«Лезвие вечности»

Лезвие вечности (fb2) - Лезвие вечности [с иллюстрациями] 1635K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Андрей Михайлович Быстров

Андрей БЫСТРОВ ЛЕЗВИЕ ВЕЧНОСТИ

Оле Дарвиной, верному другу и соавтору по другим книгам, а также моему другу, замечательному английскому писателю Дэвиду Клейтону, который придумал название для этой книги и давал мне неоценимые советы.

Андрей Быстров

ПРОЛОГ

КОЛЕСНИЦА БОГОВ

Египет

Три тысячи лет до новой эры

Палящее солнце спускалось ниже к горизонту, превращаясь в медно-красный закатный диск. Багровый огонь заливал долину Нила, алым в лучах беспощадного светила становилось и белое одеяние жреца Ханны. Старый жрец стоял в ожидании возле распахнутых дверей храма, опираясь на посох. Они придут на закате… Они всегда приходят на закате.

Предвестником пришествия стал низкий гул. Он слышался отовсюду: с обагренных небес, из-за резкой черты горизонта, казалось, даже из-под спокойных вод великой реки. Земля дрожала под ногами Ханны. Старик неотрывно смотрел на запад, туда, где огонь уходящего светила затмевался ДРУГИМ огнем. Там снижалась Великая Небесная Колесница. Она летела все ниже, приближаясь к храму. Ханна вспомнил (как вспоминал всегда) тот день много лет назад, когда он впервые увидел ее. Он вспоминал охвативший его суеверный ужас, переросший со временем в горделивую готовность — нет, не к смерти, но к ПЕРЕХОДУ в иной мир.

Но они не убили его, не забрали в свою загадочную страну, простирающуюся за гранью человеческого представления. Как было объяснено Ханне и еще нескольким, тогда еще очень молодым, но подававшим самые большие надежды жрецам, они пришли, чтобы учить. Боги (хотя они не называли себя так, но, конечно, это были Боги, кто же еще?!) знали все о Вселенной и человеке, вере и неверии, смерти и бессмертии. Частью своих знаний — потому, что никто из смертных не смог бы объять всю мудрость Богов, а если бы и смог, никогда не сумел бы избежать сокрытых в ней угроз! — они возжелали поделиться с народом Ханны. А чтобы опасная Мудрость однажды не досталась властолюбивым невеждам, не поставила людей на грань гибели, Ханна и молодые жрецы были посвящены в Избранные. Им, и только им, открывались секреты бытия, чтобы они хранили их, пользовались обретенным Знанием во благо, оберегали его от злых помыслов и нечистых намерений тех, кто мог бы использовать откровения Богов во имя порабощения других, во имя гордыни и войны.

Сейчас, глядя на стремительно снижающуюся Небесную Колесницу, Ханна думал о том, что же будет после него. Он стар, ненамного моложе и прочие Избранные. Подготовлены уже преемники, способные разбирать написанные на тайном языке тексты, надежно скрытые от посторонних глаз, умеющие привести в действие немало из предначертаний Богов, научатся они и остальному. Но насколько можно доверять им? Безусловно, выбирались лучшие из лучших, но человеку свойственно меняться, особенно когда в его руках оказывается могущество почти беспредельное. А следующие преемники, следующие поколения Избранных?

Небесная Колесница опустилась у врат храма, подняв тучу песка. Из нее вышли двое в сверкающих одеждах — величественный старец с серебряными волосами до плеч и смуглая девушка необыкновенной красоты; Ханна знал их как Лонга и Шеру. Разумеется, он понимал, что так они лишь представились ему, ибо кому ведомы подлинные имена Богов?

Лонг подошел ближе, и Ханна низко поклонился ему.

— Мы пришли сегодня в последний раз, — сказал Лонг в свойственной ему резкой манере. — Нам нечему больше учить тебя и твоих людей. Завтра на рассвете мы покидаем Кемет. (Кемет — самоназвание Древнего Египта, буквально «Черная земля». — Прим. ред.)

— Вы отправитесь дальше… В другие страны?

— Нет, — произнесла Шера с мягкой улыбкой. — Наша миссия на Земле подошла к концу. Мы должны вернуться к звездам.

— О да… В вашу страну… Туда, где живут Боги.

— Я устал повторять, что никакие мы не Боги, — вздохнул Лонг, — но ладно, пусть будет так, тебя не переубедишь. Да, мы отправляемся в нашу страну. Мы дали вам знание, и оно в равной степени может быть обращено к добру и к злу. Помни, Ханна, и пусть помнят все: мы будем наблюдать за вами.

— Боги всевидящи, Боги справедливы.

— Зла на вашей планете еще немало. Его будет столь же много еще долгие тысячелетия, потому что вы… Как бы сказать, чтобы тебя не обидеть…

— Лонг, — предостерегла Шера.

— Да, хорошо… Наши знания не могут уменьшить зло в человеческих сердцах, но они могут облегчить поиски дороги к свету. Их не скоро можно будет открыть всему вашему миру, но, я надеюсь, это время настанет. А до тех пор ключ у вас, Посвященных Хранителей. Мы рассчитываем на вас. Вы знаете больше, чем остальные люди, творите же добро.

— Я обещаю, Лонг.

— Прощай, Ханна. Мы больше не увидимся с тобой, но пройдут века, и мы вернемся. Мы увидим, каковы были деяния — и твои, и твоих наследников — на этой планете.

— Я не забуду, Лонг.

— Прощай, — сказал Лонг.

— Прощай, — повторила Шера, как эхо.

— Прощайте, — ответил им старый жрец.

Он смотрел, как поднимаются они в Великую Колесницу, как она с гулом взмывает к небесам. «Мы вернемся, и мы увидим…» Да, Боги могут все, но разве в состоянии смертный человек Ханна, вся жизнь которого — краткий миг, прозреть пути будущих поколений? В его силах лишь хранить тайну, пока он жив, и делать все для того, чтобы другие продолжали его радения после его ухода в поля Иару.

«Мы вернемся…»

КЛИНИЧЕСКАЯ СМЕРТЬ

Москва

Июнь 1990 года

«Шпионы, уходящие в холод, и шпионы, возвращающиеся с холода, не делают погоды…»

Эта фраза, вертевшаяся в голове генерала Курбатова, казалась ему несколько вычурной — каламбуром в дурном вкусе. Но Алексей Дмитриевич и не претендовал на звание эстета, тонкого ценителя изящной словесности. Главным для него была не элегантная фраза, а мысль: да, уже сейчас шпионы (в традиционном понимании) не являются более основной опорой политиков, как в минувшие эпохи. Агенты влияния и новые информационные технологии изменили мир. А в будущем, совсем близком будущем, просто рукой подать…

Черная генеральская «волга» неслась по проспекту Андропова в сторону Царицынских прудов. Ехать предстояло далеко, за кольцевую, и у Курбатова было время поразмыслить. Обычно не склонный к фантазиям сорокапятилетний генерал на сей раз позволил себе уйти от привычной конкретности. Генерал пытался охватить взглядом грядущее, одним из творцов которого намеревался стать. Заговоры, интриги, борьба за власть? Курбатов презрительно усмехнулся. Детские игрушки, мышиная возня. Нет, это не для него. Он замыслил иное и потому с волнением ждал предстоящей встречи с профессором Колесниковым. Ведь от профессора в решающей степени зависит судьба проекта «Коршун»…

«Волга» замедлила ход, и генерал, очнувшись от грез, снова ощутил себя в реальности, где все далеко не так просто и безоблачно, где ввязаться в бой вовсе не значит победить.

Водитель надавил на тормоз возле решетчатых ворот, за которыми просматривалось приземистое белое здание. Над запертой калиткой висела скромная табличка с надписью «Медсанчасть № 12А». Тщетными были бы попытки найти телефон и адрес данной медсанчасти в городских справочниках, и скверно закончилось бы предприятие любопытного постороннего, вздумавшего проникнуть сюда…

Заметив генеральский автомобиль, охранник нажал кнопку у ворот, пропуская машину на территорию. Но «волга» не проехала и двух метров, как была остановлена для проверки документов. Генерал не генерал, знакомый в лицо или нет — все равно придирчивое изучение спецпропуска и электронное сличение отпечатков пальцев соответствующим переносным прибором.

Машину отогнали на стоянку вдалеке от главного корпуса (водителю выходить не полагалось), а генерал Курбатов зашагал к раздвижной металлической двери. Там его документы проверили вторично. Алексей Дмитриевич поморщился, но тотчас же напомнил себе, что сам же и ввел такой порядок на объекте для всех без исключения.

Профессор Колесников пил чай в комнате отдыха медперсонала. Он поднялся навстречу Курбатову и стиснул руку генерала в дружеском пожатии.

— Привет, Петр Иванович, — буркнул Курбатов. — Примчался по твоему звонку, как гимназистка на первое свидание. Выкладывай.

— А чайку, Алексей Дмитриевич?

— С ума сошел? У меня в двенадцать совещание, не тяни кота за хвост…

— Ой ли? — прищурился Колесников. — Только ли в этом причина нетерпения вашего превосходительства? Ладно, пошли…

Из комнаты отдыха они прошли в длинный унылый коридор, где под потолком, в удручающей тишине, зловеще поблескивали мертвые зрачки телекамер. Коридор закончился белой дверью, обитой звукоизоляционным материалом. В центре виднелся ромбик с цифрой 1. Колесников открыл замок своим ключом.

Просторное помещение заполняла всевозможная электронная медицинская аппаратура. Экраны мониторов были отключены. Курбатов уселся в одно из вращающихся кресел.

— С чего начинать? — осведомился Колесников, раскрывая створки шкафа, где хранились пронумерованные папки. — С предыстории или…

— Нет, сначала я хочу посмотреть на нее.

— Воля твоя. — Профессор быстро щелкнул тумблером на пульте.

Перед креслом генерала засветился большой экран.

— Это монитор телекамеры в ее палате, — пояснил Колесников. — Ты видишь не запись, а, так сказать, трансляцию с места событий.

Генерал молча кивнул. Сначала изображение было нечетким, потом сфокусировалось. Сверху, под углом в сорок пять градусов, Курбатов увидел больничную койку, на которой полулежала читающая потрепанный номер «Нового мира» молоденькая девушка. Курбатов жестом попросил приблизить картинку. Профессор повернул верньер, и лицо девушки заняло весь экран. С полминуты Курбатов молча изучал ее черты — высокий лоб, обрамленный короткими светлыми волосами, широко расставленные ярко-синие глаза, чуть вздернутый нос, полноватые губы, овальный подбородок.

— Красивая, — пробормотал Курбатов с оттенком сомнения в голосе. — Во всяком случае, мне нравится… И это плохо.

— В смысле? — не понял профессор.

— Она не стереотипна, — ответил генерал. — Ее красота слишком индивидуальна. Хорошо ли это для нас? Ведь в случае… непредвиденных обстоятельств опознание не составит труда.

— Ах вот ты о чем… Конечно, с этой точки зрения предпочтительнее работать со стандартным материалом — с такими, что мелькают в журналах и на конкурсах красоты. Они все на одно лицо. Однако подумай, Алексей Дмитриевич, как мне при эдаком раскладе поступать с антропометрическими показателями? Я не смогу таскать ее в лабораторию каждую неделю, большей частью придется полагаться на данные внешнего контроля, а малейшая ошибка…

— Убедил, — махнул рукой Курбатов. — Выключай свой телевизор и покажи мне фотографии, где она во всей красе.

Профессор отключил монитор и достал из шкафа папку под номером семь. Раскрыв ее, он вынул несколько больших цветных фотоснимков, запечатлевших ту же девушку обнаженной, и передал генералу. Тот, просмотрев фотографии, одобрительно хмыкнул.

— А эти цифры внизу? — поинтересовался Курбатов.

— Параметры фигуры и всякая медицинская дребедень. Зачем тебе? Вот же товар лицом… Впрочем, могу прокомментировать — фигура нестандартная, если сравнивать с классическими образцами. Но, Алексей Дмитриевич, ты видишь…

— Вижу, вижу, — откликнулся Курбатов, возвращая профессору снимки. — Эх, и почему я верный муж…

— Ты? — поразился Колесников. — Когда ты успел жениться?

— Да ну тебя, не понимаешь солдафонского юмора, — нахмурился генерал. — Ладно, теперь рассказывай подробно.

Перебирая бумаги в папке, профессор опустился в кресло возле генеральского.

— Ее привезли в институт Склифосовского десятого мая — автомобильная авария на углу Бутлерова и академика Волгина. Там произошло столкновение, занесло автобус. На девушку пришелся удар всей многотонной махины. В крайне тяжелом состоянии ее доставили в реанимацию. Несмотря на усилия врачей, наступила клиническая смерть… Медицинские подробности интересуют?

— Да, но лишь в одном плане. Мы вернемся к этому позже, а пока продолжай.

— И вот представь себе, из состояния клинической смерти она выкарабкалась практически сама. Конечно, без врачей не обошлось, но если бы не ее невероятная воля к жизни и поистине удивительная сопротивляемость организма…

— Редкий случай?

— Очень. После этого я и взял ее на карандаш… Кто у нас курирует проект в Склифе?

— Одинцов.

— Верно, Одинцов… Он провел первичные исследования, и у него глаза на лоб полезли… Исключительно удачный генотип, словно по заказу… Вследствие чего ее и перевели к нам, едва она немного окрепла. Здесь я принялся за нее всерьез. В моей схеме сто девяносто семь параметров, и по ста семидесяти результат положительный.

— А остальные параметры? — снова нахмурился Курбатов.

— Ну, знаешь!.. — Профессор всплеснул руками. — Идеала в природе не существует. Лучший из предыдущих кандидатов едва дотянул до ста двадцати шести.

— Гм, гм… — Курбатов повертел в руках нераспечатанную пачку «Мальборо». — Хорошо. Ты ученый, тебе виднее. А я всего-навсего солдат…

— Вот именно, — проворчал профессор. — Понимаешь, показатели выдающиеся…

— Да-да, уже понял. А кто она?

— Ее зовут Ольга Иллерецкая.

— Ого! Воистину дворянская фамилия.

— Да, старинный род. Очевидно, длительный отбор отразился на качестве генотипа. Ей восемнадцать лет, студентка архитектурного института.

— Родственники?

— Тут занятная история. Старшие Иллерецкие, отец и мать, год назад надумали переселиться в Канаду, где у них родня — какой-то местный священник русской общины, седьмая вода на киселе. А Ольга отказалась наотрез. Поссорилась с родителями в пух и прах. Они уехали, она их не провожала… Но все же они оставили ей квартиру и немного денег. И, поскольку тех денег надолго не хватило, Ольга стала подрабатывать художницей в Доме культуры… С родителями даже не переписывается.

— Скверно! — Генерал стремительно поднялся с кресла, отошел к дальней стене и резко повернулся на каблуках. — Как поссорились, так и помирятся! И рванет наша Оля за кордон, а мы…

— Не рванет, — успокоил генерала Колесников. — Я провел серию тестов под гипнозом. Состояние психики Иллерецкой исключает возможность отъезда.

— Полностью?! — рявкнул Курбатов.

— Конечно нет, — удивился профессор. — Речь идет не о железяке какой, а о живом человеке… Но посуди сам, Алексей Дмитриевич. С одной стороны, почти полное соответствие нашим критериям, с другой — ничтожная вероятность того, что она когда-нибудь уедет… И неужели твоя служба не найдет способа деликатно ей помешать?

— Моя служба… — вздохнул генерал. — Кто знает, что станется с моей службой? Перестройщики уже такого наворотили… — Курбатов помолчал немного, затем закурил и снова заговорил: — Надеюсь, тебе понятно, Петр Иванович, что все данные по Иллерецкой будут десятки раз перепроверены, какая-нибудь мелочь может все перевернуть… Но, прежде чем принять предварительное решение, вернемся к тому отложенному медицинскому вопросу.

— Да, слушаю тебя.

— Иллерецкая попала в серьезную аварию. Гарантируешь ли ты, что она восстановится полностью — и в физическом, и в интеллектуальном плане? Едва ли надо напоминать, как это важно для нас.

Колесников несколько секунд молчал. Затем утвердительно наклонил голову.

— Еще неделю назад, — признался он, — я затруднился бы ответить. Поэтому и позвонил сегодня, а не неделю назад… Но сейчас я твердо говорю «да».

Стряхнув пепел в корзину для бумаг, Курбатов снова уселся в кресло, что профессор справедливо расценил как добрый знак.

— Ну что ж… — вполголоса проговорил генерал, — считай, что в принципе договорились. Как долго ты сможешь держать ее здесь, чтобы она ничего не заподозрила?

— Сколько угодно. — Профессор пожал плечами. — В моем распоряжении имеются препараты — абсолютно безвредные, но создающие видимость ухудшения здоровья. Нетрудно будет убедить ее продолжать лечение.

— Угу… А что ей известно о ее местопребывании и перспективах?

— Сюда ее перевезли под наркозом, она считает, что по-прежнему находится в отдельной палате института Склифосовского. А вставать ей пока не разрешается. Выписывать ее тоже будем не отсюда — по завершении программы отправим со всеми предосторожностями в одну из тех городских клиник, где есть опорные пункты проекта «Коршун»…

— Ладно, я обдумаю… А операция?

— Хоть завтра.

— Нет, — возразил Курбатов, — не торопись. Мы еще пропустим ее через частое сито. Кстати, она не просила телефон, не требовала встреч с приятелями?

— Нет. Она не слишком общительна, и едва ли кто-то из знакомых стал бы навещать ее в больнице. Из института, с работы, конечно, интересуются, но мы…

— Понятно. — Курбатов бросил взгляд на часы. — Мне пора, Петр Иванович. Буду держать с тобой постоянную связь.

— Что надо понимать как санкцию на продолжение работы с Иллерецкой?

— Да, разумеется. Готовься, но учти: может прозвучать отбой.

— Искренне надеюсь, что отбоя не будет! — воскликнул Колесников. — Такой материал…

Генерал исподлобья посмотрел на профессора и вышел, не говоря ни слова. Колесников в задумчивости прошелся по комнате, затем снова включил монитор. Девушка спала, раскрытый журнал валялся возле койки обложкой вверх.

— Оля… — прошептал Колесников еле слышно, точно опасался, что девушка услышит его. — Если бы ты знала, как много надежд возложено на тебя…

Она не знала. Она спала безмятежно, как спят маленькие дети, когда в окружающем их уютном мире все хорошо. Она не знала ничего ни о генерале Курбатове, ни о проекте «Коршун», ни о том, что хищная птица, именем которой назван проект, готова взмыть в небеса и накрыть Землю черной тенью распростертых крыльев, под которыми притаились ужас и смерть.

Июль 1990 года

«Медсанчасть № 12А»

В отутюженном, сияющем белизной халате профессор Колесников переступил порог палаты Ольги Иллерецкой.

— Вадим Аркадьевич! — обрадовалась девушка, знавшая Колесникова под вымышленным именем. — А я уж подумала…

— Ну что ты, Оля, — ласково улыбнулся профессор. — Я ведь не опоздал. Девять часов, время обхода… Как наши дела?

— Прекрасно, Вадим Аркадьевич… Почему вы не разрешаете мне вставать? Я чувствую себя так, что могла бы рекорд на стометровке поставить! — Она смутилась. — Если потренироваться, конечно. От этого лежания, сидения да упражнений в постели под руководством милейшей Инги Викторовны скоро совсем мышцы атрофируются…

Колесников сделал притворно строгое лицо и сел на табурет возле койки.

— Оля, я твой лечащий врач, комплекс физических упражнений разработан мной специально для тебя, а Инга Викторовна — опытнейшая медсестра. Не понимаю, чем ты недовольна? Тем, что не очень быстро поправляешься? Или я плохо забочусь о тебе?

Профессор кивнул на тумбочку у изголовья. Там стояла ваза с разнообразными фруктами и лежали свежие номера журналов. Рядом примостился магнитофон — по просьбе Ольги Колесников принес кассеты с ее любимыми «Лед зеппелин» и «Роллинг стоунз».

— Даже слишком хорошо, — ответила девушка. — Вы обо всех пациентах так заботитесь?

Вот оно! Об этом предупреждал Колесникова генерал Курбатов — не создавать Ольге исключительных условий, дабы не вызвать подозрений. Профессор не послушался, и вот… Надо выкручиваться.

— Не обо всех, — отозвался Колесников тоном любящего отца. — Ты особая пациентка, мои ассистенты тебя буквально с того света вытащили… Не скрою: ты — краеугольный камень моей монографии.

— Ах вот как! — рассмеялась девушка. — Тогда понятно. — Она спохватилась и добавила: — Простите, Вадим Аркадьевич, Я действительно очень благодарна вам. Но я кое-чего не понимаю… Например, телекамера под потолком… И парк за окном…

— Телекамера как раз для того, чтобы тебе не вздумалось вскочить с постели и все испортить, — строго проговорил Колесников. — Медсестры присматривают…

— Хоть бы в туалет меня выпускали… Извините, вам как врачу… Так неловко, словно я инвалид или старушка беспомощная.

— Всему свое время, Оля. Лечись. А парк… — Колесников посмотрел в окно. — Что с ним такое?

— Почему там никогда не гуляют пациенты? Только какие-то угрюмые личности с бандитскими рожами. Профессор деланно рассмеялся.

— С бандитскими?.. Не замечал. Это наши сотрудники… А парк для прогулок пациентов с другой стороны. — Колесников поспешил сменить тему. — Оля, завтра состоится консилиум. Возможно, тебе понадобится еще одна операция.

— Как?!

— К сожалению, это не исключено. Но не беспокойся, операция несложная. И вскоре ты сможешь вставать… Не падай духом, все идет как надо.

Потрепав девушку по щеке, Колесников подмигнул и вышел, направляясь в рабочий кабинет. Он старался избавиться от дурных предчувствий, но тщетно. Пока между ним и Олей складывались доверительные отношения, ей и в голову не приходило ослушаться… А если она все же встанет с постели? Тогда в комнату войдут так называемые медсестры, наблюдающие за постоянно включенным монитором в соседнем помещении, и уложат ее снова — вежливо, но решительно. Ведь нельзя допустить, чтобы она обнаружила и другие странности. Запертые двери… То, что окно не открывается, а стекло в нем небьющееся… Впрочем, до проверки прочности стекла едва ли дойдет, но…

Опасениям профессора Колесникова не суждено было сбыться. На следующий день после консилиума (естественного, камуфляжного) состоялась операция. Как и обещал девушке профессор, она была очень несложной и завершилась благополучно.

После чего, вернувшись в кабинет, Колесников раскрыл рабочий журнал и записал с новой страницы:

«Проект: „Коршун“

Ключ соответствия: 7

Фаза: 1

Результат…»

Результат?

Колесников задумался.

Часть первая ИЕРОГЛИФЫ

1

Египет 1925 год

Сэр Джулиан Прендергаст не считал себя завистником, но одному человеку он завидовал несомненно — лорду Карнарвону. Подумать только, да кто такой этот лорд? Пижон, жуир и прожигатель жизни. Купив в начале века один из первых в Англии автомобилей, Карнарвон вскоре ухитрился разбить его вдребезги и чудом остался жив. Доктора рекомендовали бедолаге египетский климат. Пресловутый лорд прибыл в Египет, заинтересовался древностями, притом ничего в них не понимая, и с помощью археолога Говарда Картера открыл гробницу Тутанхамона! Эта мировая сенсация произошла 3 ноября 1922 года. Карнарвон и Картер искали там, где никто уже не надеялся ничего найти, и однако…

А сэру Джулиану Прендергасту, профессиональному египтологу, знатоку страны и ее истории, не везло. За пятнадцать лет, отданных раскопкам в Долине царей, он не обнаружил ничего стоящего, если не считать двух разграбленных еще до новой эры гробниц. Может быть, именно потому и не везло, что он слишком хорошо знал Долину царей, знал, где НЕ НАДО копать? Дилетант Карнарвон не знал — и выиграл.

Сейчас арабские рабочие Джулиана Прендергаста заканчивали расчистку стены, скрытой под слоем скальных обломков, оставшихся после строительства пирамид. Эта стена заинтересовала сэра Джулиана тем, что была обращена строго на север, а в северных стенах, как правило, и находились входы в гробницы.

Стояла изнуряющая жара, сэр Джулиан поминутно утирал платком пот со лба и глотал теплую воду из фляги. Он уже начинал терять терпение и готов был объявить о завершении работ на сегодня, когда из раскопа выбрался его помощник, французский археолог Жан Тьери.

— Ничего нет, — пожаловался Тьери по-английски.

— Никаких признаков входа?

— Нет.

Прендергаст внезапно рассвирепел:

— Дьявол! Пятнадцать лет я поджариваюсь в этой пустыне, и никогда ничего нет! Я старый человек. Бог не даст мне еще пятнадцати лет! Пробивайте эту стену. Немедленно!

— Люди устали, сэр.

— Плачу вдвойне!

Известие об удвоении оплаты подстегнуло рабочих. Они дружно принялись долбить центральную плиту. Спустя три часа стена рухнула под их натиском. Из темного провала потянуло гнилью и сыростью — очевидно, в гробницу проникли подпочвенные воды.

Сэр Джулиан зажег лампу и углубился в открывшийся коридор, ступая по вязкой грязи. Жан Тьери последовал за ним. Достигнув склепа, археологи не смогли сдержать возгласа разочарования. Саркофаг с разбитой крышкой… Разграблено!

— Но каким путем проникли сюда грабители? — спросил Жан Тьери. — Мы не нашли входа в стене, и она была неповрежденной. Где же вход?

— Да, это необычная гробница, — согласился сэр Джулиан. — Давайте-ка посмотрим… — Он приблизил лампу к надписям на саркофаге. — Взгляните, Жан! Очень интересно.

Тьери наклонился и принялся читать:

— Да… Все места, где должно упоминаться имя фараона, выскоблены каким-то острым орудием…

— Вы понимаете, что это значит?

— Конечно… Но почему?

Обоим археологам было известно: согласно древнеегипетской мифологии, стирание имени покойного в склепе являлось магическим действием, обрекавшим умершего на вечные скитания в подземном мире, на страдания и голод… Так отомстили Эхнатону жрецы Фив, которым он не повиновался. Так кто-то отомстил и фараону, чью гробницу только что открыли Прендергаст и Тьери… Кто и за что?

Желтоватый луч лампы сэра Джулиана пополз дальше и вскоре провалился в черноту нового коридора, ведущего на запад.

— Вот и вход, Жан, — сказал Прендергаст. — Он в западной стене. Из этого следует, что руководившие постройкой гробницы жрецы нарушили традицию, чтобы сбить грабителей с толку. Грабители, правда, оказались умнее, но сейчас это не важно. Меня смущает вот что: стали бы жрецы так стараться ради фараона, которого настолько ненавидели, что и самое имя его впоследствии стерли?

— Если только это сделали они, — заметил Тьери.

— Но не грабители же постарались!

— Гм… Противоборство двух группировок внутри касты жрецов — за и против фараона?

— Возможно… А это что? Посмотрите сюда, Жан! На стене склепа была высечена надпись в несколько строк.

— Но это же не иероглифы! — воскликнул Тьери, вглядевшись.

— Да, разумеется, — с волнением в голосе подтвердил сэр Джулиан. — Не иероглифы в понимании Шампольона. Это не иератическое письмо. И не демотическое… Я бы сказал, что это ближе к пиктограммам.

— Но каков смысл надписи? Прендергаст усмехнулся.

— Вы хотите, чтобы я ответил на этот вопрос? Шампольон потратил двадцать лет на расшифровку иероглифов Розеттского камня, и при этом в его распоряжении находился аутентичный текст на греческом языке. А здесь… Мы столкнулись с чем-то абсолютно новым для науки. И я сомневаюсь, чтобы в ближайшие годы кто-то сумел прочесть это… Сравнивать не с чем, а сама надпись недостаточно длинна для анализа. — Произнося эту тираду, сэр Джулиан рассматривал не только надпись, но и каменные плиты вокруг. И вдруг застыл, уставившись на стену. — Жан…

Тьери подошел к Прендергасту.

— Смотрите, вся надпись выбита на одном камне… И он неплотно прилегает к остальным!

— Тайник?

— Если так, то не замеченный грабителями! — в сильнейшем возбуждении воскликнул сэр Джулиан. — Они не стали бы тратить время и закрывать его снова! Скорее несите инструменты!

Тьери бросился наружу и вскоре вернулся с подходящими для вскрытия тайника стальными обоюдоострыми топориками. Археологи просунули в щель узкие металлические лезвия и с величайшими предосторожностями вынули камень. За ним открылась ниша, в которой лежал один-единственный предмет. Сэр Джулиан протянул руку…

Это был небольшой бронзовый стилет. В свете фонаря можно было разглядеть изящную рукоять, украшенную свернувшейся змеей — символом власти фараона.

— Что-то мы, во всяком случае, нашли, — с некоторой досадой протянул Тьери.

— Да будет вам, Жан! Посмотрите, какая изумительная работа! Кажется, мне знакомы все древнеегипетские экспонаты во всех музеях мира, но подобного не припомню.

Стилет уникален, Жан! Он по праву украсит археологический музей в Каире.

— А что делать с камнем?

— Вы о камне с надписью? Тоже в музей, разумеется. Кто-нибудь когда-нибудь разгадает его тайну. За ним мы пришлем завтра. Тогда же и осмотрим гробницу более тщательно. А на сегодня достаточно.

Ученые покинули склеп, и сэр Джулиан с гордостью продемонстрировал находку арабским рабочим. Лучше бы он этого не делал!

Когда Прендергаст и Тьери уехали, двое братьев-арабов посовещались и пришли к выводу, что вновь открытая гробница может содержать и более ценные предметы, не найденные учеными при беглом осмотре, включая изделия из золота и драгоценных камней… Братья решили проникнуть в гробницу ночью.

Давно работавшие у Прендергаста и других археологов, они были осведомлены о ловушках, частенько устраиваемых в местах захоронения фараонов. Но братья отличались не столько предусмотрительностью, сколько самоуверенностью. Убежденные, что сумеют избегнуть ловушки, они при свете факелов вошли в склеп вскоре после полуночи.

Последнее пристанище неизвестного фараона устроили люди, которые прекрасно усвоили понятие, позже названное «принципом домино» — толкнешь одну костяшку, повалятся все остальные. А в гробнице присутствовал вдобавок и эффект лавины: падение маленького камешка вызывает горный обвал. Это происходило, если наступить на одну из плит вблизи саркофага. Древним грабителям повезло так же, как спустя много веков Прендергасту и Тьери, — они не ступили на плиту по чистой случайности. А вот братьям-арабам Аллах не помог.

— Что это?! — в страхе закричал старший, услышав нарастающий гул.

Младший не успел ответить. Стены и свод обрушились, похоронив под многими тоннами камня двух людей и плиту с загадочной надписью.

Узнав о катастрофе, сэр Джулиан был ошеломлен. Нет, он не жалел негодяев, его шокировало другое. Ловушки в пирамидах и гробницах устраивались так, чтобы уничтожить незваных гостей, но и полностью завалить камнем также и священный склеп? Непонятно, кощунственно — однако несомненно.

По мнению сэра Джулиана — и Тьери с ним согласился, — этому могло иметься лишь одно объяснение. В захоронении находилось нечто такое, что ни при каких обстоятельствах не должно было снова увидеть мир живых. Никто, кроме жрецов, не имел права проникнуть в тайну, а тайна, известная хотя бы одному постороннему человеку, станет общим достоянием. Поэтому жрецы и предприняли столь небывалый шаг.

— А может, разгадка в надписи на камне? — предположил Тьери, когда вечером они с Прендергастом пили чай на веранде дома, арендованного сэром Джулианом.

— Нет, — решительно возразил Прендергаст. — Эта надпись… Кто, кроме жрецов, мог разобрать ее, к чему излишние предосторожности? Увы, дорогой месье Тьери. То, что так изобретательно охранялось, унесено грабителями.

— А не следует ли, — настаивал француз, — снова предпринять раскопки на том же месте? Прендергаст тяжело вздохнул.

— Вы же видели, что там произошло. Тонны и тонны обломков. Даже при помощи современной техники — а на ее оплату у нас не хватит средств — мы провозились бы с год, причем безрезультатно. Там ничего нет, Жан.

— Но камень…

— А! Он наверняка разрушен. Археологи будущего, пожалуй, могут попытаться, а мы… Впрочем, я напишу статью об этой необычной гробнице. Стилет и статья — вся наша добыча, Жан… Давайте-ка поговорим лучше о раскопках той маленькой засыпанной пирамиды, что мы с вами обнаружили восточнее…

Впоследствии статья Прендергаста под названием «Безымянный фараон» появилась в лондонском «Археологическом журнале» в декабре 1925 года. Специалисты не обратили на нее особого внимания: научный мир был все еще занят сенсациями гробницы Тутанхамона. Да и не слишком вразумительным выглядело сообщение Прендергаста о непонятной надписи: ни фотографий, ни рисунков, ни даже толкового описания.

Однако Прендергасту и Тьери посчастливилось — если здесь уместно это слово — совершить похожее открытие несколько позднее. Они откопали вторую гробницу с нетипичным расположением входа, на сей раз в восточной стене. Как и в первом случае, имя царственного покойника оказалось стертым, гробница предстала перед взорами ученых разграбленной. Но и тут не было ни странных надписей, ни тайников, зато ловушка в точности копировала предыдущую, что с осторожностью установили наученные горьким опытом археологи. Лишь один предмет в склепе уцелел после налета грабителей. В нише у изголовья саркофага стоял алебастровый кубок с двумя фигурными ручками-змеями. На кубке были не слишком искусно вырезаны сцены из семейной жизни фараона. Скорее всего, мародеры, охотившиеся за золотом и драгоценностями, отнеслись к кубку пренебрежительно и потому не тронули его.

Знатоку древнеегипетского искусства, каким по праву считал себя Прендергаст, было ясно, что художественные достоинства кубка невелики. Тем не менее находка поступила в коллекцию Египетского археологического музея в Каире, куда ранее сэр Джулиан передал стилет.

Джулиан Прендергаст прожил еще два года и умер от сердечного приступа во время очередных раскопок. Жан Тьери вернулся во Францию, женился и оставил занятия наукой. Он умер в Марселе в 1962 году глубоким стариком. А о скромных открытиях двух археологов надолго забыли…

2

Москва, 1983 год

Государственный музей изобразительных искусств им. А. С. Пушкина

— Несите этот ящик туда, — распорядился директор.

Четверо рабочих ухватили контейнер за ручки и потащили в зал, где предстояло разместить экспозицию выставки «Искусство Египта эпохи Нового царства (1580–1070 годы до н. э.)», прибывшей по обмену из Каира. У сотрудников музея выдался хлопотный день: надо было распаковать, сверить по документам и расположить в витринах более трехсот экспонатов, найденных при раскопках в Долине царей. По договоренности с Египетским археологическим музеем в Каире, получившим в свою очередь экспонаты московского музея, выставка должна была продлиться четыре недели, прежде чем отправиться в обратный путь.

Михаил Борисович Кожухов, работавший в музее с недавних пор, с утра чувствовал себя неважно. Сказывались изрядное похмелье и перепады атмосферного давления. Словом, у Михаила Борисовича дрожали руки, но не только это сыграло роковую роль. Кожухов панически боялся своей жены, также служащей музея. И поскольку дома он не ночевал, грядущая встреча не предвещала ничего хорошего…

Кожухов снял пломбы с пятого контейнера и откинул крышку. Его помощница Юля читала вслух сопроводительный реестр:

— Номер сто восемь… Диадема… Фотография, описание.

— Все правильно, — буркнул Кожухов, сличив оригинал с фотоснимком. — Ее вон в ту витрину.

— Сто девять. Кубок алебастровый с двумя ручками, изображающими змей… А его куда, Михаил Борисович?

— Кубок? — рассеянно откликнулся Кожухов. — Подожди, это я сам.

Он бережно извлек хрупкий кубок из контейнера, где тот покоился в мягко-упругой ячейке, исключающей повреждения при перевозке, и понес его в глубь зала. В этот момент от дверей раздался резкий голос жены:

— Михаил!

Кожухов вздрогнул, споткнулся на ровном месте. Кубок выскользнул из вспотевших ладоней… Не прояви Михаил Борисович чудеса реакции, экспонат разбился бы неминуемо. Но Кожухов не сплоховал. Он успел ухватить кубок за ручку у самого пола… И все же алебастровый сосуд получил чувствительный удар о паркет, и у самого дна откололся небольшой кусочек с частью резьбы.

— Ах! — вырвалось у Юли. Она подбежала к бледному Кожухову, уже окруженному столпившимися сотрудниками.

Жена Михаила Борисовича благоразумно ретировалась, предпочтя тактическое отступление.

Привлеченный паническими возгласами, в зал вошел директор:

— Что случилось?

— Поврежден экспонат номер сто девять, — храбро отрапортовал Кожухов, словно бросаясь в холодную воду. — По моей вине.

Директор втянул носом воздух:

— По-моему, от вас пахнет спиртным?! Ну, знаете, Кожухов… Вы у нас больше не работаете. А вопрос о компенсации за разбитый кубок мы… Что с вами?

С выражением крайнего изумления Кожухов смотрел на сосуд, который все еще держал в руках, точнее — на поврежденный участок. Он не слышал грозных директорских слов, не вникал в их смысл.

— Смотрите. — Кожухов протянул кубок директору. Тот машинально принял сосуд, взглянул — и изменился в лице.

— Не может быть…

— Да! — почти закричал Михаил Борисович. — Под верхним слоем алебастра — второй, внутренний, и на нем иероглифы! Это двухслойный кубок, двухслойный кубок со скрытым текстом, понимаете?

— Позвольте, — растерялся директор. — Египтологии не известны двухслойные кубки.

— Вот именно! — торжествующе изрек Кожухов. — Я… Мы сделали открытие, а когда будет прочитан текст… Кто знает, какие сюрпризы там скрываются?!

Директор поставил кубок в ближайшую витрину.

— Странно, — сказал он. — Ведь этот экспонат изучали египетские специалисты. Как же они ничего не заметили?

— Ничего странного, — возразил Кожухов, полностью овладевший собой. — Чтобы заметить, нужно… Хотя бы просветить кубок рентгеном… А кому такое придет в голову, зачем?

— Ну… Что же, — неуверенно произнес директор. — Конечно, кубок изымается с выставки, нужны тщательные исследования… Но тут возникает этическая проблема, связанная с приоритетом открытия. Кубок нам не принадлежит.

— И что? — Кожухов пожал плечами. — Египетские коллеги будут счастливы, когда мы вернем им не просто кубок, но кубок плюс его раскрытую тайну.

Итак, на выставку кубок не попал. Не вернулся он и в Египет. Египетскому археологическому музею в Каире были принесены извинения за случайное уничтожение экспоната и предложена равноценная замена из фондов Государственного музея изобразительных искусств им. А. С. Пушкина, на чем инцидент и завершился.

Кожухова все-таки уволили, но он легко нашел работу в другом музее. Однажды он встретил на улице своего прежнего директора и поинтересовался, удалось ли прочитать иероглифы на поверхности второго слоя кубка.

— К сожалению нет, — с досадой ответил директор. — В институте, куда мы его передали, работают похлеще вас растяпы. Они попытались снять верхний слой и безнадежно повредили и надпись, и резьбу. Пытались восстанавливать, да где там… Списали. Кубок пропал для науки безвозвратно, Михаил Борисович.

Директор искренне верил, что именно так все и произошло.

3

Каир

Апрель 2000 года

Теплая минеральная вода — что может быть отвратительнее? Гюнтер Холбрук с раздражением отодвинул стакан. Это была последняя бутылка, Холбрук забыл поставить ее в холодильник… Но не поздно и сейчас, пусть хоть оставшаяся вода охладится.

Он приподнялся в кресле, собираясь идти на кухню, но его остановил голос Макса Штайнера.

— Дай-ка еще раз взглянуть на этот чертов план, Гюнтер.

Холбрук вручил сообщнику лист бумаги. Штайнер смотрел на план так, будто на листе было мастерски нарисовано гнездо гадюк.

— Так ты уверен, что там только одна линия сигнализации?

— Еще бы! — разозлился Холбрук. — Даром, что ли, я сшивался там три недели?

— И все-таки не нравится мне это. — Штайнер бросил план на стол.

— Почему?

— Почему? Да потому, что пахнет дешевкой. — Макс перелистал каталог Египетского археологического музея. — Ты погляди, что за экспонаты в этом зале! Скарабей, инкрустированный цветным стеклом! Каменная фигурка бога-шакала Анубиса! Подумать только, сверхценность… Бронзовый стилет… Тьфу! Где золото, серебро, драгоценные камни? Где сокровища, Гюнтер?

Выдержав эффектную паузу, Холбрук неторопливо заговорил:

— Повторяю в сотый раз: ты дурак, Макс. Сидеть! Не трепыхаться! В тех залах, где хранится золото, суперсовременная сигнализация и надежная охрана. С пятерыми молодцами я еще, пожалуй, рискнул бы, но вдвоем там делать нечего. А здесь проще, но не это главное. Куда бы мы с тобой сунулись с твоим знаменитым золотом — прямо в лапы полиции? А эти вещицы… — Гюнтер отобрал у Макса каталог, вгляделся в фотографии. — Внешне они неприметны, но знаешь, сколько отвалят за них чокнутые коллекционеры? И такие коллекционеры у меня на примете есть! Например, вот этот бронзовый стилет со змеей на рукоятке. Думаешь, пустяк? Нет! Вещь уникальнейшая, второй такой пока не найдено, да и найдут ли?..

— Ну и сколько стоит твоя уникальнейшая вещь? — Штайнер прищурился.

— Я знаю одного типа в Мюнхене, — веско проговорил Холбрук. — Он выложит за стилет двадцать пять тысяч марок, не торгуясь.

Холбрук значительно занизил цифру, но и двадцать пять тысяч заставили Штайнера присвистнуть.

— Ого! Так сколько же мы получим за все? Мы станем миллионерами, Гюнтер!

— Может быть, не совсем… Но близко к тому. Макс неожиданно нахмурился.

— Однако твоя идея… Я о том, что мне придется справиться со сторожем в одиночку…

— Фактор времени, Макс! — Холбрук поднял вверх палец. — Пойми, когда я начну возиться в подвале, сторож уже должен лежать на полу. Если ты будешь ждать, пока я подойду, нас десять раз успеют сцапать. И потом, какая от меня польза в драке? Я привык думать, а не кулаками махать.

— Верно, — усмехнулся здоровяк Макс, окинув взглядом худосочную фигуру Холбрука. — Ты только помешать можешь. Ну а если сторож будет все время пялиться на ворота, тогда как? Стоит ему засечь меня издали, он нажмет кнопку вызова полиции, и нам крышка.

— Да нет, — терпеливо разъяснил Холбрук, — это исключено. Я вел ночные наблюдения, даже поболтал как-то с одним из сторожей, когда тот сменился. Им строжайше предписано периодически осматривать все окна и двери здания, так что в одну точку он не уставится.

— А телекамеры?

— Они только по внешнему периметру — с двух сторон, где окна залов. А внутри, во дворе и возле подвала, их нет.

— Возле подвала точно нет?

— Точно нет, там же хозяйственные помещения, почти глухая стена, и оттуда не попасть в музей. Работа легкая, Макс, а прибыль неплохая. Как тебе понравится сумма в сто тысяч марок?

Упомянутые пять нулей произвели на Штайнера сильное впечатление. Он вздохнул.

— Твоя взяла, Гюнтер. Я дурак. Когда начинаем?

— Сегодня ночью.

4

Черный «опель» с погашенными фарами затормозил в переулке, в полутора кварталах от комплекса зданий Египетского археологического музея. Холбрук проверил, снят ли пистолет с предохранителя, затем сунул оружие в карман. Штайнер взял удобную, не стесняющую движений наплечную сумку с заднего сиденья. Дальше авантюристы отправились пешком, предварительно натянув хирургические перчатки.

— Помни, — вполголоса втолковывал приятелю Холбрук, — твоя задача — сторож. Не забыл план? Повтори!

— Сторож находится в будке в центре двора, откуда обозревает все три входа в корпус номер пять и ворота. Будка на плане под номером семнадцать…

— Правильно. Итак, едва я отключаю сигнализацию и подаю знак, ты вырубаешь сторожа и двигаешься… Куда?

— К третьему окну справа от ворот.

— Молодец. А теперь ни звука…

Пятый корпус археологического музея располагался чуть поодаль от остальных. Он имея форму буквы «П» и три двери на внутренней стороне перекладины этой буквы. Холбрук не собирался блуждать по всему корпусу — это заняло бы слишком много времени, а каждая лишняя минута увеличивала риск. Да и не унести всего… Холбрук собирался похитить лишь часть экспонатов из зала, расположенного на первом этаже, — максимум прибыли при минимальном риске.

Холбрук подошел к маленькому окошку, тускло светившемуся у самой земли. Аккуратно вырезав стекло, он проник в освещенный дежурными лампами подвал и принялся внимательно рассматривать тянущиеся по стене провода. Не ошибиться бы, иначе — тревога… Да нет, он заходил в этот подвал днем под видом рабочего, как и в зал — на правах посетителя, так что хорошо изучил схему проводки… Холбрук вытащил из кармана кусачки.

Максу Штайнеру досталась задача потруднее. Пересечь залитый светом прожекторов двор, добежать до будки сторожа в считанные секунды, ворваться внутрь и… Но сначала нужно дождаться знака Холбрука, ибо калитку защищала та же линия сигнализации. Макс открыл замок калитки отмычкой, достал из сумки некий металлический предмет и замер в ожидании. В окно будки виднелся затылок сторожа. Пока тот смотрел в противоположном направлении, но он может повернуться в любую секунду…

Со стороны подвала донесся тихий свист. Макс рывком распахнул калитку и ринулся к будке. Сторож начал поворачивать голову…

Гюнтер Холбрук уже выползал из подвала через окно.

Макс вышиб хлипкую дверь будки и обрушил на череп сторожа монтировочный ломик, обернутый полотенцем.

— Готов, — удовлетворенно констатировал Макс. — Часа полтора проваляется.

— Скорее к окну, — шепнул подбежавший Холбрук, увидев поверженного сторожа.

На вырезание стекла ушло ровно сорок шесть секунд. Грабители забрались в зал, и Холбрук зажег потайной фонарь. Он по-хозяйски шагал вдоль витрин, брал заранее намеченные экспонаты и складывал их в сумку Штайнера, заполнившуюся доверху за три минуты.

— Уходим, — распорядился Гюнтер.

Грабители беспрепятственно покинули территорию музея и вернулись к машине. Штайнер положил сумку в багажник и устроился рядом с Холбруком, который сел за руль. Заурчал мотор.

— Как все здорово получилось, — ликовал Штайнер, стягивая перчатки. — Замечательно получилось! Ты гений…

Холбрук скрипнул зубами. В отличие от недалекого Макса он понимал, что завершен лишь начальный этап операции. Самое трудное было впереди. Главное — не нарваться на полицию, потом спрятать ценности в подготовленном тайнике за чертой города. Затем вывезти из страны, продать, при этом соблюсти анонимность и не схлопотать пулю в лоб…

Занятый своими мыслями, Холбрук вел машину трущобами, где не было стационарных полицейских постов и практически отсутствовала вероятность наткнуться на патрульный автомобиль. Он перевел дыхание лишь тогда, когда выехал на загородную дорогу, ведущую на восток…

Как оказалось, расслабился он рано.

Первым фары встречной машины заметил Макс.

— Полиция? — встревожился он.

— Не паникуй. — Холбрук сбавил скорость. — Вряд ли полиция. А если и так, зачем им нас останавливать? Об ограблении музея наверняка еще не известно.

— Какого дьявола они лупят дальним светом? — нервничал Штайнер.

И тут конусовидные лучи фар описали дугу. Встречная машина преградила «опелю» путь, встав поперек дороги. Холбрук тоже включил дальний свет и увидел открытый джип, в котором сидели трое бородачей в тюрбанах.

— Не полиция, — пробормотал Понтер. — Да как бы не похуже…

— Объехать сумеешь?

— Нет.

Холбрук остановился метрах в пяти от джипа. Один из бородачей соскочил на дорогу, подошел к «опелю», наклонился к открытому окну.

— Кто такие, куда едете? — высоким голосом спросил бородач по-арабски.

Гюнтер сделал вид, что не понимает вопроса.

— Я не говорю на вашем языке, — ответил он на ломаном английском. — Мы туристы из Германии, в чем дело?

Араб перешел на английский, звучащий в его устах как воронье карканье.

— Выходите из машины.

— Да в чем дело? — упорствовал Холбрук. — Представьтесь, покажите документы!

— Выходите из машины, — повторил араб и указал на джип.

Двое бородачей продемонстрировали стволы американских штурмовых винтовок «М16».

— Влипли, — прошептал Макс.

Холбрук осторожно опустил руку в карман, нащупывая рукоятку пистолета. Их трое, три метких выстрела — только так можно спастись. Миндальничать нечего, орудующие в этих районах банды редко щадят свидетелей, особенно если они — свидетели — одновременно и потерпевшие.

— Выходи и не трусь, Макс, — негромко распорядился Холбрук. — Выкрутимся… — Он открыл дверцу и ступил на бетон дороги, не вынимая руку из кармана.

— Руки за голову! — скомандовал араб. Гюнтер криво улыбнулся:

— Пожалуйста.

Он выхватил пистолет и выстрелил. Но не в безоружного бандита, что стоял перед ним; Холбруку показалось, что важнее сначала снять других, в джипе. К несчастью, он промахнулся. В следующее мгновение бандит нанес ему сокрушительный удар в лицо, тут же загрохотали автоматические винтовки. Все было кончено моментально. Холбруку пуля попала в сердце, Штайнеру — в голову.

Арабы приступили к обыску «опеля».

— Авад! — позвал тот из них, что открыл багажник. — Смотри…

Главарь банды осветил фонарем сумку, рванул застежку-молнию и разочарованно сплюнул.

— Дерьмо! Похоже, они и впрямь туристы — скупали всякую сувенирную дрянь. Что за добыча… Ладно, продадим на базарах. Деньги у них есть?

Третий бандит умело обыскал трупы.

— Мало.

— Вот дерьмо, — прорычал Авад. — Забирайте все, и поехали… Пистолет у этого тоже возьмите.

Бандиты вернулись в джип. Несколько секунд спустя машина растворилась во тьме.

5

Около четырех часов дня в кабинете директора Египетского археологического музея Гамаля Седара заверещал внутренний телефон.

— Господин директор, пришел начальник полиции.

— Просите скорее…

Внушительная фигура начальника каирской полиции Ирамуна аль-Расула, казалось, заполнила весь кабинет. Директор, невысокий щуплый человек лет сорока, шагнул ему навстречу и порывисто пожал руку.

— Рад видеть вас так скоро! — воскликнул он. — Неужели вы с хорошими новостями?

— Как посмотреть, — уклончиво ответил аль-Расул, усаживаясь в кресло для посетителей. — Мы нашли тех, кто ограбил музей…

— Вы поймали их!

— Нет, мы НАШЛИ их, — подчеркнул начальник полиции. — К сожалению, мертвыми… И без ваших экспонатов.

— Что это значит? — Лицо директора вытянулось.

— Мы нашли машину за окраиной города, на восточной дороге. И два трупа… Одного покойника опознали легко — личность, хорошо известная Интерполу. Это некий Гюнтер Холбрук, преступник с международным размахом, специализировавшийся на музейных кражах. Его разыскивала полиция пяти стран, и я ума не приложу, как он ухитрился пробраться в Египет. Второй не опознан, но…

— Подождите, — перебил полицейского Гамаль Седар. — Из того, что этот тип грабил музеи, вовсе не следует, что…

Аль-Расул вынул из кармана фигурку скарабея, вырезанную из вулканического стекла, и протянул директору музея.

— Ваш экспонат?

— Да-да! Но вы сказали…

— Скарабея нашли в багажнике машины. Его идентифицировали по переданному вами списку похищенного и фотографиям. Все остальное исчезло… В машине обнаружили также хирургические перчатки, а в карманах Холбрука — кусачки, стеклорез, потайной фонарь. Экспертам не составит труда установить, этими ли кусачками перерезаны провода сигнализации, но я и так не сомневаюсь.

Гамаль Седар на несколько секунд задумался.

— Возможно, скарабей и все прочее подбросили в машину Холбрука, чтобы сбить нас… Вас со следа, — заметил он.

— Мы обсуждали такую версию, — сказал аль-Расул. — Слишком невероятное совпадение. Неизвестные преступники избирают для запутывания следов именно эту машину— машину грабителя музеев! Нет, господин Седар, все произошло иначе.

— Не поделили добычу?

— Едва ли. Я объясню. Если бы сообщник или сообщники Холбрука и его приятеля решили захватить ценности, они стреляли бы, по всей вероятности, изнутри машины — и уж во всяком случае аккуратнее. А там стреляли снаружи, из «М 16», весь «опель» Холбрука изрешетили. Найдена гильза и от пистолетного патрона — возможно, Холбрук отстреливался. Но главное — скарабей.

— Почему? — удивился Седар.

— Преступники перевозили похищенные экспонаты не навалом в багажнике, а в чем-то: сумке, саквояже, кейсе, так?

— Конечно…

— И скарабей выпал, когда эту сумку или кейс открывали. Но зачем сообщникам Холбрука открывать кейс на ночной дороге? Они бы и без того знали, что там находится. Я предполагаю, господин Седар, — и оснований для этого более чем достаточно, — что герру Холбруку элементарно не повезло. Его ограбила одна из банд, что в изобилии гнездятся в трущобах.

Седар в отчаянии схватился за голову.

— Но это значит, что наши экспонаты утрачены навсегда!

— Нет. — Аль-Расул покачал головой. — У меня есть идея. Собственно, потому я и пришел… Мне понадобится ваша помощь.

— Какая идея? — Директор подался вперед, в глазах его вспыхнул огонек надежды.

— Эти банды, господин Седар, состоят, как правило, из людей крайне невежественных. Золото от меди они, пожалуй, сумеют отличить, но разобраться в истинной ценности археологических находок…

— И что же?

— Господин Седар, я прошу вас временно скрыть от прессы факт ограбления музея.

— Зачем?

Аль-Расул пристально посмотрел на директора.

— Если в газетах будет объявлено, что из музея украдены очень ценные экспонаты, бандиты могут сообразить что к чему, и вот тогда мы действительно никогда не найдем похищенного. Скорее всего, они избавятся от добычи — скажем, утопят. В таких случаях осторожность часто берет верх над жадностью — ведь, попадись они в руки полиции, на снисхождение могут не рассчитывать… Но если бандиты примут содержимое кейса Холбрука за безделушки, они начнут продавать их. Вот тут-то мы и ухватимся за ниточку.

— Да, я понял, — медленно проговорил Гамаль Седар. — Но это не так легко осуществить.

— Почему? Об ограблении знают немногие. Предупредите их, чтобы молчали.

— Я не об этом. Экспонаты… Некоторые имеют широкую известность, посетители приходят в музей специально, чтобы посмотреть на них. Например, бронзовый стилет, найденный Джулианом Прендергастом в тысяча девятьсот двадцать пятом году. Как объяснить отсутствие этого произведения искусства в экспозиции?

— Мм… — Аль-Расул побарабанил пальцами по подлокотнику кресла. — Всего было украдено сто тридцать семь экспонатов, так?

— Да.

— Сколько из них так же знамениты, как стилет Прендергаста?

— Ну… — замялся Седар. — Может быть, десять… Двенадцать…

— И можно предполагать, что на отсутствие остальных не обратят внимания?

— Вероятно.

— Тогда вот что, — решительно заявил аль-Расул. — Закройте пятый корпус еще на одни сутки, объясните это работами по совершенствованию экспозиции или чем хотите. За это время в полицейской лаборатории по вашим фотографиям и описаниям, под руководством ваших специалистов будут изготовлены копии тех десяти-двенадцати экспонатов. А потом помещайте их в витрины и открывайте музей.

— Да, — лицо Седара просветлело, — это выход… О, как я признателен вам, господин аль-Расул, как много вы делаете для меня, для науки…

— Для закона, — поправил начальник полиции.

6

В четыреста шестом номере каирского отеля «Луксор» ассистент египетско-ассирийского отдела Британского музея Дэвид Сэйл вновь развернул на столе свиток папируса, раскрыл исписанную до половины толстую тетрадь и вооружился авторучкой. Но сегодня, вопреки обыкновению, он работал недолго, не более получаса, после чего отбросил ручку, подпер подбородок ладонью и угрюмо уставился на древний папирус.

Все напрасно! Еще недавно Сэйлу казалось, что он на пороге открытия — и вот он зашел в тупик.

С 1822 года, когда Жану Франсуа Шампольону удалось прочесть иероглифы Розеттского камня — испещренной надписями базальтовой плиты, откопанной наполеоновским солдатом в дельте Нила в августе 1799 года, — считалось, что в египетской письменности нет более тайн для науки и не существует отныне иероглифического текста, который был бы непонятен специалисту. Но в руки Дэвида Сэйла попал такой текст! Два года назад он за бесценок приобрел в арабской лавчонке невесть как попавший туда папирус приблизительно эпохи Тутмоса I. Одного взгляда хватило Сэйлу, чтобы у него загорелись глаза. Да, это походило на иероглифы, но лишь походило! Контуры знаков разительно отличались от иератического или демотического письма. Между тем подлинность папируса не вызывала у Сэйла сомнений.

Ученый предположил, что имеет дело с разновидностью жреческой тайнописи, своеобразным шифром. Разгадать этот шифр, открыть еще одну страницу истории стало целью всей научной деятельности Дэвида Сэйла. Он применял различные методы, включая компьютерный анализ, и даже добился кое-каких результатов, прочел отдельные слова… А вот дальше не продвинулся. Надпись на папирусе была слишком коротка. Вот если бы разыскать другие тексты, написанные тем же шифром! Дэвид Сэйл искал — увы, безрезультатно.

В дверь постучали.

— Открыто, — отозвался Сэйл.

В комнату вошел тридцатидвухлетний помощник Сэйла Билл Гловер, научный сотрудник того же отдела Британского музея.

— Как дела, Дэйв? — бодро спросил он.

— А ты не догадываешься? — скривился Дэвид Сэйл. — Чем потешаться над бедным ученым, достал бы лучше из холодильника чего-нибудь освежающего.

— Кока-кола подойдет? — Билл распахнул дверцу холодильника и перебросил банку Сэйлу, который поймал ее на лету. — А ведь я принес тебе новости, Дэйв.

— Хорошие? — Открытая банка зашипела.

— Пока не знаю. Вот послушай. — Гловер развалился в кресле напротив Сэйла. — Я связался с Ричардом Харви…

— А… Тот старичок, с которым ты в свое время частенько болтал по Интернету? Археолог-любитель?

— Вот-вот. Я рассказал ему о нашей проблеме… — Сэйл вздрогнул, и Гловер поспешил успокоить его. — В общих чертах, конечно. Мол, имеется загадочный текст, хорошо бы найти аналог, не слышал ли он чего.

— А он, разумеется, не только слышал, — съязвил Сэйл, — но и точно указал место, где этот аналог находится.

Гловер хмыкнул.

— Может статься, что и так.

— Что? — Вальяжная поза Сэйла мигом сменилась едва ли не охотничьей стойкой.

— Расслабься, — засмеялся Гловер. — Возможно, это пустышка, но наметка интересная. Старик Харви — личность чрезвычайно эрудированная, даром что любитель. Помимо всего прочего, он коллекционирует старые археологические журналы. Так вот, он выслал мне копию статьи из «Археологического журнала» за тысяча девятьсот двадцать пятый год. Называется статья «Неизвестный фараон», написал ее какой-то Джулиан Прендергаст…

— Прендергаст? Постой… — Сэйл наморщил лоб, припоминая. — Ах, ну да. Был такой ученый, правда, ничего значительного он не совершил. И что же он пишет?

— В тысяча девятьсот двадцать пятом году он вместе с одним французом раскопал гробницу в Долине царей — подробности узнаешь сам из статьи, она у меня в компьютере. Так вот, по утверждению Прендергаста, в склепе они обнаружили камень с непонятным текстом. Знаки напоминали иероглифы, но таковыми не являлись…

— В какой музей передали камень?

— В том-то и дело, что ни в какой! Арабские рабочие Прендергаста решили грабануть склеп, а там была хитрая ловушка. В общем, гробницу засыпало вместе с камнем. Прендергаст указывает точное расположение гробницы. Я проверил… Так вот, с тех пор там никто не пробовал копать!

— Странно, — пробормотал Сэйл.

— Да нет, ничуть. Гробница оказалась разграбленной еще в древности, так что, кроме бронзового стилета, Прендергаст ничего в ней не нашел. А завал там огромный. Кто станет тратить уйму денег и усилий ради одной плиты с каким-то текстом? К тому же она могла разбиться вдребезги.

— Да. — Сэйл поднялся, поставил на холодильник опустевшую банку из-под кока-колы. — Сколько денег осталось у нас на счету, Билл?

— Хочешь раскопать плиту?

— Непременно… Но сначала хочу взглянуть на статью Прендергаста. Пошли к тебе. Кстати, за аренду компьютера ты заплатил?

— Я заплатил за полгода вперед, и правильно сделал, — пробурчал Гловер, — потому что с твоими проектами я в скором времени не смогу заплатить и за чашку кофе.

— Пустяки, Билл! Истина стоит жертв.

7

Бульдозеры натужно ревели. Не мудрствуя лукаво Сэйл решил действовать энергично. Три недели в Долине царей кипела напряженная круглосуточная работа в четыре смены — Сэйл не считался с расходами. К сегодняшнему вечеру бульдозеристы добрались до указанной Сэйлом и Гловером отметки; наступало время более тонких методов, не изменившихся с рождения археологии, — копать лопатами? потом руками разгребать песок, щебень, убирать крупные обломки…

— Глуши моторы! — во все горло заорал Сэйл. Тяжелые машины замерли. Дэвид Сэйл подошел к техническому руководителю работ:

— Финиш. Уводите бульдозеры. Теперь мне нужны только десять землекопов.

— Как прикажете, мистер Сэйл.

Бульдозеры покинули зону раскопок. Сэйл и Гловер принялись махать лопатами вместе с рабочими.

Четыре часа спустя один из рабочих наткнулся на человеческий скелет. Чуть поодаль были найдены останки второго незадачливого грабителя. Сэйл подал знак отбоя и оперся на черенок лопаты.

— Хватит на сегодня, ребята. Все свободны. Когда рабочие ушли, Сэйл сказал Гловеру:

— Продолжаем копать. Осталось немного… Уже виден верх саркофага. Согласно статье Прендергаста, стена с тайником расположена вон там…

Археологи вновь навалились на лопаты. К счастью, стена была засыпана в основном песком, крупные осколки камней попадались редко, и у Сэйла зародилась надежда, что плиту с текстом удастся отрыть неповрежденной.

Стену расчистили довольно быстро. Пустая ниша тайника свидетельствовала о том, что археологи не ошиблись в выборе направления.

Уровень песка понижался. Сэйл копал прямо под тайником, Гловер — правее.

Вскоре лопата Сэйла ударилась обо что-то твердое, но не о каменный пол — до него еще не дошли. Сердце ученого заколотилось.

— Билл…

Гловер бросил лопату и опустился на колени. В четыре руки археологи принялись лихорадочно разгребать песок. Минуту спустя перед их глазами появился фрагмент плиты.

— Да, Билл! — в восторге закричал Сэйл. — То самое, те же знаки!

Через пятнадцать минут плита была очищена целиком. Дэвид Сэйл любовался ею, как золотоискатель редкостным самородком.

— Будь я проклят, если теперь не расшифрую эти криптограммы, — заявил он. — Билл, неси фотоаппарат, он в машине.

Они сделали несколько снимков.

— А куда девать камень? — спросил Гловер.

— Погрузим в багажник, пусть пока там полежит. Завтра объявлю о прекращении работ за отсутствием результатов. Потом несколько недель интеллектуального штурма — да, только несколько недель, учитывая мои достижения, Билл! — и научный мир будет потрясен…

— Не запрягай фаэтон впереди лошади, — предостерег осторожный Гловер.

— Я знаю, что говорю. Ну, берем же эту замечательную, эту чудесную, великолепную плиту. Слава Джулиану Прендергасту и старику Харви!

Вдвоем они с трудом донесли камень до машины и положили в багажник. По пути в отель Гловер спросил:

— Тебе понадобится компьютер, Дэйв?

Арендованный учеными компьютер установили в номере Гловера, потому что Биллу частенько приходилось общаться с коллегами из разных стран, выполняя поручения занятого своими изысканиями Сэйла. Платить же за два компьютера не имело смысла — Сэйл привык работать по старинке, с авторучкой и бумагой.

— Нет, пока нет, — ответил Сэйл. — Сейчас отпечатаешь снимки, принесешь их мне и можешь отдыхать.

— Мне хотелось бы присутствовать, Дэйв.

— Смотреть, как я буду скрипеть пером? Зачем?

— Ладно, — надулся Гловер. — Пусть вся слава достанется блистательному Дэвиду Сэйлу…

— Даже не думай об этом, — серьезно возразил Сэйл. — На обложке книги будут стоять два имени. Что бы я сделал без твоей неоценимой поддержки?

Гловер заметно оживился и остаток пути насвистывал «Что толку трезветь, когда все равно напьешься?» из репертуара Джо Джексона.

На стоянке отеля Гловер проверил, надежно ли заперт багажник (хотя воры вряд ли польстились бы на тяжеленную плиту), и умчался печатать фотографии. Сэйл получил их еще влажными.

В эту ночь он совсем не спал, а в три последующие отдыхал по два-три часа. На четвертые сутки совершенно изможденный Сэйл вызвал Гловера.

— Билл, мне нужны династические списки шумеров и компиляции вавилонского жреца Бероса.

— Господи, Дэйв! — ахнул Гловер. — Тебе нужны не списки, а двадцать четыре часа сна!

— Как скоро ты сумеешь доставить списки, Билл?

— Поговорю с кем-нибудь по Интернету… Но почему шумеры, Дэйв?

— Потому что… — Сэйл потер пальцами воспалившиеся веки. — Я пока не уверен, но… Похоже, что смысл этого египетского текста как-то соотносится с более древней шумерской культурой. Надо проверить, уточнить…

Как только Гловер ушел, Сэйл достал из ящика стола толстую книгу, изданную в Париже в 1901 году. Это были богато иллюстрированные гравюрами и рисунками воспоминания Эмиля Бругша, открывшего в 1881 году недалеко от Долины царей (за грядой фиванских холмов) катакомбы, куда жрецы перенесли мумии многих фараонов. Таким образом жрецы, как видно, хотели уберечь останки от бесчинств грабителей…

Сэйл до рези в глазах вглядывался в иллюстрации. Нетрудно было различить черты лиц хорошо сохранившихся мумий.

— Рамсес Второй, — бормотал Сэйл, перелистывая страницы. — Сети Первый… Сети, Рамсес, працари шумеров… Не может быть… Я или радикально заблуждаюсь, или вообще схожу с ума…

Гловер принес необходимые распечатки. Сэйл торопливо зарылся в них, не удостоив помощника ни взглядом, ни словом. Гловер тихо удалился.

Сэйл ударил кулаком по столу.

— Но расшифровка еще не закончена! — выкрикнул он.

Однако к вечеру работа была завершена — куда быстрее, чем за две недели, ведь ученый не щадил себя.

Перед ним лежали переводы текстов папируса и плиты на современный английский язык. Сэйл был убежден, что в его методы не вкралась ошибка. Однако то, что он прочел, казалось совершенно невероятным.

— Но следует ли понимать это буквально, нет ли тут мистического, религиозного смысла? — вслух рассуждал Сэйл. — Но шумеры… Рамсес… — Сэйл порывисто вскочил и рухнул обратно в кресло, сраженный приступом головной боли. — К черту, — прошептал он. — Завтра в музей… Кое-как добравшись до кровати, он тут же уснул.

8

Гамаль Седар, оторвавшись от бумаг, поднял взгляд на стоявшего перед его столом Дэвида Сэйла. Они были немного знакомы — Сэйл частенько посещал археологический музей, а директор всегда радовался случаю поговорить по-английски.

— Добрый день, мистер Сэйл. Чем я могу помочь вам?

— Сущий пустяк, мистер Седар. Я пишу статью о Джулиане Прендергасте — полубиографическую, полунаучную… И прошу у вас разрешения поработать с его находками. Особенно меня интересует бронзовый стилет, найденный в двадцать пятом году.

Сэйл не сомневался в немедленном любезном согласии директора и очень удивился, когда Седар замялся и предложил ему сесть.

— Что ж, мистер Сэйл… Конечно… Но, по правде сказать, не понимаю, чем вас так привлекает стилет. Он сфотографирован, измерен, описан, внесен в каталоги. Подробную информацию о нем вы найдете в любом издании нашего музея, и не только. Хотите, я дам вам книгу, которая…

— Нет-нет! Я хочу видеть оригинал.

— Пожалуйста. Он в первом зале пятого корпуса. Неужели вы никогда не видели его?

— Видел — за стеклом витрины. Но в руках не держал. Мистер Седар, вы ученый, как и я. Странно, что моя просьба кажется вам обременительной.

В кабинете воцарилось тягостное молчание.

— Боюсь, исполнить вашу просьбу невозможно, мистер Сэйл.

Англичанин похолодел. Отказ! Это может означать только одно: кто-то опередил его, кто-то разгадал тайну стилета… Но тогда… По какой причине экспонат все еще в музее, а не в лабораториях специалистов?

— Почему? — срывающимся голосом спросил англичанин.

Гамаль Седар колебался. Копия, лежащая в музейном зале, издали выглядит убедительно, но это издали. Стоит Дэвиду Сэйлу, профессиональному египтологу, взять ее в руки, и он мгновенно распознает подделку.

— Мистер Сэйл, — вкрадчивым голосом начал Седар, — не скрою, вы поставили меня в чрезвычайно неудобное положение. Но для нас с вами интересы науки превыше всего. Поэтому я прошу вас сохранить в строгой тайне то, что я вам сейчас скажу.

— Обещаю, — теряясь в догадках, проговорил Сэйл.

— Так вот, — вздохнул Седар, — стилета нет в экспозиции. Это копия.

По спине Дэвида Сэйла пробежал холодок. Он оказался прав?!

— Музей был ограблен, — продолжал Седар с горечью, и Сэйл не смог скрыть изумления — не того он ожидал. — Начальник полиции имеет основания полагать, что похищенные экспонаты попали в руки людей невежественных, не подозревающих об их истинной ценности и не знающих об ограблении. Чтобы выловить наши экспонаты при продаже, мы решили держать факт ограбления в секрете, а наиболее известные экспонаты заменить копиями.

Сэйл не знал, радоваться ему или досадовать. Да и правду ли говорит директор? Вероятно да. Ни у кого из предыдущих исследователей не было ключа. Только случай мог вмешаться… Что маловероятно.

— И как продвигаются поиски? — рассеянно спросил Сэйл, поглощенный собственными мыслями.

— До сих пор, — развел руками Гамаль Седар, — никаких следов.

Дэвид Сэйл пожелал директору скорейшего успеха и вышел на улицу. Сделать выбор между данным Седару обещанием и моральными обязательствами перед родиной было просто, и археолог раздумывал недолго. Ведь то, что он предпримет во имя Англии, не помешает, а, напротив, будет способствовать возвращению экспонатов в каирский музей. Кроме стилета… Но тут уж ничего не поделаешь.

Вернувшись в отель, Сэйл пообедал и прилег отдохнуть. Однако отдохнуть не удалось: пришел Гловер.

— Как расшифровка, Дэйв?

— Скверно, — солгал Сэйл. — По-моему, я поторопился с фанфарами.

— Но Дэвид…

— Не спеши меня хоронить, — усмехнулся Сэйл, — не все потеряно. И ради бога, дай мне поспать, я смертельно устал.

После ухода Гловера Сэйл так и не сумел уснуть. Он сделал первый шаг: обманул коллегу. Остальное логически следует…

Ученый собрал свои записи в атташе-кейс, положил туда же принесенные Гловером распечатки, включая статью Прендергаста, и свиток папируса. Черновики он сжег в пепельнице — лист за листом.

Едва стемнело, Сэйл переоделся в элегантный серый костюм, сгреб в карман все наличные деньги (тут он не подводил Гловера — Билл имел доступ к банковскому счету), взял кейс и вышел из номера. Проходя мимо двери Гловера, он прислушался. Тихо.

Археолог спустился к автомобилю, сел за руль и поехал в сторону Нила. Его действия в безлюдном месте на берегу повергли бы в шок любого ученого, занимающегося историей Египта. Они граничили с преступлением… Они и являлись преступлением против науки.

Выйдя из машины, Дэвид Сэйл открыл багажник и после нескольких тщетных попыток вывалил плиту на песок. Тяжелым гаечным ключом он принялся разбивать ее, а обломки бросал в реку, стараясь, чтобы они легли подальше один от другого. Покончив с плитой, Сэйл достал из багажника запасную канистру с бензином, облил свиток папируса и поджег. Когда папирус сгорел дотла, Сэйл развеял пепел над рекой.

9

Самолет британской авиакомпании, доставивший Дэвида Сэйла в Лондон, приземлился в аэропорту Стэнстед. Там археолог пересел на поезд дополнительной линии «Стэнстед экспресс» и через сорок минут вышел на станции Ливерпуль-стрит, в центре столицы. Неподалеку отсюда жил его друг Майкл Фаулз, занимающий ответственную должность в канцелярии премьер-министра на Даунинг-стрит, 10.

Добравшись пешком до дома друга, Сэйл позвонил в дверь. Открыл сам Фаулз. Первая удача — ведь Сэйл не предупредил его о своем приезде ни по телефону, ни письменно, ни по электронной почте. Ему не хотелось, чтобы кто-то мог даже теоретически узнать об этом.

— Дэвид! — воскликнул Фаулз. — Вот так сюрприз! Я думал, ты потрошишь мертвецов в Каире…

— Так оно и было, Майк, — ответил Сэйл, пожимая Фаулзу руку. — Но кое-что изменилось.

— Проходи…

Они расположились в гостиной, в удобных креслах.

— Выпьешь чего-нибудь? — предложил Фаулз. — Виски, джин, коньяк?

— Немного коньяку.

Фаулз извлек из бара бутылку, разлил выдержанный коньяк в пузатые бокалы. Чуть пригубив, Сэйл отставил свой бокал.

— Я к тебе с просьбой, Майк.

— Погоди, погоди… Сколько времени мы не виделись? И ты с порога — с просьбой? Я застрелю тебя! Подать мой карабин для сафари!

Сэйл не принял шутливого тона.

— Дело очень серьезное, Майк. Я совершил преступление…

— Ты?!

— Да. Я уничтожил археологическую находку и древний папирус…

— Уф… Но зачем, ради всего святого? Сэйл подошел к окну, начинавшему покрываться снаружи дождевыми каплями.

— Погода в Лондоне не меняется. Когда я уезжал, было то же самое. Одна из наших нерушимых традиций… Майк, устрой мне встречу с премьер-министром.

— Вот как? — Фаулз поднял брови. — Хочешь амнистию за свой вандализм? Тогда тебе лучше обратиться к Ее Величеству. Я позвоню в Вестминстер, и…

— Майк, — взмолился Сэйл, — во имя милосердия, оставь свои шуточки!

Фаулз зажмурил левый глаз и посмотрел на Сэйла сквозь бокал.

— Зачем тебе премьер-министр?

— Не допытывайся, дружище… Дело секретное, то есть я полагаю, что оно должно быть таковым… Ты же знаком с премьер-министром, Майк!

— Я не ЗНАКОМ с премьер-министром, — поправил Фаулз. — Я РАБОТАЮ у премьер-министра, а это — существенная разница. Не могу же я сказать ему: «Сэр, к вам тут рвется некий археолог, который наотрез отказывается сообщить, в чем состоит его проблема. Так что будьте добры, отложите государственные заботы и уделите ему полчасика…»

Сэйл задумчиво провел указательным пальцем по оконному стеклу, повторяя путь крупной капли.

— Ну хорошо… Я расскажу, но…

— Дэвид, ты можешь быть откровенным со мной. Я присягал на верность своей стране… Но предупреждаю: если речь и впрямь пойдет о преступлении, я не смогу промолчать. И премьер-министр тоже.

— И как тебе такое в голову взбрело?! — возмутился Сэйл.

— Тогда я слушаю, — кивнул Фаулз.

— Запасись терпением, рассказ будет длинный.

Фаулз снова кивнул и закурил тонкую голландскую сигару. Сэйл уселся в кресло и приступил к своему повествованию. Он начал с приобретения папируса и закончил тем, как сбежал от Билла Гловера в Каире и прибыл в Англию. Рассказ Сэйла продолжался более часа; Фаулз слушал молча, молчал и потом.

— Ну? Что ты об этом думаешь? — не выдержал Сэйл.

— Не важно, что думаю об этом я, — медленно проговорил высокопоставленный чиновник. — Куда важнее, что подумает премьер-министр. А он подумает, что это бред свихнувшегося археолога, в лучшем случае — добросовестное заблуждение. Если хочешь знать, я такое мнение разделяю.

— Текст расшифрован правильно, — устало произнес Сэйл.

— Не сомневаюсь. Но правильно ли понят его СМЫСЛ?

Может быть, это аллегория или религиозный…

— Майк, ты добьешься аудиенции у премьер-министра?

— Нет.

— Почему?

Фаулз достал из жестяной коробки новую сигару.

— По двум причинам. Во-первых, с подобными доводами не стоит и пытаться. А во-вторых, тебе нужен не премьер-министр.

— А кто же?

— Если представить… Если только представить такую невероятную ситуацию, что премьер-министр выслушает тебя и поверит, он все равно отправит тебя к этому человеку. Тебе нужен «Сумеречный Странник», Дэвид.

— Кто?! К кому отправит?

— К «Сумеречному Страннику»… Считай, что это название учреждения — само собой, секретного, — туманно пояснил Фаулз. — Оно как раз и занимается всевозможными темными историями. А человека, работающего там, зовут Джек Слейд. Вот с ним ты и встретишься. Естественно, за результат я не поручусь.

10

Человека, о котором говорил Фаулз, звали не Джек Слейд. Его мать, помешанная на Оскаре Уайльде, дала ему претенциозное имя Элджернон. В закрытой школе для мальчиков имя это являлось поводом к нескончаемым шуткам и насмешкам, а потом постепенно трансформировалось в Джека.

Назначение отдела «Сумеречный Странник», или отдела Р18, состояло в том, что его сотрудникам поручались операции с неясными перспективами. Пробить через парламент финансирование таких операций, частенько проводящихся за гранью закона, было невозможно, поэтому руководство Интеллидженс Сервис и создало отдел Р18. Бюджет его распылялся по многим безобидным статьям.

Джеку Слейду недавно исполнилось тридцать пять лет. Высокий, атлетически сложенный красавец Слейд с копной густых каштановых волос, чем-то внешне напоминающий актера Пирса Броснана, пользовался успехом у женщин и вызывал зависть у коллег. Завидовали, разумеется, не его внешности, а его удачливости, которая в разведке называется иначе: профессионализм.

Одетый в безупречный кремовый костюм, Слейд сидел в кабинете у компьютера и лениво перебирал кнопки клавиатуры. Он не работал, а забавлялся игрой-головоломкой. Слейд запретил себе думать о звонке Фаулза и о странном археологе до тех пор, пока не увидит ученого собственными глазами.

Прозвучал мелодичный сигнал, и в динамике раздался голос секретаря Роберта Ингрэма.

— Мистер Сэйл, сэр. Слейд выключил компьютер.

— Пусть войдет.

В дверях появился археолог с атташе-кейсом в руках.

— Заходите, пожалуйста, — пригласил Слейд. Он привык доверять первому впечатлению, и это впечатление позволило ему записать очко в пользу Сэйла. Не похож на фантазера или изобретателя вечного двигателя, отметил про себя Слейд.

Выйдя из-за стола, Слейд пожал археологу руку.

— Меня зовут Слейд, Джек Слейд.

— Рад познакомиться, мистер Слейд. Дэвид Сэйл. Надеюсь, мистер Фаулз ввел вас в курс дела…

— В общих чертах. Вижу, вы принесли документы…

— Да. — Археолог раскрыл кейс. — Вы сами посмотрите или мне объяснять по ходу?

— Объясняйте. — Слейд опустился в кресло и жестом предложил ученому последовать его примеру. — Выпить не желаете?

— Да, пожалуй.

Слейд вытащил из тумбы стола бутылку виски, налил археологу и себе понемногу в узкие высокие стаканы. Дэвид Сэйл сделал глоток и неожиданно погрузился в задумчивость столь глубокую, что Слейду пришлось напомнить о себе.

— Итак, мистер Сэйл… Ученый вздрогнул.

— Простите, я… Слишком многое зависит от того, удастся ли мне убедить вас.

— Не надо меня убеждать, — посоветовал Слейд. — Рассказывайте, а выводы я сделаю сам.

— Этого я и боюсь, — признался археолог. — Что же, слушайте…

Дэвид Сэйл почти слово в слово повторил все то, что поведал накануне Фаулзу, только на сей раз это был не монолог, а беседа. Слейд поминутно переспрашивал, уточнял, заглядывал в документы, внимательно следя за реакцией Сэйла на то или иное высказывание, удерживая ученого от пространных погружений в теорию и излишней патетики.

— Теперь вы видите, как важно разыскать стилет, — резюмировал Сэйл. — Кто знает, кому его продадут и где он окажется в итоге? У русских, китайцев, Муамара Каддафи, Саддама Хусейна?

— Успокойтесь, Дэвид, — сказал Слейд. — Могу вас заверить: к вашему заявлению отнесутся с надлежащей серьезностью, хотя решение принимать не мне…

— Мистер Слейд, вы сняли груз с моей души! — с чувством воскликнул археолог.

— Да, отныне это не ваша проблема.

— А… Мне что теперь делать?

— Что хотите… — Слейд пожал плечами. — Но в Каир возвращаться не советую. Распоряжаться вашими поступками я не вправе, но вы можете понадобиться. Пошлите вашему коллеге телеграмму или свяжитесь по электронной почте, вызовите его в Лондон…

— Но что я ему скажу?

— Правду. Скажите ему, что дело теперь находится в ведении специальной службы правительства и оно засекречено. Надеюсь, у него хватит лояльности не выпытывать детали.

— Но как он будет разочарован!

— Придется ему это перенести…

— Да, конечно, — пробормотал археолог. — Я могу идти?

— Разумеется.

— Я запишу для вас мой электронный адрес и телефоны… Слейд едва заметно улыбнулся.

— Мистер Сэйл, после звонка мистера Фаулза прошло какое-то время…

— Ну и что?

— А то, что нам известны ваши адреса — и электронный, и домашний. И место работы, и телефоны, и биография, и еще многое…

— Ах да… — смутился ученый. — Я мог бы сообразить. Он принялся собирать разложенные на столе документы.

— Это оставьте, — отчеканил Слейд. — Копий не существует?

— Нет-нет! До свидания, сэр…

— Если вы понадобитесь, вас пригласят. После ухода археолога Слейд долго сидел за столом, перечитывая бумаги, потом включил компьютер и открыл новый файл.

«Вопросы к сообщению Сэйла, — написал он. — Ограбление музея в Каире. Первое. Правду ли говорит директор? Стилет мог быть придирчиво исследован учеными и передан каким-то заинтересованным лицам или структурам. Второе. Если директор не лжет, было ли ограбление заказным? Пришел ли кто-то из специалистов своим путем к тем же выводам, что и Сэйл? Не был ли целью ограбления именно стилет, а прочие экспонаты украдены для отвода глаз?»

Слейд намеренно выносил за рамки своих размышлений подлинное значение открытия Сэйла. Прав археолог или ошибается — это можно установить, только найдя стилет, и нечего забегать вперед.

Слейд вдруг поймал себя на том, что уже намечает план будущих мероприятий, окрестив их операцией «Сфинкс»… А ведь еще надо доложить Марстенсу, и мало шансов на то что удастся получить санкцию на развертывание «Сфинкса». Основания весьма шаткие… Зато в случае успеха эта операция может стать одной из самых грандиозных удач британской разведки за последние десятилетия.

11

Едва за Дэвидом Сэйлом закрылась дверь приемной, как секретарь Роберт Ингрэм выдвинул ящик стола. Там находился диктофон, только что зафиксировавший диалог в кабинете шефа. Ингрэм опустил магнитофон во внутренний карман пиджака.

Через полчаса в приемной появился Слейд.

— Я к Марстенсу, Роберт. Какие встречи назначены на сегодня?

Ингрэм заглянул в электронную записную книжку.

— В двенадцать — Стивене, по проблемам иранской нефти. В два — Берне, катастрофа «боинга».

— Не срочно… Отмените. Скорее всего, сегодня не вернусь.

— Да, сэр.

Секретарь проводил своего шефа долгим взглядом, в котором проницательный наблюдатель без труда прочел бы насмешку. Но за Ингрэмом никто не наблюдал.

12

Вопреки опасениям Слейда, Марстенс отнесся к его докладу вполне серьезно — не прерывал подчиненного ироничными возгласами и не советовал отправить Дэвида Сэйла к психиатру.

— Ваши предложения, Джек? — осведомился он.

— Не падайте в обморок, сэр, но я прошу разрешения вылететь в Каир и поискать этот чертов стилет. Вот мои предварительные наметки, — поспешно добавил он, протягивая Марстенсу дискету.

Тот снова удивил Слейда.

— А почему бы и нет? Операция недорогая, и мы по крайней мере убедимся в том, что сообщение Сэйла — чушь. Один процент за то, что археолог прав, но, если этот процент выстрелит, а мы окажемся в стороне, мы будем локти кусать.

— И цивилизованный мир может подвергнуться опасности, если…

— Ну-ну… — Марстенс скорчил недовольную гримасу, он не любил выспренних речей. — Поезжайте, Джек. Кого возьмете с собой?

— Боннета и Приста, полагаю.

— Прекрасный выбор, — похвалил Марстенс. — Эти двое стоят многих. А вашими текущими делами пусть займется Крис Лэннинг.

13

В Москве, как и в Лондоне, моросил холодный дождь. Однако дождь этот не портил настроения генералу Курбатову, ибо у него не было причин для тревог — до тех пор, пока в дверях кабинета не возник полковник Лысенко.

Увидев полковника, Курбатов сразу понял, что произошло нечто из ряда вон.

— Что у вас? — бросил он вместо приветствия.

— Получено из Лондона от Леди Джейн, Алексей Дмитриевич. С пометкой «Срочно». Передано по дипломатическим каналам. Я расшифровал и оформил, как обычно.

Лысенко передал Курбатову папку. Генерал раскрыл ее и принялся читать.

«СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО

В ЕДИНСТВЕННОМ ЭКЗЕМПЛЯРЕ

ТОЛЬКО ДЛЯ РУКОВОДИТЕЛЯ ПРОЕКТА „КОРШУН“

ПО ПРОЧТЕНИИ УНИЧТОЖИТЬ

29 апреля 2000 года состоялась беседа между сотрудником отдела Р18 Интеллидженс Сервис Джеком Слейдом и работавшим в Каире археологом Дэвидом Сэйлом, аудиозапись прилагаю. Из беседы следует, что Сэйл обнаружил нечто представляющее для нас интерес в связи с проектом „Коршун“. Начальник отдела Р18 Марстенс дал санкцию на поездку Слейда в Каир. Дата отъезда на данный момент не определена.

Леди Джейн».

— И все? — Генерал перевернул листок, словно надеялся увидеть еще что-то на оборотной стороне, скомкал его, швырнул в пепельницу и поджег.

— Главное на пленке, — пояснил полковник.

— А где она?

— На объекте «Террариум», согласно инструкции…

— Поехали. — Курбатов вытряхнул пепел в корзину и с усилием поднялся.

Привычно развалившись на заднем сиденье неизменной «волги», Курбатов думал о полученной депеше. Внеочередной контакт встревожил его. Источник — Леди Джейн, сотрудник Аналитического центра национальной безопасности России Алексей Волынов, он же секретарь Слейда Роберт Ингрэм, — мог пойти на рискованный шаг лишь в случае осложнений, всерьез угрожающих проекту. И генерал поминутно просил полковника Лысенко прибавить скорость…

«Террариум» — сверхзасекреченное детище АЦНБ и лично генерала Курбатова — занимал площадь в четыре гектара. Здесь располагались лаборатории, компьютерный центр, казарма для малочисленной — из-за той же секретности — охраны (зато электронных сторожей хватало!), жилые помещения для персонала, кухня, собственная электростанция и многое-многое другое, что делало «Террариум» замкнутой автономной системой. Местоположение и даже само существование объекта, сменившего в новые времена скромную «Медсанчасть № 12А», сохранялось в тайне и от некоторых высокопоставленных лиц в структуре Главного разведывательного управления Генштаба (считалось, что ГРУ имеет прямое касательство к АЦНБ), не говоря о других спецслужбах… Генерал Курбатов правил там единовластно и не собирался этой властью делиться. Но он дорого платил за независимость, ограничивая круг посвященных. Курбатов был вынужден мириться с хроническим дефицитом столь необходимых ему специалистов в разных областях — от медицины, физики, органической химии до практической оперативной работы.

Прибыв на объект, Курбатов и Лысенко сразу прошли в святая святых комплекса — в корпус номер 1, где помещались компьютерный центр и главный пульт управления хитроумнейшими электронными мозгами «Террариума».

— Где лента? — без предисловий спросил Курбатов.

— Одну минуту, — ответил полковник. — Она закодирована личным ключом Леди Джейн, за что я не могу его винить. Как бы ни были надежны наши люди в посольстве и во всей цепочке передачи, лучше перестраховаться. Он, конечно, прислал микропленку, но, когда я переписывал ее на обычную кассету, код, само собой, никуда не пропал. Наши декодеры микропленок не понимают, если вы помните. Только кассеты.

— Но вы же слушали ее? — рявкнул генерал.

— Конечно. Но, так как кроме вас я единственный, кому дано такое право, я снова ее закодировал.

— Хватит болтать, действуйте.

Полковник открыл сейф, взял с полки кассету и вставил ее в дешифратор, управляемый компьютером. Набрав символы ключа на клавиатуре, Лысенко нажал клавишу ввода. Машина прерывисто загудела.

Когда процесс раскодирования завершился (за десять минут генерал Курбатов ухитрился выкурить три сигареты), Лысенко вложил кассету в магнитофон и нажал на клавишу воспроизведения.

— Помогайте мне с переводом, — попросил генерал. — Тут нельзя упустить ни одного нюанса.

Поминутно останавливая ленту и возвращаясь к особо важным местам по нескольку раз, Курбатов и Лысенко прослушали разговор Слейда с Дэвидом Сэйлом.

— Все, — сказал Лысенко, когда запись закончилась. — А после этого Сэйл отправился к Марстенсу и получил разрешение — или приказ — ехать в Каир. Из письменного сообщения Леди Джейн не ясно зачем, но ведь не пирамидами любоваться. Он едет искать стилет.

— Какой неожиданный вывод, — язвительно заметил генерал.

Полковник вытащил кассету и снова закодировал ее, прежде чем убрать в сейф. Курбатов яростно истреблял свои «Мальборо».

— Ваши приказания, Алексей Дмитриевич? — осведомился Лысенко.

Курбатов уселся на вращающийся табурет.

— Давайте подумаем вместе, — проговорил он, немного успокоившись. — Итак, что мы имеем? Джек Слейд — опасный противник, не впервые переходит нам дорогу. Вспомните историю в Ленин… тьфу, в Санкт-Петербурге в девяносто третьем. И коль скоро на поиски стилета отправляется сам Слейд, он его найдет.

— Значит, нам следует предпринять параллельные поиски?

Генерал усмехнулся.

— Вы знаете, как слабый шахматист, играя на двух досках с двумя гроссмейстерами одновременно, ставит одному из них мат или хотя бы делает ничью? Очень просто: он повторяет на первой доске ходы второго гроссмейстера, и наоборот. Зачем сражаться с заведомо сильным оппонентом? Пусть он поработает на нас.

— Но как? Пытаться завербовать Слейда, купить его — бессмысленная трата времени.

— Правильно, — усмехнулся генерал. — Мы и не станем пытаться, как не станем мешать Слейду искать стилет. Мы пошлем в Каир человека для наблюдения за Слейдом. Англичанин находит стилет, после чего благополучно ликвидируется, а стилет улетает в Москву…

Полковник не спешил с восторженными возгласами.

— Возникают вопросы, Алексей Дмитриевич.

— Слушаю. Я для того и предложил обсудить.

— Во-первых, не охотимся ли мы за пустым билетиком? Учтем легенды, мифы, поэтические предания… А людей мало, и каждый нужен здесь. Во-вторых, не поднимет ли археолог шум, узнав об исчезновении Слейда?

Курбатов заглянул в пустую пачку от «Мальборо».

— У вас есть сигареты?

— Не курю.

— Ох да, забыл. Забудешь тут… Ладно, черт с ними, здоровее буду. Отвечаю по порядку. Первое: нам не известно, пустой ли билетик, но это не известно и Слейду. Однако у нас гораздо больше резонов полагать, что не пустой.

— То, что открыл Сэйл, могут открыть и другие, — заметил полковник. — Сколько таких стилетов, папирусов, плит и черт знает чего еще валяется во всяких гробницах…

— Пока не открыли, отставить панику. Будем решать проблемы по мере их поступления. Второе: археолог. Как я понял, он не исключает, что никогда уже не услышит ни о Слейде, ни о стилете. Поднимет шум? Ну и бог с ним. Документов у него нет, стилета тоже. Собственно, я не совсем представляю, какого рода шум он способен поднять. Публикация в желтой прессе?

— Интеллидженс Сервис не понравится ликвидация их сотрудника. Ох как не понравится… Это не по-джентельменски, в разведке так не принято.

— Гм… — Курбатов меланхолично пожевал губами. — Пожалуй, вы правы. Да нам и не нужна жизнь Слейда, нам нужен только стилет. Сумеем отобрать без крови — тем лучше. Но чисто, не засвечивая Леди Джейн!

— Такое задание не всякому по плечу.

— А вы бы кого предложили?

— Ну… — полковник замялся. — Это должен быть профессионал высшего класса, инициативный, решительный. Знакомый со спецтехникой, умеющий обращаться с огнестрельным и холодным оружием, знающий боевые искусства. В совершенстве владеющий английским и арабским языками, имеющий опыт работы на Ближнем Востоке, желательно ранее посещавший Каир…

— Так кто?

— Подождите… Может, Горюнов?

— У него нет допуска к «Коршуну».

— Смирнов?

— Он в Америке… Нет, полковник, из всех возможных кандидатур лишь один человек обладает перечисленными качествами.

— Кто же это?

— Вы.

— Я?.. — изумился Лысенко. — А как же… Здесь?

— Проект без вас не развалится, к тому же это ненадолго. Впрочем, нечего рассуждать. Выполняйте приказ.

— Есть!

— Вот и хорошо, теперь детали. Изучите, точнее вызубрите, досье мистера Слейда. Спецснаряжение и документы подберете сами, исходя из поставленной задачи, потом доложите. В Каир вы должны прибыть раньше Слейда и встретить его в аэропорту.

— Но мы не знаем даты его вылета, — напомнил полковник.

— Придется рискнуть и напрямую связаться с Леди Джейн. Еще вопросы, полковник?

— Миллион…

— Что?

— Пока нет.

— Так-то лучше, — добродушно проворчал Курбатов.

14

Джек Слейд поселился в отеле «Луксор», в номере, где ранее жил Дэвид Сэйл. Соседний номер занимали Стив Боннет и Фрэнк Прист.

Прилет в Каир ознаменовался незначительным вроде бы событием, о котором обыкновенный человек забыл бы через минуту, но не Слейд. Едва он вышел из здания аэропорта к автостоянке, где его ждал взятый напрокат «Мицубиси-Сигма», какой-то скромно одетый европеец, проходивший мимо, почувствовал себя плохо, очевидно от жары: закатив глаза, он рухнул под ноги Слейду. Англичанин участливо склонился над ним, поставив рядом дорожный чемодан.

— Что с вами, сэр? Прохожий тяжело дышал.

— Помогите мне встать… — Опираясь на руку Слейда, он с трудом поднялся на ноги. — Не переношу жары… Сейчас… Одна таблетка, и все пройдет.

Английский язык пострадавшего джентльмена показался Слейду слишком уж рафинированным.

Вытащив из кармана пластмассовый цилиндрик, прохожий вытряхнул на ладонь таблетку и закинул в рот.

— Благодарю вас, сэр… Извините.

Пошатываясь, он побрел прочь. Слейд сел в машину и запустил мотор. Боннет и Прист поехали следом за ним в другом автомобиле — по легенде, они не были знакомы со Слайдом.

Едва обе машины скрылись из вида, полковник Лысенко, он же немецкий турист Вилли Хайден, бросился к своему «вольво». Компактный приемник был подсоединен к антенне, и Лысенко оставалось лишь включить его. Приемник имел две функции. По сигналу радиомаячка, установленного полковником на бампере автомобиля Слейда, он отслеживал передвижение «мицубиси». Ранее без особого труда Лысенко выяснил, какую машину заказал прибывший под своим настоящим именем Слейд. На вторую функцию полковник также возлагал немало надежд, ведь только что он прикрепил крохотный «жучок» под клапаном кармана пиджака англичанина. Конечно, абсурдно предполагать, что Слейд в такую жару будет постоянно носить пиджак, да и радиус действия устройства — всего пятьсот метров. Но разговоры в гостиничном номере британца Лысенко подслушать сумеет, а это немало.

Держась в двух-трех кварталах позади «мицубиси», полковник проводил англичанина до отеля «Луксор» и снял номер в гостинице напротив.

Слейд устраивался в своих апартаментах и думал о жертве теплового удара. Случайность? Хорошо, это версия номер один. А если нет? Вор, намеревавшийся пошарить в карманах Слейда? Но бумажник на месте. Значит, что-то подложили? Он еще раз проверил карманы, ногтем скользнув буквально в полумиллиметре от зернышка-микрофона, провел пальцами в складках рукавов. Ничего. Все-таки случайность… Но следует быть начеку.

Первый визит Слейд нанес в тот же день начальнику полиции Каира Ирамуну аль-Расулу. Он не стал скрываться за легендами и предъявил подлинное удостоверение сотрудника Интеллидженс Сервис. Его незамедлительно приняли.

Начальник полиции долго не мог понять, почему британскую разведку интересует ограбление археологического музея.

— Видите ли, мистер Расул, — сказал Слейд, сидя в кресле для посетителей, — ситуация сложилась необычная. По причинам, о которых я не волен распространяться, нам понадобилось ознакомиться с одним из экспонатов музея — как раз с тем, что был похищен. Не скрою, этот экспонат мог заинтересовать и конкурирующие спецслужбы. Именно поэтому я прошу вас посвятить меня в подробности ограбления.

— Ознакомиться с экспонатом? — повторил аль-Расул на скверном английском. — Что это значит — ознакомиться на месте или вывезти его из страны?

— Временно взять для исследования, с соблюдением всех формальностей. — Тут Слейд явно покривил душой, и аль-Расул это понял.

— Ни для кого не секрет, как вы, сотрудники спецслужб, относитесь к законам и формальностям, — сказал полицейский.

— Мистер Расул, мы можем помочь друг другу, — с нажимом произнес Слейд. — У нас одна цель — найти похищенные из музея ценности. Даю вам слово, что из… Сколько экспонатов было похищено?

— Сто тридцать семь… Один уже найден…

— Какой? — с замиранием сердца спросил Слейд.

— Скарабей. Слейд вздохнул.

— Даю слово, — продолжал он, — что из ста тридцати шести экспонатов сто тридцать пять вернутся в музей сразу, если обнаружить их посчастливится нам, а не вам. А последний — некоторое время спустя.

«Может быть, после специальной обработки», — добавил мысленно Слейд.

Начальник полиции с минуту раздумывал.

— Вы представляете могущественную организацию, — проговорил он наконец. — А мы, к сожалению, уперлись в тупик, и никаких сдвигов. Помощь бы нам очень не помешала. С другой стороны, откажи я вам, вы ведь не откажетесь от поисков, верно?

— Безусловно.

— Но не зная наших оперативных разработок, наломаете дров. И все наши труды загубите, и сами ничего не добьетесь.

— Давайте избежим этого вместе, — предложил Слейд.

— Придется, — вздохнул начальник полиции и подошел к сейфу.

Полтора часа спустя Слейду было известно об этом деле ровно столько, сколько и аль-Расулу, и он склонялся к мнению, что двойное ограбление — обычный криминал, не связанный с происками разведок.

— Мне нужен список похищенного, а также фотографии, — сказал Слейд.

— Мы сделаем для вас копию.

— Конечно, я буду регулярно информировать вас о ходе поисков — в расчете на ответную любезность.

— Принято. Если хотите, я могу усилить вашу группу нашими людьми.

— Спасибо, — улыбнулся Слейд. — Я предпочитаю работать самостоятельно.

— А какой именно экспонат вас интересует, мистер Слейд? — спохватился начальник полиции.

— Я охотно отвечу на ваш вопрос позднее, — вывернулся англичанин. — Боюсь, как бы особый… статус одной вещи не помешал поиску других.

Аль-Расул в ответ лишь развел руками. Полковник Лысенко слушал этот разговор, сидя в машине метрах в тридцати от подъезда полицейского управления. К его счастью, отправляясь с официальным визитом, Слейд надел пиджак.

15

Уже восьмой день Джек Слейд скитался по многоголосым и разноязыким базарам Каира. Он заходил в полутемные лавочки, приценивался к подделкам, учился отличать их от подлинников — и много, охотно покупал. Слейд старался, чтобы его заметили, чтобы весть о прибытии богатого, щедрого и не слишком щепетильного англичанина широко распространилась среди торговцев. Своего он добился: встречи с ним искали, ему предлагали редкие произведения искусства. Но все не то, не то, не то.

На исходе восьмого дня, когда вконец обессилевший Слейд лежал на кровати в гостиничном номере и слушал кассету с Фрэнком Синатрой, в дверь тихонько постучали. Слейд встал, накинул халат и открыл. На пороге стоял коридорный.

— Что случилось? — проговорил Слейд.

— Могу я поговорить с вами, сэр? — коверкая английские слова, спросил араб.

— О чем? — Слейд перешел на родной язык парня, и тот облегченно вздохнул.

— Вы не пригласите меня в комнату? Слейд, пожав плечами, сделал шаг в сторону, пропуская коридорного в номер.

— Я знаю, что вы неравнодушны к древнеегипетскому искусству, сэр. — Парень кивнул на заваленный безделушками стол. — Но должен вас разочаровать. Половина из того, что вы купили, — фальшивки.

— Фальшивки? — Слейд покосился на стол.

— Да. Вот, например, это. — Араб взял небольшую статуэтку. — Сколько вы заплатили?

— Десять фунтов.

— Подделка! — Парень презрительно фыркнул. — Полфунта красная цена. Да и зачем вообще покупать дешевые копии? — Он понизил голос. — Я могу предложить вам подлинную, древнюю вещь, свидетельницу истории. И совсем недорого…

— Давай посмотрим, — оживился Слейд.

Он не заметил, каким образом в руках коридорного появилась маленькая фигурка — она словно возникла из воздуха, как в аттракционе фокусника. Слейд осторожно взял фигурку в руки. Бог-шакал Анубис, похищенный из музея. На увеличенной фотографии из альбома начальника полиции были отчетливо видны два дефекта — щербинка на лапе и причудливо выщербленная спина. Если бы это была просто копия известного экспоната, дефекты конечно же отсутствовали бы.

— Твоя цена? — с деланным равнодушием осведомился англичанин.

— Пятьдесят.

— Знаешь что, — Слейд вернул фигурку арабу, — поищи-ка покупателя в другом месте.

— Тридцать фунтов, сэр! Это настоящая редкость… Слейд задумался.

— Что ж… Пожалуй, беру. А еще что-нибудь у тебя есть?

— Это не я продаю, сэр. Приятель моего брата. Из ваших тридцати фунтов двадцать ему и по пять нам с братом.

— Понятно. Сведешь меня с этим приятелем — получишь приличные комиссионные.

— А… Сколько, сэр?

— Зависит от того, что он предложит и что я куплю. Двадцать процентов от суммы сделки тебя устроит?

— Двадцать пять, сэр. Вы останетесь довольны — у него много подлинных вещиц.

— Ладно, пусть будет двадцать пять. Но не тяни — скоро я возвращаюсь в Лондон.

Повеселевший парень ушел. Слейд выждал с минуту, взглянул на телефон, но звонить не стал. Выглянул в коридор — никого. Он постучал в дверь номера Боннета и Приста.

— Джентльмены, есть работа. Тот араб, что обслуживает наш этаж в нынешнюю смену. Я должен знать о каждом его шаге с этой минуты.

В отеле, расположенном через улицу, полковник Лысенко прокручивал запись диалога Слейда с коридорным. Несмотря на то что ему было неведомо, какую именно вещь купил Джек Слейд, он не сомневался: англичанин вступает в горячую зону.

16

— … И в задней комнате этой самой лавки наш коридорный разговаривал с арабом по имени Авад аль-Кабир, — докладывал Боннет Слейду. — Во всяком случае, так он его называл — то Авад, то господин аль-Кабир. Содержание разговора целиком зафиксировать не удалось, но фрагменты имеются. Аль-Кабир подробно расспрашивал о вас — видимо, опасался полицейской ловушки. Коридорный уверял его, что вы купите все и достаточно дорого. Сейчас за аль-Кабиром следит Прист.

— Но кто такой аль-Кабир? — пробормотал Слейд. — Посредник или бандит?

— Несущественно, мистер Слейд, — заметил Боннет. — Так или иначе, необходимо убедить аль-Кабира доставить вам все экспонаты…

Раздался робкий стук в дверь.

— В ванную, — шепнул Слейд Боннету. Затем он прошел в прихожую и открыл.

— А, это ты, — громко сказал он, увидев коридорного. — Проходи.

— Сэр, я встречался с тем человеком… Он согласился.

— На что?

— Показать вам свои древности, поговорить о цене… Но он боится…

— Меня?

— Нет, не вас. Боится полиции. Вы же понимаете, по закону все археологические находки принадлежат государству. Бизнес того человека не совсем легальный… Как, впрочем, и ваш, сэр. — Парень ухмыльнулся.

— Поосторожнее! — предостерег Слейд. — Я честный коллекционер, а не жулик. Где состоится встреча?

— За городом, у заброшенных каменоломен, в полночь. Я поеду с вами, покажу.

— Имей в виду и друга своего предупреди: денег у меня с собой не будет, так что без глупостей. Если договоримся, рассчитаемся потом, на моих условиях.

— Я понял, сэр.

— Иди. Жду в одиннадцать.

Едва за коридорным закрылась дверь, из ванной появился Боннет.

— Все слышал? — обратился к нему Слейд.

— Да.

— Жаль, нельзя заранее взглянуть на эти каменоломни. Тут их слишком много.

— Ничего, сориентируемся.

— Вернется Прист, передай ему: я пойду чистым, вы прикрываете меня с оружием. Сигнал — двойная вспышка фар. Если случайно пристрелите аль-Кабира, я уже намеренно застрелю вас…

— Надеюсь, до стрельбы не дойдет, — хмыкнул Боннет. — А вообще-то… Пистолеты, которые мы получили от ребят в местной резидентуре, не опробованы. Можно и промахнуться.

Продемонстрировав белозубую улыбку, Слейд выпроводил Боннета за дверь.

* * *

Перед полковником Лысенко встала нелегкая задача. Что делать — следовать за «мицубиси» англичанина, рискуя быть обнаруженным? Или ждать возвращения сотрудников Интеллидженс Сервис в отель? Но они могут не вернуться, сразу двинут в аэропорт. А если и вернутся — как узнать, у них ли стилет? К тому же душной ночью Слейд едва ли наденет пиджак. Впрочем, имелся один вариант: установить в «мицубиси» дополнительный микрофон. Стоит ли рисковать? Лысенко не решился лезть в машину на стоянке в аэропорту; еще опаснее делать это у подъезда отеля «Луксор», где полковника, не ровен час, засекут англичане.

Лысенко так ничего и не решил. В двадцать три ноль семь в «мицубиси» сели Джек Слейд и коридорный. Машина отъехала от тротуара. За ней устремился автомобиль Боннета и Приста.

Полковник Лысенко пробурчал под нос что-то вроде «да будь оно все неладно», выбежал на улицу и прыгнул за руль «вольво». Он ехал в соответствии с сигналами радиомаячка. Пока англичане петляли по городу, прятаться от них на соседних улицах было несложно, но, когда «мицубиси» вылетела на прямую, как стрела, автостраду, возникли проблемы. Впрочем, с теми же проблемами столкнулись Прист и Боннет. Они погасили фары. Аналогичным образом поступил и Лысенко.

Вскоре «мицубиси» повернула направо и затерялась среди скальных надолбов. Боннету и Присту пришлось туго, полковнику с его маяком было полегче.

Таким образом за «мицубиси», подъехавшей к джипу на открытой площадке, наблюдали с двух сторон: Боннет и Прист с севера, Лысенко с юга. Но полковник выбрал не очень удачный пункт для наблюдения: он находился слишком далеко от места событий, поэтому не слышал ни слова.

Слейд и коридорный выбрались из машины, пересели в джип. Аль-Кабир (он приехал один) молча рассматривал англичанина при свете фонаря, лежавшего на приборной доске.

— Представляю вам господина аль-Кабира, сэр, — нарушил тишину коридорный. — Авад, это мистер Слейд.

— Он говорит по-арабски? — прохрипел аль-Кабир.

— Да, — подтвердил юнец.

— Ну, тогда иди, посиди в его машине. Парень спрыгнул на песок, затем уселся на заднем сиденье «мицубиси», не закрывая дверцы.

— Меня интересуют произведения древнеегипетского искусства, — начал Слейд.

— Знаю.

— Я располагаю значительными финансовыми возможностями.

— Знаю.

— Я хотел бы посмотреть товар.

— Знаю.

«Испорченная пластинка!» — возмутился про себя Слейд, а вслух сказал:

— Так покажите.

Аль-Кабир поднял стоявшую у него под ногами сумку и опустил на колени англичанина.

Слейд несколько минут рылся в сумке. Да, все это — похищенные из музея экспонаты… Но стилет…

Стилета в сумке не оказалось.

— Отличные вещицы, — одобрил Слейд. — Я покупаю. Назовите цену за всю сумку.

— Пять тысяч фунтов.

— Плачу шесть, если принесете еще кое-что столь же примечательное.

Аль-Кабир озадаченно взглянул на Слейда.

— Больше у меня ничего нет…

— Ничего? Вы не лжете?

— Клянусь Аллахом! Зачем мне наказывать себя на тысячу фунтов?!

— Верно, — согласился англичанин. — А где стилет?

Смуглое лицо аль-Кабира побледнело. Кто перед ним? Неужели все-таки полицейский?

Слейд протянул руку к приборной доске и дважды мигнул фарами. Несколько секунд спустя из темноты вынырнули Боннет и Прист. Первый приставил ствол пистолета к виску аль-Кабира, второй держал под прицелом перепуганного коридорного.

— Ну! — рявкнул Слейд. — Где стилет?!

— Клянусь Аллахом… Кто вы?!

— Те, кто без колебаний продырявит твой череп, если ты сию же минуту не расскажешь про стилет. Стив, стреляй при счете «три». Один…

— Я расскажу! — поспешно выкрикнул аль-Кабир. — Я не виноват… Обещаете сохранить мне жизнь?

— Да, — брезгливо обронил Слейд.

— Стилет купил один русский… Умоляю, уберите оружие…

Слейд подал Боннету знак. Тот отступил на шаг, но ствол по-прежнему был направлен в голову аль-Кабира.

— Какой русский? — спросил Слейд. — Внятно!

— Этого русского хорошо знают все торговцы. Он часто приезжает в Каир, чтобы покупать редкости. Я ему показывал эту сумку. Он отобрал стилет и еще девять предметов, заплатил за все четыреста фунтов…

— Имя русского! В каком отеле он живет?

— Клянусь Аллахом…

— Тьфу… Особые приметы!

— Да, есть, — воодушевился аль-Кабир. — Он такой… Не спутаешь. Здоровый, ростом футов шесть с четвертью. Нос сломан, как у боксера. И главное — на левой руке не хватает фаланг двух пальцев, безымянного и мизинца.

— Неплохо, — кивнул Слейд. — Но если врешь…

— Клянусь Ал…

— Не перебивай. Сейчас мы отвезем тебя в полицию…

— Вы же обещали! — взвился аль-Кабир.

— Обещали сохранить жизнь, а не отпустить, — уточнил Слейд.

— Полиция — это суд… Смерть…

— Да? Ну, тогда выбирай. Или едешь с нами в полицию, или застрелим тебя здесь. Пять секунд на раздумье. Стив!

— Я еду, — обреченно выдохнул бандит.

— Как я признателен! Надо же, из всех вариантов твоего богатого выбора…

— А с этим что, мистер Слейд? — спросил Прист, указывая стволом на коридорного.

— Тоже в полицию, пусть сами с ним разбираются. — Слейд пересел в «мицубиси» и повернулся к парню. — Ты все слышал, все понял?

— Я не преступник, сэр! Я только помогал искать покупателей.

— Вот и расскажи это начальнику полиции. Боннет надел на аль-Кабира наручники, отконвоировал его ко второй машине и втолкнул внутрь. Прист устроился за рулем.

Караван из трех машин, где третьей была сильно отставшая «вольво» полковника Лысенко, двинулся в обратный путь. Безмолвная сцена, разыгравшаяся перед глазами полковника, не прояснила ситуации. Нашли ли англичане то, что искали?

В полицейском управлении Слейд потребовал немедленно известить аль-Расула. Несмотря на глубокую ночь, начальник выехал немедленно, едва услышав, что есть новости об ограблении археологического музея. Слейд ожидал его у камеры-клетки, где понурившись сидели задержанные. Боннет и Прист укатили в отель.

Когда аль-Расул прибыл, Слейд торжественно поставил перед ним сумку. Начальник полиции с волнением раскрыл ее.

— Поздравляю вас, сэр, — почти продекламировал он. — И благодарю от имени…

— Подождите поздравлять, — отмахнулся Слейд. — Здесь не все. Эти господа успели продать десять экспонатов, и среди них — наш.

Аль-Расул помрачнел.

— Идемте в мой кабинет.

В кабинете англичанин поведал начальнику полиции о ночных событиях.

— А теперь, — подытожил он, — необходимо разыскать русского со сломанным носом, без двух пальцев на левой руке. Если он еще в Каире, дело упрощается, но если возвратился в Россию…

— Вы последуете за ним?

— Разумеется.

— Если он в России, не разумнее ли связаться с русской полицией через Интерпол?

— А вот этого я вас очень попрошу не делать, мистер Расул, — не терпящим возражений тоном проговорил Слейд. — Я сам найду ваши экспонаты и передам их в египетское посольство в Москве. А один — чуть позже, в посольство в Лондоне. Вы уже удостоверились в искренности моих намерений…

— Да, мистер Слейд. Я не стану чинить вам препятствий.

17

Через день Джек Слейд получил доставленные курьером сведения из полицейского управления. Русского по приметам опознали служащие отеля, где он постоянно останавливался во время частых визитов в Каир. Но, к немалой досаде Слейда, Михаил Игнатьевич Костров отбыл в Москву…

Слейд поднял телефонную трубку, позвонил в соседний номер и вызвал к себе Приста и Боннета.

— Джентльмены, наша миссия в Каире завершена. Нас ждет Лондон.

— Значит, русского отыскать не удалось? — спросил Прист.

— Почему же? Удалось, — с деланной беспечностью ответил Слейд. — Но, к сожалению, он уже в Москве, и, вероятно, вместе со стилетом.

— Нам предстоит путешествие в Россию?

— Вам — вряд ли, в Россию незачем посылать троих. Достаточно одного меня, после доклада Марстенсу. Известно имя человека, нетрудно выяснить адрес. Останется только пойти и взять стилет.

— Чего уж проще, — согласился Прист.

— Сдавайте оружие, заказывайте билеты в Лондон, — подытожил Слейд.

Вечером того же дня полковник Лысенко вылетел в Мюнхен под именем Вилли Хайдена, а оттуда — в Москву, под собственной фамилией. Прямо из аэропорта он направился к генералу Курбатову.

— Вы превосходно справились с заданием, полковник, — одобрительно кивнул генерал. — Виртуозная работа. Итак, стилет в Москве. Жаль, что имя человека не прозвучало. Но что же, теперь мы подождем мистера Слейда, и он приведет нас к стилету. Он сыграл-таки на нашей стороне, как мы и задумали.

— Каковы будут мои функции?

— Все те же. Ждите Слейда, ведите его…

— В одиночку, без группы поддержки?

— А зачем она вам? В Каире вы не сплоховали, а там было потруднее. В критической ситуации, если таковая случится, подключим кого-нибудь. А пока… Чем меньше посвященных, тем лучше.

— А если прибудет не Слейд? Для него слишком простая миссия.

— Об этом запросим Леди Джейн. Но думаю, приедет сам, он ничего не бросает на полпути… Итак, с момента прибытия Слейда, — продолжал Курбатов, — связь со мной держите по мере необходимости. Не напрягайтесь и не зарывайтесь, дело-то действительно простое.

Лысенко покосился на генерала, однако промолчал.

18

Соперничество — не редкость в мире ученых, и такое положение дел иногда подстегивает ход научных изысканий, а иногда тормозит, как в случае с Дэвидом Сэйлом и Ильей Левандовским. Папирус, над которым корпел англичанин, не был единственным в своем роде. В России египтолог Левандовский бился над расшифровкой текстов, составленных тем же криптографическим жреческим письмом. Если бы оба ученых сообщали о своих исследованиях в открытых публикациях или в Интернете, они давно нашли бы друг друга, объединили материалы и усилия и гораздо быстрее добились бы успеха. Но жажда приоритета заставляла как Сэйла, так и Левандовского не афишировать свою работу.

В отличие от Сэйла, Левандовский не приобрел свои свитки в Египте. Когда-то они принадлежали одному из его предков, известному российскому историку, философу и писателю, а как попали к тому — сейчас уж не установишь. Папирусы передавались в семье Левандовских по наследству, и еще в детстве у Ильи, чьим кумиром был Генрих Шлиман, зародилась мечта прочесть их. Эта романтическая устремленность с годами превратилась в осознанную цель ученого.

Папирусы, имевшиеся в распоряжении Левандовского, содержали значительно больше текста, нежели свиток Дэвида Сэйла, что облегчало работу, хотя ни в коей мере не сводило на нет бесчисленные трудности. И все же Левандовский кое-чего добился. Он уже знал, что один из папирусов является секретным донесением о кровавых событиях восстания земледельцев в 1750 году до новой эры, и упорно трудился над расшифровкой другого свитка.

Но этим солнечным воскресным утром Илья Левандовский не испытывал ни малейшего желания работать. Ему хотелось посвятить отдыху целый день, хотелось побродить по Арбату, зайти в любимый Пушкинский музей…

Когда Левандовский, сидя за утренним чаем, предавался грезам о предстоящем чудесном дне, в дверь позвонили. Илья Владимирович вышел в прихожую, глянул в глазок, затем открыл.

— Привет, Илья Муромец! — загремел на всю квартиру веселый голос. — Если ты скажешь, что я помешал, спущу с лестницы.

— Да нет, Миша, — улыбнулся Левандовский, пожимая гостю руку. — Сегодня я сачкую.

— О'кей, посачкуем вместе. — Костров сразу направился в кухню. — Ага, тут и чаек… Наливай!

Старый приятель Ильи Левандовского Михаил Игнатьевич Костров — бывший боксер, бывший инженер, бывший кооператор и еще бессчетное число раз «бывший» — занимался весьма своеобразным бизнесом. Как только у российских граждан появилась возможность свободно разъезжать по всему свету, Костров зачастил в Египет, признанную археологическую мекку. Там он скупал поддельные (высокого качества), реже подлинные древности, вывозил их в Москву, изобретательно обманывая таможенников, и перепродавал — как правило, знакомым коллекционерам.

Из последней поездки Михаил Игнатьевич привез меньше, чем обычно. Мало что попадалось — ведь на откровенно грубых подделках, коими переполнены лавчонки Каира, бизнеса не получится. Но одно приобретение взволновало его — купленный вместе с другими предметами бронзовый стилет со змеей на рукоятке. Лезвие стилета украшали изумительные миниатюрные изображения фараона на троне, богинь-охранительниц. Не обладавший систематической научной подготовкой Костров интуитивно чувствовал: перед ним действительно стоящая вещь, на которой можно неплохо заработать.

Благополучно вернувшись в Москву, Костров поспешил к Левандовскому. Илья Владимирович порой консультировал приятеля, принимая его за бескорыстного коллекционера. Научная значимость привозимых Костровым вещей была невысока, поэтому Левандовский был убежден, что их перемещение в Россию, в частные руки, не противоречит законодательству обеих стран. К тому же Костров уверял, что имеет разрешение на вывоз каждого предмета и добросовестно декларирует все на таможне.

Михаилу Игнатьевичу позарез требовалось установить реальную стоимость стилета, дабы не продешевить. Любой из его знакомых коллекционеров без колебаний пошел бы на обман… И только Левандовскому, ученому до мозга костей, бесконечно далекому от коммерции, Костров мог довериться.

— Есть у меня тут одна вещица, Илья, — проговорил Костров, прихлебывая обжигающий чай. — Купил на каирском базаре, да не знаю, не переплатил ли… Взгляни!

Костров достал из внутреннего кармана стилет, завернутый в хрустящую полупрозрачную бумагу, и протянул Левандовскому. Тот осторожно развернул упаковку и ахнул:

— Боже, что за чудо! Сколько ты заплатил?

— Сорок фунтов и еще сорок пошлины на таможне.

— Тебе невероятно повезло.

— Не фальшивка?

— Что ты… Это приблизительно эпоха… Где-то после Тутмоса Первого… Я датирую стилет примерно тысяча пятисотым годом до новой эры…

Кострова не очень занимали исторические эпохи.

— Повезло, говоришь? Значит, он может стоить и дороже?

— По меньшей мере в несколько раз. Но ты ведь не собираешься его продавать?

— Я не сумасшедший.

— Удивительно, — проворчал Левандовский, разглядывая стилет со всех сторон, — как египетские власти прошляпили безусловно музейную вещь. У тебя не было проблем на границе?

— Никаких. Проштамповали, и привет.

— Тогда поделом им! Пусть не будут раззявами.

— Илья, — сказал Костров, наливая еще чашку чая, — мне хотелось бы узнать побольше об этом стилете.

— А что именно?

— Ну… Все… Всякие научные подробности… Я ведь невежда, а мне так интересно приобщиться. — Костров перекидывал мостик к единственно важному для него вопросу. — Ну, и возможный денежный эквивалент, конечно. Надо же знать, что я храню в коллекции.

— Я не могу отделаться от ощущения, — задумчиво проговорил египтолог, — что где-то уже видел похожий стилет.

— Если бы видел, запомнил бы, ты ведь специалист.

— Ты плохо представляешь, о чем говоришь. Тысячи музеев, миллионы экспонатов. А мы, ученые, подобны флюсу, как утверждал Козьма Прутков, — полнота наша односторонняя. Но, если ты оставишь мне стилет на недельку, попытаюсь выяснить.

— Оставлю, — сказал Костров. — Но с условием — никому ни звука. Пронюхают мои друзья-коллекционеры — все, пиши пропало, проходу не дадут.

— Договорились.

Костров посидел у Левандовского еще с полчаса, но разговор не клеился. Михаил Игнатьевич думал о намеченных на сегодня визитах, переговорах с коллекционерами, а Левандовский размышлял о новом приобретении приятеля.

Когда дверь за гостем наконец закрылась, Левандовский поспешил к книжным полкам — об отдыхе он уже не вспоминал. Один за другим египтолог листал роскошно иллюстрированные тома. На исходе пятого часа он наткнулся на фотографию в книге, посвященной экспозиции Египетского археологического музея. «Бронзовый стилет, — гласила подпись, — ок. 1500 г. до н. э.»

Левандовский положил стилет рядом с превосходным цветным снимком и вздрогнул. Не просто подобие, а полная идентичность. Египтолог торопливо перелистал страницы до раздела комментариев. Пропустив первые строки, прочел: «Стилет является уникальным произведением древнеегипетского искусства, выполненным в нетрадиционной технике… На сегодняшний день не найдено ни одного предмета, декорированного в аналогичной манере…»

Ни одного предмета!

Ученый достал из ящика стола лупу и стал сравнивать фрагменты стилета и фотографии. Да, полная идентичность! Возможно ли это? Неужели перед ним ТОТ САМЫЙ стилет? Нет, конечно. Во-первых, если бы экспонат был украден из музея, об этом давно стало бы известно. А во-вторых, вор не продал бы его на базаре за сорок фунтов. Значит, это ВТОРОЙ стилет, в точности копирующий первый. Открытие! Экспонат Египетского археологического музея уже не уникален.

Левандовский захлопнул книгу и разыскал на верхней полке каталог Египетского археологического музея с указанием страховой стоимости экспонатов. Фотографии здесь были простенькие, черно-белые, небольших размеров и, конечно, лишь выборочно. Но стилет, вот он… Номер 84-169…

Пятьдесят тысяч долларов. У Левандовского голова пошла кругом. Если такова цена музейного стилета, то и аналог стоит не меньше… Сорок фунтов — и пятьдесят тысяч долларов! Кострову не то что повезло, ему привалила редкая удача. Разумеется, не может быть и речи о том, чтобы стилет остался в частной коллекции. Едва Костров узнает о том, что это за стилет, он несомненно передаст его в музей, где будет красоваться табличка «Дар Михаила Кострова». Как Левандовский завидовал приятелю и как радовался за него! Он уже схватился за телефонную трубку, чтобы звонить Кострову, но вдруг передумал. Ему не хотелось так быстро расставаться со стилетом. Разве он не первым из ученых увидел этот раритет? Те, кто его нашел и продал, учеными не были, и Костров тоже дилетант. А Левандовский изучит стилет, напишет статью…

Египтолог снова взялся за увеличительное стекло. В том месте, где лезвие соединялось с рукояткой, он заметил утолщение. Зачем оно? Ведь лезвие должно плотно вставляться в рукоятку. Ради изящества линий?

Ученый взял скальпель и нанес на поверхность утолщения крохотную царапину, которая серебристо заблестела. Это не бронза, а иной металл, лишь сверху покрытый тонким слоем бронзы! А лезвие… Бронзовое, без сомнения. С какой целью древний мастер заплавил стык рукоятки и лезвия другим металлом и каким? Олово, серебро, свинец? Очевидно, эстетические соображения тут ни при чем, тогда не было бы никакого смысла отказываться от бронзы и усложнять процесс изготовления. А если этот металл менее тугоплавкий?

То, что затем сделал Левандовский, вряд ли одобрили бы большинство его коллег. Но ученый был захвачен непреодолимым любопытством. Он раскалил паяльник и ткнул жалом в серебристую царапину. Капли расплавленного металла упали в подставленную тарелку. Догадка подтверждалась. Полчаса спустя место стыка лезвия с рукояткой было избавлено от наплавления.

Левандовский попытался вытащить лезвие из рукоятки. Безуспешно. Тогда он повернул его влево, вправо… Что-то щелкнуло. Бронзовая оболочка сползла с внутреннего лезвия — она представляла собой подобие ножен. Но было ли то, что внутри, вторым лезвием? Узкая полоска бронзы, и она легко вынулась из рукоятки.

Всю полоску сплошь покрывали миниатюрные иероглифы. Их было очень много, они теснились по обеим сторонам. Левандовский вновь схватил лупу; его сердце колотилось так, словно он взбежал по лестнице на двадцатый этаж.

Перед началом текста был изображен надменный сфинкс, а в конце — нечто вроде птицы с явными техногенными признаками. Подобные изображения часто попадаются в древних культурах, и некоторые исследователи усматривают в них косвенные доказательства посещения Земли посланцами иного разума. Но не птица и не сфинкс приковали внимание Левандовского в первую очередь, а сам текст. Он был написан теми же криптографическими знаками, что и папирусы!

Да, теперь ученый не сомневался: судьба помогла ему сделать крупное открытие (это открытие могли сделать и сотрудники Египетского археологического музея еще в 1925 году или даже сам Джулиан Прендергаст. Но никому не пришло в голову испортить ценную находку).

Левандовский тотчас же принялся перерисовывать криптограмму.

19

Шесть дней напряженнейшей работы прояснили для Ильи Левандовского многое, а еще больше запутали. Опираясь на собственные достижения в расшифровке папирусов, он довольно быстро прочел большую часть текста — и прочитанное немало изумило его, — но остальное расшифровать не удалось. Впрочем, Левандовский понимал, что перед ним подобие формул, описание какого-то процесса, ноу-хау, выражаясь современным языком. Ему отчаянно не хватало соответствующих знаний, и он принял верное решение — обратиться к специалисту.

Левандовский направился к телефону, и тут раздался звонок. Он снял трубку.

— Слушаю.

— Алло, это Костров, — загудел знакомый бас. — Как дела?

— Смотря какие, — уклончиво ответил ученый.

— Что там с нашей вещицей?

— Ах это… Понимаешь, я закрутился… Выясняю понемногу. Дай мне еще недельку.

— Да ради бога, мне не к спеху. — Левандовский уловил в интонациях собеседника недовольство, плохо вязавшееся со смыслом его слов, но предпочел не заметить этого.

— Вот и отлично. Ты извини, у меня тут гости…

— Надеюсь, они вещичку не умыкнут?

— Она в надежном месте.

— Шучу. Ну пока.

— До свидания.

Левандовский нажал на рычаг и набрал номер.

— Алло, — услышал он в трубке.

— Антон, ты? Это Илья Владимирович. Позови, пожалуйста, отца.

— Минутку…

Трубку взял профессор Калужский.

— Илья?

— Добрый день, Олег. Ты не занят?

— Да вроде нет пока, а что такое?

— Есть прелюбопытнейшая проблема, похоже, по твоей части. Могу я сейчас подъехать к тебе?

— Подъезжай. А что по моей части? С каких пор ты увлекся…

— Все при встрече, Олег.

Профессор Олег Андреевич Калужский обитал неподалеку, возле станции метро «Новослободская». Через сорок минут Левандовский входил в квартиру профессора, где тот после смерти жены жил вдвоем с сыном.

Двадцатилетний Антон поздоровался, тут же попрощался и убежал в библиотеку за какими-то книгами к институтскому семинару. Калужский и Левандовский остались вдвоем.

— Я знаю тебя четверть века, — сказал профессор, — но до сих пор ты не проявлял ни малейшего интереса к моей науке. Ты весь в прошлом, я в будущем… Что стряслось?

Левандовский не скрывал нетерпения. Он выложил на стол стилет, разобрал его и показал профессору внутреннюю полоску металла, покрытую иероглифами. Затем раскрыл папку, где на нескольких листах подробно описал ход своей работы по расшифровке криптограммы. Все это он проделал молча. Калужский с интересом следил за действиями египтолога. Он осмотрел стилет, прочел содержимое папки, после чего стал неторопливо набивать трубку.

— Ну? — не выдержал Левандовский. — Твое просвещенное мнение?

— В высшей степени любопытно. — Профессор запыхтел трубкой, наполняя комнату ароматом французского табака «Сен-Клод». — Да-с… Любопытно в высшей степени. Но откуда у тебя это? — Калужский снова принялся разглядывать стилет.

— Привезли из Египта. И я склонен полагать, что ученым об этой находке ничего не известно. Полторы тысячи лет до новой эры…

— Мм… Значит, ты первый?

— Да, похоже.

— Так-так… — Калужский перебирал листы из папки египтолога. — Причины твоих затруднений мне ясны, тут и впрямь скорее для меня задачка. Но, по-моему, ты все же допустил ошибку.

— Какую?

— Смотри, — профессор отчеркнул ногтем строчку в записях Левандовского, — здесь… и здесь. Как будто половина формулы… Обрывается… Потом продолжается. А середины нет. Где же середина?

— Где?

— Вот она. — Профессор помахал в воздухе оболочкой-ножнами. — Это не просто картинки. Видишь символы на одеянии фараона?

— Я не обратил на них внимания… Занимался внутренним лезвием…

— И ухитрился проглядеть очевидное. Из твоих же собственных схем следует, что этот иероглиф и этот вместе составляют… Что?

— Ах черт! — Левандовский хлопнул себя по колену. — Я форменный идиот.

— Да брось ты, — утешил друга профессор. — По себе знаю… Когда зароешься в проблему, не видишь и того, что рядом лежит, а оно-то и есть самое необходимое. К тому же в главном ты прав.

— В чем?

— В том, что без меня тебе не обойтись. Чтобы до конца проникнуть в эту криптограмму, нужны специальные знания, которых у тебя нет.

— А ты сумеешь?

— Да, если стилет и твои записи останутся у меня хотя бы дней на семь.

Левандовский колебался.

— Олег, это очень ценная вещь, и она не моя… Страховая стоимость аналога в Египетском археологическом музее — пятьдесят тысяч долларов…

— Ого!

— Зачем тебе стилет? Иероглифы внутреннего лезвия скопированы мной с высокой точностью, а оболочку мы сфотографируем.

— Нет, — возразил профессор, — это не разговор. Тут может быть еще что-то. В институте я подвергну стилет полной обработке на аппаратуре, какой любой криминалист позавидует. Ничего нельзя упустить.

— Но…

— Не беспокойся, — прервал Калужский. — Ни малейшего вреда стилету я не причиню. И секретность гарантирую — работать буду по вечерам, один в лаборатории. Конечно, стилет постоянно будет находиться при мне, глаз с него не спущу. Пятьдесят тысяч долларов — в сущности, пустяки, а научное значение этой вещи неоценимо…

— Ладно, — сдался Левандовский. — Но только семь дней.

— Ба! Господь Бог за семь дней создал мир! Египтолог криво улыбнулся.

— Но посмотри на этот мир…

20

Говоря о гарантиях секретности, профессор Калужский подразумевал лишь следующее: нечестные люди не смогут узнать о существовании редкостного и дорогого произведения искусства и похитить его. О том же, чтобы держать в тайне сенсационные результаты расшифровки египетского текста, профессор и не думал, ему не пришла бы в голову столь явная бессмыслица.

Однако Калужский не торопился. Об условиях публикации предстоит договариваться с Левандовским. И очевидно, придется подождать, пока человек, привезший стилет из Египта, не передаст его в музей. Сейчас же профессор поместил полностью прочитанный текст со всеми формулами и технологическими подробностями в компьютер и снабдил информацию пространными комментариями в виде научной статьи. Вход в файл он заблокировал паролем.

Завершив эту работу, профессор откинулся на спинку стула и закурил трубку. Клубы дыма возносились к потолку вместе с амбициозными мечтами Калужского. О, как потрясен, как ошарашен будет английский коллега Джон Миллз! Не он ли в прошлом месяце утверждал на конференции, что подобный ход процесса в принципе невозможен? А теперь Калужский обладает неопровержимыми доказательствами, пришедшими — такое и вообразить трудно! — из Древнего Египта…

Прокуковал звонок, и профессор направился в прихожую.

— Кто? — спросил он из-за металлической двери.

— Олег, это я, — откликнулся знакомый голос.

Профессор открыл замки, и улыбаясь, пожал руку однокашнику, Коле Барсову. Колей пятидесятилетний Барсов был только для Калужского, а для остальных — Николаем Николаевичем, солидным консультантом крупного банка. Хотя Калужский и Барсов получили дипломы одного института, Николая Николаевича в юности больше привлекала комсомольская и партийная карьера, нежели научная. Позже он увлекся юриспруденцией, а в новейшие времена — финансами…

Несмотря на крутое расхождение судеб, Калужский и Барсов оставались друзьями, и профессор относился к Николаю Николаевичу с полным доверием.

— Кофе угостишь? — Густой баритон Барсова прокатился по комнатам. — Я тут ехал мимо…

— Так ты за рулем?

— Обижаешь, начальник! У меня свой водитель.

— Черт, живут же люди, — улыбнулся Калужский. — Тогда никакого кофе! Сегодня только коньяк!

— Ты же не пьешь, — удивился Барсов.

— Сегодня можно по рюмочке.

— О… Что празднуем? — Барсов по привычке направился в кухню, но профессор перехватил его и развернул в сторону гостиной.

— Туда! Праздновать есть что.

На столе появилась бутылка «Курвуазье» из неприкосновенного запаса Калужского и две рюмки. Профессор похлопотал на кухне, соорудив немудреную закуску. Барсов сноровисто откупорил бутылку и разлил коньяк по рюмкам.

— За тебя, раз ты именинник, — провозгласил он. — Может, расскажешь, в чем дело?

Профессор выпил, закашлялся с непривычки.

— Тебе — само собой. Только пока это секрет.

— Пока?

Калужский лукаво подмигнул.

— Скоро я опубликую статью, а до того помалкивай. Впрочем, — он засмеялся, — формулы ты не украдешь, а без них толку мало. Что-нибудь от институтских лекций у тебя в голове осталось?

— Чуть-чуть.

— Тогда поймешь в общих чертах.

Налегая на закуску, профессор поведал другу о своем открытии, не упоминая ни Левандовского, ни стилет. Из его слов можно было сделать вывод, что он сам до всего додумался. Во всяком случае, Барсов понял его именно так.

Размахивая руками, профессор ходил по комнате, словно выступал перед студенческой аудиторией.

— Все это здесь. — Он хлопнул ладонью по системному блоку компьютера. — Бомба для ретроградов от науки.

Калужский снова сел в кресло и наполнил рюмки. Барсов заговорил не сразу, хотя его мозг работал со скоростью вычислительной машины.

— Здорово, — произнес он вполголоса. — Да нет, не здорово — сногсшибательно… Если ты прав.

— Я прав, — заверил Калужский. — Хочешь, покажу формулы?

— Да на кой они мне, я в них как свинья в апельсинах… — Барсов сунул в рот сигарету, щелкнул зажигалкой. — Слушай, а ты уверен, что это надо публиковать?

— А что же еще делать? Любоваться по ночам собственной статьей?

— Знаешь, — задумчиво проговорил Барсов, — на этом можно хорошо заработать.

— Я и заработаю.

— Я имею в виду не гонорар за статью и не научную репутацию, — усмехнулся Барсов. — Хорошо — это значит хорошо. Например, миллион долларов.

— Н-да… — Калужский расплылся в улыбке. — Миллионы, миллиарды… Поль Гетти вроде бы как-то заметил: «Миллиард долларов — не столь уж большая сумма, как некоторые думают».

— Я не шучу. Посуди сам: что произойдет, когда ты опубликуешь свое открытие? Ну, пошумит научный мир, ну, пересмотрят свои взгляды двое-трое твоих оппонентов. Потом исследования запретят, и на этом все кончится.

— Абсурд, — заявил слегка захмелевший профессор. — Процесс познания нельзя остановить.

— Теоретически. А бюрократически можно остановить что хочешь. Поверь, в этой сфере я сильнее тебя… Теперь представь, что твое открытие попадает в руки неких заинтересованных лиц. Они платят тебе кучу денег и финансируют практические…

— Постой, — Калужский мигом протрезвел, — ты что же, предлагаешь… Но это немыслимо! Это означает — чудовищные злоупотребления!

— Вот только этого не надо, — скривился Барсов. — Зло, добро… Наука нейтральна, мой дорогой, а ученый — слуга ее. И за верную службу надо прилично платить. — Он встал и пошел к двери. — Пойду, а то мой водитель от безделья разучится крутить баранку. А ты подумай о том, что я сказал…

Проводив Барсова, профессор вернулся к столу и залпом выпил полную рюмку коньяка. Неужели Николай говорил серьезно? Как сильно он изменился… А если он… Да нет, чепуха. Всего через несколько дней статья будет опубликована, а стало быть, и беспокоиться не о чем.

21

Барсов заехал к профессору Калужскому потому, что в его расписании образовалось непредвиденное окно. Однако, возвратившись в машину, он тотчас же взялся за сотовый телефон и сделал четыре звонка. Перед первыми тремя собеседниками он извинился за то, что не сможет быть сегодня на переговорах, совещании и презентации, а с четвертым договорился о срочной встрече.

— К Генриху Рудольфовичу, — велел он водителю, завершив разговор.

Генрих Рудольфович Бек, потомок обрусевших немцев, поселившихся в Поволжье в незапамятные времена, владел банком и русско-германской корпорацией, но не оттуда черпал основные доходы. Среднестатистическому гражданину, узнай он о некоторых операциях Генриха Рудольфовича, сразу припомнилось бы модное словечко «мафия». Сам же господин Бек, будучи человеком образованным, это слово применительно к себе не любил, относя его исключительно к Сицилии.

Генрих Рудольфович принял Барсова в шикарных апартаментах на втором этаже, одетый в бухарский халат. В колонках компакт-проигрывателя негромко звучала хоральная прелюдия Баха.

— Что за фокусы, Николай? — проворчал магнат. — Ты сорвал переговоры с Соловьевым.

— Генрих Рудольфович, мое дело важнее. Если выгорит, Соловьев к вам уборщицей устроится.

— Ну да? — изумился Бек. — Какой ты прыткий. Что ж, проходи, излагай.

Утонув в глубоком кресле, Барсов сбивчиво пересказал содержание беседы с Калужским. Бек помолчал, прикрыв глаза, и безапелляционно изрек:

— Бред.

— Ничего подобного, — решительно возразил Барсов. — Я знаком с Калужским много лет. Это ученый, каких мало. Если он утверждает, что уверен в своем открытии, значит, так оно и есть.

— Что так и есть? — раздраженно спросил Бек. — То, что он уверен?

— Нет, что открытие реальное.

— Гм… — Генрих Рудольфович прикрыл колено полой халата. — Принеси-ка мне виски, Николай… Нет, не из этого бара, а вон из того… — Бек погрузился в размышления. Спустя десять минут, в течение которых Барсов боялся вздохнуть, он задал вопрос: — Сколько Калужский хочет за информацию и за сотрудничество?

— В том-то и дело, что нисколько, — сокрушенно покачал головой Барсов. — Я прозрачно намекал на миллион…

— Миллион не проблема, — небрежно обронил Бек.

— Да, но он и слушать не стал. Он твердо намерен опубликовать статью.

Генрих Рудольфович улыбнулся уголками губ.

— Нет намерений настолько твердых, чтобы их нельзя было изменить соответствующими доводами. Я знаю людей.

— Вы не знаете Калужского. Бек поставил рюмку на стол.

— А нужен ли нам Калужский? Судя по твоим словам, открытый им процесс несложен. Имея информацию как руководство к действию, любой сообразительный студент справится. Так что нам необходим не Калужский, а файл Калужского. И это обойдется дешевле. Мы проверим. Если бред, спишем в убыток, а если реальность…

Генрих Рудольфович сжал кулак. Барсов ужаснулся. Он сам запустил смертоносную машину, и судьба профессора была предрешена. Но не лукавил ли Николай Николаевич? Неужели в глубине души он не мог предвидеть?..

— Генрих Рудольфович, — проговорил он, — Калужский мой старый друг. Когда на зимней рыбалке я провалился под лед, он вытащил меня, рискуя жизнью. Неужели нельзя решить вопрос иначе?

— Можно конечно. — Бек пожал плечами. — Есть у твоего профессора дети?

— Сын Антон, двадцать лет.

— Единственный сын?

— Да.

— Ну вот, исходя из этого, и попробуй уговорить Калужского.

— Я?! — Барсов поежился. — Генрих Рудольфович, это невозможно. Калужский — человек совершенно не от мира сего. Он считает меня…

Бек величественно восстал из кресла, навис над Барсовым, который, казалось, уменьшился в росте, и загрохотал:

— Ах вот как! Мало того что я должен спасать жизнь твоего приятеля, в чем я абсолютно не заинтересован, так я еще обязан заботиться о твоей репутации! Ты собираешься положить в карман кругленькую сумму, сам остаться чистеньким, а всю грязную работу за тебя сделает дядя Генрих! Вон с глаз моих! И без договоренности с Калужским не возвращайся — выкину…

Не помня себя, Барсов попятился к дверям и пулей вылетел из особняка. Усевшись в свою машину, он дышал тяжело, прерывисто.

— Куда, босс? — осведомился водитель.

— Погоди пока…

Барсов попал в отвратительный переплет. Он получил приказ, и его надлежало выполнить — с Беком шутки плохи. А выполнять приказ — значит, предстать перед другом в мерзком обличье шантажиста… Барсов застонал.

— Что с вами, Николай Николаевич? — обернулся водитель.

— Да что-то сердце прихватило.

— Таблетку?

— Давай.

Барсов положил валидол под язык. Он не знал и не мог знать, что его душевные терзания напрасны, что друг не разочаруется в нем, ибо им не суждено увидеться — ни в этот день, ни на следующий. Никогда.

22

Двое парней сидели на лавочке в парке, откуда хорошо просматривался подъезд дома профессора Калужского. Эти двадцатидвухлетние негодяи были известны в приблатненной среде под кличками Фонарь и Черный, а в миру как Василий Шабанов и Сергей Чернов.

— Вон, видишь, — указал пальцем Фонарь. — Вон тот, что вышел. Это сын его. Значит, теперь старик в квартире один. Пошли.

Фонарь встал, Черный же словно приклеился к скамье.

— Ты чего? — обернулся Фонарь.

— Боязно, застукают в подъезде…

— Кто? — Фонарь ухмыльнулся. — Одиннадцать часов, все слиняли на работу. Мы мухой. Вещички в машину — и айда. «Москвичок» мой хоть и дряхлый, а бегает…

Шабанов безосновательно назвал видавший виды «москвич» своим — он временно реквизировал машину у деда, пока тот отлеживался в больнице после инфаркта.

Не первый месяц Фонарь и Черный промышляли квартирными грабежами. Объекты выбирали просто — где железная дверь, там есть чем поживиться. В особо, по их определению, круто навороченные квартиры ни Фонарь, ни тем более трусоватый Черный соваться не рисковали — там можно и пулю схлопотать. А вот те, что попроще, но все-таки с железной дверью…

Перед налетом Фонарь провел рекогносцировку. Представившись электриком, которому нужно проверить счетчик, он разговорился с профессором и узнал, что тот живет вдвоем с сыном и днем нередко бывает дома. Фонарь ковырялся в счетчике, а сам оценивал боковым зрением обстановку. Вскоре он понял: подходяще.

Провернуть операцию решили на следующий день.

— Да вставай ты! — Фонарь толкнул под ельника в плечо. — Идем.

Он направился к подъезду. Черный плелся за ним, поднявшись по лестнице вслед за Фонарем, позвонил в дверь.

— Кто? — послышался голос профессора.

— Вчерашний электрик, Олег Андреевич, — будничным тоном сообщил Фонарь. — Забыл у вас в счетчике одну штуку подкрутить…

— А, Саша…

Дверь распахнулась, и налетчики ворвались в квартиру.

— Тихо, — сквозь зубы процедил Фонарь, прижимая к горлу профессора лезвие ножа. — Где деньги?

Черный захлопнул за собой дверь. Профессор уставился на грабителей скорее в растерянности, чем в страхе.

— Да что вы, ребята…

— Где деньги, падла?! — заорал Фонарь.

— Там, в секретере… — Калужский показал рукой.

Грабители торопливо устремились в гостиную. Фонарь открыл секретер торчащим в замочной скважине ключом, порылся в ящичках, нашел деньги.

— Мало. — Он обернулся к профессору. — Где… Эй, стой, сука!

Он увидел, что Калужский отпер и приоткрывает входную дверь. Дальнейшее произошло мгновенно. Очевидно, Фонарь не хотел этого — так получилось… Он бросился к профессору, схватил его правой рукой за волосы и рванул обратно в прихожую. Финка в левой руке Фонаря вонзилась Калужскому под лопатку. Рефлекторный, импульсивный удар? Неконтролируемая вспышка злобы? Или Калужский, падая, напоролся на нож? Так или иначе, профессор повалился к ногам налетчика, обливаясь кровью.

— Ты убил его! — закричал Черный. — Все, мокрое дело, нам кранты!

— Не суетись, — деловито сказал Фонарь, запирая дверь на засов. Он наклонился над профессором, пощупал пульс. — И впрямь подох… Ну и лады, зачем нам свидетель…

— Бежим отсюда, — в ужасе прошептал Черный.

— Заткнись! — Фонарь оттолкнул сообщника и принялся обшаривать квартиру. Мало-мальски ценные вещи исчезали в сумке Черного — магнитофон «Панасоник» и видеоплеер из комнаты Антона, золотые украшения, хранимые профессором в память об умершей жене…

— Жаль, в сумку не влезет. — Фонарь кивнул на компьютер. — Так понесем.

— А не засекут нас, в открытую? — спросил Черный. Хладнокровие дружка подействовало на него как транквилизатор.

— Не бросать же, это ж каких бабок стоит. И вот причиндалы…

Фонарь сгреб и бросил в сумку дискеты, компакт-диски, потом отсоединил от монитора системный блок (отдельный, «Тауэр»), клавиатуру, колонки, мышь и недорогой лазерный принтер «Окипейдж». На то, чтобы отвинтить несколько болтов и вытащить вилки из гнезд, его умственных способностей вполне хватило.

— Теперь сматываемся, — распорядился он.

Они перенесли в машину украденные вещи, никого не встретив ни в подъезде, ни возле него. Фонарь сел за руль, газанул, и «москвич» затерялся в столичной сутолоке.

Барсов прибыл в квартиру профессора три часа спустя. Там он застал рыдающего Антона и милицейскую опергруппу. После долгих расспросов его отпустили.

— Вот черт! — Кулак Генриха Рудольфовича с размаха опустился на полированную крышку стола.

— Увы, Генрих Рудольфович, — пробормотал Барсов. — Калужский мертв, компьютер похищен…

В какой-то мере он был даже рад случившемуся. Конечно, смерть друга — трагедия, но все же неприятно становиться подлецом…

— Зато теперь мы знаем, что открытие — не фикция, коль скоро кто-то поспешил перехватить его, — проговорил Бек, вновь обретая самообладание. — Ладно, найдем. Ты пока иди, Николай, дальше я сам…

Барсов покинул апартаменты своего шефа. Генрих Рудольфович снял телефонную трубку.

— Алексей? Говорит Бек. Узнал? Вот и молодец. Подскочи-ка ко мне сейчас… Да наплевать мне на твою работу. Я сказал — сейчас.

Он в раздражении бросил трубку.

Полковник милиции Алексей Кондратьев появился через полчаса. Он начал было жаловаться на трудности внезапных отлучек со службы, но Бек бесцеремонно перебил:

— Что у тебя там с убийством профессора Калужского?

— Откуда вы… — Полковник осекся под грозным взглядом. — Убийство как убийство, финкой в спину. Обычная уголовщина. Налет на квартиру, ограбление…

— Финкой в спину? — переспросил Бек, несколько удивленный действиями наемных киллеров. — И что взяли?

— По словам сына профессора, деньги, золото, аппаратуру, компьютер.

— Какие наметки?

— Да есть кое-что, Генрих Рудольфович. Бабушка со второго этажа видела из окна двух подозрительных типов, входящих в подъезд. Как они вышли, она не видела, потому что по телевизору начался сериал, но по описанию смахивают на одну группу, за которой мы давно гоняемся. Чистят квартиры среднесостоятельных граждан. Правда, до сих пор обходилось без трупов, но, судя по положению тела профессора, он или оказал сопротивление, или пытался убежать…

— Что за типы? — спросил Бек.

— По агентурным данным, некие Фонарь и Черный. К сожалению, не судимые, так что подробностей никаких — ни настоящих имен, ни адресов, ни фото. Зато бабка заметила у подъезда древний рыжий «москвич», похоже четыреста двенадцатый.

— Ладно, ты свободен. Да… — спохватился Бек в ответ на вопросительный взгляд полковника. — Вон там на бюро доллары — возьми, пригодятся в хозяйстве.

Полковник смущенно спрятал деньги в карман, затем направился к двери. Бек, не удосужившись с ним попрощаться, размышлял.

Итак, охотник за открытием профессора нанял не киллеров, а банальных уголовников. И в этом есть резон — преступление едва ли примут за заказное. Профессионал застрелил бы Калужского из пистолета с глушителем, сбросил на дискету искомый файл и откланялся бы. Но тогда все шито белыми нитками. А тут… Да, похоже, противник достойный. Что ж, тем интереснее игра.

У Генриха Рудольфовича мелькнула мысль, что все это может оказаться невероятным совпадением, но такую возможность он вскоре отбросил. Если бы Бек верил в совпадения, тем более в невероятные, он не стал бы тем, кем стал.

Он набрал еще один телефонный номер.

— Виктор? Это Бек. Спасибо, и тебе того же… У тебя не найдется минутка заехать ко мне? Занят? Ах вечером? Да понимаешь, Витя, дело-то уж больно жаркое, уважь. Вот спасибо… Жду.

Спустя час Бек пожимал руку Виктору Белову, уголовному авторитету по кличке Дракон.

— Зачем звал? — Дракон плюхнулся в кресло и нацедил в бокал хозяйского виски. — Какую дрянь ты пьешь! Неужто не лучше наша, кристалловская…

— Кто любит арбуз, а кто — свиной хрящик, — философски заметил Бек. — А пригласил я тебя вот зачем. Бродят по Москве два архаровца, Фонарь и Черный… Вернее, разъезжают на допотопном «москвиче».

— Ну знаю таких. Гниль помойная. Что, они тебе дорожку перебежали? Тебе, королю, — эти черви? Хочешь, я вечером тебе их уши пришлю?

— Да нет, не надо, у меня к ним другой интерес. Ты бы рассказал про них моим ребятам — где они живут, где их машина… И главное — появился ли у них недавно компьютер, а если появился, то не исчез ли уже?

— Нет проблем. И про компьютер выясним.

— Вот и спасибо. Я подошлю ребят…

— Подсылай.

Перед уходом Дракон выпил-таки вторую рюмку забракованного им виски.

Бек рассматривал два варианта. Первый: похитить уголовников и выколотить из них правду о заказчике. Но этот вариант его не вполне устраивал — кто знает, что предпримет в ответ умный, хитрый противник? Второй вариант нравился ему гораздо больше: проследить за Фонарем и Черным вплоть до их встречи с заказчиком, переключиться на него и действовать по обстановке. Правда, это проходило лишь в случае, если встреча еще не состоялась.

Генрих Рудольфович не думал о том, чтобы попросту отобрать компьютер у налетчиков — это немногим лучше похищения их самих. Да и профессор наверняка защитил файл паролем. И вполне логично, что, кроме самого Калужского, пароль (по логике) известен лишь одному человеку — заказчику убийства и ограбления, иначе он не санкционировал бы устранение профессора. И об этом человеке нужно собрать информацию.

24

«Метц выхватил пистолет, но не успел выстрелить, автоматная очередь Юргена выкрошила бетон из угла стены. Юрген прятался за нагроможденными в подвале контейнерами, откуда мог спокойно, как на полигоне, расстрелять Метца, едва тот покажется. Пришло время для гранаты, единственной гранаты, подумалось Метцу. И если Юрген уцелеет после взрыва, Метц погиб, кончено…

Из-за угла Метц швырнул гранату в направлении контейнеров. Юрген отреагировал длинной очередью, осколки бетона хлестнули по щеке Метца. Прогрохотал оглушительный взрыв, поднявший тучу пыли. В пылевом облаке Метц шагнул вперед и опустошил магазин пистолета туда, где, по его расчетам, укрывался враг. Ответной автоматной очереди не последовало.

Пыль немного осела, хотя по-прежнему разъедала глаза. Метц неторопливо подошел к развороченным взрывом контейнерам. Юрген лежал, бессмысленно таращась в потолок остановившимся мертвым взглядом.

Путь был свободен. Теперь ничто более — ничто на свете— не помешает Альфреду Метцу добраться до Ледяного Паука, в этом он был увере… н…»

нннннннннннн н н н н…

Палец Бориса Градова снова и снова ударял по частенько заедающей букве «н» на старенькой пишущей машинке. Злополучная буква упорно не желала пропечатываться. Градов стукнул кулаком по столу, угодив по краю пепельницы. Пепельница с озорным звоном перевернулась, окурки разлетелись по комнате; облака пепла выглядели не слабее пылевой тучи из романа Градова «Ледяной Паук».

Борис помянул ад со всем имеющимся в нем количеством дьяволов, схватил недопитую бутылку сухого вина и сделал изрядный глоток. Где-то он слышал, что Хемингуэй в процессе творчества истреблял по ящику сухого ежедневно. Запросы Градова были скромнее, но принцип тот же.

Вытащив из каретки недопечатанный лист под номером 201, Борис пробежал текст глазами. Можно, пожалуй, кое-что подправить, а в целом удовлетворительно… Но эта проклятая машинка сведет его с ума! Сначала хулиганила буква «л», потом сама собой исправилась, но закапризничала «н». А «г» и «ш» вообще пропечатываются вместе, как сиамские близнецы, и к тому же каретку периодически заклинивает. Эх, как нужен компьютер!

Вопрос о покупке компьютера вставал на повестке дня у Градова периодически, но вечно мешали какие-то непредвиденные, по правде сказать чаще всего безответственные, траты. Управляться с компьютером Борис умел, хотя своего у него никогда не было. Вожделенной машиной владел близкий друг, Андрей Мезенцев, он-то и научил Бориса виртуальным премудростям.

Градов тяжело вздохнул, глотнул еще вина, подумал, что неплохо бы подмести усеянный окурками пол, но вместо того включил кассету с «Дуэтами» Элтона Джона и подошел к зеркалу. То, что он увидел, его, как обычно, не вдохновило. Худое вытянутое лицо, покрытые трехдневной щетиной щеки, выдающийся вперед и словно обрубленный подбородок, коротковатый нос, тонкие губы, серые глаза за стеклами очков. Борис Михайлович Градов во всем великолепии— тридцать два года, образование среднее, профессии нет, ибо то, чем он занимался в последнее время, профессией при всем желании назвать было трудно. Он работал… Служил… Подвизался диск-жокеем на коммерческой радиостанции «Золотой век». «Это была композиция группы „Би Джиз“ „Спокойные воды глубоки“, и, чтобы вы не слишком успокаивались и углублялись, а продолжали слушать нашу программу, после рекламы — „Трэвелин Уилбериз“ с песенкой „Она моя крошка“…» И тому подобные глупости.

Борис Градов справедливо ненавидел свою работу. Он чувствовал, что способен на большее — способен не раствориться в серой массе, способен стать личностью. То есть личностью он был и так, но, возможно, догадывался об этом лишь он сам, да еще двое-трое друзей. А Борису хотелось, чтобы об этом узнал весь мир. Такие соображения плюс любовь к книгам Микки Спиллейна и Алистера Маклина навели его на мысль написать авантюрный роман под интригующим названием «Ледяной Паук». Не откладывая дело в долгий ящик, он вступил в бой с допотопной пишущей машинкой…

Родители Бориса погибли семь лет назад. Они возвращались из гостей на такси, и водитель, не справившись с управлением, врезался в бензовоз. В наследство Борису достались однокомнатная квартира и догнивающая где-то на стоянке (Борис даже не помнил, где точно) «таврия» с насквозь проржавевшим кузовом.

Градов символически плюнул в зеркало, отвернулся и выдвинул ящик тумбочки, где хранился весь его капитал — триста тридцать долларов. Не удастся ли купить компьютер на эти деньги? Все равно послезавтра на радиостанции выдают жалованье.

К сожалению, Борис плохо представлял себе цены на компьютеры, а рекламных газет в его доме отродясь не водилось, как, впрочем, и никаких других. А ведь понадобится еще и принтер… Или в издательство достаточно представить дискету?

На улице накрапывал дождь. Борис накинул куртку, выключил музыку и отправился в расположенный поблизости компьютерный магазин «Инфотрон».

Разнообразие предлагаемых моделей удивило его приятно, цены, напротив, — неприятно. Градов подозвал продавца-консультанта, как явствовало из бэйджика, прикрепленного к нагрудному карману пиджака молодого человека.

— Мне нужен компьютер, — сказал Борис. — Не то чтобы какой-нибудь супер, но что-то более или менее приличное. Я в этом деле новичок… Чайник, как у вас говорят.

Молодой человек улыбнулся:

— А для каких целей вы намерены использовать компьютер? Тексты — это одно, игры — другое, сложная графика — третье, Интернет — четвертое…

— Ну, я… Мм…

— Ну хорошо, а какой суммой вы располагаете?

— Триста тридцать долларов. Это если поменять на рубли, тогда…

Консультант развел руками.

— Максимум, что вы можете купить, — какую-нибудь морально устаревшую машину. Зачем вам? Лучше подождите, добавьте денег и приходите к нам снова, но к тому времени определитесь поточнее, что же именно вам нужно. А я с удовольствием помогу вам в подборе.

— Спасибо, — поблагодарил Борис.

К разговору прислушивался низколобый тип, слонявшийся неподалеку. Когда огорченный Борис направился к выходу, тип ухватил его за рукав.

— Машинку ищешь, а?

— Да вроде того. — Борис отдернул руку.

— А бабок не хватает?

— Твое какое дело? — рассердился Борис и шагнул к дверям, но Фонарь не собирался от него отставать.

— Да не бойся ты, я с понятием. Могу помочь…

— Да? — скептически хмыкнул Борис.

— Ты не лыбься, а слушай сюда. У одного лоха папаша перекинулся, научный деятель. Этот лох вещички распродает, а цены настоящей не знает. В общем, за твои триста тридцать получишь и машинку, и причиндалы к ней, и эту фиговину, которая печатает…

— Принтер? — оживился Борис.

— Во-во.

— Слушай, но ведь, наверное, это и есть морально устаревшая. Да и подержанная…

— Сам ты устаревший. Аппараты — высший класс. Лох продает, понял?

— Гм… А где они, аппараты?

— Недалеко, в машине.

Борис нахмурился. Парню ничего не стоит заманить его в машину, тюкнуть по затылку — и прощайте, доллары, а то и жизнь.

— Понимаешь, деньги у меня дома, — замялся Градов. — Да и с компьютером надо разобраться, мне ведь не всякий подойдет.

— Так поехали к тебе, — предложил Фонарь.

Борис не успел опомниться, как Фонарь выволок его на улицу и усадил на заднее сиденье «москвича» возле компьютера и лазерного принтера, сам же сел за руль, рядом с Черным.

— Говори, куда ехать.

Градов мог бы открыть дверцу и выскочить из автомобиля, но, завороженный видом техники, такой близкой и доступной, он назвал адрес.

Фонарь и Черный занесли компьютер и принтер в квартиру Бориса. Пока тот подключал системный блок, Фонарь осматривался. Брать тут нечего, разве что вторично украсть тот же компьютер, да попадешься с ним… От добра добра не ищут. Повезло, продали — и дело с концом.

Борис нажал клавишу запуска.

— Ой, сколько тут всего, — пробормотал он. — Прямо новогодняя елка.

— Какая елка? — не понял Фонарь.

— Новогодняя. — Борис просмотрел системную информацию.

— Ну, ты что… Говорю, предка машинка, лох не сечет… Не нравится, что ли?

— Очень нравится, — улыбнулся Градов. — Беру! Но ты еще про какие-то причиндалы говорил…

— Получи. — Фонарь высыпал из сумки с десяток дискет и столько же компакт-дисков.

Борис вытащил из кармана деньги:

— Считай.

— А заряжал, что бабки дома, — усмехнулся Фонарь. — Осторожный, блин… Пятак бы тебе начистить. Ладно, живи… — Он повернулся к Черному. — Порядок. Двести лоху, остальное нам.

Они ушли, громко хлопнув дверью. Едва они вышли из подъезда, за ними выскользнул юноша в кожаной куртке. Он сел в стоявший поодаль «БМВ».

— Квартира семь, — сказал парень напарнику. Тот кивнул и взялся за сотовый телефон.

— Алло, это Вячеслав. Наши друзья передали вещь. Что делать дальше?

— Где вы? — прохрипел голос в трубке. Вячеслав объяснил.

— Понятно, — ответили по телефону. — Получатель в квартире один?

— Не знаю. Они встретились в магазине «Инфотрон» и поднялись в квартиру втроем. Вышли только Фонарь и Черный. Сейчас садятся в «москвич». Продолжать наблюдение за ними?

— Нет. Оставайтесь на месте и следите за квартирой. Смена через два часа.

— Понял.

— Если получатель уйдет — один за ним, второй у подъезда.

— Понял.

Генрих Рудольфович с улыбкой положил трубку. Пусть Леня и Славик наивно полагают, что лишь они вдвоем задействованы в этом этапе операции. На самом же деле Бек создал плотное кольцо, и уже идет работа по установлению личности заказчика.

Фонарь поехал в сторону Люблино, где рассчитывал продать золото знакомой деловой дамочке. На углу Краснодонской и Судакова инспектор ГИБДД поднял жезл…

Попались! Фонарь выругался, Черный побледнел. В машине — похищенные из квартиры профессора золотые украшения, финка — орудие убийства (не выбросил, пожалел, идиот!). Как ее ни отмывай, а экспертиза докопается, об этом Фонарь знал из телепередач любимой уголовной хроники. Уйти на хлипком «москвичонке» — все равно что пешком обогнать самолет…

Фонарь вывернул руль и швырнул машину прямо на инспектора. Тот едва успел отскочить в сторону. Фонарь нажал на педаль газа.

— Псих! — взвизгнул Черный.

Но Фонарь не без оснований надеялся выиграть время, пока патрульные придут в себя. Те и впрямь не сразу устремились в погоню. Фонарь выжимал из «москвича» все, на что тот был способен. Он резко свернул на Совхозную, рванул по Люблинской и вылетел на Верхние Поля. «Москвич» помчался в направлении кольцевой.

С автозаправочной станции выкатывался тяжелый грузовик. Фонарь ударил по тормозам, крутанул руль. Его подвела неопытность — «москвич» занесло и потащило к огромной машине. Страшный удар, звон разбитых стекол…

Когда автомобиль ГИБДД подкатил к месту аварии, в «москвиче» находились два изуродованных трупа.

Гибель Фонаря и Черного сыграла важнейшую роль в жизни Бориса Градова. Теперь Генрих Рудольфович Бек не сможет допросить злосчастных налетчиков и убедиться, что ограбление и убийство профессора Калужского — заурядная уголовщина…

25

— Непонятно, Генрих Рудольфович, — говорил человек в синем костюме, начальник службы безопасности империи Бека. — Сплошная загадка этот Борис Михайлович Градов. Как ни верти — ничего особенного, ди-джей на радио «Золотой век». Ни родителей, ни жены, ни детей…

— Совершенно одинок?

— Да.

— Если человек в тридцать два года совсем один, это наводит на размышления…

— Генрих Рудольфович, мне трудно представить, что Градов связан с определенными структурами, как частными, так и официальными.

— Да не надо ничего ПРЕДСТАВЛЯТЬ! — повысил голос Бек. — Только факты… Как ты объясняешь аварию на Верхних Полях?

— Милиция утверждает, что «москвич» был в полной исправности, насколько это возможно для такой рухляди. Грузовик принадлежит ТОО «Альтаир», водитель, похоже, чист. Да и не мог он знать, что грабители вздумают удирать от инспекции по Верхним Полям! Генрих Рудольфович, если катастрофа и подстроена, то так хитроумно, что нам не по зубам.

— Не если, — с нажимом произнес Бек. — Она именно ПОДСТРОЕНА Градовым или теми, кто за ним стоит. И меня, не скрою, это пугает. Какая отменная работа! Не столкнулись ли мы с ФСБ или, того хуже, с какой-то конторой посекретнее? В такие игры я не играю, вмиг смахнут…

— Не похоже, — уверенно сказал начальник службы безопасности. — Стиль этой работы… Авария — еще куда ни шло. Но Градов… Обстоятельства убийства Калужского… Нет, нет и нет.

— А может, Градов, — проговорил Бек, — агент иностранной разведки?

— Сомнительно. Много ли он нашпионит на радиостанции?

— Разве им нужны только шпионы? А мобильные, идеально законспирированные оперативники как раз для таких случаев, как наш? Впрочем, забугорные разведки меня мало беспокоят, перед ними я стелиться не собираюсь.

— Значит, с Градовым…

— Не церемониться.

26

Борис радовался компьютеру, как ребенок новой игрушке. Его, конечно, смущали внешность и особенности речи продавцов, как и невероятно низкая цена. Он еще в магазине начал подозревать, что ему предлагают краденый компьютер, но противиться искушению было выше его сил. И потом, все произошло так быстро…

Первым делом Борис просмотрел текстовые файлы. Продавец уверял, что якобы умерший отец так называемого лоха был ученым (плохо стыкуется — ученый папа и сын ни ухом ни рылом в компьютерах, да ладно, это не первая странность). В файлах Борис нашел подтверждение. Они содержали статьи и заметки, настолько малопонятные Борису, что он даже не мог определить, к какой именно науке они относятся — сплошные формулы и термины. Эти файлы, а также не более понятные научные редакторы Борис безжалостно удалял. При этом он пользовался найденной в комплексе утилит-программой, позволявшей стирать информацию полностью, без возможности восстановления. Никакой практической надобности в такой чистке не было, но Борису нравилось оставлять свободное пространство винчестера девственным.

Потом он наткнулся на нечто весьма его озадачившее. В директории (или папке, что одно и то же), озаглавленной «Египет», находился один-единственный файл, названный «EGY», да к тому же защищенный паролем. Борис задумался. Ни с того ни с сего человек не станет засекречивать файл. Некоторые делают это по привычке или из природной недоверчивости к окружающим, но здесь все остальные файлы открыты! Следовательно, в секретном файле — какая-то важная информация, может быть очень ценная. Если компьютер краденый, рассуждал Борис, не исключена вероятность, что владелец рано или поздно явится за ним. Также не исключено, что он захочет получить назад не столько сам компьютер, сколько засекреченный файл. А Борис компьютера не крал, взятки с него гладки… Почему бы не сохранить секретный файл — на дискете, чтобы потом не стереть его случайно? Если он останется в целости, то, возможно, хозяин так обрадуется, что в благодарность подарит Борису компьютер, и тогда Градов будет владеть им законно.

Все дискеты были пусты. Борис зарядил дисковод одной из них, проверил ее на сохранность, переписал файл «EGY», сдвинул флажок защиты от записи, а директорию «Египет» удалил с винчестера. Дискету с засекреченным файлом он положил на стол.

Затем он погрузился в изучение редактора «Майкрософт Ворд». Да, это вам не пишущая машинка… Но разобраться не так просто.

И тут раздался звонок в дверь. Градов бросил взгляд на часы. Ага, это Андрей Мезенцев — он грозился сегодня заглянуть после работы. Вот и отлично, научит обращаться с «Вордом». Хотя бы основным навыкам, ведь Градов с Мезенцевым больше занимались играми…

Градов прошел в прихожую, открыл дверь. Он уже взялся за ручку — и вдруг подумалось: а если это и не Андрей вовсе, а милиция?.. Но тогда ничего не поделаешь, если милиция захочет войти, она войдет. Не отстреливаться же, как его герой Альфред Метц. Да и разве что из пустых бутылок.

Сильнейший толчок в дверь отбросил Градова к стене. В квартиру вломились четверо крепких парней. За ними неторопливо вошел пятый визитер — пожилой человек с довольно интеллигентным лицом. Он аккуратно запер дверной замок.

Побледневший Борис молча опустился на стул.

— Здравствуйте, Борис Михайлович, — приветствовал его пожилой мужчина, которого Градов почему-то мысленно окрестил Котом, наверное из-за мягкости движений. — Как поживаете?

Борис ничего не ответил, да и что он мог сказать?

— Рад встрече с вами, — продолжал Кот, — но, так как времени у нас маловато, чаевничать не будем. Выдайте статью Калужского, и распрощаемся.

— Что выдать? — Борис в недоумении хлопнул ресницами за стеклами очков.

— Ах вы не понимаете? Объясни ему, Алик.

Громила Алик рывком поднял Градова со стула и коротко, без замаха, ударил по почкам. Корчась от боли, Борис упал на пол.

— Не вышиби из него дух, — предупредил Кот.

— Все о'кей, босс, — осклабился Алик. — Пока он в ауте, может, сами поищем?

Кот кивнул, сел за компьютер, включил поиск текстовых файлов. Ничего похожего… Тогда Кот принялся одну за другой вставлять в дисковод лежавшие на столе дискеты.

— Ага, вот он… Пароль, как мы и думали. С паролем больше ничего — значит, он… Эй, спящая красавица! — обернулся Кот к поднимающемуся с пола Борису. — Пароль, живо!

— Я не знаю пароля.

— Не знаешь пароля? Алик!

— Нет! — выкрикнул Борис. — Дайте же объяснить… Кулак громилы повис в воздухе.

— Ну?

— Я купил этот компьютер… с рук. А файл был на винчестере, и я его сохранил на дискете…

— Зачем? — прищурился Кот.

— На тот случай, если владелец объявится…

— Да? Значит, просто так сохранил, на случай пожаров и олимпиад? Умник…

— Босс, — вмешался тот из четверых, что был постарше и посолиднее. — Надо ли здесь? Все равно его велено доставить.

Кот покосился на Бориса.

— Да время жалко терять, — буркнул он. — Нажмем, и расколется, глиста в корсете…

— Конечно, это не мое дело, — сказал Солидный, — но как бы нам всем не получить по башке, если привезем фарш вместо человека.

— Ладно, — решил Кот, — поехали. Но сначала обыщите квартиру. Постой. Этот файл у него на винчестере был, а теперь удален. Но его, не ровен час, кто-нибудь может и восстановить, так что…

— Не может, — сказал Борис. — Я начисто стирал.

— Проверим.

Проверка подтвердила заявление Бориса. Кот спрятал дискету с файлом Калужского в карман.

— Приступайте к обыску.

— А что искать, босс? — осведомился Алик.

— Любые документы, имеющие касательство к его связям. Записные книжки, письма и так далее.

Парни провели обыск активно, перевернули все вверх дном. Они конфисковали потрепанный блокнот с телефонными номерами, несколько старых писем от бывшей любимой девушки (неудачный роман Бориса), незаконченную рукопись «Ледяного Паука», тетради с заметками о музыке для радиостанции и ежедневник, где Борис набрасывал сюжетные линии романа.

Градова вывели к автомобилю — последним опять шел Кот, он же и захлопнул дверь квартиры — и посадили сзади между двумя парнями. Алик устроился за рулем, Кот и Солидный сели в другую машину.

С Бориса еще в квартире сорвали очки, и он плохо ориентировался. Спустя полчаса по обеим сторонам дороги потянулись деревья, густые заросли кустарника, заборы — нетрудно было догадаться, что выехали за кольцевую, но куда именно?

Миновали какие-то ворота, и «БМВ» остановился у кирпичной стены с черной, обитой металлическим листом дверью. Солидный распахнул эту дверь. Борис не успел оглядеться, как его сволокли по ступенькам в подвал, протащили по короткому коридору и втолкнули в помещение, где царили сырость и кромешный мрак. Дверь с грохотом закрылась, в замке проскрежетал ключ.

В кромешной тьме Градов не мог определить даже размеров своей тюрьмы. Ему вспомнился рассказ Эдгара По «Колодец и маятник» о застенках инквизиции. Но, если верно все то, что он читал и слышал о методах современных русских инквизиторов, колодец и маятник — детская забава…

27

«Боинг» приземлился в московском аэропорту, и Джек Слейд ступил на трап. На этот раз эмиссар «Сумеречного Странника» был английским физиком Стэном Долтоном, прибывшим на конференцию по международному сотрудничеству в области новых энергетических технологий. Идея принадлежала Марстенсу.

— В России вы — персона нон-грата, Джек, — говорил он. — Если вы и получите туристскую визу на собственное имя, работать они вам не дадут. Да и что такое турист? Рыбка в аквариуме. Другое дело — физик Долтон. Оргкомитет конференции, кстати, и машиной вас обеспечит. Внешность придется чуть подправить — усы, борода, очки, морщины. Типичный ученый, анахорет и педант…

— Не нужно, сэр, — возразил Слейд. — Ученые, похожие на ваше описание, в наше время встречаются исключительно в фильмах по мотивам комиксов, а тех, кто сможет меня опознать, такой маскарад с толку не собьет, лишь позабавит. Беда в другом — я ничего не смыслю в физике.

— Физика вам и не потребуется, — улыбнулся Мар-стенс. — Мы нашли способ тактично предупредить, что один из ученых летит в Москву с не совсем обычной миссией…

Людям Интеллидженс Сервис в Москве, обосновавшимся под крышей британского посольства, пришлось повозиться с установлением адреса и телефона Михаила Игнатьевича Кострова. Костровых оказалось так много (и среди них немало Михаилов Игнатьевичей), что лишь особые приметы облегчили задачу.

Словом, физик Стэн Долтон отправился в Россию, а на стол генерала Курбатова легло сообщение, подписанное Леди Джейн. Но еще раньше, по возвращении Слейда из Каира, секретарь Ингрэм извлек из повешенного на спинку стула пиджака шефа крохотный микрофон. Интенсивные контакты с Леди Джейн беспокоили Курбатова, но иного выхода он не видел — игра шла по-крупному. Увы, Леди Джейн ничего не смог узнать о том, кого конкретно будет искать в Москве Стэн Долтон, иначе Курбатов сделал бы упреждающий ход.

В аэропорту Джека Слейда встретил сотрудник посольства — молодой, но уже начинающий лысеть элегантно одетый джентльмен.

— Мистер Долтон?

— Да. А вы, полагаю, мистер Блейк?

— К вашим услугам, сэр. Вон там, на стоянке, ваша машина — «Опель-Кадет», вы просили поскромнее. Согласно вашим пожеланиям, мы не стали бронировать номер в гостинице, а сняли для вас квартиру.

— Где именно?

— На шоссе Энтузиастов, не очень далеко от центра.

— Спасибо, мистер Блейк.

— Хотите, чтобы я сопровождал вас, или возьмете адрес и поедете сами?

— Поеду один. Хочу осмотреться, привыкнуть. Я давно не был в Москве.

Они обменялись понимающими взглядами. Блейк направился к своей машине, а Джек Слейд уселся в «опель». Он включил зажигание и тронулся с места.

Полковник Лысенко следовал за ним в «ладе» с форсированным двигателем и системой коммуникации с автоматической кодировкой сигнала, замаскированной под сотовый телефон.

Квартира Слейду понравилась. Просторная гостиная. Уютная спальня, будоражащая воображение и пробуждающая ненужные мысли об интимных свиданиях. Телевизор с видеомагнитофоном, музыкальный центр, компьютер, телефон. Возле музыкального центра Слейд с удивлением обнаружил стопку компакт-дисков своих любимых исполнителей: Синатры, Тома Джонса, Энди Уильямса… Да, о нем позаботились весьма предупредительно, но это было еще не все.

Часа через два, когда Слейд под сладкоголосое пение Энгельберта Хампердинка закончил распаковывать чемоданы, в дверь позвонили условным сигналом: три коротких и длинный — так оповещал о себе мистер Блейк.

Ни слова не говоря, Блейк раскрыл набитый электронной аппаратурой кейс, заменил компьютерный модем, повертел какие-то ручки и удовлетворенно кивнул.

— Кодирование связи с Лондоном есть. А «жучков» нет.

— Я просил данные об окружении Кострова, — напомнил Слейд.

— Да-да… Круг его знакомств нами определен. Вы можете сослаться на двоих: Анатолия Рыбина и Леонида Верницкого. Оба коллекционеры, оба скупали у Кострова египетские раритеты. Ни того, ни другого сейчас нет в Москве.

— А где они?

— Первый в Ницце, второй в Эстонии.

— А если Костров свяжется с ними по телефону? Блейк пожал плечами.

— Вы слишком много от нас хотите, мистер Долтон. Не могли же мы и это предусмотреть.

— Вы правы, — вздохнул Слейд. — Давайте сведения о Рыбине и Верницком.

Вытащив из кармана тонкую пачку листов с высококачественными распечатками, Блейк протянул ее Слейду.

— Я вам больше не нужен, мистер Долтон? Тот отрицательно покачал головой.

— Если понадоблюсь, — Блейк двинулся к выходу, — вы знаете, как меня найти.

— Благодарю вас, мистер Блейк.

Изучив распечатки, Слейд сжег их в туалете и спустил пепел в унитаз. Затем поднял телефонную трубку, набрал номер.

— Слушаю. — Прозвучал вальяжный басок.

— Господина Кострова, пожалуйста. — Русский язык Слейда был безупречен, словно британский разведчик родился не в Лондоне, а где-нибудь под Рязанью.

— Костров у телефона. Кто это?

— Михаил Игнатьевич, вы со мной не знакомы. Мне рекомендовал обратиться к вам господин Рыбин.

— Вот как? — насторожился Костров. — А по какому вопросу?

— Я коллекционер и хотел бы приобрести что-нибудь из произведений древнеегипетского искусства. Моя фамилия Мищенко.

Костров помолчал. Ни о каком Мищенко он никогда не слышал ни от Рыбина, ни от кого-то другого. Мищенко этот вполне может оказаться заурядным жуликом, грабителем, мошенником, или незаурядным, что еще хуже. Дудки, сначала проверим тебя, приятель.

— Господин Мищенко…

— Владимир Геннадьевич.

— Владимир Геннадьевич, а давно вы видели Рыбина?

— Две недели назад. Как раз перед его отъездом в Ниццу.

— И как он? Усы еще не сбрил?

В голосе Слейда зазвучало искреннее недоумение.

— Михаил Игнатьевич, боюсь, вы неправильно меня поняли. Я имею в виду Анатолия Рыбина, моего старинного друга. А он сроду усов не носил.

— Ах этот… Который ездит на девяносто девятой цвета мокрого асфальта?

— Да нет же! — Недоуменные интонации усилились. — На белом «понтиаке». У него еще собака Альма, догиня…

— Теперь понял, — произнес Костров дружелюбнее. — Значит, он рассказал вам обо мне…

— Он и Леня Верницкий.

Услышав о Верницком, Костров еще больше успокоился. Конечно, стопроцентной гарантии нет, но как же знакомиться с новыми покупателями, если шарахаться от всех и каждого, рассудил Михаил Игнатьевич. Жаль, сейчас нет ни Верницкого, ни Рыбина, позвонить бы им… Ну да ладно, примем дополнительные меры предосторожности.

— Хорошо, Владимир Геннадьевич, — сказал Костров. — Вы где живете?

— Шоссе Энтузиастов, между Войтовича и Авиамоторной. У Рогожского кладбища.

— Тогда давайте встретимся через час у метро «Площадь Ильича», согласны?

— Разве ее не переименовали? Я-то на метро не езжу, все на машине…

— Да шут их знает… Я ведь тоже не езжу. От них всего можно ожидать. Но вы поняли где?

— Конечно, Михаил Игнатьевич. Я согласен.

— Как я вас узнаю?

— У меня бежевый «Опель-Кадет».

— Договорились.

* * *

Костров сразу заметил машину Слейда, но подходить не спешил. Он рассматривал англичанина издали добрых пятнадцать минут, прежде чем пришел к выводу: вызывает доверие, опасности, скорее всего, не представляет. Хотя, с другой стороны, если бы мошенники не вызывали доверия… Эх, знать бы, где упасть, соломку подстелил.

Костров решительно подошел к «Опель-Кадету» и наклонился к открытому окну.

— Владимир Геннадьевич?

— Михаил Игнатьевич? — Слейд бросил взгляд на левую руку Кострова — не хватало фаланг двух пальцев. — Рад знакомству. Садитесь в машину…

После получасовой беседы, в течение которой Костров окончательно убедился, что Мищенко отлично знает и Рыбина, и Верницкого, Слейд перешел в наступление.

— Меня главным образом интересует эпоха Нового царства, — сказал он. — Вы располагаете чем-либо из этого периода?

— Да, кое-что есть, — ответил Костров, уже проникшийся симпатией к собеседнику (симпатия симпатией, но и номер машины он запомнил). — Но, как вы понимаете, весьма и весьма недешево…

Слейд весело рассмеялся.

— Право же, Михаил Игнатьевич, этим вы меня не испугаете. На прошлой неделе я заплатил десять тысяч долларов за египетскую вазу.

«Ого, — мысленно восхитился Костров. — Крупная рыба, если не врет. К цене каждой вещи будем приписывать справа ноль».

— Может быть, поедем ко мне и посмотрим? — предложил Михаил Игнатьевич.

— Охотно, — улыбнулся Слейд. — Показывайте дорогу.

— Вон там моя машина. Поезжайте за мной. Машина Кострова, а за ней «Опель-Кадет» влились в транспортный поток. Следом покатила неприметная «лада».

28

Темнота невыносимо раздражала Бориса Градова. Это раздражение было сильнее, чем тревога и страх. Мысленно слившись с героем «Колодца и маятника», он измерял каземат шагами. Семь шагов в длину, пять в ширину. Удалось нащупать деревянный стол, кровать (к изумлению Бориса, с постельным бельем!), два табурета.

Сидя на кровати, Борис предавался невеселым размышлениям. Персонаж из пьесы Чехова прокомментировал бы ситуацию словами: «Мы попали в ЗАПИНДЮ». Вот именно — в «запиндю», да еще в какую… Кто эти люди? Чего они добиваются? Впрочем, ответ на второй вопрос ясен: им нужен пароль к секретному файлу. Как только тюремщики убедятся, что пароль пленнику не известен, они избавятся от Бориса, как от хлама, обузы. Так, может, не стоит их разочаровывать? Торговаться, пытаться выиграть время? Но с таким, как горилла Алик, не особенно поторгуешься.

Напряженные раздумья Бориса были прерваны — вспыхнул яркий свет. Градов зажмурился, а когда открыл глаза, увидел, что на ощупь определил размещение предметов в камере в общем правильно. Только в углу стоял еще маленький металлический столик и возле него — удобное кресло.

Дверь отворилась, и в камеру вошел пожилой человек, уставившийся на Бориса необычайно проницательным взглядом. Градов не отводил глаз. Так продолжалось с минуту, после чего вошедший притворил за собой дверь, сел в кресло и сказал:

— Здравствуйте, Борис Михайлович. Меня зовут Генрих Рудольфович Бек. Не вижу смысла прятаться за чужим именем, потому что мы либо расстанемся друзьями, либо вы вообще отсюда не выйдете.

— В представлениях нет нужды, — парировал Градов. — Я узнал вас, видел по телевизору, кажется в благотворительной программе. Господин Бек, владелец того и сего, друг бедноты, покровитель детишек-сирот… Знаете, мне очень хочется увидеть вас по телевизору еще раз. В программе «Человек и закон»…

Бек слушал, чуть покачивая головой, с интересом и даже будто бы с удовольствием.

— Господин Градов, — произнес он, немного помолчав, — вы понимаете, что нам необходим пароль к файлу. Вы дадите нам его, но чуть позже, а сейчас я пришел не за этим. Представьте, сгораю от любопытства. Кто вы, собственно, такой?

— Борис Градов, ди-джей «Золотого века», начинающий писатель.

— О да… Ваш опус я читал. Впечатляющий камуфляж.

— Камуфляж? В каком смысле?

— Сами понимаете. Да и вся ваша жизнь — камуфляж. Что вы, например, скажете об этом? — В руках Бека появился вырванный из ежедневника Бориса листок. Генрих Рудольфович прочел вслух: — «Двенадцатого мая, в шестнадцать сорок пять — встреча с Юргеном. Документы Шернера». Кто такой Юрген? О каких документах идет речь?

Борис тяжело вздохнул, словно учитель арифметики, вынужденный вколачивать в голову дебила таблицу умножения.

— Вы же ознакомились с моим романом. Юрген — правая рука главного злодея. Документы Шернера — поименные списки организации Ледяного Паука…

— Хватит! — оборвал Бек. — Не прикидывайтесь дурачком! Дурачку не под силу спланировать похищение компьютера Калужского, спланировать так, чтобы это было принято за рядовую уголовщину. А как чисто ликвидированы исполнители!

У Бориса глаза на лоб полезли. Вот какой я, оказывается, крутой…

— Однако не думаю, — продолжал Бек, — чтобы вы организовали все это в одиночку. Такое невозможно представить… Ваши связи, Градов, — вот что меня интересует.

— Но если вы уверены, что я не один, — проговорил Градов, — почему вам не пришло в голову и другое? Ведь пароль к файлу могу знать не я, а, скажем, мои шефы в Бонне.

— В Бонне?

— Это так, к примеру.

Генрих Рудольфович отметил про себя «Бонн» — он почитывал Фрейда и знал кое-что о симптоматических оговорках.

— Нет, — холодно улыбнулся Бек, — не проходит.

— Почему?

— Потому что вы не могли не удостовериться, что это ИМЕННО ТОТ файл.

— Логично, — кивнул Борис. — Генрих Рудольфович, давайте закончим роман вместе. У вас детективный склад ума.

— Спасибо за лестное предложение, — усмехнулся Бек. — Почему бы и нет? Засядем где-нибудь на вилле, на Лазурном Берегу… Но сначала — пароль и ваши связи.

— Мне нужно все обдумать, — заявил Борис.

— Что тут обдумывать? Альтернатива вам известна.

— Не советую, — угрожающе проговорил Градов.

— Что? — Брови всесильного магната приподнялись.

— У вас все в порядке со слухом? Я сказал — не советую. Вместе с тем я готов подумать, как помочь вам выбраться из этой ужасно неприятной для вас истории.

— Для меня? — Бек был ошеломлен. Он не помнил, когда в последний раз с ним разговаривали в подобном тоне. Может, в школе? Да и то в начальных классах… Черт, либо этот Градов — наглец каких поискать, либо (что намного вероятнее, учитывая ход событий!) за ним немалая сила… Но какая? Кропотливейшие изыскания службы безопасности Бека ни к чему не привели. «Надо продвигаться осторожнее, в потемках недолго и шею свернуть», — подумал Генрих Рудольфович.

— Да, для вас, — подтвердил Градов. — Но не паникуйте. Может статься, мы и выработаем приемлемые формы сотрудничества. А пока предварительные условия…

— Какие?

— Немедленного освобождения не требую, вы верно подметили, что я не дурак. Но из подвала переведите меня куда-нибудь наверх. Пусть решетки, замки, охрана — но свет и комфорт. Телевизор, магнитофон, бритва «Браун». Получше кормить, бутылка сухого вина в день — обязательно. Я люблю сигареты «Честерфилд»… И верните очки.

В глазах Бека вспыхнули зловещие огоньки.

— Хорошо, Борис Михайлович. Все, о чем вы просите, будет вам предоставлено.

Бек вышел. Охранник запер дверь. Шагая по коридору, Генрих Рудольфович улыбался. Да, он обеспечит Градову свет и комфорт. Но, если выяснится, что уважаемый Борис Михайлович — прыщ на ровном месте, он умрет не сразу. Он заплатит страшную цену за каждую выпитую им бутылку вина…

29

На столе перед Слейдом выстроились египетские приобретения Кострова — статуэтки из вулканического камня, инкрустированные цветным стеклом, миниатюрные бронзовые модели парусных лодок, фигурки фантастических животных из слоновой кости, отделанные голубым фаянсом. Слейд брал в руки то один, то другой предмет, не особенно прислушиваясь к рекламным трелям Михаила Игнатьевича.

Наконец он остановился на статуэтке из яшмы с вкраплениями ляпис-лазури, изображающей бога Осириса.

— Сколько вы хотите за это?

Костров рассчитывал продать Осириса максимум долларов за двести, поэтому в соответствии с идеей о прибавлении нулей без колебаний заявил:

— Две тысячи.

Слейд немедленно полез в карман и вручил ошеломленному Кострову две тысячи долларов сотенными.

— Небольшие суммы у меня всегда с собой, — спокойно пояснил он.

У Михаила Игнатьевича перехватило дыхание. Этот Мищенко может сделать его богачом… Но уже следующая фраза Слейда оказалась для Кострова ушатом холодной воды.

— К сожалению, в вашей коллекции меня больше ничто не привлекает. Это все, что у вас есть?

— Да… Постойте… Нет, не все, — Костров вспомнил о стилете, — есть еще одна очаровательная вещица, но она у моего друга.

— Что за вещица?

— Бронзовый стилет изумительной работы.

— Гм… А как бы взглянуть на него?

— Нет ничего проще. — Костров взялся за телефон, набрал номер Левандовского, но никто не ответил. Михаил Игнатьевич посмотрел на часы — А, понятно, он в институте… Да нет, скорее уже направляется домой. Если мы поедем к нему сейчас, наверняка застанем.

Слейд склонил голову набок, будто взвешивая, стоит ли тратить время на один-единственный, неизвестно какой предмет.

— Ну хорошо, поедем… Правда, у меня на сегодня намечена встреча… Да ладно, не так это важно. Далеко живет ваш друг?

— Совсем близко. Могу отвезти вас на моей машине, если вы устали за рулем.

— Напротив, я за рулем отдыхаю. Так что с удовольствием сам нас обоих доставлю, а потом сразу на мою встречу — может, успею. Стоп, нет — как вы обратно тогда доберетесь? Любезность требует вернуть вас домой.

— Не беспокойтесь, я доеду и на такси.

— Да? Вот и отлично.

На «опеле» Слейда они подъехали к дому Левандовского.

— Подождите меня, — попросил Костров. — Если он успел вернуться, я принесу вещь.

Слейд не возражал, чем немало обрадовал Кострова, ведь Михаилу Игнатьевичу хотелось без посторонних поговорить о цене стилета.

Левандовский оказался дома, но, похоже, не очень обрадовался приходу приятеля.

— Привет, — буркнул он и пошел в глубь квартиры. — Чаю выпьешь?

— Спасибо, Илья, тороплюсь. Я за стилетом… Ну и узнать, что ты о нем выяснил.

— Немало выяснил, — произнес Левандовский, поворачиваясь к Кострову. — Значит, сорок фунтов, а?

— Да, а что?

— А то, что страховая стоимость аналога, хранящегося в Египетском археологическом музее, — пятьдесят тысяч долларов…

— С ума сойти, — опешил Костров.

— И это не главное. Стилет представляет огромную научную ценность. Вообрази: внутри находится второе лезвие, покрытое иероглифами, да не простыми. Мне удалось частично расшифровать криптограмму — речь там идет о каком-то открытии ученых Древнего Египта. А может, оно и заимствовано у более древней культуры. Когда текст будет прочитан полностью, в наших исторических… воззрениях может кое-что измениться… А стилет, конечно, необходимо передать в музей.

— Разумеется, — поспешно согласился Костров. Его меньше всего волновали споры историков об уровне развития древнеегипетской науки, зато цифра — пятьдесят тысяч — дразняще вспыхивала в сознании. А упомянутое Левандовским второе лезвие делало стилет презанятной игрушкой. Какую цену заломить? Восемьдесят тысяч? Сто?

— Вот, кстати, — продолжал он, — внизу в машине ждет специалист, сотрудник музея.

— А меня, — обиделся Левандовский, — уже недостаточно?

— Это мой хороший знакомый, я хотел просто показать ему… Но раз такое дело, я вместе с ним поеду в дирекцию, оформим дарственную.

Костров пока не думал о том, как станет выкручиваться впоследствии. Эту проблему он решит потом.

— А какой это музей? — полюбопытствовал египтолог.

— Музей… — Костров запнулся. — Илья, почему ты так мрачно глядишь, что случилось?

— Видишь ли… стилета у меня нет. Михаил Игнатьевич похолодел.

— Как нет?..

— Не беспокойся, все в порядке, — поспешил успокоить приятеля Левандовский. — Понимаешь, смысл криптограммы относится не к моей сфере. Грубо говоря, я в таких материях ноль. Поэтому я отдал стилет профессору Калужскому, чтобы он помог с расшифровкой и растолковал мне что к чему.

— Ну ты молодец! — воскликнул Костров. — Отдать музейную редкость невесть кому!

— Не невесть кому, — с некоторым раздражением сказал Левандовский. — Профессор Калужский — ученый от Бога и честнейший человек…

— А когда честнейший человек вернет стилет?

— По первому требованию.

— Считай, оно предъявлено.

Что ж, — вздохнул Левандовский. — Как угодно, я позвоню ему. Только жаль прерывать исследования.

— Угомонись. Ребята из музея исследуют наш стилет вдоль и поперек.

— В том-то и дело, — с досадой сказал египтолог. — А приоритет? Я собирался опубликовать статью. Уверен, Калужский подумывает о том же…

— Никто не отнимет твой приоритет, — утешил Костров. — Как даритель экспоната, я поставлю условия…

— Да что за спешка?

— Илья, мне хочется получить мою вещь. Пока еще мою. На это я имею право?

Левандовский исподлобья взглянул на Михаила Игнатьевича и поднял телефонную трубку. Послушав длинные гудки, он сказал:

— Не отвечают. Какой сегодня день? Ах, да, суббота, у меня же в институте были консультации. Тогда понятно, профессор с сыном на даче.

— А там есть телефон?

— Нет. Если только подъехать…

— Полагаешь, профессор потащил стилет с собой на дачу?

— Он обещал мне никогда не расставаться с ним. А обещания профессора Калужского неизменно выполняются.

— Да, дела… — Костров поскреб в затылке. — Ну так поехали! Собирайся, а я поговорю со своим музейным знакомым. Думаю, он не откажется нас отвезти, когда узнает…

Михаил Игнатьевич покинул квартиру, сбежал по лестнице и сел на переднее сиденье «опеля» рядом со Слейдом.

— Небольшая заминка, — голос Кострова прозвучал заискивающе, — если бы вы согласились подбросить нас на дачу к одному профессору… Стилет у него.

— Мм… А где его дача?

— Понятия не имею. Но, уверяю вас, вы не пожалеете! Стилет представляет гораздо большую ценность, чем то, что я вам показывал. Это просто чудо…

— И цена чудесная, а? — съязвил Слейд.

— Вам по карману, — льстиво изрек Михаил Игнатьевич. Слейд пожал плечами.

— Поехали… Я все равно опоздал на свою встречу, так что было бы глупо и здесь застрять на полдороге.

— Отлично… Только вот еще что…

— Да?

— Мой друг не приемлет коммерческих сделок подобного рода. Он бессребреник, жрец науки… Я представил вас сотрудником музея — кстати, придумайте какого. И с профессором придерживайтесь той же версии.

— Пожалуйста, — не стал принципиальничать Слейд. — Ваши дела меня не интересуют. Но знаете, Михаил Игнатьевич…

— Да?

— Стилет, признаться, меня заинтриговал, но и то, что осталось у вас дома… Я тут подумал… Не бог весть что, а все-таки по возвращении с дачи заедем к вам.

Слейд не забыл данного начальнику каирской полиции обещания вернуть экспонаты в Египет. Но сначала — стилет. Костров никуда не денется.

— Однако и не надейтесь, — добавил Слейд, — что я заплачу по две тысячи за каждую безделушку.

— В цене сойдемся, — заверил Михаил Игнатьевич. У подъезда замаячила нескладная фигура Левандовского. Костров из окна машины призывно махнул рукой.

30

Магнитола «Панасоник» извергала истошные вопли Брайана Джонсона — Борис нарочно заказал кассеты покрикливее, чтобы раздражать меланхоличных тюремщиков. Бек скрупулезно учел все капризы Градова, вплоть до сигарет «Честерфилд».

Бориса поместили на первом этаже виллы, о размерах и местоположении которой он мог только догадываться. В окна были вделаны решетки, по виду декоративные, но по сути — несокрушимые, дверь мог взломать разве что Шварценеггер, вернее его персонаж — Терминатор. Однако Борис был не настолько наивен, чтобы рассчитывать на побег таким путем. Его план базировался на трех вытребованных у Бека привилегиях — телевизоре, электробритве «Браун» и сухом вине.

За трое суток, проведенных Борисом в комфортабельном заточении, Бек не наведывался ни разу. Возможно, он выжидал, пока Градов дозреет и сам попросит о встрече. Так это было или нет, но Бориса вполне устраивало, что его временно оставили в покое.

Трижды в день один и тот же парень приносил еду и уносил пустые тарелки — всегда молча, словно глухонемой. При комнате-камере имелись ванная и туалет, так что Бориса никуда не выпускали.

Вселившись в новые апартаменты, Градов сразу переставил телевизор к стене с дверью, напротив кровати. Эта небольшая перестановка не вызвала ни протестов, ни комментариев, что и требовалось Борису.

Утром четвертого дня Градов решил, что откладывать больше нельзя — каждый лишний час мог принести нежелательные перемены. Когда ему доставили завтрак с пресловутой бутылкой вина, он быстро подкрепился и принялся за приготовления. Первым делом отсоединил шнур от электробритвы, сжег изоляцию на противоположном от вилки конце. Затем выдвинул телескопическую антенну «Панасоника», сломал ее у основания и переломил на две равные части. К получившимся металлическим усам Борис прикрутил провода шнура и, разорвав простыню, обмотал усы на половину длины полосками ткани. Этот импровизированный электрошокер он включил в одну из розеток сетевого ограничителя «вектор», разведя усы на сто восемьдесят градусов, потом вырубил Брайана Джонсона и нажал клавишу телевизора. Экран засветился.

Замысел Бориса учитывал то, что дверь комнаты открывалась внутрь, образовывая нечто вроде ниши в углу. Градов подвинул стул к двери, поставил на него нетронутую бутылку вина. Стиснув в руках увесистую электробритву, он стал ждать.

Обычно на завтрак отводилось полчаса, и этот интервал выдерживался довольно точно. Так произошло и сейчас: послышались шаги, в двери повернулся ключ.

— Спокойствие, только спокойствие, — сам себе шепнул Борис в духе незабвенного Карлсона.

Дверь начала открываться. Когда она отворилась примерно наполовину, Борис со всего размаха метнул электробритву, как гранату, в экран телевизора.

Оглушительно взорвался кинескоп, в комнате остро запахло паленым. Охранник среагировал так, как и должен был среагировать: молниеносно повернулся в сторону звукового раздражителя. Борис подхватил свой электрошокер и зажал сзади металлическими усами, как пинцетом, шею коренастого громилы. Тот задергался в судороге, пошатнулся, но не упал. Тогда Борис шагнул из-за двери и ударил его бутылкой по крепкому черепу. Парень погрузился в нирвану.

Обыскав отрубившегося здоровяка, Борис вытянул у него из-за пояса пистолет. Градов впервые держал в руках боевое оружие. Но перед тем, как засесть за роман, он досконально изучил справочник А. Б. Жука, поэтому знал, где у «ТТ» находится предохранитель и для чего он нужен.

В коридоре раздался топот. Борис выглянул из комнаты и увидел бегущего Алика с пистолетом наголо.

Алик выстрелил первым и промахнулся — вероятно, намеренно промахнулся, ибо за жизнь и здоровье Градова отвечал перед Веком. Видимо, он просто хотел загнать пленника обратно в комнату, но не тут-то было. Палец Бориса давил на спусковой крючок… Градов и не предполагал, что требуется столько усилий, чтобы выстрелить из «ТТ». Когда грянул-таки выстрел, Борис вздрогнул от неожиданности. Алик грохнулся на пол, как тяжелый куль.

— Эге, — пробормотал Борис. — Убил я его что ли?

Если и так, он не ощутил никаких признаков раскаяния, потому что прекрасно понимал: через день-два эти ребята с удовольствием разрезали бы его на куски…

Борис побежал по коридору. Оказавшись у стеклянной входной двери, он увидел двоих вооруженных охранников, бежавших от ворот.

— Ты справа, я по центру! — крикнул один из них.

Отдавший команду зигзагами приближался к парадному. Борис не пытался в него стрелять. Он и в Алика попал случайно, а этот так ловко выполняет «противозенитный маневр»… Но Борис не отдавал себе отчета, что не в том главная причина. Просто стрелять в людей ему глубоко, подсознательно претило. Уж если совсем не будет иного решения…

Градов устремился к боковой двери, куда мчался второй охранник. Там коридор украшали высокие керамические вазы. Едва охранник перешагнул порог, Борис толкнул одну из ваз ему под ноги и тотчас же громко закричал — так, чтобы слышал парень, открывший дверь центрального входа.

— Эй, горилла, я здесь!

Борис все верно рассчитал. Тот, от парадного, должен был стрелять по ногам. Так и вышло, и как раз в момент выстрела ноги Градова закрыла туша споткнувшегося о вазу, падавшего охранника. Пуля раздробила парню левую ключицу, осколок кости разорвал сонную артерию, фонтаном хлестала кровь. В последние мгновения жизни, теряя сознание, он успел все-таки сообразить, откуда в него стреляли, и успел даже произвести ответный выстрел, сразивший противника наповал.

На вилле воцарилась тишина. Никто не топал, не кричал, не стрелял. Борис, вконец обессилев, опустился на залитый кровью ковер. Он задыхался. Он не верил своим глазам.

— Вот это да! А мой роман-то послабее будет, — прошептали его губы.

Мысль об оставшемся в комнате-камере охраннике подстегнула Бориса, придала сил. Ведь тот скоро очнется. Борис рывком поднялся, взбежал по лестнице на второй этаж… И обнаружил три пустые спальни, в которых уж конечно не могло находиться то, что он искал. Еще дверь, запертая… Борис поднялся выше. На третьем этаже была только одна комната. Распахнув дверь, Градов выстрелил в потолок.

— Не стреляйте! — завопил Кот. — Я здесь один и безоружен, не стреляйте! Я сделаю все, что вы хотите, только не стреляйте…

— Выходи с поднятыми руками!

Кот опасливо переступил порог. Борис навел на него пистолет.

— Дом окружен, — не моргнув глазом заявил Градов. — За мной приехали. Я предупреждал вашего высокомудрого шефа, что связываться со мной не стоит? Предупреждал или нет?

Кот энергично закивал.

— Так-то, — усмехнулся Борис. — Ладно, где моя дискета?

— Там, в кабинете.

Они спустились на второй этаж. Борис приказал открыть дверь, затем втолкнул Кота в кабинет.

— Включай компьютер, показывай.

Руки Кота ходили ходуном; он вложил дискету в дисковод лишь с четвертой попытки. Убедившись, что на ней именно файл «EGY», Борис велел Коту сесть в кресло, зашел ему за спину и врезал по затылку рукояткой пистолета. Кот поник. Борис вытащил дискету и сунул ее в карман.

Отыскав в пиджаке Кота ключи от машины, Борис спустился во двор и открыл ворота. Ключ подошел к одной из нескольких «девяностодевяток», стоявших у виллы. Борис поудобнее устраивался за рулем, пытаясь освежить в памяти навыки вождения, — и нажал на газ, вместо того чтобы переключить скорость. Двигатель взвыл на холостых оборотах. Борис исправил ошибку. Машина дернулась, как ужаленная, и выкатилась за ворота.

Минут через десять Градов выехал на шоссе, ведущее к Москве, — так значилось на указателях. Мысли о встрече с ГИБДД он упорно гнал прочь. Без прав, в чужой машине, в окровавленной одежде и с пистолетом. Борис подумал, а не выбросить ли оружие. Но все же решил оставить. Семь бед — один ответ. Если его остановят, в любом случае не отпустят с миром.

Его не остановили. Он катил к своему дому, зная, что люди Бека непременно явятся туда.

Оставив машину у подъезда, Борис бросился вверх по лестнице (к счастью, запасные ключи хранились в тайничке под почтовыми ящиками). Влетев в квартиру, он переоделся, схватил лежавшие на столе чистые дискеты, подобрал выпавшие из тумбочки во время погрома-обыска пятьдесят с чем-то рублей и, выбежав на улицу, зашагал прочь. Когда он сворачивал за угол, к дому подрулили две иномарки, из которых высыпали господа в кожаной упаковке. Борис усмехнулся.

Из автомата он позвонил Андрею Мезенцеву. Тот отозвался сразу, будто ждал звонка.

— Да.

— Андрей? Привет, это Градов.

— А, Микки Спиллейн. Куда ты задевался? Я два раза заходил. Теперь не знаю, когда увидимся, уезжаю.

— Куда? — прохрипел Борис.

— На недельку-другую к морю, выпросил отпуск.

— Когда?

— Через три часа поезд, старичок. Сижу на чемоданах.

— Я сейчас подъеду.

— Зачем? — удивился Мезенцев. — И по двести граммов принять не успеем. Вот вернусь, посидим.

— Жди. — Борис повесил трубку и направился к станции метро.

Увидев Градова, Мезенцев долго не мог вымолвить ни слова.

— Что с тобой? На тебя напал Рэмбо или ты угодил в свой собственный роман?

— И то и другое! — Борис прошел в комнату и рухнул в кресло. — Слушай, даже хорошо, что ты уезжаешь. Я поживу у тебя эти две недельки, идет?

— Да живи, какие проблемы, — дернул плечом Мезенцев. — А что это ты из дому сбегаешь? Благоверной у тебя нет, свобода…

— На меня «наехали», Андрей.

— На тебя? — Мезенцев рассмеялся. — Ну и ну… Что вымогают, рукопись? Нетленку?

— Тебе смешно, — проворчал Борис. — Да ничего они не вымогают. Просто поцапался с ребятами, обещали голову отвинтить. Думаю, за две недели уляжется.

— Понял, не дурак, — хохотнул Мезенцев. — Был бы дурак, не понял бы. Ладно, устраивайся, жертва мафии. Консервы и макароны на кухне, кассеты в нижнем ящике, компьютер знаешь где. Но без продыху не играй, волосы вылезут. Деньги-то есть у тебя или голый удрал?

— Ни копья. А с работы меня, наверное, уже за прогул выгнали. Да и боюсь я там появляться, подкараулят. Мезенцев вытащил из кармана сотенную бумажку.

— Больше не дам, самому на девушек не хватит. Живи, экономь, как Кот Матроскин. Держи. — Он бросил Борису ключи, тот поймал их на лету. — И желательно разборок в моей квартире не устраивать. Или хоть чистоту соблюдай, будут трупы — аккуратненько расчлени, в мешок и в мусоропровод.

— Постараюсь.

— А теперь — извини, старичок, пора. — Мезенцев подхватил чемодан. — Не падай духом!

Он ушел. Борис, вытянувшись на кровати, закрыл глаза.

31

Конфискованный у охранника пистолет с остававшимися еще четырьмя патронами Градов положил в ящик стола. Усевшись перед компьютером, Борис задумался.

Конечно, долго находиться в квартире Мезенцева нельзя. У подручных Бека записная книжка Бориса, хотя телефона Андрея в ней нет (Градов и так его прекрасно помнил), они пройдут по цепочке связей. Единственный шанс на спасение — секретный файл. Если Борису удастся определить, за чем охотятся мафиози, он, возможно, сумеет что-то им противопоставить, хотя бы выберется из кромешной тьмы. Информация — великая сила, если ею правильно воспользоваться.

Но для этого нужно узнать, кому ранее принадлежал купленный Борисом компьютер. Просматривая в день покупки содержимое удаляемых с винчестера файлов, Борис не обнаружил и намека наличность предыдущего владельца, кроме того что владелец, несомненно, занимался научной работой. Теперь Градов надеялся на дискеты. Они были пустыми, но не новыми — на бумажных наклейках виднелись какие-то пометки вроде «XX» или «стр. 12». Следовательно, на дискетах были какие-то записи, потом удаленные. Если дискеты не форматировались, оставалась надежда на то, что информацию удастся восстановить.

Борис включил компьютер и вызвал программу восстановления. Первые три дискеты — ничего. Четвертая дискета… Ага, есть… И прогноз обнадеживающий. Борис надавил ENTER. Увы… Перед ним возник лес непонятных формул. Пятая дискета. То же самое. Шестая…

На экране появился текст на английском языке. В правом верхнем углу стоял адрес, написанный не так, как было принято в России до недавних времен, — страна, потом город и напоследок улица, дом, квартира, — а наоборот, исконно по-британски. «Профессору Олегу А. Калужскому».

Борис впился взглядом в монитор. Английский он знал прилично, так что без труда прочел написанное.

«Уважаемый сэр!

Посылаю Вам эту дискету с оказией, так как не хотелось бы в связи с затрагиваемыми вопросами прибегать к электронной почте. Здесь, не обессудьте, коллега, я выскажу Вам свои возражения (продолжая наш принципиальный спор), возникшие после ознакомления с Вашей статьей…»

Дальше шли узкоспециальные термины, которых Борис не знал. Он прокрутил файл до конца. «Искренне Ваш профессор Джон Миллз».

Вполне логично было предположить, что Олег А. Калужский, адресат письма, и есть владелец компьютера. Не слишком понятно, зачем профессор Миллз указал его координаты в дискете — может быть, в высоконаучных кругах принято так оформлять переписку? Или для человека, везшего дискету с оказией? Так или иначе, с Калужским следует повидаться, и как можно скорее.

Борис выключил компьютер. Брать ли с собой пистолет? Не исключено, что с ним заметут в милицию — минус; возможно, спасет жизнь — плюс. Плюс явно перевешивает. Взять.

Дом Калужского Борис нашел довольно быстро, но на его настойчивые звонки никто не отзывался. Наконец приоткрылась на цепочке дверь соседней квартиры, и надтреснутый голос осведомился:

— Вы к Антону, молодой человек?

Борис обернулся к пожилой женщине.

— Я к профессору Калужскому.

— Разве вы ничего не знаете?

— А что я должен знать?

— Убили профессора.

Борис похолодел. Профессор Калужский убит. Конечно, Борис не был уверен, что Калужский — хозяин компьютера и автор защищенного файла, ведь дискета Джона Миллза могла попасть и к кому-то другому. Допустим, Калужский отдал ее кому-то из коллег, тот еще кому-то… Пока она не дошла до владельца украденного компьютера. Но Калужский — единственная ниточка. Покойный Калужский… Стоп! Соседка упомянула какого-то Антона, а Калужского звали Олегом.

— Какое несчастье, — пробормотал Борис. — Как это случилось?

— Убили, да еще и ограбили. Шпана. Из квартиры все вынесли.

Все… Может быть, и компьютер — но уточнять неразумно.

— А кто это Антон?

— Сын Олега Андреевича. — Во взгляде старушки промелькнуло подозрение.

— Видите ли, — перешел в наступление Борис, — я ведь не был знаком с профессором лично, тем более с его сыном. Я приехал из Новосибирского академгородка всего на один день, и меня просили передать профессору вот это. — Он продемонстрировал дискету. — Здесь записаны очень важные научные сведения, для института…

— Тогда почему бы вам не отнести эту штуку прямо в институт? — спросила въедливая старушка.

— Послушайте… — Борис начинал терять терпение. — Я объясняю вам: тут особо важные данные. Секретные, понятно? Дискету нельзя отдавать кому попало, только в надлежащие руки, а в институте я ни с кем не знаком.

Профессора Калужского нет… Вот я и подумал… Сколько лет его сыну?

— Он студент.

— Того же института?

— Не знаю, не знаю, — проворчала соседка.

— И все-таки я хотел бы поговорить с ним. Вдруг он подскажет, к кому в институте обратиться. Старушка смягчилась.

— Антон на даче. Заходил он ко мне после похорон, плакал. Не могу, говорит, оставаться в квартире, где отца убили.

— Да, — посочувствовал Борис. — А как проехать на дачу профессора, вам, конечно, не известно?

— Адрес не скажу, а как проехать — нарисую. Олег Андреевич, Царство ему Небесное, хорошо ко мне относился, на дачу часто приглашал. Грелась я там на солнышке. — Старушка сняла дверную цепочку. — Да вы проходите…

Борис шагнул в прихожую.

32

Уцелевший громила со здоровенной шишкой на голове понуро стоял перед разгневанным Беком.

— С мертвых спросу нет, — орал Генрих Рудольфович, — а с тебя спрошу по полной программе! Как же с тобой, шкафом эдаким, хиляк недоделанный справился?!

— Так это, Генрих Рудольфович… Кто ж его знал, что он током…

— Надо было знать! За что я тебе деньги плачу, Виктор-победитель? Пшел вон! Потом подумаю, что с тобой делать.

Выгнав проштрафившегося охранника, Бек велел зайти дожидавшемуся в соседней комнате человеку, которого Градов именовал Котом. Как ни странно, фамилия Кота была Котов.

— Садись, Игорь, — проговорил Бек с ласковыми нотками в голосе, явно не сулившими добра. — Расскажи-ка еще раз, как оно было.

— Как только я услышал стрельбу, Генрих Рудольфович, сразу схватил пистолет и бросился на помощь охране. Нападавших не сумел сосчитать — восемь, может десять… Я стрелял, и в меня стреляли… В моей комнате — их пуля в потолке… Снизу стреляли…

После ухода Бориса Котов сделал все, чтобы подтвердить свою версию событий. Он четырежды выпалил из своего пистолета (к которому при грохоте настоящей перестрелки не посмел и прикоснуться, у безоружного больше шансов на пощаду), устроил в кабинете образцовый разгром и выбил стекла. Ведь, если Бек поймет, что Котов струсил и безропотно отдал дискету, будущее Игоря Николаевича — в канализационном люке с пером в сердце… Безусловно, Котов шел на риск. Когда Градова поймают — а его непременно поймают, — он может выложить Беку правду, и не известно, кому поверит Генрих Рудольфович. Но приходилось выбирать между гарантированной смертью и возможностью выкрутиться. А там… Глядишь, Градова убьют раньше, чем он раскроет рот.

— Я отступил в кабинет… Тут ворвались двое в масках, с пистолетами… У меня оружие выбили… Между ними — Градов. Дом, говорит, окружен. Помнишь, говорит, я твоего шефа предупреждал, чтобы со мной не связываться… Где, спрашивает, дискета? Я отвечаю, режьте меня, не скажу. А дискета-то вот она, на виду лежит. Они ее проверили. Усадили меня в кресло, дали по затылку. Как только в себя пришел — позвонил ребятам, дуйте, мол, скорее к дому Градова (вот здесь Котов не солгал. Как ему ни хотелось, чтобы Градова поймали попозже, выхода у него не было, ведь Виктор очнулся раньше). Вряд ли, думаю, он домой заявится, да чем черт не шутит… И точно, был он там, да только опоздали ребята. Одежду его нашли всю в крови, у подъезда моя машина стояла.

— Странно, — тяжело обронил Бек, будто отливая слово из металла. И повторил: — Странно.

— Что странно, Генрих Рудольфович? — подался вперед Котов.

— Многое. Во-первых, если приятели Градова прибыли его освобождать… Кстати, откуда узнали? Ну ладно, с этим позже. Так вот, почему Градов собственноручно расправился с дураком Виктором, а не подождал своих? И зачем они взяли твою машину — у них что, транспорт в дефиците? Зачем заехали к Градову домой — переодеться больше негде?

— Вы правы, все это очень странно, — угодливо поддакнул Котов.

— Ну, значит, так. Ты Градова упустил, тебе его и искать. Найдешь — грудь в крестах, нет — сам знаешь… Понял?

— Понял, Генрих Рудольфович.

— Тогда бери его записную книжку и шерсти связи. Иди.

Котов вышел из комнаты. Ах, как нужно ему доставить Градова мертвым, но при том самому не вляпаться в дерьмо. Может, втихую приказать одному из боевиков убить Градова, а потом ликвидировать парня как провалившего задание? Но с этим успеется… Главное — найти Градова.

Бек неподвижно сидел перед початой бутылкой виски. Он отметил не только те странности, на которые счел нужным указать Котову. Ворота не повреждены, а открываются они или кнопкой изнутри, или кодированным радиосигналом снаружи. Сигнал даже теоретически скопировать невозможно. Значит, охранники сами открыли ворота? Можно ли допустить, что их подкупили, а затем уничтожили? Через забор нападавшие проникнуть не могли, колючая проволока не разрезана. Да и перестрелка произошла внутри дома, а не снаружи, как случилось бы, если бы кто-то все-таки вычислил код радиосигнала или перемахнул через забор. Явно подкуп — и не без участия предателя из близкого окружения Бека. Отсюда вытекает, что таинственная организация, к которой принадлежит Градов, обладает широкими возможностями, динамизмом, гибкостью и немалым могуществом. Стоит ли связываться? Но дискета Калужского открывает необозримые горизонты. Открытие профессора реально, недаром из-за дискеты погибли трое людей Бека, и ради нее не жаль поставить на карту все. Но играть надо умело, а одну серьезную ошибку Бек уже совершил — не переписал дискету сам, понадеялся на Котова, а тот не поторопился. Правильно, черт, куда ему было спешить?! А теперь кто поручится, что дискета вот-вот не уплывет за границу? Но в России могут остаться люди, знающие пароль, тот же Градов. Значит, нужна копия файла. Даже если пароль добыть не удастся, может, хакеры помогут… Не известно, получится ли у них что, но эта задача — не первоочередная. Файла-то нет.

В дверь осторожно постучали, и вошел начальник службы безопасности.

— Я передал семьям погибших деньги, — доложил он.

— Хорошо. Что с расследованием?

— Мы работали в контакте с полковником Кондратьевым. Если что с властями, он прикрывает.

— Понятно. Но что вам удалось установить?

— Прелюбопытные вещи. — Начальник службы безопасности уселся в кресло и закурил. — Генрих Рудольфович, похоже, что два охранника, Константин и Эдик, застрелили друг друга.

— Вот как? — Рука Бека замерла на полпути к бутылке. — Ну-ну, продолжай…

— Точно можно будет сказать лишь после экспертизы, но я почти не сомневаюсь. Положение тел и пули… У Эдика был «смит-вессон» под новые патроны 4 °C — такая пуля извлечена из тела Константина. Эдик же убит пулей из «генца-ГА-супер» тридцать восьмого калибра, а «генц» был у Константина. Слишком красиво для совпадения.

— Может, инсценировка?

— Тогда безупречная.

— У этих ребят все безупречно, — проворчал Бек.

— Но зачем им возиться с инсценировкой? И еще… Алика застрелили пулей из «ТТ», а такой пистолет похищен у Виктора — единственного, кто уцелел из охранников. Но похищен ли пистолет до выстрела — и вообще, был ли налет?

— Что ты имеешь в виду?

— Возможно, Виктор спелся с Градовым и подкупил кого-то из двоих, Эдика или Константина. Двое других оказали сопротивление. Виктор застрелил Алика, Эдик и Константин — друг друга. Затем Виктор с помощью Градова имитировал нападение на себя… Тогда становится понятным угон машины Котова.

Бек наконец дотянулся до виски.

— Так ты считаешь, Градов подготовил побег в одиночку?

— На данном этапе расследования этот вариант представляется наиболее вероятным, Генрих Рудольфович.

— А как быть с рассказом Котова?

— Либо Котов лжет, либо я кругом ошибаюсь. Думаю, завтра смогу ответить вам определенно.

— Завтра… Опять теряем время. Вот что. Отправь-ка ты квалифицированную группу на квартиру Калужского. И сам поезжай. Не верится мне, что профессор не оставил никаких записей, черновиков — только файл. Ищите, как хлеб ищут. Консультантом возьмите Барсова, он может подсказать что-то полезное, все-таки выпускник того же института. Обыщете квартиру — поезжайте на дачу. Полная обработка.

— А если в квартире или на даче мы наткнемся на сына профессора?

— Поговорите с ним, но без особого давления. Вряд ли ему известен пароль к файлу, но насчет черновиков…

Группа из пяти человек подъехала к дому профессора на двух автомобилях спустя полтора часа после того, как Градов закончил разговор с соседкой Калужского и отправился на вокзал к пригородным поездам. Шестым был Барсов. Сначала он упирался, не желая представать перед Антоном в незавидной роли, но приказ есть приказ.

Гости тщетно звонили в квартиру. Пришлось вскрыть дверные замки. Обыскивали каждый квадратный сантиметр. Барсов просматривал папки, тетради, блокноты и гроссбухи, откладывал в сторону — не то… Отложил он и папку Левандовского с иероглифами и схемой расшифровки; правда, удивился, что профессора интересовали древнеегипетские письмена. Он даже не досмотрел записи в папке до конца. А между тем в ней были и записи Калужского, касающиеся криптограммы на оболочке стилета. Изучив содержимое этой папки, эрудированный ученый мог бы вычислить секретный файл.

Если бы Николай Николаевич Барсов был повнимательнее, если бы его не терзали страхи и угрызения совести, судьбы мира могли бы измениться самым радикальным образом.

Часть вторая ЭКСПЕРИМЕНТ

1

Утреннее солнце приветствовало Таню в день ее рождения — десятый в жизни. Золотые лучи вливались в окна комнаты неудержимым потоком. Таня повернулась на другой бок и натянула на голову легкое одеяло, но разве можно спать, когда первым тебя поздравляет солнце?!

Таня села в постели и протерла глаза. Нашарив ногами тапочки, побежала в ванную, по пути щелкнув кнопкой магнитофона. «Она любит тебя — йе, йе, йе!» — жизнерадостно запели «Битлз». Таня встала под душ, попеременно открывая то холодную, то горячую воду. Вдоволь набрызгавшись, она вышла из ванной и остановилась перед большим зеркалом. Она рассматривала свое тело, прекрасное тело тридцатилетней женщины, рассматривала с изумлением, словно видела впервые. В ее синих глазах, обрамленных пушистыми ресницами, тревога сменила эйфорию солнечно-битловского утра. Сегодня ей исполняется десять лет… Но выглядит она на тридцать, а в ее мозгу хранится столько сведений, сколько иной академик не накопил бы и к восьмидесяти. Господи, что же дальше?

Таня накинула халат и высушила феном волосы. Минуту спустя откатилась в сторону створка раздвижной двери, вошла медсестра в ослепительно белом халате. Сестра толкала перед собой столик на колесиках, уставленный тарелками со всевозможными деликатесами. В центре возвышалась хрустальная ваза с одиннадцатью изумительными красными розами.

— С днем рождения, Танюша, — пропела сестра. — Профессор придет поздравить тебя позже. Цветы от него. Он хотел прислать десять роз, но потом передумал, — говорит, четное число — дурная примета.

— Спасибо, Алла Викторовна. А когда зайдет Петр Иванович?

— Ближе к обеду.

Сестра оставила Таню в одиночестве. Таня взяла вазу в руки, поднесла розы к лицу, вдохнула их аромат… И вдруг разрыдалась. Неужели ее жизнь так и закончится в стенах лаборатории, неужели профессор Колесников не отыщет способа ей помочь?

Очень давно, годы назад, Таня впервые задалась вопросом: кто она такая и почему живет здесь? Недолго думая она обратилась к профессору Колесникову. Петр Иванович тяжко вздохнул, присел на краешек стула рядом с Таниным письменным столом и ответил:

— Видишь ли, девочка, все это не так просто объяснить. Мне и самому многое неясно.

— Я имею право узнать о себе, — настаивала Таня.

— Ну что ж, такое право у тебя есть. Слушай. Никому не известно, кто твои родители. В девяностом году, вскоре после рождения, тебя подбросили в корзине к дверям отделения милиции, а милиционеры передали в Дом ребенка. Там врачи обратили внимание на необычные особенности твоего организма — ты развивалась ненормально быстро, при этом очень часто болела. Врачи сообщили ученым, то есть нам, конкретно мне… Моя группа провела исследования. Ты, Таня, оказалась ребенком уникальным — настолько, что был создан этот лабораторный комплекс. Он существует исключительно из-за тебя.

— В чем же моя уникальность? — Таня затаила дыхание.

— Как бы сказать попроще… Все процессы в твоем организме протекают гораздо быстрее, чем у других людей. Это относится и к физическому, и к психическому, и к интеллектуальному развитию. Индекс интеллекта намного превышает типичный для твоего возраста. Я не знаю, дар это или наказание. Если дар, ты дорого платишь за него.

— Чем?

— Увы, твоя иммунная система… Пояснять, что это такое, не надо?

— Нет.

— Иммунная система очень слаба, и с течением времени становится все слабее. Поэтому тебе нельзя никуда выходить из этого корпуса, где соблюдается абсолютная стерильность. Любая безобидная для обыкновенных людей инфекция убьет тебя.

— Страшно, — прошептала девочка, закрыв глаза. Колесников погладил ее по голове.

— Пока ты здесь, ты в безопасности. А в будущем я надеюсь найти средство, чтобы укрепить иммунитет, и тогда…

— Я о другом… О быстром развитии… Профессор, на сколько я обгоняю нормальных людей?

— Трудно сказать… В три, в четыре раза…

— Значит, в двадцать лет я уже стану дряхлой старухой… А в двадцать пять умру?

Профессор с минуту размышлял, прежде чем заговорить.

— Таня, я столкнулся с необычайно сложной проблемой, поэтому готового решения у меня нет. Возможно, мне и моим коллегам удастся замедлить эти процессы, ввести их в приемлемое русло, а может быть, все нормализуется само собой… Не впадай в отчаяние.

Сейчас, плача над букетом роз, Таня вспоминала ту давнюю беседу с Колесниковым. С тех пор у нее накопилось множество новых вопросов, но их она уже не спешила задавать профессору. Таня жила с ощущением, что Колесникова и его ассистентов гораздо больше занимает изучение ее как феномена, нежели поиск спасительных средств. Они пичкали ее информацией из всех мыслимых сфер человеческого знания — история, биология, медицина, высшая математика, физика, химия, электроника, компьютеры… Впрочем, обучение было несколько однобоким — например, из медико-биологического курса почти начисто исключили генетику и генную инженерию, ограничившись общими сведениями. Зато практическим занятиям по электронно-компьютерным дисциплинам отводилась большая часть времени. Чуть ли не ежедневно Тане предлагались разнообразные тесты, с которыми она неизменно справлялась. Под руководством опытных наставников она тренировалась в спортзале — ее обучали восточным единоборствам и зачем-то стрельбе из различных типов оружия, в том числе по движущимся целям со сложными случайными траекториями и скоростями. Когда однажды Таня спросила у тренера, зачем ей нужно уметь стрелять, тот пожал плечами и ответил вопросом:

— Разве тебе это не интересно?

Таня промолчала. Она сомневалась, что занятия стрельбой придуманы только для ее развлечения, но подходящего объяснения подыскать не смогла. Проверяли реакцию, глазомер? Для этого достаточно компьютера.

И еще — иностранные языки, современные методы совершенствования памяти, способы форсированного запоминания информации, коммуникативность (навыки общения и умение не теряться в непредвиденных ситуациях), вождение автомобилей, пилотирование самолетов и вертолетов (на тренажерах, с максимальным приближением к реальности), а также многое-многое другое. И бесконечные медицинские обследования, анализы, кардиограммы, энцефалограммы…

Таню тревожили и иные странности. Казалось, ее не ограничивают в информации об окружающем мире, но это было не совсем так. Выпуски новостей передавались на ее телевизор по кабелю позже времени выхода в эфир, а два или три раза она заметила небрежности, допущенные при монтаже. Ясно, что какие-то сюжеты исключались. Порой ей не приносили очередные номера газет… На ее недоумение профессор Колесников реагировал стереотипно:

— Девочка, на свете переизбыток боли и зла. Дорого я заплатил бы за то, чтобы кое-что проходило и мимо меня.

Но сюжет о пожаре в больнице, где заживо сгорели шестнадцать стариков, из программы «Время» не вырезали. Вылазки террористов, войны, преступления, взрывы — все это ей позволялось знать. Так от каких же ужасов ее оберегают?!

И наконец — постоянные визиты в лабораторию людей в гражданской одежде, но с военной выправкой. При Таниной наблюдательности нетрудно было сравнить этих людей с военными, виденными в фильмах и телепередачах, и понять, кто они такие. Таню часто навещал пожилой человек с генеральской осанкой; он беседовал с ней на разные отвлеченные темы, ловко уходя от неудобных поворотов в разговоре. Представился он доктором медицины Ковальским, но ни на один чисто медицинский вопрос Тани ни разу не ответил.

Сегодня, в свой десятый день рождения, Таня приняла окончательное решение: она должна разобраться в ситуации, должна узнать, что происходит и кто все эти люди — озабоченные ее судьбой врачи и ученые или безжалостные экспериментаторы? Таня утерла слезы, сменила «Битлз» на лиричного Леонарда Коэна и принялась одеваться.

Хотя Таня обладала высочайшим показателем интеллекта и удивительными аналитическими способностями, в частности, в первый раз увидев шахматы в понедельник, в среду она играла на уровне мастера спорта, а в пятницу могла потягаться с гроссмейстерской компьютерной программой, в ней оставалось еще немало детского, непосредственного. Она любила яркие наряды с пестрыми украшениями, часто меняла их и с удовольствием выслушивала комплименты персонала лаборатории. Эти комплименты были неискренними: Тане явно недоставало вкуса. Вот и сегодня она надела ярко-оранжевое платье, ожерелье из крупных фальшивых бриллиантов и лаковые черные туфли на высоком каблуке.

Профессор Колесников пришел в час дня. За ним внесли громадный торт с десятью свечами и бутылку безалкогольного шампанского, после чего медсестры и профессор хором пропели «Happy birthday to you», а Таня, смеясь, дунула на свечи. Медсестры удалились. Профессор открыл шампанское, наполнил бокалы. (Счастливого дня рождения (англ.)).

— За тебя, моя девочка, — сказал он с искренней теплотой в голосе. — За день твоего рождения и за те хорошие новости, что я тебе подарю.

— Какие новости? — Таня пригубила искристый напиток. — Вы же знаете, Петр Иванович, хороша для меня только одна новость — что я вскоре смогу понюхать не эти стерилизованные убийственными лучами розы, а цветы в парке.

— Именно такую новость я тебе и принес, — улыбнулся Колесников.

Таня поставила бокал на стол, едва не переломив хрупкую ножку.

— Профессор…

— Да-да, мне… Нам удалось синтезировать препарат, стимулирующий активность иммунной системы. Примерно через месяц мы начнем пробный курс лечения.

Девушка бросилась Колесникову на шею, он обнял ее за плечи. Так они сидели, болтая обо всем на свете — обо всем, но не о чудодейственном препарате. Таня не верила своему счастью и потому не затрагивала эту тему. Боялась, наверное, это счастье спугнуть.

— А теперь мне пора. — Колесников поднялся. — Дел по горло, и все ради тебя. Вот новый фильм. — Профессор достал из кармана халата видеокассету. — Говорят, очень смешная комедия. До свидания, Танюша…

Колесников вышел в коридор, дверь за ним задвинулась. Покинув лабораторный корпус, обозначенный на плане объекта «Террариум» под номером 2, профессор зашагал к номеру 1 — компьютерному центру, обеспечивавшему, кроме хранения и обработки информации, также функции координации и связи.

Объект «Террариум», наследник «Медсанчасти № 12А», был выделен в самостоятельное подразделение Аналитического центра национальной безопасности, который в свою очередь формально включался в зону ответственности Главного разведывательного управления Генерального штаба Вооруженных Сил РФ. На официальном уровне предполагалось, что здесь ведутся работы по созданию эффективных методов защиты от современных средств химического и бактериологического поражения, например токсинов, распыляемых воздушно-капельным путем ядов, которые могут быть применены террористами. Кое-какие исследования в этом направлении здесь действительно проводились — для отвода глаз. Но истинное назначение «Террариума» состояло в ином…

Из первого корпуса Колесников вызвал Курбатова по прямой кабельной линии, соединяющей «Террариум» с московским кабинетом генерала. Ответил сам Курбатов, он же доктор Ковальский.

— Я сообщил ей, — сказал Колесников.

— И как она?

— А как приговоренный к пожизненному заключению отреагирует на известие о скором освобождении? Алексей Дмитриевич, мысль о том, что ее придется уничтожить, приводит меня в отчаяние.

В голосе генерала зазвенел металл.

— Цикл подходит к концу, Петр Иванович. Мы добились успеха, и лабораторный комплекс понадобится нам для других целей. Она была моделью для отработки методик, и все. Первый этап проекта фактически завершен. Или прикажешь отгрохать для твоей любимицы бункер где-нибудь в Сибири и самолетом доставлять ей салями?

— Она математический гений, — не сдавался профессор. — Мы могли бы использовать ее в группе расчетов.

— По проекту «Коршун»? — усмехнулся генерал.

— Нет, но…

— Или у тебя имеются другие проекты? Поделись, пожалуйста… Петр Иванович, она слишком умна, чересчур умна. Пока она только задает вопросы, но что будет, когда она начнет отвечать на них? Она опасна. Сроки ликвидации не изменены, профессор.

Связь прервалась. Колесников медленно протянул руку и перевел тумблер в нейтральное положение.

2

Принесенная профессором Колесниковым благая весть не повлияла на планы и намерения Тани. Напротив, девушка поняла, что нужно действовать безотлагательно, если она хочет что-то узнать. Ведь ее, возможно, переведут в другое место, где будет трудно или даже невозможно разгадать секреты профессора. Да и сияющие горизонты долгожданной свободы вскоре затянулись тучами недоверия. Даже если ОНИ (так девушка называла тех, кто стоял за профессором) в самом деле хотят ей помочь, так ли хорош новый препарат? А вдруг и вовсе ОНИ лгут и это лишь очередной ЭКСПЕРИМЕНТ?

Вечером того же дня, в свой десятый день рождения, Таня сделала первый шаг. Распечатав кассету с фильмом (подарок профессора), она подошла к видеомагнитофону с лезвием из точилки для карандашей, зажатым в пальцах левой руки, — Таня любила рисовать. Она наклонилась над магнитофоном, прикрыв его спиной от вездесущих телекамер. Затем резким движением она полоснула лезвием по изоляции сетевого шнура там, где он уходил в корпус аппарата. Веером рассыпались искры короткого замыкания. Таня отпрянула, сокрушенно покачала головой, потом взяла магнитофон под мышку и направилась в электротехническую мастерскую, где надеялась застать Гриднева. И точно: инженер сидел за столом и паял под микроскопом какие-то схемы.

— Дядя Леша, — позвала Таня.

Гриднев оторвался от окуляров, заулыбался.

— Что, Танечка? — Инженер, не посвященный в тайны проекта «Коршун», относился к девушке по-отечески, хотя толком и не знал, кто она такая.

— Да у меня что-то с видиком случилось. Хотела посмотреть кино, а он как заискрит…

— Ну давай его сюда, вмиг вылечим.

— Да что вы! — возмутилась Таня. — У вас своих дел по горло. Неужели я сама не справлюсь с такой ерундой?

— Верно, — согласился Гриднев. — Для тебя это семечки. Садись вон за тот стол и действуй.

Таня не торопясь приступила к вскрытию корпуса магнитофона. Она нарочно тянула время. Через полчаса Гриднев собрался уходить.

— Что, сложно? — осведомился он, выключая приборы на рабочем месте.

— Пустяки! Но надо кое-что заменить. Дайте мне ключ от вашего ящичка с микросхемами…

— Вот он. — Гриднев положил ключ перед Таней. — Как закончишь, прибери здесь.

— Конечно. — Таня одарила пожилого инженера улыбкой.

Едва Гриднев шагнул за порог, девушка кинулась к заветному ящику. Там имелось все необходимое, чтобы смонтировать внутри видеомагнитофона задуманное устройство. Таня трудилась около часа. Потом она отрезала от бухты телевизионного кабеля изрядный кусок, свернула его и прикрепила изоляционной лентой к нижней крышке магнитофона, после чего проделала довольно странные манипуляции. Вытащив из накладного кармана круглое зеркальце, она молотком разбила его вдребезги, выбрала крохотный осколок и положила обратно в карман; все остальные осколки смахнула в мусорную корзину. Последней акцией Тани в электротехнической мастерской стало похищение тюбика с клеем, очень острого короткого ножа (предназначенного в основном для снятия изоляции с проводов) и одной чувствительной микросхемы с элементом питания.

С магнитофоном в руках Таня вернулась к себе. По пути она охотно делилась с медсестрами историей о поломке.

Войдя в свою комнату, Таня приоткрыла дверь ванной, на пару секунд загородив спиной объектив телекамеры, отделила от нижней крышки магнитофона кабель и бросила под туалетный столик. Как ни в чем не бывало поставив магнитофон туда, где он стоял раньше, она подключила его к телевизору, зарядила кассету и посмотрела фильм.

Продолжительность видеопленки была указана на коробке — один час пятьдесят минут; к этому времени медсестры уйдут из корпуса, и Тане никто не помешает. Незадолго до окончания фильма к ней заглянула старшая сестра Алла Викторовна и пожелала спокойной ночи.

Когда фильм закончился, Таня сняла надоевшие туфли и прошла в ванную. Она не была уверена, что и здесь за ней не следят скрытые объективы, но, строго говоря, такое было маловероятно и противоречило принципу бритвы Оккама: «Не следует множить сущности сверх необходимости». Но если все же… Ну что ж, тогда не получится.

Спрятав в шкафчике осколок зеркала и тюбик с клеем, Таня открыла душ. Под шум воды она встала на край ванной и дотянулась до вентиляционной решетки. Ножом открутила четыре винта, покачала решетку, осторожно вынула ее. В темной нише тянулись кабели телекамер. Тем же ножом Таня ухитрилась содрать с них изоляцию и спустилась вниз — за своим куском кабеля. Развернув его, она превратила кабель в излучающий контур, то есть в передающую антенну малой мощности. Эту антенну она тщательнейшим образом присоединила к кабелям телекамер. Покончив с этой операцией, Таня разделась, приняла душ, облачилась в халат и вернулась в комнату. Изобразив на лице скуку, она шагнула к видеомагнитофону и прошлась пальцами по кнопкам, воспроизводя на экране бессвязные обрывки фильма. Переменила кассету, но и другой фильм не стала смотреть, выключила магнитофон и улеглась в постель (перед тем как лечь, она активировала собранный в мастерской блок — нажатием нескольких кнопок в определенном порядке, в этом и был смысл якобы пересматривания фрагментов).

Теперь главное — притвориться спящей, но не уснуть. Ведь придется встать раньше восьми утра, в это время в корпусе появляется персонал.

Таня все же задремала. Вскочила она в семь сорок пять. В ужасе посмотрела на часы… Время еще есть. Девушка кинулась в ванную, заменила антенну микросхемой, управляемой дистанционно из видеомагнитофона, и сунула кабель в дальний угол шкафчика. Затем поставила решетку на место и привинтила ее. Она едва успела до прихода медсестры — когда та вошла, Таня плескалась в душе.

— Что-то ты рано сегодня, — крикнула сестра из комнаты.

— Кто рано встает, тому Бог подает, — весело отозвалась Таня.

Наступивший день ничем не отличался от всех предыдущих. Занятия, медицинские обследования, тренировки в спортзале, тесты, послеобеденный сон (вот когда Таня благословила эту всегда раздражавшую ее повинность!)

Приходил Колесников с получасовой лекцией ни о чем. Тане показалось, что она уловила нотки неуверенности в интонациях профессора, но это могло быть вызвано чем угодно.

К вечеру Таня устала больше обычного — сказывалось волнение. Она прошла в ванную и вынула из шкафчика осколок зеркала и клей. Аккуратно приклеила осколок к подушечке указательного пальца правой руки и вышла в коридор.

Небольшой уютный холл с двумя креслами и журнальным столиком располагался так, что из него была видна дверь медицинской лаборатории. Эта дверь запиралась цифровым замком, причем старшая сестра ежевечерне перед уходом меняла комбинацию цифр. Разумеется, она не стала бы заниматься этим на глазах у Тани — если бы та сидела в холле лицом к ней. Но Таня смотрела в противоположную сторону, и сестра спокойно набирала новую комбинацию.

Таня же, глядя в приклеенный к пальцу осколок зеркала, старалась уловить каждую цифру. Шесть… Два… Один… Тьфу, последнюю цифру не разглядеть! Впрочем, не важно, можно перебрать все десять, не так долго.

Старшая сестра попрощалась с Таней и посоветовала ей не засиживаться. Девушка кивнула, улыбнулась и вернулась в комнату.

Самым ответственным был момент перехода от подлинного изображения к мнимому. Если оператор у монитора непрерывно наблюдает за экраном, он заметит скачок и поднимет тревогу. Но вряд ли они смотрят на экран постоянно. Лицезреть в течение всей ночи девушку, спящую под одеялом при тусклом отсвете наружного фонаря, — занятие не из самых увлекательных.

Таймер электронного устройства сработает ровно в полночь. Радиосигнал разбудит микросхему, и вместо прямой передачи из комнаты на мониторы будет подана четырехчасовая запись, сделанная Таней накануне. Так она воспользовалась ИХ же орудием — телекамерами. Предыдущей ночью камеры передавали картинку не только для НИХ, но и через излучающий контур-антенну на модифицированный Таней магнитофон. На пленке, вставленной Таней после фильма, теперь есть запись, где девушка мирно спит, иногда ворочаясь во сне. Новый блок подменит изображение для наблюдателей. Таким образом, у Тани появится целых четыре часа без контроля.

Тихий щелчок — и видеомагнитофон заработал. Пора. Таня откинула одеяло, натянула джинсы и водолазку, надела мягкие спортивные туфли. Отодвинув дверь, выскользнула в коридор.

Конечно, она прекрасно понимала, что идет на риск. В коридоре и в медицинской лаборатории могли иметься скрытые камеры. Но это снова было бы нарушением принципа бритвы Оккама. Если такие камеры и есть, зачем задействовать их ночью, когда в корпусе только Таня, а она — как ОНИ должны судить по телекартинке — спокойно спит? И лаборатория заперта на кодовый замок…

Подобрав последнюю цифру, Таня вошла в лабораторию.

Оборудование она изучила за годы до мелочей. Компьютеризованные электрофизиологические комплексы, томографы, реографы… Сейчас Таню интересовало состояние ее иммунной системы. Запустив компьютер, она добралась до последнего анализа крови. Не может быть, тут явная ошибка — с компьютерами такое случается. Таня вызвала предыдущие данные, потом данные за целый год… Читая бесстрастные строки медицинских карт, вглядываясь в графики и структурные формулы, она чувствовала, как сжимается ее сердце, словно его стискивала чья-то безжалостная рука. Нет, в это нельзя поверить… Но есть простой и быстрый метод проверки — сделать анализ крови самой.

Таня включила другой компьютер, настроила автоматический анализатор и решительно положила руку на прозрачную пластиковую панель. Она ощутила болезненный укол, вакуумная полость высасывала кровь из ее пальца. По экрану побежали мелкие строчки — свидетельство неопровержимого факта:

НИКАКИХ НАРУШЕНИЙ ИММУННОЙ СИСТЕМЫ НЕТ.

Но только сегодня кровь Тани проверяли на том же аппарате, и он утверждал обратное! Девушка пробежала пальцами по клавиатуре, нашла программные файлы. Да, вот оно: программа с ложными данными. Тому, кто проводит анализ, достаточно незаметно коснуться одной лишней клавиши, и компьютер выдаст на экран ложь.

ОНИ обманывали Таню! Обманывали постоянно, всегда!

Девушка неподвижно сидела перед монитором, глядя невидящими глазами на закорючки программных символов. Итак, она узнала, что они лгут ей, но ЗАЧЕМ? Чтобы понять это, надо выбраться из корпуса, ведь микробы и вирусы, как выяснилось, не представляют для нее опасности. Но нет ли поблизости микробов с пистолетами? А… Плевать! Отныне ее ничто не остановит…

Ясно, что рядом должны находиться другие корпуса — по крайней мере, один из них виден из окна, и наверняка он не единственный. Добравшись до них, можно попытаться что-то раскопать. Но как выйти? О двери, которой пользуется персонал, не стоит и думать. Ведь там — на сто процентов — хитроумные замки, сигнализация, может, и охрана снаружи. К тому же дверь эта двойная, там что-то наподобие стерилизационного шлюза, теперь, правда, понятно, что бутафорского. Окна? Вправленное намертво в рамы небьющееся стекло. И все же где-то есть еще один выход — хотя бы на случай пожара.

Таня закрыла глаза и представила расположение всех помещений корпуса. Затем, переключив компьютер в режим рисования, набросала на экране план, стараясь точно соблюдать пропорции. Вот спортивный зал — около десяти метров в длину. Следующие за ним вдоль коридора электротехническая мастерская и физико-химическая лаборатория — по пять метров. Значит, всего двадцать. А коридор? Есть ли в нем двадцать метров?

Таня стерла рисунок, выключила всю аппаратуру, погасила свет, вышла и заперла дверь на прежнюю комбинацию. Вот и тот коридор. При тусклом свете ночных ламп Таня принялась измерять его шагами, раз за разом. Получалось — не хватает полутора метров. Таня допускала, что ошиблась в оценке длины спортзала, но не настолько же! Следовательно, за стеной в конце коридора наличествует некое скрытое пространство — тамбур или ниша, что-нибудь вроде той шлюзовой камеры.

Таня приблизилась вплотную к стене с декоративными панелями. Раньше ей не приходило в голову разглядывать эту стену внимательно. Большая панель в середине достаточно велика… Но если это дверь, как ее открыть? Возможно, она открывается дистанционно, с компьютера? Но пожарный выход должен быть доступен при обесточенной аппаратуре. При пожаре откажутся работать и инфракрасные пульты… Нет, проще тут все!

Таня сбегала в свою комнату за ножом, втиснула лезвие в узкую щель. Панель повернулась на петлях. Таня засмеялась, вспомнив прочитанную некогда басню, где мудрецы пытались вскрыть ларчик всяческими хитроумными способами. «А ларчик просто открывался…»

За деревянной панелью Таня увидела стальную дверь с обыкновенной замочной скважиной и снова приуныла. Будь тут самое изощренное электронное устройство, она сумела бы рано или поздно разгадать его секрет, но смастерить банальную отмычку выше ее сил…

Наклонившись, Таня всмотрелась в щель между дверью и косяком. Так, очевидно, эта дверь распахивается внутрь, в коридор. И замок пружинный. Ну, с таким еще поборемся. Да только вот нож коротковат.

Вернувшись в комнату, Таня опрокинула стол и отвинтила ножку с плоским металлическим креплением-угольником. Это орудие она и просунула в щель, пытаясь отжать язычок замка. Он оказался тугим и неохотно поддавался. Таня вся вспотела, прежде чем открыла дверь.

3

Каменная лестница уходила вниз, откуда пробивался тусклый красноватый свет, живо напомнивший Тане один из фильмов о происках нечистой силы. Там вурдалаки и прочие симпатичные существа поднимались (вроде бы из ада) по похожей лестнице, освещенной аналогичным образом. Но фильм был комедией, к тому же вурдалаки панически боялись крестного знамения. А здесь смешного мало, и какая бы нечисть ни встретилась на пути, от нее перекрестившись не отделаешься.

Таня закрепила ножкой от стола дверь, чтобы та не захлопнулась, и стала спускаться по ступенькам, ведущим метров на пять под землю. Лестница закончилась широким коридором с бетонированными стенами. Под потолком горели красные лампы. Прямо у лестницы висел картонный плакат с надписью «План эвакуации персонала». Не «План эвакуации при пожаре», а просто «План эвакуации».

На плакате были обозначены восемь корпусов, все под номерами. Корпуса соединяла сеть подземных коридоров, показанных в проекции. Из каждого корпуса тянулись стрелки, сходившиеся в одном коридоре, обозначенном как «ВЫХОД». Более чем странная схема, если иметь в виду пожарную тревогу. Получается, что при загорании в каком-то из корпусов (едва ли они могут загореться все сразу) персоналу в полном составе предписывается не бороться с огнем, а сматываться подальше.

Таня в задумчивости стояла перед плакатом. Куда идти?

На плане номера шли вразброс. Корпус, где содержали Таню, имел номер 2. Совершенно очевидно, что от последовательной нумерации отказались не случайно, а ради какого-то принципа. Скорее всего, объекты пронумерованы соответственно степени их важности. У нее — второй номер… А первый? Конечно, центр, обеспечивающий жизнедеятельность всего комплекса, управление, координацию, связь. Впрочем, Таня понимала, что самый важный объект мог скрываться под любым номером. Но, во-первых, зачем им хитрить со своими? А во-вторых, нужно идти куда-то, и логично начать с номера 1.

Таня шла по коридору. Вдоль шершавой бетонной стены стояли штабеля ящиков с угрожающими надписями, выполненными по трафарету:

«ВЗРЫВЧАТЫЕ ВЕЩЕСТВА. ОБРАЩАТЬСЯ С ОСТОРОЖНОСТЬЮ».

«О Господи, — вздохнула Таня. — Они что, готовятся развязать войну? Здесь достаточно взрывчатки, чтобы разнести пол-Москвы, если переправить эти ящики в город».

У Тани не хватало информации, чтобы догадаться о назначении подземной сети коридоров и ящиков со взрывчаткой. Это был страховочный план генерала Курбатова. Проект «Коршун» отнюдь не являлся общим замыслом высшего руководства АЦНБ и тем более ГРУ. Хотя его неверно было бы именовать ЗАГОВОРОМ в полном смысле слова, черты заговора несомненно просматривались. Как и повсюду, в АЦНБ и ГРУ существовали противоборствующие группировки, велась борьба за влияние и власть. Враги Курбатова и его покровителей, узнай они о сути проекта «Коршун», получили бы мощное оружие. Заручившись поддержкой в определенных кругах, они бы добрались и до «Террариума». Вот зачем взрывчатка, вот зачем ведущий далеко за пределы территории (а куда именно — этот секрет охранялся наиболее строго) эвакуационный коридор. Ликвидация «Террариума» выглядела бы технологической катастрофой, предотвратить которую персонал был не в силах — и оставалось только срочно покинуть объект. В ходе расследования противники Курбатова не смогут ничего доказать. Они установят лишь тип взрывчатки, но эти вещества используются при работах, которыми официально заняты лаборатории «Террариума». Главное — никакая документация по проекту «Коршун» не попадет к противной стороне. Не попадет к ней и никто из персонала, потому что уйдут они не обычным путем, который может оказаться блокированным. Это очень важно. Ведь проект сулит столь головокружительные перспективы, что ни у кого не поднимется рука задушить его на корню, документацией и результатами допросов непременно воспользуются. И тогда получится, что генерал Курбатов трудился не жалея сил ради процветания и власти других. Такого поворота событий он никак не мог допустить. Правда, кого-то могут настичь и потом, но на этот счет существуют уже другие планы.

Ничего этого Таня знать не могла. Шагая по коридору вдоль ящиков, она вскоре вышла к лестнице, ведущей к корпусу номер 1. Поднявшись по ступенькам, Таня повернула ручку автоматического замка и оказалась в обширном помещении без окон, слабо освещенном матовыми полушариями теплящихся светильников. Откуда-то доносился глухой гул, напоминающий гудение трансформаторов. Таня увидела большие темные экраны мониторов, аудио— и видеомагнитофоны, возле них — непонятные громоздкие аппараты. В углу стальным монументом поблескивал величественный сейф. Прикрыв дверь, Таня подошла к нему. Восемь круглых ручек, как у древнего радиоприемника, над ними окошки с цифрами. Восемь! Подбирать комбинацию можно несколько месяцев без передышки… Или несколько лет.

Но если они часто меняют комбинацию, должны пользоваться каким-то мнемоническим правилом. Дата — самое очевидное.

Таня набрала дату — замок не открылся. Наоборот? Снова безрезультатно. Теперь сначала месяц, потом год, потом число. Девушка перебирала различные варианты, а время уходило. И вдруг она вскрикнула от радости. Сейф сдался на комбинации «число-год-месяц» справа налево. Таня потянула приоткрывшуюся дверь.

На верхней полке лежали папки с документами, на средней — небольшой плоский пластмассовый футляр. Но более всего Таню заинтересовал удивительный предмет, размещавшийся в нижнем отделении сейфа. Сначала она приняла его за какую-то вазу, но это был старинный кубок. Поверхность сосуда покрывали нисходящей спиралью ряды иероглифов. Таня осторожно взяла кубок в руки, осмотрела, поставила на место. Как эта вещь очутилась здесь и как она вписывается в таинственные планы экспериментаторов?

Таня принялась листать папки, все с грифом «Совершенно секретно». Сотни, тысячи бумаг… Чтобы даже бегло прочесть их, потребуется целая ночь. Таня сунула папки в сейф и достала футляр. В нем находилась аудиокассета стандартного формата. Она подошла только к одному двухкассетному магнитофону весьма необычного вида — остальные были рассчитаны либо на катушки, либо на кассеты меньшего формата, наподобие диктофонных. Но когда Таня нажала кнопку воспроизведения, на дисплее высветилась надпись:

«ДЛЯ ДЕКОДИРОВАНИЯ АУДИОЗАПИСИ ИСПОЛЬЗУЙТЕ РКУ-10.

ВВЕДИТЕ ЛИЧНЫЙ КЛЮЧ ЛЕДИ ДЖЕЙН С КОМПЬЮТЕРА № 3».

Что за РКУ-10? Таня осмотрелась более внимательно. Что бы это ни было, вот оно — серый металлический ящик с этим именно индексом. И кассету в него вставить можно вот так, как в магнитолу, что Таня и сделала. Компьютер номер три? Тоже понятно, вот на них номера. Но личный ключ Леди Джейн…

Таня напечатала «Леди Джейн» по-русски, потом по-английски, с прописных и строчных букв, целиком прописными, целиком строчными, меняла интервалы… «КЛЮЧ НЕ ОПОЗНАН», — отвечала машина.

Нет, так не пойдет… Таня откинулась на спинку стула, расслабилась, как всегда перед решением трудной математической задачи. Каким образом можно закодировать магнитную запись? Изменив ориентацию намагниченных участков — по строго заданному алгоритму. Следовательно, нужно вычислить этот алгоритм по частоте повторяющихся участков. Могла бы помочь мощная математическая компьютерная программа.

Таня загрузила все компьютеры в комнате — они были связаны между собой в локальную сеть. Вскоре она нашла то, что искала, — математическую программу «Лоджик ди-вижн». Пальцы девушки запорхали по клавиатуре, но ничего не получалось. О, если бы все было так просто, тогда любой студент-второкурсник технического вуза справился бы за полчаса! Здесь какие-то сложные алгоритмы, похоже самомодифицирующиеся. Но не сдаваться же! Нет, поборемся… В конце концов, это всего-навсего математика.

Объяснив машине, что нужно делать, Таня взяла со стола карандаш и лист бумаги. Она считала, мгновенно отвечала на запросы компьютера, сама запрашивала машину о сотнях параметров… В глазах у нее летали черные тени. Ей казалось, что она сходит с ума. Такого невыносимого напряжения ей еще никогда не доводилось испытывать. Но на экране один за другим загорались символы личного ключа Леди Джейн. Они казались Тане нотами фантастической симфонии.

«КЛЮЧ ОПОЗНАН, 

— сообщил компьютер. 

ПРИСТУПАЮ К ДЕКОДИРОВАНИЮ ЗАПИСИ. ТРЕБУЕМОЕ ВРЕМЯ: 10.16. РЕАЛЬНОЕ ВРЕМЯ: 00.01… 00.02…»

Таня в изнеможении уронила голову на руки. Она боялась, что вот-вот потеряет сознание. Немыслимых усилий стоило ей собраться и обратиться к информационным разделам замкнутой компьютерной сети. Первое, что она прочла, было:

«ЗАКРЫТАЯ БАЗА ДАННЫХ.

НЕСАНКЦИОНИРОВАННОЕ ПРОНИКНОВЕНИЕ ЯВЛЯЕТСЯ УГОЛОВНЫМ ПРЕСТУПЛЕНИЕМ».

И все. Никаких паролей, ключей, кодов — только предупреждение об уголовной ответственности. Очевидно, создатели базы были уверены, что, кроме них, сюда никто не доберется, а от тех, кто доберется-таки, пароли не спасут. Впрочем… Таня вспомнила о взрывчатке в подземелье.

Она вызвала на экран каталоги. О боже, они бесконечны! Но все эти директории, субдиректории, файлы — всего лишь подразделения одного огромного каталога, озаглавленного «Проект „Коршун“». А вот и имя Тани — раздел, относящийся непосредственно к ней.

Таня читала… Прочитанное в голове не укладывалось. Ее обволакивала удушливая средневековая атмосфера. Несчастная девушка чувствовала себя героиней фильма ужасов, готического романа, ставшего реальностью. Нет, это неправда, это не о ней, не с ней происходит… Это какой-то сценарий…

Какой еще сценарий?! Тут заполняются все пробелы, находят объяснение все загадки. Становится ясным, почему в обучении Тани оставляли белые пятна, почему редактировали телепередачи, изымали газеты. Лишали ее любых намеков, пусть мимолетных, могущих придать ее мыслям определенное направление. Никогда, ни при каких условиях Таня не должны была догадаться о том, КТО она. А здесь, в файлах — не только о ней самой, но и об ее близком будущем, об ее ПРИГОВОРЕ.

— Профессор Колесников… Петр Иванович, — прошептала девушка, заливаясь слезами.

Она жалела не только себя, она жалела весь мир, всех людей на Земле. Даже если проект «Коршун» потерпит крах, мир все равно неминуемо погибнет от чего-то другого, ибо он таков, каков есть.

— Нет, не выйдет. — Таня сжала кулаки. — Я не позволю им этого сделать.

Она переключила компьютер в режим ускоренного просмотра всех файлов подряд. Страницы сменялись перед ней на экране в ураганном темпе. «Я могу взорвать „Террариум“, — думала она, — могу привести в действие программу ликвидации с часовым или тридцатиминутным замедлением и уйти через тоннель. Он ведет к автостоянке, в их засекреченный чертов гараж, там замысловатые замки и охрана, но придумать что-то, наверное, можно».

Бежать, обратиться за помощью… К кому? Кто подпустит сумасшедшую девчонку к серьезным людям, кто выслушает? А возможен и худший исход: тот, кто выслушает, тут же позвонит курбатовским подручным.

Бессмысленно — просто так взять и взорвать «Террариум». Возможно, по существу ничего и не изменить. Профессор Колесников, генерал Курбатов — здесь они сейчас или нет? Если обоих нет… Генерал без профессора практически бессилен, но вдвоем они реанимируют проект. Да и бессилен ли? Найдутся другие профессора.

И еще стилет. Стилет, который ищет неутомимый англичанин под бдительным присмотром полковника Лысенко. Эти сведения были заложены в базу данных, когда прибытие мистера Слейда только ожидалось. Если стилет не найден до сих пор, надо вмешаться в поиск и найти его самой, если найден — отнять его любым способом хоть у Слейда, хоть у самого Лысенко, хоть у Сатаны. Стилет — источник информации, способной возродить проект, а «Коршун» должен исчезнуть навсегда. Лишь после находки стилета можно попытаться свернуть «Коршуну» шею…

На экране монитора появилась стрелочка — конец последнего файла. К этой минуте декодирование аудиокассеты давно закончилось. Таня посмотрела на часы — слушать некогда. Она ускоренным способом переписала пленку на чистую стандартную кассету, которую взяла из картонной коробки, стоявшей рядом с сейфом. Их тут много — может, не станут пересчитывать.

Таня спрятала кассету с копией записи в карман джинсов, а оригинал вернула в сейф. Отключив аппаратуру, она вышла, захлопнула дверь и спустилась по ступенькам лестницы.

Все ли в компьютерном центре осталось на прежних местах? Может быть, сдвинуты клавиатуры, перепутан порядок папок в сейфе, не там лежит карандаш?..

Таня ахнула, споткнулась… Листы с ее вычислениями ключа Леди Джейн! Она совсем забыла о них.

Бегом возвратившись в компьютерный центр, она схватила листы, скомкала, запихала в карман и огляделась. Придраться вроде теперь не к чему. А если ОНИ уже ждут ее в корпусе номер 2? И тоннель перекрыли? ОНИ схватят ее и отдадут какой-нибудь ужасной машине со множеством шевелящихся щупалец-манипуляторов, оснащенных никелированными скальпелями и сверлами для трепанации черепа.

Таня тряхнула волосами, отгоняя жуткое видение. Нет, все будет гораздо проще: всего лишь выстрел в затылок. Таня им больше не нужна. Они обойдутся и без оставшихся запланированных экспериментов, без месяца, отпущенного ей для жизни.

Как не хочется умирать! Что ж, пусть они обнаружат следы ее пребывания в компьютерном центре и в медицинской лаборатории — только бы не раньше завтрашнего… То есть сегодняшнего утра, не раньше чем появится профессор Колесников.

Вновь оказавшись в подземном коридоре, Таня открыла один из ящиков. Ящик был доверху заполнен желтоватыми брусками взрывчатки, но детонатора Таня там не обнаружила. Наверное, они установлены не в каждом ящике. Быстрее… Время…

Она осматривала ящик за ящиком и наконец отыскала простой и надежный электрический детонатор — к нему змеилось по стене ответвление бронированного кабеля. Девушка осторожно отсоединила взрыватель, взяла с собой и четыре увесистых бруска, похожих на брикеты хозяйственного мыла.

Ее время истекло — она едва успела ворваться к себе в комнату, швырнуть добычу в шкафчик ванной комнаты, раздеться и шмыгнуть под одеяло. Таймер видеомагнитофона щелкнул, телекамеры переключились в режим прямой трансляции.

Сердце Тани бешено колотилось, казалось, оно вот-вот выскочит из груди. Осталась ли ее эскапада незамеченной или ОНИ затеяли какую-то игру? Да стоит ли ломать голову, все выяснится очень скоро…

У Тани появился новый, чрезвычайно опасный враг — усталость. Ее неудержимо клонило в сон. Методами самовнушения она могла отодвинуть, отсрочить потребность организма в сне — но надолго ли?

Она поднялась с постели. Это не насторожит операторов, скучающих у монитора в каком-то из корпусов, — порой Таня просыпалась в четыре, в пять утра, принимала душ, слушала музыку, снова ложилась… Девушка направилась в ванную, открыла воду.

Она вынула из шкафчика взрывчатку и детонатор, извлекла элемент питания микросхемы из-за вентиляционной решетки. Он понадобится при модификации детонатора, но для взрыва его не хватит, зато после простых изменений в электрической цепи с этим справятся батарейки из пульта от телевизора. Нужны провода, с помощью ножа их можно извлечь из телевизионного кабеля, а окончательно она снарядит устройство после прихода Колесникова.

Вернувшись в комнату, Таня оделась и зажгла свет. Затем, беззаботно насвистывая, зарядила магнитофон переписанной в компьютерном центре кассетой, надела наушники и включила воспроизведение. Зная, что за ней наблюдают операторы, она притоптывала ногой в такт воображаемой музыке. Прослушав кассету, Таня сунула ее в карман.

4

Утро и первая половина дня прошли в мучительном ожидании. Тане вовремя подали завтрак, медсестра была приветлива и предупредительна. Но Колесников не приходил, и обычные утренние медицинские процедуры почему-то отменили.

Профессор появился после обеда. Таня тщетно высматривала в его лице признаки озабоченности, беспокойства или гнева. Нет, он был таким, как всегда.

— Как дела, Танюша? Говорят, ты сегодня встала пораньше?

Эта фраза могла ничего не значить, но Таня сразу внутренне напряглась.

— Не спалось, Петр Иванович, музыку послушала. А почему медики не вытряхивали из меня душу?

— Это больше не нужно, — сказал профессор. — Исследования завершены, скоро начнем курс лечения. И, надеюсь, ты будешь здорова.

«Настолько здорова, как может быть здоров только труп», — промелькнуло у Тани. Самое стабильное состояние — пульс не прощупывается, зрачки не расширяются.

— Извините, я сейчас. — Таня сделала движение в сторону ванной комнаты (батарейки лежали в ее кармане).

Профессор понимающе прикрыл глаза с деланно-веселым смущением.

Таня вошла в ванную и прикрыла за собой дверь. Поясом от халата она обвязала свое импровизированное взрывное устройство. Взрывчатку она укрепила на себе, подобно террористу-смертнику. Для этого ей послужили тонкие, но прочные пластиковые ленты, составлявшие занавеску перед ванной. Концы двух оголенных проводов Таня обмотала вокруг большого и указательного пальцев и соединила их, после чего подала на переделанную ранним утром схему питание. Экипированная таким образом, она предстала перед Колесниковым. Профессор воззрился на нее, точно увидел привидение.

— Таня, что это такое?!

— Вы хоть немного разбираетесь во взрывном деле, профессор?

— В чем? Таня, да что…

— Придется прочесть вам краткую лекцию. Вот эта штука у меня на поясе — не мыло, а четыре бруска сверхмощной взрывчатки, которой набиты ваши подвалы. А вот детонатор. Смотрите, какие усовершенствования я внесла в схему. Видите, мои пальцы сомкнуты. Это значит, что по цепи идет электрический ток. Но если я хоть на мгновение разомкну пальцы, чем нарушу контакт между намотанными на них проводами, ток из этой цепи… Смотрите, смотрите! Пойдет сюда и активизирует детонатор. И я, и вы — оба мы превратимся в пыль, а вместе с нами половина «Террариума». Конечно, это произойдет лишь в том случае, если меня, скажем, огреют чем-нибудь по голове или выстрелят в меня из пистолета. Да просто испугают резким движением. Я ведь могу вздрогнуть. Все понятно?

Ошеломленный профессор молча смотрел на девушку.

— Таня, — заговорил он наконец. — Ты, кажется, не понимаешь…

— Замолчите. — Она смерила Колесникова презрительным взглядом. — Ночью я побывала в компьютерном центре. Там я узнала кое-что интересное…

Ее перебил механический голос, раздавшийся из скрытого динамика.

— Профессор, говорит Бета-66. Мы видим и слышим вас. Ситуация анализируется. Рекомендуем вести себя спокойно и выполнять все требования.

— Идиоты, — простонал Колесников. — Сперва прошляпили, теперь дают советы.

— Алло, Бета-66, — сказала Таня. — Хотите, выдам экспресс-анализ? Ваш единственный шанс — напасть на меня молниеносно, так, чтобы перехватить мою руку и не разорвать цепь. Но, во-первых, я училась восточным единоборствам и была прилежной ученицей. Во-вторых, быстрота моей реакции намного превышает скорость реакции любого из вас. Если есть сомнения, обратитесь к медицинскому разделу базы данных проекта «Коршун», а пока заткнитесь и не мешайте. Сыграйте в шахматы…

Ответа не последовало. Таня вновь обратилась к Колесникову:

— Вы уполномочены отдавать распоряжения полковнику Лысенко?

— Кому? — искренне изумился профессор.

— Тьфу… Тогда мне понадобится генерал Курбатов.

— С генералом можно связаться из компьютерного центра.

— Идемте. Помогите мне надеть куртку. Только очень осторожно…

— Учту, — с горечью усмехнулся профессор. — Но от кого прятать твою бомбу? Весь персонал объекта оповещен.

— Не ваше дело! — закричала Таня. — Исполняйте!

— Ладно, успокойся, — проворчал профессор.

— Бета-66, — позвала Таня, облачаясь в куртку с помощью Колесникова, — вы еще не уснули? Не торопитесь докладывать о происходящем генералу Курбатову. Если я что-нибудь заподозрю… Усвоили?

— Вас поняли.

— Умницы. Пошли, профессор!

Колесников вышел первым. Таня направила его в сторону подземных коридоров. Он открыл дверь своим ключом. Они шагали вдоль смертоносных ящиков, профессор лихорадочно размышлял. Проклятие! Не далее как сегодня утром состоялось совещание у Курбатова, обсуждалась текущая фаза проекта, обычные дела. И вот… Но кто такой Лысенко и чего добивается Таня?! И можно ли что-то предпринять?

В компьютерном центре не было ни души. Входная дверь осталась распахнутой настежь. Разбежались, трусы… Впрочем, почему трусы? Разве отойти подальше от эпицентра взрыва — признак трусости?

Профессор вызвал генерала Курбатова по кабельной линии.

— Алексей Дмитриевич…

— Что случилось? — проворчал генерал.

— Прошу тебя немедленно прибыть в «Террариум».

— Там что, пожар?

— Хуже.

По голосу Колесникова генерал понял: действительно хуже.

— Выезжаю.

Потянулись долгие минуты ожидания. Таня, развернув кресло, села спиной к стене — так она одновременно держала под наблюдением и профессора, и входную дверь, и дверь, ведущую в подземелье. Колесников молчал, молчала и Таня. Наконец она негромко проговорила:

— Скажите, профессор… Ну, военные — это я понимаю. Но как вы, ученый, образованнейший человек, пожилой, а значит, мудрый… Не какой-нибудь амбициозный мальчишка, не попавший в аспирантуру… Как вы ввязались в эту отвратительную историю? Зачем? Колесников тяжело вздохнул:

— Так сразу не объяснишь, Таня.

— Время есть.

— Видишь ли, ты правильно сказала: я ученый, русский ученый. У меня болит сердце за мою страну, оказавшуюся в лапах шайки авантюристов, болит сердце за судьбу российской науки. А проект «Коршун» вернет России былое могущество, приумножит его…

— Но проект запущен не вчера, а в восемьдесят третьем году, когда удалось прочесть иероглифы на египетском кубке, хранящемся в этом сейфе.

— Ты и в сейф залезла?! — поразился профессор.

— Семнадцать лет назад, — продолжала Таня, — когда в России было другое правительство и могущества сколько угодно…

— Да… Первоначально это было просто научное любопытство, естественный зуд ученого: а что получится, если… Ну а потом… Шаг за шагом, шаг за шагом…

— Но неужели, — глаза Тани наполнились слезами, — неужели вам было совсем не жалко меня?

— Бог мой, конечно, жалко! Ты можешь спросить Курбатова: я решительно выступал против ликвидации.

— Убийства.

— Да, я против убийства! — вскричал профессор. — Ты мне как дочь…

— Дочь вампира! Если бы вы были против убийства, то остановили бы их, все свои усилия бросили бы на это… Разве у вас нет никаких возможностей? Есть! Да ведь проект «Коршун» предусматривает уничтожение тысяч людей! Об этом вы задумывались?!

— Смерть тысяч незнакомых людей — всего лишь статистика, — возразил профессор. — К тому же это в отдаленной перспективе, я вряд ли доживу. А смерть одного близкого человека — личная трагедия.

— Личная? Да вы бы лично отправили меня в пасть машины!

— Какой машины? — изумился Колесников.

— Это тоже личное… А теперь помолчите, мне надо сосредоточиться.

До прихода Курбатова они не проронили больше ни слова. Генерал ворвался в компьютерный центр минут через сорок после звонка профессора.

— Что происходит?! — зарычал он с порога. — Почему у всех такой вид, будто у них в задницах по гранате с выдернутой чекой? Почему никто не хочет со мной разговаривать?

Тут он заметил Таню.

— А, доктор Ковальский, — усмехнулась девушка. — Насчет гранаты вы почти угадали.

Она в нескольких словах обрисовала ситуацию.

— Черт знает что, — фыркнул генерал.

— Пожалуйста, посерьезнее, — предостерегла Таня. — Я не шучу.

— Она не шутит, — поспешно подтвердил Колесников. — Терять ей нечего, она знает все.

— Но как, каким образом?.. — начал генерал.

— Стоп, — громко и отчетливо прервала его Таня. — Делайте, что я прикажу. Свяжитесь с полковником Лысенко.

— Это невозможно.

— Тогда взлетим на воздух по счету «три».

— А… Дьявольщина… — Генерал поколдовал над устройством кодированной связи. — А дальше что?

— Пусть доложит обстановку на данный момент. Генерал надавил на кнопку, поднес к уху телефонную трубку.

— Пират, я Гавань. Слышите меня?

— Гавань, слышу вас отлично, — донеслось из трубки.

— Доложите обстановку.

— Следую за машиной Британца. С ним еще двое, я подслушал их разговор с помощью дистанционного направленного микрофона, пока машина стояла у дома. Они направляются на дачу к третьему, за стилетом.

Генерал прикрыл трубку рукой и вопросительно посмотрел на Таню.

— Скажите ему, — распорядилась девушка, — что дальнейшие контакты с ним буду осуществлять я, ваша подчиненная. Позывной — Пантера.

— Пират, с этой минуты передаю вас Пантере.

— А кто это?

— Умерьте ваше любопытство.

— Но мне не нужна группа поддержки, я…

— Это не группа поддержки.

Таня подала знак, и Курбатов отключил аппарат. Таня свободной рукой схватила устройство связи — кабели с треском вылетели из гнезд — и что было сил шарахнула его об стену.

— Дайте мне автономный передатчик, — приказала она.

— Но такого не существует!

— Генерал, как вы медленно загружаетесь, — рассмеялась Таня. — Вам что, не ясно? Я распотрошила вашу базу данных. Полностью, в пух и прах. Мне известно, что связь с машиной Лысенко возможна с двух аппаратов — отсюда и с автономного устройства, которое вы не можете не носить с собой. Сами себя вы перехитрили с вашей секретностью. Давайте передатчик!

Курбатов нехотя полез в карман и вручил Тане нечто среднее между сотовым телефоном и милицейской рацией.

— Как выходить на Лысенко? — спросила Таня.

— Набери двенадцать. Таня нажала на клавиши.

— Пират, я Пантера.

— Пантера, вас слышу.

— Проверка связи. Отбой. — Девушка опустила аппарат в карман куртки. — Я с удовольствием отправила бы вас обоих в ад, — заявила она, — но у вас тут свой собственный. Террариум! Это где змеи живут или от слова «террор»? Ладно, марш в машину!

Таня вытолкала генерала и профессора из компьютерного центра. Втроем они подошли к генеральской «волге», в которой сидел водитель.

— Молодой человек нам помешает, — сказала Таня.

— Ты свободен, — рявкнул на водителя генерал.

— Но…

— Свободен!

Парень выскочил из машины и поспешно удалился.

— Курбатов за руль, профессор со мной, — распорядилась Таня, усаживаясь на заднее сиденье. — Генерал, предупредите охрану на выезде, чтобы никаких фокусов, погонь и так далее. И внешний пост предупредите.

— Да все уже в курсе, — буркнул Курбатов и повернул ключ зажигания.

— А, Бета-66… Я думала, они в шахматы играют.

«Волга» выкатилась за пределы территории и помчалась по шоссе, набирая скорость. Вскоре она миновала внешний пост.

— Послушай, Таня, — произнес Курбатов, глядя на дорогу, — ты спасаешь свою жизнь, это понятно, умирать никому не хочется… Но ради всего святого, зачем тебе Лысенко?

— Не догадываетесь?

— Нет.

— Вы осел, генерал, а еще служите в АЦНБ, коршун общипанный… Ладно, отвечу. От вас мне не скрыться. Стилет — гарантия моей безопасности.

— То есть?

— Я спрячу его так, что вам его никогда не найти. Потом найму адвоката.

— На какие деньги, девочка?

— На ваши деньги. На те, что вы мне заплатите. Так вот, адвокат получит распоряжение — в случае моей смерти или исчезновения вскрыть конверт. В конверте будет письмо и просьба передать его в английское посольство для мистера Слейда из Интеллидженс Сервис. А в письме — местонахождение стилета с моими подробными комментариями. Теперь ясно? Вы с меня пылинки сдувать будете. Купите мне домик с садом где-нибудь в идиллической глуши…

— Ясно, — отозвался Курбатов, едва удерживаясь от смеха. Боже, какой наив! Ведь если ей удастся завладеть стилетом, он вскоре окажется у полковника Лысенко! Она спрячет стилет, начнет торговаться, назначит встречу… Останется только похитить ее, накачать наркотиками — и выпить за успешное окончание операции.

— Тормозите, — велела девушка. Генерал свернул к обочине.

— Выходите. Оба.

Курбатов и Колесников вылезли из машины, Таня пересела за руль.

— Теперь продиктуйте мне телефоны, по которым я вас найду.

Генерал назвал номера — свой и профессора.

— Пока, коршуны!

Таня отпустила сцепление, дала газ. Ей было не так легко управлять машиной со стиснутыми пальцами. То есть управлению это в общем не особо мешало, но как бы не разомкнуть!

Профессор и генерал молча смотрели вслед «волге».

— А все-таки надо отдать ей должное, — пробормотал Колесников. — Лихо она нас! Но что это за стилет?

— То же, что египетский кубок… С вариациями. После расскажу.

Генерал вытащил из кармана пачку сигарет, закурил.

— Что же теперь делать? — спросил профессор.

— На стуле сидеть и смерти ждать.

— Что?!

— Ничего! В смысле — ничего не случилось! Все в полном, в наиполнейшем порядке!

— Да?.. — Колесников с кислым видом смотрел себе под ноги.

— Да. Что изменилось, профессор? Бежать куда-то и сдавать нас она не собирается.

— Ты ей веришь?

— Она не пойдет на рискованные варианты. В мире нет ни одного человека, кому она могла бы доверять. Впрочем, для гарантии я приму меры.

— Еще не поздно перехватить машину.

— Ее уже нет в этой машине. Я же говорил тебе: она слишком умна.

— Отлично. Давай обсудим любимый русский вопрос — кто виноват, — огрызнулся профессор. Они шли к «Террариуму».

— Умна, — продолжал Курбатов, — но шансов у нее нет. Без денег, без опыта живого общения — одних компьютерных моделей тут недостаточно! Без единого контакта… Некуда ей деваться, Петр Иванович. Полковник Лысенко…

— Что это за история с полковником Лысенко?

— Он ищет стилет, дабы предотвратить утечку информации, а она села ему на хвост.

— Так предупреди его.

— Не могу! — развел руками генерал. — Я и впрямь перемудрил с секретностью. Было только два аппарата для кодированной связи с Лысенко. Один разбит, второй у нее.

— Позвони ему по обычному сотовому.

— Обычного у него нет.

— Как нет?

— Нет и не было! Эти машинки слишком опасны, их слишком легко пеленговать, легко использовать и для постоянного прослушивания, когда телефон как бы и отключен. Даже невинные разговоры… Мало ли что. Уши и целеуказатели противника.

— Прикажи починить первый аппарат или смонтировать третий.

— Не успеем… Но я очень рассчитываю на Лысенко. Это профессионал, каких единицы, и ему действительно не нужны никакие группы поддержки.

Колесников с яростью взглянул на генерала.

— За каким чертом ты поместил в компьютер информацию о Лысенко?

— А по-твоему, проект — моя частная лавочка? Меня контролируют люди Никитина, дорогой профессор, а я отчитываюсь, да-да. АЦНБ — это армия, и ты знаешь, что бывает в армии за невыполнение приказа.

— Я считаю, — проворчал профессор, — что следует создать копии файлов по «Коршуну» и хранить их где-нибудь в надежном месте.

— Ты с ума сошел! — загрохотал Курбатов. — Расползания информации я не допущу. Пока она сконцентрирована в «Террариуме», все рычаги в моих руках. А ты хочешь множить непредсказуемые факторы.

— Наверное, ты прав, но…

— Прекрати панику, Петр Иванович. Произошел всего лишь незначительный сбой. Собака лает, а караван идет, и мне не составит труда заткнуть этой собаке пасть.

5

Через десять минут Таня была уже на развязке трассы. Теперь пусть поищут ветра в поле…

Она затормозила, отключила взрыватель и с наслаждением размяла затекшие пальцы. Что там в левом кармане джинсов? Девушка сунула руку в карман и вытащила скомканные листы бумаги — вычисления ключа Леди Джейн. Она швырнула бумагу в окно, затем распахнула дверь и вышла.

Мимо одна за другой проносились машины, но водители почему-то не хотели замечать голосующую на обочине красивую девушку, у которой явные проблемы с автомобилем (Таня открыла капот). Наконец над ней сжалился симпатичный юный плейбой, сидевший за рулем бежевой «восьмерки».

— Неприятности, мисс?

— К сожалению, — лучезарно улыбнулась Таня. — Не могли бы вы посмотреть, что с мотором?

— Охотно, — подмигнул молодой человек. — Если вы потом согласитесь поужинать со мной.

Он выбрался из машины и склонился над мотором «волги». Ударом, достойным Стивена Сигала, Таня отправила парня в нокаут, подхватила под мышки, усадила за руль генеральского автомобиля, захлопнула капот и дверь.

— Простите, — шепнула она. — Мое дело поважнее ужина.

Таня села в «восьмерку». Привязанная под курткой взрывчатка больно давила на ребра, но Таня не спешила освобождаться от нее. Она решила, что пока так надежнее.

Девушка вызвала полковника Лысенко.

— Пират, я Пантера.

— Пантера, вас слышу.

— Где вы?

— Продолжаю преследование машины Британца по Рязанскому проспекту. Еду в сторону Выхино, сворачиваю на Сормовскую… Похоже, они направляются к Новорязанскому шоссе или к совхозу «Белая дача».

Таня закрыла глаза, представила карту Москвы и окрестностей.

— Ваша скорость?

— Переменная, шестьдесят-восемьдесят.

— Хорошо. Буду постоянно выходить на связь. Готовьтесь к передаче подробных сведений о вашем маршруте. Сообщите, под каким именем прибыл Британец, а также его адрес и телефон в Москве.

Полковника немного удивило последнее распоряжение Пантеры, ведь Курбатову известны и адрес Слейда, и его телефон, не говоря уж о псевдониме. Но полковник привык выполнять приказы — выполнил и на сей раз.

— Отбой, — сказала Таня и запустила двигатель.

6

Участок, на котором стоял двухэтажный дом профессора Калужского, был обнесен высоким забором. Сквозь частые просветы в заборе были видны и прочие строения, то есть фанерная будка — очевидно, туалет — и нечто вроде бревенчатого сарайчика.

«Опель-Кадет» Джека Слейда остановился у ворот. Первым из машины вышел Левандовский. Он потянулся к звонку, но заметил, что калитка не заперта.

— Профессор здесь… Идемте, господа, — пригласил он остальных.

Они прошли по вымощенной плиткой дорожке и поднялись на веранду. Дверь в дом была открыта настежь.

— Олег! — позвал Левандовский. Ответа он не дождался.

— Наверное, они наверху, — предположил египтолог. — Лестница с другой стороны.

Когда они обогнули дом, в калитку проскользнул полковник Лысенко, предусмотрительно оставивший свою машину подальше от «Опель-Кадета». Он осторожно поднялся по ступенькам, заглянул в окна первого этажа. Нигде ни души. О чем сейчас говорят наверху? Черт, как бы тут все провести… Может, ворваться к ним с пистолетом и отобрать стилет? Наверное, так и придется поступить, но позже — сейчас стилет, вероятно, в тайнике, не пытать же их… А Слейд? Он опасен… Надо затаиться в нижних комнатах…

«Восьмерка» Тани притормозила у машины Лысенко, когда полковник уже исчез за воротами. Девушка смотрела сквозь просветы в заборе. Фотографию полковника она видела в базе данных, в личном деле. Вот он, прошел по веранде, скрылся в доме. Нужно ждать, пока он не завладеет стилетом, а там… Но надо учитывать, что он серьезный противник. Лысенко, как указывалось в личном деле, тоже знаком с восточными единоборствами, да это видно и по его манере двигаться.

Таня тихонько застонала — угол брикета впился под ребро. Вот наказание…

Стоп. Зачем биться с полковником врукопашную? Ведь сверхмощная взрывчатка, остроумно названная «Весельчак», превратит в пыль и его, и его машину, и стилет. Температура в эпицентре будет такой, что не только бронза, но и высоколегированная сталь распадется на атомы. Правда, уничтожение стилета как будто лишает Таню козыря перед «коршунами», но именно как будто. Лысенко умрет, и никто не сможет информировать, а стилет Таня все равно намерена в конечном счете уничтожить. Достаточно и того, что они будут убеждены в успехе Тани в охоте за стилетом. Вот только нужно точно знать, добудет ли стилет полковник Лысенко. Что же, поиграем в разведчиков на даче. Но одному из «коршунов» теперь точно конец — со стилетом ли, нет ли.

Отвязав взрывчатку от пояса, Таня подошла к машине полковника. Дверь он не запер, чего и следовало ожидать— для него могли много значить секунды при отступлении. Таня открыла капот, установила брикеты и детонатор, а провода подключила к системе зажигания. Все. Теперь достаточно повернуть ключ.

Возвратившись в «восьмерку», Таня отогнала ее подальше от машины Лысенко.

7

Антон Калужский сидел в кресле, вытянув ноги, уставившись в экран бормочущего телевизора. Рядом на столике стояла наполовину опорожненная бутылка водки, рюмку он пристроил на подлокотнике. Антон не был пьян, хотя честно старался напиться.

Услышав шаги на лестнице, он обернулся и воззрился на Левандовского и двух неизвестных ему мужчин.

— Илья Владимирович? — Он машинально выключил телевизор.

— Здравствуй, Антон. Отец, надеюсь, тут? Очень надо с ним повидаться.

— Отец… — Антон потупился. — Убили отца…

Трое мужчин отреагировали по-разному. Левандовский ахнул, отступил на шаг и прикрыл рот ладонью. Во взгляде Кострова промелькнула досада — новая помеха. На лице Слейда не дрогнул ни один мускул.

— О боже, — пробормотал Левандовский.

— Вы, как я понял, сын профессора Калужского? — обратился к Антону Костров.

— Правильно поняли. Вы необычайно сообразительны. — Антон не мог удержаться от сарказма, очень уж несимпатичным показался ему этот тип, резанула лицемерная елейность в интонации.

— Мы сочувствуем и соболезнуем. Какое несчастье. Но жизнь продолжается…

— Жизнь? — с горечью переспросил Антон. — Да разве без отца жизнь? Вы не знаете, каким он был…

— Он был выдающимся ученым, — с готовностью подхватил Костров. — Но видите ли, Антон, Илья Владимирович передал вашему отцу одну очень ценную вещь. Это древнеегипетский стилет, археологическая редкость.

— Не знаю. — Антон пожал плечами. — Никогда не видел у него никакого стилета. Впрочем, нашу квартиру ограбили.

— Ограбили?! — взвыл Костров.

— Да, унесли все, что можно продать. Мамины драгоценности, компьютер, даже мой старый магнитофон. Так что если и был какой-то стилет… — Он осекся, глядя на дверь.

На пороге возник Борис Градов. Увидев его, Слейд нахмурился — ему не понравилось, как визитер держит руку в кармане.

— Здравствуйте, господа, — сказал Борис. — Извините за вторжение, но я ищу сына профессора Калужского.

8

Две скоростные машины подкатили к даче профессора. Начальник службы безопасности Бека посмотрел на стоящий перед воротами «Опель-Кадет».

— Это машина Калужского? — спросил он Барсова (машины Лысенко и Тани отсюда не были видны).

— Нет.

— Так, понятно… Гости. Никому не выходить! — Он поднес к глазам мощный армейский бинокль, специально захваченный для рекогносцировки на даче, навел окуляры на дом. — Один человек внизу, наверху несколько… Плохо вижу. Постоянно перемещаются… А это… Это же наш друг Борис Градов!

— Который Градов? — поинтересовался Валентин, старший оперативной группы.

— Вон тот, у правого окна. — Начальник передал Валентину бинокль.

— А как вы его узнали, по фотографии?

— Я же его разрабатывал с самого начала. — Он вызвал по радио вторую машину: — Ребята, здесь Градов.

— И что дальше? — послышалось из динамика.

— Пес его знает, что дальше, — задумался начальник. — Градова надо брать, это ясно как день. Но с ним и его шайкой шутки плохи. Ладно, объясняю диспозицию. Вадим, Валентин и я идем наверх. Сергей и Дима разбираются с тем, который внизу, — но оставить в живых! — и присоединяются к нам. А вы, Николай Николаевич, ждете в машине. Проверить оружие.

Пока боевики возились с чешскими пистолетами-пулеметами «скорпион», начальник службы безопасности цедил сквозь зубы:

— Что Градов с приятелями делают на даче профессора? Немыслимо, чтобы они тоже не знали пароля. Ведь тогда не ликвидировали бы Калужского… Что они тут потеряли?

— Они потеряли, мы найдем. — Валентин сверкнул белозубой улыбкой. — Пора, шеф?

— Пора.

Боевики высыпали из машин с оружием наготове. Короткий марш-бросок к дому — и двое направили стволы на ошеломленного полковника Лысенко; трое загрохотали башмаками по лестнице и вломились в комнату на втором этаже.

— Всем стоять! — скомандовал Валентин. — Руки за голову и не шевелиться! Первое движение — оно же последнее.

Градов стиснул в кармане рукоятку пистолета.

— Не советую, — шепнул оказавшийся возле него Слейд. — Не успеете.

Борис медленно вытащил руку из кармана, сцепил замком пальцы на затылке. Антон поднялся из кресла, со страхом глядя на непрошеных гостей. Костров и Левандовский застыли на месте.

Начальник службы безопасности шагнул к Борису.

— Известный вам почитатель вашего таланта уполномочил меня попросить у вас для него вместо автографа дискету и пароль.

— В заднице король, — неожиданно для себя самого выпалил Градов. Начальник усмехнулся.

— Господа! — Он повысил голос, — Если кто-то из вас может сообщить, где находится дискета с секретным файлом профессора Калужского и подсказать пароль, сделайте это поскорее, потому что сейчас мы начнем расстреливать вас одного за другим, с интервалом в десять секунд. Начнем с вас, юноша. — Он указал на Антона. — Итак, один… Два…

Тремя метрами ниже полковник Лысенко таращился в черный зев «скорпиона», внутренне настраиваясь на змеиный бросок айкидо.

Выполняя директиву начальника разобраться с Лысенко, Сергей замахнулся автоматом, в то время как Дмитрий держал полковника на прицеле. Перехватив руку Сергея, полковник провел безупречный прием. Растерявшийся Дмитрий надавил на спусковой крючок — четыре пули впились в спину Сергея, оказавшегося между ним и полковником. Швырнув труп на противника, Лысенко стремительно бросился вперед. В следующее мгновение Дмитрий лежал у его ног со сломанной шеей. Сжимая по «скорпиону» в каждой руке, полковник выскочил на веранду и побежал к лестнице.

Услышав стрельбу, начальник службы безопасности инстинктивно оглянулся на дверь. В тот же миг ботинок Джека Слейда врезался в его локоть. «Скорпион» начальника описал в воздухе дугу. Слейд поймал его в прыжке и выстрелил в Валентина, но за мгновение до выстрела тот успел уклониться. Пуля угодила в левый глаз Михаила Кострова. Торговец археологическими раритетами рухнул на пол уже мертвым.

За дверным проемом появился полковник Лысенко. Он стрелял не совсем уверенно, опасаясь попасть в свои источники информации — Слейда и тех, кто был с ним. Одна из его пуль настигла Антона, раздробив его предплечье. Вадим, выпустив очередь в направлении двери, выбросился в окно. Приземлившись в ореоле сверкающих осколков, он тотчас же вскочил на ноги и помчался вокруг дома, заходя в тыл полковнику.

Лысенко под огнем Валентина спереди и Вадима сзади перепрыгнул перила лестницы, разбил автоматом стекло веранды и выкатился в сад, где нашел удобную огневую точку за кирпичами, предназначенными для какого-то дачного строительства. Валентин рефлекторно выстрелил в сторону Слейда, но того уже не было на прежнем месте: он отступил на балкон. Голова Валентина вращалась в поисках противника, подобно танковой башне.

Безоружный начальник службы безопасности, оправившийся от болевого шока, приближался к Борису Градову. Тот сунул руку в карман, но не успел выхватить пистолет — Валентин направил в его грудь ствол автомата.

— Нет! — крикнул начальник. — Только живым!

Валентин замешкался лишь на секунду, но и этого времени Борису хватило, чтобы выбежать на балкон, перевалиться через перила и плюхнуться с невысокого второго этажа. Начальник бросился к балкону, но Слейд, притаившийся за дверью, точно рассчитанным движением ударил его автоматом между глаз. Начальник снес хлипкое ограждение балкона и рухнул наземь, угодив под очередь полковника Лысенко, который вообще-то стрелял в Бориса… Но траекторию пули загородил начальник, а Лысенко, по сути, все было едино.

Гибель шефа заставила Валентина ринуться на лестницу. Удары пуль из его «скорпиона» крошили кирпичи, за которыми вновь спрятался полковник.

Воспользовавшись передышкой, Слейд вернулся в комнату, чтобы вытащить ключи из кармана Кострова — ему предстоял визит к Михаилу Игнатьевичу на квартиру, ну а о возможном визите к Господу Богу Слейд попросту не думал.

Таня наблюдала за развитием событий из машины. Все произошло у нее на глазах: нападение группы боевиков, ожесточенная перестрелка. Но стилет! У кого он окажется в конечном итоге? Сидя в автомобиле, этого не узнать. Да, она намеревалась пробраться на дачу, чтобы шпионить за Лысенко и Слейдом, но такого развития сюжета предвидеть не могла. Так не сдаваться же! Ставки слишком велики. Изменившиеся обстоятельства не остановят ее.

Собравшись с духом, Таня покинула машину; ключ зажигания остался в приборной доске ее «восьмерки», не до ключей ей было. Проникнув на участок через дыру в заборе, там, где ее не мог видеть из своей машины Барсов, девушка заскользила вдоль дома, сливаясь со стеной. Она слышала грохот автоматов Лысенко и Валентина — те возобновили обмен любезностями. Завернув за угол, Таня остановилась, столкнувшись лоб в лоб с Борисом Градовым, потиравшим ушибленную ногу. Борис в изумлении уставился в синие, как небо, глаза девушки, появившейся невесть откуда.

— Это что за чудеса?! — воскликнул он.

Увидев, что незнакомец вооружен (Борис успел вытащить из кармана пистолет), Таня приняла боевую стойку, но в этот момент далеко за спиной девушки откуда-то вылетел Вадим, держа «скорпион» наизготовку. Убивать Градова — себе дороже выйдет, это Вадим понимал, но Градов этот с пистолетом, тут кто кого… Можно и ранить, если стрелять с умом.

Но думать о Тане боевику резона не было. Она даже представляла собой удобный щит, который задержит часть пуль и позволит более верно только ранить Градова, а не прикончить. Затрещала очередь, Вадим пристрелочным веером вел ее к Градову от дома. Пули, направленные в Бориса, неминуемо пронзили бы и спину Тани, если бы Градов не опередил боевика, выстрелив поверх плеча девушки. Вадим выронил автомат и осел на землю, прижимая ладони к груди. Борис отступил от девушки, которую едва не обнимал.

— Ты с ними? — выдохнул он.

— С кем?

— Откуда я знаю, черт…

— Я сама ничего не знаю… Что тут происходит?

— То, что нас обоих могут пристрелить, как зайцев. Сюда! — Он схватил Таню за руку, поволок к сараю и втолкнул внутрь. — Сидеть и не высовываться! — велел он.

Сарай, расположенный у забора за толстыми деревьями, был неплохим укрытием, но Борис рассудил, что ему самому в нем отсиживаться не слишком разумно — подкрадутся еще потихоньку. Надо быть в курсе ситуации. А отсюда, из-за деревьев, обзор неплохой, и можно прикрыть девушку, если что. Захлопнув дверь снаружи, Борис огляделся и несколько секунд спустя стал свидетелем окончания поединка Лысенко и Валентина. Победу одержал полковник — его пули разбили голову незадачливого секьюрити.

Лысенко озирался в поисках нового врага. И тут раздался далекий вой милицейских сирен: очевидно, милицию вызвали перепуганные соседи, и такое развитие событий не устраивало никого из действующих лиц. Проворнее всех оказался и без того трясущийся Барсов: он завел мотор и умчался прочь, не заботясь о тех, с кем приехал. Впрочем, Барсов был почти уверен, что все пятеро погибли, а если кто и уцелел, так есть вторая машина.

Полковнику Лысенко также не улыбалась встреча с милицией. Он отбросил оба автомата, перемахнул через забор и поспешил к своему автомобилю. Об отпечатках пальцев он не заботился: с этой стороны людям АЦНБ неприятности не грозили.

На втором этаже Слейд пытался привести в чувство Левандовского, застывшего в кресле в прострации, но не раненого.

— Скорее, Илья Владимирович. — Англичанин тормошил египтолога за плечо, похлопывал по щекам.

— А куда мне спешить? — неожиданно спросил Левандовский. — Я-то преступлений не совершал, милиции не боюсь.

— Черт бы вас побрал, — рассвирепел Слейд. Он болевым приемом заломил за спину руку египтолога, тот охнул. — Вы нужны мне, вперед!

Перепуганный Левандовский безропотно зашагал вниз по лестнице. Слейд осматривался, он искал глазами Градова. Ему очень хотелось захватить и разговорить их обоих, но Градов как сквозь землю провалился — ни живого, ни мертвого. Пришлось довольствоваться Левандовским. Вой сирен приближался, и Слейд потащил ученого к «Опель-Кадету».

Борис тем временем обыскивал сарай, где оставил Таню. Девушки там не оказалось, а ведь Борис далеко не отходил! Значит, она выбралась в окошко и была такова…

Полковник Лысенко уселся в машину и повернул ключ зажигания. Огненный смерч с ревом вознесся к небесам. Стена пламени отрезала милицейские автомобили от дачи профессора.

Сарай затрясся и едва не рухнул он удара взрывной волны. Градов пулей выскочил наружу. Вокруг падали какие-то искореженные обломки; неподалеку бушевал огонь. Милицейские машины разворачивались, чтобы объехать пламя. Борис понимал, что, если он задержится здесь еще на минуту, его ожидают большие неприятности… Хотя куда уж хуже его проблем! Мелькнула даже усталая мысль: сдаться, пусть милиция разбирается. Но мысль эта тут же погасла, как фейерверочная ракета, ибо нелепость ее была очевидной.

Градов со всех ног бросился к калитке. За оградой стояла иномарка, ключей в ней не оказалось. Борис побежал туда, где огонь загораживал его от милиционеров, и вскоре наткнулся на бежевую «восьмерку». А вот здесь ключ торчит в замке зажигания! Усаживаясь за руль, Борис мысленно усмехнулся — угон машин становился для него делом привычным.

Несколько минут спустя сотрудники милиции обнаружили на даче шесть трупов, раненого молодого человека и три «скорпиона» с изрядно опустошенными магазинами.

9

Слейд гнал «опель» по грунтовой дороге, тянущейся вдоль железнодорожного полотна. Он торопился, опасаясь милицейского перехвата машин. Но, как пишут в английских детективах, «полиция никогда не появляется в нужное время в нужном месте». Или в совсем не нужном — для Слейда.

Когда они уже ехали по Волгоградскому проспекту, англичанин спросил:

— Илья Владимирович, поговорим у вас или поедем ко мне?

— А кто вы такой? — недружелюбно отозвался Леван-довский. — Сомневаюсь, что вы — сотрудник музея, Мищенко.

Переключив скорость, Слейд улыбнулся.

— Вы правы. Я работаю не в музее, но ничего криминального в моей деятельности нет. Напротив, я противостою разного рода криминалу.

— ФСБ? — предположил Левандовский.

— Давайте лучше не уточнять.

— Хорошо, отвезите меня домой.

В квартиру Левандовского они поднялись вместе.

— Вы не возражаете, если я приму ванну? — Левандовский смутился. — Понимаете, это психологическое… Смыть с себя страх…

Англичанин молча кивнул. Пока Левандовский плескался в ванне, Слейд оглядывал книжные полки.

Через полчаса из ванной вышел египтолог в махровом халате. Он сразу прошел в кухню и зажег конфорку под чайником. К нему присоединился Слейд.

— Это ужасно, — пробормотал Левандовский. — Не скажу, что Михаил Костров был моим близким другом, но… Такая чудовищная смерть! Не могу прийти в себя.

— Да, конечно, — сочувственно произнес Слейд. — Но вы видели, что я стрелял не в него. Это несчастный случай.

— Вот именно… Все мы под Богом…

— Бесспорно, — кивнул Слейд. — Илья Владимирович, дело вот в чем. Я веду расследование по поводу стилета, привезенного Костровым из Египта.

— Расследование? — встрепенулся Левандовский, едва не уронив пачку чая. — Уж не хотите ли вы сказать…

— Илья Владимирович, стилет был украден из археологического музея в Каире.

— О господи! Но как это могло случиться? Ведь никаких сведений о краже… Для большой прессы это, может, и мелочь, но хоть специалисты знали бы, что…

— Я не имею права вдаваться в подробности, — сухо ответил Слейд. — Но стилет получили от Кострова вы. И передали его Калужскому тоже вы.

— Уж не считаете ли вы меня соучастником кражи?! — возмущенно воскликнул египтолог. — Или Кострова, или нас обоих?

— Не знаю, — отрезал Слейд — Пока я хочу услышать от вас все, что вам известно.

— Да ничего мне не известно. — Левандовский принялся заваривать чай. — О краже, во всяком случае. Костров принес стилет и попросил оценить его, сказал, что купил на каирском базаре за сорок фунтов. Еще он просил разузнать подробности…

— Какие подробности? — Слейд взял со стола изящную фарфоровую чашку.

— Исторические, археологические.

— Ясно. Значит, вы исследовали экспонат?

— Ну, я заметил, что он как две капли воды похож на стилет из египетского музея, но не мог же я предполагать… Тем более что…

Левандовский колебался. Говорить ли о сделанных им открытиях? Да почему бы и нет? Квартира профессора Калужского ограблена, стилет исчез… Какие теперь статьи и приоритеты? К тому же стилет принадлежит музею в Каире…

— Видите ли, стилет непростой. Я думал, это новая находка. Иначе египетские ученые обнаружили бы…

— Что?

— Там внутри есть второе лезвие, с текстом… Жреческая тайнопись… А так как я занимался расшифровкой папирусов, написанных аналогичными криптографическими знаками…

— Вы прочли текст? — Голос Слейда зазвенел как струна.

— Частично. С того все и началось. Содержание было… Не совсем понятным мне… Точнее, совсем непонятным. И я отнес стилет Калужскому, чтобы он помог разобраться.

Слейд размешивал сахар в чашке, что считал исконно русской привычкой. Кое-что прояснялось. У парня в очках на даче потребовали какую-то дискету с паролем. Потом и остальным пригрозили из-за нее расстрелом. Вполне можно допустить, что профессор Калужский завершил расшифровку криптограммы и поместил текст в защищенный компьютерный файл. Но кто и почему убил профессора? Кто тот парень, почему сначала обратились именно к нему?

— Скажите, Илья Владимирович, кроме сына профессора Калужского…

— Антона…

— Да, кроме Антона… и Кострова, вам знаком кто-нибудь из тех, кто был на даче?

— Нет.

— А молодой человек в очках?

— Нет, не знаю его.

— Ясно. — Слейд отпил сладкого чая и едва не поморщился. — Вот что, Илья Владимирович… Я прошу вас помочь нам в расследовании.

— Я готов, но что я могу сделать?

— Во-первых, через Антона вас найдет милиция. Это неизбежно, поэтому запомните: вы расскажете им всю правду, кроме двух вещей. Ни слова о том, что я был здесь, о нашем разговоре. Я — знакомый Кострова Мищенко, довез вас до города, и больше вы меня не видели. И ни слова о криптограмме, вообще поменьше о стилете. Пусть это будет обыкновенная египетская вещица за сорок фунтов.

— Разве ФСБ и милиция не действуют рука об руку? — удивился Левандовский.

— Не всегда, — улыбнулся Слейд.

— Да… Понимаю. Но меня спросят, зачем я отдал стилет Калужскому.

— Привозили показать красивую вещь, но в тот день вам предстояли другие визиты, и вы оставили стилет у Калужского, чтобы не таскать с собой. Потом запамятовали, тут приехал Костров. Я не думаю, что милиция станет усиленно интересоваться стилетом. Их он займет, пожалуй, разве в том плане, почему вы оказались на даче.

— И Антон видел, как вы меня… Уволокли.

— А я перепугался. Думал, что вы сможете объяснить мне происшедшее.

— Мне бы кто объяснил! А вы…

— И второе, — перебил Слейд. — Помогите мне найти Антона. Он ранен, и его отвезут в больницу. На правах друга семьи вы могли бы спросить у тех, кто будет вас допрашивать, в какую именно. Зачем им скрывать это от вас?

— А по каналам ФСБ его найти не быстрее?

— Илья Владимирович, давайте не будем вникать в оперативные тонкости нашей работы. Если в данном случае я говорю, что нужно сделать так, поверьте, так и нужно сделать. Дайте мне ваш телефон.

Левандовский назвал номер, а Слейд спросил:

— Ну, и это уж простое любопытство… Те папирусы, которые вы изучали… Их содержание каким-то образом связано с криптограммой на стилете?

— Что? А, папирусы… Нет-нет. То были секретные донесения жрецов, политическая возня. Кстати, называть такие письмена шифром не совсем верно. Это скорее особый язык религиозно-административной верхушки, который…

— Спасибо. — Слейд поднялся. — Я вам вскоре позвоню.

От Левандовского он поехал на квартиру Кострова. Незаконное проникновение, но… Надо же забрать египетские экспонаты и передать их в посольство, как он и обещал.

Возвращаясь с изъятыми экспонатами к себе, на шоссе Энтузиастов, Слейд мысленно набрасывал пункты отчета для Марстенса. Интересно, с каким чувством он вылетит в Лондон, если его отзовут?..

10

Борис Градов не мог похвастать хладнокровием и самообладанием, столь характерными для Джека Слейда. Поэтому он не стал прорываться в Москву на угнанной машине, а бросил ее через несколько километров и побрел к железнодорожной станции по заросшей травой тропинке.

Выбираясь из автомобиля, он заметил лежавшее на соседнем сиденье непонятное устройство, похожее на сотовый телефон, но большее по размерам и с какими-то странными обозначениями на клавишах. Что бы это ни было, решил Борис, место такой штуковины — на дне пруда, ибо не столь уж глупо считать ее дистанционным радиовзрывателем, а раз так, пусть он отныне ничего не взрывает.

Сказано — сделано. Аппарат для кодированной связи с полковником Лысенко плюхнулся в пруд.

Стоя в тамбуре электрички, Борис курил выпрошенную у попутчика отвратительную на вкус сигарету. В общем, он был готов к тому, что поездка на дачу профессора окончится ничем, но она окончилась СЛИШКОМ УЖ НИЧЕМ. Кто, за кого и против кого, какими картами, по каким правилам там играл? Люди Бека, требовавшие дискету, — это хоть понятно, а остальные? Например, тот, невозмутимый, с внешностью Джеймса Бонда? А девушка с удивительными бездонно-синими глазами, она кто такая? Борис даже не знал, уцелел ли в перестрелке сын Калужского, но если и уцелел — соваться теперь в квартиру или на дачу профессора самоубийственно. Да ведь и милиция не станет сидеть сложа руки!

При мысли о милиции Градов почувствовал жгучее желание избавиться от пистолета. И подавил его. Нет уж… Если бы не «ТТ», Бориса сейчас не было бы в живых.

Борис снова и снова задавал себе мучившие его вопросы. Каковы его шансы? Квартира Мезенцева ненадежна. Денег, чтобы скрыться из города, нет. Разве что с пистолетом ограбить коммерческий киоск.

До квартиры Андрея Градов добрался без приключений, но в прихожую входил как в камеру смертников. Уф, вроде все тихо. Борис с облегчением вздохнул. Пусть завтра его убьют, но сегодня он выспится. Нервное перенапряжение гасило голод и жажду, отключало мозг. Борис проковылял к дивану, даже не сняв куртки… И тотчас же провалился в тяжелый сон, как в мрачную пропасть.

Он проснулся только на следующее утро, в половине десятого, и не сразу смог вспомнить, где находится и почему. Но когда попытался встать, лежащий в кармане пистолет уткнулся в бок. Память нахлынула волной вместе с предчувствием грядущих неприятностей.

Борис скинул куртку и поплелся на кухню. Там он поставил на плиту чайник и открыл первую попавшуюся банку консервов. Ему хотелось напиться до поросячьего визга…

С консервной банкой в одной руке и вилкой в другой Борис вернулся в комнату и включил телевизор, чтобы посмотреть утренний выпуск новостей. Сообщат ли что-нибудь о перестрелке на даче?

Политика, скандалы, аварии, депутаты… Ни слова о том, что интересовало Бориса. Обычно тележурналисты работают оперативнее. Может быть, их попросили хранить молчание? Да их попросишь, пожалуй, этих жуков… Просить надо очень и очень убедительно.

Пошел блок новостей культуры, и Градов отвернулся от экрана, сосредоточившись на консервах.

— …чья выставка открылась в зале Союза художников России на Кузнецком Мосту, — тараторила дикторша. — Имя Ольги Иллерецкой еще мало известно широкому кругу любителей живописи. На своей первой выставке молодая художница предстает как мастер броского и в то же время лаконичного пейзажа. Как портретистка, успешно овладевающая глубинами психологического образа…

Борис мысленно выругался. Любопытно, что такое «глубины психологического образа»? Ему и самому на радиостанции приходилось заполнять паузы между музыкой и рекламой бессмысленными пассажами, поэтому он болезненно реагировал на словоблудие. Боже, радиостанция… Как давно это было, в иной жизни!

Вполглаза Борис взглянул на экран. Картина Иллерецкой, которую он увидел, понравилась ему. Лицо женщины, обозначенное прозрачным контуром, и сквозь него — золотой закат и распростертые крылья птицы…

Затем на экране появилась сама художница.

— Некоторые мои картины, возможно, покажутся необычными, — говорила она. — Можно назвать это фантазией… На самом деле это просто стремление заглянуть за лик полной Луны. Двери, о которых писал Уильям Блейк…

Консервная банка выпала из рук Бориса. Он смотрел на экран во все глаза. Художницу давно сменил спортивный обозреватель, а Борис никак не мог оторваться от телевизора. Прокрутить бы назад…

Апатия и отчаяние сменились жаждой деятельности. Теперь Борис точно, абсолютно точно знал, что он предпримет.

11

Вой милицейских сирен застал Таню в сарае, куда ее бесцеремонно втолкнул нескладный молодой человек в очках, вооруженный пистолетом «ТТ». Она приникла к щели в дощатой стене. На ее глазах полковник Лысенко бросил автоматы и кинулся к забору. Таня подумала о заминированной машине, но тотчас забыла об этом — к сараю бежал парень в очках. Кем бы он ни был, встречаться с ним вторично Таня не собиралась. Да, ей бы не помешала помощь, хотя бы в плане ночлега. Но если у нее было мало оснований доверять кому бы то ни было в мире, еще меньше она могла надеяться на тех, кто оказался на этой даче, — по любой причине. Она могла отключить парня ударом карате, едва он распахнет дверь, но он спас ей жизнь, и несправедливо было бы лишить его шанса покинуть поле боя до приезда милиции.

К одной из стен сарая на высоте человеческого роста было пристроено нечто вроде антресолей, где валялся разнообразный дачный хлам. Таня прикинула, что вылезти в окошко не успевает, подтянулась, забралась на эту полку и откатилась к стене. Парень открыл дверь и вошел в сарай.

— Эй, где вы? — позвал он. — Я сматываю удочки, а вы как?

Споткнувшись обо что-то грохочущее, металлическое, он выругался, выбираясь из завалов лопат, вил, граблей и прочего инвентаря.

— Куда вы подевались? — крикнул он.

В это мгновение прогремел взрыв, едва не смахнувший с лица земли ветхий сарайчик. Молодой человек выскочил за дверь. Немного помедлив, Таня спрыгнула с антресолей и последовала за ним.

Разгромленный дом с выбитыми окнами и щербинами от пуль выглядел так, будто на даче проходили учения морских пехотинцев. Пейзаж дополняли столб пламени и дымная туча за территорией, там, где стояла машина полковника.

Таня подхватила два автомата «скорпион», брошенные Лысенко, и вернулась в свое убежище. На этот раз она постаралась загородить край антресолей обломками деревянных ящиков, чтобы ее уж наверняка не смогли увидеть. А если увидят… Отстреливаться она, во всяком случае, не станет.

Девушка слышала шум подъезжающих машин, возгласы и переговоры сотрудников милиции. Кто-то вошел в сарай с мощным фонарем, осветил углы и антресоли.

— Здесь пусто! — громко объявил вошедший.

Таня ждала, когда они уедут. Наверное, эти часы дались ей труднее всего — усталость давила немыслимым грузом. А милиционеры не торопились уезжать, напротив, прибывали новые машины с новыми людьми, устанавливались какие-то прожекторы, шла рутинная, неспешная работа. Слыша удаляющийся рокот автомобильных моторов, Таня догадывалась, что увозили трупы, может быть, раненых. Все стихло только после полуночи. Таня выждала еще с полчаса и выбралась на участок. Несколько прожекторов заливали первый этаж дома светом, но Таня оставалась в темноте.

Было очень тихо. На втором этаже горел желтоватый огонек. Едкий запах гари плыл в неподвижном воздухе. Таня посмотрела наверх, на окна второго этажа — и замерла. Она увидела… Звезды.

Конечно, Таня знала, что такое звезды. На занятиях по астрономии и астрофизике она подолгу рассматривала звездные карты, и за окном ее комнаты в ясную погоду проглядывал уголок звездного неба. Карты, компьютерные пособия и учебные видеокассеты давали гораздо более полное представление о Вселенной, чем это настоящее небо над ней. Но настоящее огромное небо с настоящими звездами — совсем другое, это не знание, а чувство. Небосвод, усеянный сияющими точками, нависал прямо над Таней, и ничто не отделяло ее от неба.

Она вытянула вверх руки, тихонько засмеялась, и как завороженная побрела в сад, где восхитительные ароматы цветов и деревьев были сильнее запахов дыма и гари. Таня прикоснулась к стволу вишневого дерева, провела ладонью по шероховатой коре, испачкавшись в липкой смоле. Капельки смолы светились, как янтарные бусинки, ловя отблески прожекторного света. Во тьме обиженно верещала какая-то птица. Девушка опустилась на колени перед разросшимся кустом с крупными красными цветами. Аромат сводил ее с ума. Таня оказалась в совершенно новом для нее мире, полном чудесных загадок. Ей хотелось разгадывать их, ей хотелось петь.

Из дома донесся чей-то кашель, и очарование развеялось. Таня резко выпрямилась, вновь стала гибким и опасным хищником, готовым сражаться с другими хищниками.

Бесшумно подкравшись к дому, девушка заглядывала в разбитые окна. Внизу никого, правильно, ведь и свет горит наверху. Таня поднялась по лестнице, дотянулась до маленького окошка близ двери. На стуле, вполоборота к ней, сидел некто в камуфляже. Рядом с ним на столе лежали рация и пистолет. Очевидно, парня оставили для охраны места происшествия, хотя Таня не понимала, что здесь можно охранять.

Слух у стража порядка был как у кошки. Таня могла бы поклясться, что не произвела ни одного звука громче дыхания, но парень насторожился, схватил пистолет и повернулся к двери. Затем поднялся, подошел к порогу и выглянул на площадку… И тотчас же, получив сокрушительный удар, повалился на ступеньки. Таня стащила с кровати простыню, разорвала ее и надежно «упаковала» охранника, не забыв и о кляпе.

Теперь, размышляла Таня, в изнеможении опустившись на стул… а что теперь? Полковник Лысенко полагал, что стилет находится на даче — по крайней мере, он сказал, что Слейд и двое других направляются на дачу за стилетом. Возможно, но сейчас существует несколько вариантов. Стилет у кого-то из тех, кто уцелел после перестрелки; стилет захватил полковник и взорвался вместе с ним; стилет забрали представители официальных властей; стилета вообще никогда тут не было, а полковник ошибался. И наконец: стилет спрятан где-то в доме или возле него. Что касается первых четырех версий, в данный момент их никак не проверишь, а ради проверки пятой Таня и отключила охранника.

Тот, кто полагает, что обыскать дачный дом — ерундовое дело, попросту никогда не занимался на даче поисками чего-то давно и неведомо где затерявшегося, особенно если искомый предмет невелик по размеру. Дачный дом, который неоднократно надстраивался и перестраивался, — сущее наказание для человека, желающего там что-то найти. Обычно в таких домах имеется множество захламленных подсобных помещений, чердачных отделений, зимних кладовок, чуланов, укромных местечек под верандами, террасами и балконами, а есть еще старые шкафы и комоды, пустоты над балками и перекрытиями, бабушкины сундуки и… Чего только нет.

Дача профессора Калужского не являлась счастливым исключением. Три часа ушло у Тани на то, чтобы обшарить только часть второго этажа. В конце концов она поняла: бесполезно. А вдобавок, стилет может быть и зарыт где-нибудь на участке… Правда, ей удалось обнаружить небольшую сумму денег, забытую на подоконнике под вазой.

Таня опустилась на кровать и вскочила, услышав писк рации. Ей приходило в голову, что охранника будут время от времени вызывать, и вот… Надо уходить — не дождавшись ответа, они вернутся.

На всякий случай Таня проверила, не задохнется ли сержант в путах и при кляпе. Потом она выбрала в шкафу объемистую дорожную сумку, сунула в нее найденный при обыске фонарь плюс кое-какие припасы, позаимствованные из холодильника. Затем она зашла в сарай за автоматами «скорпион» и направилась к калитке.

За воротами она замедлила шаг. Ее машина исчезла, но этого и следовало ожидать — либо кто-то сбежал на ней, либо ее забрали в рамках расследования. Идти некуда… Единственное, что у нее оказалось полезного, — московский адрес и телефонный номер Джека Слейда или Стэна Долтона. Но Слейд — фактор «икс», и нет сил придумывать правила игры с ним. Таня чувствовала, что если не найдет сейчас место для сна, то упадет и уснет прямо на дороге. А где найти такое место? Пустующая дача? Да, это идея. До смерти перепуганные перестрелкой и взрывом, соседи, вероятно, сбежали в город. Большинство из них. Только надо найти дачу подальше, в ближних будут по горячим следам искать человека, напавшего на охранника. Да, наверное, и в дальних тоже… Но нет сил, ни на что нет.

Таня побрела по дороге. Ее ноги с трудом передвигались, как конечности робота, не имеющие к ней никакого отношения, как что-то чужое, лишенное нервных окончаний.

Минут через двадцать Таня доковыляла до небольшой дачки, погруженной во тьму. После недавней стрельбы едва ли кто-то решился бы лечь спать совсем без освещения, разве что очень уж хладнокровный человек. Постучав в дверь (если кто-то есть, можно сослаться на ошибку), посветив фонарем в комнаты и убедившись, что дача пустует, девушка отворила кухонное окно и забралась внутрь. Спустя полминуты она крепко спала на обшарпанном диванчике.

Наутро Таня проснулась заметно посвежевшей. Зарядка и умывание холодной водой помогли ей восстановить силы. Девушка достала из сумки консервы, копченую колбасу и пакет яблочного сока. За завтраком она смотрела старенький телевизор, вероятно изготовленный в приснопамятном 1913 году, но вполне работоспособный.

С характерной для себя безукоризненной логикой Таня определила свое положение как незавидное. Стилета у нее нет, и где он — неизвестно. Надежда на то, что стилет сгинул вместе с полковником Лысенко, — это всего лишь надежда, а нужна уверенность. Если Таня не узнает, цел ли стилет и где он, ей нечем будет шантажировать «коршунов». Допустим, она заявит, что стилет у нее, а если они уже заполучили его? Но даже не в том дело. Если стилет цел, его надо найти и уничтожить, от этого зависит очень многое.

Девушка вновь вспомнила о Джеке Слейде и составила следующую схему. Цель: найти стилет или убедиться, что он уничтожен. Средства: пока никаких. Информация: Джек Слейд тоже ищет (или уже нашел) стилет. Вывод: Слейд может стать временным союзником — до заключительного этапа игры. Сомнение: жив ли Слейд?

Если жив и стилет у него, то все и усложняется и упрощается. Скорее всего Слейд заинтересуется сведениями о проекте «Коршун», ибо тогда англичане и АЦНБ становятся конкурентами. Но с какой стати он доложит Тане, что нашел стилет? О, есть один способ, но надо торопиться — живой и здоровый, со стилетом в кармане, Слейд не задержится в Москве. А как попасть в город? На электричке? Ладно, в город она попадет, а что дальше? Так трудно одной! Без квартиры, где можно устроить оперативную базу, просто отдохнуть, без друга, готового помочь.

Таня потянулась к телевизору, собираясь выключить его, и вдруг замерла. Темные комнаты ее сознания словно озарились ослепительным светом. Решение было простейшим, и Таня могла лишь удивляться, что оно не пришло ей в голову раньше, еще в компьютерном центре «Террариума».

Она не одна. Есть человек, который поможет ей, но этот человек и сам нуждается в помощи.

12

Как снежный ком — и все быстрее и быстрее. Как лавина, начинающая движение с маленького камешка и сметающая на своем пути целые поселения. Вот так, будь оно все проклято! Всего-то и требовалось похитить Градова, отнять дискету и выбить пароль. А сейчас Бек теряет людей одного за другим, причем лучших людей! Кем он заменит начальника службы безопасности?

Генрих Рудольфович налил себе новую порцию виски — в последнее время он много пил. Подобная невоздержанность, конечно, не способствовала успеху в схватке с неуловимой и пока несокрушимой организацией Градова.

Бек прослушал весьма туманный доклад Барсова о кошмарных событиях на даче профессора. Да какой там доклад — так, записки постороннего, наблюдения издали. Барсов излагал так:

— Как только мы подъехали, шеф увидел Градова в бинокль на втором этаже. Приказал мне оставаться в машине, а ребят с оружием повел на дачу. Почти сразу — драка, стрельба… Ох и горячее было дело!.. Особенно один старался, поливал из двух автоматов из-за кучи кирпичей. Потом я увидел девчонку, безоружную. Откуда она взялась, ума не приложу, раньше ее вроде не было, но я же мог не всех видеть. Там что-то произошло между ней, Градовым и одним из наших ребят. У Градова был пистолет, он стрелял, да там все стреляли… Потом… Милицейские сирены завыли. Я ждал до последнего, чтобы подобрать наших, но никто так и не появился. Тогда я решил уезжать, ведь у нас еще одна машина была. Только разогнался — сзади мощнейший взрыв, чуть ли не атомный. Я по газам… Обломки до моей машины долетали…

Выслушав Николая Николаевича, Бек понял, что без полковника Кондратьева ему не обойтись. Он вызвал полковника, приказал ему поподробнее расспросить Барсова и подключиться к делу. Вскоре полковник доложил по телефону, что Градов — живой, мертвый или раненый — на даче обнаружен не был. Набросал он и общую картину.

Теперь Генрих Рудольфович ждал Кондратьева хоть с какими-то, пусть самыми предварительными, результатами. Происшествие на даче подтверждало его худшие опасения касательно градовской организации. Более того, Бек впервые в жизни ничего не понимал.

Полковник милиции вошел без стука, и это свидетельствовало о том, что он узнал нечто весьма важное.

— Ну, что у тебя? — спросил Бек. Кондратьев положил на стол атташе-кейс и извлек из него диктофон.

— Запись допроса Антона Калужского, сына профессора, — пояснил он. — Сделана в больнице. Допрос проводил старший следователь прокуратуры Беляев.

— Давай, крути.

Полковник нажал кнопку перемотки.

— Тут сначала протокольные дела — фамилия, имя, отчество, не был, не имею, не привлекался, «не жалею, не зову, не плачу» и все такое. Пропускаем… Ага, вот с этого места интересно.

Он включил воспроизведение. Последовал такой диалог:

Беляев. На даче вы были один?

Антон. Да. Я уехал из города, потому что… Вы понимаете, смерть отца… Мне не хотелось оставаться в той квартире, да и звонками доставали. На даче я сидел, пил водку…

Беляев. Вы были пьяны?

Антон. Нет. Выпил полбутылки, но не брало… Я сидел на втором этаже, и вдруг вошли трое, из них я узнал только старого друга отца, Левандовского Илью Владимировича. Его координаты нужны?

Беляев. Дадите позже. Сейчас подробно опишите тех двоих.

Антон. Одного из них вы видели на даче… То есть труп видели. Его застрелили на моих глазах… Ну, тот, без двух пальцев на левой, кажется, руке… Второй… Высокий, представительный, импозантной внешности… на актера похож, на того, что Бонда играл в «Золотом глазе». Этот… Бонд, будем его так называть, ни слова не произнес. А беспалый принялся меня расспрашивать.

Беляев. О чем?

Антон. Будто бы Левандовский передал отцу египетский экспонат, кинжал, что ли… Не помню. Они хотели его забрать. Я ответил, что квартиру нашу ограбили и взяли все ценное, кинжал, наверное, тоже. Потом вошел молодой человек в очках, также мне незнакомый. Он сказал, что ищет сына профессора Калужского. Я и рта раскрыть не успел, как ворвались трое с автоматами. Они требовали у молодого человека какую-то дискету и пароль. Он их грубо послал. Тогда тот из них, что был постарше, сказал, что сейчас нас будут расстреливать по очереди и начнут с меня. Я, конечно, напустил в штаны… И тут снизу послышались выстрелы. Эти парни… Они не то чтобы напугались, но растерялись как-то. Бонд выбил у главаря — ну, того, что угрожал расстрелом, — выбил у него из рук автомат и застрелил беспалого.

Беляев. Вы утверждаете, что видели, как он выстрелил в безоружного человека, в одного из тех, с кем приехал, хотя рядом находились двое вооруженных людей?

Антон. Не знаю. Я испугался очень. Может, он стрелял в налетчика, но промахнулся.

Беляев. Что было дальше?

Антон. Много стрельбы. Из дверей кто-то палил, меня ранили. Бонд выскочил на балкон, Левандовский упал в кресло. Я не соображал, что происходит. Потом завыли милицейские сирены, и появился Бонд. Он уволок с собой Левандовского.

Беляев. Что значит «уволок»? Поясните. Левандовский был ранен?

А н тон. Не знаю. Бонд поднимал его из кресла, что-то говорил насчет того, что надо торопиться. Левандовский ответил, что он, мол, не преступник и милиция ему не страшна. Тогда Бонд сказал, что он нужен ему, он почти силой утащил Левандовского.

Беляев. Он сказал, что нужен ему? Так и сказал?

Антон. Да вроде бы…

Кондратьев выключил диктофон.

— Это все? — Генрих Рудольфович приподнял брови.

— Нет, допрос длился дольше. Но остальное — мелкие детали, пережевывание одного и того же.

— И что прикажешь с этим делать? — Бек опрокинул очередную рюмку виски.

— Разве не любопытные факты?

— Мне кажется, что на два вопроса они не дают ответа. Кто перестрелял моих людей и где Градов?

— Подождите. — Кондратьев поднял руку. — Есть еще одна пленка — фрагмент допроса Левандовского.

— Столь же полезный?

— Послушайте…

Полковник зарядил диктофон новой кассетой, перемотал ленту.

Беляев. Он представился вам как Мищенко?

Левандовский. Да, Мищенко Владимир Геннадьевич, старший научный сотрудник музея. Так он назвался в машине, перед тем как мы с ним и с Костровым поехали за стилетом на дачу Калужского.

Беляев. Сотрудник какого музея?

Левандовский. Научно-исследовательского музея имени Щусева.

Беляев. Но ведь это архитектурный музей. Вас не удивило, что его сотрудник проявляет интерес к древнеегипетскому стилету?

Левандовский. Но ведь это не узкопрофессиональный интерес. Костров сказал, что Мищенко — его старый знакомый, которому он хочет показать стилет. А какому музею Костров хотел подарить стилет, я не знаю.

Беляев. Гм… Ну хорошо. По нашим сведениям, когда Мищенко пытался увезти вас с дачи после перестрелки, вы отказывались ехать с ним. Правильно?

Левандовский. Да.

Беляев. А потом Мищенко сказал: «Вы нужны ему». Что он имел в виду?

Левандовский. Сначала я не понял. Он силой втолкнул меня в свою машину.

Беляев. Какая у него машина?

Левандовский. Иномарка. Я в них не разбираюсь. Цвет вроде бы коричневый… Номера я, разумеется, не запомнил.

Беляев. Так. О чем вы говорили в машине?

Левандовский. Мищенко расспрашивал меня о том, что произошло на даче. Эти события его, знаете ли… Да они кого хотите перепугают до полусмерти. Но что я мог ему сказать?

Беляев. А о стилете вы не говорили?

Левандовский. Немного. Ему, как вы понимаете, было не очень-то до стилета, да и мне тоже.

Беляев. А что, этот стилет представляет значительную ценность?

Левандовский. Да нет… Костров купил его в Каире за сорок фунтов… Думаю, если бы Мищенко увидел его, сразу понял бы, что эта вещь не для музея. Я говорил Кострову, что предлагать такую вещь музею не стоит, но он, видимо, хотел узнать и мнение Мищенко. Он был дилетантом, Костров. И очень ему хотелось, чтобы в музее демонстрировался его дар. Вот… А потом Мищенко довез меня до дома и уехал.

Кондратьев остановил запись и посмотрел на Бека.

— Значит, Мищенко Владимир Геннадьевич… — протянул тот.

— Да, — кивнул полковник. — Только вот в чем загвоздка. Научного сотрудника с такой фамилией в Музее имени Щусева нет. Более того, из всех проживающих в Москве Мищенко лишь двое Владимиров Геннадьевичей, и оба не подходят ни по возрасту, ни по описанию.

— Ты пришел мне загадки загадывать? — разозлился Бек.

— Мы знаем не столь уж мало, — сказал Кондратьев. — Знаем, что лже-Мищенко — парень не промах. Знаем, что он оказался на даче в то самое время, что и Градов, и принял активное участие в перестрелке. Если это случайное совпадение, я съем свою парадную фуражку. Мы располагаем подробным описанием внешности лже-Мищенко. Со слов Антона и Левандовского составлен фоторобот — в основном стараниями Антона, Левандовский сильно путался. В общем, если мы его найдем, он доставит вам Градова на тарелочке с голубой каемочкой.

— Но они вроде ехали за каким-то стилетом. Полковник пожал плечами.

— Да, за какой-то дребеденью ценой в сорок фунтов. Ежу понятно, что это предлог, а организовал все лже-Мищенко. Недаром он потом старательно вешал лапшу на уши Левандовскому! Перетрусил, ха! Да если бы перетрусил, удрал бы сразу, позабыв и о Левандовском, и о маме родной! Разве трусы ведут себя так, как он на даче?

— А зачем он вообще потащил с собой на дачу Левандовского и этого… Кострова?

— Кто его знает, какие у него были соображения. На пустом месте гадать, конечно, можно, но это занятие скорее для астрологов.

— Ладно… Иди пока, а пленки оставь, послушаю на досуге. Кстати, Беляев — твой человек?

— Нет, — с сожалением в голосе ответил полковник. — Мой человек только сделал копии записей.

— Понятно… Такая работа тем более нуждается в вознаграждении… На секретере два конверта. Тебе потолще, ему потоньше.

— Спасибо, Генрих Рудольфович. — Денежная тема, как правило, заставляла полковника смущаться.

— А что по отпечаткам пальцев? — спросил Бек напоследок.

— Разбираемся, их на даче воз и маленькая тележка. Может, и повезет, если кто где засвечен.

Попрощавшись, полковник ушел. Он намеренно не упомянул о ночном нападении на охранника, так как эта деталь еще больше запутывала и без того мудреный узел, а Беку, в сущности, ничего не давала.

Генрих Рудольфович с озадаченным видом потер ладонью лоб, взялся было за бутылку, но пить передумал.

Итак, Мищенко, он же Джеймс Бонд, крутой мужик на иномарке, умеющий здорово драться и стрелять. Кто он — некое хитроумное прикрытие в игре Градова или новый персонаж, ведущий собственную игру? В любом случае хорошо бы с ним потолковать.

Бек почти не сомневался, что ни Кондратьеву, ни следователю прокуратуры Беляеву, ни прочим представителям властей удача не улыбнется — уж очень все кучеряво завернуто. Нужно продолжать собственное расследование.

Генрих Рудольфович поднял трубку внутреннего телефона.

— Я вызывал Котова, — пробасил он. — Пришел?

— Да, Генрих Рудольфович.

— Пусть войдет.

Попадая в апартаменты Бека, Котов всегда делался меньше ростом. Теперь же, балансируя на грани жизни и смерти, он казался еще ниже.

— Здравствуйте, Генрих Рудольфович, — пробормотал Котов.

— Садись. — Бек кивнул на кресло. В этом кресле Котов всегда тонул и чувствовал себя именно утопающим… Но деваться было некуда, и он сел.

— Как идет проверка связей Градова? — осведомился Бек.

— За истекший период, — затараторил Котов, — мы проработали его записную книжку практически полностью. Мои выводы таковы: книжка предназначена исключительно для запудривания мозгов таким, как… — он чуть было не сказал «мы с вами», но вовремя спохватился, — таким, как я и мои подчиненные.

— Да? — Бек нахмурился.

— Позвольте внести ясность. — Котов раскрыл папку.

— Сделай милость, внеси, — с усмешкой разрешил Бек. — Первая ясность за сегодняшний день.

Котов поерзал в кресле, тщетно пытаясь устроиться поудобнее.

— В записной книжке Градова указаны телефоны четырнадцати человек. Среди них: директор радиостанции «Золотой век» и два сотрудника той же станции, начинающая актриса театра «Современник», торговец пиратским аудио и видео, спившийся врач-психиатр, два лица без определенных занятий… Продолжать?

— Не надо, — махнул рукой Бек. — Похоже, ты прав. Книжка Градова — то же, что и его роман, чистейшая бутафория. Но мы и не ожидали, что он держит дома список значимых связей, верно?

Не зная, что ответить, Котов несмело кивнул.

— Но вот где его настоящие друзья? — рассуждал вслух Бек. — Ни один человек не может прыгнуть в воду так, чтобы не пошли круги. Градов не привидение. Начинайте проверять цепочки связей каждого из этой книжки, где-то да зацепим нужную ниточку.

— Уже делается, Генрих Рудольфович. По наиболее подозрительным адресам рассылаются наших сотрудников, наблюдают…

— Хорошо, — скупо похвалил Бек. — Сколько у тебя людей?

— Двенадцать.

— Подключай больше. Снимай, откуда хочешь. Активизируй поиски по всем направлениям, но Градова ты должен доставить мне как можно скорее. Все, свободен, — заключил Генрих Рудольфович.

Котов захлопнул папку, бочком пробрался к двери и… не сказать чтобы осторожно вышел, а как бы самоликвидировался.

Генрих Рудольфович подошел к окну. Огромная туча закрыла солнце подобно тому, как завеса неведения скрывала от Бека истину.

Будучи реалистом и практиком, Генрих Рудольфович никогда не считал себя центром Вселенной. Он отлично понимал, что в океане бизнеса снуют акулы, которым ничего не стоит проглотить его, встань он у них на пути. Но Бек ЗНАЛ о существовании этих акул и мог просчитывать и прогнозировать их поведение! А тут он столкнулся с чем-то совершенно непонятным: открытием Калужского завладела организация, не ведомая НИКОМУ — и в то же время с легкостью, играючи пресекающая все попытки Бека бороться с ней.

Генрих Рудольфович не собирался сдаваться. Париж стоит не только мессы, он стоит трупов! Ведь если открытие профессора попадет к Беку — никакие акулы ему не страшны. Он станет единственной в океане акулой.

13

Алексей Дмитриевич Курбатов расхаживал в одиночестве по кабинету, засыпая ковер пеплом от «Мальборо» и ежеминутно прикладываясь к пластиковой бутылке с минеральной водой. Реакция его начальства на известие о бегстве Тани была ожидаемой, но от того ему не легче. Напрасно Курбатов пытался объяснить, что все не так страшно. Оно, начальство, возмущалось «легкомысленным отношением» генерала к «вопиющему факту» и не считало, что все уладится само собой.

Генерал-лейтенант Василий Тимофеевич Никитин, являвшийся прямым шефом Курбатова, курировал проект «Коршун». И он, Никитин, с минуты на минуту ждал доклада Курбатова, а подполковник Свиридов, которому было поручено дело, как на грех, задерживался.

Полковник Лысенко не давал о себе знать, и генерал готовился к неприятностям. Где Лысенко, где, наконец, Свиридов?

Загудел интерком. Генерал рванулся к столу, надавил на кнопку и услышал долгожданное:

— Прибыл подполковник Свиридов, Алексей Дмитриевич.

— Просите!

Тридцативосьмилетний Валерий Свиридов, по обыкновению подтянутый, с невыразительным каменным лицом, вошел в кабинет. Лишь из-за недостатка воображения и творческой энергии — ценимых в АЦНБ качеств — засиделся он в подполковниках, зато исполнитель был каких поискать.

Генерал вопросительно уставился на Свиридова.

— Ну?

— Наши усилия, — отвечал невозмутимый подполковник, — а также активная работа наших людей в прокуратуре и милиции позволили установить следующее. Пантера (так они стали называть Таню, коль скоро она сама выбрала этот псевдоним) бросила вашу «волгу» вот здесь. — Свиридов подошел к столу, высыпал булавки из картонной коробки и воткнул одну из них в большую карту Москвы и Подмосковья, занимавшую полстены в кабинете Курбатова. — Здесь же она захватила бежевую «восьмерку». Отключила водителя и усадила его в вашу «волгу». По показаниям водителя установлен госномер машины, а затем найдена и сама «восьмерка», вот тут. — В карту вонзилась вторая булавка. — А в непосредственной близости от этого места произошла перестрелка на даче профессора Калужского…

— Перестрелка? — переспросил Курбатов.

— Да.

— Кто же стрелял и в кого?

— Выясняем. Уже установлены личности некоторых погибших, это боевики одной из мафиозных группировок. К сожалению, уцелевшие — простые обыватели и ничего толком сообщить не могут. Один из них, Левандовский, незадолго до того передал Калужскому стилет.

— Ага, вот как…

— И мы знали, что Лысенко ехал вслед за Британцем на какую-то дачу. Теперь известно на какую, но это ни на шаг не приближает нас…

Курбатов прервал подполковника взмахом руки.

— Да, ясно. Но что там делала мафия?

— Разрешите предположение, Алексей Дмитриевич?

— Обоснованное? Давай.

— Судя по протоколам допросов, приезд боевиков не имел никакого отношения к стилету. Сам профессор Калужский был недавно убит, квартира его ограблена. А боевики требовали какую-то дискету у незнакомца, который, в свою очередь, разыскивал сына профессора. Вероятно, дискета связана с деньгами — счетами, долгами, что-то в этом роде. Налицо заурядная разборка, момент совпал по чистейшей случайности. Вот только стилет… Милиция его не нашла. Прикажете обыскать дачу и квартиру профессора?

— Гм… Ограбление, мафия, милиция, — поморщился Курбатов. — Пожалуй, нечего там ловить. Разве для очистки совести…

— Простите, я не понял: да или нет?

— Ну, обыщите потихоньку, хотя детский сад все это. Стилет искали умнейшие люди: Британец, Лысенко, Пантера. Если никому из них не улыбнулась удача… А если улыбнулась? О Лысенко ты узнал хоть что-нибудь?

— Я как раз перехожу к этому. Возле дачи взорвался какой-то автомобиль, да так, что от него почти ничего не осталось. Милицейская экспертиза не смогла идентифицировать тип взрывчатки, но мы заполучили застывшую каплю металла. Сомнений нет, Р-182, «Весельчак».

— Пантера, — обронил Курбатов.

— Пантера… Увы, именно из-за «Весельчака» нет возможности определить, какой автомобиль взорвался, находилась ли в нем Пантера, или полковник Лысенко, или оба вместе… После «Весельчака» исследовать практически нечего. И свидетелей нет.

— Если бы полковник Лысенко был жив, он бы объявился, — тихо произнес Курбатов и вдруг заорал: — Если бы он был жив, он бы объявился, черт побери!!! — Генерал уселся за стол, вздохнул. — Ладно, извини, Валера, — пробормотал он. — Ну а что Британец?

— В настоящий момент Британец сидит в своей квартире, на шоссе Энтузиастов. Он отправил в Лондон сообщение и получил ответ. Открытые тексты интереса не представляют, что-то о научной конференции. Подлинный смысл сообщения и ответа нами не раскрыт.

— Расколете?

— Едва ли.

— Что ж, хоть за честность спасибо. С Британца глаз не спускать.

— Есть.

— То, что он здесь, кое о чем говорит. Если бы Британец заполучил стилет, он сразу увез бы его в Лондон.

— Приготовлений к отъезду мы не заметили.

— Правда, Британец долго действовал вне нашего контроля и мог передать стилет кому-то из своих людей, в посольстве или где… Но зачем ему тогда оставаться в Москве? Впрочем, это уже кофейная гуща…

— Я могу идти?

— Да… Нет, постой.

Свиридов, уже направившийся к двери, обернулся:

— Слушаю.

— Передай полномочия по розыску Пантеры и наблюдению за Британцем группам «Вектор» и «Буран». Ты получишь новое задание.

— Есть, — кивнул Свиридов.

— Задание несложное.

— Так точно.

— Ликвидация.

— Так точно.

14

Полученный из Лондона ответ за подписью Марстенса позабавил Джека Слейда. Его не отзывали, более того, в ответе вообще не содержалось директив. Английскому физику Долтону просто рекомендовалось оставаться в Москве до окончания научной конференции — якобы для того, чтобы внезапный отъезд одного из ее участников (хорош участник, ни разу посещением не удостоил!) не вызвал беспокойства в заинтересованных структурах. Причина выглядела столь надуманной, что Слейд не удержался от улыбки. Какого беспокойства, о чем, чем это могло бы грозить Слейду и его службе?! Он легко прочел между строк: ему дается карт-бланш, и в то же время Лондон умывает руки. Ай да Марстенс!

Зазвонил телефон. Слейд поднял трубку.

— Долтон слушает, — сказал он по-английски.

— Здравствуйте, мистер Долтон, — ответил на чистом английском языке приятный женский голос. — Или лучше именовать вас мистером Слейдом?

— Не понимаю. Кто говорит?

— Вы интересуетесь произведениями древнеегипетского искусства?

— Какими произведениями?

— Я могу недорого предложить вам редкой красоты стилет.

— Кто вы?

После паузы в трубке прозвучало:

— Мистер Слейд, я жду ответа. Если вы согласны купить стилет, я назову время и место встречи. Если нет, прощайте.

— Подождите, — выпалил Слейд. — Я действительно покупаю египетские раритеты для своей коллекции. Если у вас есть что-то примечательное, я готов встретиться…

В трубке послышались короткие гудки.

Таня, стоявшая у телефона-автомата, удовлетворенно улыбнулась. Таким нехитрым способом она выяснила, что у англичанина стилета нет.

Джек Слейд выругался, что редко позволял себе. Выругался — и ничего больше. Он не стал ломать голову над загадочным звонком. Это чей-то пробный шар, а кто сказал «а», неизбежно должен будет перечислить и остальные буквы алфавита. Пока же Слейд не видел резона отказываться от намеченных шагов.

Выйдя из дома, он уселся в «Опель-Кадет» и покатил по шоссе Энтузиастов в сторону кольцевой. Свернул на Новогиреевскую, затем на Кусковскую и Плеханова, после чего оказался снова на шоссе Энтузиастов, описав таким образом полный круг. За ним неотступно следовала белая «волга» без особых примет. Хвост вел себя прилично, не слишком приближался, но и не слишком отдалялся, пропускал между собой и Слейдом по четыре-пять машин. Англичанин развернулся и поехал к центру.

Возле кинотеатра Слейд припарковался, вошел в безлюдный кассовый зал. В «волге» не очень тревожились, ибо покинуть зал Слейд мог лишь одним путем — обратно на улицу, а киносеанс заканчивался не скоро, и до того толпы не предвиделось. Тем не менее напарник водителя, выбравшись из машины, стоял на тротуаре, переминаясь с ноги на ногу.

Слейд наклонился к окошечку кассы, завораживающе улыбнулся молодой девушке.

— Милая, хотите заработать сто долларов?

— Что? — Юная кассирша растерянно хлопнула ресницами.

Вытащив из кармана стодолларовую банкноту, Слейд положил ее в пластмассовую миску за окошком, еще помнившую времена, когда в российских кинотеатрах расплачивались разменной монетой.

— Просто откройте мне, я пройду через кассу. Понимаете, за мной шпионит теща.

— А эта теща, — опасливо осведомилась девушка, — не продырявит меня из пистолета?

— Милая, вы насмотрелись боевиков. — Слейд снова одарил девушку чарующей улыбкой. — В жизни такого не бывает.

— А вы не…

— Грабитель? Помилуйте, да какая в таком случае разница, грабить вас изнутри или снаружи? Открывайте дверь, или я заберу деньги, пусть заработает красавица порасторопнее вас.

Но девушка уже мертвой хваткой вцепилась в банкноту.

— Только ради ваших прекрасных глаз, — прошелестела она и открыла дверь, ведшую в кассовый зал.

Слейд чмокнул девушку в щеку, стремительно пересек тесное помещение кассы и через другую дверь попал в служебный коридор. Отсюда он вышел в переулок и преспокойно зашагал прочь.

Парни из «волги» наблюдали сквозь большие окна, как Слейд будто бы покупает билет и любезничает с кассиршей. Молниеносное исчезновение англичанина повергло их в состояние, близкое к ступору. Первым опомнился тот, что топтался на тротуаре. Он бросился в кассовый зал.

— Девушка, вот только что тут был мужчина… Куда он пошел?

— Какой мужчина? — кассирша округлила глаза. — А, зритель? Так я не знаю, купил билет и ушел.

— Куда?!

— Откуда я знаю? Не мешайте работать!

— Но он выходил в эту…

— Да не видела я! — рассердилась девушка. — Я деньги считала. Отвяжитесь, а то милицию вызову.

Сотрудник АЦНБ с досадой ударил кулаком по ладони.

Несколько минут спустя Слейд звонил Левандовскому из телефона-автомата.

— Илья Владимирович? Здравствуйте, это Мищенко.

— Здравствуйте, — ответил Левандовский таким тоном, будто разговаривал с необязательным должником.

— Вы узнали, в какой больнице Антон Калужский?

— Он в институте Склифосовского. Рана не очень опасная, он поправляется, ходит, я ему звонил…

— Спасибо.

В институт Склифосовского Слейд ехал на такси. Он испытывал некоторую тревогу: не следит ли кто-то за контактами Антона? Но так или иначе, а «кого-то» все равно приходится принимать в расчет.

Выяснив в регистратуре, в какой палате лежит Калужский, Слейд позвонил ему и попросил спуститься.

— А кто вы? — пробурчал Антон.

— Друг твоего отца, — последовал краткий ответ.

Антон появился через пять минут — он справедливо рассудил, что личная встреча предпочтительнее расспросов по телефону. Завидев Слейда, он остановился. Англичанин подошел к нему.

— Не нужно меня бояться, — сказал Слейд. — Я в самом деле хочу помочь тебе.

— Помочь? — Антон отступил на шаг. — Разве мои беды еще не позади?

— Возможно, не только твои. Давай прогуляемся по аллее, поговорим.

— На сей раз у вас нет с собой автомата? — съязвил Антон.

Слейд искренне рассмеялся.

— У меня его и тогда не было, пришлось отобрать… Знаешь, не очень хочется на кладбище.

— Знаю!

Они вышли и углубились в аллею.

— У вас нет сигарет? — спросил Антон.

Слейд протянул ему пачку «Питера Стивесанта».

— Спасибо. И, если можно, огня. — Он закурил, смачно затянулся. — В палате не покуришь. Так кто же вы, друг отца, чего вы хотите?

— Моя фамилия Долтон, — сказал Слейд. — Я англичанин.

— Не может быть, — не поверил Антон.

— Почему?

— Акцент. У вас его нет.

— Столь же свободно, как по-русски, я говорю на паре десятков языков, включая арабский, иврит, хинди…

Антон взглянул на собеседника с еще большим недоверием.

— Я пришел потому, — продолжал Слейд, — что история не закончена. А мне очень хочется опустить занавес.

— Подождите, подождите, — Антон прищурился, — а может, вы агент британских спецслужб? Или еще каких?

— А какая разница? Существенно не это, а то, что умирают люди, и мне это не нравится. Ты пострадал незначительно, а кто поручится, что в следующий раз…

— Хорошо, — перебил Антон. — Что от меня требуется?

— Ты запомнил молодого человека в очках? Того, что пришел вслед за нами и сказал, что разыскивает тебя.

— У которого вымогали какую-то дискету? Не представляю, кто это может быть. Но его я запомнил. А что?

— А то, Антон, что тому молодому человеку, по-видимому, угрожает опасность. И тебе тоже.

— Да, но что я могу сделать?

— Зачем-то он искал тебя, — задумчиво произнес Слейд. — И скорее всего, Антон, он все же тебя найдет. И задаст тебе вопросы, пытаясь решить свою проблему, в чем бы она ни заключалась. Но и вдвоем вы ничего не решите.

— Значит, решите вы? — хмыкнул Антон.

— Постараюсь, — невозмутимо ответил Слейд. — По крайней мере, у меня больше возможностей. Так вот, когда он найдет тебя, убеди его, что он должен позвонить по этому телефону. — Слейд вынул записную книжку и ручку, написал номер, вырвал листок и вручил его Антону. — Мистеру Стэну Долтону. Я не рассчитываю, что он позвонит сразу. Он не знаком со мной, и у него нет оснований доверять мне. Но он попал в скверную историю, и она будет становиться все хуже. В конце концов у него не останется иного выхода, кроме как позвонить мистеру Долтону. Это не идеальное решение, однако лучшее из существующих. Пожалуйста, передай ему это слово в слово.

Антон стоял, глядя на листок с телефонным номером.

— Мистер Долтон…

— Да?

— За этим парнем охотится мафия?

— Вероятно.

— И вы думаете, что они охотятся также и за мной? Но почему?

— Я не думаю, что они охотятся за тобой, — покачал головой Слейд. — Но ты близок к эпицентру… И попадаешь в радиус поражения.

— Тогда, может быть, мне скрыться… Бежать? Слейд пожал плечами.

— Во-первых, куда и как? А во-вторых, бежать — значит, привлечь к себе внимание и переместиться в самый центр мишени. Возвращайся домой, Антон. Поговори с тем парнем, когда он появится, попытайся его убедить. И не вздумай игнорировать мой совет. Со мной ты выиграешь, без меня проиграешь.

— Но скажите хотя бы, — взмолился Антон, — чего именно я должен остерегаться?

Ему показалось, что в долгом взгляде англичанина промелькнула тень печали.

— Не знаю, — сказал Слейд. — Не знаю.

15

Это был мир причудливых форм и очертаний, мир иллюзий и недоговоренности. Тут вздымались к небесам сотканные из паутины серебряные лестницы, хрустальные двери завлекали и обманывали, зеркальные лабиринты томили предчувствием разгадки. Но стоило заглянуть за последний поворот, как все начиналось сначала… Этот мир населяли добрые гномы в изумрудных одеждах, небывалые звери с огромными грустными глазами, смеющиеся феи, колдуны и волшебники. Здесь случалось то, чего не могло случиться нигде и никогда, и на недоуменные вопросы давались лукавые ответы. Здесь было весело и страшновато, и отсюда не хотелось уходить.

Борис Градов целый час бродил по выставке живописи Ольги Иллерецкой. В уголке обнаружилась пара-тройка обещанных теледикторшей «лаконичных пейзажей» и столько же этих, как их… «глубинных психологических портретов». Борис мысленно похвалил телевидение за правдивость, но если он надеялся встретить на выставке саму художницу, то пока надежды не оправдывались.

Подойдя к пожилой смотрительнице зала, Градов отрекомендовался репортером газеты «Культура» и вежливо спросил:

— Как бы мне повидаться с Иллерецкой? Редакция заказала интервью.

— Да вон она, — указала рукой старушка, — беседует с Павловым, критиком.

— Как же я ее не заметил, — пробормотал Борис.

— А она только что пришла.

Изящная девушка в джинсовом костюме, с короткими светлыми волосами стояла спиной к Борису и что-то увлеченно доказывала вальяжному дяде, который меланхолично кивал.

Градов отошел к дальней стене и тронул за плечо молодого человека, созерцавшего картину с мистико-косми-ческим сюжетом.

— Видите того толстого дяденьку?

— Вижу, а что? — с недоумением отреагировал молодой человек.

— Это критик Павлов. Пожалуйста, скажите ему, что его срочно требуют в дирекцию, к телефону.

— А вы сами?

— А я ему коньяк должен, — подмигнул Борис. Юноша улыбнулся.

— А если он спросит, кто просил передать?

— Ваша легенда? Ну, вы в дирекции были по делам. Когда уходили, кто-то вас и попросил — мол, загляните в зал, кликните скоренько оттуда Павлова — и описал его в двух словах. Да не станет он выяснять!

— Сделаем.

Борис наблюдал, как молодой человек подходит к Павлову и что-то ему говорит, как тот разводит руками, извиняясь перед девушкой, и отчаливает. Иллерецкая оказалась в одиночестве, чем Градов тут же воспользовался. Он молча предстал перед ней, глядя в ее синие глаза с мужественным ироничным прищуром — по меньшей мере, так он это задумывал.

Иллерецкая смотрела на Бориса в полнейшей растерянности. Потом она, видимо, решила, что следует применить против нахала его же оружие — иронию, но не молчаливую.

— Что вам угодно? — Ирония, прозвучавшая в этой фразе, выплескивалась через край.

Борис поразился ее самообладанию. Ничто во взгляде девушки не подтверждало, что она узнала его, — а ведь несомненно узнала, не могла не узнать!

— Мне угодно… Гм… Получить ответы на некоторые вопросы.

— Вы журналист?

— Какой к черту журналист! — разозлился Борис. — Послушайте, я понимаю, что у вас могут быть свои секреты, свой скелет в шкафу. Но поймите и меня. Я попал в идиотское положение. Информация для меня — шанс выжить.

Изумление на лице Иллерецкой сменилось испугом.

— О чем вы?

— Ольга… Простите, не знаю отчества…

— Обойдетесь.

— Нет, это невозможно! — Борис сцепил руки, хрустнул пальцами. — Да это просто неблагодарность! Не хотелось напоминать, но я спас вам жизнь!

Иллерецкая неуверенно рассмеялась.

— Вот как? И где, когда?

— На даче Калужского, черт возьми! Или, по-вашему, не я застрелил бандюгу вот из этого пистолета?

Рука Бориса метнулась к карману, но он вовремя отдернул ее. Иллерецкая же испугалась уже по-настоящему.

— Кто вы? Уходите… Я позову на помощь! Градов колебался — страх в глазах девушки был неподдельным.

— Оля, не волнуйтесь… — Бориса пронзила догадка. — У вас есть сестра-близнец?

— Нет у меня никаких сестер.

— Нет?.. — И тут Градов увидел родинку на шее девушки. — Конечно нет! Даже у близнецов не бывает одинаковых родинок! Это вы!

Вокруг них начинала кучковаться любопытствующая публика, в зале появился рассерженный глупым розыгрышем критик Павлов. Еще слово, подумал Борис, и разразится скандал, который вполне может закончиться в отделении милиции.

— Извините, — буркнул он. — Извините, обознался.

Растолкав любопытных, он ринулся к выходу. Никто не окликнул его.

Оказавшись на улице, Борис закурил, перебрался на противоположный тротуар. Итак, это, без сомнения, она, та девушка, которую он встретил при драматических обстоятельствах на даче профессора. И у нее могут быть тысячи причин, чтобы отказаться узнавать Градова. Что ж, у него не меньше причин следить за ней.

Ждать пришлось долго. Иллерецкая вышла часа через полтора. Она была одна, что обрадовало Бориса. Девушка направилась по Кузнецкому Мосту в сторону Петровки, свернула на Рождественку. Она шла не оглядываясь, не быстро и не медленно, не прогулочным шагом, а обычной походкой спешащего человека. Так что, уже забыла о происшествии на выставке? Или… Сердце Бориса подпрыгнуло. А вдруг она не хотела разговаривать с ним при свидетелях? А сейчас идет одна и не торопится именно для того, чтобы он догнал ее?

Борис ускорил шаг. Девушка свернула в Варсонофьевский переулок и зашагала к Большой Лубянке.

Переулок был пустынным. Лишь одинокий прохожий, двигавшийся параллельным курсом чуть впереди, отделял Бориса от Ольги. Борис упирался взглядом в его широкую спину, обтянутую темным пиджаком. Этот пиджак смущал Градова. Зачем человеку пиджак в жаркий солнечный день? Сам Борис носил ветровку только из-за того, что в ней удобно прятать пистолет…

Борис тряхнул головой. Не заболевает ли он манией преследования? Ну пиджак, и что дальше? Тысячи людей носят пиджаки в любую погоду. Какие-нибудь клерки, служащие банков, кому там надо солидно выглядеть.

Но когда прохожий начал оборачиваться, Борис шмыгнул за стоящий на обочине автобус раньше, чем осознал свое намерение.

Человек в пиджаке отражался в оконном стекле дома напротив. Борис отчетливо видел, как он осматривается, как достает из внутреннего кармана пистолет с глушителем, прицеливается в затылок Иллерецкой…

— Оля-а-а!!! — истошно завопил Борис, выскакивая из-за автобуса.

Иллерецкая повернулась так стремительно, что потеряла равновесие и упала на тротуар. Прозвучал негромкий хлопок выстрела. Прицелиться вторично киллер не успел, потому что Борис рванул его за рукав. Беспомощная попытка… В следующее мгновение крепкие пальцы сдавили горло Бориса, горячий металл глушителя прижался к его лбу.

Грянул выстрел. Борис мысленно отметил, что именно грянул, а не прошипел, как было бы, по логике, при стрельбе в упор с глушителем. В следующий миг он сообразил, что ЭТОГО выстрела он вообще бы не услышал.

Пальцы, сжимавшие горло Бориса, ослабели. Градов отшатнулся, и киллер рухнул на тротуар, уткнувшись лицом в асфальт. Под его левой лопаткой зияло окровавленное отверстие.

Борис поднял голову. Переулок по-прежнему был совершенно безлюдным. Градов подбежал к ошеломленной Иллерецкой, помог ей подняться.

— Вы не ранены? Скорее отсюда!

— Куда?..

— Все равно… К людям.

Держась за руки, точно влюбленные, они мчались со всех ног куда глаза глядят. Только у Сретенского бульвара, возле станции метро «Тургеневская» они наконец остановились, прерывисто дыша.

— Что это было? — Голос девушки дрожал.

Борис зажмурился, представил себе залитый солнцем переулок, выстрел ниоткуда, медленно падающего убийцу… Неужели это произошло всего лишь в полукиметре отсюда? Борис чувствовал себя так, словно они с Ольгой прошли в невидимую дверь, разделяющую времена и пространства, и вернулись в свой привычный мир. А то, страшное, осталось где-то на безмолвной планете, где существуют лишь зловещие законы абсурда.

— Не знаю, — выдохнул Борис, открывая глаза.

— Теперь вы обязаны мне все рассказать!

— Я?! Но ведь это в вас стреляли, а не в меня! Вот и расскажите кто и почему. И там, на даче, я…

— Постойте… — Девушка машинально отряхивала пыль с рукава. — Кажется, я понимаю… Вы меня с кем-то спутали, да? И вы, и этот тип… Боже, я угодила в детективный роман.

— Оля, я ни с кем вас не спутал, и убийца, боюсь, тоже. Но давайте хоть не здесь… Тут опасно… Попетляем на метро по Москве…

— Отрыв от слежки? О господи!

— Вот что, — с нескрываемым раздражением произнес Борис. — Если вы настроены шутить, дело ваше. Вам весело? Ну так предупреждаю: вы еще вволю нахохочетесь. А теперь я ухожу, и пропадите вы пропадом.

Он сделал шаг к дверям метро.

— Подождите! — В голосе Иллерецкой звучало отчаяние. — Простите меня. Из-за меня вы рисковали жизнью, а я…

— Я рисковал вовсе не из-за вас, — возразил Борис. — Из-за себя! Мне нужно узнать то, что знаете вы…

— Но я ничего не знаю!

— Опять заладили… Ну, вы идете в метро?

— Да!

Они спустились по эскалатору, вошли в полупустой вагон. На станции «Проспект Мира» пересели на кольцевую линию, сделали почти полный круг до «Белорусской», где и поднялись на поверхность. В поездах они не разговаривали. Борис пытался действовать как профессионал из американских шпионских лент, но вскоре убедился, что это ему вряд ли по плечу. Что толку озираться вокруг, когда твои возможные преследователи не по фильмам учились?

— Куда вы шли с выставки? — спросил Борис, когда они устроились на скамейке в крохотном сквере.

— Домой. — Девушка вытащила пачку слабеньких сигарет, предложила Борису.

Он взял сигарету из вежливости, хотя у него были свои, покрепче.

— А где вы живете? — Борис чиркнул колесиком зажигалки. — Впрочем, не важно, домой вам нельзя…

— Почему? Ах, да… Так что же делать?

— Возвращаться к нашим баранам. Обменяемся впечатлениями и вместе решим…

— Давайте. — Ольга привычным жестом поправила прическу. — Только чтобы не возникало недоразумений, начну я, ладно?

— Наши желания совпадают.

— Зовут меня Ольга, фамилия Иллерецкая. Мне двадцать восемь лет, и я окончила архитектурный институт. Родители эмигрировали в Канаду, пишут редко, я им — еще реже. Живу одна, в маленькой квартирке, она же мастерская. Курю, могу и выпить, но не люблю компаний. Выставку помог организовать известный художник Павел Петрович Родзянко, привлек спонсоров. Вот и все, честное слово.

— Все? — Борис взглянул на девушку сквозь облако сигаретного дыма.

— Да.

— И вы не были на даче покойного профессора Калужского во время перестрелки?

— Нет. Господи, как же мне убедить вас?! Градов с минуту молчал.

— Тогда это просто фантастическое совпадение, — сказал он наконец. — Понимаете, я видел вас там… Я стоял внизу с пистолетом, и вы натолкнулись на меня. Кажется, вы собирались меня вырубить. Стойка карате… или как это называется?

— Карате? Я никогда не занималась спортом, даже зарядку не делаю.

— Потом выскочил парень с автоматом, начал палить, — продолжал Борис. — Я выстрелил… И попал… Потом приехала милиция, и я потерял вас… Ольга, может ли сходство между двумя женщинами быть абсолютным, наиполнейшим, вплоть до родинки?

— Не знаю. — Огонек сигареты Иллерецкой описал в воздухе дугу, похожую на вопросительный знак. — Бывают же шоу двойников.

— Гм… Ну хорошо, допустим, хотя… Допустим, что я принял вас за другую. Я увидел вас по телевизору и решил, что вы — это она. Но вам-то от этого не легче! Те ребята тоже могли смотреть телевизор. Охотясь за ней, они вышли на вас. А люди они серьезные…

— Но кто они?… И кто вы?

— Кто они? — Борис отбросил окурок и достал свою сигарету. — Хотел бы я знать. То есть кое-что мне известно, а кое о чем я догадываюсь. Как и вы, я по уши влип в пренеприятную историю. Меня тоже принимают за другого.

— Смахивает на водевиль.

— Водевиль? Скорее кровавый бифштекс. Ладно, попробую рассказать, как сумею… Я Борис Градов…

— Градов? Борис Градов с «Золотого века»? Борис скорчил кислую гримасу.

— Вы слушаете эту дрянь?

— Когда работаю, приемник всегда включен. А я — то не могла вспомнить, откуда мне знаком ваш голос!

— Забудьте. Это в прошлом. Так вот, все завертелось, когда я купил компьютер…

Борис обстоятельно, стараясь не растекаться мыслию по древу, поведал девушке обо всем, что с ним стряслось с момента покупки компьютера до их встречи на выставке. Иллерецкая слушала с неослабным вниманием, а когда он закончил, воздержалась от комментариев типа «ну и ну» или «это невероятно». Она задала довольно неожиданный вопрос:

— Значит, вы убивали людей? Борис оторопел.

— Да… Я убил двоих. Пистолет у меня с собой. Показать?

— Покажите.

Борис глянул по сторонам — ни души. Он вытащил из кармана «ТТ» и вручил девушке. Ольга взвесила оружие на ладони.

— Я верю вам, — кивнула она.

Градов спрятал пистолет.

— Хорошо, что верите. Теперь насущная проблема: как нам быть? Прежде всего, нам нужна квартира.

— А квартира вашего друга?

— Там опасно. Рано или поздно они…

— Да, но у меня и того нет.

— Разве у вас нет друзей, которые могли бы…

— Пустить нас на постой? Есть, конечно. Но я ни за что не стану подвергать их риску. Вы и я — живые мишени. И если нам суждено умереть, зачем прихватывать с собой попутчиков?

Борис пристально посмотрел на Иллерецкую.

— Неплохо сказано.

— Так что, идем?

— Пошли. Но мне ужасно надоело метро. Деньги на такси у тебя есть? Тут недалеко, много не надо.

— Мы перешли на «ты»? — улыбнулась девушка.

— Почему бы и нет? Или две живые мишени не обойдутся без церемоний?

Иллерецкая снова улыбнулась.

— О'кей, ди-джей.

— Никогда не называй меня так.

— Договорились. А деньги есть.

Они поймали такси и вскоре подкатили к дому Андрея Мезенцева.

— Я пойду первым, — заявил Борис.

Ольга заглянула в его глаза и кивнула. С пистолетом в руке Борис поднялся по лестнице. Позвонил несколько раз, открыл дверь и быстро обошел комнаты, готовый стрелять при первом же подозрительном шорохе.

Убедившись, что все в порядке, он выглянул на площадку и позвал:

— Оля! Заходи!

Девушка взбежала по ступенькам.

— А здесь уютно, — заметила она, оглядевшись.

— Так же уютно, как у чертей на сковородке, — скривился Борис. — Только под нашей сковородкой еще не развели костер.

— Не паникуй. — Ольга прошла в кухню и занялась досмотром холодильника и шкафов. — Фу, везде одни консервы. Но я могла бы пожарить картошку.

— Ты умеешь?

— А что тут уметь? Бери нож…

— Погоди, — Борис подсел к столу, — мы потеряем лишний час, а значит, подарим его им.

— Ты собираешься предпринять что-то немедленно?

— Если бы я знал что…

Иллерецкая открыла банку консервов, окончательно похоронив идею о картошке.

— Проголодалась, — извиняющимся тоном сказала она. — Борис, а где твоя знаменитая дискета?

— Со мной. Она всегда со мной.

— Ты не пробовал подбирать пароль?

— Подбирать? — удивился Борис. — Знаешь, если миллиард обезьян будут колотить по клавишам пишущих машинок миллиард лет, одна из них напишет «Войну и мир». Жаль, что мы не можем столько ждать.

— Да, но нам не нужна «Война и мир», нужно только слово… В какой директории находился этот файл?

— «Египет».

— Так и попробуй слово «Египет».

Борис вытащил дискету из кармана рубашки, покрутил ее в руках.

— Ты думаешь, так просто? Тоже мне, секрет… Отставив банку, Иллерецкая водрузила локти на стол и подперла ладонями щеки.

— Но ведь надо попытаться. Любопытно, с какой целью профессор закрыл файл? Предполагал, что информацию могут похитить?

— Не обязательно. Может быть, он сделал какое-то открытие, от которого прыгал до потолка, и не хотел, чтобы до поры до времени в файл кто-то заглядывал. Да и вряд ли профессор рассчитывал вечно хранить файл на винчестере. Потом он перенес бы его на дискету, чтобы как-то воспользоваться им, вот и позаботился заранее. Мало ли что. Коллеги там, соперничество, научный приоритет.

— Зачем твоему Беку научное открытие? Нет, тут что-то другое.

Борис поднялся и направился в комнату. Иллерецкая последовала за ним. Включив компьютер, Борис вставил дискету и ввел с клавиатуры слово «Египет» в английской орфографии, потом в русской.

— Неправильно, — вздохнула девушка.

— Разумеется.

— Попробуй его фамилию.

— Подожди, как это будет… — Борис взял авторучку и нацарапал на старой газете «KALUZHSKY», затем набрал на клавиатуре. — Не получается. Теперь по-русски… Снова ноль. Да нет, Оля, ерунда все это. Ты хорошо разбираешься в компьютерных делах?

— Увлекалась одно время в институте, но многое забыла. Да и устарели порядком мои знания.

— Скажи, а пароль можно как-нибудь обойти? Существует в принципе такой способ?

Иллерецкая размышляла с полминуты.

— Ну, думаю, если только… Ведь число знаков в пароле, а значит, и число их комбинаций ограниченно, так? И если перебрать все…

— Миллиард обезьян миллиард лет?

— Да, вручную. А на суперкомпьютере со специальной программой? А может, и другие способы есть. Но не у нас с тобой. Наверное, если бы дискета попала к людям, у которых…

Ее прервал звонок в дверь. Ольга и Борис на мгновение окаменели. Рука Градова потянулась к пистолету.

— Кто это? — шепнула Ольга.

— Мезенцев отдал мне свой ключ. Не знаю, есть ли у него запасной. Вдруг он возвратился раньше? Я спрошу.

— А если это не он?

Градов выхватил дискету из дисковода, сунул в карман джинсов Иллерецкой.

— Быстро на кухню, открой окно. Справа — пожарная лестница. В случае чего сразу делай ноги. Место встречи — у памятника Маяковскому, каждый день в десять утра. Ночуй где хочешь, хоть в парке, хоть на вокзале, но не дома. Все поняла?

— Я без тебя не уйду.

— Со мной все будет в порядке. Бегом на кухню!

Звонок повторился — долгий, настойчивый. Затем прозвучали три коротких звонка, три длинных и снова три коротких. Сигнал бедствия, SOS?!

Подтолкнув девушку в сторону кухни, Борис выбрался в прихожую, прижимаясь к стене, — еще засадят автоматную очередь через дверь. Едва ли люди Бека станут его убивать, но ведь неизвестно, кто там за дверью.

— Кто?! — выкрикнул Борис фальцетом.

К его крайнему изумлению, послышался женский голос.

— Мне нужно видеть Ольгу Иллерецкую. Я знаю, что она здесь.

— А зачем вам Ольга?

— Вы поймете, как только откроете дверь.

— Я не открою.

— Это я убила киллера в Варсонофьевском. А вы спасли меня на даче Калужского, спрятали в сарае. Потом заходили туда перед приездом милиции. Вы сказали «я сматываю удочки»…

— Верно! — выпалил Борис. — Это вы…

— Открывайте же!

— Вы одна? — Борису пришло в голову, что девушку могли схватить боевики Бека и теперь используют как отмычку. А не хитрость ли все это, не с ними ли она, не их ли шпионка? Нет, тогда не убежала бы от Бориса на даче.

— Если я скажу, что одна, вы поверите? Не заставляйте меня торчать на площадке!

«Действительно, — подумал Борис, — любые ее слова — не доказательство. Не спуститься ли во двор по пожарной лестнице? Обогнуть дом, разведать обстановку у подъезда… Но пожарная лестница хороша для бегства, да и то если они не поставили возле нее пост. Пользоваться ею для рекогносцировки рискованно, увидят соседи — вызовут милицию. Только этого не хватает для полного счастья».

Борис бесшумно открыл замок и отступил в комнату. Стискивая рукоятку нацеленного на дверь пистолета, он крикнул:

— Входите!

Дверь распахнулась. В прихожую вошла девушка с большой сумкой. Она была одна, и Борис опустил пистолет.

Он был подготовлен к тому, что увидит, и все же не мог не поразиться абсолютному сходству вошедшей с Ольгой Иллерецкой.

В проеме кухонной двери появилась Ольга.

— Здравствуй, сестра, — сказала гостья.

— Это невозможно, — прошептала в изумлении Ольга. — Да, вот теперь я понимаю тебя, Борис…

— Меня зовут Таня, — представилась девушка, запирая дверь. — А вы Борис, очень приятно.

— Таня Иллерецкая?

— Ну… — Девушка замялась. — В каком-то смысле.

— Что это значит?

— Я устала, хочу отдохнуть. — Она поставила на пол сумку, в которой что-то глухо звякнуло, прошла в комнату и села на диван.

— Но Таня… — пробормотала Ольга, еще не оправившаяся от потрясения. — У меня нет и не может быть никаких сестер. Борис рассказал мне, как перепутал нас, и я предполагала, что мы… похожи, да, очень похожи, но это… Вы — зеркальное отражение.

— Более того, — сказала Таня, — у нас одинаковые отпечатки пальцев.

— Что?!

— Отпечатки пальцев, прикус зубов, рисунок радужной оболочки глаз, не говоря уж о группе крови.

Ольга упала в кресло, с трудом выудила сигарету из пачки.

— Таня, объясните хоть что-нибудь… Я вижу, что мы, как один человек, но…

— Я не человек.

— То есть?.. — изумилась Иллерецкая.

— Я результат эксперимента профессора Колесникова. Не смотрите на меня так! Чуть позже вы поймете, а пока дайте поесть.

16

— О себе я расскажу вам все, — говорила Таня, с аппетитом уплетая импортные копченые сосиски. — О вас, Оля, я тоже знаю немало, а вот о вас, Борис, — ничего. Я так же не знаю, почему на даче началась перестрелка кто и зачем нападал.

— Но ведь вы, — произнес Борис, — оказались там не случайно?

— Нет, не случайно. Но перестрелка…

— Они приезжали за мной, — проговорил Градов. — Понятия не имею, как вычислили. Это мафия, они гоняются за дискетой с секретным файлом, которая попала ко мне благодаря… Тьфу, какие тут благодарности! В общем, из-за моего дурацкого поведения. Они уверены, что мне известен пароль к файлу. Я сперва думал их разубедить, но потом понял, что, если поверят, убьют сразу.

— А что это за файл? — заинтересовалась Таня. Борис беспомощно пожал плечами.

— Я надеялся выяснить это у вас.

— Значит, за вами ведется большая охота. — Лицо Тани омрачилось. — И они могут явиться сюда?

— Да, в любую минуту. Это квартира моего друга. Хорошо, если они еще не знают о ней, но не исключено, что уже едут.

Таня всплеснула руками.

— А я рассчитывала немного отдохнуть.

— Увы, напрасно.

Таня принесла из прихожей свою сумку, расстегнула молнию.

— Зато у нас есть чем их встретить.

Борис заглянул в сумку и громко присвистнул.

— Ого!

— Чешские автоматы «скорпион», — пояснила Таня, вытаскивая один из автоматов. — Наследство вашей дачной мафии. Патронов, правда, маловато. Оля, вы умеете обращаться с этими штуками?

— Боже упаси.

— Это очень просто. Смотрите. Вот перевод с одиночных выстрелов на очередь, сюда давите пальцем… и все, стреляете.

— В самом деле, просто. — Иллерецкая взяла в руки оружие, прицелилась в стену.

— Но лучше было бы сменить квартиру. Предложения есть?

Ольга и Борис переглянулись, каждый отрицательно покачал головой.

— Жаль. Ну ничего не поделаешь.

— Таня, вы взяли это оружие, — Борис указал на автомат, — не просто же на всякий случай. Значит, и вам приходится от кого-то отбиваться?

— Да, как и вам обоим.

— Самое нелепое положение у меня, — пожаловалась Тане Иллерецкая. — В меня стреляли только потому, что спутали с вами.

— Нет, не поэтому. Хотели убить вас, именно вас.

— О господи! Но за что?

Таня окинула взглядом комнату.

— Кассетный магнитофон найдется?

Из-под стола Градов вытащил пузатую магнитолу.

— Будем слушать музыку? Что предпочитаете — «Супер-трэмп», Эллу Фиццжералд, Баха? Таня вынула из кармана кассету.

— Начнем с этого, чтобы вам было легче усвоить остальное. Запись сделана в Лондоне совсем недавно, двадцать девятого апреля сего года. Беседуют офицер британской разведки Джек Слейд и археолог Дэвид Сэйл. Сведения о содержании этой кассеты я получила из базы данных, из какой — объясню позже.

— Чем дальше в лес, тем больше дров, — нараспев продекламировал Борис. — Британская разведка!

— Беседа на английском языке, — сказала Ольга, — будет для меня трудновата.

— Я буду останавливать и переводить. — Таня вложила кассету в магнитолу, щелкнула кнопкой воспроизведения.

— Не надо меня убеждать, — прозвучал хорошо поставленный голос. — Рассказывайте, а выводы я сделаю сам. Таня перевела и добавила:

— Это говорит Слейд, как ясно из дальнейшего. Вот теперь внимательно. С ответа Сэйла.

Сэйл. Этого я и боюсь. Что же, слушайте. Как вам уже известно от мистера Фаулза, моя специальность — египтология. В этой области нелегко открыть что-то новое, поэтому вы поймете мою радость, когда в каирской лавчонке я приобрел папирус — вероятно, эпохи Тутмоса…

Слейд. Папирус с текстом?

Сэйл (удивленно). Разумеется.

Слейд. Простите мне дилетантские вопросы, их будет еще много. Продолжайте, пожалуйста.

Сэйл. Текст был написан не встречавшейся ранее разновидностью тайнописи. В процессе работы с ним я понял, что имею дело с акромантическим шифром…

Слейд. Что это такое?

Сэйл. Акромантические шифры? Применявшиеся в древности системы неявного сокрытия информации. Строго говоря, это даже не шифр. Скрываемая информация с помощью символического языка, погружаемого в оболочку акромантической конструкции…

Слейд (с иронией). Спасибо, я понял.

Сэйл. Извините. Проще не получается.

Слейд. Не важно.

Сэйл. Вообще-то известно довольно много акромантических текстов, и большинство из них переведены. Но на моем папирусе было нечто совершенно новое. Мне удалось найти ключ, но надпись на папирусе оказалась слишком короткой для исчерпывающего криптографического анализа. Вот если бы в моем распоряжении имелись и другие аналогичные тексты! Проблему помог решить Билл Гловер, мой ассистент. Он связался с археологом-любителем Ричардом Харви, и тот выслал нам в Каир статью из номера «Археологического журнала» 1925 года. В статье, подписанной сэром Джулианом Прендергастом, рассказывалось о найденной в Долине царей гробнице. Об этой гробнице я подробно скажу позже, а сейчас важно то, что утверждал в статье Прендергаст. Он утверждал, что обнаружил каменную плиту с высеченными на ней иероглифами. По ряду признаков я определил, что это, возможно, аналог моего случая.

Слейд. Он обнаружил плиту с похожим текстом?

Сэйл. Это произошло следующим образом. Прендергаст и его помощник Тьери вошли в гробницу и обнаружили, что она разграблена, видимо, еще в древности. Плита с иероглифами загораживала тайник, нишу в стене, откуда Прендергаст и Тьери извлекли бронзовый стилет. Их арабские рабочие, очевидно, решив, что в гробнице могут храниться ценности в других тайниках, проникли туда ночью. Сработала ловушка, и свод гробницы обрушился. Прендергаст и Тьери не стали возобновлять раскопки — то ли из-за нехватки средств, то ли из-за трудоемкости. Стилет они передали в археологический музей в Каире. Вот статья, прочтите…

Слейд. У меня будет время для изучения ваших материалов.

Сэйл. Да, конечно. Итак, я начал раскопки в месте, указанном Прендергастом, и нашел плиту. Теперь мне хватало данных для полного перевода текстов плиты и папируса. Папирус нас интересовать не должен, там содержались сведения о поставках в Египет пленных нубийцев, ливийцев и семитов в качестве рабов. А вот плита…

Слейд (после паузы). Что плита?

Сэйл. Плита и стилет — они взаимосвязаны. На плите был высечен… выражаясь современным языком, дайджест информации, заключенной в стилете. Согласно этому тексту, стилет имел два лезвия — одно было вложено в другое, как в футляр, — покрытых акромантическими знаками и рисунками. Сопоставив особым образом тексты обоих лезвий, можно было прочесть описание технологического процесса…

Слейд. Какого процесса?

Сэйл. Воскрешения фараона.

Слейд (после очень долгой паузы). И с этим вы пришли ко мне? Мой отдел не занимается воскрешением фараонов.

Сэйл. Правильнее называть эта, наверное, генетическим восстановлением.

Слейд. Вроде клонирования? Вы имеете в виду генетическое копирование живых организмов? То, что сделал профессор Йен Уилмат из Рослинского института со знаменитой овечкой Долли?

Сэйл. Нет-нет. Совершенно иной принцип.

Слейд. Тот или иной, но не хотите ли вы сказать, что древние египтяне осуществляли генетическое копирование людей?

Сэйл. Совершенно верно.

Слейд. Очень интересно… для историков. Но я по-прежнему не понимаю, зачем вы пришли.

Сэйл. Все дело в методе. Я много читал о клонировании и знаю, что эти исследования в общем не новы, а сенсационными их сделала пресса. Эксперименты на лягушках успешно проводились еще в шестидесятых годах. Нет и серьезных преград для клонирования человека.

Слейд (нетерпеливо). Мне это известно.

Сэйл. Но существует ряд трудностей, которые сводят практическое значение клонирования к нулю. Во-первых, требуется суррогатная мать, в которую имплантируется эмбрион, благополучно развивающийся лишь в одном из двух с половиной сотен случаев. И едва ли процент брака возможно радикально снизить. Во-вторых, для выращивания взрослого клона нужно почти столько же времени, сколько занимает и взросление исходного организма. Клон растет быстрее, как бы стремясь догнать оригинал, но не намного. Иными словами, клон гонится за оригиналом, но тот всегда впереди. И в-третьих, создание тождественного генотипа — если речь идет о людях — отнюдь не гарантирует тождественных интеллектуальных и психических качеств клона, тем более превосходящих.

Слейд. По-вашему, египтяне умели обходить эти трудности?

Сэйл. Если верить надписи на плите, да. И не только египтяне. Что-то подобное, по-видимому, практиковалось и в более древней шумерской культуре. Но это не были клоны. Для удобства назовем их… Ну, скажем, репликантами.

Слейд. И как это выглядело?

Сэйл. Судя по всему, процесс был очень простым, без участия суррогатной матери. Это происходило, образно говоря, в пробирке, в примитивно оборудованных лабораториях. Конечно, это было величайшим секретом жрецов. Репликанты развивались невероятно быстро и за десять-двенадцать лет догоняли взрослых людей по физическому развитию, а по умственному значительно превосходили их. Затем бурный рост прекращался, и репликант мог жить обычной жизнью.

Слейд. Вы прочли это на плите?

Сэйл. Да. Вот полный перевод текста с указанием ключей расшифровки. Любой египтолог…

Слейд. Да-да, я понял. Но технология находилась в стилете?

Сэйл. Да. И тут мы приближаемся к цели моего визита. Я отправился в археологический музей в Каире, чтобы попросить стилет для исследования. Я видел его раньше и был убежден: никому не приходило в голову, что рисунки на внешнем лезвии — часть акромантической криптограммы. Но меня ждало разочарование. Стилет в музейной витрине оказался лишь копией.

Слейд. Почему?

Сэйл. Музей был ограблен. Потом похищенные экспонаты попали к людям, не знавшим об ограблении музея и, похоже, не подозревавшим об истинной ценности раритетов. Дирекция музея совместно с полицией приняла решение скрыть факт ограбления от прессы, чтобы выловить экспонаты, когда их начнут продавать. Подробностей я не знаю, это вопрос к полиции, но наиболее известные экспонаты, такие как стилет, заменили копиями. Пока поиски ни к чему не привели.

Слейд. Понятно. Вы хотите, чтобы я отправился в Каир и нашел стилет?

Сэйл. Мистер Слейд, окажись открытие в Великобритании, оно будет использовано на благо моей страны. Но представьте себе, что стилет попадет к ученому, который сумеет расшифровать криптограмму — я же сумел! — а от него к безответственным людям, диктаторам, мафии, террористам? Что вы скажете, если в один прекрасный день они ухитрятся скопировать перспективного британского политика, потом похитят его, заменят — и премьер-министром Англии станет воспитанный врагами нашей страны репликант!

Слейд. У вас богатое воображение. Текст на плите мог иметь религиозно-мистический смысл.

Сэйл. Прямых доказательств моей правоты нет. Не угодно ли ознакомиться с косвенными?

Слейд. Слушаю.

Сэйл. Начну со статьи Прендергаста и моих раскопок. Вход в гробницу располагался не в северной стене, как обычно, а в западной. Это свидетельствует о том, что руководившие постройкой жрецы пытались защитить гробницу от грабителей. В то же время на саркофаге и в других местах стерто имя умершего фараона. Согласно египетским верованиям, уничтожение имени покойного обрекает его душу на вечные страдания. Зачем, спрашивается, жрецам заботиться о сохранности гробницы столь ненавидимого фараона? Прендергаст объясняет нестыковку противоборством групп жрецов, сторонников и противников фараона.

Слейд. А как объясняете ее вы?

Сэйл. Я никакой нестыковки не усматриваю. Напротив, все логично. Стереть имя МЕРТВОГО — значит, проклясть его, но столь же кощунственно написать на саркофаге, обители смерти, имя ЖИВОГО! А фараон, которому предстояло воскрешение в виде репликанта, считался лишь временно усопшим. Следовательно, и погребение было своеобразным. Сначала имя значилось на саркофаге, потому что без этого невозможно проведение религиозных ритуалов, а затем его стерли — символическое действо, означающее возвращение фараона к земной жизни.

Слейд. Любопытно…

Сэйл. Далее, конструкция ловушки — обрушивалась вся гробница. Кощунство, но важнее было навсегда уберечь тайну от всех, кроме будущих посвященных жрецов, которым и предназначался стилет. Если не им, так никому…

Слейд. Тогда получается, что безымянный фараон не был воссоздан — а лишь похоронен вместе с информацией о том, как это сделать в дальнейшем?

Сэйл. Очевидно так. Вряд ли мы когда-либо узнаем точно. Прошло три с половиной тысячи лет.

Слейд. Значит, у вас нет даже косвенного доказательства, что создание репликантов осуществлялось на практике. В стилете могли быть изложены всего лишь идеи, теории.

Сэйл. В саркофагах, представших взору Эмиля Бругша в тысяча восемьсот восемьдесят первом году, находятся хорошо сохранившиеся мумии, различимы даже черты лиц. Несомненно сходство лиц фараонов Рамсеса II и Сети I. Ученые считали Рамсеса сыном Сети, но они не знали того, что знаю я. Я изучил фотографии мумий и уверился не в сходстве, а в полном тождестве, которое легко может быть доказано с помощью антропометрических измерений.

Слейд. Но эти два фараона правили все же под разными именами.

Сэйл. Да, но повторяю: сейчас невозможно установить подробности политической и религиозной ситуации тех времен. Не стану гадать, какими конкретными соображениями диктовалось то или иное решение жрецов, почему выгодно было возвести на трон Рамсеса как сына Сети. Кстати, Рамсес прожил девяносто лет — случай для той эпохи редкостный! Не исключено, что под этим именем правили несколько последовательно воссозданных Рамсесов. Но это в Египте. А вот два династических списка шумерских царей. (Шуршание бумаги на аудиозаписи, пауза) Первый составили сами шумеры, второй написан на греческом языке вавилонским жрецом Беросом в III веке до Рождества Христова. Ассириологи никогда не принимали эти списки всерьез, и было отчего. Смотрите, согласно первому списку, восемь царей правили в сумме двести сорок одна тысяча триста лет, а по Беросу — десять царей правили четыреста пятьдесят шесть тысяч лет. Первая династия господствовала двадцать четыре тысячи пятьсот лет. Это возможно только в том случае, если каждый царь воплощался в ряде генетических копий.

Слейд. Шумеры — настолько древняя цивилизация?

Сэйл. Ну, в полмиллиона лет трудно поверить, и никаких археологических подтверждений нет. Но, судя по тому что мы знаем о более поздних шумерах, их цивилизация достигла поразительных успехов в астрономии, медицине, архитектуре, математике. Греки — первоклассные математики, но и они не умели оперировать числами свыше десяти тысяч. В Европе только в начале девятнадцатого века распространилось понятие «миллион». А на шумерской клинописной табличке найден расчет, результат которого выражается числом с четырнадцатью нулями. И вы полагаете, они сами до всего этого додумались?

Слейд. Кто же им подсказал?

Сэйл. Боги.

Слейд. Боги?

Сэйл. Да, те боги, о которых упоминается в тексте на плите. Они сходили с небес в огненных колесницах — к египтянам и, как я думаю, раньше и к шумерам. Понятно, что речь идет о посланцах иных цивилизаций.

Слейд. Ну, палеоконтакты — старая тема. Никаких доказательств нет.

Сэйл. Потому я эту тему и не обсуждаю. Мы говорим о другом — о реальном процессе клонирования человека, могущем иметь большое значение для нашей страны.

Слейд. Тоже бездоказательно. Почему не найдено никаких вещественных подтверждений, никаких следов тех самых лабораторий хотя бы?

Сэйл. Может быть, найдено. Египет и Шумер — самые загадочные из древних цивилизаций. Многое из их наследия интерпретируется самым различным образом, существуют тысячи теорий и гипотез. А истина может ускользать только потому, что нет такого ключа, как у меня. Мистер Слейд, косвенные указания рассеяны повсюду, надо только уметь видеть — точнее, знать, в каком направлении смотреть. Возьмите религию. Шумеры. Их бог Таммуз умирал каждую осень и воскресал каждую весну. Заметьте — умирал и воскресал, подобно египетскому Осирису! А разве Иисус Христос не проделал то же самое? Да какие боги не умирали и не воскресали?! Кстати, сколько прожил библейский Мафусаил? Около тысячи лет?

Слейд. Дэвид, со столь сомнительными источниками мы ничего не добьемся, хотя все это и занимательно.

Сэйл. Возвращаясь к Египту, сошлюсь на работу авторитетного русского исследователя Игоря Шмелева. Вот что он пишет — я прочту вам только резюме, аргументы слишком сложны и требуют специальной подготовки. Цитирую: «Неверно относиться к клану древнеегипетских жрецов как к людям наивного миросозерцания. Остается признать, что цивилизация Древнего Египта — это суперцивилизация, изученная нами крайне поверхностно…» Конец цитаты. И напоследок, мистер Слейд. В берлинском музее хранится папирус, где утверждается, что на закате двадцатого века будут раскрыты тайны скрижалей великого Тота и человечество вступит в эпоху глубочайших преобразований. Наступает двадцать первый, и ждать осталось недолго, если учесть ничтожную для истории погрешность в десять-двадцать лет… Как найти всему этому объяснение без участия тех самых богов?

Слейд. Эффектная точка зрения, Дэвид. Но давайте спустимся с небес на Землю. Что вы сделали после того, как узнали об ограблении каирского музея?

Сэйл. Уничтожил папирус и плиту. Вероятно, талантливый исследователь прочтет криптограмму на стилете и без них, но чем меньше останется доказательств, тем лучше. Затем я обманул Гловера, моего помощника. Сказал ему, что расшифровка не удалась, сбежал от него и вылетел в Лондон.

Слейд. Вы поступили разумно.

Сэйл. Теперь вы видите, как важно разыскать стилет. Кто знает, кому его продадут и где он окажется в итоге? У русских, китайцев, Муамара Каддафи, Саддама Хусейна?

Слейд. Успокойтесь, Дэвид. Могу вас заверить, к вашему заявлению отнесутся с надлежащей серьезностью, хотя решение принимать не мне.

Таня выключила магнитофон.

— Так все это правда? — заговорила Ольга. — То, о чем рассказывал археолог? Это было осуществлено — и вы… репликант?

— Да. Я ваша генетическая копия, созданная в лаборатории профессора Колесникова десять лет назад.

— Вам десять лет?!

— Да. — Таня наклонила голову.

— Постойте, — пробормотала Ольга. — Десять лет… Девяностый год. Да, правильно! Тогда мне было восемнадцать… Меня сбила машина, и я попала в больницу, но в какую-то странную.

— Ив чем заключалась ее странность? — заинтересовалась Таня.

— Мне говорили, что я в институте Склифосовского, но я сомневалась. Отдельная палата, идеальный уход, фрукты, журналы, любимая музыка. Вставать не разрешали, хотя я хорошо себя чувствовала. И телекамера под потолком… За окном вечно маячили какие-то бандитские рожи… Потом пришел доктор и сказал…

— Доктор? — встрепенулась Таня. — Колесников Петр Иванович?

— Нет, он по-другому представился… Вадим или Аркадий… Не помню.

— Колесников или его ассистент, — уверенно проговорила Таня.

— Так вот, — продолжала Иллерецкая, — он сказал, что будет консилиум и возможна еще одна операция. Так и случилось, а между тем я чувствовала себя прекрасно!

— Все понятно, — промолвила Таня. — Они изучали вас, анализировали генотип, боялись ошибиться. Я — первый успешный репликант, но до меня были еще шестеро. Интеллектуальные и физические уроды, их уничтожили. Неудачи объяснялись генетическими дефектами оригиналов.

— Вот оно что, — протянула Ольга, — теперь ясно. Но зачем они после выписки, все десять лет, заставляли меня раз в год, а то и чаще проходить обследования в различных клиниках?

— А как они это объясняли?

— Возможностью проявления каких-то последствий, что ли…

— На самом деле, — сказала Таня, вынимая кассету из магнитофона, — это были контрольные обследования. Нас сравнивали.

— Но кто они такие, эти люди? — вмешался наконец Борис. — Как к ним попал египетский секрет? И чего они добиваются?

— Все началось в восемьдесят третьем году, — начала объяснять Таня. — Стилет Дэвида Сэйла — не единственный источник информации. На выставку в Россию привезли из Египта алебастровый кубок, и один растяпа, хранитель музея, отбил от него кусок. Кубок оказался двухслойным, под верхним слоем скрывались иероглифы. Не криптограмма, а обычное иератическое письмо с описанием технологии изготовления репликантов. Кстати, «репликант» — это ведь термин Сэйла, а Колесников и компания придумали словечко «дэйн», от дублирования. Так вот, кубок. Не знаю, почему жрецы на сей раз не прибегли к шифру. Ученый, исследовавший кубок, понял значение открытия. Потом были какие-то доносы, преследования… Его убили. Погибли еще несколько человек, знавшие об открытии. А кубок и записи ученого присвоила банда негодяев, окопавшихся в АЦНБ.

— Что такое АЦНБ? — спросил Борис.

— Аналитический центр национальной безопасности, отравленное порождение ГРУ, гнездо грязного шпионажа. Они создали проект «Коршун». — У Тани пересохло в горле, она отпила немного минеральной воды. — Это долговременная программа, рассчитанная на десятилетия. Я всего лишь эксперимент, образец. Их интересовано, насколько я буду тождественна вам, Ольга, как буду расти и развиваться, не появятся ли отклонения, каков мой интеллектуальный потенциал. Вместе с тем они искали способы еще более ускорить выращивание дэйнов — и нашли их. Новая методика позволяет получить взрослого обученного дэйна за пять, даже за три года.

— Но зачем? — Борис уже знал ответ, но в глубине души надеялся, что его ужасные подозрения не подтвердятся.

— Проникновение, — сказала Таня. — Медленное и неуклонное проникновение по всему миру. Они не станут начинать с ведущих политиков, о нет. Много шума, и слишком велик риск. Они начнут с неприметных секретарей, мелких госслужащих. Потом возьмутся за их шефов. И так далее, до самого верха. Взятие генетического материала — простая, моментальная операция: легкий укол, случайная царапина булавкой от брошки, вот и все. Раньше было сложнее, но они усовершенствовали и это. Дэйны станут поставлять подробнейшую информацию о привычках и образе жизни намеченных в жертву людей, и даже близкие родственники не отличат, кто есть кто. Лет через тридцать мир изменится совершенно.

— Не выйдет, — убежденно заявил Борис.

— Почему?

— Потому что создание, воспитание и обучение такого количества дэйнов невозможно сохранить в тайне. Нужны целые фабрики дэйнов с многотысячным персоналом. А похищения, убийства стольких людей? По-вашему, ничего не выплывет наружу, а мир будет спокойно ждать гибели? Чушь. Но, если и получится, есть еще одно.

— Что?

— Археолог… Сэйл говорил о том, что дэйны, то есть репликанты Древнего Египта, интеллектуально превосходили обыкновенных людей?

— Да, — кивнула Таня.

— И вы превосходите?

— И я, если судить по этим шкалам для определения индекса интеллекта.

— Вот видите. Так с какой стати дэйны будут безропотно служить этой ополоумевшей породившей их шайке?

— Они не будут, — проговорила Таня с печалью в голосе. — Да, вы во всем правы. На каком-то этапе дэйны осознают свое превосходство, а правда об их происхождении и предназначении станет известна людям. Все закончится грандиозной кровавой бойней, Борис. Но вы были правы также и тогда, когда назвали творцов «Коршуна» ополоумевшей шайкой. Они настолько ослеплены блеском грядущей власти, что не могут и не желают видеть реальность. Им кажется, что все под их контролем и из-под этого контроля не выйдет никогда. Их самообман дорого обойдется человечеству, вот почему их нужно остановить.

— Прелестно, — буркнул Борис. — Втроем против АЦНБ! Оля, посмотри, пожалуйста, в тумбочке под зеркалом, не завалялся ли там игрушечный водяной пистолетик?

— Задача не настолько сложна, как вы полагаете, — сказала Таня.

17

Иллерецкая вдруг побледнела. Борис с тревогой покосился на нее.

— Что с тобой, Оля?

Не обращая на него внимания, Иллерецкая повернулась к Тане.

— Вы сбежали от них?

— Я сбежала из засекреченного лабораторного комплекса «Террариум», находящегося под Москвой. Предварительно я заглянула в их базу данных, откуда и узнала все подробности.

— И они вас ищут… Мало нам мафии!

— Они ищут также и вас.

— А вы как меня нашли?

— Ваш адрес, обновляемые сведения о вас — все это было в базе данных, но сначала я как-то не сообразила. Меня подтолкнула телепередача, ваше выступление. Я отправилась к вам домой, но не застала. Я так боялась, что они меня опередили! Потом поехала к выставочному залу в надежде, что вы можете прийти на выставку или уже там. Я заметила неподалеку Бориса… В зал я, разумеется, зайти не могла. Наконец вышли вы. Борис следовал за вами, а я за ним. Не забывайте, я не знала, кто такой Борис и чего от него ждать, хотя он и спас мне жизнь. Спрятавшись в подворотне в переулке, я застрелила киллера — чуть не опоздала! Да собственно, опоздала. Если бы не Борис… После этого я выслеживала вас обоих, все решала, где и как лучше к вам подойти. Так и дошла за вами до этой квартиры, но и сюда не осмелилась сразу позвонить, долго осматривалась да присматривалась.

— Но неужели для них было настолько важно, чтобы мы не встретились, что они решили меня убить? — воскликнула Ольга.

— А вы как думаете? Две идентичные девушки с одинаковыми радужными оболочками и отпечатками пальцев. Это прямое доказательство их деятельности — живой дэйн и его оригинал. Над их величайшей тайной нависла угроза раскрытия.

— Тогда давайте поднимем шум! Поедем на телевидение, в редакции газет, в ФСБ, в конце концов…

— Нет, — не терпящим возражений тоном произнесла Таня. — Этого делать ни в коем случае нельзя.

— Да почему же?

— По двум причинам. Во-первых, они приняли меры, и во многих местах, куда мы можем сунуться, нас ждут. А во-вторых, я не доверяю людям из официальных структур. Возможно, они и разделаются с «Коршуном», если мы не попадем на тех, кто сотрудничает с АЦНБ. Но для чего? Чтобы создать «Коршуна-2», «Коршуна-3»… Соблазн слишком велик.

— Если у них все схвачено, — с горечью проговорила Иллерецкая, — зачем тратить время на охоту за мной?

— Абсолютная безопасность проекта — прежде всего. Но вы в любом случае были обречены. Текущий этап исследовательской программы должен был завершиться через месяц, после чего предполагалось уничтожить экспериментальный материал — вас и меня. Они не могли оставить вас в живых, Оля. Без вас их рабочие журналы, компьютерные файлы, медицинские карты — всего лишь неподтвержденная информация, попади она в руки их противников. А вы — контрольный объект.

— Тогда проще было и меня держать в этом самом… террариуме.

— Но смысл иметь контрольный объект они видят именно в том, что он… вы живете в обществе! Вы что, так и не поняли сути «Коршуна»?

— Да все я поняла, — отмахнулась Иллерецкая. — Кроме одного: что нам делать?

— Сначала попытаться найти стилет.

— В Каире? — усмехнулся Борис.

— Нет, не в Каире. Он в Москве или где-то рядом.

Борис намеревался выразить удивление, но не успел, потому что Иллерецкая не унималась — впрочем, речь ведь шла о ее жизни.

— Представьте, — сказала она Тане, — что меня убили и похоронили, и вдруг объявляетесь вы. Разве ЭТО — не доказательство?

— Оля, родственников у вас здесь нет, никто не станет глубоко копать и добиваться эксгумации. Если бы положение обострилось до крайности, попросту объявили бы, что я — это вы, только…

— Свихнулась?

— Ну да. А погибла совсем другая девушка. Не сомневайтесь, у них многое продумано, есть тактические схемы для самых различных возможных ситуаций. Многое, но не все. Не всемогущи же они!

— Так что со стилетом, Таня? — Борис снова попытался повернуть разговор в практическое русло.

— В поисках стилета Джек Слейд прибыл в Россию. Ну, тут длинные цепочки… «Коршуны» получили аудиозапись беседы с археологом и другие сведения от шпиона в окружении Слейда. Чтобы не допустить конкуренции, возникновения аналогичных проектов за рубежом, да просто появления где-то доказательств реальности репликации, вдогонку за Слейдом устремился их человек, полковник Лысенко. Мне удалось сесть ему на хвост. А на даче…

— На даче Калужского! — воскликнул Борис. — Так вот в чем дело!

— Калужского?

— Профессора. Вы не знали? Ну, не важно. Вы уверены, что Слейд искал стилет на даче Калужского?

— Настолько же, насколько в этом был уверен Лысенко.

— Дьявольщина! Вот оно!

— Чему ты так обрадовался? — спросила Иллерецкая.

— Египет! Ты забыла, как называлась директория в компьютере профессора? «Египет». А файл — «EGY». Стилет был у Калужского, понимаешь? Он расшифровал криптограмму и заложил данные в файл! Вот из-за чего напряглась мафия!

— Но как они могли узнать об этом? — удивилась Ольга.

— Да шут их знает. Какая разница…

— Подождите, Борис, — взмолилась Таня. — Если ваша догадка верна, это исключительно важно.

— Еще бы!

— Вопрос в том, жив ли профессор или во время перестрелки…

— Отвечаю сразу: профессор убит. Но не на даче, а раньше.

— Убит?

— Да. Я приехал на дачу в надежде встретиться с его сыном, студентом, и разузнать что-либо о секретном файле, но пришлось уносить ноги.

— Сын Калужского, возможно, знает про стилет, — предположила Таня. — Вам известен его адрес?

— Известен, а толку? По-вашему, мафия и «коршуны» ушами хлопают?

— И все-таки мы обязаны поговорить с ним. А вот файл, Борис, лучше стереть без промедления.

— Дудки! Это мое дело… и мое оружие. Я раскопаю пароль и утру нос Генриху Рудольфовичу.

— Кому?

— Крестному папе этой мафии. А как поступите вы, Таня, если найдете стилет?

— Очень просто. Стилет состоит из двух частей. Одна из них послужит мне пропуском в «Террариум». «Коршуны» панически боятся утечки, поэтому вся информация о проекте сконцентрирована там — в компьютерах, в сейфе, на кубке. И в голове Колесникова. Я уничтожу информацию. И Колесникова тоже…

— И Колесникова? — нахмурился Борис.

— Да.

— Убьете человека?

— Ну конечно. Убила же я Лысенко.

— Как хотите, а я вам тут не помощник, — твердо заявил Борис. — Перестрелка, схватка — это одно, хладнокровное убийство — совсем другое. На меня можете не рассчитывать.

— Я на вас и не рассчитываю, — ледяным тоном отрезала Таня.

— Поищите другой выход, — принялся убеждать ее Борис. — Давайте похитим Колесникова, уговорим его отказаться от проекта.

— Даже если бы это было возможно, — со вздохом сказала Таня, — его заставят взяться за проект снова. Мне очень жаль, Борис, но своего решения я не изменю. Я попыталась бы и без стилета, просто сообщив им, что я нашла его, да как знать, не у них ли он уже? И часть настоящего стилета — довод надежнее слов. Я взорвала машину Лысенко, стилет мог быть и там… Но в этом нужно убедиться и начать надо с сына профессора.

В комнате воцарилось молчание. Таня сидела неподвижно, глядя прямо перед собой. Иллерецкая нервно курила очередную сигарету. Градов барабанил пальцами по кнопкам магнитолы.

— Мы все устали, — произнес он наконец. — Давайте пока обсудим вопрос попроще. Рискнем переночевать здесь или поищем другое убежище?

— Какое? — пожала плечами Иллерецкая.

— Вокзал, чердак, теплотрассу…

— Вот сам и ночуй в теплотрассе! — возмутилась Ольга. — Я так полагаю, что «коршуны» об этой квартире не знают. Если бы знали, давно были бы здесь. А твоей дурацкой мафии я не боюсь. Пусть только сунутся — получат по пуле в каждую башку персонально от меня.

— Ну, ты даешь, Оля, — улыбнулся Борис. — Кажется, ты быстро усваиваешь правила игры. Иллерецкая показала Градову язык.

18

Антона не выписали из института Склифосовского — он сбежал. Ему страшно надоели палаты, больные, медсестры и санитарки.

Перевязанная рука скорее ныла, чем болела, и Антону не терпелось оказаться дома, в покое, хотя бы относительном, и в одиночестве, а главное — выпить водки. От этого желания даже зубы ломило. Нет, Антон не был выпивохой, напротив, он пил довольно редко, но обрушившиеся на него несчастья властно требовали анестезии.

И еще хотелось послушать музыку. «Панасоник» украли, но у Антона оставался древний катушечный «аппарат» на «конной тяге», который он не включал много лет. Теперь Антон вытащил его из-под дивана, зарядил осыпающейся пленкой с «Темной стороной Луны» группы «Пинк Флойд» и, перекрестившись, запустил. К его изумлению и радости, магнитофон зарычал, затрясся, запыхтел — и все-таки завелся.

«Пинк Флойд» как раз допели песню про деньги, а в бутылке «Столичной» изрядно поубавилось, когда в дверь позвонили. Хмель мигом вылетел из головы Антона. Он остановил пленку, прошел в прихожую и громко осведомился из-за металлической двери:

— Кто это там?

— Антон, это вы? Откройте, мне нужно поговорить с вами! Я приезжал к вам на дачу… такой в очках, высокий, помните? У меня еще дискету требовали.

Антон помнил это, как помнил и беседу с мистером Долтоном. Он открыл дверь. На пороге стоял юноша в очках, а за его спиной — две совершенно одинаковые девушки.

— Проходите, — неуверенно проговорил Антон.

Поначалу Борис намеревался идти к Антону один, но натолкнулся на упорное сопротивление девушек. В результате ему пришлось уступить, и они отправились втроем. Пистолет лежал в кармане куртки Бориса, автоматы — в Таниной сумке.

— Я Борис Градов, — представился Борис. — Это Оля и ее сестра Таня. Они… мм… помогают мне.

— Очень приятно, — сказал Антон. — Присаживайтесь… Выпить хотите?

— Нет, спасибо, — ответил за всех Борис. Антон сел на диван, скрестил руки на груди.

— Тогда задавайте ваши вопросы, попробую ответить.

— Вопросов два. — Борис отодвинул занавеску на окне, выглянул на улицу. — О стилете и о секретном файле.

— А ответ у меня один: ничего не знаю.

— Простите, Антон, почему вы держитесь со мной как-то… агрессивно?

— Потому что у вас не варит котелок! Вы забыли, как те джентльмены грозились пристрелить меня первым, если я не выдам пароля к файлу? Так неужто я молчал бы, если бы знал? Я не самоубийца и понятия не имел о том, что отец написал какой-то секретный файл. О стилете — тем более.

— Ну хорошо. — Борис сел на стул, достал сигареты. — Курить можно?

— Да ради бога. И мне дайте.

— Вы не в курсе дела, это ясно. — Борис протянул Антону пачку. — Но давайте вспоминать вместе, может быть, мы установим какие-то детали, которые наведут на след.

— А кто вы, чтобы устанавливать? — снова ринулся в атаку Антон. — Да кто бы вы ни были… Это стилет Левандовского, пусть он и вспоминает.

— Кто такой Левандовский? — быстро спросил Борис.

— Тот, что был на даче… друг отца, египтолог.

— Это тот, которого убили, пусть вспоминает?

— Нет, другой, живой и невредимый. Вроде бы он передал отцу стилет.

Борис взглянул на Таню. Она едва заметно кивнула.

— Но вы никогда не видели этого стилета? — напирал Борис.

— Нет.

— Следовательно, логично допустить, что его не видели и люди, ограбившие вашу квартиру.

— А откуда вы знаете об ограблении?

— Ваша соседка сказала. Она мне и объяснила, как на дачу проехать. Но вернемся к стилету. Ваш отец мог где-то спрятать его.

— Повторяю, мне ничего не известно! Спрашивайте Левандовского. Может быть, они с отцом это обсуждали. Но вряд ли, зачем бы тогда потом они спрашивали меня…

— А как найти Левандовского?

— Охотно дам его адрес, чтобы вы оставили меня в покое!

Пока Антон разыскивал бумагу и ручку, взгляд Бориса блуждал по стенам квартиры, где висели портреты разныхвыдающихся личностей. Чтобы разрядить обстановку, Борис указал на один из них.

— Антон, а кто этот явный буржуин?

— Этот? Луи Пастер, творец хорошего пива.

— Да ну? А вот этот?

— Антониони, итальянский режиссер.

— Вы увлекаетесь кинематографом?

— Да, но больше русским. Мои боги — Сокуров, Тарковский. Антониони — страсть отца. Его фильм «Блоу-ап» отец мог смотреть бесконечно. Это была его любимая кассета… Куда же ручка запропастилась? А, вот она. Получайте адрес Левандовского. Зовут его Илья Владимирович.

— Спасибо. — Борис спрятал листок в карман.

— И… приношу извинения за резкость. Но я действительно не в силах вам помочь…

Борис видел, что Антон колеблется, будто собирается сказать еще что-то, но не решается. Калужский поочередно смотрел то на девушек, то на Бориса.

— Борис, могу я поговорить с вами наедине? Всего несколько минут. Дамы не рассердятся?

— Мы пока посплетничаем, — успокоила его Ольга.

— Пойдемте в кабинет отца.

Плотно закрыв за собой дверь кабинета, Антон повернулся к Борису.

— Когда я лежал в больнице, ко мне приходил один человек. Он интересовался вами. Нет, он с вами не знаком, но вы видели его на даче. Тот, похожий на Бонда из «Золотого глаза».

— На Пирса Бросмана? Да, помню. — Борис вспомнил и то, как «похожий на Бонда», пропустив его через балкон, вырубил преследователя.

— Это англичанин, его зовут Стэн Долтон. Он предполагал, что вы найдете меня, и я обещал передать вам его просьбу.

— Просьбу?

— Просьбу позвонить ему, а также следующее: «Я не рассчитываю, что он позвонит сразу. У него нет оснований доверять мне. Но он попал в скверную историю, и она будет становиться все хуже. В конце концов у него не останется иного выхода, кроме как позвонить. Это не идеальный выход, но лучший из существующих». Таковы его слова, а вот номер телефона, написанный им собственноручно.

Борис взял протянутый Антоном листок.

— И это все? Он не сказал зачем…

— Нет. Это все.

— Что ж, благодарю. — Борис двинулся к двери, но Антон окликнул его.

— Борис!

— Да?

— Вы можете объяснить, что все это значит? «Могу, — подумал Борис, — хотя бы частично. Но к чему вам, господин Калужский, лишняя головная боль?» Вслух он произнес:

— Я многого не знаю. Но, поверьте, не так страшен черт, как его малюют. — Святая ложь во спасение. Борис открыл дверь в гостиную. — Идемте, — обратился он к Тане и Ольге. — Еще раз спасибо, Антон.

На улице Борис рассказал девушкам о сообщении Антона и продемонстрировал листок с телефонным номером.

— Это московский телефон Джека Слейда, — заявила Таня. — Долтон — его псевдоним.

— Ага… Мистер Слейд хочет вступить в клуб. Не назначить ли ему приемный экзамен?

— Не сейчас, — ответила Таня. — На очереди Левандовский.

К Левандовскому отправились на метро. По дороге Борис упорно молчал. Его не покидало ощущение, что в разговоре с Антоном прозвучало что-то важное, даже ключевое, а он никак не мог сообразить, что именно. Снова и снова вспоминал он все подробности недолгой беседы. Что же, что?

На звонок в квартиру Левандовского никто не отозвался.

— Подождем? — не то спросил, не то предложил Борис.

— Подождем, — согласилась Таня, — но не на улице. Поднимемся по лестнице и подождем на площадке — из окна увидим, кто входит в подъезд.

Левандовский прибыл через час. Когда он вставлял ключ в замочную скважину, Борис тихо позвал:

— Илья Владимирович! Ученый вздрогнул.

— Кто, кто… — забормотал он. — О! Это вы…

— Я, — подтвердил Борис. — А это Таня и Оля, мои ассистентки-сестрички.

— Но что вам нужно?

— Вы не пригласите нас к себе?

Левандовский поколебался, но уступил. Если он и должен опасаться этих людей, все равно уже поздно: он перед дверью квартиры, и ключ в замке.

Дверь за собой он запирал тщательно, на два оборота и задвижку.

— Итак, молодые люди, чем могу служить?

— Мы ищем стилет, украденный из египетского музея, — сказал Борис.

— А почему вас интересует стилет? — недружелюбно спросил Левандовский.

— Мы намерены вернуть его в музей. — Борис отметил, что на упоминание о краже Левандовский не среагировал.

— Похвальная забота о египетском музее… Молодые люди, я ни о чем не стану вас расспрашивать, уверен, ответы у вас наготове. Но мне тяжело говорить о стилете. Я хочу поскорее забыть весь этот кошмар. Я не верю в мистику, но на стилете проклятие. Двое из тех, кто касался его, Костров и Калужский, уже мертвы.

— Костров?

— Михаил Костров, которого застрелили на даче. Это он привез стилет из Египта. Не думаю, что он замешан в краже. Костров был коллекционером, я иногда консультировал его. Он оставил стилет мне, попросил оценить.

— И вы оценили?

Левандовский замялся. Он помнил о просьбе сотрудника ФСБ Мищенко не слишком заострять внимание на стилете в разговорах, но ведь речь шла не о любых разговорах, а о разговорах с милицией, представителями властей. А коль скоро его посетители знают о краже, им и без Левандовского не составит труда заглянуть в музейный каталог. Возможно, они уже сделали это, и разыгрывать неведение ученому-египтологу было бы глупо.

— Страховая стоимость экспоната, — сказал он, — пятьдесят тысяч долларов.

— Ого! Как же стилет мог попасть к Кострову, если он, по вашему мнению, в краже не замешан?

— Не знаю. Он говорил, что купил его в Каире за сорок фунтов. У него теперь не спросишь.

— И вы отдали стилет профессору Калужскому. Зачем?

— Я отдал его, чтобы… чтобы…

— Чтобы профессор подключился к расшифровке криптограммы, не так ли? — помог Борис.

— Раз вам и это известно, не вижу смысла отрицать. Да, я обнаружил криптограмму, сумел частично расшифровать. А так как ее смысл относился не к моей области, я отдал стилет Калужскому вместе с подробными схемами расшифровки, чтобы он довел работу до конца. Но если профессор и достиг каких-то результатов, боюсь, мы об этом уже никогда не узнаем. Профессор убит, квартира ограблена…

— Илья Владимирович, — сказала Таня после минутного молчания, — скажите, когда вы отдавали стилет профессору, вы уже имели представление о его ценности?

— Разумеется.

— И посвятили Калужского?

— Да. Я просил его беречь стилет как зеницу ока.

— Не сомневаюсь, что профессор ответственно отнесся к вашей просьбе. Скорее всего, он хранил стилет в каком-то тайнике.

— Я думал об этом, — кивнул Левандовский. — Но человек прячет вещь не для того, чтобы ее легко нашли, верно? Впрочем…

— Что? — Борис вскинул голову.

— Я вспомнил одну историю, но если она к чему-то и ведет, так к тому, что стилет никогда не будет найден.

— Расскажите, пожалуйста.

— Извольте… Вы убедитесь в том, что если тут я прав, то поиски бесполезны. Года два назад я по ряду причин вынужден был попросить Калужского принять на временное хранение редчайшую римскую монету. Когда я пришел за ней, он достал ее… знаете откуда? Снял крышку с системного блока компьютера — монета лежала внутри… И вот там, возле всякой электроники, достаточно места, чтобы спрятать и стилет. А по словам Антона, сына профессора, компьютер украден в числе прочих вещей, так что если стилет…

— Вот оно что. Черт возьми! — Градов скрипнул зубами.

— Да. Вы мне чем-то симпатичны, хочется вам верить. Но действительно ли ваша цель — вернуть стилет музею или вы гоняетесь за долларами, шансов у вас немного, вот что я хочу сказать.

19

На улице Борис торжественно объявил:

— Компьютер Калужского стоит у меня дома.

— Я догадалась, — кивнула Иллерецкая.

— Я должен проверить.

— Почему ты? Вместе начали, вместе и закончим.

— Нет. Мне не нравится, что вы, — он имел в виду обеих девушек, — разгуливаете по Москве, что вместе, что по отдельности. А ко мне домой вам и подавно нельзя. За квартирой присматривают ребята Бека, нашего дона Корлеоне.

— И как же вы с ними справитесь? — полюбопытствовала Таня.

— Ну… Придумаю что-нибудь. Но вы…

Борис не успел договорить. Не успел потому, что внезапно взвился в воздух и приземлился посреди газона, в нескольких метрах от тротуара. Сидя на траве, Градов озирался, ошалело хлопая глазами. Девушки стояли в прежних позах на тех же местах. Кроме них, поблизости не было ни души.

— Что… Кто это сделал? — Борис поднялся на ноги.

— Это сделала я, — улыбнулась Таня. — Одним движением, не напрягаясь. А могла бы превратить вас в мешок с костями.

— Здорово! — Борис смутился.

— Это я к тому, — продолжала Таня, — что не буду лишней при беседе с ребятами Бека.

— Принимается. Но Оле там делать нечего. Пусть подождет на станции метро.

— Я не стану ждать на станции метро, — возразила Иллерецкая, лукаво взглянув на Бориса. — Чего мне бояться с такими защитниками?

— Гм… — Так как доводов у Бориса не нашлось, вопрос был исчерпан.

Они вышли из метро неподалеку от дома Бориса. Совершенно одинаковые девушки (хорошо хоть одеты по-разному) привлекали внимание прохожих, чего Борис и опасался, тем более что одна из них была довольно известной.

— Стоп, — скомандовал он. — Вот из-за этого угла виден мой подъезд. Они где-то поблизости.

— Стойте здесь, а я прогуляюсь.

Прежде чем Ольга и Борис осмыслили сказанное Таней, она исчезла за углом. Спустя полминуты девушка вернулась.

— Там двое кожаных, — доложила она. — Курят в садике напротив четвертого отсюда подъезда.

— Это мой подъезд. — Борис кивнул.

— И третий сидит в «Опель-Вектре». Я заглянула в машину, у него там сотовый телефон. У этих, наверно, тоже.

— Какие идеи?

— Двоих беру на себя, но третий, в машине…

— Вот именно. — Градов задумался. — Нет, Таня, возьми как раз третьего. А мы с Олей разберемся с остальными. План таков…

Он в нескольких словах объяснил задачу. Девушки одобрительно закивали.

Небрежной походкой Таня приблизилась к «Вектре» и наклонилась к открытому окну со стороны водителя.

— Не угостите сигаретой?

Парень посмотрел на Таню, глумливо ухмыльнулся и полез в карман, размышляя, как бы поостроумнее ответить. Так ничего и не придумав, он протянул Тане распечатанную пачку. Она молниеносно перехватила руку парня и вывернула ее так, что тот подскочил от боли, ударившись головой о потолок. И тотчас же палец Тани вонзился в известную ей точку на виске боевика. Не издав ни звука, парень повалился на руль.

Двое других, видевшие машину издали, сообразили: что-то там неладно. Они одновременно шагнули в направлении «Вектры» и тут же остановились перед дулами «скорпионов».

— Тихо, — приказал Борис. — Хотите жить, прилягте на травку.

Боевики послушно улеглись на траву. Подоспевшая Таня отключила их тем же способом.

— Сколько у нас времени? — Борис забрал у Иллерецкой оружие и бросил оба автомата обратно в сумку.

— Минут двадцать отдохнут, — заверила Таня.

— Быстрее наверх, — скомандовал Борис.

Войдя в квартиру, он минут пять искал отвертку, потом у него не заладилось с откручиванием болтов на корпусе системного блока. Наконец он отложил отвертку и снял крышку.

— Тут ничего нет! — воскликнула Иллерецкая.

Но Таня, стоявшая ближе к столу, взяла крышку из рук Бориса и перевернула. К слегка шероховатой поверхности металла был прикреплен лентами пластыря завернутый в папиросную бумагу продолговатый предмет. Таня отлепила пластырь от крышки. Борис принял у нее находку, развернул бумагу. Сверкнула полированная бронза. Три пары глаз созерцали стилет. Борис вынул и вновь вставил внутреннее лезвие со сфинксом и рукотворной птицей.

— Какая красота, — прошептала Ольга. — Неужели это придется уничтожить?

— Время, — напомнила Таня.

Борис сунул стилет в карман куртки, и они поспешно покинули квартиру.

Их ждал сюрприз. Полулежа на сиденье, водитель «Вектры» хрипел в сотовый телефон:

— Генрих Рудольфович, Генрих Рудольфович…

— Алло! — донесся из трубки раздраженный голос. — Алло, Иван! Говори, я слушаю…

— Ах ты, гад! — рассвирепел Борис, рывком распахнул дверцу и долбанул боевика пистолетом по голове. Тот сник, выронив трубку.

— Генрих Рудольфович, — заговорил Градов, завладев трубкой. — Вы слышите меня?

— Кто это?

— Борис Градов.

Из груди крестного отца вырвался шумный вздох.

— Что происходит?

— Ваши люди не функционируют, — объяснил Борис. — Мои оказались покрепче. Я предупреждал вас или нет? Делайте же наконец выводы!

Он швырнул трубку на сиденье.

— Можно взять их машину, — сказала Иллерецкая.

— Рискованно, — обронил Градов. — Пошли в метро.

20

Все трое расположились вокруг стола в квартире Андрея Мезенцева. Перед ними лежал разобранный стилет. Борис вертел в руках внутреннее лезвие.

— И что теперь? — Он бросил полоску металла на стол.

— Мой сольный номер, — ответила Таня. — Ваша помощь не понадобится, но мне нужна машина.

— С такими способностями, — заметила Иллерецкая, — ты добудешь машину за пять минут.

— И попаду в милицию, что особенно обидно на финальном этапе.

— Погодите, — вспомнил Борис. — У меня же есть машина.

— У тебя есть машина? — удивилась Таня.

— Наверное да…

— То есть?

— Она принадлежала моим родителям. Они погибли, давно… Машина совсем старая, «таврия», ржавая консервная банка. Вряд ли она на ходу, догнивает на пустыре возле чьих-то гаражей. Вероятно, ее давно раскурочили мальчишки.

— Давайте съездим и посмотрим, — предложила Ольга. — Может, не так все безнадежно, придумаем что-нибудь. Но сначала надо ее увидеть.

— Что ж, попробую найти. Только вот перекусим. А как поступим со стилетом?

— Оболочка останется у вас, — сказала Таня. — Ее необходимо вернуть в музей. А внутреннее лезвие я возьму с собой. Помните, мой пропуск? Еще мне понадобятся два длинных изолированных провода, немного денег на телефонные звонки и один «скорпион». А второй может пригодиться вам.

— Не дай бог, — пробурчал Борис. — Провода я сейчас поищу в шурум-буруме Андрея.

Час спустя они ехали в метро. Добравшись до конечной станции, долго брели по кривым улицам. Бориса вел скорее инстинкт, нежели память. После длительных блужданий они вышли-таки к стоянке с рядами гаражей. Невдалеке от высокой сетчатой ограды снаружи ютилась накрытая брезентом машина.

— Вот она, старушка, — улыбнулся Борис. Он стащил брезент, и все трое молча уставились на чудо техники.

— М-да, — проговорила наконец Таня. — Если она поедет, я сниму шляпу перед гением конструкторов, создавших это нетленное творение.

— Ни бензина, ни аккумулятора, — посетовал Борис. — И ключи давно потеряны.

— Без ключей обойдемся, — отозвалась Таня. — А вот остальное…

— Вон у гаражей возятся мужики, — указала рукой Иллерецкая. — Если у них купить…

— Купить? — удивился Борис. — На какие шиши? Это же дорого, у нас столько нет.

— Подождите меня здесь.

Ольга направилась к воротам стоянки, зашла за ограду. Борис и Таня с любопытством наблюдали, как она разговаривает с пожилым импозантным мужчиной, чью представительную внешность не портила замасленная роба. Вскоре Ольга вынесла из гаража большую канистру; мужчина тащил следом аккумулятор.

— Порядок! — крикнула Ольга. — Сейчас заведем. Поставив аккумулятор на землю, мужчина покачал головой.

— Вы хотите завести ВОТ ЭТО? Ну, знаете…

— А вы попробуйте, — улыбнулась ему Ольга. Мужчина открыл капот, покопался в двигателе.

— Надо свечи сменить, — сказал он. — Сейчас принесу, у друга есть. И баллоны подкачать надо. И масло залить, авантюристы!

Он удалился.

— Как тебе удалось? — С восхищением Борис посмотрел на Ольгу. — Или он твой знакомый?

— Нет. Это потом. Слушай, к этой машине все равно прицепится автоинспекция. Последний техосмотр был, наверное, в эпоху Юрия Долгорукого.

— Там, где я проеду, едва ли кто прицепится, — сказала Таня.

Мужчина в робе возвратился с инструментами, канистрой масла и свечами. Он установил аккумулятор, залил в бак бензин, подкачал колеса, а также произвел еще с десяток операций, какие Борису и в голову бы не пришли.

— Давайте ключи, — потребовал он. Борис развел руками.

— У вас и ключей нет? Ну, авантюристы.

— Это я сама, — проговорила Таня.

Она взяла отвертку, села за руль, что-то откручивала под приборной доской, соединяла какие-то провода. Мотор чихнул и заурчал. Таня сделала круг по пустырю.

— Едет, — сообщила она, приоткрыв дверцу. — Садитесь.

Ольга уселась на заднее сиденье, увлекая за собой Бориса. Мужчина в робе схватился за ручку захлопнувшейся дверцы.

— Эй, а как же…

— Газуй, — сказала Ольга.

Таня не заставила себя упрашивать.

— Оля, что за волшебство? — спросил Борис минуту спустя. — Что ты пообещала этому мужику? Иллерецкая весело рассмеялась.

— Я пообещала ему нас.

— Как это?

— Исключая тебя за непригодностью. Час эротических фантазий в обществе двух симпатичных близняшек.

Ведомая Таней машина выписала на дороге крутой зигзаг. Борис выразительно взглянул на Ольгу и расхохотался. Опомнившись, Таня присоединилась к ним. Какой-то прохожий проводил взглядом ободранную машину, из которой доносились раскаты веселого смеха.

Рядом со станцией метро, возле телефона, Таня затормозила.

— Все, выходите. Дальше я сама. Она вытащила из сумки один из «скорпионов» и засунула под сиденье. Борис не торопился покидать машину.

— Таня, ведь это так опасно. Мы могли бы помочь тебе.

— Не беспокойтесь за меня. Я вернусь, и очень скоро.

— Сегодня?

— Да, сегодня ночью. Самое позднее — к утру.

— Пожалуйста, возвращайся.

— Я же сказала, что вернусь.

— Постой. А если нам придется срочно покинуть квартиру Мезенцева? Ты вернешься и напорешься там на засаду. Надо придумать условный сигнал. Давайте так. У Андрея есть настольная лампа с зеленым абажуром, я поставлю ее на окно и включу. Если горит зеленая лампа, значит, все в порядке. А с какой бы скоростью нам ни пришлось улепетывать по пожарной лестнице, убрать лампу с окна я успею.

— Где мы встретимся, если не в квартире?

— Ох, — вздохнул Борис. — Где же мы ночевать-то будем? У тебя хоть машина. Ладно, встретимся в центре… завтра, в восемь утра у станции метро «Александровский сад», найдешь?

— Найду. Я жила в изоляции, но не на Луне.

— Резервный вариант — там же в два часа дня. И в десять вечера. Впрочем, не надо в десять вечера. Если мы не придем в два, значит, не придем.

— Борис, — негромко сказала Ольга.

— Что Борис? Я вовсе не имел в виду — совсем никогда и никуда не придем, — не очень искренне оправдался Градов. — Просто по-разному может повернуться. Тогда… Тогда будем искать друг друга. Через срочные объявления, например. Текст такой: «Куплю полную дискографию Джона Квислинга».

— Кто такой Джон Квислинг? — спросила Таня.

— Никто. Моя выдумка, чтобы посторонние не обращались по объявлению.

— Я верю, что обойдется без мистера Квислинга, — произнесла Таня едва слышно, и у Бориса слезы навернулись на глаза. — До свидания.

Борис и Ольга вышли из машины. Таня смотрела им вслед, пока их не поглотил людской поток у дверей станции.

21

Она набрала номер Колесникова. Профессор тотчас же поднял трубку.

— Алло.

— Петр Иванович, это я…

— Таня?! Где ты, откуда ты звонишь?

Колесников нажал кнопку устройства, подключенного к его аппарату. Сразу ожили чуткие приборы в кабинете Курбатова. Генерал, сидя за столом, внимательно слушал разговор.

— Петр Иванович, стилет у меня.

— Поздравляю, — сквозь зубы пробормотал Курбатов, неслышимый Тане, а профессор сказал:

— Нам, наверное, нужно поговорить лично. Не бойся, я…

— Назначаю встречу. В двадцать часов ждите меня в «Террариуме». На переговорах должен присутствовать и генерал Курбатов, вы оба. Вам, профессор, я больше доверяю, зато Курбатов вправе принимать ответственные решения.

— Я передам генералу.

— Теперь, чтобы вы не думали, что меня можно взять голыми руками, в доказательство я привезу вам внутреннее лезвие стилета. Вы знаете, что информация читается только при сопоставлении обоих лезвий, и можете заключить: раз внутреннее у вас, внешнее опасности не представляет, и меня неплохо бы без промедления ликвидировать.

— Таня!

— Так вот, не торопитесь…

К Курбатову подошел техник, до того молча работавший с приборами в кабинете генерала.

— Алексей Дмитриевич, установлено, откуда она звонит.

Курбатов кивнул на карту Москвы, и техник воткнул в нее булавку. Один из оперативников наклонился к генералу.

— Прикажете выслать группу?

— Не надо, — отмахнулся Курбатов. — Вряд ли успеем, да и смысла нет. Пантера приедет сама.

— … Потому что внутреннее лезвие я сфотографировала, — продолжала Таня, — и эти снимки вместе с внешним лезвием находятся у человека, получившего от меня инструкции. Если я не вернусь к полуночи, он начнет действовать.

— Как именно? — спросил Колесников. Таня рассмеялась.

— Хотите его перехватить? Не выйдет. Я еду в «Террариум», господин профессор. — Она повесила трубку.

Услышав гудки, Курбатов переключил линию из режима прослушивания в режим диалога и произнес:

— Петр Иванович, срочно ко мне.

В «Террариуме» велись большие работы по реконструкции. Переоборудовались лаборатории, корпуса оснащались дополнительными системами безопасности, везде, где только можно, устанавливались телекамеры. Это не было размахиванием кулаками после драки. Мероприятия проводились согласно плану, хотя и начались чуть раньше графика. Когда на объекте находился всего один экспериментальный экземпляр дэйна, да и тот, как считалось, под абсолютным контролем, в подобных вещах не возникало надобности. Теперь объект готовили к старту новой фазы проекта «Коршун». Предусматривалось появление множества дэйнов следующего поколения, что требовало и нового оборудования, и увеличения численности персонала, и само собой, повышенной бдительности.

Когда появился профессор, Курбатов открыл ящичек с ампулами.

— Выбирай, Петр Иванович. Какие?

— Сначала вот это, — указал Колесников. — Она потеряет сознание. Когда очнется, вкатим ей кубика полтора витриамина, и она выложит все.

— Ты уверен? Она ведь не обычный человек.

— Алексей Дмитриевич, витриамину безразлично, каким путем она появилась на свет.

* * *

Дребезжащая машина Тани подкатила к внешнему посту. Здесь ее не остановили, но за ней увязались два переполненных охранниками джипа.

— Привет, ребята! Почетный эскорт? — Девушка помахала охранникам рукой.

У ворот «Террариума» стояли еще два джипа. Машину Тани окружили парни с автоматами. Генерал Курбатов ждал поодаль, у контрольно-пропускного пункта, с дымящейся сигаретой в руке.

— Здравствуйте, генерал! — приветствовала его Таня. — Вот то, что я обещала вам.

Лезвие стилета сверкнуло в лучах клонящегося к горизонту солнца.

— Выходи из машины, — сказал Курбатов. — Тебя ждет профессор.

— Одну минуту, генерал! — Таня подняла правую руку. — Сюрприз. Вы помните, что означают эти проволочки на моих пальцах?

— Ты блефуешь! Ты взорвала машину возле дачи, у тебя больше нет «Весельчака».

Но парни с автоматами на всякий случай отошли подальше.

— Ошибаетесь, генерал, — возразила Таня. — У меня было четыре брикета взрывчатки. Лысенко хватило одного, остальные здесь. Пришлось только собрать новый детонатор, но по части технического творчества у меня все в порядке, не забыли?

Курбатов на мгновение растерялся, но тут же, устыдившись, зычно закричал:

— Ну и взрывайся! Мы пригласили тебя, чтобы дать тебе… что захочешь. Но если ты такая дура, счастливого пути на небеса. А со стилетом мы как-нибудь и без тебя разберемся. Вот так.

— Минутку, генерал. На небеса я не хочу, это просто страховка от ваших подлостей. Но не вы меня пригласили, а я назначила встречу, и я выставляю условия. Прежде чем я их сообщу, посоветуйтесь со знающими людьми — что будет, если я здесь, перед воротами, взорву три брикета «Весельчака»?

Генерал сплюнул под ноги и ушел в глубь территории. Вернулся он мрачнее тучи. Специалистов-взрывотехников сейчас в «Террариуме» не было, но мнение более или менее подкованных сотрудников гласило: взрыв трех брикетов в указанной точке может вызвать детонацию запасов Р-182, складированных не только в подземелье. А может и не вызвать — пятьдесят на пятьдесят, но тут и одного из ста много.

— Ладно, твоя взяла, — проворчал Курбатов. — О чем ты просишь?

— Требую, генерал! Откройте ворота.

Курбатов повернул рычажок, и створки ворот разъехались в стороны. Таня на малой скорости направила машину к зданию компьютерного центра. У дверей она вышла, держа в руке сумку, куда уходили изолированные провода.

— А теперь, генерал, уберите от греха всю охрану. Отоприте дверь и вызовите сюда профессора Колесникова. Взрыва не бойтесь, я не камикадзе. Если мы договоримся, мирно разойдемся.

Скрепя сердце генерал выполнил приказы Тани. В помещении компьютерного центра они сели на вращающиеся стулья у пультов — Таня, Колесников и Курбатов.

— Зря ты это, Танюша, — пробормотал профессор. — Мы хотели с тобой по-человечески.

— А я с вами — нет. Я не человек, забыли? Я — опыт номер семь. Номера восемь не будет.

— Что ты задумала? — забеспокоился профессор.

— Открывайте сейф.

— Я не знаю комбинации.

— Ничего, генерал знает. Курбатов вскочил со стула.

— Не открою. Я согласен на переговоры, а это грабеж! Таня взирала на него с ледяной улыбкой.

— Конечно, — подтвердила она. — У меня в сумке, кроме взрывчатки, еще кое-что есть. — Таня достала «скорпион». — Сначала я прострелю вам руки, генерал, потом ноги, потом всажу вам пулю в живот, а потом прихвачу профессора заложником и уеду. Его я убью в другом месте. Такой вариант меня устроит, мне есть где скрыться. Вопрос: устроит ли он вас? Выбирайте.

— Будь ты проклята, — прохрипел генерал. Таня выстрелила. Курбатов схватился за левую руку пониже локтевого сгиба.

— Открывайте сейф.

Генерал, выругавшись сквозь зубы, набрал комбинацию. Дверца бесшумно открылась.

— Разбейте кубок.

— Что?! Да ты…

Второй выстрел разнес кубок вдребезги, на мельчайшие осколки.

— Теперь сожгите все бумаги из папок. А вы, профессор, запускайте компьютеры.

— Генерал, — в ужасе прошептал Колесников, — она хочет уничтожить всю информацию по «Коршуну», а потом убьет нас. Она задумала погубить проект.

— Вы правы, профессор, — кивнула Таня. — Задумала погубить. Но генералу Курбатову ничто не угрожает, если он выполнит мой приказ. Мы уедем вместе, и я отпущу его. После краха проекта у нас не останется взаимных претензий. Генерал не станет меня преследовать — какой смысл? Я не заинтересована в разоблачениях, мне достаточно гибели «Коршуна». Мы даже сможем совместно работать. С моими способностями и пробивной мощью генерала мы создадим русский «Майкрософт». Высокие прибыли обеспечены. А эту штуку, — Таня взмахнула лезвием стилета, — в плавильную печку, и фотографии в огонь.

Курбатов не был наивным человеком. Он понимал, что нужен Тане как заложник, чтобы выехать из «Террариума», и этим ограничится срок его жизни. То есть он считал, что так она думает… Посмотрим, важно уцелеть сейчас. Если он станет упорствовать, девчонка без колебаний прикончит его и поищет других заложников.

Вытащив из сейфа верхнюю папку, генерал вытряхнул документы на пол, чиркнул зажигалкой.

— Что же ты делаешь? — со стоном вырвалось у профессора. — А как же я?

— Сожалею, господин Колесников, — сказала Таня. — Вас придется ликвидировать. Информация, хранящаяся в вашем мозгу, опасна для человечества.

— Нет! — закричал профессор, в мольбе протягивая к Тане руки. — Я обещаю, я клянусь… Ты говорила, русский «Майкрософт»… Я принесу пользу как консультант, мы будем выпускать и медицинское оборудование. А файлы «Коршуна» я сотру, сию минуту.

Колесников принялся включать компьютеры. Около сейфа заполыхал костер из документов, генерал щедро подбрасывал в него бумаги.

— Я сожалею, — повторила Таня. — У меня нет выхода. Она прицелилась в грудь профессора, глядя ему прямо в глаза.

— Не-е-е-ет! — От жуткого воя Колесникова языки пламени, казалось, взметнулись еще выше.

— Прощайте, профессор, — прошептала Таня. Колесников со всей отчетливостью понял: жизнь его кончена.

— Я умру не один, — всхлипнул он. — И вы со мной…

Он ринулся к Тане, и она надавила на спусковой крючок. Пуля ударила в грудь Колесникова. Профессор пошатнулся, но упал не назад, а вперед. Успев сорвать с пальцев девушки провода, он растянулся у ее ног.

Курбатов замер, ожидая взрыва. Секунда… Две… Три…

Эти три секунды, в течение которых Таня едва успела осознать, ЧТО произошло, сыграли решающую роль. Если бы она среагировала чуть быстрее и успела выстрелить в Курбатова, все могло бы сложиться иначе.

Курбатов бросился к массивному столу с мониторами. Таня дала короткую очередь, два монитора с грохотом лопнули, посыпались искры. К дыму костра добавился ядовитый дым горящей изоляции. Генерал нырнул за стол, откатился к стене. Лежа, ударом ноги он распахнул дверь и заорал:

— Тревога! Бомбы нет, сюда! Тревога, на помощь! Бомбы нет! Огонь на поражение!

Больше Таня не пыталась стрелять в Курбатова: теперь надо поберечь патроны для охранников. Нет, она не рассчитывала прорваться. Только выиграть время. Она уже не успеет разыскать и стереть все файлы, нужно взрывать «Террариум», и она знает, как это сделать.

Таня села за один из компьютеров и набрала код запуска программы ликвидации объекта. Не опознан… Так и есть, они изменили код. Таня усмехнулась и вызвала свою собственную программу, введенную в ту страшную ночь перед уходом. На экране замерцала красная надпись

«ОБРАТНЫЙ ОТСЧЕТ ВРЕМЕНИ»

и возникли шесть окошечек для цифр.

Из-за двери прогрохотала автоматная очередь. Таня дала ответную, раздался вопль. Новая очередь вырвала у Тани клок волос, пули оцарапали кожу головы и плечо. Девушка выстрелила одиночным. Отстреливаясь, она нажимала на клавиши, и строка обратного отсчета заполнялась.

00:00:59

В дверном проеме мелькнула фигура охранника, затарахтел автомат. Под огневым прикрытием Курбатов выскочил в коридор.

— Бегите! — закричала Таня. — Спасайтесь! Я включила программу взрыва, у вас есть минута! Не стреляйте по компьютерам, это не остановит программу! Запущены автономные блоки активации!

Молчание, тишина. У Тани зародилась надежда — возможно, ей удастся спастись. Если они разбегутся, может быть, и она успеет уйти.

Курбатов лихорадочно перебирал варианты: бежать или предпринять отчаянную попытку спасти объект? Колесников убит, кубка и документов нет, но вся информация в компьютерах цела. Но как прервать выполнение программы? Она превосходно защищена, Курбатов сам позаботился об этом. Автономные активаторы сработают и при полном обесточивании объекта. Чтобы проникнуть к питающему их аккумулятору, минуты не достаточно. А если перерубить главный кабель? Он бронирован. Отключить все детонаторы поочередно? Это за минуту? Ах, если бы чуть больше времени! Проклятая Пантера, она это учла.

— Всем уходить! — крикнул Курбатов, ринувшись к соседнему корпусу, где находился один из входов в подземелье.

Охранники побежали к джипам. Один из парней немного отстал. Обернувшись, он напоследок выпустил очередь по дверям компьютерного центра.

В это мгновение Таня поднималась из-за стола. Пуля попала ей в голову, чуть выше левой брови. Уже мертвой она повалилась обратно на стул, уткнувшись лицом в клавиатуру компьютера.

Кто знает, что происходит с душами людей после смерти? Кто скажет, есть ли душа у искусственного человека? И если есть — заслужила ли рая душа десятилетней девочки Тани?

Компьютер тихо гудел, словно плакал прощально над своим последним оператором. На экране монитора с секундными интервалами сменялись цифры.

00:00:49

00:00:48

00:00:47…

В подвале Курбатов возился с детонатором, установленным в первом ящике. Как мешает чертова рана в руке… Готово. Второй… Есть! Скорее к третьему… Если бы сейчас в «Террариуме» находился хоть один практический специалист по этим штукам! Вдвоем могли бы успеть. Но в одиночку — бесполезно… Курбатов взглянул на часы, на неумолимо скачущую отделения к делению секундную стрелку. Все, конец. Быстрее в главный тоннель.

Этот тоннель при надобности могла перегородить толстенная стальная дверь, движущаяся по рельсам. Сейчас она была открыта, а чтобы закрыть ее, отрезать взрывную волну, требовалось крутить маленький блестящий штурвал на стене. Электромоторам, даже аккумуляторным, Курбатов такую ответственную миссию при проектировании не доверил.

Он завертел никелированное колесо. Медленно, ужасающе медленно поползла стальная плита. Едва она, щелкнув фиксаторами, завершила свой путь, как раздался грохот, будто исполинский молот ударил по ней с другой стороны. Курбатова отбросило метра на два. Свет погас и тотчас же зажегся снова — заработала аварийная линия, идущая от автостоянки, куда вел тоннель.

Собрав волю в кулак, генерал поднялся. Контуженный, почти ослепший, с кровоточащей раной, он брел по тоннелю. Он знал лишь одно: настал конец не только для проекта «Коршун», но и лично для него, Алексея Дмитриевича Курбатова.

Генерал-лейтенанту Никитину вот-вот доложат о взрыве «Террариума», но узнает о том не он один. Окрестные жители не могли не видеть вспышки, не слышать оглушительного грохота. Наверное, в округе и стекла в домах повылетали. Скоро здесь будут вездесущие журналисты. Их придержат, но как долго удастся скрывать информацию о катастрофе под Москвой? День, два? Очевидно, уже завтра об этом растрезвонят выпуски новостей Никитин, конечно, примет меры к блокированию сведений, напустит дымовую завесу… Но почему Никитин? Это обязанность Курбатова, обязанность номер два. А номер один — немедленно явиться с докладом, невзирая на ранение и контузию. Но о чем докладывать? Продублировать сообщение о взрыве, выпячивая свою преданность делу, которого уже нет?

По лестнице генерал взобрался наверх, открыл люк, ведущий в пустой гараж. Отперев дверь своим ключом, он очутился на самой обыкновенной с виду автостоянке, принадлежащей особому подразделению АЦНБ. Вооруженные охранники, выскочившие из застекленной башенки, возвышавшейся над рядами гаражей, подбежали к Курбатову, подхватили генерала под руки.

— Что случилось, Алексей Дмитриевич?! — это был риторически-сочувственный вопрос, действительно расспрашивать генерала никто бы не посмел. — Вам необходима перевязка…

— Машину, — распорядился Курбатов. — Черт, как больно.

— Рука?

— Голова! Дайте таблетку.

22

Ольга и Борис напрасно прождали Таню всю ночь, и всю ночь светила ей зеленая лампа. Утром они отправились к станции метро «Александровский сад». Надежды почти не оставалось, ведь Таня должна была встретить их у станции, если только не застанет в квартире. Но они все же поехали туда.

В восемь утра она не пришла. Не пришла и в два Борис и Ольга возвратились в квартиру Андрея Мезенцева.

— Есть хочешь? — бесцветным голосом спросил Борис.

— Нет, но надо.

— Открой консервы, и мне тоже.

В полном молчании они ели холодные консервы. Каждый думал о своем, хотя думали они об одном и том же.

— Включи телевизор, — предложил Борис.

— Зачем?

— Дневные новости. Вдруг что-то… Ольга нажала на клавишу. Голос диктора опередил изображение.

— … Произошедшей аварии, — говорил диктор сдержанно-взволнованно, как их, наверное, учат. — Как стало известно из информированных источников, в лаборатории велись работы по созданию и модернизации средств защиты от современных воздушно-капельных отравляющих веществ в рамках программы борьбы с терроризмом. Экологическая обстановка в районе аварии нормальная, необходимости эвакуации жителей близлежащих поселков нет. К сожалению, не обошлось без человеческих жертв. В момент взрыва в лаборатории находился один из ее ведущих сотрудников, видный специалист в области генетики и токсикологии, доктор медицинских наук профессор Петр Иванович Колесников. Для расследования причин аварии создана правительственная комиссия. По предварительным данным, нет оснований предполагать совершение террористического акта. Сумма нанесенного ущерба оценивается…

— Колесников, — сказал Борис. — Все-таки у нее получилось.

— Да, получилось, — кивнула Ольга. — Но о ее судьбе мы ничего не узнаем. Убита? Захвачена? А может быть, что-то помешало ей вернуться к нам, но она сумеет…

— Нет. — Борис выключил телевизор. — Это самообман.

— Если они схватили Таню, тогда мы в еще большей опасности, чем прежде. Они вытащат из нее информацию, они же чертовы биологи. Они знают, как грамотно применять пытки и психотропные препараты. А у нас и лезвие, и дискета.

— Дискета! — взвыл Борис. — Я ее на ноль помножу.

— Очень разумно, — язвительно произнесла Ольга. — Особенно сейчас, когда она может послужить козырем в переговорах со Слейдом.

— Какой же это козырь? Пока она не расколота, она совершенно бесполезна. Как убедить Слейда, если и мы не вполне убеждены?

— Да, — согласилась Иллерецкая. — И зачем убеждать? Ведь он ее не прочтет без пароля.

— Ну, тут есть варианты, — не слишком уверенно возразил Борис. — Мы о них говорили.

— Да, вероятно. Но ты же не собираешься предавать Таню?

— Предавать?

— Дарить Слейду информацию, с которой он или кто-то еще запустит аналог «Коршуна».

— Нет, этого я делать не собираюсь. Но ты забываешь, что «Коршун» — не единственная моя проблема. Есть Генрих Рудольфович Бек и его веселая компания. И чтобы иметь возможность маневра с ними, я просто обязан точно знать, что в этой дискете, черт побери!

— Неплохо бы узнать. Но как?

Борис уселся на диван, потирая пальцем появившиеся над переносицей вертикальные складки.

— Оля, я чувствую, что упустил что-то. Понимаешь, там, у Антона Калужского, — сказал он, поправляя съехавшие на кончик носа очки.

— Это может навести на пароль?

— Не знаю. Но в разговоре что-то такое проскользнуло… И это меня беспокоит. Какая-то малозначительная вроде бы деталь. Сидит, как заноза… Ты хорошо помнишь разговор с Антоном?

— Ну… Более или менее.

— Попробуй, пожалуйста, вспомнить поточнее.

— Так, — начала Иллерецкая. — Мы пришли, ты представился, он предложил выпить.

— Что он пил?

— Неужели и это важно? — удивилась Ольга.

— Кто его знает. Возможно, это не в самом разговоре, а в чем-то… в комнате… или даже в этой дурацкой бутылке.

— Кажется, он пил «Столичную».

— «Столичная»? Не помогает. Давай дальше.

— Дальше ты спрашивал о стилете, о секретном файле. Он отвечал, что, если бы знал пароль, выдал бы его, когда ему расстрелом грозили. Потом речь зашла о Левандовском. Антон написал его адрес, а потом позвал тебя в кабинет.

— Это все?

— Может, что было в кабинете? Это ведь я только с твоих слов знаю. А так — все, если не считать твоих расспросов о портретах, пока Антон авторучку искал.

— Портреты? А, да… Луи Пастер, Антониони… — Борис вскочил на ноги. Глаза его сверкнули за стеклами очков. — Вот оно! — закричал он. — Антониони, «Блоу-ап»! Любимый фильм профессора Калужского, который он смотрел десятки раз! И с таким удобным для пароля названием!

Ольга хотела что-то сказать, но Борис продолжал.

— Вот ты бы что выбрала для пароля? Что-нибудь близкое, до боли знакомое, правильно? А тут название любимой ленты, да еще такое. Его и на русский обычно не переводят. Иногда как-то обзывают вроде «Фотоувеличения» или «Крупным планом», но, как правило «Блоу-ап», и точка.

Возбуждение Бориса передалось девушке.

— Слушай, а ведь неглупо. Что рассуждать, скорее запускай дискету!

Борис подошел к компьютеру, включил его и вставил дискету в дисковод. Затаив дыхание, он ввел название фильма.

Файл открылся.

— Ура, — не то прошептал, не то выдохнул Борис.

«И вот, воистину, — читала Ольга вслух, — свершится то, что никогда не могло свершиться… Воистину, ты восстанешь из забвения смерти. Воистину, сломишь ты печать ее…»

— Похоже на поэму, — сказал Борис.

— Прокрути ниже.

Градов передвинул файл на страницу вниз.

— Вот! — Ольга ткнула пальцем в экран. — Это уже не поэма.

Дальше поле экрана было расчерчено таблицей. Слева располагались описания иероглифов и комментарии к ним, справа — соответствующие формулы, написанные современными, понятными специалистам символами.

Борис убрал файл с экрана.

— Ты не хочешь дочитать до конца? — спросила Ольга с недоумением.

— Боюсь, — признался Борис. — Боюсь ненароком запомнить какую-нибудь ключевую подробность, которую из меня потом смогут вытряхнуть…

— Но пока файл цел, все равно существует риск. Давай уменьшим его.

— Как?

— Закроем файл другим паролем, например, из восьми английских букв. Четыре буквы придумаю я, четыре — ты. Тогда, если одного из нас ухитрятся пригласить в гости друзья, целого пароля им не видать как своих ушей.

— Очень здорово! Да ты соображаешь, что придумала? А если они до меня доберутся и накачают какой-нибудь «сывороткой правды», что я им выложу? Ищите девушку, у нее вторая часть пароля? Ну молодец!

— А если ты будешь знать весь пароль, они получат файл.

— Оля…

— Все, Борис, это не обсуждается. Мы вместе, значит, вместе, а судьба человечества поважнее моего драгоценного покоя, нет?

— Нет!

— А я думаю — да. К тому же искать — не значит найти. Ты хотел возможности маневра? Так вот она. Борис, если они и впрямь тебя чем-нибудь накачают, ты все равно расскажешь обо мне. А раз я так и так в курсе всей истории, значит, вовсе не в безопасности.

— Умеешь ты поднять настроение в трудную минуту.

— Этого у меня не отнимешь, — с грустной улыбкой кивнула Ольга. — Давай, придумывай свои четыре буквы. Я отвернусь.

— Просто глаза закрой.

Ольга прикрыла глаза. Борис немного поразмыслил и коснулся четырех клавиш. На экране отображались не буквы, а звездочки, так что Иллерецкая не могла увидеть введенную Борисом часть пароля.

— Теперь ты. — Градов отошел к двери, и Ольга добавила свои четыре буквы.

— Теперь подтверждение, в том же порядке, — сказала она. Они подтвердили пароль.

— Не забудь! — Градов извлек дискету из щели дисковода и сунул в карман.

— Я не забуду.

Борис обнял девушку, словно старший брат, и она прижала голову к его груди. Внезапно она ощутила, как напряглись мускулы рук Бориса.

— Что? — шепнула она.

— Там, — едва шевельнул губами Борис, указывая в сторону прихожей.

Ольга прислушалась. Да, что-то поворачивалось в замке: ключ или отмычка, очень медленно и почти бесшумно, лишь обостренный слух мог уловить этот звук.

23

Группа Котова вышла на квартиру Андрея Мезенцева, изучая связи людей, чьи телефоны имелись в записной книжке Бориса. Они подслушали уличный разговор одного из них с упоминанием о том, что некий Мезенцев уехал в отпуск. Котов умудрился и в этом отъезде заподозрить фрагмент таинственного замысла. Он распорядился установить непрерывную слежку за приятелем Градова, говорившем о Мезенцеве, познакомился с ним в баре, напоил и выудил адрес Андрея весьма прямолинейными вопросами, слегка закамуфлированными нехитрой легендой о поисках запропастившегося знакомого.

Градова засекли у подъезда, когда он возвращался вместе с Иллерецкой. Боевик по имени Саша подошел к машине Котова.

— Шеф, они в квартире — он и девчонка.

— Какая девчонка? — хмуро спросил Котов.

— А кто ее знает…

— Больше в квартире никого нет?

— Я туда не заглядывал.

— Так загляни! За что тебе деньги платят?

— Ох ты, — растерялся Саша. — А как?

— Это уж не моя забота. Хоть с дельтаплана, только не спугни их!

Саша ожесточенно почесал бритый затылок, прикидывая, как выполнить непростую директиву начальства. Он обогнул дом, поглядел снизу на окна квартиры — под таким углом рассмотреть что-либо было невозможно, но пожарная лестница проходила недалеко от крайнего окна. Недолго Думая Саша уцепился за нижнюю ступеньку, подтянулся и полез вверх, нимало не волнуясь о том, что его могут увидеть соседи. Подняться по пожарной лестнице — не нарушение закона.

Пожарная лестница представляла собой удобный пункт наблюдения. С нее открывался не только вид сквозь окно кухни, но и обзор через другие окна, хотя и частичный. Повисев с пару минут, Саша спустился вниз и доложил Котову:

— Разведка с пожарной лестницы, шеф. Они вдвоем.

— Точно вдвоем?

— Ну, если еще кто-то не прячется под диваном или в шкафу, — передернул плечами Саша.

— Ладно, иди позови Геннадия и Костю. Боевик отправился исполнять поручение, а Котов достал сотовый телефон и набрал номер Бека.

— Генрих Рудольфович, это Котов. Я нашел их.

— Кого «их»? — прозвучало в трубке.

— Градова… С ним девица, их только двое в квартире.

— Что за девица?

— Не знаю, — растерянно сказал Котов.

Генрих Рудольфович помолчал, он вспомнил о девушке с дачи Калужского. Не она ли? Так или иначе, брать нужно обоих. Он отдал приказ и спросил:

— Справитесь? Это Градов!

— Нас четверо, их двое. Время для операции — лучше не придумаешь, рабочий день. Проводим молниеносный рейд без шума и пыли. Скоро они будут у вас.

— Добро. — Бек сразу же прекратил разговор.

— Получен новый приказ Генриха Рудольфовича, — сообщил Котов подошедшим боевикам. — Градова и девчонку живыми не брать.

— С концами? — обрадовался Геннадий, туповатый малый, любитель убийств.

— Да, обоих.

— Но, шеф, — произнес Саша, — раньше Генрих Рудольфович велел во что бы то ни стало захватить Градова, а не убрать его.

— То было раньше. — Котов грозно сверкнул глазами. — Ты что, сомневаешься?

— Простите, шеф, — потупился Саша. Котов шел на предельный риск, но выбора не было. Нельзя допустить, чтобы Градов поведал Беку о подлинных обстоятельствах своего побега, это верная смерть. Котов с самого начала совершил ошибку, обманув босса. Генрих Рудольфович, пожалуй, мог бы простить малодушие, но ложь — никогда. Коготок увяз — всей птичке пропасть, и вот теперь Котов вынужден действовать за гранью фола. Его единственный шанс на выживание — перестрелять боевиков, как только они ликвидируют Градова и девушку, потом быстро инсценировать гибель всех пятерых в схватке, для пущей убедительности легко ранить себя и вернуться к Беку. Иного пути нет. Котов сжег мосты, когда передал парням ложный приказ.

— Костя, — заговорил Котов глухим, словно бы простуженным голосом, внутренне деревенея от страха. — Ты специалист по замкам, тихонько откроешь дверь. Саша — на пожарную лестницу. Гена, ты со мной, оружие наготове. Если они окажутся сразу в зоне видимости, стреляй, если в другой комнате под защитой стены — бросай в дверь гранату.

— Много шума, — поморщился Геннадий. — Я удавочку люблю…

— Я тебе покажу удавочку! Помните, Градов очень опасен. Нельзя дать ему выстрелить хоть раз, он не промахивается. А шум… Ерунда. Вся операция плюс отход — «мгновения, мгновения», как у Штирлица. — Котов вытащил из потайного кармана швейцарский «ЗИГ-Зауэр», отличный, удобный пистолет с полностью снаряженным магазином на тринадцать патронов, переложил его в боковой карман пиджака. — Пошли, — скомандовал он.

24

Когда окровавленный, контуженный Курбатов в рубашке с закатанным рукавом, с перевязанной рукой и повязкой на голове предстал перед генерал-лейтенантом Василием Тимофеевичем Никитиным, тот долго молчал. Он даже не предложил Курбатову сесть. Выслушав сжатый, но исчерпывающий доклад, Василий Тимофеевич позволил себе лишь одно замечание:

— Как же вы намеревались управлять вашими дэйнами, если не смогли справиться с девчонкой?

Курбатов ничего не ответил, стоя под пронизывающим взглядом начальника. Что он мог сказать? Он мечтал поскорее очутиться дома, в постели, выпить коньяку, забыться…

— Идите. — Жест Никитина выглядел так, будто он сгонял муху со стола. — С вами я разберусь позже, а сейчас по вашей милости у меня хватает дел.

В машине по дороге домой Алексей Дмитриевич вспоминал презрительный тон генерал-лейтенанта и гадал, что же его ждет? Позорная отставка? Не расстрел же… Впрочем, расстрел — это слишком патетично, то ли дело автомобильная катастрофа.

Наутро за ним приехали. Курбатов готовился к вызову и сделал все, чтобы не казаться жалкой побитой собачонкой. Повязку с головы он снял, бинт на руке скрывался под рукавом отутюженного кителя. Рана не слишком болезненная, пуля задела только мягкие ткани, миновав кость.

Встреча с начальником прошла совсем не так, как ожидал и опасался Курбатов. Прежде всего Алексея Дмитриевича удивило то, что в кабинете Никитина находился подполковник Свиридов. Словно ничего не случилось, Никитин приветствовал генерала и указал ему на кресло. Курбатов сел.

— Подполковник рассказывает любопытные вещи, — произнес Никитин обычным ровным голосом. — Послушайте. Прошу изложить все сначала, подполковник.

— Выполняя приказ о ликвидации Иллерецкой, — Свиридов в меру преданно смотрел на Никитина, — я поручил это дело одному из наших лучших независимых оперативников…

«Независимые оперативники, — мелькнуло в голове у Курбатова, — звучит куда элегантнее, чем наемные убийцы».

— … Сергею Бакшутову, — продолжал подполковник, — действовавшему под моим непосредственным руководством. Был разработан план устранения объекта в переулке, являвшемся кратчайшим путем объекта… Иллерецкой от выставочного зала домой. Людей там, как правило, мало, удобные пути отхода. Конечно, нами были рассмотрены и другие возможности. Например, в ее подъезде, но там, к сожалению…

— Короче, — бросил Никитин.

— Слушаюсь. План не удался, Василий Тимофеевич. В переулке Бакшутова убили очень точным выстрелом в спину, прямо в сердце, а Иллерецкая исчезла. С тех пор она не появлялась ни дома, ни на выставке, ни в других местах, известных нам. Она также не обращалась ни с какими заявлениями в правоохранительные органы.

— Дальше, — потребовал Никитин.

— Об экспертизе?

— Да.

— Экспертиза пули, извлеченной из тела Бакшутова, показала, что она имеет калибр семь целых шестьдесят пять сотых миллиметра и свинцовый сердечник в латунной оболочке. Произведена в Чехии. Такие пули используются в чешских пистолетах-пулеметах «скорпион».

Курбатов завозился в кресле, пожалел, что нет сигарет, да и как закуришь при некурящем Никитине?

Речь Свиридова плавно текла по проложенному руслу.

— После перестрелки на даче Калужского с места происшествия были изъяты три таких пистолета-пулемета, что не соответствует числу опознанных впоследствии трупов боевиков мафии, которых было пять. Если предположить, что два недостающих автомата похищены Пантерой…

— «Скорпион» был у нее в «Террариуме», — вмешался Курбатов.

— Спасибо, подполковник, — кивнул Никитин. — Подождите в приемной.

Свиридов щелкнул каблуками и вышел. Курбатов выжидательно посмотрел на генерал-лейтенанта.

— «Скорпион», — повторил Василий Тимофеевич. — Кому, кроме Пантеры, было выгодно спасти Иллерецкую?

— Вы хотите сказать, что Пантера каким-то образом разыскала Иллерецкую и…

— Да, — произнес Никитин. — Вам дается шанс реабилитироваться, Алексей Дмитриевич. Мы не знаем, где скрывается Иллерецкая, что рассказала ей Пантера и как эта бомба замедленного действия может сработать в дальнейшем. Не исключаю даже, что Пантера передала Иллерецкой информацию по «Коршуну», скопированную в «Террариуме».

— Едва ли, — возразил Курбатов. — Целью Пантеры было уничтожить проект, а не способствовать распространению информации.

— А стилет? Фотографии внутреннего лезвия?

— Блеф.

— Но внешнее лезвие не найдено. И оно, и фотографии могут быть у Иллерецкой.

— Нет никаких фотографий, Василий Тимофеевич. А лезвие валяется где-нибудь на дне речки.

— Я предпочитаю достоверные факты, Алексей Дмитриевич. Ваша задача — как можно скорее найти Иллерецкую и доставить в этот кабинет для допроса.

— Да, Василий Тимофеевич. А как быть с Джеком Слейдом?

— Сами решайте. Я вас не смещал, вы остаетесь руководителем проекта «Коршун» до тех пор, пока проект не закрыт мной лично. Надеюсь, вы заинтересованы в том, чтобы он и не был закрыт.

— Я сделаю все, что смогу, и даже больше. Но я не верю, что…

— Верить или не верить можно в Бога, ибо его существование недоказуемо. Мне нужны факты.

25

Градов резко отстранил Ольгу в глубь комнаты, в его руке появился пистолет. Девушка молча протянула Борису «скорпион», но он оттолкнул автомат, взглядом дав понять, что это оружие пригодится ей самой.

Входная дверь разверзлась, подобно вратам ада, и в прихожей возник Геннадий, за ним маячили Котов и Саша. Как всегда в предвкушении убийства, Геннадий хищно ухмылялся. Едва завидев через приоткрытую дверь комнаты фигуру Бориса, он выстрелил, но за долю секунды до того Градов успел отшатнуться. Буквально следуя инструкциям Котова, Геннадий метнул гранату и укрылся от осколков за стеной.

Градов пнул дверь ботинком, вложив в удар всю силу. Граната отлетела от захлопнувшегося дверного полотна, завертелась на полу гостиной. Если бы она взорвалась здесь, от боевиков и Котова осталось бы мокрое место, отступить на лестницу они уже не успевали. Котов моментально принял решение. Он шагнул вперед, подставил Геннадию подножку и толкнул его прямо на гранату. Под животом упавшего убийцы ухнул взрыв, превративший комнату в подобие анатомического театра. Во всей квартире вылетели стекла, осколок рассек физиономию Саши, торчавшую за кухонным окном. С оглушительным хлопком лопнул кинескоп телевизора, Котов и Константин попали в нокдаун. Выйти из него им помогла лишь воля к жизни. Взрывная волна распахнула дверь в комнату. Борис тут же снова закрыл ее.

Ольга из-за двери дала длинную автоматную очередь наугад, опустошив магазин до последнего патрона. Две пули, попав почти в одну и ту же точку, снесли Константину полчерепа. Боевик рухнул навзничь.

План Котова исполнялся даже слишком хорошо, да не с той стороны. Котов оказался наедине с двумя вооруженными противниками — Саша не мог поддержать шефа огнем из окна кухни. Но и его, Сашу, Котову надо было ликвидировать. Тщательно прицелившись, Котов всадил пулю в глаз единственного выжившего боевика. Голова Саши исчезла, снизу раздался звук тупого удара, как от падения мешка с песком.

Ошалевший от страха Котов посылал пулю за пулей в дверь комнаты, пока не кончились патроны и «ЗИГ-Зауэр» не лязгнул впустую. Он добился только того, что изрешетил компьютер Мезенцева.

Котов отшвырнул пистолет и потянулся за оружием Геннадия. К этому времени дверь комнаты стала напоминать решето, и Борис видел действия Котова сквозь многочисленные пулевые отверстия. Он не был уверен, что того не страхует кто-то еще, но уже почти не сомневался, что Котов остался один — и, если не воспользоваться шансом сейчас, можно опоздать навсегда. Едва Котов наклонился, чтобы поднять окровавленный пистолет, Борис рывком открыл дверь и направил на него «ТТ».

— Не стреляйте, — пробормотал Котов, очень медленно выпрямляясь.

— «Я сделаю все, что вы хотите, только не стреляйте»? — передразнил Борис. — У вас на редкость однообразный репертуар. Пора бы выучить новую песню. Где ваша машина?

— Там, на улице…

— Сколько еще ваших людей поблизости?

— Клянусь, никого. Я убил двоих, я хотел спасти вас…

— Прямо ангел-хранитель, — усмехнулся Борис. — Оля, идем скорее!

Иллерецкая отбросила бесполезный «скорпион». Увидев труп Константина с расколотым черепом и то, что осталось от Геннадия, она испытала сильнейший приступ тошноты. Лишь напряжением воли она заставила себя следовать за Борисом, вытолкнувшим Котова на лестницу.

Внизу они усадили Котова за руль автомобиля, но у того так тряслись руки, что он не попадал ключом зажигания в скважину. Раздосадованный Градов оттолкнул Котова на соседнее сиденье, передав пистолет Ольге, устроившейся сзади, и сел за руль сам. Водителем он был скверным, а тут еще незнакомая марка… Под его управлением автомобиль сорвался с места так лихо, что поездка едва не закончилась под стеной дома.

— Вызывайте Бека, — приказал Борис, чудом избежав столкновения.

Котов обреченно покосился на Градова и взялся за сотовый телефон.

— Держите телефон у моего лица, чтобы я мог говорить, — распорядился Борис. — Оля, если он вздумает помешать управлению машиной, стреляй.

— В него? — с трепетом спросила девушка.

— Нет, в прохожих! — рассердился Борис, выворачивая руль на очередном перекрестке. — Эй, эй, поосторожнее! — Он боднул головой телефон, излишне услужливо подсунутый Котовым. — Не запихивайте эту штуку мне в рот!

Котов послушно отодвинул телефон.

— Генрих Рудольфович? — прорыдал он. — Это снова Котов.

— Алло, Генрих Рудольфович! — позвал Борис. — Здравствуйте, говорит Градов.

— Градов? — переспросил Бек. — Почему вам дали телефон? У вас что-то срочное?

— Да мне никто и не давал, — спокойно сказал Борис. — Давать некому. Ваши люди как-то сами собой поумирали, остался один вот этот Котов, и, если его вправду так зовут, фамилия очень удачная. Мне он совершенно ни к чему, а вам?

— Доннерветтер! — взревел Бек.

— Спросите Котова, он подтвердит.

— Борис, но зачем вы открыли стрельбу? Я ведь собирался пригласить вас для мирных переговоров, предложить выгодные условия…

— Не валите с больной головы на здоровую! — возмутился Градов. — Если это так, то я сбитый американский летчик. Ваши ребята мне и слова не сказали. Вскрыли дверь и начали стрелять, да еще гранату бросили. Совсем невежливо.

— Бросили гранату? — Бек немного помолчал. — Вот как… Ну что же, кажется, я понимаю. Приношу вам искренние извинения за своих людей. Такого приказа я им не отдавал.

— Вот и я удивился, — хмыкнул Борис.

— Послушайте, Градов, если хотите, можете пристрелить скотину Котова. Давайте договоримся…

— Знаю я вашу манеру договариваться.

— Даю слово, что…

— Генрих Рудольфович, оставьте меня в покое раз и навсегда, иначе вскоре вы лишитесь всего персонала. Котов, выключайте телефон.

Послушный Котов убрал трубку от лица Градова, и Борис обратился к нему:

— Ваш босс посоветовал мне вас убить. А что посоветуете вы?

— Господин Градов, клянусь здоровьем…

— О! Не нужно. Здоровье — слишком ценная штука. — Борис затормозил на углу. — Вон из машины! Да, и если надумаете скрываться, советую переменить фамилию на Зайцев или Кроликов. Вам пойдет, хотя и эта недурна.

Котова как ветром сдуло. Он даже не посмотрел вслед отъезжающему от тротуара автомобилю. Нырнув в метро, он доехал до своего дома, забрал наличные деньги — всего чуть больше сорока тысяч долларов, основной капитал был вложен в дело — и помчался на вокзал. С первым же поездом он отбыл в Санкт-Петербург, оттуда куда-то еще…

Генрих Рудольфович отнесся к исчезновению Котова равнодушно. Он не стал организовывать поиски, его не интересовало, жив Котов или мертв. На всякий случай, правда, он приказал своим «чистильщикам» прикончить Котова, если тот появится в поле зрения. Беку было не до предателя. Генриху Рудольфовичу мерещилось могущество, спрятанное в дискете Градова…

26

Погода ухудшилась, начинался дождь. Борис и Ольга оставили машину недалеко от места, где был высажен Котов. Они медленно шли по улице, даже не думая искать укрытия от крупных холодных капель.

— Вот и наступил тот момент, который предвидел мудрый мистер Слейд, — сказал Борис. — Ситуация испортилась окончательно.

— Думаешь, Бек не прекратит охоту?

— Насколько я его знаю, вряд ли. Скорее распалится еще больше. Хотя инстинктивно я чувствую, что какой-то способ остановить Бека есть. Но не могу сосредоточиться. Меня тревожит не только Бек, но и «коршуны». Кто знает, чего от них можно ожидать?

— Тогда сдаемся англичанам?

— Конечно. Но сперва надо продумать, как вести себя со Слейдом… с Долтоном — что говорить ему, а о чем и умолчать. И еще: сколько у тебя денег?

— На телефон?

— На телефон у меня есть, но надо же знать наши ресурсы.

Иллерецкая обшарила карманы джинсов и куртки, вытащила смятые бумажки.

— Вот… Мелочь.

— Не так плохо. Давай-ка зайдем вон в тот магазин.

— Зачем?

— Увидишь.

Часть третья АНГЛИЙСКОЕ ТАНГО

1

Прелесть подобных ситуаций, как считал Джек Слейд, заключается в том, что в них совершенно ничего нельзя понять, а если в чем-то и разберешься, воспользоваться этим пониманием невозможно. Кодированная депеша из Лондона свидетельствовала, что мнение Слейда разделяет и руководство «Сумеречного Странника».

Депеша за подписью Марстенса представляла собой растерянный отклик на отчет Слейда о последних событиях. В своем отчете британский специалист упоминал и о телефонном звонке с предложением купить стилет, и о грубоватой уличной слежке. Марстенс соглашался с тем, что утечка информации о нелегальном прибытии Слейда в Россию, скорее всего, исходит из Лондона, и сообщал о начале негласной проверки причастных к операции лиц. Но никаких указаний Слейд снова не получил, если не считать таковыми заботливые призывы соблюдать осторожность. Это было похоже на спасение утопающего, когда вместо спасательного круга с берега летят советы измерить температуру воды и активнее махать руками.

Слейд сидел за столом и передвигал по полированной крышке высыпанные из пачки сигареты. Он решал журнальную головоломку. Требовалось разложить шесть сигарет так, чтобы каждая соприкасалась с пятью другими. Это оказалось чертовски нелегкой задачей. В конце концов Слейда осенило, что сигареты следует разместить не на плоскости, а в пространстве. Воплотить теорию в практику он не успел, так как затрещал телефон. Слейд снял трубку.

— Долтон слушает.

— Здравствуйте, мистер Долтон, — сказал мужской голос по-русски.

— Добрый день.

— Вам звонит тот, кого вы просили позвонить.

— О… Я очень рад.

— А я нет, потому что вы были правы. Дела идут хуже некуда.

— Где мы встретимся с вами?

— Гм… Ваш телефон прослушивается?

— Нет.

Слейд сказал это с чистым сердцем. Предоставленная ему мистером Блейком из посольства техника надежно защищала его телефон, и не было никаких подслушивающих устройств ни в квартире Слейда, ни в его машине. Это он знал. Он не знал другого: в доме напротив с некоторых пор сняли квартиру обходительные молодые люди, заплатив хозяину огромные деньги и обеспечив того временным жильем в центре Москвы.

Сейчас один из тех молодых людей располагался за портативным пультом в глубине комнаты. Перед ним на треноге возвышался прибор, напоминающий телескоп. Невидимый сверхчувствительный луч лазера был направлен на оконное стекло квартиры Слейда. Каждое слово, произнесенное англичанином не слишком тихо, вызывало незаметное дрожание стекла Цифровые значения частоты и амплитуды этих колебаний передавались в компьютерный анализатор, превращающий их в человеческую речь. К сожалению для молодого человека, поданные по телефону реплики лазерный микрофон уловить не мог, так что записывалась только половина беседы.

— Тогда вот что, — произнес Градов. — Подберите нас на углу Николоямской и Земляного Вала.

— Вы не один?

— Нет. Вы все увидите, но не медлите, ради бога.

— Ситуация так серьезна?

— Пока нет, но нам некуда деться. Если мы будем гулять по городу…

— Значит, вам нужно убежище?

— Да.

— Хорошо, я выезжаю. Моя машина…

— Не надо, я узнаю вас в лицо. За вами следят?

— Полагаю, да.

— Оторветесь?

— Нет смысла. Я смогу привезти вас только в свою квартиру, а она им известна.

— Тогда что же делать?

— Ничего. Ждите и положитесь на меня.

Слейд закончил разговор. Молодой человек в квартире напротив нажал несколько клавиш на пульте, поднес трубку к уху.

— Говорит «Карат-2». У Британца назначена встреча.

— Где, когда, с кем? — прозвучал в ответ голос Свиридова.

— Сейчас, но где и с кем — установить не удалось. Ему звонили по телефону. Тембр определенно мужской, но амплитудно-частотные характеристики смазаны. Как насчет наружного наблюдения?

Подполковник сморщился, как от скрежета бормашины в больном зубе. Слейд — профессионал и, если он обнаружит хвост, может отменить встречу.

— Из реплик Британца вытекает, — добавил «Карат-2», — что он доставит контакт в свою квартиру.

— Ах вот как, — облегченно вздохнул Свиридов. — Тогда не надо наблюдения. Ждите его.

— Есть. Конец связи.

Слейд вышел на улицу и сел в машину. Угол Николоямской и Земляного Вала — совсем недалеко, но англичанин двинулся в протяженный объезд через Красноказарменную и набережную Академика Туполева. Да, ему придется привезти тех, кто его ждет, к себе, но это вовсе не означало, что он может расслабиться и не контролировать обстановку. Слежки он не заметил, и это встревожило его. Сомнительно, чтобы они вот так запросто отстали, скорее перешли к более утонченным методам, а это плохо. Впрочем, предыдущая слежка могла иметь демонстративно-предупредительный характер, такое тоже бывает.

Если последнее предположение правильно, рассуждал Слейд, это означает, что информационная брешь не могла образоваться в Лондоне, ибо никакая спецслужба не станет так подставлять своего агента.

Слейд ошибался. Хвост был настоящим, то есть имел целью сбор сведений о маршрутах англичанина. Преследователи прокололись по двум причинам, о которых Слейд, конечно, догадываться не мог. Первая: вечная головная боль генерала Курбатова — беда с контингентом, нехватка высококвалифицированного персонала в сфере действия проекта «Коршун». И вторая, пересекшаяся с первой и умножившая ее разрушительный заряд, — бегство Тани из «Террариума». Все занимались поисками и спешными мероприятиями, перебрасывать людей было нельзя, как нельзя было и оставлять Слейд а без присмотра. В результате, пока группа «Карат» изыскивала точку для установки лазерной аппаратуры прослушивания, другая группа вела англичанина на одной машине, что само по себе являлось грубейшим нарушением всех правил игры. Нет, оперативники не были клиническими ротозеями, но обстоятельства помогли Слейду переиграть их в тот момент.

Узнав о провале хвоста, генерал Курбатов успокоил себя следующим соображением. Слейд, по мысли Курбатова, должен был принять слежку за демонстративную акцию, а значит, отбросить идею о вероятном лондонском источнике. В такой интерпретации неудача выглядела элегантным замыслом, маневром прикрытия.

Подъезжая к условленному месту, Слейд издали увидел Градова, озиравшегося по сторонам. Иллерецкая держалась за его руку, как маленькая девочка за руку отца.

Затормозив возле них, Слейд распахнул дверцу.

— Садитесь. И давайте знакомиться.

— Я Борис Градов, — сказал Борис, усаживаясь сзади и помогая устроиться Ольге. — Это Ольга Иллерецкая, а это… Взгляните.

Он вынул из кармана куртки стилет и протянул англичанину. Слейд сразу узнал египетский экспонат по фотографии, которой снабдил его в Каире начальник полиции. Повернув рукоятку на девяносто градусов, Слейд отделил ее от лезвия.

— А содержимое? — осведомился он.

— Утрачено, — произнес Борис. — Боюсь, навсегда, но это не важно. Информация записана на дискете, она у меня с собой. И поехали поскорее, сэр. Отдавая себя под покровительство британской короны, мы руководствуемся самыми низменными побуждениями. Крыша над головой, простая и здоровая английская пища, отдых… Боже, главное — отдых! Мы устали как собаки.

Не ответив, Слейд улыбнулся и нажал на газ. Спустя несколько минут они входили в подъезд дома на шоссе Энтузиастов.

«Карат-2» вновь вызвал Свиридова:

— Они прибыли втроем, с ним юноша и девушка. Я их не разглядел, но сейчас они появятся в квартире. Ага, вот они. Оперативник поднес к глазам бинокль. — Вижу молодого человека. Девушку вижу плохо. Теперь яснее… Это Иллерецкая.

— О черт!.. Я еду к вам.

Но, прежде чем выехать, Свиридов связался с генералом Курбатовым, а тот в свою очередь с Никитиным.

2

— Располагайтесь, — сказал Слейд.

Вконец измученные Борис и Ольга повалились в кресла.

— Сейчас я принесу чего-нибудь поесть, — продолжал англичанин, удаляясь в кухню, — а вы пока рассказывайте.

— О чем? — спросил Борис.

— Обо всем понемногу, — донесся из кухни голос Слейда под аккомпанемент звяканья посуды.

— А может быть, вы зададите конкретные вопросы? Мои мозги будто взбили миксером.

— Пожалуйста. — Слейд показался в гостиной с подносом, заваленным разнообразными холодными закусками. Иллерецкая принялась помогать ему.

— Давайте начнем с дискеты, — предложил англичанин.

— Это самое простое, — промычал Борис с набитым ртом. — Информацию поместил туда профессор Калужский, а стилет попал к нему от Левандовского. Это вы, наверное, знаете.

— Да. А вам известно, о чем идет речь в дискете?

— Известно. Создание так называемых дэйнов — искусственных людей, генетически копирующих свои прототипы. Такие работы, мистер Долгой, давно проводились в России.

Заявление Бориса оказалось для Слейда столь ошеломляющей новостью, что сначала он даже не полностью осознал его важность.

— Проводились? — переспросил он. — А теперь?

— Надеюсь, что нет. Девушка… Она была нашим другом… Она не вернулась. Мы считаем, что она погибла при попытке похоронить этот проект, «Коршун». Но насколько успешной была ее попытка… Вы видели теленовости? Об аварии, взрыве в лабораторном комплексе под Москвой?

— Видел.

— Профессор Колесников, о смерти которого там сообщалось, — мозг проекта. Это он или кто-то из соучастников придумал словечко «дэйн». Они нашли древнеегипетский кубок с иероглифами, там описывались способы создания дэйнов. Так все и началось. В тех лабораториях свихнувшиеся на идее власти маньяки намеревались выращивать генетические копии, чтобы наводнить ими мир, постепенно заменяя прототипы. Всем заправляют негодяи из Аналитического центра национальной безопасности — АЦНБ, гнилого отростка всесильного ГРУ, империи шпионажа…

— Дьявол, — пробормотал Слейд. — Все много серьезнее, чем я полагал.

Он взялся за телефонную трубку.

— Куда вы звоните? — заволновался Борис.

— В английское посольство.

— Зачем?

— Подождите. — Затем он заговорил по-английски: — Пригласите к телефону мистера Блейка… Долтон. Да, срочно. Блейк? Это Долтон. Немедленно приезжайте ко мне и обеспечьте прикрытие по схеме «Хорнет».

* * *

В квартиру, снимаемую напротив дома Слейда группой «Карат», торопливым шагом вошел подполковник Свиридов.

— Ну что? — обронил он с порога.

— Скверно, — ответил «Карат-2». — Молодой человек излагает Британцу суть проекта «Коршун». По-видимому, у них есть какая-то дискета с информацией. Только что Британец звонил в посольство и вызвал помощь, но подробности неясны.

Свиридов опустился на диван. Настал момент, когда нужно было принимать мгновенное решение и тут же осуществлять его, взяв на себя всю полноту ответственности. Но Свиридову всегда не хватало инициативы и воображения. Сейчас он мог спасти проект — ворваться вместе с «Каратом-2» в квартиру Слейда, застрелить англичанина, под дулами пистолетов увезти юношу и девушку вместе с их дискетой. Потом все можно выдать за обычное нападение грабителей. Последовала бы возмущенная нота со стороны англичан, извинения Министерства иностранных дел России за трагический случай с гражданином Великобритании — и все, инцидент исчерпан.

Но Свиридов медлил. Вместо энергичных действий он углубился в раздумья, затем набрал код прямой связи с Курбатовым и стал докладывать обстановку. Даже при его лаконичности это заняло не менее минуты плюс еще минута, пока Курбатов трагически молчал.

— Ситуация меняется, — вдруг сказал Свиридов, прервав молчание. — У подъезда Британца появилась машина с дипломатическим флажком. Ее сопровождает фургон английской телекомпании «Скай Нетуорк». Они выгружают аппаратуру.

Курбатов, срывая досаду, долго ругался.

— Ладно, — заключил он. — Ждите меня, посмотрим там на месте.

В квартиру Слейда поднялся взъерошенный Блейк.

— Что случилось, Долтон? — Впопыхах он даже забыл об обращении «мистер», что с ним происходило нечасто.

— «Хорнет», — ответил Слейд. — Вот эти молодые люди сделали заявление особой важности, и у меня есть основания считать, что им угрожает опасность.

Он коротко объяснил почему.

Одна группа телевизионщиков расставляла камеры и осветительные приборы на лестничной клетке у дверей Слейда, вторая колдовала на улице возле фургона, направляя объективы на окна квартиры британского специалиста, натягивая тенты для защиты от дождя.

Слейд повернулся к Борису и Ольге.

— Познакомьтесь, это мистер Блейк, дипломат, советник посольства. Будет лучше, если вы отдадите дискету ему.

— Черта с два! — почти выкрикнул Борис.

— Что такое? — Слейд приподнял левую бровь. — Мне казалось, что вы пришли сюда за покровительством и защитой.

— Мы привезли вам ценную информацию, и у нас есть определенные условия… Что там за суета за окном?

— Английское телевидение, — пояснил Слейд.

— Будет пресс-конференция?

— Нет, это меры безопасности. Никто не может запретить телевизионщикам снимать здесь, и никто не решится напасть на нас перед камерами. Я британский гражданин, мистер Блейк к тому же обладает дипломатическим статусом. Журналисты имеют право снимать о нас фильм, и они останутся здесь столько, сколько потребуется. А теперь вернемся к вашим условиям, но прежде покажите нам файл Мы должны убедиться…

— Вы разбираетесь в генетике, генной инженерии? — напористо поинтересовался Борис.

— Нет.

— А мистер Блейк?

— Тоже нет.

— Как же вы убедитесь?

— Вот компьютер, включайте. Разбираться — не наша с мистером Блейком задача. Мы хотим лишь взглянуть. Знаете, в одном шпионском романе на микропленке оказались картинки с Микки-Маусом.

— Я не доверяю вашему компьютеру. Слейд вздохнул.

— Послушайте, Борис… неужели вы не понимаете, что в вашем положении капризничать неразумно? Если бы я хотел отобрать у вас дискету или скопировать ее, то сделал бы это уже давно, и к чему тут хитрости? Не вижу, как вы смогли бы мне помешать. Может быть, в вашем представлении и не существует разницы между нами и той же мафией, но, уверяю вас, на самом деле разница есть.

— Я вовсе не хотел… — начал Борис, но под взглядом Слейда сдался и махнул рукой — ему стало ясно, что по-другому не получится. Он подошел к компьютеру и вставил дискету. — Первая часть пароля известна мне, — проговорил он, — а вторая Ольге. И я был бы вам очень признателен, если бы на время запуска дискеты вы и мистер Блейк покинули комнату.

Англичане переглянулись.

— Мы уходим, — сказал Слейд.

Оставшись вдвоем, Борис и Ольга ввели каждый свою часть пароля. Вернувшиеся англичане склонились над экраном.

— Джентльмены, не разглядывайте файл слишком долго, — произнес Градов. — Он чересчур сложен для запоминания. Могут возникнуть затруднения.

Блейк покосился на Бориса, в интонации которого звучало предостаточно иронии.

— Похоже, вы нас не обманываете. — Обычно невозмутимый Слейд от волнения перешел на английский.

— Конечно нет, — подтвердил по-русски Борис. — И если этого довольно, я закрываю. Он убрал дискету в карман.

— Господа, — начал он. — Мы с Ольгой попали в непростой переплет. Вышло так, что о дискете Калужского пронюхала мафиозная группировка. Даже если бы мы отдали им дискету, то после этого не прожили бы и часа. Допускаю, что вам, гражданам цивилизованной страны, где полицейские даже не носят оружия, нелегко понять наш первобытный страх перед преступниками…

— Отчего же, — вставил Слейд, знакомый с теневыми сторонами российской действительности.

— А кроме мафии, еще эти «Коршуны», ополоумевшие шизофреники. Они уже покушались на жизнь Оли. И если они узнают о дискете, то полезут напролом… Как видите, господа, мы меж двух огней. Дискета — и наша надежда, и наша ахиллесова пята. Мы готовы отдать ее вам вместе с паролем, если вы переправите нас в Англию.

Иллерецкая посмотрела на Бориса округлившимися глазами. Финал его речи оказался для нее полной неожиданностью.

— В сущности, — добавил Борис, — это не требование, а элементарное желание уцелеть.

— Подождите, — сказал Слейд, — пока мы посоветуемся с мистером Блейком.

Англичане вышли в соседнюю комнату. Иллерецкая напустилась на Бориса:

— Что это за фокусы? Мы так не договаривались! Я не хочу уезжать из России! Я фактически порвала с родителями, только чтобы остаться здесь, а ты…

— Хорошо, — спокойно согласился Борис. — Я изменю условия. Попрошу мистера Долтона пожизненно выделить нам роту охраны. Нет, две роты — тебе и мне. И пусть за нами постоянно ездит телевидение.

— О боже! — Иллерецкая закрыла лицо руками. — Неужели нет выхода?

— Есть, и он предложен мной. — Борис придвинулся к девушке, обнял ее за плечи. — Оля, это все, на что мы можем пока рассчитывать. Не спеши отчаиваться. Помнишь, как говорил Ремарк? «Не все так плохо и не все так хорошо, как это кажется, и нет ничего окончательного».

3

В квартире, занимаемой группой «Карат», генерал Курбатов одновременно и прослушивал аудиозаписи, и следил за происходящим у Джека Слейда. Записанные на пленку голоса журчали в наушнике, прижатом к правому уху генерала, в руке Курбатов держал бинокль, направленный на окно гостиной Слейда, а динамик акустического преобразователя позволял ему слышать и происходивший там разговор. Когда англичане, покинув своих гостей, ушли в какую-то из внутренних комнат, куда не доставал лазерный микрофон, Курбатов опустил бинокль.

— Это крах, — сказал Свиридов.

Генерал поднялся, но сразу же сел снова — в раненой руке вспыхнула боль.

— Едва ли, — задумчиво ответил он, — едва ли… По-моему, мы сумеем справиться…

— Но как?! — воскликнул подполковник. Генерал принялся рассуждать вслух.

— Мы видели, что друг Иллерецкой не спешит дарить дискету англичанам. И если они не отберут ее силой — что сомнительно, в общем-то, — не отдаст до тех пор, пока Иллерецкая и он не пересекут границу России. А они не пересекут ее, ибо у англичан нет законных оснований вывезти их. Каким бы способом Слейд и его приятели-дипломаты ни попытались выполнить эту просьбу, с точки зрения закона это будет обыкновенным похищением. Англичане не пойдут на скандал. Слейд проник на нашу территорию под чужим именем. Мы можем разоблачить его.

— Они не знают, что мы это знаем, — заметил Свиридов. — То есть они могут, конечно, учитывать такое в своих раскладах, но откуда им знать наверняка?

— Не важно. Мы им деликатно намекнем.

Генерал вспомнил о том, как Слейд ушел от хвоста. Уже одно то, что хвост был замечен, могло поставить в затруднительное положение Леди Джейн, как бы ни успокаивал себя Курбатов. А уж «деликатный намек»… Да наплевать. Сейчас — все или ничего.

— Хорошо, им не вывезти наших друзей, — не сдавался упрямый подполковник, — а нам как действовать на глазах у телевизионщиков, в присутствии британского дипломата?

— Не сидеть же им вечно в осаде, — буркнул генерал. — Рано или поздно им придется куда-то двинуться, вот тут-то и появимся мы. Улицы Москвы еще наши, надеюсь?

— Меня беспокоит, — сказал Свиридов, — что они запускали дискету. Как знать, вдруг сейчас информация уже в компьютере англичан, если не в посольстве по линии? Их компьютер, если он оснащен нужной программой, мог и порядок ввода символов пароля запомнить, и просто скопировать информацию, пока файл был открыт.

— Если так, ничего не поделаешь… Даже изымать компьютер бессмысленно, раз он на связи с посольством. Но я не думаю, что это так.

— Почему?

— Потому что для Слейда все случилось слишком быстро. Когда бы ему возиться со спецпрограммами?

— Это не гарантия.

— Нет, разумеется. Но для нас это ничего не меняет. Тут можно только молиться о том, чтобы такого не случилось, но действовать-то все равно придется. Хороши мы будем, если упустим дискету, а потом окажется, что никаких копий у англичан не было.

— Но смысл и цель проекта «Коршун» англичанам уже известны, — напомнил Свиридов.

— Ну и что? Кто поверит этой ненаучной фантастике без доказательств? Сумасшедшие уфологи из газетенок вроде «За гранью» или «Вестник непознанного»? Дискета — вот единственная реальная опасность…

— И стилет.

— Чепуха. Я уверен, что Пантера блефовала и фотографий нет, а внутреннее лезвие — то есть главное — испарилось вместе с ней. Но дискета… Черт, дело не только в том, чтобы отнять ее у англичан! У нас самих, кроме нее, ничего не осталось. Сделаем так. Нужно вызвать сюда побольше наших людей — характерной внешности, в одинаковой одежде, без документов. Пусть они оцепят телевизионщиков. Как бы просто любопытствующие прохожие, но англичане поймут предупреждение. А для доходчивости я позвоню Слейду…

4

— Что вы об этом думаете, мистер Блейк? — спросил Джек Слейд, доставая сигареты.

Сотрудник Интеллидженс Сервис, он же советник английского посольства, пожал плечами.

— То же, что и вы. Их требование трудновыполнимо. Помимо того, есть масса сомнений.

— Пожалуйста, изложите.

— Вы с легкостью сделаете это сами. Но если хотите сравнить… Кто эти молодые люди и не набивают ли они себе цену громкими заявлениями? Откуда у них такая информация, где доказательства? Этот файл может быть…

— Полагаю, он может быть именно тем, чем кажется, — ответил Слейд, выпустив изящное колечко дыма. — Пока я гонялся за стилетом, получил немало тому подтверждений. Запросите копии моих подробных отчетов. Все, что Борис говорил о преследованиях мафии, — правда. И мне лично пришлось… Впрочем, это детали. Мистер Блейк, информация, заключенная в дискете, исключительно важна. Я, конечно, не могу утверждать, что сообщение об удачных русских экспериментах — не миф. Но если нет, это означает, что у русских есть или может появиться оружие куда опаснее ядерного. Опаснее потому, что тут нет сдерживающих факторов. Они появятся тогда, когда аналогичной информацией завладеем и мы — и позаботимся о том, чтобы русские знали… да, знали — мы не только не пребываем в неведении, но и способны ответить.

— Информационное сдерживание.

— Да, мистер Блейк, но это уже вопросы высшего порядка. Наш с вами более прост. Отказав молодым людям в их просьбе, мы, скорее всего, обрекаем их на смерть.

— Превосходно, мистер Долтон. — Вялым жестом Блейк как бы подвел черту. — Перевезти их в посольство, а оттуда прорыть подземный ход до Трафальгарской площади? Вы это предлагаете? Или нечто в духе Фредерика Форсайта? Фальшивые паспорта, накладные бороды?

Зазвонил телефон, и Слейд взял трубку.

— Долтон слушает, — произнес он по-английски.

— Долтон? Мне нужен Слейд, — прозвучал ответ на русском языке. — Однако как удачно, что эти два джентльмена совмещаются в одном лице!

Движением руки Слейд показал советнику посольства, чтобы тот снял трубку параллельного аппарата.

— Кто говорит? — спросил Слейд.

— Вы со мной не знакомы. Я хочу, чтобы вы обратили внимание на то, что вскоре будет происходить под вашими окнами. Телевизионные съемки всегда собирают толпу, правда? Присмотритесь к этой толпе.

— Зачем?

— Присмотритесь, — повторил голос в трубке. — Слейд, я буду говорить с вами на языке, к которому вы привыкли, — на языке разведки и контрразведки. Вам известно, что ради безопасности государства иногда приходится пренебрегать некоторыми формальными процедурами. У нас нет постановления об аресте лиц, которых вы укрываете. У нас нет также законного основания для изъятия присвоенной ими российской интеллектуальной собственности. Но вы сели играть краплеными картами. Вы находитесь на нашей территории, эти люди — российские граждане. Позвольте им уйти.

— А если нет?

— Вы в кольце, Слейд. Попытка похищения не удастся. Вас попросту арестуют, разоблачат и вышлют, а ваше правительство сядет в такую лужу, что отставка им покажется счастьем.

— А может быть, наоборот?

— Что наоборот?

— Я разоблачу ваши забавы с дэйнами? Собеседник на другом конце линии сухо засмеялся.

— Я считал вас умнее, Слейд. У вас нет и не будет ни единого факта. Отдайте то, что принадлежит нам, и разойдемся с миром. Умейте проигрывать с достоинством.

В трубке раздались короткие гудки. Джек Слейд посмотрел на мистера Блейка, вдруг постаревшего на несколько лет.

— Вы все поняли по-русски? — осведомился Слейд.

— Да. Они идут в открытую, а это значит, что либо их позиция несокрушима, либо слишком хрупка и нервы сдают. Но мы не узнаем, какое из моих предположений верно.

— Подождите минуту.

Слейд вышел из квартиры, спустился на улицу. Табор телевизионщиков окружала небольшая кучка зевак, среди которых выделялись двое атлетов в серых костюмах с оловянными глазами. К ним присоединился третий, потом еще один. Слейд вернулся обратно.

— Там полно их людей, — сказал он.

— И ни вы, ни я ничего не можем им противопоставить, — подхватил Блейк. — Вы здесь нелегально, а я — лицо официальное, что, пожалуй, еще хуже.

— Следовательно, мы проиграли?

— Да.

— И два человека умрут из-за нашего бессилия?

— Вот как мы поступим, — произнес Блейк, усаживаясь в кресло. — Убедим наших гостей скопировать для нас файл. Получив копию, мы обменяем оригинал на гарантии того, что в нашем присутствии молодые люди получат заграничные паспорта и улетят из России.

— Отличная идея, мистер Блейк. Жаль, что от нее придется отказаться.

— Почему?

— Потому что на моей памяти ГРУ впервые ведет игру так нагло.

— Это не ГРУ.

— Не совсем, но это те же люди, с тем же опытом Их теперешнее поведение — свидетельство того, что им отчаянно необходима дискета. Следовательно, тот взрыв в лаборатории действительно нанес ущерб их программе, если не уничтожил ее. И я не намерен дать им возможность ее восстановить, с копией или без.

— Тогда так: передаем файл в посольство, дискету стираем и сообщаем об этом нашим оппонентам через их парней, болтающихся внизу. Лишившись всяких шансов отнять файл, противник лишится и нужды преследовать молодых людей. Тогда угрозой для них останется только криминальная группа, но она не помешает им получить паспорта и визы, потому что до отлета не найдет их, мы их спрячем.

— Это кажется мне очень спорным решением, — сказал Слейд. — Криминальные боссы меня мало беспокоят, а вот… Гм… Нужно поговорить с нашими гостями. Если они в принципе согласятся, попробуем принять за основу.

Он возвратился в гостиную. Иллерецкая дремала на плече Градова, но тут же встрепенулась, заслышав шаги Слейда.

— Ваши дела не блестящи, господа, — сказал анличанин, — но есть вот какая мысль.

Он слово в слово передал предложение Блейка.

— Нет, — категорически заявил Борис. — Вы получите дискету из моих рук только в самолете на Лондон.

— Вы нам не доверяете?

— Был такой президент США — Рональд Рейган. Он очень любил русскую поговорку «Доверяй, но проверяй».

— Ваше упрямство… неумно, — раздраженно заговорил Слейд. — Поймите, у нас нет никакой практической возможности вывезти вас вместе с дискетой. Посмотрите в окно. Видите этих одинаковых кукол? Это люди АЦНБ. Да если бы их тут и не было, мы ведь не можем просто отвезти вас в посольство или в аэропорт!

Градов стоял у окна, покусывая фильтр сигареты. Внезапно он порывисто обернулся к Слейду.

— Но это же горстка заговорщиков! Неужели вы… Мы ничего не в состоянии предпринять?

— Горстка? Ну что же… Позвоните вашему президенту, — сардонически усмехнувшись, посоветовал Слейд.

— Тьфу… Оля, ты согласна сейчас отдать им информацию?

— Нет.

— А они не согласны на наши условия.

— Мы не в силах выполнить ваши условия, — уточнил Слейд. — Не знаю, что еще мы с мистером Блейком сможем вам предложить.

* * *

Генерал Курбатов слушал этот разговор через акустический преобразователь. Упорство Бориса, причину которого Курбатов не до конца понимал, радовало его, ибо играло ему на руку.

На улице начинало темнеть. Скучающих телевизионщиков сменили их коллеги из ночной бригады. Режиссеры и операторы «Скай Нетуорк», примчавшиеся сломя голову на шоссе Энтузиастов по настоянию господ из посольства, недоумевали. Снимать было нечего. А впрочем, сенсационных кадров иногда приходится ждать неделями. Вот странно, что зеваки не расходятся.

Любимые сигареты Курбатова «Мальборо» улетучивались в форсированном темпе. Генерал не пропустил мимо ушей слова Бориса о горстке заговорщиков. В какой-то мере это так и было. За Курбатовым, даже за Никитиным, не стояла вся мощь государства, хотя генерал-лейтенант и осуществлял прикрытие на высоком уровне. Стоит потенциально враждебным силам в ГРУ (другие спецслужбы в счет не идут) заинтересоваться происходящим на шоссе Энтузиастов, и Никитин сделает все, чтобы погасить этот интерес. По заготовленной легенде, придуманное недалеко от правды, всего-навсего выслежен очередной шпион… Но во-первых, на территории России выслеживанием шпионов полагалось заниматься контрразведке ФСБ, а во-вторых, не бывает прикрытий стопроцентно надежных. Некоторая шаткость фундамента беспокоила генерала Курбатова. Зато он понимал, что ни сейчас, ни позже англичане не сумеют опереться ни на какие силы в России, реально способные противостоять «Коршуну». Для этого они недостаточно информированы и недостаточно авантюристичны. И все же… В бинокль генерал увидел, что в квартире Слейда включили магнитофон. Пока англичане вели нескончаемые дискуссии в дальней комнате, Борис и Ольга по их просьбе записывали историю своих приключений. Еще до того, как позвонить Слейду, они договорились умолчать о некоторых вещах. Например, о кассете с записью беседы Слейда и Сэйла (из самой кассеты Градов вытащил ленту, размотал и выбросил). Борис считал, что эти сведения могут поставить под удар российского агента в Интеллидженс Сервис, а ведь тот совсем не обязательно «коршун» и враг человечества. Может быть, «коршуны» лишь перехватили его информацию. Конечно, Бориса тревожили дыры, зияющие в такой урезанной версии. Многое становилось необъяснимым, и Борис не имел представления, как свести концы с концами. Профессионалы не пройдут мимо белых ниток и торчащих ушей, а на изобретение правдоподобной лжи Борису не хватало ни времени, ни квалификации. Он утешал себя и Ольгу тем, что они сделают максимум возможного для затемнения роли русского разведчика, и большего дилетантам не достичь. Градову не суждено было знать, что беспокоился он напрасно.

Борис добросовестно продиктовал минут двадцать и уступил это право Иллерецкой. Закурив, он расположился на диване. Мысли вертелись вокруг одного и того же — «Коршун», дискета, Бек, англичане… Под звук тихого голоса Ольги и шум усилившегося дождя Борис незаметно задремал. К полуночи дождь прекратился, прохожие исчезли с улицы, словно их смыло, лишь мерзли под своими тентами телевизионщики в окружении бесстрастных курбатовских манекенов. Порой проезжали машины, но если их водители и замечали людей у подъезда, то их взгляду было недоступно напряжение невидимой вольтовой дуги, соединившей две квартиры в домах, стоящих один напротив другого. Это было насыщенное энергией противостояние, и ни один из участников не знал, где проскочит искра, когда пробьет конденсатор.

5

Ранним утром прикорнувшего Курбатова разбудил Валерий Свиридов.

— Слейд уезжает, — сказал подполковник.

— Куда? — спросонья Курбатов не сразу вспомнил, где провел ночь и почему.

— Об этом они в нашей зоне не говорили. Слейд спустился вниз, садится в машину.

— За ним… Упустите — убью…

Свиридов умчался выполнять приказ, а генерал обратился к «Карату-1», сменившему «Карата-2».

— Что делает Блейк?

— Ничего. Пьет чай, угощает гостей.

— Пьет чай? Чертов англичанин! Неплохо бы и нам попить чайку.

Вместо ответа оперативник протянул генералу термос.

В течение первой половины дня Курбатову поступали донесения о Слейде. Британский «физик» заехал в посольство, затем купил билет на самолет и отправился в аэропорт.

— Куда он летит, в Лондон? — спросил Курбатов по телефону.

— Нет, не в Лондон. В Кувейт.

— В Кувейт? О господи, что он задумал?

— Не знаю, — бесхитростно ответил Свиридов. — Не увозит ли он… В общем, не придраться ли к нему на таможне?

— Не надо. То, что он может увезти, проще передать электронным способом.

Джек Слейд ничего не увозил из Москвы. Он летел в Эль-Кувейт транзитным рейсом авиакомпании «Бритиш Эйруэйз», чтобы встретиться с шейхом Мохаммедом Данияром, нефтяным магнатом, чье личное состояние, по оценке журнала «Форбс», занимало четвертое место в списке крупнейших состояний мира. Мохаммед Данияр не только здоровался за руку с лидерами ведущих держав, но и со многими из них дружил, вместе отдыхал и ездил на сафари.

Слепая случайность свела Данияра, выпускника Гарвардского университета, обладателя неисчислимых богатств, политика и писателя, автора знаменитой книги «Нищета цивилизации», с безвестным «Сумеречным Странником», Джеком Слейдом. Когда иракские войска оккупировали Кувейт, Слейд находился там с деликатной миссией, связанной с тонкими экономическими маневрами Великобритании на Ближнем Востоке. Он работал под крышей англо-кувейтской компании «Проксима». Гусеничный лязг танков Саддама Хусейна застал его в конторе. Слейд посмотрел в окно и продолжал спокойно изучать документы. Совсем иначе отреагировали другие сотрудники — двое англичан и двое граждан Кувейта, а также прибывшая в офис «Проксимы» для переговоров двадцатипятилетняя девушка, красавица Эренофре, хорошо известная в деловых кругах столицы. Англичане не скрывали растерянности, кувейтские граждане — гнева.

Спустя полчаса в контору ворвались иракские солдаты под командованием капитана. Они выстроили мужчин у стены, усадили девушку за стол и начали бесцеремонный обыск, больше походивший на погром. Так как ничего для себя интересного им найти не удавалось, капитан скучал. Он наклонился к Эренофре и что-то прошептал ей на ухо. Смуглое лицо девушки вспыхнуло, она наградила капитана увесистой пощечиной. Тот выхватил пистолет и приставил ко лбу Эренофре. Все присутствующие, включая солдат, оцепенели от ужаса — в глазах капитана явственно читалась готовность выстрелить.

Не делая лишних движений, Джек Слейд шагнул вперед, выдвинул ящик стола, до которого еще не успели добраться солдаты, достал предназначенный для защиты от грабителей револьвер и аккуратно прицелился. Прежде чем солдаты опомнились, грохнул выстрел. Пуля выбила оружие из руки капитана. Слейд взвел курок и направил ствол револьвера в переносицу иракского офицера.

— Я дипломат британской короны, — проговорил он по-арабски. — Если вам, господа, угодно воевать с моей страной, воля ваша. Развязать войну очень просто — если вы немедленно не уберетесь отсюда, я стреляю. Можете стрелять в ответ. Выбирайте.

Капитан злобно, не моргая, смотрел на Слейда. Так они стояли друг против друга, наверное, с полминуты. Потом капитан резко повернулся, подобрал пистолет, отдал короткий приказ и покинул офис во главе своих солдат.

Эренофре была дочерью Мохаммеда Данияра, и он принял Слейда по пышному восточному церемониалу, полному радушия. За обедом шейх предложил англичанину стать владельцем одной из новооткрытых нефтяных скважин. Слейд мягко, но непреклонно отверг щедрый дар.

— Видите ли, дорогой мистер Данияр, — произнес он с улыбкой, — не скрою, быть миллиардером приятно, но это хлопотная профессия. Моя работа не столь высоко оплачивается, зато она поспокойнее, и я не собираюсь ее менять.

С тех пор они встречались еще не раз, и Данияр не оставлял мысли отблагодарить англичанина. Что ж, подумал Слейд, сидя в кресле «боинга», заходящего на посадку в международном аэропорту Эль-Кувейта, вот вам и предоставится шанс, уважаемый шейх.

Предупрежденный телефонным звонком из английского посольства в Москве, Мохаммед Данияр выслал «роллс-ройс» прямо к трапу самолета. Шпион и шейх обменялись эмоциональными приветствиями, как истинные друзья.

— Мистер Данияр, — говорил Слейд, сидя в роскошной библиотеке дворца шейха, выстроенного в самом дорогом районе столицы, — вы не переменили мнение относительно тех русских контрактов, о которых рассказывали мне в Швейцарии зимой прошлого года?

— Боюсь, что нет, Джек, — шейх развел руками, — русское оборудование дешевле, верно, но по качеству и надежности уступает американскому. К тому же вечная нестабильность в России… А почему вы вспомнили об этом, Джек? Уж не собираетесь ли вы стать лоббистом русских компаний?

— Нет, — рассмеялся Слейд. — Я как был, так и остаюсь лоббистом Ее Величества. Я хочу втянуть вас в авантюру, сэр.

— Авантюра? Это очаровательно.

— Гм… Да. Вы могли бы выкроить день для поездки в Москву? Совсем не обязательно подписывать с ними договоры, достаточно побеседовать и окончательно отказать.

— Я свободно распоряжаюсь своим временем, Джек, — сказал заинтригованный шейх, — но зачем вам это нужно?

— Это будет не обычная поездка, мистер Данияр. Вы обратитесь с просьбой в российское Министерство иностранных дел…

По мере того как Слейд излагал свои планы, лицо Данияра выражало то недоверие, то веселое удивление, а под конец шейх откровенно расхохотался.

— Джек, вы романтик и фантазер, и этим вы мне нравитесь. Ваш сценарий напоминает мне голливудский фильм. Я буду рад оказать вам эту пустяковую услугу, но с двумя условиями.

— С какими, сэр?

— Во-первых, вы не примете это за полный расчет. То, о чем вы просите, слишком просто, чтобы я мог таким путем расплатиться с вами.

— Не возражаю, — улыбнулся англичанин.

— И второе условие. Вы расскажете мне эту захватывающую историю во всех подробностях.

— Любопытство, сэр? — поддел Слейд.

— Что поделаешь, — сокрушенно вздохнул Данияр. — Нам, сильным мира сего, тоже свойственны человеческие пороки.

6

В Москве, в кабинете министра иностранных дел Российской Федерации проводилось незапланированное совещание. В числе его участников были: сам министр, его первый заместитель, председатель правления компании «Рашн ойл уоркшоп», российского лидера по производству нефтедобывающего и нефтеперерабатывающего оборудования, и президент одного из крупных банков.

— Не думаю, — произнес глава «Уоркшоп», продолжая тему обсуждения, — что просьба Данияра невыполнима. Пойдя ему навстречу, мы можем получить солидный выигрыш для экономики России в целом. Не только для нашей отрасли важны иностранные инвестиции…

— Ваш Данияр — просто капризный восточный деспот, — раздраженно заявил заместитель министра. — В следующий раз он потребует президентских почестей и эскорта истребителей для своего самолета.

— В чем, в сущности, проблема? — вмешался президент банка. — Данияр просит всего лишь предоставить ему дипломатический статус на время краткого визита в Москву. Это значит, что его не будут обыскивать на таможне, вот и все. Или вы опасаетесь, что он повезет наркотики?

— Не только таможня, — сказал министр. — Дипломатический статус включает и другие привилегии. Экстерриториальность — то есть его гостиничный номер, его машина будут считаться территорией иностранного государства; затем — дипломатическая неприкосновенность, неподсудность местному суду.

— Вы что, его судить собираетесь? — хмыкнул банкир.

— Мы не можем создавать прецедент, — пояснил заместитель министра. — Данияр, сколько бы денег у него ни было, остается частным лицом. С точки зрения международного права и он, и безработный из-под моста абсолютно равны. Я имею в виду, что, если тот и другой захотят приехать в нашу страну, они смогут сделать это на равных основаниях. В частном порядке хоть салютом встречайте… Нас же на смех поднимут! Русские настолько обнищали, что награждают дипломатическим статусом первого попавшегося проходимца с набитыми карманами.

— Данияр не проходимец, — возразил глава «Уоркшопа». — С ним считаются в мировой политике, об экономике я уж не говорю. Даже если не будет заключено контрактов, сам факт переговоров с Данияром произведет благоприятное впечатление на наших западных партнеров.

— Считаются, да, — не сдавался заместитель министра. — Но не обряжают его в сюртук дипломата.

— Пожалуйста, — рассердился банкир, — из-за вашего упрямства мы можем потерять несколько миллиардов долларов инвестиций и лишиться выгодных заказов.

— А из-за вашего авантюризма мы потеряем лицо, — упорствовал заместитель министра.

— А вам не кажется, что вы мыслите как в совке? — прищурился банкир. — Без штанов, зато с гордо поднятой головой.

Видя, что дискуссия грозит перерасти в рукопашную, министр решил положить ей конец.

— Господа, — сказал он. — Я считаю, что в создавшихся обстоятельствах разумнее всего удовлетворить просьбу господина Данияра. Дружественный жест с нашей стороны продемонстрирует нашу открытость и стремление к взаимопониманию. И еще, — министр улыбнулся, — если не сегодня-завтра правительство Кувейта назначит послом в Российской Федерации мадемуазель Эренофре Данияр, чему я не удивлюсь, нынешнее положительное решение вопроса будет не самым неудачным ходом.

Слова министра подвели итог совещания. Присутствующие поднялись и направились к выходу. По дороге заместитель министра недовольным тоном проворчал, обращаясь к президенту банка:

— Через неделю мы, чего доброго, расстелим красную ковровую дорожку перед фермером из Оклахомы.

Эти слова, которых, правда, уже не слышал министр, свидетельствовали о независимости мышления перспективного политика и твердости в отстаивании собственного мнения, хотя и никак не могли повлиять на принятое решение.

7

Данияр прибыл в Москву, как и подобает шейху. Из его огромного белоснежного самолета (переоборудованного американского военно-транспортного) выкатился фешенебельный «линкольн» с затемненными стеклами, впечатляющий автомобиль, построенный по личному заказу Данияра. Служащие аэропорта, высыпавшие поглазеть на это чудо, гадали, как многометровый лимузин будет разворачиваться на московских перекрестках. О безопасности движения думали не только они, «линкольн» умчался в город в сопровождении двух машин ГИБДД с включенными мигалками и четырех мотоциклистов шейха.

* * *

Слейд вернулся в Москву раньше, регулярным пассажирским рейсом. В квартире на шоссе Энтузиастов он сообщил Блейку о результатах поездки, проинструктировал Градова и Иллерецкую. К досаде Курбатова, разговор происходил вне досягаемости лазерного микрофона.

— Чего они ждут? — пожаловался генерал Свиридову. — Ни бельмеса не понятно, тянут время. Они решили взять нас измором?

— Нет, они задумали что-то, — сказал Свиридов тоном эксперта. — Только вот что?

Переговоры Данияра с российскими промышленниками и банкирами продолжались четыре часа. К его удивлению, они не закончились безрезультатно. Проницательный шейх сумел увидеть перспективы российской экономики. Хотя он и не подписал контрактов на поставку русского оборудования для нефтяных скважин, несколько других важных вопросов были решены к взаимной выгоде, и стороны расстались, довольные друг другом.

«Я-то думал, что оказываю вам любезность, Джек, — пробурчал про себя Данияр, усаживаясь в „линкольн“, — а попутно заработал и приобрел полезных партнеров. Интересно, кто кому помогает?»

Водитель опустил стеклянную перегородку внутри салона и обернулся к Данияру.

— Куда, сэр?

— Заедем в гости к моему другу. Надеюсь, замечательные русские полицейские проводят нас.

Через переводчика Данияр сообщил адрес экипажу сопровождающей машины ГИБДД. Караван тронулся в путь.

Перед глазами Курбатова, прильнувшего к окну в изумлении, граничащем с потрясением, развернулась фантастическая картина: к подъезду дома Джека Слейда подкатил автомобиль ГИБДД, за ним длиннейший, слепящий хромированными бамперами «линкольн» с дипломатическим номером, украшенный кувейтским флажком, в центре геометрически правильного прямоугольника мотоциклетного эскорта, а за лимузином еще одна машина автоинспекции. Оживленно застрекотали телевизионные камеры. Два мотоциклиста замерли у подъезда в седлах своих стальных коней. Два других мотоциклиста в элегантной белой форме спешились, к ним присоединились четверо в такой же форме, появившиеся из недр просторного «линкольна». Все шестеро вошли в подъезд. Курбатов не мог видеть, как они застыли почетным караулом на лестнице на всем пути к двери квартиры Слейда.

Генерал бросился к телефону, схватил трубку и снова вернулся к окну с аппаратом в руках.

— Алло, Слейд? Слейд! Что это значит?

— Мы уезжаем, — ответил англичанин, и в его голосе Курбатову почудилась насмешка.

— Вы не смеете! Это похищение! Британское правительство…

— О, британское правительство, конечно, не может позволить себе такого, — прервал его Слейд. — А мой друг Мохаммед Данияр, пользующийся дипломатическим статусом, может. Кстати, как насчет штурма? Что-то подрастерялись ваши оловянные солдатики. Попробуйте остановить мистера Данияра, помешать его друзьям отбыть с ним. Скандалы на хорошем уровне — его любимое развлечение. Под хорошим уровнем я подразумеваю именно правительственный, президентский, при самой широкой гласности…

— Я заявляю официальный…

— Да ни черта вы не заявляете! Ваш поезд ушел. Победитель получает все, как поется в популярной песне.

— Слейд, я разоблачу вас как шпиона!

— Пожалуйста… Я тоже уезжаю. Вообще-то меня никогда здесь не было, правда? Англичанин повесил трубку.

— Запустите еще раз вашу дискету, — обратился он к Борису и Ольге. — Дабы не перепутать.

— О, вы нам не доверяете! — воскликнул Борис, явно пародируя самого Слейда.

— Доверяй, но проверяй, — улыбнулся тот.

— Проверяйте, мистер Рейган.

Раздался долгий звонок в дверь. Слейд и Блейк поспешили навстречу Мохаммеду Данияру, тем временем Борис и Ольга открыли файл.

Шейх вошел в гостиную, как предводитель пиратов входит в кают-компанию захваченного корабля. Его темные глаза смеялись.

— Это те молодые люди? — спросил он по-английски. — Привет вам! Я нахожу вашу историю интригующей. Борис поклонился шейху.

— Мы рады, мистер Данияр, — от волнения он с трудом подбирал английские слова, — что вы согласились помочь нам и что столь выдающийся человек…

Он не сумел продолжить. Слейд бросил взгляд на экран монитора, кивнул.

— Берите дискету, и поехали.

Градов закрыл файл, нажал кнопку, дискета выдвинулась из дисковода. Едва Борис протянул к ней руку, Иллерецкая издала протяжный стон. Англичанин с полуоборота успел подхватить падающую девушку. Вдвоем с Блейком при живейшем сочувствии Данчяра они уложили ее на диван.

— Там, в кухне, в аптечке, нашатырный спирт, — сказал Слейд, и Борис побежал в кухню. Возвратившись с флаконом, он протянул его стоявшему ближе всех Блейку.

— Надеюсь, все будет в порядке, — пробормотал Борис по-английски, глядя снизу вверх на высокорослого Данияра. — Это нервное… Ей так не хотелось покидать Россию!

— Я понимаю, — вежливо ответил шейх. — Родина есть Родина, и уезжать вот так… Но, поверьте мне, зло недолговечно. Вы вернетесь, и скорее, чем думаете.

Иллерецкая открыла глаза, морщась от запаха нашатырного спирта.

— Идти сможете? — Слейд наклонился к девушке.

— Конечно. — Иллерецкая села. — Простите.

— Тогда не мешкаем, — проговорил Слейд.

Борис вытянул дискету из дисковода, положил в карман.

— До свидания, мистер Блейк. Спасибо за все.

— Я нахожусь на службе Ее Величества, — скромно и с достоинством произнес советник посольства.

Данияр, Слейд, Ольга и Борис спустились к машине вдоль бравой шеренги почетного караула. Увидев «линкольн», Иллерецкая всплеснула руками.

— Ничего себе! Сколько же человек там помещается? Градов перевел вопрос шейху.

— Если идти на рекорд для Книги Гиннесса — не знаю, — проговорил Данияр с забавно-сконфуженной интонацией. — Но с комфортом разместятся человек двадцать.

— Ничего себе! — повторила Ольга.

Оперативники генерала Курбатова с тоской наблюдали, как добыча ускользает из рук, но поделать ничего не могли. Сам генерал чуть ли не плакал у окна.

Данияр дал сигнал к отправлению. На головной машине ГИБДД завертелась мигалка.

— Что же мы все-таки тут снимали? — растерянно спросил у режиссера оператор «Скай Нетуорк».

Тот пожал плечами, провожая взглядом удалявшуюся процессию.

К телевизионщикам вышел Блейк, предварительно сложивший в кейс специальный модем и еще кое-какие приборы из квартиры Слейда.

— Благодарю за содействие, господа. Позже я пришлю вам меморандум, касающийся некоторых финансовых и… творческих вопросов.

— Ради этого мы мчались сюда сломя голову, мокли под дождем, не спали? — обиделся режиссер.

— Оставайтесь британцами, — подбодрил его Блейк, садясь в свою машину, и укатил.

Ольга с восхищением разглядывала салон «линкольна» — кожаные диваны, телефон, с помощью которого шейх мог связаться с любой точкой земного шара, громадный телевизор, бар с изобилием безалкогольных напитков.

— Тут можно жить, — заметила она.

Шейх не понял русской реплики, но по лицу девушки догадался, что его машину хвалят, и согласно закивал.

«Линкольн» и мотоциклы въехали по открытой рампе прямо в фюзеляж самолета. Экипажи конвоя ГИБДД завистливо вздыхали внизу. Интерьер двухэтажных апартаментов лайнера привел Иллерецкую в еще больший восторг. Это был настоящий летающий дворец.

Летчики доложили о готовности. Борис расслабился лишь тогда, когда самолет оторвался от полосы и набрал высоту.

Вышколенные стюарды подошли с подносами. В хрустальные бокалы полилась чистейшая швейцарская минеральная вода — шейх не пил ничего другого. Впрочем, для своих гостей он держал шампанское и коньяк, но от предложения выпить спиртного и англичанин, и русские тактично отказались.

— Ну а теперь, Борис, — Слейд посмотрел поверх бокала на золотых рыбок в аквариумах, — не находите ли вы, что самое время отдать мне дискету?

— Пожалуйста, мистер Долтон. — Градов вручил дискету англичанину.

— Долтона больше нет. Джек Слейд… А пароль?

— Сначала я хотел использовать слово «EVIL» — зло, — сказал Борис, — но потом мне пришло в голову, что наоборот оно читается как «LIVE» — жить. Это и есть моя часть пароля.

— А мое слово простое, — произнесла Иллерецкая. — «НОРЕ», надежда…

8

— Я никогда не видел в этом кабинете более жалкого существа, чем вы, — орал Никитин. — Надо умудриться провалить все! Они были у вас в руках вместе с дискетой и паролем. А вы позорно прошляпили, господин генерал… — он презрительно подчеркнул «господина», — то есть, тьфу, господин бывший генерал Курбатов! Более того, вы додумались в телефонном разговоре со Слейдом назвать его настоящее имя, чем поставили под удар Леди Джейн!

В последнем упреке генерал-лейтенант был прав лишь отчасти — Марстенс санкционировал проверку персонала «Сумеречного Странника» раньше, после доклада Слейда о звонке Тани и об автомобильном преследовании.

— Но ведь, — осмелился робко возразить Курбатов, — мы могли просто опознать Слейда.

— Расскажите это Марстенсу! — гремел генерал-лейтенант. — За каким чертом вы вообще позвонили Слейду?

— Это был единственный шанс запугать его.

— Ну вот и запугали… Курбатов, вы не стоите даже пули, которой вас следовало бы расстрелять. Лучше удавитесь, как Иуда! Проекта «Коршун» больше нет, так почему вы еще живы?

Курбатова охватила слепая ярость. Разве он не сделал все, что было в человеческих силах? А теперь с ним обращаются как с нашкодившим щенком. Он едва удержался от того, чтобы плюнуть Никитину под ноги. Но годы дисциплины и субординации победили, и он лишь униженно спросил:

— Какие будут приказания?

— Приказания?! Да какие могут быть приказания вам… Ничтожество! Вы разжалованы, вы уволены, вы… — Никитин задыхался, кулаки его сжимались и разжимались. — Вот что. Если у вас не хватит мужества покончить с собой, убирайтесь из Москвы. Даю слово офицера, встречу — застрелю. Вон!

Генерал вскинул голову, посмотрел в налитые кровью глаза Никитина и молча вышел.

Он был раздавлен, повержен, уничтожен. Дело его жизни погибло, и его вышвырнули за порог. Этот Никитин… Он вдруг представился генералу кабинетным хлыщом, умеющим только драть глотку и даже это делающим плохо, чересчур театрально. Домой, домой… Табельный пистолет отобрали, но дома есть верный «вальтер».

Служебную машину, конечно, отобрали тоже. Генерал (да нет, какой генерал?! — одинокий пожилой человек Алексей Дмитриевич Курбатов) остановил такси.

Квартира, где он прожил много лет, показалась ему холодной и неуютной. Курбатов налил стакан коньяка, залпом выпил. Легче не стало, только заболела голова. Из тайника он достал «вальтер», медленно разобрал, собрал, щелкнул спусковым крючком. Пистолет функционировал безупречно. Курбатов зарядил его и положил на стол. Придвинув лист бумаги и ручку, он начал писать, но задумался и скомкал бумагу. Для кого он пишет и о чем? О любви к России, о мечте и ее крушении? Но не ложь ли это? Тех, кто встретит его на ТОЙ СТОРОНЕ, если там кто-нибудь встретит, не обманешь, а остающимся на Земле все равно. Курбатов поднял пистолет к виску.

9

Идиллический домик в Восточной Англии, близ устья реки Крауч в восьми милях севернее Саутенда-он-Си, принадлежал Джеку Слейду. Он купил его пять лет назад, когда в странном помрачении рассудка собирался жениться. Из этого намерения ничего не вышло, соответственно, Слейд почти и не жил в белом коттедже с двускатной черепичной крышей, где возвышались две каминные трубы. Он лишь наезжал туда с друзьями время от времени. Для отдыха дом подходил как нельзя лучше. Утопая в зелени, он стоял уединенно (до ближайшего городка Бернхем-он-Крауч пять миль, да еще надо пересечь реку). Живописные скалы отделяли его от побережья Северного моря, защищая от безжалостных ветров. Вблизи располагались площадка вертолетного клуба «Стрэйт ап» и парк с многочисленными аттракционами, работающими только в пятницу, субботу и воскресенье, когда люди съезжались науикенд. В остальные дни можно было прокатиться по морю на яхте, прямо от дома к причалу сбегала извилистая дорожка. В общем, пастораль, если не обращать внимания на шум вертолетов.

— Вот мои владения. — Широким жестом Слейд указал на коттедж. — Пока поживете здесь, а дальше будет видно.

Он открыл двустворчатую дверь под пирамидальным колпаком, укрывающим крыльцо от дождя. Ольга и Борис вошли в дом.

Стены гостиной первого этажа были отделаны лакированным деревом. Три морских пейзажа привлекли профессиональное внимание Ольги и заслужили ее одобрение. Обстановка вряд ли дорого стоила Слейду: низкая широкая тахта, банкетки на ковре, кресла у камина. Большой телевизор, телефон, полки с книгами, невысокий круглый столик, бар — вот, пожалуй, и весь традиционный набор. После воздушного дворца Данияра коттедж Слейда выглядел по-холостяцки незатейливо, но вместе с тем ощущалось и желание хозяина создать уют, компенсирующий одиночество.

— Ванная справа, — объяснял Слейд, — наверху вторая гостиная, мой кабинет и спальня. Кухня вон за той дверью, в холодильнике должно быть достаточно припасов. Устраивайтесь, я вернусь только завтра. С вашими делами образовалось столько проблем. Как бы меня со службы не выгнали.

— Кстати о службе, — сказал Борис. — Нам придется пройти через это… Детектор лжи и все такое? Слейд бросил на Бориса беглый взгляд.

— Детектора лжи не обещаю, но кое о чем вас, безусловно, расспросят. Но это позже, а пока советую отвлечься. Мой бар в вашем распоряжении. Если захотите, можете совершить прогулку на яхте. Идите по тропинке к берегу, не заблудитесь. Морем заведует парень по имени Том Лэннинг, удовольствие стоит десять фунтов в час. Вот вам на всякий случай тридцать фунтов, а вот ключи от дома. Магазины в Бернеме, до них порядка пяти миль… Я делаю покупки в вертолетном клубе, но вас туда не пустят, там по членским карточкам. На вашем месте я вообще бы не суетился и ограничился яхтой. Как утверждает мудрая русская поговорка, поспешность хороша исключительно при ловле блох. Успеете еще обжить старушку Англию.

— Вам тревожно за нас? — спросила девушка.

— Нет. Бояться нечего ни вам, ни мне. — Он написал цифры на листе бумаги. — По этим телефонам вы всегда найдете меня. Первый — квартира в Лондоне, по второму… мне передадут.

Слейд нагрузил Ольгу и Бориса различными полезными инструкциями (от вызова полиции, пожарных и «скорой помощи» до хозяйственных мелочей) и попрощался. В окно было видно, как он садится в приземистую красную машину.

— Как ты думаешь, — проговорила Ольга, — что будет, когда он узнает?..

— Предпочитаю совсем об этом не думать. — Борис заглянул в бар, вытащил бутылку красного вина.

— Мы поступили с ним по-свински, да?

— Нет. Он нас поймет, должен понять. Борис выдавил пробку вилкой и наполнил бокалы вином доверху.

— Давай выпьем, Оля. Наконец-то мы в безопасности, не надо ни от кого убегать, ни в кого стрелять.

— Стрелять? — рассеянно произнесла Иллерецкая, поднося бокал к губам. — Кстати, где твой пистолет?

— Остался в Москве, в квартире мистера Слейда. Наверное, его забрал мистер Блейк. Почему ты о нем вспомнила? Никак не можешь привыкнуть? Мы в бе-зо-пас-нос-ти, пойми!

— Так ли это?

— Что значит «так ли это»? «Коршуны» от нас точно отстанут, зачем мы им теперь? А Беку нас здесь ни за что не найти. Такого же мнения придерживается и Слейд, это не только по его словам видно. В противном случае нас бы солидной охраной окружили.

«Так-то оно так, — мысленно добавил Борис, — но вот нанимать охрану мистеру Слейду пришлось бы лично и расплачиваться из собственного кармана. Кого еще всерьез волнует судьба двух русских, уже в Москве рассказавших почти все, что знали? Для спецслужб они, в принципе, обуза. Этот мир жесток».

— Наверное, ты прав, — тихо сказала Иллерецкая, глядя в бокал. — Я в самом деле немного сошла с ума. Я возвращалась домой с выставки, и вот я в Англии…

— А я? — подхватил Борис. — Я всего-навсего купил компьютер, чтобы закончить свой роман.

— Ты писал роман? — удивилась Иллерецкая.

— Разве я не говорил? Не до того было. Детективный роман под названием «Ледяной Паук».

— Это очень интересно. Я люблю детективы, но еще никогда не встречалась с писателями.

— Вообще-то это мой первый роман, — признался Борис. — Не знаю даже, получалось что-то толковое или нет. К сожалению, рукопись конфисковал Бек.

— Но ты можешь восстановить его по памяти.

— Кому это нужно здесь, в Англии? Тут Чейзов своих хватает…

— О господи! Я все время забываю… Борис налил еще вина, подошел к окну в старомодной раме-переплете и выглянул в парк.

— Неужели мы действительно в Англии? — воскликнул он, едва не расплескав вино из полного бокала. — И вот эта лужайка перед домом — не лужайка вовсе, а риэл инглиш лон? Знаешь, я всегда мечтал побывать в разных странах, но чтобы вот так…

— А я мечтаю только об одном — вернуться, — вздохнула Иллерецкая. — И я понимаю чувства тех эмигрантов, которых коммунисты выгнали из России. Но там хоть была политика, борьба за свободу. А нас кто выгнал? Две шайки-лейки.

— Шайки-лейки, — задумчиво повторил Борис. — Оля, а тебе не приходило в голову, что все это не так уж случайно?

— То есть?

— Ну, в конкретных проявлениях — да, случайность. Я компьютер купил, ты тогда в аварию и в больницу попала.

А не в конкретных, в общем? Эти дэйны… Не замысел ли это, чтобы погубить нашу Землю?

— Конечно замысел. Ведь мы с тобой это знаем.

— Да нет, не то, — Борис пошевелил пальцами, подыскивая слова, — я имею в виду не замысел «Коршунов». Но откуда все это взялось? Много тысяч лет назад секрет дэйнов принесли на Землю инопланетяне…

— Ты в это веришь?

— В это поверить куда проще, чем в то, что какие-то там жрецы и шумеры сами дошумерили до практической генной инженерии, да не на лягушках. Кстати, ты знаешь, как переводится название «Шумер»? «Страна повелителей ракет».

— Ракет? А ты откуда это узнал?

— Вычитал где-то. Сейчас же полно всего печатают о контактах в древние времена. И над Египтом что-то такое летало, и над Индией, и над Южной Америкой… Вселенная огромна. Ни в пространстве, ни во времени нет ей конца. И я бы гораздо больше удивился, если бы мы оказались единственными. Вот уж было бы чудо так чудо.

— Ну ладно, допустим, это пришельцы просветили наших темных предков. И что с того?

— А зачем они это сделали?

— Мало ли зачем… Может, хотели улучшить человеческую породу. Дэйн ведь как бы лучше, совершеннее человека.

— Возможно, но помнишь, что говорила Таня? «Рано или поздно дэйны осознают свое превосходство, а правда станет известной людям. Все закончится грандиозной кровавой бойней». Не в этом ли заключался план пришельцев? Подбросить нам идею дэйнов, ждать, пока она так или иначе не реализуется в нужном им виде, а потом вернуться на планету, где воевать уже не с кем?

— Ждать тысячи лет? — Ольга пожала плечами.

— Тысячи лет могут быть для них временем одного перелета, как для нас перегон метро. А дэйны… как знать, так ли уж они похожи на людей?

— Ты видел Таню.

— Во всем похожи, да. А нет ли в программе их создания какого-нибудь тайного замочка, ключик к которому хранится у пришельцев? Они возвращаются, подают какой-то сигнал, и дэйны вручают им Землю. А до того об этом ключике ни дэйны, ни их земные создатели и подозревать не могут.

— Как страшно, — взгляд Ольги потускнел, — дэйны-зомби завоевывают Землю для пришельцев. А помнишь, какие-то скрижали великого Тота, которые будут открыты, и все в нашем мире изменится… Не в них ли ключик?

— Оля, — ответил Борис, возвращаясь к столу, — если и есть такой ключик, он пока не работает. Таня пожертвовала собой, чтобы остановить «коршунов». И если кто-то когда-нибудь создаст других дэйнов, почему бы им не быть такими, как Таня? И вообще, думать обо всем этом можно, но изменить ничего нельзя — по крайней мере, не нам с тобой. Так что давай не будем, ладно? Сегодня нам подарили день, так воспользуемся им.

— А как?

— Будем дышать английским воздухом. И последуем доброму совету — прокатимся на яхте. Пошли.

Печаль во взгляде Иллерецкой растаяла. Она отбросила волосы со лба и легко поднялась.

— Пошли!

День клонился к вечеру, в парке развесистые кроны деревьев с округлыми плотными листьями почти не пропускали солнечных лучей, и здесь было сумрачно. Платаны, подумал Борис. Он совершенно не разбирался в этом, но ему смутно помнилось, что в каком-то утонченном английском романе замок лорда окружали именно платаны. А стало быть, платаны и есть.

Тропинка, выложенная мелкой синеватой плиткой, вывела Бориса и Ольгу за каменную ограду, поросшую мохнатой зеленью. Дальше тропинка серпантином петляла между скалами и спускалась к устью реки. Там, у причала, возле маленького островерхого домика застыли на зеркальной глади воды четыре яхты. Собственно, лишь одно из суденышек, снабженное двумя мачтами, заслуживало такого названия. Борису приглянулась длинная желтая посудина с надстройками на носу и корме. На борту угловатыми буквами значилось «Аманда Линн».

— Привет, мисс Линн, — помахал рукой Борис. — Я вас люблю. Но где же обещанный мистер Лэннинг, заведующий морем?

— Давай постучим в дом, — предложила Иллерецкая.

Они так и сделали. Дверь открылась, и на пороге выросла двухметровая фигура рыжеволосого парня со смеющимися светлыми глазами.

— Ой, — сказала Ольга.

— Вы мистер Лэннинг? — вежливо спросил по-английски Борис.

— Я просто Том. А вы гости мистера Слейда, я знаю. Я видел, как вы проезжали на машине.

— Прекрасно, Том. Я Борис, это Ольга. Прокатите нас по морю?

— Черт возьми! Для чего же, по-вашему, я здесь торчу? Десять фунтов в час, и выбирайте авианосец по вкусу.

— Мы уже выбрали «Аманду Линн».

— О! Старушка Аманда и мне по душе. Вид у нее неказистый, но какой ход! Вы будете ловить рыбу?

— Ловить рыбу? — изумился Борис. — И это можно?

— Все, что хотите. За дополнительную плату, конечно.

— Я что, должен заплатить за каждую рыбу, которую сам же и поймаю?

Том Лэннинг рассмеялся.

— Нет, рыба бесплатно. Платить нужно за снасти.

— Я… понятно. Нет, мы не будем ловить рыбу, Том. Но охотно прихватим с собой баночек пять пива, если у вас таковое имеется.

— «Будвайзер», «Молсон», «Бавария»?

— Что покрепче.

— Отлично. Прошу на борт, а я сейчас…

Он исчез в доме, а Борис и Ольга по сходням перебрались на «Аманду». Борис с интересом разглядывал панель управления, рычаги и приборы у штурвала. Иллерецкая прикоснулась к эбонитовому набалдашнику, венчающему рычаг.

— Ты бы справился?..

— С этим? Ну, если понаблюдать за мистером Лэннингом, наверное…

— А если плыть очень-очень далеко? Борис удивленно поднял брови.

— Доктор Ален Бомбар переплыл Атлантический океан на резиновой лодке, так что… А куда это ты собралась плыть?

Ольга не успела ответить, потому что Том Лэннинг бросил с берега упаковку из шести пивных банок, и Борис поймал ее с ловкостью заправского голкипера. Затем мистер Лэннинг перепрыгнул на борт сам.

— Куда отправляемся? — Он щелкнул тумблером, заменяющим ключ зажигания, и двигатель зарокотал.

— А куда можно? — спросила Ольга, показывая, что она не бессловесное существо и даже может составить английскую фразу.

— На юг, мимо Грейт-Уэйкеринга к Шоберинессу, или на север, пустынное побережье и скалы до самого Уэст-Мерси, очень красиво.

— Эти названия нам ни о чем не говорят, — заметил Борис.

— Да? — Том Лэннинг так воззрился на Бориса, точно тот сообщил ему о своем кровном родстве с семьей Виндзор. — Откуда же вы приехали?

— Мы приехали…

— Издалека, — неожиданно перебила его Ольга. — Мы приехали из страны нескончаемого сна, от которого невозможно очнуться, заполненного выстрелами и преследованиями, замешанного на запахе крови. Мы поднялись из нашего личного ада, обманув тысячеглавых драконов, стерегущих врата…

Лэннинг несколько оторопел.

— А… Это стихи Джима Моррисона?

— Нет, мои.

— Чудесно, мисс… Так куда идем?

— В открытое море, — решила Ольга.

— В море так в море.

Лэннинг отшвартовал яхту (если уж именовать так «Аманду Линн») и подал вперед ручку газа. Дизель сердито зарычал, за кормой клокотала вспененная вода. Градов и Ольга стояли у кормовой надстройки, пиво Борис водрузил на вибрирующую крышку люка. Одну банку он предложил Лэннингу, тот подмигнул, сорвал кольцо, снова повернулся к штурвалу и прибавил газа.

Борис и девушка находились за спиной Тома. Он не видел их и из-за шума мотора едва ли слышал их разговор, да и не понимал по-русски, но они слышали друг друга…

— Здесь совсем нет чаек, — заметила Ольга.

— Чаек?

— В море должны быть чайки. Провожать корабли.

— Гм… Ну да, может быть, они появятся позже.

Лэннинг еще увеличил скорость. «Аманда» ходко перескакивала с волны на волну, и устоять на ногах было нелегко. Борис и Ольга уселись на рундук возле борта. Сюда летели брызги. Борис облизнул воду с губ — она была пресной. Закатное солнце нарисовало золотую дорожку на гребнях волн. Берег удалялся, а впереди виднелись два громадных пассажирских лайнера — слишком далеко, чтобы рассмотреть их.

— Ты хотела бы написать картину… вот такую? — Жест Бориса получился неопределенным, охватывающим землю, море и небо.

Иллерецкая отрицательно покачала головой.

— Зачем? Все это уже есть.

— А по телевизору тебя обозвали мастером портрета и пейзажа. И на выставке я видел…

— Ах это… Это ученические работы. Я не собиралась их выставлять, Родзянко уговорил. А мои настоящие картины тебе нравятся?

— Не знаю. Они меня и притягивают и пугают. Как в фильме, когда ждешь, что вот-вот что-то случится.

— И ничего не случается?

Борис посмотрел на девушку немного отстраненно, будто думал о своем.

— Нет, случается. Что-то ВСЕГДА случается. А большой, наверно, переполох поднялся на выставке. Ну, и среди твоих знакомых, когда ты исчезла.

— Видимо так, — равнодушно кивнула девушка.

— Кто-то может с ума сойти от беспокойства.

— Нет, никто.

— Да? Это прекрасно. Я хотел сказать, это скверно. Иллерецкая слабо улыбнулась — Борис не мог поручиться, что ему не почудилась эта улыбка.

— А ты? — произнесла девушка с неуверенной интонацией.

— Что я? — откликнулся Борис.

— Из-за тебя есть кому сходить с ума?

— О да… Толпы моих будущих читателей. Правда, они еще не знают, какая утрата их постигла.

— Я серьезно.

— Серьезно? Хорошо.

— Что хорошо?

— То, что ты серьезно задаешь такой вопрос.

Борис повернулся к девушке. Капельки воды на ее лице сверкали, как крохотные бриллианты.

— Это дождь, что идет с омраченных небес, — пробормотал он.

— Что?

Борис ощутил дыхание девушки, столь отличное от морского ветерка. Оно пахло… Молоком? Это невозможно, и тем не менее это так. Молоком, свежескошенной травой, чем-то далеким, детским.

— Ничего. Просто какое-то стихотворение.

Борис осторожно коснулся губами губ девушки. Она не ответила и не отстранилась. Ее ресницы трепетали, но это был только ветер.

— Наш корабль идет ко дну? — прошептал Борис так близко от ее лица, что она не услышала, а почувствовала его слова.

— Это так, капитан.

— Но мы можем уйти на берег.

— Нет, капитан. Никто не может. Людям лишь кажется, что можно сесть в шлюпки и вернуться на берег. На самом деле никто и никогда не уходит с тонущих кораблей.

— Никто и никогда?

— Нет.

Борис обнял девушку, глядя в ее невероятно синие, как небо, глаза. Всегда что-то случается, и никто не уходит с тонущих кораблей.

Уцепившись за низенький фальшборт, девушка встала и закричала по-английски:

— Хей, шкипер! Мы возвращаемся в гавань! Удивленный Том Лэннинг оглянулся.

— Но вы же еще ничего не видели! Я хотел показать вам древние скалы Блэкуотера, мисс…

— Бунт?! Я прикажу протащить вас под килем! Лэннинг расхохотался, демонстрируя крепкие белые зубы, и заложил такой крутой вираж, что девушка не удержалась на ногах и плюхнулась на колени Бориса. Через двадцать минут «Аманда Линн» причалила там, откуда отправилась в путь.

— Спасибо, Том, — искренне поблагодарил Лэннинга Борис. — Это было лучшее путешествие в моей жизни.

Пожав руку озадаченному мореплавателю, он подхватил девушку и вынес на берег.

— Пиво забыли! — окликнул его Том.

— Угощаю, — великодушно объявил Борис, которого переполняла жажда благотворительности.

— Поставь меня на землю, уронишь, — смеясь, взмолилась Иллерецкая.

— Уроню то, что мне дорого?! Никогда! Однажды я уронил и разбил бутылку водки, так это мне был урок на всю жизнь.

Он донес Ольгу до самого дома, изрядно запыхавшись. Борис пренебрегал спортом и не привык держать в руках груз тяжелее записной книжки, но на сей раз ему так хотелось сделать исключение.

В парке, под густыми древесными кронами, уже совершенно стемнело. Борис нашарил выключатель и зажег четырехгранные фонарики, осветившие крыльцо.

— Добро пожаловать домой, — сказал он.

— Но это не наш дом, — с грустью проговорила девушка.

— Нет, это наш дом. Дом странников, укрывающихся от грозы.

Борис прошел в гостиную, включил бра по обеим сторонам книжных полок.

— Я промокла и замерзла, — пожаловалась Ольга.

— Прими горячий душ, а я растоплю камин.

— Ты умеешь топить камин?

— Надо же когда-то учиться.

Она отправилась в ванную, а Борис занялся камином. Сначала он напустил в комнату столько дыма, что можно было повесить не то что топор, а весь инструмент пожарной бригады. Борис открыл окна, и дым немного рассеялся, зато образовался сквозняк и принес с собой новую напасть: огонь в камине заполыхал с такой чудовищной силой, что знаменитый костер Паниковского бледнел в сравнении с ним. Борис схватился за кочергу. Наконец он ухитрился умерить пламя, так что дикий вой в трубе перестал напоминать о старте баллистических ракет.

Оля вышла из ванной в длинном темно-фиолетовом халате. Кашлянув от дыма, она устроилась в кресле у камина. Халат чуть распахнулся на груди.

— У тебя здорово получилось… для первого раза, — произнесла она. — Можно снимать исторический фильм о газовой атаке немцев на Ипре в тысяча девятьсот пятнадцатом году… Но все-таки закрой окна. Я простужусь.

Борис выполнил ее просьбу.

— Знаешь, в этой ванной я была вроде Алисы в Стране Чудес. Там есть такие штуки…

— Какие? — спросил Борис, выуживая сигарету из деревянного ящичка в верхнем отделении бара.

— Такие… Их надо крутить, а потом нажимать.

— Ну да?

— Еще бы… Я поняла, именно в этом все дело, когда попадаешь в чужую страну. Люди, автомобили, магазины — все такое же. Дома немного другие, но главное отличие в мелочах. Как открыть воду в ванной? Как позвонить по уличному телефону? Куда бросать жетоны, чтобы пройти в метро, и есть ли у них вообще жетоны? В книгах об этом не пишут.

— Конечно не пишут, — согласился Борис. — Это само собой разумеется. Пойду посмотрю на твои штуки. Значит, сначала крутить, а потом нажимать? Не наоборот?

Девушка обиженно взглянула на Бориса.

— Интересно, как это у тебя выйдет. Пошуровав кочергой в камине, Борис загасил сигарету и двинулся в ванную. Он разделся, встал под душ и приступил к исследованию никелированной панели, обилием ручек, кнопок и рычажков похожей на пульт управления космического корабля. Он едва не ошпарился, прежде чем научился регулировать температуру воды. Но больше, чем столь очевидное стремление усложнять жизнь, Бориса удивило наличие окна в наружной стене, через которое был виден парк. Впрочем, почему бы и нет, подумал он. Ванная с окном снизу доверху, без штор невозможна в России, но здесь, в Англии, в стране покоя и безопасности, на территории частного владения, куда никто без приглашения не забредет, она уместна, как нигде. Иллюзия единства с природой, да почему иллюзия? Единство. Ведь и портьеры в гостиной — не для того, чтобы кто-нибудь не подглядел, а элемент дизайна, для уюта…

Второго халата не оказалось. Борис закутался в огромное полотенце наподобие древнего римлянина. Вернувшись в гостиную, он вскинул руку в салюте.

— Марк Антоний, начальник конницы и сенатор, приветствует тебя, царица Египта!

— О… Ты похож на Антония. Особенно очки.

— Я Антоний в современной трактовке, — пояснил Борис. — Очки символизируют великий ум.

Пока он принимал душ, гостиная успела согреться. При мягком освещении, дополненном отсветами оранжевого пламени, комната стала еще более уютной и домашней, словно уменьшилась в размере. Оля сервировала стол, приготовив скромную закуску из запасов Слейда, поставила в центр новую бутылку вина. Приспособлением вроде автоматического штопора, найденным Олей, — тоже характерный штрих непривычного быта — Борис откупорил бутылку и разлил вино по бокалам.

— Давай выпьем за корабли, — сказала девушка. Отражение огненных языков плясало в рубиновой сердцевине бокала.

— За те, что идут ко дну?

— Нет. За те, что держат путь к далекому дому… и возвращаются. И за вас, храбрый капитан.

— Корабли не возвращаются, — Борис поднял бокал, — корабли уходят и приходят, а это совсем не одно и то же.

— Я рада.

— Чему?

— Я и сама так думала, а ты правильно угадал.

— Я не угадывал, я теперь знаю.

Они выпили понемногу, просто чтобы ощутить вкус вина.

— Неужели для того, чтобы отличить важное от пустяков, — сказала Ольга, опуская взгляд вниз, к огню, — неужели для этого надо, чтобы в нас стреляли?

— А что, по-твоему, важно?

— Сидеть в кресле у камина.

— Пить вино.

— Говорить ни о чем.

— И молчать о том же.

Они улыбнулись друг другу одними глазами.

— Планировка английских домов, — промолвил Борис, — такая же загадка, как и те штуки в ванной. Например, мистер Слейд упоминал о том, что где-то тут есть спальня. Но вот где?

Оля подошла к Борису, присела на подлокотник его кресла, провела рукой по его влажным волосам.

— Зачем тебе спальня, Антоний? Вот ковер. Это шкура льва, поверженного Гераклом. А за окнами шумит великий Рим, и так близка битва при Акции…

Борис прикоснулся щекой к щеке девушки, глядя, как опадают и становятся красными языки пламени в камине.

— Антоний проиграл битву при Акции, — очень тихо выдохнул он.

— Нет. Если ты сражался, ты уже не проиграл.

10

Джек Слейд очень устал. Так всегда с ним бывало: бюрократическая канитель после операции выматывала сильнее, чем работа на холоде, во враждебном окружении.

Марстенс уехал на какое-то таинственное совещание на Даунинг-стрит, и Слейд получил долгожданную передышку. Он даже позволил себе выпить рюмку французского коньяка — только одну, как лекарство от усталости.

В кабинете было полутемно из-за прикрытых штор. Слейд включил компьютер, вынул из сейфа привезенную из Москвы дискету, посмотрел на нее. Здесь, в Лондоне, еще никто не заглядывал в файл, никто, кроме Слейда, даже не взял дискету в руки, и это было очень странно. Как правило, любая новая информация сразу попадает в оборот специалистов, а уж такая… Ведь из отчета Слейда всем предельно ясно, ЧТО он привез! И Марстенс ничего не объяснил, лишь намекнул, что Даунинг-стрит в растерянности и многое должно проясниться после совещания. Многое? Ну что ж, подождем…

Слейд вложил дискету в дисковод и подумал о пароле, составленном Борисом и Ольгой независимо друг от друга, — о не существующем в языке, но таком трогательном слове «LIVEHOPE»…

Имени файла на экране не появилось. Слейд нахмурился. Сбой компьютера? Нет, все работает нормально. С противным ощущением электрической дрожи вдоль позвоночника Слейд вызвал программу восстановления удаленной информации. Программа утверждала, что с дискеты ничего не удалялось. Это была чистая отформатированная дискета.

Слейд вынул ее из дисковода. Та самая дискета, «Вербатим», со слегка потертой наклейкой, с карандашной пометкой. Да она и не может быть другой. Тогда как же…

Ведь никто не имел возможности форматировать прямо на глазах у Слейда!

Чертовщина… Слейд уперся пустым взором в столь же пустой экран. Из транса его вывел прерывистый сигнал интеркома.

— Мистер Слейд, немедленно зайдите к мистеру Марстенсу.

Вот как — немедленно. Что стряслось? Почему Марстенс вернулся так быстро? Обычно эти совещания бесконечны.

Сунув дискету в карман, Слейд вышел из кабинета. Марстенса он нашел в странном расположении духа — тот выглядел не рассерженным, не озабоченным, а… Если бы Слейд знал Марстенса хуже, он определил бы его вид как виноватый. Но Марстенс и покаяние — понятия несовместимые.

— Садитесь, Джек. — Марстенс кивнул на кресло и замолчал, будто не решался начать.

Тогда решился Слейд — на прыжок в ледяную воду Он достал дискету, положил ее на стол и сказал:

— Сэр, вот дискета, которую я вывез из Москвы. Только что я запускал ее, но…

Марстенс сделал утомленно-останавливающий жест, и Слейд умолк.

— Джек, это совещание… Оно только подвело итог. Вопрос поднимался еще после сообщения Дэвида Сэйла о возможности репликации. Вы удивлены? Это так… Отчасти он увязывался с клонированием. Вам, вероятно, известно, что о клонировании дискутировали и раньше. Отношение самое осторожное. Уже с начала апреля девяносто седьмого года ассигнования на эти программы были урезаны наполовину, а через год финансирование вообще собирались отменить. Но не отменили, оставили тонкий ручеек из-за медицинских надежд на выращивание органов для пересадки. Но ваша репликация — совершенно иное дело. Это поле для невиданных в истории злоупотреблений. Мнение единодушно, Джек не буду ходить вокруг да около, лучше сразу. Ваши усилия напрасны. Ваша операция проведена блестяще, но… впустую.

— Сэр…

Марстенс полуприкрыл глаза.

— Мне очень жаль, Джек. Любые исследования по этой теме категорически запрещены, любая информация, откуда бы она ни исходила, подлежит уничтожению, а ее распространение отныне является тяжким уголовным преступлением. Вы рисковали жизнью, чтобы добыть эту дискету, но у вас хватит мужества и мудрости примириться с тем, что она никому не нужна.

— Но… Русские, сэр… — ошарашенный Слейд не находил слов.

— Русские, да… Они теперь обезврежены, Джек Проект «Коршун» мертв. Не потому, что у них не осталось научной и материальной базы — в этом мы едва ли когда-либо убедимся, наверное, — а потому, что их безумные проекты имели шанс на осуществление только при сохранении полной тайны, и они это понимают. Впрочем, это не снимает с нас обязанности за ними присматривать. Но как конкретно это будет происходить — отдельный вопрос и не нашего с вами уровня.

— Колесо познания катится, — пробормотал Слейд.

— Что?

— Боюсь, развитие науки не остановить запретами.

— Но это НЕ ЗЕМНАЯ наука, Джек.

— Простите, сэр?! — Джек Слейд был бы менее ошеломлен, если бы Марстенс сейчас станцевал перед ним рок-н-ролл на столе.

— Это не земная наука. — Марстенс улыбнулся в ответ на реакцию Слейда — Это чуждое знание, навязанное извне неведомой силой. Разве вы забыли, как вам говорил об этом Дэвид Сэйл?

— Он высказал предположение. — Слейд еще не опомнился.

— Джек, я практик, очень далекий от фантазий любого рода. И если я вижу на улице слона, мне легче признать этот факт, чем исходить из постулата, что слоны в Лондоне не водятся, и хитроумной логикой убеждать себя в том, что это вовсе не слон. Несколько тысячелетий назад люди Земли не могли открыть репликацию. А значит, открыли ее не они. Для меня этот факт так же бесспорен, как увиденный воочию слон.

— Да, наверное… И все же в Англии, да и не только в Англии, немало ученых добровольно пошли бы в тюрьму, лишь бы прикоснуться к тайне репликации. А военные? Неужели они не оказывали давления, чтобы получить этот файл?

— К счастью, нашей страной правят не военные, а ответственные политики, Джек. Я не знаю, что там нас ждет в будущем, может быть, найдется еще десяток таких стилетов или какой-нибудь Франкенштейн сам откроет репликацию. Я не говорю, что это невозможно, это всего лишь противозаконно. Но мы знаем об опасности, и это главное.

Марстенс встал, словно подводя черту под первой частью беседы.

— Теперь об утечке информации из нашего отдела, Джек. Проверка определила круг подозреваемых. И наибольшее подозрение вызывает ваш секретарь.

— Ингрэм?

— Да, Роберт Ингрэм.

— И потому его нет на месте? Я думал, он болен.

— Он временно отстранен под благовидным предлогом. Данных для ареста пока недостаточно, прямых улик нет. Но именно к Ингрэму сходятся все нити.

— Но ведь есть и другие подозреваемые?

— Да, и поэтому я намерен устроить классическую ловушку. Вернуть Ингрэма на службу, затем подсунуть всем подозреваемым псевдоважную информацию, каждому свой «меченый атом». По реакции Москвы мы установим, какая приманка сработает. Но я почти уверен, что это Ингрэм. Так как это задание поручается вам, в ближайшее время жду детальных предложений.

Слейд чуть изменил позу в кресле.

— Это ведь не так срочно, сэр? Мне не хотелось бы бросать на произвол судьбы моих российских друзей.

— Занимайтесь ими параллельно, Джек, но, боюсь, их надежды остаться в Англии беспочвенны. Вы знаете наших крючкотворов… Кажется, у девушки есть родственники в Канаде?

— Родители, сэр.

— Вот и хорошо. Рассмотрите этот вариант. А о дате их вызова для допросов вам сообщат.

Слейд поднялся и взял со стола дискету.

— Я могу идти, сэр?

— Конечно. Сегодня отдыхайте, но завтра жду предложений по Ингрэму. Не забудьте стереть файл. Не скрою, так и тянет заглянуть. Но увы, Джек! Я слишком часто нарушал законы в ходе операций, чтобы делать это еще и в стенах родного учреждения. А все же любопытно…

Не так любопытно, как вы думаете, мелькнуло у Слейда, когда он шел к выходу, сжимая дискету в руке.

11

Красный спортивный автомобиль Джека Слейда подкатил к дому. На звонок в дверь никто не откликнулся. Тогда Слейд открыл запасным ключом и вошел в гостиную. Он увидел закуску и недопитую бутылку вина на столе, поднялся по лестнице на второй этаж, заглянул в спальню.

Борис и Ольга крепко спали под одеялом, тесно прижавшись друг к другу. Руки девушки обвивали шею Бориса, ее голова покоилась на его плече. В этой картине было столько мира и тепла, что Слейд невольно улыбнулся. Он бесшумно закрыл дверь и спустился в гостиную, где снял трубку внутреннего телефона. Наверху раздался звонок.

Спросонья Борис не сразу понял, что это за звук и что он означает. Потом он вытянул руку и схватил трубку.

— Алло.

— Добрый день, — сказал Слейд, разумеется по-русски.

— О, мистер Долтон…

— Называйте меня мистер Слейд. Я больше привык к своему настоящему имени.

— Хорошо, мистер Слейд. Где вы?

— Внизу, в гостиной.

— Вы уже знаете?

— Да.

— Мы одеваемся и идем.

Борис положил трубку. Оля заворочалась во сне, что-то пробормотала. Борис прикоснулся к ее плечу.

— Оля, просыпайся. Он здесь.

— Кто здесь? — Девушка села в постели, хлопнула ресницами, тут же инстинктивно прикрылась одеялом.

— Слейд. Он все узнал.

— О дискете?

— Да, ждет нас на расправу. Может быть, я один с ним поговорю?

Девушка постепенно возвращалась от сна к реальности.

— Ну уж нет. Чтобы станцевать танго, нужны двое, правда?

Они появились в гостиной минут через двадцать, приведя себя в порядок настолько, чтобы не выглядеть беспомощными, какими выглядят люди, вытащенные из постели. Ольга поздоровалась, Борис взял сигарету и закурил.

— Как вы это сделали? — спросил Слейд.

— Это целиком моя вина, — начал Борис, но девушка перебила.

— Не слушайте его, мистер Слейд. Он будет изворачиваться и покрывать меня. Мы придумали это вместе, заранее. В компьютерном магазине мы купили упаковку дискет «Вербатим», таких же как та, с файлом. Потом мы зашли на телеграф, попросили там карандаш, ластик, поработали с наклейкой, чтобы новизна не бросалась в глаза, сделали карандашную пометку. Не сразу получилось, штук пять испортили. Остальные дискеты в упаковке мы выбросили. Вот… А когда мы во второй раз продемонстрировали вам файл, я как будто бы в обморок упала. Пока вы, мистер Блейк и мистер Данияр возились со мной, Борис подменил дискету.

— Я бы подменил раньше, — добавил Борис, — да боялся, что вы попросите снова включить. Так и вышло.

— Гм… А куда вы дели настоящую?

— Когда я выходил в туалет в самолете мистера Данияра, я разломал корпус дискеты, а сам диск смял, поджарил зажигалкой и спустил в унитаз. Если на свете существует способ восстановить информацию после такой обработки, значит, я зря рассказал вам об этом.

— Успокойтесь, Борис, — ответил Слейд, — такой способ вряд ли существует, да никто и не стал бы его искать.

— Почему?

— Потому что английское правительство приняло закон, запрещающий все исследования такого рода — у нас это называют репликацией, — а также поиск, распространение и любое использование подобной информации. Мне приказали стереть файл и забыть о нем.

— Вот как! — воскликнул Борис почти разочарованно. — Выходит, мы старались напрасно?

— Вы опасались, что в Англии возникнет проект вроде «Коршуна»?

— Да. — Борис затушил сигарету в пепельнице. — Понимаете, из-за этого погибла та девушка, Таня, наш друг. Она хотела полностью уничтожить все, что только есть об этом… о репликации. И я искренне надеюсь, что у АЦНБ ничего не осталось. От стилета — лишь оболочка… Получается, дискета была последним известным нам источником. Если бы мы поступили иначе, мы бы предали ту девушку и многих других людей, которые живут на Земле и хотят жить спокойно. Я не оправдываюсь, мистер Слейд. Я убежден, что мы действовали правильно.

— Да, — проговорил Слейд. — Я тоже думаю, что вы поступили правильно. Так или иначе, эта история закончена, и не пора ли…

— Не совсем закончена, — сказала Ольга. — А стилет? Где он, что с ним?

— Ах да, стилет. Стилет вернется в каирский музей, откуда он и был похищен вместе с другими экспонатами, которые тоже удалось вернуть. Я не успел зайти в посольство Египта в Москве и передать их, но уж в Лондоне я это сделаю.

— И люди будут смотреть на него, любоваться красотой… даже не догадываясь, какая странная и захватывающая история с ним связана! Может быть, это самая странная история в мире.

— Возможно, — суховато откликнулся Слейд, настроенный не столь романтично. — Мне сейчас ближе другая история, ваша…

Борис налил себе вина, жестом предложив Оле и Слейду (оба отказались). Слейд продолжал:

— Тут много неясностей, вашей проблемой будут заниматься в высоких инстанциях. Чем все завершится, не берусь предсказать. А пока вам предстоит жить здесь. Не знаю сколько — неделю, две, месяц. Расценивайте это как летние каникулы. Меня вы будете видеть нечасто, работы полно. Но ничего, любые новости узнаете без промедления. Я дам вам немного денег. В общем, развлекайтесь, но съездить и поговорить с моими коллегами вам все же вскоре придется.

— Мистер Слейд, — произнес Градов, все еще не переключившийся после неожиданного оборота дела с файлом. — Вот вы как будто одобрили наш поступок… Я о дискете…

— По этому поводу мне добавить нечего.

— А каким было бы ваше мнение, если бы не принятый закон?

— Точно таким же, если вы спрашиваете о моем личном мнении. Хотя ни ваши, ни мои действия, ни законы британского правительства, ни даже всех правительств, вместе взятых, не изменят ситуации по существу. Открытое однажды не закроешь вновь.

— Однако, — заметил Борис, — египетский секрет таился в подземельях бог знает сколько веков. Может быть, очередную штуковину и откопают, но лет через тысячу.

— Я имел в виду современные исследования, — пояснил Слейд. — Двигатель науки — любопытство, а его не отменить правительственным запретом. Впрочем, надеюсь, что вы правы, и тысяча не тысяча, но лет сто у нас в запасе есть. — Он засмеялся. — Вот что, я в затруднении. Нужна ваша помощь.

— Да? — Борис наклонил голову.

— Я страшно устал, но, если сейчас завалюсь в постель, просплю до ночи, проснусь с больной головой и потом уже не усну. А вот если мы втроем сядем в машину и поедем в Лондон, в джазовый клуб Ронни Скотта…

— Принято! — Ольга захлопала в ладоши. — Джазовый клуб! Мистер Слейд…

Она взглянула на Бориса, а он на нее. Без слов их взгляды говорили одно и то же: в джазовый клуб, на скучнейшую лекцию или в батискафе на дно морское — нет разницы, все одинаково интересно, все восхитительно с тобой, с тобой…

12

Металл казался обжигающе холодным, несмотря на то что имел комнатную температуру. Да, это не был холод, обусловленный законами физики, это был холод МОГИЛЫ. Ветер, дующий с другой стороны, откуда нет возврата…

Курбатов оторвал ствол пистолета от виска, положил оружие на стол. Почему он должен умирать? Он, пусть немолодой, но полный сил и энергии человек? Он, а не те, кто виновен в его поражении и чудовищном позоре? Он ли минуту назад был уверен, что жизнь потеряла смысл? Нет, смысл остается: ВОЗМЕЗДИЕ. Не месть — мстят рогатые мужья и обиженные любовницы. Именно так: возмездие или, еще лучше, ОТМЩЕНИЕ. В мести всегда есть что-то детское: «Ах ты так?! Вот тебе, вот!» Ничего подобного нет в отмщении или возмездии. Просто каждый должен получить то, что ему причитается, то, что он заслужил. Торжествует незыблемый закон бытия, установленный Господом, а Всевышний волен выбирать любое орудие.

Курбатов поймал себя на том, что он, законченный атеист, вдруг вспомнил о Боге. Как ни странно, это не удивило его. Минута наедине с заряженным пистолетом, готовность нажать на спуск — такое изменит кого угодно. Помутнение разума? Нет, всего лишь изменение, а не помутнение. Курбатов знал, что признаков безумия нет.

Он знал, но… Но ЭТО БЫЛО помутнением разума.

Теперь нужно наметить список жертв. Он должен убить всех виновных, без гнева и пристрастия, сознавая, что он — только орудие, а решения принимаются на небесах. Первый — Никитин, не потому, что виновнее других, а потому, что ближе. Потом Иллерецкая и ее дружок. И наконец, десерт, чудесный финал этой захватывающей охоты — Джек Слейд.

Времени лучше не терять.

Экс-генерал сунул пистолет в карман и вышел из квартиры.

На автобусе он доехал до гаража, где стояла его старая машина — «жигули-шестерка». Он заботился о ней, хотя пользовался всегда служебной «волгой», и периодически оплачивал профилактические работы, точно предчувствуя, что вскоре она ему понадобится.

Усевшись за руль, бывший генерал включил зажигание. Двигатель работал как часы. Курбатов выехал на московские улицы. Из первого попавшегося телефона-автомата он позвонил Никитину.

— Василий Тимофеевич? Курбатов говорит.

— Какого черта? Я приказал вам или подохнуть, или убраться из Москвы.

— Василий Тимофеевич, получена чрезвычайно ценная информация. Проект спасен.

— Что?!

— Это правда. Я не стал вас обнадеживать, не зная, сработает ли моя авантюрная страховка, а она сработала. Теперь у нас есть все, а у англичан ничего. Я видел материалы, они подлинные… Но доставивший их человек требует огромного вознаграждения.

— Обещайте ему все, что он хочет.

— Он соглашается говорить только лично с вами.

— Мм… А откуда он узнал обо мне?

— От меня. Я полагаю, это не имеет значения, ведь он будет устранен.

— Да, вы правы. Я и сам хочу поговорить с ним, убедиться… Кто он такой?

— Весьма высокопоставленная персона. Вы знаете его в лицо и будете удивлены. — «Очень удивлены», — добавил про себя Курбатов.

— Когда и где состоится встреча?

— Первый вариант, если он вас устроит, — через час, на пятом километре к востоку от того места, где раньше был внешний пост охраны «Террариума». Резервный…

— Отставить резервный, я буду там.

— Василий Тимофеевич, важно, чтобы вы приехали один. Этот человек…

— Безусловно! Спугнуть его?! Лимиты глупости исчерпаны!

— Еще нет, — сказал Курбатов коротким гудкам и повесил трубку. Настроение его поднялось. По дороге он купил целый блок «Мальборо», курил, насвистывал арию из оперетты. Улеглась даже ноющая боль в руке.

Он прибыл на пятнадцать минут раньше срока. Место было выбрано удачно, машины здесь проходили редко. Курбатов переложил «вальтер» из внутреннего кармана в боковой.

«Волга» генерал-лейтенанта показалась из-за поворота точно в назначенное время. Обычно Никитин ездил на «мерседесе», но на этот раз предусмотрительно сменил автомобиль. Он сам сидел за рулем, кроме него, в машине никого не было. Одет он был в темный цивильный костюм.

Выйдя из своей машины, Курбатов облокотился на раскрытую дверцу. «Волга» затормозила, генерал-лейтенант тяжеловесно выбрался из салона.

— Где же ваш человек? — спросил он, позабыв о приветствии.

— Его нет, Василий Тимофеевич.

— Вижу, что нет… Опаздывает?

— Нет, не опаздывает. Его не существует. Я выдумал его, чтобы исполнить смертный приговор.

— Что вы мелете? — Никитин отступил к машине.

Курбатов выхватил пистолет и выстрелил. Пуля попала в грудь генерал-лейтенанта, удар отбросил Никитина назад. Курбатов выстрелил еще дважды — в грудь и в голову. Тело генерал-лейтенанта повалилось на дорогу возле левого переднего колеса «волги».

Вновь небрежно насвистывая, Курбатов спрятал пистолет, сел в «жигули», развернулся и поехал в Москву. По пути он остановился у мусорных контейнеров на окраине и выбросил оружие.

13

Дверной звонок не работал, Курбатов постучал. Через долгую, очень долгую минуту послышались шаги. Тот, кто был за дверью, заглянул в глазок. Загремели засовы.

Перед Курбатовым стоял сухопарый мужчина лет пятидесяти, с седой шевелюрой и водянистыми глазами, одетый по-домашнему в рубашку и тренировочные брюки.

— Заходите, Алексей Дмитриевич, — буднично пригласил он. — Чаю, кофе?

— Да, пожалуй, выпью кофейку. — Курбатов прошел в однокомнатную, небогато обставленную квартиру.

Эта квартира и этот человек, Виктор Петрович Стасов, были стратегическим резервом Курбатова. Создавая такой резерв, он надеялся, что воспользоваться им не придется никогда. И вот — пришлось…

Курбатов устроился за кухонным столом, а хозяин принялся варить кофе. Алексей Дмитриевич не торопился с разговором, он отдыхал. С наслаждением выпив первую чашку, Курбатов наконец задал вопрос:

— Сколько у меня там всего денег, Витя?

— Триста семьдесят пять тысяч долларов, Алексей Дмитриевич, — с готовностью рапортовал Стасов.

— Я забираю триста… Семьдесят пять — твои. Стасов молча кивнул. Их взаимоотношения не позволяли ему спрашивать о том, о чем не говорит сам Курбатов.

— Кроме того, — продолжал тот, — мне срочно нужен паспорт с английской визой на чужое имя — русское — и билет на ближайший рейс в Лондон.

— Ближайший?

— Как будет готов паспорт. Так, дальше. Мой уровень владения английским не таков, чтобы выдать себя за англичанина, так что в Лондоне мне понадобятся документы якобы давно натурализовавшегося иммигранта.

— Легендированные?

— Нет, это слишком долго, а я очень спешу. Просто пристойная фальшивка для бытовых нужд. И придумай, как мне затем из Лондона попасть в Америку.

— Последнее — самое трудное. Но сделаем, — заторопился Стасов под пасмурным взглядом экс-генерала. — Вы повезете деньги с собой?

— Да.

— Будьте осторожны. Такая сумма наличными — опасный груз.

— Это уж не твоя забота, Витя. Налей-ка еще кофе.

14

После вчерашнего разламывалась голова. Волынов не привык много пить, и целая бутылка виски «Джек Даниэльс» отравила его, но встряска была необходима. Тучи сгущались. Он это чувствовал, он это знал. А тут еще внезапное отстранение от работы под явно надуманным предлогом и столь же внезапное возвращение на службу.

Телефонный звонок вызвал всплеск головной боли. Волынов, он же Роберт Ингрэм, застонал, сбросил одеяло и нащупал трубку в предрассветном полумраке.

— Хелло, — буркнул он.

— Доброе утро, сэр, — раздался в трубке мужской голос с сильным акцентом. — Очевидно, я говорю с мистером Уайтхедом?

«Уайтхед» означало срочную встречу у входа в паб «Буллз хед», Лонсдейл-роуд, 373. Волынов посмотрел на часы.

— Вы ошиблись, — ответил он. — Мистер Уайтхед здесь не живет и никогда не жил.

Если бы он сказал «вы ошиблись номером», это переводилось бы как «встреча невозможна, связь по каналу-2». Просто «вы ошиблись» значило «я приеду», а «никогда не жил» — «будьте предельно внимательны, возможна слежка, отмена встречи по оговоренному сигналу». А вот «видимо, вы набрали неверный номер» означало бы провал… Но Волынов не оценивал ситуацию столь трагично.

Положив трубку, Волынов встал с постели, проглотил три таблетки аспирина. Интересно, как он будет вести машину в таком состоянии?.. И еще интереснее — «Уайтхед», экстренный пароль для критических ситуаций. К нему не прибегали еще ни разу.

Хвоста Волынов не обнаружил. А когда он подрулил к пабу «Буллз хед» и увидел, кто его ждет, изумлению не было границ. Генерал Курбатов собственной персоной! Что же стряслось в Москве?!

Выйдя из машины, Волынов пожал Курбатову руку.

— Здравствуй, Леша, — тепло сказал Курбатов. — Как ты тут?

— Я докладывал, Алексей Дмитриевич. Плохо.

— Ничего, держись… Я приехал, чтобы увезти тебя на родину.

— Вы, лично?!

— Да… Такие дела, Леша. Последнее задание — и ты в Москве.

Они степенно зашагали по улице. Лондонский туман скрывал их от утренних прохожих, но он мог скрыть и наблюдателя от взглядов Курбатова и Вольтова.

— Задание такое, — вполголоса заговорил Курбатов. — Твой шеф Слейд привез в Лондон двух русских. Тебе это известно?

— Нет.

— Ладно, я расскажу тебе о них. Мне необходимо знать, где он их держит, и получить подробные планы этого места и окрестностей, ну и вообще, как можно больше сведений.

— Нелегко будет, Алексей Дмитриевич. Мне не доверяют. Когда вам это нужно?

— Сегодня вечером. Волынов споткнулся.

— Сегодня вечером? — беспомощно повторил он.

— Да, и особо не осторожничай, ведь ты уезжаешь домой сегодня же. Можешь сработать и грубовато. Но это не все. Мне понадобится оружие.

— Оружие?! Здесь, в Англии, в стране-лужайке, стране стеклянных домов? Лондон — это не Чикаго и не Москва, Алексей Дмитриевич.

— Постарайся, Леша, очень постарайся. Мне нужны два пистолета — один хороший, многозарядный с глушителем, второй все равно какой, хоть дамский. Автомат, гранатомет, боеприпасы…

— Алексей Дмитриевич, а бомбардировщик вам не нужен? — не выдержал Волынов, в голове которого еще бушевал вчерашний хмель. — Тут один продает недорого.

Охвативший Волынова гнев имел под собой основания. О чем они там в Москве думают? Неужели эти кабинетные крысы всерьез полагают, что за годы работы в Лондоне Волынов создал собственный тайный склад оружия для штурма Букингемского дворца?!

Курбатов полностью игнорировал реакцию Волынова.

— Для проведения операции мне выделены деньги, — сказал он. — За каждый из пистолетов мы можем заплатить до тридцати тысяч долларов, за автомат и гранатомет с боеприпасами — до восьмидесяти, если автомат с подствольным гранатометом — до ста.

Волынов поскреб в затылке.

— В принципе, тут есть один подпольный торговец, — признался он. — Крайне ненадежный тип, и деньги потребует вперед…

— Ничего, за деньгами сейчас съездим. Они… там, где я остановился… По дороге проинформирую тебя насчет русских гостей мистера Слейда. А вечером, в девять, встретимся в точке «Олдершот-одиннадцать», близ Уокинга.

15

Оперативной точкой «Олдершот-одиннадцать», или «Гнездом», называлась укромная лужайка в одном из немногих перелесков Англии, не бывших чьим-то частным владением. Курбатов приехал сюда из Уокинга, где взял напрокат старый «форд» по фальшивым документам.

Волынов прикатил вовремя на «феррари». Даже изрядно подержанная, какой ее и купил Волынов, эта машина притягивала взгляды. Волынов приобрел «феррари» с умыслом: автомобиль человека, которому не от кого скрываться и нечего скрывать.

Пересаживаясь в машину Волынова, Курбатов жестом осведомился о «жучках» и получил столь же безмолвный успокаивающий ответ. «Жучков» действительно не было. Марстенс справедливо рассудил, что, если Ингрэм найдет их (а Волынов бы нашел), это сведет на нет операцию-ловушку, потому что тогда «меченый атом» не улетит в Москву. Но ни Волынов, ни тем более Курбатов о рассуждениях Марстенса не догадывались.

— Алексей Дмитриевич, — произнес Волынов со странной смешанной интонацией самодовольства и озабоченности, — мне пришлось действовать как в кино про шпионов. Вскрытие сейфов и взлом компьютерных сетей.

— А результат?

— Успех. Мне повезло: оказалось, что Слейд поселил русских в своем загородном коттедже на реке Крауч, а я там раньше бывал, и обстановка мне знакома, так что оставалось лишь уточнить детали. Специальной охраны нет, но…

— Давай по порядку, — потребовал Курбатов. Волынов раскрыл папку.

— Вот общий план местности, расстояния в метрах. Схема, как проехать из Лондона и Саутенда-он-Си. От «Гнезда» по прямой около ста пятидесяти километров. Вот подробный план коттеджа — это я рисовал по памяти — первый, второй этаж. Окрестности… Здесь вертолетный клуб «Стрэйт ап», здесь лодочная станция. Ближайший поселок милях в четырех с половиной.

— Ага… — Курбатов рассматривал бумаги. — В клубе и на лодочной станции кто-нибудь дежурит по ночам?

— В клубе сменная охрана, два человека постоянно. При станции живет один парень, Том Лэннинг. Вот его домик. А вот парк аттракционов. Там в будни никого не бывает, сторожа нет, приглядывают ребята из клуба.

— Так… Сегодня Слейд, конечно, переночует в коттедже?

— Он передо мной не отчитывался, но думаю, что нет. Завтра ранним утром у него какое-то дело в Харроу.

— Вот как? — Курбатов ощутил укол разочарования оттого, что испарялись шансы покончить со всеми тремя приговоренными разом. Но, может быть, это и к лучшему. Напряжение в схватке со Слейдом возрастет, а ценно то, что дорого достается. Лондонский же адрес Слейда ему, конечно, был известен.

— Ладно, — сказал Курбатов, — теперь опиши в деталях коттедж и местность по этим схемам.

Отвечая на вопросы, Волынов говорил еще с полчаса, и экс-генерал наконец представил себе театр будущих военных действий так хорошо, словно сам побывал там. Он удовлетворенно кивнул.

— Переходим к оружию.

Волынов надел тонкие кожаные перчатки и принес из багажника два кейса, побольше и поменьше. Сначала он открыл маленький.

— Пистолеты. Вот легкий испанский «стар», не очень солидная модель, но вы сказали, что один из пистолетов сойдет и попроще…

Курбатов взял пистолет, проверил магазин.

— Правильно. А второй?

Со сдержанной гордостью Волынов извлек из кейса здоровенный пистолет с привинченным глушителем и далеко выступающим магазином перед спусковым крючком.

— Ого! Вот это артиллерия, — оценил Курбатов. — С такими я не сталкивался. Расскажи о нем.

— Это американский «интердинамик КГ». По ряду тактико-технических характеристик приближен к пистолетам-пулеметам, но стреляет только одиночными. Магазин на тридцать шесть патронов.

— Превосходно. А что во втором кейсе? Там находился разобранный автомат. Волынов сноровисто собрал оружие и сказал:

— Израильский «галил АРМ». В нем многое вам знакомо, он разработан на базе «Калашникова», но кое-что по-другому. Диоптрический перекидной целик для ночного прицеливания… Откидная мушка с фосфоресцирующей точкой и откидной целик с двумя точками по бокам прорези.

— Отлично, — одобрил довольный Курбатов.

— Отводить затвор одинаково удобно как правой, так и левой рукой, — продолжал Волынов, — то же касается и предохранителя-переводчика. Вот, видите, над рукояткой управления огнем, слева рычажок. А справа — как у «калаша».

— Ты будто в воду смотрел, когда покупал эту штуку, сынок, — хрипловато выговорил Курбатов. — Я как раз руку повредил…

— Далее, — показывал Волынов, — в пазе цевья — стойки шарнирной сошки, они могут использоваться как рычаги приспособления для перекусывания проволоки. Вот они, у шарнира. А главное — компенсатор и магазин с двенадцатью специальными патронами, позволяющий использовать винтовочные гранаты. Самих гранат четыре.

— Лучшего и желать не приходится… Разбирай и клади в багажник. «Интердинамик» тоже, а «стар» я оставлю у себя.

Заказывая оружие, Курбатов лелеял надежду обойтись без автоматной пальбы и тем более метания гранат. Во всяком случае, Иллерецкую и ее друга он убьет без таких впечатляющих эффектов. Но Слейд — опасный противник. И теперь Курбатов выйдет на него не с пустыми руками.

Волынов захлопнул багажник и возвратился в салон «феррари», стягивая перчатки.

— Поговорим о твоей отправке. — Курбатов держал пистолет на коленях.

— Алексей Дмитриевич, я вот что подумал… Вы один, а этот арсенал наводит на мысль, что дело намечается жаркое. Мог бы я задержаться в Лондоне еще на сутки и помочь вам?

— Помочь?..

Курбатов стиснул пистолет. Его план был таким — после получения информации и оружия выстрелить Волынову в висок, протереть рукоятку пистолета и вложить в руку трупа. Самоубийство. Мотив налицо: преследуемый шпион. Это было необходимо потому, что живой Волынов представлял опасность. Когда его схватят (а его неминуемо схватят), он под воздействием психотропных средств выложит и сведения о приезде Курбатова в Лондон. Произойди это раньше или позже отлета экс-генерала в США, куда он собирался, все равно за Курбатовым начнут охотиться и найдут.

Но предложение Волынова было настоящей удачей. Во-первых, двое — не один. Во-вторых, Волынов хорошо знаком с окрестностями коттеджа Слейда. В-третьих, вместе с, ним Курбатову будет много проще разработать детали покушения на Слейда. И в-четвертых, Волынов, погибший в перестрелке со Слейдом, становится единственным виновником обоих преступлений, к тому же с железным мотивом! Шпион выполняет задание и умирает. Красиво… Тем более что гибель Ингрэма-Волынова в перестрелке, возможно, даже имитировать не придется (вот если бы!). А если придется… Тогда придется.

Совесть нисколько не тревожила Курбатова. Он был лишь орудием в руках высшей силы. Орудием становился и Волынов.

— Спасибо, Леша, — сказал экс-генерал. — Помощь мне не помешает. Мы должны ликвидировать троих этой ночью.

— Двух русских, — кивнул Волынов. — А кто третий?

— Твой босс. Если он в Лондоне, поедем за ним туда, потом.

— Слейд?! Этого черта, пожалуй, ликвидируешь…

— Попробуем, — усмехнулся Курбатов.

— Все это оружие — против Слейда? Но не собираетесь же вы забросать его лондонскую квартиру гранатами?

— Леша, Слейд — это Слейд. И когда я просил оружие, я просто помнил об этом. Если понадобится, я буду гнать его до края Земли…

У Волынова вдруг зародились сомнения.

— Алексей Дмитриевич, а почему вы взялись за это сами? У вас, извините, возраст не тот, чтобы бегать с пистолетами. Неужели не нашлось оперативника?

Курбатов вздохнул.

— Леша, тебе не все положено знать. Скажу одно: приказ поступил сверху. С самого-самого верха…

Экс-генерал улыбнулся. Волынову неведомо, с КАКОГО верха поступил приказ.

— А зачем простой пистолет? — спросил Волынов.

— Для инсценировки самоубийства Слейда при благоприятных обстоятельствах, — солгал Курбатов. — Но, Леша, после акции переправить тебя в Москву так легко, как я планировал, уже не удастся.

— Я знаю. Я вас не оставлю.

У Курбатова защемило сердце. Это уж слишком даже для него…

— Спасибо, Леша, — тихо проговорил он.

— Но почему переправить одного меня? Разве вы не возвращаетесь?

— Нет. Мое задание на этом не исчерпывается. Леша, папку с бумагами надо сжечь.

— Само собой. Поедем на двух машинах?

— Мой «форд» взят напрокат в Уокинге, его тут поблизости могут знать. Да и скорость у него… «феррари» пошустрее, вот только приметная очень…

— Зато от любой погони уйдет.

— Ох! Лучше бы без погонь. Но ты прав, скорость важнее. Бросим старикашку «форда», вернемся к нему после операции. А если не вернемся…

— Вернемся, Алексей Дмитриевич.

16

Ночная тьма пришла не постепенно и медленно, как обычно бывает в этих широтах, а обрушилась черной глыбой. Ее сгустили стремительно подгоняемые ветром с северо-востока тучи. Волынов сбавил скорость и зажег фары, но километра за два до коттеджа Слейда погасил их. Дорогу освещали фонари тянущегося справа парка аттракционов. «Феррари» остановился не у самых ворот, ведущих на вертолетную площадку клуба «Стэйт ап», а поодаль, в глубокой тени высокой ограды.

— Собери автомат, Леша, — распорядился Курбатов.

— Зачем? Вы сами говорили, что парень с девчонкой сложностей не создадут.

— Да, но где гарантия, что с ними нет Слейда?

Волынов, надев перчатки, выполнил приказ. Оставив автомат в машине, он направился к воротам вертолетного клуба и позвонил.

— Кто это? — Прозвучал голос из переговорного устройства.

— Билл Уоллес. На прошлой неделе я забыл в клубе визитку и все не мог выбрать время заехать.

Волынов рассчитывал, что сменные охранники, может быть, и помнят имена постоянных членов клуба, но уж никак не их гостей.

— Нам не передавали никакой визитки, сэр, а, как правило, найденные вещи хранятся у нас…

— Я забыл ее в ресторане. Или в курительной… Пауза.

— Может быть, вы сами зайдете и поищете? Постаравшись, чтобы его тяжкий вздох был слышен охраннику, Волынов нехотя сказал:

— Ну хорошо… Открывайте.

Охранник отодвинул засов калитки. Волынов вошел, держа голову так, чтобы свет фонаря не падал на его лицо. Охранник повернулся вслед за ним, и тут за спиной парня вырос Курбатов, нанесший удар в основание черепа рукояткой пистолета. Не издав ни звука, охранник начал заваливаться. Волынов подхватил его и бережно уложил на подстриженную траву.

— Где второй? — шепнул Курбатов.

Волынов молча указал рукой на светящееся окно дневного клубного мотеля.

— Давай, — скомандовал экс-генерал.

Закрыв лицо сделанной из платка маской, Волынов принял из руки Курбатова пистолет «стар» и рванул на себя ручку двери.

— Не двигаться! — заорал он. — К стене!

Ошеломленный охранник повиновался. Волынов выключил его мощным ударом и освободился от маски, мешающей дышать.

— Чувствую себя гангстером, — посетовал он. — Надо бы чем-то связать их.

— Волоки сюда того, а я пока придумаю, — ответил Курбатов.

Он оборвал телефонные провода, перебросил рубильники в распределительной коробке и содрал со стены длинный и прочный электрический кабель. Волынов втащил в комнату первого охранника. Вдвоем с Курбатовым они крепко связали кабелем обоих парней. Проще и надежнее было их убить, но Курбатов, как ни странно, имел свои моральные принципы. Умереть должны виновные… И, увы, тот, без чьей смерти не обойтись, но не посторонние люди.

— На лодочную станцию, — скомандовал он.

Том Лэннинг пил пиво, по-русски, с копченой рыбой, когда в окно постучали. Будучи парнем не трусливым и физически не слабым, Лэннинг сразу отворил дверь и недоуменно уставился в ствол пистолета.

— Эй, ребята, вы грабители, да? Ну так вы ошиблись адресом. Денег у меня мало, да и тех я вам не отдам. Убирайте ваш вонючий пистолет и проваливайте, а то как бы по шее не получить…

Вновь спрятавшийся за маской Волынов попытался провести прием. Куда там! Лэннинг шутя отбросил нападавшего и повернулся к Курбатову. Прокол, мелькнуло у того, запомнит меня… Лопается имидж призрака во мраке.

— Я говорил, — угрожающе процедил Том. — А ну пошли вон…

Из положения лежа Волынов запустил пистолет. С металлическим лязгом «стар» ударил в затылок Лэннинга. Том, как подрубленный могучий дуб, падать не спешил. Лишь натолкнувшись на кулак вскочившего Волынова, он величественно рухнул. Волынов подобрал пистолет.

— Ну и бугай, — покачал головой Курбатов, — чуть все не испортил. Давай свяжем его простынями.

Бывший генерал повредил телефонную линию и здесь. Теперь в округе не осталось ни одного исправного телефона и ни одного человека, способного вызвать полицию. Конечно, гарантии нет: мало ли кто с сотовым телефоном может оказаться поблизости. Но что сделано, то сделано, в рамках возможного путь свободен.

Забрав из машины «интердинамик» с глушителем, Курбатов и Волынов зашагали к коттеджу. Перебравшись через каменную ограду, они разыскали ящик с электрическим щитком. Одним движением руки Курбатов обесточил территорию, оставив свет только в доме Слейда.

Окна гостиной были занавешены, на втором этаже свет не горел. Из парка было невозможно определить, сколько людей находится в коттедже и кто они. Сжимая рукоятку «интердинамика», Курбатов подал знак Волынову. Они пошли в обход дома по периметру.

На окне ванной комнаты не было занавесок. Курбатов и Волынов как зачарованные уставились на девушку под душем.

— Она так красива, — прошептал Волынов. — За что ее приговорили?

— Она враг нашей страны. — Курбатов поднял пистолет.

В этот момент девушка наклонилась к панели управления, чтобы добавить горячей воды. Пуля, выпущенная Курбатовым, со звоном разбила стекло в окне, пронеслась до точки, где за полсекунды до того находился висок девушки, пробила дверь ванной, вылетела в гостиную, срикошетировала от лестничных перил и разнесла бутылку на столе перед носом Бориса.

Курбатов чертыхнулся, прицеливаясь вновь. Бросившись в ванную, Борис потушил свет и выдернул Олю из-под хлещущих струй воды. Второй выстрел расколошматил флаконы на полке у зеркала. Борис ничком упал на пол, прикрывая собой девушку.

Темноту в ванной рассеивал лишь свет из гостиной через приоткрытую дверь. Курбатов не видел ничего. С проклятиями он добил оконное стекло пистолетом и полез внутрь, беспрерывно стреляя — емкость магазина «интердинамика» позволяла не экономить патроны. Глушитель выдыхался, и выстрелы звучали все громче. Волынов не стрелял из своего испанского пистолета, боясь попасть в Курбатова.

В ванной свистели пули, осыпалась кафельная плитка, разлетались керамические дверцы шкафчиков. Острые осколки бомбардировали пол вокруг Бориса и девушки. Сильным толчком Борис выпихнул Олю в гостиную, затем выкатился по полу сам. Схватив тяжелый торшер, он запустил его на манер копья в копошащуюся в ванной, плюющуюся огнем темную фигуру.

— Леша, к двери! — закричал Курбатов, увернувшись от торшера. — Не давай им уйти!

Волынов побежал вокруг дома. Градов слышал реплику Курбатова, он понял: противников по меньшей мере двое и выйти на крыльцо — значит, подставить себя под пули. Он потянул девушку наверх, на второй этаж, запер изнутри дверь спальни.

— И что теперь? — Оля дышала часто, неровно. Борис распахнул окно.

— Прыгать!

— Туда?! Я ноги переломаю!

— Здесь не так высоко… Надень быстро что-нибудь поплотнее, иначе порежешься и побьешься.

Пока Оля возилась с джинсами и курткой, Борис поднял телефонную трубку, начал набирать лондонский номер Слейда. Выстрел… В двери появилось пулевое отверстие, и трубка вылетела из руки Бориса.

— Прыгай! — заорал Градов.

Девушка замешкалась на подоконнике, Борис подтолкнул ее в спину и выпрыгнул следом. Волынов от крыльца стрелял на звук. Поднявшись на ноги, Борис и Ольга кинулись в темноту.

Волынов и Курбатов настигали беглецов, которые оказались зажатыми в темном углу, образованном забором и стеной павильона одного из аттракционов парка. В кромешном мраке Борис нащупал какую-то фанерную дверь. Он рванул ее что было сил, хилый замочек вылетел. За дверью — тот же мрак… Борис нашарил выключатель возле нее, врубил свет. Он понимал, как это опасно, но в темноте нельзя сделать ни шагу, а погоня совсем близко.

Вдоль зеркальной галереи загорались и гасли разноцветные огни, бежали цепочками, перекрещивались и сталкивались, потом вновь расходились в разные стороны.

— Что это? — шепнула Оля, прижимаясь к Борису. — Где мы?

— В чертовом зеркальном лабиринте, я думаю. Помнишь, мы листали проспект?

— Ловушка! Подстрелят, как кроликов.

— Нет… Вперед! Там в центре есть эти, как их… Чудеса Вселенной, что ли… Там оторвемся!

Тысячи отражений в цветных лучах дразнили их, но дезориентировали и противников, ворвавшихся следом. Курбатов и Волынов не знали, стреляют ли по живым мишеням или по зеркальным фантомам. Выстрелы, сопровождаемые звоном стекла и хлопками разрывающихся ламп, гулко отдавались в пустых коридорах.

— Куда? — Оля замерла у очередного перекрестка.

— Направо. Все время направо!

После еще нескольких поворотов они очутились в круглом зале, откуда узкая лестница вела наверх, в скопление блестящих шаров.

— Вот, — пробормотал Борис. — Скорее!

Прыгая через три ступени, они устремились вверх по лестнице. Миновав открытый люк, они попали внутрь макета космического корабля из какого-то фильма. Тут стояли фантастические приборы и аппараты, достаточно увесистые, чтобы послужить холодным оружием.

Подошвы курбатовских ботинок загремели по трясущейся лестнице. Борис оторвал от подставки подмигивающий куб и швырнул в люк. Вопль и грязное ругательство подтвердили попадание. Борис с Ольгой принялись бросать в люк фрагменты декорации, какие можно было сдвинуть и поднять. В ответ раздавались выстрелы.

— Но что дальше? — Ольга с яростью столкнула в люк угловатую космическую штуковину. — Они достанут нас!

— Где-то тут должен быть выход на «Луну», этот корабль может поворачиваться вокруг оси, можно выйти на «Луну»… Но вот как… Постой, вот! — Завертев хромированное колесо, Борис открыл продолговатый люк. За ним угадывался лунный ландшафт. — Давай на «Луну», — скомандовал Борис, — а я попробую развернуть эту каракатицу и присоединюсь к тебе.

— Зачем разворачивать?!

— Быстро!

Взгляд Бориса сказал Ольге больше любых слов. Она послушно спрыгнула на «Луну».

Усевшись за пульт, Борис нажимал кнопки одну за другой. Что-то гудело, искрило, модель фантастического корабля дрожала и покачивалась, но разворачиваться упорно не желала. Переключатель на штурвале зажег в иллюминаторах россыпь звезд. Как же включается поворотный механизм?! Борис в отчаянии стукнул по штурвалу кулаком, и в ту же секунду пол ушел из-под его ног. Ага, вот оно!

Борис наклонил штурвал круче. Сделав полный оборот, корабль встал в исходную позицию, и люк вновь совместился с выходом на «лунную поверхность».

Борис выломал пластиковую панель пульта, выдрал тонкие провода. Один из них он привязал к штурвалу. Когда он выбирался на «Луну», Курбатов и Волынов показались во входном люке. Борис дернул провод, модель корабля начала поворачиваться, отрезая погоню. Это давало фору секунд в тридцать.

— Где выход? — крикнула Ольга, заблудившаяся среди многочисленных кратеров.

— Не помню. Там внутри еще «лунная цивилизация», через нее выход.

— Но как до нее добраться?

Борис указал на решетчатую конструкцию метрах в пяти.

— Кажется там.

Это был лифт, но он не работал. Борис отломил кусок пластмассового кратера, потом еще один. Оля поспешила на помощь. Пластик поддавался удивительно легко. Они успели проделать большую дыру и спуститься в нее до того, как преследование возобновилось.

В отличие от лифта, «лунная цивилизация», к несчастью, работала, да еще как. Из-за всех углов выскакивали жуткие уродцы и чудища, не давали пройти, а Борис не мог обнаружить выключатель, обесточивающий эту фантасмагорию. Приходилось прорываться.

Но те же уродцы создавали препятствия для пуль из курбатовского «интердинамика». Магазин опустел больше чем наполовину, выстрелы раздавались реже. Курбатов отвинтил и отбросил уже ненужный глушитель, теперь только мешающий прицельно стрелять. Он зашипел от боли, причиненной раскаленным металлом, и шарахнул «интердинамиком» по голове особо надоедливого страшилу, чем испортил механизм куклы и освободил себе дорогу.

Борис и Ольга покинули «Луну» через нижний люк и оказались в парке.

— «Аманда Линн»! — вспомнил Борис. — К реке!

Они побежали к выходу. Курбатов и Волынов вылезли из «Луны» и помчались следом, ориентируясь по звуку шагов.

— Возвращаются в коттедж? — недоверчиво пробурчал Курбатов. — Глупо. Они там как на ладони.

— Нет! — Волынов показал рукой на причал. — Они постараются уйти рекой! Скорее! Наперерез!

Поскольку Курбатов разделался с освещением, разглядеть что-либо у причала было невозможно. Волынов на ощупь нашел большой прожектор у домика Тома Лэннинга, но, пока он нашаривал аварийный рубильник, время уходило…

Спотыкаясь в темноте, Борис и Ольга достигли причала.

— «Аманда Линн» — крайняя справа, — проговорил запыхавшийся Градов.

Волынов наткнулся наконец на рубильник. Ослепительный белый луч ударил с берега. Он приближался к «Аманде Линн», где Борис лихорадочно, ломая ногти, отвязывал концы.

Ольга щелкнула тумблером зажигания. Двигатель завелся без капризов, но, чтобы управлять яхтой, надо было зажечь хоть какой-то свет. На этот риск пришлось пойти, включив маленькую лампочку над приборной панелью.

— Вон они! — завопил Волынов и накрыл «Аманду Линн» лучом прожектора.

Яхта отваливала от причала, Борис и Ольга пригнулись за надстройкой.

На этот раз Курбатов прицеливался очень долго. Ему надоела суетливая беготня, он хотел стрелять наверняка. Волынов провожал яхту прожектором. Цель была превосходной — медленно движущейся, хорошо освещенной…

Борис выжал газ, резко увеличивая скорость. Беспощадный луч словно приклеился к яхте. Курбатов выстрелил, но промахнулся.

Внезапно произошло нечто повергнувшее Курбатова и Волынова в состояние аффективного транса — яхта исчезла. Луч прожектора ползал по серым камням, не попадая на воду.

— А, будь оно все… — простонал Волынов. — Это скалы, яхта идет под прикрытием скал!

— За ней, на берег!

— Нельзя, Алексей Дмитриевич. Там нет ни дорог, ни тропинок. Это дикие скалы, понимаете? Дикие скалы! Идти туда в темноте — верная гибель. Свернем шею на первых шагах.

— Тогда возьмем другую яхту, догоним по воде…

— Уже не догоним.

— Ты хочешь сказать, что мы их упустили?

— Вертолет! — воскликнул Волынов. — Мы можем взять вертолет, здесь никто ничего не увидит и не услышит, некому!

— Что?

— Вертолет из клуба!

— Ты умеешь водить вертолет?

— Да, я занимался в таком же клубе, в Норфолке! Идемте! Никуда они не денутся!

— Тогда быстрее… В машину, надо взять автомат!

— Оставьте что-нибудь для Слейда.

— И ему хватит, Леша…

Когда они добежали до площадки, Волынов распахнул дверцу ближайшего вертолета. Осваиваясь, он посидел в пилотском кресле, потом запустил двигатель, что без ключей сделать было непросто, но для Волынова выполнимо. Лопасти раскручивались сначала неторопливо, потом превратились в натужно звенящий, рубящий воздух круг.

Большое приподнял вертолет над площадкой, включил три обращенных к земле прожектора. Летающее чудовище понеслось к устью реки.

Борис вел «Аманду Линн» поближе к скалам. Он надеялся, что им удалось оторваться, что преследователи переломали кости в скачках по огромным камням или попросту отстали. Его заблуждение развеял гром небесный.

— О боже!

Ревущий вертолет надвигался сверху. Оттуда хлестнула автоматная очередь, прошила тонкую крышу надстройки. Поменяв магазин, Курбатов зарядил «галил» винтовочной гранатой.

— Попрощайтесь с папой, детки, — сказал он и выстрелил.

Граната вбуравилась в воду правее борта «Аманды Линн».

— Ниже! — заревел Курбатов, перекрикивая грохот двигателя. — Прижми их к берегу!

— Что?

— К берегу, к скалам! Сажай их на камни и зависай!

Он выразительными жестами объяснил Волынову, что от него требуется.

Со скоростного виража вертолет так низко промчался над «Амандой», что наклоненный диск лопастей едва не задел сигнальную мачту. Курбатов вставил в компенсатор вторую гранату.

«Аманда» удирала на всех парах, но тягаться с вертолетом она не могла. Луч ее прожектора, желтоватый и блеклый в сравнении со сверкающим треугольником воздушного дракона, полз по скале. Борис не выключал его — от вертолета все равно не спрячешься, а яхта может налететь на камни.

— Смотри! — Оля вытянула руку. Наполовину залитый водой грот, где хватит места для «Аманды»! Там можно укрыться от вертолетной атаки. Борис перевел штурвал вправо, но добавлять газа было уже некуда.

С вертолета тоже заметили грот. Курбатов поспешно выпустил гранату. Пуск совпал с маневром Бориса, и вторая граната плюхнулась в воду, снова по правому борту. Курбатов, схватив «интердинамик», поливал яхту свинцом. Пули изрешетили носовую надстройку, защелкали по корме. В топливный бак Курбатов не попал, но пули заклинили двигатель, который чавкнул и замолчал. «Аманда» потеряла ход. По инерции она еще скользила по воде к гроту, но все медленнее и медленнее.

— Все! — ликовал Курбатов. — Мы взяли их!

На боевом развороте вертолет почти пикировал на «Аманду». Волынова охватил бешеный азарт. Ему было уже безразлично, кто или что там внизу. Важно поразить цель…

Волынов не был опытным пилотом. В норфолкском клубе он налетал всего шесть часов, к тому же на другом типе вертолета, более легком и маневренном. Он допустил ошибку, разогнавшись до слишком большой скорости, погасить которую сразу не позволяла инерция. Но все же он держался в безопасной зоне, и расчет его был довольно грамотным. Он мог пройти над яхтой, сбросить газ и красиво выполнить зависание, давая возможность Курбатову расстрелять «Аманду» по вертикали, но ради этого ни на единую долю секунды не отрываться от приборов, слиться с машиной.

Оля зажмурилась. Жесткий пронизывающий свет бил с вертолета. Борис тщетно пытался оживить дизель. Что ж, всплыло откуда-то из подсознания, все люди когда-то умирают…

К реву летающего монстра добавился новый звук — тоскливый вой сирен над рекой. Борис оглянулся и увидел очертания приближающихся быстроходных катеров, залитых белым пламенем электрических огней, извергающих яркие импульсы синих проблесковых маяков. Полиция?!

Волынов не слышал сирен, но видел маяки. Это отвлекло его на четверть секунды, не больше. Но для тяжелой воздушной машины, несущейся по касательной к скале со скоростью сто десять миль в час, четверть секунды равнялась вечности.

Курбатов ухватился за предпоследнюю гранату. В этот миг вертолет врезался в скалу.

Огненный шар вспыхнул над устьем реки.

Грохот взрыва топливных баков вертолета был таким, что казалось, началось извержение вулкана. Пламя далеко осветило все вокруг, включая израненную «Аманду» и полицейские катера, но лишь на мгновение. То, что осталось от вертолета (да что там осталось?!), рухнуло в забурлившую воду, и глубина поглотила раскаленные обломки.

«Аманда Линн» погружалась. Маленькие пулевые отверстия — вроде бы пустяки, но в момент взрыва осколки металла пробили насквозь днище яхты. В дыры с рваными краями хлынула вода.

— «Аманда Линн»! — раздался усиленный мегафоном дребежащий голос с полицейского катера, поймавшего яхту в скрещение прожекторных лучей. — Стоп машина!

— Опоздали, — прохрипел Борис. — Нас уже остановили…

Он обнял вздрагивающую от рыданий девушку. Полицейские катера подходили к борту «Аманды». Если бы Борис знал о философских воззрениях Курбатова насчет высшей силы, пожалуй, он согласился бы с бывшим, теперь навсегда БЫВШИМ генералом в том, что такая сила есть…

17

Воспользовавшись правом на телефонный звонок, Борис из полицейского участка позвонил в лондонскую квартиру Джека Слейда. Тот ответил, что немедленно выезжает, и посоветовал не отвечать ни на какие вопросы до его появления.

Окрестности коттеджа Слейда стали ареной расследования небывалого для Англии, совершенно гангстерского преступления. Сюда съехалось столько полицейских, сколько не собирали, наверное, художества Джека-потрошителя. Из Лондона мчались сквозь ночь машины, набитые сотрудниками Интеллидженс Сервис. Поднятые с постелей корреспонденты телевидения, радио, газет соперничали с ними в оперативности. Первыми после полиции всполошились услышавшие взрыв жители городка Бернем-он-Крауч, а дальше — принцип снежного кома, стремительно катящегося по склону горы.

Борис и Ольга пили горячий кофе из термоса под охраной двух констеблей. Им дали сухую одежду, замерзшую девушку, кроме того, закутали в одеяло. Они вполголоса разговаривали по-русски, полицейские поглядывали на них подозрительно и хмуро.

— Это никогда не прекратится, — всхлипнула Ольга, наливая расплескивающийся кофе дрожащей рукой. — Никогда… Даже если мы спрячемся на Северном полюсе, они найдут и убьют нас…

Борис раздумывал, не торопясь отвечать.

— Они, — повторил он. — Но кто — они?

— Как кто? АЦНБ, «коршуны»!

— Сомневаюсь…

— То есть как — сомневаешься? А кто же это? Борис отпил обжигающий напиток.

— Не очень мне верится в мстительность «коршунов». Пусть они… мм… не совсем нормальны, но они профессионалы, а не отъявленные маньяки. По-моему, это люди Бека.

— Да? А им зачем нас убивать? Похитить, я еще понимаю, но убить…

— Кто сказал, что они хотели нас убить?

— Вот тебе раз! А, ну да, они хотели пригласить нас на чай. Чистейшее недоразумение…

— Убить тебя, — сказал Борис. — Тебя, а не нас. В ванной стреляли в тебя. Смотри, все просто. «Коршунам» нет смысла ни убивать, ни похищать нас, но, если бы они все-таки задумали похищение, целью этого похищения была бы ты, правильно? Для них логичнее предположить, что именно ты утаила информацию, и они ни за что не стали бы в тебя стрелять. Но гоняться за тобой они могли бы раньше. Что толку теперь, когда мы здесь? Не круглые же они идиоты.

— А люди Бека?

— Тут совсем другое дело. Они охотятся за мной, то есть за дискетой. Им ведь вряд ли известна вся история. Каким-то образом они выслеживают меня в Англии. Ты для них — только помеха, свидетель, и они стреляют в тебя в ванной…

— Ну конечно! Как я не додумалась! Да, но постой. А зачем они бомбили «Аманду»?

— Бомбили, но не попадали! Все время по правому борту. Хотели бы попасть, попали бы. Они прижимали нас к берегу, опять же, чтобы захватить меня…

— Ты прав. А значит…

— А значит, я возвращаюсь в Россию. Ольга поперхнулась глотком кофе.

— Что?!

— Я знаю, как остановить Бека. Эта мысль давно свербила, как-то неуловимо… не могла оформиться. Черт, я же надеялся, что им не достать нас здесь… И я упустил из виду…

— Что упустил?

— Помнишь слова Левандовского? Примерно так: «Я отдал стилет профессору Калужскому… И подробные схемы расшифровки…»

— Ну и что же?

— Из-за этих схем все равно пришлось бы вернуться. Кто знает, НАСКОЛЬКО они подробны? Если профессор сохранил их, они могут быть опасными. Но это — и оружие против Бека. Надо вновь встретиться с Антоном, и тогда, если удастся их найти…

— А если не удастся?

— В этом случае потруднее придется, но я доиграю до конца. Поведу себя с Беком так, как если бы они у меня были… В глазах Бека у меня создалась некая репутация. Она мне поможет.

— Не понимаю.

— Тебе и не надо понимать.

— И ты хочешь уехать в Россию… Один, без меня? Борис долил в стаканы кофе.

— Оля, а не довольно ли приключений на твою голову? Приедешь, когда все будет позади.

— Нет!

— Прекрати.

— Борис, в нашей будущей жизни я обещаю беспрекословно слушаться тебя во всем. Что хочешь исполню без вопросов и возражений. Но сейчас я говорю «нет».

— Оля, выслушай меня…

Борис не успел обрушить на девушку поток аргументов, потому что в помещение полицейского участка вошел Джек Слейд.

— Поехали, — сказал он. — Мое начальство договорилось с полицией, вас отпускают под мою ответственность. Потом, конечно, вас допросят. От моего коттеджа осталось что-нибудь? Я туда не заезжал.

— Немногое, — сообщил Борис. — Но стены в основном целы.

— Спасибо. Я привез вам одежду. Ту, что на вас, верните полицейским, а свою заберите с собой.

— Откуда вы узнали, что нам понадобится одежда? — полюбопытствовал Градов. — По телефону, кажется, я не просил ее у вас.

— Пол-Англии уже знает в подробностях, что произошло на реке Крауч, — усмехнулся Слейд. — Трудно тонуть и не намокнуть. Ну, поехали в Лондон.

В машине Градов спросил:

— Мистер Слейд, о нападавших есть хоть что-то?

— Пока одни догадки.

— У меня тоже имеются догадки. — Борис коротко посвятил Слейда в свои умозаключения.

— Возможно, — кивнул англичанин. — Расследование едва начато…

— Мистер Слейд, я хочу вернуться в Москву.

— Мы хотим, — поправила его Ольга.

— Вот как?

— Здесь ничуть не безопаснее, — продолжал Борис. — НИГДЕ не безопаснее. А справиться с Беком я смогу только в Москве.

— Здорово! — Слейд вдавил акселератор. — Вот так сразу и справиться?

— У меня появились идеи. Слейд приподнял плечи.

— Вы — свободные люди, Борис. Если вы решите вернуться, я не вправе препятствовать. Но так ли вы уверены, что это были не «коршуны»?

— Да, уверен. АЦНБ — это спецслужба, хотя и своеобразная. А чистая мстительность, по-моему, спецслужбам чужда, нет?

— Вообще-то да. КГБ при коммунизме проводил какие-то ликвидации изменников, но их целью было устрашение, коль скоро преданность делу великого Ленина давала сбои… Не ваш случай.

— Вот видите…

18

В комнате, расположенной справа от кабинета Марстенса, сотрудники Интеллидженс Сервис допрашивали Бориса, слева такой же обработке подвергали Иллерецкую. А в центре, в кабинете, Марстенс беседовал с Джеком Слейдом.

— Исчезновение Ингрэма мне очень не нравится, — сказал Марстенс, глядя в окно. — И еще больше меня смущает тот факт, что его машину обнаружили неподалеку от вашего коттеджа в ту ночь…

— Вы допускаете, что Ингрэм участвовал в нападении?

— Не знаю. По показаниям охранников вертолетного клуба и Тома Лэннинга точно ничего не установишь. Мужчина в маске… Возможно, это был Ингрэм, а может быть, и нет. Второго видели мельком… Но бесспорно, что Ингрэм умел управлять вертолетом.

— А что дали подводные работы?

— Об опознании тел и речи не идет, извлечены лишь фрагменты. Кости, черепа, зубы — все в пыль. Остается экспертный анализ ДНК, но это дело долгое. Под водой нашли исковерканную израильскую автоматическую винтовку «галил АРМ», а в парке аттракционов — глушитель от не найденного пока оружия. На нем есть отпечатки пальцев, но не Ингрэма.

— А машина? Перевозилось ли в ней оружие? Если да, могли остаться следы масла.

— В машине обнаружены два пустых кейса, действительно со следами масла внутри. Такие же следы есть и на сиденье, сейчас их исследуют в полицейской лаборатории. Но ни снаружи, ни внутри кейса нет отпечатков пальцев Ингрэма.

— Ни одного твердого факта, — подытожил Слейд. — Градов и Иллерецкая также не опознали Ингрэма по фотографии, но не отрицают, что это мог быть и он.

— Косвенные улики — великая вещь, Джек, — произнес Марстенс. — Скольких людей осудили на смерть на основании косвенных улик…

— Не стану спорить, сэр. Но мотивы? Марстенс широко развел руками.

— Увы, если Ингрэм был в том вертолете, у него уже не спросишь.

— Да, косвенные улики тем и раздражают, что ничего не знаешь наверняка. Меня, собственно, Ингрэм занимает в этой связи вот почему. Градов хочет вернуться в Россию, он убежден, что на него и Ольгу напали люди того русского преступного сообщества, вы помните. Но он может ошибаться. Крайне маловероятно, чтобы Ингрэм напал на них по заданию АЦНБ, и все же…

— Если это был Ингрэм, то не из личной же неприязни к вашим гостям он действовал!

— К НАШИМ гостям, — подчеркнул Слейд. — К нашим, сэр. Вы, как и я, не можете не чувствовать ответственности за них. И с вашего позволения я расскажу Градову о наших подозрениях насчет Ингрэма, прежде чем он примет окончательное решение.

— Я не собираюсь вас отговаривать, Джек. Выходя из кабинета Марстенса, Слейд нос к носу столкнулся с Градовым.

— Уф! — Борис стер с виска блестящую капельку пота. — Совсем меня загоняли ваши заплечных дел мастера. А бедную Олю еще пытают?

— Наверное. — Слейд положил руку на плечо Бориса и направил его в сторону рекреационного холла. — Мне нужно поговорить с вами.

Они уселись в кресла и закурили.

— Борис, — начал Слейд, — один из тех людей, что напали на вас в коттедже… Возможно, этот человек — российский «крот» в Интеллидженс Сервис. Вы знаете, что такое «крот»?

— Глубоко законспирированный агент или нелегал?

— Что-то вроде этого.

— Опознали труп?

— Да какое там… Нет, конечно. Но мы полагаем, что это мог быть он. А также возможно, что он был связан с АЦНБ.

— Возможно? — Рука Градова дрогнула, шапочка пепла упала с сигареты на ковер. — Но НАСКОЛЬКО возможно?

— Есть некоторые основания так думать. Быть может, окончательная истина будет установлена не скоро. Но я счел своим долгом предупредить вас.

— Людям АЦНБ незачем было пытаться убить Ольгу.

— Повторяю, Борис, точно мы не знаем.

— А вы, мистер Слейд? Вы сами верите, что у людей АЦНБ были причины на нас нападать? Что же вы молчите? Я спрошу иначе. Видите ли вы хоть одну такую вероятную причину? Или можете допустить?

— Честно говоря…

— Не видите. Вот и я не вижу… Хорошо, пусть этот человек и был агентом, связанным хоть с АЦНБ, хоть с чертом и дьяволом. Но единственный, кому важно меня достать, — Генрих Бек… Может быть, этот агент и на него работал. Хотя нет, тогда бы Бек знал… Но, может, Бек просто нанял его для похищения. И к тому же ведь вы не уверены, что один из нападавших и «крот» — одно и то же лицо?

— Не уверены, Борис. Но я посоветовал бы вам не спешить в Россию.

— Это лучше, чем сидеть и ждать их новой попытки.

— Вы твердо решили?

— Да.

— А Ольга?

— Она едет со мной. Я пытался уговорить ее остаться. Она и слушать не хочет. Впрочем, если моя затея сработает, мы оба будем в безопасности.

Слейд покачал головой.

— Как знаете… Удерживать вас силой никто не станет. Вы сможете вылететь, как только закончатся диалоги с моей службой и полицией.

— А они еще не закончились?!

— Нет.

— И долго ли…

— Нет, Борис, недолго. Но в организации вашего возвращения есть дополнительная трудность. Официально вы не отбывали из России, а значит, официально и не можете вернуться туда.

— Черт! Я совсем забыл об этом.

— Выход есть. Мы дадим вам фальшивые документы, в Москве вы уничтожите их. Если, конечно, вы согласны нарушить закон.

— Я согласен. Нарушать закон для меня вошло в привычку. Мистер Слейд, я страшно сожалею, что из-за нас пострадал ваш дом.

— Ничего, — улыбнулся Слейд, — ремонт уже идет.

В коридоре появилась Ольга Иллерецкая. Легким шагом она подошла к мужчинам, вытянула сигарету из пачки Гра-дова.

— Оля, — сказал Борис, поднося ей зажигалку, — мистер Слейд поможет нам вернуться.

— Когда?

— Скоро.

— Только не вздумайте меня благодарить, — произнес Слейд. — Может статься, я отправляю вас на смерть. Назовите меня жестоким за эти слова, но я предпочитаю не оставлять недоговоренности. Ольга, я предупредил Бориса, о чем — спросите у него. Но он не мой подчиненный, и приказать ему я не имею права.

19

Они покидали Англию. В аэропорт их привез человек, который стал им близок и дорог, но которого они едва ли увидят снова — Джек Слейд. Им не суждено было узнать, чем закончится расследование, какие выводы сделают полицейские и коллеги Слейда. Все это оставалось в не совсем чужой теперь стране, а их самолет улетал все дальше и дальше от Лондона.

Во время долгих вечерних разговоров Оля рассказала Слейду о своих музыкальных пристрастиях, а Борис — о незавершенном романе. В аэропорту Слейд преподнес им прощальные подарки. Девушке он вручил коллекционное издание «Лед Зеппелин», полный комплект альбомов, а Градову — «паркер» с золотым пером. Иллерецкая донельзя растрогалась и поцеловала Слейда. Борис пожал ему руку. Дождавшись, пока они поднимутся по трапу в самолет, помахав вслед стартовавшему лайнеру, Слейд уехал.

— Вот и еще одна взлетная полоса позади, — сказала Ольга, когда самолет набирал высоту. — Знаешь, а я уже скучаю по мистеру Слейду и его дому. Как жаль, что мы никогда не сможем его навещать.

— Никогда не говори «никогда», — буркнул Борис.

В Москве стояла жара. Прямо в аэропорту Борис обменял пятьсот долларов, коими их снабдил Слейд, на рубли, сохранив только часть заокеанских денег для расплаты с извозчиком. В машине он назвал адрес Антона Калужского.

— Нам нужно избавиться от документов, — шепнула девушка.

— А, да… — Борис попросил водителя остановиться, углубился в перелесок и сжег фальшивки.

Антон оказался дома. Он посмотрел на Иллерецкую и Градова так, что лишь не буркнул «век бы вас не видать».

— Я думал, все вопросы решены, — проговорил он.

— Все, да не все, — ответил Борис, проходя в комнату. — Понимаете, Антон, кое-что мы узнали от господина Левандовского. Он передал вашему отцу научные заметки… Они очень важны для…

— Хоть для оформления пропуска в рай, — отрезал Антон. — Я не позволю вам рыться в бумагах отца.

— Пропуск в рай? — Борис колюче улыбнулся. — Насчет рая не знаю, но, если мы не найдем этих заметок, нам вполне могут выписать пропуск в ад.

— Даже так?

— Именно так. Вы помните тех парней с дачи? Они не любят шутить.

Антон, усевшись на диван, покосился на Градова.

— Это как-то связано с… их требованиями?

— Как вам сказать, — уклончиво произнес Борис. — Уверяю вас, тут нет ничего такого, что нанесло бы вам ущерб. А нам эти бумаги могут спасти жизнь.

— Они настолько ценны?

— И да, и нет. Да, если использовать их по назначению. Но это очень опасно, поэтому использованы они не будут.

— Не понимаю, — вздохнул Антон. — Не понимаю и не хочу понимать… Не хочу иметь с этим ничего общего. Для меня все бумаги — только память об отце. Я бы не продал ни одной бумажки и за миллион, но вы такое говорите. Если вы найдете бумаги, вы исчезнете из моей квартиры навсегда?

— Да! — неожиданно зло бросила Иллерецкая. — И если не найдем, тоже исчезнем навсегда. Но не только из вашей квартиры.

— Ищите, — сдался Антон. — В кабинете отца целый шкаф набит папками и тетрадями.

Он провел их в кабинет, показал шкаф, а сам удалился на кухню, где принялся подчеркнуто громко греметь посудой.

Борис и Ольга приступили к поискам. Они быстро научились отличать округлый почерк профессора и не тратили времени на изучение написанного им от начала и до конца. Их внимание сосредоточивалось на других почерках.

К исходу второго часа поисков Борис наткнулся на папку, содержимое которой показалось ему знакомым.

— Смотри. — Он протянул папку Ольге. — «Воистину, ты восстанешь из забвения смерти»… То, что было в файле!

— А вот иероглифы. — Иллерецкая перелистала бумаги. — Да, похоже, нашли…

— Антон! — позвал Градов.

Калужский вошел в кабинет со стаканом чая в руках.

— Да?

— Вот папка Левандовского — Здесь же и записи вашего отца, его завершение этой работы. Бумаги Левандовского вам, понятно, ни к чему, но, если вы не возражаете, мы заберем и…

— Что уж теперь возражать, — Антон махнул рукой и поморщился — его рана еще болела, — берите, и желаю вам удачи…

— Куда теперь? — спросила Ольга на улице. Папка лежала в сумке Бориса, между записями «Лед зеппелин» и электробритвой.

— Я бы сразу двинул на виллу Бека, дорогу я запомнил. Но тебе туда никак нельзя.

— Борис, я…

— Стоп! Кто обещал слушаться? Переговоры с самим Беком — это одно дело, но любимая манера его ребят — сначала стрелять… Пошли к Мезенцеву. Вряд ли теперь они следят за его квартирой.

— Но нам и надо встретиться с ними.

— Не нам, а мне. И не с ними, а лично с Беком.

— Если ты прав насчет слежки, — сказала Ольга, — можно отправиться и к тебе домой. Логика та же самая.

— Нет, ко мне повременим. Все-таки…

— А ко мне?

— Тоже не надо. Не идет у меня из головы предупреждение Слейда о том «кроте»… Пока я не разобрался во всех этих хитростях и премудростях мадридского двора, лучше не высовываться.

На такси они доехали до дома Мезенцева. Борис позвонил, и дверь после осторожного вопроса открыл сам Андрей. Он смотрел на Бориса как на выходца с того света. Пауза затягивалась. Андрей взглянул на Олю, потом снова на Бориса — можно ли при ней говорить? — и Градов едва заметно кивнул.

— Ну, ты силен, — вымолвил наконец Андрей. — Разве я не просил тебя разбираться тихо, а трупы упаковывать аккуратно? Зачем гранатами-то? Устроил в моей квартире мясокомбинат…

— Впустил бы странников, — жалобно проканючил Борис.

— Да входите, чего там. — Мезенцев посторонился. — Сегодня войны не предвидится?

— Да кто ее знает, — усмехнулся Борис. — А это Оля.

— Очень приятно. Оля, вы из какой мафии, хорошей или плохой?

— Все зависит от точки зрения, — объяснил Борис, оглядывая гостиную. — Ой, мама мия…

Комната напоминала пещеру троглодита. Ни одного неповрежденного предмета мебели, не говоря об аппаратуре, от которой остались какие-то обгоревшие каркасы. Пробитая пулями дверь, выщербленные стены… Оконные стекла Мезенцев вставил, но на этом, очевидно, его финансы иссякли.

— Вот тебе и «мама мия». — Андрей достал сигареты. — Меня выдернули из отпуска, я мчусь сюда… Страшное дело! Милиция сутками не вылезала. Что да как… Не знаю, и точка. Тебя я не выдал.

— Спасибо. А это, — Борис кивнул на сюрреалистические обломки, — хранишь на память?

— На какую память! — возмутился Мезенцев. — Это моя обстановка, не видишь?

— А… Именинный пирог, клюква в сахаре… Кстати, накорми нас, а потом я съезжу кое-куда. Если вернусь, посмотрим, чем тебе помочь. А Оля пока побудет у тебя, ладно?

— Если вернешься?! Какая интересная у людей жизнь! Оружие-то хоть есть у тебя?

— Оружие? — переспросил Борис. — Оружия нет. Забыл на явке британского шпиона.

— И он не теряет чувства юмора, — обратился Андрей к Ольге. — Я бы после такого…

— Он правду говорит, — произнесла девушка. Мезенцев подмигнул ей.

20

Память не подводила Бориса. Он уверенно указывал водителю пойманной в Москве машины дорогу к вилле Генриха Рудольфовича. В его сумке не было ничего, кроме папки с записями Левандовского и профессора Калужского. Следовало подумать о предстоящем, но Борис постоянно возвращался мыслями к недолгому прощанию в прихожей Мезенцева.

Андрей тактично оставил Бориса и Ольгу вдвоем. Они обнялись, как в последний раз.

— Я хочу с тобой. — Губы девушки плохо повиновались ей.

— Нет.

— Мы впервые расстаемся с тех пор, как…

— Да, с тех пор, как встретились.

— Я буду ждать, и с тобой ничего не случится.

— Ничего не случится, — эхом отозвался Борис. Сколько женщин говорили похожие слова своим любимым, и еще ни в одном случае это никого не спасло…

Расплатившись с водителем, Борис вышел из машины метрах в пятидесяти от ворот поместья Бека. Автомобиль укатил обратно в город. Борис рассматривал башенки над воротами, крышу особняка. Он чувствовал себя бесконечно одиноким, будто все люди на Земле вдруг испарились и планета опустела. Тишина угнетала его. Чтобы развеять наваждение, он кашлянул, щелкнул пальцами и зашагал к воротам. Нажав кнопку звонка, он не отпускал ее, пока не захрипело переговорное устройство.

— Кто?

— Мне нужно видеть Генриха Рудольфовича.

— А ему нужно вас видеть?

— Полагаю, очень. Я Борис Градов. Переговорное устройство возбужденно хрюкнуло.

— Ну да? Генрих Рудольфович в Москве.

— Ничего. Впустите меня, я подожду. А вы позвоните ему и сообщите, что приехал Градов.

— Э-э, — опасливо донеслось из переговорного устройство. — Вас впустишь, а вы…

Борис подавил смешок. Вот нагнал страху на мафию!

— Да не бойтесь же… Я один и без оружия.

— Гм… Ну ладно, входите. Но никаких сюрпризов, иначе…

Калитка приоткрылась. Борис направился к дому мимо вооруженных охранников. Навстречу Градову вышел невысокий мужчина средних лет.

— Здравствуйте, Борис. Не скрою, ваш приезд застиг нас врасплох.

— Да? Но вы прямо-таки жаждали заполучить меня в гости. И вот я здесь. Беку позвонили?

— Сейчас позвоню.

— Я буду ждать в его кабинете. Принесите сухого вина и легкую закуску. Не мешкайте со звонком, у меня мало времени.

— Ваша сумка…

— Смотрите. Здесь только папка, которую я привез Генриху Рудольфовичу. Можете меня обыскать, оружия у меня нет. Я не стрелять приехал… Неужели не понятно?

Его все же обыскали. Не удостоив более мужчину ни единым взглядом, Борис поднялся по лестнице в кабинет в сопровождении охранника. Его заказ принесли без промедлений.

— Генрих Рудольфович выезжает. — Плечистый парень искоса поглядывал на легендарного Градова.

— Хорошо. — Борис сделал величественно-отпускающий жест, подсмотренный в фильме про графа Монте-Кристо.

Вино Градов не стал и пробовать, и есть ему не хотелось. Он просто устраивал спектакль.

Бек прибыл через пятьдесят шесть минут, что соответствовало минимальному времени пути от московского офиса до виллы. Шеф охраны представил подробный доклад.

— Может быть, к Градову пойдете не один? — спросил он в заключение.

— Ну да… Вызовите эсэсовцев с овчарками. Ох, да перестаньте вы!

Когда Генрих Рудольфович вошел в кабинет, Градов курил, развалившись в кресле. При виде Бека он встал.

— Добрый день, Генрих Рудольфович. Бек чуть не подал Борису руку, но это выглядело бы неуместно. Он сдержанно кивнул.

— Чем обязан, Борис Михайлович?

— Я привез вам вот это.

Когда Борис запустил руку в сумку, Бек невольно напрягся, хотя и знал, что Градов не вооружен… Из сумки появилась всего лишь обычная папка.

— Что это? — задал естественный вопрос Бек.

— Здесь дубликат той информации, что была записана на дискете. Дискету пришлось уничтожить, но это то же самое. У вас есть специалист, который сможет подтвердить, что я вас не обманываю?

Бек подумал о Барсове и ответил:

— Да. Такой человек у меня есть.

— Пригласите его.

— Успею. Пока ваше заявление условно принято.

— Возьмите папку, — сказал Борис. — Она не кусается. Генрих Рудольфович раскрыл папку, бегло прочел первую страницу, пролистал остальные.

— Похоже на правду, — признал он.

— Конечно. Это и есть правда.

— Тогда я отказываюсь понимать. — Бек подсел к столику, налил себе вина. — Вы что, предлагаете купить мне это?

— Нет, отдаю даром. Берите, пользуйтесь… — Борис шагнул к выходу, потом' обернулся, будто вспомнил что-то. — Да, Генрих Рудольфович… Сколько ваших людей переселилось на небеса в процессе погони за мной?

— Немало.

— Да, немало… Видимо, вам ясно, что я не мог бы действовать так эффективно, если бы мои руководители не наблюдали за вами очень пристально?

— Пожалуй…

— Не пожалуй, а так оно и есть. И наблюдение будет продолжаться всегда. Вы не узнаете, каким образом. Это не в ваших силах. Но, поверьте, стоит вам предпринять шаги к практическому освоению того, что тут в папке, нам это станет известно.

— И тогда?.. — Бек поднял взгляд от папки, гипнотизировавшей его.

— О, ничего ужасного — с нашей точки зрения. Но вам не просто надают по шее. Нет, вас раздавят, как клопа. Ваша империя лопнет. Я вас предупредил, но это лишь мои слова, ничего больше. Папка у вас. Хотите рискнуть — пожалуйста.

Генрих Рудольфович ударил кулаком по столику так, что бутылка подпрыгнула.

— Но кто вы? Чего вы добиваетесь? Какой вам от всего этого прок?!

— Мы? — Борис улыбнулся. — Ну, назовите нас Полицией Будущего. Мы — люди, которым небезразлична судьба человечества. Эта папка в любом случае отправится в небытие. Сейчас, если вы сожжете ее в камине, или потом, но только вместе с вами. Ваш выбор?

Бек отшвырнул папку. Она поехала по крышке стола и свалила на пол бокал. Бек даже не заметил этого.

— Генрих Рудольфович, вы проявили завидное упорство, — продолжал Борис. — Оно было бы достойным уважения, если бы не ваши методы. Знаете, когда вы выследили меня в Англии…

— В Англии? — переспросил Бек в полнейшем недоумении. — Я не выслеживал вас в Англии. Я и не знал, что вы там были…

— Ладно, оставим, не оправдывайтесь… Генрих Рудольфович, пора прекратить эту бессмысленную войну. Она с самого начала не нужна была ни вам, ни нам. Но вас, как мы поняли, ничто не способно образумить, кроме одного. И вот я здесь, с этой папкой, яблоком раздора. Но ее, папки, фактически не существует. Она есть, и ее нет. Ею невозможно воспользоваться.

— Да… Да, я понимаю вас, но…

— Не расстраивайтесь слишком. В конце концов, что вы теряете? Все ваше — при вас. А это… так, мираж, сон.

И неужели вас самого прельщает роль врага рода человеческого?

— Хорошо. — Бек решительно встал и вынул из кармана золотую зажигалку «зиппо». — Я сожгу папку. Охота за этой информацией не принесла мне ничего, кроме потери людей и денег, а получив ее, я могу потерять все.

— Абсолютно, — кивнул Борис, глядя, как огонь пожирает брошенные в камин листы. Он перевел дыхание с облегчением, теперь с настоящим облегчением. Все, теперь уже конец.

Он подобрал с ковра неразбившийся бокал и налил себе вина.

— За упокой этой жути, — провозгласил он. — А знаете, Генрих Рудольфович, ведь кое-кто уже пытался дублировать людей по этой методике.

— Да? И что с ними стало?

— С искусственными людьми?

— Нет, с их создателями.

— Они умерли. Точнее, умер вдохновитель и глава проекта, а их центр был уничтожен вместе со всей информацией.

— Я так и думал. Полагаю, я поступил мудро.

— Я тоже так полагаю. — Борис выпил вино и поставил бокал на стол. — Генрих Рудольфович, и еще…

— Да?

— Верните рукопись моего романа. Я хочу закончить его.

— Так это все-таки не камуфляж?

— Я писал книгу. Почему бы и нет? Не считаете же вы, что я только и способен стрелять и убивать?

— Да нет… — Бек как будто смутился. — А роман увлекательный… Любопытно было бы дочитать.

— Я пришлю вам экземпляр с автографом, — пообещал Борис.

— Если будут трудности с изданием, обращайтесь ко мне.

— Ну уж нет… Крепкая литература в протекции не нуждается.

— Гм… Как посмотреть. — Бек открыл сейф и достал рукопись с нижней полки. — Вы взяли этот сюжет из ваших реальных приключений?

— Что? — Борис на миг остолбенел, потом рассмеялся. — Нет, Генрих Рудольфович. Литература — это литература, а жизнь — это жизнь. Они не должны иметь никаких точек соприкосновения.

— Никаких?

— Ну, скажем, почти.

Вид денег в сейфе направил мысли Бориса в иное русло.

— Генрих Рудольфович, коль скоро вы открыли сейф, выдайте мне двадцать пять тысяч долларов.

— Зачем? — удивился Бек. — У вас что, денежные затруднения?

— Нет, — ответил Борис. — Но тут есть тонкость. Это должны быть именно ваши деньги.

— Почему мои?

— Потому что ваш Котов разгромил квартиру моего друга, а делать ремонт ему не на что. Конечно, я мог бы заплатить, но не находите ли вы, что это ваша проблема?

— А… Ну что же, раз так, берите. В сумку Бориса поверх рукописи посыпались запечатанные пачки долларов.

— Распорядиться, чтобы вас отвезли? — спросил Бек.

— Да, пожалуйста.

Бек взялся за телефонную трубку.

— До свидания, — сказал он Борису, когда тот шел к двери.

«Вряд ли мы когда-нибудь увидимся», — подумал Борис.

Он ошибся. Они увиделись приблизительно через три часа, и причиной их новой встречи стали обстоятельства не менее загадочные и драматические, чем все происходившее до сих пор.

21

Из окна кабинета Бек смотрел, как отъезжает от виллы серебристый «мерседес», увозящий Градова. Прихватив бутылку хорошего виски, Генрих Рудольфович покинул кабинет, по дороге успокоительно кивнул шефу охраны и спустился в гостиную. Там он задернул шторы, чтобы укрыться от палящего солнца, и откупорил бутылку. На вращающейся стойке с видеокассетами он выбрал фильм, включил магнитофон.

Это был «Охотник на оленей» Майкла Чимино, любимая лента Бека. Тяжелый и мрачный фильм импонировал Беку потому, что повествовал о двух вещах — о стойкости человеческого духа и о том, что не бывает духа несгибаемого. Война раздавит кого угодно, а понятие «война» Бек трактовал широко.

Если бы кто-то подсмотрел сцену, разыгравшуюся в кабинете Бека, то мог бы подумать, что Генрих Рудольфович выдохся, поскольку сдался так быстро. Но это была лишь форма. Содержание, как всегда, лежало глубже. В различных обстоятельствах вынужденная реакция может выглядеть и малодушием, и мужеством. Очень трудно оценивать поступки людей правильно.

Ступени лестницы вели Бека к поражению. От эйфории первых дней, внезапно блеснувшей мечты — через перманентные неудачи реальных шагов — к осознанию недостижимости цели. Когда пришел Градов, Генрих Рудольфович уже подвел для себя итог, и его занимала в большей степени тактика оппонента, нежели борьба всерьез.

На экране играли в русскую рулетку, крутили барабан заряженного одним патроном револьвера, щелкали у виска. Играли пленные американцы, кровожадные вьетнамцы выли от восторга. Герой должен был погибнуть, потому что это — записанный на пленку фильм, и, сколько его ни запускай, все равно увидишь одно и то же. Логика событий неумолима, как логика движущейся магнитной ленты. Запись на пленке можно стереть и записать что-то новое, но это будет уже другой фильм, с самого начала другой.

Генрих Рудольфович налил рюмку виски, выпил, потом без перерыва еще одну.

— Пустяки, — произнес он вслух. — Подумаешь… Визгу много, а шерсти мало. — Он засмеялся и подмигнул собственному отражению в большом зеркале. — Кое-что я потерял… Но кое-что ведь и осталось, верно?

22

Бориса доставили к дому Мезенцева. Не чуя ног, он взлетел по лестнице, поднял руку к звонку и вдруг замер.

Дверь была приоткрыта, совсем чуть-чуть. Почему? Если кто-то из них вышел из квартиры… Или они оба… Зачем оставлять открытой дверь?!

Он толкнул дверную ручку, шагнул в прихожую.

— Оля? Андрей?

Молчание.

Оказавшись в гостиной, Борис сразу увидел человека, лежащего у стены в луже крови, лицом вниз. Градов вопреки очевидному не желал узнавать в нем Андрея, хотя одет он был как Андрей и сложен так же… Наклонившись, Борис с усилием перевернул лежащего.

Волосы Мезенцева слиплись от крови, кровь заливала лоб, щеки, закрытые глаза. Борис метнулся в кабинет, в кухню. Оли нигде не было. Тогда Борис вернулся к Андрею, попытался нащупать пульс. Несколько кошмарных мгновений ему казалось, что он держит руку трупа. Но тоненькая нить все же билась…

Градов кинулся в ванную, смочил полотенце в холодной воде, оттер кровь с лица друга. Мезенцев едва слышно застонал, разлепил веки.

— Борис…

— Это я, Андрей! Держись, я вызову «скорую»…

Борис сорвал трубку с разбитого аппарата, кое-как починенного Мезенцевым. Он долго объяснял, что произошел несчастный случай, что у его друга травма головы… Господи, да что же они выспрашивают, когда надо спешить?!

Наконец ему пообещали выслать машину. Борис вновь склонился над Мезенцевым.

— Андрей, ты можешь говорить? Что здесь было, Андрей? Где Оля?

Мезенцев снова издал тихий стон.

— Какой-то мужик… Я не отпирал, он сам вошел… Я его не знаю… Кажется, ударил меня… Ничего не помню…

— Сейчас приедет «скорая», я вызвал… Держись…..

Борису было ясно, что из квартиры необходимо уйти до приезда врачей. В подобных случаях они обязаны ставить в известность милицию, а Борису встречаться с ней не с руки. Но он не хотел покидать раненого друга, несмотря на то что ничем не мог помочь. Он выбрал промежуточное решение: широко распахнул дверь на лестницу, прислушиваясь к шагам. Периодически он смачивал лоб вновь лишившегося сознания Андрея холодным влажным полотенцем.

Снаружи, снизу донеслись голоса.

— Вроде этот подъезд…

— Смотри по номерам. Да, наверх надо…

Борис выбежал в прихожую, схватил сумку и поднялся на один лестничный пролет. Сверху он видел фигуры в белых халатах. Так, для Андрея он сделал все, что было в его силах… А Оля?

Мимо квартиры Мезенцева Градов спустился на улицу. Обогнув машину «скорой помощи», он зашагал прочь. Куда, зачем? Нет никакой возможности найти Олю. С чего хотя бы начинать? Обращаться к властям абсолютно бессмысленно, не говоря уж о том, что самого Бориса запрут под замок как личность крайне подозрительную, а расскажи он и малую часть своей подлинной истории, вообще отправят в сумасшедший дом. И ни одного человека, способного не то чтобы помочь, а просто поверить…

Ни одного, разве? Такой человек есть, и это Генрих Рудольфович Бек. Захочет ли он помогать Борису, узнав правду, — другой вопрос. Может быть, рассвирепевший Бек пристрелит Градова. Но идти больше некуда и не к кому.

Борис помахал рукой проезжавшей машине. Сперва водитель наотрез отказался везти его в такую даль, но Борис назвал цену, мигом положившую конец переговорам. Градов мог поклясться, что водитель ломает голову над тем, кто его пассажир, готовый столько платить. Не улепетывает ли с места преступления?

К какому бы выводу ни пришел ошарашенный сказочной щедростью водитель, он благополучно высадил Градова у виллы Бека. Борис хотел было расплатиться по курсу рублями, обмененными в аэропорту, но водитель напомнил, что предложение было сделано в долларах. Тогда Борис запустил руку в сумку, вслепую распечатал одну из пачек, отдал деньги.

Генрих Рудольфович не стал скрывать удивления, когда охрана сообщила ему по телефону о визите Бориса, а вслед за тем и сам Градов появился в затемненной гостиной.

— Вы что-то забыли, Борис Михайлович?

Борис швырнул сумку в дальнее кресло, сел ближе к Беку.

— Нет, я ничего не забыл. Я в отчаянном положении, и помочь мне можете только вы.

— Вот как? Но позвольте, не далее… Требовательным жестом Борис остановил его.

— Подождите. Я прошу выслушать меня, не прерывая. Никакой Полиции Будущего не существует. Никакой организации, никого. Есть я, один я.

— Да что вы говорите? — саркастически процедил Бек.

— Это правда. Выслушайте.

— Ну-ну… — Бек поудобнее устроился в кресле.

Борис начал рассказывать — во всех подробностях, не упуская мелких деталей. Ему было важно, чтобы Бек узнал все, что знает он, Борис, без пробелов и неточностей. Все, включая Таню, АЦНБ, Джека Слейда, полет в Англию и обратно… А особенно истинные причины неудач людей Бека.

— И вот я сижу перед вами, — закончил Борис, — а Оля исчезла, и без вас мне ее не найти.

Генрих Рудольфович с минуту после этих слов сохранял неподвижность, потом его силуэт в полумраке как-то странно затрясся. Борис с тревогой присмотрелся к нему и тут же понял, в чем дело. Магнат смеялся, все безудержнее с каждой секундой. Вскоре он хохотал так, что дребезжали оконные стекла.

— Ай да Борис Градов! — Он хлопал себя по коленям. — Так вы объегорили старого хитрого дядюшку Генриха, вы — никто и ничто!

— Вы сами себя объегорили, Генрих Рудольфович, — возразил Борис. — Вы так привыкли к сложным проблемам и еще более сложным решениям, что не сумели разглядеть простые вещи у себя под носом. Это называется аберрацией зрения…

Магнат оборвал смех.

— А папка, что я сжег на ваших глазах… Она была настоящей?

— Самой настоящей. Я не мог рисковать, обманывая вас, ведь предлагал же я пригласить вашего специалиста.

— И я держал ее в руках! Ключ к власти над миром!

— Ничего бы не вышло, Генрих Рудольфович, — сказал Борис. — В АЦНБ этим занимались покруче вас ребята, а что получилось? Они создали уничтожившее их самих существо. Это слишком опасная игрушка, такое никому не по зубам.

— Да, вероятно, — успокаиваясь, проговорил Бек. — Я подумал и об этом… Раса сверхлюдей? Гм, это чревато…

— И пусть не Полиция Будущего, но англичане теперь все знают. Они сумеют создать противовес, страховку на случай, если кто-то… Как — не моего ума дело, но уверен, что сумеют. Так что, по большому счету, я вас не обманул.

— А вот сейчас вы отдаете себе отчет, как рискуете? Вы в полной моей власти Я могу приказать расстрелять вас. Градов пожал плечами.

— Ну и прикажите. Толку никакого, зато моральное удовлетворение.

— Эта девушка так дорога вам? Настолько, что вы без колебаний вручили мне собственную жизнь?

— Да. Вы поможете мне?

Генрих Рудольфович поднялся из кресла.

— Помогу. Знаете, то, как вы провели меня, и прочие ваши подвиги… Вы большей частью следовали за событиями в ситуации вечного шаха. А вот сейчас вы нашли мужество прийти и не хитрить, а все рассказать, зная, чем это может грозить вам. Это — поступок.

— Спасибо, Генрих Рудольфович. — Борис нетерпеливо перескочил к единственной интересующей его теме. — Как мы будем искать Олю?

Бек отстучал пальцами дробь по крышке стола.

— Данных маловато… «Какой-то мужик», тоже мне особые приметы. Фотография девушки у вас есть? Борис развел руками.

— Я и адреса ее не знаю.

— Ничего, адрес узнаем на выставке, пошлем людей за фотографиями к ней домой.

— А если у нее дома нет фотографий?

— У красивой девушки нет фотографий? Но хоть паспорт у нее есть? В крайнем случае сделаем снимок с видеопленки на телевидении. Это первое. Второе: в милиции работает полковник Кондратьев. Когда я искал вас, он… Словом, второе — подключаем его. Узнаем, в какую больницу отвезли вашего друга Мезенцева, пусть человек Кондратьева сидит у постели и ждет, когда можно будет снять показания. Авось Андрей что-нибудь вспомнит… Затем опрос жильцов дома Мезенцева — за период времени, пока вы ездили ко мне с папкой. Ориентировка постам ГИБДД по снимкам девушки… Так, что еще… — Бек позвонил Кондратьеву и велел срочно прибыть на виллу. После этого он спросил Бориса: — А у вас имеются хоть какие-то догадки, пусть самые фантастические? Все может пригодиться. Кто мог похитить Ольгу?

— Не знаю. Если не ваши люди напали на нас в Англии…

— Нет, не мои.

— Это вряд ли могли быть и люди АЦНБ.

— Но вы рассказали, что Слейд…

— Да, «крот»… Не знаю. Не могу понять зачем. Я думаю, если и был «крот», то он работал, постоянно или только в одном случае, и на какую-то третью силу.

— Что ж, — вздохнул Бек, — поищем эту силу.

23

Вилла Генриха Рудольфовича Бека превратилась в штаб операции. Сюда стекались сведения от групп Кондратьева и самого Бека.

К следующему полудню во мраке полной неизвестности забрезжил слабый свет.

Андрей Мезенцев, пришедший в себя в больнице, более или менее связно изложил картину случившегося Градову и милицейскому лейтенанту, работавшему на Кондратьева.

— Через полчаса после твоего ухода, Борис… Мы с Олей разговаривали в комнате… В двери как будто ключ заскрежетал. Я подумал, что это мог ты почему-то вернуться, у тебя же был ключ… Вышел в прихожую… Дверь очень резко распахнулась, и на пороге — этот мужик.

— Он был вооружен? — спросил милицейский лейтенант.

— Нет. В руках у него была какая-то железяка, но не пистолет и не нож. Я бросился бежать в комнату… Он меня настиг и сзади — по черепу. Я отключился…

— Опишите его, — попросил лейтенант.

— Да я его меньше секунды видел. Довольно высокий, ростом с вас, плечистый, глаза, по-моему, серые. Точно не скажу. Подбородок округлый, короткая стрижка. Цвет волос? Не помню. Обычное лицо, ничего примечательного. Возраст — лет сорок. Одежда? Самая обыкновенная, летняя. Светлые брюки, рубашка тоже светлая, но не белая. Бежевая, что ли…

Лейтенант мучился с Мезенцевым около сорока минут, выуживая подробности, но дело так и не продвинулось. Зато теперь было известно точное время нападения, а это опора для работы со свидетелями.

Градов задержался в палате после ухода лейтенанта. Он расстегнул сумку и вытряхнул на одеяло пачки долларов.

— Здесь двадцать пять тысяч без какой-то мелочи, — сказал он. — Тебе на ремонт.

Мезенцев вытаращил глаза под повязкой.

— Откуда столько?!

— Это не мои. Передает тебе с извинениями человек, по вине которого разбомбили твою квартиру.

— Вот это да… Так возьми их пока! Где мне их тут держать?

— Положи в тумбочку. У меня, как ты заметил, интересная жизнь… Не до твоих пиастров.

— Слушай, Борис… Эти деньги… И Оля… Во что же ты все-таки впутался?

— Расскажу как-нибудь за кружечкой пивка. Ну, счастливо тебе. Выздоравливай.

Градов сложил пальцы колечком, вышел из палаты, сел в «мерседес» и уехал на виллу Бека.

Показания двух свидетелей, бабушки с первого этажа и домохозяйки с третьего, принесли некоторую пользу. Бабушка видела, как мужчина, соответствующий описанию, данному Мезенцевым, подъехал на белых «жигулях» и вошел в подъезд. Домохозяйка, напротив, заметила этого мужчину выходящим из подъезда в сопровождении девушки (она видела девушку лишь со спины и не могла опознать по фотографии). Они сели в машину и уехали. Благодаря домохозяйке удалось уточнить модель «жигулей» — «шестерка» («у бывшего мужа такая же»). Но как Градова, так и Бека с Кондратьевым смущала в показаниях домохозяйки одна подробность. По словам женщины, девушка села в машину добровольно, без малейшего сопротивления, мужчина лишь слегка придерживал ее за локоть.

На номер белой «шестерки» не обратил внимания никто из двоих.

— Вот и найди эту машину, — сетовал Кондратьев. — Их миллион. Только на ГИБДД надежда.

Фотографии Ольги Иллерецкой были розданы сотрудникам ГИБДД и разосланы на большинство стационарных постов. Рассылка продолжалась.

24

На трассе Москва — Серпухов, возле Щербинки, в день похищения Иллерецкой сержант Петров остановил белые «жигули» шестой модели. В машине, кроме водителя, находилась девушка на переднем сиденье, пристегнутая, как и положено, ремнем безопасности. Сержант подошел к затормозившему автомобилю, козырнул, представился и попросил предъявить документы.

— Шатуров Владимир Осипович?

— Точно так, — улыбнулся водитель.

— А пассажирка?

— Сестра моя младшая, Шатурова Ольга Осиповна.

Сержант заглянул в машину. Ему показалось странной неподвижность девушки, смотревшей прямо перед собой. Пьяная, что ли, или дури накурилась? Ну да это сержанта не касается, водитель-то трезвый.

Предвосхищая дальнейшие расспросы, сидевший за рулем мужчина протянул Петрову паспорт девушки.

— Шатурова, — пробормотал Сержант, — Ольга Осиповна… Все правильно.

— К матери едем, в Столбовую. У меня что-нибудь не в порядке?

— Машина грязная.

— Закрутился с работой… Вымою. Приедем, и сразу вымою, честное слово.

Сержант тщетно искал, к чему бы еще придраться. Проверил аптечку, багажник, изучил талон техосмотра как под микроскопом. Никаких нарушений… И все же сержанту не хотелось отпускать эту машину. Она ему не нравилась.

Если бы его спросили чем, он бы не ответил. Профессиональная интуиция подсказывала: что-то нечисто.

Но интуицию, как любят подчеркивать бюрократы, к делу не подошьешь. И сержант с сожалением разрешил водителю продолжать путь. Номер машины он, конечно, записал.

Придя на службу следующим утром, сержант Петров увидел фотографию разыскиваемой Ольги Иллерецкой. Только тогда он понял, что не давало ему покоя. Не поведение девушки в «жигулях», а вернее — отсутствие поведения, — это ее личное дело. Просто сержант уже видел эту девушку — мельком, по телевизору, — и ее фамилия была вовсе не Шатурова.

25

Сообщение сержанта Петрова долго добиралось до Кондратьева, ибо формально полковник не имел права заниматься делом Иллерецкой, не входившим в круг его обязанностей. Вообще же подвести законную базу под розыск Иллерецкой оказалось неожиданно легко. Как выяснилось, ее давно искали многие — журналисты, художники, друзья. Знаменитый Родзянко, устроивший Ольге выставку, даже обратился в милицию. Заявление у него не приняли, мотивируя тем, что Иллерецкая не крепостная крестьянка и не обязана появляться в выставочном зале или ночевать дома. Это, может быть, и необычно, сказали ему, но криминала не усматривается.

Теперь же в милицию поступило заявление от Андрея Мезенцева — о наглом нападении на его квартиру и об исчезновении пришедшей к нему в гости девушки. С подачи Кондратьева милицейские чины зашевелились, вспомнив и о беспокойстве Родзянко. С приобретающей известность художницей уже в то время было не все в порядке, решили они.

Кондратьев на части разрывался, пытаясь по мере сил переключить на себя каналы, официально ему не подвластные. Ведь похитителя (или похитителей) Иллерецкой могли отыскать и помимо него. А те, похитители то есть, не дай бог обладают обширной информацией. Возьмут, да и наговорят об Ольге и Борисе столько, что и Градова, и девушку нужно будет уже из тюрьмы выручать.

Получив доклад Петрова, Кондратьев прежде всего установил «биографию» «жигулей» с указанным номером. Машиной владел инженер с предприятия концерна «Пепси-Кола». Закавыка была в том, что инженер лежал в больнице с заболеванием печени, а его машина в течение двух недель стояла в запертом гараже. Осмотр автомобиля показал, что им никто не пользовался в отсутствие хозяина. Значит, номера на остановленной Петровым «шестерке» фальшивые.

Сержант дал словесный портрет так называемого Шатурова. Приметы совпадали с теми, что запомнил Мезенцев. Запросы о белых «жигулях» полетели по трассе Москва — Серпухов и в близлежащие поселки. Вскоре начали приходить и ответы. Машину заметили сотрудники ГИБДД на въезде в Климовск, потом на выезде из Чехова. Правда, никто не задерживал ее. По хронометражу получалось, что после того, как сержант Петров отпустил «шестерку», она двигалась в сторону Серпухова со скоростью от восьмидесяти до ста километров в час. В Серпухове ее не видели, зато пришли сведения из Пролетарского и Протвино. Машина привлекла внимание протвинского милиционера, потому что свернула на редко используемую проселочную дорогу, хотя почти параллельно проходит шоссе. Дорога вела к административной границе Калужской области.

Таким образом, «шестерка» могла направиться в Высокиничи, Жуковло, Белоусово, Обнинск или Малоярославец, а оттуда — куда угодно. Милиция и ГИБДД этих городов и поселков хранили молчание. Операция «Перехват», объявленная на следующий день после событий, едва ли могла быть результативной. Машину искали, но…

Бек приказал раздобыть наиподробнейшую карту Подмосковья, захватывающую Калужскую область. Ее расстелили на огромном дубовом столе и отмечали зафиксированные передвижения «жигулей».

— Последний контакт вот здесь. — Бек поставил карандашную точку на окраине Протвино, повел линию по проселочной дороге и с раздражением бросил карандаш на карту. — А дальше машина будто на молекулы разлетелась! Черт возьми, «жигули» не иголка. Ее утопили? Спрятали в лесу?

— В лесу? — Кондратьев взял карандаш. — В лесу… Подождите-ка. Эта дорога ведет, судя по карте, в Высокиничи…

— Двадцать пять километров от Протвино, — сказал Градов.

— Ну да. И здесь должно быть ответвление, а оно на карте не показано.

— Какое ответвление? — спросил Бек.

— Вот тут, на девятом километре. Ветхий мостик через Протву — не знаю, цел ли он до сих пор, — а за ним старый лесной проселок, совершенно заросший.

— Что за дорога? — Бек склонился над картой.

— Местные жители, — проговорил Кондратьев, — прозвали этот район Бермудским треугольником. Вершины треугольника — Таруса, Детчино и Высокиничи. Внутри, примерно на равном расстоянии от них — исток реки Суходрев. И вот где-то возле этого истока что-то было…

— Замечательно, — поморщился Генрих Рудольфович. — Что-то где-то было… А конкретнее нельзя?

— Так я не знаю конкретнее, — сконфуженно ответил Кондратьев. — При застое… Коммунизме… В общем, в те годы тут находилась закрытая зона, секретный объект. Может, охотничий домик для местной или московской верхушки, а может, и покруче что. Слухи ходили самые жуткие. Будто бы там окопались спецслужбы и туда привозили людей… Для чего? Ну, не хочу сплетни повторять. Но сейчас там все заброшено, хотя какие-то строения остались. Деревенские туда не ходят, боятся. Суеверный страх.

— Дом Страдания, — вымолвил Борис.

— Что? — обернулся к нему Бек.

— Роман Уэллса, — пояснил Градов. — «Остров доктора Моро». Ученый-маньяк мучил живых существ в Доме Страдания. Потом доктор Моро погиб, а дом сгорел, но и развалины по-прежнему внушали ужас.

— Так… Страдания или нет, а присмотреться к этому Бермудскому треугольнику надо, — решил Генрих Рудольфович. — Раз люди боятся, там удобно прятаться.

— Когда поедем? — Борис взял новую сигарету, он курил без перерыва.

— Чтобы быть там к вечеру, между десятью и одиннадцатью часами, когда сумерки, но еще не темно. С собой — аппаратура ночного видения, инфракрасные бинокли, оружие с приспособлениями для прицеливания в темноте. Рации не надо — они могут слушать.

— Они? — Борис нахмурился. — Да, конечно… Олю увез как будто один человек, но сколько их всего…

— Мы не знаем, — закончил Бек.

— А что мы вообще знаем о похищении?

— Мало… И это малое не радует. Личные качества того парня — хладнокровие, дерзость. Явно очень опасный тип. Но еще хуже то, как подготовлена операция. Нужно было заранее изготовить фальшивые паспорта и номера для машины — раз. Как-то узнать о квартире Мезенцева — два… Одиночка? Не похоже.

— Имеет отношение к спецслужбам? — предположил Борис.

— Скорее, имел в прошлом, — сказал Кондратьев.

— Почему вы так думаете?

— Потому что его работа отдает смесью профессионализма и кустарщины. Зачем действующим спецслужбам эта канитель с паспортами, номерами? Будь это спецслужбы, мы никогда не услышали бы об Иллерецкой от сержанта ГИБДД.

— Резонно, — обронил Бек. — Борис, что-то не так?

— А? — Борис вздрогнул, и пепел упал с его сигареты. — Да… Показания той женщины. По ее словам, Оля сама села в машину. А сержант Петров видел, как она…

— Возможно, похититель ввел ей какой-то наркотик, подавляющий волю.

— Да, и ее могут накачивать еще черт-те чем… А мы будем ждать до вечера…

— Вечером безопаснее. Нам надо соблюдать осторожность.

— Вы едете с нами? — Борис взглянул на крестного отца.

— Я староват для работы в поле, — устало произнес Генрих Рудольфович. — А моих лучших людей вы с вашей Иллерецкой перебили. Могу выделить двоих, на которых смело можно положиться.

— Двоих дам и я, — сказал Кондратьев.

— Со мной пятеро, — подытожил Борис.

— Шестеро, — поправил полковник. — Я имел в виду — двое плюс я сам.

— Не так мало.

— Для разведки достаточно.

— Разведки? А если они там?

— Ну, тогда…

— Тогда, Борис, — предостерег Генрих Рудольфович, — не вздумайте поддаться эмоциям и во всем слушайтесь полковника Кондратьева. При необходимости подключим еще людей.

26

В гараже Бека были выбраны две неброские машины, серые «восьмерки». Вооружение группы из шести человек составляли итальянские укороченные штурмовые винтовки «Беретта SC/90S» — удобное и надежное оружие. Кроме штурмовых винтовок, у всех имелись американские штык-ножи «М 9» с приспособлениями для перекусывания проволоки. Учитывалась и возможность действий в стесненных условиях, когда основное оружие окажется малоэффективным из-за размера и веса или недоступным. Поэтому в нательных кобурах находились небольшие пистолеты «стил сити армз» 22-го калибра.

Помимо того, в брезентовых подсумках лежали специальные очки, концентрирующие слабый свет и резко повышающие способность к ориентировке при низкой освещенности. Борис уже примерял их поверх своих очков — держались как влитые. В подсумки также были уложены спецназовские индивидуальные аптечки, обычные и инфракрасные бинокли, ручные гранаты и запасные магазины для винтовок (с патронами, снабженными зажигательно-трассирующими пулями). Такие пули оставляли за собой в полете светящийся след, что было немаловажно при ночной корректировке огня.

Перед выездом все надели бронежилеты и камуфляжные комбинезоны, нанесли на лица пятна грима. Попрыгали — ничто не брякает, не звенит.

Чтобы обеспечить зеленую улицу и избежать неприятностей с автоинспекцией, Кондратьев и Бек употребили все свое влияние. Серыми кометами машины с тонированными стеклами проносились мимо постов ГИБДД.

В двадцать один час пятьдесят минут миновали Протвино, двигаясь по маршруту белых «жигулей». Через девять километров проселочной дороги первая «восьмерка», где находился и Борис, остановилась у прогнившего деревянного моста.

— Что будем делать? — спросил боевик Бека по имени Олег, сидевший за рулем. — Рискнем или…

— Они же проехали, — сказал один из милиционеров Кондратьева, Стас.

— Мы этого не знаем, — возразил Олег. — А если и проехали, их было двое в машине. А нас трое, и на нас тонны железа. Надо посоветоваться.

Он подошел ко второй машине, посовещался с Кондратьевым. Было принято решение идти дальше пешком. Машины подогнали к самой воде, укрыв их на берегу в зарослях кустарника, двинулись по мосту цепочкой. Впереди шел Игорь, второй боевик Бека, под ним-то и провалилась гнилая доска. Он едва не упал в воду.

— Добро пожаловать в Бермудский треугольник, — усмехнулся второй милиционер, Владимир. — Если кто-то скажет мне, что здесь проехала машина…

Вместо ответа Олег указал на свежий излом покосившейся опоры перил. На другой стороне перила были частично снесены. Это походило на результат зигзагообразного маневра автомобиля, огибавшего ветхий настил в центре.

За мостом заросшая колея вела в чащу угрюмого леса. Полковник обратил внимание остальных на примятую колесами траву.

— Кто-то тут точно проезжал недавно, — произнес он. — Я удивлюсь, если это не та машина, которую мы ищем.

В лесу было значительно темнее, чем на открытом пространстве. Все надели очки и словно оказались в совершенно ином месте, залитом ярким зеленоватым светом. К этому надо было привыкнуть.

Вскоре они наткнулись на ржавую металлическую сетку, уходившую в лес направо и налево. Высокие стойки оплетала вверху колючая проволока — там, где еще не рассыпалась от коррозии. Колея пролегала через распахнутые настежь, погнутые решетчатые ворота. К створке была прикручена фанерная табличка с полустертыми буквами:

«ЗАКРЫТАЯ ЗОНА!

СТОЙ!

ПРЕДЪЯВИ ПРОПУСК!»

Но пропуск предъявлять было некому. За воротами торчала одинокая будка с полуоткрытой дверью, державшейся на одной петле.

Из любопытства Борис заглянул туда. Железный стол, привинченный к полу, два стула с узкими сиденьями — и все. Крепления на стене наводили на мысль, что здесь когда-то были электрические и телефонные кабели, а, следовательно, и наружное освещение, и связь.

Группа продвигалась вперед. Темнело, и компенсирующие очки почти не помогали, но без них бы совсем ничего не разглядеть.

Машину первым заметил Владимир. Она стояла поодаль от колеи, замаскированная сломанными ветками. Их растащили в мгновение ока.

— Номер тот самый, — констатировал Стае.

Градов обошел машину, открыл незапертую дверцу. Сдерживая волнение, он занял кресло, где почти наверняка (ошибка очень маловероятна!) недавно сидела Оля. Обивка показалась ему чуть теплой, но это был спровоцированный эмоциями обман органов чувств. Борис напряг зрение, вглядываясь в царапину на заклеенной пластиковой пленкой, имитирующей дерево, крышке рундука. Обыкновенная царапина, результат чьей-то небрежности… Но включив воображение, в ней можно было усмотреть подобие двух сцепленных латинских букв — L и Z.

— Ну конечно, — пробормотал Борис. — Эй, идите сюда!

Все столпились у открытой дверцы.

— Смотрите. — Борис ткнул пальцем в царапину.

— Ну и что? — не понял Олег.

— Это она, Оля… Это ее знак для меня. Наверное, у нее была минута или две, пока этот тип укрывал машину ветками. Она, разумеется, не могла написать свое имя или что-то осмысленное по-русски, он бы сразу заметил. А это похоже на случайную царапину. Но это буквы L и Z. Ее любимая группа, «Лед зеппелин»! Она знала, что я догадаюсь…

— Ладно, — сказал Кондратьев, — пусть так. Но если он бросил тут машину, они где-то близко. С этой минуты не шуметь и без крайней нужды не разговаривать.

Шестеро отправились в путь вдоль колеи. За деревьями — вроде бы старый дом?

Внезапная вспышка из-за тех деревьев ослепила Бориса. Он машинально сорвал очки. Что это? Явилась догадка: в доме зажгли свечу или фонарик, а сверхчувствительная оптика многократно усилила свет. Борис вновь надел очки.

Остальные, разумеется, тоже увидели этот свет в одном из окон. Регулирующие устройства, вмонтированные в оправы очков, позволяли затемнять освещенные объекты и четче выделять контуры окружающего. Несколько поворотов ручек, и окно превратилось в блеклое дрожащее пятно, зато дом предстал во всех деталях.

Двухэтажное деревянное строение едва ли использовалось когда-то в качестве охотничьего домика, как допускал Кондратьев, когда рассказывал на вилле Бека о «Бермудском треугольнике». Оно было начисто лишено каких-либо украшений и архитектурных излишеств. Те, кто его возводил, заботились только о функциональности, а никак не о красоте. Дом имел форму вертикального параллелепипеда с плоской крышей, где торчали какие-то искривленные антенны. На втором этаже — три окна, никаких балконов или террас, внизу — дверь без крыльца (нижний край вровень с землей) и единственное окно — то самое.

Кондратьев молча, жестами определил диспозицию. Владимиру и Олегу предписывалось обойти дом по краю поляны, Игорь и Стае должны были провести рекогносцировку, соответственно, с востока и запада. Самому полковнику и Борису (Кондратьев хотел присматривать за ним лично) оставался фасад.

Четверо бесшумно исчезли. Кондратьев махнул рукой Борису, затем выразительно прижал палец к губам. Пригнувшись, они подкрались к стене.

27

После смерти Никитина Валерий Свиридов получил наконец звание полковника и вожделенную должность начальника Отдела специальных операций АЦНБ «Торнадо». Должность привлекала его не сама по себе, а как стартовая площадка для проекта «Коршун-2», безраздельно принадлежащего ему, Свиридову. Ибо новоиспеченный полковник не верил, что у Иллерецкой не осталось копии файла. По его мнению, не оставить себе копии было все равно что зарезать курицу, способную нести золотые яйца. И спрятана вторая дискета где-то здесь, в России. Иллерецкая не рискнула бы везти ее в Англию, принимая во внимание обстоятельства ее бегства. Она вернется.

Итак, Свиридов ждал возвращения Ольги и готовился к нему. О Борисе он знал мало, но этот фактор его не особо беспокоил — черт с ним, подумаешь, мальчишка. Англичане? Да, с ними придется считаться, но против любого лома, вопреки поговорке, все-таки есть прием, и Свиридов сумеет его найти. Главное — информация Иллерецкой. Валерия Свиридова всегда недооценивали… А он не так прост, и он докажет это всему миру.

Свиридов размножил фотографии Ольги (они сохранились у него после организации неудачного покушения) и раздал сотрудникам отдельного отряда пограничного контроля «Москва» в аэропорту Шереметьево-2. Используя служебные контакты, он также постарался поставить под контроль другие возможности пересечения границы. Фальшивые паспорта, номера для машины — это были семечки. В реестрах ГИБДД полковник отыскивал белые «шестерки», похожие на одну из его машин, потом вел детальные проверки. Ему подошла машина больного инженера, которой еще длительное время предстояло не покидать гаража. Свиридов установил на свою «шестерку» такие же номера и позаботился о нужных документах.

Все эти (и другие) подготовительные мероприятия полковник проводил втайне от коллег по отделу «Торнадо». Проект «Коршун» считался мертвым и похороненным, и пока не в интересах Свиридова было вызывать его призрак. Потом «Торнадо» станет ядром «Коршуна-2», но лишь тогда, когда все рычаги будут в руках полковника, и он примет все меры, чтобы никто не мог перехватить их… А сейчас ему непосредственно помогали только двое «независимых оперативников». Конечно, на службе знали, что он предполагает возвращение Иллерецкой, так как его пограничные приготовления скрыть было невозможно, но относились к этому не слишком серьезно. В ее возвращение никто не верил, однако чем черт не шутит… Тогда можно будет расспросить ее об английской одиссее. Сам же полковник твердо знал две вещи: она вернется и навсегда исчезнет.

Его предприимчивость и терпение были вознаграждены. Из Шереметьево-2 ему сообщили о прибытии Иллерецкой в сопровождении Градова. Их вели до города, где передали Свиридову, а он следовал за ними до квартиры Калужского. Действовать там полковник не решился — слишком оживленно было у подъезда. Он мог только гадать, как долго там пробудут Ольга и Борис. Может быть, переночуют? Но уж ночью-то он…

Все получилось иначе. Они вышли и сели в такси (хорошо, что не спустились в метро, в таком случае полковнику пришлось бы временно оставить машину).

Дом, где жил Андрей Мезенцев, по мнению полковника, идеально подходил для похищения. Прокравшись в подъезд вслед за Борисом и Ольгой, Свиридов сумел краем глаза взглянуть на открывшего им дверь человека. Опасности не представляет, заключил полковник. И на вооруженную охрану здесь явно не напорешься. Друзья Иллерецкой — не того полета птицы.

Пока вернувшийся в припаркованную на углу машину полковник присматривался и раздумывал, ушел Градов. Еще лучше… Не стоит медлить.

Но Свиридов принужден был ждать еще с полчаса. На детской площадке неподалеку гуляли зоркие бабушки с внуками. Едва они убрались, полковник подрулил к подъезду, поднялся по лестнице и вложил отмычку в замок.

В прихожей послышались шаги. Свиридов распахнул дверь ударом ладони плашмя. Молодой человек, лицом к лицу с которым он оказался, с перепугу бросился бежать. Свиридов настиг его и свалил, саданув по голове кулаком с зажатой отмычкой.

Иллерецкая в страхе отступила к стене. Полковник выхватил из кармана шприц и всадил в плечо девушки, без труда подавив ее сопротивление.

Снадобье быстро достигло мозга. Зрачки Иллерецкой расширились, на лице появилось отрешенное выражение.

— Вот и хорошо, милая, — сказал Свиридов. — Теперь пойдем. Ты моя младшая сестренка, правда?

— Да.

— Ты ведь хочешь поехать к нашей мамочке, да?

— Да.

Полковник вывел девушку из квартиры, они сели в машину. Маленькое происшествие с сержантом Петровым не очень обеспокоило полковника — для подобных случаев он и приготовил фальшивые документы и номера.

Оля смутно воспринимала происходящее. Наркотик установил мощную завесу между ней и миром, но где-то на периферии сознания билась одна мысль, одно имя: Борис… И когда Свиридов вышел, чтобы замаскировать машину, она почти инстинктивно нацарапала ногтем на пластике буквы L и Z.

Свиридов заметил царапины, но посчитал их следствием нарушения координации движений под наркотиком. К тому же, оставь здесь Ольга целое письмо, как это поможет ей?!

У дома их встречали «независимые оперативники», матерые убийцы Саша-Медведь и Слава-Вальтер, прозвище которого говорило о пристрастии к любимой марке пистолета). Вначале полковник планировал использовать их как ассистентов при похищении, но потом отказался от этой идеи. Громилы могли создать больше проблем, нежели разрешить. Но в качестве охраны и исполнителей простых поручений они незаменимы.

— Порядок, господин полковник? — спросил Вальтер. Свиридов не скрывал от горилл ни своего имени, ни звания, ведь им предстояло умереть.

— Порядок, — подтвердил Свиридов, державший за руку Иллерецкую. — Но допросить ее можно будет только завтра к вечеру. Я вспрыснул ей неслабую дозу.

— А эта доза, чего вы ей там впрыснули, может, наоборот, язык ей развяжет?

— Увы, нет. Она механически подтвердит любое внушение, но ее мозг отключен.

— А нет ли у вас этой… сыворотки правды?

— Нет, — усмехнулся Свиридов. — Да и зачем? У нас своя сыворотка, получше.

28

Оля очнулась в полной темноте. Что с ней случилось, где она? Девушка немногое помнила с того времени, как беседовала с Мезенцевым в ожидании Бориса. Какой-то человек, какая-то машина…

Неожиданно зажегся электрический свет. Он был неярким, словно лампочку питал подсевший аккумулятор. Иллерецкая обнаружила себя лежащей на голой кушетке в крохотном помещении без окон. Было сыро и холодно, болела голова.

Дверь со скрипом открылась, вошел высокий широкоплечий мужчина. Он посмотрел на часы.

— Очнулись? — грубовато бросил он. — Пора бы… Ольга приподнялась, села на кушетке.

— Где я? Кто вы такой?

— О, неплохие вопросы. — Мужчина недобро улыбнулся. — Вы начинаете как раз с самого главного. Отвечу в обратном порядке. Я — полковник Свиридов, АЦНБ, отдел специальных операций «Торнадо». Можете называть меня «господин полковник». А где вы — сейчас узнаете. Это пойдет вам на пользу.

Полковник плавным жестом указал на дверь.

Олю изрядно пошатывало. Они очутились в длинном коридоре, похожем на тюремный, освещенном столь же тусклыми лампами, как и в камере.

— Мы в трех метрах под землей, — объяснил полковник. — Правда, здесь уютно? Когда-то это называлось объектом «Финал». Почему так? Потому что здесь частенько заканчивались дороги шпионов и врагов государства. Если бы вы знали, какими словоохотливыми они становились при виде нашего оборудования! Из него кое-что сохранилось, а кое-что я установил заново, специально для вас. Потом покажу, а пока пошли наверх.

По каменной лестнице они поднялись из подвала в комнату с одним окном, но с дверями в каждой стене. Обстановка — стол и два стула. Свиридов сел. Движением руки он предложил девушке последовать его примеру.

— Мы не так далеко от Москвы, — сказал он, — но, будьте уверены, здесь нас никто не найдет. А найдет — не обрадуется. Я принял меры. Смотрите!

Он потянул какой-то рычаг. Панель внутренней стены повернулась вокруг горизонтальной оси, расположенной на высоте около метра от пола. Черные стволы четырех пулеметов уставились на окно и входную дверь.

— Это называется «расстрельная машина», — пояснил полковник. — Изобретена, кажется, в Сингапуре… В общем, где-то там. Применялась у них для казни преступников, а у нас — для самообороны. Огонь ведется автоматически. Мигом покрошит хоть взвод, хоть роту. Но расстрельная машина слепа, она не может прицеливаться. Этот недостаток с лихвой восполняют двое вооруженных людей — они на втором этаже. Профессиональные убийцы, терять им нечего. Ну, теперь вы видите, что помощи ждать нет смысла?

— Чего вы хотите от меня? — с хрипотцой в голосе спросила Ольга, борясь с головокружением.

— Самой малости. Информации по проекту «Коршун».

— Что?! — Удивление заставило ее заговорить громче, оно было сильнее наркотического похмелья. — Боже, неужели в АЦНБ сидят одни кретины?!

— Нет, не одни кретины, — самодовольно изрек полковник. — В основном — да… Эти бедняги думают, что все погибло… Но один умный человек в АЦНБ все же есть — я.

Только я понял, что вы сохранили копию файла, на дискете или каком-нибудь другом носителе. Отдайте ее, и вы свободны.

Полковник перевел рычаг. Стенная панель встала на прежнее место, скрыв пулеметы.

Оля четко поняла, что ее положение безвыходно. Есть файл или нет, этот подонок не выпустит ее живой. И его не обманешь вымыслами о спрятанной где-то дискете. Он пошлет кого-нибудь проверить.

— Молчите? — Полковник истолковал растерянность девушки по-своему. — Ладно, идем вниз.

Он схватил ее за руку и потащил в подвал, но втолкнул в другую камеру, более просторную. Там стояло нечто вроде металлического кресла, за ним виднелась вторая дверь.

Полковник усадил девушку на жесткое сиденье, пристегнул ее руки к подлокотникам резиновыми ремнями. Затем он открыл небольшой люк в стене, выдвинул оттуда странную поблескивающую конструкцию на сложном шарнире и поместил перед лицом Ольги.

— Вглядитесь хорошенько в это устройство, — сказал полковник. — Я хочу, чтобы вы усвоили принцип действия.

Аппарат состоял из плоской никелированной дуги диаметром сантиметров в сорок с просверленными на концах отверстиями, в которых торчали заостренные стальные стержни, обращенные внутрь полукруга. Эти стержни, очевидно, приводились в движение червячной передачей, соединенной через систему шестерней с пружиной часового механизма.

— Просто, но убедительно, — тоном инквизитора произнес Свиридов. — Сюда помещается ваша голова. Стержни прижимаются к вискам слева и справа. Я завожу пружину, запускаю часовой механизм — медленно или быстро, по моему желанию. Стержни начинают двигаться, вдавливаться в виски. А вот здесь — видите, колечко? Оно освобождает червячную передачу. Если я вытяну его, ничто более не удержит стержни. Пружина развернется, и они с огромной силой пробуравят ваш мозг, сомкнутся внутри черепа… Довольно скоро вы станете мечтать об этом акте милосердия, но тщетно.

Свиридов надел дугу на голову девушки, закрепил затылок фиксатором, подкрутил стержни так, чтобы они едва касались висков, завел пружину.

— Я включаю самый медленный режим, — проговорил он. — Полсантиметра в час. У вас будет время подумать… А надумаете, позовите меня. Вот кнопка на подлокотнике.

Послышалось тиканье часового механизма и жужжание червячной передачи. Свиридов вышел. Девушка безутешно заплакала. Ей представилась яхта «Аманда Линн», робкий поцелуй под закатным солнцем и под каскадами брызг… Ее картины… Не будет больше картин.

Свиридов поднялся на второй этаж, где громилы играли в карты. Здесь окна были занавешены плотными шторами, не пропускавшими ни единого лучика света.

Вальтер обеспокоенно покосился на дверь.

— Господин полковник, а внизу-то лампочка горит. И занавесок там нету.

— Эх ты, голова. — Свиридов снисходительно похлопал его по плечу. — Конечно, нет их там. Если сюда кто сунется, куда пойдет? На свет. И дверь входная не заперта. Там их встретит расстрельная машина… — Полковник погладил набалдашник рычага, такого же как и внизу.

— А могут сунуться? — с тревогой спросил Медведь.

— Да нет, вряд ли…

— А ну как ребятишки местные просто так забредут? Их тоже кончать будем?

— Свидетелей? Да, в первую очередь. От такого даже махрового убийцу покоробило. Полковник опустился на стул, а «независимые оперативники» возобновили прерванную игру. Свиридов наблюдал за ними, лениво развалясь на сиденье. Сейчас Иллерецкая даст сигнал… Потом надо проверить ее показания и убрать всех троих… Могилы готовы… Свиридов станет самым могущественным человеком на Земле. И плевать ему на англичан и на всех тех, кто что-то знает, о чем-то догадывается. Он не повторит ошибок предшественников… Полковник принялся обдумывать детали практического воплощения проекта «Коршун-2».

29

Сквозь пыльное оконное стекло Борис увидел комнату со столом и двумя стульями, где никого не было. Он потянулся к ручке двери, но Кондратьев отстранил его, увел за собой к деревьям.

Вернулись разведчики. По их словам выходило, что с трех других сторон дома — лишь темные окна. Но если на первом этаже компенсирующие очки позволяли разглядеть безлюдные комнаты, то на втором — одна чернота.

— А стало быть, — вполголоса сказал Кондратьев, — они там и прячутся, за шторами. Где же еще?

— Может быть, тут есть подвал, — предположил Игорь.

— Станут они сидеть в подвале, как в ловушке…

— Почему они? — вмешался Стае. — Наверное, он там один, не считая девушки.

— Лучше переоценить противника, чем наоборот, — наставительно произнес Олег.

— Кстати, о ловушках, — проговорил Владимир. — Зачем внизу свет? Просто забыли? А если…

— Что «если»? — Олег пожал плечами. — Минировать сами себя они не будут…

— Наша задача — разведка, — напомнил Стае. — А мы ничего не знаем. Сколько их? Где девушка?

— А попусту болтая, ничего и не узнаем, — сказал Кондратьев. — Так… Берете дом на прицел с четырех сторон. А я попытаюсь потихоньку проникнуть в дверь и пробраться на второй этаж. Посмотрю, послушаю…

На сей раз фасад достался Стасу. Игорю — восточная сторона, западная — Владимиру, а северная — Борису и Олегу.

Кондратьев подошел к двери и взялся за ручку. Приготовленная отмычка не понадобилась — дверь отворилась.

На втором этаже мелодично прозвенел звонок.

— Ах черт! — воскликнул Свиридов и перекинул рычаг.

Гориллы схватились за автоматы.

Панель повернулась. Стволы тяжелых пулеметов приняли горизонтальное положение, с грохотом извергли огонь.

Первая же пуля врезалась прямо в грудь Кондратьева, туда, где его защищала самая толстая пластина бронежилета. Удар был настолько силен, что Кондратьева выбросило назад в дверь, и он потерял сознание. Стоявший под прикрытием деревьев Стас получил две пули в правую руку, другие пули разнесли лазерный прицел его «беретты» и заклинили затвор. Лежа на траве, Стас левой рукой выхватил пистолет. Но судя по интенсивности огня, в доме засело человека четыре с пулеметами… Стае метнул в окно две гранаты, и от невыносимой боли в раненой руке у него потемнело в глазах. Он упал ничком. Громыхнули взрывы, и расстрельная машина замолкла.

Тактика Свиридова сработала. В самом начале боя противник лишился двух активных единиц. Полковник выскочил на лестницу, поливая наугад из «Калашникова».

Снизу Владимир открыл огонь по окнам второго этажа. Подбежавший Борис рывком опустил ствол его «беретты».

— Что ты делаешь?! А если Оля там?! Гориллы Свиридова скатились по лестнице вслед за полковником. Медведь и Вальтер вырвались из дома с беспорядочной пальбой. Полковнику это не удалось, потому что Игорь всаживал в дверь пулю за пулей, отрезая Свиридова от его армии.

Пуля, посланная Медведем, пронеслась так близко от лица Владимира, что сорвала с него очки. Ругаясь, Владимир сменил магазин «беретты» на тот, что был в подсумке, и принялся лупить зажигательно-трассирующими, видными в темноте. Угол дома загорелся. Пламя жадно вгрызалось в сухое дерево, и Свиридов ничего не мог с этим поделать. Оставалось только бежать в подвал, там есть другой выход наружу.

Под прикрытием огня Олега Борис бросился в дом, его выстрелы вышибли автомат из рук Свиридова. Преследуя полковника по пятам, Борис ворвался в подвал, Олег за ним.

В мрачном коридоре они остановились. За которой из дверей исчез противник? Вон та, кажется, неплотно закрыта…

Борис распахнул дверь. Свиридов возился со средневековым устройством, охватывающим голову Иллерецкой. Он не хотел терять источник информации, надеялся удрать вместе с девушкой, но не успел.

Градов прицелился. Красное пятнышко лазерного луча засветилось на лбу Свиридова.

— Стой! — заорал полковник, выдергивая какое-то кольцо из часового механизма. — Не стреляй! Вот пружина! Если я отпущу рычаг, эти чертовы гвозди пробьют ей башку!

— Он не лжет, Борис, — прошептала девушка, вся в слезах, бледная от боли. — Ты пришел слишком поздно…

Компенсирующие очки на глазах Бориса давали возможность рассмотреть смертоносный механизм очень подробно. Борис видел, что угроза противника — не пустой звук. Убив врага, Градов не сумеет перехватить рычаг. Вот если бы подобраться поближе…

Он сделал шаг.

— Стоять! — скомандовал полковник, скорчив гримасу.

Наверху шла ожесточенная схватка. Раненный в ногу Владимир прикончил Медведя гранатой, но не смог подключиться к Игорю в погоне за Вальтером.

Еще секунда, и Вальтер уйдет, затеряется в зарослях… Игорь дважды выстрелил одиночными. Вальтер упал, но он не был ранен. Он отползал за будку с бревенчатым накатом, напоминающую вход в блиндаж. Эта будка — неплохое укрытие и огневая точка, а Игорь ярко освещен пламенем пожара.

Вальтер водил стволом «Калашникова». За его спиной мелькнула тень — это был Кондратьев, вышедший из состояния шока. «Беретта» коротко и зло исполнила барабанный реквием. Вальтер уткнулся лицом в землю. Больше он не шевелился.

— Где Борис и Олег? — крикнул Кондратьев.

— Там, в доме. — Игорь подбежал к будке. — Уже не пройти, все горит…

— А это? — Кондратьев кивнул на бревенчатое сооружение. — Зачем тут эта конура, если там нет хода в подвал дома?

Прочная дверь была заперта. Автоматные очереди не помогли, а взрыв гранаты мог завалить предполагаемый ход. Игорь выхватил из подсумка штык-нож, раскромсал дерево вокруг замка и дернул ручку изо всех сил. Полетели щепки, замок выломился из дверного полотна.

От порога лестница уходила вниз, в темноту. Кондратьев начал спускаться первым.

Свиридов, пользуясь ситуацией, приказал Борису и замершему за его спиной Олегу бросить оружие. Пришлось повиноваться… И тут Борис увидел, как открывается дверь за спиной Свиридова. Он хотел закричать, предупредить Кондратьева… Поздно.

Кондратьев выстрелил в Свиридова сзади. Тот пошатнулся, но, прежде чем его рука разжалась на стопоре пружины, Борис прыгнул вперед и вцепился в рычаг.

Свиридов свалился на пол. Борис, напрягая все свои силы, сдвинул рычаг. Стальные стержни, из-под которых по щекам Оли стекали струйки крови, отошли от висков девушки. Кое-как Градов с помощью Олега закрепил стопор тугой пружины, расстегнул ремни на подлокотниках. Изматывающее нервное напряжение Бориса привело к тому, что Игорю, Олегу и Кондратьеву пришлось тащить наверх не только Иллерецкую, но и его. Никто не проверил, мертв ли Свиридов… А тот, превозмогая адскую боль в спине, встал, покачиваясь, как пьяный. Это было отчаянное усилие, возможное лишь благодаря резервам психики в состоянии шока. Но резервы эти тут же истощились. Свиридов шагнул куда-то в пространство, потерял равновесие и рухнул на железный трон смерти, где только что сидела Ольга. От сотрясения плохо закрепленный Борисом стопор сорвался. Стальные стержни с хищным хрустом проломили череп злополучного полковника. Хлынула кровь последней жертвы чудовищной машины.

Огонь добрался до аккумуляторов, и все лампы в подвале погасли.

Наверху, подальше от горящего дома, который мог вот-вот обрушиться, Олег сделал Иллерецкой инъекцию стимулятора. То же не помешало бы и Градову, но он, едва держась на ногах, отправился помогать раненому Стасу. Игорь перевязывал Владимира.

Опираясь на плечо Бориса, Стае подковылял к Кондратьеву.

— Все живы? — прохрипел он.

— Да, все. Неважная операция, могли бы сработать и почище. Моя вина, но все живы.

Крыша дома с треском провалилась. К ночному небу взметнулся сноп искр. Градов снял ненужные компенсирующие очки. Оля подошла к нему. Слезы смешивались с кровью на ее лице, но она улыбалась.

— С этой раскраской ты похож на Фредди Крюгера, — сказала она.

Борис обнял ее. Так они стояли молча, их черные силуэты четко проступали на фоне пламени.

— Вот и все, — пробормотал Борис. — Теперь уже все…

— Мне совсем не было страшно…

— Правда?

— Конечно нет. Ведь я знала, что ты придешь. Капитаны не покидают своих кораблей.

— Нет, — сказал Борис. — Никогда.

Эпилог ПОЛЕТ КОРШУНА

Ирак, Южная Месопотамия

21 июля 2001 года

Пустыня была раскалена так, что казалось, ни одно существо не могло выжить здесь. Лишь отдаленные мазанки феллахов, видные у горизонта в жарком мареве, свидетельствовали о том, что жизнь тут все-таки есть.

Международная экспедиция под научным руководством профессора Матвеева работала здесь уже пятую неделю. Иракские власти чрезвычайно удивились, когда Российская академия наук обратилась к ним с просьбой разрешить раскопки. Что можно найти в голой пустыне, в десяти километрах от хорошо изученного древнего города Ур? Но у профессора Матвеева были свои соображения. Исследуя шумерские клинописные таблички, он пришел к выводу, что где-то тут должна находиться гробница, возможно, еще более богатая, чем знаменитый мавзолей Шуб-ат и А-бар-ги.

Багдад пожал плечами и выдал требуемое разрешение. Почему бы и не продемонстрировать лишний раз доброе расположение к России? Пусть себе ищут.

Тонкость заключалась в том, что экспедицию финансировал чикагский Археологический фонд имени Эдварда Кьера, а Соединенные Штаты Америки и Ирак трудно назвать друзьями. Но, так как в состав экспедиции не вошел ни один американский ученый (двое русских, испанец, швейцарец и француз при участии специалистов из Багдадского исторического центра), на это неловкое обстоятельство закрыли глаза.

Предположения Дмитрия Сергеевича Матвеева подтвердились. Экспедиция действительно обнаружила гробницу на четырехметровой глубине, но увы… Разграбленную дочиста задолго до новой эры. Даже царских останков не было на церемониальных носилках.

В восьмом часу вечера двадцать первого июля испанский археолог Мигель Санчес и француз Клод Леметр объявили русским коллегам, что прекращают на сегодня работу и присоединяются к остальным в лагере, расположенном в полумиле к северу.

— Хорошо, — ответил ассистент профессора Матвеева, блестящий молодой ученый Андрей Волков. — Вы идите, а мы закончим обмеры и фотографирование.

Профессор удивился, но вида не показал. Испанец и француз ушли. Русские остались вдвоем под куполом пустой гробницы, освещенной яркими электрическими фонарями, укрепленными на треногах.

— Не понимаю тебя, Андрюша, — проворчал профессор. — Что тут еще фотографировать? Ничего нового мы не откроем, как ни досадно.

— Ну нет, профессор, — возразил Волков. — Наши усилия не напрасны.

— Что ты имеешь в виду?

— Как по-вашему, Дмитрий Сергеевич, почему здесь нет останков царя?

— Ну… Наверное, грабители утащили их, чтобы в укромном месте сорвать драгоценности… Волков отмахнулся:

— С таким же успехом они могли сделать это и тут. И где царедворцы, которых должны были похоронить вместе с властителем по шумерскому обряду? Где кости животных? Почему в этой гробнице нет ничего, что есть в других?

Дмитрий Сергеевич заинтересованно взглянул на юношу:

— Ну-ка, ну-ка…

— Это фальшивая гробница, — с торжеством заявил Волков. — Грабители вломились сюда, и их постигло то же разочарование, что и нас. Они решили, что здесь поработали до них… и ушли! Это обман, защитная мера.

— Да, но… Где же тогда настоящий склеп? Я не мог ошибиться.

— Вы и не ошиблись, профессор. — Волков высоко поднял ручной фонарь, освещая стену. — Смотрите.

На камне был высечен знак, напоминающий перечеркнутую вверху букву W.

— Вы, конечно, помните, — задал Волков риторический вопрос, — что означает этот шумерский символ?

— Знак повторения, — кивнул профессор. — В шумерских текстах он имеет смысл фразы «то же самое» или «повторить еще раз».

— Разумеется! Вот за ним, за этой каменной плитой и расположена подлинная гробница. Я хотел поделиться этим предположением сначала с вами одним.

Археологи подошли к стене. Волков ударил по камню стальным ломиком. Звук был глухим.

— Толстая, — сказал Волков. — Но гробница там, я уверен.

— Что же, — отозвался Дмитрий Сергеевич. — Твоя идея, как мне представляется, заслуживает внимания. Сегодня мы сообщим об этом коллегам, а завтра…

— Завтра! — В тоне молодого ученого явственно прозвучала укоризна — Неужели вы сможете ждать до завтра, профессор?

— Но рабочие устали… Ничто в мире не заставит их вскрывать стену сегодня.

Волков понимал, что Матвеев прав. Но ему так не хотелось уходить! Еще немного, хоть наружный осмотр этой стены..

— Дмитрий Сергеевич, подержите, пожалуйста, фонарь. Придвинув легкую складную лесенку, Андрей взобрался на нее.

— Тут еще два таких же знака на каменных рельефах, — произнес он и положил руку на полукруглый выступ. — Я думаю, что…

Неустойчивая лестница покачнулась. Чтобы сохранить равновесие, Андрей сильнее оперся на руку. Откуда-то из-за стены послышался мощный гул, словно там включился огромный электрический генератор. Каменное полушарие подалось под ладонью Волкова. Пол задрожал, и начала опускаться тяжелая вертикальная плита. Темная щель за ней становилась все шире.

Андрей свалился с лестницы, тут же вскочил и возбужденно закричал:

— Сенсация, профессор! Древняя автоматика! До сих пор подобное находили только в египетских пирамидах!

Плита уползла вниз, ее верхний край сравнялся с полом. С волнением, знакомым лишь истинным ученым, археологи направили в черный проем лучи фонарей.

— О боже, профессор… — прошептал Волков. — Это великолепно!

В обширной гробнице сияло золото и серебро, свет отражался от полированного кварца, агата, ляпис-лазури, халцедона. На троне, деревянные части которого совершенно потемнели, восседал скелет, украшенный золотыми лентами, листьями и цветами.

Археологи вошли в гробницу. Восхищенные возгласы то и дело слетали с их губ. Они увидели серебряные жертвенные столы, золотые шкатулки, арфы с изумительной резьбой по перламутру, декорированные бисером и серебром повозки, скелеты волов в роскошной упряжи…

На полу вокруг трона распростерлись останки людей. Женщин можно было отличить по золотым диадемам с подвесками из цветного стекла.

— Невероятно, профессор! — воскликнул Волков — Даже гробница Тутанхамона…

Не закончив восторженной тирады, он принялся рассматривать человеческие скелеты. Возле каждого из них валялся небольшой золотой кубок, а перед троном стоял медный котелок.

— То же, что в мавзолее царицы Шуб-ат, — промолвил он, поднимая один из кубков. — Весь двор сопровождает царя в загробное путешествие. Они зачерпывали яд из котелка, потом пили из кубков. Ужасно.

Дмитрий Сергеевич заметил две изящные серебряные модели лодок на бронзовых подставках по обе стороны спинки трона. Он взял ту, что была ближе.

— Андрей! Подойди-ка сюда.

Волков отставил кубок и поспешил к Матвееву. Тот указал на клинописный текст на борту лодки.

— Интересно, — бормотал профессор. — Попробуем разобрать…

Андрей вгляделся в надпись.

— Похоже на рассказ Утнапишти из эпоса о Гильгамеше… «Что было светлым, во тьму обратилось, и не видят люди друг друга…»

— Да, похоже, — согласился профессор, — но не совсем то. Здесь речь идет о мраке смерти. А дальше другое. «Но на исходе великого противостояния царь сойдет с небес и обретет плоть и жизнь земную…»

— Великого противостояния? — Волков бережно принял лодку из рук профессора. — Что это?

— Видимо, никто никогда не узнает, что под этим подразумевалось, — сказал Матвеев.

— Необычный текст, — задумчиво проговорил Андрей. — «Обретет жизнь земную». Странно. Почему не о жизни загробной? И вообще, эта гробница необычная. Ложный склеп. Видимо, гробницу особо старались сохранить в неприкосновенности. А на второй лодке тоже есть надпись? Матвеев осторожно снял с подставки вторую серебряную модель.

— Да, есть. — Уложив фонарь на спинку трона, он подставил лодку под луч света. — Но…

— Что там, Дмитрий Сергеевич?

— Не могу поверить… Без сомнения, это клинопись, но мне не известен ни один знак. Что-то абсолютно новое! Волков склонился над лодкой.

— Да, профессор, — подтвердил он. — Нечто небывалое. Какой-то язык, древнее шумерского? Или своеобразный шифр? Смотрите, а это… Вот, здесь. Маленький рисунок, похожий как будто на птицу, но из-под нее вырывается столб пламени. Если бы рисунок был сделан в наше время, я бы решил, что тут изображен самолет или космический челнок… А вдруг в тексте содержатся сведения о палеоконтактах? Дмитрий Сергеевич, мы обязаны увезти эту лодку в Москву.

— После подробного обследования гробницы мы получим детальные фотоснимки, и тогда… Волков не дослушал профессора.

— Да нет, мы скроем эту находку и увезем с собой!

— Что?! — поразился Матвеев. — Ты хочешь скрыть археологическую находку… Украсть?!

— Нет, не украсть. Как вы могли подумать? Увезти в Москву. Там я сумею расшифровать текст, и вот тогда эта лодка явится миру в блеске славы российской науки! Если вы готовы уступить приоритет, то я не готов и не уступлю.

Профессор покачал седой головой.

— И все же это авантюра.

— Не авантюра! — горячился Волков. — Именно русские ученые должны открыть новую страницу в книге о шумерах!

— В книге? Гм… — Дмитрий Сергеевич иронично процитировал: «Кто в эту книгу заглянуть дерзнет, того Крылатый Ужас унесет».

— Что?

— Ничего… Просто цитата.

Волков снова посмотрел на серебряную лодку.

— «Проклятую книгу» я читал… Честертон, кажется? «Крылатый Ужас» — это вам птица напомнила? Ужасной она не выглядит, и все же что-то в ней такое есть…

Да, что-то в ней несомненно было, странное, пугающее. Через тысячелетия мрака она снова предстала перед глазами людей. И в ее молчании таилось предостережение, таилась память о тех, кто обещал вернуться… О тех, кто умеет ждать.

Оглавление

ПРОЛОГ

  КОЛЕСНИЦА БОГОВ

  КЛИНИЧЕСКАЯ СМЕРТЬ

Часть первая ИЕРОГЛИФЫ

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

  14

  15

  16

  17

  18

  19

  20

  21

  22

  24

  25

  26

  27

  28

  29

  30

  31

  32

Часть вторая ЭКСПЕРИМЕНТ

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

  14

  15

  16

  17

  18

  19

  20

  21

  22

  23

  24

  25

  26

Часть третья АНГЛИЙСКОЕ ТАНГО

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

  14

  15

  16

  17

  18

  19

  20

  21

  22

  23

  24

  25

  26

  27

  28

  29

Эпилог ПОЛЕТ КОРШУНА Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg