить. Небольшие интриги агентов англичан в ближних людях Гитлера – и пожалуйста, немцы напали на нас, а британцы довольны. Нет, я их ненавижу и готов рвать голыми руками. Вы давайте, отправьте меня к ним, я немцам там ковровую дорожку расстелю, чтобы они расхерачили у этих поганых островитян всё на хрен. Враг моего врага – мой друг. Здесь я со всей яростью бью немцев, потому что они напали на мою родину, а там они мне если не друзья, то, считай, союзники, благое дело делают. Сбивать не буду. Я ответил на ваш вопрос, товарищ дивизионный комиссар?

– Майор, подождите снаружи, – торопливо приказал комкор, взмахом руки заставляя молчать мордатого чиновника.

Я чётко развернулся и вышел из кабинета, где сел на диван, естественно подслушивая с помощью амулетов. Я сразу понял, куда клонит полковник, говоря об интересе англичан. Нет, на их остров я не хотел категорически, поэтому экспромтом сказал о своей ненависти к островитянам. Вроде удалось вложить в тон достаточно чувств, чтобы мне поверили. Я их действительно сильно недолюбливаю. Надеюсь, сработало, и меня оставят здесь. Спор в кабинете разделился на два лагеря, одна группа из чиновника и того мутного настаивала отправить меня, но перед этим так мозги прополоскать, чтобы боялся в сторону англичан смотреть и свои мысли так нагло высказывать. Оба полковника и дивизионный комиссар были так же активно против. Комкор стоял на том, что англичане далеко, а своя шея близко, а на неё за удачные налёты немцев много неприятностей обрушилось, и отпускать Уникума – именно такое прозвище я получил в высших эшелонах власти, засветился всё же – он не собирается. Немцы Москву чуть ли не каждую ночь бомбят. Нет, не отпустят, и точка. Остальные двое его поддерживали. И всё же победили эти двое, чиновник с мутным. Просто сказали: это личное распоряжение товарища Сталина, он пообещал англичанам предоставить лётчика, который будет обучать их пилотов летать на этих высотных истребителях. Ну и намекнул, что англичане за поставку наших МиГов обещали какие-то ответные услуги, раз Сталин пошёл им навстречу.

Я просидел полчаса, пока меня не вызвали, и я, постукивая тростью, не вернулся в кабинет командира авиационного корпуса. Он и взял слово:

– В общем, так, майор, придётся всё же лететь. Сцепить зубы, забыть о своей ненависти, учить и самому летать и показать, как сбивать высотников. Надеюсь, вы не опозорите свою страну.

– Товарищ полковник, официально заявляю: я отказываюсь выполнять этот приказ.

– Что-о-о?! – к моему удивлению, вскочил не комкор или другие командиры, а именно чиновник. Он в течение минуты высказывал всё, что думает обо мне, и не матерными в его речи были только предлоги.

Когда он наконец выдохся, то хмурый полковник, которому явно очень не понравилось, что я при других свидетелях отказываюсь вот так выполнять его приказы, спросил:

– И чем вы, майор, аргументируете свой отказ?

В ответ я поднял правую ногу, слегка вытянув её вперёд, и демонстративно постучал по ней тростью. Лица обоих полковников тут же посветлели, они поняли, о чём я намекнул, а вот остальные – нет и потребовали разъяснения. Ответил комкор:

– Майор не нарушил устав, если вы об этом. Он в своём праве отказаться. Призванные военнослужащие ограниченной годности могут проходить службу в тылу, но на фронте – только с их личного согласия, которого майор Крайнов никогда не даст. Я прав?

Комкора такое моё решение явно устраивало, и сейчас он, откинувшись на спинку стула, наслаждался дальнейшим представлением.

– Да, товарищ полковник.

– Подождите, а корпус Егорьева? – спросил чиновник. – Ты же там был, майор? О том бое с десятью немецкими истребителями все газеты пишут!

– Стоит уточнить, что там я был добровольно, сам согласился участвовать в этой операции.

– Мы можем уговорит тебя, майор? – спросил чиновник. – Это на благо государства.

– Благо вам, а лезть в петлю мне? Нет, спасибо за такое щедрое предложение.

– Да он издевается над нами! – с возмущением воскликнул чиновник.

Комкор и комдив синхронно ухмыльнулись, им явно понравилось, как я тонко довожу того до белого каления, а вот дивизионный комиссар сидел с каменным выражением лица, явно не зная, как на это реагировать и какие последствия лично для него будут в обоих случаях. А тут и мутный взял слово, мне кажется, он из спецслужб, тот же душок. Бывало, встречал я парней из конторы Берии.

– Наш майор забывает, что он женат и жена в положении. Он не беспокоится за их судьбу?

– Мы с уважаемой Анной Андреевной находимся в стадии развода, что я не скрываю. А насчёт её положения пусть беспокоится тот, кто ей этого ребёнка заделал. Собственно, это и есть причина развода, не терплю измен. Так что благополучие Анны Андреевны мне глубоко безразлично, но за эти угрозы вам отдельное спасибо, я это запомню.

– Угроза?

– Да. Это ответная угроза на вашу, не уважаемый мной неизвестный гражданин.

Тот лишь неприятно ухмыльнулся, и я понял, что приобрёл врага. Чиновник ещё минут десять уговаривал меня поменять решение, а видя, что это без толку, покинул с мутным кабинет.

– И воздух сразу стал чище, – нарушил я тишину, как только дверь за ними закрылась.

– Да, майор, видел я наглецов, но раньше не знал, что есть и такие, как майор Крайнов. По лезвию ходишь.

– Да лучше Москву защищать, сердце страны, чем этих лимонников, товарищ комкор. Не хочу я к врагам лететь да ещё учить их.

– А мог бы узнать врага в лицо, – хмыкнул комдив.

– Как-то не особо привлекает. Да и вообще… – Договорить я не успел, как дверь без стука распахнулась, и к нам заглянул взволнованный секретарь:

– Товарищ полковник, там ваш гость споткнутся на ступеньках и головой ударился. Говорят, помер.

Мы переглянулись, и, заметив, что все смотрят на меня, я лишь в недоумении пожал плечами и спросил:

– А может, это не он?

– Молись, майор, чтобы это был не он.

Мы направились к выходу. А я лишь мысленно усмехался. Как же, не он, мутный и есть. Чтобы я врага да отпустил? Поработал «руками» амулета-помощника – и тот готов. Банальное падение с травмой, несовместимой с жизнью, при множестве свидетелей. А я вообще у комкора в кабинете был, а слова – это слова.

Мы подошли к телу – толпа расступилась – и посмотрели на труп.

– Да-а, правильно говорят, сделал плохое другому, и плохое возвращается, – сказал я и, повернувшись к бледному чиновнику, ласково спросил: – А вы мне плохое не желаете пообещать?

Тот лишь рванул к выходу из здания, а я, посмотрев на полковников, таращивших на меня глаза, пожал плечами:

– Такая возможность для шутки! Я не мог её упустить.

– Да-а-а, – протянул комкор. – Нет, майор, своей смертью ты точно не умрёшь.

– Да мне это уже раз сто говорили, – отмахнулся я, и тот застонал, глядя на потолок.

А потом как рявкнул:

– А ну смирно! В расположение бегом марш!

Я и сам не заметил, как оказался снаружи у здания и встал у машины, опираясь на трость. Водитель, дремавший в эмке, удивлённо посмотрел на меня. Скоро подошёл комдив Данилов.

– В расположение, – велел он водителю, а я ему напомнил:

– У меня документы забрали.

Данилов молча кивнул и ушёл. Не было его довольно долго, только через час вернулся, протягивая мне пачку документов и удостоверение с лётной учётной книжкой, пояснив:

– Они тебе уже командировку в Англию оформили. Пришлось к комкору идти.

Я убрал удостоверение и учётку в нагрудный карман, а пачку документов в планшетку. Мы сели в машину и покатили обратно в дивизию. На полпути полковник спросил:

– Что это было в штабе корпуса?

– Я очень не хочу в Англию, товарищ полковник. Надо было, я и на голове сплясал бы.

– А погибший?

– Вы сами видели, я с вами был и тоже удивлён произошедшим. Просто воспользовался случаем, чтобы ещё больше укрепить свои позиции. Тот чиновник ко мне и на километр не приблизится.

– Но может гадить издалека.

– Возможно, – ответил я. – Люди – скоты ещё те.

– Ладно, оставим то, что в штабе было, поговорим о переводе. Мы ведь тебя действительно для защиты столицы вызвали. Немцы к Горькому летать боятся, а тут каждую ночь высотники моторами гудят. Массированные налёты они, похоже, прекратили, а «юнкерсы» шлют, по десять-двадцать машин, и сбрасывают бомбы сверху, кому как придётся. Скажи, майор, ты действительно поднимался на четырнадцать тысяч километров, или это всё же байки?

– Поднимался, – с некоторой осторожностью в голосе ответил я.

– И как ты это делаешь? Проверяли твою машину, она хоть и серийная, но собрана хорошо. Подняться выше двенадцати она физически не способна, Светлов это проверял. Да, майор, это был мой приказ.

– Ответа всё равно нет, как-то поднимаюсь. Прошу машину: давай, милая, – и она поднимается.

– Сказка. Слушай, майор, есть предложение испытать высотный истребитель-перехватчик Пе-3. С двухмоторной машиной справишься? Там своя специфика.

– Уверен, что справлюсь. Я один раз на Пе-2 летал. Они, кажется, схожи.

– Да, очень похож. Завтра в десять утра поднимемся в воздух. Я с тобой, штурманом.

– Есть в десять, – вздохнул я. – Товарищ полковник, есть ещё одно. По Горькому. Мне туда лететь тридцать семь минут. Если налёт, я успею если не перехватить, то на отходе проредить и поквитаться. Потом можно сесть к Бадину на заправку и вернуться в расположение полка.

– Подумаем и решим. Я дам своим командирам задание провести расчёты, посмотрим, что скажут.

Уже окончательно стемнело, когда мы вернулись в расположение дивизии, я ушёл в свой полк и устроился на койке в одной из комнат для командиров. В этот раз в ней всего две было, на одной зампотылу спал. Пока вещи раскладывал, пока в душ ходил, где пугал молодых лётчиков жуткими шрамами на ноге, прошёл час, и дальше – спать.

Утром меня разбудил дежурный. К счастью, ночью налётов не было, видимо, их тот сбитый вчера утром разведчик вспугнул, поэтому я хорошо выспался. Дежурный вручил мне мешок писем. Их много шло, и в Горький, и сюда. Мы с парнями из звена Светлова вместе читали их, и, если на которое требовалось написать ответ, я всегда писал. Так что я просидел над письмами часа два до завтрака, заметно опустошив мешок, и мои ответные письма отнёс писарю, тот отправит. После завтрака я хотел изучить машину, но её ещё не перегнали на наш аэродром, поэтому решил продолжить читать письма, но тут меня отловил комсорг полка, командир 2-й эскадрильи в нашем полку.

– Кирилл, можно с тобой поговорить?

– Для тебя я всегда свободен, – широко развёл я руки, улыбаясь.

– Мне написал письмо комсорг госпиталя, где служит твоя жена…

– О-о-о, я пошёл, – развернулся я, чтобы уйти, но тот меня остановил, положив руку на плечо.

– Кирилл, всё равно эту проблему придётся решать.

– Да, ты прав. – Остановившись, я задумался и кивнул: – Надо разводиться, поможешь с увольнительной? Отпишись своему коллеге, чтобы тоже Анне помог с увольнительной.

– Ты не понял, советская семья – это ячейка общества.

– Не нужно мне сыпать штампами. Развод – дело решённое, что сейчас, что позже.

– Кирилл, ты можешь мне рассказать, отчего ты решил развестись? Излей душу. Может, мы найдём выход, и не придётся разрушать семью?

– Блин, как вы меня все достали! Тогда слушай, действительно надоело в себе держать. Я застукал свою жену, когда её коллега, тоже военный врач, перегнул через стол, задрал юбку и драл, причём она была отнюдь не против, края юбки придерживала. Это тебе повод для развода?! – Последнее я уже прокричал, привлекая внимание людей.

Мы несколько секунд простояли молча, я успокаивался, как-то легче на душе стало, давно так поорать надо было, а комсорг, явно подбирая слова, спросил:

– И что было, когда ты их застукал?

– Евгению этому по роже настучал, а Анне сказал, что сам на развод подам. Так представляешь, теперь она на шестом месяце, как раз когда изменяла по срокам. А этот Евгений всё ещё с ней служит, но делает вид, что ни при чём тут. Теперь Анна, видимо, решила на родного отца ребёнка не вешать, можно на знаменитого дурачка, и в помощь комсорга позвала. Может, раньше с ним спала, а может, и потом, а я что, чужого ребёнка буду воспитывать? Не-е, брат, мне такого счастья не надо. Я сам детдомовский, знаю, что такое чужие дети. Да и детей я как-то не особо люблю. Чужих – точно. Вот и думай, как тебя тут используют. Если надумаешь, помоги с увольнительной. Съезжу и разведусь.

– И никак не помириться? Не простишь? – явно с надеждой закинул он всё же удочку.

– Не умею, – развёл я руками. – Ты видел сортир у роты охраны?

– Ну да, весь загадили, надо кого в наряд отправить, чтобы почистили. А лучше новый сколотить.

– А теперь представь: ты зашёл и начал вылизывать там доски, приятно?

Комсорг скривился, его явно чуть не стошнило.

– Запомни это. Я, когда думаю об Анне, у меня появляется такое же чувство. После других мужиков она для меня, как тот сортир. И теперь проанализируй сказанное мной и угадай, прощу ли я её и комфортно ли мне находиться рядом с ней?

– Думаю, нет.

– Правильно думаешь. Поможешь с разводом?

– Я съезжу в госпиталь, поговорю с комсоргом и твоей женой, потом скажу ответ.

– Вот это правильное решение.

Тут раздался гул моторов, и на посадку пошёл двухмоторный самолёт, похожий на Пе-2, видимо, это и есть тот самый истребитель-высотник, на котором и планируется провести проверку. Капитан ушёл, всё, что нужно, он узнал, конечно, не совсем то, что хотел, и сейчас будет решать мои проблемы, сам влез в них, а я направился к стоянке, куда завернул тяжёлый истребитель. Будет интересно попилотировать эту машину. На полпути меня перехватил посыльный, и я прошёл к комдиву. Тот сообщил, что время не изменилось, в десять часов вылетаем. То есть у меня час, могу идти собираться.

Я ещё полчаса почитал письма, потом дошёл до своего истребителя, забрал комбинезон, шлемофон и парашют и с ними на плече добрался до машины, которая уже была готова к вылету, заправлена и вооружена. Пилот её сначала хотел показать мне, как тут и что, но, видя, как я уверенно действую, лишь описал недостатки машины, чего она боится или не любит и чего стоит опасаться, ну и сильные стороны её. Мы с комдивом устроились в кабине, я смотрю вперёд, запуская двигатель, а он за мной, спиной по ходу полёта, проверял пулемёт задней проекции. Кстати, у него не ШКАС стоял, а крупнокалиберный УБК. Высотное оборудование мы тоже проверили, маски и запасы воздуха в баллонах.

Дали разрешение, взлёт прошёл хорошо, и я стал уходить в сторону. Обычно над этим полем на окраине Москвы лётчики набирают высоту. Я не торопился и за десять минут поднялся на девять тысяч, а, надо сказать, это уже потолок этой машины, однако я продолжил поднимать её. Полковник за спиной изредка спрашивал высоту, на двенадцати тысячах он приказал продолжить подъём. Тринадцать тысяч, четырнадцать, дальше даже мне было тяжело на этой машине, на МиГе я бы и выше поднялся. Тут я заметил, что полковник подозрительно молчит, пару раз я позвал его, но ответа не получил. Расстегнув ремни, я перегнулся и потряс его за плечо. Комдив что-то забормотал, было ясно, что он в полубессознательном состоянии. Поэтому я стал экстренно спускать машину. На десяти тысячах он пришёл в себя и уже нормально стал говорить. Мы ещё немного погоняли самолёт, снова поднимаясь на высоту, но в этот раз на двенадцать километров, и стали садиться. А я, кстати, сканером обнаружил, почему комдив сознание потерял: у него шланг воздух травил, перетёрся на сгибе, вот и не хватило ему. А вот и полоса. Зашёл я красиво и не менее красиво сел, быть идеальным – так быть идеальным во всём. Докатившись до конца полосы, где ждал экипаж этой машины и механики, я заглушил двигатели и докатился на них, используя остаточную скорость. Ну вот и всё. Чуть в стороне стояло несколько легковых машин, которые подъехали, и из салонов вышли люди. Не обращая на нас внимания, они стали осматривать самолёт. Работали со знанием дела, но были в гражданской одежде.

– Из конструкторского бюро Петлякова, – пояснил на мой вопросительный взгляд выбравшийся наружу комдив. – Кстати, на какую высоту мы поднялись?

– Четырнадцать сто. Дальше пришлось экстренно снижаться, когда вы сознание потеряли. Но думаю, больше я не поднялся бы. На МиГе смогу, а этот тяжёлый для этого.

– Но это невозможно, – сказал один из гражданских, который слушал нас, пока мы у самолёта снимали комбинезоны, а комдив ещё и унты. – Не-воз-мож-но!

– По крайней мере, мы выяснили, что тут дело не в машинах, – сказал комдив и кивнул на меня: – Вот он невозможное совершает. А сейчас самолёт заправить и отправить в небо, проверим, на какую высоту поднимет его собственный экипаж. А Крайнова к врачам, пусть хоть вытряхнут его, но скажут, что с ним не так и в чём тут дело. Что-то же должно быть!

В час ночи меня сдёрнули с койки. Тревога, немцы летят. Я тут же стал суматошно одеваться и, когда закончил, следом за остальными выбежав из здания общежития, вскочил в отъезжающую полуторку. На подножках все места были заняты, и меня затащили в кузов, благо задний борт был открыт. И водитель погнал машину в сторону стоянок, где механики уже ожидали лётчиков. Вчера день всё же тяжёлый был, и не полёт, а встреча с так называемыми коллегами-врачами. Убил бы гадов, да не поймут. В общем, до вечера надо мной измывались, даже рентгеном просветили, дважды пытались, но я не дался, и ничего не нашли, сказали, что здоровье идеальное, даже нога более-менее. Правда, кость хрупковата. Я всё же смог амулетом подправить снимок, и были видны повреждения кости, чего на самом деле уже не было. А то раскрыли бы. Ладно, отбился, да толком отдохнуть не дали. Всего пять часов поспал.

На стоянке уже был Иванов, отдавал команды, его голос не спутаешь. Немцы шли общей группой. Высотники и бомбардировщики. Иванов распределил роли так: они берут основную группу бомбардировщиков, благо высота позволяет, десять тысяч метров, выше подняться не могут, это их потолок, а я работаю, как всегда, по высотникам. Первыми поднимаются две эскадрильи, а третья чуть позже. Мы разбежались по машинам и стали выкатывать аппараты на взлётную полосу. Я взлетел после первой эскадрильи перед второй. Поднимаясь на высоту, идя упорно вверх и держась от звеньев других машин подальше, я полетел в сторону немцев. Кроме нас, были видны другие наши истребители. От города, перекрытого аэростатами заграждения, мы держались подальше. И, поднимаясь, я размышлял. Вчерашний мой экспромт в кабинете комкора пока остался без последствий, служу, летаю, но всяко может быть. Как говорят в Советском Союзе, неприкасаемых не бывает. Так что рано или поздно за эту историю мне ещё попадёт. Пока не знаю как, но отыграются. Сейчас, может, и не тронут, понимают мою ценность, но никто не помешает это сделать, когда я уже не буду нужен, то есть после войны. Пусть попробуют!

Я поднялся до тринадцати тысяч и продолжал набирать высоту. Маски на лице не было, потом спущу воздух из баллонов, а так она только мешает, амулет справляется с этой работой лучше. А вот и немцы, три группы по десять бомбардировщиков «Хейнкель-111» в модификации высотников, но больше чем на десять тысяч те не поднимаются. А выше и чуть в стороне летело восемь «Юнкерсов-86», а в сторонке, заметно отстав, два разведчика той же модели. Все высотники шли на четырнадцати тысячах километров. Думаю, разведчиков отправили отследить, если вдруг нападения на них последуют, и зафиксировать это. То есть если нападут на ту восьмёрку. Вероятно, будут делать снимки на специальную фотоплёнку для ночной съёмки. В этот раз никого отпускать я не собирался, высотники вернуться не должны, и сейчас ночь, это не день, когда с мессерами дерёшься. Приходилось магию использовать по немцам, в которых в данный момент стреляешь. А то не поймут, разом все вспыхнули и на землю рухнули. Маскировался я. А тут никто не мешает мне повеселиться.

Я подошёл к замыкающему высотнику, и тот задёргался: ночь светла, как по заказу, и, видимо, немцам обо мне передали их товарищи с разведчиков, которые меня рассмотрели. Да поздно. Я расстрелял кабину, и, вращаясь, самолёт стал падать. Сообщить об этом деле я не мог, рацию мне так и не поставили, хотя заявку я дал. После этого, обстреливая другие высотники, я «руками» сломал им крылья, и, вращаясь, оставшаяся семёрка стала падать. Мне они неинтересны, и время на них тратить я не хотел, а развернулся к разведчикам, которые ещё не поняли, что произошло, и, сблизившись с одним на километр, убил пилота и трёх наблюдателей, просто задушил, и взял управление разведчиком на себя. Такой модификации этого высотника у меня не было, а я планировал его заполучить, причём в двух экземплярах. Для того я те восемь так быстро и сбил, чтобы, управляя обоими трофеями, это новый опыт, совершить ими посадку, так же и МиГ посадить, потом тела немцев прочь, самолёты в хранилище, и вылетаю на базу.

Я никак не мог найти место, где бы мог сесть без свидетелей, и летел пока на высоте. Я не о площадке, это не проблема, просто в воздухе довольно много было наших истребителей, никак не ожидал, что у Москвы столько «ночников» базируется. Однако, уведя трофеи в сторону, стал спускаться и посадил одновременно оба разведчика, потом сам сел. Раздел немцев, все трофеи – в кабины, а самолёты – в хранилище. Немцев бросил обнажёнными. Вернувшись в свой истребитель, я поднялся в воздушное пространство и, набирая высоту, подлетел к Москве, там виднелись пожары, значит, кто-то прорвался, и уже через пятнадцать минут заходил на посадку. Да и боезапаса у меня не осталось, всё расстрелял. А когда я подгонял машину к укрытию, меня там встретил улыбающийся Никита. Помогая вылезти из кабины, он тараторил:

– Я час назад приехал, товарищ майор. Как раз когда вы на взлёт пошли, вещи забросил и быстрее готовить встречу. Сколько сбили?

– Семерых, трое ушли, суки. Всего десять высотников было, восемь бомбардировщиков и два разведчика, последние в стороне шли.

– Ого. Подтвердить трудно будет.

– Мне главное – сколько немцев не вернулось к себе на аэродром, а запишут на меня или нет, не важно.

Закончив снимать снаряжение, я, по традиции, вручил Никите апельсин и направился в сторону штаба. И пока спешно заправляли и пополняли машины боекомплектом, туда подтягивались другие лётчики. Шли все: которые прилетели раньше или только что. Я доложил о семи сбитых и довольно точно указал на карте их места падения, а дежурный занёс в журнал, ну и рапорт я начал писать. Вряд ли мне их подтвердят, но я не переживал и в рапорте написал то, что хотел. Чуть позже удалось узнать, что из нашего полка не вернулось четверо, и третья эскадрилья ещё в воздухе, однако информация о том, что немцев сбили больше двух десятков, вроде прошла. Наши неплохо валили «хейнкели», несмотря на их оборонительное вооружение. Два тарана было. Ещё с час мы в готовности просидели в кабинах истребителей, потом тревогу отменили, и мы направились досыпать. Больше налётов не было. Всего одна волна, наверное пробная.

Два дня ничего не происходило. Я учил карты, сдавал по ним зачёты, дважды подавал заявку на увольнительную по семейным обстоятельствам, но не дали. Командир второй эскадрильи теперь не поможет, не вернулся из боевого вылета. Ни самолёта, ни его не нашли. Записали пропавшим без вести. А вот сбитых мне так и не засчитали, всё пошло на общий счёт полка. В полку Бадина, де я служил, комиссар был ни рыба ни мясо, и всех это устраивало, а в полку Иванова комиссар боевой, сам летает, двух сбитых на счету имеет. Я эти два дня прячусь от него, достал со вступлением в партию. Точнее, в кандидаты. Комдив и его подручные медики или те же конструкторы мной, к счастью, тоже не интересуются, видимо, всё, что необходимо, они получили и просто всё списали на чертовщину. Догадайтесь, кого назначили главным чёртом? А вообще, шутки шутками, но мне под Москвой, а мы стояли в двенадцати километрах от окраины, не особо нравилось. У Бадина я был сам себе хозяин, что хотел, то и делал. Вон, купался, рыбачил или готовился сдавать на диплом врача, да так и не закончил. Бадину на это было плевать. А тут шагу не ступи – то нельзя, это запрещено. Запреты на аэродроме просто бесили. Поэтому если я карты не штудировал, то спал под своим истребителем.

И вот сегодня, сбежав от комиссара, заранее узнав, что он меня ищет, я устроился за укрытием моего самолёта, там заметить меня трудно, и дремал вполглаза. А ближе к трём часам дня услышал, как Никиту окликают, меня ищут. Это посыльный из штаба.

– Я здесь, – зевая, обозначился я.

Пригнувшись, боец зашёл под масксеть и сообщил:

– Товарищ майор, за вами машина пришла. Ничего не говорят, только то, что за вами.

– Кто такие? – насторожился я.

– В форме НКВД.

– Никита, готовь самолёт, я в бега ухожу. – А увидев охреневшие лица обоих, сказал: – Шутка. Сейчас иду.

Выбравшись из-под сети, я привёл в порядок форму и, опираясь на трость, направился к штабу. Там действительно у новенькой чёрной эмки стояло трое сотрудников, все командиры, старший в звании капитана. Глянув, он опознал меня, открыл дверь машины и пригласил садиться, сказав, что всё узнаю на месте. Однако по моему требованию сначала показал документы, и только потом я сел на заднее сиденье. Он же впереди, рядом с водителем, а двое его помощников стиснули меня с боков. Мы покинули территорию аэродрома и покатили явно за город. Долго ехали, и место, куда мы прибыли, я узнал – ближняя дача Сталина. Капитан сопроводил меня к строению, там у меня забрали табельное оружие, оба ножа и провели в кабинет Сталина. Он был не один, с Рокоссовским, которому я приветливо кивнул, но после того, как по уставу доложился.

– Вы догадываетесь, товарищ Крайнов, почему мы вас вызвали?

– Догадок много, товарищ Сталин, на весь их перечёт и дня не хватит. Однако, думаю, дело пойдёт об Англии и их хотелках.

– Хотелках? Хорошо сказано. Да, вы правы. Политическая ситуация такова, что мы очень зависим от поставок ленд-лиза и отказаться от них пока не можем. Тем более союзники начали наращивать темп поставок. Англичане этим пользуются и угрожают задержками или вообще приостановками доставки так необходимых нам грузов. Десять МиГ-3 для англичан мы смогли выделить, но они требуют именно вас, товарищ Крайнов. Знают из газет, кто такой этот лётчик с позывным Кот. Кстати, а почему Кот?

– Не знаю, товарищ Сталин, я вообще собачник, котов терпеть не могу, подлые существа. Меня так в первом вылете комполка Иванов назвал, и как-то закрепилось. А я у него всё забываю спросить о причинах выбора этого позывного. Разве что я при нём как-то сказал, что ночью вижу как кот, может, в этом причина?.. Значит, выбора у меня нет и отказаться от этого также нет никакой возможности?

Сталин только развёл руками.

Я вздохнул и кивнул, давая своё согласие.

Дальше пошли рабочие вопросы, которые мы тут же решали. В Англию на судне уже отплыли отгруженные истребители, а также специалисты, которые их будут собирать и обслуживать. Боеприпасы для бортового вооружения, да и остальное, что нужно для существования такой эскадрильи. Через четыре дня судно прибудет в Англию, пока разгрузят, пока доставят на аэродром и соберут, время ещё есть, однако вылететь желательно пораньше. Вылет через два дня. Сталин, узнав, что мне машина не важна, на которой подниматься, что МиГ, что «спитфайр», пообещал ввернуть это при английском после, что я смогу и на их истребителе на четырнадцать тысяч метров подняться. Пусть проверяют, а я возможности их истребителей узнаю. «Харрикейны» англичане активно поставляют, а спиты ещё нет, тянут. Это, кстати, одно из условий, сразу поставят сто машин, если я отбуду к ним.

На этом меня отвезли обратно. В дороге я размышлял, почему в кабинете ещё и Рокоссовский был – взяли для молчаливой поддержки? Вряд ли. Думаю, он находился на даче по своим надобностям и по случаю поприсутствовал и, между прочим, во многом помог советами. А вот на упёртых англичан я злился. Не так их и бомбили, чтобы в позу вставать. Им высотник нужен, свой, вот и решили выведать секреты, как удаётся истребитель на такую высоту поднимать. В общем, я мысленно пообещал себе устроить англичанам весёлую жизнь. Нет, я на виду буду вести себя паинькой, который помогает союзникам и всё такое, а по ночам, когда никто не видит, буха-ха-ха-ха… Таких потерь они больше не понесут никогда.

Вернувшись в полк, я продолжил жить обычной жизнью. В воздух ни разу не поднимался – да просто немцев не было. В Горьком тоже тихо, я им посоветовал иногда в эфире работать под меня, будто Кот там. И, сдав машину, мой МиГ и Никита остаются здесь, самолёт принял другой лётчик, я собрался. Мне приготовили парадную форму, чемоданчик, всем полком собирали, знали, куда я направляюсь, и напутствовали. На машине отвезли на центральный аэродром, где стоял новенький Ли-2, их недавно начали выпускать, три пробные машины, видимо, этот из той партии. Тут ждали и англичане, пятеро, из посольства, и ещё кто-то, возможно разведка. Из наших был я, ещё двое лётчиков, трое представителей Наркомата иностранных дел и двое парней, которых я с ходу опознать не мог, а по манерам – особисты. Англичане, увидев меня, оживились, подошли, руки пожимали, говорили, как рады, что я к ним отправляюсь. А уж как я рад, до зубовного скрежета.

Но полетели мы, к моему удивлению, не куда-нибудь на юга, через Африку, а на север. Нашей целью был Мурманск. Там с аэродрома нас на машинах – видимо, со всего Мурманска собирали представительного вида – отвезли в порт и посадили на английский эсминец, который уже через час, ближе к ночи, покинул бухту и на максимальном ходу направился в сторону Англии. Кроме нас, на борту было ещё три десятка пассажиров, и советские работники, и англичане. Ещё полтора десятка моряков, их спасли с торпедированного грузового судна, домой возвращали. А мы с летунами заперлись в тесной каюте, нам даже офицерскую выделили, и банально дрыхли, отсыпаясь.

Плавание особенно не запомнилось, шли на максимальном ходу. Да так, что по корпусу изредка проходила дрожь, но зато смогли дойти до Англии достаточно быстро. Мы с парнями, а они оба были не боевыми лётчиками, а инструкторами из Качинского военного авиационного училища, больше гуляли по палубе да спали. Ну, я ещё зарядкой занимался. Не люблю, когда всё тело затекает и деревянным становится. Также мы общались, они описывали свою работу, и я нашёл школу обучения лётного состава не в удручающем состоянии, а просто в ужасном. Некоторые так называемые лётчики военного времени выпускались с шестью часами налёта, просто топлива не было, тогда как у немцев пока такой курсант не налетает двухсот часов, причём именно на том аппарате, на котором будет воевать, в разных условиях – днём, в темноте, в облаках, его просто не отправляют на фронт. Занимательный эпизод готов рассказать. Один довольно известный немецкий лётчик-«эксперт», сбитый над нашими территориями, не мной, вот как описывал общение со своим новым ведомым. Поясняя, что делать в сложных условиях своему ведомому:

– Если мы встретим большую группу русских, сразу отрывайся от боя. Уходи со снижением, делай вид, что сбит, беспорядочно падай, а у земли выводи машину и уходи к нашим. А я тут как-нибудь сам…

В противоположность, в советской авиации, когда молодые лётчики прибывают в полк, их закрепляют за ведущими, опытными лётчиками-фронтовиками. Они с налётом двадцать – двадцать пять часов, шесть – это крайности, зачастую видя боевую машину в первый раз, так как их учили на УТ-1 и УТ-2, – не должны в полёте отрываться от ведущего. Его задача – прикрывать ведущего буквально ценой своей жизни, что зачастую и бывало. Если он оторвался, да ещё вернулся, трибунал гарантирован. Такие лётчики жили один-два боя, край – пять-шесть. Редкие единицы воевали три-четыре месяца или полгода. Героями становились так совсем за редким исключением. Потому уже известные Герои, советские лётчики, все до одного довоенного обучения с немалым налётом. Также и в полках те ведущие, которые имели немало сбитых и которые именно сбивали, имея одноразового ведомого, тоже были опытными, с ещё довоенной подготовкой. По сути, лётчики из училищ – это натуральное пушечное мясо, направляемое на фронт, чтобы буквально завалить немцев трупами. И вот кто заботится о своём боевом пополнении лучше? Наши или немцы? И как объяснить, если потери на фронтах – три против одного, но чаще шесть-семь против одного? И счёт сбитых отнюдь не в нашу пользу. Вот так и получается, что у нас у лётчиков тоже есть своё пушечное мясо. И когда кто-нибудь начинает рассказывать, как наши лётчики пачками сбивали немцев, не верьте. К сорок третьему ситуация не выправится, мы лишь будем воевать с немцами на равных, но в небе немцы будут драться ожесточённо до конца войны, так что каждую победу наши летчики вырывали с кровью и болью.

Примечательным был рассказ одного из инструкторов, у которого брат служил в штурмовом полку, капитан, между прочим, Герой Советского Союза. И он описал жизнь в штурмовом полку, которая мало чем отличалась от того, что было у истребителей, но и тут своя жесть. У меня натурально волосы на голове встали, когда я слушал этот рассказ. Так вот, приходит в полк молодое пополнение, получает машины Ил-2, в основном видя их впервые, и, не успев облетать, так, пару раз в воздух поднимались, как следует срочное боевое задание, а для штурмовиков обычно такая срочность означает смертельное задание, когда возвращаются единицы, а бывало, вообще не возвращаются. Особенно если мост бомбить, где зениток как собак нерезаных. Что делает командир? Отдаёт приказ. Мол, никаких своевольностей, делай, как я. Они летят к мосту, переходят на бреющий полёт, и над водной гладью устремляются к цели, для немецких зенитчиков появляясь неожиданно и буквально в считаных метрах от моста. Командир эскадрильи тянет ручку на себя. Если варежкой не зевал, то успеваешь дёрнуть штурвал на себя, а если нет… То расчёт капитана оказывался верным, двое-трое, реже один, всегда врезаются в мост. Соответственно, происходит детонация боеприпаса, рвутся бомбы, и мост уничтожен, второй заход делать не нужно. А зенитки-то в готовности, и вряд ли кто эту атаку из штурмовиков пережил бы, и эскадрилья с небольшими потерями, где-нибудь на подходящей цели освободившись от груза, бомб и ракет, возвращается в полк. Там, естественно, оформляют наградные листы, посмертно, описывая, что их сын, или сыны, поступил как настоящий Герой, направил свою боевую машину на мост. Подло? Да что вы, война идёт. Или вся эскадрилья ляжет, или так осознанно подставить одного-двух. Напомнить, кто эти молодые лётчики? Пушечное мясо. Да и сам я, хоть и в ПВО служил, немного знаком с этой кухней, и подготовка люфтваффе у меня вызывает искреннее восхищение… И чего я в зенитчиках не остался? Наверное, сам же и отвечу: ПВО – это не передовая, и после первого боя я из молодого мяса стал более полезным, но всё равно пушечным. Это сейчас я считаюсь опытным лётчиком, вполне состоявшимся, а раньше на меня больше как на выскочку смотрели. Да-да, так оно и было.

Да уж, наговорились. В порту, я даже и не знаю в каком, мы сошли на берег, потом машины, аэродром и полёт на самолёте. Спросил у лётчика модель, оказывается, «Албемарл», проектировался как бомбардировщик, но используют как транспортник. Британской постройки. Уточнил, как машина, и по горячим заверениям британца, говорившего, что машина чудо как хороша, понял, что полная хрень. Летело нас десять человек: мы трое, четверо наших из представительства, один вроде авиационный инженер, не успел к отправке судна с истребителями, и трое англичан. Пока летели, мы общались с экипажем, парней оттого, видимо, и выбрали: не только инструкторы, но и на английском более-менее уверенно лопочут. Один неплохо, другой заметно хуже, но понять можно.

Мы добрались до Лондона. Аэродром, который нас примет, располагался в тридцати километрах от окраин столицы. У англичан вообще воздушная служба поставлена отлично, везде посты и раскиданы небольшие полевые аэродромы с истребителями. По двадцать пять – тридцать машин. Радары работают. И если немцы летят, по маршруту на них ориентируют ближайшие истребительные части. То ли дело высотники, на них осталось смотреть и только скрипеть зубами. Остановить их было нечем, и немцы тут чувствовали себя безнаказанными.

Аэродром, на который мы прибыли, был стационарный, и, похоже, в мирное время тут стояли гражданские службы и осуществлялись также мирные гражданские рейсы по другим странам. То есть это был довольно крупный аэродром с двумя бетонными полосами разной длины и большим парком самолётов. Одних истребителей было три вида разных моделей и столько же бомбардировщиков, ну и плюс нас сюда направили. Кстати, МиГов пока нет, видимо, мы прибыли раньше, и те где-то задержались на железной дороге.

Сканер всё отлично показывал, и я смог определиться с расположением местных подразделений. Нас повели не к строениям, а к штабу. Там были видны следы бомбёжки. Да и на полосах они имелись, у стоянок самолётов. То есть этот аэродром немцам хорошо знаком, и они с нечастой периодичностью устраивают на него налёты. А летали точно не часто, иначе разнесли бы здесь всё. Большая часть техники вообще стоит не укрытая, а лишь под маскировочными сетями. Одна бомба изрешетит осколками пять-семь аппаратов. Думаю, тут как раз безнаказанно и работают высотники. Цель крупная, промахнуться даже с высоты трудно. И, что важно, как сообщил полковник – старший командир на аэродроме, встречал нас у трапа, – сейчас над Англией летал немецкий разведчик на «Юнкерсе-86». С аэродрома мы его не видели.

– Господин полковник, если мне предоставят готовый к вылету «спитфайр» с оборудованием для полётов на высоте, то я собью его.

На меня посмотрели, как на идиота и с некоторой брезгливостью. Однако один из англичан, который прилетел с нами, попросил полковника выделить такой самолёт. Тот кивнул, будто ему отдали прямой приказ, и тут же стал командовать. Вскоре меня облачили в утеплённый высотный костюм, выдали шлемофон, парашют, но карту боевых действий не дали, меня с аэродрома будет сопровождать звено истребителей, и оно же меня сопроводит обратно, чтобы не заблудиться. До наступления темноты осталось часа два, успеем. Правда, есть хотелось, думал, на аэродроме покормят, но раз тут такое дело… Вы не считайте меня таким прям отважным авантюристом или будто я хочу показать себя перед англичанами. Даже и не думал, просто мне нужно сбить этого немца и обозначить себя, чтобы немцы узнали о моём здесь появлении. Это необходимо для дальнейшего моего плана. За время плавания я всё успел обдумать и, понимая, что зачастую буду импровизировать, всё равно буду следовать своему разработанному плану. Хребет его у меня довольно чётко прописан. Если проще: на аэродром придут немцы, чтобы уничтожить меня и мой истребитель, а без этого сбитого как у меня всё получится связать в стройную линию? Смекаете? Так что мне нужно поиграть с немцем, чтобы он на всю Англию и половину Франции разорался, как его сбивают на предельной высоте, и сообщил обо мне. Немцы тоже не дураки и дважды два сложат правильно, особенно если им подсказать.

Машина у англичан оказалась на удивление лёгкой в управлении, по сравнению с МиГом – точно, даже не знаю, как англичане будут учиться на нём. Машина набирала высоту, а я, управляя одной рукой, второй достал из кольца термос-контейнер с горячей едой – тушёной картошкой с курицей, хлеб, вилку и приступил к еде. Сам себя не покормишь, кто покормит? На англичан надейся, но сам не плошай. Я успел поесть и как раз горячий шоколад пил, как нас наконец вывели на немца. Я уже был на одиннадцати, четвёрка англичан того звена, что меня сопровождала, начала заметно отставать. Ну а я полез на высоту и не спеша погнался за немцем. Тот дёргался, все поднимался и вопил в эфире. Потихоньку догнав его, я подбил двигатель, потом второй и нарушил рули управления. И тот, вращаясь, понёсся к земле. А неплохое вооружение у спита – две пушки, о четырёх лёгких пулемётах не говорю, они так, для массовки. Сбил я немца как раз над береговой линией, когда он драпал к себе. Никто из него не выпрыгнул. Самолёт упал в море в ста метрах от берега, а я, спустившись, полетел в сопровождении той же четвёрки обратно к аэродрому.

Ну вот, начало положено. Осталось дождаться прибытия эшелона с МиГами, и, как их доставят на аэродром, можно начинать. А «спитфайров» нужно набрать побольше под видом их уничтожения, машина мне понравилась, и кабина просторная, может, ещё что из бомбардировщиков возьму. Однако сначала узнаю, что это за машины. А этот истребитель нужно вернуть, он полковнику принадлежит. Она неплохо собрана, почти как на ручной сборке, но серийная.

Солнце почти зашло, когда спит под моим управлением докатился до конца взлётной полосы и за мной садилось сопровождавшее меня звено. Остановившись, я довольно улыбнулся, открывая фонарь и выбираясь на крыло. К счастью, здесь не было русской привычки поздравлять со сбитым, выражая радость хватанием и подкидыванием в воздух. Просто лыбились и хлопали по плечам, так выражая свою радость. А до этого рожи кривили, сволочи лицемерные. Ну и руку жали. Уж это я выдержу. Сопровождавшие меня лётчики были в восхищении и в не меньшем недоумении, описывая всем, кто пожелает слушать, как я поднялся на невозможную высоту на спите полковника и сбил-таки немца. Они этого не видели, всё происходило вне пределов видимости с аэродрома, а сопровождение и наблюдатели с земли сообщили. Так что радость была. Потом нас пригласили в местную столовую. Я уже сдал всё, что мне выдали, парни, пока я был на вылете, отнесли мои вещи в казарму, где нам выделили общую комнату, тут также и мужики из наркомата проживали, один точно докладчик от разведки, или других служб.

В столовой я ел не особо охотно, так, пробовал разные блюда, и понял, что английская кухня мне точно не нравится. Я и раньше это подозревал, когда жил здесь, а теперь убеждён. У них кухня если не худшая в мире, то где-то в хвосте, я в этом уверен. Мы успели поесть, дважды выпить вина за победу и за сбитого высотника, дальше потихоньку начали знакомиться с английскими лётчиками. Я держался в тени, не выказывая особого желания это делать. А тут сообщение, позвонило командование, хочет видеть того, кто сбил высотника. Там уже известно, что это русские. А полковника изрядно перекосило от этого. Внешне он не показывал, но я видел: жуть как злился. После посадки тот спит, на котором я летал, сразу утащили в ангар, где когорта инженеров и техников начали его осматривать и ничего не нашли, о чём тут же доложили полковнику. Сейчас только что вернулся лётчик, который поднимал эту же машину, и сообщил, что на ней с трудом поднялся на одиннадцать девятьсот, и всё. Мотор захлёбывается. Он и направил ко мне своего адъютанта с приказом напоить меня и выведать, как я это сделал.

В чём-то понять полковника можно. Сколько летают, сбивают, а высотников достать не могут. А тут какой-то русский нахал хромоногий прилетел и легко сделал то, что они, герои Британии, сделать не могут. И командование чествовать будет не его, полковника, а этого хмыря. Это я о себе. Однако он приказал выделить машину и вместе со мной и мужиком из Наркомата иностранных дел съездил в штаб. Там ещё шла работа, встретили, генерал поздравил меня, обещал даже награду, после чего отпустил. То есть меня привезли, показали высокому начальству и отправили прочь, с глаз долой. Нормально так. А вернувшись, я, приняв душ, завалился спать. Парни-инструктора уже храпели на соседних койках.

Утром меня разбудили моторы взлетающих самолётов, по шуму – явно спиты. Я разбудил остальных, и, собравшись, мы посетили столовую. Адъютант полковника сообщил, что эшелон с МиГами прибудет к обеду на ближайшую станцию, а к вечеру все ящики и техперсонал доставят на аэродром. Отличная новость, и она прекрасно ложится на мой план.

Этот день длился обычно: мы общались с англичанами, немцев-высотников не было, поэтому меня не дёргали, ушлый полковник включил меня в боевое дежурство, и тут журналисты приехали, английские и американские. Решили осветить то, как я немца сбил. А я думал, хуже уже не будет. Пришлось себя в порядок приводить и дать запечатлеть себя на фоне спита, принимая разные позы и улыбаясь, стараясь, чтобы улыбка была приятная, а не оскал, когда есть желание вцепиться в шею. Вроде ничего получилось, интервью тоже. Я потом час отходил.

И я сделал одно предложение, которое приняли все: мы решили посетить Лондон. Нам выделили автобус и адъютанта для сопровождения. Семь человек плюс водитель, места хватало, доехали нормально и стали посещать разные места. Побывали на местном стихийном рынке, в магазинчики заходили, потом в ирландском пабе попили пива с чипсами и солёными орешками. Другой закуски тут, к моему удивлению, не было. Не принято. Пришлось обедать в соседнем ресторанчике, к слову, с немецкой кухней. Я себе выбрал сосиски с тушёной капустой. Поели – и снова по магазинам. Денег немного, экономили, но покупки делали. Приметив антикварный магазин, я решил зайти в него. Чем чёрт не шутит, вдруг что найду? Тем более в прошлое посещение Лондона в этом я не был, видимо, тогда ещё не открылся.

Что хорошо, со мной никто не пошёл, лишь тот парень, что на особиста похож, проводил внимательным взглядом. Да помню я инструктаж, как себя здесь вести, помню. А остальные отвлеклись на магазин с приправами из Индии и разными сувенирными статуэтками, шёлковыми цветными шарфами и всем таким. Как сороки на яркое кидаются.

Открыв дверь магазинчика, я прошёл в прохладный холл, изучая выставленные образцы на полках и под стеклом. Продавец, пожилой мужчина с длинными седыми усами и в слегка потёртом коричневом костюме, поинтересовался:

– Вы что-то желаете?

– Пожалуй, да. Меня интересуют трости со скрытым в них оружием. У вас такие есть?

– По счастью, да. Даже две. Одна – новодел, лет десять назад неплохой мастер сделал, другой уже лет шестьдесят, произведение искусства, созданное величайшим мастером…

Не слушая мастера, пока он доставал трости, я обходил разные стеллажи и изучал предметы. Засветилась только мужская серёжка. Всего один амулет на весь зал. Я тут же вытянул из неё ману, чтобы продавец не заметил. И когда он выложил трости, попросил показать и эту серёжку. Тот что-то начал вещать о древней индусской культуре, серёжка из Индии была, но я прервал его. Купил серёжку и обе трости. Клинки у обеих неплохи, шпаги натуральные, их выхватить можно незаметно. Обе при выходе незаметно убрал в кольцо, не хочу ими светить, а серёжку привесил на ухо, прокалывать его не нужно было, зажим в виде клипсы был. Хм, а продавец на мою форму советского командира и ряд наград на ней смотрел с интересом и явно пытался понять, военным какой страны я являюсь. По языку не понял, я почти чисто общался с ним, так, лёгкий акцент, который вряд ли пропадёт. Выйдут газеты, узнает по фото в них.

Вернувшись к парням, я снова наткнулся на внимательный взгляд того парня, который явно приставлен для слежки, и улыбнулся, демонстрируя серьгу.

– О, товарищ майор, а почему одна? – поинтересовался один из лётчиков-инструкторов.

– Потому что больше не было, старлей. Это морская серьга, их носили моряки лет двести назад. Редкость. Считается амулетом на счастье. Ладно, что у нас по плану? Вечер уже, скоро всё закроется. Предлагаю ещё по элю, мне он понравился, и можно возвращаться.

– Только по одной, – предупредил старший из тех, что из наркомата Литвинова.

Мы посетили паб и на автобусе, довольные, с покупками, покатили обратно. Темнеть начало на середине пути, задержались, конечно, но я очень старался, чтобы так было. Это нетрудно, но после пива отлить хочется всем, так что я замаскировал всё под общую остановку.

Полчаса меняли у автобуса пробитое колесо. Неплохо я время растянул, и вот на подъезде к аэродрому забеспокоился и начал крутиться на сиденье, вытягивая шею и всматриваясь в темноту за окном, пробормотав:

– Ничего себе…

– Что случилось, товарищ майор? – поинтересовался тот, с замашками особиста.

Мы общались на русском, поэтому адъютант полковника и водитель нас не понимали.

– Да англичане трофейную технику гонят. Видел три четвёрки по полю шли.

– А что, это немецкие танки?

– Спутать сложно, да и кресты были, других обозначений не видел. Но мне кажется, танков больше идёт. Только странно они технику перегоняют, будто в атаку цепью идут.

– Что случилось? – спросил адъютант на английском.

– Погоди, а куда они идут? – не обратив внимания на вопрос адъютанта, спросил особист.

– Вроде в сторону аэродрома, где мы устроились.

– Надо англичан предупредить, мало ли. Хотя, конечно, странно, откуда тут немцам быть, с их-то охраной побережья?

– Вот и я удивился.

Парень-особист стал пояснять адъютанту, что я видел, но тот лишь рассмеялся и сказал, что этого не может быть, потому что просто не может быть. Мол, я ошибся. На моё возражение, что я вижу ночью как днём, он лишь отмахнулся. А когда мы прибыли на аэродром, полковник, которого тоже предупредили, наши слова также не воспринял всерьёз, махнув рукой. Мы же пошли знакомиться с техниками, которые доставали МиГи, и остальными, кто там был. Где что находится, я уже проверил сканером. И сходил в казармы и забрал свои вещи, на всякий случай. И пока наши показывали вновь прибывшим выделенную им отдельную казарму и что тут и как, я отделился, сказал, что пошёл до ветру, и, добравшись до ящиков, где находились МиГи, дистанционно вырубил часового и убрал истребители в хранилище. Они у нас на фронтах воевать должны, там небо защищать, а не у лимонников. Потом, пользуясь темнотой, прошёлся по стоянке, убрал также десять спитов, десять «харрикейнов» и десять «Аэрокобр». Выбирал истребители только новые и с пушечным вооружением. Теперь бомбардировщики, тяжёлые тоже пригодятся, прихватим. Но этих поменьше, по три машины разных видов. Парочка с радарами на борту, и их возьмём.

Начал я со стоянки тяжёлых бомбардировщиков «Ли-берейтор» американского производства. Вот три самых свежих, месяца нет, как их сюда поставили, я и убрал в хранилище. Потом очередь дошла до трёх «Галифаксов» и трёх «Ланкастеров». Два самолёта с радарами, ну и двенадцать транспортных «Албемарлов». Это уже британцы были. Ещё я обнаружил на аэродроме четыре истребителя, пока незнакомые мне, новенькие, раньше их тут не было, тоже прибрал их. (Позже я узнал, что это американская новинка, которая проходит в Англии боевые испытания. «Мустанг» называется. Неплохой высотник, почти на тридцать тысяч способен подниматься и вооружён шестью крупнокалиберными пулемётами. Нужно будет ему испытания провести, погонять на разных режимах.) И, пробежавшись, собрав разной аэродромной техники, я опустошил склады, часть с боеприпасами, авиабомбами и ГСМ, оставив крохи. А за границами аэродрома достал и поставил в ряд восемь немецких четвёрок и две тройки. Теперь я столькими могу уверенно управлять, сорок две «руки» у меня уже. Ещё немного – и все будут доступны. Даже находясь на расстоянии километра, они будут под моим управлением. И только после всего этого я вернулся к ребятам, меня не было минут сорок. Некоторые уже начали укладываться на ночь.

Пройдя в комнату, я расстегнул ремень, бросив его на кровать, и стал растягивать френч, как вдруг замер:

– Вы ничего не слышите?

– Что? – спросил один из лётчиков-инструкторов, отвлекаясь от игры в карты.

– Кажется, танковые моторы работаю… – Договорить я не успел, как соседняя казарма вспухла изнутри от нескольких попаданий осколочно-фугасных снарядов, там жила охрана аэродрома.

И зазвучала сирена, да было поздно. С огромной скоростью пушки танков выпускали снаряды, первым делом банально уничтожая любое сопротивление, охрану и зенитчиков, а потом стеной пошли на аэродром. Остановить их было уже некому, а те, кто ещё был в живых, находились в панике. Командование аэродрома погибло, кто в своих квартирах в казармах, кто в штабе, куда влетело несколько фугасных снарядов.

Мы же при первых звуках выстрелов упали на пол, и сверху нас припорошило битым стеклом из выбитых окон. Казарма сотрясалась от близких разрывов, доски гудели от впивавшихся в них осколков, и, подхватив кто вещи, кто что, я лично фуражку, трость и ремень с кобурой, по-пластунски поползли к выходу.

– Быстрее, – скомандовал я (у нас в комнате я был самым старшим по званию).

Едва мы отползли от казармы, как в ней разорвался снаряд и начался пожар. Казарма ещё пару раз содрогнулась от разрывов, и наводчики танковых орудий перенесли огонь в другое место, расстреливая соседние здания. Мы смешались с толпой англичан, тут и лётчики, и техперсонал, и выжившие солдаты из охраны, и побежали в сторону казармы, где устроились наши из техперсонала, и столкнулись с ними у входа. Вид у них был ошалевший, все полуодеты. А я, обратив внимание на это столпотворение вокруг, решил, что это уж слишком, и крикнул нашим:

– Ложись!

Все попадали, а над нами просвистела первая пулемётная очередь, впиваясь в доски казармы, другие пули сбивали с ног мечущихся англичан. Две тройки, активно стреляя из пулемётов, направились к нам, остальные продолжали уничтожать стоянки самолётов, склад ГСМ и остальные, всё там горело, взрывалось, и вообще уничтожение аэродромов шло полным ходом.

– Перебежками! За мной! – снова успел я скомандовать раньше, чем кто-либо из других командиров.

С МиГами прибыло не так и много персонала: шестнадцать техников, оружейников, мотористов, два инженера и двое сопровождающих, один из которых переводчик. Так что их всего два десятка и нас шестеро, и вот мы толпой, приходилось напоминать о перебежках, о которых большинство имело смутное представление, покинули территорию аэродрома и укрылись в овражке недалеко за границами части. Причём я отметил, что с нами затесалось трое англичан, судя по форме рядовые. Все пытались перевести дыхание, которое было сбито пробежкой и стрессом, а я, осмотревшись, сообщил:

– Укрытие неплохое, немцы сюда не сунутся, их цель – аэродром, и, похоже, нанести как можно больше потерь в людях, судя по тому, как они англичан гоняют. Значит так, пережидаем здесь, немцы на аэродроме тоже надолго не задержатся и уйдут, потом выходим и опознаемся с выжившими.

– Это те танки, которые вы видели два часа назад? – спросил парень-особист, стараясь восстановить дыхание.

– Похоже, да. Зря местные не поверили… Ладно, ты за старшего, а я пробегусь до аэродрома.

– Товарищ майор! – с возмущением обратился особист. – Что вы удумали?

– Да я зенитку вижу, вроде целая, а расчёт рядом с ней лежит убитый. Я пару выстрелов сделать успею, пока меня не накроют. Больно уж немцы нагло действуют, надо притормозить.

На самом деле всё было не так. У меня дальность управления амулетом-помощником – километр, а танки уже почти закончили крушить то, что находилось на этом расстоянии, нужно сблизиться с ними, чтобы расширить зону их работы. Работы им ещё много. А пожаров на территории стоянок и у казарм хватало. Полыхало так, что наверняка зарево на всю округу видно, да и гул выстрелов из пушек силён. Тем более тревогу поднять до уничтожения штаба точно успели, я это позволил, и сейчас сюда спешно стягивают ближайшие части, особенно противотанковые. Так что стоит поторопиться.

– Я с вами, – тут же отреагировал особист.

Вызвалось ещё несколько добровольцев, но мы их притушили: сидеть здесь и не двигаться! А вот всех трёх англичан забрали, тем более один как раз был зенитчиком. Где пробежками, а где и ползком мы добрались до зенитки, это «Бофорс» была. С полкилометра было до неё. Зона работы для танков серьёзно расширилась, и они ушли дальше, продолжая крушить и поджигать технику. Пока мы подготавливали оружие и опускали ствол, было видно, как полыхала стоянка самолётов, теперь и не поймёшь, сколько самолётов было уничтожено, склады также горели, убитых было множество, «немцы» как раз гоняли часть выживших на другом поле, оттуда хорошо доносилось, как работали пулемёты. И когда оружие было наведено и заряжено, я сам сел в кресло наводчика и скомандовал себе:

– Огонь!

Снаряд попал в двигатель, и танк заполыхал, распахнулись люки, и наружу вырвались огни пламени, а остальные танки, закончив свою работу, отходили. Мы выпустили им вслед с десяток снарядов, но, похоже, больше попаданий не было. Я посчитал, что сделал даже больше, чем рассчитывал: аэродром перестал существовать, целой техники практически не осталось, разве что авто, из личного состава уцелело едва десять процентов, остальные были истреблены. Именно так, именно истреблены.

Наконец всё стихло. Ну почти: в огне продолжали рваться патроны и снаряды на горевших самолётах да пули свистели над нами, так что мы старались не высовываться. Трое англичан остались у зенитки, а вот особист пополз со мной. Это мне не нужно, я хотел добраться до танков и убрать их в хранилище, своё они отыграли, и можно убирать. Повезло, попался раненый офицер, который громко стонал, и особиста я оставил с ним. И пока тот его перевязывал, я и скрылся в стороне. Не в темноте, глупо так считать, зарево таково, что светло как днём.

Однако найти машину, я как раз целенаправленно и двигался за ней, это был тяжёлый американский внедорожник «додж», было нетрудно. Специально оставил его для этого и пулемётным огнём не подпускал к машине никого. Отъехав от аэродрома, гоня перед собой танки, которые уничтожили две колонны англичан, спешивших к аэродрому, и отогнав их за холм, всё убрал. Были – и не стало. Исчезли. Следы от танковых гусениц я замаскировал тем, что вывел их на дорогу, покрытую щебёнкой, пусть теперь ищут их на острове.

Вернуться я успел вовремя, добравшись до укрытия, где были спрятаны наши, когда с гулом моторов на дороге появились грузовики с солдатами, бронетранспортёрами и танками. Последних было не так и много. Но это поначалу, потом понаехало куда больше. Мы сразу опознались, и один из старших офицеров попросил пока подождать. И только к утру, когда англичане окончательно убедились, что немцы удалились, началась настоящая паника по всему острову: искали немцев, в воздухе сотни самолётов висело, проводя воздушные поиски, а нас отправили в другое место. Парни уже изучили порушенные и сожжённые скелеты казарм, где всё сгорело. Тем, кто не успел одеться и остался в исподнем, выдали английские технические комбинезоны и ботинки, и всех отправили на другой аэродром, уже полевой, всего три десятка машин, все «харрикейны». Там нас разместили в палатках, и наконец можно было выспаться. Но меня уже опросили в присутствии сотрудника нашего представительства в Англии, не посольства, не путайте, и я всё, что «видел», описал. После чего меня отпустили, не до меня сейчас: немцы на острове, да ещё с бронегруппой. Это же катастрофа!

Разбудил меня в полдень молоденький офицер.

– В чём дело? – садясь, спросил я.

Эти палатки поставили специально для нас, койки привезти не успели и армейские матрасы расстелили прямо на полу, но постельное бельё выдали, так что мы спали с некоторым комфортом. Палаток было две, большие, наши разместились все. Как я понял, что с нами делать, пока не ясно, МиГи уничтожены, посольство с нашими на связи, ещё решают с британским правительством. Если новые МиГи вышлют, значит, остаёмся, а если нет, вернут. Будем ждать. Я лично на последнее надеюсь. Нехрена нам, русским, тут на враждебной чужбине делать. Как бы ни скалились вокруг, я видел их настоящее нутро.

– Чего он лопочет? – сел, зевая, сосед, один из инструкторов. – Так быстро говорит, что я не пойму.

– Говорит, немец-высотник летит, явно разведчик. Видимо, немцы засекли шум, который устроила их десантная бронегруппа, и вот отправили узнать последствия. Приказ командования передаёт – подняться в воздух и сбить немца. В общем, пошли они к чёрту, они мне не командиры, пусть сами летят и сбивают, я спать хочу. Да и вообще на аэродроме, как я видел, одни «харрикейны», а они больше палубные самолёты, к тому же потолок у них десять тысяч, я физически не подниму его больше двенадцати. Тут «спитфайр» нужен, ну или МиГ.

– Нашим союзником надо помочь, – сказал особист.

– Всем помогать помогалок не хватит, – проворчал я по-русски и ответил лейтенанту-англичанину: – На аэродроме «харрикейны», а на этих истребителях я не смогу сбить немца. Нужен «спитфайр».

– Мы знаем, – кивнул тот. – Два «спитфайра» стоят в начале полосы, их готовят к полёту. И здесь часть не истребителей, а «харрикейны» в модификации штурмовиков. Вас отправили от уничтоженного аэродрома в ближайшую авиационную часть, где оказались именно штурмовики. Чуть позже за вами придут машины и перевезут на другой аэродром. Из-за неразберихи и возникла эта путаница.

– Как по писаному чешет! – восхитился сосед.

– Я бы тебе не советовал так нелицеприятно говорить при этом англичанине. Похоже, он знает русский не хуже нас, вон как глазами сверкает, – зевая, протянул я по-русски и перешёл снова на английский: – Ладно, господин лейтенант, показывайте, где самолёт, я быстро оденусь.

Тот поиграл скулами и, чётко развернувшись, покинул палатку, а я стал быстро одеваться, пока парни обсуждали то, что только что было. Умывшись у умывальников, я устроился в «виллисе», и меня отвезли к стоянке самолётов. Дальше – облачение в костюм и остальное снаряжение прямо поверх формы, замена фуражки и трости на шлемофон и парашют, и вот в кабине спита я уже поднимаюсь в воздух. Эта машина всё же была получше, чем у погибшего полковника. Не знаю, где его нашли, но аппарат неплохой, хотя пушек нет, только крупнокалиберные пулемёты.

Немца я догнал и сбил, но на пределе. Долго гнать пришлось, и в конце, когда тот видел, что не уйдёт на высоте, пытался уйти с пикированием и на бреющем. Не получилось. Я нагнал его и вбил в морские волны. Рухнул он в считаных километрах от побережья Франции, а я и второй лётчик на спите направились обратно, поднявшись километра на два. Этот лётчик не столько сопровождал меня, сколько всё снимал: как я сбил, когда и где. У него вместо пулемётов стояли фотоаппараты. Я сканером сразу это определил, ещё когда меня разбудили и сообщили такую просьбу в виде приказа.

Немцы тоже не могли подобное оставить, тем более разведчик вопил на всех каналах, как его на высоте нагоняет одиночный спит. Так что сейчас над водами Ла-Манша и за моей спиной рубились немцы на мессерах и английские лётчики со своими союзниками на разных типах самолётов. Сбитые падали в волны пролива только так. Две сотни немцев против такого же количества британцев. К последним постоянно подходили подкрепления, немцы рвались, чтобы догнать нашу пару, а баррикада из британских истребителей не давала им этого сделать. И не дали, мы ушли.

Посадка прошла штатно на том же аэродроме, я сдал машину и снаряжение и прошёл к палаткам. Там уже собрались все наши, сворачивают палатки, меня покормили, и нас, устроив в двух грузовиках, повезли на другой аэродром. На нём я надолго не задержался, вызвали к английскому командованию, там оказались и представитель посольства, и даже королевская чета. Меня поздравили с очередным сбитым и наградили Крестом Виктории.

После небольшого банкета, когда мы катили обратно, один из представителей Союза, сидевший рядом со мной, видя моё кислое лицо, поинтересовался:

– Недовольны наградой, майор? По-моему, у англичан этот орден в почёте.

– Вы знаете, из чего он изготовлен?

– Э-э-э… из меди?

– Из бронзы. Из бронзы от русских пушек, захваченных в Севастополе во время Крымской войны. Так что такое награждение для меня лишь тонкое издевательство со стороны британского правительства и командования. Я лишь один хороший момент в этом вижу: часть нашего русского оружия, пусть и в британской награде, всё же возвращается на родину.

Дальше мы ехали молча. А на месте узнали, что наконец наше положение прояснилось. Из Союза высылается ещё пять мигарей. Мы остаёмся. Ладно, на эту ночь у меня тоже планы, хотят англичане войны – они её получат. Есть пара идей, как ещё больше подогреть панику, тех немцев всё ещё ищут. Буду драконить их, пока меня не отправят обратно.

А по прибытии на аэродром, тоже полевой, на котором базировались «спитфайры», подразделение перехвата, как их называли, я попросил местного командира дать мне полетать, хотел пополнить свой лётный навык на новой для меня машине. Да и парни-инструкторы тоже выразили желание. Тот возразил, топлива лишнего нет, но если мы будем заступать на дежурные полёты, то проблем нет. Так и сделали, тем более начальство этому майору дало добро. Нам перегнали три новых спита, и мы, облетав их, стали каждый день делать вылеты, по нескольку часов. Иногда даже удавалось провести учебный тренировочный бой.

Три дня так прошло, уже было известно, что из Мурманска вышел очередной конвой, и на его борту есть и МиГи. Немцы особо не летали, был один ночной налёт, но далеко от нас, там другие истребители работали. Я же, убедившись, что истерия по поводу десантной группы немцев на острове и не думает стихать, зря эти три дня ждал, решил, что откладывать больше не стоит, пора действовать. Тем более на спитах, летая на дежурствах, я облетел окрестности на сто километров в разные стороны и теперь отлично знал местность, где что находится, и, когда возвращался, наносил всё на карту.

И вот наступила очередная ночь. Когда парни уснули – я облучил их одним хитрым амулетом, теперь они не проснутся до утра, сами точно, а будить тяжело будет, – я натянул чёрный комбинезон, между прочим немецкий, танковый, а моя форма осталась аккуратно сложенной на стуле, и, втихую покинув казарму и территорию аэродрома и достав мотоцикл-одиночку, погнал к лагерю для военнопленных. Этот был самый крупный на острове, там находилось порядка двух с половиной тысяч военнопленных, немцев (итальянцев держали в другом месте), много лётчиков, но основная масса – офицеры и унтер-офицеры, попавшие в плен в Африке или других местах. Были там и моряки. Именно они и были моей целью. По дороге не раз приходилось объезжать посты или патрули, но, благополучно достигнув нужного мне района, я стал готовиться. Извлёк на поле двенадцать английских транспортников «Албермал» и выстроил их в ряд. В стороне достал десять самоходок «Штуг-3», десять грузовиков «Опель» со снарядами и топливом, потом восемь четвёрок, три тройки, десять «Ганомагов», две зенитные батареи в кузовах машин, батарею лёгких немецких гаубиц, две батареи батальонных миномётов с боезапасом к ним в машинах. Вооружения и остального столько, что освобождённым точно пригодится. После этого оделся в форму офицера СС, звание гауптштурмфюрер, что соответствовало армейскому капитану, вполне подходит, изменил внешность и на немецком броневике подкатил к воротам лагеря. Используя «руки» амулета-помощника, уничтожил часовых на вышках и патрули, а потом один за другим всю оставшуюся охрану. Её тут без малого батальон было, тоже неплохо, будет чем вооружать пленных, а то у машины я оставил всего полторы тысячи единиц немецкого и английского лёгкого оружия, у меня больше не было. Рядом никого, лагерь находится обособленно, так что, включив прожекторы, я активировал амулет-громкоговоритель и сообщил на немецком:

– Господа военнопленные, с вами говорит гауптштурмфюрер Мюллер, командир десантных частей СС, которые высадились на британский остров. Повторяю… – Повторив только что сказанное, чтобы разбуженные пленные всё хорошо слышали и осознали сказанное, я продолжил:

– По личному приказу фюрера вам было решено дать второй шанс. Будут только добровольцы, те, кто не желает больше воевать, слабохарактерные предатели могут остаться в лагере. Страшим офицерам выйти к воротам и получить приказы.

Честно говоря, я не особо рассчитывал на сознательность, немцы – не русские, им и здесь вполне может быть комфортно, и желание быть подальше от войны тоже могло ими владеть. Однако, спешно одеваясь, почти все пленные начали покидать бараки. Ко мне к воротам протолкнулось с десяток старших офицеров, полковники, оберсты и майоры. Вот им я позволил выйти к моему броневику и сообщил:

– Господа, вам подготовлена техника и вооружение. Даже танки. Всё находится в километре отсюда. Нужно сформировать подразделения и, разбив их на три группы, выделить командиров. Для всех групп есть задания. После их выполнения вам разрешается пробиться к побережью, захватить порты и уходить, желательно, по ночам, к берегам Франции. Добавлю, помогать вам больше не будут, всё зависит от вас. Это всё, что я хотел сказать, всё будете делать сами. Это ваш шанс искупить вину попадания в плен. Исключение у лётчиков, на поле стоит двенадцать английских транспортников. Лётный состав люфтваффе важен, их сразу отправим к нашим во Францию, пусть возвращаются в строй и воюют с проклятыми лимонниками, которые подло убили нашего любимого Гитлера. Всё ясно? Добровольцы, вперёд.

Все сделали шаг, на что я кивнул и пригласил офицеров к капоту броневика, на котором расстелил карту. Освещения фонаря на столбе вполне хватало, и я стал отдавать команды. Два полковника и один оберст теперь будут командовать подразделениями, они и начали формировать их. Те, кто не войдёт в эти подразделения, должен прорываться к побережью и, захватив лодки, уходить в сторону Франции. Был выделен старший офицер-лётчик, я с ним поговорил насчёт транспортников, уточнив, можно ли сделать несколько рейсов, чтобы вывезти оставшихся лётчиков и офицеров других родов войск, они важны Третьему рейху. Тот ответил, что попробовать можно, правда, на бреющем, у британцев полно зениток и радаров. На том и порешили.

Всю охрану уже разоружили, собрав оружие, сняли пулемёты с вышек, шестьсот пятьдесят единиц, было также шесть грузовиков, три легковых автомобиля и пять мотоциклов. На них и доехала часть личного состава до стоянки техники, начав принимать её, остальные направились в сторону берега пешком. Вскоре, ревя моторами, три моторизованные группы направились прочь, разъезжаясь на перекрёстках, до рассвета они должны ударить по разным целям и по пути освободить ещё несколько лагерей военнопленных, карты я выдал всем с нанесёнными на них стоянками британских частей и их союзников, где посты и секреты, где что находится. Все обозначения были привычными немецкими сокращениями. А задания у них не самые простые. Двум группам – уничтожить крупные аэродромы, другой – уничтожить склады крупного железнодорожного узла. Самоубийственные задания, может, кто и выживет. Ещё, как первоочередные цели, я указал им полевые аэродромы и особенно – радарные станции. Мой аэродром на карте тоже был. Транспортники, набитые пассажирами с перегрузом, уже улетели. Часть освобождённых пленных остались, за ними должны вернуться, остальные, кто поодиночке, кто группами, направились к побережью. Я же укатил на своём броневике, сообщив, что у меня своё задание.

Чуть дальше на дороге, переодевшись и сменив транспорт снова на мотоцикл, я погнал дальше, но в этот раз не объезжая посты, а уничтожая их, чтобы группы засекли как можно позже. Зачистив одну дорогу, прокатился ещё по трём, где также продуктивно поработал. А трофеи неплохи: шестнадцать «виллисов», двадцать два «доджа», половина с зенитными пулемётами в кузове, и тринадцать мотоциклов. Ну и пяток лёгких грузовиков. И только после этого вернулся на наш аэродром. Как раз успел перед рассветом. Разделся, убрав комбез, и уже спал, когда голова коснулась подушки, да так, что меня едва добудились.

– Что? – привстав на локтях, осматриваясь сонными глазами, спросил я. – Срочный вылет?

Меня разбудила тряска и шум в казарме. В нашей комнате парни быстро собирались, одновременно будя меня.

– Тревога. Немцы в Англии, новый десант. Всех поднимают, – сообщил особист.

Тревогу по аэродрому я тоже услышал, так что, вскочив, мельком посмотрев на наручные часы – три часа всего поспал, – стал быстро надевать форму. Тревога, похоже, нешуточная, кажется, я пробудил в британцах зверя. Надеюсь, их боевой хомячок не так опасен, как они пытаются показать.

Мы выбежали из палатки, держа в руках свёртки с комбинезонами и шлемофонами, и побежали к штабу, куда стекались все остальные. Там о ситуации с десантом точно сказать не могли, командование вообще не знало, что происходит, это полномасштабная десантная операция или просто рейд, но немцы точно на острове. Британцы несут потери, нападения на аэродромы, на железнодорожную станцию, где сейчас огонь и взрывы, в общем, полная неразбериха. Приказ: подняться в воздух, разобраться в обстановке и атаковать немцев, если их обнаружим и точно убедимся, что это они. Приказ есть приказ, и мы вылетели, направившись в сторону дымов. Там я удачно подставился под немецкую зенитку – а это уже похоже на трофеи из местных, всё крыло мне изрешетили, – и с дымом из мотора потянул в сторону аэродрома. Не дотянул, планов таких не было, сел на вынужденную на поле у какого-то замка. Не знал, что они в Англии сохранились. Выбравшись из кабины, помахал рукой парням, что барражировали сверху, мол, всё нормально, и направился к дороге, а те – на аэродром. На дороге достал мотоцикл и укатил километров на десять в сторону. Там на опушке леса, без свидетелей, достал два мессера и шесть лаптёжников, снарядил их мощными бомбами, по пятьсот каждая, и, устроившись в кабине ведущего пары истребителей, махнул рукой остальным, взлетаем.

Направился я к одной довольно хорошо защищённой бухте, где были укрыты английские корабли. Мы их тоже защищали. Там было два новейших линкора и четыре новейших же крейсера, остальное меня не интересовало. Я оттого и достал столько штурмовиков и по бомбе на каждый корабль. Да и сами самолёты мне нужны, чтобы замаскировать уничтожение этих новейших боевых кораблей британского флота и пользование магией стихии Огня. Когда буду пролетать мимо, подорву артпогреба. А всё спишут на этот налёт. Чем план плох? Ну не люблю я наглов. Вон, их новый премьер-министр ещё хуже прошлых, но этот хоть не ставит палки в колёса по поставкам ленд-лиза. А то расслабились тут, немцы все силы на Восточный фронт перекинули, и англичане с облегчением вздохнули, перевалив свою проблему на другую больную голову. Вот и устрою вам ответку от меня лично. Единственная проблема – большое количество самолётов у англичан в небе, конечно, несколько аэродромов немцы уже посетили и оставили только пепелище, но у британцев авиации ещё хватало. К счастью, мне удалось пристроиться в хвосте у одной группы, которые нас не видели, а остальные подумали, что мы вместе, не присматривались, и так пролетели часть пути, потом бросили группу прикрытия, снизились и рванули к нужной бухте. На подлёте лаптёжники набрали высоту и по одному обрушились на те корабли, что были целью каждого.

Я же по зениткам параллельно работал, не только бортовым огнём истребителя, но и магией стихий. И понимал, что из этого вылета штурмовики не вернутся и я их потеряю, и заранее смирился с этим. Поэтому после сброса бомб, ни одного промаха, направил их на разные цели. Два мне уже подбили из зениток, горели, но управление ещё было, и их я направил на склады на берегу, со снарядами и глубинными бомбами. По одному самолёту на цель. Рвануло красиво, один склад сдетонировал, даже меня тряхнуло. У второго подрыва не произошло, но пожар начался. Остальные четыре штурмовика-камикадзе я направил на новейшие эсминцы, отобрав четыре. Хорошо повредил, двух ниже ватерлинии, один тонул, другой выбросился на берег, а два других горели. Своего напарника я тоже направил на склад, и, пролетев над двумя линкорами и теми крейсерами, что по бомбе получили, подорвал им артпогреба, а то они как-то не торопились тонуть, а мне ждать было некогда. Вот теперь порядок. Мощная боевая группа кораблей перестала существовать. В бухте остались пара устаревших крейсеров и с десяток эсминцев, тоже старых. А я, на бреющем уходя от преследования, полсотни истребителей гнал, лишь довольно усмехался.

Три минуты длился налёт на корабли в бухте, вон сколько истребителей налетело. Тем более над бухтой висело дежурное звено, но оно не помешало, я внезапно появился, а потом поздно было. Сейчас же я смог уйти на скорости, пользуясь вертикальными возможностями моей машины, и, попетляв, на бреющем ушёл за лес и там совершил посадку. Я успел убрать истребитель и с усмешкой проследил, как британцы активно ищут меня вокруг. Хватит на сегодня, и так бульдога за усы дёргал. Поэтому, достав «додж» в британской раскраске, который числился за тем аэродромом, где мы впервые попали под атаку танков, я покатил в сторону ближайшего поста. Там на подходе убрал машину и, держа на плече парашют, вышел к ним. Опознался, тем более, оказывается, меня уже искали, и на попутной машине меня отправили к нашему аэродрому. Парни обрадовались, видя, что я вернулся живой и в порядке. А за моим спитом уже отправили машину с механиками. Надеюсь, доедут нормально. А если нет, то не жалко. Это английские техники.

Дальше длился юмор в моём исполнении. Я ночами покидал расположение и, доставая разные немецкие артсистемы, обычно миномётные батареи, наносил жёсткие точные удары по расположениям разных британских частей. Так уничтожил все радарные установки и большую часть аэродромов. Шесть раз обстреливал разные порты. Однако всё закончилось тем, что немцы всё же вырвались с острова. Причём британцы их сами отпустили, и явно с немалым облегчением. Без шуток. А те взяли заложников и, угрожая их жизнью, провели переговоры, вот их и благословили в дорогу. Причём немцы честно отпустили заложников.

И да, сейчас ещё посмеётесь. Когда немцы захватывали один из портов, то, помимо прочего, сожгли канадский сухогруз, на котором были МиГи, направленные нам попутным бортом.

А через сутки нам поступил приказ возвращаться. Британцам точно было не до нас, разобрать бы свой бедлам. Вон, два дня назад ночью налёт был, я говорю не об обычных бомбардировщиках, которые периодически появляются, а о высотниках. Меня даже не разбудили, видимо, не вспомнили, и о налёте я узнал позже.

Мне в Англии давно надоело, ещё до отплытия сюда уже назад хотелось, так что я со счастливой улыбкой встретил это известие. Обратно нас отправили на поезде в тот же порт, откуда мы прибыли сюда, там три дня ждали попутного борта, пока на нашем же эсминце, который, как я слышал из разговоров матросов, доставил в Англию ящики с золотом, пошли наконец домой. В Англии я, конечно, повеселился, но теперь такого замечательного прикрытия, как немецкие беглые военнопленные, уже не было, так что – домой. А трофеев я набрал изрядно. Две радарные установки в полном оснащении, сотня армейских грузовиков, половина имела на вооружении крупнокалиберные «браунинги» на вертлюге. Всяческие спецмашины, легковушки, внедорожники, мотоциклы, самолёты разных моделей. Единственно, не пополнил запасы морской боевой техники. Ни подлодок больше, ни эсминцев, зато побывал в порту до его обстрела и изрядно затоварился двумя тысячами торпед и запчастями к моей подлодке, потом обстрелял порт, вызвав пожары и взрывы.

Возвращение прошло практически буднично. Лишь один момент был: засекли перископ лодки, и звукач её слышал, начали топить, сбрасывая глубинные бомбы. Это на пути в Англию, доставляя важный груз, капитан не имел права рисковать, на что получил жёсткие инструкции уходить на скорости, а тут отрывался. Старенький угольный эсминец, который ещё помнил Первую мировую, активно работал, но я видел: немец, а это была семёрка, умело маневрируя, то уходил на глубину, то всплывал и шарахался в сторону. Победа осталась за немцами. Мы, использовав весь запас глубинных бомб, вернулись на маршрут, а немцы направились к себе на базу, всё же потрепало их изрядно. Я не помогал, просто с интересом наблюдал, учась на том, как слаженно работает команда субмарины.

Пройдя Мурманск, неподалёку от которого шли бои, мы направились в Архангельск – наконец родная земля! Потом поезд через Вологду и Ярославль на Москву. Никто ради нас гонять транспортный самолёт не собирался. Вот так мы вернулись обратно. По пути отпочковались техники с инженерами, потом оба инструктора, и в результате в Москву в полпервого ночи поезд доставил меня, троих сотрудников советского представительства от Наркомата иностранных дел и особиста. Именно он, когда мы сошли с поезда – а я в одной руке держал новенький саквояж с вещами, купленными в Англии, другой опирался на трость, – спросил на перроне:

– Кирилл, куда полагаешь идти?

– Думаю ещё. До наших недалеко, но «Метрополь» ближе. Переночую и отправлюсь в часть. Перед этим, естественно, в Генштаб забегу, отметиться нужно. А что?

– Да я тоже пока не знаю куда. Может, вместе в гостиницу?

– А давай.

Я был не против, особист явно преследовал какие-то свои интересы, но парень был неплохой, просто работа такая сволочная.

Мы прошли проверку у патруля, комендантский час всё же, нам помогли с машиной, и мы доехали до гостиницы. Заселились, причём устроил это мой спутник, да так, что нам выделили двухместный номер, хотя другие жили в пяти-, а то и шестиместных. Я сразу разложил вещи и, прихватив гостиничное полотенце, направился в душ, который был в конце коридора. Чуть позже присоединился особист, который в соседней кабинке, напевая, отходил от дальней дороги. А вскоре, отдав горничной на чистку свою форму и обувь, я, в свежем белье, которое купил в Англии, уже спал.

Разбудил меня грохот за стеной, похоже, уронили что-то тяжёлое, и мат. Я недовольно завозился, соседняя кровать тоже протестующе скрипнула, и накрыл голову подушкой, пытаясь снова уснуть. Куда там, до неприятного бодрый сосед, убежав в туалет и вернувшись, начал меня будить. Мол, на завтрак пора.

– Ну вот что тебе не спится? – простонал я. – Когда ещё будет такая возможность?

– Да ты что, а завтрак в самом «Метрополе»?! Я в этом ресторане ни разу не был. Хочу оставить о нём приятные воспоминания. Давай вставай, я твою форму и обувь уже получил.

– Садист. – Состроив скорбную мину, я встал и поплёлся умываться.

Потом стал неспешно бриться, явно заводя соседа, ну и когда был готов, мы направились вниз, в ресторан. Горничная уже приняла у нас заказ и сообщила его куда нужно. Поэтому нам осталось назвать свои фамилии на входе, и нас усадили за свободный столик, который быстро накрыли заказанной едой.

– Смотри, у того капитана слева золотистая нашивка на груди, – подбородком указал я на артиллериста, сидящего с девушкой за два столика от нас. – Что, что-то новенькое появилось, а мы не знаем?

На самом деле я знал, что это. Нашивка за ранение, но раньше они были не положены, а сейчас, видимо, ввели. Золотистая – тяжёлое ранение у капитана. Как у меня. Нужно уточнить, мне надо носить на форме такой отличительный знак или нет? Или всё, что было до введения этого приказа в устав, не считается? Наши могли такой маразм придумать.

– Действительно. – Мой сосед задумчиво посмотрел на капитана.

Тот заметил наш интерес и взглянул на нас. Узнал меня, удивлённо заморгал, а потом, что-то шепнув своей девушке, подал ей руку и подошёл к нам. И мы пригласили их за наш столик. Отличная пара оказалась, они праздновали свою свадьбу. Разговорились, узнали о нашивках, ну да, пару недель назад ввели, уже после нашего отбытия в Англию. Хорошо пообщались. Я им бутылку вина презентовал.

Позавтракав, мы вернулись в номер и, сдав его, направились в Главное управление кадров Красной армии. Оно находилось там же, где и Генштаб. Тут пришлось задержаться. Мой 27-й полк убыл на переучивание на Ла-5, а у меня предписание оставаться в 6-м авиационном истребительном корпусе ПВО, вот в его отдел кадров меня и направили. Явиться до утра завтрашнего дня, то есть времени у меня ещё сутки. Там решат, куда назначить. Поэтому, поставив отметку, что командировка закончена, я покинул здание, сосед же так и не появился. Проехав пару остановок, я вышел, чтобы сменить маршрут, и тут меня окликнули. Причём очень хорошо знакомый голос.

– Кирилл, постой!

Обернувшись, я посмотрел на Дарью, которая быстрым шагом приближалась ко мне. А форма ей шла, красавица. Я ждал её, опираясь обеими руками о трость. Когда она подошла, сказал ей с полуулыбкой:

– Я вообще-то стою. Могла и не кричать. Здравствуй, Дарья.

– Здравствуй. Как я рада, что встретила тебя.

– Повезло. Действительно повезло. Держи апельсин, витамин, – доставая из кармана фрукт, протянул я его девушке.

Остановка была почти пуста, так, старушка да мамаша с ребёнком, которые так глазели на меня. Дарья это заметила и предложила пройтись.

– Ты не опаздываешь? – спросил я, когда мы прогулочным шагом направились вдоль улицы.

– Нет. Я как раз с дежурства иду. Нам от госпиталя комнату выделили, с зимы там живём. Тут недалеко, дом с двумя этажами. Угловая комната на втором.

– Это хорошо, но, Даш, ты должна понимать, что меня это уже не касается.

– Анна хочет тебе дать развод. Даже просила письмо тебе отправить, чтобы приехал и всё сделал.

– Отличная новость. Хоть мучиться не будет. Это мне всё равно уже, пережил, а ей может быть обидно или ещё что. Или она замуж за своего Евгения собралась? Пригнал-таки ребёнка? А я думал, что он сволочь. Оказывается, нет.

– Не признал, – тихо сообщила Дарья.

– Всё-таки сволочь, – резюмировал я. – Ладно, можно сделать всё сейчас, я организую. Все документы при мне. Давай до вашего дома дойдём, часа два вам дам, а я пока дела буду решать, и съездим, разведёмся. Машина будет.

– Хорошо.

Болтая о пустяках, мы дошли до их дома, я прикинул, когда подъеду, и покинул дворик. Отойдя, незаметно достал эмку и поехал в сторону уже знакомого ЗАГСа. Договориться удалось без проблем, и я покатил к дому девчат. Посигналил, и они вскоре вышли. Анна, уже с очень заметным животом, тихо поздоровалась, не поднимая глаз, и села на заднее сиденье. Дарья рядом с ней. Пока ехали, я описывал, что видел в Англии (подписку о неразглашении моей командировки я не давал), что поразило, а что удивило в их жизни и быту. Многое порассказать успел. В ЗАГСе нас попросили расписаться о нашем обоюдном согласии на расторжение брака и выдали справки. Правда, смотрели на меня укоряюще: бросаю беременную жену. Ну вот и всё. Мы поехали обратно, и в этот раз больше молчали. Во дворе, когда я помог Анне выбраться, открыл багажник машины и достал два вещмешка. Полных. Потом третий.

– Вот. Фрукты из Англии. Бананы, апельсины, мандарины и арбуз.

– Арбуз?! – ахнула Дарья.

– Арбуз, арбуз. Берите, витамины вам нужны. В третьем вещмешке – подарки, тоже из Англии: косметика, духи, шампуни, мыло, ну и женское кружевное бельё, ваши размеры. А теперь прощайте, уже навсегда.

Я сел в машину и укатил. На этот раз действительно навсегда, а сёстры стояли во дворе и смотрели, как я уезжал из их жизни.

Что-то настроение так себе. В полк я пока не хотел и до вечера решил провести время на речке. Она мне всегда помогает. Благополучно покинув город и найдя отличное место, я до вечера купался и рыбачил, приходя в норму. А пока отдыхал, вспомнил об амулете в виде серёжки, купленном в Лондоне. А ведь за это время я о нём так и не вспоминал, постоянно не один был, кроме ночей, где развлекался, работая под немцев-десантников. Сейчас же, пользуясь свободным временем, да и клёв закончился, вечерний жор прошёл, я убрал удочки, достал нужный амулет из комплекта мага-артефактора и, привязав его к себе – укол опознания прошёл, – стал изучать линии и магемы этого амулета. И надо сказать, был поражён. Работа настоящего мастера, больше трёх тысяч узелков. Чёрт, да в телепорте у Гарда и то их меньше было. Что же это такое? Амулет настолько меня заинтриговал, что я углубился в исследования. Да тут месяца два нужно, чтобы разобраться, тем более здесь была высшая артефакторика, которая мне незнакома, но, пробежавшись поверхностно, я примерно определил, что амулет влияет на разум, и выборочно, это точно. Однако за что он отвечает, можно узнать только методом тыка, чем я и занялся в уже сгущающихся сумерках.

Закончить мне не дали немцы, налёт, в Москве объявлена воздушная тревога. Световые столбы прожекторов выискивали в небе немцев. А вот это даже хорошо, «Мустанг» испытаю и в деле проверю. Я достал истребитель и провёл «руками» обслуживание, подготавливая его к вылету. Хотя, в принципе, он уже был подготовлен, ещё английскими механиками, я больше проверял уровень их работ. Нареканий они не вызывали. Высотный костюм я надевать не стал, и раньше он был нужен, только чтобы показать другим. А сейчас этого не требовалось, амулеты меня защищают. Шлемофон на голове, парашют под задницей, фонарь закрыт, двигатель работает, прогреваясь, и вот, отпустив тормоза, я стал разгоняться и поднялся в воздух. Нормально, разбег на неподготовленной полосе не сильно превышает такой у МиГа, триста семьдесят метров на глазок. Амулет-помощник помог с подсчётом. Скороподъёмность тоже неплоха, и это с учётом того, что машина без дополнительных топливных баков. У этой четвёрки две машины с ними были, две другие – без, именно последнюю я и выбрал. Далеко лететь не собирался, бой будет у Москвы, хватит и основных баков.

Я стал в стороне активно подниматься. Стараясь это делать так, чтобы не попасть в поле зрения советских истребителей-«ночников». К счастью, я находился в том месте, где их не было, с другой стороны Москвы. Это и позволило мне подняться на четырнадцать тысяч и атаковать высотников прямо над целью. А сбивал я их классически, из бортового вооружения, всё же шесть крупняков – это мощь. К тому же под крыльями у этой «малышки» в трубчатых направляющих находилось шесть ракет. Я тоже их испытал, со ста метров пускал, и высотники взрывались яркими фейерверками. Правда, пока приноровился к ракетам, две ушли мимо, всё же они неуправляемые. В результате из тринадцати «Юнкерсов-86», встреченных мной на высоте четырнадцать тысяч километров триста метров, были сбиты пять из пулемётов и четыре ракетами. Оставшиеся стремительно стали улепётывать кто со снижением, кто в стороны в одиночку. То, что я вернулся, они теперь поняли.

Но был и неприятный сюрприз. Привыкнув к их беззащитности, я обнаружил, что два высотника имеют выдвигаемые гондолы с оборонительными пулемётами, которые держат преимущественно заднюю полусферу. И я отметил, что, как только немцы обнаружили моё появление, обе гондолы были выдвинуты и управление бомбардировщиками заметно ухудшилось. Ну а пулемёты им не помогли, оба бомбардировщика с ними были сбиты пулемётами. Кстати, именно эти вооружённые машины и замыкали строй, чтобы я, как обычно, не атаковал их с хвоста.

Управляя же «Мустангом», я разобрался, в чём он хорош, а в чём не особо, то есть машина мне далась, заодно я управлял тремя «Юнкерсами-86», которые повёл на посадку за Москвой. К сожалению, их появление заметили посты воздушного наблюдения, но пока подоспели истребители, я уже посадил их, раздел и выкинул экипажи и убрал все бомбардировщики и истребитель в хранилище. Вот только находился я в сорока километрах от моего лагеря. Ничего, достал мотоцикл и доехал, а там, устроившись в палатке, вскоре уснул.

Утром, позавтракав, я свернул лагерь и покатил обратно в Москву, на улицу Кирова, где размещался штаб моего авиационного корпуса ПВО. Выглядел я на все сто: форма выглажена и чистая, в отражении начищенных ботинок хоть смотреться можно и бриться. Всё было идеальным. Оставив машину недалеко от входа в штаб, я дошёл до него пешком, постукивая тростью по брусчатке, и прошёл внутрь, козыряя командирам, встречавшимся мне на пути. Дежурный по штабу, уточнив цель моего появления, указал, где находится отдел кадров, и сообщил обо мне командиру корпуса. Я не успел дойти до кабинета кадровиков, как дежурный бегом нагнал меня и, развернув, направил прямиком в кабинет комкора. Там, видимо, только что закончилось совещание, командиры, отодвигая стулья, вставали, собирали со стола документы. В основном были майоры, пара полковников и один генерал, похоже зенитчик. Войдя, я представился, и комкор велел мне подойти к нему и, не обращая внимания на присутствующих, ласково так спросил:

– Майор, почему вы не прибыли вчера согласно предписанию явиться в штаб корпуса?

– Товарищ полковник, в предписании не указано явиться немедленно, а – в течение суток. Срок ещё не вышел. К тому же я знакомого встретил, он испытателем в НИИ ВВС служит, новую машину испытывают. Предложил мне ночью поучаствовать в полётах. Было интересно.

Тут комкор громко хлопнул ладонью по столу, получилось оглушающе, все вздрогнули, и зло рявкнул:

– Так это ты, скотина, ночью высотников сбивал?! Меня за это по всем инстанциям песочат, хотят знать, кто сделал, а я не в курсе. Сам звонил, – поднял он указательный палец к потолку.

– Так надо же машину было проверить, товарищ полковник. Только не спрашивайте какую, я подписку дал.

– Чем ты их? – успокаиваясь, спросил комкор.

– Крупнокалиберными пулемётами, а потом подходил и реактивными ракетами. Красиво взрывались. Пятерых пулемётами сбил, и четырёх ракетами. Четверо ушли. Их тринадцать всего было.

– И как тебе эта новая машина?

– А-а-а, – разочарованно махнул я рукой. – «Спитфайр» лучше.

– Иди отсюда, – так же, как я, махнул рукой комкор, и я с частью других командиров вышел в приёмную и направился к кадровикам.

Встретили меня несколько странно, но ладно кадровик чернильницей не кинул, хотя такая мысль у него явно была, в руках крутил, но сдержался. Видать, с моим делом его серьёзно достали, довели до белого каления. Знакомый кадровик, к которому я зашёл, как раз положил трубку на аппарат и повернулся ко мне, встречая такими словами:

– Здоров. Полковник как раз насчёт тебя звонил.

Пожав майору руку, я вручил ему банан, сел у стола, положив руки на рукоятку трости, и спросил:

– И куда меня теперь? Говорят, полк мой в другое место перекинули, на переобучение.

– Так и есть. А куда… Комкор приказал направить тебя к Налепину.

– Знакомая фамилия, но вспомнить не могу.

– Ещё до твоего отлёта в Англию отдельную эскадрилью перехватчиков сформировали для защиты Москвы от высотников. Воюют на дооборудованных МиГах. Поговаривают, скопировали оборудование с того «юнкерса», которого ты приземлил, и часть истребителей модернизовали. Теперь на тринадцать тысяч могут подниматься. Правда, всё равно мало. Лучших лётчиков туда отобрали. Командир эскадрильи – майор Налепин. Тоже Героя получил, до тебя ещё, зимой сорок первого. Приказали тебя назначить в эту эскадрилью, заместителем командира, но будешь летать отдельным рядовым лётчиком. Там четыре звена по три машины, штат полный, ты, получается, тринадцатым войдёшь.

– Вот спасибо, обрадовал.

– В суеверия веришь? – оторвался кадровик от оформления моих бумаг.

– Есть такая поговорка: в окопах атеистов нет. Можешь поверить, сказано со знанием дела. Сам я в Бога не верю, атеист, да и в приметы тоже, но на всякий случай, если есть возможность избежать, избегаю.

– Понятно. Я таких называю случайниками. Не верю, но на всякий случай…

– Точно, прямо обо мне сказано.

Мы засмеялись и продолжили разговор. Я узнавал всё насчёт эскадрильи, порадовавшись, что дислоцируется она теперь на том же аэродроме, где мой бывший 27-й полк стоял, привыкать не трудно будет. Наконец документы были готовы, в них чётко был указан срок прибытия в часть: явиться к месту службы в течение двух часов, видать, тоже комкор настоял. Я покинул здание штаба и, дойдя до машины, покатил к выезду из города. Там провёл привычную операцию: не доезжая пары километров, убрал машину в хранилище и с вещами направился к КПП. Попал на территорию части до окончания назначенного мне времени прибытия. Командир эскадрильи отсыпается с остальными лётчиками после ночной работы. Я тоже в таком ритме раньше жил и знаю, что это такое. Поэтому направился в штаб. Моего полка здесь не было, да и штаба дивизии тоже, последние убыли в действующую армию. Сюда перевели другую дивизию, и именно к их службам была приписана эскадрилья Налепина. Соответственно работал и штаб, так что я прошёл все процедуры постановки на довольствие и получения койки в командирском общежитии. Мне дали койку в двухместной комнате. Вторая пока свободна. Машину, если имеется свободная, мне выдаст Налепин или направит получить её, так что буду ждать, когда они выспятся, а это приблизительно к трём дня.

Пока было время, погулял по аэродрому, здороваясь со знакомыми. К сожалению, их оказалось не так и много, только вольнонаёмные из персонала аэродрома, официантки же, поварихи и другие приятные особы противоположного пола отбыли с дивизией Данилова, а тут новенькие устроились работать. Я стал знакомиться. А в обед познакомился и с лётчиками стоящего здесь полка. Кстати, летали они на «Томагавках». Надо будет сходить вживую посмотреть на этого зверя, а то только сканером изучил.

А к вечеру и с майором Налепиным познакомился. Он, конечно, пополнению рад, но находился в недоумении о причинах моего появления, штат у него полный, и боевые задачи в большинстве своём выполнял. Да и зам у него есть. Я ему рассказал о ночном бое, а он его лично видел, один бомбардировщик над головой взорвался от попадания ракеты, только выше на два с половиной километра. В общем, я пояснил, какие планы были у комкора на меня и эскадрилью. Если уж он сам не сообщил, то я это сделаю, как мне надо. А план такой: пользуясь тем, что я летал выше, то подбиваю «юнкерсы», чтобы они снижались, а парни Налепина окончательно их вгоняют в землю. В этом случае есть шанс вообще не выпустить ни одного высотника. У меня же будет больше времени работать, нагонять и обстреливать, и, пока подбитый снижается, могу нагонять следующего. Налепина моё предложение заинтересовало, и он вызвал не только командиров звеньев, я с ними тут же и познакомился, но и всех лётчиков эскадрильи, и мы стали спорить и рядить по поводу такого способа стоять на защите Москвы. Часа хватило, план был переработан, приобрёл стройную систему и принят к выполнению. То есть решили попробовать и посмотреть на результат.

Осталась одна проблема: у меня нет своей машины, и майор отправился в штаб дивизии решать её. А я продолжил общаться с лётчиками, описывая свои приключения в Англии, не все, конечно же, а только официальные, в которых нет секретов. Ну и делился своим мнением об английских и американских истребителях, так как мне удалось полетать и на «спитфайрах», и на «Аэрокобрах». Отличные машинки, спит даже получше МиГа будет, а на средних высотах отлично себя чувствует «Аэрокобра», с мессерами дерётся на равных.

Когда Налепин вернулся, то удручённо развёл руками, показывая, что потерпел крах в попытках достать мне машину.

– МиГов вообще нет, ни простых, ни дооборудованных. Никаких. Даже в запасных полках. Я через штаб корпуса подал заявку, но сказали, чтобы особо не ждали, машин нет.

– Нет МиГов, так в чём проблема, есть другие. Те же «спитфайры», англичане уже поставляют их. Подай заявку на него, буду летать. Машина неплохая.

– Да? – задумался тот, а командир одного из звеньев подначил:

– Заказывай, командир. Хочется посмотреть эту машину и опробовать её. А то у нас таких пока нет.

– Ну хорошо, завтра переоформлю заявку на англичанина.

На том и порешили и занялись своими делами. Парни были на дежурстве, а я, изучив, что сделали с их истребителями, как дооборудовали, отправился спать, у меня машины нет, я пока не включён в боевую работу.

А модернизация МиГов явно кустарная, спешная, можно было и лучше сделать. Налепин мог догадаться выдать мне чужую машину, отправив её хозяина отдыхать, но раз ему в голову это не пришло, подсказывать я не стал. Я пока новичок, пусть и отмеченный наградами, да и авторитет немалый имею, уже заметил это, но думать здесь должен командир, а это не я. Я лучше посплю.

И правильно поступил, этой ночью всё было тихо, немцы не появлялись.

Утром привычно сделал зарядку, и в этот раз потратил на неё намного больше времени, чем обычно, благо оно было. А потом и завтрак подоспел. Сидя в столовой, я неторопливо поглощал манную кашу с маслом. Бутерброды с колбасой тоже привлекали внимание, но их с чаем. Так как я не летаю, на лётный рацион высотника не обращал внимания. Лениво бросая взгляды по сторонам, я отметил, что у нас два новых лётчика появилось, которых я не знаю, хотя вроде вчера со всеми познакомился.

– Валь, – легонько толкнул я локтем соседа справа, – это что за два лейтенанта за крайним столом? Зина у них крутится. Вчера их не видел.

– Ах, эти… – посмотрел Валентин в их сторону, а он сегодня помощник дежурного по штабу, должен всё знать, вот и пояснил: – Командировочные. С комдивом общались.

– На новую технику переучиваться?

– Да не знаю я. Что знал, сказал. О, особист наш на них с подозрением поглядывает, сам видел.

– Да? Может, немецкие диверсанты, чем-то выдали себя?

– Да вроде проверяли, – пожал Валя плечами. Каша его интересовала явно больше, чем новички.

А вот я их запомнил и обратил внимание, что, куда бы я ни отправился, они всегда в поле моего зрения, даже если они вдали, всё равно мелькает то один, то другой. А это уже не звоночек, а пароходный гудок. Значит, чем-то я вызвал подозрение, раз за мной установили слежку. Придётся вести себя потише.

До обеда я два часа учил местные карты, снова сдавать надо будет, а после, пользуясь свободным временем, устроился в своей комнате. Соседа пока так и не подселили, странно, что никому из доглядчиков койку не отдали, но, может, ещё кто из их братии появится? Как бы то ни было, никто не мешал, и, снова достав амулет-серёжку, я стал с ним работать. Так же методом тыка. Надел на ухо и стал пробовать его в разном режиме. То, что это не хранилище, точно, контуры магем другие. Я, может, и не нашёл бы сразу, чем этот амулет являлся, но мне помогло радио. В углу висела тарелка репродуктора, и по нему пел мужичок козлиным голоском, тенор называется. Противно, не знаю, кому это нравится, но, прислушавшись, я вдруг понял, где у певца ошибки, как правильно нужно ставить интонации и кто из оркестра фальшивит. Незаметно, в тон, но фальшивит. Сняв амулет, я с изумлением на него посмотрел, пробормотав:

– Да ладно?

Моё предположение надо было проверить. Выйдя в коридор, я прошёл по нему, стуча в разные комнаты, и, когда слышал разрешение, заглядывал с единственным вопросом:

– Ребята, у вас гитары нет?

В первой и второй не было, а в третьей посоветовали заглянуть в седьмую комнату, там у командира эскадрильи была чёрная красавица. Самого его в комнате не оказалось, но был сосед, дремавший на армейской койке после сытного обеда, он и разрешил взять её. Остальные лётчики, те, к кому я заглядывал, зашли за мной, движимые любопытством, в общем, толпа набежала на шум, и в ней я заметил и одного из двух подозрительных. Сняв гитару, я сел на стул и стал перебирать струны, слушая звук. Амулет был на ухе, так что работа шла. А я пояснил:

– Я раньше музыкой не интересовался, никогда гитары в руках не держал. И вот хочу попробовать, получится или нет. Всё, за что я брался, всегда получалось. И получалось хорошо, вот и тут хочу проверить. А вдруг получится?

– Нет, товарищ майор, я пять лет учился, пока смог хорошо играть. Сразу ни у кого не получится, – сказал старлей со свежим багровым шрамом на щеке.

Проверим, я уже ранее изучал, какие звуки издают струны, и попробовал несколько переборов. Ну да, сам чувствую фальшь, морщусь и на ходу исправляюсь. Да и тот знаток тоже морщится, видать, слух музыкальный. Минут десять подготовки, и я решил всё же проверить амулет по полной. Ударив по струнам, стал достаточно жёстко играть, нагоняя игрой нужной жути. А когда убедился, что ритм держу, запел, на ходу меняя тон и интонации, пока не добился идеального звучания, от которого у самого волосы дыбом встали и мурашки забегали. А все, кто меня слушал, вообще были в нирване. Судя по отсутствующим взглядам, они были там, в песне, в воздушном бою, сопереживая уставшему и измученному истребителю.

Я – Як-истребитель, мотор мой звенит. Небо – моя обитель. А тот, который во мне сидит, Считает, что – он истребитель. В этом бою мною «юнкерс» сбит — Я сделал с ним, что хотел. А тот, который во мне сидит, Изрядно мне надоел! Я в прошлом бою навылет прошит, Меня механик заштопал, А тот, который во мне сидит, Опять заставляет – в штопор! Из бомбардировщика бомба несёт Смерть аэродрому, А кажется, стабилизатор поёт: Мир вашему дому!» Вот сзади заходит ко мне «мессершмитт», Уйду, я устал от ран!.. Но тот, который во мне сидит, Я вижу, решил – на таран! Что делает он?! Вот сейчас будет взрыв!.. Но мне не гореть на песке, — Запреты и скорости все перекрыв, Я выхожу из пике! Я – главный! А сзади… Ну, чтоб я сгорел! Где же он, мой ведомый?! Вот он задымился, кивнул и запел: Мир вашему дому!» И тот, который в моём черепке, Остался один – и влип. Меня в заблужденье он ввёл и в пике — Прямо из мёртвой петли. Он рвёт на себя – и нагрузки вдвойне. Эх, тоже мне – летчик-ас!.. Но снова приходится слушаться мне, И это – в последний раз!..1

Резко ударив по струнам, отчего все вздрогнули, я прервал песню и посмотрел на знатока:

– Пять лет, значит? Хэ!

Хмыкнув, я встал, повесил гитару обратно на гвоздь над кроватью и, обернувшись к молчаливым и шокированным слушателям, сказал:

– Нужно гитару иметь и тренироваться. А то вон пальцы болят и горло. Пойду отпрошусь, может, в город отпустят, съезжу гитару куплю. Вещь. Мне понравилось играть и петь. А ты, знаток, тоже собирайся, поможешь гитару выбрать, чтобы мне дрянь какую не подсунули. Я не разбираюсь в них.

– Мастер! – в восхищении выдохнул тот. – Виртуоз! Если вы, товарищ майор, действительно впервые гитару взяли, то вы гений. Музыкальный.

– Впервые, – показал я тому покрасневшие подушечки пальцев. – Быть совершенством – так быть лучшим во всём. Ну, что столпились? Разойдись.

Лётчики отодвинулись в стороны, давая мне проход, а один, самый бойкий, спросил:

– Товарищ майор, а откуда эта песня?

То, что я якобы ворую эту песню, ничего не значит, уважаемый Владимир Семёнович ещё маленький и не написал ни одной. Поэтому я легко присвоил её, а Высоцкий, надеюсь, напишет песни ещё лучше. Да и ворую я не у него, а у его прототипа из моей истории, а это разные люди. Может, в этом времени мэтр даже и на свет не появился, откуда мне знать?

– Песня? Да так, витала в мыслях. У меня даже две сформировалось, обе об одном бое. Одну истребитель поёт, другую – лётчик. Только когда гитару взял и наиграл, песня как-то и легла на ней.

– А может, допоёте? – с надеждой спросил знаток, и остальные загомонили, поддерживая его, но стихли, наткнувшись на мой взгляд.

– Нужно потренироваться. Опозориться не хочу. Потом спою. Сначала гитару куплю.

Я вернулся в свою комнату и, сняв клипсу-амулет, с восхищением на неё посмотрел, пробормотав:

– Однако. Попаданец есть, со Сталиным общался, теперь ещё и Высоцкого пою. Магия рулит. – И тихо затрясся от молчаливого смеха.

А играть и петь, точнее, выдавать ту амброзию, то, что заставляло струны души петь, мне понравилось. Этот амулет, похоже, самый наиценнейший из всего, что у меня есть. Стать бардом, не просто бардом, а магическим – это, вероятно, то, чего мне не хватало. Это как оргазм. Ну, почти. В общем, я буду играть и петь. И мне нужны инструменты. Разные.

Убрав амулет в карман, я покинул общежитие, прихватив мявшегося у входа знатока, и отправился к командиру дивизии. Только он выдавал увольнительные. Тут возникла проблема: меня-то легко отпустили, безлошадный, болтаюсь, как не знаю что в проруби, могу машину взять и скататься, если так надо, увольнительную выдали, а вот моему спутнику – нет. Его эскадрилья дежурная, покидать аэродром нельзя. И ведь не сказал, паршивец. Наверное, решил, что я смогу договориться об увольнительной для него. Не получилось. Машину мне дали, с водителем, и я уже собрался отъехать, но меня остановили, ещё двое подсели, кому в город нужно. Один был начфином полка, по служебным делам катил, а другой, естественно, оказался из тех подозрительных лейтенантов. Я ещё не понял, немцы это прислали убийц Кота извести или наши работают, пытаются понять, что я такое, и вывести меня на чистую воду. Видимо, где-то наследил. Да много где. Я особо и не маскировался.

Машина была ГАЗ-64, я сел спереди, эти двое – сзади. Пока мы ехали, я так перетасовал карты. Машина остаётся с начфином, и он возвращается на ней, а я вернусь на попутке, когда закуплю всё, что нужно. Увольнительная до шести вечера, четыре часа впереди, успею. Где находится магазин музыкальных инструментов, никто не знал, а я хоть и местный, но раньше не интересовался. Помогли прохожие. Тут остановились, там, поспрашивали, и доехали. Он, как ни странно, работал. Хотя день будничный, чего ему не работать? Я вышёл, а машина с обоими пассажирами укатила дальше. Я же зашёл в магазин и, заложив руки за спину, не обращая внимания, как продавщица засматривается на мои награды, среди которых была и английская, стал внимательно изучать ассортимент. А он был неплохой, и нового инструмента хватало, видимо, завоз был. Однако я точно знал, что некоторые фабрики музыкальных инструментов перешли на выпуск военной продукции, и запасы инструментов могли быть только довоенные, но всё же выбрать было из чего. Ну как же, столица! Вот и выберем.

Хм, а тот лейтенант чуть дальше сошёл и вернулся, я видел его, благодаря сканеру.

Остановившись у полки, где стояли две типа гармошки, я посмотрел на продавщицу, и та подошла.

– Вы что-то хотите, товарищ?

– Да. Хотел бы посмотреть этот инструмент. Как он называется?

– Вот это баян, а это аккордеон. Это выставочные образцы, на складе есть ещё экземпляры. Вы себе выбираете инструмент?

– Да. Сегодня отчего-то решил, что у меня идеальный слух, попробовал на гитаре, получилось, понравилось. Хочу научиться играть на гитаре и аккордеоне. Вот их и желаю купить, но хороший инструмент, качественный.

– Не хочу вас обидеть, но, взяв в руки гитару, сразу на ней играть не получится.

– Я бы попробовал. Есть на чём?

– Сейчас принесу, – улыбнулась продавщица и удалилась в подсобку.

Вернулась с шестиструнной гитарой, такой же, что я сегодня держал в руках, но цвет золотистый. Я перекинул через голову ремень, подрегулировал его под себя и начал пробовать струны. Гитара оказалась ненастроенной, и я, подтянув струны и убедившись, что теперь неплохо, хотя до отличного звучания её ещё нужно настраивать, попробовал переборы. Получилось, на мой взгляд, удовлетворительно, а продавщица так совсем стояла с открытым ртом.

– Вы подшутили надо мной. Чтобы так играть, нужно учиться с детства.

– Я сегодня гитару впервые в жизни взял. Клянусь.

Заметив, что я остановился и дую на пальцы, она достала из ящика стола какую-то тонкую пластинку и протянула мне:

– Возьмите медиатор, с ним легче.

– А что это?

– Ею защипывают струны. Пальцы болеть не будут.

Пластина явно была костяная, и я попробовал ею, пришлось приноровиться, и тоже стало получаться на том уровне, что меня удовлетворил.

– Красивая игра, – улыбнулась продавщица. – Никогда не слышала этой мелодии. А аккордеон тоже в руках не держали?

– Нет, не держал.

– Сейчас проверим.

Она сняла выставочный образец, помогла мне накинуть на плечи ремни и минут двадцать наблюдала, как я тяну меха и пробую разные клавиши, запоминая что и де, а потом тихо стал наигрывать. Фальшивил, но с каждой минутой мелодия становилась всё лучше, пока не стала идеальной. А потом, вспомнив одну мелодию в стиле рок, но которую можно сыграть на аккордеоне, я слышал в своём времени такую игру у одного виртуоза, и я дал! Две минуты наяривал, мышцы на руках начали уставать, а когда остановился, то услышал бурные аплодисменты. Оказалось, я так увлёкся, что потерял наблюдение за пространством. В магазине, кроме меня с продавщицей, теперь была мамаша с пацаном лет десяти и две девушки. Все они и аплодировали. А пацан теребил мать и требовал вместо скрипки купить ему аккордеон. Кажется, впечатлённая мамаша особо и не сопротивлялась.

– И всё же вы шутник, товарищ командир, – погрозила мне продавщица. – Вас учили с детства.

– Повторяться не хотел бы, но придётся: впервые взял. Самому понравилось. Беру и гитару, и аккордеон. Чехлы к ним есть? О, а это саксофон, да? Тоже возьму.

Мне упаковали выбранные инструменты, я купил запасные струны для гитары и предметы для чистки, а перед тем, как покинуть магазин, попросил у продавщицы лист бумаги и карандашом, который достал из кольца, написал на оборванном листке с нотами всего одну фразу…

С инструментами гулять тяжеловато, но я упорно шёл по улице. Аккордеон на длинном ремне сзади, гитара на боку и чехол с саксофоном в руке, другой я опирался на трость. Побродив по дворам – причём хвост не отставал, надо признать, работал шпик очень профессионально, визуально я его так и не засёк, – я подошёл к старой кирпичной стене и стал демонстративно отсчитывать кирпичи, а добравшись до того, который шатался, вынул его и убрал внутрь бумажку. При этом постоянно оглядывался и вёл себя крайне подозрительно. Вернул кирпич на место, захромал дальше. Этот молодец, убедившись, что я удалился и не вижу место закладки, радостно подскочил и достал записку. Выражение его лица на всю жизнь запомню. Там было написано: «Не умеешь следить, не следи».

Пока лейтенант разыгрывал из себя следователя и доставал записку, я извлёк из хранилища эмку, положил на заднее сиденье инструменты и покатил из города, возвращаясь в часть. Гнал основательно, так что уже вскоре остановился неподалёку от КПП. Вытащив музыкальные инструменты, убрал машину и дальше прогнулся пешочком. Я так с грузом и мучился бы, но мимо проходил строй бойцов, и старшина выделил мне одного в качестве носильщика, поэтому до общежития я добрался с комфортом.

А там ажиотаж! Мне передали, что все, кто меня слышал, так раструбили о моих новых способностях, что теперь об этом знал весь аэродром, все части, которые тут дислоцировались. Оказалось, музыканты, особенно те, которые за душу могут брать, большая редкость и ценность. Парни из моей эскадрильи уже встали и тоже жаждали увидеть новоиспечённого музыканта. Так что встретили меня, можно сказать, с теплом и требованием поскорее показать, что я демонстрировал в обед. Я согласился. Но сначала поднялся к себе, отнёс аккордеон и саксофон. А играть решил в зале для совещания, где мы также карты учим, на первом этаже казармы. Зал набился до предела. И прежде, чем начать, я сказал:

– Все деньги с отчислений за сбитого противника потратил, но вот купил. Буду учиться и играть. Поэтому, товарищи, не судите строго, я это делаю впервые в жизни. Спою две песни, о лётчиках.

– Давай, послушаем! – выкрикнул кто-то с задних рядов.

Я сел на стул, который мне поставили, и, подстроив новую гитару, стал играть. Сначала «Я – Як-истребитель», потом «Их восемь – нас двое». Слова и мелодии сами всплывали в голове. Я это ещё во время первого исполнения заметил, даже то, что точно забыл, вспоминалось. Видимо, влияние амулета, вытаскивал всё из глубин памяти. А ведь я немало разных песен слышал, даже всё, что слушал в прошлом вполуха, смогу восстановить и наиграть, что сейчас и проверял. А я ведь фанат «Сектора Газа». М-да, наверное, пока не поймут. Поэтому, разыгравшись, исполнил ещё три песни. Военных больше не пел, о лётчиках хватило, теперь о жизни и любви. Это были «Лучший город Земли» Магомаева, «Я поднимаю свой бокал» Киркорова и «Мгновения» Кобзона.

Когда я замолчал, несколько секунд стояла полная тишина, взорвавшаяся рукоплесканием. Ко мне подскочили и стали обнимать, чуть гитару не раздавили, хлопать по плечам и всячески выражать своё восхищение. Я лишь смущённо улыбался, аккуратно убрав в карман медиатор, чтобы не потерять. А ведь я только учусь. Тут и майор Налепин был, который пробасил, что мне надо на радио выступать. Такие песни должны слышать все. Его поддержали, и присутствующий в зале старший батальонный комиссар – это был комиссар дивизии, политработники такое мероприятие пропустить не могли, их здесь хватало – тут же стал со мной вести переговоры о концертах, пока по полкам дивизии. Подумав, я дал согласие, такие песни действительно должны звучать по всей стране, скрывать их – преступление. Но не больше одного раза в два дня, мне ведь тоже и отдыхать, и учиться надо. В том числе учиться музицировать, набираться опыта и тогда уж выступать перед зрителями. А вот на радио не хочу, как-то нет желания.

Пришло время ужина, так что я отнёс гитару в свою комнату и в компании лётчиков направился в столовую, а там те же разговоры. Песни понравились настолько, что гул голосов не стихал. А я специально и выбирал стилистически неодинаковые, пробуя себя в разных темах. А так как в зале собрались практически все лётчики, то стали поступать просьбы повторять такие концерты. Что ж, будем повторять. Пока это не напрягало, я сам жаждал играть, так почему бы это не делать на зрителях в залах, где хорошая акустика? Но чую, если такой ажиотаж не спадёт, будут проблемы, устану от этого всего и разочаруюсь в музыке, махну на неё рукой. Это сейчас впечатления новые и яркие, а что будет потом? Поймут ли это люди? То-то и оно.

После ужина меня отозвал Налепин и сообщил:

– Ездил я в штаб корпуса и подал заявку на «спитфайр», и, странное дело, мне сообщили, что свободных машин нет. Всё расписано на месяц вперёд. Или я чего-то не понимаю, или тут что-то не так.

– Действительно, странно. Прямо так в лоб и отказали?

– Да, как узнали, что за тебя прошу, сразу бумажки перекладывать стали и сказали нет.

– Это комкор, – уверенно кивнул я. – Приказал не давать мне машину. Мстит за сбитых позапрошлой ночью.

– Как-то мелко для него.

– Мелко, – согласился я. – Да больше и подумать не на кого, я никому дорогу настолько не переходил.

– Может, всё-таки и правда машин нет? Хотя я говорил для кого, для тебя точно машину нашли бы.

– Да, непонятно: единственный лётчик, который может подниматься до пятнадцати тысяч километров, – и отказ в получении истребителя. – Увидев выпученные глаза Налепина, я подтвердил: – Было дело, на спите поднимался.

– Однако. Всё-таки надо заказать этот истребитель, посмотреть, что за зверь такой.

– Слушай, Слав, ты ведь, как командир отдельного подразделения, имеешь право подписывать всякие приказы, и в том числе командировочные?

– Ты что-то задумал, – с полной уверенностью отреагировал Налепин.

– Есть такое дело. Если эти придурки сверху решили меня на земле держать, то хрен им. У меня знакомый комкор есть, месяц назад я ему помогал высотника на фронте свалить…

– Это там, где ты с десятью мессерами дрался? Я слышал об этом, и в газетах читал.

– Именно. Он меня примет с радостью, в деле видел, машиной точно обеспечит, и, пока я повоюю там, набираясь лётного и фронтового опыта, ты мне здесь спокойно машину найдёшь. А когда она будет, вызовешь меня. Как тебе план? Не хочу я к земле быть привязанным. Так что?

– А мне нравится. Умоем этих хлыщей из штаба корпуса. Ишь что удумали, боевого лётчика без машины держать. И я действительно такое право имею. Пиши заявление о переводе на фронт, я командировочные оформлю. Ещё мне нужны данные того комкора, которому ты помогал, свяжусь с ним, предупрежу.

– Только всё втихую нужно провернуть, чтобы не прочухали и не остановили.

– Да понял уже.

Налепин, усмехаясь – такая шутка и месть ему понравились, и он был со мной полностью солидарен, – уточнил, когда мне желательно убыть в командировку. Я пожелал немедленно, чтобы обо всём узнали только утром, обнаружив, что на завтраке меня нет, тут же написал заявление и отдал командиру свои документы для оформления командировочных. Налепин направился в штаб дивизии, а я пошёл собираться. Все вещи отправил в хранилище, включая музыкальные инструменты, и постарался незаметно покинуть общежитие, но не получилось, меня, похоже, караулили, так что вынужден был пообщаться с парнями, жаждущими задать вопросы. Через полчаса, заметив Налепина, махнувшего мне издали рукой, я сказал парням, что меня вызывает начальство, и, прихрамывая, направился к командиру эскадрильи. Он передал мне все документы, часть которых я положил в карман френча, а часть – в планшетку, потом мы обнялись, и тот шепнул на ухо:

– Удачи.

– Спасибо, – кивнул я, когда он отстранился.

Мы направились вдоль казармы всё так же под приглядом со стороны одного из моих наблюдателей, и майор продолжал выдавать мне информацию:

– Егорьев уже в курсе. Обрадовался. Я созвонился с ним и попросил передать координаты, где они находятся. Записал их на листок, он в твоём удостоверении. Разберёшься?

– Конечно. И ещё. По поводу парней. Завтра на завтраке объяви в столовой, что я убыл в срочную командировку на фронт, а то не поймут, что не попрощался. Мол, торопился, попутный борт был, просил извиниться перед всеми. Комиссар разозлится…

– Не волнуйся, всё сделаю. Но как ты добираться будешь? Я, как ты и просил, всё оформил, эшелон есть, в полночь отходит, но это же несколько дней.

– Всё продумано, не волнуйся.

Мы, простившись, разошлись, не знаю, когда увидимся, полагаю, уже осенью, ведь когда ещё машина будет. Налепин обещал до конца держать в секрете, где я теперь буду сражаться. То есть до завтра: стоит поднять документы в штабе, как узнают, куда и на чём я убыл. Да и дивизионный особист в курсе, он же в командировочном метку ставил и роспись, но он не при делах, это я уже знал точно, так что бюрократия прошла чисто.

И вот, активировав амулет отвода глаз, я незамеченным покинул территорию аэродрома, извлек «виллис» и удалился на нём километров на сорок, как раз темнеть начало. Там достал «Мустанг», другой, и, поднявшись на нём в воздух, обойдя Москву стороной, полетел к Воронежу. По карте я прикинул: новый аэродром у полковника километрах в двадцати от прошлого, где я свой МиГ при посадке потерял. Найти не трудно.

Полёт занял почти полтора часа, и я на месте. Пролетел над аэродромом, чтобы убедиться, что я там, где нужно, и совершил посадку километрах в десяти от расположения. В части забеспокоились, услышав шум двигателя, причём незнакомый. А я, обслужив «Мустанг», достал второй, на котором девятерых высотников сбил. Оба заправил, а второму ещё и растраченный боекомплект пополнил. Потом убрал их, вытащил мотоцикл и с ветерком доехал почти что до расположения. Дальше – пешком с вещмешком за спиной, гитарой на боку и саквояжем в руке. Как раз на КПП вышел. Тут он из набитых мешков сложен был. Заметили меня не сразу, но, когда увидели, последовал стандартный запрос:

– Стой! Кто идёт?

– Стою. Майор Крайнов, к комкору Егорьеву.

Ко мне вышел сержант. Подсвечивая фонариком, изучил документы, косясь как на награды, так и на лицо. Кажется, узнал, видимо по фото, потому что я сержанта не помнил. К счастью, я не ошибся, здесь и располагался штаб корпуса. Полковник – о, нет, уже генерал-майор Егорьев ещё не лёг и моё прибытие встретил с радостью и с недоумением. Я объяснил, что меня подкинули на двухместном истребителе, что он воспринял нормально. Остальное на завтра. Положил он меня пока у себя в землянке, а завтра разберёмся. Вещи я сложил в голове нар, гитару повесил на стену и вскоре уснул, уже не слыша, как рядом устраивается генерал.

Утром меня подняли по общей побудке. Койка рядом уже была пуста. Дальше стандарт: оформление и обдумывание, куда меня направить. Я решил взять слово:

– Товарищ генерал, предлагаю временно сформировать звено, состоявшее из опытных лётчиков в двух парах. Для расчистки воздуха или свободной охоты, которую наша авиация также должна активно проводить.

– Нет у меня опытных лётчиков, майор, совсем нет. Они – костяк любого полка, изымешь, ослабишь костяк – и полку конец. Есть молодые, только из училища, у нас здесь они подготовку проходят. Учим летать. Хотя бы взлетать и садиться.

– Всё так плохо?

– Ещё хуже, чем ты мог бы подумать. Дам двоих молодых лётчиков ведомыми и три Яка. Машин тоже практически нет, но изыму средства. Тебе свой отдам, всё равно стоит, летаю сейчас редко, и две машины из восстановленных для ведомых. Прикажу зампотылу отобрать самые лучшие машины. А насчёт свободной охоты, то мне нравится. Справишься?

– Если сам отберу ведомых, вполне.

– Хорошо. Раз ты не знаешь, на какое время командировка, когда отзовут назад, работать начнёшь с завтрашнего дня. Базироваться будешь здесь, подчиняться лично мне. На оккупированную территорию не залетать, над нашей за врагом охотьтесь. Наши посты ВНОС сообщат, если кого где заметят. Всё ясно?

– Да, товарищ генерал.

– С вами будет работать мой адъютант старший лейтенант Коловец, он и поможет с формированием звена и организацией бытовых условий. А теперь свободны.

Я покинул землянку, адъютант вышел за мной, это был светловолосый голубоглазый парень лет двадцати пяти. Он же ведомый генерала. Сначала парень отвёл меня в штаб полка, который располагался рядом, и, познакомившись с командиром, тоже майором, я передал ему приказ генерала и велел выстроить молодняк, отбор будет. А немало выстроилось молодых парней, два десятка, некоторым девятнадцать, а кому-то и восемнадцать. Видимо, приписали себе год, чтобы можно было поступить в училище. В этом полку эти лётчики проходят подготовку, их учат летать, прежде чем отправить в полки корпуса. М-да, а мне выбирать. Покосившись на командира полка, подумал: стоит спрашивать у него совета или нет? В принципе, можно, я ведь не забираю их навсегда, я здесь временно, а лётчики останутся. Но всё же я решил довериться своей интуиции и указал на двоих сержантов.

– Сержанты Иванов и Крапивин, выйти из строя, – приказ командир полка. – Вы назначаетесь в ведомые майора Крайнова. Остальным разойтись.

– За мной, – приказал я сержантам и направился в сторону укрытия генеральского Яка.

Там механик готовил его к вылету, предупреждён, что я временно буду летать на нём. Парни, шедшие рядом со мной, с интересом, я бы даже сказал – жадным, изучали меня, особенно косились на трость. Адъютант умотал выбивать машины для ведомых, там, дальше в лесу, работала восстановительная часть, пешком километра три, а он на мотоцикле укатил. Пока шли, я ребят расспрашивал:

– Какой налёт и что умеете?

– У меня налёт восемнадцать часов в училище и здесь шесть часов, товарищ майор. Взлетали на Яках, отрабатывали виражи в одном квадрате, – ответил Иванов.

– Ясно. Коробочка.

– У меня, товарищ майор, двадцать часов в училище и здесь тоже шесть, – сообщил Крапивин.

– Понятно. Так, бойцы, я здесь в командировке, а это значит – временно. Но пока я тут, постараюсь научить вас летать. Про воевать – не скажу, сперва летать научитесь, учить долго, возможно, сбивать доведётся. Сегодня получите машины, и сегодня же при возможности начнём отработку совместного полёта, завтра первый боевой вылет. Посмотрим, что вы умеете.

Я остановился и, посмотрев на обоих, вставших по стойке смирно, негромко сказал, но те ловили каждое слово, и я уверен, не пропустили ни одного:

– Выпускать вас в бой с таким налётом – преступление. Не меньше ста часов должно быть, с наработкой опыта полётов в облачности и темноте. Учебные бои провести. Поэтому слушайте меня: завтра первый боевой вылет, не старайтесь никого сбить, всё равно не выйдет, ваша задача – не оторваться от моего хвоста, иначе собьют. Если группа немцев маленькая, я справлюсь сам, если большая – в героев не играем, я приказываю, и вы уходите, хоть как, сделаете вид, что сбиты, а у земли выправите самолёт и уходите. Я-то выкручусь, а вот вы – не факт. Насчёт трибунала, что вы меня бросили, я решу этот вопрос.

– Мы не трусы, товарищ майор, – тихо сказал Иванов.

– Я в этом и не сомневался. Но вспомните мои слова, когда доживёте и станете опытными лётчиками, тогда поймёте, что это такое – растить пополнение. Идём, у нас много дел.

Конечно, эти молодые сержанты вряд ли доживут до конца войны, но я действительно серьёзно собирался ими заняться, хотя бы придать уверенности в своих силах. А то такое вокруг происходит, потери огромные.

Я принял Як и проследил, как сержанты принимают свои машины. Велел час сидеть в кабинах и двигать педалями и штурвалом, делая повторно то же, что они делают в воздухе. То есть отработку. Потом мы учили карты окрестностей. Ну а после обеда, неплохого к слову, мы с разрешения дежурного по полётам поднялись в воздух и стали набирать высоту. У меня машина радиофицирована, я незаметно от механика с ней поработал, шум практически пропал, слышимость отличная, а вот у ведомых стояли только приёмники, но связь проверена. Да, машина генеральская неплоха, а вот сержантам выдали рухлядь. Если это лучшее из восстановленного, то что остальное? Ночь перед первым боевым заданием поработаю с ними, доведу до приемлемого состояния.

В воздухе я приказал держаться за мой хвост, сделав несколько простейших фигур. Потом Иванову, ведомому справа, велел чуть отстать, так было лучше, он успевал реагировать и не отставал. И дальше до конца, когда уже заканчивалось топливо, мы так и крутили виражи. Молодцы, всего по паре раз оторвались, когда я делал резкие манёвры. Немцы так и не появились, я «охотников» ждал, всё же активно в эфире общался, подсказывая ведомым на месте, что они делают не так, и мы пошли на посадку. Из кабин сержанты выбирались мокрые от пота, ноги и руки дрожали. Умотали их такие тренировки. Молодые лётчики из того же пополнения им помогали. Хм, вроде сильно не виражил, но это, видимо, дело привычки, я сухой, даже без амулетов, потому что этот тренировочный вылет для меня был пустяком.

Передохнув, я повёл сержантов дальше учить карты. И так до вечера. А вечером устроил концерт, гитара-то при мне. За «Я – Як-истребитель» меня готовы были на руках носить, настолько песня понравилась. Её быстро заучили. Да и другие им тоже понравились. Очень. А гитару я всё же настроил, довёл до идеала.

Ночью, как и хотел, я с обеими машинами поработал, тем более у Иванова мотор грелся, тоже убрал проблему, и вот теперь они в порядке. По часу на каждый истребитель – и я остался удовлетворён уровнем восстановления. Потом выспался, и после завтрака мы снова устраивались в кабинах. Мои ведомые были преувеличенно бодрыми, хотя и бледными. Парни из пополнения, тоже лётчики, в стороне наблюдали за нами, кто-то завидовал, кто-то сочувствовал, но безразличных не было. Сегодня с немецкими самолётами встречаться я не планировал, но, несмотря на приказ генерала, цель моя была у немцев в тылу. Мы получили разрешение, до передовой было сорок километров, и, поднявшись в воздух, на ста метрах полетели к ней, развив максимальную скорость. Ведомые не отставали и уверенно держались в хвосте, видимо, вчерашний урок пошёл впрок.

Вот и передовая, прошли её на скорости, миг – и ушли в тыл, где стали подниматься метров на триста. Дальше я уверенно летел к железной дороге и двигался вдоль неё и, когда вдали показался чёрный столб дыма, довольно улыбнулся и стал уводить истребитель в сторону. Напарники, как привязанные, следовали за мной. Вызвав их по рации – они подтвердили, что слышат, покачиванием крыльев, – сообщил:

– Значит так, парни, учёба продолжается. В этот раз будет проверка, как вы умеете стрелять по наземной цели. Причём по важной. По паровозу, который тянет вагоны с грузом в сторону фронта. Первым атакует Ива, за ним Тополь. Как поняли? Ива, выходи вперёд, Тополь, оттянись назад, ты второй. Стреляйте короткими, помните, что боезапас ограничен. До цели – километр. Ива, атакуй!

Вышли мы на состав сбоку, Иванов, Ива, клюнув носом, ринулся в атаку, лупя по паровозу длинными очередями. Следом за ним пошёл в атаку Крапивин, а я спикировал и заставил замолчать зенитку на платформе, потом вторую, пока парни делали заход за заходом, наконец сделав, что нужно. Паря пробитым котлом, паровоз стал останавливаться, соответственно, встал и состав. А мы стали удаляться, цели у меня ещё были. Я же напомнил напарникам:

– Что я вам говорил об экономии боеприпасов?

Мне казалось, у них даже крылья понуро опустились, так им стыдно было, но ничего, в первый раз всегда так. Ещё настреляются. А сейчас поохотимся за грузовиками на дорогах. Для первого раза такие цели самое то. Найти колонну из четырёх грузовиков удалось довольно быстро, как показал сканер, везли артиллерийские боеприпасы. Скомандовав Иве атаковать, я проследил, как он спикировал – теперь он меньше стрелял, и один грузовик взорвался от удачного попадания, – и вышел из пике. Во второй грузовик в колонне попал Иванов, а так как машины шли, не соблюдая дистанцию, близко друг от друга, детонация раскидала впереди и позади идущие, опрокинув и четвёртый. И по нему отстрелялся Тополь, и машина загорелась. Я посмотрел, её шофёр сейчас заживо сгорал в кабине. Мы же, поднявшись на триста метров, стали уходить в сторону параллельно линии фронта, выискивая новую цель. Я обнаружил её с помощью магического сканера, визуально ничего не видно. Маскировка проведена отлично.

– Внимание, парни. Под нами склад ГСМ. Он хорошо защищён зенитками. Это уже моя цель, уходите в сторону по моему приказу, и смотрите, как нужно атаковать такие хорошо защищенные цели. А теперь… Уходите!

Они резко ушли в сторону, а я стал пикировать. Немецкие зенитчики, сообразив, что их охраняемый объект обнаружен, открыли огонь, тут две батареи мелкокалиберных скорострелок было, но я увернулся от огненных струй и врезал из пушки и пулемётов длинной очередью, пятная пробоинами бочки и цистерны. Вспыхнув, разливающееся топливо начало гореть, даже взрывы с огненными грибами были. А я на бреющем ушёл и, соединившись с ведомыми, направился дальше, уводя их к своим. Хватит, немцы уже наверняка вызвали свои истребители. А вести бой с этими желторотиками желания у меня никакого нет. К счастью, и в этот раз, набрав максимальную скорость, мы проскочили на бреющем над передовой и ушли к нашим в тыл.

Тут сканер подал сигнал, и, присмотревшись, я обнаружил тройку лаптёжников, которые явно возвращались к своим, к передовой летели.

– За мной! – скомандовал я и повернул к ним.

Немцы заметили нас, стали пикировать к земле, чтобы набрать скорость и уйти к своим, но не успели, у истребителя скорость всё же выше. Нагнали, и я короткой очередью сбил замыкающего, который покатился по земле огненным шаром, врезавшись в бок подбитого и сгоревшего танка, нашего к слову. Нагнав второго лаптёжника, свалил и его, а потом и ведущего, работая короткими прицельными скупыми очередями, которых вполне хватало. Последнему повредил мотор, и немец задымил, но летел, с трудом удерживая машину в воздухе. Отличная цель. Поэтому, уйдя в сторону, я приказал:

– Ива, бей его.

Иванов длинными очередями ударил по штурмовику, от которого летели куски обшивки, но тот не падал. Закончились боеприпасы, и теперь уже Тополь, уровняв скорость, бил не переставая и таки свалил немца. Причём рухнул тот на нейтральной полосе, а мы, выжимая из движков всё, что можно, уходили к своим, и если наши провожали нас, махая руками и подкидывая пилотки и каски, то немцы били на расплав стволов. Ушли, попадания были, в основном в ведомых, а также у них были полностью растрачены боекомплекты, да и возвращаться пора, топливо на исходе, так что потянули к дому. Вроде ничего так прошёл первый вылет.

А над аэродромом кружило, пикируя вниз, две пары мессеров. Чуть в стороне три дыма было, видимо, дежурное звено. Сбили, подкравшись вплотную. Немцы заметили нас издалека, и одна пара ринулась навстречу, наверное посчитав, что мы всё растратили и топливо на исходе. Ведущего я принял в лоб и сбил, по-честному, всадив снаряд точно в голову пилота, так что мессер ушёл вниз и врезался в землю. А вот его ведомый уходить не стал, развернулся, проскочив мимо, и пытался отыграться на одном из моих желторотиков, Тополь оторвался от нас, отстав. Пришлось выручать. И этого подловил. Новый костёр на земле. Вторая пара боя принимать не стала, ушла, а я приказал своим ведомым идти на посадку, присматривая за округой, и сам зашёл на посадку, подкатив к укрытию, где стоял генеральский механик. Покинув машину и стянув парашют, сменил шлемофон на фуражку, по привычке кинув механику апельсин, и захромал в сторону штаба корпуса, нужно доложиться. По пути меня нагнали ведомые, с пятнами пота на гимнастёрках. Похоже, этот вылет их умотал намного больше, чем вчерашний учебный.

А вот и генерал, который искренне поблагодарил, что отбили налёт. Немцы ссадили на взлёте дежурное звено, все лётчики погибли, ну и стали развлекаться, гоняя, кого видели, три истребителя повредили, топливозаправщик подожгли, а тут мы.

– Докладывай, как прошла первая свободная охота, – приказал генерал. – Своими словами расскажи, не нужно казёнщины.

Вокруг уже собрались и штабные работники, и лётчики, кто не был занят тушением возгораний и ранеными.

– Удачно, товарищ генерал. Прошу простить, но я нарушил ваш приказ, решив действовать в тылу противника. Перешли передовую, там я запомнил расположение всех батарей у немцев, где какие тыловые части и штабы стоят, могу нанести на карту. Обнаружили тяжёлогруженый эшелон в семидесяти километрах от передовой перед узловой станцией, где ведомые по очереди атаковали паровоз, пока я с зенитками разбирался. Паровоз повреждён, этот путь заблокирован на несколько часов. Потом стали искать другие цели. Ближе к передовой увидели колонну грузовиков из четырёх машин с боеприпасами. Приказал ведомым атаковать. Вторая машина в колонне сдетонировала грузом, повредив остальные. Расстреляв уцелевших и вызвав пожары, полетели искать другие цели дальше. У узловой станции обнаружили склад ГСМ, очень хорошо замаскированный. Атаковал сам, приказав ведомым наблюдать со стороны, учиться на примере. На складе были вызваны обширные пожары и взрывы. На этом закончили, перелетели передовую в другом месте. Там я также запомнил всё, что где находится, и встретили тройку лаптёжников, возвращавшихся к своим. Атаковали. Две машины сбил я, третью добил сержант Крапивин. Немец упал на нейтральной полосе. При возвращении обнаружили, что аэродром атакован, приняли бой, сбил два мессера. На этом всё, товарищ генерал.

Несколько секунд стояла тишина. Такой результат работы за день в полку иметь не зазорно, а тут звено, три истребителя, пилотами у двух из которых вообще желто-ротики, есть отчего впасть в прострацию. Однако генерал ещё не успел осмыслить, что я сообщил, как подошёл механик моего самолёта, доложив:

– Товарищ генерал. У сержантов растрачен весь боекомплект, топливо на нуле, у товарища майора осталось полбоекомплекта.

Заметив, что на меня устремлены поражённые взгляды, я пожал плечами:

– Я очень метко стреляю. Всегда был стрелком. Мне хватает короткой очереди, чтобы гарантированно поразить цель. При атаке на склад горючего бил длинной очередью, чтобы как можно больше бочек и цистерн повредить и вылить топлива.

– Идите в штаб, пишите рапорты, – приказал генерал. – Майор, отметьте на карте, что у немцев увидели. Свободны!

– Есть, – козырнул я и, прихватив своих ведомых, направился к землянке.

Там нам один из штабных командиров выдал листки, и мы занялись рапортами. Я первым закончил и стал на карте наносить довольно много обозначений, поясняя начальнику штаба корпуса, что и где видел. Сержанты сидели обескураженные, ничего подобного они не заметили.

– Ты уверен? – допытывался у меня подполковник, начштаба корпуса. – Тут были танки?

– И много, около сорока. Тройки и четвёрки. Тот склад, что мы сожгли, наверняка им был приготовлен.

Подполковник начал звонить в штаб армии, сообщая о полученных сведениях, а потом отправил разрисованную мной карту на связном биплане в штаб армии. А я отозвал начальника особого отдела корпуса и на карте показал отметку, поясняя:

– Тут видел парня в нашей форме. Судя по всему, из наших сбитых лётчиков, шёл в сторону передовой, в сорока километрах находится от неё. Он меня видел, рукой махал. Прошу разрешения задействовать транспортный самолёт и ночью слетать за ним. «Дуглас» этот штабной я знаю, ночью как днём вижу, слетаю, найду его, не думаю, что далеко ушёл, сяду и заберу. Проблем с посадкой не будет. С вашей стороны нужно добро и пару бойцов в прикрытие, чтобы за летуном сбегали и привели его. Я скажу куда.

– Хм, подумать надо. Чуть позже решение сообщу.

Он ушёл, и мы вышли из землянки, когда рядом с ней остановилась чёрная эмка, из которой вылезли трое сотрудников НКВД. Все командиры. Один показал документы местному особисту, не начальнику особого отдела корпуса, который у себя в землянке был, и тот указал на меня. Подойдя, командир прибывшей тройки произнёс:

– Гражданин Крайнов, вы арестованы.

1

В. Высоцкий. «Я – Як-истребитель».

(обратно) Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg