«Визит «Полярного Лиса»»

Визит «Полярного Лиса» (fb2) - Визит «Полярного Лиса» [publisher: SelfPub.ru] (Галактические войны - 2) 1670K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Юлия Викторовна Маркова - Александр Борисович Михайловский

Пролог

Итак, минуло двести стандартных (земных) лет с тех пор, как император Шевцов (он же Владимир Первый, он же Владимир Великий, он же Владимир Основатель) прибыл на могучем линкоре «Несокрушимый» в систему звезды За-о-Дешт, чтобы провозгласить основание Русской Галактической империи, на алом знамени которой под золотым двуглавым орлом были начертаны бессмертные слова одного древнего русского императора: «Хочешь быть русским? Будь им!». С тех пор в Галактике многое изменилось. Самое главное – возникло странное, с точки зрения цивилизации Кланов эйджел, образование, в котором в один нераздельный клубок сплелись: русские колонисты, набранные Шевцовым на Старой Земле, темные, серые и светлые эйджел, а также расселенные самими эйджел по планетам Галактики хумансы всех сортов и разновидностей. Кого там только не было: франконцы, англики, склавены (они же венеды), хуннцы, ромэ, спарты, аттики, амонцы, ханаанцы, лейанцы, тарданцы…

При этом звезду За-о-Дешт как то незаметно стали называть Ярилой, а четвертую планету в ее системе – Новой Русью, или просто Новороссией. От названия Новый Рим, предложенного Кандидом, император Шевцов и императрица Виктория отказались категорически. Какой может быть Рим, когда наша империя русская, пусть даже и галактическая? Потому город, основанный императором в устье большой реки неподалеку от владений бывшего клана «Дикого Ветра», назвали Новым Петербургом, а ту реку – Великой Невой. Новый Петербург, благодаря построенному в его окрестностях крупному космопорту и сети наземных и морских коммуникаций, связавших его с другими регионами планеты, очень быстро (лет за тридцать) разросся в огромный мегаполис, эпицентр промышленной и экономической активности.

При этом император Шевцов не стал отбивать у кланов эйджел планеты хумансов у контролирующих их кланов эйджел и устанавливать над ними прямой контроль Империи. Да и зачем? И без того поток воинов, желающих поступить на службу к предводителю самого многочисленного и мощного галактического клана, превышал все мыслимые потребности Империи, а количество пейзан и пеонов, желающих, переселиться на Небеса, под руку доброго и могущественного господина, раз в …надцать превосходило число воинов желающих поступить на службу.

При этом местным кланам светлых эйджел, контролирующим планеты хумансов, пресекать деятельность эмиссаров Империи было банально нечем, потому что воинствующие кланы просто отказывались заключать контракты на защиту их собственности. Одно-единственное появление «Несокрушимого» могло обратить в прах даже самый сильный воинствующий клан. Поэтому матроны пострадавших кланов, скрипя зубами, прибегли к прямым переговорам с представителями Шевцова и получили от них предложение самим стать агентами Империи, получая долю за каждого завербованного воина или пейзанина. Надо сказать, что от этого предложения почти никто из матрон ее отказался, в результате чего формально независимые кланы стали экономически и политически зависеть от Империи, лишь время от времени делая реверансы в сторону Совета Кланов. Исключение сделали только для Склавии, населенной родственными русским потомками славян, и для Франконии. С многочисленными королями, герцогами и князьями Шевцов предпочел работать напрямую, минуя посредничество светлых эйджел. А все благодаря бывшему барону (а впоследствии имперскому графу де Турневилю), который после своего неожиданного взлета проявил немалые таланты на ниве имперской дипломатии.

Параллельно с процессом заселения иммигрантами-хумансами почти пустой (по человеческим меркам) Новороссии шел процесс примучивания – или правильнее сказать, интеграции – обитающих там кланов светлых эйджел. Военную силу император при этом чаще демонстрировал, чем применял, а полному разгрому противника предпочитал почетную капитуляцию. Конечно, поначалу структура Империи выглядела довольно мозаичной и рыхлой, но в условия почетной капитуляции входило обязательное всеобщее образование по имперским стандартам. Всеобщее и обязательное – это значит всеобщее и обязательное; за парты и гипнопедические аппараты в особых учебных центрах закрытого типа (интернатах) сели даже детеныши сибх и горхов, не говоря уже о детях хумансов и эйджел. Впрочем, и для взрослых иммигрантов существовали курсы ликбеза (для воинов обязательные). А образование – это еще и воспитание. Империи требовались образованные и лояльные граждане, а не огромное количество тупых пеонов, которым все равно, кто станет их господином.

При этом взрослые эйджел, вне зависимости от возраста, в обязательном порядке обучались по месту своего жительства. Для них это было не столько обучение (взрослые же все люди, каждая со своей специальностью), сколько перевоспитание. Серые (которые еще недавно были ничем), надев синие комбинезоны техслужбы, ударились в истины, которые проповедовала Империя с пылкостью религиозных неофитов. Их не требовалось перевоспитывать – наоборот, Империя стала тем единственным кланом, который принял их в свое лоно и ее истины они впитывали с радостью и с восторгом. Темные эйджел воспринимали Империю значительно прохладней, но их положение при новых порядках почти не изменилось – они по-прежнему летали среди звезд в своих кораблях, только теперь каждый корабль больше не был сам за себя, а находился под защитой Империи. Кроме того, они давали Империи клятву, а для темных эйджел любая клятва свята. Одним словом, лояльность темных тоже не подвергалась сомнению, только в ней не было такого пылкого горения идеей, как у их серых сестер. Хуже всего дела обстояли со светлыми, многие из которых были недовольны изменением своего положения. Тест на лояльность браковал около половины взрослых светлых эйджел, прошедших курс обучения, и только у молодняка этот показатель не превышал статистической погрешности.

Первые десять-двадцать лет существования Империи приходилось тяжело – все было сшито на живую нитку, она держалась только на мощи «Несокрушимого», на фанатизме серых эйджел, преданности клятве темных и на харизме ее Основателей – императора Шевцова и императрицы Виктории. Но вот учебные центры начали выдавать на-гора первые партии молодых хумансов и эйджел, прошедших полный курс обучения и успешно сдавших тесты на лояльность и профориентацию. Они были русскими по всему, кроме крови, но в Империи кровь вообще не принималась в расчет, самое главное – Дух. Хумансы всех разновидностей размножаются быстро (особенно когда государство берет на себя заботу о материальном и духовном благополучии подрастающего поколения), поэтому с каждым все более многочисленным выпуском учебных центров Империя становилась крепче и монолитнее, тем более что поток переселенцев с планет хумансов на земли Новороссии рос с каждым годом. Правда, еще быстрее росла рождаемость хумансов, и к семнадцатому году Империи она уже превысила миграционный прирост, а к двадцать пятому году общее население Новороссии уже составляло больше ста пятидесяти миллионов, из которых девяносто процентов являлись хумансами, а семьдесят процентов – детьми и молодежью до восемнадцати лет.

Первые пятьдесят лет (или около того) Совет Кланов эйджел просто игнорировал события, происходящие где-то на периферии цивилизации эйджел, тем более что «Несокрушимый» был грозен – и на седьмом году существования Империи буквально играючи отбил набег консорциума Воинствующих кланов, взявшего подряд на очистку системы За-о-Дешт от захвативших ее хумансов. Темные эйджел, выжившие в том сражении, как обычно, признали свое поражение и принесли Империи клятву верности, в результате ее сила не уменьшилась, а даже возросла; и после этого Совет Кланов внес За-о-Дешт в список систем, запретных для посещения кораблями эйджел, чем, казалось бы, закрыл этот вопрос навсегда. Только вот матронам мелких кланов темных эйджел (пиратство, шпионаж, контрабанда) – как имперским, так и вольным – все запреты подобного рода были до глубокого космоса, тем более что физически блокировать систему, в которой обитает корабль-монстр, не представлялось возможным.

И так продолжалось ровно до того момента, пока архаровцы Шевцова не организовали угон орбитальной верфи из одной соседней промышленной системы, совмещенный со всеобщим восстанием работавших там серых эйджел. Тихие-то они, эти серые, тихие, но иммобилизовать все оборонительные системы и без боя впустить имперские штурмовые группы им было вполне по силам. Тем более что им оказывал (или оказывала) поддержку мозг верфи – тоже серая эйджел. Потом подошел «Несокрушимый», зацепил верфь силовыми захватами (мощности хватило в аккурат) и короткими прыжками потащил на выход из системы. Вот эта операция была уже вполне серьезной заявкой на беспокойство Совета Кланов; но пока Старшие Матроны эйджел почесывались, еще из одной ближней к За-о-Дешт системы по той же схеме была угнана база астероидных шахтеров вместе со всем персоналом – сибхами, горхами, серыми эйджел и небольшим управляющим кланом темных.

В результате после четверти века дипломатических переговоров, больше похожих на базарную торговлю, из нескольких локальных военно-политических союзов возникла Конфедерация Кланов, которая должна была противостоять внезапно появившейся Империи хумансов. Во многом эйджел копировали структуры своего противника, но во многом они не могли переступить через свою сущность, поэтому объединенное командование у них оказалось коллегиальным, что снижало скорость и точность реакции на действие имперского флота и десантно-штурмовых соединений. Да и война эта оказалась вялотекущей, без ясно выраженного противостояния и особого ожесточения. Эйджел, а особенно их матроны, прекрасно знали, что имперцы всегда щадят побежденных, а потому предпочитали почетную капитуляцию сражению до последней капли крови. То ли дело было в мире неоримлян, откуда происходили «Несокрушимый» и искин Кандид. Там первый император Феликс Максимус сразу же устроил беспощадную резню побежденных, в стиле Кортеса или Писарро, так что ответа (в виде полной консолидации кланов и крайне ожесточенного сопротивления) не понадобилось ждать семьдесят лет.

Но со временем внутри Конфедерации возник так называемый Альянс Непримиримых. Этот тесный военно-политический союз состоял из особо крупных и сильных кланов как светлых так и темных, которые базировались в ближайших окрестностях того места, откуда началась цивилизация эйджел. Их Матроны так часто повторяли, что в них силен дух Древних, что, кажется, сами поверили в эту мантру и в свою особость и исключительность даже среди эйджел. Например, именно Непримиримые прославились попыткой полного геноцида на Тардане, что вызвало первое в истории Галактики ожесточенное космическое сражение с выброской на поверхность планеты полнокровного гвардейского десантно-штурмового корпуса. Случилось это уже через пару десятков лет после того, как император Шевцов и императрица Виктория оставили власть (112 лет императору и 96 лет императрице, пора бы и на покой), уступив ее своему праправнуку Владимиру Второму, у которого Профориентация выявила качества, необходимые любому хорошему императору. Если Владимир Первый вошел в Историю как Владимир Основатель, то Владимир Второй стал Владимиром Завоевателем. Под его руководством ВКФ империи сокрушил оборону нескольких планет, принадлежавших Непримиримым и резко расширил сферу влияния за счет включения в состав Империи всех планет, населенных хумансами (ради их защиты от геноцида) и присоединения множества умеренных кланов, вынужденных выбирать между Империей и Альянсом, провозгласившим политику «кто не с нами, тот против нас.»

И вот с момента Основания прошел двести двадцать один год. На том месте на холме, куда когда-то впервые раз опустился шаттл императорской четы, в небо взметнулся пятидесятиметровый памятник Первому Императору и Первой Императрице из полированного титана (прототипом которому послужил памятник «Рабочий и колхозница»). Русская Галактическая Империя раскинулась на восемнадцати хорошо защищенных планетах с населением в тридцать миллиардов человек и, несмотря на сопротивление Непримиримых, продолжает неуклонно увеличивать как свою территорию, так и население. Одним словом, первая Галактическая война находится в самом разгаре и боевые действия на просторах Галактики не затихают ни на мгновение. Где-то в ожесточенных стычках сталкиваются патрульные корветы, где-то дальние рейдеры уходят в поход туда, где не ступала нога честного имперца, чтобы отыскать и уничтожить стратегические объекты врага. Вечная им слава и такая же память! Где-то имперские десантно-штурмовые группы берут приступом гнезда непримиримых эйджел, не щадя никого, кто способен носить оружие, где-то планетарная оборона отбивает атаки вражеских налетчиков, а где-то идут тайные переговоры эмиссаров империи и матрон кланов, решивших прекратить сопротивление. Одним словом, идет нормальная война без правил, в которой должно решиться, кто будет править Галактикой – Империя или Непримиримые.

Справка

Варвары-хумансы, расселенные эйджел по планетам

Франкония – 1000-1500 от РХ. Базовые нации:      анголо-саксы, французы и немцы. Общественный строй – поздний западноевропейский феодализм. Внешность – европейская.

Склавения 500-1000 от РХ. Базовые нации: славяне-венеды и кочевники-хунну. Общественный строй – ранний восточноевропейский феодализм и кочевые сообщества. Внешность – европейская и монголоидная

Латия 500 до РХ – 500 от РХ. Базовые нации: греко-римляне. Общественный строй – железный век, рабовладельческое общество. Внешность – средиземноморская

Амон 1500-1000 до РХ. Базовые нации:      египтяне, эфиопы, ливийцы. Общественный строй – бронзовый век, оседлая культура, теократический социализм. Внешность – средиземноморская, эфиопская и европейская.

Ханаан 2000-1500 до РХ.      Базовые нации: древние семиты, хетты и ахейцы. Общественный строй – бронзовый век, кочевые сообщества и оседлые культуры. Внешность – средиземноморская и европейская

Лея 2500-2000 до РХ. Базовые нации: древние китайцы и протохунну. Общественный строй –       бронзовый век, оседлые и кочевые культуры, монголоиды манчжурского и восточноазиатского типа

Тардан 3000-2500 до РХ. Базовые нации: протоарии Общественный строй – бронзовый век, кочевые сообщества. Внешность – европейская.

НАЧАЛО

145 день 221 года Империи. Система Акило-за, примерно 1.500 световых лет от За-о-Дешт (Новороссии) вглубь галактического рукава Стрельца.

Акило-за – чрезвычайно плотная и богатая тяжелыми металлами вторая планета в системе холодного красного карлика. При диаметре, чуть большем, чем диаметр Марса, тяготение на этой планете на пять процентов больше земного, а это говорит о том, что она чрезвычайно богата тяжелыми металлами, что благоприятно для развития промышленности. С другой стороны, жить в свое удовольствие на Акило-за невозможно. Температуры там примерно как на Марсе, и даже на экваторе в приповерхностных слоях атмосферы показания термометра колеблются от плюс пятнадцати градусов Цельсия днем до минус восьмидесяти пяти ночью. Вдобавок ко всем этим удовольствиям, на планете постоянно дуют ураганные ветры, вызванные тем, что основная составляющая атмосферы – углекислый газ – возгоняется на освещенной стороне планеты и замораживается на теневой.

И вот давным-давно, когда на Земле первобытные люди с дубинами еще бегали за мамонтами, в этот мир-ад пришел клан темных эйджел (позже примкнувший к Непримиримым) и точно на экваторе основал сверхглубокий рудник, космическим лифтом* соединенный с висящей над этим местом орбитальной верфью. Потом в окрестностях лифта дополнительно заложили еще рудники, соединенные с космическим лифтом высокопроизводительными транспортерами. А с началом Галактической войны весь этот комплекс, как особо важный объект (в основном орбитальная верфь), обрел защиту в виде четырех боевых орбитальных крепостей, гарантирующих испепеление любого вражеского корабля, рискнувшего приблизиться на основную дистанцию боя или атаковать планетарный горнорудный комплекс. Помимо крепостей, в качестве мобильного резерва верфь охраняли два крейсера, шесть ракетных фрегатов и две дюжины патрульных корветов, оснащенных системой локальной маскировки и вооруженных, помимо прочего, парой тяжелых гравитонных торпед, в момент подрыва боевой части на долю секунды инициирующих в пространстве образование локальной сферы Шварцшильда. Не стоит забывать, что всеми этими кораблями управляли темные эйджел – лучшие пилоты, тактики и навигаторы в Галактике.

Техническая справка: * Космический лифт – концепция гипотетического инженерного сооружения для безракетного запуска грузов в космос. Данная конструкция основана на применении троса, протянутого от поверхности планеты к орбитальной станции, находящейся на геостационарной орбите (ГСО).

Трос удерживается одним концом на поверхности планеты (Земли), а другим – в неподвижной относительно планеты точке выше ГСО за счёт центробежной силы. По тросу поднимается подъёмник, несущий полезный груз. При подъёме груз будет ускоряться за счёт вращения Земли, что позволит на достаточно большой высоте отправлять его за пределы тяготения Земли.

Именно этот промышленный комплекс и разыскивал в последнее время с помощью своих детекторов имперский универсальный разведывательно-ударный крейсер «Полярный Лис» с целью обратить его в радиоактивный прах и выбить из рук Непримиримых еще одно оружие. В принципе, для решения таких задач широкого профиля разведывательно-ударные крейсера типа «Гончий Пес», к которым относился «Полярный Лис», и предназначаются. Пойди туда не знаю куда, найди то не знаю что, и уничтожь это «не знаю что» так, чтобы врагу пришлось воссоздавать его из распыленных атомов.

Именно для таких фатальных задач – чтоб все в труху – крейсера этого типа, помимо системы маскировки и систем разведки и обнаружения повышенной точности, несут на себе тридцать две ракетных шахты (наследие эскадренных ракетных крейсеров типа «Великий Сталинград», у которых таких шахт шестьдесят четыре). При этом в каждой ракетной шахте размещен барабан на четыре транспортно-пусковых контейнера, оснащенных либо ракетами типа корабль-корабль, либо ракетами типа корабль-поверхность, каждая из которых снаряжена двухмегатонными моноблочными плазменными боеголовками, или же шестью разделяющимися боевыми частями индивидуального наведения мощностью по триста килотонн.

Для нанесения точечных ударов, когда не надо превращать цели в радиоактивную пустыню, в ангарах «Гончих псов» размещается авиагруппа в составе трех десятков истребителей сопровождения и десятка тяжелых штурмовиков. Для проведения штурмовых операций на большом удалении от линии соприкосновения там же имеются три тяжелых ротных штурмовых шаттла, каждый из которых укомплектован ротой штурмовой пехоты, а вместе это получается отдельный десантно-штурмовой батальон. Кроме трех тяжелых шаттлов, в ангарах имеются пять легких, рассчитанных на легковооруженный взвод – они предназначены для доставки на поверхность планет роты разведчиков-егерей (эскадренные ракетные крейсера типа «Великий Сталинград» несут на борту всего по десять истребителей и два легких шаттла). Вот так – уходя в боевой поход, никто в команде заранее не знает, с чем придется столкнуться в дальнем поиске и какие задачи придется решать.

Вот и на этот раз «Полярный Лис» вынырнул на некотором отдалении от цели (достаточном, чтобы не встревожить системы обнаружения орбитальных крепостей). Получив данные сканирования окружающего пространства, главный тактик крейсера, капитан второго ранга, темная эйджел-полукровка Ватила Бе торжествующе хмыкнула. Объект, который они так долго разыскивали, был наконец-то обнаружен – и, как всегда, весьма далеко от того места, где его предполагали оракулы из разведки. Теперь будет кое-кому повод оплакать утраченное и разрушенное, потому что «Полярный Лис», разумеется, не оставит от всей этой халабуды и камня на камне.

Конечно, четыре орбитальные крепости и небольшой флот, дежурящий в окрестностях – это слегка многовато для дальнего и скоростного, но весьма посредственно защищенного разведывательно-ударного крейсера, но темные эйджел, способности которых Ватила получила со стороны матери Великой Зейнал, тем и отличаются, что никогда не открывают двери ударом медного лба. Особенно, если учесть, что ее отец был хуманс не из последних и тоже подбросил ей талантов, превративших Ватилу в одного из лучших тактиков Империи. Не каждый раз гибридизация проходит так успешно – иногда даже у отличной пары родителей получается такое, что глаза бы на него не глядели. Но Ватиле обижаться было не на что, родители наградили ее долголетием и вечной молодостью эйджел, а также интуитивными способностями к тактике от матери, при этом хуманс-отец наделил ее по-человечески пышной фигурой (в отличие от плоских чистокровных эйджел), а также широким и детальным воображением, которого обычно лишены обычные темные эйджел.

После коротких размышлений у Ватилы созрел план, дающий полную гарантию поражения объекта и семьдесят процентов вероятности благополучного отхода от цели. При этом она ни на секунду не усомнилась в том, что делает, несмотря на то, что на той стороне были подобные эйджел, только без примеси крови хумансов, и ее успех означал их гибель. Но для темных эйджел из всех остальных представителей этого вида хоть что-то значат только члены ее клана, а своим кланом Ватила Бе считала Империю. Русскую Империю. Что же касается других темных эйджел, не являющихся гражданками Империи, а особенно оказывающих ей активное сопротивление, то по их поводу Ватила испытывала сожаление, смешанное с презрением. А то как же… Ведь эти дурочки с отчаянием обреченных сопротивляются неизбежному – вместо того, чтобы подобно ей стать частью запредельной мощи Империи.

Предварительно Ватила обсудила свой замысел с корабельным искином Ипатием, который, как и все прочие искины, прекрасно обсчитывал варианты развития событий, при этом отличаясь полным отсутствием творческих способностей, в том числе и воображения, так необходимого тактику. Когда расчеты Ипатия подтвердили, что задуманное вполне возможно, Ватила наконец приняла окончательное решение и связалась с командиром «Полярного Лиса» – капитаном первого ранга Василием Малининым. В этого высокого худощавого хуманса с коротко стриженой седой головой, чистокровного новоросса, члена одной из Первых Семей, прибывшей на Новороссию прямо со Старой Земли, была тайно влюблена вся женская часть команды «Полярного Лиса», и главный тактик не была исключением. Втайне она мечтала, чтобы ее следующая дочь, уже восьмая по счету, была бы рождена именно от этого хуманса. И хоть в обычаях эйджел делать такие вещи с помощью пробирок и пипеток, но и обычный для хумансов способ тоже был бы неплох.

– Почитаемый командир, – с придыханием грудным голосом произнесла Ватила, переключив селектор, – докладывает главный тактик Ватила Бе. Искомый нами объект обнаружен на поверхности второй планеты и идентифицирован с вероятностью сто процентов. Это не только горнорудный и металлургический комплекс, как следовало из данных разведки, но еще и скрепленная с ним космическим лифтом орбитальная верфь с возможностью постройки кораблей любых классов, без ограничения по тоннажу. Но должна предупредить, что этот комплекс хорошо охраняется. К настоящему моменту наши сканеры уже успели засечь четыре орбитальные крепости и до десятка вымпелов противника первого и второго рангов. Если мы пойдем в лоб, то не успеем даже выпустить ракеты, не говоря уже о возможности благополучного отхода…

– Вот дерьмо! – выругался командир, посмотрев появившиеся на экране данные сканирования, – да тут нужна дивизия ракетных крейсеров и пара линкоров в прикрытии, а не наш «Лис»…

– Почитаемый командир, – скромно опустила глаза Ватила, машинально накручивая на тонкий темно-серый палец длинный рыжий локон, – у меня есть план, как нам победить и при этом остаться в живых. Ипатий уже дал свое заключение о том, что план хоть и очень дерзкий, но выполнимый.

Губы капитана первого ранга исказила немного саркастическая улыбка.

– Очень хорошо, товарищ Ватила, – с оттенком иронии произнес он, – я готов вас выслушать, но только в наиболее кратком варианте…

Но по мере того как она говорила, сарказм и ирония сменялись на его лице мрачной уверенностью в неминуемой победе.

– … таким образом, – завершила Ватила изложение своего плана, – к тому времени, как они только начнут свой разгон, мы уже на полной скорости будем приближаться к точке, где будет возможен обратный прыжок – и задание к этому моменту уже будет выполнено.

– Пожалуй, товарищ Ватила, – сказал командир, – ты просто молодец. Если все удастся, то крути дырку для ордена, уж это я тебе гарантирую.

– Служу Империи! – откликнулась Ватила и отключилась. До начала атаки, у нее было еще очень много дел.

Несколько часов спустя. Там же, система Акило-за.

Из своего последнего микропрыжка «Полярный Лис» вынырнул в пятидесяти тысячах километрах от планеты, имея относительно нее скорость в пятьдесят километров в секунду и вектор, нацеленный на прохождение у самой границы планетарной атмосферы над противоположным от горнорудного комплекса полушарием. Вся команда крейсера находилась на своих боевых постах в состоянии полной готовности. Командовали «парадом»: главный навигатор – капитан второго ранга латинка Ванесса Олина, уже знакомый нам главный тактик – капитан второго ранга темная эйджел-полукровка Ватила Бе, и главный артиллерист крейсера – капитан третьего ранга, молодой новоросс Максим Сергейцев. Командир «Полярного Лиса» восседал над этим триумвиратом в позе безучастного фараона; его очередь вмешаться настанет только тогда, когда что-то пойдет не по плану, а пока эти трое разыгрывали свою партию как по нотам.

После завершения прыжка детекторы орбитальных крепостей и крейсеров темных эйджел обнаружили, что стремительно ворвавшийся в систему налетчик империи хумансов интенсивно тормозит с предполагаемым расчетом перехода на круговую орбиту над обратной стороной планеты. Исходя из полученных данных, тактики темных эйджел сделали вывод, что с вероятностью больше восьмидесяти пяти процентов налетчик хумансов собирается атаковать комплекс с низкой круговой орбиты, а пятнадцать процентов приходилось на то, что этот пролет является простым прощупыванием системы обороны промышленного комплекса. В соответствии с этим выводом и были отданы соответствующие приказы. С некоторой ленцой, полагая, что время еще есть, крейсера и фрегаты темных эйджел принялись сходить с геостационарной орбиты. Стремительно снижаясь, они направились на перехват крейсера-налетчика, который в течение короткого времени должен был выскочить им навстречу из-за края планетарного диска.

Но замысел Ватилы Бе заключался отнюдь не в атаке по низкой орбите. Такую тактику, приди она ей в голову, главный тактик «Полярного Лиса» презрительно назвала бы изощренным самоубийством. Ее план был одновременно и проще, и хитрее. Когда «Полярный Лис» скрылся от наблюдения со стороны орбитальных крепостей за планетарным диском, на нем разом открылись ракетные шахты и из них, оставляя за собой облачка рассеивающихся газов, в космос один за другим стали вылетать ТПК (транспортно-пусковые контейнеры) стратегических ракет. По полсекунды на единичный пуск, чуть больше минуты на полный залп ракетным комплексом главного калибра. По земным меркам (при снаряжении полностью в кассетной версии) этого залпа хватило бы, чтобы смести с лица планеты не очень крупную страну вроде Соединенных Штатов или Европейского Союза.

Удалившись по инерции на безопасное от «Полярного Лиса» расстояние, умные ракеты сбрасывали свои ТПК, и при помощи маневровых двигателей, развернувшись хвостовой частью вперед, включали разгонные ступени… на торможение. Скорость «Лиса» в момент пуска была около двадцати километров в секунду; и прежде чем войти в плотные слои атмосферы, сфероцилиндрическим снарядам, покрытым плотной теплозащитной керамикой, требовалось сбросить ее до пяти-шести. Потом еще один разворот на сто восемьдесят градусов и нырок головой вперед в бушующую в атмосфере Акило-за углекислотную бурю. Там, в этой мутной сарабанде, им, огибая складки местности, на гиперзвуковой скорости предстояло пролететь еще почти пять с половиной тысяч километров. Хорошо, что этой картины массово входящих в атмосферу и выпускающих крылья боевых частей стратегических ракет не видели тактики темных эйджел, а то их тут же хватил бы товарищ Кондратий Инфарктович. Потому что это именно они прохлопали этот смертельный ход, несущий тяжелые последствия.

Тем временем, закончив «метать икру», «Полярный Лис», инвертировал вектор приложения тяги гравитационных импеллеров и, чуть изменив траекторию, вместо продолжения торможения, начал стремительно разгоняться. Дело сделано; пора было уносить отсюда ноги, руки и другие части тела. Злые хозяева уже готовы вцепиться «Полярному Лису» и в хвост, и в гриву – и тогда ему станет очень нехорошо, ведь шкура у него тонкая и плохо приспособлена к большой драке. Быстрое животное с острыми зубами предназначено для того, чтобы укусить врага в стремительном броске и так же стремительно отскочить, не получая сдачи. Так что скорее отсюда прочь, спастись хоть куда-нибудь, а там будет видно.

Правда, хозяевам этих мест, то есть темным эйджел, тоже было не до веселья. Когда детекторы на их крейсерах снова обнаружили рейдер хумансов, он не следовал навстречу им по круговой орбите, как предполагалось, а стремительно разгонялся, лишь чуть изменив свой вектор для минимизации времени, требующегося для выхода за гравитационный радиус планеты, запрещающий прыжок. Его скорость составляла уже тридцать пять километров в секунду и быстро увеличивалась, а вместе со скоростью увеличивалось и расстояние, разделяющее погоню и преследуемого. Так значит, все-таки это был пролет исключительно с разведывательными целями?

Достать до рейдера хумансов к тому моменту, когда он был обнаружен и опознан, могли только дальнобойные тераваттные лазеры крейсеров, но на таком расстоянии они способны лишь нагреть многослойное термостойкое покрытие, но не прожечь его насквозь. А ведь под ним находится еще достаточно стойкая металлокерамическая броня. Потом детекторы кораблей темных эйджел обнаружили рой каких-то предметов, следующий почти по той же траектории, что и рейдер, только с гораздо меньшей линейной скоростью. Детальное сканирование показало, что это очень легкие пустые цилиндры, сделанные из неметаллического композитного материала, похожие на упаковочную тару. И если эта тара летит себе спокойно в пространстве, то где же то цилиндрическое, которое было упаковано в нее ранее? Запоздалое понимание этой простой истины способно бросить в холодный пот даже хладнокровных старших матрон темных эйджел.

Но если бы они знали, что еще несколько минут назад они миновали ударную волну стремительных ракет, летящих к цели под покровом пыльного атмосферного урагана, то истерике бы не было предела. Каждую секунду расстояние между смертью, мчащейся по направлению к рудному комплексу, и кораблями темных эйджел увеличивалось на двенадцать километров. Секунда за секундой, секунда за секундой. А ближняя оборона шахт была рассчитана на отражение ракетно-бомбовой атаки из космоса, почти из зенита, и была практически беззащитна против гиперзвуковых боевых блоков, летящих по низковысотной траектории и атакующих цели из-за близкого здесь горизонта, до которого всего-то три с половиной километра. Дополнительно, для увеличения эффективности удара, вытянувшиеся в строй фронта ракеты перед самой атакой загнули фланги, выходя в атаку на цель сразу со всех сторон. А потом чуть больше секунды в поле зрения сканирующих систем – и все! Этого времени операторам оборонительных систем было недостаточно даже для того, чтобы просто испугаться.

В тот момент, когда багровый, затянутый пыльной пеленой, диск планеты Акило-за озарился серией ярчайших вспышек, для невооруженного человеческого глаза слившейся в одну сверхвспышку, моментально забившую все детекторы в электромагнитном диапазоне, «Полярный Лис» уже почти достиг того рубежа, с которого можно было безопасно совершить прямой прыжок куда-нибудь в безопасное межзвездное пространство. Особая точность в таких случаях не нужна – чем замысловатей будет канал из-за искажений, тем сложнее будет преследователям методом обратного тыка вычислять предполагаемый вектор прыжка беглеца и определять район космоса, в который его занесло. И плевать на то, что больше половины энергии, затраченной на прыжок, уходит в эти самые искажения канала; главное, чтобы из-за них канал не порвался и не превратил совершающий прыжок корабль в облако кварков.

Еще несколько минут – и совершивший прыжок «Полярный Лис» окажется в безопасности, тем более что по всем данным, которые удалось получить до ослепления детекторов, выходило, что координаты взрыва боеголовок ракет совпадали с зафиксированным местоположением шахтного комплекса.

А там, где только что находился источник мощи и богатства консорциума нескольких непримиримых кланов темных эйджел, сейчас творился невообразимый ужас. Во-первых – все живое, находившееся в шахтном комплексе, неважно на какой глубине, умерло мгновенно без страха и мучений. Ведь над их головами взорвалась мощь, равная двум сахаровским «Царь-бомбам». Кто не испарился, превратившись в высокотемпературную плазму, тот оказался сплющен в протоплазменную кашу давлением внезапно сдвинувшихся от титанического удара скальных пластов.

Хуже пришлось тем, кто находился наверху, в помещениях функционирующей на полную мощность орбитальной верфи. Взрыв, уничтоживший наземный комплекс, естественно, перебил и космический лифт, соединявший этот комплекс с верфью. Помните, что бывает, когда лопается туго натянутый буксировочный канат? Вверх по уцелевшей плети лифта побежала разрушающая ее резонансная волна, которая, добравшись до орбитальной верфи, вызвала на ней немалые разрушения. Но и это было еще не все. На уровне верфи космический лифт не кончался, а поднимался еще на двенадцать тысяч километров к астероиду-противовесу, который был нужен для того, чтобы держать плеть лифта в натянутом состоянии. И вот этот противовес, орбитальная скорость которого была больше второй космической, потащил орбитальную верфь (вместе со скелетом недостроенного крейсера и всеми ее обитателями), а также болтающуюся под ней полуразрушенную плеть космического лифта прочь от планеты. И остановить это улетающий «воздушный шарик» темным эйджел было нечем. Задача, которую ставил перед собой рейдер злобных хумансов, была выполнена. Промышленная инфраструктура на планете Акило-за была полностью уничтожена, производство прекращено на неопределенный срок.

Но и у «Полярного Лиса» дела обстояли не самым лучшим образом. Да, из-за хитрости, придуманной Ватилой Бе, крейсер относительно легко оторвался от погони дежурившей в окрестностях верфи эскадры прикрытия, но из-за временного ослепления детекторов электромагнитного диапазона ни тактическая, ни навигационная служба не смогли обнаружить вражеский патрульный корвет, прячущийся под пологом маскирующего поля. Экипаж этого корвета, состоящий из четырех темных эйджел, обнаружив, что рейдер хумансов разгоняется в их направлении, решил затаиться под маскирующим полем для того, чтобы бить наверняка. В обычном бою корвет против крейсера не имеет не единого шанса, но когда крейсер ослеп от вспышек собственных ракет, а у корвета имеются две гравитонные торпеды, соотношение сил резко меняется.

Правда, детекторы ослепли не только на крейсере, но зато экипаж корвета может приказать механизмам раздернуть бронированные шторы на центре управления и вместо ослепших экранов увидеть космос собственными глазами, а навигатор крейсера лишен такой возможности. Будь корвет чуть потяжелее, на той дистанции его можно было бы заблаговременно засечь гравитационным сканером, но бесполезно жалеть о различных «если бы». Например, торпедный залп, произведенный экипажем патрульного корвета «на глаз», несмотря на все их темноэйджеловское мастерство, тоже не был эталоном точности и удачливости. Одна торпеда и вовсе безвестно канула во мраке космического пространства, да и вторая ухватила рейдер хумансов гравитационным детектором в последний момент, когда тот уже уходил в прыжок, стремительно теряя видимую массу. С точки зрения системы наведения торпеды это означало, что она прошла мимо цели и необходимо немедленно давать команду на подрыв.

Локальная сфера Шварцшильда возникла прямо по курсу уходящего в прыжок «Полярного Лиса» в тот момент, когда тот ушел в канал на девяносто процентов. Случись этот подрыв на мгновение раньше, до раскрытия прыжкового канала – и автоматика запретила бы прыжок из-за внезапно возникшей гравитационной помехи. «Полярного Лиса» серьезно бы тряхнуло, а через пару секунд запрет на прыжок был бы снят, ибо локальная сфера Шварцшильда живет только доли секунды. Но мы помним, что взрыватель торпеды сработал как раз на уход «Полярного Лиса» в прыжок, поэтому подрыв не мог произойти раньше; как впрочем, не мог он произойти и позже, когда прыжковый канал уже схлопнулся. Одним словом, что произошло, то произошло.

Первый навигатор «Полярного Лиса» – капитан третьего ранга, чистокровная темная эйджел Визал Ала, помнившая еще времена «до Империи» – в момент прыжка по боевому расписанию находилась в ложементе управления прыжковым генератором и через вживленный в мозг управляющий чип* контролировала процесс образования прыжкового канала. Если бы прыжок выполняла автоматика, как это допустимо в простых случаях, когда корабль прыгает из пустоты в пустоту, то от «Полярного Лиса» осталось бы и ведра кварков. Дело в том, что под влиянием неожиданно возникшей гравитационной помехи уже полностью сформировавшийся прыжковый канал выскочил из Плоскости событий данной реальности и начал изгибаться «вверх» в такие области Мироздания, в которых не только нет биологической жизни, но и невозможно существование никаких материальных объектов крупнее атома водорода.

Примечание авторов: * управляющий чип – технология, разработанная в империи во времена императора Шевцова. Обычный чип, вживляемый в мозг сибхе, горхе, хумансу, другой эйджел или их гибридом, позволяет той мастеру-эйджел, на которую он настроен, непосредственно управлять реципиентом. Управляющий чип вживляется в мозг именно мастеру-эйджел и позволяет ей напрямую, с помощью мысли, в режиме реального времени управлять теми процессами, для которых «ручное» управление слишком медленно и неуклюже.

Но Визал Ала чисто рефлекторно (рефлексы для навигатора, напрямую управляющего прыжком – это все), успела отреагировать на эту помеху и попыталась парировать изгиб канала, вложив в этот маневр всю мощность, какую только мог дать конвертер «Полярного Лиса». В результате, выскочив на мгновение над своей плоскостью событий, «Полярный Лис» неуклюже соскользнул обратно, в реальные слои мироздания, сумев утвердиться на поверхности первой попавшейся реальности. А может быть, эта реальность вовсе и не была первой попавшейся, просто КОМУ-ТО понадобилось, чтобы рейдер Русской Галактической Империи попал именно сюда – ни слоем выше, ни слоем ниже. У темных эйджел этот кто-то носит имя Великого Духа Вселенной. Визал Ала, когда она спасала свой корабль, на мгновение даже показалось, что она прикоснулась к мыслям этого сверхсущества, но сейчас она не могла никому об этом рассказать, так как после, совершив сверхусилие и вернув «Полярного Лиса» в обычную реальность, она тут же впала в тяжелую кому, вызванную нервным истощением. Она свое дело сделала; теперь ей требовался отдых; и пока никто не знал, того насколько долгим он будет…

Часть 1

Неизвестно когда. Пространство между галактическими рукавами Стрельца и Ориона примерно 3.500 световых лет до За-о-Дешт (Новороссии) и 3.000 световых лет до Солнца Старой Земли.

«Полярный Лис» с отключенными импеллерами, казалось, неподвижно повис в черной пустоте между двумя галактическими рукавами, сияющими жемчужным светом тысяч звезд. И только тускло светящиеся габаритные огни да температура обшивки в сто шестьдесят шесть градусов по Кельвину (-107С)* говорили о том, что внутри корабля еще теплится жизнь. Правда, никаких светящихся иллюминаторов и прочей подобной, лабуды на корпусе «Полярного Лиса» не имелось. Да и зачем – ведь это боевой крейсер, а не прогулочный лайнер, иллюминаторы которых тоже по большей части являются имитацией. И без всякой войны космос суров и беспощаден; так зачем давать ему лишний шанс, своими руками нарушая целостность корпуса?

Примечание авторов: * В жилых и рабочих отсеках крейсера поддерживается комфортная для людей температура в +25С (298К), но благодаря мощной теплоизоляции, в основном предназначенной для защиты внутренних помещений от тепла лазерных импульсов и сгустков высокотемпературной плазмы, температура внешней обшивки значительно отличается от температуры во внутренних помещениях.

В командном центре корабля капитан первого ранга Малинин, суровый, как воплощение духа войны, собрал на Совет весь командный состав «Полярного Лиса». Главный навигатор, капитан второго ранга Ванесса Олина, доложила присутствующим о том, что из расшифрованных записей телеметрической аппаратуры уже известно, что из-за внезапно возникшей грубой гравитационной помехи подпространственный прыжок при отходе от планеты Акило-за прошел со значительным искажением рабочих параметров канала, что привело к нештатному завершению прыжка. Немного помолчав, капитан второго ранга Олина добавила, что, скорее всего, причиной помехи был близкий подрыв гравитонной торпеды. При этом первый навигатор, темная эйджел Визал Ала, при первых признаках возникновения аварийной ситуации предприняла энергичные и, можно сказать, радикальные меры для того, чтобы вернуть утративший контроль крейсер в плоскость событий. В результате этих действий сама Визал Ала госпитализирована в медблок с признаками тяжелого поражения центральной нервной системы; зато все мы живы, здоровы и не превратились в облако кварков, как это могло быть при худшем развитии событий.

Но тем не менее хорошего в произошедшем мало. После Ванессы Олины слово взял главный сигнальщик «Полярного Лиса», капитан третьего ранга Гор Видм с Тардана – он с хмурым видом доложил, что его аппаратура не смогла обнаружить ни одного подпространственного маяка с имперскими позывными. Следовательно, навигаторы не могут использовать эти маяки с целью ориентации в пространстве, а у командира «Полярного Лиса» отсутствует возможность доложить командованию об успешном выполнении задания.

После главного сигнальщика слово снова взяла Ванесса Одина и сказала, что самым неприятным следствием этого нештатного развития событий является то, что оставшимся в строю навигаторам до сих пор не удалось установить точного пространственного местоположения «Полярного Лиса». Сейчас это ничем не угрожает кораблю и команде, но в связи с информацией, изложенной выше товарищем Гор Видмом, такая неопределенность настораживает. Различные методы астрономических и гравитонных измерений противоречат друг другу, и конечный результат, как говорят в Новороссии, получается плюс-минус лапоть. Единственный вывод, который можно сделать – это то, что ключевые сверхгиганты, используемые для межзвездной навигации, находятся не на своих местах, и последний прыжок, приведший к нештатной ситуации, произошел не только в пространстве, но и во времени. Если подставить в навигационные расчеты допущение об откате в прошлое на двести девяносто один год, то данные астрономических и гравитонных методов начинают сходиться с приемлемой точностью.

После этого заявления в главном командном центре наступила гробовая тишина. Для всех находящихся здесь мужчин и женщин Империя была отцом и матерью, главным смыслом существования и той объединяющей идеей, которая позволяла уживаться им вместе – таким разным и непохожим друг на друга. И вот она исчезла, превратилась в морок, в нематериальную идею, потому что до ее основания императором Шевцовым и императрицей Викторией осталось не менее семидесяти лет, если это основание вообще произойдет в этом временном потоке.

– Не произойдет, – главный сигнальщик покачал бритой головой с нанесенной на нее тарданской клановой татуировкой, – наша аппаратура не обнаружила в заданной области пространства гравитационных искажений, которые оставляет двигающийся с релятивистскими скоростями массивный объект размером с «Несокрушимый». В настоящий момент он должен быть уже примерно в пятидесяти световых годах от Старой Земли, но мы не обнаружили ничего похожего на подобное явление. Не удалось нам засечь и позывные принадлежности в Старой Неоримской Империи, которые коммуникационная аппаратура «Несокрушимого» должна передавать до тех пор, пока император Шевцов не сменит их на позывные Русской Галактической Империи.

В голосе капитана третьего ранга прозвучал традиционный тарданский фатализм:

– Одним словом, мы тут одни, и на помощь со стороны надежды нет. Все, кого мы знали, кого любили и на кого надеялись, еще не родились, и наши народы находятся в своем диком, первозданном, доимперском состоянии; и нет для нас ни защиты, не совета…

Шум, поднявшийся было после этих слов главного сигнальщика, пресек командиром крейсера, который до сей поры внимательно наблюдал за происходящим, не вмешиваясь ни единым словом. Рявкнув: «Молчать, товарищи офицеры!», капитан первого ранга Василий Малинин встал со своего места, подошел к главному терминалу корабельного компьютера и положил на идентифицирующую панель левую руку со специальным перстнем-печаткой, подтверждающим его полномочия, одновременно правой набрав короткую кодовую фразу. Такой сложный способ идентификации (обычно достаточно расшифровки спектра голоса, в крайнем случае, рисунка папиллярных линий) применялся только тогда, когда командиру корабля предстояло прибегнуть к каким-нибудь экстраординарным методам, далеко выходящим за пределы обычных должностных инструкций.

Поэтому после командирского рыка в помещении главного командного центра снова настала тишина. На дальних разведывательно-ударных рейдерах служат люди не робкого десятка; и такой банальной вещью, как обычная смерть, их не напугаешь, тем более что задание-то они выполнили на «отлично», врага разбомбили дотла. Сейчас в их душах теплилась надежда, что командир все-таки сумеет найти в памяти бортового компьютера ту самую важную инструкцию, которая поможет им вернуться в свой мир, свое время, к родным и близким…

Но командир и не собирался искать инструкцию по возвращению в свое время; ее банально не существовало. Вместо того, когда в командном центре перед ним появилась голограмма искина Ипатия, стоящая навытяжку в позе безусловного подчинения, капитан первого ранга Малинин «Полярного Лиса» скомандовал:

– Ипатий, изложи нам главные директивы синей книги, пункт два-два, «прыжок с выходом корабля в иную реальность, не имеющую связи с Русской галактической империей».

– Директива первая, – четко отрапортовал Ипатий, – командир корабля, попавшего в иную реальность, не имеющую связи с Империей, обязан переосновать Русскую Галактическую Империю на планете Новороссия, с использованием как минимум восьми тысяч русских колонистов со Старой Земли и русского кандидата в императоры с психопрофилем не ниже уровня А3.

– Но мы не сможем принять на борт восемь тысяч колонистов, – возразил старший офицер крейсера, капитан второго ранга Жерар Антон, родом с Франконии, – помимо команды и десанта восемьсот человек без багажа – это наш предел, и то дышать им придется пореже и питаться лишь бы не умереть с голоду, потому что иначе от перегрузки сдохнет система жизнеобеспечения. Почему бы нам не переосновать Империю на одном из высокоразвитых человеческих колонизатов Франконии или Склавении?

– А потому, – парировал капитан первого ранга Малинин, – что наш «Полярный Лис» – это далеко не «Несокрушимый», и не только по грузоподъемности. Один налет воинствующего клана темных эйджел – и основанную нами Империю можно списывать в утиль.

– Да, это так, – нехотя подтвердила главный тактик Ватила Бе, – прежде чем мы снова выйдем на бой, наш «Лис» нуждается в перезарядке боекомплекта главного калибра и серьезном техническом обслуживании, что невозможно при отсутствии Империи. Но даже если…

– У нас просто не хватит мощи сражаться против всей цивилизации Кланов, – закончил мысль тактика командир «Полярного Лиса», – а потому такой вариант не проходит. Впрочем, император Шевцов, основавший нашу Империю, не хуже нас с вами понимал, что «Несокрушимый» – это уникальный и трудноповторимый случай, а посему внес в Директивы свои изменения и дополнения. Продолжай, Ипатий!

– Директива вторая – послушно откликнулся Ипатий, – если корабль, попавший в иную реальность, не в состоянии взять на борт означенное количество колонистов и обеспечить безопасность в борьбе с цивилизацией кланов эйджел, то империя должна быть переоснована на Старой Земле, на базе существующего на тот момент русского государства. При этом с командования корабля снимаются запреты на вмешательство в планетарную политику и применение вооруженной силы, сохраняется запрет на применение оружия массового поражения.

– Упс! – прокомментировала Ватила Бе. – А у нас все оружие массового поражения и так расстреляно полностью, до железки; ракетные шахты пусты и вполне годятся для хранения картошки. Но в любом случае, Ипатий, мне лично хотелось бы знать, с чем и с кем нам там предстоит иметь дело и придется ли воевать?

– Отскок назад в двести девяносто один год, – отрапортовал Ипатий, – означает дату в семьдесят лет до основания Империи императором Шевцовым, или 1939-42 года христианской эры. Более точно дату можно будет установить по прибытии. Данный период истории Старой Земли характеризуется начальным этапом ожесточенной общепланетной войны, в которой Старая Россия, которая тогда носила название Эс-Эс-Эс-Эр, будучи жертвой вероломного нападения, принимала очень активное участие…

Прежде чем хоть кто-то хоть что-то успел сказать, капитан первого ранга Малинин решительно произнес:

– Благодарю, Ипатий! Основные директивы один и два – к исполнению! Навигационной службе проложить курс к Старой Земле. В прыжковый ложемент сажайте старшего лейтенанта Корнил Иту. Ну и что, что она очень молода – не моложе меня самого. Шутка! А кроме шуток – в конце концов, она же темная эйджел и дипломированный навигатор, и значит, должна справиться с полетом. У нас просто нет времени ждать, пока Визал Ала придет в себя; да и потом ей наверняка потребуется продолжительный отдых. Так что выбора у нас нет. Или в прыжковом ложементе будет сидеть Корнил Ита, или все мы идем пешком и тянем за собой нашего «Лиса» на веревочке как древние бурлаки.

Главный навигатор покачала головой.

– Хорошо, почитаемый командир, – скрывая улыбку на пышных губах, сказала Ванесса Олина, – и, разумеется, мы не пойдем пешком. Могу вас заверить, товарищ командир, что все будет сделано в наилучшем виде…

Кивнув главному навигатору, командир поочередно остановил свой взгляд на старшем социоинжинере и главном тактике.

– Малинче Евксина и Ватила Бе, – сказал он, – вам необходимо получить у Ипатия профильные гипнопедические материалы по данной эпохе Старой Земли и тщательно изучить их. Ровно через сутки – первичное совещание в моей каюте. Всем остальным общий курс обучения. И не бздеть! Поскольку у нас нет иного выбора, мы идем на переоснование новой Русской Галактической Империи. Впрочем, если мы этого не сделаем, а попытаемся основать маленькую колонию на свободной планете в запретной зоне, то быстро выродимся и одичаем. Не так ли, товарищ Малинче?

Старший социоинжинер крейсера Малинче Евксина, светлая эйджел-полукровка с Латины, с серьезным видом кивнула. Она до сих пор не могла прийти в себя от мысли, что ей, фактически молодому специалисту, придется работать с самой Старой Землей, насчитывающей несколько миллиардов обитателей, превращая непричесанный дикий хаос в стройную систему новой Империи. Она обязательно все изучит и сделает так, чтобы ею были довольны и капитан первого ранга Малинин, и пока еще неведомый Император, которого предстоит найти и воспитать в надлежащем ключе.

Сутки спустя. Край галактического рукава Ориона, примерно 500 световых лет до Солнца Старой Земли.

Спустя ровно сутки после совещания в каюте командира, в его рабочем кабинете (кстати, примыкавшем к тому самому командному центру и имевшему в него прямую дверь) встретились три человека. Во-первых – это был сам капитан первого ранга Василий Малинин, командир «Полярного Лиса» на которого тяжким грузом обвалилась ответственность стать повивальной бабкой новой империи. Но он без единого стона принял этот груз на плечи. Любой офицер с командирской специализацией, готовый взойти на мостик в должности «первого после Бога», должен быть готов к тому, что на него однажды может упасть огромная ответственность.

Во-вторых – это была старший социоинжинер Малинче Евксина, наполовину (по матери) светлая эйджел, а по отцу латинка. Светлые, чуть рыжеватые длинные волосы она носила, схватив их силовой застежкой почти на макушке в конский хвост, а на ее белом, узком, костистом, чуть раскосом лице самой заметной достопримечательностью выделялся большой и тонкий, аристократический нос с горбинкой. Знакомые говорили, что ее лицо похоже на лезвие ножа. Малинче была невероятно горда выпавшей на ее долю судьбой и собиралась вцепиться в работу по преобразованию Старой Земли со всей возможной серьезностью, чтобы оправдать возложенное на нее доверие Великого Духа Вселенной.

В-третьих – за тем же столом сидела главный тактик «Полярного Лиса», капитан второго ранга Ватила Бе, по матери темная эйджел, а по отцу новоросска из первого поколения. В бою главный тактик почти равен командиру корабля, который единственный может отменить ее приказы и распоряжения. Но такая отмена может значить только то, что политические и стратегические соображения командира возобладали над тактическими соображениями главного тактика. Но между командиром «Полярного Лиса» и его главным тактиком таких случаев до сей поры не наблюдалось, а потому уровень доверия между ними был очень высок. Ватила Бе действительно была отличным тактиком, и каждый раз, обыграв противника, очень гордилась своей профессионально сделанной работой.

В какой-то мере она была прямой противоположностью Малинче Евксине, и не только потому, что одна по матери была темной, другая светлой. Что новороссы, что темные эйджел одинаково считались образцом внешней суровости и воинской доблести, в то время как цивилизация Латины (как и хозяйствующий на ней почти открыто клан светлых эйджел) считалась особо гуманитарно утонченной. Эта утонченность не мешала латинским элитариям наслаждаться кровавыми зрелищами гладиаторских боев и жестоких публичных казней; причем, чем невинней и беззащитней выглядели жертвы, тем больший ажиотаж вызывали казни. Потом на Латину пришли суровые имперцы и поставили местную элиту в интересную позу, когда попа оказывается значительно выше головы.

Правда, клан матери Малинче быстро отрекся от своих прежних заблуждений и подписал почетную капитуляцию, которая позволила им сохранить почти все, кроме власти. При этом многие сестры клана, в том числе и будущая мать Малинче, еще долго и плодотворно продолжали трудиться советниками в администрации имперского наместника. Именно там и состоялась ее встреча с молодым и перспективным местным уроженцем, не имевшим отношения к прежней элите и закончившим Новоросский университет по программе подготовки местных кадров. При этом никакой свадьбы или чего-то похожего не было. Мать Малинче просто заявила, что будет рожать без всякого узаконивания отношений. Да и смешно же это – трехсотлетняя бывшая матрона эйджел оформляет отношения с тридцатилетним мальчишкой-хумансом. Поди, она и сама женщина небедная – генеральный директор корпорации «Белый туман», в которую после перехода под юрисдикцию Империи преобразовался светлый клан «Белого тумана».

Вот Малинче и выросла среди своих тетушек, родных и двоюродных сестер – дочь матроны, первая, но не последняя полукровка в клане-корпорации. Единственное, на что не могла повлиять ее мать, почти всесильная под крышей родового гнезда-поместья – это на имперскую школу, которую Малинче предписывалось посещать в обязательном порядке, как и остальным детям империи. Контраст между домом и школой был разительным, и отнюдь не в пользу дома. Она была не первая и не последняя из тех юных эйджел, кто, получив диплом о среднем образовании, тут же, в школьной канцелярии, написала о своем желании продолжить обучение в Новоросском университете, благо ее диплом «без троек» позволял поступать на социоинженерный факультет без экзаменов.

Нельзя сказать, что мать была довольна таким решением непослушной дочери, но полного разрыва с кланом-корпорацией не потребовала и даже высылала непутевой, как она считала, дочери средства на улучшение жизненных условий во время учебы. С приходом Империи молодежь стала массово покидать гнезда, причем уходили не только метиски, но и чистокровные девушки эйджел. Бурлящий от событий мир Империи казался им более интересным, чем тихая и даже затхлая атмосфера родных гнезд, и с этим ничего нельзя было поделать. Тем более что в случае Малинче социальная инженерия была профессией престижной и востребованной, и дочь в случае успеха могла прославить клан.

У Ватилы Бе все было с точностью наоборот. Ее мать Зейнал была одной из первых эйджел, пошедших на официальные отношения с хумансом, и росла она в парной семье, как у хумасов, а не в клане, и ради учебы в Космической Академии ей не надо было вступать в конфликт с матерью, которая тогда в этой же Академии преподавала. Ну и еще разница между ними была в возрасте – Ватила примерно на полтора столетия была старше Малинче, только недавно получившей право на самостоятельную работу в должности старшего социоинжинера. Но несмотря на разницу в их происхождении и предыстории, никакого конфликта между двумя полукровками не было. Они обе были частью одной команды, одного боевого коллектива и одной Империи. К тому же их объединяло то, что они относились к страте удачных случаев хуман-эйджеловской гибридизации.

Когда-то искин Кандид с «Несокрушимого» сказал императору Шевцову (тогда еще будущему), что результаты скрещивания обычных людей с эйджел неоримляне сочли неудачными, так как в среднем потомки, как правило, наследовали только отрицательные черты родителей. Медики Русской Галактической империи по заданию Императора Шевцова и императрицы Виктории взяли на себя труд перепроверить эти данные и пришли к выводу, что если брать «в среднем по больнице», то так и есть. Примерно две трети метисов наследуют либо оба, либо одно из отрицательных качеств своих родителей – то есть средние умственные способности хумансов и социопатию эйджел, из-за которой им закрыт доступ к руководящим должностям; но примерно одну треть смешанного потомства можно признать в той или иной степени удачной.

И решение имперских властей был простым и убойным, как автомат Калашникова. Неудачные гибриды подвергались необратимой или обратимой контрацепции, после чего жили в меру своего разумения и способностей, а удачные стимулировались к размножению; например Ватила Бе за те полторы с лишним сотни лет, что она считалась взрослой, родила уже семь дочерей своим чревом и отдала несколько сотен донорских яйцеклеток для последующего экстракорпорального оплодотворения и подсадки эмбрионов в матки социально полезным, но генетически не столь успешным хуманс-эйджеловским гибридам, жаждущим потомства. И только двух ее дочерей (уже давно взрослых) признали «не вполне удавшимися», а остальные пятеро пополнили собой золотой генофонд формирующейся объединенной расы. Малинче Евксина в силу своей молодости сама еще ни разу не рожала, но донорский материал в репродукционном центре сдавала не один раз. И, как уже говорилось выше – и Ватила, и Малинче совсем не возражали, чтобы отцом их будущих детей стал именно их командир, капитан первого ранга Малинин. Ватила вообще подумывала о том, что по все законам вероятности у нее, как у метиски, следующий ребенок окажется мальчиком, и что для всей их команды было бы большой удачей, если бы этот ребенок унаследовал лучшие черты их обожаемого командира.

Но сейчас разговор пойдет совсем не об этом, потому что все трое, усевшись за столом, приготовились обсуждать только одну единственно важную на данный момент тему. Первой слово взяла Малинче Евксина. Ведь именно социоинженеры определяют, стоит ли вообще тактикам проявлять свои таланты, и если стоит, то в каком объеме и под какие задачи.

– Я изучила все предоставленные материалы, – с некоторым сомнением сказала Малинче, – и с трудом могу поверить, что эта неуклюжая, заидеологизированная социальная система, которую местные называют советской, могла стать предтечей нашей Империи…

– Невероятно, но факт, – сухо кивнул капитан первого ранга Малинин, который в течение этих суток также прослушал общую историческую справку (не такую детальную, как узкие специалисты, но зато более широкую), – СССР действительно является предтечей нашей Империи по трем ключевым параметрам: во-первых – государствообразующей там является русская нация; во-вторых – тамошняя советская идеология не делит людей по сортам в зависимости от их происхождения, цвета кожи, разреза глаз и прочего; в-третьих – в СССР также, как и в нашей Империи, власть стремится к социальной справедливости, только понимает она ее несколько примитивно, в уравнительном ключе. Но это, я думаю, дело поправимое.

– Действительно, мой почитаемый командир, – согласилась Малинче, – определенное сходство между двумя системами наблюдается, и это дает нам надежду подобрать такой набор ключей, чтобы их советская система преобразовалась в нашу, имперскую, с минимальными социальными издержками. В первую очередь надо что-то делать с этой их религией – с так называемым марксизмом, который, будучи пущен на самотек, эволюционирует в направлении, прямо противоположном требуемому. Понятие профориентации отсутствует начисто, а посему на всех этажах управленческой пирамиды имеется огромное количество некомпетентных руководителей, которые своими непрофессиональными решениями сеют в государственной системе хаос. Эффективность мероприятий по очистке системы от таких некомпетентных руководителей удручающе низка, и даже более того – вместо них зачастую удаляются полезные компоненты системы. Этот их троцкизм и борьба с ним весьма напоминают змею, кусающую собственный хвост.

– Насколько я помню из общего курса, – парировал слова социоинженера командир «Полярного Лиса», – в ходе той грядущей пока для них войны наши предки решили большинство из перечисленных вами задач и смогли создать систему с вполне приемлемой эффективностью решений и компетентной управленческой пирамидой.

– Почитаемый командир, – с придыханием произнесла Малинче, – я не хочу сказать ничего плохого против ваших великих предков – в конце концов, они решили все свои проблемы и сумели породить основателей Империи. Но не стоит забывать и о том, что оздоровление системы произошло через тяжелейший вызов, потребовав при этом огромных материальных потерь и человеческих жертв. Но как только этот вызов минул, система стала понемногу, а потом все быстрее и быстрее деградировать в сторону упрощения и некомпетентности. Если мы сохраним эту систему со всеми ее особенностями для нашей новой Империи, только слегка подправив фасад, то ее будет ждать такой же конец, какой ждал ваш Эс-Эс-Эс-Эр всего через пятьдесят стандартных лет после того момента, в который мы собираемся прибыть. Такой крах может случиться рано или поздно, но он неизбежно произойдет, если мы заранее не заменим их систему управления на нашу, имперскую, опирающуюся на компетентных и ответственных руководителей…

– Все остальные социально-политические системы, окружающие СССР, еще хуже, – возразил капитан первого ранга Малинин. – Алчность и жажда наживы, или идея превосходства одной нации над всеми остальными, взятые как этическая основа социальной системы, не вызывают у меня никаких других эмоций, кроме желая вбить эту мерзость в прах.

Малинче Евксина энергично кивнула.

– Это действительно так, мой почитаемый командир, – сказала она, – я с вами полностью согласна в том, что остальные социальные системы, существующие на данный момент на Старой Земле, вообще не имеют ключей для преобразования их в имперские структуры и подлежат сносу до основания, с построением социальных структур Империи на расчищенном месте. В принципе, я и не возражала против преобразования Эс-Эс-Эс-Эр в нашу империю, только указала, какие сложности ждут нас на этом пути.

– Я, хоть и не социоинженер, – вставила свои «пять копеек» Ватила Бе, – но понимаю, что в любом случае все зависит от того, кто станет кандидатом в императоры, насколько его воспримет существующая управленческая система, и насколько он сам будет склонен к восприятию наших целей и задач. Помнится, искин Кандид поначалу побуждал к исполнению своих обязанностей будущего первого императора Шевцова исключительно при помощи грубого насилия и шантажа, и только потом тот проникся величием и глубиной имперской идеи.

Командир «Полярного Лиса» задумчиво почесал переносицу, потом по очереди внимательно посмотрел на обеих собеседниц и веско произнес:

– Предположительный (еще до психосканирования) Кандидат в Императоры у нас уже имеется. Конечно, окончательное решение можно будет принимать только после получения данных объективного контроля, но мое предварительное мнение таково, что этот человек не смог бы совершить всего того, что он совершил, не имея императорского психопрофиля с уровнем не ниже А1.

– Может быть, может быть, – задумчиво произнесла Малинче, крутя в тонких пальцах световой карандаш, – в любом случае, как мы уже тут установили, Эс-Эс-Эс-Эр – это единственная система, которую возможно преобразовать в Империю без ее полного разрушения. Что касается точного подбора ключей, то позвольте заняться им у уже после начала непосредственного взаимодействия с местными властями и предполагаемым Кандидатом. Есть у меня, знаете ли, почитаемый командир, некоторые сомнения, что те исторические документы, которые ваши предки захватили с собой в Галактику, отражают текущее состояние дел со стопроцентной точностью. Кое-что может оказаться приукрашенным, а кое-что забытым, так что перед тем, как приступать непосредственно к работе, я предпочла бы увидеть все собственными глазами. Точный анализ на основе объективной информации – вот залог успеха работы хорошего социоинженера.

– Согласен с вами, товарищ Малинче Евксина, – кивнул капитан первого ранга Малинин, -выработку конкретных планов по дипломатическим контактам и формулам социальных преобразований лучше отложить до момента прибытия в систему и получения объективных данных орбитального и локального психосканирования. Но эта отсрочка в составлении планов никак не влияет на наши возможные военные планы. Должны же наши люди знать, к чему им готовиться и кто будет их врагом.

Главный тактик Ватила Бе сначала ненадолго задумалась, потом произнесла:

– Опять же, пока я не увидела тактический расклад своими глазами, мне трудно сказать, какими конкретно будут наши действия. Но сразу понятно, что нам не по силам везде и сразу остановить многомиллионное вторжение войск страны Германии на территорию страны Эс-Эс-Эс-Эр. Десяти бомбардировщиков, тридцати истребителей, батальона штурмовой пехоты и егерской роты хватит только на то, чтобы нарушить планы нападающих, внести в их ряды хаос и посеять сомнения в их верховном командовании, одновременно воодушевив обороняющихся и стимулировав их сопротивление. Еще наши действия сильно будут зависеть от того, прибудем ли мы в систему Старой Земли до или после нападения страны Германия на страну Эс-Эс-Эс-Эр. Если прибытие состоится заблаговременно, с некоторым запасом времени, то можно попробовать сыграть на опережение, а если после, то тогда нам, как это обычно бывает, придется составлять конкретные военные планы уже в ходе сражения. При этом нам придется входить в контакт с командованием местных войск и добиваться от него если не подчинения, то хотя бы взаимодействия. Не думаю, что это будет легко и просто, но особых сложностей тоже не предвижу. Один раз, мой почитаемый командир, ваши предки выиграли эту войну вполне самостоятельно, второй раз, с нашей помощью и помощью Великого Духа Вселенной, который стоит за нашими спинами, эта война будет выиграна гораздо быстрее и без таких ужасных потерь. К этому и надо готовить наших людей – пусть знают, что самый злобный клан Непримиримых темных эйджел не идет ни в какое сравнение со злобным зверьем, которое только себя считает людьми, а всех остальных объявило недочеловеками.

Еще 36 часов и 4 подпространственных прыжка спустя. Окраина солнечной системы, 35 градусов над плоскостью эклиптики, на расстоянии 50-ти астрономических единиц от Солнца. (За орбитой Плутона)

Прибытие «Полярного Лиса» в солнечную систему, к которой относится Старая Земля, состоялось без особой помпы и особых же происшествий. Завершение прыжка прошло штатно, никаких массивных объектов, способных помешать финишу, в окрестностях точки прибытия не оказалось, но тем не менее помощник навигатора Корнил Ита вылезла из прыжкового ложемента мокрая, будто пробежала километр с мешком картошки на плечах. Но не успела она тяжело вздохнуть, как у прыжкового ложемента объявилась ее начальница Ванесса Олина – она отправила молодую темную эйджел в душ, на медосмотр и после отдыхать, пока второй навигатор Марина Алексина при помощи астрономических методов будет определять параметры первого внутрисистемного прыжка. Всего таких прыжков будет два, после чего короткий полет в обычном пространстве, выход на круговую орбиту и – «здравствуй, мама, мы приехали». Так что Корнил Ите еще предстояло немного постараться, но зато потом будет долгая пауза. В следующий раз «Полярный Лис» отправится в межзвездный полет очень нескоро, если вообще когда-нибудь отправится.

Но основное внимание сейчас было сосредоточено вокруг главного сигнальщика. Нет, он не засек позывные какого-либо чужого корабля, а просто пытался развернутой направленной антенной поймать хоть какие-то радиосигналы с третьей платы. Серьезный тарданец, не надевал наушники и не крутил короткими толстыми пальцами верньеры настройки; он не двигал ползунковые регуляторы. Радиодиапазон вместо него сканировала сверхчувствительная аппаратура, и она же подвергала перехваченный сигнал декодированию (если, конечно, амплитудную модуляцию можно считать кодированием) и записывала получившийся результат в память. Вообще-то мощных радиостанций, чей голос слышен за семь световых даже с помощью сверхчувствительной аппаратуры, в начале сороковых годов двадцатого века было совсем немного. Пожалуй, это только британская ВВС, германская «Немецкая волна», а также советские «Голос Москвы» и «Радио Коминтерна».

Данное первичное прослушивание, пока навигаторы размечают трассу внутрисистемного прыжка, организовывалось не для поиска текущих новостей (это случится позже), а чтобы установить точную земную дату, ведь без этого в своих детальных расчетах не могли обойтись ни социоинжинеры, ни тактики. Правда, по мере приближения к Старой Земле навигаторы при помощи астрономических методов несколько раз уточняли свой расчет, и перед последним подпространственным прыжком их прогноз звучал как «середина 1941 года, плюс-минус двадцать-тридцать дней», что было уже определенней, чем первичный прогноз о «1939-42 годе». Но даже такая точность не отвечала на главный вопрос: «Когда случится прибытие к пункту назначения – до или после ключевой даты 22-го июня 1941 года?».

Хотя и Малинче Евксина, и Ватила Бе на основании изученного ими исторического материала признавали, что прибудь «Полярный Лис» к Старой Земле даже за две-три недели до означенной ключевой даты, никаких упреждающих мероприятий организовать уже не получится. Просто не хватит времени на подготовку и пломатические переговоры и укрепление своего влияния. Тут год нужен или хотя бы полгода. Все дело в том, что, судя по архивным материалам, привезенным с собой Основателями, военное и политическое руководство страны Эс-Эс-Эс-Эр перед войной переполняла идеологическая спесь – мол, «учение Маркса-Ленина-Сталина всесильно, потому что оно верно», «война малой кровью, на чужой территории». Попробуй вступить с такими в переговоры – и вместо живого и внятного ответа на свои предложения услышишь набор лозунгов и идеологических мантр. И эту спесь с руководства очень большой, по планетарным меркам, страны смогло сбить только неумолимое вражеское вторжение. Тогда неожиданно выяснится, что «единственно верное учение» оказалось бессильным перед рассекающими оборону танковыми клиньями и ордами хорошо натренированных белокурых убийц, а идеологически правильные командиры, красиво шагавшие на парадах и произносившие жаркие речи на митингах, проявили себя как отвратительно плохие полководцы, проигравшие все сражения.

Старший социоинженер Малинче Евксина сказала, что, по первым ее прикидкам, эта война обнажила глубокий кризис, снизу доверху охвативший утратившую гибкость систему управления; а не справившись с этим кризисом, невозможно двигаться дальше. Жизненный потенциал у страны Эс-Эс-Эс-Эр огромный, иначе бы она в прошлом Основателей не смогла бы выиграть эту жестокую войну. А вот государственная пирамида власти, обеспечивающая управление этим потенциалом, устроена до предела грубо, можно сказать, топорно, и переполнена некомпетентными руководителями и исполнителями, и действуют те по составленным давным-давно шаблонам, многие из которых устарели, а многие так никогда и не проверялись на соответствие истине.

И вообще, нанести поражение силам вторжения страны Германия не так уж и сложно. Главный тактик Ватила Бе считает, что для этого достаточно ударами с воздуха парализовать вражескую логистику, разрушить связность фронта и тыла, устроить бойню вражеским воздушным армадам, а потом путем нарушения снабжения и разрушения мостов и колонных путей сорвать стремительные рывки вражеских подвижных соединений, заставив их топтаться на месте. Тридцать имперских космических истребителей и десяток бомбардировщиков в местной войне способны наносить врагу огромные потери, а его инфраструктуре – ужасающие разрушения. Особый эффект будет в том случае, если на ключевых участках фронта к операциям местных подключатся имперские мобильные штурмовые роты, которые, будучи применены в правильном месте в правильное время, способны полностью повернуть ход компании. Это даст стране Эс-Эс-Эс-Эр возможность, сохранив военные формирования мирного времени, полностью провести мобилизационные мероприятия и выставить на фронт армию по численности многократно превышающие силы страны Германия.

Впрочем, Малинче Евксина особо отмечала, что имперские подразделения должны воевать вместе с местными войсками, а не вместо них. Разумеется, в тех случаях, когда войскам страны Эс-Эс-Эс-Эр грозят неоправданно большие потери, придерживаться этого правила надо не так строго, но как только опасность минует, местные силы должны снова быть в состоянии действовать самостоятельно или при минимальной поддержке. Иначе будет невозможно подвигнуть руководство страны Эс-Эс-Эс-Эр на преобразование их плохо устроенной государственной машины по имперскому стандарту.

Но все равно очень многое, если не все, зависело от даты прибытия «Полярного Лиса» в систему и вопрос «какое сегодня число?» волновал пока только командира, главного тактика и социоинженера; но вскоре он будет главным для всех в команде. Среди перехваченных записей было несколько, в которых диктор на англике, дойче или русском языке сообщали о Лондонском, Берлинском и Московском времени и точной дате. Англик и дейч Старой Земли достаточно полно понимали уроженцы Франконии, русским во всех его формах владели все, ибо без его знания не представлялось возможным не только поступить на службу, но даже получить самое простое гражданство третьего класса. И содержание этих новостных передач не оставляло места для сомнений. Вторжение страны Германия в страну Эс-Эс-Эс-Эр началось уже три дня назад.

Лондонское радио после сообщения об отражении налетов германских бомбардировщиков на прибрежные британские города сообщило, что армия злобных гуннов (!!!) глубоко вторглась вглубь территории советской России и что русская армия, истекая кровью, ведет с ними (видимо, с гуннами) ожесточенные сражения на неподготовленных рубежах. «Радио Коминтерна» на русском языке сообщило массовом героизме советских бойцов и командиров и о том, что Красная Армия, в едином порыве выдвигающаяся из глубины страны, готовится разгромить и уничтожить вторгшегося в страну Эс-Эс-Эс-Эр врага. Дейчи, как это у них водится, подвывая и погавкивая, аки злобные псы, под звуки фанфар сообщили, что их победоносный вермахт стремительно продвигается по территории большевистской России, что миллионы трусливых славянских недочеловеков или бегут сломя голову, или, задрав руки, сдаются в плен.

Лучше бы некто доктор Геббельс этого не говорил. Малинче Евксина, когда прослушала перевод этой записи, только сухо усмехнулась и сказала, чтобы Ипатий перевел этот собачий лай тупого дейча на добротный русский язык, переозвучил бы по голосу и интонациям максимально близко к оригиналу и транслировал воительницам хуман-горхского происхождения из штурмового батальона. Эти милые «девочки», чей бицепс объемистей бедра большинства мужчин, искренне и беззаветно считают себя именно русскими, так как у матерей их забирают в самом раннем возрасте и своей Настоящей Матерью они считают именно Империю, а императора считают своим Настоящим Отцом. После этих оскорблений в адрес русского народа (тем более что это неправда, солдаты страны Эс-Эс-Эс-Эр сражаются с мужественным ожесточением) любым дейчам, которые будут вынуждены воевать с имперскими штурмовыми ротами, придется очень и очень туго. Разумеется, эти воительницы и без того очень хорошо физически развиты, обучены и вооружены, иначе с хуман-горскими гибридами просто невозможно, но искусственно вызванная боевая ярость должна удвоить и утроить их ударный потенциал.

То же относилось и к тем темным эйджел, которые на «Полярном Лисе» служат пилотами в трех истребительных, бомбардировочной и транспортной эскадрильях. Темные эйджел, за исключением полукровок, чьими отцами были новороссы, конечно, не считали себя русскими по крови. Для подтверждения этой истины им было достаточно просто посмотреть в зеркало. Но они считали себя русскими по духу, поскольку являлись частью русского имперского клана, а внутриклановая солидарность у темных эйджел находится на высоком уровне. Таким образом, старший социоинженер Малинче Евксина сознательно создавала образы «своих» и «врагов» среди тех имперских бойцов, которые будут непосредственно драться с дейчами на земле и в воздухе. Теперь этим дейчам будет настоящее горе, потому что после такой обработки имперские бойцы будут истреблять их без пощады, как и положено поступать с кровными врагами Империи.

Что касается Ватилы Бе, то после того, как корабельные часы были установлены на дату: 25 июня 1941 года и время по Москве: 20:34, снова погрузилась в свою справочно-историческую литературу. Проверив некоторые архивные данные и произведя расчеты, она приняла окончательное решение и заторопилась к командиру. Если немного поспешить, то есть шанс вклиниться в самый удобный момент приграничного сражения и спасти отчаянно сражающиеся, но уже терпящие поражения и отрезанные от командования войска страны Эс-Эс-Эс-Эр, численностью до двухсот тысяч бойцов. Это даже хорошо, что они отрезаны от командования – от некомпетентного командования, которое и привело их к этой катастрофе. Если все сделать правильно и поддержать этих людей, которые вот-вот перестанут представлять из себя единую группировку в их ожесточенном решении сопротивляться до последнего вздоха, то под ее мудрым руководством и при поддержке авиакрыла «Полярного Лиса» они смогут свершить столько, что местным дилетантам и в голову не придет.

Ватила хищно оскалила блестящие белые зубы. Да, пройдет меньше суток, «Полярный Лис» подойдет к Старой Земле – и тогда она в числе прочих станет управлять титаническим сражением, в котором принимают участие миллионы хумансов; и это будут не учения, а настоящая кровавая битва. Пусть берегутся жалкие дейчи – теперь ими займется настоящий специалист с опытом полутора сотен лет противостояния лучшим тактикам Непримиримых. Это вам не генерал Павлов, и не маршал Кулик. Это настоящая смерть – безжалостная и кровожадная…

27 июня 1941 года, утро. Западный фронт, полоса ответственности 10-й армии, Волковыск.

Заместитель командующего Западным фронтом генерал-лейтенант Иван Васильевич Болдин.

Шел пятый день войны. Массированные удары немецкой авиации, натиск пехотных дивизий вермахта на Волковыский перешеек* и ожесточенное сопротивление частей РККА, пытающихся удержать от схлопывания, узкий, шириной всего двадцать пять километров, коридор у Волковыска, на который давили с севера 161-я и 28-я, а с юга 134-я и 131-я пехотные дивизии немцев. С севера оборонялся потрепанный в предыдущих боях 11-й мехкорпус 3-й армии, с юга оборону перешейка осуществлял также сильно потрепанный предыдущими боями 6-й мехкорпус 10-й армии. Кстати, 134-я пехотная дивизия вермахта, попавшая под его удар, понесла тяжелые потери и была вынуждена отступить, бросив все тяжелое вооружение. Как раз в том сражении на третий день войны погиб командир 6-го мехкорпуса генерал-майор Хацкилевич, который лично на своей «тридцатьчетверке» поддержал атаку советской пехоты.

Примечание авторов: * В ходе отступления 25-30 июня из Белостокского выступа 10-я и 3-я армии РККА в качестве транспортно магистрали могли рассчитывать только на одно-единственное шоссе Белосток-Волковыск-Слоним-Барановичи. Эта магистраль пересекает сразу три водные преграды с топкими болотистыми берегами, которые отступающим войскам следовало преодолеть. Во-первых – протекающую через Волковыск реку Рось; во-вторых – протекающую через Зельву реку Зельвянку; в-третьих – протекающую через Слоним реку Щара. Каждая такая река означала необходимость проводить огромные массы людей и техники через мосты и, соответственно, возникающие вокруг них заторы и пробки, весьма привлекательные для германской авиации в качестве целей. При этом надо учесть, что командарм-10, генерал Голубев, управленческие таланты имел «ниже среднего» и, отдав приказ на отступление армии, самоустранился от дел, пустив дела на самотек и на произвол прочих начальников, включая того же замкомфронта генерала Болдина.

При этом уже 25 июня, когда советским армиям только-только был дан приказ отходить, 47-й моторизованный корпус немцев уже взял Слоним и перерезал единственную дорогу, по которой советские войска могли бы отойти из Белостокского выступа. Чтобы Красная армия не могла отбить Слоним обратно и тем самым нанести удар по тылам 2-й танковой группы, в нем остановилась 29-я моторизованная дивизия – для обороны перевернутым фронтом на запад по рубежу реки Щара.

Положение осложнялось и тем, что невозможно вывезти предназначенные для снабжения двух армий* склады топлива, боеприпасов, продовольствия и амуниции. В случае если нет дорог, то вполне возможно вывести из окружения по лесным тропам хотя бы живую силу, солдат и командиров. Если есть дороги, то вполне реально попытаться сохранить при отступлении танки, бронеавтомобили и артиллерийские орудия, но при этом окажется, что артиллерия и танки без топлива и снарядов – это груда металлолома, и не более. Боец без патронов и гранат – потенциальный военнопленный или дезертир. В настоящий момент, когда на дне баков еще плещутся остатки горючего, в боеукладках танков имеется по десятку снарядов, а в подсумках у бойцов осталось по несколько винтовочных обойм, войска сражаются с фашистами яростно и ожесточенно. Но как только закончатся взятые с собой запасы (а все склады находятся западнее Белостока, на территории, уже контролируемой врагом), войска тут же потеряют всю свою боеспособность.

Примечание авторов: * на утро 22 июня 1941 года это 11 стрелковых, 2 кавалерийских, 6 танковых и 3 моторизованных дивизии – всего 276 тысяч бойцов и командиров при 1550 танках и 7000 орудиях и минометах.

Хуже всего то, что немецкая авиация, господствующая в воздухе, в первую очередь охотится за автоколоннами снабжения, на которые погружен тот неприкосновенный запас, что удалось вывезти с бросаемых или уничтожаемых складов. С каждой уничтоженной вражескими стервятниками машиной, с каждым новым боем этот запас необратимо уменьшается; и как только он иссякнет окончательно, 3-я и 10-я армии прекратят существование в качестве организованной вооруженной силы. Впрочем, когда немецкие летчики не находят автомобильных колонн, они с не меньшим азартом долбят по войскам, непрерывным потоком идущим через Волковыск на восток, при этом застревая в пробках перед рекой. Вот и сейчас завыли сирены тревоги, по пыльным улицам забегали перепуганные местные жители, ища любую возможность, чтобы в последний момент укрыться от верной смерти, рушащейся с небес. Очевидно, что, углядев скопившиеся у переправы автомашины, немцы в очередной раз решили совершить на Волковыск авиационный налет. Но именно в этот момент что-то пошло не так…

– Товарищ генерал, смотрите! – задрав к небу голову, крикнул адъютант, который первым выскочил из машины в поисках места возможного укрытия от бомбежки.

Генерал Болдин поднял голову и застыл от удивления. Из зенита, оставляя за собой тонкие белые полоски инверсионных следов, навстречу девяткам «юнкерсов» стремительно пикировали четыре яркие точки. Мгновение – и под этими точками в воздухе появилась мелкая рябь – казалось, будто из перечницы вытрясли крупинки черного перца. Генерал протер глаза. Однако необъяснимое явление никуда не исчезло; наоборот, происходящее становилось все более удивительным. Глядь – точки уже превратились в самолеты совершенно невообразимого вида, больше всего напоминающие наконечники стрел; обтекаемые, остроносые, со сложенными назад крыльями, они пикировали прямо на Волковыск. Генерал и его адъютант с изумлением разглядели, что мелкие перчинки – уже не перчинки, а такие же обтекаемые стреловидные снаряды*, которые вели себя не менее странным образом, чем самолеты – выпустив крылья, они прекратили беспорядочное падение и теперь вполне осмысленно и управляемо направились на перехват германских бомбардировщиков. Херои люфтваффе уже, кажется, поняли, что в небе появилась необъяснимая и смертельная опасность для них, но что они могли поделать, когда внезапно поняли, что оружие, атаковавшее их, значительно умнее, быстрее и маневреннее их «юнкерсов»?

Примечание авторов: * В качестве средства поражения тихоходных и неманевренных поршневых бомбардировщиков со стороны передней полусферы использовались планирующие боевые блоки, первоначально предназначенные для поражения подвижных наземных объектов и боевых машин темных эйджел. Таким образом, мощь плазменного заряда в боеголовке тоже была рассчитана не на хрупкие дюралевые конструкции «юнкерсов» и «мессершмиттов», а на тяжело-бронированные антигравитационные транспортеры темных эйджел.

– Ну не буя ж себе! – непроизвольно выругался генерал Болдин в тот момент, когда полыхнувшая в небе ярчайшая вспышка первого разрыва заставила его зажмуриться, спасая глаза от пляшущих розово-фиолетовых «зайчиков». Вслед за первой рванула, вторая, третья, четвертая …надцатая боеголовка, с небес на землю посыпались пылающие комья, мелкие обломки и жирный липкий пепел. И ни одного «одуванчика», то есть парашюта. Плазменные боеголовки самонаводящихся ракет – это слишком суровая штука, чтобы после ее применения могли остаться выжившие.

Когда генерал Болдин смог проморгаться и поднять глаза к небу, там уже не было ни одного вражеского самолета, а наблюдались лишь постепенно расплывающиеся облака жирного черного дыма и столбы такого же дыма, поднимающиеся от земли – с того места, куда рухнули пылающие обломки. И сразу же над головой генерала с тихим свистом пронеслись успевшие расправить крылья два самолета неизвестного типа – из тех самых, что совсем недавно так лихо расправились с бандой «юнкерсов». При этом на их крыльях (примерно 35 градусов стреловидности) отчетливо виднелись опознавательные знаки в виде пятиконечных красных звезд. Кроме всего прочего при ближайшем рассмотрении становилось понятно, что эти машины имеют просто огромный размер – не меньше, чем у тяжелого бомбардировщика ТБ-3, и абсолютно не похожи на обычные самолеты, имеющие моторы с винтами. Но все равно красные звезды на крыльях вселяли уверенность, что на помощь избиваемым с воздуха советским войскам пришли новейшие советские засекреченные машины, мощь каждой из которых равнялась полку, если не дивизии.

Между тем в небо, раскрыв рот, смотрел не один генерал Болдин. Внезапно над Волковыском прогремело ликующее «Ур-ра!», время от времени перемежающееся с кличем «Наши!». Советским бойцам и командирам, измученным пятью днями непрерывных боев и за все это время не видевшие в небе ни одного советского истребителя, теперь казалось, что все будет хорошо, что вероломно напавшего врага вот-вот разобьют и погонят обратно в Европу. Однако все было далеко не так просто, как это представлялось наблюдавшим эту картину советским бойцам, командирам и генералам. Впереди предстояла тяжелая, несмотря на помощь извне, война с ожесточенными боями и потерями, ибо никто, кроме советских бойцов и командиров, не сможет остановить, разгромить и обернуть движение девятого вала войны вспять. Пришельцы с небес могут посоветовать, помочь, научить и, наконец, встать рядом с ними плечом к плечу, но они не могут воевать вместо РККА, для этого их слишком мало.

Генерал Болдин, например, тоже еще не знает, что именно с ним с первым, как с замкомфронта, выйдут на связь небесные пришельцы, предложив свою помощь в разворачивающейся ожесточенной битве. И что, возможно, именно он возьмет на себя руководство всеми окруженными войсками, а потом с предложением сотрудничества полетит в Москву к Сталину и Шапошникову. Впрочем, кто полетит в Москву, еще не решено. В качестве кандидатуры для этой ответственной миссии есть еще командарм-3 Кузнецов, пробивающийся из окружения севернее, и есть выходящий из окружения в составе штаба 10-й армии генерал-лейтенант инженерных войск Карбышев.

А вот и немцам с этого момента уже не светит ничего хорошего, и четыре девятки «юнкерсов», уничтоженных в небе над Волковыском были в этом деле только первым уловом. А может, даже и не первым, так как в данное время были задействованы уже двенадцать пар космических истребителей, перед которыми Ватила Бе поставила задачу сбить спесь с люфтваффе и, по возможности, захватив локальное господство в воздухе на ключевых участках противостояния, максимально ослабить в этих точках давление с неба на войска страны Эс-Эс-Эс-Эр. Тем более что имперские космические истребители, не нуждающиеся в частых дозаправках, могут барражировать над защищаемыми участками от рассвета до заката – хватало бы выносливости у пилотов. А выносливости у темных эйджел хватало; в дальних космических патрулях, при специальной медикаментозной обработке до полета и продолжительном сне после, они могли проводить по несколько суток без сна и отдыха. Но здесь таких подвигов не требовалось, и барражировать над защищаемыми объектами предписывалось не более чем по восемнадцать часов в сутки.

27 июня 1941 года, полдень по Москве. околоземная орбита, высота 400 км, разведывательно-ударный крейсер «Полярный Лис».

Ватила Бе испытывала острые, почти сексуальные ощущения. Ее глаза горели, а сердце громко стучало, то и она облизывала горячие губы. Это была ее стихия – она дирижировала действиями истребительных пар и отдельных бомбардировщиков, наносящих точечные бомбоудары, которые за счет своей мобильности и огневой мощи контролировали огромную территорию – от побережья Балтики до предгорий Карпат; а именно там и разыгралось эпическое по масштабам сражение. Наземные битвы с Непримиримыми кланами эйджел, в которых некогда довелось участвовать Ватиле, по своему размаху были гораздо скромнее. Никогда общее число участников сражения за оспариваемые планеты не превышало ста тысяч бойцов с обеих сторон. А тут против двух миллионов обороняющихся в приграничной полосе войск страны Эс-Эс-Эс-Эр (которые Ватила уже воспринимала как «свои») выступали войска страны Германия общей численностью в четыре с половиной миллиона.

Ожесточение развернувшегося сражения было видно даже из космоса, как и тактические ошибки обеих сражающихся сторон. Однако некоторые действия войск страны Эс-Эс-Эс-Эр, с точки зрения Ватилы, едва ли можно было назвать ошибками, ибо имя им – преступление и предательство. Но солдаты, выполняющие глупые и прямо преступные приказы, не были виноваты. Всю полноту ответственности следовало нести их начальникам.

Впрочем, непосредственно картину битвы приходилось наблюдать нечасто. Во время первого витка, сразу после прибытия, такая возможность была – «Полярный Лис» прошел над восточноевропейской равниной (являющейся ближним тылам страны Эс-Эс-Эс-Эр), позволяя Ватиле непосредственно видеть развернувшуюся по левому борту эпическую битву Добра со Злом. Второй виток полтора часа спустя пришелся над западными районами страны Германия, а третий виток и вовсе захватил лишь океан западнее Британских островов. Но тем не менее наблюдать ход сражения из космоса не представляло большую проблему. Когда «Полярный Лис» еще только подходил к парковочной орбите, несколько малых шаттлов, стартовавших с его борта, начали вывешивать над планетой Земля сеть из разведывательных и связных спутников, включая геостационарные. Теперь, благодаря этому, в какой бы точке своей орбиты ни находился «Полярный Лис», на большом тактическом планшете Ватилы Бе в реальном масштабе времени во всех деталях отражалась обстановка на фронтах – вплоть до действий отдельных батальонов и даже рот, признаки существования которых можно обнаружить при помощи спутниковой разведки.

Видели бы эту «игрушку» со встроенным искусственным интеллектом в Генеральном Штабе РККА – захлебнулись бы слюной от жадности. Ватила знала, что сейчас там, благодаря деятельности комфронта Павлова, обстановка на западном направлении неизвестна вообще, то есть абсолютно. Хуже того – из-за разрушения системы связи (основанной на проводных телефонных линиях) и повальной радиобоязни эта обстановка неизвестна даже в самом штабе Запфронта, армии которого разгромлены и в беспорядке отступают на восток. К тому же штабы отступающих армий недееспособны – они не управляют корпусами, не представляя их текущего месторасположения, а штабы корпусов – дивизиями. И только на уровне дивизия-полк отчасти имеется хоть какая-то координация и управляемость. Но так или иначе, а без централизованного командования эти люди могут только слепо выполнять последний известный им приказ – пробиваться на восток. Такое положение требовалось непременно исправить – и Ватила собиралась заняться этим в самом ближайшем будущем. Но пока время для наземной операции и дипломатических контактов не пришло. Еще не до конца сказали свое слово ее «сестры» – темные эйджел, пилоты истребителей и бомбардировщиков «Полярного Лиса».

27 июня 1941 года, полдень по Берлину. Шоссе Брест-Минск, 20 км западнее Барановичей.

Командующий 2-й панцергруппой – Гейнц Гудериан

Гейнц Гудериан, тяжело дыша и то и дело нервно проводя рукой по лбу, стоял у шоссе, заставленного почерневшими, обгоревшими остовами того, что еще недавно было панцерами, грузовиками и бронетранспортерами 17-й панцердивизии. Он не мог понять, на каком свете находится – на том или на этом. 17-й панцердивизии больше не существовало. Сгорела дотла на подходе к линии фронта, уже готовая к вводу в прорыв под Барановичами и броску на Минск. По словам немногочисленных выживших свидетелей и очевидцев, сделал это всего один вражеский бомбардировщик, который прошел над дорогой на большой высоте и с огромной скоростью. Обычные самолеты так не летают. Невероятно, но факт, что летел этот самолет неизвестного типа прямо вдоль дороги, на высоте около десяти километров, со скоростью примерно две тысячи километров в час.

Никто не мог и предполагать, что на такой скорости и с такой высоты возможен прицельный бомбовый удар, поэтому приказа остановиться и рассредоточиться не поступало. Командир дивизии генерал-лейтенант Ганс-Юрген фон Арним, видимо, посчитал, что раз вражеский самолет не стал разворачиваться и снижаться для атаки, то вверенным ему войскам ничего не грозит. Дивизия и так опаздывала, спеша на помощь своей передовой кампфгруппе, составленной из подразделений мотоциклистов и разведывательного батальона, которая вела бой с контратакующей свежей большевистской стрелковой дивизией на подступах к Барановичам. В результате через несколько минут после пролета того неизвестного самолета (предположительно бомбардировщика) на дорогу просыпался град из продолговатых обтекаемых крылатых снарядов, которые, будто живые, сами выбирали себе цели для атаки. Ни один не прошел мимо – каждый такой снаряд обязательно поразил панцер, бронетранспортер, грузовик с солдатами или же пушку.

Те немецкие солдаты, что чудом выжили в этом аду, сумели вовремя выпрыгнуть из машины, отползти и вжаться в землю; и те кому просто повезло, говорят, что все это было сущим кошмаром. Скользящие над дорогой темные тени, будто хищники, выбирающие себе жертвы, ярчайшие взрывы-вспышки, по звуку похожие на гром от удара молнии; крики еще живых немецких солдат в пылающих мундирах, убегающих в лес и орущих от дикой боли. Казалось, будто демоны вылезли из Преисподней и присоединились к русским в их ожесточенном сопротивлении, круша немецкие войска своей потусторонней мощью. В эпицентре удара от частых разрывов стоял такой жар, что от него с техники слезла краска, а металл под ней покрылся радужными разводами побежалости – действительно, сам ад воплотился на этом участке земли, чтобы отбросить прочь немецких завоевателей. Даже сейчас, несколько часов спустя после того кошмара, тут, на дороге, стоит сладковато-удушливый запах горелого человеческого мяса; смешиваясь с острым запахом горелого железа и бензиновым угаром, это жуткое амбре вызывает у генерала першение в горле и рвотные позывы.

При прямом попадании такого снаряда в грузовик с солдатами от него не остается ровным счетом ничего, кроме брызг расплавленного металла, в которые превратились двигатель и рама. При попадании в панцер видно, что раньше это был панцер – но не более того. Оплывшая от невероятного жара сплавившаяся металлическая болванка с разбегающимися из-под нее ручейками потекшей стали. И трупы, трупы, трупы немецких солдат и офицеров – зачастую обгоревших до костей или вообще сгоревших дотла. Демоны хорошо знают свое дело.

Гудериан протер слезящиеся глаза. Затем поежился и судорожно сглотнул. Ведь он сам собирался прибыть на КП дивизии, чтобы оценить обстановку, и так уж получилось, что разминулся со смертью всего на каких-то два с половиной часа. Командование дивизии погибло в полном составе. Погиб генерал-лейтенант Ганс-Юрген фон Арним, погиб его заместитель генерал-майор Карл Риттер фон Вебер. Сложили головы и множество других храбрых и опытных офицеров. Потеряны не просто панцеры, вместе с ними потеряно самое ценное – опытные экипажи довоенной выучки, полностью прошедшие польскую и французскую кампании. Пока это не катастрофа, просто очень тяжелый удар. Подобных дивизий у Германии еще много, но если дело пойдет и дальше таким же образом, то ничего хорошего впереди уже не ждет. Пока единственной мерой противодействия, какая приходит в голову, является возможность рассредоточить свои силы, чтобы они не представляли собой единой цели, перемещаться мелкими группами и надавить, черт возьми, на этот чертов абвер и этого чертового Канариса, чтобы те наконец выяснили, что это было и как с ним бороться. А то после вторжения в Россию начали вдруг выплывать разные внезапные неожиданности… Сначала неуязвимые русские панцеры КВ и почти неуязвимые Т-34, о которых его, Гудериана, разведка даже не поставила в известность, а теперь еще и вот это нечто, способное истреблять немецкие войска на марше целыми дивизиями…

Тогда же. Околоземная орбита, высота 400 км, разведывательно-ударный крейсер «Полярный Лис».

Старший (и единственный) социоинжинер «Полярного Лиса» Малинче Евксина.

Случившееся с нами чрезвычайное происшествие, конечно же, не могло не оказать стрессового действия на всех членов экипажа нашего крейсера. И, хоть внешне все соблюдали спокойствие, я знала, что они крайне взволнованы, даже наш внешне непробиваемый и по-олимпийски спокойный командир. А когда мы приняли решение, что должны изменить историю того мира, в который попали (то ли волей Случая, то ли, как говорят наши темные сестры и хумансы, волею Высших Сил), на наши хрупкие человеческие плечи ко всему прочему упала огромная ответственность. В первую очередь, эту ответственность чувствую я сама, ведь именно социоинженер ищет ключи для преобразования с минимальными потерями одной системы в другую и составляет конкретные планы, которые приводят в исполнение тактики, экономисты и дипломаты.

По-другому нам поступить никак нельзя. Все мы являемся детьми породившей и вскормившей нас Империи, и наш священный долг предписывает нести ее основы во все миры, куда бы мы ни попали. Правда, мне известен только один случай, когда корабль забрасывало в другой мир – и этот случай как раз и стал причиной основания нашей Империи. Нет такого гражданина или даже пеона, который не знал бы истории, случившейся с линкором «Несокрушимый», перенесшемся из своего мира в наш в результате прыжка на аварийном джамп-генераторе. Как раз следствием той истории стало появление императора Шевцова, основание Империи, а также превращение планеты За-о-Дешт в Новороссию. Хоть во мне нет ни капли русской крови, но все равно я чувствую себя русской по духу, ибо такова сила имперского воспитания. Впрочем, не факт, что случаи, подобные нашему, никогда прежде не происходили с кораблями Империи. Ведь бывало же такое, что корабли просто бесследно пропадали, и никому неизвестна их дальнейшая судьба – постигла их какая-нибудь катастрофа и они безвозвратно погибли в суровом космосе или же их, как и нас сейчас, просто закинуло в другой мир, где их команды были вынуждены выполнять те же Основные Директивы, что и мы в настоящий момент…

Анализируя свои ощущения, я пришла к выводу, что случившееся как раз соответствует тому, о чем я постоянно мечтала на подсознательном уровне. Мне всегда хотелось проявить свои способности в полной мере, испытать себя в нештатной ситуации и выяснить, способна ли я на великие свершения, или мой удел – балансировка узкого высокопрофессионального коллектива нашего «Полярного Лиса»… Да, всю свою жизнь я была в какой-то степени перфекционисткой. Свою работу я всегда стремилась выполнять на «отлично», так, чтобы в ней было невозможно найти хотя бы один изъян. Мне нравилось, что начальство всегда мной довольно, что коллеги меня уважают и ценят. Да, мой перфекционизм порой переплетался с тщеславием (как это обычно и бывает), и мне то и дело приходилось проводить работу на собой, чтобы, как выражались наши педагоги, «вернуть адекватную самооценку». Что ж, это обычная проблема социоинженеров, и специалистам в этом области рекомендуется проводить самоанализ не реже, чем раз в три дня.

Конечно же, на факультет социоинженерии принимали далеко не всех желающих. Для этого надо было пройти довольно замысловатые тесты Профориентации и вступительные испытания. В нашей Империи будущее каждого гражданина в наибольшей мере определяли врожденные способности и личностные качества. И я поступила туда без особого труда. В отличие от некоторых, я уже заранее знала, что быть социоинженером – мое призвание; я собиралась добиться успеха в своей профессии. Я всегда обладала решительностью, целеустремленностью, мне нравилось изучать взаимоотношения людей. Что может быть интересней этого? Словом, я отдавалась своей работе с упоением, получала от нее удовольствие и была намерена покорять все новые и новые профессиональные вершины. И неосознанно я ждала такого уникального случая, чтобы мой талант проявился в полной мере и был оценен по достоинству…

Вообще я являлась приверженкой любопытной теории, что и на способности, и на склад характера в некоторой степени влияет и тот набор звуков, который мы называем именем – своеобразный код, задающий некоторые личностные характеристики. Мое имя было совершенно уникальным не только среди эйджел, но и среди хумансов, хотя имело оно как раз хумансовское происхождение. Это все моя мать… Ей нравились древние хумансовские предания, которые пришли к нам вместе с Империей. Она рассказывала, что когда-то на Старой Земле некий завоеватель отправился через океан покорять другой континент. А поскольку в ту древнюю пору ни о каких полетах (а тем более о космических) никто даже не помышлял, для обитателей Старой Земли того времени это было все равно что пересечь галактику.

И там, на другом континенте, этот завоеватель встретил местную девушку – она был еще более дикая, чем сами пришельцы. Но она оказалась умной и способной, и к тому же отличалась необыкновенной красотой – и он женился на ней. Ее звали Малинче… Она очень быстро освоила обычаи пришельцев и выучила их язык, и потом помогала мужу общаться со своими соплеменниками и вести с ними дела. Вот в честь нее меня и назвали. Других женщин с таким именем в истории этой планеты не было, так как завоеватели принесли покоренным народам свои имена, а их культуру полностью уничтожили…

Уж не знаю, почему мать так впечатлилась этой историей, но имя явно наложило на меня определенный отпечаток. Иногда даже, стоя перед зеркалом, я пыталась вообразить себе, как выглядела та, другая, первая Малинче – эта представительница исчезнувшего народа хумансов… И могла ли я подумать тогда, что Великому Духу Вселенной однажды будет угодно забросить меня вместе с товарищами как раз на эту планету, колыбель основателей Империи? Собственно, концепция Сверхразума позволяла мне, как и многим другим, пребывать в уверенности, что случайностей не бывает и все мы выполняем некий высший промысел – но тем не менее такая неожиданность изрядно обескураживала меня, ведь до этого полета я фактически не имела опыта большой самостоятельной работы… Да, я участвовала в проектах планетарного масштаба, но это происходило под руководством старых и опытных эйджел-социоинженеров, помнивших еще императора Шевцова и даже времена до него и до Империи.

И вот теперь у меня захватывает дух от осознания той ответственности, что легла на мои плечи. Да, я считаюсь готовой к управлению человеческими отношениями внутри коллектива в количестве до пятисот человек различных рас, и на «Полярном Лисе» у меня это неплохо получалось. Но теперь нам предстоит повернуть судьбу Старой Земли в сторону основания новой Империи, и именно я должна буду руководить процессом перестройки сознания ее обитателей… Это будет нелегко, поскольку это сознание засорено ложными штампами, которые эти хумансы считают истинами в последней инстанции. Мне необходимо изучить эти враждебные Империи идеологемы и дать на них достойный ответ, который приговорит их к уничтожению. На планете должна господствовать только идеология Империи, идеология социального равенства по происхождению и персональной ответственности, социального созидания и синтеза культур, братства по крови всех представителей рода хомо, способных давать общее потомство, и великого будущего объединенной расы, которая когда-нибудь образуется на месте конгломерата различных разновидностей хумансов, эйджел и горхов. Ради этой цели стоит жить и бороться. Ради нее же все остальные идеологемы стоит отбросить во тьму внешнюю, как опасные заблуждения; и сделать это должна именно я, старший социоинженер разведывательно-ударного крейсера, Малинче Евксина.

Когда я смотрю на раскинувшуюся под нами бело-голубую планету, то думаю, что там, внизу, сейчас, пожалуй, проживает никак не меньше двух с половиной миллиардов хумансов самых разных разновидностей! Можно сказать, что это галактика в миниатюре – настолько все они разные, эти народы. Их мысли и эмоции для меня как какофония, как скандал на рынке, когда каждый кричит свое и не слышит своих соседей. И эти два с половиной миллиарда втянуты в кровавую и разрушительную войну. Свой страх перед предстоящей миссией я пытаюсь заглушить мыслью о том, что вот он – тот шанс проявить себя, о котором я всегда мечтала (впрочем, не думая, что он представится так скоро и таким вот неожиданным образом). Как говорят новороссы – «глаза боятся, а руки делают». Меня же учили всему, что я должна знать и уметь для этой работы. К тому же от матери-эйджел мне досталась идеальная память и соответствующие таланты, а от отца-хуманса – живое объемное воображение. Я справлюсь, я обязательно справлюсь – и тогда имя Малинче Евксины окажется прославленным на века…

Если бы моя мать знала, какой труд и какую ответственность мне пришлось взвалить на свои плечи, она непременно гордилась бы такой дочерью, как лучшим порождением клана-корпорации «Белый Туман». Но все же как бы мне хотелось однажды вернуться на родную Латину, снова увидеть мать, тетушек, двоюродных и родных сестер, в белесой дымке пройтись босиком по берегу моря, чтобы смуглые детишки хумансов, плещущиеся в теплой как молоко воде, шептались у меня за спиной «это сама великая Малинче»… Ну ничего, здесь, на Старой Земле, есть народы, родственные народу моего отца, и я смогу устроить из них Латину в миниатюре; да и насчет моей настоящей родины тоже не стоит зарекаться. Какие мои годы – ведь однажды Империя придет и на Латину этого мира, а я к тому времени буду еще совсем не старой, чтобы посетить места моего детства… Или, может, лучше не стоит, потому что нельзя дважды войти в одну и ту же воду…

27 июня 1941 года, около 14-00 по Москве. Северо-Западный фронт, полоса ответственности 21-го мехкорпуса, село Аглона 40 км. восточнее Даугавпилса.

Командующий мехкорпусом генерал-майор Дмитрий Данилович Лелюшенко.

25-го июня наш корпус наконец получил приказ выступить навстречу врагу и занять оборону по Западной Двине в районе города Даугавпилса, в полосе от Ницгале до Краславы. С учетом всех извивов речного русла это почти сто километров по фронту; то есть по Боевому Уставу Пехоты от 1938 года такую полосу обороны должен занимать не механизированный корпус, предназначенный для ведения маневренной войны, а полнокровная общевойсковая армия, имеющая в составе не менее трех стрелковых корпусов. Но, видимо, в эти первые, самые горячие дни войны, у командования не нашлось поблизости необходимого количества стрелковых дивизий; при этом соединения, прикрывающие границу, будучи разгромленными, в беспорядке отступали. В это, конечно, очень не хотелось верить, но иначе как уже на третий день войны могла возникнуть угроза форсирования противником Западной Двины?

Но приказы в армии не обсуждаются, а выполняются, поэтому под непрерывными вражескими бомбежками наш корпус выступил к назначенному рубежу. Оба дня – 25-го и 26-го июня – подразделения нашего корпуса, продвигающиеся по проселочным дорогам в направлении Западной Двины, подвергались постоянным атакам вражеской авиации. Под бомбами гибли бойцы и командиры, а также выходила из строя техника, которую нам приходилось бросать, чтобы она не задерживала нашего продвижения. К тому же 26-го числа стало известно, что, внезапным рывком покрыв оставшееся расстояние, танки противника ворвались в Даугавпилс, в котором от гарнизона осталось всего две роты, и что отчаянные попытки двух бригад 5-го воздушно-десантного корпуса, спешно подтянутых к городу, восстановить положение не увенчались успехом. Винтовки и пистолеты-пулеметы против танков – это совсем не то, что я назвал бы равными силами. Возможно, командование считало, что прибытие нашего корпуса переломит обстановку в пользу советских войск и позволит освободить Даугавпилс, восстановив линию фронта по реке Западная Двина.

Вот так мы и шли на помощь нашим сражающимся товарищам, теряя под бомбами людей и технику, при этом за все время с начала войны мы не видели в воздухе ни одного советского истребителя. Да с самого 22-го июня мы не видели ни одного нашего самолета, хотя от немецких машин в небе было буквально черным-черно. Но утром 27-го июня все изменилось. Вдруг выяснилось, что наш корпус взят под надежную защиту с воздуха, которая легко посбивала немецких стервятников, терроризирующих наши колонны, и установила в небе свои порядки.

Этими небесными защитниками оказались два престранных остроносых аппарата белого цвета, которые стремительными краснозвездными молниями обрушились на «юнкерсы», осыпая их густыми бело-голубыми трассами своих лучей смерти. Мы сами видели, как от прикосновений этих лучей вспыхивали немецкие самолеты, как отлетали от них крылья и хвосты, отрезанные с такой легкостью, будто сделанные из бумаги, как из еще совершенно целых вражеских машин стали выбрасываться с парашютами экипажи, потому что в голубом небе их ждала верная смерть.

Задравшие головы бойцы устали кричать «Ура», провожая к земле каждого сбитого стервятника, а наши небесные защитники заходили во все новые и новые атаки. Остроносые мстители были безжалостны; и пока в небе над нашими головами был хоть один стервятник с крестами, они не прекращали своих смертоносных атак. Да и потом, когда все закончилось, они время от времени возвращались – только для того, чтобы, растопырив крылья с большими красными звездами, с легким свистом и шелестом, так непохожим на звук обычных моторов, пролететь вдоль наших колонн, показывая, что теперь мы под их надежной защитой. Думаю, что не я один подумал, что с таким надежным прикрытием с воздуха воевать можно, и еще как можно.

Вскоре ко мне привели сбитого немецкого летчика, которого наши бойцы поймали в лесу. От испуга он был бледен как лист писчей бумаги, белокурые волосы слиплись от пота безобразными сосульками, а тонкие губы тряслись, едва выговаривая слова. Тогда я подумал, что именно так и должен выглядеть сверхчеловек, в одночасье превратившийся в дрожащую от животного ужаса тварь.

– Вы, русские, воюете не по правилам, – шмыгая сопливым носом, заявила мне через переводчика эта мокрая курица Геринга, – лучи смерти, которые вы только что против нас применили, запрещены Гаагской конвенцией как абсолютно негуманное оружие. Германское правительство будет жаловаться, оно расскажет всему миру о ваших злодеяниях и потребует наказания всех виновных в жестоком убийстве немецких летчиков…

«Ишь ты, поганая сопля… – подумал я, – как бомбить беженцев или мирные города, так все нормально, а как по мордам получили, так сразу про Гаагскую конвенцию вспомнили, гуманоиды позорные. А этот еще и пованивает премерзостно – обосрался, что ли, от большой неожиданности? Расстрелять бы его у первой осины за то, что они тут творили вчера и позавчера, да нельзя. Пусть живет, гад, и видит, как мы им и дальше морды бить будем. То, что случилось сегодня, это еще цветочки, дальше будет еще веселее…

Одним словом, остаток нашего марша к Даугавпилсу прошел относительно спокойно. Германская авиация нас больше не донимала, тем более что и наши неутомимые защитники были рядом, то снижаясь к самым верхушкам деревьев, то уходя куда-то в запредельное поднебесье, откуда хорошо просматривались ближние и дальние окрестности.

Чем ближе мы подходили к Даугавпилсу, тем отчетливей слышались звуки канонады, в которую на ближних подступах начала вплетаться ружейно-пулеметная стрельба. Командовал боями за город помощник командующего Северо-западным фронтом генерал-лейтенант Степан Дмитриевич Акимов, собравший вокруг себя сводную группу из различных отступающих частей, к которой потом присоединились 9-я и 201-я бригады 5-го воздушно-десантного корпуса, не имеющие тяжелого вооружения. Штаб сводной группы располагался в селе Аглона, в непосредственной близости от железной и автомобильной дорог Даугавпилс-Резекне. В состав этой сводной армейской группы, штурмующей Даугавпилс, до особого распоряжения предстояло войти и нашему 21-й мехкорпусу.

Как выяснилось, первые попытки отбить город передовыми отрядами предпринимались еще вчера, но против больших масс вражеской мотопехоты и танков советские десантники с легким оружием оказались почти бессильны. Но сегодня утром тут тоже произошли большие изменения. Во-первых – как и в нашем случае, с неба разом были убраны все фашистские самолеты, обломки которых теперь украшают окрестности. Во-вторых – небесные защитники проявили еще одно, весьма неприятное для немцев свойство запускать планирующие снаряды, которые весьма метко поражают вражеские танки и бронетранспортеры. В-третьих – к Даугавпилсу подошел наш корпус – а значит, соотношение сил снова изменилось и не в пользу немцев.

Правда, танки у нас исключительно легкие, чуть больше полутора сотен БТ-7 и три десятка огнеметных Т-26. Настоящих танков, то есть Т-34, у нас только два, и бережем мы их как зеницу ока. Но все равно с легкими или даже средними танками лезть в городскую застройку против изготовившейся к обороне вражеской пехоты и противотанковой артиллерии как-то не хочется. Даже после подхода нашего корпуса у врага сохраняется некоторый численный перевес, а по боевому уставу атакующие должны иметь над обороняющимися как минимум трехкратное превосходство. Правда, не может не радовать то, что вражеский перевес постепенно сходит на нет при активном содействии небесных защитников.

Вот, только что, один из защитников углядел что-то на вражеских позициях и сбросил в сторону города два темных обтекаемых снаряда. Было хорошо видно, как у них прямо в полете расправились крылья и, прекратив падение, две темные тени стали планировать в сторону города, покачиваясь из стороны в сторону, будто высматривая, на кого бы им напасть.

– Только не смотри в ту сторону, Дмитрий Данилович, – отворачиваясь в сторону, предупредил меня генерал-лейтенант Акимов, – а то так и ослепнуть недолго.

Я опустил бинокль (к счастью) и хотел было переспросить, от чего это можно ослепнуть, как вдруг там, куда спланировали снаряды, полыхнули две яркие бело-голубые вспышки – примерно как от электросварки, но только в тысячу раз мощнее. Смотри я туда в бинокль и не отведи при разговоре взгляд в сторону генерала Акимова – и в самом деле мог бы ослепнуть; а так отделался легким испугом, то есть пляшущими в глазах розово-фиолетовыми зайчиками. А секунд пятнадцать спустя раздался короткий сухой гром, примерно как от сдвоенного удара молний, ничуть не похожий на разрывы обычных артиллерийских снарядов.

– Вот так с самого утра, – сказал мне Акимов, – эти, «белые», как немецкие самолеты разогнали, так сразу принялись охотиться за танками, ну или там скоплениями пехоты. Углядел что-то и пустил пару снарядов – а каждый снаряд, между прочим, как главный калибр у линкора. Попал – и сразу все в дым. Я даже приказал пока не атаковать; пусть эти, белые, посильнее ослабят немчуру, а мы пока с тобой, Дмитрий Данилович, доложим обо всем командованию, подтянем силы и подготовимся к штурму.

Я не ответил и только глядел на два рдеющих комка металла, которые только что были немецкими танками. Ага, наши-то неведомые защитники все в белом в небе, а мы по уши в грязи на земле… Лучи смерти эти опять же, снаряды эти от которых за пять километров ослепнуть можно… А каково немцам, когда такое рядом с ними рвется? Сразу обгорают до костей или только шкура лохмотьями слазит? Но это я так, к слову. Спасибо защитникам и за то, что они уже сделали и продолжают делать.

Но тут вот ведь какое дело. В секретных лабораториях и КБ можно, конечно, сделать многое, в том числе новейшие танки, самолеты без моторов (которые тем не менее летают даже лучше обычных), и даже «лучи смерти», но там невозможно изготовить людей, для которых война была бы такой же естественной, как дыхание… Вот эти небесные защитники, которые сначала очистили небо над нами от немецких самолетов, а потом взялись расчищать перед нами дорогу от вражеских танков – они на самом деле, как мне кажется, солдаты такой войны, которая началась в поколение их дедов-прадедов, и закончится в лучшем случае во времена их внуков… Раньше про таких говорили, что они в седле рождены и с конца копья вскормлены; и похоже, что тут как раз такой случай. Явно же они наши – одни красные звезды чего стоят, да и поддерживают они нас всерьез, а не как попало. Но какие-то они не совсем наши – есть в их действиях, что-то такое, что заставляет сомневаться. Пришли к нам, наверное, с какой-то ужасной войны, по сравнению с которой наша война это как детская возня в песочнице, и хочется верить, что решили восстановить справедливость (как они ее понимают). Но вот что это была за война, где, когда и с кем они ее вели – мне даже и в голову не приходит.

Ну ладно, поживем-увидим. Генерал Акимов завтра на рассвете назначил штурм Даугавпилса, и я думаю, что с поддержкой защитников у нас есть неплохой шанс скинуть немцев в Двину и освободить город. И зря Степан Дмитриевич называет их «белыми». Красные они, и никак иначе, потому что на их крыльях красные звезды и сражаются они тоже на нашей стороне…

27 июня 1941 года, около 14-00 по Берлину. ГА Север, Грива (западный заречный пригород Даугавпилса), КП 56-го моторизованного корпуса вермахта.

Командующий 56-м мотокорпусом генерал-полковник Эрих фон Манштейн.

Это была настоящая катастрофа. Еще вчера утром разведбатальон 8-й панцердивизии застал врасплох стоявшую в Динабурге (Даугавпилс (нем.)) тыловую часть большевиков и сумел в целости и сохранности захватить мосты и прорваться на другую сторону реки; теперь же панцердивизия несла на плацдарме тяжелые и неоправданные потери. Сначала все было просто. Сопротивление застигнутых врасплох большевиков было слабым и разрозненным, а их разбитые части, отступавшие на восток, через Динабург, не имели никакого тяжелого вооружения и могли противопоставить германским панцерам, а также пушкам, пулеметам и минометам, только русские винтовки со штыками и ярость большевистских фанатиков. В первый день потери были умеренными. В конце дня по команде доложили, что части 8-й панцердивизии потеряли двадцать человек убитыми и около трех сотен ранеными, уничтожив в бою несколько тысяч большевиков, вынужденных драться чуть ли не голыми руками. При этом немалый вклад в уничтожение большевиков внесло люфтваффе, чьи самолеты буквально с утра до вечера висели над местом побоища, бомбя и обстреливая вражеские подразделения, штурмующие наши позиции.

А сегодняшним утром все вдруг изменилось, словно капризная фортуна вдруг отвернула от Германии свой светлый лик. Над полем боя объявились русские самолеты неизвестной конструкции, которым солдаты тут же дали меткое прозвище «белые демоны». На то, чтобы очистить небо от всяких признаков присутствия люфтваффе, в том числе и от прославленных (а на самом деле хвастливых) «экспертов» * из 54-й истребительной авиаэскадры майора Траутлофта, «демонам» потребовалось не более четверти часа. Необычайно скоростные и маневренные для своих огромных размеров, «демоны», не обращая внимания на суетящихся и мельтешащих «экспертов», первым делом безжалостно истребили тяжелые и неповоротливые «юнкерсы».

Примечание авторов: * эксперт (жаргонное) – летчик-истребитель люфтваффе.

Это была просто какая-то «война миров», как у Уэллса… Свирепые и беспощадные марсиане со всей своей совершенной мощью и против них – жалкие людишки с их судорожными попытками нанести врагу хоть какой-то ущерб. Сходство усиливалось тем, что вместо обычных пушек «демоны» использовали просто адское оружие – какую-то разновидность тепловых лучей, которые с легкостью разрезали германские самолеты, как будто они были сделаны из бумаги, а не из дюраля. Несчастный авианаводчик, который должен был указывать цели для бомбометания, находился поблизости от генерала, и Манштейн своими ушами слышал леденящие душу вопли, проклятия в адрес фюрера и богохульства сгорающих заживо героев люфтваффе.

Как только последний «юнкерс», пылая, воткнулся в землю, «демоны» взялись за суетливых «фридрихов», на которых прежде не обращали внимания, и покончили с ними с той же безжалостной эффективностью, наглядно опровергая поговорку, что орел мух не ловит. Прочь штампы – оказалось, что ловит, да еще как. Как только закончились эксперты, пара «демонов» никуда не удалилась, а принялась, подобно грозным коршунам, нарезать круги над злосчастным Динабургом, будто осматривая лежащую внизу местность*. Результат этих действий не заставил себя ждать. «Демоны» один за другим стали сбрасывать на Даугавпилс небольшие по размерам, но чрезвычайно мощные по взрывной силе планирующие боеприпасы, которые каким-то образом с невероятной точностью сами находили цели для поражения – воистину казалось, что эти чудовищные снаряды обладают разумом. Обычно их целями становились панцеры, бронетранпортеры грузовики, артиллерийские тягачи или орудия.

Примечание авторов: * Генералу Манштейну еще неизвестно, что аппаратура разведки и наведения, установленная на борту имперских космических истребителей, не только способна засечь муху на расстоянии нескольких километров (если эта муха вызывает интерес), но еще и обнаруживать различные наземные объекты, вплоть до закопанных на глубину трех десятков метров кабелей, водопроводных труб и разного рода подземных туннелей и бункеров.

8-я панцердивизия в результате прямых попаданий адских снарядов потеряла уничтоженными более четырех десятков панцеров и еще примерно столько же получили повреждения от близких разрывов и требовали длительного ремонта. Также имелись потери и в автотранспорте, артиллерии и живой силе. В результате этого ударная мощь этой панцердивизии уменьшилась как минимум вдвое. Теперь она (а вместе с ней и весь 56-й мотокорпус) уже не представляла той сокрушающей мощи, которая позволила Эриху фон Манштейну всего за четверо суток с боями пройти триста двадцать километров по вражеской территории, с легкостью громя и сминая все встреченные части большевиков. При этом надо понимать, что «демоны» отнюдь не закончили свою проклятую работу. Одна пара их барражирует на высоте – видимо, высматривая, не подходят ли очередные бомбардировщики люфтваффе; а вторая относительно низко кружит над городом – вероятно, высматривая себе новые жертвы. Господи, спаси нас и помилуй! Вон, один из «демонов» снова идет в атаку – а значит, что он уже выбрал себе очередные цели.

Тогда же. Околоземная орбита, высота 400 км, разведывательно-ударный крейсер «Полярный Лис».

Операция «Удар по рукам» была в самом разгаре. Ватила Бе разгадала основную фишку успеха дейчей, совершавших быстрые операции своими подвижными соединениями, и приняла решение, что будет совсем не вредно один раз, но очень сильно, ударить по тонким, вытянутым вперед пальцам вражеских танковых дивизий. Единовременно понесенные тяжелые потери вызовут эффект шока – тем самым можно будет сковать маневренность противника, который в опасении повторения ковровых ударов перестанет передвигаться крупными компактными массами и в результате этого лишит себя главной пробивной мощи.

Кроме танковой дивизии, возглавившей ударное соединение войск страны Германия под Барановичами, утром 27-го июня к сожжению дотла были приговорены еще несколько вырвавшихся вперед танковых дивизий, продвигающихся в компактных колоннах, в том числе и та, что сегодня утром обошла Минск с севера – космический бомбардировщик втоптал ее ковровым ударом в шоссе Минск-Москва. Другие ударные соединения врага, втянутые в бои с войсками страны Эс-Эс-Эс-Эр, прореживались более консервативным способом – при помощи истребителей, которые тоже могли быть носителями такого типа снарядов. И если в отсеки бомбардировщика вполне возможно загрузить до тысячи единиц боеприпасов такого типа, то истребитель брал на борт всего тридцать шесть штук. К тому же Ватила Бе помнила, что в бомбовых погребах «Полярного Лиса» хранится только двадцать тысяч подобных боеприпасов, причем десять тысяч из них отведены на начальный этап кампании, в конце которого шокированные внезапными ударами войска страны Германия остановятся и, обливаясь кровью, начнут потихоньку отползать обратно, а войска страны Эс-Эс-Эс-Эр оправятся от поражений в приграничном сражении и будут готовы самостоятельно громить вторгшегося врага.

Но сейчас Ватилу волновало не это. Один за другим она детально просматривала те участки сражения, на которых передовые заслоны войск страны Эс-Эс-Эс-Эр сражаются с ударными группировками страны Германия при поддержке имперских космических истребителей. В отличие от однократно наносимых ковровых бомбовых ударов такие действия по мере развития ситуации и поступления новых разведданных от спутниковой группировки требовали регулярной корректировки задач истребительных групп и изменения приоритетов целеуказания для самонаводящихся боеприпасов. На этот раз внимание Ватилы Бе привлек один из участков фронта, где войска страны Германия захватили плацдарм на противоположном берегу реки Западная Двина, а войска страны Эс-Эс-Эс-Эр мужественно пытались запихать их на противоположный берег и установить стабильный фронт по руслу реки. Действия войск страны Эс-Эс-Эс-Эр на том участке фронта с воздуха поддерживали четыре имперских космических истребителя. Так вот, установленные на этих истребителях бортовые психосканеры, входящие в комплекс разведывательного оборудования, засекли и идентифицировали в том районе присутствие сразу двух значимых тактиков с обеих сторон.

Тактика страны Эс-Эс-Эс-Эр по имени Дмитрий Лелюшенко Ватила трогать не собиралась, поскольку разговор с ним должен был пройти чуть позже, в более спокойной обстановке, как с другом и союзником. Зато тактика страны Германия, дейча по имени Эрих Манштейн, требовалось изъять для допроса как можно скорее – вызванная этим изъятием одного из сильнейших тактиков дейчей дезорганизация войск страны Германия неплохо поможет войскам страны Эс-Эс-Эс-Эр в уничтожении вражеского плацдарма и будет иметь далеко идущие последствия в дальнейшем ходе войны. В отличии от многих других означенный Эрих Манштейн действительно хороший тактик, не то что иные некоторые, и его потеря тяжело скажется на воле страны Германия к сопротивлению.

Недолго думая, Ватила связалась с командиром штурмового батальона майором Иваной Эри и отдала соответствующие указания. Скоротечная операция по захвату вражеского тактика пройдет по схеме «хватай и беги», тем более что его гнездо оборудовано на некотором отдалении от основной массы войск дейчей, и в придачу ко всему их разделяла достаточно широкая река со всего лишь двумя мостами. Если все проделать быстро, то помощь этому Манштейну просто не успеет прийти. Выслушав Ватилу, Ивана Эри кивнула и сказала, что сделает все в лучшем виде, тем более что ее девочки давно хотели посмотреть, какого цвета кровь у дейчей, имевших наглость объявить их, русских*, недочеловеками.

Примечание авторов: * хуман-горхские метиски отнимаются у матерей в самом раннем возрасте и воспитываются в специализированных имперских кадетских корпусах, в силу чего (вне зависимости от того, кто был их генетическим отцом) полностью отождествляют себя с русской нацией.

На это Ватила ответила, что главного фигуранта необходимо поймать в максимально неповрежденном состоянии, а всех остальных она отдает на забавы Девам Войны. Но только чтобы девочки Иваны дрянь в дом не тащили и покончили с дейчами достаточно быстро – никто из подчиненных Манштейна не должен успеть очухаться и прислать своему начальнику подкрепление.

27 июня 1941 года, около 16-30 по Берлину. ГА Север, Грива (западный заречный пригород Даугавпилса-Динабурга), КП 56-го моторизованного корпуса вермахта.

Командующий 56-м мотокорпусом генерал-полковник Эрих фон Манштейн.

Страшный для 56-го мотокорпуса во всех смыслах день и не думал кончаться. «Белые демоны» неистовствовали. Атака следовала за атакой, и после каждой из них корпус лишался нескольких танков, бронетранспортеров, автомашин или артиллерийских орудий. В последнее время «демоны» во время атак наземных целей вместо обычных планирующих снарядов все чаще (видимо, из соображений экономии) стали использовать «лучи смерти». Как выяснилось, они годились не только против «героев» люфтваффе и их алюминиевых самолетов, но и против немецкой наземной техники, сделанной из прочной и тяжелой крупповской стали.

Единичное попадание луча с легкостью прожигало насквозь броню бронетранспортеров, «единичек», «двоек» и дурацких чешских Panzerkampfwagen 38(t), а автомашины с мотоциклами вспыхивали от одного только раскаленного прикосновения. И только толстошкурые «четверки» требовали два, а то и три попадания в одно место. Но скользнувший под острым углом к броне «луч смерти» мог творить поистине адские шутки – например, приварить маску пушки к башне, или башню к корпусу, заварить люки или намертво прихватить катки. Любое такое, вроде бы курьезное, повреждение в любом случае приводило к тому, что панцер выходил из строя с необходимостью текущего ремонта, как минимум, в дивизионных мастерских. При этом солдаты, попавшие под такой луч, уже не подлежали никакому «ремонту», и в большинстве случаев нуждались только в услугах похоронной команды. Голова здесь, а ноги потерялись. Или наоборот.

Эрих фон Манштейн рассматривал в бинокль противоположный берег и думал, что к настоящему моменту положение на Динабургском плацдарме, со всех сторон плотно осажденном большевистскими войсками, с каждым часом ухудшается. Дивизии 56-го моторизованного корпуса непрерывно несут невосполнимые потери в технике, живой силе и огневой мощи, а в это время к противнику из глубины их необъятной страны так же непрерывно подходят подкрепления. В том числе, согласно данным разведки, в полдень в окрестности города вышел свежий, только что из резерва, большевистский мотокорпус. При этом надо понимать, что, имея такие силы и поддержку «демонов», русские не будут сидеть сложа руки, а в самое ближайшее время предпримут попытку отбить Динабург и ликвидировать основной плацдарм его корпуса на правом берегу Западной Двины – так же, как они уже ликвидировали несколько малых плацдармов выше и ниже города, занятых одной пехотой, без панцеров.

Сейчас русские подразделения в полной готовности просто стоят и ждут, когда их адские союзники, стервятниками кружащие над городом, до конца выполнят свою дьявольскую работу. Да и куда им спешить? Если дело пойдет так и дальше, то его корпус понесет такие большие потери, что исхода дела не решит даже обещанная уже передача в его состав моторизованной дивизии СС «Мертвая голова», которая сейчас как раз выдвигается из резерва в направлении Динабурга. И вообще, если «демоны» не исчезнут так же внезапно, как и появились, то перспективы кампании на Востоке становятся весьма смутными и одновременно весьма печальными.

Над головой Манштейна раздался громкий хлопок. Он, опустив бинокль, поднял взгляд к небу – и остолбенел. Прямо из зенита, где курчавились белые, только что образовавшиеся облачка, похожие на недавние разрывы шрапнели, на него рушились несколько точек, по мере снижения стремительно увеличивающихся в размерах. Казалось, они падают прямо на командный пункт его корпуса. И эту угрозу, похоже, заметил не он один – поблизости раздались панические крики, призывающие спасать командующего и немедленно спасаться самим. Эрих фон Манштейн гордо выпрямился. Он никогда не бегал от опасности – ни в прошлую Великую Войну, когда два раза был тяжело ранен на Восточном фронте, ни сейчас, во время Польской, Французской, или нынешней Восточной кампании. Но, впрочем, предпринимать что-то по этому поводу было уже поздно – стремительно увеличивающиеся (и при этом тормозящие) объекты оказались еще одной парой «белых демонов», одним короткокрылым аппаратом в два-три раза крупнее «демонов», и тремя десятками растопыривших ноги фигур, похожих на суперплечистых гротескных силачей, обмундированных в какое-то подобие средневековых рыцарских лат.

Тут надо еще сказать, что у Манштейна имелся один бзик. Он повсюду (также и по фронтам) таскал с собой маленькую брехливую собачонку, размером как помесь крысы с пуделем. Так вот – как раз эта карманная зверушка единственная и уцелеет в последующих событиях. Получив пинок бронированным ботинком, в который она попыталась вцепиться, собачка с отчаянным воем описала пологую баллистическую кривую и скрылась в кустах. Гол!

Всем остальным на командном пункте повезло гораздо меньше. Они все умерли – и не разобрать, кто раньше, а кто позже; разумеется, за исключением Манштейна, скрученного и засунутого в силовую колыбель, чтобы не брыкался. Когда штурмовая пехота работает на захват, обычно заботятся только о главном персонаже, а всех остальных, чтобы не доставляли хлопот, сразу пускают в расход. К тому же Девы Войны сегодня находились в несколько взвинченном состоянии. Основополагающую для Третьего Рейха нацистскую теорию о высших и низших расах они расценили как личное оскорбление, поэтому когда через несколько минут штурмовой шаттл с бойцыцами и захваченным в плен Манштейном стартовал обратно на орбиту, малоаппетитное зрелище на месте бывшего командного пункта 56-го моторизованного корпуса нельзя было показывать ни беременным женщинам, ни детям. Майор Ивана Эри сказала своим девочкам, чтобы не затягивали операцию – вот они и сделали все на скорую руку. Ну а как иначе уложить захват и отход в двести восемьдесят пять секунд?

Полчаса-час спустя. Околоземная орбита, высота 400 км, разведывательно-ударный крейсер «Полярный Лис».

Манштейна вели по коридору. Он механически переставлял ноги, мало что соображая при этом. Последнее воспоминанием из «той жизни» – в последнем отчаянном порыве он дрожащей рукой пытается вытащить из кобуры табельный пистолет, чтобы хотя бы застрелиться, лишь бы не попадать живым в руки гигантов, с ног до головы закованных в несокрушимую броню… Потом – беспросветный мрак и отвратительное ощущение беспомощности; казалось, он сдавлен и скручен со всех сторон так, что может только дышать, но даже пальцем пошевелить не в состоянии.

Сколько длилось это состояние, Манштейн определить затруднялся; ему казалось, что несколько часов, настолько неуютно он себя чувствовал. Но в конце концов это закончилось – его вытряхнули из сковывающего кокона как котенка, поставили на ноги и отряхнули. И лишь тогда он смог разглядеть тех, кто захватил его в плен. Шок, трепет, желание проморгаться – вот что испытал Манштейн, узрев облик своих пленителей. И было от чего впасть в замешательство – все они оказались… особами женского пола. Да-да, сомнений быть не могло. Разинув в изумлении рот и выпучив глаза, немецкий генерал пялился на широкоплечие, коренастые фигуры стоявших вокруг него невиданных женщин, чьи длинные руки в бицепсе по обхвату равнялись среднему мужскому бедру и бугрились нагромождением тугих мышц. Плечи этих удивительных воительниц были так раскачаны, что шея из них росла не прямо вверх, а немного вперед, из-за чего казалось, будто они внимательно вглядываются во что-то – и это тоже было так странно и необычно, что Манштейн погружался в замешательство все глубже. Конечно, логичнее всего было бы предположить, что все это происходит с ним в причудливом кошмаре, да вот только сон это никак не кончался, как ни щипал себя украдкой немецкий генерал. И потому ему все же пришлось смириться с мыслью, что происходящее – это реальность, страшная и непонятная, безнадежная и ужасающая. И Манштейну ничего больше не оставалось, кроме как молча разглядывать своих пленительниц. Да, думал он, неудивительно, что эти великанши могли без особого напряжения голыми руками рвать немецких солдат и офицеров на части. Генерал, несмотря на свое весьма непростое положение, тем не менее не мог не отметить некоторые особо выдающиеся их достоинства. С жадным и благоговейным любопытством он смотрел на огромные арбузообразные груди, туго обтянутые тонкими футболками светло-зеленого цвета. Он так увлекся процессом созерцания, что даже перестал вникать в то, что вообще вокруг происходит. Потому он даже подпрыгнул, когда получил энергичный толчок в спину, за которым последовал грубый окрик:

– Иди вперед, дейч, тебя ждут. И надеюсь, что после того, как с тобой покончит наш главный тактик, тебя отдадут нам. И вот тогда мы вдосталь поиграем. Не так ли, мои милые девочки?!

Разумеется, Манштейн не понял из этой тирады ни слова, но он прекрасно узнал язык, на котором говорила конвоирша – не зря же в ту прошлую Великую войну, он полтора года отвоевал на Восточном фронте, где, помимо прочего, ему приходилось иметь дело с русскими пленными. Понимание того, что «демоны» – это тоже русские, ввело немецкого генерала в новое состояние шока, и теперь он не выходил из него вплоть до того момента, когда его привели в небольшую комнату для допросов. Там, в этой комнате, прямо посередине, стояло сооружение, чертовски напоминающее электрический стул, на котором в Америке обычно казнят преступников. Манштейн, узрев сей предмет интерьера, обомлел от ужаса. Затем его стало трясти, а его горло принялось исторгать дикие крики. Однако это никого не впечатлило. Невзирая на сопротивление и вопли, с него вместе с нижним бельем содрали и генеральский мундир, после чего, голого как Адама, бледного и подвывающего от смертной тоски, силой усадили на стул. Манштейн изо всех сил извивался в железных руках русских великанш, и даже пытался плеваться и кусаться, но добился только того, что в рот ему вставили надежный кляп, который позволял ему дышать, но не больше того. На руки, ноги, пояс, грудь и шею немецкого генерала легли мягкие, но очень тугие захваты, надежно зафиксировав его тушку, такую жалкую в голом виде – с дряблым животиком и белесой порослью на груди.

Закончив свое дело, великанши вышли, оставив прикованного к креслу бывшего командующего 56-м моторизованным корпусом наедине с собственными мыслями. Неужели его поймали с такой свирепой эффективностью только для того, чтобы так безжалостно казнить на электрическом стуле, даже не задав ни одного вопроса? Он, конечно, не сказал бы этим чудовищно мускулистым отродьям ада ни слова, но допрос позволил бы ему хотя бы потянуть время… Манштейн обреченно подумал, что в любой момент на электроды может быть подано напряжение и тогда в ужасных муках в течение нескольких секунд он прекратит свое существование. И это случится только потому, что «демонам», а точнее, «демоницам» вздумалось помочь своей никчемной слабосильной родне, которой самой судьбой было предназначено стать удобрением для расы господ…

И как раз в ту секунду, когда Манштейн задавался такими мыслями, пытаясь смириться со своей судьбой, в комнату вошли две очень высокие, выше двух метров, молодые женщины. Та, что шла первой, имела очень странный оттенок кожи – темно-серый, с каким-то металлическим отливом. Выражение ее ярко-синих глаз говорило о том, что ей наверняка больше лет, чем кажется. Собранные в узел длинные рыжие волосы придавали ей строгости, но одновременно и изящества, и несколько тонких прядей, вьющихся у висков, подчеркивали ее женственность. И ушки… Они слегка заострялись к кончикам, придавая обладательнице некоторое сходство с кошкой. Обмундирование этой женщины представляло собой обтягивающий и ничего не скрывающий, костюм черно-синего цвета – вроде спортивного, но с погонами, планками, нашивкой с именем над оттопыренным грудью нагрудным карманом. Имелись и прочие аксессуары военной формы. Причем, несмотря на непривычный вид (обтягивающие рукава до предплечий и штанины до середины бедер), форма эта была элегантной, ничуть не походящей на нарочито мешковатую и неаккуратную форму большевиков. Стройные и длинные ножки были обуты в элегантные плетеные босоножки, на манер греческих. Во всем облике этой удивительной представительницы женского рода просто сквозил ненавязчивый шик, даже несмотря на форму. И вдобавок ко всему – о Боже! (Манштейн, на мгновение прекратив мычать и ворочаться, несколько раз моргнул, пытаясь прогнать наваждение) – эта особа имела длинный и тонкий хвост – да-да, самый настоящий хвост, с небольшой ярко-рыжей кисточкой на конце, которым она элегантно помахивала при ходьбе.

Вторая же особа женского пола, следовавшая за первой, выглядела более привычно, почти по-арийски. Она имела светлую, почти белую, кожу с чуть желтоватым оттенком, вполне обычные серые глаза, светлые волосы ( тоже собранные на макушке в пучок) и не имела хвоста (по крайней мере, ничего похожего Манштейн не заметил). От обычных женщин ее отличала разве что чрезмерная худоба да чрезвычайно высокий рост. Еще на лице светлой бросался в глаза выразительный тонкий нос с горбинкой, подчеркивающий узкую форму лица. Одета светлая была в такое же обтягивающее трико, как и у темной, но белого цвета, без погон, только с какими-то нашивками. При этом было видно, что главной здесь является все же не светлая, а темная, а эта ей только ассистирует.

Каким-то чутьем Манштейн догадался, что на самом деле они обе гораздо старше, чем выглядят, явно состоят в немаленьких чинах и являются весьма опасными противниками как на поле сражения, так и в светской беседе. Хотя какие уж тут светские беседы, когда ты сидишь голый и привязанный к креслу и вот-вот умрешь, а стоящая впереди темная с усмешкой смотрит на тебя синими глазами с высоты своего роста, изящно помахивая при этом хвостом. Из каких глубин ада русские извлекли это чудовище, чтобы натравить его на немецкую нацию, Манштейн не знал, но догадывался, что с сегодняшнего дня все хорошее для Третьего рейха закончилось и начался Страшный суд, на котором он за все свои деяния будет осужден и низвергнут туда, где только мрак и зубовный скрежет.

– Итак, геноссе Ватила, – немного ерничая, сказала светлая на немного архаичном, но вполне понятном немецком языке, – перед нами знаменитый тактик дейчей Эрих фон Манштейн, не так ли? – ее серые глаза с желтоватыми вкраплениями, когда она глянула на немца, казалось, пригвоздили того к спинке стула – от них исходила какая-то гипнотическая сила. Когда она отвела взгляд, Манштейн по-прежнему продолжал чувствовать себя так, словно вдобавок к зажимам его еще и приклеили к смертельному орудию.

– Да, это так, геноссе Малинче, – на том же языке ответила темная, сморщив нос, – но я вижу, что стоило содрать с этого знаменитого тактика мундир, как он тут же превратился в обыкновенную вонючую обезьяну. Если мундиры содрать с нас, то мы от этого ничего не потеряем, а он смердит, как куча отходов.

– Это смердит его душа, не облагороженная благотворным влиянием Империи, а, наоборот, подпавшая под зловредное влияние идиотских идей, – возразила светлая. Впрочем, наверное, ты права. Давай поскорее закончим с этим допросом и пойдем отсюда, потому что сегодня у нас еще очень много дел.

Манштейн хотел было выкрикнуть, что он не ответит ни на один вопрос, но помешал кляп во рту. Как унизительно, когда нет возможности даже просто дерзко ответить своему врагу… Но как раз в этот момент откуда-то сверху на голову немца опустилась непрозрачная полусфера и откуда-то оттуда (непонятно откуда) на него посыпался град мысленных вопросов – от самых простых до сложнейших задач по тактике, и он не мог на них не ответить или же солгать. Казалось, на его разум наброшена жесткая узда и он не может уклониться от вопросов или избежать ответа.

И вот тут, в паузах между этими вопросами, он наконец окончательно осознал, во что вляпался немецкий народ, предводительствуемый любимым фюрером, и какой ужасный конец их всех ждет.

– Ну что, товарищ Ватила, – уже по-русски тем временем спросила светлая у темной, – что ты скажешь об этом персонаже?

– Никаких особых откровений я не узнала, – пожала в ответ та плечами, – тактик он, конечно, неплохой для местного уровня, но как человек требует к себе слишком большого внимания для трансформации… Впрочем, это уже твоя епархия. Хочешь – отдам его в разработку тебе, а не хочешь – передам в качестве игрушки девочкам Иваны, они давно просили кого-нибудь в качестве наглядного пособия.

– Разумеется, оставь, – ответила светлая, – хочу проверить на нем некоторые теории. А девочки Иваны себе еще игрушек наловят. Это от них никуда не уйдет…

27 июня 1941 года, 22-05 по Москве. Москва, кремль, кабинет Иосифа Виссарионовича Сталина.

Шел пятый день тяжелейшей войны, начавшейся с вероломного нападения на СССР фашистской Германии, предположительно осложненного предательством части высшего комсостава РККА. Но как бы то ни было, Красная Армия пока проигрывала схватку с вермахтом, все дальше откатываясь на восток под натиском моторизованных частей противника. При этом одна за другой с треском проваливались все попытки советского командования нанести врагу контрудары механизированными корпусами, сформированными перед войной. А ведь советское государство еще в мирное время вложило в эти мехкорпуса огромное количество драгоценных ресурсов, оторванных от народного хозяйства.

И вот теперь, даже не доходя до линии фронта, советские танки, лишившись авиационной поддержки из-за катастрофического для ВВС РККА начала войны, сгорали под ударами немецких пикировщиков, их механизмы ломались из-за конструкционных недоработок или производственного брака. А если растрепанным и ополовиненным танковым дивизиям мехкорпусов и удавалось добраться до поля боя, то там они сталкивались с хорошо развитой противотанковой артиллерией вермахта, которая без труда жгла самые массовые в составе мехкорпусов легкие танки Т-26, БТ-5 и БТ-7. Единичные же Т-34 и КВ не могли в одиночку переломить ход сражения и погибали в боях за явным численным превосходством противника.

Но что хуже всего – командование в Москве крайне смутно представляло себе фактическое положение на фронтах. И если обстановка на Северо-Западном, Юго-Западном и Южном фронте была хотя бы известна в общих чертах, так как оттуда приходили сводки и донесения, то о происходящем на Западном фронте, прикрывающем главное Московское направление, информации не имелось вообще никакой. Генерал армии Павлов за первые пять дней войны полностью утратил управление войсками фронта и в первую очередь находившимся в угрожаемом Белостокском выступе 3-й и 10-й армиями, которые после 25 июня, получив приказ об отходе, перешли к неуправляемому отступлению (а проще сказать, бегству).

Если относительно Северо-Западного фронта кое-какая информация имелась (в частности, о том, что за шесть дней войны противник вышел к рубежу Западной Двины и захватил на ее северном берегу несколько плацдармов, а в полосе Юго-западного фронта еще продолжается встречное танковое сражение за Дубно-Луцк-Броды), то о том, что творится западнее Минска, никаких известий не поступало. Даже о том, что в результате глубокого обхода позиций Западного фронта передовыми частями 3-й танковой группы противника в районе Смолевичей было перерезано шоссе Минск-Смоленск-Москва, в Генштабе узнали совершенно случайно (в результате чрезвычайного происшествия), потому что генерал Павлов в Москву об этом не докладывал…

По большей части именно вопросу положения на Западном фронте и посвящались совещания в кремлевском кабинете Сталина, и вечер 27-го июня не был исключением. Первыми, в 21:25 пришли «политики» – Нарком иностранных дел Молотов, Нарком внутренних дел Берия, Нарком внешней торговли Микоян (все по совместительству члены Политбюро ЦК ВКП(б)). Потом, в 21:30, к ним присоединились «генералы» – член Главного Военного Совета РККА Маленков*, Нарком обороны и председатель Ставки Главного Командования** маршал Тимошенко, Начальник Генерального штаба генерал армии Жуков, Начальник оперативного управления Генерального штаба генерал-лейтенант Ватутин и нарком РККФ адмирал Кузнецов. Самыми последними, в 22:05, подтянулись «летчики» во главе с главкомом авиации генералом Жигаревым.

Примечание авторов:

* Подпись Маленкова (вместе с подписями Жукова и Тимошенко) стоит под «директивами» номер 2 и 3, разосланными в войска 22 июня 1941 года.

** Первые заседания Ставки Главного Командования Вооружённых сил в июне проходили без Сталина. Председательство наркома обороны СССР маршала С. К. Тимошенко было лишь номинальным. Как члену Ставки мне пришлось присутствовать только на одном из этих заседаний, но не составляло труда заметить, что нарком обороны не подготовлен к занимаемой должности. Да и члены Ставки тоже. Функции каждого были неясны – положения о Ставке не существовало. Люди, входившие в её состав, не собирались подчиняться наркому обороны. Они требовали от него докладов, информации, даже отчёта о его действиях. С. К. Тимошенко и Г. К. Жуков докладывали о положении на сухопутных фронтах…

Но уже к приходу генерала Жигарева со товарищи в кабинете у Вождя кипели нешуточные страсти. Весь день в различные ведомства по линиям ЦК ВКП(б), НКВД, наркомата обороны, наркомата РККФ, генерального штаба и т.д. текли доклады, рапорта, донесения, да и просто «сигналы» о том, что с утра 27-го июня в различных точках фронта отмечалось участие в боевых действиях на стороне РККА «неопознанных летательных аппаратов неизвестной государственной принадлежности».

Несмотря на красные пятиконечные звезды, изображенные на крыльях и хвостовых оперениях этих летательных аппаратов, они не могли быть обычными советскими самолетами – по причине отсутствия подобных моделей даже в экспериментальном производстве. Шутка ли – эти стреловидные машины белого цвета бессменно барражировали над прикрываемыми ими районами не полчаса, не час, не два и даже не три, а от рассвета и до самого заката. Кроме всего прочего, в случае необходимости они могли развивать чудовищную скорость, в несколько раз превышающую скорость звука и, действуя всего одной парой, наголову громить целые авиационные эскадры люфтваффе. Одним словом, там, где действовали эти аппараты, немцев настигала неизбежная гибель. Сначала люфтваффе в небе, а затем и вермахт на земле ждал немедленный и беспощадный разгром, ну, или, по крайней мере, тяжелые потери и снижение наступательной активности до нуля.

И хоть с фронтов о действиях этих «неопознанных летательных аппаратов» докладывали с использованием самых восторженных эпитетов, в этом кабинете по ходу обсуждения возникали непростые вопросы – ими задавались в основном «политики», включая самого хозяина кабинета. Кто они такие, эти загадочные союзники, и почему их летательные аппараты используют те же опознавательные знаки, что и ВВС РККА? Откуда они взялись, где их база, если их аппараты с одинаковой легкостью оперируют в районе Мурманска, под Даугавпилсом, над Бродами и в окрестностях Одессы? Чего они хотят за свою помощь, и не будет ли для СССР лекарство страшнее болезни?

«Генералов» весьма вдохновлял тот факт, что на помощь стране пришли некие грозные силы, пусть пока и неизвестного происхождения. Потому эти люди желали «продолжения банкета», ибо даже такие ограниченные удары, которые осуществляли загадочные союзники, резко снизили темп продвижения ударных вражеских группировок, а некоторые просто смахнули с карты боевых действий. Сейчас, когда на счету буквально каждый день, такое замедление темпов вражеского наступления оказывалось критически важным. Если дело пойдет так и дальше, то РККА все-таки получит возможность успешно развернуть войска второго стратегического эшелона – если не по линии старой границы, то хотя бы по линии Западная Двина-Днепр – и не пустить врага внутрь территории СССР. А там, глядишь, в кратчайшие сроки получится развернуть войну вспять и, так сказать, «до первого листопада» победоносно завершить ее в столице страны-агрессора.

Особенно в этом смысле генералов впечатляла судьба 7-й танковой дивизии вермахта. Сначала со стороны Логойска она обошла оборонявшие Минск советские войска, потом под Смолевичами вырвалась на шоссе Москва-Минск, и после этого походной колонной с востока двинулась в направлении столицы Советской Белоруссии… Остановить немецких танкистов с той стороны было практически некому. Но на подходе германской колонны к населенном пункту Лужки вражеское танковое соединение в буквальном смысле было втоптано в шоссе бомбовым ударом, который нанес всего один-единственный бомбардировщик. На том, что наносивший удар летательный аппарат был только один и что бомбил он с очень большой высоты, сходились все свидетели данного события. Сразу после нанесения этого удара 100-я стрелковая дивизии атаковала понесшего огромные потери и деморализованного противника, в результате чего восстановила положение. А на место гибели немецкой танковой дивизии выехала специальная комиссия, состоявшая из военных, чекистов и ученых.

Ну и конечно, если уже не представлялось никакой другой возможности выяснить судьбу Западного фронта, без вести пропавшего в тумане войны, «генералы» (в первую очередь Жуков и Ватутин) желали (и поскорее) прямого контакта с неизвестным пока союзником. Таким образом они надеялись получить самые свежие и адекватные сведения о положении на Западном фронте. Жигарев со товарищи, подошедшие в самый разгар дискуссии, сообщили, что командир 13-й бомбардировочной авиадивизии генерал-майор Полынин доложил о том, что сегодня во время выполнения задания по бомбардировке переправ через реку Щара в районе Мазурки (полоса наступления 24-го моторизованного корпуса вермахта) бомбардировщиков дивизии, действующих без истребительного прикрытия, в районе Слуцка взяла в «коробочку» четверка тех самых «неопознанных летательных аппаратов» с красными звездами. При этом, в отличие от других случаев, пилоты этих «неопознанных аппаратов» сами вышли на связь с экипажами бомбардировщиков. Приятными женскими голосами на чистом русском они языке сообщили, что берут тех под свою защиту. Защита оказалась достаточно эффективной, потому что мессершмитты, едва завидев «сопровождающих», в испуге бросались в стороны. При подходе же к цели выяснилось, что ПВО в районе переправ уже подавлена, а сами переправы разрушены. В результате полторы сотни СБ вывалили свой бомбовый груз на скопившиеся в районе разбитых переправ механизированные войска и автоколонны снабжения противника.

Выслушав это сообщение, присутствующие на совещании несколько озадачились. То, что анонимные пока союзники способны спокойно общаться на русском языке, в одних вселяло оптимизм, других заставляло задуматься. А вдруг это какие-то происки белогвардейцев?

Кроме того, товарищи генералы надеялись, что сторонний «дядя» за просто так вытянет их задницы из весьма неприятной ситуации. Ведь все они в эти первые дни войны показали свою глубочайшую несостоятельность. Маршал Тимошенко проявил себя отвратительным наркомом обороны и руководителем Ставки Главнокомандования, а его стиль ведения войны больше напоминал игру в оловянные солдатики. С таким командующим сколько войск на фронт ни отправь – все будет мало. Жуков и Ватутин, в принципе, великолепные командующие фронтами, оказались плохими штабистами и поэтому находились сейчас не на своем месте. И даже адмирал Кузнецов, подчиненные которого вступили в войну в полной боевой готовности, был удручен катастрофическими результатами набега отряда кораблей Черноморского флота на румынский порт Констанца, во время которого погибли лидер эсминцев «Москва» и подводная лодка Щ-206, при полном отсутствии потерь у противника. О деятелях из ВВС РККА можно было и вовсе промолчать. Из-за катастрофических потерь первого дня войны в приграничных округах и неумелого управления в последующие дни дееспособных советских ВВС в данный момент просто не существовало, вследствие чего противник безоговорочно господствовал в воздухе. Счастливым исключением были ВВС 9-й армии (бывший Одесский военный округ), где директиву №1 выполнили в полном объеме, и советская авиация 22-го июня не попала под внезапный удар люфтваффе на стационарных аэродромах. Одним словом, получалось, что готовились к войне, готовились – а в итоге все одно оказались не готовы.

В то время как Молотов, Маленков и Микоян призывали к осторожности во имя сохранения завоеваний Октября, Жуков, Ватутин и примкнувшие к ним Жигарев с Кузнецовым, требовали (тоже во имя сохранения тех же завоеваний) скорейшего установления военных и дипломатических контактов со столь неожиданными союзниками.

Выслушав разгорающуюся перепалку, Вождь заметил, что есть мнение, что правы обе стороны. Осторожность, разумеется, нужна, но большевикам нельзя вести себя подобно страусам, прячущим головы в песок, а следует прямо смотреть в лицо существующим проблемам. О том, представляют ли нежданные союзники угрозу советской власти, можно будет судить только после установления с ними первого контакта, а к этому необходимо приложить достаточные усилия. Ответственные за эти самые усилия в пределах компетенций своих наркоматов – товарищи Молотов, Берия и Ватутин.

Часть 2

28 июня 1941 года, ранее утро. Западный фронт, Белостокский котел, деревня Дешковичи в 15 километрах восточнее Зельвы.

Заместитель командующего Западным фронтом генерал-лейтенант Иван Васильевич Болдин.

Конно-механизированная группа генерала Болдина фактически распалась еще 25-го июня, когда временно подчиненные ему войска, получившие приказ на отступление от штаба 10-й армии, не слушая больше ничьих приказов, непрерывным потоком ринулись по единственной доступной дороге на восток. В этой обстановке каждый действовал в пределах собственного разумения. Одни дивизии, полки и батальоны получив приказ обороняться, отчаянно сражались, чтобы не дать противнику перерезать эту дорогу жизни, другие стремились по ней на соединение со своими, не понимая простой истины, что передвигающиеся пешим порядком стрелковые дивизии не в состоянии догнать ушедшие на восток подвижные моторизованные соединения вермахта.

Вот и в данном случае все дороги в полосе отступления 10-й армии сходились к городу Слоним, еще 25-го июня захваченному 29-й моторизованной дивизией противника. В этих условиях для продолжения отступления требовалось сбить заслоны противника в районе Слонима и захватить мосты через реку Щара, вдоль которой заняла оборону вражеская пехота. Но не имеющие связи с командованием, разрозненные и беспорядочно отступающие подразделения не в состоянии решить задачу прорыва вражеской обороны, поэтому генерал Болдин, пользуясь правами заместителя командующего фронтом, принялся сколачивать сводную боевую группу из отступающих окруженцев. Там рота, там стрелковый батальон численностью в роту, там чудом уцелевший танковый взвод, сводная батарея ПВО или ПТО. С миру по нитке набиралось хоть и разнородное, но вполне боеспособное соединение, бойцы и командиры которого были настроены продолжать сражаться любой ценой.

Примечание авторов:

В нашей истории именно эта, сформированная генералом Болдиным, сводная боевая группа хоть и не смогла выполнить поставленную задачу, но в ходе боев 29-30 июня задала вермахту такого жару, что генерал-инспектор пехоты Отт напишет о боях в районе Белостокско-Минского котла: «Упорное сопротивление русских заставляет нас вести бой по всем правилам наших боевых уставов. В Польше и на Западе мы могли позволить себе известные вольности и отступления от уставных принципов; теперь это недопустимо.»

Кстати, основное ядро группы генерала Болдина все же сумело прорваться, и 30 июня Гальдер по этому поводу высказался следующим образом: «Обстановка на фронте вечером: в общем операции продолжают успешно развиваться на фронтах всех групп армий. Лишь на фронте группы армий «Центр» часть окруженной группировки противника прорвалась между Минском и Слонимом через фронт танковой группы Гудериана. Это неприятно, но не имеет решающего значения…»

Наивный чукоткий мальчик. Значение (по совокупности решающее) имеет каждое прорвавшееся подразделение, каждый вырвавшийся из котла боец и командир, получивший бесценный боевой опыт и не утративший воли к продолжению борьбы. А в данном случае помимо бойцов и командиров из окружения прорвался деятельный инициативный генерал с компетенцией командующего армией, который нанесет врагу еще множество тяжелых поражений. 

Тогда же. Околоземная орбита, высота 400 км, разведывательно-ударный крейсер «Полярный Лис».

Главный тактик Ватила Бе

Но Ватила Бе считала приказ на отступление из Белостокского выступа идиотским, если не предательским. Войска, бросившие свои базы снабжения и обратившиеся в стремительное бегство, неизбежно растеряют свое тяжелое вооружение, будут деморализованы и лишатся воли к победе. Что же касается возможных потерь, то при безудержном отступлении они будут не меньше, а даже больше, чем при упорной круговой обороне вокруг армейских складов и аэродромов, на которые будет поступать снабжение и подкрепление. Зато потери противника при альтернативном развитии событий будут многократно больше, и к тому же под угрозой окажутся сроки и возможности решения стоящих перед ним ближайших и последующих задач.

Если 4-я и 9-я армии вермахта вместо преследования и пленения бегущих советских войск в течение июня, июля и, возможно, первой половины августа окажутся связанными ожесточенными боями по ликвидации отчаянно сопротивляющейся окруженной группировки, то тогда весь план «Барбаросса» без всякого дополнительного воздействия полетит ко всем чертям. Отсутствие пехотной поддержки свяжет активность немецких подвижных соединений, которые при таком развитии событий не станут заходить восточнее линии Молодечно-Минск-Слуцк.

Нельзя сказать, что Ватилу не волновала судьба тех трехсот тысяч советских бойцов и командиров, которые оказались зажаты тугой петлей окружения в Белостокском и Минском котлах. Совсем нет. Дело в том, что эти люди, по воле своего командования находившиеся там, где им находиться не следовало, погибали при любом развитии событий. Но одно дело – смерть позорная и бесславная, в лагере для советских военнопленных, от голода и издевательств охраны; и совсем другое – смерть в бою, с возможностью забрать жизнь своего врага. Также, кроме прямого ущерба, нанесенного врагу, каждый боец, до конца сражавшийся в окружении, будет способен предотвратить гибель двух-трех своих товарищей, которые благодаря выигранному времени сумеют как следует подготовиться к отражению следующего вражеского наступления.

Кстати, в этом вопросе с Ватилой Бе был согласен и тактик дейчей Эрих Манштейн, который при глубоком ментоскопировании раз за разом давал ответ, что окруженные войска лучше оставить обороняться на существующих позициях, нежели давать им команду на прорыв окружения*.

Примечание авторов: * С ноября 1942 года генерал Манштейн командовал группой армий «Дон». Зимой 1942—1943 года пытался деблокировать армию Паулюса из Сталинградского котла. Операция «Винтергевиттер» закончилась неудачей. 6-ю армию принесли в жертву под Сталинградом потому, что у Манштейна были основания опасаться за сохранность всего южного крыла восточного фронта германской армии.

Как непосредственный командир генерала Паулюса, он так и не отдал прямого приказа на выход из окружения 6-й армии. Между тем 6-я армия сковывала под Сталинградом большие силы Красной Армии, и если бы эти силы были высвобождены, крах южного крыла был бы вопросом времени. Всю вину за гибель 6-й армии фельдмаршал Манштейн возложил на Гитлера и на нерешительного Паулюса, который так и не взял на себя риск прорыва из котла и оставления Сталинграда без приказа своего командира – Манштейна. Сам Манштейн считал, что польза от прорыва будет минимальной, так как 6-я армия потеряет боеспособность и всю технику.

Одним словом, неправильный приказ требовалось отменять и отдавать новый, ориентированный на нанесение максимального ущерба врагу. Подходящий тактик, способный справиться с поставленной задачей, внутри кольца окружения имелся. Но с точки зрения Ватилы Бе, имелись и проблемы. Во-первых – войска страны Эс-Эс-Эс-Эр уже оставили районы расположения тех складов, на которые им следовало опираться в начальный период войны. Во-вторых – местные войска страны Эс-Эс-Эс-Эр имеют весьма низкую морально-психологическую устойчивость, причиной которой является невысокая квалификация местных социоинженеров, именуемых политработниками. На одной голой агитации, не подкрепленной практическими действиями, далеко не уедешь. А уж если эта агитация прямо противоречит наблюдаемой картине мира, она может дать эффект, прямо противоположный требуемому.

Но все эти проблемы можно было решить и по ходу развития операции, тем более что при помощи орбитального и локального психосканирования внутри кольца окружения удалось достаточно точно установить местоположение тактика страны Эс-Эс-Эс-Эр – генерала по имени Иван Болдин. И этот тактик занимался как раз тем, что требовалось в данный момент – собирал растрепанные и дезорганизованные войска в единый плотный кулак. В связи со всем вышеперечисленным Ватила Бе решила, что время для первого прямого контакта уже пришло. Заняться этим предстояло бойцам егерской роты под командованием капитана императорской гвардии Вуйкозара Пекоца со Склавении. Сам капитан и сводная передовая группа наземной разведки еще с ночи 27-28 июня высадились с шаттла в квадрате предполагаемого нахождения тактика страны Эс-Эс-Эс-Эр Ивана Болдина и теперь только ждали команду на осуществление контакта.

Ватила Бе хищно усмехнулась. В ходе обследования местности предполагаемой встречи с тактиком страны Эс-Эс-Эс-Эр егеря обнаружили своих коллег из войск страны Германия, переодетых в форму специальных войск страны Эс-Эс-Эс-Эр, и после кратковременного силового контакта обезвредили их. Допрос пленных врагов дал много информации к размышлению, да и форма специальных войск страны Эс-Эс-Эс-Эр ллишней не будет, так как впоследствии поможет нейтрализовать охрану тактика Ивана Болдина, на то время, пока Вуйкозар Пекоц будет вступать с ним в первичный контакт.

два часа спустя. Западный фронт, Белостокский котел, деревня Дешковичи в 15 два часа спустя. Западный фронт, Белостокский котел, деревня Дешковичи в 15 километрах восточнее Зельвы.

Заместитель командующего Западным фронтом генерал-лейтенант Иван Васильевич Болдин.

Они появились не с запада, как прочие окруженцы, а с востока – с той стороны, где в настоящий момент были немцы. Первыми в колонне шли три мотоцикла с колясками* – в них гордо восседали бойцы в новенькой, буквально хрустящей форме внутренних войск НКВД, на которой в поздние времена обязательно написали бы «опасайтесь подделки» – настолько она отличалась от потертой и измятой формы бойцов и командиров, неделю не выходящих из боев. Следом за мотоциклистами следовали бронеавтомобиль БА-10, эмка, и две полуторки – одна из них была битком набита бойцами в той же чекистской форме, а вторая казалась пустой; за полуторками же двигалось нечто и вовсе несуразное. Эти непонятные, невиданные устройства напоминали мотоциклы (с колясками и без), но только они не ехали, как полагается, по дороге круглыми колесами, а парили над ней без всякой опоры на высоте около полуметра. На этих устройствах восседали те же бойцы войск НКВД. Там же, в воздухе, присутствовала еще некая парящая платформа вроде грузовика без колес, и в ее кузове находилась установка, по виду отдаленно напоминающая спаренную 37-мм зенитную автоматическую пушку**, и за ней еще одна. Потом снова следовали парящие аппараты размером побольше первых – их экипажи составляли широкоплечие и мускулистые бойцы, экипированные в некое подобие камуфлированных рыцарских доспехов. Их телосложение было настолько могучим, что цирковые силачи рядом с ними казались бы полными задохликами.

Примечание авторов:

* Группа немецких диверсантов разведывательно-диверсионного полка Бранденбург 800, которой до прошлой ночи принадлежали униформа чекистов, мотоциклы, бронеавтомобиль и прочие причиндалы, не была сброшена на парашютах с «тетушки Ю», а с комфортом и напутствием начальника команды, еще два дня назад выехала из Слонима.

** многоцелевая магнитоимпульсная спаренная установка огневой поддержки «Сирена-2», состоящая на вооружении взводов тяжелого оружия рот штурмовой пехоты. Вес металлокерамического снаряда со стальным сердечником – 200 грамм, начальная скорость снаряда – 4000 м/с, скорострельность – 6000 выстрелов в минуту на ствол. Помимо самой установк,и на платформе смонтированы: питающий конвертер, система наведения с детектором ложных целей и генератор защитного поля, так что беззащитность и хрупкость установки – только кажущиеся.

В том месте, где от трассы Зельва-Слоним отходит грунтовая дорога, ведущая к примыкающей с востока вплотную к Дешковичам деревне Ярнево, выставили красноармейский блокпост численностью в десяток бойцов при одном «дегтяре». Старшим на нем был усатый и грозный старшина-сверхсрочник, по возрасту примерно ровесник века. Углядев, что именно движется следом за мотоциклами и машинами с чекистами, старшина, как и его подчиненные, впал в некоторый ступор, которому немало способствовал упершийся ему под ребро ствол чекистского ППД. То, что чекисты были не совсем настоящие, не играло в деле никакого значения.

От взятых в плен дейчей, которых допросили по всем правилам для военно-полевых условий, капитан имперских егерей Вуйкозар Пекоц уже знал, что солдаты страны Эс-Эс-Эс-Эр, едва завидев людей в синих галифе, а также фуражки с синим верхом и малиновым околышем, обычно впадают в оцепенение. Те же дейчи сказали, что именно поэтому разведка страны Германия много раз с большой выгодой пользовалась этим эффектом, когда требовалось снять часовых (как сейчас) или взять в плен важного языка. Только, в отличие от дейчей, имперские егеря не собирались никого убивать, и поэтому старшина с бойцами должен отделаться легким испугом.

Заслышав шум, генерал Болдин, оправляя на себе гимнастерку, вышел на крыльцо сельской школы, в которой разместился его штаб. Настроение у него, надо сказать, было препоганым. А то как же – прошло шесть суток войны, а врага не только не удалось отбросить за линию госграницы (как это планировалось до войны), а, напротив, тот глубоко вклинился в советскую территорию. Зато разбитые части Красной армии, не сумевшие оказать достойного сопротивления, в беспорядке откатываются на восток в тщетной попытке обогнать немецкие танковые клинья и снова встать перед ними нерушимой стеной.

Генерал понимал, что в ходе этого беспорядочного отступления по лесным дорогам советские войска потеряют последние остатки тяжелого вооружения, а с одними винтовками против танков и бомбардировщиков много не навоюешь. Авиация у Красной Армии уже приказала долго жить. За все шесть дней боевых действий в небе не было видно ни одного советского истребителя, а бомбардировщики, которые летали на поддержку своих войск без прикрытия, немцы сбивали пачками. И так продолжалось ровно до вчерашнего дня, когда вместо «ишаков» и «чаек» в небе появились белоснежные и краснозвездные красавцы, которые уже к обеду разогнали немецкую авиацию по дальним углам. При всем при этом, несмотря на красные звезды, эти летательные аппараты никак не могли быть советскими. И даже более того, было в их безжалостной эффективности нечто настолько чуждое, что генерал даже не мог подобрать слов. Ни тебе бестолковой суеты, ни тебе запоздалых перехватов (когда «юнкерсы» уже улетели) или неправильного определения целей.

Прищурившись от лучей восходящего солнца, генерал посмотрел на приближающуюся колонну. После того как вчера в небе обнаружились эти стреловидные белоснежные самолеты, генерал подсознательно ждал, что нечто подобное объявится и на земле. На этот случай он даже отдал соответствующие приказы, чтобы подчиненные ему бойцы и командиры без явной необходимости не проявляли агрессии к возможным непонятным визитерам, и уж ни в коем случае не открывали по ним огонь. Болдин ждал, что парламентер будет один, в крайнем случае, явятся двое-трое… И вот, значит, дождался – явилось целое подразделение с тяжелым оружием и транспортом. При ближайшем рассмотрении стало ясно, что установки на парящих платформах – не макеты и не бутафория, а бойцы – отнюдь не призванные на два года рабочие и колхозники, и даже не сверхсрочнослужащие РККА…

Генерал Болдин в прошлую Империалистическую войну за три года фронта (с октября четырнадцатого по октябрь семнадцатого) сам дослужился от нижнего чина до командира взвода полковой разведки, и за фронтовые геройства получил два Георгиевскими креста за храбрость. Поэтому он очень хорошо понимал, что сейчас перед ним находятся первосортные солдаты, безжалостные головорезы, в то же время беспрекословно слушающиеся своего командира и готовые идти за ним в огонь и в воду. Таких в РККА или даже в ОСНАЗЕ НКВД (которым они сейчас стараются казаться) – раз-два и обчелся. А тут таких «из ларца, одинаковых с лица» никак не меньше полусотни; и если голова колонны еще похожа на что-то привычное, то дальше начинается полный сюрреализм и фантастика.

Против ожидания генерала, командир пришельцев не вылез из эмки, где, казалось, как раз было место важной персоне, а спрыгнул с заднего сиденья одного из мотоциклов, привычными движениями оправил коверкотовую гимнастерку и решительно направился к генералу. Почти одновременно, обгоняя колонну, туда же подъехал двухместный парящий аппарат. С его заднего сиденья ловко спрыгнула широкоплечая мускулистая фигура в камуфлированных доспехах, сняла шлем-сферу с забралом, отдав его водителю, тряхнула головой, освобождая светло-пшеничные косы. Остолбеневший Болдин увидел, что, несмотря на всю свою гипертрофированную мужественность и мускулистость, которой мог бы позавидовать знаменитый Иван Поддубный, это молодая женщина, или даже совсем юная девушка…

– Командир 536-й отдельной роты егерей капитан Вуйкозар Пекоц, – на чистейшем русском языке представился человек в форме командира внутренних войск НКВД, – прибыл от лица командования для установления контакта и налаживания взаимодействия с местными войсками страны СССР.

– Командир взвода тяжелого оружия, лейтенант штурмовой пехоты Элиа Тэна, – улыбнувшись во все тридцать шесть зубов, отрекомендовалась мускулистая девица, – теперь все плохое, товарищ генерал, для вас кончилось, проблемы отныне будут только у дейчей.

Генерал Болдин с минуту помолчал, потом перевел взгляд на капитана егерей и со вздохом спросил:

– И откуда же вы взялись на нашу голову, капитан Пекоц?

– Оттуда, – ответил тот, ткнув пальцем в небо, – из далеких заоблачных высей и безбрежной черноты пространства. Наши планеты так далеко, что отсюда, со Старой Земли, не видно даже их звезд.

– Планеты? – не понял генерал Болдин.

– Да, планеты, товарищ генерал, – подтвердил капитан Пекоц, – Новороссия, Склавения, Франкония, Латия, Ханаан, Лея, Тардан и еще много других… Лейтенант Элиа, например, родилась и выросла на Новороссии и имеет с вами прямую генетическую связь через своего отца. Я сам со Склавении, в нашей роте еще есть чистокровные новоророссы, склавены, хунну, франконцы, тарданцы и даже ханаанцы…

– Так у вас там что-то вроде Советского Союза? – облегченно вздохнул генерал.

– Да, что-то вроде, – уклончиво подтвердил капитан Пекоц, которому рекомендовали не распространяться пока про Империю, – и наша система очень похожа на ваш социализм. У каждого, вне зависимости от места рождения, национальности, происхождения и материального благосостояния его семьи, есть возможность пройти профориентацию, получить образование и проявить свои способности. А дальше от каждого по способностям, каждому по заслугам. Создатели нашего государства старались сделать его по возможности справедливым.

– Почему по возможности, товарищ капитан? – непроизвольно вырвалось у входившего в свиту генерала высокого худого человека со знаками различия бригадного комиссара.

– А потому, товарищ бригадный комиссар, – ответил капитан Пекоц, – что несправедлива сама Вселенная и некоторые ее несправедливости компенсировать будет себе дороже. Например, родился человек дураком и лентяем, и не хочет сам переступить через себя, сжать зубы и через силу преодолевать эти недостатки – так о какой компенсации тут может идти речь и, главное, за счет кого? Только за счет умных и трудолюбивых, способных приносить пользу. Так это не устранение несправедливости, как это понимают некоторые, а банальная уравниловка, увеличивающая общее количество несправедливости и резко ухудшающая качество социальной системы. Но все это, товарищи, политика отнюдь не ротного масштаба, да и разговаривать на такие темы надо не с капитаном егерей, а с нашим социоинженером Малинче Евксиной.

– Социоинженером? – переспросил худой бригадный комиссар. – А это что за зверь?

– А это, – ответил командир имперских егерей, – такой специалист, в обязанности которого входит гармонизация отношений в замкнутых человеческих коллективах – от команды отдельного корабля до населения целых планет. Социоинженер не командует, а только рекомендует, но все ее рекомендации исполняются немедленно и с безукоризненной точностью.

Бригадный комиссар хотел было еще что-то сказать, но генерал Болдин положил руку ему на плечо.

– Погоди, Евгений Афанасьевич, будет время – еще наговоришься на политические темы, – сказал он. – Меня сейчас другое интересует. Скажи, капитан, а почему на тебе и твоих людях форма сотрудников НКВД, к которой вы, по вашему собственному признанию, не имеете никакого отношения?

Капитан Пекоц обернулся и махнул рукой. По этому жесту двое «чекистов» вытолкнули из кузова второго грузовика (того самого, который остался пустым), изрядно помятого босоногого человека в одном нижнем белье немецкого образца и подвели к генералу.

– Ответить на ваш вопрос очень просто, товарищ генерал, – сказал капитан, – знакомьтесь – обер-лейтенант Карл Ридель, командир подразделения разведывательно-диверсионного полка Бранденбург-800, который в войсках страны Германия стыдливо называют учебно-строительным. Как нам удалось выяснить в результате допроса тех его подчиненных, которых мы сочли необходимым брать в плен живьем, в задачи подразделений этого полка входят разведывательно-диверсионные действия в ваших тылах, в том числе с использованием вашей же армейской формы. В обязанности этого подразделения входило: нарушение линий связи, захват стратегических объектов (в частности, мостов), убийства высокопоставленных командиров, а также любая возможность нанесения вреда вашим силам и увеличение паники. Конкретно это подразделение, действуя под видом ваших военнослужащих, совершило множество разных черных дел. В числе прочего они совершили захват и уничтожение отступавшей медицинской части. Раненые и медперсонал мужского пола были убиты сразу же. Медперсонал женского пола подвергся неоднократному изнасилованию, а потом этих женщин жестоко убили, причем при обстоятельствах, которые позволяют заподозрить исполнение каких-то темных ритуалов. Мы атаковали их как раз в тот момент, когда они, закончив с убийствами, начали сворачивать лагерь…

После этих слов упомянутый персонаж стал вырываться из рук «чекистов» и на чистейшем русском языке орать, что к нему и его людям, военнослужащим германской армии. применялись ужасные, нечеловеческие пытки, которые запрещены Женевской конвенцией… И так далее и тому подобное.

Генерал Болдин поморщился.

– Скажите, капитан, – спросил он, – у вас там, наверху, что, и в самом деле принято пытать пленных?

Капитан Пекоц пожал плечами и с легкой улыбкой ответил:

– Мы этого типа и пальцем не тронули. Просто спустили с него эти вонючие панталоны и посадили верхом на муравейник. Все остальное муравьи сделали сами, нам только оставалось следить за тем, насколько искренне дейчи отвечают на наши вопросы. Есть у нас такой портативный прибор, который называется психосканер. Мысли он читать не умеет, но уровень правдивости ответов на задаваемые вопросы им измерить можно. Никакой лишней жестокости, только насущная необходимость получения информации.

Немного помолчав, капитан добавил:

– Когда мы обнаружили дейчей и при помощи того же психосканера убедились, что это действительно дейчи, а не, к примеру, законные сотрудники вашей контрразведки, то по причине уже совершенных ими преступлений живыми, товарищ генерал, я приказал брать только самую верхушку группы. Тех, кто мог пригодиться в качестве источников информации для нашего и вашего командования, а также радиста для возможной дезинформации противника. Удивительно примитивный аппарат эта рация; но если она работает, то почему бы и нет. А всех остальных мы отправили гореть в аду. Кстати, наверное, лучше будет передать пленных вам – ведь все что нам было нужно, мы из них уже выдоили.

– Да уж, – нервно усмехнулся бригадный комиссар, – такими-то методами это было, наверное, несложно. Ну что, Иван Васильевич, каково будет ваше единственно правильное решение? Что-то мне кажется, что наши потенциальные союзники немного темнят.

– Дареному коню в зубы не смотрят, Евгений Афанасьевич, – довольно резко ответил генерал Болдин. – В том положении, в котором мы находимся, я готов принять помощь у кого угодно, хоть у самого сатаны с рогами и хвостом… Так что пусть капитан связывается со своим командованием и сообщает о моем принципиальном согласии вступить в контакт ради разгрома немецких захватчиков.

Услышав эти, несколько пафосные, слова, капитан Вуйкозар Пекоц мысленно хихикнул. Ведь у главного тактика «Полярного Лиса», темной эйджел-полукровки Ватилы Бе хвост как раз имелся. Интересно, подумал он, какое выражение лица будет у этого человека, когда он увидит, с кем ему придется вести переговоры…

Полчаса спустя, там же.

Едва договаривающиеся стороны пришли к первому хрупкому взаимопониманию, как где-то на окраине Дешковичей чей-то молодой и визгливый голос завопил во всю луженую глотку: «Воздух!». Видимо, в командовании второго воздушного корпуса люфтваффе решили немного оправдаться за вчерашний разгром, а также вызванную им растерянность, и наметили себе несколько целей, явно находящихся вне зон ответственности «белых демонов». Одной из таких целей было скопление отступающих советских войск в окрестностях деревни Дешковичи. Нанести бомбоштурмовой удар готовилась 3-я эскадрилья – три звена по четыре истребителя-бомбардировщика Me-110 из состава первой группы эскадры скоростных бомбардировщиков SKG210. До сей поры это эскадра мелкими группами (четверками и парами) пиратствовала над проселочными дорогами в ближних тылах отступающих советских войск, способствуя окончательной дезорганизации снабжения и превращая организованный отход в беспорядочное бегство, а также вела воздушную разведку в интересах 2-й танковой группы генерала Гудериана и 4-й полевой армии фельдмаршала фон Клюге.

После крика поднявшего тревогу красноармейца в деревне сразу заголосили бабы и завопили в испуге ребятишки. В то же время бойцы и их командиры, побывавшие под бомбежкой уже не раз, врассыпную бросились по отрытым заранее противовоздушным щелям и разным естественным канавам, стараясь не отсвечивать, когда на них с небес обрушатся немецкие бомбы. И лишь пришельцы остались хладнокровны и даже как-то равнодушны к творящейся вокруг суете. Генерал с некоторой оторопью наблюдал, как они, вместо того, чтобы искать место, где можно хоть как-то укрыться от бомб, быстро, но без суеты приводили свое вооружение в готовность для стрельбы по воздушным целям.

В первую очередь были задействованы установки огневой поддержки – они грозно задрали в небо свои ребристые стволы. Плечистые бойцы ловко спрыгнули со своих летательных аппаратов (тех самых, что похожи на мотоциклы) и принялись снимать с турелей на колясках длиннющие (более двух метров) ротные тяжелые лазерные ружья*, для маскировки обмотанные камуфлированными тряпками. Генерал смотрел на то, как они это делают, и какая-то смутная догадка сверлила его мозг. Наконец эта догадка оформилась в отчетливую уверенность. Да ведь это женщины! Обычного вроде бы роста, но при этом чрезвычайно мускулистые, с широченными плечами – одним словом, невиданные женщины-силачки! И эти женщины обращались с тяжелым и явно грозным оружием с такой сноровкой, с какой обычные хозяйки управляются на кухне с кастрюлями и сковородками.

Каждый такой парящий над землей аппарат перевозил полный расчет тяжелого ротного лазерного ружья. Пока стрелки настраивали свое оружие для работы короткими очередями по легким воздушным целям, вторые номера расчетов и водители собирали и устанавливали легкие раскладные зенитные станки**. Одновременно с воительницами штурмовой пехоты к бою готовились и бойцы егерской роты – те самые, на которых красовалась чекистская форма. Они сняли фуражки, убрали за спину трофейные ППД и извлекли из колясок мотоциклов лазерные штурмовые винтовки и полевые шлемы, снабженные визирами целеуказания. Всего несколько движений – и они также готовы к бою (хотя при наличии «Сирен» и тяжелых лазерных ружей дело вряд ли дойдет до легкой стрелковки).

Примечание авторов:

* в оружейных комнатах «Полярного Лиса» имелось несколько комплектов вооружения для егерских и штурмовых рот, включая лазерные, плазменные и магнитоимпульсные разновидности. Комплект лазерного оружия для первой операции выбрали потому, что данный вид вооружения не нуждался в снабжении специальными боеприпасами, как магнитоимпульсное вооружение, и не поддавался воздействию относительно плотной атмосферы и магнитного поля данной планеты, подобно плазменному оружию.

** в связи с полным отсутствием отдачи у тяжелых лазерных ружей, зенитный и пехотный станки для них могут быть кратно легче и проще, чем аналогичные по назначению устройства для пулеметов ДШК, НСВ и «Корд».

Генералу Болдину тяжелые лазерные ружья отдаленно напомнили крепостные ружья Гана*, с которыми он имел дело, когда в составе 77-го пехотного Тенгинского полка с октября 1914-го по октябрь 1917-го года воевал на кавказском фронте против турецких войск. От упомянутых ружей эти устройства отличались большими коробчатыми магазинами** и вдвое более длинными стволами, имеющими вместо брустверных крюков*** складные сошки. Еще эти устройства отдаленно напоминали принятый совсем недавно на вооружение крупнокалиберный пулемет ДШК, только без щитка, коробок для ленты и значительно более длинным стволом.

И все же самым главным, на взгляд генерала, было не оружие, а бойцы, которые им манипулировали. Они действительно все до единого были женщинами… Разве что кроме тех, что были одеты в форму сотрудников НКВД. И действовали эти женщины ничуть не хуже мужчин, а кое в чем даже лучше. Было заметно, что это хорошо вымуштрованные бойцы, для которых все то, что они делают, является совершенно привычным, словно они занимались этим всю свою жизнь. Действовали они четко, слаженно, при этом проявляя какую-то особую грацию, так что генерал невольно засмотрелся на них. Он не мог не любоваться этими женщинами. И не было в этом любовании ничего пошлого, просто сердце генерала начинало ликовать, когда он неизменно убеждался, что эти прекрасные и могучие девы вполне заслуживают звание воинов – настолько профессионально они подходили к своему делу. Хладнокровные, деловитые и немногословные, они действовали без суеты и нервозности, и при этом каждая из них была похожа на грозную богиню справедливой оборонительной войны…

Впечатлил генерала и еще один факт – воительницы из неведомых миров, готовясь к бою, переговаривались меж собой на русском языке. И из-за этого звукового фона, в котором трудно было разобрать слова, воспринимались они не просто как защитницы, а как полностью «свои». Да уж, странные дела происходили в окрестностях деревни Дешковичи! Но все происходящее, безусловно, внушало генералу Болдину определенный оптимизм. Оптимизм этот был так велик, что он даже не побежал прятаться в щель, как большинство его подчиненных, а остался стоять на крыльце, приготовившись наблюдать, что будет дальше.

Примечание авторов:

* крепостное ружье Гана калибром 8 линий или 20,3 мм поступило на вооружение в 1873 году и предназначалось для помощи в осаде или обороне крепостей. В случае осады из таких мощных (а значит, дальнобойных) ружей предполагалось отстреливать расчеты крепостной, а при обороне – осадной артиллерии. Впервые в истории стрелкового дела боеприпасы к этим ружьям включали с себя патроны с бронебойными пулями со стальным сердечником, предназначенные для пробивания защитных противопульных щитов артиллерийских орудий.

** компактный импульсный массэнергетический конвертер, питающий оружие энергией.

*** брустверный крюк – надеваемое на ствол крепостного ружья устройство, которым оно цеплялось за обратную сторону бруствера, что вместе с пружинной амортизацией приклада позволяло до определенной степени смягчить сильную отдачу этого девайса, избыточно мощного для ручного оружия.

Конечно же, не один генерал заметил, что при всей своей массивности и мускулистости воительницы штурмовой пехоты не производят впечатления толстых и неуклюжих баб. Наоборот, их движения были точными и выверенными, а тела, даже под защитными доспехами, в известных пределах гибкими. При этом для того, чтобы готовиться к бою, им не требовались никакие дополнительные команды или распоряжения командира. Лейтенант Элиа Тэна, уверенная в своих подчиненных, спокойно осматривала горизонт в какое-то подобие полевого бинокля, имевшего коробчатую форму. Генерал не знал, что через это устройство, включенное в общую сеть боевого управления, лейтенант находится на связи с тактической группой «Полярного Лиса», и сейчас, в последние моменты перед боестолкновением, одна из младших подчиненных Ватилы Бе, находясь наверху, по данным орбитальных сканеров строит для ее взвода схему отражения воздушной атаки. Ни одного мгновения не тратилось даром – все было по делу, тем более что каждый (то есть каждая) знал это дело как свои пять пальцев.

Такое поведение было настолько нетипичным для Красной Армии, что суетящиеся в последнем паническом порыве бойцы стали останавливаться и оглядываться на странных гостей, которые вместо того, чтобы прятаться, явно готовятся вступить в бой с немецкими самолетами. Неслыханная самоуверенность! Так уж получилось, что практически все подразделения войсковой ПВО 4-й, 10-й и 3-й армий, на 22-е июня 1941 года находились на окружных сборах, проходящих на полигоне в Крупках восточнее Минска. Собранные там отдельные дивизионы ПВО так никогда и не попали в свои избиваемые с воздуха дивизии, потому что решением штаба фронта их использовали в качестве последнего средства противотанковой обороны в тщетной попытке остановить рвущиеся к Минску немецкие танки. В результате и немецкие танки не остановили, и устойчивость советских соединений к воздушным ударам оказалась крайне низкой, а бойцы и командиры заболели болезнью, известной как самолетобоязнь. Потому и вызывали удивление люди, такой болезнью не страдающие, и даже, более того, готовящиеся как следует дать по зубам обнаглевшему агрессору.

Время на подготовку к бою истекло. Истеричное подвывание «гау, гау, гау» немецких авиационных моторов стало нестерпимым, над установками огневой поддержки засветились почти прозрачные голубоватые дымки куполов защитного поля, а в воздухе, движущиеся с юго-запада, появились три четверки немецких истребителей-бомбардировщиков Ме-110. И сразу, без малейшей задержки, все – от генерал-лейтенанта Болдина до самого последнего бойца – услышали, как на единой высокой ноте, будто оперные дивы в Ла-Скала, поют открывшие огонь по врагу «Сирены». «А-а-а-а-а-а!», и снова «А-а-а-а-а-а!». И была эта странная песня преддверием разверзнувшейся преисподней для оборзевших до неприличия стервятников Геринга…

Первая четверка «мессеров» буквально рассыпалась в воздухе. Вряд ли немецкие летчики или стрелки успевали понять, откуда берутся пронизанные красноватым дымком молочно-белые трассы, которые рвут на куски их злосчастные самолеты. И тут же беззвучные бело-голубые лучи принялись поражать самолеты второй четверки, атакующие ровно вслед за первой. И тут «Сирены» снова запели свою смертоносную песню, радуя почитателей своего таланта высоким и ясным голосом. Потом сверкнула последняя беззвучная вспышка выстрела из тяжелого лазерного ружья. Грохнули сдетонировавшие бомбы – и последний воздушный пират Геринга закончил свой полет в облаке черного тротилового дыма. И над Дешковичами снова настала тишина, как будто и не было никакого авианалета и не гудели только что в воздухе даймлербенцовские авиационные моторы.

Все наблюдавшие эту картину (и те, кто успел спрятаться, и те, кто нет) обалдело крутили головами, будто спрашивая: «И что, все уже кончилось?», «И чего мы так суетились?», «Неужели все было так просто?». А вот из участвовавших в налете немецких летчиков не уцелел никто. Когда «Сирена» разбирает самолет на запчасти, обломки выглядят так, будто их пропустили через шредер. Кроме того, атаковали «сто десятые» на слишком малой высоте, поэтому угробились даже те немецкие летчики и стрелки, которых не измельчили заживо «Сирены» и которые не сгорели в лазерной вспышке, а попытались покинуть свои самолеты и спастись с парашютом. Просто парашютный купол при прыжке с высоты меньше ста метров не успевает полностью раскрыться и зачерпнуть воздух*, в результате чего попытка спасения заканчивается тошнотворным «шмяком» об землю на скорости в двести-триста километров в час.

Примечание авторов: * Современная катапульта, предназначенная для спасения летчика с уровня земли, выбрасывает его вместе с креслом на минимально безопасную высоту в 130 метров.

Последующие несколько минут были для подразделения капитана Пекоца моментом чистой, ничем не замутненной славы…

Генерал Болдин машинально отметил, что у немцев, как это и пообещала несколько минут назад лейтенант Элиа Тэна, действительно начались нешуточные проблемы. Да уж, подразделение, умеющее вот так, запросто, сметать с небес эскадрильи люфтваффе, по факту оказалось весьма ценным союзником.

Ведь, по большому счету, контрудар его конно-механизированной группы не достиг никакой положительной цели только потому, что при полном господстве противника в воздухе вверенные ему войска оказались лишенными даже элементарного зенитного прикрытия. Танковые колонны растрепывались на марше. Горели грузовики с горючим и машины со снарядами, вражеские пикировщики уничтожали советскую артиллерию на огневых позициях и изготовившиеся к контратаке стрелковые батальоны. Удары продолжались даже после того, как полки вступили в бой. И теперь настал момент, когда все изменилось, и у собираемого генералом сводного соединения появился надежный щит против крылатых разбойников из люфтваффе, с которым он даст немцам такого жару, что чертям тошно станет…

Час спустя там же в Дешковичах.

Главный тактик капитан второго ранга Ватила Бе

Пока шаттл спускался, Ватила Бе смотрела на обзорный экран и предавалась философским размышлениям – роскошь, которую она редко себе позволяла. Но сейчас мысли возникали сами собой, непроизвольно – это, собственно, началось у нее еще на подлете к Старой Земле. Когда корабль еще находился за пределами атмосферы, зелено-голубая планета в завихрениях облаков казалась такой уютной, хотелось смотреть и смотреть на нее; вид ее вызывал в сердце желание защитить ее от бед, изменить ее судьбу в лучшую сторону… Орбита была совершенно пустой – по ней не летали спутники, там не болтался космический мусор. При взгляде на эту Землю из космоса Ватила испытывала некоторый трепет – ведь, как-никак, планета являлась далекой этнической родиной всех тех, кто присутствовал на корабле… И сейчас, когда шатл стремительно приближался к поверхности планеты, и все отчетливей внизу вырисовывались детали ландшафта, Ватила ощущала все большую приподнятость, смешанную с возбуждением. И еще она думала о том, что однажды все возвращается на круги своя. Планета эта была колыбелью их предков (всех без исключения), и сюда же на очередном витке галактической истории довелось вернуться для того, чтобы построить свою версию Галактической империи.

В том временном потоке, откуда они ушли, скорее всего, даже не обратят особого внимания на их исчезновение. В реестре боевых кораблей Империи напротив названия «Полярный Лис» поставят отметку «пропал без вести, предположительно погиб» и известят об этом их родных и близких. Это там «Полярный Лис» был одним из двух десятков «Гончих Псов», действующих на коммуникациях и в глубоких тылах Непримиримых; там отряд не заметит потери бойца. Здесь же неожиданное появление корабля пустит всю историю по новому вектору… Конечно, такие размышления больше приличествуют социоинженеру, чем тактику, но Ватила Бе считала, что каждый хороший тактик отчасти должен быть социоинжинером и наоборот. А то как иначе тактик сможет просчитать устойчивость и силу наступательного порыва тех или иных войск в боевой обстановке?

Разумеется, думала Ватила, новая Империя, которую на этот раз предстоит построить уже на Старой Земле, отнюдь не будет точной копией той структуры, которую основал император Шевцов (Русская Галактическая Империя Шевцова также только некоторыми чертами напоминала Неоримскую империю, основанную Феликсом Максимусом). В том, какой будет новая версия Империи, большую роль играет как личность первого императора-основателя, так и базовая этнокультурная доминанта государствообразующего этноса. Собственно, им, эйджел (как темным, так и светлым, чистокровным и полукровкам) и на первое, и на второе пенять было бы грех. Особенно если сравнивать с тем, как дела обстояли в предшествующей Неоримской Империи, откуда появился «Несокрушимый».

И хоть информация по этому вопросу считалась закрытой, мать Ватилы, Зейнал, довольно хорошо знала искина Кандида и через это знание была допущена ко многим закрытым фондам. Вообще-то Ватила догадывалась, что для всех эйджел эта информация представляла секрет Полишинеля, а ограниченный доступ к ней имели только хумансы, не имеющие первого класса гражданства и соответствующих уровней служебных допусков. Слишком уж взрывоопасный материал – с учетом того, что в империи всякие идейки о чьей-нибудь национальной и расовой исключительности считались неприемлемыми, а все разновидности рода хомо считались взаимодополняющими разнородными частями единого целого, которому в некой отдаленной перспективе, в результате управляемой взаимной ассимиляции, предстояло сплавиться в единый несокрушимый монолит.

Проанализировав данные орбитального психосканирования, собранные за последние сутки, Ватила и Малинче пришли к совместному выводу, что если в качестве опорной платформы для преобразования в Империю выбирать страну Эс-Эс-Эс-Эр, то в ходе этого процесса и вправду не потребуется применять никаких дополнительных социальных ключей. Персональные перестановки при этом не в счет. Все дело в том, что этнокультурная доминанта страны Эс-Эс-Эс-Эр, за исключение некоторых шероховатостей, целиком и полностью совпадает с имперскими социокультурными установками. При этом у молодой (относительно возрастов эйджел) и недостаточно опытной Малинче даже возникло ощущение, что имперские установки в значительной степени списаны с этнокультурной доминанты страны Эс-Эс-Эс-Эр (что совершенно верно). Вопрос вызывала только предполагаемая личность первого императора-основателя, но это была уже в чистом виде работа социоинженера, которую Ватила Бе с легкостью уступила Малинче Евксине. А главная забота тактика в настоящий момент – это армия страны Эс-Эс-Эс-Эр, которая терпит поражение от армии страны Германия.

Итак, совсем скоро они ступят на поверхность Старой Земли – и вот тогда уже вспять не поворотить, с этого момента, принявшись вершить историю, они будут в ответе за эту планету и ее судьбу… Ватила наскоро просмотрела подробный психопрофиль тактика страны Эс-Эс-Эс-Эр Ивана Болдина, полученный при детальном сканировании капитаном егерей Вуйкозаром Пекоцем. Этот психопрофиль полностью соответствовал предварительным данным. Не гений, звезды с неба не хватает, но тактика второго класса Ватила бы ему точно присвоила. Для хуманса это весьма высокая оценка – тактики первого (а тем более высшего класса, как она сама) у них чрезвычайная редкость. Наиболее важными характеристиками рассматриваемой личности были следующие – верен принесенным клятвам, упорен в достижении цели, но при этом осторожен в своих действиях в критические моменты. Перед контактом с этим хумансом и его окружением, часть которого настроена скептически по отношению к своим новым потенциальным союзникам, ей потребуется отрешиться от всех ненужных мыслей и привести себя в соответствующее состояние духа. Первое впечатление, которое, как говорят социоинженеры, не исправишь, должно быть сногсшибательным. Ошибку допустить нельзя. В связи с изложенным выше все предварительные расчеты остаются в силе. Более того, в своих действиях она может пойти несколько дальше, чем было запланировано первоначально.

К моменту посадки Ватила Бе была уже целиком сосредоточена и готова к первому контакту. Ею владело воодушевление.

Шаттл совершил посадку на пыльной улице поселка Дешковичи, прямо напротив съезда на шоссе Зельва-Слоним. Тяга антигравитационных импеллеров упала до нуля, осела поднятая пыль – и аппарат, похожий на сложившего краснозвездные крылья толстенького птеродактиля, застыл в неподвижности, отражая своими молочно-белыми боками солнечный свет. Невиданное, ошеломляющее зрелище! Бабы и ребятишки робко выглядывали из-за заборов, тихо перешептываясь. Однако уже через несколько мгновений шустрые мальчишки, обуянные неудержимым любопытством, стали выходить из калиток, невзирая на строгие оклики матерей. Что им запреты! Когда творится такое – разве можно усидеть за забором?

А тем временем внутри летательного аппарата Ватила готовилась к первому официальному контакту. Тут следует сказать, что еще до отправления она тщательно обдумывала все детали предстоящей встречи со староземлянами. В частности, имел немаловажное значение и вопрос внешнего вида. Для того, чтобы предстать перед обитателями этой планеты, повседневная корабельная униформа не годилась категорически. Обтягивающие шорты до середины бедра и футболка «в облипку» с короткими рукавами выглядели слишком легкомысленно с точки зрения консервативного местного менталитета, а также с точки зрения защиты от местных погодных аномалий. Но и скафандр высшей защиты Ватила надевать не хотела. Ей нужно было показать, что она пришла к друзьям, и пришла, настроенная на серьезный разговор.

К счастью, соответствующая одежда сине-черных уставных цветов корабельной службы в гардеробе Ватилы имелась. Мягкие брюки в складку (достаточно, но не чересчур просторные), которые следует заправлять в короткие черные сапожки без каблуков (а зачем эйджел каблуки или платформы при их-то росте?). Сверху, поверх серо-голубой рубашки с черным галстуком, куртка на молнии того же цвета, что и брюки, и такой же темно-синий берет, цвет которого удачно сочетается с медно-рыжими волосами. Компромиссный вариант между легкой корабельной униформой и официальным парадным вариантом при всех регалиях. Подумав об этом, Ватила Бе усмехнулась. В дикие времена до Империи темные эйджел и вовсе не заморачивались вопросом о том, что им надеть, и разгуливали по своим кораблям и космическим станциям в своем естественном виде, то есть без ничего. Империи сделала их жизнь не только сложнее, но и много интересней, и необходимость носить одежду – совсем небольшая плата за это.

Раскрылся десантный люк. Легкий ветерок тут же проник внутрь шаттла. Он нес ароматы местных трав, разогретой пыли и чего-то еще, чего нет на других планетах. В то же время он был пропитан пороховой гарь, кровью и смертью. Странное сочетание…

Ватила шевельнула острыми ушами. Где-то далеко, на пределе слышимости (а слух у эйджел гораздо острее, чем у хумансов) громыхала канонада, причем слышалась она по обе стороны от этого места – и с запада, и с востока. Там солдаты страны Эс-Эс-Эс-Эр сражались с безжалостным врагом… Они отчаянно дрались даже не за свою жизнь, а стремясь хоть на день, хоть на час затормозить продвижение захватчиков вглубь территории своей страны....

Бросив с высоты своего роста беглый взгляд на ожидающего ее тактика Ивана Болдина и двух его приближенных, Ватила убедилась, что проклятый шутник и зубоскал Вуйкозар Пекоц опять был в своем репертуаре. Он даже ни словом, ни намеком не предупредил местного тактика и его помощников, с кем ему придется иметь дело. Наверняка он совершил эту проделку только для того, чтобы иметь возможность полюбоваться на вытянутые от удивления физиономии староземлян с выпученными глазами. Но предъявлять какие-либо претензии хитрому венеду просто бесполезно, потому что он тут же с невинным видом ответит: «А они и не спрашивали!». И будет на сто процентов прав. С другой стороны, если тактик Иван Болдин сумеет пережить и переварить эту дурацкую шутку, то он сумеет также понять и принять и все остальное – следовательно, окажется достойным партнером в играх против лучших тактиков дейчей. Надо только улыбаться, не особо откровенно показывая чуть гипертрофированные клыки… Ах да, и не слишком энергично размахивать хвостом…

Плавной походкой, полной грации и достоинства, Ватила Бе спустилась по аппарели и остановилась в нескольких шагах от местного тактика. Она улыбнулась, не разжимая губ. Уши ее при этом слегка дрогнули.

– Здравия желаю, товарищи, – произнесла она по-русски без малейшего акцента, – разрешите представиться. Мое имя – Ватила Бе. Должность – главный тактик. Звание – капитан второго ранга. Расовая принадлежность – темная эйджел по матери и новоросска по отцу. Командир дал мне полномочия обсудить с вами перспективы совместной борьбы против вторгшихся к вам захватчиков из страны Германия.

Немая сцена. Попытки улыбнуться в ответ, не слишком удачные. Взгляды местных высокопоставленных хумансов, бросаемые в сторону капитана Пекоца. Весьма красноречивые взгляды, выражающие малейшие оттенки эмоций, обуревающих ошеломленных староземлян. Ну и как. Мол, нам реагировать на такое явление? Это вообще что такое?! Что, у вас генерала-мужчины для серьезного разговора не найдется? А тут баба с сиськами, да еще и темная… А уши! Они же на манер кошачьих, это ж надо, вот так невидаль, похлеще чертовщины… Позвольте-позвольте, неужели у этой… гм… девушки еще и хвост?! Ужас! Ужас!

Было видно, что Пекоца такая ситуация забавляет. А вот Ватиле вдруг захотелось сесть перед этими тремя на корточки, чтобы не подавлять своим ростом, и дать каждому по конфетке. Но она сдержалась. На всех больших детей конфет не напасешься. К тому же темная эйджел – это не дракон, ничего ужасающего в ее облике нет, и должен же местный тактик, в конце концов, самостоятельно выйти из этого небольшого шока… Тем более что и капитан Пекоц чуть заметным пожатием плеч показывает, что она, Ватила Бе, значительно выше его и по званию, и по должности, и что из этого щекотливого положения они должны выкручиваться сами.

Первым в себя, как ни странно, пришел не тактик Иван Болдин, а один из его помощников. Тот самый, который, по данным психосканера, считался самым скептически настроенным из окружения тактика Ивана Болдина – высокий светлоглазый мужчина лет тридцати пяти.

– Здравствуйте, товарищ Ватила Бе, – сказал он, глядя ей в лицо открытым взглядом, стараясь этим продемонстрировать, что странный внешний вид собеседницы его уже совершенно не удивляет, – я бригадный комиссар Евгений Афанасьевич Щукин, и я являюсь помощником товарища Болдина по политическим вопросам. Скажите, – он слегка прищурился, – а почему у вас в военных действиях принимает участие так много женщин – например, вон те мускулистые товарищи женщины борцовского телосложения, или же вы сама?

«Заместитель по политическим вопросам, да еще и бригадный комиссар, – подумала Ватила, – довольно высокопоставленный аналог психоинженера, только на местном, кустарном уровне… Но отвечать ему все равно надо – быть может, мои ответы помогут тактику Ивану Болдину наконец-то выйти из ступора…»

И она принялась терпеливо объяснять, стараясь тем не менее не особо углубляться:

– Девы Войны рождены для битвы со злом и не мыслят себя в иной ипостаси. Именно к этой стезе их готовят с того момента, когда отнимают от материнской груди, и всего лишь половине из них удается дожить до того возраста, когда их отпускают в отставку. Но во всей Галактике вы не найдете более дружески настроенных, веселых, счастливых и любвеобильных созданий – и это только потому, что они знают цену любви, дружбе и простому человеческому счастью, которое для них не всегда достижимо, потому что они по своему предназначению большую часть времени проводят на передовой. Что касается меня самой, то тактика – это одна из основных специализаций темных эйджел, то есть то, что мы делаем значительно лучше других представителей рода хомо. Но если вы предпочли бы иметь дело с каким-нибудь самцом, как это принято в архаических сообществах хумансов, – в ее взгляде, которым она обвела всех троих, мелькнула совсем легкая, едва уловимая насмешка, – то должна вас разочаровать. Самцы темных эйджел – это еще более редкое явление, чем снег, жареный в масле. Командир назначил меня для этого разговора не потому, что я его «баба» (как подумал вон тот товарищ с бритой головой), а потому, что я самый лучший и высокопоставленный специалист-тактик из тех, что имеются на нашем корабле. Другие тактики тоже «бабы», но только моложе меня, гораздо хуже подготовлены и не имеют такого опыта сражений, какой есть у меня.

Несколько мгновений сам генерал и его спутники осмысливали сказанное. Но потом бригадный комиссар снова стал задавать вопросы.

Скажите, а сколько вам лет, товарищ Ватила? – не унимался он. – Насколько я понимаю в женском возрасте – явно не больше тридцати…

– Мне двести двадцать стандартных лет, которые совпадают с вашими годами, – ответила та ровным голосом и сделала совсем маленькую паузу, во время которой стоявшие перед ней мужчины недоверчиво переглянулись. Впрочем, она не собиралась их в чем-либо убеждать, и лишь сочла нужным добавить: – Темные эйджел живут долго, и иногда их возраст исчисляется тысячелетиями. И все это время они (то есть мы) накапливают жизненный опыт, который делает их бесценными помощниками короткоживущих хумансов.

Бригадный комиссар Щукин хотел еще что-то сказать – он уже открыл было рот; но тут генерал взял инициативу на себя. Он жестом показал своему помощнику, чтобы помолчал. После чего, солидно прокашлявшись, начал свою речь.

– Хорошо, товарищ Ватила, – сказал он своим глуховатым, но энергичным голосом, – мы охотно верим в вашу высокую квалификацию… Тем более что ваши, как вы их назвали, Девы Войны прекрасно показали себя во время отражения налета вражеской авиации. Я бы гордился, если бы у меня были такие бойцы. Ну а теперь давайте закончим преамбулы и перейдем к делу. – Он снова прокашлялся и обменялся взглядами со своими товарищами, каждый из которых сделал одобрительный кивок. – Если уж вы заговорили о совместной борьбе, то мы хотели бы знать – какую помощь, в какие сроки и в каком объеме вы готовы оказать нашим войскам, чтобы помочь им вырваться из вражеского окружения? У меня предложение – давайте вместе с товарищем Пекоцем пройдем в наш штаб, где мы сможем спокойно сесть и обговорить все интересующие нас вопросы… – Генерал сделал паузу и добавил чуть другим тоном, внимательно следя за лицом собеседницы: – Только должен предупредить сразу – настоящий военный союз с вами может заключить только товарищ Сталин в Москве, а все, что делаем тут мы, является не более чем местной самодеятельностью… – Только сейчас он глянул на Ватилу уверенным взглядом военного; замешательство улетучилось без следа.

– Хорошо, – ответила та, – давайте пойдем и все обговорим. А что касается товарища Сталина, то скажу вот что – длинный путь всегда начинается с первого шага, и как раз его мы и делаем прямо сейчас, но скоро придет время встретиться и с ним. Мы хотим для начала оказать вашим войскам серьезную помощь на ключевом участке сражения, где ваши войска оторваны от руководства, и только потом вступать в переговоры с вашим высшим начальством. При таком положении дел наши слова будут для него гораздо более убедительны…

Тогда же, там же в Дешковичах, штаб группы войск генерала Болдина.

Присутствуют:

Главный тактик «Полярного Лиса» – капитан второго ранга Ватила Бе;

Командир роты егерей «Полярного Лиса» – капитан Вуйкозар Пекоц;

Заместитель командующего Запфронтом – генерал-лейтенант Иван Васильевич Болдин;

Заместитель генерала Болдина – генерал-майор Семен Васильевич Борзилов;

Военком группы войск – бригадный комиссар Евгений Афанасьевич Щукин.

Самой последней в помещение штаба, в качестве которого использовалось здание сельской начальной школы, уже после Ватилы Бе, вошла широкоплечая воительница – она с натугой тащила большой серый чемодан, который был тяжел даже для ее могучих рук. В итоге чемодан очутился на столе, и Ватила Бе, поблагодарив девушку за помощь, попросила ее постоять на входе вместе с бойцами из личной охраны генерала, чтобы всякие любители погреть уши держались от штаба подальше.

– Итак, товарищи, – сказала она, положив руку на этот чемодан, – сие устройство называется «малый портативный тактический планшет» и предназначается для помощи командующим офицерам и тактикам на полевых командных пунктах планетарного и фронтового уровня…

– Погодите, товарищ Ватила, – прервал ее генерал Болдин, – вы же обещали, что разговор пойдет о помощи, которую вы сможете оказать нам при прорыве через вражеские позиции по направлению к своим…

– Нет, это вы погодите, товарищ Болдин, – ответила Ватила Бе, – то, что я предлагаю вам сейчас, и есть самая неотложная и скорая помощь, которая вам в данный момент наиболее необходима. Вы же как слепые, только что новорожденные детеныши – не знаете, куда ткнуться, где расположены заслоны врага, а где его ударные части, где проходят критически важные для противника коммуникации снабжения и где бесцельно бродят другие части вашей потерявшей управление армии.

– И вам, конечно же, все это ведомо, товарищ главный тактик? – с ироничным недоверием спросил заместитель Болдина генерал-майор танковых войск Борзилов. (Как был человек в душе царским унтером, так им и остался, и погиб он в нашей истории также по-дурацки, возглавляя штыковую контратаку в пехотной цепи.)

– Конечно же, нам это ведомо, и не только это, – вернула иронию обратно Ватила Бе. – Вы даже не представляете, при каком уровне информационного обеспечения протекают сражения в Галактике. Вот смотрите…

С этими словами Ватила Бе с некоторой натугой щелкнула замками чемодана и помогла ему раскрыться на два половины. Над столом заколебалось голубовато сиреневое марево, и через несколько секунд оно сложилось в объемную ландшафтную карту западного театра военных действий – от Полесских болот на юге до побережья Балтики на севере – с обозначение городов, сел, деревень, шоссейных, проселочных и железных дорог. Еще несколько мгновений – и этот ландшафт прорезали черно-синие стрелы наступающих немецких группировок, шоссейные и железные дороги стали пульсировать в такт, как линии снабжения. Потом красным цветом на этом голографическом макете обозначились советские части, часть из которых, будучи окруженной, беспорядочно отступала, другая же часть насмерть стояла в разного рода заслонах и локальных нерушимых оборонах. При этом для каждой части и соединения можно было получить справку по имеющемуся на данный момент остатку личного состава и техники от первоначальной штатной численности, а также получить информацию о среднем моральном состоянии бойцов и командиров.

– Итак, – академическим тоном произнесла Ватила Бе, – сейчас планшет демонстрирует вам обстановку на театре военных действий на утро 28 июня – то есть на настоящий момент. Произведенные в течение вчерашнего дня воздушные удары, конечно, притормозили разбег самых быстрых подвижных группировок и нанесли им определенные потери, но принципиально ничего пока не изменилось и не может измениться. Теперь скажите мне, товарищ Болдин, в каком направлении вы собрались прорываться и какими предположительно силами? У вас здесь, в котле, если смотреть в среднем и общем, около трехсот тысяч бойцов и командиров. Скольких из них вы имеете в виду в своих расчетах, а скольких планируете бросить на произвол врага? Должна сказать, что, по нашим оценкам, если пустить дело на самотек, прорваться из котла смогут от трех до пяти процентов окруженных. Остальным предстоит погибнуть или же попасть в плен, что будет для них значительно хуже смерти.

Генерал Болдин, который впервые с самого начала войны смог узреть обстановку на театре военных действий во всем ее диалектическом многообразии, коротко и сдержанно выругался. Сказать проще, зрелище для советских генералов было удручающее – означающее, что приграничное сражение они уже проиграли, а войска, деморализованные беспорядочным отступлением, находятся на грани повального дезертирства и самодемобилизации. Были, конечно, в этой аморфной массе и свои «крепкие орешки» (как правило, сборные временные части), концентрирующиеся вокруг инициативных командиров. Но и они, подобно лососям, идущим на нерест, стремились продвигаться на восток на соединение с уже прекратившим свое существование фронтом, ибо никем не управляемый набор отдельных дивизий и полков назвать фронтом просто не поворачивался язык.

По крайне мере, рвущимся на восток танковым клиньям немцев эти отдельные части и соединения не помеха. Правда, на самом дальнем восточном краю макета, по линии Днепр-Орша-Витебск-Западная Двина, намечается концентрация войск, спешно перебрасываемых из глубины страны и с Украины, которой явно предстояло стать новым Западным фронтом. Но процесс этот еще в самом начале; большая часть войск еще в эшелонах или только в них грузится, и если до завершения процесса концентрации сил и, самое главное, до создания более-менее прочной обороны туда прорвутся танковые группировки Гудериана и Гота, то и новый Западный фронт постигнет та же судьба, которая постигла армии, разгромленные в Приграничном сражении. Перспективы развития изображенной на макете немецкой глубокой операции генерал Болдин понимал прекрасно, имеющейся квалификации для этого вполне хватало.

– Не знаю, товарищ Ватила, – хмуро произнес Болдин, – если все изображенное здесь действительно имеет место, то я даже не знаю, какими мерами возможно исправить сложившееся положение и в какую сторону тут можно прорываться. Наверное, вы были правы, и наш разговор действительно стоило начинать с показа этого макета.

– Сложившееся положение, – сказала Ватила Бе, – исправить уже невозможно. Можно только купировать самые неприятные моменты и заставить противника ломать свои хорошо взвешенные планы, совершая ненужные ему движения. А еще можно наступить змее на хвост, чтобы та развернула против нас хотя бы часть своих ударных соединений.

Генерал Болдин подумал и спросил.

– А что если вы продолжите свои бомбежки до тех пор, пока вражеские танковые соединения полностью не утратят своих наступательных возможностей?

Ватила Бе пожала плечами и отрицательно покачала головой.

– Бомбежки продолжить можно, – сказала она, – но наш «Полярный Лис» – это дальний рейдер, предназначенный для разведывательно-диверсионных операций в глубоком тылу противника, а не тяжелый авианесущий линкор поддержки десанта, с бездонными арсеналами. Нанеся эти удары, мы выиграли для ваших войск несколько драгоценных дней, так необходимых для создания устойчивой линии фронта, но на две трети опустошили свои запасы управляемого вооружения. В дальнейшем такая практика прекратится, поскольку нам необходимо оставить экстренный резерв на те случаи, когда без точечных ударов будет уже не обойтись. Дальнейший выигрыш времени для наших войск мы с вами должны решать при помощи тактики и стратегии, а не с помощью окончательного истощения запасов управляемого вооружения. На самом деле чудес не бывает, все чудеса мы должны творить сами своими руками.

– Что вы конкретно предлагаете, товарищ Ватила? – спросил генерал Болдин. – Ведь, судя по вашим словам, в этом деле есть какой-то выход, которого мы пока просто не видим.

– Выход есть, товарищи, – подтвердила Ватила. – Задумайтесь, что случится, если в результате вашего прорыва окажутся перерезанными линии снабжения противника по железным и шоссейным дорогам в направлении Брест-Барановичи-Минск? Ведь вы же первоначально собирались выходить из окружения в направлении Слоним-Барановичи. А если сделать вот так…

С этими словами Ватила Бе принялась двигать руками над макетом, будто ведьма, колдующая над горшком с волшебным зельем. Повинуясь этим магическим пассам, окруженные войска вместо попыток прорваться на восток через реку Щара, где обратным фронтом заняла оборону 29-я моторизованная дивизия вермахта, резко сворачивали в южном направлении и, используя стокилометровый зазор между подвижными и пехотными соединениями противника, оседлывали железнодорожные и шоссейные магистрали в междуречье рек Щара и Ясельда.

– В результате, – сказала Ватила, – ударные группировки противника, оторвавшиеся от своей пехоты и уже испытывающие перебои со снабжением, будут вынуждены развернуться обратным фронтом, чтобы попытаться разблокировать магистрали снабжения. А дальше весь вопрос в том, сколько времени мы с вами сможем удерживать этот стратегический плацдарм в глубоком вражеском тылу. Три дня – очень хорошо. Неделю – отлично! Десять дней и больше – просто великолепно! Каждый выигранный день будет играть за нас и против дейчей.

– Все это так, товарищ Ватила, – сказал бригадный комиссар Щукин, – и спланированная вами операция, несомненно, может сыграть очень большое значение. Но дело в том, что мы имеем совсем другой приказ командования Западным фронтом – прорываться в район Минска для соединения со своими войсками, и даже Иван Васильевич (генерал Болдин) не может ни отменить, ни изменить прямого приказа командующего фронтом…

– Очень хорошо, товарищ Щукин, – ответила Ватила Бе, тряхнув волосами, – приказы командования надо чтить свято. Но, например, мы можем поступить следующим образом. Прорвавшись на магистраль Брест-Минск, мы пошлем к командованию парламентера с известием о том, что мы можем просто попытаться вывести группировку из окружения и с наименьшими потерями, а можем попытаться осуществить действия по блокированию снабжения наступающих вглубь страны Эс-Эс-Эс-Эр подвижных соединений, что принесет обороняющимся войскам значительно большую пользу. Товарищ Болдин, вы согласны с тем, что у вашей группы войск при нашей поддержке имеются просто уникальные возможности? Во-первых – вы сможете спасти значительную часть своих войск, потому что отход через Полесье, на периферии вражеской наступающей группировки будет намного проще, чем прорыв через их основные силы. Во-вторых – в ваших возможностях будет нанести врагу несопоставимо больший ущерб, который на длительное время скует наступательные возможности вражеских ударных группировок. Подумайте, ведь от должности заместителя командующего фронтом вас никто не освобождал, и из всех действующих старших командиров и тактиков страны Эс-Эс-Эс-Эр, находящихся внутри кольца окружения, вы являетесь старшим по званию и должности.

Немного подумав, генерал Болдин решительно мотнул головой.

– Да, товарищ Ватила, – сказал он, – вы опять во всем правы. При отсутствии связей с командованием у меня действительно достаточно полномочий, чтобы при отсутствии других старших начальников принять командование над окруженными войсками. Только у меня есть к вам несколько вопросов. Во-первых – что вы имеете в виду, говоря «действующие старшие командиры и тактики»? Что, есть еще и недействующие?

– Да, – ответила Ватила, – есть и недействующие командиры и тактики. Это такие, которые сняли с себя форму, зарыли в землю оружие, награды и документы и, маскируясь под местное население, выходят из окружения каждый сам за себя. В настоящий момент нашими орбитальными психосканерами в окрестностях данного места фиксируются несколько подобных личностей, которые не открывают себя, даже находясь среди своих.

Генерал Болдин в ответ на это утверждение только кивнул. Он некоторое время назад уже перестал видеть в своей собеседнице экзотическую бабу и стал относиться к ней как к умному и очень жесткому коллеге-генералу с большими возможностями и полномочиями. Предложенный план операции ему понравился, но оставался один вопрос.

– Следующий вопрос, товарищ Ватила, – сухо произнес он, – то, что вы предложили, мне нравится, но наши действия в случае удержания позиций на магистрали Брест-Минск необходимо согласовать с командованием Западного фронта. Ведь генерал армии Павлов ждет наши войска под Минском, а мы на неопределенное время застрянем здесь.

– Вы совершенно правы, товарищ Болдин, – ответила Ватила, – но только согласовывать наши действия считаю необходимым не со штабом Западного фронта, который уже никем не управляет и ни на что не влияет, а с верховным командованием в вашей столице. Транспорт и доставку вашего посланца в Москву мы обеспечим сразу после перехвата вражеских магистралей снабжения. Вот, например, можно отправить товарища бригадного комиссара Щукина. По данным орбитального сканирования, ваше высшее командование давно ждет нашей попытки выйти с нами на контакт, так что наши предложения выслушают с особым вниманием.

– Вы так думаете, товарищ Ватила? – со вздохом спросил Болдин. – Быть может, все же лучше буде связаться со штабом фронта?

– Я не думаю, я знаю, – резко ответила Ватила Бе, – из штаба Западного фронта возможно только получение еще одного истерического идиотского приказа прорываться к Минску по кратчайшему направлению, который погубит все имеющиеся в вашем распоряжении возможности. Действовать надо немедленно – или сейчас, или никогда. Считаю, что при обращении напрямую к Москве вполне возможно получить для вас полномочия командующего отдельной зафронтовой армией, с правом подчинять все находящиеся в отрыве от своих соединения и подразделения, а также отдельных бойцов и командиров.

– Ладно, товарищ Ватила, – сказал генерал Болдин, – вы меня убедили. А теперь сворачивайте свою чудесную машинерию и пойдемте, посмотрим на те войска, которые имеются у нас тут на местности. Сразу скажу, что наше богатство невелико и после великого драпа требует времени для приведения в порядок.

28 июня 1941 года, вечер , там же в Дешковичах.

Военком группы войск – бригадный комиссар Евгений Афанасьевич Щукин.

Бригадный комиссар Щукин был смущен и раздосадован. Привычная картина мира с треском разлетелась по швам, но вместо нее не образовалось ничего разумного, в смысле разумного с точки зрения единственно верной марксистско-ленинской теории. Эта самая теория гасила, что чем более высокоразвитым будет общество, тем ближе его устройство будет к описанному классиками коммунизму. У пришельцев, судя по их заявлениям, общество очень высокоразвитое. Но, потолкавшись среди бойцов капитана Пекоца и лейтенанта Элиа Тэны, послушав их разговоры и вступив в несколько бесед, бригадный комиссар понял, что, по крайней мере, классическим (по Марксу и Ленину) коммунизмом, бесклассовым и безденежным, среди пришельцев даже и не пахнет. Если у них и имеется что-то отдаленно похожее на коммунизм, то он военный, с феодальным уклоном, а также элементами капитализма и даже родоплеменного строя. Не добавило ясности и общение комиссара с Ватилой Бе, достаточно высокопоставленной персоной – от нее комиссар получил немало буквально шокирующей информации.

Главное, что ему удалось выяснить – пришельцы служили Империи. Именно так – Империи, с большой буквы. Те здоровенные мускулистые бабы-воительницы, выросшие в закрытых учебных заведениях, вроде кадетских корпусов, например, считали эту Империю своей матерью, а император, третий из рода Шевцовых, был им вместо отца. Одна из девушек-великанш, смущаясь, даже показала Щукину (комиссар он или нет) стереофото, где ее выпускной класс был запечатлен в компании императора Владимира Третьего. У бойцов-егерей из многонациональной роты капитана Пекоца отношение к империи и императору было более сдержанным, но ни одного негативного высказывания в адрес имперских властей комиссар не услышал*. Напротив, большинство бойцов считает Империю единственно возможной формой государственного устройства, при котором человечеству не будет грозить риск распада на отдельные колонизаты.

Примечание авторов: * Бригадный комиссар зря удивляется. Недовольные властью в минимальном количестве 2%-5% имеются в любом, даже самом счастливом обществе, но команду дальнего рейдера и, в частности, личный состав егерской роты и штурмового батальона нельзя признать репрезентативной выборкой. Потомки разгромленных и репрессированных элит Латины, Ханаана и некоторых других планет ради блага их же народов брошенные в мясорубку Имперской Службы Безопасности, почти никогда не идут служить Империи, предпочитая иные занятия.

У самого Щукина воспоминания о Российской Империи были совсем не радужными. Но у него хватало ума не тыкать этими воспоминаниями в лицо пришельцам, ибо общему двух империй было только название и институт абсолютной монархии как таковой. И все. Но, как уже говорилось, в любом случае Империя пришельцев не вписывалась ни в какие теоретические рамки марксистско-ленинской теории и отличалась от империи Романовых примерно так же, как амурский тигр отличается от сибирского кота. И Владимир Третий на фоне Николая Второго смотрелся бы как подтянутый бравый вояка на фоне унылого сельского учителя. Не зря же эти великанши перед ним так млеют. А чего стоит концепция русской национальной идеи, положенная в идеологическую основу Империи вместо советского пролетарского интернационализма! Если бы Евгения Афанасьевича Щукина звали Яков Соломонович Кац, то он бы уже орал во весь голос о русском великодержавном шовинизме и о том, что эта Империя, несомненно, является самой отъявленной тюрьмой народов из всех возможных тюрем.

Но Кацев в комиссарских чинах поблизости не наблюдалось, и кричать о предательстве идеалов революции было некому. Сам же бригадный комиссар вынуждено отметил, что и в определении русского великодержавного шовинизма Империя пришельцев умудрилась порвать все возможные шаблоны. Какой же это шовинизм, если, например, у капитана Пекоца в роте национальный состав «каждой твари по паре», но все они считают себя русскими, потому что сдали соответствующие экзамены (тест на владение языком и тест на тип мышления – без их успешной сдачи невозможно поступить на службу). И вообще происхождение в империи никого не волнует, юноши и девушки не рискуют оказаться пораженными в правах из-за того, что их родители раньше занимали неправильную политическую позицию или имели какое-то не то социальное происхождение.

Как сказала Ватила Бе, когда освободилась от других дел, этот экзамен на соответствие имперским социокультурным стандартам для получения гражданства один раз в жизни имеет право сдать любой житель Империи. Обычно его проводят одновременно с выпускными экзаменами за курс средней школы, но бывают и экзамены для взрослых. Надо сказать честно, бригадного комиссара Щукина шокировала концепция гражданства, получаемого не по праву рождения от правильных родителей, которые уже были гражданами государства, а через испытание экзаменом. Но ведь так, через экзамен, аналогичный экзамену на полное среднее образование, можно получить только гражданство третьего класса, дающее больше потенциальных возможностей, чем прямых привилегий, а для того чтобы получить гражданство второго или первого классов, необходимо служить в армии, воевать с врагом на передовой и иметь правительственные награды. «И вообще, товарищ бригадный комиссар, – закончила беседу товарищ главный тактик, – с такими вопросами лучше всего обращаться не к ней, а к социоинженеру Малинче Евксине.»

Кстати, сама капитан второго ранга Ватила Бе, пока к ней не привыкнешь, шокирует ничуть не меньше всего остального, и дело даже не в хвосте и в грифельно-сером цвете ее кожи. Да-да, кожа у нее именно темно-серая, с металлическим отливом, будто густая штриховка мягким графитовым карандашом, поэтому с африканкой ее никто не перепутает. А если добавить туда темно-рыжие волосы, хвост с кисточкой, стоячие острые уши и заостренные зубы, то получается образ создания и вовсе нечеловеческой природы – нелюдь, одним словом. Но, во-первых – это не так, и такие, как Ватила и ей подобные эйджел явно имеют очень близкое родство с людьми, а во-вторых – такие мысли о «нелюдях» не подобают настоящему коммунисту, которому следует оценивать людей исключительно по их делам. Настоящие нелюди сидят сейчас в Берлине, и именно с ними комиссару предстоит бороться в ближайшее время.

Главный шок в Ватииле Бе вызывает несоответствие экзотической внешности, женского пола, чистейшего русского языка и профессиональных повадок кадрового командира высокого ранга. Комиссар Щукин со стороны наблюдал за тем, как Ватила беседовала с командирами и бойцами присоединившихся к ним частей и отдельных подразделений. Все эти разговоры были сухими и короткими, ни разу они не переросли в подобие митинга, но каждый раз, когда тактик пришельцев уходила дальше, личный состав подразделений, с которыми она беседовала, оставался этим разговором окрыленным.

Побывали они и там, где встали на отдых остатки 7-й танковой дивизии генерал-майора Борзилова. Из техники в ее составе после нескольких дней боев остались только два КВ-1, пять Т-34 и несколько легких танков Т-26. Экипажи, пользуясь короткой передышкой, как раз копались в моторах своих железных коней. После нескольких минут разговора, едва танкисты освоились, на Ватилу сразу посыпался град просьб и заявок. В результате договорились, что вопрос с топливом будет решаться на месте из брошенных эшелонов и складов и через Москву, а чтобы улучшить техническое состояние означенных агрегатов, Ватила пришлет сверху инженерно-ремонтную бригаду со всем необходимым инвентарем. Мол, какие-то «серые» уже рождаются с инструментами в руках. и если из этих железок в принципе можно сделать конфетки, то они их обязательно сделают. И вот ведь что характерно – уже через несколько минут разговора суровые парни в черных комбинезонах и танкистских шлемах переставали дичиться диковинной «бабы», а четко и ясно отвечали на ее вопросы.

Кстати, когда она узнала, что к пушкам 76-мм стоящих на Т-34 и КВ-1 с самого начала войны в боекомплекте не было ни одного бронебойного снаряда, то выругалась на чистом русском языке так длинно и замысловато, что танкисты только уважительно присвистнули.

– Могете, товарищ Ватила! – сказал сдвинувший шлем на затылок чумазый старший лейтенант, – получилось не хуже, чем у нас.

– Командно-обсценную лексику, товарищ старший лейтенант, – ответила ему Ватила Бе, – и на флоте, и в штурмовой пехоте преподают с первого курса училища. Надо просто уметь ругаться матом, облегчая душу, а не разговаривать на нем, как это иногда делают не знающие меры отдельные товарищи.

На том и расстались. Ватила Бе еще раз переговорила с генералом Болдиным по поводу подготовки к завтрашнему рывку на Слоним с поворотом на юг, оставила инструкции капитану Пекоцу и засобиралась к себе, обратно на орбиту, докладывать своему командиру. А бригадному комиссару Щукину предстояло все как следует обдумать и решить, как же он все-таки относится к столь неожиданным союзникам и что ему делать, если оно, это отношение, окажется отрицательным. Ведь не зря генерал Болдин сказал, что дареному коню в критический момент в зубы не смотрят. С очень большой вероятностью эту же фразу повторит и сам товарищ Сталин, когда войдет в курс дела. Сначала, мол, разобьем Гитлера, а уж потом будем думать, как относиться к тем, кто помог нам его разбить. А если не будет никакого «потом»? Такие вот Ватилы Бе очаруют-околдуют местный народ – и партия большевиков в один прекрасный момент вдруг останется не у дел.

28 июня 1941 года, поздний вечер , Варшава, штаб 2-го воздушного флота люфтваффе.

Генерал-фельдмаршал авиации Альберт Кессельринг.

К вечеру 28-го июня в штабе 2-го воздушного флота стало ясно – насколько великолепными были результаты первых четырех дней войны, за которые авиация противника была полностью уничтожена, настолько же катастрофическими оказались дни 27-го, и особенно 28-го июня, в течение которых 2-й и 8-й авиакорпуса понесли тяжелые потери. Виной всему стали появившиеся утром 27-го июня так называемые «Белые демоны», которые, несмотря на свою немногочисленность, сразу и прочно завоевали господство в воздухе. По докладам тпилотов люфтваффе, которые встретились с этими «демонами» в бою и сумели при этом выжить (а таких было немного), можно было сделать вывод, что хоть как-то драться с ними не представляется возможным. Обладая подавляющим превосходством в скорости и огневой мощи, «демоны» воспринимают «мессершмитты», «юнкерсы» и «хейнкели» исключительно как свою законную добычу, а не как противника, который может нанести им какой-нибудь ущерб.

При этом, помимо контроля воздушного пространства, в ключевых точках театра военных действий наблюдались случаи, когда пары и четверки «демонов-истребителей» эскортировали крупные бомбардировочные формации большевиков, расчищая им дорогу к стратегическим объектам в тылах группы армий «Центр» и к колоннам танков и мотопехоты. Последствия таких налетов, когда большевистская авиация бомбила свои цели, как на полигоне (при отсутствии истребительного противодействия), каждый раз были катастрофическими и означали тяжелые потери для наземных войск и значительные разрушения транспортных коммуникаций.

Также неизменно тяжелыми были последствия налетов на позиции наземных войск и на коммуникации вермахта «демонов-бомбардировщиков» – те, как правило, бомбили свои цели с больших высот и на скоростях, в несколько раз превышающих скорость звука. Разрушения и потери от ударов единичного бомбардировщика можно было сопоставить с результатами удара бомбардировочной эскадры люфтваффе полного состава. Кессельринг мог сказать об этом без всяких экспертов – из окна своего кабинета он лично наблюдал бомбовый удар по варшавскому железнодорожному узлу, а потом еще сам побывал на месте событий. Точность бомбежки «демона-бомбардировщика» оказалась просто запредельной, при этом все бомбы уложились в полосу четыре с половиной километра на двести метров, что обеспечило полное разрушение цели. Подчиненные Кессельринга подсчитали, что если бы с таких высот и на таких скоростях бомбили бомбардировщики люфтваффе, то бомбовый ковер простерся бы на половину Варшавы.

И такой разрушенный железнодорожный узел в германских тылах был не единственным. С какой-то нарочитой неторопливостью «демоны-бомбардировщики» принялись за разрушение тыловой транспортной инфраструктуры вермахта, и если пока результат их работы можно обойти, то в ближайшем будущем (то есть через неделю-две) вполне можно ожидать остановки наступления по причине наступившего транспортного коллапса. Единственными целями, которые «демоны-бомбардировщики» пока избегали атаковать, являлись аэродромы люфтваффе. При этом уже отмечалось, что «демоны-истребители» самым явным способом стремятся делать свою работу так, чтобы ее могли видеть либо экипажи большевистских бомбардировщиков, либо их наземные войска. Как в цирке – замысловатый трюк и бурные аплодисменты. Одним словом, со стороны «демонов-истребителей» имела место самая беззастенчивая демонстративная работа на публику.

Даже несмотря на некоторую сдержанность своего применения (отказ от удара по аэродромам) за эти два дня «демоны» нанесли второму воздушному флоту серьезные потери. Если в войну на Востоке истребительные эскадры вступили укомплектованные техникой на девяносто процентов, а бомбардировочные – на семьдесят-восемьдесят, то за эти два дня комплектность исправной техники во втором воздушном флоте снизилась ниже пятидесяти процентов. Это, конечно, не тот одномоментный разгром, которому люфтваффе в первый день войны подвергло большевистскую авиацию, но если дело так пойдет и дальше, то 2-й воздушный флот истечет кровью за несколько дней. И опять самые большие потери понесли бомбардировщики и транспортные самолеты. «Хейнкели» и «юнкерсы» при столкновении с «демонами» оказались не более чем неуклюжей, плохо защищенной добычей. Если «эксперты», спасая свою жизнь, хотя бы могут выйти из боя пикированием (и «демоны» при этом, как правило, их не преследуют), то для бомбардировщиков такой выход не подходит. Даже для «Юнкерсов-88», которые проектировались как пикирующие бомбардировщики, благополучный исход выхода их пикирования зависит только от опыта пилота, а «Хейнкели-111», «Дорнье-17» и старики «Юнкерсы-52» либо вовсе не пикируют, либо пикируют до самой земли.

Но потери в самолетах – это далеко не главное. В боевых столкновениях с «демонами» гибнут пилоты, штурманы и бортовые стрелки, как правило, имеющие довоенную выучку и уже получившие боевой опыт в небе Польши, Норвегии, Франции и Британии. При этом процент тех, кому удалось спастись с парашютом, оказывается недопустимо низким. Установленное на «демонах» оружие (так называемые «Лучи смерти») настолько мощное, что самолеты люфтваффе, попавшие под его удар, подвергаются мгновенному разрушению, а члены экипажей даже не успевают предпринять попытки к своему спасению. Построить новые самолеты можно относительно быстро, а вот для воспитания нового поколения летчиков потребуется не меньше десяти лет. Поэтому им Альберт Кессельринг отдал специальный приказ, предписывающий пикирующим бомбардировщикам и истребителям при появлении в воздухе «демонов» пикировать и выходить из боя врассыпную на бреющем полете, а экипажам бомбардировщиков покидать свои машины с парашютами, ибо до сей поры не было случая, когда «демон» начинал стрелять по «одуванчикам». Завтра «демоны» могут исчезнуть так же внезапно, как и появились, а вот воевать с большевиками будет уже некому.

В связи с этими событиями Кессельрингу вспомнилась уэллсовская «Война Миров». В той книге у марсиан было точно такое же преимущество над англичанам, какое в настоящий момент «демоны» имеют над люфтваффе. И только одна тонкость не позволяет аналогии быть полной. Марсиане у Уэллса не выступали против Британии на стороне Франции, Германии или России, а вели войну сразу против всех, желая захватить всю Землю. Но «демоны», помимо того, что ведут против люфтваффе и вермахта истребительную войну, одновременно с этим всячески демонстрируют свои симпатии и поддержку русским большевикам. При этом «демоны» что-то не торопятся защищать Британию, что наводит на очень неприятные мысли о том, что они действительно в родстве с большевиками. Пылающие слова: «Мене, текел, фарес» на темной стене уже появились; и те, кто не внемлет этому предупреждению, будут пенять только на себя.

28 июня 1941 года, 23:35 мск. Москва, Кремль, кабинет Иосифа Виссарионовича Сталина.

Посасывая трубку, Сталин рассматривал фотографии звездного неба. Нет, вождь внезапно не увлекся астрономией, просто на фоне звезд и космической черноты советскими астрономами был запечатлен вытянутый объект, похожий на нечто среднее между морским линкором (только без орудийных башен) и гигантским самолетом. Масштабная линейка, расположенная рядом с одним из изображений, утверждала, что данный космический корабль имеет в длину более полукилометра. Но главным для товарища Сталина было то, что на покрытом квадратами бронеплит борту парящего в космосе корабля красовалась большая пятиконечная звезда и надпись кириллицей: «Полярный лис». Фотография была черно-белой, но вождя заверили, что цвет звезды и надписи – красный. Кроме всего прочего, на некоторых фотографиях были видны мелкие, как мошки, аппараты – то ли покидающие борт космического гиганта, то ли возвращающиеся обратно.

Фотографии с этим объектом были сделаны сразу в нескольких советских обсерваториях и экстренных образом доставлены в Москву на самолетах. Спешка объяснялась тем, что это, скорее всего, и был тот самый загадочный визитер, который уже двое суток ставил на уши весь советско-германский фронт. Такой вывод напрашивался потому, что человечество на данном этапе развития еще не научилось отправлять на орбиту собственные искусственнее околоземные спутники, тем более такие огромные. С самого начала, как только они появились, было понятно, что с происхождением «защитников» не все ясно, то есть не все чисто. Авиаконструктор Яковлев, который являлся референтом Сталина по авиационным вопросам, на пальцах объяснил своему шефу, почему летательные аппараты с такими характеристиками в настоящий момент не могут быть построены ни в одной стране мира.

Ответ на этот вопрос был окончательным и бесповоротным. И, как это водится в научных (и не только) кругах, один ответ породил несколько новых вопросов. Если «защитники» имеют внешнее, по отношению к земной цивилизации, происхождение, то откуда они прилетели, что они от нас хотят и почему на их аппаратах изображены пятиконечные красные звезды, а их пилоты вступали в переговоры с экипажами советских бомбардировщиков на чистом русском языке? Ответить на этот вопрос могла только сама команда прибывшего к Земле корабля, но вождь пребывал в уверенности, что присутствие этого корабля не осталось незамеченным и другими державами, в которых есть астрономы, телескопы, да и просто люди, время от времени поднимающие глаза к небу. Ведь силуэт вращающегося вокруг Земли искусственного аппарата можно разглядеть даже в хороший морской бинокль, ну а в телескоп неплохо видна красная пятиконечная звезда и надпись на кириллице. В этом смысле товарищи в Москве имеют значительно меньше оснований для волнений, чем господа в Берлине, Риме, Лондоне, Вашингтоне или Токио (остальные не в счет).

Вождь отодвинул фотографии и задумался. Он сам должен во всем разобраться, прежде чем доводить эту информацию до соратников по ЦК. Разумеется, Лаврентий с самого начала в курсе этого дела; фотографии доставляли его люди, но тайны он хранить умеет. Необходимо сделать так, чтобы в первую очередь с пришельцами встретились его доверенные люди, которые достигли бы первоначальных договоренностей, и лишь потом можно начинать официальные переговоры. А то люди в ЦК разные. Некоторые не совсем надежны с идеологической точки зрения, потому что их вечно заносит в крайности, другие являются твердолобыми марксистами – такими твердолобыми, что их без специального инструмента порой не отличить от троцкистов.

Сталин подумал, что благодаря тому, что пришельцы тоже используют красные звезды, едва ли они потребуют за свою помощь ликвидировать советскую власть и реставрировать капитализм; а со всеми остальными их требованиями и вытекающими из них проблемами партия большевиков и советское правительство справятся без большого труда. Главное – правильно организовать первую встречу; это зависит от того, когда пришельцы выйдут на связь и кого пришлют для ведения переговоров. И при этом надо еще помнить о том, что обстановка на Западном фронте не прояснена до сих пор. Комфронта Павлов вместо нормальных сводок и донесений присылает какие-то отписки. То ли он и в самом деле не владеет информацией о том, где расположены позиции вверенных ему частей и соединений, то ли ему как раз таки все уже известно, но он боится об этом сообщать, прекрасно понимая, что с ним сделают партия и правительство в случае наихудшего развития событий.

И ведь, как ни странно, те же пришельцы на Северо-Западном и Юго-западном фронте, ограничивающиеся прикрытием наших войск с воздуха, на западном направлении уже неоднократно наносили по врагу массированные бомбовые удары, как будто дела там идут хуже, чем в остальных местах. Неспокойно что-то на сердце у вождя. А что если дела там и в самом деле хуже некуда? Но знают о том наверняка только германское командования, чьи танки, по отдельным данным, уже под Минском, и пришельцы на своем вращающемся вокруг Земли корабле. Потому что им сверху, с высоты четырехсот километров, видать все… и даже больше, чем все.

29 июня 1941 года, ранее утро, лесной массив в 6-ти километрах западнее Слонима.

Командир 7-й танковой дивизии, ныне командующий автобронетанковыми частями зафронтовой группы войск – генерал-майор Семен Васильевич Борзилов (48 лет).

Едва на востоке заалела утренняя заря, сводный мотоброневой отряд под командованием генерала Борзилова сосредоточился на исходных позициях на восточной опушке лесного массива, находящегося в прямой видимости к западу от Слонима. На той стороне – в самом Слониме и по восточному берегу реки Щары оборону перевернутым фронтом заняла свежая 29-я моторизованная дивизия вермахта под командованием генерал-майора Вальтера фон Больтерштерна. Считая, что окруженные большевистские войска всей массой будут прорываться через Щару, чтобы далее отступить в восточном направлении через Барановичи-Минск*, немецкий генерал сосредоточил в районе Слонима основные силы своей дивизии. Сводной группировке генерала Болдина противостояли два моторизованных пехотных полка (из трех, имеющихся в дивизии), моторизованный саперный батальон, разведывательный батальон, мотоциклетный батальон, моторизованный противотанковый батальон и моторизованный артиллерийский полк.

Примечание авторов:

* В нашем прошлом советские войска из восточной части Белостокского котла (восточнее Волковысска) прорывались через Слоним как раз по указанному направлению на Барановичи. Ожесточенные бои на этом рубеже продолжались в течение 29-30 июня, после чего ударная группировка окруженцев распалась, и каждый отряд пошел своим путем**, а немцы пошли своим.

** Генерал Болдин повел сводную стрелковую «дивизию» без тяжелого вооружения северным маршрутом, прорвавшись через слабые немецкие заслоны на Щаре севернее Слонима (если они вообще были) и вышел из окружения 11 августа в районе Духовщины (севернее Смоленска). Генерал Борзилов повел своих танкистов на юг (по предложенному Ватилой Бе маршруту) но по ничтожности своих сил был не в состоянии решать какие-то стратегические задачи. Потому, бросив остатки техники, его отряд, двигаясь через Полесье, 4-го августа вышел из окружения в районе Гомеля.

В течение суток к Дешковичам дополнительно подошли еще несколько танков, а еще два взвода огневой поддержки прибыли с орбиты перед самым началом операции. Прибыла и обещанная Ватилой Бе сводная инженерно-ремонтная бригада с «Полярного Лиса», состоящая да двух серых эйджел среднего ранга, четырех горхинь и двух сибх, которые использовались преимущественно для того, чтобы подавать работающим инструменты. При этом одна из горхинь с некоторой натугой тащила за собой тяжеленный кофр на антигравитационной платформе, битком набитый инструментами и расходными материалами, необходимыми для ремонтно-восстановительных работ.

Когда генерал Борзилов и его подчиненные увидели эту команду в синих спецовках-комбинезонах инженерной службы, то попросту потеряли дар речи. Кроме странного внешнего вида, серые употребляли в своем разговоре загадочные термины – такие, как «молекулярный клей», «монополотно», «атомарное напыление», «атомарная сварка» и т.д., – и для генерала и для его мехводов слова звучали как полная абракадабра. Но, как сказал товарищ Маркс, практика – критерий истины, поэтому, как и в случае с Ватилой Бе, первоначальное недоверие быстро сменилось трудовым энтузиазмом. Тщательно осмотрев ходовую часть танков Т-34 и особенно КВ (для первых серий это была самая слабая часть техники), старшая из серых по имени Аэла Си вынесла вердикт, что «на коленке», да еще и меньше чем за сутки, тут мало что можно сделать. В первую очередь следует заказать в автоматических мастерских рейдера изготовление нормальных воздушных фильтров со сроком готовности «будущая ночь». А то товарищ Кошкин ударял танкопробегом по бездорожью зимой, притом, что снежная пыль, попавшая в цилиндры двигателей, не наносит им такого вреда, как пыль обыкновенная, песчано-глинистая, состоящая из алюмосиликатов с небольшой примесью известняка*.

Примечание авторов: * немцы перед использованием трофейных «тридцатьчетверок» и КВ первым делом ставили на них воздушные фильтры от своих «троек» и «четверок».

Вторым, не менее важным вопросом, были быстроизнашивающиеся коробки передач «тридцатьчетверок» и КВ, ибо металл, из которого изготовляли их шестерни, не соответствовал динамическим характеристикам новых советских машин. Проще говоря, если гонять тридцать четверки без ограничений на полных скоростях, то шестерни в первоначально новенькой коробке выкрошатся чуть ли не раньше, чем кончится солярка в баках. А если учесть, что мехводы новых танков, как правило, начинали на легких БТ и Т-26, и по привычке на КВ с массой в пятьдесят тонн обычно стартовали с места на третьей передаче – так же, как и на восьмитонном Т-26. И под хруст выкрашивающихся зубьев получалось: «вот тебе, бабушка, и новые танки». А без коробки передач танк – не танк, а железный гроб с пушкой и пулеметом. Сколько их таких, почти исправных, танкисты генерала Борзилова бросили на смертном пути своей дивизии от Белостока до Слонима»! Изучив конструкцию коробки передач, Аэла Си сделала вывод, что заказывать в мастерских «Полярного Лиса» потребуется только наборы шестерен с вечным, неубиваемым покрытием, а остальные детали коробок передач можно использовать и в том виде, в каком они есть сейчас.

Таким образом, пересборка коробок передач с новыми шестернями тоже ушла на будущую ночь, а команда Аэлы Си, подтянув и подшаманив в ходовой части техники все, что можно было сделать «на коленке», приступила к работам, которые помогут танкам и их экипажам дожить до этой самой будущей ночи. В основном это было усиление бронезащиты в самых уязвимых местах при помощи того самого монополотна, которое предполагалось крепить к броне на молекулярный клей, а также металлокерамических плиток высшей защиты из ЗИПов штурмовых шаттлов.

Сначала генерал Борзилов и прочие советские танкисты пришли в недоумение от идеи оклеить танк «тряпками», но когда убедились, что монополотно режется только специальным молекулярным резаком, не горит и даже в один слой в упор не пробивается из винтовки Мосина, сменили гнев на некоторый интерес. Вреда, мол, от этой затеи точно не будет. Если башни и корпуса КВ-1 серые просто обклеили монополотном, поверх которого провели напыление красителя цвета хаки, то над «тридцатьчетверками» инженеры с «Полярного Лиса» поиздевались куда серьезней. В самых уязвимых (и обстреливаемых) местах поверх слоя монополотна клеились металлокерамические плитки высшей защиты, потом поверх плиток в обтяжку клеился еще один слой монополотна и производилось напыление красителя.

– Ну все, – сказала Аэла Си, оглядывая бугристую, точно у крокодилов, броню преображенных «тридцатьчетверок», – конечно, по уму стоило бы поставить генераторы защитного поля, но с этим слишком много возни, а против местных дейчей сойдет и так.

Таким образом, к утру 29 июня сводный мотоброневой отряд генерала Борзилова состоял из тяжелого танкового батальона (три КВ-1 и шесть Т-34 с усиленным бронированием), легкого танкового батальона (пять БТ-5 и восемь Т-26), трех мобильных взводов тяжелого оружия штурмовой пехоты, а также роты егерей вечно веселящегося капитана Вуйкозара Пекоца. Группировка по батальонам была обусловлена не только стойкостью бронезащиты, но и тем, что танки в тяжелом батальоне потребляли в качестве топлива соляр и требовали снарядов к 76-мм пушкам, а танки в легком батальоне потребляли бензин и были вооружены пушками калибра 45-мм. Что касается наземных подразделений, высадившихся с «Полярного Лиса», то они уж точно ни в чем не нуждались и ничего не требовали, и при этом именно они обеспечивали всей группировке необходимые для прорыва огневую мощь и противовоздушную защиту.

И вот настал решающий момент, когда рассвет вступил в свои права – стало достаточно светло, но в то же время встающее солнце еще не показалось над горизонтом и не начало слепить глаза атакующим. Перед боем разведка доложила, что передовая линия обороны противника, включающая большую часть его противотанковой артиллерии, располагается вдоль линии железнодорожной насыпи у поселка Чемеры на западной окраине Слонима. Правда, надо сказать, что еще вечером позиции немецкого мотоциклетного батальона были выдвинуты на девять километров дальше к западу от Чемер, и передовая линия немецкой обороны пролегала через населенный пункт Козловичи и несколько близлежащих деревень, расположенных ровно на полпути между Дешковичами и Слонимом. Но ночью к этим немцам случился неожиданный визит егерей капитана Пекоца, отчего они все умерли, даже не успев толком оказать своим харонам сопротивление и поднять тревогу.

Тут надо сказать, что генералу Борзилову егеря капитана Пекоца чем-то напомнили его земляков, кубанских пластунов, наводивших ужас на германцев и австрийцев. Хотя Бог его знает, почему у него возникла такая ассоциация. В этой сборной команде головорезов только земляки ее командира и собственно новороссы имели с кубанцами хоть что-то общее по генам. Кстати, капитан Пекоц представил командиру пятерых хмурых коренастых бритоголовых бойцов и сказал, что это и есть настоящие истинные арийцы с Тардана, а те, кого этим именем называют дейчи, являются наглыми и бессовестными самозванцами.

Именно благодаря егерям ударный отряд смог скрытно занять исходные позиции на опушке, а вслед за ним в меру скорости пешего марша стала подтягиваться и пехота и, самое главное, артиллерия. Вся артиллерия, которую удалось собрать, сохранить и снабдить боеприпасами, слилась в отдельный артиллерийский полк, находящийся под непосредственным командованием генерала Болдина. Первый дивизион – одна батарея особого могущества (две гаубицы Б-4 с тягачами «Коминтерн»), а также две четырехорудийные батареи пушек-гаубиц МЛ-20 тоже с тягачами. Второй дивизион – три четырехорудийные батареи гаубиц М-30 на конной тяге. Третий дивизион – три шестиорудиные батареи 76-мм пушек Ф-22/УСВ. В принципе, уже первого и второго дивизионов этого сводного артполка вполне хватало для того, чтобы при надлежащей корректировке и отсутствии таковой у противника, покрыть немецкий 29-й артиллерийский полк, как Одиссей Пенелопу.

Атака Слонима началась прозаически, без предварительных ласк и воинственных танцев. Просто десяток советских танков, которые выглядели, будто их, раненых, перебинтовали светло-зелеными бинтами, выехали по дороге из леса и, не развертываясь в боевой порядок, колонной направились в сторону железнодорожного переезда. От такого зрелища у немецких часовых, зевающих в предутренней тишине от желания поспать, челюсти упали до самой груди. Не узнать грозные силуэты новейших и весьма грозных большевистских танков было невозможно. При этом немецких наблюдателей сбивал с толку их непривычный вид и то, что они продолжали двигаться походной колонной, не пытаясь развернуться в боевой порядок. Но даже самый хороший ступор не может длиться вечно. К тому моменту, когда советские танки проехали около половины того километра, что отделял их от позиций немецкой противотанковой артиллерии вдоль железнодорожной насыпи, там уже приблизительно разобрались, что к чему, и истошными голосами завопили «Аларм! Аларм! Аларм!». Русские, которых тут ждали последние четыре дня, наконец-то пришли.

Сначала спросонья, в белый свет как в копеечку, бухнула одна «колотушка» – трасса снаряда растаяла в светлеющем небе. За ней вторая, третья… Даже не высекая искр, снаряды бессильно рикошетили от лобовых листов, бортов и башен, но немецкие противотанкисты увеличивали и увеличивали темп своей стрельбы. И тут сверкнула ослепительная вспышка; от опушки леса к одной из «колотушек» на мгновение протянулась бело-голубая черта, брызнули во все стороны искры – и на месте орудийной позиции остался только оплывший слиток, что совсем недавно был 37-мм германской противотанковой пушкой Рак-36. За первым тяжелым лазерным ружьем выстрелило второе, третье, четвертое… С той же беспощадной, стопроцентной эффективностью. Один выстрел – одна уничтоженная противотанковая пушка.

Что касается ответного огня «колотушек» по своим губителям, то прямое попадание из Рак-36 с километра в точечную цель «замаскированный расчет тяжелого лазерного ружья» является ненаучной фантастикой. Даже снайпер с винтовкой Маузера образца 98 года по ростовой мишени уверенно работает не дальше, чем на восьмистах метрах, а «колотушка» – это далеко не снайперская винтовка. А вот само тяжелое лазерное ружье эффективно на любых дистанциях в пределах прямой видимости, если, конечно, это позволяет прозрачность атмосферы. А сегодня она позволяла – видимость утром была миллион на миллион.

Одним словом, схватку за рубеж железнодорожной насыпи немецкий противотанковый батальон проигрывал начисто. Несмотря на зубодробительную канонаду, ни один советский танк так и не был подбит, а больше половины противотанковых орудий было уже уничтожено. Досталось и расчетам ручных пулеметов, которые должны были сдерживать натиск советских стрелков, идущих вслед за танками. Этот счет смерти рос с каждым ударом сердца, пока нервы у солдат немецкого противотанкового батальона не выдержали и они не принялись откатывать уцелевшие пушки за насыпь, убирая их из прямой видимости расчетов тяжелых лазерных ружей. Потом, вслед за артиллеристами, засобирались прочь и пулеметчики, которым совсем не хотелось оставаться единственными мальчиками для битья. Это была еще не победа в схватке за первый рубеж вражеской обороны, но уже хорошая заявка на нее.

Исчезновение с гребня железнодорожного полотна немецких пулеметов означало, что скрывающаяся на опушке леса советская пехота могла переходить в атаку без риска попасть под шквальный пулеметный огонь. В одном только противотанковом батальоне имелось восемнадцать единых пулеметов МГ-34, записанных как ручные, и их свинцовый ливень мог остановить наступательный порыв целого стрелкового полка. Но сегодня был не их день. Как только немецкие противотанкисты и пулеметчики отступили за гребень железнодорожной насыпи, водительницы парящих аппаратов подогнали их к позициям, а стрелки и вторые номера расчетов тяжелых лазерных ружей заученно перенесли свои девайсы на турели в колясках. И дальше сели – полетели. На высоте около метра над головами атакующей советской пехоты и чуть-чуть выше линии железнодорожной насыпи. Это уже не парение – это свободный полет, а еще дополнительный обзор. Если подняться еще чуть выше (лишь бы у пилота-водителя не закружилась голова), то стрелкам становится отчетливо видно нездоровое шевеление за железнодорожной насыпью. Там немецкая пехота изготовилась к штыковой контратаке*, а противотанкисты спешно разворачивают свои орудия, чтобы с короткой дистанции обстрелять советские танки в борт в тот момент, когда те будут форсировать переезд. А еще там, возле самого переезда, копошатся какие-то типы с большими баллонами** на спине. А вот это уже есть серьезный непорядок!

Примечание авторов:

* 29-я моторизованная дивизия на Восточном фронте – совсем свежая, еще не побывавшая в боях, и эти конкретные немецкие солдаты не знают, какую цену им придется заплатить за удовольствие сойтись в штыки с осатаневшими от последних безобразий русскими солдатами. Пока что, после разгрома Польши, Норвегии, Франции и Дюнкеркской катастрофы англичан, они думают, что круче немецкого солдата в Европе никого нет. Утратить это заблуждение им предстоит в самое ближайшее время.

** в состав саперного батальона каждой немецкой пехотной дивизии входили девять расчетов ранцевых огнеметов Flammenwerfer 35/40 с дальностью «плевка» в 35-40 метров и девять расчетов противотанковых ружей PZB-38/39 калибра 8 мм, которые на пистолетной дистанции 100 метров под прямым углом к поверхности могли пробить до 30 мм брони. Против КВ-1 и Т-34 даже без дополнительного бронирования это несерьезно, а вот БТшки и Т-26 были законной жертвой этих ружей.

Атакующая советская пехота, уставив вперед штыки, увидела парящие прямо над их головами аппараты огневой поддержки, что испускали беззвучные лазерные лучи рассекающие бледно-голубое небо, узрела яркие вспышки попаданий где-то за насыпью и вздымающиеся в небо языки огня, услышала доносящиеся оттуда иноязыкие яростные вопли боли, ярости и отчаянья – и вдруг, охваченная общим воодушевлением, сама с яростным ревом бросилась вперед, в атаку. Советских бойцов и командиров обуяло яростное желание сойтись с врагом в яростной рукопашной схватки и отплатить боль, страх, бессильную ярость все то, что пережили они за последнюю неделю, с момента вероломного и внезапного нападения гитлеровской Германии на СССР.

Вырвавшаяся вперед танковая колонна вышла на переезд, где все-таки подверглась обстрелу со стороны нескольких уцелевших противотанковых пушек, стрелков и противотанковых ружей и даже одного огнеметчика – тот, до того как был срезан пулеметной очередью, успел плюнуть огнесмесью в башню головного танка КВ-1. Не удерживаясь на монополотне, огненные капли покатились вниз как с гуся вода, в пыль и на брусчатку, под звенящие по рельсам гусеницы… Конечно, в боевом отделении стало смертельно жарко и душно, воздух переполнился химических угаром, от которого першило в горле. Но экипаж не поддался панике и, свернув машину с дороги, пулеметным огнем, гусеницами и шрапнельными выстрелами, поставленными на картечь, принялся зачищать от немецких солдат пространство за железнодорожной насыпью.

За первым танком переезд пересек второй, третий, четвертый и, кроме того, там же на землю опустились парящие аппараты, с которых на землю спрыгнули егеря капитана Вуйкозара Пекоца в полной боевой экипировке. К трассам пулеметных очередей добавились сверкающие росчерки лазерных выстрелов. Не выдержав натиска, вражеская пехота откатилась в лесополосу за насыпью и тут же через железнодорожное полотно стала переваливать основная масса советской пехоты, настроенная устроить захватчикам хорошую кровавую баню. Потом над полем схватки, где кипела страшная рукопашная, стали зависать парящие аппараты, из которых в самую гущу схватки спрыгивали широкоплечие крепышки из числа вторых номеров расчетов (не нужных, когда ружье установлено на аппарате), чтобы показать советским бойцам, как умеют биться врукопашную и рвать врага на части голыми руками истинные Девы Войны. На устах у них было два восклицания. Первое – «Что вы так там долго возитесь с этими плюгавыми дейчами?». Второе – «Дайте и мне поразвлечься!».

В результате к тому времени, когда проснувшееся командование немецкого артиллерийского полка, разобравшись в происходящем, было готово дать команду открыть огонь, оно не могло этого сделать, потому что за позицию уже кипел ожесточенный рукопашный бой. В схватке за небольшой кусок земли смешались все со всеми, и немецкие артиллеристы не могли открыть огонь без опасения задеть своих же солдат. Редкий артиллерийский огонь, открытый немцами с целью «пресечь подход резервов», не привел ни к чему, кроме того, что координаты огневых позиций немецкого артполка засекли околоземные орбитальные сканеры, рассеянные «Полярным Лисом», и передали на специально настроенный ручной тактический планшет, торжественно врученный капитаном Пекоцем командиру сводного артиллерийского полка майору Соловьеву. Типа – внимай тому, что посоветует тебе эта штука, и будет тебе счастье. Забавная игрушка, размером с настоящий планшет, который каждый командир таскает у себя на боку. На экране мелкие мультипликационные человечки в серой форме, размером с муравьев, суетятся возле игрушечных пушечек, подтаскивают снаряды и заряды, поднимают стволы, наводят и стреляют. Рядом, в отдельном квадратике – данные для стрельбы каждой батареей. Пока позиции вражеского моторизованного артполка возможно достать только тяжелыми батареями первого дивизиона, для остальных не хватает дальности стрельбы. Изображение можно увеличивать и уменьшать, переходить на общую карту и возвращаться обратно. Но сейчас важно не это. Считав данные для стрельбы второй и третьей батареи, командир полка с некоторым недоверием передал их на огневые. Одиночный выстрел одним орудием, снаряд, чертящий в пространстве свою траекторию – и вот на экране, автоматически уменьшившем масштаб, неподалеку от мультяшных человечков – такой же мультяшный разрыв снаряда, от которого человечки пригнулись и начали потешно оглядываться по сторонам. Еще не накрытие, но уже почти. Быстренько внести поправки и дать еще один выстрел… На этот раз рвануло прямо между орудиями, да так, что некоторые человечки упали, чтобы больше не подняться.

Ну что ж, раз прицел точен, значит, всем восьми орудиям второй и третьей батареи – беглый огонь по указанной цели по десять снарядов на ствол. Уши рвал грохот бьющих беглым огнем шестидюймовых гаубиц МЛ-20, весь экран планшета закрыли сплошные пятна разрывов, а мультяшные человечки больше не суетились возле своих разбитых пушек, а медленно истаивали, лежа на земле, ибо сканеры совсем не воспринимают мертвую протоплазму. Потом на экране полыхнула засветка мощнейшего взрыва, и одновременно нечто похожее – сильная вспышка и тяжкий грохот – произошли в реальном мире, где-то в Слониме, прямо за Щарой.

«Ну нифига ж себе грохнуло! – подумал майор Соловьев при виде вздымающегося в небо грязно-бурого облака дыма, – в штабель со снарядами, что ли, угодили?»

Чуть позже майор узнал, что попадание снаряда в самодельный артиллерийский погреб нанесло вражескому артполку такие потери, что во время прорыва под Слонимом он больше никого не беспокоил, и вообще потом его пришлось формировать заново – такие потери в живой силе и технике понесли в том бою немецкие артиллеристы.

29 июня 1941 года, полдень, город Слоним.

Замкомандующего Западным фронтом и командующий зафронтовой группой войск – генерал-лейтенант Иван Васильевич Болдин.

Ожесточенное сражение за город Слоним (точнее, за его западную, левобережную часть) с использованием танков и артиллерии, продолжалось уже шесть часов. Город, представляющий из себя большую деревню, горел, чему немало способствовали тяжелые лазерные ружья огневой поддержки. Немецкие солдаты, лишенные авиационной и большей части артиллерийской поддержки, дрались с «большевиками» яростно, но вынуждено отступали, вместе с трупами погибших кригскамрадов оставляя атакующим улицу за улицей и дом за домом. С правого берега Щары на помощь сражающемуся в Слониме и изнемогающему 71-му моторизованному пехотному полку нет-нет переходили сводные кампфгруппы 15-го и 87-го полков, но толку от этого было пока мало.

К советским войскам, штурмующим Слоним, тоже все время подходили подкрепления, и поэтому натиск на немецкую пехоту не ослабевал. Отжимаемые все ближе к реке немецкие солдаты начинали наконец понимать, с какой неодолимой силой они сражаются. При этом советские танки в город не пошли, поддержку штурмующей советской пехоте оказали расчеты тяжелых лазерных ружей, действующие прямо в ее боевых порядках. Кроме того, мотолеты (как их стали называть советские бойцы) эвакуировали в тыл раненых, подвозили в первую линию боеприпасы и емкости с пищей. Война войной, а жрать солдату хочется постоянно.

С запада по шоссе Гродно-Барановичи к Слониму непрерывным потоком подходили сводные части, спасающиеся из смертельной ловушки, и отдельные подразделения из состава 10-й и 3-й советских армий, двигающихся на восток по «Дороге Жизни», которой вместо «Дороги Смерти» стало шоссе Гродно-Барановичи, взятое под охрану «белыми защитниками». Не то чтобы истребители с «Полярного Лиса» теперь непрерывно висели над охраняемыми районами, как это происходило 27-го июня, когда в воздухе было не протолкнуться от немецкой авиации, а «сто десятые» и «сто девятые», маясь от дури и безделья, охотились даже за единичными машинами и одиночными бойцами. Теперь все изменилось – самолетов у немцев стало значительно меньше, и наглость асов люфтваффе тоже изрядно сократилась в размерах, поэтому соваться в запретные районы они почти не рисковали. Верная же смерть, господа, от злых демонов в белом.

Поэтому для того, чтобы обеспечить на указанной территории бесполетную зону, хватало всего трех пар истребителей, непрерывно качающих сверхзвуковые «качели» на стокилометровом маршруте от Слонима, до того места, где дорога Белосток-Волковыск пересекает реку Свислочь. И именно эту дорогу, на которой не бомбят, так сказать, естественным путем, для отхода из Белостокского выступа избрали разгромленные и дезорганизованные советские войска. Этот путь приводил их прямо в объятия генерала Болдина, который и ставил их в строй своей железной рукой. Трехсот тысяч там не будет, но сто тысяч бойцов и командиров в составе зафронтовой группы войск наберется уже наверняка.

Сам же генерал Болдин, сидя на своем походном КП у пересечения шоссе Гродно-Барановичи и Брест-Слоним думал о том, что, оказывается, невозможно управлять воинством, состоящим из разнородных по численности сводных отрядов, одним из которых командует генерал-майор, а другим – старший лейтенант. Старший лейтенант, который не по чину, а по таланту и харизме сумел собрать вокруг себя всех, кто не пал духом, гораздо ценнее генерала или даже маршала (слова Ватилы Бе про недействующих командиров и тактиков нашли свое подтверждение), который сжег документы, закопал оружие и награды и, переодевшись в крестьянскую одежду, лесами в одиночку пробирается к линии фронта.

Будь воля генерала Болдина, он бы таких деятелей отдавал под трибунал – ибо когда, срывая с себя форму, в безоглядной панике бегут генералы и маршалы, рушится все. Он сам, оставшись без подчиненных войск по тому же приказу, не бежит, а отступает, стараясь причинить врагу как можно больший вред. Но если честно, у него у самого не хватило бы наглости взяться за задачу стратегического масштаба – собрать вокруг себя десятки тысяч бойцов, чтобы с ними по возможности попробовать свершить невозможное. Сам бы он на такое не замахнулся, но и страха неудачи в душе тоже нет. Во-первых – есть обоснованная надежда на помощь свыше (в буквальном смысле). Во-вторых – если им удастся свершить хотя бы четверть от запланированного (а в этом он уверен), то все жертвы и потери будут оправданы. Да, тяжело, но никто и не обещал большевикам, что будет легко. А пока уже поверившие ему люди дерутся в Слониме, (который, чтобы выпустить из Белостокско-Волковыского котла как можно больше своих войск, необходимо удерживать хотя бы в течение пары суток), у него, генерал-лейтенанта Болдина, есть возможность подумать на перспективу. В этом сейчас и заключается его основная обязанность как командующего зафронтовой группой.

Так вот, лейтенантов, капитанов и майоров, рвущихся и дальше сражаться с врагом, набирается достаточно, а вот нормальных генералов и полковников, способных командовать хотя бы дивизиями, явно не хватает. Есть командиры 7-й танковой, 27-й, 113-й, 86-й стрелковых дивизий генерал-майоры Семен Васильевич Борзилов, Александр Михайлович Степанов, Алавердов Христофор Николаевич, полковник Зашибалов. (Бывшие командиры – потому что дивизии, которыми они командовали, фактически прекратили свое существование). Но все эти командиры имеют незапятнанную репутацию, они честно и храбро сражались с врагом, во главе остатков своих соединений сумели пробиться из Белостокского выступа сюда, к Слониму. Не их вина в том, что один панический приказ превратил войска фронта в неуправляемое бегущее стадо. Кроме командиров, уже находящихся в распоряжении зафронтовой группы войск, как раз сейчас с запада к Слониму пробиваются остатки 13-го мехкорпуса во главе с генерал-майором Ахлюстиным и прибившиеся к ним стрелковые части.

К несчастью, принятию командования этими командирами мешает то, что 13-й мехкорпус со всеми своими командирами еще не прибыл, у генерала Степанова открылась язва желудка (по ощущениям это сродни проникающему ранению в живот), а генерал Алавердов и полковник Зашибалов серьезно ранены. Из-за этого всех троих ранбольных командиров временно пришлось отправить «наверх» для лечения и реабилитации. Ватила Бе сама настояла, сказав, что их медицина поставит всех троих на ноги максимум за сутки-двое, вместо одного-двух месяцев в советском госпитале.

Под имеющихся проверенных командиров из окруженцев необходимо сформировать механизированные и стрелковые соединения уровня дивизия-бригада. И это переформирование сводных отрядов в действующие соединения требуется провести без отрыва от боев, потому что партизанщина должна быть истреблена как можно скорее, иначе не будет никакого успеха. При этом не забывать о том, что враг не дремлет и что зачастую под личиной советского командира может скрываться трус и карьерист или человек, зараженный низкопоклонством перед Западом. Поэтому следует отделять мух от котлет – то есть пытающихся внедриться немецких диверсантов (да и просто трусов и паникеров) от честных окруженцев, искренне желающих продолжить борьбу с немецко-фашистскими оккупантами. Ошибка в этом вопросе могла стоить очень дорого, и права на нее у генерала Болдина не было.

По счастью, в распоряжении особистов, осуществляющих фильтрацию личного состава, теперь имеется портативный психосканер – этот прибор, помимо всего прочего, способен замерить уровень искренности ответов на задаваемые вопросы. Да и «все прочее» – то есть психопрофиль тестируемого – может дать немало информации к размышлению о том, на какую должность стоит назначить данного человека и стоит ли вообще его куда-нибудь назначать. Таким образом, через психосканирование по причине низких моральных качеств от назначения в командование были отсеяны несколько старших командиров, в том числе в генеральских чинах. За некоторыми из них уже имелись грешки, некоторые же по своему психопрофилю просто не соответствовали занимаемой должности.

Примерно тогда же, Околоземная орбита, высота 400 км, разведывательно-ударный крейсер «Полярный Лис».

Командир 27-й стрелковой дивизии – генерал-майор Александр Михайлович Степанов (48 лет).

Так уж получилось, что в самый ответственный момент меня скрутил жесточайший приступ язвы желудка. Добро бы это было какое-нибудь достойное ранение – так нет, из строя меня вывела до безобразия мирная, гражданская болезнь. Самое досадное было то, что в условиях окружения и беспрерывного отступления от этой болезни было невозможно найти каких-нибудь лекарств, а о соблюдении надлежащей диеты не могло быть и речи.

Потом с небес прозвучал трубный глас, и мы сподобились узреть второе пришествие марсиан. Это если за первый раз считать вымышленное нашествие, описанное британским сочинителем Уэллсом. Мол, землю спасут добрые бациллы, к которым мы привычны, а для чужаков они чистый яд. Три раза «Ха», господин Уэллс! В бациллах чужаки разбираются значительно лучше нас, обычных землян, и такой мелочью их не остановишь. Да и не хочется мне их останавливать; пусть об этом голова болит у немцев, которым они уже изрядно намяли бока. Да и не чужаки они нам вовсе, а вполне приличные, хоть и странные люди, при этом разговаривающие на русском языке. Все они мне симпатичны, хоть иногда и приходилось щипать себя за руку.

Первым моим сильным впечатлением должен был стать полет туда, но я его почти не помню, потому что вчера вечером, перед погрузкой на транспортный летательный аппарат, у меня как раз начался очередной приступ, и для того, чтобы его купировать, мне вкололи сильное болеутоляющее. От этого укола я перестал чувствовать свое тело и ощутил состояние беспричинной радости, бодрости и оптимизма, после чего долгое время находился в радужной эйфории, наподобие детского волшебного сна. Помню только, что со мной «наверх» летело несколько высокопоставленных раненых, которые, в отличие от меня, пострадали не от мирной болезни, а от вражеских пуль и осколков снарядов. Им вроде тоже делали уколы болеутоляющего, но не такие сильные, и они даже могли переговариваться между собой и шутить в то время, как у меня в ушах звенели колокольчики. Зато хоть желудок болеть перестал, и это уже было большим плюсом. Когда исчезает длительная ноющая боль, время от времени переходящая в острые приступы, этот факт сам по себе может вызвать головокружительную эйфорию.

Но главное головокружение у нас у всех было еще впереди. Там, «наверху», то есть в ангаре для транспортных аппаратов на борту космического крейсера, меня, то есть всех нас, ждало еще одно потрясение. На стене, прямо перед открывшимся для выгрузки люком, во всю высоту в три человеческих роста под надписью «РУССКАЯ ГАЛАКТИЧЕСКАЯ ИМПЕРИЯ» был изображен герб, который заставил меня и моих товарищей на какое-то время застыть в недоумении с мыслью: «Куда мы попали?!» Представьте себе – на ярко-алом фоне огромный двуглавый орел золотого цвета, а между головами орла (там, где на гербе Российской империи была изображена большая корона), большая темно-красная пятиконечная звезда в золотой же окантовке, с расходящимися от нее золотистыми лучами. Более дикого сочетания несочетаемого представить себе было трудно.

Но, как ни странно, после некоторого внутреннего сопротивления я отнесся к этому гербу относительно спокойно, тем более что там одновременно присутствовали и дореволюционные, и советские символы, а над орлиными головами не имелось корон. Уже потом я узнал, что император вообще не носит короны, и на гербе его символизирует именно пятиконечная звезда с лучами.

Итак, после того как у нас у всех прошло первое потрясение, моих раненых товарищей местный медперсонал повез к месту будущего лечения на носилках (точнее, леталках). Но я отказался от подобной помощи и сам пошел за немногословной миниатюрной женщиной по имени Ана (чистокровная сибха) в коротеньком серо-голубом комбинезоне в обтяжку, которая указывала мне путь. Удивительно, но размеры тела у Аны были как у ребенка десяти-двенадцати лет, а формы почти как у взрослой женщины. И посмотрела она на меня при встрече совсем не с детским интересом. Потом я понял, почему неудивительно, что она так на меня смотрела. Дело в том, что девять из десяти встретившихся мне на борту людей были женского пола. У нас обычно в таких местах женщину не встретишь вообще, а тут только они и есть. Получается еще одна загадка.

Еще меня несказанно поразили местные лифты. Это просто пустые трубы с нулевой гравитацией, в которой можно парить до бесконечности, не ощущая ни верха, ни низа. Но это в них не самое главное. Достаточно пожелать, куда тебе надо отправиться – вверх или вниз, и с какой скоростью – и такой лифт начинает перемещать тебя в выбранном направлении. Ощущения как во время полета в детском сне. Правда, прокатиться на таком лифте нам с сопровождающей меня Аной довелось всего один раз. Как она мне объяснила, мы двигались с нижнего яруса, на котором расположены ангары, на два яруса вверх, туда, где находился медицинский блок.

Доктора, которая занималась моим лечением, звали товарищ Иртаз Далер, и одета она была в почти такой же наряд, как и у малышки Аны. Несмотря на свое нерусское имя, она отлично, без всякого акцента, говорила по-русски. Смуглая, чуть горбоносая, темноволосая, с головой, оплетенной множеством косичек, товарищ Далер походила бы на обычную женщину одного из южных народов, если бы не слишком высокий рост и заостренные уши. Но на эти мелочи можно было не обращать внимания, потому что эта доктор повела себя совсем не так, как наши врачи. Первым делом, сморщив нос, она попросила меня пройти в расположенную тут же душевую кабинку и принять душ, не жалея мыла и мочалки. И выходить на осмотр, не надевая формы… Потом, бросив на меня оценивающий взгляд (в смысле размера), вытащила из шкафа запечатанный пакет одноразового белья и отдала его мне, попросив при этом поторопиться.

Я же только вяло кивнул. И в самом деле, после недели пребывания в военно-полевых условиях начинаешь благоухать отнюдь не розами и жасмином, а крепким застарелым потом пополам с запахом земли и пороховой гари. Сказать честно, смыв с себя все это, я почувствовал себя если не заново родившимся, то достаточно близко к этому, и потому без особого смущения вышел к товарищу Далер в одних обтягивающих трусах. Она же, критически осмотрев мою фигуру, сказала, что для своего возраста я неплохо сложен. Разве что еще немного подтянуть живот и нарастить мышц на груди и плечах, после чего с моим телосложением все будет нормально. На самом деле с ним и сейчас все нормально, просто из-за приступов я часто почти ничего не мог есть, поэтому и похудел. Но, впрочем, на этом разговор о моей фигуре закончился и начался сам осмотр, который свелся к просвечиванию на нескольких аппаратах, вроде рентгеновского. Товарищ Далер только говорила мне, какую позу следует принять, как повернуться, поднять или опустить руки, когда дышать, а когда нет…

Потом, когда осмотр закончился, доктор сказала, что у меня типичнейший случай язвы желудка на нервной почве, но дело это поправимое. Достаточно проглотить «автодоктора» – да, кажется, именно так она произнесла это слово, не совсем понятное мне. И достала из шкафа нечто извивающееся, членистое и белесое, толщиной с указательный палец, сантиметров пятнадцати в длину. Еще это создание имело две головы – спереди и сзади – и множество прижатых к брюху ножек, как у сороконожки, и множество злых, поблескивающих глазок по обеим сторонам тела.

– Э-э-э… прошу прощения, товарищ Далер… Это что еще такое?! – попятившись, возмутился я. – И это ужасное насекомое я должен… это самое… глотать!? – Наверное, я выглядел нелепо, от изумления и отвращения не умея подобрать слов и произнося все, что навернулось на язык. С ужасом, вытаращив глаза, я смотрел на омерзительную тварь, которую доктор любовно держала своими изящными пальчиками – так, словно это был миленький птенчик.

Иртаз Далер сначала не поняла меня, потом засмеялась. Она выглядела так очаровательно при этом, что мне даже стало немного стыдно перед этой красивой женщиной. Тем не менее на сороконожку в ее руках я по-прежнему смотрел с опасением.

– О, честно признаться, я даже не подозревала о том, что там, «внизу» еще есть люди, которые могут подумать, что дипломированный и высокопрофессиональный врач может прописать им глотание сороконожек… – сказала она ласковым голосом, глядя на меня с лучистой улыбкой. – На самом деле это никакая не сороконожка… – она положила блестящую тварь на ладонь и сделала шаг ко мне, вытянув руку перед собой, – а такая медицинская машина, специально предназначенная для контроля процессов в желудке пациента… Вот, посмотрите внимательно. – При этих ее словах я заставил себя хорошенько присмотреться к этой «машинке», которая при ближайшем рассмотрении и вправду оказалась совсем не насекомым. То есть на сороконожку эта машинка была просто похожей, и не больше того. Удивительное изделие рук человеческих из жесткого материала, похожего на целлулоид. Я с облегчением выдохнул. А доктор продолжила: – Стоит вам один раз проглотить эту штуку, как вы позабудете о своей язве до конца жизни. Это называется «автодоктор» – он, собственно, сам будет штопать эту язву, сам будет выделять в желудочный сок лекарства, необходимые для предотвращения развития рецидивов болезни. Стоит вам один раз решиться и проглотить эту штуку – и до конца ваших дней вы сможете вести жизнь абсолютно здорового человека…

Я подумал, махнул рукой и… решился. Правда, глотать эту «сороконожку» было немного неудобно, но зато потом, когда я вышел из реабилитационного аппарата, в котором проспал почти сутки, от этой штуки вообще не было никаких неприятных ощущений. И присутствие язвы я тоже не ощущал. То есть совсем. Теперь меня ждет еще она беседа с чудо-доктором Иртаз Далер, а потом я отправлюсь домой, вниз, воевать с фашистскими захватчиками.

29 июня 1941 года, вечер, Брестская область, ж.д. станция Ивацевичи.

Командир 7-й танковой дивизии, ныне командующий автобронетанковыми частями зафронтовой группы войск – генерал-майор Семен Васильевич Борзилов (48 лет).

План прорыва на коммуникации 2-й танковой группы вермахта был изменен в самый последний момент. Причиной этих изменений стали действия командующего этой самой 2-й танковой группой, генерала Гейнца Гудериана. Этот деятель, узнав, что подчиненная ему 29-я моторизованная дивизия ведет в Слониме бой с прорывающейся из окружения крупной советской группировкой и, самое главное, терпит при этом поражение, развернул в направлении Слонима 46-й моторизованный корпус, находившийся в резерве южнее Барановичей.

– Гордитесь, товарищи, – выйдя на связь, сказала мне Ватила Бе, – вы только начали, а против вас уже повернули целый моторизованный корпус. Но поскольку этот корпус идет вам навстречу, то каменные стены медным лбом пробивать мы вам все же рекомендуем – разворачивайтесь на Коссовский тракт, а 46-м моторизованным корпусом займутся другие. Пока у вас все идет отлично, постарайтесь не испортить этого впечатления.

Знаю я этих других людей! Отправляя наш сводный отряд на перехват коммуникаций немецкой танковой группы, проходящей по трассе Брест-Минск, генерал-лейтенант Болдин и Ватила Бе включили в его состав только одну «Сирену» и один взвод огневой поддержки; остальные приданные «свыше» подразделения зарезервировав для боев в городе и его окрестностях. И место я знаю, где эти расчеты тяжелых лазерных ружей смогут принять и отоварить любое количество вражеских танков. Это между деревней Русаково и селом Жировичи. Дорога к Слониму там проходит по узкой полосе, с одной стороны там заболоченная пойма Щары, а с другой – не менее заболоченный густой лес. Для движения танков пригодна полоса не шире двухсот метров, к тому же на выезде из этого дефиле поперек дороги протекает речка Млиновка с топким дном и болотистыми берегами, которая в качестве препятствия будет посерьезнее любого противотанкового рва. Корней Чуковский, кажется, сказал, что работа «из болота тащить бегемота» – очень нелегкая. Так вот, тащить из трясины увязший по самую башню танк немцам будет стоить еще больших усилий, чем подразумевал детский поэт.

Это я говорю потому, что как раз до этого Русаково наш отряд и успел дойти, когда его развернули на новый маршрут – так что местность будущего сражения я видел сам. Поэтому могу сказать, что если в окрестностях Жировичей развернуть прикрытую пехотой противотанковую артбригаду или разместить пару взводов огневой поддержки штурмовой пехоты с тяжелыми лазерными ружьями*, то успешное танковое наступление немцев на этом направлении окажется невозможным. Выходящие из дефиле танки подвергнутся расстрелу с дистанции полутора километров и сгорят, даже не развернувшись в боевой порядок. Но как уже было сказано выше, это уже не наша забота.

Примечание авторов: * Генерал Борзилов приравнивает два взвода огневой поддержки (18 тяжелых лазерных ружей) к развернутой на позиция противотанковой артбригаде (48 шт. 76-мм зенитных пушек 3-К, 48 шт. 85-мм зенитных пушек 52-К, 18 37-мм зенитных автоматов) по причине того, что при равной бронепробиваемости в от отличие от артиллерийских орудий лазерные ружья имеют нулевое рассеивание и в разы меньшую заметность на позициях (зенитная пушка, даже со стволом, опущенным для стрельбы по горизонту – это вообще-то бандура двухметровой высоты, которой нужен окоп соответствующих габаритов).

Получив от генерал-лейтенанта Болдина подтверждение на изменение цели операции и маршрута движения, наш отряд развернулся и, вернувшись к Жировичам, свернул на проселок, позволяющий напрямки срезать путь к Коссовскому тракту. Пылища поднялась просто ужасная, с воздуха нашу колонну из двух с половиной десятков танков и такого же количества грузовиков даже слепой обнаружил бы километров с двадцати. Еще три дня назад такое решение граничило бы с самоубийством. На всю оставшуюся жизнь я запомню противное завывание пикировщиков, избивавших мою дивизию на маршах в первые дни войны. На узких лесных дорогах, где ни вправо, ни влево – танки, тягачи с пушками, а также грузовики с топливом, боеприпасами и приданными мотострелками становились легкой добычей германских стервятников.

Но с двадцать седьмого числа эту напасть как рукой сняло. «Юнкерсы», «Хейнкели» и прочие «Мессеры» стали облетать нас стороной, а рассекающая небо пополам сдвоенная полоса инверсионных следов от пары «защитников» воспринимается нами как гарантия безопасности. Парни, парящие на звенящих высотах в своих стремительных аппаратах, бдят, а значит, небо для немцев находится на надежном замке. И еще. При наличии в нашей колонне одной «Сирены», девяти тяжелых лазерных ружей и вооруженной легким лазерным оружием роты егерей неутомимого зубоскала капитана Пекоца налета вражеской авиации можно не опасаться ни при каких условиях. Даже легкое ручное лазерное ружье, которое весит не больше винтовки Мосина, одним выстрелом способно напрочь откромсать крыло одномоторному мессершмитту. И егеря – это такие веселые парни, которых учили в случае опасности не разбегаться по кустам, а открывать по врагу прицельный огонь. Тому же на своем личном примере они сейчас учат наших бойцов броневого десанта и приданных мотострелков.

Винтовка Мосина, как выражается капитан Пекоц, это тоже вполне приличная утварь для убийства, и при грамотном применении способна натворить серьезных дел. Вон, немецкая пехота вооружена аналогично мосинке винтовкой Маузера – и не жалуется ни на ее устарелость, ни на недостаток огневой мощи. Огневую мощь, считают они, в стрелковой цепи должен создавать пулемет в количестве одной штуки на отделение, а винтовки у него могут быть только на подхвате. Вот именно! Единственное, чего нет сейчас у нашей Красной армии по сравнению с врагом, это хорошего пехотного пулемета. «Максим» тяжелее и неудобнее вражеского пехотного пулемета, а «дегтярев» уступает ему по боевым характеристикам. Вот после успешных боев и подбирают наши пограничники из броневого десанта и мотострелки на поле боя немецкие пулеметы в исправном состоянии и собирают патроны в подсумках убитых германских солдат. Но и своих «дегтярей» они тоже не бросают. Бой огневой мощью не испортишь – правильно считают они.

Одним словом, уйдя с дороги 46-го моторизованного корпуса, наш небольшой отряд по пыльным проселкам вышел с петляющего проселка на Коссовский тракт, в районе деревни Гловсевичи, где нас ждал небольшой сюрприз. Ватила Бе решила усилить нашу группу своими отборными воительницами-головорезками, и поэтому прислала к нам роту штурмовой пехоты, которая у этого поворота нас и ожидала. Своего транспорта у роты не имелось, потому что штурмовые десантные аппараты обычно доставляли их в самый эпицентр боя, поэтому, как высказался бы товарищ Ленин, «архимускулистых» воительниц пришлось сажать прямо на броню, что пограничники из броневого десанта встретили со всеобщим одобрением. Мол, давайте к нам, девушки – в тесноте, но не в обиде. С другой стороны, примерно то же самое орали мотострелки в грузовиках. Уж больно впечатлила бойцов утренняя схватка, когда из-под рук мускулистых бойцыц от врагов в рукопашной летели только клочки по закоулочкам. К тому же бойцыца штурмовой пехоты в полном боевом снаряжении забронирована ничуть не хуже тяжелого танка, и сможет выжить даже под шквальным пулеметным огнем, где любой из моих парней погибнет за пару секунд. Хотя этот самый «любой из парней», несмотря ни на какое бронирование экзотической девушки, скорее сам закроет ее собой от вражеских пуль, чем воспользуется предоставленным ею прикрытием. И это не парадокс и не глупость, а норма жизни, отделяющая мужчину от самца прямоходящей человекообразной обезьяны.

Как только бойцыцы разобрались и расселись – кто в кузова грузовиков, кто на броню танков – мы снова двинулись вперед. При этом командир роты, капитан Ария Таним сидела на броне моего КВ позади башни и я мог с ней переговариваться без всяких приборов связи высунув голову в командирский люк. Внутрь, в башню, Ария бы не влезла. Если грандиозный бюст еще кое-как можно было бы умять, то широченные раскачанные плечи в люк пролезть никак не могли. Но ей было неплохо и там, наверху – обзор, свежий воздух и все такое. Но выворачивать голову и напрягать голос, перекрикивая шум двигателя, для беседы вовсе не требовалось. Разговор обеспечивала система связи, соединяющая наши командные планшеты. Голос капитана Таним звучал из таблетки, приклеенной к моей голове на косточку прямо за левым ухом. Эта же таблетка работала как микрофон.

Такие планшеты, позволяющие держать связь с другими обладателями таких же планшетов, из наших советских товарищей пока имели только генерал Болдин, я – как командир отдельно действующего отряда, и командир артиллерийского полка майор Соловьев (так как его артполк тоже можно было считать отдельно действующей частью, которая тем не менее должна взаимодействовать с командованием соединения в режиме реального времени). Помимо связи, такой планшет обеспечивает получение разведданных, которые боевой корабль, висящий на орбите, собирает для своего командования. Весьма полезное свойство, позволяющее быть в курсе происходящего. Например, сегодня около полудня на планшеты поступила информация не только о движении вражеского 46-го мотокорпуса навстречу нам в район Слонима, но и о том, что только что взявший Слуцк 24-й мотокорпус вместо дальнейшего наступления в сторону Бобруйска поворачивает на север, к Минску. С одной стороны, эта информация в настоящий момент мною не востребована, а с другой стороны, предполагая, что творится вокруг как минимум на несколько сотен километров, я совершенно четко теперь представляю последствия своих действий как для группы в целом, так и для себя лично.

Например, я уже знаю, что в Коссове нас ждут вражеские тыловые подразделения, интендантская служба, грабящая местных крестьян на предмет того, чего бы пожрать немецким солдатам. А в самих Ивацевичах, куда мы так стремимся, находятся нынче немецкие железнодорожники, подразделение по охране тыла, численностью до роты. А также лагерь советских военнопленных – небольшой, поставляющий рабочую силу для восстановительных работ на железной дороге. Ничего, доберемся – разберемся. И с немцами, и с так называемыми пленными – кто и при каких обстоятельствах попал в плен и сотрудничал ли с врагом, пока мы умывались кровью, вырываясь из окружения.

От Гловсевичей, где к нам подсели штурмпехотинки, до Коссова было тридцать километров, то есть полтора часа пути со скорость КВ на проселочной дороге, а от Коссова до Ивацевичей еще пятнадцать километров, то есть еще минут сорок хода. При этом в Коссове нам предстояло сделать остановку на час-полтора – во-первых, мехводам требовалось осмотреть ходовую; во-вторых, они должны выколотить пыль из воздушных фильтров. Таким образом, если брать с ефрейторским зазором, но без боестолкновений (а откуда им взяться при отсутствии противника в зазоре между пехотными и танковыми дивизиями), то для полного выполнения задания нам потребуется от четырех до пяти часов. Это если по пути не придется с кем-нибудь повоевать, чего пока не предвидится.

И еще. Сказать честно, теперь, в присутствии товарища Арии Таним, я чувствовал себя гораздо спокойней, чем прежде. И все потому, что капитан Пекоц, конечно, мировой парень, душа-человек, но вот солидности в нем из-за этих его шуточек ни на грош. Хоть мы и знаем, что эти шуточки нацелены не на нас, и умом понимаем, что при всей технике пришельцев свыше у них не может быть людей не на своем месте. Я уже много раз замечал, что после шуточек этого зубоскала и рассказанных им коротких поучительных историй (якобы из жизни его народа) обретаю веру в победу. Но все равно какой-то он несерьезный и несолидный, хотя как командир подразделения со специальными задачами выше всяких похвал. В этом мы могли убедиться уже несколько раз.

Зато капитан Ария Таним распространяет вокруг себя какое-то ощущения основательности и солидности, да и вооружены ее «девочки» значительно лучше, чем егеря капитана Пекоца. Тот сам говорит, что его рота – это разведчики и диверсанты, быстро налетели и так же быстро отступили; но если требуется вести бой всерьез, со смыслом, толком и расстановкой, то тут нужна уже штурмовая пехота. К тому же из-за вечного зубоскальства капитана Пекоца никогда не знаешь, ответил он на твой вопрос серьезно или отделался очередной шуткой. Был у меня на Империалистической такой знакомец, как командир тяжелой батареи штабс-капитан Юрчевский – тоже зубоскал, врун болтун и хохотун. Добавить товарищу Пекоцу на лицо усики-стрелочки – и выйдет тот Юрчевский один в один. Быть может, именно поэтому мне неуютно рядом с вечно веселящимся венедом и совершенно неохота его о чем-то расспрашивать. А ведь знать, что, как и почем у этих пришельцев, мне ох как хочется. И не только по заданию командования (ибо такого задания мне никто не давал), а из простого человеческого любопытства.

Ария Таним в этом смысле куда надежнее. Еще при первом знакомстве лейтенант Элия Тэна, взвод которой как раз сейчас с нами, сказала мне, что штурмовая пехота в самом прямом смысле шуток не понимает и всегда ко всему относится совершенно серьезно. Ведь и я точно такой – шуток не понимаю, хотя на них и не обижаюсь. И в советские генералы я вышел не из поручиков и штабс-капитанов, как некоторые, а из царских унтер-офицеров. Простой парень. В этом-то мы с этой Арией получаемся похожи, поскольку она тоже простая, без хитростей. Поэтому все свое любопытство об их делах я решил удовлетворить как раз за счет капитана Таним. Заодно и проверим, разрешено ли им говорить на эти темы. Если запрещено, то она мне ничего не ответит, а если ответит – то, значит, сказано это как на духу, и я могу этому верить. Времени у нас имелось достаточно, делать на марше было особо нечего (если только на планшете с противным гундением не появится какое-нибудь экстренное предупреждение или вызов на связь с начальством). Но я не знал, как мне начать. Пусть она всего лишь капитан, а я цельный генерал, но все одно меня брала какая-то робость. Ведь ей было открыто многое из неведомого нам, тем более что мы все жидко обделались с началом этой войны, и именно люди свыше пришли нас вытаскивать из этого дерьма, а не наоборот. И вот, немного промедлив, я решился.

– Товарищ капитан, – спросил я, – расскажите немного о своем мире, о том, какая там жизнь, как обстоит дело с классовым вопросом и вообще…

– Вы это зачем спрашиваете, товарищ генерал? – с некоторой настороженностью ответила она, – из личного интереса или по заданию партии и правительства?

– Из личного интереса, товарищ капитан, – искреннее ответил я.

– Ну тогда все хорошо, – с облегчением выдохнула капитан Таним, – только у меня две поправки. Во-первых – если этот разговор личный, а не служебный, то обращаться нам друг к другу можно по именам. Я буду называть вас Семен Васильевич, а вы обращайтесь ко мне просто Ария.

– Годится, Ария, – ответил я.

– Во-вторых, Семен Васильевич, – продолжила моя собеседница, – я должна сразу честно предупредить, что об обычной жизни в Империи я сама почти ничего не знаю. Ведь мы, Девы Войны, рождаемся в особых заведениях-питомниках у специально подобранных матерей-горхинь, у которых нас потом отнимают примерно в годовалом возрасте. При этом нашими отцами становятся лучшие из воинов-хумансов – то есть вас, самцов обычных людей, которых большинство из нас и в глаза-то никогда не видели. Тут надо учитывать, что горхини и хумансы принадлежат к разным, хоть и близким видам, которые не во всем совместимы по наследственности, и поэтому примерно четверть из родившихся младенцев умирают в возрасте до пяти лет от различных сбоев совместимости.

– Ария, – возмутился я, пораженный такой информацией, – но это же неправильно! У каждого человека должны быть отец и мать; у нас говорят, что семья сохранит свою роль основной ячейки общества даже при наступлении полного коммунизма…

– Так было всегда, – убежденно ответила Ария, – только при Кланах наших предшественниц фактически держали в рабстве, отказывая им в праве даже на собственную личность. Зато когда пришла Империя, мы стали равными всем остальным, и даже, более того, формальным отцом воительниц стали считаться не те мужчины, которые давали им свои гены, а сам Император. Он курирует и питомники, в которых мы рождаемся и растем, и кадетские корпуса, в которых из пятилетних девочек-несмышленышей делают настоящих воительниц. Император лично приезжает в Корпуса, когда нас выпускают в войска, и именно в его присутствии мы приносим присягу Империи. Он же является шефом корпуса штурмовой пехоты, и именно к нему мы апеллируем в случае каких-либо несправедливостей.

Немного помолчав, Ария добавила:

– Теперь, когда Империя потеряна, мы как бы считаемся сиротами… Но ничего, это ненадолго. Погодите немного, и скоро у нас будет новая Империя и новый Император-отец, ничуть не хуже старого… – Глаза ее при этом засияли особым блеском, словно мысленным взором она отчетливо видела все это прекрасное будущее.

Но я, услышав все это, от возмущения просто потерял дар речи. Это же чудовищно, несправедливо и ужасно негуманно! Специально рожать солдат для войны… Да уж, до такого не додумывался, по-моему, еще никто. Я знаю, что турки превращали в янычар захваченных в плен детей, но они не устраивали для этого специальных питомников! С дрогой стороны, сами эти воительницы, судя по словам Арии, вполне уверены, что их империя в достаточной степени компенсирует им неудобства от отсутствия обычной семьи и босоногого детства тем почетом и уважением, которые, как она говорит, им оказываются обществом.

– И, что, – осторожно спросил я наконец, – вас вот так и заставляют служить всю жизнь, до самой смерти?

Ария засмеялась низким грудным смехом:

– Семен Васильевич, вы что, в самом деле, считаете нашего императора каким-то тираном? Для рядовых служба – десять лет, для младших офицеров – пятнадцать, для старшего состава двадцать… но их единицы. Потом – в резерв, в территориальные войска на полставки. Вспомоществование вполне приличное, медицинское обеспечение по первому разряду, так что замуж можно выйти, хозяйство завести, детенышей нарожать… Те, которые не хотят мужа и хозяйство, идут служить в гражданскую безопасность, это что-то вроде вашей милиции… Ну и мало ли других подходящих занятий. А если нормального мужа найти не удалось, то можно пойти в центр репродукции и подобрать отца своему ребенку из премиального сегмента. Ветеранам – все самое лучшее. Правда, до конца службы наших доживает примерно две из троих, но это не так уж и плохо. Я, например, надеялась дожить, и сейчас надеюсь… – Она одарила меня сияющей улыбкой – будто с головы до ног меня окатило теплой волной. – А вы, Семен Васильевич, не отказались бы стать отцом моих очаровательных малышей? Ведь даже без репродукционного центра видно, что вы храбрый воин и достойный мужчина. От вас наверняка пойдут очень красивые и умные дети…

Последний вопрос она задала с такой детской непосредственностью, что я абсолютно не знал, как мне реагировать. Я был крайне смущен и, наверное, даже покраснел. В такой ситуации, когда женщина предлагала бы мне стать отцом ее детей, я еще не бывал. Не то чтобы Ария меня не привлекала как женщина, совсем наоборот. Несмотря на свои габариты, она очень милая и привлекательная особа, за которой бы я в мирное время не отказался бы приударить в свободное от службы время с самыми серьезными намерениями. Ну так то в мирное время… Я знаю, что некоторые старшие командиры заводят себе походно-полевых жен без всяких обязательств, но я не относился к числу этих «некоторых», а Арию нельзя было представить в роли походно-полевой жены. Такую женщину только отливать из бронзы и ставить на пьедестал для почтения и любования…

– Ну… ээ… – бормотал я, не зная, стараясь не смотреть в ее каре-зеленые глаза, что глядели на меня с чуть насмешливым ожиданием. – Почему бы и нет… Да, конечно, я совсем даже не против…

Конечно, все это звучало несколько глупо, но как я еще мог ей ответить?! Мне требовалось все как следует обдумать, и вообще – прежде чем делать детей, надо хоть немного привыкнуть к человеку! А ей, похоже, нравилось мое смущение. Ну и я ей, понятное дело, нравился, раз уж она выбрала меня отцом своих детей… Комплиментов наговорила… Эх, таким образом со мной еще ни разу девушки не заигрывали! Да они вообще со мной редко заигрывали… Скромные у нас девушки, чего уж там говорить… Так, выходит, эти воительницы все такие… гм.. раскованные? А интересно, они от самого-то процесса удовольствие получают? Ведь это важно…

Наверное, этот вопрос отчетливо мигал в моих глазах, потому что Ария загадочно усмехнулась и провела пальчиком по своим губам… Жест красноречивей некуда! Меня моментально бросило в жар. А она сказала своим обычным голосом:

– Ну так вы подумайте, Семен Васильевич… Не сомневаюсь, что у нас еще будет возможность узнать друг друга получше…

И дальше мы к этому разговору больше не возвращались. Но я знал, что продолжение обязательно будет, и, скорее всего, уже не только на словах… Ну, а сейчас не совсем подходящее время для сладких мечтаний. Тем более что старший передового дозора егерей, который на своих мотолетах оторвался от основной колонны на несколько километров, доложил, что наблюдает поселок Коссово и в этом поселке пух летает тучами и дым стоит коромыслом. Немцы шмонают местное население на предмет курки, млеко, яйки и ценные вещи. Значит, нам туда дорога – наводить порядок. Впрочем, эта дорога и без того лежала в том направлении.

В Коссово мы ворвались с особым шиком. Часовые в мышастой форме у въезда в местечко на дороге со стороны Слонима даже ничего не поняли, когда подъехавшие к ним на мотолетах егеря капитана Пекоца попростоту пристрелили их из бесшумных лазерных ружей. В своем экзотическом камуфлированном обмундировании, с закрывающими лица противопылевыми масками, егеря Империи не были похожи на бойцов Красной армии. Позже выяснилось, что немцам форма егерей немного напоминала полевую форму эсэсовцев*, из-за чего впоследствии еще случилось немало комедийных моментов в стиле капитана Вуйкозара Пекоца – то есть это когда нам смешно, а немцам не очень. Капитан Ария Таним, например, жалеет, что многие из подобных дел оказываются скрытыми от наших глаз, и узнать их подробности мы можем только из приукрашенных фантазией и юмором рассказов капитана Пекоца.

Примечание авторов: * Знаменитая черная форма существовала только для парадов и большого начальства. Формирования ваффен СС, участвующие в боевых действиях, носили полевую форму, имеющую изрядное сходство с современным камуфляжем. В свою очередь, имперские егеря, в своей истории восходящие к советскому/российскому ВДВ, тоже носили подобную камуфляжную экипировку. А уж если часовых окликал германоязычный уроженец Франконии, с произношением, похожим на южногерманские диалекты, то сходство получалось и вовсе стопроцентным.

Так же было и в этот раз. В то время как мы в сопровождении второго взвода егерей въезжали в местечко по дороге, первый и третий взводы полями, лесами и огородами охватили это Коссово с севера и с юга, заранее перехватив автодорогу Ружаны-Ивацевичи. Сделано это было для того, чтобы немецкие мародеры даже теоретически не могли сбежать в любом из названных направлений и поднять тревогу. Рации у немецких тыловиков все равно с собой нет – по крайней мере, радиоразведка не зафиксировала ни одного сеанса радиосвязи из этого квадрата. Взвод, который должен был охватить Коссово с юга, сделал это без всяких происшествий, устроив засаду у въезда в лесной массив (километрах в полутора южнее окраины местечка) и выслав разведку еще дальше на юг.

Сам же капитан Пекоц находился вместе с первым взводом, который следовал в северном направлении – как раз туда, где за окраиной местечка располагался так называемый Коссовский замок, иногда еще упоминаемый как дворец Пусловских. Надо сказать, что второе название было более верным, поскольку сходство данного объекта со средневековым оборонительным сооружением было чисто внешним, декоративным. И именно в этом дворце угнездилось немецкое интендантское начальство, чьи башибузуки свирепствовали сейчас в Коссово и окрестных деревнях. Помимо «курки, млеко, яйки», то есть сбора продовольствия, необходимого для питания немецких солдат, интендантская команда грабила советских граждан и в своих интересах. Никто не отправляет на родину в Германию столько посылок с награбленным барахлом, как господа интенданты.

Вот в этом дворце на куче награбленного барахла и засел герр интендатуррат (майор интенданской службы) Франц Фукс, представляющий интендантскую службу одной из пехотных дивизий (134-й пд.), которая, развернувшись фронтом на север, еще пытается прорваться к Зельве и Волковыску, чтобы окончательно ликвидировать нас в котле; а мы, видишь ли, оказались уже у них за спиной… Наполеон в свое время говорил, что война должна кормить себя сама (то есть армия, вторгнувшаяся на чужие земли, должна заниматься грабежом) а немцы и в прошлую Империалистическую и в нынешнюю войну довели этот принцип до абсолюта. То есть грабят они местное население с такой дотошностью и подчистую, что пиратам каких-нибудь капитанов Флинта, Дрейка или Моргана должно было стать стыдно за низкий класс и нечистую работу.

Но вернемся к нашему неутомимому шутнику капитану Пекоцу. С его же собственных слов следует, что он просто подъехал к дворцу, возле которого скучали немецкие часовые, раздосадованные тем обстоятельством, что они оказались отстранены от вакханалии повального грабежа, царящей в Коссове. Не оглашая окрестности воинственными воплями, без особой помпы люди капитана попросту перерезали им глотки выстрелами лазерных ружей. Потом егеря, оставив на дороге небольшой заслон, вошли во дворец и, не производя лишнего шума, принялись убивать всех одетых в серую форму немецкой армии и при этом не имеющих на плечах офицерских погон. Да и было там этих тыловиков всего несколько человек, поскольку основная часть интендантского подразделения в тот момент грабила местечко Коссово и окрестности, и была этим фактом счастлива.

Но сам интендатуррат, как и положено скупому рыцарю, чахнущему над златом, оказался все-таки на месте. И злато тут употреблено не в качестве идиоматического выражения. Коссово – это местечко с преобладанием еврейского населения, а где это народец, там и злато. Видимо, мелким начальникам (вроде майора интендантской службы) позволены не все виды грабежей, или этот деятель не поделился с кем-то из своих покровителей. Да только совесть у этого Франца Фукса была нечиста даже перед своими, поэтому он воспринял ворвавшихся к нему егерей как представителей немецкой тайной военной полиции, которые пришли по его душу как раз из-за этого золота.

И только увидев парящие мотолеты, услышав русскую речь своих пленителей, он понял, что что-то тут не так. Однако он еще долго не мог поверить, что его захватили люди, которые считают себя русскими. Одним словом, и смех и грех! Мне капитан Пекоц объяснил, что взял это сокровище за цугундер только потому, что знает дивизионный интендант о делах своей дивизии, быть может, не меньше начальника штаба, только вот допрашивать хозяйственника, который не привык терпеть боль и насилие, будет проще, чем кого-то из боевых офицеров. Чуть надавил – и тот раскололся до самого пупа. Но этим мы должны будем заняться потом, уже в Ивацевичах, а пока пусть посидит связанный в коляске конфискованного у его же команды мотоцикла и подумает о своих скорбных делах.

Явление нашей основной колонны в местечке тоже произошло по схеме «снег на голову». Первыми в Коссово въехали мотолеты с егерями, которых мародерствующие немецкие солдаты приняли за своих, не обратив на них внимания. Да не до каких-то посторонних мотоциклистов там было, пусть они и три раза СС, ибо когда на центральную улицу городка ворвались наши танки с десантом и грузовики с мотострелками, там творился настоящий Содом и Гоморра. Мычали угоняемые от домов коровы, блеяли бараны, кудахтали куры, крякали утки, гоготали гуси, причитали заламывающие руки хозяйки, а откуда-то совсем неподалеку раздавались звуки творящегося насилия, треск разрываемой одежды, визг и вопли насилуемых девок, а также глумливый гогот торжествующих насильников.

– Мочи эти козлов! – во всю мощь своих могучих легких скомандовала Ария Таним, – Пленных не брать! Во славу Империи! За Родину, за Сталина! Вперед!

И вот в этот бедлам с брони танков и из кузовов грузовиков с матерными прибаутками стали соскакивать до предела злые погранцы, мотострелки и, самое главное, бойцыцы штурмовой пехоты, которые тут же, с ходу, открыли огонь на поражение по германской солдатне, заметавшейся подобно крысам. Перестук выстрелов из «мосинок» и СВТ мотострелков, короткие очереди из ППД погранцов, ярчайшие взблески лазерных импульсов и мат-перемат разъяренных русских людей. Так уж получилось, что с нашей стороны в деле было никак не меньше полка при поддержке танков (даже если просто считать по головам), а с немецкой – рота снабжения, да и то не в полном составе. Поэтому вся эта мародерствующая шайка сначала замерла в состоянии полного ступора, потом некоторые стали скидывать с плеча винтовки (и таких было меньшинство), пытаясь оказать сопротивление; другие же просто начали с визгом разбегаться куда глядят глаза, бросая по дороге награбленное. Да и не особо ты посопротивляешься, если в руках гогочущий гусь или пара кур под мышками, или веревка, на которой надо тащить к грузовику упирающуюся корову.

Поскольку помимо их начальника выживание остальных деятелей германской мародерской команды в наши плане не входило, то в течение десяти минут все немцы в Коссово оказались мертвыми или даже хуже того. Насильников, которых удалось взять живыми со спущенными штанами, воительницы Арии тут же по-быстрому посадили на колья*. Ух уж мне эта женская солидарность! Нашей добычей стали несколько мотоциклов, одна легковая машина и два десятка грузовиков, на которых немецкие интенданты собирались вывозить награбленную скотину. Не бросать же вполне исправную технику, которая еще может пригодиться.

Примечание авторов: * Походно-полевой метод быстрого сажания на кол. У молодого деревца, с диаметром ствола около трех сантиметров, этот самый ствол перерубается штурмовым ножом наискось на высоте около семидесяти сантиметров. Потом остается только заточить острие «на карандаш» и очистить нижнюю часть ствола от веток и коры, после чего посадочное место для «клиента» можно считать готовым. Сажают на такой кол с вытянутыми вперед ногами, и даже штаны снимать не обязательно, достаточно распороть снизу брючной шов.

А иначе никак, ибо некоторые деяния не искупаются банальным расстрелом или повешеньем на суку или фонарном столбе. Тут нужно такое наказание, чтобы у преступника было время подумать о том, что он совершил, чтобы его не отпускала надежда на то, что его найдут и спасут, что врачи справятся и сохранят ему жизнь. И самое главное – все это должны видеть и другие кандидаты в покойники, как раз которые будут находить и спасать. Раз фюрер германской нации освободил их от такой химеры как совесть, то и воздаяние за это освобождение должно быть соответствующим.

Пока механики-водители танков с матом копались в моторах, очищая воздухоочистители, доливая масло и горючку, а также кувалдой забивали пальцы в гусеничные траки, а бойцыцы капитана Таним творили свое женское возмездие, на площади напротив горсовета как-то сам собой образовался импровизированный митинг, в котором и мне довелось принять посильное участие. А то как же – я генерал Рабоче-Крестьянской Красной Армии, меня Родина кормила-поила, одевала-обувала, учила военному делу самым настоящим образом, и вдруг такое начало войны. Враг нас бьет, а мы бежим без оглядки, бросая наших советских людей на произвол бандитов и мародеров. И даже непонятно, что мне и говорить. Оправдываться? Мне оправдываться не в чем, я и мои танкисты сражались честно и отступали по приказу, только враг оказался во много раз сильней, чем считалось до войны. Сейчас мы отступаем, но придет время – и, собравшись с силами, мы повернем войну вспять и погоним немцев до самого Берлина. И правильно говорит Ватила Бе – даже отступать нужно с умом, чтобы у врага, который тебя окружил, от этого окружения и у самого возникли проблемы. Именно так! На нас напали вероломно, без объявления войны, грубо нарушив международный Пакт о Ненападении. Немцы собрали у границы всю свою армию и создали мнократный перевес сил, когда против одного нашего бойца идут сразу четыре их солдата, а на направлении главного удара – целых десять. Да, нас обманули, но война только начинается. Наполеон, собрав огромную армию, тоже дошел до Москвы, но потом война для него закончилась капитуляцией в Париже. Также и Гитлер преждевременно радуется первым успехам своей армии, потому что мы непременно разгромим его войска и встретимся с ним в Берлине. А все потому, что наше дело справедливое, товарищи, и мы обязательно победим напавшего на нас врага!

Вот в этот ключе я и говорил – возможно, бессвязно и сумбурно, но искренне. И вообще – меня учили воевать (и я это делаю, как умею), а не произносить речи. После меня с народом с крыльца горсовета решила поговорить Ария.

Когда она поднялась на крыльцо, все притихли, глядя на ее панцирную экипировку, обтягивающую могучие плечи, и глаза, которые сейчас пылали яростным зеленым огнем.

– Люди, – сказала она, глядя на волнующуюся толпу, – я вижу среди вас множество молодых мужчин, которые решили, что раз враг напал так скоротечно, что их не успели призвать в армию, то пусть все так и будет. Пусть другие воюют, а мы пока отсидится у мамки за печкой. Знаете, что я хочу вам сказать – вы не отсидитесь! Сегодняшняя реквизиция была только началом, и если останетесь здесь, то дальше будет только хуже. Вас будут убивать и насиловать, насиловать и убивать. Сначала это будет происходить прямо здесь, в ваших домах, причем убивать по поводу и без повода, за косой взгляд, за неласковое слово, за не снятую перед немецким солдатом шапку, и, наконец, за то, что вы, с точки зрения дейчей, имеете неправильную национальность. Потом, когда до вас дойдут руки, вас выгонят из домов, погрузят в железнодорожные вагоны и как скот повезут в специальные места, где вас будут убивать по всем правилам научно-технического прогресса, перед смертью не забыв выдрать из ваших ртов золотые зубы и коронки. Но даже после смерти ваши злоключения не прекратятся. С вас, как с каких-нибудь животных, будут снимать шкуры, чтобы сделать из них перчатки или абажуры; то, что останется от тел после снятия шкур, бросят в мыловарню, а отходы мыловарни сожгут в специальных печах, чтобы использовать жирный человеческий пепел для удобрения немецких полей. Вот какова будет судьба тех, кто думает, что он сумеет остаться в стороне от этой страшной войны, отсидеться за печкой, а потом по-прежнему жить как ни в чем не бывало. Мы, конечно, победим врага и вернемся в эти края, только вас уже здесь не будет. Решайте сами. Если вы останетесь здесь, то все гарантированно умрете, если же попробуете уйти с нами, то кто-то из вас обязательно выживет. Помните, что тех, кто сидит смирно, жгут и режут всегда в первую очередь.

– После нас, – сказал я, – по этой дороге пойдут другие наши войска, выходящие из окружения, поэтому у тех, кто хочет жить, еще есть время собраться. День-два, самое большее три – и все. Не берите с собой много вещей, только самое необходимое. Если возьмете что-то лишнее, не нужное для выживания, то сами же будете вынуждены это бросить. На этом все, идите домой и решайте, что вы выбираете – шанс на жизнь или же смерть.

Когда час спустя наша бронеавтомотоколонна покидала Коссово, за нами по дороге, пока робко и неуверенно, потянулись первые подводы с беженцами. Наверное, это были те, кто с самого начала собирался уходить вместе с Красной армией, да не успел, или те, кто острее других чувствовал весь тот ужас, который надвигался на их народ в лице германских захватчиков, поклявшихся стереть с лица земли еврейскую нацию. В дороге я спросил Арию, чего она так расчувствовалась, произнося речь перед этими людьми, и узнал, что есть в Галактике такая планета, которая называется Ханаан, и что живут на ней ближайшие родичи наших евреев. Именно из-за них, из-за ханаанцев, Ария произносила эту пылкую речь, в надежде хоть кого-нибудь наставить на путь истинный. Даже один спасенный из целой толпы заблудших будет большой победой, а если таких спасенных будет много, то эта победа станет просто великой. В тот момент я еще не знал, что план Арии имеет и второе дно. Она умная, моя ласковая тигрица, и этим так непохожа на своих подчиненных, которые в массе страдают тугодумием в легкой форме. Приказ выполняется почти мгновенно, а вот принять самостоятельное решение им тяжело.

Солнце уже клонилось к закату, когда мы свалились к немцам в Ивацевичи – внезапно, будто снег на голову. Тем более что после Коссова в голове колонны за мотоциклами вперемешку с мотолетами следовали трофейные же грузовики, и уже за ними шли танки и полуторки с ЗиСами. Глядя с головы колонны, сразу и не определишь, что же пылит у нее в хвосте. Германские железнодорожники, зенитчики и солдаты охранной дивизии, составляющие гарнизон станции, никак не могли поверить, что вот так запросто к ним в гости могут заехать русские танки с десантом. Ну, или наехать – что в принципе одно и то же. И опять мы опережали их в темпе на одну-две минуты времени, пока в арийских мозгах длился ступор непонимания. Белые (в смысле красные) начинают и выигрывают, шах и мат.

В Ивацевичах гарнизон по большей части состоял из старших возрастов, ветеранов прошлой империалистической войны и солдат железнодорожных частей – людей, в общем, не воинственных – при виде танков, егерей, донельзя обозленных погранцов, мотострелков и бойцыц штурмовой пехоты они попросту позадирали вверх лапы. Исключение составили зенитчики на станции и охрана концлагеря, в котором содержались советские военнопленные, привлекаемые к восстановительным работам на железной дороге. Но у немецких зенитчиков попросту не оставалось времени на то, чтобы опустить стволы своих пушек для стрельбы по наземным целям – пулеметы и автоматы наших бойцов оказались быстрее. Теперь немецкие зенитные пушки пригодятся нам в любом случае – для стрельбы по танкам прямой наводкой или по прямому назначению, для отражения атак вражеской авиации.

С концлагерем, расположенным за пределами пристанционного поселка, все было по-иному. Тамошняя охрана, когда поняла, что имперские егеря – это отнюдь не СС, дала несколько торопливых пулеметных очередей внутрь ограды из колючей проволоки, после чего начала прытко разбегаться, стремясь оказаться как можно дальше от этого места. Знают, шелудивые коты, чье мясо съели. Но от егерей на мотолетах на своих двоих убежать физически невозможно. Поймают и приведут обратно, сделав больно, очень больно или даже мучительно больно. Это они умеют. При ближайшем разборе полетов оказалось, что это даже не немцы, а одетые в немецкую форму украинские националисты – великие герои, когда имеют дело с безоружными и связанными людьми, и отчаянные трусы, когда враг вооружен и очень опасен. Имперские егеря таких на дух не переносят и быстро приводят к общему знаменателю.

Сам рабочий лагерь оказался всего лишь оградой прямоугольной формы из столбов с натянутой между ними колючей проволокой. Охрана находилась с внешней стороны, временно проживая в палатках. И все. Больше никаких сооружений, временных или постоянных, там не имелось. Готовили пленным тоже под открытым небом – вареную воду, в которой плавали редкие мелкие кусочки кормовой брюквы и отдельные листья прелой капусты. Внутри этого загона для скота содержалось сто двадцать человек – в основном бойцов и младших командиров из состава разгромленных несколько дней назад 6-й и 42-й стрелковых дивизий, а также частей 14-го механизированного корпуса, сгоревшего на второй-третий день войны во время неудачного контрудара под Кобриным. Тогда же мы узнали, что в тридцати километрах от Ивацевичей по направлению к Бресту, в местечке с названием Береза Картузская, существует такой же временный, но просто огромный по размеру лагерь, в котором содержится несколько тысяч наших пленных, захваченных гитлеровцами в последние дни.

Стрельба, которую охрана открыла по заключенным, унесла жизни пятнадцати человек, еще три десятка были ранены, некоторые очень тяжело. После всего выяснилось, что бойцы в своем большинстве попали в плен после того, как у них полностью закончились боеприпасы, и немцы стали охотиться за безоружными людьми как за дикими животными. После освобождения в лагере заработал фильтр, старшим которого я назначил лейтенанта пограничников Бондарца. Это был злой, недоверчивый командир со шрамом во всю щеку, начавший войну на самой границе и только чудом выживший под первым ударом гитлеровцев по советским пограничным заставам, когда германская артиллерия с того берега Буга прямой наводкой расстреливала казармы с мирно спящими бойцами и командирами. Впрочем, я с удивлением узнал, что, в отличие от армейцев, подставивших приграничные части под первый удар, командование погранвойск издало приказ, чтобы личный состав с двадцатого по двадцать третьего июня включительно ночевал не в казармах, а в укреплениях вокруг застав, находясь в полной боевой готовности. Поэтому все потери, которые понесли пограничники, были не столько результатом вероломного нападения, сколько следствием многократного численного превосходства врага. Но в любом случае, как старший фильтра лейтенант Бондарец меня вполне устраивал.

Но чтобы все было объективно и без перегибов, рядом с лейтенантом я посадил сержанта егерей Максима Погодина, которому вменялось контролировать процесс проверки при помощи портативного психосканера. Расчет мой был на то, что в случае сомнений они будут трактоваться лейтенантом Бондарцом в пользу подозрений, а в случае, если психосканер даст однозначный результат в пользу проверяемого, даже его жесткость не помешает отправить бойца в подразделение. В этом лагере проверить на вшивость требовалось около восьмидесяти человек, и возились с этим делом лейтенант Бондарец и сержант Погодин несколько часов, до глубокой ночи. Сами посчитайте, сколько уйдет времени, если тратить на проверку одного человека по три-четыре минуты? То-то же!

Однако результат проверки радовал. Совсем «вшивых» – то есть тех, кто пошел на сотрудничество с врагом – не было совсем. Мутных – то есть тех, кто начинал врать в ответ на вопросы об обстоятельствах попадания в плен – нашлось девять человек, остальные были признаны жертвами сложившихся обстоятельств и вероломного нападения и были направлены в подразделения. Танкисты к танкистам, пехота к пехоте. С мутными предстояло разбираться отдельно. Не дожидаясь результатов дополнительной проверки, я считаю, что единственным возможным объяснением их вранья могла быть только трусость, проявленная в боевых условиях. , Между прочим, по законам военного времени за трусость и добровольную сдачу врагу полается расстрел.

Но и капитан Пекоц, и капитан Таним (моя милая тигрица) посоветовали мне пока не торопиться. Быть может, это была всего лишь минутная слабость, вызванная внезапным и катастрофичным началом войны, а также утратой управления со стороны командования. С этими людьми необходимо еще одно углубленное собеседование. Возможно, сейчас они уже жалеют о том, что совершили, и вот в этом случае им можно предложить искупить свою вину кровью, оказавшись на самом опасном участке будущего сражения. А если проявивший трусость ни о чем не сожалеет и ему ни капельки не стыдно за проявленный эгоизм – тогда с ним надо поступать по всей строгости советского закона и ставить к стенке. Между прочим, у них там за такое просто с позором списывают из боевого состава. Человек продолжает жить, но он как бы уже не совсем человек, а хуже какой-нибудь подколодной твари.

При этом я понимаю, что эта проверка была только началом, поэтому работу команды по фильтрации выходящих к нам окруженцев и бывших пленных желательно перевести на постоянную основу. В окрестностях Ивацевичей бродит еще много неприкаянных бойцов и командиров, да и такой лагерь военнопленных для нас тоже не последний. И всех этих бойцов и командиров, которые пока выпали из борьбы, для успеха операции необходимо присоединить к нашему отряду, а без проверки этого делать никак нельзя. И дело тут не только в «мутных» бойцах и командирах с пониженной боевой устойчивостью, но и в том, что среди новичков могут оказаться и настоящие враги, желающие проникнуть в наши ряды по заданию германской разведки. О таком меня предупредил генерал Болдин, в штаб к которому под видом советского майора ГУГБ НКВД попытался внедриться немецкий агент. Поэтому бдительность, бдительность и еще раз бдительность! Даже самая благопристойная морда старого вояки, а также шпалы, ромбы или звезды в петлицах не могут служить залогом того, что это действительно наш командир, выходящий из окружения, а не злобный враг, пытающийся проникнуть к нам под чужой личиной.

Кстати, к тому моменту, как мы захватили железную дорогу, немцы уже считали действующей до самых Барановичей, поэтому минут через пятнадцать после захвата мы получили от них «подарок» – эшелон с топливом для прорывающихся к Минску немецких танковых соединений. Прибудь мы всего на полчаса позже – и этот эшелон достался бы не нам, а немцам. К тому же при разборе полетов в станционном тупике обнаружился задвинутый туда немцами состав из двух десятков железнодорожных платформ, а на них – новенькие, «в масле», танки КВ-1, перед самой войной отправленные с Кировского завода в адрес 14-го мехкорпуса, вовсе не имевшего в своем составе современной техники. Тоже хороший подарок, утраивающий боевые возможности нашей бронегруппы. Если серые имперские инженерши сумеют их как следует подрихтовать, то эти танки станут весьма неприятным сюрпризом для противника, который со всей яростью обрушится на нас в течение следующих нескольких дней.

Еще до того, как мы заняли станцию, двигавшиеся впереди егеря капитана Пекоца из левого флангового охранения заблаговременно вышли к мосту через реку Гривду и таким образом перерезали проходящее через Ивацевичи шоссе Брест-Барановичи. Воспользовавшись своим внешним сходством с вражескими мотоциклистами, эти веселые парни произвели изрядный фурор среди водителей, спешивших к фронту немецких грузовиков, показав им спектакль в стиле «Проверка на дорогах». Чуть позже, когда мы были уже на станции, вторая фланговая группа перекрыла дорогу с другой стороны от Ивацевичей в районе населенного пункта Михновичи, где не обошлось без стрельбы.

В результате этой операции по перекрытию движения на шоссе образовалась пробка из спешащих к фронту грузовиков, и нашей добычей стало более трех сотен грузовых автомобилей со всем содержимым, а водители пополнили и так уже изрядно переполненный лагерь для военнопленных. Свято место пусто не бывает. В результате всего этого я сейчас чувствую себя как капитан флибустьеров, который взял на абордаж испанский галеон. Теперь все захваченное имущество нами предстоит разделить на три части: то, которое мы сможем использовать в боевой деятельности, то, что мы сможем использовать в перспективе, и то, которое придется просто уничтожить, так как использовать его не представляется возможным. Пора доставать планшет и выходить на связь с генерал-лейтенантом Болдиным. В предписанный район мы вышли, шоссейные и железнодорожные магистрали Брест-Минск перерезали – и теперь тут начнется такая свистопляска, что и самому небу станет жарко.

Но первой со мной все-таки вышла на связь товарищ Ватила Бе. Одно слово – главный тактик, который все видит, понимает тайный смысл, скрытый за вроде бы незначительными движениями вражеских войск, и предвидит ход мысли вражеских генералов на несколько шагов вперед.

– Поздравляю вас, Семен Васильевич, – промурлыкала она с экрана планшета, – начальная фаза операции выполнена вами вполне успешно. Теперь главное для вас – удержать взятое. Генералу Болдину – направить для вашей поддержки достаточное количество пехоты, а нам – наладить связь с вашим верховным командованием. Следующие сутки решат все. За удары с воздуха можете не беспокоиться – станция Ивацевичи и ее окрестности включены в зону, в которой полеты вражеской авиации крайне нежелательны. Желаю вам всего наилучшего.

Часть 3

29 июня 1941 года, вечер , КП группы войск.

Военком группы войск – бригадный комиссар Евгений Афанасьевич Щукин.

Только что меня вызвал к себе генерал-лейтенант Болдин. Вид у склонившегося над картой Ивана Васильевича был усталый, но довольный. К исходу дня после упорного ожесточенного боя наши войска окончательно оттеснили части 29-й моторизованной дивизии немцев за реку Щара. Те немецкие подразделения, которые не смогли отступить к мостам, были отброшены к урезу воды и полностью истреблены в отчаянной штыковой атаке прямо на глазах у их приятелей, засевших на другом берегу реки. Угрозу удара с фланга со стороны 46-го моторизованного корпуса пока парировали действия второй роты штурмовой пехоты с «Полярного Лиса», которая, подорвав единственный мост через реку Гривду, теперь активно препятствовала попыткам немецких саперов восстановить переправу. Штурмовая рота полного состава вместе с взводом огневой поддержки – это достаточно серьезно. По боеспособности одна такая штурмовая рота превосходит даже полнокровную стрелковую бригаду РККА, усиленную артиллерией и минометами.

Я подумал, что ввод в дело второй роты штурмовой пехоты из трех имеющихся на космическом крейсере (притом, что рота егерей задействована в наземных операциях уже в полном составе), практически означает, что в дальнейшем наземная поддержка наших действий наращиваться не будет. Последующее усиление группы войск может происходить только за счет местных ресурсов – то есть выходящих из окружения советских войск. И все! В резерве наверху из наземных сил оставалась только одна рота штурмовой пехоты, и использовать ее будут либо для краткосрочных акций, либо… если наши дела станут совсем плохи.

А плохи они станут обязательно, ибо в связи со своим неопределенным статусом заместителя командующего фронтом генерал-лейтенант Болдин не имеет прямой власти над старшими командирами, сохранившими управление остатками своих частей и соединений. А у тех – старый, никем не отмененный приказ командующего фронтом Павлова отступать на восток. К тому же в этом безумном драпе выпали, будто растворились в воздухе, штабы и командующие 10-й и 3-й армиями; и получается, что отступающими войсками вообще никто не управляет. Лейтенантов, капитанов и даже полковников Болдин подчиняет достаточно легко. Для малых сих письменный приказ замкомандующего фронтом и генерал-лейтенанта – достаточное оправдание перед возможным военным трибуналом за неисполнение приказа Павлова о всеобщем отступлении. Но командующий 13-м механизированным корпусом генерал-майор Ахлюстин и командующий 11-м механизированным корпусом генерал-майор Мостовенко, которые сохранили управление остатками своих соединений, требуют письменного подтверждения полномочий генерала Болдина отдавать им приказы.

Это мы тут знаем, что никакого трибунала за неисполнение приказа генерала Павлова не будет. Скорее, наоборот, за катастрофическое развитие событий в полосе Западного фронта под трибунал попадет сам его командующий, который скоро станет бывшим. Для остальных это совсем не очевидно – скорее, наоборот, они могут ожидать репрессий за то, что недостаточно оперативно выполнили приказ комфронта и не успели выйти к Минску до того, как там оказались немецкие танки. Как будто это было возможно в принципе. Стрелковая дивизия РКККА за сутки проходит тридцать пять километров, таковая дивизия немцев, даже с боями – пятьдесят-семьдесят. Приказ на отступление поступил тогда, когда немцы углубились на нашу территорию на двести-триста километров. Вот и считайте сами – могли ли наши войска, лишенные средств ПВО и оттого избиваемые с воздуха непрерывными ударами вражеской авиации, опередить двигающиеся как на параде немецкие танки?

Самое неприятное положение сложилось у нас с 11-м мехкорпусом генерал-майора Мостовенко, который находится в тридцати двух километрах к северо-западу от нас у разрушенного моста через Щару, рядом с деревней Великая Воля. Вместе с ним из окружения выходит большая часть бывшего моего 6-го казачьего кавкорпуса, прекратившего свое существование после того, как командующий корпусом генерал-майор Никитин* приказал разбиться на мелкие группы и выходить из окружения поодиночке. Чудовищная глупость, происходящая исключительно от неверия в собственные силы.

Примечание авторов: * Есть в судьбе генерала Никитина некоторый непонятный нюанс, точнее, два нюанса…

Во-первых – при попытке прорваться из окружения он был захвачен в плен. Содержался во Владимир-Волынском лагере военнопленных, затем в концлагере в городе Хаммельсбург. Являлся одним из организаторов подпольной борьбы. В январе 1942 года переведён в Нюрнбергскую тюрьму, где в апреле 1942 года был расстрелян за отказ сотрудничать с врагом.

Во-вторых – 23 октября 1942 года по пункту 1«б» статьи 58 УК РСФСР (измена со стороны военного персонала: расстрел с конфискацией имущества) генерал Никитин был заочно осуждён Военной коллегией Верховного Суда СССР и приговорен к расстрелу.

При этом надо учесть, что обычно уголовные дела по 58-й статье против советских генералов, в плену сотрудничавших с врагом, возбуждались уже после Победы, на основании информации из немецких архивов. Тут же все было совсем не так, и посмертное осуждение уже расстрелянного немцами генерала наводит на мысль, что свою 58-1«б» генерал Никитин заработал еще до попадания в плен. Именно поэтому отказ от сотрудничества с оккупантами никак не мог повлиять на суровость приговора и отсутствие его отмены сразу после Победы, когда уже стало известно, что генерал Никитин не сотрудничал с врагом.

Вполне возможно, что он совершил ошибку, которая была хуже преступления, и был бы за нее осужден и расстрелян, даже если бы ему удалось благополучно выйти из того окружения.

На данный момент 11-й мехкорпус в наших масштабах представляет собой достаточно серьезную боевую силу, имеющую в своем составе пятьдесят танков, два десятка бронеавтомобилей, а также артиллерию на механической и конной тяге. Из-за того, что капитальный мост через Щару был разрушен противником, а наведенная через Щару временная переправа оказалась не в состоянии выдержать ничего тяжелее полуторки, генерал-майор Мостовенко решил уничтожить всю технику, вооружение и имущество, которые невозможно переправить через временную переправу, и прорываться дальше на восток налегке. Если это осуществится, то 11-й мехкорпус с полным правом можно будет считать бывшим, так как он утратит возможность хоть как-то влиять на стратегическую обстановку, складывающуюся западнее Минска. Пока нашим делегатам связи удалось всего лишь убедить генерал-майора Мостовенко отложить реализацию своих намерений хотя бы до завтрашнего полудня, но если нам не удастся предъявить соответствующих полномочий, все пойдет по самому плохому сценарию.

13-й мехкорпус и примкнувшие к нему части 49-й и 113-й стрелковых дивизий в настоящий момент находятся в районе Зельвы, отходя в восточном направлении по прикрытой «Защитниками» дороге Белосток-Слоним. В настоящее время был бы целесообразен удар этой группировки в южном направлении по изрядно потрепанной в предыдущих боях 134-й пехотной дивизии противника. Разрыв кольца окружения именно в этом месте позволит вывести из котла большое количество неорганизованных пока советских войск и на какое-то время обеспечит фланг механизированной группы генерала Борзилова. Но для того, чтобы Иван Васильевич смог отдать такой приказ генералу Ахлюстину, тоже требуются особые полномочия*.

Примечания авторов: * Возможно, что в значительной степени причина такого катастрофического разгрома войск Западного фронта заключалась как раз в том, что после того как управление отступающими (точнее, бегущими) войсками утратили и штаб фронта и штабы 10-й и 3-й армий, внутри кольца окружения не нашлось генерала с авторитетом и достаточными полномочиями, который бы сумел остановить безудержный драп на восток (все равно немецкие танковые дивизии быстрее) и произвести пересборку распавшейся группировки с целью организованного выхода из кольца окружения с нанесением противнику наибольшего ущерба.

Генерал Болдин поднял голову от карты и со вздохом сказал:

– Собирайся, Евгений Афанасьевич, через полчаса полетишь в Москву. Время, как говорится, не ждет. Не сумеешь там правильно осветить товарищу Сталину все то, что у нас тут происходит – сожрут нас тут немцы и не подавятся. Товарищ Ватила со своей стороны тоже обещала помочь, чем сможет, но главное зависит только от тебя. Без полномочий командующего зафронтовой группой я тут как тот Архимед без точки опоры. В любой момент любой командир может взять и увести своих людей «на соединение со своими», а на самом деле куда глаза глядят. Приказ Павлова-то еще никто не отменял. Ну да ладно, ты это все знаешь не хуже меня, так что желаю тебе удачи. Товарищ Сталин не выдаст, а Берия не съест.

29 июня 1941 года, поздний вечер , Ивацевичи.

Капитан штурмовой пехоты Ария Таним.

Раньше у меня редко появлялась возможность просто спокойно посидеть и насладиться природой, подумать и помечтать – с головой, свободной от решения боевых задач, когда нет никакой суматохи, ничто не горит и не взрывается, не надо никуда торопиться сломя голову и что-то лихорадочно делать, потому что иначе наступит полный и окончательный пипец. Да, собственно, я о такой возможности блаженного ничегонеделания прежде даже и не задумывалась. Прежде я жила бурной армейской жизнью, вполне довольная собой, своей службой в штурмовой пехоте и родной Империей, которая была для меня матерью, а император – отцом. С полным правом я могла считать, что жизнь моя удалась, потому что далеко не каждая юная воительница способна пройти профориентацию на офицерский чин, а я прошла. Конечно, я чувствовала небольшое отчуждение между нами, боевыми хуман-горскими метисками и основной массой гражданского населения Империи (особенно пеонами), но у всех у нас благодаря государственному воспитанию имелся статус стопроцентно русских, и это отчуждение меня особо не задевало. Тем более что его не было среди тех, кто сражался вместе с нами плечом к плечу. Они-то уж точно знали, чего мы стоим и что на нас можно положиться.

Но теперь, попав на Старую Землю, я почувствовала, что начинаю меняться, как бы ментально приближаясь к тем русским, которые живут на этой земле. Пока что все только начинается, но нам уже предстоит сражаться бок о бок в одной из самых жестоких битв, которые только знала история. С первой же нашей встречи местные бойцы окружили нас заботой и предупредительностью, стараясь избавить от тягот и неприятностей местной жизни. И сколько бы им ни говорили о том, что мы существа закаленные, они все равно относятся к нам так, как привыкли относиться к своим женщинам – с нежностью, заботой и пониманием. Они даже готовы умирать за нас, что совершенно излишне, потому что в полном доспехе с экзоскелетом нас можно убить только из местной пушки. Но хоть этого и не требуется, все равно я им благодарна и начинаю воспринимать их как свою близкую родню. Более того – во мне несколько преждевременно проснулся основной инстинкт и теперь мне хочется заиметь своего мужчину и родить детей. Если рядовые в Империи по большей части довольствовались генными банками, то офицеры замуж выходили почти всегда. Не такие уж мы страшные на вид, как думают некоторые – для некоторой категории мужчин мы кажемся прекрасными или, в крайнем случае, просто великолепными. В глазах местных мужчин это любование великолепием становится чувством, которое подавляет все остальные. Не знаю, происходит ли подобное с остальными нашими девочками, но уверена, что рано или поздно все они будут ощущать то же самое. Говорят, что это так работает зов Земли, нашей общей прародины…

Сняв боевую защитную экипировку, я в одной униформе сижу на крыльце небольшого домика, построенного из тесаного леса. Алой полоской на горизонте догорает закат. Прохладный ветер доносит с полей запахи влажной земли и леса. Безмятежность разливается вокруг, и ничто не напоминает о том, что еще днем здесь хозяйничали злобные дейчи и совершались ужасные злодеяния…

Этот час для меня является часом отдохновения, размышлений и своеобразной медитации. Не припоминаю, чтобы когда-нибудь раньше я практиковала подобное времяпрепровождение… Но теперь мне слишком о многом требуется поразмыслить, а местные солдаты освободили нас, воительниц, от забот по обустройству лагеря и оборудованию боевых позиций. Да где, собственно, я в своей прошлой жизни могла бы заниматься подобными размышлениями с погружением внутрь себя? На «Полярном Лисе», у нас, правда, были специально оборудованные «комнаты для релаксации» – там можно было включить голограмму плывущих облаков, морского простора, плавающих рыбок и прочих ландшафтных изысков различных планет. Однако я редко посещала эти помещения. Не люблю самообмана, ведь голограмма – это только голограмма, технический морок и обман, придумка социоинженеров, желающих скрасить нам тяжесть службы различными финтифлюшками.

И вот сейчас, полностью отдавшись созерцанию настоящего заката на настоящей планете, я поняла, что лучше реальности нет ничего… Какое-то вообще странное было у меня сегодня настроение. Я никак не могла понять себя – почему вдруг этот закат пробудил во мне прежде неизведанные чувства? Да и чувства-то эти я не могла бы верно описать. Просто где-то там, в груди, где у всех человекоподобных существ находится самый главный орган, медленно разливалось что-то теплое и чуть щекочущее. На что это было похоже? Скорее, на радостное предчувствие – подобное ощущаешь в тот момент, когда стоишь на пороге какого-то потрясающего открытия… Это не значит, что я размякла и утратила желание сражаться. Совсем напротив. За эту землю, за эти закаты и рассветы, за этих ставшими мне близкими людей я буду драться не только по долгу службы и из гордости бойца штурмовой пехоты, но и по велению души. А это, вы поверьте, стоит очень дорогого!

Дом, в котором меня временно поселили, находился на краю пристанционного поселения, и потому здесь было довольно тихо и немноголюдно. И я радовалась этому, хотя никогда раньше не замечала в себе склонности к уединению, всегда предпочитая быть в компании своих подчиненных. Так раньше мне было уютнее, а теперь нет.

Вот послышались чьи-то шаги. Ритм их явно показывал, что приближающийся человек испытывает волнение и даже некоторую робость. Мой взгляд метнулся в ту сторону – ну конечно же, это он! То есть тот, кого единственного я хотела бы видеть рядом с собой в этот момент. Семен Васильевич, генерал Борзилов… Мысленно хихикнув, я подумала, что этот смелый человек вполне соответствует своей фамилии… во всем, кроме отношений с женщинами. Но я почти не сомневалась, что он придет скрасить мой вечерний досуг. Мы славно пообщались с ним сегодня, и, как я и предполагала, он пришел ко мне, чтобы продолжить наше приятное и многообещающее знакомство. Я чувствовала, что его влечет ко мне и сама испытывала аналогичное влечение, но пока не собиралась торопить события. Как оно будет, бой покажет, а пока лучше притормозить и осмотреться на местности.

Приблизившись, генерал по-граждански поздоровался со мной:

– Вечер добрый, Ария… Сидите, воздухом дышите?

– Добрый вечер, Семен Васильевич, – ответила я, и мой голос в этой вечерней обстановке прозвучал как-то по-другому, чем обычно – интимно и вкрадчиво, как у мурлыкающей тигрицы. – Я вот, наблюдаю за тем, как наступает ночь… И дышу, да. Очень приятное занятие.

Я развела руки в стороны и выразительно вдохнула вечернюю прохладу.

– Вы не будете против, если я подышу вместе с вами? – спросил он, подходя совсем близко к крыльцу.

– Конечно, нет! Присаживайтесь! – Я подвинулась.

– Эгм… кхе-кхе… – смущенно прокашлялся генерал и вслед за тем, одернув командирскую гимнастерку, осторожно присел рядом.

Близость мужчины! Мои ноздри трепетали, вдыхая запах этого симпатичного мне хуманса. В сгущающихся сумерках я видела его резкий профиль и всей кожей воспринимала исходящее от него тепло. Не только тепло – он, сам того не подозревая, излучал некую энергию, которой обладают далеко не все хумансы; ее наличие свидетельствовало о том, что этот человек обладает прекрасными генами, которые он может передать своему потомству… Это можно было почувствовать лишь сейчас, когда расстояние между нами составляло ширину ладони.

Меня обволакивало невидимое облако. Я позволяла энергии хуманса проникать в себя – так я настраивалась на него, создавая между нами связь, о которой он едва ли догадывался. Впрочем, без его симпатии он был бы для меня закрыт.

– Прекрасная погода сегодня… – произнес генерал фразу, которая даже мне показалась банальной. Однако это не имело значения. Ведь я знала, кто сидит рядом со мной – цельный, серьезный, честный человек с душой, полной благородства. Он сидел близко, но в то же время не вплотную – видимо, у хумансов так было принято, чтобы ненароком не оскорбить даму. Ох уж эти хумансы Старой Земли! За несколько дней пребывания в этом мире, наблюдая и общаясь с ними, я узнала много удивительных вещей… И особенно поражало меня их отношение к женскому полу. Оно было трепетным и порой подразумевало борьбу и нешуточные страсти. Ухаживания, флирт – все это несколько отличалось от того, к чему я привыкла в своем мире. Это неизменно меня удивляло, но в то же время отчаянно влекло…

– Да, и вправду… чудная погода… – поддержала я его попытку начать разговор.

Тем временем на небе стали зажигаться первые звезды. Я смотрела на них, задрав голову.

– Любите смотреть на звезды? – спросил Семен Васильевич.

– Ну, как бы вам сказать… Отсюда они воспринимаются совсем по-другому, чем с борта корабля. Там ты паришь среди них и они везде, а отсюда, с планеты, они кажутся чужими и очень далекими, такими загадочными… – ответила я.

– Вы хотите сказать, что на самом деле ничего загадочного в них нет? – как-то расстроено спросил генерал.

– Видите ли, для нас звезды уже давно не являются загадкой… – осторожно начала я. Затем я поведала ему о том, что представляют из себя звезды, какие разновидности их бывают, привела несколько интересных, на мой взгляд, фактов. Признаться, я и сама увлеклась своим рассказом. И вдруг я обнаружила, что мой собеседник слушает меня с каким-то поникшим видом… Словно все это ему скучно и неинтересно.

Я резко замолчала, мысленно ругая себя за неуместное многословие. Ведь это обитатель Старой Земли – напомнила я себе – а их разум устроен совершенно необычным образом, вероятно, он еще не вполне созрел для впитывания подобной информации…

– О, простите… – виновато пробормотала я. – Вам, должно быть, все это не очень понятно и не особо интересно…

– Нет, что вы, Ария! – встрепенулся он. – Мне интересно, но я и вправду мало что понимаю. Простите, пожалуйста… – Говоря, он развернулся к мне корпусом и словно невзначай задел меня локтем, отчего жаркая волна прошла по моему телу. Он смущенно отстранился и несколько мгновений сидел, задумавшись, а потом вновь повернулся в мою сторону и сказал: – А давайте я вам лучше стихи почитаю, а? Про звезду…

– Давайте! – охотно согласилась я.

– Хорошо… Сейчас… – Он прокашлялся. – Вообще-то это песня, но, к сожалению, у меня нет музыкального слуха… Поэтому прочитаю вам как стихи… – Он вновь прокашлялся, затем выпрямился и, глядя на горизонт, начал: – «Гори, гори, моя звезда! Звезда любви приветная… Ты у меня одна заветная, другой не будет никогда…»

Его голос был другим теперь – звенящий, выразительный и вдохновенный, пронизанный чувством, он устремлялся в ночь, в небо, и казалось, что все вокруг затихло, внимая этому голосу…

Впервые мужчина читал мне стихи. И что это были за стихи! Совсем не то, что я раньше называла этим словом… Неведомый сочинитель вложил в эти строки столько многогранного смысла, столько душевного переживания, что у меня на глазах выступили слезы. Никогда не ожидала от себя ничего подобного! Надо же так сказать про звезду… Надо же ТАК все чувствовать… У меня сжималось в горле, а сердце щемило какой-то непонятной тоской – но ощущения эти были упоительными!

Мне не хотелось, чтобы это кончалось. Он читал, а я смотрела на звезды – сквозь радужные капли слез они и вправду казались мне живыми и разумными, слышащими эти слова… И среди них – одна моя, только моя, Звезда Любви… Это было настоящее чудо – словно я ненароком шагнула за пределы привычного восприятия мира.

– «…Твоих лучей небесной силою вся жизнь моя озарена… Умру ли я – ты над могилою гори, сияй, моя звезда…» – летели в эфир удивительные, прекрасные слова, последние слова стихотворения. Голос генерала затих, но казалось, что вся природа продолжает прислушиваться. Я медленно поворачивала голову в сторону Семена Васильевича. Что-то важное и чудесное открылось мне только что. И в этот момент ко мне пришло понимание, что мир и вправду загадочен и полон нескончаемых чудес… Теперь я мыслила почти так же, как и человек, сидящий рядом. Словно я видела все окружающее его глазами и воспринимала его разумом. Какой жалкой казалась мне сейчас моя собственная лекция о небесных телах, с таким самоуверенным назиданием прочитанная этому хумансу несколько минут назад! Мне было одновременно и стыдно, и волнительно, и удивительно хорошо. И я молчала, боясь нарушить хрупкую и такую значительную тишину… и только чувствовала, как теплое плечо генерала прижимается к моему все сильней. Он все понимал… Он прекрасно знал, что происходит со мной.

– Ария… – услышала я его тихий и взволнованный голос, – вы прекрасны, Ария… Прошу простить меня за дерзость, но… можно вас поцеловать?

29 июня 1941 года, поздний вечер. Москва, Кунцево, Ближняя дача Сталина.

День 29-го июня у Сталина прошел так же как и в нашей реальности. Днем он тщетно пытался добиться у Тимошенко и Жукова информации о том, что происходит в полосе Западного фронта, вместе с Берией, Молотовым и Маленковым ездил в наркомат обороны, где имел тяжелый разговор с начальником генштаба Жуковым. В результате сказанных Сталиным слов Жуков разрыдался, будто последняя институтка, и его пришлось успокаивать Молотову, а Вождь только укрепился в своем мнении. И в самом деле – начальник Генштаба, который не имеет связи с войсками и не владеет обстановкой на ключевом Московском направлении, едва соответствует занимаемой должности*.

Примечание авторов: * Никто, собственно, и не спорит с тем постулатом, что генерал армии Жуков по складу своего характера, или как выразилась бы Ватила Бе, по психопрофилю, никогда не был пригоден к штабной работе, являясь ярко выраженным полевым командиром. Комфронта он был прекрасный, а вот начальник штаба хреновый.

Ситуацию не скрашивало даже улучшение положения на других фронтах. На Северо-западном линию этого самого фронта с помощью «защитников» удалось стабилизировать по руслу Западной Двины, посбивав обратно в воду немецкие плацдармы на правом берегу, в том числе освободив Даугавпилс, а подошедшие из глубины стрелковые части спешно обустраивали оборону на правом берегу. Это давало надежду удержать Ригу, которая становилась прифронтовым городом, и вообще не пустить врага вглубь России. Одновременно на Юго-западном фронте танковое сражение за Дубно-Броды с помощью тех же «защитников» перешло в фазу тяжелого клинча, сковавшего всю первую танковую группу противника. В кровавой мясорубке встречного танкового сражения несли потери обе стороны, но все же немцы теряли чуть больше, чем они могли себе позволить, и самое главное – они теряли время, срывая график выполнения ближайших и последующих задач.

Однако только краха Западного фронта, открывающего врагу дорогу на Москву, хватало для того, чтобы Сталин все же сказал свою историческую фразу о том, что стало в результате их разгильдяйства с оставленным Лениным в наследство первым в мире государством рабочих и крестьян. К тому же вождю не давали покоя мысли о «защитниках», а также о тех требованиях, которые они могут предъявить партии большевиков и советскому правительству в обмен на свою помощь по разгрому врага. Ведь лекарство может оказаться страшнее болезни, тем более что по этому вопросу не было пока вообще никой информации, как и по вопросу положения на Западном фронте.

И в то же время в ЦК, по информации, передаваемой обкомами или по ее отсутствию, уже могли сделать вывод, что Минск либо уже пал, либо падет очень скоро. Уничтожение «защитниками» германской танковой дивизии, выбежавшей на шоссе Минск-Москва между Минском и Борисовым, смогло задержать падение столицы советской Белоруссии максимум на сутки. Благодаря тому, что германская авиация резко ослабила свою активность, воздушная разведка уже неоднократно обнаруживала германские танковые колонны севернее и южнее Минска, как и те места, где эти колонны явно подвергались ударам с воздуха. О положении же своих войск не было известно вообще ничего – шестьсот семьдесят тысяч бойцов и командиров, три тысячи триста танков, четырнадцать тысяч орудий и минометов, огромное количество боеприпасов, топлива и снаряжения будто канули в какую-то черную дыру.

После Наркомата обороны Сталин, Берия, Молотов и Маленков (который в ЦК курировал военных) поехали на Ближнюю Дачу с целью обсудить сложившееся положение. Рабоче-Крестьянская Красная Армия по факту оказалась полностью неуправляемой и совершенно неготовой к войне. Нужно было что-то делать, и делать срочно, потому что в противном случае последствия грозили быть самыми тяжелыми. К тому же у Сталина, который отличался просто звериной подозрительностью, с каждым часом усиливалось появившееся несколько дней назад ощущение, что все эти катастрофические события начала войны произошли не просто так, а по чьему-то злому умыслу или же замыслу. Вершки (Тухачевского и компанию) выдернули, а корешки то остались. С тех пор, как Павлов вместо нормальных фронтовых сводок начал присылать какие-то отписки, у вождя возникло жуткое желание отозвать того в Москву, бросить в подвалы Лубянки и попросить Лаврентия, чтобы с ним поработали лучшие тамошние специалисты заплечных дел. Сдерживало Вождя пока только то, что такие репрессии против одного из представителей высшего генералитета в самом начале войны могли породить тотальное недоверие к командирам и падение боевого духа Красной Армии до отрицательных величин, когда бойцы начнут просто разбегаться, считая, что командиры их предали.

Но товарищи не успели договориться ни до чего конкретного, как вдруг за окнами сталинского кабинета раздался протяжный, постепенно затихающий свист. Берия, как самый храбрый в этой компании (да и по должности положено), подошел к окну и осторожно приотдернул с одного края занавеску. Простояв некоторое время в такой позе, нарком внутренних дел обернулся и негромко сказал:

– Коба, это Посланец! Скажи своему Власику, чтобы его оглоеды не вздумали вести себя враждебно, или, не дай бог, стрелять, а то наломают дров – всю зиму печь топить хватит.

Сняв трубку внутреннего телефона без диска, Сталин сказал в нее несколько слов, потом с независимым видом подошел к окну (типа он тоже ничего и никого не боится) и выглянул за приоткрытую Берией занавеску.

– Хм, и в самом деле Посланец, – сказал вождь Берии, разглядывая опустившийся на лужайку перед домом краснозвездный шаттл со сложенными крыльями, – и ведь как удачно получилось – Лаврентий, мы хотели поговорить с Посланцем без лишних свидетелей, и вот, пожалуйста, Посланец, я, ты, Вячеслав и товарищ Маленков. Круг посвященных уже некуда.

– А военные, Коба? – деловито спросил Берия, – Ведь мы с тобой, как ни крути, вопросами ведения современной войны владеем весьма поверхностно… А то как бы не получилось, что все хуже некуда.

– Не беспокойся, Лаврентий, – произнес Вождь, – если это потребуется, я вызову сюда товарища Шапошникова.

– А почему Шапошникова, Коба? – спросил Молотов, – почему не Тимошенко и не Жукова?

– А потому, Вячеслав, – ответил Сталин, – что у Тимошенко с началом войны все валится из рук, а Жуков сегодня разнюнился как баба. Кстати, товарищи, смотрите – уже начинается…

Действительно, пока товарищи обменивались мнениями, шаттл зажег передние фары, осветившие площадку перед домом ярким бело-голубым светом, после чего откинул кормовую аппарель – и открылся темный проем тамбура десантного люка. Несколько мгновений спустя оттуда показался худощавый человек в полевой форме РККА со знаками различия бригадного комиссара. В правой руке он держал небольшой прямоугольный фибровый чемоданчик. Едва он спустился на землю, аппарель снова поднялась, перекрывая люк, но кормовые фары, освещающие лужайку перед домом, продолжили гореть. В этом нестерпимо белом неземном свете к человеку, высадившемуся из посадочного аппарата, подошли сотрудники личной охраны вождя, которым тот отдал свой пистолет и показал какое-то удостоверение. После этого один из охранников Сталина вернулся в дом, остальные остались стоять в беспощадном свете ламп вокруг прибывшего, не предпринимая, впрочем, никаких иных действий. Некоторое время спустя на столе у вождя зазвонил тот самый телефон без диска.

– Товарищ Сталин, – сказала трубка голосом Власика, – это бригадный комиссар Щукин, военком 6-го кавалерийского корпуса. Говорит, что прибыл к вам от заместителя командующего Западным фронтом генерала Болдина с особо важным сообщением…

Берия, который тоже слышал эти слова, в ответ на вопросительный взгляд Вождя только пожал плечами. В любом случае интрига должна была разрешиться в течении нескольких ближайших минут.

– Хорошо, – сказал Сталин в трубку, – приведите его сюда. И помните, что этот человек, а также все, что он при себе имеет, является предметом секрета государственной важности.

В кругу такого большого количества советских начальников высшего эшелона (до кучи не хватало только Мехлиса и Калинина) бригадный комиссар Щукин почувствовал себя не в своей тарелке. Как сторожевой барбос из будки в стае породистых ротвейлеров. Но Сталин, который умел, если надо, напугать человека до полусмерти или внушить почтительное благоговение, на этот раз повел себя очень просто.

– Здравствуйте, товарищ Щукин, – произнес вождь, – вы сказали, что у вас есть сообщение особой важности от товарища Болдина. Мы вас внимательно слушаем…

– Здравствуйте, товарищи, – ответил Щукин, – у меня действительно есть сообщение особой важности. Два дня назад, утром двадцать восьмого числа в контакт с группой генерала Болдина вступили люди, утверждающие, что они якобы представляют командование космического крейсера, прежде принадлежавшего некой Русской Галактической Империи, и предложили нам всю возможную с их стороны помощь в разгроме немецко-фашистских захватчиков…

После этого заявления в кабинете повисла гробовая тишина. Нет, разумеется, товарищи (и в том числе Сталин) прекрасно понимали, что если Щукин прилетел на аппарате пришельцев и от их лица выступает в роли посланника, то он явно успел вступить с ними в какие-то отношения. Шокировало не это, шокировало упоминание об «империи». Не прошло и двадцати четырех лет с момента Великой Октябрьской Социалистической революции, едва-едва подросло первое поколение, родившееся и вступившее во взрослую жизнь при советской власти – как вдруг на горизонте снова появляются такие пережитки прошлого, как империя, император и прочее. Первым пришел в себя, как ни странно, товарищ Маленков – внешне невзрачный и оттого незаметный, но ценный и очень незаменимый.

– И вы, конечно же, товарищ бригадный комиссар, – вкрадчиво сказал он, – сразу заподозрили в этих людях германских или британских провокаторов?

– Нет, товарищ Маленков, – отрицательно покачал головой бригадный комиссар, – провокаторов в этих людях заподозрить весьма затруднительно. Первым делом они предъявили нам доказательство своего инопланетного происхождения, поскольку прибыли к нам на парящих над землей аппаратах, основанных на еще неизвестных нашей науке принципах и вооруженные оружием, которое вместо пуль испускает убийственные, прожигающие все, лучи.

– Даже так?! – хмыкнул Берия. – И что, при прибытии этих посланцев были какие-то инциденты, кто-нибудь из наших мирных граждан, или бойцов и командиров пострадал или погиб?

– Да нет, товарищ Берия, – пожал плечами Щукин, – один маленький инцидент с часовыми при первой встрече имел место, но никто из наших людей в при этом не пострадал и не погиб. Все потери были только у немцев…

– И больше потери смогли нанести немцам эти, как вы говорите, посланцы галактической империи? – пренебрежительно спросил Маленков. – Сколько их там было – двое или трое?

– Да нет, товарищ Маленков, – сказал бригадный комиссар, – не двое и не трое. Дело в том, что на контакт с нами вышла базирующаяся на борту космического крейсера егерская рота наземной разведки, усиленная взводом огневой поддержки… По боевой мощи это можно сравнить только с полком ОСНАЗа при поддержке минометов и тяжелых пулеметов.

– Очень хорошо, товарищ Щукин, – кивнул Берия, протирая пенсне, – только непонятно, как могло получиться так, что эти самые имперские егеря в своей форме смогли приблизиться к нашим бойцам без того, чтобы часовые открыли огонь. Они что, шли под белым флагом, как парламентеры?

– Дело, товарищ Берия, в том, – сказал Щукин, – что первым делом, еще накануне контакта, имперские егеря обнаружили и частью пленили, частью уничтожили немецкую разведывательно-диверсионную группу, действующую в наших тылах в форме ГУГБ НКВД. Позже командир группы, его заместитель и радист были переданы нашим контрразведчикам для разработки. Оказывается, у немцев есть целая специальная часть, солдаты и офицеры которой хорошо владеют русским языком и способны с легкостью выполнять задания в нашем тылу, прикидываясь советскими военнослужащими. Разгромив вражескую разведгруппу, капитан Пекоц переодел своих бойцов в трофейное обмундирование сотрудников ГУГБ НКВД, посадил их на отнятые у немцев мотоциклы – и так, среди бела дня, колонной въехал в населенный пункт, где находился штаб группы генерала Болдина.

– Нахалы! – хмыкнул Сталин, набивая трубку. – И что, товарищ Щукин, они все действительно хорошо говорят по-русски, как об этом рассказывают летчики?

– Нахалы – это не то слово, товарищ Сталин, – ответил бригадный комиссар, – и по-русски говорят очень хорошо, даже слишком. Их главный тактик, Ватила Бе, в случае необходимости способна выразиться таким крепким словцом, что у многих наших институток в генеральской форме завянут уши. У егерей тоже юмор весьма своеобразный, на любителя. Командир немецких диверсантов обер-лейтенант Ридель плакал и был готов рассказать нашим особистам все без утайки, лишь бы его не отдавали обратно имперским егерям.

– И что они с ним делали, неужели так сильно били? – поинтересовался Берия.

– Они его и пальцем не тронули, – ответил бригадный комиссар Щукин, – просто сняли с него кальсоны и посадили мужскими причиндалами на лесной муравейник, и держали так, пока тот не начал правдиво отвечать на их вопросы.

– Учись, Лаврентий, – сказал Сталин и, повернувшись к Щукину, спросил: – А теперь, товарищ бригадный комиссар, скажи нам, по какой причине эти самые пришельцы из империи вдруг воспылали к нам любовью и решили помогать против Гитлера? То, что они говорят с нами на русском языке, еще ничего не значит. Белые тоже говорили с нами на одном языке, и при этом были непримиримыми врагами.

– Об этом, товарищ Сталин, – ответил бригадный комиссар, – вам лучше напрямую говорить непосредственно с командованием космического крейсера – его командиром Василием Малининым, главным тактиком Ватилой Бе и социоинженером Малинче Евксиной. В этом вопросе моей задачей было только доставить вам аппаратуру для прямой связи – она находится в чемодане, который у меня перед входом сюда отобрали сотрудники вашей охраны…

– Интересно, товарищ бригадный комиссар, – сказал Берия, пока Сталин по телефону разговаривал с Власиком, – о чем же вы можете разговаривать с нами не как посредник, а от своего имени лично?

– О положении на Западном фронте, – ответил Щукин, – точнее, о его полном отсутствии и о той катастрофе, которая постигла советские войска западнее Минска.

– Вы уверены, товарищ Щукин, что сложившееся положение надо называть именно катастрофой? – спросил Берия, – быть может, вы преувеличиваете или сгущаете краски?

– Отнюдь нет, – с горечью ответил бригадный комиссар, – после приказа генерала Павлова на спешное отступление войск фронта из ловушки белостокского выступа всякое организованное сопротивление в целом прекратилось. Штаб фронта и штабы армий отступлением не управляют, так как не имеют связи. И вообще, никому неизвестно, где эти штабы находятся и существуют ли они к настоящему моменту. Войска бегут на восток, и любая попытка остановить это бегство и организовать сопротивление наталкивается на неотмененный приказ генерала Павлова о спешном отходе. Хуже всего то, что этот приказ не имел никакого смысла еще 25-го числа, когда и был отдан. Дело в том, что уже к тому моменту немецкие танки углубились на нашу территорию на двести-триста километров и взяли Слоним, таким образом перерезав последнюю дорогу, ведущую из Белостокского выступа в восточном направлении. И вообще, в таких условиях было бессмысленно отдавать приказ стрелковым дивизиям в пешем порядке попытаться обогнать немецкие моторизованные соединения и встать перед ними нерушимой стеной в районе Минска. В итоге получилось так, что генерал Павлов не только не спас войска из той ловушки, которой для них оказался Белостокский выступ, но и сам, своими руками, уничтожил их как всяческое подобие вооруженной силы. Многие старшие командиры тоже поддались – как, например, наш командир корпуса генерал-майор Никитин, который приказал бойцам и командирам рассыпаться на мелкие группы и выходить из окружения самостоятельно. Большая часть кавалеристов примкнула к 11-му мехкорпусу генерала Мостовенко, меньшая часть отходила на восток вместе с генералом Болдиным. Где сейчас находится сам генерал Никитин, пока доподлинно неизвестно…

Раздался громкий, как выстрел, треск – это в руках Вождя сломался пополам карандаш. Бросив на стол обломки, тот в сердцах выругался по-грузински, что бывало у него только от сильного волнения; потом посмотрел на замолчавшего Щукина и преувеличенно спокойно произнес:

– Продолжайте, товарищ бригадный комиссар, ви очень интересно рассказываете. Скажите нам, пожалуйста, а что сейчас делает генерал-лейтенант Болдин, который прислал вас сюда и какое отношение он имеет ко всему происходящему? Говорите, не стесняйтесь. Если вы будете с нами полностью откровенны, то могу вас заверить, что вам лично не будет грозить никакого наказания.

– Хорошо, товарищ Сталин, я расскажу, как все было, – ответил вождю Щукин. – Только должен сразу вас заверить, что генерал-лейтенант Болдин ничем не запятнал себя перед партией и советским народом. Он не распускал войска спасаться по способности, не отдавал панических приказов, не бежал с поля боя, переодевшись в крестьянскую одежду. Вечером 25-го июня поступил приказ генерала Павлова с максимальной скоростью отступать 10-й армии в направлении Слонима, а 3-й армии в направлении Новогрудка и подчиненная генералу Болдину конно-механизированная группа прекратила свое существование. Когда потрепанный во время контрудара 6-й мехкорпус рванул на полных газах к Слониму, а 6-й кавкорпус самораспустился, генерал Болдин, у которого больше не было войск, во исполнение приказа начал отступать по дорогам к Слониму. По дороге он собирал вокруг себя остатки тех разбитых частей, командиры которых понимали, что даже отступать требуется организованно. В течение дня 26-го июня мы отступали от Индуры в направлении Волковыска, под непрерывными ударами вражеской авиации; 27-го июня, когда мы были в Волковыске, в небе появились первые «защитники», которые очистили его от германской авиации; 28-го июня утром, в деревне Дешковичи, на полпути между Зельвой и Слонимом, как я вам уже рассказывал, с нами (то есть с генералом Болдиным) вступили в контакт имперские егеря и от имени своего командования предложили помощь в войне с немцами. К тому моменту в нашем распоряжении было до двух тысяч бойцов и командиров, почто два десятка танков и несколько артиллерийских орудий. После нашей встречи с имперскими егерями две девятки немецких бомбардировщиков попытались совершить налет на Дешковичи, но наши гости успели подготовиться и посбивали их всех в течение двух минут с особым цинизмом. После этого генерал Болдин сказал, что дареному коню в зубы не смотрят, и дал свое согласие на вступление в переговоры с возможными союзниками…

В этот момент в дверь сталинского кабинета тихо постучали, и бригадный комиссар Щукин замолчал. Вождь сказал: «Войдите», после чего рослый сотрудник охраны внес давешний чемоданчик, который был в руках бригадного комиссара в момент высадки, и, повинуясь жесту хозяина кабинета, поставил его рядом со столом.

– Продолжайте, товарищ Щукин, – сказал Сталин, когда дверь за охранником закрылась, – вы остановились на самом интересном месте. Только прежде объясните нам, что значат ваши слова «посбивали с особым цинизмом»?

– Это значит, – ответил бригадный комиссар, – что, готовясь к отражению налета, да и во время самого скоротечного боя, имперские солдаты действовали вроде бы без особой спешки и суеты, но без каких-либо лишних движений и с неумолимой четкостью, как какие-нибудь хорошо смазанные механизмы. В результате бой с атакующими самолетами продлился всего пару минут. Каждый выстрел шел в цель, а для того, чтобы сбить бомбардировщик, хватало одного, максимум двух попаданий. Тяжелое лазерное ружье -это такая штука, что ей только танки жечь, что ей какой-то самолет… Немцы даже бомбежку и обстрел не успели начать, а их уже отстреливали влет, как каких-то уток. Вот поэтому я и сказал, что посбивали с особым цинизмом – будто не воевали, а работу делали, детали на станках точили. Работу закончили, рабочее место прибрали – можно и перекурить. А наши к тому времени только от мандража отходить начали. Мол, что – и это все? И чего мы так суетились и паниковали…

– Мы вас поняли, товарищ Щукин, – кивнул Сталин, положив в пепельницу потухшую трубку, – это у вас весьма ценное наблюдение. Но продолжайте дальше, мы вас внимательно слушаем.

– Вы понимаете, товарищ Сталин, – продолжил тот, – там, в окружении, под бомбами и снарядами, все видится совершенно по-иному, чем мы предполагали до войны. Прилетевшая к нам главный тактик имперцев по имени Ватила Бе вполне доступным языком объяснила, что приказ генерала Павлова на общее отступление был ошибочным или даже прямо преступным, и что исправить положение можно, только перерезав магистрали снабжения вражеской группировки в ключевых пунктах и удерживая эти пункты так долго, сколько это возможно. Что, мол, ни вражеские танки, ни пехота не способны воевать без снабжения, а значит, противник будет вынужден обернуть против нас свои ударные группировки вместо того, чтобы развивать наступление вглубь советской территории. Генерал Болдин подумал и согласился – в первую очередь, из-за того, что доступные для отступления дороги уже закончились, а при отходе через болота и леса потребовалось бы бросить и уничтожить остатки тяжелого вооружения. Зато в предложенной имперцами операции они могли быть применены с большой пользой и нанести противнику большой ущерб…

– Лаврентий, – сказал Сталин Берии, – будь добр, вызови сюда, на дачу, Шапошникова и, пожалуй, еще Жукова. Чтоб прибыли немедленно. Зачем, не объясняй. И отдай распоряжение своим, что при обнаружении генерала Павлова тот должен быть немедленно задержан и доставлен в Москву. Есть мнение, что с ним не все чисто. Пусть этим делом занимается лично Кобулов. Выполняй!

– Товарищ Щукин, – сказал вождь, когда Берия ушел звонить, – вы можете хотя бы примерно набросать план операции, которую предложила эта ваша Ватила Бе, а заодно известное вам расположение наших и вражеских частей?

– Товарищ Сталин, – в тон вождю ответил бригадный комиссар, – зачем что-то набрасывать? Если на то будет ваше разрешение, то на шаттле имеется устройство, именуемое «малый портативный тактический планшет», которое предназначается для организации управления войсками в боевых условиях на полевых командных пунктах планетарного и фронтового уровня. Один чемодан и оператор к нему заменяют половину генштаба разом. Если вы только позволите…

– Разумеется, мы вам позволим, товарищ Щукин! – довольно резко ответил Вождь, – скажите, почему вы сразу не сказали нам, что в вашем распоряжении имеется такой замечательный прибор?

Бригадный комиссар пожал плечами.

– Товарищ Сталин, – возразил он, – но вы же сами сначала хотели вступить в переговоры с командованием имперского крейсера, и лишь потом обсуждать конкретные планы взаимодействия. К тому же вы просто не задали мне такого вопроса.

– Если бы мы знали, что есть что обсуждать, то строили бы вопросы по-другому, – ответил вождь, – Ну ладно, забудьте. Что случилось, то случилось. Вам надо самому идти за этой штукой или у вас есть возможность дать им знать, что вам что-то требуется?

Возможность дать знать есть, – сказал Щукин и вытащил из командирской сумки свой ручной командный планшет.

Несколько минут спустя в кабинет вождя в сопровождении сотрудников охраны вошли две молодых женщины. Одна, одетая в темно-синий комбинезон с черной отделкой, была высока, худа, и имела кожу темно-серого оттенка, заостренные зубы, подвижные вытянутые уши и длинный хвост с пикантной кисточкой на конце, того же, что и у волос, цвета блонди. Очень эффектная девушка – темная эйджел, не даром же на нее уставились все присутствующие, начиная от самого великого и ужасного товарища Сталина и заканчивая сотрудниками его охраны.

Вторая была пониже первой – коренастая блондинка с волосами пшеничного цвета, с раздавшимися далеко в стороны мускулистыми плечами, одетая в светло-салатовую форму, камуфлированную расплывчатыми темно-зелеными пятнами и полосами. Эта могучая девица тащила в руках чемодан (судя по его габаритам, весьма тяжелый). Когда она поставила его на пол посреди кабинета, бригадный комиссар Щукин кивнул ей и сказал:

– Спасибо, Тила. – Затем, повернувшись к Вождю, он спросил: – Товарищ Сталин, разрешите рядовой Тиле вернуться на борт. Задачу она свою выполнила, портативный тактический планшет принесла, дальнейшее ее присутствие среди нас не требуется.

– Хорошо, пусть идет, – кивнул вождь и перевел вопросительный взгляд на стоящую в ожидании темную эйджел. Та правильно все поняла и, вытянувшись в струнку, отчего стала еще выше, представилась:

– Тактик-лейтенант Илина Ке, товарищ Верховный Главнокомандующий, направлена в ваше распоряжение для работы на малом портативном тактическом планшете.

Сталин, задрав голову, посмотрел на тактик-лейтенанта, которая возвышалась над ним, как коломенская верста, и хмыкнул:

– Я не Верховный Главнокомандующий, товарищ тактик-лейтенант, не надо мне льстить.

– Нет, товарищ Сталин, – ответила Илина Ке, – вы именно Верховный Главнокомандующий, и это не лесть и не комплимент, а именно ваша суть. Никто, кроме вас, не сможет справиться с задачей объединять, возглавлять и направлять многонациональный народ страны Эс-Эс-Эс-Эр в его великой борьбе.

– Она полностью права, Коба, – неожиданно сказал молчавший до того Молотов, – с этой задачей не справится никто, кроме тебя. Сейчас не время играть в коллегиальность и коллективное принятие решений. Во время такой войны страна должна превратиться в единый военный лагерь, а в армии лучшая форма управления – единоначалие. Из Тимошенко же главнокомандующий даже худший, чем нарком обороны. Ты же видишь, как у него все буквально расползается в руках, как гнилая тряпка.

Сталин посмотрел на Молотова с таким выражением лица, будто спрашивал: «И ты, Брут?», но тут в кабинет вернулся Лаврентий Берия, в некотором обалдении протирающий стекла своего пенсне. Дело в том, что, сделав соответствующие звонки, в коридоре генеральный комиссар госбезопасности столкнулся с сопровождаемой на выход рядовой Тилой, и от этой встречи теперь находился в состоянии некоторого обалдения. Женщина мечты, разве нет? И вот он видит новый персонаж, являющийся полной противоположностью рядовой Тиле, но не менее яркий.

– Значит так, Лаврентий, – пояснил Сталин в ответ на недоуменный взгляд своего Малюты Скуратова, – мне только что предложили возложить на себя обязанности Верховного главнокомандующего. Мол, никто другой с этой работой не справится.

– Совершенно верно мыслят товарищи, – согласился тот. – Думаю, что в своем подавляющем большинстве ЦК тоже будет только «ЗА». Только у тебя, Коба, есть авторитет, способный удержать в узде весь этот военный гадюшник, а Тимошенко наши генералы и в хрен не ставят. Надо принимать срочные меры, чтобы не стало еще хуже, а у нас кто в лес, кто по дрова. А ты что думаешь, Георгий?

– Думаю, что все верно, – сказал Маленков, – без единого командования нам никуда, а лучший главнокомандующий – это, конечно же, товарищ Сталин. Думаю, что товарищ Берия прав и ЦК поддержит этот вопрос единогласно.

– Если ЦК решит, – хрипло сказал Сталин, – то, значит, так тому и быть. А теперь давайте вернемся к тому вопросу, ради которого мы здесь. Товарищ тактик-лейтенант, включайте вашу тактическую машину.

Дальше все происходило так же, как в тот раз, когда Ватила Бе включала такой планшет перед генералом Болдиным. Только теперь планшет лежал на полу, а не на столе, поэтому призрачное изображение сформировалось не на уровне груди, как было тогда, а где-то на уровне колен. А когда Лаврентий Берия по просьбе Илины Ке щелкнул выключателем, погрузив кабинет в полумрак, то голографическая картина, изображающая катастрофу Западного фронта, стала невыносимо четкой.

– В данный момент, – сказала тактик-лейтенант, – на планшете отображена обстановка на утро двадцать седьмого июля, на момент нашего прибытия. Даю развитие остановки в масштабе времени один к тысяче*…

Примечание авторов: * При масштабе времени один к тысяче изменения обстановки за 56 часов прокрутятся на планшете за три минуты двадцать одну секунду.

То, чего Сталин уже несколько суток никак не мог добиться у Жукова и Тимошенко, тут было развернуто перед ним всего за несколько минуту. Немцы неудержимо наступают, советские войска или погибают, сражаясь с многократно превосходящим врагом, или же по приказу генерала Павлова обратились в безоглядное бегство. На каждую часть, советскую или немецкую, можно было посмотреть остаток личного состава, боевой техники и текущее моральное состояние. Второй раз за этот вечер Вождь не выдержал и яростно выругался по-грузински. Надо сказать, что ошарашен был не он один, и только Молотов осторожно спросил у тактик-лейтенанта, нет ли тут какой-нибудь ошибки.

– Ошибки нет и быть никак не может! – отрицательно покачала головой та. – В настоящий момент планета так густо обвешана разведывательными спутниками боевой информационной сети, что товарищу главному тактику Ватиле Бе известно даже, на каком боку спит сейчас господин Гитлер.

– Тогда, товарищ Илина, – сказал Вождь, – покажите нам, какую операцию задумала ваша пресловутая товарищ главный тактик Ватила Бе?

– Товарищ Верховный Главнокомандующий, – сказала тактик-лейтенант, – успешное выдвижение части группировки тактика Болдина в район станции Ивацевичи можно считать началом этой операции. Результатом первых наших действий уже стали директивы командования противника, изменяющие цели и задачи вражеских ударных соединений. 47-й моторизованный корпус, потеряв одну танковую дивизию из двух, вместо дальнейшего наступления остановился пока в Барановичах. 46-й моторизованный корпус, вместо того чтобы в оперативной пустоте двигаться к находящемуся на реке Днепр городу Могилеву, оказался развернут на Слоним, против основной части группировки тактика Болдина. 24-й моторизованный корпус вместо неудержимого движения на восток к городу Бобруйску теперь от Слуцка повернут для движения на север по направлению к Минску. Таким образом, южный фланг вражеского наступления уже подвергся коллапсу. На северном фланге дела для противника обстоят получше, поскольку потеряна только одна танковая дивизия из четырех, и отсутствует угроза перехвата коммуникаций, как под Ивацевичами, но и там противник пока осторожничает, ждет подтягивания к городу пехотных дивизий. Сам Минск, хоть находится во вражеских клещах и блокирован с трех сторон, противником пока не занят. В ваших же интересах ввести в город войска из числа тех, что находятся сейчас западнее города с приказом Минск не оставлять ни в коем случае, а вести с противником уличные бои на истребление. И командующий туда нужен отчаянный, который в уличных боях не будет жалеть ни своих, ни чужих, и приказ сражаться насмерть и истребить как можно больше вражеских солдат и офицеров. В этом случае будет вот такой результат… а в противном случае, если вы не будете ничего менять, то события будут развиваться следующим образом…

И тактик-лейтенант показала на планшете, что будет и в том, и в другом случае. К этому моменту вожди поняли, что дело очень серьезное, кавалерийскими наскоками и лозунгами его не решить, и потому крайне внимательно смотрели на планшет и слушали пояснения Илины Ке. При этом надо сказать, что первый вариант развития событий понравился вождю и его соратникам значительно больше. К Днепру, где собирались войска советского второго стратегического эшелона, немцы в таком случае выходили на две-три недели позже, понеся серьезные потери, особенно в результате бойни в минском котле и имея значительные проблемы со снабжением по причине разрушения минского железнодорожного узла. По плану Ватилы Бе, в Минск должны были организованно отступить войска в настоящий момент занимающие позиции восточнее Минска в будущем минском котле, а также 64-я, 108-я, 100-я и 161-я стрелковые дивизии 13-й армии, занимающие сейчас позиции в Минском УРе, а также 7-я и 8-я бригады 4-го воздушнодесантного корпуса из резерва западного фронта. Для обороны опоясывающего Минск укрепрайона этих сил было недостаточно, а вот для упорных боев в черте города вполне хватало.

Примечание авторов: * войск, выделенных для заполнения Минского Ура катастрофически не хватало. Так, например, 64-я стрелковая дивизия занимала оборону в полосе 60 км., а 108-я стрелковая дивизия занимала полосу обороны в 30 км. В то время как согласно боевому уставу пехоты 1939 года полоса обороны для стрелковой дивизии должна была нарезаться от шириной 8 до 12 километров.

Только вот командующий для такой операции требовался отчаянной лихости и одновременно большого ума. При этом терять перспективного тактика в этой бойне Ватила Бе тоже не собиралась, а значит, следовало предусмотреть способ эвакуации командующего обороной, когда возможность сопротивления будет исчерпана. Но действительно хороший командующий, скорее всего, откажется эвакуироваться, когда его солдаты гибнут в окружении, поэтому в таком случае было необходимо организовывать прорыв уцелевших войск в лесные массивы с отрывом от преследования. Изнуренные затяжными уличными боями немцы вряд ли будут преследовать отступающую группировку, не понимая, что из этого эпицентра ада после упорных и продолжительных боев отходит имеющий боевой опыт костяк будущих частей советской штурмовой пехоты.

При этом возникала одна серьезная этическая проблема. В Минске до войны было почти двести пятьдесят тысяч населения, из которых только семьдесят тысяч были взрослыми и боеспособными мужчинами, а остальные сто восемьдесят – женщинами и детьми. В городе, который через несколько дней превратится в эпицентр жесточайшего сражения, все эти люди, потенциальные ненужные жертвы ожесточенных боев, были не нужны. Если они останутся в городе, то будут часто гибнуть от неизбежных на войне случайностей, и, кроме того, немецкие войска будут иметь возможность использовать гражданское население в качестве живого щита и заложников.

Пока была такая возможность и действовала последняя железная дорога в направлении Осиповичи-Бобруйск-Жлобин, требовалось вывести из черты города как можно больше народа. Но даже товарищ Сталин не представлял, как это возможно сделать в условиях, когда столицу Советской Белоруссии успел покинуть штаб Западного фронта, а советские и партийные органы уже частью эвакуировались, частью перешли на нелегальное положение. Единственный вариант – опять же поручить эту задачу командующему обороной, подчинив ему партийные и советские власти. Пусть выходят из своего нелегального положения и делают свое дело. А если кто раньше времени успел удрать от немцев в глубокий тыл, того под трибунал. Кроме того, взрослых и боеспособных мужчин следовало бы призвать в дивизии народного ополчения – семьдесят тысяч потенциальных бойцов, сражающихся за родной город, удвоят силы обороняющихся.

Одним словом, Минску, по замыслу Ватилы Бе, предстояло стать тем крепким орешком, который в сочетании с группой войск генерала Болдина если не исправит катастрофическое положение Западного фронта (это невозможно), то хотя бы поставит жирный крест на сроках и задачах операции «Барбаросса». А для немцев катастрофой является уже такое развитие событий, ибо затяжная позиционная война является для Германии синонимом поражения. Таким образом, предложенная операция могла считаться большим шагом к будущей победе.

Когда тактик-лейтенант замолчала, в рабочем кабинете Сталина наступила гробовая тишина. Взяв со стола трубку, вождь начал не спеша стал набивать ее табаком.

– Так, значит, все не так плохо? – спросил он у Илины Ке.

– Да, товарищ Верховный Главнокомандующий, – ответила та, – если, отбросив снобизм, чванство и идеологические догмы, немедленно взяться за дело и не бояться трудностей, то и вправду все не так плохо. Если вы приложите все возможные для вас усилия, с учетом нашей помощи, дела еще далеко не так плохи как могли бы быть. Основную роль тут играет фактор начального момента. Взялись бы исправлять ситуацию раньше, имели бы лучшее положение. Промедлили бы – имели бы худшую ситуацию. Одним словом, когда уже имеется готовый план, требуется прекратить его обсуждение и приступить к работе. Время не ждет.

– Да, товарищ тактик-лейтенант, – ответил вождь, – это так. Только мы еще не решили, возможно, самого важного политического вопроса. Возможен ли вообще союз между Советским Государством Рабочих и Крестьян и Галактической буржуазной империей? Товарищ Щукин, включайте свой чемоданчик и связывайтесь с командованием крейсера. Время действительно не ждет.

– Хорошо, товарищ Сталин, – кивнул Щукин и, подняв чемоданчик с пола, поставил его не стол.

Впрочем, если кто-то думает, что экран переговорного устройства находится в откинувшейся крышке чемоданчика, то он ошибается. Экрана, так же, как в случае с тактическим планшетом, не имелось. В его качестве служило вертикальное голографическое поле, в котором после включения появилось изображение какого-то пустого помещения, скудно обставленного в стиле «marine military». После знакомства с рядовой Тилой и тактик-лейтенантом Илиной Ке внешний вид Ватилы Бе и Малинче Евксины, в своей корабельной униформе усевшихся за стол переговоров, не был для советских вождей большим шоком. Куда больше интереса вызвал их командир, вошедший в комнату для переговоров в темно-синем с черной отделкой полном парадном мундире, при всех орденах. Весьма уважаемый товарищ, из породы седых волков.

– Здравствуйте, товарищ Сталин, – уверенно произнес он, усевшись напротив вождя, – я капитан первого ранга Василий Малинин, командир дальнего крейсера-рейдера «Полярный Лис» и по совместительству местоблюститель императорского престола. Таким образом, согласно Основным Директивам Синей Книги, я, оказавшись в вашей версии реальности, являюсь высшим должностным лицом в своей командной иерархии, и как временный глава государства, имею право на ведение дипломатических переговоров любого уровня.

– Здравствуйте, товарищ Малинин, – ответил вождь, внимательно разглядывая своего визави, – и поясните нам, какое отношение ваша империя имеет к бывшей Российской Империи, которой правили господа Романовы?

– Собственно, прямого отношения к Российской империи и правившей в ней династии Романовых мы не имеем, – пожал плечами каперанг Малинин. – Для нас она просто одно из русских государств-предшественников, часть непрерывной цепочки, уходящей из прошлого в будущее. И ваш СССР, кстати, был отнюдь не последним звеном в этой цепи – после его распада, через полвека от текущего момента, на месте РСФСР образовалась так называемая Российская Федерация – буржуазно-демократическое государство, которое, в свою очередь, напрямую являлось предшественником нашей Русской Галактической империи, хотя руководствовался император-основатель больше идеями двадцать лет как покойного к тому моменту СССР… Скажу вам прямо – с того расстояния в триста лет, на которые мы провалились к вам в прошлое, именно СССР для нас выглядит настоящим государством-предшественником, а никакая не Российская империя и не наследовавшая вам Российская Федерация.

– Ничего не понимаю, товарищ Малинин, – покачал головой вождь, – как могло получиться, что вы, по вашим же словам, из далекого будущего оказались в далеком, как я понимаю, для вас прошлом? Звучит как фантастика.

– Товарищ Сталин, а разве то, что вы сейчас видите перед собой, не выглядит как фантастика? – с легким сарказмом ответил каперанг Малинин.

– Выглядит, – согласился вождь, – и не только выглядит, но и является самой настоящей фантастикой. Но все это, если можно так сказать, понятная фантастика. Даже ваш космический крейсер, наделавший уже столько переполоха в мире, тоже более-менее понятен. Непонятны только ваши слова о трехстах годах, на которые вы, как вы говорите, провалились к нам из вашего времени. Наши ученые неоднократно убеждали нас в том, что путешествий во времени не может быть по определению, потому что они чреваты неразрешимыми физическими парадоксами…

– Да, товарищ Малинин, – несколько невпопад сказал стоявший за спиной Сталина Молотов, – переполох в мире большой. Британский посол Криппс уже несколько раз интересовался, какое отношение ваш «Полярный Лис» имеет к нашей стране.

– Погоди, Вячеслав, – хмыкнул Сталин, – до посла Криппса очередь еще дойдет. Пусть для начала товарищ Малинин ответит на наши вопросы о том, что его крейсер якобы провалился во времени, чего, с точки зрения современной физики, произойти никак не могло.

– Товарищ Сталин, – усмехнулся каперанг Малинин, – даже наши ученые, куда как более осведомленные в строении мирового пространственно-временного континуума (иначе еще называемого мирозданием), в некоторых вопросах откровенно плавают, так как имеют гипотезы, но не имеют возможности проверить их экспериментальным путем. Единственное, что понятно в общей конструкции мироздания – это то, что оно состоит из множества слоев-реальностей, одни из которых по временной шкале опережают другие. Таким образом, наша наука тоже полагает, что путешествия во времени как таковые в пределах одной реальности можно считать неосуществимыми, возможны только перемещения между различными слоями с различным временным градиентом, что создает иллюзию прямого путешествия во времени. Нашей наукой хорошо изучена только физическая структура отдельно взятого слоя-реальности. Используя эти знания, наша цивилизация имеет возможность мгновенно перемещать космические корабли в гравитационно-нейтральной среде на межзвездные расстояния в пределах одной конкретно взятой реальности. Переход между реальностями для нашей науки пока не может быть проверен экспериментальным путем, и может произойти только при аварийном завершении межзвездного прыжка, как это случилось с нами. Вопрос возвращения в свою реальность у нас при этом даже не стоит, ибо результат такого эксперимента непредсказуем, и попасть с его помощью можно куда угодно, только не в ту реальность, куда требуется. Мы даже не можем подать нашим родным и командованию весточку о том, что мы живы, а не погибли во время выполнения боевого задания. Теперь, товарищи, это наш мир и нам здесь жить, а вы можете не опасаться того, что вслед за нами последуют еще какие-то имперские корабли. Мы первые и последние.

Вождь внимательно выслушал все, что ему сказал командир «Полярного Лиса».

– Очень хорошо, товарищ Малинин, – кивнул он, – то есть для вас это, конечно, плохо, и мы вам соболезнуем, но хорошо то, что наконец-то хоть немного прояснился вопрос, кто вы и откуда. Еще нам кажутся странными и непонятными ваши слова о сродстве СССР и вашей империи. Поясните их для нас. У нас тут люди простые, и все привыкли, что империя – это обычно частная вотчина для узкой группки лиц и тюрьма народов для остальных, но мы видим, что вы так не думаете.

– Империя – это многонациональное и многорасовое централизованное государство, управляемое по принципу единоначалия, в котором социальный статус жителей не зависит от их национального и расового происхождения, а только от классового состояния, личных способностей и идеологической ориентации. – Последовал четкий и уверенный ответ.

– Вот именно, товарищ Малинин, – сказал Сталин, – империя – это классовое государство, разделенное на угнетенных и живущих за их счет угнетателей. Какое уж тут сходство с бесклассовым Советским Союзом?

– В вашем Советском Союзе, – неожиданно заявила Малинче Евксина, – общество тоже имеет классовую структуру и только кажется бесклассовым, только эти классы носят несколько завуалированную форму. Привилегированный класс партийных руководителей еще очень трудно назвать угнетателями, но после вашей смерти они, сохраняя прежнюю политическую фразеологию, превратятся в замкнутую касту избранных, обрастут наследственной властью и привилегиями, загонят всех остальных в уравниловку, близкую к нищете, и меньше чем за сорок лет доведут вашу страну Эс-Эс-Эс-Эр до распада. Наша империя в этом смысле гораздо честнее. Все дети в нашей Империи, вне зависимости от происхождения и материального благосостояния своих семей, проходят одинаковое и равное базовое обучение, после чего сдают экзамен на гражданство и проходят беспристрастную и равную для всех профориентацию. Любой взрослый, еще не получивший образования, не сдававший экзамен и не проходивший профориентацию, имеет право получить это за государственный счет вне зависимости от своего пола, возраста, расовой и национальной принадлежности и классового положения. Наша классовая структура значительно честнее вашей – во-первых, потому что она открыта, а не закамуфлирована; во-вторых, она формирует классовую и социальную структуру на основе личных способностей и усердия людей, а не исходя из того, кто были их родители. Империи ведущей тяжелую затяжную войну с многократно превосходящим противником, нужны наилучшие тактики, социоинженеры, командиры, гражданские управленцы, а также технические специалисты. Наилучшие, а не какие попало, как у вас. Половину ваших так называемых генералов и управленцев за воинствующую некомпетентность можно смело отправлять мотыжить поля или пилить лес на благо Родины; государство, избавившись от балласта, от этого только укрепится, а не ослабнет.

Маленков, который по мере выслушивания этой тирады постепенно наливался кровью от приступа гнева, хотел уже сказать что-то резкое и даже открыл рот, но тут же получил удар локтем под вздох от сидящего за столом Сталина.

– Уймись, Георгий, – сказал вождь, – нравится нам это или нет, но она права – многие из членов ЦК тянут наверх своих детишек, делая из них каких-то принцев крови, и остальные партийцы тоже не исключение. То «родному человечку порадеют», то просто знакомому и хорошему человеку, а то начинают продвигать разных подхалимов, которые будут бездумно и во всем их поддерживать. И одновременно пытаются сжить со свету разных неудобных людей, которые могут делать дело, но не являются своими, да еще и имеют свое мнение. Ты думаешь, у нас просто так все посыпалось на фронте с началом войны? Товарищ, не знаю, как вас зовут…

– Старший социоинжинер Малинче Евксина, – подсказал каперанг Малинин.

– Товарищ Малинче Евксина, – продолжил Сталин, – права целиком и полностью, но я даже не знаю, что тут делать, потому что за двадцать лет человеческую натуру не переделаешь. Люди у нас по большей части все те же, какие были раньше, и как мы ни стараемся, они не меняются.

– Люди меняются, – возразила вождю Малинче Евксина, – но медленно, и короткоживущим хумансам трудно уловить эти изменения. Просто задача, которую вы перед собой поставили, имеет огромный масштаб, а сопротивление вашим действиям весьма велико. Частью это сопротивление осознанное, потому что некоторые понимают, что в спланированном вами мире для них не будет места, другая часть ваших противников, твердолобых ленинцев, сопротивляется из встроенного в человеческую психику здорового консерватизма, неосознанно считая – что бы ни делалось, все к худшему. Если дать вам не тридцать, а девяносто или сто лет власти, то вы это сопротивление непременно переломите.

– Товарищ Сталин, – веско произнес каперанг Малинин, – единственное принципиальное отличие вашего Советского Союза от нашей Галактической Империи заключается в отсутствии у вас единоначалия, которое прямо необходимо любому государству, особенно в эпоху тяжких испытаний и великих свершений. То есть, единоначалие у вас есть, но, как и в случае с классовой структурой общества, оно неявное, стыдливо прячущееся за фиговый листок коллегиального управления.

– Я что-то не понял, товарищ Малинин, – нахмурившись, спросил Сталин, – вы что-то хотите мне предложить?

– Да, хочу, – ответил каперанг Малинин, – я хочу предложить вам принять на себя всю полноту неограниченной императорской власти. Военную, техническую и политическую поддержку в деле преобразования Советского Союза в единую, неделимую и непобедимую Советскую Империю мы вам обеспечим. В первую очередь мы гарантируем вам долгую, активную и здоровую жизнь, за время которой вы сможете достигнуть всех своих целей и собственными глазами увидеть результаты своих трудов. Вы практически единственный, кто на это способен. Решайтесь, товарищ Сталин!

После этих слов в кабинете вождя повисла гробовая тишина. Предложение было сделано, вино было налито, теперь требовалось его пить… или не пить. Каждый из присутствующих должен был решать за себя – так что «кто не спрятался, я не виноват», ибо психосканер легко выявит лжеца, двурушника или просто человека, который не горит идеей, а исполняет обязательную программу.

Первым это тишину нарушил как раз сам Вождь, без слова которого соратники боялись даже пошевелиться. Не принято было в этих кругах высказываться, не узнав заранее мнения Вождя. А то как бы чего не вышло – многие полезшие поперек батьки в пекло уже отправились туда, куда Макар телят не гонял; а иных – как Бухарина, Тухачевского, Зиновьева с Каменевым – и вовсе оформили врагами народа первой категории (расстреляли). Медленно, будто бы ему не предложили только что царства земные и небесные, вождь взял со стола распечатанную пачку «Герцеговины Флор» и, раскрошив папиросу, принялся не спеша набивать табаком свою знаменитую трубку. Закончив это священное дело, Сталин поднял взгляд на стоявшего по правую руку от него бригадного комиссара Щукина, который уже не чувствовал себя ни живым, ни мертвым.

– Товарищ Щукин, – медленно проговорил вождь, – вы на два дня дольше нашего общаетесь с эти небесными пришельцами. Скажите прямо, как политработник и коммунист – они вообще наши люди или нет?

– Товарищ Сталин, – немного подумав, осторожно ответил бригадный комиссар, – как коммунист и политработник я могу сказать, что большинство тех имперских бойцов и командиров, с которыми мне довелось общаться, в основном являются нашими людьми. Когда требуется сражаться, то они сражаются рядом с бойцами и командирами Красной армии, показывая себя настоящими боевыми товарищами, а в перерывах между боями они очень легко вступают в личные контакты с советскими людьми, не выказывая перед ними какого-то чувства превосходства. Правда, при всем при этом надо сказать, что у имперских бойцов нет никакого пиетета перед нашей партией большевиков и ее политработниками, и они уверены, что их социоинженеры способны устроить жизнь значительно лучше, чем при социалистической системе, основанной на законах марксизма-ленинизма.

Собравшись с мыслями, после небольшой паузы Щукин продолжил:

– В то же время назвать их политическую систему капиталистической у меня не повернется язык. Буржуазия в империи, конечно, присутствует, и в достаточно серьезных количествах, но, невзирая на наличие капиталов, не только не имеет никакой политической власти, но по большей части даже не обладает никакими политическими правами, относясь к категории так называемых пеонов. Всем, насколько я понимаю, заправляет ненаследственная военно-феодальная верхушка, подобранная из соображений наибольшей компетентности и в то же время лояльности верховной власти. Но феодальность у них несколько декоративная, ибо основными феодальными привилегиями эти люди не наделены и по факту являются не более чем государственными управляющими, получающими не твердый оклад, а процент с доходов вверенной их заботам планеты, региона или провинции. При этом, по рассказам рядовых бойцов и командиров уровня отделение-взвод, в их Империи системе присутствуют такие достижения социализма, как всеобщее и бесплатное базовое образование (примерно эквивалентное нашей семилетке) и всеобщее и бесплатное базовое медицинское обеспечение. У тех, кто работает на государство, служит в армии и на флоте, а также у ветеранов службы тоже существуют определенные льготы, значительно облегчающие им поиск подходящей работы, а также получение жилья или выделение участка земли для занятия сельским хозяйством в желательном для этих ветеранов месте. Таким образом, можно диагностировать какой-то немарксистский социализм, частично замаскированный феодальными ритуалами и многоукладной экономикой с наличием частной собственности на средства производства.

– Очень хорошо, товарищ Щукин, – кивнул вождь и, переведя взгляд на голографическое изображение Малинче Евксины, спросил: – Товарищ Малинче, товарищ бригадный комиссар прав в своей оценке или он в чем-то ошибся?

– Товарищ Щукин в основном прав, – ответила Малинче Евксина, – ошибается он только в оценке так называемого феодального компонента имперской политической системы. Все эти маркграфы, графы, бароны, граждане первого, второго и третьего классов, кавалеры и кавалерственные дамы различных орденов – это лишь элементы, определяющие статус служилых людей внутри сословия и степень их участия в политической жизни. Пеоны, не сумевшие сдать квалификационный базовый экзамен и пройти профориентацию или не захотевшие это сделать, находятся вне системы статусов и в политике не участвуют. Впрочем, любой из пеонов, отказавшихся сдавать экзамен и проходить профориентацию при выпуске из базовой школы, может сделать это в любой момент, как только почувствует соответствующее желание делать государственную карьеру и из никого становиться кем-то. На недавно присоединенных планетах среди экзаменующихся нередки хумансы в возрасте за пятьдесят лет, а эйджел – то есть такие, как мы с товарищем Ватилой Бе – живут так долго, что вам это кажется невероятным, поэтому среди наших, пришедших сдавать экзамен и профориентацию нередки и персоны возрастом под двести лет, родившиеся еще до основания Империи.

Сталин внутренне уже согласился с сделанным ему предложением и теперь, взяв свой рабочий блокнот, принялся делать пометки по особо животрепещущим вопросам. А таковых было достаточно много.

– Статусы, говорите… – хмыкнул он, – скажите, товарищ Малинче Евксина, а без них нельзя? А то наши люди не поймут, если мы снова посадим им на шею графов, баронов и прочих нахлебников, свергнутых нами всего-то четверть века назад. Ну ладно – допустим, что в вашем случае не на шею и не нахлебников, но все равно внешнее сходство с темным прошлым будет налицо, а это нехорошо. Да и путаница появится. Скажите, чем советский граф или барон будут отличаться от старорежимных?

– Без статусов, товарищ Сталин, никак нельзя, – ответила Малинче Евксина, – поскольку они мобилизуют и дисциплинируют социально активную часть населения. А вот поскольку резерв нашего актива находится здесь, в стране Эс-Эс-Эс-Эр, а не на Франконии или Склавении, то без графов, баронов и прочей феодальной мишуры обойтись и вправду можно. Дело в том, что научное сообщество у вас уже имеет свою систему статусов, военные свою, а вот общегражданская иерархия отсутствует по определению. Все статусы в этой сфере временные, действующие до тех пор, пока человек занимает ту или иную должность. Неплохо было бы разработать некий советский аналог старой табели о рангах, где все военные, гражданские и научные чины были бы сведены в одну сетку.

– И придворные чины тоже? – ехидно спросил Сталин.

– А разве вам, товарищ Сталин, в должности императора потребуются отдельные придворные чины? – с не меньшим ехидством ответила Малинче Евксина. – Наши императоры, начиная с Владимира Основателя, обходились без этой чепухи, а работники собственной его Императорского Величества Канцелярии имели общегражданские или военные статусы.

– Хорошо, товарищ Малинче Евксина, забудем о придворных, – согласился Сталин, делая пометку в своем блокноте, – эти разнаряженные бездельники нам и в самом деле ни к чему. Теперь скажите – что вы предлагаете делать с нашей советской системой, которая никоим образом не вписывается в вашу Империю?

– Почему не вписывается? – удивилась та, – очень даже вписывается. Только эффективна такая система бывает только в самом нижнем ярусе управления – там, где все знают друг друга лично. Чем выше мы будем подниматься по государственной лестнице, тем сильнее будет падать эффективность коллегиальных представительских органов государственной власти. На самом верху Верховный Совет, Государственная Дума или какой еще представительский орган, избранный прямым, всеобщим и равным голосованием, будет представлять собой либо источник деструктивной популистской политики, либо работающую без сбоев машину для утверждения коронных решений, ибо самостоятельно выработать что-то вменяемое и нужное такое сборище разнопланово ориентированных людей не способно. Предлагаю вам пойти по второму пути и, всемерно развивая советскую систему на местах, сводить ее влияние к минимуму на уровне принятия общегосударственных решений. В качестве элемента системы обратной связи, доносящей до верховной власти сообщение о состоянии дел на местах, такой орган был бы гораздо полезней. Также на высшем уровне необходимо иметь регулярно собираемый некий аналог нашего Совета Графов – то есть собрание наркомов, командующих военными округами, и региональных управляющих, которые в оперативном режиме помогали бы императору вести разработку текущей политики. Поскольку собрать в таком государственном совете предполагается людей, имеющих высокий уровень лояльности и компетентности в своих вопросах, то пользы от него для государства будет не в пример больше, чем от любой формы представительской демократии.

– Это хорошо, – согласился вождь, делая еще одну пометку в блокноте, – что вы предлагаете не ликвидировать советскую власть, а лишь придать ей новый облик. Теперь скажите, что вы предложите нам сделать с партией большевиков, ведь такого образования в вашей Империи, насколько я понимаю, не было…

– Партия большевиков, – серьезно ответила Малинче Евксина, – на данный момент – самая главная ваша ценность и одновременно ударная сила. В этой организации в своем большинстве собраны самые политически активные и лояльные вашим идеям люди. Относиться к такому богатству требуется особо бережно и осторожно. Но, с другой стороны, политическая система с двумя головами – партийной и государственной – в итоге грозит оказаться нежизнеспособной. К тому же две, а то и три дублирующие друг друга иерархии – партийная, советская и государственная – это дополнительная нагрузка на государство, замедляющая его развитие и снижающая уровень ответственности.

После этих слов Берия, Молотов и Маленков в буквальном смысле выдохнули с облегчением, а Сталин, повертев в пальцах карандаш, сказал:

– Несколько лет назад мы собирались изменить роль партии, оставив ее только политической силой, и укрепив государственную властную иерархию, но у нас не получилось…

– И хорошо, что не получилось, – ответила Малинче Евксина, – так бы вы и партию демобилизовали (ведь не зря же в нее шла наиболее активная и лояльная часть населения), и государство бы не усилили. Лучше будет поступить прямо наоборот и усилить роль партии, для начала практикуя совмещение должностей партийных и государственных руководителей. Начать можно с вас самого, совместив должности Генерального секретаря ЦК ВКП(б) и Верховного Главнокомандующего… Не обязательно же сразу объявлять обо всем. И Императором вас можно будет провозгласить уже после победоносного завершения войны, когда новая система укрепится, а ваши сторонники займут в ней ключевые места…

Сталин повернул голову и посмотрел сначала на Молотова с Маленковым, потом на Берию. Увидев, что те чуть заметно кивнули, Вождь встал из-за стола и произнес:

– Спасибо за предложение, товарищи, но нам требуется обдумать все сказанное и посовещаться. Думаю, что мы свяжемся с вами позднее и сообщим о своем ответе на ваши предложения. А пока до свиданья.

– До свиданья товарищ Сталин, – за всех троих ответил кап-раз Малинин, бросив взгляд куда-то в сторону, за пределы поля зрения камеры, – думаю, что в ближайшие четверть часа к вам подъедут маршал Шапошников и генерал Жуков, и тогда у вас будет действительно много дел…

После этих слов командира «Полярного Лиса» аппарат связи отключился, голографический экран исчез, и снова наступила тишина.

– Итак, товарищи, – сказал Сталин, выпустив изо рта первый клуб ароматного дыма, – есть мнение, что, приняв предложение наших нежданных союзников, мы ничего не потеряем, а приобрести можем очень многое. Не так ли, Вячеслав?

– Так-то оно так, Коба, – согласился Молотов, – но как к такому решению отнесутся наши товарищи по партии? Многие назовут это ликвидацией завоеваний Октября, а также бессовестным бонапартизмом с твоей стороны. Бонапарт тоже начинал как революционный генерал, потом был одним из трех консулов, после чего, совершив переворот, превратился в самовластного императора…

– Пусть только попробуют, – блеснул стеклышками пенсне Берия, – мигом обвиним во внесении раскола в наши монолитные ряды перед лицом напавшего на нас неумолимого врага и отправим куда-нибудь в Магадан. Тем более что мы и до этого предложения собрались выдвигать Кобу на должность Верховного Главнокомандующего; и думаю, что если некоторые деятели в ЦК не узнают о сути сегодняшних переговоров, то завтра-послезавтра, когда станет известно о падении Минска, это предложение действительно пройдет единогласно.

После этих слов все посмотрели на Георгия Маленкова, чьей специализацией в партии как раз была работа с кадрами и не только с партийными. В созданную им картотеку входили два с половиной миллиона карточек-досье на всех членов и кандидатов ВКП(б). На базе собранной картотеки, в которую также вошли данные на беспартийных руководителей и специалистов, была построена грандиозная централизованная номенклатурная кадровая система, ставшая главной специальностью этого вроде бы незаметного партийного функционера.

А сам Маленков в это время внимательно смотрел на Сталина, пытаясь понять, какое решение тот принял и насколько твердо собирается его придерживаться. Убедившись, что обратного хода не будет и решение Хозяина твердо, он вздохнул и сказал:

– Все это так, товарищи, но слова «император» нам произносить категорически не рекомендуется… Последний носитель этого титула основательно его изгадил. Звание Верховного Главнокомандующего подойдет товарищу Сталину значительно больше, а уж наделить его императорскими неограниченными полномочиями мы сумеем. В конце концов, у древних римлян (до Цезаря) император – это всего лишь верховный главнокомандующий на время войны. Кто будет спорить с тем, что во время жестокой войны и в партии и в государстве требуется единоначалие? Вот вам товарищ Сталин – единственный кандидат в Верховные Главнокомандующие. У всех остальных просто кишка тонка. А кто будет спорить с необходимостью назначить Верховного, тот пособник немецких фашистов и враг народа. И пикнуть никто не сможет, потому что никто ни о чем не догадается; а те, что догадаются, побоятся пикать, ибо никто не бессмертный. А когда война закончится, и мы победим, то кто тогда сможет сказать, что Гитлер являлся нашим последним врагом? Враги у нас не закончатся до тех пор, пока на этой планете существует хоть одно буржуазное государство. Да и потом, насколько я понимаю наших новых товарищей, мы отправимся в Галактику и найдем новых врагов там, ведь с кем-то они там воевали…

– Товарищ Щукин, – неожиданно сказал Сталин, заметивший, что посланец генерала Болдина переминается с ноги на ногу, – вы что-то хотите сказать?

– Да, товарищ Сталин, – ответил бригадный комиссар, – хочу. Дело в том, что, кроме новороссов, для которых мы, советские, являемся прямыми предками, в команде крейсера имеются и представители народов с других планет, чьи предки так и томятся в невежестве под игом Кланов эйджел. Эти люди рассчитывают, что, объединив планету и укрепившись, новая Империя начнет войну за освобождение этих планет и принесет их народам просвещение, процветание и справедливость. На это же рассчитывают и те эйджел и их потомки, которые несут сейчас службу вместе со всеми остальными. Они считают, что будущее эйджел в объединенном союзе народов в составе новой империи, а не в конгломерате раздробленных кланов, каждый из которых сам за себя. Еще они надеются, что новая империя будет такой же милостивой, как и прежняя и, победив своих врагов, будет брать эйджел себе на службу, а не заниматься их уничтожением.

– Да, это действительно так, товарищ Верховный главнокомандующий. – в ответ на вопросительный взгляд вождя произнесла тактик-лейтенант Илина Ке. – Моя мать происходила из маленького клана, который, чтобы заработать себе на жизнь, на свой страх и риск летал от планеты к планете в небольшом корабле. И в каждом рейсе члены клана моей матери рисковали своей жизнью и свободой, потому что слабых и маленьких обидит первый встречный, оказавшийся сильнее, а Совет Кланов со всеми его правилами и законами об этом даже не узнает. Клан моей матери даже не был побежден Империей, а вошел в ее состав, добровольно подписав Соглашение о Присоединении и получив право нести на своем корабле опознавательные знаки Империи и давать в ответ на запрос ее позывные вместе со своими. С тех пор жизнь клана моих родственников стала значительно безопаснее – стоило им попасть в беду, и на их зов о помощи примчались бы несколько имперских крейсеров, опасных и стремительных, а потому успевающих везде и всюду. Мы, темные эйджел, являемся прирожденными пилотами, тактиками и навигаторами, а еще мы всегда держим свое слово и соблюдаем клятвы, никогда не меняя своего мнения. Если новая империя будет брать нас на службу точно так же, как и предыдущая, то она никогда об этом не пожалеет.

– Да, – подтвердил бригадный комиссар Щукин, – за штурвалами истребителей, прикрывающих наши войска от германских стервятников, и бомбардировщиков, наносящих сокрушительные удары по вражеским войскам, сидят исключительно девушки темных эйджел, у которых способности к пилотированию превышают способности к тактике и навигации. Скорее всего, при подписании Соглашения о Присоединении команды крейсера «Полярный Лис» к СССР и его участия в войне с германским фашизмом требование о последующем вступлении СССР в войну за освобождение Галактики от тирании Кланов будет прописано одним из первых пунктов.

– Да, – подтвердила Илина Ке, – я, конечно, не могу говорить за нашего обожаемого командира товарища Малинина, но мне трудно представить, чтобы он поставил вопрос иначе. Сначала мы помогаем вам разгромить врагов и объединить планету, а также передаем вашим ученым и инженерам критическую сумму технологий, а потом вы вместе с нами выходите в Галактику и наводите там настоящий порядок.

– Да уж, Коба, – почесал в затылке Молотов, – масштаб, однако. Старику* такой космический размах, наверное, и не снился…

Примечание авторов: * Старик – партийная кличка Ленина.

– Старик, – ответил Сталин, положив в пепельницу погасшую трубку, – был мудрее нас всех вместе взятых. Его тезис о неизбежности мировой революции можно трактовать в сколь угодно больших масштабах, вплоть до космических. Есть мнение принять это условие наших новых союзников, и принести на штыках Красной Армии свободу не только европейскому, азиатскому и американскому пролетариатам, но и народам иных планет. Впрочем, теоретической проработкой этого вопроса мы займемся несколько позднее, а сейчас давайте вернемся к насущным делам…

Немного помолчав, Вождь продолжил:

– Вячеслав, ты, как наш наркоминдел, должен будешь отправиться наверх, на космический крейсер, и решить все вопросы, связанные с этим Соглашением о Присоединении. При этом соглашении должны быть статьи и параграфы, пригодные для публичного оглашения, а также те, о которых будет знать только узкий круг лиц. По официальной версии, команда крейсера Галактической империи «Полярный Лис» присоединяется к нашей борьбе с германским фашизмом, движимая исключительно неприятием безумной людоедской человеконенавистнической нацистской идеологии. Что касается остального, то есть мнение, что не стоит раньше времени пугать весь прочий мир нашими настоящими планами по созданию всемирного государства трудящихся. Сначала Гитлер и его присные, а потом и остальные…

– В первую очередь, – деловито сказал Маленков, – стоит решить, о чем мы сообщим в ЦК, а о чем будем умалчивать. Думаю, что не все там с восторгом воспримут даже сам факт сегодняшней встречи, не говоря уже о принятых на ней решениях. Это же только подумать – Галактическая Советская Империя!

– А вот это, – сказал Сталин, – уже твоя забота, Георгий. Ты же у нас член Оргбюро ЦК и начальник Управления кадров ЦК. Необходимо выявить в ЦК всех деятелей, которые могли бы помешать нашим планам, после чего тактично и незаметно их всех… обезвредить. Как будет происходить это самое обезвреживание в каждом конкретном случае, мы будем решать потом, а пока необходимо сделать так, чтобы решение ЦК о назначении товарища Сталина Верховным Главнокомандующим и наркомом обороны, а также о формировании подчиненной ему Ставки Верховного Главнокомандования прошло в кратчайшие сроки и было принято единогласно. Если что, Лаврентий тебе в помощь.

– Хорошо, Коба, сделаем, – согласился Берия и указал на томящегося в сторонке бригадного комиссара. – А как быть с товарищем Щукиным, ведь, как ни крути, он теперь секретоноситель самого высшего уровня.

– А с ним, – сказал вождь, – мы поступим следующим образом… Есть мнение, что, поскольку товарищ Щукин честный коммунист и в то же время погружен в это дело глубже, чем по уши, его следует назначить нашим постоянным представителем при товарище Малинине. А то непорядок получается. Боевая единица огромной ударной силы у нас теперь есть, а политработника соответствующего ранга на ней нет. Мы надеемся, что товарищ Щукин, занимая должность постоянного представителя, не опозорит наши Партию и Правительство и достойно представит идеи марксизма-ленинизма перед командой звездного крейсера. А теперь, товарищ Щукин, включайте ваш аппарат для связи. Нам необходимо сообщить товарищу Малинину о принятых нами решениях и согласовать прибытие делегации.

В этот момент на столе вождя зазвонил телефон, связывающий его с начальником охраны генералом Власиком. Сняв трубку, вождь выслушал несколько слов, потом положил ее обратно на рычаг.

– Итак, – сказал он, – Жуков и Шапошников приехали и через пару минут будут здесь. Я приказал их не задерживать, так что, товарищ Щукин, быстрее делайте свое дело. Как правильно было сказано в самом начале, время не ждет.

Когда в кабинет Сталина осторожно вошли Шапошников с Жуковым, обстановка там уже была максимально приближена к обычной. Тактический планшет был выключен и прикидывался обычным чемоданом-кофром. Шаттл на лужайке к моменту приезда генералов тоже погасил свои огни и ночной темноте благополучно прикидывался то ли тучкой, то ли кучкой чего-то такого же темного. Тактик-лейтенант Илина Ке стояла у стенки – там, где вошедший в кабинет, если не будет вертеть головой, сразу ее не заметит. Бригадный комиссар Щукин? Чин не такой уж и маленький; кроме того, в форме политработников частенько разгуливают люди Берии, который присутствует тут же и равнодушно смотрит на Жукова через поблескивающие стеклышки пенсне. Примерно так же, как повар смотрит на кусок мяса.

Собственно, после разговора на повышенных тонах ничего хорошего Жуков от этого ночного вызова не ждал. Из этого кабинета вполне можно было отправиться на Лубянку, так сказать, с билетом в один конец. Много уже таких было, тем более что сам Жуков чувствовал, что должность Начальника Генерального штаба он, мягко выражаясь, «не тянет» – ну не его это специализация. Несоответствие занимаемой должности, повлекшее тяжкие последствия, плюс халатность и возможное пособничество врагу… Первое исходило из того бардака, который сейчас творился на фронте; утрата связи и управления войсками – это верный путь к поражению. Если в мирное время генерал Жуков со своими обязанностями еще кое-как справлялся, то с началом войны все полетело кувырком.

Второе обвинение могло последовать из-за того, что еще полгода назад, в ходе командно-штабной игры, он сам, командуя «синими» (то есть играя за немцев), показал всю пагубность размещения в Белостокском выступе основной ударной группировки будущего Западного фронта, вдребезги разгромив «красных» (то есть генерала Павлова) даже при равном соотношении сил*. И, несмотря на это, за полгода, прошедших с момента той командно-штабной игры до начала войны, никто – ни командующий округом Павлов (вот уж кому достанется по полной программе), ни начальник Генерального штаба Жуков – не предприняли никаких мер, чтобы исправить сложившееся положение. Например, задним числом Жуков понимал, что в первую очередь требовалось усиливать фланговые 11-ю и 4-ю армии, озаботившись созданием системы полевых укреплений вдоль естественных рубежей обороны, одновременно убирая большую часть войск из Белостокского выступа.

Примечание авторов: * настоящие, а не учебные немцы навалились на Западный фронт, имея общее двукратное преимущество в силах, а на направлениях главных ударов соотношение сил, в том числе за счет упреждения в развертывании, доходило до «одного к десяти» или даже больше. На направлениях основных ударов против каждой советской дивизии, дислоцированной в приграничье, немцы сосредотачивали до одного армейского корпуса при поддержке танков и авиации.

Но в тоже время как ты это сделаешь, под каким соусом отдашь приказы, если в сознании высшего генералитета и в государственной пропаганде (в первую очередь) царит наступательная доктрина «малой кровью и на чужой территории», а оборонительные мероприятия считаются ужасной ересью и даже не отрабатываются на учениях? И это после того, как за месяц были разгромлены Польша и Норвегия, за полтора – Франция, без боя сдалась Дания, и за несколько дней пали Голландия и Бельгия. После всех побед вермахта на западном фронте шапкозакидательство советских генералов выглядело даже не авантюрой, а кое-чем похлеще и это «похлеще» следователи ГУГБ НКВД всегда будут готовы пришить к делу.

Одним словом, настроение у генерала армии Жукова было весьма мрачным, и он уже внутренне был уже готов к тому, что его арестуют прямо в этом кабинете. Много уже было таких генералов, которые поднялись почти на самую вершину и, не оправдав доверия Партии и Правительства, канули с этой высоты во Тьму Внешнюю, где только мрак непроглядный и зубовный скрежет. Что касается маршала Шапошникова, то при отсутствии достоверных вводных он старался вообще ни о чем не думать. Но, к обоюдному удивлению генерала Жукова и маршала Шапошникова, Сталин и его присные повели себя совсем не так, как предполагалось. И вообще, настроение у вождя было боевитым и даже приподнятым, как будто совсем недавно он получил какое-то благоприятное известие, которое вскоре изменить расстановку сил на советско-германском фронте. Но это состояние недоумения продлилось недолго – ровно до того момента, когда хозяин кабинета, коротко поздоровавшись (будто они не расстались всего несколько часов назад), принялся просвещать генералов по поведу последних:

– … мы вызвали вас, чтобы проинформировать о том, что у нашей Рабоче-крестьянской Красной армии появился неожиданный союзник, так сказать, свыше. Да-да, товарищи… Это те самые так называемые «защитники», которые закрывают небо над нашими частями от немецкой авиации; но не только они. Сегодня ночью на связь с нами вышло их командование, предложившее всемерную помощь в деле борьбы с немецко-фашистскими захватчиками. В отличие от ВАС, товарищ Жуков, ИМ доподлинно известна обстановка на любом участке фронта. Товарищ Илина Ке, покажите товарищам Жукову и Шапошникову обстановку на Западном фронте на данный момент.

Обернувшись, Шапошников с Жуковым оказались лицом к лицу с молоденькой темной эйджел, которая все время, пока они разговаривали с вождем, стояла у них за спиной. Улыбка, обнажающая заостренные зубы, кожа темно-серого цвета (какой не бывает ни у одного негра), вытянутые и прижатые к голове уши, а также хвост с кисточкой, которым эта особа небрежно помахивала – все это могло довести до обморока нервную девицу, но не двух генералов с боевым прошлым. Тем не менее шутить в дальнейшем таким образом не рекомендуется, потому что гражданин Кондрат может успеть на вызов раньше бригады скорой помощи.

Вежливо поздоровавшись с генералами (что вызвало очередной шок с трепетом), Илина Ке включила тактической планшет и, объясняя по ходу показа все перипетии развития немецкого наступления в полосе Западного фронта, продемонстрировала, как менялась обстановка в течение нескольких дней. При помощи планшета было отлично видно, как обозначались и замыкались котлы, как, получив приказ на экстренное отступление, неудержимо бежали на восток части Красной армии в безнадежной попытке вырваться из механизированных клещей. Потом генералы смогли ознакомиться с планом Ватилы Бе по купированию ситуации.

– Итак, товарищи, – сказал Сталин, когда показ закончился, – на долгие разговоры времени нет. Положение и так уже достаточно плохое, и не стоит усугублять его еще больше, затягивая решение проблем. Товарищ Павлов, доведший Западный фронт до катастрофического состояния, будет арестован сразу, как только наши органы сумеют его обнаружить, и дальше уже следствие и суд военного трибунала будут решать, кто он – глубоко законспирированный и затаившийся враг, или просто недоумок, которому ни в коем случае нельзя было доверять командование. Вместо него мы планируем назначить командующим Западным фронтом генерала армии Жукова, а на освободившуюся должность начальника Генштаба вернуть Бориса Михайловича Шапошникова. Основной задачей Западного фронта считаем создание устойчивого фронта обороны по рубежу реки Днепр. При этом имейте в виду, что того фронта, которым командовал генерал Павлов, в настоящий момент уже не существует, и его придется формировать заново из частей и соединений Второго Стратегического эшелона.

Дождавшись, пока Жуков и Шапошников, и так уже обалдевшие от предыдущих новостей, переварят новую порцию информации, Сталин продолжил:

– Из частей и соединений бывшего Западного фронта, окруженных врагом в районе Слоним-Ивацевичи-Волковыск, формируется зафронтовая группа войск. Командующим ею назначается бывший заместитель командующего Западным фронтом генерал-лейтенант Болдин, который получает полномочия командующего отдельной армией, напрямую подчиняющейся верховному главнокомандующему и право подчинять себе любые части и соединения, оказавшиеся в его зоне ответственности. Те же права будет иметь командующий минской группой войск, формируемой из дивизий, входящих сейчас в состав 13-й армии. Его имя мы назовем чуть позже, когда определимся с подходящей кандидатурой. Этот генерал должен быть умен, упорен, агрессивен, в какой-то степени даже безжалостен. Ведь ему придется вести бои в условиях крупного города, когда каждая бомба, пуля или снаряд могут выбрать своей жертвой не бойцов и командиров Красной Армии, а наших мирных советских людей.

– Товарищ Сталин, – спросил маршал Шапошников, – а почему бы нам, вместо того чтобы превращать весь Минск в арену боев, не попытаться остановить противника на рубежах Минского УРа?

– Товарищ тактик-лейтенант, – вместо ответа произнес вождь, – с высоты своей военной науки объясните товарищу Шапошникову, почему товарищ Ватила Бе рекомендует нам оборонять сам Минск, а не весь Минский УР?

– Войск для удержания всего Минского УРа в настоящий момент просто не хватает, – ответила Илина Ке. – Если для того, чтобы удерживать весь УР, необходимо не менее двадцати дивизий, которых сейчас у нас там просто нет, то для боев внутри городской застройки хватит и имеющихся четырех дивизий вкупе с сформированными из местных жителей частями народного ополчения и выходящими из окружения частями. Самое главное, чтобы дейчи как можно дольше не могли использовать в своих интересах Минский транспортный узел, без которого невозможно их дальнейшее наступление на восток. Самым неудачным из всех возможных решений сейчас был бы отвод войск на рубежи восточнее Минска и попытка занять там оборону. Нет, прорыв из окружения и отход на рубеж Днепра будет необходим, но позже, когда возможности для сопротивления будут исчерпаны, Минский транспортный узел окажется разрушенным в ходе боев, а войска Западного фронта получат фору для создания устойчивой линии обороны по рубежу Днепра.

– Спасибо, товарищ Ке, – сказал Сталин и добавил, адресуя свои слова Жукову и Шапошникову: – Поэтому, товарищи, не спорьте и выполняйте приказ. Вы, товарищ Жуков, отправляйтесь в Смоленск и немедленно принимайте командование. Штаба Западного фронта у нас сейчас тоже нет, потому что он шляется черт знает где вместе с генералом Павловым, так что и штаб фронта вам придется формировать самостоятельно. В худшем случае на то, чтобы подготовиться встретить врага, у вас есть два-три дня, в лучшем случае две-три недели. Вот из этой вилки времени и исходите. Участок у вас там, товарищ Жуков, будет ответственейший – позади Москва, впереди Берлин. Сумеете организовать позиционную оборону по образцу империалистической хотя бы до начала дождей – вечная вам слава, честь и хвала; а если не сумеете, то не взыщите, если что не так…

Закончив с Жуковым, Сталин перевел взгляд на маршала Шапошникова.

– Вы, Борис Михайлович, – сказал вождь, – первым делом отправляйтесь наверх, на крейсер наших новых союзников, и наладьте взаимодействие с товарищем Ватилой Бе. На это вам даются одни сутки. Первого июля я жду вас с докладом. Она, говорят, тактик от Бога, да и вы тоже не пальцем деланы. Самое главное, что вы знаете возможности нашей армии – что она может, а что нет; а она сможет подсказать вам, что мы должны сделать для того, чтобы наша армия по своим возможностям приблизилась и их войскам. Одним словом, цели определены, задачи поставлены – за работу, товарищи!

И ведь действительно, когда отлетающие и провожающие вышли на лужайку перед домом, где стоял шаттл, небо на востоке уже начало сереть. Начинался новый, восьмой день войны…

Полчаса спустя, Околоземная орбита, высота 400 км, разведывательно-ударный крейсер «Полярный Лис».

Закончив полет, шаттл сложил крылья и неподвижно замер на своем законном стояночном месте с изображением огромной цифры «3» на палубе. Позади него медленно закрывались ворота шаттл-порта. Не то чтобы это было необходимо (силового изолирующего поля было достаточно, чтобы отсечь внутренние, наполненные воздухом помещения корабля от безжалостного космоса), но гостеприимные хозяева просто не хотели пугать своих гостей – вид ворот распахнутых прямо в безбрежную черноту космоса для представителей технически ориентированной, но слаборазвитой цивилизации выглядит несколько шокирующе. А может, и не было бы ничего, потому что никто из прибывших не являлся летчиком-профессионалом и не представлял себе всех опасностей высотных и космических полетов. Но как бы то ни было, командир крейсера капитан первого ранга Малинин принял решение и отдал приказ, а технические специалисты всего лишь безукоризненно его выполнили.

Едва створки ворот замкнулись, в шаттле открылся кормовой десантный люк, и по опустившей аппарели на палубу шаттл-порта спустилась советская делегация. Возглавлял шествие бригадный комиссар Щукин. Он еще ни разу не бывал «наверху», но уже достаточно плотно общался с имперцами на Земле, был лично знаком с главным тактиком Ватилой Бе и вообще считался старожилом, поэтому именно ему, самому младшему по званию и должности досталось почетное право идти первым. Следом за бригадным комиссаром шел маршал Шапошников, и замыкал процессию наркоминдел Молотов, нацепивший на себя маску холодного безразличия. Не мальчишка, чай, а крупнейший партийный и государственный бюрократ – ой простите, деятель – за усидчивость получивший прозвище «каменная задница».

Не зря же будущий Верховный главнокомандующий именно Молотова послал «наверх» подписывать Соглашение о Присоединении, со всеми его открытыми и секретными статьями. И это в то время, когда прежде высокомерный британский посол Криппс скребется под дверью его кабинета будто подгулявший пес, выпрашивающий кость, а секретари ему отвечают, что товарищ народный комиссар иностранных дел занят важными государственными делами. А все висящий на орбите космический крейсер, осеняющий планету сиянием красной пятиконечной звезды, и глухо просачивающиеся через фильтры военной цензуры сведения о действиях истребителей-защитников, установивших для люфтваффе бесполетную зону над ключевыми участками фронта.

У шлюзового тамбура шаттл-порта, устроенного на случай отказа изолирующего поля при боевых повреждениях и ведущего во внутренние помещения крейсера, советскую делегацию уже ожидали командир крейсера, главный тактик и старший социоинженер. Нет, будь это официальный визит (например, товарища Сталина), к комитету по встрече добавился бы еще старший офицер и, как минимум, все командиры боевых частей. Но этот визит был рабочим, а следовательно, офицеры оставались на своих боевых постах и занимались своими служебными делами, делегацию же встречали только те, кому до нее действительно было дело.

Поздоровавшись с прибывшими, капитан первого ранга Малинин предложил без лишних церемоний приступить к делу. Он сам, товарищ Молотов и Малинче Евксина приступят к выработке окончательного варианта Соглашения о Присоединении, а маршал Шапошников, Ватила Бе и бригадный комиссар Щукин займутся чисто военными вопросами. Тем более что «внизу» наступает утро и начинается новый день войны, и чтобы не опоздать, надо быстро принимать первые совместные решения. Ватила Бе при этом добавила, что тактик дейчей Гудериан почувствовал, что ему наступили на хвост, и уже готовится разворачивать перевернутым фронтом на запад еще и 47-й моторизованный корпус – топлива у 18-й танковой дивизии как раз как раз хватит, чтобы дойти до Ивацевичей и вступить в бой с группой генерала Борзилова. И это понятно, без снабжения особо не повоюешь, а группировка генерала Болдина села на коммуникации плотно, не собираясь отдавать их просто так. Это и есть настоящая маневренная война, когда отрезающие, в свою очередь, оказываются отрезанными. К сожалению, сенсорам спутниковой разведки пока не удалось локализовать этого, несомненно, талантливого тактика и командира дейчей, то есть установить его точное местоположение. Как только это получится, судьба его будет мало отличаться от судьбы Манштейна-Левински, который, голый как павиан, проводит часы в одиночной камере тюремного блока «Полярного Лиса». Тактиков такого уровня, даже вражеских, не убивают, а используют для размножения и улучшения породы.

Маршал Шапошников, который уже знал текущие расклады, при этих словах оживился и спросил у Ватилы Бе, нельзя ли спуститься вниз, к группировке Болдина, чтобы посмотреть на нее собственными глазами. Тем более что Ивану Васильевичу все равно необходимо доставить так необходимые ему полномочия командующего зафронтовой группой войск и шифроблокнот для прямой связи с Центром. А также, в случае если генерал Мостовенко (командующий 11-го мехкорпуса), даже несмотря на наличие полномочий у генерала Болдина, захочет продолжать выполнять преступный приказ генерала Павлова, он, Шапошников, мог бы поговорить с ним лично… Для этого необходимо только развернуться кругом через левое плечо, вернуться на этот, как его, шаттл, и отправиться обратно вниз – туда, где творятся настоящие дела.

Ватила Бе подумала, посоветовалась с каперангом Малининым и согласилась. Советские представители, пощупав своими руками «Полярный лис», теперь точно так же собирались пощупать группу генерала Болдина, искренне надеясь, что она не состоит из одного бригадного комиссара Щукина. Дополнительным условием согласия на визит к генералу Болдину было полное медицинское обследование маршала Шапошникова по его окончании. Дело в том, что психосканер сообщил Ватиле Бе, что этот ее коллега (возможно, один из талантливейших тактиков-хумансов) регулярно испытывает длительные приступы мучительной боли, а следовательно, он болен какой-то тяжелой хронической болезнью. Поскольку боль совсем не помогает тактикам работать, Ватила решила, что маршал обязательно должен пройти полное медицинское обследование и получить максимально возможное лечение, и только тогда его будет возможно использовать с полной отдачей.

Кстати, перед отлетом Шапошникова и Молотова «наверх», еще в их присутствии вождь сделал звонок в Генштаб с целью проинформировать о произведенных перестановках первого заместителя Начальника генерального штаба генерал-лейтенанта Маландина, но на месте оказался только его первый зам, генерал-майор Василевский. Ну что же, значит, так тому и быть, то есть после короткой проверки быть генерал-майору Василевскому* начальником оперативного отдела и первым заместителем Шапошникова, а генерал Маландин** поедет… пока что на фронт, где с началом войны стало не хватать опытных генералов, а там будет видно.

Примечание авторов:

* В нашей истории генерал Василевский занял должность начальника Оперативного Отдела только с 1-го августа, когда начальником Генерального Штаба стал маршал Шапошников, но в этой версии истории все процессы идут быстрее, поэтому и Шапошников, и Василевский заняли свои должности раньше. Для маршала Шапошникова это пик карьеры, а для генерала Василевского, способного успешно выступать и в должности командующего фронтом (направлением), и в должности начальника Генерального Штаба, только самое ее начало.

** В нашей истории генерал-лейтенант Манандин тоже был начальником оперативного отдела генерального штаба только до 30-го июня, после чего был переведен на должность начальника штаба Западного фронта. Но в этот раз этого не случится, потому что генерал армии Жуков, назначенный командующим фронтом, берет с собой на должность начальника штаба генерала Соколовского, о котором он очень высокого мнения, а Маландина, напротив, считает пустоголовым протирателем штанов. При этом необходимо отметить, что, в отличие от подавляющего числа других советских военачальников, Маландин прошёл Великую Отечественную войну с понижением (начальник оперативного отдела генерального штаба, начальник штаба фронта, заместитель начальника штаба фронта, начальник штаба армии) и ни разу за годы войны не повышался в воинском звании.

Следующий звонок по ВЧ был сделан на расположенный под Смоленском базовый аэродром 212-го отдельного дальнебомбардировочного полка, которым командовал бывший шеф-пилот Сталина, а ныне подполковник авиации Александр Евгеньевич Голованов. Приказ вождя был простым и понятным. В течение светового дня 30-го июня совершить воздушную разведку в районе Минска и Минского Ура, а также в треугольнике Барановичи-Ивацевичи-Слоним, о результатах разведки доложить немедленно, причем не только по команде, но и напрямую самому Сталину. Дело особой государственной важности.

Тут надо понимать, что хоть товарищ Сталин пока еще не стал Верховным главнокомандующим, но как Генеральный секретарь ЦК ВКП(б) он был высшим начальником по партийной линии для любого коммуниста, а поскольку партия являлась в СССР главной руководящей и направляющей силой, то представить себе беспартийного генерала в Генеральном Штабе РККА было сложнее, чем июньский снег.

Тем временем товарища Молотова за неимением адмиральского или императорского салона привели в каюту командира крейсера, где и начались переговоры о Соглашении Присоединения. И сложность этих переговоров была не в том смысле, который был заложен в этом Соглашении, а в предложенных формулировках. Ну что поделать, если слова «империя», «император» и «имперский» в основной массе советского населения (спасибо последнему императору Николаю Второму) носили резко негативный оттенок, несмотря на то, что с момента краха Российской Империи прошло уже двадцать лет, и даже среди белоэмигрантов монархистов было абсолютное меньшинство. Но в итоге высоким договаривающимся сторонам удалось согласовать взаимоприемлемый вариант Соглашения о Присоединении.

Договориться удалось на том, что Советский Союз сохранится как название, но только это будет союз не республик, а свободных и равноправных народов. В это понятие подпадали не только народы Земли, но и эйджел, сибхи, горхи, и все прочие галактические расы и вариации хумансов. В связи с этим в ходе и после войны СССР ждала административная реформа, которая должна уничтожить союзные республики как националистический пережиток, превратив их в национально-культурные автономии. Иначе сформировавшиеся и укоренившиеся так называемые национальные кадры рано или поздно разорвут единое государство на части.

Также договорились сохранить советскую власть – реальную внизу, в сельских и городских районах, декоративную на уровне Верховного Совета. Реальная неуправляемая парламентская демократия, когда депутаты высшего законодательного органа похожи на стаю возбужденных бабуинов, не нужна никому. Голова на самом верху должна быть только одна.

Партия большевиков сливается с государством и становится его главным активом, своего рода новым дворянством, но не наследуемым, а личным. Это следовало из исключительно негативного итогового опыта тех политических систем, где беспутные потомки по заслугам великих предков могли свесить ножки и ехать на чужой шее. Соответственно, для занятия любых государственных должностей, начиная с самых высших и заканчивая мелкими госслужащими, требовалось ввести профориентацию.

Чтобы «обслужить» Генерального Секретаря (он же Верховный Главнокомандующий), наркомов, замнаркомов, областных руководителей и директоров крупных заводов центрального подчинения, должно хватить той аппаратуры, которая уже имеется на «Полярном Лисе»; для работы с госслужащими низших уровней надо будет в кратчайшие сроки осваивать переданные знания и создавать сканирующую аппаратуру местного производства. Впрочем, технологический рывок затронет не одну сферу – ближайшие двадцать-тридцать лет станут годами не только фундаментальных социальных преобразований, но и бурного технологического развития.

Часть 4

30 июня 1941 года, утро, полевой КП 2-й панцергруппы в деревне Чемелы, Ивацевичского района Брестской области.

Командующий 2-й панцергруппой – Гейнц Гудериан

Черт бы побрал этих русских большевиков, с которыми мы воюем по приказу фюрера, и «белых демонов», решивших встать на их защиту. А ведь как все прекрасно начиналось! Наши панцеры проткнули приграничную оборону как лист прелого картона, встали на магистраль и бодро покатили на восток, вглубь этой необъятной страны. Застигнутые врасплох русские сопротивлялись вяло и неумело, предпочитая скорее уйти с нашей дороги, чем сражаться насмерть, как требовали от них комиссары. Но мы и не настаивали, ибо добивать растрепанные и потерявшие человеческий облик орды славянских варваров и оберегать наши фланги – это дело пехоты, а наша задача – мчать вперед, вперед и только вперед, чтобы занимать один стратегический пункт за другим. Быстрее нас на восток продвигались только люфтваффе. Уже на первый день войны они громили цели, расположенные в тысяче километров от границы, и тут им помогали мы, танкисты, опрокидывающие один за одним большевистские аэродромы и резко ослабляющие сопротивление большевиков в воздухе.

А потом настал черный для нас день – двадцать седьмого июня – когда на пятые сутки войны в небе вдруг появились смертоносные «белые демоны», которые сначала разогнали прочь мокрохвостых куриц Геринга, а потом стали приглядываться к тому, что ползает под ними по земле. С того дня у нас больше не было ни одного спокойного момента, ведь в любой миг в небе мог появиться «белый демон», который выпустит самонаводящийся снаряд или обстреляет транспортную автоколонну лучами смерти. Такой жути, как с 17-й панцердивизией, больше не случалось, но даже единичные налеты отдельных «демонов» наносили достаточно тяжкие потери.

Панцеры при таких налетах страдали нечасто, но вот для грузовиков, перевозящих топливо, боеприпасы и панцергренадер, «белые демоны» стали настоящей напастью. Вы видели, что бывает ,когда тентованый грузовик с германскими солдатами наискось пронзает луч смерти, с легкостью перерезая людей пополам? Нет, конечно, когда в кузове снаряды или бочки с бензином для заправки панцеров, все выглядит ярче, громче, эффектнее, но в какой-то мере проще. Ранения, что оставляют после себя эти адские лучи – обычно смертельные или оставляющие человека калекой на всю жизнь. Правда, если луч проходит через топливный бак, все это уже не имеет значения, но такое случается не всякий раз. Гораздо страшнее смотреть на немецких парней, жестоко искалеченных лучом смерти, чем на них же, но убитых вполне традиционным способом в бою за фюрера и Фатерланд.

И вообще, до вчерашнего дня мы думали, что стоит «демонам» спуститься с небес на грешную землю – и мы лицом к лицу покажем им, чего стоит мужество германских солдат и наша решимость сражаться до последнего вздоха и последней капли крови. Но куда там… Оказалось, что сражаться на земле «демоны» тоже умеют, и делают они это с большим искусством и умом. Их огненные гадюки* – это же настоящее Проклятие Божие, способное пробивать броню наших панцеров на любой дистанции в пределах прямой видимости, и седьмой панцерполк понес от их огня просто ужасающие потери. Причем эти потери заключаются не только в панцерах. Несколько опытных офицеров, прошедших с полком польскую и французскую кампании, погибли в тот момент, когда они разглядывали вражеские позиции в бинокль.

Именно так окончил жизнь командир 46-го мотокорпуса генерал танковых войск Хайнрих фон Фитингоф. Выстрел «огненной гадюки» сжег ему голову как раз тогда, когда он рассматривал вражеские позиции. Судя по всему, «демоны» каким-то образом засекают линзы оптики, из-за чего использование биноклей офицерами и артиллерийскими наблюдателями становится смертельно опасным делом. Ну, это и понятно – рядовые солдаты не пользуются оптическими приборами, и поэтому каждый, кто возьмет в руки бинокль, стереотрубу или оптический дальномер, является достойной мишенью для выстрела. Были случаи, когда пехотные пушки, выкаченные для стрельбы прямой наводкой, поражались прямо в оптический прицел. Дыра в щите такая, что можно просунуть кулак взрослого мужчины, а наводчик после попадания становится похож на всадника без головы.

Еще к таким высоким потерям привела наша обычная тактика, когда панцеры подходят вплотную к берегу реки и огнем подавляют вражеские пулеметы и оттесняют прочь пехоту, чтобы передовые подразделения мотопехотных полков смогли переправиться на противоположный берег на резиновых лодках, а саперы – приступить к наведению переправ. Первые смельчаки, попробовавшие вчера утром проделать нечто подобное, уже догорели, и теперь их машины черными закопченными гробами стоят у болотистого берега речки Гривда, напоминая о том, что смертны даже герои панцерваффе, не боявшиеся ни поляков, ни французов, ни англичан. Правда, сегодня на рассвете штурмовые группы пехотного полка «Гроссдойчлянд» (Великая Германия) попробовали пересечь реку на резиновых лодках под прикрытием дымовой завесы. После короткого, но ожесточенного боя обратно не вернулся ни один человек. А потом, когда дым рассеялся, мы увидели ряд кольев с насаженными на них головами наших кригскамрадов… Наверное, это было сделано как напоминание о том, какая ужасная сила теперь противостоит нам. Большевики бы сами до такого не додумались, тем более что до сегодняшнего утра на том берегу их не наблюдалось.

И вообще, сложилась омерзительная ситуация. Мы не можем ничего, кроме топтания на небольшом сухом пятачке перед мостом, потому что вся береговая линия заболочена; а демоны могут все, потому что их аппараты, издали напоминающие обтекаемые мотоциклы с коляской, с легкостью парят над любой ровной поверхностью – неважно, земля это, вода или болота. Уже несколько раз их небольшие группы предпринимали рейды в наш тыл, атакуя колонны снабжения, а также штабные и тыловые подразделения. Те наши солдаты и офицеры, которые смогли выжить после этих внезапных атак, рассказывают совершенно удивительные и ужасные вещи.

Представьте себе широкоплечих и мускулистых, как гориллы, солдат, выряженных в некое подобие средневековых доспехов, которые тем не менее способны защитить их от наших пуль и осколков снарядов. Подобранным с земли нашим пулеметом МГ-34 такой «демон-гориллоид» с легкостью орудует одной рукой, а вторую используя для того, чтобы управлять своим транспортным средством. Если дело доходит до рукопашной, то это просто страшно. Наших солдат просто разрывают на части, а наличие доспехов придает демонам абсолютное превосходство. Наверное, так, в рукопашной, и были истреблены солдаты полка «Гроссдойчлянд». И никому неизвестно, был ли в том бою убит хотя бы один «демон-гориллоид»…

Но ходят еще разговоры, что если такой «демон-гориллоид» снимет свой шлем с глухим забралом, то под ним обнаружится не обезьянья морда, а лик прекраснейшей из валькирий. Белое лицо, чудесные голубые глаза, пшеничные косы… говорят, что эти лица портит только огромный нос с горбинкой, как у южноамериканских индейцев, но мне лично кажется, что такая форма носа только добавляет лицу благородства. Еще поговаривают, что некоторые молодые и красивые германские солдаты и офицеры были украдены этими демоницами живьем, и теперь никто не знает, повезло им при этом или совсем наоборот. Но я лично думаю, что попасть в плен – это совсем небольшой удовольствие, а попасть в плен к демонам, которые воюют заодно с большевиками, это просто беда.

Но в любом случае, в настоящий момент мы попали в очень тяжелое положение, из которого надо срочно выбираться. Великолепный прорыв закончился окружением, потому что демоны вместе с большевиками от нас не только на севере в направлении Слонима, но и на западе, в Ивацевичах. И это настоящая ловушка; снабжение вверенной мне панцергруппы перерезано полностью, справа и слева от дороги болотистые леса, которые не дают провести обходной маневр, и со всех сторон, даже сверху – «демоны» со своими лучами смерти, а в частях моей танковой группы топлива и боеприпасов всего на один хороший бой.

Наверное, лучше всего будет развернуть все, что осталось в 46-м и 47-м мотокорпусах, на запад и атаковать в направлении Ивацевичей, в то время как пехотные дивизии навалятся на противника с другой стороны. Группировка у большевиков там, по данным разведки, не очень большая, и можно будет попытаться задавить ее большой массой пехоты и танков, разблокировав хотя бы шоссе из Бреста в Барановичи. Жаль, конечно, что атаковать придется без поддержки люфтваффе, но и без этого мужества германских солдат должно хватить для того чтобы людской массой продавить наспех оборудованные вражеские позиции. Разумеется, успех нас может ждать только в том случае, если демоны и большевики не выложат против нас еще какой-нибудь козырь, о котором мы пока ничего не знаем… И это является самым слабым местом моего плана.

30 июня 1941 года, утро, город Слоним.

Командующий зафронтовой группой войск – генерал-лейтенант Иван Васильевич Болдин.

Вот не было ни гроша – и вдруг алтын. Неожиданно рано утром, ни свет ни заря, прямо нам на голову плавно спустился шаттл, а в нем, помимо Ватилы Бе и бригадного комиссара Щукина, оказался маршал Шапошников, только что заново назначенный начальником Генерального Штаба. Такой вот, понимаешь, визит вежливости – после назначения сразу к нам, в зафронтовую группу. Ватила Бе говорит, что у нас сейчас один из самых важных участков фронта (в глобальном смысле), потому что на востоке ничто не сможет остановить, или хотя бы затормозить, разогнавшуюся германскую танковую лавину; а вот мы, вместе с товарищами из империи, сможем, и, собственно, мы уже начали это делать, оттянув на себя вторую танковую группу генерала Гудериана.

Помимо всего прочего, маршал Шапошников имел при себе предназначенные для меня бумаги. В первую очередь это был необходимый нам как воздух приказ о моем назначении на должность командующего зафронтовой группой войск, с правом подчинить себе любую часть или соединение, оказавшуюся в окружении и потерявшую связь с командованием. Кроме этого, маршал Шапошников передал мне копию приказа об отстранении от командования западным фронтом генерала армии Павлова и назначении на его место генерала армии Жукова, а также приказ уже нового командующего на отмену приказа о всеобщем отступлении и проведении Ивацевичско-Слонимской зафронтовой операции. Задача вверенной мне группы войск – перехватить коммуникации 2-й танковой группы противника и удерживать их столько, сколько будет возможно, после чего максимально организованно выйти из окружения через Полесье.

Рубежи обороны на отражения наступления с западного направления тут исключительно выгодные. Русла рек с заболоченными берегами, текущих поперек направления вражеского наступления, дороги, проложенные через узкие дефиле между непроходимыми для танков болотистыми лесными массивами. И если бы генерал Павлов не пытался наносить встречные контрудары стрелковыми и механизированными соединениями, а на ключевых направлениях просто ставил подходящие с востока войска в оборону вдоль этих выгодных рубежей, то немцы до Минска до сих пор бы не добрались. От Бреста и до Барановичей есть как минимум десяток мест, где войска 4-й армии могли заставить врага жестоко умыться кровью, после чего в порядке отойти на следующий рубеж и начать все сначала. И войска из Белостокского выступа тогда можно было бы выводить относительно спокойно и организованно. Вместо этого имели место события, происходящие по следующей схеме: контрудар недостаточными силами, разгром и безудержное бегство на восток болотисто-лесистыми массивами, а танки противника без помех идут дальше.

Одним словом, нам предстоит исправлять чужие ошибки, которые, в общем-то, уже не подлежат исправлению; но мы сделаем все, что в наших силах, чтобы выполнить поставленную задачу. Главное, что Москва поняла наш план, приняла его и поддержала своим авторитетом. Сказать честно, я не ожидал, что сразу по предъявлению приказа с полномочиями та цыганско-партизанская вольница, которую до сего момента представляла возглавляемая мной группа войск, обретет черты настоящего воинского соединения. Уж слишком многих командиров прежде приходилось уговаривать и убеждать, вместо того чтобы отдать четкий и ясный боевой приказ, как это положено в армии. Но при виде настоящего маршала Шапошникова все забегали. Это вам не Кулик, который сдристнул неизвестно куда вместе со штабом 10-й армии, и теперь его никто не может найти – ни мы, ни (по данным разведки) немцы, которые тоже осведомлены о его присутствии на территории Белостокского выступа и очень желают заполучить в плен первого советского маршала.

Ну да и черт с ним, с маршалом Куликом, тем более что Ватила Бе говорит, что ей неизвестен тактик с такой фамилией. Главное, что нам удалось подчинить то, что осталось от 11-го мехкорпуса генерал-майора Мостовенко и 13-го мехкорпуса генерал-майора Ахлюстина. Борис Михайлович вместе с Ватилой Бе лично летали на шаттле и предъявляли полномочия. Дурацкий приказ отдать просто, а отменить его – потом семь потов сойдет. У Мостовенко корпус не корпус, но на сводную конно-механизированную бригаду потянет. И эта бригада передумала переправляться через Щару (что ее убило бы) и движется к нам сюда в Слоним и далее, на Ивацевичи, к Борзилову. Место подвижных соединений там, на основных магистралях, где они смогут показать себя во всей красе, а не в глубине лесных массивов в глухих дорожных тупиках.

У Ахлюстина танков и бронеавтомобилей почти не осталось, а численность приставших к корпусу ошметков 113-й, 49-й и даже 42-й стрелковых дивизий уже превышает численность «родных» подразделений 13-го мехкорпуса. Поэтому и движется это соединение на восток с соответствующей скоростью, находясь в растянутом состоянии на дороге между Волковыском и Зельвой. Западнее Волковыска в настоящий момент находятся только отдельные подразделения РККА, с боями отступающие от самой границы, и немцы, занятые в основном пленением тех, кто не успел или не смог, или не захотел отступить из превратившегося в ловушку Белостокского выступа.

И это уже наша потеря, причем достаточно серьезная. По данным Ватилы Бе, в окрестностях Белостока, В Беловежской и Супрасельской пуще по лесам бродит до ста тысяч наших бойцов и командиров, оставшихся от разгромленных соединений 10-й и 3-й армий. И мы уже никак не сможем организовать и вывести их из окружения, только потому, что они никак не организованы и не имеют не только связи с командованием, но и какого-либо представления о том, что происходит во внешнем мире. Тем более что население в Белостокском выступе польское, враждебное всему советскому, и поддержки от него нашим бойцам и командирам ждать не приходится. Судьбой их являются гибель и плен, который в конечном итоге означает ту же гибель. Нам уже известно, как немцы обращаются с нашими военнопленными, и нетрудно предугадать, что дальше это отношение будет только усугубляться.

Когда я задал этот вопрос Ватиле, та только пожала плечами и ответила какой-то своей имперской поговоркой – мол, море вилкой не вычерпывают. Правда, она тут же пояснила, что с нашими наличными силами собрать и организовать такое количество рассеянного по лесам народа получится только примерно к концу года. Немцы справятся с этой задачей гораздо быстрее. И пленных в концлагеря соберут, и мотивируют их так, как надо, на бескомпромиссную борьбу, и заодно выполнят работу нашей контрразведки, отделив агнцев от козлищ. В настоящий момент лучше обратить внимание на лагеря советских военнопленных в Бресте и Березе-Картузской, в каждом из которых находится ориентировочно по десять-пятнадцать тысяч уже готовых к употреблению узников. Их там ежедневно и ежечасно держат на голой земле в нечеловеческих условиях, морят голодом, истязают и расстреливают, а тех, кто попал в так называемые рабочие роты, еще и изнуряют тяжелым трудом на износ.

Чтобы уничтожить охрану и освободить пленных, будет достаточно находящейся пока в резерве одной роты штурмовой пехоты, но это только начало. Людей потребуется в первую очередь накормить, дать им командиров, упорядочив аморфную массу, организовать марш на соединение с основными силами, а потом еще и вооружить… С вооружением, кстати, проще всего. Сканеры засекли, что склады трофейного вооружения расположены в непосредственной близости к лагерям военнопленных. Немцы (в изложении Ватилы Бе, «дейчи») – нация рациональная и им лениво гонять на большие расстояния пленных и перевозить трофейное оружие и боеприпасы. Немецкому командованию пока и в голову не приходит, что такое поведение опасно. Стихийного или организованного бунта они не опасаются (для его подавления у них достаточно пулеметов), а целенаправленно военнопленных для повторного использования в боевых операциях тут еще никто не освобождал. Тем более сами немцы сделали все для того, чтобы бывшие узники их лагерей были готовы убивать за один только говор с гнусавым гортанным погавкиванием.

Начинать лучше всего с лагеря в Березе-Картузской, который расположен всего в тридцати километрах от Ивацевичей, занятых группой Борзилова. Немецких войск в том районе пока немного, и в основном это тыловые части. Но германские пехотные дивизии, держащие южный фас кольца окружения, уже начали (или вот-вот начнут) разворачиваться фронтом на юго-восток. Если они в кратчайший срок не выбьют Борзилова из Ивацевичей и не разблокируют транспортные магистрали, то их план «Барбаросса» можно будет сворачивать в тонкую трубочку и засовывать в узкую дырочку, больше ни на что он годиться не будет. Стоит нам промедлить хотя бы сутки, и эта самая Береза-Картузская станет ближним немецким тылом, в котором от войск будет просто не протолкнуться, и тогда для достижения того же эффекта высаживаться туда потребуется уже не ротой штурмовой пехоты и даже не полком, а как бы не бригадой или даже корпусом. При многократном численном превосходстве противника в ближнем бою может быть аннулировано любое качественное превосходство. Особенно если стоит задача не поубивать максимально большое количество негодяев, а сохранить жизнь и боеспособность своим пленным, что многократно сложнее.

При этом надо понимать, что лагерь в Березе-Картузской – это не единственная, и даже не главная задача Ватилы Бе и маршала Шапошникова. Настолько неглавная, что они полностью от нее устранились, назначив ответственной за операцию майора штурмовой пехоты Ивану Эри, женщину солидную и основательную, насколько таковой может быть бойцыца штурмовой пехоты, выслужившаяся от рядовой до командира батальона. В помощь ей был Вуйкозар Пекоц с одним взводом своих оглоедов-юмористов, а с нашей стороны операцию курировал вернувшийся «сверху» после лечения командир 27-й стрелковой дивизии генерал-майор Степанов с группой еще не приписанных ни к одной части командиров. Если у него все получится, то, с одной стороны, мы сможем резко усилить группу генерала Борзилова, а с другой стороны, эти освобожденные пленные и составят новую 27-ю стрелковую дивизию – взамен той, что, сражаясь насмерть, погибла в Белостокском котле. Вечная ей слава и такая же память…

30 июня 1941 года, около 10:00, село Клевань, Клеванский замок, штаб 9-го механизированного корпуса.

Командующий корпусом – генерал-майор Константин Константинович Рокоссовский.

Сначала все шло вроде бы как обычно. С утра наш корпус отражал вялые атаки немцев, пытавшихся прорваться вдоль шоссе Луцк-Ровно. После той бойни*, что мы устроили им 28-го числа, к тому же лишившись воздушной поддержки, они были способны только на то, чтобы пытаться прощупать нашу оборону. Но после тяжелейших боев и наших сил на наступление уже не оставалось. 131-я мотострелковая дивизия была отрезана от основных сил в районе Киверец (северо-восточнее Луцка), 20-я танковая дивизия потеряла все танки, в 35-й танковой дивизии осталось только тридцать танков из трехсот.

Примечание авторов: * Вот что на эту тему писал сам Рокоссовский в своих мемуарах:

«В тех лесистых, болотистых местах немцы продвигались только по большим дорогам. Прикрыв дивизией Новикова (35-я танковая дивизия) избранный нами рубеж на шоссе Луцк – Ровно, мы перебросили сюда с левого фланга 20-ю танковую с её артполком, вооружённым новыми 85-мм орудиями. Начальник штаба организовал, а Черняев (заместитель командира 20-й танковой дивизии по строевой части) быстро и энергично осуществил манёвр.

Орудия поставили в кюветах, на возвышенностях у шоссе, а часть – непосредственно на полотне для прямой наводки. Настал момент встречи. Немцы накатывались большой ромбовидной группой. Впереди мотоциклисты, за ними бронемашины и танки. Мы видели с НП, как шла на 20-ю танковую внушительная сила врага. И увидели, что с ней стало. Артиллеристы подпустили немцев близко и открыли огонь. На шоссе осталась чудовищная каша – мотоциклы, обломки бронемашин, тела убитых. Инерция движения наступавших войск давала нашим орудиям все новые цели.

Враг понес тут большой урон и был отброшен. Генерал Новиков, используя красивую удачу Черняева, двинулся вперед и сумел занять нужные нам высотки.

Но и немцам было не сладко – лишившись воздушной поддержки и возможности вести авиационную разведку, они потеряли значительную часть своей пробивной силы. С тех пор как над нашими боевыми порядками начали парами патрулировать «белые защитники», германские стервятники вообще перестали появляться в воздухе. Разумеется, перед этим была показательная порка – нашим на радость, немцам на печаль – когда две пары «защитников» прямо над нашими головами буквально растерзали четыре девятки вражеских бомбардировщиков. На всю оставшуюся жизнь я запомню стремительные росчерки в небе, оставляемые «защитниками», вспышки их выстрелов, ослепительные даже в яркий полдень, и как после каждой атаки валилось вниз по нескольку бомбардировщиков. Но с неба на наши головы сыпались не пух и перья, а сбитые немецкие летчики на парашютах. Уже потом, на допросах, они рассказывали, как были шокированы таким внезапным и ужасным концом своей карьеры. А некоторые уже никому ничего не расскажут.

Одним патрулированием «защитники» не ограничиваются. Время от времени они спускаются со звенящих высот (наверное, когда видят достойную цель) и наносят по противнику штурмовые удары в глубине его позиций. А вчера ночью где-то там, за Луцком, разразилась серия ярчайших вспышек, от которых на несколько мгновений даже здесь становилось светло как днем. И только две-три минуты спустя до нас докатилось глухое отдаленное ворчание, будто там возвещал об успешной охоте какой-то злой и голодный хищник*.

Примечание авторов: * Это по прямому приказу каперанга Малинина космический бомбардировщик с «Полярного Лиса» нанес удар тактическими плазменными боеприпасами по походной колонне перебрасываемых к линии фронта под покровом темноты резервных 9-й танковой дивизии вермахта и моторизованной дивизии СС «Адольф Гитлер», что привело к их полному уничтожению.

Но несмотря на всю ту помощь, которую оказывали нам «защитники» (намучавшись первые пять дней войны под немецкими бомбами, это я могу заявить вам вполне определенно) являться перед нами лицом к лицу они не торопились. Кто они такие и как выглядят, нам было неизвестно. Единственное, что их с нами роднило, были красные звезды на их крыльях, которые легко можно разглядеть в полевой бинокль. И вот вдруг, к нашему общему удивлению, приближающаяся с севера одиночная сияющая точка, за которой тянулась белая полоса инверсионного следа, стала стремительно снижаться в нашем направлении. Сначала никто ничего не понял ведь «защитники» обычно ходят парами и на большой высоте. Но что мы знаем о «защитниках»? Ровным счетом ничего, кроме того, что они вели боевые действия против немецкой авиации. Но паники не было, просто никто не верил, что «защитники», уже оказавшие нам существенную помощь, принялись бы атаковать войска Красной армии.

Вскоре стало понятно, что это не «защитник». Те – вытянутые, похожие на наконечники стрел; а этот хоть и того же белого цвета, но округлый и пузатый, с широким и коротким корпусом. Но то, что произошло в дальнейшем, буквально заставило нас от удивления на потерять дар речи. Во-первых, сложивший крылья аппарат вертикально приземлился прямо на пыльном внутреннем дворе Клеванского замка, в котором располагался наш штаб. Во-вторых, первым из распахнутого люка вышел не какой-нибудь марсианин с антеннами на голове, а известный всей стране маршал Советского Союза Борис Михайлович Шапошников, собственной персоной! Это удивительно само по себе, но еще и потому, что никаких особых подвигов для того, чтобы наш корпус посетил целый маршал, я за собой не чувствовал.

За маршалом последовал одетый по форме неизвестный мне бригадный комиссар. И только затем в проеме показалась высокая и худая, как телеграфный столб, а также серая, как карандашный грифель, девица с острыми ушами и хвостом, одетая в иностранный мундир темно-синего цвета с черными вставками.

Да, вот тут сразу стало понятно, кто у нас уже избавился от религиозных суеверий, а кто еще не совсем. И попробуйте объяснить иному отсталому бойцу, бормочущему христианские или мусульманские молитвы, что чертей вообще на свете не бывает, а если они и бывают, то маршала Шапошникова, вкупе с товарищем бригадным комиссаром, эти черти должны бояться даже больше, чем попа с его святой водой, елеем и молитвами…

На мгновение я подумал, что шарахнуло меня, например, контузией, и все, что происходит (маршал Шапошников, незнакомый мне бригадный комиссар и марсианская девица), кажется мне в порядке бреда. Я даже незаметно сунул левую руку в карман галифе и покрепче, до боли, ущипнул себя за бедро. Не помогло – бред рассеиваться не пожелал, и даже, более того, маршал Шапошников подошел ко мне, сказал: «Здравствуйте, товарищ Рокоссовский» – и протянул руку, чтобы поздороваться. Наверное, это все-таки был не бред… или все-таки бред, который нельзя отличить от реальности? Тут я подумал… а ничего я не подумал, просто пожал его руку и ответил: «Здравствуйте, товарищ Шапошников». Рука маршала была крепкой, а пожатие энергичным, и именно это окончательно убедило меня в том, что все, что я вижу и ощущаю, происходит на самом деле.

– Константин Константинович, – тем временем произнес маршал, – вы уж извините, но в настоящий момент у нас нет времени на то, чтобы разводить политесы. Скажу только, что ваш корпус прекрасно сражался с врагом и нанес ему тяжелые потери, но обстановка требует, чтобы вы немедленно сдали командование своему начальнику штаба генерал-майору Маслову и следовали вместе со мной к новому месту службы…

– Ничего не понимаю, – ответил я, – разве же мы плохо сражались и не оправдали доверия партии и правительства, раз уж вы снимаете меня с корпуса?

– Вы ничего не понимаете, – терпеливо сказал Шапошников, – сражались вы хорошо и вполне оправдали оказанное вам доверие. Дело не в этом, а в том, что ваш талант нужен в другом месте! С одной стороны, новое назначение можно счесть повышением, потому что командовать вам придется фактически отдельной армией, подчиняющейся только Верховному главнокомандующему, и больше никому. А с другой стороны, эту армию еще потребуется создать, причем прямо в ходе боев, и вы еще проклянете все на свете, когда поймете, какой груз взвален на ваши плечи.

– Товарищ маршал, – воскликнул я, позабыв обо всем, даже о том, что мне придется расстаться со своими боевыми товарищами, – я не боюсь трудностей и готов выполнить любое задание командования, партии и правительства. Вы только скажите, в чем будет заключаться это задание, и где будет дислоцироваться та армия, с которой, как вы говорите, я прокляну все?

И тут заговорила та самая серая девица, которая при ближайшем рассмотрении оказалась на две головы выше меня, что создавало определенные неудобства. Мне, чтобы видеть ее глаза, нужно было постоянно задирать голову, а ей, напротив, опускать.

– Мы знаем, что вы не боитесь трудностей, – сказала она, – и знаем, что вы готовы справиться с любым порученным вам заданием. За это вы можете не переживать. Вы, товарищ Рокоссовский, один из лучших тактиков и командиров этого мира, а, как говорится у вас же: «кому многое дано, с того много и спросится»…

– Это Ватила Бе, – торопливо сказал маршал Шапошников, – главный тактик на космическом крейсере «Полярный Лис». Ее воинское звание капитан второго ранга (по сухопутному – подполковник) но я бы смело присваивал ей генерал-лейтенанта и взял бы своим первым замом в генштаб.

– Можете звать меня Ватилой Ивановной, Константин Константинович, – кокетливо улыбнулась девица, обнажив два ряда белых, чуть заостренных зубов.

– Очень приятно, пани Ватила, – кивнул я и, по-польски отдав честь двумя приложенными к виску пальцами, галантно произнес, – очень рад нашему знакомству. Но, с разрешения товарища маршала, давайте вернемся к нашим делам…

– Да, вы правы, товарищ Рокоссовский, – жестко произнес маршал Шапошников, – отставим в сторону лирику, потому что время не ждет. Мы и так подзадержались, пытаясь локализовать командира, способного выполнить поставленную задачу…

Я хотел было спросить, что означает термин «локализовать», но маршал, понизив голос, продолжил свой рассказ.

– Дело в том, – сказал он, – что несколько дней назад в полосе Западного фронта произошла настоящая катастрофа. В результате ошибочной расстановки войск и еще более ошибочных действий командования фронтом и выше противнику удалось частично разгромить, а частично окружить основные силы Первого Стратегического эшелона на Минском направлении. В настоящий момент сложилась такая обстановка, что дислоцированных в окрестностях Минска четырех стрелковых дивизий просто не хватает для полноценной обороны Минского УРа. Еще немного – и танки противника с легкостью продавят их растянутую оборону и овладеют столицей Советской Белоруссии, которая помимо всего прочего, является важнейшим узлом шоссейных и железных дорог. После этого вражеские подвижные соединения получат возможность по кратчайшему расстоянию беспрепятственно рвануть в направлении Орша-Смоленск-Москва. Сдержать вражеский удар восточнее Минска сейчас нечем, войска, подходящие из внутренних округов, еще находятся в процессе переброски – частично в пунктах постоянной дислокации, частично в эшелонах, частично в процессе развертывания на позициях. Если не принять каких-то экстраординарных мер, дело может кончиться плохо…

– И эти экстраординарные меры… – с вопросительной интонацией произнес я, уже догадываясь, какой услышу ответ.

– … заключаются в том, – продолжил маршал Шапошников, – чтобы превратить в поле боя сам город Минск. Задача минской группы войск продержаться как можно дольше и в ходе боев обеспечить как можно более полное разрушение промышленности и транспортной инфраструктуры. В ходе боев вы будете иметь право подчинять себе любые воинские части, выходящие мимо вас из окружения, и, кроме того, вам будет оказана помощь авиацией и организацией воздушного транспортного моста, в одну сторону которого пойдет снабжение, а в другую будет организован вывоз раненых. Кроме того, вам будет помогать зафронтовая группа генерал-лейтенанта Болдина, действующая в треугольнике Слоним-Ивацевичи-Зельва. Ее задача – перерезать коммуникации на направлении Брест-Минск и тем самым сковать правый фланг прорвавшейся к Минску группировки, отвлекая ее на себя. Вдвоем вы должны заставить противника растратить резервы и увязнуть в боях на Минском направлении две-три недели, необходимые для организации устойчивой позиционной обороны на рубеже Днепра. Как видите, поставленная перед вами задача не из легких, но те бойцы и командиры, которые будут оборонять Минск, не являются смертниками. Когда отпадет необходимость дальнейшей обороны города или возможности для сопротивления будут исчерпаны, перед вами будет поставлена задача на прорыв вражеского окружения основным ядром обороняющихся войск и их дальнейший отход через лесные массивы в направлении линии фронта.

Маршала Шапошникова поддержала Ватила Бе.

– Пусть это и немного жестоко, – сказала она, – но те солдаты, которые выживут в ожесточенных уличных боях сражения за Минск, станут такими бойцами, что их будет бояться вся ваша планета. Для любой армии солдаты с таким боевым опытом – это золотой фонд, из которого либо можно формировать ударные части, либо, разбавляя их новобранцами, либо создавать крепкие линейные соединения…

– Я все понял, товарищи, – устало сказал я, – и я ничего не боюсь, в том числе и обещанных вами трудностей. Если Родина доверила мне самый тяжелый участок фронта, я сделаю все, чтобы оправдать это доверие. Только скажите – могу ли я взять с собой несколько командиров для организации работы на новом месте? Насколько я понимаю, в Минске сейчас полный бардак, никто ничего не знает и не представляет себе складывающуюся обстановку.

– Вы совершенно правы, – подтвердил мои слова маршал Шапошников, – там никто ничего не знает и не представляет. Штаб Западного фронта и штаб 13-й армии уже эвакуировались из Минска и не имеют связи с войсками. Эвакуировались или перешли на нелегальное положение также советские и партийные органы Минска и Минской области. Штабы 2-го и 44-го стрелковых корпусов, занимающих позиции в Минском УРе, уже готовы отдать приказ на отход на позиции восточнее Минска, что будет равносильно сдаче противнику без боя ключевого рубежа обороны. Одним словом, Константин Константинович, вы будете в Минске сразу и царем, и Богом, и воинским начальником, и подчиняться будете только товарищу Сталину как Верховному Главнокомандующему и мне, как начальнику Генерального Штаба. Кроме всего прочего, учтите, что помимо обороны города вам придется организовать призыв еще не мобилизованных военнообязанных всех возрастов, усилив ими имеющиеся у вас части, а также эвакуацию максимально большого количества гражданского населения. Работы будет больше, чем вы можете себе помыслить. Но, кроме того, время не ждет, поэтому на передачу дел и вызов сюда нужных вам командиров вам дается сорок пять минут, и ни одной секундой больше. Все остальное, включая то, что откуда взялось, расскажем вам уже во время полета на борту шаттла.

Маршал переглянулся с серокожей марсианкой, посмотрел на часы и добавил:

– Итак, товарищ Рокоссовский, время пошло. Вылет назначен ровно на одиннадцать часов утра.

30 июня 1941 года, около 11:00, шаттл на маршруте Клевань-Минск.

Главный тактик темная эйджел Ватила Бе.

Я сидела напротив тактика Рокоссовского и с интересом наблюдала за этим хумансом. А он, в свою очередь, с не меньшим интересом осматривал интерьер шаттла. Было видно, что его удивляло все – салон, не имеющий иллюминаторов, мягкая серо-белая внутренняя отделка, упругий губчатый пол, кресла с подголовниками, в которых сидели пассажиры шаттла. В целях максимального удобства эти кресла были устроены так, что подстраивались под фигуру сидящего, меняя свою конфигурацию. К примеру, тактик Шапошников, достаточно пожилой для хуманса и, насколько я понимаю, не спавший всю прошлую ночь, как только опустился в это кресло, сразу же откинул голову на подголовник и задремал, выводя носом рулады. Очень удобно для тех хумансов, которые проводят в разъездах значительную часть жизненного времени. Впрочем, остальные местные хумансы, которыми были заполнены все места, не спешили следовать примеру своего начальства, а оглядывались по сторонам, при этом возбужденно переговариваясь. Один лишь тактик Рокоссовский был собран и сохранял определенное спокойствие, хотя события сегодняшнего утра наверняка являлись дл него сильным потрясением.

Да-да, я видела, что его разбирает любопытство, а на языке вертятся тысячи вопросов… но этот хуманс предпринимал героические и вполне успешные усилия для того, чтобы не показать своего удивления и заинтересованности. Почему-то взрослые и солидные хумансы, преимущественно мужского пола, все такие. Они считают, что изумляться и задавать вопросы – это крайне неприлично. Но было видно, что больше всего его удивляю я. Он время от времени скользил по мне таким нарочито равнодушным взглядом, что можно было подумать, будто он провел всю свою жизнь в империи и встречал эйджел каждый день. Да, так можно было подумать, но только будучи не очень внимательным наблюдателем… Наблюдатель же опытный и искушенный, талантливый и тренированный – такой как я – по некоторым признакам сразу мог понять настоящие чувства этого хуманса. Их выдавали слишком энергичные повороты головы, покашливание, поджимание губ, потирание подбородка; ну и, конечно же, блеск его глаз…

Вообще, с некоторых пор ловлю себя на том, что стала получать некоторое удовольствие, удивляя хумансов этого мира своим внешним видом. Даже не знаю, хорошо ли это… Надо будет спросить у Малинче. Впрочем, я склонна думать, что ничего плохого в этом нет. Ужас-то я точно не внушаю… Даже, скорее, наоборот – внушаю не то чтобы симпатию, но нечто похожее на восхищение, вперемешку с благоговением.

Но вот как раз благоговение хумансы этого мира старательно скрывают. И хорошо, что так. Узнавая таких, как я, получше, они понимают, что мы не так уж сильно от них отличаемся… И благоговение сменяется дружелюбием.

Шаттл рассекает небеса стремительно и почти беззвучно. Легкая вибрация конструкции почти незаметна, снаружи, сквозь обшивку прибиваются только свист и легкое гудение. Ряды кресел стоят друг напротив друга, разделенные узким проходом, благодаря чему тактик Рокоссовский сидит лицом ко мне на расстоянии вытянутой руки. Несомненно, в настоящий момент он испытывает совершенно новые ощущения. Видно, что из-за того, что шаттл не имеет иллюминаторов, ему явно немного не по себе, но ни один мускул не дрогнет на его красивом мужественном лице, будто высеченном из камня талантливым скульптором… Мы, темные эйджел, плохо разбираемся в искусстве и красоте (обычно это удел светлых), но лицо этого хуманса создает острое впечатление силы и мужества, понятное даже такому толстокожему созданию, как я.

Ну что ж, вижу что мой визави немного освоился – это означает, что пора начать ставить его в курс, что и откуда взялось… Это вообще мой любимый момент в общении с хумансами этого мира. Мне интересно следить за их лицами, когда я короткими и емкими словами развертываю перед ними панораму грандиозных событий и вытекающих из них последствий. Уже восемь дней эти люди сражаются с жестоким и вероломным врагом, превосходящим их в силах в несколько раз, и эта борьба наложила на их лицах печать горечи и ожесточения. Но вот звучат мои последние слова том, что теперь, когда мы сражаемся плечом к плечу, для нас больше нет ничего невозможного, и сперва Германия, а за ней и весь мир падут к нашим ногам – лица их светлеют и озаряются улыбками. Кстати, мои слова были обращены не только к тактику Рокоссовскому, но и к другим командирам, которых он взял с собой с прежнего места службы, чтобы суметь как можно лучше организовать сопротивление дейчам в городе Минск.

Кстати, его улыбка в конце моего экскурса была хоть сдержанной и суровой, но искренней – она пронеслась тенью по его лицу, и он снова принял важный вид человека, которому доверили ответственное дело. Впрочем, после моего рассказа он стал намного раскованнее. Я подумала, что после того, как ему был предоставлен необходимый минимум информации, тактик Рокоссовский наконец начнет спрашивать и уточнять, тем более что я сама ему это предложила. Впрочем, хумансы могут вести себя по-разному. Одним необходимо молчать, углубившись в размышления и переработку услышанного, другие сразу начинают бомбардировать собеседника вопросами. Все зависит от темперамента каждого конкретного хуманса и той скорости, с какой он перерабатывает информацию.

Тактик Рокоссовский (никак не могу привыкнуть к тому, что местные хумансы очень часто совмещают обязанности командира и связанного с ним тактика) немного помолчал, глядя куда-то вверх рассеянным взглядом, а затем вздохнул и посмотрел на меня.

– Товарищ Ватила… – произнес он, – спасибо, что просветили меня и моих товарищей в том, кто вы и откуда. Теперь мне все более-менее понятно. Я, конечно, был удивлен, когда столкнулся с вами, и, признаться, в какой-то момент даже думал, что получил контузию и все это болезненный бред раненого мозга… И сейчас я все еще несколько… ну, потрясен, что ли. Но не судите меня строго. Я всегда был рациональным человеком. Старался не углубляться в фантазии… И вот – удивительное дело – реальность-то оказалась похлеще всяких фантазий… – Он хмыкнул и вновь улыбнулся – теперь улыбка его была другой, словно предназначалась как раз тем образам из его фантазий, в которые он «старался не углубляться». А впрочем, отчасти она предназначалась и мне – не иначе как похожие существа фигурировали когда-то в его воображении… Я улыбнулась в ответ, поощряя его к продолжению диалога. И он продолжил: – Ватила, все это так странно и удивительно… Согласитесь, что сразу переварить такую информацию сможет не каждый. Давайте так. Я буду спрашивать то, что приходит в голову – так я получу живое представление о вас, о… – он на мгновение запнулся, – имперцах, которые пришли нам на помощь в столь тяжелый час… – Мгновение он помялся, а затем сказал, подбирая слова: – Первый вопрос, вероятно, покажется вам глупым… но почему ваш корабль имеет такое странное название? «Полярный лис…»

Признаться честно, он меня озадачил. Вот уж никогда не задумывалась, почему корабль так называется… Просто называется, и все. Корабли той серии все носили имена животных-хищников: первый корабль серии назывался «Гончий пес», потом пошли «Красный Волк», «Стремительный Гепард», «Дикая Ласка», наш «Полярный Лис», «Белый Тигр» и так далее. Только сейчас мне пришло в голову, что каждое из этих названий несло некий смысл. Имена кораблям, следуя доброй древней традиции создавать изящные аллюзии дает, то есть давал, лично император Владимир Третий… Это была исключительно его прерогатива. И теперь, после вопроса тактика Рокоссовского я сама была этим заинтригована. За столько лет мне и в голову не приходило выяснить точный смысл названия нашего корабля…

– Ну… – протянула я, напрягая память и при этом медленно моргая (хумансы в этом случае чешут в затылке), – полярный лис – это прекрасное хищное животное, которое живет там, где холодно… Зверь этот ловок и стремителен, кроме того, он восхитительно прекрасен… – Тут я вздохнула. – К сожалению, знаю о нем лишь со страниц энциклопедий. Увидеть воочию как-то не довелось…

Мой визави молчал. Неужели и вправду так глубоко задумался о названии? Что ж, это правильно – перед ответственным делом иногда полезно отвлечься мыслями на что-то второстепенное – это позволяет не скопиться нервному напряжению.

Однако минуты через две тактик Рокоссовский усмехнулся и сказал:

– Речь ведь о песце, правда? Да, все, что вы о нем рассказали – это так и есть, но, кроме того, зверек этот не брезгует и падалью…

– Что вы хотите сказать? – спросила я, уже чувствуя, что поднятую тему предстоит копнуть глубже. – Уже не считаете ли вы, что это название не вполне подходяще для боевого корабля?

– Да не то чтобы я так считаю… – задумчиво произнес он, – но почему-то мне кажется, что в этом имени есть некий неизвестный нам с вами подтекст…

Несомненно, он был прав. А я оказалась не идеально компетентна… Я была уязвлена. Непременно теперь выясню все об этом названии! Хумансы на нашем корабле должны это знать. А пока мне осталось только восхищаться сидящим напротив человеком. Он открылся мне в каком-то ином свете. Да-да, благодаря своим умозаключениям о названии корабля. И вправду – не зря психосканер решил, что он и только он способен организовать оборону Минска таким образом, чтобы все мы оказались в чистом выигрыше по всем позициям, а враг, соответственно, в проигрыше. Его мозг устроен совершенно удивительным образом – он видит смысл и подоплеку там, где другие и не подумают искать… Да ведь он просто необыкновенно гениален! Собственно, и облик его это подтверждает…

– Возможно, товарищ Рокоссовский, – пожав плечами, сказала я, – все дело в том, что корабли нашего типа были предназначены к набеговым и диверсионным операциям. Наш корабль должен был наносить внезапные удары в глубине вражеского пространства и тут же отступать, не дожидаясь момента, пока против него не обратятся все силы ада. Когда слабый атакует сильного, он должен использовать все возможности для того, чтобы, причинив врагу ущерб, отступить в полном порядке, вернуться и нанести новый удар. Быстрое пронырливое животное с острыми зубами и хитрым разумом, способное выжить и победить там, где выжить и победить почти невозможно – вот что такое «Полярный Лис», и мы гордимся этим названием. – Я вздохнула и добавила: – Если бы сюда вместо нас явился планетарный линкор или хотя бы тяжелый крейсер-тактик, то уцелевшие перепуганные дейчи уже прятались бы по щелям в своей разрушенной и выжженной стране, а война с их стороны прекратилась бы сама собой. Но, как мне кажется, в такой победе не было бы чести, и ее плоды оказались бы крайне недолговечными. Что далось даром, то даром будет и промотано, и это правило справедливо не только в отношении денежных операций.

В ответ он только пожал плечами – то ли признавая мою правоту, то ли отрицая мои слова. Возможно, его отталкивает слово «империя», которое у местных сильно не в чести, а возможно он еще не составил о нас своего окончательного мнения. Мне очень жать, если оно в итоге окажется негативным. Хотя я думаю, что этот хуманс выше расклеивания ярлыков и сумеет разобраться, что является коренным, а что наносным.

Наш полет подходил к концу. Еще пять минут – и мы на месте. Начнется большое дело, и будет не до «лирических отступлений», как выражается командир нашего крейсера каперанг Малинин. А пока я смотрю на этого удивительного хуманса, и мне в голову лезут совершенно непрошенные и неподходящие для данного момента мысли… Этот мужчина статен и красив. Необыкновенно умен… Полон достоинства. Да что там говорить – у него редкостный набор генов! Родись он в империи, его гены попали бы в золотой фонд генных банков, и таких, как я, награждали бы ими, будто орденами и медалями…

Во мне взыграло исконно темно-эйджеловское чувство, требующее, чтобы потомство происходило только от самцов с премиальными характеристиками. Мне пора размножаться, и я хочу произвести потомство именно от этого хуманса! Наш с ним ребенок унаследует все его и мои качества и прославит Новую Империю… Кроме того, этот мужчина весьма недурен собой, и было бы неплохо проделать это не по-эйджеловски, с помощью медицинской техники, пробирок и пипеток, а более классическим для хумансов способом – в горизонтальном положении или же в «пузыре невесомости». Наверняка он никогда не занимался этим при нулевой силе тяжести, и ему такой способ делать потомство должен понравиться…

Видимо, мои мысли были достаточно отчетливо написаны на моем лице, потому что Константин Константинович (ну да, хуманс же, тем более из этого мира) как-то смущенно закашлялся. Он явно чувствовал себя неловко. Впрочем, очень скоро этот щекотливый для него момент закончился – мягкий толчок возвестил о том, что шаттл приземлился в пункте назначения. Что же, я постараюсь проследить за тем, чтобы он выжил во время этой несомненно опасной операции, а потом мы снова вернемся к этому вопросу…

30 июня 1941 года, около полудня, Береза-Картузская лагерь военнопленных.

Лагерь советских военнопленных (9-й армейский сборно-пересыльный пункт) в Березе-Картузской размещался в старых казармах русской армии. В связи с тем, что в ближних окрестностях в ходе неудачных контрударов 23-24 июня были наголову разгромлены три стрелковых, две танковых и одна механизированная дивизия РККА, лагерь оказался переполненным. Даже немецкая администрация, офонаревшая от нечаянных успехов вермахта, не знала точно, сколько у нее тут народу. Конечно, немцы – нация пунктуальная, но когда оказавшихся безоружными из-за того, что у них кончились патроны, советских солдат тысячами сгоняют за колючую проволоку с вышками, оставшиеся еще от поляков, становится не до учета и контроля. Вот набьем как-нибудь в камеры (то есть в бывшие казарменные кубрики) по десять человек на одно место, а потом будем разбираться.

Историческая справка: * Добротные трехэтажные здания из красного кирпича были построены в 1894 году для расквартирования 151-го Пятигорского пехотного полка Русской императорской армии. В 1915 году, после великого драпа русской армии, Береза-Картузская была оккупирована кайзеровскими войсками, и в казармах разместился германский военный госпиталь, который пробыл на этом месте до поражения Германии в войне, заключения Версальского мира и роспуска кайзеровской армии. В 1919-1921 годах, во время советско-польских войн, Береза-Картузская несколько раз переходила из рук в руки, пока не осталась за панской Польшей.

С начала 20-х до начале 30-х годов в бывших казармах Пятигорского полка размещалась школа младших командиров пехотного резерва польской армии, потом школа специалистов речного флота. Затем, с 17-го июня 1934 до сентября 1939-го года в казармах располагался так называемый «изоляционный» (а на самом деле концентрационный) лагерь для политических оппонентов режима Пилсудского, коммунистов, польских, украинских и белорусских националистов, а также уголовных элементов. При этом охрана тоже состояла из провинившихся солдат и офицеров, для которых служба в этом месте являлась наказанием.

После раздела панской Польши между Германией и СССР, вместо «изоляционного» лагеря в казармах какое-то время (до ноября 1939 года) размещался лагерь для интернированных польских солдат и офицеров, а потом до 23-го июня 1941 года тут квартировала части сначала 33-й стрелковой дивизии, а потом 205-й моторизованной дивизии РККА.

После того, как 23-го июня Береза-Картузская была оккупирована вермахтом, в казармах на короткое время разместился означенный 9-й армейский сборно-пересыльный пункт, который быстро наполнился бойцами и командирами разгромленных в полосе Брест-Барановичи 28-го стрелкового и 14-го механизированного корпусов РККА. В нашей истории, в дальнейшем, когда фронт ушел на восток, вслед за ним (в Барановичи) переместился и сборно-пересыльный пункт для советских военнопленных, а в казармах разместился «дом отдыха» для немецких солдат. Но это уже совсем другая история.

Таким образом, к 30-му июня переполненные трехэтажные здания, по одним данным, содержали восемь тысяч пленных, по другим – десять тысяч, а по третьим – и все пятнадцать, притом, что при поляках на этой же площади содержалось не более одной тысячи заключенных. Большинство из этих людей, попавших в плен в первые дни войны, по предварительным планам германского командования должны были просто умереть, потому что в настоящий момент было просто не до них. В разгар военной кампании не имелось никакой возможности доставить этих недочеловеков туда, где их тяжелый и неквалифицированный труд будет оправдан с точки зрения экономики Рейха. Пока же от общей массы отделили тех, кто пожелал добровольно сотрудничать с Великой Германией, а от остальных меньшую часть распределили в виде рабочих рот вдоль линии дороги от Бреста до Барановичей, а про большую часть пока просто забыли. Умрут они от голода, ран и тесноты – значит, меньше хлопот, выживут – будем думать, что потом с ними делать.

Но у Ватилы Бе, каперанга Малинина, Малинче Евксины, а вслед за ними у генерала Болдина и маршала Шапошникова на этих людей появились свои планы, совершенно отличные от того, что по их поводу задумало германское командование. И инструмент для выполнения этих планов тоже имелся. И пусть администрация лагеря, встревоженная тем, что вчера вечером русский отряд захватил Ивацевичи, не надеясь на охраняющую лагерь пехотную роту, требовала поддержки и защиты у своего командования, в любом случае карающий удар прилетел оттуда, откуда его совсем не ждали, то есть сверху.

Среди бела дня, в полдень, прямо в зените над лагерем раздались несколько звонких хлопков. Не успели немецкие солдаты на вышках сказать: «шайзе!» и поднять глаза к небу, как три шаттла – один тяжелый штурмовой и два легких – на высоте половины человеческого роста зависли прямо над лагерным двором, и из их распахнутых люков вниз, в полный голос изрекая общеизвестные формулы русской обсценной лексики, стали спрыгивать бойцыцы штурмовой пехоты, егеря и командиры из особой группы генерала Степанова, вооруженные трофейными МП-40 и отечественными ППД. Изрыгаемые при этом крепкие выражения имели двоякий смысл. Во-первых – они добавляли сил десантирующимся бойцам и бойцыцам, а во-вторых – говорили запертым в камеры военнопленным о том, что им на выручку идут свои, потому что больше никто не владеет в таком объеме богатым словарным запасом командно-матерной версии русского языка.

Еще до начала десантирования носовые поворотные турели шаттлов (по три четвертьсекундных импульса в очереди) одну за другой принялись выжигать деревянные пулеметные вышки, видимые с территории лагерного двора – те вспыхивали вместе с живой визжащей начинкой, будто склеенные из спичек. Далее события раскручивались со скоростью сорвавшейся со стопора часовой пружины. Учить бойцыц штурмовой пехоты скоротечным операциям – это их только портить. Они лучше прочих знают, что положено делать в подобных случаях. Во славу Империи, за Родину, за Сталина – в атаку, ура!

Хорошо еще, что советские пленные находились внутри казарменных корпусов, а не кучей прямо на плацу, как это делалось позже, когда количество пленных стало превышать все разумные количества, как, например, это было с так называемой «Уманской ямой», образовавшейся после ликвидации немцами одноименного котла. Пленные, расположенные прямо на земле под открытым небом, мешали бы своим освободителям, создавая ненужную суматоху, и к тому же являлись бы совершенно ненужными мишенями для пулеметов немецкой охраны. Как оказалось, не все они были расположены на вышках. Несколько огневых точек обнаружились в чердачных слуховых окнах зданий.

Впрочем, немцам эти пулеметы помогли не особенно сильно, каждая ожившая огневая точка привлекала к себе огонь не менее чем десятка автоматических лазерных ружей, которые довольно метко пресекали все попытки сопротивления, кромсая на куски пулеметчиков вместе с их пулеметами. К тому же балки и лаги крыш казарм были сделаны из древесины, уложенной более сорока лет назад, и с тех пор не видели ни капли воды. Несмотря на жестяную кровлю, вспыхивала такая крыша будто политая бензином, и вскоре кровля на всех зданиях весело полыхала, делая невозможным нахождение там хоть кого-нибудь. Правда, к тому времени штурмовые группы уже проникли внутрь зданий, перебили всю охрану и приступили к эвакуации пленных. А на бывшем казарменном дворе пленных уже ждали их будущие командиры.

– Родина настолько нуждается в вас, парни, что она даже готова забыть о том, что вы вообще попадали в этот дурацкий плен. Тем более что вам здесь очень не понравилось. Но смотрите – если вы и на этот раз не оправдаете ее доверия, то будет вам в два раза хуже. С вами вообще никто не будет разговаривать, сразу будут ставить к стенке. А сейчас налево, направо, кругом и шагом марш.

Если построить десять тысяч бывших пленных и даже их вооружить (а оружия на эту ораву пока нет), то они еще не будут представлять собой дивизию, но можно считать, что первый шаг к ее формированию сделан. Теперь этой команде предстоит пеший марш в один переход до Ивацевичей. Кроме того, колонне пленных по пути еще надо завернуть на немецкий склад трофейного вооружения и слегка там прибарахлиться, чтобы не быть совсем уж беззащитными. Вооружение еще никогда и никому не было лишним, тем более что из Бреста уже выступили части прежде принимавшие участие в осаде и штурме Брестской крепости с задачей спасти то, что спасти уже невозможно. Из Бреста до Березы-Картузской пешим подразделениям трое суток ходу, из Пружан – двое. Пока немцы соберутся, бывшие пленные уже или уйдут в лесной массив, где их не достать, либо соединятся с крупным и хорошо вооруженным отрядом.

Один легкий шаттл опустился возле небольшого здания, находящегося за пределами ограды из колючей проволоки. И при поляках, и при немцах там помещалось лагерное начальство, контора, администрация и прочее. При поляках, правда, там еще жили семьи коменданта и других шишек, но немецкая администрация, до такого уровня жизненного комфорта еще не дошла. Егеря, штурмующие административное здание, вместо обычных лазерных ружей были вооружены ручными парализаторами. Некоторых деятелей лагерной администрации необходимо брать только живьем и им будет не избежать форсированного допроса с применением принудительного ментоскопирования. Схватка в узких коридорах была короткой… и бескровной.

Прикомандированные к егерскому взводу сотрудники ГУГБ НКВД (кто только не выходил из окружения в составе группы генерала Болдина) следовали чуть позади егерей, тщательно «упаковывая» парализованных офицеров и писарей. Представляете, сколько всего интересного можно узнать, подвергнув глубокой ментоскопии среднестатистического армейского писаря, к примеру, из штаба дивизии, или, как в данном случае, из администрации лагеря для военнопленных. Знают они зачастую больше самих господ офицеров, и в то же время при допросе и ментоскопировании оказывают намного меньшее сопротивление, потому что подсознательно считают себя в лишь свидетелями событий, а не обвиняемыми. Поэтому всех немцев, взятых в плен в административном корпусе, и захваченную документацию прямым рейсом малого шаттла вместе с чекистами отправили на «Полярный Лис». Пусть вместе с помощницами Ватилы Бе разбираются, где среди пленных были агнцы, а где козлища.

30 июня 1941 года, около 14:00, Околоземная орбита, высота 400 км, разведывательно-ударный крейсер «Полярный Лис».

Главный медик «Полярного лиса» военврач первого ранга (к.м.н.) Иртаз Далер

По матери я светлая эйджел из клана Осеннего Дождя, а моим отцом был хуманс с планеты Ханаан. Впрочем, он для меня, как выражались в Империи, был всего лишь «юридической фикцией», и я его совсем не знала. Именно от него мне достались совсем нехарактерные для светлых эйджел черты, соответствующие средиземноморскому типу внешности. Смуглая кожа, нос с горбинкой, миндалевидные темные глаза и темные волнистые волосы сделали меня белой вороной в гнезде светлых эйджел, и я едва смогла дождаться окончания базовой школы, когда, я сдав экзамен и пройдя профориентацию, смогла навсегда покинуть родную планету. С тех пор моей настоящей матерью стала Империя, а настоящего отца, как я уже говорила, у меня никогда и не было; я даже не знаю, как его имя, мне известен только его удостоверяющий генетический код.

Но сейчас это, собственно, уже не важно. Я – независимая, самодостаточная женщина. Моих способностей хватило не только на то, чтобы окончить университет на Новороссии, но и для того, чтобы поступить на военную службу. У меня звание врача первого ранга и гражданство первого класса, что дает мне все возможные привилегии по устройству жизни после выхода в отставку. И хоть последнее мне теперь, судя по всему, не грозит (потому что нет молодых коллег, которым требуется освободить место по истечении выслуги лет), какая теперь разница, кто был моим отцом, а кто матерью, если я в любом случае достигла предпоследней ступеньки на избранной мною карьерной лестнице. Выше меня – только медицинский генералитет, то есть врачи, возглавляющие крупные клиники или медицинские лаборатории. Но к такому я банально не готова, то есть пока не готова. Служба на «Полярном Лисе» как раз должна была дать мне такой опыт самостоятельной работы, когда поблизости нет ни одного врача старше и квалифицированней, и мне самой потребуется принимать решение в случаях, когда от меня будет зависеть жизнь разумного индивида, пусть это даже маленькая глупенькая сибха.

И вот случилось так, что в сколько-нибудь обозримом будущем (а не в течении нескольких месяцев и даже лет) мне действительно предстоит самым знающим и квалифицированным врачом этого мира. Местные коллеги не то чтобы глупее меня или хуже владеют своим врачебным мастерством – нет, они просто недостаточно информированы и образованы. В одних областях медицинской науки они продвинулись достаточно далеко, в то же время некоторые их представления о человеческом организме во многом похожи на средневековые суеверия, которые в доимперские времена практиковали медикусы Франконии и Латины. Они даже не имеют понятия о стимуляторах ускоренной регенерации, антибактериальных препаратах, иммунностимуляторах, вирусоподавителях, а также прививках сывороткой жизни, не говоря уже о процессах магниторезонансного компьютерного сканирования и стабилизирующей организм магнитной стимуляции общей регенерации, некоторыми темными хумансами ошибочно называемый омоложением.

Там, внизу, идет война, на которой ежечасно и ежеминутно гибнут хумансы, а еще большее их количество с ранениями различной тяжести поступает в госпитали. Я не понимаю, как мои коллеги в таких условиях могут обходиться без самых необходимых препаратов, и поэтому на полную мощность запустила биосинтезирующее оборудование «Полярного Лиса», приказав серым эйджел в первую очередь изготавливать регенерационные стимуляторы и антибактериальные средства широкого профиля. Я понимаю, что возможности «Полярного Лиса» в масштабах творящейся внизу трагедии – это капля в море, что тут нужны возможности крейсера МЧС (а может и не одного), но все равно считаю, что это еще не повод складывать руки и отказывать нуждающимся в помощи.

Одним словом, работы у меня в этом мире еще непочатый край, и хватит ее на весь долгий срок отмеренной мне жизни. Ведь по матери я светлая эйджел – а значит, проживу вдвое или втрое дольше обычных людей. Но это по обстоятельствам. Могу прожить еще пятьсот лет, а могу погибнуть уже завтра от какой-нибудь нелепой случайности, от которой в космосе никто не застрахован. Кстати, сегодня у меня новый пациент, которого, как и всех прочих в последнее время, сосватала мне наша неугомонная Ватила Бе. Нет, я на нее не в обиде, ибо пациенты люди полезные, но этот пациент у меня совершенно особенный, потому что это военный тактик и любимчик нашего нового императора, по имени Борис Шапошников.

– Знаешь что, Иртаз, – сказал мне наш обожаемый командир, – этот человек обязательно должен выздороветь. С одной стороны, он действительно талантливый тактик с большим опытом, чья активность будет нам необходима еще на протяжении длительного времени, а с другой стороны, он – та самая витрина, по которой о нас будут судить нынешние приближенные нового императора и он сам. Доверие можно заслужить только такими делами, выполняя все обещанное и даже немного больше. Впрочем, просьба позаботиться о здоровье этого хуманса поступит к нам в самое ближайшее время – с вероятностью, близкой к ста процентам…

Вот так – что хочешь делай, а обеспечь выздоровление важного пациента, иначе новый император может нас неправильно понять… Но в любом случае я врач и должна качественно лечить любого пациента, неважно как к тому относится император. Кстати, пациент мне понравился – вежливый, корректный и очень спокойный, он безропотно прошел все диагностические процедуры, результат которых меня не порадовал. У больного (и это уже достоверно) имела место злокачественная опухоль желудка, не распознаваемая на этой стадии местными средствами диагностики. Мои коллеги «внизу» могли диагностировать только язвенную болезнь желудка, часто являющуюся для злокачественной опухоли болезнью-предшественником – и, соответственно, лечили заболевание, уже переставшее быть актуальным. Распознать злокачественную опухоль местными средствами можно только тогда, когда процесс разрушения организма станет необратимым и впереди товарища Шапошникова будет ждать только смерть. Но поскольку этот хуманс вовремя попал в мои руки, то не все так однозначно, и мы еще поборемся за его жизнь.

Попросив пациента одеваться, я стала задавать вопросы о его привычках и образе жизнь. Понятно же, что у профессионального военного одна и та же болезнь может возникнуть и развиться совершенно по иным причинам, чем у профессионального музыканта. Как и следовало предполагать, причина болезни скрывалась в образе жизни, в его неправильном и нерегулярном питании, а также высоких нервных нагрузках на службе и профессиональной необходимости пить алкогольный напиток под наименованием «водка». Но опять же – причины возникновения болезни относительно вопроса о ее развитии лежали уже как бы сбоку, и даже если устранить их все, то получится только немного затормозить развитие злокачественной опухоли. Нет, мы пойдем другим путем и применим к опухоли всю мощь имперской медицины.

–Так, – сказала я пациенту, – болезнь у вас тяжелая, для ваших условий почти смертельная. Но нашей медицине такие болезни не проблема, особенно если применять интенсивные методы. Тогда прогноз на полное излечение, а не на растягивание агонии, будет благоприятным процентов на семьдесят-восемьдесят. Но есть одно условие. Все время интенсивного лечения (а это срок не меньше шестидесяти дней) больной – то есть вы, товарищ Шапошников – должен будет неотлучно находиться в медблоке «Полярного Лиса».

Пациент уже хотел было мне что-то возразить, но я в зародыше подавила эту попытку бессмысленного сопротивления.

– Товарищ Шапошников, – строгим тоном произнесла я, посмотрев на несчастного с высоты своего роста, – вы должны учесть, что в вашем случае важен каждый день. Чем раньше мы начнем интенсивное лечение, тем быстрее и с меньшими потерями для вашего организма будет излечена ваша болезнь. Сейчас ситуация развивается стремительно, из-за чего прогноз может ухудшаться. Я готова лично связаться с Его Величеством товарищем Сталиным и сообщить ему о том, что вы нуждаетесь в немедленной госпитализации. Если он хочет вас убить, то тогда вперед. В случае злокачественных опухолей даже наша медицина не всесильна, и когда вторая стадия перейдет в третью, процесс болезни станет необратим. Смерть наступит не завтра и не послезавтра, а в течение срока от трех до пяти лет, но что это по сравнению с пятьюдесятью или семьюдесятью годами полноценной жизни, которые гарантировала бы вам наша медицина в случае полного излечения от злокачественной опухоли?

Он опять попробовал возразить, но я была неумолима.

– Есть же у вас более-менее талантливые помощники, – сказала я, – если вы таких не знаете, то обратитесь к Ватиле Бе и она подскажет вам пару кандидатур. Кроме того, у вас будет доступ ко всей информации, которую собирают разведывательные спутники «Полярного Лиса», а также прямая связь с вашими подчиненными. Если хотите, можете вести свою войну прямо из больничной палаты; да только это нежелательно, потому что ненужные нервные нагрузки увеличивают срок лечения и сильно снижают вероятность благоприятного исхода. Лучше вы осуществляете общее руководство, а деталями пусть занимаются ваши помощники. В конце концов, живой и действующий маршал – это значительно лучше, чем тот же маршал, но отлитый в бронзе.

Мой будущий пациент подумал и согласился. Еще бы он был не согласен – ведь речь шла не только о его жизни и смерти, к которым он относился достаточно спокойно, но и о той пользе, которую он мог бы принести Родине вместо того, чтобы взять и бессмысленно умереть.

30 июня 1941 года, около 16:00. Москва, Кунцево, Ближняя дача Сталина.

В Кремль в ближайшие дни товарищ Сталин решил не ездить. После треволнений первой недели войны стремительно накатывали усталость и апатия. Хотелось лечь, укрыться с головой одеялом и ни о чем не думать, или же погрузиться в долгий сон без сновидений. Но вождь, как мог, боролся с этим состоянием, и единственное послабление, которое он себе позволил, это работа прямо на даче, не выезжая в Кремль. Нужные люди, если надо, приедут и сюда, а он будет хотя бы избавлен от необходимости куда-то ездить и видеть постылые рожи вынужденных «соратников», готовых в любой момент воткнуть в спину нож. Единственное, что их останавливает, это слишком высокий авторитет вождя – и в партии, и в народе. Пока он жив, перспективы у этих «товарищей» без шансов, но стоит ему умереть, как в верхушке начнется грызня за власть. В этом болоте каждая лягушка мнит себя если не царевной, то подводной лодкой.

Правда, сейчас угроза с этой стороны немного отступила. Никто из тех деятелей, что стервятниками вьются над Кремлем, не желает брать на себя даже малейшую ответственность за складывающееся положение дел, а потому с радостью отдадут ему верховную власть на время войны, с надеждой вернуть ее всю и без остатка позже, когда ситуация изменится. С другой стороны, можно же сделать так, чтобы никто из этой кодлы жаждущих неограниченной власти «соратников» из числа членов ЦК и Политбюро просто не дожил в этом качестве до конца войны. Когда Советский Союз победит (а победит он обязательно), это будет совсем другая страна с совсем другим руководством, в котором не останется места пустоголовым безответственным деятелям. К великой цели надо идти маленькими шажками. Он, Сталин, готов жизнь положить за величие и процветание вверенной ему страны, и очень хорошо, что теперь на его стороне будут пришельцы из иного мира. Каждого «соратничка» стоило бы просветить их аппаратурой, чтобы проверить, кто из них на самом деле соратник, а кто просто умело прикидывается, крутя за спиной фиги.

Но это будет потом… Сейчас же главным является война. Ее ждали, к ней готовились, ее неизбежность предсказывали виднейшие военные специалисты и политики, но все равно, когда она разразилась, это стало полнейшей неожиданностью, и в первую очередь для самого Вождя. Тяжкий удар для человека, считавшего себя непогрешимым настолько, насколько это вообще возможно для создания из плоти и крови. Также стало неожиданностью, что с первых же часов боевых действий Красная Армия стала терпеть одно поражение за другим, все дальше откатываясь вглубь страны под вражескими ударами. И еще добро бы советские войска просто отходили, отступая с рубежа на рубеж. Катастрофа Западного фронта явилась чем-то уму непостижимым и поставила под вопрос само существование советского государства. И только внезапное явление с небес союзников из космической дали испортило немцам победоносно-парадное настроение.

Трезво оценивая ситуацию, Вождь понимал, что «Полярный Лис» сам по себе способен был только создать немцам проблемы, но не разрешить исход войны моментально в пользу Советского Союза. Наземные силы имперцев в масштабах разразившейся войны ничтожны, запасы сверхмощных и умных боеприпасов небезграничны, и если в РККА продолжатся разброд и шатания, то германская армия вполне сможет разрушить советское государство, даже несмотря на вмешательство «свыше».

Правда, так или иначе победы Гитлеру одержать не удастся. Как сказала Ватила Бе во время коротких переговоров после подписания Соглашения о Присоединении, в случае краха СССР сопротивление возглавят сами имперцы, которые, играя с Гитлером в долгую, непременно его победят. Не могут не победить. Новая Империя обязательно будет основана – с товарищем Сталиным или без него, но в случае гибели СССР она уже не будет его наследником, сохраняющим лучшие черты первого в мире государства рабочих и крестьян, а окажется скопированной с того образца, который остался в другом мире. Желающие следовать ему найдутся. Какой мужик не возжелает такого справедливого государственного устройства, когда его за заслуги перед отечеством и государем могут произвести сразу в графья, а графский сынок за то, что он дурак и бездельник, будет низведен до мужицкого состояния.

Вождь хмыкнул. Есть мнение, сказал он сам себе, что образец имперского государственного устройства, которое практиковали гости «свыше», тоже желательно тщательно изучить. И изучать его требуется не только со стороны высокого начальства (такого, как Ватила Бе и капитан первого ранга Малинин), но и со стороны рядовых граждан (ибо пеоны по штату на имперских крейсерах не предусмотрены). Подумав об этом, вождь покинул свой кабинет и направился к помещению, выделенному под ситуационную комнату. Вслед за вождем тень двинулся специальный сотрудник охраны, который нес в руке связной «чемоданчик». Именно в этой ситуационной комнате был установлен малый портативный тактический планшет, а также там стояла кровать, на которой в свободное от основной деятельности время отдыхала неотлучно находящаяся возле планшета тактик-лейтенант Илина Ке.

Когда товарищ Сталин вошел, Илина Ке, сложив ноги по-турецки и выпрямив спину, сидела прямо на полу, а ее ординарец, малышка сибха по имени Туся, заплетала ей волосы в сложную прическу. При появлении вождя Туся вытянулась во фрунт, а Илина сделала движение, чтобы вскочить на ноги, но человек, который уже почти стал Верховным Главнокомандующим, жестом показал, что не стоит беспокоиться. Сейчас они пока его гости, а не подчиненные, тем более что с выполнением служебных обязанностей в данном случае тоже все в порядке. Планшет работает, все поясняющие надписи выводятся на русском языке, и вождь может попробовать сам разобраться с хитросплетением линий, стрелок и значков. Не так уж это все и сложно, ведь сам товарищ Сталин воевал в Гражданскую, а кадровых офицеров там у красных было ничуть не меньше, чем у белых, и будущему вождю всея СССР было у кого учиться.

Первое, что ему бросилось в глаза – окруженные советские войска в треугольнике Волковыск – Слоним – Ивацевичи в значительной степени были помечены как находящиеся под контролем генерала Болдина и движущиеся на юг, на главную магистраль снабжения второй танковой группы вермахта. Следствием этого стали ожесточенные бои на протяжении всей линии соприкосновения немецких войск и противостоящих им окружецев от Слонима до Ивацевичей. Следующие с запада пехотные дивизии еще не успели подойти (это случится завтра-послезавтра), так что сейчас заново формирующимся прямо в ходе боев советским частям приходилось драться только с зарвавшимися моторизованными подвижными соединениями гитлеровцев. В районе станций Ивацевичи и Доманова интерактивная карта планшета была буквально испещрена значками отбитых атак.

Если верить информации планшета, Гудериан крайне остро подошел к самому факту своего окружения, желая любой ценой сбить советские части с дороги, в леса и болота – туда, где подошедшие чуть позже германские пехотные дивизии сумеют переловить их будто карасей бреднем. Но советские сводные части сбиваться с позиций не пожелали, и оттесняться тоже. Ожесточенные бои неизменно кончались в их пользу – хотя бы потому, что, несмотря на потери, советские части сохраняли свои позиции, а немцы нет. Немалую лепту вносили и «защитники», которые не только хранили локальное господство в воздухе на специально избранных для этого ключевых участках фронта, но и наносили по атакующим немецким частям бомбоштурмовые удары. Если так пойдет и дальше, то задание, полученное сводной группой генерала Болдина, будет выполнено, и немецкое наступление на Минск постигнет оперативный коллапс. Также бои средней интенсивности отмечались севернее Минска в районе Логойска и северо-западнее, в районе Заславля. Там немецкие танки, скованные действиями советских стрелковых дивизий и ударами «защитников», почти полностью охватили Минск с северо-запада, севера и северо-востока. Там тоже шли бои на всей линии соприкосновения, и советские войска ходили в ожесточенные контратаки под прикрытием наносящих бомбоштурмовые удары «защитников».

Судя по отметкам на планшете, командующий Минской группой войск уже прибыл на место и приступил к выполнению своих обязанностей. Дело в том, что тылы и штабы 44-го и 2-го стрелковых корпусов, ранее отходившие восточнее Минска, теперь развернулись на сто восемьдесят градусов и стремились вернуться к месту разгорающегося сражения. Как известно, именно с отхода тыловых и штабных подразделений (сначала по приказу, а потом как Бог на душу положит) и начинается безоглядное и неуправляемое бегство войск. Приказ с самого верха (то есть от начальника Генштаба Жукова и наркома обороны Тимошенко) оборонять Минск даже в том случае, если столица Советской Белоруссии окажется в полном окружении, у командующих корпусами имеется. Но, несмотря на это, без поставленного над ними жесткого и волевого командующего Минской группировкой, по приказу или без него, они в любом случае уже собрались отводить свои войска на восток. А что им еще делать? Штаб Западного фронта из Минска сдриснул без предупреждения (из-за этого-то у Генштаба и прервалась связь с генералом армии Павловым). Вслед за штабом фронта покинул Минск и штаб 13-й армии, оставив малых сих без своего попечения и окормления, ну а за штабом армии потянулись на восток и штабы корпусов. Судя по всему, новый командующий ворвался туда как вихрь, как смерч, как метеор, развернув обратно тех, кто уже намылился отступать дальше. Мол, велика Россия, и места для отступлений в ней еще предостаточно…

От мыслей о происходящем в Минске Сталина отвлек резкий вызов связного «чемоданчика», который в настоящий момент находился в руке у телохранителя. Первоначально вождь думал, что его вызывают товарищи Шапошников или Молотов, но он слегка ошибся. То есть товарищ Шапошников (уже одетый в некое подобие больничной пижамы) тоже присутствовал на заднем плане, но разговаривал со Сталиным не он. Говорила высокая, худая, горбоносая женщина, от которой за версту несло медициной. Это и была военврач первого ранга Иртаз Далер. И начала она с таких слов, от которых вождь чуть не поперхнулся.

– Ваше императорское величество, товарищ Сталин, – экспрессивно произнесла почтенная медичка, – я главный медик крейсера «Полярный Лис», военврач первого ранга Иртаз Далер. Как специалист я вам ответственно заявляю, что если вы хотите полного излечения вашего тактика товарища Шапошникова от одолевающей его тяжелой болезни, то вы должны предоставить ему двухмесячный отпуск, в ходе которого этот достойный человек будет лечиться, лечиться и еще раз лечиться самым интенсивным образом. Если этого не сделать, то он умрет в ближайшее время (для эйджел пять лет – это «ближайшее время») и эта смерть тяжким грузом ляжет на вашу совесть.

– Очень хорошо, товарищ Иртаз Далер, – несколько растерянно произнес вождь, – если товарищ Шапошников действительно так тяжело болен, то мы, разумеется, предоставим ему отпуск на два месяца, или сколько там потребуется для его полного выздоровления. Это даже не обсуждается. Но можете ли вы объяснить, что с ним, собственно, происходит?

Выпустившая пар медичка облегченно перевела дух и уже медленно и отчетливо (ведь ее пациенту больше ничего не грозило) стала на пальцах объяснять, чем злокачественная опухоль желудка (которой страдает товарищ Шапошников) отличается от язвенной болезни, под которую она маскируется. Главный посыл заключался в том, что местные коллеги не виноваты в неверно поставленном диагнозе, потому что у них просто отсутствует необходимая в таких случаях диагностическая аппаратура. Она, Иртаз Далер, без специальных анализов тоже бы не распознала истинную природу недуга. Главный медик «Полярного Лиса» даже невольно не хотела стать причиной хоть чьих-то несчастий, а посему заранее постаралась обговорить с вождем самые «толстые» моменты. А то бывает, что монарх неправильно поймет сказанное – и плачь потом по волосам, снятым вместе с головой. В Империи такого не случалось, потому что не могло случиться; а вот у варварских королей, султанов, вождей и прочих Потрясателей Вселенных с планет хумансов-варваров в доимперские времена подобное происходило довольно часто. Ты королю диагноз (его собственный, наложницы или полководца), а он тебе – башку с плеч из-за непонимания серьезности вопроса.

Для Иртаз Далер главным было то, что в результате этого разговора ее пациенту разрешили лечиться до полного выздоровления. А когда это выздоровление наступит, ей предложат обменяться опытом с лучшими советскими врачами.

Отключив связь, вождь задумался. Имперцы приоткрылись ему еще с одной стороны. Вот эта Иртаз Далер. Было видно, что это врач не просто по образованию и квалификации (так сказать, ремесленник от медицины), а человек, чьим настоящим призванием является избавление людей от мучающих их недугов. Только стоило ей увидеть маршала Шапошникова и воспринять его как своего пациента, как она тут же встала в позу курицы, защищающей своего цыпленка. И это значительно лучше чем поведение тех врачей, которые относятся к своим пациентам с безразличием. Поскольку Шапошников лечился все же не у сельского фельдшера, а у лучших советских специалистов, то стоило бы уточнить, действительно было невозможно на раннем этапе обнаружить эту злокачественную опухоль, или тут имело место обыкновенное разгильдяйство, вызванное безразличием к пациенту. В первом случае не будет никому и ничего, а во втором – последуют неизбежные оргвыводы.

Профориентация. Будто глоток хорошего марочного вина, Вождь мысленно покатал это слово на языке, стараясь распознать его вкус. Он хорошо помнил слова Козьмы Пруткова о том, что каждый человек может оказаться незаменимым, будучи употреблен на своем месте. А вот определение этого самого правильного места прежде было либо вопросом везения и интуиции, либо этим не занимались вообще. Профессию молодые люди наследовали от родителей, и редкие исключения – таланты, прорвавшиеся через рогатки – только подтверждали правило. Быть может (почти наверняка), помимо уже известных, в истории были еще талантливые люди, да только занимались они не своим делом, а потому остались безвестными.

Совершенная партией большевиков социалистическая революция была хороша как раз тем, что сломала сословные барьеры, выбросила на помойку истории истлевшие законы, вроде указа «О кухаркиных детях» и дала возможность любому человеку, вне зависимости от сословия, материального благосостояния и даже уровня грамотности (для этого были подготовительные курсы рабфаков), получать любое высшее образование. Но опять же даже для этих новых советских людей вопрос выбора специальности оставался делом случая и удачи. Вот проучился человек два года на рабфаке и пять лет в институте, и вдруг понял, что черная металлургия или тяжелое машиностроение – это не его. Хочется чего-то легкого, воздушного, чтобы порхать как бабочка с цветка на цветок. А государственные деньги уже потрачены, кандидат в специалисты, за обучение которого страна платила и на которого рассчитывала, семь лет занимал не свое место в системе образования. А в результате ноль, причем со всех сторон. В то время как профориентация имперцев не только избавляет страну от ненужных трат, но и резко улучшает компетентность тех профессиональных кругов, в интересах которых ведется отбор.

И еще вождь обратил внимание на то, что все специалисты «Полярного Лиса» имеют сильную профессиональную деформацию. Возьмем, к примеру, присутствующую тут Илину Ке и ее Тусю. Женский пол неумолимо стремится к красоте, а эти двое как бы выпадают из этого правила. Нет, они опрятны, чисто вымыты, форма на них тоже чистая и выглаженная, к тому же на голове тактик-лейтенанта устроена замысловатая прическа, которую только что закончила плести Туся. Но это все. Ни сережек, ни колечек, ни цепочек с камушками или без, ни длинных накрашенных ногтей… да и форма тоже явно не ушита и не перешита по вкусу хозяйки, а остается в том же виде в каком была получена у интенданта. В то же время сама товарищ Илина, несмотря на весь свой экзотический вид и рост выше двух метров – не дурнушка и не страшилище, а достаточно привлекательная девушка, правда, на любителя. И самое странное – в то время, когда Туся заплетала Илине прическу, та даже не пыталась посмотреться в зеркальце или еще как то убедиться в том, что ее внешность соответствует некоему внутреннему эталону. Нет! Вместо этого взгляд тактик-лейтенанта был прикован к тому, что происходит на планшете, хотя это было зрелище, в динамике интересное так же, как и наблюдение за ростом травы или черепашьими бегами.

В ответ на прямой вопрос вождя Илина Ке пожала плечами и ответила:

– Товарищ Верховный Главнокомандующий, у нас, у темных эйджел, несколько иные понятия об увеличении своей красоты и привлекательности, чем у большинства рас хумансов. В нашем доимперском прошлом на полсотни самок (а то и больше) приходился один самец, да и тот проводил свою жизнь в вечном сне, из-за чего никакой интимной жизни в общепринятом для хумансов виде у темных эйджел не было и быть не могло. Примерно как у муравьев или пчел. Размножался тогда наш народ исключительно с помощью искусственного оплодотворения. Поэтому во времена Кланов темные эйджел как-то насчет своей внешности не переживали, сексуальных отношений не практиковали, стыда не испытывали, и на своих кораблях и космических станциях повсюду расхаживали только голышом. Благо микроклимат, близкий к условиям влажных экваториальных лесов, позволял не ощущать при этом ни тепла, ни холода.

Илина Ке вздохнула и продолжила:

– Потом, когда пришла Империя, нашему народу, разумеется, пришлось приспосабливаться. Но при этом выиграл он больше, чем проиграл, а глупые Непримиримые зовут (то есть звали) имперских хумансов завоевателями и оккупантами. Цивилизованные имперские хумансы всегда носят одежду, и нам, темным эйджел, тоже пришлось привыкать к этому обычаю. Главное, чтобы эта одежда была достаточно новой, чистой и соответствовала той температуре воздуха, к которой привычны хумансы. Опять же одежда определяет социальное положение, род занятий, ранг и личный статус. Когда мы были кланами, то не нуждались ни в чем подобном. В маленьком коллективе клана все всех и так знают, а с посторонними сталкивались, как правило, только матроны. Но когда пришла Империя, все изменилось. Когда ты – одна тридцатимиллиардная часть огромного многорасового народа, то важно показать всем встречным, кто ты и чего достигла в жизни. Мы, темные эйджел, весьма тщеславные существа и гордимся своим жизненным опытом и заслугами перед обществом. А поскольку живем мы долго, то у таких взрослых и опытных, как Ватила Бе, опыта и заслуг накапливается немало. Ну и, самое главное – в жизни темных эйджел появились такие чисто хумансовские вещи, как секс и любовь; а там где они, там и связанный с ними стыд. А там где стыд, там и одежда. Но тяга к тому, чтобы, как говорится, наряжаться ради самоукрашения, у нас, темных эйджел, пока отсутствует.

– Это понятно, – произнес Сталин, слушавший все это с огромным интересом, и тут же нетерпеливо спросил: – Скажите, «непримиримые» – это ваши враги?

– Да, – ответила Илина, – это те кланы темных и светлых эйджел, которые не пожелали присоединиться к Империи или хотя бы придерживаться политики нейтралитета. В своем большинстве это крупные и богатые кланы, разобравшие самые выгодные пункты в космосе и на планетах, а также мелкие кланы, заключившие с ними клиентские договора. Возможно, причина непримиримости Непримиримых заключается как раз в этих клиентах, которые достаточно часто стремятся разорвать прежние соглашения и заключить новые, уже на ассоциированное членство в Империи.

– И тут гражданская война… – пробормотал Сталин и спросил: – Наверное, Империя предлагает перебежчикам более выгодные условия…

– Выгодные – это не то слово, товарищ Верховный главнокомандующий, – ответила тактик-лейтенант, приподняв брови, – кланы-патроны своих клиентов даже за эйджел не держат; к наемным отрядам хумансов, когда они еще были, там и то лучше относились. И сколько ты ни бейся, сколько заслуг ни имей, все равно для патронов ты будешь хуже грязи. А в Империи не бывает патронов и клиентов. Она – наша добрая мать, а император нам вместо сильного и справедливого отца. В остальном все имперские граждане (неважно, кто они – хумансы, эйджел, горхи, сибхи или их метисы) равны в своих возможностях и их положение зависит только от их квалификации и заслуг.

– Мы представляли себе империю иначе, – задумчиво сказал вождь, – та империя, которая была у нас, скорее была злой мачехой, чем доброй матерью.

– А разве сейчас у вас не империя? – удивилась Илина Ке. – Насколько я понимаю, от нашей империи вы отличаетесь только названием и отсутствием централизованного управления. Первое вообще не важно, а второе – дело наживное. Если не захотите вводить пост императора, или главного правителя, или кровавого диктатора, или верховного главнокомандующего, или… одним словом, война сама заставит вас это сделать, потому что воевать так, как вы воюете сейчас, нельзя ни в коем случае. Если вы не измените своего поведения, то дейчи сожрут вас живьем и имени потом не спросят.

– Уже заставила, – буркнул Сталин, – завтра-послезавтра соберем ЦК и утвердим решение о Верховном главнокомандующем и его Ставке. Но это временно, только до конца войны.

Илина усмехнулась.

– Товарищ Верховный главнокомандующий, – произнесла она, – многие мои знакомые хумансы любят повторять, что нет ничего более постоянного, чем временное. Вы только поверьте. Особенно если изменения пошли во благо, а их отмена может сильно навредить.

– Не знаю, – пожал плечами Сталин, – наверное, все зависит от того, какие временные изменения пошли во благо, а какие во вред. Вы лучше расскажите, как у вас могла сложиться такая дикая ситуация, когда, как вы сказали, на пятьдесят девочек рождается один мальчик ?

Илина Ке задумалась, потом кивнула.

– Вы спрашиваете, отчего сложилось такое положение? – задала она риторический вопрос. – Не знаю. Для предков эйджел все началось еще давным-давно. Эта тайна надежно покрыта завесой времени, которой уже примерно сто тысяч лет. Точнее вам сегодня не назовет никто. Эксперименты над предками сибхов и горхов, насколько нам известно, начались еще раньше. Высказывались даже предположения, что загадочные Древние, поработавшие над созданием цивилизации эйджел, были похожи на насекомых, или, если сказать точнее, являлись коллективным сознанием этакого «муравейника» насекомообразных. Только такая бессмертная, с точки зрения сознания, личность могла с настырным упрямством машины заниматься экспериментами над людьми на протяжении сотен тысяч и миллионов лет. Только такой разум мог счесть равное соотношение полов излишней роскошью и попытаться исправить это положение по собственному разумению.

Именно Древние (или Древний, если это был единый разум) ориентируясь на свой образец, заложили в нашу наследственность механизм, который изменил соотношение самцы-самки в потомстве с одного к одному на один к пяти. Но на этом все не кончилось. Угол соотношения полов с течением тысячелетий постепенно заострялся, и теперь это соотношение дошло до одного к пятидесяти и продолжает ухудшаться. К приходу Империи больше половины мелких кланов уже не имело ни одного самца. Чтобы поддерживать свою численность, вместо обмена генетическим материалом они вынуждены его покупать за немалые деньги. Чем меньше самцов, тем выше цена на их генетический материал. Крупные кланы, потом ставшие Непримиримыми, умело воспользовались ситуацией, чтобы закабалить малые кланы, превращая их в своих клиентов. На тот момент, когда первый император Шевцов провозгласил создание Империи, процесс был почти завершен, и независимых малых кланов среди эйджел осталось немного…

– И что изменилось в этом плане после образования Империи? – хмыкнул вождь, – Насколько я понимаю, самцов в вашем народе от этого не прибавилось, да и не могло прибавиться…

Илина Ке посмотрела на вождя сверху вниз.

– А зачем нам самцы темных эйджел, – несколько игриво произнесла она, – когда теперь у нас под боком есть вы, хумансы? До империи связь с хумансом любой темной эйджел была запрещена категорически, не говоря уже о том, чтобы родить от него детеныша. Такое нарушение чистоты расы каралось смертью для обоих. Когда пришла Империя, все стало ровным счетом наоборот. Еще при первом императоре была принята программа поэтапного смешивания эйджел и хумансов… Не скажу, что это просто, но думаю, что со всеми трудностями в итоге справятся, и вместо светлых и темных эйджел, хумансов, горхов и сибхов появится новая раса объединенных хомо… Ведь все мы – родня, братья и сестры, существующие в неразрывном единстве. Правда, здесь все придется начинать сначала, но мы справимся и доведем дело до конца.

Вождь хмыкнул и зашарил в карманах в поисках трубки. Полученная информация была серьезной и требовала тщательного осмысления, а потом и подтверждения из других источников. Но это того стоило. Так или иначе, как это обычно бывает, социальная жизнь крутится вокруг процесса по продолжению рода. И ведь иначе никак; кто не сможет продолжить род, тот прекратит свое существование – и эйджел, темные или светлые, при этом не исключение…

30 июня 1941 года, около 19:00. Минск, ул. Советская, дом 18, штаб обороны Минска.

Генерал-майор Константин Константинович (Ксаверьевич) Рокоссовский.

Высадили меня вместе с группой командиров не в самом Минске – там в данный момент совершенно нечего было делать из-за отсутствия хоть какой-нибудь власти, а западнее города, у железнодорожной станции Ратомка, где располагался штаб 64-й стрелковой дивизии, перед самой войной переброшенной в район Минска. Последний факт говорил о том, что в заданном районе у этой дивизии не было своих пунктов постоянной дислокации с вещевыми и топливными складами, хранилищами боеприпасов и прочими необходимыми для войны вещами. Снабжена дивизия была только тем, что при отправке было погружено в эшелоны и прибыло в пункт назначения. А тут с началом войны, когда с неба посыпались немецкие бомбы, начался ужасный бардак. Приказы отдавались, отменялись, и тут же вместо них отдавались новые приказы, противоположные предыдущим. Никто не знал, что делать, куда двигаться и где занимать рубежи обороны. По сравнению с этим тихим ужасом у нас на Юго-западном царил просто идеальный порядок.

Перед посадкой я попросил пилотов шаттла снизиться и на высоте птичьего полета совершить над Минском «круг почета». Увиденное на обзорном экране меня не порадовало. В восточном направлении, по дорогам на Борисов, Березино и Осиповичи, тянулись бесконечные колонны беженцев, среди которых нередко попадались армейские колонны. Сам город был сильно разбит бомбардировками с воздуха и, несмотря на то, что пожары были давно потушены (последний авианалет случился аж четыре дня назад) производил удручающее впечатление какой-то покинутости и обреченности. Город был брошен перед лицом врага и предоставлен сам себе. Ни одна часть Красной армии и не собиралась отстаивать его с оружием в руках.

Зато порадовал облет по северному и западному фасам Минского укрепрайона, дороги на Ошмяны и Молодечно-Сморгонь, плотно заставленные сгоревшей германской техникой, тут надежно контролировали патрулирующие в небе «защитники». Приятно было видеть реакцию германских зольдатенов на пролетающий в небе по своим делам шаттл. Едва завидев в небе почти бесшумную белокрыло-краснозвездную тень, серые тараканчики стремительно разбегались во все стороны из-под занесенного над ними тапка, прячась во все более-менее пригодные места. Пилоты «защитников» их хорошо выдрессировали – не хуже, чем цирковых собачек. С превеликим удивлением я узнал, что в кабинах шаттлов и «защитников» сидят такие же темненькие девчонки, как и Ватила, которая рассматривала меня всю дорогу с откровенным интересом. Но тогда мне было не до того, слишком много впереди предстояло различных дел, и задумался я о товарище Ватиле несколько позже, уже в Минске.

Командир 64-й стрелковой дивизии полковник Иовлев служакой был исправным, но это все, что о нем можно было сказать хорошего. Хотя нет, ему все-таки удалось добиться того, что дивизия не дала себя потеснить в течении тех двух суток – двадцать пятого и двадцать шестого июня, когда в небе господствовали не «защитники», а «юнкерсы» и «хейнкели», а потом двадцать седьмого и двадцать восьмого лобовыми контратаками немного потеснить противника на некоторых участках фронта. Германские части, шокированные таким внезапным изменением обстановки, попятились и больше не пытались прорваться в Минск по кратчайшему расстоянию. Перейдя к обороне, они стали дожидаться подхода своей пехоты, постепенно закапываясь в землю. Еще полковник Иовлев за счет бойцов и командиров, выходящих из окружения, сформировал три сводных полка, которыми уплотнил линию обороны своих изрядно потрепанных частей. Например, в 30-м стрелковом полку после боев двадцать пятого – двадцать шестого июня в строю осталось не более трети первоначального состава, и уплотнение из окруженцев для обороны оказалось весьма кстати. Только вот непонятно, почему полковник Иовлев сводил окруженцев в отдельные полки, а не пополнял ими уже существующие части, которыми за счет костяка из первоначального кадрового состава было бы значительно легче управлять? Отмечались и другие грубые ошибки, в одних из которых был виновен сам командир дивизии, а в других – обилие в Минске высокого и часто крайне бестолкового начальства.

Да, права была Ватила – хоть полковник Иовлев, а также командир 108-й дивизии полковник Орлов, совершили немало хорошего, но в их головах не было даже мысли о дальнейшей упорной обороне Минска. Напротив, каждый из этих двух комдивов уже прикинул свой путь к следующему рубежу обороны на реке Березина, а 100-я, 161-я стрелковая дивизии после неудачного контрудара северо-восточнее Минска уже отходят в том же направлении вдоль шоссе Минск-Москва. Отход совершается по приказу командующего 2-м стрелковым корпусом генерала Ермакова, чтобы занять рубеж реки Волма, расположенный в пятнадцати километрах восточнее Минска. И ведь никто из этих старших командиров оказался не в состоянии подняться над своим узкоэгоистическим интересом и понять, что оставление врагу стратегически важного минского узла коммуникаций развязывает тому руки в дальнейших наступательных операциях в направлении Москвы. Хорошо, что хоть немцы, остановившие свои войска севернее Минска в Острошитском городке, приводили себя в порядок под прикрытием населенного пункта и не торопились замыкать кольцо окружения, так что оставалось возможность переиграть ситуацию в обратном направлении.

Имевшихся у меня полномочий хватало, чтобы построить и командиров дивизий, и обоих командиров стрелковых корпусов. Штаб и управление 44-го стрелкового корпуса находились южнее Минска, в районе станции Фаниполь, и по плану вместе с прибывшими со мной командирами должны были быть обращены на формирование штаба и управления минской группы войск, а командиру корпуса комдиву Юшкевичу предстояло стать моим заместителем. Что же касается 2-го стрелкового корпуса, то в состав минской группы войск было необходимо включить только стрелковые дивизии и приданные части, а штаб и управление вместе с генералом Ермаковым продолжат движение в восточном направлении, чтобы поступить в распоряжение нового командующего Западным фронтом генерала армии Жукова. Будет им там и превышение полномочий, и неисполнение приказов вышестоящего командования.

Теперь в первую очередь требовалось перевести штаб 44-го стрелкового корпуса из Фаниполя, где он находился в позиции низкого старта перед началом драпа на восток, в Минск, по адресу Советская 18, в место расположения бывшего штаба сперва Белорусского особого военного округа, а потом и Западного фронта. Именно оттуда, из привычного для всех центра силы и власти, должны исходить решения и распоряжения командующего обороной столицы Советской Белоруссии*. Но перед этим, предъявив все свои полномочия полковнику Иовлеву, я через него вызвал комдива Юшкевича и полковника Орлова на свой временный КП в Ратомку.

Примечание авторов: * Перед оставлением Минска в самом городе советских войск не было. С западного направления подступы к столице Советской Белоруссии перекрывал 44-й стрелковый корпус, а с восточного направления (в основном в районе шоссе Минск-Москва), располагался 2-й стрелковый корпус. Этакий бублик – с городом Минском вместо дырки посредине. И вот когда 2-й стрелковый корпус отступил на восток, немецкие танки получили возможность войти в город и ударить в спину 44-му стрелковому корпусу, который в свою очередь был вынужден бросить позиции и прорываться из окружения на восток.

Конечно, можно было бы попросить высадить меня прямо в Фаниполе у штаба корпуса, но смысла в этом было мало. Фаниполь находился в стороне от основного направления вражеского наступления и мог попасть под удар только той группировки, которая изначально двигалась от Бреста, а сейчас вела бои между Барановичами и Ивацевичами, пытаясь разблокировать свои пути снабжения, перерезанные сейчас группой генерала Болдина. А тут, на северо-западном фасе Минского УРа, немцы атаковали массой танков и были отбиты не раз, не два и не три. Именно сюда требуется перебросить дополнительные силы, чтобы как можно дольше удерживать немецкие танки перед городской чертой. Организация оборонительных рубежей внутри города тоже требует времени, ибо прежде этим никто не занимался, потому что партийные и советские власти Минска называли такие предложения паникерством.

Командир 44-го стрелкового корпуса комдив Юшкевич оказался усталым, чуть полноватым человеком в немного помятой генеральской форме, и полковник Орлов на его фоне выглядел эдаким подтянутым, вечно улыбающимся лакированным заводным болванчиком. Впрочем, прикомандированная ко мне советником (ненадолго) тактик-лейтенант Алиль Фа бросила беглый взгляд на свой прибор-психосканер и сказала, что комдиву Юшкевичу уровень можно и приподнять на одну ступень, а полковник Орлов как раз на своем месте – с дивизией он справляется, а большее уже не потянет. Точно так же, как и стоящий рядом со мной полковник Иовлев. На своем месте они оба хороши, но выше головы никто из них не прыгнет. Одним словом, крепкие середняки.

Пожав товарищам руки, я предъявил им приказ о своем назначении командующим минской группы войск, то есть местным царем, богом и воинским начальником, вместе с полномочиями, данными мне в рамках этой должности строить кого угодно и как угодно, хоть маршала. А на всех бумагах – скромная подпись красным карандашом: «И-Ст». В самую последнюю очередь, когда товарищи прочли предыдущие бумаги и полностью прониклись, я показал им подписанный Сталиным и Шапошниковым приказ, ставящий перед нашей группой войск боевую задачу – превратить столицу советской Белоруссии в город-ловушку для германских войск. При этом я объяснил, что дело тут даже не в том, сколько немцев мы сумеем убить на минских улицах, а в том, сколько времени германские ударные группировки будут толпиться вокруг Минска вместо того, чтобы развивать наступление вглубь СССР.

Задачка, надо сказать, «веселая», не гарантирующая выживания ни нам, старшим командирам, ни нашим бойцам, но зато очень нужная, способная надолго удержать немцев на рубеже Минска и сорвать их наполеоновские планы за шесть недель пробежаться до Москвы. По слегка обалдевшим лицам моих собеседников, поглядывающих то на меня, то на мою адъютантку, было видно, что головы у них не закружились, а заболели. Но при этом они военные до мозга костей, которые даже не помышляют о том, чтобы возмущаться и протестовать. Если надо – значит, надо, тем более я сказал им, что поддержка с воздуха со стороны «защитников» никуда не исчезнет, а также дополнительно мы будем иметь снабжение по воздуху, хотя больше рассчитывать все же стоит на окружные склады и гражданские запасы. Поэтому в первую очередь, вместе с переселением штаба обороны Минска на законное место, нужно выслать инвентаризационные команды на все объекты и склады наркоматов обороны, внутренних дел, здравоохранения и торговли, пустить по городским улицам патрули, открыть военкоматы, через которые в кратчайшие сроки провести мобилизацию военнообязанных. Но самое главное – необходимо выудить на свет божий поспешившее уйти в подполье партийное начальство. Пусть, пока есть возможность, организует эвакуацию гражданских на восток. Советские люди должны видеть, что слухи о смерти советской власти в Минске несколько преувеличены, что она живет, здравствует и заботится о народе.

Итак, не прошло и пары часов, и сонный, будто прибитый пыльным мешком, Минск забурлил подобно забытому на большом огне самовару.

И это было хорошо, потому что мой мозг был постоянно занят решением текущих задач, относящихся к обороне Минска и у него не оставалось времени на разные посторонние мысли. А вот обладатель праздного интеллигентского ума, думаю, вполне мог свихнуться, если бы ему пришлось вот так близко столкнуться с пришельцами из иного мира. Я же стараюсь принять это как реальность, данную мне в ощущениях. Хоть иногда мне и хочется ущипнуть себя украдкой или протянуть руку и пощупать ту же Ватилу Бе, не морок ли она, сотканный из серого тумана… Наверное, это у меня от папеньки с маменькой, которые как раз были интеллигентными людьми. Но они рано умерли, а жизнь научила меня смотреть на себя проще и воспринимать все таким какое оно есть, а не таким как хотелось бы. Именно поэтому после революции я пошел за красными, а не за польскими националистами, как большинство моей дальней и ближней родни.

Разве мог я когда-нибудь помыслить, что однажды мне – не во сне, а наяву – придется общаться с необычными существами, которые мало того что странно выглядят, так еще и являются жителями некой космической империи из параллельного мира будущего… И империя эта, по их словам, берет начало все-таки в нашем мире, на нашей Земле, но почти семьдесят лет тому вперед от нашего времени. Узнав об этом, я могу только удивляться, но приходится воспринимать все как данность. Все эти эйджел, сибхи, горхи, новороссы, их шатлы и истребители, которые мы называем «защитниками» – все они существуют рядом с нами, и к тому же сражаются на нашей войне. К сожалению, я не писатель и не поэт, чтобы достоверно выразить все те чувства, которые я переживаю при размышлениях о происходящем. Я не умею составлять эффектные фразы, мое призвание – военное искусство: упорная оборона, сокрушительные удары и стремительные маневры.

Так вот, я решил, что и не буду забивать себе голову лишними мыслями, а просто постараюсь с честью выполнить своей долг, который заключается в уничтожении фашистских захватчиков. Убей дейча, сказала мне Ватила Бе, сколько раз ты его увидел, столько раз его и убей. Вот основная цель, а над остальным мы сможем поразмышлять тогда, когда нашей стране уже больше ничего не будет угрожать.

Однако совсем не думать о таких невероятных событиях не получается. То и дело я вспоминаю свой разговор с «марсианкой» Ватилой, и каждый раз мне становится тепло от этих воспоминаний. Хотя, собственно, разговаривали мы не так уж и долго. Да, я проникся желанием наших нежданных-негаданных небесных союзников помочь нам в нелегкой борьбе с фашистами, был впечатлен ее рассказом об их империи, которую они утратили навсегда. А вот насчет того, чтобы создать подобие империи здесь, у нас на Земле – тут я сильно засомневался в целесообразности такого решения. Что ж, это мое профессиональное свойство – во всем сомневаться. При ближайшем знакомстве с их идеей может оказаться, что я изменю свое мнение… Но это будет потом. Придет еще время, чтобы подводить итоги, делать выводы и созидать… Для начала же необходимо разделаться с фашистской гадиной, что протянула свои щупальца по всей Европе; раздавить, уничтожить ее, чтобы даже следа не осталось! Я сделаю для этого все, на что только способен.

Ватилу я вспоминал не без удовольствия, стараясь делать это в редкие минуты спокойствия и уединения, когда можно спокойно выкурить папироску, чтобы собраться с мыслями. А все остальное время «Товарищ командующий» да «товарищ командующий». Одна только тактик-лейтенант Алиль Фа тихо, как мышка, сидит в сторонке и молчит. «Вы, товарищ командующий, настоящий военный гений, а у хумансов это редкость. Так что тут я только инструктор по планшету. Товарищ Ватила Бе мне голову оторвет, если я буду вам мешать. Она у нас ужас какая строгая». И тут Ватила! Я даже стал подмечать за собой, что думаю о ней больше, чем надо для дела. Неужели это оттого, что она так потрясла меня своим необычным видом? Конечно, ее вид не может оставить равнодушным никого – в смысле никого из нас, землян. Это понятно. Но, решив быть честным с самим собой, я вынужден был признать, что эта самая Ватила нравится мне как… скажем, как объект противоположного пола. Тьфу, что-то звучит как-то не очень красиво. Словом, я испытываю к ней мужской интерес. Это выражение тоже слегка отдает пошлостью, но суть в целом выражает. Мне приятно о ней думать. И очень хочется увидеть ее вновь. Интересно, какова ее кожа на ощупь? Серая, она производит впечатление холода… Которое, впрочем, слегка сглаживается рыжими волосами – яркими и блестящими, причем уверен, что это их природный цвет. И этот контраст холодного с горячим необычайно привлекает. Но самое удивительное – ее глаза. У нее большие зрачки синего цвета, и блеск в них какой-то удивительный – там постоянно мелькают блики и искорки фиолетовых и желтых оттенков. Глаза неземного существа… Впрочем, она заявила, что все мы являемся родственными видами и можем успешно скрещиваться. Так она и сказала – «скрещиваться», даже ни капли не покраснев при этом. И поневоле я то и дело задаю себе вопрос – что значит для нее это слово в физическом смысле? А что, если не совсем то, что подразумеваем мы, земляне? Ну, то есть у них есть какие-то другие способы «скрещиваться», помимо нашего, так сказать, дедовского… Кто ж знает, до чего они додумались там, в своей империи… Эх, сплошные загадки! Вот бы пообщаться с пани Ватилой еще раз… И имя-то какое сладкое…

Встряхиваю головой, чтобы отогнать от себя непрошенную и бесстыдную картину – поцелуй с Ватилой. Да что такое, в самом деле! Еще присутствовал один момент в нашем общении, когда было в ее взгляде такое… ну, это словами не объяснить, а только как раз тогда мне захотелось прикоснуться к ее коже. Взять ее ладонь в свою и рассмотреть поближе, перебирая тонкие серые пальчики с розовато-фиолетовыми ноготками…

Кажется, в ее рассказе промелькнула информация, что представители ее вида живут очень долго. Сколько это – долго? Сто лет, сто пятьдесят? Сколько ей самой в таком случае? Да, от предположения, что ей может быть лет сто, становится несколько неуютно. Но, по большому счету, это не имеет значения. Она выглядит просто великолепно…

Где-то очень глубоко в сознании трепыхается мысль о том, что я женат и мне не подобает думать о других женщинах. Мысль эта взывает к совести, напоминая о том, что я всегда считал себя порядочным человеком и старался быть верным своей жене. Но совсем не думать о Ватиле не получается, и мне становится понятно, что эту схватку со своей совестью я заведомо проиграл… Эта экзотическая женщина будит во мне все мужское, тайное, и я ничего не могу с этим поделать.

Короче говоря, мои думы о «товарище Ватиле» несколько разбавляли серьезные мысли о подготовке Минска к обороне, впрочем, совсем не мешая заниматься тем, ради чего я и прибыл сюда. Убей дейча, убей много дейчей, убей очень много дейчей. И правильно – никто их сюда не звал, они сами пришли на нашу землю, и будет справедливо, если они останутся в ней навсегда.

30 июня 1941 года. 20:05. Третий Рейх, Восточная Пруссия, Ставка Гитлера «Вольфшанце».

Заканчивался восьмой день войны против Советской России. И хоть немецкие генералы старательно скрывали от фюрера сложности, неожиданно возникшие в ходе развития Восточной кампании, но, как говорится, шила в мешке не утаишь… Да и скрывать происходящее стало просто невозможно. Попробуй тут скрой, когда люфтваффе от действий «демонов» теряет по триста-четыреста самолетов в день, а общие потери уже приблизились к полутора тысячам. Геринг по этому поводу преисполнился самых мрачных ожиданий. В последние день-два «демоны», не обнаруживая германских самолетов в своих зонах патрулирования, стали совершать вылазки за их пределы, из-за чего потери в самолетах и летчиках вновь подскочили до запредельных величин. Жирный Герман, плут и наркоман, подозревал, что если дело пойдет так и дальше, то скоро он превратится в рейхсмаршала авиации, у которого нет ни одного самолета и, самое главное, ни одного летчика.

У командования сухопутных войск в лице главнокомандующего генерала-фельдмаршала Вальтера фон Браухича, его начальника штаба генерал-полковника Франца Гальдера и начальника оперативного отдела генерал-лейтенанта Альфреда Йодля проблемы были несколько иного рода. Потери сухопутных войск (в процентном отношении) пока были не особо велики, и нельзя было говорить о поражении и тем более о разгроме. Но генералы понимали, что предпосылки к последующему поражению уже сложились и авантюра под названием «План Барбаросса» прямо на их глазах лопалась подобно мыльному пузырю, с звуком «чпок».

Во-первых, результате действий «демонов» и утраты господства в воздухе в полосе действий группы армий «Центр», поддержка подвижных соединений вермахта с воздуха сократилась до нуля, а противодействие противника, соответственно, выросло. Напрасно германские авианаводчики терзали эфир истошными воплями. На их вызовы никто не прилетал, и передовые части стали нести повышенные потери из-за возросшего сопротивления большевиков. Ведь одно дело, когда попытки сопротивления заранее подавляются бомбовыми и штурмовыми ударами, и совсем другое, когда оборонительные позиции противника оказываются нетронутыми, зато белые демоны от скуки время от времени спускаются со звенящих высот на грешную землю поразвлечься меткой стрельбой по храбрым солдатам германской армии. Даже не перечесть, сколько разных интересных слов (материться дейчи совсем не умеют и делают это скучно, с многочисленными повторениями) было сказано в такие моменты германскими солдатами в адрес хероев люфтваффе, Германа Геринга, фюрера и даже самого Всевышнего. Но Всевышний был глух к их проклятиям, а остальные из вышеперечисленных и сами находились в положении куда хуже губернаторского.

Во-вторых – неожиданный выход подвижного соединения противника на коммуникации второй панцергруппы вполне предсказуемо вызвало коллапс наступления на московском направлении. Крупные и мелкие части большевиков и раньше, выходя из окружения ,прорывались через танковую магистраль второй панцергруппы, но старались делать это в ночное время и подальше от населенных пунктов. В результате вырвавшаяся вперед вторая панцергруппа была отрезана от приотставших пехотных дивизий уже больше суток. При этом разворот роликов на запад и попытка разблокировать магистраль силами самой второй панцергруппы с треском провалилась. Несмотря на ожесточенные бои, гремевшие весь день на рубежах рек Гривда и Щара, а также на подступах к Ивацевичам, большевистские позиции остались не взятыми и понесшие тяжелые потери немецкие войска нехотя откатились прочь, проклиная изменников из люфтваффе, не сумевших оказать им поддержку в критический момент.

Из-за отсутствия снабжения запас топлива в танковых частях во второй половине дня снизился до предела (проехать десять километров и заглохнуть). В результате такого положения в несколько последних атак немецкая мотопехота сходила без поддержки танков, что значительным образом сказалось на общих потерях*. Подступы к топким речным берегами Щары и Гривды, а также поля под Ивацевичами оказались покрыты слоем трупов в серых мундирах, в некоторых местах лежавших в два слоя. Но настойчивость и отвага немецких солдат были так велики, что, несмотря на потери, они несколько раз были на грани того, чтобы ворваться во вражеские окопы, и только штыковые контратаки противника с рукопашными схватками каждый раз отбрасывали германскую пехоту на исходные позиции. Обозленные русские в рваных мундирах, вооруженные одними винтовками в которых просто не было патронов**, казалось, были готовы не только идти в штыки, но и рвать германских солдат голыми руками.

Примечания авторов:

* хоть шахматное построение танков и бронемашин и кажется редким, но своими корпусами они в значительной мере оберегают пехотную цепь от фланкирующего пулеметного огня, обычно наносящего самые большие потери атакующим.

** На складах трофейного вооружения, которые имперцы разгромили, чтобы дать оружие пленным, в товарных количествах имелись винтовки Мосина, самозарядки Токарева, пулеметы Дегтярева и Максима, а также пистолеты и пистолеты-пулеметы ППД, но вот патронов для этого оружия там был самый мизер. Большинство советских бойцов и командиров и попали-то в плен только оттого, что у них закончились патроны. Патроны для группировки Болдин-Борзилова теперь придется везти с Большой Земли.

В-третьих – в результате воздушных ударов демонов севернее и северо-западнее Минска третья панцергруппа понесла тяжелые потери и временно перешла к обороне на достигнутых рубежах, поджидая подхода приотставшей пехоты. Еще генерал Гот сильно беспокоился о своих коммуникациях, на которые в любой момент могло выйти любое из прорывающихся из окружения русских соединений. Чтобы убедиться в отсутствии подобной угрозы, как раз и было необходимо дождаться приотставших пехотных соединений, которые частым гребнем пройдут по окрестным лесам, выясняя наличие или отсутствие опасности. Правда, под Минском еще ни разу не видели солдат-демонов, как это было под Ивацевичами и у переправ через Гривду, ведущих к Слониму. Но и без этого положение германских войск в этом районе выглядело затруднительным.

Таким образом, в результате вышеперечисленного стратегическая обстановка на советско-германском фронте, начиная с двадцать седьмого числа июня месяца стала резко ухудшаться. Именно по этому поводу Гитлер вызвал в свою ставку этих троих деятелей культуры* в генеральских мундирах (Браухича, Гальдера и Йодля), и вместе с ними рейхсмаршала авиации Геринга, на которого тоже накопилось жалоб вагон и маленькая тележка. Адмиралы Редер (надводный флот кригсмарине) и Дениц (подводные силы) остались пока в стороне от начальственного гнева непогрешимого вождя, потому что подчиненные им силы участвовали в войне с Советским Союзом по остаточному принципу и, следовательно, пока не несли потерь от действий самолетов-демонов.

Примечание авторов: * К культуре в Третьем Рейхе отношение было презрительно-уничижительным. Не зря же Йозеф Геббельс каждый раз хватался за пистолет, когда слышал это слово.

К тому же, помимо этих четверых, в кабинете у Гитлера оказались Гейдрих и Гиммлер, каждый со своей копией примерно одного и того же материла, сообщающего о вращающемся вокруг Земли на высоте четырехсот километров огромном искусственном сооружении, которое, скорее всего, и являлось источником нынешних и будущих проблем Третьего Рейха.

Против обыкновения (что поделаешь, форс-мажор), Гитлер почти спокойно выслушал жалобы своих генералов на коварных русских большевиков, которые, будучи окруженными, вместо того чтобы рассыпаться мелкими группами по лесам и болотам, чтобы их там травили собаками как диких зверей, оправившись от первого шока, нанесли удары по германским коммуникациям. И (вот оно, жидобольшевистское коварство) сделали они это опять же не там, где их ждали по плану (то есть под Брестом), а значительно восточнее, действуя как раз в зазоре между оторвавшимися вперед моторизованными и приотставшими пехотными частями вермахта.

Жаловались армейские генералы и на люфтваффе, которое совсем не оказывает поддержки сухопутным войскам, и на ужасных «демонов», которые как раз оказывают поддержку, но совсем не тем, кому надо – то есть большевикам, а не доблестной германской армии. Впрочем, на «демонов» и большевиков жаловаться было бесполезно, ибо фюреру они не подчинялись, а жаловаться на люфтваффе было бессмысленно, потому что демоны «любили» их с не меньшим, а то и с большим энтузиазмом, чем сухопутные войска. Если «демоны» и появлялись за пределами полосы ответственности группы армий «Центр», куда в последнее время переместилась вся их активность, то только для того, чтобы прижучить какую-нибудь бомбардировочную эскадру, в полном составе направляющуюся на бомбежку одного из важных большевистских городов, например Петербурга, Харькова или Киева.

В любом случае, если отжать всю воду из речей Геринга, Браухича, Гальдера и Йодля, то получится следующее послание: «Все стало плохо. Мы не знаем, почему все стало плохо. Если не исправить положение, то все станет еще хуже. Мы не знаем, как исправить положение в достаточно короткие сроки, потому что время работает не на нас. Мы вообще не знаем, как исправить положение. Спасайся, кто может!». Последняя фраза явно не прозвучала, но подразумевалась. В лучшем случае Третий Рейх двигался к позиционной войне на истощение, которую он не мог выиграть по определению. В худшем случае речь могла идти о быстром и очень жестоком разгроме, после которого Германия как государство и немцы как народ прекратят свое существование. Как там говорилось: «Око за око, зуб за зуб, и поголовная русификация в ответ на план Ост».

Когда генералы исчерпали запасы своего красноречия, перед единственным, но очень благодарным зрителем выступил Рейнхард Гейдрих (который, помимо прочего, был довольно неплохим летчиком-истребителем).

– Мой фюрер, – блеющим козлиным голосом (был такой недостаток) патетически воскликнул любимчик Гитлера, – страшная угроза нависла над нашей любимой Германией и всем немецким народом. Вокруг земли на высоте около четырехсот километров на положении спутника нашей планеты вращается искусственное сооружение просто исполинских размеров. И самое страшное, мой фюрер, что на боку этого чудовища изображена большая красная пятиконечная звезда и надпись кириллицей, что прямо указывает на русских коммунистов.

– Да уж, – хмыкнул Гиммлер, – любые другие комми, кроме русских, написали бы название на латинице, а американские плутократы вдобавок сделали бы звезду белой.

После этих слов в кабинете Гитлера установилась гробовая тишина, только было слышно, как тихо плачет в углу испуганная стенографистка. Гитлер, который отличался повышенной предупредительностью по отношению к своему женскому персоналу, сам налил из графина стакан родниковой воды и отнес его девушке.

– Рейнхард, – спросил он, – успокаивая девушку, – вы утверждаете, что это все те же наши большевики в полной тайне от всего мира совершили головокружительный технологический рывок…

– Совсем нет, мой фюрер, – ответил Гейдрих, – ничего подобного я не утверждал. Как стало известно моей службе, первоначально «демоны» и большевики действовали отдельно друг от друга, не имея между собой ни малейшей координации, и лишь потом стали налаживать какую-никакую связь. У нас имеется донесение из службы функабвера, утверждающее, что пилоты «демонов» вступали в радиопереговоры с экипажами эскортируемых ими большевистских бомбардировщиков на чистом русском языке.

– Так, – сказал Гитлер, – понятно то, что ничего не понятно. С одной стороны, пилоты «демонов», как вы утверждаете, разговаривают на чистом русском языке, с другой стороны, они не имеют никакого отношения к нашей цивилизации. Как это можно совместить в одном мозгу так, чтобы не сойти с ума?

– Мой фюрер, – тихо произнес Гейдрих, – чудовищные летные характеристики «демонов» и их вооружения позволяют им терзать наши «мессершмитты», «юнкерсы» и «хейнкели» с той же легкостью, с какой закованные в сталь конквистадоры Кортеса и Писарро побивали орды голых индейцев, вооруженных дубинами. И в тоже время у испанцев тоже были местные союзники – слабые и обиженные местные племена, которых они взяли к себе на службу, чтобы с их помощью побить сильных, а потом поработить всех. А что если «демоны» уже давно задумали это вторжение, заранее выбрали себе будущего союзника, чтобы победить малыми силами и тщательно подготовились к тому, чтобы выполнить свой план? Опять же если вспомнить Уэллса с его марсианами…

– Возможно, – сказал Гитлер, – это единственная здравая мысль за сегодняшний вечер. Возможно, ты и прав, и пришествие этих новых «марсиан» грозит нам ужасающими бедами и полным уничтожением, особенно если учесть большевистские символы, которые несут на себе их аппараты. Но, вероятно, тут есть и новые возможности…

Глаза Гитлера закатились в некоем подобии припадка, он вытянул перед собой правую руку с растопыренными пальцами и начал вещать:

– В будущем германского народа я вижу огромную империю, по сравнению с которой все, что существовало прежде, это не больше, чем мелкие крестьянские наделы. Я вижу красный флаг, развевающийся над планетой, и хоть я не вижу символов на этом флаге, но это однозначно не большевистский серп и молот… Прежде чем принимать окончательное решение, которое будет грозить нам гибелью или невиданным процветанием, мы должны узнать об этих «демонах» как можно больше. Кто они, откуда пришли к нам, как они выглядят и, самое главное, чего они хотят от немецкого народа и почему ведут с ним борьбу на истребление. Сделайте это, Рейнхард, и история возвеличит вас до небес…

Неожиданно Гитлер вышел из транса и, сильно ссутулившись, отвернулся к стене.

– А теперь оставьте меня все, кроме Рейнхарда, – буркнул он, – мне надо хорошенько обо всем подумать и обсудить с единственным человеком, которому я могу доверять.

30 июня 1941 года, поздний вечер, Ивацевичи.

Кровавое солнце наконец-то ушло за горизонт и израненную землю покрыли темно-синие вечерние сумерки. Уходил в прошлое жаркий во всех смыслах последний день июня сорок первого года. В горле першило от пороховой и тротиловой гари, на зубах отчаянно скрипел песок. Битва за Ивацевичи сего дня была выиграна советскими войсками. По крайней мере, несмотря на крайнюю настойчивость противника и ожесточенные бои, гремевшие здесь от рассвета до заката, позиция эта так и осталась за советскими войсками. Но обо всем по порядку.

Поняв, что рубеж, прикрытый рекой Гривдой, в направлении Слонима прорвать никак не получается, генерал Гудериан изменил направление главного удара и утром тридцатого числа обрушил основную мощь двух моторизованных корпусов на окопавшуюся в Ивацевичах механизированную группу генерала Борзилова. Правда, и советские войска все это время не сидели сложа руки. Поскольку в районе Слонима сражение в общих чертах было завершено, противник оттеснен за реку, а мосты подорваны, в течение ночи к Ивацевичам прибыли дополнительные силы. Первым в распоряжение генерала Борзилова поступил сводный тяжелый гаубичный полк на мехтяге, за ним сводный легкий артиллерийский полк и два также сводных стрелковых полка, собранных из мелких групп окруженцев.

Поэтому когда с первыми лучами солнца, из-за леса от поселка Майск загавкали германские гаубицы, им в ответ гулко и солидно рявкнули МЛ-20 сводного гаубичного полка – мол, уймитесь, здесь вам не тут. При этом применение планшета, опирающегося на спутниковую разведывательную сеть, опять принесло буквально чудодейственный результат. После получасовой дуэли немецкая артиллерия утухла и возникала потом только в отдельные короткие моменты, чтобы мгновенно заткнуться после первого же ответа. А что еще делать, когда немецкие снаряды по указаниям звукометристов летят «примерно туда» (если вообще долетают до позиций большевиков), а советские один за другим ложатся прямо на немецкие огневые, круша орудия, убивая и калеча артиллеристов. К тому же артиллерийские наблюдатели, которые должны корректировать огонь по наспех созданному рубежу обороны, как всегда в таких случаях, пали невинной жертвой расчетов тяжелых лазерных ружей, которые перестреляли их как рассевшихся по веткам глухарей.

Около восьми часов утра, когда солнце было уже высоко, Гудериан, поняв, что внятной артподготовки уже не получится, двинул вперед свой танковый клин. От излучины Гривды до опушки болотистого леса раскинулся прибрежный лужок шириной примерно в полкилометра. По лесу может пройти только пехота мелкими группами, но там засели веселые имперские егеря и злые советские бойцы из сибирских лесовиков, на ходу хватающие егерские ухватки и хитрости. А это значит, что войти в лес немецкие солдаты могут, а вот выйти обратно – нет. Туда пойдешь – обратно не вернешься, «барса кельмес» по-гиурски. После нескольких бесследно сгинувших без единого выстрела разведывательных групп в этот проклятый лес никто не совался, тем более что это такое буйное нагромождение деревьев ничуть не напоминало чистенькие и аккуратные немецкие леса.

Таким образом, немецкие танки с пехотой атаковали исключительно в узкой пятисотметровой полосе, где тут же подверглись обстрелу из тяжелых лазерных ружей и закопанных по самые башни легких танков БТ-5 и Т-26, прикрытых на позициях самодельными маскировочными сетями. Баллистика у 45-мм танковых пушек такая же, как и у противотанковых сорокопяток, к тому же в танковой башне расчет защищен броней от пуль и осколков. А с неба на эту полосу смерти редко сыпались фугасные снаряды крупных калибров и очень часто трехдюймовые шрапнели еще шестнадцатого года французской выделки. Танкам шрапнель как слону дробина, зато пехоту от брони они отсекают вполне успешно. И не только отсекают – не зря же в прошлую Великую войну русские трехдюймовки у германцев назывались «косой смерти».

Так до полудня были отбиты три самых свирепых атаки, в результате которых немцы добились только того, что повыбивали весь закопанный в землю советский бронехлам, да заставили своими сгоревшими и подбитыми коробками все подходы к советским окопам. Ну и еще во время последней атаки, выстрелив последние шрапнели, замолчал сводный легкий артиллерийский полк, превратившийся в обузу до тех пор, пока не найдут и не доставят снаряды для полковых орудий калибра 76-мм.

Теперь немецкая пехота могла между сгоревших железных коробок почти беспрепятственно подобраться к советским окопам, однако потери в живой силе и технике во время этих атак ужасали. В 18-й и 10-й танковых дивизиях, совокупно было потеряно и повреждено более ста пятидесяти танков, среди которых были почти все тяжелые T-IV, которые шли в авангарде танкового клина. Потери в живой силе тоже были значительными. Можно было считать, что во время этой атаки ранеными и убитыми немцы потеряли целый пехотный полк из четырех имевшихся на утро этого дня.

Даже если в результате последующих атак советскую оборону удастся прорвать, все равно можно констатировать, что и 46-й, и 47-й моторизованные корпуса в любом случае утратили пробивную способность. Остаток танкового парка, в основном легкого, не дает им никаких преимуществ перед аналогично вооруженными соединениями РККА. И тогда Гудериан пошел ва-банк, бросив в атаку помимо сильно потрепанных панцергренадерских частей 10-й и 18-й танковых дивизий еще и эсесовцев из дивизии «Дас Райх». Задача он ставил следующую – используя корпуса сгоревших танков как прикрытие, подобраться к советским окопам вплотную и броситься в штыки. Мол, большевиков немного, и спасает их только огневая мощь, а на коротком расстоянии их можно без труда растоптать.

Первую атаку, в которой эсесманы держались позади простых пехотных топтунов, бойцы генерала Борзилова отбили, хотя и с превеликим трудом. Но в пулеметах почти закончились патроны, даже в стрелковых цепях на одну винтовку осталось по одной обойме, так что следующая атака обещала стать последней. Утешало бойцов лишь то, что идти к святому Петру теперь можно было с гордо поднятой головой, в окружении целой толпы убитых врагов – это же гораздо лучше того положения, когда тебя убивают, а ты не можешь сделать ничего. Приготовились к последней сватке и бойцыцы штурмовой пехоты, относившиеся к этому делу философски. Если надо, значит надо; во славу Империи, за Родину, за Сталина – вперед… Во главе мотоброневого отряда приготовился к контратаке и генерал Борзилов, пусть почти нет снарядов и патронов, но есть броня и гусеницы, на которые можно намотать еще немало врагов.

И вот в самый решающий момент к Ивацевичам волчьим скоком (сто шагов шагом, сто шагов бегом) подошла дивизия бывших военнопленных генерала Степанова, которая по дороге разграбила немецкий склад трофейного вооружения. Правда, вооружиться парням удалось весьма условно, потому что на складе было все, кроме патронов. Но есть же штыки, приклады, саперные лопатки, наконец, а также руки, ноги, ножи и оскаленная в яростной гримасе ненависть. Сходу бросившись в схватку, вчерашние военнопленные буквально разметали эсэсманов по сторонам, заставив уцелевших спасаться бегством еще несколько километров. Чтобы духу их тут больше не было. Отличились и бойцыцы штурмовой пехоты, которые дрались яростно и с вдохновением, в результате чего оставили по себе очень страшную память у солдат вермахта.

тогда же и там же. Капитан штурмовой пехоты Ария Таним.

Ну вот, кажется, и все. Рукопашный бой закончился нашей полной победой; не слышно больше вскриков и звуков ударов. Девочки, негромко переговариваясь, отряхивают руки и оправляют свою форму после того, как от души оторвались, разметывая дейчей по сторонам. Они перекидываются шутками; да уж, для нас рукопашная – это нечто вроде развлечения, так как жалкие дерганья дейчей, пытающихся справиться с нами, были просто смехотворны, даже если их приходилось по четверо на одну. Как выражаются хумансы, «мы их давили голыми руками».

Не без удовольствия я вспоминаю дикий ужас в их белесых глазах, перекошенные рты, бледные лица, когда они сталкивались с нами вплотную. Ведь они прекрасно осознавали, что против нас они лишь жалкие букашки… но все равно в смертельном отчаянии они предпринимали жалкие попытки хоть как-то достать нас ударом штыка или выстрелом в упор. И погибали от встречных ударов; кто со свернутой шеей, кто от удара в грудь, кто ломающего ребра, а кто проткнутый штыком собственной же винтовки.

Девочки весело и с огоньком громили этих дейчей. Вот так, врукопашную, когда можно было видеть все их эмоции и выразить свои… О, это было нечто, ведь там, в утраченной нами Империи, нас вид никого не удивлял, а в этом мире мы воспринимались как ужасные потусторонние демоны, как грозные ангелы мести, спустившиеся с небес, чтобы покарать лишенных совести проклятых фашистов за все их бесчинства.

Оглядываюсь вокруг. Кажется, живых не осталось – ну еще бы, обычно там, где работает штурмовая пехота, правки уже не нужны. Неожиданно мой взгляд выхватывает какое-то едва уловимое движение – там, у дерева, где лежит несколько трупов дейчей. Подхожу ближе. Гляди-ка ты – недобиток! Прямо на меня смотрят огромные синие глаза – с ужасом и мольбой. Лицо совершенно белое, и только алая струйка стекает с уголка рта. Ах, ну да – штык угодил ему под ребра, зацепив легкое…

Проклятый фашист смотрит прямо на меня и мелко трясется. По его лицу пробегают конвульсии. Он лежит на спине и держит перед собой руки, словно защищаясь. Его губы шевелятся, кажется, он что-то бормочет.

– Nein, Nein, Bitte, tötet mich nicht…

Наверное, он просит пощадить его. Он похож на смертельно напуганного маленького грызуна, попавшего в лапы свирепому хищнику. В моей голове проносится мысль – а что ж ты пришел с оружием на эту землю? Разве те, против кого ты воюешь, сделали тебе что-то плохое? Ты сам убивал их не задумываясь, а теперь понял, что и к тебе пришел неотвратимый конец?

Я ухмыльнулась. Потянулась за висящим на поясе штурмовым ножом. Вот оружие уже в моей занесенной руке, и дейч не сводит глаз с волнистого лезвия, беззвучно шепча молитвы своему богу, зная, что через секунду он умрет…

Но что-то остановило меня. Что-то удержало мою руку от того, чтобы сразу всадить нож в это тщедушное тельце. Какой-то частью сознания я дивилась себе, почему не могу хладнокровно убить этого вражеского солдата. Раньше за мной такого не водилось – мы, бойцыцы штурмовой пехоты, всегда отличались хладнокровием и не знали, что такое сантименты. Но сейчас я почему-то не могла убить этого мальчишку в серой форме, этого врага, нагло пришедшего на чужую землю с намерениями поработить ее!

Это все его глаза. Сколько раз я сталкивалась со взглядом того, кого через мгновение мне предстояло убить! И всегда я видела в нем ненависть. Сквозь отчаяние и мольбу о пощаде я видела нечто темное, чуждое – то, что и делало нас противниками на глубоком уровне идеологии и мировоззрения, то, что никак не могло быть преодолено, так как являлось выражением сути.

Но этот мальчишка… Я внезапно с какой-то ошеломляющей ясностью поняла, что он не убийца. Это было впервые со мной. Я не смогла вонзить в него нож. Я опустила руку и продолжала смотреть в эти невозможно синие глаза, в которых теперь плескалось безмерное облегчение.

Ко мне подошли девочки. Увидев недобитка и мою опущенную руку с зажатым в ней ножом, они вопросительно глянули на меня. Но я, ничего не объясняя, сказала, что по праву победителя я оказываю ему милость и оставляю в живых, после чего приказала унести этого дейча и оказать ему медицинскую помощь. Так и было сделано. Я же, ошеломленная произошедшим в моей душе, присела на траву.

Вокруг бурлила невидимая глазу жизнь неприметных существ, которым не было дела до того, что тут только что происходило. Стрекотали насекомые, какие-то крылатые букашки перелетали с цветка на цветок. Я ощущала энергию этой Земли, ее тепло, обволакивающее меня. Казалось, она разговаривает со мной, пытаясь донести до меня что-то важное. И под ее влиянием я менялась. Я уже не была той, что прежде. Новые чувства открылись мне с той поры, как мы с генералом Борзиловым сидели на крыльце… Это было похоже на то, как если бы из моей души стали прорастать невидимые корни, уходящие в эту землю… Я становилась одной из них – этих людей, для которых эта планета была матерью, к которой все они были привязаны, не ведая других миров и бесконечных космических просторов… Все было у них просто и бесхитростно, но в то же время возвышенно и одухотворено… Их разум был устроен так, чтобы воспринимать ментальные посылы того, кто рядом; у нас же, существ с более обособленным сознанием, все это достигалось научными методами. Да, нам было чему у них поучиться. Но и мы можем дать им очень многое…

Мои мысли вернулись к генералу Борзилову. Всякий раз, вспоминая наш поцелуй на крыльце, я чувствую, как моя душа парит. Поцеловав меня, он почти сразу заторопился уходить, оставив меня, честно говоря, в некотором недоумении. Ну да, мы привыкли, что за поцелуем обычно следует секс, но эти хумансы, похоже, придерживаются несколько другого образа поведения… Наверное, им нравится само это ощущение преддверия близости… Я, конечно, могу только строить предположения на этот счет, но думаю, что не ошибаюсь, так как уже начала немного понимать их ментальность.

Когда я думаю о Борзилове, то непроизвольно начинаю искать его взглядом. Ну да, вот и он! Направляется ко мне… Весь такой разгоряченный после боя, взволнованный. Да и я, наверное, тоже выгляжу возбужденной…

Я сняла с головы шлем и вынула шпильки из прически. Люблю тот момент, когда после сражения можно отпустить свою косу и насладиться тем, как голову обдувает свежий ветерок. Машинально я заправила за уши выбившиеся пряди и только потом подумала – а ведь местные женщины делают так, когда пытаются завлечь мужчину… Они даже эти пряди так и называют: «завлекашечки».

Я мысленно усмехнулась. Да, я будто становлюсь одной из них, и мне приятно это осознавать. Как я уже говорила, флирт с мужчиной здесь имеет свои тонкости. Ну, то есть, он, по сути, и состоит из тонкостей. Здесь женщины «клеят» мужчин совсем не так, как это принято у нас. У нас все происходит очень просто – подходишь к мужчине и говоришь, что он тебе нравится… Он тебе – встречный комплимент. Ну, пообщались немного, посмеялись – и вперед, в постель. А оказывается, все может быть совсем по-другому – тонко, трепетно и восхитительно прекрасно… Ночь, звезды, стихи… И чтобы поцеловать женщину, мужчины этого мира спрашивают у нее разрешения!

Уже издалека я любуюсь на него. Пружинистая походка, восхитительная пластика движений… Улыбка на разгоряченном лице… Интересно, что он мне скажет? Впрочем, это неважно. Главное, что вот сейчас он сядет рядом и я снова почувствую, как с каждым ударом сердца моя душа возносится все выше и выше…

А он, как всегда, оробел, оказавшись рядом со мной. Я жестом пригласила его сесть рядышком.

– Спасибо, Ария, вы вовремя пришли нам на помощь, – произнес он, мотая на палец травинку и избегая смотреть мне в глаза. Его взгляд лишь иногда останавливался на моем лице, в основном бесцельно скользя по окрестностям за моей спиной. Но каждый раз, будучи направленным на меня, взгляд этот наполнялся теплотой, вызывая во мне ответный жар.

Что мне нужно было ответить на его слова благодарности? «Не за что», как часто принято у хумансов, или «пожалуйста»? Или так: «спасти вашу жизнь – для меня большая честь»? Нет, не то.

Я просто пожала плечами, не сказав ничего. Однако взглядом я старалась выразить все то, что чувствую к нему. Был бы это один из «наших», я бы не сомневалась, как себя дальше вести. Но с хумансами этого мира так было нельзя – я уже успела это понять. В их представлении наш образец флирта выглядел бы крайне грубо и просто. Да и не могла я уже следовать нашим моделям поведения. Вся моя душа жаждала романтики и возвышенных переживаний, тоску по которым пробудили во мне те стихи, которые он мне читал тогда, на крыльце…

Он боролся со своим смущением. Я подумала – а если бы на моем месте был кто-то из обычных женщин этого мира, как бы он вел себя? И почему-то я решила, что все было бы точно так же. Значит, я для него не просто экзотическая штучка, внушающая благоговение, а привлекательная женщина, которая ему очень нравится…

– У вас великолепная коса… – сказал он, глядя на мои волосы.

Меня обрадовал этот комплимент. Ну разве кому-то из «наших» мужчин пришло бы в голову восхититься волосами? Ведь у нас у всех, у бойцыц, были великолепные волосы, которые мы заплетали в косы и укладывали венчиком под шлем. Ну да, у меня коса была чуть гуще и золотистее, чем у остальных… И от его слов я ощущала себя особенно прекрасной и желанной.

– Спасибо… – ответила я и переместила косу на грудь, чтобы он мог беспрепятственно ею любоваться.

– Вы очень красивая, Ария… – сказал он. В глазах его стояла легкая дымка; теперь он не отводил от меня взгляда, хоть и продолжал смущенно теребить травинку.

Мне оставалось лишь скромно потупиться – наверное, именно так поступила бы женщина этого мира в подобной ситуации. У меня кружилась голова от близости этого мужчины. Я старалась не смотреть ему в глаза – боялась, что не удержусь и сама поцелую его. А нельзя! Они – это не наши мужчины. Все время приходится себе об этом напоминать. Но и в то же время интуитивно я чувствую, что через эту сдержанность приобретаю намного больше, чем могла бы, прояви я себя так, как принято у нас. Целая гамма невиданных эмоций проходила сквозь меня упоительными волнами. Мне хотелось не просто заняться с этим мужчиной сексом. Мне хотелось быть с ним – в том смысле, в каком это подразумевают обитатели этого мира. И что-то мне подсказывало, что и он относится ко мне отнюдь не легковесно.

– Знаете что, Ария… – сказал он, – а давайте как-нибудь, когда станет поспокойнее, прогуляемся с вами в лес.

– В лес? Зачем? – удивилась я столь странному предложению. Я не могла понять, что можно найти интересного в лесу – там просто деревья и все. Насчет леса – это к егерям, а не к нам, штурмовым бойцыцам.

– Ну… – несколько растерялся он, – видите ли, я люблю лес. Там грибы, ягоды. Белки скачут. – Он смущенно покашлял. – Я бы вас в кино пригласил, если бы мы находились не на войне… А так… Знаете, просто хочется взять вас за руку, и чтобы вокруг нас были тишина и безлюдье. Рассказать о себе… Послушать о вас… А вы разве никогда не были в лесу?

– Не была, – покачала я головой.

– Надо же… – он смотрел на меня с нежностью и оттенком любопытства, качая головой. – Ну так мы договорились? Как выдастся спокойная минута, мы совершим прогулку. Узнаем друг друга получше…

– Хорошо… – согласилась я. И почему-то отчетливо осознала в этот момент, что уж там-то, среди деревьев, где никто не сможет нас видеть, я смогу наконец отдаться своему чувству сполна. Не знаю точно, как это будет, но уверена, что все будет так, как надо. Потому что я… потому что я люблю этого человека.

30 июня 1941 года. Полночь. Лондон. Бункер премьер-министра Англии.

Премьер-министр Уинстон Черчилль.

Даже здесь, глубоко под землей, ощущались тяжелые содрогания почвы. Наверху германские люфтваффе совершали очередной ночной налет на Лондон. Там, под черными небесами, парили аэростаты воздушного заграждения, захлебываясь, часто лаяли зенитные автоматы и с солидной гулкостью били крупнокалиберные зенитные орудия, расцвечивающие небо яркими вспышками разрывов и огненными пунктирами трасс. В ответ из этой бездонной черноты на лондонские кварталы десятками сыпались фугасные и зажигательные бомбы, которые разрушали дома, вызывали пожары, убивали и калечили горожан. Правда, с тех пор, как Гитлер начал войну на Востоке (а на самом деле примерно с середины мая), эти налеты ослабли, сделались не такими частыми и интенсивными. Ну так что поделать – большая часть люфтваффе переместилась на восток и сейчас ожесточенно воюет с русскими.

Сэр Уинстон уже знал, что первый удар гуннов был настолько страшным, что на большей протяженности линии фронта авиация большевиков просто перестала существовать, и германцам все же удалось обрести вожделенное господство в воздухе; правда, не там, где она планировала сделать это первоначально. Ну что ж – у британцев появилась возможность воочию понаблюдать за тем, от чего их отвел Бог, когда королевские военно-воздушные силы выстояли в жесточайшей борьбе и не показали ни грана* слабины. Как раз ожесточенное сопротивление британских пилотов германскому воздушному наступлению и стало причиной того, что Гитлер отказался от вторжения на Британские острова, обратив свой взор на восток, в сторону большевистской России. В тот момент и Черчилль, и прочие британцы вздохнули с облегчением. Бешеный зверь, специально выращенный для похода в восточном направлении, наконец-то обратился к предначертанному для него пути. Жаль только, что при этом он сначала загрыз одного своего дрессировщика и сильно искусал другого**.

Примечание авторов:

* Гран (от лат. granum – зерно, крупинка) – устаревшая единица массы на основе веса среднего ячменного зерна.

** имеется в виду завоеванная Гитлером Франция и подвергнутая тяжелым бомбардировкам Британия.

Правда, несколько последних дней на востоке творилось нечто невероятное и неприятное. Большевистский вождь пока еще не дозрел до того, чтобы просить помощи против гуннов у своих самых старых и заклятых врагов, а вот теперь появились сведения, что помощи он уже и не попросит – никогда и ни у кого. Эту информацию, пришедшую по линии секретной службы его Величества (SIS), в бункер премьер-министра принес лично ее глава Стюарт Мэнзис. Агенты британской разведки имеются везде, даже в таких сверхзакрытых странах, как гитлеровская Германия и сталинский СССР.

В Германии еще со времен Бисмарка было полно англофилов, и официальная нацистская идеология считала англичан не мусорной нацией унтерменшей, а конкурирующей с немцами расой господ*. Но если верна прямая теорема, то верна и обратная. В Германии тоже было предостаточно англофилов, считающих, что счастье их страны в союзе с Великобританией, и готовых неустанно работать ради этого союза, сообщая совершенно секретные сведения не менее секретной службе его Величества.

Примечание авторов: * первоисточником человеконенавистнической идеологии стала книга Хьюстона Стюарта Чемберлена (не путать с лордом Чемберленом премьер-министром Великобритании) «Основы XIX века», в которой он обосновывает существование высшей нордической расы господ и ее вечное противостояние с мировым еврейством. Сей Хьюстон Стюарт Чемберлен родился в Великобритании, в городке Саутси (Хэмпшир) в семействе британского адмирала, но, женившись на дочери Рихарда Вагнера Еве, постоянным местом проживания выбрал для себя немецкий город Байройт, где и скончался в 1927 году.

В Советской России картина была хоть и похожей, но несколько иной. Там в правящей партии со времен «до без царя» осталась небольшая, но сильно отравленная заноза в виде «товарищей», завербованных все той же секретной службой его Величества во время их пребывания в британской эмиграции. Наивысшая концентрация таких людей имелась в НКИДе у Молотова (наследие тех времен, когда международными делами в СССР крутил Литвинов), и именно эти «товарищи» переправляли совершенно секретные сведения сначала в Лондон своему подельнику советскому послу Майскому, а уже тот сливал их своим кураторам из SIS. Были у британской разведки, разумеется, и другие каналы получения информации, да только они работали значительно медленнее, и информация по ним поступала с большим опозданием.

Черчилль с нетерпением ждал доклада Стюарта Мензиса. Его преследовало чувство, что информация, которую ему предстояло услышать, очень сильно изменит ход его мыслей относительно ситуации на советско-германском фронте.

Наконец глава SIS прибыл пред светлые очи премьер-министра. Проницательный взгляд Черчилля успел отметить, что тот, хоть и держится как обычно, все же несколько взволнован.

– Итак, сэр Уинстон, – сказал Стюарт Мэнзис, раскладывая на столе бумаги, – информация, полученная нами по агентурным каналам с обеих воюющих сторон и подтвержденная визуальными наблюдениями, чрезвычайно серьезна в плане возможных последствий и настолько же фантастична. Но и гунны, и большевики действуют так, как будто это явление никакая не мистификация, а самая что ни на есть реальность.

– Постойте, Стюарт, – недовольно проворчал Черчилль, перекатывая в углу рта замусоленный огарок гаванской сигары, – я вообще не понимаю, как информация, которая выглядит как фантастика, может быть серьезной в плане возможных практических последствий?

Вместо ответа глава SIS выложил перед премьер-министром несколько фотографий в крупном формате.

– Вот это фото через свой телескоп сделал Оксфорд, – сказал он, указывая на первую в стопке, затем, раскрыв снимки веером, ткнул пальцем в остальные. – Это Кембридж, а это Гринвич. То, что болтается над нашими головами почти на круговой орбите, имеет длину больше четверти морской мили и выглядит весьма угрожающе. Кстати, обратите внимание – цвет пятиконечной звезды красный, что явно указывает на причастность к этому делу большевиков…

– Ну-ка, Стюарт, ну-ка… – Черчилль подтянул к себе по очереди все три фотографии и достал из ящика стола лупу, с которой обычно читал топографические карты, – только сперва скажите – почему я не должен считать это обыкновенной мистификацией, своего рода розыгрышем, сделанным с целью слегка позабавить меня в сложившейся нелегкой ситуации? – Скептически приподняв одну бровь, он бросил быстрый взгляд на своего собеседника. – Русские тоже оказались неспособными устоять на ринге перед гуннами, они спасаются бегством, а гунны догоняют их и бьют.

– Если это розыгрыш, – показал головой Стюарт Мэнзис, который держался спокойно и уверенно, – то как раз гуннам от этой шутки не до смеха. Наш агент в люфтваффе доносит нам, что немецкие летчики в панике. С двадцать седьмого числа в небе над Россией начали действовать белые боевые аппараты стреловидной конструкции, встреча с которыми в воздухе означает для германских пилотов выбор между кладбищем или пленом. Вот фотографии еще от двадцать седьмого числа, сделанные самими пилотами гуннов и сумевшими все же скрыться от преследования (потому что их никто не преследовал). Наш агент в люфтваффе, заполучивший эти снимки и понявший их чрезвычайную важность, сумел переправить их нашей резидентуре в Швейцарии, а уже та отравила их в Лондон на скоростном бомбардировщике «Москито». Обратите внимание, – он ткнул пальцем на одну из фотографий, – вот это «демон» куда-то торопится. Крылья сложены и прижаты к корпусу, а сам он похож на наконечник копья. Скорость при этом – тысяча узлов или даже больше. А вот он, – Мэнзис указал на объект на другом снимке, – никуда не спешит – скорость почти как у обычного самолета и раскрытые длинные тонкие крылья растопырены в воздухе.

– А что русские? – спросил Черчилль, нахмурившись и продолжая разглядывать фотографии. – Что они говорят о этих таинственных пришельцах?

– А у русских, – ответил Стюарт Мензис, – как всегда, все тихо и спокойно. В их прессе ни о чем подобном писать не будут, но их вождь Сталин уже сутки не появлялся в своем кабинете в Кремле. Согласно официальной информации, у него острая респираторная инфекция, а по неофициальным сведениям, это какие-то важнейшие переговоры. Наш источник в их ведомстве иностранных дел сообщает, что их шеф Молотов утром тридцатого числа появился с каким-то документом, который был записан в официальный реестр под странным наименованием «Соглашение о присоединении». Больше об этом документе ничего неизвестно, воочию его никто из наших людей не видел, в настоящий момент если он и существует, то хранится в личном сейфе Молотова. Гораздо важнее те пертурбации, которые произошли в их военной среде. Генерал Жуков был снят с поста начальника генерального штаба и направлен командовать Западным фронтом на замену бедняге Павлову, а его место занял маршал Шапошников, год назад снятый с этой должности по состоянию здоровья, Впрочем, маршал в свои обязанности тоже не вступил, взяв больничный на неопределенный срок. Вместо него в генштабе всем заправляет совсем молодой генерал Василевский, который еще совсем недавно был всего лишь первым заместителем первого заместителя…

– И вы думаете, – палец Черчилля постучал по фотографии космического крейсера; его острый взгляд при этом был направлен на собеседника, – что вся эта московская чехарда связана с нашим неожиданным гостем и теми летательными аппаратами, которые находятся на его борту? Кстати, как вы думаете, почему эти «пришельцы» атакуют самолеты гуннов только над русской территорией, а до нас им как бы и вовсе нет никакого дела?

– Это значит, – ответил Сюарт Мензис, – что «пришельцы» воюют в основном не с гуннами, а за русских большевиков. И это факт. Когда они побьют гуннов, сэр Уинстон…

– … то, возможно, обратят свое пристальное внимание на Британию, – подхватил мысль Черчилль и вновь склонился к снимку, водя лупой. Несколько секунд стояла напряженная тишина. – Впрочем, пока мы еще ничего не знаем об этих «пришельцах», кроме самого факта их существования и некоторых пикантных подробностей. – Тут Черчилль отложил в сторону снимки и лупу и серьезно посмотрел на Мензиса. – Ваша задача, Стюарт – как можно скорее выяснить все недостающие подробности и доложить мне, кто эти пришельцы, откуда они взялись, какие у них планы и каковы их взаимоотношения с большевиками и лично с добрым дядюшкой Джо…

Сделав паузу, Черчиль пыхнул огарком сигары и продолжил, теперь глядя куда-то в сторону:

– Но возможно, что все еще не так страшно; также вероятно, что у нас на горизонте появился враг, который будет поопаснее гуннов. Космическое могущество, отданное в руки русских большевиков, не вызывает у меня большой радости. Надо будет выйти на контакт с этими пришельцами и дать им понять, что сотрудничество с Британской империей будет для них значительно выгоднее, чем с Советской Россией. – Он немного помолчал, а потом строго посмотрел на Мензиса. – Да, и проследите за тем, чтобы в газеты не просочилось ни строчки, а то начнется такой хаос и смятение умов, который будет похуже паники от уэллсовского вторжения марсиан. – Черчилль принялся сосредоточенно тушить сигару в пепельнице. – Одним словом идите, мистер Мензис и работайте, – не глядя на собеседника, сказал он. – И помните – от того, насколько хорошо вы сделаете свое дело, зависит судьба Британии. Если вы добьетесь успеха, то она вас не забудет, в противном случае уж не обессудьте… – От его быстрого зловещего взгляда Мензис поежился. – Аминь.

Послесловие

Вот и закончились первые дни пришельцев из Галактической империи на Великой Отечественной войне. Всего ничего – четверо суток, но сделано уже немало. Космические истребители уничтожают люфтваффе, и процесс этот обещает не затянуться. Сломан план «Барбаросса», и генералы Болдин с Рокоссовским, вместе с примкнувшими к ним бойцами и командирами, готовятся исполнить свой долг, чтобы не дать группе армий «Центр» застать войска второго стратегического эшелона врасплох. Подписано «Соглашение о Присоединении», и товарищ Сталин, проникшийся идеей о переформатировании СССР в Советскую Империю, готовится действовать. Лидеры многих мировых держав – как враждебных, так и потенциально дружественных – разглядели в небесах космический крейсер и готовятся интриговать и предпринимать дипломатические демарши. Одним словом, жизнь продолжается, бьет ключом при этом кое-кому попадая по голове.

Оглавление

Пролог

Справка

НАЧАЛО

Часть 1 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg